«Грот афалины»

Павел Андреевич Мисько Грот афалины

Часть первая ВЕСЕЛЫЙ АРХИПЕЛАГ

Глава первая

1

Слухи подтвердились: Султан Муту (чтоб ему жить еще лет сто и все сто раком ползать!) продал их остров, их любимый Биргус, американцам за полмиллиона долларов. Говорят, будто султану не хватило денег на новые ножны для криса-кинжала. А ножны не простые — отлитые из золота и украшенные бриллиантами. Такой крис — символ Верховной власти. Похожие крисы есть только у раджи его Величества Верховного Правителя Малайзии и у брунейского султана. Далеко Малайзия и Бруней, не одна тысяча километров до них. Кое-кто называет другую причину продажи острова: Муту любит устраивать пышные шествия и представления, ему очень нравится, когда несут его расцвеченные портреты, водят по улицам двух купленных для таких торжеств белых слонов. Так и не удивительно, что казна стала пустой!

Люди сидели под баньяном, Деревом Собраний. Пришли даже женщины и дети, хотя прежде их никогда сюда не пускали. Младенцы и годовалые малыши были у матерей на руках, сосали грудь и зыркали глазенками на окружающих. По-настоящему, то разве полагается сидеть здесь женщинам и детям? Здесь только старейшим мужчинам разрешалось мудро морщить лбы и чесать затылки.

Снова и снова заставляли ходоков рассказывать все, как было на Главном острове, в Свийттауне, как их приняли в султанском дворце, что говорили. Ни староста Ганеш, ни дед Амос, ни дядюшка Амат ничего не могли добавить к своему рассказу. Все казалось чудовищным, невероятным, люди просто теряли дар речи. Совсем недавно английская королева подарила архипелагу самостоятельность. Создали султанат, архипелагом начал управлять султан, а не английский губернатор. Но разве же для того султан получил власть, чтобы распродавать архипелаг по частям?! Хоть и много в нем островов с атоллами и атолльчиками, не одна сотня наберется, но куда же деваться людям?

Янг чувствовал на своих голых плечах жаркое дыхание матери, она гладила его по голове, успокаивала. А как ты успокоишься, если вся молодежь волнуется? Стоят юноши и девушки, подпирая спинами корни-стволы баньяна, и гудят, гудят…

— …Я чувствую, что вы опять нам не верите! — подслеповатый Ганеш загорячился, шепелявя, забрызгал красной от бетелевой жвачки слюной. (Янгу казалось, что Ганешу еще там, на Главном, двинули кулаком в зубы, и он до сих пор исходит кровью). — Убейте меня тут, под этим деревом, если не верите! Я хочу умереть на своей земле… Разве вы стали слепыми и глухими?! Разве вам затянуло бельмами глаза, как мне? Пусть уж я плохо вижу, но зато хорошо слышу и у меня есть нюх. Послушайте и вы! Послушайте!.. — Ганеш, призывая к тишине, поднял вверх скрюченный палец, искалеченный когда-то укусом змееподобной рыбы мурены.

Не надо было и призывать к тишине. Уже третьи сутки день и ночь в несколько смен работали, визжали лебедки, ревели и грохотали моторы, слышались выкрики-команды на английском языке. В бухте, которую образовала лагуна их острова-атолла, выгружали всякие ящики и контейнеры, а также огромные части машин, обитые со всех сторон досками. Ползли бульдозеры, похожие на танки без башен и пушек, с большущими отвалами-ножами, скреперы и экскаваторы-погрузчики, машины-самосвалы. Ящики сгружали с мотоботов, различные машины — с моторизованных площадок-понтонов. Бульдозеры сползали на берег своим ходом, едва только солдаты успевали закрепить понтоны и положить широкие пандусы-съезды. А на рейде, за входом в лагуну, стояла самоходная громадина баржа, в ее корме откинулась, словно подъемный мост, стенка, и там зияла темная четырехугольная дыра. С баржи, из ее бездонного чрева, и извлекалась вся эта техника и контейнеры. Чужеземцы торопились, возможно, боялись, чтоб султан не передумал, не потребовал назад купчую на остров.

— Так что же нам делать?

— А как с остальными деревнями? Может, их не будут трогать? — снова послышались выкрики.

— Будут! Я говорил со старостами тех деревень. Всем приказано собираться и выезжать! — ответил Ганеш.

Вокруг снова громко зашумели:

— Как это собираться? Куда-а?!

— Разве я заберу с собой кокосовые пальмы?

— А куда же деваться мне-е-е? А мои же вы ноженьки! А кому же я нужна, если мне и тут житья нет?!. — голосила старая Рата. Она сидела впереди Янга, выставив толстые, как колоды, ноги в обвислых уродливых складках. Сколько помнит Янг, у нее всегда были такие ноги. Все силы она тратила на то, чтоб таскать их. Родные отказались от Раты — слоновая болезнь неизлечима, — и старуха нищенствовала.

— У меня девять пальм. Как я проживу без них, кормилиц?! — выкрикивал кто-то плаксивым голосом.

— Султан же обещал при коронации: столичный остров, Главный, будет беречь, как наседка каждого своего цыпленка. А теперь что? Сам клюет нас, как коршун! — это был голос Раджа, брата, Янг выделил его из всех голосов.

— О, великий Вишну! Всемогущий Вишну! Наипрекраснейший Вишну! За какие грехи послал эти муки? Сотвори чудо, спаси нас!

Крики, плач… Глядя на матерей, заплакали и дети.

— Тихо-о! Дайте и мне сказать! — кричал, надрывался в этом содоме китаец Ли Сунь. Он пробрался в центр, поклонился во все стороны. Хвостики повязанной косынки мотались сзади, как две косички. — Ну, чего вы паникуете? Все идет к лучшему, а не к худшему. Хоть свет повидаете, а то некоторые из вас за всю жизнь дальше Биргуса нос не высовывали.

— Верно говорит! Пусть сгорит этот остров! Сидим, как в норе! — кричал Пуол. По возрасту он ровесник Раджу, в детстве даже играли вместе, водили компанию. «Но почему он не любит свой Биргус?» — думал Янг.

— Вас же не просто выгоняют отсюда! — все еще надрывался Ли Сунь.

— «Вас…» А тебя что — не выгоняют? Ты тут остаешься? — бросил ему Радж.

— Нас, нас… Я просто оговорился! — продолжал Ли Сунь. — Нас же пе-ре-се-ля-ют! В другое место, на другой остров. Транспорт дают.

— Не нужен нам другой! Знаем, какая земля на Горном! Слышали! С одной стороны гора, с другой — болото! А хорошая земля вся занята!

— Говорю: дадут хорошие участки — разводите кокосы, сушите копру. А кто не захочет… — голос Ли Суня охрип, сорвался.

— Посадишь пальму — жди шесть-восемь лет, пока появятся на ней орехи. А эти восемь лет зубы на полке держать? У меня же пятеро детей!

— …А кто не захочет… Я хотел сказать — кто захочет поменять свою жизнь на городскую, устроиться на другом острове, не на Горном, — пожалуйста, перевезут со всем барахлом! — кричал Ли Сунь. — Слышите? И еще пятьдесят долларов на семью дадут! — китаец закашлялся.

«И чего этот лавочник горло дерет? Может, ему заплатили за это? Обирала проклятый…» — думал Янг.

— А где найдешь работу? Кто нас там ждет? Кому мы нужны? — сыпались выкрики.

— Лишь бы хорошие деньги — всюду можно жить! — кричал свое Пуол.

— Ли Сунь! Твой язык сегодня легко ходит! Каким маслом его смазали? За сколько долларов продался?! — гневно восклицал Радж, и его слова вызвали новую волну возмущения.

Янг сел боком, чтоб было удобно и за Раджем наблюдать. Залюбовался братом: белая трикотажная тенниска плотно облегала выпуклые плечи и грудь, подчеркивая каждый бугорок мускулов. На груди, на тенниске, рисунок: пять синих волн, оранжевый обруч солнца с лучами-брызгами, а сквозь этот обруч прыгает синий дельфин. Радж работает на острове Рай в дельфинарии — это не что-нибудь!

Лавочник беззвучно раскрыл рот — перехватило дыхание. Но справился с собою — снова расплылся в улыбке.

— Слышите? По пятьдесят долларов! Вы таких денег никогда и не нюхали… А ты, молодой человек… — повернулся он к Раджу. — Ты мог бы и помолчать! Ты тут уже не живе-ш-шь… И не имее-ш-шь права голоса! — зашипел он коброй. — Лети на свой остров Рай — развлекайся! Разводи там тра-ля-ля! Забавляй туристов! Плескайся!

— Как это не имею?! — вскипел Радж, («Как это не имеет права голоса?» — поддержали его парни, особенно Амара). — Разве я не отсюда родом? Разве не тут живут мои родители? Разве не тебе, живоглоту, они за бесценок отдают копру и сушеную рыбу? — Радж несколько раз вытянул из ножен и с лязгом снова загнал в них крис. Шрам-полумесяц под левой челюстью то краснел, то бледнел.

— Радж, помолчи… Не срами меня перед людьми… — слабым голосом попросил отец. Болезненный, тихий и молчаливый, он и сегодня мог просидеть молча.

— Ах, молодой человек… — Ли Сунь поправил косынку. На улыбчивом лице была уже не усмешка, а застывший оскал. — Свернешь ты себе шею… Помни мои слова. Побереги ее! А вам, люди, я скажу еще вот что: кто не рассчитался со мной за долги, прошу сегодня же рассчитаться. Жена дома, она примет. Если нет денег — отдавайте натурою. Приму в счет долга орехи, приму свиней, кур, уток. Домашний скарб… Все равно вам трудно будет забрать все с собой.

— С этого и начинал бы! Тебя только это и беспокоит! — снова не выдержал Радж.

Ли Сунь поклонился во все стороны. Белая рубашка-распашонка с боковыми разрезами каждый раз при поклонах задиралась на спину, чуть ли не оголяя зад.

Ли Сунь не побыл с людьми, не посидел в толпе — покатился прочь, часто перебирая ногами. Но не домой, не в свою лавку, а туда, где раздавался пронзительный скрежет и был удушливый смрад от работы моторов.

Люди сидели и стояли в оцепенении, и слышно было, когда затихали чужие звуки, как с тихим шумом катилась на песок утихомиренная лагуной волна прибоя. Солнце было уже за лесом, над самым горизонтом, и временами багряные лучи прорывались сквозь частокол пальмовых стволов и стволов-корней баньяна. Жара спадала, дышать становилось легче. Из зарослей донеслись крики и возня птиц. Вслед за птицами ожили и дети. Те, что постарше, голопузые и голозадые, оставили своих матерей, принялись наперегонки бегать с собаками и визжать, потом сыпанули на отмель — поплескаться в воде.

Янг не трогался с места, сидели рядом и его друзья. Янгу скоро исполнится двенадцать лет, он уже многое понимает, начинает разбираться в жизни, Янг ждал, до чего додумаются взрослые, что решат. Недетская тревога за судьбу людей, за судьбу всего острова сжимала сердце.

— Слышите, люди? Вон он, злой дух… Нюхайте! — тихо проговорил Ганеш, ощутив запах солярки, снова долетевший из лагуны. Он плюнул красным под ноги, и многие мужчины, жевавшие бетель, тоже плюнули. — Гнать надо этот дух с нашего Биргуса! Гнать! — потряс Ганеш палкой. — К бомо надо идти! Пусть нашлет на них проклятие!

— Раньше надо было до этого додуматься!

— Раньше… Раньше ведь думали, что ходоки чего-нибудь добьются! А они не добились!

— Больно ты ловок! Тебя послать! Ты бы добился!

— Перестаньте, люди! Никакой бомо не поможет! Надо послать гонцов в соседние деревни. Подымать народ! Загородить лодками вход в лагуну! — старался перекричать всех Радж.

— Правильно! Чего сидеть сложа руки! — поддержал его Амара, лучший друг Раджа.

— Если вас всех посадят в тюрьму — так вам и надо! — откололся от них Пуол и зашагал на берег лагуны.

Победили те, кто хотел идти к бомо.

Первым двинулся Ганеш. Он устало опирался на бамбуковую палку, ощупывая ею дорогу. За ним тронулись все. Шествие замыкала Рата, ее подняли на ноги, подтолкнули: «Иди!», и она зашаркала по песку распухшими ногами-колодами, охая, сопя и задыхаясь.

Ганеш шел и говорил, что с пустыми руками к бомо идти нечего. Надо сразу нести подарки. Он назвал тех, кому придется ловить петухов или кур, кому взять сушеных тунцов, кому принести вареный рис и тоди — забродивший, с градусами, кокосовый сок.

Молодежь отстала, шла позади всех. В центре ее шагал Радж, слева от него был Амара, справа — Янг. Он держался за руку брата и старался ступать широко, чтоб попадать с ним в ногу, быть похожим на Раджа.

«Нервный стал Радж… — думал Янг. — Особенно в последний месяц, когда появился у него этот шрам. Никогда о шраме никому не рассказывал. Тайна какая-то, загадка… Невеселая у него работа, опасная — много времени приходится быть под водой. Но как бы мы жили без Раджевой помощи, без его заработка?»

— Вот же глупые люди… Вот же темнота… — говорил Радж, будто шептал заклинание. Но его хорошо слышали все парни. — Разве в этом бомо поможет?

2

Их остров очень похож на кокосового краба биргуса (отсюда и название), огромного краба, с туловищем-панцирем размером в три на четыре километра. Маленькие рифы вокруг — будто его поджатые ножки. У острова и клешни есть, точно у краба, левая, более широкая и длинная, охватывает лагуну с востока. Она состоит из узкого мыса-полуострова и цепочки зеленых островков-скал, разделенных узкими проливчиками. А правая клешня Биргуса еще уже, в ней семь белых коралловых атолльчиков, на них почти ничего не растет, лишь чайки гнездятся. Янг не раз вместе с другими ребятами выбирал из гнезд яйца — сосешь их и чувствуешь запах рыбы.

Люди шли к полуострову-мысу — бомо жил там, отделился от деревни, расставил вокруг хижины и возле дверей деревянных идолов со злыми выпуклыми глазами, с широченными клыкастыми ртами. На бамбуковых шестах вздымались вверх пучки какого-то зелья — тоже защита от злых духов. Хижина среди корней-ходуль огромных панданусов казалась каким-то взъерошенным гнездом. Даже в тихую погоду на крыше шевелились, шуршали сухие пальмовые и банановые листья, будто кто-то невидимый быстренько, едва касаясь ногами, бегал по ним. Может, это добрые духи? Бомо дружит с ними, приютил их.

Подошли, настороженно стали. У людей испуганно вытянулись лица, лишь Радж кривил губы в иронической усмешке. Женщины спустили детей с рук, разложили подарки, сели рядом. Связанные куры не хотели сидеть тихо, то одна, то другая сильно били крыльями, всполошенно кудахтали.

Бомо, услышав кудахтанье и хлопанье крыльев, вышел из дверей.

Бомо Яп — колдун и лекарь. Костлявый, точно йог, голый до пояса, на животе от долгого лежания отпечатались какие-то черточки и клеточки. Зевнул, криво растягивая щербатый рот, почесал под мышкой, поправил на голове то ли шапочку, то ли корону, в которую были натыканы разноцветные перья. Вместо штанов или, может, поверх их мотались ленточки из каких-то лохмотьев. У бомо, хотя он и знался с духами, разбирался в травах, белки глаз были красные, веки гноились, как и у многих жителей острова. Колдун называется, а эту заразу ни у себя, ни у других вылечить не может.

Все попадали на колени, будто перед богом Вишну. Потом выпрямились, сложив ладони перед грудью так, словно каждый поймал по мотыльку. А Радж лег на бок, чтоб не возвышаться над людьми, и наблюдал за всем, как за интересным представлением. Ганеш тем временем путанно объяснял бомо, чего хочет народ.

— Знаю, я все знаю, хоть нигде и не бываю, — сказал Яп. На худом лице спокойная окаменелость и ни малейшего проблеска мысли. — Надо посоветоваться с добрыми духами.

Ганеш махнул левой рукой женщинам, будто выгреб что-то из-за уха. И те взяли подарки, еще раз склонились в поклоне перед бомо и по очереди отнесли их в дом. А большую кружку бражки, сделанную из целого колена толстого бамбука, Ганеш сам подал в руки бомо. Тот пошептал что-то над нею и выпил одним духом. Громко отрыгнул, достал из-за пояса какой-то корешок, пожевал, и на губах у него проступила пена.

— Буду советоваться с добрыми духами, пока не выплывет из воды Небесный Челн. Тихо!.. — и исчез, резко дернув за собой циновку, завесив вход.

Люди зашевелились, удобнее устраиваясь на песке. Каждый мысленно, а то и шепотом упрашивал добрых духов помочь им в нелегком деле. Ждали долго, поглядывая на небо, в ту сторону, откуда всегда выплывал месяц. Люди наэлектризовали себя молениями и были словно в трансе, бессвязно вскрикивали.

— Одурели… Совсем одурели, — шептал Радж. — Каждая секунда дорога, а они… Американцы же не молиться сюда приехали!

Наконец месяц, точно большой красный челн, выплыл из океана и, казалось, заколыхался, задрожал на волнах. И в это время в доме что-то глухо загрохотало, зазвенело, пронзительно запищало, будто колдун поймал за хвост кокосовую крысу и завертел над головой, собираясь швырнуть ее в волны. Хижина подрагивала, тряслась, сквозь щели пробивались отблески огня.

И вот на пороге встал бомо с пылающим факелом в левой руке. Отблески огня играли на страшном лице, раскрашенном белыми и красными полосами и треугольными знаками. В правой руке покачивалась бамбуковая палка, похожая на пику. Да и сам бомо качался, как пьяный, подергивая, точно от холода, плечами. Обе руки от плеча и до кисти были обвязаны цветными лентами, концы их мотались на ветерке, извивались, как змеи. Бомо посмотрел в одну сторону, в другую, вытягивая шею, как черепаха, и вдруг прыгнул туда, прыгнул сюда, уколов воздух пикою. А сам чем-то пронзительно пищал, видимо, положил листок за зубы, хотел, чтоб люди думали, будто это пищат и убегают злые духи. Он то шел по кругу подогнув ноги, то прыгал обеими сразу, как воробей, и в такт колол пикою в стороны, вычерчивая огнем какие-то знаки. В глазах бомо сверкали огненные отблески, казалось, что из них, как из факела, сыплются искры.

Янгу стало страшно, его затрясло.

— Все… Берите факелы… Берите палки, посохи. И за ним! — объяснял жесты Япа староста. Голос Ганеша тоже стал писклявым и хриплым, и все закричали, завыли не своими голосами, чтоб духи зла растерялись и не знали, на кого нападать. Все пошли за бомо приплясывая, подскакивая, кто как смог придумать, и все кололи палками и посохами воздух. Янг стал сам не свой, он уже не замечал, кто отделялся от толпы, чтоб вооружиться и зажечь факел, кто бухал по пустым стволам бамбука. Огней становилось все больше и больше, запах горелого масла уже перебивал злой машинный дух. Чад и дым потянулись в заросли, и там забеспокоились ночные птахи. Огни отражались в листьях пальм, и казалось, что там тоже зажигались небольшие факельчики, а на небе больше становилось звезд потому, что туда поднимались искры от факелов. Сверкали глаза, сверкали зубы, зияли искривленные черные рты, сами люди были похожи на обуглившиеся головешки. Янг видел, что и Радж уже вооружился обломком корня пандануса, и у отца в руках палка. Только мать несла, прижимая к толстому животу, черный чугун с кокосовым маслом, и те, у кого факел угасал, подбегали, чтобы смочить и снова зажечь.

Вышли на самый берег. Вода возле рифов поблескивала фосфорическим светом, время от времени поверхность лагуны прочерчивали бледные стрелы, словно кто-то чиркал гигантскими спичками по спичечной коробке, а они никак не хотели зажигаться. Песчаная, в белой пене полоса прибоя сегодня изрезана рваными следами машинных колес.

Совсем близко было место, где выгружались и высаживались чужаки, как вдруг — «ба-ах!» — в небо взвилась красная ракета и полетела в их сторону. Падала прямо на головы людей, шипела, брызгала искрами, и некоторые из толпы испуганно отбежали в сторону. Но ракета погасла, не долетев до земли. В тот же момент с рейда из-за лагуны, где стояла громадина баржа, вспыхнул сноп света, уперся в небо — загорелся прожектор. Светлый столб качнулся, упал на воду, потом зашарил по берегу, внезапно высвечивая то силуэты склонившихся в сторону воды пальм, то горы выгруженных ящиков, прикрытых брезентом, то машины и бульдозеры, то брезентовые палатки. Люди руками закрывали глаза, поворачиваясь спиной к кинжальному огню.

— Ты… беги домой! Ты мал еще… — тревожно зашептал Радж, больно сжав локоть Янга. — И маму уведи отсюда!

— Ай, — вырвался Янг. Он не мог сейчас бросить и Раджа, и всех своих. Не мог не увидеть, как испугаются злые духи, начнут — плюх! плюх! — кидаться в воду, плыть на свою баржу.

«Ба-ах!!! Ш-ш-ш-ш…» — снова взвилась красная ракета, и на этот раз в одной из палаток высоко на берегу послышался резкий выкрик на чужом языке. Из палаток начали выскакивать, одеваясь на ходу, солдаты, выстраиваться в шеренгу.

Бомо Яп дотанцевал до часового, завыл, делая порывистые прыжки то вправо, то влево, целясь палкой в лицо, в шею, но в последний миг нанося уколы мимо. И все завыли дикими голосами, запрыгали, повторяя движения бомо, грозя палками, факелами. Прожектор снова ослепил всех. Уродливые тени закачались, вздыбились выше пальм, а факелы померкли, стали совсем не грозными.

Солдат отступал задом, выставив перед собой автомат, угрожал им, что-то выкрикивая и указывая жестами, чтобы люди уходили прочь. А вот уже и отступать некуда, он уперся спиной в штабель ящиков. Палки свистят справа и слева, кто-то ударил палкой солдата в грудь. Какая-то женщина схватила горсть песку и сыпнула ему в глаза…

И тут оглушительно затрещал автомат, забрызгал огнем. Янг, сбитый Раджем с ног, успел еще заметить, как бомо упал на колени, потом лег на бок, как Радж, молниеносно взмахнув кинжалом, ударил солдата в бок, как американец скользил спиной по ящикам с надписью «US NAVY ENGINEER TROOPS», как сверху от пальм бежали вниз чужие солдаты.

Люди со страхом разбежались. Янг бежал вместе со всеми сельчанами и то и дело оглядывался, смотрел туда, на штабели ящиков, где дрожал свет прожектора, и в этом свете старая Рата, которая еще только дотащилась до ящиков, схватила с земли брошенный чугун с кокосовым маслом, вылила его на ящики, подняла чей-то факел и прижала к брезенту, поджигая его. Огонь еще не вошел в силу, как снова затрещал автомат… Из-за солдатских спин не было видно, как Рата упала там, где лежал Яп. Американцы суетились, сдирая с ящиков горящий брезент, гася огонь песком. И тут прозвучала новая команда, затрещали выстрелы. Пули врезались в стволы пальм, шмякались в песок ссеченные ими орехи.

Люди рассыпались по домам, забились в глухие закутки. Боялись, что солдаты хлынут следом, всех перебьют, а хаты сожгут.

Янгова мать стонала, всхлипывала, а отец гладил ее по голове, как маленькую. А потом они шептались, а мать все продолжала стонать и жаловалась на боль в животе. Янг лежал на циновке в своем углу и дрожал всем телом, стучал зубами. Куда девался Радж? Может, подстрелили его в этой катавасии?

Только под утро Радж проскользнул в хату.

— Спишь? — зашептал он, сдерживая тяжелое дыхание, и прилег возле Янга.

— Не-а… Тебя ждал! — прошептал Янг в ответ.

— Я сейчас уйду… Птицу, если засидится на одной ветке, можно и камнем сбить. Поплыву на Рай.

— На чем?

— Придумаю что-нибудь.

— Вот сейчас, ночью?!

— Ночью. А звезды зачем на небе? Да и над Раем зарево огней издалека видать. Может, утром будут искать или спрашивать меня, говори, что я не был вечером возле ящиков. Уехал на Рай сразу после собрания. И маме с папой скажи, чтоб так говорили.

— А люди ведь видели, что ты был со всеми.

— Люди видели, понятно. Но думаю, что и им выгодно говорить, что меня не было. Ю андестенд ми? Понимаешь меня?

— Йес, сэр. Но есть люди, которым выгодно и на одного тебя свалить вину. Я же видел, как ты кинжалом…

— Тс-с-с…

— Ли Сунь первый на тебя донесет, — Янг рассуждал совсем как взрослый, и Радж взлохматил ему волосы: «Растешь, малыш!»

— Не было китайца с людьми… Ну, пока… — Радж поцеловал брата. — Ты знаешь, где меня искать — в дельфинарии. Ух! — вдруг Радж скрежетнул зубами. — В такой момент приходится вас покидать!

— А когда опять домой?

— Не знаю. Трудно у мистера вырваться. В выходные двойная нагрузка. А знаешь, что на тех ящиках написано? Что имущество принадлежит военно-морскому флоту США. Базу хотят строить.

Янг ощупью обнял Раджа за шею.

— Ну, дружок, береги отца и мать. С Амарой дружи — он верный мой друг. — Радж снова поцеловал Янга и зашуршал, отползая к двери.

Янг вытер слезы со щек.

Стонала во сне мать.

3

— Янг… Я-янг! — звал кто-то мальчика шепелявым голосом. Потом послышался стук посоха о порог. — Ты еще спишь?

Янг узнал голос старосты Ганеша, и сон его сразу пропал. Такого еще не бывало, чтобы сам староста обращался к нему, простому мальчишке.

— Я знаю, что ты не спишь… Собери ребят, и бегите купаться. Подольше сегодня купайтесь… И хорошо было бы, если б кто-нибудь все время плескался в лагуне — по очереди. И если увидите что-нибудь новое, посылайте гонца к нам. Янг, будешь командиром разведки.

Паренек не верил своим ушам. Ему доверяют такое важное дело?! Вскочил так, что затряслись стены.

— Потише прыгай… А то раньше времени хату развалишь, — сказала мать слабым голосом. Они с отцом еще не вставали, будто раз и навсегда потеряли интерес к жизни. — Наруби орехов, брось поросенку, а потом уж лети. Кур выпусти.

Их избушка, как и все в деревне, построена на высоких сваях. Под бамбуковым полом-настилом можно ходить согнувшись. Тут и загородка для поросенка, и клетка для кур. Тут и кладовка, в которой есть еще немного кокосовых орехов предыдущего урожая.

Янг работал и прислушивался к тому, о чем говорят Ганеш с отцом. Один стоит возле порога, другой — в дверях.

— …Так ведь толку нет в зеленых. Сок, молочко… Разве что бражку делать. Так на бражку можно и из самой пальмы соку взять! — говорил отец. — Да на какое лихо она, и без нее горько!

— А я советую срубить орехи, хоть они и зеленые. Все же какая-то польза будет, — возражал Ганеш. — А то может случиться — не успеем и такие использовать. Сроют все бульдозерами… Я слышал, что сюда, на Биргус, будут прилетать и садиться большие самолеты, корабли военные приплывут.

— Боже милосердный! Такое бедствие наслал…

— Надо всем нам вместе держаться. Может быть, придут американцы, станут грозить расправой, так будем в один голос говорить: мы только молились, изгоняли злых духов. И что Раджа не было с нами, уехал на Рай… Я это всем скажу, предупрежу… (Янг подумал: «Ну и хорошо, что сам староста скажет…») А солдат первый напал на нас… И надо готовиться к похоронам Япа и Раты… — Ганеш ушел, постукивая посохом.

— Великий Вишну! — всхлипнула мать. — Они же целую ночь пролежали на берегу. Крабы, наверное, глаза у них повыели… Как я теперь буду рожать? Бомо нету, некому будет отгонять злых духов.

— Ты не переживай. Даст бог, все хорошо будет, — вздохнул отец.

— А Ли Сунь и сегодня пошел к американцам. Поволок мешок больше самого себя — чуть носом землю не рыл.

— Торговлю, наверно, налаживает, чует — поживиться можно, — ответил отец.

Янг выбрался из-под избы.

— Я все сделал. Нате вам по яичку… — и положил в шершавую отцовскую ладонь яйца, найденные в курином гнезде. — Я побежал!

Голопузиков, что бегают без штанишек или трусиков, Янг не станет брать в помощники. И девчонок не возьмет… Хотя одну-то и можно было бы взять — Натачу. Ее назвали так в честь советской докторши. Хорошо, что в тот момент, когда рождалась Натача, неподалеку стояло исследовательское советское судно. Люди до сих пор помнят, что над ними развевалось два флага — красный и сине-белый. Если бы не приехала с судна доктор, то могло бы и не быть ни Натачи, ни ее матери. Люди уже молились Вишну, чтоб забрал себе их души. Боевой росла Натача, ловкой. Но Янг не станет звать ее сегодня, у него чисто мужское задание.

Прежде всего Туна позовет. Обычно, когда спадала дневная жара и в деревне начиналось хоть какое-то движение, Янг будил Туна так: подлезал под помост его хижины и острой тоненькой палочкой колол снизу между бамбуковых жердей. Янг знал, в каком углу спит Тун, и всегда попадал в него если не с первого, то со второго раза. А сегодня пробрался Янг и раз кольнул, второй…

— Ой, что это? — послышался испуганный мужской возглас. Кто-то подскочил, хижина затряслась, словно при землетрясении: — Нечистый дух! Нечистый дух!

Янг дал драпака из-под хижины. В ту же минуту донесся смех Туна и его голос:

— Янг, это ты? Ха-ха, чуть отцу живот не проткнул!

— Я-a… Выходи скорей!

— Чего ты вскочил так рано?

— Поручение нам есть! Боевое! — Янг рассказал, что к чему. Уже вместе побежали к Мансуру.

Мансурова хижина стояла в той половине деревни, что была ближе к лагуне. Нашли его на пальме — срубал орехи. Вся земля уже была покрыта ими, зелеными, шершавыми. Мансур и слушать не хотел, что ему кричали снизу ребята, пока те не стали бросать в него палками, а Янг пригрозил, что заберется на пальму и стянет его за ногу. Помогли Мансуру собрать орехи в мешок, затащить домой. Помогли уговорить и его строгого отца, которому не понравилось, что сын не выполнил его распоряжения, а порывается куда-то бежать. «Искупайтесь и бегом назад. Если через полчаса не придешь, можешь вообще домой не возвращаться!» — пригрозил Мансуру отец.

Побежали к лагуне наперегонки с худой собакой Мансура, ориентировались на странные звуки: впереди что-то пронзительно звенело, трещало и выло.

Выбежали — и глазам своим не поверили: таким незнакомым стал берег! Чужой, голый: вперекрест и вразброс, а то и вповалку лежали все прибрежные пальмы — казалось, здесь пронесся бешеный ураган. Возле двух деревьев еще хлопотали двое белых мужчин в шортах. В их руках и выли те штуковины, которые прямо на глазах подгрызали деревья. Третий мужчина, такой же не загорелый и почти голый, резал стволы на куски.

— Чего рты поразевали? Бензопил не видели? Марш отсюда! — закричал на них, будто он был тут хозяином, китаец Ли Сунь.

Ребята оглянулись: лавочник наносил под большой банан кучу орехов, разложил там на рогожке кое-какой товар и вел торговлю. То пильщики, то солдаты, которые распаковывали ящики и собирали из металлических частей какие-то механизмы, подходили к Ли Суню, и он вскрывал для них орехи, давал выпить соку. Кому не нравилось, тем вскрывал жестяные банки с соком или пивом. Ли Сунь делал свой бизнес.

— Чужие пальмы обчистил! Я побегу расскажу Ганешу! — Тун готов был сорваться с места.

— Подожди, а там что? — остановил его Янг.

У входа в лагуну, который очень суживали рифы и атолльчики, неподвижно застыл понтон, который переправлял с баржи на берег машины и грузы. На нем стояла и татакала прямоугольная глыба на колесах. На понтоне суетилось несколько человек. Что-то делали, что-то спускали с понтона вниз, к воде. Вот на понтон вскарабкался почти голый человек с ластами на ногах и оранжевым баллоном за спиной. Лица человека не было видно, блестело только стекло маски. Вот он стянул маску на лоб, прочистил пальцами уши…

Понтон сегодня был украшен разноцветными флажками — черными, красными, желтыми, синими. Радж как-то сказал, что когда ведутся подводные работы, то выставляются такие флажки.

— По островкам подберемся ближе к понтону, разведаем, что они там делают! — Янг кинулся вниз.

Песок возле воды был притоптан — остались вчерашние следы людей. Тут и там валялись факелы. А где же бомо Яп? Где старая Рата? Сколько ни вглядывались в ту сторону, где суетились возле ящиков солдаты, трупов не увидели. А может, их не убили? Может, они встали ночью и тихонько вернулись домой?

Помчались полосой прибоя, собака весело лаяла и старалась то одного, то другого цапнуть за пятку. Добежали до мыса и сразу плюхнулись в воду — белопенную, быструю в узком протоке. Собака повизжала, побегала по берегу и, осторожно войдя в воду, задирая голову, поплыла за ними.

Возле последнего островка волны были большие, все кругом пенилось и бурлило. Притаились за скалами, понаблюдали… И поняли, что тут приезжие и правда что-то делают под водой. От той четырехугольной машины на колесах клубами валил удушливый черный дым. От нее под воду тянулись черные резиновые шланги. Время от времени к понтону подплывал человек с баллоном за спиной и в маске, и ему подавали сверху то какие-то тяжелые пакеты, то провода.

— Ребята, там что-то грохочет под водой! Так бьет по ушам, ужас просто! — успел нырнуть и тут же выскочил на поверхность Мансур.

Спустились в протоку между третьим и четвертым островками. Янг с Туном нырнули и тут же вынырнули. Правда!

— Не выдержать! Голова раскалывается!

И тут их заметили с понтона: закричали, замахали руками, чтоб выбирались из воды и вообще выметались прочь. Но ребята только заплыли за островок и снова начали следить из укрытия, смотреть, что делается на понтоне, возле понтона и рифов.

Вот из воды один за другим вынырнули двое в масках и с баллонами за спинами. Им помогли влезть на понтон, снять баллоны. А маски посрывали они сами и, тяжело дыша, размашисто терли искривленные, точно от боли, губы, прочищали пальцами уши. Собака нетерпеливо скулила, ей хотелось залаять на незнакомцев, и Мансур сдавливал ее морду, прижимал к скале. Рабочие, хлопотавшие на понтоне, вытаскивали из воды черные шланги, на концах которых зависли какие-то железные штуковины с острыми наконечниками.

— Наверное, какой-то клад спрятали, золото! — у Мансура даже глаза загорелись.

— Дурня такого, как ты! — плюнул Тун.

— Я подплыву туда под водой, погляжу. Я умею плавать под водой! — Мансур пополз со скалы ногами вниз.

— Тише, они отходят! — показал Янг на корму понтона, где затарахтел движок, забурлила вода.

Понтон отплыл медленно, возле борта стоял человек в шортах и пропускал меж ладонями провода, которые уходили под воду.

— Гу-уд! Стоп! — прозвучала на понтоне команда.

— Я ныряю! Потом не найдешь этого места! Придержите пса! — Мансур оттолкнул собаку, собравшуюся полезть за ним в воду, и нырнул. Остановить его не успели.

В тот же миг на понтоне один из мужчин взмахнул рукой, и глухой гул взрыва всколыхнул округу. На месте рифов и атолльчиков, загораживавших вход в лагуну, встали огромные белые столбы воды и обломков кораллов. Опали, тяжело заплюхали в воду обломки рифов.

— Мансур! — испуганно закричали Янг и Тун, ласточками взвились в воздух, бултыхнулись в воду. За ними прыгнула и собака.

Мансур всплыл среди разноцветных рыб, неестественно переворачиваясь на бок, потом показал живот и повернулся на другой бок, начал опускаться на дно. И тут его подхватили Янг и Тун, поволокли к островку. Повернула за ними и собака.

Из носа и ушей Мансура шла кровь. Его слегка потормошили, помяли, и он закашлялся, выплевывая воду. Живой!

— Мансур! Скажи хоть слово! Мансур! — просили ребята. Собака тихонько скулила.

А Мансур только стонал и скрежетал зубами, не открывая глаз.

— Да что ж это делается?! — закричал Тун. — Вчера двух убили и сегодня… Что нам скажет его отец?!

— Скорей в деревню, может, кто-нибудь поможет ему… Поверни лицом вниз! Приподними! — Когда Тун поднял Мансура, Янг подлез под него. Так, чтоб голова и одна рука Мансура были на одном плече, а другая рука — на втором. Ступил, согнувшись, в воду. — Сбоку плыви, будешь страховать.

Тяжелым был Мансур. Пока добрались до третьего островка, а потом до второго, Янг сам наглотался воды. Дальше уже тянули Мансура вдвоем, под руку, положив на воду лицом вверх. Янг загребал левою, Тун — правой рукой.

На мысе-полуострове отдышались — недолго, только чтоб вернулись силы. Снова подняли, подавили на спину Мансура, положив его животом на колени Янгу, потому что мальчик, пока его тянули по заливу, снова наглотался воды.

Кое-как посадив Мансура на переплетенные четыре руки, понесли в деревню.

Визжала, бегала вокруг них кругами собака.

4

Было много и слез и крику.

И не только в Мансуровой хате, а и по всей деревне. «Людечки, да что же это делается?!» — каждая на свой лад голосили женщины. Стискивали зубы хмурые мужчины — в бессилии и гневе. Кому пожалуешься? Кто поможет? До бога — высоко, до султана — далеко. Да ходили же к султану, жаловались, просили милости. Ну и что из того? Не отец он своему народу, нет… Хорошо еще, что хоть живыми ходоков отпустили.

Некоторые побежали на берег лагуны. Если не спасут свои пальмы, то хоть зеленые орехи снимут. Не было уже у людей ни боязни, ни уважения к лавочнику Ли Суню. И отлупцевали его, и раскидали все его шмотки, отобрали орехи. Особенно старался Амара.

— Я вам это припомню… Я вам припомню!.. — грозился Ли Сунь.

И на американском катере умчался на Горный.

Вернулся он около полудня с пятью полицейскими и чиновником с папкою под мышкой. Полицейские были в чалмах, с карабинами и кривыми тесаками, большими по величине, чем ножи-крисы. Чиновник был в индийской одежде — в черной шапочке, похожей на пилотку, в белом сюртуке и белых штанах. Катер с ними вошел в лагуну не снижая скорости, с разгону ткнулся в белый песок. Скинули сходни, и все пятеро полицейских, чиновник и китаец сошли на берег.

Отправились сразу не в деревню, а к палаткам, в которых разместились американские солдаты и офицеры. Разговаривали там около часа, шептались, видимо, о чем-то договаривались.

Зоркие глазки у Ли Суня…

— Эй вы! — заметил он Янга и Туна, которые залегли под кустами и наблюдали за тем, что делается в лагуне и на берегу. — Позовите сюда Ганеша! И быстро: одна нога тут, другая там!

Янг и Тун показали ему язык, передразнили и… исчезли в чаще.

— Не позовут. Но я сам знаю, где живет Ганеш и где тот разбойник. Пожалуйста, идите за мною! — позвал он полицейских.

Амару поймали и привели под Дерево Собраний. Привели и старосту.

— От имени Его Величества султана!.. За посягательство на священную и неприкосновенную частную собственность!.. — высоким, почти срывающимся голосом выкрикивал чиновник, будто выступал перед многолюдной толпой.

Амару полицейские распластали на земле и принялись бить бамбуковыми палками. Так же отлупцевали и Ганеша — за то, что вконец распустил своих сельчан, не следит за порядком. Сильно поколотили — не смог встать.

— Не прикидывайся, негодяй! — начали толкать его ногами полицейские. — Скажи спасибо, что не арестовали и не отдали под суд.

Но Ганеш не вставал.

— Лучше совсем добейте… Я не переживу этого срама… — простонал он.

Снова принялся созывать всех лавочник Ли Сунь.

Пока люди собирались, полицейские страдали от жары. То один, то другой брали кокосовые орехи, одним ударом срубали у них макушки, словно головы врагов султаната, и высасывали сок. Подносили и американцу-офицеру, который равнодушно глядел и на экзекуцию, и на все, что выделывали полицейские и чиновник.

Пришло совсем немного людей — может быть, третья часть из тех, что были вчера на собрании.

Высоким лающим голосом чиновник говорил, что времени на раздумье у людей было много. Теперь дается на сборы всего два часа. В лагуне возле берега их ждут катер и вельботы, американцы бесплатно доставят их на Горный.

— Кто является главой семьи, подходите сюда за получением пособия. Каждому будет вручен чек на предъявителя, по чекам можно в Горном или на Главном в конторах банка получить пятьдесят долларов.

В ответ слышался только плач-скуление, будто у людей уже и силы не хватало заплакать во весь голос. Не переставал стонать и Ганеш.

Потом говорил офицер, а чиновник переводил. Американцы не будут никого привлекать к ответственности за то, что ранили их солдата.

— Случилось недоразумение, больше такого, я надеюсь, островитяне не допустят, — голос офицера звучал почти ласково.

— А как же… А как же тогда… — застонал, закашлял, давясь кровью, Ганеш. — Ваш солдат двоих застрелил! Наших! И ему ничего за это не будет?!

Чиновник скоренько прошептал офицеру, что сказал староста.

— Этого не может быть, потому что быть такого не может! — ответил офицер.

— Такой факт и мне не известен, — добавил от себя чиновник, переводя слова офицера. — А вам мы могли бы еще добавить за этот поклеп. Но вы мне нужны живые… Называйте каждого главу семьи. Составим список, акт на выплату.

Полицейские подтянули Ганеша к баньяну, посадили под деревом, прислонив спиной к стволу.

5

Над деревней, над всем Биргусом разносились плач и причитания.

Люди не знали, что взять с собой, что оставить. Может, там в большом цивилизованном мире, на Главном или на Рае жестяная банка из-под консервов, служившая здесь кружкой, не стоила выеденного черепашьего яйца. А биргусовцам при их нужде все было дорого, все мило.

Прошел час, прошел второй, но никто не был готов покинуть свое жилище. Люди что-то связывали, перевязывали, бросали и вновь забирали. А если кто и был готов, то не лез вперед, оглядывался на других. Прежде люди шли за бомо, шли за старостой, а теперь их не было. И в растерянности забивались в темные углы, в кусты, надеялись отсидеться, спастись.

Отец нагрузил на Янга столько всего — ишак не понес бы все это. Сам взял в охапку поросенка, через плечо перекинул связку кур, они трепыхались, пытаясь взлететь, драли когтями и клювами спину и ноги. У матери был только один узелок с одеждой и лампа без стекла и керосина (ценная вещь, хотя ею никогда не пользовались). Мать невозможно было вытащить из хижины, она целовала каждую бамбучинку, каждое бревнышко. А когда вышла, уцепилась за кривую пальму, что склонилась возле дома, и зарыдала во весь голос.

Глядя на нее, заплакал и Янг, хотя доселе только украдкой вытирал то один глаз, то другой. Слизывал слезинки с дрожащих губ отец, он все время поддавал поросенка снизу коленом, чтоб не сползал с рук. Потом отец опустил поросенка на землю, зажал его между ног и позвал Янга. Покопавшись в узле, который гнул мальчика к земле, как циклон пальму, достал веревку, обвязал туловище поросенка за передними ногами по груди, конец намотал на кулак.

— Ну, пойдем… Пойдем помаленьку… — гладил он плечо матери свободной рукой, подбадривая. А она только качалась из стороны в сторону, точно под ветром, пыталась рвать на себе волосы.

Тем временем в деревне начало твориться что-то страшное. Моторы ревели совсем близко, среди хижин. Бульдозеры шли тесно один за другим — строения рассыпались и ложились под гусеницы с сухим треском. А пальмы поддавались не сразу. Мотор то одного, то другого бульдозера страшно, с надсадой ревел, пальма, в которую упирался нож, судорожно вздрагивала. И вот… сочный протяжный треск, дерево с шумом падает, даже вздрагивает земля. А бульдозер еще и проползет по пальме, будто хочет вдавить дерево в землю.

Янгу показалось, что с одного бульдозера скалит зубы Пуол. Присмотрелся — он! Пуол сам ломал, рушил свою хижину.

— Выродок! Лучше бы ты маленьким сдох!.. Проклинаю тебя! — тряс кулаком его отец, Джива.

Всплески-взрывы плача вспыхивали то тут, то там. В этом содоме среди машин и людей суетились и полицейские, тащили из хижин людей чуть ли не из-под самых гусениц бульдозеров, лупили палками по спинам, по головам. Некоторые пробовали отбиваться, а женщины пускали в ход ногти и зубы. И полицейские тогда совсем разъярились.

Отец весь дрожал, давая Янгу конец веревки, он никак не мог попасть в его ладонь. Но отдал наконец, чтоб Янг и рябого поросенка вел за собой. А сам еще немного покопался в Янговом огромном узле, достал образ бога Вишну. За рамку образа тут и там были засунуты сухие цветки лиан и орхидей, бумажные цветки. (Янг любил Вишну, изображенного на этом образке: три лица у него — и все светлые, добрые, шесть рук, и в каждой что-нибудь держит; возле бога смирные собаки, красные откормленные буйволы.) А отец тем временем зажженной спичкой поджег священную душистую палочку для окуривания и начал ходить с образом и палочкой вокруг хижины и ближних пальм. Потом стал возле пальмы, которую все обнимала и целовала мать, подымил направо и налево и на ту, что обнимала мать, и на Янга. А грозные страшные машины с ножами-отвалами уже совсем близко, уже направляются в их сторону…

— Эй, марш отсюда, пока целы! — надрывали горло полицейские. Лица у них потные, грязные, чалмы сбились на затылки, а то и развязались.

— Не-е-ет!!! — закричала вдруг мать истошным голосом. Бросила свой узелок и лампу, полезла на пальму. — Не отдам никому! Не отдам!!!

Хотя пальма и была наклонной, но беременной матери лезть было трудно. И все же она лезла, обдирая ноги, выше и выше. Вот уже осталась только та часть ствола, которая, выпрямившись, устремилась вверх.

— Марш, марш! Идите за расчетом! — орали полицейские, подходя все ближе. — Чего тут стоите? Прочь! — накинулись они на Янга и на отца. — А ты?! Слезай сейчас же, толстая обезьяна! — затряс кулаком, глядя на мать, усатый полицейский.

— Не слезу! Не отда-ам!!! — закричала сверху мать. — Люди! Влезайте на деревья! Они не посмеют нас…

Но ее в реве моторов, в треске ломающихся строений, в причитаниях женщин, наверное, никто не слышал. Янг окаменел, не мог стронуться с места.

— Именем Его Величества султана Муту приказываю — слезай! — усатый полицейский, схватив какой-то обломок, запустил им в мать. — Получишь тридцать ударов палками! Слезай!

— Люди-и! — кричала мать свое. — Не поддавайтесь!

— А ну — подковырни ее, потряси немного! — крикнул полицейский водителю бульдозера и добавил что-то по-английски.

Бульдозер угрожающе ревнул, крутнулся на одной гусенице, зашел сбоку: по наклону и против наклона не очень-то старую пальму потрясешь. Нож-отвал у этого бульдозера был неровный, словно бы сваренный из двух частей, поставленных под углом один к другому, получался как бы тупой угол с острыми краями. Бульдозер ревел-газовал, раскачивая ножом пальму. Янг видел, как моталась вверху мать, обхватив ствол руками и ногами, крича что есть мочи. Видел, как скалился в дурной ухмылке верзила водитель, высунувшись из кабины, забава, должно быть, ему нравилась.

— Мамочка, не надо! Мамочка, слезай! — кричал, громко плакал Янг.

— Стойте, душегубы! — вышел вперед и изо всей силы уперся в отвал бульдозера отец. — Она слезет! Она уже слезает! — и снова выставил как защиту образок Вишну.

Но какое дело было водителю до их бога, когда он и своего не признавал.

И вдруг… страшный треск, пальма переломилась в том месте, где в нее упирался бульдозер. Ветвистая вершина, описав большую дугу, грохнулась оземь. Отец едва успел отшатнуться: конец дерева, самый его комель, тоже вильнув в воздухе, упал на землю.

Янг закричал так пронзительно, что у самого уши заложило, кинулся к матери.

И пусть бы лучше не видел ее такой!..

Пусть бы навеки она осталась в его памяти с живым и чистым, таким добрым и родным лицом.

— Ма-а-а… а-а-а!!! — Янг боялся подступить к тому, что осталось от матери, что было видно из-под ствола пальмы. А отец, подбежав, побледнел и замер, глаза его стали мутными, как у безумного…

Бульдозерист высунулся из кабины уже до пояса, вытянул шею, всматриваясь вперед в то место, где лежала раздавленная деревом женщина, глуповато моргал белыми веками. Усатый полицейский стронулся с места, потоптался, подозвал к себе другого полицейского. Закидали мать пальмовыми листьями, потолкали Янга и отца в спину: «Вы ей уже ничем не поможете… Сама виновата… Бог покарал ее за непослушание…»

6

Под Деревом Собраний шел расчет. Цепочкой, нагруженные домашним скарбом и живностью, проходили люди. Чиновник в черной шапочке выдавал, глядя в список, чеки. Но Ли Сунь вносил поправки:

— А этот мне должен… Взял заем под будущий урожай и не вернул. Ему выписывайте половину, двадцать пять долларов. А двадцать пять мне! А этому двадцать хватит — остальные мне… Этот тоже виноват… И этот!

В руке Ли Суня топорщилась порядочная кипа чеков. Доллары были лучше всего: и есть не просят, и места не занимают.

Мансуров отец с братом несли на самодельных носилках Мансура, у него была забинтована голова. Мансур изо всей силы прижимал к себе собаку, и получалось, что у мужчин была двойная ноша.

Уже на катере объятия Мансура ослабли, и собака выскользнула из рук. Рослый матрос, который спешил в рубку к штурвалу, споткнулся о нее, собака взвизгнула, отскочила, попала под ноги другому. Тот быстренько схватил собаку за шкирку и швырнул за борт. Мансуров отец не успел ни поймать ее, ни спрятать где-нибудь.

Мотор заревел, затрещал, застучал, катер быстро полетел к выходу из лагуны. В пенистых валах, что усами расходились за кормой, долго еще качалась собачья голова. Собака плыла вслед, из последних сил колотила лапами по воде.

«А где наш поросенок?» — вдруг спохватился Янг. Совсем не мог вспомнить, когда он вырвался от них, когда потеряли его.

А потом наступил провал, забытье. Может, спал, а может, потерял сознание.

Глава вторая

1

Радж, выскользнув из хаты, замер на минуту возле ступенек, прислушался. И — пошел. Походка его была легкая, пружинистая. Тела своего, напрягшегося от настороженности, не ощущал: обострились все чувства. Тропинка была испещрена темными и светлыми полосами и пятнами, луна, мелькая, бежала между ветками и листвой наперегонки.

Трещали цикады, вскрикивала порой какая-то ночная птица.

Шел он не к берегу, где в маленькой протоке возле мыса знахаря Япа были вытащены на берег за линию прилива и привязаны рыбацкие лодки — одни с балансирами, другие без них. Случалось, сельчане снимали балансиры и относили их домой. Так было спокойнее: лодку никто не возьмет. Радж шел к центру острова, где был выкопан в лощине единственный колодец. Хотелось в последний раз выпить из него воды — своей, родной.

Эту воду нельзя было забыть — всегда тепловатую, с лесными запахами прели. Порой она была слегка солоноватой и горьковатой, когда зачерпнешь неосторожно, снизу. Из-под острова-атолла подступала, просачивалась в колодец более тяжелая морская вода. Давно уже на острове Рай пользовался Радж сладкой артезианской водой (Рай — остров вулканического происхождения, и можно было там копать глубоко), пил и ел много чего экзотического, привезенного за тридевять земель для туристов, но вода с острова Биргус не забывается никогда.

И всему этому придет конец. Американцы построят на острове военную базу — и морскую, и авиационную вместе, как на том известном всему миру острове Диега-Гарсия, который расположен тоже в Индийском океане. И на их Биргусе все снесут, выкорчуют, сровняют с землей. Может, как раз по этому колодцу пройдет взлетная полоса для тяжелых бомбардировщиков.

Почему никого на архипелаге это не тревожит? Почему оплакивают свой остров одни биргусовцы? О, проклятый народ, который еще не стал нацией… Общины, группировки, группочки — по происхождению, по племени и родам, по религии, по местности, по родственным отношениям. Тамилы, сингалы, яванцы, китайцы, суданцы, мадурцы, негриты, потомки португальцев и арабов, голландцев и англичан… Что из того, что архипелаг Веселый получил независимость от английской короны? Каждый остров обособлен, из конца в конец архипелага расстояние в сотни километров. Что делается на соседнем острове, людям уже не интересно, а что в мире — тем более. Цивилизация коснулась только островов Главный, Горный и Рай, на них и электричество есть, и радиоприемники. На остальных найти какой-нибудь транзистор — диво дивное, увидеть образованного человека — еще большая редкость. Это счастье, что на Биргусе жил грамотей, бывший матрос Дуку — прошлым летом умер. У него все дети биргусовцев учились читать и писать. По-английски, конечно. Это Дуку заметил, что у Раджа необычайные способности к учебе, к изучению чужих языков. Это Дуку уговорил отца отдать Раджа в частную школу на Горном, чтоб подготовить для поступления в колледж. Пока Радж учился в той школе, отец еще как-то выкручивался, выискивал средства. А о колледже нечего было и мечтать, колледж был только на Главном. Где возьмешь денег, чтоб и за учебу платить, и квартиру снимать?

Радж долго пил воду, смаковал ее, а мысли, тяжелые и мучительные, картины детства переполняли голову. Вода сегодня почему-то казалась более горькой и соленой. Может, это примешивались к ней его слезы?

Вылил остатки воды полукругом возле себя, повесил кружку на колок. Ну, вот и все… Прощай, Биргус, навсегда… Хотя нет, немного еще побудет, посидит на лавочке из бамбуковых палок, полюбуется огоньками светлячков. Может, утихнет боль в сердце, перестанет поджимать за грудиною.

На этой лавочке всегда отдыхали женщины перед тем, как взвалить на себя груз, нести домой воду. Сюда и молодежь приходит гулять, особенно влюбленные. Много лет, поколение за поколением.

«Ну — все… Вставай, Радж!» — приказал он себе. И встал, резко повернувшись к зарослям. Пошел напрямик, ориентируясь по луне. Туда, на берег лагуны, где лагерь американцев. Что там сейчас делается? Куда они девали убитых Япа и Рату?

Из-за последних кустов вышел осторожно, то и дело замирая на месте, напрягая слух и зрение.

Храпят американцы в палатках, не слышно и шагов часового.

Бесшумно, как тень, перемахнул Радж к прикрытым брезентом ящикам. Зашел от воды, чтоб нельзя было заметить его со стороны палаток. И увидел: к крайнему ящику прислонена резиновая лодка. Весел не видать ни возле лодки, ни под лодкою. Радж поворошил ногою песок — нет и в песке. «Ну — ничего, найдем замену… Они у нас Биргус отобрали, родину. Если я лодку „займу“ — мелочь для них…»

Крадучись, дошел до того места, где с вечера стоял часовой и где произошла трагедия. Трупов бомо и Раты уже не было тут, даже кровавые пятна присыпаны песком, остались только следы босых ног. А-а, вот он, часовой… Сидит, опершись руками на автомат, опустил голову на грудь. Не тот, наверно, которому пырнул ножом под бок… И этого вояку можно было бы прирезать, забрать автомат… А потом поджечь все… Раджа даже затрясло от ярости, едва сдержался. Что тогда будет с сельчанами? Могут расправиться со всеми, и никакого суда на пришельцев не найдешь.

Осторожно пошел обратно, потом — вдоль прибоя.

Кто ищет, тот находит: вон качается на волнах какой-то обломок доски. Можно его использовать вместо весла. А вон и банка — сгодится выливать воду…

Снял с себя белую тенниску, чтоб не так светила в темноте, медленно оттолкнулся от берега…

2

Жители Биргуса, да и не только биргусовцы, называли морем все, что было между островами архипелага или поблизости от них. Весь остальной водный простор, размеры которого трудно было даже мысленно представить себе, назывался океаном. Даже не Индийским — просто океаном, и конец. Где-то на востоке, больше чем за три тысячи километров, Суматра и Ява, это уже Индонезия — самые близкие соседи. А на север и запад, где Индия и Шри Ланка еще больше этих тысяч километров, — вода, вода и вода. А как же велик весь мир, конца и края ему нет!.. Какие огромные есть материки, а еще большие — океаны. И надо же, чтоб свет клином сошелся на их Биргусе, чтоб как раз на него упал ненасытный глаз янки! Разве Радж не читает газет? Читает. И местную «Фридом» — «Свободу», — горький смех с этой свободой, и те, что забывают туристы — английские, американские, французские, немецкие, австралийские. Была в одной газете карта-схема, весь мир покрыли американцы своими базами, на все материки и океаны протянулись их лапы. Ближе других к Биргусу, ко всему архипелагу — база на острове Диего-Гарсия в архипелаге Чагос.

Мысли Раджа шли по кругу: то думал о Биргусе и Рае, обо всем архипелаге Веселом, то о своей работе, о дельфинарии…

Обломок доски неудобный, шершавый, по-людски не возьмешься за него, не наляжешь как следует. А лодка чересчур широка, надо склоняться то к одному борту, чтоб достать до воды, то к другому.

Все чаще перекидывал доску в левую руку, чтоб выровнять ход лодки, плыть прямо на восток, на зарево Рая. После каждого гребка вспыхивают мириады светлых фосфорических искринок. Серебристые следы завихрений не сразу блекнут, долго еще светятся на воде, будто прошло тут громадное сказочное животное. Длинный и широкий фантастический след остается за кормой лодки. Радж знал, что это вспыхивают и светятся малюсенькие рачки и всякие другие существа микроскопических размеров. И все же ему хотелось верить во что-то сказочное.

Вечная красота вечного моря-океана…

А под водою ночью Радж еще не был — только перед самыми сумерками, и то потому, что припозднился вернуться на берег.

Было это тогда, когда его подводная прогулка едва не кончилась трагически. Вот, под левой челюстью, еще и сейчас побаливает шрам-полумесяц.

…Еще будучи под властью британской короны, Рай застраивался по единому общему плану. Согласно этого плана, остров должен был стать местом отдыха — заморским раем с вечным летом. Тут и свои толстосумы, английские, и со всего света могли бы отдохнуть от бизнеса, сбросить вес или нагулять жир, опорожнить толстые кошельки, поразвлечься, усладить грешное тело.

Город на острове с виду похож был на неправильное, сплющенное с севера на юг колесо с восемью спицами. Обод — кольцевая пешеходная дорога вдоль пляжей. Ринг-стрит, авеню, бродвей, шпациренштрассе — как только не называли ту дорогу! Спицы — радиальные улицы — делили остров-город на восемь секторов и сходились на овальной площади. Шесть северных более солнечных секторов были отданы туристам, индустрии отдыха. Вдоль ринг-стрит стояли в зелени отели, пансионаты, санатории, глубже, к центру — всякие ночные клубы, дансинги, казино, рестораны, бары, кафе. Самыми узкими и короткими, будто придавленные тяжестью остальных шести секторов, были седьмой и восьмой — южные. Тут расположились и порт с причалами, и хозяйственные строения, и квартал жилых домов. Дельфинарий занимал угол между первым и восьмым секторами, немного врезался в море. На всем острове не было ни одной машины, которая коптила бы воздух, по улицам разъезжали только велосипедисты и рикши, тихие электромобили.

Мистер Джеральд Крафт, владелец дельфинария, не раз приглашал Раджа в свой кабинет, доверительно усаживал в мягкое кресло перед столом, сам устраивался напротив, на другом. Вел беседу и то мягко, по-кошачьи касался плеча Раджа своей пухлой рукой, то поглаживал его:

— Радж Синг, я тебя люблю, как сына… Ты есть зэ райт мэн ин зэ райт плейс — нужный человек на нужном месте. Ты не медмен, как Судир, не сумасшедший. У него одни только мэкинейшн в голове. Судиру главное — мэйк мани… Деньги, только деньги!

Радж раскрывал рот, хотел вставить в быстрый поток Крафтовых слов хоть несколько своих. Что и он, Радж, не может за одну и ту же плату заниматься еще и обследованием акватории острова. И так мистер Джерри превратил его в затычку для каждой дырки, вместо того чтобы взять на работу еще одного человека, а то и двоих.

— За это я тебе отдельно заплачу — о'кей? Но нам надо хорошо знать, что делается вокруг острова под водой. Я хотел бы повысить плату за подводные прогулки. Хотел бы иметь два маршрута: теперешний, легкий, само собой останется. Второй сделаем более сложным — потому и плата дороже. Дали бы шикарную рекламу:

Чудеса подводного грота! С аквалангом — в сказку! Из объятий осьминога — на волю! Гладил ли ты акулу?

И еще много чего можно было бы придумать.

— Придумать-то можно, но…

— О, ты меня понимаешь! Нужен грот! Найди хоть маленький гротик. И чем глубже, тем лучше… Чтобы был маленький страх, легкое щекотание нервов. О, на страхе можно хорошо заработать!

— А вы знаете, что запас воздуха в акваланге ограничен? Да и глубина опасна: и акулы, и… кессонку можно схватить.

— Вот из кезонка?

— Болезнь такая… От резкого перепада давления — с высокого на низкое. Кровь может закипеть в жилах, пузыри воздуха закупорят сосуды в мозгу — и гууд бай, май френд! Встретимся на том свете!

— О, не надо гууд бай. Это будет страшно, это подорвет наш бизнес! А гротик нужен… — и, сокрушенно вздохнув, развел руками. — Мэйк мани, май френд… — Вид у Крафта был жалостный, хотел, наверное, разжалобить Раджа.

Пришлось искать если не грот, то хоть гротик. Радж уже хорошо обследовал два восточных и два северных сектора, знал, что делается под водой возле пляжей. Коралловых скал хватало, не было только на доступной глубине грота.

Все не мог выбраться обследовать море возле западных секторов. К ним надо было идти да идти, волоча на себе двадцатикилограммовый акваланг, полуторакилограммовый пояс грузил. Через порт или через центр города было бы намного ближе, но не пойдешь же в пластмассовых ластах, да еще с таким грузом.

…В тот день туристы попались старые, больше семейные пары из тех, что уже доживают свой век, но перед смертью решили повидать свет, немного спустить нажитые капиталы. С такими туристами Раджу было и легче и труднее. Легче, потому что лодку не качают, сидят чинно и смирно, вцепившись в борта «Нептуна», не перевешиваются то туда, то сюда, не суют руки в воду за бортом, а только уставятся под ноги, в прозрачное дно шлюпа, разглядывают, что делается под водой, слушают Раджа да по-детски ойкают и ахают. «А это что? А вот то что такое?» Ну, а труднее, потому что надо при посадке прижимать борт плотно к мосткам причала, привязывать и нос, и корму, чтоб какая-нибудь бабуля не свалилась в воду. Обязательно надо было втолковать, как пользоваться спасательными жилетами и кругами, и уже одно это нагоняло на них страх, заставляло обеими руками хвататься за борт. А грести приходилось так плавно и осторожно — стакан воды на голове можно удержать.

Отплывая от берега, обогнул купальщиков, казалось, все было в норме, но вдруг откуда-то налетел свежий ветер. Одной старухе, в шортах с тощими бедрами и свиными клыками[1] на руках, от качки стало дурно. Конечно же, зрелище подводного мира было чудесное. Но разве получишь эстетическое наслаждение, если по соседству с тобой кто-то гыкает, будто ему выворачивают утробу, и то и дело свешивает голову за борт… Терпели бабусю только потому, что доллары все равно были заплачены за морскую прогулку и надо было иметь от денег хоть какую-нибудь отдачу. Но наконец нервы туристов не выдержали, все потребовали повернуть назад.

Радж высаживал всех медленно, каждому — и женщине, и мужчине — протягивал с мостков руку, то и дело повторяя:

— Леди и джентльмены! Кто хочет сделать подводную прогулку с аквалангом и в маске, проходите к кассе, записывайтесь и вносите плату.

Охотников в этот раз не нашлось — ну и хорошо.

Доложил мистеру — так и так, освободился раньше, сможет поинтересоваться западными секторами. Нельзя ли взять «Нептуна»? Можно было бы наскоро оглядеть акваторию на западе, а потом уже «подозрительные» места обследовать под водой детально.

Не разрешил мистер Джерри, испугался. Очень уж дорогая вещь «Нептун», сделан этот большой шлюп по спецзаказу в самой Англии. А вдруг наскочит на скрытую под водой скалу и прозрачное дно «Нептуна» треснет, расколется? Кто тогда оплатит потери, убытки? А если не разобьется, то могут стибрить или ветер загонит в открытый океан, пока Радж будет нырять и плавать под водой. Разрешил только взять ялик, небольшую шлюпку. Тот самый ялик, в котором ежедневно ездили в порт за рыбой для дельфинов и который так просмердел этой рыбой, что Раджу пришлось долго оттирать его песком, шуровать ветошью, обливать из ведра водой, чтоб и самому не провонять. Однако мистер Джерри и тут поскупился, не пустил Гуго, ассистента дрессировщика Судира, поехать с Раджем, побыть за сторожа. У Судира было еще вечернее представление в дельфинарии. Мистер Джерри поторопил тогда Раджа:

— Давай, давай! Быстрей!.. Тайм из мани. Время — деньги!

В таких вещах, как подготовка к подводному плаванию, никакой спешки быть не должно. И хоть много времени отнял ялик, Радж все досконально проверил: какое давление в баллонах (требуется 150 атмосфер), работает ли включатель подачи резервного воздуха, исправны ли дыхательный автомат и редуктор. Подумал, не надеть ли гидрокостюм, и пожалел времени на это. Пристегнул на левую руку глубиномер, на правую магнитный компас, на правой икре двумя ремешками закрепил ножны, сунул в них кинжал. Под водой крис лучше иметь на ноге, а не на поясе, где и грузила, и поясной ремень акваланга. Что еще? Возьмет шток-пику, это как бы в два раза увеличенная копия стрелы подводного ружья, только без зазубрин на конце. И шток, и нож — от акул.

Если бы Радж был единоличным хозяином кладовой, где хранятся акваланги и все необходимое снаряжение, где в углу стоит компрессор, если б не имел ключа от дверей еще и Судир, то можно было бы так тщательно и не проверять. Во всяком случае, за свой личный акваланг Радж был бы спокоен. А так разве знаешь, что тебя ждет, какой сюрприз? Судир порой пользуется и гидрокостюмами из кладовой, и аквалангами, а вернется с моря, бросит все — убирайте за ним, прислуживайте.

Столько спеси у этого Судира, столько мух в носу! Таким уж господином-маэстро себя держит, будто он один во всем свете знает, как обходиться с дельфинами. А Радж убежден, что это не так. Чего же тогда Судир так прячется со своими дрессировками-репетициями? Избави бог, чтоб кто-нибудь поднялся на вышку или присел где-нибудь на трибунах, понаблюдал за его приемами и методами. Ни Раджу, ни Гуго ни разу не довелось этого сделать. Судир кричал и ругался, угрожал уйти с работы. Мистер Крафт в таких случаях трепетал: только не это, только не это!

Умел Судир набить себе цену.

…Ялик плыл тогда за предупредительными буйками. Солнце склонилось к западу, грело ласково, не пекло. Охотников купаться в такое время было много, побережье кишело отдыхающими. Радж миновал одну лодку с матросами спасательной службы, другую. Те скучали, удили рыбу. Поздоровался с ними, подняв руку в салюте: все старые знакомые. Потом его самого обогнал глиссер на подводных крыльях. Промчался еще мористей, почти возле самых рифов, повернул на крутом вираже, сделал кольцо вокруг ялика Раджа, на другом витке приблизился вплотную и застопорил, осел в воду.

Ялик качнулся на поднятой волне.

— Ты куда? — грубовато бросил ему арабского вида человек с густыми черными усами — кажется, не было такого в спасательной службе.

— А вы куда? — так же грубовато спросил Радж.

— Мы на работе!

— У меня тоже рабочий день не кончился.

Усатый взглянул на свои наручные часы.

— Я советовал бы тебе, парень, плавать поблизости от дельфинария («Знает меня!» — это открытие неожиданно удивило Раджа). Тут частные пляжи. Можешь наскочить на неприятность. — И глиссер, ревнув мотором, понесся вокруг Рая на северо-запад — против часовой стрелки.

А Радж повернул ялик к берегу, там выступали в море две огромные скалы из ракушечника. Вскинув нейлоновый канатик на выступ скалы, привязал ялик. Быстренько просунул руку в ремни акваланга, застегнул поясной ремень, сполоснул маску водою, надвинул на глаза и нос. Загубник взял в рот, шток в правую руку и опрокинулся спиной с кормы вниз…

Отплыв немного от берега, остановился на трехметровой глубине. Надо оглядеться, продуть уши. Всюду мягкий рассеянный свет. Играют солнечные блики на поверхности, скачут по песку «зайчики». Все как бы увеличено, приближено, в который раз Радж удивляется этому, но свыкнуться не может. Ах, море-океан, море-океан!..

Мимо маски вниз проплывает всякая живая мелочь. Значит, он сам всплывает вверх — маловато нацепил грузил… С шумом вырываются из лепесткового клапана пузырьки воздуха. Сверкающие, будто из живой ртути, они стремительно летят вверх и увеличиваются, увеличиваются, чтобы тут же разбиться о поверхность на тысячи мелких. Протянув руки наклонно вниз, заработал ластами — глубже, глубже, прямо в пеструю стайку желто-синих рыб-мотылей, что порхают и кружатся, танцуют вокруг скал, обросших красными и фиолетовыми губками, розовыми и белыми кораллами. Рыбы расплываются немного лениво, немного пугливо, чтоб тут же снова с любопытством вернуться назад, поглядеть — кто это их потревожил? Надо ли спасаться, шмыгать в заросли? Глубина больше семи метров, тело уравновесилось, будто попал в невесомость, но увеличилось давление на грудную клетку, дышать стало намного труднее. Не дает забыть, где находишься, холод. Цвет воды принимает уже синевато-зеленый оттенок, накладывает свой отсвет на все. Вот колония коралловых полипов — точно пухлая подушка или шляпка гриба. Густо сидят на ней сотни живых, уже фиолетовых в рассеянном свете, а не красных цветочков. Не утерпел, погладил живую щетку, и полипы, будто по ним провели утюгом, втянули в ячейки маленькие тельца, чтоб тотчас же снова высунуть их, затрепетать.

Глубже не стоит опускаться… Взглянул на компас и повернул вдоль берега. Проплывет вот так на северо-запад метров сто, потом поворот на сто восемьдесят градусов — и еще раз сто, уже ближе к берегу. И хватит на сегодня.

Какое скопище скал, какие причудливые формы! И какие-то грибы, и колонны с наростами, и островерхие, похожие на храмы, строения.

Радж поворачивал то вправо, то влево, то забирал вверх, чтоб тут же снова опуститься ниже. Не забывал поглядывать на компас.

Скалы поредели, словно их набросали вроссыпь, стали попадаться полянки. Повернул ближе к берегу, проплыл под неким, похожим на арку, строением, даже сделал круг около него. Все это хорошо, все интересно, но мистеру Крафту подавай грот.

Вон еще какой-то лабиринт скал, глубина — больше десяти метров. Тут намного темней — заблудиться можно. А сколько всяких рыб! И пестрых, и полосатых, и в точечках, с большими фальшивыми глазами на хвосте. Огляделся, не подкрадывается ли откуда-нибудь акула? Можно было бы и ту арку, и этот хаос рифов и скал включить в новый маршрут, но… Но грота же нет? А что там левей, ближе к берегу? Какие-то пласты, наплывы ступеньками, козырьками, некоторые из них причудливо изрезаны каньонами, темнеют углубления…

Заглянул под один козырек, где плотно сгустилась тьма. Взгляд не уперся в дно или стену, свод чем дальше, тем становился выше, забирал влево. Раздвинул водоросли… Неужели нашел?! Глаза немного освоились в темноте, и он увидел на потолке и стенах целые колонии актиний, кораллов, тут и там чернели скопища мидий или устриц. Медленно шевелили многочисленными ножками и усиками лангусты… Нечаянно зацепил баллоном за выступ скалы, скрежетнул, и врассыпную бросились от него красные рыбы-солдаты. Некоторые — под Раджа, к выходу, другие глубже, где что-то светлело с левой стороны. Может, второй выход? Осторожно поплыл в ту сторону, заметив, как пустился наутек от него громадный каменный окунь… Так и есть, это второй выход, даже шире того, через который он заплыл сюда. Рыбы здесь плавают комично, будто стоя на хвостах, все стараются держаться спинами к свету, к выходу.

Что-то похожее на грот нашлось. Но ведь тут почти совсем темно, надо плавать с электрическими фонарями, чтоб рассмотреть все внутри. Захочет ли мистер Крафт приобрести несколько подводных фонарей? Это же не простые электрические фонари и, видимо, стоят немало.

А что это за железная штуковина виднеется за листьями ламинарий? Радж потыкал в нее штоком, услышал железный скрежет… С виду будто бочка литров на пятьдесят, только сплющенная с боков, донца овальные, а не круглые. Раздвинул листья больше… С одного конца не донце, а крепкая крышка с резиновой прокладкой по краю. Крышка держится на зажимах, похожих на те, какие бывают в канистрах с бензином. С боку пригнут полуобручик ручки. Наверное, такая ручка есть и с нижнего бока. Хотел уже взяться за ручку, чтоб стронуть контейнер с места — тяжелый ли? Звякнет в нем что-нибудь или налито, насыпано что-либо? Но инстинктивно отдернул руку, словно обжегся. Поворошил штоком листья, прикрыл находку, как и было.

Бр-р, то ли холод донимает, то ли подступает к сердцу страх? Показалось, что кто-то следит за ним, как бы сверлит затылок взглядом из глубины грота… Не выдержал, оглянулся — нет никого. Поплыл из грота. Сделал круг, посмотрел на вход со стороны моря: контейнера оттуда не увидел.

Что делать с находкой? Что может быть в контейнере?

«А если в нем краденое, награбленное или контрабанда какая, наркотики? Может, надо скорей в полицию заявить?»

Радж вынырнул на поверхность, огляделся. Приметить надо на всякий случай ориентиры… Ага, кончается фасад отеля «Сэльют», три пальмы торчат среди склонившихся ветвей казуаринов, за ними найт-клаб «Кракен». А где же те скалы с яликом? Ого, далековато заплыл… А солнце? Оно совсем низко…

«Что делать? Что придумать? А может, забыть обо всем? Будто ничего не видел, ничего не знаю? Подальше от греха…»

И почувствовал, что просто так оставить свою необычайную находку не сможет. Нырнул снова, углубился… Проплыл сначала в сторону ялика, может, найдется по пути другой грот. Но поймал себя на том, что ничего не замечает под водой, все стало неинтересно. В голове одно: таинственный контейнер…

Повернул к гроту…

«Хоть подергаю, потормошу хорошенько, если нельзя заглянуть в контейнер». Раджа и тянуло к гроту, и тревожило ощущение неведомой опасности.

Как поблекло все под водой, посерело!.. Лучи солнца почти не пробиваются в глубину, а скользят и отражаются от воды. Скоро совсем стемнеет, а он так далеко от дельфинария…

Обогнул последнюю скалу возле грота и… едва успел подогнуть ноги, затормозить, сильно заработав ластами. Двое незнакомцев в черных гидрокостюмах со шлемами и желтыми аквалангами поднимали за ручки тот самый контейнер. Один держал свободной рукой большой электрофонарь, другой — подводное ружье. Незнакомцы сильно работали ластами, стараясь набрать скорость. И тут один из них оглянулся и мгновенно среагировал на появление Раджа: вскинул ружье, щелкнул гарпун, рассекая воду. Радж вскинул руки, опрокидываясь на спину, но закрыться не успел: стрела клюнула под левую челюсть. Целил, гад, в шею, но удар пришелся слегка наклонно. Радж в горячке сильно рванул гарпун. Вырвал легко, но выпал изо рта и загубник. Хватил, вдохнул от неожиданности воды… Задыхаясь, бросился вверх, к поверхности — чтоб не утонуть и не привлечь акул. Кровь они чуют за милю…

3

…Осточертела эта доска-весло… Но Радж старался грести ровно и размеренно, с каким-то упорством. Рай приближался, видно было уже не только зарево, но и отдельные огни. Это светились окна в отелях и пансионатах. Самые темные кварталы были в седьмом и восьмом секторах. А вон то созвездие огней — «Кракен», ночной клуб. Если бы было не так поздно — часов двенадцать ночи — то видны были бы над ним разноцветные вспышки. А так вакханалия огней и подсветка погасли, затих музыкальный бум, представление давно закончилось. Не дрыгают ножками стандартные, будто выточенные на одном станке, почти голые гёрлс… Раджу не приходилось еще там бывать, слышал только краем уха, как один турист-американец рассказывал другому, без конца повторяя: «Фэнтестик! Фэнтестик! Сильней, чем некогда в Гаване!»

Куда лучше направить лодку? Если огибать остров справа, плыть через район порта, будет намного ближе к дельфинарию. Если же вдоль всех пляжей вокруг острова — намного дальше. А может, совсем пока что туда не плыть? Только бы добраться до берега, спрятать где-нибудь лодку — и далее пешком… Или не прятать ее тут, а спустить воздух, взвалить на плечи и топать себе помаленьку?

…Когда вынырнул в тот раз, задыхаясь и кашляя, зажимая рану, оказался немного правее, ближе к «Сэльюту». Выплыл, выкарабкался, раскорякой шлепая ластами, на берег. Из правой руки не выпускал ни штока, ни чужого гарпуна, ни маски. Упал вначале на колени, сел на еще теплый песок, такой приманчивый, ласковый, хотел хорошенько откашляться, но тотчас же вскочил: «Да что это я? Так и кровью изойти можно…»

Кровь, и правда, текла обильно, струилась между пальцев, как ни зажимал рану ладонью. Вся рука от кисти до локтя была разрисована потеками крови, капли ее частенько срывались с локтя, попадали на бок и на левую ногу. Побежал через силу, шлепая ластами к скалам, где спрятал ялик. Отсюда, с берега, добираться до шлюпки было трудней — руки заняты, на ногах ласты. Сбил колени, пытаясь лезть на скалу в ластах. Сорвал их с ног и, забыв о ране, вскарабкался наверх, заглянул в теснину. Ялика не было!

Растерялся сначала и не заметил, что в прибое шевелится кончик нейлоновой веревки. А когда заметил, слетел вниз, звякая баллонами о скалу, хватаясь за нее обеими руками. Потянул изо всей силы, и ялик немного показался из воды. Фибролитовое дно было проломано в двух местах, дыры — двумя ладонями не закроешь.

Бросил все, как было — на дне. Медленно снял акваланг.

Смыл кровь с шеи и с рук, с бока, вымыл ногу, но горячие брызги опять залили плечо и руку. В воде боли почти не чувствовал, только испугался, а теперь рана болела страшно, кружилась голова и мутило. Снова зажал рану ладонью, поднес правой рукой к глазам гарпун. Похож на самодельный, нигде не видно фабричного клейма. Только возле обрывка лески выдавлены на железе косые черточки, будто кто-то вычеканил одну возле другой несколько «птичек». Они были похожи не то на две английские буквы дабл ю — «WW», не то на дабл ю и ви — «WV». Все расплывалось в глазах…

Воткнул между камнями под водой и шток, и гарпун, утопил ласты, завалил их глыбою известняка, нацепил акваланг ремнями на правую руку — слишком дорогая вещь, чтоб оставлять здесь, и выбрался из каменного гнезда.

Он то обессиленно брел, то бежал рысцой, обливаясь кровью и почему-то задыхаясь, к отелю «Сэльют» — самому ближайшему пункту, где ему могли оказать помощь. Где-то справа на лужку слышны были удары по шарам — играли в гольф. Изо всех окон и дверей водопадом извергалась музыка. На балконах-галереях, что опоясывали каждый этаж, людей было великое множество. Вечер стоял тихий и ясный, небо на западе играло розовыми и багрово-лиловыми красками, кружева легких облачков горели огнем. Туристы любовались заходом, дышали посвежевшим воздухом и ждали, надеялись, что солнце, прячась в воду, пошлет вдруг последний прощальный зеленый луч. Кто увидит такое чудо, будет счастлив до конца своих дней.

Все смотрели только на запад, только на океан, ахали и млели от восхищения. Никто и глазом не кинул на Раджа. А ему казалось, что все будут глядеть только на него — голого и в крови!

Наделал переполоха в отеле… Девушка-портье выбежала из-за стойки, от страха сунула палец в рот: думала, это кто-то из постояльцев. Бросилась к телефону, стала набирать номер врача, несколько раз сбиваясь при этом…

…Радж перестал грести. Что это заслонило все, какая стена? Почему исчезли все огни на берегу? Лодка по инерции проплыла еще немного и мягко ткнулась в темный высокий борт. Какое-то судно… Выставил руки, чтоб больше не било волнами о борт. Чье оно? Почему без огней? Красного — справа, зеленого — слева… Хотя тут и не пролегают водные пути, но правило есть правило, мало ли на что можно наткнуться?.. Стоит на якоре, чего-то или кого-то ждет. Тот, кто привел судно в эту зону, не наткнулся на рифы или скалу, хорошо знал, что делается в этом месте под водой.

— Ты слышал? Кажется, что-то плюхнуло… — долетел вдруг тихий басовитый голос с катера. Но не над головой Раджа — с того, другого борта.

— Волны… Ветер посвежел, светать, должно быть, начинает.

— Ага… Дьявол им в печенку! Будем выгружать, а то не успеем вернуться.

— Собаки! Лишние полтора часа из-за них проторчали.

С того бока судна доносится мощный всплеск — бросили что-то тяжелое. Под этот шум Радж сильно оттолкнулся от борта ладонями, а потом осторожно начал грести руками — чтоб не плескать и меньше был виден фосфорический след. Еще один тяжелый всплеск раздался за судном, и Радж взял в руки доску. Гребок, второй, третий… Чем дальше, тем быстрей!.. Контрабандисты… И в тот раз под водой они были, или их сообщники… Хорошо, что снял сегодня белую тенниску…

Борт судна отдалился, стал ниже, его уже совсем почти не стало видно на фоне пляжа, зато дружно высыпали, точно всплыли, огни «Кракена».

Нельзя ли снова повернуть к берегу? Погибели нету на этих паразитов…

Нечаянно доска задевает за резиновое ушко, в которое вставляется весельце, вырывается из натруженных пальцев и звонко ударяется о банку-водолейку.

— Пэроул?! — сразу окликнули с катера.

Никакого пароля контрабандистов Радж не знал и знать не хотел. Изо всех сил заработал доской, стараясь отплыть как можно дальше от этих пиратов.

На судне сверкнули вспышки, затрещал автомат. Пули веером зацокали по воде, две или три попали в лодку. Пфхху-у… Пху-у… — рванулись струйки воздуха из пробоин, будто рядом вынырнули, устало дыша, дельфины.

Радж скользнул за борт вниз головой…

Глава третья

1

Грубая рука дернула Янга за плечо, потом жесткие пальцы стиснули ухо. Мальчик не совсем очнулся, но начал уже воспринимать звуки: по сходням топотали босые ноги, сходни прогибались и плюхали по воде, гудела, дрожала железная палуба, звенел от ударов борт катера. Он пышал жаром, обжигал, точно побывал в огне… Солнце немилосердно жгло в голову, в висках бухала кровь. Янг открыл глаза, но увидел над собой не отца, а широкое и потное лицо матроса с рыжими бакенбардами.

— Ну, очухался? Выметайся отсюда скорей… И отца забирай… Твой отец что… того? — матрос покрутил пальцами у виска.

Янг сел, ошеломленно потряс головой. Он с трудом понимал, где он, что с ним произошло. Они только вдвоем на палубе катера. Отец обеими руками вцепился в радиомачту, будто силился выдрать с корнем.

— Моя пальма… Моя пальма… — бормотал он, ласково улыбаясь. — Я заберу ее с собою, подождите… Она еще молодая. Она примется на новом месте… Пальмочка моя!

Два матроса растерянно поглядывали на это чудачество, а потом силой разжали его руки. И тогда отец пронзительно и дико закричал, будто его кололи в сердце, задрыгал ногами, хватался ими, как крюками, за тросы расчалки.

— Папочка! — кинулся к нему Янг. — Не надо! Успокойся, папочка! — пытался обнять, приласкать его мальчик, но отец безумно ворочал глазами, сына не узнавал и не слушал.

Матросы поволокли отца по трапу, босые ноги его стучали пятками по каждой прибитой поперечине, обдирались до крови. Скатился за ним и Янг… Матросы бросили отца на песок — и бегом на катер, подтянули за собой сходни. А тот рыжий, что оставался на катере, поднял забытый Янгом узел и, раскачав его, швырнул на берег. От рывка узел немного развязался, и некоторые вещи, не долетев до берега, упали в воду, их начал волочить туда-сюда, колыхать прибой. Янг не бросился спасать вещи. Он поворачивал в этот момент отца, вытирал песок с лица, кричал, как глухому. И не мог дозваться, отцовы глаза оставались бессмысленными, он тяжело дышал. Янг давился слезами в отчаянии: что делать?

— На… Положи ему на голову… Может, полегче станет… — услышал Янг голос отца Мансура. Тот держал какую-то одежину, подобранную в прибое, с нее стекала вода. Отдал — и пошел к группе сельчан под деревьями.

Янг немного протер ею лицо отцу, потом приложил ко лбу. Отец задышал ровней, закрыл глаза.

Янг огляделся по сторонам: катер отошел уже далековато, грохот мотора едва долетал сюда. Изгнанники с Биргуса сидели под пальмами понурые, согбенные горем. Никто не знал, что делать, куда податься… Никто их тут не встречал, никто не ждал. От ближнего деревянного причала шли рыбаки, они только что выгружали с баркасов и лодок сети и рыбу. Подходили и спорили, стоит ли подходить, надо ли помочь новичкам. «Это не мусульмане. Пусть этим пришельцам их Вишну помогает, а не мы…» — «Для нас самих нет работы, а теперь еще и эти…» — «Что вам — жалко какой-то рыбины?» — «На всех не наловишься, и так сети пустые».

Рыбацкие лодки с треугольными разноцветными парусами стояли и возле деревянного причала, и лежали уткнувшись носом в песчаный берег. Много их еще и подходило к берегу, весь простор широкого пролива между островами был испещрен ими, и эти лодки были похожи на жуков-водомерок, которые как-то ухитрились держать над собою по листочку-парусу. За ножки жуков легко можно было принять поперечины, которые торчали с лодок справа и слева или в одну сторону — с балансирами, бамбуковыми стволами. Янг заметил, что среди парусников стремительно режут воду большие моторные вельботы, направляются сюда — возможно, тоже с Биргуса.

Рыбаки, подойдя, постояли возле биргусовцев — сдержанные, с каменными лицами. Говорили скупо, холодно: «Вам бы на Главный проситься. Там города есть, заводы. Там работу легче найти…» — «Куда вы тут денетесь? Тут и земли свободной нет…» — «Их же силой вывезли… Разве не видите? Нет за ними вины», — слышался единственный сочувственный голос. Рыбаки повернулись, ушли. Только один положил у ног старой женщины толстого, почти круглого, тунца, килограмма на два. Ушли опять к лодкам, где все еще суетились женщины и дети, собаки и птицы.

С разгона врезались в песок вельботы, с которых тоже начали сгонять биргусовцев, сбрасывать их нищенские пожитки. Янг увидел наконец Туна и Натачу. Приехали! Тун нес набитый чем-то мешок, а Натача — младшую сестричку и черный лакированный жбан-урну с прахом предков. Такая посудина должна быть и в Янговом узле. Все хинду из их деревни не хоронили умерших в могилах, а сжигали, этим занимался бомо на своем мысе, возле воды. Янг выловил из воды узел — не выпал ли жбан-урна? Это было бы ужасно — потерять семейную святыню. Тогда у человека вообще обрываются все корни, которые соединяли его с жизнью предков, с той землей, что вскормила их самих.

Есть урна, слава всемогущему Вишну!

— Ну, куда вы надумали? — Натача отдала матери сестричку, подошла к Янгу, опустилась на песок, подогнув колени. — Мой отец говорит, что надо всем вместе идти к правителю острова. Так ему сказал тот чиновник на Биргусе. И чем скорее, тем лучше, так как сегодня и из других селений привезут людей.

— Не знаю… Ничего не знаю… Отец… — кивком Янг показал на отца, и крупные слезы покатились из его глаз. А так не хотелось показывать свою слабость перед этой девчушкой! Сдавленные рыдания распирали его грудь, спазмы перехватывали горло. И Натача, совсем как мать, погладила его по голове, хотела даже и нос вытереть, но Янг не дался. Много себе позволяет! Пусть идет своим сестрам вытирает. Чернопузые все, курчавые — негриты, в мать пошли. А отец их, Амат, — хинду, как все биргусовцы.

— Бери отца под другую руку, пойдем, — в голосе Натачи было больше решимости, чем у Янга и даже взрослых односельчан.

— Подожди… — Янг быстренько закрепил на спине узел. — Папа, вставай! Папа, пошли! — затормошил он отца.

— Дядечка Ханг, ну, дядечка Ханг! — Натача и Янгова отца ласково гладила по голове, по щекам. И тот послушался, встал на дрожащие ноги.

— Может, ты моя дочушка? Только я не помню, когда ты родилась, когда выросла… Янг, ты видишь, какая у тебя сестра? — отец начал радостно озираться. — А где же мать? Пусть бы и она полюбовалась. Янг, позови мать!

— Она скоро придет! Она придет… — Янг отвернулся, до крови закусил губу, чтоб снова не расплакаться.

Все, кто сидел под деревьями, повставали, уже было за кем идти. Натачин отец взял на руки старшую девочку, созвал людей.

— Скорее к правителю острова! Он поможет, спасет нас! — с надеждой загомонили биргусовцы.

Долго пришлось блуждать по раскаленным от зноя улицам Компонга, пока добрались до резиденции правителя. Не у кого было хорошенько расспросить о дороге. Все магазины и магазинчики, кофейни и лоточки были закрыты — жара! Дремали в тени пальм на своих трехколесных колясках велорикши-беча. Все живое попряталось от солнца в тень, ждало спада жары и влажной духоты. Только вечером снова начнет оживать город. Пришлось и беженцам забиться под кусты и деревья в небольшом скверике перед домом правителя и ждать вечера, так как на их стук вышел хмурый охранник с карабином и сказал, чтоб не барабанили напрасно, иначе он применит оружие. До шести часов вечера определенно никого не будет. А будет ли в шесть и позже — тоже неизвестно. «Ждите!»

Охранник сказал правду: не дождались правителя острова и после шести часов. Люди, проходившие мимо их лагеря, объясняли, что обычно по вечерам правитель ездит на Рай повеселиться: там ведь тьма-тьмущая всяких баров и ресторанов, разных веселых заведений.

Впустую прошел и следующий день. Часть беженцев рассеялась — плюнули на все, начали искать свою судьбу сами. Пошла куда глаза глядят и семья Мансура, затерялась в Компонге. Но вместо тех, что не выдержали, явились новые несчастные, из других деревень Биргуса. Янг не мог отойти даже попрошайничать, боялся оставить отца одного, чтобы не наделал беды: старик совсем стал беспомощным, хуже ребенка, ничего не понимал.

Кормились тем, что приносила Натача с базара. Чек, который дал чиновник по указке Ли Суня, Натачин отец обменял в городе на деньги. Отдал их Янгу и попросил тратить экономно, ведь еще неизвестно, где придется приклонить голову. Да и надо будет показать отца врачу. А кто захочет смотреть больного без денег?

Дождались правителя только на третий день. Он принял делегацию старейших мужчин. Янгу никто не рассказал толком о том, что говорилось у правителя. Но мальчик сам многое понял: люди, не таясь от детей, спорили, куда лучше податься на поселение — в горы или на северное побережье Горного, в джунгли. Горы всех пугали. Может, лучше отправиться в джунгли, расчистить место поближе к воде, к океану?

На следующий день собираться в дорогу начали на рассвете. Чиновник-мусульманин, по виду малаец, переписал всех, кто еще оставался возле дома правителя, и сел на ишака: «За мной!» Никакого инструмента или вещей проводник-землемер с собою не вез. Но так и не слез с осла всю дорогу, не подвез даже малого ребенка.

Сразу за городом слева и справа пошли кокосовые и чайные плантации, изредка попадались деревеньки с хижинами на сваях и крепкие дома фермеров и плантаторов с поблескивающими табличками на воротах — «Private». Потом дорога пошла под уклон, стала грязной. Сырые мрачные джунгли сдавили ее со всех сторон, и скоро она превратилась в стежку. Как не похож был этот лес на их, биргусовский. Не узнать, какие деревья растут, все закрыты чужой листвой, увиты лианами и ротанговыми пальмами — будто чудовищными жгутами-змеями. Да и сами деревья, приглушенные ползучими растениями, выглядели страшилищами, искалеченными в неравной борьбе. Отовсюду свисали гибкие гирлянды, сплетались в непролазную чащобу. Ротанги неизвестно где начинались, может быть за десятки или сотни метров впереди, сбоку или сзади, но обязательно доползали еще и сюда, будто намеренно преграждали людям путь. Приторный, какой-то жирный запах цветов лиан и орхидей, гниение гумуса кружил голову, вызывал удушье. Роями звенели москиты, с веток падали на головы, за воротник отвратительные серо-зеленые пиявки, мигом присасывались к телу. Люди все время сгребали с себя пиявок, отмахивались от москитов. Искусанные лица, руки и ноги, открытые части тела пораспухали и нестерпимо зудели, беспрестанно кровянили укусы пиявок. Совсем пропала стежка в десяти километрах от Компонга.

Проводник остановил ишака.

— Пройдите еще около километра — и будет ручей, пресная вода. Вправо — берег океана, до него тоже километр. Весь этот угол — ваш. Тут земли султаната, государственные. Корчуйте, расчищайте, селитесь. Кто сколько сможет окультурить земли — вся и будет его. Первые три года никакого налога в казну платить не будете… — и, ударяя ишака палкой, бегом погнал его назад. Трясся и хватался то одной, то другой рукою за шею, сдирая пиявок.

Если по пути сюда и роптали на судьбу, плач женщин и детей был еще слабым, люди на что-то надеялись, то теперь слышались сплошные женские причитания! На погибель их сюда привели! Разве можно жить в этих гнилых дебрях? А как уютно было на их Биргусе! Какой там воздух, какой белый песочек на берегу! Как хорошо пальмы росли! Какой урожай давали — по три раза в году!

— Ма-ама, пиявки!!! А-а-а-а!.. — не стихали детские вопли.

— Тихо! Мы еще не видели ни ручья, ни берега моря! — старался всех перекричать Амат, Натачин отец. — Надо потерпеть еще час-другой. Я схожу разведаю, как и что, а вы раскладывайте костер, дыму побольше делайте… Чтоб москитов разогнать! — Он вынул из мешка топор. — Кто хочет со мною?..

Согласились многие, но Амат выбрал Амару, у него был на поясе крис, как и у Раджа. Янг такими глазами глядел на Амару, на Натачу, что девочка начала просить отца:

— И Янга возьми! Он хорошо по деревьям лазит… Он… плавает лучше всех нас! — и зашептала громко, повернувшись к Янгу. — И сам просись, язык проглотил? Я пригляжу за твоим отцом, не беспокойся.

Женщины и все, кто оставался на месте, начали вырывать и вытаптывать траву, обламывать ветки, висевшие над головой, чтоб не так нападали пиявки. Другие собирали хворост, валежник для костра.

Птицы, притихшие было от людских голосов, снова начали перекликаться в кронах деревьев. Одна хохотала, будто издевалась над обманутыми людьми, которых бросили в джунгли на съедение пиявкам и москитам.

2

Первым пробирался вперед дядя Амат, ловко махал топором, расчищая путь. Тут и там оставлял зарубки на деревьях, чтоб легче было найти дорогу назад. Лианы были и с круглыми стеблями, и с гранеными, грани порой были острые, с шипами и колючками-крючками. Петли из стеблей не всегда поддавались топору с первого удара, пружинили и качались, приходилось подлезать под них, отклонять с дороги. Из некоторых перерубленных стеблей струился то белый сок, то вода, из других выползали белые муравьи или термиты. А один раз на нос Янгу упал комок синеватой икры древесной лягушки.

К ручью вышли незаметно, так как он не журчал, не булькал. Просто вдруг увидели, что лужи слились в одну и, казалось, стали чище. Но течения почти нельзя было заметить, муть и гниль, поднятые ногами, так и оставались возле их следов. С удовольствием пополоскали в ручье руки, смыли с лица и груди липкий пот и паутину и принялись расчищать путь дальше. Все больше и гуще попадались какие-то водяные растения с круглыми листьями. Бушевали папоротники, похожие на пальмы, и пальмы нипа с длинной, точно изрезанной листвой.

Потом все-таки узнали, куда течет ручей, и теперь щупали палками землю, чтоб не попасть на глубокое или в какую-либо топь. Начались мангровые заросли, они становились гуще и гуще, пока у самого моря не стали сплошными. Порой под водой нога натыкалась на острые пики ростков — это попадали с деревьев-кустов с готовыми корешками и стебельками, жадно принялись расти семенные зародыши. У Янга уже не хватало силы вытягивать из грязи и ила ноги, он спотыкался на каждом шагу, хромал, но передышки не просил.

Чтоб окончательно не упасть в грязь, Янг ухватился за стебли, навалившись грудью, повис на кусте. Все! Больше ни капельки нет силы… Пусть они идут куда хотят, а он и с места не стронется. И голоса не станет подавать им, чтоб не тревожить, не срывать их поход… И вдруг Янг заметил на стеблях белые солевые отметины и невольно примерил на себе: ого, доходят до шеи! А если ноги больше увязнут, так и до глаз… Это же океанский прилив оставил метки! Неужели Амат и Амара не видят их, не понимают, что может случиться, если вода начнет прибывать?!

— Ге-э-эй!.. — закричал хрипло. — Стойте!

«А-я-яй, уже и вода назад повернула, вспухает, растет…»

Янг побежал, бултыхаясь, спотыкаясь, падая. С корней градом сыпались в воду мангровые крабы и рыбы-прыгуны. Когда уж океан покажется, когда кончатся эти проклятые мангры?

— Ну, чего вопишь? — Амат присел на выгнутый, как петля на качелях, корень. — Лицо и шея в крови от раздавленных комаров. Его уже тоже не держали ноги.

— Прилив!.. Глядите!.. — показал Янг на белые отметины на стеблях и под ноги, на течение. Споткнулся и плюхнулся животом в грязь, ободрав бок.

Натачин отец покосил глазом на полосы, белевшие на стеблях, и начал ругаться:

— Сволочи! Злые духи, а не люди! Разве можно жить в таком месте?! Да тут же нигде ни одного бугра нет! Где тут с лодкой приткнешься? Где хату строить?!

— Там тоже грязь и ил, нет сухого берега, — вернулся к ним Амара, махнув рукой в сторону моря. Парень успел пройти вперед метров тридцать.

— Нарочно на погибель нас сюда послали… Никому мы не нужны! О, Вишну, о, всемогущий! Видишь ли ты, как издеваются над твоими детьми?! — поднимал вверх костлявые руки Амат, а по щекам текли капли пота и слез.

— Так нам, дуракам, и надо, — плюнул Амара. — Не надо было поддаваться янки, не надо было покидать Биргус! Эти американцы готовы весь мир проглотить, только уступи им.

Янг услышал то же самое, что говорил брат Радж. Значит, Амара и Радж — заодно?! О, если б все биргусовцы были такими, как Радж и Амара!

— А что мы могли сделать голыми руками! У них и право, и сила, и оружие… — с горечью вздыхал Натачин отец.

— Что? Много чего… Жаль, что Раджа нет с нами… Султан не меньший наш враг, чем эти янки!

Амат испуганно огляделся, он забыл, что находится не на улицах Компонга, а в безлюдных зарослях. Потом бросил настороженный взгляд на Янга — а может, и от него надо скрываться? Может, он проболтается о таком разговоре? И сказал:

— Не будь глупой черепахой, не лезь напролом. Та, когда упрется в дерево, все тужится, лезет, пока не сдохнет.

— Он свой парень, — положил Амара руку на Янгово плечо. — У него у самого большой счет и к янки, и к султану.

Янг увлекся рыбками-прыгунами, они уже осмелели и опять начали карабкаться из воды, сильно сжимая плавниками стебли и корни, будто присасываясь к ним. Но стоило резко взмахнуть рукою, как рыбки прыгали в воду, мгновенно находили под водой опору, выставляли на поверхность любопытные лупастые глазки: «Кто это пугает?»

Янгу удалось схватить двух рыбок.

Там, где должен быть океан, что-то протяжно и тяжело плюхнуло, словно обвалился подмытый берег. Все насторожились, прислушались.

— Пошли скорей, вода прибывает! — встал Амат.

— А крокодилы тут водятся? — спросил Янг, напуганный тяжелым плюханьем воды сзади.

— Не должно быть: и остров не очень большой, и речка маленькая, — вместо него ответил Амара. — Иди посередине, коли так боишься, — и пропустил Янга вперед, поставил вторым.

То ли прилив подгонял, то ли воображаемый крокодил — возвращались быстрее. Хотелось быть как можно дальше от гиблого места.

Возле костра нашли меньше десятка человек, и то сидели только семьи Амата, Амары и отец Янга. Сидели, окутанные дымом и завернувшись кто во что мог.

Янг испек на углях принесенных прыгунов, одну рыбку дал отцу, другую съел сам. Это была единственная еда, какой сегодня они подкрепились. Но разве это еда? Еще хуже есть захотелось, разбереженный живот ныл и бурчал.

И хотя стояла самая сильная жара, а лес наполнился удушливыми запахами и туманными испарениями, двинулись назад. Дальше, как можно дальше отсюда! Казалось, если они еще хоть немного помедлят, то вместе с этими испарениями надвинется на них какой-то мор, и не будет от него никакого спасения. Отец Янга слабел и не то скулил, не то плакал, как маленький. Янг утешал его, голубил, уговаривал потерпеть еще немного. Остановились отдохнуть только через какой-то час. И то, может, еще ползли бы, если бы не обнаружили, что те, кто сбежал раньше, не дождавшись разведки, тоже лежат вповалку в тени деревьев и спят как убитые. Тут было уже сухо, и лес выглядел не таким сумрачным и диким. Попадали почти без сознания и они.

