«Сильнее Скотленд–Ярда. Преступники-сыщики. Синяя рука. Гостиница на берегу Темзы»

Сильнее Скотленд–Ярда. Преступники-сыщики. Синяя рука. Гостиница на берегу Темзы (fb2) - Сильнее Скотленд–Ярда. Преступники-сыщики. Синяя рука. Гостиница на берегу Темзы 1741K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эдгар Уоллес

Эдгар Уоллес Том 2. Сильнее Скотленд–Ярда

Сильнее Скотленд–Ярда

Глава 1.

Человек, не знавший жалости

Сидя за высоким деревянным барьером, подсудимый слушал саркастическую речь прокурора и время от времени бросал ободряющие взгляды бледной молодой женщине, сидевшей во втором ряду зала.

— Обвиняемый берет на себя… э… смелость утверждать, будто мистер Стедленд является… э… вымогателем и получил от него крупную сумму денег… э… незаконным путем. Что ж, допустим, как это ни парадоксально, что мистер Стедленд действительно… э… оказывал некоторое давление на обвиняемого… Но кто может это подтвердить? Где, хотя бы косвенные, доказательства? Мало того, уважаемая защита не в состоянии сообщить суду, какие именно аргументы выдвигал мистер Стедленд в целях… э… шантажа обвиняемого, заявление которого, мягко говоря, э–э… голословно…

Блестящая речь прокурора точно соответствовала духу почтенных судебных традиций и произвела должное впечатление на присяжных, которые без должных колебаний вынесли обвинительный вердикт.

По залу заседаний пробежал шумок, а судья, водрузив на нос очки в роговой оправе, принялся сосредоточенно писать.

Решение присяжных не произвело ошеломляющего впечатления на подсудимого. Он чувствовал лишь легкое нетерпение. После вердикта он испытывал одно желание: как можно скорее покончить со всеми формальностями и избавиться от назойливого любопытства зала, от тупого равнодушия защитника и от театральной напыщенности судьи в красной мантии и в белом напудренном парике… А тут еще эти два незнакомца в первом ряду, глазеющие на него, будто на слона в зоопарке… Кто они? Иностранные журналисты, ищущие новых впечатлений? Просто зеваки?

Оба были гладко выбриты, одеты в безукоризненные черные костюмы и на коленях держали мягкие черные шляпы с широкими полями.

Голос судьи заставил его оторваться от размышлений о незнакомцах в черном.

— Джеффри Сторр, — произнес судья, — я полностью согласен с вердиктом присяжных заседателей. Вы утверждаете, будто мистер Стедленд обманом лишил вас личных сбережений, и вы вторглись в его дом, имея целью вернуть отнятые у вас личные деньги и какой–то документ, о содержании которого вы предпочли умолчать. Подобные бездоказательные утверждения не могут быть приняты во внимание судом. Они скорее напоминают газетные репортажи о похождениях пресловутых «Четырех Справедливых», которые в течение ряда лет преступно присваивали себе функции карающего меча правосудия в тех случаях, когда официальное правосудие не усматривало оснований для вмешательства. Как и они, вы тем самым совершили преступление, а то обстоятельство, что при задержании у вас изъято огнестрельное оружие, лишь отягчает вашу участь. Я приговариваю вас к семи годам тюремного заключения.

Джеффри Сторр склонил голову и, не взглянув на молодую женщину в зале, направился к двери, ведущей в камеру.

Два незнакомца в черном покинули здание суда одними из первых.

Надевая шляпу, один из них произнес:

— Подождем ее здесь.

— Когда они обвенчались? — спросил второй.

— На прошлой неделе. Тебе не кажется забавным упоминание судьи о «Четырех Справедливых»?

Второй усмехнулся.

— А тебе не кажется забавным, что именно в этом зале тебя когда–то приговорили к смертной казни, Манфред?

— О, эти впечатления незабываемы… Но вот и она…

Бледная молодая женщина вышла из здания суда с гордо поднятой головой, без следов слез на красивом лице.

Манфред и Гонзалес последовали за ней. Когда она свернула за угол, Гонзалес, приподняв шляпу, произнес:

— Миссис Сторр! Я прошу извинить нашу бесцеремонность и уделить нам минуту внимания.

Она резко обернулась и подозрительно взглянула на незнакомцев.

— Если вы репортеры… — начала она.

— Нет, мы не репортеры, — ответил, улыбаясь, Манфред. — Мы даже не имеем оснований утверждать, что являемся друзьями вашего мужа…

— Хотя подобное заявление послужило бы оправданием нашей навязчивости, — добавил Гонзалес.

Откровенность незнакомцев произвела на женщину хорошее впечатление.

— Поймите, господа, мне очень тяжело обсуждать сейчас…

— Мы всё понимаем, — сказал Манфред, — но, не являясь друзьями вашего мужа, мы, тем не менее, хотим помочь ему, поверьте. Мы не сомневаемся в правдивости его показаний, не так ли, Леон?

— Он говорил истинную правду, — твердо произнес Гонзалес. — Я внимательно следил за его глазами. Когда человек лжёт, он непроизвольно моргает при каждом повторении своей лжи. Кроме того, дорогой Джордж, как тебе известно, мужчины не могут лгать со скрещенными руками, тогда как женщины…

Миссис Сторр изумленно взглянула на разглагольствующего Гонзалеса и закусила губу. Даже если бы она знала, что перед нею стоит автор трехтомного исследования психологии преступлений, ее реакция не была бы иной в эту минуту.

Манфред уловил настроение молодой женщины и поспешил вмешаться.

— Мы полагаем возможным, миссис Сторр, вызволить вашего мужа из тюрьмы и доказать его невиновность. Но для этого нам необходимо знать все обстоятельства дела.

Она, мгновение поколебавшись, произнесла:

— Мой адвокат говорит, что нет смысла подавать апелляцию…

Манфред кивнул.

— Да, высшая инстанция утвердила бы приговор. Если не будут представлены доказательства невиновности вашего мужа, дальнейшее обращение в суд бесполезно.

На глазах миссис Сторр блеснули слезы.

— Мне казалось… Вы сказали…

— Что мы должны знать все, — твердо закончил Гонзалес.

— Вы сыщики? — спросила миссис Сторр.

— Нет, — улыбнулся Манфред, — но мы располагаем самыми полными сведениями о преступном мире, в том числе о преступниках, ускользнувших от руки правосудия.

— Я снимаю две меблированные комнаты неподалеку отсюда, — нерешительно проговорила она, — и… если вы проводите меня…

Друзья молча поклонились.

Квартира миссис Сторр была очень мала и как нельзя более соответствовала обычному представлению о меблированных комнатах.

Все трое заняли места вокруг небольшого овального стола в скудно обставленной гостиной. Некоторое время они молчали.

— Не знаю почему, — сказала женщина, — но я чувствую, что вы поможете мне… Полиция была очень внимательна к нам и сделала все, что было в ее силах. Казалось, они давно подозревают мистера Стедленда в каких–то нечистых делах и ждали от нас подтверждения его вины. Но… мы не смогли этого сделать…

— Почему? — спросил Гонзалес.

— Что вы хотите услышать?

— То, о чем вы промолчали на суде, — сказал Манфред.

— Хорошо, — сказала женщина, решившись. — Я расскажу все.

Ей, видимо, нелегко было начать свою исповедь.

— Хочу заявить, миссис Сторр, — сказал Гонзалес, — что мы безоговорочно верим вам, не так ли, Манфред?

Манфред кивнул.

— Когда я училась в школе, — начала она, — в Суссексе, я… влюбилась в одного юношу, сына местного мясника… Поймите меня правильно, я тогда была совсем ребёнком, впечатлительным и любопытным…

— Монтегацца дает подобным явлениям довольно точное определение в своей «Психологии любви», — словно про себя заметил Гонзалес. — Но, прошу прощения, я прервал ваш рассказ.

— Между нами не было ничего предосудительного. Просто… он казался мне героем, воплощением мужественности. Думаю, он действительно был самым красивым и самым лучшим из мясников, — сказала она со слабой улыбкой. — Так или иначе, это увлечение все равно бы прошло, не оставив следа, если бы я не вздумала писать ему письма… Самые банальные любовные письма… Сейчас, когда я перечитываю их…

— Письма у вас? — спросил Манфред.

— Кроме одного, копию которого мне предъявил мистер Стедленд. Оно тогда попало в руки матери того юноши… Она отнесла письмо моей учительнице, а та, возмутившись его содержанием, пригрозила написать моим родителям в Индию. Правда, взяв с меня слово никогда больше не встречаться с сыном мясника, успокоилась и обещала никому об этом происшествии не рассказывать… Каким образом письмо попало к мистеру Стедленду, я не знаю… У Джеффри были скромные сбережения, около двух тысяч фунтов, и мы собирались обвенчаться, когда нас вдруг поразил этот удар…

— Вы получили записку с предложением посетить контору мистера Стедленда, — сказал Гонзалес.

— Да.

— Когда вы пришли, записку он потребовал вернуть.

— Да…

— Сколько он потребовал с вас за письмо? — спросил Манфред.

— Две тысячи фунтов. Все, что у нас было.

— Он вам тогда предъявил письмо?

— Нет. Это была фотографическая копия. Он пригрозил разослать подобные копии всем нашим добрым знакомым, в том числе и дяде Джеффри, который собирался сделать его наследником…

— Вы рассказали об этом Джеффри?

— Да. К счастью, я раньше посвятила его в эту… историю и он не придал ей никакого значения… Короче, он отправился к Стедленду, но…

— Объяснение было бурным, но безрезультатным, — закончил Гонзалес.

— Джеффри обещал выкупить письмо за две тысячи фунтов, причем Стедленд должен был выдать ему расписку на эту сумму, написанную на обороте подлинного письма. Сделка должна была состояться в доме Стедленда…

— 148, Парк–стрит, — перебил ее Манфред.

— Вы знаете его адрес? — удивилась молодая женщина. — Да, именно там. Слуга проводил Джеффри в кабинет мистера Стедленда, где, как было договорено, ему была выплачена вся сумма в американских банкнотах…

— Эти банкноты гораздо труднее проследить, чем английские крупные купюры, — заметил Гонзалес.

— Потом Стедленд написал на обороте письма расписку, вложил его в конверт и передал моему мужу. Но когда Джеффри дома распечатал конверт, он обнаружил в нем чистый лист бумаги.

— Мерзавец! — воскликнул Манфред.

— То же самое сказал Джеффри. И тогда он решился на этот безумный шаг. Он вспомнил о легендарных «Четырех Справедливых»… Вы, возможно, слышали о них?

— Кое–что, — серьезно заметил Гонзалес.

— Он восхищался ими… И вот, сразу же после свадьбы, Джеффри сказал: «Я применю против этого мерзавца метод «Четырех Справедливых“!». Я не отговаривала его… Ему удалось проникнуть в дом Стедленда. Он рассчитывал, пригрозив револьвером…

— Стедленд в свое время был одним из лучших стрелков Южной Африки, — заметил Манфред, — так что не его пугать револьвером. Конечно же, прежде чем ваш муж успел направить на него ствол своего пугача, тот уже был хозяином положения.

— Ты заметил, Джордж, какое строение его ушей? — сказал Гонзалес. — Они необычайно велики и заострены книзу. Очень характерные уши. Уши убийцы.

— М–да, совершенно безрассудный поступок, — произнес Манфред, вставая, — совершенно безрассудный, но смелый, должен заметить. Смелые люди — моя слабость… Поэтому, миссис Сторр…

— Что? — спросила молодая женщина, с тревогой и надеждой заглядывая ему в глаза.

— Поэтому злополучное письмо будет в ваших руках не позднее, чем через неделю, — закончил Манфред, беря шляпу.

Господа в черном откланялись и удалились.

Мистер Стедленд покидал здание суда с двойственным чувством. С одной стороны, его согревала радость победы, с другой же веяло холодом от тщательно подобранных слов судьи, таящих в себе скрытое осуждение в его адрес.

Жизнь была игрой для этого коренастого, уверенного в себе человека. Он не питал неприязни к Джеффри Сторру. Просто он волею случая оказался противником в игре, и поэтому должен был проиграть. Должен!

То, что Сторру предстояло провести долгие годы за решеткой, не имело никакого значения. Просто, ему не повезло в игре.

Мистер Стедленд вошел в свой дом и, тщательно заперев входную дверь, поднялся в кабинет. Там он закурил толстую сигару и развалился в удобном кресле. Он еще раз подумал о причинах того двойственного чувства, с которым выходил из суда… Нет, оснований для беспокойства не было, и все же… И все же он никак не мог стряхнуть с себя какой–то смутный, безотчетный страх…

Его размышления прервал звонок у входной двери. Отворив ее, он увидел перед собой тщедушного человечка, который, будучи единственным слугой мистера Стедленда, исполнял при нем обязанности дворецкого, швейцара, рассыльного, горничной и лжесвидетеля одновременно.

— Входи, Джон, — буркнул Стедленд, — запри дверь и ступай в погреб.

— Зачем?

— Зачем люди ходят в погреб, болван? За бутылками!

— Одну минуту, сэр. Вы остались довольны моими показаниями в суде?

— Трижды болван! Какого дьявола ты сказал, что слышал крики о помощи?

— Чтобы убедить судью…

— В чем? В том, что я, я мог позвать тебя на помощь? Тебя?! Ступай в погреб!

Джон вскоре принес бутылку виски и сифон с содовой. Стедленд стоял у окна и задумчиво смотрел на пустырь, раскинувшийся за изгородью, окружавшей дом. Во время войны здесь развернулось строительство какой–то фабрики, которая должна была работать на оборону, но с окончанием войны строительство прекратилось. Недостроенное здание раздражало Стедленда. Ведь пустырь принадлежал ему, а уж он–то мог бы распорядиться им более разумно, чем военное ведомство…

— Джон, — неожиданно спросил Стедленд, — ты не заметил никого из знакомых в зале суда?

— Нет, сэр, — ответил Джон, наливая виски, — кроме полицейского инспектора…

— Да не о полиции речь! Не хватало еще… Я говорю о нежелательных…

— Н–нет, сэр. Да кого нам опасаться?

— Ты ведь давно при мне, Джон?..

— Давно, мистер Стедленд.

— Верно, — сказал Стедленд, глотнув напиток, — давно… Если бы я в свое время сдал тебя полиции, ты бы до сих пор сидел…

— Да, сэр, — согласился Джон и поспешил сменить тему разговора, — в банк ничего не нужно отнести?

— Болван! Банк давно закрыт! — вскипел Стедленд. — Вот что… впредь ты будешь спать на кухне.

— На кухне?

— Ты стал плохо слышать? Я не желаю быть застигнутым врасплох каким–нибудь ночным гостем вроде того парня. Хорошо еще, что я не расстаюсь с револьвером… А ко мне можно проникнуть только через кухню… Короче, я не желаю…

— Но ведь его же упрятали…

— Да не о нем речь! Все! Постелишь на кухне.

— Но там ведь холодно…

— Марш на кухню! — загремел Стедленд.

Когда Джон удалился, Стедленд открыл несгораемый шкаф и пробежал глазами столбцы цифр в банковской книжке. Эти нолики давали вполне реальную возможность помечтать о большой плантации в Южной Америке и о спокойной, размеренной жизни.

Двенадцать лет он упорно наращивал эти нолики, рискуя, совершая подлоги, преследуя своих жертв подобно ястребу в поле, — и вот результат: его текущий счет в банке сэра Чезлвика был одним из самых значительных. Этот банк был известен в Сити особой засекреченностью дел его клиентов и необычайно крупными резервами наличности. Мистер Стедленд находил это обстоятельство весьма благоприятным на случай возникновения какой–нибудь экстренной необходимости…

Ночь прошла без происшествий. Джон, правда, немного простудился и охрип. Утром, подавая завтрак хозяину, он пожаловался на ночной холод и прочие неудобства кухонной жизни.

— Возьмешь еще одно одеяло, — отрезал Стедленд.

После завтрака он отправился в свою контору.

Через час раздался звонок в дверь.

Джон увидел на пороге седоватого мужчину, который разглядывал какую–то бумажку, видимо, сверяя адрес.

— Я из Депозитного банка, — сказал пришелец.

— Какого?

— Депозитного, того что на Фиттер–Лейн. Я должен вручить уведомление вашему хозяину…

— Мы не имеем ничего общего с Депозитным банком, — решительно ответил Джон.

— Странно… Разве это не дом мистера Смитсона?

— Нет, — ответил Джон, захлопывая дверь перед носом посетителя.

Тот медленно двинулся вдоль улицы и, свернув за угол, встретился с высоким элегантным господином.

— Они не ведут дел с Депозитным банком, Манфред.

— Что ж, тем лучше. Остается только банк Чезлвика. Тем лучше… Что такое Джон?

— Своеобразное лицо, — сказал Гонзалес, — слабо развитый подбородок, нормальные уши, лоб резко скошен, череп…

— Бедный Джон! — произнес Манфред совершенно серьезно. — Теперь о погоде. С Бискайского залива идет антициклон. Если в течение трех дней он достигнет Лондона, мы сможем принести миссис Сторр приятную весть.

— Да будет так, — сказал Гонзалес.

Дома, закурив сигарету, он долго смотрел на огонь камина.

— А если попросту напасть на него?

— У меня что–то нет желания умирать, — ответил Манфред. — Он великолепный стрелок.

Через два дня метеорологические предсказания Манфреда сбылись в полной мере: город плотно окутал желтый туман.

— Только бы он продержался до полуночи, — сказал Гонзалес.

— Он продержится до утра, — заверил Манфред.

В половине третьего клерк доложил мистеру Стедленду об очередном посетителе.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина, — ответил клерк. — Мне кажется, он из банка Чезлвика.

— Кажется?

— Да нет, скорее всего, он действительно там служит. Вчера он заходил узнать, получили ли вы выписку о состоянии вашего счета.

Мистер Стедленд неторопливо размял сигару и, закурив, сказал:

— Пригласите его.

Предположение о том, что какой–нибудь из предъявленных им чеков оказался не в порядке, отнюдь не способствовало душевному равновесию.

На пороге кабинета показался человек с затравленно бегающими глазами. Закрыв за собой дверь, он в нерешительности остановился, нервно теребя шляпу.

— Присядьте, — обратился к нему Стедленд, — мистер…

— Кертис, — хрипло произнес посетитель.

— Что вам угодно?

— Я хотел бы поговорить с вами об одном конфиденциальном деле, — сказал Кертис, боязливо оглядываясь по сторонам.

Его внимание привлекла стеклянная дверь, отделявшая кабинет Стедленда от комнаты клерков.

— Можете говорить, — бросил хозяин кабинета, — там ничего не слышно. Что вас привело?..

— Я, право, не знаю, с чего начать…

— С начала, — ободряюще улыбнулся Стедленд.

— Это ужасно… ужасная история…

Стедленду довольно часто приходилось выслушивать ужасные истории. В основном, это были сообщения о грядущем посещении судебного пристава. Однако, бывали и другие рассказы…

— Расскажите все по порядку, мистер… Кертис. И не бойтесь вывести меня из равновесия…

Но на сей раз это заявление оказалось несколько преждевременным.

— Речь идет о моем брате, Джоне Кертисе… Он вот уже двадцать лет служит кассиром в банке сэра Чезлвика…

— Так…

— Я не знал… не имел понятия о том, что он спекулировал на бирже. Он только сегодня… Это ужасно! Я боюсь, что он лишит себя жизни… Он…

— Что он натворил?

— Растратил банковскую наличность, — хрипло проговорил Кертис.

— Что, всю?!

— Нет–нет, не всю, но… в последнее время дела в банке идут не блестяще, еле–еле удалось привести в порядок баланс… Мы были почти на грани краха. Клиенты, правда, ничего не знали, но… то, что произошло сейчас — полный крах, полиция, суд…

— Сколько денег он присвоил?

— Сто пятьдесят тысяч фунтов!

Стедленд вскочил со стула.

— Сто пятьдесят тысяч фунтов?!

— Да.

— Значит, банк…

— Да.

— Что же вас привело ко мне?

— Вы ведь один из самых крупных клиентов этого банка… Вы могли бы вмешаться… Предотвратить…

— Но как?

— Н–не знаю…

Стедленд оценил ситуацию и принял единственно правильное решение. Он посмотрел на часы. Было без четверти три. Банк закроется через пятнадцать минут…

— В банке кто–нибудь знает об этом?

— Нет. Я хотел посоветоваться с вами, а потом, после закрытия банка, изложить господину директору…

— Вы собираетесь это сделать сегодня?

— Да, — ответил Кертис.

— Вот что, дружок, — твердо произнес Стедленд, вынимая из бумажника две банкноты по сто фунтов, — возьмите это и ступайте домой.

— Но мне нужно вернуться на службу…

— Вы это сделаете завтра. Уверяю вас, после того, как все это выплывет наружу, им будет не до вас. Так что, не раздумывая, отправляйтесь домой.

Кертис нерешительно потянулся за деньгами.

— Я, право, не знаю, что вы собираетесь…

— А вот это уже мое дело. Я дал вам деньги за то, что вы отправитесь домой и до завтра навесите на рот замок. Вам что–нибудь непонятно?

— Нет–нет… Все… понятно.

Кертис направился к выходу.

Прошло пять минут… Двери банка сэра Чезлвика широко распахнулись перед мистером Стедлендом, который решительными шагами направился к кассе. Кассир, лично знавший его, приветливо улыбнулся, но когда он увидел цифру на листке бумаги, протянутом в окошко кассы, улыбка сползла с его лица.

— Но… ведь это почти весь ваш вклад, мистер Стедленд…

— Совершенно верно. Мне необходимо спешно уехать, и я не менее двух лет буду отсутствовать, Оставшаяся сумма позволит держать счет открытым.

— В таком случае, наверное, вы заберете и содержимое вашего сейфа?

— Разумеется.

Стедленду вручили металлическую шкатулку с документами, которые он не решался хранить у себя дома.

Еще через пять минут он покинул здание банка. В карманах его находилось сто тысяч фунтов крупными купюрами, а в руке — заветная шкатулка. Он вскочил в такси. Еще через десять минут он запирал деньги и шкатулку в домашний несгораемый шкаф…

Потом он вызвал Джона.

— У нас есть еще одна походная кровать?

— Найдется.

— Принесешь сюда. Сегодня я буду спать в кабинете.

— Что–нибудь случилось?

— Не задавай глупых вопросов!

На следующий день он собирался поместить свое состояние в более надежное место, а пока нужно было самому позаботиться о его сохранности.

Весь вечер он провел в своем кабинете. В голове его родились десятки различных планов выгодного помещения своего чудом спасенного капитала. О лопнувшем банке сэра Чезлвика он вспоминал без тени сострадания к его владельцу. Что ж, ему тоже не повезло в игре… Только глубокой ночью он решился ненадолго прилечь, положив револьвер под подушку…

Разбудил его необычный шум, доносившийся с улицы. Он состоял из автомобильных сигналов, звона пожарного колокола и нестройного гула множества голосов. В комнате явственно ощущался запах гари.

Он мгновенно вскочил с постели и выглянул в окно.

Недостроенная фабрика в центре пустыря была охвачена пламенем. Пожарные уже приступили к тушению.

Стедленд усмехнулся. Теперь пустырь безраздельно принадлежал ему, а это сулит весьма реальную выгоду.

Вдруг он услышал какие–то голоса в прихожей. Нерешительный тенор Джона настойчиво покрывался чьим–то властным баритоном. Стедленд вышел на лестницу. Джон, закутанный в плед, тщетно спорил с высоким пожарным в сверкающей медью каске.

— Ничем не могу помочь, — категорически заявил пожарный, — это не от меня зависит. Пожар есть пожар. Мне необходимо пройти с брандспойтом к окну. Так что, согласны вы или нет, но…

Стедленду вовсе не улыбалась перспектива превращения его дома в пожарный плацдарм.

— Вы не могли бы подняться ко мне? — обратился он к пожарному.

Тот громко затопал по лестнице.

— Ничего не поделаешь, ведь пожар надо же тушить, вот и придется протянуть здесь кишку…

— Погодите, дружок, — прервал его Стедленд. — Думаю, нам удастся сговориться. Ведь рядом находится немало домов, и, я надеюсь, двести фунтов помогут вам согласиться с тем, что гораздо удобнее проложить кишку через соседний дом. Не так ли?

Войдя вместе с пожарным в кабинет, он тут же открыл несгораемый шкаф…

— Вот уж не думал, что это будет так просто! — проговорил пожарный с негромким смешком.

Стедленд резко обернулся.

Прямо в глаза ему смотрело дуло браунинга.

— Руки вверх! И поймите, Стедленд, что не только у вас хорошая реакция.

Под сверкающей каской виднелась черная повязка.

— Кто вы? Кто?.. — прохрипел вымогатель.

— Один из «Четырех Справедливых», один из тех, кого слишком рано объявили мертвыми…

Часы пробили девять, а мистер Стедленд все еще не покидал своего кабинета. Нетронутый завтрак стоял перед ним на столе.

В пять минут десятого вошел Джон с неприятным известием. Впрочем, он не успел его изложить, так как вслед за ним в кабинет вошел полицейский инспектор Хеллоуей в сопровождении двух полицейских.

— Не угодно ли вам прогуляться со мной? — любезно осведомился инспектор.

Стедленд тяжело поднялся со стула.

— В чем меня обвиняют? — прохрипел он.

— В шантаже. Этой ночью к нам поступили неопровержимые доказательства, как я понимаю, полученные не совсем… обычным путем. Вы ничего не хотите сообщить по этому поводу?

Ответа не последовало.

Стедленд хорошо запомнил прощальные слова Манфреда: «Если бы мы ставили перед собой задачу убить вас, достичь успеха можно было бы довольно просто. Ведь мнимый Кертис мог это сделать без труда, не так ли? Но мы преследуем другие цели. Вот если бы вы вздумали выдать нас полиции — тогда вас не смог бы спасти и полк солдат, можете мне поверить».

Стедленд охотно поверил.

Поэтому он ничего не ответил полицейскому инспектору.

Поэтому он ничего не ответил на подобный же вопрос судьи перед тем, как отправиться на долгие годы за решетку.

Глава 2.

Человек с большими резцами

— Я пришел к выводу, дорогой Джордж, что убийство — это такой вид преступления, в котором случай играет решающую роль, — сказал Леон Гонзалес, обращаясь к Манфреду.

Он снял роговые очки и задумчиво посмотрел на своего друга.

— Пойккерт говорит, что убийство — одна из форм проявления истерии, — заметил Манфред. — Но отчего у тебя с утра такие мрачные мысли?

Гонзалес хмыкнул и снова углубился в чтение газеты. Через несколько минут он заговорил снова.

— Восемьдесят процентов убийц совершают это преступление впервые в жизни. Следовательно, рецидив не является характерным признаком данного преступления…

— Послушай, Леон, что на тебя нашло сегодня? Уж мы–то хорошо знаем, что это за преступление и кто его, как правило, совершает. Кроме отвращения, они во мне никаких чувств не вызывают…

— Видишь ли, мне вчера довелось повстречаться с человеком, у которого было лицо подлинного убийцы. Когда он улыбнулся, я обратил внимание на его зубы…

— И что же?

— Непомерно большие резцы. И это при глубоких глазных впадинах, прямых бровях и неправильном строении черепа… Это говорит о преступных наклонностях…

— И кто же это чудовище?

— Да нет, он с виду совсем не чудовище, скорее напротив. Это сын профессора Тоблемона… Не ладит с отцом из–за того, что тот не одобряет его выбор невесты… Очень высок, широкие плечи, сильные руки, отличный футболист, решителен… Да! Еще имеет кузена…

— Ты великолепен, Леон, — расхохотался Манфред, — но если тебя так интересуют подробности жизни посторонних людей, то почему же ты не полюбопытствуешь, где был вчера вечером твой близкий друг?

— И где же ты был?

— В Скотленд–Ярде, — ответил Манфред.

Это сообщение не вызвало у Гонзалеса ожидаемой реакции.

— Скотленд–Ярд занимает очень хорошее здание, — спокойно заметил он, — правда, архитектору следовало бы немного развернуть западный фасад… Надеюсь, тебя там хорошо приняли?

— Да. Им известны мои научные труды об испанском уголовном уложении и в области дактилоскопии. Меня весьма радушно принял начальник полиции.

Манфред был известен в Лондоне под именем криминалиста Фуэнтеса. Они с Гонзалесом привезли в Англию весьма лестные рекомендации от испанского министерства юстиции. Эти рекомендации открывали перед ними все двери.

Манфред прожил в Испании ряд лет, а Гонзалес является уроженцем этой страны. Третий член их содружества, Пойккерт, редко покидал свои сады, раскинувшиеся под Кордовой. Четвертый их товарищ погиб много лет назад…

— Об этом следовало бы сообщить нашему другу Пойккерту, — заметил Леон. — Кстати, сегодня от него пришло письмо. Апельсиновые сады в полном цвету, две свиньи принесли приплод. А ты говоришь о каком–то там Скотленд–Ярде… Так они тебя встретили с распростертыми объятиями?

Манфред кивнул.

— Завтра мы с тобой приглашены отобедать в обществе начальника полиции мистера Реджинальда Фейра. Надо признать, что за время нашего отсутствия лондонская полиция сделала значительные успехи. В особенности дактилоскопическое отделение. Парни там ловкие и сообразительные…

— Погоди, придет времечко и они отправят нас на виселицу, — удовлетворенно заметил Гонзалес.

— Если им это удастся, — холодно бросил Манфред.

Обед в банкетном зале отеля Риц–Карлтон прошел очень мило. Особенно доволен был своим собеседником Гонзалес. Мистер Фейр, человек средних лет, был не только выдающимся деятелем полицейского ведомства, но и человеком, весьма сведущим в своей области, к тому же скромным и обаятельным.

Завязался оживленный разговор, пересыпанный именами светил мировой криминалистики.

— Для профессионального преступника жизнь состоит лишь из чередования сроков тюремного заключения, а краткие промежутки свободной жизни он посвящает новым преступлениям, — сказал мистер Фейр. — Это не мое открытие. Оно было сделано еще сто лет назад. Поэтому так легко бороться с профессиональными преступниками. Но в случаях совершения преступлений дилетантами…

— Совершенно верно, — поспешил заметить Гонзалес, — я всегда утверждал…

Но ему не удалось закончить свою мысль о криминальном дилетантизме, так как в этот момент посыльный вручил мистеру Фейру письмо. Начальник полиции извинился и быстро пробежал глазами бумагу.

— Гм… Словно по заказу, — произнес он, глядя на Манфреда. — Вчера я обещал познакомить вас с нашими методами работы. И вот — не прошло и суток…

Мистер Фейр подозвал лакея и уплатил по счету.

— Случай представляется довольно загадочным, так что, возможно, придется прибегнуть к вашим знаниям, господа.

— Что случилось? — спросил Манфред.

Автомобиль мистера Фейра с трудом пробрался сквозь густое уличное движение у Гайд–парка.

— Труп. Этот человек занимал весьма видное положение в научном мире. Найден при загадочных обстоятельствах. Быть может, вы слышали его имя — профессор Тоблемон.

— Тоблемон? — изумленно переспросил Гонзалес. — Это любопытно! Вы упомянули загадочные обстоятельства. Позвольте и мне сообщить кое–что…

Он рассказал о своей встрече с сыном профессора.

— Я имел удовольствие лично знать профессора и не далее, как месяц тому назад, мне пришлось обедать в его обществе, — пояснил мистер Фейр. — В ту пору у него произошла размолвка с сыном. Профессор был человеком жестким и настойчивым, воля его была непреклонна, он был одним из тех людей, которые считают образцом поведения решительные деяния патриархов Ветхого Завета и вовсе не склонны внимать мягким увещеваниям Евангелия.

Автомобиль остановился у подъезда уютного дома профессора Тоблемона. Видимо, известие о трагическом происшествии еще не стало достоянием гласности, так как возле дома не было видно любопытных соседей.

Дежуривший у дома сыщик проводил их на место происшествия. Лаборатория профессора не представляла собой ничего примечательного — единственное, что бросилось в глаза — это обилие света. Он струился мощными потоками из больших окон и стеклянной крыши.

Всюду стояли широкие рабочие столы. На полках выстроились разнокалиберные склянки с препаратами.

Навстречу вошедшим поднялся красивый молодой человек с печальным лицом.

— Джон Мунсей, — представился он, — племянник профессора. Быть может, вы припоминаете мое имя, мистер Фейр? Я был ассистентом покойного дяди…

Фейр кивнул.

Внимание его было обращено на тело, распростертое на полу.

— Я не прикасался к нему, — сказал молодой человек. — Сыщики, правда, несколько изменили положение тела, чтобы дать возможность врачу произвести осмотр.

Профессор был высоким костлявым человеком. На его лице застыло выражение смертельного ужаса.

— Похоже, что его задушили, — сказал Фейр. — Вы не обнаружили здесь шнурка или бечевки?

— Нет. Впрочем, сыщики высказали то же предположение. Они обыскали всю лабораторию, но ничего подобного не обнаружили.

Гонзалес опустился на колени. Его внимание привлекла обнаженная шея трупа. Ее пересекла синяя полоса, словно шея была перевязана лентой, глубоко врезавшейся в тело. При ближайшем рассмотрении оказалось, что полоска кожи на шее странным образом была окрашена в синий цвет.

Леон перевел взгляд на стоящий рядом стол.

— Что это? — спросил он, указывая на небольшую зеленую бутылку, рядом с которой стояла рюмка.

— Ликер, — ответил молодой человек. — Дядя обычно выпивал на сон грядущий рюмку ликера.

— Вы разрешите? — спросил Гонзалес.

Фейр утвердительно кивнул.

Леон взял рюмку, понюхал ее и внимательно оглядел на свет.

— В этой рюмке вчера не было ликера.

— Следовательно, профессор был убит прежде, чем успел выпить ликер на сон грядущий, — сказал мистер Фейр. — Мистер Мунсей, расскажите нам все, что вам известно о последнем периоде жизни вашего дяди.

Молодой человек с готовностью согласился и, когда все перешли в библиотеку, начал свое повествование.

— Как я уже говорил, в научных исследованиях дяди я принимал участие как ассистент. По утрам он работал в библиотеке, потом уходил в университет или занимался в своей лаборатории. После ужина он снова проводил эксперименты в лаборатории, а затем ложился спать.

— Обедал он дома? — спросил мистер Фейр.

— Как правило, да. Иногда лишь он обедал в клубе Королевского общества…

— Каковы были его взаимоотношения с сыном?

— Они уже давно были не в ладах. Стивен Тоблемон не только мой кузен, но и большой друг, и я сделал все, от меня зависящее, чтобы помирить их, но…

— Но?..

— Год назад дядя сообщил мне, что переписал завещание, сделав меня своим единственным наследником. Я был очень обеспокоен этим решением и тут же сообщил обо всем Стивену. Тот расхохотался и сказал, что если приходится выбирать между грязными деньгами и чистой душой мисс Фабер…

— Помолвка с мисс Фабер была главной причиной их ссор?

— К сожалению…

— Дальше.

— Я пытался воздействовать на профессора, но он был неумолим. Все же мне удалось убедить его снова вписать имя сына в завещание. Но прежде он хотел еще раз поговорить со Стивеном. Они встретились в лаборатории. Я не присутствовал при их беседе, но знаю, что закончилась она крупной ссорой…

— В лабораторию ведут две двери, — сказал Гонзалес. — Через какую из них Стивен прошел для встречи с отцом? Вы разрешите задать этот вопрос, мистер Фейр?

Начальник полиции утвердительно кивнул.

— Он прошел через боковую дверь, ведущую в сад.

— Через нее можно проникнуть в лабораторию в любое время?

— Нет. Ворота в сад вечером запираются.

— Вчера вечером они были заперты?

— Нет. Это обстоятельство сразу бросилось мне в глаза. Они не были заперты, а лишь прикрыты…

— Продолжайте, — сказал мистер Фейр.

— Профессор, видимо, тяжело переживал очередную ссору с сыном? Я употребил все свое красноречие, чтобы уговорить его послать Стивену телеграмму с предложением встретиться еще раз. Профессору было нелегко решиться на этот шаг, потому что в вопросах наследственности он был фанатичен и неумолим…

— Наследственности? — перебил его Манфред. — Вы имеете в виду наследственность мисс Фабер?

— Я, право, не знаю ничего определенного, — Мунсей пожал плечами, — но профессор от кого–то узнал, что ее отец умер в больнице для алкоголиков. По–моему, это сообщение было лишено оснований…

— И что произошло вчера вечером? — спросил мистер Фейр.

— Стивен пришел на встречу с отцом. Я, не желая мешать их беседе, ушел в свою комнату… Около половины двенадцатого я спустился вниз. Свет в лаборатории еще горел, и, решив, что их встреча продолжается, я снова поднялся к себе и лег спать… Утром, в восемь часов, меня разбудил дворецкий и сообщил, что профессор в свою комнату не возвращался. Я не усмотрел в этом ничего настораживающего, так как покойный дядя иногда засыпал в кресле, засидевшись допоздна в лаборатории… Когда же я вошел туда, то обнаружил…

— Боковая дверь была заперта? — спросил Гонзалес.

— Нет, только прикрыта.

— А ворота в сад?

— Тоже.

— Вы не слышали никакого шума?

— Нет.

В дверь постучали.

Когда Мунсей открыл ее, на пороге показался Стивен Тоблемон.

За ним следовали два сыщика. Тоблемон–младший был бледен. Он приветствовал кузена слабой улыбкой. Манфред обратил внимание на непомерно крупные резцы Стивена. Остальные зубы были нормальной величины. Оценив его мощные руки, Манфред задумчиво закусил губу…

— Вы получили печальное известие, мистер Тоблемон?

— Да, — ответил Стивен дрожащим голосом. — Могу я видеть своего отца?

— Сейчас, — отрывисто бросил мистер Фейр. — Но прежде вам придется ответить на несколько вопросов. Когда вы его видели в последний раз?

— Вчера вечером, — быстро ответил молодой человек. — Он вызвал меня телеграммой, и у нас был продолжительный разговор.

— Как долго он продолжался?

— Около двух часов.

— Беседа носила дружеский характер?

— В той степени, в какой отец был справедлив ко мне последнее время, — выразительно заметил Стивен. — Мы обсуждали одно обстоятельство…

— Речь шла о вашей помолвке с мисс Фабер?

— Да.

— Вы обсуждали и другие вопросы?

— Да.

— Какие?

— Отец сообщил, что намерен изменить завещание. — Он улыбнулся Мунсею. — Мой кузен сделал все возможное для защиты моих интересов. Я чрезвычайно признателен…

— Вы ушли из лаборатории через боковую дверь?

Стивен кивнул.

— И заперли ее за собой?

— Нет. Дверь запирал отец. Я слышал, когда выходил в сад, что он повернул ключ в замке.

— Можно ли открыть дверь снаружи?

— Нет… А почему вы задаете подобные вопросы? Мне сообщили, что отец умер…

— Его убили, — спокойно ответил мистер Фейр.

— Убили? — переспросил потрясенный Стивен. — Но… У отца ведь не было врагов.

— Это выяснит следствие, — сухо заметил начальник полиции. — Я вас далее не задерживаю, мистер Тоблемон.

Стивен медленно двинулся к двери лаборатории.

Через четверть часа он показался на пороге библиотеки. Лицо его было мертвенно бледным.

— Это ужасно! Бедный отец!

— Насколько мне известно, вы, мистер Тоблемон, изучали медицину… — сказал мистер Фейр. — Вы согласны со мной, что, по всем признакам, вашего отца удушили?

Стивен кивнул.

— Я не мог так же спокойно произвести осмотр тела, как сделал бы это в другом случае, но, по всей видимости…

Манфред и Гонзалес возвращались домой пешком. Некоторое время оба молчали, погруженные в поиски той единственной версии, которая становится истиной в зале судебного заседания.

— Ты обратил внимание на его резцы? — спросил Гонзалес.

— Да. Но еще я обратил внимание и на его горе.

Леон тихонько рассмеялся.

— Ты, должно быть, не читал чудесной работы Монтегацца «Физиология боли». Там говорится, что выражение боли ничем не отличается от выражения раскаянья.

— Если бы я не знал тебя так хорошо… — улыбаясь, произнес Манфред, — то…

— Что?

— Ничего. Ты ничего особенного не заметил в лаборатории?

— Химикаты, аппараты для получения жидкого воздуха, электрические приборы… Но когда я увидел термос, мне стало ясно…

Он вдруг остановился.

— Санта Миранда! — вскричал Леон. — Как я мог забыть об этом?

Он осмотрелся.

— Вот магазин, из которого можно позвонить по телефону. Ты пойдешь со мной или подождешь здесь?

— Я дьявольски любопытен, ты же знаешь.

Войдя в магазин, Гонзалес сразу же направился к телефонному аппарату.

Манфред услышал названный им номер. Во время пребывания в доме профессора он тоже отметил его.

— Это вы, мистер Мунсей? — спросил Леон. — Я только что был у вас в обществе мистера Фейра. Мы, кажется, уже напали на след банды… Вы не скажете мне, где находятся очки профессора?

— Очки профессора? — переспросил Мунсей.

— Да. Не будете ли вы столь любезны взглянуть, где они? Я подожду у аппарата.

Гонзалес равнодушно мурлыкал какую–то опереточную мелодию, популярную в Мадриде лет десять назад. Вдруг он умолк и внимательно прислушался.

— В спальне профессора? Благодарю вас. Простите за беспокойство.

Он повесил трубку. Манфред ни о чем не расспрашивал его.

— Большие резцы! — проговорил Леон уже на улице. — М–да…

Рано утром Манфред куда–то ушел и вернулся уже к тому времени, когда Гонзалес позавтракал.

— Где вы изволили пропадать, мистер Манфред?

— На Флит–стрит. Я просматривал спортивные отчеты газет.

— Зачем? — изумился Леон.

— Случайно я встретил мистера Фейра. Он сказал, что при вскрытии не обнаружено следов яда, как и признаков насилия на теле. Полиция собирается сегодня арестовать Стивена Тоблемона.

— Этого я и опасался, — серьезно заметил Гонзалес. — Но чего ради ты вздумал просматривать спортивные отчеты?

Манфред невозмутимо продолжал:

— Фейр убежден в том, что убийца — Стивен Тоблемон. Он предполагает, что молодой человек во время ссоры с отцом потерял самообладание и… Врачи, правда, вначале предположили отравление, но никаких следов яда обнаружить не удалось. Кстати, Стивен в последнее время почему–то рьяно занимался токсикологией…

Гонзалес откинулся на спинку стула и закурил.

— Совершил ли Стивен убийство — неизвестно, но то, что он рано или поздно пойдет на это преступление — могу заявить со всей ответственностью. Если у человека такие резцы… Я попрошу у Фейра разрешения обследовать лабораторию еще раз.

— Чего ради? — спросил Манфред, но тут же добавил: — Возможно, у тебя есть на то особые соображения… Дело, конечно, запутанное, что и говорить… Целый ряд побочных обстоятельств… Например, зачем профессор надевал шерстяные перчатки…

— Что?!

Гонзалес вскочил со стула. Глаза его блестели.

— Какой же я идиот! Вот оно, недостающее звено! Как я мог не подумать об этом?! Идиот! Шерстяные перчатки! Трижды идиот!

Мистер Фейр охотно удовлетворил просьбу Леона, и вскоре оба друга входили в лабораторию, где их ждал Джон Мунсей.

— Я обнаружил очки рядом с кроватью дяди, — первое, что сообщил он Гонзалесу.

— Очки? Ах, да, совершенно верно, очки… — рассеянно проговорил Леон. — Разрешите взглянуть на них… О, ваш дядя был очень близорук. Странно, что он не всегда надевал их…

— Думаю, он заходил после ужина в спальню, чтобы переодеться… И, должно быть, забыл там очки… Правда, в лаборатории всегда находилась запасная пара очков… Вот только где они… Вы хотите остаться в лаборатории…

— Да, в полном одиночестве, — ответил Гонзалес, — и был бы весьма признателен, если вы это время уделите моему другу.

Заперев за ними дверь, он тут же занялся поисками очков.

Они нашлись в металлическом ящике для мусора. От очков остались лишь осколки и обломки стальной оправы. Леон тщательно собрал обломки и, положив их на стол, направился к телефону.

— Разумеется, — ответил удивленный голос Стивена Тоблемона, — отец во время нашей беседы был в очках.

— Благодарю вас. Это все, что я хотел выяснить.

Повесив трубку, Гонзалес занялся осмотром лаборатории. В течение часа он внимательно знакомился с устройством различных аппаратов и принципами их работы.

После этого он снова звонил по телефону.

Еще через полчаса он, надев пару теплых шерстяных перчаток, отворил дверь и позвал Манфреда.

— Я попрошу мистера Мунсея также войти сюда, — сказал он.

— Ваш приятель всерьез интересуется наукой, — заметил не без иронии Мунсей, сопровождая Манфреда.

— Мой приятель — один из самых образованных людей в мире, — жестко отрезал Манфред.

Гонзалес стоял посреди лаборатории, держа в руке ликерную рюмку, в которой виднелась почти бесцветная жидкость, чуть заметно отливавшая синевой. Над ее поверхностью вился легкий дымок.

Увидев на его руках шерстяные перчатки, Манфред весь подобрался, как пантера перед прыжком.

— Вы уже закончили экскурсию? — насмешливо спросил Мунсей из–за спины Манфреда, но, увидев Гонзалеса, смертельно побледнел.

— Не угодно ли вам отпить глоток из этой рюмки, мой друг? — любезно обратился к нему Леон. — Чудесный напиток! Вы могли бы легко спутать его со старым выдержанным ликером, будь вы рассеянны, близоруки, да еще и без очков!

— Что вы хотите этим сказать? — хрипло спросил Мунсей. — Я… не понимаю вас…

— Заверяю вас, что это совершенно безвредный напиток, в нем отсутствуют токсически вредные вещества, он чист как воздух, которым мы дышим.

— Дьявол! — выкрикнул Мунсей.

Но прежде, чем он успел наброситься на своего мучителя, Манфред сбил его с ног.

— Я вызвал по телефону мистера Фейра и Тоблемона–младшего. Они сейчас прибудут. Впрочем, вот и они…

Вошел мистер Фейр в сопровождении Стивена и полицейского чиновника.

— Имею честь вручить вам моего пленника, мистер Фейр, — заявил Гонзалес. — А вот и средство, при помощи которого Джон Мунсей лишил жизни своего дядю. На этот шаг его толкнуло примирение отца с сыном. Он ведь столько усилий приложил, чтобы завещание было переписано в его пользу, бедняга…

— Это ложь! Ложь! — закричал Мунсей.

— Ах, ложь? В таком случае вы можете спокойно выпить эту рюмку. В ней тот самый напиток, который вы подали своему дяде.

— Что это такое? — спросил мистер Фейр.

— Спросите у мистера Мунсея, — твердо ответил Гонзалес.

Мунсей молча повернулся и направился к выходу. Полицейский последовал за ним.

— А теперь я отвечу на ваш вопрос, мистер Фейр, — сказал Леон. — Это сгущенный до жидкого состояния воздух.

— Жидкий воздух? — воскликнул начальник полиции. — Что вы хотите этим сказать? Как можно отравить человека жидким воздухом?

— Профессор вовсе не был отравлен. При очень низкой температуре воздух превращается в жидкость. Содержится он в специальных термосах…

— Боже! — воскликнул Стивен. — Значит, синяя полоса на шее…

— Да. Его убили холодом. Он задохнулся в то же мгновение, когда жидкий воздух коснулся его глотки. Рюмку подсунул ему племянничек. Но вот как он ухитрился уговорить профессора надеть перчатки?..

— Зачем? А, понимаю, — для того, чтобы он не почувствовал холода.

Гонзалес кивнул.

— Он предпринял все необходимые меры, чтобы подозрение пало на другое лицо. Одно лишь он проглядел: перчатки!

— Мне кажется, — проговорил Гонзалес, когда они шли по улице, — Мунсей в течение ряда лет преследовал одну цель: поссорить отца с сыном. Он, должно быть, сам пустил слух об отце невесты…

Стивен проводил друзей до их квартиры.

Когда он, прощаясь, улыбнулся, Гонзалес испуганно вскрикнул:

— Ваши зубы!

Стивен покраснел.

— Мои зубы?

— У вас ведь были непомерно большие резцы! Это было еще вчера! — взволнованно проговорил Гонзалес.

Стивен расхохотался.

— Это были вставные зубы. Я их сменил на другие, нормальной длины, только сегодня утром. Мои собственные выбиты во время футбольного матча…

— Тринадцатого сентября, — добавил Манфред. — Я узнал это из спортивных газет тоже сегодня утром.

Когда они вошли в квартиру, Манфред сказал:

— Если уж речь зашла о больших резцах…

— У тебя нет иных тем для разговора? — оборвал его Гонзалес.

Глава 3.

Человек, ненавидевший дождевых червей

«Из Норвуда сообщают о смерти мистера Фольмоуза, бывшего начальника уголовной полиции в Лондоне. Пользуемся случаем напомнить о том, что в свое время мистер Фольмоуз арестовал Джорджа Манфреда, главаря «Четырех Справедливых“, преступного сообщества, которое…»

— Довольно! — сказал Гонзалес. — Я категорически протестую против определения «преступное сообщество».

Манфред, улыбаясь, отложил газету.

— Бедный старина Фольмоуз, — задумчиво проговорил он. — Славный был человек…

— Я тоже симпатизировал ему, — заметил Леон.

— А какие у него были зубы мудрости! — не без иронии бросил Манфред.

Гонзалес покраснел, вспомнив историю с человеком, у которого были слишком большие резцы.

— Между прочим, — сказал он, — да будет тебе известно, что когда знаменитый доктор Карорра исследовал зубы мудрости четырехсот преступников…

— Может быть, довольно о зубах? — миролюбиво спросил Манфред. — Взгляни лучше на море — ты когда–нибудь видел подобную красоту?

Они сидели на бархатистой зеленой лужайке и смотрели на море. День догорал. Лучи заходящего солнца золотили кроны деревьев. На фоне бирюзового моря возвышались коричневые скалы Девоншира.

— Не пора ли переодеваться к ужину? Скоро должен пожаловать твой ученый приятель. Насколько я изучил твои интересы, это довольно любопытная личность.

— Несомненно! Мы познакомились во время игры в гольф. При этом мне пришлось наблюдать нечто крайне любопытное. Стоило ему заметить на земле дождевого червя, как он прекращал игру, останавливался, как вкопанный, и затем поражал несчастную тварь с совершенно непонятной, какой–то азартной злостью. У человека науки, мне кажется, не должно быть подобных предубеждений… Что и говорить — завидный жених. Не знаю, правда, какого мнения на этот счет мисс Спэттер…

— Она тоже приедет к ужину? — спросил Манфред.

— В сопровождении своей матери, — подчеркнул Леон. — Эта почтенная дама брала заочные уроки испанского языка и теперь пытается разговаривать со мной на совершенно невозможном диалекте.

— Час от часу не легче, — вздохнул Манфред.

Оба друга недавно приехали в этот прелестный уголок отдохнуть от городской суеты.

Манфред под именем «синьора Фуэнтеса» долго и тщательно выбирал подходящий дом, особо интересуясь тишиной и уединённостью. Он очень любил Девоншир в апреле, когда его поля покрывались бархатным зелёным ковром, вытканным желтыми нарциссами.

Переодевшись к ужину, он спустился в столовую, где уже весело потрескивали в камине березовые дрова.

Услышав шум приближающегося автомобиля, он направился к выходу, но Леон Гонзалес опередил его и первым встретил гостей.

Из автомобиля вышел высокий стройный мужчина с тонкими прямыми бровями и глубоко сидящими глазами. Костюм его был вне критики. Он несколько свысока поздоровался с Гонзалесом.

— Надеюсь, мы не заставили вас слишком долго ждать — меня задержали мои эксперименты, — произнес он. — Сегодня работа что–то не клеилась…

Манфред внимательно наблюдал за гостем.

Леон представил его дамам. Мисс Спэттер оказалась красивой девушкой с немного грустными глазами. Ее мать была маленькой самодовольной дамой, подчеркнутая чопорность которой выдавала не особенно высокое происхождение.

Манфред сразу почувствовал, что девушку гнетет какая–то затаенная тоска. Ее приветливая улыбка, бесспорно искренняя, казалась несколько автоматической. В дальнейшем смутное предположение Манфреда переросло в уверенность.

Девушка испытывала страх!

Но кто внушал его?

Когда дамы поднялись наверх, Манфреду удалось поближе познакомиться с доктором Уиглоу.

— Ваш приятель отлично играет в гольф, — заметил доктор. — Право он отлично играет… для иностранца. Ведь вы оба родом из Испании?

Манфред кивнул.

Собственно говоря, он был более англичанином, чем его гость, но в настоящее время он был испанским гостем в Англии, к тому же с испанским паспортом.

— Насколько я понял, ваши изыскания увенчались полным успехом? — осведомился Леон.

Глаза доктора Уиглоу вспыхнули лихорадочным огнем.

— Да, я очень доволен ими…

Неожиданно он добавил:

— Кто вам сказал о них?

— Вы ведь сами рассказывали о них в клубе.

Доктор нахмурил лоб.

— Да?.. Что–то не припомню. Когда я говорил об этом?

— Сегодня утром.

Доктор закусил губы.

— Я иногда бываю рассеянным…

У Манфреда сложилось впечатление, что в докторе шла какая–то жестокая внутренняя борьба.

— Да, на мою долю выпал необыкновенный успех. Да… Через несколько месяцев мое имя станет извести всему миру… Но мои изыскания стоят огромных денег. Лишь сегодня я подсчитал, что одним стенотиписткам приходится выплачивать около шестидесяти фунтов в неделю…

Манфред изумленно взглянул на него.

— Вашим стенотиписткам? — переспросил он медленно — В таком случае вы, должно быть, работаете над огромным трактатом?

— Но вот и наши дамы! — воскликнул доктор.

В докторе было что–то отталкивающее. Впоследствии Манфред укрепился в этом мнении.

После обеда доктор Уиглоу неожиданно обратился к девушке:

— Ты меня сегодня еще не поцеловала, Маргарет.

Мисс Спэттер сначала зарделась, а затем побледнела.

Пальцы ее дрожали.

— Я… не помню, Феликс… — пролепетала она.

Лицо доктора побагровело от злости.

— Честное слово, это… изумительно! — вскричал он. — Я помолвлен с тобой, я выплачиваю твоей матери тысячу фунтов, а ты даже не помнишь, целовала ли меня?!

— Доктор! — неожиданно перебил его Гонзалес, протягивая небольшой лист бумаги.

Леон говорил мягко, но Манфред почувствовал в его голосе опасный металл.

— Вы не просветите меня, какое химическое соединение обозначается этой формулой?

Доктор Уиглоу медленно повернул голову и пристально оглядел говорившего.

— Хлористый ангидрид, — бросил он.

Беседа перешла на научные темы.

Маленькая самодовольная дама была единственным лицом, не придавшим особого значения поведению доктора.

— Феликс порой бывает довольно эксцентричным, но, как правило, он спокоен, приветлив и мил… Ах, главное для нас — счастье детей. Вы согласны со мной? — произнесла она на исковерканном испанском.

Манфред нехотя кивнул.

— Я глубоко убеждена в том, что Маргарет будет счастлива с ним, — продолжала почтенная мамаша, — во всяком случае, гораздо счастливее, чем с этим невыносимым человеком…

Она не расшифровала понятие «невыносимый человек», но Манфред почувствовал, что за этим кроется целая трагедия. Менее всего он увлекался романтическими сюжетами, но одного взгляда на бледную, съежившуюся Маргарет было достаточно, чтобы понять, что в этой помолвке таится что–то неладное.

Через полчаса оба друга стояли в дверях и следили за удаляющимся сигнальным фонариком автомобиля доктора Уиглоу.

Возвратившись в столовую, Манфред подбросил дров в камин.

— Ну, каково впечатление? — спросил Гонзалес.

— Ужас, — ответил Манфред.

Леон закурил.

— Девушку можно только пожалеть.

— Он производит впечатление совершенно невменяемого человека, — заметил Манфред.

— Он сошел с ума, — спокойно произнес Леон. — Один из признаков — провалы памяти. Разве ты не обратил внимания на то, что он совершенно забыл о нашей с ним утренней беседе в клубе?

— О, это я заметил!

— Он не может не чувствовать, что эти провалы памяти — порог безумия, но, в то же время, пошатнувшийся разум убеждает его в исключительной гениальности, а следовательно, и во вседозволенности. А это уже опасно… Завтра мы навестим его и посмотрим, чем он занимается в своей лаборатории и что его заставляет тратить уйму денег на стенотиписток. А теперь — спать, спать, дорогой Джордж! Не вижу иного способа избавиться от этого мрака.

Лаборатория доктора Уиглоу располагалась в большом кирпичном строении с примыкавшем к нему деревянным павильоном.

— За три недели это уже вторая лаборатория. Хозяин первой, правда, к нашему приходу был мертв…

— Ты имеешь в виду теорию серийности? — спросил Леон.

— Нет, просто… — пробормотал Манфред.

У дверей лаборатории стоял почтовый автомобиль. Несколько девиц–ассистенток загружали машину огромным количеством пухлых конвертов. По–видимому, у доктора Уиглоу была обширная переписка.

Доктор в белом халате вышел навстречу гостям.

— У вас весьма значительная переписка, — заметил Леон.

Доктор оживился.

— Пока что я отправляю эти письма на почту в Торкуей. Они будут там лежать до… — он сделал паузу, — до того момента, когда я буду полностью уверен в результате своего открытия. Деятель науки должен быть очень осторожен в выводах, да–да! Но я убежден в том, что мое открытие непогрешимо!

Он повел гостей в лабораторию.

Манфред равнодушно осматривал помещение, мало чем отличающееся от лаборатории покойного профессора Тоблемона.

— Я сейчас посвящу вас, — говорил доктор, — я посвящу вас в то, о чем пока не знает ни одна живая душа! Никто, никто даже не догадывается о подлинном величии моего открытия!

Доктор выдвинул один из ящиков письменного стола, вынул из него фарфоровую пластинку и положил ее на стол. Из шкафа он извлек металлическую шкатулку. Содержимое шкатулки он пересыпал на пластинку. Это была обыкновенная садовая почва. К своему изумлению, Манфред заметил в груде земли копошащегося дождевого червя. Проворный червячок пытался снова зарыться поглубже в землю.

— Проклятое животное! — гневно произнес доктор. Лицо его нервно подергивалось. — Как я ненавижу эту тварь!

Глаза его горели бешеной злобой.

Джордж Манфред глубоко перевел дыхание и стиснул зубы.

— С детства для меня не существовало ничего более ужасного, чем эти проклятые твари, — сбивчиво говорил доктор. — У меня была гувернантка — злое, противное существо… Вы представляете, как это было ужасно?!

Леон ничего не ответил.

Для него дождевой червь был самым обыкновенным существом, ничем не отличавшимся от многих представителей животного мира. Он не мог понять, почему этот выдающийся естествоиспытатель воспылал такой жгучей ненавистью к этому виду живых существ.

— Я создал теорию, — продолжал доктор, вытирая потный лоб, — согласно которой в разные периоды на Земле владычествуют различные представители животного царства. В нашу эпоху мир принадлежит человечеству. Пройдет миллион лет, и человек выродится, станет мелким, как муравей, а владыкой мира будет дождевой червь. Его способности и свойства разовьются с невероятной силой… Эта мысль всегда терзала меня…

Заметив, что Гонзалес и Манфред хранят молчание, доктор продолжал:

— Она терзает меня и сейчас. Я задался целью избавить человечество от этой ужасной перспективы. — Он перевел дыхание. — Пока дождевые черви еще не развили свои способности, у нас имеется реальная возможность победить их. Да, победить!

Он достал из шкафа широкогорлую склянку, наполненную каким–то серым порошком.

— Здесь результат двенадцатилетней работы, — сказал он. — Яд найти нетрудно, но мой состав… о!

Он взял щепотку порошка и бросил ее в стакан с водой. Порошок медленно растворился в воде. Затем доктор взял пипетку и капнул несколько капель на кучку земли. Прошло несколько секунд. В земле что–то задергалось и замерло.

Все было кончено.

— Он мертв! — торжествующе воскликнул доктор Уиглоу. — Мертв не только червяк, но и почва. Стоит какому–нибудь червеообразному существу коснуться этой пригоршни земли, как он тут же подохнет. Подохнет!

Он позвонил. Вошла одна из ассистенток.

— Выбросьте это, — процедил он с перекошенным от омерзения лицом.

Весь обратный путь Леон молчал, забившись в угол автомобиля, и напряженно хмурил лоб.

Молчал он и за обедом.

Когда Манфред предложил ему прогуляться в сумерках, Леон только покачал головой.

Так же молча он ушел из дома с наступлением темноты.

Около десяти часов вечера он подошел к дому доктора Уиглоу.

Одной из странностей доктора было то, что, имея в своем распоряжении огромный дом, он предпочитал спать в небольшом деревянном павильоне, выселив оттуда садовника. В последнее время ему мерещились всякие страхи, и он проводил ночи в полной изоляции от своей многочисленной прислуги.

Гонзалес слышал о причудах доктора и поэтому подходил к павильону, приняв необходимые меры предосторожности. Он хорошо знал, что трусливый человек порой бывает гораздо опаснее смелого, но злонамеренного.

Постучав в дверь, он вскоре услышал осторожные шаги и голос:

— Кто там?

Гонзалес назвался.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем доктор решился открыть дверь.

— Прошу вас, — сказал он и тщательно запер за посетителем дверь. — Вы, должно быть, пришли поздравить меня. Спасибо! Вы обязательно должны быть на моей свадьбе! Это будет великолепное торжество! Я произнесу речь о значении моего открытия. Хотите выпить? Я позвоню в главный корпус и…

Гонзалес покачал головой.

— Я много думал о вашем открытии, доктор, — сказал он, — и установил некоторую связь между ним и теми пакетами, которые были отправлены в почтовом автомобиле…

Лицо доктора посветлело.

— А вы проницательны, мой друг! Да, так и есть: я поддерживаю переписку с самыми различными сельскохозяйственными обществами и объединениями во всем мире. Я ведь мировая величина! Не кто иной, как я, нашел средство против филоксеры и спас множество виноградников от гибели!

Леон кивнул — это было правдой.

— Следовательно, мое слово кое–что да значит для сельских хозяев! Но после ряда переговоров с местными фермерами я пришел к выводу, что эти люди по своему невежеству неодобрительно относятся к моему проекту уничтожения этих… тварей… Но теперь, когда я совершенно убежден в безотказности моего препарата, я могу со спокойной совестью дать почте распоряжение разослать пакеты. Перед вашим приходом я как раз собирался телефонировать начальнику почтового отделения…

— И кому, вы собираетесь разослать их?

— Всем сельским хозяевам. Всей Европе! Всей Азии! Всей Америке! В каждом пакете есть инструкция на нескольких языках о способе применения моего средства… А для того, чтобы они действительно выполнили мои предписания, я сообщаю, что мой порошок — эффективнейшее средство для удобрения почвы! Остроумно, вы не находите?

— И что будет дальше?

— Они растворят порошок в воде и окропят свои поля. Достаточно будет окропить только часть полей. Эти проклятые твари сами позаботятся о том, чтобы разнести заразу на остальной почве! Не пройдет и полгода, как…

— Значит, вы не сообщаете людям об истинном назначении порошка?

— Нет, я ведь уже объяснил вам, — сказал доктор раздраженно. — Подождите минутку, я позвоню на почту.

Он направился к телефону, но Леон преградил ему путь.

— Мой дорогой друг, — произнес он твердо. — Вам не следует этого делать.

— Вы хотите мне помешать?

— Да, — сказал Леон, беря его за руку.

— Но почему? Отпустите меня!

Но Леон зажал его руку мертвой хваткой.

Ему без труда удалось бы удержать обычного человека, но сумасшедшие обладают непомерной силой. Доктору удалось отбросить Леона на пол. Прежде, чем он успел подняться, хозяин лаборатории бросился к двери и запер ее за собой на ключ.

Павильон разделяла перегородка с небольшим оконцем над дверью. Леон придвинул к двери стол и высадил стекло.

— Не смейте прикасаться к телефону! — крикнул он. — Вы слышите?!

Доктор расхохотался в ответ.

— Вы тоже продались этим тварям! — бросил он и потянулся за трубкой.

Леон нажал спуск револьвера.

Когда Манфред на следующее утро возвратился со своей обычной прогулки, он застал Гонзалеса в саду. Тот расхаживал по дорожке и сосредоточенно курил сигару.

— Дорогой Леон, почему же ты мне не рассказал? — спросил Манфред, положив руку на плечо друга.

Леон промолчал.

— Все говорят об этой истории… Будто бы к доктору в павильон забрался вор и застрелил его, когда тот попытался вызвать полицию. Исчезло все столовое серебро, золотые часы и бумажник…

— Они покоятся на дне бухты, — спокойно ответил Леон. — Я рано утром занимался рыбной ловлей. Ты еще спал.

Некоторое время друзья молчали.

— Неужели это было так необходимо? — спросил Манфред.

— Да, — твердо ответил Леон. — Этот человек готовил миру неслыханные бедствия.

— Из–за дождевых червей?..

— Их существование гораздо дороже и ценнее жизни этого маньяка. Все величайшие знатоки сельского хозяйства единогласно утверждают, что если бы не было этих невзрачных созданий, почва давно бы оскудела. Не прошло бы и семи лет, как человечество вымерло бы с голоду.

Манфред изумленно взглянул на своего друга.

— Не может быть!

— Однако, это так. Черви — величайшие друзья человечества. Все. Лекция окончена. Мне пора на почту — нужно перехватить эти проклятые пакеты.

— Что ж, все, что ни делается, — все к лучшему, — задумчиво произнес Манфред. — Девушка произвела на меня прекрасное впечатление, и я убежден, что тот «невыносимый человек», о котором говорила ее чопорная мамаша, вовсе не так уж невыносим!

Глава 4.

Человек, которого дважды настигала смерть

Антракт между вторым и третьим актами несколько затянулся.

Трое элегантных мужчин, сидевшие в одной из лож, молчали, думая, по–видимому, каждый о своем. Сегодня на сцене шла шаблонная детективная пьеса, и каждый из троих уже после первого акта разгадал «тайну» совершенного по ходу пьесы преступления.

Мистер Фейр отужинал в обществе Гонзалеса и Манфреда, а затем все трое решили посетить театр.

Неожиданно мистер Фейр нахмурился, будто вспомнив нечто неприятное. Заметив улыбку Леона, он спросил:

— Чему вы улыбаетесь?

— Вашим мыслям, — ответил тот.

— Моим мыслям?

— Да. Вы только что подумали о «Четырех Справедливых».

— Потрясающе! Я действительно подумал о них. Что это, чтение мыслей на расстоянии?

— Нет, это не телепатия, — ответил Леон. — Я определил это по выражению вашего лица.

— Фантастика!

— Отнюдь. Лицо человека всегда является зеркалом его чувств или действий. Человек, разрезающий ножницами сукно, при этом непроизвольно жует губами. То же самое делает и гребец в такт ударам весел…

— Но какое выражение лица может соответствовать воспоминаниям о «Четырех Справедливых» — спросил мистер Фейр с улыбкой.

— Последняя реплика второго акта звучала примерно так: «Справедливости! Справедливости! Существует справедливость, которая выше требований закона!» Услышав эти крамольные слова, вы нахмурились и переглянулись с редактором «Мегафона», сидевшим в последней ложе. На основании этого я сделал вывод, что вы написали для его газеты материал о «Четырех Справедливых»…

— Если иметь в виду некролог бедняге Фольмоузу, то… да, вы правы. Я как раз подумал об этих людях, взявших на себя обязанности судей и палачей в тех случаях, когда закон бессилен…

Манфред неожиданно прервал их беседу.

— Леон, взгляни–ка вон на того субъекта в партере, вон, с брильянтовой заколкой в галстуке! Видишь? Что ты о нем скажешь?

Леон навел бинокль на указанный объект.

— Я охотно послушал бы его голос, — сказал он. — Мягкое лицо, но слишком развита нижняя челюсть… Ты заметил, какие у него глаза?

— Сильно выкачены, веки припухли…

— Что еще?

— Губы тоже припухли…

Леон обратился к мистеру Фейру:

— Я никогда не бьюсь об заклад, но сейчас готов поспорить на тысячу пезет, что у этого человека грубый и хриплый голос.

— Вы правы, — сказал начальник полиции, — голос мистера Беллема резкий и хриплый… И какой же вы из этого делаете вывод?

— Он зол и… опасен.

Мистер Фейр озабоченно потер кончик носа.

— Если бы я не знал вас так хорошо, то решил бы, что вы мистифицируете меня. Но после того, как вы столь блестящим образом доказали свои способности…

Мистер Фейр имел в виду недавний визит Гонзалеса и Манфреда в регистрационное бюро Скотленд–Ярда.

Чиновники разложили перед Гонзалесом четыре десятка фотографий, и он подробно рассказал об особенностях характеров преступников и о совершенных ими преступлениях, лишь в четырех случаях допустив небольшие погрешности.

— Да, Грегори Беллем — скверный человек, — задумчиво проговорил начальник полиции. — Он никогда не попадал в наши лапы, но это, в конце концов, вопрос случая. Он хитер и коварен… Жаль только, что этого не хочет замечать такая прелестная женщина, как Джейн Паркер…

— Вы имеете в виду даму, сидящую рядом с ним? — спросил Манфред.

— Да. Она артистка, причем, довольно известная.

— Чем занимается этот Беллем?

— Вы ведь читали нашего Диккенса? — вместо ответа осведомился мистер Фейр, полагая, что Манфред — испанец. — Так вот, род занятий мистера Беллема, как и героев Диккенса, весьма расплывчат. Он занимается кредитными операциями и прочими делами, приносящими доход…

— Например?

— У нас есть основания предполагать, что он содержит тайный притон курильщиков опиума… Вот, на прошлой неделе в газетах было сообщение о том, что некий Джон Лизуорт застрелил свою сиделку, а затем покончил с собой… До этого он посетил притон курильщиков опиума…

— Притон Беллема? — живо спросил Манфред.

— А вот этого установить не удалось. По крайней мере, надзор за ним мы…

В эту минуту раскрылся занавес, и Манфреду пришлось прекратить дальнейшие расспросы.

За утренним кофе Гонзалес неожиданно спросил:

— Собственно говоря, что такое преступление?

— Дорогой профессор, — торжественно произнес Манфред, — если желаете, я, так и быть, просвещу вас. Преступление есть нарушение закона, установленного обществом.

— Ответ поверхностный и, я бы сказал, примитивный. разъясняю: преступлением является любое деяние, совершаемое в ущерб своему ближнему… Да–да. Человек, разрушающий силы и способности молодых людей, разбивающий их судьбы, толкающий на путь порока…

— Ты говоришь о…

— Да–да. О мистере Беллеме, живущем на Джермен–стрит 87!

— О, ты не на шутку заинтересовался им!

— Разумеется, — ответил Гонзалес. — И поэтому я сегодня вечером выйду из дома в образе иностранного артиста с карманами, набитыми деньгами. Я буду развлекаться напропалую и, без сомнения, столкнусь при этом с нашим мистером Беллемом. Что скажешь?

— Вы гениальны, господин профессор!

В свое время Грегори Беллем приобрел три дома на Монтегю–стрит. Эти дома, стоящие рядом, образовали единый блок. Первое здание занимали различные конторы. Там же помещалась и официальная контора мистера Беллема.

Кроме того, он пользовался погребом, превращённым в жилое помещение. Погреб имел два потайных хода. Первый ход вел в гараж, расположенный во дворе дома, второй — в соседний дом, сданный в аренду некоему мистеру Раймонду, несколько лет назад сменившему профессию, а заодно имя и внешность. Характер его занятий был также расплывчат, как и у героев Диккенса.

Третий корпус занимал международный артистический клуб. Мистер Беллем никогда не входил в его подъезд, однако уютную гостиную клуба посещал регулярно. Как он проникал туда — никто не знал, в том числе и полиция.

Во втором здании, как раз над благопристойной квартирой мистера Раймонда, находилась роскошная гостиная, где наркоманы курили опиум. Желающим курить гашиш предлагалось подвальное помещение. Порой и сам мистер Беллем появлялся здесь с трубкой в руках, но лишь в тех случаях, когда ему приходилось сопровождать какого–либо нового и выгодного гостя.

По странной случайности наркоз не действовал на психику Беллема, и он чрезвычайно гордился этим особенным качеством.

Сегодня он сопровождал нового гостя, артиста из Испании, которого его агенты подцепили в артистическом клубе и доставили в курильню. Гость был необычайно богат и респектабелен. Мистер Беллем поспешил поведать гостю о своей невосприимчивости к наркотикам.

— А я, как правило, ношу с собой собственное снадобье, — сказал испанец, вынимая из кармана небольшую серебряную коробочку.

— Что это? — спросил заинтересованный Беллем.

— Моя личная смесь: опиум плюс турецкий табак. Особый вкус, особое действие.

— Но вам нельзя курить эту смесь в верхней гостиной. Попробуйте лучше чистый опиум, старина.

Гонзалес пожал плечами.

— Собственно, я зашёл сюда любопытства ради…

И он повернулся к выходу.

— Куда же вы? — занервничал Беллем. — У нас есть и другое помещение, несколько… ниже. Здесь же мои наркоманы не терпят посторонних запахов. Я сам спущусь с вами вниз и с удовольствием отведаю вашей смеси. Прошу!

Миновав целый лабиринт коридоров, они очутились в нижнем зале. Он был совершенно пуст. Они выбрали уголок поуютнее и расположились на низких диванах.

— Я хотел задать вам один вопрос, — медленно произнес Леон, — вас по ночам не мучает бессонница?

— В самом деле отличная смесь, — сказал мистер Беллем, раскуривая предложенную гостем трубку, — а бессонницей я не страдаю, мой друг, не с чего.

— Ведь вы сводите с пути истины многих, очень многих людей. Они здесь утрачивают здоровье, разум, человеческий облик…

— Это их дело, — бросил Беллем.

— Я знаю одно восточное средство — оно лишает человека рассудка, приводит в бешенство…

— Вы меня простите, старина, но я не располагаю временем для философии… Я жду одну даму…

— Даже если это мисс Паркер, вам стоит задержаться…

— Какого дьявола…

— Это восточное средство гораздо сильнее всякого другого…

— Но какое это имеет отношение ко мне? — нетерпеливо бросил Беллем.

— Очень большое, — спокойно ответил Гонзалес. — В данную минуту вы курите двойную дозу этого вещества, гораздо большую, чем может вынести нормальный человек.

Беллем вскочил и отшвырнул трубку.

Что было дальше, он не помнил…

Когда сознание вернулось к нему, он понял, что лежит в постели. Со стоном оторвав голову от подушки, мистер Беллем огляделся. Строго убранная комната. Бетонный пол. Лампа на столе. Какой–то человек, читающий газету…

— Я… сплю, — прошептал Беллем.

Человек поднял голову.

— Не угодно ли встать?

Беллем ничего не ответил.

Человек был облачен в мундир с блестящими пуговицами и форменную фуражку с кокардой. Беллем с трудом разобрал буквы на кокарде.

— Тэ… о… — прошептал он. — Что бы это могло значить?

Вдруг он понял: «Т.О.» — тюремная охрана!

Он снова оглядел комнату. Взгляд его упал на окно, забранное массивной решёткой. На стене висела какая–то таблица. Он попытался разобрать текст её… «Правила распорядка в королевских тюрьмах». Он только теперь заметил, что одежда на нём была из сурового полотна с поперечными чёрными полосами.

Да, он был в тюрьме!

От ужаса и отчаянья он негромко взвыл.

— Ведите себя прилично! — прикрикнул на него охранник. — С нас довольно представления, которое вы устроили вчера!

— Я… Я давно нахожусь здесь? — хрипло спросил Беллем.

— Будто вы не знаете! Вчера минуло ровно три недели.

— Три недели?! — в ужасе вскричал арестант. — В чем же меня обвиняют?

— Вы что, притворяетесь сумасшедшим? — спросил охранник.

— Нет–нет, я просто хочу знать…

— Вы и на суде симулировали сумасшествие… А когда судья приговорил вас к смертной казни…

— Что?!!

— К смертной казни, — повторил охранник. — Вы ещё сказали…

— Но что же я сделал?

— Вы убили одну молодую женщину… не помню её имени… Да что вы ломаете комедию — будьте мужчиной!

Над столом висел отрывной календарь.

— Двенадцатое апреля, — прошептал Беллем.

Со дня визита незнакомца прошло более месяца…

— Я хочу говорить с начальником тюрьмы! — закричал Беллем. — Я расскажу ему всю правду! Меня одурманили!

— Эту чепуху вы болтаете ежедневно. Надоело. Когда вы убили…

— Кого? Кого я убил? Джейн Паркер?

— Вам виднее, кого там вы убили… А шумите вы напрасно — особенно в эту ночь…

— Я должен видеть начальника…

— Исключено.

— А если письменно?

— Ваше дело, — бросил охранник и указал на стол.

Беллем бросился к столу. Там лежало несколько листков белой бумаги со штампом тюрьмы.

Неожиданно его пронзила ужасная мысль.

— Когда… когда… назначена… казнь?

— На рассвете, — зевая, бросил охранник.

Этот последний удар окончательно подкосил Беллема. Он опустил голову на стол и закрыл лицо руками…

Собравшись с силами, он принялся лихорадочно писать.

Мысли были бессвязны и отрывочны. Он жаловался на коварство незнакомца, пришедшего к нему в притон и отравившего его ужасным наркотиком… Потом он писал, что никогда не желал смерти Джейн Паркер, нет, он не желал. Это всё незнакомец, отравивший его…

На мгновение он решил, что это сон, дурной сон. Он бросился на стену и ударившись взвыл от боли.

— Прекратить! — крикнул охранник. — Марш в постель!

Так это всё было правдой…

Беллем потерял сознание.

Очнулся он от прикосновения чьей–то руки.

— Одевайтесь!

Он увидел свой костюм на стуле у кровати.

Одевшись, Беллем оглянулся по сторонам.

— А где… мой воротник?

— Он вам больше не понадобится. Да возьмите же себя в руки! Не вы первый, не вы последний. Ведь сколько людей вы толкнули на этот путь своим опиумом! Теперь пришёл ваш черёд…

Беллем бросился на кровать и забился в истерике.

Вдруг открылась дверь, и в камеру вошел второй охранник. Он был очень высокого роста и огненно–рыжим.

Беллема силой поставили на ноги.

— Руки за спину!

Ему связали руки, накинули на голову плотный капюшон и повели…

Этот последний путь показался бесконечным.

— Стоять!

Беллем почувствовал, как его шею обвила петля. Он замер в предчувствии последнего мига… Неожиданно он услышал тяжелые шаги. Кто–то прикоснулся к его плечу.

— Что вы здесь делаете, сэр?

Чья–то рука сорвала с него капюшон. Он увидел тёмную улицу и стоящего перед ним полицейского.

— Кто–нибудь напал на вас? — спросил его полицейский. — Или вы напились до потери сознания? Стыдитесь! Вы позорите свои седины!

Семь часов назад у Грегори Беллема не было ни одного седого волоса…

Вся эта комедия разыгралась в гараже, наспех оборудованном под тюремную камеру.

Правила внутреннего распорядка в королевских тюрьмах подарил Манфреду сам мистер Фейр.

Уважаемый начальник полиции не знал, правда, какое применение им найдут Двое Справедливых…

Глава 5.

Человек, ненавидевший Амелию Джонс

В этот день друзья получили из Испании письмо с маркой, изображавшей Альфонса Ш.

— Чёртов Пойккерт удосужился–таки написать, — сказал Гонзалес, вскрывая конверт.

— Читай! — бросил Манфред, затягиваясь папиросой.

— Так… Ну, привет нам из Испании… от мирного фермера — кто бы мог подумать!

— Дальше!

— Дальше нечто потрясающее. Слушай: «У меня чудесный цветник. Множество роз. Представляю, как бы порадовался Манфред, глядя на них…»

— О, да!

— Дальше идут подробные сведения о розах… А, вот: «Какого вы мнения о предложенном американскими учёными способе анализа крови?.. Они утверждают, что так можно установить родство людей… Мои поросята чудесно растут. Один из них на редкость умён и сообразителен, — я назвал его Джорджем…»

— Я счастлив! — произнёс Джордж Манфред.

— «Предвидится славный урожай винограда… известно ли вам, что у близнецов одинаковые кожные линии на пальцах?.. Очень неблагополучно с луком… лук в этом году меня приводит в отчаянье… Еще раз обнимаю. Пойккерт.» Всё!

— М–да… Что касается близнецов — это всего лишь гипотеза; причём, довольно шаткая… Куда ты, Леон?

Гонзалес молча вышел.

Через пять минут он вошёл совершенно преображенным: его воротник был чист, но потёрт, ботинки были тщательно вычищены, но изобиловали заплатами, каблуки были скошены, но грубо подбиты резиновыми набойками.

— А, понял: сегодня ты снова изображаешь адвоката–неудачника! Ладно–ладно, я ни о чём не спрашиваю. Желаю успеха и передаю горячий привет Амелии Джонс!

Гонзалес нахмурился.

— Несчастная женщина, — пробормотал он.

— Ты чудесный человек, Леон, — улыбнулся Манфред. — Я завидую твоему умению обволакивать простую старую женщину романтическим флёром.

Леон накинул на плечи поношенное пальто.

— А из тебя никудышный циник, Джордж…

Тот маленький трактир, куда направлялся Гонзалес, находился в Дептфорде. Вечер выдался холодный и туманный. Улицы были пустынны. Мало народу оказалось и в трактире. В общем зале сидело не больше полдюжины гостей. Леон подошёл к стойке и заказал стакан красного вина.

К нему подошла пожилая женщина.

— Спасибо, что пришли, — тихо сказала она.

— Как обещал, миссис Джонс, — ответил Леон.

— Мистер Лукас, — продолжала она, обращаясь к Гонзалесу, известному а трактире под этим именем, — вы были так добры ко мне… Ваши советы очень помогли мне… Но в этот раз… я не знаю, как просить вас…

— Я к вашим услугам, миссис Джонс.

— Не смогли бы вы увидеться со мной завтра в половине девятого на вокзале? Я, разумеется, оплачу стоимость вашего билета, — поспешила добавить она, — я не могу допустить, чтобы вы тратились из–за меня… У меня накоплено немного…

— Мне сегодня тоже удалось немного заработать. Вы получили известие о муже?

— Я видела одного человека, только что выпущенного из тюрьмы…

Губы ее задрожали, а на глазах проступили слезы.

— Он исполнит свою угрозу, я знаю, — прошептала она, — но не это меня беспокоит…

— Что же?

— Вы всё узнаете завтра, если придёте на вокзал… я… очень прошу вас… А он… его через два месяца выпустят из тюрьмы и… он убьёт меня, я знаю… Я готова… Но не это меня волнует…

— Хорошо, — сказал Гонзалес. — Завтра в половине девятого я буду ждать вас на вокзале.

К удивлению Леона, миссис Джонс была одета почти нарядно. По крайней мере, в ней никак нельзя было признать простую уборщицу.

Они взяли билеты до Суиндона. В вагоне женщина почти всю дорогу молчала, односложно отвечая на редкие вопросы Гонзалеса.

В Ньюберри их поезд задержался, пропуская экскурсионный состав. В его окнах промелькнули оживлённые, смеющиеся личики детей.

— Я совсем забыл, что начались пасхальные каникулы, — сказал Леон.

В Суиндоне они вышли из вагона.

— Нам придётся немного подождать, — сказала миссис Джонс. — Я хотела бы…

В это время ещё один поезд подошёл к перрону. Женщина тут же оставила своего спутника и устремилась навстречу молоденькой девушке, на шапочке которой красовалась бело–розовая лента — отличительный знак одной из самых престижных школ Англии.

— О, миссис Джонс, как любезно с вашей стороны, что вы приехали встретить меня. Право, не стоило затрудняться. Я приехала бы и сама в Лондон, — прощебетала девушка, приветливо улыбаясь. — Ваш знакомый? О, я очень рада!

Она протянула руку Леону.

— Для меня было удовольствием приехать на встречу с вами, мисс Рэйчел! — голос миссис Джонс дрожал от сдерживаемого волнения. — Как идут ваши занятия?

— Отлично. Я получила награду!

— Это… прекрасно… Вы всегда… преуспевали во всем…

Девушка повернулась к Гонзалесу.

— Миссис Джонс раньше была моей воспитательницей. Она очень добра ко мне…

Амелия Джонс украдкой смахнула слезу.

— Как поживает ваш супруг? Он всё так же неприветлив?

— Нет… уже лучше… гораздо… Но порой с ним бывает нелегко…

— Я была бы рада возможности повидать его.

— О… но… когда–нибудь, мисс Рэйчел… Где вы намерены провести каникулы?

— Я поеду со своими подругами в Клифтон. Нас пригласила к себе Молли Уоркер, дочь сэра Джорджа Уоркера… Но… мне пора… Я вам очень признательна, миссис Джонс.

Девушка наскоро попрощалась и вошла в вагон.

Лицо миссис Джонс мгновенно осунулось, увяло, и она стала ещё бледнее.

— Я больше никогда не увижу её, — прошептала женщина.

Леон взял её за руку.

— Вы очень любите эту девушку…

— Это моя дочь…

На обратном пути в Лондон они заняли отдельное купе, и миссис Джонс рассказала историю своих страданий.

— Рэйчел было всего два года, когда её отец вторично попал в тюрьму. Он всегда имел преступные наклонности, и полиция, мне кажется, следила за ним чуть ли не с детства. Выходя за него замуж, я ничего об этом не знала…

Я служила нянькой в одном богатом доме. Он этот дом ограбил. Меня, конечно, уволили за то, что я, будто бы, специально оставила незапертой дверь…

Из тюрьмы он вернулся ещё более ожесточённым. Он часто, напившись, кричал, что не остановится и перед убийством… Когда родилась Рэйчел, он не раз выгонял меня с младенцем среди ночи на улицу… А потом… он, со своим сообщником, ограбил богатого букмекера, причём едва не убив его. То, что букмекер остался жив, — отнюдь не заслуга Чарли Джонса, о, нет, он просто не рассчитал удар! В тот день, скрываясь от полиции, они отдали мне награбленные деньги — около девяти тысяч фунтов. Я засунула их в бутылку из–под пива, а затем залила бутылку смолой. Потом мы опустили эту бутылку в колодец.

В тот же вечер Чарли Джонс и его сообщник были арестованы на вокзале. Полиция произвела в нашем доме самый тщательный обыск. Чарли приговорили к четырнадцати годам тюрьмы…

Мне пришлось призадуматься над своим положением и над участью дочери. Я хорошо понимала, что если она будет расти в этом ужасном, преступном окружении, то… Короче, через год я осмелилась достать деньги из колодца…

Я накупила солидных акций. Не имея образования, я несколько месяцев изучала биржевые отчёты в газетах и стала немного разбираться в этом лабиринте цифр… Акции стали приносить доход. Я передала в руки одного адвоката все полномочия, и теперь моя дочь регулярно получает проценты…

Сперва я отправила ее в пансион, а потом — в эту школу.

Время от времени я навещала её… Но когда я заметила, что она почти забыла меня и не воспринимает как мать, я выдала себя за её воспитательницу…

Теперь вы знаете всё…

Гонзалес некоторое время молчал.

— Ваш муж знает об этом?

Она безучастно смотрела в окно.

— Да. Он знает, что я взяла деньги… И о школе тоже знает… Остальное… остальное узнать нетрудно.

— Почему вы так уверены, что он непременно убьёт вас? Такие люди легко бросают угрозы, а на деле…

— Чарли Джонс не бросает угроз понапрасну. Да он и не угрожал мне. Он просто тщательно собирает обо мне различные сведения: где я живу, что делаю, когда ложусь спать… Поверьте, он это делает не из любопытства.

— И он это узнаёт от тех…

— Кто попадает в тюрьму. Они не очень хорошие люди, но у них есть сердце. Они предупреждают меня… Вот хотя бы Томми Броун. Его недавно выпустили. Он говорит, что Чарли продолжает осведомляться обо мне и по сей день…

— Где ты пропадал? — спросил Манфред.

— Я пережил нечто исключительное. Амелия Джонс — изумительная женщина, Джордж. И ради неё я устрою себе каникулы сроком в один месяц. А ты поезжай в Испанию, навести Пойккерта и полюбуйся его луковичными плантациями.

— Пожалуй, — согласился Манфред. — Лондон прекрасный город, но каникулы следует проводить в иных климатических зонах. Кстати, где ты намерен провести каникулы?

— В тюрьме.

На следующий день Гонзалес поехал в Уилфорд. Уже вечерело. Он, пьяно покачиваясь, бродил по базарной площади. Когда совсем стемнело, он прислонился к двери гостиницы «Медведь» и начал во всё горло распевать душераздирающие песни.

Подошедший полисмен предложил ему успокоиться и не шуметь. В ответ Леон стал поносить стража порядка площадной бранью.

Наутро Гонзалес предстал перед судьёй, обвиненный в буйстве и оскорблении полицейского при исполнении служебных обязанностей.

— Вы вели себя возмутительно, — сказал судья. — Больше ни в чём он не обвиняется? — спросил служитель Фемиды полицейского.

— Нет, ваша честь.

— В таком случае вам придётся уплатить двадцать шиллингов штрафа, а если вы окажетесь не в состоянии внести требуемую сумму…

— Где мне её взять? Шутите…

— Тогда вам придётся отсидеть в тюрьме… три недели!

Так Леон попал в тюрьму.

Ровно через три недели он — весёлый и загоревший — вернулся домой.

— Я чудесно провёл время, — сказал Леон Манфреду. — Они, правда, несколько спутали мои расчёты, посадив на три недели вместо месяца. Я уже было решил, что вернусь раньше тебя.

— Я приехал вчера, — Манфред взглянул на буфет.

Там лежали шесть головок испанского лука.

Гонзалес от души расхохотался.

Приняв душ и переодевшись, он рассказал Джорджу о том, что ему удалось выяснить во время заключения.

— Чарли Джонс действительно имеет серьёзные намерения убить жену. Я имел возможность хорошо рассмотреть его. Ярко выраженный тип убийцы. Мы вместе работали в портняжной мастерской. Его выпускают в следующий понедельник.

— Ты разговаривал с ним?

— Он во мне души не чает. Убивать Амелию Джонс он будет третьего числа, на следующий день после освобождения.

— Откуда такая точность?

— Именно в эту ночь она останется дома совсем одна. Два квартиранта её, железнодорожные служащие, в ночь с третьего на четвёртое должны уехать на дежурство…

— Это действительно так?

— Да нет, я всё это выдумал, но как жадно он слушал! Так вот, у квартирантов нет ключа от входной двери, и поэтому Амелия Джонс не запирает кухонную дверь до их возвращения… Мы с ним составили подробный план… Он должен умереть. Подумай, сколько этот негодяй может причинить зла! Подумай об этой девочке…

— С такой наследственностью?

— Она очень хорошо воспитана. Воспитание — результат общения с благородными и мыслящими людьми. Помести сына герцога в среду преступников, и он вырастет преступником. А ей в этом случае придётся вернуться в среду… да нет, не просто преступников… если бы ты его видел!

— Я согласен с тобой, мой друг, — сказал Манфред, раскуривая испанскую сигару.

Получив телеграмму, Амелия Джонс встретилась с Леоном на железнодорожной станции Паддингтон.

— Вы захватили с собой ключи, миссис Джонс?

— Да, — ответила она озадаченно. — Моего мужа выпустили из тюрьмы…

— Я знаю. И поэтому предлагаю вам уехать на несколько дней. У меня в Плимуте есть друзья. Они встретят вас на вокзале. А если вы по каким–либо причинам разминётесь, вот адрес… И немного денег. Я настаиваю на том, чтобы вы приняли их. Всё будет хорошо.

У несчастной женщины выступили слезы благодарности.

— Вы уверены в том, что хорошо заперли дом? — спросил он на прощанье.

— Да. Ключи при мне…

Она раскрыла сумочку. Руки её дрожали.

— Разрешите? — Леон заглянул в сумочку. — Да, ключи при вас. Всё в порядке…

С наступлением темноты Леон пробрался в дом Амелии Джонс. Заперев за собой дверь, он включил карманный фонарик и направился в спальню. Из чёрного мешка он извлёк стеклянную банку и положил её на подушку, накрыв париком. Порывшись в шкафу, он соорудил из одежды миссис Джонс и различного тряпья куклу, напоминающую спящего человека, и накрыл её одеялом. Критически осмотрев своё произведение и оставшись доволен им, он спустился вниз, проверил, отперта ли калитка и кухонная Дверь, и, вернувшись в спальню, стал ждать…

На башенных часах пробило два… Кухонная дверь тихонько скрипнула. Гонзалес притаился за шторой. Рука его опустилась в карман и извлекла оттуда какой–то предмет…

Дом был очень стар, и расшатанные половицы отчаянно скрипели при каждом шаге. Однако, ночной гость был необычайно ловок и поднялся по лестнице почти бесшумно.

Так же бесшумно открылась и закрылась дверь спальне, впустив пришельца, — Гонзалес почувствовал это по дуновению холодного воздуха.

Тот подошёл к кровати и замер. Потом Леон увидел, как он с чудовищной силой обрушил удар дубиной по голове лежащего на кровати чучела.

Чарли Джонс не проронил ни слова. Услышав звон разбитой банки, он полез в карман за спичками.

Эти секунды решили его судьбу, потому что вырвавшийся из разбитого сосуда хлористый газ мгновенно заполнил помещение. Чарли почувствовал удушье и хотел было спастись бегством, но было уже поздно!

Он тяжело рухнул на пол.

Убийственный жёлтый газ плотно окутал его.

Прежде, чем потерять сознание, Чарли Джоне увидел над собой чьи–то глаза, смотревшие через круглые стёкла противогаза…

Леон осторожно собрал осколки стекла, завернул их в бумагу и спрятал в мешок. Затем он привёл в порядок комнату и открыл окно. Дул сильный юго–западный ветер, и к утру газ полностью улетучился.

Лишь выйдя из дома, Леон снял противогаз и спрятал его в мешок.

Через час он уже спал мирным сном в своей постели.

Мирно спала и Амелия Джонс, и прелестная девушка, так никогда и не узнавшая о великой трагедии своей матери…

Спал и Чарли Джонс, спал непробудным сном, из которого нет возврата.

Глава 6.

Человек, который носил парик

Возвращаясь домой, Леон Гонзалес отчётливо чувствовал взгляд преследовавшего его человека. Это ощущение не покидало его в течение всего пути от Борсайд–Билдинг до Джермен–стрит, но он не предпринял ни малейшей попытки его проверить.

Войдя в квартиру, он коротко кивнул Манфреду и, скинув плащ, осторожно выглянул в окно.

— Кого ты высматриваешь, Леон?

— Жана Протеро, Борсайд–Билдинг, 75… А, вот и он!

— Кто это?

— Жан Протеро. Очень предприимчивый господин, осмеливающийся среди бела дня появляться на Пикадилли…

— Вор?

Леон расхохотался.

— О, нет! Это гораздо более сложная личность. Прежде всего, этот преступник совершенно лыс, а, как тебе хорошо известно, подавляющее большинство преступников носят более или менее густую шевелюру. Этот же не имеет на голове ни одного волоса, лыс как колено… Корабельный повар на грузовом пароходе, курсирующем между Канарскими островами и Саутгемптоном. Имеет очень красивую молодую жену и шурина — взломщика, правда, не слишком знаменитого. Случайно узнал, что я — один из Четырёх Справедливых…

Последнюю фразу Гонзалес произнёс как можно более беззаботно.

— Откуда тебе это известно? — спросил Манфред после минутного молчания.

— Много лет назад, в те времена, когда весь мир ополчился против преступной организации, именуемой Четырьмя Справедливыми, одного из них, то есть, тебя, дорогой Джордж, удалось, как ты помнишь, упрятать за решётку. Когда мы с Пойккертом устроили тебе побег, то все оказались на борту яхты принца Астурийского, четвёртого члена союза Справедливых…

— Поверь, я не забыл…

— Так вот, на этой яхте находился и Жан Протеро… Я никогда не забываю однажды виденного лица, но, к сожалению, не я один обладаю подобным качеством. И когда он увидел меня в Борсайд–Билдинг…

— А что ты там делал?

— Там живут, ничего не зная друг о друге, два преступника, страдающие дальтонизмом…

Манфред уловил в голосе восторженные нотки и приготовился выслушать небольшую лекцию на тему «Физиология и криминалистика».

— Но меня интересует Протеро, — поспешил он перебить Леона.

— Один из этих субъектов является сводным братом жены Протеро. Я познакомился с ней…

— А заодно и с мужем…

— Да, когда я спускался по лестнице, он поднимался мне навстречу, но тогда я не узнал его потому, что он успел укрыться в тени. Узнал его я лишь сегодня, при второй встрече. Он следил за мной до самого дома… Интересно, понял ли он, что я тоже узнал его? Мне не привыкать играть со смертью, но…

Манфред положил ему руку на плечо.

— Это настолько серьёзно? Думаю, его положение ещё опаснее. Я не хотел бы, конечно, убивать человека лишь за то, что он опознал нас…

— Ты прав, — сказал Леон. — Это и не потребуется. Разве только…

— Что?

— Разве только Протеро действительно любит свою жену… В этом варианте дело осложняется…

На следующее утро Леон вошёл в спальню Манфреда с чашкой чая, которую обычно подавал слуга.

— Что случилось, Леон? Ты не ложился всю ночь?

На Гонзалесе был фланелевый халат, под которым виднелся галстук.

— Я сидел в столовой и курил трубку мира.

— Всю ночь?

— Да. Мне нужно было прислушаться…

— Неужели всё так серьёзно?

Леон улыбнулся.

— Я попрошу тебя об одном одолжении.

— Пожалуйста.

— Не говори сегодня о Протеро. Поболтаем на отвлеченные темы, например, о сельском хозяйстве, как и подобает честным андалузским помещикам. Да, причём, по–испански.

Манфред нахмурился.

— К чему эта таинственность? Ну, хорошо, если тебе так угодно, будем говорить о сельском хозяйстве, причём, по–испански.

Гонзалес церемонно поклонился.

— Не будете ли вы столь великодушны, синьор, позволив мне посетить вашу ванную комнату? — спросил Манфред по–испански.

Гонзалес отвесил поклон, достойный героев Лопе де Вега.

В этот день не произошло ничего особенного.

Один раз Манфред чуть было не заговорил о Протеро, но Леон, словно угадав его мысли, предостерегающе поднял палец. Сам он говорил об антропологии, о криминалистике, о дальтонизме, о судебных курьёзах и сельском хозяйстве, но ни словом не обмолвился о том, что так волновало обоих…

После ужина он ненадолго ушёл и, вернувшись, торжественно объявил, что теперь они могут разговаривать на любые темы.

Манфред вопросительно поднял брови.

Гонзалес приставил к стене стул, взобрался на него и, напевая какую–то мелодию, снял заслонку с вентиляционного отверстия в стене.

— Как тебе понравится это чудо техники, Джордж?

Приставив второй стул, Манфред увидел в вентиляционном отверстии небольшой чёрный ящичек с серым диском по центру.

— Микрофон, — пояснил Леон. — Этот господин провел довольно скучный день, выслушав такой набор всякой ерунды, да ещё по–испански.

— Но… — начал Манфред.

— Всё в порядке. Он уже ушёл. Впрочем, для верности…

Он ловко разъединил провода.

— Протеро явился вчера вечером, — продолжал Гонзалес. — Он снял комнату как раз над нами. Я слышал его разговор со швейцаром… А потом, уже ночью, я услышал шорох в вентиляционной трубе…

Леон поставил на место заслонку и спрыгнул со стула.

— Его жена каждый день ровно в одиннадцать отправляется за покупками. Она — женщина пунктуальная. Мы с тобой должны повидать её.

— Какого дьявола?

— Ты должен внимательно посмотреть на неё и сказать мне, способен ли ради неё абсолютно лысый человек пойти на преступление.

— А кто жертва?

Леон расхохотался.

— Я!

Манфреду довелось увидеть миссис Протеро за несколько минут до одиннадцати.

Леон тихонько дотронулся до его локтя и шепнул:

— Она.

Улицу пересекала молодая женщина.

Она была красива и хорошо одета, гораздо лучше, чем можно было предположить, зная её социальное происхождение.

— М–да, она в самом деле хороша, — заметил Манфред.

Миссис Протеро остановилась у витрины ювелира, и Манфред смог рассмотреть её вблизи: тонкие черты лица, полные алые губы, большие карие глаза…

— Что скажешь, Джордж?

— Чертовски красива.

— В таком случае я тебя представлю ей.

Миссис Протеро, узнав Гонзалеса, улыбнулась.

— Доброе утро, доктор! Что вы здесь поделываете в такой ранний час?

Манфред увидел чудесный ряд жемчужных зубов. Хотя её манера говорить и не отличалась светским лоском, но голос звучал приятно и мелодично. Он обратил внимание на то, что она называла его друга доктором.

— Мы идём из госпиталя, это доктор Зельберт, — представил Леон своего спутника. — А вы, очевидно, за покупками?

Она кивнула.

— Собственно, сегодня и не было необходимости выходить. Вот уже три дня как мой муж в доках…

— Вы видели сегодня утром своего брата?

По лицу женщины скользнула тень.

— Нет, — коротко ответила она.

Видно было, что она не особенно гордится подобным родством.

Они обменялись ещё несколькими фразами, после чего друзья откланялись и удалились.

— Ну что, способен ли ради неё пойти на преступление лысый человек? — спросил Леон.

— Пожалуй, да. Но чего ради ему убивать тебя?

— О–о! — загадочно протянул Леон.

Дома они обнаружили несколько писем. Внимание Манфреда привлёк конверт, украшенный замысловатым гербом.

— Лорд Пертхем, — прочитал он на конверте. — Кто это?

— Где–то я встречал это имя, — ответил Гонзалес. — И что же угодно лорду Пертхему?

Манфред вскрыл конверт.

«Милостивый государь,

наш общий друг, мистер Фейр из Скотленд–Ярда прибудет сегодня ко мне на ужин. Разрешите предложить вам также прибыть к нам. Мистер Фейр сообщил мне, что Вы являетесь одним из самых выдающихся криминалистов нашего времени, и я был бы несказанно рад познакомиться с Вами, так как питаю глубокий интерес к этой отрасли знаний».

Далее следовала приписка:

«Разумеется, что данное приглашение распространяется и на Вашего уважаемого друга».

Манфред потёр подбородок.

— Я что–то не испытываю желания ужинать сегодня в аристократическом обществе.

— А я, — решительно заявил Леон, — всегда восхищался хорошей английской кухней. Кстати, лорд Пертхем известен как незаурядный гастроном…

Ровно в восемь друзья входили в большой дом лорда. Лакей торжественно принял их пальто и шляпы, а затем проводил в просторную, но несколько мрачную приёмную.

Там их встретил высокий стройный человек лет пятидесяти на вид.

— Кто из вас мистер Фуентес, господа?

— Это я, — ответил Манфред, — но известный криминалист — мой друг.

— Чрезвычайно рад познакомиться с вами, но прошу извинить меня, господа. Из–за досадной оплошности письмо, предназначавшееся мистеру Фейру, не было отправлено своевременно. Я узнал об этом полчаса назад. Надеюсь, вы не очень обескуражены…

Манфред пробормотал нечто трафаретное, полагающееся в подобных случаях.

Через минуту в комнату вошла дама.

Она была худа и костлява. Её бесцветные водянистые глаза и тонкие бескровные губы были совершенно лишены привлекательности, как и всё её тусклое лицо. Она хмурила лоб, и это ещё больше уродовало её.

Леон Гонзалес тут же пришёл к заключению: неприветлива, подозрительна, жестокосердна, неблагодарна, высокомерна.

Дама небрежно протянула руку гостям, увеличив число складок на лбу.

— Можно сесть за стол, — проронила она, ни к кому не обращаясь.

Ужин проходил в тягостном молчании. Лорд заметно нервничал, но гости не теряли хорошего расположения духа.

Когда хозяйка встала из–за стола и удалилась, лорд Пертхем едва смог подавить вздох облегчения.

— У миледи сегодня вышла размолвка с поваром, — произнёс он извиняющимся тоном.

Далее он заговорил об особых чертах лиц и характеров своих слуг, делая заключения, которые свидетельствовали о весьма поверхностном знакомстве с криминологией. Леон не счёл нужным опровергать дилетантские выводы хозяина дома. Попутно выяснилось, что интерес лорда к криминологии вызван реальной угрозой его собственной жизни…

— Ну, довольно о печальном, — сказал лорд Пертхем. — Пора подняться наверх и присоединиться к миледи.

Манфред готов был спорить, что все познания лорда в области криминологии состояли из отдельных фраз, специально заученных для нынешней встречи.

Поднявшись по широкой лестнице, они вошли в маленькую гостиную. Лорд, казалось, был удивлён тем, что там никого не оказалось.

— Странно… — проговорил он.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вбежала миледи. Она была мертвенно бледна.

— Пертхем! — воскликнула она. — В моей гардеробной… какой–то человек!

— Грабитель?! — лорд выбежал из комнаты.

Друзья хотели последовать за ним, но он остановил их.

— Прошу, останьтесь в обществе миледи, господа! Вызови Томаса, дорогая!

Он исчез за одной из дверей. Там послышались шум и крики. Затем раздался выстрел…

Манфред кинулся к двери, но на пороге её показался лорд с дымящимся револьвером в руках.

— Боюсь, что я убил этого человека, — сказал он.

Увидев убитого, Гонзалес не смог подавить возгласа изумления.

— Вы его знаете? — спросил лорд.

— Да, — спокойно ответил Леон. — Я давно интересовался этим человеком… Это тот самый преступник, который страдал дальтонизмом…

Он узнал в убитом брата миссис Протеро.

Оба друга отправились домой, оставив лорда Пертхема в обществе сыщика из Скотленд–Ярда. Миледи билась в истерике.

Гонзалес опустился в кресло и закурил.

— Леон…

Он не шевельнулся.

— Леон!

Гонзалес поднял глаза.

— Брат миссис Протеро совершенно случайно оказывается именно в доме лорда Пертхема, — проговорил он. — А в кармане лорда Пертхема совершенно случайно оказывается револьвер. Следовательно, револьвер был при нём и во время ужина…

— Ничего странного, — заметил Манфред. — Он получал угрожающие письма, жизнь его была в опасности и…

— Ты обратил внимание на правую руку убитого? — перебил его Леон.

— Нет.

— И зря, — бросил Леон, направляясь в свою комнату.

Вскоре он возвратился, держа в руках два металлических предмета, похожих на чашки электрического звонка. К каждой чашке было прикреплено длинное остриё.

— Машина времени? — улыбнулся Манфред.

— Чертовски хочется спать, — ответил Леон.

Он запер дверь и прикрепил к ней один из звонков. Теперь при малейшем её движении раздавался пронзительный звон.

— Всё в порядке, — пробормотал Гонзалес и направился к окну.

— Предполагаешь непрошеный визит?

— Уверен.

Леон осмотрел окно. Запор не удовлетворил его. Закрепив окно клином, он поставил сигнальное приспособление и на дверь комнаты Манфреда.

Глубокой ночью раздался сигнальный звонок. Манфред вскочил с постели и поспешил в гостиную, но его опередил Гонзалес. Щёлкнув предохранителем браунинга, он резко распахнул входную дверь и произнёс не без торжественности:

— Входите, лорд Пертхем!

Несколько мгновений царила напряжённая тишина, затем в комнату вошёл человек в смокинге, но без шляпы. Манфред удивлённо взглянул на его совершенно лысую голову.

— Располагайтесь, милорд, — спокойно произнёс Леон. — Да, не забудьте вручить мне ваш револьвер.

Не было никаких сомнений в том, что перед ними стоял лорд Пертхем, но что стало с его пышной седеющей шевелюрой? Манфред увидел, как его друг бесцеремонно залез в карман к лорду и извлёк оттуда револьвер.

Лорд опустился в кресло и закрыл лицо руками.

— Манфред, ты помнишь такое имя: Джордж Фернсайд?

— Фернсайд?.. День моего побега… яхта герцога…

— Совершенно верно. Он перед тобой… Вы унаследовали титул шесть лет назад, не так ли, милорд?

Лорд кивнул и неожиданно выпрямился. Лицо его было покрыто мертвенной бледностью.

— Что ж, я умею проигрывать, господа. Что вы хотите со мной сделать?

Гонзалес улыбнулся.

— Мне лично не очень улыбается предстать перед судом в качестве свидетеля по делу о двоежёнстве лорда Пертхема…

— Я пришёл сюда, чтобы убить вас, — прохрипел лорд.

— Это понятно, — ответил Манфред. — Но что стоит за всем этим, Леон?

— Думаю, лорд Пертхем даст более исчерпывающий ответ на этот вопрос, — проговорил Гонзалес.

Лорд огляделся по сторонам.

— Не могу ли я попросить стакан воды?

Леон выполнил его просьбу.

— Да, — начал свой рассказ лорд, — тогда, в ту ночь, я был на яхте герцога… Он изложил мне пространную, но не очень убедительную версию вашего появления на судне… Лишь в Испании, когда я сошёл на берег и просмотрел английские газеты, мне открылась правда о Четырёх Справедливых и дерзком побеге их главаря… Но тогда эта история не затрагивала моих жизненных интересов… Тогда… я хотел повидать свет и счёл за лучшее достичь этой цели в роли простого матроса. Советую и вам, если когда–нибудь захотите…

— У нас другие цели, — сказал Леон.

— И другие роли, — добавил Манфред.

— Как–то, во время плаванья в Австралию, я заболел, и у меня выпали все волосы… В это же время я унаследовал титул лорда Пертхема, но продолжал жить жизнью настоящего матроса… Как–то в одном из театриков восточной части Лондона я повстречался с Мартой Грей и… влюбился в неё…

— Вы женились на ней? — спросил Леон.

— Нет, — быстро ответил лорд. — В то время я уже начал уставать от роли простого моряка и был настолько глуп, что позволил уговорить себя жениться на миледи и возвратиться в общество… О, это был сущий ад! Я имею в виду супружескую жизнь с миледи… Да вы и сами могли убедиться… Весь этот ужас гнал меня к Марте Грей… Она чудесная женщина, лучшая из каких–либо живших на земле… И я… женился на ней… К тому времени я заказал себе парик… Джордж Фернсайд стал одновременно лордом Пертхемом и Жаном Протеро. Первый носил пышную шевелюру, второй был абсолютно лыс… Марта не обращала на это внимания. Я был счастлив с нею… Временами я покидал её, говоря, что отправляюсь в плаванье, а когда я возвращался к ней, миледи считала, что я совершаю деловую поездку в Америку…

— Человек, которого вы застрелили, был сводным братом Марты?

Лорд кивнул.

— Он опознал меня. Во время схватки ему удалось стащить с меня парик…

— Я заметил у него в правой руке клок седых волос, — заметил Гонзалес.

— Он уже много лет тиранил и обирал свою сестру… А теперь у него появилась возможность полностью уничтожить моё счастье, как, впрочем, и у вас. Когда я увидел вас на лестнице, то сразу всё понял…

— Я там был совсем по другому делу, — сказал Леон.

— Что вы собираетесь предпринять? — спросил лорд.

— А вы? — ответил Леон вопросом на вопрос.

— Я выполню все ваши условия.

Леон встал и прошёлся по комнате.

— Когда закончатся все формальности, связанные с убийством, вы с миледи отправитесь в путешествие, и там, на фоне столь милой вашему сердцу экзотики, вы уговорите её дать вам развод. Вернувшись и оформив этот, не столь уж ненавистный для вас акт, вы превратите миссис Протеро в леди Пертхем. Что же касается парика, то…

— Это ваше личное дело, — закончил Манфред.

Лорд церемонно откланялся и вышел.

— Леон, а ты ведь аморальная личность! Ведь если леди Пертхем не согласится на развод…

Леон расхохотался.

— Это не имеет никакого значения. Он женился на Марте раньше, чем был взнуздан миледи. Я тщательно ознакомился с его брачными записями: прежде, чем появилась леди Пертхем, уже существовала миссис Протеро. Об этом достопочтенный лорд просто «забыл» нам рассказать!