Часа через два, когда люди начали просыпаться и понемногу шевелиться, Натачин отец начал размышлять вслух, стоит ли завтра подниматься в горы, смотреть, какие там места. И до самого Компонга говорили об этом. Женщины неистово набрасывались на него, им надо было на ком-то сорвать злость. А разве Амат виноват во всем? Докричались до того, что никуда они из Компонга не уйдут. Если мужчинам хочется, пусть бродяжничают. Но пусть не забывают и о семьях, о том, что надо кормить детей.

На окраине города сделали еще один привал.

Откуда-то появился пьяный Пуол, насмехался и издевался над своими земляками. Как ни привязывался к людям, никто не хотел с ним говорить. Наконец Амара надавал ему пинков, турнул прочь.

— Т-ты меня еще п-попомнишь! Кровью тебе отрыгнется! — пьяно грозился он и, выпятив подбородок, покрутил головой, будто хотел вывинтить ее из воротника.

Кто-то посоветовал: если строить хибару, то легче всего это сделать на окраинах Компонга. Там скорее можно и готовый угол снять. На свалках и в мусорных ямах можно набрать картонных коробок, фанерных ящиков, кусков жести на стены, наготовить из целлофановых мешков кусков пленки на крышу. Постепенно ввязались в разговор все мужчины, только отец Янга молча качался из стороны в сторону, радостно улыбался, потом начал что-то плести из ветвей и пальмовых листьев, надевал эти нескладные плетенки-шляпы на голову и улыбался еще радостнее. Сделал человек крышу над головой!

— Он уже не слышит нас… Он с Вишну разговаривает… Он божий человек, разве вы не видите?! — зашептали женщины, бросая на Ханга загадочные взгляды. Потом зашептались так, что Янг ничего не мог разобрать. Женщины и мужчин позвали. Первыми — деда Амоса и Ганеша. У всех был заговорщицкий вид.

Все более тайным и глухим казался шепот. Но веки Янга, как на грех, тяжелели и тяжелели — хоть распорки вставляй. И он не заметил, как снова уснул.

Проснулся от того, что Натача осторожно зажимала ему нос, дергала за ухо.

— Соня, вставай… Проспишь все на свете!

Сельчане были уже на ногах, пристраивали за спиной узлы, детей. На Янга и особенно на его отца поглядывали с уважением, с блеском надежды в глазах. Такой блеск Янг не раз видел, когда сельчане молились Вишну, разговаривали с самим Вишну… Янгов узел тоже кто-то взвалил на плечи. — «Ничего, ничего, вы отдыхайте». Отца чем-то угостили, он жевал, слизывая с ладони крошки, и был очень доволен жизнью. Янг ничего не понимал: что могло измениться? Почему вдруг такое внимание и забота? Все эти дни каждый был занят собою, думал в первую очередь о себе и своей семье, только одна Натача, спасибо ей, помогала. Так что же случилось? Что проспал он, Янг, — очень важное и для него, и для отца? Попытался расспросить у Натачи, но она отмалчивалась или загадочно озиралась по сторонам и поджимала губы. Может, ей запретили до времени говорить об этом?

Опекать отца Янга начал дед Амос, худой, как высохшая цикада. Помощником у него был дядя Амат.

Когда наконец кое-как расселились в хибарах на окраинах (за деньги бедняки готовы были столковаться, дать уголок и беженцам), для Ханга дед Амос снял хлевушок без окон. А Янга к отцу не пустили, как ни просил, как ни уговаривал деда. На двери хлевушка повесили замок и отгоняли Янга, чтоб он чего-нибудь не передал отцу. Раз в день дядя Амат приносил Хангу воды и больше ничего не давал. Отец вначале стонал и выл — как-то страшно, по-звериному, просил дать поесть и плакал. На третий день уже только стонал и не вставал с кучи листвы, которую наносили в хлевушок. Янг подглядывал за ним в щели, и сердце его обливалось кровью. Один раз подкрался, хотел подсунуть под дверь пару бананов, купленных на базаре. Откуда-то вынырнул дед Амос, испуганно оттолкнул Янга от дверей, вернулся и сел под стеной сторожить.

— За что вы его посадили в тюрьму? Почему издеваетесь?! Что он вам сделал плохого? Его лечить надо, доктору показать! А вы… а вы… — Янга душили слезы.

— Он должен все эти дни поститься, усердно поститься, — сказал дед Амос и почесал сухую грудь. — Ты не истратил тех денег, что на чеки выдали?

— Еще немного есть…

— Береги. Скоро очень понадобятся.

Так ни на один вопрос и не ответил.

Янг и без того берег деньги. За все дни потратил только два доллара и тридцать пять центов. Янг помнил, что деньги нужны будут, чтоб показать отца врачу. Только когда это случится? Зачем посадили под стражу больного отца? Если б жили на Биргусе и если бы жив был бомо, то все лечение могло бы обойтись значительно дешевле: отнесли бы колдуну двух курочек, и он выгнал бы из отца злого духа. Ведь отец стал не святым человеком, не божьим, а наоборот — в него вселился злой дух и мутит разум. Интересно, есть ли в Компонге бомо? Может ли врач заменить его?

И что сельчане надумали сделать с отцом, зачем заставляют его голодать? Янг решил никуда далеко не отходить от хлевушка, ночевал в чужом курятнике-будке. Хорошо, что куры по ночам не сидели в нем, каждый вечер взлетали, кудахтая, на панданус. А будка удобная, так уютно в ней, — если б еще на пядь подлинней, можно было бы и ноги вытянуть. И курами почти не пахнет, весь низ Янг застлал сухой листвой, на стены прикрепил цветные снимки моря, зеленых островов и розовых дворцов — вырвал из какого-то журнала, найденного на свалке.

Сама того не желая, тайну выдала Натача. Как-то в сумерки прибежала во двор, опустилась на колени возле будки. В руке за спиной что-то держала.

— Ты уже спишь? Ой, как тут у тебя красиво! Вот кабы и мне такой домик! — щебетала она. — Зачем люди делают большие дома? Лишь бы можно было влезть в него, от дождя спрятаться, и все. А не захотел жить на этом месте, встал, перебежал с домиком на спине в другое место. Так и путешествовать можно — с хаткою на спине!

— Ночью хорошо. А попробуй днем залезть — изжаришься.

— Не удивительно! — Натача постучала пальцами по железной односкатной крыше, сделанной из расплющенных бидонов. — Солнце как напечет. Слушай, тебя тоже берут на Главный остров.

— Куда-а-а? Кто бере-ет?!

В голосе Янга было такое удивление, что Натача испуганно зажала пальцами рот.

— Ой, а ведь я думала, что ты все знаешь! — она засуетилась, хотела встать, убежать, но Янг высунулся и ловко схватил ее за руку.

— А ну — лезь сюда! И рассказывай… Все, что знаешь!

Повизгивая и ахая от любопытства, Натача залезла в будку.

— Ты знаешь, что скоро наш храмовой праздник?

— Ну… — ответил Янг. Он действительно что-то слышал об этом. Каждый год бывает.

— Отца твоего повезут на Главный. Он кавади понесет с жертвами Вишну. Он теперь самый близкий к богу человек, и его Вишну послушается. Вишну должен всем нам помочь, всем биргусовцам!

— А если из соседней деревни большую жертву Вишну отнесут? Так бог их послушается, им поможет, а не нам? — наивно спросил Янг.

— Нет, Вишну и нам поможет, он добрый и всемогущий! — горячо зашептала Натача. И так близенько от Янгова лица, что он чувствовал ее жаркое дыхание, а кудрявые пушистые Натачины косички нет-нет да и щекотали ему нос. — Раздевайся! — вдруг сказала Натача, хотя Янг и так был в одних трусиках. И разжала кулак, показала, что принесла. В твердом, как картон, листе фикуса с заломанными уголками лежала какая-то серовато-желтая смола. — Дед Амос мазь сделал. Давай я помажу тебе, где покусано. Скорей заживет.

— Отцу надо было бы помазать. У него все тело в язвах.

— Нельзя твоего отца лечить, дед сказал. Чем больше мук он примет, тем больше очистится его душа, станет ближе к богу. Ложись! — велела Натача и даже толкнула Янга в спину.

Янг разлегся из угла в угол спиной вверх — как раз хватило места вытянуться. Натача, подышав на мазь, еще больше разогрела ее, начала макать в нее палец и водить им по шее, по спине, по рукам Янга — легонько, мягко, подувая на болячки.

«Вот если бы послушался Вишну! — думал в это время мальчик. — Если послушается, то стоит ради этого и пострадать. Зато всем сельчанам будет облегчение, начнет везти с работой, найдут, где и на какие средства свои хижины строить. А может, и на отца обратит Вишну внимание? Все-таки кавади понесет. Боже, сделай так, чтоб стал он нормальным человеком, чтоб его разум прояснился!»

— А ты свои мазала? Давай я тебе… — шевельнулся Янг.

— Мазала! Лежи спокойно… Вот, видишь, на руках болячки подсыхать начали… Тут немножко мази осталось, спрячь, в другой раз смажешь. Ну, я побежала! А то еще увидят нас вместе! — Натача вскочила на ноги — бух головой о крышу! Чуть не свернула ее набок.

Почти всю ночь лил дождь. Гремел, не утихая, гром, сверкали ослепительные молнии. По двору неслись потоки воды, унося мусор и нечистоты. Янг сидел по щиколотки в воде — будку подтопило — и, пугаясь и молясь, слушал грозу, слушал, как стонет, скулит, жалуясь кому-то, отец.

3

Заснул, должно быть, на рассвете, забившись в угол, и только намучился, а не выспался. Потом перебрался к хлевушку, в котором был заперт отец. Янг успел снова уснуть под дверью хлевушка, но его разбудил Амара.

— Здравствуй, властитель земли и неба! — странно поздоровался он.

— Бессмертный[2], ты?.. Нашел властителя!

— А что? Вся земля под тобою, небо — над тобою. Кто все это сможет у нас отнять? Никто. Пока будем живы — никто.

— Земли подо мной на шаг — да и та чужая. Остров отняли, дом развалили… Ни мамы, ни отца… — Душевная боль исказила лицо Янга, еще минута — и расплакался бы.

— День, начатый со слезами, не приносит удачи, как говорит дед Амос. На вот, подкрепись. И пойдем, — Амара протянул ему два вареных плода пандануса. На плече у Амары висела белая пластмассовая сумка, видать не пустая, потому что низ ее оттянулся, что-то тяжело распирало сумку в стороны.

— Куда… пойдем? — почему-то немного испугался Янг. Вытер глаза, начал выгрызать, высасывать мучнистую мякоть из твердых волокон-жил, которые пронизывали плоды.

— Мы должны взять на себя то, от чего отказались взрослые. Если старшие отступают, вперед должны выходить мы.

— Солнце еще низко, а тебе уже напекло голову.

— Не бойся, я не заговариваюсь. Нам надо оглядеть горы. А может, и правда найдем там вольную землю? Все, что выявим, увидим — расскажем людям.

— Выявишь, разевай рот… Как на болоте, в манграх… У тебя из еды ничего больше нет? Может, отцу подсунем, пока деда Амоса нет? — Янг посмотрел на Амарову сумку.

Интересно, как он относится к лишению свободы отца? Амара же более образован, умеет читать и писать, он не такой темный, как дед Амос. С Раджем дружит, а Радж чего только не повидал, чего только не знает. Каждый день со всякими буржуями встречается, со всего света съезжаются буржуи на Рай. А Радж с ними и по-французски, и по-английски, и по-всякому.

— Вообще… я немного припас… — похлопал Амара по сумке, смущенно покашляв. — Да вдруг мы навредим? Покормим изголодавшегося — сразу умереть может.

Янг молча слизывал слезы с губ, вытирал щеки. Поглядел на двери хлевушка, будто прощался с отцом навсегда.

— Я готов…

Пошли не в ту сторону, где кончались хибарки бедняков и начиналась свалка, а значительно левей, на юго-запад, вверх по склону. Тут были привилегированные кварталы, белоснежные коттеджи среди плантаций бананов, ананасов, кокосовых и ореховых пальм. То там, то сям на проволочных оградах, на заборах, на воротах висели вывески «Private».

— И тут прайвит, прайвит… — читал эти вывески Амара и сжимал зубы. — И тут не суйся, давно уже все стало частной собственностью.

Наконец пригород кончился. Крутизна склона резко возросла. Земля была уже скалистая, изрезана ямами и рвами, заросшими лесом. Некоторые деревья — пахутакавы — были похожи на гигантских сороконожек с уродливо длинными лапами, стволы их почти лежали, разостлав кроны на камнях. Изредка встречались на террасах узенькие клочки полей, были и брошенные участки, заросшие колючим кустарником и бурьяном. Першило в горле от дыма — тут и там вырубали и выжигали лес, пытались расчистить хоть небольшой участок и потом наносить туда земли. Мужчины, занимавшиеся этим, лазали по крутизне, как обезьяны, были почти голые, с небольшими повязками на бедрах. Темные тела блестели от копоти, грязи и пота. Валежник горел плохо, больше дымил, был еще сырой от ночного дождя. Амара старался заговорить то с одним, то с другим из работавших тут.

— А что — те брошенные участки на террасах уже ничьи?

— Можешь считать — ничьи. Там что-нибудь сможет расти только лет через пять. А то и никогда, поливай не поливай.

В голосе мужчины чувствовались усталость и отчаяние, и Амара с Янгом поняли: люди ничего хорошего от своей работы не ждут.

Все чаще попадались на пути огромные наплывы черно-бурой лавы — ноздреватые, замшелые. Будто некий великан, а может сам бог Вишну, замесил где-то там, наверху, тесто, а оно так бурно поднялось, вспухло, что расползлось во все стороны.

Карабкались, подавали друг другу руки или куски лиан и наконец оказались как бы на плоскогорье. Огляделись по сторонам — и сквозь чащу зелени увидели внизу воду. Не равнина тут была, а впадина с озером. А настоящая гора торчала еще дальше за озером. Самая маковка ее была не зеленой, а буро-синей, затянутой пеленой тумана или дыма. В одном месте среди зарослей белел, пенился водопадик. Но до него, видимо, было далеко, так как шум воды сюда не долетал.

— На ту гору не полезем, мы же не сумасшедшие… — каким-то равнодушным голосом сказал Амара. Чувствовалось, что он потерял уже всякую надежду что-либо отыскать здесь.

— Так давай хоть озеро обойдем, спустимся к воде, — предложил Янг.

— Кальдера называется… На месте этого озера было когда-то жерло вулкана, — сказал Амара. — Удивительно, правда? Не на самой макушке, а сбоку.

— Не выдумывай, — не поверил Янг. — Я на картинке видел вулкан, там из вершины горы поднимается дым, огонь и камни летят.

— Был, говорю, вулкан, да потух. А теперь в кратере вода и лес.

— А может быть извержение снова?

— Может. А когда — никто не знает… Спустимся ниже.

Янг лез за Амарой, стараясь повторять все его движения, хотя порой трудно было дотянуться до тех веток и тех выступов, какими тот пользовался.

— Вода!.. Холодная… И чистая, а казалось сначала, что черная.

Парни повисли, одной рукой держась за ветви, а другой зачерпывая воду, и пили, смаковали, никак не могли напиться. Вода вкусная, только немного чем-то припахивает, будто бы испорченным яйцом. Янг успел проголодаться за это время, и теперь в самый раз было бы снова подкрепиться. Но Амара даже не заикнулся про еду.

— Пошли, пошли дальше…

Легко Амаре подгонять: «Пошли…» Если бы Янг был такого роста и таким сильным, и он бы так ловко прыгал, карабкался, лез, продирался вперед, зависал на руках, раскачивался, чтобы сигануть с выступа на выступ.

Потом метров сто шли берегом озера, вдоль самой воды вела узкая отмель из серо-бурого гравия, гальки, кусочков вулканического синеватого пепла, окаменевшего от давности, а над головой нависали каменистые глыбы. Слышался уже шум воды, но это был не тот водопадик, который виднелся издалека среди скал и зелени. И ручей был меньше, и вода тут скакала с камня на камень, как по ступенькам. Возле устья и берега ручья и берег озера, даже отмель были разрыты, перекопаны. Кучи песка, гравия были примяты, истоптаны человеческими ногами, следы были и от босых ног, и от грубых ботинок и сапог.

— Кто-то рылся тут, как свинья, — будто про себя сказал Амара. Что-то ему не понравилось, что-то тревожило. Он огляделся, но что-нибудь увидеть дальше по берегу и вокруг было невозможно из-за скал, деревьев и кустов. — Что он тут искал? — Амара присел, поводил рукой по песку, покопался в нем.

Янг тоже пощупал, потер песок, вглядываясь в крупинки и камешки.

— Может, какие-нибудь самоцветы драгоценные, — сказал он.

— Давай немного поднимемся в гору. — Амара почти на корточках начал карабкаться по воде, по камням, Янг — за ним, и скоро они вымокли с ног до головы. Когда таким путем поднялись на плоскогорье, то увидели, что ручей тут более спокойный и широкий. Всюду на берегу песок насыпан бугорками, даже в воде, видно было, камни сдвинуты со своего места. Прошли еще немного туда, где ручей разделялся скалой на два рукава. Перешли через первый ручей, обогнули скалу, поплелись вниз по левому берегу более широкого протока, который все больше забирал вправо. Следы неизвестных искателей или исследователей замечались и тут: то в воде на мелком, то на самом берегу серели кучки гравия и песка, камешков, будто кто-то разделил зачерпнутую со дна мелочь по величине. Следы и тут были двоякие — от грубого сапога или ботинка и от босых ног. Значит, искатель был не один?

Из-за небольшого поворота ударил в уши шум водопада. Перед самым водопадом течение ручья было бурное и стремительное. Амара и Янг не решались заходить в воду, чтоб не сбила с ног и не покатила по камням вниз. Пошли и дальше по левому берегу. Скалы тут почти вдавались в озеро, а водопад остался сзади и немного справа. На самом обрыве присели, очарованные красотой пейзажа.

Отсюда можно было оглядеть добрую половину озера. Там, где его освещало солнце, вода казалась светло-голубой, немного даже зеленоватой, а где была тень — темно-зеленой и фиолетовой. Дальнюю часть озера скрывал похожий на сдвоенную пышную лепешку заросший кустами островок. Внизу, под ногами ребят, раскинулась бухточка, почти вся лежащая в тени. Бухту окаймлял низкий, густо засыпанный камнями берег. Бело-сизые космы водопада (оттуда на ребят сеялись брызги холодной мжички) обрушивались на эту естественную мостовую, терялись среди камней, оставляя на их боках и лысинах комья белоснежной пены. И всюду вдоль бухты, где можно было зачерпнуть из ручья или на берегу песок или гравий, были насыпаны холмы или холмики, многие камни были сдвинуты с места.

Янг хотел уже искать спуск вниз и первым скатиться на берег бухточки, как вдруг Амара схватил его за плечо: «Прячься!»

Почти из-за такого же выступа скалы справа от бухточки плыл под поверхностью воды человек в черном гидрокостюме с желтой полоской на боку. Руками не работал, руки были чем-то заняты, перебирал только ногами в ластах. Вот над водою показалась половина блестевшего черного шара — головы пловца, высунулась трубка. Из трубки хлестнул фонтанчик воды… Пловец повернул к берегу, голову поднял из воды больше, но лица нельзя было разглядеть — оно было закрыто стеклом маски. Вот пловец уже достал ногами дно, поднялся, тяжелый свой груз взял в одну руку, изогнувшись в другую сторону, чтоб уравновесить тяжесть. Держал под рукою словно бы обрезок какого-то бака с зачерпнутым на дне озера песком. Должно быть, в дне металлического бака были сделаны дырочки, ибо снизу многочисленными струйками текла вода. Неизвестный сорвал маску и трубку, положил на свое металлическое решето, взялся за него обеими руками, прижимая к животу.

— Пит! — озабоченно прокричал он, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. — Пит!

Тот, кого звали, не откликался, его нигде не было видно.

— А что! Я так и думал: не один человек тут рылся, — зашептал Амара. — И не один день.

Незнакомец вышел на берег, поставил свое решето, содрал с ног ласты и утомленно присел на камень.

— Что будем делать? Может, спустимся и спросим, что они ищут? — предложил Янг.

— Тс-с-с… Гляди! — показал Амара влево.

Из-под навеса скал, уже с их стороны, выплыл на небольшой резиновой лодке, подгребая короткой и широкой лопаточкой, еще один незнакомец. Он был в полосатых, как американский флаг, трусах и пляжной белой шапочке с прозрачно-синим длинным козырьком. Может быть, он плыл от того ручья, где только что щупали руками песок и они сами? Как же они не заметили этого лодочника, а он — их?

Лодка надвинулась днищем на берег. Лодочник вынес бордовое пластмассовое ведро с песком и мелкое, но длинное пластмассовое корытце с выломанным с узкой стороны бортом. Поставили корытце чуть-чуть наклонно, насыпали на него песок и стали поливать водою. Топтались на корточках, щупали и, наверное, ничего хорошего не вымыли, не нашли, потому что тот, в шапочке, вдруг со злостью швырнул ведро. А другой, в гидрокостюме, что-то сказал, и они заспорили, показывая в разные стороны руками и даже на остров.

— О чем они? — прошептал Янг.

— А ты разве не понимаешь по-английски?

— Плохо. Матрос Дуку немного подучил, но…

— И я — плохо. Что-то о золоте говорят.

— Ама-а-ара?! — выдохнул взволнованно Янг. — Они ищут золото? А что, если и нам попробовать? Вдруг да повезет!

— Не надейся. Никогда никто ни тут, ни на Биргусе не говорил, что на Горном есть золото. Если б кто-нибудь нашел его, знаешь, что тут началось бы? Конец света!

— Но они все-таки ищут? — горячо возразил Янг.

— Ищут! Может, это какие-либо глупые туристы. Думают, если отъехать на тысячу километров, попасть на любой остров в океане, так можно полные карманы самородков или золотого песка нагрести. Пошли отсюда!

4

Обход озера занял еще около часа. Пока лазили, пока карабкались, нашли с западной стороны еще два ручья, впадавших в озеро.

— Разве оно бездонное? — удивился Янг. — В него вон сколько льется, а из него — ни струйки!

— Высыхает… — сказал Амара, но тут же добавил: — Нет, не может столько высохнуть. Куда же девается вода? Вон, по камням можно узнать — уровень не меняется.

— Вон то место, где мы были. И тут нигде не булькает ручей, не вытекает из озера.

— Оно хоть и в бывшем кратере, но намного выше уровня океана. Если бы прорвалась вода через эти скалы — вот шуганула бы!

— А может… А если оно под землей течет в океан? Может быть такое?

— Может. Вулкан, землетрясение что хочешь могут сделать. Но если бы вода прорывалась в землю, то она кружилась бы, был бы водоворот. Вот дурни, лучше надо было приглядываться к поверхности.

Янг спустился по камням к самой воде, нарвал горсть листьев, швырнул на воду. Листва разлетелась, упала в каких-то двух метрах от берега. Упала и лежит себе спокойно, никуда ее не несет, не крутит.

— Второй раз не будем обходить — ну его! — вздохнул Амара. — Нам надо еще южный склон горы разведать — до самого моря. Если и тут ничего не найдем… — Амара не договорил, сокрушенно махнул рукой.

Южный склон горы показался не таким длинным и был намного круче, чем восточный, который вел к городу. Нагромождение скал, треснутых и разорванных наплывом лавы было более диким и малодоступным. Деревьев и кустов тут росло меньше, да и те сплошь искореженные, изогнутые. Друзья нигде не заметили даже небольшого, более или менее ровного участка, чтоб можно было зацепиться, натаскать туда земли и разбить хоть небольшой огород. Скалы внезапно кончались обрывом, дальше внизу протянулся песчаный берег, до пенистого прибоя было метров семьдесят. Тут и там на песке были раскиданы одиночные камни и скалы, росли колючие кусты молочая, торчали метелки султанской травы, сидели кактусы. Довольно большой участок песчаного пляжа возле воды был огорожен плотным дощатым забором, по верху которого в три ряда тянулась колючая проволока. С обрыва парням видно было, что делается за оградой: на восточной стороне площадки белели две палатки с поднятыми боковинами, чтоб продувало ветром. С западной стороны долетало низкое частое чахканье. Там стоял на четырех колесах двигатель, немного похожий на тот, что видел Янг понтоне в лагуне их Биргуса. Посреди участка, ближе к забору и к парням, возвышался автомобильный прицеп-вагончик с высокими и низкими антеннами наверху. Почти на прямой линии с ним близко к воде лежали какие-то ящики и полосатые бочки с топливом, а уже совсем на воде у берега виднелся катер или глиссер.

Долго смотрели на все это Амара и Янг, пока дождались хоть какого-то движения за забором. Из одной палатки вышел рабочий, направился к двигателю. Лишь внимательнее приглядевшись, они заметили, что от двигателя к вагончику с антеннами и от него к берегу тянутся не то шланги, не то провода кабеля.

И еще одно поразило: на море покачивались раскинутые большим полукругом гигантские поплавки — черно-белые полосатые бочки. Они были соединены попарно рамами, из середины каждой пары торчал вверх стержень с дощечкой-вывеской. Что было написано на тех вывесках, можно было прочитать только с биноклем в руках.

Парни спустились вниз, настороженно пошли вдоль забора. С восточной стороны, там, где был Компонг, обнаружили на заборе железную вывеску с надписью. В тексте справа и слева стояли красные восклицательные знаки — один точкой вверх, другой — точкой вниз. Амара долго вчитывался в текст, стараясь понять смысл, и Янг нетерпеливо подгонял: «Ну — что? О чем пишут?»

— Какая-то научная экспедиция по изучению океана. Американская, кажется. Запрещено приближаться, особенно с моря, ближе чем на двести метров.

— Если б Радж был с нами, он бы точно все перевел! — прошептал Янг.

— А что тебе непонятно? — казалось, рассердился Амара, увлекая Янга от забора. — Пошли, пока нас не сцапали… Там совсем с острова прогнали, тут — запрещенная зона. Будто не в своей стране живем, а…

Амара шагал по полосе прилива — быстро, размашисто. Янгу пришлось трусцой бежать за ним, даже в левом боку закололо. Он собирался уже захныкать, но Амара спохватился:

— Разогнался я… Есть хочешь?

Об этом можно было и не спрашивать! Которые уже сутки живет впроголодь.

Спустились к самой воде, сели на горячий, как огонь, камень. Янг не выдержал, поплескал на камень водой и сел на мокрый. Опустили натруженные, исколотые ноги в воду, в ласковый прибой. Порой вода била в камень и не очень ласково обдавала с головой. Но ребятам это было приятно, они не трогались с места.

Подкрепились вареной маниокой, каждый думал о своем. Оживились немного при виде дельфинов — пара их плыла вдоль берега по эту сторону рифов, время от времени они плавно и грациозно выскакивали из воды, описывали в воздухе то малые, то большие дуги, почти без брызг уходя под воду.

— Вот кому хорошо живется — позавидовать можно, — сказал Янг, любуясь дельфинами.

— Что — это тебе Радж сказал? — иронически усмехнулся Амара. — Или сами дельфины?

— А Радж читал, что они умеют говорить, только не по-нашему. Вот если бы научиться понимать их!

— Дельфинов?! Тут и человека трудно понять… Даже того, кто на одном языке с тобою говорит. Что за цаца? Чем дышит? Пуол этот… Кто бы мог подумать, что он выкинет такое? А мы с Раджем одно время даже водились с ним.

Дельфины вернулись, проплыли уже намного ближе к берегу, даже остановились было, словно прислушиваясь к чему-то. Потом медленно отдалились, описывая полукруг вокруг бочек-буйков.

Что-то их тревожило.

Глава четвертая

1

А Пуол в это время был на Главном острове. Привез его туда худой рыбак на моторизованной джонке с нарисованными на «щеках» лодки большими глазами дракона. Когда садился в лодку в Компонге с тремя другими пассажирами, сказал ее хозяину, что заплатит на Главном: нет дураков платить заранее. А вдруг мотор испортится или еще что? А ткнулись носом в причал на Главном, показал лодочнику вместо денег нож, подергал в стороны подбородком: «Пикнешь — мигом п-прирежу!»

Слонялся по улицам Свийттауна — столицы, Душистого города, посвистывал, радовался жизни и тому, что вырвался на волю, на простор. То и дело совал руку в карман, где шуршали новенькие доллары. Украл у отца чек, когда заявился на Горный, получил по нему деньги и теперь чувствовал себя независимым человеком. Как будут устраиваться родители на новом месте без денег, не хотел и думать. Забыл он и поговорку: продав отца и мать, не разбогатеешь.

Глупый этот матрос Дуку, что учил их когда-то грамоте. Как начнет рассказывать, где побывал да что видел, какие чудеса есть на свете… Не могло простому матросу стукнуть в голову, какой отравой ложатся в душу Пуола его увлекательные рассказы.

И вот теперь он вольный, как птица. Будет ходить куда захочет, станет делать что вздумается. Тут такой простор, столько возможностей. Лучше было бы, конечно, совсем ничего не делать, а только есть да пить — что душа пожелает. Это не на их задрипанном Биргусе, где, кроме моря, пальм и хибар, ничего нет. Какие магазины в Свийттауне! Целый день торчал бы возле витрин, любовался б выставленными товарами, воображая себя владельцем этой роскоши — дорогих костюмов, транзисторов, сверкающих гитар, мотоциклов, машин. А как столичные люди красиво одеваются, какие девчата цокают каблучками, перебегая из учреждения в учреждение, в разные офисы и магазины. Тут и кинотеатр есть, и разные бары-рестораны. Правда, чтобы всюду побывать, все попробовать, узнать, надо бес его знает сколько денег.

Что эти пятьдесят долларов! Даже не пятьдесят, а уже меньше — успел истратить. Если бы карманы были набиты деньгами, тогда б он развернулся, тогда показал бы, чего стоит. Пусть бы тогда глядели на него эти ничтожные биргусовцы и завидовали!

Только что Пуол выпил целый стакан сока из сахарного тростника. Лавочник, по виду китаец, отгоняя мух и ос, при нем же пропустил между валиками пресса длинный стебель тростника, выдавил сок, подставив посудину под лоток… Пуол пил и морщился: ничего особенного, сладкий, даже губы слипаются, теплый, отдает зеленью и жажду нисколько не утоляет. А когда представил, что под пресс попали мухи и осы и китаец из них тоже надавил соку, его замутило, тошнота подкатила к горлу. Плюнул, пошел дальше.

Возле какого-то шинка, двери которого выходили в скверик, стояли под деревьями столы и стулья, тут обслуживали клиентов на свежем воздухе. Пуол, придав себе важный вид богатого барчука, уселся в тени за стол. Не успел оглянуться — где же кельнер? — как тот уже сам подбежал, схватил с левого локтя салфетку, махнул ею по столу, склонился: «Что прикажете?» Ах, как понравилось Пуолу, что ему кланяются, как польстило это его самолюбию, возвысило в собственных глазах! «Что-то есть во мне такое… этакое… А парень не старше меня по годам. И мне кланяется!» Кельнер с беспокойством поглядывал на другой столик, где усаживалась пожилая пара, по виду малайцы. «Что прикажете?!» — снова спросил кельнер. «Оранжаду! И похолодней!» — «Будет сделано!» — парень полетел от него к той пожилой паре и там дважды склонился в поклоне, после чего мигом исчез за дверями шинка, с треском раскидав в стороны бамбуковую штору-ширмочку с изображенными на ней пальмами. Примерно через минуту выскочил с подносом, на котором стояли три высоких разноцветных пластмассовых фужера с питьем, один поставил возле Пуола — о стенки фужера застучал кубик льда, — помчался к пожилой паре.

Пуол сначала вынул полиэтиленовую соломинку из фужера как ненужную, хлебнул через край, прямо с кусочком льда. Так и держал на языке льдинку, смакуя сок. Но увидел, что малайцы не торопятся проглотить питье, потягивают его через соломинку, сосредоточенно и спокойно поглядывая по сторонам. Лед они не берут в рот, кусочки его глухо постукивают о стенки фужеров, особенно когда малайцы начинают помешивать сок соломинками. «Вон оно что… — Пуол нагнулся над своим фужером, — тьфу!» — выплюнул в него кусочек льда и тоже засосал оранжад через соломинку — важно, с независимым видом поглядывая туда-сюда. Пуол будет делать все так, как эта пара притомившихся бизнесменов, будто бы небогатая на вид, а на самом деле — ого-го… Пуол все, что надо, перенимет, всему научится. Он ничем не хуже, так почему бы и ему не стать богачом в конце концов? Чтоб все кланялись ему…

— Еще стаканчик! — приказал он кельнеру. Уже сегодня, в первый день своего бродяжничества по столице, хотелось сделать все возможные шаги к той жизни, какой когда-то будет жить, той карьере, которая принесет ему деньги, деньги, деньги… Любые, в любой валюте.

Высосал второй стакан, даже в животе забурчало, сунул льдинку, как обезьяна, за щеку — пошел бродить дальше.

Проходил улицу за улицей, брел возле высоких домов и низких, по широким улицам и грязным закоулкам, миновал несколько площадей. Постоял, понаблюдал немного за тем, как меняется почетный караул возле султанского дворца. «Ха, одни остолопы топают ногами, другие с раскрытым ртом таращат на них глаза…» — подумал он. Заглядывал в какие-то лавочки, магазины, аптеки, где тоже что-то пил. Потолкался на базаре… Нарочно спотыкался на разложенные на циновках овощи и фрукты и первым начинал ссору, если торговцы и торговки возмущались. То у одного, то у другого брал что-нибудь попробовать, приценивался, торговался, а потом охаивал товар и шел дальше.

Попал в кинотеатр, хотя сначала хотел пройти мимо. Привлекло нарисованное на афише чудовище — не то человек-великан, не то гигантская обезьяна, с красной пастью, клыкастая, обросшая шерстью, лазит по городу, превращая в кучу обломков небоскребы, давит людей. Сидел в зале, окаменев от страха, но ни разу не вскрикнул, не пискнул, хотя обезьяна-гигант на экране разрывала людей на куски, высасывала из них кровь.

Был уже вечер, когда он вышел из кинотеатра. На Рекриэйшенстрит — улице отдыха и развлечений — полыхали разноцветные рекламы, манили рестораны и кабаре. Возле каких-то не очень броских дверей без всякой вывески его остановила молодая парочка. Пуол поддался на уговоры, ступил за порог этих дверей…

…Выбросили его, пьяного, после полуночи. В голове сильно шумело, а в кармане было тихо, тихо.

2

Поднял его с тротуара полицейский. Пуол уже немного протрезвел. «Марш отсюда! Где твой дом?» — казалось, грозно спрашивал охранник порядка. «Там!» — неопределенно махнул рукой Пуол куда-то в сторону порта.

Остаток ночи провел в том сквере, где пил оранжад. Прогнал со скамейки какого-то нищего. Когда тот начал возмущаться, пригрозил прирезать его. Чтоб показать свое отвращение к нищему, постелил на место, где он лежал, взятую в мусорнице газету «Фридом» («Свобода»). Под утро его снова поднял полицейский: «Спать тут опасно…» — «Могут обворовать», — насмешливо закончил за него Пуол и вывернул пустые карманы.

Он сам готов был кого-нибудь обчистить, да все гуляки уже разбрелись по домам, а добропорядочные жители еще не просыпались.

Через какой-то час начали разъезжать мото и велоколяски, машины-фургоны, развозить по лавкам продукты. Богатым горожанам заказы доставлялись на дом. Пуол проследил за тем, как высокий индус в чалме остановил коляску возле одного особняка, взял из-за спины прикрытую белым корзину, поставил ее на столб у ворот — высоко, на уровне головы, нажал на кнопку звонка, вызывая повара или слугу. И тут же снова сел за руль, покатил дальше. Отъехал он, может, всего шагов на десять, как Пуол был уже возле ворот, запустил руку в корзину. Нащупал большую, посыпанную рыжеватыми крупинками сахара, булку. Не стал шарить, что еще там есть, наддал ходу.

В этот день начали украшать столицу к празднику коронации султана. По городу развозили и развешивали флаги, плакаты, гирлянды цветов, портреты султана и членов его семьи, строили арки, увивали их венками, разбивали дополнительно торговые палатки, натягивали на пустырях тенты для столовых, где будет раздача похлебки для бедных. Людей на улицах заметно стало больше, было много приезжих. Пуол слонялся среди них и чувствовал себя как рыба в воде. У одной дамочки выхватил из рук хозяйственную сумку — увидел на ее дне пузатенький с кнопочками кошелек — и пустился наутек. Запутывал свои следы в каких-то закоулках, а когда стало тише — снова подался в центр. В кошельке вместе с мелочью было восемнадцать долларов и двадцать центов. Ничего себе! И так легко заработал эти доллары! Жаль, что кошелек старенький, не загонишь…

Зашел в лавочку, купил легкие туфли, оглядел ноги в низко поставленном зеркале — сам себе понравился! Как джентльмен, а не вор… Он еще не знал, что настоящие крупные воры, мошенники и гангстеры имеют вполне пристойный, даже респектабельный вид.

Пока еще не знал, где проведет вторую ночь в столице.

С ночлегом все решилось совершенно неожиданно.

Шел по Томмироуд мимо больших английских казарм и с удивлением заметил, что эта «Солдатская дорога» скрещивается с той улочкой, где из него высосали все, что можно, и вытолкали потом за ненадобностью на тротуар. Пошел дальше, за перекресток, по Томмироуд, замечая, как все больше мельчают дома, глуше и грязнее становится улица. Это была, наверное, последняя улица, которую он еще не обследовал, не оглядел. Через сводчатые проезды видны были за дворами лабиринты улочек и закоулков, разные по высоте дома и домишки, хибары лепятся одна к другой, некоторые пристройки трехстенные или почти круглые, будто сторожевые башни. И крыши были разные: и высокие, многоскатные с какими-то железными флажками, и плоские, почти без наклона, низко стоящие на стенах, и такие, у которых края завернуты, как в китайских пагодах. Под стенами тут и там играют возле помойных ям и грязных луж дети, сидят старухи.

Постояв немного, вошел в один такой двор, удивился, как люди находят в этом хаосе свое жилье. И вдруг позади, где-то на Томмироуд или еще дальше, послышались выстрелы. Глухо, негромко. Пуол мигом обернулся… По узкому проезду вбегал во двор, сильно хромая, китаец с пистолетом в руке. Старухи и дети с визгом сыпанули по домам, а один карапуз-кривоножка пытался подняться с земли и все падал, ревя во весь голос. Пуол, не зная, что делать, подхватил его на руки… И в этот момент через проезд увидел, что по ту сторону Томмироуд из закоулка выскочило еще два вооруженных человека. Раненый китаец оглянулся на них и выстрелил не целясь, но те успели разбежаться в стороны… А китаец шарил глазами туда-сюда, искал укрытия, и Пуол показал ему на приоткрытые двери ближайшей пристройки. Беглец скумекал, скок-скок туда на одной ноге — хлоп! — закрыл дверь на запор изнутри.

Через минуту во двор вбежали и те двое, у одного в руке тоже был пистолет, у другого что-то похожее на маленький автомат с продолговатым голым стволом.

— Куда он побежал? — автоматчик ткнул автоматом Пуолу в грудь.

— Ва-а-а-ай! — вопил, вырывался из Пуоловых рук карапуз.

— Туда… вон! — показал в темный лабиринт переулков Пуол. — На соседнюю улицу!

Преследователи побежали в темноту.

Малыш заревел еще громче, начал царапаться, и Пуол спустил его с рук, еще и шлепнул по заду. Тут и там заскрежетали, начали открываться двери. Одни распахнулись настежь, из них выскочила молодая женщина, подхватила малыша, обожгла Пуола недобрым взглядом и снова скрылась.

«Дура…» — собрался обругать ее Пуол, но тут приоткрылась и та дверь, за которой спрятался беглец.

— Эй, иди сюда! — позвали Пуола из дверной щели.

Пуол подошел.

— Ты хозяин этой лачуги?

— Нет.

— Все равно! — китаец распахнул дверь шире, втянул Пуола за руку внутрь, снова запер дверь на запор.

Где-то в глубине помещения из темноты слышались всхлипы и приглушенные рыдания жителей. От страха они боялись заплакать, закричать громко.

— Я видел в щель… как ты их. Спасибо, что помог, — китаец вдруг со стоном почти упал на скамеечку, вытянул раненую ногу. — Задача, значит, такая… Да тихо вы там! Я не собираюсь глотать вас живьем, как мышат, — прикрикнул он на скуливших. — Значит, так… Ты покарауль там во дворе, пока меня тут немного перевяжут. Смотри, чтоб никто не выходил во двор. Может, те прибегут опять, — чтоб не у кого было расспрашивать.

— У-у-у-у… Рам, рам… Ре рам… — молились в темном углу люди, тревожа бога.

— Я ведь просил — тихо! Неужели непонятно? — в голосе китайца прогремела угроза. — А ты давай… туда… Если хочешь заработать.

Последнего китаец мог и не добавлять. Пуол шмыгнул за дверь. Каким-то десятым чувством он уловил: это тот Его Величество Случай, который надо хватать за хвост. Все произошло не так себе! Нет! «Дурная голова найдет шишку!» — вдруг он как бы услышал укоряющий голос отца и даже головой крутнул, чтоб отвязаться от него. «Шишка… шишка… Моей шишке вы еще не раз позавидуете!» — возражал он мысленно.

Не стоял столбом, прохаживался туда-сюда. Где приоткрывалась дверь, бил по ней ногою.

— Не высовывайте носа, если хотите жить!

И люди не высовывали.

Выглянул и на Томмироуд. Всюду была тишина, только где-то густо гудели машины. На этом участке улица вечером не освещалась, темнота была, казалось, вековечной, если бы не косые светлые полосы из окон, не цветное зарево над центром, от которого и сюда долетал призрачный отсвет.

Вернулся во двор. Тут ни одно окно не светилось. Люди притаились как мыши.

Преследователи не вернулись больше, видно, махнули рукой на беглеца. Да и найти человека в этом лабиринте было не легче, чем термита в джунглях.

Снова приоткрылась та же дверь, снова позвали Пуола…

И вот уже идут они по темным улицам и переулкам. Раненый незнакомец одной рукой опирается на палку, другой вцепился в его локоть. Приказал: «Веди!» И Пуол повел — без возражений, без расспросов. Сворачивал там, где ему приказывали повернуть (много раз), петляли. Пуол в этой части города не был, даже не представлял, что есть такой город в городе. Тут и там бросались в глаза вывески и надписи китайскими иероглифами, порой афиши тянулись в сторону от стены, свисали вниз или были протянуты на проволоке через улицу. Китайский город!

Перед каким-то подъездом остановились. Китаец снял косынку, завязал Пуолу глаза и провел его через здание, потом дворами подвел к еще одному. Дальше уже китаец вел его, то и дело предупреждая: «А теперь сюда!.. А теперь туда!.. Ноги поднимай, тут начинаются ступеньки». Этих поворотов, переходов по коридорам, спускам и подъемам на лестницах было еще немало. Как сам китаец преодолел все это, было непонятно. Наконец спустились по лестнице на два пролета, и китаец постучал условным стуком в дверь. Она открылась не скоро и, должно быть, чуть-чуть, на длину цепочки. Кто-то, видимо, разглядывал Пуола, ибо китаец вынужден был сказать:

— Он со мной.

Цепочка еще раз звякнула, скрипнула дверь. Китаец подтолкнул Пуола вперед и стянул с его глаз повязку. Все равно ничего не было видно, и Пуол выставил перед собой руки, чтоб не выколоть чем-нибудь глаз. Слышал, как китаец сам закрывает дверь, и все в груди дрожало от напряжения, сжималось от страха и любопытства. Впереди загорелась спичка, осветив старческую руку и морщинистые, мешочками, щеки, впалый рот, сморщенные губы. Старый китаец или китаянка? Такой крысиный хвостик-косичка с тесемкой мог быть и у мужчины. Китаянка зажгла две розовые свечки на подсвечнике, стоявшем на полке, прибитой к стене. Понесла его перед собой, прикрывая одну свечку ладонью, вошла в довольно большую комнату, обставленную мягкой мебелью. Ничего подобного Пуол никогда не видел, это было словно в сказке. Стал как вкопанный, не смея дальше и шагу ступить. Весь пол в комнате был застлан мягким в цветах ковром, посредине стоял низенький стол с аккуратно разложенными вокруг него подушечками.

Китаянка поставила подсвечник на стол и молча вышла.

— Си-си, — поблагодарил китаец. — Мама, свари нам кофе! — бросил он вдогонку. — А ты разувайся, проходи дальше. И садись, хочешь на подушку, хочешь на диванчик.

Сам он дохромал до красного, с затейливой спинкой диванчика, упал на него.

Снимая у порога туфли и морщась (успел набить и растереть мозоли), Пуол исподлобья разглядывал хозяина и всю роскошную, с картинами на стенах, комнату. Хозяин, уже немолодой, лет под сорок, сидел, смежив веки, лицо мокрое, на лбу капли пота. Терпел, наверное, страшную боль, а за всю дорогу ни разу не застонал.

— Разуй и меня, — выставил китаец здоровую ногу.

Пуол ступил на мягкий ковер, чувствуя подошвами ласковое щекотанье ворса. Стал на колени возле диванчика, у ног китайца. Он готов был ползать на коленях (пока что!), готов служить ради того будущего, которое ждет его. Вынес хозяйские туфли за дверь, левая была клейкой от крови.

— А теперь подай поближе аппарат… в углу… вон… — показал хозяин за диванчик.

Пуол бросился туда, а как взять — не знал. Упала, загремела телефонная трубка.

— Сейчас… Он развалился… И он привязан, я сейчас отвяжу, — задергал Пуол провод.

— Ха-ха… — не выдержал китаец. — Не надо отрывать, отвязывать. Давай так, как есть.

Пуол поставил телефон ему на колени.

Китаец снял трубку, потыкал пальцем в кнопки с цифрами. Подождав, сказал в трубку:

— Остаемся при своих интересах… Даже пукалками начали забавляться… Подробнее позже — и не по телефону. — Послушал ответ в трубке и сказал: — Я так же думаю. Более того, я в свое время предупреждал об этом. — И положил трубку, передал аппарат Пуолу, чтоб тот поставил его на ту же кожаную тумбу, похожую на отрезок толстого дерева.

Пуол ставил телефон подчеркнуто осторожно.

— Дай мне две подушечки под спину.

Пуол быстренько взял две подушечки от стола, воздух от его движения всколыхнулся, свечи едва не потухли.

— А теперь садись сам и рассказывай, — властно показал китаец на место у своих ног.

— Что? — Пуол подмостил под себя подушку, внутренне дрожа от восхищения: где это было видно или слышно, чтобы хоть один биргусовец сидел на таком!

— Все! Кто ты, откуда ты… Почему оказался в том месте… Как зовут… Есть ли семья… Где живешь…

Многое интересовало китайца! Но Пуол рассказал все откровенно, сам удивляясь своей искренности: обычно он любил прихвастнуть. Старался быть деловым, говорить без лишних подробностей.

Китаянка принесла кофе. На подносе стояли высокий кофейник, две чашечки на блюдцах, сверкающая на свету сахарница с сахаром, четыре сухарика на бумажной салфетке. Пуол только диву давался, что за мать у китайца: сын сидит с завернутой чем попало окровавленной ногой, а она не поинтересуется, не спросит, что случилось. И не ахает, как ахали бы все матери в таких случаях.

— Осторожно подтяни стол ближе сюда… Не опрокинь подсвечник… И пей, не стесняйся. Ты пил когда-нибудь настоящий черный кофе? Думаю, что и представления о нем не имеешь.

Пуол осторожно подтянул стол к ногам китайца, несмело взял в руки горячую чашечку, хлебнул один раз какой-то горечи и обжег язык, губы. Виду, однако, не подал.

— А вы кто? — осмелился спросить.

— Это тебе не надо знать. Чем меньше человек знает, меньше проявляет любопытства, больше слушается и выполняет, что приказывают, тем дольше его век. Заруби это себе на носу!

— Я ничего такого не хотел… — пробормотал он и тотчас спохватился: — Зарубил, зарубил!

— Хотеть не в меру тоже вредно. Но ты мне нравишься… Хотя ты и не хуацяо, не китаец… Как я понял, тебе нужны деньги, а чтоб иметь деньги, надо найти свой бизнес. И тебе нужно место, где жить… Так?

— Да… — облизал ошпаренные губы Пуол.

— Все это ты будешь иметь… со временем… Когда пройдешь испытательный срок. Жилье, правда, найдем раньше. Я напишу записку, пойдешь по одному адресу… За комнату там уплачено… Когда заведутся деньги, вернешь мне ту оплату. Я назову сумму, которая к тому времени набежит.

— Большое спасибо! — не удержался Пуол.

— Благодарить будешь потом. Да одним «спасибо» и не отделаешься. Будешь делать то, что тебе прикажут, поручат. Никакой своей инициативы не проявлять, слышишь? Никаких вопросов никому не задавать, стараться не видеть того, чего тебе по рангу не надо видеть. Если пройдешь испытательный срок, на твое имя в банке будет открыт счет. На него будут перечислять деньги за разовые услуги… Это значит, после каждого конкретного случая, если будет признано, что задание ты выполнил безукоризненно. Ты будешь иметь связь только со мной и не непосредственно, а через кого-либо… Ох, помоги положить ногу… на диванчик… А подушечки эти под голову… Повыше…

На лбу китайца блестели крупные, как жемчуг, капли пота. Он смахивал их рукавом, а они выступали снова. Дыхание его участилось, стало прерывистым, должно быть, начиналась горячка.

— Ну и, конечно, ты будешь иметь карманные деньги, на первый случай — питание, гардероб… — продолжал китаец. — Нет, должно быть, без эскулапа не обойдется… Пуля в ноге сидит, рана не сквозная. Я тебе напишу записку, сбегаешь к аптекарю, позовешь… Мама вас встретит возле подъезда, приведет сюда. Подай… вон на окне… блокнот и ручку.

3

Возле того подъезда, где китаец завязывал Пуолу глаза, сидела на ступеньках его мать — по виду словно кучка нищенского тряпья. Подошли, и она сразу встала, вынула из-за пазухи темные платочки, пропахшие потом и давно не мытым телом, завязала глаза Пуолу и аптекарю. Пуол уцепился за аптекаря, а старуха — за аптекареву сумку и повела.

Снова повторилось блуждание по каким-то переходам и лестницам. Только в свою дверь старуха не стучала условным стуком, отперла дверь ключом. Зачем посылали его, Пуола, он так и не понял: аптекаря могла привести сама старуха. Возможно, раненый не хотел, чтоб она лишний раз показывалась на людях, мозолила им глаза.

Китаец, слышно было, заканчивал телефонный разговор:

— …а проучить не мешало бы! Не нам играть в поддавки! Этих «даблов» только битьем можно чему-нибудь научить! — и спохватился, услышав старческий кашель в коридоре: — Мать, ты?! Входишь, сразу знак подавай, а то я могу обойму всадить! — и с грохотом положил телефонную трубку.

— Мы это, мы, дорогой Чжан. Привет! — вышел на свет, падавший из комнаты в коридор, аптекарь.

И с этого момента командовал в комнате, распоряжался он. Грели на спиртовке воду, раскручивали повязку на раненой ноге, разрезали штанину, обмывали ногу вокруг раны. Потом аптекарь приказал застлать белым стол (старуха после этого исчезла), положил на него раненую ногу Чжана. Старательно вымыл руки и начал щупать ногу вокруг раны, тыкать в рану пинцетом, от чего китаец закатывал глаза под лоб и тянул: «У-у-у-у!»

— Не забыл еще мое имя? Правильно. Меня зовут У, просто У. Я так думаю, что немного задета кость, бедро. Пуля скользнула, срикошетила… Где же она? А-а… вот она, немного в сторону свернула, торчит, как шишка… Сделаем маленький надрез, выщелкнем… Вместо слепой раны будет сквозная. Скорей заживет, не так будет гной задерживаться. Ну, вот… Вот она, можете взять ее себе на память.

— Возьму… на память… — Чжан протянул руку. — Я про эту пулю никогда не забуду. И не прощу ее.

— Ну вот… А теперь обработаем рану. Через месяц будешь танцевать.

— У, дорогой, я не могу так долго. Неделю, не больше.

— Ну, неделю не неделю, а две — обязательно. — У промыл рану какими-то жидкостями, в комнате сразу разнесся резкий, неприятный запах, даже в носу защекотало. — Травок тебе пропишу, напарь, внутрь будешь принимать… Для общего тонуса мышеняток надо поглотать… Живеньких… По десятку в сутки… Маленькие такие, красненькие… Организм омолаживается. Больше пользы, чем от порошков и таблеток.

— Ну — нет! Это ты уж сам глотай!

— А банкир Ду Шань глотает, только облизывается, понимает, что это идет ему на пользу. Для него одного целую ферму держу… Ах, если б ты видел, какие беленькие самки! Как снег на горах… Не успевают размножаться… Никого не интересует, сколько имеешь основы, им подавай максимальный выход чистого товара. А когда будет пополнение базы?! И целлофан кончается, и пластмасса.

Последние фразы болтливый У произнес без передышки сразу за предыдущими, и Пуол вначале подумал, что и они относятся к мышам. Но Чжан тут же строго оборвал У:

— Тих-хо… Все будет в свое время и на своем месте. — Чжан бросил быстрый взгляд на Пуола.

А Пуол намеренно пристально глядел, как аптекарь бинтует Чжану ногу. «Пусть думает, что я ничего не слышу, ничем не интересуюсь…» А у самого, казалось, даже уши шевелились и дыхание перехватывало от всех этих тайн и секретов.

И чувствовал Пуол, что с нынешнего вечера он начал ходить по острию лезвия или по тонкому канату над бездной.

Глава пятая

1

Сбруя серого ослика и тележка на двух больших колесах, которую он тянул, были украшены гирляндами из бумажных и живых цветов. В уздечке возле осликова уха торчал цветастый зонтик, прикрывал голову ослика и качался в такт его шагам. В двуколке лежали большой барабан и литавры, и в них то по очереди, то одновременно бухали булавами правый и левый барабанщик. На каждый удар по барабану у ослика вздрагивала шкура на боку, он вертел хвостом с привязанным к нему розовым бантиком. Бу-бух — круть-верть, бу-бух — круть-верть…

— Оха-ха-ха! Аха-ха-ха! — заливались смехом мальчишки. Пританцовывали, что-то выкрикивали, суетились. Насобиралось их возле оркестра целая орава, всяких — и хорошо одетых, и почти голых, и оборванных.

— Гляди — только вправо крутит хвостом! Вот — круть! — опять вправо… Ха-ха-ха, и не ошибется! — больше других потешался широкоротый и худой парнишка, гибкий, точно резиновый. Он даже пробовал ходить на руках, дрыгая в воздухе ногами.

Для Янга все было таким дивом, что он точно онемел. То шел за двуколкой с удивительным осликом, то забегал сбоку — поглядеть на музыкантов. Какие чудесные у них трубы и дудки: и белые, и желтые, и черные, маленькие и большие, толстые и тонкие. Одна такая широкая, что ревет, как слон — голову можно всунуть в раструб! Все музыканты — европейцы, все в белых перчатках, в белых костюмах, под мышками и на лопатках проступили темные пятна пота, пот струится и по лицам из-под высоких головных уборов с султанчиком над козырьком. Впереди спиной к музыкантам идет руководитель оркестра, на оркестрантов не глядит, взмахивает блестящей палкой, будто толчет просо в ступе. На ней болтаются какие-то шарики-бубенчики и золотые кисти. Дирижер одет немного затейливей, чем остальные оркестранты: головной убор с таким же пышным султаном, как у остальных, но через плечо перекинута пятнистая шкура леопарда.

Янг отстает, пропускает оркестрантов мимо себя — и опять к ослику, по-свойски щекочет пальцами его бок. Ослик отвечает одним — круть-верть хвостом! Мальчишки хохочут, весело и Янгу. Только один барабанщик нахмурил брови и кивком головы показал: «Не мешай, а то…» — И, взвесив барабанную палочку в руках, погрозил ею.

Весело Янгу, он уже как свой среди ребят, как герой. Его по-дружески награждают тумаками, хлопают по плечам. Он снова пробирается сквозь толпу зевак, обгоняет оркестр, чтоб еще немного полюбоваться дирижером. Смешной этот дирижер с рыжими усами-кольцами. Он уж не толчет просо в ступе, а забавляется своей поблескивающей палкой — то тычет ею в стороны, то крутит, как мельничку.

Из-за украшенных домов прорываются последние лучи солнца, ярко отражаются на сверкающих трубах… Масть ослика кажется необычной, он похож сейчас на большую и усталую пальмовую крысу… Янгу уже жаль его, пропуская оркестр мимо себя, он погладил ослика по спине и отступил, чтоб не попасть под колеса, что были выше его.

— Уй, а вчера что было! Ты вчера был на прошпекте? — обратился к Янгу тот мальчик, что ходил на руках.

— Нет, мы только сегодня приехали с Горного, — Янг не сказал, что они биргусовцы.

— Меня зовут Абдулла, а тебя?

— Янг.

— Ой, тут вчера было шествие со слонами… Карнавал!.. Фейерверки! Факелы!.. Слоны в золотых попонах, с золотыми балдахинами на спинах, копытца на каждом пальце позолочены!.. Один слон на факел наступил — что тут началось! Ошалел, должно быть: будки-лотки поопрокидывал, людей потоптал… Махаута[3] схватил хоботом и как гахнет о землю! Такая паника началась, люди начали разбегаться, друг друга передавили. А я на пальму влез, и все-все было видно. Слона полицейский застрелил, прямо в ухо — бабах! Слона бензопилой распиливали, целую ночь вывозили… То место теперь не узнать, песком засыпали — я бегал поглядеть утром.

— И ты это видел?! — Янг представил все, что рассказал Абдулла, и от волнения у него даже язык к нёбу присох.

— Видел! Я такой! Я всюду поспеваю… Давай еще к султанскому дворцу сбегаем, покажу, как стража меняется у ворот. Ой, животики надорвешь!

— Нет… Мне некогда! — вдруг спохватился Янг. И так задержался с этим оркестром, может, его уже ищут.

— А где вы остановились, в каком отеле? — в голосе Абдуллы не было никакой иронии.

— Отеле?! Разве мы богачи?! Возле пристани наши… И отец.

Янг не хотел рассказывать, в какой «отель» они с трудом втиснулись: развалюху-склад без окон и дверей. Там даже сидеть было тесно, а не то что лежать.

— Тогда я один побежал. Пока! — Абдулла, будто ящерка, шмыгнул в толпу и исчез.

Янг повернул к пристани. Шел и вздыхал: как жаль, что они не приехали на Главный раньше, скажем, сразу, как их выгнали с Биргуса. Тогда это было бы и дешевле, и он столько бы всего повидал. Праздник коронации начался вчера, отмечалась третья годовщина правления султана Муту. Более состоятельные архипелаговцы съехались на Главный за день, за два до праздника. Об этом земляки Янга не могли и мечтать: владельцы баркасов (широченных и мелких с крышами-балдахинами, очень похожими на застланные скатертями столы) драли с пассажиров семь шкур. Наживались как могли и владельцы моторок, и парусных джонок. Лодкой плыть было бы дешевле, но в одну все десять биргусовцев, которых выбрали везти жертву Вишну, не смогли бы поместиться, а разлучаться они боялись: как бы не потеряться на Главном!

Не могли поехать и в первый день праздника, потому что цена проезда уменьшилась только на треть. Выбрались на второй и плыли полдня — за половинную цену: бог с нею, с этой коронацией, главное, надо попасть на храмовый праздник. Янг отдал за проезд тридцать пять долларов — двадцать за отца и пятнадцать за себя. На обратную дорогу осталось у него неполных девять долларов — на двоих! Но о том, как будут возвращаться назад, никто ничего не говорил, будто все сделается само собой.

…Янг обогнул густые скопления людей, которые придерживались земляческого принципа или кастового, через кого-то переступал, о чьи-то ноги спотыкался. Не уменьшилось народу и на пристани, пока он бегал за оркестром, бурливая и шумная масса людей заполнила не только набережную, но и деревянные причалы-пирсы и бетонные, что врезались далеко в море. Возле них стояли большие баркасы, хлопая парусами, большие и малые катера и даже океанский, похожий на белую гору или многоэтажный дом, теплоход-лайнер. Некоторые, не из племени хинду, кого не интересовал завтрашний храмовый праздник, уже грузились на баркасы и катера, уезжали на свои острова. Люди толпились, что-то обсуждая, либо сидели или лежали, дремали. Только не под кокосами: стукнет по голове орех, может убить. Кое-кто, разложив небольшой костерок, варил что-либо или жарил. Шныряли, ловко лавируя между людьми, лоточники, предлагали бетелеву жвачку, сандаловые палочки для окуривания богов, жареные орехи, пирожки и цукаты, всевозможные фрукты, овощи, деревянных божков, жертвенное молоко. Дым и чад, всякие запахи кружили голову. Особенно резко пахло чем-то кислым и пригорелым.

Янг с трудом пробрался под навес к своим. Десять старейших мужчин в их группе, в том числе староста Ганеш, дед Амос и Натачин отец, Амат, — женщин не было ни одной. А почему не выбрали в эту группу и Амару? Было бы хоть к кому-нибудь Янгу прислониться.

— Где ты болтаешься? — накинулся на него Амос. Амата не было видно, а Ганеш лежал, прикрыв лицо платком, болезненно стонал. — Садись возле отца и не давай ему выколупывать червей из ран. А то свяжем ему руки… Ты ведь не хочешь, чтоб ему связали руки? — голос старика стал ласково-сладким.

Нет, Янг не хотел этого.

«Добреньким прикидывается… А за что же он, все они мучают отца? Попробуй выдержи этот зуд… — Янг с ужасом смотрел на отцовы страдания, на то, как он с каким-то наслаждением и бешеной яростью раздирает болячки, рвет, полосует себя. — Мало им ран… Надо, видите ли, чтоб и черви были, чтоб больше всех поразить… Чтоб самого Вишну пробрало до печенок, когда будет видеть отцовы муки». Янг ругал себя: не надо было убегать отсюда, а сидеть с отцом. А то бросил все, захотелось, видишь ли, послушать музыку, повеселиться. И это ему веселиться? Ему, который потерял все в жизни?!

«К Раджу надо было податься, ему показать отца. Радж лучше бы позаботился о нем…»

— Папочка, не надо! Папочка, потерпи! — хватал отца за руки, не давал раздирать язвы, колупать их. А тот вырывался, мычал, точно немой, кусал покрытые струпьями губы, пытался покататься по земле, почесаться спиною о столб или стену. Хоть и ослабел он, но разве сравнишь силу взрослого с его силой? Вырываясь, отец несколько раз довольно крепко треснул сына — раз в ухо, раз по щеке, — глаз начал заплывать, опух. Янг молча плакал от обиды на отца, на Амоса, на весь свет…

— Да не хнычь ты! Такой большой парень, а хуже маленького. Надо, чтоб у отца был такой вид. Надо! — явился откуда-то и опустился на колени возле Янга Амат.

— Такой, да не такой… — недовольно бурчал Амос. — Уже не покажешь Хангово терпение и покорность. Наоборот получается — нетерпение. И бунт плоти, чувств! Кабы он хоть месяц постился, мучился, а то…

— Что имеем… Сварили кашу из маниоки, а есть хотим рисовую… Значит, так, Янг, сторожи, чтоб отец никуда не убежал. Завтра все муки кончатся, его полечат. — Амат как стоял на коленях, так и завалился на бок и скоро уснул.

«Полечат… Разве можно вылечить эти страшные язвы? Какие синие круги возле каждой — боже, боже. У отца горячка, весь трясется, огнем горит. Может, заражение крови началось? А кто вернет ему разум? Кто?!» — терзали мальчика мучительные мысли.

Неожиданно настала тропическая ночь. И почти сразу громко задышали, засопели, захрапели вокруг люди. Но Янг не спал, он боялся уснуть. Привязал ногу отца к своей обрывком веревки — пусть дергает, лишь бы не уснуть ненароком, не упустить отца.

Только на пристани и в гавани еще не было спокойствия и тишины. По воде сновали разноцветные огни, по временам ревели и чахкали моторы баркасов, слышались приглушенные гудки и свистки. Где-то далеко, может на том белоснежном красавце-теплоходе, зазвенел судовой колокол — отбивали склянки. Но Янг не мог понять, что это.

2

Янг готов был поклясться, что не спал. Ну, может, смежил немного глаза, прислонившись спиной к столбу, чтоб дать им отдых. Подхватился от грохота тамбуринов и тамтамов, щенячьего визга флейты. Пощупал возле себя… Отец тут, не убежал! Вон — дышит со стоном.

— Вставайте скорей! — тормошил биргусовцев дед Амос.

— Пить! Воды!.. — очнулся отец и начал чесаться, скрести болячки.

Янг отвязал от ноги веревку — привязал теперь к поясу.

— Потерпи, потерпи… Мы и так нагрешили. Люди по месяцу постятся, а в последние дни даже слюну не глотают, а мы… В ручье напьемся… Ведите его, мужчины, а то не пробьемся, — распоряжался дед Амос.

— Ведите… — прошепелявил староста Ганеш, будто давая согласие.

Треск и грохот барабанов усиливались. Было еще темно, редкие лампочки на столбах мало помогали, и кое-кто начал зажигать факелы и яркие, искристые бенгальские огни на длинных, полуметровых кусках проволоки. Вокруг этих огней пугливо замелькали, обжигаясь, ночные мошки и мотыльки.

Биргусовцы шли тесной толпой, выстроившись клином, — чтоб легче было пробиваться через толпу. Первым, как острие клина, шел отец Туна, он был самым крепким. За ним, обнявшись, а свободными руками уцепившись за его пояс, Ганеш и дед Амос. После них трое — Амат и отец Пуола — Джива, держали под руки Янгова отца. В затылок за отцом, схватившись за его пояс, плелся Янг. Остальные замыкали шествие.

Должно быть, они сделали ошибку, не надо было тащиться на «прошпект», как назвал главную улицу Янгов новый знакомый Абдулла. По обходной, что шла в том же направлении, было бы легче скорей добраться до цели, хоть и расстояние длиннее. Но все почему-то потащились на «прошпект», а там, на скрещении с улицами и переулками, создавались большие скопления толп, людские водовороты. Одолеть их было трудно, биргусовцев потоком загнало в боковую улицу. Земляки, замыкавшие шествие, затерялись где-то в толпе. Не стали сопротивляться течению, и оно снова вынесло их на «прошпект». «Хватайтесь крепче друг за друга!» — хрипло кричал Ганеш. И Амат, и Джива ухватились за старосту и Амоса. Как ни кричали — и в одиночку, и все вместе, — не могли дозваться тех, кто отстал, они так и не отозвались. А может, и те кричали, затерявшись, но в этом людском содоме, в гаме, в барабанном грохоте узнать их голоса было трудно. Многие кричали, точно заблудились в джунглях. Янгов отец не шел, а едва переставлял ноги, и его пришлось тащить под руки.

Чем ближе подходили к центру, тем становилось светлей. Но не от солнца, оно еще только собиралось всходить. Над улицей свисали от столба к столбу гирлянды разноцветных электрических лампочек, такими же гирляндами были увиты и сами столбы, стволы пальм. На маковках столбов сверкали чудесные звезды, сделанные из цветных стеклянных трубочек. Свет в этих трубочках дрожал, как живой, и будто переливался. На высоких домах разных контор, офисов, магазинов, банков, отелей светились, прыгали неоновые буквы, пробегали различные рекламные объявления, призывы, сообщения. На глухой высокой стене какого-то небоскреба огненный человек все время наливал из бутылки в стакан пепси-колу, подносил ко рту и выпивал — рот от удовольствия раскрывался до ушей.

Янг шел за отцом, наступал ему на пятки, спотыкался, не зная, куда они бредут, а сам вертел головой — направо, налево, вверх, — чтоб ничего не пропустить. И в этом невероятном, шумном мире живут люди?! И им не страшно?! Но чего им бояться — привыкли. Им интересно, им весело, сытно… Нет, Янг не спит, это все происходит наяву.

Миновали центр города, начало светать. Светлело быстро, сразу — как всегда в тропиках, и вся вакханалия огней начала затихать, гаснуть, пока не исчезла совсем. Солнце поднималось в небе стремительно, тут и там, где встречались промежутки между крышами или дома были низкими, двухэтажными, жаркие лучи пробивались на улицу. До окраины города было еще далеко, там надо будет брести к святому источнику-ручью, сделать омовение, а потом подняться в гору, к храму. Как они дойдут, если отца не держат ноги? И не душно еще, а по нему уже бегут потеки — потно-кровавые, грязные.

Но все на свете кончается, проплюхали по лужам помоев на окраинных переулках, выбрались из трущоб за город. Ручей угадывался в низине, там туча людей — длинная и пестрая, сколько видит глаз. Во многих местах эту тучу закрывали пятна кустов, кучи огромных камней, черно-желтые дымы ритуальных костров. Оттуда доносился густой гул, как с базара в Компонге, этот гул пронизывали треск барабанов, визг флейт.

Ручей кишел людьми. Кто раздевался догола, обмывал свои болячки и язвы, кто плюхался в одежде или в одной набедренной повязке. Многие набирали воду в ладони, окунали в ее лицо, потом пили эту воду — мутную, грязную и, конечно же, заразную. Дед Амос разрешил Янгову отцу только напиться, помыл ему руки, смочил шею и грудь, чтоб он немного пришел в себя, собрал силы для самого ответственного участка пути. Теперь уже ему не запрещали раздирать свое тело ногтями, и скоро на спине и груди, на шее у отца заструились кровавые потеки.

Кто закончил обмывание, пританцовывая приближался к костру. Возле них топтались, подпрыгивали бритоголовые монахи и проповедники в длинных желто-шафрановых хитонах. У божьих служителей надо было получить благословение. Прошли и биргусовцы мимо священнослужителей, шепча молитвы, сложив ладонями руки возле груди. Каждому монахи посыпали на голову щепотку пепла, рисовали на лбу между бровями оранжевое пятно — знак познанной мудрости. Амос пошептался с монахом, и тот пронзил отцу Янга щеки длинным серебристым прутиком, присыпал раны пеплом. На плечи отца повесили деревянную раму, похожую на две соединенные коромыслом буквы "А" — кавади. Кавади было увешано тяжелыми кокосовыми орехами и медными сосудами с молоком — жертвой для Вишну, цветами кокосовой пальмы, похожими на большущие пшеничные колосья. Тяжесть была неимоверной, а для обессиленного человека просто невыносимой.

Вышли все вместе на каменистую дорогу, что вела вверх, к храму. Пекло солнце, из-под сотен и тысяч ног поднималась белая едкая пыль. Каждый старался еще и пританцовывать, не переставая выкрикивать слова молитвы. Толпа все густела… Со страхом и немым удивлением увидел Янг, как старый паломник в одних лохмотьях катится по дороге боком. Тело грязное, ободранное, в синяках, глаза закрыты. А вот идет молодая мать, на руках ее мальчик со слепыми, белыми глазами… Ползут на коленях, на четвереньках, топают на дощечках, стоя на множестве острых гвоздиков, и каждый след на камне — кровавый. За биргусовцами движется бородатый здоровяк… Если немного отстать и взглянуть на него сзади, то увидишь, что бородач тянет маленькую коляску, в которой скорчился старик, подогнув руки и ноги с распухшими, как набалдашники, суставами. Колясочка соединена со спиной бородача веревочками, каждая веревочка с крючком… Крючки впились в кожу на спине, кожа в тех местах вспухла конусами, из каждой ранки струится кровь.

Шныряют в толпе, попадают под ноги облезлые, шелудивые собаки. Бродит, как пьяная, мешает людскому потоку худая корова. Священное животное, никто не осмеливался ее прогнать.

По обе стороны дороги сидят на солнце голые и черные, как головешки, святые — садху. Кое-кто подходит к ним, бросает в жестяную банку монетку: святые тоже живут не одним святым духом. Янг слышит шепот людей, уважительный и завистливый: «О, вон тот был в Бенаресе, в Индии… Пил воду из священного Ганга… А тот — в Ришикеши… А тот — в Хардваре…» Где та Индия, где город Бенарес? Янг имел об этом слабое представление. Может, это вообще легенда, сказка, в которую можно верить, а можно и не верить.

Должно быть, ветер немного повернул, потому что дым от огромных костров, пылавших вблизи храма, начало крутить и гнать прямо на поток людей. Люди кашляли, плакали от дыма — едкого, удушливого от горелого мяса. Где-то надрывно и страшно ревела корова. На кострах сжигали покойников. Быть сожженным во время такого храмового праздника — большая честь, заплатить за такую честь могли только богатые люди. Обо всем этом Янг тоже услышал в толпе.

Отец Янга, должно быть, потерял уже сознание. Голова его повисла на грудь, ноги волочились по камням, точно неживые. Но ему не давали упасть, не снимали кавади с его плеч. Помогали нести и отца, и кавади незнакомые мужчины, не биргусовцы: жертва должна быть донесена до Вишну, иначе все старания будут напрасны, молитв и просьб бог может и не услышать.

Площадь возле самого храма всюду заставлена не то колоколами, не то маленькими храмиками, вокруг них в чашах с песком горят сандаловые палочки, тлеют фитили в плошках с маслом. Теснота и толкотня неимоверные… Монахи пытаются придать людскому хаосу некий порядок, делят поток людей на ручьи — к главному входу и к боковому, пытаются даже сдерживать напор толпы, притормозить. Кто был в обуви, сворачивали к стене, разувались, сбрасывали с себя все, что было из натуральной кожи, и снова торопились ко входу. Каждый стремился попасть к Вишну пораньше, пока тот не устал выслушивать людские просьбы и жалобы.

По сторонам у главного входа стояли огромные скульптуры коровы и льва. Монах показал Янгу на боковой вход, пойти вдоль стены. Бросился туда, чтоб поскорей догнать своих, но натыкался лишь на чужие спины. «Мам! — какой-то страх проник в душу. — Папа-а! — лез все глубже в храм, обливаясь потом, пробирался то вправо, то влево, хотя в храме было холодней, чем снаружи. — Дядя Амат! Дед Амос!» Биргусовцев в густой толпе не было, они, наверное, вошли через главный вход и протискивались к алтарю в другом потоке. Туда, где над головами людей возвышается шестирукий бронзовый Вишну с кроткой, детско-ласковой улыбкой на лице. Он сидит в позе лотоса, а так возвышается над всеми… Грохот и плеск доносятся оттуда, от Вишну — это люди разбивают кокосовые орехи, выливают молоко, высыпают рис. И уже не гул голосов слышится, а будто бы шелест листьев в джунглях — люди спешат прошептать самое главное, высказать самое наболевшее…

— Дядечка, поднимите меня, я погляжу! Дядечка, поднимите! — дергал Янг за рукава, за рубашки мужчин. Но они словно оглохли или были в трансе, ничего не хотели слышать, ничего не видели, кроме Вишну. Наконец один из них как бы проснулся, подхватил Янга под мышки: «Гляди!.. И молись, молись!..» Янг вертел головой во все стороны, искал своих, искал отца. Возле самого Вишну в это время произошла какая-то заварушка, мелькнуло знакомое кавади. Но Янг ни одного биргусовца не увидел, там суетились люди в желтых длинных хитонах с блестящими черными головами. Кого они выносят оттуда ногами вперед? Почему склоняется над тем, поверженным, женщина в белом халате и белой косынке?

— Ну, нагляделся? — мужчина опустил его на землю.

— Спасибо… — Янг выскользнул из его рук, стал пробираться к Вишну, к тем монахам, что скользили на мокром, проталкиваясь к выходу, неся кого-то на руках. Янг опустился на землю, попробовал проползти под ногами, но оттаптывали руки, и пришлось выпрямиться, встать… Вон уже те монахи у самого выхода — другого бокового входа. Осатанело лез туда, хотел увидеть — кого они несут?! Такое знакомое до каждой царапинки, кровоподтека тело, такие знакомые разодранные язвы…

— Папа!!! — вырвался у мальчика крик нечеловеческой боли.

У отца безжизненно болтались руки, качалась откинутая назад голова. Глаза были прищурены и словно из мутного стекла. Не откликнулся отец, ни одним словом не отозвались монахи. Вот уже двор, тут немного свободней. Янг забегал то с одной, то с другой стороны отца, подхватывал его руки: «Обдерет о камни… Ему же больно!..» И чувствовал, что руки холодные.

Отца отнесли в сарай, сбитый из свежих досок. Там уже лежало несколько длинных и коротких тел, прикрытых простынями. Отца положили рядом с ними.

— Иди, мальчик, отсюда… Ты его сын? Все равно уходи. На вот, понюхай — и иди… — Женщина в белой косынке с красным крестом на ней вынула из брезентовой сумки бутылочку, открыла ее и сунула Янгу под нос пробку.

У него перехватило дыхание, из глаз покатились слезы…

— Вот… Поплачь — и уходи. У твоего отца хорошая смерть. Ты гордись им — он не пожалел жизни для Вишну. Его сожгут на самом главном жертвеннике — как знатного человека. Ты гордись им… Ну — иди! — поспешно подталкивала она мальчика к выходу. У нее сегодня хватало работы.

Не видя из-за слез света, Янг брел вниз к ручью вместе с другими паломниками. А поток тех, кто поднимался к храму, все еще не редел.

Никто из биргусовцев его не искал. Кому он был нужен?

В двух шагах сзади хромала за ним, мотая длинным языком, бездомная рыжая собака.

3

В центре столицы репродукторы напряженно хрипели:

Свийттаун[4] — любимый город, Свийттаун — услада взора, Жемчужина у моря, Прекрасный наш Свийтта-а-аун! О нем, о милом, песни, На свете нет чудесней Тебя, родной Свийтта-а-аун!

Янгу казалось, что репродукторы-висюльки на столбах, похожие на гигантские, сплющенные, с решеточкой снизу, неведомые и несъедобные плоды, дрожат и качаются, что они вот-вот полопаются от напряжения и жары и упадут на землю звонкими осколками. Слушать эту бесконечную железную песню было невыносимо, голова звенела и от недосыпания, и от жары, и от того, что пережил тут, в столице. Янг уже несколько дней слонялся по городу, не понимая, куда идет-бредет, кого или что ищет. Хотел сначала вернуться на Горный, где были люди из их общины, потом понял, что возвращаться не к кому. Есть, правда, несколько человек друзей — Амара, Натача, Тун. Но на месте ли они сейчас? А если сегодня на месте, то где окажутся завтра? И разве заменят они отца, мать, у них своих забот — не отбиться. Жаль, конечно, друзей: может, больше никогда не придется встретиться. Но ведь ему надо думать, как перебраться на Рай, а не на Горный. На Рае брат Радж, возле него и найдет приют.

Океанские теплоходы не ходят на Рай, там и порта нет такого, чтоб принять их, они разгружаются тут, в Свийттауне. Пассажиров сразу направляют в длинный одноэтажный дом с короткой надписью — «Таможня», после этого тем, кто приехал, можно свободно бродить по городу, селиться в отелях. Некоторые из них в город не хотят идти, хотят поехать сразу на Рай. И представители туристического бюро листом стелются — всем надо угодить, всех удовлетворить. Морскими трамваями или катерами на подводных крыльях гостей отправляют на Рай. Янг узнал об этом от ребятишек-лоточников, они толклись возле теплохода, как комары, а более пробивные забирались даже на теплоход. Один китаец-торговец с лотком на животе несколько раз попадался на глаза.

На борту теплохода косо висят два длинных трапа, по их ступенькам идут и идут десятки и сотни ног. Потоку пассажиров и носильщиков, похоже, не будет конца.

Проклятый звон в голове… Кажется, что откуда-то с неба кто-то звонко окликнул, словно в какую-то железяку жахнул: «Я-я-ян-нг!» Он забегал глазами туда-сюда. Перебрал взглядом один косой частокол людей на трапе, другой… Смуглый мальчик машет ему сверху правого трапа — кто же это? А тот нетерпеливо шмыгает под руками пассажиров, спотыкается, задевая за их чемоданы, баулы, сумки, чуть не сваливается с трапа, катится вниз. Абдулла?! На трапе ругань, кое-кто из носильщиков пытается стукнуть верткого непоседу по затылку, но Абдулла только раскатисто хохочет, увертывается и сыплет вниз.

— Я-янг?! — снова кричит он радостно.

Янг двинулся ему навстречу, на душе сразу стало легче. Вот кого бы он сейчас хотел видеть — Абдуллу.

Бросился в его объятия.

— Ты что тут делаешь?

— А ты? Уже уезжаешь отсюда?

— Некуда… И… не к кому… — Янг сразу помрачнел и изо всей силы стиснул зубы, чтоб не заплакать.

— Рассказывай… расскажи, что случилось… — Абдулла тянул его за руку подальше от причала.

Пришлось рассказать — хоть немного.

— Не горюй. Будем держаться вместе — не пропадем. Я ведь тоже сирота! Круглый! Дядя, правда, есть — лифтер. Пьянчужка, наркоман. Я у него и живу, в кладовке под лестницей. У меня знаешь какой широкий топчан? Вдвоем поместимся… А сейчас нажре-емся — чтоб пузо трещало! Я знаю тут близенько одну харчевню, там портовые рабочие харчуются… Ха-ха-ха, ну и глупая туристка мне попалась сегодня. Пластмассовую гребенку продал ей как черепашью. Говорю: «Это же не абы-какая, а из панциря трехлетней слоновой черепахи!» Поверила, ха-ха… В двадцать раз больше, чем стоит гребенка, отхватил! Бизнес! — И без того широкий рот Абдуллы растянулся в улыбке до ушей.

— Ты не Абдулла, а Абдурила.

— Ха! А с ними так и надо. Не знают, куда деньги девать. Думают, что тут черепахами все острова кишат.

— А я думаю: чего это ты летишь по трапу, будто хочешь голову сломать? Ты от нее убегал?

— Ага. Ха-ха-ха!

Они почти обошли полукруглую пристаньскую площадь. На углу улицы справа уже видна вывеска харчевни «Тридакна» с грубо нарисованным моллюском. Вот и сама харчевня с куполоподобной крышей.

— Эй, пираты! Остановитесь на два слова — у меня ноги не казенные, чтобы за вами бегать, — послышался вдруг знакомый голос.

Ребята оглянулись. Янг сразу узнал Пуола, и в груди у него недобро похолодело. Вспомнились все его выходки: как ломал американским бульдозером свою и чужие хаты в деревне, как издевался и насмехался над односельчанами, будучи на Горном. «Кто он такой?» — прошептал Абдулла. «Земляк… чтоб его земля не носила…» — шепотом ответил и Янг.

— Здоровы были! — быстро подошел Пуол, подал руку одному и другому мальчику, как ровесникам. — Закурим? — Вынул из кармана пачку, постукал пальцами по донышку, выбивая сигарету. Лихо взял одну в рот и чванливо сморщился, выставив нижнюю губу.

— Мы не курим, — разом ответили ребята.

— Т-так вам и надо, мне больше достанется, — Пуол спрятал пачку. — А ты иди, иди, шустрик. Мне надо вот с ним по-землячески потолковать. — Пуол осторожно огляделся по сторонам.

— Мы вместе, и никуда он не пойдет, — набычился Янг.

— Что — я не могу пару слов сказать земляку с глазу на глаз? — Пуол вздернул подбородок и снова огляделся. — Через пять минут отпущу.

— Янг, я закажу и буду ждать, — бросил Абдулла, направляясь к дверям «Тридакны».

Янг кивнул и хмуро уставился на Пуола.

Тот стоял так, чтобы причал с теплоходом оставался от него слева и можно было в ту сторону косить глазом. Янга повернул спиной к «Тридакне», а потом, словно передумав, повел к полуоткрытым воротам дома, соседнего с харчевней. Выглядывая в щель на площадь, Пуол сказал:

— Я знаю, что ты смелый и честный. А ты знаешь, что на этом можно заработать?

— Говори, что тебе надо! Присосался, как пиявка… — Янг нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Дать бы драпака отсюда! Но Пуол взял его за локоть, покачал головой.

— Мне хочется, чтобы ты заработал себе на туфли, не ходил босиком… — Пуол больно наступил носком новой туфли Янгу на пальцы, и тот ойкнул. Мальчику уже хотелось ударить его головой в живот и, пока Пуол корчился бы и стонал, убежать. — У тебя сколько денег?

— Сколько есть, все мои!

— Дурень, я хочу знать, сможешь ли ты дать мне сдачу. Чтоб на месте и рассчитаться. А то у меня к-крупная к-купюра… Вот! — и показал пятьдесят долларов.

Янг вынул свои деньги, даже всю мелочь. Пуол взял бумажки, пересчитал.

— Маловато… Ну ладно, в другой раз подкинешь мне еще какую-нибудь пятерку или десятку. Значит, так: вот, в левом кармане у меня пятьдесят долларов. Они твои. В правом — восемь долларов, что ты дал, — мои. Они будут мне как остаток с пятидесяти долларов. Чтоб ты не убежал с полусотней, не дав мне сдачи, я их подержу пока у себя.

— Хитренький! А потом ищи тебя, как рыбу в море… Отдавай мои назад!

— Тише, дурень. У нас уже нет времени ссориться. Видишь вон, сюда идет джентельмен в шапочке с длинным козырьком, в шортах и с розовой косынкой на шее. Рыжий баул в правой руке…

— Ну… — Янг приник к щели в воротах.

— Он сейчас пойдет по Портовой, ты — за ним, я — в отдалении по другому тротуару, следом. Возле дома номер пятнадцать он возьмет баул в левую руку. Ты приноровись, в этот момент окажись рядом с ним. Скажешь: «Может, вам помочь?» Он должен ответить: «Ничего, ничего… Тут уже недалеко. В отеле отдохну». Ты: «А в какой отель вам надо?» Он должен сказать: «Санта-Клара». Ты ответишь: «Там уже нет мест. Вам надо в „Гонконг“, ваш апартамент сорок первый». Поворачиваешься и идешь ко мне за деньгами. Все запомнил?

— Все.

— Будь очень внимателен. Если возьмет баул в левую руку не возле дома номер пятнадцать или вообще будет держать в правой — не подходи. Ну — пошел! А то отстанешь… — Пуол слегка шлепнул его ниже спины.

«Джентельмен» с розовой косынкой на шее уже шел пружинистым шагом по Портовой, по левому тротуару возле домов с нечетными номерами. Янг, поглядывая на углы домов, ускорил шаг. Расстояние сокращалось… Мешала только следить за незнакомцем в шортах парочка, которая вышла откуда-то на тротуар и старательно шагала впереди Янга. Девятый номер дома… Одиннадцатый… Янг оглянулся: метрах в двадцати сзади по этому же тротуару шел гладко причесанный пижон с усиками, покручивал в правой руке стек. Пуол держался на правом тротуаре далековато. Вот уже тринадцатый дом… Янг решительно обогнал парочку, влюбленные больше не держались под руку, размахивали руками. Женщина казалась очень широкой в плечах, с темными пятнами пота между лопаток и под мышками, в длинном, похожем на индийское сари, странном платье с рукавами.

«Джентельмен» ни разу не оглянулся назад, порой поворачивал голову влево, будто сверялся с номерами домов.

Против дома номер пятнадцать возле тротуара стояла легковая машина с задранным вверх капотом. В моторе копались двое мужчин, их согнутые спины тоже были в пятнах пота.

Пока Янг разглядывал парочку, а потом мужчин, возившихся с мотором, он совсем забыл о том, что «джентельмен» должен взять баул в левую руку. Быстренько поравнялся с ним…

— Может, вам помочь? — спросил, как ему велели.

«Джентельмен», не поворачивая головы, скосил на него глаза. Процедил сквозь зубы:

— Вот ду ю вонт, кидзи? Ай донт андестэнд ю.[5]

Этого Янг не ожидал.

— Дядечка…

— Сгинь, сморкач! Помощник нашелся…

Янг совсем растерялся: все не то говорится! Но успел еще сказать:

— Вам не в «Санта-Клара» надо!

Те двое, что старательно ремонтировали машину, вдруг оказались впереди, на тротуаре, наставили в их животы пистолеты. Янг с отчаянием оглянулся: Пуола не было, как сквозь землю провалился! Сзади них тоже смотрели зрачки двух пистолетов. Один держала дамочка в сари, рукав задрался до локтя, оголив волосатую руку.

Из машины вышел высокий офицер в полицейском мундире, игриво позванивая наручниками.

Глава шестая

1

Где-то в зеленой зоне дельфинария жалобно, будто испуганное дитя спросонок, вскрикивал павлин.

Радж остановился у ворот. Половинки их, сваренные из железных прутьев, провисли во двор, и если бы не сдерживала их большая железная цепь с замком, раскрылись бы от своей тяжести настежь. Слева, впритык к воротам, проходная-сторожка. Здесь и касса. Она отгорожена от проходной стенкой, со двора в кассу свой вход.

В сторожке света нет. Малу то ли спит, то ли делает обход территории дельфинария. Радж не захотел стучать в окно сторожки — пусть лучше Малу не знает, когда он вернулся с Биргуса.

Отошел подальше от ворот, полез на ограду — частокол из железных пик, высокий — два с половиной метра. Преодолев его без труда, повис на руках с внутренней стороны, потом разжал пальцы. Упал тяжеловато — земля с этой стороны была намного ниже.

Увидел Малу, когда свернул с аллеи на мостик через канал. Сторож спускался с трибун большого бассейна и, казалось, качался.

— Хэллоу! — подал Малу веселый голос. — Ты, Радж?

— Я.

— Ну и вид у тебя сегодня… Может, какие-нибудь жулики раздели? И мокрый ты, что ли?

— Ага, — ответил Радж, чувствуя, как загорелось лицо. — В штанах купался.

— И со мной раз такое было… — хотел рассказать сторож о случае с ним, но Радж сухо простился:

— Доброй ночи, Малу! — и хотел уйти.

— Какая там добрая! С дельфинами что-то происходит. Беспокоились, плюхались всю ночь в бассейне. И теперь сбились в кучу, а посветить хорошенько нечем… Я уж думал, может, какой-нибудь вор забрался или еще что…

— Может, к перемене погоды. Они хорошо чуют циклон… А может, касатки подплывали к перемычке. Их тоже чуют.

— Скажешь! В канале для касаток мелко, не полезут они туда. — Малу уже немного разбирался в том, что касалось жизни дельфинов и других морских животных.

— Не полезут, твоя правда. — Ну так пусть хоть остаток ночи пройдет спокойно. Пока!

Раджу хотелось поскорей забраться в свою кладовую-склад, поспать хоть пару часов. Хорошо, что мистер Крафт не запрещает пользоваться складом как квартирой. Может, считает, что лишний человек ночью на территории дельфинария не помешает. Мало ли что может быть?

«Не потерял ли хоть ключ? — лапнул по карманам штанов. — Нет, вот он, в правом…» Едва выпутал его, пришлось мокрый карман выворачивать.

Снял замок, закрыл за собой дверь на задвижку. Включил свет — и сразу к топчану. На день он прислоняется верхом к стене, прихватывается брезентовым ремнем. Отстегнул ремень, расправил ножки топчана, опустил на пол. Устало вздохнул, заранее смакуя, с каким наслаждением он вытянется во весь рост.

Утомленно присел на краешек…

Знакомые запахи запыленных железяк, сыроватых гидрокостюмов, жильем совсем не пахнет. Окинул взглядом кладовую — все известно, все, кажется, на своем месте.

И почувствовал, что будет не до сна. Надо привести в порядок испачканные штаны, может, даже замыть их пресною водой, чтоб не было соленых пятен и разводов, просушить потом утюгом. Надо еще поискать старую тенниску. Придется ее заштопать, вымыть, высушить. Не может он утром явиться на глаза мистеру Крафту одетым не по форме. Мистер требует, чтобы в рабочие часы все служащие дельфинария держали «трейд марк» — фабричную марку. Можно было бы, конечно, и выходные штаны надеть, у Раджа есть еще одни штаны. Но когда угодно надевать их жалко, да и очень большой контраст будет между заштопанной тенниской и праздничными штанами.

Скуповат мистер Джерри… Выдает одну тенниску на полгода, хотя цена ей всего каких-то два-три доллара. Это только у Раджа получается, что еще и экономит, потому что много времени приходится ходить в одних плавках или вообще быть с аквалангом под водой.

Сходил в душ, набрал в тазик пресной воды. Потом все делал как заведенный. А мысли были уже далеко от того, что делал.

Сегодняшний обстрел из автомата (это счастье, что не задела пуля) сразу сопоставил с прошлым выстрелом из подводного ружья. Вывод напрашивался сам собой — не являются ли они звеньями одной цепи?

Вспомнилось, как тогда обрабатывал ему рану врач в отеле.

«Вам в больницу надо, в Свийттаун. Рану надо зашить, а то останется большой шрам, — говорил врач на прощанье. — Если сегодня не сможете, то завтра — обязательно. Счет вам на дельфинарий выслать?»

«На дельфинарий. Только не мне, а на имя мистера Джеральда Крафта», — ответил Радж.

«А что? — думал он, выходя из „Сэльюта“. — Из-за Крафта меня искалечили, Крафт меня посылал — пусть и оплачивает услуги врача».

Силы брести через весь город, да еще с аквалангом, голому, не было. Пришлось взять велорикшу, а потом просить Гуго, чтоб вынес рикше деньги.

Тогда хотелось только лежать и не шевелить ни рукой, ни ногой. И хотелось пить… Взял в рот теплой воды и не столько проглотил, сколько пополоскал рот, выплюнул горечь. Стало немного легче, вышел на воздух. Из окна кабинета Крафта еще падал свет. Зашел с торца от моря, где жалась к стене, вела на второй этаж сделанная из плотно подогнанных одна к другой бамбуковых палок скрипучая лестница. Нес Крафту показать трофейный гарпун, шел показаться сам.

Ну и перепугался тогда мистер Джерри! Может, подумал, что к нему явился какой-то гангстер или сам Дейви Джонс[6]. Пригнулся, будто хотел срастись со своим столом, спрятаться за кучу счетов. Широкое лицо с обвисшими щеками и носом, похожим на небольшой орех кешью, побледнело.

«Май бой! Мой мальчик… Ты ли это? Что случилось?» — Крафт уставился на его забинтованную голову.

«Вот… — Радж протянул ему гарпун. — Угостили под водой. Под челюсть ударили… Если бы немного выше или ниже, то и каюк. Кому-то мы мешаем со своими поисками грота».

«Май бой! — мистер Крафт осторожно протянул руку к гарпуну, медленно поднялся. Отставил гарпун подальше от глаз, руки дрожали. Повел взглядом от наконечника стрелы до другого конца, где еще торчал капроновый хвостик линя. — Расплывается в глазах, ничего не вижу…»

«А вы очки наденьте».

«Да, да… — Крафт надел очки. Маленький нос почти скрылся за большими голубоватыми стеклами. Снова всмотрелся в то место стрелы, где оставался кусочек линя, и его руки еще сильнее задрожали, закрутил головой. — Ноу-ноу… Этого не может быть…»

«Чего не может быть, мистер Джерри?»

«Посмотри ты, у тебя моложе глаза. Что тут выбито — две дабл ю, „WW“, или дабл ю и ви — „WV“?»

Радж подошел, склонился над стрелой. Теперь он уже хорошо рассмотрел чеканку.

"Дабл ю и ви — «WV».

«О боже мой! Уайт вайпэ…» — «Белая змея»… «White Viper».

«Что это значит, мистер Крафт?»

«Ты будто с неба свалился. Мы стали на дороге „Белой змеи“ — „триады чайна“, китайских пиратов и бандитов, торговцев наркотиками».

«А если бы было две дабл ю — „WW“?»

«White Women», «Уайт вумен» — «Белая женщина». Такая же лихоманка… Даблами их зовут. Те же самые рыф-рэф, подонки общества… Только говорят, что ими баба руководит, европейка. Они когда-то были одной триадой, а потом раскололись на две, враждуют между собой. Они враждуют, а у нас лбы трещат. То одной триаде платили выкупы, а теперь еще и другая банда объявилась, и той давай. Никак не могут поделить сферы влияния… До нищеты доведут, до разорения!.. О, мой бог! И так почти приходится вести страгл оф лайф… борьбу за существование… А что будет дальше? Скоро какая-нибудь из них подкинет письмо — «Плати!».

«А если не заплатить, взбунтоваться?»

«Ах, молодой человек… Я еще хочу пожить, хотя мне скоро будет шестьдесят. Могут и прирезать, и дельфинарий взорвать, и дельфинов отравить… Может, слышал, случай был в Свийттауне? Один на неделю задержал заплатить отступное — взорвали фабрику! Одни руины остались — не видел?»

«Мистер Крафт, я с ними не задирался. Я уже нашел более или менее подходящий грот, а тут они… напали…»

«Радж, я тебя не виню. Я даже сочувствую тебе, искренне сочувствую… Я готов даже попросить у тебя прощения, что толкнул на такую авантюру, послал на погибель…»

«Доктор за обработку раны пришлет счет на ваше имя».

«Ах, боже мой! Да я заплачу, Радж, ты не беспокойся!»

«Сказал, что мне надо в больницу в Свийттаун. Чтоб там операцию сделали, зашили рану».

«Боже, боже, этого еще не хватало!»

«Я решил не ездить в столицу, не требовать от вас такого лечения. Но…»

«Радж, мистер Радж… Я всегда считал тебя достойным человеком. Ты не такой, как Судир… Тот оформил заказ на сувенирных дельфинчиков, сам их приносит в дельфинарий и считает, что оказывает великую милость, требует прибавки к зарплате».

«Мистер Крафт, я хочу, чтобы вы не заставляли меня ремонтировать лодку».

И Радж рассказал уже более подробно обо всем. Как кричали на него с катера сторожевой службы, чтоб не лазил в западных секторах, как увидел проломанный и утопленный ялик, а до того, до удара гарпуном — подозрительный контейнер…

«Нет ли связи между всеми этими событиями?»

«Все может быть, все может быть… О боже, скоро не будешь знать, на кого из своих работников можно рассчитывать, а кто сунет тебе нож под ребро…»

«Может, полиции заявить?»

«О чем?!» — снова побледнел Крафт.

«Ну… обо всем! И о том, что под водой видел. Может, это у них перевалочная база наркотиков?»

«Избави тебя боже! Ты говоришь сегодня, как маленький… Наверное, у тебя температура поднялась… Ты бы пошел полежал, а?»

Раджа и правда не держали ноги. Перед столом Крафта стоял мягкий стул и обычный, но мистер присесть не приглашал.

«Я-то пойду, но ведь… Если так уступать… Да куда, в конце концов, смотрит полиция? Почему не ведет с этими триадами борьбу?»

«Ах, наивный, наивный молодой человек… Разве ты не видишь и не слышишь, что делается вокруг? Это не архипелаг Веселый, а… И какой дурень дал ему такое название? Это… Это… гнездо пиратов и бандитов! Заявишь, так не успеет полиция и двух шагов ступить, а триада все будет знать. А они ведь не церемонятся… Я проклинаю тот час, когда не уехал в метрополию, вслед за дочками… Тогда, когда эта ваша самостоятельность здесь создавалась. Глупый, пожалел вложенных капиталов. А тут не столько заработаешь, как потеряешь то, что имел. Скоро нищим пустят по миру! Боже, боже, лучше бы я купил какой-нибудь отель, спокойней было бы…»

Любил Крафт поплакаться, вызвать сочувствие. Радж только не знал, со всеми ли своими работниками пускался мистер в такие рассуждения, всех ли пытался растрогать, чтоб не очень требовали повышения платы, пожалели его, бедненького.

Но надо быть справедливым: пока заживала рана, Крафт не посылал Раджа на подводные прогулки с аквалангом. Только громко вздыхал, ломал руки: такие потери несет, такие потери!

«Сначала зашить, заштопать, а потом выстирать или наоборот?» — подумал Радж, найдя тенниску, и решил, что сначала надо заштопать. А то пока постирает, она разлезется окончательно.

«Интересно, утонула ли та резиновая лодка? Не могла утонуть, хоть в одном отделении да остался воздух. Значит, плавала… А если те, с катера, выловили лодку и нашли мою тенниску?.. Там и эмблема дельфинария, и мои инициалы…»

На кой ляд он вышил эти инициалы?.. Вот и на этой, старой, которую он штопает, есть на рубце подола выцветшие синеватые буквы «RS» — Радж Синх.

«Могут с этой тенниской придти в дельфинарий искать — чья. Второй уже случай, вторая стычка с ними. Тот самый разбойничий клан или другой? „WW“ или „WV“? Если тот же самый, то в покое не оставят. Подумают, что я специально за ними слежу. Захотят убрать с дороги…»

Выстирал и тенниску и штаны, высушил утюгом. Было уже утро, ярко светило солнце, наперебой распевали птицы. До начала работы оставалось еще часа полтора, и можно было бы немного подремать. Но он включил электроплитку, поставил чайник и прилег, подложив под голову руки.

Было о чем подумать.

2

Радж услышал топот ног и скрип бамбуковых жердей на перекидном мостике, потом тяжелый хруст подошв по песку. Кто-то бежал сюда.

— Радж! Радж, ты еще спишь? — дверь сильно задергали, даже задрожали стены. — Беда, Радж!

Он узнал голос Гуго.

— Подожди, открою! А то еще дом растрясешь, — Радж говорил спокойно, но тревога Гуго передалась и ему. Открыл дверь — и, пораженный, отступил, давая дорогу: вид у парня был испуганный, его долговязая фигура, казалось, еще больше вытянулась.

— Беда, Радж! Джейн, видать, неживая!

— Говори, да не заговаривайся… Такая веселая была всегда, подвижная.

— Плавает абы-как, животом вверх. Я думал, она забавляется, а она… не дышит! Дельфины выталкивают ее из воды, а она все равно не дышит!

— А может, это Боби, а не Джейн? — Радж припустил к перекидному мостику.

— Сюда! Она в демонстрационном бассейне… Я хорошо вижу — Джейн! У Боби желтая царапина на верхней челюсти…

Посреди бассейна почти напротив вышки с площадками вода была неспокойная. Дельфины кружили в том месте, будто показывали номер — «морская звезда».

— Там только дельфинки — Ева, Дора, Бэла… И Джейн… — шептал, склонившись над водой и пристально вглядываясь в дельфинов, Гуго. — Джейн посередине…

И правда, то одна, то другая самка головой подныривала под Джейн, подбивала ее рострумом вверх. Но толчки были вялые, будто мать и тетки потеряли надежду оживить дитя. Неживое тело Джейн приподнималось и поворачивалось как попало. По очереди отплывали в сторону, шумно-горестно выдыхали воздух. Из правого закоулка бассейна, куда все время накачивалась помпой свежая вода, с крейсерской скоростью вырвался Дик. Вода за хвостовым плавником бурлила — так энергично вертел им дельфин. Промчался у самого края бассейна, даже водой обдало парням штаны, будто хотел отгородить свой гарем от любопытных. Раджу показалось, что темный без зрачка глаз самца злобно блеснул. И еще раз промчался, уже назад, и затаился справа, возле северной стенки. Радж был уверен, что он не спускает с них своего взгляда.