— Ты отличный парень, Леон!

— Пожалуй, на сей раз ты прав, — скромно сказал Гонзалес.

Глава 7.

Человек, любивший музыку

Самым достопримечательным в мистере Гомере Лейне было его почти фанатическое пристрастие к музыке, в частности, к симфонической поэме Чайковского «1812 год». Его достойные всяческого сочувствия соседи давно установили, что наибольшим успехом у мистера Лейна пользовалась эта большая композиция, ярко живописующая ход знаменитого сражения. Соседи пытались протестовать. Был составлен протокол о нарушении общественного спокойствия, но заядлый меломан не пожелал внять гласу общественности.

В его спальне был установлен самый мощный из современных граммофонов. Этот дорогой и громоздкий аппарат был снабжён хитроумным устройством, позволяющим возобновлять звучание пластинки, автоматически переводя иглу в исходное положение.

Но хуже всего было то, что мистер Лейн избирал для своих музыкальных сеансов именно ночные часы.

В полицейском участке, куда его вызывали для серьёзного разговора на музыкальные темы, он заявил, что граммофонная музыка — единственное средство успокоения его измученных нервов, а композиция «1812 год» обладает поистине целебными свойствами.

Что и говорить, мистер Лейн был верхом отзывчивости и милосердия!

Будучи театральным агентом, он занимался подбором артистических трупп для двух десятков театров и театриков Южной Америки. Большие артисты, получившие при его содействии выгодные ангажементы в Мексике, Бразилии и Аргентине, безмерно хвалили деловую сметку и предупредительность мистера Лейна.

Но он занимался устройством дел не только знаменитостей английской сцены, но и скромных, незаметных дебютантов, а точнее, дебютанток. Положительное решение вопроса о турне зависело от двух условий: внешности и наличия родственников.

Благообразный, с утончёнными манерами, мистер Лейн мягко говорил очередной просительнице:

— Это чудесная, исключительная по своей привлекательности страна… У вас там будет прекрасное содержание, но… у вас есть родственники?

Если молодая девушка отвечала на вопрос положительно, мистер Лейн прерывал свою речь и обещал уведомить письменно о результате переговоров. Он неизменно выполнял своё обещание, и просительница вскоре получала письмо с вежливым отказом.

Напротив, одинокая девушка немедленно получала билет первого класса на пароход, следовавший в Южную Америку.

Девушкам предстояло выступать в увеселительных заведениях, имевших столько же сходства с театром, сколько баня — с картинной галереей.

Однажды, правда, мистеру Лейну довелось принять не совсем желанного визитёра. Он сидел в своей роскошно обставленной конторе и внимательно слушал гостя — небольшого нервного еврея, взволнованно заглядывающего ему в глаза.

— Роза Гольдштейн, — задумчиво повторил мистер Лейн. — Да–да, кажется, припоминаю…

Он вызвал темнолицего молодого человека.

— Принесите мне книгу ангажементов, мистер Мендес, — приказал он.

— Я должен сказать, мистер Лейн, — продолжал посетитель, — что я понятия не имел об этом ангажементе…

— М–да… Так она вам ничего не сказала о своем намерении?

— Ни слова.

Молодой человек возвратился с большой книгой.

Мистер Лейн внимательно изучал список «артисток».

— Так… вот мы и нашли, — сказал он с облегчением. — Роза Гольдштейн… Теперь я точно припоминаю… Но она ведь представилась круглой сиротой…

Гольдштейн вздохнул.

— Она, вероятно, боялась, что мы не отпустим её в столь далёкое путешествие… Слава Богу, теперь хоть известно её местонахождение… Вы дадите мне адрес театра?

Лейн бережно захлопнул книгу и ласково посмотрел на посетителя.

— К моему великому сожалению, я не имею непосредственной связи со всеми театрами Южной Америки… Там находятся мои агенты, которым я могу переслать ваше письмо, если хотите… Очень возможно, что дочь ваша в данное время находится в турне…

— Да–да… понимаю…

— Ей, всё–таки, следовало поставить вас в известность о своих планах… М–да, молодёжь так беспечна, — сочувственно проговорил мистер Лейн. — Так или иначе, но я приложу все усилия, чтобы разыскать её и переслать ваше письмо.

Он протянул Гольдштейну свою пухлую руку, а мистер Мендес проводил гостя до двери.

Несколько минут спустя перед мистером Лейном сидела красивая девушка, заглядывая ему в глаза и нервно теребя сумочку.

Она уже побывала в одном турне по провинциальным сценам Англии и надеялась на мировое признание.

— А что скажут по этому поводу ваши родители, мисс?

— У меня нет родителей, — печально ответила красавица.

Губы её дрожали.

— Но ведь остались же другие родственники…

— Я совершенно одинока, мистер Лейн. Умоляю, не отказывайте мне…

Мистер Лейн решил не отказывать сироте.

— Завтра вы получите ответ, — сказал он, прибегая к обычной формуле.

— Я очень прошу вас, мистер Лейн… Поймите меня…

— Хорошо, — произнёс он с отеческой улыбкой. — Так и быть, вы получите ответ немедленно. Контракт будет готов сегодня же, мисс…

— Хакер… Лила Хакер.

— Так вот, мисс Лила Хакер, завтра утром вы подпишете контракт и получите билет до Рио–де–Жанейро!

Не помня себя от счастья, девушка бежала вниз по широкой лестнице. На последней ступеньке она неожиданно споткнулась и почти упала в объятия элегантного незнакомца, похожего на иностранца.

— О, извините, сэр! Я толкнула вас… Мне очень жаль…

— Вы не производите впечатления человека, сожалеющего о чем–либо, — улыбнулся незнакомец. — Держу пари, что вы только что получили выгодный ангажемент в заокеанские страны!

Она изумлённо уставилась на него.

— Откуда вам это известно?

— Интуиция! — рассмеялся незнакомец.

— Верно, — сказала она. — Я уезжаю в Южную Америку. А вы тоже артист?

— О, нет! Но зато я мог бы многое рассказать о Южной Америке, так что, если пожелаете…

Девушка озадаченно посмотрела на него.

— Не знаю, я…

— Я собирался выпить чашку чая. Буду рад разделить с вами эту скромную трапезу.

Девушка не испытывала ни малейшего желания пить чай и, тем более, идти куда–то с незнакомым человеком, но в Гонзалесе было столько притягательного и, вместе с тем, подчиняющего, что она покорно последовала за ним.

В это время мистер Лейн беседовал со своим смуглолицым помощником.

— Фонзо, она потрясающе красива. Высший класс!

И он не удержался от того, чтобы не расцеловать кончики пухлых пальцев.

Незадолго до этого один из Четвёрки Справедливых, Пойккерт, живущий в Испании, получил письмо от одного своего знакомого из Рио–де–Жанейро, в котором сообщалось, что большинство молоденьких и красивых англичанок, выступавших в притонах Рио, попадали туда при благосклонном содействии некоего мистера Лейна. Пойккерт не замедлил поставить об этом в известность своих друзей в Лондоне, которых это обстоятельство весьма заинтересовало.

— Вы довольны ангажементом? — спросил Леон, поигрывая чайной ложечкой.

— О, да! Вы только подумайте, я буду получать двенадцать фунтов в неделю, бесплатный стол и квартиру! Об этом можно было только мечтать!

— А куда именно вы направляетесь?

— Я не знаю точно… Турне по Бразилии… Рио–де–Жанейро, а потом… не знаю, — страна ведь небольшая…

— Да, совсем маленькая, — серьёзно заметил Гонзалес. — Как расстояние от Лондона до Персии или от Брайтона до экватора, совсем малютка…

Она изумлённо посмотрела на него.

Леон вкратце рассказал о климате и достопримечательностях Бразилии.

— Я пришлю вам книгу, которая вас должна заинтересовать, мисс Хакер, — сказал он. — В ней вы найдёте ответы на все вопросы о Бразилии.

— О, я вам очень благодарна, — проговорила девушка. — Если позволите, я дам вам свой адрес.

Леон с удовольствием позволил.

— Ну, рассказывай, — сказал Манфред.

В этот час небольшой ресторанчик был совершенно пуст. Столик, облюбованный друзьями, располагался в глубокой нише.

— Я не умею играть на банджо, — поморщился Леон. — Мало того, я просто ненавижу этот инструмент…

— Ты хочешь сказать, что явился к нему в качестве искателя ангажемента в Южную Америку?

Леон кивнул.

— Он, разумеется, отказал мне… Типичная внешность садиста. Бесцветная нежная кожа, одутловатое, почти детское лицо, тонкие волосы, пухлые руки… Закоренелый преступник.

— Сдать полиции?

— Нет улик. Он действительно театральный агент. В его книге есть имена знаменитых артистов, которые дадут о нём самые лучшие отзывы… Чертовски хитёр, ничего не скажешь. И опытен. Если бы подделкой банкнот занялся главный кассир Королевского банка, то его было бы гораздо труднее уличить, чем какого бы то ни было другого фальшивомонетчика. Так же и с Лейном… Я говорил с неким Гольдштейном — его дочь семь месяцев назад отплыла в Южную Америку. До сих пор никаких известий… А мистер Лейн был неприятно поражён, узнав, что у девушки есть родители… Вот так…

— Что будем предпринимать? — Манфред закурил толстую сигару.

— Моя юная приятельница отбывает ближайшим пароходом в Рио–де–Жанейро… Ты как–то сказал, что был бы не прочь навестить нашего друга Пойккерта в Испании. Я, в свою очередь, был бы не прочь навестить какой–нибудь притон в Рио…

— Ты прав, — сказал Манфред. — Нужно во всём разобраться на месте.

Мисс Лила Хакер была очень удивлена, увидев среди пассажиров трансатлантического парохода того самого элегантного господина, с которым она пила чай после получения заветного ангажемента. Она была в прекрасном настроении: будущее рисовалось ей в самом радужном свете и она предвкушала прелести безбедной жизни в далёкой экзотической стране. Её, правда, несколько удивило то, что Гонзалес откровенно избегал её общества, но это обстоятельство не было достаточно значительным, чтобы изменить к худшему радостное настроение юной искательницы счастья.

Однако, это настроение сильно потускнело, когда вместо театральной сцены она вышла на шаткие подмостки прокуренного бара, где отдыхали от мирских забот субъекты весьма тёмного происхождения и рода занятий.

Вскоре владелец бара, некий Рафферти, ирландец бразильского происхождения, сурово выговаривал ей:

— Вам, милочка, нужно в корне изменить манеру поведения… Вот вы вчера вдруг подняли шум, когда синьор Сант–Яго выразил желание посадить вас к себе на колени…

— Потому что я — артистка, а не…

— Что? — расхохотался хозяин. — Не болтайте глупостей! Короче, если он ещё раз захочет полюбезничать с вами, ведите себя пристойно. Вы меня поняли?

— Нет! — ответила Лила, дрожа от негодования. — Я сегодня же соберу вещи и…

— Я уже раз посоветовал вам не болтать глупостей! Ступайте к себе в комнату до времени! А если и впредь будете разыгрывать из себя монашку…

Он втолкнул её в каморку, служившую ей спальней, и захлопнул дверь…

Вечером она спустилась вниз и исполнила свой номер. К её удивлению и радости, Сант–Яго не проявлял к ней прежнего интереса, а Рафферти был необычайно внимателен и любезен.

В свою каморку ока возвратилась несколько успокоенной. Но неожиданно она обнаружила исчезновение ключа. Мысль остаться ночью одной в незапертой комнате привела её в ужас…

Лила зафиксировала дверную ручку спинкой стула и, сидя в дальнем углу комнаты, стала ждать. Чего? На этот вопрос она не находила ответа… В час ночи она услышала осторожные шаги в коридоре, затем кто–то попытался открыть дверь. Она не поддавалась. Тогда её яростно затрясли. Спинка стула угрожающе затрещала… Вдруг до слуха девушки донёсся глухой удар и звук падения тяжёлого тела. Через мгновение раздался лёгкий стук в дверь.

— Мисс Хакер, — услышала она, — откройте скорее, я хочу увести вас отсюда.

Дрожащими руками она отодвинула стул и открыла дверь. Перед ней стоял Леон Гонзалес.

— Тише… — прошептал он. — Возьмите пальто. Мы спустимся по чёрной лестнице…

В коридоре она споткнулась о распростёртое тело.

Они пробрались во двор, где стояло несколько запылённых автомобилей. Леон подвёл девушку к самой мощной из машин. В последний раз она взглянула на освещённые окна заведения Рафферти. Оттуда — в ночь рвались звуки музыки и пьяные вопли. Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Ровно через два месяца после своего отъезда Леон вернулся на Джермен–стрит и пожал руку Манфреда, днём раньше приехавшего из Испании.

— Должен отметить бесспорную пользу от пребывания в притонах, — сказал Манфред. — Ты великолепно выглядишь, Леон.

— А что, наш друг Пойккерт на своей ферме тоже открыл притон?

Друзья расхохотались.

— Как дела? — спросил Манфред.

— Оправдались наихудшие подозрения, но доказать суду виновность нашего подопечного почти невозможно. Я посетил контору его агента в Рио, разумеется, в его отсутствие, и имел счастье ознакомиться с их гнусной перепиской. Лейн прекрасно знает, на что он толкает искательниц ангажементов.

— Ну, тогда приступай к разработке деталей, ничего не поделаешь, — произнёс Манфред, нахмурясь.

Когда речь шла о наказании преступника, Гонзалес не знал ни усталости, ни препятствий в достижении цели. Ни один полководец не разрабатывал так подробно план сражения, как Леон — план возмездия.

В тот же день он тщательно обследовал местность, в которой проживал мистер Лейн.

— Великолепно! Редкая удача, Джордж! — выпалил он с порога. — Этот негодяй оказался заядлым меломаном! У него в квартире установлен какой–то фантастически мощный граммофон! Это потрясающе!

— Не хочешь выпить стакан воды? — осведомился спокойно Манфред.

— Нет! Собирайся!

— Куда?

— Слушать концерт!

Когда поздним вечером друзья подошли к дому мистера Лейна, они были оглушены треском барабанов, грохотом пушек и колокольным звоном, такими привычными для невольных слушателей симфонической поэмы Чайковского, которые имели несчастье оказаться соседями мистера Лейна.

— Что это? — спросил Манфред.

— Чайковский. «1812 год», — торжественно произнёс Леон.

Навстречу им шёл полицейский.

— Ужасный шум, не правда ли? — сказал он, поравнявшись с друзьями.

— Как это терпят соседи? — спросил Манфред.

— Привыкли.

— И как долго длится этот… концерт? Надеюсь, не всю ночь? — поинтересовался Гонзалес.

— Нет, всего час–полтора. Хозяин этого ужасного граммофона не может заснуть без музыки. Видно, артист какой–нибудь…

— В своём роде, — улыбнулся Леон.

Утром следующего дня было установлено, что в услужении мистера Лейна находятся четыре человека. Трое из них спали в доме. По пятницам Лейн покидал город.

Именно пятницу и выбрал Леон для операции.

Убедившись, что мистер Лейн благополучно отбыл в Брайтон, Гонзалес позвонил по телефону к нему домой.

— Это дворник Мастерс? — спросил он, коверкая английский язык на манер мексиканца–помощника Лейна. — Это говорит мистер Мендес. Мистер Лейн возвратится домой ещё сегодня. У него важное деловое свидание. Он просил передать, чтобы никого из прислуги не было дома.

— Я понял, сэр, — ответил дворник.

Видимо, ему не впервой было получать подобные указания.

— Да, он ещё сказал, чтобы вы не запирали кухонную дверь, — добавил Леон.

После этого он пошёл на почтамт и отправил на имя Лейна телеграмму в отель «Риц»:

«Молодая Гольдштейн обнаружена в Санта–Фе большие осложнения полицией Должен немедленно видеть Жду у вас дома Мендес»

— Телеграмму он получит в восемь часов, а в девять отходит поезд из Брайтона. В половине одиннадцатого наш клиент будет дома, — сказал Леон.

— Пойдём готовиться, — спокойно ответил Манфред.

Как и следовало ожидать, прислуги в доме не оказалось. Друзья без особого труда нашли комнату Лейна, выходившую окнами на улицу.

— А вот и его знаменитый граммофон, — сказал Гонзалес, указывая на шкафчик красного дерева. — Работает на электрическом токе… Так… Очень удобно, — произнёс он, увидя над изголовьем кровати выключатель, — он выключает эту адскую машину, не вставая с постели.

Приподняв крышку граммофона, он внимательно осмотрел пластинку.

— «1812 год» — засмеялся Леон.

Он установил иголку и выключил аппарат. Диск тут же пришёл в движение. Направившись к постели, Леон повернул выключатель — диск замер.

— Отлично!

Гонзалес снова установил иголку на краю пластинки.

— Благодаря вот этому приспособлению иголка возвращается на край пластинки и музыка возобновляется. Американское изобретение. В Англии пока мало таких аппаратов.

Он огляделся и увидел то, что искал. К одной из дверей была прикреплена металлическая вешалка. Он подёргал её, испытывая прочность крепления, затем вынул из кармана толстый шнур и привязал его к вешалке.

— Великолепно, — прошептал Леон.

Затем он вынул из портфеля пару наручников и положил их на кровать. Далее из портфеля был извлечён какой–то предмет, походивший на маршальский жезл.

— Что это, Леон?

Гонзалес показал надпись, выбитую на рукояти.

— «Тюремное управление» — прочёл Манфред.

— Эту игрушку именуют в просторечии «девятихвостой кошкой». Самая настоящая девятихвостая плётка, которую не так легко было раздобыть.

Он разрезал бечёвку, связывающую хвосты, и взмахнул плетью. Все девять хвостов зловеще просвистели в воздухе.

Около половины одиннадцатого до их слуха донёсся шум открываемой двери.

Мистер Лейн возвратился домой.

— Это вы, Мендес?

Он включил свет и увидел перед собой просто одетого человека с белой вуалью на лице.

— Кто вы и что вам нужно? — прохрипел Лейн.

— Посчитаться с вами, — коротко отрезал Гонзалес. — Кстати, если вы вздумаете кричать, я пристрелю вас на месте, причём с величайшим удовольствием.

— Что вы хотите от меня?

И тут Лейн увидел вторую завуалированную фигуру.

Силы оставили негодяя, и он рухнул на пол.

Манфред оттащил его в спальню.

Шторы на окнах были задёрнуты. На ночном столике горела тусклая лампа.

— Раздевайтесь! — скомандовал Манфред.

Мистер Лейн повиновался.

— Живее!

Молочно–белое обрюзгшее тело Лейна нервно подёргивалось.

Манфред надел на него наручники.

Друзья подвели его к двери, на которой была вешалка. Леон пропустил шнур через наручники и подтянул руки Лейна к вешалке.

— А теперь давайте поболтаем, — сказал Леон. — Мистер Лейн, вы занимаетесь гнуснейшим и постыднейшим ремеслом, отправляя молодых и неопытных девушек в притоны Южной Америки. Как вам известно, это преступление карается тюремным заключением и вот этим.

Он грозно помахал плетью перед носом обезумевшего от страха Лейна.

— Клянусь вам… я никогда… я не знал, — простонал Лейн. — Вы не сможете доказать…

— Я пришёл сюда с единственной целью — доказать вам, что это преступление не останется безнаказанным, — ответил Леон.

Манфред включил граммофон.

Комната огласилась рёвом труб и барабанным боем.

Полисмен, незадолго до того разговаривавший с друзьями на улице, проходил в это время мимо дома. Услышав музыку, он усмехнулся и остановился. К нему подошёл один из соседей Лейна.

— Он опять затеял свой ужасный концерт, — раздражённо заметил сосед.

— Вы правы, это ужасно. Хоть бы сменил пластинку, — поддержал его полисмен. — Будто кто–то дёргает кошку за хвост и при этом вопит о помощи.

— Отвратительная музыка! И так каждый вечер, — добавил сосед.

Полисмен пошёл своей дорогой.

А из спальни Лейна продолжали доноситься трубы и барабаны, гром и пальба в сочетании с воплями и причитаниями, которые, однако, не имели никакого отношения к Чайковскому.

Глава 8.

Человек, проигравший своё состояние

Субботними вечерами Мартоус–клуб заполнен элегантной публикой, предпочитающей проводить воскресенье в городе.

Электрические лампы под изящными абажурами, ослепительно белые скатерти, серебро и хрусталь, экзотические цветы…

Столики расположены вдоль стен, середина зала пуста, и огромная хрустальная люстра отражается в зеркале паркета мириадами огней. Посетители этого клуба чувствуют себя здесь великолепно, разумеется, при наличии достаточного количества денег, чтобы оплатить это великолепие.

Мистер Джон Эден был в состоянии оплатить свою причастность к великолепию этого престижного клуба, в котором, кстати, категорически не допускались азартные игры.

Метрдотель Луи знал в лицо каждого посетителя, мог подробно рассказать его историю и указать точную сумму состояния в пределах последней недели.

Мистера Джона Эдена он не знает, так как тот появился в клубе впервые.

Он танцевал с чужой дамой, что противоречило обычаям клуба, но тот факт, что его опекал мистер Уэлби, освобождал его от обвинений в некорректном поведении.

Мистер Уэлби был завсегдатаем клуба, выглядел весьма элегантно и представительно, занимая, по–видимому, довольно высокое положение в обществе. Рядом с ним Джон чувствовал себя жалким провинциалом, проведя восемь лет в Южной Африке. Познакомились они давно, ещё до отъезда Джона, и встретились сейчас совершенно случайно, но Уэлби был очень внимателен к нему, пригласил в клуб и познакомил с молодой женщиной редкой красоты и элегантности.

Мегги Вэнс была действительно неотразима в своём роскошном вечернем туалете и в жемчужном ожерелье стоимостью не менее двадцати тысяч фунтов. Джон Эден был буквально ослеплён, и когда царственная красавица предложила поехать к Бинглею, он подумал, что пребывает в волшебном сне.

В вестибюле метрдотель Луи приблизился к Джону и, Делая вид, что сдувает пылинку с его рукава, едва слышно шепнул:

— Не нужно ехать к Бинглею…

Джон изумлённо посмотрел на дерзкого служащего и поспешил за своей ошеломительной спутницей.

Он пробыл в заведении Бинглея до шести часов утра и оставил там груду чеков на сумму, превышающую все его африканские сбережения, на которые он рассчитывал приобрести в Англии небольшое имение и издать книгу об охоте в Африке.

Его мечты развеялись в тот момент, когда крупье, грустно улыбаясь, объявил ему, что его ставка бита…

Джон Эден даже не подозревал, что клуб Бинглея является просто–напросто игорным притоном. В одной из комнат он со своей спутницей присел за карточный столик. Поначалу ставки были небольшие, но потом он вошёл в азарт…

Когда у него иссякли наличные деньги, ему услужливо предложили чековую книжку с готовыми формулярами, которые ему оставалось лишь заполнить и подписать…

Джон Эден возвратился домой абсолютно нищим. Его квартира на Джермен–стрит находилась по соседству с квартирой Манфреда и Гонзалеса. Побродив некоторое время из угла в угол, он присел за письменный стол и написал сбивчивое письмо своему брату в Индию. Поставив последнюю точку, он открыл ящик стола…

Услышав глухой выстрел, Манфред и Гонзалес выскочили на лестницу, где увидели полуодетого владельца дома.

— Я думал, что стреляли у вас, — сказал он. — Значит, что–то случилось у мистера Эдена.

Дверь в его квартире оказалась запертой, но у домовладельца был запасной ключ.

Достаточно было одного беглого взгляда, чтобы всё понять.

Джон Эден лежал в кресле у письменного стола. Револьвер валялся рядом на ковре.

Гонзалес быстро осмотрел тело.

— Он ещё жив!

Джон выстрелил себе в грудь, но пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов.

Раненого уложили на диван и наскоро перевязали рану.

Гонзалес пробежал глазами письмо.

— Мистер Пиннер, — обратился он к домовладельцу, — полагаю, в ваших интересах не распространяться о подробностях этого происшествия. Ведь если станет известно, что в вашем доме произошло самоубийство, то репутация его…

— Вы правы, — вздохнул домовладелец.

— Письмо я пока оставлю у себя. Вы же позвоните в больницу и вызовите карету скорой помощи. Скажете, что ваш квартирант, недавно возвратившийся из Южной Африки, случайно ранил себя, разряжая револьвер.

Мистер Пиннер кивнул и поспешно вышел.

В это мгновение Эден раскрыл глаза и в ужасе поглядел на Манфреда и Леона.

— Дорогой друг, — обратился к нему Леон. — С вами произошло несчастье — вы меня поняли? Неосторожное обращение с оружием. Я буду ежедневно навещать вас в госпитале.

— Кто вы? — прошептал Эден.

— Ваш сосед.

— Да–да… Но письмо…

Леон положил руку на лоб раненого.

— Оно у меня в кармане. Когда вы поправитесь, я вам верну его. Запомните главное: с вами произошло несчастье. Вы слышите?

Джон Эден кивнул.

Через десять минут карета скорой помощи увезла его в больницу. Друзья спустились к себе.

— Итак? — спросил Манфред.

— Наш молодой друг провёл восемь лет в Южной Африке, вследствие чего ему удалось скопить семь тысяч фунтов. Потерял он их в течение одной ночи в каком–то игорном притоне. Мало того, подписанные им чеки даже превышают эту сумму.

Манфред озадаченно присвистнул.

— Нам следовало бы ещё раз побывать в его квартире.

Домовладелец любезно предоставил друзьям возможность побывать в квартире Эдена. Там Леон обнаружил чековую книжку, которую прихватил с собой.

— Так… Текущий счёт в Лондонском отделении Южно–Африканского банка… На корешках чеков, к сожалению, не проставлены имена получателей… Это случайность или…

Он тщательно отметил в своей записной книжке номера всех десяти чеков.

— Нужно немедленно известить банк о приостановлении платежей по этим чекам. Ведь по закону карточные долги подлежат только добровольной оплате. Нам нужно выиграть время.

В этот же день Леон распорядился, чтобы все посетители, желавшие видеть мистера Эдена, направлялись к нему.

Утром следующего дня явился элегантный молодой человек.

— Могу я видеть мистера Эдена?

— В настоящее время он в отъезде, но я и мой друг уполномочены вести его дела.

Посетитель недоверчиво нахмурился.

— В таком случае объясните мне, почему банк не производит выплат по этим чекам? Вчера мой шеф был в банке и…

— А кто ваш шеф? — вкрадчиво спросил Манфред.

— Мистер Мортимер Берн.

— Где находится его контора?

Молодой человек назвал адрес фирмы, занимающейся различными кредитными операциями. При этом он добавил, что чеки Джона Эдена являются собственностью целого ряда лиц.

— И, тем не менее, все десять чеков попали в контору вашего шефа. Весьма любопытное совпадение! — заметил Леон.

Контора мистера Берна помещалась в неказистом домике на окраине Лондона. Вывеска отсутствовала. Гонзалес саркастически усмехнулся и толкнул скрипучую дверь.

В маленькой приёмной никого не было. За дверью, ведущей в кабинет шефа, слышались неясные голоса.

Гонзалес прислушался.

— Какого дьявола вы явились? Я ведь говорил вам сотню раз, что она приходит по утрам! — кричал кто–то.

— Она не знает меня, — послышался неуверенный ответ.

— Ей достаточно взглянуть на ваши волосы…

Дверь распахнулась, и из кабинета вышел тот самый молодой человек, который вчера приходил на Джермен–стрит. Леон успел заметить в кабинете двух мужчин. Один из них был невысок и тучен, второй, худой и высокий, носил ярко–рыжую шевелюру. Клерк захлопнул дверь.

Через некоторое время Гонзалеса пригласили в кабинет мистера Берна. К своему удивлению, он увидел там лишь одного толстяка. Рыжий исчез.

Толстяк, оказавшийся мистером Берном, был чрезвычайно любезен и улыбчив.

— Когда собирается мистер Эден произвести выплату по чекам?

— Боюсь, никогда.

— Как вас понимать?

— Карточные долги…

— Но ведь чек остаётся чеком, — перебил его мистер Берн. — Какая разница — покрывается ли им карточный долг или оплачивается мешок картофеля?

— Если бы то же самое гласил закон, — вздохнул Леон. — Впрочем, если вы дадите мне письменное подтверждение…

— О, сию минуту!

— Будьте столь любезны.

Но мистер Берн не торопился браться за перо.

Вместо этого он завёл разговор о суде, об адвокатах, о бесхарактерных молодых людях, не считающих нужным платить долги чести… Взглянув на часы, мистер Берн внезапно оборвал беседу.

Выходя, Леон заметил в просвете между шторами ещё одну дверь, через которую, вероятно, выходил рыжий посетитель.

Когда он выходил из подъезда, к дому подкатила элегантная спортивная машина. За рулем сидела молодая женщина редкой красоты. Не удостоив Гонзалеса взглядом, она быстро вошла в подъезд.

Заинтересованный, он решил подождать прекрасную незнакомку. Минут через двадцать она вышла из подъезда, как показалось Леону, в подавленном состоянии.

Гонзалес поспешил в больницу проведать раненого, Джон Эден уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы принять посетителя.

— Скажите мне, где то письмо? Я был настолько безрассуден…

— Письмо уничтожено, — сказал Леон. — А теперь расскажите мне всё… В каком притоне вы ухитрились проиграть свои деньги?

Ему пришлось долго уговаривать Эдена отбросить ложный стыд и поведать все подробности своего ночного приключения.

— Так… Значит, вас туда доставила дама… — задумчиво проговорил он, выслушав невнятную исповедь потерпевшего.

— Но она не имеет никакого отношения ко всему этому, — поспешил заверить его Эден. — она была такой же посетительницей, как и я… Она мне сказала, что тоже проиграла… пятьсот фунтов.

— О, разумеется! — добродушно сказал Леон. — Она блондинка? Большие голубые глаза? Спортивный автомобиль?

Эден вытаращил на него глаза.

— Трёхэтажный дом красного кирпича? Паул–стрит, 106? — жёстко продолжал свой допрос Гонзалес.

— Верно… Но эти люди ни в чём не виноваты! Я сам…

В этот вечер Манфред напрасно ждал Леона к ужину. В половине восьмого пришёл посыльный с письмом, в котором Гонзалес просил выдать подателю сего его смокинг и кое–какие принадлежности туалета. Манфред, нисколько не удивляясь, быстро уложил в саквояж всё требуемое и приготовился к долгому ожиданию своего экстравагантного друга.

В половине третьего ночи на улице послышалась какая–то возня. Манфред бросился к окну, но в это время на пороге показался Леон.

На нём был не смокинг, а тот серый костюм, в котором он выходил утром.

— Ты получил вещи?

— Да. Всё в порядке.

Гонзалес вынул из кармана небольшую дубинку из слоновой кожи. Эти дубинки в Африке именуются «сьямбок» и представляют собой довольно грозное оружие. Манфред посылал эту вещицу Гонзалесу вместе со смокингом.

— Что случилось? — спросил Манфред.

— Какой–то субъект караулил меня у подъезда. Его–то я успокоил, но, боюсь, нам придётся иметь дело со всей шайкой… Они, видимо, решили, что я — сыщик Скотленд–Ярда…

— Неслыханное оскорбление, — пробормотал Манфред.

Леон рассказал о визите к мистеру Берну и об интересном разговоре с раненым.

— Вечером, получив смокинг, ты отправился в Мартоус–клуб…

— Именно так. Наклеив весьма впечатляющие чёрные усы, я познакомился с почтеннейшим мистером Уэлби, представившись удачливым предпринимателем из Аргентины, а тот не замедлил познакомить меня с ошеломительной мисс Мегги Вэнс…

— Ручаюсь, что ты флиртовал с ней!

— Верх проницательности! Естественно! Совершенно случайно у меня в кармане оказалось кольцо с крупным брильянтом, которое я привёз из Южной Америки. На самом деле я купил его днём у одного ювелира за сто двадцать фунтов. Колечко пришлось красавице по руке, она заметно повеселела и тут же предложила поехать к Бинглею…

— На её спортивной машине?

— Естественно. Должен заметить, я там провёл время не без пользы.

Леон вынул из кармана пухлую пачку банкнот.

Манфред расхохотался.

Леон был настоящим виртуозом карточной игры, так что, если бы он когда–либо занялся ремеслом шулера, то мог бы в кратчайший срок стать сказочно богатым.

— Шулерский притон, — заключил он, — причём, грубый, наглый и… не слишком квалифицированный.

Он небрежно бросил на стол банкноты.

— А что касается Мегги Вэнс — она дьявольски красива и столь же опасна.

— Ты полагаешь, что она играет главную роль?

Леон рассказал о рыжеволосом субъекте в кабинете Берна.

— Думаю, они имели в виду именно её, — произнёс он задумчиво, — но это ещё не основание для того, чтобы снять с неё обвинение… Когда игра подходила к концу, я предложил проводить её домой, но она вежливо отклонила эту любезность… Короче, я незаметно поехал следом за её роскошной машиной. Как ты думаешь, где она остановилась? Верно, у дома мистера Берна. Там её ожидал какой–то человек, который принял у неё машину. Потом она вошла в дом, отперев дверь своим ключом.

— О!

— Я решил подождать. И что же? Через четверть часа красавица выпорхнула оттуда в совершенно другом наряде! Я отпустил машину и пошёл за ней. Она живёт на Гувер–стрит, 903.

— Любопытно, — сказал Манфред.

— Я тоже так думаю.

Гонзалес ушёл из дома очень рано. Возвратившись к завтраку, он сообщил следующее:

— Настоящее имя её — Эльза Шоусер. Живёт вместе с парализованным отцом. Раньше они были богаты, теперь ведут жизнь довольно скромную. Отец целыми днями сидит за картами — пытается изобрести особую систему игры. Гостей не принимают. Хозяйка дома уверена, что девушка — артистка… Так вот…

— Мы раскроем эту тайну.

— Придётся.

Мистер Берн обычно проводил вечера у себя дома. Сидя в удобном кресле, он курил ароматную сигару и просматривал свою неизменную «Лондонскую газету».

В одиннадцать к нему вошла экономка, пожилая француженка, давно бывшая у него в услужении, женщина скрытная и угрюмая.

— Всё в порядке? — равнодушно осведомился Берн.

— Я хотела попросить вас, сэр, переговорить с Чарльзом.

Чарльз служил у Берна шофёром и постоянно враждовал с экономкой.

— Он опять что–нибудь натворил? — нахмурился Берн.

— Уходя после ужина, он забыл закрыть за собой дверь чёрного хода. Если бы я не проверила…

— Я поговорю с ним завтра утром, — проворчал Берн. — Вы оставили открытой дверь барышни?

— Да. Ключ в дверях.

— Спокойной ночи.

Мистер Берн снова углубился в газету.

В половине третьего скрипнула входная дверь. Берн вынул из вмурованного в стену сейфа стальную шкатулку, поставил её на стол и снова опустился в кресло.

Послышался легкий стук в дверь.

— Входите, — бросил Берн.

В комнату вошла молодая женщина, одетая просто, но со вкусом. Строгий костюм выгодно подчёркивал её красоту. Мистер Берн с удовлетворением оглядел её.

— Присядьте, мисс Шоусер, — сказал он и потянулся за небольшой сумочкой, которую она держала в руках.

Он вынул из сумки жемчужное ожерелье и неторопливо проверил число жемчужин.

— Я не украла ни одной! — с обидой сказала красавица.

Берн равнодушно пожал плечами. Столь же тщательно он проверил кольца, браслеты и броши, после чего уложил все драгоценности в шкатулку и запер её в сейф.

— Ну, как шла сегодня игра?

Она пожала плечами.

— Я не интересуюсь картами.

Берн рассмеялся.

— А зря! Зря!

— Как я мечтаю о том времени, когда у меня не будет необходимости выслушивать ваши замечания! — произнесла она с горькой усмешкой. — Я вам больше не нужна?

— Задержитесь немного, мисс Шоусер, — повелительно бросил Берн, — В чьём обществе вы провели вечер?

Она мгновение заколебалась.

— В обществе господина, с которым меня вчера познакомил мистер Уэлби.

— А, с южноамериканцем? От него мало пользы. Он ухитрился выиграть вчера у нас четыре тысячи фунтов.

— За вычетом кольца с брильянтом.

— То, которое он вам подарил? Оно стоит не больше ста фунтов, — пожал плечами Берн. — Если угодно, можете оставить его себе.

— Нет, спасибо, — спокойно ответила женщина. — Я не нуждаюсь в подобных подарках.

— Послушайте! — вырвалось у Берна.

Он встал и коснулся её руки.

— Честное слово, Эльза, вы мне нравитесь, и я всегда был вашим другом. Если бы не я, что бы стало с вашим отцом? Его бы ждала виселица!

Она молча высвободила руку.

— Будь вы хоть немного разумней, вам не пришлось бы каждый вечер снимать с себя эти роскошные наряды и драгоценности…

— Я очень устала, мистер Берн…

— Погодите!

Он снова открыл сейф и вынул оттуда тщательно завёрнутый в коричневую бумагу и запечатанный сургучом пакет.

— Здесь находится бриллиантовое колье стоимостью не менее восьми тысяч фунтов. Завтра я сдам его в свой банковский сейф, но если бы вы…

Она покачала головой.

— Вам никогда не приходило в голову, мистер Берн, что я, при желании, могла бы иметь не одно такое колье? Нет, благодарю за внимание, но предложите его кому–нибудь другому. Я же хочу только одного — поскорее освободиться от вас.

— А если мне вздумается задержать вас ещё… на три года? Вам нравится подобная перспектива? Ведь дело вашего отца ещё не закрыто, и он может быть арестован в любой момент. Убийство — это, знаете ли…

— Я сполна расплатилась за грехи своего отца, — с горечью произнесла она. — Как часто я жалею о том, что приняла ваше предложение! Порой мне приходит в голову мысль рассказать отцу обо всём, чтобы он сам решил, следует ли мне и дальше приносить себя в жертву.

Берн настороженно посмотрел на неё.

— Вы не станете делать подобных глупостей… Я пошутил насчёт трёх лет. Отправляйтесь–ка домой, моя дорогая, и хорошенько выспитесь.

Он проводил её до парадной двери и смотрел вслед её стройному силуэту, растворяющемуся в предрассветном тумане.

Вернувшись к себе, он налил стакан виски с содовой и сделал несколько жадных глотков.

— Странный вкус у виски, — поморщился он и грузно свалился на пол.

Из–за портьеры вышел человек. Он склонился над бесчувственным Берном, потом, открыв дверь в коридор, поманил кого–то.

Манфред, войдя в комнату, взглянул на неподвижное тело, потом на недопитый стакан.

— Снотворное, — деловито пояснил Леон. — В преступных кругах эти капли называют «кнок–аутом».

На следующее утро Берн проснулся с отчаянной головной болью.

Он не мог припомнить, когда лёг спать, как раздевался, как надевал пижаму…

Он позвонил и с усилием поднялся с постели. Комната поплыла перед глазами, и он еле удержался на ногах.

— Что со мной было вчера вечером? — спросил он экономку.

Она удивлённо взглянула на него.

— Ничего. Когда я простилась с вами, вы читали газету.

— М–да… Это всё виски, — проворчал он.

Холодный душ и кофе несколько освежили его, но слабость ещё давала о себе знать.

Внезапно его пронзила ужасная мысль: а что, если ему подмешали в виски снотворное…

Он стремглав бросился к сейфу.

Коричневый свёрток лежал на своём месте.

Схватив его, он тут же поехал в банк. Там свёрток был помещён в его личное отделение стальной кладовой. Только тогда мистер Берн смог вздохнуть с облегчением. Теперь все его основные ценности находились под надёжной охраной, и его благополучие не зависело от капризов судьбы!

У себя в конторе он занялся текущими делами.

Вскоре клерк доложил о приходе некоего посетителя.

— Кто это?

— Тот самый господин с Джермен–стрит, который приостановил выплату…

— А! Пусть войдёт!

На пороге кабинета показался Гонзалес.

— Я бы желал переговорить с вами наедине, — сказал он.

Клерк вышел.

— Вы приняли решение по выплате долгов мистера Эдена? — спросил Берн.

— Сначала я бы хотел решить вопрос о долгах мистера Шоусера, — медленно произнёс Леон.

Берн удивлённо воззрился на него.

— Я навестил сегодня утром мистера Шоусера, — продолжал посетитель. — Год назад он пережил глубокое потрясение, после которого у него отнялись ноги…

— Ничего не понимаю… — пробормотал Берн.

— Несчастный находился в полной уверенности, что он убил рыжеволосого крупье, состоящего у вас на службе. Проиграв своё состояние, он, видимо, потерял голову, когда увидел, что ваш крупье забирает его последние деньги.

— Мой крупье! — возмутился Берн. — Что вы хотите этим сказать? У меня нет никаких крупье!

— Он нанёс ему удар по голове, — невозмутимо продолжал Леон. — Утром следующего дня вы явились к мистеру Шоусеру и солгали ему, что ваш крупье мёртв. Вы его шантажировали, уже инвалида… Но вам этого показалось мало. Вы встретились с его красавицей–дочерью и предложили ей работать на вас, чтобы спасти отца от виселицы…

— Забавная сказка…

— Весьма! Вы поместили в газете объявление о смерти некоего Дженкинса. Разве не сказка? Страшная сказка, призванная запугать инвалида и его несчастную дочь!

— Нелепая… ложь!

— Сегодня утром мистер Шоусер узнал, что Дженкинс жив и здоров, содержит в Брайтоне игорный притон, разумеется, ваш филиал… Да, ещё кое–что для вашего сведения: вы никогда больше не увидите мисс Шоусер…

— Ну, это ещё… — начал Берн, но осёкся, наткнувшись на стальной взгляд Гонзалеса.

— Я разорю вас, Берн. До последнего пенса. Потому что на каждом из них — слезы и кровь. Вам не страшно, Берн?

— Перестаньте пугать меня! — проговорил Берн, не глядя в глаза собеседнику. — В этой стране ещё существует закон! А если вы такой смелый — пожалуйста! В банке у меня хранится около двухсот тысяч фунтов, не считая долговых обязательств и прочих ценных бумаг. Что ж, пойдите и разорите меня! Сейф номер шестьдесят пять! Счастливой дороги!

Гонзалес встал, загадочно улыбнулся и молча вышел.

Через два часа Берн был спешно вызван в банк.

— Я не знаю, что случилось с вашим сейфом, мистер Берн, — сказал ему директор. — Один из наших служащих обратил внимание на странный запах в стальной кладовой. Я тут же поспешил туда и увидел, что из замочной скважины вашего сейфа валит дым.

— Почему же вы сразу не вскрыли сейф? — вскричал Берн, доставая дрожащей рукой ключи.

— Потому что у нас не было ключей. Я полагаю, вам это хорошо известно.

Когда мистер Берн открыл сейф, из него вырвалось облако жёлтого дыма с едким запахом, заставившим всех отпрянуть.

От всех ценных бумаг, банкнот и долговых обязательств осталась лишь кучка чёрного пепла.

Рядом лежала пустая бутылка и несколько испачканных брильянтов…

Сыщик, срочно вызванный из Скотленд–Ярда, только покачал головой.

— Похоже на то, что вы по ошибке положили в сейф пакет с сильно действующей кислотой. Наша лаборатория установит, конечно, что это была за кислота…

— Нет! Нет! Это невозможно! Я лично положил туда пакет, в котором было брильянтовое колье…

— А вы уверены в том, что никто не подменил пакет и что вы не положили в сейф вместо колье бутылку с кислотой? Кислота разъела пробку, а затем…

— Нет! Нет! Нет! — тупо повторял мистер Берн, перебирая кучку золы — всё, что осталось от его большого состояния…

Глава 9.

Человек, который не желал говорить

Мистер Томас Пирсон был крупным, толстым и сильным мужчиной с сонными глазами, мохнатыми бровями и резко очерченным подбородком.

Он носил длинные, тщательно подкрученные кверху усы и зелёный в крапинку галстук в сочетания с розовой сорочкой.

На жилете его красовалась массивная золотая цепь, а короткие пальцы были оснащены ослепительными перстнями. Всё это дополнялось модным синим костюмом и ярко–коричневыми башмаками, соответствуя, видимо, представлениям мистера Пирса об истинном типе джентльмена.

Гонзалес приметил его на скачках, но не «истинный тип джентльмена» привлёк его внимание. Спустившись с трибуны, Леон увидел у конюшен мистера Пирсона в обществе двух неказистых человечков, одетых гораздо скромнее их собеседника.

Леон уселся около барьера невдалеке от этой живописной группы, громко обсуждавшей свои какие–то проблемы.

— Я сказал, чтобы вы поехали на ленгфильдские бега, — рявкнул Пирсон, — а вы ослушались.

При этом он чистил ногти маленьким карманным ножичком, целиком уйдя в это светское занятие.

— Я не поеду ни в Ленгфильд, ни в какое иное место! — раздражённо ответил его собеседник, худощавый человек в поношенном костюме.

Леон уловил в его голосе плохо скрываемые нотки страха.

— Ах, вот как, вы не желаете ехать, вы не желаете выполнять мои указания… Жаль, очень жаль…

Мистер Пирсон продолжал сосредоточенно чистить ногти.

— Довольно! Хватит с меня и вас, и всей вашей шайки! Хватит быть у вас рабом! Хватит! Я могу работать и без вас! Надеюсь, вы меня поняли!

— О, конечно! Я всё понимаю. И, тем не менее, желаю, чтобы вы в следующий четверг поехали в Сандоу. Мы встретимся на вокзале.

— И не подумаю! — выкрикнул его собеседник. — Никогда!

— Мразь, — мягко, почти ласково проговорил Пирсон и быстрым движением пырнул ножичком в лицо своего оппонента. Тот испуганно отпрянул назад.

— Непослушный мальчишка, — продолжал мистер Пирсон, снова занявшись своими ногтями. — Если я говорю, что вы поедете в Сандоу, значит это будет именно так.

И он спокойно удалился.

Потерпевший вынул из кармана платок и вытер окровавленное лицо.

По дороге домой Гонзалес подробно анализировал этот, на первый взгляд, банальный эпизод.

— Любопытнейший человек! — рассказывал он Манфреду. — Явные признаки атавизма. В наше время не часто встречаешься с такими примитивными проявлениями жестокости и злобы. Этот Пирсон стоит во главе шайки, выжимающей деньги у букмекеров на скачках. Лицо свидетельствует о том, что у него по женской линии эпилептическая наследственность, готов ручаться! Но — какая хитрая бестия! Представляешь, он ещё ни разу не представал перед судом, хотя причин было более, чем достаточно… Я был бы не прочь побеседовать о нём с милейшим мистером Фейром.

— Этот случай представится уже завтра — мы ужинаем вместе в «Метрополитен».

За ужином Леон затронул интересующую его тему.

— Пирсон? О, этот тип давно уже занимает нас, но, увы, безуспешно. Он дьявольски хитёр при самой дремучей необразованности. Что бы мы ни предпринимали, какие бы ни расставляли ловушки — всё бесполезно! Он, кстати, занимается не только букмекерами. Его связи простираются и за океан. Там, в Америке, есть итальянская организация «Чёрная рука». Они занимаются шантажом и похищением людей. Так вот, у меня есть веские основания предполагать, что это чудовище с ними в одной упряжке.

— О, даже так?

— Вы знакомы с графиней Винчи?

К изумлению Леона, Манфред ответил удовлетворительно.

— Примерно три года назад я повстречался с нею в Риме, — сказал он. — Она вдова графа Антонио Винчи?

— Совершенно верно. У неё есть девятилетний сын, — продолжал мистер Фейр. — Женщина очень богатая, образованная и любезная. Так вот, две недели назад она получила первое угрожающее письмо с чёрным крестом вместо подписи. За ним последовали и другие…

— Требование денег?

— Само собой разумеется! Пирсон держит небольшое бюро в Ноттинг–Хилле. Продажа газет, информация о скачках, получение писем на условный адрес…

— То есть, те, кто не желает получать письма у себя дома, приходят за ними к Пирсону?

Мистер Фейр кивнул.

— Проследить движение этих писем невозможно, разве что обыскивать каждого входящего и выходящего из его лавочки.

— Действительно, всё просто до гениальности, — согласился Гонзалес. — И графиня послала деньги?

— Да. К сожалению, она совершила эту оплошность. Лишь после получения следующего письма она дала знать полиции. Мы послали на указанный адрес разработанный нами ответ, устроили засаду, но… М–да… Иногда мне кажется, что вы читаете мои мысли. Идя сюда, я никак не предполагал, что вы заговорите о Пирсоне… Вы не желали бы навестить графиню?

— С удовольствием! — живо откликнулся Гонзалес.

— Я устрою вам встречу завтра после обеда, сказал мистер Фейр. — Может быть…

— Вот именно! — воскликнул Леон.

Манфред увидел в его глазах огонёк, не суливший ничего хорошего для тех, на кого обращал особое внимание его друг.

Возвращаясь домой, Леон неожиданно проговорил:

— Срочно нужна пустующая вилла с большой ванной комнатой… Ванная комната должна быть очень, очень просторной…

— Зачем? — поинтересовался Манфред.

— Вилла должна быть уединённой…

— Ты затеваешь какое–то ужасное преступление? — серьёзно спросил Манфред.

— Нет, я просто предполагаю, что нам в ближайшем будущем потребуется уединённая вилла с очень просторной ванной комнатой…

На следующий день они встретились с графиней Винчи.

Графиня оказалась высокой, стройной женщиной с прекрасными манерами, лет тридцати с небольшим. Манфред был обворожён, а Гонзалес, напротив, разочарован — графиня показалась ему слишком нормальной, в ней не было и намёка на те отклонения, которые могли бы порадовать глаз антрополога и криминалиста.

Через некоторое время к гостям вышел и её сын, стройный мальчик с большими тёмными глазами. Он казался старше своих девяти лет. Мальчика сопровождала гувернантка, молодая красивая итальянка.

— Я доверяю Беатрисе больше, чем полиции, — сказала графиня, когда мальчик и гувернантка вышли из комнаты. — Её отец был полицейским офицером в Сицилии, и жизнь её всегда была под угрозой.

— Ваш сын совершает длительные прогулки? — спросил Манфред.

— Дважды в день. В сопровождении меня или Беатрисы. Иногда мы обе…

— Какого характера угрозы излагались в письмах? — поинтересовался Гонзалес.

— Я покажу вам одно из них.

Она вынула из ящика письменного стола плотный лист почтовой бумаги. Гонзалес обратил внимание на высокое качество бумаги и на тщательность, с которой были выписаны буквы, напоминающие печатный шрифт.

«Вы перешлёте нам 1 марта, 1 июня, 1 сентября и 1 декабря по тысяче фунтов. Деньги должны быть посланы в банкнотах по следующему адресу: для Х.Фраскати, у Пирсона, 194 Ноттинг–Хилл. Если вы ослушаетесь и не выполните нашего требования, то возможность получить обратно вашего сына обойдётся вам значительно дороже».

Гонзалес посмотрел письмо на свет.

— Так я и предполагал, — сказал он, возвращая письмо. — Личность автора установить почти невозможно…

— Значит, и вы не сможете мне помочь, — произнесла графиня со слезами в голосе.

Она обратилась с этими словами к Манфреду, но Гонзалес поспешил ответить за своего друга:

— Я могу лишь посоветовать вам, графиня, поддерживать с нами связь и немедленно оповестить, если с вашим сыном что–нибудь… произойдёт.

Когда они вышли на улицу, Леон хмуро проговорил:

— Они похитят мальчика, Манфред… Ладно, ты отправляйся домой, а я… я вернусь попозже…

— Куда ты собрался?

— Искать виллу.

— Ты это говоришь серьёзно?

— Как никогда.

Гонзалес вернулся домой в восемь часов. Едва взглянув на Манфреда, он всё понял.

— Уже?

— Час назад мне сообщили по телефону. Потом заезжал мистер Фейр…

— Как это произошло?

— Очень просто. Вскоре после нашего визита гувернантка поехала с мальчиком на прогулку. Они, как обычно, направились в сторону Гемпстеда…

— Маршрут не менялся? Очень плохо… Прости, я перебил тебя…

— Они всегда доезжали до определённого места, а потом поворачивали обратно… И вот, во время этого поворота, к машине подлетел на велосипеде какой–то незнакомец и навёл на шофёра револьвер. В ту же секунду из кустов выскочили ещё две замаскированные фигуры, обезоружили гувернантку и похитили испуганного мальчика. Неподалёку стоял их автомобиль…

— Они успели разглядеть лица нападавших?

Манфред покачал головой.

— Бороды из пакли, автомобильные очки…

— Едем! — бросил Леон.

У графини они застали мистера Фейра, тщетно пытавшегося успокоить потрясённую горем мать.

— Можно взглянуть на письмо? — спросил Леон.

— О каком письма вы говорите?

— О требовании выкупа.

— Пока мы не получали такого письма, — ответил мистер Фейр.

Графиня лежала на кушетке. Лицо ее было мертвенно бледным, глаза закрыты… Две горничные хлопотали возле неё. Услышав голос Манфреда, она с усилием открыла глаза.

— Мальчик мой, дитя моё, — простонала она. — Верните мне моего сына — я готова отдать им всё, что они потребуют, но верните моего сына!

В эту минуту вошёл дворецкий с письмом на подносе. Несчастная женщина вскочила и бросилась к нему… Манфред едва успел подхватить её, снова теряющую сознание.

Мистер Фейр вскрыл конверт и закричал вслух:

«Ваш сын находится в таком месте, которое известно лишь автору этих строк. Помещение заперто и снабжено провиантом на четыре дня. Адрес будет назван после уплаты двадцати пяти тысяч фунтов. В противном случае ему грозит голодная смерть».

— Я должна немедленно послать им эти деньги! — воскликнула потрясённая графиня. — Немедленно! Послушайте… Мой мальчик… мой мальчик…

— Четыре дня, — прошептал Леон. — Отлично!

Только Манфред услышал эти слова.

— Графиня, — заговорил мистер Фейр, — предположим, что вы немедленно пошлёте эти двадцать пять тысяч фунтов. Но где гарантия, что они не потребуют новых сумм, так и не освободив мальчика?

— Да, это была бы напрасная трата денег, — решительно заявил Леон. — Обещаю вам, что не пройдёт и двух дней, как ваш сын будет возвращён целым и невредимым. Возможно, даже раньше этого срока. Всё теперь зависит от того, как поздно лёг вчера спать мистер Томас Пирсон…

Мистер Фейр, забыв о достоинстве начальника Скотленд–Ярда, слушал его, раскрыв рот.

Мистер Томас Пирсон сытно поужинал в своём излюбленном ресторанчике в Сохо, где хозяин накрывал для него отдельный стол и окружал особым вниманием и почётом, что, впрочем, принималось гостем как должное.

Поковыряв в зубах, он расплатился по счёту и лениво двинулся к выходу. На улице он подозвал извозчика. В это мгновение рядом с ним оказались два незнакомца.

— Вы мистер Пирсон?

— Да.

— Инспектор Джетери из Скотленд–Ярда. Вы арестованы по обвинению в похищении молодого графа Винчи.

Пирсон вытаращил глаза. В разное время предпринималось немало попыток познакомить его с внутренним устройством тюрьмы, но все они терпели неудачу.

— Вы, наверное, ошиблись, — улыбнулся мистер Пирсон, — я…

— Следуйте за нами в машину!

Пирсон был слишком опытен в подобного рода делах, чтобы оказывать сопротивление. К тому же он был совершенно уверен в своей безопасности. Весь арест, как он полагал, сведется к формальному посещению полицейского участка.

Один из полицейских совещался с шофёром, потом, как заметил арестованный, вручил ему пятифунтовую банкноту.

«С каких это пор полиция так щедра?» — подумал Пирсон.

Автомобиль стремительно нёсся через Вест–Энд, но, к удивлению Пирсона, не повернул к Скотленд–Ярду, а направился дальше, через Вестминстерский мост.

— Куда вы меня везёте?

Он тут же почувствовал подбородком ствол револьвера.

— Не разговаривать!

Когда они проезжали мимо очередного фонаря, Пирсон с ужасом обнаружил, что лица полицейских покрыты светлой вуалью с прорезями для глаз.

Автомобиль миновал Нью–Кросс и Блекхет–Хилл. Пирсон узнал эти места — здесь проводилась не одна удачная операция…

На Хейт–Роуд они свернули в сторону, миновали садовые ворота и остановились у подъезда какого–то мрачного дома.

— Прежде чем вы ступите на землю, — обратился к Пирсону обладатель револьвера, — я хочу вас предупредить. Если вы вздумаете кричать, я всажу вам пулю в живот, и вам придётся мучиться не менее трёх дней, прежде чем вы попадёте в ад. Надеюсь, вам знаком кольт сорок пятого калибра и возможности его свинцовых пуль с круглым наконечником.

Пирсон молча покинул автомобиль и поднялся в холодный вестибюль.

Один из его спутников включил свет и тщательно запер за собой входную дверь. Потом они поднялись на второй этаж.

— Вот ваша новая квартира, — самодовольно сказал Леон, вводя пленника в просторную ванную комнату.

Да, Гонзалес нашёл именно то, что искал!

Ванная комната была непомерно велика. Кроме ванны, скорее похожей на бассейн, там стояла довольно удобная кровать с накрахмаленным до синевы бельём.

В огромной ванне стоял дубовый табурет, а к одному из кранов была приделана резиновая кишка.

Окна были завешены одеялами.

Манфред по достоинству оценил усилия Гонзалеса.

— Вытяните руки! — приказал Леон.

На запястьях пленника защелкнулись наручники.

— Сядьте на постель! Я хочу, чтобы вы убедились в том, как на ней мягко спится.

— Вы с ума сошли! — вскричал внезапно вознегодовавший Пирсон. — И снимите с лица эту поганую тряпку! Я хочу видеть вас!

— А вот это напрасно, — мягко возразил Леон. — Ведь если вы увидите моё лицо, то сможете впоследствии опознать. Следовательно, я буду вынужден…

С этими словами он вынул из кармана огромный револьвер. Услышав мягкий щелчок взводимого курка, Пирсон мгновенно повиновался.

Леон разул его и засучил штанины.

— Зачем? — пролепетал Пирсон.

— Сесть! — приказал Леон, указывая на табурет, стоящий в ванне.

— Но…

— Не заставляйте меня повторять дважды!

Пирсон сел.

— Вам удобно?

Пирсон не удостоил его ответом.

— Вы напрасно сердитесь, — добродушно заметил Леон. — Как вам постель? Не правда ли, она выглядит довольно заманчиво?

Пирсон продолжал молчать. Гонзалес похлопал его по плечу.

— Так–то, дружок. А теперь вы мне скажете, где находится Филипп Винчи?

— А! Вот зачем вы устроили этот спектакль? — ухмыльнулся Пирсон. — Вам долго придётся спрашивать меня об этом!

И, опустив глаза на свои босые ноги, он добавил:

— Я вообще не знаю такого.

— Где он?

— Неужели вы воображаете, что если бы я знал это…

— Понятно, — оборвал его Леон. — Придется немного подождать, — думаю, часов… тридцать шесть… Джордж, я попрошу тебя первым встать на дежурство.

Крепко привязав Пирсона к табурету, он лег в кровать и мгновенно уснул, как, впрочем, и все великие полководцы.

Пирсон удивлённо переводил взгляд со спящего Леона на сидящего в кресле второго похитителя. Тот невозмутимо читал книгу.

— И надолго всё это?

— День–два, — спокойно ответил Манфред. — Вам скучно? Могу предложить книгу.

Пирсон промолчал. Он ожидал насилия, но похитители вели себя довольно мирно. Понятно, они ждут, что он заговорит. Зря! Он не заговорит. Им долго, ох как долго придётся… Пирсон почувствовал, что глаза его слипаются, а голова опускается на грудь.

— Не спать!

Пирсон испуганно вздрогнул.

— Спать нельзя!

— Это почему же? — проворчал он. — Я хочу спать, значит я буду спать!

Он снова задремал, но снова вздрогнул и попытался подобрать ноги: Манфред направил на них струю ледяной воды.

Через час усталость взяла своё.

И снова струя ледяной воды привела его в сознание.

Манфред взял полотенце и заботливо вытер ему ноги.

К шести часам утра Пирсон сидел на своём табурете, уставив в одну точку воспаленные глаза.

Гонзалес сменил на посту Манфреда.

Приступ дремоты — струя воды.

Приступ — вода, вода, вода…

— Дайте мне спать, — прорычал пленник.

— Где Филипп Винчи?

— Негодяй, вы пытаете меня!

— О, это ничуть не хуже того, что вы сделали с мальчуганом, оставив ему пищи всего на четыре дня. И это не хуже чем вспарывать лицо собеседника перочинным ножом, поверьте!

— Я не знаю, я ничего не знаю!

— Дело ваше, — пожал плечами Леон.

Он вышел в соседнюю комнату и вернулся с чашкой дымящегося кофе и кексом. Задремавший Пирсон снова был разбужен холодной водой.

— Дайте мне спать, — взмолился он. — Я вам дам всё, что пожелаете, только дайте мне спать…

— Вот, пожалуйста, перед вами прекрасная пуховая постель. Скажите, где находится…

— Никогда! Вы никогда не узнаете этого!

— А вы не будете спать.

В таких разговорах прошёл весь день.

В семь часов вечера Пирсон назвал какой–то адрес.

Манфред тут же уехал.

— А теперь позвольте мне заснуть…

— Придётся подождать возвращение моего друга.

В девять часов Манфред вернулся, освободив бедного мальчугана из ужасного погреба в Ноттинг–Хилле и передав его в руки обезумевшей от горя матери.

Они извлекли из ванны полумёртвого Пирсона и сняли с него наручники.

— До того, как вы ляжете спать, вам придётся подписать этот документ.

Пирсон подписал, не читая, бумагу, свалился на кровать и заснул мёртвым сном.

Не проснулся он и тогда, когда над ним склонился полицейский инспектор из Скотленд–Ярда.

Он не воспринимал ни слов полицейского, ни смысла оглашённого в полицейском управлении его же собственного признания, ни тюремной камеры, куда его вскоре доставили.

Он испытывал лишь одно желание — спать, спать, спать…

— Странный случай, — сказал начальник тюрьмы врачу. — Он подозрительно долго спит.

— Может быть, его поставить под душ?

Глава 10.

Человек, которого оправдал суд

— Ты никогда не задумывался над тем, что большинство убийц, — люди довольно религиозные? — задумчиво проговорил Гонзалес, отрываясь от книги.

— Ты хочешь сказать, что они верят в божественное предназначение? — иронически бросил Манфред.

Леон кивнул.

— Наукой установлено, что определенная категория преступников чаще всего действует в состоянии религиозно–экстатического возбуждения…

Манфред отбросил газету и внимательно посмотрел на друга.

— Ты о докторе Твендене?

— Именно.

— Думаешь, о нём стоит подумать всерьёз?

— Непременно.

Процесс доктора Твендена был одной из самых громких лондонских сенсаций. Доктору было тридцать с лишним, а его жене всего семнадцать. Поговаривали, что он женился на ней ради денег — она получала ежегодное содержание в размере двух тысяч фунтов, которое должно было ей выплачиваться пожизненно. За три месяца до трагедии она получила в наследство от своего брата, погибшего в Южной Африке, шестьдесят три тысячи фунтов.

Отношения между супругами оставляли желать лучшего. Ссоры возникали на почве её нежелания оплачивать его многочисленные долги. Унаследовав состояние брата, она составила завещание, по которому её муж должен был получить после её смерти лишь двенадцать тысяч фунтов, а остальная часть денег предназначалась двоюродной сестре, овдовевшей несколько лет назад.

Нотариус, заготовив текст завещания, послал его по почте. Она должна была ознакомиться с ним и внести, при необходимости, нужные поправки. Письмо было доставлено точно по адресу, но не попало в руки той, кому оно было предназначено. Почтальон утверждал, что доставил письмо ровно в восемь часов вечера в субботу. Именно в этот день доктора вызвали к больной, которую укусила змея, и он возвратился домой довольно поздно. Поужинав со своей женой, он ушёл в лабораторию исследовать ядовитые железы змей.

Утром следующего дня миссис Твенден заболела. Все симптомы указывали на заражение крови.

На рассвете следующего дня она умерла.

Вскрытие обнаружило следы укола на руке, а также признаки отравления змеиным укусом.

В пользу доктора говорило то, что в его шприцах не было обнаружено следов яда. След от укола объясняется тем, что доктор дважды в неделю делал жене впрыскивания от ревматических болей. Впрыскивания были прописаны другим врачом, предложившим для лечения новый, недавно открытый препарат, и назначившим уколы дважды в неделю — по средам а субботам.

Суд оправдал Твендена.

Мало того, процесс принёс ему популярность, которой могли бы позавидовать выдающиеся актёры и политики. Восторженная публика после вынесения оправдательного приговора устроила ему овацию и вынесла на руках из зала суда.

Особую симпатию публики вызвал тот факт, что доктор отказался от услуг адвокатов и сам вёл защиту:

— Вне зависимости от исхода процесса, следуя лишь велению Господа нашего, я клянусь не воспользоваться даже пенсом из состояния моей жены! Эти деньги пойдут исключительно на богоугодные цели! Они принадлежат бедным, дабы поддержать их бренную плоть, дабы выполнить предначертания Господни… Сам же я покину Англию и уеду в дальние страны, где на чужбине буду молиться за упокой души моей безвременно угасшей…

Речь обвиняемого оборвалась — он заплакал.

— В дальние страны, значит, — проговорил Манфред, вспоминая материалы процесса. — Имея шестьдесят три тысячи фунтов, можно недурно жить и в дальних странах…

Леон улыбнулся.

— Какой ты, однако, циник, Джордж! Разве ты не знаешь, что все бедняки Девоншира дни и ночи ломают голову над тем, как бы им получше распорядиться деньгами покойной?

Манфред в сердцах швырнул окурок в камин.

— Где он живёт?

— В Ньютон Эббет.

— Надо собрать доказательства.

— И после этого, — сказал Леон, — мы приступим к исполнению поистине грандиозного плана!

Начальник Скотленд–Ярда охотно дал Гонзалесу рекомендательное письмо к директору Бекстерской тюрьмы.

— Но почему вас заинтересовала именно эта тюрьма? — спросил мистер Фейр. — Она ведь мало чем отличается от лондонских.

— Насколько я знаю, там содержатся несколько лиц, представляющих исключительный интерес для антрополога.

— Что ж, вам виднее, — произнёс мистер Фейр, вручая Леону письмо.

Приехав в Бекстер, Леон тут же отправился в тюрьму, а Манфред остался ждать его на вокзале.

Через полтора часа Гонзалес вернулся, и друзья сели в поезд, который направлялся в Ньютон Эббет.

— Я очень доволен визитом, — сказал Леон. — Изумительная тюрьма. Приятная, уютная и… удобная.

— То есть, туда удобно проникнуть или оттуда исчезнуть?

— И то, и другое… — Манфред вдруг обратил внимание на то, что Леон время от времени внимательно рассматривает свою левую руку, затянутую в серую шёлковую перчатку.

— С каких пор ты стал носить шёлковые перчатки? Специально для посещения тюрьмы?

— Вот именно, — серьёзно сказал Леон. — Под перчаткой находится металлическая пластина, а на ней — слой пластилина.

— Понятно.

— Во время весьма поучительной экскурсии по коридорам тюрьмы директор продемонстрировал мне свой личный ключ, открывающий все тюремные замки, а я, рассматривая его, сумел сделать оттиск! Смотри!

Он разрезал перчатку и показал чёткий оттиск ключа.

— Ловко! — похвалил Манфред. — Правда, есть одно «но»…

— О чём ты?

— Ключ действительно универсален, но только для внутренних помещений, а вот что касается входных ворот…

Леон погрузился в глубокое раздумье и не выходил из него до конца пути.

В Ньютон Эббет они сняли квартиру неподалёку от дома доктора Твендена. Хозяйка дома, приветливая краснощёкая женщина, предоставила в их распоряжение столовую и две спальни.

— Скажите, кто живёт рядом с вашим садом? — обратился к ней Леон. — Уж не тот ли самый доктор, который прославился благодаря судебному процессу? — добавил он совершенно невинно.

— Он самый! — торжественно подтвердила хозяйка.

— Вы полагаете, что он невиновен?

Хозяйка не ожидала подобного вопроса.

— Есть разные мнения, — уклончиво ответила она. — Он скоро уезжает…

— Я слышал об этом. Он собирается раздать бедным всё состояние покойной жены. В газетах писали… Бедняки могут радоваться.

Хозяйка поджала губы.

— Надеюсь…

— Я вижу, вы не очень верите в это, — заметил Манфред.

— Во всяком случае он ничего не предпринял в этом направлении, — осторожно произнесла она. — Вчера его навестил викарий и спросил, не могут ли рассчитывать наши бедняки хотя бы на малую толику от этого богатства. Доктор сказал, что подумает об этом и послал ему чек на пятьдесят фунтов.

— М–да, не очень–то крупная сумма, — заметил Манфред. — А откуда вам известно, что он уезжает?

— Его чемоданы уложены, слуг своих он уволил… Бедная женщина! Не много же ей выпало радостей в жизни…

Хозяйка, по–видимому, имела в виду покойную жену доктора. Но это уже было известно и раньше.

— Я хотел бы при случае познакомиться с ним, — сказал Леон.

Хозяйка покачала головой.

— Он никого не принимает, даже пациентов.

Экономка доложила доктору о прибытии репортёра из Лондона. Тот поморщился, но кивнул вполне утвердительно.

Леона провели в кабинет. По царившему там беспорядку он сделал вывод, что доктор собирается покинуть свой дом в кратчайшее время.

— Прошу вас, — сказал доктор. — Что вам угодно узнать от меня?

Правильные черты лица, небольшие усы и бакенбарды.

«Не люблю я таких светлых голубых глаз, — подумал Леон. — И от усов я тоже не в восторге».

— Меня направила редакция, чтобы выяснить, каким именно благотворительным учреждениями вы собираетесь передать состояние вашей покойной супруги, — изрёк Гонзалес с прямотой, присущей репортёрам.

Доктор недовольно поморщился.

— Я полагаю, что мне могли бы предоставить несколько больше времени на решение этого важного вопроса. Я собираюсь совершить длительное морское путешествие, в ходе которого я буду иметь возможность всесторонне обдумать эту проблему…

— А если вы не вернётесь больше в Англию? — безжалостно прервал его Леон. — Ведь никто не застрахован от несчастий… Может же пароход неожиданно пойти ко дну! Что будет тогда?

— Я врач, а не прорицатель, — сухо бросил доктор. — И больше не склонен беседовать на эту тему… Я получил множество писем с выражением искреннего сочувствия, но попадаются и такие, в которых меня осыпают оскорблениями, а в одном из них даже высказывалось сожаление, что организация Четырёх Справедливых перестала существовать… Видите, мне даже угрожают расправой какой–то грязной банды!

Леон улыбнулся совершенно лучезарно.

— Быть может, вы предпочли бы перенести нашу беседу на более позднее время, когда вы будете посвободнее?

— О, нет! Это невозможно! Сегодня вечером меня чествуют друзья!

— Где состоится банкет? Вы разрешите написать об этом небольшое сообщение?

— Банкет состоится в «Лайон–Отеле». Можете упомянуть, что председательствовать будет сэр Джон Марден, а в числе присутствующих — лорд Троусборо. Если угодно, я вам дам список гостей.

Получив список гостей и почтительно попрощавшись с доктором, Леон удалился.

Вечером он внимательно наблюдал за домом своего подопечного. Он видел доктора, облачённого во фрак, лёгкой походкой направляющегося к автомобилю. Он видел экономку, четверть часа спустя входящую в автобус…

После ужина Леон невзначай спросил у хозяйки:

— У доктора большой штат прислуги?

— Он всех уволил. Только экономка, да и та работает только до завтрашнего дня…

Предоставив своему другу занимать хозяйку, Гонзалес вышел в сад.

Он перелез через забор и подошел к дому доктора. Дверь, как и следовало ожидать, была заперта, но одно из окон было лишь притворено.

Леон прошел в кабинет. В письменном столе не было потайных отделений, а большинство бумаг превратилось в груду пепла за решеткой камина. В лаборатории также не удалось обнаружить ничего интересного, как и в карманах многочисленных костюмов, висевших в гардеробной.

— Боюсь, что мне не понадобится ключ от Бекстерской тюрьмы, — вздохнул Леон и опустился вниз.

Неожиданно ему попался на глаза большой ящик для писем с продолговатым отверстием на крышке, наглухо прибитой к дощатым стенкам. Ящик, производивший впечатление самодельного, открывался снизу. Леон с усилием просунул руку внутрь неказистого сооружения, пошарил в пыльной утробе и вдруг нащупал нечто, оказавшееся небольшим пакетом. Видимо, когда его опускали в ящик, он зацепился за гвоздь и поэтому не был обнаружен ни хозяином, дома, ни представителями следствия во время подготовки процесса.

Гонзалес осторожно стер пыль с пакета — на нем оказалась печать института Пастера.

Он отсутствовал около двух часов, и Манфред уже начал беспокоиться.

— Что–нибудь удалось обнаружить?

— Смотри.

— Пастеровский институт? Он оттуда получал сыворотку, которую впрыскивал больной. Об этом сообщалось в газетах во время процесса…

— Он впрыскивал ей этот препарат дважды в неделю. Во время следствия было установлено, что в среду укола не было. Я еще тогда обратил внимание на то, что никто не потрудился выяснить это обстоятельство.

Манфред разорвал пакет и вынул из него письмо следующего содержания:

«Милостивый государь,

получив Вашу телеграмму, срочно высылаем Вам препарат N 47, который Вы запрашивали, так как у Вас иссяк его запас. Приносим извинение за задержку, произошедшую по недосмотру служащего».

— «Так как у Вас иссяк его запас», — повторил Леон и взглянул на дату отправки. — Так… Париж, четырнадцатое сентября… Пакет, следовательно, был доставлен в Ньютон Эббет шестнадцатого числа. Последнее впрыскивание было сделано пятнадцатого, в субботу…

Манфред кивнул.

— Когда пакет прибыл, жена его уже умерла.

Он внимательно осмотрел нераспечатанную ампулу.

— Почему он не сделал впрыскивания в среду? — проговорил Леон. — Потому что у него не было препарата… А в воскресенье почтальон постучал в дверь, ему никто не открыл, и тогда он опустил сверток в щель ящика. Там он случайно зацепился за гвоздь… Все ясно… Пора заняться изготовлением ключа.

Рано утром Манфред куда–то ушел и возвратился лишь после обеда.

— Где мой друг? — спросил он у хозяйки.

Та загадочно улыбнулась.

— В прачечной.

— Что он там делает?

— Мастерит себе радио. Он очень прилежно взялся за это дело, весь день не выпускает из рук напильника…

— Ему не следует мешать во время работы, — серьезно заметил Манфред, поняв, что хозяйка не очень сведуща в радиотехнике.

— О, разумеется, сэр!

Манфред вошел в прачечную.

Ключ был уже почти готов.

— Он уезжает сегодня вечером, — сказал Манфред. — Поездом в Плимут, а там сядет на пароход.

— В Америку?

— Да. Он рассказал целому ряду лиц, что уезжает завтра утром, но исчезнуть собирается сегодня вечером. Я был на почтамте, когда он отправлял телеграмму. В его бумажнике оказался билет на пароход «Роттердам», который отплывает завтра на рассвете.

— Ты…

— Нет, бумажник случайно раскрылся, когда он подавал бланк в окошечко. Как ты мог подумать…

— Великолепно! — Леон потер руки. — Как и большинство преступников, Твенден допустил оплошность! В первом завещании покойной, которое имеет законную силу, записано, что сестра ее должна получить в наследство две тысячи фунтов… На днях Твенден вступил в право наследования и получил все эти деньги. Ведь ему предписывалось лично передать эти две тысячи вдове. Я подробно изучал этот документ, там все оговорено. Так вот, жадный негодяй, конечно же, «забыл» отдать эти деньги. Следовательно, он их присвоил! Дело теперь за полицией. Немедленно свяжись с ее сестрой!

— Слишком жалкая месть за его злодеяние, — разочарованно бросил Манфред.

— О, это только начало!

В половине десятого доктор, подняв воротник пальто и низко надвинув на глаза шляпу, прибыл на вокзал.

К нему подошел полицейский сержант, знавший его в лицо, и, положив руку на плечо, сказал:

— Следуйте за мной, доктор.

— Почему, сержант?

— У меня есть ордер на ваш арест.

В полицейском управлении доктору сообщили о причинах его задержания.

— Я готов уплатить немедленно эти деньги! — вскричал он. — Но мне нужно уехать! Утром отплывает мой пароход!

— Вот поэтому–то мы и задержали вас, — добродушно заметил дежурный.

Ночь доктор провел в камере.

Утром его препроводили в суд.

— При вас найдена большая сумма денег — из этого следует, что вы собирались навсегда покинуть страну, — резюмировал судья происшедший инцидент. — Вы закрыли все свои счета в банках. Между тем на вас лежало обязательство выплатить две тысячи фунтов сестре вашей покойной супруги, от чего вы уклонились. Поэтому мне приходится признать ваш арест правомочным и возбудить дело о незаконном присвоении денег.

— Но я готов внести залог…

— Мера пресечения остается прежней — содержание под стражей, — закончил судья.

После обеда доктор Твенден был доставлен в Бекстерскую тюрьму.

В тот же день директор тюрьмы получил телеграмму из Лондона:

«Примите шесть особо опасных преступников Прибытие на станцию Бекстер вечерним поездом Вышлите специальный автомобиль».

Телеграмма была подписана главным тюремным управлением.

Тюремная машина вышла точно к прибытию вечернего поезда, но упомянутых в телеграмме преступников не оказалось. Следующий поезд из Лондона должен был прибыть лишь в четыре часа утра.

— Они, видимо, опоздали на поезд, — решил старший охранник. — Придется ехать сюда к четырем утра, дьявол!

В ожидании выезда к следующему поезду машину оставили во внутреннем дворе тюрьмы. Шофер и стража удалились.

Пока все шло в соответствии с планом Гонзалеса.

Ночью поднялся сильный ветер. Он налетел с юго–востока, из Дортмура, сотрясая ставни и черепицу на крышах домов.

Во внутреннем дворе тюрьмы раздался легкий шорох — это скрипнула дверь специального автомобиля…

Леон вылез из машины и осторожно прокрался к небольшому строению в углу двора. Отперев дверь своим ключом, он очутился в помещении, где фотографировали преступников. Из этой комнаты он проник в коридор, а оттуда в главный корпус тюрьмы. Во время своего недавнего посещения этого заведения он хорошо запомнил его внутреннее расположение и теперь отлично ориентировался в его многочисленных коридорах и переходах…

Наконец он нашел то, что искал.

Ключ мягко провернулся в замке камеры.

Доктор Твенден посмотрел на него сонным взглядом.

— Встаньте, — приказал Гонзалес.

Доктор спросонья повиновался.

Леон надел на него наручники и повел за собой. Прежде чем доктор успел сообразить, что, собственно, происходит, они уже вошли в маленькое строение. Быстрым движением Леон заткнул доктору рот шелковым платком.

— Вы слышите меня?

Доктор кивнул.

— Чувствуете укол? — спросил Гонзалес, вонзая ему в руку иглу шприца. Доктор тщетно пытался выдернуть руку.

— Вы убили ни в чем не повинную женщину, но вам удалось избежать кары закона. Пару дней назад вы презрительно отозвались о Четырех Справедливых. Я — один из них. От закона можно ускользнуть, от нас — никогда. Вы меня поняли?

Доктор медленно кивнул и поднял на Леона невидящие глаза.

Тот разжал руку.

Тело убийцы распростерлось на полу.

Леон перекинул через перекладину под потолком веревку…

Утром глазам тюремной стражи представилось странное и, вместе с тем, страшное зрелище. С перекладины на туго натянутой веревке висело неподвижное тело.

Доктору Твендену удалось ускользнуть от руки правосудия, но другой, справедливый суд свершился.

Преступники–сыщики

Глава 1.

Ребус

Тяжёлая дубовая дверь с поблескивающим на ней серебряным треугольником вызывала самые разноречивые чувства не только у прохожих по Керзон–стрит, но и далеко за пределами Лондона.

При взгляде на эту дверь, даже при одном упоминании о ней одни испытывали жгучее любопытство, другие — безотчетную тревогу, третьи обретали уверенность и надежду.

Таинственную дверь не обошли вниманием и вездесущие газетчики:

«Массивная дверь, внушающая почтение каждому входящему, и серебряный треугольник на ней красноречиво свидетельствуют о характере скрытой за ней организации.

Пятнадцать лет назад членов этой организации, называемой тогда «Четверо Справедливых», активно преследовала полиция и за их арест сулили награды… Ныне же они представляют собой исключительное по своей осведомленности респектабельное детективное агентство… Нам остается только выразить надежду на то, что былые приемы и методы Справедливых подвергались значительным изменениям».

В это туманное октябрьское утро в доме с массивной дверью три джентльмена расположились вокруг небольшого стола за утренним кофе.

— Чем же мы вызвали столь пристальный интерес господина Лезерсона? — задумчиво произнес Манфред, поигрывая золоченой ложечкой.

Леон Гонзалес, изучавший «Таймс», небрежно пожал плечами.

Раймонд Пойккерт резко поднял голову.

— Тот, который уже месяц выслеживает нас? — резко спросил он.

Легкая улыбка тронула нежные губы Леона.

— Именно, — спокойно ответил он, складывая газету. — Я намерен нанести ему сегодня визит.

— Любопытно, — произнес Пойккерт, закуривая.

Мистер Люис Лезерсон проживал в роскошном особняке на Барклей–стрит. Лакей, распахнувший дверь перед Гонзалесом, был облачен в ливрею, весьма уместную на сцене театра оперетты, но производившую странное впечатление на вполне современной Барклей–стрит. Шелк, золото и короткие, едва прикрывавшие колени шаровары… Леон рассматривал эту живую рождественскую ёлку с нескрываемым изумлением.

— Мистер Лезерсон ожидает вас! — торжественно произнес опереточный страж, видимо, сознавая всю блистательность своей особы.

Интерьер дома ошеломлял кричащей, будто выставленной напоказ, роскошью. Когда Гонзалес поднимался по мраморной лестнице, устланной мягким арабским ковром, на площадке второго этажа перед ним вдруг промелькнула какая–то прекрасная незнакомка, бросив в его сторону беглый, почти презрительный взгляд и оставив после себя едва уловимый аромат каких–то экзотических духов.

Комнату, в которую его пригласили войти, можно было принять за будуар. Она была густо заставлена изящными безделушками и всякого рода вещицами, о назначении которых сыщик мог только догадываться.

Мистер Лезерсон приподнялся со своего кресла за письменным столом и протянул гостю нежную белую руку.

Худощавый, изрядно плешивый, с узким морщинистым лицом, он напоминал ученого–естественника.

— Мистер Гонзалес? — высокий скрипучий голос хозяина отнюдь не ласкал слух. — Присядьте. Ваше уведомление я получил… Здесь явно какое–то недоразумение…

Он небрежно опустился в кресло. В его суховато–холодной манере проглядывало скрытое напряжение.

— Я, естественно, слышал о вас, но… направлять каких–то людей для наблюдения за вашим домом — что за нелепость! С какой стати?

Гонзалес пристально взглянул на него.

— Именно этот вопрос и привел меня сюда, — проронил Леон, — именно этот вопрос… С какой целью вы организовали слежку за нами? Ведь нам доподлинно известны ваши агенты, обещанное им вознаграждение и даже полученные ими инструкции. Остается только узнать одно: зачем?

Мистер Лезерсон скрипнул креслом и улыбнулся.

— Что ж, я не стану отрицать очевидные факты… Да, я пользовался услугами детективов, но к этому меня побудили причины, не имеющие прямого отношения к вашему агентству, о котором я слышал и читал много лестного, я давно присматривался, но не с целью…

Он, видимо, не знал, как закончить фразу.

Встреча, заполненная столь же туманными выражениями, быстро подошла к концу, так и не пролив свет на главный вопрос.

Леон Гонзалес возвратился на Керзон–стрит в глубокой задумчивости.

— Он опасается кого–то, кто собирается в ближайшее время обратиться к нам. Агентов он нанял затем, чтобы помешать этому неизвестному, — размышлял Леон. — Но кто этот неизвестный?

Ответ последовал вечером того же дня.

Керзон–стрит окутала сырая мгла. Какая–то женщина медленно брела по тротуару, всматриваясь в номера домов. Когда она остановилась под фонарем, можно было рассмотреть ее потрепанное, залатанное пальто, жалкую обувь, бледное, изможденное лицо. На вид ей можно было дать лет тридцать.

— Все интересы этой женщины сводятся к заботе о пропитании, — пробормотал Леон Гонзалес, наблюдая за ней сквозь газовый занавес окна.

Женщина довольно продолжительное время стояла под фонарем, растерянно оглядываясь.

— Обратите внимание на убогость ее одежды. В наше время даже самые бедные женщины могут позволить себе хоть пару перчаток…

Манфред встал из–за стола, присоединился к Леону.

— Видимо, провинциалка, — заметил он. — Впервые в Лондоне. Заблудилась.

Женщина вдруг резко повернулась, быстро пересекла улицу и подошла к их двери. Послышался звонок.

— Я ошибся, — заметил Манфред, — она вовсе не заблудилась…

— И дьявол меня побери, если это не та самая черная кошка, которой так опасается мистер Лезерсон, — добавил Гонзалес.

Послышались тяжелые шаги Пойккерта в коридоре. Минуту спустя он вошел и плотно закрыл за собой дверь.

— Вы изумитесь, — сказал он многозначительно, сохраняя особую «пойккертовскую» манеру говорить о таинственных вещах с преувеличенно важным видом.

— И не подумаю изумляться, — загорячился Леон. — Она потеряла мужа, часы, словом, что–то потеряла. Это ясно как день!

— Попроси ее войти, — сказал Манфред, и Пойккерт быстро вышел.

Женщина нерешительно вошла в комнату, продолжая растерянно озираться.

Альма Стемфорд. Прибыла из Эдж–Уэра сегодня вечером. Вдова. Задолго до окончания ее рассказа пророчество Пойккерта относительно изумления сбылось в полной мере, ибо эта женщина, облаченная в платье, от которого с презрением отказалась бы беднейшая из работниц, была леди в полном смысле этого слова. Голос ее звучал мягко и благозвучно, употребляемые ею выражения указывали на благовоспитанность и интеллигентность. Подробности условий ее прошлой жизни могли быть известны только непосредственному их свидетелю.

Она была вдовой очень богатого человека, владельца обширных поместий в Йоркшире и Соммерсете. Страстный любитель псовой охоты и отважный наездник — он погиб в поле во время бешеной скачки за зайцем.

— Детство моего мужа не было счастливым и безоблачным, — продолжала она. Потеряв родителей еще во младенческом возрасте, он воспитывался дядей — грубым, нелюдимым стариком, подверженным длительным запоям. Мальчик рос затворником, не общаясь со сверстниками, не получая должного образования… Приблизительно за год до своей смерти старик все–таки пригласил в дом некоего юношу, немногим старше самого Марка, в качестве учителя и воспитателя. После смерти дяди юноша остался в доме, выполняя обязанности секретаря. Мужу моему шел двадцать первый год. Его секретарь был, как я уже говорила, немногим старше. Звали его…

— Люис Лезерсон, — громко произнес Леон к невыразимому изумлению дамы.

— Да. Но как вы узнали об этом?

— Продолжайте, продолжайте, миссис Стемфорд, — нетерпеливо сказал Манфред. — Наш друг просто феноменально догадлив.

— Смерть мужа была для меня тяжелым потрясением. Завещание его было великодушным, но несколько странным…

— Чем же? — поинтересовался Пойккерт.

— Половину своего состояния муж завещал мистеру Лезерсону. Оставшаяся половина предназначалась мне, но только по истечении пяти лет со дня его смерти и при условии выполнения определенных требований…

— Каких? — нетерпеливо спросил Леон.

— Весь этот период я не должна была выходить замуж, проживать обязана была в некоем уединенном доме без права выхода. Мистеру Лезерсону как единственному доверенному лицу были предоставлены неограниченные полномочия распоряжаться наследством мужа до истечения этих пяти лет.

— Очень мило, — сказал Манфред. — И вы все это время находились…

— До сегодняшнего дня я безвыездно жила в этом уединенном доме. Это недалеко от Гарло, в нескольких милях от станции… Там я провела два года на положении племянницы. Мистер Лезерсон приставил ко мне двух надзирательниц, которые каждый вечер запирали меня на ключ в моей спальне. Кроме того, здание днем и ночью охранялось…

— Они считали вас не совсем… здоровой? — медленно произнес Пойккерт.

— Вы тоже так считаете? — торопливо спросила она.

— В этом случае мы бы не тратили время на эту беседу, — заметил Гонзалес. — Ранее вы пытались бежать?

— Да. Это было… с месяц назад…

— Точно! Именно с этого времени Лезерсон окружил нас своими агентами! — воскликнул Леон.

— После попытки к бегству охрану удвоили. Меня не выпускали даже во двор.

— Как вы узнали о нас?

— Газет мне не давали, но как–то случайно мне в руки попал клочок заметки о вашей организации. Вот тогда–то я и решила бежать к вам за помощью. После той попытки шансов у меня не было никаких, но помог случай. Два раза в неделю в дом приходила подёнщица из соседней деревни. Она сжалилась надо мной и вот вчера вечером принесла мне это платье. Сегодня утром, переодевшись, я вылезла в окно и, никем не узнанная, прошла мимо караульных…

— Та–ак… — протянул Манфред. — Картина проясняется.

— Это еще не все, — сказала женщина и вынула из кармана все еще мокрой кофты небольшой сверток. — После несчастья моего мужа отвезли в ближайшую сельскую больницу, а на следующий день, рано утром его не стало. По всей вероятности, ночью, когда сестры милосердия за ним не наблюдали, сознание еще раз вернулось к нему, так как край простыни был покрыт небольшими рисунками карандашом, который он, как выяснилось, сорвал с температурной дощечки над изголовьем.

И она разостлала на столе квадратный кусок помятого, выцветшего полотна.

— Как вы получили это? — спросил Леон, и глаза его сверкнули.

— Старшая сестра вырезала это по моей просьбе.

Манфред нахмурился.

— Образец рисования при сильно повышенной температуре, — промолвил он.

— Напротив, — спокойно возразил Гонзалес, — для меня здесь все ясно как день. Где вас венчали?

— У вестминстерского нотариуса.

Леон кивнул головой.

— Постарайтесь припомнить: не было ли чего–нибудь странного при венчании, не имел ли ваш муж личного совещания с нотариусом?

Ее лучистые большие глаза при этих словах расширились еще больше.

— Да. Мистер Лезерсон и мой муж встречались с нотариусом в его конторе.

Леон усмехнулся было, но тут же принял сосредоточенный вид.

— Еще вопрос. Когда вы увидели завещание? До или после смерти мужа?

— Да… нет–нет, до смерти мужа мне только говорили о наличии завещания, но я тогда его не…

— Кто говорил? Мистер Лезерсон?

— Да.

— Прекрасно! Когда вы увидели завещание, не бросилась ли вам в глаза какая–нибудь особая деталь, касающаяся вашего поведения?

Она замялась. Ее бледные щеки покрылись красными пятнами.

— Там была одна деталь… но до такой степени оскорбительная, что я умолчала о ней… Мне запрещалось когда бы то ни было оглашать факт моего супружества с Марком… Это так и осталось для меня загадкой. Мне не хочется верить, что он был уже женат, когда мы венчались, хотя вся жизнь его была настолько странной, что все можно предположить…

На лице Леона появилась довольная улыбка. В минуты он напоминал ребенка, только что получившего новую игрушку.

— Могу успокоить вас, — твердо сказал он. — Ваш муж ни на ком ранее женат не был.

Пойккерт внимательно рассматривал чертеж на холсте.

— Могли бы вы раздобыть план поместья вашего мужа? — спросил он. Леон, сияя, бросился к чертежу.

— Ты гений! Ты гений, Пойккерт!

Он быстро обернулся к миссис Стемфорд.

— Миледи, вы нуждаетесь в отдыхе, смене гардероба и покровительстве. Первое и последнее вы можете получить здесь же, если согласитесь быть нашей гостьей. Второе же, совместно с камеристкой, которая будет в вашем полном распоряжении, я раздобуду для вас в течение часа.

Она взглянула на него, слегка сконфузившись…

Через пять минут молчаливо–торжественный Пойккерт уже указывал гостье дорогу в отведенную ей комнату. Через пятнадцать минут, рекомендованная кем–то из знакомых Леона горничная спешно направлялась к Керзон–стрит с платяными коробками в руках…

Горничные были слабостью Леона. Добрую сотню лондонских горничных он знал по имени.

Поручив заботы о гостье Манфреду и Пойккерту, Гонзалес перезарядил револьвер, быстро оделся и нырнул в промозглую ночь.

Было уже далеко за полночь, когда он нажал кнопку звонка у парадной двери фешенебельного особняка на Барклей–стрит. Дверь открыл уже другой лакей, но, как и утренний, облаченный в такой же опереточный наряд.

— Мистер Гонзалес?

Леон кивнул.

— Мистер Лезерсон еще не вернулся из театра, — продолжал лакей, для пущей важности растягивая слова, — но он по телефону предупредил о вашем визите и просил вас дождаться его в библиотеке, если вам это будет угодно.

— Пожалуй… да, — в тон лакею ответил Леон. — Благодарю вас. Мистер Лезерсон чрезвычайно любезен.

По правде сказать, особой любезности от Лезерсона и не требовалось, так как по телефону с лакеем разговаривал несколько минут назад сам Леон.

Его проводили в библиотеку и предоставили самому себе.

Едва лакей покинул комнату, как Леон уже перебирал бумаги на письменном столе. Не обнаружив ничего интересного для себя, он занялся ящиками стола. Два из них были заперты на ключ, но средний был открыт…

С улицы донесся шум автомобиля. Гонзалес увидел сквозь штору, как из роскошного лимузина вышли мужчина и женщина.

При скудном свете он все же распознал того, чьим непрошеным гостем сейчас являлся, и когда Лезерсон, бледный от гнева, вбежал в комнату, Леон смиренно сидел на краешке стула.

— Что все это значит, черт бы вас побрал? — срывающимся голосом выкрикнул Лезерсон. — Я позвоню в полицию и велю арестовать вас за этот наглый розыгрыш!

— А, так вы догадались, что звонил по телефону я! Браво, я полагал, вы не так проницательны.

— Почему вы здесь? По поводу этой больной, сбежавшей из сумасшедшего дома?

— Вы необычайно догадливы, — иронически заметил Гонзалес.

Вынув из кармана кусок выцветшего полотна, Леон поднес его к глазам собеседника.

— Знаете, что это? Когда умер Марк Стемфорд, которого вы обокрали при жизни, а вдову его держали в заточении, так вот, когда он умер, этот чертеж был найден в его простыне.

Люис Лезерсон не проронил ни слова.

— Хотите я вам скажу, что это? Это — его последняя воля.

— Ложь! — процедил сквозь зубы Лезерсон.

— Его последняя воля, — повторил Гонзалес твердо, — эти три ромба — не что иное, как планы его трех поместий. Этот домик — изображение его поместий, заложенных в Южном Банке, а эти миниатюрные кружочки, не что иное как деньги. Ну, что касается кружочков, можно еще поспорить, а вот все остальное сверено этой же ночью с оригиналами планов, как и слово «Альма» с почерком покойного. То есть, все что здесь нарисовано, волею умирающего завешалось Альме Стемфорд, вдове и единственной наследнице.

— Никакой суд не признает этой бессмыслицы, — пробормотал Лезерсон. — Кроме того, есть подлинное завещание, собственноручно подписанное покойным…

— Неплохо сказано, черт возьми! — воскликнул Гонзалес. — «Подписано покойным» — это остроумно! Он ведь, в самом деле, был уже покойным, когда писалось это «подлинное» завещание.

— Вы безумец! — взвизгнул Лезерсон.

— Это ваше обычное обвинение в адрес нормальных людей, мистер Лезерсон. Чтобы доказать вам ясность моего ума, сообщаю, что написанное вами завещание с поддельное подписью покойного уже находится в Скотленд–Ярде в сопровождении вестминстерского нотариуса, вашего соучастника в подлоге. Добавлю, что в ящике вашего стола я нашел черновик завещания Марка Стемфорда, написанный на бумаге, водяные знаки которой не оставляют сомнений о дате составления…

Лезерсон бросился к столу и выхватил из ящика револьвер. Направив его на Леона, он нажал спуск… Послышался сухой щелчок.

— Не трудитесь понапрасну, — спокойно сказал Леон. — Разумеется, я разрядил его в ожидании вашего возвращения из театра.

— На помощь! — крикнул Лезерсон.

Дверь позади Леона распахнулась. Он едва успел пригнуться, как грохнул выстрел. Пуля, просвистев над его головой, пробила фигурное стекло окна. Леон резким движением выбил револьвер из руки смуглой высокой красавицы в норковом палантине.

С лестницы послышался топот множества тяжелых башмаков.

Это поднимались агенты Скотленд–Ярда…

Глава 2.

«Счастливые путешественники»

Из троих друзей с Керзон–стрит самым импозантным был, безусловно, Манфред. В его наружности и манерах чувствовался неподдельный аристократизм. Даже в толпе он резко выделялся из общей массы. В нем было то невыразимое «нечто», которое всегда отличало людей с «голубой» кровью.

— Джордж похож на породистого скакуна с табуна шотландских пони, — как–то сказал о нем Леон Гонзалес. И, действительно, он был недалек от истины.

Тем не менее, наибольшим успехом у зрелых, а в особенности, у полных женщин пользовался не он, а Леон. Когда ему поручали дело, в котором были замешаны женщины, то можно было с уверенностью предположить, что, по крайней мере, одна вздыхающая девица будет бомбардировать его страстными десятистраничными письмами. Правда, большой радости это адресату не доставляло.

— По возрасту я большинству из них годился бы в отцы, — как–то заметил он, отчасти рисуясь.

Но однажды, в яркое весеннее утро, им, по–видимому, все же овладела слабость к некоей темноокой, прекрасно сложенной красавице, встретившейся ему на бульваре Роттен–Роу…

Она медленно проходила мимо него, грациозная женщина лет 28 — 30 с гладким, без единой морщинки лбом и серыми, почти черными глазами.

— О, Мадонна, наконец–то моя молитва услышана! — произнес он по–итальянски и снял шляпу.

Она одарила его быстрым веселым взглядом из–под длинных стрельчатых ресниц и жестом предложила надеть шляпу.

— Доброе утро, синьор Корелли, — весело произнесла она, протянув ему маленькую, обтянутую перчаткой руку.

На ней было простое, но дорогое платье, единственное украшение которого составляла нитка крупного жемчуга, согретая теплом ее царственной шеи.

— Вы встречались мне повсюду, — сказала она. — В понедельник вечером вы ужинали у Карлтона, во вторник вы занимали ложу в театре, а вчера днем вы привлекли мое внимание на улице…

Леон сверкнул своей ослепительной улыбкой.

— Вы совершенно правы, очаровательная леди, — произнес он, — но вам неизвестно, что я исколесил весь Лондон в надежде найти кого–нибудь, кто бы мог меня представить вам. Я испытывал жгучее отчаяние, следуя за вами по пятам, не отрывая глаз от предмета столь пылкого обожания, что…

— Что ж, отныне вы будете сопровождать меня, — промолвила она тоном королевы, сознающей всю беспредельность своей власти.

Отойдя от толпы гуляющих, они направились вглубь парка, беседуя о Риме, о скачках в Кампанье и о торжествах, которые устраивала принцесса Лейпниц–Савало…

Наконец они добрели до лужайки, где в тени деревьев были расставлены удобные садовые стулья.

— Какое счастье быть наедине с богиней, — начал он восторженно. — Я хочу сказать вам, синьорита…

— Скажите–ка лучше, мистер Леон Гонзалес, — произнесла леди, на этот раз по–английски, голосом, имевшим оттенок холодной стали. — Что вам нужно от меня?

— Ничего особенного, мадам Кошкина, — ответил он спокойно. — Просто я чувствую, что от вас исходит опасность, причем усугубленная тем, что провидение одарило вас созданными для поцелуя устами и телом, предназначенным для изощренных ласк. Это мнение может разделить целый ряд молодых и впечатлительных атташе целого ряда посольств…

Она рассмеялась по–детски звонко и беззаботно.

— Вы, вероятно, начитались романов о шпионах, мой дорогой мистер Гонзалес! Нет–нет, политики я не касаюсь, она мне ужасно надоела…

— И вашему мужу тоже?

— Мой несчастный Иван сейчас находится в России, испытывая лишения и гнет «ЧеКа», а я, как видите, в Лондоне, от капитализма и комфорта которого я в искреннем восторге! Поверьте мне, Ленинград — не место для благовоспитанной леди…

Айсолу Кошкину звали Айсолой Копреветти, пока она не вышла замуж за молодого русского атташе. Она была революционеркой, можно сказать, с рождения, и когда в России был введен «красный» строй, ее революционный пыл превратился в подлинный фанатизм.

Леон улыбнулся.

— В наши дни для благовоспитанной леди есть места похуже Ленинграда. Мне, во всяком случае, было бы весьма прискорбно, моя дорогая Айсола, видеть вас в Эльсберрийском каторжном заведении шьющей рубахи для каторжан.

Она взглянула на него пристально и жестко.

— Я не выношу угроз, мистер Гонзалес, прошу запомнить это. Вы не первый, кто пытался угрожать мне и… Вы догадываетесь о последствиях. Любопытно, агентом какого правительства вы являетесь? Очень любопытно!

Леон усмехнулся, но тут же заговорил серьезно и внушительно.

— В данный момент, после покушения на жизнь диктатора, итальянская граница закрыта. Вы и ваши друзья представляете для правительства, я имею в виду правительство Великобритании, объект серьезного беспокойства, и оно не желает с этим мириться.

— Чем же мы не угодили вашему правительству, позвольте узнать?

— Терроризмом, — ответил Леон.

— О, это еще требуется доказать! А пока бедная Айсола Кошкина преследуется сыщиками и исправившимися убийцами. Очень мило! Кстати, вы и ваши товарищи уже исправились?

На благородном лице Гонзалеса расплылась безмятежная улыбка.

— Разумеется, синьорита! Мы полностью исправились. К вашему счастью. Потому что иначе вас бы как–то утром извлекли из Темзы и вы лежали бы на носилках холодная и покрытая скользким илом, а экспертиза бы гласила: «…найдена утонувшей».

Он увидел, как румянец быстро сходил с ее красивого лица.

— Если бы мы не исправились, синьорита, ваш муж, который находится вовсе не в Ленинграде, а в Берлине под фамилией Петерсон, давно бы лежал в канаве и полицейские бы шарили по его карманам в поисках удостоверения личности.

Она резко поднялась со стула. Даже губы ее были бледны.

Леон не счел нужным сопровождать ее.

Дня два спустя он получил довольно странное письмо. Запачканный измятый конверт с отпечатками жирных пальцев вполне заслуживал внимания и той трехпенсовой оплаты, которая была помечена на нем почтовым служащим за отсутствием марки. Адрес был написан неровным корявым почерком:

«Справедливым.

Керзон–стрит.

Западный квартал. Лондон.»

Содержание письма было следующим:

«Уважаемый сэр!

Говорят, что ваша специальность — разоблачение загадочных и таинственных происшествий. Так вот какое дело. Я был помощником котельных дел мастера, но теперь я без службы. Однажды в воскресный день, незнакомая дама подошла ко мне с фотографическим аппаратом и сняла меня. В парке было множество народа, но она сфотографировала только меня. Затем она попросила указать ей мое имя и адрес и еще спросила, не знаю ли я какого–нибудь священника. И когда я подтвердил это, она записала фамилию отца Дж.Крю и сказала, что пришлет мне мой снимок. Она мне никакого снимка не прислала, но предложила присоединиться к группе «Счастливые путешественники» для поездки в Швейцарию, Рим и т.д. Никаких издержек с моей стороны не требовалось, она даже уплатила мне за потерю времени / десять фунтов / и прилично одела в новое платье по последней моде. А вот теперь эта дама говорит, что я должен ехать не в Швейцарию, а в Девоншир. Но это же совсем не то. А тут еще я встретил одного господина из Лидса, так его тоже сняли и адрес спросили, и про священника, а он едет почему–то в Корнуэлл. Так вот, здесь какой–то секрет.

Искренно ваш Т. Барджер».

Дочитав эти безграмотные каракули, Леон протянул письмо через закусочный столик Джорджу Манфреду.

— Есть над чем подумать, верно, Джордж?

Манфред прочел письмо и нахмурился.

Очень странные эти «Счастливые путешественники». Весьма…

Затем письмо было передано Раймонду Пойккерту.

— Леди… — задумчиво произнес он.

— Вот–вот, — подхватил Манфред.

— Я скоро вернусь, — поднялся из–за стола Леон.

— Свидание? — подмигнул Пойккерт.

— С автором письма, — сказал Гонзалес, надевая шляпу.

— Не ловушка ли это? — Манфред нахмурился и встал из–за стола.

— Тем хуже для них!

Леон кивнул и быстро вышел из комнаты.

Его вместительный «Бентли» произвел на улице, где проживал «искренно ваш Т.Барджер» целую сенсацию. Улочка была узкой и грязной. Извиваясь угрем, она примыкала к Ист–Эндским докам и являлась их естественным продолжением.

Т.Барджер оказался рослым темнорусым мужчиной лет тридцати, с темными усами и довольно густыми черными бровями. На нем был его новый костюм. По–видимому, он уже успел истратить, по крайней мере, часть своих десяти фунтов на подкрепление плоти спиртными напитками, так как был необычайно жизнерадостен и болтлив.

— Завтра я, — проговорил он заплетающимся языком, — уезжаю в Девоншир. За все уже заплачено. Поеду в первом классе… как… джентльмен. А… вы, никак, один из Справедливых?

Леон предложил продолжить беседу в доме.

— Загадка, — патетически произнес мистер Барджер. — Загадка, да и только! Лучше бы она взяла меня за границу… я с удовольствием поглядел бы на горы, но она говорит, что я не гожусь, так как не говорю по–швейцарски. Так что же, я гожусь только для Девоншира? Да?

— А тот, другой, отправляется в Корнуэлл?

— Точно! А еще один в Соммерсет. Славная компания! Мы познакомились в баре. Славные ребята!

— Как их зовут?

— Ну, того, кто сидел слева, зовут Ригсон. Гарри Ригсон. А второй… какой же это второй?

— По–видимому, тот, что сидел справа.

— Точно… Странное прозвище… Коок… нет, Соок, нет, Лоокли! Точно! Джо Лоокли!

— Так–так, — сказал Леон. — В котором же часу вы отправляетесь в путешествие?

— Завтра утром, в семь часов. Рановато, не правда ли? Но эта леди говорит, что «Счастливые путешественники» должны рано пускаться в путь…

Леон вернулся на Керзон–стрит в приподнятом настроении. Один лишь вопрос занимал его теперь: будет ли Айсола в числе путешественников?

— Не думаю, — сказал Раймонд Пойккерт. — Она не рискнула бы, зная, что мы идем по следу.

В эту ночь Скотленд–Ярду хватало работы. Около полуночи добрых две тысячи священнослужителей были подняты с постелей местной полицией для дачи определенных показаний.

Айсола в эту ночь поехала в «Ориент» — самый изящный и веселый из ночных клубов. Ее сопровождал высокий и смуглый юноша, одетый с безукоризненной тщательностью.

Когда Айсола вошла в зал, внимание всех переключилось на нее. Она в самом деле была ослепительна: богатое алое платье, бледно–золотой тюрбан, подчеркивающий прекрасные черты ее лица, бриллиантовое колье, царственная грация движений…

Уже принесли десерт, когда она вдруг положила два пальца на край стола.

— Кто? — небрежно спросил ее собеседник, заметив сигнал тревоги.

— Тот, о котором я вам недавно говорила. Он сидит за столом в углу.

Смуглый юноша взглянул в ту сторону.

— И это тот самый знаменитый Гонзалес?! Можете не беспокоиться, Айсола. Я с ним…

— Это человек, сокрушающий гигантов, Эмилио, — перебила она. — Вы слышали о Саккориве, — разве не гигантом он был? А этот человек пристрелил его в партийной штаб–квартире на глазах у многочисленной охраны, да еще смог уйти невредимым!

— Он контрреволюционер?

— Нет, политикой он не интересуется. Просто товарищ Саккорива вел себя крайне неразумно в отношении женщин. Причиной трагедии послужила некая девица, которую он сперва соблазнил, а затем бросил… Он смотрит в нашу сторону. Я приглашу его…

Заметив ее кивок, Леон неторопливо поднялся с места и пробрался к ней сквозь толпу танцующих.

— Синьорита, вы никогда не простите меня! — в голосе его звучало неподдельное отчаяние. — Выходит, я и здесь подстерегаю вас! А между тем, меня толкнула на это ночное приключение невыразимая скука.

— Так разделите ее с нами! — сказала она с нежной улыбкой и, вспомнив о своем спутнике, представила:

— Это — Herr Halz из Лейпцига.

Глаза Леона сверкнули.

— Ваши друзья, видимо, меняют свою национальность так же часто, как и фамилии, — заметил он. — Мне запомнился Herr Halz из Лейпцига еще с тех пор, когда он был Эмилио Кассини из Турина!

Эмилио смутился. Айсоле тоже стало не по себе.

— Потанцуйте со мной, синьор Гонзалес! Надеюсь, вы не убьете меня…

Леон ответил лучезарной улыбкой.

Они некоторое время вальсировали молча и сосредоточенно, затем Леон нарушил молчание.

— При вашей молодости и красоте я бы наслаждался жизнью и не думал о политике.

— А я, при вашей мудрости и смелости, применила бы их для свержения тиранов! — голос ее дрожал.

Больше не было сказано ни слова.

Когда они уходили, Леон заметил в вестибюле камеристку Айсолы и двух мужчин, по–видимому, из ее личной охраны. Дождь лил как из ведра, а кареты Айсолы не было видно.

— Разрешите мне отвезти вас, благородная леди? — улыбка Леона была неотразимой. — Карета моя, правда, не особенно изящна, но она всецело в вашем распоряжении.

Айсола секунду колебалась.

— Благодарю вас, — сказала она.

По всем правилам приличия и благовоспитанности Леон настоял на том, что он будет сидеть спиной к вознице. Эта карета не была его собственной. Обычно он терпеть не мог чужих возниц, но в эту ночь ему все было безразлично.

Они миновали Трафальгар–сквер.

— Он не туда повернул, — сказала Айсола тревожно.

— Отнюдь, — спокойно возразил Гонзалес. — мы едем именно туда, в Скотленд–Ярд, путем «Счастливых путешественников», держите вашу руку подальше от кармана, Эмилио. Я на своем веку убивал людей, в гораздо меньшей степени провоцировавших меня на это. Вот так–то лучше.

Рано утром штабами полиции Фолькстона и Довера были получены телеграммы следующего содержания:

«Арестуйте Теофиля Барджера, Иосифа Лоокли, Гарри Ригсона (далее следовало еще пять имен), которые будут пытаться отплыть пароходом на материк либо сегодня, либо завтра».

Арестовывать Айсолу было излишне из–за недостатка улик.

— Но какое я получил удовольствие, когда подвозил ее к Скотленд–Ярду! — сказал Леон за утренним кофе на Керзон–стрит. — Ясно, что ей нужно было собрать семь лиц, похожих на ее товарищей по боевой группе. Были изготовлены паспорта с фотографиями этих несчастных…

— Но при чем здесь священники? — спросил Пойккерт.

— Подпись духовного лица на фотографии и на свидетельском показании равносильна подписи нотариуса или адвоката. Простаки отправились в Девоншир, откуда уже не могли помешать нашей красавице переправить своих сообщников в Италию, — все паспорта имеют визу на въезд именно туда.

— А мнимый Барджер…

— Не кто иной, как Эмилио Кассини. Айсола очень расстроилась, но это не надолго. Она обязательно выкинет какую–нибудь новую оригинальную штуку, за что неизбежно будет расстреляна «ЧеКою». А жаль. Красивая женщина.