Зато к ним приплыл Боби, положил голову на цементный берег бассейна. Раззявил розовый, в сероватых пятнах, как у Мансуровой собаки, рот, медленно вытолкнул языком воду изо рта. Проскрипел тоненько, жалобно, потом затренькал дыхалом, задрожала пленка-перепонка, что его прикрывала: понк-пёнк-пынк-пинк, р-рыу-рин-н, будто кто-то провел ногтем по зубцам металлической расчески.

— Что, Боби? Ты маленький беби, а не Боби… Что ты хочешь сказать, на что пожаловаться? — присел Радж, погладил его по гладкой, будто отполированной голове, подергал в стороны рострум. — Беда у вас, малышок, беда… Что тут случилось, Боби? Почему ты не расскажешь?

Боби поплыл к дельфинкам, закружил возле них, издавая скрипучие звуки.

О, если бы Боби или другой дельфин мог рассказать, что тут произошло!

Радж встал. На душе было скверно: дельфинят все любили, как родных детей.

— Радж, поверь, я ни в чем не виноват! — Гуго говорил это, и даже губы дрожали. — Вчера я оставил их живыми и здоровыми, никакого подозрения не было.

— Никто тебя не винит, успокойся.

— Да, ты не знаешь Судира! Он теперь съест меня… Он же начинал с маленькими какой-то номер готовить.

— Вечером все хорошо ели?

— По-разному, как всегда. Кто больше участвовал в представлениях, тот нахватался за день. Остальных докармливал… Джейн, кажется, мало ела. Все плавала тихонько, не ныряла… Но я подумал, что и ей перепало днем, не голодная.

— Судир был вечером? Проводил репетицию?

— Нет.

— К Крафту ты не бегал? Надо скорей ему доложить.

— Он еще не приходил.

Было восемь часов утра. В половине девятого приходит мистер Крафт, в половине десятого — Судир. Рабочий день Гуго начинается в восемь часов, так как он должен и рыбу подготавливать — Судир дельфинам не бросает по целой рыбине, когда поощряет их после выполнения номера. У остальных сотрудников начало работы в девять.

В одиннадцать начинается первое представление, в четырнадцать — второе. В среду, субботу и воскресенье — по три представления, последнее — в шестнадцать часов. После каждого представления Судир разыгрывает «лотерею», вручает некоторым зрителям пластмассовых дельфинчиков, приклеенных к ящичкам-подставкам. В те дни, когда нет третьего представления, Судир эти часы занимает репетициями и другими занятиями с дельфинами.

Радж и Гуго стояли на мостике, каждый думал о своем. Под ними несколько раз проплыл, мощно работая хвостом, Дик.

— Гуго-о! — послышалось со стороны залива. На отремонтированном ялике приплыл, привез из порта рыбу заведующий хозяйством Абрахамс.

Гуго сорвался с места, побежал туда.

— Скажи ему про Джейн! — крикнул вдогонку Радж. — Надо скорей ее вылавливать, а то и так дельфины волнуются.

А у самого лезет в голову черт знает что. Может, Джейн отравили? Начали с Джейн — в виде предупреждения, а потом и до остальных доберутся. Может, приложили руку те из «WW» или «WV»? Но ведь случай с гарпуном был более месяца назад, если б захотели попугать еще раз, то сделали бы сразу же, не тянули бы столько времени. А с сегодняшним обстрелом тоже не свяжешь. Обстрел был хоть на несколько часов, да позже, чем началось все с Джейн. Сторож говорил, что дельфины беспокоились всю ночь. А Гуго заметил, что Джейн была сама не своя еще с вечера.

В дельфинарии только афалины, других представителей семейства дельфинов не держали. Маленькие дельфинята были по семьдесят — восемьдесят килограммов, самки — по сто семьдесят — двести. Дик весил все триста. Одному Раджу нечего и лезть в бассейн, не справится с ними. Случаев нападения на человека не было. Но кто даст гарантию, что такого не может быть?

Пошел к себе в кладовку раздеваться, чтобы быть готовым. За это время подошли мистер Крафт и сторож Малу, потом Абрахамс. Малу намеренно, видимо, ждал Крафта в сторожке, чтоб первым сообщить о таком событии, будто спешил оправдаться.

Радж вышел к ним, услышав оханье и стоны Крафта. Все стояли на берегу бассейна возле вышки, смотрели на дельфинов, и никто пока не предлагал, что надо делать.

— Пятьсот долларов! Пятьсот долларов из кармана — фюйть! — трагическим голосом прошептал Крафт.

— Хорошо, что не Ева или Дора… Или Дик… Не пятью сотнями пахло бы, — говорил Малу то, что и все знали.

— О, тогда бы сразу две тысячи вычеркивай! Да почему две?! Дельфины ведь уже обученные, не сырец. Попробуй где-нибудь достать таких! — горевал Крафт.

— А потому пропоем: «Богу слава!» За то, что еще не самое худшее обрушил на голову, — набожно заметил Абрахамс. По вечерам он ходит молиться в какую-то молельню, его там считают даже правой рукой пресвитера. — Пойду сеть возьму.

Радж как стоял, сразу бухнул в воду. Думал, отберет у самок Джейн, прибуксирует ближе к берегу, чтоб удобнее было подцепить сетью. Но началось неожиданное: только Ева, мать, осталась около Джейн, остальные самки возбужденно закружили вокруг Раджа, дольше задерживаясь с той стороны, где была Джейн и куда плыл Радж. Как торпеда примчался из северного угла Дик, самки почтительно расступились, чтоб не мешать его маневру. Мощно развернувшись, даже вздыбились волны, заплескали в берега. Дик грозно, но с меньшей скоростью, ринулся на Раджа. Рострум держал над водой так, словно готовился к тарану. Радж притормозил, свернул в сторону… Разве знаешь, что у Дика на уме? Дельфины ударами рострумов по жабрам убивают сильных шестиметровых акул — океанских тигров. Дик плеснул хвостом возле лица Раджа (от волны перехватило дыхание), повернул назад.

Радж зашелся кашлем, отплыл еще дальше.

— Где Гуго? Пусть бы поманил их рыбой в рукав… Гуго! — закричал мистер Крафт.

— Взять хорошую бамбучину, отогнать их — и все, — посоветовал сторож.

— Ты не Малу, а малыш, — все еще кашляя, сказал ему из воды Радж. — Нельзя с дельфинами поступать грубо, они народ гордый.

Но когда подбежал Гуго, Крафт приказал ему принести бамбуковую палку и рыбы.

— Судир будет бить. Он не разрешает кормить дельфинов перед представлением, — потоптался на месте Гуго, счищая с рук рыбью чешую.

— Скажешь, я приказал. Я — слышишь?! Джеральд Крафт. А не какой-то там Судир! — с показным гневом промолвил мистер Джерри.

Гуго будто ветром сдуло.

3

— Радж, к Крафту! — позвал Абрахамс.

Радж понял, что мистер Джерри проводит какое-то свое следствие и что перед этим была уже ссора — у Крафта и Судира багровые, возбужденные лица. В уголке стоял заплаканный Гуго. Парень щупал свежий синяк под глазом. В другом углу кабинета находился Малу.

— Я не виноват, мистер Крафт! Не виноват! — всхлипывал Гуго. — Не увольняйте меня! Рыба была свежая, пусть Абрахамс скажет… Да и не едят дельфины тухлую!.. Не могла Джейн отравиться рыбой!

— Радж, ты садись пока что, — показал ему Крафт на стул, но Радж садиться не захотел, остался стоять. — А вам, мистер Судир, позвольте объявить выговор. Распускать руки — дикость, простите… Вы могли ему брейк… сломать, значит, челюсть, — Крафт еще больше смягчил тон. — Это просто неприлично. Если вам хочется выразить недовольство работой Гуго, скажите мне. Только я имею право наказывать, я, а не вы!

Радж смотрел на Судира. У дрессировщика было темное, даже синее худое лицо, на щеках провалы. Он саркастически и презрительно улыбался — одним углом рта.

— Гуго, он тебя ударил? За что? — спросил Радж, поглядывая то на парня, то на Судира.

Гуго прикусил губу, отвернулся к окну. Оно сидело глубоко, словно в нише, — стены кабинета тут, под кровлей, нависали внутрь.

— Как всегда, ни за что, — ответил за него Радж. — Так почему ты не вцепился ему в морду когтями, если не можешь одолеть в драке? Почему так поддаешься? Ты же взрослый… Да, в конце концов, и мистеру Крафту можно пожаловаться.

Радж подошел к парню, провел ладонями под глазами и понял, что не надо было этого делать. От такого сочувствия Гуго еще больше расстроился.

— Не плачь. Больше он тебя не тронет. А тронет, будет иметь дело со мной. Это я говорю при всех.

Судир скривил рот еще более презрительно. Повернул к выходу и бросил через плечо, будто всем делал великое одолжение.

— Я отменяю утреннее представление.

— Как отменяешь?! — Крафт даже осип. — Как отменяешь, если билеты проданы уже?!

— А вы гарантируете, что все пройдет хорошо, не сорвется? Что дельфины будут слушаться? — голос Судира был ледяной до сухости. — Мне кажется, мистер Крафт, в ваших же интересах отменить одно представление, чем… Ведь, если что случится, по всему Раю пойдет слух: «В дельфинарии нечего глядеть, одна халтура. Не ходите, только деньги понапрасну выбросите!» Подсчитайте, какие у вас могут быть потери, вы человек образованный… — и стукнул за собой дверью так, что задрожало все здание.

— Бешеный… Видите? Он же мэд! — покачал головой Крафт и пошел за стол, сел в свое кресло. Расстегнул шире воротник белой рубашки, взглянул на большие крылья вентилятора, что едва шевелились под потолком и не давали никакого ветра. Видно было, что Крафту въелся в печенки Судир, но ничего не поделаешь. Не нравится нос, но не поменяешься же им с другим человеком.

— Малу… Ты можешь идти. Скажешь по пути кассирше, пусть повесит объявление: представление в 11.00 не состоится по техническим причинам. Администрация просит извинения. Проданные билеты действительны на 14.00. И продает пусть только со штампом «14.00». И ты, Гуго, иди и спокойно занимайся своим делом… Да умойся, а то смотреть на тебя тошно. Пятнадцать лет, а ты все еще как маленький…

Голос у Крафта был усталым, но Раджу не казалось, как в те разы при разговорах, что Крафт не только неправильно строит фразы, но еще и разыгрывает роль бедного и обманутого всеми простачка.

— Друже Абрахамс… Тебе такое задание. Привезешь врача из частной клиники Энтони Рестона. Патологоанатома. Вскрывает тех, кто умер. Пусть поглядит нашу Джейн… — Мистер Крафт говорил тихо, точно на похоронах, и Радж еще раз подивился: человек не похож сам на себя.

Когда за Абрахамсом закрылась дверь, Крафт сказал Раджу:

— Что ты думаешь обо всем этом? Ты знаешь, что я имею в виду.

— Догадываюсь. Я уже думал… Похоже, что нет. Понимаете? Никакого отношения к гибели Джейн «триада чайна» не имеет.

— И я так же думаю. При их жестокости и быстроте на расправу — и такая деликатная месть. Но на всякий случай пусть поглядит врач. Интересно, что он скажет…

«Говорить ли ему про ночной обстрел?» — подумал Радж уходя. И покачал головой: не скажет. Неизвестно, что захочет сделать Крафт. Может, просто решит уволить, чтоб избавиться от опасного работника, который уже второй раз попадает в такую ситуацию.

Глава седьмая

1

Янга ощупали, обыскали, втолкнули в машину. Зажатый между двумя взрослыми, он не видел, по каким улицам мчится машина, куда сворачивает. Ехали долговато — только это и понял. И еще удивился: почему человека с баулом не посадили с ним — машина ведь была большая, семиместный фургон.

В полицейском участке Янга впихнули в большую комнату, с лязгом закрыли дверь.

Прежде всего он ощутил резкий смрад. Комната была странная, оконце одно, под самым потолком, зарешеченное. На потолке едва светила лампочка в деревянной сетке. Света она давала мало, на полу было почти темно. Хотел прислониться к стене — и отшатнулся: больно кольнуло в плечо. Стены были оштукатурены так, что в ней густо торчали соски-шипы, точно чешуя акулы. Окрашенные в грязно-синий цвет, они поглощали весь свет, падавший на них. Когда глаза немного привыкли к темноте, Янг разглядел, что в комнате нет ни лавок, ни табуретов, в углах под оконцем лежат какие-то бродяги в лохмотьях. Один из них приподнял косматую голову и снова улегся, подложив под ухо локоть.

Янг боялся подходить к ним, опустился на корточки у дверей. Сесть как следует брезговал — таким грязным, в каких-то потеках и пятнах был цементный пол.

Терпел так около часа. В голове вспыхивали обрывки мыслей: «Попался… В тюрьму бросили… А что же теперь будет? А как же Радж? Он ведь ничего не знает, где я, что со мной… А Пуол — гад… Гад из гадов! Последние деньги выманил да еще полиции подсунул…»

Потом заскрежетал ключ в дверях, всунулся до половины туловища полицейский, огляделся по сторонам.

«Тебя!» — дернул за плечо Янга.

Привел в какую-то комнату или кабинет. У окна за столом сидел человек. Янг не успел присмотреться кто, как полицейский козырнул и боком, как краб, вышел.

Янг снова взглянул на стол. Так это же сидит тот офицер-полицейский, что вылез на улице из машины, позванивая наручниками. Высокий, с крупными чертами лица, с большим горбатым носом. Сегодня он в штатском и без головного убора. Глядел на Янга и по-отцовски улыбался. Янг не поддался на эту льстивую улыбку, отвел глаза.

Слева от входа был еще один стол, намного длиннее, и сидели за ним двое: тот пижон с усиками, что шел по улице за Янгом и покручивал блестящую палку, и другой — плотный, толстый, точно перекормленный, европеец, в серовато-голубом мундире. Возле него на столе лежала фуражка с надписью на околышке «Interpol». А слева от него у глухой стены за маленьким столом с машинкой сидел еще один полицейский.

— Как тебя звать, парень? — ласково, с улыбкой обратился к Янгу офицер.

— Янг. Янг Синх.

— Очень приятно. Классическое имя для хинди. Лучше и не придумаешь. Скажи, пожалуйста, читать-писать ты умеешь?

— Умею.

— О-о?! — удивился офицер. — Молодец. Тогда бери ручку и распишись на этой вот бумаге.

— Как это? — подошел Янг к столу начальника-офицера.

— Ну — напиши свое имя и фамилию. Этим самым ты дашь клятву, что будешь говорить только правду, чистую правду. Если соврешь, посадим в тюрьму.

Янг медленно нацарапал свои имя и фамилию. Рука дрожала, авторучка не слушалась. Написал и отступил подальше от стола. Очень уж сладким и липким был взгляд офицера — не отлепиться.

— Так, говоришь, как тебя звать? — еще раз спросил офицер. — У меня сын такого возраста, как ты. Кстати, он никогда не говорит неправды.

— Янг Синх. Двенадцать лет скоро.

«Трэт-тэ-тэ-тэ», — застучал на машинке тот, что сидел слева, за маленьким столиком.

— Где ты живешь?

— Нигде.

— Как это нигде? Не в воздухе же ты висишь?

И все время, пока шел разговор с офицером, стрекотала машинка. Янг рассказал про Биргус и про то, как их выперли оттуда американцы (при этих словах все присутствующие в комнате переглянулись и даже закряхтели, зашевелились). Как отвезли их на Горный, как попали потом на Главный на храмовый праздник, как умер отец, как отвернулись от Янга земляки…

— Так, говоришь, отец и мать умерли? Ай-яй-яй, бедный мальчик…

— Мать не умерла, ее деревом убило, — уточнил Янг.

— Ай-яй-яй… — будто не слышал офицер, открыл ящик стола, поворошил бумаги и нашел там конфетку. — Возьми, пожалуйста. Возьми, возьми, не бойся! И больше никого у тебя из близких родственников нет?

— Есть брат Радж. Он на Рае работает в дельфинарии.

Полицейский слева и это отстучал на машинке. А те двое, что сидели справа за длинным столом, даже и бровью не повели — будто каменные. Судьба Янга их нисколечко не тронула.

— Давно ты знаешь того человека?

Янг с недоумением посмотрел на офицера.

— …того, с кем тебя арестовали?

— Я его совсем не знаю.

— Ты хочешь сказать, что первый раз подошел к нему?

— Да.

— Что ты должен был ему сказать?

— Что в отеле «Санта-Клара» мест нет. Что ему надо в «Гонконг», комната сорок первая… Но я все не успел ему сказать, он начал кричать на меня.

Офицер быстренько сунул руку под стол. Сразу же за спиной Янга скрипнула дверь, кто-то заглянул в нее.

— Засаду в номер сорок первый «Гонконга». Всех впускать, никого не выпускать.

— Стоп, стоп! — сильным басом сказал тот, возле которого лежала шапка с надписью «Interpol». И дальше уже заговорил по-английски. Офицер выслушал его и согласился:

— Правильно. Возьмите документы того… Понятно? И зарегистрируйте вначале у портье. Будто приехал тот, кому было забронировано место. А портье пригрозите, чтоб не проговорился. И сами в засаду!

Дверь за спиною Янга тихо скрипнула.

— Продолжим наш разговор. Так почему, как ты думаешь, тот человек ругался на тебя? Ты все правильно ему сказал, как тебя учили?

— Не знаю. Кажется, правильно, только не все. И я забыл посмотреть, в какой руке у него был баул. Можно было подходить и говорить только тогда, когда он будет возле дома № 15 и возьмет баул в левую руку.

— Понятно. Пароль не мог сработать, потому что был неточным. После того как ты ему сказал про «Гонконг», что ты должен был делать?

— Ничего. Отойти от него. Мне за это должны были дать деньги.

— Вот как? Кто, интересно?

— Пуол.

— Это он тебя и подсылал?

— Да.

— Где живет? Быстренько адрес.

— Не знаю.

— Кто он такой?

— Мы с ним из одной деревни, с Биргуса. Я не думал, что и он уже тут, на Главном… — И Янг рассказал, как Пуол остановил его в порту, как научил, что сказать человеку с розовой косынкой на шее, пообещал за это заплатить, а сам, наоборот, отобрал деньги.

— Ах, негодяй… И верь после этого землякам… А ты молодец. Ты все правдиво рассказал?

— Да, — Янг говорил искренне: ему совсем не хотелось выгораживать Пуола.

— Последний вопрос. В чем одет Пуол?

— В чем? Ну — рубашка белая, штаны серые.

— Дорогой мой! Это не приметы. Так одеты тысячи людей в Свийттауне. Вспомни, может, есть на лице что-нибудь особенное, на голове, на руках?

— Нет, ничего такого. Туфли новые купил — хвастался. Мозоли, наверное, натер — хромает.

— Цвет туфель?

— Тоже, кажется, серые.

— М-да-а… — разочарованно протянул офицер. Забарабанил пальцами левой руки по столу, а правую снова сунул под стол. За спиной Янга сразу скрипнула дверь. — В камеру его! Хотя нет, подержи немного в приемной, может, еще понадобится.

Янга взяли за плечо, вывели в переднюю комнату. Полицейский старательно прикрыл двойные двери в кабинет, но и одни и другие немного отошли.

— Садись! — показал Янгу на стул у стены полицейский и сам уселся за стол, напустил на себя важность: очень, должно быть, хотелось быть похожим на начальника.

В кабинете разговаривали бурно, порой переходили на английский язык. Янг напряг слух — ах, как плохо, что английский язык такой трудный, так медленно поддается ему!

— Мы его вели из самого Гонконга. Вместе с ним плыл и наш агент! Из рук в руки, можно сказать, передавали… А вы вмешались и на финише все оборвали. Как теперь найти продолжение цепочки? К кому ехал этот с розовой косынкой?

— В сорок первом номере засада.

— Толку от этой засады! Туда и случайные люди могут заглянуть, скажем, горничная, официант… — гремел голос того, что сидел возле фуражки «Interpol». — Телефон в этом сорок первом есть?

В кабинете немного помолчали, наверное, сам офицер или тот полицейский, что сидел за машинкой, смотрели в справочник.

— Есть, — наконец послышался голос офицера.

— Ну вот, прежде чем встретиться с «косынкой», ему позвонят в номер. Там ли он… А коли там, тот ли это, кто нужен, и разговор будет с паролем.

— …мы подслушаем, о чем они будут говорить. Все номера прослушиваются!

— Ваши там будут сидеть, позвонит телефон. Поднимать трубку или нет? Если поднимать, то что говорить? Если услышат, что кто-то подозрительный снял, то и говорить не станут.

— А мы выпотрошим этого, с косынкой. Уверяю, мы сумеем взять у него все, что надо… Во-вторых — выпустим мальчика… — дальше говорили на английском языке, офицер владел им, видать, неплохо.

— Вы так думаете? А кому он нужен, тем более после того, как засыпался? Мальчишку использовали случайно и одноразово. На его месте мог быть и не земляк этого… как его… Пуола, а другой мальчик. Пуол подсунул вместо себя этого паренька только потому, что увидел подозрительных лиц… которые за «косынкой» следят.

— Этим подозрительным мог быть и ваш усатенький молодой человек.

— Я попрошу… — повысил голос третий, тонкий.

— Можете не просить! — голос офицера стал тверже. — Я понимаю: те двое наших, что разыгрывали парочку, учинили бездарный маскарад. Но и вы, простите, недалеко ушли. Во всех плохих фильмах таких сыщиков-неудачников показывают. Моих глаз в порту было больше, чем вы думаете. И еще… Откуда мы, по-вашему, знаем об этом, с розовой косынкой? То-то же! Не такие мы простачки, как вам кажется.

Выглянул из дверей тот полицейский, что сидел за машинкой.

— В камеру! — махнул он на Янга рукой и исчез.

— Вставай! Прилип… — поднялся тот, из-за стола.

«Все-таки в тюрьму?! А я же всю правду рассказал!» — Янга не хотели слушаться ноги.

В коридоре встретились двое часовых, вели на допрос человека с розовой косынкой на шее. Один часовой был скован с арестованным общими наручниками.

2

Когда на человека с розовой косынкой на шее и Янга направили со всех сторон оружие, Пуол замер на месте. Шагах в двадцати впереди увидел двери подъезда со ступеньками. Пока шел к ним, едва сдерживался, чтобы не кинуться бегом. Успел еще увидеть, как на «косынку» надевали наручники. Шмыгнул в подъезд, пробежал мимо лестницы, дернул дверь, что вела во двор. Она не поддалась. Тогда он толкнул ее изо всей силы — ни с места. Застучало сердце, голову обдало жаром… «Вот и попался… Сам полез в западню». Бросился назад, в три прыжка одолел пролет лестницы. На первой площадке было совсем небольшое, узенькое, как бойница, оконце. Бить, выламывать не стал — все равно не пролезет. Инстинкт самосохранения погнал его выше по лестнице. Вспомнился эпизод из кинофильма, что успел посмотреть на Главном, в котором так же спасался от погони «агент №…». С последней площадки к квадратному люку на потолке тянулась лестница. Оказался наверху быстро, как кот, толкнул люк руками и головой… Поддался!

Бежал вприпрыжку под низко нависшей крышей, едва не стукаясь головой о стропила. С громким хлопаньем крыльев взлетали и улетали голуби, липла к лицу паутина. Бежал на свет, что струился с боков, с левого и правого скатов крыши, где в нишах были окошки. «Это — на улицу, это — во двор…» — сориентировался он и нырнул в правую, раму вырвал сразу.

Теперь бежал по крыше, грохоча железом, скользя, перескакивая на черепичные и шиферные крыши, а конца домам, конца улице, казалось, никогда не будет. Уже видны были мачты теплоходов в порту (бежал не вперед, а назад), наконец увидел в окошко веревки с бельем.

Если вешают белье, значит, тут должен быть выход на лестницу, вниз.

Перед тем как выскочить во двор, отряхнул с себя пыль, голубиный помет, обобрал паутину. Двором перешел на соседнюю улицу и зашагал уже медленно в ту сторону, куда ему надо было идти.

«Ай да я! Молодец…» — Пуол был доволен собой. Чем не супермен из кинофильма? Нравилась ему такая жизнь, с риском и опасностью. Шел домой насвистывая, по сторонам и назад не оглядывался.

А того не знал, что на каждого умного находится еще более умный.

Чем ближе подходил к своей конспиративной квартире, тем больше чувствовал, что это повышенное настроение и довольство собой рассеивается, выходит из него, словно воздух из проколотой шины. Еще и еще раз мысленно проверил, что говорил Янгу, что тот может рассказать в полиции. «А он расскажет, все расскажет, даже не сомневайся!.. Злость у него на меня… Про отель „Гонконг“ скажет, про апартамент сорок один». Пуол чувствовал, что этот адрес — самое важное, что было доверено ему лично. Ему, а не Янгу, какому-то мальчишке. «А я передоверил тайну, отдал ее в руки полиции… — Пуола начало бросать то в жар, то в холод. — Лучше бы я сам попался… Называется, спасся… От кого? От полиции — да, а от Чжана? Если б сам попался, то я бы им ничего не сказал. Выкрутился бы или сказал, что случайно оказался возле человека с розовой косынкой. Мало ли кто ходит по улице? В центре люди как муравьи бегают, суетятся. Любого можно схватить, к любому придраться… Но я и не подошел бы к нему, разве я глупый, глаз у меня нет? Незнакомец же не взял баул в левую руку!.. А может, был еще один человек в розовой косынке?! — Пуол даже остановился при этой мысли, ему снова стало жарко. — Может, я не заметил другого, перепутал?!»

Лихорадочно перебирал мысленно то, что было в порту. Все, казалось, шло как надо. Отирался среди торговцев-лоточников, даже приценивался, изображал из себя капризного покупателя. Один взрослый китаец-лоточник чуть ли не нахрапом лез, совал под нос бусы: «Кораллы для вашей крали! Черный коралл!» Не выдержал, даже прошипел, чтоб не вязался. А тот, с розовой косынкой, тоже послонялся немного по крикливому базарчику. И просто случайно бросилось Пуолу в глаза, что очень уж одинаково получается у этого, с баулом, и у того усатого пижона с блестящей палкой. Станет один, чтоб приглядеться к товару, прицениться, даже в руки взять, а возле соседнего торговца или через одного человека остановится и пижон, тоже будто бы что-то смотрит, вертит в руках, а сам так и следит за «косынкой».

«Дело нечисто… Слежка… А меня ведь предупреждали, чтоб смотрел пристально…» — стукнуло ему тогда в голову. Так разве мог он после этого сам лезть на рожон?

Надо уже сворачивать в переулок, что ведет в лабиринт домов того двора, где его квартира. Оглянулся… Кажется, ничего подозрительного, люди идут, как шли — кому куда надо. Никто не таращит на него глаза.

Комната встретила затхло-приторными запахами, будто где-то гнила копра. Постоял возле трюмо, вгляделся в свое лицо… Тревога на нем и растерянность… Внизу на столике бесчисленное множество всяких флакончиков, тюбиков, баночек с кремом, пудрой, духами, мазями. Хотелось смахнуть их, чтоб осколки зазвенели… Посмотрел на кровать с балдахином. К высоким спинкам был прикреплен шнурок, по которому передвигался занавес из материи в грубых пятнах-узорах. Не комната для мужчины, а дамский будуар. Не для любовных ли свиданий использовал Чжан эту квартиру? Со злостью дернул занавес в сторону, даже сорвал шнурок и завалился в постель одетый.

Надо сосредоточиться, надо продумать, что из всего этого может получиться? Что угрожает ему лично?

И чем дольше лежал, тем больше холодело в груди. Как посмотрит на все, что случилось, Чжан? У него ведь длинные руки, много помощников, много глаз… А может, все-таки удастся сбежать? Свийттаун большой, остров и архипелаг еще больше — дудки найдут. Благо, есть в кармане доллары — аванс, который надо еще отработать. Так сказал посыльный, когда передавал вместе с деньгами первое задание. Задание, которое он не выполнил!

Не выдержал, встал. К черту муки и раздумья! У него ведь есть пятьдесят долларов, даже больше, если посчитать с Янговыми. С ними можно неплохо провести вечер или ночь. Никто ему не укажет, как надо проводить свободное время, как тратить деньги. Он сам себе голова!.. И он знает, где та Рекриэйшнстрит, улица забав и утех.

В каких-то кабачках прямо возле стойки, не присаживаясь, не закусывая, пил джин, пил американское виски с содовой. Чокался с каким-то подозрительным обрюзгшим гулякой, угощал его. И, должно быть, тот гуляка завел его в некое подвальное помещение. У него взяли последние сорок долларов, вместо них дали сигарету. Одну-единственную за сорок долларов!

— Не жалей денег, не они нас наживали, а мы их… Выкуришь — попадешь в нирванну… Изведаешь счастье и наслаждение, какие могут только присниться… — нашептывал ему собутыльник.

И Пуол не жалел, ему уже было море по колено. Взявшись за руки, прошли еще несколько ступенек вниз, откинули темный, захватанный руками занавес. В нос ударило кислятиной и едким дымом. Оказались в длинном зале с низким потолком и заплесневелыми, в разводах углами. Вдоль стены не очень густо лежали циновки, некоторые в пятнах и прожженные. Почти на каждой сидели, качаясь, закрыв глаза, полураздетые люди, некоторые царапали, раздирали себя ногтями, будто хотели содрать кожу. Кое-кто лежал скорчившись, другие раскинув руки и ноги — все в самых невероятных позах. Лица искривлены идиотскими гримасами-улыбками…

— Вот… Вот как раз свободные подстилки… Сядем, покурим… — собутыльник посадил Пуола осторожно, как маленького, дал прикурить и прикурил сам.

Пуол еще и обычные сигареты не привык курить. Купил, правда, одну коробку, сосал для форса и солидности, хотя начинало тошнить и кружилась голова. А тут от жадности чмокал и чмокал, пока не потерял сознания.

А может, это не было потерей сознания? Какие-то сны-галлюцинации, бред. Он как бы плавал в розовом тумане, не ощущая своего тела. Казалось, что каждая клеточка организма растворялась в сладкой расслабленности. Он как бы со стороны наблюдал за своим телом, а оно разваливалось на части, и каждая часть вырастала до ужасных размеров и взрывалась, как ракета фейерверка в день коронации султана. Потом казалось, что это горят-вспыхивают ассигнации — доллары, франки, фунты стерлингов, динары. Жгучие искры падают на голову Пуола и тоже взрываются. Какие-то взрывы звучат справа и слева, даже голова болтается, чуть не слетает с плеч. Кто-то бьет не жалея — по одной щеке, по другой, даже колет в мозгу, кажется, раскалывается на части голова…

Захлопал глазами, с трудом приходя в сознание. Но еще ничего не воспринимал, и тот человек, что стоял согнувшись над ним, казался призраком, расплывчатым пятном. «Где я? Что со мной?» — похоже, пробормотал Пуол, собравшись с силами, но его схватили загрудки, встряхнули так, что чуть не оторвалась голова. Его посадили, опять стали бить по щекам, и в голове мучительно загудели колокола, в глазах поплыли разноцветные круги.

Ах, лучше было бы и не приходить в себя… Тот незнакомец больше не бил, а в голове все равно бухало молотом, кололо в затылок и в виски, глаза чуть не вылезали из орбит, в желудок будто свинца налили, язык распух, едва ворочался в смердючей слюне. Обхватил голову руками. Страшная слабость и боль сковали все тело…

О зубы стукнула какая-то посудина… Почувствовал запах воды и схватил банку обеими руками, пил теплую, пахнущую железом воду, хотелось пить и пить, пока не лопнет. В голове немного прояснилось… А глаза еще видели точно сквозь москитную сетку, и Пуол не узнавал человека, что тормошил его, а теперь поил водой, хотя лицо его казалось знакомым.

Банку отобрали, бросили под ноги, Пуола подхватили под локти, подняли. Из подвала вывели с трудом, и под стеной на тротуаре его дико, до желчи рвало, выворачивая нутро. Когда немного отпустило и он смог разогнуться, ноги его подгибались от слабости.

Вели его долго, запутанной дорогой. Время от времени провожатый встряхивал его за воротник, чтоб скорей приходил в себя. Пуол понял: ведут к Чжану, на расправу… Откуда-то еще взялись силы, сорвал повязку с глаз и бросился бежать.

Догнали, рубанули ребром ладони по шее, и Пуол упал без сознания. Когда пришел в себя, его снова встряхнули, отобрали складной нож, завязали глаза.

Перед Чжаном Пуола бросили, как мешок с тряпьем или какую-то падаль. Он лежал, не хотелось вставать. Освещение в комнате было слабое, только в углу горел красный ночник, и Пуол подумал, что это хорошо, не будут видеть, какое у него измученное лицо. Услышал грозно-протяжное:

— Ну-у-у?..

И тогда Пуол вскочил, стал на колени, пополз к положенной на кресло, в розовых бинтах Чжановой ноге.

— Я ни в чем не виноват. Я хотел, как лучше!

Чжан толкнул костылем, его резиновым набалдашником, Пуола в плечо: «Сиди там!» А тот, что неотступно стоял за его спиной, дернул назад за другое плечо.

— Рассказывай… — голос у Чжана был такой, что надеяться на снисхождение было нельзя.

Рассказывал, сбивался, снова начинал сначала, не забыл похвалить себя за хитрость: раскусил полицейских агентов! И так обманул!

— Так, это все чудесно… Человек дошел куда надо… Только не тот, что с розовой косынкой.

Пуол услышал это, и ему опять стало плохо до дурноты.

— Чуде-есно, что ты проявил находчивость и осмотрительность. И чудесно, что тебя послали пустить сыщика по ложному следу. А для настоящего дела ты не подходишь: доверил постороннему человеку пароль, доверил секреты. Представь, чем все могло бы кончиться, если б и вправду шло так, как разыгралось? Ты как будто спасал себя для дальнейшего дела, а по существу — предал это дело, дрожа за свою шкуру. Что заслуживает такой человек?

— Смерть! — коротко бросил из-за спины Пуола тот человек, который привел его сюда и сейчас стоял как охранник.

Пуол с ужасом оглянулся на него. На этот раз лицо его показалось еще более знакомым. И голос знакомый! Где-то встречался этот человек на дороге. Но где?

— Перепоручив свое дело первому встречному-поперечному, ты начал выкидывать фокусы, зачем-то лазил по крышам, по чердакам, бегал по лестницам… — точно обвинитель, который выносит приговор, чеканил Чжан.

— Я заметал следы… Возможно, могли и за мною следить.

— Следили. Ты привел «хвоста» к самой квартире, раскрыл явку.

— Не может этого быть! — задрожал Пуол всем телом, из глаз сыпанули слезы. — Дайте… воды!

Охранник подошел к окну, налил стакан воды, подал Пуолу. Пуол выпил ее жадно — текло по подбородку, по шее. Поставил стакан на стол.

— Так оно и есть, — сказал охранник. — Я следил и за тобою и за тем, кто следил за тобою от самого порта.

— Не может этого быть! Не может быть! Я оглядывался!..

— Может. «Кораллы для вашей крали! Черный коралл!» Помнишь?

Пуол зарыдал.

— Что заслуживает человек, который приводит «хвост», проваливает конспиративную квартиру? — повторил Чжан.

— От такого человека избавляются, — откликнулся из-за спины китаец-лоточник.

— Ты и себя лично раскрыл, там уже знают твои приметы.

— Они меня не могут знать! — Пуол даже взвизгнул, говоря это.

— Янг знает, твой земляк, а ты отдал его полиции. Он выложит им все. Так вот, ты для нас уже не только не нужен, а даже вреден. От таких людей избавляются.

— Их убивают, — уточнил лоточник.

— Нам это легко сделать — как плюнуть и растереть. — При этих словах Чжана лоточник схватил Пуола пятерней за волосы, дернул назад, отчего шея выпучилась. Китаец поднял крис, пощекотал горло острым лезвием.

Пуол завыл истошным голосом…

Он уже чувствовал себя наполовину мертвым. Его можно было и не убивать, просто выкинуть под забор, там и сдох бы. Даже долго плакать-скулить не хватало сил.

— Так где, говоришь, ты его нашел? — спросил Чжан лоточника.

— На Рекриэйшнстрит, в подвале, с наркоманами. Надумал спрятаться от нас.

— Запомни, молодой человек, как первую заповедь. Виновные перед «Белой змеей» нигде не спрячутся и всегда понесут наказание. Мы не из тех, что прощают… Ишь ты, в подвалы добрался… Широко шагаешь, козявка, гляди — штаны лопнут! Наркотиками лучше торговать, чем употреблять их.

— Кгы-кгыкм… — предупреждающе кашлянул лоточник.

— Так вот, Пуол. Дар за дар… Ты спас меня, теперь я спасаю тебя. И квиты. Дальше тебя уже никто и ничто не спасет. Будда прощает до трех раз. А мы не боги, мы не прощаем ни разу. Начнем снова с нуля… Положи ключи на столик! О той квартире забудь — она испарилась, высохла. Живи где хочешь. Иногда заходи в «Тридакну» обедать, занимай столик в правом углу. Когда ты понадобишься, тебя там найдут… И можешь заслужить наше доверие, если выполнишь одно небольшое дело. В туфле вылез гвоздь, он мешает нормально ходить, ступать. В таких случаях что делают с гвоздем?

— Вырывают… Забивают… — пробормотал Пуол, ничего не понимая.

— Лучше второе… Ну, а теперь растолкуй ему, что к чему… — Чжан проговорил это и утомленно откинулся на подушки.

Лоточник вышел в коридор и тут же вернулся. Разостлал на столике белую тенниску, она тоже казалась розоватой в свете ночника. Почти на всей передней стороне тенниски была отпечатана эмблема дельфинария: пять синих волн, оранжевый обруч-солнце с лучами-брызгами, а сквозь этот обруч прыгает синий дельфин. Такая тенниска, как у Раджа!

Лоточник отвернул подол тенниски и кривыми пальцами ткнул в две вышитые буквы: «R.S.»

— Срок — пять дней.

— Три! — поправил Чжан.

3

Янга вызвали на допрос второй раз. И, должно быть, немного раньше, чем нужно, втолкнули его в кабинет к офицеру. Потому что у дверей навытяжку стояли двое полицейских, и чтобы видеть что-нибудь, он отступил в сторону длинного стола, за которым был только один человек — тот, что с фуражкой «Interpol». А перед столом офицера, закинув ногу за ногу, сидел человек в розовой косынке.

— Так что — оказывается, занят сорок первый номер? — спросил офицер полицейских, стоявших у дверей.

— Так точно! — пристукнул левый каблуками. — Этот номер — сдвоенный люкс. Там уже три дня заседают представители «Гонконг энд Шанхай бэнкинг корпорейшн», ведут переговоры с представителями нашего «Нешнл бэнк» на предмет купли его со всеми потрохами!

— Ну — это тебя не касается, — отрезал офицер.

— Так точно! — вытянулся полицейский.

— Документы мистера… мистера… — замялся офицер, прищелкнув пальцами, и человек в косынке словно бы сделал попытку привстать.

— Говард Хаякава, представитель концерна «Мицубиси». Японские микро— и малолитражки — лучшие в мире.

— Давайте паспорт и другие документы Хаякавы, — протянул офицер над столом руку.

Правый полицейский сделал несколько шагов вперед, вынул из-за пазухи документы и подал ему, отступил не поворачиваясь.

— Хаякава-сан, а чем объяснить ваш маскарад? Не станете же вы утверждать, что вся эта одежда — ваша? — в голосе офицера прибавилось учтивости.

— Да, моя. Со вчерашней ночи. Если позволите, я повторю свои показания.

— Позволяю. Коротко, — кивнул офицер, немного растерянно листая маленькую книжечку, видимо, паспорт.

— Так вот. Поздно вечером… Нет, скорей глубокой ночью, я уже спал… Ко мне в каюту постучался сосед, человек спортивного вида… в этом вот костюме. С баулом в руке. Он сразу предложил мне поменяться одеждой, обменять баул на чемодан-дипломат. И вдобавок ко всему — поменяться каютами. Предложил сделать это не за так, давал триста долларов. Я прикинул разницу в цене наших костюмов, баула и дипломата и согласился за четыреста. Ну, а за обмен каютами я потребовал еще сто долларов. Но разговор на том не кончился, незнакомец попросил, чтоб я в новом облачении, обязательно с косынкой на шее, завязанной по-мексикански, прошелся по Портовой улице Свийттауна. А потом уже шел, куда мне захочется или куда надо. Я повысил цену до шестисот долларов.

— Дешево вы цените свою жизнь, Хаякава-сан, — поджал губы офицер.

— Что это значит? — выпрямился в кресле и даже снял ногу с ноги Хаякава.

— А то… Вас подставлял вместо себя член банды «триада чайна». Если учесть, что на архипелаге Веселом несколько китайских триад и все они воюют между собою, то… За вашу жизнь я не дал бы даже порции бетелевой жвачки.

Хаякава осел, будто стал меньше ростом.

— Спасибо… Спасибо, что меня арестовали. Вы не выпускайте меня пока что… Я большого гардероба не брал с собой, командировка короткая — только подписать контракт на продажу автомобилей… Я дам деньги, купите мне приличный костюм. За услугу будут комиссионные — я не пожалею.

— С этим мы вам поможем. В комнате вам дадут бумаги, опишите, в какой одежде вы ехали до той ночи с переодеванием. И опишите все возможные приметы человека, который так легко дал вам заработать шестьсот долларов… — В голосе офицера пробилась явная зависть. — Только еще одна маленькая формальность, очная ставка… Вы раньше никогда не видели этого мальчика? Янг, подойди сюда, ближе.

Янг подошел, стал впереди полицейских.

— Его — нет. А похожих на него — тысячи.

— И никакого пароля, значит, вы не знаете?

— Клянусь чем хотите! Я думал, что он заработать хочет, поэтому и просит дать поднести вещи.

— Янг, а ты когда-нибудь встречал этого мистера?

— Нет. Я уже вам сказал, как было.

— Все могут идти. А у вас просим извинения… офицер козырнул человеку в косынке и подал доку менты. — Янг останется. И позовите, пожалуйста, «парочку».

Пока люди выходили и входили новые, офицер и тот, из «Interpola», иронически и насмешливо поглядывали друг на друга. И оба были довольны: каждый считал, что утер нос другому. Представитель «Interpola» покашлял.

— Нда-а… Возьми их голыми руками.

— А вы думали, все просто. Приехал, увидел, победил… Поверьте, мы тоже ворон не ловим. Только результатов — кот наплакал.

В это время вошли агенты, изображавшие влюбленную парочку, — Янг узнал их. Офицер не дал им долго раздумывать.

— Какие приметы того парня, который подговаривал Янга на встречу с «розовой косынкой»?

Один агент, тот, что изображал девицу, оскалился.

— Он вот так делает… Мы из окна видели… — и как-то комично отставив нижнюю губу, вытянул вперед подбородок и повел им в стороны, будто его душил тесный воротник.

Янг засмеялся: «Здорово! Очень похоже! И как он мог забыть о такой примете!»

— Есть такая привычка у Пуола? — спросил офицер.

— Ага… — шмыгнул Янг носом. — И он еще немного заикается, когда злится или волнуется… И он левша.

— Ну вот, видишь. А говорил, что у него никаких особых примет нет. Надо быть наблюдательным, в жизни все пригодится. — Офицер махнул на него рукой с таким вывертом, будто выбрасывал за шкирку. И сразу озабоченно склонился над бумагами.

Янга вывели из кабинета, а еще через какую-то минуту он очутился на тротуаре.

Глава восьмая

1

Абрахамс вернулся из клиники Энтони Рестона и сказал, что врач сможет придти только вечером. Зачем ему так уж спешить к мертвому, если в приемной ждут живые пациенты? Тем более что отдал богу душу даже не человек, а…

Посоветовавшись с Раджем, Абрахамс пошел с лопатою на мыс Когтя, который прикрывал от морских волн вход в залив и рукав-канал. Там и решили похоронить Джейн под пальмою, неподалеку от эстакады, по которой электротельфером спускали «Нептуна».

Могилу начал копать Абрахамс, потом на помощь ему пришел Радж. И пока старик не вылезал из ямы, Радж сидел рядом с бугром сырого песка и слушал, как тот философствует.

— Вот, скажи, животину бог сотворил. Разумная, мозг даже больше, говорят, чем у человека. А сказать ничего не может! И рук нет, чтобы пальцем на что-нибудь или на кого-нибудь показать. Не могут дельфины примениться к нашей жизни.

— А мы к их — можем? — подавал реплики Радж. — Тоже нет… Вы посмотрите, как им хорошо в воде, как они плавают, как все у них приспособлено к воде. Только что жабр нет, дышат, как люди.

Радж спускался в яму, Абрахамс садился на его место.

— Это правда. Куда, на какое место бог определил тебя, там и сиди, не рыпайся. И у людей так же… — Абрахамс растирал колени — заныли от того, что побыл в сырой холодной яме, — и морщился.

— А как же тогда объяснить, что люди борются за лучшую долю? Не ждут милости от господ-работодателей, а добиваются от них и зарплаты лучшей, и лучших условий труда. Забастовки устраивают, коли что не так.

— Это их нечистый, злой дух подбивает на непокорство.

— Вот радовались бы кровососы, если бы услышали вас. Вы все их деяния готовы заранее оправдать: мол, от бога это, терпите, люди, покорно, иначе это бунт и против бога.

— С хозяином можно и полюбовно договориться.

Разум, как и набедренная повязка, у каждого свой. У Абрахамса в голове отложились догмы раз и навсегда.

— Абрахамс, Абрахамс… А если богатый и слушать вас не захочет, сразу полицию вызовет? Так, может, эти заводчики, капиталисты, владельцы отелей, всякие миллионеры — и есть злые духи? Ведь они же сами вынуждают людей бастовать, не дают людям хорошо жить, зарабатывать.

— Терпи — и попадешь в царство небесное, потому что все от бога.

— Значит, то, что есть богатые, миллионеры, и есть безработные, нищие — вина бога? Один властвует-пирует, на него работают сотни — так и должно быть? Один — ест, а другой только слюнки глотает?

— Да, так было и будет. Без божьей воли даже волосок с головы не упадет.

— Вот… — дернул Радж себя за волосы пятерней. — Пожалуйста, штук пять волосков выдрал. Так это я их вырвал или бог?

— Бог подбил тебя на это — вырвать.

— Бог сделал так, чтоб против него бунтовали?

— Ну, не бог, так злой дух.

— Кроме святых книг вы что-нибудь читаете? Что на свете делается — знаете хоть немного?

— Вся мудрость в святом писании. У христиан — в Библии, у мусульман — в Коране, у индусов — в книге Вед. Так зачем еще что-нибудь читать? Зато я радио слушаю, порой такие проповеди интересные передают…

— Ну, а о социалистических странах вы слышали? Там уже нет богачей-эксплуататоров, народ сам себе хозяин. Это бог захотел, чтоб так было? Вы же говорите, что все — от бога.

— А-а… Там одни безбожники живут.

— Не думаю, что одни безбожники. А если бы даже и так, то можно, видать, и без бога много чего достигнуть?

— Гм, кхы… Дай лучше я покопаю, а ты посиди в теньке. Напекло тебе голову.

— Не бойтесь за мою голову.

— Думаю, ниже уровня воды не надо копать.

— Не надо… Красивое место выбрали для Джейн — под пальмою… — Радж оперся руками о края ямы, оттолкнулся ногами и ловко выбросил их наверх. — Так вот, господин Абрахамс, объяснять все, и доброе, и скверное, что делается в мире, волею бога нельзя. Вы ведь знаете, я с Биргуса… Так вот: нет уже Биргуса… Вернее, Биргус-то остался, но там уже хозяйничают американцы, остров продали им. Американцам нужен только остров, только земля для базы. А люди, что жили на острове, мешали им, и их выкинули с острова, как тухлую рыбу.

К ним подошел Гуго. Постоял, повздыхал: «Бедная Джейн»… — и опять ушел.

Докопали могилу, пошли за Джейн, которая лежала под крышей в тени, прикрытая рогожей. Погрузили на носилки, перенесли на мыс не открывая.

Вечером пришел врач. Присутствовали при вскрытии Абрахамс и Крафт. Радж подошел немного позже, даже гидрокостюма не снял после подводной прогулки. Врач полосовал, резал, разглядывал, тут же делал замечания, удивлялся, что у дельфинов все, как у людей. Оказалось, что Джейн умерла от большого внутреннего кровоизлияния в области шеи. Скорее всего удар был нанесен тупым предметом. Никаких признаков отравления не было обнаружено.

Врач вымыл руки, получил наличными, быстренько подхватил свою сумку и ушел. Время — деньги, а он и так задержался здесь.

Абрахамс остался один засыпать могилу. Крафт и Радж пришли с мыса вместе, молчали.

— Скажи свое мнение: кто мог ударить? — наконец подал голос Крафт.

— Гуго не мог, он любит дельфинов. Судир?.. Трудно сказать. Думаю, что нет.

— А сами дельфины не могут?

— Ну что вы! Разве только нечаянно.

— Хотя бы нечаянно.

— Может, подлезла как раз. Взрослые прыгают через барьер, через кольца. Дик весит триста кило, представляете, какой может быть удар? Да еще сконцентрированный на рострум.

Несколько дней Радж был в напряжении. Ждал какого-нибудь подвоха от каждого туриста, особенно от охотников подводных прогулок. С крисом не расставался никогда. Гарпун со знаком триады спрятал на полку под разное барахло.

Когда трибуны главной арены заполнялись зрителями, Радж незаметно ощупывал взглядом каждого посетителя, даже женщин и подростков. Но делать это перед каждым представлением не удавалось, свободных минут было мало.

В некоторые свободные вечера час-другой возился с Гуго. Взрослый парень, а пришел в дельфинарий, не умея ни читать, ни писать. А деньги считать умел — до ста… Был от природы сообразительным, хотя и забитым, всю науку схватывал на лету. Радж хвалил его за успехи, даже подарил ему шариковую ручку, и Гуго слабо улыбался. Вид у Гуго был нездоровый, будто сонный, под глазами синели подковы. Стоило что-нибудь внезапно громко сказать, как он вздрагивал. От неожиданного резкого стука чуть не терял сознание.

— Я не сплю, Радж, почти совсем не сплю… Уже больше месяца, и с каждой ночью все хуже и хуже. Ляжешь, закроешь глаза, а в голове что только не вертится, и мысли всякие, мысли… Измучусь до утра от мыслей. Встаешь, а голова будто распухла, тяжелая — не удержать на плечах, даже в стороны водит… Кормлю дельфинов и боюсь: вот-вот нырну в бассейн…

— У тебя нервное истощение. Ты бы на ночь пил какие-нибудь порошки для сна. — Радж подливал ему в стакан чаю, подсовывал ближе сахар и галеты и, хотя тот отнекивался, заставлял еще пить и есть.

— Порошки… На порошки денег надо. Все, что я получаю у Крафта, маме отдаю. Нас шестеро у матери… Было семеро, но один братик утонул. Может, с годик ему было.

— Как это… с годик — и утонул? Он же не ходил купаться в таком возрасте?

— Какое купаться… Он еще и ходить не умел, ножки были тоненькие, кривые… Мы в джонке живем возле седьмого сектора, ближе к пристани. Там целый такой поселок на воде, ты, может, видел… Мать оставила маленького на двух более старших. Одному три годика, другому — четыре… Ну, а сама побежала на пристань рыбы купить. Утром это было… Приходит, а малыш висит за бортом головкою в воде… за ножку привязанный… Вывалился… Так те двое, значит, спят, а маленький висит за бортом, утонул… У нас еще двое между теми тремя и мною, я самый старший. А тех двоих как раз не было: пошли в город или на пристань попрошайничать или перепродать что-либо. Коммерсанты!

— Так как же вы там, на лодке, восьмеро размещаетесь? Там же, должно быть, и сидеть тесно, а не только лежать.

— Половина лодки с крышею. Отец с маленькими внизу, а мы втроем в гамаках висим. Не сон, а…

— Ты не ходи каждый раз домой, можешь и тут со мною иногда переночевать. Сделаем вторые нары.

— Не знаю, Радж, что делать. Ты для меня — как брат. Но не хочется тебе все время докучать. Может, я тебе неприятен, а буду мозолить глаза.

— Перестань!

— Я знаю, как это трудно, когда не можешь переваривать другого человека… Я увижу Судира, и у меня уже красные пузыри появляются на коже… Честное слово! Даже трясет всего, колотит… Если б найти где-нибудь какую-либо работу, я ушел бы отсюда. Из-за одного Судира ушел бы! Хотя мне и жалко тебя… Люблю я тебя.

— Я буду разузнавать в городе. Авось что и попадется.

— Ты уже кончаешь это каратэ или только начал занятия?

— На середине программы. Еще с месяц буду ходить. А вообще учиться каратэ можно всю жизнь… Скажи, какую ты бы хотел работу?

— Любую, Радж! Лишь бы самому не сдохнуть и что-нибудь маме давать.

— А отец у тебя есть?

— Есть. Грузчик в порту. Но у него такая работа — что попадется… Бывает, что и по нескольку дней ничего не приносит. В Свийттауне видел краны в порту?

— Ну.

— Говорят, тут будут один такой устанавливать. А поставят, так уж никакого заработка не будет… Скажи, а джиу-джицу — это то же, что и каратэ?

— Почти что.

— Радж, ты не заедайся с Судиром. Он очень опасный человек, знает приемы джиу-джицу. И он мясо ест… Каждый день ест мясо — представляешь? Он очень здоровый, не гляди, что такой худой.

— Про мясо откуда знаешь?

— Сам видел. Утром перед представлением вынимает коробочку такую, из-под конфет, пластмассовую… А в ней кусочки сырого мяса, посоленные, с приправами, с чесноком. Хап-хап! Не жуя… От него чесноком за милю несет. Я и не знал бы, что там, в коробочке. Но раз… Он же требует, чтоб я и у него в «резиденции» уборку делал… Протирал стол и столкнул ту коробочку. А она бряк — и раскрылась на полу. Гляжу — мясо… А Судир услышал стук коробки, вскочил, пронзил меня взглядом, как шилом: «Что упало?» Я показал на коробку с мясом, он выдохнул с облегчением: «А я думал…» и похватал со стола сувенирных дельфинчиков, побросал в свой дипломат, запер.

— Я слышал, что некоторые мышат в китайских аптеках берут, живьем глотают.

— Бр-р… Радж, а какое мясо на вкус? Я еще никогда не пробовал.

— Когда-нибудь я приглашу тебя в шикарный ресторан. Посидим, как господа какие, мясо будем есть, вино пить…

— Ой, Радж! Рассказывай сказки, может, кто и поверит!

— Верь. Будет такое.

Там, где все радиальные улицы города сходятся, образовалась овальная площадь с фонтаном посередине. Фонтан так себе, ничего особенного, забавно выглядят только четверо пухленьких малышей посередине. Один взобрался на дельфина, двое лезут к нему, спихивая наездника, четвертый кормит дельфина рыбкой. Из сопл, установленных по всему борту фонтана и создавающих круг, с шипением извергается вода. Струи вздымаются вверх и обрушиваются на ребят и дельфина — со всех сторон падают в середину. Порой напор воды меньше, струи не достают до фигур, и бронзовые мальчики будто лысеют, обсыхая, ясно видны на них белые полосы и солевые потеки (вода в фонтане морская), будто кто-то этих безобидных ангелочков разрисовал белилами.

Только в самую жару площадь пустеет, а так на ней всегда людно. Люди гуляют вокруг фонтана. Редкие влюбленные парочки подолгу сидят на гранитном бережку, забавляются водой: то полощут руки, то затыкают сопло, обрызгивая друг друга. В воде просвечиваются монеты, их собирают поздно ночью мальчишки, сражаясь за каждую из них, а сентиментальные туристы опять набрасывают. Есть там и зелень, в одном месте распластались по воде какие-то круглые листья, плавают пестрые рыбы-попугаи.

Особенно бурными бывают людские приливы, когда на улицу высыпают зрители из недалекого отсюда кинотеатра либо валят сплошным потоком на ночное шоу в «Кракен». Почему-то многим хочется сделать еще один круг по площади, потолкаться в толпе, заглянуть в лавочки с сувенирами или забегаловки-бары. А еще тут и базарчик есть, и черный рынок, на котором происходят молниеносные сделки по контрабандным товарам. В бурлящей толпе и многоголосом гомоне делается это неприметно, а для денег законы не писаны. Во всяком случае, полицейские, что иногда появляются тут, не замечают или не хотят замечать ничего противозаконного.

Радж, возвращаясь с занятий у мистера Ромеша, у которого брал уроки каратэ, тоже шел к фонтану. От той частной школы каратэ, которую открыл Ромеш в одном из подвалов дома в седьмом секторе, до площади было всего каких-то двести метров. И Радж присаживался на бортик фонтана. Приятно было посидеть, слушая ласковый плеск и шипение воды, чувствовать, как проходит усталость в растревоженных и натруженных суставах, стихает боль в мышцах. Мистер Ромеш давал максимальную нагрузку, кимоно каждый раз приходилось вывешивать для просушки, а то и застирывать.

Сидел расслабленно, забавлялся водою и мысленно перебирал поучения Ромеша. Чтоб хорошо служить своему народу, надо быть физически совершенным. Только такой человек может и за себя постоять, и другому помочь, и народу принести пользу. Ромеш чуть ли не молился на физическое совершенство человека и видел в каратэ и спасение, и оружие в борьбе за лучшее будущее народа. Смешной и наивный Ромеш: как будто можно небо проткнуть кулаком! Да приемами каратэ могут в совершенстве владеть и враги народа, всякие кровососы и угнетатели.

Одно хорошо: благодаря кружку познакомился с несколькими неплохими ребятами-грузчиками из порта, электриками из отелей, музыкантами из ресторанных оркестров, официантами, матросами спасательной службы. Простой, свойский народ.

Взгляд Раджа скользит по лицам. Механически отмечает, кто местный или, во всяком случае, из тропиков, а кто приехал издалека. У местных кожа темно-рыжая, порой даже коричнево-синяя, одни китайцы желтые.

Двое прошли под ручку, один из них толстяк с роскошной палкой. Ухо Раджа уловило:

— Тут такое казино-ройяль!.. Лучше, чем в Монако, — в восхищении взмахнул толстяк палкой.

— А я играть в рулетку не отваживаюсь. Можно нищим остаться.

— Хе, в карты тоже можно проиграть.

Когда проходили девушки, взгляд Раджа задерживался на них дольше. Прикидывал, мог бы в которую влюбиться или нет. Ему уже хотелось кого-то любить — возраст такой. Двадцать лет уже!.. «А я и представления не имею, что такое любовь…» — вздохнул он.

Теперь можно и попить, и он подозвал мальчика с коляскою. Тот в стеклянном чане, похожем на аквариум, развозил кокосовый сок с дольками апельсинов, мандаринов, ананасов, кусочками льда.

Пил, а сам все смотрел, приглядывался к людям. Одна фигура показалась ему знакомой. Даже не фигура, а походка человека. Быстренько отдал мальчику кружку, бросил ему пятицентовик и бегом пустился за тем молодым человеком. Он знал походку этого парня с детства: идет ровно, будто кувшин с водою на голове держит. Он или не он? Он или не…

— Амара!

— Радж?! — оглянулся молодой человек.

Обнялись, создав среди движущихся людей неподвижный островок. Посыпались обычные в таких случаях вопросы: «Ну — ты где? Что делаешь? Как тут оказался?» Больше, конечно, спрашивал Радж, ведь у него самого почти ничего не изменилось.

— Ты, как исчез из Биргуса, больше ничего не знаешь, что там произошло? — в этом вопросе Амары Радж почувствовал скрытую боль, сочувствие. Отрицательно покачав головой, впился глазами в глаза друга, а сердце уже болезненно заныло. — Так мне многое надо тебе рассказать… Чего мы тут стоим? Давай сюда, в «Летучую рыбу», — показал Амара на бар-ресторан, на фронтоне которого прыгали разноцветные неоновые рыбы с плавниками-веерами. — У меня до работы еще час, посидим, пососем коктейля.

— А где ты работаешь?

— Да тут же, в «Летучей рыбе». По ночам… Сегодня четвертая ночь будет. Посудомойщиком. Я попрошу буфетчика, даст в долг.

— Нет, дорогой. Плачу я, наличными. Ты пока обживайся.

— Ну хорошо, только в следующий раз — я.

Пошли обнявшись.

Все места за столиками были заняты. Амара организовал два места за служебным столиком, сам и коктейли принес с соломинками.

…Радж слушал его рассказ обо всем, что творилось на острове, и плакал, прижимая ладони к лицу, чтобы не так вырывались глухие рыдания.

— А где… похоронили мать? — нашел наконец силы спросить.

— Не знаю… Нас ведь, живых, загнали на катера и повезли… А там, на Биргусе, бульдозеры все уничтожили. Скреперы выравнивать будут, экскаваторы копать котлованы под всякие укрытия… Нет места для могилы на Биргусе!

Амара рассказал также о том, как искали пристанища на Горном — сначала в болоте, потом с Янгом в горах. И ничего не нашли, не было места биргусовцам и там, и все начали разбредаться кто куда.

— А отец где? Янг? На Горном остались?

— Когда я уезжал сюда, то были на Горном… Кхи-и… Не хотел тебе еще и это говорить, но скажу. У тебя же и с отцом неладно: помутился разум… Как увидел тогда, что с матерью случилось, так и…

Стакан глухо треснул в руке Раджа, по столу растеклось содержимое…

— Прости, друг… Не о таком я хотел бы тебе говорить. Но… Когда я уезжал, то отца твоего держали под замком… Дед Амос и Ганеш опекали его, на одной воде держали. Пост ему устроили, очищение. Я слышал, что хотели, чтоб на храмовом празднике на Главном он нес кавади с дарами Вишну.

— Так праздник прошел уже! Где они сейчас, не знаешь?

— Нет. Никого из биргусовцев потом не видел… Кровь на столе. Порезался?

Радж пососал ладонь, сплюнул на столик.

— Глубоко? Посиди… Я сейчас поищу чего-нибудь для перевязки. И приберу тут.

Радж уже не слушал Амару. Гонял по розовой лужице на столе прозрачные осколки. Звенело в ушах… Хотелось то сорваться с места и куда-то бежать, крушить все на своем пути, то схватиться за крис, пустить его в ход. Но на кого поднимать руку? Против кого конкретно идти? Конкретные виновники там, на Биргусе… «Бедный Янг, сколько ему пришлось пережить за эти дни! Где они теперь, как жить будут?» — теснились горькие мысли в голове.

Когда вернулся Амара и начал забинтовывать ему ладонь, Радж попросил и его подыскивать работу для одного хорошего парня.

2

«Все… Ходу отсюда! Как можно дальше! И больше не попадаться…»

Нигде ни души, на улице почти полный мрак. Две-три лампочки светились на столбах желтыми пятнами. Возле них мелькали летучие мыши, ловили ночных жирных мотыльков. Враждебно, пугающе чернел через улицу какой-то сквер. Там, наверное, был и пруд. На фоне неба веерные пальмы казались утыканными саблями. На Биргусе Янг не испытывал никаких ночных страхов, мог идти в лес в любое время ночи. А тут, в самом главном городе султаната, на Главном острове, ему было страшно.

Повернул направо — там, ему казалось, должен быть порт… И в ту же минуту услышал из скверика приглушенное: «Э-эй!» Через низенькую ограду перемахнула невысокая фигурка, кинулась через улицу к Янгу.

— Чтоб тебе… Я уже думал, бандит какой, — Янг испуганно плюнул под ноги Абдулле.

— А что у тебя можно взять? Гол как сокол. Зато у меня… На вот, ешь… Холера, бумага размокла… — Абдулла вынул из-за пазухи какие-то темные комочки с прилипшими клочками бумажной салфетки. Один кусочек упал под ноги, Абдулла поднял, подул на него для приличия, бросил себе в рот. — Чего глядишь? Ешь! Это из «Тридакны». Твоя порция чучи. Мясо, вымоченное в соусе, поджаренное на палочках. Вкуснота!

Янг подставил обе ладони, потом переложил все на левую, один кусочек кинул в рот. Хлынула слюна, заныло в животе. Только сейчас он почувствовал страшный голод. Мясо было вкусное, жгучее от перца, слегка кисловатое от соуса. Проглотил, почти не жуя, один кусочек, второй и спохватился — Абдулла провожал глазами каждый. Теперь уже ел так: один кусок съедал сам, другой отдавал Абдулле.

— Ты не глотай, как акула. Жуй долго-долго, а потом соси, как конфетку, и опять жуй, — поучал Абдулла друга. Но учиться есть так, как Абдулла, было поздно — мясо кончилось.

— Ты с вечера так и сидел в скверике?

— Ну! Я тебя ждал в «Тридакне», вижу в окно — ты пошел на Портовую. «Что такое? — думаю. — Мы же договорились пообедать.» Я еще не встречал человека, который бы отказался от этого. Быстренько проглотил свое и с твоей тарелки соус вылизал. Да… А тут вижу: какие-то типы оторвались от окна и на улицу, за тобою. Я твое мясо в бумажку завернул и тоже выскочил. Прошел немного и вижу: тебя цап-царап, гоп в машину и фыр-р-р… Ну, куда ж, думаю, если не в полицию? И бегом за тобой.

— И всю ночь сидел?! — не переставал удивляться Янг.

— Я и лежал, не только сидел. Задремал было и испугался: а вдруг тебя в это время выпустили?

— А если бы меня вообще не выпустили — сколько бы ты сидел?

— Эту ночь до конца и еще день. Я так решил. Я все за окнами следил, какие светятся, хотел угадать, в каком ты. Прикидывал, можно ли залезть, чтоб выручить тебя.

— Да, залезешь! Там же решетки на всех окнах, а внутри при дверях часовой с пистолетом.

— Во как… А я жду и жду… Не может такого быть, думаю, чтоб детей долго держали… Невиноватых. А ты ведь безобидный как черепаха. На тебе ездить можно! Тебя кто захочет — обманет!

— Не очень… — сказал Янг и покашлял. Правду говорит друг, чистую правду. Совсем он не приспособлен к городской жизни.

— Слушай, а куда это мы разогнались? Я живу не в той стороне! — спохватился Абдулла. — Давай вот сюда… — свернул он в одну из поперечных улиц. — У меня же, я тебе говорил, топчан — во какой! — сделал он три больших шага. — А в ширину — во! — развел руки.

Абдулла жил недалеко от «прошпекта». Вошли в вестибюль высокого дома, подались в уголок возле лестницы. Янг увидел, что убежище под первым пролетом лестницы отгорожено от вестибюля стенкою с дверью, войти в него можно только согнувшись. В верхней части двери четырехугольная дырка — лишь крысе пролезть. Стучали долго и за ручку дергали — никто не открывал.

— Дрыхнет, наркоман несчастный… — вздохнул Абдулла.

Взял в углу метлу, выломал палочку и просунул между дверью и косяком, хотя на тот косяк и намека не было, подцепил крючок. Он упал, звякнув о дверь.

Открыли, в лицо пахнуло тяжелым, сырым воздухом. Абдулла протянул руку вправо, щелкнул выключателем. Янг увидел каморку, сделанную некогда для того, чтобы уборщикам было где прятать метлы и ведра. Топчан стоял слева, где нависала лестница. Рядом с топчаном был проход, на нем можно было даже стоять, в этом проходе спал, подстелив циновку, худой как скелет старик.

— Заваливайся… — показал Абдулла на топчан. — Да, а ты все сделал на дворе, что надо? А то у нас тут никаких туалетов нет.

Янг не ответил.

— А почему он спит на полу, а не на топчане? Вы могли бы вдвоем поместиться.

— Могли бы. Но там ему удобнее: некуда падать. Ты лег? Выключаю… — Абдулла закрыл дверь на крючок, а потом уж выключил свет. Ощупью пробрался к Янгу.

— Жалко… Старый он все-таки.

— Да какой он старый? Тридцать пять — сорок лет. Это он из-за наркотиков стал на деда похож. Все свои деньги пускает на героин. Не дядя меня, а я его содержу. Жалко — больной, несчастный человек. И топчана жалко, больше ничего у нас нет. Тут хоть над головой не каплет… А так хочется убежать куда глаза глядят!

— Ты про меня все знаешь, а я про тебя — нет! Куда девались твои родители?

— Отец рыбаком был, погиб во время шторма. Неожиданно тогда шторм налетел, много лодок не вернулось. А мать умудрилась второй раз выйти замуж за какого-то торговца. Уехала аж в Индонезию.

— Ты какой веры? — поинтересовался Янг.

— И сам не знаю. Может, мусульманин? Помню, что когда-то дядя, пока не опустился, таскал меня в мечеть. Тут, в Свийттауне, и мечети есть, и буддийские храмы, и церкви всякие.

— Мне все равно, какой ты веры. Я буду дружить с тобою всю жизнь!

— И я с тобою, Янг… — Абдулла обнял его. — Я тебе братом буду. Нас теперь трое братьев: ты, я и Радж. Вот бы побывать на Рае, с Раджем познакомиться, в дельфинарий заглянуть! Дельфина вблизи посмотреть, погладить.

— Побываешь! Я думаю перебраться к Раджу, а когда-нибудь и ты переберешься. Я тоже еще не видел дельфинов вблизи. Радж говорил, они почти ручные, свойские. А что под водой делается — как в волшебной сказке! Я ничего так не хотел бы, как поплавать под водой. С аквалангом!

— Нет детских аквалангов, не разгоняйся.

— А не все ли равно, детский или взрослый? Маску можно надеть, а баллоны… Нам же меньше требуется воздуха, чем взрослому, с теми же самыми баллонами можно и дольше пробыть под водой, и заплыть глубже. А ты знаешь, как я плаваю? Отку-уда! Я лучше всех ребят на Биргусе плавал и под водой больше могу пробыть без воздуха.

— Расхвастался…

— Хочешь — на спор? Я тебя обгоню враз.

— Я плохо плаваю, некогда было бегать на море.

— А еще знаешь, о чем я мечтаю? Побывать с аквалангом на озере… Есть на Горном озеро, мы там с Амарою были, хотели землю найти, где бы биргусовцы могли поселиться. И мы такое там видели! Только ты дай слово, что никому ни гугу!

— Чтоб меня акула сожрала! — поклялся Абдулла.

— Золото в том озере есть. Там двое англичан или американцев, одного Питом звать, лазили… Все речечки и ручьи обшарили, землю изрыли. Все промывали породу в железных решетах — кружат, кружат, кружат. Потом то, что сверху, более легкое, выбрасывают, осадок смотрят. Так золото ищут — Амара говорил.

— Вот это штука! — Абдулла даже сел.

— Они и со дна озера черпали песок, гравий, проверяли. Если б ничего не находили, столько бы не возились… Золотой песок и самородки очень тяжелые, они на дно оседают. Те двое без аквалангов плавали, только с маскою и трубкою. А вот если б с аквалангом нырнуть… Мы ушли оттуда с Амарой, а те остались лазать.

Абдулла часто задышал.

— Вот бы нам найти по самородку! Обменяли бы на деньги… За золото много денег дают.

— Золото — самые лучшие деньги. А что бы ты сделал с самородком, если бы нашли?

— За золото можно найти врача, больницу, где наркоманов вылечивают. Дядю бы на ноги поставить, тогда бы я от него уехал… А так — не могу бросить старого… И еще: поступил бы учиться в колледж.

— И я! Прежде всего — учиться… Чтобы потом и на капитана выучиться, по всем морям и океанам плавать. Весь свет объехать! Можно плыть на запад, моряк Дуку рассказывал, а вернуться с востока… Все плыть и плыть, и приплывешь с востока.

— Я слышал об этом. Но не верится.

— Правда-правда, потому что земля круглая. Вот гляди… Дай сюда голову… Вот так: поплывем от левого глаза…

— Не выколи, капитан дальнего плавания.

— …от левого глаза поплыли… — Янг заперебирал пальцами по голове Абдуллы. — Кругом, кругом… Над одним ухом, над другим… А вот уже и правый глаз, и вот — опять левый. Приплыли! С другой стороны… Понял?

— Да… Мы будем сегодня спать или нет?

— А мне и не хочется. Что ты чешешься как свинья?

— Да клопы, должно быть, почуяли, полезли.

— А что это такое? Москиты?

— Не зна-аешь клопов?! Счастливый человек… Насекомые такие, рыжие, плоские, вонючие. В щелях живут… А кусачие — страх.

— На Биргусе не было клопов. Разве что американцы завезут… Ой, и меня укусил! Давай побежим куда-нибудь в сквер, на свежий воздух. На травке ляжем. А то тут задохнемся втроем.

— Ничего, ничего… Ты еще не знаешь, не испытал, что такое не иметь крыши над головой.

Почесываясь, легли. Янг, измученный всеми событиями, начал дремать, но Абдулла толкнул его под бок.

— Слышишь? Мы все-таки побываем на озере. Давай поклянемся!

— Клянусь!

— И я клянусь!

3

Пуол слонялся как бесприютный. Противоречивые чувства разъедали душу. Страх, словно туман, окутывал с головы до ног. Из-за приступов этого страха отказывалась варить голова. Мысли лихорадочно перескакивали с одного на другое. Что делать, куда кинуться? Как перебраться на Рай без цента в кармане?

Прошла половина первого дня, осталось еще два дня с половиной, которые ему дали для выполнения задания. А он еще и на просяное зернышко не продвинулся вперед, не придумал, как ему выполнить задание, найти таинственного «R.S.». «Буду Раджа искать на Рае… Все-таки товарищ, вроде бы дружили когда-то. Он тоже в дельфинарии работает, всех там знает. Может, подскажет…»

Ночь Пуол провел в знакомом скверике на знакомой лавке, даже того же бродягу согнал с нее. Голодный, невыспавшийся, с непромытыми после сна глазами поплелся на базар — там легче что-нибудь раздобыть. Шел и, по выработавшейся у него привычке, озирался. Порой ему казалось (а может, просто у страха глаза велики?), что какие-то подозрительные личности следят за ним.

Ему повезло: набрел на бывшего старосту и деда Амоса. Ганеш, должно быть, совсем ослеп, потому что Амос держал его под локоть, подсказывал, как ступать, куда поворачивать. На поясах у того и у другого висели длинненькие консервные банки, в них звякали медяки.

— О, земляки, кого я вижу! Здоровы были! — первым остановил их Пуол, приветствие его было совсем непочтительным для их возраста. Для виду начал расспрашивать про здоровье, про житье-бытье на Главном. Спросил, не слышали ли, как там отец с матерью поживают на Горном.

Амос охотно отвечал, все время обращаясь к Ганешу: «Ты слышишь, кто это с нами говорит? Сын Дживы… Таким городским стал, такие туфли надел…» — «А-а, тот ворюга, что отца обокрал… Знаю, знаю…» — отвечал Ганеш.

— Старик! Если хочешь знать, я ничего не крал. Занял просто. Разбогатею — в два раза больше отдам. А у тебя что тут звенит? — Пуол опрокинул содержимое банки Ганеша на свою ладонь, тут же быстренько, вслед за ней, и Амосову. — И у вас занимаю, отдам с процентами. О, да у вас тут мелочь какая-то… Вы пожалостнее просите… Ну — за мною не пропадет. Адью, дедули! Шлите телеграммы на Горный с приветом от меня! — и, не оглянувшись, исчез в толпе. Старики потоптались, ошеломленные: кто сказал, что вор не страшен тому, у кого карманы пустые?

«Теперь в порт… Пообедаю в „Тридакне“ и сегодня же попробую перебраться на Рай. Авось удастся… Эх, мало деды насобирали…» — пожалел Пуол. И все же настроение у него улучшилось. Шел и даже покачивался на носках. Но голова была забита мыслями, и, переходя улицу, он столкнулся с рикшей. «Глядеть надо, чучело!» — гаркнул на худого, жилистого мужчину. Тот не смолчал, тоже обругал его, поднял оглобельки-раму коляски с пожилой японкой в ней и с места взял разгон.

Пуол шел и плевался. Стычка казалась ему недоброй приметой.

Он помнил Чжановы слова, что обедать в «Тридакне» надо в правом углу. Наверное, в первом углу, а не дальнем, потому что дальний был где-то за буфетной стойкой.

Сел спиной в самый угол. За этим столиком уже сидели мрачный бородатый индус в чалме и старик, голова которого была в белой щетине от подбородка до маковки. Борода старика мелко дрожала, будто он никак не мог поймать зубами горошину. Ни один, ни другой не вызывали у Пуола подозрения. Он старался спокойно ждать заказа, а сам украдкой оглядывал зал, ощупывал взглядом всех, кто сидел, жевал, кто пил возле буфетной стойки. Время от времени покручивал головой, будто его душил воротник.

Бородач в чалме и белоголовый старик ушли. На их место от буфета сразу пришли два потных здоровяка в костюмах, с бутылками пива и стаканами в руках, хотя свободные места были и за другими столиками. Сели на стулья вплотную к Пуолу — справа и слева, — почмокали немного пиво из стаканов. Один придвинул голову ближе к Пуоловой тарелке.

— Пуол? Не вскакивай, веди себя спокойно и естественно. Мы из полиции… — прошептал он.

— Доедай, доедай, мы подождем, — сказал другой. — Пива хлебнешь? Хорошо утоляет жажду в жару… Не хочешь? Ну, как хочешь. Взгляни теперь под стол…

Пуол немного отклонился от стола, пригнул голову. Мужчина справа показал ему наручники и тихонько, чтобы не звякать, спрятал их в карман. Пуол механически бросил в рот комок ямсовой каши-пюре. Мягкая, жевать не надо, а прилипла в горле — ни туда ни сюда, начал давиться, потянуло на рвоту.

— Пойдешь отсюда спокойненько, гуляя. Ты же не хочешь, чтоб тебе надели наручники? Ты достаточно виноват для этого… Но ты спокойненько встанешь и пойдешь. На площади свернешь на Портовую, за углом стоит «Тайота». Откроешь заднюю дверцу и сядешь… Веди себя прилично, солидно, так как от пули не убежишь, — похлопал себя по оттопыренному карману первый.

Пуол спокойно вышел из «Тридакны». В двух шагах сзади, тоже как бы гуляя и бормоча какую-то песню, шли те двое. Сделал все точно, сел в машину на заднее сиденье. Те двое тотчас сели справа и слева от него, одновременно хлопнули дверцами.

В полицейском участке он попал к носатому офицеру. Посадили перед столом.

— Закуривай… — пододвинул сигареты к Пуолу офицер.

Пуол протянул к пачке руку, но пальцы не слушались, он упустил сигарету, пришлось поднять ее с пола.

— Мне доложили: ты вел себя спокойно, — офицер щелкнул зажигалкой, дал прикурить. — Это плюс тебе… Вся твоя эпопея с человеком в розовой косынке и Янгом нам известна. Ты обвиняешься в том, что вступил в преступную связь с подпольной бандой-триадой, которая занимается наркотиками. Одного этого достаточно, чтоб сгноить тебя в тюрьме. Но ты можешь облегчить свою судьбу, конечно… Чистосердечно расскажи, кто тебе поручил идти на связь с тем человеком, к которому ты подослал Янга? Где он живет, какие приметы?

— Они меня убьют… — Пуол не выдержал, затрясся от плача. — Они т-такого мне никогда не простят!

— А они и знать не будут, что ты нам что-то рассказал. Мы же тебя публично не арестовывали, в наручниках не вели… — голос у офицера мягкий, даже отцовский.

— Да! Вы не знаете «Белой змеи»… У них всюду глаза и уши, всюду свои люди…

— Даже тут? — криво усмехнулся офицер, постукав пальцем о свой стол.

— Чжан все знает. Даже о том, что вы следили за мной до самой квартиры. Они прикрыли уже эту квартиру — и концы в воду.

— Чжан — это кто? Настоящее имя или выдуманное?

— Не знаю. Он китаец, сейчас ранен в ногу, из квартиры не выходит.

— Адрес!

— Не знаю. Оба раза мне завязывали глаза, даже ночью. Долго водили, морочили — вправо, влево, вверх, вниз…

— А если мы иголочек под ногти загоним тебе? Не много, по одной на каждый пальчик. Вот такеньких! — развел офицер пальцы сантиметров на десять… — Говори правду! — прикрикнул он.

— Я и т-так… правду… — Пуол скрежетнул зубами, сдерживая дрожащий плач. — Я еще ничего не знаю! Меня никуда не допускают! Задание испытательное давали…

— Денег хочешь заработать? Ты можешь неплохо и у нас зарабатывать, если иногда кое-что будешь рассказывать. Нас интересуют явки, телефоны, квартиры членов триады, адреса подпольных лабораторий по переработке опиума, кто агенты по обеспечению сырьем, места сохранения его, агенты по сбыту… Где их морская база, каким транспортом владеют, что имеют на вооружении… О том, что ты нас информируешь, никто, кроме меня, знать не будет. Отсюда мы тебя вывезем тайком, чтоб никто не видел, что ты у нас был… Подпиши вот эту бумагу, вот тут вот… Укажем тебе тайник, захочешь что написать, — кинешь туда. А еще лучше — позвонишь по телефону 11-00-22. Запомнил? Любому, кто снимет трубку, скажешь все, что хотел сказать… Кличка твоя будет… Ну, скажем, Контуженый… И мы на этот раз помилуем тебя, не будем привлекать к судебной ответственности. Через тайник получишь первый аванс — после первого звонка-сообщения.

Пуол зажал ладони между коленей, сгорбленно качался, словно собирался упасть под стол, укрыться от взгляда этого офицера, от его слов.

— Ну?!! — грозно прикрикнул офицер, и Пуол, вздрогнув, выпрямился.

— С т-таким условием… — решил поторговаться Пуол: — Вы меня сейчас т-тайком отвезете на Рай, у вас есть на чем. Мне надо выполнить задание для Чжана, а то мне не будут верить.

— Это для нас мелочь. Какое задание — не спрашиваю. Потом, если захочешь, расскажешь, — офицер наклонился над столом, еще ближе пододвинул к нему бумагу для подписи.

Пуол дрожащей рукой взял ручку… «А пусть бы спросил, какое задание! Пусть бы!.. Мне же человека надо убить… Может, самому сказать? Может, они что-либо придумают, как отвертеться от этого задания? Но что они могут придумать? И для „Белой змеи“ никакого оправдания не существует. Не сделаю — самому смерть…»

Был момент, когда вставал со стула, хотел застонать: «Мама-мамочка! Зачем ты меня на свет родила?!»

Часть вторая КОГДА ПЛАЧУТ ДЕЛЬФИНЫ

Глава первая

1

— Я есть итальяно… Ты меня понимаешь? Ты зови меня синьора Тереза. Хорошо? Либо донна Тереза.

Итальянка не могла и минуты помолчать. Сыпала и сыпала словами и все добивалась внимания от Янга: «Ты меня понимаешь?»

— Ты никогда не был в Рома? Нет? О, повера бомбино, бедное дитя!.. Это лучший в мире город! Какие там палаццо! Таких красивых зданий ты нигде больше не увидишь! Ну, почему ты все молчишь? Ты такой малинконико, грустный… Надо быть оттимисто! У вас тут такая природа, такой океан!

Синьора Тереза на каждом шагу восклицала: «Ой!» да «Ой!» — все чему-то удивлялась. Янг мысленно так и прозвал ее: «мадам Ой».

— Ой, мамма миа! Где у вас полдень? Там?! Ой, так у вас солнце не туда идет! Не слева направо, а справа налево! И оно у вас… Ну да, немножко на север, не над самой головой!

Янг шел впереди синьоры Терезы, нес на руках ее Тото, черную смешную косматую собачку. Из-под длинных косм Тото выглядывали спокойные и веселые глазки. За передними лопатками и по груди он был по-особому обвязан ремешком.

Когда Тото отдохнул, Янг, накрутив конец ремешка на кулак, опустил собачонку на землю. Тото побежал вперед, старательно мотая розовым язычком и тяжело дыша: душно! Каждый угол дома, каждый столб или пальму он обнюхивал, задирал ножку. Мадам Ой предупреждающе поднимала палец: не мешай, а то будет нервный.

Янг знал только таких собак, которые водились на Биргусе, и тех бродяг, которых видел возле храма. А такое диво, как Тото, видел впервые. Да и женщины такой не видел: платье белое, прозрачное, плечи совсем голые, на голове большая белая шляпа, а над белой шляпой еще одна шляпа в два раза больше — японский зонтик от солнца. Зонтик синьора держала в левой руке, а в правой пустой косматый мешок и большую сумку, похожую на кошелек. А поскольку у итальянки не было третьей руки, чтобы вести Тото, так она наняла Янга сразу, как только вышла из отеля «Белая орхидея» погулять, познакомиться со Свийттауном. Янг как раз тогда спешил с Абдуллой в порт, друг обещал поучить его коммерции — торговому делу.

«Освободишься — приходи туда!» — прокричал на прощание Абдулла и подмигнул Янгу: мол, не теряйся, от этой тетечки можно добиться неплохого приварка.

— Янг, почему ты молчишь? — прервала донна Тереза его воспоминания. — У тебя есть мама?

— Нет.

— Мадонна миа… А падре, папа?

— Тоже нет… — вздохнул Янг. «Малахольная какая-то… Чего она лезет в душу? Хочет, чтобы я разревелся на всю улицу?»

— Ой, ой! Я сразу почувствовала интуито, что у тебя что-то не так. Бель бамбино — пригожий мальчик, и такая трагедия. Так что, ты так и живешь один?

— Так и живу. Брат у меня есть, на Рае работает.

— О, Рай! Вечером я тоже еду на Рай. Целый месяц там пробуду!

Заходили в очередной магазин, и синьора Тереза широко раскрытыми глазами разглядывала черные деревянные маски с ощеренными зубами и вытаращенными глазами, примеряла бусы: «Кораллё! Кораллё!», шляпы из пальмовых листьев. Разных бус, в том числе и из черного коралла, она уже купила несколько. Совала в сумку и бамбуковые салфетки, ослепительные раковины, торчали из сумки и две маски. Продавец, видя, что она не собирается покупать у него бусы, подсунул ей игрушечный башмачок. Нажал в нем что-то, и из башмачка высунулся чертик, дико, будто у него болел от смеха живот, захохотал, башмачок задрыгал, задвигался по прилавку.

— Мадонна миа! Диаволо! Беру. Сколько стоит?

Синьора Тереза платила не торгуясь, и ее, конечно же, обманывали, беря с нее вдвое, втрое дороже. Скоро сумка ее наполнилась всякими ненужными вещами.

Дошли до базара, и донна Тереза остановилась, словно закаменела. Сколько рядов торговок! И возле каждой горы всяких овощей и удивительных, не виданных ранее плодов. Грейпфруты — с детскую голову, гроздья бананов — только вдвоем донести…

— Тутти-фрутти! Тутти-фрутти!.. — шептала она и почти дрожала от восторга. Сорвалась вдруг с места: — Коко! Коко! Какие огромные! Янг, давай выпьем сока из этого кокоса, я слышала, что это очень вкусно!

Она выбрала два самых крупных и зрелых кокосовых ореха и подала продавцу, чтоб вскрыл их. Но тот сказал, что в таких уже не будет сока, в них твердое ядро, и выбрал орехи сам, ловко срубил с них маковки, подал.

А дальше пошло-поехало. Итальянка набрасывалась на бананы, сырые и жареные, закрывала глаза от удовольствия: «Грандиозо!» Угощала и Янга: «Премиё! Премиё!» Пару кокосовых орехов и фунта четыре бананов запихнула в мешок и дала его нести Янгу. Попробовала она и папайю, рамбутан, мангис, дуку, опять совала кое-что в мешок, и тот разбухал и разбухал. «Тебе не тяжело, миленький?» — спрашивала каждый раз и тут же забывала об этом. Соблазнил ее один продавец и дурианом. Донна Тереза, хоть и сморщила от неприятного запаха нос, отважно куснула белую мякоть ломтика, пососала косточку. И застыла с гадливой гримасой, раскрыв рот и крепко зажмурившись. Сплюнула под ноги, начала ногтями очищать язык, вытирать и его и пальцы платочком, потом отшвырнула платок в сторону: «Ой, коко! Коко!» Янг догадался, принес раскрытый молодой кокосовый орех, чтоб прополоскала рот. Вокруг уже хохотали: «Синьора, надо съесть весь плод, тогда почувствуете настоящий вкус!» — «У меня вкуснее, купите еще и у меня!» Сбежались мальчишки, гладили Тото по голове, дергали за хвостик. А тот парень, что дал ей попробовать дуриана, разрезал его на куски и со смаком, с величайшим наслаждением выскребывал мякоть ножом, запихивал в рот, словно делал живую рекламу фантастическому плоду.

— Это издевательство над человеком! Даже мой Тото не станет есть такую мерзость! Это малина с чесноком, перцем и клопами!

Чем сильней она возмущалась, тем громче хохотали зрители и продавцы. Под этот хохот они и ушли.

Не прошли и половины базара, как в мешок уже ничего нельзя было втолкнуть, а сама синьора так напробовалась всяких «тутти-фрутти», что ей стало совсем плохо. Отдала Янгу и сумку.

— Аванти, Янг! Вперед! В отель! — и часто зацокала каблуками.

2

— Ну вот… Поко а поко[7] и пришел! — услышал Янг за своей спиной голос синьоры Терезы и вздрогнул. Изнемог уже, стоя на солнцепеке у дверей отеля, а Тото лег на бок и вытянул все четыре лапы, будто собрался издыхать. Внутрь, в вестибюль войти с собакой он не осмеливался. — Какой ты браво, молодец! Иди же скорей! — голос синьоры звучал уже веселей.

Вошел в вестибюль и сразу протянул мадам Ой и собачий поводок, и сумку, и мешок.

— О, нет, нет! В номер, пожалуйста! Я тебя очень прошу!

А когда вошли в номер, добавила:

— Грацие, милый! Большое спасибо! Но ты не покидай меня. Мне так грустно одной, я у вас чувствую себя сиротой, как и ты. Я пропаду без тебя! И Тото пропадет! Ты только погляди, как он печалится, плачет… А к шести часам мы должны быть в порту, в половине седьмого теплоход отправляется на Рай. Я тебе уже за все сразу заплачу. Слушай, а может, ты со мной и на Рай поедешь? И мне и Тото так нужна близкая душа!

— У меня нет денег на билет, — ответил Янг, едва скрывая радость: неужели так просто ему удастся попасть на Рай? Даже прямо сегодня?

— Грацие а дио! Слава богу, у меня еще есть чем заплатить за удовольствие. А ты мне доставляешь одни только удовольствия. Побудешь моим пажем.

Что такое паж, Янг не знал, но лег на диван с удовлетворением. Тото примостился рядом. Немного дремали, немного наблюдали за синьорой Терезой. А та ходила по комнате, по спальне полураздетая, не стесняясь Янга, готовилась принять ванну. Плюхалась в ванне долго, потом вышла, намотав на голову полотенце в виде чалмы. Халатик ее был очень коротенький, будто не на нее сшитый. Она грациозно подсела к телефону, закинула ногу на ногу, заказала в номер обед.

Почти все, что привез официант, скормила Янгу: «Ты такой магро… худой!» — и Тото, а сама выпила всего две малюсеньких рюмочки вина.

Синьора присела в спальне к туалетному столику с трюмо, принялась прихорашиваться, а Янг лежал в комнате на диване, забавлялся с Тото и думал, что может и неплохо побыть этим самым… как его… пажем?

Потом он ходил искать такси для синьоры, потому что на обычной трехколесной моторной коляске с тентом, управляемой рикшей, все чемоданы и чемоданчики, баулы, коробки и сумки донны Терезы отвезти в порт было невозможно.

В порту, пока шофер помогал мадам Ой управиться с вещами и оформить проезд для Янга, сам Янг в последний раз прогуливал собаку и отчаянно вертел головой во все стороны, Абдуллы нигде не было видно! Подозвал к себе мальчика-лоточника, немного уже знакомого, спросил, знает ли он Абдуллу.

— А кто его не знает! — ответил тот и присел — погладить удивительную собаку.

Янг попросил передать Абдулле, что он сегодня перебирается на Рай.

— Понял? Пусть ищет меня в дельфинарии, у брата.

Мальчик кивнул, подергал Тото за косматое ухо и исчез в толпе.

Теплоход был небольшой. Сразу, как взойдешь на борт с трапа, можно либо спуститься в носовой или кормовой салоны, либо подняться на палубу — на переднюю или заднюю площадку. На обеих площадках стояли решетчатые скамьи, многие пассажиры-туристы облюбовали себе места там. Один седой и худой европеец стоял на носу теплохода, как орел, дышал, обдуваемый свежим ветром, с таким удовольствием — даже ноздри раздувались. Все были одеты просто, по-дорожному, и трудно было отличить миллионера от не миллионера.

Теплоход загудел, застучал мотором сразу, как только подняли трап. От причала отползал задом и медленно, чадя черным дымом. На рейде развернулся и взял курс на Рай.

Синьора Тереза сидела возле своих вещей в кормовом салоне и все пересчитывала их по пальцам, все не могла проверить, сколько у нее было и сколько мест осталось: одиннадцать или тринадцать? Янг, взяв на руки Тото, разгуливал по теплоходу. Из кормового салона перебрался было в носовой, потом вылез на переднюю площадку. Там в лицо бил упругий ветер, и надо было сильно жмуриться, чтоб он не высекал слезы из глаз. Опершись на поручни и свесив голову, видел, как взвихривается дугою пенистый ус, лижет щеку теплохода. Встречные волны разбивались о нос, брызги взлетали выше поручней. За кормой кружились чайки, садились на широкий бурунный след, хватали оглушенных рыб.

Постоял и возле капитанской рубки, разглядывая сквозь широкое стекло, как мужчина в морской фуражке, но без кителя, в одной белой рубашке с короткими рукавами, покручивает рулевое колесо-штурвал. Как хотелось Янгу быть на его месте, покрутить этот штурвал! Почувствовать самому, как махина теплохода слушается тебя: «Лево руля! Право руля!» Или хотя бы постоять рядом с капитаном, поглядеть сквозь это стекло вперед, и то был бы счастлив. Наверное, очень потешный был у него вид, потому что капитан сочувственно подмигнул ему и улыбнулся. А может, не ему, а Тото? У того был очень комичный вид, язык, высунутый чуть ли не на пядь, мотался, как плохо привязанный.

Янг хотел и сам усмехнуться доброму капитану, но увидел нечто странное: в рубку вошел еще один человек, молодой китаец. Капитан, не оборачиваясь, что-то сказал ему, видимо, думал, что это свой — помощник или машинист. Как вдруг капитан вздрогнул, лицо его вытянулось и посерело. Торопливо, словно уколовшись, взглянул на свой бок, под руку, и снова стал глядеть вперед. Губы капитана дрожали, лоб покрыли капли пота — как жемчужины. «Что с ним? Может, плохо стало?..» — Янг тоже бросил взгляд туда, на правый бок капитана. Там было темно, и Янг придвинулся ближе к стеклу. Увидел: китаец тыкал капитану в бок револьвером с какой-то трубкой-насадкой — может, глушителем? Китаец держал револьвер в левой руке, а правой с силой обрывал какие-то провода и антенны…

У Янга от страха присохли к палубе ноги. Он видел: капитан отрицательно качает головой — не соглашается на какое-то требование китайца. Тихо щелкнул выстрел, потом другой — по радиопередатчику. Курортники ничего не услышали. Янг успел еще заметить: китаец не дает капитану упасть, подталкивает к штурвалу, чтоб поворачивал туда, куда надо было бандиту.

В это время со скамьи вскочил молодой человек, приблизился к Янгу, схватил его за локоть и повел перед собой в кормовой салон, столкнул по ступенькам вниз. Падая, Янг крепко ударился, но тотчас вскочил на ноги, оглянулся. Тот, что спустил его по ступенькам, вместо пальца приложил к губам дуло пистолета — «Тс-с-с!». В это время открылась дверь из машинного отделения, показался машинист или помощник капитана, рванул дверь рубки со словами: «Отклоняемся от курса! Что случилось?» Навстречу ему из рубки два раза выстрелили, помощник схватился за живот и упал под ноги молодому бандиту. Тот оттолкнул убитого от себя и стал возле дверей машинного отделения, следя, чтоб больше оттуда никто не вышел.

Янг присоединился к синьоре и оторопело глядел, что будет дальше. В салоне уже судорожно всхлипывали-стонали от страха. "Мадонна миа! Мадонна миа! Такая траджико морте[8]! И нас… могут… морте…" — шептала синьора Тереза.

Тем временем в дверях машинного отделения показалась еще одна голова — матроса, и бандит, торчавший у двери, ударил его рукояткой пистолета по голове, и тот осел, исчез с глаз. Тогда бандит стал спихивать в те двери, вниз, и убитого. А в салоне в это время плакали женщины. С одной сделалась истерика: судорожно всхлипывая и рыдая, она вскрикивала: «Мамочка моя! Деточки мои!» Мужчины пытались громко протестовать, мол, будут жаловаться, как только теплоход… Однако стоило грабителю, стоявшему у дверей, грозно шевельнуть пистолетом, чтоб все тотчас умолкли.

— Сидеть и не шевелиться! Вещей не трогать! Стреляю без предупреждения! — и тут же стрельнул по сумке одной дамы, которая пыталась пододвинуть ее ближе к себе: — Я же сказал не шевелиться!

Из капитанской рубки вышел первый бандит, подался в носовой салон, где началась какая-то заварушка, послышались те же угрозы: «Не вставать! Не шевелиться! Пристрелю на месте!»

В окно салона Янгу видно было, как тает на горизонте остров Главный, как маячат вдалеке рыбацкие моторные и парусные баркасы и джонки. Рыбаки занимались своим делом, и ни один не подозревал, что делается на теплоходе.

«Куда мы плывем? Куда приказали держать курс? Надолго ли хватит сил у раненого капитана?» — тревожился Янг.

«Отвезут подальше в сторону, ограбят и потопят… Подорвут вместе с кораблем! А тут и путей морских нет, никто не будет искать…» — шептались в салоне.

А теплоход все плыл и плыл в сторону Голубого острова, и даже самых высоких деревьев Главного уже не было видно — растаяли в дымке.

Откуда взялся черный катер с пулеметом на носу, Янг не заметил. Глянул в иллюминатор тогда, когда другие пассажиры усердно завертели головами, пристально следя за маневрами катера. А тот сделал один круг около теплохода, будто брал его в петлю, сделал другой. Люди, стоявшие возле пулемета на катере и вдоль бортов с оружием в руках, махали этим оружием капитану, чтоб застопорил ход. И теплоход вскоре остановился, тихонько закачался на волнах. Черный катер тотчас подплыл к правому борту, с катера на теплоход полетели веревки с четырехлапыми крюками на концах. Пираты подтянули и пришвартовали свой катер вплотную, ловко, как коты, перебрались на теплоход. Каждый держал в руках мешок из пленки и оружие — пистолет или автомат, все мгновенно рассыпались по салонам и палубам. Пираты не все были с виду китайцами, были и похожие на малайцев.

В короткой суете, когда было отвлечено внимание того, что стоял у двери в машинное отделение, донна Тереза успела сорвать с пальца один перстень с бриллиантом, бросить его в кошелек, а кошелек сунуть под Тото в изгиб Янгова локтя.

И тут снова прогремел выстрел — пальнул тот, что стоял у дверей машинного отделения. Женщина, начавшая заранее вынимать из уха золотую сережку, ойкнула и схватилась за руку — из-под пальцев заструилась кровь.

— Сидеть смирно! Не шевелиться, пока до вас не дойдет очередь! — прокричал бандит.

Пираты управлялись быстро. У кого перстенек не снимался, силой сдирали чуть ли не с кожей. У одной женщины так рванули сережку, что по шее потекла кровь. В мешки летели перстни, кулоны, колье, браслеты, крестики с цепочками, жемчужные ожерелья, деньги. Выворачивались сумки, даже некоторые чемоданы, баулы и коробки, но в тряпках долго не копались, и самих тряпок не забирали. И без них мешки наполнялись быстро. Янг с ужасом ждал приближения пиратов, кошелек жег руку.

— Икскьюз ми! Миль пардон, мадам! — от почтительного тона пиратов по спине бежали мурашки.

Янг видел только глаза, глаза, глаза… Вытаращенные, полные страха глаза пассажиров. Даже всхлипов больше не было слышно, лишь полузадушенное «гмг… гумг…» — люди боялись открыть рот. У многих были вставлены золотые зубы или коронки — хоть бы их не вырвали!

Синьора Тереза сняла с себя украшения быстро, за что заслужила глумливую благодарность-поклон: «Мерси боку! Сенкью вери мач!» Янга пират согнал с места, думал, что-нибудь спрятано под ним. А под собаку поглядеть не догадался!

Минут через десять грабеж окончился, отовсюду послышались выкрики пиратов: «Все! Закругляйтесь, черепахи! Отчаливаем!» Потом — топот ног, скрежет снимаемых крюков… Густой рев мотора черного катера.

Кто-то запоздало завопил-закричал:

— Радио! Быстрее по радио передать, полицию вызвать!

— Разбито уоки-токи, прострелено! — ответил ему другой голос.

Из машинного отделения вылез перепуганный матрос с засохшими потеками крови на лбу. Открыл капитанскую рубку… Капитана возле штурвала не было, лежал на полу.

— Врача надо! Нет ли среди вас врача?! — кричал матрос, вытаскивая из рубки капитана. «Врача! Врача!» — повторили его просьбу многие голоса, даже наверху, на передней площадке.

Врач нашелся — женщина. Она быстро спускалась по ступенькам с передней палубы, а за нею шел толстенький человечек, наверное муж, просил: «Элен, не надо! Не ходи, какое тебе дело до всего этого? Может, они еще вернутся!» Но врач шла за матросом в кормовой салон, куда тот перенес капитана и положил на скамью. Женщина-врач, бросив сумку на руки толстяку, молча лила на свои ладони духи или одеколон, мыла им руки: «Разденьте его!» Перед нею расступились, пропуская к капитану, и опять скучились, и потому поглядеть, что она будет делать с раненым, Янг не смог. Если бы собаки не было на руках.

Матрос выбрался из толпы, стал к штурвалу. Теплоход набрал скорость, лег на нужный курс.

— Янг? Где ты, Янг? — испуганно кричала синьора Тереза, и ему пришлось выйти из толпы. — Садись, миленький, вот сюда! И никуда не уходи, а то я с ума сойду! — приподняла Тото и вынула из-под него кошелек. — Мои диамантэ… бриллиантэ… Золотые вещи… Еще немного, и эти бандиты сделали бы меня нищей. Вы спасли меня от разорения! — она поцеловала Тото в нос, а Янга в щеку… — Даже не верится, что спаслись от смерти… — И она с опозданием заплакала-зарыдала.

3

— Ты же, гляди, приходи назад! Навести брата, передай ему мой привет — и возвращайся! Сколько брату лет — всего двадцать? Как жаль, а мне за тридцать… Только ты об этом никому не говори, хорошо? Запомни номер комнаты — триста семнадцать… Отель «Морская лилия…». На вот тебе на мороженое… — синьора Тереза дала ему три доллара. — Потом я рассчитаюсь с тобой лучше… О, я тебя не обижу! Я тебе сделаю такой подарок — тебе и не снился такой! — соблазняла «мадам Ой», она не очень верила, что Янг вернется к ней. — А риведерчи, миленький!