Глава 3.

Похищение

Уже целый год прошел с тех пор, как лорд Гейдрю обратился за помощью к Справедливым, жившим на Керзон–стрит под знаком Треугольника. При первом знакомстве с ним Пойккерт сделал вывод, что их клиент — человек с весьма низменными инстинктами. При последнем их свидании это предположение перешло в твердую уверенность, так как сиятельный лорд всеми способами пытался не признать списка расходов, представленного Пойккертом, несмотря на то, что ради возвращения лорду его пропавшего бриллианта Манфред и Гонзалес едва не поплатились жизнью.

Но друзья не унывали. Манфред довольствовался приобретенным опытом; Пойккерта утешало подтверждение его первоначальных выводов относительно их клиента; Гонзалес восторгался формой головы вероломного лорда.

— Одно из интереснейших сочетаний, какое мне когда–либо доводилось видеть, — с энтузиазмом восклицал он. — Выступающая теменная кость при совершенно неоформившемся затылке!

Каждый из тройки обладал феноменальной памятью на лица, но это лицо запоминалось им особо.

Однажды, весенним вечером, когда Манфред задумчиво смотрел на прохожих из окна своей комнаты, неожиданно вбежал Пойккерт (исполнявший обязанности привратника) и сообщил о приходе лорда Гейдрю.

— Возможно он приехал, чтоб рассчитаться с нами, — иронически заметил Манфред.

— О, да!

В этом возгласе прозвучало столько сарказма, что Манфред не мог сдержать улыбки.

— Вот увидишь, Раймонд, мы еще отыграемся. Зови его.

Лорд Гейдрю вошел в комнату довольно неуверенно, щурясь от яркого света лампы, включенной Манфредом. Он был чем–то необычайно взволнован. Лицо его время от времени вздрагивало, глаза затравленно бегали, а руки непрерывно дрожали.

— Я пришел, мистер Манфред…

Он вынул из кармана трясущимися руками продолговатый листок бумаги и положил его на стол перед Манфредом. Тот взглянул на чек и вскинул на лорда изумленные глаза. Пойккерт даже присвистнул от удивления.

— Говорите, — сказал Манфред.

— Это… это ужасно… моя дочь… моя единственная дочь…

Светлейший, лорд закрыл лицо руками.

— Дальше!

— Сегодня утром она вышла замуж…

— За кого?

— Это весьма уважаемый человек… Мистер Гентгеймер, австрийский банкир… Прекрасный человек. Правда, он значительно старше моей дочери…

— Так–так…

— Я не стану скрывать от вас, что Анджела вступала в этот брак не совсем охотно. Дело осложнялось романтическими отношениями с неким юношей по имени Сидуэрс — из приличной семьи, образован, мил, но… без гроша в кармане… Совершенное безумие, как вы понимаете…

— Да, мы понимаем…

— А мистер Гентгеймер настаивал на скорейшем венчании, так как дела призывали его отбыть в Австралию гораздо раньше, чем он рассчитывал вначале. К счастью, Анджела уступила моим мольбам, и сегодня утром они были обвенчаны. В три часа молодожены должны были отправиться с вокзала Уотерлоо…

— И что же помешало «молодоженам»?

— Когда они направились к своему вагону, моя дочь исчезла.

— Вы провожали их?

— Нет.

— Кто–нибудь, кроме мужа, видел ее на перроне?

— Носильщик, который нес ее багаж. Он сообщил мистеру Гентгеймеру, что Анджела остановилась с каким–то пожилым господином, затем они быстро прошли в здание вокзала. Другой носильщик, стоявший перед вокзальным подъездом, уверяет, будто видел, как они сели в такси и уехали, причем дочь моя противилась войти в автомобиль и была вброшена в него насильно. Носильщик говорит, что Анджела отчаянно сопротивлялась…

— Это делает ей честь, — глубокомысленно заметил Пойккерт.

— Господа, — произнес лорд с чувством. — Я всецело уповаю на ваше мастерство и проницательность. Я человек не богатый, но… вот чек, который, надеюсь, Удовлетворит вас… Она ведь моя единственная дочь… — голос его сорвался.

— Носильщик заметил номер автомобиля? — спросил Манфред.

Лорд покачал головой.

— Нет, — сказал он, — и еще одна просьба: мне бы хотелось, чтобы это несчастье стало достоянием прессы…

— Боюсь, что ваша просьба несколько запоздала, — заметил Манфред, вынув из ящика газету и указывая пальцем на заметку в рубрике «В последнюю минуту».

«Похищение невесты!

Нам сообщают, что некая невеста была похищена и насильно увезена каким–то пожилым незнакомцем в тот самый момент, когда она намеревалась начать свое свадебное путешествие.

Это случилось на вокзале Уотерлоо.

О происшествии сообщено в Скотленд–Ярд».

— Что вы думаете о несостоявшемся женихе? — спросил Манфред, откидываясь на спинку кресла.

— Об этом юноше? О мистере Сидуэрсе?

Манфред кивнул и потянулся за очередной сигаретой.

— Но ведь его нельзя назвать пожилым человеком, — заметил Пойккерт.

— Разумеется, — проронил лорд. — Он очень молод. Кроме того, в данный момент он находится довольно далеко от Лондона в обществе моих приятелей… Я телефонировал туда.

— Похвальная предусмотрительность, — пробормотал Пойккерт.

Манфред подошел к окну.

— А мистер Гентгеймер?

— Он в отчаянии. Он просто убит горем…

— Где он живет?

— В гостинице Гейборо.

— Еще вопрос: что подарил он своей невесте?

На лице гостя можно было прочесть удивление.

— Сто тысяч фунтов, — сказал лорд Гейдрю. — Мало того, чек на эту сумму я сейчас имею при себе.

— А ваш подарок невесте? — спросил Манфред.

— Нет–нет, вы на ложном пути, мистер Манфред. При похищении Анджелы денежные соображения не играли роли. Шкатулка с ее бриллиантами была у Гентгеймера. При ней же ничего не было, так, мелочь в ридикюле…

Манфред тщательно загасил окурок.

— Это все, о чем я хотел спросить вас, милорд. Если мне и на этот раз не изменяет интуиция, то ваша дочь вернется к вам в течение двадцати четырех часов.

Пойккерт проводил лорда к его автомобилю и, вернувшись, застал Манфреда за чтением спортивного столбца вечерней газеты.

— Ну? — спросил Пойккерт.

— Случай странный, но…

Внизу послышался лязг дверной ручки. Манфред насторожился.

— Вернулся Леон?

— Леон делает это гораздо тише, — заметил Пойккерт и пошел открывать дверь.

Он вскоре вернулся в сопровождении высокого светловолосого юноши. На щеках посетителя играл здоровый румянец, но в глазах застыло отчаяние.

— Ради Бога, помогите мне, — начал он с порога, — я поехал к этому старому дьяволу, но секретарь его посоветовал разыскать вас, я…

— Вы, конечно, мистер Сидуэрс?

Юноша ответил решительным кивком. Лицо его выражало крайнюю озабоченность.

— Мистер Сидуэрс, — Манфред окинул его сочувственным взглядом, — вы пришли к нам по поводу похищения вашей… короче, я скажу вам то же самое, что сказал лорду Гейдрю: я совершенно убежден, что она вернется в самом скором времени целой и невредимой. Мне хотелось бы задать вам один вопрос: как долго Анджела была знакома со своим… мужем?

Лицо юноши помрачнело еще больше.

— Около трех месяцев, — глухо произнес он. — Лорд Гейдрю вначале предположил, что это я похитил Анджелу. О, как я теперь жалею, что не сделал этого…

— У вас еще все впереди, — весело заметил Манфред.

— Поверьте, я не препятствовал ее замужеству. Для меня это было тяжелым ударом, но я принял его как дар судьбы. Я даже подарил ей на свадьбу шкатулку для драгоценностей…

— Что? — спросил Манфред так резко, что юноша вздрогнул от неожиданности.

— Шкатулку для драгоценностей… Моя сестра купила такую же с месяц назад, и она так понравилась Анджеле, что я заказал для нее копию…

— Ваша сестра… — медленно проговорил Манфред, — где живет ваша сестра?

— Она… в Меденгеде… — ответил юноша удивленно.

Манфред вскочил, точно подброшенный пружиной, еще раз заставив гостя вздрогнуть.

Через несколько часов в будуаре номера мистера Гентгеймера раздался телефонный звонок.

— Я никого не могу принять, — сказал он в трубку. — Кто?.. Хорошо, пусть войдет…

Шел проливной дождь, и Манфред, попросив извинения за свой мокрый макинтош, ждал приглашения снять его. Но мистер Гентгеймер, по–видимому, был настолько погружен в свои мрачные думы, что забыл о правилах гостеприимства.

Это был рослый представительный мужчина. Рука его, приглаживающая холёные серо–стальные усы, заметно дрожала.

— Лорд Гейдрю говорил мне, что собирается обратиться к вам. Что вы скажете по поводу этого преступления, мистер Манфред?

Манфред улыбнулся.

— Вопрос решается довольно просто, мистер Гентгеймер, — сказал он. — Ответ следует искать в розоватом алмазе.

— В чем? — спросил банкир удивленно.

— У вашей супруги есть очень красивая брошь, не так ли? И, если я правильно осведомлен, центральный камень в ней имеет явно выраженный розоватый оттенок. Он был собственностью Комитадского раджи. На одной из граней его выгравировано арабское слово, означающее по–английски «счастье».

— Но какое это имеет отношение к…

Манфред улыбнулся еще шире.

— Если в этой броши действительно есть розоватый алмаз с подобной надписью, я берусь разыскать вашу жену в течение… да нет, не двадцати четырех, а шести часов!

Гентгеймер глубокомысленно погладил усы.

— Это нетрудно проверить, — сказал он. — Драгоценности моей жены находятся в сейфе гостиницы. Подождите немного.

Минут пять спустя он возвратился с миниатюрной алой шкатулкой, бережно поставил ее на стол и открыл крошечным ключиком.

Там были всевозможные броши, кольца и золотые слитки. Манфред указал на одну брошь, но при самом тщательном осмотре найти в ней розоватый алмаз не удалось.

— И это все, чем вы можете доказать ваши детективные способности? — спросил Гентгеймер, запирая шкатулку на ключ.

— Увы! — вздохнул Манфред.

Внезапно раздался звонкий грохот. Большой камень, пробив два стекла оконной рамы, упал на ковер.

Мистер Гентгеймер заметался по комнате. Затем схватив со стола шкатулку, он подбежал к окну. Снаружи, под окном, находился узкий балкончик, опоясывающий весь дом.

— Камень можно было бросить только с балкона, — сказал Гентгеймер.

— Возможно, — рассеянно подтвердил Манфред.

Звон стекла был услышан и в коридоре. Двое лакеев вышли на балкон — скорее определить нанесенный ущерб, чем исследовать происшествие как нечто таинственное.

Манфред подождал, пока безутешный муж не отнес шкатулку в сейф. Настроение его заметно улучшилось.

— Если бы я не слышал о вас множества лестных отзывов, я бы не поверил в эту историю о розовом алмазе. Но скажите все–таки какое отношение имеет моя бедная Анджела к этому… радже?

Манфред задумчиво прикусил губу.

— Мне бы не хотелось пугать вас, — произнес он с расстановкой. — Но задумывались ли вы, мистер Гентгеймер о том, что вам, возможно, придется разделить ее судьбу?

— Я не совсем понимаю вас…

— Было бы удивительно, если бы вы меня поняли, — заметил Манфред и оставил изумленного хозяина наедине с его догадками.

Вернувшись на Керзон–стрит, он застал Гонзалеса развалившимся в глубоком кресле и нервно покусывающим кончик сигары. По–видимому, Пойккерт уже успел сообщить ему о треволнениях прошедшего дня, так как он был необычайно зол на всех женщин.

— О, как они глупы, своенравны, злы, в конце концов! — воскликнул он с горечью. — Помнишь, Джордж, ту женщину в Кордове, которой мы спасли жизнь, вырвав ее из рук взбешенного любовника? Ведь после этого мы сами чуть было не пострадали от ее рук! Нет–нет, надо настаивать на введении закона, запрещающего женщинам ношение огнестрельного оружия! Так и в этом деле. Завтра газеты, наверное, оповестят нас о невесте, чуть было не застреленной ее женихом. Благонравные старушки будут, конечно, проливать по этому поводу слезы, даже не подозревая ни о сердце Гарри Сидуэрса, которое обливается кровью, ни о треволнениях, которые выпали на долю Джорджа Манфреда, Раймонда Пойккерта и Леона Гонзалеса.

Манфред открыл денежный шкаф и положил туда какой–то сверток, вынутый им из кармана. Характерно, что Гонзалес ни о чем его не спросил и что никто не упомянул историю с розовым алмазом.

Следующее утро прошло без особых событий, если не считать событием жалобы Гонзалеса на жесткую кушетку в гостиной, на которой он провел эту ночь. Все трое уже позавтракали и курили, попивая кофе, когда звонок в прихожей заставил Пойккерта выйти.

— Это Гейдрю, причем в минорном настроении, — заметил Джордж Манфред, прислушиваясь к голосам в прихожей.

Он оказался прав: новость была потрясающей.

— Гентгеймер исчез! Сегодня утром лакей подошел к его двери, но не смог добиться ответа. Тогда он своим ключом отпер дверь и вошел в комнату. Постель была нетронутой, все вещи на месте, а вот на полу…

— Позвольте мне угадать, — попросил Манфред, прикрыв лоб рукой. — На полу… лежала разломанная на части шкатулка для драгоценностей… совершенно пустая… Да?

— Да! Да! Да! — вскричал лорд Гейдрю. — Но как вы могли это узнать? Это… это непостижимо.

В возбуждении он не заметил, что Леон Гонзалес тихонько покинул комнату.

— Шкатулка имела такой вид, будто кто–то наступил на нее, — продолжал Манфред свою версию.

— Но… но… — пролепетал лорд. Но в эту минуту распахнулась дверь и он застыл от изумления.

На пороге стояла сияющая молодая девушка, в следующее мгновение бросившаяся ему на шею.

— Вот вам ваша Анджела, — сказал Леон самым хладнокровным тоном, — и теперь я могу наконец спокойно выспаться в своей постели. А эту ужасную кушетку, Джордж, следовало бы выслать обратно тем мошенникам, которые ее привезли сюда.

Но Джордж уже вынимал из денежного шкафа небольшую шкатулку для драгоценностей, обтянутую красной кожей.

Прошло немало времени, пока лорд Гейдрю не успокоился в достаточной степени, чтобы выслушать рассказ Манфреда.

— Друг мой, Леон Гонзалес обладает замечательной памятью на лица. Так вот, вчера, около трех часов дня, Леон сидел в автомобиле у вокзала Уотерлоо в ожидании Пойккерта… Вдруг он увидел Гентгеймера с вашей дочерью. Лицо показалось ему знакомым. Он тут же воспроизвел в памяти, что это Гентгеймер, он же Лэнстри, он же Смит, он же Малыкин. Отличительная черта этого крупного, мирового класса афериста заключается в многоженстве. Леон уже не раз нападал на его след. Краткий допрос носильщика дал сведения об очередной женитьбе этого прохвоста. Тогда Леон подошел к мисс Анджеле с мнимым сообщением, будто кто–то ожидает ее у наружного подъезда вокзала. Не стану утверждать, что она подумала в этот момент о мистере Сидуэрсе, но, тем не менее, она пошла туда вполне добровольно, слегка сопротивляясь лишь тогда, когда Леон втолкнул ее в автомобиль и увез ее…

— Тот, кто когда–либо управлял автомобилем, успокаивая в то же время взбешенную и перепуганную даму, тот поймет мое состояние, — вмешался Леон.

— Когда мисс Анджела достигла Керзон–стрит, она уже знала все о своем «муже». Про шкатулку, правда, она не сказала ни слова. Но мы знали, что у мошенника в руках должна уже быть какая–то добыча. Следовательно, нужно было не допустить его отъезда с награбленным добром. Вчера вечером, когда ваша светлость изволили навестить нас, мы узнали о шкатулке. Леон в это время был занят подготовкой ареста. И вдруг появляется возможность добыть дубликат шкатулки! Это упрощало дело и, в то же время, делало его более романтичным. Мы с Пойккертом направились к нашему подопечному. Пойккерт стоял на балконе у окна, и когда я употребил условный словесный сигнал, он разбил окно, дав мне возможность обменять шкатулки… Ну, а потом… потом Гентгеймер, видно, открыл шкатулку, все понял и удрал.

— Но как же вы смогли заставить его показать вам шкатулку? — спросил лорд Гейдрю.

Манфред многозначительно улыбнулся. Сказка о розовом алмазе казалась ему слишком примитивной, чтобы о ней упоминать.

Глава 4.

Совпадения

Леон Гонзалес был большим охотником до коллекционирования всякого рода совпадений. К тому же, будучи в достаточной мере человеком суеверным, от встретив утром однорогую бурую корову, уже не сомневался в том, что в течение дня непременно встретит корову столь же бурую и однорогую.

— Совпадения, друг мой Джордж, — говаривал он, — вовсе не случайность, а закономерность.

Он повторил эту фразу недавно за обедом. Манфред и Пойккерт не обратили на нее никакого внимания. Гонзалеса это ничуть не смутило, и он продолжал нарочито ровным менторским тоном:

— Да будет вам известно, друзья мои…

— Ты увидел однорогую корову, — не без ехидства продолжил Манфред.

— Сегодня утром, — невозмутимо продолжал Леон, — я ездил по делам в Лэнгли. И вот я вижу перед каким–то трактиром пьяного человека. Вначале я принял его за земледельца в воскресном костюме, но вдруг заметил, что на пальце у него было кольцо с бриллиантом стоимостью, по крайней мере, пятьсот фунтов. Естественно, я проявил к нему законный интерес. Он рассказал мне, что недавно побывал в Канаде…

— Но в чём же совпадение? — нетерпеливо спросил Пойккерт.

— Не перебивайте меня. Это очень интересно. Вы сейчас в этом убедитесь. Так вот, во время моего разговора с этим подвыпившим «сыном земли» к трактиру подъехал в роскошном автомобиле некий довольно прилично одетый господин, также с бриллиантовым кольцом на мизинце.

— Басни, — пожал плечами Манфред.

— Потерпите немного с поспешными выводами. Это даже неприлично.

— Дальше! — сказал Пойккерт.

— А вот дальше было нечто любопытное. Как только господин вышел из своего блестящего авто, землепашец вдруг бросается к его ногам! «Амвросий!» — восклицает он не своим голосом. Лицо принимает прямо–таки молочный оттенок. Амвросий же, не обращая на него никакого внимания, входит в трактир. И тогда землепашец вдруг пустился бежать прочь, да так быстро, будто за ним гонится дьявол… Я же вошел в трактир и застал там Амвросия за стаканом чая. Кто же пьёт чай в одиннадцать часов утра? Только человек, живший либо в Южной Африке, либо в Австралии. Как оказалось, в данном случае это была Южная Африка. Непрофессиональный алмазоискатель, отставной солдат, но, в общем, джентльмен, только не очень словоохотливый. Когда он уехал, я стал разыскивать того землепашца, и, представьте себе… — Леон сделал эффектную паузу.

— Да не томи, чёрт возьми! — вскричал Манфред.

— Представьте себе, — продолжал Леон, — я увидел его в тот самый миг, когда он входил в дверь очень элегантной виллы.

— В которую ты, игнорируя священное понятие о праве собственности, не преминул войти.

— Естественно, — кивнул Леон. — Вообрази себе, мой милый Джордж, роскошную виллу, до того заставленную всякой бесполезной мебелью, что мне едва удалось найти место, где бы можно было присесть. Сатиновые канапе, псевдо–китайские кабинеты, несуразные картины в массивных золотых рамах — и на фоне всего этого сверкающего хлама — две особы, расфуфыренные и увешанные искусственными бриллиантами, как рождественские ёлки.

— Увидев тебя, они были в восторге, — сказал Пойккерт.

— Но сначала пришёл в восторг я, услышав их. Войдя, землепашец произнёс трагическим тоном: «Он не убит, я видел его своими глазами полчаса назад». Одна из женщин сказала: «О, Боже!». Вторая добавила: «Он убит. Ведь он был в новогоднем списке!» Мужчина сказал: «Он здесь. Живой». Первая из женщин спросила: «Почему ты не пришёл сразу же?». Мужчина ответил: «Я боялся, что он меня выследит». И вот тут–то они пришли в восторг, когда вошёл я.

— Ты, разумеется, записал номер автомобиля Амвросия?

Леон кивнул утвердительно.

— Так, значит, бриллиантовое кольцо?

— Дамское, оно было на его мизинце.

Пойккерт улыбнулся.

— Что ж, будем ждать третьего совпадения.

Несколько минут спустя Леон уже направлялся в редакцию известной газеты, чтобы просмотреть новогодние списки павших солдат.

— Трое Справедливых, — заметил помощник прокурора, — стали настолько популярными, что я не исключаю возможности сотрудничества с ними.

— Но что они ищут вокруг моего дома? — спросил полковник Энфорд.

Леди Ирен Белвинн медленно обмахивалась длинным страусовым веером с видом полнейшего равнодушия к теме разговора, между тем жадно ловя каждое слово. Тридцатилетняя красавица, вдова одного из богатейших банкиров Европы, она везде пользовалась особым почётом и восхищённым вниманием.

— Вы имеете в виду этих… сыщиков? Я где–то слышала, что их прошлое небезупречно.

— Прошлое прошлым, — горячился полковник Энфорд, — но что они ищут сейчас вокруг моего дома?

— Странно, — заметила Ирен. — Я только сейчас вспомнила о них…

— Но зачем они вам? — спросил помощник прокурора удивлённо.

Она промолчала и перевела разговор на другую тему.

Было уже за полночь, когда леди Ирен подъехала к своему особняку на Пикадилли.

В доме все, должно быть, уже спали. Тем не менее, ей навстречу выбежала горничная с крайне озабоченным лицом.

— Она ждёт вас с девяти часов, миледи, — сказала девушка, понизив голос.

— Где она?

— Я отвела её в библиотеку, миледи.

Бросив шаль на руки горничной, леди Белвинн быстро прошла по широкому коридору и распахнула дверь в библиотеку.

Женщина, сидевшая на канапе, почтительно привстала. Она была одета крайне бедно и неряшливо. Вид её был жалок и убог, но из–под полуопущенных век сверкали хитрые глаза, а в голосе, как бы он ни был проникнут униженным смирением, нет–нет да проскальзывали властные нотки.

— Ему снова очень плохо, сударыня, — сказала она. — Нам всем пришлось бросить работу и сидеть возле него. В бреду он то и дело говорил, что придёт сюда сам. По мнению врача, его нужно отправить… — глаза её сверкнули — … в Южную Африку.

— В прошлый раз вы упоминали Канаду, — холодно заметила Ирен. — Это довольно дорогое удовольствие, миссис Деннис.

Женщина пробормотала что–то невнятное и нервно потёрла руки.

— Что сказать, когда последние гроши приходится отдавать врачам… Я ведь не чужая… племянник, всё–таки… сердце кровью обливается… на его поездку в Южную Африку требуется пять тысяч фунтов… а где их взять?

Пять тысяч фунтов! Неделю назад просьба заключалась в одной тысяче. Ставки заметно выросли.

— Я хочу проведать его, — сказала леди Ирен решительно. Из–под ресниц гостьи мелькнул острый взгляд.

— Я не могу взять на себя такую ответственность, миледи, никак не могу. Потому–то я и не говорю вам, где мы живём, чтобы зря не соблазнять вас, не подвергать опасности. Ведь для него ничего не будет стоить перерезать вам глотку.

Прекрасное лицо Ирен исказила злая улыбка.

— Не думаю, что это действительно так опасно, — сказала она спокойно. — Впрочем, это уже не имеет значения. Итак, пять тысяч. Когда вы намерены ехать?

— В будущую субботу, миледи. А деньги только наличными…

— Хорошо, — кивнула Ирен. — Завтра в полдень. И потрудитесь, пожалуйста, явиться в более опрятном виде.

Женщина горько рассмеялась.

— Легко сказать, миледи, легко сказать… Каждый пенни, заработанный мной, пожирает его болезнь. Так что…

Ирен подошла к двери и отворила её. Затем она подождала в коридоре, пока горничная не вывела неприятную гостью.

— Отворите окна и проветрите помещение, — сказала леди Ирен. Поднявшись в свой будуар, она присела перед туалетным столиком, всматриваясь в своё отражение.

Затем, схватив телефонную книгу, нашла нужный номер.

Её соединили. Она услышала мягкий перебор гитарных струн. Мужской голос спросил, кто звонит.

— Леди Ирен Белвинн, — ответила она. — Вы, правда, не знаете меня, но…

— Я вас отлично знаю, леди Ирен. — По тону она могла безошибочно заключить, что говоривший улыбался.

— Сегодня вечером вы обедали у полковника Энфорда и покинули его дом без десяти минут двенадцать. По–видимому, желая собраться с мыслями, вы поехали домой не обычным путём, а мимо Гайд–Парка…

Гитара смолкла. Она слышала, как чей–то голос отчётливо произнёс: «У Леона появилась манера Шерлока Холмса…»

Затем послышался смех. Она тоже невольно улыбнулась.

— Вам бы хотелось встретиться со мной? — Значит, с ней разговаривал Леон Гонзалес.

— Когда это возможно? — спросила она.

— Немедленно, если дело настолько серьёзно, что… А мне кажется, это действительно так.

Она секунду колебалась.

— Хорошо. Я буду ждать вас в библиотеке.

Двадцать минут спустя горничная ввела к ней стройного мужчину в смокинге. Она поздоровалась с ним довольно растерянно, не успев обдумать, с чего начать разговор. Он терпеливо ждал…

— Я была тогда ещё очень юной, пожалуй, это всё, что я могу сказать в своё оправдание… Он был красив, смел, умён… Кроме того, шофёр — это всё–таки не лакей… Я хочу сказать, что с шофёром у меня могли быть дружеские отношения, тогда как с другими слугами…

Собеседник понимающе кивнул.

— Это был безрассудный, безумный поступок… Когда мой отец рассчитал его, казалось, сердце моё разорвётся…

— Ваш отец знал? — спросил Гонзалес.

Она покачала головой.

— Нет. Отец был довольно вспыльчив и рассчитал Джима за какой–то незначительный проступок… Потом я получила письмо — перед самой войной… Во время своего замужества я не имела известий о нём около трёх лет, а затем я получила письмо от этой женщины, в котором она сообщала, что племянник её болен чахоткой и что ей известно, какими… какими друзьями мы с ним были когда–то…

Улыбка гостя в первый момент показалась ей оскорбительной.

— Вы не сообщили мне ничего принципиально нового, леди Ирен, — сказал он.

— Но… как же… это ведь никому…

Он перебил её.

— Скажите, леди Ирен, вы были счастливы в браке? Извините мой нескромный вопрос.

Она колебалась.

— Да… Муж мой был почти на тридцать лет старше меня… А к чему вы спрашиваете?

Леон опять улыбнулся.

— Я сентиментален, что конечно несовместимо с моей профессией. И всё же я, к стыду своему, страстный любитель сердечных тайн как в литературе, так и в жизни. Вы любили этого… Джима?

— Я и теперь люблю его… Непереносимо думать, что он лежит где–то в бреду, в горячке на попечении этой ужасной тетки…

— У него нет никаких родственников, — спокойно заметил Леон.

Она вскочила со стула, широко раскрыв глаза.

— Откуда вам это известно?

Его хладнокровие действовало на неё почти гипнотически.

— Сегодня вечером я направился к дому полковника Энфорда. Знаете, зачем? Мне захотелось заглянуть в ваш рот. Я сужу о женщинах по их ртам и, вы знаете, редко ошибаюсь. Вот почему я ещё до вашего признания уже знал о том, что ваша репутация запятнана.

Ирен вспыхнула.

— Мистер Гонзалес, вам не кажется…

Он невозмутимо продолжал:

— Имей вы рот обычного типа, я никогда бы до такой степени не заинтересовался этой историей. А теперь…

Она ждала. Леон сказал, направляясь к двери:

— Вы застанете Джеймса Амвросия Клайнса одетым и готовым к отъезду в гостинице «Пикадилли». Кольцо, которое вы ему подарили, не покидает его мизинца, как не покидает его нагрудного кармана ваша фотография.

Бледная, почти теряющая сознание, она опустилась на ближайший стул, когда Гонзалес молниеносным рывком предотвратил её падение.

— Он человек очень славный, очень богатый… и ещё скажу, очень глупый, — иначе он давно решился бы навестить вас.

Перед нарядной виллой в Лэнгли остановился автомобиль, из которого вышла бедно одетая женщина. Дверь ей отворил высокий полный мужчина. Оба они прошли в гостиную, густо заставленную всякой мебелью. На лице миссис Деннис играла самодовольная улыбка.

— Всё в порядке, — сказала она, брезгливо отбрасывая рваную шаль.

Неуклюжий мужчина с бриллиантовым кольцом на мизинце повернулся в сторону второй женщины.

— Как только мы получим эти деньги, немедленно уезжаем отсюда. Это дело становится слишком опасным. Почему ты так запоздала, Мария?

— Лопнула шина, — сказала она, потирая над огнем руки. — Я думаю, бояться нечего. Что преступного в скромной просьбе помочь больному человеку?

Они весело рассмеялись. В эту самую минуту раздался стук в дверь, прозвучавший в ночной тиши набатным колоколом. Компания испуганно притихла.

Если через десять секунд не откроется эта дверь, — послышался любезный голос Гонзалеса, — утром её взломает полиция с целью обыска и ареста…

Дверь немедленно распахнулась.

Ранним утром Леон Гонзалес вернулся на Керзон–стрит. Друзья с нетерпением ждали его рассказа.

— Довольно банальный случай, — бросил Леон небрежно. — Наш Амвросий, человек довольно благовоспитанный, оказывается, в юности имел любовную связь с дочерью герцога. Он лишается службы. Из любви к этой девице он решает исчезнуть. Вспыхивает война. Он идет в солдаты. Перед сражением при Невшателе он пишет своей бывшей квартирной хозяйке миссис Деннис письмо с просьбой уничтожить пачку конвертов с письмами Ирен. Затем он попадает в списки убитых. Любопытство подстрекает миссис Деннис прочесть письма. Она узнаёт достаточно, чтобы шантажировать Ирен, которая в то время уже была замужем. Но Амвросий не убит, а только ранен. Он едет в Южную Африку, где обзаводится немалым капиталом.

Идут годы. Чета Деннис регулярно получает от Ирен деньги на лечение «неизлечимо больного Джима»…

— А списки в газетах? Ведь Ирен тоже могла их прочесть?

— Алчность затмевает рассудок и у более достойных людей, а эти… Короче, они выманили у леди Белвит свыше двадцати тысяч фунтов.

— Что же нам сделать с этими… тварями? — спросил Пойккерт вставая.

Леон вынул что–то из кармана. Это был сверкающий бриллиантами перстень.

— Я взял его в виде гонорара за полезный совет, — сказал он.

— Какой совет?

— Покинуть Англию прежде, чем Амвросий найдет их. Они были чрезвычайно мне благодарны, — ответил Леон.

Глава 5.

Тайна Слэна

Убийство Бернарда Слэна было одной из тех тайн, которые обычно доставляют много приятного прессе и мало приятного полиции.

Мистер Слэн был преуспевающим торговым посредником, холостяком и эпикурейцем.

Он только что отобедал в «Ориенте» и, так как автомобиль его был в ремонте, сел в такси и велел везти его домой. Когда автомобиль остановился у дома, в котором проживал мистер Слэн, портье как раз поднялся на пятый этаж.

Тяжёлое предчувствие закралось в душу портье, когда он, спустившись вниз, застал шофёра стоящим в вестибюле.

— Что случилось?

— Я только что доставил сюда мистера Слэна, который живет в седьмой квартире, — ответил шофёр. — У него не оказалось мелочи, и он зашёл к себе, чтобы…

Портье и шофёр беседовали минут пять. Затем портье решил пойти самому за деньгами для шофёра.

Слэн занимал в этом доме первый и, конечно, самый дорогой этаж. Площадка была освещена, — видимо, забыли погасить свет, войдя в квартиру. Портье позвонил и стал ждать. Затем он позвонил ещё раз, постучал… Ответа не последовало. Он вернулся к шофёру.

— Мистер Слэн, должно быть, лёг спать. Как он себя чувствовал? — спросил он.

Вопрос касался степени опьянения беспокойного жильца. Мистер Слэн частенько возвращался домой в таком состоянии, что явно нуждался в помощи швейцара.

Шофёр (его звали Рейнольдс) подтвердил, что его клиент, судя по всему выпил более, чем достаточно. Портье ещё раз поднялся на площадку и стал стучать. Потерпев неудачу и в этот раз, он вынул из своего кармана два шиллинга и шесть пенсов, чтобы рассчитаться с шофёром. До самого утра портье не оставлял своего поста в вестибюле. Покинуть дом, минуя его, было невозможно.

На следующее утро полисмен, стоящий на посту в Грин–парке, заметил человека, неуклюже сидящего на одном из парковых стульев. Мужчина был во фраке. Поза его показалась полисмену настолько необычной, что он счёл своим долгом, переступив ограду, направиться по лужку к той клумбе рододендронов, возле которой стоял этот стул. Приблизившись к незнакомцу, он убедился, что подозрения его были не напрасны: неизвестный был мёртв. По документам, найденным в кармане покойника, полисмен установил, что это был Бернард Слэн. Осмотр трупа показал, что смерть наступила вследствие удара по голове каким–то тяжёлым предметом.

Недалеко от этого места находились железные ворота. Замок на них оказался сломанным.

Немедленно прибывшие агенты Скотленд–Ярда тщательно осмотрели место происшествия, затем допросили портье дома, где ранее жил убитый, и шофёра такси Рейнольдса.

Как и портье, Рейнольдс был безупречным человеком. Он был вдовцом. Проживал в небольшой квартирке над автомобильным гаражом на Пекарной улице.

— Довольно странное убийство, — сказал Леон Гонзалес, облокотясь на обеденный стол и подперев голову руками.

— Почему? — спросил Манфред.

— Потому, что в кармане убитого нашли счёт гостиницы.

Он указал пальцем на один из столбцов газеты. Джордж потянулся за газетой и прочёл следующее:

«В правом кармане фрака полицией была обнаружена окропленная кровью бумажка, оказавшаяся счётом, выписанным Ост–Эндским «Пледж–отелем“ 3–го августа 1921 года на имя м–ра и м–с Цильбрехем на сумму 7.500 франков.»

Манфред отбросил газету.

— Лично мне кажется странным, что этот совершенно пьяный человек ухитрился каким–то образом покинуть незамеченным свою квартиру и попасть в Гринпарк, расположенный так далеко от его дома.

Леон пожал плечами.

— Этот новый закон, запрещающий оглашение подробностей бракоразводных процессов, ровно ничего не стоит, — сказал он. — К счастью, в данном случае дело было ещё в 1921 году, так что подробности пребывания мистера и миссис Цильбрехем в «Пледж–отеле» вполне могут быть оглашены, если дело дойдет до суда.

— Ты подозреваешь убийство из мести?

Леон пожал плечами.

Инспектор Скотленд–Ярда Роберт Медоуз был искренним другом Трёх Справедливых. Он частенько заходил по вечерам на Керзон–стрит выкурить трубку–другую в обществе своих неофициальных коллег.

В этот вечер он явился, полный свежих впечатлений о загадочном убийстве.

— Кстати, — сказал он, — имена четы Цильбрехем мы вычеркнули из дела. Ясно, что мистер Цильбрехем был не кто иной, как Слэн. Ну, а дама — одна из его любовниц…

— На которой он собирался жениться, — сказал Гонзалес.

— С чего вы взяли? — спросил озадаченный сыщик.

Леон усмехнулся.

— Счет был переслан убитому с целью напомнить о существовании некоего мужа. Но не это важно. Меня интересует одна деталь: когда шофёр подъехал к дому, Слэн вышел тотчас же?

— Вы, как видно, тоже собирали сведения, — заметил сыщик. — Нет, он вышел не сразу. Как человек тактичный, шофёр решился не вытаскивать Слэна из автомобиля, чтобы люди, находившиеся в вестибюле, не заметили его состояния.

— Он, пожалуй, самый тактичный из всех шофёров Лондона, — проронил Гонзалес небрежно.

— Ещё вопрос: долго ли находился портье на пятом этаже?

Инспектор покачал головой. — Трудно сказать. Он пробыл там некоторое время, беседуя с квартирантами. Очевидно, когда внизу, в квартире Слэна, хлопнула дверь, он сообразил, что кто–то пришел, и спустился вниз.

Леон откинулся на спинку кресла, блаженно улыбаясь.

— Каково твое мнение, Раймонд? — обратился он к молчаливому Пойккерту.

Тот загадочно улыбнулся.

— Хорошо, а чем вы объясните вторичный выход Слэна? — спросил настороженно инспектор.

Тут Гонзалес и Пойккерт вскочили со своих мест.

— Да он и не думал выходить! — воскликнули оба в один голос.

Обескураженный сыщик заметил озорные глаза Джорджа Манфреда.

— Они говорят сущую правду, Медоуз. Ясно, что он больше не покидал дома.

Манфред встал и потянулся.

— Я готов даже держать пари на пятьдесят фунтов, что убийца будет найден Леоном завтра же. Правда, я не поручусь, что ему удастся доставить его в Скотленд–Ярд.

На следующее утро, часов в восемь, когда шофёр Рейнольдс собирался выезжать из гаража, к нему подошёл Леон Гонзалес и протянул визитную карточку.

Рейнольдсу — человеку выдержанному, спокойной, приятной наружности, располагающему к себе любезной предупредительностью, можно было дать на вид лет сорок.

— Так вы тоже сыщик? — спросил он, улыбаясь. — Я ведь ответил уже на все вопросы, какие мне задавали.

— Этот автомобиль — ваш собственный? — Леон указал на свежей полировки машину.

— Да, — ответил шофёр. — Но автомобиль не золотые прииски, как думают некоторые. А если ещё посчастливится быть замешанным в таком деле как это, выручка упадет процентов на пятьдесят, не меньше. Я дал полиции полный отчет о моих доходах, так что…

— Я работаю для собственного удовольствия, — перебил его Леон, отвечая улыбкой на улыбку. Меня интересуют один–два момента, не вызвавшие интереса у полиции.

— Поднимемся лучше ко мне в комнату, — сказал шофёр после некоторого колебания.

Комната Рейнольдса была гораздо комфортабельнее, чем это можно было предположить. Среди мебели Леон заметил две старинные вещи, стоившие, должно быть, немалых денег. Посреди комнаты стоял стул на гнутых ножках. На столе стояла кожаная коробка для шляп. Неподалеку Леон заметил довольно элегантный кофр. Шофёр, вероятно, перехватил взгляд Леона.

— Это вещи одного из моих пассажиров, — сказал он отрывисто. — Я должен отвезти их на вокзал.

По интонации шофёра Леон определил, что слова эти были предназначены для кого–то другого в передней. Рейнольдс, видимо, понял это, потому что настроение его внезапно изменилось.

— Вы должны понять, мистер Гонзалес, что я — человек трудящийся. Боюсь, что не смогу уделить вам достаточно времени. Что, собственно, вы желали бы знать? — В тот день, когда вы отвезли Слэна домой, у вас было много работы?

— Как всегда. Впрочем, об этом дне я дал полный отчет полиции, даже о случае с больницей.

— О случае с больницей?

Шофёр колебался.

— Я не хотел бы претендовать на роль какого–то… героя. Обыкновенное человеколюбие… На углу Пекарной улицы какая–то женщина была сбита автобусом… Я подобрал её и отвёз в больницу.

— Она сильно пострадала?

— Она умерла.

Голос его оборвался.

Леон пристально посмотрел на него. И ещё раз взгляд его упал на шляпную коробку и кофр.

— Благодарю вас, — сказал он. — Не согласитесь ли вы прийти сегодня вечером на Керзон–стрит? Адрес на карточке.

— Но… зачем?

— Мне хочется задать вам один вопрос, на который вы, по–моему, только рады будете ответить, — сказал Леон, надевая шляпу.

Автомобиль Леона стоял за углом. Выйдя от Рейнольдса, Гонзалес поспешил в больницу на Уомнер–стрит. Там он узнал ровно столько, сколько предполагал узнать и вернулся домой в самом мрачном расположении духа.

В девять часов вечера пришел Рейнольдс. Леон Гонзалес провёл с ним около часа с глазу на глаз в небольшой приемной нижнего этажа. К счастью, Медоуз в тот день не счёл нужным почтить друзей своим присутствием.

Неделю спустя он явился со сведениями, поразившими, наверно, только его одного.

— Странная вещь: тот шофёр, что отвозил Слэна, ни с того ни с сего вдруг продал свою машину и скрылся. Ведь никто же и не думал подозревать в нём убийцу. Это было бы просто нелепо!

Манфред любезно согласился с ним. Пойккерт глубокомысленно затянулся папиросой, а Леон Гонзалес зевнул, как бы давая этим понять, что ему чертовски надоели всякие тайны.

— Крайне любопытно, — заметил Гонзалес, сидя у камина в обществе своих друзей, — что полиция даже не попыталась навести справки о прежней жизни Слэна. А ведь перед тем, как переехать в Лондон, он долгое время жил в Ливерпуле, был владельцем большого доходного дома и нескольких магазинов. Окажись полиция несколько более любознательной, она бы наверняка узнала о том, что в это время в Ливерпуле проживал молодой доктор Грэн с красавицей–супругой и что она сбежала от мужа с преуспевающим Слэном. Вероятно, Слэн был влюблен в неё по уши и готов был жениться. Но Слэн принадлежал к той категории людей, которые бывают страстно влюблены в течение определённого срока, предположим, трёх месяцев. А дальше…

Доктор предложил своей жене вернуться к нему. Она отказалась, и больше он о ней ничего не слышал. Бросив свою врачебную практику, он переехал в Лондон, вложил свои сбережения в небольшой гараж и превратился в шофера такси.

С женой ему так и не удалось встретиться, но Слэна видел довольно часто. Рейнольдс, или Грэн, как мне приятнее его называть, сбрил усы и бороду, всемерно изменил внешность, чтобы Слэн не смог его узнать при встрече.

Злой рок заставил Грэна повсюду следовать за своим врагом, изучать его привычки и вкусы. Так, он вскоре узнал, что по средам Слэн обедает в клубе «Ориентц», причем неизменно уезжает оттуда в половине двенадцатого. Он не придавал, однако, этому открытию никакого значения и не надеялся извлечь из него практической пользы, пока не настал тот роковой день…

Увидев сбитую автобусом женщину, он вышел из машины, склонился над ней и, к своему ужасу, узнал бывшую супругу… Внеся её в автомобиль, он помчался к ближайшей больнице. В ожидании операции несчастная сообщила ему в нескольких отрывистых, почти бессвязных словах всю историю своего падения… Она умерла до начала операции…

Потом я узнал в больнице, что какой–то незнакомец распорядился хоронить её в Ливерпуле, причем не жалел никаких средств для организации этого дела. Вот зачем в комнате Грэна были наготове шляпная коробка и кофр…

Он покинул больницу, обезумев от ненависти. Шёл крупный дождь, когда он проезжал мимо «Ориента», швейцар выходил взять такси для Слэна… Остановившись у ворот парка, он взломал их и повёз своего пьяного седока прямо на площадку для гольфа. Вот здесь–то он и открылся ему, здесь он и предъявил Слэну счет той гостиницы… Потом он уверял меня, что хотел оставить его в живых, что вынужден был убить его в целях самозащиты, так как Слэн угрожал ему револьвером. Это может быть правдой, а может и не быть. Так или иначе, оставив Слэна в парке, он подъехал к его дому, обождал, пока портье поднимется наверх и стал ждать его в вестибюле…

— Мы ведь не станем уведомлять об этом полицию? — серьёзно спросил Манфред.

Пойккерт разразился громким хохотом.

— Это приключение само по себе так сказочно, что полиция никогда не поверит в него, — сказал он.

Глава 6.

Пометка на чеке

Человек, вошедший в дом на Керзон–стрит, был полон благородной решимости восстановить попранную справедливость.

— Разве это благородно — выгнать человека из дома только за то, что он произнёс только одно словечко по–арабски?

— Погодите, — остановил его Леон Гонзалес. — Давайте начнём сначала: кто вы такой и откуда вас выгнали?

— Я же говорю вам, что был у мистера Сторна вторым лакеем. Отличное место, должен вам сказать. А он возьми да выгони меня за то, что я сказал…

— По–арабски?

— Ну да. После войны я был в Константинополе, ну и подхватил кое–какие фразы. Так вот, когда я чистил серебряный поднос, причём, чистил со всем старанием, то залюбовавшись своей работой, пробормотал по–арабски: «вот так славно» — и вдруг слышу позади себя голос мистера Сторна: «Вы уволены». Прежде, чем я сообразил, в чём дело, мне было выплачено месячное жалование и я очутился на улице.

Гонзалес скептически пожал плечами.

— Возможно, это интересное сообщение могло бы привлечь внимание… Но при чём здесь мы?

Сколько раз он задавал подобный вопрос людям, приходившим в штаб Серебряного Треугольника с мелочными печалями и обидами!

— Да ведь странно всё это! Что ему так не нравится в арабском языке? Почему ему так нравятся турецкие казни?

— Казни?

— Ну да! У него в спальне висит большая фотография. Её сразу не увидишь, потому что она висит в потайной нише, но он как–то забыл её закрыть… Там на снимке трое повешенных, а вокруг толпа глазеющих на них турок. Зачем это ему?

Леон минуту помолчал.

— Действительно, всё это несколько странно, но, как говорится, дело вкуса. Чем ещё я мог бы служить вам?

Гость смущённо попрощался и ушёл. Леон пересказал этот эпизод своим друзьям.

— Об этом Сторне я слышал, что он крайне бережлив, что в своём доме в Парковом переулке он держит очень немного слуг, платя им очень скудное жалованье, — сказал Манфред. — По происхождению он армянин. Разбогател на нефтяных приисках во время войны. А в болезненной страсти к изображениям турецких казней я не вижу ничего, достойного внимания.

— Учитывая его происхождение, — сказал Пойккерт, — это вполне естественно.

В самом начале апреля Гонзалес узнал из газет, что мистер Сторн намерен провести краткосрочный отпуск в Египте.

Интерес к особе Сторна был вполне оправдан: баснословное богатство, высокая образованность и прочные деловые связи открывали перед ним все двери.

Жил он в Парковом переулке, в Бёрсон–хаузе — небольшом, но красивом особняке, который он приобрел за фантастическую сумму у прежнего владельца, лорда Бёрсона. Большую часть своего времени он проводил либо там, либо в своей роскошной вилле в Суссексе. Возглавляемый им Трест Персидской и Восточной Нефтяной Промышленности помещался в огромном доме на Моргет–стрит, где его можно было застать ежедневно с десяти часов утра до трёх пополудни.

Большая часть акций этого треста находилась в руках Сторна. Ходили слухи, что он зарабатывает около четверти миллиона в год. Он был холостяком. Число близких друзей его было весьма ограничено.

Не прошло и месяца с того дня, когда мистер Гонзалес прочёл в газете заметку об отъезде Сторна в Египет, как к двери с блестящим треугольником подкатил огромный автомобиль, из которого вышел столь же огромный джентльмен…

Он долго разглагольствовал на отвлеченные темы, задавал ничего не значащие вопросы, пока Леон, окончательно потерявший терпение, не спросил его прямо о цели его визита.

— Что ж, — вздохнул толстяк, — я откроюсь вам. — Дело в том, что я — главный директор Треста Персидской и Восточной…

— Предприятие Сторна? — спросил Гонзалес, сразу оживившись.

— Именно так… мне бы, скорее всего, следовало обратиться к полиции, но один из моих приятелей посоветовал прежде обратиться к вам.

— Относительно мистера Сторна?

Джентльмен, оказавшийся мистером Юберзом Греем, кивком подтвердил это предположение.

— Видите ли, мистер Гонзалес, дело довольно–таки щекотливое…

— Он сейчас за границей? — перебил его Леон.

— Да. Он за границей, — сказал Грей с расстановкой. — Он уехал как–то странно… В день его отъезда в тресте должно было быть совещание, которое он сам же назначил, но в то самое утро я неожиданно получаю от него письмо, в котором он сообщил о своём внезапном отъезде, причём просил сохранить это в тайне. К сожалению, один из моих подчинённых поведал об этом какому–то репортёру и, таким образом…

— Дальше, — нетерпеливо сказал Леон.

— Неделю спустя мы получили от него из Рима письмо с приложенным к нему чеком на 83000 фунтов и сообщением, что чек этот надлежит оплатить немедленно, когда за ним явится господин, который действительно, не замедлил явиться на следующий день.

— Англичанин? — спросил Леон.

Мистер Грей покачал головой.

— Нет, он скорее смахивал на чужеземца: черноволосый, смуглый… Короче, деньги мы ему выплатили.

— Понятно, — бросил Леон.

— Спустя несколько дней мы получили ещё одно письмо от мистера Сторна, написанное в «Отель–де–Рюсси», в Риме. В этом письме сообщалось, что необходимо оплатить ещё один чек, высылаемый на имя некоего мистера Крамана, на сумму 107000 фунтов с несколькими шиллингами. И это указание я выполнил в точности. На следующий же день я получаю ещё письмо из гостиницы «Плацца дель Плебисцито» в Неаполе, — я могу предоставить в ваше распоряжение все эти письма, — с уведомлением, что надлежит оплатить ещё третий чек некоему мистеру Реццио. Сумма — 112000 фунтов. Эта сумма почти исчерпывала кассовую наличность мистера Сторна. Деньги были выплачены, но я решил разобраться в этом деле.

— Чек при вас? — спросил Леон.

Толстяк протянул ему чековый бланк. Леон внимательно осмотрел его.

— Подделка?

— Исключена. Письмо также написано его почерком. Но меня смущают эти странные пометки на оборотной стороне чека.

Леон, лишь подойдя к окну, смог разглядеть у самого края бланка едва заметную карандашную строчку.

— Вы разрешите мне оставить этот чек у себя на пару дней?

— О, разумеется!

Леон ещё раз подверг чек внимательному осмотру. Он был выписан на Оттоманский Нефтяной Банк, частное предприятие Сторна.

— Что вы предполагаете?

— Не знаю, но меня всё время преследует мысль, что тут не обошлось без подлога. Но мне не хотелось бы, чтобы мистер Сторн узнал о моей… проверке. Я готов уплатить столько, сколько вы потребуете, но мне необходимо избавиться от этих странных предчувствий…

Когда гость ушёл, Леон заглянул к Манфреду.

— Здесь вполне вероятен самый гнусный подлог, — сказал Джордж. — Но если уж браться за это дело, начинать нужно с самого дебюта Сторна.

— Я того же мнения, — сказал Гонзалес…

Он вернулся около полуночи с целым ворохом сведений о Сторне.

— Лет двадцать назад он служил в Оттоманском Телеграфном Агентстве. Владеет восемью восточными языками. В Константинополе был своего рода знаменитостью. Это ни о чём не говорит, Джордж?

— Пока нет.

— Далее. Он якшается с придворной челядью, с теми палачами, что отправляли на виселицу своих политических противников. Нет никакого сомнения, что он завладел своей концессией только благодаря этим молодчикам.

— Какой концессией? — спросил Манфред.

— Нефтяными приисками. Когда же власть перешла к новому правительству, он и тогда оказался на поверхности. Его пяти товарищам повезло гораздо меньше: трое из них были заподозрены в правительственной измене и повешены.

— Снимок! — воскликнул Манфред. — А остальные двое?

— А двое, будучи итальянцами, были сосланы на пожизненную каторгу.

— Стало быть, когда Сторн вернулся в Лондон…

— Он являлся единственным собственником концессии, которую он продал с чистой прибылью в три миллиона фунтов!

На следующее утро Леон покинул дом раньше обычного. В десять часов он уже стоял у парадной двери Бёрсон–хауза.

Несколько глуповатый на первый взгляд привратник посмотрел на него с подозрением, но был довольно предупредителен.

— Мистер Сторн в отъезде, сэр. Он вернётся не ранее, чем через две — три недели.

— Могу ли я видеть секретаря мистера Сторна?

— Мистер Сторн не пользуется услугами секретаря у себя дома, сэр.

Пошарив в кармане, Леон вынул визитную карточку.

— Моя фамилия Бёрсон, — сказал он. — Мой отец родился в этом доме. Несколько месяцев назад я просил у мистера Сторна позволить мне побывать в стенах родного дома, и он любезно позволил мне это.

На визитной карточке была краткая пометка карандашом, подписанная Сторном: «Разрешаю предьявителю сего осмотреть мой дом в любое время моего отсутствия».

Леон просил, уговаривал, требовал — всё было напрасно.

— К сожалению, не могу впустить вас, сэр. — В очередной раз повторил привратник, преграждая ему путь. — Перед своим отъездом мистер Сторн строго–настрого запретил принимать посторонних.

— Что за день сегодня? — спросил Леон неожиданно.

— Четверг, сэр.

— Скоромный день, — глубокомысленно произнёс Леон.

Смущение привратника длилось недолго.

— Идите своей дорогой, сэр, — сказал он сердито, захлопнув дверь перед самым носом «мистера Бёрсона».

Гонзалес обошёл вокруг дома. На острове их было всего два: этот и соседний. Он отправился домой в самом приподнятом настроении. Нужно было поскорее увидеть Пойккерта, который, к числу своих прочих достоинств, имел обширнейший круг знакомств в преступном мире. Ему были знакомы все более или менее выдающиеся мошенники Лондона, грабители, взломщики и карманные воры. Раймонд Пойккерт был осведомлён обо всех новостях этой криминальной державы гораздо лучше любого сотрудника Скотленд–Ярда.

И теперь, когда Леон послал его на рекогносцировку, Пойккерт узнал в одной из мелких таверн про некоего смуглолицего филантропа, по крайней мере трижды слушавшего приговор суда.

Когда он вернулся, Леон продолжал тщательно изучать странные пометки на оборотной стороне чека.

Прежде, чем Пойккерт успел раскрыть рот, чтобы рассказать о полученной информации, Леон схватил телефонную трубку и набрал номер.

— Мистер Грей, на ком лежит обязанность проверять чеки, полученные от Сторна? Я имею в виду официальную обязанность.

— На счетоводе, — послышался ответ.

— А кто нанимал счетовода, вы?

Пауза.

— Нет, мистер Сторн. Они были знакомы ещё давно…

— Где я могу найти этого счетовода? — алчно спросил Леон.

— Он в отпуске. Со вчерашнего дня. Я… могу разыскать его.

Леон радостно хмыкнул.

— Пожалуй, не стоит, друг мой, — сказал он, бросая трубку. — Слушаю с нетерпением, Раймонд!

Выслушав рассказ приятеля, он стал торопливо собираться.

— Возьми револьвер. Едем в Парковый переулок. По дороге заглянем в Скотленд–Ярд.

В десять часов вечера, когда суровый привратник отворил дверь, могучая рука Гонзалеса вышвырнула его на тротуар.

Четверо агентов Скотленд–Ярда, сопровождавшие Леона и Раймонда, ворвались в прихожую. Какой–то выбежавший на шум слуга был отправлен следом за привратником.

После короткой, но оживленной перестрелки с двумя итальянцами, в итоге проявившими благоразумие и сложившими оружие, нападающие проникли в крохотное помещение над крышей, где они обнаружили изнурённого голодом человека, которого даже спешно вызванный директор треста не решился сразу признать своим патроном.

— Этот человек предал нас, и, не подкупи мы ложных свидетелей, висеть бы нам так же, как Гатим Эффенди, Аль–Шири и грек Маропулос, — сказал на допросе один из итальянцев.

— Желая забрать нашу долю, он оклеветал нас. Когда мы бежали с каторги, то поклялись получить от него все, что он нам должен, — добавил второй.

— Простейший случай, — сказал Леон в тот же вечер за ужином. — Не могу себе простить того, что сразу не разобрал этих пометок на обороте чека. Когда Сторн находился в плену под крышей собственного дома, он, видимо, не сразу сообразил сделать эту надпись на обороте чека, который он подписал под принуждением своих мучителей.

— Но что там было написано? — спросил Манфред.

— Сторн ведь ранее служил в телеграфном агентстве. Эти странные точки и чёрточки — не что иное, как слова, записанные по системе Морзе:

«ПЛЕННИК В ПАРКОВОМ ПЕРЕУЛКЕ».

— Любопытно, чем этот миллионер вознаградит нас? — поинтересовался Пойккерт.

Ответ последовал лишь спустя несколько дней после судебного процесса. Он имел вид чека на сумму… в пять гиней.

— Цена жизни! — воскликнул Гонзалес. Он был в восторге.

Глава 7.

Дочь мистера Левенгру

Мистер Левенгру вынул изо рта сигару и озабоченно покачал головой.

— Бичевание! Это ужасно! Какое–то… средневековье… Бедный Джоз!

Его собеседник сочувственно вздохнул.

Речь шла о некоем Джозе Сильве, недавно осужденном на каторжные работы с предварительным бичеванием.

Джоз рыскал по театральным агентствам, где предлагал миловидным начинающим актрисам выгодные ангажементы в Южной Америке. Они уезжали туда, счастливые и полные надежд. Назад они не возвращались. Их родственники получали письма, в которых девушки сообщали, что безмерно счастливы, что играют главные роли, что получают приличное жалование… Все они писали об одном и том же, употребляя одни и те же выражения. Было ясно, что писали они под диктовку.

Хорошенькая молодая девушка предложила свои услуги и поехала в Буэнос–Айрес. Её сопровождали отец и брат — оба агенты Скотленд–Ярда. Они благополучно возвратились, добыв все необходимые сведения.

Джоз Сильва был арестован. Когда в ходе следствия проявились дополнительные пикантные подробности, то восемнадцать месяцев каторжных работ и двадцать пять ударов девятиконечным бичом стали для Джоза суровой, но неотвратимой реальностью.

Эта гроза прошла мимо Юлия Левенгру, наслаждавшегося уютом и покоем в своём миниатюрном домике на окраине Найтсбриджа. Продолжал благоденствовать и его сообщник Гейнрих Люис. Это они финансировали Джоза и массу других «джозов», но до них добраться было не просто.

— М–да… Жаль парня, но ничего не поделаешь, — вздохнул Левенгру, посасывая сигару.

Гейнрих тоже вздохнул. Хотя оба они были довольно толсты, он казался ещё полнее, так как был ниже ростом. Он подошёл к камину и взял в руки фотографию, на которой была изображена необычайно красивая девушка в вечернем платье.

— Твоя дочь, Юлий, прекрасна до… Будь я моложе лет на тридцать…

— Если уж я решусь отдать её кому–то, этот счастливец будет по меньшей мере…

— Пэром Англии, — подхватил Гейнрих, — что ж, придётся смириться, так и быть.

Оба рассмеялись.

Мистер Левенгру был вдовцом. Жена его умерла, когда Валерия была ещё ребенком. Никогда не узнает гордая восемнадцатилетняя красавица, сколько душ было загублено, сколько судеб растоптано для того, чтобы воспитать её в неге и роскоши!

Отец её был акционером двадцати трёх баров и увеселительных клубов, разбросанных по всей Бразилии и Аргентине.

Он выплюнул кусочек табачного листа.

— Жаль Джоза, но… жизнь не стоит на месте. Уже нашёлся кандидат.

— Кто он?

Юлий вынул из кармана конверт и протянул Гейнриху. Взглянув на обратный адрес, тот побледнел как полотно.

— Что с тобой, Гейнрих?

— Ты… знаешь, кто это?

Юлий покачал головой.

— Откуда мне знать? Довольно и того, что он — испанец и…

Гейнрих посмотрел на него отсутствующим взглядом.

— Могу я взглянуть на письмо? — Он вынул письмо из конверта и быстро пробежал глазами.

— Приходилось ли тебе слышать о «Четырёх Справедливых»?

Юлий нахмурился.

— Я что–то читал о них много лет назад… Они, должно быть, погибли… А к чему ты спрашиваешь?

— Они живы! — резко ответил его собеседник. — Правительство их помиловало. Они даже имеют собственную контору на Керзон–стрит.

И покуда он излагал бурную историю Справедливых, лицо Юлия Левенгру приобретало серо–землистый оттенок.

— Но как они могли пронюхать… это… Это чудовищно…

Деликатный стук в дверь прервал его речь. Вошедший лакей подал на серебряном подносе визитную карточку. Надев очки, Юлий взял её, прочёл, секунду помедлил и глухо произнёс:

— Проведите его наверх.

— Леон Гонзалес, — сказал Гейнрих почти шепотом, когда дверь закрылась.

— Видишь небольшой треугольничек в углу карточки? Точно такой же красуется над входной дверью их дома на Керзон–стрит. Это он!

Леон Гонзалес быстро вошел в комнату. Несмотря на седые виски, он был по–юношески подвижен. Острое, почти аскетическое лицо светилось энергией и жизнелюбием.

— Мистер Левенгру… — начал он, холодно кивнув в сторону Юлия.

— Откуда вы знаете меня? — спросил тот, напряжённо улыбаясь.

— Я вас вижу впервые, а вот мои друзья настолько вас изучили, что с поразительной точностью нарисовали ваш портрет вчера вечером на обеденной скатерти, чем вызвали справедливое негодование нашей домохозяйки.

Левенгру насторожился: в этих смеющихся глазах сквозил ледяной холод.

— Чем могу служить, мистер Гонзалес?

— Прежде всего хочу попросить прощения за эту маленькую мистификацию…

Левенгру нетерпеливо кивнул.

— Я хочу предложить вам, мистер Левенгру, положить конец существованию вашего… предприятия, причём в самое кратчайшее время.

— Но…

— Иначе вы станете очень… несчастным человеком, мистер Левенгру.

Опустив руку в карман пальто, он быстрым движением вынул листок бумаги и развернул его.

— Список тридцати двух девиц, попавших в ваши заведения за последние два года, — сказал он. — Прочтите и покажите вашему другу. Копия у меня есть. Кстати, этот список — плод шестимесячных допросов и розысков. Поэтому прошу отнестись к нему со всей серьёзностью.

Левенгру, не читая, швырнул бумагу на пол.

— Если у вас ко мне нет больше дел…

— Друг мой, — голос Леона стал почти воркующим. — Вы немедленно пошлёте срочные телеграммы вашим управляющим о распоряжении отпустить на волю этих девиц, выплатив им соответствующую компенсацию и снабдив их билетами до Лондона, причём в первом классе.

Левенгру порывисто шагнул к звонку и нажал кнопку.

— Вы либо не в своём уме, либо… Короче, у меня нет времени…

— У вас слишком мало воображения. Жаль, — медленно произнёс Гонзалес.

Вошёл лакей. Левенгру небрежным жестом указал на Леона.

— Проводите этого господина к выходу.

Леон насмешливо окинул взглядом обоих толстяков, так же насмешливо поклонился и вышел.

— Боже мой! Боже мой! — голос Гейнриха срывался Он забегал по комнате, отчаянно жестикулируя. — Что же делать?

— Успокойся, друг мой, — овладевший собой Левенгру говорил почти покровительственно. — Чем может быть опасен этот жалкий авантюрист? Обратится в полицию? Пусть!

— Ты безумец! — завопил Гейнрих. — Какая полиция? Какая полиция? Разве они нуждаются в полиции? Да они сами…

— Тсс, — прошептал Юлий.

Он услышал в передней шаги дочери.

— Папа, — сказала она с упрёком, — ты опять ссоришься с дядей Гейнрихом?

Наклонившись, она поцеловала отца в лоб.

— Никакой ссоры не было, моя дорогая. Просто Гейнрих сверх всякой меры озабочен пустяками. Представляешь, он ещё такой ребенок…

Она охорашивалась у огромного зеркала, мурлыкая игривую мелодию.

— Знаешь, папа, сегодня у леди Эсфири я познакомилась с очень милым человеком. Его зовут Гордон. Ты его знаешь?

— Я знаю многих, носящих это имя… А почему ты спрашиваешь? Он… ухаживал за тобой?

Она беззаботно рассмеялась.

— Папочка, ему ведь почти столько же лет, сколько тебе. Просто он такой забавный…

Юлий проводил её до парадной двери, подождал, пока ее автомобиль не скрылся из виду, и вернулся к своему компаньону.

В театре Валерия оказалась в окружении молодых людей, наперебой демонстрирующих перед ней галантность и остроумие. Ложа была переполнена, молодые люди были веселы до бесшабашности. Она испытала даже некоторое облегчение, когда её пригласил выйти величественный камердинер.

— Вас спрашивает какой–то джентльмен, мисс.

— Меня? — спросила она удивлённо и, выйдя в вестибюль, оказалась лицом к лицу с элегантным мужчиной средних лет.

— Мистер Гордон! — воскликнула она. — И вы здесь!

Он держался подчеркнуто сухо.

— Я должен сообщить вам довольно неприятную весть, мисс Левенгру.

Она побледнела.

— Надеюсь, не об отце?

— К сожалению, да.

— Что случилось?

— Вы должны поехать со мной в полицию.

Она посмотрела на него с явным недоверием.

— В полицию?

Мистер Гордон подозвал стоявшего неподалеку камердинера.

— Принесите пальто мисс Левенгру, — сказал он решительно.

Несколько минут спустя они садились в стоящий наготове автомобиль…

Часы били полночь, когда мистер Левенгру встал с кресла и потянулся. Гейнрих давно ушёл. Посмеявшись над его страхами, Левенгру вновь обрёл обычное душевное равновесие и вспоминал недавний визит Гонзалеса с известной долей иронии. Он уже направлялся в свою спальню, когда раздался сильный стук в парадную дверь, гулким эхом разнёсшийся по всему дому. Лакей побежал открывать.

Перед Левенгру выросла мощная фигура полицейского инспектора.

— Левенгру? — строго спросил он.

— Да, — ответил Левенгру.

— Прошу следовать за мной в полицейский участок.

Инспектор говорил жёстко, даже грубовато. Левенгру стало не по себе.

— В полицейский участок? Но почему?

— Вы это узнаете на месте.

— Но… по какому праву?.. Я протелефонирую моим адвокатам…

— Вы, значит, отказываетесь подчиниться властям?

Тон был настолько угрожающим, что Левенгру с готовностью подчинился.

Ставни на полицейском автомобиле были наглухо закрыты. На сиденьях, расположенных вдоль боковых стенок салона, уже сидели два человека. Инспектор сел рядом с Левенгру. Машина тронулась. Прошло пять минут, десять… Казалось бы, можно было уже достичь полицейского участка, но ночное путешествие продолжалось. Левенгру беспокойно заёрзал на жёстком сиденьи.

— Могу успокоить вас, — произнёс чей–то спокойный голос. — Вы едете не в полицию.

— А… куда же вы меня везёте?

— Сами увидите, — последовал ответ.

Прошёл, наверное, час, прежде чем автомобиль, наконец, остановился. Дом, в который его ввели, производил впечатление необитаемого. Прихожая была покрыта пылью и паутиной. Они спустились по лестнице, ведущей, по–видимому, в подвал, отперли стальную дверь и втолкнули его в помещение, оказавшееся небольшой комнатой со столом, стулом и кроватью. В углу было отверстие, ведущее, как он узнал впоследствии, в уборную. Больше всего его поразило то, что спутники его были в непроницаемых масках. Инспектор куда–то исчез.

— Вы останетесь здесь. Ваше отсутствие никем не будет замечено.

— Но… моя дочь, — пробормотал Левенгру.

— Ваша дочь? Ваша дочь завтра утром отправляется в Аргентину с неким мистером Гордоном, тем же путём, что и дочери других родителей.

Левенгру тупо посмотрел на говорившего, сделал шаг вперёд и без чувств повалился на пол.

Прошло шестнадцать дней.

Каждое утро к мистеру, Левенгру приходил человек в маске и невозмутимо описывал быт и нравы некоего заведения в Буэнос–Айресе — будущей резиденции Валерии.

Ему даже показывали фотографию некоего садиста, управляющего этим адским притоном.

— Негодяи! — орал Левенгру, порываясь броситься на своих мучителей, но всякий раз чья–то сильная рука валила его на кровать.

— Вы зря обвиняете Гордона, — насмешливо говорил незнакомец, — ведь ему, бедняге, тоже надо как–то зарабатывать на жизнь. Он ведь всего лишь агент хозяина притона.

На восемнадцатый день, утром, они вошли к нему, все трое в масках, и радостно сообщили, что Валерия благополучно прибыла к месту назначения и приступила к исполнению своих обязанностей в притоне.

Юлий Левенгру провёл всю ночь в одном из углов своей тюрьмы, дрожа от ужаса. Следующей ночью, часа в три, они вошли к нему и, приготовив шприц, сделали ему укол…

Проснувшись, он принял всё минувшее за кошмарный сон, так как обнаружил себя на диване в собственной гостиной.

Вошедший слуга, увидев его, уронил поднос.

— Боже праведный! Вы откуда, сэр?

Левенгру не смог произнести ни слова, он только кивнул головой.

— А мы–то знали, что вы в Германии, сэр!

— Что… нового… мисс Валерия? — спросил Юлий хриплым голосом.

— Мисс Валерия, сэр? — удивленно переспросил слуга. — Она у себя наверху… В ту ночь, когда вы спешно уехали, она сильно волновалась, но получив ваше письмо, сразу успокоилась.

Мистер Левенгру с трудом поднялся с дивана и подошёл к зеркалу. Волосы и борода его стали совершенно седыми.

Шатаясь, дотащился он до своего письменного стола и вынул из ящика пачку телеграфных бланков.

— Вызовите посыльного, — голос его был хриплым и дребезжащим. — Я намерен послать в Южную Америку двадцать три телеграммы.

Глава 8.

Держатель акций

Пойккерт ввёл в комнату человека лет шестидесяти. Бравая выправка выдавала в нём бывшего военного.

— Отставной генерал, — подумал Манфред.

От его внимания не ускользнула и плохо скрываемая озабоченность визитёра.

— Фоол, генерал–майор Карл Фоол, — представился он, когда Пойккерт предложил ему стул.

— И вы пришли по делу мистера Бонзера Трю, — сказал Манфред. — Изумление генерала заставило его рассмеяться. — Вы участвовали в одном из его предприятий и потеряли значительную сумму денег. Если не ошибаюсь, это была нефть?

— Олово, — возразил генерал. — Нигерское олово. Но откуда вы знаете о моём несчастье?

— Я знаю об очень многих людях, обанкротившихся из–за мистера Трю.

Собеседник вздохнул.

— Двадцать пять тысяч фунтов, — сказал он, — всё моё состояние. Я наводил справки в полиции, но мне ответили, что ничего нельзя сделать. Оловянные копи, как и письма мистера Трю, были подлинными.

— Он неглуп, — заметил Манфред.

— Мне это дело с самого начала казалось несколько подозрительным. Он пригласил меня пообедать с ним в гостинице «Уоклей». За обедом он сообщил о колоссальных залежах олова и уверял меня, что мои капиталы удвоятся в течение полугода. Я не стал бы гнаться за лёгкой наживой, — продолжал Фоол, — но, мистер Манфред, у меня есть дочь, будущее которой я хотел обеспечить. А вместо этого я разорён, разорён окончательно! Неужели же нельзя ничего предпринять?

Манфред ответил не сразу.

— Вы, генерал, уже двенадцатый человек, приходящий к нам с этим вопросом. Мистер Трю так ловко прикрылся ширмами правосудия, что уличить его просто невозможно. Кто познакомил вас с этим джентльменом?

— Миссис Колфорд Крин. Я впервые встретился с этой дамой на обеде у нашего общего знакомого, и она пригласила меня на один из приёмов…

Манфреда это нисколько не удивило.

— Боюсь много обещать вам, — сказал он. — Попрошу только об одном: не теряйте связь со мной.

Генерал сообщил свой адрес и откланялся.

Пойккерт, вернувшись из прихожей, задумчиво сказал:

— Джордж, мне порядком надоел этот мистер Трю. Сегодня утром Леон говорил, что в Новом Лесу есть глубокий пруд, на дне которого человек, закованный в цепи, мог бы пролежать необнаруженный целый век. И вот я подумал…

Джордж Манфред весело рассмеялся.

— Это очень мило, но попробуем обойтись другими средствами, хотя мистер Трю давно заслужил…

При обсуждении этой проблемы за обедом Гонзалес также не смог предложить ничего конкретного.

— Любопытнее всего то, что у Трю нет никаких капиталов в Англии, — сказал он. — Так, два–три остаточных счёта в банках, скорее для прикрытия. Я следил за ним в течение года. Он никуда не выезжает, но его скромную квартирку в Уэстминстере я обыскивал столько раз, что мог бы ходить по ней с завязанными глазами.

…Это было весной 1925 года. Тройка не смогла подступиться к этой проблеме, пока не стало известно о таинственном исчезновении некоей Маргариты Лейн, служившей прислугой у миссис Колфорд Крин.

Однажды вечером она отправилась в аптеку за ароматической солью для своей госпожи и пропала бесследно. Хорошенькая девятнадцатилетняя девушка, сирота, она не имела в Лондоне ни родственников, ни знакомых.

Около недели спустя один из известнейших адвокатов Лондона, войдя в зал Лейтер–клуба, увидел за небольшим столиком элегантного господина и тут же направился к нему.

— О, мистер Гонзалес! — воскликнул он. — Вот уж не ожидал встретить вас здесь!

Леон, усмехнувшись, подлил рейнвейна в свой бокал.

— Любезный мистер Серлс, — возразил он, — это как раз то место, где мне более всего подлежит быть сегодня. Видите человека, галантно беседующего с той полной дамой? Этот человек не вламывается в квартиры и не стреляет из револьвера, однако, он торгует подложными акциями, безжалостно разоряя легковерных людей. Но это только до поры. Я всё равно рассчитаюсь с ним.

По красному лицу адвоката скользнула недоверчивая улыбка, когда он усаживался рядом с Гонзалесом.

— Это будет нелегко сделать. Мистер Трю очень богат и не менее умён.

Леон вставлял папиросу в янтарный мундштук и был, казалось, всецело погружён в это занятие.

— Может быть, мне не следовало сообщать вам столь недвусмысленной угрозы, — сказал он. — Мистер Трю является приятелем вашей клиентки, не так ли?

— Миссис Крин? — спросил Серлс. — Клянусь вам, я даже не подозревал об этом.

— Значит, я ошибся, — сказал Леон и перевёл разговор на другую тему.

Он нисколько не сомневался в том, что держатель акций не только был приятелем миссис Крин, но в ту самую ночь, когда исчезла Маргарита Лейн, он находился в доме её госпожи. Миссис Крин, однако, не сочла нужным сообщить об этом ни в полицию, ни на Керзон–стрит.

Миссис Крин была довольно миловидной молодой вдовой, снимающей скромную квартирку близ Ганновер–Курт. Было известно, что она жила на средства, оставленные ей мужем.

Леон, как ни старался, ничего не смог узнать о её покойном муже. О ней было известно, что частые поездки за границу в последнее время стали чуть ли не отличительной чертой характера безутешной вдовы. Она посещала даже такие отдаленные страны, как Румыния. В этих поездках её неизменно сопровождала ныне исчезнувшая Маргарита. В Праге, в Будапеште и в Варшаве миссис Крин устраивала роскошные рауты. Возвращаясь в Лондон, вела жизнь подчёркнуто скромную…

Леон кивнул лакею и уплатил по счёту. Его взгляд упал на противоположный столик, за которым сидел мистер Трю. Леон улыбнулся, представив себе, какое выражение было бы у этого господина, если бы он узнал, что в кармане Гонзалеса находится копия некоего брачного свидетельства, добытого с немалым трудом несколько часов назад.

Чувство, заставившее его покинуть клуб, нельзя назвать иначе, чем наитием свыше.

Он взглянул на часы. Было довольно поздно, но всё же можно было рискнуть навестить миссис Крин.

Через десять минут он уже был дома у вдовы. Лифт поднял его на третий этаж. Миссис Крин отворила ему сама. Очевидно она ждала кого–то другого, так как в первое мгновение немного растерялась.

— О, мистер Гонзалес! — воскликнула она. — Есть новости о Маргарите?

— К сожалению, пока нет, — ответил Леон. — Могу я поговорить с вами несколько минут?

Очевидно, она почуяла неладное.

— Но… сейчас довольно поздно…

— Мне бы не хотелось приезжать сюда ещё раз рано утром…

Она довольно неохотно впустила его.

Леон был у неё не впервые. Ему давно уже бросилось в глаза то, что несмотря на скромность образа жизни вдовы, обстановка квартиры было очень дорогой.

Хозяйка предложила ему стакан виски с содовой. Он поблагодарил, но к стакану не притронулся.

— Я хочу спросить вас, — начал он, — как долго вы пользовались услугами Маргариты?

— Больше года.

— Она себя хорошо зарекомендовала?

— О, да. Впрочем, я ведь вам уже говорила о ней.

— Вы говорили, что она знала языки.

— Французский и немецкий. Она воспитывалась в одном семействе в Эльзасе, так что…

— А для чего вы послали её за английской солью?

Она сделала нетерпеливое движение.

— У меня в тот день ужасно болела голова. Маргарита сама вызвалась сходить за солью.

— А мистер Трю не мог сам сходить?

Она вздрогнула. Лицо её исказилось.

— Мистер Трю? Что вы хотите этим сказать?

— Он же в тот вечер был у вас. Вы ужинали вдвоём, как и подобает супружеской чете.

Она, закусив губы, смотрела на него и молчала.

— Собственно, мне непонятно, почему вы так тщательно скрываете ваше замужество, миссис Крин. Мне, например, прекрасно известно, что ещё пять лет тому назад вы были не только супругой мистера Трю, но и поверенной в его делах, то есть, вы помогали ему в его… гм… в его финансовых операциях. Не так ли? Когда вы ездили за границу, эта девушка была с вами?

Она нехотя кивнула.

— С какой целью вы ездили в Будапешт, Бухарест, Вену? Только чтобы развлечься? Или тут соображения делового характера?

Ответа не последовало.

— В таком случае позвольте сказать мне. В каждом из этих городов имеется банк. В каждом банке — несгораемое отделение. В каждом отделении — ваш частный сейф. Не так ли?

Она резко поднялась. Губы её дрожали.

— Кто вам сказал? — спросила она вяло.

В это время раздался мелодичный звон колокольчика.

— Я открою, — решительно сказал Леон и, прежде чем она смогла что–либо возразить, он в несколько прыжков преодолев коридор, уже открывал дверь.

— Войдите, мистер Трю, — мягко проговорил Леон, обращаясь к изумлённому финансисту. — Думаю, что смогу сообщить вам много интересного.

— Вы… вы… — пробормотал Трю, — вы по поводу пропавшей девушки?

— Я полагаю, найти её будет довольно сложно кому бы то ни было, — загадочно произнёс Леон.

Между тем миссис Крин успела овладеть собой.

— Я очень рада, что вы зашли, мистер Трю. Этот господин утверждает невероятные вещи…

— Какие же? — спросил финансист.

— Какой–то абсурд… Будто вы являетесь моим… мужем.

— Вот как? — спокойно произнёс мистер Трю. — Это любопытно. Не пройти ли нам в гостиную?

В гостиной мистер Трю неторопливо опустился в кресло, закурил и лишь тогда продолжил начатый разговор.

— Итак, — сказал он медленно, — вы намекаете…

Леон резко оборвал его.

— Едва ли можно считать намёком находящуюся при мне копию брачного свидетельства. Впрочем, это меня не касается. Пусть на вашей совести остаётся и вопрос о том, как вы поступали с вашими клиентами. Меня сейчас интересует другое: правда ли, что во многих крупных городах Европы имеются ваши личные сейфы?

— У меня есть некоторые сбережения на материке, но мне не совсем понятно…

— Поверьте, это не праздный вопрос, мистер Трю. Вы сейчас всё поймёте. Если будете говорить правду. Ключи от этих сейфов у вас?

— Интересно… Хорошо, я отвечу вам на ваш вопрос. Сейфы, действительно, имеются… Но без ключей…

— Дальше можете не продолжать, — сказал Леон. — Замки зашифрованы. Шифры постоянно находятся при вас. Скорее всего в жилетном кармане.

— Что вам нужно? — резко спросил мистер Трю.

— Мне? Всё, что мне нужно, я уже получил. А шифры мне не нужны. Они уже никому не нужны, даже вам.

— Как вас понимать?

— Маргарита Лейн отправилась за лекарством…

— Да, но…

— Для вас! — указательный палец Гонзалеса был нацелен на финансиста.

Трю секунду помолчал, потом нехотя произнёс:

— Мне стало плохо.

— Мистер Трю лишился чувств, — вметалась миссис Крин. — Я послала Маргариту поискать соль в моей спальне но её там не оказалось. Тогда она предложила сходить в аптеку.

— Так, — сказал Леон, — всё становится на свои места. В котором часу вы пришли к миссис Крин?

— Около семи.

— Обычно, когда вы приходите домой, вы в столовой…

— В гостиной, — поправила миссис Крин.

— Извините, в гостиной выпиваете несколько рюмок ликёру перед обедом. Так?

— Так.

— Выпив в тот день ликёр, вы вдруг потеряли сознание. В ликёр были подмешаны снотворные капли. Миссис Крин в комнате не было. Когда вы упали, Маргарита Лейн беспрепятственно ознакомилась со всеми вашими шифрами, о которых узнала, сопровождая миссис Крин в её поездках по Европе. Так что шифры эти вам уже не потребуются, можете о них не беспокоиться, господин акционер.

Мистер Трю некоторое время отрешённо смотрел на сыщика, потом медленно повернулся и вышел…

Из соседней комнаты послышался выстрел.

— Так вы полагаете, что эта девушка — не простая служанка? — спросил Пойккерт за ужином.

— Убеждён, что это дочь одного из разорённых клиентов мистера Трю. И даже догадываюсь, кого.

— Ну–ну, — подзадорил Леона Манфред.

— Помните генерала Фоола? — спросил Леон. — Так вот, на прошлой неделе я послал ему телеграмму с просьбой ответить, жила ли его дочь всё это время с ним или нет… Он ответил, что недавно она вернулась из–за границы, где продолжала образование. Зовут её Маргаритой… Да, — добавил он, помолчав, — быть прислугой у знатной дамы и в то же время так блистательно обвести вокруг пальца знаменитого афериста — это тоже своего рода высшее образование!

Глава 9.

Человек, певший в церкви

Почти все дела о шантаже поступали к Леону Гонзалесу. Друзья единодушно признали в нём специалиста по раскрытию этой категории преступлений. Леон считал, что люди, виновные в шантаже, заслуживают такого же наказания, как детоубийцы, отравители и т.д.

Так и в деле мисс Броун и человека, певшего в церкви, он отнёсся к суровому приговору весьма одобрительно.

Мисс Броун, как она называла себя, хотя её звали совсем иначе, избрала для своего визита тот предвечерний полумрак, тот послеобеденный «час курительной комнаты», когда мужчины склонны мечтать или подрёмывать в уютных креслах.

— Для почты слишком рано, — заметил Джордж Манфред, когда в передней раздался звонок. — Погляди, кто там, Раймонд. Но прежде, чем ты пойдёшь, я хочу заявить, что в дверь звонит молодая женщина в чёрном платье, довольно грациозная, очень нервная и чем–то весьма озабоченная.

Раймонд Пойккерт, пожав плечами, вышел из комнаты.

— С твоего места, Джордж, видна улица. Так что хвалиться особенно нечем, — заметил, отрываясь от газеты, Леон Гонзалес.

Джордж пустил в потолок кольцо дыма.

— Я и не хвалюсь, — проговорил он лениво. — Раймонд также мог видеть её, и ты, если бы не читал газеты… Она прошла мимо окон три раза и при этом поглядывала на нашу дверь…

— Она хочет видеть кого–нибудь из нас, — сказал Раймонд Пойккерт, входя. — Её зовут мисс Броун, но я сильно сомневаюсь в этом.

— Лучше пойди ты, — подмигнул Манфред Леону.

Войдя в небольшую гостиную, Гонзалес застал там девушку, стоящую спиной к окну.

— Мне было бы удобнее, если бы вы не зажигали свет, — сказала она спокойным, твёрдым голосом.

Леон улыбнулся.

— Я и не собирался это делать мисс…

— Броун, — сказала она, — я уже представилась вашему приятелю.

— Да–да, — сказал он, — вы не первая из наших посетителей, желающих сохранить инкогнито. Присядьте, пожалуйста. Я знаю, у вас мало времени. Вы ведь спешите на поезд.

— Откуда вы знаете? — спросила она изумлённо.

— Иначе вы пришли бы позже, когда совсем стемнеет.

Она села.

— Да, я должна уехать пораньше, — согласилась она. — Мистер Манфред…

— Гонзалес, — поправил он.

— Мне нужен ваш совет.

Она говорила ровным, спокойным голосом, но за этим спокойствием Леон уловил скрываемую тревогу.

— Меня шантажируют. Вы, наверное, посоветуете обратиться в полицию, но, боюсь, что полиция здесь не поможет. Кроме того, я сама бы не хотела передавать дело в суд. Мой отец, — она явно подыскивала слово, — государственный деятель. Если он узнает…

— Вы были неосторожны в письмах? — спросил Леон с участием.

— В письмах и… в других вещах… Лет шесть тому назад я была практиканткой при больнице Святого Иоанна. Выпускных экзаменов не сдавала по причине… вы сейчас всё поймёте. Мои хирургические познания не принесли особой пользы, правда, я однажды спасла человека от гибели, хотя сомневаюсь, что он этого заслуживал. Впрочем, это к делу не относится… В больнице я познакомилась с одним медиком и, как это часто бывает в семнадцать лет, влюбилась в него по уши. Я не знала, что он женат, хотя он мне рассказал об этом прежде, чем наша дружба… зашла за известный предел… Виновата я сама… Пошли письма…

— И эти письма сейчас послужили основой…

— Да.

— Кто же шантажирует вас?

— Он. Ужасно, не так ли? Он опускался всё ниже и ниже… У меня были свои деньги. Моя мать оставила мне ежегодную ренту в две тысячи фунтов… Я платила…

— Когда вы виделись с ним в последний раз?

— В первый день последнего Рождества…

Она вдруг смутилась и продолжала, едва переводя дыхание:

— Я встретилась с ним случайно. Он меня не видел, но для меня это было большим потрясением… Это был его голос… у него чудный голос…

— Он пел? — спросил Леон, когда она остановилась перевести дыхание.

— Да, в церкви.

И она заговорила быстро–быстро, словно желая поскорее избавиться от тягостных воспоминаний и заставить забыть о них собеседника.

— Это случилось спустя два месяца после его первого письма. Он писал ещё по нашему старому адресу, в Лондон. Он просил пятьсот фунтов. До этого я уже давала ему деньги. Я написала, что больше платить не намерена. И вот тогда–то он прислал мне фотографию одного из моих писем. В то время я была уже помолвлена. По–видимому, Джон узнал из газет о моей помолвке…

— Вашему жениху ничего не известно?

— О, разумеется нет… В этом случае всё было бы кончено.

Леон вынул из кармана записную книжку.

— Джон…?

— Джон Лезерит, Львиный бульвар, улица Белой церкви, 25.

Леон старательно записал адрес.

— Но какое конкретное событие привело вас сюда?

Она вынула из ридикюля письмо.

Леон заметил, что конверт не был надписан. Очевидно, ей не хотелось, чтобы стали известны её адрес и фамилия.

Он прочёл типичное письмо вымогателя. Автор просил дать ему три тысячи фунтов не позднее третьего числа наступающего месяца, угрожая в противном случае передать все материалы по назначению…

— Я сделаю всё, что в моих силах. Но как же мне поддерживать с вами контакт? — спросил Леон. — По весьма понятным причинам вам нежелательно открывать своё имя и адрес.

Вместо ответа она положила на стол небольшую пачку банкнот.

Леон улыбнулся.

— Этот вопрос мы обсудим, когда достигнем результата. Что же мне сделать для вас?

— Мне бы хотелось, чтобы вы раздобыли письма и, если возможно, так напугали его, чтобы он перестал меня беспокоить. Что же касается денег, то лучше рассчитаться сейчас.

— Это противоречит уставу нашего предприятия, — весело возразил Леон.

Она дала ему какой–то адрес, сразу показавшийся ему условным.

— Пожалуйста, не провожайте меня, — сказала она, взглянув на часы–браслет. Он подождал, пока за ней не закрылась дверь, и поднялся наверх.

— Мне столько известно об этой даме, что я мог бы написать целый очерк, — сказал он.

— Расскажи хоть что–нибудь, — попросил Манфред, но Леон только покачал головой.

В тот же вечер он направился на улицу Белой церкви.

Львиный бульвар оказался неказистой улочкой, совсем не соответствующей столь громкому названию. На третьем этаже одного из старинных домиков он увидел свежевыкрашенную табличку: «Дж. Лезерит, экспортёр».

Леон постучал в дверь. Никто не ответил.

Он постучал сильнее. Послышался скрип кровати и чей–то недовольный голос. Потребовалось довольно продолжительное время, чтобы убедить хозяина открыть дверь.

Леон очутился в продолговатой комнате, освещённой настольной электрической лампой без абажура. Мебель состояла из кровати, старого умывальника и колченогого стола, загромождённого кипами макулатуры.

Хозяину, стоявшему перед ним в грязной сорочке и брюках, было на вид лет тридцать пять. Лицо его было небритым. В комнате пахло опиумом.

— Что вам нужно? — проворчал Дж. Лезерит, подозрительно оглядывая вошедшего.

Леону достаточно было одного взгляда, чтобы иметь представление о наклонностях и образе жизни хозяина комнаты.

— Если вам нужны письма, то они вот где! — Выкрикнул тот, поднеся кулак к лицу Леона. — Можете вернуться к ней и сказать, что ваш визит увенчался тем же успехом, что и у первого гонца.

— Вы самый отчаянный из всех мошенников, которых я знал, — сказал Леон. — Вам, полагаю, известно, что эта молодая особа собирается отдать вас в руки правосудия?

— Пусть попробует! Пусть только попробует! Тогда её письма прочтут в зале суда! Ах, сколько хлопот я вам причиняю, не говоря уже о Гуэнде! Помолвлена, скажите на милость! Уж не вы ли её так называемый жених?

— Будь я им, вы были бы уже без головы, — хладнокровно возразил Леон. — Если бы вы были умнее…

— Ах, вот как! Вы пытаетесь сделать из меня сумасшедшего? Не выйдет! У меня медицинское образование…

С внезапной яростью он отбросил своего гостя к двери.

— Вон! Убирайтесь отсюда!

Нападение было столь остервенелым, что Леон первое мгновение даже растерялся. Но вступать в открытый конфликт он не хотел, чтобы не портить отношений с полицией, и поэтому позволил истеричному мошеннику выставить себя за дверь.

Всё поведение Джона говорило о том, что письма находятся именно в этой комнате… Лет пять назад операция по их изъятию не заняла бы много времени, но сейчас… Леон вздохнул и направился на Керзон–стрит рассказать приятелям о своей неудаче.

На следующий день за обедом все трое живо обсуждали эту, вдруг ставшую сложной, проблему.

— Выйди он из дома, — дело обстояло бы гораздо проще, но вся загвоздка в том, что он не выходит, — говорил Леон. — Впрочем, мы с Раймондом могли бы и так обыскать комнату без особых затруднений. Каждое утро негодяй выпивает бутылочку молока. Следовательно, нам не трудно будет усыпить его, если мы нанесём ему визит сразу после молочника.

Манфред покачал головой.

— Лучше изберите другой способ. Дело не стоит того, чтобы ради него идти против полицейских правил.

— Эти правила неизмеримо мягче, — заметил Пойккерт, саркастически улыбаясь.

— Меня сильно занимает одна деталь, — сказал Леон. — Она слышала его пение в церкви в день Рождества. У меня не укладывается в голове, что этот… субъект стал бы упражняться в пении рождественских псалмов. Я просто не в силах этого предположить. Однако, она твёрдо заявляет это… Так или иначе я должен завладеть этими злополучными письмами.

Гонзалес не любил терять время. На следующее утро спозаранку он уже наблюдал, как молочник поднимался по лестнице к жилищу Лезерита. Едва он вышел из парадного, Леон уже бежал вверх по лестнице, но, к сожалению, успел лишь заметить, как чья–то рука забирала бутылку с молоком. Приготовленный Леоном маленький флакончик с бесцветной жидкостью остался неиспользованным.

Следующее утро также не принесло успеха.

Ночью следующих суток, во втором часу, он проник в дом, на четвереньках бесшумно прополз по лестнице и приник к двери Лезерита.

Дверь была заперта изнутри, но Леону удалось клещами захватить кончик ключа и повернуть его… Он тихонько нажал ручку двери, но та не поддалась. Кроме замка существовала ещё и задвижка… На следующий день он опять подошёл к дому и стал осматривать его снаружи. Чтобы забраться в окно, потребовалась бы очень высокая лестница…

После краткого совещания с Манфредом пришлось отказаться и от этого плана.

— Отчего бы не вызвать его телеграммой на встречу с мисс Броун? — предположил Манфред.

— Уже пробовал, мой дорогой друг, — сказал Леон, вздыхая, — я даже имел под рукой маленького Дика Левсона, чтобы незаметно обыскать его карманы… Увы, он не явился… Он никому ничего не должен, он чтит законы, к нему невозможно придраться. Боюсь, как бы мне не пришлось ударить лицом в грязь перед мисс Броун, — покачал он головой.

Лишь несколько дней спустя он написал по условленному адресу, только теперь узнав, что это была небольшая писчебумажная лавчонка, куда можно было переслать письма.

Неделей позже инспектор Медоуз, поддерживающий со Справедливыми дружеские отношения, зашёл к Манфреду за советом по поводу какого–то фальшивого испанского паспорта. Манфред в подобных делах пользовался большим авторитетом, к тому же знал массу анекдотов о преступлениях, совершённых испанцами, так что консультация затянулась далеко за полночь.

Желая прогуляться, Леон проводил инспектора до Риджент–стрит. Разговор зашёл о мистере Лезерите. Инспектор оживился.

— О, я его знаю великолепно! Года два тому назад я уличил его в предъявлении подложной доверенности и упрятал в Лондонскую центральную на восемнадцать месяцев… Да, это ведь он предал Майкла Ленсолла…

— Взломщика?

— Короля взломщиков! Майкл был приговорён к десяти годам тюрьмы, но когда он выйдет, я не хотел бы оказаться на месте Джона Лезерита…

Вдруг Леон остановился как вкопанный посреди улицы и разразился гомерическим смехом.

— Я не вижу в этом ничего смешного, — серьёзно сказал Медоуз.

— А я вижу! — смеясь возразил Леон. — Какой же я болван!

— Вам нужен Лезерит? — спросил Медоуз. — Мне известно, где он живёт.

— Нет, он мне вовсе не нужен, — покачал головой Гонзалес, но я с удовольствием бы провёл в его комнате минут десять.

— Зачем?

Леон неопределённо пожал плечами.

Он вернулся на Керзон–стрит и тут же стал рыться в разных справочниках и изучать карту Англии. Он пошёл спать последним и встал первым, так как его комната располагалась ближе всех к парадной двери.

Его разбудил сильный стук в дверь.

Шёл сильный дождь. Прильнув к окну, он с трудом узнал Медоуза. Накинув халат, Леон побежал открывать дверь.

— Помните, мы с вами вчера вечером говорили о Лезерите? — начал инспектор, войдя в приёмную.

Голос его был резок и официален. Взгляд был насторожен и строг.

— Припоминаю.

— Вы этой ночью не выходили ещё раз?

— Нет. А что?

Опять подозрительный взгляд.

— Лезерита убили сегодня ночью, в половине второго, а в комнате всё перевёрнуто вверх дном.

Леон посмотрел на инспектора долгим взглядом.

— Вы нашли убийцу?

— Ещё нет, но мы разыщем его. Дежурный полисмен видел, как кто–то спускался по водосточной трубе. Ясно, что он проник в комнату Лезерита через окно. Лезерит был найден на постели мёртвым. Он получил удар по голове отмычкой. Преступнику удалось скрыться, но на окне остались отпечатки трёх пальцев, а так как он, несомненно, уже имел с нами дело, то эти отпечатки равносильны фотографической карточке. Что вы скажете на это?

— Я в восторге! — воскликнул Леон.

Когда инспектор ушёл, он бросился будить своих друзей, чтобы поделиться новостью.

На этом неожиданности не закончились. Когда друзья сидели за утренним кофе, снова явился Медоуз. Он вошёл, скорее вбежал в комнату бледный, с блуждающим от волнения взглядом.

— Здесь кроется тайна, которая даже вам не под силу, друзья мои, — начал он. — Сегодняшний день вписал чёрную строку в историю Скотленд–Ярда и дактилоскопии как науки… Сведена на нет целая система…

— Что случилось? — нетерпеливо спросил Манфред.

— Рухнула система отпечатков пальцев, — заявил Медоуз. Пойккерт, почти боготворивший эту систему, уставился на него с явным недоумением.

— Мы нашли дубликат, — сказал инспектор. — Отпечатки пальцев, несомненно, принадлежат Майклу Ленсоллу, а между тем, что тоже несомненно, Майкл Ленсолл сейчас находится в Уилфордской тюрьме, отбывая десятилетнее наказание.

Что–то заставило Манфреда посмотреть на Гонзалеса. Лицо его излучало радость.

— Человек, певший в церкви, — произнёс он негромко. — Это лучшее из всех дел, какие мне довелось вести! Дорогой Медоуз, присядьте, закусите с нами! Нет, нет, обязательно присядьте! Я хочу кое–что узнать о Ленсолле. Могу я повидать его?

Медоуз взглянул на него с изумлением.

— Зачем это вам?.. Да, такого позора мы никогда ещё не переживали. Скажу вам больше: когда мы показала полисмену фотографический снимок Ленсолла, он признал в нём того самого человека, который спускался по водосточной трубе! Тогда я подумал, что Ленсолл удрал из тюрьмы. Так нет же! Сидит!

— Могу я увидеть Ленсолла?

Медоуз колебался.

— Если вам так этого хочется, то я не вижу препятствий. Вы ведь знакомы со смотрителем тюрьмы?

— О, разумеется!

Около полудня Гонзалес был уже на пути к Уилфордской тюрьме. Это была одна из небольших тюрем, предназначенных преимущественно для долгосрочных арестантов, ведущих себя сравнительно хорошо и умеющих переплетать или печатать книги. Таких «ремесленных» тюрем в Англии несколько: Медетонская — для книгопечатания, Шептон–Миллетская — для малярно–красильных работ и т.д.

Главный надзиратель сообщил Леону, что Уилфордскую тюрьму предполагают вскоре закрыть, а арестантов перевести в Медетонскую. Он говорил об этом с явным сожалением.

— Здесь у нас народу не много. Они не беспокоят нас, да им тоже неплохо здесь. Вот уже столько лет, как не было ни одного случая неповиновения. Ночью у нас дежурит только один смотритель, — сами можете судить, насколько они здесь смирны.

— Кто дежурил сегодня ночью? — спросил Леон. Не ожидавший такого вопроса надзиратель несколько удивился.

— Мистер Беннет, — ответил он, — между прочим, он утром захворал: прилив жёлчи. Я только сейчас навестил его. Мы с ним беседовали о том арестанте, которым вы интересуетесь…

— Могу я видеть начальника тюрьмы?

Надзиратель покачал головой.

— Он отправился в Дувр вместе с мисс Фолиен. Она едет на материк.

— Мисс Фолиен?

— Его дочь.

— Её зовут Гуэнда?

Надзиратель кивнул.

— Она обучалась врачебному искусству?

— Да, — ответил надзиратель, — она хороший врач. Ведь когда Майкл Ленсолл чуть было не умер от разрыва сердца, она спасла ему жизнь. Теперь он работает у начальника в доме.

Они стояли в главном тюремном зале. Леон окидывал взглядом длинную вереницу стальных балкончиков и маленьких дверей.

— Ночной смотритель, должно быть, сидит здесь? — спросил он, кладя руку на высокую кафедру, возле которой они стояли. — А эта дверь ведёт…

— В частные апартаменты начальника.

— И мисс Гуэнда, наверное, частенько входит через неё с чашкой кофе и бутербродом для ночного надзирателя, — прибавил он небрежно.

— В общем–то это было бы не по уставу, — ответил надзиратель уклончиво. — Так вы хотели повидать Ленсолла?

Леон покачал головой.

— Я передумал.

— Где же мог такой жулик, как Лезерит, петь в церкви в день Рождества Христова? — спросил Леон за ужином. — Только в одном месте — в тюрьме. Ясно, что в тюремной церкви в это время находились начальник тюрьмы и его дочь. Бедный Медоуз! При всей своей глубокой вере в дактилоскопию так провалиться из–за того, что выпущенный на волю арестант остался верным своему слову, а насильственно усыплённый надзиратель мирно спал на своей скамеечке в то время, как тюрьму охраняла хорошенькая Гуэнда Фолиен!

Глава 10.

Бразилианка

Полёт продолжался в густом тумане. Пассажиры изнемогали от духоты.

Когда Ла–Манш был уже позади, пилот снизился до высоты всего лишь в двести футов.

Вошёл лакей с известиями из моторного отделения.

— Густой туман — будем садиться в Лондоне. Автомобили отвезут вас в город, господа.

Манфред наклонился к даме, сидевшей перед ним.

— Ваше счастье, — произнёс он тихо.

Дама обернулась и недоумённо посмотрела на него.

Вскоре они весьма удачно приземлились. Спускаясь по лесенке, Манфред предложил руку очаровательной даме.

— Вы сказали…

— Я сказал, что для вас посадка в Лондоне — большое счастье, — сказал Манфред. — Ваше настоящее имя Кетлин Цилинг, хотя большинству людей вы известны под именем Клары Мэй. В Кройдоне вас уже ожидают два сыщика, чтобы допросить о судьбе жемчужного ожерелья, пропавшего в Лондоне три месяца тому назад…

— Благодарю вас, — ответила дама непринуждённо. — Эти сыщики мне знакомы: Эдмондс и Фенникер. Я им пошлю депешу… Вы тоже сыщик?

— Не совсем, — улыбнулся Манфред.

Она взглянула на него с интересом.

— Кто же вы? Для адвоката вы кажетесь слишком честным. Но кто бы вы ни были — благодарю вас!

— Если у вас возникнут какие–либо затруднения… — Он протянул ей визитную карточку, на которую она даже не взглянула. — Вы, пожалуй, удивлены моим участием. Дело в том, что год тому назад на Монмартре один из моих друзей неминуемо был бы убит бандой Фуре, если бы вы тогда не помогли ему.

Теперь уже она с интересом взглянула на визитную карточку и… переменилась в лице.

— Так вы тоже из этой шайки… Справедливых. Ваши люди буквально преследуют меня. Этот Леон…

— Гонзалес.

— Да. Так это он был тогда на Монмартре?..

— Где вы живёте в городе?

Она дала ему свой адрес. В этот момент подошёл таможенный чиновник, и разговор прервался.

В автобусе, отвозившем пассажиров в Лондон, её не оказалось.

Клара Мэй была известна Манфреду как крупная международная аферистка, и он знал, что Скотленд–Ярд будет бдительно наблюдать за ней.

Только подъезжая к Лондону, он пожалел о том, что не спросил её о Гарри Лексфильде, хотя он не был уверен, что они знакомы.

Когда Джорджу Манфреду и его товарищам ввиду войны было даровано помилование за преступления как свершённые ими, так и приписываемые им, власти взяли с них торжественное обещание, что они впредь будут свято соблюдать дух и букву закона. Справедливые ни разу не нарушили этого обещания. Только один раз пришлось Джорджу пожалеть о данном им слове, когда под его наблюдение попал Гарри Лексфильд…

Это был тридцатилетний высокий мужчина, красивый и элегантный. Женщины сходили по нём с ума. Весьма уважаемые люди приглашали его к себе в дом.

Первое знакомство Манфреда с Лексфильдом было совершенно случайным.

Однажды, возвращаясь домой поздним вечером, Манфред заметил на углу Корнер–стрит беседующую парочку. Мужчина говорил громко и резко, женщина — приглушённо и мягко. Джордж прошёл мимо, полагая, что здесь происходит одна из тех заурядных ссор, которых умные люди стараются избегать. Но звук оплеухи заставил его резко обернуться.

— Вы ударили женщину! — сказал Манфред.

— Это не ваше дело!

Манфред сбил его с ног и перекинул через ограду. Когда он оглянулся, женщины уже не было.

— Я мог бы убить его, — сказал Манфред покаянным голосом. — Надо бороться с подобными импульсами.

Пойккерт был знатоком мира преступников, Манфред — мира аристократии и среднего класса. О мистере Лексфильде никто из них ничего не знал. Леон навёл справки и доложил следующее:

— Специальность — двоеженство. Сфера действий — Австралия, Индия, Франция. Предпочитает знатные семьи, опасающиеся скандалов. В светских кругах Лондона о нём знают только понаслышке. Есть у него и законная жена, приехавшая за ним в Лондон. Как видно, тёплому диалогу любящих супругов и помешал тогда Манфред столь бесцеремонным образом.

Мистеру Гарри Лексфильду всегда сопутствовала удача. Когда он под чужой фамилией плыл на пароходе «Моравия» в Сидней, в его карманы самым невинным образом перекочевали три тысячи фунтов из бумажника двух богатых австралийских помещиков, что, однако, не помешало ему вскружить голову дочери одного из них.

Прибыв на место, он был уже обручён. К счастью, его невеста оказалась в больнице по причине острого аппендицита.

В Монте–Карло он познакомился и обручился с Эльзой Монарти, воспитанной в монастыре августинок. Она приехала для поправки здоровья. Неожиданно он узнал о том, что законная жена напала на его след. Не желая рисковать попусту и будучи уверенным в преданности Эльзы Монарти, Гарри оставил ей на сохранение портфель ценных бумаг и налегке помчался в Лондон.

Но жена его, как оказалось, была женщиной с характером. Вскоре в Лондоне состоялась их встреча. Она не питала к Гарри особенно нежных чувств. Её настойчивость подогревала забота о двух детях, брошенных Гарри на её попечение. Свидетелем одной из супружеских встреч и явился Манфред.

Прошло около недели с того вечера, когда Гарри оказался переброшенным через ограду. Леон Гонзалес к этому времени уже собрал все необходимые сведения об этом достойном джентльмене.

— Знай я это раньше, — сказал Манфред с сожалением, — я бы не ограничился броском через ограду. Что ж, придётся причислить мистера Лексфильда к коллекции наших врагов.

— У него сейчас роскошная квартира на Джермен–стрит, — сказал Леон. — Медоуз знает о нём достаточно, но этот мерзавец не оставляет за собой явных улик. У него появился текущий счет в банке «Лондон — Южные колонии», и, кроме того, он только сегодня купил автомобиль…

А мистеру Лексфильду продолжала сопутствовать удача. Пять ночей он провёл, приобщая двух маклеров к тайнам игры в «бушменский покер». При этом он проигрывал около шестисот фунтов. Зато на шестой день, как это ни кажется невероятным, он выиграл почти пять тысяч фунтов и распростился со своими приятелями, выразив глубокое сожаление по поводу их проигрыша.

— Крайне интересно, — заметил Манфред, узнав об этом.

Но особенно широко улыбнулась фортуна Гарри Лексфильду однажды вечером за обедом в Ритц–Карлтонском ресторане…

Он слегка наклонился к своему собеседнику — юноше, расположением которого он овладел полчаса назад, и небрежно спросил:

— Вы знаете эту даму?

— Мадам Веласке? Разумеется. Я встречал её у знакомых в Соммерсете. Она — вдова бразильского миллионера.

Мистер Лексфильд внимательно посмотрел на прекрасную брюнетку за соседним столом… Роскошное платье, бриллиантовые браслеты, огромный изумруд на груди…

— Я желал бы с ней познакомиться, — сказал Гарри.

Минуту спустя он был представлен.

Она была очаровательна. По–английски она говорила с лёгким иностранным акцентом, но довольно бегло. Казалось, он произвёл на неё впечатление. Во время танца он попросил позволения навестить её завтра утром. Оказалось, что она едет на свою виллу в Сэттон Девериль.

— Как странно, — проронил он с улыбкой. — Я именно там буду проезжать на своём автомобиле в субботу.

Вдова легко клюнула на эту удочку.

Неделю спустя Леон принёс головокружительные новости.

— Джордж! Этот тип обручился с богатой вдовой из Южной Америки! Нет, мы не можем допустить этого! Давайте его свяжем и увезём на барже. Я уже нашёл исполнителя за Двадцать фунтов. Правда, мы слегка нарушим закон, но оставить этого негодяя без наказания — в высшей степени безнравственно!

Манфред покачал головой.

— Я должен повидаться с Медоузом. У меня есть план…

Мистер Гарри Лексфильд был крайне доволен собой.

Мадам Веласке очень хотела познакомиться с родителями Гарри, якобы владеющими большими поместьями в Канаде.

— Ведь это с моей стороны очень серьёзный шаг, сердце моё. Я хотела бы, чтобы все приличия были соблюдены…

Он обещал.

Как–то она привела с собой к обеду компаньонку — молодую девушку, ни слова не говорящую по английски. Мистер Лексфильд не пришёл в восторг от этого, но сумел сдержать недовольство.

Когда они пили кофе, мадам Веласке непринуждённо произнесла:

— Сегодня ко мне на виллу приходил очень интересный человек…

— Вот как, — рассеянно проговорил Гарри.

— И он говорил о тебе, — добавила она, улыбаясь.

Гарри сразу насторожился.

— Кто же это был?

— Он так мило говорит по–испански, а улыбка — просто очарование!

— Кто он? — спросил Гарри с заметным нетерпением.

— Сеньор… сеньор Гонзалес.

— Гонзалес? — переспросил он быстро. — Леон Гонзалес?

Она кивнула в ответ.

— Один из этих… Справедливых… Мошенники и убийцы… По ним давно уже плачет виселица… Что же он мог сказать обо мне?

— Он сказал, — ответила она безмятежно, — что ты человек безнравственный и гонишься за моими деньгами, что у тебя дурная репутация. Я была просто возмущена, когда он мне сказал, что у тебя есть жена. Какая наглая ложь! Я не могу допустить мысли, что ты меня обманываешь так… коварно. Завтра он обещал снова прийти. Если хочешь, я с ним позавтракаю и потом перескажу тебе всю беседу слово в слово.

Гарри притворился равнодушным к этому плану.

Он перевёл беседу на другие темы, в основном, на финансовые. Главной его целью были дивиденды, поступившие из Бразилии — около двадцати тысяч фунтов. В денежных делах вдова оказалась совершенно беспомощной. Гарри же мог часами говорить на финансовые темы с большим знанием предмета.

Когда вдова и её молчаливая спутница уехали, Гарри закрылся в своём кабинете, чтобы как следует обдумать все возможные последствия вмешательства Справедливых в его дела.

Встал он, по своему обыкновению, поздно и, когда раздался телефонный звонок, был ещё в пижаме.

Звонила мадам Веласке.

— Я виделась с Гонзалесом, — быстро прощебетала она в трубку. — По его словам, они завтра хотят арестовать тебя за какие–то проделки в Австралии. А сегодня он намерен приостановить выдачу тебе денег из банка.

— Наложить арест на мой текущий счёт? Ты уверена в этом?

— Они пошли к какому–то судье за документом. Ты меня ждешь к завтраку?

— Разумеется, в час, — торопливо сказал он, взглянув на часы. Была половина двенадцатого. — А что касается денег, то я надеюсь урегулировать всё сегодня. Захватим с собой чековую книжку.

Он довольно резко прервал разговор и поспешил в спальню переодеваться.

Банк находился на Флотской улице. Поездка туда казалась ему бесконечной. Кроме того, неподалёку располагались судебные учреждения. Распоряжение судьи уже могло вступить в силу.

Он протянул чек в зарешеченное окошко и, затаив дыхание, смотрел, как бумага была передана счетоводу для проверки. К его несказанной радости, кассир открыл ящик своего стола, вынул оттуда пачку ассигнаций и отсчитал требуемую сумму.

— В вашем распоряжении остаётся всего несколько фунтов, — сказал он.

— Я знаю, — ответил Гарри, едва сдерживая бурную радость.

Имея в кармане сумму, почти достигавшую девяти тысяч фунтов, он поспешил домой и прибыл туда одновременно с мадам Веласке.

— Какой он потешный, этот кабальеро, — начала она со своей обычной беспечностью. — Я чуть было не расхохоталась ему в лицо. Он уверял меня, что завтра тебя уже не будет в Лондоне. Он просто безумец!

— Выкинь из головы этого мошенника. Я только что заявил о нём в Скотленд–Ярд… Теперь об акциях…

Завтрак ещё не был готов, так что они имели минут десять для разговора. Чековую книжку она захватила, но казалась несколько нерешительной. Он приписал это посещению Гонзалеса.

Она никак не ожидала, что он попросит её вложить в акции всю сумму дивидендов, двадцать тысяч фунтов. Гарри достал отчёты и балансы, которые собирался показать ей ещё вчера, и стал подробно разъяснять все преимущества данного предприятия, уговаривая её вложить в него все деньги.

— Эти акции, — говорил он убедительно, — в течение только этих суток повысятся на десять процентов. Я уже заготовил для тебя бланк. Ты подпишешь чек, я куплю акции и доставлю тебе.

— Но разве я не могу этого сделать сама? — спросила она наивно.

— Это могу сделать только я, — сказал Гарри многозначительно. — Сэр Джон разрешает мне приобрести этот фонд только в виде большого одолжения.

Она дала убедить себя и, к радости Гарри, ещё за завтраком выписала чек на двадцать тысяч фунтов. Нетерпение жениха было так велико, что он едва дождался окончания завтрака.

— Послушай, — сказала она нерешительно, — может быть, подождём ещё день–другой?

— Милая, ну что за абсурд! — раздражённо сказал Гарри. — Это утренний визитёр напугал тебя. О, как я с ним разделаюсь!

Он уже намеревался встать из–за стола, но она положила руку ему на плечо.

— Пожалуйста, не торопись так, — попросила она.

Он вынужден был сесть на стул… Банк закрывается в половине четвёртого. Он ещё успеет к пяти часам на пароход… Но ведь до банка нужно добраться… Большой риск… Он извинился, вышел из комнаты, дал слуге несколько неотложных поручений и вернулся. Она, капризно оттопырив губки, рассматривала бумаги.

— Я ничего не понимаю в этих делах, — сказала она и вдруг подняла голову, услышав стук входной двери. — Что это было?

— Мой слуга. Я поручил ему кое–что купить.

Она нервно засмеялась и подвинула к нему чашку кофе.

— Гарри, объясни мне, — сказала она, — что такое «экс–дивиденды»?

Он стал подробно разъяснять ей. Она внимательно слушала. Она продолжала внимательно слушать до тех пор, пока он не привстал, а затем грохнулся на пол.

Мадам Веласке взяла его наполовину опорожненную чашку с кофе, отнесла на кухню и вылила остаток в раковину.

Повернув лежащего на спину, она быстро привычной рукой обыскала карман за карманом, пока не нашла толстого конверта с банкнотами и свой чек.

Послышался стук в парадную дверь. Без малейшего колебания она распахнула её. Перед ней стоял тот самый молодой человек, который впервые представил ей Лексфильда.

— Всё в порядке, слуги нет, — сказала она. — Вот тебе твои двести фунтов, Тони, и большое тебе спасибо.

Тони широко улыбнулся.

Вернувшись в столовую, она развязала на Гарри галстук, сняла с него воротник и отворила окно. Минут через двадцать он должен был прийти в себя.

Бросив свой чек в горящий камин, она вышла из комнаты.

На Кройдонском аэродроме кто–то ждал её. Она видела, как он знаком дал команду пилоту заводить мотор.

— Я получил вашу записку, — сказал Манфред. — Надеюсь, вас можно поздравить с удачей. Пятьсот фунтов за мной.

— Благодарю вас, мистер Манфред. Я это делала из любви к искусству и вознаграждена вполне достаточно… Правда, эта вилла за городом — довольно дорогое удовольствие… О, если так, тогда ладно!

Она взяла протянутые ей ассигнации и положила их в ридикюль.

— Дело в том, мистер Манфред, что Гарри — мой давний знакомый, правда, заочно. Я отправила сестру для поправки здоровья в Монте–Карло… Так вот, она тоже встречалась с ним…

Манфред понял. Подождав, пока аэроплан не скрылся из виду, он поехал на Керзон–стрит в самом хорошем настроении.

Глава 11.

Машинистка, видевшая то, чего не было

Время от времени Раймондом Пойккертом овладевало беспокойство: он рыскал по разным закоулкам, извлекая из архивов старые дела и тщательно пересматривая их.

В этот раз он вошёл в столовую, прижимая к груди целую кипу пожелтевших бумаг.

Леон Гонзалес тяжело вздохнул. Манфред рассмеялся.

— И ничего смешного я в этом не нахожу, — проворчал Пойккерт. — Я нашёл связку писем, относящихся ещё к детской поре нашего агентства…

— Вот и сожги их, — назидательно посоветовал Леон.

Пойккерт разложил бумаги на столе и начал их любовно пересматривать.

— Странно, я что–то не припоминаю…

— Что там, Раймонд? — спросил Манфред.

Раймонд прочёл следующее:

«Серебряному Треугольнику.

Секретно.

Господа!

Как–то раз я прочёл ваши имена в связи с отзывом, что вам можно спокойно доверять любое конфиденциальное дело. Мне было бы весьма желательно, чтобы вы разыскали для меня проспекты Ново–Персидских нефтяных промыслов и нашли покупателя на 967 акций, держателем которых я являюсь. Если я не обращаюсь за этим к профессиональному биржевому маклеру, то только потому, что среди них часто попадаются мошенники. Быть может, вы могли бы мне сообщить, есть ли какая–либо возможность продать акции американского общества «Бисквитная фабрика Окама». Пожалуйста, известите меня об этом.

С совершенным почтением

Дж. Рокк».

— Я помню это письмо, — сказал Леон. — Разве ты не припоминаешь, Джордж? Мы тогда ещё предположили, что этот тип украл несколько акций и пытается их сплавить через нас.

Манфред кивнул утвердительно.

— Рокк, — пробормотал Леон, — нет, не встречался… Он, кажется, писал из Мельбурна… Нет, что–то не припомню…

Это произошло ночью.

На Керзон–стрит раздался полицейский свисток. Гонзалес, чья спальня располагалась ближе к улице, услышал этот звук во сне и ещё не успел протереть глаза, как стоял у окна. Раздался второй свисток, и Гонзалес услышал топот бегущих ног. Какая–то молодая девушка бежала по тротуару. Пробежав мимо дома, она остановилась, побежала в обратную сторону и снова остановилась.

Леон, прыгая через три ступеньки, спустился по узкой лестнице, повернул ключ парадной двери и распахнул её. Беглянка стояла неподалёку.

— Сюда, живее! — приказал он.

Колебание её длилось не более секунды. Перешагнув порог, она остановилась. Леон втолкнул её в коридор.

— Вам здесь нечего бояться, — сказал он.

Однако, девушка инстинктивно порывалась уйти.

— Пустите меня, я не желаю здесь оставаться…

Леон втолкнул её в заднюю комнату и включил свет.

— Не делайте глупостей, мисс… Присядьте… На вас лица нет!

— Я не виновата… — начала она дрожащим голосом.

Он иронически хмыкнул.

— Если кто–то и виноват, так это я, оказывая покровительство лицу, скрывающемуся от полиции.

Она была ещё очень юной. Бледное, худощавое личико можно было назвать даже красивым. Одета она была прилично, но не нарядно. Можно было заключить, что она не принадлежала к высшему обществу.

Леона поразило кольцо с изумрудом на одном из пальцев её левой руки. Если этот изумруд настоящий, то цена его составила бы не одну сотню фунтов.

Он взглянул на часы: начало третьего. С улицы послышались чьи–то тяжёлые, неторопливые шаги.

— Меня никто не видел, когда я входила?

— Нет. Я никого не заметил. Ну, рассказывайте…

Она сидела на стуле, сжавшись в комочек. Плечи её вздрагивали. Она не могла унять пляшущие от беззвучных рыданий губы.

Леон налил воды в стакан и протянул ей.

Немного погодя она настолько оправилась, что смогла связно изложить суть своего приключения. Но это было совсем не то, чего он ожидал.

— Моя фамилия Фаррер, Эльза Фаррер. Я служу стенографисткой в «Бюро ночной переписки», принадлежащем мисс Люли. Обычно мы дежурим вдвоём, одна за старшую. Но сегодня мисс Леа ушла домой раньше. Хотя мы и называемся «ночным» бюро, но всё равно около часа закрываемся. Больше всего мы работаем для театров. Часто после премьер рукописи пьес нуждаются в кое–какой переделке. Иной раз к нам являются для переписи контрактов, заключённых за ужином, после спектаклей. Я знакома со многими видными предпринимателями, и нередко меня вызывают в ночное время для спешной переписки. К незнакомым лицам мы, понятно, не ходим. Кроме того, у нас есть швейцар, исполняющий также и обязанности посыльного.

В полночь позвонил мистер Гарслей из «Орфеума» с просьбой написать для него два письма. Он послал за мной свой автомобиль, и я отправилась к нему на квартиру на Керзон–стрит. Мы, собственно, не имеем права ездить на квартиры к клиентам, но я, хоть и никогда его не видела, но знала, что он — наш постоянный клиент…

Леону Гонзалесу не раз бросался в глаза большой жёлтый лимузин мистера Гарслея. Этот известный театральный директор проживал в одной из самых роскошных квартир на Керзон–стрит. Впервые он показался в Лондоне года три тому назад, арендовал «Орфеум» и принимал участие почти в дюжине постановок, в основном убыточных…

— В котором часу это было? — спросил он.

— В три четверти первого, — ответила девушка. — Я была на Керзон–стрит приблизительно четверть часа спустя. Я не могла покинуть контору сразу же, так как мне ещё кое–что нужно было сделать. К тому же, мистер Гарслей сам сказал мне, что особенно торопиться не надо…

— Дальше…

— Я постучала в дверь, и мне отворил сам мистер Гарслей. Он был во фраке и имел такой вид, точно только что был в гостях. Из прислуги я никого не видела. Он провёл меня в свой кабинет… Что случилось затем — трудно передать… Помню, что я села, вынула из ридикюля свою записную книжку, а когда стала искать карандаш, то вдруг услышала стон и, подняв голову, увидела мистера Гарслея, лежащего с запрокинутой головой в своём кресле. На фрачной сорочке расплывалось большое красное пятно… Это было ужасно!

— А другого звука, например, выстрела, вы не слыхали?

Она покачала головой.

— Я была так потрясена… А затем раздался отчаянный крик. В дверях показалась роскошно одетая дама. «Что вы с ним сделали? — воскликнула она. — О, вы убили его!»

Я была так напугана, что не могла проронить ни слова. Я уже не помню, как пронеслась мимо неё и выбежала на улицу.

— Дверь была открыта? — поинтересовался Леон.

— Да… Скажите, вы не выдадите меня? — спросила она в отчаянии.

Он наклонился и погладил её по руке.

— Юный друг мой, — сказал он тихо, — вам абсолютно нечего бояться. Посидите здесь, пока я оденусь, а потом мы с вами пойдём в Скотленд–Ярд, и вы им всё расскажете по порядку…

— Но они же арестуют меня!

Она была близка к истерике.

— О, какой ужас! Как я ненавижу Лондон! Зачем я покинула Австралию… Сперва собаки, потом негр, а теперь ещё и это!

Леону эта тирада показалась довольно интересной, но сейчас не было времени её анализировать. Прежде всего нужно было успокоить девушку.

— Поверьте, вас никто не станет обвинять в убийстве! Ни один полицейский чиновник не подумает даже…

— Но я ведь убежала, — возразила она.

— Ну и что? На вашем месте и я бы поступил бы подобным образом… Подождите немного…

Он был уже почти одет, когда услышал стук захлопнувшейся парадной двери. Спустившись вниз, он убедился, что девушка исчезла.

Когда он вошёл в комнату своих приятелей, Манфред был уже на ногах.

— Мы всё равно не смогли бы удержать её, — перебил он сетования Леона. — Ты ведь знаешь, где она служит. Позвони туда по телефону.

Леон отыскал в справочнике номер «Бюро ночной Переписки», но на вызов никто не ответил.

Он вышел на улицу и направился к дому мистера Гарслея. К его удивлению, у входа не оказалось ни одного полисмена, тогда как дежурный полисмен спокойно стоял на своем посту за углом. Не было никаких признаков свершившейся трагедии. Парадная дверь была заперта. Когда он нажимал кнопку звонка, к нему подошёл дежурный полисмен. Очевидно, он знал Гонзалеса.

— Приветствую вас, мистер Гонзалес, — сказал он. — Не вы свистели ночью?

— Нет. Я только слышал свисток.

— Я тоже. Кстати, на свисток прибежали полисмены с соседних постов. Мы рыскали здесь минут двадцать, но так и не нашли свистевшего.

— Кажется, я смогу помочь вам.

В эту минуту он услышал, что изнутри кто–то отворяет дверь, и чуть было не лишился чувств от изумления, так как открывший ему дверь оказался самим мистером Гарслеем. Он был в халате. Половина недокуренной сигары торчала во рту.

— О! — сказал он удивлённо. — Что случилось?

— Могу я поговорить с вами несколько минут? — спросил мистер Леон, едва овладев собой.

— Разумеется, — произнёс мнимый мертвец. — Час, правда, довольно ранний, но если дело срочное…

Не переставая удивляться, Леон последовал за ним по лестнице. Слуг не было видно, как и никаких следов трагедии, описанной девушкой.

В просторном кабинете Леон изложил причину своего визита.

— Девушка, видно, спятила, — сказал Гарслей, печально покачав головой. — Я действительно пригласил стенографистку, но никто до сих пор не явился. Когда вы позвонили в дверь, я подумал, что это она… Нет, никто не приходил. Да, я слышал полицейские свистки, но к такого рода ночным сигналам я отношусь довольно безучастно… Скажите, а какова с виду эта девушка?

Леон описал её внешность со всем старанием. Директор театра только покачал головой.

— Никогда не слыхал о такой, — сказал он и добавил участливо: — Уж не подшутили ли над вами, мистер Гонзалес?

Леон вернулся к друзьям в самом скверном расположении духа. Утром он отправился в ночное бюро Люли, чтобы поговорить с его владелицей.

Необходимо было соблюдать известную осторожность, чтобы не поставить девушку в неловкое положение. К счастью, он был знаком с одним из самых богатых клиентов мисс Люли и мог воспользоваться его именем для получения нужных сведений.

— Мисс Фаррер на этой недели дежурит ночью, и до вечера её не будет, — пояснила она. — Кажется, мистеру Гарслею нравится работа мисс Фаррер, потому что прежде он давал все свои заказы другому бюро, в котором она тогда служила. Когда же она перешла к нам…

— Что вам известно о ней?

Мисс Люли секунду колебалась.

— Она из Австралии. По–видимому, её семья когда–то была очень зажиточной. Мне так кажется, хотя она никогда не рассказывала о своих семейных делах. Однажды её навестил один из компаньонов адвоката мистера Колчета…

Леон записал её адрес, а затем отправился в Сити, где располагалась контора Колчета. На этот раз счастье улыбнулось ему, так как адвокат не раз пользовался услугами Трёх Справедливых, а однажды доверил им довольно щекотливое дело.

Самому мистеру Колчету было лет шестьдесят. Вначале он, как правило, бывал неразговорчив и невозмутим, как изваяние. К удивлению Леона, после его рассказа лицо старого адвоката заметно омрачилось.

— Нехорошо это, очень… очень нехорошо…

— Но что же тут нехорошего? — спросил Леон.

— Она не наша клиентка, хотя мы связаны с Мельбурнским союзом присяжных поверенных, ведущих дела этой девушки. Её отец умер в лечебнице для умалишённых, оставив свои дела довольно запутанными. За последние три года часть его поместий, однако, значительно повысилась в цене, поэтому я не вижу необходимости в её службе, разве только она ищет способ отвлечься от тяжёлых воспоминаний. Мне известно, что больше всего её потрясла душевная болезнь отца.

— Она навещала вас?

— С ней разговаривал один мой коллега. В Сиднее продавалось с торгов имущество, пропущенное при составлении описи состояния её отца. Ему, если не ошибаюсь, принадлежала только десятая доля. Мы пытались было войти в контакт с душеприказчиком, неким мистером Фленом, но, узнав, что он сейчас путешествует по Востоку, были заручиться её подписью для перевода денег.

— Мистер Флен?

Мистер Колчет, как деловой человек, уже начинал терять терпение.

— Двоюродный брат покойного и единственный родственник девушки. Кстати, он находился в поместье своего кузена в то самое время, когда тот сошёл с ума…

Леона озарила блестящая догадка. Но для соединения всех событий в единую цепь недоставало одного звена…

— Моё личное мнение, — сказал на прощание адвокат, — что эта девушка не совсем… — Он постучал себя по лбу. — Она рассказывала моему коллеге, что за ней несколько недель подряд ходил по пятам какой–то негр, а потом чёрная гончая собака… По всей вероятности — мания преследования…

Эльза Фаррер жила в очень приличном доме по Ландберрийскому шоссе.

Пожилая хозяйка, встретившая Леона, очень обрадовалась, узнав о цели его визита.

— Я так довольна, что вы приехали… Я не знаю, что мне делать с ней. Всю ночь она ходила по своей комнате, А сегодня утром она отказалась от завтрака. Что–то с ней неладное… очень уж она странная…

— По вашему она не совсем в своём уме? — спросил Леон резко.

— Именно так, сэр. Я уже думала пригласить моего врача, но она и слышать об этом не хочет…

— Могу я подняться наверх?

— Пожалуй, я лучше сперва скажу ей…

— По–моему лучше идти без предупреждения, — сказал Леон. — Как пройти в её квартиру?

Леон постучал в дверь.

— Кто там? — послышался встревоженный голос Эльзы.

Он не ответил и, повернув ручку, вошёл в комнату.

— О! — воскликнула она в ужасе, — вы тот самый… вы пришли арестовать меня?

Он заметил, что на полу валялось множество газет. Очевидно, она искала в них отчёты о ночном происшествии.

— Не понимаю, — сказал Леон, — за что вас арестовывать? Ведь мистер Гарслей не только не умер, но даже не ранен.

Она вскинула на него большие удивлённые глаза.

— Даже не ранен? — переспросила она медленно.

— Я застал его в добром здравии и хорошем настроении.

Она провела рукой по глазам.

— Нет… нет… я же видела его… это… какой–то кошмар…

— Ещё он сказал мне, — произнёс Леон, пристально глядя ей в глаза, — что он никогда вас не видел.

В её глазах светились изумление, недоверие, страх…

— А теперь, мисс Фаррер, присядьте и расскажите мне о себе. Многое я уже знаю. Например, мне известно, что ваш отец лишился рассудка.

Удивлению её не было границ. Леон настойчиво продолжал:

— Теперь скажите мне, мисс Фаррер, из–за чего ваш отец лишился рассудка? У вас в роду были сумасшедшие?

Спокойствие Гонзалеса передалось ей. Она стала говорить внятно и уверенно.

— Нет, причиной было падение с лошади. Полученное при этом сотрясение мозга отразилось много лет спустя…

— Я так и знал… А где были вы, когда его увозили в лечебницу?

— В Мельбурне, в школе, — сказала она. — Мне тогда было семь лет, и с тех пор я ни разу не видела отца. Он пробыл в этом ужасном месте очень долго, и они не позволили мне навещать его.

— Так… Кто такой мистер Флен? Вы его знаете?

— Он был двоюродным братом моего отца. Всё, что я знаю о нём, это то, что папа часто одалживал ему деньги и что в тот день, когда папа заболел, он находился на нашей ферме. Несколько раз он писал мне по поводу денег. Это он оплатил мой проезд в Англию…

— Вы никогда не видели его?

— Никогда, — ответила она. — Однажды он приезжал ко мне в училище, но я в тот день была на пикнике.

— Вы не знаете, сколько денег оставил ваш отец?

— Понятия не имею.

— А теперь, мисс Фаррер, расскажите мне о ваших преследователях: о негре и о собаке.

— Это началось около двух лет назад… Однажды, когда я рассказывала об этом врачу…

Леон перебил её:

— За врачом посылали вы?

— Нет… он, наверное, узнал от кого–нибудь… не знаю… я очень немногих посвящала в эту историю…

— Можете мне показать письма мистера Флена?

Письма хранились в ящике рабочего стола. Леон внимательно прочёл каждое из них. Его поразил довольно необычный для участливого родственника тон этих писем. Главной темой их были жалобы на денежные затруднения, связанные с её учёбой в школе, её содержанием и т.д. В каждом письме неизменно подчёркивалось, что её отец оставил очень мало денег.

— Это правда, — сказала она. — Бедный папа был в денежных делах довольно эксцентричным. Он никогда не хранил свои сбережения в банке, а держал их при себе в большом железном ящике… Никто толком не знал, сколько у него денег. Я–то полагала, что он очень богат, потому что он был немного… ну, скуповат, скажем… Мне так не хочется говорить о моём бедном папочке ничего дурного, но он никогда не отличался щедростью по части денег… и когда я узнала, что он ничего не оставил, кроме нескольких сот фунтов да каких–то малоценных акций, удивлению моему не было границ. Да и все, знавшие нас, были поражены. Я считала себя очень бедной вплоть до того дня, когда несколько месяцев назад узнала, что у отца были крупные вклады в Западно–Австралийские золотые прииски, о чём раньше никто не знал. Это обнаружилось случайно. Адвокаты пытались найти мистера Флена, но он был в отъезде. От него получены только два письма. Одно из Китая, другое, кажется, из Японии.

— Письма при вас?

Она достала два письма, написанные на толстой бумаге. Леон внимательно рассмотрел водяные знаки…

— Какие акции оставил ваш отец?

— Я всегда знала, что они ничего не стоят. Я только запомнила цифру 967… Почему вы смеётесь?

— Мисс Фаррер, я торжественно обещаю вам полное освобождение от всякого преследования. Вот адреса лучших адвокатов Лондона. Далее: вы в здравом уме и преследующие вас негры и собаки отнюдь не являются плодом вашего воображения, они есть на самом деле. И то, что вы видели Гарслея убитым — тоже не фантазия… Ещё один вопрос касательно мистера Флена. Что вам известно о его жизни?

— Он имел небольшую ферму, — сказала она. — Кажется, папа купил её для него и жены, а до этого он арендовал какой–то театр и прогорел…

— Благодарю вас, — сказал Леон с чувством. — Теперь я знаю всё, что хотел знать.

Он поехал прямо к мистеру Гарслею и застал его в тот момент, когда почтенный директор театра собирался уходить.

— Вы пришли сообщить о каком–то новом убийстве? — спросил он игриво.

— Нет, — сказал Гонзалес — и что–то в выражении его глаз согнало улыбку с губ Гарслея.

Леон последовал за ним в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь.

— Мистер Флен, если не ошибаюсь?

Со щёк его собеседника сошёл румянец.

— Не понимаю, что вы этим…

— Вас зовут Флен, — твёрдо сказал Леон. — Несколько лет тому назад вы узнали, что ограбленный вами человек, отец Эльзы Фаррер, был богаче, чем вы предполагали, и вы сочинили довольно неуклюжую, но достаточно дьявольскую комбинацию, благодаря которой надеялись завладеть собственностью сироты. Конечно, только такой болван, как вы, может вообразить, что сумасшествие отца является причиной для водворения в сумасшедший дом его дочери. Где вы нашли негра и дрессированную собаку — это ваши подробности, но я прекрасно знаю, где вы взяли деньги для аренды «Орфеума». Скажу вам больше, мистер Флен, — и можете это передать вашей жене, которая помогает вам в ваших гнусностях, что слова «конфиденциально» и «профессиональный» пишутся через «и». Оба слова встречаются в ваших письмах к мисс Фаррер.

Рука Гарслея дрожала, когда он вынимал изо рта сигарный окурок.

— Вам ещё надо доказать всё это, — пробормотал он.

— К сожалению, да, — с грустью ответил Гонзалес. — Благодарите Господа, что эта история произошла сейчас, а не пять лет назад…

Он, к ужасу своего собеседника, вынул из кармана тяжёлый браунинг, несколько раз взвесил его на ладони, затем резко бросил его назад, в карман, и быстро вышел на воздух.

Глава 12.

Тайна мистера Дрейка

С Корнелием Маланом Гонзалесу довелось встретиться во второй раз при обстоятельствах, совершенно непредвиденных.

Будучи заядлым автомобилистом, Леон, тем не менее, ни разу не попадал в аварию. Условий для этого было всегда достаточно, потому что Леон ощущал всю полноту жизни лишь тогда, когда счётчик его гоночной машины показывал наивысшую скорость. Однако, в тот момент когда он, трясясь по снегу и грязи пустынной Оксфордской дороги, угодил задним колесом в глубокую яму, стрелка счётчика не показывала и 30.

Леон вылез из машины и осмотрелся. Слепой случай прервал его путь на участке дороги, граничащей с усадьбой Корнелия Малана.

Он направился к дому. Послышался сердитый лай собаки, но людей не было видно. Леон не удивился этому. Если Корнелий в летнюю пору ограничивался лишь несколькими слугами, то он вряд ли держал их глубокой осенью.

Леон обошёл вокруг дома, проник в запущенный, поросший жухлой травой сад, но нигде не обнаружил признаков жизни. И вдруг прямо из–под земли, на расстоянии двенадцати ярдов, вырос великан–мужчина. Он появился из–под земли в буквальном смысле слова. Леон догадался, что человек этот вылез из колодца. Он стоял спиной к своему непрошеному гостю. Леон видел, как он наклонился, повозился с чем–то металлическим и выпрямился, отряхивая колени. При виде постороннего человека красное лицо Корнелия покраснело ещё больше.

— Эй, вы! — закричал он, но тут же узнал гостя. — А, это вы, сыщик?

В отличие от своего покойного брата, едва способного изъясняться по–английски, Корнелий говорил почти без акцента.

— Так что же вам надобно, а? Никак, ещё кто–то считает, что бедный Руз обжулил его? Поздно! Руз уже мёртв, что с него взять?

Корнелий перехватил взгляд Леона и добавил скороговоркой:

— Здесь есть заброшенный колодец… Нужно наполнить его…

— Поэтому вы так тщательно запирали его на замок, — усмехнулся Леон. — Но дело не в этом. Видите ли, мистер Малан, мой автомобиль угодил в яму, и мне нужна помощь…

Великан оживился.

— Да я и один могу вытащить машину из любой ямы, — небрежно сказал он. — Сейчас увидите.

Он оглянулся на запертый колодец и широко пошагал к дороге.

— Недолюбливаю я лондонских господ… налоговые инспекторы и Бог весть ещё кто… Бедный Руз! Это они довели его до могилы… Мы, бедняки, и сказать толком ничего не умеем…

Когда они подошли к машине, оказалось, что Корнелию не под силу поднять её в одиночку. Им пришлось вернуться на ферму и из каких–то тёмных закоулков созвать ещё двух полуголодных рабочих, которым с помощью досок и шестов удалось, наконец, поднять большой автомобиль.

— Это удовольствие обойдётся вам в десять шиллингов, не меньше, — сказал Корнелий. — У меня нет средств платить им ещё и за дополнительный труд. Я беден, а теперь, когда Руз умер, кто его знает… ещё придётся и племянницу на харчи взять…

Леон торжественно вынул десятифунтовую ассигнацию и вручил её старому скряге.

Вернувшись к себе на Керзон–стрит, он рассказал приятелям о своём приключении. — Меня не покидает уверенность, что это не последняя встреча с Маланом. Как–нибудь я напишу книгу о законе совпадений.

— Включи туда и это, — заметил Пойккерт, перебрасывая через стол письмо.

Леон вскрыл его. Первое, что ему бросилось в глаза, был Оксфордширский адрес. Быстро повернув письмо, он нашёл и подпись: «Леонора Малан».

Манфред наблюдал за ним насмешливым взглядом.

— Кажется, она метит в твоё сердце, Леон, — сказал он.

Леон прочёл:

«Господа! Не так давно вы навестили в городе моего дядю, к сожалению, ныне покойного. Не согласитесь ли вы принять меня в среду утром по делу о капитале, им оставленном? Не думаю, что вы сможете помочь мне, но всё же хочу попытаться».

Подпись гласила: «Леонора Малан». Была ещё приписка:

«Мой визит к вам должен сохраняться в секрете. Особенно это касается моего дяди Корнелия Малана».

Леон почесал подбородок.

— Леон и Леонора, — пробормотал Манфред. — Одно это могло бы послужить темой для главы о совпадениях.

В среду, несмотря на пасмурное, дождливое утро, явилась мисс Малан в сопровождении человека, также знаменующего собой ещё одно совпадение. Худощавый тридцатилетний мужчина с неправильными чертами лица и блуждающими зрачками был представлен ею как мистер Джонс, бывший управляющий её покойного дяди.

Леонора Малан была изумительно красива. Таково было первое впечатление, произведённое ею на Леона. Он ожидал встретить невысокую, полную женщину и был приятно поражён, увидев эту величественную красавицу…

Она прошла с ним в маленькую гостиную, села на пододвинутый Пойккертом стул, после чего тот бесшумно вышел, притворив за собой дверь.

Леонора устремила на Гонзалеса быстрый взгляд и улыбнулась.

— Едва ли вы сможете для меня что–либо сделать, мистер Гонзалес, но, по мнению мистера Джонса, я должна была навестить вас, — произнесла она. — Вы, верно, удивлены, что я посягаю на ваше драгоценное время, заранее не веря в успех? Но дело в том, что я…

Её перебил мистер Джонс. У него был хриплый неприятный голос.

— Дело вот в чём. Леоноре достаётся в наследство около восьмидесяти тысяч фунтов. Я знал это ещё при жизни старика… Завещание при тебе, Леонора?

Она быстро кивнула, вздохнула, приоткрыла ридикюль, механически нащупала в нём серебряную коробочку, но тут же закрыла сумку. Леон протянул ей папиросницу.

— Вы знали моего дядю? — спросила она, беря папироску. — Бедный дядя Руз частенько говорил о вас.

— Скорее всего, неодобрительно, — заметил Леон.

Она кивнула.

— Да, он не любил вас. Вы стоили ему много денег.

Руз и его брат Корнелий были зажиточными фермерами в Вольных Штатах во время Бурской войны. Так как они были тогда на стороне англичан, то после перемирия жизнь для них стала довольно тяжёлой. Но вдруг на их ферме были найдены залежи золота, что сразу же изменило их положение. Оба переехали в Англию и поселились на двух соседствующих фермах в Оксфордшире. Ребёнка своей покойной сестры взял на воспитание Руз, правда, не без ворчания и жалоб, так как, подобно брату, он имел привычку оплакивать каждый грош, даже потраченный на себя самого. Оба брата были отчаянными спекулянтами и однажды доспекулировались до того, что их алчность превысила их кредитоспособность. Это привело их к встрече с Гонзалесом.

— Дядя Руз, — заметила девушка, — вовсе не был таким дурным человеком, как вы, пожалуй, считаете. Он, правда, очень любил деньги и был страшно скуп. Но иногда он был страшно щедр. Сейчас мне даже совестно брать эти деньги, скопленные им с таким трудом.

— Не беспокойтесь о нём, — сказал Джонс нетерпеливо.

— Вы твёрдо уверены, что эти деньги не приобретены нечестным путём? — перебил Леон.

Она покачала головой.

— Покажите ему завещание, — предложил Джонс.

Она достала из ридикюля бумагу.

— Вот копия.

Леон взял в руки документ и развернул его. Завещание было написано от руки, по–голландски. Тут же был и английский перевод. Покойный Руз Малан оставил всё принадлежащее ему имущество племяннице Леоноре Малан.

— Всё до последнего пенни, — произнёс Джонс довольным тоном. — Мы с Леонорой будем работать в Лондоне рука об руку: её деньги, мои мозги. Вы понимаете меня?

Леон прекрасно его понимал.

— Когда он умер? — спросил он.

— Шесть месяцев тому назад, — Леонора нахмурилась. — Вы, может быть, думаете, что я бессердечна… Я, действительно, не питала к нему особой симпатии, но я уважала его.

— А недвижимое имущество?

— По–видимому, всё, что осталось, — это ферма и обстановка. Оценщики дают за них две тысячи фунтов. А тысяча пятьсот уже получена под первую закладную. Она у дяди Корнелия. Между тем, Руз Малан должен быть очень богатым человеком. Он получал из своих южно–африканских поместий колоссальные суммы. Я сама видела не раз…

— Деньги ушли, — уверенно произнёс Джонс, — я обследовал весь дом. В погребе имеется несгораемое помещение. Там не оказалось ни одного пенни. Они ведь собаку съели на несгораемых помещениях, эти Маланы! Однако мне известно местонахождение несгораемого шкафа Корнелия, так что если он посмеет очернить этого ангела, то будь я проклят, если…

Казалось, его слова и манеры были неприятны девушке. Гонзалес подумал о том, что их дружба довольно подозрительна. Он слушал болтовню Джонса со смешанным чувством гадливости и недоверия, но кое–что интересное для себя он определил. Оказалось, что ни один из братьев не имел текущего счёта в банке. Хотя оба они изрядно и мудро спекулировали на южно–африканских биржах, все доходы по этим делам они получали в виде наличных денег. Оба скупца виртуозно уклонялись от уплаты налогов. К банкам они относились с недоверием, видимо, опасаясь податной инспекции.

— Не думаю, что вы можете чем–либо помочь в этом деле, мистер Гонзалес, — сказала Леонора, грустно покачав головой, — я даже сожалею, что напрасно отняла у вас время. Деньги исчезли бесследно. Господь с ними, я это не принимаю близко к сердцу. Работа меня не пугает, к счастью, я обучалась машинописи и на ферме напрактиковалась так, что теперь пишу очень быстро. Я вела корреспонденцию дядюшки.

— Скажите, был Корнелий на ферме, когда заболел его брат?

Она кивнула утвердительно.

— И за всё время болезни он часто отлучался куда–либо?

— Нет. Он на это время полностью забросил даже дела своей фермы. Он был у нас неотлучно.

— И когда ушел?

— Сразу после кончины брата. Больше я его не видела. Он написал мне письмо, в котором сообщил, что содержать меня не может и что мне теперь нужно самой позаботиться о хлебе насущном…

Леон молчал, погрузившись в размышления.

— Если говорить откровенно, мистер Гонзалес, — продолжала она, — я убеждена, что все деньги забрал дядя Корнелий после смерти брата. Мистер Джонс разделяет моё мнение.

— Мнение? Да я знаю это наверняка! — воскликнул остролицый субъект. — Я сам, своими глазами видел его выходившим из погреба с большим саквояжем! Старый Руз имел привычку держать ключ от несгораемой комнаты у себя под подушкой, но после его смерти ключа там не оказалось. Я нашёл его на вешалке в кухне!

Когда посетители направились к выходу, Леон незаметно задержал девушку.

— Кто такой этот Джонс? — спросил он, понизив голос.

Она казалась озадаченной.

— Он был управляющим на дядиной ферме… Он не глуп и… довольно мил…

Леон не стал это оспаривать и, услышав шаги возвращающегося мистера Джонса, осведомился о её ближайших планах. Она ответила, что хочет эту неделю провести в городе, чтобы подготовить почву для самостоятельной жизни. Записав её адрес и проводив посетителей до выходной двери, он вернулся в общую комнату, где его компаньоны сидели за шахматной доской и, казалось, были всецело поглощены партией.

— Она очень, очень хороша, — заметил Пойккерт, передвигая ферзя. — А вот о её кавалере этого не скажешь.

— Итак, она хочет вернуть свои деньги, — сказал Манфред.

— Вы что, подслушивали? — язвительно спросил Леон.

— Ситуация ясна и ребёнку, — возразил Манфред. — Что говорить, лет десять назад мы бы решили эту проблему довольно просто и быстро. Я мог бы назвать целый ряд способов…

— А я — только один, — быстро перебил его Гонзалес, — И если мой предположения соответствуют истине, а я уверен в этом, то мистер Дрейк поплатится за это.

— Мистер — кто? — Пойккерт взглянул на него с удивлением.

— Мистер Дрейк, — твёрдо повторил Леон. — Мой давнишний враг, с которым мы воюем уже лет десять. Ему известна одна из моих сокровенных тайн.

Джордж поглядел на него глубокомысленно. Лицо его вдруг озарилось.

— О, теперь я догадываюсь, кто такой этот мистер Дрейк! Мы уже сталкивались с ним, не так ли?

— Сталкивались, — серьёзно подтвердил Леон. — Но на этот раз его ожидает собачья смерть!

— А с этим Джонсом мы уже когда–то встречались, — заметил Пойккерт. — Лет восемь назад… Отпетая мразь.

На следующее утро Леон поехал в небольшой торговый город, расположенный неподалёку от фермы Малана. Здесь у него состоялась встреча с налоговым инспектором, которому он предъявил данную ему Леонорой доверенность. Инспектор вначале был не слишком разговорчив, но Леону удалось быстро растопить лёд его недоверия.

— Мы давно знаем, — сказал он, — что у братьев есть много неучтённых источников дохода. Оба они скрывали свои доходы в течение многих лет, но… мы не имеем улик. Несколько месяцев тому назад мы поручали одному сыщику наблюдать за Корнелием. Удалось найти место, где он прячет свои деньги: в колодце, наполовину наполненном водой, на глубине двадцати футов.

Леон кивнул удовлетворительно.

— Пещера эта довольно глубокая. Вход туда проделан через дверь спальни. Похоже на сказку, не так ли? Это очевидно, одна из тех пещер, в которых, по преданию, некогда скрывался Карл II. О существовании этих пещер известно уже сотни лет. Корнелий придумал идеальный сейф, ничего не скажешь.

— Но отчего вы не произведёте обыск?

Инспектор покачал головой.

— Нет для нас ничего сложнее получения ордера на обыск. По крайней мере, наше ведомство никогда ещё не пыталось заручиться такими полномочиями. Вот если бы налицо было явное преступление…

Леон широко улыбнулся.

— Об этом, видимо, придётся позаботиться мистеру Дрейку, — заметил он.

— Я не совсем понимаю вас.

— Скоро поймёте, — загадочно произнёс Гонзалес.

Подойдя к ферме, Леон услышал два голоса: густой бас и хриплый дискант. Слов он пока разобрать не мог.

Обойдя кустарник, он увидел перед собой двух мужчин: огромного Корнелия и крысоподобного мистера Джонса.

— Проклятый голландский вор, — кричал Джонс пронзительно. — Так обокрасть сироту! Ты ещё вспомнишь обо мне!

Ответ Корнелия понять было мудрено, так как в гневе он перешёл на голландский язык. Увидев Леона, он решительно двинулся ему навстречу.

— Вы — сыщик. Так займитесь этим типом. Это — вор, каторжник. Мой брат принял его на службу только потому, что он нигде не мог пристроиться.

Тонкие губы мистера Джонса скривились в ехидную улыбку.

— Хороша служба, нечего сказать! Не комната, а хлев, а еда такая, что и свинья не стала бы её жрать. Всё, что он говорит — враньё! Сам он вор! Это он украл деньги из сейфа старика Руза…

— Ну–ка повтори, что ты недавно сказал! Ты сказал: «Дайте мне десять тысяч, и я уговорю Леонору не вспоминать об остальных». Не так, что ли? — злобно прошипел Корнелий.

Леон понял, что сейчас не время говорить о мистере Дрейке. С этим надо было подождать. Извинившись за вторжение, он в сопровождении Джонса направился к дороге.

Тот говорил быстро и сбивчиво, едва поспевая за Леоном:

— Пожалуйста, не придавайте значения тому, что говорил этот вор. Я вовсе не собирался шантажировать Леонору. Она — добрая девушка. Я хочу ей помочь, поверьте мне. Старик Руз обращался с ней, как с собакой…

Леон подумал о том, какую жизнь готовит Леоноре этот бывший каторжник, и твёрдо решил избавить девушку от его общества любой ценой.

— А что касается его утверждения, будто я сидел в тюрьме… — начал было Джонс…

— Не трудитесь излагать мне эту историю, — сказал Леон. — Я сам видел вас на скамье подсудимых.

Он попал, что называется, не в бровь, а в глаз. Лицо Джонса перекосилось в отвратительной гримасе.

— И последнее, что я вам скажу: упаси вас Бог приближаться к Леоноре. Вы, верно, догадываетесь, что со мной шутки плохи.

Оставив оторопелого Джонса, Леон пошёл к своему автомобилю.

Уже смеркалось, когда Леон вновь поехал по Оксфордской дороге. Он достиг фермы Корнелия Малана около десяти часов вечера. Было совсем темно. Шёл дождь и мокрый снег. Дом не был освещён. Леон долго стучал, но ответа не последовало. Вдруг он услышал за дверью чьё–то тяжёлое дыхание.

— Мистер Малан? — спросил он.

— Кто там?

— Старый приятель.

Дверь отворилась.

— Что вам нужно? — спросил Корнелий.

— Нам необходимо поговорить. Важное дело, — сказал Леон многозначительно.

Корнелий молча повернулся и скрылся в темноте сеней. Леон подождал, пока он зажигал керосиновую лампу, и только после этого вошёл в комнату.

Комната была большой и просторной. В печи догорали дрова. В углу стояла простая кровать. В центре стоял голый тёсаный стол. Не дожидаясь приглашения хозяина, Леон присел на единственный стул. Корнелий стоял у противоположного края стола. Лицо его было бледно и угрюмо.

— Что вам нужно? — повторил он свой вопрос.

— Речь идёт о Дрейке, — сказал Леон. — Это мой старинный враг. Мы гонялись друг за другом по трём материкам, и, наконец, сегодня, впервые за десять лет, мы встретились.

— При чём здесь я?

— При том, что эта встреча произошла здесь, возле вашей фермы.

— Ну и что?

— Я убил его.

— Убили? — спросил Корнелий отрешённо.

Леон кивнул утвердительно.

— Ножом… Тело я спрятал здесь, на ферме. Я понимаю, что поступил нехорошо по отношению к вам, но, согласитесь, у меня не было другого выхода… Да и это было не так страшно, если бы не полиция…

— А что полиция?

— Они едут сюда.

— Где вы спрятали тело?

На лице Леона не дрогнул ни один мускул.

— Я сбросил его в колодец.

— Ложь! — заорал Корнелий! — Этого не может быть! Вы не могли открыть дверь колодца!

Леон пожал плечами.

— Можете мне не верить, ваше дело. Я открыл дверь отмычкой и бросил туда труп. Сейчас полиция будет здесь, и…

Корнелий, не дослушав, выбежал из комнаты.

Послышался выстрел. Выйдя из дома в ночной мрак, Леон наткнулся на труп Корнелия Малана.

Позднее, когда полицейские взломали крышку колодца, они нашли на его дне ещё один труп.

— Очевидно, Корнелий застал Джонса за взломом колодца, убил его и сбросил на дно, — сказал Леон. Всё это похоже на сказку, не правда ли? Особенно мой рассказ об убийстве Дрейка… Я так и думал, что Корнелий скорее расстанется с жизнью, чем позволит обыскать колодец…

— Всё это очень странно, — заметил Манфред. — Но самое странное — это подлинное имя Джонса.

— Какое же?

— Дрейк, — произнёс Манфред. — Полиция сообщила нам об этом по телефону за полчаса до твоего возвращения.

Глава 13.

Англичанин Коннор

Трое Справедливых засиделись в этот день за обеденным столом дольше обыкновенного. Молчаливый Пойккерт в тот раз был довольно словоохотлив.

— Дело в том, мой дорогой Джордж, — обратился он к Манфреду, — что мы зачастую действуем несуразно и бестолково. Ведь и сейчас совершаются преступления, ускользающие от правосудия. Да, мы приносим определённую пользу. Всё это так. Но разве всякое другое сыскное агентство не делает того же?

— М–да… Пойккерт и закон — понятия мало сопоставимые, — пробормотал Леон Гонзалес. — По–видимому, его снова потянуло на авантюры. Обрати внимание, Джордж, на эти горящие глаза…

Пойккерт добродушно улыбнулся.

— Да, это так. Я хочу сказать следующее: есть ещё на свете несколько человек, которых давно следовало бы отправить на тот свет. Столько жизней они загубили, а между тем, их охраняет закон. Поэтому моё мнение…

Он долго говорил на эту тему. Его не прерывали.

Перед мысленным взором Манфреда вставал образ Мерреля, четвёртого Справедливого, убитого в Бордо…

— Мы — почтенные, уважаемые граждане, — сказал Леон, вставая, — а вы, друг мой, пытаетесь сбить нас с пути истинного. Я протестую!

Пойккерт взглянул на него исподлобья.

— Посмотрим, кто раньше захочет вернуться к прежнему образу жизни.

Леон ничего не ответил.

Это происходило за месяц до появления знаменательного жетона. Он достался Справедливым довольно курьёзным образом.

Пойккерт находился в Германии по делам агентства. Однажды днём, бродя по Шарлоттенбургу, он зашёл в антикварный магазин купить что–нибудь из выставленной в окне старинной турецкой посуды. Он купил две большие синие турецкие вазы, велел запаковать их и отправить в Лондон, на Керзон–стрит.

Честь нахождения золотого жетона выпала на долю Манфреда. На него иногда находила охота хозяйничать. На дне присланных из Германии ваз было полно всякой всячины. Одна из них была до половины набита турецкими газетами. Их извлечение заняло порядочно времени.

Когда эта операция подходила к концу, Манфред услышал лёгкий металлический звук. Опрокинув вазу, он обнаружил тоненькую цепочку–браслет. К концу её был прикреплен золотой жетон, исписанный мелкими арабскими буквами.

Совершенно случайно в это время на Керзон–стрит оказался в гостях корреспондент «Вечернего вестника» мистер Дорлан. Он часто захаживал к друзьям поговорить о былых временах.

— Пойккерт отнесётся к находке равнодушно, но зато Леон будет в восторге, — сказал Манфред, осматривая цепочку. — Леон любит всё таинственное. Эта штука, несомненно, войдёт в его коллекцию.

Маленькая коллекция Леона была одной из его больших слабостей. К сейфам и несгораемым комнатам он относился почти с презрением, но под его кроватью хранилась небольшая стальная шкатулка для документов. Внутри она не содержала ничего особенного: пачка бумаг, письма, корешок от квитанционной книжки и кусок верёвки, на которой некогда должен был висеть Манфред. Каждая вещь содержала в себе целую историю.

Воображение журналиста разгорелось. Он взял в руки браслет и стал его разглядывать.

— Что это значит? — спросил он с любопытством.

Манфред стал пристально всматриваться в надпись.

— Леон лучше меня понимает по–арабски. Это похоже на именной значок турецкого офицера, вероятно, довольно состоятельного и принадлежащего к привилегированному классу.

— Интересно, — сказал Дорлан. — Лондон. Ваза, купленная в Германии. Осколок восточной романтики. Вы не будете возражать, если я опишу этот случай, Манфред?

— О, сколько хотите!

Леон в тот день вернулся лишь к вечеру.

Манфред рассказал ему о своей находке.

— Здесь был Дорлан. Я сказал ему, что если он хочет, то может написать об этом.

— Гм, — сказал Леон, прочитав надпись. — А ты сообщил ему значение этой надписи? Впрочем, ты не очень–то сведущ по части арабского языка. Но здесь есть одно словечко, написанное латинскими буквами. Ты обратил внимание? «Коннор»… Стало быть, хозяином этого интересного значка был некий англичанин по фамилии Коннор… Коннор… Я, кажется, начинаю понимать, в чём тут дело…

На следующий день Леон прочёл заметку о находке браслета и был слегка раздосадован, что столь деликатный обычно мистер Дорлан упомянул в ней о его шкатулке.

— Джордж, ты скоро станешь самым заурядным репортёром, — сказал он Манфреду. — Ещё немного, и ты станешь писать для всех газет фельетоны о моей шкатулке.

Тем не менее браслет был положен в заветную шкатулку. Каково было значение надписи и почему в ней упоминался англичанин Коннор, никого, кроме Леона, не заинтересовало.

Однако, оба его приятеля заметили, что в первые же последующие дни Леон стал наводить справки по какому–то новому делу. Он рыскал то по Флотской улице, то по Уайтчеппелю, а однажды даже предпринял поездку в Дублин. Как–то раз Манфред попытался расспросить его, но в ответ не услышал ничего существенного.

— Вся история весьма забавна. Коннор, оказывается, даже не ирландец. Вероятнее всего, что он даже и не Коннор, хотя, вне сомнения, он некогда носил это имя. Я отыскал его в списках одного из лучших ирландских полков. Стюарт, фотограф в Дублине, имеет снимок, на котором он запечатлен в группе других офицеров этого полка. В Дублине живёт довольно популярный литератор, в прошлом также офицер этого полка, и он рассказывает, что Коннор говорил по–английски с иностранным акцентом.

— Хорошо, но кто же этот Коннор на самом деле? — спросил Манфред.

Леон улыбнулся.

— Повесть моей жизни.

Больше он не сказал ничего.

Леон обладал редким свойством возвращаться к своему сну и восстанавливать все детали своего пробуждения. Так и сейчас он, не задумываясь, мог сказать, что разбудило его не дребезжание качающейся на ветру проволоки, а шорох крадущегося человека.

Комната его была довольно просторной, но Леон любил свежий воздух и поэтому держал открытыми не только окна, но и двери.

Глубоко вздохнув во сне, Леон что–то пробормотал и перевернулся на другой бок, но не успел он завершить это движение, как ноги его уже коснулись пола и он затягивал шнурки пижамы.

Манфреда и Пойккерта не было. Они всегда к концу недели уезжали на несколько дней отдохнуть, и Леон оставался один во всём доме.

Он стоял, напряжённо вслушиваясь. Вскоре до его слуха донёсся тот же шорох. Он раздался вслед за свистом ветра, но это был, безусловно, скрип. Затем тот же скрип послышался на лестнице ещё семь раз, теперь уже явственнее…

Леон быстро надел халат и туфли. Неслышно подкравшись к лестничной площадке, он зажёг свет.

На площадке стоял какой–то мужчина с жёлтым и грязным лицом, отражавшим страх, изумление и ненависть.

— Выньте руку из кармана или я прострелю вам живот, — спокойно сказал Леон.

Второй человек, стоявший на ступеньках между первой и второй площадками, казалось, окоченел от испуга. Леон направил на него ствол своего браунинга. Тот прижался к стене и вскрикнул.

Леон вгляделся в него и улыбнулся. Много лет уже ему не встречались грабители женского пола.

— Повернитесь оба и спускайтесь вниз, — скомандовал он, — но не вздумайте бежать!

Они повиновались, — мужчина несколько неохотно, девушка, как он догадался, с лёгкой дрожью в коленях.

— Теперь налево, — сказал Леон.

Он быстро подошёл к мужчине и опустил руку в карман его пиджака. Вынув из него миниатюрный, с коротким стволом, револьвер, он положил его в карман своего халата.

— Теперь входите! Выключатель с левой стороны. Поверните его!

Последовав за ними в столовую, он закрыл за собой дверь.

— Можете присесть, — оба!

Мужчину разгадать было нетрудно: это был типичный завсегдатай тюрем.

Низкий и узкий лоб, неправильные черты лица говорили о тупости и низменных инстинктах. Его сообщницу Леон не мог ещё причислить к какой–либо определённой категории. Женщину, как правило, выдаёт голос, а она не проронила ни слова.

Наконец, она заговорила.

— Извините меня, это я во всём виновата.

Сомнения Леона разрешились.

Это был нежный голос, один из тех, что раздаются на Бонд–стрит, приказывая шофёру ехать в Ритц–отель.

Она была красива: тёмные глаза, стремительный разлет бровей, тонкие черты лица и яркие губы. На одном из пальцев виднелась узенькая красная полоска — след снятого кольца.

— Он здесь ни при чём, — сказала она почти шёпотом. — Это я подкупила его. Я попросила его сделать мне это одолжение. Это правда.

— Попросили ограбить мою квартиру?

Она кивнула.

— Если бы вы согласились отпустить его, я тогда могла бы говорить с вами вполне откровенно… и чувствовала бы себя спокойнее. Правда, это не его вина, поверьте мне. Я одна во всём виновата.

Леон вынул из ящика стола лист бумаги и штемпельную подушку.

— Положите свои большой и указательный пальцы на эту подушку и прижмите их, — сказал он, кладя обе вещи перед небритым спутником девушки.

— Чего ради?

— Ради отпечатков ваших пальцев на случай, если понадобится задержать вас.

Субъект повиновался. Леон взглянул на бумагу с отпечатками и остался удовлетворён.

— Теперь пройдите сюда.

Он вытолкнул его к входной двери, распахнул её и сам вышел вслед за ним.

— Вам не следует иметь при себе оружия, — произнёс он и вышвырнул бродягу на улицу.

Когда Леон вернулся в столовую, девушка успела расстегнуть кофту и сидела, прислонившись к спинке стула. Она была бледна, но спокойна.

— Он ушёл? Как я рада! Вы побили его? Мне так показалось. Скажите, а что вы обо мне думаете?

— За тысячу фунтов не согласился бы я забыть эту ночь — сказал Леон, нисколько не лукавя.

— А в чём вы видите причину моего поступка?

Леон покачал головой.

— Трудно сказать… Похищение таинственных документов? Пожалуй, нет… Скорее всего, это месть за какие–то неприятности, причинённые нами кому–то из близких вам людей: вашему любовнику, отцу, брату…

— Нет. Это не месть. Вы мне не нанесли никакой обиды. И я не ищу никаких тайных документов.

— Что ж, если не грабёж — я проиграл, признаю!

Улыбка Леона была обворожительна. Девушка заговорила без колебаний.

— Мне кажется, что лучше сказать всё прямо. Моё настоящее имя — Лоис Мартен. Мой отец — сэр Чарльз Мартен, хирург. Недели через три мне предстоит вступить в брак с майором Джоном Ретландом из кавалерийского полка Капштадских Карабинеров. Вот отчего я и ворвалась к вам.

— Вы искали здесь… гм… свадебный подарок?

К его удивлению, она подтвердила это.

— Вот именно. Я была очень глупа. Знай я вас лучше, я бы прямо пришла к вам с просьбой отдать его мне.

Она не спускала глаз с Леона.

— Так, — сказал он, — и что же это за предмет?

Она произнесла очень медленно:

— Золотое запястье в виде цепочки, с именным значком…

Леон не удивился. Его только слегка поразило то, что она говорит правду.

— Итак, золотой браслет, — сказал он. — Кому же он принадлежит?

Она колебалась.

— Я полагаю, вы уже всё знаете. Следовательно, я в ваших руках.

Он кивнул.

— И очень даже, — любезно подтвердил он, — и мне кажется, вам будет проще рассказать эту историю мне, чем судебному следователю.

Казалось, само благородство говорит его устами, но чисто женским инстинктом она почуяла в его тоне нечто, возбуждавшее страх.

— Майор Ретланд о моём… визите к вам ничего не знает, — начала она, — он был бы в ужасе, если бы узнал…

И она рассказала ему повесть о своём обручении с одним молодым англичанином, убитым в Галлиполи.

— Вот каким образом я познакомилась с Джоном, — сказала она. — Он тоже был тогда в Галлиполи. Года два тому назад он мне написал из Парижа, извещая, что у него есть кое–какие бумаги, принадлежавшие бедному Фрэнку. Он вынул их из… из его кармана после того, как Фрэнка убили. Понятно, папа попросил его приехать к нам. Мы стали добрыми друзьями. Впрочем, папа не одобряет нашу… помолвку.

Немного помолчав, она продолжала:

— Отец мой недоброжелательно относится к нашему браку, поэтому мы держим пока в тайне наши намерения. Видите ли, мистер Гонзалес, я ведь сравнительно богата: мне досталось довольно много денег в наследство от матери. И Джон впоследствии будет богатым. Во время войны, будучи в плену у турок, он приобрёл золотые прииски в Сирии. О них–то и идёт речь в надписи на значке. Джон спас жизнь одному турку, и тот, в благодарность, открыл ему местонахождение этих приисков и подарил золотой значок, на котором всё это было обозначено по–арабски. Но к концу войны Джон потерял значок, а вот недавно узнал из «Вечернего вестника» о вашем открытии. Бедный Джон места себе не находил: ведь кто–то мог расшифровать надпись на значке и воспользоваться данными о приисках. Я предложила ему пойти к вам и попросить браслет. Но он об этом и слушать не хотел. Он становился с каждым днём всё более удручённым, нервным и раздражительным. В конце концов я решилась на этот сумасбродный поступок. У Джона есть масса связей в мире преступников, так как он некогда служил в полиции и почти всех их знает в лицо. Этот тип, сопутствовавший мне — тоже один из них. Это я разыскала его и предложила эту авантюру. Мы знали, что вы храните его в шкатулке под кроватью…

— Вы утверждаете, что план этого налёта принадлежит вам, а не майору Ретланду…

Она немного смутилась.

— Мне помнится, он как–то в шутку намекнул, что недурно было бы выкрасть браслет…

— И что роль налётчика должны взять на себя вы? — спросил Леон строго.

Она отвела взгляд.

— В шутку… да. Он сказал, что мне в этом никто не помешает, но всё это было сказано в шутку… Нет, это никак нельзя принимать за намёк… Если бы мой отец знал…

— Вот именно, — резко прервал её Леон. — О налёте говорить больше не будем. Сколько денег у вас в банке?

Она взглянула на него с удивлением.

— Почти сорок тысяч фунтов, — сказала она. — Недавно я продала целую кипу ценных бумаг… они приносили мало дохода.

Леон усмехнулся.

— Я понимаю. Вы получили возможность поместить капитал более выгодно.

Она сразу поняла намёк.

— Вы заблуждаетесь, мистер Гонзалес, — сказала она холодно. — Джон разрешает мне вложить всего только тысячу фунтов. Он даже не уверен в точной сумме: тысячу или только восемьсот. Свыше этого он не принимает у меня ни одного пенни. Завтра вечером он едет в Париж по делам, а когда он вернётся, мы обвенчаемся.

Леон взглянул на неё глубокомысленно.

— Завтра вечером — вы наверно хотите сказать сегодня ночью?

Она взглянула на часы и рассмеялась.

— Разумеется, сегодня ночью.

И, облокотившись на стол, она заговорила серьёзно:

— Мистер Гонзалес! Я столько слышала о вас и ваших Друзьях… Надеюсь, вы не выдадите нашей тайны. Имей я больше здравого смысла, я пришла бы к вам вчера вечером и попросила бы этот злополучный значок… Или уплатила бы любую сумму за него, лишь бы избавить Джона от его опасений. Скажите, а сейчас ещё не поздно это сделать?

— Очень даже поздно, — твёрдо сказал Леон, — я оставлю значок на память. Вы же читали в газетах, что эта вещь вошла в мою коллекцию, а я не расстаюсь с её реликвиями. Кстати, когда вы должны передать ему чек?

Губы её скривились.

— Вы всё ещё считаете Джона обманщиком? Я вручила ему чек вчера.

— На тысячу или на восемьсот?

— Это пусть он сам решает, — сказала она.

Леон встал.

— Я не намерен более вас задерживать. Видно, воровство — не ваша специальность, и мне остаётся только посоветовать вам избегать подобных упражнений в будущем.

— Вы не арестуете меня? — улыбнулась она.

— Пока — нет, — ответил Леон серьёзно.

Он видел, как она перешла улицу к месту стоянки таксомоторов и уехала. Он запер дверь и снова лёг в постель.

В семь часов его снова поднял звонок будильника. Быстро одевшись, он поспешил в бюро путешествий и взял билет до Парижа. Затем он потратил довольно много времени в управлении главного комиссара по делам южно–африканских колоний, просматривая списки Капштадской конной жандармерии. С половины третьего он караулил у дверей «Южного банка». Терпение его уже стало истощаться, как вдруг к дверям банка подкатил таксомотор, из которого вышел майор Джон Ретланд, видный, довольно стройный мужчина с моноклем и подстриженными по–военному усиками. Вид у майора был невозмутимо–самодовольный.

Манфред возвратился ещё до вечера, но Леон ни слова не сказал ему о ночном происшествии. После обеда он поднялся к себе в комнату, вынул из ящика стола автоматический пистолет, смазал затвор и вставил обойму. Затем он положил оружие в карман пальто, взял чемодан и спустился вниз. В передней его встретил Манфред.

— Ты уезжаешь?

— На несколько дней, — сказал Леон, и Манфред, никогда не докучавший расспросами, распахнул перед ним дверь.

Сидя в углу купе первого класса, он увидел в окно проходивших по перрону майора Ретланда и молодую девушку. За ними шёл, к его разочарованию, ещё некто третий — высокий седой мужчина. Очевидно, это был отец девушки. Когда поезд тронулся, она ещё раз промелькнула перед Леоном, махавшая рукой отъезжающему жениху.

Стояла тёмная, туманная ночь. Метеорологические предсказания не сулили ничего хорошего. Когда Леон в полночь сел на пароход, он сразу почувствовал, что предстоит буря. У кассира он ознакомился со списками пассажиров.

Как только пароход вышел из порта, майор Ретланд заперся в своей каюте. Когда помощник кассира заходил к нему для проверки билетов, майор лежал на диване, нахлобучив на глаза шляпу.

Леон, выждав с полчаса пока совсем не стемнело, подошёл к каюте майора и осторожно открыл дверь. Затем он бесшумно вошёл и осветил каюту карманным фонарём. Взяв чемоданы майора, он быстро вынес их на палубу и бросил в море. То же самое он проделал со шляпой майора. Затем он вернулся в каюту и осторожно потряс спящего за плечо.

— Мне нужно поговорить с вами, Коннор, — сказал он шёпотом.

Майор тотчас же проснулся.

— Кто вы?

— Выйдем, нужно поговорить.

Майор последовал за ним на тёмную палубу.

— Куда вы идёте?

Корма парохода, предназначенная для пассажиров второго класса, была совершенно пуста. Палуба тонула во мраке.

— Вы узнаёте меня?

— Понятия не имею, — последовал резкий ответ.

— Моё имя — Гонзалес. А ваше, разумеется, Евгений Коннор. Вы были офицером… Он назвал полк. — В Галлиполи вы перешли на сторону неприятеля, выполняя условия контракта, заключённого с неким амстердамским агентством. Вы были занесены в список убитых, но на самом деле состояли шпиком у турок. Вы ответственны за поражение, которое мы потерпели в Семнском заливе. Не вздумайте лезть за револьвером, иначе я покончу с вами в два счёта!

— Хорошо, — сказал майор, едва переводя дыхание, — что вам нужно?

— Прежде всего мне нужны те деньги, что вы взяли в банке сегодня днём. Я уверен, что мисс Мартен вручила вам чек с бланком–подписью и ещё более уверен в том, что вы не постеснялись его заполнить таким образом, чтобы от её капиталов ничего не осталось.

Коннор зло рассмеялся.

— Давайте сюда деньги! Быстро! — процедил Леон сквозь зубы.

Почувствовав дуло пистолета у живота, Коннор повиновался.

— Надеюсь, вы отдаёте себе отчёт, мистер Гонзалес, что вас ждут большие неприятности? — начал Коннор. — Я полагаю, вы знаете, что у меня за паспорт…

— Паспорт? Если вы имеете в виду золотой значок, то там написано следующее: «Англичанину Коннору разрешается переходить за нашу пограничную линию в любое время дня и ночи, и ему надлежит оказывать всяческое содействие». Подписано начальником Третьей турецкой дивизии…

— Когда я вернусь в Англию, — начал Коннор…

— Вы вовсе не намерены туда возвращаться. Вы женаты. Венчались в Дублине. Очевидно, не впервые. Сколько здесь денег?

— Тысяч тридцать или сорок. Вы напрасно думаете, что мисс Мартен привлечёт меня к судебной…

— Вас никто не привлечёт к судебной ответственности, — глухо произнёс Леон.

Он быстро оглянулся. Вокруг было темно и безлюдно.

— Вы — предатель своего отечества, — продолжал Гонзалес, — вы негодяй, посылавший на верную смерть тысячи своих товарищей…

Грянул выстрел.

Колени Коннора подогнулись, но прежде, чем он успел коснуться палубы, Леон подхватил его и почти без усилий перебросил через борт в тёмное море.

Когда пароход достиг французского берега, стюард вошёл в каюту майора Ретланда, чтобы отнести его багаж, но каюта оказалась пустой. Часто бывает, что пассажиры, не желая платить лишних денег носильщикам, сами выносят свой багаж. Стюард пожал плечами и тут же забыл об этом инциденте.

Что же касается Леона Гонзалеса, то он, остановившись в Брюсселе, отослал по почте, без всякого сопроводительного письма, тридцать четыре тысячи фунтов по адресу мисс Лоис Мартен, а затем возвратился в Лондон.

Манфред встретил его в столовой.

— Хорошо провёл время, Леон? — спросил он друга.

— Великолепно!

Синяя рука

Глава 1

Исчезнувшая наследница

Мистер Джон Солтер с чувством досады надавил в третий раз кнопку звонка. Это был толстый пожилой человек с большим красным лицом, обрамленным бакенбардами. Он скорее был похож на фермера, чем на известного адвоката, одного из лучших присяжных поверенных Лондона. Одевался он по моде, царившей во времена его юности.

Солтер с нетерпением позвонил еще раз.

— Вот подлец! — пробормотал он и направился в комнату своего секретаря. Он предполагал, что там никого нет, но ошибся. Молодой человек лет тридцати был погружен в чтение какого–то документа.

— Стейл, вы что оглохли?

Молодой человек мгновенно вскочил со стула. Он был высок ростом и широкоплеч, но, тем не менее, его движения были легки и пластичны. Темный загар свидетельствовал о многих днях, проведенных под солнцем. Прямой нос, энергичный рот и упрямый подбородок придавали ему вид бывшего офицера, претерпевшего в течение четырех лет все тяготы фронтовой жизни. Но сейчас он скорее напоминал школьника, которого учитель застал за посторонним занятием, чем офицера, заслужившего крест Виктории.

— Вы очень невнимательны, Стейл, я четыре раза звонил.

— Весьма сожалею, уж больно занятные попались мне бумаги.

— Вы всё ещё заняты делом Дентона? — со вздохом спросил Солтер.

— У меня такое чувство, что можно найти Мери Дентон, — ответил молодой человек. — А затем не составит труда выяснить, каким образом она исчезла. Тогда некто будет сбит с толку… — он замолчал, боясь быть нескромным.

Солтер внимательно смотрел на него.

— Вы недолюбливаете мистера Гроута?

Джим рассмеялся:

— Я лично таких людей не люблю. Если тридцатилетний мужчина не принимал участия в войне, то у него может быть лишь одно оправдание, — он в то время должен был быть мёртвым.

— Но у него слабое сердце.

— Это возможно, — не скрывая иронии ответил Джим. — На фронте мы называли таких людей трусами. Накануне больших сражений у них вдруг начинало болеть сердце — тогда их оставляли в тылу. В это же время их товарищи гибли под пулями врага.

— Ну, ладно. Не будем спорить, — сказал примирительно Солтер. — Оставьте эти бумаги. Бесполезно искать женщину, которая исчезла, когда была ребёнком.

— Но я бы хотел услышать подробности по этому делу. Каким образом она исчезла?

— Послушайте, Стейл, вы — худший из секретарей, каких мне приходилось встречать когда–либо. И не будь я вашим крёстным, давно бы отказал в месте.

Джим рассмеялся от души:

— Я этого давно ожидаю.

Старик как–то по–особенному ласково мигнул глазом. Он очень любил Джима, хотя не хотел в этом признаваться себе, и, разумеется, он держал Стейла на службе не только из чувства морального долга — Джим был весьма полезен. Хотя у него была раздражающая старика манера — не слышать электрического звонка, когда он был поглощён любимым занятием.

— Ну, ладно. Так и быть, удовлетворю твоё любопытство. Но учти, я рассказываю эту историю с одной целью, чтобы отбить у тебя всякий интерес к этому безнадёжному делу. Леди Мери Дентон была единственной дочерью лорда Портера. Этот род давно угас. Она вышла замуж за Джонатана Дентона, члена пароходной компании и обладателя миллионного состояния. Но брак не был счастливым. Старый Дентон был очень болен, к тому же никогда не отличался покладистым характером. Мы только что говорили о том, что у Дигби Гроута больное сердце. Так вот, у Дентона оно действительно было больное. Этим отчасти объясняется его скверное обращение с женой. У них родилась девочка, но и она не сблизила супругов, которые всё более и более отдалялись друг от друга. Дентону предстояло в Америке провести одну финансовую операцию. Перед отъездом он пришёл ко мне в контору и составил самое удивительное завещание, с которым мне когда–либо приходилось встречаться. Согласно этому документу всё своё имущество он завещал дочери Доротее, которой было в то время три или четыре месяца. В случае её смерти владелицей наследства должна была стать его сестра миссис Гроут. Но не ранее, чем через двадцать лет после смерти его дочери. За это время госпожа Гроут имеет право только на доходы с имения.

— Это вполне понятно. Он хотел исключить всякую возможность «устранения» ребёнка в детстве. С другой стороны он предвидел, что леди Мери будет оспаривать завещание. В таком же виде, если будет составлен документ, она лишается этой возможности в течение двадцати лет. Впрочем, возражения не было. Дело в том, что во время поездки Дентона в Америку его жена исчезла вместе с ребёнком. Удалось только обнаружить следы пребывания няньки с девочкой в городе Маргете. Быть может, и Мери была там, но об этом нет никаких сведений. Далее ситуация развивалась трагично. Следствием установлено, что нянька, дочь местного рыбака, которая умела хорошо управлять лодкой, взяла девочку покататься в море. Их настиг туман. Полагают, что на лодку наскочил пассажирский пароход. Об этом можно судить хотя бы из того, что остатки лодки были прибиты к берегу, а через неделю волны принесли и труп няньки. О дальнейшей судьбе леди Мери ничего не известно. После её отъезда из имения через два дня возвратился Дентон и узнал о случившемся. Это его доконало — он умер. Теперь вам всё понятно?

— Кажется, да, — с раздумьем произнёс Джим. — Но, по–моему, в этом деле не всё ладно. И я уверен, что мог бы решить эту задачу при наличии свободного времени.

— Вам бы следовало стать сыщиком, — иронически заметил Джон Солтер.

— Не возражал бы. Кстати, к вашему сведению, я два года назад предлагал свои услуги Скотленд–Ярду. Это тогда, когда банда «тринадцати» безнаказанно грабила банки.

— Скажите, пожалуйста. Мы и на это способны, — не скрывая насмешки, сказал патрон. — Да, ладно, рассмешили старика. Но погодите: из–за чего я к вам звонил? Ах, да, вспомнил — мне нужны все арендные договоры, относящиеся к землям старого Дентона в Кемберленде.

— Что, миссис Гроут хочет их продать?

— Нет, только тридцатого мая она получит право распоряжаться имуществом покойного Джонатана Дентона. Конечно, только в том случае, если к тому времени не поступят возражения.

— Или её сын не приобретёт имущество, — сказал Джим, чётко выделяя каждое слово.

— Если я не ослышался, вы хотели стать сыщиком. Так вот, господин сыщик, для начала попробуйте найти вот эти документы. Они находятся внизу, в архивах.

Джим ознакомился со списком документов и уже собирался обратиться с вопросом к патрону, когда в комнату вошёл писец:

— Мистер Солтер, с вами хотел переговорить господин Дигби Гроут.

— Просите его. Да, Стейл, вы можете остаться. Гроут хочет ознакомиться с актами, которые вам предстоит найти в архивах.

Глава 2

Дигби Гроут — доктор

Писец открыл дверь элегантно одетому молодому человеку. Джим и до этого встречал его. И, удивительное дело, чем чаще они виделись, тем меньше ему нравился этот денди. Джиму было хорошо знакомо это узкое бледное лицо с усталыми глазами, выступающим вперёд подбородком и короткой щеточкой усов. И всё же нужно было отдать должное его вкусу и умению выбирать камердинера — костюм на госте сидел безупречно. Платье было сшито по новой моде и чрезвычайно шло ему. Цилиндр блестел, как зеркало, а тонкий запах самых модных духов «Осенний букет» тоже говорил в пользу Гроута. Но Джим не выносил мужчин, которые пользуются духами, — он откровенно сморщил нос.

Дигби бросил быстрый взгляд на Солтера и Джима. В его глазах было то небрежное и, в то же время, какое–то нахальное выражение, которое было одинаково неприятно как адвокату, так и его секретарю.

— Здравствуйте, Солтер.

Гроут вынул шелковый платок, вытер им стул и сел, не дожидаясь приглашения. Его руки в лайковых перчатках лимонного цвета уверенно покоились на дорогой трости.

— Вы знаете моего секретаря, мистера Стейла?

Гроут кивнул:

— Он был раньше офицером и имеет крест Виктории? — полуспросил он усталым тоном. — Ваше теперешнее положение, должно быть, кажется скучным, Стейл? Я бы умер со скуки на вашем месте.

— Я тоже так думаю. Но, если бы вы прожили на фронте четыре года, вам показалось бы чудесным спокойствие этой конторы.

— Быть может, вы правы, — сухо сказал Гроут. Он чувствовал себя задетым напоминанием о том, что не был на фронте.

— Итак, доктор Гроут, приступим к делу, — сказал Солтер.

— Не называйте меня, бога ради, доктором. Если я и окончил курс на медицинском факультете и выдержал экзамен на право самостоятельно проводить хирургические операции, то сделал это только для собственного удовольствия. И мне было бы очень неприятно когда–либо заниматься медицинской практикой. Я хотел бы посмотреть договоры на аренду Кемберлендской земли. Один синдикат хочет их купить у меня, вернее у моей матери. Покупатель хочет построить гостиницу. Но, если мне не изменяет память, в договорах есть клаузула, запрещающая такую постройку. Если это так, то со стороны старого Дентона было большой глупостью приобретение этих земель.

— Мистер Дентон никогда не делал ничего глупого, — спокойно парировал Солтер. — Если есть желание, Стейл проводит вас в актовую комнату, где вы сможете ознакомиться с документами. Но вам не обязательно спускаться в подвал. Через несколько минут они будут в комнате моего секретаря.

И верно, минут через десять Гроут внимательно изучал документы.

— К счастью, никакой клаузулы, запрещающей постройку отеля, я не обнаружил. — Он закрыл актовую книгу и свободно развалился в кресле.

— О, я вижу вы интересуетесь и оттисками пальцев. А это что? — он взял в руки черную тетрадь.

— Это мои заметки, — пояснил Джим.

— По какому поводу? — Дигби попытался открыть тетрадь.

— Я бы вас попросил оставить в покое мою собственность, — решительно возразил Джим.

— Очень жаль. А я предполагал, что все вещи в конторе Солтера относятся к его клиентам.

— Да. Но вы не единственный его клиент, — Стейл с трудом сдерживал своё раздражение, которое вызывал у него этот человек.

— Не понимаю, зачем вы всё это делаете? — Как бы не замечая недовольство секретаря, Гроут продолжал перелистывать тетрадь.

— А это что такое? — спросил вдруг Дигби резко и категорично. — На кой чёрт… — прервал он себя на полуслове и деланно засмеялся. Он явно сфальшивил, и Джим это уловил.

— Вы славный малый, Стейл, — как–то развязно продолжал разглагольствовать доктор. — Но зачем себе ломать голову над подобными вещами. В ваших умозаключениях столько наивности…

Он поставил тетрадь на прежнее место и, взяв один из контрактов, сделал вид, что углубился в чтение.

— Я удовлетворён полностью, всё в порядке, — Дигби взял цилиндр, и уже выходя из конторы, повернулся к Джиму.

— Может быть, мистер Стейл, вы как–нибудь навестите меня? Мне будет приятно с вами отужинать. К тому же, уверен, вас заинтересует моя лаборатория. Я вам покажу кое–что, что оправдывает мою научную степень. Да… что касается ваших исследований… вы вступаете на опасную тропу. В данном случае второй крест Виктории вряд ли будет достаточной компенсацией ваших хлопот.

Но Джим пропустил мимо ушей его угрозу. Он всё время пытался решить для себя загадку, какая запись в тетради привела Гроута в такое возбуждённое состояние. Он открыл ту же чёрную тетрадь на первой странице и прочёл: «Некоторые заметки о шайке «тринадцати“.

Глава 3

Мистер Стейл пьёт чай

В тот же день после обеда Джим вошёл в кабинет Солтера и предупредил:

— Я иду пить чай.

— Хорошо. Вы последнее время стали очень аккуратно заниматься этой приятной операцией. А что это вы покраснели, Джим? Речь идёт о девушке, наверно?

— Нет, сэр, — громче обычного ответил Джим. — Я, правда, иногда встречаю одну мою знакомую, но…

— Тогда торопитесь и кланяйтесь от меня. Женщины не любят, когда мужчины опаздывают.

Джим стремительно закрыл за собой дверь и быстро опустился по лестнице. Действительно, он опаздывал. Но, когда увидел свой столик не занятым, вздохнул облегчённо. Через минуту к нему подошла кельнерша, сияя лучезарной улыбкой.

— Ваша барышня ещё не приходила, сэр. Вам принести всё, как всегда?

— Да, пожалуйста.

В этот момент в дверях появилась девушка, и Джим поторопился к ней навстречу. Она была высока ростом и хороша собой. Не стану описывать её красоту, но поверьте, при виде её ни один мужчина не остался бы равнодушен.

— Ты извини, я немного опоздала, — сказала она с обезоруживающей улыбкой. — У нас в ателье была прескучная герцогиня, которую мне пришлось фотографировать в семнадцати различных позах. Она не очень хороша собой, и с такими всегда больше всего хлопот.

— Что поделаешь. Единственная возможность хорошо выглядеть для людей с посредственными лицами заключается в хорошей фотографии, — пошутил Джим.

Ева служила в большом фотоателье на Рэджент–Стрит. Джим случайно познакомился с ней в этом же кафе. С этого времени они часто встречались в обеденные часы за чаем. Однажды Джим попытался пригласить её в театр, но она отказалась наотрез. Когда были съедены первые бутерброды, разговор стал неспешным, будто продолжением вчера прерванной беседы.

— И как продвигаются ваши поиски молодой девушки?

— Мистер Солтер объяснил мне сегодня, что дело мало в чём изменится, даже если я её найду.

— Однако было бы интересно, мне так хочется, чтобы ребёнок оказался живым.

— Не следует питать особых иллюзий. Меня лично больше всего обрадовало бы то обстоятельство, если бы вы оказались пропавшей наследницей.

— Вы неисправимый фантазёр, — откровенно смеялась Ева. — К сожалению, я дочь бедных, но честных родителей, как говорится в нравоучительных рассказах.

— Не торопитесь с выводами. Ваш отец жил в Южной Африке?

— Да, он был музыкантом. Маму я мало помню. Но она была чудесным человеком.

— А где вы родились?

— В Капштадте. Джим, мы этот диалог с вами ведём не первый раз, только одного не пойму, с какой целью вы стремитесь найти давно пропавшую женщину?

— Потому что я не хочу, чтобы этот гнусный тип стал наследником дентоновских миллионов.

— А кто этот человек? Вы не назвали его даже по имени.

— Его зовут Дигби Гроут.

При этом имени от Джима не укрылось, как реагировала Ева.

— Что с вами?

— Я вдруг вспомнила, что наш первый фотограф сказал о том, что миссис Гроут — сестра Джонатана Дентона.

— Вам знакома семья Гроутов?

— Я её не знаю… Во всяком случае, моя информация поверхностна. Но я получаю место секретарши у госпожи Гроут.

— И вы мне об этом ничего не сказали? — воскликнул он. — Конечно, — понимая, что поступил бестактно, пытался оправдаться он, — вам совершенно незачем делиться своими планами, но…

— Я об этом только сегодня узнала. Мистер Гроут в сопровождении своей матери приходил фотографироваться. Кстати, это уже не первое их посещение. Но я как–то не обратила внимания. Сегодня мой шеф вызвал к себе и сказал, что миссис Гроут нужна секретарша. И что я вполне могла бы справиться с её обязанностями. Мне будут платить пять фунтов в неделю. При этом гарантирован полный пансион.

— А когда миссис Гроут решила завести себе секретаршу?

— Этого я не знаю. А почему вы об этом спрашиваете?

— Месяц тому назад она посещала наше бюро, и мистер Солтер посоветовал ей завести секретаршу для приведения в порядок корреспонденции. Она отказалась категорически, так как не хочет иметь в доме чужого человека.

— Очевидно, она изменила свою точку зрения, — сказала Ева, улыбаясь.

— Да. Значит, мы больше с вами не будем встречаться за чаем. Когда вы приступаете к работе?

— Завтра утром.

Джим вернулся в контору в прескверном настроении. «Кажется, дружище, ты влюблён» — сказал он себе.

Глава 4

Имя в записной книжке

Письменный стол мистера Солтера обычно содержался в образцовом порядке. Но у него была странная манера засовывать в укромные места особо важные документы. Джим снял со стола книги законов, чтобы посмотреть, нет ли под одной из них какой–нибудь деловой бумаги. От неловкого движения со стола упала небольшая записная книжка. Стейл прежде никогда её не видел. Когда он открыл её, то понял, что это календарь за 1901 год. Мистер Солтер писал свои заметки по какой–то особенной стенографической системе. И эта книжка была исписана какими–то непонятными иероглифами. Джим перелистывал книжку и удивлялся, как это такой аккуратный человек, как мистер Солтер, небрежно оставляет на столе, безусловно, важные записи. Обычно подобные миниатюрные тома хранились в большом денежном шкафу. Быть может, адвокат вынул одну из них, чтобы навести необходимые справки. Джим не владел этой «китайской» грамотой. Но в календаре под «4 июня» помещалась заметка, написанная латинским шрифтом. Часть текста, написанную зелёными чернилами, Стейл прочёл автоматически раньше, чем сообразил, что не имеет права читать частные заметки своего патрона. «Месяц исправительного дома в тюрьме Хеллоубя. Освобождена второго июля. Медж Бенсон (имя было подчёркнуто). 14, Памерс Террес, Педингтон. 74, Хайклиф Гарденс, Маргейт. Совещалась со шкипером «Соси–Вель“, след простыл». А дальше следовали иероглифы.

Понимая, что он поступает непорядочно, в то же время Джим не скрывал своей радости от прочитанного. У него сразу появилась уверенность, что эта информация имеет самое непосредственное отношение к судьбе пропавшей леди Мери. Следовало только выяснить, кто такая Медж Бенсон. И по какой причине в тексте упоминалась тюрьма? Тщательно переписав текст, Стейл отправился домой. Он жил в маленькой квартире в доме, из окон которого можно было видеть весь Раджен Парк. Правда, такого удовольствия он был лишён сам, созерцая голые стены других домов, но и квартирная плата была вдвое ниже, чем у других жильцов. Правда, его три комнаты были обставлены роскошной мебелью. Это было всё, что ему удалось спасти из отцовского наследства.

Джим поднялся лифтом на четвёртый этаж и уже собрался отпереть свою квартиру, как вдруг дверь напротив открылась и вышла пожилая женщина в одежде сестры милосердия.

— Как поживает ваша пациентка? — поинтересовался Джим.

— Ей теперь хорошо, насколько вообще может быть хорошо тяжело больному человеку. Она вам очень благодарна за книги.

— Бедная женщина! Что может быть страшнее для человека, чем потеря возможности двигаться.

— Знаете, за семь лет болезни можно привыкнуть ко всему, в том числе и к неподвижности. А это привычно для миссис Фейи.

В это время из лифта вышел почтальон.

— Для вас, сэр, ничего нет, — ответил он на вопросительный взгляд Джима.

— Миссис Бенсон, а как поживает наша больная? — повернулся почтальон к сестре милосердия.

На мгновение Джим утратил дар речи — Бенсон, это же имя, о котором он сегодня узнал из записной книжки Солтера.

Глава 5

Сын и мать

— Ты мне страшно надоедаешь, мать, — проворчал Дигби, наливая в стакан портвейна. — Не сунь нос не в своё дело. Тебе достаточно знать только одно, что я хочу, чтобы эта девушка была тут секретаршей. Но, заметь, она никоим образом не должна понять, что взята сюда совсем не для того, чтобы сортировать твои письма.

Женщина, сидевшая напротив Дигби на диване, выглядела значительно старше своих лет. Ей недавно исполнилось шестьдесят, а многие думали, что ей уже перевалило за восемьдесят. Морщинистое желтое лицо, руки с грубо выступающими голубыми жилами, сгорбленная спина позволяли сделать такой вывод. Только глаза, горевшие живым огнём, ещё говорили о жизни, которая тлела в этом угасшем теле. К сыну она обращалась почти подобострастно.

— Но она будет шпионить за нами, — вдруг плаксиво загундосила старуха.

— Замолчишь ты, наконец, — раздражённо прервал её сын. — Теперь, когда мы одни, я хотел бы тебе кое–что сказать.

Её глаза воровато забегали по сторонам. Она старательно избегала прямого взгляда сына и как–то вся съёжилась от его слов, в которых слышалась неприкрытая угроза.

— Посмотри сюда, — он вытащил из кармана сверкающий предмет. — Ты узнаёшь его? Это бриллиантовый браслет, который принадлежит леди Уолтем.

Его голос звучал жестко, безжалостно. С каждым словом, как под топором палача, мать всё ниже опускала голову.

— И ты знаешь, где я нашел эту бесценную безделушку? В твоей комнате, старая воровка, — почти прошипел Дигби. — Неужели ты не можешь избавиться от этой пакостной привычки? И не лей слез. Я им давно не верю.

— Но браслет так красив. Ты же знаешь, что я не могу устоять перед искушением, когда вижу красивые вещи.

— А тебе известно, что арестована служанка леди Уолтем? В лучшем случае её приговорят к шести месяцам тюремного заключения. Да не в этом дело. Черт побери эту служанку. Тебе нужно послать к этим гордецам украденный браслет с какими–нибудь дурацкими извинениями.

— Теперь я знаю, для чего ты берёшь девушку в наш дом — она будет следить за мной.

Гроут презрительно улыбнулся:

— Эта работа была бы ей не по силам. Куда ей уследить за такой воровкой. Слушай меня внимательно. Ты должна отвыкнуть от привычки красть чужие вещи. На следующих выборах у меня есть шанс попасть в парламент, и я не желаю, чтобы моей карьере повредила какая–то старая воровка. Если у тебя с головой не всё в порядке, то я могу её вылечить в нашей лаборатории.

Старуха вся задрожала. Казалось, ужас образней нельзя было выразить.

— Ты этого не сделаешь! Ведь ты мой сын, я родила тебя, кормила своей грудью. И тебе же хорошо известно, что я совершенно здорова. А клептоманией страдают тысячи людей.

— А мне кажется, у тебя повышенное давление в мозге. И стабилизировать его работу можно только операционным путём.

Миссис Гроут с трудом поднялась со стула и, почти падая, выползла из комнаты. Дигби давно была известна склонность матери к воровству. Он старался отучить её от этого. И одно время ему казалось, что он преуспел. Оказывается, нет. Запечатав в небольшой ящик браслет и сопроводительное письмо с массой извинений, Дигби позвонил. Вошел человек средних лет, с мрачным отталкивающим лицом.

— Джексон, эту посылку отнесите леди Уолтем. И ещё одно. Сегодня вечером, когда моя мать будет на концерте, обыщите основательно её комнату.

— Я уже это сделал, мистер Гроут, но ничего не обнаружил.

— Да, и вот что. Скажите экономке, чтоб она позаботилась о комнате мисс Уэлдон. Она должна иметь лучшую комнату в доме. И побольше цветов. Не забудьте от меня перенести китайский столик и книжный шкаф.

— Всё сделаю, сэр. Позвольте спросить, угодно ли вам, чтобы дверь комнаты секретарши запиралась изнутри? — спросил многозначительно Джексон.

— Вы с ума сошли, — губы Гроута вытянулись в одну жёсткую линию. — Конечно, я хочу, чтобы двери запирались изнутри. Приделайте ещё задвижку, если таковой нет.

Джексон посмотрел на своего хозяина с удивлением. А тот продолжал:

— Теперь скажите, знаком ли вам человек по фамилии Стейл?

— А кто это?

— Секретарь одного адвоката. Когда будете свободны, понаблюдайте за ним. Хотя, нет… Предоставьте это дело лучше Бронсону.

Глава 6

Синяя рука

Ева Уэлдон быстро сложила нехитрые пожитки. Автомобиль ждал её у двери. Ей не жаль было покидать мрачную неуютную квартиру, в которой она прожила последние два года. Она не могла согласиться с Джимом Стейлом, который был, по–видимому, недоволен её новым положением. Ева была ещё слишком молода, чтобы не усматривать в новом месте работы источника новых интересных приключений. Правда, ей было жаль отказываться от таких ежедневных бдений за чаем, приятных разговоров с Джимом. Но она была уверена, что этот энергичный молодой человек приложит все усилия, чтобы видеться с ней как можно чаще. Хотя где–то в душе и закрадывалось сомнение — ведь она не знает даже его адреса. Но зато он располагает всей информацией. С мыслью о нём, в хорошем расположении духа, Ева подъезжала к роскошному кварталу, к своей новой обители. Она была несколько сбита с толку, увидев большое количество слуг, которые вышли встречать её. Но всё же это было так приятно. Еву ввели в маленькую комнату, довольно бедно обставленную. Здесь жила миссис Гроут. Эта первая встреча неприятно поразила девушку. Раньше ей приходилось видеть сановитую даму хорошо одетой, в бриллиантах. А сейчас перед ней сидела неряшливо одетая старуха с желтым, каким–то настороженным лицом.

— Значит, вы — та барышня, которая будет моей секретаршей? — спросила она почти с упрёком. — Вы уже видели свою комнату?

— Нет ещё, миссис Гроут.

— Я надеюсь, что вы будете хорошо себя чувствовать у нас.

— Когда я могу приступить к своим обязанностям? — спросила Ева.

— В любое время. Вы очень хороши собой, — добавила она вдруг ни с того ни с сего, притом таким недовольным тоном, что Еве стало не по себе. Комплимент звучал, как оскорбление.

— Это, очевидно, и есть главная причина… — Буркнула себе под нос старуха.

— Причина чего?

— Это к делу не относится, — ответила миссис Гроут и кивком головы показала, что секретарша может быть свободна.

Комната, в которую ввели Еву, показалась ей чрезмерно красиво обставленной.

— Уверены ли вы, что это моя комната?

— Да, сударыня.

— Но это слишком роскошно…

Да, действительно, эта комната выделялась бы даже среди королевских покоев. Обои в ней были шелковые, а мебель чрезвычайно ценная. Кровать французской работы, с разнообразными инкрустациями, с балдахином из шелковой в розах материи. На балконе — цветы. Ева стояла на пушистом ковре, который покрывал весь пол, и не знала — радоваться или огорчаться своему новому жилищу. Ей было даже страшно прикасаться к мебели, такой она казалась хрупкой, изящной. Особенно поразил её туалетный столик из красного дерева, выполненный в стиле Людовика XV. А шкаф для платья уже сам по себе представлял целое состояние. А чего стоили письменный стол или книжный шкаф, наполненный ценными изданиями в кожаных с позолотой переплётах!

— Это не может быть моя комната, — прошептала Ева.

— И всё же это так, мисс, — отвечала экономка. — Уверена, что вам понравится и ванная комната. Купив этот дом, мистер Гроут перестроил всё заново.

Ева открыла дверь, сделанную в виде окна, и вышла на балкон, который вплотную примыкал к четырёхугольной веранде, расположенной над входной дверью. В этот день новый секретарь так и не приступила к работе. Когда она спросила у прислуги, не было ли каких–нибудь распоряжений от миссис Гроут, ей ответили, что она страдает головной болью. Хозяина усадьбы она также не видела и обедала одна. Ева чувствовала себя разочарованной. Она чувствовала потребность задать ряд вопросов миссис Гроут по части своих непосредственных обязанностей и в отношении распорядка дня, когда она может выходить из дому.

Так пришёл вечер. Ева выключила свет и вышла на балкон, чтобы насладиться его прохладой. Погода была прекрасной. Казалось, вся земля отдыхает в тишине. Крыши и башни примыкающих к усадьбе строений в полумраке приобретали волшебные очертания, и временами девушке казалось, что она перенесена в сказочный мир. Так не хотелось расставаться с этим волшебством. Но усталость взяла своё — вскоре Еве уже снился первый сон. Проснулась она внезапно. Ей показалось, что миновало всего несколько часов. Привычный гул города уже затих, и только временами шуршали колеса одиноких автомобилей. В комнате было темно, но Ева чувствовала, что кто–то находится в ней. Страх сковал её тело. Она сжалась в углу постели и не знала, как поступить дальше. Затем решилась. Она протянула руку, чтобы зажечь лампу и вскрикнула от холодного прикосновения руки, лежащей на столе. Ужас парализовал её на мгновение. На её глазах рука медленно скользнула со стола, раздался шорох отодвигаемого занавеса.

Через мгновение Ева пришла в себя, включила свет. В комнате никого не было, но дверь, ведущая на балкон, оказалась неплотно прикрытой. На туалетном столике лежала серая карточка. Девушка схватила её и прочла следующее: «Любящий вас человек просит вас как можно скорее покинуть этот дом ради вашей безопасности и доброй славы». Вместо подписи была нарисована маленькая синяя рука. Ева положила карточку на постель, быстро надела плащ и вышла в коридор. Ужас сковал все её мысли и чувства. Она не помнила, как стремительно слетела вниз по лестнице. Знала только одно, что ей нужно обязательно встретить любого человека, чтобы не сойти с ума. Но дом спал. Старые часы на камине показывали три часа ночи. Ева добралась до двери, которая, как ей казалось, вела в комнату для прислуги. Но она ошиблась. Далее начинался длинный, слабо освещённый коридор. В конце его тоже находилась дверь. Девушка толкнула её, но дверь не поддалась. И вообще она выглядела странно, обшитая металлическими трубками. Но как выйти из этого тупика? Страх толкал только вперёд. Ева ещё раз попыталась безуспешно открыть дверь, но за ней раздался такой крик нечеловеческой боли, от которого, казалось, застыла кровь в жилах. Что дальше она делала, не помнит. Бежала в паническом страхе, выскочила на улицу. На лестнице, у дома сидел человек. Это был Джим Стейл.

Глава 7

Крик в лаборатории

Джим вскочил с места, испуганный неожиданным появлением Евы. Секунду они смотрели друг на друга, не говоря ни слова.

— Джим, мистер Стейл, — наконец выдавила из себя девушка.

— Что случилось?

— Это ужасно, — прошептала она, пряча своё лицо на груди молодого человека.

— Смею я вас спросить, что тут происходит? — Спросил кто–то третий, властно и категорически. В первый момент молодые люди не узнали этого человека. И не мудрено. Дигби был одет в длинный белый халат, с капором на голове, который полностью закрывал волосы. На руках у него были резиновые коричневые перчатки.

— Может быть, кто–нибудь объяснит мне, почему в столь поздний час вы находитесь у дверей моего дома? Его обитатели не привыкли к таким эксцентричностям.

Ева и Джим поднялись в переднюю. Дигби запер парадную дверь.

— Не кажется ли вам, мистер Стейл, что вы слишком рано приходите в гости? — Это была ирония с угрозой. Но Джим не отреагировал на это. Он стремился привести в норму Еву, которая до сих пор не могла прийти в себя.

— Объяснения, конечно, нужны, только с вашей стороны, мистер Гроут.

— А что я должен объяснять? — Такого поворота событий Дигби не ожидал.

— Моё присутствие тут легко объяснимо. Я стоял как раз перед домом, когда дверь открылась и мисс Уэлдон с криком выбежала на улицу. Может быть, вы, мистер Гроут, объясните, чем так она взволнована?

— Я не имею ни малейшего понятия об этом. Я работал в своей лаборатории, когда услышал шум…

Ева постепенно пришла в себя, щеки её слегка порозовели, но голос всё ещё дрожал, когда она рассказывала о том, что с ней произошло.

— Слава богу, теперь я начинаю кое–что понимать, — облегчённо вздохнул Дигби. — Крик в моей лаборатории легко объясним. Моя маленькая собачонка занозила себе лапку, и я помог ей. Вытащил занозу.

— Мне очень жаль, что вас побеспокоила, но я очень была напугана.

— Вы уверены, что кто–то был в вашей комнате? — спросил Дигби.

— Конечно, уверена.

Не зная почему, Ева ничего не сказала о карточке с синей рукой.

— Вы думаете, что этот человек проник в квартиру через балкон?

Она кивнула головой.

— Я хотел бы осмотреть вашу комнату.

— Только сначала я хочу навести в ней порядок.

Ева вспомнила, что оставила серую карточку на постели и ей очень не хотелось бы, чтобы Гроут её прочитал.

Через несколько минут, не ожидая приглашения, Стейл отправился вместе с Гроутом в комнату Евы. Даже беглый осмотр комнаты, едва прикрытое окно — всё говорило а том, что здесь побывал кто–то посторонний. Дигби открыл дверь на балкон. Дошел до веранды, в конце которой находилась дверь в коридор. Он попробовал отворить её, но она была заперта. Первоначально он предполагал, что это его мать искала в комнате девушки драгоценности. Но старуха ни в коем случае не поднялась бы на балкон, да и не осмелилась бы среди ночи произвести такой обыск.

— Мне кажется, мисс Уэлдон, что все эти страхи приснились вам, — сказал Дигби, улыбаясь. — Я бы вам посоветовал лечь в постель. Мне очень жаль, что ваш первый день в моём доме ознаменовался таким неприятным случаем.

При этом Дигби делал вид, что при разговоре не присутствует третье лицо. И только тогда, когда они попрощались с Евой, он обратился к Джиму:

— Меня одно удивляет, каким образом вы оказались у дверей моего дома? Быть может, изучали там дактилоскопию?

— Да, нечто в этом роде.

— Мне казалось, что вы настолько загружены работой днём, что не можете шататься ночью по городу. Впрочем, это ваше дело. Давайте–ка я вам лучше покажу, как и обещал, свою лабораторию.

Джим охотно согласился, потому что его очень интересовала природа крика, который слышала Ева. Через минуту они оказались в комнате, которая по своему виду напоминала операционную. Посредине стоял небольшой железный стол с эмалированной поверхностью и на резиновых колёсах, С помощью винтов стол можно было передвигать по вертикали. Но эти детали Джим отметил как–то мимолётно. Куда больше его заинтересовало животное, расположенное на столе. Две пружины крепко удерживали тело собачонки, а её лапки были туго привязаны тонкими верёвками. Терьер смотрел на вошедших умоляющим, почти человеческим взглядом.

— Это ваша собака? — поинтересовался Джим.

— Да, моя.

— Вы не очень опрятно содержите свою собаку. У меня такое впечатление, что этот терьер потерял своего хозяина, а вы полчаса назад заманили его в дом.

— ?!

— Я хочу вас избавить от всякого рода выдумок — вся эта сцена происходила на моих глазах.

— А, так вы следовали за мной по пятам?

— Велика честь, но я действительно удовлетворил своё любопытство, — Джим ласково погладил собаку.

Дигби деланно засмеялся:

— Раз вы такой всезнайка, я вам скажу больше: у меня есть намерения сделать интересную операцию этой собачонке — удалить часть мозга, чтобы…

— Погодите, — остановил его Джим. — Меня интересует, где у вас хранятся наркотики? — спросил он сверхлюбезно.

— Наркотики? Я не так глуп, чтобы скармливать такие деньги собакам. Мне кажется, вы слишком мягкосердечны, мистер Стейл. Надеюсь, для вас не секрет, что медицина сделала блестящие успехи только благодаря вивисекции.

— Я в этой отрасли не специалист, но мне хорошо известно, что все разумные врачи при таких операциях используют наркотики. А для этого они должны иметь специальное разрешение. Я хотел бы, мистер Гроут, ознакомиться с вашим свидетельством.

Любезная улыбка мгновенно слетела с лица Дигби.

— Я вам советовал бы не вмешиваться не в своё дело. Я вас пригласил сюда только для того, чтобы показать свою лабораторию. И не больше.

— Даже если бы не было приглашения, я всё равно пришёл бы сюда, так как ваши объяснения меня не удовлетворили. Правда, вы очень убедительно пытались нам преподнести, что собака так страшно визжала только из страха, когда вы ей одели этот ужасный ошейник. Поэтому предупреждаю, что сейчас я с вами говорю как лицо официальное.

— А если я не исполню вашего приказания?

— Тогда я сделаю с вами то же самое, что вы сделали с собакой, — спокойно ответил Джим. — Не думайте, что я на это не способен. Освободите собаку!

Несколько секунд длилось молчание. Глаза Дигби горели злобой. Но он взял себя в руки и освободил терьера.

— Я вам этого не забуду. И не прощу, что вы помешали мне работать.

— Знаете, я никогда не боялся угроз. А теперь тем более. Я почему–то уверен, что люди вашего пошиба меньше всего думают о науке, а больше получают удовольствие от истязания безобидных животных. Для меня вы не интересны — я вас вижу насквозь. Вам плевать на человеческие страдания.

При этих словах он с силой захлопнул дверь.

Дигби заскрежетал зубами, но тут на пороге вновь появился Джим.

— Вы заперли наружную дверь, когда мы пошли наверх?

— Что это за допрос? Бросьте свои шуточки. Конечно, запер. Что вам до этого?

— Так вот, для вашего сведения, — дверь открыта настежь. Очевидно, полуночный гость покинул ваш дом.

Глава 8

Антропология Дигби

На следующий день Ева забыла о своих ночных страхах и устыдилась своего поведения. Но серая карточка была налицо. Она вынула её из–под подушки и задумалась. Человек, приходивший к ней в комнату, наверняка не был её врагом. Но это был не Джим. Она слишком хорошо знала его тёплую руку, чтобы спутать с чьей–то другой. За завтраком она встретила только мистера Гроута. Как всегда, он был безукоризненно одет и этим утром находился в прекрасном расположении духа. Они обменялись взаимными любезностями и ничего не значащими извинениями по поводу ночного происшествия.

— Вы знаете, я был очень рад, что наш друг Стейл оказался вчера в моём доме и помог успокоить вас. К тому же, прошу прощения за некоторую неискренность. Вчера я вам говорил, что извлекал занозу из ноги моей собачонки. В действительности же терьера я поймал на улице и хотел произвести над ним небольшой эксперимент. Надеюсь, вы не забыли, что я врач?

— Так вот почему из вашей лаборатории вчера раздавались такие стоны.

— Да нет, я ещё не приступил к операции. Я даже не ранил собаку, просто она боялась. Но ваш друг уговорил отпустить её.

— Я очень этому рада, — с облегчением сказала Ева.

— Правда, вначале у Стейла возникло подозрение, что я экспериментирую над собакой без наркоза. Но это абсурд. Знаете, очень трудно объяснить людям, не имеющим медицинского образования, какое большое значение для науки имеет вивисекция. Обычно операции проделываются в таких условиях, что животное не ощущает боли. И в этом случае, поверьте, я не хотел обижать малышку–терьера.

— Я в этом вполне уверена.

Дигби рассуждал просто. Он знал, что Стейл обязательно расскажет Еве эту историю по–своему, и поэтому хотел опередить его. Он не просто хотел поддерживать добрые отношения с Евой. Дигби взял её в дом не потому, что мать нуждалась в секретаре, а только ради своей прихоти. Чем больше он наблюдал за девушкой, тем привлекательней казалась она. Дигби никогда не влюблялся, хотя познал уже многих женщин. Но это был особый случай. Он был уверен, что мисс Уэлдон вполне способна увлечь его на несколько недель. А в это утро Ева сияла какой–то особенной красотой. У неё и в мыслях не было каким–то образом связать свою судьбу с Дигби. Он был ей безразличен, как многие мужчины, которых встречаешь каждый день на улице.

— Я хотел бы знать, удовлетворяет ли вас тот род занятий, который предоставила вам моя мать?

— Но я ещё не знаю, в чём будут состоять мои обязанности.

— Моя мать немного эксцентрична, но думаю, что вы найдёте с ней общий язык. Вначале у вас будет немного дел, а впоследствии, вы можете быть полезны и в моих антропологических занятиях.

— А что это значит?

— Я изучаю формы лиц людей. Для этого я собрал громадное число снимков и думаю, что со временем коллекция составит не менее миллиона экземпляров. У нас в Англии пока мало кто интересуется этими проблемами, а в Италии, например, есть большие специалисты в этой отрасли. Вам, наверное, кое–что говорят фамилии Ломброзо или Монтегаццо?

Она кивнула головой:

— Да, я знаю, что это крупные криминалисты.

— Вы меня просто удивили своими познаниями.

— Да нет, мне просто любопытно изучать различные типажи людей. А вам я с удовольствием помогу, если не буду перегружена секретарской работой.

Её рука лежала совсем близко. Стоило только сделать одно движение, чтобы коснуться её как бы невзначай. А дальше разговор мог бы приобрести довольно интимный характер. Но Дигби хорошо разбирался в людях — эта женщина не допустит вольностей. Надо было запастись терпением. Ева стоила того.

Глава 9

Рубец на руке и обморок

Ева томилась от безделья на новом месте работы. Уже на третий день она жаловалась Дигби, что миссис Гроут не даёт ей никакой работы.

— Мне кажется, что ваша мать не нуждается в моей помощи. При таких условиях мне не следует принимать от вас жалование.

— Видите ли, моя мать принадлежит к тем людям, которые привыкли всё делать самостоятельно. Быть может, поэтому она и выглядит не по летам старой и слабой. За её плечами нелёгкая трудовая жизнь. И вы должны простить старого человека за то, что она не может сразу привыкнуть к новому лицу. Всё же я с ней поговорю.

Дигби выполнил своё обещание. После завтрака он отправился к матери и застал её отдыхающей у горящего камина.

— Ты почему не даёшь девушке работу? — спросил он резко.

— Ты же знаешь, что у меня ей нечего делать, — ответила мать плаксиво. — Ты напрасно возложил на меня эту задачу.

— Ты дашь ей работу уже сегодня. Поняла меня?

— Но она будет только шпионить за мной. Я годами ни с кем не переписываюсь. В последнее время написала одно лишь письмо адвокату по твоему требованию.

— Не неси вздор. Прикажи ей пересмотреть и рассортировать все счета, которые ты получила за последний год. Пусть занесёт в особую книгу поступающие доходы. У тебя может быть и другая работа, если захочешь её отыскать.

— Ладно, я сделаю так, как ты хочешь, — согласилась старуха, — но ты опять со мной невыносимо жесток и резок. Я ненавижу этот дом и людей, его населяющих! — вдруг закричала она. — Я сегодня заглянула в комнату этой секретарши — да это же дворцовые апартаменты. Ты израсходовал тысячи фунтов. Грех тратить на девку такие деньги!

— Это уж не твоё дело. А работу ей дашь на две недели.

Ева очень удивилась, когда в тот же день была приглашена к миссис Гроут.

— У меня есть для вас работа, мисс… Никак не могу запомнить ваше имя.

— Меня зовут Ева, — сказала девушка, улыбаясь.

— Это имя мне противно. Последняя моя секретарша была иностранкой и называлась Лолой. У вас нет другого имени?

— Называйте меня по фамилии — Уэлдон. А впрочем, зовите как вам угодно, миссис Гроут. Я не обижусь.

— Вот в этом ящике накопилась уйма чеков. Пересмотрите их, рассортируйте или ещё что–нибудь сделайте с ними. Я сама не знаю что.

— Быть может, их следует прикрепить к тем счетам, к которым они имеют прямое отношение?

— Вот–вот. Именно это я и хотела сказать, — обрадовалась старуха. — Но не здесь же вы будете это делать? Впрочем, оставайтесь здесь. Я не желаю, чтобы слуги копались в моих счетах.

Ева поставила ящик на стол, достала клей и принялась за работу. Чтобы золотые часики не мешали, она сняла их и отложила в сторону. Миссис Гроут мгновенно оживилась. Но девушка этого не заметила. Работы было много, и она не отвлекалась. Когда гонг возвестил о начале обеда, с чеками было все покончено. Она отодвинула ящик в сторону и хотела одеть часы. Но их не оказалось на месте. В этот момент открылась дверь и Дигби пригласил её к обеду. Увидев, что Ева как–то растерянно оглядывается по сторонам, поинтересовался:

— Вы что–нибудь потеряли?

— Не могу найти своих часов. Кажется, я положила их вот здесь…

— А, может, они закатились в ящик, — полуутвердительно, пряча глаза от сына, прошамкала старуха. Но Дигби всё понял:

— Если вас не затруднит, мисс Уэлдон, по пути в столовую попросите Джексона, чтобы он к трём часам подал мой автомобиль.

После ухода секретарши разразилась уже традиционная сцена. Через минуту часы были у Дигби. Передавая их Еве, он похвалил её за тонкий вкус.

— Они для меня особенно ценны. Исполняют двойную функцию. Кроме обычной, они закрывают вот этот рубец на руке.

— Да, чего не бывает в жизни, — сказал Дигби, разглядывая рубец на руке, напоминающий след от зажившего ожога.

В тот же миг, как от боли, вдруг вскрикнула старуха, — она стояла у открытой двери. Сын быстро обернулся к ней.

— Дигби, Дигби… — голос её прервался. — О, боже мой… Этого не может быть.

Старуха упала на стол и раньше чем сын успел её подхватить, скатилась на пол.

Глава 10

Джим — сыщик

Рассказ Евы о рубце на её руке и о впечатлении, которое он произвёл на миссис Гроут заставили Джима призадуматься. Он постарался объяснить это по–своему, но Ева откровенно смеялась над его предположениями.

— Ладно, я покину это место, раз вы настаиваете. Но я вынуждена закончить начатую работу — привести в порядок все бумаги миссис Гроут. А их там целые горы. А ваши фантастические предположения, что я наследница громадного состояния, ни на чем не основаны. Вы забыли об одной маленькой детали, Джим. О том, что мои родители живут в Африке. Вы слишком романтичны, чтобы стать хорошим сыщиком.

Джим проводил Еву домой. Им не хотелось расставаться. Они говорили о всякой всячине и, казалось, забыли обо всём на свете…

Тут парадная дверь отворилась, и Джим заметил, что Джексон выпроводил из дома коренастого человека с русой бородой–лопатой. При этом он произнёс фразу, которая легко запомнилась: «Мистер Гроут вернётся только в семь часов, мистер Вилья».

— Кто этот человек? — поинтересовался Джим, но Ева не могла удовлетворить его любопытство. Много было неясностей и в её судьбе. Расставшись в девушкой, Джим отправил довольно длинную телеграмму одному из своих школьных товарищей, который проживал в Капштадте.

На другой день Ева сообщила ему, что у неё появилось время на традиционное чаепитие.

В ожидании свидания весь день показался ему скучным и серым. Не исправила ему настроения и телеграмма, полученная от друга детства. Вот её текст: «Ева Мэй Уэлдон родилась в Рондебоше 12 июня 1899 года. Её родители — Генри Уильям Уэлдон, музыкант по профессии, и Маргарита Мэй Уэлдон, умерли. Такой же запрос о личности Евы Уэлдон недавно сделала фирма «Селингер и компания“, «Брейд–стрит–бильдингс“. Последние слова были новой загадкой для Джима. До встречи с Евой оставалось ещё время, и он решил его использовать с пользой для дела. Без труда по телефонной книге он узнал адрес фирмы и поехал на Брейд–стрит. Фирма «Селингер и компания“ находилась в нижнем этаже большого дома, но дверь была заперта. У швейцара он узнал, что фирма работает только по ночам.

— Они, кажется, торгуют иностранными акциями, — пояснил швейцар. — Каждый день на их адрес прибывают десятки телеграмм со всех концов света. Но владельца фирмы мне до сих пор не приходилось видеть. Наверное, потому, что он заходит только с заднего хода. Даже банковские агенты обязаны закрывать свою контору не позже восьми часов вечера, хотя могли бы работать до полуночи. У нас порядки строгие. Так уж было заведено ещё со времён мистера Дентона.

— А разве мистер Дентон, известный миллионер, был собственником этого дома?