Первые, самим заработанные деньги… Янг почувствовал себя совсем взрослым и самостоятельным.

Пока бежал в дельфинарий, мороженое покупал два раза. Никогда в жизни не пробовал его — вкусное!

Кого ни спрашивал, все знали, как пройти к дельфинарию, все показывали дорогу правильно. Но подошел к воротам и увидел, что они связаны цепью, на которой висит замок.

Постоял, печально поглядел сквозь решетку на то, что было на территории дельфинария. А видел только густые кусты и деревья — парк. Сквозь листву чуть-чуть виднелись круглые бока какого-то не очень высокого строения с оконцами-иллюминаторами.

И в это время дверь проходной заскрипела, из нее вышел человек с ружьем за спиной, еще не очень старый.

— Ты кого тут высматриваешь? Все давно закрыто… Утром приходи, — сказал человек.

— Где-то тут брат… Сказал — ищи меня в дельфинарий… Радж.

— Ах, Ра-адж?! Так бы и сказал… Нету его, в город ушел. Ты можешь войти, подождать, если хочешь. — Человек вошел в проходную, начал отпирать наружную дверь. — Ну, чего переступаешь с ноги на ногу? Боишься меня?

— Я не боюсь, — Янг вошел, и человек снова запер двери.

— Я сторожем тут… Хочешь — пойдем со мною, я обход территории начинаю. Заодно и расскажу, что знаю… Меня Малу зовут, просто Малу. Радж у нас фигу-ура… Во! — показал он большой палец. — Не то что некоторые… Вот я, скажем, кто? Простой сторож. А Радж меня за человека считает, не так, как некоторые. Потому я его и люблю… Ты надолго к Раджу? Насовсем?! А как ты сюда добрался? Один или с отцом?

Пришлось немного рассказать Малу свою историю.

— Ай-ай… А Радж мне ничего не говорил. Вижу только — печальный, очень печальный, переживает все. А не говорит.

Сначала ходили по зеленой зоне, по аллеям. То тут, то там попадались павлины — расхаживали по дорожкам и лужайкам, тянули длинные хвосты, пробовали взлететь на дерево. Один распустил хвост — и Янг замер на месте. Такой красоты сроду не видел.

— Райские птицы… Райские на острове Рай… — зашептал в восторге.

— Не-е, райские не такие. У тех перья всеми цветами радуги переливаются, а больше перьев розово-оранжево-золотистых. Если повезет, то увидишь.

Подошли к тому круглому строению, что увидел из-за ворот. Необычные круглые окна, точно иллюминаторы на корабле. Заглянул в одно из них и ахнул: в доме воды было налито почти до самого верха. И чего там только не плавало! И рыбы всяких размеров и цветов, и небольшие черепахи, лангусты ползали, под камнем свернулся спрут.

— А черепахи тиною заросли! Водоросли на себе таскают, маскировку, — не выдержал Янг.

— У нас и большая черепаха есть, слоновая называется, — сказал Малу. — Говорят, ей сто лет.

Старая черепаха жила в загончике под фикусом. Вровень с землей там была вкопана и ванночка с водой. Черепаха как раз сидела над ванночкой, широко расставив ноги, и стонала. Возле ее слезящихся глаз роились мухи. «Бедная!» — пожалел ее Янг.

Интересно, такие ли приплывали на их Биргус откладывать яйца? Не раз с мальчишками и Натачей ходили с корзинками собирать их. Места кладок легко можно было найти по неуклюжей маскировке, по следам, которые оставляли черепахи, снова карабкаясь в море. Ребятишки никогда не забирали всю кладку, брали только по пятнадцать — двадцать яиц. А их у каждой черепахи, говорят, бывает до сотни штук. Остальные закрывали песком, чертили крест — знак, что тут нельзя больше брать. Какие богатые яичницы жарили в те дни матери! И сами ели вволю, и даже свиньям скармливали… Когда наставало время вылупливаться молодому потомству, на берег выходили и старые и малые, дежурили возле каждого гнезда, отгоняли фрегатов, кайров, чаек, не давали хватать детенышей. Зеленые, похожие на лягушек, они выбирались из-под песка и — дай бог ноги! — торопились к прибою. Будто сами знали, что их спасение в воде…

— Вот и дошли, — прервал его воспоминания Малу.

Янг вздохнул: родина, милая родина, никогда уже не удастся увидеть ее!

— Вот, гляди! Это трибуны, человек двести пятьдесят — триста вмещают… А это бассейн… А вон дельфины плывут, увидели нас…

Янг не верил своим глазам: вот эти серо-синие сытенькие тела и есть самые настоящие дельфины?! И так близко?!

— Клювы повысовывали из воды, разглядывают нас! Ха-ха, на бортик головы кладут! А они выскочить не могут? — присел возле бетонного барьера Янг, протянув под красно-желтые перила руку, желая достать до дельфина.

— Они только вон на тот помост под вышкой выскакивают. Это входит в программу представления. Прикажет Судир, покажет рукой — они выскакивают и ложатся как бревна.

— А они не кусаются? Столько зубов острых, и все одинаковые, жевательных нет.

— Не кусаются, можно потрогать за рострум, погладить.

— У них клювы тоже кожею обтянуты, не голые! А тело какое гладенькое, точно отполированное! И не теплое, а холодное! А Радж говорил, что они теплокровные животные.

— Теплые. Но попробуй дощупайся до тепла, на них жира, как на свинье.

— Ой, и маленький есть! Во, во, улыбается нам! Как дитя улыбается во сне! А из глаз вода течет… Может, он так плачет?

— Никто не знает, когда они смеются, когда плачут. А этого малыша зовут Боби. Была еще малышка, Джейн, — погибла. Отойдем, а то еще увидит Судир, крику не оберешься. Не любит он, если посторонний забавляется с дельфинами. Он сегодня еще не ушел… Вон, слышишь? Голоса в «резиденции».

Обходили бассейн вдоль трибуны, а Янг разглядывал дом на том берегу. Странный дом, есть только торцевая стена, а боковых почти нет, крутые скаты крыши под розовым шифером начинаются совсем низко от земли. На уровне второго этажа на скатах крыши торчат, похожие на собачьи будки, окна.

— Вон там Радж живет, сбоку, где средние двери, — показал Малу. — Там такая кладовая-склад, он в кладовой и живет. — Помолчал и добавил: — Что-то Судир сегодня долго тут…

И только успел он это проговорить, как распахнулась дверь под вышкой. К нижнему помосту, на который выскакивают из бассейна дельфины, вышел европеец в синей кепочке с длинным козырьком, следом за ним — Судир. Он был на голову ниже белого, смуглый и костлявый.

Что-то дрогнуло у Янга в груди. В высоком крупном человеке он узнал Пита. Того самого Пита, который с напарником шарил на озере Горного острова, искал золото.

— Ты чего сжался? Судир не видал, как ты гладил дельфинов, не бойся.

— Я… так… А куда в городе пошел Радж?

Малу не успел ответить, его в эту минуту громко окликнул Судир:

— Эй, ты! Выпусти мистера Уилсона.

Малу не понравилось это «Эй, ты!», будто у него не было имени. Вздохнул.

— Янг, ты это… Можешь подождать Раджа тут, а нет, так пойдем со мной. Чаем угощу… Ты пил когда-нибудь настоящий чай? — Малу, говоря это, ждал, пока мистер Пит Уилсон перейдет на своих длинных ходулях мостик.

— Радж не сказал, куда пойдет? — снова спросил Янг, не ответив на предложение сторожа.

— Где-то в ресторане или в баре твой Радж. К нему земляк заходил. С земляком и ушел.

— А кто… земляк? Не называл его?

— Почему же… Знакомил меня: Пуол, или как его…

— Пуо-о-ол?! Сюда уже добрался? — Янга словно по голове чем-то стукнуло.

Он кинулся по кустам к забору. Ловко, как обезьяна, вскарабкался на него. Миг — и был уже на той стороне.

Что-то кричал ему вдогонку Малу, но Янгу было не до него.

Пуол. Пакостник и гад, он ведь не просто так перебрался сюда. Что-то уже надумал, Янг нутром чувствует, что над братом нависла опасность. Какая? Да какая бы ни была, а Раджа надо предупредить. Только куда сначала кинуться?

Глава вторая

1

Не каждый рыбак, кто в мокрых штанах. Пуол убеждался в этом все больше и больше. Какой он наивный, какой глупец! Хотел с тенниской заявиться в дельфинарий, к Раджу, показать ему, ненароком спросить — не знает ли, чья она? Он же всех сотрудников там знает. Радж Синх… Радж Синх… «Р.С.», «R.S.». Могла и ему принадлежать тенниска. Не раз видел на нем такую — с эмблемой дельфинария… «Проклятая, проклятая, проклятая…» — даже зубами заскрежетал. Тенниска уже так жгла живот, что выдержать было трудно.

Едва полицейские высадили его в порту Рая и даже издевательски помахали на прощанье, Пуол направился к переполненной мусором бочке из-под бензина, от которой несло смрадом. Распугал скопище котов, огляделся по сторонам и сунул тенниску под мусор.

«Нельзя Раджу показывать. Сразу вызовет подозрение, насторожит: „Откуда она у тебя? Кто передал?“ Я же не могу сказать, что „Белая змея“ да а что сам нашел, не поверит…»

«В дельфинарий не один Радж работает. Инициалы могут совпасть полностью. Скажем, какой-нибудь Сулейман Раджа или Радхакришна. Или еще как… Укокошишь не того, а задание так и останется невыполненным. Тогда пощады от Чжана не жди…»

«Если бы как-то начать разговор на эту тему… про тенниску. Спросить, не терял ли кто… И при каких обстоятельствах это случилось…»

«Приглашу Раджа в ресторан, напою. У пьяного можно что хочешь выпытать. Ну, а если окажется, что это его тенниска? Как поднять руку… убить? Вместе росли, вместе ходили. Да и оружия у меня никакого нет, даже складной нож отобрали… Идти бы по какому-нибудь пустырю ночью… И камнем — трах! Но не такой Радж простачок, чтоб завести его куда-либо… Напоить, напоить под завязку! С пьяным легче справиться. Его и утопить можно. Скажу, пойдем купаться, охладиться надо после ресторана. И… Кто докажет потом, помогли утонуть или сам утонул. А можно и ссору затеять, напившись, придраться к чему-то, разозлить его. И… бутылкой по кумполу! Пьяная драка, с кем не бывает. Если и схватит полиция — выручат… своего. Тот офицер выручит… Скажу: позвоните по телефону 11-00-22, не то будете иметь неприятности… А как фамилия офицера? Вот балда, фамилии не спросил. Хотя — он мог и не сказать ее».

Расспрашивал, где дельфинарий. Купил билет на последнее представление. Перед началом ходил по территории, разглядывал малый бассейн с рыбами и черепахами — и не видел того, что разглядывал.

Направился к трибунам главной арены. Ходил там, посматривал по сторонам, приглядывался к тем, кто подходил и занимал свои места. Ему казалось, что среди зрителей есть полицейский агент, следит за ним. А что есть люди от «Белой змеи» — не сомневался. Видел худенького, похожего на заморыша, парня по ту сторону бассейна, он принес лоток с нарезанными тунцами, поставил возле помоста на том берегу. Дельфины сразу закружили, заныряли возле того места, полезли головами на борт бассейна, ожидая подачки. «Как голодные собаки…» — подумал Пуол. Приблизился к горбатому мостику из толстых бамбучин, перекинутого аркой через воду. Вход на него был загорожен низенькими, на всю ширину мостика, воротцами. Мимо прошел невысокий человек с дипломатом в руке, обжег Пуола пронзительным взглядом черных глаз, и у него даже под ложечкой похолодело. Мужчина открыл воротца рывком, как хозяин, тут же и закрыл за собой, быстро скрывшись в дверях под вышкой. За каналом в кустах промелькнул еще один человек, но он не был похож на Раджа.

Не появился Радж и во время представления с дельфинами. Прислуживал человеку с пронзительными глазами тот тощий парень.

Пуол сел на свое место и больше следил за публикой, чем смотрел на дельфинов. Завидовал он этим богатеям-туристам лютой завистью. Не мог Пуол так беззаботно, как они, восхищаться всякими штучками дельфинов, хлопать в ладоши, как артистам.

Ему не сиделось, будто на скамье под ним были острые ракушки или его кололи снизу лиановой колючкой, хотелось все время оглядываться, внезапно поймать один из тех взглядов, что кололи затылок. Но не поймал ни разу. Зрителям было не до него, их занимали только дельфины.

Едва дрессировщик раздал сувениры, выкрикивая номера рядов и мест, Пуол вскочил, заторопился. Наступая людям на пятки, обошел бассейн.

— Эй, друг! Подойди сюда! — позвал он худенького парня, а сам начал открывать красные воротца на мостик.

— Сюда нельзя. Что вы хотите? — Парень подошел, закрыл воротца, запер на задвижку.

— Тебя как зовут?

— А вас?

— Ты мне еще своего имени не сказал, а уже…

— Гуго. А что?

— Очень красивое имя. Мне надо Раджа увидеть. Мы земляки, друзья.

— Он еще не скоро вернется. Полез под воду с туристами.

— Как это… под воду?

— Ну как — с аквалангом…

— Жаль… А ты что тут делаешь?

— Хватает чего, — Гуго хотел уйти.

— Подожди! Где можно достать такую тенниску с эмблемой, как у тебя.

— Нигде. Это нам мистер Крафт выдает как форменную одежду. Будете тут работать, даст и вам.

— Да не выкай ты! Мы же почти одногодки… А что, тут есть места свободные?

— Если бы были!

— А много тут людей работает?

— Сколько надо.

— А есть ли у кого-нибудь по две, по три таких тенниски?

— Может, и есть, если не износил.

— А у тебя? Ты не продашь мне?

— Нет у меня. Вот пристал. Иди, представление закончилось.

— Я не пристаю. Ты можешь мне посоветовать, к кому обратиться? Чтоб тенниску купить… Ну, одного я уже знаю — Радж Синх. Даже двоих — и тебя…

— Ну, Судир еще, Судир Рам. Потом…

— Гу-го-о! — послышался из-под вышки зычный, точно металлический, голос. — Мерзавец, где ты пропал?

— Судир зовет… — прошептал побелевшими губами Гуго.

Он побежал на крик, а Пуол постоял, чувствуя слабость в руках и ногах. "Судир Рам… Рам Судир… Это же те самые инициалы — «Р.С.», «R.S.». Вот тебе и нашел… А что, если этот «R.S.» не Радж, а Судир? Или, может, даже третий и четвертый есть? И опять похолодело в груди, вспомнился его змеиный взгляд. Нет, с ним он не хотел бы иметь дело.

«Сволочи! Все сволочи! Даете задание, так давали бы и чем его выполнять! Дали бы пистолет, так я из-за угла всех бы тут перестрелял… Быть не может, чтобы не попался тот, кто нужен! И, главное, издалека убивать не страшно — вроде как и не ты…»

Пошел побродить по городу, рассчитывая вернуться часа через два.

Рай ему понравился больше, чем Свийттаун. Столько беззаботного люда с раскрытыми ртами. Не будешь сам разиней, так можно и хорошо поживиться. И он заглянул в бумажник, который успел вытащить из заднего кармана шортов одного туриста. Ого! Под сотню долларов… И какие-то документы в другом отделении.

Снова подходил к дельфинарию и чувствовал не счастье удачи, а знакомый холодок в груди. «За каким чертом он зацепил того Гуго, полез с расспросами о тенниске. Может, сбегал к Раджу… Или к той змее… Разболтал все. Радж будет уже настороженным. Как с ним повести себя сначала, о чем говорить?»

2

Первым, кого Радж увидел, выбравшись из воды на мыс Когтя, был Гуго. Парень, наверное, растерялся, увидев три одинаковые фигуры в черных с желтыми полосами по бокам гидрокостюмах с оранжевыми баллонами за спиной. Все почти одновременно встали из воды. Заколебался, к кому кинуться? И только когда Радж стянул с лица маску, подбежал к нему, ухватился за акваланг — помочь снять, донести до дельфинария.

— Ты не мне… Вот ей помоги, если хочешь, — Радж кивнул на самого маленького подводного путешественника — девушку. Руки у нее были заняты, в каждой держала по обломку коралла, белого и розового. Костюм ей был велик, и на ногах разбухли, обвисли складки — набрала воды.

Гуго помог девушке снять с себя акваланг, надел его ремни на левую руку, подождал, пока Радж отстегнет и снимет с ног ласты. А в это время третий путешественник помог своей напарнице освободиться от ластов, и все пошли к главной арене. Молодая пара шла к зданию первой, ноги они ставили еще неуверенно. Спутник девушки шагал сгорбившись, не снимая акваланга, в руках нес свои и малышкины ласты и маски, палки с заостренными металлическими шпеньками — пики от акул. Все молчали. Раджу знакомо было это ошеломление, растерянность подводных путешественников. Они все еще мысленно были там, в глубинах моря, никак не могли опомниться от того невероятного, что увидели и почувствовали под водой.

— Душ — первые двери слева, не забыли? — напомнил Радж по-английски. Молодые люди не оборачиваясь покивали головами в знак согласия.

— Откуда они? — тихонько спросил Гуго, идя рядом с Раджем.

— Австралийцы. Медовый месяц в путешествии проводят… — так же тихо ответил Радж и громко добавил по-английски: — Акваланги оставьте на скамье, костюмы — в душевой.

— Гу-уд, — на этот раз турист коротко взглянул на Раджа.

Прошли еще немного молча, голый песок кончился, начались кусты и деревья, от дорожки их отделяли дуги из бамбуковых прутьев, воткнутых концами в землю.

— Ты уже все сделал? — спросил Радж, сбрасывая акваланг на скамью возле зелени. Таких скамеек было три, каждая скрывалась под навесом магнолий, в солнцепек тут было уютно.

— Еще дельфинов докормить надо и «резиденцию» Судира убрать. Большим господином стал, требует, чтоб я каждый день у него вытирал пыль, как в кабинете Крафта… Закрылся с каким-то американцем или англичанином. Рюмки звенели…

— Ого! На него это не похоже.

— Я подметал под вышкою, так прогнал. То ли чтоб не пылил, то ли чтоб не подслушал ничего… Ага, чуть не забыл: про тебя земляк спрашивал. Сошел с трибуны, должно быть, смотрел представление. Не понравился он мне: глазки бегают, как у вора, головою вертит.

— Пуол?!

— Не назвал себя, а мое имя спросил. Все интересовался, кто тут работает, кого как зовут. Спрашивал, по сколько теннисок мы имеем с эмблемою, можно ли где-нибудь купить.

— Интересовался теннисками?! Вот оно что… И кто бы мог подумать!.. Неужели он… — удивился вслух.

— Ты о чем? — в глазах Гуго отразилось недоумение, даже испуг.

— Ничего, ничего… Это я, наверное, устал сегодня. Еле выгнал туристов на берег. Воздух кончается, а им все мало: еще это, еще то, еще вот сюда… — Радж расстегнул на груди «молнию», распахнул рубашку-камзол, вытянул руки: — Помоги снять.

Гуго стягивал камзол, рукава закатывались, выворачивались наверх желтым.

— Никак не представляю, как костюм помогает под водой. В него же все равно набирается вода.

— Немного набирается. Но та, что набирается, нагревается от тела, а свежая почти не поступает. Совсем без костюма окоченеешь, — сказал Радж.

— Чем ты моешь внутри? Я так порошком… Может, помочь тебе?

— Я сам… Ты акваланги только разбери. Не говорил земляк этот — придет еще?

— Не говорил. Наверно, придет.

Гуго разобрал на скамье акваланги, разложил части.

— Ну, спасибо, братец, — Раджу хотелось побыть одному, подумать обо всем. Но Гуго не уходил.

— Знаешь… — приглушил он голос до шепота. — Я немного слышал, о чем Судир с тем говорил. Про дельфинов говорили… Но по-английски, так я мало понял. Гость что-то назовет, какую-то цифру, а Судир: «Ноу, ноу, ноу…» — и свою цифру называет. Торговались о чем-то… А еще, знаешь, откуда хорошо слышно, что в резиденции делается? Из душевой, оттуда, где шкафчики стоят.

Радж успел сказать: «Инте-ересно!..» — и увидел, что с той стороны к бассейну подходят Малу и Пуол, у землячка в руках какой-то газетный сверток. Гуго прошептал: «Тот самый…» — и пошел к дельфинам — докармливать.

Радж отстегнул с правой голени ножны с крисом, начал быстро скатывать с себя штаны, присел на скамью. Пока Малу и Пуол перебирались через горбатый мостик, он стоял уже в одних плавках. Малу поднял руку, приветствуя Раджа, и повернул к Гуго.

— Здоров был, друг мой! — словно бы обрадовался Раджу Пуол, протягивая руку.

— Здравствуй, — сдержанно подал руку и Радж, проницательно заглянув ему в глаза. Пуол сразу отвел взгляд, посмотрел на Гуго. И снова повернулся к Раджу, сделал приветливое выражение лица:

— Хорошо у тебя тут. Работка по блату!

— А что ты понимаешь в моей работе, что знаешь о ней? Ничего… Так с выводами не спеши.

— По блату, по блату… Мне бы такую работку! Ты бы закинул за меня словечко перед мистером… мистером… как его…

— Крафтом… Нечего закидывать, брать он никого не собирается. Говори сразу, чего хочешь, а то у меня еще много работы.

— Перестань морщиться, как сушеная копра… А может, у тебя зубы болят? Забыл разве, что мы друзьями были?

— Не криви душой. Никогда мы друзьями не были.

— А я к тебе со всей душой… Всегда! Нам и теперь надо держаться друг друга. Хоть и не на Биргусе мы, пораскидало нас, как ветром… Давай зайдем куда-нибудь, посидим, поговорим про житье-бытье.

— Разбогател?

— Г-гы… И плохой кузнец может выковать хорошую вещь, — он развернул газету и похлопал бумажником по ладони. — Для друга мне ничего не жалко.

— На краденые я не привык.

— Фу, слова у тебя какие-то… Просто помог одному толстосуму потратить деньги. Тут у вас такие возможности — у-у-у!.. Так и ты помоги мне от этих денег избавиться, а то у одного силы не хватит.

— Мягкая у тебя циновка, а спать — бока намнешь, — Радж не верил в его добрые намерения. — Садись, — показал он на скамью, — и жди. Мне надо еще помыть костюмы, повесить сушить. — Радж пошел со своим гидрокостюмом в душевую. Уже из душевой в дверное окошко увидел, как Пуол тут же кинулся к ножнам с кинжалом. «Аг-га…» — бормотнул Радж. А Пуол вытянул кинжал, взвесил в руке, полюбовался лезвием и, с лязгом загнав на место, осторожно положил на скамью, сел рядом, нога на ногу, раскинул руки по спинке, задрав подбородок вверх…

Радж отступил, пропуская австралийцев, которые уже сполоснулись и переоделись: «Пожалуйста! Не стоит благодарности! Надумаете, приходите опять — будем рады!» — проговорил он на прощание.

Пуол нетерпеливо вертелся на месте. Время от времени Радж подходил к двери поглядеть, как он себя ведет. И видел, что нервы у земляка на взводе: то стукает пальцами по спинке скамьи, то дрыгает ногой, то похаживает возле скамьи: три шага в одну сторону, три — в другую. Радж прокричал из-за двери: «Ну вот, кончаю!»

Радж вышел, костюмы раскинул по кустам. Части механизмов и баллоны перенес в свою кладовку, разложил на полках сохнуть, сменил плавки, надел праздничные штаны. Хотел и рубашку надеть праздничную, все-таки придется идти в ресторан или бар, но вдруг усмехнулся про себя и натянул на плечи старенькую тенниску с эмблемой дельфинария. Тенниска застряла немного на спине, скаталась, вывернулась изнанка с вылинявшими буквами «R.S.». Так и пошел с сандалетами в руках к Пуолу.

— Обтяни! — повернулся к нему спиной.

— Ага… Сейчас… — Пуол дрожащими руками задергал низ тенниски. Радж усмехнулся и пошел в душ ополоснуть от песка ноги, обуться. На Пуола будто и не глядел, но краем глаза видел, как вытянулось и посерело его лицо.

В дверную щель из душевой еще раз взглянул на Пуола. Земляк то садился, то вскакивал на ноги, потом сел, вытер рукою лоб, вздохнул полной грудью — и раз, и другой, будто задыхался.

«Вот ты и раскрылся, голубчик… Теперь я знаю, что ты за птица…» Но из душевой Радж вышел спокойно, нарочно подошел к лавке: «Ах, забыл!» — забрал ножны с крисом, отнес в кладовку. Вышел, запер дверь на замок.

— Я к вашим услугам, сэр! — и бросил в карман ключ.

3

Они шли рядом. На улице толпилось много народу, было любимое курортниками время вечернего моциона, самый разгар работы ночных торговцев. Поэтому идти рядом было трудно, часто прохожие разъединяли их, словно клиньями, в разные стороны. Ни Раджу, ни Пуолу не хотелось оказаться позади или впереди. Пуол оживленно размахивал руками. Оба были неестественно возбуждены, и никто бы не мог подумать, что это шли уже два смертельных врага. Поединок между ними мог вспыхнуть каждое мгновение, и только он мог положить конец охватившему их напряжению.

Пуол говорил и говорил и жестикулировал так, будто отмахивался от москитов, либо показывал кому-то дорогу, или расталкивал людей в стороны. И все для того, чтобы приглушить бдительность Раджа, чтоб тот расслабился, отбросил свои подозрения.

А Радж уже успокоился, был в полной готовности нанести молниеносный удар любым способом — ногою, кулаком, ребром ладони, локтем, головой. Следил краем глаза за Пуолом: кажется, в его карманах ничего нет, большой бумажник несет завернутым в рваную газету. А хоть бы и было что, Радж уверен — с Пуолом справится. «Разве только яду какого-либо сыпанет в питье… Придется быть настороже, от стола не отпускать. Место, где сядем, выберу сам. Может, даже в „Летучую рыбу“ заведу… Будем сидеть, а тут вдруг Амара: „Здоровы были!“ Вот Пуол закрутится…»

Сзади послышался свист, гиканье. Оглянулись: посреди улицы мчались двое рикш, у одного коляска двухколесная с оглобельками, у другого трехколесная с педалями. В той и другой коляске качались, размахивая бутылками, солдаты-янки. Тот рикша, что бежал в оглобельках, был в длинных трусах и сандалетах, другой — в белых брюках, он крутил педали стоя, босиком, почти лежа на руле. Американцы вскакивали и падали на сиденье задирая ноги, снова вскакивали, криком и свистом подбадривая своих «коней», и сами гоготали, как мустанги в прериях… «Быстрей! Дохляк, быстрей! Приз! Премия победителю!..»

По тротуарам и вслед за колясками бежали люди, забавлялись необычным зрелищем, ждали, чем кончится это соревнование. Пуол и Радж, подхваченные толпой, тоже побежали. Но каждый по-своему выражал свои чувства. Пуол готов был сам гикать и улюлюкать, а Раджа душил гнев: «Потеху устроили… Они просто издеваются над нами!.. Неужели никто не видит в этом унижения?! О, глупые бечи, и как они согласились на это?!»

Рикши влетели на площадь, народ сыпанул в стороны, чтоб не попасть под колеса. Коляски помчались вокруг фонтана. В какой-то момент Радж и Пуол оказались как раз напротив них. У того, что бежал, шлепая сандалетами, тело блестело от пота, руки с оглобельками были вывернуты и оттянуты назад, будто его начали поднимать на дыбы, глаза вытаращены, рот раскрыт, казалось даже, в нем мотался язык. У того, кто изо всех сил нажимал на педали, спустились до самых локтей плечики грязной, мокрой от пота майки, щербатый старческий рот тоже был ощерен. Педали визжали так, будто коляска вот-вот рассыплется на части, а рядом с ней рухнет и сам ее хозяин. Рикши сделали почти два круга около фонтана. Тот, что вез коляску за оглобельки, начал уже опережать старика. И тут случилось то, что, видимо, и должно было случиться: быстрота по кругу перешла за критический рубеж, а может, солдат качнулся в сторону. Двуколка перевернулась, американец упал, как мешок с песком, проехав по асфальту ухом. Рикша выскочил из оглобель, точно конь из упряжки, испуганно глядя, как крутится и никак не может остановиться верхнее колесо его коляски. А второй велорикша, чтоб не налететь на оглобельки, свернул к фонтану. Казалось, он тут же крутнул назад, но было поздно: задним колесом задел за борт фонтана. Пассажир плюхнулся в воду…

Одни из зрителей хохотали, другие помогали «купальщику» выбраться из бассейна. Вокруг обеих колясок столпились люди. Американец с ободранным ухом бил своего рикшу, кровянил его лицо. Стоявшие ближе уже хватали янки за руку, но он ревел, как бык, отмахивался от всех: «Не подходи-и!»

Радж растолкал людей, пробился к американцу. Пуол не заметил из-за чужих спин, какое молниеносное движение он сделал, но янки сразу осел под ноги толпы.

— Вяжите!.. Вяжите руки! — кричал Радж.

И, видимо, нашлось чем вязать, нашлось кому. Когда подбежали полицейские, пронзительно свистя, янки уже лежал со связанными руками, ободранным ухом вверх. Катался головой по асфальту, скрежетал зубами:

— Пекла хочу! Пе-екла! К черту ваш рай! Пе-пекла!

Радж сам нашел Пуола, как только выбрался из толпы.

— Пойдем… Сейчас тут начнут расспрашивать, записывать, пусть разбираются… Пассажиры, наверно, из тех вояк, что высадились на Биргусе… Думают, что у нас всюду джунгли и все дозволено. У-ух! — Радж с силою сжал зубы, на щеках дернулись желваки.

— А я и не вмешивался бы! Пусть хоть поубивают друг друга, — сказал Пуол.

— Так они же наших бьют, а не друг друга! Глупые бечи, наперегонки пустились, заработать хотели… Я б их повозил, вояк этих. Десятому заказали бы!

— Сколько мы будем ходить? И кабаре было по дороге, и дансинг — прошли… Давай вот сюда, в «Летучую рыбу», — показал Пуол.

— Мне все равно, — согласился Радж.

Он не узнал бара: когда заходил сюда с Амарой, зал был почти в три раза меньше. Теперь же раздвинули в стороны подвижную, перепончатую, как крыло летучей мыши, черную перегородку, и зал открылся во всей своей величине и красе, в дальнем его конце было сине от сигаретного дыма, множество разноцветных гирлянд китайских фонариков не так светили, как создавали таинственный полумрак. И в этом полумраке возле сцены-подиума дергались-танцевали иностранцы в ярких распашонках. На сцене тряслись и оркестранты, то вынимая, то вставляя в трубы сурдинки. Невероятные коленца с микрофоном у рта выделывал певец-мулат.

За стойкой буфета отражались в зеркале многочисленные бутылки. За прилавком ловко взмахивал какой-то посудиной, тряс и опрокидывал ее толстый буфетчик в белой куртке, наливал потом в фужеры коктейль. Слева на прилавке шипел автомат для приготовления кофе, дробненько звенели поставленные на нем маленькие чашечки. Радж понял: в тот раз у оркестра был выходной день или не работала кухня, потому и посетителей было мало, все теснились возле буфета.

«Интересно, где Амара, почему не показывается?»

Где-то в глубине зала справа был еще один буфет и ход на кухню, ибо туда и оттуда сновали официанты с подносами. Темп у них был такой, что от их спин, казалось, валил пар. Было время собирать «урожай», поэтому и проворство в обслуживании легко было понять. Пока Пуол, разинув рот, разглядывал бутылки за стойкой, Радж прошел дальше в зал, остановил официанта. Просьбу подкрепил долларом, и тот быстро организовал столик и пообещал больше никого к ним не сажать.

Сели друг против друга, Радж пододвинул Пуолу меню: если он платит, то пусть и музыку заказывает… И тут короткая передышка и относительная тишина кончились. На сцене снова задергались, заиграли музыканты. Снова целовал микрофон, пританцовывал и хлопал в ладоши мулат. Из-за столов вставали парочки, некоторые мужчины приглашали дам из-за чужих столиков. Все вливались в движущуюся толпу, дергали руками и ногами, изгибались и тряслись. Пуол что-то сказал, пожав плечами, и Радж наклонился к нему через стол.

— Разобраться не могу! У тебя больше опыта, давай ты!

— Что будешь пить? Я предлагаю вино.

— Давай что-нибудь покрепче — душа горит! — Пуол вынул из-за пазухи бумажник, лихо хлопнул им по ладони, потом положил перед собой на стол и еще раз похлопал рукой по нему: «Знай наших!»

Когда к ним подошел официант, Радж сказал несколько фраз по-английски, и тот зачастил: «Понял, курите пока что…» — и положил на стол дорогую пачку сигарет, спички. Пуол с любопытством потянулся к ним.

Радж не курил и вообще тяжело переносил табачный дым. С прокуренными легкими, кашлем под водой нечего делать. Он страдальчески втягивал носом переполненный дымом воздух. «Почему не включат кондиционеры?» Застучало в висках. Немного одуревший от содома и дыма, он уже равнодушно думал об опасности, медленно обводя взглядом столики. За правым — хоть он и был заставлен питьем и закусками, никого не было — все танцевали. За левым сидели трое мужчин и одна женщина. Все в годах, видимо, вдвое старше Раджа. Женщина сидела к нему лицом. Прическа у нее мудреная, от этой прически лицо ее казалось квадратным и каким-то глуповатым. Женщина еще не загорела, наверное, только что приехала в тропики. Напротив нее сидел худощавый мужчина с высоко подстриженным затылком. «Выправка военная, хоть и в штатском…» — отметил Радж. Справа от него, в профиль к Раджу, сидел громила-боксер, тоже, судя по выправке, военный. Из-за человека с коротко подстриженным затылком время от времени нагибался к женщине еще один, среднего роста крепыш (не муж ли ее?).

«Хоть бы окна пооткрывали…» — думал Радж. И тут, словно прекратился горный обвал, умолк оркестр, даже дышать стало легче. Танцоры начали расходиться к своим столикам, некоторые мужчины целовали дамам ручки, церемонно кланялись. Но таких были единицы, большинство с грохотом падали на свои места за столиками, тяжело дыша и обмахиваясь платочками или веерами.

Соседи слева как бы обрадовались, что можно договорить недосказанное, стали оживленно перебрасываться фразами, как и прежде, наклоняясь друг к другу и до середины стола, будто им все еще мешал грохот оркестра. Говорили по-английски, упоминая в своей речи Биргус.

— Нет, общего мало! Хотя какое-то сходство и можно увидеть. Тысячи атоллов похожи один на другой, — говорил «боксер». — Особенно похожи лагуны.

— На Биргусе она меньше… Может, даже вдвое меньше. Но выгода в том, что и Диего-Гарсия и Биргус размещены одинаково: они самые южные в архипелагах, ниже их — открытый океан. Удобно!

— А я считаю, что покупка не совсем удачная, — сказал крепыш. — Во-первых, остров намного меньше и лагуна меньше. Во-вторых, очень близко другие острова. Самолетам придется делать развороты над соседними островами, заходя на посадку. Да и таких взлетных полос не построишь, как на Диего.

— И не надо! Главное — остров наш, лагуна. Я, когда первый раз приезжал на Диего-Гарсия, тоже не мог поверить, что можно будет столько всего сделать, — с нажимом говорил «боксер». — Диего в плане треугольный, а Биргус — как панцирь черепахи. И лагуна у Диего с севера, а не с юга, как на Биргусе… На Диего в проходе в лагуну три небольших островка. Между ними хорошие проливы. А на Биргусе пришлось взрывать, очищать проход от рифов. И в середине лагуну пришлось почистить. Зато такая стоянка для субмарин будет — люкс! И всего за полмиллиона долларов, для нас это раз плюнуть.

Снова заиграл оркестр, теперь нечто мелодичное и спокойное. Но разобрать, что говорилось за соседним столиком, было уже трудно. Толстяк и женщина сблизили головы и зашептались о чем-то своем, время от времени бросая тревожный взгляд на бумажник, лежавший возле Пуола.

Певец не пел, сидел на краю сцены и лениво тянул из горлышка бутылки какой-то напиток. Он был бледный, точно болел чахоткой, и казался очень усталым; пил из бутылки и полоскал при этом горло. По всему видно было, что ему страшно надоели эти концерты — одно и то же каждый вечер.

Официант принес заказ: два штофа, тарелки. Сам наполнил бокалы: Пуолу — «Рашн водка», Раджу — «Мартини».

Пуол точно проснулся от каких-то гнетущих дум, уставился на свой бокал, потом взглянул на Раджа. Хотел запротестовать, что будут пить не на равных условиях, но Радж опередил его:

— Не гипнотизируй бокалы… У меня еще дела.

Пуол взял свой бокал, рука его дрожала. Понесли бокалы к губам не чокаясь. Пуол отхлебнул и сразу вытаращил глаза, поперхнулся и закашлял… И пока он кашлял, посинев и отвернувшись от стола (водка попала не туда), из-за соседнего столика поднялся взволнованный толстяк с «гаваной» в руках. Уже стоя, откусил кончик, сплюнул на пол и подошел к их столу.

— Разрешите воспользоваться вашими спичками, — пробормотал он, не выпуская сигару изо рта, и потянулся к спичкам, не ожидая ответа.

Пуол все еще кашлял и сипел, не в силах вымолвить слова, и Радж кивнул сам, разрешая. Радж видел, что такой же коробок спичек лежит и на том столе, из-за которого встал толстяк, там прикуривали от них уже не раз. Радж снова перевел взгляд на толстяка и заметил, что у того дрожат руки, огонек не попадает на кончик сигары. И не удивительно: толстяк смотрел не на огонек, а на бумажник! Будто ощупывал глазами, обследовал его. Прикурил наконец, кивком поблагодарил — и сел за свой стол. Пуол, хотя и перестал кашлять, отворачиваться от стола, не заметил, куда смотрел толстяк, какое выражение лица и какой взгляд были у него.

— Ты что мне заказал? — просипел Пуол. — Ты меня отравить хочешь?! — говорил он как бы в шутку, но с угрозой.

— А что — понравилось? — сделал невинное лицо Радж. Глядел на переносье Пуола, а боковым зрением видел, что за соседним столом толстяк с женой шепчутся. Женщина встала, быстро пошла к выходу.

«Аг-га… Пуол сейчас пожнет то, что посеял. Бумажник опознали…» — Радж даже немного обрадовался: так дураку и надо.

«Что делать? Могут принять за соучастника кражи… Ждать развязки или придумать какой-нибудь повод и покинуть Пуола? Но тогда он может подумать, что я испугался его».

Встал, направился к окну, сам открыл его, толкнув обе половинки. Возвращаясь, подумал: «Может, поискать Амару или пригласить кого-либо на танец?» Ни сидеть рядом с Пуолом за столом, ни говорить с ним не хотелось. Но оркестр умолк.

Пуолу тоже не сиделось.

— Брось забавляться «мартини». Хоть разок вот этого… — потянулся он со штофом водки к его бокалу. Плеснул, Радж не успел отставить. — Хо-хо! Коктейль «Белый медведь…». Я и себе так сделаю… — Пуол в обе руки взял по штофу, плеснул в свой бокал из одного, из другого. И не успел поставить штофы на скатерть, как за его спиной выросли двое полицейских — незаметно подошли вдоль стены от окна. Пуол увидел, как чужая рука потянулась к бумажнику, и сам цапнул его. — Вы что?! — вскочил он.

Но другой полицейский нажал рукой на его плечо:

— Сиди, молодой человек!

— Этот бумажник — ваш? — спросил первый полицейский, оттопыривая толстую губу.

— А чей же еще! — снова хотел вскочить Пуол, но второй полицейский снова нажал на его плечо.

А к столу уже вплотную подошли, чуть животами не налегли толстые мужчина и женщина.

— Врет он. Это вор!

— Ага. У моего мужа бумажник вытащил!

— Перечислите, что было в бумажнике, — обратился к толстяку полицейский.

Тот назвал сумму. «Но их может уже и не быть!» — добавил он, спохватившись. Назвал документы, которые были в бумажнике, на чье имя выписаны. «Их тоже может не быть, мог выкинуть где-нибудь!» — Пока толстяк говорил это, женщина протянула руку к Пуолу, вцепилась в волосы: «Ворюга! Мафиози!» Полицейскому, стоявшему позади Пуола, пришлось уже защищать его, разнимать пальцы женщины: «Мада-а-ам! Мадам!» Толстогубый полицейский между тем потрошил бумажник, раскладывая на столе то, что было в нем. Толстяк вскрикивал: «Паспорт цел! И водительские права!.. И билеты на самолет… И страховой полис! И чековая книжка!» Он протягивал руки к тому, что раскладывалось, но сразу отдергивал, будто обжигался или боялся оставить отпечатки пальцев, и все вытирал мокрый лоб и залысину большим клетчатым платком:

— Ну вот… И черт с ним! Отпустите! — говорил по лицейскому.

— Не отпускайте! — почти визжала женщина. — Это одна шайка! Они заодно! — показала она на Раджа.

— Пройдемте, господа, в полицейский участок. И вы тоже с нами! — приказал Раджу первый полицейский.

Радж встал, прикидывая, сколько стоит сделанный им заказ, вынул деньги. Полицейский поспешно собрал со стола все, что разложил на нем. И тут от окна послышался звонкий мальчишеский голос:

— Не трогайте Раджа! Радж ни в чем не виноват! — Янг прыгнул с подоконника, подбежал к столу.

— Ты?! — опешил Радж.

— Дядечки, он не виноват! — затормошил Янг полицейских за рукава. — Пуола берите! Он — гад!

Вокруг уже собралась толпа. Нервничал, суетясь, администратор, порываясь что-то сказать.

Пуол затравленно озирался, втянув голову в плечи:

— Сам ты гаденыш!.. Попомнишь еще меня!..

— Янг, ты уходи! Без тебя разберутся… В дельфинарии меня будешь искать… Уходи! — Радж успел обнять Янга и оттолкнуть от стола.

Толстогубый полицейский, однако, рассудил иначе.

— Мальчик, и ты с нами пойдешь. До выяснения всех обстоятельств.

— Правильно! — лезла под руки полицейским толстуха. — Всех! Под корень! Выпустите, а они нас укокошат!

Пока выходили, Радж успокаивал Янга, поглаживая по плечам. Когда пытался что-нибудь сказать, толстогубый приказывал молчать.

Вслед им гремела веселая музыка.

Глава третья

1

Никто не ожидал, что поднимется ураган, потому что время зимних циклонов и беспрестанных штормов окончилось в ноябре.

Янг, выпущенный из полицейского участка, шел к отелю, а листья пальм тревожно шелестели, по улицам носился вихрь. Почти не было слышно ночных птиц и цикад. Дышать было трудно, воздух стал таким густым, что его, казалось, можно было щупать пальцами. Шпиль на башне одного дома голубовато светился. В промежутках между домами на горизонте беспрерывно вспыхивали зарницы.

И все-таки, несмотря на удушливую атмосферу и все переживания, Янг успел заснуть. Рядом с его диваном в гостиной номера синьоры Терезы лежал Тото. Собачка долго беспокоилась, и Янг поглаживал ее да так и заснул, свесив руку на собачьи космы. Проснулся он от сильного удара грома, даже закрытые глаза слепили молнии. Тото повизгивал и лизал его руку. Сквозь вой и рев ветра, звон стекол в окнах, шум и плеск ливня слышны были рокот водяных валов на пляже, пушечные удары волн в районе пристани, треск деревьев в посадках.

— Мадонна миа, матер деи… — громко молилась в спальне донна Тереза. — Янг, мальчик мой, ты тут? — выкрикивала она меж словами молитвы.

— Тут, тут, — откликнулся Янг.

— Иди ко мне, а то я боюсь.

«Вот еще не хватало! Навязалась на мою голову…» — Янг нехотя пошел в спальню.

— Включи свет!

Янг щелкнул выключателем — свет не загорелся. Вернулся в гостиную и там щелкнул. Нет! То ли испортилось что-то, то ли подстанция отключила ток.

— Не горит, — снова вошел, стал у дверей Янг.

— Боже, боже… Не иначе, конец света. И часто у вас такой ужас?

— Часто.

— Ляг со мною, а?

Хорошо, что не горел свет. Но и при вспышках молнии Тереза, если бы не закрывала от страха глаза, могла бы увидеть, как покраснел Янг.

— Не-а! — крутнул головой. — Может, Тото к вам положить?

— Положи!

Янг отступил еще на шаг, лег на пластиковый пол — он казался холодным.

— Ты тут, Янг?! — испуганно воскликнула синьора.

— Тут, не бойтесь.

Порывы ветра не слабели, в окне спальни гудело и свистело, даже стонало, в стекла то хлестали потоки воды, то барабанили крупные капли. На пляже в рифах ревели водяные валы. Но молнии и грома, казалось, стало меньше, гроза откатилась дальше, куда-то под Биргус.

Задремывал Янг еще раза два или три, и снилось ему что-то страшное. На рассвете заснул крепко, но его разбудил Тото: начал скулить, лизать руки, проситься на улицу. Синьора Тереза спала как убитая.

— Ну, пойдем, пойдем… — неохотно встал Янг, открыл дверь.

В коридоре под стеклянными крышками горели на потолке необычные, из трубок, лампы, светили голубоватым светом. Возле каждой двери стояла, как на параде, обувь — по нескольку пар. Все туфли сверкали и были повернуты носками к стене. В номерах спали или не спали, а невидимый чистильщик делал свое дело всю ночь.

На улице было свежо, дышалось легко. Асфальт около «Морской лилии» был весь ноздреватым: курортницы изрешетили его острыми каблуками. Большие лужи повсюду курились, будто кто-то налил на асфальт кипятка. Мириады солнц вспыхивали на листьях деревьев, густые аллеи были затянуты туманом. У дворников было забот — хоть отбавляй: стягивали в кучи ветви, сгребали обломанные сучья, сбитую листву, грузили все в тачки.

Янг помчался наперегонки с собачкой, разбрызгивая лужи, пока не добежал до пляжа. Море было еще беспокойным: по ту сторону рифов поднимались мутно-зеленые валы, гребни их вздымались все выше, кудрявились пеной, обрушивались, разбиваясь о рифы. По эту сторону рифов все было белым от пены, бурлило и клокотало.

Янг побежал к дельфинарию. Тото уже осмелел после ночи, развеселился, с лаем носился вокруг него, догнав, старался схватить за голень. Янг по привычке глядел под ноги — может, что подвернется? И подвернулось: с поцарапанными стеклами дымчатые очки, несколько монет — целеньких, не стертых, их можно будет пустить в оборот. Сунул очки за пазуху, огляделся. Эх-ха, если бы полдня побегать по пляжу, можно было бы найти денег до черта! Но, должно быть, уборщики сами обежали уже не раз.

…Малу, видно, только что закончил утренний обход дельфинария, ибо как раз возвращался к проходной.

— О, ранняя пташка, — приветливо обратился он к Янгу. — Сейчас открою. Но Раджа нет! Как ушел вечером с дружком, земляком своим, так и не возвращался. А что — ты так и не нашел их?

— Не возвращался? — в голосе Янга было столько тревоги, что и Малу забеспокоился.

— Значит, ты не видел его… А я думал, загуляли где-то вместе.

Янгу ничего не хотелось рассказывать ему. Повернулся и пошел прочь опустив голову. Опять на пляж? К синьоре тоже не хотелось идти.

Плелся нога за ногу по пляжу, потом сел на решетчатый лежак, еще влажный после ночи, в пятнах подсохшего песка. Положил на колени руки, оперся на них подбородком. Невидящим взглядом уставился в пенящиеся буруны возле рифов. Как неуютно, каким одиноким почувствовал он себя на белом свете!

Что с Раджем? Неужели его долго не выпустят? А все из-за этого трижды проклятого Пуола.

А Янга вчера долго не держали. Расспросили, кто он и откуда, как оказался на острове, записали имя синьоры Терезы и номер апартаментов в отеле «Морская лилия» — может, будут проверять? Выходил из участка и встретил в коридоре Раджа, его как раз вели на допрос (Пуол сидел отдельно). Радж бодро улыбнулся Янгу: «Ищи меня там…» — сделал кивок в сторону дельфинария.

2

Сквозь рваные клочья облаков справа поблескивало еще нежаркое и невысокое солнце. Ветер был порывистым, и океан никак не хотел успокаиваться — бушевал с гулким рокотом и шумом.

Янгу на Рае не понравилось. Какой же это Рай, если нет такой спокойной, тихой лагуны, как на Биргусе! И песок на Рае не нравится. На Биргусе он белый-белый, даже слепит глаза на солнце, а тут какой-то сероватый и крупный.

В шуме волн слышалось Янгу, как шумят кокосы на берегу лагуны Биргуса, улавливал даже мелодию маминой песни. Ее часто пели женщины по вечерам, собравшись на посиделки.

Возле Янга отряхнулся мокрый Тото — Янг очнулся от брызг, попавших на него, притянул к себе собачку за ухо, погладил. Тото лизнул колено, руки, улегся на Янговы ступни.

— Глупенький… Тебя же могла волна смыть, назад не выбрался бы… Прости, что я немного забыл о тебе.

Тот сладко прищурил глаза, и Янг снова задумался. На этот раз мысленно увидел Натачу. Где она сейчас и что делает? Нашел ли Натачин отец хоть какую-нибудь работу? Удалось ли построить свою хибару на Горном — приют от непогоды? Не потеряла ли Натача Янговы вещи? Немного их осталось, совсем немного, самое ценное среди них — урна с прахом предков. Легко сохранять, если есть своя хата, не слоняешься по чужим углам. Удастся ли съездить когда-нибудь на Горный? И ее увидеть хочется, и урну забрать.

Как она тогда нежно и ласково, по-матерински смазывала его болячки — следы от пиявок и комариных укусов… Какими чуткими были ее пальчики! И как они тогда стеснялись друг друга, как смущались. Вспоминалось это сейчас, и будто ласковый огонек теплился в груди.

«Интересно, а есть ли тут „морские осы“? Надо будет у Раджа спросить… Видимо, нет, иначе столько курортников со всего света не съезжалось бы сюда».

Возле Биргуса их тоже нет, этих ядовитых медуз. Но рассказы о них живут. Таких чудовищ, наверное, сам дьявол придумал. Матрос Дуку рассказывал, как возле Австралии однажды купались люди и двое матросов попали на этих «ос-медуз». Совсем близко от берега были, а так и не выбрались, погибли. У этих медуз зонтики большие, а тонких и длинных щупалец около тысячи, и на каждом клетки-присоски с ядом. Одна ужалит, и достаточно — паралич, смерть. Их яд сильнее, чем кобры. В первое время, когда Дуку рассказывал про такие ужасы, боялись лезть в воду, боялись купаться в лагуне. И потом не раз пугали друг друга: «Осы плывут!» А Натача не боялась никаких ос, ныряла и кувыркалась в воде, как бесенок.

— Ай глэд ту си ю![9] — послышался вдруг над ухом родной голос. — Ты что тут делаешь?

— Радж! — Янг вскочил, уткнулся лицом брату в грудь, всхлипнул и подавил этот неожиданный всхлип.

— Перестань, все же хорошо. Пошли ко мне… У-у, а что это у тебя за зверь такой?

Шли обнявшись вдоль прибоя, и Янг рассказывал о своих приключениях на Главном острове. А когда сказал, что у них уже нет не только матери, но и отца, при каких обстоятельствах и где он скончался, то плакали вместе и не стыдились слез. Хорошо, что пляж был почти пустой, лишь кое-где улеглись несколько человек загорать. Потом и про Абдуллу рассказал, и про Пуола, в какую авантюру было втянул его землячок. Рассказал об итальянке с собачкой, о том, как удалось спрятать от пиратов ее драгоценности.

— А теперь она просит, чтобы я жил у нее. Собачку на прогулку водил. Обслуживал… — Янг сплюнул под ноги. Они шли быстро, песок шуршал и хрупал под ногами. Тото бегал кругами возле них, мотал розовым языком, с лаем кидался на чаек.

— И поживи… А что? На сколько времени она сюда приехала, не знаешь? — спросил Радж.

— Наверное, на месяц.

— Ну вот, видишь. Месяц поживешь в шикарных апартаментах. В нашем положении надо хвататься за всякую возможность, чтоб прожить. Хорошо было бы тебе постоянную работу подыскать. Или подыскать для Гуго… Парень у нас в дельфинарии есть, Гуго, хочет найти другую работу. Вот если б он устроился, я бы тебя сосватал на его место. Справлялся бы, у него не очень трудные обязанности…

— Ой, Радж, это было бы здорово! Я раз увидел дельфинов, погладил их — и полюбил на всю жизнь! Я с ними бы день и ночь занимался…

— Ну-у… день и ночь. Никому это не нужно. Да и Судир у нас такой — гоняет всех от дельфинов. Ты, значит, пока с итальянкою побудь, но ко мне прибегай каждый день. Будешь приглядываться к тому, что я делаю. Помогать. Может, когда и меня потребуется заменить на работе. Как называется такая порода собак?

— Я думал — пудель. А синьора говорит — терьер шотландский.

— Ты с маскою, трубкою и ластами плавал когда-нибудь? — спросил Радж.

— Нет! — и Янг с такой радостной надеждой посмотрел на Раджа, что брат усмехнулся, крепче прижал Янга к себе.

— Для начала освоишь маску с трубкой. А потом и за акваланг возьмемся.

— Ой, Радж… — от внезапно охватившего счастья Янг потерся ухом о его бок. И от волнения ничего не мог больше сказать. Это была самая большая, самая светлая его мечта, которую он лелеял в душе не один год. Сразу вспомнились все Раджевы рассказы о том, что он видел под водой, и даже голова закружилась. Скоро, скоро и он увидит все эти чудеса!

— Тебя насовсем отпустили из полиции?

— Насовсем. Пуол сказал, что я ни в чем не виноват, просто он пригласил меня как земляка в бар, хотел угостить. За кражу всю вину взял на себя. Не такой он уж и плохой, как оказалось.

— Радж, ты не знаешь его, хоть и росли вместе. Он гад и хитрец. Обманщик! У меня деньги выманил… Он что-то опять придумал!

— Поживем, увидим. А у него тоже хватит времени подумать, если посадят.

Радж чего-то не договаривал, какие-то мысли угнетали его. Некоторое время братья шли молча, у каждого в голове было свое.

Сторож Малу топтался возле ворот, ожидая смену. Глаза у него были красные, почти такие же, как у бомо Япа. Пропускал их в дверцы и покачнулся. «Пьяный? — поразился Янг. — Сдурел человек, день впереди, жара, а он… А может, ночью пил и теперь у него только похмелье?»

— Радж! Шустрый у тебя брат! У меня тоже такой сорванец есть — справиться не могу! Ты гляди за ним, а то влезет в какую-нибудь беду! — вдогонку братьям проговорил Малу.

— Ничего, он уже не маленький, — оглянулся Радж и привлек Янга к себе. У мальчика в груди защемило от волнения. Сейчас Янг беспредельно любил Раджа — ведь он теперь заменял ему отца и мать.

— Радж! — снова крикнул Малу. — Только что грузовик повез к главной арене песок. Я пропустил, хотя мне мистер Крафт ничего об этом не говорил… Ты ничего не слышал про песок?

— Нет! — ответил Радж, повернувшись к Малу. — Может, Абрахамс надумал что-то ремонтировать. И цемент тоже привезли?

— Не видел цемента. Один песок-ракушечник!

Вышли по аллее к трибунам и бассейну и сразу услышали короткое «бип-би-ип!» и гудение мотора. Из-за северного торца трибун задом выезжал небольшой грузовичок, он чуть ли не терся сдвоенным задним колесом о бетонный борт бассейна. Янг не видел таких машин — оранжевая, низенькая, кузов треугольный. И не дымит. Шофер, приоткрыв дверцу, смотрел на колеса, следил за тем, чтобы как можно ближе подъехать к борту с перилами. Янг, задержавшись возле перекидного мостика, увидел: из-за машины вышел невысокий человек в белой курте[10]. Не боясь, что грузовик может на него наехать, прижался к перилам и рукой подавал знаки шоферу: еще немного, еще…

— Стоп! — резко опустил руку вниз этот человек. — Вываливай!

Кузов самосвала повернулся на бок. Ш-шух!

— Что он — сдурел, этот Судир?! — повернулся к Янгу Радж. — Бассейн чистить надо, а он…

Белое облачко пыли плыло мимо кабины, и шофер, помахав рукой возле лица, словно разгоняя табачный дым, сел за руль. Машина проехала метра два вперед, и шофер снова вылез, с усилием держа в руках довольно большой фанерный ящик. Что-то тяжелое было в том ящике, ибо и Судир, взявшись за него, согнулся от тяжести.

Хлопнули дверцы, машина крутнула вокруг трибун и вылетела на аллею так, будто участвовала в гонках.

Судир, держа ящик перед собой, понес его к своей резиденции. Когда ставил ящик возле дверей, в нем звякнуло что-то металлическое. Открыл поспешно дверь и также поспешно исчез за нею с ящиком.

— Ну и ну… — покачал головой Радж. — Но нет ничего тайного, что не стало бы явным… Пошли, покажу свое пристанище.

Тото не спешил за ними: стал передними лапами на бортик и игриво лаял на дельфина, склоняя голову то так, то этак, будто слушал его скрип. Кажется, это был малыш Боби. Он тоже высунулся из воды и с любопытством разглядывал собаку.

— Пан, бог и воинский начальник, — говорил Радж, отпирая свою дверь. — Никто никогда не знает, что думает сделать Судир. Даже мистер Крафт не отваживается спрашивать его о планах.

Янгу понравилось Раджево убежище. Просто чудо, а не жилье! Точно каюта на фантастическом корабле… И чего только нет на стенах, на полках и стеллажах! Год бы глядел и всего не переглядел! О назначении некоторых вещей, очень мудреных, только догадывался. Акваланги! А вот длинная острая стрела-гарпун с зазубринами на конце… Зачем Радж прячет ее на полке? Переводил взгляд туда-сюда и вздыхал.

Радж сразу пошел в дальний правый угол, там стояло что-то похожее на мотор и на ту машину на колесах, что Янг видел с ребятами на понтоне, только эта намного меньше. Радж включил ее, она почти бесшумно заработала, лишь где-то посвистывал воздух.

— Японский компрессор! Электрический… Мы им воздух накачиваем в баллоны, — объяснял Радж. — Подноси, будем заряжать, — показал он на стеллажи, где лежали спаренные оранжевые баллоны с ремнями.

Янг ухватился за одну пару — ого-го! Едва с места стронул. Поглядел на Раджа — насмехается над ним, что ли?

Радж улыбнулся, но приветливо, дружески.

— Что, кишка тонка? Весь заправленный акваланг почти двадцать килограммов весит… Говорю затем, чтоб сразу понял: с аквалангом плавать — не детское дело. Чтобы не ныл без толку: «Когда с аквалангом?..» Маска с трубкой для тебя — в самый раз пока что. Осваивай и плавай… Акваланг изучишь постепенно, за это время и сам подрастешь, окрепнешь. А знаешь, этого веса акваланга в воде не ощущаешь! Наоборот, еще грузила к поясу привязываешь, иначе выталкивает наверх.

Поднес одну пару баллонов к Раджу и услышал, как во дворе жалобно заскулил Тото. Голос он подавал, когда скучал без хозяйки или без него, Янга, или же просился на прогулку. Янг выбежал из кладовки и увидел: Тото бегает возле мостика, принюхивается к их следам, а куда ведут следы, не понимает. Позвал его к себе, но собачка лишь виновато повиляла хвостиком, посмотрела на него из-под нависших косм, брехнула.

— Радж, я скоро вернусь! Тото, наверное, есть захотел, надо бежать кормить, — крикнул брату и побежал к мостику.

…Донна Тереза еще спала, и Янг даже чертыхнулся. Если б знал, то не спешил бы так. Спросил бы у Раджа, может, нашлась бы какая-нибудь лепешка для Тото… Но баловень этот вряд ли ел бы простую пищу.

Янг играл с собакой в гостиной, пока нечаянно не задел ногой маленький столик. И тут донна Тереза услышала их, вышла в ночной сорочке, нажала, зевая, какую-то кнопку у дверей. Пока пришел кельнер из ресторана, она смотрелась в большое зеркало у стены, массировала веки и морщинки в уголках глаз, горестно вздыхала. Потом, выжимая из тюбиков, мазала лицо чем-то белым и розовым и с таким страшным лицом-маскою сделала заказ на завтрак, не постеснялась молодого официанта.

«Эта европейка нас и за людей не считает…» — пришла в голову Янга совсем взрослая мысль.

Потом синьора надолго скрылась в ванной. Уже официант вкатил в номер двухэтажный столик на колесиках, сплошь заставленный тарелками, уже Янг и Тото очистили все тарелки, с некоторых даже соус вылизали, а синьора все не показывалась.

Крикнув ей, что пойдет с Тото гулять, Янг поспешил к дверям.

3

Возле кассы дельфинария стояла очередь. На стене строеньица, в котором помещались касса и проходная, висело объявление, что сегодня будут три представления, первое — в десять часов по местному времени. Мистер Крафт, наверное, рассчитал: море бурное, купаться туристы не будут, а загорать целый день никто не захочет, значит, станут искать других развлечений.

У ворот дельфинария с внутренней стороны похаживал другой сторож, негр. Лицо черное, блестит, нос широкий и плоский. Сторож по виду был злым, высоким и сильным, таким же великаном, как мифический герой Раксаса. Хоть и страшно было к нему обращаться, а пришлось просить, чтоб пропустил к Раджу, объяснять, кто он такой, Янг.

— Свой, значит, человек? — широко улыбнулся негр, ослепив Янга белизной зубов, и начал открывать ему калитку.

— Да, — улыбнулся и Янг, нельзя было не ответить на такую улыбку негра иначе. Взял на руки Тото, так как возле него присели две светловолосые девочки, начали совать собачке в рот размякшие шоколадки.

— Проходи и помни: брат моего друга — мой брат. Меня зовут Али… — негр пригнулся и тремя крупными пальцами осторожно отогнул Янгову руку, что прикрывала Тото сверху, потряс за ладонь, будто поздоровался. Это тоже развеселило Янга: чудак, видать, этот Али. И имя ему правильное дали родители[11]. Интересно, какая сила в его ручищах? Что было бы, если бы Али поздоровался как следует?

Радж встретил брата озабоченно.

— Ты еще ни разу не видел представления?

— Нет.

— Возле перекидного мостика скамья — это как бы директорская ложа. Садись там и гляди. Это напротив трибун, все хорошо видно, на утреннем представлении солнце сбоку будет светить — тоже хорошо. А у меня пока что дела.

Янг отошел, чтобы не мешать ему. Сел на скамью, собачку посадил к себе на колени, чтоб не лезла куда не надо. Но Тото все время беспокойно поглядывал на воду, в бассейне проплывали туда-сюда, выныривали и шумно выдыхали воздух дельфины.

«Ай-ай, точно как люди, когда долго пробудут под водой и всплывают…» — не переставал удивляться Янг. Он уже не обращал внимания на Тото, который дергался в руках, скреб ногами, стремясь вырваться на свободу. Янг следил только за дельфинами, особенно за маленьким Боби. Малыш чаще, чем взрослые дельфины, поднимал из воды голову. Приветливо раскрыв рот, он оглядывал трибуны, которые начали заполняться людьми, либо подплывал ближе и смотрел на… Тото!

— Боби, Боби, малышок ты мой… — ласково шептал Янг, хотел, чтоб дельфин смотрел на него.

Боби точно послушался, подплыл к самому берегу, положил голову на край борта. «Скир-р-р, трин-н-н, трин-н», — смотрел в глаза Янга, будто о чем-то спрашивал. И будто поняв, что контакт не состоится, снова уставился на Тото, заулыбался во весь рот. То косматое и черное, что дергалось в Янговых руках, интересовало его больше — как ребенка интересует новая игрушка. Глаза дельфиненка, казалось, умоляли: отпусти, дай сюда это косматое создание поиграть с ним, позабавляться в воде.

Янг уперся коленями в бетонный борт, присел. Собачку подсунул под красно-желтые перила — обнюхивайтесь, знакомьтесь. Боби широко раскрыл рот, полный воды. Длинные ряды белых и острых зубов показались Тото очень страшными. Он завизжал, задрыгал лапами — испугался, что Янг сунет его в эти страшные зубы. И тогда Боби линул водой изо рта на собачку — точно из кружки! От такой неожиданности испугался не только Тото, но и Янг — отхватил собачку, отскочил сам.

— Ха-ха-ха! — раздался хохот на скамьях. С трибун давно уже следили за Янгом и собачкой.

Зрители, которые уселись на свои места раньше, нетерпеливо разглядывали бассейн и то, что в нем делается. «Вон один! А вон еще два!» — восхищенно вскрикивали то там, то тут, увидев дельфинов. Дети хлопали в ладоши от радости.

Вот уже трибуны заполнились окончательно. Где-то на вышке подал голос невидимый репродуктор, полилась чарующая музыка. Из-за дома вышел с тазиком нарезанной рыбы Гуго, поставил его возле нижнего помоста. Мужской голос по-английски, а потом по-французски и по-испански что-то рассказывал о дельфинах. Потом в репродукторе щелкнуло, и снова полилась тихая музыка. Под вышкой — настежь, резко — открылась дверь, появился человек, закутанный по самый нос в широченный черный плащ. Сделал несколько шагов к бассейну и снова величественно замер. Замедленным жестом, точно какой-нибудь факир, сбросил плащ с плеч. Не оглядываясь, швырнул его за спину, и в тот же миг сзади оказался Гуго, поймал плащ на лету и исчез с ним в дверях. Человек остался в черном и таком гладком, что он даже лоснился, гидрокостюме, без шлема. «Тот самый Судир, дрессировщик! Туману напускает, чтоб сильнее поразить публику…» — подумал Янг. Пока лилась музыка, дельфины тоже, видимо, готовились к представлению, потому что движения их становились все более и более спокойными.

Судир вдруг резко поднял руку, будто рванул удочку из воды, и один дельфин прыгнул высоко вверх, дернул зубами за веревочку колокола, который свисал со второго помоста вышки. Ухнул назад с таким шумом, что вода из бассейна выплеснулась на берег, откатилась, снова плеснула, а возле мостика глухо застучала о берег легкая, из пенопласта, лодочка. И только теперь Янг увидел, что возле нее спускается в воду трубчато-металлическая лестничка.

Зрители зааплодировали, захлопал в ладоши и Янг, прижав Тото к себе левым локтем. А Судир взял из тазика кусок рыбы, бросил исполнителю номера. Какой из дельфинов прыгал, Янг не узнал: они все высунули из воды раскрытые рты.

Поперек бассейна на тросе висели три обруча, средний был немного ниже крайних. Судир сделал рукой знак, и Гуго, который оказался возле вышки, отвязал что-то или покрутил, и обручи опустились, стали в метре от воды.

Янга удивляло, что голоса Судира не было слышно, он, должно быть, командовал дельфинам жестами. Взмах руки — и три дельфина тотчас вынырнули возле обручей, поглядели на них, точно примериваясь, на какую высоту прыгать, и тут же исчезли под водой, чтобы разогнаться. Снова взмах руки, и три лоснящихся серо-синих тела, изогнувшись, прыгнули через обручи и сразу плавно ушли под воду. «Ай-яй-яй, — снова удивился Янг. — Какой точный расчет! Ни хвостом, ни плавниками ни один не зацепился!» На этот раз он зажал Тото между коленями и хлопал так, что даже ладони горели.

Потом дельфины прыгали через веревочку с надетыми на нее цветными трубками из бамбука. Первый раз Гуго закрепил веревочку на метр от воды, второй раз — метра на три. Прыгали через барьер не три, а два дельфина, но не узнать было, другие это или те же, что прыгали втроем. В раскрытые рты полетели куски рыбы, и это почему-то Янгу не понравилось, будто Судир принижал дельфинов до уровня собак. Маленький Боби тоже разевал рот возле Судира, но ему не попало ни одного кусочка. «У-у, скупердяй!» — обругал Судира Янг.

Дрессировщик бросил в воду похожий на кокосовый орех мячик. Дельфины наперегонки ринулись к нему, один из них схватил ртом мяч и, подплыв, бросил его в руки Судиру. Второй раз дельфин бросил мяч не в руки, а в баскетбольную сетку, тоже прикрепленную на средней площадке. И снова все зааплодировали, а Янг почувствовал, что сразу влюбился в дельфинов. Когда же Судир набросал в воду разноцветных колец, дельфины начали ловить их, надевать на рострумы и нести Судиру. Дважды бросал кольца Судир, и дважды один самый верткий дельфин ловил по два кольца и подавал дрессировщику. Боби вертелся рядом, недовольно скрипел: ему тоже хотелось хоть раз поймать кольцо, но из-за взрослых дельфинов не удавалось.

Янг забыл, что у него под рукою Тото. Стал возле перил и так захлопал в ладоши, что собачка дернулась и… выскользнула из-под руки, упала на трубу, скребнула по ней когтями, потом скользнула на край бетонного барьера и — бух в воду. Скрылась в ней с головой, вынырнула — голова стала маленькой, космы прилизаны, замолотила по воде лапами, доплыла до стены. Царапает ее когтями, а зацепиться не за что. Зрители аплодировали, кричали, некоторые повставали.

Янг, ничего с себя не снимая, переступил через перила и нырнул в бассейн вниз головой.

Вынырнул на середине бассейна, повернул назад, к собачке. Но быстрей возле Тото оказался Боби. Выставил из воды голову рядом с собачкой, раскрыл, словно в улыбке, рот: «Привет, дорогой!» Тото взвизгнул от страха, еще быстрее замолотил лапами, зацарапал стену, пытаясь вылезть из воды, — и падал вниз, нырял с головой. И тогда Боби, толкнув рострумом Тото в живот, приподнял его над водой. Собачка повисла, закачалась — перевешивал то хвост, то голова. Боби опустил ее ниже, потом снова толкнул вверх, как мячик. А тут и Янг доплыл, схватил левой рукой Тото за шкирку. Несколько взмахов рукой, и Янг оказался возле лодочки, что постукивала бортом о стену. Посадил в нее собачку, а сам — все равно вымок! — нырнул под Боби, скользнув спиной по его животу. Вынырнул, то же самое сделал Боби, поднырнул под Янга, проведя по его животу упругим плавником. Янг крутнулся, схватился левой рукой за спинной плавник, а Боби сильно заработал хвостом. Оба рядом быстро поплыли по бассейну.

— Стой! Кто такой? — кричал с берега Судир. — Гуго, почему в бассейне посторонние?

Никто ему не ответил.

Боби в это время повернул назад, и Янг захотел показать еще один фокус — сесть на Боби верхом. Но упругое, скользкое тело невозможно было удержать ногами, да и Боби был маловат для этого. «А на взрослом было бы как раз!» — успел подумать Янг, посмотрев в сторону Судира. Тот стоял бледный, с плотно стиснутыми губами и только загребал воздух правою рукой, будто выметал его, Янга, из бассейна: «Вон! Прочь!»

Рядом с Боби Янг поплыл к лодке. Ее как раз отвязал Гуго, наверно, хотел подтянуть ближе и забрать собачку. Тото в этот момент отряхивался — даже с ног падал. И тут случилась еще одна неожиданность: Боби выхватил зубами поводок из рук Гуго и поволок лодку на середину бассейна. На трибунах раздались смех и свист: такого интересного номера еще не приходилось видеть.

Янг, смущенный, вылез по лестнице из бассейна, начал сдирать с себя сандалеты и выливать из них воду. Ему тоже было смешно все это, и он засмеялся. Но если бы знал, что спутал всю программу представления и что Судир уже в бешенстве, то не смеялся бы.

У Боби хватило желания затянуть лодочку только на середину бассейна. Дальше не знал, что с нею делать, а может, решил, что пошутил и хватит. Радостно выскочил из воды, плюхнулся назад и поплыл к Янгу, выставив раскрытый рот — просил в награду рыбку. Не Янг, а Гуго подошел к тазику, взял кусок рыбы, кинул Боби.

— Гуго! — голос Судира сорвался на какой-то рык. Глаза горели от ярости.

Тем временем взрослые дельфины окружили лодочку, толкали ее носами. Тото, опершись передними лапами на бортик, боязливо поглядывал на них, повизгивал. Дельфины тоже не знали, что делать с лодочкой, такого номера они не разучивали, да и Судир не подавал никакой команды.

Янг снова перешагнул через перила, присел и, оттолкнувшись, взмахнул руками. Описав дугу, вошел в воду красиво, без всплеска и брызг. Вынырнул возле лодочки, и Тото завизжал громче, заволновался, перебирая передними лапками. Янг схватил лодочку за поводок, прибуксировал к лестничке, подал его Гуго. Зажав Тото под мышкой, вылез из бассейна.

Зрители были довольны. Следующие номера, которые показывал Судир, уже совсем не захватывали людей. Дельфин тянет за поводок лодку с Судиром. Вот чудо, да это же самое делал Боби, только вез не человека, а собачку. Судир плывет, уцепившись за плавник дельфина? И это было, Янг проделывал такое. Судир опирается руками на спины двух дельфинов, и все вместе летят, будто три соединенные торпеды? Это интересно, этому номеру можно похлопать. Даже Янг похлопал в ладоши, снова зажав между коленями Тото.

Дельфины примчали Судира к лестничке, и он медленно вышел из бассейна — черный, лоснящийся. «Нате!» — бросил дельфинам в раскрытые рты по куску рыбы.

Легкая музыка, что сопровождала все номера, затихла, а программа представления не была выполнена: Янг с собачкой и Боби заняли несколько минут. Поэтому последний номер шел уже без музыки. Дельфины по знаку Судира выскакивали на нижний помост, укладывались друг на друга, как поленья дров. Даже Боби несколько раз прыгнул, чтоб пристроиться хоть с краешку, но каждый раз соскальзывал в воду — мало было места.

Всем дельфинам в раскрытые рты Судир сунул по рыбине, а на малыша даже не взглянул. Дельфины медленно соскальзывали-сваливались в воду, отплывали. Зрители немного поаплодировали и этому номеру, и Судир, поклонившись, протянул руку к средней площадке вышки, взял микрофон.

— Программа закончена. По моим наблюдениям, примерно и в то же время активно вели себя многие зрители. Трем лучшим сейчас будут вручены сувениры… — Судир взял со средней площадки прозрачный многоугольный ящичек-вертушку, повертел ручку, открыл крышку, вынул свернутый в трубочку листок.

— Третий ряд, двенадцатое место! — выкрикнул он, развернув листок. Вынул еще два листка: — Седьмой ряд, четвертое! Двенадцатый — десятое!

Когда все, кто сидел под названными номерами, обошли бассейн, миновали мостик, Судир вручил им сувениры — пластмассовых дельфинчиков на подставках.

— Желаем всем приятного отдыха на Рае! Будем рады еще раз встретиться с вами! — эти слова он повторил по-английски и по-французски.

Все начали вставать и выбираться из-за скамеек, а дельфины продолжали кружить возле нижнего помоста, ждали угощения. То один, то другой выскакивали на площадку, шевелили хвостами, разевали рты. Вскочил и Боби, и Янг не выдержал, подбежал к тазику, взял рыбину и дал дельфиненку. С довольной мордой малыш съехал с помоста в воду, какое-то время его не было видно, потом он снова вскочил на помост, раскрыл рот. Поглядывая на Янга хитренько, скрипел и хрюкал, шевелил плавниками. «Ах ты, маленький дуралей!» Янг присел возле него, почесал под плавниками, погладил по голове, подергал в стороны клюв-рострум. Боби довольно скрипел, пытался сжать зубами его руку.

Занявшись Боби, Янг не видел, как Судир позвал в свою комнату Гуго. Услышал только глухой удар и вскрик парня, затем второй удар. Гуго вывалился из двери спиной, дверь с грохотом стукнулась о стену. Вставал парень медленно, скорчившись и прижимая руки к животу. Поплелся через мостик, задыхаясь от боли и слез.

— Гуго! Гуго! — дважды окликнул его Янг, вскочив на ноги. Но парень даже не оглянулся, направился в аллею.

— А ты кто такой? Зайди-ка сюда! — Судир стоял в дверях еще в гидрокостюме, не мигая уставившись на Янга. — Погово-о-о-рим… — последнее слово он произнес с нажимом.

Янг сделал два шага, успел только прочитать над дверью непонятные слова «Ex agua omnia»[12], как послышался голос Раджа:

— Янг, ты где? Давай сюда, я уже освободился…

Оторвал ноги от земли, побежал на голос брата. На Судира даже не оглянулся.

Глава четвертая

1

Когда Янг сказал Раджу, чем закончилось представление, тот кинулся к Судировым дверям, стучал в них кулаком, дергал за ручку — он не открывал. «Садист! Палач!» — крикнул Радж Судиру и вернулся в свою кладовку.

До второго представления оставалось полчаса. Никто не знал, состоится ли оно, хотя билеты распродали полностью. Судир из резиденции не выходил.

Искали Гуго, и Абрахамс, и Янг, обежали всю территорию дельфинария — нет! Али, сверкая белыми, казалось даже голубоватыми, зубами, сказал, что через проходную Гуго не проходил, это не мышь, Али заметил бы. На это Янг только усмехнулся: нужна ему проходная — в любом месте можно перелезть через забор.

— Ах, бедный малый… Ах, несчастный… Ушел, совсем ушел. Да и кто может выдержать издевательства этого чудовища! — Абрахамс озирался, боясь, чтобы Судир не услышал его.

Пришли опять к дому, к дверям резиденции.

— Господин Судир! Мистер Судир, мистер Крафт зовет! — Абрахамс не знал, как лучше вызвать фанаберистого дрессировщика. Постучал в дверь, сначала тихо, а потом и сильней. — Скоренько, а то Крафт гневаются!

— Пошел к черту! — выругался Судир. Но через минуту все же открыл дверь. Был он без гидрокостюма, с мокрыми, точно слипшимися волосами, на бедрах намотано махровое полотенце.

— Меня нет! Ясно вам? Заболел! — и грохнул дверью так, что жалобно отозвался колокол на средней площадке вышки. Янг в это время лазил по трибунам, среди скамеек, искал красивые «фантики» от конфет и поглядывал через бассейн на Абрахамса и на дверь.

Абрахамс вздохнул всей грудью, развел руками, отчаянно хлопнул ими себе по бедрам. Посмотрел на Янга.

— Мальчик, не в службу, а в дружбу — повыбирай бумажки и всякий мусор из-под лавок. Вон там урна. — Когда увидел, что Янг послушался, забегал среди скамеек проворней, прокричал: — А рыбу ты сможешь подготовить дельфинам? Хотя тут большого умения не требуется. Прибежишь сюда, и я покажу, где, что и как.

— Вот-вот! — распахнулась дверь резиденции. — У вас появился новый дрессировщик, с ним и имейте дело! — Судир стоял, перегнувшись на одну сторону, и держал в руке бутылку. — Он на все руки мастер! И Гуго и меня заменит! — И снова хлопнул дверью, закрылся.

Абрахамс, ахая, трусцой припустился вокруг дома к другому торцу. Пойдет докладывать Крафту.

У Янга было веселое настроение. Ну, не смех ли? Грозный незаменимый Судир капризничает, как избалованный ребенок. Очень хочется ему, чтобы его умоляли, упрашивали. Конечно, Янг напортил Судиру во время представления, даже очень. Но чтобы из-за такой мелочи отбить печенку Гуго?!

«Кричит, что я и Гуго заменю, и его… А что? И заменю! Мне бы немного подучиться, самому с дельфинами позаниматься… Я не задирал бы так нос, как он…» — Янг в этот момент искренне верил, что такое может быть.

— Где… где он, этот душегуб? — появился из-за дома задыхающийся мистер Крафт. — Он меня пустит с торбой по миру! Он за все мои муки, за все доброе… инфарктом наградит! — Однако в дверь резиденции постучал вежливо: — Мистер Судир! Нам надо поговорить!

Подошел Абрахамс с испуганным выражением лица, показался Радж, вытирая тряпьем руки. Янг тоже направился к ним с Тото на руках.

— Мистер Судир! Бросьте сосать виски: у нас сегодня еще два представления… Вам мальчик поможет!

Янг подошел как раз в тот момент, когда дверь резиденции открылась. Судир стоял в белых брюках, в тенниске с эмблемой дельфинария. Мокрые волосы гладко зачесаны назад. Янг шагнул ближе к брату.

Судир был строгим и суровым, будто и не он несколько минут назад имел такой растрепанный вид, не его сгибала на сторону бутылка. Видать, что-то надумал, потому что в руках держал такие кольца, которые бросал дельфинам во время представления. Ни на кого не смотрел, выделил только взглядом Янга, кивнул на бассейн и веером швырнул туда кольца: «Аппорт!» — показал рукой на воду.

Янг молниеносно сунул Тото в руки Раджу.

— Стой! — крикнул Радж. — Ты же не собака, чтоб поноску приносить!

Но Янг только пятками сверкнул, бултыхнулся в бассейн. Вот оно, желтое кольцо, уже и руку к нему протянул. Да вдруг оно подскочило, как живое, и… оказалось надетым на рострум-клюв дельфина. Некогда было разглядывать, какой из дельфинов оказался таким ловким, рванул сажонками к другому кольцу, розовому. Успел схватить! Остальные похватали дельфины, хотя никто не давал команды подбирать их…

— Будем так и делать этот номер: человек соревнуется с дельфинами — кто скорей. — Судир говорил твердо, видимо решился на это окончательно.

— Я согласен! — Янг чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Если бы не считал, что надо в этот момент выглядеть солидно, то прошелся бы на руках, как Абдулла.

— Ну вот и хорошо! О'кей, сынки! Готовьтесь, через пятнадцать минут будем впускать людей, — Крафт с облегчением вытер лоб и толстую шею носовым платком.

— Так-то оно так, — вмешался Радж, — да не совсем так. Гуго не занимался с дельфинами в бассейне. Если Янгу выполнять все обязанности Гуго да еще и в представлении участвовать, то можно и ноги протянуть. А зарплату мистер Крафт ведь не прибавит?

— Ноу, ноу! Пусть мистер Судир доплачивает. Янг делает облегчение ему, а не дельфинарию.

— Почему же не дельфинарию? — сдержанно, однако искоса сверкнул глазами Судир. — Мы можем и совсем новые номера придумать, не только старые совершенствовать. «Спасение дельфинами мальчика!», «Верхом на дельфине!», «Дельфины и дети!». Можно шикарную рекламу придумать, народ валом повалит. Думаю, что и вам выгода будет немалая.

— Посмотрим, посмотрим… — пробормотал Крафт и пошел.

— Дядя! Мистер Крафт! — не выдержал Янг. — А вы дадите мне такую тенниску, как у Раджа, — с эмблемой дельфинария? — у Янга даже сердце замерло: что он ответит?

— Тенниску? Ну, тенниску, если не вернется Гуго, придется дать. — Крафт оглянулся, и что-то наподобие улыбки тронуло его губы.

— Тогда я согласен на всё-ё-о! — Янг задрал руки вверх и потряс ими.

— Дурень! Молокосос! — сердито плюнул Радж. Повернулся, чтобы идти к себе в кладовку, и остановился. — Иди сними с себя все, надо перемыть, пусть сохнет. В трусиках будешь выступать. А ты, уважаемый новоиспеченный мистер, — обратился он к Судиру, — будешь относиться к нему как можно вежливее. Тронешь хоть пальцем — не поздоровится.

«Пусть ругает, как хочет… Зато с Раджем буду! В дельфинарии буду работать!» — Янг стоял, одурев от счастья, и только носом шмыгал. Сейчас он совсем забыл, что его счастье выросло на несчастье другого.

Об этом напомнил Радж, сорвав с него в душе одежду да еще и шлепнув по тому месту, откуда ноги растут. И совсем не больно было, Янгу хотелось смеяться и дурачиться. Ах, Радж! Не может понять, сколько пережил он за все дни после изгнания, как извелась, наплакалась его душа от горя и одиночества. И вот теперь, когда все так чудесно складывается, вдруг снова надо переживать из-за того, что ты — не по своей воле! — занимаешь место другого.

— Под вечер сходим в порт. Гуго живет на лодке, в плавучем поселке… Найдем!.. Поговорим, что он думает делать дальше. А теперь — беги! — Радж еще раз хотел шлепнуть Янга, но он выскочил как ошпаренный.

И завертелся, как собака за своим хвостом. Судир сразу решил включить его в программу представления вместо себя. Порепетировали транспортировку лодки с Янгом — это далось совсем легко, потом — заплыв на двух дельфинах, вернее — дельфинках Еве и Доре. Не совсем получалось, не было такой синхронности, как тогда, когда плыл, опираясь на них, Судир. Но ничего, все придет со временем. А не получится на двоих, то научится седлать одного и плыть.

Судир так и не надевал гидрокостюма во время представления, стоял на нижнем помосте в белых брюках и тенниске и подавал команды. Он был доволен Янгом, только не показывал этого… А в конце дневного представления, когда мокрый и возбужденный Янг еще спихивал с помоста шалуна Боби, а тот все влезал и влезал обратно, подставлял живот и плавники, чтоб его гладили и почесывали, от зрителей отделились две женщины, пошли к перекидному мостику. Одна, маленькая китаянка, в брюках с широкими штанинами, несла пышный букет цветов, другая — высокая, в широкополой шляпе и белом платье — бумажный сверток в руке. Судир пошел им навстречу, на мостик, принял букет, поцеловал китаянке ручку, вынул из букета голубой конверт, поцеловал и его. Потом помахал письмом вслед китаянке и скрылся в резиденции. А женщина в широкополой шляпе еще издали заговорила, протянув руки к Янгу: "Повэро бамбино, повэро бамбино[13]. Я не знала, что ты такой маэстро!" А подойдя ближе, сказала:

— Грандиозо, милый… — и погладила мокрую голову Янга.

Донна Тереза! И она была на представлении… А он же совсем забыл о ее существовании. Забыл и про Тото, который, услышав голос синьоры, начал скулить и визжать, рваться с привязи (Янг привязал его к скамье напротив входа в Раджеву кладовку).

— Ой, вы совсем забыли про обед! Скоренько приходите с Тото! А пока что вот вам подкрепление, — сунула пакет ему в руки. — Бутербродики, колбаска… Да не задерживайтесь очень, а то у меня сегодня запланировано еще одно мероприятие.

— Мы вечером съедим и обед и ужин, сейчас не успеем. Да вы не беспокойтесь, собачка не голодна.

— Мираколо! Это просто ужасно! У Тото может испортиться желудок… Ты уж, миленький, покорми его, хорошо? Ну — чао! Я люблю вас обоих… Ой — я побежала! — синьора помахала им пальчиками.

Янг дернул за ручку дверей.

— Что дальше делать, мистер?..

Судир лежал на диване, закинув ногу на ногу и разглядывая листок, спохватился, спрятал его в голубой конверт, а конверт сунул под магнитофон на столе.

— Что?.. Прежде всего надо стучать, когда входишь. А еще лучше совсем не заходить и никуда не совать носа, когда тебя не просят. Понял?

— Умгу.

— А вообще я тобою сегодня доволен… Хоть ты мне и много попортил крови… Думаю, мы с тобою поладим, так? — Янг на это пожал плечами, и Судир продолжал: — Ты думаешь, почему у нас с Гуго конфликты были? Непригоден он для этого дела, не любит его. У тебя все горит в руках, а у него — тлеет. Есть разница? Ты отдохни с полчаса, и попробуем еще покататься на дельфинах… Ну и… все сначала начнется, все сначала! Такая карусель.

Янг осторожно прикрыл за собой дверь.

«Доволен…» Конечно же, будет доволен! Стоять на помосте в сухом и чистом и только команды подавать или париться в гидрокостюме, лезть в воду, нырять для потехи других с дельфинами… Есть разница! Крафт правду сказал: большое облегчение Янг делает для Судира.

2

Шли с Раджем в район порта знакомой дорогой, через центр. Радж намеренно предложил этот маршрут, хотя по набережной было ближе. Хотел по пути зайти в какую-нибудь лавочку купить Янгу новые штаны — отметить первый его рабочий день. Старые уже доброго слова не стоили: начал Радж выжимать их после стирки — разлезлись на клочки. Оказывается, едва держались, просвечивали уже. Так и не надевал их больше. Шел в трусиках.

У Янга заплетались ноги, собачка чуть не вываливалась из рук. Наработался, оказывается, в первый день под завязку. Да и не выспался прошлой ночью из-за грозы.

— Радж, а что такое маэстро?

— Опытный специалист, мастер, талант в полном смысле этого слова. А что?

— Ничего… — Янг усмехнулся про себя. Ну, до мастера ему расти да расти, может, всей жизни не хватит.

К тому же, как совместить то, что ему хочется быть капитаном дальнего плавания, с нынешним желанием? Что лучше? Трудно разобраться, когда тебе неполных двенадцать. А так не бывает, чтоб совмещать одно с другим.

Не хотелось сейчас Янгу думать, где он возьмет деньги на школу, потом на такой колледж, чтоб выучиться на капитана?

Штаны купили на площади, даже с пластиковым ремешком. Янг тут же надел их и стал почти как барчук. Радж в шутку нажал большим пальцем на его нос — вверх, будто он так задрался у него от радости. Янг растроганно потерся о его грудь лбом.

Искать Гуго пришлось долго, бродить в лодочном поселке, расспрашивать. Лодки стояли у берега на приколе рядами, много их было привязано и у крайнего, восточного мола. Некоторые держались на якоре самостоятельно, другие были пришвартованы к другим лодкам, но все жались как можно глубже в заводь между бетонным молом и пирсом-набережной, в укромное место. Это мало спасало, ночная буря у многих будок-надстроек посрывала крыши, повалила стены, и лодочный городок выглядел так, будто тут похозяйничал хищный зверь-великан. Тут и там слышался стук молотков, скрежет пилок. Люди снова налаживали себе приют… Радж с Янгом перебирались с лодки на лодку по мостикам-доскам или по бортам, расширенным досками, которые походили на кладки. Хватаясь руками за шаткие стены и крыши, переступали с борта на борт, а лодки раскачивались и оседали, между бортами плескалась вода.

Наконец нашли Гуго, он тоже ремонтировал свою крышу. Лицо парня болезненно морщилось, белки глаз пожелтели. Говорил с ними и слабо усмехался, жаловался на боль в правом боку — должно быть, Судир повредил печень. Надо было бы сходить к врачу, но где взять деньги на визит, а потом и на лекарства? Может, затихнет боль, перестанет… И пока говорил с Раджем и Янгом, младшие братья его и сестры, кто немного одетый, кто совсем голый, лезли к нему на руки, на колени, и он только мягко отстранял их или, скривившись от боли, ссаживал с колен, но не прогонял.

— Нечем и угостить вас… простите, — печально посмотрел на Раджа и Янга.

— Радж… — начал Янг, и тот понял, что надо говорить все-таки о главном, ради чего пришли.

— Возьмите вот… — Радж вынул из кармана пакетик цукатов, отдал малышам. — Гуго, а ты поправляйся и приходи назад. А пока что Янг тебя заменит.

— Я не вернусь… Приду только за расчетом — и все.

— Ты прости… Я виноват, это из-за меня попало тебе… — язык не слушался Янга: так гадко он еще никогда себя не чувствовал.

— При чем тут ты! Я давно собирался уйти от Судира. И надо было уйти, пока не искалечил… Ну, а это была последняя капля.

— А как же ты будешь жить? — вздохнул Радж.

— Не пропаду. Вот поправлюсь немного, буду с отцом в порт ходить. А если сдохну, то это даже лучше, чем работать на Судира.

— Я своего слова назад не беру: если найду где работу, сразу же сообщу тебе. Ну — держись! — Пожали ему руку, похлопали по плечам. Гуго нагнулся, чтобы скрыть слезы.

— Спасибо вам… Вы — как братья мне.

Прощались, не зная того, что еще раз, уже в темноте, придется пробираться на эту лодку, нести добрую весть: в «Летучей рыбе» увидели Амару, и тот сказал, что его берут официантом, а о месте посудомойщика он договорился для Гуго: Амара тоже помнил давнишнюю просьбу Раджа.

3

Хорошо, что кто-то прошел под окном с транзистором, а то Янг проспал бы до полудня. Торопливо вскочил, сунул под мышку Тото — и к дверям. Завтрака некогда было ждать. «Я-я-янг, это ты-ы?» — вяло пробормотала спросонья донна Тереза и перевернулась на другой бок.

Сегодня у Янга первый полный рабочий день, надо спешить.

Но как ни спешил, пришел к проходной вместе с мистером Крафтом. Совсем не фанаберистый этот мистер Крафт: первый поздоровался, по-отцовски положил на плечо Янга руку, пропустил перед собой в проходную. На почтительный поклон Малу тоже кивнул.

— Ключи! — коротко кивнул он Малу, и тот засуетился, зазвякал своими ключами, отпирая небольшой висячий шкафчик, где под стеклом были развешаны ключи. — Будешь этому парню вместо Гуго выдавать ключи… — Пока Крафт говорил, Малу умудрился дружески подмигнуть Янгу. — Вот эти — от входных дверей, эти — от моего кабинета… — продолжал Крафт. — До моего прихода ключи снова должны висеть на месте. Там работа небольшая. Абрахамс мог бы тебе все рассказать, но лучше скажу я. Маленькую уборку сделаешь… Танцуя сделаешь, вместо физзарядки. Пойдем, я покажу, что можно переставлять, протирать, а чего трогать нельзя… Шах-мах — и ты свободен, занимайся своим делом.

Они шли по аллее, где под пальмами и кустами стоял еще туман, и Крафт не переставая говорил:

— И свободен… В душе тоже будешь убирать, мыть… Абрахамс скажет — как и чем мыть, дезинфицировать. И свободен… На трибунах уберешь после представления — и свободен… Абрахамс учил, как рыбу подготавливать? Ну вот… И свободен.

«Ага… — думал Янг с горькой усмешкой, — и лежи, отдыхай. А еще ведь репетиции, представления… И свободен, и отдыхай! Влез в кабалу… Во сколько же это мне надо вставать, во сколько прибегать, чтоб до его прихода все сделать и повесить ключи на место? А когда же учиться с маской плавать, с аквалангом? Еще эта собака свалилась на мою голову…»

По скрипучей и зыбкой лестнице (ступеньки просто стонали под тяжестью Крафта) мистер взбирался первым. Сопел и говорил:

— У нас есть еще малый бассейн — с рыбами и черепахами. Если бы ты согласился порой и там поплавать, было бы просто о'кей! На буксире у черепахи, а? Публике нравятся необычайные штучки.

— А Гуго там плавал?

— Нет. Мне кажется, что Гуго даже плавать не умеет. Ни разу его в воде не видел. — Крафт отомкнул входную дверь, толкнул ее. — Ну вот, видишь — мини-коридорчик, два раза мокрой тряпкой махнешь — и хорошо, — помахал перед собой рукою, будто показывал, как убирать. — А вот в кабинете… — сделал два шага, всунул ключ в другую дверь, потянул ее на себя, — а вот в кабинете…

На полу у двери лежал голубой конверт, такой же, какой Янг видел у Судира. На нем были написаны печатными буквами два слова: «Джеральду Крафту». Мистер, кряхтя, нагнулся, поднял конверт, повертел в пальцах. Почтового штемпеля на конверте не было. Янг обошел Крафта и увидел, что лицо его встревожено, а рука с конвертом мелко дрожит.

— Ага, так о чем я говорил? — спохватился мистер Крафт. Руку с конвертом опустил вниз.

— Про кабинет. А только я хочу сразу сказать, что в малом бассейне я плавать не буду. Да и Радж не разрешит. — Янг решил спрятаться за брата. Дай этому мистеру палец, так он отхватит и руку.

— Ну — мы об этом еще поговорим. И с Раджем тоже поговорим… Протирать тут будешь пол, стол, стулья, табурет, лампу, телефон, настольный вентилятор, сейф, подоконники. На столе ничего не переставляй, не меняй местами. Корзину с мусором можешь выносить не каждый день, все бумаги из нее обязательно сжечь. Читать ничего не надо, тебя ничто не должно интересовать.

— Я такой конверт вчера у Судира видел. Ему какая-то китаянка вместе с цветами поднесла, — неожиданно для себя сказал Янг. Тото рвался из рук, скулил, ему хотелось побегать.

— Такой или этот самый? Что было на нем написано?

— Не заметил.

— Такие конверты можно купить на каждом углу, в каждой гостинице. И на каждом какой-нибудь призыв. Тут: "Наркотикам — бой! Спасем нацию от «белой смерти». Во-от… Сегодня можешь тут не убирать, а завтра — попрошу. Все, что потребуется для этого, спрашивай у Абрахамса. Ну — я тебя не задерживаю… — мистер Крафт снова уставился на конверт.

Янг шмыгнул за дверь. Сев бочком, съехал по перилам и сразу пустил Тото погулять.

Услышал, что возле резиденции Судира шум. Узнав голоса Раджа и Судира, пошел туда.

— Ты магнитофон не брал? — голос Судира был злым.

— Когда-а?! Зачем?! Вчера мы с Янгом ушли раньше тебя. Ты еще собирался с аквалангом на глубину лезть… И не забывай, я тебя скорей могу обвинить в чем хочешь: это ты имеешь ключ от моей кладовки, а не я от твоей, — говорил Радж тоже раздраженно.

— Не заходи! Следы затопчешь… — Судир расставил ноги в дверях, загородил рукой вход. У его ног стоял черный дипломат, с которым он обычно приходил на работу.

Радж все-таки заглянул в резиденцию поверх Судировой руки. Янг тоже просунул голову в дверь — ниже его руки. И правда, внутри все было разворочено, дельфинчики разбросаны как попало.

— И кто тут что искал? Хотелось бы мне знать… И неужели ты не слышал никакого шума? — поинтересовался Судир.

— Я спал, — отрезал Радж. — А что еще пропало?

— Не знаю. Дельфинчики, кажется, все… Магнитофон на столе стоял, на виду — его нет. Хорошо, что дипломат не оставил на ночь. Я к тебе его занесу, пусть пока что в кладовке побудет… Пойдем к Крафту, надо звонить в полицию… И пусть представление отменят. — Судир цапнул Янга за лицо и грубо оттолкнул. Янг чуть зубами не вцепился за палец, ладонь Судира смердела каким-то лекарством.

Янг первым добежал до дверей Крафта, без стука нажал на ручку…

Мистер, багровый, налитый кровью, сидел в единственном мягком кресле перед своим столом. Голова откинута на спинку, рот слегка приоткрыт. На коленях лежал вскрытый голубой конверт, а под опущенной к полу, будто неживой, рукой — небольшой листок. На их шаги и стук двери он никак не отреагировал, даже не шевельнулся.

Радж первым оказался возле мистера Крафта, потрогал за плечо, шире расстегнул рубашку, взялся за пульс.

— А-а, это ты, Радж… — раздвинул дрожащие веки Крафт. Они были красные, водянисто-набрякшие. — Там… Там… — правая рука слегка шевельнулась, указательный палец показывал куда-то на стол. Крафт снова смежил веки, задышал прерывисто, со стоном.

Судир зашел за стол, открыл правый ящик, зазвякав чем-то металлическим и стеклянным. Вот уже руки Судира над столом, в них собранный шприц с иглой. Взяв в ящике какую-то ампулу, обломил головку, набрал из нее в шприц лекарства. Делал все уверенно, точно доктор. Выдернул из розетки электрический шнур от лампы.

— На, перетяни ему руку выше локтя… Сильно! — скомандовал Раджу. — И лучше левую… На подлокотник ее положи!

Вена на сгибе локтя ниже повязки набухла, стала как веревка. Судир косо поднес к ней иглу шприца. Еще как будто и не уколол, а уже в шприц брызнула из вены кровь. Янг быстренько отвел глаза: стало нехорошо. Взгляд упал на тот листок, что лежал возле кресла слева. Поднял…

Что-то напечатано на машинке по-английски. И тут Радж перестал держать шнур, размотал его, взял у Янга листок.

Читал про себя, беззвучно шевеля губами.

— Выкуп требуют… — сказал громко. — Двадцать тысяч долларов. Деньги привезти не позже, чем через неделю со дня получения предупреждения. Подпись: «Уайт вайпе»… «Белая змея».

— Ум-м, — мистер Крафт снова открыл глаза. — Я же им платил уже… в прошлом году… десять тысяч… Только забыл, какая подпись была в первом листке. Две дабл ю или дабл ю и ви.

На это никто не ответил ни слова. Судир звякал, разбирая над ящиком шприц, и будто не слышал Крафта. Наконец громко стукнул ладонью по ящику, загоняя его на место.

— Я же им плати-ил… Люди, что же это делается?! — с болью простонал Крафт.

— Триада? — спросил Судир. — Она шутить не любит. Лучше их не раздражать.

— А-а, дьявол им в глотку! Где я возьму такие деньги? — Крафт слегка шевельнулся, взглянул на Судира, будто тот мог подсказать.

— Где — это вам думать. Мы же не в курсе ваших финансовых дел.

— Мистер Судир, не заходите больше в ту мастерскую за сувенирами… и скажите им, пусть больше не делают. Надо экономить.

— Наоборот, будем вручать не по три, а по пять после каждого представления. Я сказал, чтоб увеличили выпуск. А начнем экономить на центах, потеряем доллары.

— Ум-м-м… — мистер Крафт закрыл глаза.

— И у меня беда. Кто-то похозяйничал ночью, обокрал. Магнитофон пропал с рабочей лентой, все шмотки перевернуты. Может, одна шайка-лейка действует? Надо звонить в полицию! — проговорил Судир.

Мистер Крафт мычал, не открывая глаза.

«А может, Судир и подкинул это письмо? И сам у себя украл магнитофон, чтоб отвести подозрение? — Янг посмотрел на Раджа: думает ли так и он? Но по лицу брата ничего нельзя было определить, и Янг сам испугался своей мысли. — Так что же тогда получается? Кто же такой после всего этого Судир?»

— Письмо пришло не по почте. Подсунули под дверь сегодня ночью… — сказал Крафт бесцветным голосом. — Никто из вас не заметил чего-либо подозрительного?..

«Нет», — все отрицательно покачали головами.

— Дверь в коридор не взломали, отомкнули. Пользовались, должно быть, отмычками. У сторожа и спрашивать нечего, он никому ключи не давал. Кроме Гуго и меня, никому не имел права, и теперь будет только Янгу давать… Мистер Судир, а что за письмо вам подали вчера с букетом? — неожиданно спросил Крафт.

Судир полоснул Янга ненавидящим взглядом.

— Мало ли какие записки могут передавать женщины мужчинам! Или наоборот… Даже болтливый индюк не рассказывает своих интимных секретов индюшке, — сухо сказал он.

— Да, но… Простите… Позвоните полиции сами, меня еще ноги плохо держат. А про записку от «Белой змеи» не говорите, а то могут и не приехать. Я знаю их — трус на трусе… О, если б это было в старой доброй Англии! Можно было бы весь Скотланд-Ярд на ноги поднять.