Портье кивнул головой:

— Но он продал его много лет назад. Я это точно знаю, так как в то время был рассыльным у одной из фирм, которая арендовала помещение в этом же доме. Контора мистера Дентона находилась на первом этаже.

— А кто её теперь арендует?

— Какой–то иностранец, Левинский. Но его тоже не видать.

Джим повеселел. Он нашел эти сведения до такой степени важными, что тотчас поспешил к Солтеру. Однако адвокату эта фирма была неизвестна. Одно он помнил точно, что дом покупали со спекулятивной целью. Затем мистер Дентон продал его, даже не поставив в известность адвоката. Загадок становилось всё больше. Но они не пугали Джима. Некоторыми из них он поделился со своим патроном.

— Как вы думаете, чем можно объяснить, что у младшего Гроута так много друзей–испанцев? Он очень часто встречается с девушкой, графиней Мансаной. Она знакома вам?

— Её имя я встречал где–то в газетах. Вот и вся информация, — Солтер пожал плечами.

— Кроме того, у него бывает испанец по фамилии Вилья. К тому же я слышал, что Гроут бегло говорит по–испански.

— Действительно, это странно. К сведению, его дед тоже имел много друзей среди испанцев. Быть может, у них есть родственники–испанцы? Старый Дентон (отец Джонатана Дентона) нажил большую часть своего состояния в Испании и Центральной Америке. Вообще это была странная семья. Её члены отличались особенной необщительностью. Мне кажется, что за последние 20 лет своей жизни Дентон обменялся с сестрой не больше, чем дюжиной слов. Хотя они не были в ссоре. Я знаю и другие семьи с таким же укладом жизни. Молчаливые, но честные люди.

— Ещё вопрос, патрон. Оставил ли отец миссис Гроут какое–нибудь состояние? Если не ошибаюсь, у него было двое детей — сын и дочь?

— Он не оставил ей ни гроша. Не знаю почему, но отец не мог терпеть дочери. Она полностью зависела от своего брата. Джонатан часто раздумывал над тем, почему отец так не любил сестру. Быть может, его сердило то, что она вышла замуж за простого служащего его Ливерпульского отделения, мистера Гроута? Это был человек необщительный, постоянно ссорившийся с женой. Но бедная леди Мери всегда была к нему добра, а жена ненавидела по неизвестной мне причине. Когда он умер, то завещал все свои сбережения отдаленному родственнику. И деньги немалые. Впрочем, я заболтался с вами, Стейл. А теперь торопитесь, потому что мне кажется, что вас кто–то ждёт. И этот кто–то намного интереснее, чем я.

После встречи с Евой Джим отправился в министерство внутренних дел, где надеялся до конца выяснить загадку Мэдж Бенсон. Но дирекция тюрем отказалась дать информацию частному лицу. В отчаянии Джим заглянул к знакомому секретарю, с которым они вместе воевали. Тот его принял радушно, снабдив скупой, но четкой информацией: «Мэдж Бенсон, 26–ти лет, служанка. Месяц исправительных работ за кражу. Осуждена полицейским судьей в Марлибоуне 5 июня 1898 года. Переведена в Хеллоуейскую тюрьму».

— За кражу? — удивился Джим. — И вы, конечно, не знаете, что именно она украла?

Чиновник покачал головой:

— Я бы вам посоветовал разыскать тюремного сторожа в Марлибоуне. У этих людей бывает редкостная память на лица. Кроме того, вам покажут, наверное, акты, но ещё лучше — попросите мистера Солтера сделать официальный запрос. Адвокату не откажут.

Но этого как раз Джим и не хотел.

Глава 11

Ева находит завещание

Ева быстро привыкла к новой обстановке. Болезнь миссис Гроут прибавила ей работы, так как пришлось просматривать и хозяйственные книги. Девушка была поражена скупостью хозяйки. Но, в конце концов, какое она имеет право судить о других. Её обязанность — быть полезной тем, кто платит деньги. Однажды во время уборки квартиры её привлекла чудесная резьба на старом письменном столе. Вернее, это был скорее письменный стол — книжный шкаф. Под верхней плитой бюро было отделение, закрытое стеклянными дверцами. Ева удивилась толщине стенок. Погладив рукой гладкую поверхность, она вдруг почувствовала, что одна из частей стенки поддалась под нажимом руки. Открылся тайничок. Из любопытства Ева сунула туда руку и достала кусок бумаги — единственное содержимое ящика. Имеет ли она право прочесть этот документ? Если миссис Гроут так старательно прятала его, то она, очевидно, не хотела, чтобы посторонние лица знакомились с ним. И всё же Ева полагала, что как секретарь она должна знать, в чём дело. К верхней части документа была прикреплена небольшая записка такого содержания: «Это моя последняя воля, которая соответствует инструкциям, которые были даны мною мистеру Солтеру в запечатанном письме». «Солтер» было вычеркнуто, а над ним написано имя другого адвоката. Завещание было написано в предельно сжатой форме на обыкновенном формуляре: «Я оставляю моему сыну Дигби Френсису Гроуту капитал в 20 тысяч фунтов стерлингов, кроме того свой дом в Лондоне на Гросвенор–сквер со всей обстановкой. Всё остальное моё состояние я завещаю Рамонесу маркизу де Эстремеда, проживающему в Мадриде».

Имена свидетелей были незнакомы. Это были слуги госпожи Гроут. Вполне возможно, что они давно покинули службу — хозяйка любила менять прислугу. Ева растерялась, что ей делать с этим документом. Она решила спросить об этом Дигби. Тем более, что после одного инцидента он просил её об этом. Как–то, роясь в ящике своего письменного стола, девушка нашла миниатюрное изображение очень красивой женщины. Судя по платью и причёске, портрет был сработан в семидесятых годах прошлого века. «Это портрет моей матери», — каким–то безразличным тоном ответил Дигби. Но Ева была поражена тем, что делает с человеком время.

— Да вы не убивайтесь. Хотя, действительно, красивая была женщина, — он взял миниатюру и посмотрел на её оборотную сторону. И вдруг побледнел.

— Простите, я заберу её с собой. Моя мать начала со временем писать странные вещи. Поэтому я просил бы вас, всё, что удастся обнаружить, передавать мне.

И сейчас Ева особенно не сомневалась, нужно ли Гроута ознакомить с завещанием его матери.

— Сэр, извините за беспокойство, но я вынуждена ознакомить вас с одним документом. Это завещание вашей матери.

От неожиданности Дигби уронил сигарету на ковер.

— Вы в этом уверены? Насколько я знаю, её завещание написано два года тому назад и находятся у адвоката.

— Завещание, которое видела я, подписано два месяца тому назад, — сказала испуганно девушка. — Я надеюсь, что не выдала секрет вашей матери?

— Покажите мне этот документ, — Дигби не мог скрыть своего волнения.

В комнате Ева извлекала из тайника завещание и вручила его Дигби.

— Старуха спятила с ума, — сказал он сердито. — Вы его читали?

— Кое–что я прочла, но в детали не углублялась. — Кротко отвечала Ева, удивлённая его резким тоном.

— И всё же, вы могли бы повторить, что написано в этом документе?

— Пожалуйста, я прочла что–то о капитале в 20 тысяч фунтов, который ваша мать завещала вам.

— А вы запомнили, как зовут второе лицо, которому адресовано завещание?

— Да, это маркиз де Эстремеда.

Его лицо буквально на глазах приобрело пепельный оттенок, а голос задрожал от ярости.

— Она сошла с ума. Ей принадлежит миллион с четвертью фунтов, а она мне кинула кость в двадцать тысяч и эту будку.

Он круто развернулся и двинулся к двери. Ева понимала, что он хочет сделать.

— Мистер Гроут, вы не должны говорить с вашей матерью. По крайней мере, сейчас.

Эти слова отрезвили его. Он подошёл к камину и сжёг завещание. Когда бумага истлела, он растоптал пепел ногами.

— Дело сделано. Вы думаете, что я не прав? — спросил он с улыбкой Еву. — Моя мать не вполне нормальна. Не хочу сказать, что она сумасшедшая, но отклонения у неё есть. Никакого маркиза де Эстремеда вообще не существует в природе. Он — плод её возбуждённого воображения. Ей кажется, что она некогда была дружна с испанским дворянином. Это грустный секрет нашей семьи, мисс Уэлдон.

Гроут уже полностью овладел собой, говорил убедительно, но Ева была уверена, что он лжёт.

Глава 12

Новое предостережение

Через открытую дверь кабинета Дигби видел, как Ева вошла в свою комнату. Он был зол на себя за ту дикую выходку, что позволил себе в её присутствии. Бесило его и то обстоятельство, что на её глазах он уничтожил юридический документ. Теперь она могла быть свидетельницей против него. Если старуха умрёт, а Ева каким–либо путём узнает о существовании Эстремеды, тот сможет в судебном порядке привлечь его к ответственности и получить завещанные ему деньги. Дигби всегда был убеждён, что крупных преступников обычно губят «мелкие обстоятельства». Он, глава «банды тринадцати», так ловко водивший за нос полицию, теперь мог попасться из–за какого–то пустяка. Нужно как можно быстрее сблизиться с Евой, чтобы навсегда обезоружить её. Это нелёгкая задача, но вполне разрешимая, если бы не этот Джим. Джексон докладывал ему, что они продолжают встречаться. Только не надо спешить, надо запастись терпением. Он должен забыть о том, что она дружна со Стейлом. Сперва братская любовь, абсолютное доверие, а далее по старой схеме. А пока надо попытаться загладить то неприятное впечатление, которое произвела на девушку эта утренняя сцена.

— Мисс Уэлдон, вы, вероятно, считаете меня грубым человеком, — заговорил он при первом удобном случае с секретаршей. — Но вы не знаете, к сожалению, сколько мне приходится терпеть от глупых выходок моей матери, Я стал нервным, раздражительным, а иногда просто несдержанным. Так что вы уж не судите очень строго мой сегодняшний поступок.

— Я не в праве вас осуждать. Мы все в гневе часто совершаем поступки, которых стыдимся потом. Я это знаю по себе.

— У меня к вам единственная просьба, не сообщать посторонним о том, что происходит в моём доме.

Эта просьба вызвала новое беспокойство в душе Евы. Дело в том, что она рассказала о найденном завещании Джиму.

А время шло. И Ева не теряла его даром. За прошедшие дни она сделала свою комнату путём небольшой перестановки мебели ещё уютнее, наряднее. С интересом девушка знакомилась и с книгами, которых было в изобилии в шкафу. Однажды вечером она увлеклась романом «Человек из Виргинии». Его герой был также прекрасен и мужественен, как Джим. Вообще, все положительные образы, встречающиеся в романах, ей очень напоминали Джима. И вдруг, кинув взгляд на столик, она заметила серую карточку. Её могли положить только ночью. Кто, для чего, зачем? Она отложила книгу в сторону и стала внимательно рассматривать синий оттиск руки и незнакомый ей почерк. Кто же был этот таинственный друг? Наверняка, не Джим, хотя так хотелось бы, чтобы это был он. Но как бы там ни было, все эти предупреждения напрасны. Она до сих пор не покинула этот дом, и всё же с ней ничего плохого не случилось. Да и откуда таинственному вестнику знать, что её покой так старательно охраняет настоящий рыцарь. Интересно, чем сейчас занимается Джим? Она услышала шаги в коридоре и поторопилась спрятать карточку. За дверью раздался голос Дигби.

— Я увидел в вашем окне свет и понял, что вы ещё не ложились. Хотел вам предложить кое–что из привезённого мною из клуба.

С этими словами он передал ей небольшой картонный ящик элегантной формы, умело перевязанный лентой с большим бантом.

— Это делили между гостями, и я подумал, что быть может вам нравится шоколад.

Она была растрогана таким вниманием. Дигби, сама скромность, даже не сделал попытки продолжить разговор, ушёл, вежливо откланявшись. Ева слышала, как дверь его комнаты отворилась, затем захлопнулся замок. Минут через пять Дигби снова вышел, его шаги затихли в глубине дома. «Наверное, он пошёл в лабораторию», — подумала она, и ей пришла в голову ужасная мысль, что он, быть может, ночью производит свои страшные опыты. Но книга её увлекла, и вскоре страхи забылись. Перед самым сном она вспомнила о коробке с шоколадом. Уже собралась полакомиться, но в ту же секунду какой–то предмет ударил в стекло. Ева подбежала к балкону — никого. Только на стекле балконной двери явно проступал отпечаток синей руки. Опять предостережение!

Глава 13

Таинственная гостья

Любопытство у Евы было сильнее страха. Она прошлась по балкону, подёргала дверь, ведущую в дом. Но она была закрыта. И возле дома не заметила ничего подозрительного. Прошел господин с дамой, о чем–то оживлённо беседуя, затем протопал сапожищами полицейский. Ева хотела уже вернуться в комнату, но тут увидела женщину, которая вышла из подъезда их дома. Это не была служанка. Ева хорошо знала всю прислугу. Может быть, это знакомая Дигби или сестра милосердия? Дама направилась к большому лимузину, ожидавшему её на противоположной стороне площади. Через минуту улица снова стала пустынной.

Девушка была скорее взволнована, чем напугана. Она твёрдо была уверена, что «синяя рука» к ней дружески расположена. Оставалось выяснить, кто она на самом деле. Дигби в этом деле не помощник. Она не собиралась рассказывать ему о том, что видела, а решила сохранить секрет для Джима. Ева старательно стёрла синюю краску с окна и уже до утра не могла заснуть. Разные мысли лезли ей в голову. Почему «синяя рука» избрала такой путь давления на неё? Не проще ли было послать письмо по почте? Но вряд ли она придала бы серьёзное значение анонимному предостережению. К тому же, письмо могло попасть не по адресу. Значит, такой путь избран не случайно, значит, ей по–настоящему грозит опасность. И ради неё, быть может, кто–то рискует своей жизнью.

Ева не была ещё вполне уверенной в том, что загадочная дама не одна из знакомых Дигби, хотя вряд ли она избрала бы такой способ общения. Непроизвольно девушка взяла в руки шоколадную фигурку, но, вспомнив предостережение, положила её в коробку.

Утром, когда Джим собирался заглянуть в контору Солтера, рассыльный принес ему большой пакет и письмо. Нетрудно было узнать почерк Евы, хотя писала она письмо, очевидно, поспешно. Она подробно описывала события прошлой ночи. Ева писала: «Я не думаю, чтобы предостережение имело прямое отношение к бонбоньерке. Посылая её вам, я исполняю только вашу просьбу — сообщать подробно обо всём, что происходит в этом доме. Я сегодня вечером свободна и хотела бы поговорить. Может быть, вы приедете сегодня за мной?».

Есть над чем подумать. До сих пор Джим предполагал, что «синяя рука» какой–то случайный знак, который неизвестный употребляет вместо подписи. После этого сообщения Евы дело приобретало иной оборот. Дигби, должно быть, знал столько же о «синей руке», как и он. Неплохо бы узнать, что думает на этот счёт мистер Солтер. Затем Джим принялся за осмотр коробки с конфетами. На её задней стенке было выбито название известной лондонской фирмы. Джим завернул несколько конфет в бумагу и положил в карман. Надо будет отдать на анализ. Запирая свою дверь, он внезапно услышал, как кто–то из соседей громко зовёт на помощь. Ударом плеча Джим выбил замок. Ему открылась такая картина: весь коридор был наполнен дымом и только яркие языки пламени бежали по гардинам. Одним движением он сорвал горящую материю и сбил пламя. Когда в комнате стало меньше дыма, Джим сумел лучше рассмотреть лицо больной женщины, которая жила в этой квартире. Ей было лет 40–45. Лицо с красивыми чертами оставляло незабываемое впечатление. Притом он мог побиться об заклад, что уже где–то видел это лицо.

— Я не знаю, как вас благодарить за помощь, мистер Стейл, — сказала больная. — Это уже второй несчастный случай в нашей квартире. Очевидно, на занавески попала искра от проезжающего мимо локомотива.

— Извините, что я ворвался к вам, услышав крик о помощи. Вас, по–моему, зовут миссис Фейи? — Разговор носил общий характер, и Джим уже искал возможность, чтобы откланяться. В это время появилась сиделка. Его помощь была больше не нужна. Почти у самой конторы Джим с удивлением вспомнил, что эта самая миссис Фейи, которая давно уже прикована к постели параличом, узнала его и даже назвала по фамилии.

Глава 14

Синяя краска против синей руки

— Мистер Гроут не сойдёт сегодня к завтраку. Вчера он очень долго работал.

Еве было куда приятнее беседовать с Дигби, чем с его наглым слугой. Она точно не знала, что её оскорбляло в манере Джексона вести себя или говорить, но её нервировал его самоуверенный тон.

— Вы сегодня очень рано, мисс, ушли на прогулку, — сказал он, хитро улыбаясь.

— Вас что–то не устраивает в том, что я гуляю до завтрака? — спросила она раздражённо.

— Ничуть. Надеюсь, я не оскорбил вас своим вопросом. Я видел только, как вы возвращались домой.

Она решила не продолжать разговор. Не объяснять же этому наглецу, что она относила посылку в ближайшую почтовую контору. Но от Джексона не так–то легко было отделаться.

— Вас вчера не потревожили, мисс? — продолжал он, не замечая её раздражения.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вчера кто–то позволил себе шутку, которая очень рассердила мистера Гроута. Кто–то был в доме. Мистер Гроут настолько увлёкся своими операциями, что не слышал ничего. Но потом он обыскал весь дом. Безрезультатно. А вы разве ничего не слышали?

— Ничего. Откуда же мне знать, что в доме был чужой человек? — сказала Ева, уловив себя на тревожной мысли: неужели открыли «синюю руку»?

— Незваный посетитель оставил след. На белой двери, ведущей в лабораторию. Там был отпечаток синей руки. Я старался его отмыть, но тщетно.

— След синей руки? — медленно повторила Ева, чувствуя, что бледнеет. — А что бы это значило?

— Если бы я только знал! Сначала подумал, что это сделала служанка, которой отказали на днях, но комнаты для прислуги находятся в задней части дома и дверь к ним запирается вечером на ключ.

К концу завтрака появился Дигби. Он выглядел уставшим.

— Мисс Уэлдон, я думаю, Джексон рассказал вам, что произошло этой ночью?

— Да, только мы оба не знаем, что всё это значит.

— По–моему, это предвещает неприятности для лица, которое совершило этот поступок. Если я его поймаю, конечно. Да, кстати, вы пробовали мой шоколад?

— Конечно, он превосходен.

— Только не ешьте его в больших количествах сразу. Шоколад — очень калорийный продукт.

О ночном происшествии больше не говорили. Когда Ева шла к месту работы, то увидела, как белую дверь лаборатории красили в синий цвет. Так распорядился Дигби, который сегодня был раздражён более, чем обыкновенно.

Званый обед у лорда Уолтема в честь приезжего иностранного дипломата удался на славу. Дигби был среди приглашённых. Он считал необходимым поддерживать теснейшие знакомства с одним из крупнейших коммерсантов Сити. Но и без его помощи Дигби удалось без особых хлопот создать синдикат по скупке огромных имений Дентона, которые в ближайшее время должны были полностью перейти в его руки. И не случайно он пользовался успехом в обществе, прежде всего среди дам, которые мечтали о прекрасной партии с богачом. Но Дигби старался избегать знакомств с девушками своего круга. И в этот вечер он не баловал своим вниманием слабый пол. Главное было — нанести визит лорду Уолтему. В короткой беседе тот поинтересовался здоровьем матери, высказал сожаление, что ещё не так давно она была так молода и красива, но вдруг состарилась, будто лишилась жизненных сил. На этом визит был закончен. Дигби попрощался и уехал. По дороге домой он смеялся при мысли о том, что бы сказал лорд Уолтем, если бы знал о настоящей причине быстрого увядания миссис Гроут. Он сам узнал об этом случайно. Она пристрастилась к морфию. Он сумел обезвредить это лекарство от яда. В конце концов ей стали преподносить совсем безвредные пилюли без наркотического вещества. Дигби извлекал его из таблеток не из любви к матери, а по причине пристрастия к экспериментам. Для старухи же последствия лечения оказались трагическими. Она вдруг увяла и позволила своему сыну, которого до того твёрдо держала в повиновении, подчинить её себе. Дигби устроил за ней настоящую слежку, чтобы она не могла тайно доставать наркотики. А без них её воля была сломлена. Она стала рабой своего сына. Дигби такое положение устраивало.

Глава 15

Гашиш в шоколаде

Мистера Солтера, когда пришёл Джим, в конторе не было. Стейл ожидал его с нетерпением, так как не видел целую неделю. А рассказать ему было о чём. Старый адвокат страдал в этот день подагрой и не был склонен заниматься «синей рукой». Но пришлось.

— Кто бы ни был этот человек, но ему приходиться носить всегда с собой печать с изображением синей руки. Но я не помню, чтобы это изображение фигурировало в каком–нибудь деле. По–моему, не следует обращать внимание на эту несущественную деталь.

Джим не был согласен с этой точкой зрения, но спорить с патроном не стал.

— Теперь насчет нового завещания миссис Гроут. Что вы знаете об этом? И почему она лишила наследства своего сына в этом документе, ведь раньше всё богатство она отписывала ему? Странно, мне всегда казалось, что они недолюбливают друг друга, но не в такой степени.

Солтер размышлял вслух, а Джим, мысленно следивший за его логикой, старался не перебивать.

— И потом, почему она завещала своё имущество этому, как его… маркизу де Эстремеда? Здесь есть о чём подумать. Это имя мне знакомо. Богатый испанский гранд, в течение ряда лет атташе испанского посольства в Лондоне. Может быть, он был вхож в дом Дентонов? Но об этом я ничего не знаю. Во всяком случае, как я предполагаю, у неё нет серьёзных оснований оставлять наследство человеку, которому принадлежит почти половина провинции и несколько замков в Испании. А знаете, мой юный друг, эта история приобретает какой–то привкус таинственности.

Джим рассказал и о неожиданном подарке, который Ева получила от Гроута, о своём намерении сдать на химический анализ шоколад.

— Вы думаете, что отравлен? — Солтер иронически улыбнулся, — мы живём не во времена Цезаря Борджиа, мой юный сыщик. Да, у Дигби характер преподлый, но я уверен, что он не убийца.

— Во всяком случае, с шоколадом что–то неладно. И таинственная «синяя рука» предупредила об этом мисс Уэлдон.

— Чепуха, — парировал Солтер. — А теперь убирайтесь, ибо я вновь истратил на вас и на это глупое дело слишком много времени.

Джим отправился в лабораторию, где ему без труда удалось заинтриговать одного из приятелей неординарным рассказом о шоколаде.

— А что могло с ним случиться? — полюбопытствовал тот, взвешивая на ладони несколько затейливых фигурок.

— Не могу сказать, но буду очень удивлён, если в нем ничего не обнаружится.

— Приходите часа в 3–4 после обеда.

Когда Джим пришёл в указанное время, то нашёл своего приятеля в расстроенных чувствах.

— Присядьте, Стейл. Анализ был не из лёгких, и я действительно нашёл в шоколаде неуместную примесь.

— Не яд ли? — не на шутку испугался Джим.

— С технической точки зрения, пожалуй, да. Нет таких веществ, которые не содержали бы в том или ином виде какую–то из разновидностей яда. Но в одних случаях можно съесть сто таких изделий, не умирая и не чувствуя даже недомогания, а есть примеси иного толка. В вашем шоколаде я нашёл следы гиацина и другого вещества, которое извлекается из одного тропического растения.

— Вы имеете в виду гашиш?

— Да, если это вещество курят, то его именно так и называют. Но как экстракт он имеет другое название. Так вот, если оба эти вещества принимаются одновременно и в большом количестве, то, в конечном итоге, они становятся причиной летального исхода. Вначале вы теряете сознание, а дальше — вечный мрак. Но в этом шоколаде названные мною вещества находятся в пропорциях, которых явно недостаточно для трагических последствий.

— А каково действие препаратов в меньших дозах?

— Есть основание предполагать, что постоянное лакомство этим сладким изделием постепенно парализует силу воли и энергию жертвы. Вам, вероятно, известно, что в Англии приговорённым к смерти, если они неуравновешены и излишне впечатлительны, дают перед казнью в пищу именно эти препараты. Тогда их ожидание близкой казни практически не волнует.

Теперь Джим полностью представил себе, к чему стремится Дигби, и всё же он не сдержался и спросил:

— А какое действие оказало бы это вещество, скажем, на энергичную девушку, которую склоняет к сожительству неприятный ей человек?

— Вначале она окажет ему сопротивление, но постепенно для неё всё станет безразличным.

— Скажите, доктор, а можно привлечь к суду человека, который сознательно снабжает свою жертву отравленными сладостями?

— Не думаю. Я уже говорил вам, что количество этих вещей в шоколаде настолько незначительно, что его трудно зафиксировать. В то же время яд в крови постепенно накапливается. Если бы вы принесли мне шоколад или другую пищу, приправленную этими снадобьями, скажем через три недели, то я мог бы сделать и судебный анализ.

— И ещё один вопрос — все ли шоколадные фигурки были в одинаковой степени начинены ядом?

— Да, очевидно, это вещество было замешано в шоколадной массе, из которой сделаны фигурки. Это по силам только опытному аптекарю или врачу.

Теперь нужно было собраться с мыслями и наметить план действий. Разумеется, Еве не стоит сообщать о результатах анализа и подождать, не повторит ли свою попытку отравления гашишем Дигби. Но, с другой стороны, вправе ли он рисковать здоровьем и безопасностью девушки, оставляя её в этом доме. Сейчас его уже не волновала судьба леди Мери. Все его мысли были обращены к Еве.

Глава 16

«Джим недостаточно героичен»

Джим никогда прежде не видел Еву в вечернем туалете. Она была одета скромно, но изящно. Казалось, каждая деталь одежды подчёркивала её красоту. Джим был вне себя от радости, сидя рядом с девушкой в автомобиле. Он боялся шелохнуться — до такой степени она казалась ему существом возвышенным и недосягаемым. Ему даже трудно было говорить. А Ева, наоборот, не умолкала всю дорогу, испытывая какой–то необыкновенный подъём.

— Вы знаете, я должна просить вас о помощи, — обратилась она к молодому человеку, когда они отдыхали в большом зале отеля «Риц–Карлтон». — По–моему, с моей стороны было глупо посылать вам посылку с шоколадом, по крайней мере, несправедливо в отношении к Гроуту. Но ваша подозрительность заразила и меня. Скоро я стану нервной старой девой…

— Я был очень рад вашему письму. А что касается шоколада, то я бы на вашем месте сказал мистеру Гроуту, что он был превосходен, — улыбнулся Стейл.

— Я так и поступила, но мне трудно лгать, даже если дело касается пустяков.

— И всё же, когда он снова преподнесёт вам бонбоньерку, не забудьте прислать мне три или четыре кусочка шоколада.

— Так вам удалось что–то обнаружить в шоколаде?

Этот вопрос застал Джима врасплох. Он не хотел, да и не мог сообщить ей о результатах химического исследования. А с другой стороны, вправе ли он подвергать её жизнь опасности. Смутившись, Джим пробормотал в ответ что–то невразумительное, но она и не настаивала на дальнейшем выяснении обстоятельств.

А затем они сидели рядом. Её рука покоилась в его руке. Шёл тот негромкий, но такой приятный разговор для людей, которые небезразличны друг к другу. Ева рассказывала о своих ближайших планах, о том, что она собирается вскоре вернуться в своё фотоателье. Эта работа ей больше по душе.

— А я знаю одного человека, который хотел бы устроить вашу судьбу счастливо и безбедно.

— И кто же этот человек? — Еве нравилась эта полуигра, полусерьёзный разговор.

— Я мог бы назвать его фамилию, но этот некто очень гордый человек. Он не просит вашей руки прежде, чем не будет иметь достаточно средств для семейной жизни.

— Джим, — сказала она, не глядя ему в лицо, чтобы не выдать своё волнение, — мне достаточно будет скромной квартирки, даже такой, как ваша, где под окнами гудят поезда.

Когда они возвращались домой, Еве очень хотелось, чтобы он прижал её к своей груди и поцеловал. И не один раз. Казалось, что в душе нет больше других желаний. Но Джим шёл молча рядом, надежно поддерживая её под локоток. Их прощание было более чем холодным. Уже у себя в комнате Ева чуть не разрыдалась. Ей так хотелось, чтобы Джим был не только добр, но хотя бы чуть–чуть героичнее.

А Джим ехал домой в каком–то розовом настроении, без чёткого представления о времени и пространстве. Ему казалось, что он только сел в такси, которое уже стояло перед дверью его дома. Он долго возился с ключом, но в это время дверь распахнулась и на улицу вышла дама вся в чёрном. Джим посторонился, давая ей дорогу, и тут же забыл об этой встрече. Ему хотелось резко двигаться, поднимать какие–то тяжести, петь, плясать. Казалось, этому счастью не может быть конца. Но стоило ему бросить взгляд на письменный стол, чтобы мгновенно протрезветь. Все предметы, необходимые для работы, лежали на своих местах. Дневник тоже, но Джим хорошо помнил, что он оставил тетрадь раскрытой, а теперь она была закрыта и сдвинута с места. Он открыл дневник и едва сдержал себя от восклицания — на странице, где он кончил писать, лежал странный ключ. К нему была прикреплена записка с надписью «Главный ключ Д.Г.». Внизу не было знака «синей руки», но почерк был тот же, что и в записке, которую получила Ева. Значит, дама в черном была в его квартире и предлагает ему или предоставляет возможность проникнуть в дом Дигби Гроута. Здесь было от чего удивиться.

Глава 17

Старуха признаёт себя слабоумной

Ева проснулась с каким–то чувством неудовлетворенности. Но когда в постели она принялась за чай, то ей стала понятна причина такого настроения.

— Ева Уэлдон, — сказала она себе. — Ты неплохая девушка. И напрасно огорчаешься от того, что лучший из всех мужчин оказался слишком порядочным или робким, чтобы поцеловать тебя. А как выглядело сделанное тобой вчера предложение мужчине, и имела ли ты право говорить ему о своем желании поселиться в маленькой квартирке у железнодорожного полотна? Впрочем, нечего копаться в своей душе, надо жить, действовать, а значит, тебе пора вставать, Ева.

Когда Дигби проходил по коридору, он с удивлением услышал весёлый свежий голос секретарши. О чём она там лепечет? Ей предназначено украсить это жилище и поднять его в собственных глазах и глазах общества! В этот момент он готов был даже жениться на этой девушке, которую не так давно думал превратить в свою игрушку. Он будет владеть ею. И улыбка заиграла на его губах, не привыкших улыбаться. Джексон видел это и тоже улыбнулся в ответ.

— Мистер Гроут, прибыла новая коробка с шоколадом, — сказал он не очень громко, как будто чувствуя, что это сообщение теперь некстати.

— Бросьте его в мусорный ящик или отдайте моей матери, — ответил хозяин безразличным тоном.

— Вы не хотите?..

— Джексон, в последнее время вы задаёте слишком много вопросов. И ещё я вам советую одно — перестаньте ухмыляться, когда разговариваете с мисс Уэлдон, ведите себя по отношению к ней так, как подобает слуге. Надеюсь, вы меня поняли?

— Я не слуга, — мрачно ответил Джексон.

— Кто вы — это не имеет значения, — почти шёпотом сказал Гроут. — Главное, вы должны хорошо играть эту роль. И советую вам не требовать от меня объяснений, иначе…

Он взял один из собачьих хлыстов, висевших на стене. Джексон испугался. Он принял смиренный вид. И только нервный тик на его лице выдавал его настоящие чувства.

— Я всегда относился к этой даме с почтением. Напрасно вы меня отчитали, сэр.

— Ладно, забудем об этом. Прикажите, чтобы мне принесли корреспонденцию в столовую.

Знакомясь со свежей почтой, он продолжал наблюдать за комнатой матери. Врач сообщил ему, что старушка вполне здорова. Он допускал возможность рецидива, но считал его маловероятным.

Дигби во что бы то ни стало в это утро хотел поговорить с матерью. Миссис Гроут сидела в кресле и рассматривала равнодушным взором сперва узор ковра, затем двор. Перемены во времени года значили для неё не больше, чем смена одежды. Её некогда неукротимое сердце, радовавшееся особенно наступлению весны, теперь билось слабо, безразлично ко всему окружающему. Сегодня она думала о Еве Уэлдон. Откровенно говоря, судьба девушки её не интересовала. Если сын желает овладеть ею — пусть берёт, но, исходя из некоторых соображений, она считала, что было бы лучше, если бы девушка не жила в их доме. Её беспокоил рубец на руке Евы. Но кто знает, быть может, это случайное совпадение. Но в то же время, старуху устраивало то, что сын, когда займётся Евой всерьёз, оставит её в покое. Она знала твёрдо: если Дигби решит, что она стоит на пути к достижению поставленной им цели, то уничтожит её с такой же простотой, как тушат пламя ненужной свечи. Он не посмотрит на то, что она его мать. Миссис Гроут считала, что Дигби ничего не известно о её новом завещании. При этой мысли ироническая улыбка пробегала по её лицу. Да, хотя бы после смерти она преподнесёт ему не очень приятный сюрприз. Об одном только она сожалела, что не сумеет насладиться этим зрелищем. Увлечённая своими мыслями, старуха не сразу заметила, как Дигби вошёл в комнату.

— Как поживаешь, мама? — спросил любезно.

— Хорошо, мой мальчик, — она смотрела на него робко и испуганно. — Мне нужна сиделка, не позовёшь ли ты её?

— Успеешь, — в его голосе уже ощущалась холодность. — До её прихода я должен с тобой поговорить кое о чём. Во–первых, я хочу знать, почему ты оставила завещание в пользу Эстремеды, а меня наделила 20–тью тысячами фунтов?

— Какое завещание, о чём ты говоришь? — Проговорила она потерянным голосом.

— Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю. О завещании, которое ты запрятала в потайной ящик. Только не пытайся убеждать меня, что мне это снится, или что ты была не в своём уме. Я хочу знать всю правду.

— Я подготовила это завещание много лет назад, — сказала она дрожащим голосом. — Я тогда думала, что у меня нет больше двадцати тысяч фунтов.

— Врёшь. Ты составила завещание, чтобы, отомстить мне, старая чертовка! Я сжёг этот документ. Если увидишь мисс Уэлдон, ты расскажешь ей, что составила его, будучи не в своём уме.

Миссис Гроут с ужасом смотрела на сына. В это мгновение она лишилась дара речи. Нижняя челюсть у неё отвисла, и из открытого рта капала слюна. Только через несколько минут она обрела способность говорить.

— Поставь мой стул к постели, — проговорила она чуть слышно. Тут слишком яркий свет.

Когда он выполнил её просьбу, старуха позвонила, вызывая сиделку.

— Тебе нечего бояться, мать, — засмеялся он с издевкой. — Твоя проклятая сиделка не будет с тобой нянчиться вечно. Исполняй лучше то, что я требую. Тогда проживёшь дольше. А сейчас я позову мисс Уэлдон под предлогом, что тебе нужно ответить на несколько писем, прибывших утром. И ты ей всё расскажешь.

Когда Ева вошла в комнату, больная выглядела плохо как никогда. Она была явно не в духе, бросая злобные взгляды на Еву. Она не без основания подозревала, что именно секретарша отыскала это злосчастное завещание. После того, как было продиктовано несколько писем, старуха удержала собиравшуюся уходить Еву.

— Задержитесь на минутку, мисс. Я хотела вам сказать несколько слов по поводу найденного вами завещания. Спасибо за вашу внимательность, потому что я даже забыла о нём. Видите ли, милая барышня, с временами слабеет память. Наверное, в такой момент я и спрятала его подальше от глаз. И запамятовала.

Она с трудом говорила, и Еве было очень жаль страдающую женщину.

— Вам, очевидно, вредно много говорить. Вы не напрягайтесь. Ваш сын мне всё объяснил.

— Вот как! Так он уже успел вам рассказать? И вы очень дружны с моим сыном?

— Не особенно.

— Ничего, со временем ваши отношения улучшатся. И случится это быстрее, чем вы думаете.

Старуха с откровенной издевкой смотрела в глаза Еве. Девушке стало не по себе.

А тем временем Джим был весь в хлопотах. Он любил Лондон с его шумными и оживлёнными улицами, своеобразным английским юмором прохожих. Париж подавлял его ненасытной жаждой погони за удовольствиями и откровенной борьбой за выживание, которая чувствовалась во всём. Брюссель — этот маленький Париж, казалось, копировал всё худшее и лучшее со своего старшего брата. Берлин был слишком строг и чопорен, а Мадрид казался потухшим кратером, в котором под пеплом лавы продолжалось брожение подавленных тяготами жизни людей. Другое дело — Нью–Йорк, где жили сентиментальные люди, которые мнили себя титанами. И всё же Лондон был для него роднее. Для Джима он оставался настоящим символом цивилизации, и сейчас, даже торопясь по делам, он непроизвольно любовался городом. Тем более, что была прекрасная погода, а впереди — интересный разговор с мистером Солтером.

— И что нового вы узнали о фирме «Селингер»? — с порога встретил его старик вопросом. Стейлу пришлось признаться, что он позабыл выяснить это.

— Надеюсь, вам понятно, насколько важно как можно скорее получить интересующий нас ответ. Может случиться так, что названная мной фирма прикрывает Дигби или его мамашу. Но мы не можем строить песчаные замки из домыслов, нужны факты.

Джим не мог не согласиться с такими доводами. За последнее время в его жизни произошло столько событий, приходилось в цейтноте решать столько больших и малых задач, что он выпустил из внимания фирму «Селингер».

— Вы знаете, патрон, чем больше я вникаю в суть дела, тем бесполезнее мне кажутся мои старания. Ведь вы сами считаете, что появление леди Мери ещё недостаточно для того, чтобы отнять у Гроутов имения.

Солтер ответил не сразу. Домыслы, конечно, не факты, но он не мог отрицать того, что, выяснив причины исчезновения леди Мери, можно было бы приступить к разрешению и более серьёзных проблем.

— Итак, постарайтесь, Джим, раскусить сущность фирмы «Селингер». Как бы там ни было, но ваши поиски в данном случае ничему не навредят.

Глава 18

Джим находит леди Мери

Где–то около полуночи Ева слышала, как к дому подъехал автомобиль. Она вышла на балкон и увидела Гроута, поднимавшегося по лестнице. Спать не хотелось, так как она успела немного отдохнуть после обеда. Поэтому девушка решила поработать со счетами, которые обнаружила в винном погребе. Заканчивая просмотр бумаг, Ева вдруг услышала шум: кто–то осторожно крался по балкону. Она открыла дверь и увидела тёмную фигуру, прижавшуюся к стене.

— Кто там? — крикнула Ева.

— Ева, не пугайтесь. Я очень сожалею, что помешал вам.

— Джим, как вы могли оказаться здесь в такое время, — она была возмущена такой бестактностью. Так вот чьи это проделки, эти трюки с синей рукой. А она грешила на неизвестную женщину в чёрном. А Джиму, очевидно, доставляло удовольствие подшучивать над ней.

— Я думаю, мистер, что вам лучше всего удалиться, — сказала Ева холодно.

— Ева, не торопитесь прогонять меня. Позвольте мне всё объяснить…

— Я в ваших объяснениях не нуждаюсь. Вы играете жалкую роль.

Она вернулась в комнату, почти плача от досады. Как он мог так жестоко потешаться над ней. А она ему верила и считала больше чем другом. Ева упала на постель и разрыдалась.

— Проклятие, как всё по–дурацки вышло, — в сердцах Джим ударил кулаком по крылу своего невзрачного автомобиля. В эту минуту он был зол на себя и на весь окружающий мир. Конечно, не за то, что решился испробовать ключ. В его планы не входила ночная встреча с Евой. Но ничто так не успокаивает, как быстрая езда. Пролетев по нескольким улицам, Джим постепенно приобрёл такое необходимое в его положении равновесие. На часах уже было далеко за полночь. Почему не познакомиться с работой фирмы «Селингер»? Джим притормозил машину перед знакомым домом на Броуд–стрит. Он вспомнил, что портье рассказывал ему о боковом входе, которым пользовался владелец фирмы. Стейл без труда нашёл дверь. К его удивлению, она оказалась незапертой. Джим быстро вошёл в неё и очутился во дворе. Он огляделся. Окна были герметически закрыты ставнями, и нельзя было разобрать, горит ли внутри свет. Джим прошёлся по внутреннему квадрату двора и обнаружил ещё одну незапертую дверь, ведущую в дом. Он толкнул её и оказался в узком коридоре. Его внимание привлёк яркий свет в конце коридора. Он вошёл в довольно большое помещение, где, кроме стола и стула, не было больше никакой мебели. Но не это его удивило. Он не ожидал встретить в этом загадочном доме миссис Фейи. Она, казалось, ничуть не смутилась столь неожиданной встрече.

— Мне очень жаль, что должен вас потревожить в столь поздний час, но мне нужно с вами поговорить, — сказал Джим, закрывая за собой дверь.

— А вы меня узнали?

— Без труда. Ведь мы уже виделись, а у меня неплохая зрительная память.

— Надеюсь, вы понимаете, что у меня есть серьёзные причины, чтобы не показываться днём на людях без чёрной вуали.

— Конечно. Я многое знаю. Кстати, я очень благодарен вам, что вы передали мне ключ.

— К сожалению, больше я пока ничем помочь не могу. Да и сообщить что–либо интересующее вас не смогу.

Джим слушал женщину, с которой давно хотел познакомиться, и у него складывалось впечатление, что они давно знакомы.

— Вы думаете о «синей руке»?

— Да, о ней тоже.

— И вы считаете, мой поступок не более чем детской выходкой?

— Ничего подобного у меня не было в мыслях. Каждый человек имеет право поступать так, как считает нужным. Тем более, если на то есть причины.

— Да, причины есть. И вы, мистер Стейл, пришли сюда не случайно. А потому что получили сообщение из Южной Африки о том, что я интересуюсь происхождением некой девушки, чья судьба для нас обоих небезразлична. Разве она находится в опасности?

— В данный момент, по–моему, нет. Одно плохо, что я её оскорбил.

Женщина не проявила праздного любопытства по поводу его слов. Её очевидно занимали больше другие мысли, которые она излагала Джиму.

— Ещё месяц тому назад мне казалось, что я напала на истинный след. Но потом я убедилась в ложности моего предположения. Да, она хороша собой, красива и в её биографии много общего с тем человеком, который мне дорог, но это не одно лицо. Вы могли бы мне ответить откровенно, мистер Стейл, любите ли вы Еву или нет?

Вопрос был неожиданный. И Джим не был готов сразу ответить на него.

— Одно я вам скажу, если не любите Еву глубоко и искренно, так не мучьте её. Она заслуживает лучшей судьбы, чем мимолётная интрижка, какую задумал Гроут.

— Что? И вам это доподлинно известно?

Она кивнула:

— Я завершила свои розыски, и если мне удастся привлечь Гроутов к ответственности, то моя роль будет закончена. Мне незачем больше жить, у меня нет ни каких иных интересов в жизни. Я искала то, что не могла найти. Сорок три года прожито напрасно. Моё детство было обделено любовью, а брак принёс только разочарования. Я всё потеряла, мистер Стейл, — мужа, ребёнка.

— Значит, вы…

— Да, я леди Мери Дентон. Я была уверена, что вы уже давно об этом догадались.

Джим был в растерянности, хотя казалось, ему следовало бы радоваться. Да, он многое сделал, чтобы разгадать тайну, но, кажется, вновь оказался в тупике. Впрочем, всё ли потеряно, стоит ли отчаиваться?

— Леди Мери, неужели вы навсегда отказались от надежды найти свою дочь?

Она горько кивнула головой.

— А если бы так случилось, что Ева оказалась вашей дочерью, вы согласились бы отдать её за меня?

— Вы единственный человек, которому я вручила бы судьбу любимой мною девушки без колебания. Но это все мираж. Я выяснила, кто её родители.

— А вам приходилось видеть рубец на её руке?

— Я о нём ничего не знаю. Как он выглядит?

— Маленький рубец от ожога, величиной в полшиллинга.

— Моя Доротея не имела на теле никаких пятен. На ручках тоже. Не пробуждайте во мне надежду. Ваши поиски так же бесцельны, как и мои. Думаю, что вам будет полезнее кое–что узнать из моей личной жизни. Во–первых, дом, в котором мы сейчас находимся, принадлежит мне. Мой муж купил его и подарил в порыве великодушия. Хотя он таким бывал редко. Впрочем, о нём я не стану распространяться. На доходы от дома я могла бы жить безбедно. Кроме того, мне оставил целое состояние отец. Он был очень беден, когда я выходила замуж. Но потом умер его кузен, лорд Ретингем, и оставил ему крупное наследство. Оно почти целиком перешло ко мне.

— А Медж Бенсон?

— Разве вам необходимо знать? Просто она мне прислуживает.

— А почему она сидела в тюрьме?

Леди Мери поджала губы:

— Вы должны обещать мне не расспрашивать ни о чём прежде, чем я объясню вам сама. Лучше проводите меня домой.

По пути она продолжала рассказ:

— Обычно я получаю до дюжины телеграмм ежесуточно, на которые приходится отвечать. Я оставляю их тут, в конторе, а секретарь отправляет утром на почту. В своих поисках я подняла на ноги всю полицию от Буэнос–Айреса до Шанхая. И только вам признаюсь, как я страшно устала. Но моя работа ещё не окончена. Ваша тоже, надеюсь, Джим.

Он хотел её спросить, почему она живёт в такой скверной квартире, обладая большим состоянием, но подумал, что это будет бестактно. Они попрощались у её дверей. Когда первые лучи солнца осветили комнату, Джим всё ещё сидел в своём любимом кресле и обдумывал происшедшее.

Глава 19

Тайна старухи

Утром посыльный принёс ему письмо от Евы. Джим глубоко вздохнул перед тем, как вскрыть его. И было от чего.

«Мне и в голову не приходило, что это могли быть вы, после того, как пытались убедить меня, что за «синей рукой“ скрывается женщина. Это был не очень красивый поступок, Джим. Вы сделали всё, чтобы напугать меня с одной целью, чтобы я бросилась в ваши объятия в первую же ночь. Я всё понимаю. Вы терпеть не можете мистера Гроута и хотели бы, чтобы я покинула его дом. Мне трудно простить вас. И поэтому прошу не появляться ранее, чем я вас позову».

Джим был вне себя. Он написал уже шестой вариант письма, пытаясь объяснить Еве, как всё произошло. Но слова показались ему неубедительными, и он разорвал письма в клочья. Как объяснить Еве появление ключа, не выдавая при этом леди Мери. Вдруг его осенила новая мысль, и он поспешил в соседнюю квартиру. Дверь открыла Бенсон. На этот раз она была значительно любезнее.

— Мистер, барыня ещё спит.

— У меня срочное дело. Можно её разбудить?

— Я посмотрю.

Через минуту она вернулась.

— Барыня уже проснулась, услышав ваш стук в дверь. Она ждёт вас через минуту.

Леди Мери взяла письмо из рук Джима, которое он подал ей, не говоря ни слова.

— Я бы на вашем месте не беспокоилась по этому поводу. Не усложняйте дело, Джим. А теперь дайте мне поспать, я целые сутки была на ногах.

Ева, отослав письмо, тотчас же почувствовала, как она была неправа по отношению к Джиму. Даже если он так поступил, то этот шаг, безусловно, был продиктован любовью к ней. Кроме того, у неё было и другое основание простить молодого человека. Но, что поделаешь, письмо отослано. Она зашла в библиотеку Гроута, он изучал большую фотографию.

— Снимок прекрасно удался, если принять во внимание, что делали при искусственном освещении.

Это было изображение двери лаборатории, на которой ясно был виден оттиск руки.

— Это рука женщины, — сказал Дигби.

— А вы уверены в этом?

— Конечно. Она слишком мала для того, чтобы быть мужской.

Итак, Ева получила ещё одно подтверждение своей неправоты в отношении к Джиму. Но что он искал в доме? Хотя это уже его дело. Ясно одно, что ей нужно просить у него прощения. Освободившись, Ева позвонила Джиму. Но в конторе его не оказалось. Она думала, что он сам сообразит позвонить ей. Но телефон молчал. Ева проскучала целый день. Одно утешало её, что она скоро покинет этот неуютный дом. Ранее она написала своему прежнему шефу, и он с удовольствием ответил, что примет её на прежнее место работы. Вот тогда всё наладится, и они смогут с Джимом встречаться за традиционным чаем.

Вечером Еву пригласили к миссис Гроут. Старуха ненавидела свою секретаршу, но боялась одиночества.

— Останьтесь у меня, пока не вернётся сиделка. Можете читать, только не вслух.

Ева пошла за книгой. Когда возвращалась в комнату, то увидела, что старуха что–то прятала под подушку. Не читалось, все её мысли были поглощены размолвкой с Джимом.

Вдруг миссис Гроут заговорила:

— Откуда у вас этот рубец на руке?

— Не знаю, он у меня с тех пор, как я себя помню. Вероятно, я обожглась, когда была совсем маленькой.

Последовала длинная пауза.

— Где вы родились?

— В Южной Африке.

И вновь молчание.

— Я нашла вашу старую миниатюру, миссис Гроут, — сказала Ева, стараясь найти тему для разговора.

— Мою? Ах да, помню. И можно ли меня узнать на ней? — спросила старуха не без удовольствия.

— Да, вы, должно быть, так выглядели много лет тому назад. Но сходство очевидное, — сказала Ева дипломатично.

— Действительно, прежде я выглядела неплохо. А вам нравится этот портрет?

— Конечно, вы были, наверное, очень красивы, — Ева говорила искренне и сердечно, что не укрылось от довольной старухи.

— Молодость, молодость… Прекрасное время. Мой отец хотел меня заживо похоронить в маленькой деревушке. Он считал, что я слишком хороша для города и поступал по отношению ко мне жестоко. Бессердечный был старик.

Ева удивилась тому, как неуважительно говорила старуха о своём отце. Видимо, в семье Гроутов не очень почитали родителей.

— Когда я была девушкой, главой семьи у нас был настоящий тиран, который не признавал никого, кроме себя лично. Меня он ненавидел со дня рождения. А я ему платила той же монетой с того самого времени, как начала соображать, — откровенничала старуха. И Еву очень заинтересовала трагедия некогда прекрасной девушки.

— За мною ухаживали много мужчин. И каких мужчин! Имена некоторых из них были известны всему миру.

Ева вспомнила маркиза из далёкой Испании и хотела узнать, не объясняется ли щедрость старухи по отношению к нему прежней любовной связью. А миссис Гроут продолжала:

— Существовал человек, который хотел на мне жениться. Но меня, скорее всего, очернили в его глазах. Он порвал со мной и женился на красивой простушке из Малаги.

Старуха оживилась, глаза её излучали тепло. Она не собиралась посвящать Еву в свою прошлую жизнь, но что–то помимо её воли пробудило в ней воспоминания. И она разговорилась.

— Это был маркиз, суровый человек. А мой отец никогда не простил мне эту связь. После того, как я вернулась домой, он меня совсем не замечал, хотя прожил ещё целых двадцать лет.

После возвращения домой? Значит она убежала вместе с маркизом. Постепенно Ева начинала понимать, как сложилась судьба этой старой женщины.

— А что же сталось с женщиной из Малаги?

— Она умерла, — сказала старуха со странной улыбкой. — Хотя маркиз уверял, что я её убила. Но я её пальцем не тронула. Только сказала ей правду. — Старуха что–то пробормотала про себя.

— Когда она услышала, что мой ребёнок — сын… — Вдруг она остановилась и посмотрела какими–то невидящими глазами.

— Впрочем, о чём я говорила? — взволновалась старуха.

Что ей ответить? Ева узнала тайну этой странной и страшной семьи. Кроме того, что Джим ей тоже порассказал многое, в частности, о писце, который женился на миссис Гроут, и которого она так презирала. Он был служащим её отца, и ему щедро заплатили за то, чтобы прикрыть позор девушки. А это означало, что Дигби был сыном маркиза де Эстремеды, и с точки зрения закона он не был наследником миллионов Дентона.

Глава 20

Неожиданное действие

— Так что я вам здесь наговорила? — после небольшой паузы продолжала старуха.

— Вы говорили о своей молодости.

— А какого–нибудь мужчину я вспоминала?

— Нет, — ответила Ева подозрительно громко.

— Мой вам совет: будьте осторожны с моим сыном. Хотя он недурён и в некотором смысле напоминает своего отца.

— Мистера Гроута? — Девушка сама себя презирала за то, что заставляла разговаривать слабоумную старуху.

— Гроут, нет, это был жалкий червяк… Ну, конечно. Гроута я имею в виду. А кого же ещё? — Как бы сама с собой разговаривала старуха.

В коридоре прослышала шум.

— Мисс, вы меня не оставляйте одну до прихода сиделки. Хорошо? — боязливо вопрошала больная.

— Конечно, не оставлю. Ведь я тут для того, чтобы вас развлекать.

Дверь отворилась, и на пороге выросла элегантная фигура ее сына.

— Как ты себя чувствуешь, мама? А где сестра?

— Очень хорошо, мой мальчик. Вот мисс коротает со мной время.

— Это отлично. Наверное, вы ей рассказали о нашем таинственном посетителе, — спросил он Еву, усаживаясь посреди комнаты.

— Я хотел бы поймать эту женщину.

— О какой женщине ты говоришь, мой мальчик?

— О женщине, которая ходит ночами по нашему дому и оставила свой знак на двери моей лаборатории.

— А быть может, это грабитель? — Не скрывая тревоги спросила старуха.

— Это была женщина, и притом преступница. Я послал фотографию оттиска её руки в полицию, и там нашли, что он идентичен с оттиском руки женщины, которая в своё время отбывала тюремное наказание в Хеллоуее.

Старуха вдруг выпрямилась во весь рост и уставилась на сына испуганными глазами.

— Что это за женщина? О ком ты говоришь?

Дигби был удивлён не менее Евы тем, как отреагировала старуха на его слова.

— Я говорю о женщине, которая ночью приходила в наш дом и оставила отпечаток своей руки на двери лаборатории.

Раньше, чем Дигби закончил фразу, его мать поднялась с постели и дико закричала:

— «Синяя рука», «синяя рука»! Как её звали?

— В полиции мне сообщили, что её зовут Медж Бенсон.

Глава 21

Приключение Джима

Джим уже некоторое время наблюдал за Дигби Гроутом. В последний вечер он ходил за ним буквально по пятам. И весь разговор в комнате старухи ему удалось подслушать полностью. Когда он услышал, что старуха потеряла сознание, он поспешил ретироваться, чтобы не попасться на глаза прислуге. Конечно, появляться в этом доме в такую рань было небезопасно, но нужно было во что бы то ни стало узнать содержание письма, которое Дигби получил часом ранее. Как это сделать? Быть может, пойти в лабораторию? Но в это время раздались шаги, и Джим шмыгнул в рабочий кабинет Дигби, хотя там спрятаться было негде. Джим надвинул шляпу на лицо, и его нижнюю часть почти замотал чёрным шарфом. Его не должны узнать, даже если придётся выбираться из дома, применив силу. Вдруг шаги остановились у двери. Джим мгновенно присел за столом. Не замечая его, в кабинет вошёл Дигби, он вскрыл конверт, собираясь прочесть письмо, но в это время в коридоре раздался испуганный голос Евы Она зачем–то позвала Гроута. И он поспешил на голос. Джим быстро сунул письмо в карман и поторопился на выход. У лестницы он, что называется, столкнулся с Джексоном. От неожиданности тот оторопел. Но он не успел и рта раскрыть — Джим сшиб его сильным ударом кулака. В доме поднялся шум, но этого Джим уже не слышал. Он пробежал два квартала, постепенно замедляя шаги. Затем свернул в сквер и остановился под фонарём. Письмо оказалось малоинтересным. Вот разве что последняя фраза: «Стейл вас преследует, но мы его устраним сегодня вечером». Джим прочёл эту строчку несколько раз и улыбнулся: посмотрим, кто кого. Но для себя он решил, что надо быть внимательней. На Портлендской площади его подозрение вызвали двое мужчин, которые следовали на расстоянии чуть более десяти метров. «Что ж, мальчики», — подумал Джим, прибавляя скорость. Вначале он шёл, постепенно убыстряя ход, а затем побежал. В таких спортивных соревнованиях он был не новичок. В беге на две мили он показывал довольно высокие результаты. Преследователи вскоре отстали. Зато из–за поворота вынырнул автомобиль. Но Джим повернул в первый попавшийся переулок и двинулся в обратном направлении. Преследователи явно растерялись. Чтобы они окончательно не потеряли его из виду, Джим замедлил ход.

При виде полицейского у Стейла родился, как ему показалось, неплохой план. Когда автомобиль остановился рядом с ним, он быстро открыл дверцу и резким движением вытащил на тротуар своего старого знакомого Джексона.

— И долго вы будете меня преследовать? — закричал он. Полицейский, услышав громкие голоса, стал приближаться к машине.

— Так вот, Джексон, вернитесь к Гроуту и скажите ему, что в моих руках находится достаточно материала, чтобы отправить его в тюрьму или на эшафот. И не советую ему обращаться за помощью к «тринадцати».

— Оставьте меня в покое, — шипел Джексон, не в силах вырваться из цепких рук Джима. — Я вас не знаю. Если вы не оставите нас в покое, я обращусь к полицейскому.

— Ах, к полицейскому? — Джим схватил за шиворот слугу Гроута и направился к блюстителю порядка.

— Кажется, этот джентльмен хочет пожаловаться на меня!

— Нет, я этого не хочу!

— Тогда я вынужден так поступить. Этот человек имеет при себе оружие, не зарегистрированное в полицейском участке. И он покушался на мою жизнь.

Глава 22

Подруга из Сомерсета

Полицейские участки весьма не поэтичны. Дигби Гроут, который пришёл в один из них, чтобы освободить своих людей из–под ареста, был в такой ярости, что не замечал смешной стороны этого дела. Он отчитал Джексона, называя самыми последними словами. Немало проклятий обрушилось на голову его партнёра — Антонио Фуэнтеса. Дигби чувствовал, что его положение опасно. Он всегда был уверен, что крупные планы рушатся из–за мелких просчётов. Стейлу удалось весьма простым способом обратить внимание полиции на банду. Теперь два её члена были уже под подозрением. Один из них — Джексон — служил у него дворецким, и поэтому заступничество Дигби выглядело вполне логичным. Что же касается Фуэнтеса, то здесь положение дел выглядело иначе. Пришлось объяснить, что это товарищ его слуги. Казалось бы, из–за пустяковой случайности банда «тринадцати» могла засветиться.

Дигби провёл бессонную ночь. Утром он пригласил к себе Еву.

— Я должен внести некоторые изменения в нашу обыденную жизнь. Из–за болезни я вынужден на несколько недель отправить мать в деревню.

— Пожалуйста, это ваше право, но я не смогу сопровождать её туда.

— Что вы хотите этим сказать? — Он посмотрел на неё испытывающе.

— Дело в том, что в вашем доме для меня нет секретарской работы. Поэтому я решила вернуться на старое место.

— Мне очень жаль такое слышать, но я не смею настаивать. Тем более, что в последнее время у нас произошло много неприятных событий. Я вас понимаю, хотя было бы желательно, чтобы мать находилась под вашим присмотром.

Ева ждала чего угодно от Гроута, но не такого выдержанного тона, абсолютной лояльности.

— Конечно, я наведу здесь идеальный порядок, — заявила она поспешно. — Поверьте, что я себя чувствовала у вас хорошо.

— В отличие от мистера Стейла, который ко мне не очень расположен. Не так ли? — спросил он с улыбкой.

— Мистер Стейл здесь ни при чём. Он не знает моих планов. В последние дни я с ним не говорила.

Дигби решил, что они расстались. Хотелось бы узнать поподробнее. Но он не стал прямо спрашивать о причинах размолвки, хотя твёрдо был уверен, что в последние дни они не встречались.

Затем Ева, как всегда, работала в комнате у миссис Гроут. Когда она только переступила порог, старуха сразу попросила запереть дверь и приготовиться записать ряд её мыслей.

— Я хочу, чтобы вы написали от моего имени письмо Мери Уезер. Она живёт в Сомерсете. Напишите ей, что я очень больна и прошу её забыть нашу старую ссору и навестить меня. Обязательно подчеркните, что за её труды я готова платить 5 фунтов в неделю. А может быть, это слишком много? Нет, вы знаете, ничего не пишите о вознаграждении. Иначе я свяжу себя таким обязательством. Попросите, чтобы она приехала тотчас. Напишите всё, пожалуйста, так, как я просила.

Ева обещала сделать всё, как её просила миссис Гроут.

— Но очень важно, чтобы об этом письме ничего не узнал мой сын. Вы сами отнесёте его на почту. И смотрите, чтобы ничего не пронюхал этот ужасный Джексон.

Ева без труда выполнила поручение и занялась своими делами. А так как их было немного, то она больше размышляла об их отношениях с Джимом. Неужели она так его обидела, что он не может её простить. Сколько прошло дней, а от него ни весточки. Конечно, можно было бы написать ему небольшую почтовую карточку с извинениями, но трудно решиться на такой шаг. Надо набраться терпения и подождать.

Миссис Уезер приехала уже на следующий день. Это была крепкая, невысокого роста женщина со свежим приятным лицом. Ей никто бы не дал шестидесяти лет. Еву она приветствовала как старую знакомую.

— Как поживаете, дорогая? Как моя старая бедная Джейн? Мы когда–то были подругами с ней, но она… Ну, да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Проведи меня, милая, в её комнату.

— Что с тобой, Джейн? — Почти ужаснулась Уезер при виде своей подруги.

— Садись, Мери. А вы, мисс, свободны.

Когда Дигби приехал после обеда, он сразу же обратил внимание на вещи, ещё не убранные из вестибюля.

— Что это такое? — спросил он, хмуря брови, у Джексона.

— Приехала подруга миссис Гроут.

— Какая ещё подруга?

Узнав её имя, он поспешил наверх. О том, что произошло в комнате больной, можно было только догадываться. Когда Ева увидела миссис Уезер, она поняла, что случилось что–то неладное.

— Велите позвать извозчика, дорогая, — обратилась она к Еве. — Я возвращаюсь в Сомерсет. Нельзя же так необдуманно отрывать от дел женщину моих лет и моего положения. А этот черт меня выгнал. Я о вас говорю, — крикнула она, увидев появившегося Дигби. — Вы всегда были канальей. И если с вашей матерью что–нибудь случится, я донесу на вас в полицию.

— Вам лучше уйти раньше, чем я позову блюстителей порядка, — не сдержавшись, закричал Дигби.

— Я вас хорошо знаю, — погрозила кулаком женщина. — Недаром я столько лет жила с вами под одной крышей. Мальчишки сквернее в мире не было.

— Вы, право, не разумны, миссис Уезер. Я не могу терпеть, чтобы моя мать имела дела с людьми вашего пошиба. Я отвечаю за всё, что происходит в моём доме. А ваш вкус для меня безразличен.

Лицо женщины побагровело:

— Мой вкус! Вы подлый иностранец! Вот видите, я знаю ваш секрет, мистер Гроут.

Если бы взглядом можно было убить человека, этой ещё крепкой женщины уже не было бы в живых. Дигби повернулся и ушёл, хлопнув дверью.

— Если хотите знать, что происходит в этой семейке, то спросите у меня. У меня хранятся письма матери подлеца, которого вы сейчас слышали, ещё с того времени, когда он был совсем ребёнком. Он ещё гулял под столом, но совершал поступки, от которых волосы поднимались дыбом.

Таким образом Ева узнала новую семейную тайну. О многом говорили кости и разнообразные приспособления для пыток, которые Дигби хранил в лаборатории. От мрачных мыслей Еву отвлекло приятное сообщение — наконец–то она получила телеграмму от Джима.

Глава 23

Размолвка между влюблёнными

— Джим! — Ева бежала к нему навстречу с распростёртыми объятиями, хотя знала, что на неё смотрят гуляющие в парке. Джим держал в своих руках две маленькие ладошки и чувствовал себя счастливым. Нечто подобное испытывала и Ева. Им так много нужно было сказать друг другу, что они начали говорить почти одновременно, не вникая в смысл слов.

— Джим, я оставляю дом Гроутов.

— Ну, слава Богу.

— Вы говорите так торжественно и в то же время так облегчённо, как будто бы мне угрожает серьёзная опасность.

— Я уверен, что так оно и есть.

— А вас очень огорчало то, что мы так давно не виделись?

— То были самые печальные дни в моей жизни, но они канули в Лету.

— Да, чтобы не забыть, миссис Уезер уже уехала?

— А кто она такая? Я с нею не знаком.

Тут Ева вспомнила, что ничего не рассказала Джиму о последних событиях в доме Гроутов. Пришлось наверстать упущенное.

— Да, Джим, легко было заметить, что миссис Уезер терпеть не может Дигби.

— А кто вообще в состоянии его любить.

— Он знает про дело с маркизом Эстремедой. Из–за него завещание окажется недействительным.

— Нет, тут вы неправы. В завещании не сказано прямо, что Дигби — сын Гроута. А то, что он внебрачный сын миссис Гроут, не меняет сути дела.

— И когда Гроуты завладеют огромным состоянием Дентона?

— В следующий четверг. А я до сих пор не имею никаких доказательств, чтобы разрушить незаконную сделку.

И хотя разговор был несколько несвязный, они прекрасно понимали друг друга.

— Знаете, Ева, чем, больше материалов попадает ко мне в руки, тем твёрже я уверен, что вы имеете самое непосредственное отношение к делу Дентонов.

Она засмеялась и крепче опёрлась на руку молодого человека:

— Если бы от вас зависело, вы бы обязательно сделали меня английской королевой. Но вы бессильны совершить подобное, как и доказать, что я не дочь своих родителей. К тому же, я не хочу быть никем другим. Я так люблю своих покойных мать и отца.

— На первый взгляд, моя мысль действительно выглядит фантастичной. Но только на первый взгляд. У меня есть друг в Капштадте, который тоже собрал небесполезную информацию о вас.

Затем разговор приобрёл более интимный характер, Еве удалось уговорить Джима, чтобы он показал ей свою квартиру.

— Вы меня убеждали, что у вас крошечное жилище. И ввели меня в заблуждение. У вас здесь так уютно и чисто. А кто вам моет посуду?

— Каждое утро приходит старушка и наводит порядок.

Джим охотно отвечал на вопросы и с восторгом смотрел на милое его сердцу существо. Ему казалось, что он мог бы всю жизнь вот так сидеть и наблюдать за Евой, слушать её мелодичный голос.

— А теперь, молодой человек, пожалуйста к столу. Чай уже поспел и закусить есть кое–что.

Они уже собрались приступить к чаепитию, как вдруг отворилась дверь и вошла женщина. Ева сидела спиной к двери и не сразу заметила вошедшую. Она обратила на неё внимание только тогда, когда она назвала имя Джима. Женщина была очень хороша собой. Небольшая прядь седых волос не только не портила её, а придавала ей своеобразный шарм.

— Извините, мне очень жаль, что я вам помешала. Я приду несколько позже, — сказала дама и покинула комнату.

Наступило неловкое молчание. Несколько раз Джим собирался заговорить, чтобы объяснить появление незнакомки, но каждый раз не решался — пока он не мог сказать Еве, что даму зовут леди Мери Дентон.

— Она вас так просто назвала Джимом. Быть может, это одна из ваших подруг? — спросила Ева, пристально всматриваясь в глаза молодого человека.

— Не совсем так. Всё проще. Она моя соседка — миссис Фейи.

— Да, что–то я припоминаю. Но, если мне не изменяет память, миссис Фейи прикована к постели недугом. Она не первый год не выходит из квартиры.

Джим растерялся, уличённый во лжи. Он не знал, как всё объяснить Еве.

— К тому же, она очень мило назвала вас Джимом. Вы что с ней очень дружны?

— Да, мы добрые друзья… Как бы вам объяснить, Ева… Здесь есть небольшая тайна.

— А каким образом она попала в квартиру? — Не обращая внимания на неуклюжие оправдания молодого человека, продолжала своеобразный допрос Ева. — У неё что собственный ключ имеется?

— Да, у неё есть ключ. Так получилось, что иногда я оставляю свой ключ в её квартире. Но дело вовсе не в этом.

— Понимаю, понимаю. Не надо много слов. Вы не находите, что она очень хороша.

— Да, нахожу. Но, вы знаете, я как–то совсем иначе отношусь к её облику, — что–то лепетал в оправдание Джим, чувствуя себя всё более жалким, а свои доводы неубедительными.

— Так, всё очень хорошо…

— Меня часто не бывает дома, а ей нужно воспользоваться телефоном — она поддерживает связь почти со всем миром.

— Вот как! У неё такие крупные связи! И при этом она вас называет Джимом?

— А что здесь особенного. Мы просто добрые друзья. Надеюсь, Ева, вы не истолкуете наши отношения как–то иначе, — сказал он почти с отчаянием.

— Я думаю, что у вас всё будет в порядке, — сухо ответила Ева, отталкивая тарелку. — А мне пора идти. И, пожалуйста, не провожайте меня. Я сама найду дорогу.

Джим проклинал леди Мери за то, что она выбрала для своего визита такой неудачный момент. А ещё больше проклинал себя за неумение просто и ясно объяснить Еве суть дела, не раскрывая чужой тайны. Своими жалкими попытками оправдаться он только усугубил подозрение девушки.

Когда Ева вышла в коридор, дверь квартиры миссис Фейи была приоткрыта и оттуда раздался телефонный звонок. Ева грустно взглянула на Джима:

— Ваша знакомая имеет ключ от вашей квартиры, чтобы воспользоваться телефоном, которого у неё нет. Кажется, так вы говорили, мистер Джим?! Я не думала, что вы можете так лгать.

Джим молчал, провожая её взглядом, полным мольбы. Он не мог найти слов для своего оправдания. Едва он вернулся к себе, вошла миссис Фейи.

— Я очень сожалею, что помешала вам. Я не знала, что Ева у вас.

— Ничего страшного, — сказал Джим, слегка улыбаясь. — Скверно только то, что мне пришлось ей наврать. И она мне не поверила.

— Врать не нужно было. Это не умно.

— Ваше мгновенное исчезновение придало разговору какую–то подозрительную окраску.

— Я не могла остаться по многим причинам. Вы же помните, что, как и вы, я также навела справки о мисс Уэлдон? Она родилась в Рондебоше?

— Да, — сказал он безразличным тоном. — Она мне рассказала сама.

Леди Мери подала Джиму телеграмму такого содержания: «Ева Мэй Уэлдон умерла в Капштадте в возрасте двенадцати месяцев и трёх дней. Похоронена на Зоребендском кладбище. Могила номер 7963».

Глава 24

Дочь леди Мери найдена

Джим прочёл телеграмму ещё раз и не поверил своим глазам.

— Не может быть. Ведь я знаю Еву. Кроме того, я встречался с лицом, которое знало Уэлдонов в Капштадте и помнит её ещё девочкой. Тут не могло быть подмены одного ребёнка другим?

— Дело весьма загадочное. Но я хочу вам сказать одно, что человек, приславший мне эту телеграмму, один из наиболее квалифицированных сыщиков. Он заслуживает абсолютного доверия.

Здесь было над чем задуматься. Ева родилась и умерла, и всё же она жива. И не только жива, но в данный момент чувствовала себя самым несчастным существом на свете. Не лучше чувствовал себя и Джим, размышляя над новым фактом.

— Я совершенно сбит с толку. Тогда нужно допустить, что родители Евы удочерили другого ребёнка, вместо умершего. Вопрос заключается только в том, откуда взялась другая девочка. По крайней мере, ей самой о себе ничего не известно.

— Я уже телеграфировала своему агенту с просьбой пролить свет на неясный вопрос. Последние события утверждают, что моё первоначальное предположение вполне может оправдаться.

Джим внимательно посмотрел на свою собеседницу.

— Вы думаете, что Ева — ваша дочь?

Она кивнула головой.

— Тогда откуда взялся рубец на руке?

— Он мог появиться впоследствии.

— А вы не можете сказать точно, когда вы расстались со своей дочерью?

— Нет, не могу.

— А угодно ли вам ответить на второй вопрос: знаете ли вы миссис Гроут?

— Да, знаю.

— А знакома ли вам миссис Уезер?

Леди Мери посмотрела на него с удивлением.

— Да, я знаю и её. Она — дочь фермера. Очень милая женщина, привязанная к Джейн. Я только не понимала, как миссис Гроут удалось заиметь такую подругу.

Джим рассказал всё, что ему было известно о последних событиях в доме Гроутов.

— Теперь давайте сверим наши карты. Вы предполагаете, что миссис Гроут имеет прямое отношение к исчезновению моей дочери?

— Я уверен, а вы?

— Сначала я думала так же. Но после того, как навела все справки, пришла к выводу, что она ни при чём. Да, действительно, у неё скверный характер, она, пожалуй, самый злой человек, кого я знаю. Но она не дошла до того, чтобы уничтожать мою маленькую Доротею.

— А вы не можете рассказать мне всё, что знаете?

Она покачала головой.

— Но, быть может, вы разъясните то, что поможет в моём поиске?

— Пока ничего не могу сказать. — Леди Мери, не прощаясь, покинула комнату.

Джим был в растерянности. Ещё вчера казалась крепкой цепь событий, связанная им, а сегодня под влиянием новой информации рассыпалась, как карточный домик. Без помощи Солтера никак не обойтись. Застать его в такое время можно было только дома. Джон встретил своего секретаря любезнее, чем тот ожидал.

— Вы, конечно, останетесь у меня до ужина.

— Нет, благодарю вас, патрон. Я очень тороплюсь. Мне хотелось только спросить вас, знаете ли вы миссис Уезер?

Адвокат наморщил лоб:

— По–моему, о ней упомянуто в завещании миссис Гроут. Она оставила ей капитал в несколько тысяч фунтов. А её отец был арендатором у Дентона.

— Тогда всё совпадает, — и Джим в деталях рассказал адвокату всё, что он узнал о неудачном визите миссис Уезер к Гроутам.

Джон Солтер оживился:

— Рассказанное вами только подтверждает, что страшные тайны, которые мы, адвокаты, храним в наших сейфах, известны всему миру. Так послушайте, Джим, Эстремеда — тот самый испанский дипломат, который бывал в доме Дентона, когда Джейн была ещё молодой, красивой девушкой. Он — отец Дигби Гроута, мать которого была страстно влюблена в испанского гранда. Я всегда подозревал, что её имя связано с каким–нибудь скандалом. А теперь мне яснее ясного, почему её отец больше никогда с ней не разговаривал и обошёл её в своём завещании. С другой стороны, я уверен, что её брат Джонатан ничего не знал о проступке сестры, иначе тоже не оставил бы ей ни гроша. В отношении морали он был столь же неумолим, как и старик. Но его отец, очевидно, ничего ему не сказал. Странное дело, очень странное. — Он покачал головой. — И что вы собираетесь делать дальше?

— Для начала поеду в Сомерсет и поговорю с миссис Уезер. Быть может, от неё я узнаю что–нибудь новое.

Глава 25

Прогулка в Сомерсет

Будильник зазвенел ровно в шесть. Джиму страшно не хотелось вставать, так крепок был сон. Но, вспомнив о планах, он буквально выскочил из постели, а через час уже ехал в поезде, а ещё через два с минутами вышел на перроне в Сомерсете. У него было такое чувство, точно он попал в совершенно иной мир. Здесь небо казалось более синим, а деревья зеленее. В вышине звонко пели жаворонки, а в траве трещали кузнечики. И вода в ручье казалась особенно чистой и прохладной до такой степени, что в неё хотелось опустить руки.

Позавтракав в гостинице, Джим разузнал, как добраться до фермы Уезеров. Оказалось, что это не так далеко. Джим застал миссис Уезер за работой — она сбивала масло.

— Не хочу я говорить о Джейн Гроут. Её сын нанёс мне страшную обиду, которую я ему никогда не прощу. Я оставила свою работу, наняла женщину, чтобы она временно вела хозяйство. И поездка в Лондон тоже чего–нибудь да стоила. А тебя в шею вон.

— Мне кажется, всё можно легко исправить, — попытался успокоить женщину Джим. — Уверен, что мистер Гроут вам возместит все убытки.

— А вы что, из его друзей?

— О нет, я не принадлежу к его друзьям. Скорее наоборот — я его так же люблю, как и вы.

— Я предпочла бы встречу с дьяволом, чем с такой желторотой обезьяной.

Женщина вытерла руки о передник и провела Джима в светлую небольшую гостиную.

— Давайте присядем и поговорим. Прежде всего, чего вы, в сущности, добиваетесь?

— Я хотел бы узнать кое–что о молодых годах Джейн Гроут. С кем она была дружна, кто её родители? Что вы знаете о Дигби?

— Откровенно говоря, я не много знаю. Её отец владел Кеннет–Холлом. Видите отсюда ряд зданий? — Она показала рукой на мрачные строения на холме. — Джейн к нам часто приходила. Мой отец владел тогда солидным имением, но проиграл много денег на проклятых бегах. Мы с Джейн были дружны, хотя дружбой в полном понимании этого слова наши отношения и не назовёшь. Она была девушкой из богатого дома, а я простой крестьянкой. Но отношения поддерживали приятельские. У меня хранилось много её писем, но сегодня утром я их все сожгла.

— Сожгли? — Чуть не крикнул разволнованный Стейл. — Я думал найти в них интересные сведения.

— Какие там сведения! Там ничего, кроме сумасшедшей болтовни об испанце, в которого она была влюблена, как кошка, не было.

— Вы имеете в виду маркиза де Эстремеду?

— Может, он, а может, кто другой. Я не хочу на старости лет сплетничать. Хватит тех глупостей, которых натворили в молодости. И для вас наступит такое же время, мистер… Простите, я забыла ваше имя.

— Джим Стейл.

— Я сейчас вспомнила, мистер Стейл, что у них в доме была очень славная девушка. Как Джейн может позволить, чтобы такая красавица находилась рядом с негодяем Дигби? Что касается писем. Я не все успела сжечь. Сохранила несколько, которые доказывают, что люди с годами мало меняют характер. Я имею в виду этого злодея Дигби. Быть может, когда–нибудь за эти сведения репортёры отблагодарят меня.

Джим весело засмеялся. Приятно было общаться с хорошим человеком. Через несколько минут в его руках было несколько писем. Но он не торопился их читать — разговор только начинался и его не следовало прерывать.

— А вы ничего не знаете о прежней жизни Дигби?

— Я его помнила только мальчиком. Злое, ядовитое существо. Его любимое занятие — отрывать у мух ножки. И ещё одно зрелище особенно развлекало молокососа. Каждую пятницу он приходил на ферму Джонсонов и с горящими глазами наблюдал, как режут свиней. Такой уж у него был характер.

— И на него никто не мог положительно повлиять?

— Куда там. К нему не подходи. Да вот, дайте мне верхнее письмо, я вам зачитаю только два предложения: «Сегодня я должна была прибить Дигби за то, что он привязал к котёнку фитиль и поджёг его. Бедное животное получило такие ожоги, что его пришлось прикончить».

— Вот такой Дигби–ребёнок. Во всех своих письмах ко мне мать жалуется на его жестокие игры.

Затем разговор не раз менялся, но Джим умело поворачивал его в нужное русло. Незаметно старушка разговорилась, и он старался не прерывать её, но, когда миссис Уезер вспомнила, что у Гроутов был ещё один ребёнок, Джим вынужден был прервать рассказчицу.

— А чей был второй малыш?

— Его отдали на попечение Джейн.

— А не принадлежал ли ребёнок её невестке?

— Конечно, то была дочь леди Мери Дентон. Бедный ребёнок. Ей много пришлось страдать из–за изверга Дигби. Впрочем, вы не подумайте, что я сгущаю краски вокруг моего обидчика. Просто сегодня утром перечитала ещё раз письма его матери и убедилась в своей правоте. Не может из злого ребёнка вырасти добрый взрослый человек. А как он издевался над малышкой! Вот, простите, что пишет Джейн: «Сегодня мне вновь пришлось наказать Дигби. Он страшно жесток. Подумай только, накалил на огне монету в полшиллинга и вдавил её в руку бедной девочки».

Джим едва подавил в горле крик.

Так вот откуда рубец на руке Евы! Факт говорил о многом. Теперь ясно, что наследство Дентона не принадлежит ни Дигби, ни его матери, а Еве Уэлдон, которую в действительности звали Доротеей Дентон.

Глава 26

Джим находит последнее звено

Итак, Ева — дочь леди Мери, в чём нет больше никакого сомнения. Предположения Джима оправдались полностью. Но каким образом она попала в Южную Африку? Эту загадку предстояло решить.

— А маленькая девочка вскоре исчезла. Одна из нянек, которую наняла Джейн, взяла с собой ребёнка на морскую прогулку. Думают, что лодку опрокинул пароход.

Джим слушал внимательно, боясь пропустить хотя бы одно слово. Вдруг его осенила идея. Надо срочно узнать, какие пароходы проходили в тот день восточнее Гудвиновской мели, где, как предполагалось, произошло несчастье. С письмами тоже надо познакомить Солтера. Откланявшись, Джим поторопился на ближайший поезд в Лондон. И ещё застал Солтера в конторе.

— Если всё обстоит именно так, как вы излагаете, — сказал старик, выслушав Джима, — то уверен, что нетрудно будет найти недостающее звено в логической цепи, то есть, выяснить, как появилась маленькая Доротея в Африке. Теперь мы знаем, что Ева Уэлдон умерла в детстве, следовательно, в нашем деле речь идёт совсем о другой девушке. Но вам надо поспешить, так как послезавтра я вручаю имущество Дентона новому поверенному миссис Гроут. И, можете мне поверить, Дигби тотчас же его продаст. Только одно имение оценивается в четыреста тысяч фунтов. А на Дентоновской земле находится двадцать четыре дома и, кроме того, шесть довольно больших имений. Помните, когда Дигби приходил к нам, чтобы узнать, имеет ли он право продать недвижимость? Я сегодня встречался с Беннетом, новым поверенным Гроутов. Он вёл со мной беседу в таком ключе, что нетрудно понять — недвижимость будет продана.

Солтеру нечего было возразить. Он был абсолютно прав. Дигби был напуган последним завещанием матери и не хотел больше испытывать судьбу. Первый шаг сделан: он заставил мать переменить поверенного. Сделал он это не потому, что не доверял Солтеру, а стремился взять в адвокаты нового человека, менее знакомого с довольно сложными обстоятельствами дела. Очевидно, следующий шаг будет один — обратить всё состояние Дентонов в наличные деньги. Дигби организовал в Сити синдикат, который и приобретёт всю недвижимость.

— Вы считаете, имеющихся фактов мало, чтобы доказать, что Ева — дочь леди Мери?

— У вас пока недостаточно материала, чтобы доказать подобное утверждение. Но его легко теперь добыть. Ведь вы знаете дату, когда ребёнок исчез — 21 июля 1901 года. Так что, молодой человек, не отвлекайте меня от дел и продолжайте поиск.

Джим сперва заглянул в Африканскую пароходную компанию. И пришёл, что называется, в последний момент — контору собирались закрыть. Ему пошли навстречу и помогли пересмотреть все акты, которые его интересовали. После просмотра документов стало ясно, что ни один из пароходов компании не проходил в районе интересующей Джима мели ни двадцатого, ни двадцать первого июля.

— А какие есть ещё линии, связывающие Англию с Южной Африкой?

Делопроизводитель дал Джиму список, который оказался намного больше, чем он ожидал.

Джим поспешил домой, чтобы сообщить приятную новость леди Мери, но не застал её дома. Медж сказала, что госпожа уехала на несколько дней, кажется, в Париж, но, к сожалению, точного адреса не оставила. Оставалось только одно: запастись терпением и ждать. Особенно огорчительно было то, что они поссорились с Евой. Было бы очень кстати, если бы она узнала, что госпожа, которая его внезапно навестила, была её матерью. Вдруг Джим подумал о том, что его отношения с Евой могут сложиться совсем иначе. Конечно, мисс Уэлдон могла ему простить невинную ложь, выйти за него замуж и тем самым сделать счастливым. Но брак с Доротеей Дентон — одной из богатейших наследниц Англии и бедным служащим, каковым он являлся на самом деле, выглядел бы неправдоподобным.

На другое утро Джим продолжил поиски. Он обошёл ряд пароходных компаний, но ничего не узнал нового. С неважным настроением он заглянул ещё в одну контору — «Африканскую береговую линию». Это была одна из старейших фирм. Под стать её возрасту были два древних старика, которые правили в ней всеми делами. Когда Джим вошёл в контору, его встретили сверхлюбезно: усадили на мягкий стул и предложили стакан чая. Когда он рассказывал свою историю, оба старика слушали его с патриаршим вниманием.

— Мне кажется, что никогда ни один из наших пароходов не проходил через Довер, — сказал один из конторщиков. — Хотя наша главная фирма находится в Лондоне, а корабли всегда отходят из Ливерпуля.

— Тогда я напрасно побеспокоил вас, — огорчился Джим.

— Не огорчайтесь, вы нас не обременили работой. Не уходите, давайте посмотрим записи за 1901 год.

Секретарь принёс толстую актовую книгу, и один из стариков погрузился в её изучение.

— Помните, — вдруг обратился он к своему партнёру, — часть маршрутов из–за перегрузок передали компании «Юнион Африка Лайн».

— Да, помню. Пароход назывался «Бетльдор». Он вышел из Тильберна. Это был единственный случай, когда наше судно выходило из Темзы.

— А какого числа это было? — не выдержал Джим.

— Восемь часов утра 21 июля. Давайте–ка посмотрим на карту. В таком случае судно проходило у маяка где–то около двенадцати часов дня. А когда, вы говорите, случилось несчастье?

— В обеденное время, — хрипло проговорил Джим.

— Но я не помню, чтобы об этом плавании сообщалось что–либо особенное.

— А есть возможность узнать подробнее, как проходило плавание?

— Тогда необходимо заглянуть в корабельный журнал. «Бетльдор» был взорван, но капитан Пинни, который им командовал, жив и ныне.

— А журнал, где журнал? — вновь бестактно прервал говорившего Джим. Но на него не обиделись.

— Все книги хранятся в нашей конторе в Ливерпуле. Я сегодня же напишу управляющему с просьбой прислать журнал, если он сохранился.

— Вы были так любезны, что я не смею больше вас беспокоить. Вы не позволите мне самостоятельно съездить в Ливерпуль?

— Этого не следует делать. Управляющий конторой завтра будет здесь. Я ему позвоню, чтобы он привёз книгу.

Время вновь терялось без пользы, но приходилось ждать. Джим сообщил Солтеру о ходе поиска, и совместно они пришли к выводу, что теперь необходимо держать постоянно в поле зрения Еву. А ещё лучше было бы немедленно удалить её из дома Гроутов. Джим предвидел, что сделать подобное будет нелегко. Но другого выхода не было. Он–то знал, с кем имеет дело. Банда «тринадцати» ещё не утратила своей силы. Джим взял автомобиль и поехал к Гроутам. Его проводили в рабочий кабинет Дигби.

— Добрый день, мистер Стейл, — встретил его Гроут. — Чем могу служить?

— Я хотел бы видеть мисс Уэлдон.

— Она, кажется, вышла погулять, но я сейчас справлюсь.

Он позвонил. Вошла служанка и сказала, что Евы нет дома.

— Тогда спасибо за приём. Я подожду её на улице.

— Вы чертовски упрямы, мистер Стейл. Может быть, мне удастся её найти.

Через несколько минут он вернулся с Евой.

— Как видите, служанка ошиблась.

Дигби вежливо поклонился и покинул комнату.

— Вам угодно со мной говорить, мистер Стейл?

Её слова произвели на него действие холодного душа.

— Я убедительно прошу вас покинуть дом Гроутов.

— У вас есть на то весомые причины?

— Если говорить откровенно, причины те же. Но теперь я больше, чем когда–либо убеждён, что вы дочь Мери Дентон.

— Вы мне и раньше рассказывали сказки.

— Выслушайте меня, всё намного серьёзнее, чем вам кажется. И рубец на вашей руке — ожог, который причинил вам Дигби в детские годы. А Ева Уэлдон умерла в возрасте одного года в Капштадте.

Она посмотрела на него жестким и холодным взглядом.

— Очень романтическая история! Вы не замечали за собой склонности к фантазии? Впрочем, вряд ли. Вы больше ничего не хотите мне сказать?

— Я не знаю, что сказать, чтобы вы мне поверили. Но вы должны знать, что та дама, которую вы у меня видели, — ваша родная мать.

Её глаза расширились, и губы непроизвольно раздвинулись в улыбке.

— Честное слово, Джим, вам следовало бы писать романы. Все ваши страхи надуманны. Если хотите знать, я покидаю Гроутов через несколько дней, чтобы вернуться на прежнее место работы. И не надо выдумывать в отношении дамы, не имеющей телефона, но зато пользующейся ключом от вашей квартиры.

Чем больше Ева говорила, тем сильнее закипал в ней гнев. Она не могла простить Джиму ту кошмарную сцену.

— Я хочу вам сказать, что вы подорвали мою веру в мужчин больше, чем Гроут или кто–либо другой. Вы меня так оскорбили… Я вам не могу простить.

Попрощавшись, Ева покинула комнату.

Глава 27

Ева исчезла

Развязка была близка. Дигби интуитивно её ощущал. Теперь нужно было действовать быстро и хладнокровно. Иначе можно проиграть. В течение двух лет он вёл переговоры с агентом из Сан–Пауло о покупке плантации. Дело практически было завершено. Оставалось только подписать контракт. Оформить документы он собирался на подставное лицо. Такой вариант давно разработан на случай, если срочно придётся бежать. На богатых плантациях можно будет устроить настоящий маленький рай, развлекаться не хуже, чем в лондонском доме. Тем более, что у него, кажется, появилась любимая женщина. Дигби решил взять Еву с собой. Он надеялся, что в течение года вытерпит её присутствие под одной крышей. А что будет дальше — время покажет. И раньше у него было немало женщин, которые впоследствии навсегда исчезали с его горизонта. Так что ничего нового изобретать не придётся.

Джим тоже чувствовал напряжение последних дней. Утренние часы особенно медленно проходили для него. Он ждал управляющего конторой из Ливерпуля, который должен был приехать после полудня. Но он запоздал. Когда, наконец–то, долгожданный корабельный журнал оказался в его руках, он начал с трепетом листать его страницы. Нашёл нужное место и углубился в чтение. Из записи в бортжурнале следовало, что «Бетльдор» покинул Тильберн в девять часов утра при отливе. Море спокойное, хотя несколько туманно. Пришлось скорость уменьшить наполовину, затем ещё на четверть. Шли медленно. Где–то в двенадцать часов штурман Босен сообщил, что корабль потопил лодку. В воде оказалось два человека. Их пытался спасти матрос Грант. Но на борт удалось поднять только ребёнка. Больше никого не удалось найти. Спасённой оказалась девочка в возрасте нескольких месяцев. Её передали содержательнице буфета на корабле. В дальнейшем в журнале не было ни слова о девочке, вплоть до прибытия корабля в Фенчал. Здесь была сделана запись о том, что уведомили британского консула о спасении ребёнка.

— Обратите внимание ещё на одно сообщение в Дакке. Это порт на западном побережье Африки, — сказал управляющий конторы.

Джим прочёл: «Получена телеграмма консула в Фенчале, что лондонской полиции не сообщено о пропаже ребёнка».

— Не правда ли, интересная запись? А вот ещё одна: «Мистер Уэлдон, житель Капштадта, совершающий со своей супругой увеселительную прогулку, хочет удочерить ребёнка, так как недавно потерял свою дочь. Капитан знает мистера Уэлдона, к тому же, несколько пассажиров могут установить его идентичность. Ему передали ребёнка с условием, что о случившемся будет заявлено властям в Капштадте».

В борт–журнале было и подробное описание ребёнка. Там, где значились особые приметы, указывалось: «Рубец на правой руке. По мнению врача — след ожога».

Джим был вне себя от радости.

— Вы себе представить не можете, господа, как я вам благодарен. Ребёнок, а вернее, прекрасная женщина, которой она стала, вам тоже бесконечно обязана. Быть может, вам придётся предъявить бортовой журнал суду. Но дело моей клиентки мне кажется столь ясным, что судебного расследования не понадобится.

Джим снял копию записи и через несколько минут положил её на стол мистеру Солтеру. Глаза адвоката заблестели от удовольствия.

— Вот теперь можно сказать, что дело завершено. Корабельный журнал доказывает идентичность дочери леди Мери и Евы. Кончены ваши розыски!

— Ещё не совсем, — отвечал Джим с улыбкой. — Нам с вами предстоит отнять состояние Дентона у Гроутов. Кроме того, нужно как можно скорее убедить мисс Уэлдон покинуть дом Дигби.

— Вы знаете, мой мальчик, в подобном случае совет пожилого человека может оказать большее действие, чем ваши мускулы. Я пойду вместе с вами.

На звонок появилась новая служанка, которая открыла им дверь. Их проводили в кабинет, где тотчас появился Дигби.

— С вашего разрешения, сэр, я хотел бы поговорить с мисс Уэлдон, — торжественно изрёк Солтер.

Дигби впервые видел его таким строгим и чопорным.

— Я очень сожалею, но в настоящий момент вы не сможете говорить с мисс Уэлдон. Она сегодня утром поехала с моей матерью во Францию. Сейчас она уже, вероятно, в Париже.

— Вы лжёте, — спокойно сказал Джим. — Мисс Уэлдон или по–прежнему находится в доме, или вы её отправили в своё имение в Сомерсет.

Гроут был несколько сбит с толку прямым оскорблением Стейла в присутствии адвоката.

— Насколько я понял, мистер Солтер, вы стали орудием авантюриста, который только что оскорбил меня. Впрочем, право выбора за вами. Как бы то ни было, мисс Уэлдон больше не желает с вами иметь ничего общего, о чём и уведомила меня, мистер Стейл.

Джим знал, что Гроут лжёт. Ева никогда бы в жизни не посвятила его в свои сердечные дела. Но их размолвка мешала ему действовать смелее.

— Какой у вас интерес к мисс Уэлдон? — Спросил Дигби у адвоката.

— Она меня интересует как человек.

Джим был поражён таким заявлением. Но Солтер не дал ему вымолвить ни слова. Он взял инициативу в свои руки.

— Мне кажется, мистер Стейл, что нам пора идти.

— Но почему вы ему не сказали, что Ева — законная наследница состояния Дентона? — Спросил Джим своего патрона уже на улице.

— Не надо торопиться, мой юный друг. Давайте предположим, что все наши выводы верны. Допустим также, что человек, с которым мы только сейчас общались, отпетый негодяй, каким он нам с вами кажется. Но девушка–то теперь всецело в его власти. Подумайте, что будет, если я раскрою перед ним все карты.

— Вы правы, — Джим закусил губу. — Я всегда излишне горяч и неблагоразумен.

— До тех пор, пока Гроут не знает, что ему угрожает со стороны Евы, она в относительной безопасности. По крайней мере, он не совершит покушения на её жизнь. А если узнает всё, что знаем мы, она погибла.

— А вы не преувеличиваете опасность, патрон?

— Вы сами себе противоречите, Джим. Вы не раз меня убеждали, что Гроут отпетый негодяй. Его не остановит перспектива убийства, если только таким образом можно спасти своё наследство!

— Меня убивает наше бессилие. — Этот разговор уже продолжался в конторе Солтера. — Неужели такие, как Гроут, сильнее закона?

Джон Солтер редко курил в конторе, но в этот раз он вынул из ящика свою трубку, старательно вытер о рукав сюртука и неторопливо набил табаком.

— Закон, мой мальчик, сильнее Гроута и сильнее нас с вами. Некоторые несведущие люди иногда смеются над ним, проклинают его. Дело в том, что закон работает медленно, напоминая мельницу, которая медленно вращает жернова, но зато даёт муку мелкого помола. Ведь действие закона проявляется не только в приказах об аресте и обыске. У него есть тысячи других возможностей. И, клянусь Богом, к Гроуту он будет применён во всю свою мощь.

— А если закон не сможет его покарать, то я сам задушу его вот этими руками! — воскликнул Джим.

Мистер Солтер посмотрел на своего юного помощника не без иронии:

— Тогда, мой мальчик, закон и тебя задушит. Согласись, что не стоит так рисковать, когда несколько листов гербовой бумаги могут возыметь более эффективное действие.

Теперь Джим знал, что ему делать. Любой ценой нужно найти Еву и спасти её от угрожающей опасности. К своему удивлению, он вскоре узнал, что миссис Гроут действительно поехала с Евой на вокзал Виктории. Кроме того, ему без труда удалось установить, что Дигби заказал два места в ночном поезде на Париж. Но Джиму не удалось установить, уехали дамы в соответствии с забронированными местами или нет. Он сомневался, что Ева отбыла в Париж. Его поддержал и Солтер.

— Тот факт, что Джейн Гроут уехала, ещё не означает, что наша клиентка тоже покинула Лондон.

— Наша клиентка? — удивился Джим.

— Да, наша клиентка. Не забудьте, что мисс Дентон будет пользоваться услугами моей конторы до тех пор, пока не решится передать своё дело другому адвокату.

— Мистер Солтер, а когда вы передали состояние Дентона в руки нового поверенного?

— Сегодня утром, — как ни в чём не бывало ответил старик.

— Боже мой. Теперь все имения уже в руках Дигби.

— Только временно. Не нужно излишне пугаться, продолжайте спокойно работать. Вы слышали что–нибудь о леди Мери?

— О ком? — переспросил Джим.

— О леди Мери Дентон, о вашей незнакомке в чёрном? Я всегда подозревал, что имеем дело с одним лицом. Но, когда вы рассказывали о «синей руке», у меня исчезли последние сомнения. Видите ли, мой мальчик, — сказал он, хитро подмигивая Джиму, — со своей стороны я тоже вёл небольшой розыск.

— А что означает по–вашему «синяя рука»?

— Не хочу лишать удовольствия леди Мери. В ближайшие дни она сама вам раскроет свой секрет. Я не стану выдавать её тайну. Кстати, вы когда–нибудь были в красильне? Видели руки женщин, работающих с индиго?

— Неужели вы хотите сказать, что леди Мери приходилось работать в цехе?

— Пусть она сама вам расскажет о своих злоключениях.

Вскоре Джим убедился, что ему одному не справиться со слежкой за домом Дигби. В помощь ему Солтер нанял ещё двух детективов, ранее работавших в Скотленд–Ярде но впоследствии открывших собственную частную контору сыска. Совместно решено было усилить наблюдение за домом Гроутов.

В тот день Дигби из окна своего кабинета обратил внимание на бородатого человека, который с интересом рассматривал архитектуру дома. Он хотел внимательнее присмотреться к любознательному прохожему, но ему помешал поверенный Беннет.

— Надеюсь, Солтер передал вам все дела?

— Да, сэр, я всё получил в идеальном порядке.

— Как вы думаете, не сыграет ли старик с нами скверную шутку?

Мистер Беннет холодно посмотрел на Дигби, явно не одобряя его тон.

— Мистер Джон Солтер — блестящий юрист, который пользуется всеобщим уважением. Такие люди, с вашего позволения, трюки не выкидывают.

— Ну, зачем вы обижаетесь. Вы думаете, что он вам друг?

— Каково его отношение ко мне, меня в данный момент не интересует. Я только хотел высказать своё мнение о нём. Я повторяю: все бумаги в идеальном порядке, и вы можете в любой момент продать имения.

— Приятно слышать. Тем более, что члены синдиката торопят меня. Когда дело может быть закончено полностью?

— Завтра утром. Я предполагаю, что вопрос о наследнице Доротее Дентон решён окончательно, не так ли?

— Доротея Дентон утонула. Двадцать лет тому назад, — улыбнулся Дигби, — она давно уже съедена рыбками. Так что о ней особенно не беспокойтесь.

— Тогда дело в шляпе, — с этими словами Беннет достал из портфеля несколько бумаг. Четыре из них он предложил подписать Дигби, а пятую передать на подпись матери.

— Неужели обязательно нужна подпись матери? Я думаю, что это лишнее, тем более, что у меня есть доверенность, заверенная нотариусом.

— Да будет вам известно, что в такой ситуации подобной доверенности недостаточно для приобретения всех прав на наследство. Права, которые не могут быть переданы вам, невелика ценность, но они закрепляют за вашей матерью право на владение Кеннет–Холлом. Поэтому желательно, чтобы была оригинальная подпись. Мистер Солтер — человек выдающегося ума, и, не исключено, что, ознакомившись с контрактом, он попросит запротоколировать так называемое предостережение. Он всё ещё чувствует себя ответственным за дела покойного Дентона.

— Что это вы здесь наговорили? Откровенно говоря, я не всё понял. Разъясните подробнее.

— Таким документом, какой может составить мистер Солтер, каждый покупатель предостерегается от совершения сделки. Если потом окажется, что продавец не имел прав на продажу, то убытки будут отнесены на счёт покупателя. А я уверен, что синдикат не пожелает заплатить вам чистоганом за имение, если будет официальное предостережение.

— Теперь я понимаю. Хорошо, подпись матери будет.

— Но она в Париже, насколько мне известно.

— А откуда у вас такая информация?

— Я сегодня был у мистера Солтера и узнал от него, что миссис Гроут в Париже.

— Дайте мне документ — я передам его на подпись матери. Придётся снарядить спортивный самолёт.

Адвокат собрал бумаги и аккуратно положил в портфель.

— Тогда завтра в двенадцать я вас жду в бюро Нордлендского синдиката.

— И, пожалуйста, опубликуйте в газетах о продаже этого дома, — добавил Дигби. — Большую часть года я буду проводить за океаном и не могу допустить, чтобы ценности остались без должного присмотра. Пусть служат другим людям.

— Если продавать поспешно, то обесценивается вещь. Поверьте моему опыту. Впрочем, не смею вас отговаривать.

После разговора с адвокатом Дигби долго не мог успокоиться. Для себя он решил больше никогда не пользоваться услугами таких законников, как этот упрямый шотландец. Впрочем, что до него. Через какой–то день, другой он забудет о нём с такой же лёгкостью, как обо всём, что окружало его в этом туманном городе. Теперь главное — найти общий язык с Евой.

Глава 28

Дигби перед прыжком

Мистеру Гроуту пришлось совершить неожиданное путешествие на запад. Как хороший полководец, а он себя считал именно таким, он подготавливал всё необходимое не только для атаки, но и для отступления. Дигби всегда смотрел на Кеннет–Холл, как на убежище в трудную минуту жизни. Он был во владении Дентонов четырнадцать лет, и его унаследовала его мать. Впрочем, какое там наследство! Среди мрачного парка находился полуразрушенный дом. Дигби не помнил, чтобы в нём кто–нибудь жил. Но на постройке чувствовалась рука мастера. Стоило взглянуть на ворота, ведущие в имение — чудо архитектурного искусства в стиле рококо, чтобы понять это. Но время наложило свой отпечаток. Жилище без людей всегда выглядит каким–то жалким и заброшенным.

Не успел автомобиль Дигби остановиться у ворот, как их поспешно отпер управляющий. Хмурый пожилой человек.

— Без меня кто–нибудь приезжал, Мастерс? — поинтересовался Дигби.

— Нет, сэр. Только пилот прибыл утром. Хорошая вещь летать. Я наблюдал, как он лихо спускался над центральной аллеей в парке.

Вблизи дом производил ещё более удручающее впечатление. Никакая постройка не выдержит, если её не ремонтировать в течение двадцати лет. Красота природы только подчёркивала ветхость сооружения. Там, где раньше росли розы, теперь кустилась крапива. Но Дигби всё это не трогало. Он был занят своими мыслями.

— Лётчик в доме? — поинтересовался он.

— Да, он только что позавтракал и отдыхает.

Бородатый Вилли радостно кивнул головой навстречу шефу. Он ещё не успел снять костюм лётчика и выглядел в нём непривычно неуклюже.

— Я рад тебя видеть в добром здравии, — поприветствовал Дигби. — Долетел благополучно?

— Всё нормально, но я не привык к такой лёгкой машине. Только чудом и с помощью Бога мне её удалось посадить в парке. Назад пусть лучше Бронсон летит на ней.

— Договоримся. Я приказал Бронсону, чтобы он прибыл сюда. Думаю, что он вечером будет.

Когда Мастерс вышел, Вилли подождал, покуда в гулком коридоре не затихнут его шаги, и обратился к Дигби:

— Что случилось? Неужели вы хотите переменить своё место жительства?

— Пока окончательно я не решил. Ясно одно, что у нас не всё благополучно. За ипподромом давно следят. Стейл знает, что я хочу использовать в деле самолёт. А если не знает твёрдо, то подозревает, что я совершу такую акцию. Поэтому я решил нанять частных пилотов.

— А разве годится для дела такой дом, как этот, — Вилли неодобрительно покачал курчавой головой. — Не понимаю, с какой целью вы сюда приехали? Ведь тут только на самое короткое время можно устроить штаб–квартиру. Неужели всё так плохо?

— Действительно, так плохо. В скором времени может наступить такой момент, когда каждому из нас придётся позаботиться о своей собственной шкуре. Но я надеюсь, что положение ещё можно выправить. Всё зависит от некоторых обстоятельств. — Дигби прервал фразу и неожиданно спросил:

— На каком расстоянии отсюда находится морской берег?

— Очень близко. Я поднялся вверх на пару километров и, как на ладони, видел Бристольский канал.

Дигби устало провёл рукой по лицу и задумчиво посмотрел на собеседника.

— Я вам доверяю, Вилли. Вам и больше никому. А поэтому вопреки вашим антипатиям к спортивным маневренным машинам, именно вам придётся доставить меня в безопасное место. Ещё раз повторяю, разговор идёт не о бегстве, но определённая опасность имеется.

Вилли задумался, зажав в руке бороду.

— Но разговор не окончен. Есть ещё одно деликатное поручение, — продолжал Дигби. — На днях в газетах сообщалось о богатом бразильском плантаторе Махилье. За последнее время у него было очень много неудач. Только на прошлой неделе он проиграл в рулетку двадцать миллионов франков. Только мне кажется, потерь было значительно больше, особенно в Сан–Себастьяно. Словом, он на грани краха.

— Но, если верить газетам, ему ещё очень далеко до разорения. Он богат, как Крез. Мы знакомы с ним. Мне нравится его яхта, удивительное судно, стоимостью в четверть миллиона фунтов. К тому же, он владелец нескольких сот квадратных миль кофейных плантаций в Бразилии.

— Да, я знаю. Но сейчас главное для меня в том, что у него нет свободных денег. Выслушайте меня внимательно, Вилли. Возьмите свою тяжёлую машину и отправляйтесь в Довиль. Там нужно встретиться с Махильей, и, если ему нужны деньги, не торгуйтесь, предложите сто тысяч фунтов за яхту. Если он потребует удвоить сумму, соглашайтесь Я уверен, что экипаж яхты с удовольствием перейдёт в другие руки. Когда вы совершите покупку, телеграфируйте мне. Судно направьте в Бристольский канал для заправки углём.

— Но это турбинный пароход с масляной топкой.

— Тогда запаситесь маслом и необходимым провиантом для месячного плавания. Капитан пусть явится в мою лондонскую квартиру за инструкцией. Надеюсь, что старший офицер временно сможет его заменить.

— Я всё понял, за исключением двух вещей. Во–первых, мне нужны деньги, чтобы купить яхту. Во–вторых, что сам бедный Вилли на этом заработает?

— Вам не придётся жалеть.

— Тогда всё в порядке. Ваше слово для меня закон.

— Но Махилья не должен знать моего имени. Яхту купите на себя или на какого–нибудь богатого кубинского плантатора. Вариант на ваш выбор. Капитана и экипаж мы заставим молчать, когда я окажусь на борту. А вам сегодня же вечером нужно вылететь в Довиль.

Дигби приказал привести в порядок все комнаты и снабдить их необходимыми спальными принадлежностями. Старый слуга был в растерянности. Чтобы вывести его из замешательства, Дигби пришлось повысить голос:

— Что вас смущает? Если нет постельных принадлежностей, то поезжайте в ближайший город и купите их. Цена роли не играет. Не забудьте и за половики.

Он выложил на стол большую сумму денег в крупных банкнотах и вышел. Мастерс стоял поражённый — он в жизни не видел таких денег.

Глава 29

Солтер предостерегает

Дигби прибыл в Лондон вечером и как раз успел к ужину. Он быстро поел и решил переодеться. Проходя мимо комнаты Евы, он увидел сидящего у двери Джексона.

— Она недавно притихла, — сказал он, улыбаясь. — Я закрыл ставни и посоветовал ей молчать, если она не хочет, чтобы с ней дурно обращались.

— А что с матерью? Вы дали ей коробку с лекарствами?

— Конечно, дал. Я давно подозревал, что она морфинистка. Сейчас ваша мать довольна.

— Мне безразлично ваше мнение, — резко оборвал его Дигби и поторопился к выходу. Ему нужно было успеть на бал, который давала леди Уолтем. Среди гостей должны были быть члены синдиката, с которыми ему предстояло переговорить. Не успел он войти в зал, как его остановил один из банкиров.

— Добрый вечер. Ваши бумаги на завтра готовы?

Дигби кивнул головой.

— Тогда всё в порядке. Правда, некоторые члены синдиката удивляются тому, что вы требуете уплаты за недвижимость наличными деньгами.

Гроут пожал плечами:

— Вы забываете, мой друг, что я в этом деле всего лишь агент и действую по поручению моей матери. А её эксцентричный характер вам хорошо известен.

— Я так и думал. А ваша мать не возражала против подписания бумаг?

— Конечно, нет.

Ответ Дигби прозвучал уверенно и спокойно, хотя он только сейчас вспомнил, что подписи матери на бумагах он ещё не получил. Откланявшись, он поспешил домой. Комната матери была заперта, но старуха сразу же откликнулась на его стук. Прошло довольно много времени, прежде чем она открыла дверь.

— Мне жаль, мама, что я тебя тревожу, но есть неотложные дела. Ты должна подписать один важный документ.

— Я ведь всё сделала, как ты хотел. Что же тебе ещё нужно от меня? Разве я не могла бы подписать эту бумагу завтра? У меня так дрожат руки.

— Ничего страшного, поставь подпись вот в этом месте, — сказал Дигби, теряя терпение.

Мать повиновалась. В эту минуту в состоянии эйфории она не понимала, что теряет всё своё имущество.

Нордлендский синдикат был только отделением громадной ассоциации. Он был создан практически с единственной целью — приобретения Дентоновской недвижимости. В этой сделке наступил ответственный момент — подписание договора. В этот день все члены синдиката собрались вместе в большом, со вкусом обставленном зале заседаний. Это были известные финансовые тузы Англии, которые нажили крупные капиталы на спекуляции недвижимостью. Сейчас они неторопливо беседовали в ожидании адвоката Беннета. Наконец, тот появился. Поздоровавшись, он сразу же приступил к делу. Весь его вид свидетельствовал о важности предстоящего момента. Он был сама независимость, облачённая в чёрный строгого покроя фрак.

— Мистер Беннет, прежде чем вы приступите к делу вы не скажете, видели ли вы сегодня своего клиента?

— Нет, милорд, — скупо ответил адвокат, раскладывая аккуратными стопками ценные бумаги.

— Странный человек этот Гроут, — продолжал лорд Уолтем. — Он не делец, а всё же ставит нас в довольно затруднительное положение. Он и на англичанина не похож, я бы принял его за южанина.

— Да, пожалуй, — вступил в разговор банкир Гуго Винд. — И вообще, странная семья эти Гроуты. Вы знаете, что его мать страдает клептоманией?

— Бог ты мой! Этого нам ещё не доставало! — воскликнул лорд.

— Это она сейчас — сумасшедшая старуха, а было время, когда миссис Гроут была одной из самых видных дам нашего города. Она часто бывала у нас, а после её ухода всегда пропадала какая–нибудь ценная безделушка. Но это её беда. А в сущности, она всё же счастливая женщина.

— Этого я бы не сказал, раз у неё такой сын, — заметил Стресел.

Это был один из опытнейших специалистов по части проведения тайных спекулятивных сделок.

— И все–таки старухе везёт. Если бы не погибла в своё время дочь Дентона, у Гроутов сегодня не было бы ни гроша за душой, — продолжал разговор Уолтем. — А вы знали леди Мери, милорд?