Судир зашел за стол, переставил телефон поудобней. А пока переставлял и набирал номер, говорил:

— За успех нынешних представлений я не ручаюсь. Дельфины привыкли к музыкальному сопровождению. Может, стоит отменить хотя бы утреннее и провести лишний раз репетицию?

— Отменять будем только тогда, когда, не дай бог, не останется ни одного живого дельфина. Я же не могу снимать шляпу, как нищий, стоять у ворот… Мистер Судир, вам придется самому сказать пару слов о дельфинах. Что именно — не мне вас учить.

Янг первым выскользнул из кабинета. Надо было срочно готовить рыбу. Где тот копуша Абрахамс ходит, подвез ли хоть свежую?

4

Янг заметил: Судир доволен. Но и встревожен: почему дельфины так легко идут на контакт с Янгом, а с ним — туго, не помогает порой и рыба? Может, дельфины просто любят детей — как своих, так и человеческих?

Ева, он узнавал ее по трем белым полоскам-царапинам на левом боку за грудным плавником, ластилась к нему, как собака. Может, вспоминала в этот момент свою дочку Джейн? Может, дитя человека в чем-то заменяло малышку? Когда Янг долго оставался под водой, ныряла и она, рострумом осторожно, но решительно подталкивала под живот, под грудь, чтобы скорей всплывал. И она, и Дора, и Бэла, даже могучий Дик (у него с правой стороны в нижней челюсти зуб сидел не в ряду, а как бы отступил на шаг к языку, а с левой стороны четыре зуба были съедены до пеньков) любили тереться об Янга, брать его за голень зубами, проводить ими туда-сюда, словно чесать. Когда первый раз так сделала Ева, Янг от испуга рванул ногу, и на голени остались красные полосы от зубов. Самки почувствовали запах крови, встревожились, защебетали, как воробьи. Может, другие самки упрекали Еву в неосторожности, и она оправдывалась, мол, Янг сам виноват, не надо было так впадать в панику. Нащебетавшись, Ева подплыла к Янгу, дала почесать себя под плавниками, сама терлась щекой о его бок — будто просила прощения. Остальные самки дружелюбно плавали вокруг, высовывали из воды головы, улыбались во весь рот. Тут же и Дик плавал, и нисколько не волновался за свой гарем, не ревновал к Янгу.

Боби, когда Янг давал ему целую небольшую рыбку, не нырял, чтобы съесть ее, а брал осторожно за хвостик и подбрасывал так, что рыбка делала тройное сальто и падала в рот. Наигравшись, нахвалившись своим умением, Боби съедал рыбку — конечно, под водой.

Малыш видел, что во время представления Судир дает взрослым дельфинам рыбу только тогда, когда те правильно сделают какой-нибудь трюк. И он ловил в воде то листок, то кусок медузы, нес Судиру или Янгу, раскрывал рот: «Дайте и мне!» Раз Боби принес медузу Янгу, а Янг взамен ничего не дал. Боби нырнул и так плеснул хвостом возле его лица, что на Янга обрушился поток воды. Вынырнув после этого, малыш насмешливо глядел, как Янг откашливается.

В промежутках между первым и вторым представлением Янг почти все время плескался с дельфинами (Судир на это молча соглашался). Приучил малыша к сигналу-свисту. Стоило сделать два длинных и два коротких свистка, а потом еще две пары коротких (по ритму как бы слова: «Ты где, Боби? Плы-ви сю-да»), и дельфиненок летел стрелой.

Посиневший, как дельфин, проголодавшийся, выбирался Янг из бассейна и только тогда вспоминал, что надо было взять маску с трубкой, тренироваться с нею. Радж отогревал его горячим кофе, запасы провизии у Раджа катастрофически уменьшались, на аппетит Янг не жаловался. Хорошо, что донна Тереза снова, не дождавшись их в отеле, сделала визит в дельфинарий. Пакет с едой на этот раз был значительно больше. Умиленно смотрела, как они уничтожают котлеты и колбаски, особенно Тото: «Бедная собачка, как ты похудела… Совсем испортишь желудок, а тут, наверное, ветеринара нет. Янг, мальчик мой, ты все-таки старайся приводить Тото на обед. И утром корми обязательно, я сделаю кое-какие запасы в холодильнике. Бери, не стесняйся…»

Янг вспомнил белый шкафчик-холодильник в спальне у стены в номере отеля. Не заглядывал в него еще ни разу, а следовало бы.

— Донна Тереза, не могу я у вас больше! Я уже на службе… Поищите себе кого другого, — начал Янг просить, чтобы она отпустила его.

Но синьора и слушать не хотела.

— Как — другого? Ой, что ты говоришь — чужого взять, с улицы?! Тото привык к тебе! У него может случиться нервный стресс! Испортится желудок, испортится характер… И у меня будет стресс! Я тебя полюбила. Мне будет очень горько, если ты нас покинешь! Даже и не думай, слышишь?

И ушла. А Янг смотрел ей вслед, и ему хотелось плюнуть от злости. Тото чудесный, потешный, он сам привык к нему… Но ведь дельфины! У него появились дельфины! Одного Боби, толстенького, будто сделанного из лоснящейся резины и надутого воздухом, Янг не променяет на десять собачек. Тем более таких изнеженных, как Тото, беспомощных… Вот у Мансура была собака так собака! Никто с ней не нянчился, не брал на руки, разве только, когда она была щенком. Бегала где хотела, дружила со всеми мальчишками, любила купаться, умела хорошо плавать. Мансур как-то пошутил, что скоро выучит ее плавать саженками. «Ха-ха, собаку — саженками?!» Мансурова собака всегда первая встречала рыбаков на берегу лагуны, по ее поведению биргусовцы узнавали, все ли хорошо у рыбаков и какой улов. И рыбаки любили ее, сразу начинали угощать рыбой…

Где хоть Тото? А-а, заснул в тенечке под кустом… Ну, пусть поспит… Жаль, Раджа нет, пошел с туристами в подводную экскурсию, море уже немного успокоилось.

Второе представление давно закончилось, а третьего не будет. Совсем расстроился Судир: полицейский-сыщик, который приходил расследовать кражу, сказал, что пусть не надеется на скорый и окончательный результат. Расследование — дело тонкое.

Судир, выпроводив полицейского, забрал из кладовки Раджа дипломат, перенес к себе в резиденцию. Потом надел гидрокостюм, акваланг и ушел под воду в бассейн. Что он там делает — неизвестно, но дельфины кружат над ним, ныряют и всплывают, громко отдуваются.

Янг собрал бумагу на трибунах, нашел в тайнике ключ от Раджевой кладовки. Отомкнул, взял с полки маску с трубкой, ласты, снова запер дверь и спрятал ключ. Радж показал уже, как пользоваться маской и трубкой — теоретически показывал, не опускаясь в воду. А теперь Янг будет тренироваться практически. Не святые горшки обжигают, овладеет и он этими штуками.

Надел ласты, застегнул ремешки и сам над собой засмеялся: ну и шлепало маленькое! Если бы еще рот до ушей, на лягушонка был бы похож. Наклонился над бортом бассейна, зачерпнул горсть воды, промыл стекло маски изнутри. Надел на нос и глаза, подсунул под ремешок дыхательную трубку, загнутый конец повернул так, чтоб удобно было брать в рот загубник. «Судир возле северного края бассейна… Ну, а я тут буду, возле мостика, и в рукаве. Хватит места и ему и мне…»

Шагнул за перила — бултых!

Вода с бульканьем заполнила трубку. Вынырнул, выставил трубку, сильно дунул, выдувая из нее воду. Сразу вдохнул воздух — и чуть не захлебнулся: захватил трубкой воды. Дико кашляя, задыхаясь, сорвал с себя маску, схватился за железные ступеньки, что вели из бассейна. Вот дьявольщина… Легкие разрывались от судорожного кашля, болело горло.

Янга упрямству научила жизнь: иначе ничего не добьешься. Отдышался, снова приладил маску с трубкой и поплыл уже тихо, опустив в воду только лицо.

В воде серый полумрак, муть. Никогда он не думал, что в бассейне и в рукаве до самой плотины вода такая грязная. Бедные дельфины, как им хочется из этой мути на простор, на волю, в чистоту и прозрачность. А люди поймали их, держат в соленой луже себе на потеху… Абрахамс сказал, что все время работает помпа, подает свежую воду, вода понемногу заменяется. Но чтоб такой слабый был результат?!

Только возле лесенки из бассейна насыпан свежий песок. А так дно всюду затянуто илом и тиною, завелась даже какая-то грязная лопушистая растительность. А когда-то ведь, наверное, был чистый бетон. Валяются куски кирпича, камни, осколки бутылок.

А что это за темная торпеда летит навстречу ему? Рыло-клюв так и целится прямо в лицо, темнеют глазки, сильно работает вверх-вниз хвост… В каком-то полуметре «торпеда» резко взмывает вверх, засветив белым животом. Янг поднимает из воды лицо и узнает веселую морду Боби. Дельфиненок, казалось, внимательно, с насмешкой вглядывается в стекло, вот-вот подмигнет: «Не спрячешься, брат… Под любой маской узнаю…»

Они плывут рядом к северному, правому краю бассейна, где ныряют, кружат, шумно отдуваются дельфины. Что там делается на дне? Янга разбирает любопытство, он хочет подглядеть за Судиром.

Впереди в глубине видны расплывчатые длинные беспокойные тени дельфинов. С каждым гребком руки они становятся яснее, вон и Судир в черном костюме с желтыми баллонами за спиной. На поясе у него торба, он то и дело достает из нее кусок рыбы, сует в рот то одному, то другому дельфину. Но дает и другое — плоские ручки железных совков-черпаков. Задние борта черпаков круто заламываются вверх, упираются дельфинам в шею. Спереди у черпаков зубцы. То один, то другой дельфин старается вбить черпак зубцами в кучу, хоть немного набрать песку. Но песок тут же смывается с черпака. Вверх летят пузырьки, тучи мути медленно расползаются в стороны… Янг немного заплыл в правый рукав и застыл на воде, едва пошевеливая руками и ногами. Судир от него внизу и правей, и Янгу видно, как тот лезет рукой в торбу, вытягивает по куску рыбы и сует в рот тем, у кого получается лучше, больше остается песку в совке. А лучше получается у Доры и Бэлы, а не у Евы.

Боби покидает Янга, ныряет к ногам Судира, у того лежит на ластах как дополнительный груз-якорь еще один черпак. Боби шалит, хватает его зубами то за дужку, то за бортик, тащит в сторону. Судир отбирает черпак, шлепает малыша по боку и сует дужку совка в рот Дику. Но тот резко трясет головой, и черпак отлетает за кучу песка. Судир больше не пристает к нему. Зато Бэлу, которая зачерпнула чуть ли не полный совок песку, похлопал, погладил по голове, повернул рострумом к противоположному концу бассейна, туда, где мостик, повел за плавник за собой. Янг едва успел поглубже отплыть в рукав, а потом поплыл вслед за ними. Не отстать от Судира и Бэлы было легко, порой даже приходилось притормаживать, чтобы не налететь на них. А может, Бэла потому медленно плыла, что мешал черпак?

Судир и Бэла доплыли почти до перекидного мостика. Дрессировщик неуклюже полез по лестничке из бассейна, комично выворачивая ноги, чтоб становиться на ступеньки пятками. Колени его еще были в воде, а он уже отвернулся от стены и дважды щелкнул пальцами над самкой. Сдвинул маску на лоб, вынул изо рта загубник. Бэла показала голову из воды, брызнула из дыхала фонтанчиком. А приподнять совок так, чтоб он полностью повис над водой, не смогла: не хватало силы или не понимала, чего от нее хотят. Челюсти расслабились, совок перекосился, и песок сполз-смылся с него. Судир не забрал у Бэлы совок, а только подправил так, чтоб дужка приходилась посередине рострума. «Репете, Бэла! Репете!» — Судир резко махнул рукой в северный конец бассейна. Бэла утонула, пропала с глаз… И тут Судир обратил внимание на Янга.

— Ты долго будешь мне нервы на шпульку наматывать?! Да я тебе… уши… — поспешно надвинул маску, взял в рот загубник, ринулся в воду.

Янгу почему-то стало смешно, он боялся, как бы из-за этого снова не вдохнуть воды. Втянул воздух и нырнул навстречу Судиру, под него, прошел у самого дна. С баллонами Судиру было не так ловко в воде… Возле лестнички Янг мгновенно сорвал с ног ласты и увидел, что на дне валяется брошенный Бэлою черпак. А может, это был не тот? Сунул под дужку руку, ласты в ту же руку — топ-топ по лестничке вверх. Всплыл Судир, погрозил ему кулаком.

— Дядя Судир! А вы будьте там, отправляйте дельфинов с грузом, а я буду принимать их тут! — прокричал Янг и взвесил в руках тяжелый совок из толстой жести.

Но Судир не услышал или не захотел услышать, еще раз погрозил кулаком и жестом приказал ему бросить совок. Янг размахнулся — плюх! — нате, берите… И пошел к Тото.

«Дрожит от злости!.. А чего дрожать? Вдвоем в два раза быстрее выдрессировали бы».

Собачка млела от удовольствия, лежала, вытянув все четыре лапы, подергивала спросонья ухом, прогоняя надоедливую муху.

А Раджа еще нет… Не спросил, сколько времени занимает каждая подводная прогулка. Сходить разве на мыс Когтя? Там подводники заходят в воду, там начало маршрута. Подергал Тото за ухо: «Пошли…»

«Эх, Абдулла! Мало дней прошло, а я уже заскучал без тебя… О, если бы ты был тут! И Радж уже со мной, и дельфины, и Тото, а тебя никто не заменит. Ни с кем так не поговоришь… Где ты теперь, Абдулла?»

Слева, где вместо ограды были тыльные стены пристанских пакгаузов и складов, разрослись кусты, заросли плюща и лиан забирались на стены и крыши. И вот, когда Янг мысленно воскликнул: «Где ты теперь, Абдулла?» — на одной пологонаклонной крыше из зелени высунулась давно не стриженная голова мальчика, показались длинная шея и голые плечи. Янг еще не узнавал друга, а тот уже свистнул по-разбойничьи, вверх взлетели, точно крылья, две руки.

— Ге-ге-ей!!! — завопил, затанцевал он на месте. — Хо-хо, Янг!

Это был Абдулла — возник, как в сказке. А говорят, что чудес не бывает!

Абдулла утонул в чаще зарослей, начал спускаться вниз.

Минута, другая — и вот он, весь в царапинах, со свежими рубцами на голой груди, руках, животе, в одних старых штанах, босой кинулся Янгу навстречу, и они крепко обнялись.

— Ты с неба свалился? Я только-только подумал…

— Не с неба — с крыши! — рот Абдуллы на худом лице растянулся в улыбке до ушей. — Оттуда, сверху, так удобно наблюдать за всеми! Там и спать можно, только бы под бок чего подстелить.

— Как это тебе удалось? На Рай как попал?

— Упросился на грузовоз… Всю дорогу машину драил в трюме, а на пристани помогал разгружаться. Не очень-то за так привезут.

— Родича бросил, значит.

— Он меня бросил — фьюить! — Абдулла крутнул указательным пальцем, будто хотел просверлить небо. — Лег спать и не проснулся… А меня на другой день после похорон за шкирку и на улицу… Нового лифтера взяли и каморку дядину под лестницей отдали ему. Теперь я вольный как ветер, хоть в пираты нанимайся.

— Не надо в пираты… Видел я их — бах-бах, — и нет человека. На моих глазах одного матроса убили, а женщину ранили. Грабили нас, когда плыли на Рай.

— Ну-у?!

— Вот тебе и ну… Расскажу потом.

— А я видел твоего брата и еще двоих с ним. Вон там заходили в море, с желтыми баллонами… Сами черные, в масках — бр-р-р, как марсиане. Я ждал, пока вылезут, чтоб о тебе расспросить.

— А тут и я сам.

— А тут и ты! Да еще с собакой… Такую я уже где-то видел.

— Помнишь ту итальянку? Что попросила поднести собачку?

— Ну.

— Так вот с того времени и забавляюсь с Тото. Итальянку Терезой зовут… Ой — слушай! Я же могу тебя сосватать на свое место! Я ведь в дельфинарии работаю, у меня работы — во! — чиркнул Янг большим пальцем под подбородком.

— Не гожусь я в собачьи пастухи. Да я сразу продам его туристам.

— Абдуллок! Абдуллячка! Ты же не знаешь, что это такое — за пастуха. Будешь жить в первоклассном отеле, в одном номере с нею и собакой. Жратвы — от пуза, и чего только душа пожелает! А работы — всего только собачку прогуливать и кое-когда прислуживать донне Терезе.

— Рай на Рае?

— Ну!

— Так чего же сам отказываешься?

— Сказано — в дельфинарии я! Может быть, на постоянную даже взяли. А с Тото мне надо развязаться, а то он мешает. Соглашайся, а?

— Гм…

— Ты не гмыкай, господин нашелся! Лучше и не придумаешь. Будешь как сыр в масле кататься, а там — что будет, то будет.

— Гм…

— А, чтоб тебе… Абдурак ты, а не Абдулла. Вот дождемся Раджа, поможем ему костюмы и акваланги в порядок привести, и я тебя поведу. Возьмет донна! С моей рекомендацией — возьмет!

— А тебя кто рекомендовал ей?

— Никто. Сама нашла меня. Я ей понравился. Честность на моем лице прочитала. Ясно? А у тебя на лице…

— Ну-ну…

— Ты жуликоватый хлопец… — смягчил Янг свое определение. — У тебя в каждом глазу по чертенку прыгает, так и жди, что номер какой выкинешь.

— Хо-хо!

— Абдурахманчик, мне столько всего надо тебе рассказать!

— Вон… вылезают уже!

Ребята наперегонки бросились к берегу.

…Утомленный Радж сидел на скамейке, обсыхал после душа. Рядом был вскинут на спинку скамьи вывернутый наизнанку гидрокостюм. Янг и Абдулла плескались в душе, мылись сами и обмывали изнутри, прополаскивали еще два гидрокостюма. Но больше, как видно, баловались и брызгались, потому что умирали от визга и смеха.

В руке у Раджа был листок, список желающих сделать подводную прогулку. Против каждой фамилии стоял номер костюма, рост. Двое первых уже отплавали. Третий и четвертый сейчас придут.

Третьим в списке стоял Пуол…

Глава пятая

1

У Пуола было такое душевное состояние… Нет, не приподнятое, скорее всего его жгло злое, дьявольское вдохновение. До сих пор все как-то обходилось. В разные переплеты попадал, был даже на волосок от смерти — выпутался. И в руках полиции дважды побывал — «х-хе!» — вывернулся!

Выпустили его из райской полиции только на другой день. Шел по улицам медленно, нога за ногу, пока снова не оказался на площади с фонтаном. В голове было пусто, никак не мог придумать, что делать дальше, как приступиться к Раджу. Остановился возле сборного щита-рекламы, вернее, трех щитов, составлявших треугольник. На всех трех щитах висели одинаковые плакаты. Через десять дней морской праздник, выборы «мисс Рай». И портрет прошлогодней «мисс Рай». Голова — фотоснимок, а туловище пририсовано художником, будто сидит она кокетливо боком на дельфине, а тот мчится в брызгах воды. Чудо-дева «мисс Рай» показывает в улыбке все тридцать два зуба, таращится прямо в глаза тому, кто ее разглядывает, и помахивает ручкой.

«Бетель, бетель! Кому бетель? Лучшего бетеля не найдете на всем архипелаге!» — останавливается возле плаката какой-то раньше времени постаревший невысокенький лоточник-коробейник. На нем жесткий, точно из железа, фартук — от самых подмышек и чуть ли не до земли. Не фартук, а витрина и лоток одновременно, на нем нашиты сотни треугольных карманчиков рядами, из каждого карманчика торчит черенок листика. Свернут листок бетеля мудрено, как цигарка, в нем есть все компоненты — зерно ореховой пальмы, кусочек негашеной извести, а хвостик проткнут так, что будто скрепляет весь сверточек, — бери за хвостик и в рот. «Попробуй, молодой человек! Ты такого еще никогда не пробовал! — пристал к нему продавец и шепнул: — Всего два доллара!» Судя по такой большой цене, в жвачку было что-то добавлено, не порошок ли героина. Пока Пуол искал в карманах монеты, чтоб набрать нужную сумму мелочью, тот бормотнул сквозь зубы: «Привет от Чжана… Интересуется успехами… Срок продлевается еще на двое суток, кончатся эти двое суток в двадцать часов. Не сделаешь что надо — смерть… Бетель! Кому бетель! Пожуешь — и рая не надо!»

Пуол отошел от него, чувствуя, как от страха дрожат руки, а в животе стало дурно. Контроль, оказывается, есть, про Пуола не забыли. Будь проклят тот день, когда он ступил на стежку этих гангстеров! Будь они все прокляты!

Сунул в рот листок бетеля, начал жевать. Рот заполнила шипучая розовая слюна, ощущался и тошнотный привкус, как от той цигарки, что курил в подвале, затошнило, хотелось вырвать — выплюнул жвачку под пальму…

Слонялся целый день, живот подвело с голодухи, но почему-то едва вспоминал про еду, во рту становилось нехорошо и тошнило. Уже вечером в каком-то выносном кафе подсел на улице за столик. Прикрываясь забытою кем-то газетой «Фридом», подчистил с тарелок все недоеденное, ненавидя себя за такое унижение. Решил: заберется в дельфинарий, проверит резиденцию Судира — дрессировщика. Не найдется ли у него тенниска с такой же меткой — «R.S.»? От результатов проверки будет зависеть дальнейший ход событий.

И забрался — далеко за полночь, дверь открыл согнутой проволокой. Тенниску нашел, только никакой метки не обнаружил. Посвечивал себе украдкой каким-то тяжелым, должно быть подводным, электрическим фонарем. Чтобы не было видно света из окна, почти залезал под диван. «Нет тех букв…» И стало легче, но и тревожнее: будто приблизился к роковой черте. Сгреб со стола магнитофон, тяжелый, стационарный, завернул в простыню, закинул за спину. Хотел взять несколько пластмассовых дельфинчиков на граненых подставках и усмехнулся! Кому нужны эти цацки!

Прихватил еще только фонарь — и ходу.

Назад пробирался тем же путем — через забор.

Днем, когда вокруг фонтана забурлил «блэк мэкит» — черный рынок, магнитофон загнал какому-то перекупщику. Правда, дешево, за пятьдесят долларов — лишь бы избавиться от этой игрушки. У него же выменял на фонарь кинжал. Конечно, не такой шикарный, как у Раджа, но острый. Это уже оружие, а с оружием он все же смелее…

На пристани в примитивной харчевне снова наелся от пуза. До пятнадцати часов спал под кустом в сквере возле «Кракена». А потом пошел в дельфинарий покупать билет на подводную прогулку.

2

— Никто из вас не болен? Кашля, насморка нет? — задал Радж дежурные вопросы. — Ну, хорошо… — он придирчиво начал оглядывать экипировку Пуола и четвертого экскурсанта, некоего Грехема из американского штата Калифорния. Хорошо ли прилажены на спине баллоны аквалангов, туго ли застегнуты поясные и брассовые ремни, не будут ли сковывать маневра, хорошо ли прилажены пояса с грузилами, показывают ли манометры 150 атмосфер давления в баллонах, открыты ли запорные вентили и завинчены ли вентили резерва? Пловцы-новички стояли у самой воды, волны прибоя, пенясь, набегали на ласты. Янгу и Абдулле, который держал на коленях Тото, экскурсанты были видны сзади и немного сбоку. Радж стоял дальше, по икры в воде, и казался на целую голову ниже Пуола и на две — Грехема. Удивительно спокойное было у Раджа лицо.

— Глубже семи-десяти метров опускаться не будем. Специальной тренировки вы же не имеете? — продолжал Радж. — Нет. И с аквалангами никогда не плавали? Тоже нет… Чтобы вернуться на берег живыми, прошу строго выполнять все мои требования. Не отплывать от меня больше, чем на два метра. Вы… — показал на Пуола, — будете от меня справа, вы — слева (оба согласно покивали головами). — Перчаток в наших костюмах нет, поэтому ничего под водой голой рукою не трогать и не брать, хоть и будет большое искушение. Если захотите иметь раковину или кусок коралла, купите в киоске возле дельфинария. Были случаи, что экскурсанты не слушались моих предупреждений, и получали ожоги и уколы, которые долго не заживали… Когда покажу рукою: «Подъем!» — сразу же подниматься. Но — не быстрей пузырьков выдыхаемого воздуха… Мы старались подобрать гидрокостюмы по фигуре, но идеально подобрать нельзя. Вот почему, как только погрузимся по шею, обомнемся хорошенько, чтобы не было под костюмом воздуха, — легче будет опускаться и меньше сделается складок. А я еще раз осмотрю шланги, всякие соединения — герметичны ли, чтоб не было утечки воздуха. Потом опустим в воду лицо, проверим, хорошо ли прилегают маски. А самое главное — вот что… — Радж прокашлялся, будто собирался крикнуть или взять чистую ноту.

Янг засучил ногами по песку, сбивая его в кучи: от восхищения. А Абдулла все гладил и ласкал Тото, приучал к себе.

— А главное — не забывайте под водой дышать… — Пуол и Грехем хмыкнули, а Янг громко засмеялся. Но Радж сказал: — Это не так смешно, как кажется. Дышать под водой значительно трудней, чем тут. Давление на грудную клетку будет возрастать еще почти на одну атмосферу. Не волноваться, не суетиться, не делать резких движений… Дышать спокойно, медленно, делать глубокие вдохи и выдохи, хотя и будете чувствовать некоторое сопротивление. Чтоб вас это не тревожило, не пугало… Если же будете делать короткие, слабые вдохи-выдохи, нужную порцию чистого воздуха можете не получить, будете гонять туда-сюда углекислый газ и самоотравляться… Если же дыхание все-таки собьется, станет беспорядочным, поверхностным, всплывать не спешите, а то можете и не успеть. Лучше спокойно лечь на дно, постараться выровнять дыхание несколькими протяжными, глубокими вдохами и выдохами…

Радж видел, что от его поучений и инструкций Пуол не только не успокаивался, а все больше волновался и нервничал. Беспокойно переступал с ноги на ногу, а потом отставил правую, а колено дрожит, дрожит… Во рту, наверное, пересохло, ибо Пуол вертел головой и облизывал губы. Радж, хоть и чувствовал, что безбожно затягивает инструктаж, делал это сознательно: хотелось, чтоб землячка пробрало до печенок.

— При погружении могут заболеть перепонки — от перепада давления. Выдохните воздух через нос в маску, сделайте несколько глотательных движений, в ушах будто что-то хлопнет, давление выровняется… Кто летал на самолете, тому это должно быть знакомо. Говорят, ощущение почти одинаковое… Дальше… Хоть у вас и пояса с грузилами, сначала опускаться будет трудно. Однако это надо преодолеть, не допустить, чтоб вас выбросило на поверхность вверх ногами. Итак — промываем маску водой изнутри, чтоб стекло не запотело…

Пуол и незнакомый Грехем шагнули глубже в воду, кося глазами на Раджа — как он делает? — смочили стеклышки.

— Обратите внимание на загубник… Он хоть и называется загубник, но вот эти штучки должны попасть за зубы… Не бойтесь брать в рот, все продезинфицировано. Когда зажмешь вот так, держится хорошо… — Радж оттопырил верхнюю губу, показав чуть ли не все зубы, вставил загубник, сжал губы, сделал глубокий вдох и выдох и вынул. — Ну, освоили? Еще раз вставьте и выньте… Получается? Ну вот вы и готовы к погружению… Забыл сказать: гидрокостюмы у нас «мокрого» типа. Это значит, вода будет кое-где просачиваться, но она нагреется от тела, а новая уже не будет поступать… Вопросы есть? Под водою их может появиться много, да, к сожалению, я не могу там ответить. Это не прогулка по саду со «спикером» в руках… Жаль, что никто из вас прежде не сделал прогулки на «Нептуне» — лодке с прозрачным дном. С нее хорошо все видно, и я смог бы ответить на многие вопросы. Обычно перед подводной прогулкой у меня спрашивают, есть ли тут акулы. Отвечаю: есть, особенно за рифами, но пока что нападения на людей не было. Однако будем бдительны, будем глядеть в три пары глаз — береженого и бог бережет. Так?

«Подводники» в ответ на это только вытирали лбы, поеживались (солнце пекло еще сильно, а костюмы черные), топтались на месте, словно у них занемели ноги.

— Повторяю, дальше двух метров от меня не отплывать… Возьмите в руки вот эти пики… — показал Радж на штоки, что торчали возле них в песке. — Если нападут акулы, станем спинами друг к другу… Отобьемся, не бойтесь! Ну, погружаемся, сначала до шеи.

Радж вырвал из песка свой шток, вложил загубник в рот, натянул маску и начал задом отступать в воду. Пуол и Грехем тоже проделали эти манипуляции, повернулись лицом к суше и пошли, неуклюже переставляя ноги. Янг успел отметить, как побледнело Пуолово лицо.

Радж последний раз вынул загубник изо рта, хотя вода доставала уже до шеи и при накатах накрывала брызгами с головой.

— Обжимайтесь… Обжались? Перебирайте под водой ногами, как при плавании кролем. А можете и обеими разом — по-дельфиньи. Руки лучше держать вперед или назад вдоль туловища… — Радж снова взял загубник в рот и первый погрузился с головой.

Над ним забурлили, вырываясь, воздушные пузырьки — один, второй, третий… Равномерно, как надо, дышит Радж. Янг и Абдулла подбежали к прибою, потом вошли по колено в воду, глядели, забыв обо всем. Пузырьки бурлили и там, где ушли под воду Грехем с Пуолом. Белые гребни на волнах наката стремились стереть их, погасить, а они появлялись вновь и вновь, словно небольшие подводные вулканы.

Не осознанная еще до конца тревога сжала сердце Янга.

— Абдулла… Никуда не денется мадам Ой… Будем ждать Раджа. — Янг загородил ногой путь отступления крабу-сигнальщику, схватил его за панцирь, вынес на сухой песок и сел. Абдулла печально опустился рядом. Тревога Янга начала передаваться и ему.

Забавлялись с крабом без особого интереса, мысли их были там, под водой. Немного развеселил их Тото, хотел обнюхать краба, а тот мигом выставил и тотчас спрятал глазки-телескопы, цапнул клешней собачку за нос. Той большой, фиолетовой клешней, какой любит кивать, подманивать к себе.

3

Вперед, вперед… Вот тут еще раз оглянуться на одного и другого: как дышат, как плывут? Грехем почти нормально, видимо, есть опыт. А Пуол отстает, неловко загребает ногами — не плавал в ластах, выдыхает чаще, чем нужно… Постоял перед ними почти вертикально, перебирая ластами, — и головою вглубь, ногами вверх. Надо сначала поразить подводных путешественников глубиной, показать пропасть-теснину, мрачную и страшную. Она слева от пристани. Вода в ней туманно синеет, а потом чернеет. Пусть заглянут туда, почувствуют, чем дышит бездна… Маршрут так и рассчитан, чтобы впечатления напластовывались по контрасту.

Тело уже уравновесилось, будто совсем потеряло вес, каждой клеточкой испытывал наслаждение… Сколько раз такое было, и все до мелочей знакомо на маршруте, а быть равнодушным не удается. Радж точно птица-великан над лесом, а под ним несметное множество разноцветных мелких птиц, даже стрекоз и мотыльков, и эти птицы-рыбки, стрекозы и мотыльки почти не обращают на людей внимания, занимаются своими делами. Правда, когда тень от человека подступает к рыбам, они резко сворачивают в сторону. И рук боятся: казалось бы, очень просто погладить какую-нибудь, взять за хвост. Как бы не так! За каждым твоим движением подводные жители следят пристально.

Про заросли тоже не всегда скажешь, растение это или животное. Кусты, деревца, букеты, наросты… Стерлись все переходные приметы, очертания и формы вычурно-фантастические, в глубине — расплываются в мягком зеленовато-синем свете. Оранжевые лилии плавно шевелят кружевными перышками-щупальцами, то каждым отдельно, то изгибаются все разом, будто поддаваясь подводному течению. А вон ритмично дышит-пульсирует что-то голубое, похожее на гриб с венчиком щупальцев. Актиния… Возле нее раскинулось как бы засохшее дерево с тонкими ветками — черный коралл… Дорогая штука…

Каждый выступчик, каждая ямка, камень-риф чем-то или кем-то заняты, заселены, и каждое существо можно разглядывать бесконечно. Радж выбирает более ровную площадку, опускается на дно, принимает вертикальное положение. Пусть и попутчики спустятся, полюбуются вдоволь… На краю этой площадки между двух выступов скалы раковина тридакны — вся в коралловых наростах, каких-то растениях, сморщенная и некрасивая. Края раковины в узорчатых изломах, моллюск все время то сжимает створки, то отпускает, и тогда между ними показывается что-то студенистое, розовато-синее… Туристы гоняются за такими раковинами, эта тридакна почти единственная, оставшаяся здесь, и Радж ее охраняет. Ей еще расти да расти, сейчас она похожа на небольшое корытце, а может вырасти до двух-трех метров.

Полюбовались? Призыв-взмах рукой, и Радж направляется к скале-рифу. По пути зависает еще над одним «восточным базаром». Тут как бы выставка разноцветных бочек, мешков с копрой, торбочек и карманчиков, кувшинов и горшков, кубков, груш, свечей… У каждого «изделия» разной толщины стенки, разные размеры отверстий сверху. Все это — губки. Между «торговыми рядами» губок, медленно выпячивая и подтягивая колюче-острые щупальца, ползут звезды.

Риф всегда огибали со стороны пляжа. Вернее, группу рифов, потому что вокруг того, что торчал над водой, прилепилось еще несколько недоростков. Под водой они похожи на китайские или японские пагоды-храмы с многоэтажными крышами и площадками под ними, нишами, заполненными всякой живностью.

На обратном пути, сделав полную петлю вокруг облюбованного рифа, еще раз останавливаются возле «восточного базара», даже опускаются на дно полюбоваться им. Оттуда последний круг по мелководью — и на берег. Все путешествие займет около часа, часа и пятнадцати минут.

Радж огибает риф медленно. Пусть смотрят, пусть любуются. Поворачивал голову туда-сюда, следил, чтобы туристы не уплывали в сторону, не лезли в щели между рифами. Можно засесть, зацепиться аквалангом, что-нибудь порвать, испортить или самому пораниться, защемить ногу с ластом. Ласт не сдерется, не потеряется, ласты прикреплены ремешками. Но… чего ни бывает! Еще раз притормозил, огляделся… Вот Грехем, а где Пуол? Грехем подплывает к Раджу, тоже оглядывается. Радж делает ему знак рукой: «Подожди меня на месте!», а сам возвращается за риф, словно откручивает виток назад. Так и есть, защемился ласт в расколине… Подергивает, потом нагибается и что-то делает, видимо, хочет отстегнуть. Ну, это напрасно, не так легко потом его под водою надеть. Выдохи у Пуола короткие, частые…

Радж планирует вниз, к самой ноге Пуола, хочет хорошенько разглядеть, что там… Пуол выпрямляется, показывает вниз, на ласт… На короткое время спина Раджа оказалась ниже пояса Пуола. Радж ничего не успевает разглядеть: мелькнула на рифе тень Пуоловой руки, уловилось колыхание воды. Крутнул голову влево, вверх — и тут же выбросил навстречу полусогнутую левую руку. Пуолова рука с крисом скользнула по ней, отлетая в сторону. Кинжал, задев немного плечо Раджа, выпал. Краем глаза Радж увидел: скатывается с выступа на выступ рифа, распугивая рыбок и взметая муть. Разогнулся, а его руки со сведенными пальцами уже возле шеи — нацеливается выдернуть загубник или сдавить Раджу горло… За стеклом маски — выпученные безумные глаза Пуола… Нырнул под его руки, а правая уже в стремительном полете: удар в челюсть. Стремительность движения относительная, под водой все делается в замедленном темпе, сдерживает плотность воды. Голова у Пуола дернулась, откидываясь назад, загубник выпал изо рта. А до поверхности пять метров!

Машет безладно руками, отбивается — не подступиться. Приловчился, схватил его сзади за баллоны — скорей наверх! Из-за рифов на большой скорости выплывает Грехем, догоняет и цепляется за локоть Пуола, помогает. Скорей, скорей… Пуол дергается, руки раздирают грудь… скорей… Вот и совсем перестал дергать руками и ногами, потерял сознание.

Вынырнули, повернули Пуола лицом вверх и под руки — на берег.

Меньше всего хотелось Раджу его утопить. Правда, когда увидел Пуола в списке, а потом и самого с ножом на поясе, понял, что поединок неминуем. Схватки с ним под водой не боялся, даже подумалось, что в критический момент вырвет у него загубник — сразу присмиреет. А теперь, когда без желания случилось именно так, забеспокоился: хоть бы все обошлось благополучно. Пусть бы жил, пусть бы коптил небо, паскуда…

Навстречу бросились Янг и Абдулла, помогли стянуть с Пуола акваланг и ласты.

— Радж, у тебя кровь капает с плеча! — испуганно воскликнул Янг.

— Ничего, ничего… — Радж, положив Пуола грудью на свое колено, выдавливал из легких воду.

Пришлось и искусственное дыхание делать Пуолу, оживлять. Когда тот наконец очнулся, давясь диким кашлем, долго еще был бледным и синим, как мертвец.

— Янг… Отдышится — отведешь земляка в душевую, — Радж смахивал со лба пот и глядел на Пуола не только с отвращением, но и с жалостью. — Примешь от него акваланг и гидрокостюм. И пусть катится на все четыре стороны. А вы, Грехем, простите, что так вышло. Психоз… Под водой и не такое случается… Можем с вами продолжить прогулку… если хотите… — Возможно, Радж ждал, что тот откажется. Но как бы не так!

— Да!.. От каждого капиталовложения должна быть прибыль, польза или удовольствие, — и Грехем первым вошел в воду, на ходу беря в рот загубник и натягивая маску.

Радж поднял руку, помахал. Может, хотел подбодрить Янга и Абдуллу или сказать, что долго не задержится.

4

— Ну как они… бутылконосы[14]? Поддаются?

— По-разному.

— Подвигается дело?

— Медленно. Но подвигается.

— Мы могли бы и аквалангистов нанять. Но там есть глубина до семидесяти метров. Эхолотом проверяли. И мрак вековечный…

— Мистер Пит, а дельфинам не нужен свет. Они в полной темноте могут работать. Сонар у них, ультразвуковая локация… Посылают сигналы, серии сигналов на разных частотах, ловят их отражения. И полная картина в голове, все видно, что перед ними делается, какие предметы, даже из чего сделаны.

— Тот же принцип эхолокации… Я понимаю, мистер Судир.

— Они своими сонарами и хеморецепторами могут даже отличить железо, скажем, от меди.

— О?! То, что надо.

Владелец чужого незнакомого голоса чего-то не договаривал. А может, сказал тихо? Радж еще больше напряг слух.

Верно сказал Гуго: все слышно, будто встроен какой-то специальный канал для подслушивания. Или стена имеет такое необыкновенное акустическое свойство не глушить голоса, а еще больше усиливать? Интересно, а оттуда тоже слышно, что делается в душевой? Видимо, нет, иначе Судир больше осторожничал бы при разговорах.

Радж, сполоснув гидрокостюм под пресным дождиком, протирал его пористой резиновой мочалкой, чтоб удалить воду. Невольно снова прислушался. Понял пока что одно: разговор касается дельфинов. Что это за мистер Пит, которого так интересуют дельфины?

Голос Судира:

— Надо сделать более легкими черпаки. Может, даже не из железа, чтоб и крепкие были и легкие.

— Дюралюминий подошел бы. Но его так быстро не достанешь.

— Может, дюралюминий, а может, еще какой-либо сплав. За счет уменьшения веса черпалок можно больше набирать породы, грунта… Насчет конструкции… В целом хорошо, но заднюю стенку, что прижимается к подбородку, лучше делать не ровной, а с вырезом — по форме шеи. Плотней будет прилегать, меньше высыпаться, смываться песок при транспортировке. А то при максимальной скорости песок будет струиться с боков. Пока доставит до места, мало чего в черпаке останется… А они еще не понимают, что я от них требую не пустой ковш донести, а с грунтом.

— Проблемы, проблемы… Черт бы их побрал! А когда вы сможете показать, что они уже могут делать?

— Самое меньшее — через неделю. А то и через две.

— Ч-черт… Каждый день на вес золота.

— Набирать, зачерпывать уже почти все могут… Кроме Боби, малыша. Но этого же мало. Надо, чтоб и зачерпнул и вынес наверх, отдал в руки. Человек наверху будет забирать полные, давать в зубы пустые черпаки, отправлять назад. Да, вот еще что: хорошо было бы дужки покрыть пластиком. Дельфины не любят голое железо в рот брать.

— Хорошо… А в какой момент им награду вручать, приохочивать?

— Потом я все расскажу. Лучше всего, конечно, когда вынесет и вручит полный черпак. Я так и приучаю их — чем полней, тем большая награда.

— А сколько за день они съедают?

— Когда как. Дику и двадцати кило мало… Самки меньше едят: десять — пятнадцать килограммов рыбы. Но когда будут работать, то количество потраченной энергии резко возрастет, значит, и рыбы надо больше. Скумбрию очень любят.

— Обжоры… А так не может случиться, что принесет он, скажем, раз десять, нахватается, нажрется — и будьте здоровы? Не захочет больше и глядеть в ту сторону.

— Все может быть. Приказать им работать по десять часов в сутки мы не сможем. Все — на добровольных началах. Во время представления мы не кормим их вволю. Вечером докармливаем, кому мало…

— А если, скажем, так: аквалангист на дне зачерпывает и дает в зубы — неси! Только транспортировку оставить на дельфинов.

— Это было бы проще. Но вы же сами говорили, что там есть и семьдесят метров глубины.

— Не всюду, но есть.

— Человек долго не выдержит такой глубины. А потом надо будет декомпрессию проходить, скоренько не поднимешься наверх.

— Ч-черт…

— Это если б, скажем, аквалангисты жили в подводном доме, не надо было возвращаться за каждым баллоном на поверхность…

— Подводный дом! Вы забываете про затраты… Да и времени сколько пройдет, пока закажешь да сделают, пока сюда доставят, смонтируют. Не-ет, это для нас фантастика… Никто не даст заем под такую авантюру. А вдруг кокос пустой и не прорастет?

— А мне думается, если б ничего не было там, вы бы не крутились около того острова.

— Какого острова? Вы что?

— Горного.

— Не фантазируйте.

— Я знаю больше, чем вы думаете. Горного?

— Гм-м… одно скажу: в этом архипелаге.

— На Горном, можете не изворачиваться. Мои люди выследили вас, мистер Пит. Скрываетесь под вывеской. «Ocean science and Enqineerinq»[15] — OSE. Знаю также, что это американское общество и занимается оно добычей алмазов у берега Южной Африки. Владеет также концессиями по разработке площадей континентального шельфа возле берегов Австралии, Таиланда, Малайзии, Аляски. Не слышал я, чтобы султан Муту разрешил вам заниматься этими делами и на нашей территории. Значит… Значит, вы тут контрабандным путем! Но выдаете себя не за тех, кем являетесь. Вывод делайте сами, чем будет все пахнуть, если вас обнаружат.

— Вы нас шантажируете? Угрожаете?

— Избави бог. Я веду с вами деловой разговор. Дальше… Я все-таки постараюсь дознаться, кто вы такие на самом деле. Это во-первых. А во-вторых, OSE ищет только алмазы. А у вас, судя по намекам, не алмазами пахнет, а… золотом. Так? Так, так, успокойтесь, мистер Пит. Так вот, третье: у вас нет другого выхода, как взять меня в долю!

Наступило молчание. Видимо, мистер Пит, прижатый к стене, собирался с мыслями.

— Но мы ведь так не договаривались, мистер Судир!.. В прошлый раз мы не о такой оплате услуг говорили! И вы уже взяли у нас задаток.

— В прошлый раз было так, а теперь иначе. Во-первых, научить дельфинов тому, чего вы хотите, не так просто. Я пока что не нахожу аналогов в мировой практике. Во-вторых, в прошлую нашу встречу я еще ничего не знал про вас, речь шла вслепую. В-третьих, втайне от мистера Крафта мы не сможем этого сделать. Значит, еще и его придется взять в долю. Если дело повернулось таким образом, то давайте заниматься бизнесом честно.

— Честно! — иронически хмыкнул мистер Пит. — И это вы называете честным приемом — брать за горло?

— Не преувеличивайте. Вы делаете свой бизнес, я — свой.

— Но мы же еще не уверены, найдем ли там что или нет!

— Так чего же вам волноваться? Вы ничем не рискуете. Вам пустой кокос и мне пустой.

— Я должен посоветоваться с моими компаньонами.

— Советуйтесь, мне спешить некуда. Одно только поймите: если я тоже буду заинтересован в деле, то и работа с дельфинами приобретет для меня новый интерес. Могут и сроки сократиться.

— Я посоветуюсь… Я сообщу… на днях… Что и как… — растерянно пробормотал Пит.

— Всего наилучшего, мистер Уилсон. Своим компаньонам передайте от меня привет… А сторожу на проходной скажите, что я просил пускать вас ко мне в любое время дня. — В последних словах Судира слышались спесь и нахальство хозяина положения.

— А он меня уже хорошо знает, — бросил Пит.

Послышался легкий скрип Судировой двери, еще через минуту — шаги на перекидном мостике из бамбуковых бревнышек.

Ушел, значит, Пит. А Судир? Меньше всего Радж хотел бы сейчас видеть Судира. А он может ткнуть нос сюда, ибо еще не мыл свой гидрокостюм, не приносил баллоны на заправку. Что делать, увидев его? Промолчать? А хватит ли выдержки, услышав такое, такие переговоры? А если не выдержит, то что сказать?

Что творится на свете!.. Сначала Пуол с сегодняшним нападением, а тут и Судир… Хороша штучка, этот Судир! Если бы такой свинье да еще рога, как у буйвола, то наделал бы дел.

Послушаешь Судира, так получается, будто он хозяин дельфинария, а не Крафт. Как он сможет с этим Питом использовать дельфинов за стенами дельфинария? Временно повезут их туда, а потом вернут обратно, или как? А может, Крафт в курсе дела, может, и он хочет иметь побочный заработок? Как тогда будет с дельфинарием? Временно отменят представления?

«А что я могу Крафту рассказать? В чем я могу обвинить Судира? Как смогу доказать, что у него злые намерения? В любой момент он может отказаться от своих слов и от Пита: знать ничего не знаю, ведать не ведаю. А об экспериментах с черпаками скажет: хочу научить дельфинов чистить бассейн. Плохого ничего, одна польза для дельфинария, для Крафта. Ну и, конечно, для науки. Во всем мире проводят опыты с дельфинами. Вон в США даже учат дельфинов атаковать с минами вражеские корабли…»

Радж услышал, как снова скрипнула дверь Судировой резиденции. Ушел наконец, даже гидрокостюм не отдал вымыть. Долго же он сегодня сидел тут!

Нервное напряжение спало. Радж почувствовал страшную усталость, руки и ноги просто не слушались. А надо же еще перевязать плечо: в недоброе место пырнул Пуол, повязка не держится. И надо было бы заклеить костюм. Сквозь дыру будет слишком много воды попадать в него.

Но, добравшись до кладовки, лишь кое-как развесил костюмы на натянутой проволоке, на стеллажах, мимоходом глянул в осколок зеркала на дверном косяке. Ого, какие красные глаза у него сегодня, налились кровью. Отдыхать надо, больше надо отдыхать…

Откинул топчан от стены. Повалился на него не раздеваясь. Последним проблеском мысли было: «Янг… в отеле будет ночевать или вернется?»

Глава шестая

1

Прошло несколько дней.

Еще никогда Янг не жил в таком напряжении. С него требовали, как со взрослого, и он работал, как взрослый. И ни на кого не обижался, никому не жаловался. Энергии тратил много, и Радж удивлялся его аппетиту. По вечерам, хотя Радж и заставлял учить английский язык, порой не дослушав, что втолковывали ему, — засыпал. Однажды Радж спросил у него несколько новых слов — не знал.

— Ты мне не называл их! — возмущался Янг.

— Называл. Ты спал, а я все повторял и повторял их. Думал, сквозь сон запомнишь. Я читал — так изучают иностранные языки. Ложатся спать, а магнитофон с записью урока крутится, долбит по мозгам.

— Ерунда все это.

— Может, и ерунда, если у тебя никакого знака в голове не осталось, — согласился Радж.

Янг старался управляться со своими обязанностями, кроме участия в представлениях, как можно быстрей, чтобы еще и Раджу помочь приводить в порядок акваланги и костюмы. Каждое утро приносил в резиденцию Судира сухой и чистый гидрокостюм, заправленный как следует акваланг. И не понимал, почему Радж, видя все это, злится? Так же и при Гуго было. И Гуго приводил в порядок Судиров гидрокостюм, приносил проверенный и заправленный акваланг. Не так часто было? Так теперь же Судир каждый день подолгу, почти дотемна, дрессирует дельфинов, учит носить черпаки, зачерпывать ими песок. А это ведь так интересно!

Дважды Янг вместе с туристами плавал на «Нептуне», смотрел в прозрачное днище под воду, слушал рассказ Раджа на английском языке и радовался: все понимает! В голове складывались чудесные сказки про подводное царство и морского царя Нептуна, имя которого носит этот большой шлюп.

Несколько раз им удалось поплавать с масками и трубками вдвоем, бок о бок. И Радж время от времени вынимал изо рта загубник и объяснял то, что видели на дне. Снова забирал в рот загубник, и — оп-ля! — ныряли вместе, на миг показывая над водой, как утки, свои зады.

Абдулла за это время дважды видел программу представления. Его теперь трудно было узнать: и лицо покруглело (даже, казалось, рот уменьшился), и одежду новую ему донна Тереза справила. Часто торчал и на берегу, наблюдая, как плавают Янг и Радж. От зависти к братьям бранил и муштровал ни в чем не повинного Тото: «Навязался на мою голову!»

— Терпи, душа, в рай попадешь! — кричал ему Радж.

— Я и так в Рае! — отвечал Абдулла и сам уже кричал с берега: — Янг! Янг! И ты, Радж… Знаете, что сегодня было? Скандало грандиозо! Я обувь переставил под дверями! В отеле! Одни мужские туфли, наверное сорок седьмого размера, перенес через три номера и поставил под дверь синьоры Терезы… Ха-ха! Что там было-о-о! Жена из того номера прибегала к Терезе, в волосы вцепилась… Многие пары перессорились — страх и ужас! Собираются на развод подавать, разъезжаются в разные отели!

Янг и Радж чуть не утонули, смеясь. Повынимали изо рта трубки, вылезли на берег.

— А чтоб тебе… — в изнеможении упали на песок, стараясь отдышаться.

— А что? Я им, буржуям проклятым, еще и не такое подстроил бы! — хвалился Абдулла.

— Обалдуй ты, а не Абдулла! Ты хоть понимаешь, что натворил? — укорял Янг. — Черт не возьмет эти пары, помирятся. А вот чистильщика могут прогнать с работы. Хозяин отеля решит, что он виноват.

— Я этого не хотел… — притих Абдулла.

Однажды настал момент, когда сбылась мечта Янга.

— Ну, так и быть, — сказал Радж. — Теоретически ты подковался, акваланг знаешь. Так и быть — полезем под воду… Костюма, правда, на тебя не подберешь… Но не замерзнешь и голый: глубоко не полезем, долго плавать не будем. Гууд?

— Йес, сэр! Сэнкью вэри мач! — Янг заволновался, задышал чаще.

— Дыхание! Не забывай про дыхание! — защемил пальцами его нос Радж.

Брат помог ему надеть пояс с грузилом, надеть плечевые ремни, застегнуть поясной. Уже на самом берегу проверил, хорошо ли обул и закрепил ласты. Сам, как всегда, на голень пристегнул крис, взял в руку шток с острым наконечником.

Янг уже нагляделся под воду и через днище «Нептуна», и плавая с трубкой и маской. А все же когда оказался с аквалангом под водой, был потрясен до глубины души, его будто ударили в самое сердце… Если бы можно было говорить под водой, то не смог бы и слова вымолвить. Он онемел, как малый ребенок, которому хочется до всего дотронуться, а то и потянуть в рот. Сказка, чудесная сказка!.. Едва шевелил ногами, а руки держал перед собой, как лунатик.

Каждый листик, каждый стебелек сочились бесчисленными очередями воздушных пузырьков. Сверкающих, будто серебряных: па-па-па-па-па… Пузырьки ударяются о тело, о руки, слегка щекочут, ползут за спину и вверх, вверх, разбиваются о поверхность воды.

Вывел из оцепенения Радж, нажав на плечо: «Дальше, дальше».

Поплыли к каньону-бездне, он точно стрела вел к берегу, к причалу. На самое «острие» этой стрелы навалены бетонные кубы — глыбы, чтоб не так размывало берег.

Радж и Янг плыли возле самой бездны. Янгу казалось, что в этой бездне колышатся, снуют туда-сюда чудовища с огненными глазами и огромными ртами и эти чудовища способны проглотить не только людей, а даже и лодки. Видны были расплывчатые контуры бетонных глыб. Они обросли уже водорослями, губками, актиниями…

Вдруг Радж что-то увидел среди бетонных глыб, махнул Янгу рукой — опускаемся, и начал планировать туда. Янгу казалось, что он распознает там силуэт человеческого тела, головы не видно, опущена вниз, а туловище и ноги всплывают, шевелятся…

Опустились — и сомнений не осталось: человек, труп человека. Возле него кружат, как воронье, рыбы. Человек одет и обут, еще не старый. Кусок проволоки впился в шею, концы ее привязаны к монтажной петле куба. За эти железные арматурные петли когда-то кран поднимал кубы и сбрасывал в море. Янг боялся смотреть в лицо утопленника, боялся стронуться с места, а Радж сделал круг около трупа и показал рукой — наверх.

Когда всплыли, стали на ноги на мелком, Радж освободился от загубника и маски. Покачиваясь от ударов волны прибоя, сказал:

— Это Пуол… По всем приметам — Пуол… Лицо уже разъели крабы, но узнать можно. Надо заявить полиции… — А когда выбрались на берег, горько вздохнул и плюнул: — Допрыгался, землячок… Завели кривые дорожки!

Пока дозвонились из проходной в полицию (кабинет Крафта был закрыт), пока появились двое полицейских и медэксперт, прошел не один час.

А потом пришлось Раджу и одному полицейскому, который умел хорошо плавать, прикреплять акваланги и опускаться на дно, доставать Пуола. Другой полицейский и медэксперт оставались на берегу, пытались допросить Янга. Но что он мог рассказать? При осмотре трупа была обнаружена в левом боку рана — как раз напротив сердца. Медэксперт вынул из раны лезвие ножа, сантиметров двенадцать длиной. Есть такие ножи: нажмешь кнопку — стреляет лезвием, на расстоянии десяти метров может убить человека.

2

Радж стянул мокрое от пота кимоно и, переодеваясь, молча внимательно поглядывал на Амару: ну как — понравилось? Ждал восторга, одобрения, ждал слов: «Буду и я проситься к Ромешу…» Но Амара ничего не говорил, молча ходил из угла в угол темного, с одной подслеповатой лампочкой «предбанника», поджимал губы и думал. Радж встал с низенькой, во всю длину стены скамьи, начал складывать и запихивать кимоно в сумку. И немного сердился: для Амары же старался, упрашивал Ромеша пустить на занятия постороннего.

— Ну так что? — наконец не выдержал Радж, еще раз взглянув на Амару. — Учти, что Ромеш скоро будет набирать новую группу.

— И рад бы в рай, да грехи не пускают, — вздохнул Амара.

— Если ты про оплату, так не думай. Упросим, чтоб платить в рассрочку.

— Нет, Радж. Просто времени нет. У меня всего один выходной вечер в неделю — по понедельникам. А Ромеш проводит занятия два раза. Если б хоть не по вечерам надо было ходить, а в первой половине дня… Но из-за одного меня он не будет переносить занятия.

— Хо! Так он же как раз и будет набирать дневную группу.

— Ну так что из этого? Все равно мы не сможем быть вместе. Ты вечером, а я днем, да еще в разные дни.

Наконец вышли из сырого и душного подвала. Пять ступенек вверх, и они на улице. Радж первым выбрался наверх и, ожидая, то поглядывал вниз на Амару, то вверх на ящерку, которая оседлала оплетенную проволокой лампочку у входа и ловила мошек и мотыльков, летевших на свет. Ящерка чавкала громко, со всхлипами, видно, проголодалась за день.

— Ромеш говорит, что прогресс народа и вообще человечества зависит только от физического совершенства человека, — сказал Радж, будто пробный камень бросил. Как отреагирует Амара?

— Совершенство… Физическое… Что толку от него? — Амара плотно прикрыл дверь, выбрался наверх. — Если бы хоть учились борьбе по-настоящему, а то… ни разу никто не стукнул как следует.

— Ни как следует, ни даже слегка… За это штрафные очки насчитываются. Только имитация удара, только имитация! Удар сокрушительный, может, даже смертельный, но сумей остановить кулак, или ребро ладони, или ногу в сантиметре от противника, сумей успеть отбить контрудар и тут же снова свой удар. Для этого надо быть хорошо натренированным физически, владеть приемами в совершенстве, иметь точный расчет и острый взгляд… Это тебе кажется, что мы только размахиваем руками или ногами, принимаем стойки и позы. Сто потов выливается… Положи один на другой несколько кирпичей, а хороший каратист ударит ребром ладони, и все разлетятся. Такова сила удара. Может, ты читал, а может, нет… В Англии был случай… Муниципалитет хотел снести один старый кирпичный дом. Так поручил это каратистам. Те за два дня голыми руками и ногами размолотили его вдребезги.

— Не агитируй. Лучше я тебя поагитирую… Найт-клаб «Кракен» знаешь?

— Ну.

— Был хоть раз в нем?

— Не приходилось. На такой шик денежки нужны. Да и… не тянет меня в этот притон. Там одни богачи развратничают.

— Чудак… Чтобы попасть туда, не обязательно иметь толстый карман. К тому же… — Амара огляделся вокруг. Никто поблизости не шел, только впереди, где улица вливалась в ярко освещенную цветными огнями площадь с фонтаном, было многолюдно. — Да к тому же… Лучшего прикрытия, конспиративного места и не придумаешь. Ни один шпик не додумается заглянуть туда.

— Прикрытия — для чего?

— Потом узнаешь. Ты за меня просил у Ромеша, а я за тебя — там. Поручился я за тебя… В десять часов там занятия, еще успеем. Шире шаг!

— Не пойду, пока не скажешь, что там такое, — нарочно заупрямился Радж, хотя и был уже заинтригован. С удивлением приглядывался к Амаре. Думал, что хорошо знал его — друг все-таки. А оказывается — не очень. За прошедшее время Амара очень изменился. Строже стало лицо, исчезла юношеская припухлость губ, наивное выражение в глазах. К нему интересно было приглядываться: вот какой земляк у него есть.

— Ну хорошо, — сказал немного погодя Амара. — Вот пройдем площадь, чтоб народу не было… — А когда выбрались на улицу, что вела к «Кракену», сказал: — Это — революционный кружок. Называется «Молодая земля». Изучается в нем теория и практика революции, читаются лекции по современному марксизму-ленинизму.

— Так там одни коммунисты, агенты Москвы! — шепотом воскликнул Радж и тоже огляделся по сторонам.

— Не видел я там агентов Москвы. А коммунисты, наверное, есть. Но много там и не коммунистов, так сказать, широкий фронт… И запомни, товарищ анархист и стихийный бунтовщик, это тебе не кинжалом ударить в бок янки на Биргусе. Все в мире намного сложнее, нужна огромная подготовительная работа, самая строгая конспирация… Коммунистическая партия у нас на архипелаге запрещена, находится в подполье. Возможно, что по инициативе коммунистов этот кружок и организовался, но за это их надо не в штыки встречать, а сказать спасибо и в ножки поклониться. Мало стихийно, так сказать, просто ненавидеть эксплуататоров, продажных капиталистов. Надо еще знать пути и способы, как можно весь порядок изменить на лучший, чтобы сам народ управлял страной, чтобы все богатства страны всему народу принадлежали, а не кучке богатеев.

— Все. Сагитировал, веди… О таком кружке, такой организации я давно мечтал. А можно будет еще кое-кого привести? Там у Ромеша немало хороших ребят.

— Нет-нет, даже намека не делай. Присмотрись хорошенько, изучи, а потом будет видно. Если поинтересуется кто, почему зачастил в «Кракен», думаю, найдешь, что сказать.

— Найду, не беспокойся. Не подведу.

— Беспокоиться надо. Но если бы я тебя не знал, то ты от меня ни слова про «Кракен» не услышал бы. А я даже порекомендовал тебя!

— Спасибо… — обнял Радж за плечи Амару. — Раз на то пошло, то и я тебе одну тайну расскажу. И ты должен посоветовать, что делать, ты же человек умный.

И Радж рассказал, как Судир учит дельфинов управляться с черпаками, копать грунт, переносить его. Про Пита Уилсона, который зачастил в дельфинарий к Судиру. При упоминании имени Пита Амара оживился, хотел что-то сказать. Но на вопрос Раджа: «Ты что? Ты знаешь его?» — только сказал поспешно: «Ничего, ничего… Досказывай до конца, я — потом». Радж подробно пересказал подслушанный в душевой разговор Пита с Судиром.

— Вот и помоги разобраться, в чем тут дело. Где на Горном может быть место, куда хотят отвезти дельфинов? Это раз. Во-вторых, неужели правда, что научная экспедиция там фальшивая, а под ее маркой скрываются самые настоящие авантюристы? Третье: неужели и правда они что-то там нашли и хотят с помощью дельфинов добывать?

Они дошли уже до «Кракена». Все окна найт-клаба светились, переливалась на нем разноцветная реклама, бросала пестрые пятна на людей, спешивших в ночной клуб, на кусты и деревья. Лица Раджа и Амары то вспыхивали краснотой, то синели и зеленели под светом рекламы.

— Пройдемся еще разок вокруг «Кракена», успеем, — Амара взял Раджа под руку, как девушку. — Так вот, братец, знаю я твоего Пита. Мы с Янгом его видели… Тогда еще, когда мы на Горном искали свободные земли. В горах там есть озеро, в бывшем кратере вулкана… Так этот мистер Пит с напарником изрыли все ручьи и ручейки, что в озеро впадают. Все промывали породу, разглядывали осадок. Я хорошо слышал, мы тогда с Янгом в засаде сидели — про золото у них шла речь. Если бы я так знал английский язык, как ты, то, может, и больше бы чего понял. Если бы ничего не нашли, то так не крутились бы. Они с трубками и масками плавали в озере, брали из него пробы. А на берегу моря у них лагерь разбит и дощатый забор вокруг, плотный. Думаю, что это тот самый, который и Судировы агенты вынюхали — OSE. Я помню, были там такие буквы на вывеске. Они и море там пригородили к лагерю, буйки поставили за двести метров от берега — запрещенную зону создали. Думаю, что они и в море лазят по дну, копаются… И знаешь что? В озеро много ручьев и речек впадает, а из него — ни одной. А уровень воды не поднимается… Значит, есть сток в море, только подводный… Может, они хотят дельфинов в озере использовать? Но туда и порожняком трудно добраться, а не только с дельфинами.

— Озеро отпадает. Афалины — чисто морские животные, они не смогут жить в пресной воде. Я думаю, что их хотят все-таки в море использовать. Ты приглядывался, между буйками не натянута сеть?

— Кажется, нет. Разве только под водой.

— Чтоб удержать дельфинов, нужна крепкая сеть до самого дна и чтоб еще над поверхностью торчала. Они легко могут ее перескочить. Пит с Судиром толковали о полной темноте… В темноте дельфины будут работать. Значит, на большой глубине, вдоль берега. А сеть… сеть могут еще натянуть.

— Твоя правда, товарищ Синх.

— Эх, товарищ Бессмертный!.. Если бы заглянуть туда… Подкрасться под водой тайком и…

— Думаю, что если там пахнет золотом, то они и охрану организовали.

— Вдвоем?

— Это мы только на озере двоих видели. За забором в лагере еще одного, моториста. А там же и вагончик на колесах, и палатки. Сколько внутри их людей, никто не знает.

— Интересно, в курсе ли всех этих замыслов мистер Крафт? И не знаю, что мне делать: говорить ему про подслушанный разговор или нет… Судир с компанией могут такую свинью ему подложить.

— Ты совместно с ним владеешь акциями дельфинария?

— Смеешься?

— А вот Судир, по всему видать, не в таком настроении. Этот готов урвать где только можно. И не переживает за Крафта.

— Так что делать, спрашиваю?

— Подождем, посмотрим, что из этого получится.

— А про Пуола ты ничего не слышал? Убили его… Мы с Янгом нашли под водою. Проволокой привязан… Должно быть, с китайскою триадой снюхался. Не угодил чем-то, вот и убрали с дороги. Он ведь и за мною охотился, Пуол этот.

— Ну?

— Вот тебе и ну. Есть что рассказать.

— Мы опаздываем… Побежали скорей!

3

Это не было похоже ни на лекцию, ни на беседу. Скорее всего на диспут о жизни и ее проблемах…

Слушатели сидели за сдвинутыми столами, на которых стояли простые закуски и легкое питье. Всего было человек двадцать, и парни пристроились с краю, у входа. За столом у торца сидел проповедник, как назвал его про себя Радж. Квадратный, голова круглая, как шар, выбритая до блеска, даже свет с двух бра со стены отражался от темени. Накинуть бы шафрановую тогу — как раз буддийский монах. На стене, кроме бра, ничего не висело, за спиной проповедника возвышалась дощатая перегородка. Слева от Раджа была стеклянная стена, сквозь нее видно было, как на арене шесть полуголых, в розовых трико гёрлз, взявшись под руки, дружно вскидывают ноги под джазовую музыку. Их освещают цветные вспышки прожекторов, установленных на самом верху огромного амфитеатра, почти велотрека. Там, где должны были стоять скамьи вокруг арены, уступами сделаны широкие ярусы со столиками, чтоб хорошо просматривалось все, что делается на арене. К гулякам и выпивохам за столиками подкатывали на коньках-роликах официантки, молниеносно меняли закуски и бутылки, так же стремительно отъезжали. Летели, наверное, с вжиканьем и гулом, но этого тут не было слышно. Радж даже заметил, как сыпались на поворотах из-под роликов искры. Где-то сидел оркестр, извергал мелодию за мелодией, но музыка сюда, в кабинет, долетала слабо, и все, что говорил проповедник, который «пикировался» с присутствующими, слышалось ясно. Внимание Раджа рассеивалось, ошеломленный всем увиденным, он не мог сосредоточиться на том, что говорилось, тихонько поворачивал голову: хотелось следить и за ареной. А остальные слушатели ни разу не взглянули в сторону арены.

— Ты думаешь, нас видно из зала? — шепнул Амара Раджу. — Стекло с фокусами: нажимают какую-то кнопку, и мы их видим, а они нас нет, стекло блестит, как ртуть. Чудеса!

Радж кивнул: да, тут много чудес.

— …А скажите, как это так получается: когда бандит грабит людей, его ловят и сажают в тюрьму, когда же весь народ, всю страну грабит, его сажают на трон? — услышал Радж очередную реплику-вопрос.

— Своя рука — владыка, — поддержал другой слушатель.

Проповедник отвечал, и был в его ответах сплав восточного фольклора с мудростью «Тирукурала»[16], о котором Радж слышал еще в детстве.

— Не народ посадил султана на трон, вы же знаете. А люди от рождения все одинаковы, равны… Величие и ценность человека зависит от того, что он сделал. Настоящего руководителя, как говорит Тирувалувару, выделяет среди других бесстрашие, великодушие, мудрость и энергия.

Слушатели оживились и кое-кто хохотнул. Очень уж далекими были эти классические черты характера от тех, какими владел султан Муту!

— Скажу еще: один владыка без народа ничто. А одной рукой даже в ладоши не похлопаешь, — продолжал проповедник.

— Сидит как чирий, и ничего ему не сделаешь.

— Ага! Близок пуп, да не укусишь!

— А не похожи ли мы со своим кружком на сверчка, который хочет лягнуть осла? — сыпались реплики.

— Народ может терпеть до поры. Даже Будда терпел до трех раз. Но чтобы что-то сделать, нужна подготовка: даже жаба, не подготовившись, не прыгнет. Прежде чем вырвать кол, надо его раскачать. Если вы хотите разжечь большой костер, надо начать с маленького. Прежде чем лечить болезнь, надо хорошо знать ее. И еще: вылечиться самим. От наивности, забитости, неграмотности, невежества. Только те, что владеют знаниями, могут называться зрячими, а на лицах невежд вместо глаз болячки. Лежа животом на циновке, плавать не научишься. В революционную практику надо вводить теорию, а теорию обогащать практикой. Топор без топорища — не топор. Так и теория с практикой взаимосвязаны. Дернешь за лиану — все джунгли встревожишь… Сразу много хотеть — ничего не иметь… Каждый великий путь начинается с первого шага… Избегайте нерешительности в достижении цели… Человек рожден для действий. Тот, кто бездействует, потерян для народа… Трудно победить народ на его собственной земле, если даже у него нет могучих крепостей и других преимуществ… Будь подобен цапле, которая поджимает крылья и ждет подходящей минуты, чтобы взлететь, но действуй с ее решительностью, если наступит время действия… Если ты не имеешь друзей и видишь перед собой двух врагов, одного из них сделай своим союзником…

Радж чувствовал, что у него голова пухнет от всех этих премудростей. Разве они имеют отношение к марксизму-ленинизму? Но тут, в этом странном кабинете, в этой необычной обстановке, от такого непростого проповедника можно было услышать и не такое.

Между тем руководитель занятий закончил разговор о житье-бытье и объявил:

— А теперь начнем знакомиться с книгою Владимира Ленина «Государство и революция». Написал эту мудрую книгу руководитель русской революции в 1917 году, когда как раз и ставился вопрос о государстве и отношении к нему пролетариата. Поэтому понятно, почему Ленин дал такой подзаголовок или уточнение названия своего труда: «Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции».

И всю свою лекцию-рассказ руководитель кружка излагал, прохаживаясь возле длинного стола то в одну, то в другую сторону. Слушатели, преимущественно такого же возраста, как Радж, поворачивали вслед за проповедником головы, внимательно следили за выражением его лица, глаз, будто это помогало понять то, о чем тот говорил. Раджу казалось, что он в школе, а руководитель кружка — учитель, что вот-вот он кого-нибудь из особенно старательных учеников погладит по голове. Тревожная теплая волна затопила сердце Раджа, под горло подкатил давящий комок. Он потупился, начал прокашливаться: «Что со мной?» А нервное напряжение последних дней стало спадать, и надо было собраться с силами, чтоб не расплакаться навзрыд. «Неужели это то, о чем мечтал, на что надеялся? Есть еще в моем народе животворная сила, есть!.. — и взяло зло на себя: — А я размазня… Размазня! Надо готовить себя к борьбе по-настоящему, быть готовым для будущих решительных схваток… А я растрогался, раскис — очень уж изболелась душа… Амару будут упрекать — что за слабака привел?»

— Кажется, никто не делал никаких записей. Если ненароком что записалось, тут же, не вставая с места, сожгите. Все должно быть в голове и в сердце! — сказал напоследок руководитель. — Все уходите, а руководящей тройке и новичку остаться для разговора. Познакомимся ближе, ху из ху[17].

Из комнаты можно было попасть в служебный коридор, к нему вела отдельная винтовая лестница. Некоторые заспешили к ней, а кое-кто еще напоследок наливал себе прохладного оранжаду, утолял жажду и потом торопливо шел к выходу.

Члены тройки кружка и руководитель подсели к Раджу и Амаре. Начались расспросы.

А за стеклянной стеной бурлило безудержное веселье. В разных позах между столами медленно двигались парочки, не столько танцевали, сколько выламывались. Полно парочек было и на арене, где уже кончилось представление. Один верзила с официанткой на руках встал в прожекторный круг, и Радж заметил, как кокетливо обнимала женщина партнера за шею, как игриво подрыгивала ножками в белых ботинках с коньками-роликами. И никому не было дела до того, что говорилось в этом стеклянном кабинете, наплевать им было на то, что под их безумный мир, чтоб его взорвать, уже готовится мина замедленного действия.

4

Наступил день рождения Янга — ему исполнилось двенадцать лет. Радж упросил мистера Крафта дать им с Янгом хоть один день отгула. Полмесяца Радж работал без выходных дней, да и Янгу, хоть он и недавно начал работать, не мешает отдохнуть. А в дельфинарии можно сделать санитарный день: пусть Абрахамс включит переносную ассенизационную помпу и хоть немного вычистит со дна грязь, а потом полностью обновит воду в бассейне.

Крафт хоть и немало повздыхал — каждый день простоя приносит потери, — вынужден был согласиться на просьбу. Чистить бассейн надо, а то дельфины могут заболеть.

Раджу нужен был отгул еще и потому, что на душе все время было тревожно. Урна с прахом предков где-то на Горном у Натачи или ее родителей, и недопустимо, чтоб это так долго продолжалось. Пусть ноет незаживающая рана при мысли, что он не знает, где остался лежать прах матери, прах отца, так еще и урну с прахом дедов чуть не потеряли. А это же великий грех! И хорошо было бы добыть хоть горстку земли с Биргуса. Остров же теперь тоже покойник, и хотелось бы хоть что-нибудь иметь с него.

В порт из Горного каждый день приплывали рыбаки. Остров Рай был лакомкой, ненасытным, прожорливым чревом, ему ежедневно требовалось много рыбы. И не только рыбы. Свежих омаров, лангустов и крабов, устриц, креветок, галатурий, каракатиц, кальмаров, акульих хвостов, плавников и печени, молодых мантов, черепах, икры морских ежей… Трудно перечислить все, что могло взбрести в голову толстосумам. И хозяева ресторанов из кожи вон лезли, чтоб удовлетворить, ублаготворить, угодить. Если чего-либо вдруг не оказывалось, то посетителям-завсегдатаям обещали приготовить кушанье на завтра. Лишь бы пришли, лишь бы не отказались от их стола! Амара, рассказывая обо всем этом Раджу, только посмеивался над чудачествами буржуев. А Радж слушал и чуть ли зубами не скрежетал: обжираются, безумствуют, а многие из них жалеют для бедняка куска сушеного тунца, который можно жевать весь день да так и не разжевать.

Радж сразу зашагал с Янгом в порт, к причалу. Там каждый день продавали морскую живность прямо с лодок. Им повезло: увидели земляка — дядьку Дживу, Пуолова отца. Может, и не узнали бы его, давно небритого, в одной набедренной ветхой повязке, согнувшегося над ящиками с рыбой на дне большой моторки. Но он сам окликнул их.

И обрадовались земляку, и смутились. Придется сообщить про Пуола. А как говорить и обо всем ли рассказывать?

— Может, что слышали про моего рестанта? — как раз про Пуола и спросил Джива. — Ушел из дома и никакой весточки… Мать места себе не находит… Я говорю ей: черт его не возьмет, успокойся! Может, уже где-то и работу хорошую нашел. А она: ой, чует беду мое сердце, ой, ноет-горит мое сердце!

Янг быстренько прошептал Раджу: «Пуол обокрал отца, все выкупные доллары забрал. И Джива проклял его». Радж шепнул в ответ: «Ничего не знаем про Пуола, понял?» В ответ Янг только глазами блеснул: нет, такого не понять. Как можно промолчать про Пуола, когда он успел так въесться в печенки и ему, и Раджу? Да и видели же его! Видели под водой, разъеденного крабами!

— Не слышали, к сожалению. Говорил, правда, кто-то, будто видел его на Главном острове. Одет как барчук, палочкой помахивает… — Радж говорил это и прятал глаза: не мастер был врать.

— Эй? Дай-то бог… Может, когда станет хорошо жить, и нас порой вспомнит, подбросит какой цент. А я вот в рыбаки записался на старости лет.

— Это ваша посудина?

— Нет, нанял меня добрый человек. Помощник его погиб… Ногу акула откусила, пока привезли на берег, изошел кровью… Вот сколько потерпит меня хозяин — не знаю. Может взять более молодого, здорового.

— А мы уже хотели попросить, чтоб подбросили нас к Горному, — Радж окинул взглядом другие лодки и людей возле каждой.

— С хозяином поговорите, он ушел покупателя искать. Не явился наш оптовый покупатель сегодня… Но ведь вам не к кому ехать — ни отца, ни матери… Была семья — и нет семьи…

— Мы пройдемся немного, а через несколько минут подойдем, — Радж подтолкнул в спину Янга, ибо он все пытался что-то сказать.

Хотелось укрыться в тень, так стремительно поднималось солнце и начинало немилосердно припекать.

— Про Натачу с отцом сразу надо было спросить, — напомнил Янг. — Может, их нет на Горном, и мы зря поедем.

— Умник… Я и сам спросил бы об этом, если б кто другой попался, а не Джива. Заморочил он мне голову… Ох-ха, не выдержать просто. Такое ощущение, будто я чем-то виноват перед ним. А в чем моя… наша вина? Пусть бы не совал голову в петлю. — Радж поправился: — Не лез куда не надо.

Пока ходили, толкались среди людей, Радж несколько раз внезапно и резко оглядывался, будто хотел обнаружить какого-то преследователя.

— Ты чего? — каждый раз спрашивал Янг, и Радж отвечал: «Ничего, ничего…» Но Янг видел, что это не так просто, Радж чего-то остерегается.

И правда, все дни после того, как нашли труп Пуола, Радж испытывал тревогу. Порой ему казалось, что за ним следят чьи-то поганые глаза, что кто-то считает каждый его шаг. Понимал, что если Пуол имел задание прикончить его, но не удалось, то триада не может так легко отступиться. Задание перешло к кому-то другому. Кто он, этот другой? Если начнет охотиться за ним, в каком обличье явится? А может, появился уже?

Вернулись к моторке. Джива начал выгружать на причал ящики с рыбой. Делал это из последних сил, худой живот от напряжения даже проваливался. Хозяин лодки, жилистый японец в шортах и распашонке (на лбу белая повязка с разлапистыми иероглифами) осторожно вытряхивал из одного ящика рыбу в глубокую миску или котел, подвешенный на цепочке к коромыслу. На другом конце рычага такая же миска с гирями. Перекупщик, японец или китаец, но без повязки и в длинных штанах, пренебрежительно поджимал губы: «Ну и мелочь! И где вы такую набрали? И что — во всех ящиках такая?» — «Нет-нет, там крупнее, и ящики там большие…» — «Да какие они большие? Не будем все перевешивать, остальное так прикинем. А то протухнет, пока будем церемониться…» — «Так те же в полтора раза больше! По два доллара минимум надо за те добавить…» — «Высыпай назад… Связался я тут с вами. А у рыбы уже во… жабры побелели…» — «Где побелели? Где?! Розовенькие, на рассвете выловлена!» В конце концов этот бесконечный торг был закончен, вся рыба пересыпана в ящики, что стояли на электрокарах. Хозяин рыбы и покупатель хлопнули ладонь о ладонь, японец с повязкою быстро пересчитал деньги и жестом предложил Янгу и Раджу сесть в лодку. Должно быть, Джива уже сказал ему о пассажирах.

Радж охотно ухватился за мокрый, в рыбьей чешуе ящик, чтобы помочь Дживе перенести их в лодку. Но тот пугливо запротестовал:

— Я сам, я сам… Испачкаешься! Ты стал таким большим человеком, Радж, тебе уже нельзя браться за такую черную работу! Вот тут садитесь, на лавку, я чистый мешок вам подстелю… Благодарение Вишну, и мой Пуол в люди вышел… Хозяин, вы слышите? Они мне такую хорошую новость сегодня сказали! Моего Пуола видели в дорогом костюме, с галстуком… Из сверкающей машины вылезал, в руках портфель держал и трость позолоченную.

— Да, теперь и палкой до его носа не достанешь, — насмешливо бормотнул японец и начал заводить мотор. — Знаем таких выскочек, знаем… У самого такой. Родителей потом и знать не хотят, стыдятся.

Мотор сильно затарахтел, и теперь не было слышно, что еще говорил японец. А то, что повторял, усмехаясь, отец Пуола, разбирали или догадывались о смысле по губам:

— Нет, мой не такой… Мой — ого! Он еще маленьким был, а я уже говорил жене: «О, этот вырвикишка далеко пойдет!» И видите — правда. Даст бог еще женится на богатой…

Моторка делала резкий крен то вправо, то влево, пока выбиралась на простор, и приходилось хвататься за борт, чтоб не вывалиться. А Джива продолжал хвалиться Пуолом: какой красивый… какой смелый… какой способный в грамоте.

— Да чушь все это! — точно с привязи сорвался Янг. — И Пуола уже нет больше! Его убила и утопила в море триада! Мы видели, как полиция его доставала!

Радж схватил его одной рукой за затылок, другой зажал рот, но Янг вырывался и мычал, кричал, пока не выкричался. А Джива привалился спиной к ящику, начал хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Радж оттолкнул от себя Янга — «Д-ур-рень!» Бросился к Дживе, зачерпнул ладонью воды, плеснул ему на лицо.

Наконец Джива начал глядеть нормально, но дышал со стоном.

— Что с ним? — прокричал с кормы японец, держа руку за спиной на рычаге руля. — Живой хоть? Не дай бог, еще один покойник будет на лодке, тогда придется лодку менять. Злой дух поселился в ней.

— Ничего, хозяин… Простите меня, хозяин… — Джива постарался сесть. А Радж вернулся, балансируя руками, на свое место. Лодка уже вышла в открытое море, и волны тихонько плескали через борта, пришлось и ему и Янгу взяться за жестяные банки, вычерпывать между шпангоутами воду. — Хозяин, вы слышите? Мне уже совсем хорошо… Я еще крепкий, вы меня не прогоняйте. Я еще все могу делать… — И не выдержал, заплакал, трясясь всем телом и горбясь.

Янгу было больно и стыдно, хоть за борт кидайся.

5

Натачу с отцом нашли километрах в пяти от Компонга, на кокосовой плантации. Это километра четыре по той дороге, по какой шли на болото искать свободные земли, и еще влево с километр. Издалека почуяли запах дыма и сладковато-приторный дух горячей, только что из печи копры. Увидели на краю плантации и поветь из пальмовых и банановых листьев — длинную, не такие шалашики, какие делали у них на Биргусе над ямками-жаровнями. Возле повети стояла двуколка, запряженная осликом. Усатый парень в шляпе сбрасывал с повозки подвезенные орехи.

Подошли ближе и узнали: первый мужчина за повозкой Амат, Натачин отец. Берет по ореху и долбит им об острый, вбитый в землю кол, очищает с ореха волокнистую кожуру — копру. Голенькие орехи, без рубашек, с костяным звуком падают под ноги другому мужчине. А тот взмахивает широким и длинным ножом-парангом — рубит очищенные орехи пополам, бросает половинки к повети.

Поздоровались горячо, Амат и Радж даже обнялись, причем Амат комично оттопыривал ладони, клейкие от скорлупы — чтоб не испачкать одежду гостя. А с Янгом Амат поздоровался иначе — прижался лбом к его лбу, будто хотел сделать «буки-буки», боднуть рогами, потом выставил пальцы буквой "V" и уколол ими Янга в живот. Хорошее настроение было у Амата!

— Дядя, а где Натача? — спросил Янг, увертываясь, спасая свой живот.

— А вон, под кустами. Там и мать… Копру выколупывают.

Янг оставил Раджа разговаривать с Аматом, который снова схватил орех и начал бить его об кол, а сам повернул за поветь.

Натача с матерью сидели под развесистым кустом бугенвиллей и выковыривали из еще горячих половинок скорлупы сухие рыжие сморщенные куски ядра — ту самую копру. Натача и так темная негритка, да еще измазалась… Янг не выдержал, расхохотался.

— О-ой, Я-янг?! — будто пропела Натача. — Ты что, с неба свалился? — и засветилась вся, застеснялась. — Мама, гляди, а Янг вырос! Ей-богу, даже усики обозначились.

Тут уж Янг застыдился: ну да, еще что выдумала. А вслух сказал:

— Мне сегодня двенадцать лет исполнилось.

И лучше бы не говорил: эта вертушка вскочила на ноги и… чмок Янга в щеку, чмок в… Нет, в другую щеку не успела поцеловать, Янг отшатнулся — и еще больше застыдился.

— Я поздравляю тебя!.. Мы с мамой поздравляем. Только подарить тебе нечего. На, хоть копры погрызи… Может, еще не завтракал сегодня.

— Когда это было… Но я не хочу есть, — сказал Янг, а сам подставил пригоршни, взял Натачино угощение. Опустился возле них на траву, понемногу успокаиваясь. Не думал, что его так взволнует встреча с Натачей.

— Ну, рассказывай, Янг, где вы теперь и что делаете, — ласково попросила Према, Натачина мать. — А мы вот, видишь, где оказались. Шалаши тут построили из веток — недалеко. Малыши там спят… А начнутся дожди, так не знаю, как будет. Но спасибо Вишну, хоть это место нашли. Платят только отцу нашему и вон тому мужчине, что раскалывает орехи на половинки… Ну и сборщикам. А мы уже так тут помогаем отцу, потому что запарка у них. Надо и орехи подготавливать для сушки, и за огнем следить, и ворошить, чтоб просушивались лучше, и выковыривать из скорлупы, запаковывать в мешки. От тонны копры платят, а на тонну орехов надо тысяч семь-восемь. Без рук остаться можно.

Янг слушал пригожую Натачину мать и думал, что имя Према[18] очень подходит ей. Украдкой любовался и Натачей, сравнивал их лица и видел, что Натача как две капли воды похожа на мать. Он чувствовал, что после Раджа они самые близкие и дорогие для него люди. На вопросы отвечал медленно, старался говорить солидно, как взрослый. Даже похвастал, что теперь работает в дельфинарии и дрессировщик Судир не может без него обойтись. Натача искренне хохотала над фокусами Боби, она уже заочно полюбила этого хитренького дельфиненка.

— Иди уж, дочушка, отдохни немного, побегай с Янгом, — отпустила их Према.

Натача обрадовалась.

— Пить хочешь? — спросила у Янга: увидела, с каким трудом он сжимает губы, ворочает языком, жуя копру. И, не дожидаясь ответа, схватила в зубы свой нож, задрала голову: на какую пальму залезть? Ага, вот на эту, слегка наклонившуюся… И бросилась через кусты к пальмам. Вскоре Янг увидел ее поверх кустов — девочка карабкалась на пальму ловко, как обезьяна. Через несколько минут о землю застукали орехи. А потом и сама она явилась с кучей орехов на руках — запыхавшаяся, глаза горят.

— Колено вон… ободрала, — не нашел что сказать Янг.

— А-ат… — равнодушно отмахнулась она и побежала с орехами к рабочему с парангом в руках. — Срубите им маковки!

Тот срубил, а Натача раздала — Раджу, отцу… самому рубщику… А три вскрытых ореха принесла под кусты, протянула самый большой Янгу.

— Дочушка, ты так больше не делай. Не дай бог плантатор увидит… Распоряжаешься, как на своей плантации.

— Так что ж нам — изнывать от жажды? Да не обеднеет он из-за шести орехов! — отмахнулась Натача. Дождалась, пока Янг не высосал свой орех, схватила его за руку: — Побежали!

— Подожди, — остановил ее Янг. — Я погляжу, как у вас тут сделано… — И повернул под поветь.

Пока глядели, Натачина мать вырыла под кустом довольно большую ямку, принесла все выпитые орехи и присыпала землей и листьями. Так будет спокойней.

Янг увидел, что принцип сушилки такой же, как и у них на Биргусе. Только тут размах другой — не сравнишь… Не какая-то ямка с углями, перекрытая бамбуковыми палками, а длинная канава… На ее дне горит сухая скорлупа орехов, один жар, дыма почти нет, над канавою не помост из палок, а железная решетка из толстой проволоки. За один раз можно разложить чуть ли не тонну орехов.

— Ну, побежали, — повернулся Янг к девочке. — А куда?

— Куда глаза глядят!

Как это чудесно — бежать куда глаза глядят! И они побежали сначала вдоль кокосовой плантации, путаясь в зарослях травы и кустов. Где попадались синие цветы бугенвиллей или красные махровые гибискусы с длинными пестиками, похожими на ершики для мытья бутылок, Натача срывала их и втыкала в свои кудряшки. К концу прогулки голова ее напоминала удивительный чарующий букет. Немного поплутали в кустах, потом разобрались, где они, и повернули назад. Сердце Янгово трепетало от умиления и любви — такой красивой Натачу он никогда еще не видел.

Натачино светло-розовое платье на груди зашнуровывалось и завязывалось бантиком. Но пока лазили по кустам, он развязался, и кончик белого витого шнурка болтался при ходьбе.

— Давай я тебе завяжу… — сказал Янг и, не ожидая согласия, принялся завязывать. Бантик получился похожим на цветок из трех лепестков. Склонив голову набок, Янг полюбовался: он чувствовал себя счастливым, хотя еще не понимал, что с ним происходит.

— Нравится?

— Да, — улыбнулась Натача. — Научи и меня…

Янг научил ее завязывать бантик цветком.

В порыве откровенности он рассказал ей, как они с Абдуллой решили обследовать с аквалангом озеро на Горном, поискать на дне золотых самородков. Удивился, что Натача не только не загорелась этим, как когда-то Абдулла, а даже немного испугалась.

— Янг, это же очень опасно! А вдруг с аквалангом что-нибудь случится? С вами же Раджа не будет, не будете знать, что делать, утонете.

— Я один полезу, Абдулла будет наверху. И я уже знаю, как с аквалангом управляться.

— А вдруг те, что искали золото, нападут? Они ведь, наверно, вооружены! Они перестреляют вас!

— Я тебя не приглашаю, если боишься. А найдем самородки, то и с тобой поделимся.

— Нет, я пойду! — твердо заявила Натача. — Вы же там без меня ничего не сделаете. Либо попадете в беду, знаю вас. Я вам обеды буду варить.

— Ты думаешь, мы месяц там пробудем? День — не больше. Мы ведь работаем, а у мистера Крафта не очень-то вырвешься.

— Все равно без меня вам не обойтись. Что надо подготовить, взять с собою? Не станете же вы со своего Рая тащить?

— Нужно старое ведро и чтоб в его дне были пробиты гвоздем дырки. А еще лучше — цинковый тазик.

Натача спросила:

— А когда вы приедете? Я же тут все не найду, надо будет в Компонг наведаться. Я там и спрячу, в Компонге, что достану. Оттуда ближе будет нести.

— Не знаю, когда приедем. Буду стараться побыстрей.

Янг даже и представить не мог, что все произойдет очень скоро. Не мог представить и того, что случится в дельфинарии.

Глава седьмая

1

Они еще издалека увидели: у ворот дельфинария стоит запряженный мулами большой, крытый брезентом фургон. Спереди на брезенте — белое пятно, на нем нарисованы красный крест и красный полумесяц. Даже не полумесяц, а так — словно очищенный банан. Мулы дружно щиплют из туго набитой сетки траву, сетка тяжело покачивается на дышле. Из ворот вышел полицейский, за ним мужчина в белом халате, о чем-то поговорили, оглядываясь на ворота. Мужчина вытянул из фургона сложенные носилки — два бамбуковых шеста с прикрепленным к ним брезентом, взял их наперевес и понес в ворота, полицейский двинулся за ним.

Радж сунул в руки Янга тяжелую сумку, ускорил шаг. Янг поспешил вслед.

За воротами у проходной увидели немало народу. Немного на отшибе, на вынесенном из проходной табурете, сидит, точно арестованный, Абрахамс — руки на коленях, голова горестно опущена. За его спиной, опираясь на метлы, как на ружья, точно в почетной страже, стоят две женщины-дворничихи. Янг видел их впервые, должно быть, они убирают зеленую зону дельфинария.

Ближе к проходной двое полицейских, у их ног — саквояжи. Один, в мундире, что-то записывает в блокнот, другой, в штатском, похоже начальник, что-то диктует и время от времени поглядывает на двери проходной. Там двое мужчин в белом держатся за торчком поставленные носилки и заглядывают внутрь строения.

— Что случилось? — Радж недоуменно обводит всех глазами, задерживает взгляд на полицейских и Абрахамсе. Полицейские незнакомые, не те, что приезжали за Пуолом.

Штатский, не обращая внимания на Раджа, продолжал размеренно диктовать результаты осмотра места происшествия.

— Ой, Радж!.. Ой, Радж! — будто ждал парней, чтобы пожаловаться, Абрахамс. — Несчастный Малу! Бедные дельфины! О, что мне скажет мистер Крафт?! Я же ему служил верой и правдой!.. Лучше бы мне на свет не родиться!

— Помолчите вы! — с нажимом бросил Абрахамсу штатский. — А вы чего тут рот раскрыли? Театр нашли… А-а, вы Радж Синх? Упоминали тут такого… Стойте, коли явились, и молчите. Дойдет очередь и до вас.

Янг нагнулся под руку мужчины в белом, заглянул в проходную. На полу лежал кто-то скорчившись. В него целился фотоаппаратом то так, то этак лысенький староватый малаец, время от времени ослепительно сверкала вспышка.

Выбирая место для очередного снимка, лысенький все подергивал и откидывал от себя назад тяжелую сумку с батареей. Был в проходной и доктор, стоял в глубине спиной к выходу и звякал инструментами в сумке. Янг снова взглянул на лежащего и в ярком свете вспышки разглядел его сине-черное лицо. Янгу стало нехорошо, он перевел взгляд на стол, где стояла начатая бутылка вина «Дрымз сейл» («Парус мечты»), валялись куски лепешки и вареного мяса. Фотограф два раза щелкнул-заснял и то, что было на столе, два раза — застекленный стенд с ключами, и повернул к выходу. Зашагал к двери и доктор, собиравший свою сумку.

— Можете забирать, — бросил он санитарам с носилками.

Янг отступил в сторону, уцепился за руку Раджа.

— Господин офицер, по всем приметам — отравление, — коротко сказал доктор тому, что был в штатской одежде. — Яд быстродействующий, смерть наступила часа четыре назад. Отрава была в вине… Впрочем, патологоанатомическое исследование покажет.

Санитары пронесли носилки с трупом. Лицо умершего не было прикрыто.

— Малу?! — воскликнули Радж и Янг. Узнали в конце концов сторожа.

Доктор тем временем угощал сигаретами фотографа, полицейских. Радж узнал его: тот самый, что был в дельфинарии, когда погибла Джейн, из клиники Энтони Рестона.

Офицер вошел в проходную, сгреб на бумагу то, что лежало на столе, а бутылку вынес, засунув в горлышко мизинец.

— Пробкой надо заткнуть. Пусть и содержимое бутылки исследуют, и дактилоскопические снимки сделают, — сказал полицейский-писарь.

Офицер с бутылкой отдал ему в руки бумажный сверток с едой, а сам вернулся в проходную поискать пробку. И нашел, вынес бутылку уже иначе — указательным пальцем правой руки держал под донце, а таким же пальцем левой руки нажимал на пробку. И сверток и бутылку спрятали в саквояж, стоявший у ног.

— Ну, как вы себя чувствуете? — обратился офицер к Абрахамсу. — Сможете повести нас к бассейну?

— А я, может, там уже не нужен? — спросил доктор и как бы пошутил: — Надеюсь, больше трупов не будет? Протокол судмедэкспертизы я вам завезу.

— Всего доброго, — бросил офицер, отпуская его.

Абрахамс стоял возле табуретки на дрожащих подгибающихся ногах, охал и громко говорил:

— А я же ни в чем не виноват… За что же вы меня как арестанта держите? Я ведь первый увидел, что дельфинов нет. Приплыл с рыбою к шлюзу, гляжу: а что это дельфины не плещутся, не встречают меня? Всякий раз чуют рыбу, волнуются, на хвост становятся, за шлюз заглядывают, на берег клювы кладут… А тут тихо-тихо… — Абрахамс говорил все это, видимо, для Раджа, будто искал у него поддержки и спасения, потому что полицейские слушали невнимательно, с иронией. Наверное, не первый раз уже рассказывал. — Бегу к Малу… Ноги — как ватные… Что же это такое, как это он не укараулил дельфинов? Я же не думал, что их украли, думал — кто-нибудь шлюз открыл, а они и поубегали… Прибегаю, а там Малу лежит неживой. Я ведь первым позвонил вам, а за что же вы меня заарестовали? Почему никуда не пускаете? У меня же рыбы стоит полная лодка, протухнет на солнце. Может, кто еще купил бы… хоть не всю… И то меньший убыток был бы.

— Помолчи, старик. Снявши голову, по волосам не плачут, — бросил офицер. — Топай быстрей… Вот как будем тебя допрашивать для протокола, тогда и расскажешь все по порядочку.

— Али пришел! — звонко выкрикнул Янг, оглянувшись, и поставил сумку. — На смену пришел, а Малу нету…

Все остановились, поглядели в сторону проходной. На лицах полицейских даже усмешки заиграли при виде того, как Али растерянно топчется возле проходной, разводит руками и, наконец, кричит им: «Э-эй!»

Офицер приказал Раджу:

— Бегом туда и назад… Скажи, чтоб никуда не отлучался с поста. С ним еще будет особый разговор.

Радж быстро сбегал к проходной и сразу присоединился к группе. Все шли медленно, поджидая его.

— А мистер Крафт где? — спросил у Абрахамса второй полицейский. — Вы же говорили, что в такую пору он обычно и является.

— На Главный поехал, в Свийттаун. Дела у него… Обещал сегодня вернуться, а когда — кто знает?

— Ясно. Помолчи, старик.

— Боже, я же молчу как рыба.

Подошли к перекидному мостику, остановились, водя взглядом по бассейну, по берегам, по трибунам.

— Что изменилось в сравнении со вчерашним днем? — спросил старший полицейский у Абрахамса.

Заведующий хозяйством завертел головой, глядя то в одну, то в другую сторону, пожал плечами. Радж и Янг тоже смотрели во все глаза. Одно новое заметили: за мостиком справа, на берегу рукава, стоит на четырех колесах передвижная помпа. Один толстый, едва двумя ладонями охватить, гофрированный рукав опущен в воду, другой, более длинный, отведен в сторону и перекинут за шлюз. Но это новое ни о чем особенном не говорило.

— Ничего, ей-богу, ничего… — промолвил наконец Абрахамс. — Я только там, где стоит ялик, на берегу, видел много следов на песке.

Пошли через мостик, откинув воротца. От мостика влево по берегу и возле резиденции Судира — асфальт. А вправо — песок-ракушечник с галькой, такое покрытие было и на площадке возле душа, и возле Раджевой кладовки и третьих дверей, где находился склад Абрахамса, и на дорожках между газонами с кустами. Похоже, можно было узнать на песке возле мостика и на дорожке, что вела за шлюз, мужские следы.

Прошлись берегом вдоль перил, под вышкой. Прошлись — и тоже ничего подозрительного не заметили. Возвращались назад, и Радж обратил внимание на то, что край помоста как бы в крови — засохшей, побурелой. Начали присматриваться внимательней и полицейские, увидели бурые пятна и на асфальте и на песке. Офицер показал жестом, чтобы и пятна и следы не затаптывали, и фотограф начал сверкать вспышками лампы. Повернули на дорожку вправо и заметили, что следы стали глубже (песок был мягче), а в одном месте даже вывернута бамбуковая дужка в ограде-заборчике. Видать, люди шли с грузом. Фотограф еще несколько раз сверкнул вспышкой, снял и вывернутую дужку.

— Чтоб понести дельфина, сколько человек надо? — спросил штатский у Раджа. Решил, наверное, что он больше других разбирается в этом деле.

— Маленького Боби вдвоем можно поднять. А такого, как Дик, и вчетвером не донести, — ответил Радж.

— Сколько они могут прожить без воды? — снова спросил тот.

— Несколько часов. Но поливать надо… А лучше всего их перевозить в больших ваннах с водой.

Возле ялика с рыбой фотограф завертелся еще проворнее. Тут и следов заметили больше, обнаружили даже вмятины от двух сходней, их клали на расстоянии шага одни от других, чтоб можно было подниматься на борт сразу группой.

— Какая тут глубина? Катер может подойти? — спросил офицер, вытянув шею над водой.

— Может. Наш «Нептун» сюда заходит, — разом ответили Абрахамс и Радж.

— Значит, подплыли на катере… Дельфинов несли по двум сходням. Одного поранили, когда вылавливали. А как вы их ловите — сетями? — старший полицейский спросил это у Абрахамса.

— Да… Только надо очень осторожно с ними, а то и утопить можно, — охотно объяснял Абрахамс.

— Я думаю, их не сетью вылавливали, — сказал Радж. — Сетью не очень легко… Их просто брали одного за другим с помоста. Они у нас любят на помост выскакивать. Есть даже такой трюк: выскакивают, укладываются, как поленья дров. Ну, а им за это рыбку дают. Кто-то знал об этом или видел и использовал такой шанс.

— А они кого попало слушаются? Любой может приказать, поманить? — спросил тот, что писал.

— Лучше всего слушаются Судира, дрессировщика, — ответил Радж.

— Боби сам любит вылезать, без команды, — вмешался в разговор Янг. — Увидит меня и первый — шмыг на помост, раскрывает рот… — голос Янга задрожал, ему вдруг до слез жалко стало Боби. Так мало поплавали вместе — и на тебе, злые люди их разлучили. «Бедный Боби. Где он теперь? Живой ли? Чья это кровь была на помосте и на дорожке?»

— Так вы сказали, что слышали, как ночью стучал мотор? — обратился офицер к одной дворничихе.

Женщины тихонько шли следом за всеми.

— Да!.. Я возле малой арены была. И слышала, как раз в этой стороне — ду-ду-ду-ду, — оживилась та.

— Чего же вы не подошли, не поинтересовались? — не выдержал тот, что вел протокол.

— Я подумала… Да тут же много чего носится по воде, может, кто-то и заблудился.

— Дворники дежурят каждую ночь? — спросил у Абрахамса офицер.

— Нет, изредка. Они дежурят только в те ночи, когда нет на месте Раджа. А в эту ночь его не было, отпросился с мальчиком на сутки. — Абрахамс начал понемногу приходить в себя, соображать кое-что.

— Во сколько часов приходит на работу дрессировщик… Судир, или как его? — расспрашивал офицер.

— Да, Судир. Должен подойти уже. Вчера он только заглянул в дельфинарий и ушел. А сегодня же нормальный рабочий день, — сказал Абрахамс и спохватился: — Хотя какой же он нормальный? Боже, боже…

— Примерная картина уже выясняется… Никому никуда не отлучаться, будем еще разбираться с каждым в отдельности, — повернулся офицер, собираясь уходить. — Свободное помещение у вас есть? — обратился он к Абрахамсу.

— Нет. Кабинет Крафта заперт, я не могу без него пустить вас туда. И Судира еще нет… А у Раджа кладовка, склад, там даже стола хорошего нет.

— Ладно, старик… Мы в проходной пристроимся. Начнем с вас, мистер Абрахамс.

— Матерь божья, святая дева Мария… Не обойди меня своей милостью, — зашептал молитву Абрахамс. — А я ведь думал, что уже все!

2

Лежали под кустами напротив проходной, тянули время. Женщины устроились отдельно, развязали узелки с едой. Али, черный и длинный, как бессонная ночь, молча курил. С расспросами к Раджу не лез, ведь никто не знал, как тут все произошло, Радж — тем более: был далеко отсюда, на Горном.

А вот где был Судир? Похаживает нервно по дорожке возле проходной, хотя старается иметь вид независимый и гордый. Хотел он сходить в свою резиденцию, посмотреть, может, там опять что-нибудь украли, но полицейские не разрешили.

Абрахамса мучили допросом еще около часа. Вышел из проходной мокрый как мышь, поплелся будто не на своих ногах в сторону главной арены. Наверное, думал о рыбе.

— Вас хоть не били? — спросил Радж вдогонку громким шепотом.

— Не-ет… Боже, как все пережить, — говорил старик, уходя. — Что мне мистер Крафт скажет?

Позвали Судира, а не Раджа и не ту женщину, что дежурила ночью возле малой арены.

— Радж, а как теперь будет? — Янг лежал затылком на его ноге, держа руку на сумке — в ней урна с прахом предков, несколько орехов. — Дельфинарий закроется?

— Не знаю. Если не найдут дельфинов, то все может быть. А может, Крафт новых раздобудет.

— А где они продаются?

— Не знаю. Этих, что пропали, наловили… Может, опять найдет людей, чтоб ловили.

— За деньги?

— А кто тебе за так сделает что-нибудь?

— А вдруг у Крафта не хватит на это денег? Он ведь чуть сознание не потерял, когда записку от триады получил… Говорил — нечем платить выкуп.

— Отстань! Прилип… Пусть об этом у Крафта и болит голова, а не у меня.

Но у Раджа она уже болела. В такой ситуации легко остаться без работы. Одними надводными и подводными прогулками Крафт не станет заниматься, скажет — невыгодно. А куда в таком случае деваться? Идти искать место посудомойщика? Страшная эта кража и странная. Воры знали, что в эту ночь в дельфинарии не будет Раджа. Кто им подсказал это? Только тот, кто знал определенно. А определенно знать мог только тот, кто работает в дельфинарии. Подсказать или даже участвовать в краже мог только заинтересованный человек, а то и подкупленный… Абрахамс отпадает, Малу мертвый — отравили вином. «Ага, еще штришок! Тот, кто угощал сторожа, знал его слабость. Да от чужого, незнакомого, Малу и не взял бы бутылку, он еще не дошел до такого состояния…»

Чем больше Радж думал, тем больше напрашивался вывод: во всем этом замешан Судир. Одни его упражнения с дельфинами у любого могут вызвать подозрение. А разговоры с Питом? Даже из того, что подслушал, можно сделать вывод: подозревать можно и Судира. «Нет прямых доказательств? Пусть добывают эти доказательства… На то они и полицейские, следователи… А если у меня спросят, кого подозреваете, что отвечать? А скажу то, что знаю определенно».

— Радж, а если полицейские и меня будут спрашивать, что мне говорить? — перебил его мысли Янг.

— А что ты можешь сказать? Ты ничего не знаешь… Понимаешь? Ничего… Ты в дельфинарии недавно. А эти сутки мы провели на Горном. У кого были, с кем плыли, можешь говорить. Это ты знаешь. У нас полное алиби, не бойся.

— А у Судира нет этого алиби?

— Судир пусть сам выкручивается. Главное — лишнего не болтать.

К удивлению, Судира держали на допросе не очень долго. Вышел, постоял у дверей, ища взглядом Раджа. А увидев, с ненавистью прищурил глаза.

— Ты что это наплел на меня? Ты видел, что я командовал, чтоб дельфины выскакивали на помост? Чтоб их брали готовеньких?

— Радж Синх, зайдите! — выкрикнул полицейский, приоткрыв дверь.

Радж пошел прямо на Судира, шел и говорил:

— Это я видел на репетициях, а не сегодня ночью. На представлениях… И я сказал, что тебя дельфины слушаются больше, чем кого-либо. Разве это неправда?

Судир гмыкнул, поджал и без того тонкие губы. Но отступил влево, дал дорогу Раджу. Радж не видел, как медленно опустился на траву Янг, он уже готов был броситься на помощь брату, если начнется драка.

Полицейские сидели за маленьким столиком возле окна, носом к носу. Больше табуреток не было, да никто и не собирался приглашать его сесть. Радж стоял под шкафчиком с ключами, заложив руки за спину, как арестованный.

— Я должен сделать заявление, протест, — сказал он решительно. — Для протокола… Я не утверждал, что Судир участвовал в краже, помогал брать дельфинов. И прошу в этом на меня не ссылаться.

— А разве я на тебя ссылался? — невинно спросил офицер. Посмотрел на Раджа снизу вверх, но все равно получилось как бы сверху. Верхние веки полицейского опустились так, что, казалось, закрывали и зрачки. — Мы установили… почти установили, что у мистера Судира алиби. Он дал адрес, где провел эту ночь, осталось только проверить, — сказал тот, что вел протокол.

— Лучше скажи, что ты знаешь про Пита Уилсона, — как бы мимоходом бросил офицер.

Радж вздрогнул. «Вот оно как… Я колеблюсь, говорить ли, а они уже знают. Судир сам сказал?»

— Я его хорошо не видел. Голос слышал… По голосу мог бы узнать. Этот человек несколько раз приходил к Судиру. Должно быть, по просьбе Пита, Судир в последнее время учил дельфинов черпать песок со дна, переносить его в другое место. Из разговора их… нечаянно подслушал… я понял, что дельфинов хотят использовать где-то на большой глубине возле Горного, что-то поискать с их помощью.

— Это все готовилось с ведома мистера Крафта? — спросил офицер. Он умел выделять главное.

— Не знаю. Судир будто бы собирался ввести в курс дела Крафта. Такой намек я слышал в разговоре Судира с Питом.

— Этот ваш Малу… Он хорошо знал Пита? — подкинул вопрос тот, что писал.

— Думаю, что знал. Он ведь несколько раз пропускал его к Судиру.

— Так, так… Значит, Пит мог выведать про ситуацию в дельфинарии от Малу. От Пита он мог и бутылку с вином получить… — рассуждал сам с собою офицер, глядя в низкий потолок проходной.

«Не поладил Судир с Питом… Сам сказал о нем полицейским. Хочет все подозрения навести на него? А какая Судиру от этого корысть? Без корысти он ведь ничего не делает…» — думал Радж.

— Мы знаем, что ты с братом был на Горном, вернулся только утром, — сказал тот, что писал протокол. — С кем ехал туда и назад, у кого был там?

Радж рассказал все.

— Как вы думаете, кража магнитофона у Судира, кража дельфинов и подкинутое Крафту письмо не имеют связи? — офицер заговорил с Раджем на «вы». — Судир сказал, что вы читали ту записку. Не помните, какой в ней был указан срок выплаты? Может, прошел уже этот срок? Угроз в записке никаких не было?

— Были, кажется, угрозы… — Радж сказал, что знал, опять удивляясь: «Судир и про записку им сказал?! Крафт боялся и заикнуться о ней, чтобы не разозлить триаду». — Вам лучше с Крафтом об этом поговорить, — добавил осторожно.

— Поговорим с Крафтом, поговорим… Ну, хорошо, можете идти.

Полицейские вызвали к себе Али и ту женщину, что дежурила ночью. Долго их не держали, должно быть, заполняли протокол для формы.

Быстренько и сами выбрались из дельфинария. Вид у них был озабоченный.

3

Слух о событиях в дельфинарии каким-то образом распространился по пляжам, по всему городу. Толпа любопытных возле кассы и проходной становилась гуще и гуще. Все вдруг загорелись пламенной любовью к дельфинам, обсуждали новость на разные лады. На представления с дельфинами билетов не продавали, и желающих прогуляться на «Нептуне» или сделать подводную прогулку стало намного больше. Раджу пришлось идти в кассу и приводить все в какой-то порядок — не мог же он разорваться на куски. Решил так: сначала он сводит две пары на подводную прогулку, потом повозит желающих на «Нептуне». После обеда три пары под воду и одна прогулка на шлюпе. Всех остальных — на другой день.

— Уважаемый мистер Судир, съездил бы и ты разок на «Нептуне», — пошел к нему Радж, когда увидел, что Судир с аквалангом и ластами тоже появился на мысе Когтя. — Или взял бы двоих на подводную прогулку… Вот этих, я уже их проинструктировал.

— Это не моя обязанность, — сухо бросил Судир, сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. Как раз за рифами делал разворот глиссер спасательной службы, и там его услышали. Глиссер начал лавировать между рифами, медленно приближаясь к берегу. Матрос подал Судиру руку.

Другой, что сидел за рулем, хотя Радж видел его сбоку, показался знакомым. Кажется, это был тот усач, что кричал: «Ты куда?», когда Радж плыл на ялике искать в западном секторе подводный грот.

Объявленный график был очень уплотнен. Еще ни разу Радж не имел такой нагрузки. Янг успел убрать кладовку, освободить в углу и украсить ветками место для урны, поставить туда сосуд. Подобрал костюмы для очередной пары, подзарядил баллоны аквалангов, а минут за десять до окончания первой прогулки повел очередную пару, уже в костюмах, с аквалангами и ластами в руках, на мыс Когтя. Нес Раджу новые баллоны и фляжку с горячим кофе. Нес и повторял экскурсантам почти все, что усвоил из Раджевых инструкций. Меньше останется Раджу разговоров перед погружением.

— За кофе — молодец, — похвалил Радж Янга, — и за все молодец. А этих веди в душевую, приведи в порядок их костюмы. Да вы присядьте, господа… — обратился к новеньким. — …и послушайте, что я вам скажу… — Радж растянулся на горячем песке, греясь.

— Я им уже все рассказал! Веди сразу в воду, — не выдержал Янг.

— Я коротко, основное, — не отступил Радж от своего правила.

Янг отвел тех, что отплавали, в душ, прополоскал их костюмы, старательно протер изнутри губкою и полотенцем — быстрей просохнут, вынес раскинуть на скамье. И тут услышал стук весел за шлюзом. «Абрахамс вернулся!» — побежал по дорожке к нему.

Абрахамс уже вытягивал ялик на песок, и это у него никак не получалось. Он как будто все силы растерял сегодня. Янг подбежал, ухватился за трос, помог.

— Ничего почти не продал. Раздал так — не выбрасывать же рыбу в море… — будто пожаловался он. — Пусть люди используют.

А Янг уже не слышал его, во все глаза глядел на ялик, щупал борта, обошел кругом, помял в руках нейлоновый трос. То, что надо! Легкий ялик, удобный, и двоим не тесно. На нем и в море можно идти.

— Дяденька, я его вымою, хорошо?

— Пожалуйста, сынок… А у меня сегодня совсем руки опустились. — Абрахамс, не забирая весел, пошел к главной арене, устало переставляя ноги. — Полицейских уже нет? — огляделся, как бы спохватившись.

— Нет.

Ах, с каким удовольствием Янг еще и еще раз осматривал ялик! Даже дыхание задерживал, замирал на месте и только головой вертел, как петух, приглядываясь. Под ногами земля горела, и не потому, что солнце раскалило песок: время, о котором мечтали с Абдуллой, настает! Не надо придумывать, как от работы освободиться — дельфинов нет! Не надо горевать, на чем добраться — на ялике, только на ялике! Не было счастья — несчастье помогло…

Бегом в кладовку, схватил ведро и тряпку, бегом назад. Ялик на берег втянули вдвоем с Абрахамсом, а назад на мелководье Янг стянул один. Поставил на бок, подпер веслом… И на ялик будто водопад обрушился — так парень заработал ведром.

Тут и нашел его Абдулла. Он уже знал про дельфинов и хотел погоревать вместе с Янгом. Но увидел ялик, руки сами собой расслабились, Тото соскользнул на землю. Глаза загорелись — понял все без объяснений.

— Когда?! — горячо бросил только одно слово.

— Не зна-аю… — протяжно ответил Янг, и так многозначительно, что Абдулла скумекал: на этих днях, а может, и раньше.

— А эти латки не отклеятся? — Абдулла, сдерживая радость, показал на бывшие пробоины в днище.

— Нет, — ответил Янг, хотя у самого такой уверенности не было.

— Слушай! Мы и собаку с собой возьмем… Я отпрошусь у Терезы переночевать у тебя в дельфинарии. И выпрошу у нее тройной сухой паек. Понадобится, верно?

— Еще как!

— А я за эти дни такого наелся! Даже желудок испортился… Донна-мадонна бумажку блестящую из ресторана запросила, меню называется. Там всяких блюд понаписано — за год не запомнишь! Ха-ха, не я ей прислуживаю, а она возле меня выкручивается: «Выбирай, миленький! Ну что бы ты хотел съесть, миленький?» А я, как барчук, закрою глаза, ткну пальцем: «Подать это и это!» Ха-ха, а ресторанщики и прут-волокут. У этой Терезы, должно быть, денег — куры не клюют… Ага, ты ел такое? Моллюски в кокосовом молоке… Отбивная из акулы, запеченная в середине плода хлебного дерева… Вареные биргусы с салатом и овощами… Жареные бананы в тертом кокосе с сахаром и изюмом?

— Хватит! У меня уже спазмы в животе, — не выдержал Янг.

— Хо, не надо было бросать такое место! Да я тебе назвал только то, что Тото не хотел есть. А сколько было такого, что и собаке по вкусу, и для моей утробы подходяще.

— А ты же не хотел идти в собаководы.

— Клепки не хватало. Дай бог здоровья и Тото и итальянке.

По дорожке меж кустов и газонов быстро шел к ним Абрахамс.

— Радж еще под водой? — издали спросил он у ребят. — Святой Езус, там Крафт явился. С головой у него что-то… Сидит как китайский божок, ничего не говорит. Бледный как смерть.

4

Раджа слегка водило в стороны, хотя он и старался ставить ноги как можно шире. Казалось, что качается земля, а тяжесть акваланга за спиной гнула книзу. Даже ласты и маска в левой руке казались свинцовыми, как грузила на поясе. Думал, что будет иметь хоть короткую передышку перед прогулкой на «Нептуне» (кому прогулка, а кому работа), а тут Абрахамс пристал: сходи да сходи в дежурку, Али не знает, что делать с Крафтом.

«А что говорить Крафту, как утешать? Как себя держать?» — донимали мысли.

Хотя Янг и помог, принял амуницию у подводников, привел ее в порядок, прошло минут пятнадцать. А надо же было и самому сполоснуться.

Когда наконец появился возле проходной, Крафта в дежурке не было. Из кустов вышел на аллею Али, в руке держал стакан.

— Я в тенек перевел его, — заговорил Али громким шепотом. — Беча привез, едва из коляски вывели… Идет как зачумленный, ничего не видит, расставил руки… Беча с него деньги требует, а он точно не слышит, не понимает. Пришлось мне рассчитаться… Пододвигаю табуретку, а он и сесть не умеет — топчется, шатается… Сажаю его, и то, и это говорю — молчит. Похоже, что полицейские встретили его на берегу, наговорили всякого.

Радж молча пошел к Крафту. Тот сидел, прислонившись спиной к волосатой пальме, руки на коленях, смотрит прямо перед собой. Лицо бледное, щеки обвисли, как пустые мешочки.

Радж нагнулся к нему, потрогал за плечо.

— Мистер Джерри, вы меня слышите? Это я, Радж!

Никакой реакции. Тогда он тряхнул за плечо крепче, и Крафт перевел на него глаза. Взгляд был еще неосмысленный.

— Я Ситу, кассиршу, в аптеку за нашатырем послал, — подступил ближе и Али. — Дадим понюхать.

Радж послушал у Крафта пульс. Сердце билось замедленно, неритмично, а тогда, в кабинете, когда получил письмо от триады, стучало как барабан.

— Радж… побудь… — вдруг подал голос Крафт. — Ближе стань… Скажи, это все — правда?

— К сожалению, да.

Крафт протяжно, сипло вздохнул.

— Ты работаешь — молодец… А Судир — тут?

— Уехал куда-то на катере. С аквалангом.

— Возьми меня под руку… Помоги дойти до кабинета.

Радж вел Крафта по аллее и молчал.

— Это конец, Радж… Я ведь до сих пор еще не выплатил проценты под кредиты. Двадцать лет сам кредит выплачивал, назанимал, пока строили дельфинарий… И никто отсрочки не даст… Думал, к концу года рассчитаюсь, хоть немного скоплю денег к старости. А тут триада ножом в бок… Снова залез в долги, ездил откупаться от этих бандитов. А теперь… с дельфинами такое… А дочки-перестарки в Лондоне приданого потребуют, о замужестве мечтают… — Крафт горько, сквозь всхлип хихикнул. Остановился, достал платок, начал вытирать глаза, лоб. — Ты прости старика. Я один тут, ни родных, ни друзей… Даже поговорить откровенно не с кем.

— Вам Судир говорил, для чего он учил дельфинов?

— Вчера только, перед моим отъездом… Так и так, концессионеры из штатов хотят нанять дельфинов для исследовательских работ под водой… И будто бы это выгодно, дельфины заработают в полтора раза больше, чем в дельфинарии за то же время… Говорю: подумать надо… А теперь что хочешь думай.

— Полицейские говорят: у него алиби, Судир не имеет отношения к краже.

— Дай бог слышанное видеть.

— Не надо забывать принцип кошки, мистер Крафт. Она, как ни падает, все на лапы приземляется.

— Радж, меня положили на лопатки, мне некуда дальше падать.

— Вы сказали, что снова взяли заем.

— Взял. Краткосрочный, на три года… Под двадцать процентов годовых! С ума сойти можно… А чем отдавать буду?

— Возьмите еще. Все равно дельфинов надо покупать.

— Думаете, тех не найдут?

— А что, обещали найти?

— Сказали, постараемся…

— Стараются… Магнитофон тоже обещали найти. Где он?

Крафт горько вздохнул. Они остановились возле бассейна. Крафт снял шляпу, как перед покойником, сгорбился.

— Люди уже идут с билетами… На прогулку надо везти.

— Да. Ты иди. Мне уже лучше. Появится Судир — зайдите вместе.

5

Вечером в кабинете Крафта были не только Радж и Судир. Пригласил он и Абрахамса, и Али. А Янг сам пришел, хоть его и не приглашали. Все сели на стульях, что стояли у стен, только Судир развалился в мягком кресле перед столом Крафта. Сидели и молча смотрели на Крафта.

— Господа… Я всегда относился к вам хорошо, — начал Крафт, вздохнув. — Мне не хочется думать, что кто-то мной недоволен или таит на меня злобу… Я демократ по натуре. Я сам, если хотите знать, начинал когда-то торговцем-лоточником. А сейчас и моя, и ваша жизнь зависит от дельфинария… С этого момента я буду считать вас в составе совета руководства дельфинарием. Так давайте и думать вместе, что делать… Чтоб не продали дельфинарии с молотка.

Но поговорить, подумать не успели: послышался скрип лестницы под чьими-то тяжелыми шагами. Потом в коридорчике раздался голос дворничихи, не той, которую допрашивали полицейские: «Вот сюда… Здеся они…»

Без стука вошел высокий горбоносый человек в штатской одежде, за ним — тот офицер, что вел расследование утром. Горбоносый показался Янгу знакомым… Ну да, это ведь он допрашивал и его, и того японца-метиса в Свийттауне! Видать, полиция из Рая вызвала помощь с Главного. Наверное, горбоносый — большой специалист по борьбе с триадой и контрабандой наркотиков?

Горбоносый, сделав несколько шагов к столу, пожал Крафту руку. Еще и руки его не отпустив, оглядел всех присутствующих:

— У вас совещание? Инструктаж? Я хотел бы поговорить только с вами… Долго не задержу — с полчаса.

— Пожалуйста, пожалуйста… Господа, все на полчаса свободны.

Однако ждать и томиться пришлось почти час, пока посетители ушли.

По лестнице снова поднялись в кабинет.

— Господа… Я вынужден сказать вам… — пальцы у Крафта мелко дрожали. — Полиция оперативно побывала на Горном в лагере Пита Уилсона. Нет в том лагере никаких дельфинов, никаких загородок в море. Мистер Пит искренне огорчен и шлет нам свое сочувствие. Он не виноват ни в чем… Поиски будут продолжаться.

Судир слушал это и криво усмехался.

Часть третья ГРОТ АФАЛИНЫ

Глава первая

1

— Зачем она нам? Не хватало еще девчонок!

— Я обещал ее взять, понимаешь? Мы не сможем без нее обойтись.

— Без девчонки? Х-хе…

— Без девчонки! Она подготовила все необходимое. И будет помогать нам на озере.

— Чем меньше людей будет знать об этом, тем лучше.

— Да Натача такая… такая… Ну — как хороший парень!

— Даже лучше меня?! — в голосе Абдуллы послышалась ревность.

Янг хотел сказать: «Лучше», да спохватился.

— Вы оба — мои самые лучшие друзья!

— Ну — хорошо. Верю… — ревность все еще слышалась в голосе Абдуллы. — Веди!

— Веди… Выйдем за город, спрячем все в кустах. А то пока до Натачи донесем, пока назад…

— А где ее укрытие? Забрали бы все, что она подготовила, и пошли бы.

— Опять ты за свое! Во-первых, я не знаю где. Во-вторых, это было бы просто свинством, если не изменой!

Шли, согнувшись под тяжестью, обливаясь потом, дышали, как загнанные. У Янга был акваланг на спине, не надел только маски и ласты, а так хоть сейчас кидайся в воду. Абдулла нес Тото, а за спиной пару запасных баллонов.

— Еще эта собака на мою голову! — возмущался Абдулла. — А хорошо ли ты примкнул ялик? Лучше было бы достать цепь и за петлю — р-раз! А трос и развязать можно или перерезать.

— Напрасно я не дал тебе на Рае попробовать перерезать трос или развязать узел. Кишка тонка!

Прошли немного молча, но каждый думал про ялик. Может, не следовало примыкать его на причале вместе с лодками рыбаков? Может, лучше было бы где-нибудь за городом вытянуть на берег, замаскировать в кустах. Но дело сделано, и переделывать некогда. Абдулла переживал, что на какую-то Натачу надо тратить бес его знает сколько времени.

Тото вырывался из рук, мотал розовым языком, тоненько повизгивал. Видно, захотел пить. Но и ребята охотно попили бы сами, да нет воды.

За городом едва дошли до поворота на кокосовую плантацию, как Абдулла забастовал:

— Я тут подожду вас, — и скинул со спины баллоны. — Тото попасу, покараулю.

— Хорошо, незачем двоим бить ноги. Покарауль тогда и акваланг, — Янг сбросил тяжелую ношу. Освобожденное от груза тело потеряло равновесие, Янга понесло вперед, и он даже пробежал немного, чтобы не упасть. — Я быстренько, не скучай! — и припустился трусцой.

Однако это «быстренько» растянулось часа на два.

Когда Янг вернулся с Натачей на развилку, увидел: Абдулла и Тото лежат под кустами и так храпят, что даже трава стелется. Если бы захотеть, можно было украсть и акваланг и их самих.

— Отдохнем немного, пусть поспят, — предложила Натача и присела возле них, положила свою торбочку.

— Время теряем! — сказал Янг, но тоже сел рядом с ней. — Давай завяжу… — увидел, что девочка правой рукой и зубами старается туже забинтовать большой и указательный палец на левой. — Сразу видно, что никогда не держала в руках молотка.

— А я без молотка… Я камнем била. Раз по гвоздику, раз по пальцам… Из ящиков навытягивала гвоздей, а они ржавые, слабые.

— А если бы топором надо было работать, то и пальцы бы поотрубала?

— Что я — глупая?

— Дай подую, не вырывайся… Я знаю, как больно, если по ногтю ударишь… И у нас вот мозоли от весел, а мы не хнычем.

Он легонько подышал на Натачины пальцы. Сердце залила нежность.

— Почти черные пальцы, налились кровью… Сгонит ногти, должно быть… — Натача не вырвала у него руки.

— Так, так, так… — услышали они голос Абдуллы и вздрогнули, отшатнулись друг от друга. — Так у вас, может, любовь, хи-хи?

Абдулла лежал, опершись на локоть, скалил зубы.

— Абдуллячка… По шее заработаешь!

— А я лежу и любуюсь: так щебечут, так щебечут, как птички!

— Умолкни, сказано! Хватит валяться, возле озера належишься. Натача, ты бери Тото и веди нас.

— Раскомандовался… — Абдулла сел, зевнул во весь рот, чуть скулы не вывихнул, а потом нагнулся и тоненько пролаял на ухо собачке: — Гав! Гав!

Тото вскочил, ошалело завертел головой туда-сюда, попробовал поднять вислое ухо. Абдулла сказал:

— Чего крутишься? Подъем!

Натача рассмеялась.

— Ой, так это ты такой, Абдулла?

— Ой, а это ты такая, Натача? — передразнил Абдулла. Встал, приложил руку к сердцу, склонился в поклоне: — Миледи, примите мое почтение!

— Здравствуй, — просто протянула ему руку Натача. — Значит, так, мальчики. Будем идти прямо на городскую свалку.

— Не хочу я на свалку! Я еще жить хочу! — прикидываясь бестолковым, захныкал Абдулла.

Янг широко шагал за Натачей и улыбался. Рассказал ей, что эта черная собачка — именитый иностранец Тото.

Натача и правда привела на смрадную городскую свалку — заросшую по сторонам кустами котловину между буграми. Несколько грифов с голыми шеями и грязно-серых аистов марабу, тяжело взмахнув крыльями, неохотно взлетели на засохшую акацию.

Задерживая дыхание от смрада, Натача вывела ребят на западную сторону котловины, вскарабкалась на одну скалу, на другую. «Вот!» — показала себе под ноги. Ребята сбросили с себя груз, полезли за нею. Абдулла разочарованно свистнул.

— И с этим хламом вы думаете что-то намыть?!

У Натачиных ног лежало в яме рыжее от ржавчины некогда оцинкованное ведро с пробитыми в нем дырками. Лежал и эмалированный тазик, эмаль со дна почти вся отбита. Дырочки в тазу были пробиты мельче и гуще. Все зазубрины были с наружной стороны, не так, как в ведре — пробиты внутрь. Абдулла отфутболил ногой ведро, и оно со звоном полетело на дно котловины, спугнуло худую собаку, которая, поджав хвост, бросилась в кусты.

— Ты что? — разозлился Янг. — Беги, футболист, за «мячом».

— А на черта оно! В нем нельзя разгребать грунт, руки пообдираешь.

— А носить чем будешь? В пригоршнях? Руками черпать со дна, в руках носить? — Натача обиделась: так старалась, все пальцы поотбивала, а тут…

— Давай! — подтолкнул Янг Абдуллу к краю скалы. — Любишь бить, люби и мячи подавать.

У Янга в последнее время как-то сразу появилась самостоятельность, прибавилось решительности. Возможно, повлияло то, что он начал работать в дельфинарии, сам зарабатывать на жизнь? А может, и то, что почувствовал себя взрослым. Ничего, что роста ему еще не хватало, чуть ли не на голову был ниже брата.

Натача сжалилась, забрала у Абдуллы ведро, бросила туда свою торбу и сбежала со скалы.

— Не спеши, теперь первым пойду я, — сказал Янг.

Взвалили на себя груз, зашагали гуськом на западную окраину города. Пока попадались загородные виллы и бунгало богатеев, старались идти по стежкам-дорожкам или каменным ступенькам, проложенным на них. Но кончились стежки-дорожки, а горы начали круто подниматься вверх, загораживая путь, — и начались настоящие муки. Тогда с Амарой лезли, карабкались с пустыми руками, и то Янг готов был, как собака, язык высунуть. А теперь тащили большой груз, и ноги просто подкашивались, болели в бедрах и икрах. Воздух ловили широко раскрытыми ртами, а его все равно не хватало, задыхались.

Отдыхали все чаще и чаще. Хуже было Натаче: хоть груз и легче, но обе руки заняты, нет возможности хвататься за камни и ветки, пни, корни. Пробовала посадить Тото в ведро на торбу и освободить таким образом одну руку. Но собачке там не сиделось, несколько раз вываливалась в самый неожиданный момент, и невозможно было ее подхватить, поймать. Тото падал, скатывался с камня на камень, обдирал бока и голову о колючки кустов, скулил-плакал. Наконец Натача додумалась: вынула торбу, настлала в ведро побольше листьев, чтоб не кололись заусеницы на дне, посадила в ведро собаку, а верх заплела молодыми лианами. Сверху положила торбочку и обрадовалась: хорошо получилось. Так и переставляла ведро перед собою с глыбы на глыбу, с выступа на выступ. Один раз и ведро скатилось, загремело вниз вместе с Тото.

— Ему до конца дней будет сниться эта прогулка… — Абдулла от усталости едва мог говорить, ему уже и золота не хотелось.

— Мальчики, а может, перекусите немного? — спросила Натача. — Я захватила кое-что.

Перекусить не мешало бы, проголодались здорово. Но оба в один голос заявили: «Нет, нет! Там — на озере…»

— И у меня есть тут перекусить — во! — похлопал Абдулла по оттопыренной спереди майке. — Если бы Янг не прилетел неожиданно, то и побольше бы припас кое-чего.

— Ситуацию надо было использовать. Судир еще на рассвете подогнал катера, поехали дельфинов ловить. Я тоже мог бы с ними поехать, Радж приглашал… Очень ведь интересно! А я говорю: живот болит, режет… Нельзя было упустить момент! — Янг помял свой живот. — А он и правда болит, холера.

— С голодухи это. И у меня так бывало, а съешь чего-нибудь или нальешь полный живот воды — перестает, — заметила Натача.

— Абдулла, что мы купим Натаче, когда золото найдем? — в шутку спросил Янг.

— Трехэтажный дом в Компонге… Нет, лучше в Свийттауне! Машину легковую, слуг наймем дюжину… Ну и замуж выдадим за принца. И она сразу задерет нос, забудет нас.

Натача кинулась на Абдуллу с кулаками. А тот от хохота упал на спину, обороняясь, выставил руки и ноги:

— Спаси-и-ите!

— Тс-с-с, остолоп! — Янг шлепнул ластами по оттопыренному заду Абдуллы. — Еще прибежит кто-нибудь! Пошли! А то и к вечеру не доберемся, — он надел на плечи ремни акваланга, побрел вверх.

Уже слышно стало клокотанье ручья, и энергии у всех прибавилось. Янг начал узнавать места и вскоре вывел всех на небольшое плоскогорье, где крутая скала делила ручей на два рукава. Повернулся к своим попутчикам.

— Я до сих пор ничего не говорил вам об опасности, — сказал он тихо, почти шепотом. — А она может ждать нас на каждом шагу. В тот раз, когда мы были здесь с Амарой, по ручьям и озеру шныряли двое англичан или американцев… Говорили по-английски… Одного звать Питом… Если им удалось тут найти золото, то они и защищать его будут. Могут пустить в ход оружие… Мы же против них совсем безоружные. Чтобы случайно не напороться на них, я вначале схожу в разведку. Если что, будем обходить берегом, пойдем на противоположную сторону. А может, и на остров придется плыть. — Янг опустил акваланг на землю. — Посторожите… И никуда не высовывайтесь!

Как все хорошо помнится… Вон с той нависи скал они любовались озером. Оттуда и за Питом наблюдали, и за его попутчиками, видели, как они рассматривали то, что вынесли со дна озера, как спорили.

Пошел к нависшим скалам пригнувшись, а на самый край выполз на животе, выглянул…

Ничего подозрительного… Только пронзительно кричат какие-то птицы, похожие на чаек, шумит водопад.

Осторожно спустился к самой воде. Потоптался на камнях, озираясь вокруг, потрогал пальцами комки пены. Перескакивая с камня на камень, прошел немного вправо. Нигде никаких свежих следов…

Должно быть, компания Пита перестала тут шататься, нашла лучшее место. А если готовятся к более основательной экспедиции сюда? Они и сегодня могут быть тут, скажем, на той стороне озера, где-нибудь за островом. Но там нет низкого берега, скалы круто обрываются в воду.

«Пусть слоняются там, пусть болтаются, мы им не мешаем. А мы тут сначала полазим…»

2

О том, что надо поесть, забыли. Каждое ведро песка и гравия, гальки перебирали втроем. Янг не спешил под воду. Некоторые подозрительные голышечки били камнями на скальных плитах. Ни разу не блеснуло ни одной металлической искорки.

— Амара говорил, что золотые самородки не блестят. Проверяйте каждый голышок, а я поплыл. — Янг снова брал ведро, клал в него камень-грузило и осторожно шлепал в воду.

Круг поисков каждый раз расширял, зачерпывал грунт на разной глубине. Заплывы становились все более продолжительными. Чем дальше от берега, тем меньше было гравия и гальки, все крупнели камни-наплывы, чаще попадались трещины, доверху заполненные илом. Вода не была мутной, но виделось тут все хуже, чем в море. Не было и той растительности, цветных кораллов и губок, актиний, мало было и рыб. А самое главное — тут было холодней, чем в море.

Нагреб очередное ведро, вынес на берег. Отдал Абдулле и Натаче, а сам сидел на солнце, думал. Даже самому себе не хотелось признаваться, что вся их затея с этим озером и поисками золота — авантюра. Хотя бы расспросили кого-нибудь или почитали, где и как ищут золото, как промывают. Говорят еще, есть золотой песок — что это такое, на что он похож? Блестят ли песчинки-крупинки? А если и блестит что-то, все ли то золото, что блестит? Как это узнать, увериться, как определить? Золото он видел в виде готовых ювелирных изделий, украшений… Хотя бы у той же донны Терезы. Огнем горят ее перстеньки, сережки, кулоны, браслеты. Каждый день она меняла их или комбинировала по-новому, особенно если собиралась на танцы.

Почему Пит с компаньоном, прежде чем опуститься в озеро, перерыл песок и гальку в ручьях? Не потому ли, что в них уже сама вода поработала немало, промывая песок и гравий, осаждая на дно самое тяжелое — металл.

Значит, надо и ручьи проверить, не только глубокую часть озера. Пит не дурак, если рылся в них.

— Черти, есть ли у вас что-нибудь поесть? — не выдержал Янг. — Не полезу больше, пока хорошенько не накормите!

Абдулла швырнул остатки гравия из тазика в озеро, вздохнул.

— Это можно. Поесть я всегда готов.

— Янг, тебе надо как следует подкрепиться, — сказала Натача и пошла под навес скалы, где лежала ее торбочка.

— Бывало, как накупаешься, помокнешь в воде — и дьявола с рогами, сдается, съел бы!

— Самый терпеливый — это я. У тебя торба вон где, а мой сверток под майкой, уже мозоль натер на пупке, — и Абдулла вынул из-за пазухи свой сверток. — Вот… привет от донны Терезы.

В свертке были две надрезанные булочки, из надрезов соблазнительно торчали жареные кусочки акульего мяса.

А Натача достала из торбы кастрюльку с пшенной кашей, хорошо заправленной кокосовым маслом и жареным луком, поджаренные кружочки маниоки, пять бананов, узелок, горсти на две, толченого пшена, спички, складной нож с отломанным концом.

— Из круп кашу завтра сварим, а эту разогреем. Абдулла, дрова нужны! — распорядилась она.

— У-у, я и так съел бы, — заныл Абдулла, но Янг сказал: «Сходи, сходи, я потерплю» — и тот полез на кручу.

Когда Абдулла отошел настолько, что услышать их не мог, Янг промолвил:

— Ты знаешь, какое на вид золото в самородках? Нет… И я не представляю. И Абдулла… Так вот, может случиться, что и не найдем ничего.

— Ну и что? Пусть оно сгорит! — резко ответила Натача.

— А я думал, насмехаться будешь!

— Янг, тут так чудесно, таинственно… Построить бы избушку возле воды… Либо вон на том острове.

— Да… Здорово!

— …и вдвоем жить… Я и он, и никого кругом, только птички поют.

— А кто… он?

— Один сказочный принц… на тебя похож.

Янг почувствовал, как начали гореть щеки.

— Принцы не живут в таком пустынном месте. Им столицу подавай, дворцы, роскошь.

— А мой принц будет не королевской крови.

Янг посмотрел на нее, и Натача не выдержала, опустила глаза и тоже покраснела. Это Янга смутило, и он отвернулся, но видел Натачу, хоть и не смотрел на нее. Какая она красивая, как ей к лицу светло-розовое платье в голубых и желтых цветах! Шнурок завязан тремя лепестками…

— Только за счет чего тут проживешь? Рыбы хорошей и то здесь нет. Если бы можно было прожить за счет рыбы, люди давно бы поселились тут. Да и одному или двоим одичать можно… Человеку нужны люди.

— И все равно! Озеро — это ты здорово придумал. Такое приключение у нас… Я никогда еще такого не переживала.

— Влетит тебе от отца: бросила работу, приключений захотелось.

— Я записку оставила, что через сутки вернусь и все-все им расскажу.

— А что еще написала?

— Правду написала… Что идем с тобой обследовать озеро. Только про золото — ни слова!

— Ну и правильно… — Янг покашлял. — А я забыл… Раджу записку… Эх, если бы можно было разорваться на две половины! Чтоб и тут побывать, полазить и поглядеть, как дельфинов ловят.

— Не горюй, поживешь — увидишь, — рассудительно, как ее мать Према, сказала Натача.

— Абдулле ничего не говори… про наши сомнения. Пусть пока верит в золото.

Из кустов закричал, забывшись, Абдулла, и Янг погрозил ему кулаком.

Когда наконец кое-как разогрели кашу, которая слегка подгорела, и собрались поесть, обнаружилось, что ложек не взяли.

— По-китайски будем, палочками. А можно и просто пятерней… — Абдулла первым запустил пальцы в кастрюлю — начал дуть на них, бормотать. Видимо, обжег. — А лучше не палочками, а лопаточки выстругать. Но он не стал делать ни палочек, ни лопаточек, снова запустил в кастрюлю пальцы.

А Янг очистил от коры две палочки, подал Натаче, обстругал и себе. Кое-как приспособившись, торопливо съели кашу. После каши Натача на закуску выделила всем по банану. А потом большинством голосов решили, что Янгу этого мало: он ведь мокнет в воде. Пусть съест булочку. Поторговавшись, Янг согласился, но мясом поделился с Тото.

— Ложки что — ерунда. А вот фонарь подводный забыли, глубиномер забыли, это плохо. — И неожиданно для себя Янг объявил: — Покопайтесь еще в ручьях, а я сплаваю на южную сторону озера. В акваланге воздуха минут на тридцать, хватит на одно глубокое погружение. С запасными баллонами завтра буду плавать… тут кругом… А вы в ручьях. Хорошенько проверьте места, где Пит с напарником рылись… И вот что: давай и твою майку, наверху и в трусиках перебудешь, а там — холодно… — показал Янг на озеро.

Абдулла, как всегда, протянул: «У-у-у…», но майку снял.

— Поможет тебе эта майка как кашель болезни. Она же все равно промокнет! — удивилась Натача.

— Сделаем гидрокостюм «мокрого типа». Вода, которая будет под одеждой, нагреется от тела, а свежая будет поступать медленно. Его майка, моя рубашка — двойная прослойка получается.

Натача стремительными движениями развязала шнуровку, сбросила с себя платье, осталась в сорочке.

— На, делай тройную. А низ уберешь в штаны.

— Платье не стану надевать.

— Ну и дурень. Вон малайцы почти все в юбочках-саронгах ходят. Надевай! — Натача снова протянула платье Янгу.

— Я не малаец.

Натача вцепилась зубами в платье возле пояса — тр-р-р. А потом еще и рванула руками — сильно, во весь размах. Платье разорвалось пополам.

— Вот, блузка получилась и юбка. Надень блузку как рубашку, — подала ему верхнюю часть платья.

— Глупая… Такое платье разорвала. Правильно Абдулла сказал: не надо связываться с девчонками, — вытянув шнурок из блузки, бросил Натаче.

— Ты на меня тако-ое пле-етешь? — Натача снова набросилась на Абдуллу. Тот не стал опрокидываться на спину, запрыгал по камням, как козел. Натача не стала его догонять.

Янг оделся так: сначала надел Абдуллову майку, потом Натачину «блузку», потом свою рубашку. Натача и Абдулла подняли ему на спину акваланг.

— Долго не плавай… — говорила Натача, словно мать отпускала погулять неслуха сына. Деликатно-ласково расправляла складки рубашки под плечевыми ремнями, помогла застегнуть поясной, нежно заглянула в его глаза и смущенно потупилась. — Может, и нам подойти по берегу к южной стороне? На всякий случай… — подняла она на Янга глаза.

— По берегу туда добираться трудно. По воде проще… Я поверху поплыву, без загубника. И быстрей будет, и воздух сэкономлю. Ну — не скучайте! — всунул ноги в еще мокрые изнутри ласты и тут же, аж чмокнули, сорвал их. Вымыл, пополоскав, песчинки из ласт и снова «обулся», застегнул ремешки. Забрел в озеро до пояса, помахал рукой — и ринулся вперед, грудью на воду.

— Надо было ему ведро взять, — сказал Абдулла. — Зачерпнул бы грунт в самом глубоком месте, а вдруг… Мы тазик с песком крутили, чтоб самые тяжелые частицы на дно осели. А представь себе, что это озеро тоже тазик и его трясут землетрясения. Были они тут, землетрясения, и не раз! Вот и поскатывались на самое глубокое место самые тяжелые частицы.

3

Янг плыл прямо на остров. Думал, до него не больше сотни метров, а когда поплыл, почувствовал: ошибся. На воде расстояние скрадывается почти в два раза. Однако возвращаться не захотел. Передохнет на острове, оглядит его… А потом можно и крутой южный берег ощупать, обследовать. В тот раз, когда обходили озеро с Амарой, у самой воды не смогли пройти по берегу, карабкались по верху, по кручам. Помнит только, глянул с обрыва вниз и ужаснулся: «Ух ты… Вот если б прыгнуть отсюда…»

Крик птиц на острове становился все пронзительнее, их кружилась над островом целая туча.

Выбираться на остров не стал, оглянулся на покинутых друзей. Помахал Натаче, она стояла у самой воды и смотрела в его сторону. Абдуллы же не было видно.

Лег животом на горячий камень, полежал, отдыхая. Снимать ласты не захотелось, а с ними не очень-то походишь по этим глыбам, что спеклись, сплавились воедино. Как ни странно, тут были и густые кусты, нашли, за что уцепиться корнями. «Тут должно быть гнезд, гнезд… И яйца могут быть…» — но эта мысль не соблазнила его. Лежал, вслушивался в крики птиц и, кроме этих криков, ничего не слышал. Отдохнув, поплыл вокруг острова влево на южную его сторону. Однако сразу обнаруживать себя не стал, затаился под нависью ветвей, понаблюдал. Нет, ничего подозрительного, даже птицы теперь меньше кричат… Каким красивым видится отсюда южный крутой берег озера! Он точно слоеный пирог, а самый верх украшен зеленью. Слои-пласты и серые, и желтые, и рыжие лежат наклонно, как бы торчком. Ливни и ветры выбили в них ниши и норы, и возле этих укрытий кружат острокрылые птицы, похожие на больших стрижей.

Янг перевел взгляд на водную гладь, в которой ярко, только вверх ногами, отражалась вся эта круча. Света тут было больше, чем где-либо на острове, солнце с северо-запада било своими лучами в этот крутой берег, рассыпая вокруг золотистые, праздничные отсветы.

Тихий ветерок совсем не колыхал воды, не покрывал ее рябью. Но если посмотреть прямо на кручу, а потом опустить взгляд на воду, можно в одном месте заметить какие-то неполные завитки-круги с общим центром. По этим завиткам-кругам медленно двигались птичьи перья, листва. Еще не понял, что это может означать, а уже не выдержал, поплыл на самую южную сторону острова, всполошив и тут птиц. В одном месте на мелководье увидел раздробленные на кусочки камни. Порылся в них немного, пересыпая с ладони на ладонь, пристально вглядываясь. Ничего интересного…

Попробовал в ластах, раздвигая густые заросли, выбраться повыше на берег. Но поднялся метра на два и бросил эту попытку: тут и босому, без акваланга, нелегко взбираться. С завоеванной маленькой высоты снова посмотрел на то место, где кружилась вода.

«Не там ли и есть тот сток, сквозь который вода уходит из озера? Амара же сказал: если вода проваливается, обязательно кружит на том месте, может даже прогнуться, как лейка… А тут и кружится и кажется прогнулась…»

Золото было начисто забыто. В голову полезло другое: а нельзя ли осмотреть, ощупать тот сток? Что там — яма, колодец или щель в скалах? Исчезает вода, а куда? Где-то там, за крутизной, море… Так что — подземная река туда течет?

«Погляжу… Я ведь и хотел под этим берегом дно осмотреть, так заодно и сток погляжу…»

Никакой тревоги, никакого сомнения в том, что погружение в этой части озера может быть опасным, не почувствовал. Но догадывался, что глубина озера тут должна быть намного большей.

Спустился к воде, поискал камень-грузило величиной с голову. «Чтоб быстренько спуститься, не терять времени…»

…Спуск шел стремительно, под какой-то однообразный гул. Янг не успевал глотательным движением выравнивать давление в ушах, несколько раз больно кольнуло в перепонки. Дышать становилось все трудней, вода давила на грудь с такой силой, что для каждого вдоха приходилось делать великое усилие. Хотелось дышать не всеми легкими, а понемножку и как можно чаще, чтоб скорей обеспечить себя воздухом… Но помнилось Раджево предупреждение, что бывает с аквалангистами, если дыхание сбивается на такой ритм.

Таинственная холодная глубина надвигалась стремительно, и, не выдержав больше, он выпустил камень из рук. Казалось, услышал его стук на дне. «Ага, близко уже… Теперь и без камня можно погружаться…» Проплыл немного в сторону кручи, хотя руки и ноги не очень слушались, деревенели от холода. Пригнул голову к груди, бросил вниз руки, заработал ластами. Темень сгустилась так, что дно скорей угадывалось, чем виделось. Почти в тот же момент пальцы царапнули по дну, ощутили липкость ила и глины.

Густой и равномерный гул, зловещий клокот слышались тут сильней, из-за него не уловить было бульканья пузырьков выдыхаемого воздуха, шипенья и свиста легочного автомата. Что там может так реветь? Может, какой-то мотор работает или механизм? Тогда на Биргусе, когда ныряли с Мансуром, под водой был такой грохот, что уши закладывало. Потом так бабахнуло, что Мансура пришлось нести домой на руках. Может, и теперь здесь подготавливается какой-то взрыв?

Дно все опускалось и опускалось, рев воды становился нестерпимым. Слизи и ила на камнях здесь почти не было. Янг уже хватался за камни не для того, чтоб подтянуться вперед, а чтобы удержаться. Какая-то неодолимая сила отрывала его, разворачивала и так и сяк, даже ногами вперед. И вдруг руки оторвались от камней, Янга закрутило и понесло по кругу. Сопротивлялся беспощадной чудовищной силе как мог, греб руками и ластами — старался уплыть как можно дальше от этого рева, от этого дикого места! Наверх! Туда, где сереет вода, где должны быть воздух и солнце! Горячее, живое солнце…

На этот раз Янг греб сильней, над головой уже заметно посветлело. Его носило кругами, а он все греб и греб, отталкиваясь ластами. Стоило немного остановиться, выровнять дыхание и давление в ушах, как его снова затягивало в глубину. Круги сужались, быстрота вращения нарастала, усиливался рев. Янг уже догадался, что это ревет вода, проваливаясь под землю, понял, что его может засосать туда. На грани ужаса, сумасшествия сделал еще один отчаянный рывок вверх и почувствовал, как левую икру полоснула дикая боль, ногу согнула судорога… Дыхание сбилось, стало беспорядочным. Янг уже задыхался без воздуха. Может, из основного баллона весь воздух забрал? Бросил руки за шею, нащупал вентиль резервного, крутанул изо всей силы.

«Лечь на дно, выровнять дыхание…» — как бы услышал он Раджев приказ.

Беспорядочное, неуправляемое кувыркание… Глухой звон баллонов, Янга ударило о скалу, прижало к щели на дне. Лежал поперек щели, а его трясла, давила, всасывала дикая сила. Думал только одно: "Не выпустить загубника… Вдыхать — протяжно, выдыхать — протяжно… Ра-аз — два-а, ра-а-аз — два-а-а… Вдыхать — долго, выдыхать — долго…

А сколько там еще воздуха, хватит ли, чтоб одолеть этот водоворот? — Янг стонал от боли и дышал, дышал. — Когда же эта судорога отпустит?"

И вот почувствовал, что удушье проходит, воздуха стало хватать, дыхание выровнялось. Дотянуться бы теперь до икры, пощипать ее одеревеневшими от холода пальцами… И как-то дотянулся, помял, пощипал ее, не чувствуя этих щипков. Боль в икре стала утихать, растекаться, но нога не слушалась, бешеный поток ее бил, тряс, трепал, мял, швырял, и были моменты, когда казалось: вот-вот она оторвется и исчезнет в бездне. И все же в какой-то миг Янгу удалось ее подвернуть, а за ней и правую, упереться пятками ластов в край расщелины, оттолкнуться немного в сторону от основного потока. Буйству воды, дьявольскому массажу подверглись теперь только ноги, ласты тряслись и дергались, их ворочало то так, то этак… Сделал усилие, перевернулся на живот… Упираться ногами стало менее удобно, зато можно было хвататься руками. На одних руках и подтягивался, отодвигался от ненасытного жерла — казалось, полз очень долго, очень далеко. Потом изо всей силы оттолкнулся от дна, заработал ногами, но сразу почувствовал, что отполз мало. Его снова понесло по кругу, потянуло вниз, хоть он и сопротивлялся, махая руками и ногами. А потом перестал сопротивляться, стало приятно от того, что дал рукам и ногам покой, что плывет по кругу. В каком-то бреду представилось, что это буря или смерч, который где-то совсем близко ревет и воет, поднял его над землей, и он парит в густом воздухе, а руки, простые человеческие руки служат ему крыльями.

И снова протяжный удар о дно над расщелиной, его немного повертело так и сяк, будто поток примеривался, как лучше умостить его, распорядиться Янговым телом. Казалось, что Янга грубо раздевают, сдирая не только одежду, но и кожу живьем, дергают за ласты. Даже стало смешно от этих напрасных усилий водяного вихря. "Подожди, не рви… Сейчас расстегну, — дотянулся до правой ноги, отстегнул ремешок. Дикая сила вмиг сорвала ласт, а бездна с довольным ревом проглотила его. Второй ласт не отстегнул, Янг просто забыл, что у него две ноги… Ему увиделись какие-то вспышки-сполохи, словно отблески далекой грозы. Казалось, что его зовут — оттуда, из жерла расщелины, из вековечной тьмы. Пискливый голосок пронзил все звуки: «Ну иди же за мною… Иди-и-и!» Янгу стало смешно: это же голос того ласта, который он отстегнул! А прежде он никогда не издавал ни звука, может, стеснялся? «Я сейчас… Подожди, акваланг только скину — мешает… К черту его!» Нащупал поясной ремень, отстегнул… В последний раз вдохнул воздух всей грудью и выдернул загубник изо рта. Водяной вихрь помог сорвать акваланг с плеч, и Янг напоследок даже с отвращением оттолкнул его от себя. Не сопротивлялся больше, когда его начало разворачивать, всасывать в щель, старался только, чтобы меньше застревать и стукаться об острые углы головой, плечами, меньше зацепляться одеждой, а когда это случалось, то отдирал себя, проталкивался с пьяным неистовством. «Иду-у! Я уже иду-у-у!» — кричало все его существо. И когда застрял в узком месте, закрыв собой жерло, задергался, будто в предсмертной агонии, вместе с выдохом крикнул прямо в воду. Крик был полон дикого страха, потому что сознание на миг прояснилось, поняло: «В ловушке!» Судорожно задергался вверх против потока и вниз, а легкие уже стонут-кричат: «Воздуха!»

Утопая, теряя сознание, почувствовал еще, что чьи-то зубастые, как у крокодила, челюсти обхватили больную ногу выше щиколотки, беспощадно рванули, словно вправляя вывих…

4

Натача и Абдулла, привязав Тото к дереву, искали золото. Не на берегу озера, а в ручье, высоко, не доходя до водопада. И надо же было такому случиться! Промывали седьмой тазик, трясли в руках, во всех — камешки, галька, гравий, песок. Зачерпывали воду и снова трясли, перемывали осадок. Нашлась чечевичка-горошинка, слегка плоская, словно поклеванная, с ямкою на боку. По привычке положили ее на камень, ударили другим камнем. И вот чудо, она не рассыпалась, а сплюснулась. Свежие царапины на камешке ярко сверкнули на солнце. Еще не веря себе, Абдулла по инерции изо всех сил грохнул еще раз, а третьего удара не сделал: рука с камнем повисла в воздухе.

— А где… то? — едва смог выговорить он, потому что во рту сразу вдруг стало сухо. — Золото где?!

Плита, по которой он бил, была пустой.

— А вот… прилипла… — Натача взяла из его рук камень, отковырнула желто-оранжевую плоскую корочку-оладочку. — Золото! Честное слово — золото!

Повертела ее в пальцах, осмотрела со всех сторон, сдавила даже зубами: поддается на зуб, мягкая! Значит, металл.

— Дай сюда! — Абдулла почти вырвал у Натачи ту оладочку… Он тоже оглядел ее со всех сторон и тоже помял зубами. — Ух ты-ы… — вскочил на ноги, завертел головой, глядя по сторонам.

— Успокойся, — остудила его волнение Натача, не вставая с колен. — Сколько уже времени прошло? Что-то Янга долго нет.

— С час… А может, и больше.

Натача взглянула на солнце.

— Больше! А он ведь сказал, что воздуха в акваланге на полчаса. Я-я-янг!

Вскочили на ноги, крикнули вместе.

Эхо отразилось от южного берега, прилетело назад: «…А-а-ах!» Будто кто-то передразнил их и умолк.

Не думая, что может сломать шею, хватаясь за выступы, за ветки кустов, Натача слетела по крутизне на низкий берег, к воде.

— Я-янг! — пробежала туда-сюда и снова крикнула: — Я-янг! Отзовись!

— Спрятался где-то, пошутить хочет… — спустился вниз и Абдулла. — Я сам люблю такие шутки. Подождем немного.

— Подождем? А акваланг где? Если бы хотел пошутить, не потащил бы с собой такую тяжесть.

— И на острове никакого движения… Птицы спокойны.

— Побежали на ту сторону озера! Искать надо! — горячилась Натача.

— Давай тазика три переберем, промоем, и если не придет за это время, то пойдем искать. — Абдулла старался быть спокойным. Не верилось, что с Янгом может что-нибудь случиться. Человек же и без акваланга хорошо плавает и с аквалангом умеет обращаться.

— Золото желтое, а сердце от него чернеет. Хапуга! Бляшки тебе дороже человека! — бросила гневна Натача и побежала по низкому берегу влево.

Но долго тут не пробежишь, отмель скоро кончилась, и надо было лезть в гору.

Абдулла пробирался вслед за нею, не раз кричал: «Подожди, не беги очертя голову!» А потом и кричать перестал. Натача прыгала через ямы, огибала скалы, ныряла под кусты, спускалась в рвы, цеплялась за ветви и корни — ловко, легко, как обезьяна.

Пока взобрались на самую кручу южного берега, стали мокрыми от пота, чумазыми. Держась за кусты, нагнулись над обрывом, обшарили глазами и остров, и воду до самой кручи. Нигде никого!

— Я-я-янг!!! — закричали оба без всякой осторожности.

С острова с криком поднялось облачко белых птиц, а из-под ног, из-под обрыва еще большее облачко черных. Но даже эха не услышали тут.

— А что там желтеет на воде! — показал Абдулла чуть ли не под самый обрыв.

Желтое, будто сдвоенное пятно медленно описывало по воде круг.

— Акваланг, — со страхом выдохнула Натача. — А где же он сам?

Абдулла ничего не успел ответить: Натача отошла от кручи на несколько шагов и рванула с места, разгоняясь. На самом краю оттолкнулась ногами и, описывая большую дугу, полетела вниз. Руки держала перед головой клином, вошла в воду почти прямо, даже брызг не было — бултых! Абдулла не видел такого красивого прыжка даже у ребят, не то что у девчонок. Свесился над обрывом, ища ее глазами на воде… Какая тут высота — пятнадцать метров, двадцать? От одного взгляда дух захватывает!

Натача вынырнула не скоро, может ее немного оглушил удар о воду. Встряхнула головой, отдуваясь, — и поплыла саженками, как мальчишка, к желтому пятну.

Да, это был акваланг. Натача рванула его с силой вверх, думая, видимо, что под ним повис Янг. Сверкнули на солнце баллоны, снова упали на воду.

— Не-е-ет-т!.. — крикнула с отчаянием. Положила руки на баллоны, сильно забила ногами, направляясь к берегу.

— Туда!.. Туда!.. Тут не выберешься! — кричал ей сверху Абдулла, показывая на восточный берег. Потом и сам кинулся туда: у самого прибоя была полоска песка, на которую можно было выйти.

Подхватил акваланг за ремень, подал и Натаче руку. А сам уже ощупывал глазами вентили.

— Какой из них от резервной подачи воздуха?

— Вот этот… — Натача быстренько повернула вентиль. — Да он открыт! — испуганно воскликнула она.

Стало ясно: у Янга на подъем не хватило воздуха. Но почему тогда он отстегнул акваланг? Нарочно, чтобы подать им какой-то сигнал? Обозначить место гибели?

Поняли: где золото, там и беда.

Глава вторая

1

Не поймать сетью ветер. Птица в небе, а дельфин в воде не оставляют следа.

«Где же дельфины, куда подевались?» Радж, да и не только Радж, — все, кто был на катерах и глиссерах, оглядывались во все стороны, искали глазами по воде и близко и далеко, у самого горизонта, — нет дельфинов! И погода стоит как на заказ, обычно в такую погоду стайки дельфинов крутятся возле Рая, более смелые подплывают даже к купающимся.

Три катера и два глиссера в их группе. Средний катер — «матка», он больше других раз в пять, не говоря уже о глиссерах, у него две лебедки по бортам. В нем и бак — возвышение на передней части судна — намного выше, чем у двух других, точно второй этаж с каютами и кубриками. На баке, держась за радиомачту, стоит Судир. То прикрывая глаза ладонью, то поднося к ним бинокль, он вглядывается в океанскую даль. Глиссеры справа и слева от катеров носятся кругами вдалеке, подскакивают на водяных валах от катеров, показывая коршуньи «ноги», а по временам и саму «обувь» — подводные крылья.

Нет дельфинов, будто кто-то предупредил их — спасайтесь, братцы, облава!

Развернутым строем суда обошли Рай по большой дуге. Отели на острове казались меньше спичечного коробка. Дома красиво белели, желтели и розовели среди зелени, а пляжи и белые кружева прибоя вокруг острова придавали ему особую красоту — будто из океанской сини вставал драгоценный, в искусной оправе камень-самоцвет.

Потом прошли немного по направлению к Главному острову, но так как на пути попадалось много рыбацких лодок и суден, торопившихся на Рай, Судир подал сигнал повернуть на восток — в ту сторону, где проступал из воды надломленный, но еще острый угол горы острова Голубого.

Остров Голубой считался незаселенным. Единственными видимыми жителями его были птицы, от их скопления белели прибрежные скалы. Судир вдруг показал и рукой и биноклем на северо-запад от Голубого. Все начали вглядываться в ту сторону: едва заметные темные полоски выскакивали из воды. Дельфины!

Судир наклонился с бака и что-то прокричал вниз рулевому, а потом, словно вспомнив про портативную рацию, схватил ее, поднес ко рту. Такие же рации были у всех рулевых, они прислушивались к его командам. Левый катер, на носу которого стоял Радж, увеличил скорость. Прибавил скорости и правый, где находился мистер Крафт. (Вначале Судир не хотел его брать в море — пользы никакой, а мешать, вмешиваться, давать ненужные приказы станет. И Крафт вынужден был сказать, что будет только зрителем). Все три катера повернули на полрумба влево и разошлись немного больше. Теперь между средним и крайними было метров по семьдесят, а может, и по сотне. Судир еще что-то скомандовал, потому что глиссеры перестали носиться где попало, быстро помчались вперед — казалось, от крайних катеров вдруг протянулись, охватывая некое пространство, руки-клещи.

Радж понял маневр: надо быстрей окружить стаю, скучить дельфинов, задержать на месте. А что будет дальше? Радж впервые участвовал в отлове дельфинов, ему все было в новинку. В этот раз, когда Судир привел в порт армаду судов (а некоторых нанял на месте) и поставил Крафта перед фактом, мистер Джерри даже растерялся. Все! Отступать некуда! Новые безумные расходы, которых он смертельно боялся, — реальность. Крафта не утешило даже то, что заранее платить не надо. Все равно ведь придется раскошеливаться. А на сколько? Будто сама нечистая сила потянула тогда за язык, поддакнул Судиру, согласился на ловлю новых дельфинов (когда тонешь, то и за пену схватишься), а теперь уже все, отступления не может быть. Судир все делает сам: и флотилию привел, и распоряжается как хозяин положения, отдает приказы. По приказу Судира и Радж взял с собой все снаряжение аквалангиста и теперь парится в черном гидрокостюме, ждет сигнала, чтобы прыгнуть за борт. А прыгать придется, ибо дельфины запутаются в сетях. Под водой они могут пробыть десять — пятнадцать минут, а обычно всплывают через три-пять минут. Дельфины невероятно впечатлительны: если не утонет, то от испуга с ним может быть инсульт или инфаркт. Как у людей!

Стая дельфинов не догадывалась, что будет происходить дальше. Они допустили, чтобы их обогнали, закружили на месте. Некоторые из них весело выскакивали из воды, шумно плюхались назад, совсем близко подплывали к глиссерам, пускались с ними по кругу наперегонки, если бы захотели, то легко обогнали бы их, убежали. Один огромный дельфин, наверное вожак стаи, то заплывал наперерез переднему катеру, то летел к крайним, становился на хвост, взбаламучивая воду, будто хотел заглянуть, что делается на судне, чем занимаются люди.

— Ну, сделай сальто! Ну — оп-ля! — махал ему рукой Радж.

Но дельфин и не думал слушаться. Он вдруг протяжно и резко свистнул и исчез под водой. И сразу обеспокоенно закружили остальные дельфины.

На катерах спешно готовили сети. Большой грудой лежала сеть и на катере Раджа, из нее торчали там-сям розовые продолговатые поплавки из пенопласта, большие ржавые гайки-грузила. От сети к левому борту стали в некотором отдалении друг от друга трое полуголых ловцов, с выдубленной кожей, самый крайний, возле борта, держал в руках канат и край сети, двое других распяливали ее крыло. Четвертый ловец стоял возле правого борта, поглядывал на средний катер.

Тем временем Судир снова поднес к губам рацию с антенной-штырем, и глиссеры мигом подлетели с обеих сторон к «матке», которая замедлила ход. С одного и другого борта им бросили концы сетей, и глиссеры снова отплыли, растягивая их, соединяя сетями средний катер и крайние. До катера, на котором жарился на солнце Радж, сеть не доставала, и с глиссера прокричали:

— Тысяча дьяволов! Давай правей!

Катер повернул правей и притормозил ход, на борт полетел канат. Четвертый ловец ловко подхватил его, потянул к себе и привязал к борту. «Хорош, давай к левому борту!» — крикнул он людям на глиссере, хотя они и без того знали, что надо делать, — подхватили конец сети с левого борта и полетели с нею наперерез стае дельфинов, закрывая им пути отступления. Такой же маневр сделал и глиссер возле правого катера.

О, если б можно было мгновенно забежать вперед и отрезать путь дельфинам! Глиссер тянул сеть быстро, как только мог, а она шуршала, грохала о борт поплавками и грузилами, поправлять и распутывать ее не успевали. Однако и дельфины не медлили. На миг скучились посреди загона — и вдруг ринулись за вожаком в последние ворота.

— Скорей, морского ежа вам в глотку! — надрывался Судир, тряс кулаком, но глиссеры не могли ускорить ход, не рискуя порвать сеть. Ворота сузились уже до ширины 10–15 метров, но дельфины уносились сквозь них так стремительно, что брызги летели. Глиссеры сошлись, а от огромной стаи осталось в загородке только десять — пятнадцать дельфинов.

Радж прикрепил пояс с грузилами, обул и застегнул ласты, надел маску, — ждал команды. И команда поступила.

— Аквалангист! За борт! Проплыть с наружной стороны сетей, распутать, где запуталась! А потом в середину, к дельфинам!

Судир, прокричав это в мегафон, поднес к губам и рацию. Всем рулевым была подана команда сводить суда вместе, а лебедчикам: «Вир-pa, помалу-у!»

— Браточки, помогите! — подошел к ловцам Радж. И те, как только он миновал сеть, не очень деликатно подхватили его под ноги, под локти, посадили на борт. Раджу приходилось нырять с лодки: садился спиной к воде и опрокидывался вниз головой. Такая поза была самой лучшей, быстрей погружался на нужную глубину. А тут этого нельзя было сделать, катер качало, и Радж просто оттолкнулся, полетел ногами вниз.

2

Погрузился метра на два, и его начало выталкивать, видимо, маловато нацепил грузил. Запотело стекло в маске, мигом создалась серая пленка, ничего не стало видно. Крутнулся — где сеть? Легко ведь и самому запутаться.

Ударил ластами, вылетел наверх. Содрал маску, окунул ее в воду. Огляделся — ага, вон где глиссер, значит, и сеть примерно туда ведет. Снова натянул маску, тщательно распрямил резиновые края и нырнул вниз головой, заработал ластами.

Сеть виднелась справа, ячеи крупные, руку можно просунуть. Такими рыбу не ловят. Откуда же взялись эти ловцы дельфинов, что и сети имеют странные, и опыт ловли?

Радж плыл вдоль наружной стороны сети. Она совсем не похожа на аламан, гигантский мешок с закрылками. Это просто ячеистое заграждение. Сверху, возле каната, сеть натянута туго, нейлон, казалось, даже звенит от напряжения. Должно быть, на крайних катерах тоже уже работают лебедки, подтягивают сети вместе с глиссерами, уменьшают кольцо охвата. Чем глубже шла сеть, тем меньше становилось напряжение. Интересно, какая в ней ширина? Нижний край растворяется в синеве, теряется.

Начал еще больше углубляться, хватаясь за ячеи правой рукой, кое-где подергивая, расправляя сеть. Тут она провисала свободнее, выпучиваясь в наружную сторону, как парус.

Раджу не приходилось плавать с аквалангом в открытом море. Какая прозрачная синяя вода тут! Какая пустыня!.. Дна не видать, там, где должно быть дно, синеет мрак, за которым угадывается фиолетовая чернота бездны. Оттуда зябко несет холодом и жутью.

Вода синяя потому, что нет планктона. А нет планктона, нет и рыбы. Так почему толклись тут, если нет рыбы, дельфины? Они же не глупые, чтоб просто так приплыть сюда позабавляться, покувыркаться. Может, какую-то свою сходку проводили в нейтральных водах?

Радж увидел запутанный кусок сети и спустился до самого низа. От давления воды на гидрокостюме появились жесткие складки, точно металлические ребра, трудно стало сгибать и разгибать ноги. Казалось, что и мысли тут, на глубине, шевелятся медленнее. Как может запутаться нижний край? Там ведь свой канат, там же грузила. А вот как: одна гайка попала в ячею да еще перекинулась раза два, закрутилась. Наверху и присмотрелся бы лучше, и скорее бы понял, как извлечь гайку. А тут пока разобрался, в какую сторону она распутывается, а в какую запутывается, прошли долгие минуты. Хотел уже вынуть нож и шарахнуть по упрямой петле. А тут еще резиновая маска влипла в лицо, присосалась, как присоски осьминога. С силой несколько раз выдохнул носом под маску, чтоб выровнять давление.

Всплывал к верхнему краю сети и видел за нею высоко-высоко вверху силуэты дельфинов — то темным боком повернутся, то блеснут животом. Словно странные бескрылые птицы кружат в небе, сплываются вместе, плывут к сети и снова резко отворачивают назад. Двигатели судов молчали, и между выдыхами и бульканьем воздушных пузырьков слышался щебет, очень похожий на чириканье воробьев, когда их соберется целая стая и чего-то не поделят между собой. Птичий содом прорезали острые тревожные свистки.

Темнеют два неподвижных пятна — почти впритык одно к другому. «Глиссеры», — догадался Радж. Сцепились, чтоб не осталось никаких ворот между сетями. Хотел вначале всплыть возле них, помахать рукой: «С одною все в порядке!», да передумал. Бог с ними, не вызывают Судировы люди симпатии. Пока был на катере, не услышал от них ни одного слова, обменивались они какими-то односложными возгласами-сигналами и, видать, хорошо понимали друг друга. Стоя на носу катера, Радж порой поворачивался к ним, оглядывая ловцов. Загорелые, мускулистые крепыши, по виду не то китайцы, не то малайцы.

Плыл возле сети, растянутой между другим глиссером и правым катером, и удивлялся несообразительности дельфинов: для них никакого труда не составляет нырнуть на глубину, шмыгнуть под сеть. А они носятся возле поверхности, боятся нырять — запаниковали, должно быть.

Эта сеть, такая же, как и первая. А надо еще третью и четвертую оглядеть, хотя совсем не хочется этого делать. Взял бы да ножом — р-раз, р-раз! — чтоб от этого заграждения остались одни лохмотья. Пусть бы плыли дельфины во все стороны — на волю, в синий простор.

Мистер Крафт, должно быть, тоже был бы рад. Ему, видимо, не сидится и не стоится. Смотрит человек и переживает: с каким размахом все организовал Судир! Вот, мол, как я забочусь о дельфинах, о деле. А от чистого ли сердца все это? Судир такой человек, что у него и из куриных яиц змеи выводятся.

А где сейчас Янг, чем занимается? Не головастик он уже, но еще и не взрослый, хотя детский хвостик и отбросил. Много глупостей в голове, за ним нужен глаз да глаз… Хорошо, что Янг не поехал на ловлю. Не понравилось бы ему все это. Особенно как начнут поднимать сети с дельфинами или одних дельфинов в гамаках и фартуках. Неприятное зрелище. Они не дергаются, не трепещут, как рыбы. Они сразу прекращают попытки к бегству, будто понимают, что это не кто другой поймал их, а человек, так разве можно от человека ждать зла? Человек поможет им в последнюю минуту, спасет, полечит. Так было в большом бассейне дельфинария, когда вылавливали однажды Дика, чтоб обработать рану на боку, залить ее (где-то поранился, то ли в бассейне уже, или еще когда ловили в море). Задерживали, ловили сетями в воде, тогда еще ни Дик, ни другие дельфины не умели выскакивать на помост. В воде и увиливал и сопротивлялся, а сила у него была неимоверная, но как только вынули из воды на берег — ни разу не встрепенулся, даже когда доктор колол иглою кожу, зашивал рану. Лежал и доверчиво-грустно поглядывал темными глазами на людей. Даже нехорошо становилось от этого взгляда, точно дельфин очень многое знал о людях, значительно больше, чем они сами о себе.

Кончилась и вторая сеть, нигде путаницы не нашел. Проплыл под носом правого катера, вынырнул. Вон мистер Крафт, перевесился через борт, тоскливо смотрит на воду, будто решает проблему — бултыхнуться сейчас за борт, утопиться или еще немного подождать. Радж помахал ему рукой, и Крафт слабо улыбнулся, спросил:

— Все в порядке?

Радж вынул загубник изо рта:

— Олл райт! — и снова сунул его в рот.

Перед тем как нырнуть в глубину, приметил на груди одного ловца повешенную на шею маску. У другого такая же маска была сдвинута на лоб. Ловцы тоже готовились прыгать в воду, когда охваченное пространство уменьшится до минимума, и надо будет выпутывать дельфинов из сетей или подводить под них гамаки-фартуки со стропами.

В сетях между катерами и «маткою» тоже были запутанные места. Распутывал и чувствовал, как они «живут» под руками, натягиваются или слабеют, когда одна лебедка отключится, ждет других, чтобы дать возможность укорачиваться равномерно. Чем уже становилось заграждение, тем беспокойнее метались, шарахались в нем дельфины. Скольких удалось остановить? Радж всплывал в середине круга и старался подсчитать их. Кажется, одиннадцать, есть два детеныша такого же возраста, как Боби. Один с матерью, он все время жмется к ней, даже мешает плыть. Другой, видать, одинокий — не оказалась ли мать за сетью, на воле? Он то подплывал к самке с детенышем, будто хотел приласкаться, да не осмеливался, то отдалялся, делая рывки вправо и влево, будто искал кого-то.

И вдруг с наружной стороны сети, той, что была ближе к Голубому, появилась большая дельфинка. Она беспокойно промчалась в одну сторону, в другую, ища дыру. И что-то, видимо, скомандовала или позвала дельфиненка, потому что малыш, словно сорвавшись с привязи, напрямик бросился к ней. Радость совсем замутила ему разум — на большой скорости он врезался в сеть, задергался, запищал.

Вот он, тот случай, то несчастье, какого надо бояться.

Полоненные дельфины враз перестали метаться. Беда, которую они ждали со всех сторон, воплотилась в одной, конкретной, — и все стремительно ринулись к дельфиненку. Поплыл и Радж — со всей скоростью, на которую хватило силы. Но это была скорость черепахи на суше в сравнении с тою, какую могли развить дельфины.

Толкотня — не пробиться. Дельфины дергали малыша за хвост, за плавники, некоторые хватали ртом сеть и трясли, будто так можно было вытрясти из нее дельфиненка. К Раджу сразу направилось несколько раскрытых пастей, утыканных зубами-колышками. Но ни один дельфин не ударил его рострумом, не схватил зубами, и Радж расталкивал их в стороны, раздавая тумаки то по животу, то в голову, отпихивая ластами… Вот он, малыш, воткнулся клювом в сеть так глубоко, что петля въелась надо лбом, прорезала кожу. И чем больше он дергался, тем сильнее впивалась капроновая нить, в воде уже завивались струйки темной крови. И правый плавник запутан в ячее, но на нем, кажется, порезов не было.

Радж подцепил нить ножом…

Всплывая вслед за дельфинами, которые бросились к поверхности, толкая перед собой и малыша, он начисто забыл про порезанную сеть, про то, что пустил в ход нож. Радость переполняла грудь, и если бы это было не под водой, то запел бы или засвистал.

Вот уже дельфины на поверхности. Раджу видно, как двое, а потом даже трое, светя белыми животами, с боков и сзади, точно в почетном эскорте, сопровождают малыша, не отставая ни на метр. Когда Радж всплыл, сразу взглянул на сеть — где дельфинка? И вдруг вода забурлила, огромное и гибкое тело дугой взвилось вверх и с шумом-всплеском снова обрушилось в воду, но уже внутри заграждения (Радж едва успел отклониться, как его окатило водой, как из бочки). И сразу самка рванулась к тем, что водили, сопровождали ее малыша, подменила одного с левой стороны.

«Ну и ну, — удивился Радж. — Дитя дороже свободы». Но и другое удивило: почему не могут сделать такой маневр окруженные дельфины, только наоборот — прыгнуть из заграждения на волю? Неужели для этого у них не хватает ума? Даже глупая рыба, когда тянут невод к берегу, старается выскочить.

— …за борт!!! — услышал Радж конец Судировой команды.

Оглянулся: со среднего, главного катера прыгнули с обоих бортов в воду двое ловцов. С двух крайних бултыхнулись в море по одному человеку. По одному кувыркнулись и с глиссеров, все были в оранжевых, надутых воздухом жилетах. Ловцы стали загонщиками: кричали, били руками по воде, болтали ногами в тех лазейках под бортами, где сети задирались вверх, — отпугивали дельфинов.

Радж пытался приблизиться к тем дельфинам, что не отходили от малыша. Хотелось лучше оглядеть дельфиненка, может, удалось бы отлучить его и выловить, чтобы скорей оказать первую помощь. Но взрослые не подпускали к нему близко, быстро отдалялись, делая очередной круг вдоль заграждения.

А вскоре в огороженном пространстве все забурлило в торопливой сутолоке. На среднем катере, оказывается, была еще и шлюпбалка, ее «рука» поднялась над правым бортом, но ближе к носу. На стропах затрепыхался на ветру обвисший кусок парусины. Странно, Радж не заметил, был такой тальблок на его катере или нет. Возможно, его так повернули, что он совсем не бросался в глаза. А может, это были временные примитивные сооружения, ручные, чтоб можно было их быстро собрать и разобрать. С этих тальблоков тоже спускали стропы с гамаками-сетями, один уже лег на воду.

Радж бросался на помощь то одной группе ловцов, то другой, помогая подгонять дельфинов к этим полотнищам или подсовывать полотнища под дельфинов. Плеск, выкрики, ругань… Радж то вынимал загубник изо рта, чтоб не мешал, то снова хватал его, когда надо было поднырнуть под дельфина, приподнять его баллонами над водой. Порой нырял без загубника, а всплывая — брал в рот. Он уже кашлял — нахватался воды, но возиться с дельфинами не переставал. Вон уже заскрежетали два тальблока под тяжестью дельфинов. Длинные тела вздымались над водой медленно, дельфины слабо шевелили хвостами.

Судир вдруг злобно заорал на Раджа:

— Своим делом занимайся! Вон… гляди!!! И вон!!! — будто долбанул рукою в одну сторону, в другую. Возле глиссеров лихорадочно прыгали, дергались поплавки, наверное, в сетях запутались дельфины, а ловцы, что крутились в воде, не обращали на это внимания — не до того было. А может, не понимали, почему прыгают поплавки?

Радж поплыл к той сети, что была между правым катером и глиссером. Снова услышал грозную ругань Судира и оглянулся: Судир уже летел с борта вниз головой. Поплыл, должно быть, к левой сети. Дурень, не много сделаешь под водой без маски, без акваланга, без ножа.

Корабль попадает на мель даже там, где много рулевых. А где ни одного нет, садится на мель еще скорее. Все борются с дельфинами, даже немного рановато начали это делать, надо было сужать охват, сторожить щели-лазейки до последнего момента. Когда Радж освободил дельфина и всплыл на поверхность, на тальблоках и шлюпках висело еще по дельфину, а ловцы кричали друг другу: «Не туда!.. Скорей! Не пуска-а-ай!!! Убегают!» Выкрикивал что-то и Крафт, свесившись с борта. А дельфины стремительно, как выпущенные торпеды, расталкивая людей, вылетали вдоль борта «матки» на свободу.

А где же Судир? С ловцами его не было, на катер не мог так быстро взобраться… Бросил взгляд на сеть между левым катером и глиссером — поплавки ее беспорядочно, не в ритме волн прыгали на воде. Радж сразу нырнул и наискось поплыл к середине сети. Увидел два тела, человека и дельфина, они барахтались каждый отдельно, хоть и близко друг от друга. Сначала к человеку…

От напряжения и страха Судир вытаращил глаза, лицо его исказила гримаса боли. Пряжкой ремня он зацепился за сеть, порезал пальцы, стараясь разорвать ее — в воде завивались струйки крови. Теперь он пытался отстегнуть ремень, снять штаны, но и это не получилось. Радж вырвал загубник изо рта, поднес к его губам. Судир понял: выпустил воздух из легких, схватил загубник. Зажал нос и сделал несколько глубоких, судорожных вдохов и выдохов. Но сознание его еще не работало как следует: когда Радж показал ему пальцем — «Отдавай назад! Потерпи, я помогу…», тот и не думал отдавать загубник. Радж уже и сам задыхался, но еще несколько секунд вытерпел бы, если бы надо было только всплыть наверх. Но всплыть было нельзя, они были уже взаимно связаны, зависели друг от друга. Радж поднял ногу, выхватил из ножен крис. Судир испуганно выпустил загубник, и Радж торопливо сам вдохнул и выдохнул два раза. Ударил ножом по сети, обрезая крепкие нити, освобождая Судира. «Наверх!» — толкнул его под зад. Судир судорожно заработал руками и ногами — рывками, беспорядочно, — начал всплывать.

Еще раз пустил нож в ход, освобождая дельфина. Он застрял в той дыре, что осталась от дельфиненка, засел глубоко — сеть въелась в тело между грудными и спинным плавниками. Не захотел тянуть его назад в ограждение, хлопнул ладонью по спине — плыви на волю, герой!

Всплыл наверх, поддержал Судира: тот кашлял и едва держался на воде.

— Помоги… до катера… Плохо мне… — прохрипел Судир.

Радж помог ему добраться до катера. Все уже вылезли из воды по веревочным лестницам, деревянные ступеньки стучали о борт, как кости. Брать, вылавливать больше некого было — дельфины ушли, скрылись.

Совсем близко от глиссеров вдруг высунулся из воды острый и высокий, загнутый назад плавник, пошел резать, чертить воду вокруг сетей и судов. Метров за сто в стороне показался еще один. Акулы… Унюхали кровь, примчались на свеженину.

Вытягивали на «матку» правую сеть и вытянули… дельфина! Запутался в сети и захлебнулся, а в суете и неразберихе никто не заметил, как держатся на воде поплавки этой сети. Поднимали дельфина на борт лебедкой вместе с сетью, никто уже лезть в воду не захотел. Пока доставали правую сеть с дельфином, на левую не смотрели. А глянули и ужаснулись: вода возле нее бурлила, то и дело высовывались из воды длинные и кривые, как турецкие ятаганы, спинные плавники. Тянули эту сеть и увидели, что в ней тоже запутался и утонул дельфин. Туша его была уже бесформенной, с огромными вырванными ямами, а вода вокруг густо окрашивалась в темный цвет. Тело дельфина повисло уже над водой, а акулы все прыгали и рвали его, как собаки. Одна подскочила, загнув нос высоко вверх, раскрыв пасть с острыми, как бритва, зубами. Цапнула дельфина за бок, дернула головой. Раджу показалось, что он даже услышал собачье «Р-р-р-р!», плюхнулась с куском мяса в воду.

Море кишело акулами. На поживу им выбросили не только мертвых дельфинов. Судир сделал ревизию всему улову — семь штук успели ловцы поднять на борт катеров — и приказал выкинуть в море еще одного: правый плавник почти оторван, глубокая рана на голове. Напрасно Радж уговаривал Судира, чтоб пожалел, оставил дельфина, мол, сам присмотрит за ним, вылечит. Судир был неумолим и беспощаден: раны сейчас обрабатывать нечем, а пока довезут — дельфин умрет.

— Всем, всем! — поднес Судир к губам рацию: — Полный вперед! — Заменил рацию на мегафон и добавил: — Обеспечить дельфинам защиту от солнца. Беспрерывно поливать водой!

Дельфинов поливали — где из шлангов, а где просто спускали на веревках ведра за борт, черпали воду.

На душе у Раджа было тяжко и горько: все время вспоминались горестные глаза раненого дельфина, которого швырнули акулам.

3

— А что, разве Янга нет? — спросил Абрахамс. — Ялика тоже нет. Может, взял и поехал половить рыбу… Ах, ах, а уже скоро рыбаки привезут на Рай вечерний улов, надо было бы съездить на пристань.

— За рыбой не спеши. Не до еды пока что дельфинам… Пусть осваиваются, — промолвил Радж.

Радж и Абрахамс стояли над большим бассейном поблизости от нижнего помоста и глядели на воду. Дельфины тесной кучкой — только все ли? — стояли в изгибе с южной стороны, возле плотины. Время от времени они медленно, тоже не отрываясь друг от друга, переплывали вдоль трибуны на северную сторону. Ни свиста, ни скрипа не было слышно, если и переговаривались, то на ультразвуковых волнах, чтоб люди не слышали их и, не дай бог, не поняли бы вдруг этого разговора. Не одно проклятие, должно быть, посылают они человеку, может, даже надеются отомстить за все зло, которое люди им причинили. Так думалось Раджу.

— Подождем немного, может, скоро вернется, — сказал Радж про Янга и пошел в кладовку.

Дверь оставил открытой настежь. За день кладовка так нагрелась, что хоть копру в ней суши. Вдохнешь воздух, и кажется, что он обжигает легкие. Припал губами к банке с водой, но она так нагрелась и была такой невкусной, что даже затошнило.

«Сукин кот… Деньги так и лежат, за продуктами не ходил», — Радж взял со столика пять долларов, которые утром оставил Янгу, сунул в карман.

Потоптался немного, не зная, что делать, и вышел во двор, сел на скамью под кустами. Сидел то согнувшись и подперев рукой щеку, нервно подрыгивая ногой, то откидывался на спинку, смотрел в небо. Тяжесть в груди все увеличивалась, сердце терзала тревожная боль. «Куда он мог деваться? Бо-ольненьки-ий… Интересно, удочки на месте или нет?» — встал, вернулся в кладовку, бросил взгляд на стену над компрессором, где они обычно висели. На месте! Пробежал глазами по аквалангам — нет одного. «Не может быть!» — еще раз огляделся вокруг. Оказалось, что не хватало не только акваланга, но и комплекта баллонов. «Вот оно что-о-о… А может, Судир взял, к себе уволок? Своего не принес, а взял два. Надо спросить у Судира!» — стремительно выскочил из кладовки, но дверь закрыл и примкнул.

Судир где-то у Крафта. Сразу, как сняли дельфинов с катеров, с мягких поролоновых подстилок и пустили в бассейн, Судир с Крафтом закрылись в его кабинете. Не вдвоем, Судир повел с собой одного из ловцов. Больше часа сидят, а малый катер ждет того ловца, качается на прибое у входа в залив. Трудный, должно быть, у них разговор, приперли Крафта с оплатой к стене…

Уже ногу поставил на ступеньку лестницы — и раздумал. Нет, к Судиру пойдет в последнюю очередь. Если он не брал акваланга и запасных баллонов, то взбесится. Да и не надо, чтоб и Крафт прежде времени узнал, что из кладовой пропадают акваланги. Вышел за плотину, побрел вдоль воды, приглядываясь к песку, и ничего подозрительного не заметил. Так и на мысе Когтя — ни следочка, прилив уже был и все слизал.

Вернулся в кладовку. Постоял, потоптался — пошел искать дворничиху. Наверное, бродила по парку, выходила к заливу — вдруг что-нибудь видела?

Нет, ничего не видела дворничиха. Даже обиделась за вопрос.

— Только что Абрахамс ругал за лодку, докладную собирается подавать Крафту! А вы еще и про мальчика!

Дурак поймет: между пропажей ялика и пропажей баллонов, акваланга есть прямая связь. Янг взял и то и другое, куда-то отправился. Но куда? Почему до сих пор не вернулся? День кончается, можно и наплаваться, и рыбы наловить… «Рыбы! Удочки же на месте… Ну, я ему покажу рыбу, покажу плаванье! Взрослых не пускаю одних плавать, обязательно сопровождаю да еще и штоками вооружаю. А тут… И я хорош!.. Надо было все рассказать о подводном плавании. Особенно технику безопасности вдолбить в голову… Он еще не знает, чем глубина угрожает человеку. Глубинное опьянение может быть после шестидесяти метров. Неужели Янг полез на глубину? А может, выбрался на ялике за рифы, потерял весла и его погнало в открытое море?»

А зрительная память восстановила картину: выгибается зубастый акулий рот… Кровожадный прыжок — и на боку дельфина зияет кровавая рваная рана — двумя ладонями не закрыть. Бр-р, страшно такое увидеть даже во сне. И не дай бог оказаться среди этих людоедов в воде!

«Подожду еще… Он же голодный, должен примчаться… Ну и всыплю же, ох и всыплю!»

Заставил себя сесть на ту же скамейку, но не сиделось. Хотелось сорваться с места и куда-то бежать. А куда?

Прошли мимо скамьи, возвращаясь от Крафта, Судир с ловцом. Оба взглянули на Раджа, но ничего не сказали. Не остановил Судира вопросом и Радж — пусть идут.

Решил принять душ. Легче будет телу, может, легче станет и на душе. Да и время скорее пройдет: просто сидеть и ждать было невыносимо.

Долго стоял под слабыми — совсем не было напора — струйками воды…

Вытирался в прихожей, где стояли шкафчики, еще дольше. Услышал, что Судир не простился с гостем, у них даже чарки звенят. Не иначе, как получили хороший барыш, содрали шкуру с Крафта. «Поздравляю… Держись теперь…» — «И тебя поздравляю… Теперь — Горный?» — «Не отзываются пока что. Да никуда не денутся…» Говор приглушенный, порой можно разобрать только отдельные слова. Вино или коньяк понемногу развязал языки, заговорили громче. Уже и фразы некоторые можно разобрать.

Судир:

— Это легко было сделать. Как и с тем… Я же на месте… А зачем?

Ловец:

— Закон есть закон.

Судир:

— Я убедил тогда… Шеф передал, что согласен подождать. Он нам еще понадобится… Особенно теперь.

Ловец:

— Ну — гляди. Сам знаешь, что на карту поставлено. Потом поздно будет раскаиваться!

Судир:

— В любой момент успею. Он не доносчик, в полицию не бегал. И в больницу тогда не ходил… В работе старательный… Потенциальный дрессировщик.

Скрипнула и стукнула дверь «резиденции» Судира. Голоса звучали теперь совсем глухо. И Радж понял акустический фокус: слышно только тогда, когда открыта дверь в персональную Судирову душевую.

О ком сейчас говорил, кого имел в виду Судир? Опять какие-то подозрительные разговоры, неведомые планы.

У Судира зашумела, заплескала вода. То ли он сам, то ли гость пошел полоскаться.

«В город надо… Купить чего-нибудь, хоть макаронов каких-либо… Масла еще немного есть…» — думал Радж, закрывая кладовку.

Возле проходной слышен гомон. Сторожиха упрямо, повышенным голосом повторяла:

— Никакого Абдуллы я не видела! И Янга нет… С самого утра я тут — нет, не видела!

— Санта Мария! Да ему же некуда больше ходить! Это друг Янга, амико… И собачка с ним черная была, кудрявая такая…

— Ни кудрявой, ни простоволосой не видела. А на территорию не пущу, мадама. Все!

Раджу тоже пришлось выслушать их разговор и подтвердить, что мальчиков действительно нет. Он сам хотел бы знать, где они шатаются.

— Это ужасно! У него сердца нет — морить Тото целый день голодом… Вы брат Янга? Так похо-о-о-жи… Скажу вам комплименто: вы очень приятный молодой человек… Будьте добры, явится Абдулла — пошлите его поскорей в отель. И скажите этому разбойнику, что у меня начинается нервное истощение от его фокусов… Я уже не могу распоряжаться своим временем, все жду его! Я не отдыхаю, а только переживаю и волнуюсь! Это не просто комико, это партиджано… Снял с плечиков мое самое лучшее платье — полмиллиона лир заплатила! А свое тряпье повесил в шкафу. Одно тряпье, одна грязь, в мусоропровод надо было выкинуть. Я же ему новое все купила! А он…

Некогда было слушать словоохотливую итальянку. Радж пообещал сделать все так, как синьора просит, и откланялся.

Почти час прошел, пока он вернулся назад. Про тренировку каратистов так и не вспомнил, а сегодня ведь надо было идти к мистеру Ромешу в подвал.

Итальянки возле проходной не было. Он внимательно посмотрел на сторожиху. Та поняла его взгляд.

— Не было, не появился еще.

«А разве они пойдут через ворота? Они с моря подплывут». Радж все еще надеялся, что приключения мальчиков закончатся благополучно. Он и представить не мог, где они сейчас находятся и что могло случиться.

Он и макароны сварил, и остыть они успели. Снова подогрел их и ел один, а они росли во рту, застревали в горле. Солнце уже село, стремительно надвигалась темнота. Включил свет, и в открытую дверь хлынули малые и большие толстобрюхие бабочки. Напряженно прислушивался к звукам на море, на аллеях дельфинария. И наконец услышал женские голоса, всхлипывание. Заскрипел бамбуковый настил на мостике.

— Вот тут… Вон дверь открыта… — послышался голос сторожихи.

Радж выскочил за дверь, но женщины уже не увидел — ушла назад, к проходной. В полосу света вступила кудрявая смуглянка — заплаканная, удрученная, в какой-то оборванной сверху, словно обгрызенной, юбочке.

— Натача?! — узнал Радж. Схватил за руку, стремительно потащил в кладовку. — Как ты тут оказалась?

Натача согнулась, закрыв лицо руками, сотрясаясь от рыданий.

Глава третья

1

Толчки были не грубые, но сильные, продолжительные — больше под грудь и живот, порой доставалось и подбородку и носу — чуть не пошла кровь.

Это тогда, когда он глубоко зарывался лицом в воду и мог захлебнуться. Янг еще окончательно не пришел в сознание, но уже чувствовал, как горло отпустила судорожная спазма, как дикий, со рвотой кашель словно когтями раздирал горло и бронхи. Когда же смог воспринимать окружающее немного яснее, ощутил боль в груди, в животе, в черепе. Невыносимой болью ныли суставы, тупо дергались мышцы на руках и на ногах, щемящий зуд терзал всю кожу. Между икрой и щиколоткой на левой ноге жгло как огнем — кожа там, должно быть, была содрана.

«Пху-ух-х! Ф-фуш-х-х… Ху-ф-ф…» — казалось, услышал сквозь шум в ушах удивительные и очень знакомые звуки. Замотал, затряс головой, чтоб вылилась из ушей вода, и из правого уха потекла теплая струйка. «Пфу-х-х!» — услышал уже более четко. Попытался сам шевельнуть руками и ногами, чтоб удержаться на воде. Да, он был на воде, а не под водой… На воде! При этом вода здесь казалась более теплой, чем в озере, на глубине. Но этого тепла было так мало для его изболевшегося, измученного тела!

Стиснув губы, зажал нос, попробовал продуть уши, делая глотательные движения. Тяжелые выдохи донеслись и справа и слева, слышал и свист, и скрип, и некое блеяние или бормотание. «Дельфины?!» — пробилось сквозь боль и муть в голове. — «Со мною дельфины?!» Махнул несколько раз саженками к ближайшему «хуф-фх!», и ладонь скользнула по гладкому, точно отполированному, холодному телу. Провел ладонью, нащупал спинной плавник. По величине его узнал: не взрослый дельфин попался ему, а малыш. И не убегал он от Янга, а сильней заработал хвостом, как только почувствовал, что взялись за его плавник. Можно было немного подгребать левой рукой, помогать дельфиненку, но у Янга было еще так мало сил!

Куда же везет его малыш? Где Янг оказался? На том свете, наверное. Вспомнилось, как тонул, как умирал на дне озера, как засосал его водяной вихрь… Да, только на том свете может быть такая вековечная темнота, без единой звездочки над головой. Но почему же тогда он все ощущает, как живой? У него все болит, как у живого, а на том свете должны быть только легкость и наслаждение для души и тела, полная нирвана. Правда, только для праведников, для тех, кто никогда никакого греха не совершил. А какие же грехи за двенадцать лет жизни он совершил, что Вишну рассердился и швырнул его в пекло, в темноту?

Вода кажется не черной, она, как разведенное молоко, тут и там по ней пробегают какие-то искорки или точки… Значит, и на том свете есть и море и дельфины?!

А где же люди?! Их же сотни умирает, тысячи… Почему я тут один? Может, это еще только дорога в пекло, на тот свет… Над головой увидел небольшое светлое пятно, оно все время увеличивалось, а потом резнуло по глазам светом. Просвет в высоте был не круглый, а как бы искривленная узенькая восьмерка. Дельфиненок замер на месте, перестал работать хвостом, а взрослые дельфины медленно и степенно, изредка посвистывая, закружились вокруг Янга. Будто давали возможность вдосталь налюбоваться светом, который пробивался сверху. И Янг смотрел на сдвоенную полоску света как на необычное чудо и заметил уже, что она голубая и на этой голубизне видны даже несколько огненных искринок. «Небо? И звезды?! На светлом небе — звезды? Там еще день, а так не бывает, чтобы днем — звезды! Только на том свете такие фокусы бывают…» Потом Янгу показалось, что на том светлом пятне что-то суетится, летает, сдается, он даже услышал мышиный писк. «Неужели летучие мыши?!» А как высоко до них! Та светлая дыра казалась проломом в куполе высоченного храма-дворца. Какая-то чудовищная сила разломала, разорвала землю, создала этот сводчатый, островерхий грот.

Да, это пещера, грот, залитый водой. Янга всосало на дне озера в щель, он проваливался в нее с приключениями, застревал. И его не очень деликатно кто-то тащил за ногу, спасал. Кто бросился ему на помощь в водяной хаос и тесноту, кто мог услышать его последний предсмертный крик? Радж как-то говорил, что дельфины страшно боятся узких, щелей, никогда не лезут в них, чтобы не застрять. Эта боязнь у них передается из рода в род, из поколения в поколение. Но ведь кто-то из них решился на подвиг, одолел страх.

Дельфины разместились вокруг Янга на самом светлом месте. Видно, как выставили из воды морды, разинули рты, можно разглядеть даже острые колышки зубов. Сколько же дельфинов? Три, четыре… Малыш — пятый… Усмехаются, будто загадали загадку: угадай, кто перед тобой? Один высунулся из воды настолько, что показались три белые царапины на боку.

— Ева-а-а! — хрипло и радостно крикнул Янг, узнавая. Под сводом прогудело эхо, заметались, взлетели летучие мыши. — А это Дик! Ты это, ты!!! Не крути головой… — Янг подплыл к нему. — Вот, и зуб тот, что не в шеренге других, и четыре пенька справа… Ты, жулик, ты! А малыш — Боби! Наши дельфины-ы! Ура-а-а!!!

Раскатом загремело эхо, сверху даже что-то оторвалось и плюхнуло в воду. Янг оставил Дика и повернул к Боби. А тот уже и сам плыл навстречу. Потерлись щеками, Янг даже поцеловал его. Вокруг кружились и с облегчением вздыхали дельфины. Будто и им было до сих пор страшно одним в этом подземелье. Кто их сюда загнал, упрятал? «Их спрятали тут… Значит, где-то должен быть выход к морю… И чем-то загородили тот выход, чтоб дельфины не убежали. Сами дельфины не могут разгородить ограждение. А если я им помогу?»

Он едва держался на воде, так обессилел. Стоило руке соскользнуть с тела Боби, и мог бы утонуть. Силы, чтобы опереться на дельфина, уже не хватило бы.

«Никуда не денется тот выход… Если он есть…»

Отдохнуть бы, отдохнуть… Окоченел окончательно, деревенеют руки и ноги. Хочется стонать и плакать — не хватает духа выдерживать эти муки.

Направил Боби за рострум вдоль стены, пытаясь хоть слегка работать ногами. Плыли медленно, очень медленно в глубину грота, от светлого пятна в темноту. Глаза, побывав немного в более светлом месте, не хотели ничего видеть, слезились от напряжения. «Стой, Боби, стой… Я руку сменю…» Перебрался на правую сторону от дельфиненка, взялся за плавник левой рукою, а правой вел по скользкому камню, по мокрой скале, щупал. Вот уже и острый угол, тупик… Запрыгала в воду из небольших выемок какая-то живность — может быть, крабы, может, еще что. Повернул Боби назад, вдоль другой стены, противоположной.

Впереди, куда продвигались ощупью, миновав светлое пятно, послышался тот глухой, ровный и нудный шум. Грот имел удлиненную, с острым тупиком, форму. А в эту сторону стены раздвигаются все больше и больше. «Бобичек, не вырывайся… Потерпи, милый…»

Правая рука вдруг провалилась в пустоту, и из-за поворота ударил в уши шум и рев водопада. Ногой нащупал под водой ступеньку, хоть и скользкую, в наростах. Попытался стать на нее обеими ногами и упал навзничь. Заболтал руками и ногами, поворачиваясь на живот и направляясь к скале. На подводную ступеньку стал коленями, ухватился, как смог, руками — вполз выше. Разбегались во все стороны, порой попадая под руку, большие и маленькие крабы, плюхались в воду. Сделал несколько неуклюжих шагов на карачках — и стукнулся головой о скалу. Силы совсем оставили его, руки и ноги подкосились.

Так и заснул, опустив голову лицом вниз на вытянутые руки, а может, и сознание потерял.

2

Ноги двигались, шевелились, и что-то тяжелое сидело на ноге, где кончалась штанина, и грызло, царапало ранку выше щиколотки. Еще полностью не очнувшись, двинул другой ногой по штанине — столкнул что-то остро-колючее, бесформенное, как остроугольный камень. Вздрогнул с отвращением и страхом: краб, чтоб он сдох…

Сколько времени он проспал? Почувствовал себя окрепшим, голова ясная и не очень болит. Осторожно, медленно разгибаясь, попробовал стать на ноги. Повернулся лицом к скале, ощупал ее руками. Круто вздыбился холодный мокрый камень, ни одной зацепки. Снова сел, охватил себя за плечи руками, потер, помассировал, помял мышцы. Чувствовал под ладонями, что рубашка на плечах хоть и сырая, от тела подсохла, с нее уже не течет. Но этого так мало! А как бы хотелось переодеться в сухое, согреться! Правда, тут и сухое враз отсыреет: воздух густой от влажности, сверху падают на голову тяжелые капли. Эх, если бы скорей на солнышко выбраться, на волю! Какое это счастье — иметь солнце над головой!

Припомнил, как доплыл с Боби до этого выступа с площадкой, как взбирался на нее. Теперь он сидит спиной к тому выступу, о который стукнулся. Значит, если встать и повернуться к нему лицом, а потом тихонько, опершись о скалу, склониться вправо, можно будет заглянуть в грот-храм с дырой в куполе, оттуда он приплыл, там немного светлей. Янг проделал все это очень осторожно, приучая теперь себя к осторожности и осмотрительности, приучая ориентироваться в темноте. Склонился — ничего не увидел: чернота, только кое-где пятнами сереет вода, порой по ней пробегают едва заметные фосфорические полоски. Должно быть, уже ночь, глубокая ночь. Он ведь не знает, сколько проспал.

А может, и не надо следить за временем? Какое это имеет значение, если темень и темень!

«Ты где, Боби? Плыви сюда!» — просвистел условный сигнал. И подумал, что малыш его не услышит. Беспрерывно шумит водопад, хоть и не так звонко, как раньше: глушит прилив, вода поднялась и в пещере.

Но прошло, наверно, минуты две, когда возле Янговых ног послышалось «пфу-уф» и короткий скрип. Наклонился к воде и нащупал мордочку Боби. Тот дал себя приласкать и тут же нырнул в воду, исчез из-под руки.

— Ты куда, глупенький? — не выдержал и опять засвистел Янг.

Пропал Боби, как и не было. «Обиделся… Рыбки не даю… а где ее взять, ту рыбку? Может, и есть в этой пещере рыба, так пусть сам ловит… И я спасибо сказал бы, если бы меня кто рыбкою угостил, да еще жареной…» — У Янга набежал полный рот слюны, заныло в животе. Только теперь он ощутил, что страшно голоден.

Снова близко рядом с собой услышал «ф-фу-ух!» и какое-то ласковое, словно кошачье, мурлыканье, бормотание. Нагнулся в ту сторону, протянул руку. И сразу нащупал голову дельфина. Маленькая голова, значит, Боби… «Ну и хулиган, малыш…» Провел рукой до клюва, хотел ухватить за верхнюю челюсть, поводить в стороны. А рука нащупала что-то твердое, широкое.

— Что у тебя? Давай, давай… Ну, пускай же! — Янг и другой рукой подергал. — Ласт?! Ей-богу, ласт… Ну и Боби, ну и малыш! Если бы ты знал, какой ты молодчина! — ласково погладил его, поводил за нос. — А другой где? Может, и другой найдешь? Ищи, братишка, ищи!

Бормотнул что-то Боби, а понял ли? Наверно, нет, он же не уходил под воду, лежал и фыркал дыхалом, ласкался под рукой Янга. Мальчик толкнул его в рострум, сдвигая с места: «Плыви, плыви! Ищи!»

Не видел, уплыл Боби или не уплыл. Показалось только, что вздохи и всплески вокруг участились. Много вздохов! Сюда подплыли, должно быть, все дельфины.

— Ласт другой ищите! Маску ищите! Ну, что же вы?

Никто не уплывал, не понимали дельфины приказа. Мальчик прислушался и, казалось, сквозь шум водопада слышал их вздохи и тихое поплескивание.

Янг тщательно ощупал ласт. Ремешка не было, оторвался вместе с ушком. Но гнездо для ноги было целым. Он сразу сунул в него правую ступню, обулся. Не хочется опять лезть в воду, а надо. Мог бы еще потерпеть, не пить, но решил налить желудок водой — не так будет болеть. Посвистал: «Боби, где ты?» — Нащупал руками дельфина. Боби!.. Слабак ты, Боби, вот если бы Дик слушался. «Сюда, сюда…» — поворачивал его голову ближе к скале, вправо. Перекинул руку, опустил на левый бок и ладонью нажимал на него, направлял. У Янга два ориентира — справа скала и шум водопада. Когда поплывет назад, тоже будет ими руководствоваться. Иначе не найдешь ту площадку, где отдыхал. Она маленькая и неровная, наклонная, но что бы делал без нее? Может, где и лучшая есть, но попробуй найди в этакой темноте.

Стена под правой рукою надвигалась на Янга. Этот пещерный закоулок тоже суживался, как и тот, похожий на храм. Шум воды и плеск усилились, в лицо полетели брызги. Сзади послышались короткие тревожные свистки, должно быть, за ним и Боби плыли дельфины. Услышав сигналы, Боби сразу крутнулся под рукой, точно веретено, вырвался и сам тревожно засвистел. И в этот момент Янг коленями нащупал камни, нагроможденные обломки, зацепился за них руками. «Глупые головы… Боятся лезть сюда… А как же меня спасали и не боялись? Что-то же помрачило им разум, заставило кинуться на помощь человеку».

Осторожно поднялся и едва устоял: в ноги били буруны-водовороты. Протянул руки вперед, в неизвестное, и холодная вода хлынула по рукам до плеч. Наполнял ладони и пил, пил, чуть не лопался от воды, а все пил. И думал: что делать дальше?

Можно пробраться назад на свою площадку и подремать, подождать до утра. Но что изменится утром? Только в Храме была хоть какая-то кроха света, но там нет никакого выхода. И тут, в Водопадном гроте, нет. Вернее, щель есть, но ведет она в озеро. О том, чтобы выбраться через этот лаз, нечего и думать.

Просто загадка, как он сюда попал и не захлебнулся до смерти.

Значит, искать, искать, искать… Пока есть немного сил, пока не закоченел совсем — искать!

Плыть по тому же принципу — правая рука должна все время ощупывать стену. Держаться только правой стороны и в конце концов придешь на то же место. «А если не на то же, то в Храм, а из Храма я уже знаю, как добраться до той площадки… Если ничего лучшего по пути не нащупаю… и выхода нигде не найду».

Осторожно, покачиваясь под ударами потока, повернулся спиной к водопаду. «Ты где, Боби?» — Янг уже смелей ринулся грудью на воду. «Плыви сюда!» — посвистывал и отплывал от водопада все дальше. Наконец уловил, что вода вокруг него заколыхалась не так, как возле водопада, как будто услышал вздохи дельфинов, тонкое «кр-рин-н, пр-рин-н…» возле лица. Выкинул руку вперед и нащупал малыша, уцепился за его плавник. «Вправо, Боби!» — немного повернул его за рострум. И тот понял, поплыл правей. Янг заработал одним ластом, помогая ему. Но метра через два Боби резко свернул влево. «Ты что?..» — не успел Янг спросить это, как стукнулся головой и правым плечом о скользкий и острый выступ скалы.

Да, забываться тут нельзя, и надо больше доверять Боби. Малыш как бы окончательно понял, что от него требуется. А каменная стена то подавалась вправо, и тогда приходилось заплывать в каждый изгиб, то вдруг снова оказывалась на пути, и надо было проплывать лишние метры. «Эх, если бы фонарь был!»

Еще несколько изгибов и выступов… И вдруг показалось, что вода порозовела, даже поднялась почему-то вверх, точно водопад. Тихий водопад, бесшумный. Эта розовая вода справа чем-то перерезалась, будто провели ломаную линию между нею и чернотой. Контраст между черным и розовым с каждым ударом ласта увеличивался, вода впереди уже не светилась изнутри — от нее шли отблески. Глаза, пока подплывал ближе, привыкли к более яркому свету, хотя надо было сильно щуриться, чтоб их не так резало. Что там? От нетерпения сильно загреб несколько раз правой рукой, думая уже, что там выход и оттуда просвечивает вечернее (или утреннее?) солнце. И вдруг вскрикнул от боли в глазах, выпустил из-под руки Боби, прижал ладонь к лицу. Инстинктивно повернул назад — впереди опасность! Но Боби не отплывал, не убегал, поблизости мирно отдувались остальные дельфины. И Янг, зажмурившись изо всех сил, снова повернул к свету…

На неровной каменной стене горела электрическая лампочка. Резиновый черный провод выползал из воды и, как лиана, тянулся вверх по стене к лампочке. Лампочка сверкала, похожая на удивительный, сказочный плод, от нее разлетались в стороны миллиарды тонюсеньких, причинявших глазам боль, лучиков-иголок. Она освещала широкую площадку. И висела, оказывается, на противоположной стене нового, третьего грота-ответвления.

«Почему же я не видел ее из Храма или Водопадного? Как повернут их вход к этому, третьему гроту? — думал Янг, подплыв к освещенной площадке и ухватившись за ее край рукой. Другой рукой прикрывал глаза, оставив узенькую щель между пальцами. Вначале увидел какое-то нагромождение, прикрытое рогожей. Потом решил осмотреть всю площадку по порядку. — Неужели тут бывают люди?! Может, они и сейчас здесь, но притаились?» Поворачивал голову вправо и влево, стараясь увидеть, что происходит за границами площадки, и не смог ничего разглядеть — всюду чернота. Неизвестно было, далеко ли вправо тянется площадка и закуток-теснина, в которую он не заплывал, не ощупывал. Влево от толстого резинового провода тоже угадывался затемненный изгиб. Свод над площадкой проглядывался, он был невысокий, скошен к центру пещеры.

Осторожно, на коленях и руках всполз на площадку, медленно встал на ноги, слушая, как льется с одежды вода и шуршат клешнями, разбегаясь, крабы. Некоторые — бултых, бултых — кидались в воду, другие затаились в выемках, выставляя глаза-перископики. Янг неуклюже шлепал ластом, колени его дрожали от волнения. Доковылял до прикрытой кучи, дернул рогожу. Тотчас послышалось металлическое звяканье, со звоном сдвинулась к ногам такая же черпалка, как те, что носили в зубах дельфины в дельфинарии. Всех черпалок в куче Янг насчитал десять. Поднял ту, что упала к ногам, для чего-то постукал ногтем о днище. Не из железа сделана, не очень тяжелая, на заднем бортике — полукруглый вырез.

Цепь замкнулась… Те золотоискатели на озере, длинный Пит с компаньоном имеют отношение и к пещере. Дельфинов Судир не так просто учил: не бассейн чистить, а чтобы могли черпать на дне моря или здесь, в пещере, породу, выносить наверх. Все делалось по одному плану! Компания Пита отравила и Малу и дельфинов выкрала, упрятала сюда. Преступники, самые настоящие преступники!.. Лагерь на берегу моря, огороженный досками, который когда-то разглядывал с Амарой, тоже их. Может, стоит как раз над входом в пещеру.

«А тот болван-офицер ввалился к Крафту: „Мы все осмотрели в лагере Пита… Нет у них дельфинов, нет ограждения в море“. Сказал бы лучше, что и не пытался искать… Я в самое гнездо ихнее попал… Ух, только бы выбраться отсюда! Накрыли бы тут всех, как воробьев корытом…» Хотел уже прыгнуть с площадки в воду, уплыть отсюда как можно дальше и спрятаться. Но рассудок взял верх. «Сейчас тут никого нет, наверху, очевидно, глубокая ночь. Все в лагере спят». Только в такое время Янг и может плавать безнаказанно. А днем — надо прятаться. Только где? Если они явятся сюда с электрическими фонарями, то найдут сразу. Под водой же долго не высидишь. «А почему и нет? Засветят, а я нырну. Отведет свет в сторону — вынырну… Нет, лучше сразу искать отсюда выход… Куда ведет этот провод?»

Янг повел глазами от самого крюка, вбитого в расщелину в стене, на котором висел конец провода с лампочкой, и до низа. Провод, и верно, исчезал под водой, а не тянулся поверху в изгиб, в темноту. Постоял, нагнувшись, возле провода, попробовал даже потянуть за него. Провод почти не поддавался. Янг снова сел.

Выход из пещеры под водой, куда ведет провод. Даже в их лагуне на Биргусе был небольшой гротик посреди рифов. Сверху ничего не увидишь, а нырнешь… «Интересно, глубоко ли от поверхности воды находится выход из пещеры? И сколько надо плыть под водой, пока выберешься в море? И нужно еще время, чтобы подняться на поверхность… О, если бы на все ушло минуты две-три! Можно было бы нырнуть сразу. Но ведь там еще должно быть ограждение, или сеть для дельфинов. Если удастся быстро ее ликвидировать, то и дельфины смогут выбраться. Уцепиться за Дика и… Раза в три-четыре скорей будет…»

Фонарь! Черт знает что отдал бы за фонарь! Без него как без рук. А если бы был еще и акваланг, то и совсем хорошо было бы. Акваланг остался где-то в озере, а запасные баллоны возле озера.

«Что там сейчас Натача делает, Абдулла? Перепугал я их своим исчезновением… Решили, что погиб… И я на их месте так бы подумал…»

Крабы, увидев, что их больше никто не пугает, осмелели, полезли из воды на берег, повыползали из ямок. Под лампочкой их уже много собралось, будто грелись на солнце.

«А что бы я делал на месте Натачи? — прикидывал Янг. — Одному кому-то надо добраться на Рай, рассказать обо всем Раджу. Бедный Радж… Бедная Натача!.. Как ей пережить все это, как рассказать Раджу?» — Как-то само собой подумалось, что добираться до Раджа будет Натача. Она более смелая и решительная и плавает хорошо.

Правее Янговых ног и правей провода, который уходил под воду, что-то беловатое покачивалось возле берега, порой не в лад с водой, порой затемнялось, пропадало. Там слышались шуршание крабовых клешней, какой-то скрежет. Но это не дельфины скрипели, дельфины медленно курсировали на границе полного мрака и полумрака, жались ближе к входу в Храм и Водопадный грот. Янг поленился встать и посмотреть, над чем пируют крабы. Он чувствовал томное наслаждение от неподвижности.

«Какие ноги… Щиколотки ободраны, подбиты… А сколько царапин и синяков!..» — Потянул штанину на той ноге, где все еще чувствовал следы зубов. Вот они, знаки… Прокусано не было, видны только два ряда синяков, даже кожа содрана на тех местах. «Железная хватка… По ширине рядов — работа не малыша, скорее всего Дика… А может, Евы или Бэлы. Ева — мать Джейн. А кто мать Боби? Кажется, Дора… Первым мог и Боби кинуться в ту расщелину, а мать за ним Боби спасать… и меня заодно…» — Янгу хотелось думать, что все было именно так. Подышал, подул на синяки, даже промыл слюной — и встал. Подошел к тому, что белело возле берега. Это была рыбина, довольно большая, пяди на две. На ней тьма крабов — и больших, и маленьких. Вместо хвоста у рыбы — ребрышки-ниточки, в боках выедены ямки. «А почему тут дохнет рыба? Может, вода застойная, отравленная?»

Глаза освоились с полумраком, и когда Янг отвел взгляд вправо, за изгиб стены, увидел внизу что-то ребристое, высоковатое, вроде ящичка. Сразу пошел туда.

Да, это был ящичек. Металлический, тяжелый… Поднял, чтобы поднести поближе к свету, а он нечаянно дернулся из рук, чуть не уронил. Заметил, что к ящичку ведет крученый в две нити провод. Этот провод тоже уходил под воду, шага на три глубже в темноту от того, толстого. Янг осторожно поставил ящичек на место. Сердце тревожно колотилось. «Не буду трогать, ну его…» Но не смог преодолеть любопытства, руки уже нащупали защелку. Откинул защелку, потянул за нее — крышка поднялась, повисла на петлях. Руки нащупали положенную на рычаги вдоль ящичка телефонную трубку. «Телефон?! Из лагеря звонят сюда, а отсюда — в лагерь… Странный телефон… Как по нему звонить, если диска и кнопок нет?»

Снял трубку и сразу услышал, как она ожила, загудела — как раз так, как в Крафтовом телефоне. Снимал как-то, вытирая пыль. Но Крафтова гудела, и все, а тут…

— Хеллоу? Майкл у аппарата! — громко сказала трубка по-английски. — Что за черт… Ф-фу-у… Ф-фу-у-у! — подули в трубку. — Барахлит что-то… Там же никого не должно быть.

Щелк… Тиу, тиу, тиу, тиу…

Янг забыл, что надо дышать. Осторожно положил трубку на место и так же осторожно-сдержанно выдохнул воздух.

Дозабавлялся!.. Теперь могут и среди ночи примчаться сюда… Зададут как следует… Медленно поставил крышку на место, защелкнул. «Как этот ящик стоял? Кажется, вот так…» Нельзя, чтоб узнали, что кто-то трогал аппарат.

И не хотел, а еще больше осложнил свое положение. Тот дежурный, что был у телефона (а может, сам начальник лагеря, потому что только у начальников телефоны), расскажет утром всем, как сам собой зазвонил телефон из пещеры. Черти из пекла или дельфины позвонили, только сказать ничего не смогли. А кто-то из лагерников скажет, что не такая уж тайна их пещера, если можно забраться туда и позвонить…

Времени на раздумье не было. «Ты где, Боби?» — посвистел он дельфиненку. Надо быстренько проверить, куда ведет резиновый черный провод. Может, удастся еще сегодня убежать отсюда.

Боби подплыл к краю площадки, высунул голову, открыл рот. Немного ближе подплыли и все дельфины, но сбились в кучу на левой стороне освещенного водного пространства, а туда, где уходили в воду провода, не приближались.

— Сюда давай, сюда… — Янг присел на корточки, поманил Боби рукой. — И ты, Дик! Ко мне! — покричал и вожаку. Но ни Боби, ни Дик, ни Бэла, Дора, Ева не подплывали. Все тревожно посвистывали, настороженно поглядывая на Янга. — Ну и бог с вами! — Янг сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, потом взял в левую руку толстый провод, хорошенько напоследок вдохнул воздух и нырнул.

Пропускал провод сквозь кулак, а правою загребал, помогая и ластом. А потом начал перебирать провод обеими руками, подтягиваться. Задел плечом о камень… Ага, значит, больше не углубляется, провод уходит под скалу. Там выход, там! Открыл один раз глаза — чернота, через несколько метров — еще раз. Увидел впереди белое зарево, услышал шипение или журчание. Несколько раз об Янга стукнулись дохлые или оглушенные (плавали вверх брюшком) рыбины. Глубоко в ушах чувствовал болезненное покалывание, даже жар приливал к голове. И тут что-то огромное и стремительное налетело на него сбоку, хвостом выбило или зубами вырвало из рук провод. От испуга Янг выдохнул почти весь воздух, а это было опасно: всплывать далеко и очень трудно будет одолеть желание вдохнуть. А страшилище, развернувшись, бесцеремонно толкнуло его под грудь, а потом Янг почувствовал, что левая икра его оказалась в зубастой пасти. «Дельфин?» Янга волокли и толкали одновременно, несколько раз он задел головой и плечом скалистую навись, и тогда дельфин опускался немного глубже, но челюстей не разнимал, ногу не выпускал…

Вынырнули на освещенном кусочке воды возле площадки с лампочкой. Дельфин только раз выдохнул воздух и помчался на левую сторону. А Янг дышал и дышал как загнанный. Дик (а это был он!) что-то сердито свистел и скрипел, самки закружились возле него в беспокойном хороводе, скрываясь в темноте и снова выплывая.

— Зараза… Чтоб тебя черти волочили… — чуть не плакал Янг. Снова взобрался на площадку под лампочкой. — Помог, называется.

Погонялся немного за крабами, ловил и со злостью швырялся ими, целясь в Дика. И почему дельфины так панически боятся выхода из пещеры? Сами боятся и его не пускают. «А я без вас сюда приплыву, тишком, вы и знать не будете… Все равно разведаю, что надо». Попался на мелком лангуст, отломилась клешня, и Янг механически сунул ее в рот, помял зубами, высосал мясо. Оторвал и шейку… Вкус не очень-то, но терпеть можно. И уже нарочно ходил по площадке, ловил не только лангустов, но и крабов. Голод не тетка.

Янг окончательно понял: бежать отсюда будет нелегко и непросто. А как подать весточку на волю? Чтоб попала в руки Раджу, или Натаче, или Абдулле… «На черпалке нацарапать камешком письмо, дать в зубы Боби или Дику — пусть плывет… — и сам усмехнулся своей наивности. — Куда поплывет, к кому? Как втолкуешь дельфину, где Рай, кто такой Радж? Так бывает только в сказках, в книжках, а не в жизни. Да и как отсюда выбраться дельфину, когда он боится и близко подплывать к выходу… Бутылку с запиской… Или несколько бутылок… Отсюда же должен быть сток воды. И во время отлива вода уходит, понижается…» Но и этот способ высмеял. Ну где возьмешь бутылку, бумагу, чем напишешь? И к кому прежде всего она попадет? Только себя обнаружишь, начнут искать… А то еще и не так бывает, Радж в газете читал, что недавно выловили бутылку, которую в прошлом столетии бросили моряки, потерпев кораблекрушение. Больше сотни лет проплавала, а никому не попала в руки!

Вот если бы что-нибудь такое придумать… Что никому ничего не говорит, а только Раджу, Натаче или Абдулле… Но что?

Начал сдирать с себя мокрую одежду, чтобы выжать штаны, рубашку. Поплавал и снова начал дрожать от холода.

Выкручивал штаны — нащупал в кармане складной ножичек с обломанным лезвием. Обрадовался, будто попало в руки бог знает какое оружие. Натачин ножичек… И как он попал в карман? Выжал штаны, снова сунул ножик в карман… А ноги какие «красивые»! До самого паха в кровоподтеках, царапинах, синяках.

Рубашка прилипла — едва содрал. И только содрав ее, увидел, что вместе с рубашкой снял и ту «блузку», которую оторвала Натача от своего платья, и майку. А он уже забыл об этой «блузке»!

Разъединил одежины, выжал каждую отдельно. И снова удивился, разглядывая себя. Кровоподтеки были по всему телу, на руках. А правый рукав рубашки был слегка оторван, из подола вырван и болтается клинышек. Потрогал его, пристраивая к дыре, пригладил.

И вдруг пришла в голову простая мысль. Он раздерет на лоскутки рубашку, пустит их в воду. Может, несколько штук выплывет, может, какой-нибудь попадется на глаза Раджу. Брат обязательно будет искать его, живого или мертвого, и не только в озере, а и в море у берега. Он должен догадаться про эту пещеру, про сток из озера в море.

«Нет, лучше „блузку“ порву… Она более яркая, легче лоскуток заметить… И материя более оригинальная, а таких рубашек, как его — тысячи. Натача узнает лоскуток от своего платья, если Радж не догадается…»

Прошелся вправо, за провода, ощупью собрал водоросли. Принесло с воли, а может, и в пещере растут, у выхода? Наделает из «блузки» куколок, в каждую завернет клочок водорослей. Будут более плавучими… Навытягивает из подола ниточек, перевяжет сверточки, чтоб не раскручивались. По-своему перевяжет, трехлепестковыми бантиками.

Плывите в белый свет, несите весть на волю!

3

Возможно, с час или больше подремал, накрывшись рогожей и прислонившись плечом к стене. Болели от холодного камня бедра, ныла спина. Рогожа была сырая, отдавала плесенью. Неизвестно, помогала ли она согреваться — может, забирала тепло, просыхая от тела. Надо забрать ее отсюда, можно использовать если не на бок, то под бок — все-таки будет под ним не голый скользкий камень. А крабы в тишине стали совсем нахальными: ползали по ногам, пытались вскарабкаться выше. Приходилось их отпугивать, сбрасывать ногами, глушить ластом.

Крабовый пляж…

Янг чиркал по выступу скалы лезвием складного ножичка, точил, проверял острие на ногте. Обнаружил, что у него не просто кусок рогожи, а мешок, в нем еще осталось немного грязных, в иле, камешков. Вывернул его наизнанку, спустился к воде, выполоскал и хорошенько выжал. Можно перевернуть вверх дном, прорезать в нем дырки для головы и рук — и пожалуйста, надевай на себя.

Если глядеть с Крабова пляжа, то вправо от него чернеет еще один грот. Большой он или маленький? Соединяется с Храмом или нет? Янг чувствовал, что не успокоится, пока не обследует его. Сначала начнет без дельфинов, а под конец, может, и они осмелятся, подплывут.

Оставил рогожу на пляже, зашел за провода, надел ласт и грудью ринулся в воду, подняв большую волну. Делал три-четыре взмаха руками и поднимал правую вперед и вверх, отводил вправо, проверяя, тут ли стена? Снова плыл, снова щупал… Ласт, хоть и один, прибавлял скорости. Убедился в этом, получив шишки: несколько раз крепко стукался лбом. Стена постепенно поворачивала влево, наконец закончилась тупым углом и началась стена слева. Как видно, это самый маленький грот из обследованных. Странная пещера, уже не трилистник, а четырехлистник. Что-то вроде листа чинары или платана, дольки-лопасти остроугольные. Выход, куда ведут провода, представляется черенком листа. Через двадцать шесть гребков нащупал площадку или порог. Подержался немного за край, отдохнул. Снова поплыл, подсчитывая гребки. Площадка тянется до сорок первого гребка, потом опять вздыбливается стена. Не успел ее ощупать пару раз, как она исчезла из-под руки. Ага, поворот… Угол скалы острый, как нос у «Нептуна». Подался вперед и сразу нащупал стену-беглеца. Оглянулся назад — лампочки не видно, посмотрел вверх и ясно увидел две больших звезды. Нет, больше! Пять… семь… Значит, снова попал в Храм?

Можно ощупью вернуться, обследовать найденную площадку.

Ощупывал стену теперь уже левой рукой, загребал правой. Услышал подле себя сдержанное «Пфу-ух-х…» Боби подплыл, его выдох был более высокого тона.

— Ну что, трусишка, заскучал без меня? — Янг завернул за острый угол и вскоре ухватился за край площадки. Влезал на нее с такой же осторожностью, как и на ту, где первый раз спал. Вставал медленно — головой не стукнулся, выставил руки вперед — ни за что не зацепился. Сделал два шага, три… Наткнулся на стену, хоть и не очень крутую. Пошел, щупая ногами, куда ступнет, вдоль нее, выставив перед собой одну левую, а правой рукой проводя по стене. Стена неровная, да и под ногами тоже то бугорки, то впадины. Не обследовав до конца, перед очередным выступом осторожно повернул к воде. Неширокая, оказывается, эта площадка, но значительно лучше той, где он спал. И лампочку хорошо видно, даже кусочек стены возле нее. Водопада почти не слышно.

Тут он и поселится, шататься больше не будет. Отсюда и до Крабова пляжа не больше пятидесяти метров. Удобно туда плыть — прямо на лампочку. А оттуда? Вот если б и тут она горела…

Осталось только сплавать за рогожным мешком, и на сегодня будет все. И так руки, ноги не слушаются. Отдыхать надо, набираться сил. Правда, откуда сила возьмется, неизвестно: есть же нечего.

Опустился на корточки, потом лег на живот, чтоб ногами вперед спуститься в воду. Но услышал, как нетерпеливо заскрипел, затренькал дыхалом Боби. Янг сел в воде, протянул к малышу руку.

— Прощения просишь? Я не сержусь, глупенький.

Боби что-то держал в зубах, совал ему в руки… Маска от акваланга! В горячке Янг чуть не упустил ее. «Ну и Боби! Это же надо…» А руки уже лихорадочно ощупывали ее. Ремешок цел… Резина целая… В стекле, кажется, трещина… Даже две, они похожи на букву "v". Будут ли осколки держаться под давлением или нет? Пропустят трещины воду или не пропустят? Тут же надел маску, спустился к Боби.

Кажется, нормально… Эх, если бы еще и что-нибудь видно было! Не снимая маски, посвистел Боби и поплыл прямо на огонек лампочки. Про отдых сразу забыл.

Малыш сначала поплыл рядом, потом сзади. В конце концов совсем отстал, ибо дельфины тревожно засвистели.

Янг не стал взбираться на Крабов пляж, поплыл вдоль берега, цепляясь руками за толстый провод. Хорошенько отдышался, провентилировал легкие. Поймал несколько куколок, которых сделал из Натачиного платья, сунул за пазуху. И нырнул, быстро перебирая провод обеими руками.

На этот раз Янг опускался более уверенно. Скоро впереди вода словно помутнела, потом заметно посветлела. Вот уже этот просвет приобрел форму широкого и неровного сверху полога или занавеса. Провод лег на дно и ушел под низ этого полога. Вода сквозь трещины стекла, в маску почти не просачивалась, было видно, что полог состоит словно бы из тысяч шипящих шнурков стеклянных бусинок, растянутых снизу до самого свода. Пузырьки-бусинки не крупнее зерен маиса, и свет от них белый, как от ламп, которые Янг видел в коридоре отеля.

В голове уже стоял звон, покалывало в ушах, к горлу подступала тошнота… Подплыл еще чуть-чуть ближе, еще… Пузырьки вздымаются не прямо со дна, там положено что-то металлическое, похожее на игрушечное, с низенькими бортиками и очень длинное, на всю ширину полога, корытце.

Почувствовал, что вода тут значительно теплее, будто в верхнем слое морской воды. И это насторожило больше, чем нестерпимый звон в голове и колючая боль в ушах. Он торопился, как и раньше, суетливо нащупал за пазухой куколки. Хотел голой рукой пропихнуть их за горячий полог пузырьков, но опять спохватился. Согнулся как можно больше на левый бок и заболтал ногой, стараясь ластом протолкнуть сверточки на ту сторону полога. Куколки не слушались, прыгали вверх-вниз, как комары толкли мак. Несколько раз ласт коснулся полога из пузырьков, и тогда по ноге словно бы пробегали мурашки. Успел заметить, что самый край ласта скручивался и таял от пузырьков, как от огня, кусочки отваливались и падали на дно.

От боли в ушах уже хотелось истошно закричать. Увидел, как на стекло маски изнутри вдруг брызнула кровь. Испытывая какой-то первобытный ужас, отчаянно загреб руками, замолотил ногами (забыл и про путеводный провод!)… Наверх, скорее назад, на воздух!

И выплыл наверх, но раньше, чем надо, ибо стукался, обдирался о неровную каменную навись свода, покрытую ракушками. Чуть ли не в агонии царапая ногтями свод, боролся с желанием выдохнуть воздух, чтоб не разорвалась грудь. Воздуха! Когда будет воздух?!

Почти теряя сознание, немного всполз на Крабовый пляж, сорвал маску. Долго лежал ничком.

Под щекой и носом расплывалась теплая лужица крови. Медленно, точно мокрица, ползла кровавая струйка и из правого уха.

Глава четвертая

1

Радж бежал к Амаре. Когда в темноте натыкался на кого-нибудь, бормотал: «Простите!» — и еще больше торопился.

Швейцар в дверях «Летучей рыбы» не узнал его, загородил проход: «Нет мест!» Но Радж так взглянул на него, так резко отстранил в сторону, что тот даже поперхнулся и растерянно огляделся, ища, кого позвать на помощь.

— Аниль, подмени меня на моих столиках! — крикнул кому-то Амара в другой половине зала и поспешил навстречу Раджу. Его тоже поразило выражение лица друга. — Что случилось? — и потянул Раджа к служебному столику, показав буфетчику два пальца. — Рассказывай…

Радж какое-то время сидел, сжав голову руками и тяжело дыша.

— Знаешь… Он обманул меня! Вокруг пальца обвел! А Натача прибегает… Пропал, не выплыл!

— Кто обманул? Кто пропал? Говори толком! — Амара сел рядом с Раджем, успокаивая его, как маленького, погладил по плечу.

— Янг… Кто ж еще! Проклятое озеро… И надо же было вам наткнуться на него!

Рука Амары соскользнула с Раджева плеча. Оба молча, невидяще смотрели на бокалы с пивом, принесенные и поставленные буфетчиком. Оба сгорбились, будто и на плечи Амары легла неимоверная тяжесть беды. Но ему не все было понятно, и он, вымучивая слова, начал расспрашивать снова, пока не представил себе все, что произошло.

— Что делать, Бессмертный? Никого больше у меня не осталось… — Радж нагнул голову, изо всех сил сжимая губы и скрежеща зубами, чтоб не застонать. — Жить не хочется…

— Прежде всего — возьми себя в руки. Несмотря ни на что, надо жить. Надо! Сейчас на счету каждый честный человек. Мы уже не принадлежим только себе, не можем сами распоряжаться своей жизнью.

— Это — в будущем. Ты мне скажи — сейчас что надо делать?!

— Пойти и постараться немного отдохнуть. Надо дождаться утра… И будем искать… Одного не могу понять: почему он от акваланга избавился?

— Могло быть глубинное опьянение… Я ведь ничего ему о таком опьянении не говорил… Только об элементарной технике безопасности… Разве я мог подумать, что он будет опускаться на такую глубину? Один, без всякой подстраховки!.. Я и то еще ни разу на такую глубину не опускался.

— Иди, друг, домой. Поспи, если сможешь… Завтра будет трудный день. Я к тебе приду, как только рассветет. А ночью ничего не сделаешь, ничем ему не поможешь.

«Поможешь… Хоть бы тело найти… Хоть бы тело…» — с отчаянием думал Радж.

Пива даже не тронул. Пошел от стола молча, не простившись.

2

Натача кончила чистить длинный, как палка, кривой клубень ямса. Порезала на кружочки, готовясь обжарить их. И тут вернулся Радж.

— А я и забыл тебе сказать… Есть ведь вареные макароны. Ешь.

— Это я утром поджарю, с собой возьмем. — У Натачи горестно дрожали губы.

— У Крафта еще свет горит — забегу. Может, даст «Нептуна» на завтра, — сказал Радж и тихо как побитый вышел.

— Ага, зайди, — точно хозяйка, согласилась Натача.

Тяжело поднимался Радж по скрипучей лестнице. Для вида постучал, но дверь открыл, не ожидая ответа.

За столом Крафта сидел, уткнувшись в бумаги, Судир.

— А где… мистер Крафт? — спросил Радж удивленно.

— Был, да сплыл… — неохотно поднял голову Судир. Вид у него недовольный: помешали. — Правда, завтра еще можно будет его увидеть — приедет сюда с нотариусом. И уедет в Англию.

— В гости? В отпуск? — не мог оправиться от такой неожиданности Радж.

— Много вопросов задаешь. Говори, что ты хотел?..

— Я хотел… Мне надо было бы с хозяином поговорить.

— Слушаю тебя, — Судир посмотрел на ручные часы.

— Так ты… так вы…

— Можешь говорить «ты», как и прежде. Я не обижусь. Правда, были у нас стычки по работе… Да где их не бывает? Служба есть служба. А кто старое помянет, тому глаз вон.

— Так что — у тебя теперь надо отпрашиваться… просить?!

— Да. Никто не знает, кто у кого будет на поминках. Завтра последние бумаги по купле-продаже подписываем.

Радж помолчал, собираясь с духом и с мыслями.

— Горе у меня… Янг утонул… на Горном… Надо ехать искать.

— О, боги… Когда же это могло случиться? Я же вчера видел его.

— То — вчера, а это — сегодня. «Нептуна» буду просить… И чтоб самого с работы отпустил.

— Мне с тобой надо о многом поговорить. Но пока что и у тебя заботы и у меня. На днях обязательно поговорим.

— Так я про «Нептуна»…

— Возьмешь. Я тебе обязан, можно сказать, жизнью… Думаю, что потом все издержки от простоя нагонишь. Так?

— Так, мистер Судир.

— Ну, зачем так официально? Я хотел бы, чтобы отношения между нами остались дружескими. Пока! — немного приподнял он забинтованную руку.

— Спокойной ночи. Спасибо.

«Вот как… Проглотил Крафта — и не подавился. И откуда он столько денег взял? Зарплата у него была только наполовину больше моей…»

Красные губы выдадут того, кто жевал бетель. И слепому видно: Судир сам приложил руку к разорению Крафта. Иначе не говорил бы об этом спокойно и с таким удовлетворением. Даже весть о гибели Янга не вывела его из этого настроения. А мальчик ведь очень любил дельфинов, охотно, даже чрезмерно помогал Судиру в работе.

Тесно мыслям в Раджевой голове.

Отдал топчан Натаче, а сам взял кое-чего подстелить под бок, устроился на скамье во дворе. За всю ночь и на минуту не задремал. Расстроенное воображение рисовало полные ужаса картины — и все о том, как погибал, тонул Янг… «Я… Только я виноват в гибели брата… Не доглядел, не сказал того, что должен был сказать. А надо было все внимание отдать ему — и за себя, и за отца, и за мать…»

И был такой тяжкий миг, так он был убит горем, что хотел даже покончить с собой. Да застонала, начала вскрикивать во сне Натача, и это немного отрезвило его.

Пошел в кладовку, пощупал Натачин лоб. Он был горячим как огонь, и Радж взял полотенце, сходил в душ, намочил. Выйдя, послушал еще, как тревожатся, плюхают в бассейне дельфины.

Полотенце немного помогло, хотя прохлада от него была и небольшая. Натача стала дышать ровней, только порой всхлипывала тоненько во сне. «Бедная девочка… Напереживалась… Ничего не сказала — может, Янг погиб на ее глазах?»

Остаток ночи прислушивался, как Натача дышит. И то, что он не остался наедине со своими мыслями и переживаниями, что приходилось заботиться о другом человеке, спасло его.

Убедившись, что заснуть не удастся, под утро зарядил воздухом три комплекта баллонов, подготовил два акваланга и два костюма — себе и Амаре: рост его знал.

Эти три комплекта баллонов да тот запасной, что где-то на Горном — четыре. Должно хватить надолго.

3

Утром Натача встала почти здоровой, горячки не было. Пока Радж с Амарой готовились в поход, выносили все, что надо, на берег залива, пока спускали тельфером на воду «Нептун», пристраивали на корме мотор, Натача сбегала в булочную в самый центр города. Их трое, четвертый Абдулла и пятый Тото. Компания собралась большая, и возможно, надо будет пробыть на Горном целый день. «Горе горем, а человеку все равно нужно будет подкрепиться», — рассуждала она, как взрослая.

Когда плыли к Горному, Радж все время о чем-либо спрашивал у Натачи — лишь бы не молчать, не оставаться один на один с мыслями о Янге. Вначале спросил про ялик: «Где оставили?», потом: «А где Абдулла будет ждать?» Помолчал, вглядываясь в панораму Компонга, и снова спросил: «Не говорил Янг, полностью он зарядил баллон? Какое давление было на манометре?» Натача отвечала, но коротко и как будто неохотно: настроение было угнетенным.

Договоренности, где будут приставать к Горному, не было, и Амара направил судно левей Компонга, а потом повернул еще дальше в море, чтоб обойти предупредительные буйки на полосатых бочках возле лагеря. Издалека буйки казались какими-то козявками, уснувшими на воде.

— Это и есть тот лагерь? — прокричал Радж.

— Ага-а! — так же громко крикнул Амара.

— А где ты причалишь? Там еще есть селения?

— Нет. На пустой берег высадимся.

— Разворачивайся назад.

— А что такое?

— А то-о! Я уже приставал раз к пустому берегу на ялике. На Рае. Так мне — во-о! — показал Радж на шрам, похожий на узкий серп луны под левой челюстью. — А в ялике проломили дно и утопили. Давай к причалу!

Амара сделал круг в сторону открытого моря, поплыл к Компонгу. Но не выдержал, все-таки прокричал Раджу:

— Сравни-ил! Там же контрабандисты были или пираты!

— Тут тоже… Еще неизвестно кто!.. А если что с «Нептуном» случится, Судир меня в тюрьме сгноит.

Добавил всем тревоги Радж. Он и раньше чувствовал, что с этим лагерем не все просто, а подслушанный разговор Пита с Судиром и вовсе насторожил его. Очень уж настырно Судир лез в компаньоны к Питу и очень уж отбрыкивался от этого Пит! Может, лагерники и занимаются научной работой, кто знает. А если научная работа только камуфляж, как Судир и подозревал? Может, они самые настоящие разбойники, способные не только выкрасть дельфинов. У таких людей нет ничего святого за душой.

Вначале увидели Абдуллу — сидел на причале, а потом и ялик. Вплотную к ялику подплыть не смогли, он был густо обставлен лодками. Выбрали возле мостков более свободное место, вклинились и закинули кормовую цепь за причальный железный прут, прикованный к доскам вдоль всего причала. Тщательно замкнули цепь на замок.

— Ты почему здесь? — первая выскочила на причал Натача.

Абдулла, должно быть, закоченел сидя, потому что вставал неуклюже, кряхтел и держался рукой за поясницу. Правая была засунута за пазуху.

— Я ведь тебе сказала: оставаться возле аквалангов и баллонов! Там ночевать!

— Я их замаскировал в кустах… — сказал Абдулла, подходя и здороваясь со всеми. — Да, тебе хорошо! Бросила все на произвол судьбы и убежала! А я один на голых камнях… В диком лесу, среди зверей.

— Филина испугался или сыча… А там, может, кто-нибудь украл и акваланг и баллоны.

— Я Тото привязал к аквалангу.

— Вот нашел сторожа! Кончился небось там с перепугу… — Натача повела взглядом по лицу Абдуллы, по рукам. — А и правда, досталось тебе. Почему руку держишь так? А ну, покажи!

— Тихо, я сам! — Абдулла начал левой рукой вынимать правую из прорези манишки. — Вот… Как колода распухла… Сломал, должно быть, со скалы падая, когда в Компонг ночью пробирался.

— Так ты в темноте оттуда убегал, не дождался утра?! Ну и ну, хорошо еще, что шею не свернул… — в Натачином голосе пробилось уважение. — Разве ты, как кот, видишь ночью?

Натача осторожно ощупала его руку, на опухоли остались белые ямки от пальцев. Абдулла раскрыл от боли рот и только ойкал.

Повела его к Раджу, который разговаривал с незнакомым человеком, стоя возле кучи выгруженных с «Нептуна» вещей. Немного поодаль от причала под деревьями рыбаки чинили сети, и незнакомец, беседуя с Раджем, все время поворачивался к ним и даже рукой показывал на что-то или подзывал кого-то еще.

Радж тоже ощупал руку Абдуллы, осторожно поворачивая кисть в стороны.

— До свадьбы заживет! Может, и есть какая-либо трещинка, но скорей всего порвал или растянул связки. Хорошо было бы к дощечке прибинтовать, подвязать, чтобы дать руке полный покой.

— Бабу[19], я знаю такие кусты… Приложишь листиков — и опухоль спадет, и рана заживет быстро, — сказал незнакомец. — Когда пойдем в горы, я покажу.

— Хорошо, Даял, хорошо. Зови того, второго… Как его — Мамада? И разбирайте вещи.

Абдулла не собирался искать дощечку, буркнув: «И так заживет как на собаке…» — и снова спрятал руку за пазуху.

Груза хватило всем: два акваланга, три комплекта баллонов, два гидрокостюма, восемь спасательных кругов, твердых, залитых пенопластом, две доски, два металлических штока, ласты, маски, торба с продуктами, бухта нейлонового линя длиной около ста метров, два тяжелых подводных фонаря в водонепроницаемых боксах и… носилки для переноски дельфинов: две бамбуковые жерди, соединенные куском парусины. Никто не спрашивал, зачем они. Носильщикам было неинтересно, а дети догадывались: в носилках рассчитывали нести назад Янга. Если найдут тело.

Спрятанные Абдуллой акваланг и два баллона искали бы долго, если б не Тото. Абдулла не мог вспомнить, куда затащил их ночью и закидал хворостом и листвой. Но услышали тоненькое и хриплое, точно на последнем дыхании, скуление собачки и пошли на голос. Увидели его и ужаснулись: Тото за ночь запутал, закрутил поводок так, что образовавшаяся петля чуть не задушила его. Поводок во многих местах был погрызен, изжеван.

— Бедненький… — Натача распутывала и нежно ласкала Тото. У собачки еще хватило силы лизнуть ее в нос. — Ты храбрее некоторых трусов.

— Нашли сторожа… Если бы тут кто-нибудь был, то не прошел бы мимо, свернул бы на этот визг, — добавил Амара.

Абдулла морщился и отворачивался от них, чтоб они не видели его глаз.

Радж прежде всего осмотрел Янгов акваланг. Он не имел никаких повреждений, даже резервный воздух был. Запасные баллоны тоже заправлены как следует — давление 150 атмосфер.

4

Пока сделали из восьми спасательных кругов и двух досок нечто вроде плота, прошло немало времени. Сложность была в том, чтобы умудриться все связать, отматывая один конец линя, не разрезая его на куски: такого на островах Веселого архипелага не купишь, надо специально заказывать в Малайзии или даже в Гонконге. И надо было умудриться, чтобы ушло на связку не больше двадцати метров. Остальная, большая часть линя послужит как спасательный конец. Привяжут его, скажем, к поясу Амары, и Даял будет сидеть на плоту, понемногу травить, отпускать линь — страховать парня. И будет прислушиваться к тому, чтоб не пропустить малейшего сигнала, подергивания. Три рывка — срочно наверх. Поднимать парня надо будет с остановками, передышками, чтоб он не схватил кессонку. Радж инструктировал Даяла и все-таки боялся, как бы не наделать еще большей беды, Амара ведь будет спускаться под воду впервые (то, что нырял в детстве в лагуне Биргуса, — не в счет). Был момент, они еще только вязали плот, когда Радж хотел сказать: «Сиди, парень, и не рыпайся… Один полезу». Но понял, что Амара крепко обидится. Зачем было тащить в горы столько лишних вещей, снаряжения, тратить деньги на носильщиков? Мог бы Радж один обследовать озеро, и плот не потребовался бы…

И вот по озеру медленно движется плот. На нем сидят три человека — Радж и Амара в комбинезонах и аквалангах, Даял без всякого снаряжения. Гребут руками и ногами в ластах, направляются в сторону островка. Натача и Абдулла следят за тем, чтоб быть наравне с ними, карабкаются по гористому берегу в сторону южного обрыва. То Натача, то Абдулла не выдерживают и кричат, показывают сверху плотогонам, куда плыть, в какую сторону забирать, чтобы попасть на то место, где всплыл и кружился Янгов акваланг.

А потом они садятся на самом краю обрыва, спускают ноги вниз и не сводят глаз с плота. Что там делается? Вон — надели маски, взяли в руки тяжелые фонари и штоки, кинулись спинами вперед в воду… Вон Даял, расставив ноги на досках, перебирает в руках линь, отпускает его все больше и больше. В конце концов становится на колени, потом садится, а линь держит, хотя он весь размотан… Вон линь натягивается, а плот начинает двигаться то вправо, то влево, то кружится на одном месте вокруг себя и вокруг небольшого участка воды, будто гигантский поплавок на огромной, как на кита, удочке. А вдруг и правда клюнет какое-либо чудовище и плот-поплавок заходит, запрыгает как сумасшедший, а потом косо сиганет под воду?

«Как это сиганет? — ужасается Натача. — Там же не приманка… Не червяк… Там же Амара привязан!» — девочка даже головой затрясла, чтоб отвязаться от представившейся ей страшной картины.

И снова смотрит на плот-поплавок, закаменело слившись со скалой. Смотрит и ждет чуда. Из воды должны вынырнуть трое, а не двое. С ними будет и Янг, живой и здоровый, даже захохочет на все озеро: «Ха-ха… вот и я! Ну и шуточку я с вами разыграл!..»

Никак нельзя было представить себе Янга мертвым.

А плот описывает все более широкие круги. А солнце печет в затылок все более беспощадно, и у Натачи и Абдуллы болят головы, стучит в висках. Время ползет так медленно, что хочется закричать не своим голосом, чтоб прекратить что-то или ускорить, взорвать невыносимую тишину. Натача сует в рот пальцы, изо всей силы сжимает их зубами…

«Ну что-о, ну как там?» — хочется крикнуть и Абдулле. А кому крикнешь? Лишь лопаются вокруг плота сотни воздушных пузырьков. Порой пузырьков не видно, взрываются где-то под плотом.

И вдруг увидели, что Даял вскочил на ноги, начал перебирать руками линь, бросать его себе под ноги петлями. Значит, Радж и Амара пошли на подъем…

И опять время точно застыло на месте, солнце замерло над головой, не хочет сделать ни шагу в сторону. Беспощадное солнце, солнце-убийца. Натача и Абдулла вскакивают на ноги, мальчик зашатался, чуть не упал, и Натача подхватила его. Смотрят на Даяла, спрашивают у Даяла, спрашивают у озера — немо, безголосо: «Ну что-о там? Что?!»

И вдруг вместе с пузырьками воздуха возле плота появились черные мячики голов, блеснуло стекло масок. Радж и Амара всплыли одновременно. Даял помог им вскарабкаться на плот.

Без Янга всплыли! Сели на край, опустив головы, и… молчат!

Натача разрыдалась. Абдулла поддержал ее за плечи, посадил на землю. И у него текли по щекам слезы, и он ничего не мог сделать с ними, хоть старался сдерживаться.

Молчат парни на плоту. Вот один, а потом второй медленно стягивают маски и снова сидят сгорбившись. Даял становится на колени и просит Раджа поднять ногу, отстегивает у него один ласт. Даял гребет ластом, медленно ведет плот к берегу — туда, откуда отплывали на поиски.

Натача и Абдулла не кричат им, не спрашивают, поддерживают друг друга и, пробираясь верхом, бредут туда же. Там, скрестив руки на груди, как вкопанный стоит носильщик Мамада. Стоит и ни капельки, должно быть, не переживает: чужое горе как бы и не горе для него. Его наняли не плакать, наняли на целый день, и он терпеливо отрабатывает время.

Амара и Радж вышли на берег, пошатываясь на камнях, скользя ластами. Радж сразу снял и второй ласт, выбрал большой камень и присел. Даял поглядывал то на Раджа, то на Амару, ждал дальнейших распоряжений. А они ничего не говорили, Амара отбросил несколько камней, расчистил площадку и ничком лег на теплый песок. На ногах у Амары были два ласта, возле Раджа лежал один. Зато на плоту было два… Два, а не один.

— А тот, лишний, чей? — схватив его, Натача подбежала к Раджу. Упала на колени, начала водить пальцами по рубчикам, ребрам ласта. А пальцы дрожат, дрожат!..

— Янгов… ласт… — вымученно проговорил Радж. — Засел в расщелине под водой… А самого засосало, должно быть, под землю… Там такой водоворот, вода бушует.

Абдулла отвязал от запасных баллонов Тото, взял на руки, потому что собачка все время рвалась, становилась на дыбы. Подошел к Натаче, присел на корточки и тоже пощупал ласт.

— Вы с Янговым аквалангом, когда выловили его из воды, ничего не делали? — вздохнув, спросил Радж.

— Нет, — за двоих ответила Натача, вытирая слезы.

— Поясной ремень расстегнут нормально. Значит, сам сознательно расстегнул под водой. А может, и не сознательно… И ласт аккуратно отстегнут… Янг был пьяным!.. Глубинное опьянение — есть такая коварная штуковина.

— Об этом озере у нас разные легенды ходят… Страшные! — Даял потоптался и тоже сел на камень. — Будто на дне живет дракон огненный. Порой как дохнет — дым и пар летят. Дракон съедает все, что ни попадется живого в озере, и ревет: «Ма-ало-о!» Потому тут и рыбы почти нет, и люди не хотят селиться, боятся даже ходить сюда.

— Тут было так… — подал наконец голос и Мамада. — Бросили рыбаки бутылки под кручу… Так наливали в каждую воды, чтобы она и не тонула и не всплывала. А через неделю вылавливали… во-он там, возле Горного, — не оглядываясь, Мамада показал за спину. — И даже на запад туда, возле Зубов Дракона… Как течение тянет.

— Радж… Миленький, родненький… Сегодня надо искать, не ждать неделю! В море искать, возле берега… Может, и Янга туда вынесет. Там, должно быть, речка подземная.

— Будем, Натача, будем.

— Но человек — не бутылка, — сказал Амара, не поднимая головы.

— Будем искать… Хотя надежды — никакой… — У Раджа перехватило дыхание.

— Так что — плот развязать? — спросил Даял.

Радж кивнул.

Пора было подкрепиться, солнце давно свернуло с полудня. Натача знала, что у Раджа и Амары крошки во рту с утра не было. Собрались и поплыли не завтракая. Но на предложение поесть отрицательно покачали головами. Носильщики молчали, никто с ними, нанимая, о харчах не говорил. И Натача накормила из своих запасов только Абдуллу и Тото.

5

— Вон они… Зубы Дракона… — кивнул Мамада вправо, даже рукой показал. — Старики рассказывают… Рыбаки раз попробовали закинуть сеть в озеро. Так Дракон разозлился так, что плевал камнями вслед им — едва унесли ноги. А потом нечем было швырять, так он зубы выплюнул.

Внизу, как бы на первом этаже берега, господствовал каменный хаос, а направо, куда ткнул рукой носильщик, остроугольных и с более округлыми вершинами глыб-скал было наворочено кучами.

Из воды тоже торчало несколько острых, похожих на кипарисы, зазубрин. Черных, высоченных. Между ними были и небольшие скалы, словно раздробленные. В закоулках, проливчиках, лабиринтах и промоинах между ними море взбивало белые коктейли.

— Мы с Янгом не здесь спускались… Туда, ближе к лагерю, — сказал Амара.

После перехода, карабканья по камням все дышали как загнанные. Груза прибавилось, пришлось нести и Янгов акваланг, его запасные баллоны.

— Придем и туда… Вернее, они подойдут. Вы понемногу переносите и переносите вещи по берегу, — обратился Радж к носильщикам. — А мы морем. Под водой проплывем, а вы сверху глядите, прибой особенно… — и сгреб горстью капли со лба. Хотели с Амарой сэкономить время, не сняли гидрокостюмов, но, видать, напрасно: совсем запарились. Струйки пота щекочуще текли по желобку на спине, по ногам. Хотелось скорей окунуться в морскую прохладу, но было и опасно — в таком состоянии можно и простудиться.

Поменяли в аквалангах баллоны на запасные и стали спускаться с ними вниз. А носильщики и Натача с Абдуллой спускались медленней, подавая друг другу руку, спускали вещи. Пока перенесли все на более или менее ровное место и сделали привал, видели, как всплывали Радж и Амара, а потом они надолго исчезли под водой.

И тогда ребята и носильщики понесли вещи на новое место, ближе к лагерю.

6

Радж и Амара плыли зигзагом, то забираясь дальше в море, то поворачивая к берегу. И чем больше приближались к лагерю, тем чище становился берег, меньше было камней и тем более круто вздыбливался в отдалении другой, гористый берег.

Под водой берег тоже был обрывистый, подводная стена представлялась разноцветной палитрой: на кораллах жили, горели, подрагивали лепестками-щупальцами тысячи красных и розовых цветочков — живых полипов, словно припорошенных белой маниоковой мукой. Чудесный подводный пейзаж восхищал Амару, он забывал, зачем находится под водой, куда плывет. Все видно и без фонарей, и он время от времени останавливался, замирая, удивлялся, как ребенок: розовый кустик с веточками оказался живым! Плывет, сам не зная куда… А какой огромный омар сидит на стене, какие у него клешни! А морские гребешки, похожие на двустворчатые кошельки, оказывается, могут двигаться, а не только лежать! Едва приблизится к ним морская звезда, сразу прыгают в сторону, вздымая мутное облачко. И как они чувствуют эти звезды? «Дальше! Вперед!» — машет ему рукою Радж, и они снова плывут, осматривая дно и особенно внимательно все углубления на дне у берега, заросли кораллов.

Амара невольно все время забирал вправо, в открытое море, теряя берег-ориентир. И Радж поменялся с ним местами, держал его слева и время от времени прижимал ближе к берегу. Подводный компас был только у Раджа. Но скоро и сам Радж повернул в море на большую глубину, потому что увидел железный строп, который тянулся со дна, должно быть от якоря, на поверхность. Что это такое? И только всплыв, увидели предупредительный буек из бочек. Значит, они доплыли до запретной зоны?.. А где же сеть? Никакой сети между буйками не натянуто, дельфинов тут держать не могут.

«Куда теперь?» — прижался Амара стеклом маски к Раджевой, спросил глазами. Радж показал рукой: «Ближе к берегу!» Он и не думал обходить запретную зону.

Держались у самого берегового обрыва. Глубина все увеличивалась, очертания дна внизу растворялись в фиолетовом мраке. Стена пошла очень неровная, с впадинами и расщелинами, каждый ее сантиметр зарос цветными кораллами, губками, актиниями, устрицами. Из норы выглянула длинная и толстая в пятнах мурена. Ушла назад в нору, загородила вход, раскрыв зубастый рот. Амара не выдержал, ткнул в нее штоком, чтоб она схватила его, но та испугалась, отступила глубже. Радж показал ему кулак, и Амара пустился догонять его.

Доплыл и видит: Радж что-то внимательно разглядывает в зарослях мандрапоров на стене. «Гляди…» — показывает. Сверху, с поверхности моря, тянулись вниз три провода, два толстые, в черной резине, третий — более тонкий, свитый из двух нитей. Радж попробовал их штоком — натянуты туго. Показал Амаре жестом — плыви вниз — и первым нырнул туда головой, заработал ластами.

Они опускались вниз, а навстречу всплывали, а может, так лишь казалось, парализованные рыбы — одни боком, судорожно двигая хвостом, другие вверх брюшком. Под берегом почему-то не темнело, а светлело, и это интриговало, настораживало. Вот уже и то, что светилось, приобрело очертания неровно придавленной арки, входа в грот.

Какая-то тревога, неуютность овладели парнями. Захотелось оглядываться во все стороны. Тревога эта будто сверлила мозг, в голове забилась, пульсируя, распирающая ее боль. В ушах зазвенело и закололо. Каждый думал, что это только у него болит, ничего не говорил другому. И вот увидели заслон, сотканный из бесчисленного количества сверкающих воздушных пузырьков. Будто сотни пулеметов, поставленных на дно в ряд, неустанно стреляли вверх сверкающими круглыми пулями. На линию огня, под очереди трассирующих пуль попал большой окунь — и вмиг развалился на куски. Эти куски шевелились, дергались вверх-вниз, попадали под новые пули и распадались на более мелкие.

«Назад!» — задергал Амара за плечо Раджа. Но тот упрямо завертел головой, подвернул ногу, чтоб выхватить крис. И тогда Амара рванул его за плечо сильнее, повернул лицом к себе, постучал пальцем по голове: «С ума сошел?» Показал на свои уши, схватился за голову и поплыл прочь, к выходу на поверхность. Радж немного проплыл за ним, потом отстал, поймал левой рукой провода. Поплыл вверх, пропуская провода через кулак. Шток мешал, и Радж засунул его за пояс, а крис все-таки вынул, держал в правой руке, собираясь резануть по проводам. Амара, оглянувшись, замахал ему руками, сложив их крест-накрест: «Избави бог!» Радж неохотно выпустил провода, неохотно спрятал нож. Но вдруг заработал руками быстро, опередил Амару, на ходу показывая, будто просовывает нитку в иголку и ведет пальцем по нитке. Амара понял: быстрей плыть к тому буйку на железном стропе.

И, казалось, выплыли уже на линию того буйка, а покрутились, пока увидели его. Вынырнули, схватились за ржавый железный прутик, один из двух прутиков, которыми соединялись торцы бочек. Разом сорвали маски, вырвали загубники изо рта…

— Все понял? — Радж поплескал в лицо водой, провел рукой по нему, смахивая капли.

— Не все…

— Пещера у них там, под берегом! — почти крикнул он.

— Тихо!.. И придумали заслон — пузырьки. Не простые пузырьки… Видел, как окунь развалился? У меня голова раскалывается, и чувствую себя плохо.

— И у меня с ушами что-то… Ближе подплыви, чтоб не кричать. Теперь понятно, почему полиция не нашла дельфинов. Они в пещере, за заслоном из пузырьков! Их в пещере и хотят использовать… Судир обучал их нырять с ковшами, черпать и выносить песок.

— Те, из лагеря, думают, что в пещере на дне золото есть.

— Ух, это золото!.. Если б мог, собрал бы его — все! Со всего света! И утопил бы в самом глубоком месте океана.

— И с этим, думаешь, зло исчезнет? — иронически усмехнулся Амара.

— Если не все, то на три четверти — обязательно.

— Тот сток из озера попадает в пещеру, не иначе. Так неужели и тело Янга там?

— Я еще под водой об этом подумал, хотел шарахнуть ножом по проводам — и туда…

— Ну да! Они же под током! Слышишь, работает двигатель.

— Кажется, слышу… — Радж повертел пальцами в ушах. — А меня током не стукнуло бы… Проверено: деревянная ручка ножа — изолятор.

— Изолятор… Ручка же мокрая!.. А ты знаешь, что потом могло случиться? Те, в лагере, сразу бросились бы искать повреждение и застукали бы нас.

— А дельфины за это время — фью-ють!

— А тебя ножом под ребро — и фьють на дно!

— У меня тоже ножичек неплохой. Конечно, не такой, что лезвием стреляет, но…

— Сколько людей в лагере, ты знаешь? Нет… Думаешь, они церемониться будут с нами, если узнают, что их махинации раскрыты? Сюда надо являться с отрядом полиции, либо… Чтоб сразу всех накрыть… И пещеру эту обследовать.

— Ты сказал либо. Что либо?

Амара замялся.

— Ну — хорошо… Я тебе не говорил, а ты не слышал. Ты тот кружок помнишь? Что в «Кракене» заседал?

— Ну…

— Так кружок кружком, а… Есть еще в подпольной организации отряд боевиков. Обучены как надо, вооружены… Их будут создавать все больше и больше, притом — в строгой тайне. Сам мог догадаться, что одними лекциями и беседами султана не одолеешь.

— Считаю, что ты это «либо» мне не говорил. Чтоб распотрошить лагерь, хватит и полиции.

— Додумался! Ножом по проводам! В пещеру все равно сразу не полез бы, фонарей с собой не взяли. А там же темнота!

С берега послышался короткий крик чайки. Повернули головы в ту сторону. Даял и Мамада стояли по колено в воде, Абдулла и Натача забрались в нее до самого пояса. Все махали им руками, звали к себе.

— Что-то случилось… Может, нашли что… — Радж, не надевая маски, поплыл к берегу. Амара последовал за ним.

Носильщики были почти на линии буйков, до лагеря оставалось метров сто пятьдесят — двести. Близко! Поэтому Радж и Амара, чтоб не маячить в гидрокостюмах, легли животами в прибой.

— Вот, глядите! — Натача упала перед Раджем на колени, протянула к нему ладонь, чуть ли не к самому его носу, и тут же к Амаре: — Живой он, жи-во-о-ой… — прижала ладонь с тем, что показывала им, к губам.

Радж схватил ее за руку, с силой отвел вниз.

— Да покажи-и ты-ы… чертовка…

Но Натача выхватила левой рукой из правой какую-то тряпочку, затрясла ею.

— И вот! — подергала подол своей юбочки. — Из моего платья это! Такая же материя… Вот тут выловила, в прибое.

— Да! Верно! — помогая Натаче, то приседал, то вскакивал на ноги Абдулла. Тото мотался у него под рукой и повизгивал.

— Мало ли в прибое мусора.

— Какой мусор?! Гляди-и… как свернут кусочек… И связан… А как связан? Три петли, как цветок… Совсем недавно Янг учил меня завязывать такие бантики! Лицо у Натачи пылало, губы дрожали.

Радж осторожно взял двумя пальцами кусочек ткани, положил себе на ладонь. Тыкал пальцами во влажный сверточек, пытался ногтем подцепить петли, чтоб разобраться, как завязана тоненькая нитка. Но они были мокрые и слипались. Хмыкнул недоверчиво, хотел уже бросить за спину, в море.

Натача схватила сверточек, порвала нитку, развернула кусочек ткани, вытряхнув из нее немного зелени.

— Почему тогда этот лоскуток тут? Зачем кому-то делать такие сверточки и обвязывать их Янговыми узелками? — горячилась Натача. — Он никак не мог подать о себе весточки! Не напишешь, не вынесешь, не пошлешь… Что было под руками, из того и делал. Воде доверил, а она вынесла… Мою блузку порвал. Он знал, что мы его будем искать, и сделал так, чтоб было только нам понятно… Ну и Янг, какой он умный, какой хитрый! Он живо-о-ой!..

— Если все так, как ты говоришь… — начал было Амара, но взглянул на Раджа. Тот закрыл глаза. — Ты что? Тебе плохо?

— Ничего, ничего… — ответил Радж, не открывая глаз и затрудненно дыша. — Сжимает что-то там… Переутомился сегодня.

— Если все так, Натача… — Амара снова повернулся к ней, — то в твои руки попал один шанс из тысячи. А может, и еще меньше, — он взял у Натачи лоскуток, разгладил на ладони.

— Из тысячи. Он же не мог тысячу таких лоскутков из блузки нарвать, — не поняла Натача.

— Я не в том смысле… Чтоб остаться в живых, у него не было шансов. А выжил! Чтоб попал в твои руки этот лоскуток… Пусть бы он хоть десяток или два десятка их пустил… Тоже шансов почти не было. Чудеса, да и только!

— Дай сюда! — выхватила Натача тряпочку. — Вот рыжее пятно с краешку, видите? Пятно похоже на звездочку… Братик бросил в спину каракатицу, а она чернила выпустила… На спине пятно было… Чего вы сидите? Искать надо!.. Спасать Янга надо! — Натача опять расплакалась.

— Бабу… — беспокойно заговорил Даял. До этого носильщики сидели молча, будто онемели от всего услышанного. — Бабу, я так рад… Я поздравляю вас. Я верю девочке, что ваш брат жив. Но вы на нас не рассчитывайте, если пойдете в лагерь. Мы не договаривались об этом. Мы только вещи нести соглашались. А тут… с лагерем этим… дело нечистое.

— Мы не можем вам всего говорить о лагере, что знаем. Но «нечистое» — не то слово. Слабо сказано! — Радж отстегнул ласты, сел по-турецки. — Там, под берегом, у них пещера. Если Янг жив, то он в этой пещере… Выход из нее под водой на глубине четырех, а то и пяти метров. А загорожена она хитроумно, по-научному. Янг сидит в темноте…

— А может, и не в темноте, провода забыл? — облокотился на песок, а потом тоже сел Амара. — Так если там светло, могли и обнаружить Янга, поймать… Но если бы схватили, то разве смог бы он такие цидулки посылать? Если в пещере вода — смог бы… А если где-нибудь под замком сидит, на берегу?

— Сидя под замком, цидулок не пустишь по воде, факт, — согласился Радж. — Он в пещере — это тоже факт… А вдвоем нам в лагерь нельзя соваться. А если все-таки вчетвером, а? — просительно посмотрел он на Даяла.

— Радж-бабу, мы тебя очень уважаем, но ты нас отпусти! Дети у меня… — взмолился Даял.

— А я жениться собираюсь, невеста ждет! — поспешно добавил Мамада.

— Не будем торопиться, Радж, — рассудительно сказал Амара. — Главное — он жив. А то поспешишь срезать рога и отхватишь заодно уши. Если они обнаружат Янга там, ему не поздоровится. В самую их тайну проник!

Услышав эти слова, Натача снова заплакала.

— Ух, такие приключения у Янга! Если бы мы там вместе были, такого бы натворили! — засверкал глазами Абдулла.

— Замолчи, вояка, — поморщилась Натача. — Сыча в лесу испугался, а еще хочет…

Абдулла шмыгнул носом, ему стало немного не по себе. Но прорвалось упрямство:

— Я пошел бы сейчас в лагерь и потребовал: «Отдавайте нам Янга!»

— На банановом листе, под зеленым соусом… — добавил Амара насмешливо.

— Радж-бабу, не раздумывай долго, отпусти нас домой… — снова стал просить Даял. — Мы и платы всей не будем требовать, только за полдня. Все так хорошо окончилось, и мальчик жив.

Радж молча расстегнул на груди «молнию», начал свертывать подол рубашки валиком. Когда валик дошел до груди, скрестил руки, схватился за рубашку и стянул ее через голову.

— Раздевайся и ты… — кивнул Амаре. — Хэпи энда[20] нет, но на сегодня хватит.

«Так хорошо кончилось… Хорошо кончилось… Мальчик жив», — билось в Раджевой голове. И не только Радж повторял эти слова на все лады.

Ничего еще не кончилось. Даже и не начиналось. Когда Янг отправлял эти письма-криптограммы, он был еще жив. А что с ним теперь? Две трети дня прошло, а ничегошеньки не сделали, чтобы спасти Янга.

— Разбирайте манатки… — махнул Радж рукой.

Глава пятая

1

Несчастному и голодному — каждый год високосный, каждые сутки — год.

Янг не помнил, как перебрался с Крабова пляжа на свою площадку на порог. Не помнил, как забирал с собою рогожный мешок, подстилал под бок. Но очнулся на пороге от резкого и звонкого грохота — будто били чем-то по пустой бочке от бензина. Сел, ошалело вертя головой, не соображая, где он и что с ним.

Одно ухо болело и не слышало, другое слышало хорошо. Может, уже утро? А глаза враз накололись на свет лампочки, потом нащупали то место, откуда долетал такой оглушительный, умноженный эхом звон: дон-дын, дон-дын-ден… Два человека в черных гидрокостюмах возились на Крабовом пляже возле полосатых бочек — точно таких, как под буйками, мастерили что-то похожее на плот. Должно быть, все, что требовалось, было подготовлено в лагере, потому что плот собирали из готовых деталей. Четыре бочки были сварены торцами по две, а теперь эти удлиненные пары соединяли по краям досками, чтоб получилось нечто вроде рамы. Неподалеку от работников лежала кучка более коротких досок, а возле самой воды однобаллонные акваланги.

Аквалангисты все это доставили сюда через подводный вход, втащили на пляж, грохоту-звону, наверное, хватало. А он, Янг, не слышал, спал как убитый. Можно было подплыть к нему, взять сонного голыми руками.

Основу плота со скрежетом сдвинули на воду, один аквалангист, пошатываясь, сразу перебрался на него. Покачался, приседая, выкрикивая что-то похожее на «го-го!», потом «ол райт!». Велел другому аквалангисту подавать ему более короткие доски. Прибил одну, прибил другую. Тот, что оставался на берегу, набрал досок целую охапку и перелез к нему сам, разложил все по местам. Тоже покачался, сказал, что из одной бочки не всю воду вылили, потому что плот оседает на один угол. А потом стал, уперев руки в бока и глядя на Храмовый грот, почти прямо на Янга. Может, искал взглядом дельфинов? А первый ползал на коленях, вертелся, стучал молотком, пока все поприбивал. Время от времени тот, что стоял, поворачивался к нему, что-то говорил, но из-за стука ничего нельзя было разобрать.

У Янга першило в горле, хотелось хорошенько откашляться, но он только тихонько хрипел горлом, боясь, чтоб этот легкий кашель не очень выделялся из шума водопада.

Донимал насморк, приходилось часто вытирать нос, беззвучно сморкаться. Простыл в мокряди и холоде… Понимал, что положение его осложнилось: труднее будет с кашлем и насморком прятаться от чужих ушей. Трудно будет и под водой, когда придется нырять.

Приступами охватывала дрожь: пока спал, здорово пробрало холодом. Пришлось помять бока, надавать себе тумаков, порастирать живот и спину, грудь, ноги, руки, чтобы хоть немного согреться. Нащупал складной ножичек, вынул из-под себя рогожу. Долго щупал, вертел перед собой, раздумывая. Вот дно, в нем прорежет дыру. И две в верхней части с боков, чтоб в эти дыры просунуть голову и руки.

Пилил-резал, помогал ножу зубами. Наконец натянул на себя эту одежину с усмешкой: «Чучело огородное…» Несколько раз ловил на шее отдельные волоконца, ощупью отрезал, чтобы не щекотали, не кололи.

А взгляда не сводил с тех двух на плоту: «Что будут делать дальше? Зачем им этот плот? Не очень-то разгонишься на нем в этой темноте. Но если иметь весла или что-нибудь вроде этого, можно объехать всю пещеру, обследовать… И меня найти! Но у них, кажется, нет фонарей, разве только на пляже…»

— Гей-гей, Магомет! — зычно закричал тот, что стоял, уперев руки в бока. Под сводом пронеслось гулом-громом: «…Мет… мет… мет!» — Если не идешь к горе, то гора придет к тебе!

Янг вжался в скалу: показалось, что аквалангист крикнул ему, в его сторону глядел. «Но разве меня Магометом зовут?»

— Тихо! Сдурел? Дельфины не любят шума, — напарник тоже встал на ноги. Оба на фоне более светлой стены возле лампочки походили на тени-силуэты.

— Это науке неизвестно. А что ультразвука свиньи не любят, боятся — можно видеть.

— Это афалины, а не морские свиньи.

— Один черт. Кто бы мог подумать, что из простых пузырьков можно создать такой заслон.

— Это не простые пузырьки. Обратный пьезоэлектрический эффект.

— Ты кумекаешь немного, с чем его едят?

— Ну…

— Гони лекцию, профессор.

— Значит, так… Если из кристалла кварца вырезать особым способом пластинку, то когда сжимаешь и разжимаешь ее, на гранях возникают электрические заряды, противоположные по знаку. Это — прямой пьезоэлектрический эффект. А если, наоборот, к этой пластинке подвести электрический заряд, то она изменит свои размеры. Чем больший заряд, тем большая получается деформация пластинки или пластинок. Если действовать переменным током, то пластинка будет сжиматься и разжиматься в такт со сменой плюс на минус. Есть специальные ультразвуковые генераторы, если с их помощью изменять плюс на минус с ультразвуковой частотой, возникнут ультразвуковые волны. Так вот, смена размера пластинки под воздействием тока и называется обратным пьезоэлектрическим эффектом. Но теперь из кристалла кварца таких пластинок не делают, а из пьезокерамики. Это в десятки и сотни раз дешевле. И из других веществ делают, чтобы получить большой интенсивности ультразвуковое излучение, его фокусируют специальными концентраторами. У нас, если ты заметил, такие желобки из трубы сделаны… Они концентрируют, фокусируют ультразвуковые волны до такой степени, что в воде даже пузырьки вспухают… Температура у них — тысячи градусов, а на воду передается страшное давление… Сотни атмосфер!

— Как репу грызешь… А мне начхать на все эти пузырьки… Лишь бы они делали для нас то, что мы хотим.

Многих слов, услышанных от «профессора», Янг не понял, некоторых, может, и не дослышал. Но «лекция» запомнилась, и он решил все пересказать Раджу. Если живым останется, конечно… Интересно, поймет ли все это брат?

— Значит, дельфины не могут отсюда сбежать?

— Не могут. Разве что двигатель остановится, электростанция.

— Мы могли бы и возле берега этим самым заслоном из пузырьков отгородить загон, и пусть бы плавали.

— Ну да! А как ты их потом заставишь плыть в пещеру? А тут они на месте, а с плотом вообще оборот можно в два раза ускорить, не надо будет таскать породу к лампочке.

— Надо сделать переносный светильник с проводом примерно в триста футов[21]. Чтобы все время был на плоту. И промывать грунт будем на плоту.

— Майкл тебе не говорил? Часа в два ночи телефон зазуммерил. Из пещеры… Алё, алё, а в трубке — молчок.

Янг и дышать перестал. Неужели влип?

— Сырость большая. Замкнуло контакты.

— Сырость? Сырости, правда, хватает. Ревматизм можем подхватить… Ха-ха, в тропиках, в чертячьем пекле! Если б хоть знали, что не напрасно потеряем время.

— Не потеряем. Море почему большое? Потому что от малых речек и ручьев не отказывается. Так местная мудрость говорит… Ну, а мы будем клевать, клевать… По зернышку, по две-три унции[22], по самородку.

— Самородков захотел?

— Будут и самородки… Вчера сколько мы тут полазили, а пять унций намыли. Не то что в ручьях.

— А сначала казалось, что в ручьях должно быть больше.

— Где как… Если бы хорошенько разведали, поискали, то, может, и в ручьях могли на жилу напасть… А из туземцев никто ничего не знает про золото. Боятся этого озера.

— Старик, ты, может, кумекаешь, как с этими бутылконосами управляться? Я вчера и по именам звал, и рыбой подманивал — ни один не подплыл. Курсируют поодаль, поглядывают.

— Наверное, не нам надо было с ними заниматься. Пусть бы те, кто не участвовал в краже и транспортировке их. Может, они нас по запаху узнают?

— Дьявол их знает… А может, просто боятся к лампочке подплывать? И заслон из пузырьков сильно действует на них — издали чуют, хоть там и направленное излучение. Попробуем с плота…

Вода в пещере хоть и медленно, но двигалась в сторону выхода. Вначале аквалангисты стояли на плоту так, что лампочка поблескивала из-за плеча левого напарника. А пока они постояли, поговорили — начала поблескивать между ними, потом стала видна Янгу из-за плеча правого мужчины. Плот едва заметно плыл по воде.

— Пит был в дельфинарии, а ничего не может сказать, какие команды подавал тот дрессировщик.

— Он дельфинов видел во время представления, а не на занятиях.

— Я же говорил Питу: рано! Пусть получше обучатся. Не-ет, давай-давай, хап-хап. А теперь хоть под хвост им труби.

— А если бы больше не было такого удобного случая?

— Не было б, так сами подстроили бы. Терпением надо было запастись, терпением.

— Терпением… А забыл, что время — деньги? Не знаешь, где выиграешь, где проиграешь. Попробуем, не получится ничего — придется Судира в долю брать.

— Это тот дрессировщик?

— Ну… Штучка — палец в рот не клади.

— Шеф сегодня приплывает, так скажет, что делать.

— Думаешь, у шефа парламент, а не голова?

— Не парламент, но — голова.

— Согласится шеф… Не вижу я другого выхода. Если на одном потеряем, то на другом выиграем.

— Завтрак — где? На пустом кофе скоро ног не потянешь. Умять бы хоть пару сандвичей.

— Вон… на том черпаке положил.

— Ты не брал рогожный мешок? Я вскинул его на черпаки, чтоб немного подсох.

— Не видел… Может, крабы стянули.

— А рыбу куда положил?

— Там же… Не доберутся, не бойся.

— С этими крабами… Отбою просто нет. Лезут, как мухи на болячку.

— Думаешь, поможет эта рыба? Дельфины не голодны, начхать им на наше угощение.

У Янга давно зудело в носу. Он и на переносье нажимал, и сморкался тихонько, и пальцем чесал в ноздрях. Не помогало, чихнул — громко, потому что зажимал нос и рот ладонями.

— Будь здоров! — сказал правый аквалангист.

— Это ты мне? Я не чихал… Может быть, дельфин.

— А что, дельфины тоже чихают?

— Должно быть, чихают. Говорят, их мозг похож на мозг человека.

— Если так похож, так, может, и соблазнять их надо чем-нибудь другим… Скажем, вином, а не рыбой.

— Ха-ха, ну и придумал!

— Рыбы в пещере хватает, пока не переловят всю — не суйся. А переловят — сами на поклон придут. А мы им: кто не работает, тот не ест.

— Старик, ты не социалист? Теперь модно под социалистов краситься.

— Ты что — того? — правый аквалангист повертел пальцем у виска.

— Хм… Значит, ты самостоятельно открыл один из основных принципов социализма.

— Значит, социалисты — не дураки, если до этого додумались.

— Разболтались мы тут…

— Никто не услышит.

— Я не об этом. Работать надо, а мы… Оттягиваем время, оттягиваем. А потом Пит или шеф спросят: а что вы сделали за день?

— Да-а… Чтоб они сдохли, эти дельфины… Знаешь, давай позавтракаем, а потом начнем.

— Давай, разве я против?

Двое на плоту встали на колени, начали грести руками воду, чтобы плотней пристать к пляжу, словно боясь намочить гидрокостюмы. А когда пристали, то первый, ступив на берег, начал делать ногами выверты, будто бил ими туда и сюда, что-то расшвыривая в разные стороны. Остановился возле кучи черпаков, посмотрел по одну сторону, по другую, затопал грозно, пугая крабов.

— Старик, ты не помнишь, что делаешь. Никакой тут рогожи нет.

— Черт… Я же не свихнулся еще. Неужели крабы могли куда-нибудь утянуть? — тот, что чертыхнулся, озирался вокруг себя, оглядывая всю площадку. Потом прошелся вдоль самого края, всматриваясь в воду. Откуда-то с правой стороны, где было уже темно, принес две круглые штуки, похожие на решета, перевернул вверх дном. Оба аквалангиста уселись на них лицом к лицу, принялись потрошить прозрачный мешок с харчами. Сидели так, что один немного закрывал другого и закрывал то, что они доставали из мешка. Говорили теперь вполголоса, и Янг, хоть и напрягал слух, наставляя здоровое ухо, ничего не мог разобрать.

Представил себе, что они едят, какую вкусноту, и в животе началась резь от голода. Зачерпнул ладонью соленой воды, глотнул. Потянуло на рвоту.

Сидел на ласте, скорчившись, прижав ладони к животу, а локти к бокам. Дрожь перестала бить, рогожа и ласт все-таки помогали. Старался больше не думать о еде, сосредоточиться на том, что услышал из разговора тех двоих.

Ожидается нынче приезд какого-то шефа…

Надеются, что шеф разрешит вызвать сюда Судира…

Да, это — главное. Так что — сразу подплыть к Судиру? Так и так, мол… Все-таки знакомый человек, вместе в дельфинарии работали. Может быть, поможет выбраться отсюда?

«Перепугается, увидев меня. И так подозревали его в том, что помогал дельфинов украсть. А теперь будут явные доказательства, что он соучастник преступления. А я — свидетель… Так зачем ему свидетели? Не лучше ли избавиться от них?»

«Подожди, подожди… Он же не дурак. Он сам видел, как тянутся ко мне дельфины. Не обойтись ему без меня… Испугается только сначала, а потом захочет использовать. Без меня ему как без рук! А с чужаками дельфины вообще не идут на контакты…»

«Будет держать, как в темнице, света белого не увижу никогда. А Радж поищет-поищет и… перестанет…»

Горько Янгу и до слез обидно за свою судьбу. «Я же не жил еще, мне же всего двенадцать лет…»

«Вот если бы акваланг у них украсть… Не нужен костюм, не нужны ласты, маска… Лишь бы загубник в зубы, лишь бы вдохнуть пару раз… А-а-а! Пузырьки… Разрежут, как ножом… Как сквозь них пробраться?»

«Дурень… Надо было лучше посмотреть, нельзя ли те железные штуки, из которых пузырьки бегут, приподнять. Чтоб подлезть под них… А я куколки просовывал… Вот же дурень! А теперь уже и силы не хватит второй раз в маске подплыть».

Аквалангисты тем временем позавтракали. Всего, видимо, не съели, что-то складывали обратно в прозрачный мешок. Потом один встал, скомкал этот мешок, поискал глазами, куда швырнуть, но бросил осторожно под лампочку к куче черпалок. Позже, наверное, заберут, унесут наверх… Затем сразу оба заторопились, будто хотели нагнать потерянное время. Перенесли на плот несколько черпалок, те круглые штуки, на которых сидели, мешок с рыбой, подводные фонари, ласты, маски, акваланги и еще какой-то сверток.

— Ерунда эти фонари. Долго с ними не поработаешь, — сказал один.

— Я взял пару запасных батареек.

— Все равно это не работа. Ну, два часа промучимся, три, а что толку? Линию надо тянуть — я уже говорил.

— Скажем мотористу, пусть сегодня же сделает.

— Безголовые мы… Надо было хоть пару весел из резиновой лодки взять.

— Да и резиновая лодка понадобилась бы: сколько уже времени прошло, а мы еще пещеру по-настоящему не обследовали.

— Питу это неинтересно. Ему главное, чтобы мы в грязи рылись как свиньи, гнали чистоган.

— Где сегодня будем работать? В Дырявом гроте или возле водопада? Давай поплывем к дельфинам, в Дырявый.

— Давай.

Один из аквалангистов, надев ласты, оттолкнул плот от Крабова пляжа, плюхнулся животом на воду, ухватился за доску. Второй включил фонарь, поставил его на круглую штуковину, так, чтобы пучок света бил вперед, и тоже, надев ласты, прыгнул с плота в воду, уцепился за доску рядом с первым.

Плот двигался быстро, прямо на Янга. Круглое, слегка вытянутое пятно света скользило по воде, порой посвечивало вправо, когда плот вздрагивал, даже забирало вверх. Янг чувствовал себя в западне. Нырять в воду, прятаться там от аквалангистов не хотелось: только-только начал обсыхать и согреваться. Передвинулся от воды дальше, ощупывая вокруг место руками и ногами. Хорошо, что стена была тут наклонной и нащупывались выступы и выемки. И вдруг рука, протянутая вперед и вверх, не нашла опоры! Принялся водить ею во все стороны — чудеса, это не стена была наклонной, а будто еще один большой вал или порог. Начал взбираться на него и ощупывать более осторожно — так и есть, за валом скала понижается. Закинул туда одну ногу, подтянул другую и сполз ногами вперед. Тут была неглубокая, около полутора метров, впадина, ровная, похожая на чье-то логово. Обрадовался неимоверно: не напрасно выбрал этот порог для жилья. Теперь у него и гнездо будет удобное, не скатится в воду, и крабов тут нет, и прятаться хорошо — снизу, с воды, его не увидят, как бы ни светили. Если бы Янг знал, что такое окопчик с бруствером, то сравнивал бы свое логово с ним. Сразу воспользовался этим бруствером, осторожно глянул из-за него вниз, на воду. Плот был совсем близко, фонарь слепил глаза. Пришлось прикрыть их рукой, свет уже прыгал по тому месту, где Янг только что находился.

— Вот, уперлись… Греби ты, а я приторможу. Правее будем брать, — совсем близко, точно над ухом, послышался голос.

— Левей, а не правее. Я помню этот выступ. Дырявый грот за ним, слева.

Бочка скрежетнула, задев под водой камень. Гребцы оттянули плот немного назад, а потом свернули влево, а если глядеть со стороны Янга — вправо. Еще правее к Храмовому гроту бруствер все больше задирался вверх. Видя более светлое небо и черный силуэт гребня на его фоне, Янг смело подался туда, выставив перед собой руки. Тут можно было стоять, опираясь или держась за гребень, и наблюдать за тем, что делается внизу, на воде.

Контуры плота были едва видны, с него в глубину грота и на воду падал сноп света. Светлели слегка и пятна за плотом, где болтали ногами пловцы — фантастическая, сказочная картина! Янг перевел взгляд вверх — а где же та дыра в своде, похожая на восьмерку? Глаза привыкли уже к свету фонаря, хоть и не прямому, не хотели улавливать то, что должно было просочиться сверху. Наконец увидел светлое пятно, только не в форме восьмерки, а как бы головастика с хвостиком и очень тусклое. Не увидел в этом просвете ни звезд, ни снующих возле него летучих мышей. Может быть, тот головастик не само небо, а только отражение дневного света, а само небо чем-то заслонялось. Янга охватила невыносимая тоска, хотелось завыть, как Мансурову псу. Случилось однажды, что тот завыл на берегу, ожидая рыбаков. И накликал беду: не вернулся с ловли двоюродный брат Мансура, старше Янга на четыре года. Бедный Мансур, где он теперь? Вылечился ли? У него же тогда, когда нырнул в лагуне во время подводного взрыва, полопали перепонки и сам был контужен. «У меня одно ухо болит, и то не выдержать… А как же ему тогда было?»

Тем временем плот оказался среди дельфинов. В сильно растянутом овальном пятне света на воде видны были спины с плавниками, дельфины кружили вокруг плота то в одну, то в другую сторону. В конце концов скучились и отошли в самый дальний угол, куда свет не доставал.

Аквалангисты вскарабкались на плот, свет, падавший от фонаря, закачался на воде.

— Ну вот… Хоть бери лассо и бросай, как ковбой… — громко вздохнул один из аквалангистов. — И как к ним подобраться?

— Ты же кричал: если гора не идет к Магомету…

— Да… Поплыву к ним без акваланга, попробую из рук покормить. Точно дикие, не верится, что из дельфинария.

Тот, что говорил о лассо, взял мешок с рыбой и бросился грудью на воду, даже волны заплескали в стены грота. Другой, подтянув к фонарю акваланг, начал что-то ремонтировать в нем. Янг был уверен, что дельфины не поддадутся на приманку, не примут их угощения, и отвернулся от гребня. Аквалангисты будут тут забавляться долго, еще и на дно полезут с черпаками. Надо использовать этот момент!

Одним духом он перемахнул через бруствер, сполз, ощупывая скалу, к воде. Скинул рогожу и все остальное, разделся догола — так делали они, когда купались без девчонок в лагуне Биргуса. Тихо лег на воду, осторожно и размеренно заработал руками. Из Храмового грота его не увидят, проверено. Оттуда даже пляжную лампочку не видать. Но долго не будет на пляже, только схватит мешок из пленки с остатками еды — и ходу. «Тут разгляжу, что в нем… Ха, а как ты разглядишь в темноте? Где минута, там и две, ничего это не изменит…»

Сплавал не зря. В скомканном мешке нашелся слегка подгнивший, но съедобный, совсем хороший внутри банан, блестевший от жира огрызок хлеба и две продолговатые свиные шкурки от бекона. На них кое-что можно было еще обгрызть, обсосать сало, да и сами шкурки немалое лакомство. Только надо уметь их есть… Хлеб и банан проглотил мигом, шкурки сунул за щеку — и назад, в воду.

Даже настроение поднялось!

Плыл, плыл и выплыл… в Храмовый грот. Когда неожиданно посветлело впереди и зашевелились в светлом пространстве фигуры аквалангистов, даже растерялся: «Чуть на плот не напоролся!..» Взял правей, скоро нащупал мыс-выступ и свой порог за ним, оглянулся: все верно, отсюда лампочка видна. Осторожно, чтобы не сбить колени, вылез. Ладонями стряхнул с себя воду, растер немного грудь и спину, ноги, чтоб разогреть кровь. С трудом разобрался с одеждой, натянул все на себя. И пока делал это, исходил слюной, причмокивал. Будь они неладны эти шкурки, так и хочется проглотить их не жуя. И сразу двинулся к гребню — а что делается на плоту? Жевал, молол зубами шкурку от бекона, млел от наслаждения и наблюдал, вслушивался.

А там уже взбирался на плот тот аквалангист, что плавал с рыбой к дельфинам.

— Ну как? — спросил его напарник.

— А, чтоб они подохли… И близко не подпустили. Думал, может, не видят, темно. Выну рыбину, поплещу ею, чтоб запах пошел по воде. Ни один не подплыл.

— Надо было хоть так побросать. Они не глупые, поймут, что мы с добром к ним.

— Бросал! Во, в мешке только треть осталась. Еще раз попробую, в конце.

— Я предлагаю так: первое погружение — вместе. А потом будем чередоваться. Фонарь поставь так, чтоб светил на воду. Для ориентировки…

Они больше не перекинулись ни словом, будто поссорились. Молча собрались, надели акваланги. Один из них взял подводный фонарь, не тот, что горел на краю плота, и две черпалки. Ныряли так, будто хотели сесть на воображаемый бортик плота, но нечаянно падали в воду лицом вверх.

Разошлись и сошлись круги, покачался немного фонарь, подержалось пятно света на воде.

Янг набрался смелости: пока они будут погружаться, а потом зачерпывать грунт, выплывать, он пошарит у них на плоту. Никаких мук совести не испытывал, казалось даже, что до него долетел одобрительный возглас Абдуллы: «Молодчина! Так им, разбойникам, и надо!» — «Я ничего не стану брать. Я только термос с кофе… Они обойдутся без него, а я уже не могу: нутро хочется согреть… Подкину потом пустой, вот удивятся!»

Второй раз Янг разделся быстро, хотелось поскорей добраться до сладкого, горячего и душистого кофе. Плюхнулся в воду смело — некого было остерегаться.

Едва взобрался на плот, обдирая колени и сажая в них занозы — доски были неструганные. И сразу подплыли дельфины, стали полукругом, раскрыв зубастые пасти, захмыкали, замурлыкали, заскрипели. «Ну и создания!» Боби остановился возле самого помоста, высоко задрал голову и положил ее на край плота, широко раскрыв рот. Будто просил-молил: покорми! И Янг забыл про термос, взял в руки мешок с рыбой. Боби осторожно взял рыбку и ушел под воду. Остальным кидал рыбины в рот по порядку. Каждому попало по две-три рыбины, а Боби дал и четвертую, маленькую. Малыш пытался вскочить на помост, как это делал в дельфинарии, но накололся на острый край доски и, недовольно посвистывая, осел в воду.

— Нет больше… вот, видишь? — Янг даже мешок вывернул на его глазах, бросил на круглую штуковину, заметив мельком, что она похожа на решето.

Плохо дело: дельфины еще голоднее, чем он сам. Они просто терпели до сих пор, а теперь, должно быть, терпение кончается. Станут уступчивее, будут танцевать под дудку чужаков. Голод — не тетка.

Взял фонарь, поводил пучком света по воде, провел вдоль основания стены и по самим стенам грота. Свет рассеивался, но можно было заметить, что левая стена наклонная, как крыша, она неровная, в наплывах и ямках. В самом углу, где было темнее всего, эти наплывы повылезали из бывших щелей. Они похожи на высунутые ноздреватые языки. Цвет у стен и у языков серо-бурый, порой коричневатый, а то и черный. Стена справа тоже имеет наклон, но ее начало на мысу будто выгрызли. Там и создалась та седловинка, в которую он забирался, как в логово. До самого верха крутого свода свет фонаря не доходил, но светлое пятно от него терялось, пропадало.

Янг спохватился: чем он занимается?! Ужас… Сейчас выплывут аквалангисты… А где же термос? Вон, в другом решете.

Ставя фонарь на старое место, чуть не столкнул его в воду. Зажал термос под мышкой и плюхнулся животом на воду, заработал одной правой рукой. К нему тотчас подплыл Боби, потом опередил, развернулся и так ударил хвостом по воде, что Янг закашлялся. Хотел, видимо, сказать — чего ползешь, как копуша-звезда?

Кашляя, выбрался на свой берег. Уложил добычу под ноги и тщательно ощупал скалу, чтоб термос не скатился в воду. В тот же миг услышал за спиной неясные, искаженные эхом голоса: выплыли наверх аквалангисты. Хорошо, что успел удрать… А что они говорят? Не разобрать… Одевшись, перебрался через бруствер, прижимая термос к груди. Занял место возле своего наблюдательного пункта, прислушивался, поглядывал, а руки делали свое — отвинчивали крышку; зубами выдернул пробку, в нос полетели горячие брызги. Налил немного в стаканчик-крышку, подул — и зачмокал, наслаждаясь вкусом и теплотой в животе.

— Вишь, осмелели без нас. Кружат возле плота.

Аквалангисты сидели на корточках друг против друга, не снимая со спины аквалангов. Между ними на черпалке стоял фонарь.

— Я сейчас возьму рыбку, поманю, — встал один из них, огляделся. — Ч-черт… Столкнули, наверное, в воду, вылезая. Не вижу мешка.

— А вон, на решете… Пустой.

— Ка-ак пустой? В нем еще килограмма три было! Я хорошо помню, что не клал его на решето!

— Старик, лечиться надо… Склероз — поганая штука.

— Пошел ты!.. Идиотом меня считаешь, что ли?

— Ну так где тогда рыба? И разве мешок с ногами, чтоб перескочить на решето?

Встал и тот, что называл напарника стариком. Поднял фонарь, провел светом по воде, вдоль стены, скользнул лучом по стенам, потом снова по воде. В освещенном кругу увидел могучий плавник дельфина, возможно, Дика. Еще раз скользнул лучом по стене — возле самого Янга, и ему пришлось нырнуть за гребень.

— Не нравится мне все это. Нечистое тут место… Недаром туземцы не ходят на озеро. Много сегодня разных загадок. Ты видел, когда мы выплывали, как огонь танцевал, потом пропал было?

— Ну-у…

— Не нравятся мне такие фокусы… Слушай, а помнишь, как Пит рассказывал о представлении? Дельфины выскакивали на помост, укладывались… Может, и теперь побывали тут, съели рыбу.

— Ну да! Они в крайнем случае стянули бы мешок в воду и там потрошили его. А он лежит пустенький на решете. Потом… еще и вывернутый! Да если бы они прыгали на плот, то и фонарь бы столкнули.

«А что вы еще запоете, когда увидите, что термос…» — не успел додумать Янг, как услышал:

— Не фонарь столкнули, а термос… Термоса нет! — тот, что стоял с фонарем, неуклюже затопал ластами, светя вокруг плота на воду. — Нигде не плавает.

— А термос и не могли столкнуть, я его в решето поставил. И хорошо это помню, можешь не улыбаться! Знаешь, в пещерах иногда поселяются гигантские осьминоги. Для них тут отличное укрытие… Осьминог может щупальцами что хочешь сделать.

— Перестань… А то я больше в воду не полезу.

— Полезешь, никуда не денешься.

Они присели возле черпалок, начали грестись в песке. Потом на плоту остался один, а другой с фонарем на груди и черпалкою в руках скользнул за борт. Тот, что остался, снял со спины акваланг, осторожно положил на доски. Помахал немного руками, поразгибался, нажимая обеими ладонями на поясницу и виляя бедрами. Высыпал из черпалки грунт в решето…

«Находят они что-нибудь или нет? — вяло подумал Янг. — Если бы находили, то, наверное, кричали бы от радости…»

Ему надоело следить за манипуляциями аквалангиста на плоту. Не бодрость почувствовал Янг, выпив кофе, а наоборот — ему захотелось спать.

Сполз в логово, подложил локоть под голову. Ему стало тепло и уютно, даже каменная постель казалась не такой холодной и жесткой.

2

Сначала спал без снов. Потом сны, наверное, снились кошмарные, потому что он несколько раз в ужасе просыпался, но успокаивался и снова засыпал.

Затем проснулся окончательно. Где-то был слышен неясный, с небольшими паузами, разговор. Свод пещеры не терялся в вековечной темноте, а серел, можно было разглядеть нависшие глыбы. Непривычной формы, точно сломанные арки. Где-то стремительно проносится, скользит ослепительный свет, даже его отблески на камнях свода болезненны для глаз. Звериный инстинкт осторожности заставил Янга не вскакивать сразу, не высовываться. Он прикинул, где может быть такой сильный источник света, перевернулся на живот и пластом пополз к брустверу. Потом лег на бок, задрал, закатал подол рогожного мешка, прикрыл им лицо, чтобы не так резал глаза свет. Даже сквозь переплетение волокон глядеть было больно.

Плота в Храмовом гроте не было. У его входа плавало что-то толстое и длинное, раза в три-четыре длиннее Дика. Ни носа, ни хвоста не видать, они опущены в воду. Спина серо-серебристая, едва возвышается над водой. Зато надстройка — в половину человеческого роста. Она размещена посередине, где у дельфина спинной плавник. В этой надстройке-кабине Янг насчитал пять окон-иллюминаторов, размещенных в одну линию. Шестое оконце видно немного спереди, над этим оконцем двигалась туда-сюда круглая фара, и это из нее свет прорезал, пронизывал простор, прыгал по своду, скользил по воде. На крыше кабины-рубки сверху были открыты два люка, в них высунулись по пояс два человека в обычной одежде. Фара погасла наконец, по сравнению с ней оконца едва тлели. Янг постепенно разобрал на боку судна красную надпись: «PERRY CUBMARINE». «Кабмарин, кабмарин… Подводная лодка! — догадался он. — Но разве бывают такие маленькие лодки?!» Он отбросил с лица рогожу, смотрит, вслушивается.

— Значит, не сифон? — Янг понял: это сказал тот, что торчал из переднего люка и поворачивал фару.

— Нет, — ответил задний. — И мы сначала думали — сифон. А потом глядим — дыра в своде… — и показал рукой вверх мимо уха переднего.

— Куда ведет пещера — не обследовали?

— Никуда, вы же сами светили, видели. Четыре заводи, эта самая большая.

— Считай, грот, а не пещера.

— Что в лоб, что по лбу. А глубоко тут… В этой — футов сто восемьдесят, в остальных по тридцать — пятьдесят.

— Где вы тут брали грунт?

— И тут и там, где водопад. А две заводи еще не обследовали.

— А стоит заниматься?

— Думаю, что стоит. Даже если не удастся эксперимент с дельфинами, то будем доставать грунт сами. Аквалангов только больше надо, у нас всего три.

— Издержки, издержки… И на дельфинов напрасно раскошелились.

— Шеф! Мы на них и доллара не потратили.

— Объясни, пожалуйста.

— Провели одну операцию, бомбанули дельфинарий на Рае.

— Хвост увяз?

— Чисто! Приезжала полиция, мы им акваторию лагеря показали — смотрите, ищите. А про пещеру никто не знает.

— Ну и что?

— Вы о чем?

— О дельфинах. Есть от них польза, оправдывают хоть кормежку?

— Еще ни разу их не кормили. Тут им хватает и рыбы, и крабов, и лангустов, а возле выхода — и моллюсков. Сами харч добывают.

— Та-а-ак… Не нравится мне дело с дельфинами. Можете поставить под угрозу все дело.

— Шеф, все будет о'кей. Правда, без дрессировщика капризничают. Он занимался с ними на Рае, учил черпать породу на дне, выносить наверх. По моему заданию. Были уже успехи…

— Та-а-ак… И тут хвост увяз, еще и дрессировщика впутали. Учтите, Пит: если что случится, отвечаете головой.

— Шеф, все будет о'кей, вот увидите. Разрешите только взять его в долю, чтоб он и тут с дельфинами занимался.

— Ты думаешь, что говоришь?

— Думаю, а как же.

— Думаешь, только не головой. А если забава с дельфинами ничего не даст? Все карты открыты… этому твоему дрессировщику.

— Это не мой, а из дельфинария… И я думаю все-таки головой. Если ничего не получится с дельфинами, Судир отсюда не выйдет живым.

— Это кто такой — Судир?

— Тот самый дрессировщик. А сейчас он уже и хозяин дельфинария, Крафт обанкротился. Таковы последние известия.

От такой новости Янг даже встал, забыв обо всем. Но спохватился и снова прилип к скале — хорошо, что говорившие не взглянули в его сторону.

— Та-а-ак… Ну что ж, под твою ответственность.

— Так на какой процент соглашаться?

— Считай сам. Я финансирую все дело, мои пятьдесят пять процентов добычи. Твои десять, остаток — для всех остальных. Чем больше наберешь людей, тем меньше достанется вам. Вот из своих сорока пяти процентов можете кинуть ему кость.

— На голую кость он не согласится. А не пригласить — слишком много знает, о многом догадывается. Нас сейчас с вами шестеро, с ним будет семь. Если нам с ним делиться, а вы останетесь в стороне, это, шеф, будет несправедливо. Я ведь забочусь об общих интересах, о ваших доходах. Но почему мы одни должны взять на себя Судира? К вам потечет река, к нам какие-то струйки, да и те надо делить. Шеф, уступите три процента из своей доли!

— Ни доллара, Пит, я же сказал. Мне не эксперименты нужны, а работа, работа… И учти: мои издержки с каждым годом растут, а доходы… А доходы пока что нет. Вот — пришлось эту рухлядь купить.

— Почему рухлядь? Хорошая еще посудина.

— Позавчерашний день. Через пятые руки достал… Сам ездил в Вест-Палм-Бич[23], встречался с шефом «Перри кабмарин компани», приценивался к новой лодке. Не укупить! У теперешних малюток и запас хода в несколько раз больше, и глубина погружения, и мощность аккумуляторов, и скорость. У моей скорость около пятнадцати — двадцати узлов[24], а у новых — тридцать. Их можно перевозить на палубе других судов, в десантном корабле-доке. В нашу малютку могут забраться только два человека, а в те — по три. И люк у тех есть внизу, можно прямо на грунт выходить в аквалангах.

— А как вы эту рухлядь доставили сюда? Столько тысяч километров.

— Военные помогли, к самому Биргусу приволокли. Ну, а в границах архипелага своим ходом хожу. Военные обещали немного модернизировать нашу малютку: двигатель дизельный поставить, генератор тока, лопасти винта заменить.

— Не задаром же, не за доброе слово?

— Конечно! Ты мне, я — тебе! Будем делиться с ними собранной информацией. Жаль, что пещера эта мала… А то можно было бы и за нее поторговаться с ними, уступить потом.

— Они и такую с радостью схватят. Тут при желании можно отличный тайный склад сделать! И атомного оружия, и химического, и бактериологического.

— Хватит об этом. И летучие мыши могут подслушать.

«Летучие мыши… — усмехнулся Янг. — А я? А те двое, что на плоту были? Или от них они не прячутся? Копошатся зачем-то на пляже, и плот там причален…» PERRY CUBMARINE, не погружаясь и не разворачиваясь, медленно двинулась в сторону Крабова пляжа.

«Хорошая посудинка… — вздохнул Янг, завидуя. — Вот бы иметь такую подводную лодочку. Я бы тогда… Тогда бы я…», но придумать, что он делал бы на ней, так и не смог. Слишком много было желаний. Прежде всего, конечно, выплыл бы на ней отсюда. У нее корпус стальной или из такого металла, что выдержит под водой сумасшедшее давление. Что ей какие-то там пузырьки. Но, поразмышляв, Янг пришел к другому выводу. Не полезет лодка под те пузырьки — зачем рисковать такой дорогой вещью? Оператор из лагеря отключит заслон. Так и для аквалангистов делает. Снимут в пещере телефонную трубку, а в лагере: «Хеллоу? Майкл у аппарата!» А они ему: «Через минуту отключай, идем на выход». А может, пользуются каким-либо паролем? Нет, вряд ли… Оператор и так знает их голоса, знает, кто в пещере в данный момент находится.