— Ещё бы. Я знал и её, и её дочь. Мы были дружны с Дентонами. А девочка была очень красивой.

— Вы кого имеете в виду?

Дигби тихо вошёл в зал заседаний и прикрыл за собой дверь. Его присутствие заметили только тогда, когда он задал этот вопрос.

— Мы говорим о вашей покойной кузине, дочери леди Мери Дентон.

Гроут презрительно улыбнулся.

— Все эти разговоры бесцельны.

— А вы её помните, Дигби?

— Довольно смутно. Меня не интересуют маленькие дети. Я помню, что она была у нас когда–то в доме, много шумела и ревела по всякому поводу. Впрочем, господа, давайте не будем отвлекаться от дел. Вы привели в порядок все бумаги, Беннет? Если всё в порядке, то получите и эту бумагу, которую вы мне подали на подпись.

Адвокат внимательно изучил документ и приобщил его к делу. Затем подытожил:

— Теперь всё в порядке. Приступим к делу, господа.

— Ваше требование о выплате наличными такой огромной суммы для нас было тяжёлым условием, — сказал лорд, открывая небольшой ящик. — Я не люблю держать в доме или в конторе больших денег. Пришлось нанять двух охранников.

— Я не вижу ничего удивительного в моей просьбе, — сказал Дигби с деланным благодушием. В то же время он с напряжением наблюдал за тем, как лорд вынимал пачку за пачкой банкноты и пересчитывал их.

— Мистер Гроут, нужна ещё одна ваша подпись, — обратился адвокат к Дигби.

В это время в зал вошёл секретарь.

— Господа, простите за вторжение. Но я обязан срочно передать письмо мистеру Беннету.

Адвокат вскрыл конверт, быстро пробежал текст и нахмурился.

— Это письмо от Солтера.

— А может быть, давайте завершим сделку, а потом уже примемся за чтение писем.

— Я опасаюсь, что продажа недвижимости не может состояться сегодня, так как Джон Солтер заявил предостережение.

Дигби вскочил на ноги:

— Как он смеет это делать? У него нет никаких прав для такого шага. Он больше не мой адвокат. И вообще, кто его уполномачивал? — Закричал он почти в полный голос.

Беннет посмотрел на него спокойно и равнодушно:

— Это предупреждение Солтер заявил по поручению мисс Доротеи Дентон. Согласно этому письму, она ещё жива и имеет свои права на наследство.

Наступило неловкое молчание.

— Это меняет дело, — сказал банкир Винд. — Вы, конечно, знаете, Гроут, что значит предостережение?

— Я настаиваю на том, чтобы сделка состоялась. Уверен, что старый Солтер просто мстит мне. Ведь все знают, что Доротея Дентон давно умерла. Погибла двадцать лет тому назад.

— И всё же, мы сейчас ничего не можем предпринять. Иначе мы отвечаем как покупатели за всякий ущерб, который может быть причинён наследнице. — Лорд Уолтем говорил, отделяя каждое слово небольшой паузой.

— Но я готов подписать документ об отчуждении, — горячился Дигби.

— Это безразлично. Мы не станем терять свои деньги. Если это только злая шутка, то мы беспрепятственно сможем собраться в любой другой день и заключить сделку. Но мне не верится, чтобы человек в положении Солтера и с его умом выкинул такой фортель.

С мнением лорда нельзя было не согласиться. А Дигби был вне себя от бешенства, наблюдая за тем, как пачки денежных купюр исчезали в шкатулке. Он был бессилен что–либо сделать.

— Тогда, господа, до новой встречи.

Он прыгнул на заднее сидение автомобиля и скомандовал водителю:

— Быстро к Национальному банку.

Он знал, что мать имеет на своём счету в этом банке около ста тысяч фунтов стерлингов. Это были средства, полученные от доходов с имения Дентонов. Дигби решил взять эти деньги. Через минуту его позвали в кабинет директора, и Дигби показалось, что в этот раз его встретили холоднее обычного.

— Добрый день, мистер Стевонс. Я желал бы взять вклад моей матери.

— Я рад вас видеть у нас, мистер Гроут. Присаживайтесь, пожалуйста. Я бы с большим удовольствием выдал вам деньги, но, к моему огорчению, не могу этого сделать.

— Объясните, пожалуйста.

— Сегодня утром я получил извещение, что подняты возражения против отчуждения вами Дентоновской земельной собственности. Кроме того, в городе ходят слухи, что Дентоновское состояние не перейдёт к вашей матери. По этой причине я не могу выдать вам деньги. Вы должны нас извинить. Но с собственного счёта вы можете снять любую сумму.

Собственный текущий счёт в банке у Дигби тоже был довольно солиден.

— Хорошо, я хотел бы знать, какой суммой располагаю в вашем учреждении. Я хотел бы получить её сейчас.

Гроут уже успокоился и мог рассуждать хладнокровно. Незачем пытаться пробивать стену головой, Солтера нужно одолеть хитростью. К счастью, деньги банды «тринадцати» находились в другом банке. В крайнем случае, он сумеет прикарманить всю сумму. Вскоре вернулся директор с расчётами, а ещё через несколько минут Дигби уже садился в автомобиль со вздутыми от банкнотов карманами. При выходе из банка Дигби едва не столкнулся лицом к лицу с высоким бородатым человеком. Стоило увидеть его острые внимательные глаза, чтобы догадаться, что это сыщик. Неужели ему села на хвост полиция? Пожалуй, нет. Это скорее частный сыщик от Солтера.

Дома Дигби ждала телеграмма от Вилли. «Купил «Пелеагу“. 12 тысяч фунтов. Судно идёт в Авонмау. Капитан со мной в самолёте. Приезжаю 9 часов вечера». Лицо Гроута прояснилось. Это был первый маленький успех в его большом деле. Он улыбнулся, вспомнив о Еве. Всё ещё впереди.

Глава 30

Дигби снимает маску

Ева сидела в тёмном помещении и, не зная чем заняться, безуспешно пыталась читать. Вдруг в дверях щёлкнул замок, и вошёл Дигби.

— Здравствуйте, мисс Уэлдон. Надеюсь, вы не очень сердитесь на меня?

— Не угодно ли вам объяснить, почему меня держат в заключении? Вам известно, что вы совершаете тяжкое преступление?

Он рассмеялся.

— Даже если это так, то что из этого вытекает? — сказал он любезно. — Давайте будем говорить откровенно. Все эти манерничания мне ужасно надоели. Надеюсь, вам тоже. — Он взял её руку в свою. — Какая у вас холодная рука, дорогая, хотя в комнате довольно тепло.

— Оставьте меня в покое! — Ева вырвала свою руку из цепких пальцев Гроута. — Когда я смогу оставить этот дом?

— Как, вы хотите покинуть меня? По–моему, вопрос нужно ставить иначе: когда мы вместе покинем этот дом? Так звучит намного лучше. Вы такая красивая сегодня, Ева…

Девушка теперь окончательно поняла, в каком она оказалась положении. Маска с этого внешне лощеного джентльмена спала. Теперь ясно, с кем она имеет дело. Но Ева не испугалась, просто в ней всё похолодело, будто застыло. Она даже не отодвинулась, когда он попытался поцеловать её в губы. Дигби, очевидно, понял, что сейчас не время для нежностей, — ледяные глаза Евы презрительно смотрели на него.

— Я должен тобой владеть, Ева. Тобой и никем другим. Именно тебя я выбрал из всех женщин мира. Ты меня слышишь?

Ева будто проснулась от сна. Она изо всех сил толкнула Дигби в грудь, но это только возбудило его ещё больше.

Он попытался вновь обнять Еву. Но она нанесла ему два удара кулаком в лицо. Дигби отшатнулся. И прежде чем он успел прийти в себя, Ева убежала в ванную комнату и заперла дверь.

На все увещевания Гроута она не отвечала. Ничего не добившись, он решил зайти в лабораторию. Но в коридоре ему преградила дорогу мать.

— Дигби, подойди ко мне, — сказала она повелительным тоном, каким давно уже не говорила с сыном.

— Чего ты от меня хочешь?

— Войди ко мне в комнату и запри за собой дверь.

Он не понимал её и поэтому испытывал какой–то подспудный страх. Уже прошло больше года, как мать не говорила с ним подобным тоном.

— Уж не думаешь ли ты мне приказывать?

— Сядь и слушай, — сказала она твёрдо.

Вдруг Дигби всё понял.

— А, ты опять приняла морфий, старая чертовка?

— Я ещё раз прошу тебя, дитя моё. Сядь, Дигби Эстремеда, я хочу с тобой говорить.

— Ты… ты…

— Молчать! — прервала она его. — Скажи мне, что ты сделал с моим состоянием?

Он смотрел на неё во все глаза, не веря своим ушам.

— Я была достаточно глупа, чтобы выдать тебе свою основную доверенность. Ты продал недвижимость?

Он был так поражён логикой её мысли, что ответил откровенно:

— Там заявили что–то вроде возражения, так что я не смог продать…

— Только на это я и надеялась.

— Что?! — закричал Дигби, вставая.

Но она снова заставила его сесть повелительным жестом руки. Дигби подчинился, будто загипнотизированный. Эта старуха осмеливалась приказывать ему. Он дал ей морфий, чтобы успокоить её, а она вновь взялась за старое — хочет им повелевать.

— Почему возникли препятствия с продажей недвижимости?

— Потому что идиот Солтер поклялся в том, что ребёнок ещё жив. Тот самый ребёнок, который утонул двадцать лет назад.

Мать улыбалась, и это привело Дигби в ещё большее изумление.

— Я тоже знаю, что девочка жива.

— Ты с ума сошла, старая дура. Та маленькая паршивка двадцать лет назад утонула!

Но старуха, казалось, не слушала его. Она вся была погружена в себя.

— Мне так хотелось бы узнать, как её спасли. Ты сам во всём виноват. К тому же, ты её орудие, дружок!

— Или ты мне всё расскажешь, что знаешь, чертовка, или я тебя заставлю пожалеть о том, что вообще открыла рот, — шипел вне себя от злости Дигби.

— Ты сам сделал у неё отметину, по которой её узнали. Теперь ты всё понял?

— Какую отметину? Ты что, бредишь?

— Не помнишь, Дигби? — старуха говорила, наслаждаясь его смущением. — Жил–был хороший ребёнок, которому злой мальчишка ожёг руку, вдавив в неё раскалённую монету…

Гроут вдруг всё вспомнил. И большую комнату со старомодной мебелью, и ласковую девочку, и её дикий крик от боли. Он вспомнил даже маленькую спиртовку, на которой накалил полшиллинга.

— Боже мой! Этого не может быть.

Ещё секунду он смотрел на искривлённое в злорадной улыбке лицо матери, а затем вышел, сильно хлопнув дверью. Ему нужно было подумать. Он вошёл в комнату, но тут его размышления прервал шум у окна. Он отодвинул портьеру — и у порога своего дома увидел нежданных гостей. Это были Джим, старый Солтер, а с ними не менее десяти сыщиков. На их звонки никто не отвечал, и они уже принялись ломать парадную дверь. Больше пяти минут она не выдержит. Именно столько времени отпущено ему для того, чтобы всё решить с Евой.

— Ева, откройте дверь. Мне нужно с вами поговорить. Вам нечего меня бояться — ваши друзья уже ломятся в мою дверь. Сейчас мне важно только одно, чтобы вы ничего лишнего не болтали.

Ева не отвечала. Тогда Дигби ударом плеча выбил дверь и буквально вломился в ванную комнату.

— Не трогайте меня! Клянусь вам, что я вас не выдам, — от страха голос Евы задрожал, когда она увидела в руках Гроута блестящий металлический предмет. Не слушая её, он быстро сделал укол в руку.

— Вот теперь отлично, И вам будет хорошо, и мне спокойнее. А через несколько минут мы вместе пойдём.

Но Ева уже плохо понимала, что говорил Дигби. Всем её телом овладела непонятная слабость, какая–то апатия. Если бы сейчас её спросили, что с ней случилось минуту назад, она не дала бы вразумительного ответа. Правда, она помнила, что ей сделали укол, хотя боли не было никакой. Ею владело полное безразличие.

— Теперь будьте умницей, наденьте вашу шляпу, и мы пройдём недалеко отсюда. Они спустились по подземному переходу в гараж. Здесь стояла одна машина–фургон, какие обычно употребляют торговые фирмы для развоза продуктов.

— Теперь садитесь в автомобиль, только не на сидение, а опуститесь на пол.

Ева выполняла все команды без сопротивления, не способная оценить ни своих действий, ни действий своего спутника. А Дигби тем временем переоделся в униформу водителя и сел за руль. Машина выехала в глухой переулок, где их никто не заметил. И двинулась к центру города. По дороге Дигби основательно заправил фургон бензином — предстояла дальняя дорога, и к ней следовало подготовиться.

Когда они достигли предместья, Дигби сделал другой укол Еве, которая находилась, по–прежнему, в полусонном состоянии.

— Ой, больно, — только и сказала она.

На окружной дороге их остановила полиция. На вопрос Дигби, в чём дело, полицейский объяснил ему, что разыскивается господин с дамой. К нему вопросов нет, можно ехать дальше. Сержант даже не потрудился заглянуть в автомобиль с надписью крупной лондонской мебельной фирмы. Дигби был взволнован не на шутку. Если такие посты расставлены по всем дорогам, то ему, наверняка, далеко не уйти — не все такие лопухи, как этот полицейский. Выход только один — надо развернуться и ехать назад в Лондон. В этом направлении транспорт никто не станет проверять. Дигби так и сделал. Он беспрепятственно проскочил несколько полицейских постов и решил ехать в гараж, который он арендовал в другом конце города. В своё время он помог банде провернуть не одно дельце. Последний год гаражом никто не пользовался, но Джексон содержал его в порядке. Когда Дигби подъезжал к Уэсту, начал накрапывать дождь, и улица была совершенно пустой. Он беспрепятственно въехал в гараж, затем вышел на улицу, чтобы проверить нет ли слежки, и успокоился.

Теперь можно заняться Евой. Она казалась совсем разбитой и уставшей от изнеможения. Он помог ей подняться наверх, усадил в кресло. Затем зажёг газовую лампу, чтобы обогреть помещение.

— Как вы сейчас себя чувствуете?

— Хорошо.

— Тогда займитесь туалетом, а я пойду куплю чего–нибудь поесть.

Когда Дигби вернулся из магазина, Ева умывалась, В её движениях было что–то по–детски беспомощное. Человек менее жестокий, чем Гроут, наверняка не выдержал бы этого зрелища. Но он был не таков. У него мелькнула даже мысль ввести ещё одну дозу наркотика, но решил подождать. Ева есть отказалась, сославшись на усталость. Она тут же расположилась на кушетке и через минуту уже спала. Дигби долго стоял над постелью, размышляя. Теперь любимая девушка была в его власти. Но, как ни странно, ему не хотелось торопить события. И этому было своё объяснение. Сейчас его занимали дела поважнее. Он попал в кольцо, которое с каждой минутой будет стягиваться всё плотнее. Но сдаваться он не собирался. Его согревала мысль о прекрасной плантации в Бразилии, где он думал провести остаток своих дней.

Глава 31

Ещё одна загадка разгадана

— Как, Джейн Гроут мертва?

Это известие поразило леди Мери. Вместе с Джимом они сидели в конторе мистера Солтера. У него был усталый вид.

— Врачи думают, что она приняла слишком большую дозу морфия.

Леди Мери долго молчала.

— Как жаль, что всё в жизни так грустно заканчивается. Мне кажется, что пришло время рассказать вам всё о «синей руке».

— Вы думаете, это поможет нам в поисках преступников?

— Вряд ли, но я вам должна об этом обязательно рассказать. «Синяя рука» была направлена не против Дигби Гроута, а против его матери. Я сделала грубую ошибку, думая, что всё зло исходит от старухи. И была очень поражена, когда узнала, что всё обстоит наоборот.

Последовало долгое молчание.

— Наберитесь, Джим, терпения и выслушайте меня. Я была очень молода, когда вышла замуж. Моему отцу, бедному дворянину, было очень трудно сохранить за собой заложенное родовое поместье, хотя жили мы очень скромно. Тогда он познакомился с отцом Джонатана, и они сговорились поженить детей. Своего жениха я никогда раньше не видела и познакомилась с ним за неделю до свадьбы. Это был человек холодный и жестокий. С годами к этим недостаткам прибавились раздражительность, пессимизм, вызванные болезнью сердца. Мой муж мог бы сделать меня счастливой, имея такое богатство, но этого не случилось. Мне даже казалось, что он меня ненавидит за то, что я принадлежу к высшему классу. Рождение дочери тоже не сблизило нас. Именно в это время я познакомилась с его сестрой, которая прежде была замешана в какой–то скандальной истории. Джейн была странным человеком с неуравновешенным характером. Бурное веселье часто сменялось у неё меланхолией и даже какой–то мрачностью. К тому же, она уже в то время употребляла морфий, правда в небольших количествах. Но это было не единственной её отрицательной чертой. Как–то вместе с ней мы пошли за покупками. В магазине ничего не приобрели и решили зайти на склад. Я была там впервые. Проходя по отделению шелков, Джейн вдруг сунула мне что–то в муфту. Почти тотчас же меня пригласили пройти в контору управляющего. Я была ошеломлена и только помнила просьбу Джейн не называть своего имени. Там нас допрашивал какой–то старик. Я назвалась именем моей служанки Медж Бенсон. И хотя мне было очень стыдно, ни в чём не призналась. Управляющий вернулся с полицейским, которому меня и передал. На другой день я предстала перед судьёй.

Я ничего не отрицала, будучи уверенной, что Джейн сдержит своё обещание и добьётся моего освобождения. Но она солгала, и мне присудили месяц исправительного дома.

Но это была не последняя её подлость по отношению ко мне. Я уже две недели, как находилась в Хеллоуейской тюрьме, когда она меня навестила. Там нас заставляли работать. Я красила материю. Когда я вошла в комнату для свиданий, то Джейн впилась взглядом в мои перепачканные краской руки и с отвращением сказала: «Как ужасно, твои руки синие». Впоследствии именно этот цвет я и выбрала как знак отмщения. При этой встрече в тюрьме Джейн обещала рассказать моему мужу всю правду. Кроме того, боясь, что кто–нибудь узнает, где я нахожусь, она отправила моего ребёнка со служанкой в Маргейт. Чем это всё окончилось, вы знаете. Но вместо того, чтобы признаться моему мужу в совершённой краже, Джейн вновь солгала, и мужа моего это так взволновало, что он умер от разрыва сердца. Обо всём этом Джейн рассказала мне в письме в очень грубой форме. Мне показалось, что оно было написано в такой манере, чтобы нанести мне как можно больнее удар. Но я всё перенесла. Я не доверяла Джейн больше, сомневалась и в том, что мой ребёнок погиб. Не покидала меня мысль и о мщении. Я хотела, чтобы знак «синей руки» заставил Джейн признаться в содеянной подлости. Но я не достигла своей цели.

Солтер, который в течение всего разговора между Джимом и леди Мери молчал, подвёл итог:

— Теперь разгадана последняя загадка.

Глава 32

Дигби делает предложение

Ева проснулась и тщетно пыталась вспомнить, что с ней произошло. Последнее, что запечатлелось в её памяти, это сцена в её комнате, когда Дигби Гроут подошёл к ней с блестящим предметом в руке. Девушка села в постели, но почувствовала страшную головную боль. Пришлось вновь лечь. Где она, что с ней произошло? Ева оглянулась вокруг. Небольшая комната была просто, но прилично обставлена. Хорошо бы сейчас принять ванну. Шатаясь, Ева подошла к окну. Перед ней открылась скучная панорама — серые стены домов. Скорее всего, она в Лондоне. Попыталась открыть дверь, но та оказалась запертой. Но тотчас щёлкнул замок и вошёл Дигби, Ева не сразу его узнала в шофёрском платье и без усов.

— В каком вы виде?! — не отвечая на приветствие, зло бросила она. — И зачем вы меня сюда привезли?

— Не шумите. Если я вам сейчас всё расскажу, вам легче от этого не станет. Будьте благоразумной и давайте завтракать.

Дигби пристально посмотрел в её глаза как врач. Наркотики ещё действовали.

— Я хочу кое–что объяснить вам. Мои дела очень плохи и мне надо бежать.

— И вы не вернётесь в свой старый дом?

— По всей вероятности, нет, — произнёс он иронически, — ваш друг Стейл вряд ли мне это позволит.

Ева перестала пить кофе:

— А что, он там? Расскажите мне о нём подробнее.

— Если вы думаете, что я буду петь дифирамбы вашему любовнику, то жестоко ошибаетесь. Лучше ешьте, вам ещё много понадобится сил.

Ева повиновалась. Наконец–то она начинала понимать в чём суть дела. Дигби бежал и захватил её с собой. Но почему она не противилась? Ева потёрла руку, которая ещё болела от укола.

— Знаете, Ева, я решил на вас жениться.

— На мне? А я не намерена выходить за вас.

— А меня это как–то не волнует. Надеюсь, вы догадываетесь, что произойдёт, если вы откажетесь.

— А я всё равно за вас не выйду, — сказала она решительно. — И никакие угрозы не повлияют на меня.

— Вы ведёте себя неумно. Я располагаю средствами, которые заставят вас посчитать за счастье моё предложение. Известно ли вам, что я ни перед чем не остановлюсь?

Дигби говорил решительно, взвешивая каждое слово. Ева понимала, что он не шутит, и побледнела.

— Мне нужно на вас жениться. И вы или принимаете моё предложение, или сами вините себя за последствия отказа. А каковы они будут, можете себе представить.

Ева встала и с презрением посмотрела на этого «джентльмена».

— Да, я в вашей власти. Делайте, что хотите, но помните, что в полном сознании я не подчинюсь вашей воле. Вчера вы меня одурманили и, вопреки моему желанию, привезли сюда. Так вот, Дигби Гроут, вы вновь можете меня привести в такое же состояние, но знайте, — рано или поздно вы ответите за свои злодеяния.

Ева повернулась, чтобы выйти из комнаты, но он с силой привлёк её к себе.

— Если пикнете, я вас убью.

Она холодно взглянула на него.

— Вы — трус, не бойтесь, я не стану кричать.

Он сделал ей снова укол.

— Если со мной что–нибудь случится, — сказала она угасающим голосом, — я покончу с собой на ваших же глазах.

Это было для него чувствительным ударом, так как угрожало его личной безопасности. Если она покончит с собой, попробуй в этой ситуации докажи, что не он убил её.

Глава 33

Дама в чёрном

После обеда у Дигби был гость. Очевидно, этот человек хотел нанять гараж, так как он осведомлялся в некоторых домах раньше, чем появился в этой квартире. Это был Вилли, который прибыл тотчас же, получив телеграмму от хозяина.

— Всё в порядке? — спросил Дигби.

— Если за дело берусь я, — можете быть спокойны. Со мной три человека, которые, уверен, пригодятся вам. Это Бронсон, Фуэнтес и Сильва.

Дигби одобрительно кивнул головой. Особенно ему нужен был Бронсон. Прежде он был военным лётчиком и оставил службу при каких–то подозрительных обстоятельствах. Дигби и раньше давал ему поручения. Остальные ему были известны как приятели Вилли. А у того плохих приятелей не бывало.

— Бронсон должен находиться в поле недалеко от Регби. Чтобы мне туда попасть, придётся прибегнуть к небольшому маскараду. Сперва я, переодетый старухой, поеду на север. Автомобиль должен ждать в миле от станции. Фуэнтес должен любым путём остановить в нужной точке поезд. Когда ему это удастся, пусть удирает. На этой карте нанесены все детали. Автомобиль поставьте в конце улицы, которую я обозначил буквой Д. Кстати, дом в хорошем состоянии?

— Он порядком запущен.

— Но не хуже, чем Кеннет–Холл. Для наших целей он вполне пригоден. Девушку подержите там ночь, а утром отправите в Кеннет–Холл. Я её там встречу. А завтра после обеда летим в море.

— А что будет делать Бронсон?

— Я сам найду для него дело.

Дигби не хотел делиться своими планами до конца даже с Вилли.

— Ещё вопрос. Каким образом вы попадёте в Кеннет–Холл?

— Это уже моя забота. Я ночью приеду туда на автомобиле. Вилли, вам не кажется, что вы стали чересчур любопытным?

— Ничуть. Просто я хотел бы, чтобы у вас не было проколов. Почему бы вам не захватить девушку с собой?

— Потому что я хочу, чтобы она поехала единственной безопасной дорогой. Если нас кто–то выследит, то мы всё равно успеем улететь раньше, чем нас задержат. Я буду на месте до утра и всё выясню. В этом случае я могу полагаться только на себя. Надеюсь, всё понятно?

— Вполне, друг мой. А как обстоят дела с выплатой гонорара?

— У меня деньги с собой, — сказал Дигби. — У вас не будет оснований жаловаться. Мы ещё поживём в своё удовольствие.

У Евы разламывалась голова. Она несколько раз безуспешно пыталась вспомнить, что с ней случилось, но от усилий только сильнее ломило затылок. Перед глазами мелькало лицо Дигби, но она почему–то путала его с Джимом. Малейшее усилие вызывало острую боль. Хотелось только лежать. Вдруг она почувствовала укол в руку и вновь провалилась в беспамятство. Когда она проснулась, ей стало ещё хуже. Она не выдержала и застонала.

— У вас боли? — донёсся откуда–то голос.

— Раскалывается голова…

Дигби заставил её выпить что–то горькое. Его начинало пугать состояние Евы. Она была бледна, еле прощупывался пульс. Если продолжить «лечение» в том же духе, недалеко до летального исхода. А это не входило в его планы. Принятое лекарство хорошо подействовало на девушку — лицо постепенно приобретало естественные краски, ослабели головные боли. Еве стало так хорошо, что она готова была благодарить своего мучителя. Затем она погрузилась в целительный сон. Только после этого Дигби облегчённо вздохнул и принялся вновь за работу.

Ему удалось взять из банка все деньги «тринадцати» и обменять их на американские доллары. Сейчас буквально весь квадрат стола был покрыт аккуратно разложенными пачками по 5 тысяч долларов в каждой. Пересчитав их ещё раз, он разложил их по многочисленным карманам специально сшитого пояса и накрепко перетянул им талию.

Ева проснулась только утром. Хотелось пить. Она прильнула к стакану с каким–то приятным горьковатого вкуса напитком. Утолив жажду, огляделась вокруг. И тут же заметила выходное платье. А рядом лежала серая карточка. Она была не такого цвета, как та, которую Ева получила Е первую ночь у Гроутов. Но синюю руку Дигби подделал довольно искусно.

«Наденьте платье и следуйте моим указаниям. Это вас спасёт от страшной судьбы. Я к вам вскоре приду, но вы не должны разговаривать со мной. Мы поедем на север, чтобы спастись от Дигби Гроута».

Ева читала это послание, и её колотило мелкой дрожью. Было трудно, но она, преодолевая слабость, заставила себя переодеться. Одно ей было непонятно, зачем таинственная женщина избрала такой яркий наряд, если боится преследований Гроута? Но Ева была не в состоянии логически думать и решила во всём подчиняться воле своей избавительницы. Вдруг она услышала стук в дверь. Наверное, это Дигби.

— Войдите, — сказала она слабым голосом. Дверь открылась, но никто не вошёл в комнату. Ева увидела в коридоре женщину с чёрной вуалью на лице, которая поманила её рукой к себе.

— Куда мы поедем? — спросила Ева. — Я вам бесконечно благодарна за всё то, что вы для меня делаете.

Женщина, не отвечая, продолжала спускаться по лестнице. Ева едва поспевала за ней. Шёл дождь, на улице ни души. У ворот стоял чёрный лимузин. Женщина открыла дверцу и, пропустив вперёд Еву, села рядом с ней. Машина тронулась. Постепенно к ней возвращалось утраченное чувство безопасности, хотя в голове роилось много вопросов. Почему они покидают Лондон, как этой женщине удалось перехитрить Гроута? Но надо было запастись терпением, и в своё время всё станет ясно.

Без приключений они доехали до вокзала и заняли купе в вагоне. Сыщик на перроне внимательно оглядывал каждую девушку в паре с мужчиной, но на пожилую даму в чёрном, которая бережно поддерживала под руку, очевидно, свою дочь, не обратил внимания. Леди Мери тоже была на вокзале и внимательно наблюдала за отъезжающей публикой. Она уже не в первый раз успела осмотреть всех пассажиров, но среди них не было её Доротеи. Правда, в одном окне ей показалось знакомым лицо девушки, но разглядеть его из–за капора не удалось.

— Сегодня вечером поездов не будет, — сказал ей сыщик. — Вам следует отдохнуть. Вы буквально сбились с ног.

— Но они не могут покинуть Лондон незамеченными.

Ева тоже обратила внимание на одну женщину, что стояла на перроне. Она ей показалась до удивления знакомой. Присмотревшись повнимательней, для этого ей пришлось буквально прильнуть к окну, Ева вдруг вскрикнула.

— Там стоит миссис Фейи… Нет, это моя мама, леди Мери Дентон.

Но спутница тотчас же грубо оттащила её от окна.

— Замолчите!

Чёрная вуаль сползла с лица дамы, и Ева увидела перед собой жёлтое лицо Дигби Гроута.

Глава 34

В вагоне и на крыше

Леди Мери тоже узнала Еву.

— Остановите поезд! — закричала она.

Сыщик оглянулся. Вблизи не было ни одного железнодорожника.

— Я поищу начальника станции, а вы никуда не уходите.

Но леди Мери поспешила к Джиму.

— Ева в поезде… Он только что отошёл на север, — леди Мери говорила, задыхаясь от бега. — Ради бога, спасите её.

Она ещё что–то говорила, но Джим уже не слышал её. Он буквально скатился вниз с лестницы. На бегу у него созрел план. Если поезд ещё не вошёл в тоннель, то не всё потеряно. Перед тем, как нырнуть в середину горы, локомотивы резко сбрасывали скорость, и можно было попытаться с переходного моста спрыгнуть на крышу вагона. Он успел вовремя. Ещё несколько вагонов не успело скрыться в тоннеле. Повиснув на руках, Джим раскачал своё тело и прыгнул вперёд. Риск был велик, но, видно, он родился под счастливой звездой. Удара о крышу вагона он почти не почувствовал. Тело заскользило по металлу, но в последний момент он зацепился руками за трубу вентилятора. Теперь можно было оглядеться. Но не тут–то было. Он вовремя заметил новую опасность: поезд входил в очередной тоннель. Джим едва успел распластаться на крыше. Каждой клеточкой он ощущал, как над ним медленно плывёт бетонная глыба перекрытия. От чёрного дыма стало нечем дышать. Но он терпел. Наконец–то машинист прибавил ходу.

Джим ещё долго выплёвывал чёрные сгустки сажи, постепенно приходя в себя. При этом всё время надо было быть внимательным — крыша вагона казалась живой. От долгого напряжения затекали руки, и приходилось поочерёдно менять их. Наконец вдали показались сигнальные огни станции. Поезд приближался к Регби, замедлял ход. Вдруг послышался страшный скрежет тормозов — состав резко остановился. Не удержавшись, Джим слетел с крыши и упал в какую–то воронку, наполненную болотной водой…

Для Евы эта поездка была страшным мучением. Она начинала всё понимать. Дигби не решался ещё раз сделать укол, понимал, что это может кончиться трагически, и прибегнул к хитрости, зная, что Ева полностью доверяет женщине в чёрном.

— Куда вы меня везёте?

— Если бы я ожидал этого вопроса, то, наверное, завёл специально для вас путевой журнал. Там бы я отмечал все остановочные пункты. Скоро всё узнаете. Когда приедем, сразу поймёте, где мы находимся.

Во всём составе был только один вагон без боковой двери. Именно в нём Дигби заказал для себя купе. Это исключало возможность постороннего вторжения. Угроза могла быть только со стороны крыши, но кто решится в такую отвратительную ночь на подобный шаг.

— Будьте благоразумны, Ева, — уже в который раз увещевал свою спутницу Дигби. — В жизни есть вещи, которые намного хуже брака со мной.

— Я бы хотела знать, что это за вещи.

— Ева, вы должны принадлежать мне, — Дигби бросил сигарету в пепельницу и сел рядом с ней. — Разве вы не видите, что я вас люблю? Я скорее убью вас, чем отдам Стейлу или кому–нибудь другому.

Он приблизил своё лицо к ней настолько, что она чувствовала его горячее дыхание.

— Я не шучу. Я действительно скорее вас убью, чем соглашусь, чтобы вы принадлежали Джиму.

— Есть вещи похуже смерти.

— Я рад, что вы это понимаете.

Чем больше она говорила с этим человеком, тем явственнее проступали его черты человеконенавистника. Теперь ока в этом не сомневалась. Её судьбу он тоже для себя предрешил. Надо унизить девушку до такого состояния, чтобы брак с ним показался ей избавлением от позора. Но почему–то она не боялась его. Может потому, что всё время рядом с собой чувствовала дорогих для неё людей — леди Мери, Джима и старого Солтера. Она счастливо улыбнулась, что очень удивило Дигби.

— В вашем положении я бы не улыбался. Или вы воображаете, что вас освободят в Регби?

— В Регби? — так вот, оказывается, куда он везёт её. — А поезд там останавливается?

— Вы необычная девушка. У меня от вас, кажется, нет секретов. Вам всегда удаётся у меня что–нибудь выведать. Да, поезд останавливается в Регби. Ну и что?

Дигби открыл сумку и вынул уже знакомый ей небольшой ящик.

— Ради Бога, только не делайте мне укол.

— Тогда обещайте мне, что будете вести себя прилично. Никаких эксцессов! Вы меня поняли?

— Да, я вам твёрдо обещаю, что буду выполнять все ваши команды.

— Видите, я снова поступаю глупо, соглашаясь с вашей просьбой. Но, так и быть, пусть будет и на этот раз по–вашему. Но предупреждаю: закричите — убью на месте.

Ева всё ещё надеялась, что на станции их обязательно встретит полиция. Это была её последняя надежда.

Глава 35

В уединённом домике

Ева вздохнула свободнее, когда Гроут положил шприц на место. Вдруг поезд так резко затормозил своё движение, что Ева едва не упала со своего сидения.

— Наверное, случилось несчастье!

— Не думаю, — засмеялась Дигби. Он спокойно привёл в порядок своё платье и только после этого выглянул в окно. Вдоль состава ходили с фонарями железнодорожники и что–то выясняли. Вдруг Дигби преобразился. Он открыл дверь и приказал Еве: «Выходите!».

— Но мы ещё не доехали до станции!

— Живо выходите за мной и не забывайте о своём обещании.

Он помог ей сойти по ступенькам и повел в сторону от железнодорожного полотна. Трава была высокая, и ноги у Евы сразу промокли. В длинном платье идти было трудно — мокрый подол сковывал движения, но Гроут крепко держал её за руку и шёл вперёд, не сбавляя шага. Он, очевидно, хорошо знал дорогу. Так они шли минут 15–20. Вдруг Дигби остановился и прислушался. Ничего… только шелест листьев и шум моросящего дождя. Ева обернулась и увидела, что поезд пошёл дальше, и удивилась, почему он остановился в открытом поле.

— Я мог бы поклясться, что слышал шаги в этом болоте. Впрочем, некогда исследовать, нас ждёт автомобиль.

Они вышли на дорогу и идти стало легче. А вскоре они уже садились в автомобиль.

— Проклятый дождь. Но я на него не очень сержусь — он помог нашему бегству.

Дигби зажёг карманный фонарь, и в автомобиле стало светлее.

— А где ваши туфли?

— Я потеряла их по дороге.

— Бьюсь об заклад, что вы это сделали не случайно. Наверное, хотели оставить след.

— Не говорите глупостей, мистер Гроут. Это же не мои туфли. Как же по ним определить, что именно я проходила по полю?

Дигби промолчал. Через несколько минут машина остановилась около маленького домика. Она хотела выйти вместе с мужчинами, но Дигби воспротивился:

— Я вас понесу. А вы, — обратился он к шофёру, — подготовьте автомобиль к поездке.

В комнате было тепло — видно, камин горел давно. Свет не зажигали. Когда водитель приспособил автомобильную фару для освещения дальней комнаты, глядя на Дигби, Ева ужаснулась. Его седой парик совершенно раскис, и грязного цвета волосы почти целиком закрывали его лоб. Платье было забрызгано грязью, у туфель отклеилась подошва. У Евы вид был не лучше, но это её не беспокоило. Ей хотелось поскорее согреться у камина. Дигби вышел из комнаты и отдавал кому–то приказы. Человек, с которым он говорил, как показалось девушке, не был шофёром. Ей показалось даже, что она уже слышала этот голос раньше. Даже вспомнила где. Однажды они с Джимом видели, как этот человек выходил из дома Гроутов.

— Вам следует переодеться, — сказал Гроут, возвращаясь с чемоданом в руке. — Здесь всё необходимое.

— Ваша забота обо мне трогательна до бесконечности, — сказала Ева презрительно.

Дигби рассмеялся.

— Мне очень нравится видеть вас именно такой — задиристой, энергичной. Если бы вы принадлежали к тем жалким существам, какими являются другие женщины, я бы давно с вами справился. Ну, ничего, и на вашу гордыню найдётся у меня оружие. Напрасно вы думаете, что сможете меня презирать.

Когда он вышел, Ева поставила у двери стул таким образом, чтобы с другой стороны нельзя было повернуть дверную ручку. Затем быстро разделась и насухо вытерлась простынёй. Чистая одежда приятно холодила тело. Теперь можно и осмотреться. Впрочем, в комнате было всё просто, как в тюремной камере: кровать, стул, за окнами решётки, обои были изорваны в клочья и лоскутами свисали со стен. Она попробовала рукой пошатать металлические прутья, но они не поддавались. Выход из комнаты наверняка охранялся, но Ева всё же решила убедиться в этом. Едва она вышла в коридор, как наступила на руку Вилли, который спал на полу.

— Вам что–нибудь нужно, мисс?

— Нет, ничего, — Ева вернулась к себе в комнату Дорога к бегству была перекрыта надёжно. Оставалось только ждать и надеяться. Она легла, решив немного отдохнуть но только не спать. Но тепло очага и усталость оказались сильнее её намерений. Когда Ева проснулась, ей показалось, что миновало всего несколько минут, но большая чашка какао, что стояла на стуле, говорила о другом — настало утро. Это подтвердил и Вилли, который заглянул в комнату;

— Мисс, уже 5 часов. Дождя нет, погода самая что ни есть лётная.

— А мы что, собираемся куда–то лететь?

— А почему бы нам не совершить прогулку на аэроплане? — сказал Вилли, довольный тем впечатлением, которое произвели его слова на эту красивую девушку.

Глава 36

Джим Стейл — лётчик

Чудом не сломав себе шею, как это, впрочем, уже не раз случалось в его богатой приключениями жизни, Джим, по счастливой случайности, во время резкой остановки поезда упал не на рельсы, а в яму с болотной водой. Он вдоволь её нахлебался, пока вылезал на берег. Он ещё не успел как следует отдышаться, когда невдалеке услышал голоса. Это были не железнодорожники, которые бродили с зажжёнными фонарями вдоль поезда. Стоило поинтересоваться, кто эти бродяги. Джим не особенно удивился, когда в нескольких шагах от себя услышал голос Гроута.

— Не отставайте от меня, — говорил Гроут кому–то.

— Ни в коем случае, — подбодрил себя Джим, держа курс на знакомый голос. Вскоре Джим увидел свет фар автомобиля и пустился бежать, чтобы опередить Гроута. Но не сумел этого сделать — болото оказалось достаточно глубоким. Когда он выбрался на дорогу, автомобиль уже удалялся. Ничего другого не оставалось, как вручить судьбу своим быстрым ногам. Бег согрел его, хотя он двигался не очень быстро. Через полчаса он увидел красный сигнал заднего фонаря автомобиля, остановившегося у дома. Теперь можно было не торопиться и выяснить обстановку.

Обходя дом по периметру, он обнаружил, что выставлен часовой. Он даже узнал его фамилию, кто–то окликнул из темноты: «Бронсон»! Джиму удалось подслушать один небесполезный разговор, который состоялся между двумя бандитами перед сном. Один из них собирался спать в передней, другой — в машине. Что он имел в виду под словом «машина»? Быть может, в их распоряжении есть ещё один автомобиль, потому что на одном уехал Гроут. Если его не задержат, завтра утром он будет в Кеннет–Холле. Знакомое название. Ведь это то имение, о котором говорила миссис Уезер. Она ещё подчеркнула, что это родовое гнездо Дентонов. Так вот куда направился Дигби! Бандиты разговаривали громко, видимо считая себя в этой глухомани в безопасности. Вилли и Бронсон курили, не прикрывая огоньки от папирос, и Джим позавидовал им — так хотелось хоть раз затянуться горьковатым дымком.

— У нас с ней ещё будет возня, поверьте мне, мистер Вилли.

— О нет! Она так напугана, что ей не до сопротивления. Притом, как я выяснил, она никогда не летала на самолёте.

Эти болтуны помогли сделать Джиму ещё один вывод. Машина — это самолёт, очевидно, спортивный. Потому что другому здесь не сесть. Где они могут его прятать? Сколько Джим ни напрягал зрение, ничего не удалось заметить.

— А не помешает ли нам дождь?

— А чего нам его бояться! Я закрыл машину надёжно. Она привыкла у меня ночевать под открытым небом.

«Э, нет, парень, так с машиной не обращаются. На ней далеко не уедешь, если будешь закалять на морозе или испытывать дождём». Для Джима всегда машина была сродни живому существу. Но сейчас важно выяснить, где они её прячут. Пока сбегаешь в Регби и сообщишь в полицию, можно упустить всю банду.

— А где Фуэнтес? — спросил тот, которого называли Бронсоном, — Гроут сказал, что он тоже скоро будет здесь.

— Он недалеко от Регби, вооружён и, если увидит полицейские машины, направляющиеся к нам, подаст сигнал.

«Запомним и эту информацию», — подумал Джим. Он решил выждать время.

— Ну, давай ещё по одной выкурим и — спать. — Вилли зажёг спичку, и в её свете Джим разглядел, что Бронсон был одет в костюм лётчика. И это сразу натолкнуло на интересную мысль. Вилли вскоре пошёл спать, а Бронсон стал патрулировать вокруг дома. Всё стихло. Только шум проходящих вдали поездов и тяжёлые дождевые капли, падающие с деревьев, изредка нарушали тишину. Джим вынул свой револьвер и двинулся вперёд, припадая почти к земле. Когда он выпрямился во весь свой гигантский рост, Бронсону показалось, что он вырос из–под земли.

— Если пикнешь — пристрелю.

Холодное дуло пистолета, упирающееся в лоб, убедительнее всяких слов говорило Бронсону о намерениях ночного пришельца.

— Где машина?

Бронсон струсил не на шутку. Он готов был отвечать на любые вопросы.

— За домом, в поле. А чего вы от меня хотите?

— Поменьше вопросов. Иди и не оглядывайся. — Дуло пистолета больно упиралось в спину Бронсона, но он готов был терпеть любую боль, только бы его оставили в живых.

— Тут в одном месте нам придётся перелезть через забор.

— Если надо, так перелезешь.

Наконец, Джим увидел в поле знакомые контуры самолёта. Дальше идти не имело смысла.

— А теперь быстро раздевайся.

— Не могу же я тут снимать с себя вещи, — плаксиво гнусавил Бронсон.

— Уверяю, тебе лучше раздеться самому, чем мне снимать одежду с трупа… Да снимай аккуратно, не бросай на траву. Я страсть не люблю одевать мокрую одежду, — предупредил Джим, поигрывая пистолетом.

Но он напрасно вёл себя так беспечно, предварительно не обезоружив Бронсона. Вдруг лётчик выхватил из бокового кармана куртки револьвер, но выстрелить не успел. Его свалил молниеносный удар в челюсть.

— Вот теперь — порядок! Я всегда говорил, что нельзя доверять детям оружие, они могут пораниться. Тебе револьвер, видно, тоже мешал. А теперь давай, снимай кальсоны и башмаки.

— Но я простужусь, — канючил Бронсон.

— Если умрёшь — пришлю на похороны венок. Но мне почему–то кажется, что от простуды ты не умрёшь — по тебе плачет верёвка.

Глава 37

Воздушные акробаты

Больше Бронсон не пытался уговаривать своего визави не снимать с него платье. Он молча переоделся в мокрый костюм Джима, который был ему великоват, и беспрепятственно позволил связать себя по рукам и ногам.

— А чтобы ты не орал, вот этот платок послужит хорошим кляпом.

— Вы подлец, — ещё раз пискнул Бронсон, а дальше он только мычал.

На рассвете Джим разбудил Вилли, не приближаясь к дому.

— Ну чего ты кричишь. Я слышу. Сейчас сварю какао и займемся делом.

— О, я вижу, вы уже готовы к старту, в полной амуниции. Вам долго не придётся меня ждать.

И действительно, через несколько минут Джим уже пил горячий какао, а затем поспешил к самолёту, чтобы проверить состояние двигателя. Всё было в лучшем виде. Вилли тоже не терял времени зря. Он надел тяжёлое пальто и шлем лётчика. Ева удивилась, что он одевается так тепло в такое прекрасное утро. Но она изумилась ещё больше, когда и ей предложили примерить подобный наряд. Когда они подошли к самолёту, мотор уже работал. Джим сидел на месте лётчика, готовый к старту.

Стараясь перекричать шум мотора, Джим приказал Вилли, чтобы он как можно тщательнее привязал к сидению мисс Уэлдон. Он дождался, пока его пассажиры приготовились к полёту и поднял машину в воздух.

Еве ещё никогда не приходилось летать самолётом, и это новое, ни с чем не сравнимое ощущение заставило её на какое–то время забыть о существующей опасности. Ей дышалось легко, когда стальная птица уверенно парила над землёй. Они поднимались всё выше и выше. Вилли удивился этому. Ведь Бронсон хорошо знал дорогу в Кеннет–Холл, и для этого не нужно так высоко подниматься, чтобы сориентироваться на местности. Но откуда он мог знать, что в этот момент беспомощный Бронсон лежит под кустом со связанными руками и ногами. Если бы Вилли внимательно посмотрел вниз, он, быть может, его и увидел бы.

— Почему вы не ложитесь на нужный курс? — забеспокоился Вилли. — Вам ведь хорошо известен маршрут?

Джим не стал пользоваться переговорным устройством, в ответ он только кивнул головой и направил машину направо. Это успокоило Вилли. Но через несколько минут он заметил, что самолёт вновь разворачивается на юг. Вот на горизонте уже обозначились контуры Лондона.

— Вы с ума сошли, Бронсон! Берите правее.

Джим только кивнул в ответ и вновь повторил тот же манёвр.

— Что с вами, Бронсон?! — в голосе Вилли слышалась угроза.

Джим направил самолёт на запад, проклиная себя за то, что не выяснил у Бронсона конечную цель полёта. Ему и в голову не приходило, что из–за этого могут возникнуть неприятности. Джим снова взял курс на Лондон.

— Или вы будете лететь, куда надо, или будете иметь дело со мной.

Джим почувствовал, как Вилли воткнул ствол пистолета в его плечо. Стейл обернулся, и Ева вскрикнула. Бандит тоже узнал его.

— Стейл! — прокричал он в переговорное устройство. — Или вы будете слушаться меня, или я вас прикончу.

— Командуйте. Я повинуюсь.

— Берите правее, по направлению к Оксфорду.

Джим понимал, что этому бандиту ничего не стоит нажать на курок — по нему всё равно плачет виселица. Однако холод опасности за спиной не сковывал Джима. Наступил самый ответственный момент в этой борьбе не на жизнь, а на смерть. Джим давал себе в этом отчёт и готов был к самым решительным действиям, но он не хотел подвергать опасности жизнь Евы. Стейл обернулся назад и улыбнулся Еве. Его внимательный взгляд скользнул по ремням, которыми она была привязана к сидению, и на мгновение остановился на Вилли, — тому привязаться было нечем. Решение уже созрело, но надо было выждать ещё несколько мгновений, чтобы усыпить бдительность испанца, который по–прежнему упирался стволом пистолета ему в плечо.

Они пролетели над Оксфордом. В это время Джим обратил внимание на покашливание одного из моторов — видно, плохая была горючая смесь. Но двигатель всё же работал. Вилли приказал держаться нового курса, и Джим добросовестно выполнил команду. Теперь машина летела в западном направлении. Кажется, с мотором наладилось, успокоился и Вилли — он спрятал револьвер в карман кожаной куртки.

Ева не заметила, как самолёт резко клюнул носом вниз, но почувствовала, как больно сжался желудок. Затем стало легче — это машина круто пошла вверх. Ремни крепко вдавились в тело, причиняя боль, но страха не было. Она посмотрела вниз и почувствовала головокружение. Девушка крепко зажмурила глаза, а когда открыла их, то Вилли уже не было рядом. Введя машину в пике, а затем выполнив несколько переворотов, Джим сделал всё, чтобы испанец, не привязанный ремнями к сидению, вывалился из самолёта. Теперь Еве стало страшно. Она была на грани обморока.

Но тут раздался голос Джима:

— Что случилось, Ева? По–моему, Вилли спрыгнул с парашютом, — солгал он, стараясь успокоить девушку. — О нём не стоит беспокоиться, он в безопасности.

— Но как вы сюда попали, Джим?

— Об этом мы поговорим позже.

Двигатель вновь начал покашливать. О возвращении в Лондон теперь нечего было и думать. Тем более, что самолёт постепенно терял высоту. Нужно было срочно найти удобное место для посадки. Кажется, это не сложно было сделать — впереди простиралась зелёная равнина. Только бы дотянуть до неё. Если бы Джим был один, он не стал бы так тщательно выбирать площадку для приземления, но не хотел рисковать из–за Евы. Машина так плавно приземлилась, что девушка даже не почувствовала толчка.

— Ах, Джим! Какой восторг я испытала во время полёта. Но, что случилось с этим бедным человеком? Мне кажется, вы его выбросили из машины.

Джим хотел отделаться шуткой, но сдержал себя, увидев испуганные глаза Евы. Конечно, он мог бы её успокоить, объяснив, что этот негодяй, подвернись удобный случай, убил бы их обоих, не моргнув и глазом. Он помог девушке выйти из самолёта и снять тяжелое кожаное пальто.

— Кажется, мы неплохо приземлились. Видите — невдалеке отсюда дом. Сейчас я вас отведу туда, а сам попытаюсь отправить телеграмму Солтеру о нашем местонахождении. И ничего не бойтесь — теперь мы вместе.

— Но дом, по–моему, не обитаем, — констатировал Джим, после осмотра ветхого сооружения. Но не может быть, чтобы он не нашёл хотя бы одну приличную комнату, где Ева могла бы отдохнуть. Он вошёл в переднюю, потом осмотрел ещё две комнаты. Но нигде никого не обнаружил.

— Есть тут кто–нибудь? — крикнул Стейл. В ответ — молчание. Он вышел во двор, чтобы переговорить с Евой, но её там не оказалось. Не было её и на террасе. И возле самолёта Джим не нашёл своего пассажира. Быть может, она тоже решила, не дождавшись его, осмотреть комнаты. Он открыл дверь в переднюю — и тут же получил тяжёлый удар палкой по плечу. Нападающий не успел повторить удар — Джим несколькими резкими движениями рук выбил у него довольно увесистую палку, а затем сбил с ног. Но в этот момент петля сжала ему шею. Джим попытался освободиться от удавки, но почувствовал, что слабеет.

Глава 38

Мастерс сомневается

Пока Джим знакомился с домом, Ева прошла до конца террасы и, наслаждаясь солнечным теплом, прислонилась к балюстраде. Она так задумалась, что не сразу почувствовала, как кто–то коснулся её плеча.

— Не правда ли, прекрасный вид?

Этот голос Ева узнала бы из тысячи других. Того, кому он принадлежал, она смертельно ненавидела и боялась. Это был Гроут.

— Если вам дорога жизнь Стейла, то не следует кричать.

От этого тихого, но жестокого голоса у неё всё похолодело внутри. Дигби ввёл её в комнату, где находился высокий, атлетического сложения человек. У него в руках была верёвка.

— Погодите, Мастерс. Эту птичку легче будет спеленать, когда она войдёт в нашу клетку, — сказал Дигби. Но в этот момент раздался крик Сильвы. Мастерс поспешил ему на помощь. И как раз вовремя. Только верёвка на шее Джима уберегла одного из бандитов. Девушка видела, как Стейл делает конвульсивные движения, чтобы освободиться от удавки. Но Мастерс всё сильнее затягивал петлю. Не помня себя, Ева бросилась на помощь любимому человеку.

— Негодяй! Вы задушите его. Немедленно отпустите верёвку.

Её маленькие кулачки вряд ли причиняли боль верзиле, который сидел на Джиме. Тем не менее он вынужден был отпустить верёвку. Но тут вмешался Дигби, он оттащил Еву в сторону и приказал связать Джима.

— Отпустите меня! — кричала Ева, беспомощно барахтаясь в цепких руках предводителя банды «тринадцати». Она не боялась его.

— Куда вы отправили Джима и что с ним сделали?

— Не волнуйтесь, он посидит несколько часов в очень хорошем месте. Вы лучше скажите мне, где Вилли?

— Если так поступают со мной, я тоже ничего не скажу.

— Тогда я заставлю говорить вашего молодого человека.

— Вы его заставите говорить?! Как бы не так. Настоящие мужчины во время войны были под пулями, а не сидели за своим письменным столом или экспериментировали на беспомощных собачках.

— Что вы мелете! — Гроут был бледен как полотно, — слова Евы точно попали в цель. — Я его так буду пытать, что он выложит даже больше, чем знает.

— Ваша беда, Дигби, заключается в том, что вы меряете всех мужчин по своей мерке, а женщин — по тех, чьи судьбы вы разрушили ради своей мимолётной прихоти.

Ева была вне себя. Теперь настала минута, когда она всё скажет этому подлецу, что о нём думает.

— Вы, Дигби Гроут, — предатель, вор, убийца, который нанимает себе подобных подонков для обделывания грязных делишек. Ваши познания в медицине вам нужны только для того, чтобы мучить беззащитных животных и одурманивать слабых женщин.

Дигби спешил. В другой раз он не потерпел бы таких оскорблений, но сегодня что–то сломалось в нём. Чтобы заставить замолчать эту женщину, он, не сумев придумать ничего лучшего, — связал ей накрепко руки и толкнул в грязный угол.

— Мне сейчас некогда, но я скоро вернусь и займусь вами.

В передней его ждал Мастерс с озабоченным лицом.

— Куда вы его отправили?

— В восточный флигель. Только знаете, мистер Гроут, мне кажется, что мы поступаем подло.

— Что вы имеете в виду?

— Я никогда прежде не применял насильственных методов с целью нападения на людей… А если этот Стейл обвинит нас в насилии?

— Не стоит беспокоиться, вам хорошо заплатят.

Гроут хотел уйти, но Мастерс удержал его.

— Но ни ваши слова, ни ваши действия не спасут меня от тюрьмы. А я в своей жизни не совершал ничего противозаконного.

— Вы что — сумасшедший? Какие противозаконные действия? Я же вам говорил, что этот человек обманом увёз мою жену, а вы помогли мне возвратить её.

— Вы мне говорили, что это ваша жена. А что это за методы, вы меня извините, бить человека такой тяжеленной палкой. Этот Сильва мог бы его убить.

— Я вам дам один совет, Мастерс: не интересуйтесь делами, в которых вы не разбираетесь. Я вам ещё раз повторяю, что Стейл — мошенник, который хотел увезти мою жену и украсть мои деньги.

— Тогда почему вы не отправите его в полицию? Такими действиями вы только навредите своему имени, когда узнают, как вы с ним обращались.

— Не надо меня пугать. Не я с ним дурно обращался, а вы накинули ему петлю на шею.

— Но я думал связать ему руки. А петля случайно захлестнула шею, — покраснев, оправдывался Мастерс.

— Такие вещи ещё нужно доказывать в суде. Я считаю, что из всех участников сегодняшней драмы есть только один преступник. Это вы.

— Я?!

Мастерс был буквально ошеломлён таким утверждением.

— Ладно, хватит заниматься выяснением обстоятельств. Лучше снесите даме что–нибудь поесть. Вот вам деньги, и пусть ваша жена приготовит пару блюд.

Около трёх часов дня к воротам Кеннет–Холла подъехало двое господ. Не ожидая, пока им откроют дверь, они бесцеремонно взобрались на стену. Это были Бронсон и испанец.

— А где Вилли? — почти одновременно задали себе друг другу вопрос Дигби и Бронсон.

Глава 39

Джим Стейл в плену

Комната, в которую ввели Джима, была не лучше других, только меньше размером. Руки Джима были крепко связаны, так что он лишь слегка мог шевелить пальцами. Он сидел довольно долго в этой комнате в одиночестве. Вдруг дверь отворилась, и вошёл Гроут. С ним был ещё один человек, который сладострастно улыбнулся, увидев Джима. Это был Бронсон.

— Кого я вижу! — от души засмеялся Джим, приветствуя Бронсона. — Я рад, что вас нашли, теперь мы с вами поменялись ролями. Но, я думаю, не надолго. Меня тоже вскоре найдут, и я вас смогу навещать в тюрьме.

— Где Вилли? — перебил его Дигби.

— Этого я не знаю, но подозреваю, что он исчез.

— Как исчез?! — заорал Бронсон.

Джим рассмеялся, но в следующий момент Бронсон ударил его кулаком в лицо. Джим продолжал улыбаться, хотя на лице его появилось выражение, испугавшее бандитов.

— Стейл, мы хотим знать, где Вилли.

— По–моему, он жарится в аду. Я не теолог, Гроут, но мне кажется, что если действительно люди наказываются богами за свои чёрные деяния, то Вилли попал по адресу. Там уже не летают.

— Вы хотите сказать, что он мёртв.

— Мы поднялись чуть выше пяти тысяч фунтов от земли, и я на радостях, что вновь управляю самолётом, сделал мёртвую петлю. Когда оглянулся назад, Вилли не было. Я лишний раз убедился, что без парашюта вряд ли есть шанс благополучно приземлиться.

— Ты его убил, негодяй! — кричал Бронсон, но уже не решался пустить в ход кулаки.

— Помолчи, оборвал его Дигби. — Где вы его сбросили, Стейл?

— Где–то тут недалеко. Я не хотел, чтобы он причинил кому–нибудь беспокойство.

Дигби вышел из комнаты, поражённый смертью товарища. Во дворе его встретили испанцы и стали требовать уплаты денег за их услуги. Но Гроут не торопился удовлетворить их требования. Он предполагал заплатить им по–своему, в более безопасном месте. Но его сотоварищи по банде не очень доверяли честному слову. Они отдавали предпочтение звонкой монете. Дигби старался их убедить не торопиться покидать его. Особенно ему нужен был Бронсон как лётчик. Он попросил подготовить машину к полёту.

Джим вновь остался один в комнате. Он всё время пытался освободить руки, но безуспешно. В то же время внимательно прислушивался ко всему, что делалось во дворе… Вот заработал мотор, затем он закашлял и затих. Видно, не всё в порядке с цилиндрами. Через минуту мимо окна пробежал Бронсон, затем прошли испанцы. У каждого из них было своё занятие: один ремонтировал самолёт, двое других отправились на поиски тела Вилли…

Дигби решил заняться своей пленницей.

— Вам понравилось летать?

Но Ева не ответила на вопрос.

— Вы заметили, как был убит мой друг Вилли?

— Я этого не видела.

— Не беспокойтесь о мистере Стейле. Я не собираюсь обвинять его в совершённом убийстве. На это у меня просто нет времени. У вас тоже. Завтра вечером мы вместе покинем эту страну.

Ева вновь промолчала.

— Я надеюсь, что вас не беспокоит перспектива более тесного знакомства с морской стихией? Впрочем, я думаю, что мы сумеем без проблем приводниться возле моей яхты.

Их разговор прервал Бронсон. По его лицу было видно, что есть важное сообщение.

— На станции в гостинице я встретил репортёра. Тело Вилли, к сожалению, уже найдено.

— И его имя тоже известно?

Бронсон кивнул головой.

— Да, в его кармане нашли квитанцию на покупку яхты.

— Так значит и о яхте всё известно!

Дигби был в отчаянии. Где взять силы, чтобы перенести такие удары судьбы. Ева со стороны наблюдала за ним. Сейчас Гроут напоминал беспомощного ребёнка, потерявшего любимую игрушку. Дигби отдавал самые противоречивые приказания и тут же отменял их, казалось, ещё минута — и он разрыдается.

— Бронсон, сверните шею этому Стейлу… Впрочем, погодите, это мы успеем сделать. Лучше готовьте самолёт. Мы сегодня же улетаем.

Глава 40

Солтер приходит на выручку

Ева чувствовала, что её положение безвыходно и не приходится рассчитывать на спасение. Она с тоской слушала рёв машины, которую Бронсон готовил к полёту. Что делать? Как бы там ни было, надо предпринять какие–то действия. Но как выбраться из этой западни? Двери и окна заперты накрепко. Одна надежда на Джима. Быть может, ему удастся выбраться из плена.

А Дигби постепенно взял себя в руки и не терял времени зря. Он послал Сильву к капитану «Пелеаги» с сообщением, что он прибудет сегодня вечером на борт яхты. Нужно, чтобы ему навстречу выслали лодку. Когда Сильва уехал, Дигби вспомнил, что он уже отдал такое же приказание капитану, но что–либо менять было уже поздно. Он велел своим людям приготовить всё необходимое для ночного полёта, и хотя внешне Гроут казался спокойным, внутри у него всё кипело. Он сорвал свою злость на Фуэнтесе, который зашёл к нему, чтобы узнать последние новости.

— Откуда мне их знать! — закричал Дигби. — Да они мне и не нужны. Через час мы уберёмся отсюда.

— Вы–то уедете, а что будет со мной? Саверио хотя бы автомобиль имеет. А почему бы вам не взять меня с собой?

— Ты же знаешь, на сколько мест рассчитан самолёт. Тебе нечего бояться. Сегодня здесь никого не будет, а до завтра вы сумеете убраться далеко.

— А что будем делать с тем человеком в восточном флигеле?

— Он нам не нужен. Тем более, что может всё рассказать полиции. А ему многое известно. Достаточно одного удара по черепу, чтобы решить все проблемы. Вы меня поняли, Фуэнтес?

Испанец иронически посмотрел на своего хозяина.

— Конечно, милый мистер Гроут. Только я вам советую — убейте его сами. Лично мне не нравятся английские тюрьмы.

— Что–то вы в последнее время стали чрезмерно пугливы.

— Не больше, чем вы. Если есть желание, то убивайте этого парня. Впрочем, я не уверен, что допущу это убийство. Вы уезжаете, а мне оставаться здесь.

Дигби заскрипел зубами. В другое время он заставил бы эту испанскую собаку повиноваться, но сейчас было не до него.

А у Джима были свои проблемы. Ему с трудом удалось подняться на ноги и немного размяться. Наступил вечер. Судя по работе двигателя, самолёт уже был готов к полёту. По двору быстрым шагом прошёл Дигби в полном снаряжении лётчика. Очевидно, через несколько минут банда попытается скрыться. Наверное, Дигби увезёт с собой и Еву. Этого допустить Джим не мог. Он подошёл к небольшому окну и спиной выдавил стекло. Затем ему удалось разрезать верёвки и освободить руки от пут. Теперь надо было подумать о том, как выбраться из комнаты. Дверь была довольно прочной. Джим попытался вышибить её, но не тут–то было. Вдруг во дворе поднялась суета.

— Полиция! — закричал перепуганный Фуэнтес, но крик получился какой–то сдавленный. Видно, Дигби закрыл ему рот рукой.

Джим метался по комнате, как разъяренный зверь. Вдруг он вспомнил о тяжёлой каминной решётке. Он поднял её и нанёс несколько ударов в дверь. Полетели щепки. Несколько досок поддались, и Джиму удалось проделать небольшое отверстие в двери. Он с трудом протиснул в него плечи и оказался на свободе. Сразу стал слышен гул мотора, невдалеке прогремел выстрел. Джим бросился бежать к полю, но понял, что опоздал — самолёт оторвался от земли. На том месте, где ещё минуту назад стоял летательный аппарат, лежал раненый Фуэнтес. Он был ещё жив и в бреду проклинал Дигби, который расправился с ним. А вскоре в усадьбу прибыла и полиция во главе с Солтером. Старик в качестве мирового судьи запротоколировал показания умирающего.

— Несомненно, что только за это деяние Дигби Гроут будет повешен.

Но Джим не поддержал разговор. У него было своё мнение относительно смерти Дигби. Внешне казалось, что он внимательно слушает своего патрона о том, почему он оказался так кстати в этой заброшенной усадьбе, но все мысли были в только что улетевшем самолёте. Где искать Дигби? — Скорее всего, на яхте, которую купил по поручению Гроута у богатого бразильца Вилли, — размышлял вслух Солтер.

— Но где она может находиться? — непраздный вопрос задал Джим.

— Мне известно, что несколько дней назад она покинула французский порт Гавр и, вероятно, направилась в какой–нибудь британский порт.

— «Ллойд» печатает известия о всех судах. Мы можем телеграфировать во все порты. Только, что это даст? По–моему, Бронсон опустится прямо в воду, а пассажиры поплывут к яхте. Впрочем, надо над этим поразмыслить. «Я хотел бы побыть немного один», — обратился Джим к Солтеру.

Уже уходя, он вдруг сказал:

— Да, чтобы не терять времени, мистер Солтер, надо бы связаться с адмиралтейством. Не дадут ли они в наше распоряжение гидроплан?

— Попробуем. Я сейчас же позвоню первому лорду адмиралтейства, и он нам поможет.

Но Джиму сразу не удалось заняться разработкой плана спасения Евы. Сержант–полицейский пригласил его в комнату, где допрашивали Мастерса. Этот великан находился в прежалком состоянии.

— Я так и знал, что этот бандит втянет меня в историю, — хныкал он. — А у меня жена, дети. И я никогда не совершал никаких преступлений. Сэр, замолвите за меня слово.

— Я могу сказать лишь то, что вы попытались задушить меня. Но это, кажется, не лучшая рекомендация для вас.

— Клянусь вам, что я не хотел этого делать. Я просто хотел связать вам руки. Но, к несчастью, петля обвилась вокруг вашей шеи. А этот Дигби говорил, что его жена сбежала с вами, что вы соблазнитель и мошенник.

— Так он вам это рассказывал?

— Он поклялся, что на ней женат и собирается совершить морское путешествие.

— Морское?

Мастерс кивнул головой.

— Он убеждал меня, что жена не вполне здорова, а путешествие по морю принесёт ей пользу.

О том, на каком судне он собирается путешествовать и о пункте отправления Мастерс, к сожалению, ничего не знал.

— Сержант, по–моему этот человек не причастен к планам Гроута. Не стоит возбуждать против него обвинения.

Но полицейский покачал головой:

— Я обязан задержать его до тех пор, пока не будет произведено освидетельствование трупа. Мне досадно, что у меня под носом совершили такое дело, а я его проворонил.

Джим грустно улыбнулся.

— Это же можно сказать и про нас.

Глава 41

В плену на яхте

Новой порции морфия оказалось достаточно, чтобы успокоить Еву. Они уже сели в самолёт, когда раздался отчаянный крик испанца.

— Дигби, у вас ещё есть одно место. Возьмите меня с собой.

— Я уже вам сказал, Фуэнтес. Для вас в самолёте места нет. Убирайтесь!

— А я говорю вам, что полечу вместе с вами.

К ужасу Дигби испанец вцепился руками в крыло самолёта. А медлить было нельзя.

— Бросьте крыло, или я вас застрелю.

Но Фуэнтес от страха, казалось, потерял рассудок. Со двора уже доносились голоса полицейских. Не колеблясь, Дигби выстрелил в Фуэнтеса.

— Вперёд, — скомандовал он Бронсону.

Ева с ужасом смотрела на этого зверя в человеческом обличьи. Видно, он тоже был напуган тем, что только что совершил. Он убил человека. Страх перед преследователями, казалось, сделал его безумным. Он всегда избегал совершать преступления своими руками, за которые можно попасть на виселицу. Он умело подставлял других на мокрые дела. Теперь же совершил сам убийство. Закон будет преследовать его, пока не покарает. И эта женщина присутствовала при этом, она с удовольствием выступит на суде свидетелем. Но постепенно Дигби оправился от испуга. Жизнь продолжается, и надо действовать. В конце концов, можно донести на Бронсона, который готов был, спасая его жизнь, пожертвовать своей. Да чёрт с ним.

Мотор работал безукоризненно. Машина шла плавно, слегка покачивая крыльями. Сперва это было неприятно для Евы, но постепенно она привыкла. А когда открылось целое море света — приближался Бристоль, портовый город, на душе стало как–то по–домашнему тепло. Возле канала самолёт резко пошёл на снижение. Бронсон выстрелил сигнальной ракетой. Над водой повис оранжевый шар. С моря тотчас же последовал ответ. Дигби ещё раз осмотрел плавательный пояс девушки и свой собственный.

— Застегните и мне пояс, — попросил по переговорному устройству Бронсон.

Самолёт снижался всё ниже. Прямо по курсу Ева увидела элегантные очертания яхты. Но затем она куда–то исчезла уз поля зрения. Навстречу стремительно неслась чёрная вода. Самолёт чиркнул крыльями по волнам и накренился. Дигби помог выбраться из кабины девушке и прыгнул за ней в воду.

— Держитесь возле меня, чтобы не потерялись.

Бронсона не было видно. Его судьба не интересовала Дигби. Он стремился в темноте не потерять из виду Еву. Вскоре их обоих подобрала лодка. Смуглые мужчины в светлой морской одежде помогли им расположиться в шлюпке.

— А где же Бронсон? — беспокоилась Ева. Но Гроут молчал. Не мог же он ей сказать, что он надёжно пристегнул его ремнём к сидению лётчика.

Дигби взошёл на борт яхты первым, затем подал руку Еве.

— Приветствую вас на борту нашей «Пелеаги»! — сказал он не без иронии, но как–то торжественно. Ей было противно от его кривляния. Так юродствовать после того, как в течение нескольких минут он отправил на тот свет двух человек, мог только настоящий дьявол. Стюардесса в белом платье пригласила Еву спуститься в каюту. Она сделала это охотно, чтобы поскорее избавиться от присутствия Дигби. Каюта была обставлена роскошно. Салон занимал всю ширину судна. С одной стороны стоял диван, покрытый тяжёлым шёлком, с другой — огромная постель. Ева решила, что эта комната была предназначена для дамы.

Под стать салону изящно была отделана и ванная. На постели Еву уже ожидало роскошное платье и шёлковое прозрачное бельё. Закрыв дверь, она решила принять ванну и переодеться. Когда в дверь постучали, она уже полностью окончила свой туалет. У входа стоял Гроут.

— Не угодно ли поужинать?

Он вновь был, что называется, в своей тарелке, — спокоен и сдержан.

Ева хотела закрыть дверь, но он перехватил её руку и почти силой вытащил из каюты.

— Здесь я хозяин и не буду с вами церемониться.

— Вы — негодяй и убийца! — негодовала Ева.

— Прекратите истерику и пойдёмте в столовую.

— Я не хочу есть.

— Хотите или нет — это не важно. Но в столовую мы пойдем вместе.

В просторном помещении они были только вдвоём. Им прислуживал темнокожий стюард. Ева невольно залюбовалась этим маленьким дворцом с мраморными кабинами, роскошными люстрами и богатой инкрустацией. Ужин был прекрасен. Ева не могла есть, но Дигби настоял, чтобы она хотя бы попробовала еду. Стоило Еве проглотить ложку бульона, как она почувствовала, что очень голодна. Она ела с аппетитом, понемногу пробуя все блюда. Только отказалась от вина.

Гроут успокоился, его потянуло на философствование.

— Вас впереди ожидает прекрасная жизнь, если будете благоразумны. Ничего подобного вам никогда не создаст этот нищий Стейл. А у меня всё есть — деньги, недвижимость.

Ева не выдержала.

— Вы ошибаетесь. Это мне принадлежат деньги и недвижимость, которые вы не смогли похитить. Когда вас посадят в тюрьму, я получу всё, что вы собирались прикарманить. Всё, за исключением этой яхты.

— Прекрасные слова! У вас, Ева, ясный ум. И вам не удастся меня рассердить, и никто не помешает нам провести на этой яхте наш медовый месяц.

— Это вы решили за меня? — холодно спросила Ева. — И маршрут определили сами. Интересно, куда мы плывём?

— Мы держим курс на Южную Африку. Будем плыть вдоль берегов Ирландии, а дальше замаскируем наши действия.

Их беседу прервал капитан. Он не понравился Еве — был мал ростом и хром. Лицо цвета пергамента и жесткие чёрные волосы — всё это вместе создавало какой–то неряшливый образ.

— Я хочу вам представить капитана. С ним не мешало бы быть в хороших отношениях.

Но Ева не поддержала этого игривого тона.

— Что нового, капитан? — По–португальски спросил Гроут.

— Только что получена телеграмма. Мне кажется, вам следует с ней ознакомиться.

— Я совсем забыл, что на яхте есть телеграф.

В телеграмме было написано следующее: «Всем судам, идущим на запад или юг, а также возвращающимся в Англию. Сообщите по телеграфу положение и курс яхты «Пелеага“ полицейскому инспектору Райту из Скотленд–Ярда».

Ева не знала, разумеется, содержания этой телеграммы, но по тому, как Дигби нахмурил брови, поняла, что известие для него было скверным. У неё сразу улучшилось настроение.

— Ева, вам сейчас лучше отдохнуть. Я задержусь, мне нужно поговорить с капитаном.

Она вернулась к себе в каюту и хотела закрыть дверь, но с ужасом обнаружила, что кто–то снял засов, а из внутреннего замка вынул ключ.

Глава 42

Капитан выигрывает

«Пелеагу» качало всё сильнее, и Ева с трудом удерживала равновесие. Она взяла два кресла, которые не были привинчены к полу, и приставила их к двери. Затем обыскала все ящики шкафов, надеясь найти там какой–нибудь острый инструмент. Но нашла только щётку для волос, изящно покрытую золотом. Видно её забыл Махилья. Спать она боялась. Сидела в кресле с мрачным предчувствием беды и смотрела на дверь. Шли минуты, но никто не делал попытки ворваться к ней. Она не знала, что Дигби было сейчас не до неё. Он читал новые телеграммы. «Капитанам и старшим офицерам всех судов его Величества, всем мировым судьям и полицейским властям Великобритании и Ирландии. Задержите и арестуйте Дигби Гроута. Рост один метр семьдесят сантиметров, сложения крепкого, тёмный цвет лица, небольшие чёрные усы, но они могут быть сбриты. Говорит по–испански, по–португальски, по–французски. Имеет диплом врача. Вероятнее всего находится на борту яхты «Пелеага“. Этот человек преследуется за убийство и предводительство шайкой грабителей. Адвокат мистер Солтер объявил вознаграждение в 5000 фунтов тому, кто задержит преступника. Есть предположение, что он держит в заточении Доротею Дентон возраста двадцати двух лет. Гроут опасен, при себе имеет огнестрельное оружие».

— Поймите меня правильно, сэр, — сказал капитан, изучающе рассматривая побледневшее лицо Гроута. — Я попал в скверное положение.

— Говорите откровенно, что вы хотите сделать?

— Это зависит от того, как вы будете себя вести. Я не предатель и готов оказать вам всяческие услуги. Но здесь история, связанная с убийством. А я не хотел бы быть вашим пособником.

— А я не убийца. Зарубите это себе на носу. И вы — мой подчинённый. Не забывайте об этом.

В руках Дигби блеснул револьвер:

— Вы будете исполнять все мои приказания.

На капитана яхты эти угрозы не возымели действия. Он продолжал спокойно созерцать пепел своей сигары.

— Сэр, мне не первый раз угрожают револьвером, — сказал он холодно. — Я испугался только раз, когда был очень молод. А теперь у меня большая семья в Бразилии, которая мне стоит много денег. Если бы я был богат, то не исполнял бы прихоти своих работодателей. Если бы у меня было, скажем, сто тысяч фунтов, я купил бы на родине плантацию и провёл на ней остаток своей жизни спокойно и молчаливо.

Он подчеркнул особенно последнее слово.

— А могли бы вы выражаться пояснее? Насколько я понял, вы готовы доставить меня в Бразилию за сто тысяч фунтов, а иначе передаёте меня властям?

— Я ничего такого не говорил, сеньор. Ведь ваша милость хочет жениться на прекрасной сеньоре, которая очень богата. И вы хотите счастливо жить в Бразилии, и я тоже. Мне кажется, если бы я обратился с таким предложением к вашей спутнице, она приняла бы его.

— Хорошо. Я вам заплачу.

— Погодите, есть ещё один вариант. Предположим, что я её друг и потому высаживаю вас на берег в следующем порту. Тогда мы могли бы поделиться вознаграждением.

— Я никогда от неё не откажусь.

— Как хотите. Только постарайтесь завтра принести деньги ко мне в каюту.

Дигби понимал, что круг сужается. Но у него оставались ещё две надежды. Во–первых, трудно настигнуть яхту при её теперешнем курсе, а во–вторых, никто не докажет, что он убил Фуэнтеса. Тем более, что Ева здесь. А кроме нее никто не видел сцены убийства. Впрочем, об этом с ней стоит поговорить.

Но войти в комнату Евы ему помешал смуглый великан, который, вежливо его приветствуя, не сдвинулся с места.

— А ну прочь с дороги, черномазина!

— Не позволено, — бесстрастно парировал матрос.

— Кто вам приказал тут стоять? — Гроут побагровел от гнева.

— Капитан, сэр.

Дигби поднялся наверх, чтобы выслушать объяснения капитана. Он застал того на мостике. Капитан всматривался в морскую даль, где то и дело вспыхивал тонкий луч прожектора.

— Почти в нашем кильватере следует военный корабль. Не знаю, может он проводит манёвры, а может преследует нас.

Капитан отдал приказание, и на яхте мгновенно потухли огни. «Пелеага» повернула вправо и стала описывать полукруг. Перед лицом опасности Дигби позабыл о неприятной сцене у двери каюты. Лучи прожектора плясали по волнам, постепенно отдаляясь от яхты.

— Попытаемся проскочить между ирландским берегом и этим судном, — объяснил суть манёвра капитан.

— Но мы теряем драгоценное время.

— Лучше потерять время, чем свободу. — Против этого мнения Дигби нечего было возразить. Когда опасность миновала, он поинтересовался, почему у каюты дамы выставлен часовой.

— Судьба этой сеньоры всецело связана с исполнением вашего обещания, — сказал он корректно. — Но я же дал слово…

— Но пока не сдержали его.

Да, с этим человеком спорить было трудно. Пришло время подумать о себе. А его судьба всецело зависела от действий капитана. Здесь нельзя было продешевить. Дигби отсчитал четыреста тысяч долларов и передал их капитану. Тот молча проверил сумму и остался доволен.

— Ваше превосходительство очень щедры.

— И уберите часового.

Глава 43

Капитан продолжает игру

Ева сидела в каюте и невесело думала о своей судьбе. За дверью послышались шаги. Кто бы это мог быть, когда уже далеко за полночь. Скорее всего, что это Дигби. Дверь чуть приоткрылась.

— Не бойтесь. Это я, капитан.

— Что вам угодно?

— Я хотел бы с вами поговорить, мисс, но для начала уберите вещи от двери.

Ева быстро разобрала эту бесполезную баррикаду.

— Сударыня, я бедный моряк, исполняющий свои трудные и опасные обязанности за небольшое вознаграждение. Но бедность и низкое положение не мешают мне иметь сердце. — Он ударил себя в грудь. — Я не могу видеть страдания женщины. В то же время, Гроут — мой господин. И я вынужден подчиняться его приказаниям. Вот такова ситуация. Вы понимаете?

Ева кивнула головой. В её сердце вспыхнула надежда.

— К сожалению, я не могу постоянно находиться возле вас. А моим бравым матросам следует нести службу, а не стоять на часах возле вашей каюты. Но я не могу допустить, чтобы вас обидели на моём судне.

Этот маленький человек, видимо, хотел угодить обеим сторонам и искал компромисс, который освободил бы его от ответственности перед своим господином.

— Я хочу предложить вам это изящное оружие.

Ева взяла револьвер, едва не вскрикнув от радости.

— И если вы когда–нибудь вспомните, что Жозе Монтегано поступил в отношении вас как честный человек, я буду очень рад, — галантно поклонился капитан.

— Я не знаю, как вас благодарить. — Ева сердечно пожала руку этому торгашу в морской форме.

— Итак, помните. Сейчас я говорю с вами как кавалер с дамой. Но вполне возможно, что потом я буду капитаном, то есть, подневольным человеком.

Эти странные пассажи всё время сбивали её с толку, но Ева смутно догадывалась о том, что хотел сказать капитан. Он вышел с легким поклоном, но сейчас же вернулся назад.

— Маленький совет: не имеет смысла сдвигать столы и стулья перед дверью. Эта маленькая пушечка намного эффективнее, — подмигнул он, прощаясь.

Дигби Гроут ничего не знал о ночном визите капитана, но был рад тому, что он выполнил его просьбу — часового у каюты Евы не оказалось. Наконец–то не было никаких препятствий между ним и женщиной, которой он хотел владеть. Гроут подошёл к двери и деликатно постучал. Такая вежливость была уже совершенно бессмысленной, но он хотел сохранить известную корректность. Не получив ответа, Дигби медленно отворил дверь и вошёл в каюту.

Ева стояла в противоположном углу комнаты. По её одежде, по неразобранной постели Дигби понял без труда, что Ева ещё не ложилась. Она была напряжена и почему–то всё время держала руки за спиной.

— Дорогая, мне кажется, вам бы следовало лечь в постель. Иначе завтра вы будете неважно выглядеть, а мне этого не хотелось бы.

— А что вам угодно?

— Святая наивность! Чего может хотеть мужчина, в чьей власти находится такая красивая женщина? У него должно быть постоянное желание быть в её обществе — от возбуждения у Дигби даже охрип голос.

— Стойте! — крикнула Ева, когда он сделал попытку приблизиться к ней. Дигби повиновался.

— Как вы упрямы, Ева. Стоит вам только захотеть, и я готов на всё.

— Вы мне ничего не можете дать, кроме моих же денег, которые у меня украли, — ответила она ледяным тоном.

Дигби удивлённо посмотрел на неё и решил, что пора переходить к активным действиям.

— Ещё шаг, и я выстрелю! — у Евы в руках был револьвер.

Дигби отпрянул назад.

— Положите эту штуку, она может выстрелить. Вы же не умеете с ней обращаться.

— Это не ваша забота. Я застрелю вас, как собаку, Дигби Гроут, и буду рада видеть вас мёртвым. Только сделайте шаг…

— Оставьте оружие! Кто мог снабдить вас револьвером? Ради Бога, Ева, не делайте глупостей. Не хотите же вы действительно меня застрелить?

— И не раз возникало такое желание, жаль, что не было оружия под рукой.

Увидев испуг на лице Дигби, Ева опустила револьвер.

— Кто вам дал эту игрушку? — продолжал допытываться он. — Или вы нашли его в одном из ящиков в каюте?

— Это вас не касается. А теперь оставьте меня в покое. Уходите из моей каюты.

— Я вовсе не хотел приближаться к вам. У меня было одно желание: пожелать вам спокойной ночи. А вы стали угрожать револьвером.

— Если вы уж такой джентльмен, то для этого следовало прийти шестью часами раньше. А теперь — вон!

— Послушайте, Ева, — попытался он вновь приблизиться к девушке, но, увидев дуло револьвера, мгновенно отпрыгнул к двери. — Раз вы так настроены, я ухожу.

Гроут хлопнул дверью. У Евы дрожали нога от напряжения. Как она устала от этого постоянного противостояния! Сколько оно требовало душевных и физических сил! Она даже не помнит, когда в последний раз по–настоящему спала. Перед сном она ещё раз внимательно осмотрела комнату и убедилась, что другого входа нет. Только вот как быть с дверью, которая не запирается. В это время её обхватили сзади сильные мужские руки. Дигби незаметно вернулся в каюту и напал на ничего не подозревающую девушку. Без труда он отнял у неё револьвер и отбросил его в сторону.

— Теперь ты уж наверняка будешь моей.

От его жгучих поцелуев она чувствовала, что лишается сил. Казалось, не было никаких сил, чтобы сопротивляться напору этого животного. Её слабость как будто ещё сильнее распаляла Дигби.

— Ты забудешь Стейла и будешь любить только меня! — Дигби сорвал одежду с Евы, но его привело в чувство какое–то постороннее движение в комнате. Гроут повернул голову к двери и увидел капитана. У порога каюты с руками по швам стоял с непроницаемым видом маленький человек. Он ничего не говорил, только покашливал. Дигби отпустил Еву.

— Кто вас сюда приглашал? Закройте дверь с другой стороны.

— Я это сделаю, сеньор, но считаю своим долгом сообщить вам, что нас преследует гидроплан. Мы получили от него депешу.

Разговор продолжался на палубе.

— Что это за гидроплан, какая депеша? Объясните всё толком.

— Неизвестный лётчик сообщает, что он летит на юг и указывает своё местонахождение. Если он полетит дальше на юг, этот мистер Стейл, то он нас обнаружит без труда.

— Стейл?! — Гроут чуть не задохнулся от ярости.

— По крайней мере этой фамилией подписана депеша. Я жду от вас приказаний. Только поторопитесь, а то может быть поздно.

Глава 44

Джим снова в воздухе

Испуганно и растерянно смотрел Дигби на этого маленького человека в форме морского капитана, который встал между ним и женщиной, какую он уже считал своей.

— Мне кажется, что вы ведёте двойную игру. Это вы ей дали револьвер?

— Да, я просто хотел спасти вас от совершения нового преступления, мой милый друг. Или вы хотите ещё больше отягчить свою совесть к моменту прибытия. Пока только одного мистера Стейла. Кстати, он скоро увидит нас.

— Не суйте свой бразильский нос в мои дела, — зашипел Дигби в бессильной злобе.

— Э, нет, сеньор, это не только ваше дело. Оно и моё, потому что я не желаю провести эту зиму в английской тюрьме. У меня есть надежда, что нас не заметит гидроплан. А если она не оправдается, то наша песенка спета.

— Делайте, что хотите, только постарайтесь как можно быстрее выйти из опасной зоны, — буркнул Дигби и ушёл к себе в каюту.

Для себя он уже сделал окончательный вывод: игра проиграна. Он достал флакон с бесцветной жидкостью и вылил её в стакан. Его утешала одна мысль, что он не будет чувствовать боли. Стоит ему выпить этот напиток, и он погрузится в вечный сон. Но неужели нет иного выхода из этой ситуации? Дигби вновь подумал о Еве. Быть может, им удастся достичь берегов Бразилии. Хотя вряд ли. От капитана не дождёшься активных действий, он не станет рисковать. Когда яхта будет далеко от всех мореходных путей, маленький бразилец наверняка изменит своё поведение, не станет чинить препятствий ему, Дигби. А сейчас этот карлик поступал умно. На его месте вряд ли кто–нибудь действовал бы умнее. Не стоит торопиться с этим напитком вечности. Еве не убежать с яхты. Наступит время, когда она смирится со своей судьбой. Наверняка, и он будет относиться к ней иначе, как к любимой женщине. Вот только этот Стейл занозит его сердце.

Гроут спрятал стакан и вышел на палубу. Впервые он видел своё судно днём. Это была прекрасная яхта. Палуба, выкрашенная в белый цвет, сверкала, золотом отливали до блеска надраенные медные поручни. Радовала глаз удобная богато инкрустированная мебель. Дигби посмотрел на горизонт. Ни облачка, ни какого–нибудь движимого предмета. Только море нежилось под ласковыми лучами солнца. «Пелеага» шла с хорошей крейсерской скоростью, оставляя за кормой неширокий шлейф дыма. Итак, капитан его не обманул — на всех парах они мчались на запад. С правой стороны вдруг показалась ярко–красная полоса земли. То был ирландский берег. Успокоенный, Гроут сел в плетёное кресло и сладко потянулся. Опять его мысли были заняты Евой, которая в это время тоже вышла на палубу. Она наслаждалась морем, солнцем и свежим ветром. Как она была красива в эту минуту! Дигби вновь залюбовался этой женщиной.

Заметив Гроута, она не испугалась, а спокойно подошла к нему.

— Не вставайте. Я сама возьму кресло. Мне надо поговорить с вами, мистер Гроут.

Дигби удивлённо посмотрел на неё.

— Я хочу сделать вам предложение, которое, быть может, склонит вас принять решение высадить меня на ирландский берег.

— А что вы можете мне предложить, кроме себя самой?

— Я предлагаю вам деньги, то, что вы всегда любили больше всего на свете. Не знаю, благодаря какому чуду я стала наследницей большого состояния, что сделало вас нищим.

— Но всё же и без ваших денег у меня есть немалые средства, — возразил он, находя её предложение забавным, — Так что же вы мне предлагаете конкретно?

— Половину моего состояния, если вы отпустите меня в Англию.

— А что вы собираетесь сделать со второй половиной? — продолжал иронизировать Дигби. — Вы можете спасти меня от верёвки? Нет, я слишком далеко зашёл, чтобы принять ваше предложение. Впрочем, в этом есть своя логика. Когда мы прибудем к цели, я по всей форме сделаю вам предложение. Мы будем хорошей парой.

— Никогда! Я вижу, что напрасно теряю время.

— Так вы не хотите стать моей? — Дигби схватил за руку Еву. — Я знаю, кого вы любите. Но я не уступлю вас ему. Я убью вас…

Полоса дыма на юге вначале сбила Джима с правильного положения. Судно оказалось грузовым пароходом, который не ответил на его депешу. Убедившись в ошибке, Стейл тотчас же повернул самолёт на северо–запад. Он оглянулся на своего пассажира, но инспектор Мейнгард, судя по всему, чувствовал себя прекрасно. Одно беспокоило Джима — запаса горючего оставалось всего на два часа полёта. Этого количества уже было недостаточно даже для того, чтобы вернуться на ближайший аэродром. Он постарался набрать максимальную высоту, чтобы предельно увеличить угол обзора. Горизонт был чист. От этого голубого пространства можно было прийти в отчаяние. Но вдруг, где–то у самой кромки горизонта, забелела полоска дыма. Приблизившись к объекту, Джим послал запрос в эфир, но не получил ответа. Это становилось подозрительным. Он повторил своё требование, и вновь молчание было ответом. В третий раз он составил депешу в таких выражениях, что она заставила бы говорить и лондонского докера. На этот раз телеграф почти сразу ответил. Джим ясно разобрал: «Пелеага».

Глава 45

Конец

Дигби наклонился, чтобы посмотреть, что делали матросы в лодке. А когда увидел, что они закрашивают старое название яхты и выписывают новое — «Малага», то остался доволен. В хорошем настроении он поднялся на капитанский мостик. Они обменялись традиционным приветствием и вели разговор на какие–то отвлечённые темы. Но капитан часто отвечал невпопад и всё время смотрел на север.

— Вы думаете, что гидроплан способен так далеко залетать в море? Мы сейчас далеко от английского побережья?

— Где–то миль сто пятьдесят будет. Даже для спортивного самолёта это не расстояние.

Дигби похлопал его по плечу.

— Вы напрасно нервничаете. Нас уже не достать.

В это время телеграфист подал капитану телеграмму. Бразилец быстро пробежал её глазами и передал Дигби.

«Белое судно, идущее курсом на запад, сообщите номер, название и порт».

— Это кто спрашивает?

Капитан внимательно посмотрел в бинокль на север и ничего не увидел.

— Сделаем вид, что нас никто ни о чём не спрашивал, — предложил Дигби.

Новая телеграмма была ещё короче: «Остановитесь. Схожу к вам на борт».

— Ничего не понимаю. Не вижу никакого объекта, а сигнал подан с очень близкого расстояния. Мне кажется, нужно сбросить обороты.

— Не делайте глупостей!

Капитан повиновался. Вдруг не более чем в ста метрах от яхты упал какой–то предмет. Капитан глянул вверх и увидел где–то под солнцем серебристый самолёт. Он тотчас же повернул ручку машинного телеграфа на «стоп».

— Вот так, сеньор, я предпочитаю дымную бомбу настоящей.

Гроут несколько секунд смотрел на капитана, а затем резко повернул рычаг на «полный вперёд». Но почти тотчас же два матроса крепко схватили его за руки и отвели в сторону с капитанского мостика. Машина остановилась.

— Сообщите лётчику, что я заковал мистера Гроута в цепи, — сказал он телеграфисту.

Через несколько минут его приказание было выполнено, а гидроплан тем временем начал плавно спускаться на воду. Через минуту Джим уже был на борту яхты и просил проводить его в каюту Доротеи Дентон. Ева слышала шум от двигателя самолёта, но не могла понять, откуда долетает этот звук. И только тогда, когда яхта стала на якорь, она поспешила к иллюминатору. Почти рядом с кормой плавал изящный серебристый самолёт, на удивление похожий на комарика. В этот момент дверь каюты с треском открылась, и в неё буквально влетел растерзанный человек. Он был без пиджака, на лице зияла кровоточащая ссадина, а на одной руке болтался наручник. Это был Гроут. Ева в ужасе бросилась к столу, чтобы защититься от этого негодяя. Но Дигби не успел сделать в её сторону и шага, Джим опередил его. Короткий удар — и Дигби очутился на полу.

Дигби Гроут был повешен в день бракосочетания Евы Уэлдон (урождённой Доротеи Дентон) с Джимом Стейлом.

Гостиница на берегу Темзы

Глава 1

«Мекка» и её обитатели

Туманное утро… Равномерный всплеск вёсел… Вниз по реке плывёт лодка. Кое–где на берегу светятся огоньки. Берег медленно просыпается. Слышится грохот подъёмных кранов, скрип якорных цепей.

Лодка направлялась к северному берегу. Она благополучно миновала ряд барок, и сидевшие в ней люди уже собирались причалить к берегу, как вдруг перед ними на водную гладь легла тёмная тень. Один из гребцов опустил вёсла.

— Вэд! — хрипло вырвалось у него.

Из темноты в ответ донеслось:

— Здравствуй, голубчик! В такую рань уже на работе?

Баркас речной полиции, управляемый уверенной рукой, приблизился вплотную к лодке.

— Это я, мистер Вэд, я хотел отвести лодку в Дорлинг… чинить её надо, — откликнулся один из сидевших в лодке.

— Помилуй бог, да это мистер Оффер! — раздалось с полицейского баркаса. — Дорогой мой Пролаза–Оффер, что ты здесь делаешь? В такой час всем благонамеренным молодым людям, особенно с таким слабым здоровьем, как у тебя, следует находиться в постельке. Ну–ка, позволь взглянуть на тебя!

Полицейский сильным прожектором осветил лодку.

— Что это у тебя в маленьком ящике? Виски?! И не один ящик…

— Только что выудили из реки, — поторопился заявить в своё оправдание Пролаза–Оффер. — Я и Гарри…

— Так вы, значит, ездили рыбачить? Придётся вам отправиться следом за нами. Да поживее!

Оба речных пирата молча последовали за баркасом полиции. Лишь подъезжая к полицейскому посту, один заговорил:

— Не обольщайтесь, Вэд, что вы поймали нас. Вспомните–ка лучше обо всех ворах и убийцах в Лондоне, которые от вас ускользнули. Чем ловить маленьких воров, вы бы лучше думали о женщине, которую нашли с перерезанным горлом! Или о шайке с резиновыми перчатками!

— Заткнись! — остановил его спутник.

— Продолжай, продолжай, Пролаза, — добродушно поддержал его Вэд. — Я не слишком обидчив. А что ты сказал о «резиновых братьях»? Ты упрекаешь нас, речную полицию?

— Замолчи, Пролаза, — предостерёг его спутник, и Пролаза решил, что действительно лучше умолкнуть.

— Куда вы везли виски? Уж не собирались ли порадовать матросов из «Мекки»? — спрашивал Вэд. — Может, виски предназначалось для бедного Голли?..

И червяк начинает извиваться, когда его давят.

— Вы не имеете права задавать подобные вопросы. И если бы я вздумал пожаловаться на вас, то вы бы потеряли должность…

Тем временем полицейский баркас причалил к плавучему понтону.

В тот же вечер Вэд навестил миссис Аннабейль Эйкс в клубе «Мекка».

Эта почтенная дама была вынуждена под давлением полиции зарегистрировать своё заведение под названием гостиницы, и потому оно оказалось в зоне полицейского контроля. В любое время сюда мог явиться любой любопытный инспектор и произвести обыск.

Не раз миссис Эйкс, не скрывая, жаловалась своим гостям:

— Ну и времена настали! Всякая сухопутная лягушка может побеспокоить морской клуб!

«Мекка» располагалась в очень удобном месте и пользовалась вниманием штурманов товарных пароходов и парусников. К тому же, она была близко от пароходных контор. Тут кормили обильно и дёшево и, кроме всего, открывали кредит постоянной клиентуре.

Да, матушка Эйкс была очень внимательна к тем, кому симпатизировала, а симпатизировала тем, кто не совал нос в чужие дела.

Кроме матушки Эйкс, в «Мекке» жил её муж — Голли, приветливый человек невысокого роста с большими рыжеватыми усами. В молодости он служил стюардом на пароходе, но по пьянке склонен был уверять, что работал казначеем. А однажды, сильно захмелев, он произвёл себя даже в капитаны.

Голли был довольно своеобразным человеком. Он любил петь фальцетом сентиментальные баллады, искал сходство между собой и героями экрана, любил помечтать о том, как он будет играть главную роль. И всё читал книгу «Как стать звездой экрана».

Во время колки дров или другой чёрной работы Голли напевал отрывки из различных арий, не обращая внимания на возмущённых обитателей «Мекки», которых раздражали его голосовые данные.

Ещё более загадочным казалось то, почему миссис Эйкс называли «матушкой». Она была худа, костлява. Лицо, обрамлённое седыми клочьями волос, — неприветливо, сурово. Большинство постояльцев втихомолку называли её даже «старой ведьмой».

Довольно своеобразным было и само здание «Мекки». Оно стояло у набережной, а перед ним были разбиты две грядки, громко называвшиеся «садом». Ежегодно Голли с ангельским терпением пытался сажать цветы, но семена почему–то не всходили.

Из «Мекки» открывался чудесный вид на реку и корабли. У противоположного берега на стороне Суррея стояли океанские большегрузы, а ближе к набережной, где возвышалась «Мекка», обычно швартовались баркасы и баржи.

Лила Смиз стояла у окна столовой и с тоской смотрела на проплывающие пароходы. Она привыкла к обитателям реки, научилась различать буксиры по вою сирен. Возвращавшиеся после долгого отсутствия моряки с удивлением обнаруживали, что Лила очень изменилась и не была уже ребёнком, которого они знали раньше. Она стала серьёзнее, привлекательнее, в ней появилось что–то от совсем взрослой девушки. Большие глаза, правильные черты лица придавали миловидность, привлекательность этому миниатюрному стройному созданию в чёрном платье и на стоптанных каблуках.

Каждый раз, когда до неё доносился вой сирен, она подбегала к окну и задумчиво смотрела на реку.

— Лила! Гость из седьмого номера хочет чаю, не будь рассеянной, соберись с мыслями!

О, этот каркающий голос матушки Эйкс! Не раз мечтала она об иной жизни, смутно чувствуя, что ей предстоит познать её.

— Да, тетя! — и она побежала в кухню.

Маленькое окошко в кухне было распахнуто настежь, утреннее солнце врывалось в него блестящими бликами, которые отражались на водной глади.

Вдруг Лила отпрянула от окна. На набережной стоял человек и внимательно смотрел на неё.

— С добрым утром, принцессочка!

Она нерешительно улыбнулась.

— Здравствуйте, мистер Вэд! — и тут же почувствовала лёгкое волнение, которое охватывало её всякий раз, как появлялся этот человек.

Она не могла объяснить, почему так случилось, ведь полицейский никогда ни о чём её не расспрашивал.

— Мистер Вэд, почему вас называют крючком? — вдруг вырвалось у неё.

— Почему, принцессочка? У меня профессия — хватать людей, и я вечно мерещусь всяким плутам, — тут он перевёл разговор на другую тему. — А вы опять замечтались?

— Пожалуйста, забудьте о том, что я вам сказала, — залепетала девушка. — Это было так глупо. И, к тому же, неправда.

— Вы не умеете лгать, — спокойно заметил Вэд. — Вот в прошлый раз, когда вы мне сказали: «Не думайте, что мне так скверно, порой у меня бывают чудесные сны», — это была правда. Но не будем об этом. Как вам жилось?

В это время Лила услышала тяжёлую поступь матушки Эйкс. Она отпрянула в сторону от окна и отвела взгляд в сторону.

— Послушайте, Вэд, неужели у вас нет другого дела, как болтать с моей девушкой? — спросила, входя, матушка Эйкс, задыхаясь от злости. Жестом она приказала Лиле удалиться и захлопнула за ней дверь. — Нечего вам выспрашивать у неё. Коль вы мужчина, зайдите в дом и честно спросите, что вам нужно.

— Напрасно вы волнуетесь, дитятко, я просто зашёл к Голли…

— Не смейте называть меня «дитятко», — прохрипела матушка. — Если вы к Голли, так он во дворе.

При появлении сыщика Голли отложил топор в сторону и скорчил мучительную гримасу.

— Виски? Ничего не знаю. Да, я знаю Пролазу, этого опустившегося плута, мы ему запретили доступ в клуб. И друзья у него такие же. Знаете поговорку: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты?

— Это не всегда так, — возразил Вэд. — Скажите, вы ничего не слыхали о… «резиновых братьях»?

— Только то, что в газетах. К чему мне интересоваться ими, ведь на то есть полиция. Мы платим налоги, содержим всю эту ораву… Откуда мне знать об этих банковских громилах? Разве у меня есть текущий счёт? Я не миллионер…

Вэд внимательно слушал все эти излияния и в конце–концов понял: нового он ничего не узнает. Небрежно кивнув на прощание, он удалился.

Глава 2

Женщина в воде

Снова настала ночь. Рулевой полицейского баркаса жаловался, что стало намного холоднее. Джон Вэд ему посочувствовал.

Вэду было не более тридцати пяти. И хотя для инспектора речной полиции он был сравнительно молод, но рассуждения его были весьма зрелыми.

— Я не раз думал, что человеческая жизнь подобна реке, — начал было рулевой.

— Если вы расположены к сантиментам, то я попрошу отложить этот разговор до другого раза, — прервал его Вэд.

— Ничего, когда–нибудь и у вас появится желание пофилософствовать. Вот встретите девушку…

Вэд не слушал.

Полицейский баркас быстро бежал вдоль берега. Туман, окутавший Лондон, рассеивался. Над головами на ясном небе высыпали звёзды.

Вэд погрузился в размышления по поводу событий минувших суток. Ночью он крейсировал по реке и осматривал подозрительные лодки. После обеда отыскал труп утопленника. Утром ему пришлось побывать в суде по делу капитана одного буксира. Капитан обвинялся в грубом обращении с командой. По пьянке он чуть не потопил буксир — вовремя подоспел полицейский баркас. И ко всему, по дороге домой он получил срочное предписание явиться в Скотленд–Ярд. Несомненно, причиной вызова были «резиновые братья».

Эта шайка действительно распоясалась. Расследование показывало, что грабители носили резиновые противогазовые маски, резиновые перчатки и обувь на резиновых подошвах. Каждый был вооружён браунингом и гранатами.

Бандитов видели на Бонд–Стрит, где они ограбили ювелирную фирму «Колли и Мур». Через несколько дней они проникли в кладовую Северного банка. Сторож, охранявший кладовую, умер до появления полиции. В судорожно сжатой руке он держал часть маски, должно быть, в пылу борьбы ему удалось сорвать маску, и это послужило ему смертным приговором.

Вэд, стоявший на носу баркаса, вдруг заметил у перил набережной тёмную тень. Тень качнулась. Мгновение — и она исчезла, затем послышался всплеск — кто–то упал в воду.

Рулевой, заметивший тоже что–то неладное, круто дал задний ход.

— Справа за бортом человек!

Вэд наклонился к воде, пристально вглядываясь. Вдруг из воды вынырнула рука, и Вэд, не теряя ни секунды, схватил её и вытащил из воды самоубийцу. Это была женщина.

— Обязательно кончать жизнь самоубийством на моём дежурстве, — раздражённо проворчал Вэд. — Сержант, посвети–ка!

Фонарь высветил измождённое, худое лицо, клочья седых волос и расширенные глаза.

Сержант подал флягу, и Вэд попытался влить пострадавшей в рот несколько глотков спиртного.

Женщина закашлялась.

— Нет, нет… я не хочу… хочу к своему ребенку… полковник говорит…

— То, что говорит полковник, не имеет никакого значения… Выпейте — и вам станет легче.

Укрывая ее одеялом, Вэд заметил, что эта несчастная что–то крепко держит в руках. Это была фотография ребенка, показавшегося ему очень знакомым.

— О боже! Кто это? Неужели… Лила Смиз?! — воскликнул он.

— Вы не отберете ее у меня? Вы… вы… плохой человек, — голос женщины ослабел, она выронила фотографию.

— Толлер! Скорее! Она может умереть!

Когда он дотронулся до фотографии, набухшая бумажная масса разлезлась и уже ничего нельзя было разобрать. Вэд попытался сложить фотографию, но у него ничего не вышло.

Было над чем поломать голову: кто же эта женщина? Почему у нее оказалась фотография Лилы Смиз? Но… река хранит свои тайны.

Баркас причалил к берегу. Несчастную женщину отправили в близлежащий госпиталь.

Вэд, погруженный в свои мысли, направился в кабинет начальника полиции, где уже заседала «великая четверка».

— Извините, что опоздал, — сказал он. — Какой–то женщине взбрело в голову топиться как раз тогда, когда я плыл по реке. Пришлось задержаться.

Начальник полиции зевнул. Он тоже работал с шести утра.

— Что означает ваш рапорт о «резиновых братьях»? — сразу же спросил он, доставая папку с документами. — Вы сообщаете, что в ночь совершения ограблений на реке появляется гоночная моторная лодка. Кто–нибудь успел ее разглядеть?

— Нет, сэр, — покачал головой Вэд. — Ее наблюдали с большого расстояния. Лодка выкрашена в черный цвет, плавает без огней и несется с невероятной скоростью. Впервые заметили эту лодку рыбаки, жаловавшиеся на волны, которые она поднимала. Говорят и то, что мотор ее снабжен глушителем.

— Лодка несется без огней?

— Да, сэр. Лишь двое видели ее близко. Речной вор Донован рассказал мне, что она чуть его не потопила, так близко пронеслась возле него. Он не все разглядел, но успел заметить, что по форме она очень коротка и не похожа на моторную лодку. Я проверил сроки появления этой лодки, она действительно появляется как раз тогда, когда совершаются ограбления.

— Где именно ее видели? — спросил начальник полиции.

— На западе, у моста Челси, — ответил Вэд. — Там ее видел некто Гридлесон, занимающийся скупкой краденого. Его злит, что городские воры перенесли свою деятельность на реку. И теперь он готов нам услужить.

Дженингс, один из «великой четверки», осведомился:

— Но чего ради «резиновые братья» перенесли свою деятельность на реку? Из Лондона ведет столько дорог, которыми можно добираться намного быстрее, чем по реке. Мне кажется, что сейчас, после последнего подвига, «резиновые братья» успокоятся, по крайней мере, на пару лет.

Третий из собеседников, пожилой человек лет под пятьдесят, руководивший иностранным отделением Скотленд–Ярда, сказал:

— Несомненно, это дело рук международной шайки. В Нью–Йорке когда–то подвизалась шайка, очень похожая своими действиями на нашу. Ограбление банка в Марселе и убийство кассира ничем не отличаются от ограбления Северного банка.

Пронзительный звонок телефона прервал его. Начальник полиции взял трубку:

— Когда? — спросил он. — Я сейчас буду.

— Постовой полицейский сообщает, что во Фрисби–Банке потухли дежурные огни и что в окне он видел какую–то тень…

Когда полицейские прибыли на Сент–Джемс–Стрит, они увидели, что весь квартал, прилегающий к банку, уже оцеплен. Кабинет директора, в котором находился сейф, выходил окнами на боковую улицу. Целые сутки над ним горели две электрические лампочки, давая возможность полицейским наблюдать, что там делается. Постовой полицейский стоял, ожидая смены. Пробило полночь, и вдруг он заметил, что эти лампы погасли. Он перебежал улицу, попытался проникнуть в банк, но на его стук никто не ответил. Тогда он поспешил в боковую улочку, перелез через забор и осветил фонариком кабинет директора. Тут–то и заметил возле сейфа какую–то тень.

Несмотря на поздний час, быстро скопилась толпа любопытных. Появился и вызванный по телефону директор банка с ключами. Все делалось для того, чтобы как можно быстрее попасть в банк и обеспечить его охрану. Некоторые полицейские разместились даже на крышах соседних домов.

Дрожащими от волнения руками директор, наконец, отпер дверь и в страхе отринул назад. Вэд, взяв у рядом стоящего полицейского револьвер, вошел в темный вестибюль. Дверь в кабинет директора была заперта изнутри, но полицейским удалось ее взломать. Вэд ринулся в кабинет, но там никого не было. Его внимание привлекла еще одна дверь. Она не была плотно закрыта и, видимо, вела из кабинета директора прямо во двор. Он поспешил к ней, как вдруг… Грянул выстрел! Пуля просвистела рядом, ударила в стену, обдав его известковой пылью. Не успел он шире отворить дверь, как раздался второй выстрел и тоже совсем рядом. Просунув руку в дверь, он выстрелил несколько раз в разные стороны. Стреляли ли в ответ, он не уловил, но почувствовал, что рукав куртки прострелен.

До слуха донеслись быстрые шаги по лестнице. Рискуя, он просунул в дверь фонарь и попытался осветить помещение. Тут была небольшая кладовая, в которой держали стальные сейфы. В углу виднелась еще одна дверь, окованная железом, а за ней явственно слышался гул мотора. Вэд бросился к этой двери и попытался отворить, но тут же понял, что удерживают с той стороны. Со всей силой он налег на дверь, и она внезапно распахнулась. В ту же секунду Вэд заметил отъезжающий черный автомобиль и…

Тра–та–та–тах! — затрещал пулемет. Под эту трескотню автомобиль выезжал из ворот.

Полиция, не подготовленная к такому отпору, отпрянула назад, толпа зевак в ужасе бросилась в разные стороны. Воспользовавшись паникой, грабители исчезли.

Глава 3

Современная Золушка

Лишь на следующее утро Вэд вспомнил о самоубийце и столь ценной для нее фотографии. По пути в Скотленд–Ярд он заглянул в больницу и очень удивился, узнав, что пожилая женщина уже покинула ее.

Врач сообщил, что незнакомка пришла в себя значительно скорее, чем это можно было предположить, и что он ее отпустил.

— Она хоть сказала, как ее зовут? — спросил Вэд.

— Ее зовут Анна. А фамилии она не назвала, — покачал головой молодой врач. — Мне показалось, что она не в себе, хотя и на душевнобольную не похожа.

Вэда интересовала не столько женщина, покушавшаяся на свою жизнь, сколько найденная при ней фотография.

В Скотленд–Ярде шли беспрерывные совещания — шайка «резиновых братьев» стала серьезной угрозой общественной безопасности. За ограблением банка последовало крупное ограбление объединения ювелиров. Грабители ухитрились взломать сейф новейшей конструкции и похитить драгоценности на сумму свыше ста тысяч фунтов.

Полиции сообщили об этом по телефону. Звонивший, должно быть, один из участников шайки, сообщал, что сторож, охранявший помещение фирмы, нуждается в немедленной помощи.

Прибывший на место преступления «летучий отряд» застал сторожа без сознания, лежащим на полу. Его привели в чувство, однако потерпевший ничего вразумительного рассказать не смог.

Со дня ограбления фирмы ювелиров прошла неделя. Все это время Вэд был очень занят, но, наконец, собрался побывать в «Мекке».

Матушки не оказалось дома, и Вэд направился к отворенному окну. Издали доносился «приятный» голос Голли, запевавшего сентиментальную балладу под ритмичные удары топора. В ожидании матушки Эйкс Вэд присел в передней.

— Миссис Эйкс нет дома, — сообщила незаметно вошедшая в комнату Лила. — Мне кажется, что вы несправедливы к ней и бедному Голли. Вы думаете, он скупает краденые вещи? Но это не так.

Джон Вэд улыбнулся.

— При встрече с Вэдом ты также не забудь сказать, что твой дядя честный и мирный гражданин, — сказал он насмешливо.

Лила покраснела, и он понял, что попал не в бровь, а в глаз.

— Кто такая Анна? — спросил он неожиданно.

Девушка вздрогнула и удивленно уставилась на него.

— Анна? — медленно повторила она. — Я не знаю. Разве я не говорила вам, что не знаю ее?

— Нет, вот этого ты мне не говорила.

Джон Вэд обладал хорошей памятью и прекрасно помнил, что никогда в разговоре с девушкой не упоминал имени Анны.

Девушка задумчиво поглядела на реку и на плывший по ней буксир.

— Я так часто думаю об этом… И все же не могу вспомнить, кого так звали. Хотя имя это кажется мне знакомым. Интересно. Может, это тоже одна из моих фантазий?

— Так же, как и другие воспоминания? — поддразнил ее Вэд.

— Нет, то был не сон, — решительно заявила она. — Впрочем, мне не стоило говорить с вами об этом. — Тут же она заговорила совсем о другом:

— Скажите, что вы постоянно делаете на реке? Все разъезжаете, разъезжаете…

— Да, разъезжаю и ничего не делаю.

— Перестаньте шутить, — сказала она серьезно. — Люди говорят, что на реке водятся воры, но у нас в «Мекке» никогда ничего не пропадало. Может, потому, что у нас нет ничего ценного?

Он расхохотался, а девушка снова задумчиво уставилась на реку.

Обычно, когда Вэд приходил в «Мекку», девушка опасалась, как бы матушка Эйкс не застала ее за беседой с полицейским. В этот раз Вэд удалился раньше, чем появилась ее тетка.

Матушка была в городе и возвратилась с человеком, который вызывал в Лиле глубокое отвращение. Звали его Риггит Лен. Это был высокий, худощавый человек с аскетическим лицом, которое могло показаться привлекательным, если бы не подергивалось. Он был всегда нарядно, даже по–фатовски, одет, хотя на нем и не было никаких массивных цепей и брелоков, которые носили все. Но раздражала Лилу его манера душиться. Матушка Эйкс, напротив, считала своего знакомого образцом хорошего тона и элегантности. Матушка Эйкс избегала говорить о том, чем занимается мистер Лен, но Лила предполагала, что он имеет какое–то отношение к морякам и пароходствам, ибо слышала, как Лен обмолвился, что побывал в Китае, откуда привез шаль матушке Эйкс.

Вскоре матушка пригласила мистера Лена к себе в комнату. Это место в «Мекке» было святая святых, и сюда разрешался доступ очень немногим. Комната была довольно светлой и дорого обставленной.

Когда Лила тоже вошла сюда, Риггит Лен страшно удивился. Он не видел девушки целый год, и перемена, происшедшая в ней, поражала.

— Подойди–ка поближе, покажись! — Он схватил ее за плечи и повернул.

Девушка вырвалась.

— Не прикасайтесь ко мне! — В ее голосе послышались незнакомые упрямые нотки.

Матушка удивленно посмотрела на нее.

— Но, Лила!

— Девочка права. Я совсем забыл, Лила, что вы уже взрослая.

Лила, не обратив внимания на его слова, выбежала из комнаты.

Впервые девушка позволила себе воспротивиться. Матушка чуть не потеряла дар речи.

— Что это с ней? Я никогда не видела ее такой!

Риггит Лен ухмыльнулся и, вынув из золотого портсигара папиросу, закурил.

— Девочка выросла и нечего волноваться. Признаюсь, она очень похорошела.

— В последний раз, когда вы приезжали в Лондон, вы даже не захотели взглянуть на нее, — сказала матушка.

— В последний раз, когда я приезжал в Лондон, было достаточно причин для того, чтобы не появляться здесь вовсе, — многозначительно произнес он.

Воцарилось молчание.

— Где вы были в этом году?

— На Черном море, в Констанце.

— А как поживает старик?

— Старик? С ним все в порядке. Но мне бы не хотелось, чтобы он узнал о том, что я был здесь.

— Вы можете довериться мне, мистер Лен, я ведь ни с кем, кроме Лилы, не разговариваю. Да и с ним встречаюсь раз в год.

Мистер Лен нахмурился.

— Я мог бы сказать, что очутился здесь случайно. Ведь в вашем клубе бывает много народу. Но к этому оправданию я хотел бы прибегнуть в последнюю минуту. Так где же Голли?

— Он колет дрова.

И снова воцарилось молчание.

— А чем дышит Лила?

Матушка Эйкс, всегда готовая услужить своему посетителю, не сразу нашлась, что ответить.

— Меня беспокоит Вэд. Он постоянно сшивается поблизости. Не могу понять, что ему нужно.

— Инспектор Вэд? — Лен задумчиво коснулся рукою лба. — Если не ошибаюсь, это довольно ловкий парень?

Матушка Эйкс презрительно расхохоталась.

— На словах все они ловки. Я слышала, что на днях они чуть не покончили с ними. Я имею в виду «резиновых братьев».

— Как видно, «резиновые братья» напрасно времени не теряют. Кто они? — спросил Лен.

— Вот этого я не знаю, — решительно заявила матушка Эйкс. — У меня полно своих забот. А теперь давайте займемся делом. Я только посмотрю, что делает Лила.

Через несколько минут она возвратилась и заперла за собою дверь. Откинула угол ковра и крюком вынула одну из планок паркета. Под ней оказался тайник, прикрытый куском старого фетра. Отперев дверцу, она вынула с полдюжины мешочков, которые и подала Лену. Тот разложил их на столе и принялся тщательно осматривать содержимое.

— Это все стоит гроши, — отложил он броши, кольца, вынутые из первого мешочка. Во втором мешочке он обнаружил изумруд в десять карат, кольцо с большим солитером, ценный кулон и пять жемчужин.

— Должно быть, нить порвалась и жемчуг рассыпался, когда ожерелье отнимали у владелицы.

— Я никогда не задаю вопросов: чем больше спрашиваешь, тем больше лжи услышишь в ответ.

— Бросьте–ка в огонь, здесь метка, — сказал Лен, протягивая матушке жемчужину.

Та послушно бросила дорогую жемчужину в огонь. Она привыкла во всем повиноваться Лену и до сих пор ни разу не пожалела об этом.

Лен отобрал нужные драгоценности, остальные вернул матушке.

— Это стоит гроши, их можно бросить в воду.

Матушка Эйкс тяжело вздохнула.

— Неужели не жаль?

Тут раздался резкий стук в дверь.

— Кто там?

— Я бы хотел поговорить с вами, матушка Эйкс! — раздался голос Джона Вэда.

Ни один мускул не дрогнул на каменном лице женщины.

— Кто вы?

— Инспектор Вэд.

— Одну минуту, — Она быстро заперла тайник и прикрыла его ковром. Кочергой разрушила раскаленный шарик, бывший некогда жемчужиной. Лен тем временем спрятался в шкафу, прикрыв за собою дверцы. И только потом матушка впустила полицейского.

— Входите, мистер Вэд, — холодно сказала она.

— Извините, что помешал вашему молитвенному собранию, — сказал он.

— Если хотите знать, я переодевала чулки.

— Ну что вы, разве я могу беспокоить вас вопросами столь нескромного свойства? — он втянул воздух. — Египетские папиросы… На старости лет решили закурить? Это вредно для вашего сердца, дитятко.

— Что вам угодно? — вторично спросила матушка, с ужасом заметив, что Вэд смотрит на шкаф.

— Я пришел кое о чем спросить, но вижу, что попал не вовремя… Не буду мешать, — Вэд направился к двери, но обернувшись, заметил, — ваш валет червей может задохнуться, если вы тотчас его не выпустите.

Любезно поклонившись, он закрыл за собою дверь.

Эйкс поспешила за ним, чтобы удостовериться, что полицейский действительно уходит. Вэд сберег последнюю стрелу напоследок.

— Не волнуйтесь, — прошептал он, наклонившись к уху хозяйки, я ничего не расскажу Голли.

И прежде чем она нашлась, что ответить, Вэд ушел.

— Выходите, мистер Лен, — взволнованно заговорила матушка, выпуская своего гостя из невольного заточения.

Риггит Лен, приглаживая растрепанные волосы, сказал:

— Он понял, что я нахожусь здесь. Вообще, он знает что–нибудь обо мне?

— Будем надеяться, что близок день, когда этого парня выудят из реки с размозженным черепом. Вот тогда я пойду в церковь, где не была вот уже двадцать пять лет, и поставлю свечку.

— Вэд… — Лен задумался и решительно начал вынимать содержимое своих карманов. — Положите все на место. Заберу в следующий раз.

— Но ведь опасность миновала, — заговорила матушка Эйкс.

— Нет смысла подвергать себя риску. Вы лучше пришлите все это… знаете сами куда.

Он поправил галстук, взял пальто и шляпу и направился к выходу. Неподалеку от «Мекки» его ожидало такси. Оглядываясь по сторонам, нет ли слежки, он укатил.

После обеда Вэд явился в Скотленд–Ярд, где рассчитывал получить кое–какие сведения.

— Вы случайно не знаете джентльмена со смуглым лицом, разодетого, как принц и пахнущего, как парфюмерный магазин, — обратился он к инспектору Эльку, довольно авторитетному в подобных делах.

— Эти приметы подойдут любому, — безразлично ответил Эльк, — взять моего шурина…

Вэду вовсе не хотелось выслушивать сообщения о семейных делах своего коллеги. Имея склонность к рисованию, он несколькими штрихами набросал портрет встреченного у матушки Эйкс незнакомца. Эльк внимательно посмотрел на портрет.

— Нет. Я его не знаю. А как его зовут?

— Это мне пока не известно, — ответил Вэд. — В «Мекке» его никто не знает. Один из моих людей наводил там справки. Да и я случайно видел его.

— Вы же не возбудите против него дело только потому, что он друг матушки Эйкс? Вот мой шурин…

Вэд понял, что ему ничего не удастся добиться от инспектора.

Под вечер, когда испортилась погода и стал накрапывать дождь, Вэд зашел в маленький ресторанчик в Сохо, где обычно ужинал. За ужином он любил размышлять над событиями минувшего дня и наблюдать за посетителями, пытаясь по лицу и жестам определить, о чем они говорят. Но сегодня он попал в ресторан раньше, посетителей было мало, и в восемь он снова был на улице. Джон Вэд медленно шел, направляясь в Уеппинг, к себе домой. В то время, как он проходил мимо ресторана на углу Лейчер–Сквера, с ним поравнялся шикарный лимузин. Вэд невольно остановился.

Из машины вылез высокий широкоплечий господин, совершенно лысый и очень старый. Выпорхнула и стройная фигурка в белом бальном платье. Вэд успел заметить изящную ножку — на девушке были серебряные туфельки. Поднявшись на крыльцо, она повернулась к своему спутнику, и Вэд с изумлением узнал Лилу Смиз. Она была очаровательна и, к счастью, его не заметила.

— Скажите, это не полковник Мерин только что вошел в ресторан? — поинтересовался он у швейцара.

— Нет, сэр.

— Странно, я готов поклясться, что это он, — сказал Вэд и направился к двери ресторана. Но швейцар тут же преградил ему путь.

— Вход в ресторан не здесь, — сказал он. — В общий зал необходимо пройти через угловой вход.

— Сейчас, — произнес сыщик, — буду диктовать я. Перед вами инспектор Вэд.

— Простите, мистер Вэд, — залепетал швейцар. — Теперь я узнал вас, видел портрет в газетах. Вы ведь понимаете, что…

— Ладно, не стоит об этом, — миролюбиво заметил Вэд. — Так кто же этот господин?

— Право, не знаю, — покачал головой швейцар. — Он и его дама появляются тут лишь раз в году. Один из лакеев сказал мне, что этот господин служит офицером в индийских частях.

— И всегда он приходит с этой дамой?

— Этого я не знаю. Во всяком случае, я вижу его только в ее обществе.

— Она всегда так элегантно одета?

— Всегда.

Джон Вэд задумался.

— В какой кабинет они прошли?

— В восемнадцатый, — ответил швейцар и добавил, — если хотите, я могу узнать фамилию в книге посетителей.

— Узнайте.

Вскоре швейцар вернулся.

— Его зовут Броун. Он очень состоятельный человек.

— Спасибо. А нельзя ли незаметно понаблюдать за ними?

— Кабинет номер девятнадцать свободен. Можно пройти туда. Но только, прошу вас, будьте осмотрительны, иначе я могу потерять место.

Джон Вэд успокоил швейцара, и за его спиною увидел покачивающуюся фигуру коренастого человека с полным красным лицом и рыжеватыми усиками. Его водянистые голубые глаза тупо уставились в коридор.

— Славная куколка, — залепетал пьяница. — Беннет, кто это?

— Я не знаю, милорд.

Вэд прошел мимо нетрезвого человека и поднялся на второй этаж. Войдя в девятнадцатый номер, он заперся и включил свет. До его слуха донеслись голоса: голос Лилы и другой — глухой бас ее спутника.

— Так вот к чему сводились ее сны! — размышлял, стоя у двери, ведущей в соседний кабинет, Вэд. Раз в год она сбрасывала с себя лохмотья, как Золушка, и превращалась в нарядно разодетую девушку. Эти несколько часов она жила в новом мире.

Вэд пытался прислушиваться, но ему не удавалось ничего разобрать. Тогда он выключил свет и приник к щели внизу двери. Правда, для этого ему пришлось растянуться на полу.

— Нет, мистер Броун, она, право, очень добра ко мне…

Вэд уловил упоминание о Франции. Собеседник Лилы говорил что–то о необходимости получать образование. Потом до его слуха донеслось слово «Константинополь» — по–видимому, он описывал ей этот город.

Из того, что удалось услышать, Вэд не мог установить, в каких отношениях они находились. Она все время называла его мистером Броуном, и ничто не свидетельствовало о том, что они могли быть отцом и дочерью.

До слуха Вэда донеслось, что пожилой человек потребовал счет, и сыщик решил, что ему надо торопиться на улицу и занять место в такси, чтобы последить за странной парочкой.

Вскоре Броун и Лила сели в лимузин, и машина понеслась по улицам Сити. Неподалеку от Уеппинга она свернула в пустынную улочку. Лила вышла и исчезла в подъезде небольшого мрачного дома. Машина помчалась дальше.

Вэд осторожно подкрался к подъезду, но в этот момент к дому подъезжала вторая машина, и Вэд поспешил укрыться в тени. Не прошло и пяти минут, как Лила снова вышла на улицу, на этот раз в сопровождении женщины. По хриплому голосу, отдававшему распоряжения шоферу, Вэд узнал матушку Эйкс. От былого великолепия Лилы не осталось и следа. На ней был скромный плащ и прежнее убогое платье.

Вэд выждал, пока машина скрылась за поворотом, и решил обследовать дом. Он позвонил у подъезда, но никто ему не ответил, в доме было тихо. Вэд направился к двери, ведущей в кухню, но она оказалась запертой. Однако же он нашел то, что искал. Не колеблясь, он проник в таинственный дом и огляделся по сторонам.

На всем лежала печать запустения, пыльные ковры, пыльные рисунки на стенах. Спальня с нетронутой кроватью. Он поднялся на второй этаж. Открыв одну из дверей, он уловил аромат еще невыветрившихся духов. Это была ванная. По некоторым деталям он определил, что ею недавно пользовались. Все здесь было нарядно, чисто убрано, на стене висели чистые полотенца, на столике виднелись флаконы, коробка пудры и губной карандаш. Так вот где Золушка меняла свой облик!

Рядом в комнате лежало на постели и бальное платье Лилы, стояли серебряные туфельки. В других комнатах, которые обследовал Вэд, он не нашел для себя ничего интересного.

Можно было предположить, что Броун или матушка снимали этот дом специально для такого случая, когда Лиле надо было сменить свой наряд. Спускаясь по лестнице, Вэд вдруг услышал, как звякнул во входной двери ключ. Он поспешил спрятаться в кухне. Дверь отворилась, до его слуха донесся чей–то голос, затем снова стук двери, и в доме воцарилась тишина.

Вэд не был нервным или боязливым человеком, но все происходящее было так таинственно, что временами дрожь пробегала по его телу. Он снова услышал шаги и лепетание на ломаном английском языке. Вэд понял, что вошедшие в дом были китайцами. Чуть позже появился кто–то третий, крикнувший несколько слов по–китайски. Из своего убежища Вэду удалось рассмотреть лицо третьего — это было лицо европейца. Пришедшие о чем–то говорили, но разобрать, о чем именно, Вэду не удалось. Вскоре все трое покинули дом, заперев за собой дверь.

Не теряя времени, сыщик последовал за ними. Трое быстро шли к реке. Поравнявшись с большим амбаром, стоявшим на набережной, они остановились, оживленно разговаривая. Потом двое из них пошли дальше к реке, а один остался. Джон Вэд опасался, как бы его не заметили. Не остался ли этот один для того, чтобы отвлечь внимание от остальных.

Медленно приближался Вэд к китайцу, облокотившемуся на парапет. Китаец стоял как–то странно. Лишь подойдя ближе, Вэд увидел, что около китайца плиты в свете уличного фонаря отливают кровью.

Ночную тишину прорезал полицейский свисток. Джон Вэд вызвал постового полицейского. Через несколько минут дюжина полицейских под руководством Вэда бросилась в окрестности на поиски.

Но второй китаец и европеец бесследно исчезли.

Глава 4

«Печать Трои»

Лишь под утро Джон Вэд явился в Скотленд–Ярд для личного доклада об убийстве.

— На убитом найдено шесть унций платины. Должно быть, грабленое. Самое странное то, что китаец был глухонемым. Установить личность убитого не удалось. Мы сняли отпечатки пальцев, я вызывал нескольких китайцев, хорошо знающих местную колонию, но никто не опознал его…

После доклада Вэд в сопровождении полицейского направился в «Мекку».

Голли сидел в гостиной и покуривал трубку.

— Матушка уже спит? — осведомился Вэд.

— Ее сегодня вечером не было дома.

— Это я знаю. Поэтому я и пришел сейчас.

Голли подозрительно посмотрел на него и повел Вэда к своей супруге.

— Что это значит? В чем дело? — недовольно заговорила матушка.

— Пока в убийстве, — серьезно сказал Вэд.

— Убийстве? — ее лицо исказил страх.

— Сегодня вечером найден труп китайца. Его убили люди, побывавшие перед этим в маленьком домике на Ленгрес–Род, в том самом домике, в котором вы побывали незадолго вместе с Лилой.

— Да, я сегодня была на Ленгрес–Род, — согласилась матушка. — Этот дом принадлежит моей невестке, и вот уже несколько лет, как я тщетно пытаюсь сдать его.

— Вы отвезли туда Лилу?

— Я этого не отрицаю. У нее было свидание… с ее отцом. А вот кто он, я вам не скажу.

Джон Вэд нахмурился.

— Будьте повежливее, матушка Эйкс. От этого многое зависит. Если вам хочется, чтобы я связывал вашу личность с делом об убийстве, то можете продолжать в том же тоне. Это совсем не угроза. И если вы не будете отвечать на мои вопросы, мне придется забрать вас с собою.

— Простите, мистер Вэд, — в ее голосе зазвучало смирение. Вы и меня должны понять. Где убили этого китайца? Неужели в доме?

— Вы знали, что в вашем доме бывают китайцы?

— Откуда мне знать? Я бываю там всего лишь раз в три месяца. Хожу туда вместе с Лилой убирать.

— Кто отец Лилы?

— Я не могу этого сказать, ибо разразится скандал. Этот господин женат.

— А Лила знает об этом?

Матушка на мгновение заколебалась.

— Нет, она не имеет понятия. Она думает, что это друг ее семьи и поэтому интересуется ею. Когда он бывает в Лондоне, он встречается с нею и выплачивает сумму, необходимую для ее содержания.

— Он англичанин?

— Американец, — последовал ответ. — А что касается китайцев, то я, мистер Вэд, готова поклясться, что никогда не видела их в том доме. И вообще о них ничего не знаю, поверьте, я боюсь этих желтых… Вы ведь не станете допрашивать Лилу, она только что легла спать.

— Сколько ключей имеется?

— У меня лишь один.

— Он всегда при вас?

Она кивнула головой.

— А вы не знаете, у кого мог бы быть второй ключ? Скажем, у мистера Броуна…

Услышав это имя, матушка Эйкс вздрогнула.

— Насколько мне известно, у него нет ключа. Мы никогда не беседовали с ним об этом доме.

— Вы не могли бы дать мне этот ключ?

Она порылась в сумочке и достала кольцо, на котором висел ключ.

Джон пристально посмотрел на нее.

— А ключ от шкафа?

— Какого шкафа? — изумилась, с трудом удерживая самообладание, матушка Эйкс.

— Шкафа в спальне, где Лила переодевалась.

— Других ключей у меня нет.

— Ну что ж, придется этот шкаф взломать, — улыбнулся сыщик.

Матушка Эйкс хотела еще что–то сказать сыщику, как вдруг скрипнула дверь и на пороге появилась Лила. Она удивленно смотрела на матушку и на Вэда.

— Я… вы ведь мне сказали, чтобы я шла за молоком.

— Ступай к себе в комнату, — решительно заявила матушка. А повернувшись к Вэду, зло спросила, — может, вы полагаете, это она убила китайца? Она похожа на убийцу?

Вэд не обращал внимания на эти колкости.

— Дайте мне адрес ее отца, того человека, с которым она сегодня вечером ужинала.

— Этого я не могу сделать. Я знаю о мистере Броуне ровно столько, сколько вы, — воскликнула она. — Я не имею понятия, где он живет. Если ему нужно видеть Лилу, он сообщает об этом телеграммой.

— Вы утверждаете, что он не знает дома на Ленгрес–Род. В таком случае, где же он встречается с Лилой?

— За ней приезжает такси, — запинаясь, объяснила матушка, — и мы едем до кладбища Святого Павла. Там я выхожу, а Лила едет дальше.

— Но ведь он отвез ее назад на Ленгрес–Род, — настаивал Джон. — Я вижу вы путаетесь в показаниях.

Женщина продолжала настаивать, что Броун никогда не был в этом доме.

Покинув «Мекку», Джон Вэд решил снова побывать в том доме. Тем более, у него теперь не было необходимости проникать туда тайком. Он вошел через дверь.

В комнате, где переодевалась Лила, его ждало разочарование. Шкаф был отперт и пуст. Кто–то здесь побывал во время его отсутствия. Платье Лилы было сброшено с постели на пол. Должно быть, для того, чтобы переложить содержимое шкафа на постель. Тут же он обнаружил и мокрые следы. Был влажным и один из стульев. Недалеко от Уеппинга, где нашли убитого китайца, прошел ливень, и Вэд предположил, что промок и второй китаец, а европеец был в плаще. Они что, снова вернулись в этот дом? Но их никто не видел, в том числе и шофер, которого предусмотрительно оставил Вэд невдалеке от дома.

Кроме платины, у убитого нашли клочок бумаги с китайскими письменами. Вызванный китайский купец перевел в Скотленд–Ярде текст этого клочка.

— Ничего особенного, — доложил Вэду сержант. — Тут лишь указано, как пройти к полицейскому участку.

— Видимо, он направлялся к нам, а остальные двое его перехватили. И что все это означает?

— Может он собирался донести на них?

— Похоже на то.

Вэд подошел к письменному столу и начал рассматривать вещи, найденные у китайца. Помимо платины привлекало внимание золотое кольцо с печаткой. Оно сильно стерлось, но все–таки можно было разобрать герб печатки: храм, а перед ним склоненная фигура. На внутренней стороне кольца можно было прочесть надпись: «Лиль своему Ларри». Письменный стол Вэда стоял у окна с решеткой. Оба — Вэд и сержант — пытались на свету рассмотреть кольцо, но вдруг почувствовали сквозняк. Не успел Вэд повернуть голову, как…

— Ни с места! — глухо прозвучал голос из–под резиновой маски. — Одно слово — и вы отправитесь в преисподнюю!

Двое в резиновых масках стояли на пороге. На них были костюмы, которые обычно носят монтеры, резиновые противогазовые маски, обувь на резиновой подошве, резиновые перчатки.

— К стене! — скомандовал один из нападавших и приблизился к Вэду. — Руки вверх!

Второй бросился к столу и, выбрав из лежавших предметов какую–то мелочь, снова направился к двери.

Вэд понимал, что в таких случаях сопротивление бесполезно, тем более, что револьвер лежал в ящике письменного стола. Через несколько секунд оба незнакомца исчезли.

Одним прыжком Вэд бросился к ящику письменного стола, схватил револьвер и выбежал на улицу. Он увидел, как двое бегущих сели на ходу в автомобиль и скрылись. Поднявшему тревогу сержанту Вэд заметил:

— Преследовать бесполезно, ушли.

Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что искали бандиты. Исчезло кольцо с печаткой. Понемногу прояснялись причины убийства китайца: китаец был нем, не смел бы ничего объяснить словами, поэтому захватил с собою в полицейский участок кольцо, по которому можно было установить личность одного из руководителей шайки. Возможно, он украл это кольцо у владельца, чтобы отомстить… Вероятность этого подтверждалась и тем, что без крайней нужды «резиновые братья» не стали бы рисковать.

Следующим утром полиция учинила облаву, в результате которой, любой более–менее подозрительный китаец задерживался и подвергался допросу. Полиция побывала во всех притонах, обыскали гавань, портовые кабачки, все места, где собирались азиаты, но все напрасно.

Дважды приглашали в полицию матушку Эйкс, но допрос не дал ничего нового. После допроса Вэд, провожая ее к выходу, шутливо заметил:

— Дорогая, почему вы не хотите открыть свое сердце старому другу?

Все в ней кипело от злости, и уверенности ей придала беспомощность полиции.

— Это все?

У подъезда ждал Голли. Увидев ее, он запричитал:

— Моя бедная, преследуемая жена…

— Замолчи! — оборвала она его и, повернувшись к Вэду, спросила, — вы еще что–то хотите сказать?

— Ничего, малютка. Вот когда поймаю «резиновых братьев»…

— «Резиновых братьев», — насмешливо перебила она его. — Вы их поймаете? Они же не постеснялись напасть даже на полицейский участок, похитили кольцо… — тут она прикусила язык, поняв, что сказала лишнее.

— Откуда вам об этом известно? — вкрадчиво спросил Вэд, и в голосе его почувствовалась угроза. — Кто вам рассказал о кольце?

Она молчала.

— Об этом знают лишь четыре человека, — многозначительно продолжал Вэд, — я, сержант Крью и те двое, что навестили меня в участке.

Он ждал ответа.

— Об этом знает весь Лондон, — сказала она наконец. — Неужели вы думаете, что те, кто сыграл с вами такую шутку, будут молчать?

— Ну что ж, желаю удачи вам… и вашему приятелю из шкафа.

Вэд даже не подозревал, что в этот же день повстречает снова таинственного незнакомца, прятавшегося у матушки Эйкс в шкафу.

В десять часов вечера улицы Вест–Энда становятся безлюдными. Публика уходит в театры, останавливаются машины в ожидании своих хозяев. Движение на Пикадилли замирает настолько, что полицейскому, регулирующему движение, нечего делать. По Геймаркету медленно шли двое. На углу стояла женщина. Не успели они пройти мимо нее, как она тут же бросилась к одному из прохожих и схватила за рукав.

— Я знаю тебя, — хрипло вскрикнула она.

Происшествие привлекло внимание двух полицейских, а вскоре стала собираться и толпа зевак.

— Я ее не знаю, — сказал высокий незнакомец, — она, наверное, под хмельком, — объяснял он полицейскому.

— Я не пьяна. Ты это знаешь, Старци, — продолжал женщина, — ведь тебя зовут Старци.

— Всем вам придется пойти с нами, — сказал полицейский.

Тому, на кого напала женщина, очень не хотелось связываться с полицией. Но, видимо, это было невозможным.

— Вот моя визитка, — сказал он, — думаю этого будет достаточно. Я не знаю эту женщину, и меня зовут не Старци.

Тут на месте происшествия очутился третий, с красным лицом, видимо выпивши. Он поздоровался с полицейским.

— Что случилось? Драка?

— Ничего особенного, лорд Синнифорд… всего лишь небольшое недоразумение.

Изможденная женщина, остановившая прохожего, внимательно вглядывалась в лицо подошедшего.

— Томми! — вырвалось у нее. — Ты не помнишь меня? Ведь я твоя Анна! Разве ты не помнишь, как я кормила тебя пирожными? Ты забыл меня?

Лорд окаменел.

— Господи… Ведь это Анна…

Женщина решительно высвободилась из рук полицейских, державших ее, и, приблизившись к лорду, что–то зашептала ему.

— Как? Что ты говоришь?

Полицейский все же решил увести женщину в участок. Лорд Синнифорд остался стоять в оцепенении. Потом, придя в себя, не обращая внимания на окружающих, бросился вдогонку полицейскому и женщине.

Глава 5

Убежище мистера Броуна

У Вэда в Уеппинге был маленький домик, расположенный в одной из тихих боковых улочек. Часть населения, не питавшая особых симпатий к полиции, считала, что все полицейские — взяточники и плуты и что ничего нет удивительного в том, что он является домовладельцем. Каждый из полицейских может нажить себе состояние.

Вэд унаследовал дом от покойного отца, что, однако, не мешало его недругам злословить на сей счет.

В услужении у Вэда был отставной полисмен, и это было довольно благоразумно. Ведь порой антипатия соседей выражалась в довольно ощутимых действиях.

Дважды какие–то неизвестные пытались вломиться к нему в дом; однажды дом подожгли, а вскоре после того, как при содействии Вэда некий Лидди Колье попал в руки палача, была сделана попытка подстрелить его с улицы.

Не успел он заснуть, как пронзительный звонок телефона заставил его подняться. Вэд услышал меланхолический голос инспектора Элька.

— Вы не забыли о женщине, которую вытащили из реки?

— Об Анне? — спросил Вэд спросонья. Ему совсем не хотелось в эти минуты заниматься судьбой самоубийцы.

— Да, её так зовут. Сегодня вечером её задержали за то, что она приставала к капитану Айкнессу. Вы ведь знаете, что он капитан «Печати Трои».

— Это интересно, — иронически заметил Вэд, — но ведь не для этого вы разбудили меня?

— Потерпите, — перебил его Эльк. — За неё поручился лорд Синнифорд. Вы знаете этого гуляку? Но это не всё. Когда её обыскали в полицейском участке, у неё обнаружили это пресловутое кольцо с печаткой. Как оно попало к ней, она не сказала. С ней случилась истерика, и мы вызвали врача.

Сна как не бывало.

— Лорд Синнифорд поручился за неё? Разве он знаком с ней?

— Наверное. Во всяком случае, его она знает. Называла Томми. Если бы не кольцо, я не стал бы вас беспокоить.

— Через десять минут я буду, — положил Вэд трубку и начал одеваться. Сев на мотоцикл, он поспешил в Скотленд–Ярд.

Злополучное кольцо лежало на пустом столе Элька.

— А почему отпустили на поруки лорда Синнифорда?

— Потому что кольцо опознали только после того, как она ушла. Мы кинулись вслед, хотели арестовать лорда и Анну у него на квартире, но их там не оказалось.

Вэд знал лорда Синнифорда лишь понаслышке. Он слыл богатым человеком, но было ли так на самом деле, никто не звал. Он был женат на американке, но, видимо, брак этот был неудачным и вскоре расторгнут. Иногда его имя мелькало в перечне наблюдательных советов не очень солидных акционерных обществ; большое количество долговых претензий, обращенных к нему, сделали его завсегдатаем гражданского отделения суда. Потом он неожиданно снова оказывался при деньгах, расплачивался с долгами, из какого источника, никто не знал, но то, что он имел постоянный доход, было очевидным. В полиции его знали как веселого прожигателя жизни, хотя многое в его судьбе было загадочным.

Вэд решил отправиться к нему на квартиру. Но от слуги не мог добиться ничего вразумительного.

— У лорда есть автомобиль?

— Да, он держит его в гараже, только я не знаю, где находится гараж.

— Постарайтесь вспомнить.

Слуга, поняв, что ему не отделаться от сыщика, назвал адрес, и Вэд поспешил в гараж на Дин–Стрит, где узнал, что машина выехала около полуночи и ещё не возвращалась. Вэд собирался уходить, но в этот момент к гаражу подкатила маленькая спортивная машина и из неё вышел не кто иной, как лорд Синнифорд. Оказывается, это был тот самый подвыпивший человек, которого он встретил в ресторане, где с важным господином ужинала Лила Смиз.

— Я — инспектор Вэд из Скотленд–Ярда, — представился Вэд Синнифорду.

Тот, взглянув на него своими близорукими глазами, воскликнул:

— Ах так! Кажется, я вас узнаю, видел в тот вечер. Мне о вас рассказывал швейцар. Так что вам угодно?

— Я хотел бы поговорить с женщиной, за которую вы сегодня поручились.

— Да? — Лорд иронически усмехнулся, — в таком случае, милый друг, вам придется самому позаботиться о том, чтобы разыскать её.

Он был совершенно трезв.

— Женщина звала вас Томми. Вы её знаете?

— Не задавайте нелепых вопросов.

— Так знаете вы её или нет?

— Не имею понятия, кто она такая.

— В таком случае объясните, чего ради вы вздумали за неё поручиться? И почему сказали в полиции, что давно знаете её?

Лорд смущенно уставился на сыщика.

— Конечно, знаю… долгие годы она служила в нашем доме. Её зовут Анна Смиз.

— Куда вы её дели?

— Она попросила отвезти её в Кемберуэлл. Она там живет.

— И на это ушло два часа?

— Я не стану отвечать на ваши вопросы, — сказал лорд.

— В полиции она сказала, что живёт в Хеллоуее, а это намного дальше. Лорд Синнифорд, я полагаю, что в ваших интересах не запутывать дело. У этой женщины нашли кольцо, которое несколько дней тому назад было похищено из полицейского управления. Предположим, что вы помешаете допросить её…

— Что вы себе позволяете? — вскипел лорд. — Я оказал женщине услугу… Не мог же я старого слугу нашего дома оставить в беде? Всякий порядочный человек на моём месте поступил бы так же. А теперь являетесь вы и пытаетесь внушить мне, что она воровка, стащившая у вас кольцо. Я завтра же пожалуюсь вашему шефу.

— Не спешите с жалобой. Я могу дать номер телефона.

Видя, что ему ничего не добиться от лорда, Вэд решил покориться обстоятельствам и выждать, пока женщина, которую он разыскивает, не явится в суд следующим утром.

Но Анна не явилась. Когда её вызывали в зале суда, встал адвокат лорда Синнифорда и заявил, что в городе её не смогли разыскать.

— Очевидно, он спрятал её за пределами Лондона, — сказал Вэд своим коллегам. — Вы что–нибудь знаете о лорде Синнифорде?

— Нет.

— А дом за городом у него есть?

Собеседники расхохотались.

— Конечно, нет! Впрочем… вспоминаю, у лорда когда–то было много неприятностей оттого, что снимая загородные виллы, он имел привычку не платить арендной платы. Возможно, он и сейчас снял какую–нибудь виллу на берегу реки. Но, кажется, с тех пор, как у него завелись деньги, он оставил это занятие. Впрочем, можно и справки навести…

К несчастью, ни обвиняемая, ни потерпевший в суд не явились. Джон рассчитывал, что хотя бы у потерпевшего ему удастся выяснить, почему женщина напала именно на него. Дело входило в компетенцию Вэда и речной полиции, так как пострадавший был капитаном стоявшего в гавани парохода «Печать Трои».

Вэд не раз видел этот пароход в пять тысяч тонн, который отличался от всех остальных двумя черными трубами. В данное время пароход стоял на середине реки и принимал груз — части машин. Причаливали и маленькие пароходики, подъемные краны поднимали на борт тюки и ящики.

В три часа пополудни к борту парохода причалил баркас, и Вэд поднялся на палубу. Сыщика встретил смуглый офицер, по–видимому, уроженец Южной Африки.

— Капитан Айкнесс в настоящее время находится на суше… Я второй офицер, — представился он.

Вэд назвал себя, и офицер проводил его в роскошно убранную гостиную. Стены тут были отделаны красным деревом, а камин и удобные кресла создавали уютную обстановку.

— Кают–компания, — пояснил офицер. — Мы не можем пожаловаться на владельца парохода, он очень внимателен к своему персоналу. Прошу вас, садитесь, мистер Вэд. Мне вчера сообщили, что капитан Айкнесс стал жертвой уличного происшествия. На него напала какая–то женщина. Её задержали. Надеюсь, она не попала в тюрьму? Это бы очень огорчило капитана.

— Нет, она избежала наказания потому, что не явилась к слушанию дела. Она бежала.

Брови офицера поползли вверх.

— Да? Я сообщу об этом капитану, как он явится.

Дальнейшее пребывание на пароходе было ненужным, и Вэд сошел на баркас.

— Обогни вокруг парохода, — приказал он рулевому. Ему хотелось заглянуть в иллюминаторы кают: везде ли так шикарно, как в кают–компании. Моторная лодка поравнялась с открытым иллюминатором, задернутым занавеской. На мгновение занавеска качнулась, и Вэд увидел перед собой коричневое, старческое лицо, лысый череп. Незнакомец заметил полицейского и отпрянул назад. Но не столь быстро, чтобы Вэд не успел узнать его.

Это был таинственный мистер Броун, спутник Лилы Смиз в тот памятный вечер.

Глава 6

Знатный гость на «Печати Трои»

Джон решил было снова вернуться на пароход, но тут же опомнился. Ну и что ему скажут? Что капитана Айкнесса нет на борту? Хотя, несомненно, он и Броун одно и то же лицо. Обыскать пароход? Так у него не было на это права. Интересно, понял ли незнакомец, что он узнал его? И какая связь существовала между капитаном Айкнессом и «Меккой»? Что, кроме Лилы, связывало матушку Эйкс и этого капитана? Хоть старуха и сказала, что не знает, кто такой Броун, но разве ей можно верить?

— Спуститесь вниз по течению, а потом снова вернемся к пароходу, — сказал он рулевому. — Постарайтесь держаться как можно ближе к «Печати Трои».

Баркас, отплыв на полмили, снова поднялся и поравнялся с пароходом. На капитанском мостике стоял офицер, наблюдавший за погрузкой. Ни капитана, ни второго офицера не было видно. Вэд поднес к глазам полевой бинокль. Ему показалось, что в открытом люке промелькнуло чьё–то лицо. Он отложил бинокль в сторону и встал.

— Ну–ка, поверни! — в то же мгновение пуля пробила оконное стекло каюты и Вэда обсыпало осколками стекла и щепками.

— Господи! — воскликнул испуганный машинист.

— Вперед! — приказал Вэд, — и ни о чем не беспокойся!

— Что с вами, мистер Вэд, вы ранены?

Вэд опустился на колени.

— Не задавайте лишних вопросов. Что касается меня, то я, видимо, мертв, — простонал он.

Какая дерзость! Среди бела дня кто–то осмелился стрелять в него. Несомненно, стрелявший находился на борту парохода. Вэд поразился хладнокровию преступника.

Моторная лодка речной полиции причалила к берегу.

— Помогите мне сойти. Мне надо создать себе рекламу…

Вэд сознавал, что пуля прошла лишь на волосок от его головы. Лишь неожиданный поворот баркаса спас ему жизнь.

Вскоре к Вэду прибыли чины из Скотленд–Ярда.

— Пошлите вниз по реке несколько полицейских лодок и узнайте, не слышали ли там выстрелов, — приказал Вэд. — Пусть об этом справятся у каждого лодочника. Пусть спросят и на «Печати Трои». При этом надо упомянуть, что я тяжело ранен. Перевяжите мне голову и вызовите карету скорой помощи.

— Да, вы, пожалуй, правы, — заметил инспектор Эльк. — Я отвезу вас домой. Другой такой сиделки, как я, вам не найти.

Вскоре жители Уеппинга, не питавшие особых симпатий к Вэду, наблюдали, как из санитарного автомобиля выносили на носилках их беспокойного соседа.

— Рано или поздно это должно было случиться, — сказал кто–то из зевак. — Доигрался!

На «Печати Трои» работали всю ночь напролёт. Скрипели подъемные краны, принимавшие груз с мелких пароходов. Один из грузчиков, никем не замеченный, ловко поднялся по канату на палубу парохода и, спрятавшись в тени, стал прислушиваться к болтовне работавших матросов.

— Сюда приплывали двое крючков… — донеслось до слуха грузчика, — они спрашивали, не слышали ли мы выстрелов? Ты разве слышал, как стреляли?

— Все это выдумка. Полицейские всегда что–то выдумывают. За что им только деньги платят?

Подслушивавший грузчик улыбнулся и взглянул на трап, спускавшийся вниз. Лестница охранялась несимпатичным на вид боцманом, который наблюдал за палубой. Вдруг один из ящиков ударился о люк, петля, державшая его, распустилась. Кто–то закричал. Боцман бросился к люку, и лестница на время осталась без охраны. Грузчик скользнул вниз.

Все каюты, за исключением одной, были заперты. В последней горел свет, дверь была открыта. Судя по обстановке, это была каюта капитана. Тут были койка, пара кресел, книжный шкаф, на стене — несколько рисунков. На узком письменном столе виднелась фотография женщины средних лет.

Ещё дальше находилась каюта, в которой Вэд заметил Броуна. Она тоже была заперта. Вдруг грузчик услышал шаги и едва успел спрятаться в нише. В коридоре было темно, но когда шедший попал в полосу света из открытой двери, в нем можно было узнать загадочного посетителя матушки Эйкс — Риггита Лена. Но теперь на нём была форма морского офицера. Лен вгляделся в мрачный коридор.

— Никого нет! — крикнул он кому–то, находившемуся в каюте.

— Я четко видел, как кто–то пытался повернуть дверную ручку, — раздался в ответ низкий голос. — Может, это кто–нибудь из команды?

Джон Вэд, а смелый грузчик был именно он, усмехнулся. Он узнал голос спутника Лилы. Риггит Лен поспешил возвратиться в кают–компанию и закрыл за собою дверь. Тут же Вэд услышал глухой голос:

— Черт возьми, говорю вам, посмотрите как следует.

Вэд мгновенно выскочил на палубу. У борта стоял человек, внимательно смотревший в воду. Он кого–то позвал и что–то приказал. Через несколько мгновений на палубе появился Риггит Лен.

Кто–то прибыл на пароход, и дежурный оповестил Лена.

— Прошу вас, капитан ждёт!

Посетитель тяжело поднялся на палубу. Вэд узнал лорда Синнифорда.

— Мне жаль, что беспокою вас так поздно, но у меня важное дело. Мне необходимо переговорить с капитаном. Должен сказать, в лодке меня будут ждать свои люди. Если я не вернусь…

— Вам нечего беспокоиться. Мы бы и сами доставили вас на берег, но раз вы предпочитаете в своей лодке…

Вэда поразило, что лорд Синнифорд чего–то опасался и принял меры предосторожности.

— Бросьте конец, — приказал дежурный, — причальте лодку.

В ответ раздались крепкие матросские ругательства. Джон тем временем выскользнул из своего тайника и снова спустился вниз.

«Зачем сюда явился лорд? Может, в связи с исчезновением Анны?» — размышлял Вэд.

Прокравшись к дверям кают–компании, он прислушался. Говорил капитан Айкнесс, потом послышался пронзительный голос лорда. Но слов невозможно было разобрать.

— Вы что–нибудь ищете? — внезапно появился перед ним Риггит Лен.

— Нет, сэр, я хотел лишь напиться, — ответил Джон, хотя прекрасно понимал, что Лен узнал его. Дуло револьвера было направлено на сыщика. Но Джон не подал виду, что испугался. Он вытащил из кармана жестяную коробочку с табаком, вынул понюшку и поднёс ко рту. Но вместо того, чтобы засунуть табак за щеку, выбросил его в открытый люк.

— Я полагаю, нам есть о чем потолковать, — начал Лен, но неожиданно умолк: над водой блеснул столб зеленоватого пламени.

— Это знак моим людям, что я здесь, — любезно заметил Вэд. — Здесь неподалёку три лодки с полицейскими. — Они знают, если мне здесь станет плохо, я подам сигнал. Это греческий огонь, при соприкосновении с водой состав воспламеняется. Вы не слышали о таком?

— Надеюсь, что ничего неприятного не произойдет? — хрипло спросил Лен.

— Нет, если вы отдадите мне свой револьвер. Будете возражать, — вам не удастся отплыть на «Печати Трои».

— Вы, люди речной полиции, очень нервны. У нас уже был один…

— Не надо много говорить. Кое–кто из моих людей уже побывал здесь, чтобы выяснить, кто же тот искусный стрелок, который стрелял в меня?

Риггит вздрогнул. С палубы донеслись тяжелые шаги.

— Всё в порядке, сержант! — бросил через плечо Джон своему коллеге. — Пришлите мне одного человека. А теперь, мистер Лен, позвольте ваш револьвер.

Нехотя Риггит протянул руку.

— Что тут происходит? — грубо раздался голос капитана Айкнесса, появившегося в дверях кают–компании. Капитан пренебрежительно посмотрел на сыщика, который был ниже него чуть ли не на целую голову.

— У вашего офицера есть разрешение носить огнестрельное оружие?

— Офицерский состав на пароходах имеет право носить оружие, как вас там зовут?

— Вэд, капитан, — наслаждаясь создавшимся положением, ответил сыщик. — Вы меня не знаете?

— Впервые слышу.

— В таком случае, матушка Эйкс так же нема, как и несчастный китаец. Вы ведь знаете, о каком китайце идет речь? О китайце, который был убит своим соотечественником или стройным белым человеком в черном дождевом плаще. Кстати, плащ этот очень похож на ваш, мистер Лен. У вас есть разрешение на ношение огнестрельного оружия?

— Оно не требуется! — воскликнул капитан.

— Оно необходимо в лондонском порту, — возразил Вэд. — Я оставляю револьвер у себя, мистер Лен, вы ведь знаете, что нужно для того, чтобы получить его обратно? Может быть, лорд Синнифорд захочет возвратиться на берег в моём обществе? — добавил он, уходя.

— Благодарю вас за заботу о нём, но лорд решил заночевать на пароходе. Можете спросить его об этом лично. Хотя… какого черта вы суёте нос в мои дела? Пойдемте в кают–компанию.

Лорд Синнифорд сидел в кресле и курил сигарету. Вэда он сперва не узнал в рабочей одежде, потом вскочил.

— Что вам угодно? Вы напрасно явились сюда, — хрипло вырвалось у него… — Я ведь сказал вам, что ничего не знаю.

— Вы не собираетесь ехать на берег?

— Я останусь на пароходе, милый друг, капитан был так любезен, что предложил мне каюту. — Он избегал смотреть сыщику в глаза, и Джон понял, что лорд чувствует себя не в своей тарелке.

— Вы удовлетворены? — осведомился капитан у сыщика, как только они покинули кают–кампанию.

— Вполне, — и, помолчав, добавил. — Мы нашли ваше кольцо с печаткой, вы можете получить его в любое время.

Великан скептически посмотрел на него.

— Кольцо с печаткой? Не понимаю, о чем вы говорите. Я не терял никакого кольца.

— Я предполагал, что в тот момент, когда женщина схватила вас за рукав, она стащила и кольцо с пальца. На печатке выгравирован храм и Афродита. Вам это ничего не говорит?

— Ничего, — решительно ответил капитан.

— А мне говорит. Это древняя печать Трои. К сожалению, я не знаю, как выглядит новая печать Трои, — он внимательно следил за реакцией капитана. — Возможно, на ней изображен человек в резиновой маске с револьвером в руке и веревкой на шее.

Капитан оставался невозмутимым. Он быстро повернулся и стремительно скрылся в кают–компании, резко захлопнув за собою дверь.

Глава 7

Голли покупает цветы

Когда Вэд возвратился в участок речной полиции, он застал там прибывших по вызову полицейских руководителей Скотленд–Ярда.

— Право, не знаю, с чего начать, — сказал один из них, выслушав Вэда. — Вряд ли обыск даст результаты. К тому же, у нас нет никаких доказательств, что пароход имеет отношение к «резиновым братьям». Пароход приписан к Рио–де–Жанейро и плавает под бразильским флагом. Я запросил у портового управления все сведения. Можете ознакомиться с ними.

Сообщение портового управления гласило, что этот пароход ранее принадлежал пароходному обществу, а десять лет тому назад был продан бразильцу Думаресу. Имелся перечень пройденных рейсов. Но вряд ли он мог удовлетворить полицию. Потому что пребывание «Печати Трои» в гавани не всегда совпадало с активностью «резиновых братьев». Бандиты действовали и тогда, когда пароход был в тысячах миль от Лондона.

И всё же Вэд сделал одно открытие, изучая перечень рейсов: где бы ни находилась «Печать Трои» в момент ограбления, ровно через два месяца после него она прибывала в Марсель.

— Но ведь расходы по содержанию такого парохода огромны, — заметил один из полицейских. — Не могут же они удовольствия ради…

— Пароход окупает себя перевозкой грузов. А потом, давайте посчитаем то, что украли «резиновые братья». За последние десять лет — свыше полутора миллионов фунтов. Помимо того, в их руки попала и добыча, которую мы не в состоянии посчитать… К тому же, если мы попробуем обыскать пароход, они улики выбросят в воду, и всё погибнет безвозвратно.

Совещание решило: «Печать Трои» обыску не подвергать. Но за пароходом был установлен тщательный надзор, и, когда лорд Синнифорд в семь часов утра съехал на берег, за ним следили до самых дверей квартиры. Целый день лорд сидел дома. В три часа пополудни «Печать Трои» снялась с якоря и медленно ушла в море. Под вечер в Гревсенде на борт парохода явился представитель санитарного надзора и предъявил предписание произвести осмотр парохода. (Кто–то сообщил, что на борту находятся заразные больные.) Когда представитель санитарного надзора закончил свой осмотр и сходил на баркас, капитан Айкнесс не без иронии заметил:

— Боюсь, что в Скотленд–Ярд вам нечего будет сообщить.

На четвертый день после отплытия «Печати Трои» Джон Вэд получил радиограмму: «Когда я снова прибуду в Лондон, я охотно поболтаю с вами. Айкнесс».

— О, это многообещающе, — воскликнул Вэд. — Какой артист этот человек! И что означает его последнее замечание?

— Надеюсь, теперь–то мы отдохнём от «резиновых братьев», — сказал Эльк.

Но он был слабым пророком. В тот же вечер в Скотленд–Ярд поступило очередное донесение. Горел пустующий дом на Оксфорд–Стрит. К моменту прибытия пожарных весь дом уже был охвачен пламенем. Сыщики, охранявшие Нортлендский банк, который находился неподалёку от горевшего дома, тоже глазели на пожар. Высунулся из окна и сторож, чтобы увидеть происходящее. Но в то же мгновение брошенная незримыми руками петля затянулась вокруг его шеи.

Когда огонь стих, сыщики оглянулись и с изумлением увидели, что дверь банка, где хранились крупные суммы денег, была взломана. Бросившись в помещение, они обнаружили мертвого сторожа и взломанный опустошённый сейф.

Лишь один свидетель видел, как произошло ограбление. Это был уличный торговец, который дремал в воротах одного дома. На своём веку он видел достаточно пожаров и решил, что не стоит жертвовать сном ради ещё одного. Он увидел, как из машины вышли трое в масках и прошли в здание банка. О том, что в этом здании находится банк, он узнал намного позже. При свете зарева он успел заметить, что лица прибывших были скрыты противогазными масками, но он решил, что это пожарные, снабженные какими–то новыми аппаратами, и не придал появлению этих людей никакого значения. Значительно позже, он был приятно удивлён, что его словами заинтересовалась полиция.

На следующий день Вэд решил снова побывать в «Мекке». Ни Голли, ни матушки поблизости не было видно. Сквозь открытое окно кухни он увидел, как в комнату вошла новая служанка. Увидев незнакомца, она чуть не выронила от страха тарелку.

— Лила дома? — спросил Вэд.

— Мисс Лила наверху.

Мисс Лила? Впервые Вэд слышал, чтобы так величали бедную Золушку.

— Пожалуйста, попросите её сойти вниз. А где миссис Эйкс?

— Я не знаю, — девушка покачала головой. — Я не должна ни с кем разговаривать. Миссис Эйкс строго приказала мне… Простите, вы не мистер Вэд?

— Да.

Девушка на минуту заколебалась, но потом попросила подождать и вышла.

Вскоре в комнате появилась Лила.

Вэд удивленно посмотрел на неё. Золушка была очень нарядно одета.

— Послушайте, Лила, — сказал он и запнулся, заметив, что она плакала.

— Уходите, пожалуйста, — она подошла к окну и положила свою маленькую белую руку на его загорелую руку. — Матушки Эйкс нет дома, и теперь мне хорошо. Я скоро уеду в пансион изучать иностранные языки, — поспешила она сообщить.

— Куда? — спросил сыщик.

— Я не знаю… Кажется, во Францию. Я обещала миссис Эйкс больше не разговаривать с вами. Но я не могу… Я попросила девушку сказать мне, как вы придёте…

При каждом слове она боязливо оглядывалась и прислушивалась.

— Лила, что всё это значит? Кто такой капитан Броун?

— Я не знаю, — покачала она головой. — Он всегда внимателен ко мне, но я его боюсь.

— Кто он?

— Матушка Эйкс говорит, что он мой родственник, и мне кажется, что это правда.

Вэд обдумывал ситуацию.

— Неужели мне нельзя поговорить с вами наедине? А что если я приду сюда ночью?

— Нет, нет, — испугалась она. — Вы не должны приходить.

По–видимому, девушка знала нечто такое, что внушало ей ещё больший страх, чем предмет их беседы.

— Обещайте, что ночью вы не придёте.

— Тогда приходите вы ко мне. Разве вы никогда не выходите из дома?

— Зачем?

Он не знал, что ей ответить, у него была лишь всего одна причина желать встречи с нею наедине, но сказать ей об этом он не решался.

— Лила, я хотел бы помочь вам… я знаю, вы в этом нуждаетесь…

— Не думаю, что кто–то сможет помочь… я не хочу больше встречаться с вами, — с трудом произнесла она. Лицо её побледнело. — Я верю вам, вы честны и откровенны.

Он попытался улыбнуться.

— Вы хоть знаете, где я живу?

— Да, — ответила она. — Вы живёте в маленьком особнячке. В этот домик можно попасть по плоской крыше над кухней. В глубине садика есть колодец…

Он очень удивился и внимательно посмотрел на неё. Вдруг она повернулась и стремительно выбежала из комнаты. Вэду ничего не оставалось, как уйти.

До сих пор он и не подозревал, что кто–то знает о его заброшенном колодце, о плоской крыше под окном — уязвимом месте его жилища. Но тут пришёл к выводу, что девушка говорила об этом не случайно. Кто–то, видимо, основательно изучал его дом и проговорился в присутствии девушки.

Джон проплыл полмили по реке, а затем снова возвратился в «Мекку». У входа в гостиницу сидело несколько моряков, которые тут же сообщили, что матушка Эйкс уже дома.

На сей раз хозяйка оказалась гораздо любезнее, чем всегда.

— Присядьте, мистер Вэд, — сказала она. — Извините, что не убрано.

У неё был усталый вид, очевидно, она не выспалась, как предположил Вэд.

— Вы, видно, поздно легли спать?

— Хоть вы и всё знаете, но теперь ошибаетесь. Совсем не поздно, у меня разболелась голова.

— У вас были гости? Такие груды пепла в камине… Вы ведь не курите сигары? — Он обратил внимание и на лёгкий аромат духов, царивший в комнате.

— Да, у меня были двое господ в гостях, они курили. Вы, должно быть, их видели.

— Как поживает Лила?

— Она поедет на север Англии и поступит в пансион. Так решил её отец. Он очень милый человек. Досадно только, что в его годы приходится уходить в плавание.

— И когда вы ожидаете возвращения капитана Айкнесса?

— Не раньше, чем через три месяца, — ответила она, не подав виду, что удивилась, откуда он знает это имя. — Кстати, мистер Вэд, мы сдали, наконец, домик на Ленгрес–Род.

— Скажите, мистер Лен сейчас вместе с капитаном Айкнессом?

— Да, он тоже моряк. И Голли тоже ушёл с ними в плаванье. Он раньше служил на пароходах стюардом, а им как раз понадобился человек. Здесь от него всё равно мало пользы.

— Скажите, капитан Айкнесс знает, что Лен бывает у вас?

Это был удар наугад, но он достиг цели.

— Но, мистер Вэд… — растерялась она, — откуда мне знать? — Я не интересуюсь чужими делами. Да к тому же, Лен бывает здесь очень редко.

Вэд задумчиво смотрел на пламя в камине.

— В самом деле, не следует засиживаться так поздно. Это вредно для здоровья.

— Вы знаете, ночь действительно прошла очень быстро. Эти господа рассказывали мне много интересного. Его…

— Вы хотели сказать «его светлость»? Разве вы знакомы с лордом Синнифордом? Я вижу, он стал другом вашего дома.

В ответ — молчание. Погодя она сказала:

— У меня нет других сведений.

Вэд решил, что дальнейшие расспросы бесполезны, и тут же ушёл.

Ему было над чем поразмышлять. Во–первых, предостережения Лилы… Откуда ей известны подробности о его доме? Во–вторых, какое отношение имеет к этому лорд Синнифорд? Чего ради он провёл ночь в «Мекке»? Кто был второй посетитель, Вэд узнал по аромату духов. Риггит Лен. Но ведь Лен должен быть на борту «Печати Трои»?

Весь следующий день сыщик посвятил обследованию своего небольшого домовладения. Действительно, плоская крыша над кухней облегчала доступ в дом. Окно не было защищено решёткой, а запор самой простой конструкции. Осмотрел он и колодец, над которым был сделан настил и насыпана земля. Отец даже посадил здесь цветы. Вэд решил всё же купить сигнальное устройство на тот случай, если кто–то вздумал забраться к нему в дом.

В Скотленд–Ярде его ожидала новость. Начальник сообщил, что отныне он откомандирован от речной полиции и целиком может заняться борьбой с «резиновыми братьями». Джона устраивал такой оборот дел, и он начал с того, что отправился в Мейденхэд, где, как ему сообщили, лорд Синнифорд снимал себе домик. Там он отыскал людей, которые служили лорду.

— Нет, сэр, — я больше не работаю на него, — заявил садовник. — Дом сдаётся другому жильцу. Мы с женой уже уволены. Никогда не знаешь наперёд намерений лорда.

Вэд обратился в контору нежилых помещений и без труда получил ключ от коттеджа, который занимал лорд. Он тщательно обследовал этот загородный дом, стоявший посреди запущенного сада и находившийся вблизи реки. По дороге, которая вела к дому, видимо, недавно проехал автомобиль, и по следам колёс он определил, как трудно было поворачивать шофёру. Кроме того, на столбе у ворот виднелась глубокая вмятина на уровне автомобильного крыла. Вэд знал, что у Синнифорда была маленькая двухместная машина, — а здесь явно побывала другая. К тому же, видимо, выезжала ночью с потухшими фарами.

В самом доме Вэд не нашёл ничего необычного. Его внимание привлекли лишь две картонки, на которых красовалось название одной из торговых фирм в Мейденхэде. Он записал адрес фирмы и поехал к владельцу. Там он узнал, что примерно неделю назад в дом Синнифорда были посланы шляпа, платье, обувь и бельё. Этот заказ был сделан лордом Синнифордом, который предусмотрительно приложил к нему деньги: его и тут знали как неаккуратного плательщика.

По счастливой случайности Вэду удалось также выяснить, когда выехала в путь большая машина. Это случилось в ночь ограбления банка на Оксфорд–Стрит. Полиция Беркшира получила предписание задерживать все подозрительные автомашины, едущие из Лондона. Она заметила чёрный лимузин, который несся с притушенными огнями, один из щитков лимузина был погнут. Но полиция машины не задержала, так как она шла не из Лондона.

Вэд снова принялся за розыски. Расспрашивая соседей Синнифорда, он набрёл на одного, который видел загадочный лимузин и заметил, что рядом с шофёром сидел какой–то человек, напевавший песенку.

— Это нельзя было назвать пением… у него такой голос, похожий на женский. Вот как он называется?

— Вы хотите сказать — фальцет?

— Совершенно верно. Я бы не обратил на это внимания, если бы кто–то не крикнул ему, чтобы он замолчал.

Джон задумчиво закусил губы.

— А вы не заметили, какого он был роста?

— По крайней мере, сидевший рядом шофёр был значительно крупнее.

«Ну и дела, — размышлял Вэд. — Ведь по всем данным человек, который пел фальцетом, должен быть где–то посреди океана. А при чём тут лорд Синнифорд? Если бы он был в стеснённых обстоятельствах…» Впрочем, Вэд решил выяснить источник поступлений лорда.

Наконец из Скотленд–Ярда он поехал к себе домой. Путь лежал через улицу, сплошь и рядом усеянную торговыми лотками и палатками, где можно было купить всё — от бараньей ноги до воскресного платья. Часть этого своеобразного рынка была занята цветами. У одного из лотков какой–то покупатель тщательно выбирал анютины глазки. Отбирая цветы, он бережно складывал их в продолговатый ящик. Покупатель не замечал, что за его действиями наблюдает полицейский. Судя по костюму, это был рабочий. На голове новенькая фуражка. Лицо гладко выбрито, на носу очки в жёлтой оправе. Закончив выбирать цветы — почему–то это были только жёлтые анютины глазки — он взял свой ящик и направился в тёмный переулок.

В тот момент, когда Вэд положил ему руку на плечо, он чуть не выронил ящик с цветами. Он узнал сыщика, и глаза его беспокойно забегали.

— Здравствуй, милый, — заговорил Джон. — Пребывание в море пошло вам на пользу — ветер сдул ваши отвратительные усы.

— Чего вы хотите от меня? Неужели нельзя купить себе несколько цветков, чтобы…

— Не волнуйтесь, Голли! — Вэд становился всё приветливее. — Я знаю, у вас нежная душа, и вы радуетесь этим цветам.

— Вы ошибаетесь! Полицейские сплошь и рядом ошибаются.

— Откуда вам известно, что я полицейский? А теперь расскажите мне о морском путешествии. Почему вы предпочли вернуться на сушу? «Печать Трои», должно быть, находится в тысячах миль от Англии. А как поживает капитан Айкнесс и прочие мои друзья?

Голли глубоко вздохнул.

— Вижу, мне нет смысла отпираться. Я действительно сбежал.

Вэд укоризненно покачал головой.

— Вы дезертировали с парохода?

— Нет, я сбежал от своей жены. Я не уходил в плаванье. Между нами говоря, она совершенно невозможная женщина. Жить с ней невыносимо, я набрался храбрости и заявил ей, что хочу уйти. А для того, чтобы избежать скандала, она выдумала басню о том, что я ушёл в плаванье.

Этому мог поверить кто угодно, только не Вэд.

— А откуда вы знаете, что она об этом рассказывала?

— Да слышал об этом, — ответил Голли. — Я теперь получил хорошую должность и работаю в одной из фирм, импортирующих чай.

— Да? — испытующе посмотрел Вэд на Голли. — Недооценил я вас. Где же вы теперь живёте?

— Снимаю комнатку в маленькой гостинице.

— А этими скромными цветами решили украсить свою скромную обитель? Нет, дорогой, я отлично знаю, чем вы занимаетесь. Вы разъезжаете в автомобиле и при этом поёте славные песенки.

Голли тяжело дышал, но, овладев собою, сказал:

— Если я совершил какое–нибудь преступление, то вы можете арестовать меня. Но разве это преступление, убежать от своей старухи?

Джон дружески похлопал его по плечу.

— Ах, Голли, вы могли быть и пооткровеннее. Рассказали бы о женщине, с которой сбежали…

— Мистер Вэд, я никому ничего плохого не сделал.

— Ладно, Голли, ступайте своей дорогой, — миролюбиво заметил Вэд и подождал, пока маленький человек скрылся из виду, затем обратился к ближайшему полицейскому и приказал последить за любителем цветов.

Генри, бывший полицейский, находящийся в услужении у Вэда, тоже хорошо знал Голли.

— Странно, — сказал он, — Голли никогда не питал пристрастия к садоводству. Весь Уеппинг знает о том, что он сбежал от своей жены, но большинство полагает, что он ушёл в плаванье. Может, и она так думает?

Под этим предлогом Вэд решил снова направиться в «Мекку».

Матушка Эйкс беспокойно поглядела на сыщика и пригласила в комнаты. В столовой за книжкой сидела Лила. Увидев её, матушка Эйкс резко бросила:

— Ступай к себе, я хочу поговорить с мистером Вэдом.

Девушка удивлённо посмотрела на Вэда, и в её глазах он увидел страх. Она как бы предостерегала его. Даже открыла рот, чтобы что–то сказать, но передумала и молча направилась к двери. Но Вэд остановил её.

— Добрый вечер, Лила! Вы читаете классиков или готовитесь к занятиям во французском пансионе?

Она не ответила, матушка Эйкс подтолкнула её к двери и заставила удалиться.

— Давайте поговорим, — сурово начала она. — Что вы хотите?

— Я бы хотел потолковать с вами о Голли. Вы не получали от него телеграммы?

Она ничего не ответила, и он заметил, как губы её сжались.

— Где сейчас находится судно?

— Послушайте, Вэд, — спокойно заговорила она. — Вы ведь видели Голли. Он звонил мне и сказал, что вы узнали его. И, конечно, мне не хотелось бы, чтобы весь свет знал, что он сбежал от меня. Я о нём ничего не знаю, покончила с ним раз и навсегда.

— Это очень печально, — иронически заметил Вэд.

— Не надо издеваться надо мною. Я не могла ужиться с Голли ещё и потому, что он был дружен с речными «крысами». Это бросало тень на моё заведение. И я ему сказала, что не хочу его больше знать.

— Надо полагать, он всё же оставил свой адрес?

— Нет, я ведь сказала, что ничего не хочу слышать о нём. Я думаю, вы бы и сами при желании узнали адрес.

Джон Вэд осматривал комнату, не находя в ней ничего необычного.

— А как поживает его светлость?

— О ком вы? Ах, о том господине, который как–то был у нас? Так он больше не приходит.

— А Анна? Куда девалась Анна?

— Не знаю, о ком вы говорите. У меня раньше служила прислуга Анна, очень миловидная девушка…

— Не то. Вам бы следовало сказать, что ваш Дон–Жуан сбежал с Анной. Вы знаете, я очень устал. Сегодня я побывал в Мейденхэде в поисках женщины, которую Голли вывез на автомобиле номер XII–1102.

Номер он назвал наугад, предполагая, что хозяйка не знает его, и она всё–таки смутилась, но потом взяла себя в руки.

— Не знаю, о чём вы говорите.

— Голли ехал в большом чёрном лимузине и сидел рядом с шофёром. Его узнали. Если с Анной что–нибудь произойдёт, скажем, труп найдут в реке или вообще в живых не найдут, для вас и для вашего мужа это будет иметь очень неприятные последствия. Вам же, думаю, не всё равно, повесят Голли или нет?

Женщина вздрогнула и подалась назад. Самообладание изменило ей.

— Никто ничего дурного ей не сделал, — начала она и тотчас запнулась.

— Миссис Эйкс, вы ведёте опасную игру, и положение ваше гораздо хуже, чем вы предполагаете. Вы знаете о том, что Голли поехал в Мейденхэд за Анной и отвёз её куда–то в Лондон. Вы знаете, что эту женщину держат в плену. Знаете почему. Повторяю, если с женщиной что–то случится, то вам и вашему мужу придётся предстать перед судом по обвинению в убийстве. Помимо того, вам вряд ли удастся доказать непричастность к «резиновым братьям».

Она с трудом перевела дыхание.

— Но если вам известно, где находится автомобиль…

— Этого–то я и не знаю, я даже не знаю номера автомобиля. Хотел проверить, знаете ли о его существовании вы. И вы попались. Но остальное мне действительно известно. Вашего мужа видели в автомобиле, и при первой возможности он будет арестован.

— Это всё, что вы хотели мне сообщить? — смутилась она на мгновение.

— Да, всё, — ответил он и добродушно добавил. — Не трудитесь провожать меня, я знаю дорогу.

В тот момент, когда Вэд поравнялся с изгородью и хотел выйти на набережную, он услышал, как что–то шлёпнулось рядом с ним на землю. Карманным фонариком он осветил дорожку и увидел на земле маленький ключ, прикреплённый к клочку бумаги. Сразу рассмотреть находку ему не удалось, позади появилась матушка Эйкс, пообещавшая уговорить Голли явиться к Вэду. Он сунул находку в карман.

В этот вечер сыщик забыл дома ключ от входной двери, и, когда на его стук не откликнулся слуга Генри, он решил обойти дом кругом и постучать в кухонное окно. Он страшно удивился, что калитка во двор оказалась незапертой. Не успел он в неё войти, как споткнулся о какое–то препятствие. Осветив дорожку, он увидел, что у ног стоял ящик с анютиными глазками. Жёлтыми анютиными глазками.

— Чёрт побери! — вырвалось у него, когда рядом с ящиком он обнаружил две лопаты, лом, круглую крышку из нескольких планок.

Вэд мог бы предположить, что его слуга решил заняться ремонтными работами, если бы не этот ящик с цветами, который он видел у Голли.

Заглянув в кухню, Вэд увидел, что его слуга мирно уснул в кресле. Наконец, он его разбудил.

— Простите, сэр, но вчера ночью я спал очень мало.

Эту фразу он слышал от своего слуги почти ежедневно и поэтому не придал значения. Вэд позвал Генри во двор и спросил, о тех вещах, которые обнаружил.

— Это какое–то недоразумение. Я ничего не слышал, — сказал он.

Войдя в комнату, Вэд осторожно развернул клочок бумаги, прикреплённый к ключу, и прочёл: «Прошу вас, будьте осторожны. Обратите внимание на вентилятор в вашей спальне. Они говорили о нём. Я очень беспокоюсь о вас». Подписи не было. И хотя почерк был незнаком, он отлично понимал, кто его предупреждал. Но о каком вентиляторе шла речь? И вдруг его осенило. Он отодвинул кровать и увидел в полу небольшое отверстие, заделанное решёткой. Внимательно осмотрев его, он решил выйти во двор и определить, в каком состоянии находится выводное отверстие вентилятора. Там он обнаружил, что кто–то уже сломал решётку и она валялась у стены с кусками извести. Работа была проделана весьма недавно.

Закончив осмотр, он решил всё же расспросить Генри.

— Вас часто беспокоят по ночам, Генри? — Спросил он.

— Случается, — ответил тот.

— Сегодня ночью вам суждено пережить ещё большее беспокойство, сказал Вэд. — Или эта ночь станет самой беспокойной ночью в жизни, или вы уснёте так крепко, что проснётесь лишь на небе.

Вэд взял телефонную трубку. Вызова не последовало.

— Странно, я же недавно говорил по телефону. Видимо, провода перерезаны.

— Перерезаны? — удивился слуга. — Если вы звоните в полицию, давайте я сбегаю.

— Боюсь, что этого вы не успеете сделать. А теперь заприте все двери и ложитесь спать. Выключите везде свет. Я тоже лягу, — и он дал несколько указаний слуге, вконец ошеломивших последнего.

Около часу ночи всё в доме погрузилось в полнейшую тишину. Джон сидел на кровати и ждал. Курить он не осмеливался. Генри прикорнул у окна в маленькой каморке рядом с кухней, но поспать ему не удалось.

Когда часы пробили два, до слуха Вэда донёсся какой–то необычный шорох из вентилятора. Вэд быстро надел противогазовую маску на голову. Через четверть часа он спустился к своему слуге. Оба замерли, когда увидели тень, выросшую на крыше. Потом появилась ещё одна тень, ещё… На крыше стояли три китайца.

Один из них прикоснулся к оконному стеклу и обвёл на нём круг. Кусок стекла выпал, и в отверстие просунулась рука в поисках задвижки. Окно отворилось. Все трое спустились в комнату. Джон Вэд включил свет. Один из китайцев удивлённо уставился на сыщика, и руки его поднялись кверху. Другой попытался броситься к окну, но Генри схватил его за глотку и швырнул на землю. Третий с философским спокойствием тоже поднял руки вверх.

На всех пятерых участниках этой сцены были противогазовые маски, даже если бы кто–то и кричал, его бы не услышали. Генри надел на китайцев наручники. Что касается Вэда, он вернулся в комнату и отворил окна. В этом, по–видимому, заключалась задача китайцев.

Потом сыщик направился к двери и вышел в сад. Какой–то человек, стоявший перед домом, двинулся ему навстречу.

— Всё в порядке, — заговорил он и, поняв, что совершил оплошность, бросился бежать. Но Вэд, одним прыжком перемахнув через изгородь, схватил его за шиворот. Ударом кулака выбил из рук револьвер. Тот выстрелил уже на земле. В то же мгновение Вэд наклонился — и вовремя! Какая–то тёмная, коренастая фигура, стоявшая в отдалении, резко метнула нож. Он пролетел над ним, упал на тротуар.

Вэд не любил пускать в ход огнестрельное оружие. Но сейчас опасность была столь велика, что он не колебался. Он выстрелил несколько раз подряд, и в то же время множество тёмных фигур бросились врассыпную.

К улице, где жил Вэд, примыкало немало маленьких улочек, из коих два вели непосредственно к береговым амбарам.

В ответ на выстрелы раздался пронзительный свисток полицейского, и вскоре к месту происшествия подоспел постовой полисмен. Окна соседних домов ожили, в них показались любопытные.

— Никто не ранен, — бросил Вэд полицейскому, срывая с себя противогазную маску. — Вызовите наших людей. Но не вздумайте входить в дом, если вам дорога жизнь.

Прежде, чем войти в дом, Джон снова надел маску. Трое захваченных в плен китайцев и Генри — все в противогазах — являли собой странное зрелище. Когда прибыло полицейское подкрепление, пленников вывели на улицу, они были арестованы. Полиция оттеснила зевак от дома, опасаясь, что кто–нибудь отравится газом.

На востоке забрежил рассвет. И лишь когда взошло солнце, в дом можно было войти без маски. Вскоре был обнаружен и стальной резервуар, в котором содержался газ, обнаружили также и лёгкую бамбуковую лестницу, по которой этот резервуар доставили в отверстие вентилятора.

Но самое важное открытие Вэд сделал тогда, когда направился к шахте колодца. Колодец был заброшен. Отец сделал на нём деревянный настил, засыпал землёй и посадил на нём цветы — жёлтые анютины глазки. Преступники всё продумали. Крышка и земля были сброшены в колодец, рядом лежала новая крышка и ящик с анютиными глазками под цвет тех, что росли раньше.

— Нам с вами суждено было покоиться на дне колодца, и никто, и никогда бы не узнал о том, что с нами случилось. Ведь преступники послали в Скотленд–Ярд подложную телеграмму из Дувра о моём отъезде, — говорил Вэд слуге.

Генри покачал головой.

— Самое удивительное — эти цветы. Найти бы человека, который их купил.

— Я собираюсь это сделать.

Глава 8

Вэд делает открытие

Рано утром он был в районе «Мекки».

— Мистер Вэд, ради бога, не идите дальше. Вас подстерегают! — услышал он голос Лилы. Она стояла на лестнице, ведущей к воде.

— А вы что здесь делаете? — начал он и не договорил. Резкая боль в ноге заставила его согнуться. Он бы упал на набережную, если бы Лила не поддержала его. Она поспешила перетащить раненого на ступеньки лестницы.

— Они знали, что вы придёте один, — прошептала она.

Лила выбежала из «Мекки» в ночной сорочке, накинув старый плащ. В глазах её светился страх за его жизнь. Не сопротивляясь, Вэд позволил Лиле затащить его в лодку, и через некоторое время он сильными взмахами вёсел вывел лодку на середину реки. Стоило ему оглянуться, как на берегу он увидел две огненные вспышки. Выстрелов не было слышно, но тут же рядом послышался резкий всплеск — пуля упала в воду. Вскоре из предрассветного тумана вырисовался силуэт полицейского баркаса. Вэд окликнул полицейских, и они ответили ему. И снова пуля плюхнула в воду — с берега продолжали стрелять.

Вэда перенесли на баркас. Одна штанина его пропиталась кровью насквозь. Но его это беспокоило меньше, чем то, почему Лила, полуодетая, выбежала ему навстречу.

Девушку тем временем напоили кофе, укутали в одеяло: её сильно знобило. Джону перевязали рану, и он расспросил Лилу.

— Я… ничего не знаю… Всё, как ужасный сон… Я так боялась за вас…

— Кто–то знал, что я приду в «Мекку», и приду один. Матушка Эйкс — наверняка, — заговорил Вэд.

— Я ничего вам не могу сказать, — девушка покачала головой и заплакала.

Эльк собрался допрашивать матушку Эйкс, но она, видимо, почувствовала, что к ней явится полиция, опередила её, сама явилась в участок и заявила об исчезновении Лилы. Её взяла досада, когда тут же, в одной из комнат она встретила Лилу и Вэда. Матушка слышала, что на этот раз Вэду здорово досталось, и решила справиться о его здоровье.

— Пустяки, моя дорогая, небольшая рана навылет. Можете передать всем вашим приятелям, что через пару дней я буду на ногах.

Матушка переменила тему разговора и набросилась на Лилу:

— Чего ради тебе пришло в голову убежать среди ночи! Как ты напугала меня! А потом, какой срам перед соседями! Поедем домой, я наняла такси.

— Нет, — сказал Вэд. — Лиле надо побыть по меньшей мере дня три в постели, и её нельзя доверить ни автомобилю, ни карете скорой помощи, ни вашим китайским друзьям.

Так ничего не добившись, матушка Эйкс удалилась.

Лилу поместили на квартире одного из сержантов Скотленд–Ярда. Жена сержанта, присматривавшая за ней, принесла чашку бульона.

— Вам теперь лучше? — спросил Вэд.

— Да. Но не настолько хорошо, чтобы отвечать на ваши вопросы.

— Этим я зарабатываю на хлеб насущный. Вопросы — моя стихия, — пошутил он.

— Я ничего не смогу рассказать вам. Никому не хочу чинить зла. Да, я подслушала о том, что в доме есть воздушная шахта… — Лила заволновалась.

Вэд подсел к ней на кровать и коснулся тонкой руки. Она не отстранилась.

— Лила, вы мне очень симпатичны, хотя я не совсем понимаю ваше поведение…

— Я вам симпатична? — покраснела девушка. — Странно…

— И поэтому я прежде всего думаю о вас, а затем о своих служебных обязанностях. Скажите, вы слышали, что меня хотят убить? Об этом говорил Голли?

— Голли? Но разве он не в плаваньи? — удивилась Лила.

— Так значит, вы не слышали его голоса, его пения? И об Анне вам ничего не известно? Я разыскиваю эту женщину. Мне казалось, что её спрятали в «Мекке». А известно ли вам что–нибудь о лорде Синнифорде?

— Да, я его знаю, — к удивлению Вэда сказала Лила. — Тётушка гордится, что знается с настоящим лордом. Он был очень внимателен ко мне…

— Когда вы видели его в последний раз?

— Несколько дней тому назад. Но вчера ночью он был тоже… — Лила запнулась. — Нет, я ничего не могу говорить… Они затевают против вас что–то ужасное…

— Так кто же такая Анна?

— Точно не знаю. Но как–то ночью в «Мекку» пришла женщина. Она кричала, плакала. Произошла отвратительная сцена. Матушка Эйкс сказала, что она ищет своего мужа…

В комнату вошла жена сержанта.

— Вам пора уходить, мистер Вэд, — добродушно сказала она. — Довольно мучить девушку расспросами. Она должна отдохнуть.

Джон Вэд повиновался.

Тем временем полиция приступила к обследованию портовых кабачков, обращая особое внимание на те, где бывали жёлтые. За последние сутки в порт не прибыло ни одного парохода с китайской командой, а те, кто жил в гавани, полиции были хороши известны, у большинства из них была хорошая репутация. Они охотно отвечали на вопросы полиции, но о покушении на Вэда и о китайской шайке ничего не слышали.

— Откуда они взялись? Если бы в Гавани стояла «Печать Трои», я бы об этом не спрашивал, — говорил Вэд Эльку, — но она ушла в плаванье.

— Но ушла ли в плаванье команда парохода? — заметил Эльк.

— Нет, Риггит Лен остался на берегу, — заметил Джон. — Ведь это он руководил вчера операцией.

Вэд позвонил городскому архитектору, и вскоре ему доставили объёмистый конверт. Распечатав его, он вынул несколько чертежей.

— Что это? — спросил Эльк.

— Не узнаёте? — Это план здания, которое стояло раньше на месте нынешней «Мекки». Видите, какие подвалы? Можно спрятать целый батальон китайцев… Я знаю лишь один погреб, где Голли хранит свои дрова. Он, правда, очень мал, а здесь… Кстати, Голли найден? — поинтересовался Джон.

Эльк с сожалением покачал головой.

— Прочёсываем весь Лондон, но…

Вэд вспомнил одно странное обстоятельство, что миссис Эйкс за время разговора с ним ни разу не осведомилась о своём муже, не поинтересовалась, был ли он участником того, что случилось ночью.

Глава 9

Паттисоновское наследство

Сыщик, перед которым стоит с десяток задач, тесно связанных между собой, несомненно, в первую очередь взялся бы за разрешение самой легкой из них. Вэд полагал, что надо немедленно же заняться тщательным обследованием «Мекки». Ведь китайцам где–то нужно находиться и что–то есть. Но сразу сделать облаву он всё же не решался. Настораживало то, что каждое намерение полиции тут же становилось известным преступникам, и они успевали скрыться. Поэтому Вэд решил посвятить день делам Синнифорда и выяснить источник его доходов.

Каждого первого и пятнадцатого числа Синнифорд получал тщательно запечатанный сургучом конверт. Принимал послание он всегда лично.

Сыщик, наблюдавший за лордом, сообщил, что Синнифорд побывал в банке и получил по чеку довольно крупную сумму денег. Чек этот был вынут из конверта. Пересчитывая деньги, лорд скомкал конверт и бросил его на пол, чем и воспользовался сыщик. Разглядывая конверт, Вэд разобрал на одной из сургучных печатей инициалы «Л.К.З.Б.». Они, как пришёл к выводу Вэд, соответствовали названию известной фирмы — «Латтер, Кнайт, Зеланд, Брудер».

После обеда Вэд собрал все сведения об этой фирме. Она принадлежала к числу наиболее солидных нотариальных контор. Латтера и Кнайта давно не было в живых, Зеланд удалился от дел, и теперь фирмой ведает одно лицо — Брудер. Он скромен, не болтлив, пользуется хорошей репутацией.

Вэд направился в контору. Мистер Брудер, пожилой, крупный мужчина, взглянув сквозь толстые стёкла своих очков на посетителя, предложил сесть.

— Давно не видел у себя в конторе полицейского. Полагаю, что ваш визит не связан с деятельностью кого–либо из моих клиентов? Это безупречные люди.

— Лорд Синнифорд тоже ваш клиент?

— Нет, — ответил адвокат, — Брудер выжидающе посмотрел на инспектора. — Скажите мне откровенно, мистер Вэд, что побудило вас обратиться ко мне?

Вэд принял неожиданное решение. Он знал, что в случае неудачи его откровенность может дорого обойтись, но тут решил идти напролом.

— Вы что–нибудь слышали о «резиновых братьях»?

Адвокат утвердительно кивнул головой.

— У полиции, — продолжал Джон, — есть подозрение, что лорд Синнифорд связан с ними. Несколько лет назад он был бедняком, но совершенно внезапно стал состоятельным человеком. Деньги поступают к нему через вашу контору, и я должен установить, через кого именно он получает их.

— Совершенно верно, мы пересылаем ему регулярно довольно крупные суммы денег. Но мы не являемся его представителями. Мы выполняем эту операцию по поручению третьего лица. Пять лет назад умер один из наших клиентов, родственник лорда Синнифорда. После него осталось крупное состояние. При обыкновенных обстоятельствах, это состояние перешло бы в другие руки, но… Не знаю, должен ли я рассказывать об остальном, но состояние это должно перейти в руки лица, которого нет более в живых. Однако, в завещании имеется оговорка, наследство переходит к лорду Синнифорду не ранее, чем наступит совершеннолетие исчезнувшего наследника.

— Вы не могли бы назвать имя завещателя?

— Содержание лорда Синнифорда, — начал неуверенно адвокат, — выплачивается из наследства, оставшегося после сестры его бабушки, леди Паттисон. Недавно у меня произошла размолвка с интересующим вас субъектом. Он побывал у меня и потребовал объяснений, которых я не должен был давать. Я отказался, и разговор принял резкие формы. После этого я сказал, что буду иметь дело только с его адвокатом. Так что, как видите, дружеских симпатий я к нему не питаю.

Лорд Синнифорд потребовал, чтобы я вручил ему шкатулку с различными семейными документами, которые являются собственностью лица, которое должно унаследовать всё состояние. Но раньше срока я не собираюсь этого делать. Да к тому же, лорд был не совсем трезв, и я не стал говорить с ним.

«Но если лорду Синнифорду суждено было унаследовать состояние, то чего ради он поддерживает отношения с шайкой «резиновых братьев“, — размышлял Вэд. — Зачем провёл ночь у капитана Айкнесса на» Печати Трои», почему сидел ночь в «Мекке»?»

От адвоката Вэд поехал на Сент–Джемс–Стрит. Швейцар доложил, что лорд Синнифорд дома.

В комнатке швейцара на столе лежал ряд плоских картонных коробок фирмы известного ателье мод. Осторожно приоткрыв одну из коробок, Вэд обнаружил в ней дамское платье и записку: «Мы направим к вам в среду нашу портниху, которая и примерит платье на даме».

Кто же была эта особа, для которой лорд Синнифорд заказывал наряды?

Тем временем швейцар попросил его подняться наверх, к лорду.

Вэд вошёл в большой просторный кабинет, выходивший окнами на улицу. Лорд стоял у камина, внимательно и недоверчиво поглядывал на полицейского.

Вэд медленно положил на стул свою шляпу, столь же медленно стал снимать перчатки. Это была давняя тактика полицейских.

— Итак, — нетерпеливо начал Синнифорд, — что вам угодно? У меня только три минуты.

— Я займу четыре, — холодно заметил Вэд. — Вы знакомы с капитаном Айкнессом?

От неожиданности лорд вздрогнул.

— С капитаном Айкнессом? Да, он старый друг моего отца. Сейчас он находится в Южной Америке.

— Друг вашего отца? Тогда вы сможете о нём кое–что рассказать.

— Мой отец хорошо знал Айкнесса… С моей стороны посещение парохода было всего лишь актом вежливости. Впрочем, он очень милый человек.

— А мисс Лила Смиз, как по–вашему, тоже мила?

— Да скажите же, чего ради вы меня расспрашиваете об этом?

— Я полагаю, вы очень интересуетесь судьбой Лилы Смиз…

— Не более, чем судьбой любой другой девушки, с которой мне пришлось познакомиться.

— И вы даже приняли на себя заботы о её гардеробе?

Лорд переменился в лице.

— Чёрт побери! Берегитесь, инспектор, не вздумайте со мною шутить, Я вправе покупать всё, что мне заблагорассудится. И если вам так хочется знать, платья эти вовсе не для Лилы Смиз, а…

— Для Анны?

— Не знаю, о ком вы говорите, — лорд начал овладевать собой.

— Я говорю о женщине, которая жила в вашем доме на Мейденхэд и которую как–то ночью увезли в закрытой машине в Лондон. В ту же ночь произошло ограбление банка на Оксфорд–Стрит. Вы тогда в Мейденхэде купили платья…

Сыщик близко подошёл к Синнифорду.

— Я предупреждал Голли. Теперь пришёл предостеречь вас. Если нам придётся выудить из Темзы труп женщины или какое–нибудь принадлежавшее ей платье, то вам придётся предстать перед судом по серьёзному обвинению.

Лорд не пытался отрицать своё знакомство с Голли.

— Я примерно знаю, о чём вы сейчас думаете, — напирал Вэд. — Вы уверены, что с женщиной ничего не может случиться, а между тем, никакой уверенности у вас и нет. Последствия обрушатся прежде всего на вас.

Лорд Синнифорд был слабым актёром. Лицо его задёргалось.

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — залепетал он. — Я не знаю никакой Анны.

— Скажите, Анна тоже должна получить что–нибудь из Паттисоновского наследства?

— Паттисоновское наследство? Что вам известно о нём?

— Всё, — любезно ответил Вэд и направился к выходу.

— Приготовления к облаве закончены. Три баркаса на реке ожидают сигнала с набережной. Дом оцеплен. Облава будет произведена под предлогом, что близ «Мекки» был замечен опасный преступник.

— Отлично. Вы что–нибудь слышали о Голли?

— Ничего. Он словно сквозь землю провалился, но боюсь, что не достиг того места, в котором ему давно надо обретаться.

— Во что бы то ни стало, мы должны найти Голли. В нём вся разгадка.

— Он в «Мекке». Готов биться об заклад, — заметил Эльк.

— Послушайте, Эльк, вам известно, что в ночь ограбления Сент–Джемского банка «резиновые братья» бежали на моторной лодке? К сожалению, мне не удалось последить за ними. Должно быть, они были приняты на борт «Печати Трои», в то время, как я увёл баркас в сторону Гринвича. Я телеграфировал в Южную Америку, чтобы по прибытии пароход был немедленно обыскан. Мне кажется, нет более идеального места для припрятывания добычи, — сказал Вэд. — Я даже готов утверждать, что там есть для этого специальное помещение. Вот почитайте, — он достал из письменного стола газетную вырезку.

«Ювелир Джордж Сипер, приговорённый за мошенничество к полуторам годам тюремного заключения, был недавно замечен в Буэнос–Айресе. В настоящее время состоит на службе в одном пароходном обществе и совершил уже несколько рейсов в Англию». Вэд достал ещё одну заметку: «Южно–американской фирме требуется опытный ювелир. Прекрасная возможность для человека, который хочет забыть о прежней жизни и переменить обстановку»

— Я проверил даты. В то время, как это объявление появилось на страницах газеты, «Печать Трои» находилась в нашем порту. В Буэнос–Айрес она прибыла незадолго до того, как там заметили этого ювелира.

— Не кажется ли вам, что капитан Айкнесс выбрал опасный путь, связавшись с этим ювелиром? — спросил Вэд. — Наверняка, на пароходе есть мастерская, где всё добро переплавляется.

Глава 10

Среди крыс и воды

Когда Вэд ознакомился с перечнем ограбленных ювелирных фирм, то пришёл к выводу, что стоимость похищенного достигла огромной суммы.

С наступлением темноты Джон направился на реку. Баркасы ожидали его в полной боевой готовности и были снабжены даже пулемётом.

Ровно в десять вечера баркасы отплыли от берега, а полицейские, которым предстояло действовать на суше, разместились в трёх закрытых грузовиках. Кроме этого, на середину реки выплыла полицейская моторная лодка. Перед отплытием один из чинов речной полиции сказал Джону:

— Сегодня предстоит сильный прилив, река может выйти из берегов. Распорядитесь предупредить об этом прибрежных жителей.

Недалеко от Уеппинга баркасы остановились. Они прибыли, как заметил Вэд, на пять минут раньше положенного времени. Со своего наблюдательного пункта он отчётливо видел окна верхнего этажа «Мекки». Два окна были освещены. А третье — окно спальни миссис Эйкс — погружено во мрак.

— Что–то отплывает от верфи, — прошептал сержант, заметив тёмную тень, заскользившую по водной поверхности. Это была лодка странной формы и длины. Несмотря на то, что она находилась от баркаса всего лишь в пятидесяти метрах, не было никакого шума. Видимо, она была снабжена сильными глушителями. Не успел Вэд поразмыслить о том, откуда могла взяться эта лодка, как произошло… столкновение.

Летевшая с невероятной скоростью лодка врезалась острым носом в полицейский баркас и протаранила его. Если бы Вэд не ухватился за перила, то быть ему в воде. Чёрная лодка, подобно призраку, пронеслась дальше, и лишь на мгновение он уловил профиль человека, стоявшего за рулём. То был Айкнесс. Айкнесс, который должен был находиться в эту минуту за несколько тысяч миль у берегов Бразилии. Раздумывать об этом было некогда. Баркас погружался в воду. И пока курсирующие рядом баркасы оказывали помощь потерпевшим, никто не заметил, куда исчезла таинственная лодка.

— Внимание! Сигнал с берега! — прозвучал чей–то голос и в темноте на берегу действительно вспыхнул зелёный луч. Баркасы причалили к набережной. Вода поднялась настолько высоко, что почти достигала уровня набережной. Высадившиеся полицейские присоединились к тем, которые оцепили «Мекку».

«Мекка» по–прежнему не подавала никаких признаков жизни. Лишь Эльк, один из сержантов, был в полицейской форме, остальные в штатском. На стук Элька вышла матушка Эйкс. Она была бледна и не вступала в пререкания. Может, и вправду поняла, что дело обстоит серьёзно.

— Единственное, о чём я вас попрошу, — не беспокойте моих жильцов. Это может обернуться для меня разорением. Вот вам ключи от всех помещений в доме.

— Прежде всего нам нужно познакомиться с подвалами, — ответил Джон.

Матушка обратилась к Эльку.

— А кто, скажите, здесь распоряжается и несёт за всё ответственность?

— Я несу ответственность, — спокойно заметил Вэд. — Не угодно ли вручить нам ключи от подвальных помещений?

— У меня нет подвальных помещений, — выжала она из себя. — У нас есть погреб, там лежат дрова, он не запирается. Мы не боимся, что нас обворуют.

— Примерно то же рассказывал нам сегодня вечером Голли.

— Да? В таком случае впервые в жизни он сказал правду.

— Кто был у вас сегодня вечером? — резко спросил Джон. — Квартиранты меня не интересуют. А вот, когда ушёл от вас капитан Айкнесс, это мне хотелось бы узнать.

Она удивлённо посмотрела на него.

— Капитан Айкнесс? С «Печати Трои»? Я не видела его несколько недель.

— Сегодня вечером он был здесь, — настаивал инспектор, — И мне не до шуток. Хватит притворяться! Айкнесс был здесь, хотя из этого не следует, что вам придётся отвечать за…

— Я не видела капитана Айкнесса, — стояла на своём матушка Эйкс. — А ключей от подвала у меня нет.

В сопровождении Элька Джон спустился в погреб Голли. При свете карманных фонариков они увидели массивную дверь, которая на удивление была тщательно смазана. Снаружи висел заржавевший замок. Но внизу у двери был второй запор и, видимо, он запирал погреб только с внутренней стороны.

В самом подвале они ничего подозрительного поначалу не нашли. Погреб освещался электричеством — сыщики без труда нашли выключатель. В углу стояло ведро с песком. Вэд попытался сдвинуть его с места, но оно было очень тяжёлым.

— Помоги мне, Эльк, — позвал Эльк товарища.

Но и двоим это оказалось не под силу. Тогда Вэд снял куртку и, засучив рукава, сунул руку глубоко в песок. На дне его он нащупал маленький рычажок. Порывшись в песке, обнаружил ещё один. Потянув за них, он неожиданно привёл в действие какой–то механизм. Ведро повернулось, в стене открылся узкий проход.

— Чёрт возьми! Ну и устройство! — воскликнул Эльк.

Протиснувшись в проход, они очутились в просторном помещении, тянувшемся на всю длину «Мекки». Стены были выложены кирпичом и заплесневели, очевидно, сюда иногда проникала вода.

У двери, которую они миновали, был ещё какой–то рычаг. Вэд дал распоряжение полицейским, которые следовали за ним, и повернул устройство. В то же мгновение дверь закрылась. Вэд принялся осматривать помещение. Обстановка была очень скромной: стол и десяток стульев. Тут же Вэд обнаружил клочок китайской газеты, пузырёк с чернилами. Боковая дверь вела в маленькую каморку, где стояли кровать, стол. На гвозде висело женское пальто, на котором сохранился ярлычок фирмы Мейденхэда.

Так вот где они скрывали Анну! И по всему было видно, что увезли её отсюда совсем недавно: на столе лежали журналы, помеченные сегодняшним числом. Но более важную находку Вэд нашёл на полу — китайский нож, один из тех, которые в больших количествах фабрикуются в Бирмингеме специально для экспорта в Китай.

На столе стоял пузырёк с таблетками. Понюхав его, Вэд сказал:

— Риггит Лен успел побывать здесь. Этому человеку не следовало бы так душиться.

Воздух для подвального помещения был необычайно чист, видимо, где–то проходила вентиляция.

Подойдя к двери, Вэд попробовал повернуть рычаг назад, но это ему не удавалось.

— Эй! Кто по ту сторону двери!? — спросил Вэд. Вместо ответа погас свет.

Вэд вынул фонарик, но попытки открыть дверь даже вдвоём оказались напрасными. К тому же, дверь не пропускала никаких звуков. С той стороны никто не отвечал.

Эльк нервно засмеялся. Так он смеялся лишь в минуты большой опасности.

— Ничего не поделаешь. Держите, Вэд, фонарь таким образом, чтобы никто из китайцев не мог прокрасться и всадить вам нож в спину. Я займусь исследованием электропроводки.

Вдруг Вэд услышал странный шорох. Он только теперь начинал понимать, что означали сыроватые стены. Что–то коснулось его ноги. Крысы! И сколько их! Сыщики не успевали отбрасывать от себя этих мерзких зверьков.

— Вы замечаете, что вентиляция не работает? — сказал Эльк. Джон тоже понял, что дышать становилось труднее.

Но тут из угла повеяло прохладой и послышалось журчание. Крысы заметались ещё сильнее.

— Вы помните, что старый полисмен предупреждал о сильном приливе?

Вода быстро наполняла погреб. Поплыли стулья, усыпанные крысами.

Под самым потолком виднелась заржавевшая металлическая штанга. Она шла от одной стены к другой. Эльк схватил один из стульев, стряхнул крыс. Поставил стул на стол и ухватился за штангу. Его примеру последовал Вэд. Стул и стол тотчас уплыли из–под ног, а крысы судорожно цеплялись за штаны. Фонарь упал в воду.

— Неужели вода поднялась так высоко?

— Полиции суждено сегодня потерять двух самых примерных инспекторов, — спокойно заметил Эльк. — Как вы думаете, Джон, кто будет нашими преемниками? Не Синнифорд ли? Я всегда его недолюбливал. А вообще–то жаль, что всё так нелепо заканчивается.

— Замолчите! — вырвалось у Джона.

Вода достигла плеч, шеи. Было уже не до крыс, которые взгромоздились на плечи и под ухом издавали пронзительный писк.

Лила Смиз! Она была в безопасности!.. Как охотно раскрыл бы он тайну Паттисоновского наследства… Поймал бы Айкнесса… но…

Вода коснулась ушей — и вдруг они почувствовали сильный грохот. Казалось, всё здание рушится. И тут же неожиданно вода схлынула, даже быстрее, чем прибывала. Грудь, плечи сыщиков обнажились.

Что это? Под огромным давлением воды стена не выдержала и подалась.

— Прыгайте в воду! — приказал Эльк. — Нам надо отыскать пробоину.

Он поплыл вдоль стены, пока не почувствовал, как увлекает за собою вода. В стене зияла огромная дыра. Куда она уходила?

Оба сыщика нырнули и проникли в соседнее помещение. Медленно пробирались они мимо плывущих ящиков, пока не достигли железных ступенек и не обнаружили дверь, которая, к счастью, оказалась незапертой. Они попали в новое складское помещение. Как только они хотели выйти на улицу, их окликнул сторож, державший на привязи свирепую овчарку.

— Вы говорите, полицейские? — недоверчиво крикнул он. — Надо проверить!

Прошло немало времени, пока сторож не убедился в том, что перед ним не злоумышленники.

— А почему вы не заперли дверь амбара, — спросил его Вэд.

— Я знал, что будет сильный прилив. Не запер двери, чтобы потом не выкачивать воду из амбара, — пояснил сторож. Я слыхал, что и «Мекку» затопило.

Полицейский баркас доставил инспекторов в участок, а после того, как они приняли горячую ванну и переоделись, Эльк начал шутить.

— Больше всего мне жаль нового костюма, который пришлось испортить. И кто мне возместит этот ущерб? В каждом кармане я обнаружил по крысе. Это впервые в моей жизни, что в карманах тонут крысы. Я напишу об этом стихи, — и уже серьёзно добавил. — Как, ты думаешь, Джон, неужели всё это было случайностью?

— Случайностью? Случайно испортился механизм двери… Случайно погас свет… Если во всём этом и сыграл роль случай, то только в том, что нам удалось спастись. А всё остальное…

Глава 11

Записная книжка матушки Эйкс

Осмотр места затопления не дал никаких результатов. Джону так и не удалось выяснить, почему испортился механизм двери и почему погас свет. Матушка Эйкс не выходила из своей комнаты. Наводнение, внесшее столько беспорядка в уклад «Мекки», потрясло её. Вода проникла даже в её комнату. Это и помогло Вэду обнаружить её тайник. Коврик, лежавший у камина, уплыл, а из щелей паркета в месте тайника поднимались пузырьки воздуха. Вэду удалось отпереть тайник.

— Похоже, что это матушкин сейф, — рассуждал Вэд. Но далее его ждало разочарование. В шкатулке оказалась лишь маленькая записная книжка, в которую тщательно были записаны имена девушек в алфавитном порядке.

Джон внимательно перечитал имена, а потом направился к матушке. Он застал её в состоянии, близком к истерике — испытания этой ночи оказались непосильными даже для её железных нервов. Она плакала, проклинала, угрожала.

Джон показал ей шкатулку.

— Мне удалось спасти это, — сказал он.

Как испугалась матушка, увидев шкатулку в руках сыщика!

— Тут нет ничего интересного для вас. Всего лишь несколько личных бумаг, — сказала она.

— И шифровальная книга, — добавил Вэд. — Стоит сопоставить вот, скажем, эти восемь имён, которые записаны на отдельной странице, и прочесть первые буквы, получится слово: «опасность». Так кому вы отправляли телеграммы? При желании я, конечно, могу их найти по почте.

— Попытайтесь, — сказала матушка, и Вэд понял, что отсылала она телеграммы не от своего имени. — Было бы лучше, если бы вы поскорей убрались отсюда. Вот уж не знаю, что хуже — наводнение или полиция?

— Несомненно, полиция хуже, — иронически заметил Вэд. — Скажите, когда отсюда увезли Анну?

Матушка Эйкс попыталась притвориться изумлённой.

— Анна? О ком вы говорите?

— Она находилась в подвале. Я нашёл её пальто и отошлю эту вещь в Мейденхэд. Там выяснится, кто его купил. Я же предупреждал вас, миссис Эйкс…

— Если бы она была здесь, я бы знала, — заговорила она. — Голли сдал погреб каким–то людям. Я там никогда не была, не знаю даже, как попасть туда. Этим занимался Голли, получал фунт в неделю.

Она всё время смотрела на шкатулку, которую Вэд по–прежнему держал в руках.

— Я… я бы хотела получить её обратно.

— Вы знаете, куда вам надо явиться за нею, — сказал на прощание Вэд.

Сдав шкатулку на хранение в Скотленд–Ярд, он пошёл домой. Но на этот раз его сопровождали двое вооружённых полицейских. Третий стоял на посту возле его дома.

Джону не пришлось долго спать. Через три часа он снова отправился на реку. На одной из барж он обнаружил того самого сторожа, с которым встретился у амбара. Оказалось, тот был свидетелем не только появления моторной лодки, но и очевидцем столкновения. Сторож помог ему взобраться на баржу, протянув левую руку. Правую он почему–то держал в кармане, на что Вэд не обратил внимания.

Сторож дал ему больше сведений, чем ожидал Вэд.

— Лодка пришла не из верфи около «Мекки». Я её заметил гораздо раньше. Она появилась со стороны Мидлсекса, но она пролетела так быстро, что я не успел даже окликнуть её.

Джон Вэд задал несколько вопросов сторожу, чтобы установить его личность. Осведомился, что у него с правой рукой.

— Поранил, — сказал сторож, — ударился о рулевое колесо.

Задав ещё несколько вопросов, Джон удалился.

После того, как полицейский баркас растаял в туманной утренней мгле, сторож осторожно вынул спрятанные под парусиной два чёрных продолговатых цилиндра и направился к каюте. Не обращая внимания на того, кто в ней находится, он тихонько заметил:

— Это был Вэд. Я думал он захочет обыскать баржу. Если бы он направился в каюту, я всадил бы ему пулю в затылок, а потом взорвал бы баржу.

Из каюты донеслось довольное ворчание. Это была обычная манера капитана Айкнесса выражать удовлетворение.

Глава 12

Конец в клубке обнаруживается

Джон Вэд попал домой лишь в восемь утра. Тут же заснул мёртвым сном. В обед разбудил его Эльк.

— Нет ничего нового. Вот только в Айльсбюри арестовали какого–то человека, приняв его за Голли. Но это был не он.

У Элька был очень серьёзный вид, и Джон предположил, что этим донесением не исчерпывается перечень его новостей.

— Я успел побывать у Лилы Смиз. Врач говорит, что она чувствует себя хорошо и может возвратиться домой. Потом к ней явился лорд Синнифорд.

— Синнифорд? — изумился Джон.

— Вот с таким большим букетом цветов! — сказал Эльк.

Вэд насторожился, отлично понимая, что это неспроста. Между шайкой «резиновых братьев», лордом Синнифордом и молодой девушкой существовала какая–то зависимость.

— Я схожу к ней, — сказал Вэд.

Девушка чувствовала себя значительно лучше, щёки её порозовели, в глазах появился блеск. И голос зазвучал более уверенно. Казалось, что она ожидала появления Вэда и даже позаботилась о том, чтобы выглядеть привлекательнее.

Джон застал её у камина. Она глядела на язычки огня. На коленях у неё лежала книга.

— Лила, я не знал, что вы надеваете очки во время чтения.

Девушка пристально взглянула на него. Совсем недавно он считал её подростком, который не вышел из возраста, когда играют в куклы, но теперь почувствовал, что краснеет под её спокойным взглядом.

— Было сильное наводнение. Алиса, которая ухаживает за мной, рассказывала. Бедная матушка Эйкс… В последний раз, когда случилось наводнение, вода залила погреб и дошла до комнат… Это было ужасно! А почему вы не пришли ко мне утром?

Этот вопрос удивил Вэда.

— Я спал, — спокойно ответил он. — Всю ночь пришлось провести на реке.

— Я так и думала.

Наступившее молчание тяготило Джона. И, казалось, она заметила это, почувствовала некоторое удовлетворение и мило улыбнулась.

— У вас на лице немного пудры, — вырвалось у него.

Она расхохоталась.

— Разумеется. В наше время все пудрятся, — но все же потянулась за сумочкой и поспешила взглянуть на себя в зеркало.

— А как ваша нога? Алиса говорила, что рана не опасная. Когда я вспоминаю, что произошло, то мне кажется, это был ужасный сон.

Она возвратилась в безрадостную действительность, её оживление растаяло.

— Почему они так ненавидят вас?

— Кто?

Она колебалась.

— Матушка Эйкс и Голли.

Джон молчал. Она продолжала:

— Разве они все такие плохие? Объясните мне, Джон. Вы не сердитесь, что я вас так называю?

— Как хотите, дорогая Лила. Вам, к сожалению, пришлось жить в очень дурном обществе. Я ещё точно не могу сказать, насколько это скверные люди, но это так. Лила, вы никогда не слыхали о Паттисоновском наследстве?

— О наследстве? Как вы сказали? Нет, никогда не слыхала этого имени. Но о наследстве как–то упоминали. Этот лорд. Как его…

— Синнифорд?

— Да. Он говорил об этом с Голли, и при этом была миссис Эйкс и ещё какой–то господин. Я успела заметить, что он сильно душится. Знаю, что нехорошо подслушивать чужие разговоры, но я должна была слушать… я так боялась за вас… Наследство имеет отношение к Медвей–Банку, они даже назвали улицу, где он расположен. Леффберри… Упоминали о каких–то гравёрах. Это что–нибудь говорит вам?

— Пока нет.

Она положила свою руку на его и рассмеялась:

— Я становлюсь тоже сыщиком? Меня очень беспокоит происходящее в «Мекке». Это ничего, что я рассказываю вам то, что знаю? Скажите, что от меня нужно Синнифорду?

— Не знаю.

Она многозначительно покачала головой.

— Я думаю, что он хочет жениться на мне. Разве это не безумие? Ведь я тогда стану леди Синнифорд. Хоть и заманчиво стать леди, но я всё же не выйду за него замуж. Он ужасен и, к тому же, пьяница.

Джон остановил её жестом.

— Не так быстро, Лила. Значит, он хочет жениться, и матушка Эйкс согласна. А вы согласны выйти за него замуж?

Она улыбнулась.

— Нет. Я выйду замуж только за человека… который будет милым и симпатичным…

— Как я? — спросил Вэд и не узнал своего голоса. Слова прозвучали как–то неуверенно, хрипло.

Она доверчиво и серьёзно взглянула на него и сказала:

— Да, как вы.

Через час Вэд покинул маленький домик. Но теперь он уже был другим человеком. Жизнь, окружающие его люди приобрели новый смысл. Он шёл домой, не чуя земли под ногами.

У дома он увидел Элька.

— Вам звонил какой–то господин. Не то Пудер, не то Вудер…

— Наверное, Брудер?

— Да. Он сказал, что ему необходимо повидать вас и он будет ждать у себя в конторе.

Не теряя времени, Вэд направился к нотариусу и застал его за разбором бумаг.

— Мистер Вэд, я пригласил вас для того, чтобы сделать важное сообщение. Раз вы уже занимаетесь этим делом, то, что я скажу, окажется небесполезным. Так вот. Леди Паттисон была женою лорда Джона Паттисона, третьего сына герцога Согема. Она была очень богата. А герцог Согем был довольно беден. У них был сын. Этот сын женился и два года спустя с ним случилось несчастье. Он вместе со своей женой попал в автомобильную катастрофу, и супруги погибли на месте. После них осталась единственная дочь.

Джон почувствовал, как у него перехватило дыхание.

— Дочь!

— Но дочери не суждено было остаться в живых. Дом леди Паттисон сгорел дотла, и дитя погибло в пламени. Это окончательно надломило рассудок несчастной женщины. Но не настолько, чтобы она оказалась к моменту составления завещания не в здравом уме. Она была убеждена, что внучка её жива, поэтому завещание составлялось таким образом, что всё состояние должно было достаться Делиле Паттисон в день её совершеннолетия.

— А следующий наследник — это Синнифорд? — спросил Вэд.

— Совершенно верно.

— И нет никаких сомнений в том, что дитя погибло?

— Нет. Ребёнок находился в доме один, начался пожар, а няньки не оказалось: она вышла на свидание к своему дружку. После этого несчастья няня сошла с ума.

— Как её фамилия?

— Кажется, Аткинс.

— А имя?

Нотариус потёр лоб.

— Не могу вспомнить. Мери… Алиса…

— Анна? — подсказал сыщик.

— Совершенно верно. Именно Анной её и звали.

Вэд вздрогнул. Делила Паттисон осталась в живых, и была это — Лила Смиз! Он перебил нотариуса и быстро спросил:

— Так зачем вы меня вызвали?

Мистер Брудер решительно продолжал:

— Сегодня ночью кто–то вломился ко мне в контору и перерыл документы, относящиеся к Паттисоновскому наследству. Вот, взгляните.

Он достал шкатулку, на которой красовались инициалы Паттисонов. Замочек был сломан.

Злоумышленники пробрались сюда через окно.

— Что–нибудь пропало из шкатулки?

— Ничего. Здесь документы, относящиеся к управлению имуществом Паттисонов. Они не имели никакого значения для грабителей. Семейные документы хранятся в банке.

— А лорд Синнифорд навещал вас вчера?

— Нет. Он был третьего дня. Я, кажется, говорил, что он был не особенно вежлив со мной. Во что бы то ни стало хотел познакомиться с содержанием этой шкатулки, хоть я ему и сказал, что в ней нет ничего интересного.