«Вот бы забраться в лодку — и шмыг с нею… Да, заберешься, а как выбраться? Цапнут за шкирку и выкинут в море акулам… Может, на лодку? Пригнуться за той рубкою-будкой, сесть верхом… Если и не отключат заслон из пузырьков, так корпус защитит…» Хотел уже спуститься к воде, но сдержался: «Дурень… А ты знаешь, с какой быстротой они поплывут по этому проходу? Может, еще медленней, чем я сам. Захлебнешься наверняка, не хватит духу. Да и они увидят в оконце, что я сижу, нарочно притормозят, чтоб захлебнулся, одна маска ничем не поможет. Это если бы акваланг стибрить…» Но опять подумал, подумал и решил, что и акваланг не поможет. «Залезешь с аквалангом на лодку, а там увидят, дадут задний ход. Враз поймают!»

«Ай да султан Муту! Ничего не знает, что у него в султанате делается… Одно только знает — острова разбазаривать…» Впервые Янг думал по-государственному, широко и зрело.

Те, что торчали из люков кабмарины, о чем-то вполголоса переговаривались с теми двумя, что копались на пляже. Понять, о чем они говорят, было трудно.

В голове Янга возник дерзкий план: а что, если тихонько подплыть под водой к плоту, прицепиться там под досками? Никто не догадается о таком укрытии, а слышать будешь все. Но опять сработал инстинкт самосохранения: «А все ли ты обдумал, собираясь лезть в зубы дракона? А что, если под плотом не за что будет ухватиться? Или занемеют руки, сорвешься и обнаружишь себя? Чем тогда все кончится?»

Откуда-то из темных закутков выплыли дельфины. Их заставлял прятаться от людей тоже инстинкт. Фукнул, подплыв, Боби, захрюкал по-поросячьи, потом захныкал, как ребенок, который хочет, чтобы с ним поиграли. И Янгу захотелось погладить его, подергать из стороны в сторону за клюв, но… Что будет, если кому-нибудь вздумается полоснуть светом прожектора в эту сторону?

В кабмарине стукнули крышки люков. Еще через несколько минут начала оседать, уходить под воду рубка с оконцами — ниже, ниже… Вот уже едва просвечиваются сквозь воду глаза-иллюминаторы. Еще мгновение — и все исчезло во мраке.

Один из тех, что остались на Крабовом пляже, снял телефонную трубку:

— Хеллоу? Майкл, выключи свою машинерию, а то из одного шефа сделаешь двоих.

Глава шестая

1

— Мистер Синх, я пригласил вас вот почему… Да, кстати: как съездили? С «Нептуном» все в порядке?

Судир сидел за столом Крафта прямой, как кол, вбитый в землю тяжелым молотом. Ни один мускул не дрогнул на его лице, пока говорил, ни разу не шевельнул бровью, казалось, даже не разжал тонких губ. Радж был удивлен таким тоном: только вчера разыгрывал из себя демократа, и вдруг такой официальный тон и «вы». Радж тоже решил говорить ему «вы».

— С «Нептуном» нормально. А почему вы… почему вы не спросите, что с Янгом?

— Спрошу, почему же нет: что с Янгом? Нашли тело?

— Не нашли… Я хотел бы, чтобы вы и на завтра меня отпустили. За свой счет.

— Сегодняшний день тоже за ваш счет, вычтем из зарплаты. А на завтра отпустить не могу — надо работать. И так мы несем каждый день большие убытки. («Знакомая песенка… Крафт ныл так же…» — подумал Радж). Кстати, я пригласил вас так поздно потому, что отклад не идет в лад. Я думаю, что для новой группы дельфинов нужен и новый дрессировщик, сам я не смогу ими заниматься. За дело возьметесь вы… Жаль, что погиб Янг, он был бы у вас хорошим ассистентом… Да и в рекламе можно было бы завернуть: «На арене братья Радж и Янг Синхи с дрессированными дельфинами!» Звучит?

— Боюсь, что не справлюсь. Я никогда не занимался дрессировкой.

— Я еще не все сказал. Вы будете получать мою бывшую ставку, я даже не приму во внимание период ученичества… Я даже надбавлю двадцать долларов, если вы сможете за месяц научить дельфинов, подготовить программу.

— Вы свою программу готовили почти три месяца, и у вас уже был опыт дрессировщика.

— Вы забываете, что мне не с кем было советоваться, у меня не было наставника. А у вас есть — я.

— А кто будет водить туристов на подводные прогулки, готовить все снаряжение?

— Пусть это вас не беспокоит. Возьмем нового человека, даже не одного. Надо ставить все на широкую ногу. У нас до сих пор не было подводной охоты — и этот вид развлечения предоставим, пусть забавляются. Теперь про ассистента… Сами не подбирайте, я вам дам человека.

— Вы так обо всем говорите, будто я уже согласился.

— А вам ничего другого и не остается. Такая работа нигде не валяется — это во-первых. А во-вторых, не согласитесь работать дрессировщиком, я вас и от подводных прогулок отстраню и от надводных. Идите на все четыре стороны… Чудак, да кто другой в ноги упал бы поблагодарить, что даю такую работу, повышаю зарплату.

— Я ни перед кем еще не падал в ноги и не собираюсь падать.

— Вы человек с гонором, я знаю. Коли хотите знать, я уважаю таких. Я не люблю слизняков и медуз… Если б я мог, то оставлял бы жизнь только сильным, волевым лицам, а всех слабаков и выродков топил бы с камнем на шее. Мы должны за ближайшие пятьдесят лет вывести и воспитать такую расу людей, чтоб в нашем государстве были только сильные личности.

— Кто это — мы?

— Мы — это тоже сильные личности.

— Что-то такое я слышал: Европа… Гитлер… Расовая теория. Вторая мировая война… Пятьдесят миллионов погибших…

— Тебя пугают эти цифры? А меня — нет. Вот ты жил на Биргусе… ("А-а, не хватило духа, начал «тыкать»…) Может быть, и огородик был у отца, и росло что-то на грядках… Я тоже мечтал купить бунгало…[25] Так вот, если густо посеяно, там вырастают не растения… Кривые, блеклые ниточки, которые не могут принести никакой пользы, не могут даже оставить после себя потомства… А если бы и оставляли, то кому нужно, скажи, такое хилое потомство? Поэтому хороший огородник выпалывает с грядок сорняки, потом прореживает посевы, видовую прополку делает… Почему бы и с людьми такое не делать?

— Простите, у меня еще много работы… — Радж беспокойно взглянул на запястье левой руки, будто там у него были часы.

— Значит, так: считай, что мы договорились.

— Мистер Судир, я прошу вас, дайте мне и назавтра свободный день.

— Вот ты говоришь, что у тебя еще много работы. Учти, работы будет с каждым днем прибавляться. Я думаю превратить дельфинарий в маринариум, а то и в мериленд. Будет построен подводный театр со всякой морской живностью. Даже русалок туда запустим… Пару девчат голеньких, красивеньких… Они будут целое подводное шоу разыгрывать, развлекать… В Японии нечто подобное есть, в Иомиуре. Но почему это должно быть только в Японии, а не у нас? Что мы — хуже?

«Этому кровососу Крафт и в подметки не годится… „Не ищи у змеи ноги“, — правильно в народе говорят. Судир не просто человеконенавистник, это — фашист. И даже не маскируется, открыто проповедует свои идеи, не скрывает их. А кого ему бояться? Султан коммунистов в подполье загнал, на Судиров не обращает внимания… А вся опасность — от таких вот! Они и султану потом под зад дадут, захватят власть…»

— Мистер Судир, я подумал и решил согласиться, — сказал вслух. — Только дайте мне право подобрать себе ассистента по моему усмотрению. Мне с ним работать, а не вам, полный контакт должен быть. Если за три дня не найду парня, который удовлетворил бы меня, тогда приму любого, кого назначите.

— Вот это уже деловой разговор. Три дня даю — подбирай. А я эти три дня буду думать, как нам лучше организовать работу.

— Завтра я в дельфинарий не буду, разрешите вы мне это или не разрешите. У меня уже никого на свете не осталось, я должен выполнить свой долг перед братом до конца.

— Жаль, что не слушаешься. Меня тоже не будет целый день, и хотелось бы, чтоб хоть одна разумная голова оставалась на месте. Этот Абрахамс под старость последний ум растерял, оставлять на него одного дельфинарий рискованно.

— Напрасно вы на него так. Он очень старается на работе, все выполняет честно.

— Даже излишне старается, сует нос куда не надо. С сегодняшнего дня должно быть так: честно выполнять только свои обязанности, а я их распишу для каждого, остальное не должно тебя интересовать… А все Крафт виноват, играл тут с вами в либерализм, пораспускал… Короче: «Нептуна» больше не дам. Подготовь мне на завтра акваланг, костюм, заправь баллоны, поставь под вышку возле двери. Я скоро буду уходить, заберу.

«Черт с тобой…» — подумал Радж, оставляя кабинет.

Постоял немного на площадке, подышал свежим бризом. Было такое чувство, что в кабинете не воздух был, а какая-то отрава, угар.

«Чем ему насолил Абрахамс? Куда он совал свой нос? Надо при случае расспросить старика…»

Где-то в порту по-бычьи, но сдержанно, будто боялся разбудить кого, подал голос теплоход — то ли хотел пришвартоваться, то ли, наоборот, отчаливал из Рая. Пиликали, звенели цикады, в зеленой зоне дельфинария испуганно и плаксиво вскрикивали павлины, слышно было хлопанье крыльев. «Не к перемене ли погоды? — подумал Радж с тревогой. — Пусть бы постояла хорошая погода еще несколько дней, а то испортится — в море не выйдешь, связь с другими островами почти прекратится».

Медленно, прикидывая, что надо сделать в первую очередь, шел по скрипучей лестнице. Надо сделать вначале то, что приказал Судир, надо пока что угождать ему как больному чирью. Потом надо привести в порядок остальные акваланги, баллоны и костюмы. Амара не помог с ними разобраться, едва причалили в заливчик, спрыгнул на берег. Он опаздывал на работу, не смог даже принять душ. Успел крикнуть только, что утром прибежит опять. Вторые сутки без сна — как он выдерживает? Абдулла тоже — собачку под мышку и деру. Ну, этот мог бы и не спешить, мог бы помочь. Но бормотнул что-то: «Донна… Синьора… Донна…» Проголодался, должно быть, зверски, потому и спешил. Не хотелось Раджу плохо думать о Янговом друге, но кое-что в поведении мальчика не понравилось. Было в нем немало от городского шпаненка. Так и пришлось самому разгружать «Нептун», загонять его тельфером в гараж, самому все перенести в кладовку. А тут и ночь настала.

«Куда он опять намерился пуститься с аквалангом?» — подумал про Судира.

Радж чувствовал себя страшно обессиленным и не так физически, мускульно, как нервно. И едва увидел, что Судир покинул кабинет, пошел в свою резиденцию спрятать до утра снаряжение. Радж решил не приводить в порядок остальное, а принять душ, переодеться и сходить в город. Там перекусит и заглянет в полицейский участок. Расскажет о подводной пещере. Пусть поинтересуются лагерниками не откладывая, чтоб те не смогли замести следы. Наверное, полицейские захотят сами убедиться, заплыть в пещеру. Значит, надо будет подготовить и им пару аквалангов. Но это уже сделает, вернувшись из города. Главная задача — уговорить полицейских послать в лагерь вооруженный отряд. Завтра же! Он сам будет их сопровождать, сам все покажет и расскажет, что знает… «Только бы Янг продержался там еще сутки — если жив, конечно… В те лоскутики, что Натача показывала, трудно поверить. Но… чего только не случается на свете!»

Из-за шума и плеска воды не услышал, когда Судир покинул резиденцию. Но когда вышел сам, то со скамьи, из-под магнолии, подал голос Али:

— Здорово, Радж. Посиди немного, разговор есть. — Когда Радж присел рядом, продолжал: — Прими мое сочувствие — такое у тебя горе… Мне только сейчас Абрахамс сказал, и надо ж такому случиться! А такой мальчик был, я его сразу полюбил.

— Спасибо за сочувствие… Но может случиться так, что он жив. Ты сейчас у меня об этом не расспрашивай. Потом все расскажу! И сам никому не говори, что может быть такой поворот. Переплелось столько, что в голове не укладывается.

— Что, и тебя увольняет? — выпрямился, будто хотел встать Али.

— Ты про Судира? Нет, меня оставляет, в дрессировщики переводит. Я другие дела имею в виду.

— А меня увольняют. И Абрахамса, и тех уборщиц-женщин. Сказал, чтоб искали работу, неделю дал на это. Всех своих будет набирать, и только мужчин. Крутились тут нынче какие-то подозрительные типы, Судир разговаривал с ними. Сдается, я уже видел некоторых, узнал в лицо. Может, из той компании, что ловили дельфинов? А под вечер англичанин пришел, Пит. Правда, завернул ненадолго, сразу назад.

— Не думай, что мне очень хочется работать с ним, даже дрессировщиком. Но согласился пока что… А для прогулок на «Нептуне» и подводных прогулок тоже своих сообщников набирать будет. Хвалился своими планами только что. Хочет сделать мудреней, чем в Японии. Там есть в Иомиуре, под Токио, подводный театр. Голые девки под водой плавают, всякие штуки выделывают, а на них смотрят через стекло.

— Боже, боже… Был дельфинариум, а его хотят в притон с распутными девками превратить.

— Не знаешь, за что он на Абрахамса взъелся? Говорит, что старик сует нос куда не надо.

— А-а, это… Жаловался Абрахамс… Оскорбил его Судир, чуть не поколотил. А из-за чего? Увидел старик, что резиденция не заперта, решил уборку сделать, порядок навести, хотя это не его дело. А Судир налетел, как тигр: «Вон! Чтоб и ноги твоей тут не было!» Может, и не разъярился бы так, да увидел, что Абрахамс вертит в руках приз, дельфинчик такой на подставке. «Продайте один, — говорит. — Они мне очень нравятся, хочу внучке на день рождения подарить. Десять долларов дам». А Судир его за шиворот и вытолкал взашей за дверь. Эта игрушка, может, и доллара не стоит, только потому и ценится, что в продаже нет, по заказу Судира где-то изготовляются.

— У людей профсоюзы есть, помогают отстаивать свои права перед капиталистами, во время забастовок помогают продержаться. А у нас… никому не пожалуешься. Хозяин что хочет, то и делает, бьет и плакать не дает.

— Радж, а почему бы и у нас на острове не организовать профсоюз? Один на весь Рай, чтоб в него все работники обслуживания входили… Вот если б забастовку обслуживающие сделали, что б тогда было? Грязью по уши заросли бы, с голоду подохли бы все эти миллионеры, что все отели позаполняли.

— Мы с тобой об этом еще поговорим. А сейчас прости меня, хочу в город слетать. — Радж пошел в кладовку переодеваться.

— Ты только не задерживайся. А я пока что буду думать.

— Думай. Нам всем о многом надо думать.

2

Случилось так, что в то самое время, когда Радж еще только подумал идти в полицию, туда уже шел, расспрашивая дорогу, Абдулла. Заставила его пойти необычная находка.

Хотя он жил в номере итальянки не хуже любого барчука, своей давнишней привычки не бросал — заглядывать во все урны и мусорные ящики, какие ему встречались. В Свийттауне порой можно было найти в мусорных ящиках, особенно в богатых кварталах, и интересный журнал с рисунками, и кое-какую одежку, и надломанную игрушку, и бутылку с недопитым содержимым, и слегка припорченный плод. В некоторые дни торговля, перепродажа всякой мелочи шла плохо, заработать не удавалось, и тогда выручали мусорницы или кафе на открытых верандах и вынесенные столики. На них можно было иногда подобрать остатки еды. В такие дни если и не приносил ничего дяде, так хоть свой живот набивал.

И теперь, примчавшись из дельфинария, схватил у портье ключ, забежал в номер и сразу бросился к холодильнику. Подобрал все, что было, наелся сам и накормил Тото. Но, должно быть, переел, потому что разболелся живот. Чем-либо запить съеденное в холодильнике не нашел, и пришлось напиться в ванной воды из-под крана. Живот не переставал болеть, и Абдулла запер Тото в комнате, а сам пошел искать донну Терезу. Пусть бы заказала в ресторане чего-нибудь тепленького, выпил бы, может, живот перестал болеть. Тереза в такое время могла быть либо в холле, где играют в карты, либо в дансинг-холле на танцах. Открыл дверь в комнату, где шла картежная игра, оглядел столики — нет ее. Значит, на танцах, на втором этаже. Музыка из дансинг-холла разносится по всем этажам, то ласкает слух, то сверлит в ушах. Абдулла помнил этот холл, из него ведут четыре двери на открытую круглую площадку — огороженную баллюстрадой крышу ресторана. В хорошую погоду больше танцуют там, чем в холле. Абдулла спустился на площадку между четвертым и третьим этажами, привычно заглянул в мусорницу в углу — ничего интересного. Спустился на площадку между вторым и третьим этажами, тоже заглянул в мусорницу. Здесь было больше набросано всего. Из-под конфетных бумажек мелькнуло что-то блестящее, пластмассовое. Не выдержал, пошуровал — из-под мусора выглянул веселый синий дельфинчик, приклеенный к лиловой подставке. Игрушка! Да не какая-нибудь, такие он видел только в дельфинарии на представлении. Судир, дрессировщик, вручал зрителям на память. Абдулла вынул игрушку, подул на нее, потер бумажками, чтоб очистить от табачного пепла. Как жалко, что ему сейчас не пять или каких-то семь лет! Сколько бы радости было, сколько забавы! Но и теперь глядел на игрушку с умилением, потом сунул за пазуху.

Спустился ниже на несколько ступенек и не выдержал, достал дельфинчика, чтобы снова полюбоваться. Какой красивый! Только почему один кончик раздвоенного хвостика отрезан? Видно запыленное чем-то пустое нутро дельфинчика. В подставке-коробочке тоже отпилен один уголок, его края изнутри тоже запылены какой-то желтоватой мукой. Подул в дырочку, хотел посвистеть, и в нос пахнуло этой пылью, почувствовался очень знакомый, еле уловимый запах. Абдулла не спутает этот запах ни с чем, он возненавидел этот запах за то время, когда жил в каморке под лестницей. Запах героина — наркотика, который свел дядю в могилу. Та самая «белая смерть», о которой и радио талдычит, и газеты трубят, и пугающие плакаты вывешивают, и на конвертах печатают, и на штампах выбивают, которыми марки погашаются… Как он ненавидел эту отраву! Она ведь не только дядю загубила, но и его жизнь сломала. Если бы он не стал наркоманом, то все могло бы сложиться иначе: Абдулла мог бы научиться грамоте, получить хорошую специальность, работу, не был бы бесприютным скитальцем.

«Так вот какие призы-сувениры раздает Судир! И не кому попало, видать, раздает. Все подстроено, знает, кому давать… И не за так дает, а за большие деньги…»

Абдулла забыл про Терезу, забыл про больной живот. Слетел, прыгая через одну ступеньку, вниз, на первый этаж, бросил портье ключ и выскочил за дверь.

Где находится полицейский участок, узнал от прохожих.

Дверь рванул смело — чего бояться? Столько всюду твердят, чтоб помогали бороться с распространением наркотиков.

За облупленным рыжим барьером виднелась лысоватая голова с налипшими на лоб реденькими волосами. Дежурный полицейский… Без фуражки сидит, рубашка с погончиками расстегнута, видна черная волосатая грудь, поводит подбородком вправо и влево, подставляя лицо и грудь потоку воздуха от пропеллерчика. На Абдуллу поднял глаза медленно, полусонно, они были затянуты поволокой, точно у тех бродячих коров, которых он видел возле базара в Свийттауне.

— Что… мальчик? — равнодушно спросил он у Абдуллы и поправил пропеллерчик, чтоб лучше дул на него.

— Вот… — протянул Абдулла игрушку. — В отеле нашел, в «Морской лилии».

Полицейский, недовольно сморщившись, точно кислое проглотил, повертел дельфинчика в руках и, не вставая с места, швырнул в сплетенную из ратанговых стеблей мусорную корзину. Не попал, игрушка ударилась о каменный пол, дельфинчик и подставка разлетелись в разные стороны.

— Прочь отсюда, сопляк, пока не арестовал! Мало ли какой мусор валяется, так все надо тащить сюда?

— Я могу уйти, но потом сами будете меня искать, — Абдулла не рассердился на глупого полицейского, спокойно поднял дельфинчика и коробочку, снова протянул через барьер. — Вы понюхайте! Вот дырочки в уголках — нюхните!

Полицейский осторожно, будто ждал какого-то розыгрыша, поднес коробочку отпиленным углом к носу, брезгливо сморщился.

— Ну и что? Грязью пахнет, мусором… — и снова размахнулся, хотел ее швырнуть.

— Героином пахнет! Наркотиком! Я этот запах из сотни других могу выделить.

— Носик у тебя… — недоверчиво сказал полицейский, на лице уже отразилась заинтересованность. Снова понюхал по очереди из коробочки и из дельфинчика. — Собаки, говорят, хорошо чуют его запах.

— Коли хотите знать, где их берут, то скажу. В дельфинарии! Целенькие, заполненные порошком! Сам видел, как дрессировщик Судир раздавал такие призы. Повертит вертушку-барабан, вытянет бумажки с номерами. Будто случайным людям, а сам хорошо знает, кому давать. Это мой вывод.

— Ишь, сыщик нашелся. Нагляделся фильмов?

— Я в кино был всего два раза в жизни.

— А кто ты такой? Как попал в отель, кто тебя туда пустил?

Пришлось немного рассказать о себе… «Ага… ага…» — слушал полицейский, а сам делал какие-то заметки на бумаге. Левая рука легла на трубку телефона да так и лежала, будто не решалась снять ее. Потом полицейский приказал ему сесть и посидеть, пока он составит протокол о таком происшествии. Абдулла не знал, что это за штука — протокол, но сел.

— А теперь зайди сюда… Толкни, дверцу в барьере — видишь? Подпиши, что все тобой рассказанное — правда.

Абдулла нерешительно зашел, взял ручку, кое-как вывел каракули. Хотел отдать полицейскому ручку, но тот ручку не взял, а сжал его запястье.

— Пустите! — рванулся Абдулла. — Я правду сказал! Я помочь вам хотел! Я буду Терезе жаловаться! — лепетал он. Думал цапнуть руку полицейского зубами, но тот заломил его руку за спину так, что Абдулла, вскрикнув от боли, присел. Полицейский толкнул дверь, что была у него за спиной. Абдулла увидел полутемный коридор и в нем еще несколько дверей справа и слева.

— Посидишь до утра, а там разберемся, — полицейский втолкнул его в камеру слева и запер за ним дверь.

3

— Я из дельфинария. Зовут — Радж Синх.

— А меня зовут Махамуд, звание — сержант. Ну и что? — полицейский смотрел на Раджа через барьер, тот — на него, глаза в глаза, словно в детской игре: кто кого пересмотрит.

— Очень приятно, — Радж решил брать приветливостью. — Если вы служите в полиции, то, видимо, слышали, что в дельфинарии украли дельфинов.

— Слышал. Я даже приезжал к вам, не припомните? Принесли мне новость!

— Я принес другое. Я знаю, кто украл дельфинов, и знаю, где дельфины.

— О аллах… И что это за дежурство у меня сегодня? Дельфинарии считался самым тихим районом, и вдруг столько всего.

— Нужна вооруженная оперативная группа. Воров можно накрыть с доказательством преступления, — продолжал Радж.

— Один сопляк в сыщики лезет, другой — в оперативники. Нет у нас вакансий, и, насколько мне известно, штат полиции на Рае не будет увеличиваться. Казна пустая… — полицейский притворно покашлял, будто спохватился, что наговорил лишнего.

— Я с вами не шучу.

— И я тоже. Садитесь! Я должен ваш донос записать в журнал происшествий. Но учтите, если это поклеп, вам придется отвечать.

А записав все, попросил Раджа пройти за барьер, якобы подписать какую-то бумагу. И сразу схватил за локоть, втолкнул в тот же коридор, что и Абдуллу. Только посадил в другую камеру. На протест Раджа ответил:

— Утром с вами захочет разобраться начальник. А где мне вас тогда искать?

4

Сержант Махамуд, однако, не стал ждать утра. Вначале колебался, борясь с собой, прикидывая, как лучше подать начальнику все, что записал в журнале в часы дежурства. А надо доложить так, чтобы создалось впечатление: и он, Махамуд, приложил руку, чтоб чего-то добиться, что-то раскрыть. Еще колебался и потому, что звонить начальнику надо на квартиру. А вдруг возьмет трубку жена и скажет: «Не могу позвать. Он еще не вернулся с работы. Ищите на службе его». Вот так-то… Горит начальник на работе, продыху нет, чуть ли не круглые сутки занят. Так он, видимо, оправдывается дома, когда возвращается поздно, утомленный картами или рулеткой, под хмельком. Начальник и всех подчиненных приучил отвечать на звонки жены, когда его нет: «На оперативном выезде… Срочный оперативный выезд…» В подробности не вдаваться, все должно быть окутано тайной.

Где-то за полночь, когда, по подсчетам Махамуда, господин начальник не мог не заявиться домой, позвонил. Извинился за беспокойство, но служба есть служба. Доложил сначала о дельфинчиках с героином, осмелился даже высказать мысль, что эти призы — ниточка, за которую можно вытянуть весь клубок. Услышал в трубке приглушенное: «Ну вот видишь, дорогая… Дело еще больше обостряется». Должно быть, начальник обращался к жене. Потом и о другом визите доложил, о Радже, который дает возможность и другое нераскрытое преступление раскрыть. «Дорогая… — услышал сержант взволнованный голос начальника. — Может статься, что твой муж получит орден… — И в трубку: — Благодарю за службу, сержант! Буду сейчас же!»

И начальник действительно прибыл очень быстро, через полчаса. Сам допросил Абдуллу и Раджа, потом свел их вместе. «Это ты-ы?!» — страшно удивился Радж, увидев мальчика. Из перекрестного допроса Радж услышал про героин в дельфинчиках, и не сдержался, ахнул. Начальник полиции ухватился за это:

— Что еще знаете — выкладывайте.

— Больше ничего. Просто лопоухими мы все были в дельфинарии, ни о чем не догадывались… Не медлите, если хотите получить доказательства. Кажется, у него в резиденции есть еще нереализованные дельфинчики.

Раджу не хотелось сразу выкладывать все догадки, хотя мысленно он уже сделал вывод: Судир — член триады. Подкинутое письмо Крафту — его работа. Это он и Пуола убрал, из тела тогда вынули Судирово лезвие, у Судира есть нож, который стреляет лезвиями. Дрессировщик не очень-то показывает другим эту дорогую вещь. Четырьмя лезвиями стреляет, пятое, при надобности, откидывается, чуть только нажмешь на кнопку… Из компании Судира были и те, что забирали спрятанный под водой контейнер, ранили Раджа из подводного ружья. А разговор в резиденции Судира, когда задержался один из тех, что ловили дельфинов? О нем, о Радже, шла речь, Судиру было приказано убрать и Раджа. Но он не убил, отстоял его перед триадой. А почему? Уже тогда у него были планы заполучить весь дельфинарии, был расчет на него, на Раджа. А может, потому, что тигр возле своего логова старается не охотиться? Дельфинарии прибрал к рукам, осуществил мечту. Хорошее теперь будет у них прикрытие для триады, легальное гнездо…

Когда начальник закончил допрос, то посадил их уже в одну камеру. Даже приказал Махамуду выдать им два одеяла. «Ого!» — обрадовался Абдулла. «Что, не хуже, чем в отеле?» — усмехнулся Радж. Постелили оба одеяла в углу на цементном полу, легли обнявшись. Раджа тронул поступок Абдуллы: надо было иметь немалое мужество, чтобы осмелиться заявить полиции про героин. Тем самым Абдулла вступал в смертельную борьбу с контрабандистами, с членами триады. Как и он, Радж.

Абдулла сопел, уткнувшись носом ему в плечо, а Радж не мог уснуть… Мысли, мысли, мысли…

Пит, значит, приезжал к Судиру вести переговоры. Судир собирается завтра уехать из Рая на весь день. Куда? Ну конечно же, на Горный, в лагерь! Пит и компания согласились на домогательство Судира, приняли его компаньоном. И не потому, что боялись, как бы Судир не выдал их властям. Судиру не с руки доносить на них: начнут разбираться, могут и его самого впутать. Как ни отмывайся от дуриана, как ни полощи рот, но если взял его в руки или в рот, будешь смердеть.

У лагерников ничего не получается с дельфинами, это ясно. Надо ничего не знать о дельфинах, чтобы думать, будто они любого послушаются. Похватали дельфинов и думают, что Судир продолжит с ними работу, на месте наладит все. И Судир на это надеялся, рассчитывал на дополнительный заработок — получил задаток и захотел получить и вторую часть суммы. Поторопились лагерники и только обострили ситуацию. Судир мог подумать, что хотели обойтись без него.

Судир будет в пещере… И Янг в пещере… Если остался жив… Что будет, если они встретятся? Захочет взять мальчика в помощники или вздумает избавиться от него?

Если Судир увидит, убедится, что в пещере и в самом деле можно намыть из грунта золото, как он поведет себя?

Радж сел, обхватил колени руками. Что они себе думают, эти недотепы полицейские? Почему не действуют сразу? Каждая минута дорога… Могли бы и Судира застать на месте, поднять с постели тепленького… А другие в это время обшарили бы резиденцию и кабинет. Судира, схватив, надо сразу прижать как следует, чтоб назвал адрес мастерской или человека, от какого получает этих дельфинчиков, чтоб и на них сделать налет.

5

А в это время начальник полиции звонил на Главный остров в департамент полиции. Сам ничего не мог предпринять. Министр внутренних дел издал когда-то директиву «333»: все дела, связанные с наркотиками, должны концентрироваться в специальном отделе, решаться централизованно.

И вот наконец с Главного острова примчался специальный катер с офицером и четырьмя полицейскими. Все были в штатской одежде, но вооружены, пиджаки на бедрах бугрились.

Снова допросы-расспросы, снова уходит время. Раджу офицер понравился: смуглый, горбоносый, с детским чубчиком на лбу. И толковый, должно быть, все схватывает на лету, сразу делает выводы. Когда Радж сказал, что Судир связан с триадой, и изложил цепочку фактов, офицер тут же согласился с ним. Тотчас создали две оперативные группы, двое приезжих и один местный во главе с начальником полиции, которых тоже заставили переодеться в штатское, должны были задержать Судира, сделать у него дома обыск. Вторую группу из таких же трех человек возглавил горбоносый офицер. И первая, и вторая группы потом сольются в дельфинарии, где к тому времени должен закончиться обыск.

— А не случится так, что сожжем сто факелов, а поймаем одну жабу? — сказал начальник полиции Рая офицеру с Главного. Он имел в виду слухи, которые обязательно далеко разнесутся, и это может повредить притоку туристов.

— Мне не жаба нужна! Судир нужен! Живой! И как можно скорей! — накричал на него офицер.

…Влетели в дельфинарии по заливу. Рулевой так крутанул руль, что катер даже залетел на песок — возле самого ялика с Абрахамсом. Ялик сильно качнуло волной, и старик чуть не вылетел из него вверх тормашками, опрокинулась и упала за борт большая миска рыбы. Абрахамс встал, открыв от удивления рот, да так и стоял, пока все не выскочили на землю. Последними — Радж и Абдулла.

— Вы — с нами, — приказал горбоносый Абрахамсу. — Кто-нибудь еще есть в дельфинарии?

— Есть. Дворничиха возле малой арены. Убирает там, черепаху кормит… В проходной — сторож… Сегодня новый, второй раз его вижу, — Абрахамс, может, и догадывался, что за люди высадились, но вопросительно смотрел на Раджа, и тот шепнул:

— Полиция, дяденька…

— Новый? — заинтересовался горбоносый. — Тогда так: пойдете за ним вы и вы — ткнул он пальцем в грудь Абрахамса и одного полицейского. — Позовете его сюда… В разговор с ним не вступать, никуда ни на шаг не отпускать.

Абрахамс в сопровождении полицейского исчез в аллее. Горбоносый офицер, оглядевшись по сторонам, словно ориентируясь на новом месте, спросил: «Эта куда ведет?» — кивнул на бамбуковую лестницу. «А что там?» — показал на три двери — в склад Абрахамса, в Раджеву кладовку, в душевую. Дошли до бассейна, офицер крутнулся и сразу увидел дверь резиденции: «Тут?» Радж кивнул, удивляясь: «Тертый калач, этот офицер… И расторопный». Офицеру не стоялось на месте, делал два шага туда, два сюда, бросал взгляд на трибуны, на дельфинов, а мысли его, видать, были не здесь. Полицейские не подходили к нему, сели на скамью напротив Раджевой кладовки.

И вот показались на аллее Абрахамс и новый сторож. Они шли рядом, а полицейский — в двух шагах от них позади. Пока подходили, Радж разглядывал новичка: по легкому пружинистому шагу можно определить — спортсмен. И вдруг Радж узнал его: видел несколько раз на тренировках у Ромеша. Правда, не на самих тренировках, встречались либо в раздевалке, либо уже на лестнице из подвала, новенький занимался каратэ в смене, которая кончалась перед Раджевым приходом.

— Все нормально? — настороженно взглянул офицер на полицейского, который так и остановился за спиной новичка. — Ничего не говорил, никуда не отпрашивался?

— Никуда. Я только разрешил домой позвонить, у него дома больные, — ел глазами горбоносого офицера полицейский.

— Проклятие!.. А что он говорил — не слышал?

— Ничего такого… «Отец захворал… Сходи в аптеку за лекарствами, а то я занят».

— Остолопы проклятые! Ничего нельзя поручить… — выругался офицер. — Хорошенько следи за ним! — прикрикнул на разиню полицейского офицер, и тот, задрав полу пиджака, затолкнул ее за кобуру с пистолетом, а саму кобуру расстегнул, держа правую руку на ней.

— А вы ломайте дверь! Не бойтесь, под мою ответственность… — приказал офицер Абрахамсу.

— Ага… Я только топор… — Абрахамс, ахая, рысцой побежал к своему складу.

Но руки у Абрахамса тряслись, справиться с дверью он не мог. И тогда взялся за работу один из приезжих полицейских — засунул лезвие в щель между косяком и дверью, надавил.

Долго искать не пришлось. Игрушки лежали в ящике под диваном. Голубые дельфинчики на розовой коробочке-подставке. Семь штук… Выложили их на стол, и офицер каждого взвесил в руке, каждого потряс возле уха. Пустые! Для верности раздавил одного каблуком на полу — пусто… Больше ничего подозрительного полицейские не нашли, и офицер недовольно побарабанил пальцем по столу. Абдулла порывался сказать, что дельфинчик, которого он нашел в «Морской лилии», немного не такого цвета. Но Радж придержал его за плечо: «Не торопись…»

Офицер взял с окна прозрачную многоугольную вертушку-барабан, из которой Судир, повертев барабан, вынимал трубочки лотерейных билетов для зрителей. Отодвинул в сторону прозрачную крышку, вынул горсть бумажек. Разворачивая одну за другой, хмыкал, потом не выдержал, начал читать вслух:

— Третий ряд, двенадцатое место… Седьмой ряд, четвертое… Опять третий, двенадцатое… Двенадцатый ряд, десятое… Седьмой ряд, четвертое. Одни и те же места написаны… Нет, вот и новое есть — пятый ряд, двадцать первое. Новым, видать, пустые раздает… Они и по цвету немного отличаются… Та-а-ак, теперь остался кабинет. Ключей, конечно, никому не оставил?

— Нет, — подтвердил Абрахамс. — Новые порядки… А раньше, при Крафте, один ключ был возле сторожа в проходной. Я вчера поменял там все замки, Судир приказал.

— Значит, топор потребуется. Пошли туда, протокол — потом.

Полицейский, караульный новичка-сторожа, был возле скамьи напротив Раджевой кладовки. Новичок сидел — руки на затылке — на скамье спиной к дверям, ноги опущены под спинку в кусты. Полицейский по-прежнему держал руку на кобуре.

Топор пускали в ход дважды — открывали дверь в коридорчик и в кабинет. Делал это тот же полицейский, что и резиденцию открывал, делал ловко, умело. Войдя, Радж, Абдулла и Абрахамс остановились у двери — как понятые. А полицейские вскрывали ящики стола, заглядывали под диванную дорожку, опрокидывали мягкие и обычные стулья, вскрыли и поставили на стол перед офицером Судиров дипломат. Офицер достал из чемоданчика кимоно, мыло, мочалку, туалетные мелочи. Оставался неосмотренным сейф, он был заперт на два замка, две дырочки от ключей прикрыты стальными подвижными язычками. Полицейский положил топор на стол, достал из-за пазухи, из-под руки «пушку», вопросительно взглянул на офицера. Тот согласно кивнул. Три оглушительно-звонких выстрела послышались один за другим. Горбоносый даже в ухе пощекотал… Тот, что стрелял по замкам сейфа, снова пустил в ход топор…

Дельфинчики в сейфе были — синие, на лиловых коробочках-подставках. Как раз такие, что Абдулла нашел в отеле. Пять штук… Офицер взвесил в руке один, другой… Перебрал руками все — на лице отразилась удовлетворенность.

— Один килограмм героина — полмиллиона долларов. Отпили уголок у какого-нибудь, — попросил он полицейского, который выгреб на стол еще и кучу бумаг, несколько пачек долларов. Офицер присел на стул перед Судировым столом, подвинул ближе к себе бумаги, начал просматривать их. За столом на месте Судира сидел другой полицейский и быстро-быстро писал, время от времени вскидывая глаза на горбоносого, ожидая, что он продиктует. Начал, видимо, составлять протокол.

Из надрезанного уголка подставки и правда сыпанул желтоватый порошок. Полицейский натряс его на ладонь, понюхал сам, поднес понюхать горбоносому офицеру. Даже Абдулле велели понюхать, словно какому-то криминальному эксперту-химику: «Такой?» И он авторитетно подтвердил: «Такой… Все такое…»

Когда наконец покинули кабинет, спустились вниз, увидели: возле скамьи лежит, скорчившись, прижимая руки к животу, тот полицейский, что караулил новичка-сторожа. Тяжело стонал, не разжимая зубов — наверное, у него была отбита печенка. Клапан кобуры торчал, как собачье ухо, а в кобуре было пусто. Новичок исчез вместе с пистолетом полицейского.

Глава седьмая

Никто в лагере, видимо, не ждал Судира так, как ждал его Янг. От волнения и одолевших мыслей долго не мог заснуть, а потом не то спал, не то галлюцинировал наяву. Порой то бросало в пот, то в дрожь, охватывала слабость. Болели глаза, дергало, кололо в ухе.

Когда наконец задремал, то приснилась толпа людей. Толпа шумит, по ней перекатывается гул, люди напирают друг на друга, рвутся в храм. Будто это тот самый храм на Главном, куда они пришли поклониться Вишну. В толпе толкотня, топчут друг другу ноги отец, Ганеш и дед Амос. Кавади несет не отец, а он, Янг, хоть и самый маленький и слабее других. Янг согнулся под тяжестью в три погибели, рама трет плечи, кажется, шею кто-то скручивает, как курице. «Иди! Да скорее же ты, не мешкай!» — подталкивает Янга в спину Ганеш. «Иди, иди! Заснул?» — Амос и отец тоже подталкивают его, щиплют от злости: «Из-за тебя можем опоздать! Все милосердие Вишну отдаст другим!» А вот уже снится, что Янг на базаре вместе с синьорой Терезой. Снуют между бесконечных рядов торговцев с товарами. На голой земле, на циновках, на подстилках, на лавках, табуретах, столиках, на прилавках, стоящих на шестах, развешанные на ветках, веревках висят и лежат дары леса, поля, огородов, плантаций, моря. «Тутти-фрутти! — беспрерывно повторяет синьора. — Тутти-фрутти!» — И все тащит к себе, наваливает на спину, на плечи Янгу, вешает на шею, на пояс, ставит на голову: «Неси в отель!» И вот уже не итальянка, а отец сует ему в руки пестрого поросенка: «Это наш, бери! Неси в отель! В комнаты синьоры! Она будет тебе матерью!»

Услышав такую новость, Янг хлопает глазами и просыпается, сердце бешено стучит, пульс болью отдается в больном ухе. Янг уже боится снова уснуть, опять приснится непотребщина. Дремота одолевает его, смежает веки, подсовывает новые кошмары. Будто кто-то больно сдавливает ему ноги и сует головой в заслон из светящихся пузырьков, чтоб ему отрезало голову. Скребут лапками и клешнями крабы, омары, лангусты, идут на него в наступление… В шуме Янг даже различает отдельные выкрики крабов: «Янг уже сдох! Сдох и лапки вытянул! Сюда, все сюда! Большая пожива будет! Не сравнишь с рыбой!»

Когда же на самом деле услышал живые человеческие голоса, вздохнул с облегчением: спасибо Вишну, кошмары кончились. «Я — живой, и наступил новый день… Что он принесет?»

О чем говорят люди, пока трудно понять, голоса доносятся задыхающиеся, срываются. Видно, люди только что вынули загубники изо рта. Янг следит из-за бруствера и считает черные, едва заметные головы тех, что вынырнули из воды: одна… две… три… Трое? Нет, вон и четвертый, вылезает на пляж с мотком черного резинового провода и лампочкой на конце. Голоса некоторых кажутся знакомыми, один так даже очень…

«Судир!.. Вон тот, самый маленький… Последним на пляж вылезает. А самый высокий — „старик“ — вчера был на плоту. И Пит, он вчера был на субмарине… Пригласили-таки Судира, не обошлись без него…»

Вот уже все топчутся на пляже, шлепают ластами. От черных, словно полированных, костюмов отражается свет лампочки. Тот, что с проводом, сразу приступил к работе, принялся забивать в стену крюк.

Янг понемногу успокаивался, у него отлегло от сердца. Будто увиденная реальная опасность — Судир — перестала быть опасностью. С этого момента Янг изо всех сил насторожил зрение и слух. Не все слышал полностью, что говорилось, не все понимал. Говорили, как и в те дни, по-английски, что-то нагружали на плот, а что-то — с плота на пляж. Янг пытался подставлять свои слова вместо недослышанных, чтобы уловить смысл. И кое-что получалось, хотя, может, и не совсем то, что говорилось.

Голос Судира:

— Ну и… (страшно) у вас тут!.. И людям, не только дельфинам. А дельфины… (пещер не любят).

Пит:

— К сожалению, да… (лучших условий) им создать не можем. Если бы были хорошие условия… (то и без дельфинов бы обошлись).

— И как вы их сюда… (заперли)? — снова голос Судира. — Давали… (снотворное или наркоз)?

Пит:

— Профессиональный секрет.

«Старик»:

— Я читал: дельфины наркоз… (не выдерживают). Не просыпаются… А в данном случае могли утонуть.

Пит:

— Слушайте вводные данные… Сюда (дельфины подплывать) не любят. Они и на расстоянии (чувствуют ультразвук; пузырьковый заслон). Занимайтесь с ними с плота, плот можно… (отогнать дальше отсюда; загнать в Храмовый грот)… на место работы. С переносной лампочкой.

Судир:

— Как выглядит слон, на ощупь не определишь. А я хочу не только пощупать золото… (но и увидеть). Чтоб решить, стоит ли им заниматься.

Пит:

— Убедитесь, подождите… (Вместе с нами нырнете, сами зачерпнете). Вместе промоем, посмотрите.

Судир:

— Песок? Самородки?

«Старик»:

— В основном песок… самородочек был один — с наперсток.

— Не будем терять времени, — Судир первым шагнул к плоту.

Пока дождались кареты «скорой помощи», полицейский уже стал отходить. Носилки с умирающим несли и санитары, и Радж хватался — до самой проходной (ключ, чтоб отпереть ворота и впустить карету на территорию, не нашли). Остальные шли следом. Абрахамс не переставал тихонько горевать: «А что же теперь будет? Кому же я служить буду, что с работой будет? У меня ведь семья…» Ему никто не отвечал.

Не хотел думать о своем будущем и Радж. Знал только: настало время решительного поворота в его жизни.

Горбоносый офицер и из кабинета звонил, а дошли до проходной — и из будки. Вызвал дополнительный наряд полиции для охраны дельфинария. Ставил задачу: всех подозрительных задерживать, никого не отпускать до особого распоряжения. Звонил и на Главный, разговор вел непонятный, шифрованный.

И нервничал, по всему было видно: почему опаздывает группа, что отправилась к Судиру? Но прежде чем появилась группа, пришел утомленный Амара. Его сразу схватили за локти. Радж едва уговорил офицера отпустить Амару, мол, человек этот не имеет никакого отношения к Судиру, они вместе собирались с ним снова добраться до Горного, искать брата (пришлось коротко рассказать историю Янга).

— А я думал, что это полицейские подготовились выехать в лагерь, — с каким-то разочарованием проговорил Амара, когда его оставили в покое. И Раджу пришлось объяснить ему тихонько, что случилось за то время, пока он был в ресторане и дома. И с этого момента с лица Амары не сходили удивление и тревога.

И вот дождались вторую группу. Полицейские вернулись без Судира.

— Ну что? Взяли под стражу? — обратился офицер к начальнику полиции Рая.

— Не было его. Ни дома, ни у любовницы… Обыск тоже ничего не дал.

— А любовницу задержали? Кто она?

— Отправили под замок. Кассирша из дельфинария… — начальник полиции говорил устало, будто разгружал до этого баржу.

— Не спрашивали ничего? — не унимался офицер.

— Немного допросил. Но, видимо, она мало что знает. А может, и притворяется. Сказала только, что Судир указывал ей, какие номера билетов задерживать и продавать только по паролю. О наркотиках не догадывалась.

— Я знаю, где Судир! — воскликнул Радж. — Скорее надо ехать на Горный к тем, что украли дельфинов.

Абрахамса оставили в дельфинарии. Офицер не хотел брать и Абдуллу, но тот неожиданно залился такими слезами, что Раджу пришлось упрашивать горбоносого взять и мальчика.

На плоту — знакомая вчерашняя картина. Только вчера сидели возле черпалок двое, а теперь трое, и плот сегодня придвинулся ближе к храму — дальше не пускал провод с лампочкой (монтер, сделав свою работу, сразу прыгнул с пляжа в воду и исчез). Третьим из тех, что присели на корточки, был Судир. Маску он снял, положил на доски рядом с собой, а Пит и «старик» только сдвинули их на лоб. Ковырялись в черпалках долго — то молча, то переговариваясь, словно бормоча что-то. И хотя были совсем близко от Янга, раза в четыре ближе, чем тогда, когда были на Крабовом пляже, слов не разбирал… Вот что-то начали показывать друг другу, потом Судиру. Затем долго промывали грунт в решетах, отбирали, просеивали и снова промывали, разглядывали. Кроме черпалок и решет сегодня были у них и ведра, и корыта.

И Пит и «старик» все время поворачивались так, что можно было видеть только их затянутые в лоснящиеся костюмы спины и затылки, изредка — бульдожьи, обтянутые шлемами щеки. У Судира гидрокостюм был без шлема, дрессировщик сидел повернувшись лицом к Янгу, и когда что-то находилось, вставал, протягивая ладони к лампочке. Ни один мускул не вздрагивал на его лице, своего волнения он не показывал.

— Ну — хорошо, убедили… — встал наконец Судир. — Только прошу отдать плот в полное мое распоряжение. И чтоб посторонних возле меня не было.

— Как посторонних? Что вы хотите этим сказать? — разом настороженно спросили Пит и «старик».

— Вы не так меня поняли. Когда я работаю с дельфинами, возле меня никого не бывает. А то у дельфинов рассеивается внимание, они нервничают, не слушаются приказов и так далее.

— Вон что… Так мы можем возле водопада поработать. Салют! — поднял руку Пит.

— Небольшая просьба… Там забыли рыбу… — Судир махнул рукой в сторону пляжа. — Не в службу, а в дружбу — доставьте сюда, а? — голос его был почти дружеским. — Черпалки оставьте здесь, остальное… — Судир снова махнул рукой, будто сгреб с плота все, что тут было: — Тряпку оставьте. Пусть дельфины понюхают, чем оно пахнет.

— Судир, дельфины — не собаки… И золото не пахнет, — заметил Пит.

— Пахнет, друг, пахнет.

«Старик» притащил на плот прозрачный мешок с рыбой, а некоторые вещи частично были переправлены на пляж, а частично взяты с собой «стариком» и Питом. Судир перестал держаться за палку с лампочкой, которая была прикреплена к краю плота и от подергивания шаталась и наклонялась. Сел, свесив ноги в ластах в воду. Лампочка оказалась позади него, и лицо Судира было в полутьме.

И долго так сидел, будто прикидывал, что делать, с чего начать. А может, ему вообще ничего не хотелось начинать, может, он во всем разочаровался? Откинулся назад, ощупью нашел мешок с рыбой, подтянул и положил рядом. Потом медленно нагнулся к черпалке, взял там что-то, завернутое в тряпочку, медленно развернул. Может быть, золотой песок? Судир смотрел на него сначала издали, потом и близко, поднося к лицу, будто нюхал, чем пахнет, трогал пальцем то, что было в тряпке, и разглядывал налипшие крупинки, поворачиваясь к лампочке так, что Янг хорошо видел его лицо. На нем не было уже спокойствия, оно дергалось, а глаза лихорадочно блестели. Брал налипшие крупинки с пальца на язык, частенько стучал зубами, потом осторожно выплевывал их опять в тряпочку. Завязал ее крест-накрест, положил с левой стороны. А справа, не глядя, взял из мешка рыбину, отыскивая глазами едва заметные спины с плавниками. Дельфины медленно проплывали то дальше от него, то ближе, сдержанно фукали, втягивая и выпуская воздух. Порой высовывали головы и застывали на месте, разглядывая Судира, будто узнавая его или принюхиваясь.

Судир поплескал рыбиной в воде, позвал нараспев: «Бо-оби-и!.. Бо-оби-и»… И глупый малыш соблазнился, видимо, проголодался, подплыл к нему и открыл рот. Не совсем близко остановился, метра за полтора-два. Ждал угощения, а сам издавал звуки, похожие на бормотанье человека сквозь зубы, потом звонко затренькал перепонкой. Судир не бросил ему рыбину, а подтянув правую ногу, снял с икры что-то ребристое, словно колышек. Вжик — откинулось острое лезвие, получился нож-кинжал, отрезал им кусок рыбы, бросил Боби в рот.

— Вкусно? Давай ближе, если еще хочешь… А те пусть облизываются… — говорил Судир, и Боби подплыл совсем близко. Можно было, нагнувшись, потрогать его за рострум, но Судир не дотронулся до малыша, бросил ему в рот второй кусочек рыбы. — Ну, во-от, чавкай громче. И мать зови… До-ора-а, До-ора-а… Ну, зови!

Янг осторожно повернулся, растер онемевшие локоть и бок. Он испытывал жгучую ревность к Судиру, совсем не хотел вспоминать, что Боби знал Судира намного раньше, чем его. «У-у, предатель…» — рука Янга сама искала вокруг, чем бы запустить в Боби. Янг готов был пойти на это, выдать себя, лишь бы отогнать Боби от дрессировщика.

— А это ты нюхал? — Судир опустил в воду левую руку с тряпочкой, завязанной узелком, тоже поплескал ею. — Ну — что ты чуешь? Или ничего не улавливаешь? Никаких эмоций золото у тебя не вызывает? А ты нюхай, нюхай… До-ора-а! До-ора-а! До-ора! — снова позвал он, правую руку с рыбиной тоже опустил в воду, поплескал ею. Подплыла близко и Дора, тоже раскрыла рот, будто даже что-то проскрипела или пробормотала. Судир и ей бросил кусочек рыбы, и Дора на миг исчезла под водой. Дик с Бэлой и Евой держались в отдалении, будто советовались, что делать. Изредка Дик сильно бил по воде хвостом, будто кулаком постукивал, подтверждал свое решение: не делать и шагу навстречу Судиру!

А дрессировщик перестал мочить тряпку с золотом, бросил ее на середину плота, разрезал на куски еще одну рыбину, пополоскал нож в воде и снова спрятал его в ножны на икре. Соскользнул в воду без маски, поймал Дору рукой за спинной плавник и поплыл рядом, поглаживая ее по спине, по лбищу, время от времени угощая ее куском рыбы, вынимая откуда-то из-за пояса. Вернулся к плоту, стянул с него черпалку и сунул ручкой в зубы Доры — так, как делал это в дельфинарии. Проплыли рядом вокруг плота, Судир все время ласкал ее, поглаживал, потом забрал черпалку и снова угостил рыбой. Бросил черпалку на плот, влез на него сам.

— А теперь, дорогая, более сложную задачу тебе зададим. Ты делала уже такое, надо только вспомнить… — говорил он, а сам нацепил на грудь электрофонарь, надел маску. Дора и Боби следили неподалеку, фыркали, задрав носы из воды. — Ко мне! — в тоне Судира слышался приказ, он и жестом показал, что значит эта команда. Когда Дора подплыла ближе, бросил ей кусочек рыбы. Боби тоже подплыл, но Судир ему ничего не дал, и тот, недовольно проскрипев, свистнул.

Взяв черпалку, на этот раз Судир сполз с плота как-то неуклюже, даже баллонами стукнул о крайнюю доску. Подплыв к Доре, дал ручку черпалки ей в зубы, немного поправил, чтоб вырез аккуратно прилег к шее. — Со мной! Аб! — всунул загубник в рот и нырнул, увлекая и Дору левой рукой под воду. Немного подумав, и Боби нырнул. А Дик и Ева с Бэлой приплыли на то место, покружили над ними, но через минуту снова отправились в более темный угол.

Казалось, что Судира с Дорой и Боби не было долго, как только дельфинам хватило воздуха. Первым выскочил на поверхность, отфыркиваясь, Боби. Дик и остальные самки повернули к нему, будто хотели спросить: «Ну, как там? Почему он пристает к вам?» Но вынырнули Дора и Судир. У Доры в зубах боком висела черпалка, песку в ней не было ни горсти. Но Судир похлопал ее по спине, повернул и довел до самого плота, забрал и бросил на доски черпалку, а самку наградил кусочком рыбы. На этот раз взбирался на плот совсем неуклюже, бестолково дрыгал в воде ногами. А влез, снова свесил ласты в воду, закаменел в раздумье.

За время, пока Судир занимался с Боби и Дорой, Пит и «старик» дважды вынесли на пляж по ведру песку, ссыпали его там в кучку и уплыли за новой порцией. Янг все это отмечал, поворачивая голову в ту сторону. Судир не видел пловцов, но должно быть прикидывал, что за это время можно сделать самому и сколько вообще потребуется времени, чтоб научить дельфинов чему-нибудь.

— Дора, репете, — Судир взял черпалку, снова нырнул в воду.

Полез ближе к воде и Янг. Не мог сдержаться, видя, что мешок с рыбой почти не тронут, а дельфины плавают голодные.

Море начинало разыгрываться, на гребнях волн вскипали белые гривы. Катер летел на максимальной скорости, порой ныряя носом так, что брызги взлетали выше головы. Но никто не прятался от этих брызг, только щурились и напряженно вглядывались вперед. На носу возле правого борта стояли по двое — Радж с Амарой, офицер из Свийттауна и начальник полиции, крепко держались за поручень.

— Я думаю, что надо высадиться возле лагеря и окружить его со всех сторон, — говорил начальник полиции.

— А со стороны моря как окружишь? Высаживаться только с моря! И штурмом… В первую очередь захватить их плавсредства. А по берегу они далеко не уйдут, — возразил офицер.

— Вон их домик на колесах с антеннами. Там у них, вероятно, радиостанция… Его тоже надо захватить в первую очередь, чтоб прервать связь с внешним миром, — сказал Амара.

— Правильно, молодой человек. Сколько их там всего? — в голосе офицера чувствовалась твердость.

— Думаю, что не больше десятка… По нашим наблюдениям, — сразу отозвались Радж и Амара. — С правой стороны вон видите палатки? Две, четырехместные.

— Сейчас часть людей может быть в пещере под водой, — добавил Радж.

— Распорядитесь там, в кубрике, кому куда надо будет бежать, и командуйте: «В ружье!» — офицер проговорил это таким тоном, который не оставлял сомнения: он возглавляет общее руководство операцией, и только он. Повернулся к рулевому, который выглядывал из-за приподнятой фрамуги с брызгами на стекле. — Видишь их глиссер у берега? Притрись плотненько, чтоб можно было перескочить на него. И полный вперед!

— Слушаю, господин офицер!

…Дик стал на хвост, мотнул головой так, что черпалка, пролетев в воздухе, со звоном брякнулась совсем близко от Янга и плюхнулась в воду. «Ай, молодец!.. Другая уже, одну утопила Дора…» — успел подумать Янг. И тут Дик нырнул. За ним нырнул и Судир, не выпуская из левой руки обруча из провода, накинутого на голову дельфина. Судир, видимо, вертел этот обруч, все туже сжимая петлю. Провод врезался в тело, душил дельфина. Дик, наверное, думал, что, вырываясь вперед, сможет избавиться от петли и Судира, думал, что человек-хищник, сумевший подкрасться к нему вместе с Дорой и внезапно накинуть петлю, долго не выдержит. Люди ведь не могут долго быть под водой, соперничать в этом с дельфинами. Но Дик забыл, что человек хитер, что он вооружен аквалангом и сам хочет взять его измором. И уже, наоборот, у дельфина не хватит духа, потому что надо соперничать не с человеком, а с техникой. Судир и утопить может, и когда повеет холодом смерти из пропасти, когда от удушья засверкают в глазах огненные круги, на все пойдешь — лишь бы вынырнуть, лишь бы вдохнуть воздуха. И обидно сделалось Янгу, что Дик станет смирным и послушным, что будет, как каторжник, покорно нырять с черпалкой, выносить Судиру на плот золотоносную породу.

«Так вот какие у Судира секретные приемы дрессировки!.. Вот почему он не хотел, чтобы кто-нибудь видел его в это время… А разве же можно спокойно смотреть, как дельфина топят и душат?!»

«Не догадается Дик дать задний ход… Может, дельфины не умеют плавать задом наперед? Мог бы тогда содрать петлю, выскользнуть…»

«Палач! Выродок!.. Сволочь! — проклинал Янг Судира. — Так и загубить можно человека». Шептал «человека», а думал про Дика.

Наконец дрессировщик и Дик вынырнули. Дельфин шумно, почти со стоном выдохнул — Янг это хорошо услышал. Видно было, что оба измучены окончательно. Однако Судир все еще держался рукой за петлю, закручивал ее туже. Повел Дика к плоту, а подведя, взял с доски последнюю, третью черпалку, с силой нажал ручкой на зубы Дика. Должно быть, Дику было очень больно, он не выдержал, открыл рот… «Тр-р-р…» — ручка пересчитала зубы дельфина. Судир выдернул изо рта загубник: «Аб!» — и снова сунул загубник в рот, толкнул Дика сверху, заставляя нырнуть. Дельфин, однако, повторил свой маневр, вздыбившись на хвост и изогнувшись — даже приподнял Судира из воды. Но уже той силы, с какой швырнул предыдущую черпалку, не было. Просто вытолкнул ручку изо рта, и черпалка, падая, треснула Судира по голове, скользнула и скрылась под водой.

Судир пришел в ярость. Ухватился за петлю правой рукой, а левой — за спинной плавник. Рванул петлю с Дика и начал хлестать проводом по голове, по глазам, по роструму. Дик как-то взвизгнул, крутнулся веретеном, избавляясь от мучителя, затем прыгнул вверх и с шумом плюхнулся всей тушей на воду. Дельфины, которые кучились в темном углу храма, вдруг пропали с глаз, исчезли под водой.

Судир, кашляя, взобрался на плот. Сел на краю, тяжело дыша. Потом сорвал с себя маску, снял ласты, снял акваланг, посидел еще немного, согнувшись, опираясь обеими руками о доски и как-то неестественно растопырив локти. И вдруг надумал что-то или на что-то решился. Сгреб пленчатый мешок с тремя рыбинами в воду (Янг, скармливая рыбу дельфинчикам, сделал на этот раз хитрей: и оставил немного в мешке, и положил его так, будто он сам опрокинулся и рыба попадала в воду). Решительно встал — усталости как и не бывало. Провод с лампочкой, который соединял плот с пляжем, за время возни с дельфинами, сильно провис, середина его упала в воду. Поддаваясь тяжести провода, плот еще больше выплыл из Храма. Судир, встав, медленно начал тянуть провод на себя, ускоряя ход плота. Середина провода время от времени била по воде, но в руках дрессировщика становилась все больше и больше петель-витков.

Янг повернулся немного, налег на бруствер, чтоб удобнее было следить за Судиром и пляжем. И услышал, что к порогу подплыли дельфины, фукают внизу у самого берега, жалостно скрипят, словно жалуются, а кто-то из них и тревожно посвистывает — подает сигнал тревоги, опасности. Не удержался, сполз к воде.

— Ну — чего вы? — прошептал ласково. — Ничего больше не могу для вас сделать. Совсем ничем не могу помочь… — Янгу было горько и обидно, снова стало жалко себя и дельфинов: всех ждет напрасная гибель.

«Птр-рын-н… Тэнк-тк-тк-ткрий…» — Боби положил голову на край берега, выставив клюв. Малыша почти не видно, лампочка с мотком провода где-то за животом Судира, сюда совсем не светит. Янг протянул руку в сторону дельфиненка — приласкать, погладить, поводить за нос. Но рука на что-то наткнулась, Боби что-то держал в зубах. Взял этот предмет — и чуть не упустил из рук: такой тяжести в этой штуковине не ожидал. Словно железо какое-то и холодное, как железо. «Чудак-малыш… Что он достал, приволок?» — подумал Янг, возвращаясь в свой окоп.

Сидел и ощупывал находку дельфиненка. Вещь не гладкая и довольно толстая, напоминающая ветку с едва наметившимися листочками или почками. Кое-где что-то присохло или вплавилось — то ли песчинки, то ли магма. Щупал-щупал шишки на ней, и пришло в голову другое сравнение: дракончик-семиножка, а не ветка. И головка есть, и ножки — ничего, что на одной стороне три, а на другой четыре, и хвостик искривился в сторону загогулинкой. Постучал игрушкой о камень и не услышал звона. Удары были какие-то глухие, вязкие. Сунул за пояс — пусть побудет там, может, удастся подобраться к лампочке, тогда и разглядит.

Судир тем временем причаливал к пляжу. Вот плот боком скребнул о берег, дрессировщик покачнулся. Дошел до стены с вбитым в нее колышком-крючком, повесил моток провода с лампочкой. От двух лампочек на пляже стало светлей. Судир вернулся к плоту, перенес с него на берег электрофонарь, акваланг, ласты и маску, стал, уперев руки в бока, ждать Пита и «старика». Они тоже вскоре вынырнули — интересно, который раз? — и делали последние взмахи ластами. Судир нагнулся, одной рукой принял из рук Пита ведро, другую подал, помогая выбраться на сушу. Поставил ведро, а когда Пит начал расстегивать ремни, подошел к нему сзади — взять акваланг.

— Ну как — слушались немного? — спросил Пит, еще не поворачиваясь к нему, дернул маску вверх, устало потер ладонями лицо.

— Всякое было… — ответил Судир. Положив акваланг, мгновенно выпрямился. В руке блеснул нож — Судир с силой вогнал его Питу под лопатку и тотчас вырвал, отскочив. «А-ай!..» — как-то по-детски крикнул большущий Пит, изогнувшись и заваливаясь на бок.

Судир кинулся к «старику», который в это время ставил на берег ведро. Мигом нацелил в лицо ему нож, свистнуло белой молнией лезвие, и аквалангист, схватившись обеими руками за горло, осел в воду. В два прыжка Судир оказался возле него, выловил за плечо, вытянул немного на берег и еще раз ударил ножом — уже спереди, в грудь. Не отпуская, взволок немного на берег, снял с него акваланг. Теперь движения Судира стали еще торопливее: он расстегнул на груди «старика» молнию, выбрал из кучи породы камней, не забыв осмотреть их, постукать один о другой, и сунул за пазуху убитому. Снова застегнул «молнию», но не до конца, мешали камни, и скатил тело в воду. Согнувшись, волочил «старика» вдоль пляжа по воде — туда, где был мрак, куда не достигал свет лампочек, и уже там сильно оттолкнул от берега.

С телом Пита проделал то же самое.

Присел возле воды на корточки, вымыл от крови руки, подобрал и вымыл нож. Спокойно сложил его, засунул в ножны на икре и пошел к телефону. Снял трубку.

— Алло! Пришлите электрика. Плохо он провод подключил… Замыкание, наверно, случилось, лампочка перегорела… Что? Да помаленьку… Да все тут… Навыносили порядочно, сидим, разгребаем, но темновато: привыкли к двум лампочкам.

«Неправда!.. Не слушайте его!.. Это убийца!..» — хотелось крикнуть Янгу на всю пещеру, но от ужаса он онемел.

Влетая в зону, огороженную буйками, увидели: в воду входит аквалангист. Войдя по колено, он остановился, посмотрел в их сторону. Но катер не вызвал у него подозрения — и аквалангист погрузился в воду с головой. Мотор выключили и тотчас же услышали, как чахкает, стучит двигатель слева у забора. Катер надвинулся на берег впритирку к лагерному глиссеру. На него сразу прыгнул один из полицейских, остальные кто за ним, а кто перебегал на нос катера и оттуда прыгали прямо на песок. Начальник полиции Рая побежал со своей группой к палаткам, горбоносый офицер со своей — к вагончику.

Радж и Амара сошли на берег последними. Хотел следом прыгнуть и Абдулла, но его позвал рулевой, указал на место в рубке рядом с собой.

Палатки, оказалось, разные — одна четырехместная, другая двухместная. Полицейские никого в них не обнаружили, но все перевернули вверх дном. Пробежали по территории, заглянули за кучу ящиков и бочек, за электростанцию с двигателем — и там никого. Один остался возле двигателя, второй пошел на катер, третий — к воротам за палатками.

— Я тут побуду, — повернул Амара к ящикам.

Начальник полиции вслед за Раджем полез по ступенькам, что сбоку вели в вагончик. В маленькой прихожей было три двери. Направо — в лабораторию, прямо — в кладовку, налево — в операторскую. Радж открыл дверь слева, откуда доносились голоса, начальник полиции — дверь справа.

Оконце было одно — слева. Направо у глухой стены возвышалась панель с приборами, похожими на манометры со стрелками, мигали красные лампочки. Низ панели был скошен, точно крышка школьной парты, там тоже были какие-то переключатели и кнопки, стоял низенький микрофон. Стул возле панели был свободен, оператор стоял возле глухой стены с руками на затылке, и полицейский обыскивал его.

— Что случилось? Это произвол, я буду жаловаться властям! — грозился оператор, пытаясь повернуться лицом к присутствующим, но полицейский толкал его в спину, заставляя глядеть в стену.

— Можете… Можете жаловаться… — горбоносый офицер сел на стул возле микрофона, а на другой стул, возле небольшого столика рядом с панелью, показал второму полицейскому, подавая ему папку с бумагами. Тот разложил все и замер, ожидая, что будет диктовать офицер. Третий полицейский стоял у двери, где остановился и Радж, но им пришлось отступить в сторону — вошел очкастый человек в белом халате, за ним — начальник полиции. Очкастого поставили возле той же стены, где был оператор, только в другом углу, тоже обыскали.

— И все? — удивился офицер, поворачиваясь вместе со стулом к своим людям.

— Больше никого не нашли, — ответил начальник полиции.

— Только что мы видели — под воду ушел аквалангист. Он отправился в пещеру? — будто между прочим спросил у оператора офицер.

— Какую пещеру? Может, рыбы захотел настрелять на ужин, — ответил тот.

— Не советуем валять дурака. Мы знаем больше, чем вам кажется. Где остальные? Тоже в пещере?

— В пещере… — буркнул оператор. — Фауну изучают.

— Вот как? Ваше имя?

— Майкл Стоун.

— А вашего ученого приятеля?

— Джордж Стоун.

— Угу — братья? Что-то не похоже.

— А мы от разных матерей.

— Так вот, братья-разбойники, рассказывайте, чем вы на самом деле тут занимаетесь. Только быстро и не темнить. Кстати, Судир тоже в пещере? С дельфинами?

— В пещере. И больше я вам ничего не скажу.

— Ну-ну, твердокаменный[26]… Не забывайте, что вы в наших руках, а не мы в ваших. Говори! — крикнул так, что у Раджа заложило уши. — Сколько золота уже намыли?

Майкл поник, опустил плечи.

— Про золото спрашивайте у Пита. И у Джорджа, он в лаборатории работает. А мое дело — вот… — отвернулся на миг, кивнул на пульт управления.

Судир спрятал акваланги убитых на правом конце пляжа за выступом, где начиналась темнота. Потом поспешно высыпал из одного ведра породу в кучу, набрал воды — плюх на то место, где лежал Пит. Когда вода скатилась, подошел туда, нагнулся, рассматривая, не видно ли чего-либо подозрительного. Что-то поднял, поглядел, снова нагнулся, пополоскал в маленькой лужице, перебрасывая из руки в руку, точно горящий уголек. Янгу даже показалось, подул на руки. Вынул нож, выщелкнул основное лезвие, поскреб им находку — и бросил «уголек» в ножны, а потом сунул в них нож, довольный, хлопнул ладонью себя по икре. Огляделся по сторонам, взглянул на кучу породы и уже шагнул к ней, хотел погрестись. Но вспомнил про лампочку, подошел к стене и вывернул одну — ту, что была на свернутом проводе, швырнул ее подальше от пляжа. Янг услышал, как она дзинькнула, разбившись где-то в темноте о скалу.

А тут и электрик вынырнул неподалеку от выхода. Голова его покачивалась, как поплавок, двигалась к пляжу. Электрик вылез из воды степенно, неторопливо. Выпрямился. Шлеп, шлеп ластами.

— Ну, что тут у вас? Я ведь сделал все, как надо.

— Вот… — показал Судир на моток провода на стене. — Несколько минут погорела, а потом — блись, и нет. Я выбросил… И паленым запахло, изоляция, должно быть, начинала гореть.

Электрик повернул к стене, Судир — за ним, почти вплотную.

— Не верьте, дя-адечка!!! — закричал Янг таким высоким голосом, что он сорвался. — Вас хотят убить!

Электрик с недоумением повернулся на голос.

И тотчас Судир ударил — не сзади, как собирался, а в грудь, оттолкнув при этом электрика от себя, и тот загремел баллонами, падая. Дрессировщик остался стоять, держа наставленный нож. Так и в сторону Янга повернулся, застыв на полусогнутых ногах. Круть-верть головой во все стороны… Ничего не увидел подозрительного, что заставило бы сразу стрелять лезвием или кидаться с ножом в руках. И выпрямился, расслабленно пошел к воде, присел пополоскать нож.

Нечеловеческая выдержка. И спокойствие… А может, была только выдержка? Отступил от воды и, не разгибаясь, не глядя на икру, целился ножом в ножны и не сразу попал в них, немного замешкался. Глаза Судира уже сверлили темноту возле Янга. Подошел к электрофонарю, включил его, направляя свет в Янгову сторону — и ничего не увидел. Поставил фонарь, начал надевать свой акваланг. Старательно застегнул ремни, повесил фонарь на грудь. Вспомнил про ласты — надел и закрепил их. Перешагнул на плот, зашлепал к его краю, взял загубник в рот и кинулся боком в воду.

Нет, оставаться Янгу на месте нельзя. Он быстро спустился к воде, еще и не посвистел: «Боби, ты где?», как малыш сам подплыл. Приблизились и все дельфины, Янг слышал их тяжелые выдохи. Бесшумно съехал в воду, ухватился левой рукой за плавник Боби, а правой повернул за рострум так, чтобы направить в Храмовый грот. Поплыл с почетным эскортом — дельфины окружили его со всех сторон.

Уже оттуда, из храма, увидел: над мысом на своде заиграли сполохи света. Должно быть, Судир уже шарил там, высвечивая каждую выемку логова. Вот пук света вырвался из-за гребня, осветил свод храма… Вон и голова Судира над гребнем. Свет фонаря упал на воду, расплывчатый желтый круг заскользил по поверхности, нащупывая то одного дельфина, то другого… Янг окунулся с головой, но Боби из-под руки не выпускал. И, видимо, Судир заметил его руку, потому что Янг, вынырнув, услышал Судиров возглас:

— …ты где, голубчик!

И резкий свет погас, Судир светил уже себе под ноги, спускаясь к воде.

В это время близко к малышу подплыла Дора, и Янг скоренько перекинул руку на нее. Она была сильнее, чем Боби, и Янг направил ее к пляжу: «Скорей! Скорей!» Дора поплыла так, что вода забурлила вслед.

Янг поспешно, раня и обдирая колени, вскарабкался на пляж. Пробежал мимо тела электрика и споткнулся о телефонный ящик. Откинул крышку, схватил трубку… Крикнул, задыхаясь, у него перехватило дыхание:

— Судир убил троих ваших! Гоняется за мною! — и бросил трубку назад.

«Судир убил троих ваших! Гоняется за мною!» — испуганный детский голос ворвался в вагончик и своей неожиданностью парализовал всех. Офицер первым схватился за микрофон.

— Алло! Алло! — но из усилителя больше ничего не было слышно.

— Он трубку положил, не алёкайте, — повернулся от стены Майкл. — Кто там еще может быть?

— Это мой брат!.. Янг!.. Живо-о-ой! Вторые сутки его ищу! — от волнения Радж не слышал сам, что выкрикивал.

— Но его не может быть там! — воскликнул оператор.

— Мо-ожет! У меня акваланг на катере… Я поплыву в пещеру. А вы отключите заслон! — он рванулся к дверям.

— Стойте, Радж! Слышали — троих убил? Для него ничего не значит и вас прикончить. Он же в выгодном положении, внезапно может… Другое надо придумать!

— Тогда у меня идея… — остановился Радж. — Слушайте!

Судир был уже возле плота. Выставил из воды руку, стараясь ухватиться за край доски. И тогда Янг изо всей силы толкнул этот помост на Судира, и плот подмял его. А сам прыгнул в воду, не успел и несколько раз взмахнуть руками, как Дора оказалась рядом. Янг с радостью ухватился за нее: «Скорей». Дельфинка и на этот раз поплыла во всю мощь. Вот и порог на мысе близко, его логово. Оглянулся: Судир взбирался на плот… Ага, тогда и ему можно вылезти, передохнуть. Отпустил Дорин плавник.

— Ты!.. Эй! Ты слышишь? Я знаю — ты Янг! Я дарю тебе жизнь! Но знай, что убить могу в любую минуту! Лагерь теперь в моих руках и ты в моих! Я хозяин положения! Я сохраню тебе жизнь, буду кормить и поить, если ты будешь мне помогать, работать с дельфинами.

— А чирей в бок не хотите?!

И тут зазвонил телефон. Судир заколебался, идти к нему или нет, и вышел на берег.

— Здесь… дабл ю и ви! Вы переиграли, Судир! Шеф будет не доволен вами.

Пауза.

— Я не переиграл. Я только выиграл! Лагерь у меня в руках!

— Лагерь в наших руках. И вы в наших! Не следует быть таким жадным, шеф этого не любит. Ваш круг деятельности — дельфинарий, а вы сунули нос куда не положено, сорвали планы шефа.

— Я хотел поднести шефу подарок… Я хотел подарить ему чудесное укрытие и золотой прииск. Шеф поймет меня… я требую аудиенции с шефом!

— Много хотите, мало получите! Никто не имеет права видеть шефа, как и лицо бога. Будете сидеть в пещере до тех пор, пока из вас не получится святая мумия. Жить будете столько, сколько вам захочется, но в пещере! Все, связь кончена.

— Алло! Алло! Стойте… Я все объясню! Ал-ло-о…

— Говорите. Вы имеете право говорить, как и каждый перед смертью, но последнее слово.

— Отключите этот страшный занавес! Выпустите меня отсюда!

— Вас поняли! Но сами решить этого не можем. Свяжемся по радио с шефом… Ждите звонка!

Горбоносый осторожно поставил микрофон, взглянул на Раджа, будто спросил: «Ну — как? Правдиво!» И Радж поднял вверх большой палец.

— Минут десять перекур и — звоним, — сказал офицер.

Но никто не закурил. Медленно текли минуты.

— У меня есть еще идея. На каждую рыбину — свой крючок, — проговорил Радж. — Вам же он нужен живым?

— Только живым!.. Единственная ниточка, можно сказать…

Судир нервно похаживал по пляжу. Янг не все понял из реплик, которые он бросал в беседе по телефону, но главное уловил. Судир — член триады… Судир копал яму другим, а попал в ту, что выкопали ему.

Наконец послышался зуммер телефона. Судир зашлепал ластами, чтобы взять трубку.

— Шеф разрешил вас выпустить. На сборы вам пять минут. Заслон будет отключен на одну-две минуты. Кстати, кто там еще, чей голос мы слышали?

— Мальчик один. Его брат Радж Синх работает в дельфинарии.

— Радж Синх, которого вы должны были убить и которого оставили в живых? Шеф уже тогда гневался на вас. Не слишком ли долго вы его сердите?

— Клянусь, я любой приказ выполню. Могу и теперь Раджа убить, и брата его отправлю рыбам!

— Мальчик пусть посидит там. Он еще понадобится. А о Радже договоримся, когда явитесь сюда. Ждем вас в лагере!

«Хочет меня убить?!» — Янг снова подался к воде, свистнул Боби. Нет, просто так он не сдастся. Да и у него же дельфины есть, его друзья.

— Оставайся тут, Боби, не уплывай… — прошептал ему, сидя на самом краю порога, опустив ноги в воду. Следил за Судиром. Никакого холода Янг теперь не чувствовал.

Судир не к выходу готовился, а торопливо ползал по куче вынесенной породы, суетливо разгребал ее. Что-то хватал в руки, приглядывался, будто нюхал. Казалось, сейчас начнет ртом хватать песок и глотать, жрать, давиться им. Наконец Судир встал, пошел к воде. Сдвинул маску на глаза и нос, решительно взял загубник.

Вспомнил про фонарь, нацепил его на грудь, сел на край пляжа, насмешливо помахал рукой в сторону Янга — мол, до скорой встречи, и сполз в воду.

«Так что же теперь будет? Я так и погибну тут? Если триада захватила лагерь, мне не жить. И Радж погибнет, Судир кому-то обещал убить его, подольститься к шефу».

Отчаяние снова овладело Янгом. Бессилие, полное бессилие. Даже на слезы не хватало духа.

Не скоро он среагировал на зуммер телефона. Кому они звонят? Никого ж тут не осталось, все мертвые. Ошибочно?

А телефон не умолкал.

Янг ринулся грудью на воду, нащупал спину Боби, повернул за рострум туда, к пляжу. Сам не греб — пусть везет. Едва хватало силы держаться за плавник.

Обошел убитого электрика у самой воды — вдруг испугался трупа.

Держал трубку обеими руками…

И услышал голос Раджа — такой родной, такой милый:

— Янг, братик мой… Ты меня слушаешь? Это я — узнаешь? Ты не плачь, скажи мне, что ты жив-здоров! Ты меня слышишь?

— Слышу… — едва вымучил из себя слово мальчик. — Я не могу говорить… Я не верю, что это ты… А как же триада, бандиты?

— Самый большой бандит плывет к нам, пойдем его встречать. Слушай, мой дорогой, акваланги там есть?

— Есть.

— Ты ведь умеешь ими пользоваться. Надевай один и в воду. Сам выплывешь?

— Выплыву.

— Сейчас опять отключим заслон. Да не рыдай ты так, а то еще захлебнешься под водой! Возьми себя в руки, ты ведь мужчина! Слышишь?

— Слышу. А как же дельфины?

Ответа не услышал. В трубке раздались короткие гудки.

Раджу офицер запретил пока что высовываться из вагончика. Увидит Судир, и это испортит все дело.

…Судир медленно вышел из воды. Еще стоя на мокром песке, снял акваланг и фонарь, содрал ласты и маску. Умудрился все взять в одну руку. А пока снимал амуницию, поглядывал на Амару, который сидел на ящиках. Кажется, парень не вызвал у него подозрения, мог и в триаде быть такой. Радж и офицер, прижимаясь к стене, из оконца вагона смотрели в ту сторону. И не так видели Судира, как то, что из рубки вышел рулевой и, склонившись над бортом, с опозданием прикрывал каким-то тряпьем надпись «Police». Судир и по сторонам посмотрел, и на катер оглянулся — сдается, ничего подозрительного не заметил. Медленно побрел по песку в гору.

Амара, как только Судир миновал его, встал и зашел сзади, от моря. Откуда-то из-за палатки, из-за бочек выбежало несколько полицейских, беря Судира в полукольцо. И вдруг Судир бросил акваланг, цапнул себя за икру. Мгновенно повернулся к Амаре и выставил в его сторону нож. Радж не заметил, как мелькнуло лезвие. Увидел только, как Амара словно споткнулся, хватаясь за грудь.

Офицер выскочил из вагончика:

— Не стрелять!

Радж выбежал следом.

А возле воды уже сплелся клубок тел. Кто-то выбил из рук Судира нож, тот крутнулся в воздухе, врезался в песок. Радж пробежал мимо кучи тел к Амаре, подхватил его под руки. Из уголка рта у друга сочилась ниточка крови. Он дышал неглубоко и часто, со всхлипом. Видно, было пробито легкое.

— Вот… — открыл Амара глаза и разнял окровавленные пальцы. На ладони было продолговатое лезвие — заостренный с двух сторон стальной клинок. — Но ты не бойся… Не в сердце…

Радж осторожно опустил голову Амары, посмотрел туда, где охали и стонали полицейские. Некоторые уже корчились от ударов Судира. Радж бросился в гущу, шалея от гнева. Судир мигом вскинул навстречу ногу, целясь в пах. Радж перехватил ногу и дернул его на себя. Судир упал, но по-кошачьи перевернулся спиной вверх, чтоб прикрыть живот. И ударил другой ногой Раджа по ногам, подкосил его. На миг, падая, Радж расслабил пальцы, и этого было достаточно. Судир вскочил и еще раз высоко вскинул ногу — ударил пяткой в солнечное сплетение начальника полиции Рая. И бросился к воде.

На ногах остались двое полицейских и горбоносый офицер. Полицейские бестолково, не прицельно стреляли из пистолетов, вокруг Судира в воде вспыхивали фонтанчики воды.

— Не стрелять! — бешено кричал офицер. — Заводи мотор! — повертел в сторону катера кулаком и побежал к судну. Полицейские, кто мог — за ним.

Судир плыл размашисто, саженками в сторону открытого моря: на что надеялся — неизвестно: от катера ведь не убежишь.

Радж снова хотел поспешить к Амаре, но увидел, что возле правого закрылка забора, который заходил в воду, вынырнуло несколько дельфинов. И детская голова в маске показалась…

— Янг! — кинулся туда Радж. С катера, хотя он уже отплывал, прыгнул через борт Абдулла, тоже крича: — Я-я-янг!

— Радж… где ты? Я, наверно, ослеп. Я ничего не вижу… Бо-ля-ят как! — всхлипывая, вымолвил Янг: — Боби погиб… И у Дика хвост ранен. Мы еще все не проплыли, а кто-то включил заслон. Боби был сзади, и как раз на него попало… — Янг, рыдая, прижался лицом к груди Раджа.

А тот гладил его по плечам, по голове, будто совсем маленького, одной рукой освобождая от акваланга.

— Братик мой, ты жив!.. И на кого же ты похож, боже!.. Весь избитый…

— А кто тут еще плачет?

— Абдулла тут… Подойди, Абдулла!

Абдулла подошел, и Янг ощупью, не открывая глаз, прижал его к себе и еще крепче прижался лицом к Раджевой груди.

— Ой, смотрите! — вдруг оглушил всех криком Абдулла. — Дельфины первыми догнали Судира!

— Кинутся, наверно, спасать Судира! — сказал Радж.

Янг попробовал оторвать лицо от Раджевой груди, но снова прижался.

— Ой, вы говорите мне, говорите!

— Дельфины нападают на Судира! — воскликнул Абдулла.

Послышался выстрел с катера и крик офицера:

— Огонь по дельфинам! По дельфинам, а не по Судиру!

Стрельба участилась.

— Варвары, что они делают?! Не стреляйте в дельфинов, варвары! — неистово кричал Радж.

— Гляди, Радж!.. Дельфины Судира бьют, как акулу! — вопил Абдулла.

— Ага-а… Дик, кажется… И с разгона!

— Все-е! Судира уже нет на воде! — радостно завизжал Абдулла.

— Да, на дно пошел… Катер круги вокруг того места делает.

Слышалась ругань офицера, но неразборчиво. Наверное, гнал кого-то из полицейских за борт, чтоб искал Судира.

— А если Судир хитрит? Посидит под водой и выплывет? — засомневался Янг.

— После удара Дика?! — Радж вынул из кармана носовой платок, свернул его несколько раз и завязал глаза Янгу.

Быстренько пошли к Амаре. Полицейских, которые корчились от ударов Судира, на том месте уже не было. Приковыляли или приползли к воде, махали руками катеру.

Амара лежал бледный, с закрытыми глазами, по-прежнему дышал с хрипом и всхлипами. Сквозь пальцы, прижатые к груди, проступала кровь.

— Потерпи, Амара… Катер причаливает, сейчас тебя заберем… Ты слышишь? Ты будешь жить, Бессмертный! Таким, как ты, надо жить! Ты постарайся, слышишь? — Радж разорвал на полосы свою тенниску с эмблемой дельфинария. — Абдулла, приподними его под спину…

Абдулла и Янг поддержали Амару, а Радж как сумел забинтовал ему грудь.

— Дельфины летят сюда! Не сюда, немного в сторону! — закричал Абдулла. — Что же они… что же вы, глупые?

Подлетая к мелкому месту, дельфины взвивались в воздух дугой и шмяк, шмяк, шмяк — Дик, Ева, Бэла — попадали на песок. Доры не было, видимо, ее застрелили полицейские.

— Помогите им… Что же вы?! — приподнялся на руках, пробуя сесть, Амара.

Янг присел, поддерживая под спину Амару. Радж с Абдуллой побежали к дельфинам, начали их тормошить, толкать, тянуть за хвосты. Дика даже с места на стронули, да за него страшно было взяться — такой изувеченный, окровавленный был хвост. Оставили его, ухватились за Еву, даже по пояс в воду вошли, стаскивая ее с берега, а потом еще и подталкивали подальше в море. Ева шевельнула хвостом, будто проснулась, отплыла метров на десять и опять с разгона прыгнула на песок, тяжело шмякнулась рядом с Диком.

Абдулла вылез на берег и снова ухватился за Еву. Один не мог справиться, с отчаянием и жалостью смотрел то на умирающих дельфинов, то на Раджа: «Ну что же ты?!»

— Не надо, Абдулла… — голос Раджа прервался.

На дельфинов невозможно было смотреть. Они стонали, как люди, помаргивали глазами и смотрели с такой несусветной тоской, будто постигли какую-то тайну.

Радж повернулся и пошел к Амаре и Янгу. Они, помогая друг другу, встали на ноги и, обнявшись, медленно зашагали в сторону катера.

Слышался злой голос офицера: вначале он распекал кого-то на катере, потом накинулся на того полицейского, который выводил из вагончика, держа наготове револьвер, оператора и лаборанта, потом подбежал к дельфинам на берегу и разрядил в них свой пистолет, целя им в голову. Давал выход своему гневу? Или мстил за то, что не оставили в живых Судира?

— Мне знаком его голос. Он допрашивал меня на Главном… Дельфинов… гад… — расплакался Янг.

— Тихо, ну… — успокаивал его Радж. — Для дельфинов это, может, и лучше. Хоть не мучились долго.

— Я знаю, почему они не захотели жить… — говорил, всхлипывая, Янг. — Может, я читал… Может, во сне видел… А может, дельфины мне свои мысли передали. У них закон такой есть — никогда не убивать человека! Что бы люди ни делали с ними.

— Так они же Судира убили, а не человека! — возмутился Абдулла.

— Для Судира простой смерти мало, — вздохнул Радж.

— Не человека они убили — верно… Убийцу! Он на моих глазах… в пещере… троих на тот свет… Но дельфины нарушили свой закон и сами казнили себя за это, — твердил свое Янг.

— Сказки! — не соглашался Абдулла. — Порой и киты выбрасываются на берег гуртом. Так что — и они человека убивали, грех свой отплачивали?

— О китах — не знаю. А о дельфинах, наверно, правда.

Амара вдруг осел на руки, едва успели его поддержать: потерял сознание.

Эпилог

Зафрахтованный Индонезией в Японии супертанкер «Сикока-мару» вез в Австралию экспортную нефть — полмиллиона тонн сразу! Вооруженной охране и экипажу казалось, что опасность уже осталась позади. Миновали остров Рождества, до австрийского порта Перт осталось меньше трех тысяч километров. Маловероятно, чтоб в этих водах могли объявиться пираты. И вот, когда ослабла бдительность, те и напали ночью, с двух бортов пришвартовавшись к танкеру. Всю охрану и часть экипажа перебили, танкер повернули на юго-запад, в сторону Южно-Африканской Республики. Можно было сорвать огромнейший куш, если загнать расистам столько нефти.

Шел третий день после захвата танкера, когда на Рае и на Горном произошли только что описанные события.

Шел четвертый день плавания танкера под охраной пиратских катеров, когда Абдулла и Янг пришли к Натаче на ту далекую плантацию кокосов. Не могли не пойти туда, очень просил Янг. Надо показаться Натаче и ее родителям — мол, вот я, живой и здоровый. Не переживайте, не горюйте.

И хорошо сделали, что сходили. Натачу, оказывается, круглосуточно держали в шалаше, привязанную и связанную, чтобы опять не сбежала на то озеро, не захлебнулась еще и сама. А она в ответ объявила голодовку, ничего не ела, воду, правда, пила, и твердо решила — умереть. Не могла она жить и радоваться всему живому, если не было на свете Янга. И могла бы умереть, упрямства у нее хватило бы, если бы Янг сам не явился с того света.

И был смех сквозь слезы, и слезы сквозь смех, была истерика.

— Янг, милый, ты это или не ты?! Сними очки, я не узнаю тебя… — И сама сорвала черные очки и целовала его в закрытые глаза (он еще не мог без черных очков смотреть на белый свет), а Янг краснел и потел — бросало в жар. Абдулла деликатно вышел из шалаша и сидел под стенкой, посвистывая: пусть налаживают отношения.

Потом были бесконечные вопросы, и Янгу опять и опять приходилось рассказывать пещерную эпопею.

— И все-все дельфины погибли?! — не могла поверить Натача.

— Все… — горько вздыхал Янг. — Боби так жалко, как братик для меня был! — он совал пальцы под стекла очков, вытирал слезы. — Только вот… Игрушку мне вынес со дна, на дракончика похожа, — показал Янг штуковину, которую тогда засовывал за пояс в пещере.

Услышав это, Абдулла мигом оказался в шалаше.

— Так это же золото!!! — вскрикнул он, взяв у Янга дрожащими руками дракончика. — Слиток золота! Самородок… Вот, отбито, видите, как горит? А тяжелый!

Передавали самородок из рук в руки, разглядывали со всех сторон, ковыряли ногтем. Абдулла повернул голову в ту сторону, где, по его мнению, было озеро. Вздохнул.

— И ты столько носил эту тяжесть и не мог разглядеть до сих пор самородок?! — напустился он на Янга.

— Подумаешь, счастье такое… — спокойно ответил Янг. Почему-то золото не вызывало у него никаких эмоций.

Шел пятый день плавания украденного танкера, когда, переночевав возле Натачиного шалаша, мальчики пришли с Натачей в Компонг, в больницу.

Радж ночь провел в палате возле Амары. Врачи разрешили ночевать возле него, присматривать за ним после операции. Переливали Амаре кровь — целых два литра. Радж предлагал свою — поделиться с другом, но врачи взяли пробу и сказали: не подходит.

И вот на второй день после операции состояние Амары намного улучшилось. Янг, Абдулла и Натача упрашивали главного врача пропустить их к больному — хоть на пять минуток. Им бы только увидеть Амару, убедиться, что он жив — и больше ничего не надо.

Упросили, пустили их. И увидели, волнуясь, как сразу протянул к ним по простыне бессильную руку Амара. Четыре руки протянулись навстречу, и все сплелись в одном горячем пожатии.

— Задал я вам хлопот… — дрожит на губах Амары улыбка. — И как только расплатимся мы за операцию, за кровь, за больницу?

— Ты не забивай себе этим голову. Все будет хорошо, — говорил Радж.

— И деньги найдутся, — с уверенностью миллионера заявил Янг, но «игрушку» из-за пояса не достал, не показал. Они в палате не одни, есть и чужие, по углам стоят еще четыре койки.

— Может, кто из вас увидит моих… наших… Не говорите, что такое со мной. Мол, поскользнулся… — попросил Амара. — А деньги я вам верну. Поправлюсь и заработаю.

Четыре кулака протянулись к его носу.

— Не буду… Не буду… — слабо улыбался Амара.

— Твоя задача сейчас — поправиться, — сказал Янг.

— И поскорей, — добавил Абдулла.

— Я к тебе каждый день буду приходить, — пообещала Натача. — Буду говорить — твоя сестра.

— Поправляйся, друг. Много у нас дел впереди, много работы, — многозначительно говорил Радж.

— А ты, Радж, остерегайся… знаешь кого. Трижды будь внимательным. Ты тоже нужен для дела.

— Ну, мы пойдем. Горбоносый дал два дня, приказал, чтоб мы явились в полицейский участок сразу, как приедем. Разговор у них еще есть… И акваланг где-то у них.

В дверь уже заглядывала сестра, кивком показывала — пора уходить, но друзья никак не могли расстаться.

Наконец ушли.

На улице, по пути к причалу, когда попалось более или менее укромное место, Янг показал Раджу «дракончика».

Ошеломленный Радж долго молчал, взвешивая «железку» в руке.

— Янг… Все твои муки были не напрасны… Привяжи хорошенько, из-за пояса может выскользнуть. У меня пока что… — похлопал себя по голой груди, — спрятать некуда, а в кармане будет торчать, выпирать. Деньги нам потребуются. Есть одно великое, святое дело… Когда-нибудь скажу и вам.

Натача, доведя их до причала, подала всем руку. Янг задержал ее руку в своей, глаза глядели в глаза так, что девочка застеснялась, вырвала свою руку и убежала.

Был четвертый час пополудни, когда друзья добрались до Рая. Пришлось специально нанимать моторку, потому что в такую пору попутных лодок не нашлось.

В это время захваченный пиратами танкер и их катера были в пяти километрах от Рая, собирались уже обойти остров с юга. И тут их встретили катера береговой охраны султана, которых послали на перехват, видимо, по приказу свыше. Завязался бой, он был скоротечным. Вскоре два из трех султанских катеров были потоплены торпедами. Третий отошел как можно дальше. И чего-то ждал. За это время танкер приблизился к острову на расстояние двух километров…

И тут появились боевые вертолеты, снова завязался бой. Пиратские катера были расстреляны сверху ракетами и потоплены.

Никто не мог сказать потом, от чьего выстрела на танкере вспыхнул пожар. А может, его подожгли сами пираты, бывшие на борту, — мол, погибать, так с музыкой! Длиннющий неуправляемый танкер ветер и волны погнали прямо на Рай. Течение тоже было с востока, все помогало трагическому исходу. Смельчаки, перебравшиеся с третьего султанского катера на танкер, ничего не смогли сделать: штурвал и все пульты были подорваны.

Тем временем длиннющая туча черного удушливого дыма дошла до Рая. Двигалась она низко, по самой воде и земле, и в короткие минуты застлала все улицы, окутала дома. В отелях и пансионатах началась паника. Разношерстная публика хлынула в порт. «Катастрофа! Катастрофа!» — было у всех на устах, и это слово связывалось не только с танкером, но и с самим островом.

Земля, луна и солнце в то время стояли на одной прямой. Начинался самый высокий за полугодие прилив. А ветер с востока все усиливался и усиливался. Начинался шторм, о котором предупреждали уже за несколько дней.

Ветер принес некоторое облегчение, немного отвернул от острова зловещую смрадную тучу. Но пришла другая беда: неуправляемый танкер напоролся на рифы, через проломы и пробоины в море хлынули потоки нефти. А буря словно нарочно еще несколько раз развернула танкер и так и этак, вздымая то нос, то корму, и танкер в конце концов раскололся на две половины. И эти громадные половины уже каждая в отдельности ворочались и скрежетали о камни, заваливаясь на бок.

Загорелась нефть и на воде. Широкий пылающий поток начал охватывать остров с севера, где были пляжи, и с юга, где был порт.

А в порту царила уже дикая суматоха и паника. Туристы с боем захватывали все, что могло плыть или держаться на воде, надеясь выбраться из огненного полукольца, пока пылающая нефть не отрезала путь к отступлению. Некоторые судна с пассажирами или без них удалось вывести к западным секторам. Не сладко было и в бушующем море, но судна постепенно пробивались к Главному острову.

Начали гореть джонки в плавучем поселке, там раздались вопли и рев людских голосов.

Радж и Янг расстались с Абдуллой, как только высадились на Рае. Абдулла побежал повиниться перед синьорой. А они заглянули в дельфинарий. Успели увидеть только Абрахамса, он неуклонно нес службу, кормил дельфинов. Рассказали ему о гибели Судира, и Абрахамс заойкал, заахал: «А как же дельфинарий теперь? А как же я… мы все?»

До полицейского участка не дошли, услышали рокот вертолетных моторов и далекую стрельбу. Повернули в сторону порта, куда бежали уже и дети и взрослые и откуда хорошо было видно, что делается на рейде и дальше, до самого горизонта. И вся катастрофа с танкером произошла на их глазах…

Потом, когда обезумевшая толпа начала таскать их с собой то туда, то сюда, им едва удалось ухватиться друг за друга, чтобы не затеряться в людском водовороте. Одурев от крика и гвалта, они пробились к восьмому сектору, где пылали от горящей нефти рыбацкие джонки с будками. Хотелось помочь рыбакам в этом сумасшествии, апокалипсисе[27], помочь Гуго, его семье. О своем спасении братья не думали. Принимали на руки чьих-то детей, какие-то узлы, относили подальше от берега, снова пробивались к воде… Лодки загорались все ближе и ближе к берегу. В дыму и копоти люди суетились как черти. Никто не знал, все ли жители лодок спаслись, никто ничего не мог сказать о Гуго и его семье.

Потом, усталые, черные от копоти, плелись по кольцевой дороге на запад, куда бежали все. На пляж косо шли перемешанные с нефтью водяные валы, нефтью был уже залит весь песок до раздевалок и душевых и даже будочки-раздевалки. Нефть тут еще не горела, но беда от нее была не меньшей. Известным на весь океан пляжам пришел конец.

Где-то в четвертом или пятом секторе встретили Абдуллу. Пробился, идя навстречу людскому потоку с Тото на руках. Глаза испуганно ощупывали каждого встречного. Увидев Раджа и Янга, даже собачку упустил из рук от радости.

— Нигде нет синьоры… А Тото в коридоре поймал, — бегал и скулил, бегал и плакал.

— Может, успела выехать, — предположил Радж.

Прошли пятый и шестой секторы, тут было самое большое сборище людей. Тут не было дыма, не дошла еще сюда и нефть.

Сели втроем на бетонный парапет, который защищал дорогу от волн прибоя. Смотрели, как катятся на берег грязные валы, глядели влево, на дельфинарий. Он еще был цел, еще будто существовал, но казалось, что его уже не было.

«Что же дальше будет? Чем все кончится?» — болезненно ныло у каждого из них сердце.

Одно только знали парни: они не туристы, бежать им некуда. Судьба их связана с Раем, с архипелагом Веселым.

И будущее Веселого связано с ними…

Солнце склонилось к самому горизонту, оно то и дело скрывалось за черными, страшными клубами дыма. На такое солнце и Янг мог смотреть без очков.

Скоро солнце скроется, но настанет утро, и оно снова взойдет.

И будет всходить еще не один раз…

Примечания

[1]

Среди туристов такие клыки очень ценятся, особенно с двойным завитком. Отшлифованные, позолоченные, они стоят большие деньги, используются модницами вместо браслетов.

(обратно)

[2]

Амара — бессмертный (сингал.).

(обратно)

[3]

Mахаут — погонщик слонов (араб.).

(обратно)

[4]

Английское слово «Sweet» имеет много значении, которые обыгрываются в песне: сладкий, душистый, свежий, любимый, милый, мелодичный и т. д. Таун — город.

(обратно)

[5]

— Чего ты хочешь, дитятко? Я тебя не понимаю (англ.).

(обратно)

[6]

Злой дух моря (англ.).

(обратно)

[7]

Мало-помалу (итальян.).

(обратно)

[8]

Трагическая смерть (итальян.).

(обратно)

[9]

Я рад тебя видеть (анг.).

(обратно)

[10]

Индийская мужская рубашка, носится навыпуск.

(обратно)

[11]

Али — громадный (сингал.).

(обратно)

[12]

Все из воды (латин.).

(обратно)

[13]

Бедный мальчик (итальян.).

(обратно)

[14]

Так в США называют афалин.

(обратно)

[15]

Наука и техника океана (англ.).

(обратно)

[16]

«Тирукурал» — памятник тамильской классической литературы; произведение состоит из 3-х частей: «О добродетели», «О политике», «О морали». Книга приписывается писателю и философу древности Тирувалувару (IV–V столетие). В нее включены 1330 двухстрочных стихотворений, в которых отражены этические идеи автора.

(обратно)

[17]

Кто есть кто (англ.).

(обратно)

[18]

Према — любимая (сингал.).

(обратно)

[19]

Бабу — почтительное добавление к имени индейца, соответствующее слову «господин».

(обратно)

[20]

Счастливого конца (англ.).

(обратно)

[21]

Фут — 30,48 сантиметра. Эта мера длины применяется в Англии, США и в других странах с английской системой мер.

(обратно)

[22]

Унция ювелирная (аптекарская) равна 31,103 грамма.

(обратно)

[23]

Город в штате Флорида (США).

(обратно)

[24]

Узел — одна миля в час, 1852 метра.

(обратно)

[25]

Бунгало — загородный дом, вилла.

(обратно)

[26]

Стоун — камень (англ.). Офицер обыгрывает его фамилию.

(обратно)

[27]

Тут в смысле «конец света».

(обратно)

Оглавление

Часть первая ВЕСЕЛЫЙ АРХИПЕЛАГ

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

Часть вторая КОГДА ПЛАЧУТ ДЕЛЬФИНЫ

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

Часть третья ГРОТ АФАЛИНЫ

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

Эпилог X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?