— А те документы, что в банке, для него важны?

Брудер ответил не сразу.

— Возможно. Там, например, есть фотография маленькой девочки…

Вэд услышал за спиной подавленное восклицание и обернулся.

На пороге стоял лорд Синнифорд. Его лицо было смертельно бледным.

— Лорд Синнифорд? — удивился Вэд. — Вы хотите поговорить с мистером Брудером?

— Нет, нет… сожалею, что помешал вам… Приду попозже, — странно заговорил он и тут же удалился.

— Интересно, что его так напугало? — произнёс Вэд.

— И для меня загадка.

Взглянув на часы, Вэд вспомнил, что в восемь у него встреча с Эльком, но он возвратился к прерванному разговору.

— Полагаю, вам не хотелось бы огласки происшедшего. Я возьмусь за расследование этого дела. Когда разрешите ознакомиться со второй шкатулкой?

— Завтра в одиннадцать я заберу её из банка.

Брудер подозрительно посмотрел на дверь.

— Вам не кажется, что мне угрожает опасность? — нервно спросил он. — Не кажется, что ко всей этой истории имеют отношение «резиновые братья»?

— Как вам это пришло в голову? — быстро спросил сыщик.

Вместо ответа нотариус достал из ящика письменного стола резиновую перчатку.

— Вот, — вздохнул он облегчённо, словно освободившись от большого груза.

— Где вы нашли её?

— На неё обратил внимание один из моих служащих. Она лежала под окном. Видимо, вор снял её тогда, когда просматривал бумаги.

— Нет, именно тогда он не стал бы её снимать. Ему нужно было что–то написать, а, вернее, переписать содержимое шкатулки. Вы не обратили внимания на промокательную бумагу?

Нотариус покопался среди папок и подал Вэду несколько листков промокательной бумаги. Внимание сыщика привлёк один.

— Это ваш почерк? — спросил Вэд, показывая чернильный оттиск.

— Нет…

При помощи зеркала сыщик исследовал оттиск.

— Совершенно верно. Здесь перечень документов, содержащихся в шкатулке. Дайте мне, пожалуйста, номер телефона и свой домашний адрес. Может быть, мне придётся вас побеспокоить. А завтра надо будет обязательно познакомиться со второй шкатулкой.

Уже стоя на пороге, Вэд спросил:

— Так, значит, никаких сомнений нет, что Делилы Паттисон нет в живых?

— Нет.

— А когда она должна достичь совершеннолетия?

— Двадцать первого числа этого месяца.

— И тогда состояние переходит в руки Синнифорда?

— Нет, придётся урегулировать ряд формальностей. А всё это делается не так быстро. Но во всяком случае, двадцать второго единственным наследником будет лорд Синнифорд.

Глава 13

Лила исчезает

Вэд поспешил в Скотленд–Ярд поделиться новостями с Эльком. Тот внимательно послушал его и скорчил недовольную гримасу.

— Терпеть не могу вашего пристрастия к романтике. Я думаю, что пропавшие наследницы давно уже стали достоянием кинофильмов, но в жизни никогда не встречаются. Что касается сумасшедшей бабушки…

— Леди Паттисон вовсе не была сумасшедшей, — сказал Джон.

— Эта женщина с изумрудами? — переспросил Эльк. — Господи, да я вспоминаю о пожаре! Эта женщина страстно увлекалась собиранием драгоценных камней и превратила свой дом в маленький музей. Говорят, что коллекция эта была похищена. Во всяком случае, дом сгорел дотла, и мы не могли установить, что же случилось с её внучкой и с её изумрудами. Лишь впоследствии стали поговаривать, что в этом деле не обошлось без «резиновых братьев». В ту пору эта шайка не приобрела такой известности, как сейчас. Единственное, о чём нам удалось узнать, так это то, что вся прислуга ушла в театр, а нянька была вызвана кем–то на свидание. К сожалению, сама старуха не могла нам дать никаких сведений.

— Вы нашли трупик ребёнка? — поинтересовался Джон.

— Мне не хотелось бы вдаваться в подробности этой ужасной истории, но после такого пожара ничего похожего на трупик ребёнка найти не удалось. Пламя было настолько сильным, что даже железки плавились. Так вы говорите об исчезнувшей наследнице? — переспросил он, но уже совершенно другим тоном. — Вот, что. К дому сержанта, где находится Лила, надо послать людей. И сказать, чтобы к Лиле никого не допускали. Я сегодня же попытаюсь побывать у неё и расспросить о том, что она помнит из своего детства.

— Мне кажется, я бы мог… — начал было Джон.

— Ничего вы не можете, — перебил его Эльк. — Вы… влюблены в неё. А это значит, что в этом деле вы лишились полицейского чутья и способности здраво рассуждать о том, что происходит вокруг.

Сержант Теппит, которому они сообщили о своём намерении прикомандировать к Лиле двух полицейских, встретил это заявление без особых восторгов.

— Моя жена будет недовольна, — сказал он. — Она воспримет это как недоверие к ней. Мне тоже это кажется лишним. Я бы понял эти меры, если бы мой дом стоял на отшибе. Но я живу в доме, где много людей.

Теппит занимал квартирку в большом доме–блоке неподалёку от домика Джона. Он жил на первом этаже. Когда пришли к дому, окна его квартиры не светились.

— Вижу, моя старуха начинает экономить на электричестве, — сказал сержант, отпирая дверь. Рядом с передней размещалась маленькая кухня, в ней тоже было темно.

— Это странно, — заметил он. В голосе сержанта чувствовалось беспокойство.

Включив свет он обнаружил, что на столе накрыты три прибора. Тут же стояла чашка недопитого холодного кофе, — к остальной еде не притронулись.

Джон поспешил в комнату к Лиле. Он постучал. Никто не ответил.

— Лила! — позвал он.

Снова молчание.

Он быстро вошёл и включил свет. Комната была пуста. Постель в беспорядке. Пальто, обычно висевшее за дверью, исчезло.

Глава 14

Сафьяновая туфелька

— Должно быть, моя жена вышла.

Волнение сержанта было настолько сильным, что Джон понял: его жена не покинула бы дом по доброй воле.

— Посмотрю, нет ли её в спальне, — сказал Теппит.

Дверь в спальню была заперта.

Включив свет, Джон обнаружил, что ключ торчит с наружной стороны. Когда дверь отперли, из спальни раздался испуганный вопль, и они поспешили на крик.

В полусонном состоянии на кровати лежала женщина. Теппит коснулся плеча жены.

— Мери!.. — тормошил он её, — Боже, она…

— Не волнуйтесь, сержант, она дышит, — сказал Вэд.

Он повернул её лицо к свету и приподнял веки.

— Откройте окно и принесите воды!

Не прошло и пяти минут, как им удалось привести женщину в чувство. Сидя на кровати, она с удивлением смотрела на окружающих, не понимая, что же произошло.

— Что случилось? Я спала? — спросила она наконец. — Но почему я заснула? Что с Лилой?

Выйдя в кухню, Вэд строго сказал сержанту:

— Не выливайте из этой чашки. Она мне понадобится. Я думаю, её одурманили.

Джон понимал, что излишне сейчас подвергать женщину допросу, она была так взволнована. Но, узнав об исчезновении Лилы, жена сержанта разговорилась сама.

— Это немыслимо! Я вышла в пять часов вечера всего лишь на пару минут. Я пошла на Хиг–Стрит, чтобы купить для неё пару туфель. Попросила соседку присмотреть за Лилой. Потом вернулась домой, вскипятила себе чай…

— А дальше, что было дальше? — нетерпеливо спросил Вэд.

— Не помню. — Она медленно покачала головой.

Кое–что прояснила соседка, миссис Эльфорд. Примерно десять минут спустя после ухода миссис Теппит пришёл какой–то человек и принёс письмо. Она точно не могла описать этого человека, но ей показалось, что он был моряком. Так как он остался ждать ответа, она не заперла дверь и прошла с письмом к Лиле.

— И в это мгновение второй человек проскользнул в квартиру и спрятался в кухне. Там есть место, чтобы спрятаться? — спросил Вэд.

Из кухни вела дверь в маленькую кладовую, но миссис Теппит была уверена, что дверь эта заперта.

— Здесь он и прятался, — сказал Вэд. — Вы не помните, после того, как налили себе чаю, вы не выходили из кухни?

— Кажется, да. Я спросила Лилу, как ей понравились туфли…

— Потом вы возвратились и стали пить чай? Это всё, что вы запомнили? Так вот. Вам подсыпали сонный порошок, и потом, когда вы заснули, вас перенесли в спальню и заперли.

При вторичном осмотре комнаты Лилы они обнаружили под кроватью обувь девушки. Похитители впопыхах не нашли её и увезли Лилу в ночных туфлях.

— Какие туфли вы купили ей? — осведомился Джон.

— Красные, сафьяновые, — ответила жена сержанта. — Она их тут же примерила.

Сыщики поручили сержанту присматривать за своей женой, а сами отправились наводить справки у соседей.

Вскоре им удалось выяснить, что к дому подъезжал закрытый автомобиль. Потом из дому вышли четверо — двое мужчин и две женщины. Они сели в машину и уехали.

— Несомненно, вторая женщина была матушка Эйкс, — сказал Джон, — ни с кем бы другим Лила добровольно не уехала.

— В таком случае, нам следует отправиться в «Мекку», — предложил Эльк.

Матушка Эйкс была дома и, казалось, ждала появления полицейских.

— Я сегодня не выходила из дому, — заявила она Вэду. — Что ещё собираетесь вы мне приписать?

— Я хочу обыскать дом и в первую очередь — комнату Лилы.

Она злобно взглянула на него.

— У вас есть ордер на обыск?

— Старый ещё действителен. И не вздумайте мне мешать, миссис Эйкс.

— Здесь вам не найти Лилы, — в голосе матушки послышалось злорадство.

— Откуда вам известно, что Лила исчезла?

На мгновение женщина смутилась.

— Я этого не утверждала.

Джон подошёл к ней вплотную и процедил:

— Вы побывали сегодня в сопровождении двух человек в доме сержанта Теппита и принудил мисс Лилу последовать за вами.

Она никогда не видела Вэда таким злым и не выдержала его взгляда.

— А что если я сделала это? Ведь девушка доверена мне. И вы не имеете права задерживать Лилу. И в том, что я постаралась удалить мою племянницу из неподобаемого ей общества, нет ничего противозаконного.

— Ну вот. Вы и не отрицаете, что сделали это!

— Да, я сделала это. А если вам хочется найти Лилу, то это уж ваши заботы. Я признаюсь в том, что вместе с двумя знакомыми…

Тут она поняла, что хватила лишку и зашла в своей самоуверенности далеко. Поняла, что дала сыщику оружие против самой себя.

Джон позвал одного из полицейских.

— Заберите эту женщину с собою, — распорядился он. — Я вскоре приеду за вами и предъявлю приказ об её аресте.

— Арест? Разве я сделала что–либо противозаконное? — запричитала не на шутку перепуганная матушка. — Вы не имеете права…

— Я обвиняю вас в том, что вы с соучастниками дали миссис Теппит снотворное. Об этой маленькой детали вы по–видимому забыли.

Под наблюдением полицейских матушке пришлось собраться в путь. А Джон и Эльк решили тщательно осмотреть дом.

— Нет, они прячут её не здесь, — предположил Эльк. — Наши люди бы заметили. И подъехали они сюда не на машине. «Резиновые братья» поддерживают связь с «Меккой» водным путём. Пойдём обыщем верфь.

Результаты их обыска были неутешительными. Ни одна лодка не проплывала мимо заброшенной верфи, а что касается барж, стоявших тут ещё прошлой ночью, они исчезли.

На обратном пути Вэд случайно высветил фонариком что–то красное.

На парапете лежала сафьяновая туфелька.

Глава 15

Инспектор Кардлин из полиции Сити

— Как она попала сюда? — спросил удивлённо Эльк.

— Мне кажется, её намеренно закинули из какой–нибудь лодки, — сказал Вэд. — Обратите внимания, на подошве нет грязи. Здесь лодка причалила и высадила матушку Эйкс. Лила воспользовалась этим и выбросила туфлю на набережную. Она предполагала, что мы будем искать её здесь.

При дальнейшем осмотре они обратили внимание на то, что от разрушений после наводнения не осталось и следа. Хозяева «Мекки» тщательно заделали дыру, проломленную водой. Кругом валялся строительный материал.

Эльк прошёл в дровяной погреб и осветил ведро с песком.

— Свежий песок, всё снова в порядке, — отметил он.

Он повернул рычаг, и снова открылся узкий проход. На этот раз в подземном коридоре горел свет. Джон вошёл в подвал, в котором ему суждено было пережить самые ужасные минуты своей жизни. Он заметил, что в другом конце продолговатого подвала кто–то зашевелился. Потом фигурка исчезла в маленькой каморке, в которой содержалась Анна.

— Выходите! — скомандовал Джон.

В ответ ни звука. Он окликнул вторично и медленно направился к комнатке, оставив Элька стоять на страже у входа в коридор. Услышав, как кто–то царапается о стенку, Джон бросился вперёд и успел заметить, как тень исчезла в воздушной шахте. Не теряя времени, Джон бросился назад, мимо Элька, и побежал к верфи. Он знал, куда вела эта шахта, и рассчитывал поймать беглеца у выхода. Но тот, кого они преследовали, достиг набережной первым и бросился в воду. Резкими рывками он выплыл на середину реки — преследовать не было смысла. Запыхавшись, Джон возвратился к Эльку.

— Это был Голли. И вообще, я утратил способность разбираться в том, что здесь происходит. Никогда не думал, что он так умеет плавать. Как на грех, поблизости ни одной лодки, — добавил он. — Звоните, Эльк, в Скотленд–Ярд и попросите, чтобы выслали сюда «летучий отряд». Девушку надо найти сегодня. Если матушка не заговорит, мы примемся за Синнифорда.

Идя домой, Джон вспомнил о предупреждении Лилы. Она говорила о том, что в «Мекке» был разговор о каком–то банке на Леффберри. Джон поспешил позвонить Брудеру.

— Скажите, в каком банке находится шкатулка с документами Паттисонов?

— Она находится в отделении Центрального банка на Леффберри.

— На Леффберри? — почти кричал Джон. — Мистер Брудер, а нет поблизости от банка гравёрной фирмы?

— Почему вы об этом спрашиваете? — недоумевал Брудер.

— Ради бога, вспомните! Это очень важно.

— Да, над банком находится гравёрная мастерская. Гравёр — мой клиент, и сдал помещение банку при условии, что будет занимать верхний этаж. Конечно, у него отдельный вход.

— Вот это я и хотел узнать. Большое спасибо. — Вэд повесил трубку.

Лондонское Сити выделено в особый участок, имеет свою собственную полицию и свою розыскную службу. Разумеется, Джон мог без особых трудностей добиться содействия своих коллег из Сити, но решил действовать на свой страх и риск, не сообщая ничего в Скотленд–Ярд.

Возвратившись к Эльку, он поделился с ним своими соображениями.

— Может всё–таки сообщить в Скотленд–Ярд? — спросил Эльк.

— Не надо. Я хочу лишь посмотреть на этот банк. А там поблизости банк Англии и полицейских — как мух.

На Леффберри не было ни души. Банк размещался в угловом доме. В дверях стоял какой–то крупный мужчина, внимательно разглядывающий сыщиков. — Не с инспектором ли Вэдом имею честь говорить? — спросил он. — Я — инспектор Кардлин из полиции Сити.

— Что–нибудь случилось?

Заговоривший с Вэдом человек ответил на его вопрос не сразу и задумчиво провёл рукой по своей маленькой чёрной бородке.

— Вот это я хочу выяснить, — сказал он. — Но не хочу поднимать тревоги заранее. Сержант Теффен обещал прибыть сюда. Надо позвонить вице–директору. Он живёт поблизости.

— Телефонная будка около биржи. Но почему вы здесь?

— Мне показалось, что я видел наверху у гравёра свет. Пока я бегал за ключами, свет погас.

Сержант попросил Джона позвонить вице–директору.

— Я сейчас буду, — сказал директор. — Надеюсь, ко мне не вломились?

— Мы сейчас как раз выясняем это.

Возвратившись к Кардлину и Эльку, Джон сообщил, что директор будет через пять минут.

— А где находится мастерская гравёра? — спросил Вэд.

— По этой лестнице, сэр, — ответил Кардлин и добавил: — Пока вы будете подниматься наверх, я буду дежурить здесь. Никто не сможет выйти из дома, не пройдя этой двери.

Вэд отпер дверь на верхний этаж и вместе с Эльком вошёл в дом. Они сняли обувь и начали бесшумно подниматься по лестнице, где не заметили ничего подозрительного. Наконец, очутились в большой гравёрной мастерской. Она занимала весь фасад. В комнате стоял ряд рабочих столов, на которых лежали инструменты и материал.

— Здесь никого нет, — сказал Эльк.

— Но здесь кто–то успел побывать и похозяйничать, — заметил Вэд, пройдя за перегородку. В цементированном полу была пробита брешь в нижний этаж, где помещалось отделение банка, была опущена верёвочная лестница.

Вэд прислушался и услышал, как отворилась дверь банка. Он выхватил револьвер и насторожился. Но это был лишь директор банка в сопровождении Кардлина. Джон поспешил спуститься к нему.

— Странно, что они вломились именно сюда, — сказал директор. — Здесь мы никогда не храним крупных сумм. Вся наличность отправляется в другое отделение. Здесь же хранятся только документы.

— Где же кладовая? — спросил Вэд.

Около двери сыщики обнаружили мешок с инструментами для взлома, но дверной замок не был повреждён. Директор очень гордился своей кладовой и дверью, которая была отлита из хромированной стали.

Вынув связку ключей, директор отпер дверь.

— Другого пути сюда нет? — спросил Кардлин.

— Разве что кто–то сумеет прогрызть бетонные стены в три метра толщиной.

Директор привёл в движение ряд сложных дверных механизмов, установил надлежащую комбинацию замков, и дверь в кладовую со звоном отворилась. Директор включил свет и в сопровождении полицейских спустился по ступенькам в кладовую.

— Вот и сейфы, — указал он на серию металлических черных ящиков, а там, за решёткой, наличность и кассовые книги, — махнул он рукой в другую сторону.

— Где находятся бумаги Паттисонов? — спросил Кардлин.

— Вот здесь. — Директор указал на соответствующий сейф.

Кардлин вынул его из стены. Просунув под крышку маленький ломик и прежде, чем Джон успел что–то сказать, раздался треск. Крышка отлетела. Кардлин вынул из сейфа две связки документов и сунул их в карман. Так же спокойно он направился к выходу.

Лишь теперь Вэд пришёл в себя от изумления и крикнул:

— Послушайте, Кардлин, что всё это значит?

Он хотел пойти за ним, но застыл на месте: бородатый Кардлин направил на него дуло револьвера.

— Ни с места, ребята! — сказал он. — Я не хотел бы стрелять, чтобы не привлекать внимания ваших людей. Это опасно не только для вас, но и для меня. Запомните: я кроток, пока меня не принуждают к решительным действиям.

Глава 16

Лорд Синнифорд мёртв

Судя по акценту, Кардлин был американцем. Вэд смутно осознавал, что где–то раньше слышал этот голос. Почему именно сейчас подумал об этой незначительной, детали, он не мог объяснить.

Кардлин, не сводя с сыщиков револьвера, направился к выходу. Миновав стальную дверь, он хотел её захлопнуть.

— Господи, — в ужасе воскликнул директор банка. — Он хочет нас запереть, мы задохнёмся!

В то же мгновение Вэд выхватил револьвер и выстрелил. Раздался вопль. Кардлин выронил револьвер и попытался захлопнуть дверь. В несколько прыжков Джон очутился на лестнице и просунул в дверь плечо. Мнимый сыщик успел выбежать из конторы банка и запереть за собой дверь.

— Дать сигнал тревоги! — закричал директор. Он поспешил к столу и нажал маленький рычажок. В то же мгновение тишина улицы была нарушена отчаянным трезвоном.

Подоспевший полицейский освободил пленников и сообщил, что, когда он поворачивал на Леффберри–Стрит, какой–то автомобиль быстро отъехал от банка.

Через несколько минут улица наполнилась полицейскими, явился и начальник полиции.

— Кардлин? — спросил он. — Нет у нас такою полицейского.

— На сей раз мы попались, — мрачно процедил Эльк. — Но если бы мы и не пришли, то ничего бы не изменилось. Он рассчитывал справиться без нас, но когда мы появились, он сориентировался и быстро изменил свой план. Я отдал бы месячную зарплату за то, чтобы ещё раз встретиться с этим парнем.

Джон не ответил ничего. Сам того не ведая, мнимый бородатый полицейский навёл на след, о котором он и не предполагал.

Прежде всего, сыщики отправились к мистеру Брудеру. Он хоть и был огорчён исчезновением документов, но не настолько, чтобы очень расстраиваться.

— Насколько мне помнится, в сейфе важных для меня документов не хранилось. Там сохранилось только то, что имеет сугубо семейное значение.

— Так всё же, что там было?

— Свидетельство о рождении, брачные свидетельства, переписка леди Паттисон со своими сыновьями, несколько фотографий Делилы и тому подобное. — Он задумался. — Да, там находились ещё свидетельства Анны о пожаре. Вот и всё. Леди Паттисон настаивала, чтобы эти документы хранились отдельно от деловых бумаг, и поэтому они попали в это отделение банка.

— Кто знал, где хранятся эти документы? — спросил Джон.

— Никто. Я не рассказывал об этом даже лорду Синнифорду.

— А мне кажется, вы рассказывали ему. Вы помните, когда вы с нами говорили об этой шкатулке, а он оказался на пороге?

— Они знали об этом раньше, — заметил Эльк. — Девушка ещё две недели назад слышала, как они говорили об этом банке и гравёрной мастерской.

Вэд решил позвонить лорду Синнифорду, но к телефону никто не подходил. Он связался со швейцаром, и тот сообщил, что лорд пришёл домой и тут же ушёл.

— Он был один? — спросил Вэд.

— Нет, он приходил в сопровождении какого–то маленького господина.

Вэд поспешил на Сент–Джемс–Стрит и попытался выяснить у швейцара подробности.

— Не был ли спутник вашего хозяина китайцем?

— Нет, сэр. Этот господин был маленького роста и, должно быть, моряк, потому что я слышал, как он жаловался, что на реке очень холодно. Как–то он уже приходил к лорду…

Джон уже догадался, что это был Голли. И то, что он приходил к лорду раньше, было новым звеном в цепи расследования.

Джон чувствовал смертельную усталость, но всё же отправился в Уеппинг предъявить обвинение матушке Эйкс. Матушка заметно сникла.

— Я, право, не понимаю, почему вы не оставляете меня в покое? — запричитала она. — Ведь я всегда была предупредительна с вами и ничего плохого не сделала. Ваше обвинение смехотворно, а что касается Лилы, то я не видела её со вчерашнего дня. Честное слово, у меня было столько хлопот с этой девчонкой, что я была рада, если бы кто–нибудь наконец избавил меня от неё, — пристально глядя на Джона, она продолжала, — Лила славная девушка и не бесприданница. Она получит оставленные моей бедной сестрой тысячу фунтов. Я думаю, Лила была бы славной женой…

— Что касается вашей сестры, я сомневаюсь, была ли она у вас когда–либо. Лила Смиз — это Делила Паттисон.

Миссис Эйкс вздрогнула и побледнела.

— Не понимаю… Что вы этим хотите сказать? — залепетала матушка.

Джон подозвал сержанта и изложил причины ареста.

— Вы ведь не отправите меня в тюрьму, мистер Вэд? Неужели вы не выпустите меня на поруки?

— В камере вам будет спокойнее. А что касается того, чтобы выпустить вас на поруки, то кто поручится за вас? Вот если бы поручился ваш муженёк, я бы вас выпустил. Пошлите за ним и попросите явиться сюда.

Такого оборота дела она не ожидала.

— Но я не знаю, где находится Голли. Вам это лучше известно. Я не видела его со времени…

— Вы всю свою жизнь ухитряетесь не видеть того, чего не хотите видеть, — перебил её Джон. — Вот, скажем, сегодня вечером он был в вашем погребе. Уплыл в сторону Лондонского моста. Надеюсь, он не страдает ревматизмом?

Она снова овладела собой. Лицо её приняло невозмутимое выражение. Ей не оставалось ничего другого, как последовать за полицейским.

Придя домой, Вэд повалился на постель и уснул. Проснувшись через пять часов он увидел, что у его постели сидит Эльк.

— А я вот не сплю, — уныло заметил гость. — По–моему сон — самая нецелесообразная трата времени.

— Что случилось? — спросил Вэд.

— Ничего особенного. На рассвете близ Мидлсекса в реке нашли тело. Я подумал, что вам это будет интересно.

— Кто же это был?

Эльк, не спеша попыхивал табачным дымом.

— Это был… лорд Синнифорд.

Джон вскочил с кровати. Сон как рукой сняло.

— Синнифорд! Он мёртв? Утонул?

— Нет, — покачал головой Эльк. — Заколот. Чистая работа. Убили наповал.

Глава 17

Груз «Печати Трои»

В кармане утопленника оказались золотой портсигар, часы и маленькая золотая коробочка, в которой был обнаружен наполовину растворившийся белый порошок. Химический анализ показал, что это был кокаин. Были обнаружены также серебряный карманный ножичек, платиновое кольцо, ключи и «патентованое средство от морской болезни». При покойном не оказалось никаких документов, по которым можно было установить личность. Но сомнений в том, что это был труп Синнифорда не было. Его закололи сзади и смерть наступила мгновенно.

— Мне уже приходилось видеть такую рану, — сказал Эльк. — Странные люди эти китайцы! А что вы думаете обо всём этом? — спросил он, указывая на разложенные на столе вещи убитого.

— Но почему, — несмотря на морскую болезнь, которой он был подвержен, Синнифорд всё же собрался в морское путешествие? Вот ещё одно свидетельство этого — жилет. Он подбит пробкой. Такие жилеты носят боязливые пассажиры, которые не надеются на спасательные пояса. Убийцы, видимо, не знали, что он носит такой жилет и что его тело будет держаться на поверхности. Часы его остановились без четверти час, то есть незадолго до отлива. Это значит, что убийство было совершено, примерно в шести часах расстояния от того места, где был найден труп.

— Вы — второй Шерлок Холмс, Джонни. А это что такое? — Эльк взял кольцо и внимательно осмотрел его. Мне кажется, оно мало для его пальцев!

— Кольцо было найдено в жилетном кармане, — спокойно объяснил Джон. — Оно никогда не предназначалось для него — ведь это обручальное кольцо.

Эльк присвистнул.

— Так он собирался жениться? — он положил кольцо на место и взглянул на озабоченное лицо Вэда. — Мне кажется, вы чем–то очень обеспокоены?

— Да, я стал нервным. Все мои теории и предположения рухнули. Я ведь думал, что они замышляли выдать девушку за этого человека и что ей в ближайшее время не угрожает опасность. А теперь… — он сокрушённо махнул рукой.

Не прошло и часа, как Вэда вызвали в Скотленд–Ярд. Несмотря на усталость, ему пришлось тут же отправиться в полицейское управление. У начальника Скотленд–Ярда Вэд застал Элька, который прибыл туда раньше него. Шеф протянул инспектору телеграмму.

— С «Печатью Трои» покончено, — сказал он. — По предложению адмиралтейства, один из крейсеров задержал этот пароход недалеко от побережья Бразилии. Вот отчёт об этом:

«По вашему предложению X.Ф. 43 АГ 9154283 я задержал «Печать Трои“ на третьем градусе широты, на 47 градусе долготы. Груз: сельскохозяйственные орудия и автомобили. Капитан: Сильвини. Первый офицер: Томас Трит из Сундсрленда. Ни капитана Айкнесса, ни первого офицера Риггита Лена на борту не оказалось. В каютах — 75, 76, 79 обнаружены три человека — два англичанина и один американец. Они пояснили, что вот уже шесть лет, как они находятся в плену, вынуждены переплавлять похищенные ценности. Каждый из трёх ювелиров засвидетельствовал, что пароход этот является своего рода тайником, на котором хранились краденные вещи. В капитанской каюте, в стенной обшивке обнаружен тайник, в котором оказалось 1250 каратов шлифованных бриллиантов, 750 каратов изумрудов, в том числе изумрудов очень крупных, 17 слитков платины, 55 слитков золота. Далее обнаружено большое количество ценных бумаг на общую сумму 83 тысячи фунтов и 187 тысяч фунтов стерлингов в банкнотах. Один из ювелиров показал, что эта сумма является добычей шести взломов. Мы держим курс на…»

Дальнейший текст телеграммы был зашифрован.

Далее следовало:

«Пересылаем вам засвидетельствованные показания арестованных. «Печать Трои“ продолжает плавание под командой одного из наших офицеров».

— Славный сюрприз для капитана Айкнесса, — сказал Эльк.

— Я полагаю, что он подготовился к этому, — возразил Джон. — Мне кажется, он ожидал, что пароход будет задержан и, должно быть, переправил часть денег в Южную Америку. С утратой этой он готов примириться при условии, что ему удастся скрыться. Но ваша задача и заключается в том, чтобы не дать ему выбраться из Англии.

— Я хотел бы знать, какое отношение ко всей этой шайке имеет Голли? Он, видимо, слепое орудие в их руках, — предположил Эльк.

Джон Вэд не стал обсуждать, кем был Голли во всей этой преступной истории, и направился в суд. Он должен был присутствовать на процессе матушки Эйкс.

Зал судебных заседаний был переполнен. Не было ни одного речного вора, который не посчитал бы нужным явиться сюда. Все они хорошо знали «Мекку» и полуразрушенную верфь. Для них арест матушки Эйкс был своего рода событием. Знали они и то, что совершается это по милости Вэда. Среди присутствующих был и Пролаза.

— Что ты здесь делаешь? — шутя осведомился у него Джон. — Что–то давно не попадался ты мне в руки.

— И больше не попаду, — ответил речной вор. — Я решил оставить прежнее ремесло и зажить честно. При моём знании реки я могу получить хорошую службу. Ведь я знаю реку не хуже любого лоцмана.

Он внезапно замолчал, как бы почувствовав, что сказал лишнее, и поспешил переменить тему.

— Что ты затеял против матушки Эйкс! Она ни в чём не виновата. Она заправская дама!

Джон собирался пройти дальше, но речной вор остановил его и, потянув за рукав, прошептал:

— Я бы на вашем месте не разгуливал в одиночестве. Нехорошая компания подобралась здесь, сударь…

Это предупреждение, несмотря на всю его обоснованность, было излишним. Джон тут и сам видел недоброжелателей, которые за его спиной обменивались таинственными знаками.

Матушку Эйкс он застал в небольшой комнате, где обычно арестованные ожидали заседания. Она полюбопытствовала, не побывал ли он в «Мекке». Услышав, что он там не был, она сказала:

— Надеюсь, что сегодня моё дело придёт к концу, и вы отпустите меня. Никак не пойму, в чём вы меня обвиняете? У меня есть самые лучшие адвокаты, они принудят вас оставить меня в покое. Я не хочу, чтобы вы осрамились перед лицом суда, поэтому было бы лучше, если бы вы взяли жалобу обратно. Я тогда не скажу ни слова.

Вэд покачал головой.

— Теперь поздно.

Матушка Эйкс забеспокоилась, и на её щеках проступили красные пятна.

— Тем хуже для вас. Не думайте, что у меня нет друзей. Лорд Синнифорд…

— Он мёртв.

Лицо её стало очень бледным.

— Мёртв? — прошептала она. — Когда он умер?

— Он был убит прошлой ночью, — спокойно сказал Вэд. — Тело его нашли в реке.

Ноги миссис Эйкс подкосились, и, если бы Джон не подхватил её, она бы рухнула на землю.

Но в обморок она не упала, в глазах засверкали молнии.

— Они убили его… Он должен был жениться на Лиле… Почему он допустил до этого?

— Потому что Голли сам хочет жениться на ней, — сказал Вэд.

Матушка подняла руки, словно защищаясь от удара.

— Нет… нет… Это невозможно! — простонала она.

Сыщик пытался успокоить её.

— Матушка Эйкс, вы всего лишь маленькое колесико в этой организации. Я хочу поговорить с вами по душам. Почему бы вам не сознаться и не сказать правду. Я предоставлю вам возможность загладить свои прежние прегрешения. Я знаю, что вы находитесь в денежной зависимости от Айкнесса, но известно ли вам, что «Печать Трои» задержана? Известно ли вам всё о Лиле Смиз?

Она продолжала молчать.

— Я готов помочь вам. Вы лично для меня особого значения не имеете.

Матушка тупо глядела на сыщика.

— Не знаю, что сказать вам… Пожалуй, я больше не настаиваю на том, чтобы выпустили меня на поруки. Может быть, завтра я окажусь вам…

Она прошла в зал судебных заседаний, разбитая, сразу постаревшая женщина. Она перемолвилась с адвокатом и не стала возбуждать вопроса о том, чтобы её отпустили на свободу.

Почему она всё–таки предпочла тюрьму, об этом знал только один человек, находящийся в зале заседаний. Разумеется, это был не Джон Вэд.

— Это она, — сказал один из незнакомцев, неизвестно откуда появившийся здесь в эти дни. — Она выглядит совсем иначе, чем мы предполагали.

Его спутник ничего не ответил. Лишь когда ему показалось, что за ним следят, он опустил руку в карман и проверил, на месте ли револьвер.

Глава 18

Голли в новом свете

Тайна, окутывавшая «Печать Трои», рассеялась. Кто–то поспешил обратиться с протестом к бразильскому правительству за задержку судна, на что адмиралтейство опубликовало причины. Вечерние газеты запестрели сообщениями об этом романтическом корабле банковских громил.

Затем последовали новые сенсации — известие об аресте миссис Эйкс и сообщение о розысках Голли. Имя Лилы Смиз не упоминалось так же, как не назывались причинные связи между всеми этими событиями.

В день заседания «великой четвёрки» Джону Вэду суждено было явиться в Скотленд–Ярд и предстать перед ними. Они не прощали оплошностей. И все же он надеялся, что они не осудят его за случай в Леффберри–Банке.

— Ловкие ребята, — сказал шеф. — По–видимому, они пытались взломать кладовую, но увидели, что их попытка безуспешна, устроили с вами гениально разыгранную комедию. Они послали за директором, на их счастье оказалось, что директор лично знает вас, что усыпило малейшие подозрения. Мы вас ни в чём не виним, но вы должны приложить все старания к тому, чтобы наконец поймать Айкнесса и Эйкса.

Один из четвёрки заметил:

— Я знаю Эйкса вот уже двадцать лет. В своё время он был одним из ловких скупщиков краденного во всём Лондоне. Я думаю, что он успел скопить немалое состояние. Это — продувная бестия и, в довершение всего, свободно владеет языками.

Джон удивлённо посмотрел на говорившего.

— Эйкс? — недоверчиво спросил он. — Я всегда считал его очень необразованным и даже почти малограмотным человеком.

— Вы ошибались. У него лишь одна слабость — он считал, что у него хороший голос, и истратил на своём веку немало денег на уроки пения. Вы правы, по–английски он говорит ужасно, но зато иностранными владеет совершенно свободно.

Для Джона это явилось полным откровением, и он решил снова отправиться в «Мекку» и вновь осмотреть комнату Голли. Хотя раньше он и осматривал её, но теперь решил сделать это более детально.

Голли занимал комнату, снабжённую узким окном и очень скудно обставленную. Тут стояла железная кровать, стол, шкаф, набитый книгами, керосиновая лампа и протёршаяся кушетка. Джон обратил внимание, что на корешках книг не было названий — все они были обёрнуты в бумагу. Тем не менее, хозяин хорошо знал их расположение и содержал свою библиотеку в образцовом порядке. К удивлению Вэда, первый том, который он взял в руки, оказался Евангелием на греческом языке. Здесь были труды по вопросам современной стратегии и тактики. Книги эти были исчерчены на полях рядом карандашных пометок, свидетельствовавших о том, что ими систематически пользовались.

Далее следовал большой отдел, посвящённый теории и истории музыки, ряд книг — путешествия по различным странам — и много книг на немецком, испанском, итальянском языках.

В числе прочих оказались и походы Цезаря на латинском языке, и венгерская грамматика. Письменный стол был густо запачкан чернилами: Голли не отличался аккуратностью.

Вэд стал знакомиться с содержимым ящиков стола. Обнаружил новую неожиданность.

Оказывается, Голли был не чужд спиритизму и астрологии — тут был ряд гороскопов, в том числе и гороскоп Вэда.

Никаких данных о материальном положении Голли в ящиках не оказалось. Не было ни чековых книжек, ни выписок банковских счетов. Но, если обладая большим состоянием, Голли, этот маленький Голли, постепенно превращался для него в величайшую загадку преступного мира Лондона. В конце концов Вэду посчастливилось найти довольно интересную вещь. Это была маленькая книга с золотым ободком. На первой странице красовалась надпись: «Г.Эйксу от его шефа Динса. На добрую память».

В книге он обнаружил старый фирменный бланк. Там красовался следующий заголовок: «Динс и Эббит, медицинские патентованные резиновые перчатки».

Резиновые перчатки, резиновые маски, «резиновые братья» — нет ли между всем этим какой–нибудь связи?

День не принёс особых перемен. Вэд всё время ощущал близкую опасность. Постоянно на пути попадались ему подозрительные типы и один — из тех, кого заметил он на процессе матушки Эйкс. Они попадались ему вблизи дома, по дороге в полицию, троих он заметил в лодке на реке. Даже сделали попытку приблизиться к его лодке. На счастье, неподалёку находился второй полицейский баркас, который и поспешил к Вэду на помощь. Как только один из троих подозрительных заметил приближение второго полицейского баркаса, он достал что–то со дна лодки и выбросил за борт.

На вопрос полицейских, что же они выбросили, один из гребцов насмешливо взглянул на проверяющих:

— Мы рыбачим. Или это запрещено?

— При помощи ручных гранат запрещено.

Подозрительная лодка была сдана полицейскому посту. Высаживаясь на берег, один из «рыбаков» попытался незаметно выбросить в воду какой–то предмет. Но он с грохотом упал на набережную. Это был заряженный браунинг.

— У вас есть разрешение на ношение огнестрельного оружия? — спросил Вэд.

— Такового не имеется. Зато есть свидетельство о прививке оспы, — сострил задержанный.

Это был маленький человек с большим крючковатым носом, похожий на итальянца. По документам он был американцем и всего лишь три недели назад прибыл из Чикаго. Остальные задержанные тоже были американцами, прибывшими в Лондон в один день.

У одного из них тоже оказался револьвер.

— Надеюсь, здесь не запрещено ношение оружия?

— Об этом узнаете в суде, — ответил Вэд.

Кто же взял на себя инициативу по доставке этого подозрительного сброда в Лондон? Из Скотленд–Ярда он отправил срочный запрос в Америку и через два часа получил ответ: «Все трое — известные преступники. Риччини и Орлович дважды осуждены за убийство. По нашим сведениям за последние два месяца в Лондон выбыла целая группа опасных преступников».

Это совпадает и с нашими данными, — сказал, знакомясь с телеграммой Эльк. — Мы получили ряд донесений, сообщающих, что появилось много подозрительных иностранцев, в том числе русских и финнов. Один из них был задержан. Запрос в Ригу подтвердил, что ничего хорошего ждать от этих людей не приходится.

— Вы ничего не выяснили о прошлом Голли Эйкса? — спросил Вэд.

— Кое–что есть, В 1915 году его осудили за воровство резины. Потом против него возбуждалось дело о скупке краденного, но доказать это не удалось. Ходили слухи, что он переметнулся в Бирмингем, где ограбил несколько ювелиров.

Джон вспомнил первое впечатление, которое произвела на него встреча с Голли. С самого начала он казался ему подозрительным, хотя бы потому, что весь преступный мир реки питал к Голли особое почтение. Странно и то, что дома он производил впечатление слабовольного хилого человека, находящегося под башмаком у своей жены — это никак не вязалось с представлением о нём, как о главаре шайки.

Эльк тоже думал об этом.

— Да, действительно, странная личность — Голли. Я раньше думал, что матушке Эйкс удалось его укротить, но теперь мне начинает казаться, что она бессильна против него.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Джон. — Голли видится в совершенно новом свете.

Глава 19

В плену на судне

Для Лилы наступила большая перемена в её жизни. Она находилась в роскошно отделанной каюте. Сюда её доставили после похищения из дома Теппита. На каком пароходе она находилась, она не знала. Поняла лишь то, что её каюта совершенно не была похожа на другие каюты. Тут царила роскошь, было одно окно. Откуда–то поблизости доносился гул маленького электрического мотора, снабжавшего энергией осветительную и вентиляционную систему, К стене была приделана койка. Изящный письменный стол, картины старинных мастеров и даже камин создавали приятную обстановку.

Единственный человек, которого она видела, был слуга–китаец, приносивший ей еду и готовивший ванну. Никогда и никто так не заботился о ней, и ей было приятно такое внимание неизвестных хозяев. Ванная комната тоже была роскошной. Над головой слышались чьи–то шаги, судно медленно плыло но реке, потому что до слуха доносилось завывание сирен, а временами — бой часов на берегу.

Как–то ночью её разбудил отчаянный женский вопль, но поскольку этот вопль больше не повторился, она решила, что ей это послышалось. Лила была убеждена, что матушка Эйкс тоже находится на борту парохода, что Джон Вэд сумеет разыскать её… В это она очень хотела верить.

Целым событием для Лилы стало появление Голли. Хоть она и понимала, что он причастен ко всякого рода тёмным делишкам, но страха он ей не внушал. Он явился к ней во время завтрака. Обычно очень неряшливый, теперь он был одет очень элегантно.

— Мистер Эйкс! — удивилась она и поднялась со своего места.

— Не беспокойся, милое дитя. Я охотно выпью чаю в твоём обществе.

Лишь теперь Лила обратила внимание, что на подносе — не одна, а две чашки.

— Ну и жизнь! Сократ говорил… — начал Голли.

Тут Лила изумилась вовсе. Её собеседник цитировал греческих авторов, был поразительно осведомлён в литературе, говорил на разных языках — казалось, его память — целый кладезь знаний…

— Как ты себя чувствуешь, Лила? — заботливо спросил он.

Она колебалась.

— Благодарю вас, мистер Эйкс. Но куда мы, собственно, едем?

— Одному богу это известно. Никто не знает, где будет завтра. Я, например, думал, что буду сегодня в «Мекке»…

— Миссис Эйкс тоже плывёт с нами?

— К сожалению, она занята и не могла поехать с нами, — сказал он, пристально наблюдая за Лилой. — Она очень толковая женщина, старательно помогает своему мужу.

Снова в поведении Голли было что–то непонятное.

— Не заботься ни о чём, дитя моё, — добавил Голли. — Впредь ты будешь жить в достатке и роскоши. Автомобили, наряды, бриллианты — всё будет к твоим услугам.

— Но откуда?..

Он посмотрел на неё.

— Потерпи, малютка.

Голли с удовлетворением оглядел каюту. А Лила всё более поражалась его поведению. Она предполагала, что в таком убранстве каюты он растеряется от непривычки, но нет…

— Вот это подлинный Тинторетто, — сказал он, указывая на одну из картин. — Поздняя работа. Скажу тебе, что большинство работ, которые выдаются за Тинторетто, на самом деле написаны его учениками. Рисунок над роялем работы Сансовине… А вот картина Беллини. Она хоть и не принадлежит к числу первоклассных произведений живописи, но всё же заслуживает внимания. Лично я предпочитаю венецианскую школу и особого значения флорентийцам не придаю.

Лила удивлённо слушала его объяснения. Она решительно не узнавала маленького человека, казавшегося в «Мекке» козлом отпущения.

С видом знатока он продолжал перечислять находившиеся в каюте картины.

— Но, мистер Эйкс, я не предполагала, что вы знаток искусства.

Он самодовольно улыбнулся.

— Кое–что я смыслю в живописи, но основные мои интересы в музыке. Слышала ли ты «Соловья» в исполнении Патти? Это изумительно. Говорят, мой голос напоминает голос Карузо.

Он настолько серьёзно говорил об этом, что Лила удержалась от возражений и насмешек.

— Я никогда не слышала, как вы поёте, мистер Эйкс… — проговорила она.

— Можешь называть меня «дядя Голли» — поправил он. — Неужели ты никогда не слышала моего пения?

Она покачала головой, хотя и понимала, что это ложь. Не раз она закрывала своё окно, чтобы не слышать мерзкого завывания.

— Ты должно быть знаешь арию «Фауста»?

Она не осмелилась ответить. Он тут же направился к пианино и заиграл. Играл он прекрасно, чем поверг Лилу в изумление. Она решила даже, что это сон. Но затем он запел. Впервые девушка слышала его пение в закрытом помещении. Это было нестерпимым испытанием для любых нервов. Он пел по–итальянски, блаженно покачиваясь корпусом. Лиле казалось, что длилось это пение целую вечность. Наконец, он умолк и победоносно взглянул на неё.

— Ну как? Что скажешь?

— Прекрасно… — пролепетала она. — Я никогда не предполагала… что вы поёте, — Увидев, что он не собирается больше петь, она облегчённо вздохнула.

— Да, немногим это известно, немногим…

Он действительно мнил себя певцом. И словно уловив её мысль, Голли заметил:

— Я знаю, моё пение слишком современно. Люди с устаревшим музыкальным вкусом не воспринимают его, но пройдёт лет десять, и у меня будет слава Карузо.

Девушка поспешила переменить тему разговора и спросила, где они находятся.

— Мы находимся поблизости от Гревседа, — ответил Голли. — Дожидаемся лоцмана.

— Лоцмана? Разве нам предстоит морское путешествие? А почему меня держат взаперти?

— Это в твоих интересах. Тебя ищет множество людей. Вот, например, Вэд, — покачал он головой. — Какой негодяй! Самый большой плут во всём Уеппинге! Его давно надо повесить. Он в откупе у «резиновых братьев». Получает от них тысячи фунтов.

Она не верила своим ушам.

— Знаешь, на что он способен? Я бы не удивился, если бы узнал, что он является членом шайки. Полиция способна на всё. Сколько он получает жалованья? Каких–то жалких пять фунтов в неделю! Неужели ты думаешь, он живёт на них? Нет, дорогая, он живёт на деньги, которые платят ему за молчание. Он берёт взятки с содержателей притонов и скупщиков краденого. Он охотится за твоими деньгами… — вдруг он умолк, поняв, что этого не следовало говорить.

— За моими деньгами?

— Я хочу сказать, что он охотится за тобою, чтобы ты стала для него прислугой, стряпала, чинила бельё. Ведь он нищ, у него нет ни гроша за душой.

— Вы сами только что сказали, что он получает тысячи фунтов…

— Это ничего не значит. Он все деньги проигрывает в карты. Но хватит об этом. Займись лучше библиотекой. Тут много интересных книг. Жаль, что не читаешь ты на иностранных языках, — он тронул рукою книгу. — Ну, развлекайся. Я пришлю к тебе капитана.

— Кого?

— Капитана Айкнесса. Это тот самый господин, который иногда ужинал в твоём обществе, — он испытующе посмотрел на Лилу. — Не правда ли славный человек? Впрочем, ему стукнуло уже пятьдесят восемь лет. Если он станет уверять тебя, что он моложе, он солжёт.

С этими словами, приветливо помахав девушке рукой, он удалился.

Глава 20

«Бетси и Джен»

Лиле было над чем поразмыслить. Как оказалось, прежнего Голли не существовало. Но тот был ей симпатичнее, чем его злая жена, а новый Голли, игравший на рояле и толковавший о живописи, внушал ей страх.

Ночью Лила услышала мычание коровы. Сперва это удивило её, но потом она решила, что на пароходе перевозят скот. Но когда мычание повторилось, а затем на башенных часах пробило четыре, она засомневалась. Не похоже было, чтобы они находились в устье Темзы, как утверждал Голли. Она решила попроситься выйти на палубу.

Утром её навестил капитан Айкнесс. Вместо капитанской формы на нём был лёгкий фланелевый костюм. Входя в каюту, ему пришлось нагнуться, так он был высок. Лила впервые присмотрелась к нему. Действительно, ему должно быть около шестидесяти лет. Лицо загорелое, огромные руки, как у обезьяны, поросли густыми волосами. В общем, он производил отталкивающее впечатление. Лиле стало боязно.

— Скучаешь, милая? — спросил он и похлопал ее по плечу. — Ничего, через два дня снова будешь на берегу. А Голли был сегодня? — поинтересовался он. Услышав отрицательный ответ, он остался доволен.

— Лорд Синнифорд тоже плывёт с нами? — поинтересовалась Лила.

— Нет. Его нет с нами, — сказал он, поморщившись. — Не надо думать о нём, он не достоин тебя, Лила.

Лила вздохнула с облегчением. Отношение капитана к ней в корне изменилось. Раньше он был резок, повелителен, теперь в нём чувствовалось почтительное обожание. Появилась какая–то нерешительность, нервность. Несколько раз он начинал разговор, но тут же умолкал.

— Как ты думаешь, сколько мне лет? — спросил он.

— Пятьдесят восемь, — ответила она.

— Мне пятьдесят два, — заметил он резко. — Это Эйкс уверяет, что мне пятьдесят восемь. Полагаю, я ещё молод и мне суждено прожить не менее двух десятков годков.

Лила выжидала.

— Если ты когда–нибудь выйдешь замуж, то выбери себе мужа, который будет старше тебя. Человек, искушённый в житейских делах, будет тебе надёжной опорой.

Он подошёл к двери и боязливо выглянул в коридор. Потом зашептал:

— Выйди замуж за человека, который смог бы защитить тебя.

Девушку охватил страх. Но капитан продолжал:

— Помни, всегда найдётся достаточно охотников, чтобы заполучить в руки миллион. Не теряй головы и помни, что я рядом с тобою. Хочешь, я увезу тебя отсюда? После последнего моего плавания, я заметил, что ты уже не ребёнок. Ты всегда нравилась мне, а теперь я начинаю тебя любить. Я готов ради тебя на всё. Безразлично, будет у тебя миллион или нет.

— О каком миллионе вы говорите? — недоумевала Лила.

Он смущённо закашлялся.

— Я думал, Голли тебе всё рассказал.

Лила улыбнулась, глядя на его старческое лицо.

— Ты не рассказывай Голли, о чём я говорил с тобою. Он славный парень, но в некоторых вопросах слишком чувствителен.

— Вы давно знаете Голли?

— Очень давно. Кажется даже, что слишком давно, — капитан направился к выходу. — Если ты захочешь уйти отсюда, ты скажи мне… Голли — ни слова.

Прежде, чем она ответила, дверь захлопнулась. Капитан поднялся по лесенке наверх и очутился не на палубе океанского парохода, как предполагала Лила, а на простой барже, которая носила обыденное название «Бетси и Джен».

На палубе был только Голли. Но вряд ли кто–либо мог узнать его в засаленных штанах, полосатой майке, в большой фуражке, в которой чуть ли не тонули его уши. На носу были нелепые очки в металлической оправе. Мистер Эйкс углубился в чтение газеты.

— Славный у тебя костюм, — заметил Голли. — Оказывается, ты большой франт. Кто–то увидит с берега и решит, что здесь на «Бетси и Джен» увеселительная прогулка. Бьюсь об заклад, ты побывал у девочки.

— Да, верно, — ответил Айкнесс и занялся своей трубкой.

Голли неодобрительно покачал головой.

— Каждую минуту к нам могут пожаловать «крючки». Целую неделю ты отращивал баки, а теперь сбрил их только для того, чтобы какая–то девчонка не поверила, что тебе действительно пятьдесят восемь.

— Мне пятьдесят два, — проворчал капитан.

— Тебе десять лет! — презрительно бросил Голли. — Проваливай вниз и переоденься. А потом приходи сюда, и я расскажу тебе, что случилось с «Печатью Трои». Об этом вопят все утренние газеты.

Капитан вскочил.

— Неужели она задержана?

Голли утвердительно кивнул головой.

— Задержана, и всё найдено, — сказал он, ухмыляясь, — и золото, и платина, и бриллианты. Ступай, переоденься! Да, вот ещё что. Принеси–ка мне кусок чёрного флера, я повешу себе на шею.

Айкнесс в ужасе взглянул на него.

— Неужели матушка?

— Да. Рано или поздно всему приходит конец. А эта история могла бы закончиться значительно раньше.

Глава 21

Конец миссис Эйкс

Джон Вэд возбудил ходатайство о том, чтобы разбирательство дела матушки было отсрочено немного с тем, чтобы доставить обвинению больше доказательств. Суд склонялся к тому, чтобы дело прекратить вовсе.

— Улики очень скудны, — сказали ему, — вряд ли вам удастся добиться обвинительного приговора. Мы можем обвинить её в соучастии по даче снотворного миссис Теппит, но это тоже не доказано.

— Дайте мне четыре дня. Она заговорит, — попросил Вэд.

Но сыщик ошибся. В том, что родственники присылают заключённым передачи, нет ничего особенного. Поэтому никто не обратил внимания, когда кельнерша из соседнего ресторана принесла завтрак миссис Эйкс. Завтрак был передан по назначению. Когда появился Вэд, он заметил в коридоре суету. Смотрительница звонила по телефону и вызывала врача.

— Кто–нибудь заболел?

— Заключённая из девятой камеры, кажется, по вашему делу, упала в обморок. Мы вызвали врача.

Джон поспешил в камеру. Лицо Эйкс было пепельно–серым, губы посинели. Она не подавала признаков жизни, пульс не прощупывался. Вскоре появился полицейский врач и сделал вывод: женщина мертва.

— Синильная кислота! Она покончила с собой!

Но при тщательном осмотре флакона, в котором мог храниться яд, обнаружить не удалось.

К счастью, чайник и молочник стояли на столе и не упали вместе с подносом.

— Возьмите это в лабораторию для анализа, — распорядился Вэд.

Неожиданная смерть матушки Эйкс поразила его. Это была здоровая, полная сил женщина. Вряд ли она помышляла о самоубийстве. Но, видимо, она должна была умереть по той же причине, по которой несколько дней тому назад умер лорд Синнифорд.

Без особого труда Джон отыскал кельнершу, доставившую завтрак. Она не смогла ничего сообщить, кроме того, что ей поручили доставить завтрак в близлежащую тюрьму.

— Вы по дороге кого–то встретили?

— Никого. Только два иностранца спросили дорогу на Хьюг–Стрит. Я рассказала.

— Всё просто. Один из незнакомцев отвлёк внимание, другой незаметно влил яд в молочник, — рассказывал позже Джон Эльку.

— Она описала этих иностранцев?

— Она сказала, что они выглядят как иностранцы. Трудно искать, если весь город наводнён иностранцами. Матушку просто убрали с дороги, опасаясь, что она заговорит.

Джон принялся за розыск таинственных иностранцев. Видел их соседний молочник и обратил внимание на то, что у одного из них на каблуке была резиновая набойка, которая вот–вот должна была отлететь. Это была скудная улика, но всё же… Через несколько часов двое незнакомцев, лениво шедших по Брикстон–Роду, были окружены полицейскими и доставлены в ближайший участок.

Джон немедленно выехал для допроса. Оба задержанных оказались французами, а точнее, пытались выдавать себя за таковых. На самом деле они говорили с резко выраженным американским акцентом. Когда Джон заговорил с ними по–французски, то они с трудом могли объясниться с ним.

Об отравлении они ничего не знали. Они пытались представить себя безобидными людьми, хотя в карманах оказались заряженные револьверы. Мол, не знали, что здесь нельзя носить оружие.

Не знали ничего и о миссис Эйкс, о «резиновых братьях», всё твердили, что прибыли на аукцион старинной французской мебели. Но где проводится этот аукцион, так и не смогли сказать. Вместе с тем, они не удивились, что им надели наручники и отправили в Скотленд–Ярд.

Там они всё же назвали адрес отеля, где поселились. Но это оказалось вымыслом. К счастью, швейцар вспомнил, что хотя для иностранцев и не оказалось свободной комнаты, он дал им адрес ещё трёх расположенных в том же районе отелей. В одном из них Вэд и нашёл пристанище подозрительных лиц. При обыске в их комнате в постельном белье были обнаружены три маленьких пузырька с синеватой, почти бесцветной жидкостью. Один был почти пуст. В чемодане Джон нашёл странное ружьё с отпиленным прикладом и очень длинным дулом. Ружьё было новым, из него ни разу не стреляли. Тут же в водонепроницаемой упаковке хранились патроны к ружью.

— Только бы заставить этих парней заговорить, — думал, возвращаясь обратно, Вэд.

Но арестованные отмалчивались, притворяясь, что не понимают вопросов. А найденные предметы им подбросила полиция, чтобы возбудить против них дело. Был сделан телеграфный запрос в парижскую префектуру, откуда пришёл ответ, характеризующий задержанных с весьма определённой стороны.

— Придётся решиться на крайнее средство, — разозлился Джон.

Примерно в два часа ночи крепко спящие заключённые были разбужены. К ним в камеру вошли двое с надвинутыми шляпами и поднятыми воротниками. Не вдаваясь в подробности, они предложили заключённым одеваться и следовать за ними. Заключённым связали руки и доставили на полицейский баркас. Там их приняла другая пара полицейских, тщательно укрывавших свои лица. Последняя деталь вызвала беспокойство задержанных. Затем баркас помчался по реке.

Миновав Лондонский мост, Эльк связал ремнями ноги заключённых.

— Что это значит? Едем на прогулку? — попытался пошутить один из заключённых.

— Заткни глотку, — грубо ответил Эльк.

Прошло четверть часа. С арестованными никто не говорил и не обращал на них внимания. Это их и надломило. Вэд оказался хорошим психологом. Заключённые заговорили и признались во всём.

В то время, когда лондонцы садятся завтракать, к шефу Скотленд–Ярда явились два полицейских, измученных бессонной ночью и сообщили то, что им сказали задержанные.

— Правда, мы не знаем, по чьему указанию они действовали, — сказал один из них. — Но их выписали в Англию, по телеграфу перевели крупную сумму денег и здесь им щедро выплачивают жалование. Единственное, что от них требуется, в определённый день и час быть там, где скажут, по телеграфному вызову. Что же касается убийства матушки Эйкс, один из них признался, что влил в молочник какое–то снадобье, но он думал, что это всего лишь снотворное, которое поможет матушке Эйкс бежать. Сказали они и то, что пузырьки были им кем–то присланы. Другой признался в том, что усыпил миссис Теппит и был уверен, что и на этот раз они имеют дело с таким же снотворным.

— По–видимому, они затевают что–то очень серьёзное, — заметил шеф. — О девушке они ничего не знают?

— Ничего, сэр.

— Странно. Вэд, вы полагали, что они спрятали девушку на одной из речных барж. Но полиция обыскала все баржи и ничего подозрительного не обнаружила.

— В каком районе осматривали баржи?

— До Мейденхэда. Беркширская полиция продолжала поиски ещё выше по течению. А почему бы вам не взяться за поиски самому, Вэд? Вам же легче опознать баржи, которые стояли у «Мекки». Как вы думаете, девушка в опасности?

— Со времени смерти миссис Эйкс эта опасность очень возросла, — сказал Эльк.

Шеф посмотрел на него испытующим взглядом.

В дежурной комнате к Вэду обратился один из инспекторов.

— Мы напали на след Риггита Лена. Если действительно что–то затевается в большой шайке преступников, то он тоже причастен к этому.

— Вы его нашли?

— Нет. Пока только напали на след. За ним числится семь преступлений, совершённых в разных частях света, и, если верить данным нашей регистратуры, он очень любопытная птица.

Но в данную минуту Вэд не склонен был заниматься поисками Риггита Лена.

Глава 22

Голли снова на горизонте

В Ноттингхилле жил некий итальянец, мистер Риккордини, пользовавшийся репутацией человека, знающего обо всём, что происходит в преступном подполье Лондона. С давних пор Риккордини обрёл английское гражданство и жил тем, что сдавал в аренду своим соотечественникам шарманки, мороженницы. У полиции он был на подозрении, но имя его никогда не связывалось с каким–либо преступлением. Можно было поверить в то, что он действительно живёт на проценты от аренды.

Одновременно он пользовался большим доверием преступного мира, потому что он никогда не донёс ни на одного английского преступника. На него даже покушались, однако это покушение явилось чисто их «домашним» делом.

Джон Вэд и Эльк поспешили разыскать итальянца.

— О Голли Эйксе мне ничего не известно, — сказал маленький толстяк. — Но здесь в окрестностях шатается много подозрительного люда. Они появляются, как стемнеет, и, в основном, ходят парами. Похоже, что знакомятся с местностью.

— Почему они изучают именно эту местность?

— Понятия не имею. Большинство из них — американцы, попадаются поляки. Один приятель рассказал, что среди них есть отъявленные чикагские преступники.

— Они живут здесь?

— Нет. Самое странное, что неизвестно, откуда они здесь появляются.

При дальнейших поисках в этой местности Джон и Эльк вышли на человека, который видел в этих краях Голли.

— Это был несомненно мистер Эйкс, — сказал он сыщикам. — Я его видел неподалёку от дома Арбройта.

Речь шла о большом доме–блоке, в котором помещались квартиры и лавчонки. Большая часть его пустовала, так как дом был довольно непригляден, а хозяин пытался получить большую арендную плату.

— Я поздоровался с ним, — говорил собеседник. — Но он ничего не ответил. Поднял воротник и поспешил уйти. Сперва я думал, что обознался, но его встретил и мой знакомый Димми.

— Да. Это был он, — подтвердил Димми. — Я его отлично знаю.

Полиция Ноттингхилла не смогла дать никаких дополнительных сведений. Весь район был обыскан, но Голли не нашли.

— Может, он живёт в этом доме?

— Вряд ли. Дом заперт и находится под опекой суда. Хотя можно расспросить привратника.

Полицейским долго пришлось стучаться в двери прежде, чем на стук вышел привратник. Это был отставной солдат, пользовавшийся у полиции хорошей репутацией.

— Нет. Никого здесь не было. Я бы хотел, чтобы кто–то появился. Сегодня утром я был у поверенного, он сказал мне, что на дом находится покупатель. Я был бы рад возможности выбраться отсюда.

Джон описал наружность Голли Эйкса и спросил, не появлялся ли здесь этот человек.

— Мне кажется, я видел человека, похожего на того, кого вы описали. Вчера вечером, когда я курил трубку у калитки. На нём было широкополое коричневое пальто и несколько великоватая фуражка. Я сказал: «Добрый вечер!», но он рассеянно ответил по французски, хотя, бьюсь об заклад, он англичанин.

— Он был в очках?

— Да. Он курил и что–то напевал довольно неприятным голосом.

— Похоже на то, что это был действительно Голли. Вот только зачем он явился сюда? — проворчал Джон.

— Не нравится мне приток иностранцев сюда, — мрачно заметил Эльк, когда они уходили от дома. — Со своими преступниками мы бы справились без посторонней помощи, но с этими… Джон, вы когда–нибудь слышали о королях преступного мира?

— В основном, читал в романах.

— Я тоже читал. Но тут, видимо, нам придётся встретиться с ними наяву.

— Вы говорите об Айкнессе и Голли?

— О Голли? — с недоверием произнёс Эльк.

— Да. О Голли. Я не сошёл с ума, но начинаю относиться к нему с почтением. Никогда не забуду, как он хотел посадить на моей могиле анютины глазки. Этот парень не только хитёр, но и обладает юмором, что делает его особенно опасным.

За ужином Эльк просмотрел газеты.

— Чудесная идея! Адмиралтейство послало в Гринвич минный истребитель по случаю празднования столетия…

— Ну и что? — спросил Джон.

— Почему бы не возложить охрану реки на минный истребитель? Ведь рано или поздно вся эта шайка захочет уйти в открытое море. Они потеряли «Печать Трои», но откуда мы знаем, что в их распоряжении нет ещё какого–нибудь судна. Ведь они награбили миллионы и при желании могли бы скупить с десяток пароходов.

По странной случайности на это же сообщение газеты обратил внимание и Голли. Углубившись в чтение, он напряжённо над чем–то думал. В голове у него созревал план, настолько необычный, что его охватило волнение. Он даже забыл о Риггите Лене и о поручении, которое дал ему.

…Да, Риггиту не удалось выполнить того, чего потребовал от него Голли. И виноват в этом был осколок кирпича, выпавший из проезжавшей телеги. Кирпич этот лежал посреди дороги и в решающую минуту машина Риггита наехала на него. Выстрел, который предназначался Вэду, разбил на тысячи осколков только большую витрину магазина.

— Право, этот парень родился в сорочке, — с досадой прохрипел Лен и откинулся на подушку сиденья. Вот уже три часа он выслеживал автомобиль Вэда. Надо же, Вэд вышел из машины, стал перед витриной, как живая мишень, и…

Раздались пронзительные свистки полицейских. Постовой остановил уличное движение. Риггит воспользовался сутолокой и незаметно покинул свой автомобиль.

— Вот досада, — сказал шофёр.

— Ничего не поделаешь, Гарри — сказал Риггит. — Револьвер я спрятал в ящик, под сиденье, — Лен поспешил раствориться в толпе.

Особого восторга перед порученным ему делом Лен не испытывал, он всегда был против работы с огнестрельным оружием. Да и вообще в последнее время пребывание в Англии становилось опасным. При его состоянии он мог бы мирно поселиться в Южной Америке.

Если бы он мог уехать туда, захватив с собою Лилу! Девушка всегда нравилась ему. Но, видно, старик не на шутку был влюблён в неё, иначе не стал бы убирать с дороги Синнифорда. Пора, наверное, положить этому конец, размышлял Лен.

Вдруг чья–то рука легла на его руку. Он повернулся, и в то же мгновение кто–то схватил его за другую руку. Онемев от ужаса, он увидел перед собою улыбающееся лицо Джона Вэда.

Глава 23

Вэда преследует неудача

— Идите за мной, Лен. — Я думаю вам не следует привлекать внимание толпы. Садитесь в автомобиль, — пригласил Вэд задержанного. Думаю, револьвера у вас нет. У вашего приятеля–таксиста мы обнаружили целый арсенал под сидением.

— Не понимаю, о чём вы говорите, — сказал Лен.

— Так говорят все, когда их задерживают, — добродушно заметил Вэд. — За вами следили. И я должен огорчить вас. Доблестная ваша армия напрасно будет дожидаться сегодня вечером своего командира.

— Ничего не понимаю.

— Пустяки, скоро поймёте.

— Вам нелегко будет найти обвинение против меня, — заметил Лен уже в Скотленд–Ярде.

Вместо ответа Джон схватил его за руку.

— Взгляните, сержант, у него на большом пальце черное пороховое пятно. У этих старомодных револьверов очень сильная отдача. Где же ваши резиновые перчатки, Лен? Уж не отдали вы их в стирку?

Лен усмехнулся.

— Это пятно не от пороха, а чернильное. Почему вы задержали меня?

— По обвинению в соучастии в убийстве. Один из ваших приятелей, прибывших из Парижа, раскрыл мне своё сердце.

— Ах, вот оно что! Я читал, что полиция выслеживает двух человек…

— Ничего вы не читали. Об этом в газетах не было ни слова, — помолчав, он добавил. — Вас сейчас отправят в камеру и советую вам не принимать пищи, доставленной с воли.

— Я не так глуп.

Арестовав Лена, Джон возобновил свои поиски на реке. Один из рыбаков сообщил ему, что видел две большие баржи недалеко от Марлоу.

— Я дважды проплыл мимо них. Одна называется «Бетси и Джен», другая «Берта и Броун». Из гавани они ушли примерно две недели назад.

Джон немедленно отправился в указанном направлении. Несмотря на туман, ему удалось отыскать эти баржи. Он взобрался на одну из них и увидел человека, моющего ведро.

— Капитан Дженес, — назвал он себя. — Вы из полиции? Вот уже третий раз меня навещает полиция…

— Вы владелец баржи? — Вэду в собеседнике почудилось что–то знакомое.

— Да, баржа принадлежит мне.

— Да, вам суждено преуспеть в жизни, — сказал Джон, — в последний раз, когда я вас видел, вы были только сторожем.

На мгновение сторож смутился, а потом рассмеялся.

— Ах, вы и есть тот самый господин, который уже раз навещал меня? Да, сэр, я сторож, но не прочь немного прихвастнуть. Капитан сошёл на берег, а я остался один. — При этом он опустил руку в карман, что не укрылось от наблюдательного Вэда.

— Что у вас в кармане? Револьвер?

— Что вы, зачем мне оружие?

Джон заметил, что рука сторожа была перевязана.

— Что с рукой?

— Да свалилась крышка люка. Не хотите ли осмотреть трюм?

— Давайте.

Сторож медленно направился к лесенке, которая вела вниз. Откуда–то сбоку вынырнул небрежно одетый человек.

— Помоги мне открыть люк, — сказал ему сторож.

Люки были открыты, и, заглянув в трюм, Вэд увидел множество ящиков с клеймом известной австрийской фирмы сельскохозяйственных орудий.

— Я вижу, у вас немного груза, — сказал Джон. — Откройте следующие люки.

Джон выждал, пока сторож снова не закрыл люки, вынул из кармана револьвер.

— Славная штука? Не правда ли?

Сторож безмолвно глядел на револьвер.

— Не хотите ли вы со мною прогуляться в Марлоу?

— Это зачем?

— Быть может, мы там встретим капитана, — пошутил Джон.

— Но не могу же я оставить баржу без присмотра… — заговорил сторож, но увидев, что Джон поднёс ко рту свисток, покорился и последовал за ним.

Доставив сторожа на полицейский баркас, Джон обратил внимание на вторую баржу, которая, казалось, не подавала никаких признаков жизни. Без особых осложнений Джону удалось доставить своего пленного в Марлоу и сдать полиции.

— Я арестовал вас по обвинению в ограблении банка, — пояснил Джон, обыскав карманы задержанного, — а также в присвоении не принадлежащего вам звания полицейского Сити.

— Великолепно! — насмешливо воскликнул задержанный. — Вы настоящий Шерлок Холмс.

— Не вы первый говорите мне об этом.

«Кардлин» — под этим именем был занесен в реестр задержанный — не пытался защищаться и воздерживался от дачи показаний.

Перед уходом Вэд дал начальнику участка совет:

— Вызовите резервы. Через два часа я пришлю за задержанным. Не позволяйте никому входить в помещение участка.

Потом он позвонил в Скотленд–Ярд.

— Мне кажется, я нашёл, наконец, баржу, которую искал. На ней полно ящиков, но думаю, это маскировка, прикрывающая каюты. Мне потребуется пятьдесят вооружённых полицейских. На второй барже несомненно спрятаны китайцы.

Поручив одному из своих подчинённых следить за баржами, хотя этому мешал сгустившийся туман, Вэд занялся подготовкой облавы. Местная полиция разместилась в кустах, росших на берегу, и стала ожидать подкрепления из Лондона, запаздывавшего из–за тумана. Как только подкрепление прибыло, полиция бросилась на первую баржу и приступила к обыску. В это время донёсся запах гари. Взглянув на вторую баржу, Вэд заметил язычки пламени, скоро вся баржа была охвачена огнём, Загорелась и первая баржа, но полицейским удалось потушить начинающийся пожар, и они всё–таки смогли обследовать баржу.

Не было сомнения в том, что таинственные обитатели её успели исчезнуть и заблаговременно скрыться на берегу, приняв меры к тому, чтобы баржа, служившая им приютом, была уничтожена.

Вэд спустился в трюм и обнаружил каюту, в которой с успехом могло разместиться несколько человек. Из этой каюты вела дверца в маленькую каюту, убранную с небывалой роскошью — это была каюта, в которой содержалась Лила. Он догадался бы об этом, если даже и не обнаружил бы у постели второй сафьяновой туфли. Но и эта каюта была пуста.

Вэд поднялся на палубу и встретил Элька, закончившего осмотр берега.

— Гнёздышко опустело, — сказал он. — Эта банда спрятала в хлеву с полдюжины автомобилей и мчится теперь в различных направлениях. Я позвонил в управление Беркширской полиции и приказал им усилить надзор за дорогами и охрану портов.

— Нам следует подумать не об охране портов, а об охране Лондона, — возразил Вэд.

Глава 24

Лила на новой квартире

Лила проснулась очень рано и попыталась развлечься чтением, как неожиданно вошёл Голли, подавший знак молчать.

— Что случилось? — прошептала девушка.

— Ничего особенного, — так же тихо сказал Голли. — Там пришёл некто, кто очень хотел бы тебя разыскать, а мне этого совсем не хочется. Я должен немедленно увезти тебя отсюда. Собирайся скорей!

Девушка всё ещё верила Голли. Она потянулась за своим пальто, но Голли подал ей мужской дождевой плащ и велел набросить. Надев ещё и дорожную фуражку, он потащил её к двери, где они повстречались с Айкнессом и матросами, которых Лила не знала.

— Что мы будем с нею делать? — донёсся до Лилы шёпот одного из спутников, который пальцем показывал на соседнюю дверь. — Я бы не хотел, чтобы девушка видела её. Ты поедешь с ней во втором автомобиле.

Голли поспешил увести Лилу наверх. Несмотря на туман, девушка с удивлением увидела рядом полоску берега и деревья.

— Как здесь хорошо! — прошептала она.

— Дальше будет ещё лучше, — перебил её Голли и повёл на берег. В нескольких десятках шагов виднелась дорога, на которой стоял автомобиль. Это был роскошный лимузин, на дверце которого красовался пышный герб — вряд ли полицейский рискнул бы остановить эту машину.

Едва Лила и её спутники успели сесть в машину, как автомобиль тронулся. Голли схватил слуховую трубку и продиктовал шофёру маршрут. Потом, откинувшись на сиденье, он удовлетворённо потёр руки.

— Теперь следует обо всём хорошенько подумать, — сказал он. — Ты уже слыхала о матушке?

— О миссис Эйкс?

— Она умерла, — он печально покачал головой.

Лила не верила своим ушам.

— Умерла?

— Да. Покончила с собой, — заметил он. — В какой–то мере она всегда отличалась странностями, ничего не смыслила в искусстве, часто впадала в дурное настроение.

— Но чего ради она решилась на самоубийстве? — недоумевала девушка.

— Её вынудила полиция. Это дело рук Вэда. Она отравилась. Какое счастье, что меня не было радом, а то сказали бы, что я принёс ей яд.

— Когда это случилось?

— Вчера, — ответил Голли. — Разумеется я не могу прожить жизнь вдовцом. Ведь я ещё молод, — продолжал он к удивлению Лилы. — Охотнее всего я бы поселился в Южной Америке. Там много цветов, синее море, мрамор…

Лилу настолько это поразило, что она не знала, как воспринимать эти новости. А Голли, между тем, продолжал:

— Мне всего лишь сорок три года. Любая девушка была бы счастлива выйти за меня замуж.

— Но ведь это ужасно! — воскликнула Лила. — Матушка Эйкс мертва! Неужели это не огорчило вас?

— Ужасно, — ответил, насвистывая, Голли.

Ему следовало отдать должное, насвистывал он лучше, чем пел.

— Видишь ли, наш брак не был браком по любви. Он целиком основывался на расчёте, но это не мешало мне быть хорошим мужем.

— Куда мы теперь направляемся? — осведомилась Лила, желая переменить тему разговора.

— В Лондон. Я снял там дом, дом Арбройта. Я мог бы сразу поселиться там, но кто мог предполагать, что полиция обнаружит мои баржи. Их перестраивали в Голландии в течение целого года. Каждая баржа мне обошлась в две с половиной тысячи фунтов. Я всегда предвидел, что рано или поздно «Печать Трои» будет, конечно, задержана и мне придётся убрать экипаж с барж в течение одной минуты. На этот случай были припасены автомобили.

— Разве на второй барже тоже были люди? — спросила девушка.

— Да. Там было два десятка отборных парней.

— Но куда девалась «Печать Трои»? И почему нам приходится спасаться бегством? Разве мы совершили какое–нибудь преступление?

Мистер Эйкс закурил папироску и, попыхивая дымом, ответил:

— Мы состоим на секретной службе. Работаем для одной иностранной державы. Разумеется, Англия недовольна этим — ведь она не хочет ссориться с… Италией.

Девушке показалось, что прежде, чем назвать страну, Голли задумался и мысленно перебрал все страны Европы — найти страну, с которой Англия не хотела бы ссориться, было не так просто.

Автомобиль быстро нёсся по направлению к Лондону. Однако Голли суждено было пережить ещё одну неприятность. На одном из перекрёстков полицейский патруль задержал две машины. Но импозантный автомобиль Голли с гербом на дверце, лакеем, сидевшим рядом с шофёром, не возбудил подозрений, и они благополучно миновали препятствие.

Во время войны дом Арбройта был выстроен для мастерских, работавших на оборону. Потом нижний этаж был перестроен и превращён в гараж и ряд торговых помещений. Но всё это пустовало, пока не нашёлся таинственный покупатель, в собственность которого и перешёл этот дом.

Дом и гараж пустовали при новом владельце. Порой появлялись желающие арендовать помещение, поставить в нём машину, но каждый раз они натыкались на непредвиденные затруднения, заставлявшие их отказаться от своих намерений.

Окрестные жители предполагали, что новый владелец дома был близок к банкротству. Но «несчастный домовладелец» был не кто иной как Голли, у которого были свои соображения.

Доставив Лилу в дом Арбройта, Голли поднялся с нею на лифте и сказал:

— Это одна из мер предосторожности. Я купил это строение за восемь тысяч фунтов и перестроил его сообразно с моими целями.

— Но откуда у вас столько денег, мистер Эйкс? — удивилась Лила, оглядывая комнатку, куда привёл её Голли.

— Мне их одолжил приятель, — ответил Голли. — Здесь очень спокойно, и никто не помешает мне жить, как хочется. Можно прожить лет двести подряд, и никто не догадается, что здесь кто–нибудь обитает.

Лила привыкла к мысли, что ей не следует ничему удивляться. Несмотря на то, что езда продолжалась сравнительно недолго, она всё же чувствовала усталость и не прочь была остаться наедине, чтобы поразмыслить над тем, что произошло.

— Ты можешь располагаться, как тебе удобно, но ты не должна поднимать шторы, сказал Голли и удалился.

После ухода Голли она не устояла против соблазна ознакомиться с окружающей местностью и выглянула в окно. Она увидела, как в гараж один за другим въезжают автомобили.

Вскоре снова появился Голли.

— Ты не слыхала крика? — спросил он, беспокоясь.

— Нет.

— У нас тут проживает душевно больная женщина…

— Кто она?

— Она раньше находилась у нас в услужении и была совершенно спокойна, пока не увидела Айкнесса…

— Он тоже здесь?

— Мы все здесь. Эта женщина увидела Айкнесса после двадцатилетнего перерыва. Раньше у неё были какие–то счёты с ним, потому, что она проклинала его на чём свет стоит. Она называла его убийцей… Я дал ему совет не показываться ей больше на глаза…

— Так, значит, она раньше знала капитана Айкнесса?

— Да, — ответил Голли. — Мне кажется, он ей когда–то вскружил голову. В прошлом он был большим Дон–Жуаном, не брезговал даже служанками… Её зовут Анна.

Голли внимательно посмотрел на девушку.

— Может, я смогу быть ей чем–нибудь полезной? — спросила Лила.

— Вот об этом я и подумал. Не вижу причин, почему бы ей не повидаться с тобою. Она вбила себе в голову, что знала тебя совсем маленькой. Её зовут Анна. Это имя тебе знакомо?

Она покачала головой.

— Я приведу её к тебе сегодня вечером, — продолжал он. — Она теперь успокоилась и не причинит тебе вреда. — Как бы отдавшись собственным мыслям, Голли задумчиво продолжал. — Была большая ошибка, что мы выбрали лорда Синнифорда в наблюдательные советы наших предприятий. Вэд и его люди могут раскопать, в каких обществах он принимал участие…

— Принимал участие? — переспросила Лила. — Разве его больше нет?

— Он уехал… за границу, — смущённо ответил Голли. — Но теперь я поспешу за Анной.

Через полчаса он возвратился с высокой измождённой женщиной.

— Я обещал вам, что вы увидите её, — сказал он, — вот она.

Женщина уставилась на молодую девушку, потом у неё хрипло вырвалось:

— Это Делила?

— Да, это она.

Женщина приблизилась к Лиле и схватила её за руки.

— Делила, моя дорогая девочка, неужели ты не узнаёшь меня?

— Меня зовут Лила.

Впечатление, произведённое этими словами на старуху, было так велико, что глаза её заблестели, на щеках появился румянец.

— Лила… разумеется… Ты всегда называла себя так, — она крепко обняла её, а Лила не осмелилась противиться.

— Лила, неужели ты не узнаёшь меня? Я — Анна!

Глава 25

Голли во весь рост

Смутно забрезжило воспоминание о далёком детстве.

— Не хотите ли присесть? — предложила Лила больной.

Женщина не могла удержаться от слез.

— Неужели ты не помнишь об этой ужасной ночи? О пожаре, о госпоже? Её больше нет в живых!

И снова Лила пыталась вспомнить то, о чём говорила Анна, но не смогла. Она вопросительно посмотрела на Голли.

— Это так и есть, малютка. Она действительно знала тебя, она была твоей няней.

— Это правда! Да благословит вас господь, что вы сказали ей об этом. Все думали, что она погибла в пламени. Они потом показали мне твоё истлевшее платье, но я всегда говорила, что ты жива! А потом это долгое ожидание… Они спрятали меня в большом доме… у меня так болела голова… Потом эти ужасные китайцы… — При этом воспоминании она задрожала всем телом. — Ведь я смогу ныне остаться у тебя? Я буду смотреть за тобой как прежде, дорогая моя…

Голли оставил женщин наедине и прошёл в столовую, где его ожидал Айкнесс.

— Всё в порядке, — сказал Эйкс.

Капитан Айкнесс поднялся с места и подошёл к зеркалу. Приложил платок к царапине на щеке.

— Я не был подготовлен к этому, — проворчал он.

— И она не была подготовлена к этому, — сказал Голли. — У сумасшедших порой бывает изумительная память.

— Как она изменилась! — продолжал капитан. — А когда–то она была очень хорошенькой девушкой.

Эйкс промычал в ответ что–то неопределённое и налил себе виски с содовой.

— Было время, когда и ты неплохо выглядел, — сказал он. — Если бы ты в своё время не выглядел хорошо, тебя бы не послали в качестве приманки для неё. Теперь у нас не осталось никого, кто годился бы для такой роли.

— В самом деле, она была очень хороша, — сказал задумчиво капитан. — Я был неравнодушен к ней. Ведь она была единственной разумной женщиной, которую мне пришлось встретить на своём веку. Что ты хочешь предпринять с Леном?

Голли закурил сигаретку и не сразу ответил.

— Я хочу извлечь его оттуда.

— Ты думаешь, он выдаст нас? — спросил Айкнесс.

— Нет, он не выдаст. Но я знаю другого, кто мог бы нас выдать.

Капитан принуждённо засмеялся.

— Во всяком случае, этот другой не я. Я слишком глубоко завяз в этом.

— То же самое было с матушкой, и всё же она чуть не заговорила, — заметил Голли.

Наступило длительное, тягостное молчание. Первым нарушил его капитан.

— Лила тоже создаст нам ряд затруднений, — сказал он.

— Ты полагаешь? — холодно заметил Голли. — Об этом не может быть и речи. Она выйдет замуж и будет жить семейной жизнью. Но за моряка она не выйдет, — нагнувшись к капитану, он продолжал. — Я ничего не имел против, чтобы ты разыгрывал перед нею любящего отца, но этой ролью тебе придётся и ограничиться. Тебе не суждено жениться на ней, и не на её деньги ты выстроишь дворец в Рио–де–Жанейро.

Соперники молча уставились друг на друга. В глазах Айкнесса светилась смертельная ненависть, а Голли по–прежнему был абсолютно безучастен, но за этим внешним безучастием таилась угроза.

— Я не знаю, как закончится всё это, но этим господам полицейским я оставлю о себе хорошую памятку. При желании мог бы без особых затруднений улизнуть из Лондона, но для меня это недостойный выход из положения. Я не какой–нибудь рядовой преступник, и со мною придётся считаться. В течение десяти лет я занимался скупкой краденого, чтобы сколотить основной капитал для нашего предприятия. Я один на свой собственный риск ограбил Лионский Кредит, чтобы раздобыть тебе деньги на покупку парохода. Я сколотил нашу шайку — весь Лондон находится под моим контролем. Мне известны три с лишним тысячи чинов уголовной полиции. И прежде, чем уйти на покой, я закачу напоследок блестящий спектакль. А потом, на досуге, мы сможем разобраться в наших отношениях и решить вопрос относительно Лилы. Но если ты сейчас вздумаешь заняться этим вопросом и будешь решать его в неугодной мне форме, то я дам тебе один совет: поскорей вынь из кармана револьвер и попытайся пристрелить меня раньше, чем я отправлю тебя на тот свет.

Айкнесс нервно откинулся на спинку стула. Губы его дрожали. Этот большой, сильный человек был трусом, и Голли, блестящий психолог, знал об этом.

— При желании, капитан, я мог бы тебе назвать пароход, на котором мы отплываем, — продолжал Голли, изложить все детали нашего плана, мог бы даже назвать номер каюты и имя человека, который обвенчает нас с Лилой…

— Тебя и Лилу!? — вскричал Айкнесс.

Голли кивнул.

— Я ведь моложе тебя на целых десять лет. Мы отлично уживёмся. К тому же, все документы, подтверждающие её происхождение, находятся у меня в руках. Часть бумаг досталась мне от Синнифорда, а остальные я раздобыл из банка.

Капитан смирил свой гнев и попытался улыбнуться.

— Ты сумасшедший парень, Голли, — сказал он. — Единственное, чего я не могу понять — как ты позволял, чтобы твоя старуха командовала тобой?

— Я не хочу дурно говорить о мёртвых, — сказал Голли, — но у нас был уговор: в течение четырёх часов она могла помыкать мною, но зато остальные двенадцать часов распоряжался я. Запомни то, что я скажу: двенадцать лет она спала, заперев дверь на замок и пряча под подушкой заряженный револьвер. И всё потому, что как–то позволила сделать мне замечание и дурно отозвалась о моём пении. Люди, которые знают меня, не позволяют никаких замечаний по отношению ко мне. Надеюсь, ты примешь это к сведению.

— Разумеется, Голли, — поспешил заявить капитан.

Под вечер работа закипела. В дом стали прибывать какие–то субъекты, которых Голли разместил по пустующим квартирам, каждая из которых была снабжена телефоном. Все эти люди были иностранцами, они внимательно изучали и план Лондона, и расписание пароходных линий, поддерживающих связь с Италией и Южной Францией.

Один из посетителей, некий Амброз, был известен Айкнессу как главарь отчаянной шайки, с которой Голли поддерживал связь.

В гараже, в бензиновом баке, хранился целый склад оружия. Голли с гордостью показал капитану свои запасы.

— Если за что–нибудь берёшься, то надо делать это как следует, — удовлетворённо сказал он.

Надо было воздать должное Голли: в своих планах он был последователен и не останавливался на половине пути. И деятельность его дала соответствующие результаты. На текущем счёте в одном из бразильских банков у него лежала столь большая сумма, что и без миллионов Паттисоновского наследства он мог прожить с Лилой остаток дней в самой немыслимой роскоши. Примерно такие же крупные суммы лежали у него на текущих счетах ещё в двух банках.

Риггит Лен терпеливо сидел в Брикстонской тюрьме и ожидал чуда. Его вера в маленького человека была безгранична. Но Голли решил распорядиться иначе. Он решил, что Риггит останется в тюрьме и понесёт кару — он не был больше заинтересован в том, чтобы Лен был на свободе.

Никто, даже жена Голли, не знал о том, что у него был альбом, в который он тщательно вклеивал отчёты обо всех своих делах. Не раз случалось, что, просматривая этот альбом, он испытывал чувство удовлетворения. И каждое сообщение, в котором недостаточно подробно и точно освещалось преступление, заставляло его содрогаться от злобы. Он готов был сам написать в газету просьбу — внести соответствующие поправки. Но он знал: неограниченное честолюбие погубило не одного человека.

В тот же день Айкнесс вторично побеспокоил Голли. Тот сразу заметил, что капитан нервничает и чем–то недоволен.

— Я должен тебе кое–что сказать, — заговорил Айкнесс, тщательно закрыв за собой дверь и усаживаясь напротив Голли.

— Знаю, ты трусишь, — пренебрежительно перебил его Голли. — Ты весь день бегал в поисках вчерашнего дня.

— На суше мне всегда не по себе, — проворчал капитан. — Я моряк и привык быть на воде. Не мог бы ты послать меня в Голландию купить новый пароход? За него просят шестнадцать тысяч фунтов, но они удовлетворятся меньшей суммой… Корабль занесён в списки Голландии и делает девять узлов.

— А миноносцы делают тридцать пять узлов, — спокойно ответил Голли. — Я не собираюсь тратить столько денег только для того, чтобы ты полюбовался, как меня будет мучить морская болезнь.

— Где ты разместил жёлтых? — раздражённо заметил Айкнесс. — За последнее время мне вообще ничего не сообщают.

— Они хорошо спрятаны, — ответил Голли. — Я их разместил на барже. Полагаю, что пока они не будут больше обыскивать баржи.

— Я не знал, что у тебя в запасе есть ещё одна баржа, — удивился Айкнесс.

— Ты многого не знаешь, — процедил Голли. — Моя голова во сне работает намного лучше, чем твоя наяву.

— Что же мы будем делать? — спросил Айкнесс. — Может, мне съездить в Геную…

— Тебе давно надо избавиться от жажды путешествий, — сказал Голли. — Ты останешься здесь, мой дорогой капитан, — в его голосе прозвучала угроза. — У меня есть план. Это не снилось даже Наполеону. — Он постучал себя по лбу. — Допустим, у тебя есть пароход. Что ты можешь предпринять против миноносца, который делает тридцать пять узлов? Ты отплыл бы на неделю раньше, а тебя всё равно настигли бы в открытом море. А я собираюсь отплыть с добычей, которая ещё никогда не попадала в руки какой бы то ни было шайки.

Теперь Голли заговорил всерьёз. Он побледнел, голос его задрожал: это свидетельствовало о его волнении.

— Если нас поймают, нас ожидает петля, — Голли сделал движение рукой вокруг шеи. — Нам не откупиться и не отвертеться. На помилование мы не можем рассчитывать. Разве только сможем вынудить к этому…

— Вынудить? — не веря своим ушам, прошептал Айкнесс.

— Да. Если мы сможем вынудить правительство оставить нас в покое. Мы им покажем, на что способны, и предложим сделку, которая обойдётся им недёшево. Прежде всего, нам придётся взяться за две ювелирные фирмы на Бонд–Стрит. Там мы без труда можем взять сто пятьдесят тысяч фунтов. Мы начнём с того, что сперва раздобудем эту сумму. Затем будет второй удар и нокаут. Они не осмелятся прикоснуться ни к одному из моих людей, более того, будут рады, что мы, наконец, убрались в Бразилию или Аргентину, или ещё какое–нибудь спокойное местечко.

Айкнесс подумал, что его товарищ сошёл с ума. Должно быть, Голли уловил эту мысль, потому что хлопнул его по плечу и расхохотался.

— Ты думаешь, я сошёл с ума? Но ты меня ещё не знаешь. Ты однажды так уже думал, когда я тебе сказал, что директор банка Леффберри сам выдаст нам нужную шкатулку.

Только теперь Айкнесс понял, что же на самом деле представлял этот маленький и безобидный на вид человек.

— Что ты собираешься предпринять? — спросил он.

Айкнесс хотел переменить тему разговора и очень опасался, что Голли уловит его мысли. Намерения капитана были весьма определёнными: когда будет удобно, передать своего товарища в руки полиции.

— Надо всегда точно рассчитать время, — ухмыляясь сказал Голли, а Айкнесс чуть не подпрыгнул на стуле: так близко он был от его собственных мыслей. — В этом таится секрет успеха. Вот взгляни…

Голли стал набрасывать план местности.

— Вот это Гринвич. Здесь, возле реки есть местечко, где можно спрятать автомобиль. Отсюда мы увидим световой сигнал, который нам подадут.

Голли задумчиво посмотрел на Айкнесса.

— Весь вопрос в том, когда начнётся спектакль…

— Что начнётся? — спросил удивлённый Айкнесс.

— В Гринвиче по случаю прибытия минного истребителя несомненно состоится банкет или бал, теперь надо выяснить, когда он начнётся. — Голли набросал несколько строк и задумчиво добавил. — Если бы это случилось в пятницу, мы бы могли выкинуть славную штуку. Несомненно, это произойдёт в пятницу, — он возбуждённо похлопал себя по коленям. — Ты служил во время войны во флоте? Умеешь управлять орудием?

— Что всё это значит? — недоумевающе проговорил Айкнесс, — чего ради ты заговорил о банкете, бале и пушках?

Голли улыбнулся в ответ.

— Пойду посмотрю, что делают наши женщины, — сказал он, выскользнув из комнаты. Мурлыча под нос песенку, он направился в комнату Лилы.

Лила, услышав приближение Голли, предупредила Анну.

— Как вы себя чувствуете? — осведомился он у пленниц, увидев на столе разбросанную колоду карт. — При случае, я вам покажу несколько интересных игр. Сегодня вам придётся спать здесь, мисс, — обратился он к Анне.

— Да. Я буду спать здесь, — ответила она спокойно.

Теперь на лице женщины лежала печать достоинства. Трудно было узнать в ней то несчастное создание, которое несколько часов тому назад было доставлено в этот дом.

— Вы ничего не будете иметь против, если я запру вас с наружной стороны? Так будет спокойнее, — говорил Голли, разглядывая засов. — В этих краях водится множество преступников. Это ужасно, как растёт их число. А от полиции толку ждать нечего.

— Мы долго пробудем здесь, мистер Эйкс? — спросила Лила.

Голли пожал плечами.

— Возможно, мы останемся здесь на пару дней, а потом поедем в деревню. Там климат здоровее.

— Мистер Эйкс, вы не могли бы мне сказать, что случилось с лордом Синнифордом? — спросила Анна.

Голли взглянул на неё удивлённо, он не ожидал, что она так связно может выражать свои мысли, и вопрос несколько смутил его.

— С прискорбием должен сказать, — начал он торжественно, — его больше нет в живых.

— Он мёртв?

— Увы! Рано или поздно всем нам суждено умереть. Его поразил удар молнии!

Наступило длительное молчание.

— Как жаль, — прошептала девушка, смутно догадываясь, что за смертью лорда и смертью матушки скрывалась таинственная драма, которая оставалась ей непонятной.

— Он был убит, — объявила Анна, — я читала об этом в газетах.

Голли покачал головой.

— Газеты часто выдумывают небылицы в погоне за сенсацией. Но так или иначе, Синнифорда нет в живых, — он снова посмотрел на Анну.

Несомненно, эта старуха представляла для него опасность: она слишком много знала и помнила о том, о чём ей следовало бы забыть. Не исключено, что она вызовет ряд затруднений.

— Спокойной ночи, — холодно сказал он. — Завтра я снова навещу вас. Спокойной ночи, мисс…

Последние слова заставили Анну содрогнуться.

На прощание Голли многозначительно добавил:

— Будьте благоразумны.

Дверь за ним захлопнулась, и обе женщины услышали, как звякнул задвигаемый засов.

Глава 26

Попытка к бегству

Лила убедилась в том, что двери заперты. Но она задвинула и внутренний засов — к ним тоже никто не мог попасть.

— Неужели он действительно таков, как вы говорите, — прошептала испуганная Лила.

— Каждое сказанное мной слово — правда, — кивнула головой Анна. — Я не могу вспомнить обо всём. Но то, что я знаю…

— Что же нам теперь делать? — спросила Лила, касаясь её руки. — Я верю, верю каждому вашему слову, но не могу примириться с тем, что мистер Эйкс и есть главарь шайки «резиновых братьев».

— Да. Это он. Ты бы видела, как большие, сильные мужчины трепещут перед ним! Капитан в его присутствии не смеет шелохнуться. Как–то ночью они говорили о женитьбе, но я тогда не знала, что речь идёт о тебе.

— Обо мне? — в ужасе воскликнула Лила.

— Они не упоминали твоего имени. Они сидели на палубе и выпустили меня подышать свежим воздухом. Капитан издевался надо мною, а Голли молчал. Но он только раз посмотрел — так мясник смотрит на скотину, предназначенную для убоя.

— Перестаньте! — вскрикнула Лила, — ведь это ужасно!

— Видно, я всё ещё не в своём уме, — сказала она, — если я в состоянии пугать свою любимицу. Я постараюсь быть благоразумной — ведь он мне сказал об этом. А теперь попытаемся отодрать остаток обоев.

— Нам никто не помешает, я задвинула засов на двери, — сказала Лила.

Молодая девушка заметила в углу, под куском отставших обоев, какое–то печатное сообщение. Раньше, когда в этом здании находилась мастерская, помещения снабжались всякого рода предостережениями и указаниями рабочим на случай возможной опасности. Позже поверх этих сообщений были наклеены обои. Обе женщины и не подозревали, что в этом здании помещалась фабрика, работавшая на оборону. Бумага была грязной, прочесть ничего не удавалось. Анна решила промыть стену влажным полотенцем, и под обоями они прочли следующее: «В случае пожара, всем, находящимся в здании, не создавая паники, направиться вниз. В случае, если пожар начнётся в подвальном помещении, отворите люк в потолке и пробирайтесь на крышу. По крыше пройти в подветренную сторону и спуститься по верёвочной лестнице, прикреплённой к крыше. Проделать это спокойно, без лишней торопливости, не создавая паники».

Анна принесла из соседней комнаты стул, поставила его на стол и, взобравшись на него, стала осматривать потолок.

— Нашла! — радостно воскликнула она, заметив в потолке щель, замазанную извёсткой.

Они услыхали, как хлопнула входная дверь. На полу ванной комнаты, где они обнаружили люк, валялись куски штукатурки. Если Голли войдёт сюда, он сразу заметит, что произошло, и тогда надежды на спасение не будет.

— Скорее запри за мной дверь и не выходи из ванной, — приказала Анна.

Анна выбежала в соседнюю комнату. Лишь после того, как Лила заперлась, она впустила Голли в комнату.

— Что вы делаете? — подозрительно спросил он.

— Лила купается, а я ищу для неё полотенце, — отозвалась Анна, — и ответ удовлетворил Голли.

— Купается? Вот и отлично. Я хотел переговорить с вами, — он взглянул на дверь, за которой находилась Лила.

— Скажите, миссис, вы никогда не бывали в Южной Америке?

— Нет, — ответила Анна.

— Чудесный край! Если вы будете благоразумны, то сможете поселиться там и жить в своё удовольствие. Не вздумайте создавать мне неприятности с… — и он указал пальцем на ванную комнату. — Если вы вздумаете портить мне игру и рассказывать обо мне всякие истории… Что произойдёт тогда?

Она ничего не ответила.

— Я думаю, вы смогли бы ответить на этот вопрос. Тогда в один прекрасный день ваше тело выудили бы из реки, и люди сказали бы: «Кто это? Ах, да это никто!» — Вот и всё, что написали бы о вас в газетах. Маленькую заметку в три строки. Вы оказались бы «трупом неизвестной женщины». Вот и всё.

— Всё, — машинально повторила Анна.

— Я думаю, мы понимаем друг друга. Передайте Лиле, что я мил и был бы неплохим мужем. Вам нужны деньги?

— К чему мне деньги?

— Я вижу, к вам возвращается разум, — заметил Голли и поспешил уйти.

Анна выждала несколько минут, пока его шаги не затихли, и поспешила к Лиле. В комоде она нашла нож и при помощи него принялась счищать с люка штукатурку. После долгих усилий обеим женщинам удалось поднять люк.

Затем началось самое сложное. Около трёх часов утра Анна выбралась на крышу и помогла Лиле сделать то же самое.

Очутившись наверху, они принялись за поиски верёвочной лестницы, упоминавшейся в инструкции. Но её не оказалось. Женщины были в отчаянии, близился рассвет, скоро должен был появиться Голли. Что будет, если их попытка к бегству обнаружится? Будь поблизости полисмен, они смогли бы привлечь его внимание, но блюстителя порядка нигде не было видно.

Анна и Лила, решив выгадать время, снова спустились в комнаты. Незадолго до завтрака пришёл Голли и объявил:

— Мы едем сегодня вечером. В девять часов. Надеюсь, вы не станете сопротивляться, Лила? Я предупреждаю вас, — сказал он.

— Куда вы нас повезёте? — спросила девушка.

Он ответил не сразу.

— Надеюсь, Анна тоже будет вести себя спокойно. Это в её интересах.

— Я в этом убеждена, — ответила девушка.

— Должно быть, она рассказала тебе о твоей бабушке. Рано или поздно, ты бы узнала об этом.

Голли направился к двери. Стоя у порога, как бы вскользь, заметил:

— А знаешь, Лила, что случилось с Вэдом? Один из наших ребят поймал его и застрелил. Попал прямо в сердце.

Он внимательно посмотрел на девушку.

Лила побледнела.

— Вот не повезло ему, — продолжал Голли, — Джон был славным парнем, хотя сыщиком был слабым.

Что–то в его голосе заставило Лилу почувствовать, что всё это ложь и что он пытался лишь поймать её. Если бы она не догадалась об этом, то лишилась бы чувств — Вэд был её единственным другом, единственной надеждой. Почувствовав, что Голли лжёт, она испытала облегчение, и краска залила её щёки.

— Я вижу, ты испугалась, Лила? Но рано или поздно мы все умрём. Подумай только, как мне тяжело было узнать о смерти бедной тётушки! — на мгновение он замолчал.

Наконец–то Лиле удалось заставить себя сказать то, что она хотела сказать:

— Нельзя ли получить немного бензина? — спросила она.

— Это зачем? — подозрительно спросил Голли.

— Я испачкала своё платье и хотела бы почистить его.

— Это хорошо, что ты следишь за собой. Надо быть всегда опрятной. Может сгодится и бензол?

Лила утвердительно кивнула головой.

Голли ушёл и скоро возвратился с литровой бутылкой бензола.

В этот таинственный дом, так долго стоявший в запустении, вливалась жизнь. Поселившиеся иностранцы договаривались о месте и времени встречи. Один из наименее заметных иностранцев пошёл в Сити и сдал множество телеграмм. Айкнесс был вызван на совещание. Он дрожал от страха, потому, что Голли сообщил ему о своём плане, неслыханная дерзость которого потрясла его.

— Ты отвезёшь женщин в Гринвич, — приказал ему Голли. — Потом возвратишься ко мне.

— Ты думаешь, всё пройдёт благополучно?

— Не перебивай, когда я говорю, — сказал Голли, — и слушай. Ровно в десять минут одиннадцатого мы вломимся к… — Голли назвал крупную ювелирную фирму на Бонд–Стрит, — затем проникнем в Западный Алмазный Синдикат, на другой конец этой улицы. Я не требую, чтобы ты принял участие в этом деле. Там пойдут в ход револьверы, а я знаю, ты этого не любишь. Сегодня я рассчитываю заполучить не менее ста пятидесяти тысяч фунтов.

— Но ведь ты сказал — в пятницу.

— Я думал, бал состоится в пятницу, но он назначен на сегодня.

Глава 27

Перестрелка в Сити

Эльк получил от Риккордини следующее послание: «Сегодня вечером затевается что–то. Меня предупредили, чтобы не появлялся в районе Пикадилли».

Эльк тут же поспешил позвонить по телефону Вэду, но тот оказался в Брикстоне, куда выехал на допрос Риггита Лена. Но как только Эльк повесил трубку, затрещал звонок — позвонил Вэд. Он сообщил, что Лен наконец–то решился заговорить и сообщить всё, что известно о шайке.

— Вы помните дом Арбройта? — спросил Вэд. — В этом доме, по всей вероятности, размещается штаб–квартира шайки. Лен в этом не уверен, но, несомненно, шайка расположилась в этих краях. Лен говорит, что в пятницу затевается нечто грандиозное.

— Я думаю, нечто грандиозное состоится уже сегодня, — закричал Эльк, — скорее приезжайте сюда.

Ко времени прибытия Вэда в Вест–Энд, там уже собралось много полицейских. Казалось, что пребывание в этой местности такого количества людей бесполезно, как в четверть одиннадцатого с Бонд–Сити донёсся глухой взрыв. Вслед за ним раздался взрыв на другом конце улицы. Со всех сторон доносились тревожные свистки. К месту происшествия понёсся автомобиль с «летучим отрядом» Скотленд–Ярда, но неожиданно грузовой автомобиль преградил ему путь. Преградил настолько неожиданно, что полицейская машина сильно пострадала. Шофёру грузовика удалось скрыться.

В то время, как это произошло на одном конце Бонд–Стрит и сюда бросилось большинство полицейских, на другом конце этой улицы к ювелирному магазину подъехала большая машина. Дверь магазина отворилась, и из него вышли четверо замаскированных субъектов. Постовой полицейский хотел задержать их, но прогремел выстрел.

Полисмен рухнул, двое чинов уголовной полиции бросились к тронувшемуся с места автомобилю и вскочили на подножку… Им пришлось поплатиться за свою смелость жизнью.

Автомобиль понёсся по Пикадилли и, завернув на Сент–Джемс–Стрит, успел скрыться прежде, чем полиции удалось организовать погоню за ним.

Второй группе преступников пришлось туже. Проникнув в помещение Западного Алмазного Синдиката, они попали прямо в руки многочисленной группы полицейских. Началась перестрелка. Один из преступников был ранен. Остальные трое открыли уничтожающий огонь и сумели пробраться к ожидавшему их автомобилю. Этот автомобиль помчался к Оксфорд–Стрит, отстреливаясь из пулемёта.

Шофёр одного из автобусов сообразил повернуть свою машину поперёк дороги и тем самым задержал преступников. Но вскоре они миновали эту преграду. «Летучий отряд» медленно, но верно преследовал грабителей, как вдруг одна из пуль пробила шину преследовавшего автомобиля, машина налетела на фонарь.

Тут же по телефону были вызваны полицейские резервы, все патрули были предупреждены об автомобиле с пулемётом.

— По наглости это невероятное преступление, — сказал, задыхаясь, Вэд. — Они даже не пытались прятаться. Надо поспешить в дом Арбройта. Может там добьёмся чего–нибудь.

Через несколько минут большой отряд полицейских направился к таинственному зданию. Не доезжая до места, они услышали пронзительную сирену пожарной машины.

— Что случилось? — спросили они одного из постовых.

— Горит дом Арбройта. Весь дом в огне.

— Скорей! — крикнул Вэд.

— Две женщины остались в доме, — воскликнул вслед полицейский.

Вэд погнал машину с предельной скоростью.

Глава 28

Путь к спасению — огонь

После ухода Голли девушка поспешила с Анной в ванную комнату. Оттуда они выбрались на чердак, поднялись на крышу и оглядели улицу.

Примерно через десять минут из гаража выехал автомобиль, затем второй. Голли со своими людьми отправлялся на работу.

Анна занялась приготовлениями. В люк она подала Лиле пару стульев, деревянную полочку, вешалку, одеяло и бутылку с бензолом.

— Давай спешить, скоро заявится Айкнесс, — сказала она.

И вправду, через минуту раздался стук в дверь. Анна с помощью Лилы быстро выбралась наверх, и они захлопнули за собой люк.

Собрав все вещи в кучу, Анна откупорила бутылку с бензолом и, вылив его на одеяло, взяла спички. Первая спичка погасла на ветру, вторая… третья… Наконец ей удалось поджечь костёр и яркое пламя взвилось над домом.

Они увидели, как внизу, на улице, к дому стал сбегаться народ.

Лиле послышался шорох за спиной. Они оглянулась и увидела, как медленно поднимается крышка люка. Лила не раздумывая прыгнула на неё, а снизу донёсся грохот падения и проклятья.

Наконец Анна увидела приближение пожарной команды.

Она подошла к самому краю крыши и стала размахивать руками. Снизу доносились предостерегающие крики — её заметили.

Вдруг дверь гаража растворилась, и из неё выехала третья машина. Она прочистила себе путь и стремительно помчалась по дороге.

— Они убежали! Слава богу! — кричала Анна.

И вот над краем крыши показалась пожарная лестница, На крышу поднялся пожарный. За ним ещё кто–то. Через несколько мгновений Лила очутилась в объятиях Вэда.

Глава 29

Конец Голли

В общественном собрании Гринвича состоялся бал в честь офицерского состава минного истребителя. Поэтому на борту военного судна из команды остались всего несколько человек. К борту истребителя причалила лодка. Часовой окликнул пассажиров.

— Важное письмо командиру, — раздалось снизу.

Дежурный доложил вахтенному офицеру о прибытии лодки.

Через несколько минут часовой нагнулся за письмом. Раздались два приглушённых выстрела. Офицер и часовой рухнули. В то же мгновение два десятка желтолицых косоглазых людей ринулись на палубу истребителя. Захваченная врасплох оставшаяся команда была уничтожена.

Из мрака вынырнула подводная лодка, доставившая остальных участников шайки на борт истребителя. Айкнесс был уведомлен о благополучном исходе операции световым сигналом, но прежде, чем он прибыл на борт, прошло пятнадцать минут. Женщин с ним не было.

— Пожар! — выдохнул он с трудом.

— Об этом мы поговорим после. Ступай на мостик, — распорядился Голли.

Минный истребитель «Меридиан», захваченный шайкой Голли стоял под парами. Китайцев направили в кочегарку к топкам, и истребитель медленно тронулся…

— Теперь расскажи, в чём дело, — сказал Голли Айкнессу.

— Выбрались через люк на крышу и подожгли дом.

— Я и не подозревал, что там есть люк, — сказал Голли. — Ничего, я ещё возвращусь за ними.

— Но нас ведь преследуют, — заикнулся Айкнесс.

— Ничего, — иронически заметил Голли, — я задержу отплывший сегодня пароход океанской линии. И если они вздумают послать вдогонку пару крейсеров, я пригрожу, что пущу ко дну пароход со всеми пассажирами.

Так вот в чём заключался дьявольский план Голли! Вот как он собирался выторговать у правительства пропуск в недосягаемые просторы океана!

Минный истребитель уже нёсся на всех парах по реке, чудом избегая столкновений. На рассвете они почти догнали пароход.

— Просигнальте ему, — скомандовал Голли.

С минного истребителя понеслись световые сигналы. Тут же с берега по воде заструился луч света — прожектора нащупывали исчезнувший истребитель. Мгновение — и истребитель попал в полосу света.

— Полный ход! — заревел Голли. — Лейте масло в огонь! Мы должны догнать пароход или…

Яркие снопы огня вырывались из труб истребителя. Словно жёлтые дьяволы работали китайцы, давление в котлах было доведено до предела. Судно продолжало нестись к морю.

Но ослепительный луч неотступно следовал за ним. С берега доносилось зловещее громыхание батарей. Вот заговорили и тяжёлые орудия. Над истребителем пронёсся снаряд.

— Господи, они открыли огонь, — простонал Айкнесс. — Если бы мы только…

Он не успел договорить. Снаряд ударил в судно… Раздался оглушительный взрыв, ослепительный столб пламени прорвал предрассветный мрак и устремился к небу.

Спасательным лодкам удалось подобрать лишь одного человека. Это был маленький человечек. Пенсне слетело с него и болталось за ухом… Жалкая, почти смешная фигура.

— Меня зовут Эйкс, — залепетал он, когда его доставили на берег, — я никогда не чиню никому препятствий. Такова моя натура. Я всегда желал приличного обращения и покоя… Когда–то я спас маленького ребёночка… остальные хотели оставить его в огне, но я не смог примириться с этим. Ребёночка звали Лила Смиз…

После объявления смертного приговора Голли коротал свой последний досуг в камере… оперными ариями.

Когда на него накинули петлю и он простился с этой жизнью, присутствовавшие при казни облегчённо переглянулись.

Обычно те, кто отходил в мир иной, вызывали сочувствие у свидетелей их последних минут.

Голли не сочувствовал никто.

Оглавление

Сильнее Скотленд–Ярда

Преступники–сыщики

Синяя рука

Гостиница на берегу Темзы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg