«Меч Аркаима»

Меч Аркаима (fb2) - Меч Аркаима [СИ] 651K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анатолий Алексеевич Гусев

Анатолий Гусев МЕЧ АРКАИМА Приключенческая повесть

ГЛАВА 1

Чечня. Середина октября 1999 г.

Наши федеральные силы начали наступление с севера с намереньем форсировать Терек. Разумеется, основной целью было уничтожение банд на всей территории Чечни, вплоть до города Грозного.

Федералы напирали. Бандитские формирования не выдерживали натиска, отступали.

Через два дня они достигли северного берега Терека, где и попытались закрепиться. Но закрепиться не удалось.

Федеральные части выбили боевиков из станицы, и через поле погнали их к зелёно-жёлтой, длинной рощи, тянувшейся по берегу реки, утюжа вертолётами. Боевики добрались до неё и там окопались. Из «зелёнки» их надо было выкуривать уже пехоте. Вертолёты достреляли боезапас по кустам, развернулись и улетели на север, в тыл.

Федералы, на этом участке — десантники, со стрельбой, вжимаясь во все неровности местности, прыгая через оросительные канавы, с матерной руганью, короткими перебежками двинулись к «зелёнке».

Петька Иванов, старший сержант ВДВ сверхсрочник, парень роста чуть ниже метра восьмидесяти, тёмно — русый, усатый прыгнул в воронку от ракеты, чтобы отдышатся, и перевести дух. Он прислонился спиной к краю и подумал: «Покурить, что ли?». Но решил, что идти в атаку с сигареткой в зубах — это пижонство, а, во-вторых, умирать (не дай Бог, конечно) с ней как-то не эстетично. Он повернулся, высунулся из воронки, стреляя по «зелёнки», где в тени деревьев маячили силуэты боевиков. В живот что-то упёрлось, мешая плотно вжаться в землю. Он поворочался, животом уминая землю, удобнее устраиваясь, не прекращая при этом стрелять. Но удобнее не становилось, что-то по-прежнему мешало ему. Пётр выругался, прекратил стрелять и опустился в воронку, что бы устранить то, что ему мешало. Из земли торчал фрагмент какого-то, похоже, что обработанного диска из желтоватого камня. Это заинтересовало Петра. Он достал нож и стал откапывать диск, совершенно забыв про бой. Наконец, он вытащил камень целиком, стряхнул с него землю. В руках у него оказался каменный диск с ободком и отверстием посередине, в виде колеса. С двух сторон на нём просматривались какие-то не чётко, как казалось от забившей их земли, прорисованные знаки, похожие на крючковатые буквы. Подумал: «Камушек то, видно давно в земле валяется! Явно древняя штуковина!» Вспомнилось о друге в далёкой, и как-то теперь уже не реальной Москве: «Вот Афонька обрадуется. А то пишет: ты будешь воевать в Древней Хазарии, хорошо бы ты мне древних черепков привёз бы. Вот мне больше делать не чего, как в земле копаться! Тут свой бы черепок привезти в целости. Как будто мы на прогулке. Ходим тут — тросточкой одуванчики сбиваем. Здесь война, милый, со всеми её прелестями». Но диск, всё же решил взять с собой.

— Ранен? — сверху раздался тревожный голос Андрея, сослуживца Петра.

Тот замотал головой, отрицая:

— Нет! Иди сюда. Смотри, что нашёл!

— Прохлаждаешься — недовольно пробурчал Андрей, но в воронку сполз.

Взял в руки диск, повертел, спросил с иронией:

— И что ты с ним делать собираешься?

— В Москву отошлю. Другу. Он у меня историк. Считай, что я навеки вписан в анналы истории, как первооткрыватель этой штуки!

— Ну-ну! Историк! Пойдём лучше постреляем, дезертир!

— Чем это лучше? — удивился Пётр.

— Пошли, пошли! — сказал Андрей.

И, выпрыгнув из воронки, побежал, стреляя, вперёд, к «зелёнке».

Пётр вздохнул, запихнул диск под куртку и тельняшку в штаны, подтянул брючным ремнём, и, то же выскочил из своего укрытия, дал очередь из автомата, помчался зигзагами чуть левее в том же направлении, что и Андрей.

Диск мешал бежать, всё норовил выскочить, отвлекал от боя. Его постоянно требовалось поправлять. Но Пётр упорно не хотел с ним расставаться. О том, что он может расстаться не только с диском, но и с жизнью, как-то в тот момент не думал совсем.

На опушке, у самого края, Петра встретила автоматная очередь. Полосонула снизу вверх по животу, одна пуля попала в левое плечо. Его откинуло на спину. В горячке показалась, что его кто-то сильно ударил в живот, и от падения отказала рука. Он вскочил на ноги, в сильном возбуждении от боя, пока не понимая, что ранен и послал очередь куда-то туда в кусты, откуда стреляли по нему. Резкая боль пронзила плечо. Он схватился за него, слегка согнулся, поморщился. К нему подлетел Андрей.

— Что? — прокричал он.

— Что-то рука, левая отказала, — пожаловался Пётр.

— Ты в плечо ранен.

— Да, ну! Ерунда! Царапина.

Пётр сделал круговое движение левой рукой. На куртке выступила кровь.

— Да сядь, ты! Не маши граблями, не привлекай внимание!

Андрей из левого кармана куртки Петра достал два перевязочных пакета, помог ему забинтовать плечо, и они пошли дальше.

— Точно — царапина? — побеспокоился Андрей.

— Думаю — да! — уверил его Пётр.

За кустами на зелёной траве с вкраплениями опавших жёлтых листьев валялся убитый бандит.

— Смотри, Андрюх, я всё же достал его!

Десантная рота выбивала боевиков из «зелёнки». Там завязывались короткие перестрелки и рукопашные схватки. Бандиты прыгали из рощи с обрыва к реке и метались по берегу, огрызаясь из автоматов. Десантники отвечали тем же.

Пётр с Андреем залегли у обрыва, стреляя по мечущимся у Терека бандитам. Пётр вдруг как-то поскучнел, повернул к Андрею бледное лицо, пожаловался скучным голосом:

— Что-то я как-то устал ото всей этой беготни.

Андрей подполз к нему, заметил, что Петькина повязка на плече набухла от крови. Заметил он и чёрную лужу под животом. Перевернул товарища. На животе у того темнело мокрое пятно. Андрей свистнул, призывая санитара.

Санитар Витька Смирнов подполз, перевернул Петра, задрал куртку и тельняшку. Увидел на них бурые пятна крови. Вытащил каменный диск из-под брючного ремня, откинул его в сторону и стал перевязывать.

— Это что такое? — поинтересовался он, кивнув на диск. — Заражение может быть от этой грязи!

— Это моё, это трогать не надо! — забеспокоился Петька. — Дай сюда!

— Это новый модерновый бронежилет? А чего такой пыльный? Только что со склада? Ещё в смазке?

— Не смешно! Давай сюда!

— Спокуха! Сейчас отдам! Не волнуйтесь вы так, больной! Вам вредно! — шутил санитар, перевязывая Петра, надеясь взбодрить раненого, но тот реагировал на шутки слабо.

Витька, закончил перевязывать, взял диск, повертел в руках, заметил свежие царапины, удивлённо свистнул.

— Ого! Похоже, эта штуковина тебе жизнь спасла, братуха! Бронежилет или нет, но функции бронежилета эта штука выполнила! Смотри, Андрюх, вот выщерблина от пули, вот ещё одна. А вот смотри, по бортику в центре скол, а на противоположенной стороне внутри отверстия — царапина. Как думаешь, где пуля?

— Ну? Не тяни, Шерлок Холмс ты наш доморощенный!

— В животе у него! Причём попала туда на излёте — при этих словах Витька осторожно пощупал Петькин живот, — Ну да! Вот она. А иначе у него все кишки были бы наружу!

— Повезло! — сказал Андрей, и они с Витькой уважительно посмотрели на Петра.

А тот, умоляюще, на них.

— На, держи! — сжалился Виктор и протянул ему диск.

Пётр схватил диск двумя руками и прижал к груди.

— Береги камушек — продолжил Витька, — можешь даже на шею его привязать.

— И в Терек! — сказал Андрей, и они с Витькой заржали.

— Идиоты! — слабо улыбнулся Пётр. — Человек при смерти, а они ржут! Им всё хихоньки, да хаханьки! Где мой «почётный эскорт»?

— Сейчас будет — успокоил санитар.

Бой на берегу Терека затихал. Бандитов добивали.

Завтра федеральные войска перейдут Терек и двинут на Грозный. Но Пётр Иванов узнает об этом уже после. В этот день к вечеру его эвакуировали в тыл, в госпиталь вместе с каменным диском. С ним он, даже теряя сознание, отказался расставаться. Расстался он с ним в госпитале у операционного блока, перед самой операцией. Врач и медсестра пообещали ему, что вернут диск после операции, сразу же, как он придёт в себя. И только тогда Пётр отдал диск, жалобно проводив его глазами.

Пулю из плеча ему вынули без проблем. А вот вторая пуля хотя и не глубоко вошла в тело Петра, ни чего не повредив в животе, но туда попала кровь, и в брюшной полости начался перитонит. Врачам пришлось повозиться.

Очнувшись в палате реанимации, после операции, первое, что он сказал: «Где камень?»

Медсестра его утешила:

— Здесь твой камушек, здесь. Мы подумали, вот ты очнёшься после операции и спросишь: «Где мой камень?», а мы его выкинули. И у тебя инфаркт миокарда. Вот такой рубец! — медсестра показала руками, какой рубец. — И ты бы помер и испортил бы нам все показатели. Так что сохранили мы его, тем более он тебе, как говорят, жизнь спас.

Она смотрела на него и улыбалась.

— Какая же ты ласковая, сестричка, и заботливая — поблагодарил её Петя сквозь пелену нестерпимой боли. — Я так понимаю, в медицине вы все юмористы.

— А как ты думал?

— Обезболивающий когда уколешь?

— Рано ещё. Я не могу тебе колоть каждые два часа. Терпи, казак, атаманом будешь!

Пётр кивнул и закрыл глаза. Приходилось терпеть.

Днём ему стало казаться, что какая-то тёплая, мягкая, душная, чёрная масса, типа поролона, засасывает его вниз. Он понимал: как только она сомкнётся над ним, он уйдёт из этого мира. Пётр туманным сознанием безразлично подумал: «Ну и пусть». Но тут он услышал, как в окно барабанит осенний дождь. В голове ворочались тяжёлые мысли, что дождь он больше не услышит и не увидит и диск другу Афоне не отдаст. Представилось, что Афоня качает головой и говорит с укоризной и досадой: «Ну, что же ты, Петя!». Стало как-то обидно за всё. Погружаться в эту чёрную массу не захотелось. Захотелось свежего воздуха, дождя, жизни! И чёрная масса стала выталкивать его. Пётр открыл глаза, пощупал рукой, убедился, что он на больничной койке, улыбнулся, повернулся к окну. Сквозь струи дождя в окно светило осеннее солнце, улыбаясь ему в ответ.

Кризис миновал. Пётр стал выздоравливать.

Через два дня его перевели в общую палату. Попутно оказалось, что Пётр бросил курить: в реанимации было нельзя, а в общей палате как-то не потянуло. И он решил: «Не фига ерундой заниматься. Поберегу дыхалку и деньги!»

В палате Пётр опять вспомнил о своём камне. Ему его принесли, чтобы он не волновался. Перед этим диск тщательно помыли и, даже, протёрли спиртом для дезинфекции.

— А зачем он тебе? — спросила медсестра.

— Зачем? Чтоб не пропал! А, вообще, друг у меня в Москве. Историк. В аспирантуре учится. Я вот в армию, потом сверхсрочная, а он в МГУ, потом аспирантура.

— Ботаник?

— Нет, историк. Афонька Крыков. Занимается кочевниками южнорусских степей. (А южнорусские степи все на Украине). Ну и на байдарках ходит, боксом занимался, теперь, правда бросил, некогда ему. Так что друг у меня далеко не ботан.

— Надо же! И зачем же эта штука ему?

— Как зачем? Может там такое понаписано! Историческая сенсация! Может быть, это открытие мирового масштаба! И мы с ним прославимся на весь мир!

— Лежи уж открывальщик! Конечно, прославитесь. И, если хочешь, давай адрес твоего друга, отправлю я твой камушек в Москву. Имя у него какое-то знакомое — наморщила лоб медсестра.

— Да это отец его по какому-то фильму назвал. Всё говорил: «Афонька Крыков им покажет!»

— А… «Россия молодая»? Точно!

— Не знаю, я не смотрел — отмахнулся Пётр. — А диск, выйду отсюда, сам отправлю. Спасибо за беспокойство, сестрёнка.

Диск он держал под подушкой, когда спал. В остальное время Пётр любовался им, демонстрируя всей палате.

Диск был сделан из какого-то мягкого желто-серого камня. На нём, чем-то острым с двух сторон, аккуратно вырезаны странные буквы, потёртые временем, но более или менее читаемые. Во всём остальном сохранился хорошо, если не считать двух выщерблин от пуль и царапин в центральном отверстии диска.

В палате шли разговоры: настоящие это надписи или это фальшивка, чья-то глупая шутка, кто такие хазары и что они тут делали?

Петька рассказывал всё, что знал. Читал Пушкина про Олега (медсестра принесла из дома томик поэта), который собирался «отомстить неразумным хазарам» (это в палате пользовалось успехом, вызывая детский восторг: «значить, тут наши предки и до нас кого-то мочили»), но знал он всё же катастрофически мало, но больше, чем все остальные, сказалось влияние друга-историка. Хотя он как мог, рассказал о князе Святославе, о том, как он разгромил хазарский каганат, а, попутно, и что такое каганат. Все очень живо представили себе, как княжеские дружины вылетали из степи на хазар, оттуда же, откуда и они на боевиков, как горел хазарский город и как, наверное, хазары отступали к Тереку.

Петру так и представлялось: дружинники в сверкающих серебром доспехах на гнедых конях, а впереди князь в красном плаще на серой в яблоках лошади. И блестят на солнце клинки и бегут к Тереку хазары с искажёнными от страха лицами.

Правда, позже, когда Пётр в письме к своему другу — историку поделился своим восторгом, тот в ответном письме разрушил этот светлый образ великого князя киевского. Он написал, что дружина Святослава процентов на семьдесят состояла из варягов племени русь, а русы — варяги, это те же викинги и им привычней держать в руках весло, а не уздечку. И, даже есть упоминания в различных исторических источниках, что на скандинавском языке князя его варяжская дружина звала Свен, то есть швед. А имя Святослав, это точный перевод на славянский язык имени Олег, что значить — святой человек. Слав — это не слава, как многие думают, а человек (так считает одна его знакомая, тоже историк, очень умная и красивая). Отсюда название славян, дословно — говорящие. Люди, одним словом. Так вот, они шли на ладьях сначала по Двине, из неё перетащили ладьи в Угру. Река Угра впадает в Оку, а Ока, естественно в Волгу, которая тогда называлась Итиль. И Святослав, как великий полководец, зашёл хазарам в тыл. Была битва у стен хазарской столицы. Хазары были разбиты. Вернее не сами хазары. Сами хазары не воевали. За них это делали иноплеменные наёмники — те же варяги, славяне или ясы с касогами. Причём, что самое интересное, наёмникам платили только за победу. За поражение их наказывали — казнили всех поголовно. После победы у хазарской столицы, Святослав, скорее всего не встречал больше сопротивления. И напал он на город, где найден диск со стороны Терека, подойдя к нему на челнах. Головорезам Святослава, вряд ли кто оказал серьёзное сопротивление. Город был взят, разграблен и разрушен.

Но всего этого Пётр ещё не знал и с блеском в глазах рассказывал, что знал про раннюю историю родной страны. Раненные удивлялись: почему это они раньше так не любили эту науку? Ведь это так интересно!

После выписки, перед отбытием в санаторий на реабилитацию, каменный диск с письменами и письмом о приключениях владельца, месте и обстоятельствах находки был отправлен в Москву, другу Афанасию.

После реабилитации, через месяц, после выписки из госпиталя, Пётр Алексеевич Иванов опять воевал в своей родной роте, добивая в горах остатки бандитских формирований. Всю зиму опять грязь, кровь и, естественно, адреналин. Масса приключений, впечатлений и всяких интересных случаев, как смешных, так и грустных. И самое тяжёлое и горькое, это потеря боевых товарищей.

Отбыл он по месту жительства, то есть в Москву, только после окончания контракта летом следующего года.

ГЛАВА 2

— Муса, Муса, дорогой! — радостно хлопал по плечам своего гостя полевой командир по имени Исбахан. — Как узнал, где мы?

Муса, мужчина лет тридцати пяти — сорока крепкого телосложения, коренастый, среднего роста, круглолицый, с чёрной аккуратно постриженной бородой и такими же усами. Одет он был в камуфляжную форму. На голове красовалась зелёная, видавшая виды, выгоревшая на солнце, панама пограничника. На ногах новенькие чёрные берцы. Он неуклюжим медведем топтался в объятиях полевого командира, чувствовалось, что это сильный и физически и морально, уверенный в себе человек, знающий, чего хочет от жизни и довольно таки умный, явно был смущён таким бурным приёмом.

Исбахан тоже был в камуфляжной форме, зелёной бандане, более худой, чем Муса, жилистый, с менее ухоженными бородой и усами. Взгляд светился умом и хитростью. Он был ровесником Мусы.

Характеры их были разные.

Муса был эмоциональным, горячим кавказским горцем. Хотя он и знал, что хочет от жизни, но эмоции иногда заносили его в сторону. Что бы сдерживать себя и выглядеть хладнокровным и рассудительным, требовались усилия.

Исбахан же напротив, был хладнокровным, начисто лишённым эмоций и где-то даже циничным человеком. Он не верил ни в какую Великую Ичкерию, просто понял, что в мутной воде перестройки можно ловить большую рыбу и набить карманы зелёными американскими купюрами.

— Как откуда узнал? Тётя Фатима сказала? То есть, твоя мама? Мать знает, где её сын!

— Э-э..! — взмахнул не довольно рукой Исбахан.

— Она не кому-то там сказала, слушай, она мне сказала!

Говорили они, естественно, по-русски, так как Исбахан был чеченец, а его гость — балкарец и языка друг друга они не знали. Зато друг друга они знали давно. Даже не так. Дружили их деды и их отцы. А вот они, не сказать, что дружили, но были в довольно таки в приятельских отношениях. Когда-то давно их деды, а потом и отцы, сдружились в Казахстане. И после возвращения из ссылки продолжали общаться: ездили отдыхать, то на Чёрное море, то на Каспийское и в гости ездили по очереди, то в Чечено-Ингушетию, то в Кабардино-Балкарию. Короче, дружили семьями.

После взаимных приветствий, Исбахан пригласил Мусу за стол, где они ели, пили чай, говорили о том, о сём. Наконец настал момент, когда полевой командир понял, что балкарец хочет сказать то, ради чего он приехал. Он вопросительно посмотрел на своего гостя:

— Ну?

— Лучше не здесь. Деревья имеют глаза, а листья уши.

— Мудро! — согласился чеченец. — Тогда, пойдём, погуляем.

Они вышли из землянки и направились к скале, которая возвышалась над лагерем. Забраться на неё оказалось легче лёгкого. Это оказалась не скала, а обрыв горного кряжа. Лагерь боевиков, их землянки, располагался в долине под этим обрывом.

— Устраивает? — поинтересовался полевой командир, устраиваясь на камнях.

— Вполне — согласился с ним Муса.

— Говори!

— В Дагестан ходил? — спросил Муса для затравки разговора.

— Зачем? — удивился Исбахан. — Опоздал я. По официальной версии, конечно.

— А сам и с места не сдвинулся? Хитрый?

— Умный. Я офицер Советской Армии, я тактику-стратегию немного понимаю. Чечне блокаду сделали, как в кольцо зажали. Думаешь, случайно? Сомнительно! Куда пойдёт голодная армия? На прорыв! Думаешь, нас не ждали? А я думаю — ждали! Чечня не смогла бы выжить в кольце блокады. Куда-нибудь всё равно бы рванула.

— Это да! Но идея правильная была — создать Кавказский Эмират.

— Идея была правильная, только надо было эту идею в прошлом веке ещё Шамилю делать. Когда на лошадях скакали, да шашками махали. Сейчас вертолёты нужны, самолёты, танки. Кто будет этим всем управлять? Эти пастухи баранов, что ли танкисты? — Исбахан показал рукой в низ, на свой лагерь. — Вообще не надо было создавать Кавказский Эмират! Ельцин и так давал нам полную свободу. Надо было брать! Хватило бы нам и одной Великой Ичкерии! И с русскими дружить надо было. Или хотя бы делать вид, что мы их друзья! А что? Нефть есть, заводы есть! Русские на них работали. Что ещё надо? Если бы Дудаев умно подошёл к этому, то все чеченцы бы хорошо жили сейчас! Как в Арабских Эмиратах!

— А русские бы на вас работали — задумчиво сказал Муса.

— И что? — возмутился чеченец. — Русские всегда на кого-нибудь работают!

— Правильно говоришь. Правильно! Но Дудаев был военным. Ему силу применять привычней. Он думал — отделится от России, нефть есть, арабским шейхом будет. А, как и кому, эту нефть продавать, как перевозить? На баранах что ли? Не подумал. Может он был и хороший «летун», но политик — никакой! Надо было с русскими договариваться. Теперь поздно.

— Правильно говоришь! Теперь поздно, понятное дело.

— Ты что дальше думаешь делать? — Муса испытующе посмотрел на Исбахана.

— Как что? — удивился тот. — Неверных убивать, пока за это деньги платят. Это мой бизнес. У меня ещё есть заводик нефтеперегонный — бензин делаю.

— Наверное — уже нет.

— Нет, есть, до него русские ещё не добрались, но ты прав пора сворачивать. В Москве у меня есть фирма, авторемонтом занимается, на авторынке точки есть — автозапчастями торгую.

— Машины угоняешь на запчасти — утвердительно сказал Муса.

— Не только на запчасти. Ты что-то, против имеешь?

— Нет, хороший бизнес. Только и здесь без русских обойтись не можем!

— Причём здесь русские? — удивился Исбахан. — Ты что думаешь — мои ребята по улицам там бегают, спрашивают: «Чья это машина? Кто хозяин? Ах, Ахмед, хозяин? Не будем угонять!» Нет, какую надо — такую и угоняют. Русский, азербайджанец, армянин владелец — нам какая разница? Хоть чеченец!

— Я говорю — без России обойтись не можем.

— У кого деньги есть — у того и берём! — безразлично пожал плечами Исбахан. — Были бы у грузин деньги — у них бы брали. Нам всё равно!

— Наберёшь деньги — потом что?

— В Турцию уеду. Возьму своих и уеду. Куплю там гостиницу, где-нибудь в Анталии и опять мне русские будут деньги привозить. — чеченец довольно засмеялся.

— А как же — воины Аллаха? Ваххабизм?

— Какие воины Аллаха? Какой ваххабизм? Думаешь, ваххабизм мне нравится — бороду носи, трусы — не носи! Ты когда узнал, что ты мусульманин? В классе седьмом? Как и я? Нам тогда всё равно было — кто мусульманин, кто христианин! А теперь не всё равно! Мы против них воюем! У меня в бригаде и хохлы были и прибалты. Когда в бой шли все орали: «Аллах акбар!», а нам в ответ: «Христос воскрес!». А ведь там и мусульмане были, татары там или кто ещё. Просто мы так разделились. Не могу тебе всё это по-научному объяснить! Я говорю тебе — у меня бизнес. Это всё реклама. Мне люди нужны. Я же не могу им сказать: «Идите в бригаду к дяде Исбахану, ему деньги нужны, что бы гостиницу в Анталии купить». Кто пойдёт? А так: «Бей не верных!» И идут, правда, от денег не отказываются. И идейные то же есть, но мало. Сумасшедших везде хватает! Хотя многим просто воевать нравится. В крови это у чеченцев. Хотя и не у всех. Вот мой племянник Алим — ему ничего не надо! Его отец водил туристов по горам. Не будь этой заварухи и Алим бы туристов водил.

— Это всё лирика — поморщился Муса. — Как деньги за границу переправишь?

— Есть каналы.

— Это хорошо, конечно, что есть каналы, а фанатизма нет, но плохо, с другой стороны, — задумчиво сказал балкарец. — А вот если бы была уверенность в победе. Когда в бой бы шли то знали бы, что точно победим. Хорошо бы было?

— Конечно! Кто уверен в победе, тот и побеждает! — согласился полевой командир.

— А будут победы, американцы бы нам и вертолёты, и танки бы подбросили, инструкторы бы появились, что бы твоих пастухов научить воевать.

— Американцы — не знаю? Наверное, кто-то бы появился. Главное — деньги бы появились! К чему ты это говоришь?

— Есть мысль!

— Говори!

— Издалека начну.

— От Адама и Евы?

— Нет ближе. Слушай! Для начала, я хочу рассказать тебе про свой народ. Ты, знаешь, что я — балкарец. А, мы — балкарцы — потомки Великих Булгар.

— Э… Какое мне дело, чьи вы потомки? Ты ещё в детстве с этим носился: «Великие Булгары! Великие Булгары!»

— Имей терпение! Слушай! Чтобы всё было понятно. Мои предки — булгары владели всей этой землёй. От предгорий Кавказа на юге, до Дона на севере, от Каспия на востоке, до Азовского и Чёрного моря на западе. И, даже, ходили на Константинополь, который сейчас называется Стамбул. Было у нас воинское счастье до хана Кубрата. Его сыновья не сумели, договорится между собой и, Великая Булгария распалась. Младший сын Кубрата — хан Аспарух увёл свою орду за Дунай. Теперь эта страна называется Болгарией. Они потеряли свой язык, но сохранили родовое название. Средний сын Кубрата — хан Котраг увёл своих людей на Дон, а его потомки ушли дальше, на Каму и там основали Волжскую Булгарию. Они сохранили свой язык, но получили от русских кличку — казанские татары. И только старший сын Кубрата — хан Батбай остался на родине. Оставшиеся отбивались от врагов и все погибли, только самые храбрые ушли в горы. Вот от этих булгар произошли мы — балкарцы.

— И зачем ты мне это говоришь? — удивился Исбахан. — Зачем мне эта лекция по истории? Ты ещё в детстве мне этим надоел!

— Слушай дальше. — гнул свою линию балкарец. — Есть тайна, о которой знают только в моём роду. Я не горский князь, я уздень, дворянин по-русски. Эта тайна передаётся из рода в род, от отца к сыну. Когда-то очень и очень давно в предгорьях Урала был город Солнца. И туда с неба упал Всепобеждающий Меч Великого Солнца. И кто ему поклонится, тот не узнает поражений от врагов двенадцать лет! Этот меч существует!

— Ты шутишь? — заржал полевой командир, — Какой меч? Какой Урал? Там каждый камешек, каждый кустик известен!

— Нет! Всё не так! Были гунны, которые поклонялись Мечу. И они ходили воевать в Италию и Францию, но потом перестали поклоняться — и были разбиты. Потом были другие люди, и они не знали поражений, пока поклонялись Мечу. Но как только они забывали про Меч, они тут же бывали разбиты. Наконец, Меч попал к уграм и они его перенесли из предгорий в горы Урала. И там он находится до сих пор. Мои предки — булгары дружили с уграми и знали, где находится Меч. Были специальные посланники, что-то типа жрецов, которые ездили поклоняться Мечу. Мой род ведёт своё начало от одного из этих посланников. И у нас из поколения в поколение передаются знание обрядов, которые надо совершить перед Мечём и дорогу к нему. Это Северный Урал, а там не так много народу живёт. Северный Кавказ гораздо многолюдней.

— Ну, если так, то это хорошая мысль! И ты считаешь, что этот меч есть в натуре? Или это красивая легенда? Надо твои слова записать и послать туда. — Исбахан показал пальцем куда-то в небо. — Там люди умные — пускай думают: как всё это раскрутить! Например, можно сказать, что это меч Аллаха или его пророка.

— Да! Записывать и отправлять туда пока ничего не надо. Повторяю — меч есть! Должен быть! И мы создадим Кавказский Эмират! От моря до моря! Мы, горцы, имеем на это право. Мы все потомки или булгар, или хазар, или половцев, которые владели не только горами, но и степью перед горами. Но, чтобы создать Эмират — нужна победа! Что бы все мусульмане Кавказа поверили в успех! Для этой цели что надо? Поднять боевой дух! Вот здесь и нужен Меч, который приносит победу! Заставить мусульман Кавказа поверить в победу. Поднимем Чечню, Ингушетию, Балкарию и других. И всё у нас будет!

Полевой командир задумчиво посмотрел на Мусу. Тот раскраснелся, размахался руками и говорил так убеждённо, что Исбахан был готов ему поверить.

«Что он всё — таки хочет? — думал полевой командир. — Не Кавказский же эмират, в самом деле! Это утопия! Как можно сделать эмират, если прямо посередине Кавказского хребта, живут православные осетины! А они от Москвы ни за что не окажутся. Ни какой меч не поможет. Надо сидеть тихо и не высовываться и воевать, пока платят и пока есть возможность, зарабатывать на этом деньги. С другой стороны, если меч позволит продлить войну, значить и оплата продлиться!»

Он воевал спустя рукава. Пока платят — воевал. Нападал в основном на колонны автомашин с продовольствием, с оружием. Лучше — с продовольствием! Продать его в голодной Чечне — милое дело! Да и в России проблем не будет на любом продуктовом рынке, любого города России! С оружием — хуже, возни много, зато, правда, прибыльней. Оружие, слава Аллаху, требуется не только в Чечне, но и в остальной России тоже. Свои нападения на автоколонны он снимал двумя — тремя видеокамерами с разных точек. Потом монтировал. Для этой цели ноутбук приобрёл. Деньги большие, но он того стоил. А погоны покупал где-нибудь в Москве, в военторге. Старил их искусственно: замачивал в воде, валял в грязи, высушивал на солнце. И высылал своим работодателям. Прокатывало! Доллары высылали регулярно. Правда, фальшивые. Но ничего! Он умел превращать фальшивые доллары в настоящие. Своим бойцам платил настоящими, не обижал. Все были довольны! Даже этот Хусейн из Йемена, что приезжал к нему повоевать на каникулы. Ну и денежку, естественно, заработать. И он его не обижал, платил, как положено. И тот довольный уезжал в Москву, в МГУ, учится на журналиста. Он даже на зимние каникулы приезжал. Приезжали и другие из Западной Украины, Прибалтики, но всех этих националистов и русофобов он не любил и отсылал к другим более фанатичным, а, значить, более безголовым полевым командирам. Для него война была средством наживы, а на российских солдат он смотрел как на источник своего дохода, не более, что-то типа баранов. Цинично? Да! Исбахан был хорошим бизнесменом.

— Мне всё — не надо. Много будет! — вяло сказал чеченец. — Что сам хочешь? Что мне предложишь? Говори!

— Ты будешь — глава всех вооружённых сил Кавказа! Я хочу быть эмиром всего Кавказа!

— Аппетит хороший у тебя — усмехнулся полевой командир.

— Не жалуюсь, — отбил Муса, улыбаясь, и более миролюбиво продолжил. — Не обижайся, пожалуйста. Ты хороший командир, но что ты понимаешь в политики? Ну, завоюем мы Кавказ, а дальше что?

— А дальше видно будет! Может быть, под давлением Запада Кавказ сможем от России отделить. Под Запад русские прогибаются, даже мне противно! Как нас тогда из Германии, из тёплых казарм, в чистое поле под Псков, осенью… Обидно! Самые большие враги русских — сами русские! Россию победить не возможно! Не кому! Разве, что только Китай? Но у него армия, как и всё остальное — китайская!

— А американцы?

— Какие из американцев вояки? — презрительно сплюнул Исбахан. — Своей тени боятся. Разве что турки под свою руку всех мусульман — суннитов объединят? Ладно, это всё мечты, лирика, как ты говоришь. К делу! Надо будет этот обряд на видеокамеру записать, а ещё лучше — меч сюда привести!

— Это как получится!

— Что нет меча?

— Есть! Но есть и различные трудности, в частности с перевозом.

— Тогда надо, чтобы получилось! Как хочешь действовать?

— Пойти на Урал, добыть Меч. Мне нужен твой родственник, любой. Для обряда.

— Зарежешь?

— Шутишь?

— Зачем?

— Нет, никто никого резать не будет. У Меча победу должен просить или сам полководец или его родственник. Лучше всего сын сестры.

— Во, как раз я его и хотел с тобой послать, своего племянника Алима, толку от него здесь всё равно ни какого. Я про него тебе уже говорил. Да мать его, мою сестру, ты знаешь. Пускай, лучше меч поищет. Хоть какая-то польза. Только как ты найдёшь этот меч? Неужели за тысячу лет ничего не поменялось?

— Поменялось, конечно, но не так, чтобы найти было нельзя. На том утёсе, где находится пещера с Мечём, должны расти три берёзы. Думаю, тех берёз давно уж нет, или, на их месте целая берёзовая роща растёт. Но сам- то утёс на месте, и пещера в нём. В нашей семье передаётся путь в конных переходах и в днях пути, в каких местах делать стоянки, какие приметы этих стоянок. Ещё в молодости, частично я это проверил, до Урала, правда, не добрался, но приметы стоянок более или менее совпадают с нашим семейным преданием. Если начало пути сходится, то и конец пути сойдётся.

И Муса начал в подробностях описывать дорогу до пещеры, где находится Всепобеждающий Меч Солнца.

— Хорошо, — сказал Исбахан, — зачем ты мне этот путь говоришь, не знаю.

— Что бы знал, где искать, если что.

— Ладно. Оружие возьмёшь?

— Зачем? Мы же не воевать идём. Для начала, пусть твой племянник у меня погостит, отмоется, отъестся, что бы было не похоже, что он с гор спустился. Соберём снаряжение и, через месяц, рванём на Урал.

— Хорошо. Пусть так и будет. Пойдём вниз, с племянником познакомлю. Я вот думаю: почему твои предки Шамилю про меч не сказали?

— Говорили. Но он правоверный мусульманин, имам. Сказал: «На всё воля Аллаха!»

— Святой был человек!

— И благородный!

И они пошли по тропинке вниз к лагерю боевиков Исбахана.

ГЛАВА 3

В Москве лето, конец июля. Мирный город. Петру Иванову было как-то странно думать, что в горах Чечни идут бои, федеральные войска добивают банды боевиков. Война кончилась, но идут спецоперации и всё равно, наверное, гибнут молодые пацаны. Теракт вот недавно был. А здесь всё тихо, воробьи чирикают. Удивительно!

Он о себе заметил, что нет у него ни какого «афганского» или «чеченского» синдрома. Он не завидовал мирным жителям, не жалел себя, что он был на войне, а они тут в тылу наслаждались жизнью. Наоборот, там была настоящая жизнь! Ему было жалко расставаться со своими боевыми товарищами, он скучал по походному быту, даже по полевой кухне с её неизменной перловкой и тушёнкой. Это как в детстве: в пионерский лагерь не охота ехать и из лагеря не охота уезжать. Короче — воевать ему нравилось. И Пётр бы остался в армии, если бы не маленькая для москвича зарплата.

Хорошо, всё же дома, на гражданке!

Он шёл к своему другу и ровеснику Афанасию Крыкову, с которым, конечно, созванивался по телефону, но, увидится, всё было как-то некогда. Кабаки, девочки. Пить не любил и не умел, но здесь в Москве пришлось притворяться, что любит и умеет. А иначе как девочку на ночь снять! Девочки глупы, подумают, что он слабак. Вообще, он заметил, что на войне любители выпить, долго не жили. И пили, наверное, от страха. Ему это как-то не требовалось, возбуждение после боя проходило как-то само собой. Да и перед боем он не нервничал. А вот перед знакомством с девушкой — очень даже! Тяжело ему было, завязать знакомство, набиться к ней домой, раздеться перед почти незнакомым человеком, лечь в кровать, начать этим заниматься, нет, в атаку подняться, под пули, куда как легче!

И вот наконец-то вырвался к Афоне.

Тот наслаждался свободой и независимостью в двухкомнатной квартире. Ему её оставили родители, в надежде, что Афоня женится, родит ребёнка и двухкомнатная квартира будет в самый раз. Сами же родители с четырнадцатилетним братом Афони перебрались в другую двухкомнатную квартиру на соседней улице. Эта квартира, в свою очередь, досталась им от матери его матери, то есть от бабушки Афанасия. В маленькой комнате, своей квартиры, он устроил рабочий кабинет. Там стояли шкафы, набитые книгами, диван, где спал хозяин и письменный стол. На письменном столе, свидетельствовал о крутости владельца компьютер. Другая комната — большая, открывалась редко. А крутость, на самом деле, была у папы Афанасия, предпринимателя, владельца небольшой торговой фирмы. Деньги у аспиранта, понятное дело, тоже были. Папины деньги. Такова жизнь! А иначе не было бы аспиранта, а был бы менеджер в торговой фирме, как думал его папа. Отец Афанасия надеялся, что другой сын, когда вырастет, пойдёт по его стопам и вроде как надежды эти оправдывались. А занятия своего старшего сына он не одобрял — тем, что не приносит деньги заниматься не надо. Хотя тайно, в глубине души гордился сыном и верил, что он будет большим учёным.

Афоня мог делать в своей квартире всё что угодно — устраивать вечеринки, водить девушек, но он как раз этого и не делал, так как был увлечён наукой, в отличие от Петра, который рад бы был водить девушек и устраивать попойки. Шумные компании он не любил, но, что делать? Это была суровая необходимость! Иначе соблазнить девиц лёгкого поведения было бы нелегко! Охота пуще неволи!

Но было негде этим заниматься, он жил в двухкомнатной квартире с родителями. Бодливой корове Бог рогов не дал!

Два друга были абсолютно разными по характеру, полными противоположностями друг другу. И в этом было их единство. Борьбы и соперничества между ними не было — Пётр признавал авторитет Афанасия. Единственным их сходством было то, что по жизни они занимались любимым делом, не смотря не на что. Петру понравилось воевать и, выйдя на гражданку, он вряд ли на этом успокоится — он пойдёт служить в ОМОН, в ФСБ или в спецназ — он потом определиться. Афанасий занимался своей любимой истории абсолютно бесплатно, так как то, что ему платили в аспирантуре — были не деньги. Хотя он ей бы занимался и без денег, в смысле, без финансовой помощи отца. Как-нибудь выкрутился бы. Началось всё с любви к чтению исторических романов, а кончилось — историческим факультетом МГУ. Читал он запоем. Ясное дело, что любимым романом была «Россия молодая» Юрия Германа. Читал он её несколько раз, а любимым героем был, естественно, поручик Афанасий Петрович Крыков. Афоня в юности (лет в четырнадцать) даже плакал, жалея о гибели своего тёзки и однофамильца. Потом, углублённо изучая историю, он обнаружил, что в исторических книгах не всё, как оказалась, правда. Собственно истины там не так много — так, общая канва, на фоне которой действуют главные герои. Так в любимой рок-опере «Юнона и Авось» правдой оказались лишь имена главных героев да названия кораблей, и то, что граф Резанов действительно был в Сан-Франциско, переспал там с дочерью губернатора и погиб в Сибири — разбился, упав на полном скаку с лошади под Красноярском, приложившись головой о камень. Всё остальное было прекрасной выдумкой автора — гимн любви, которой в действительности не было, что очень огорчало Афанасия. «Что ж тут удивительного — сказал профессор Богуславский, его куратор, после того, как Афанасий пожаловался ему на это, — это же художественное произведение. Хуже она от этого не стала. Это видение художника или политическая конъюнктура, или и то и другое вместе. Там и не должно быть всё правдой. Ну, кто будет пытаться свести Америку и Россию, приехав для этой цели с Аляски, из Ново-Архангельска в Калифорнию, в Сан-Франциско? Надо было из России в Испанию, из Санкт-Петербурга в Мадрид. Нельзя же изучать историю Франции, к примеру, по романам Дюма». В дальнейшем, Афоня стал с пеной у рта, отстаивал историческую правду перед любой аудиторией, будь то один человек или несколько. Не всегда ему верили — очень сильны были устоявшиеся стереотипы. Но он считал, что и один в поле воин и отстаивал истину как мог.

Пётр, конечно, тоже читал, но больше любил играть в войну (в детстве) или в футбол (в юности). Афанасий же любил не только исторические романы, но и поэзию, особенно Лермонтова, знал Есенина. Пушкин ему не очень нравился, но он грозился к пенсии выучить «Евгения Онегина» наизусть, правда, непонятно зачем. К двадцати пяти же годам он знал наизусть главу из «Песнь о Гайавате» Генри Лонгфелло, тоже не понятно — зачем. Это не самая популярная поэма в России. Между тем, Афанасий не был типичным «ботаником». Парнем он был довольно таки энергичным: занимался боксом какое-то время, на байдарке излазил всё Подмосковье, ходили с Петькой перед армией, на катамаране по Карелии. И после всё это не забрасывал — чередовал умственный труд с активным отдыхом.

— Ну, Афонька, разгадал надпись на камне? — чуть ли не с порога крикнул Петя.

— Разгадал, чего орёшь та. Здорово, воин! — Иванова встретил светловолосый, сероглазый парень одного роста с Петром.

— Здорово!

— Чего там было разгадывать? Не бином Ньютона. Только перевести. Если ты думал, что там письмена майя, то ты ошибаешься.

— То есть это не письменность майя? А то я было надеялся. Правда, мы были не в Андах, а на Кавказе, но всякое бывает.

— Майя жили и живут на полуострове Юкатан! — рявкнул Афанасий. — И горы видели только издалека.

— Да? — удивился Петька.

— Да! И что за манера, сразу с порога орать. Нет бы, спросить: как у меня дела, может быть, я женился.

— Ну, ты же не женился! — удивился Пётр.

— Ну, всё равно, спросить то можно, — возмутился Афоня.

— Ну, хорошо. Ты женился?

— Нет.

— А Наташа Рябикова — ехидно улыбаясь, спросил Петя — пишет кандидатскую диссертацию о том, что Святослав это святой человек, а Ярослав, это человек Ярилы?

— Пишет — буркнул Афанасий.

— А замуж не вышла?

— Выйдет через две недели — упавшим голосом сообщил Афоня.

— Извини.

Петру жалко стало друга и стыдно за свой бестактный вопрос. Он помнил, как восторженно писал об этой девушке Афанасий в каждом письме. А потом, в декабре прошлого года, вдруг резко всё это оборвалось. Пётр не спрашивал — почему? Зачем ковыряться в душевной ране товарища? Захочет — сам расскажет. Наверное, появление диска он воспринял с радостью. Переводил с охотой — лишь бы забыться и не думать о ней.

— Да ладно, проехали — подавленно сказал Афоня.

— А что тогда голову морочишь? — хлопнул друга по плечу Пётр и попробовал улыбнуться. — Женился — не женился. Не журись, хлопче! Рассказывай лучше, что за письмена?

— На древнееврейском.

— Ты у нас древней еврей, или, просто еврей? — глупо острил Пётр.

— Я, у нас, будущее мировое светило исторической науки! — поднял указательный палец вверх, улыбаясь, Афанасий.

— О как!

— Да! Но, повозится, пришлось. Но текст этот я всё-таки осилил.

— Не тяни! Резинщик!

— Да ты проходи. Или тебе в коридоре всё рассказывать.

Пётр достал из пакета водку, купленную по дороге, спросил:

— Закусь найдётся?

— Обижаешь. Хотя, конечно, я тебя должен водкой встречать.

— Сочтёмся.

Они пошли на кухню, поставили на стол бутылку водки. Афоня достал стеклянные тридцатиграммовые стопки под водку и немудрёную закуску: колбасу, хлеб, помидоры, огурцы. Выпили, закусили, помолчали.

— Ну, рассказывай, — сказал Афоня, — что там в Чечне?

— А ты новости не смотришь? — удивился Петька. — Хрен с ней с Чечнёй, ты про камень рассказывай.

— А что камень? Камень древний, века десятого, или девятого, а, может и восьмого.

— Как всё определённо!

— Да! Всё определённо! — не понял Петькиного сарказма Афанасий. — То хазарское городище, у которого ты его нашёл, датируется, максимум восьмым веком, это, во-первых, а во-вторых, в восьмом веке хазары приняли иудаизм, в середине десятого века их Святослав Игоревич разгромил. Отсюда вывод, что надпись сделана не раньше восьмого века и не позже десятого.

— Хазары были евреями?

— Нет, конечно. Но евреи в Хазарском Каганате были правящей верхушкой. А собственно хазары верили во что угодно, признавали они и иудаизм, но и своих старых богов не забывали. Тот, кто оставил надпись на камне по этому поводу, как раз и возмущается. Камень, кстати, древнее надписи, надпись появилась позднее, на нём что-то было написано или нарисовано, потом это стёрли и написали на древнееврейским. Вот что примерно написано на камне, не дословно, конечно, да дословно я и не перевёл бы. Очень тяжёлый язык. Гласных нет, многие слова — понимай, как хочешь, а на сто процентов я языка не знаю, не мой профиль. Так вот, тот, кто писал, возмущается, что хазары не исповедают истиной веры, многие даже приняли веру врагов: арабов и греков. Другие сохранили свою старую веру в языческих богов, особенно булгарские и савирские роды, перед войной устраивают пляски у костров в голом виде с саблями. А перед большой войной посылают своих людей к уграм, с которыми они дружны, поклонятся Всепобеждающему Мечу Великого Солнца, который якобы дарует им победу.

— Танцы в голом виде с саблями, зрелище, наверное, не для слабонервных!

— Не знаю, видеть как-то не приходилось. Дальше он пишет об этом самом мече, что, где-то в предгорьях Каменного пояса, то есть Урала, давным-давно находился город Солнца. И туда упал с неба этот меч и кто ему поклоняется, тот не знает поражений двенадцать лет. Им владели гунны, достопочтимые предки хазар, как он говорит, потом этим мечем, завладели угры…

— Угры — это кто? — поинтересовался Пётр.

— Это предки венгров, хантов, манси и других. Они в своё время ходили в набеги грабить Европу, аж до Парижа и так зашугали местное население, что те даже придумали сказки о страшных великанов и людоедов — Огров. Это отголосок тех событий.

— Это что ж наши манси ходили грабить Париж?

— Не наши манси, а предки манси, хантов и, главным образом, венгров ходили грабить эту деревушку по названию Париж. Что там было грабить! Нищета! То ли дело Рим! Вот там они поживились! Есть предположение, что своего идола, которого русские звали «Золотая баба» они увели именно оттуда. Это золотая статуя какой-то римской богини. Её до сих пор не нашли. Но она была, это точно, и, даже наверняка — есть. Хотя это совсем другая история. Ну, слушай про меч. Эти угры утащили его далеко на север, в свои горы и там, в пещере его спрятали.

— Ох, уж эти угры, всё бы им чегой-то утащить!

— Да. Так вот. Дальше идет подробное описание, как добраться до этой пещеры, а, так же пожелание, что бы какой-нибудь правоверный богатырь добрался до этого меча и уничтожил его, а заодно уж и выгнал бы всех мусульман и христиан из хазарских городов.

— Какой гад! — с чувством сказал Пётр, — как думаешь: добрались до меча?

— Не знаю, — пожал плечами Афанасий. — Но, по крайней мере, мусульман и христиан из их городов никто не выгонял. Их потом Святослав разогнал, предварительно ограбив. Отомстил за батю своего — Игоря, который дань хазарскую собирал. На чём и погорел. Убили его древляне. Я имею в виду Игоря. А, вообще, впечатление, что это писал сумасшедший или очень эмоциональный человек. Ведь иудейство передаётся половым путём. Чего ты ржёшь! Правда! Иудеем может стать только сын еврейки, причём кто отец никакого значения не имеет. И как он собирался обратить в иудаизм всех этих хазар, булгар и так далее? Не понятно!

— Хрен с ним! Что за город Солнца такой?

— Ты знаешь, в восемьдесят каком-то году (восемьдесят седьмом, если мне не изменяет память) под Челябинском раскопали древнее поселение, круглое в плане, и дали ему романтическое название Аркаим, что, как я понимаю, если, конечно, не ошибаюсь, в переводе с башкирского означает — предгорье.

— И что тут романтического?

— Звучит по-русски красиво — АР-КА-ИМ. - выговорил по слогам с пафосом Афоня.

— Значить это меч Аркаима.? Он оттуда?

— Может и от туда. Там потом много подобных поселений раскопали, но таблички с названием этого поселения нигде не нашли, к сожалению. Да и поселения эти, если быть кристально честным, очень похожи на обыкновенные зимние становища кочевников, внутрь скот загоняли, в помещениях по краям сами жили. Но звучит красиво — Меч Аркаима! Романтика! — опять с пафосом сказал Афоня и продолжил, — Кстати, правильней меч из Аркаима, но созвучие — Меч Аркаима мне нравиться больше! Аркаим, это поселение андроновской культуры, которая зародилась в Приуралье в конце третьего тысячелетия до нашей эры. Есть предположение, что это были индоиранцы. Которые через тысячу лет добрались до будущего Ирана, захватили его, какое-то время там жили, а потом разделились, и часть из них ушла в Индию.

— Как же тогда они оказались болгарами?

— Значить не все ушли. Ты что думаешь, что все те люди, которые жили на этой равнине со времён последнего оледенения, вымерли? А потом здесь как-то материализовались русские? Нет! Сначала они стали балтами, как племя голядь, эти жили вплоть до нынешней Брянской области, или финнами, как меря, мурома, мещера и прочие. А потом все они стали русскими. Так что, никто никуда не исчезал, и, тем более, не вымирал. Мы все корнями уходим в эту землю, на многие тысячелетия. А где Аркаим, там, предположительно, прародина скифов. Их кровь то же в русских жилах течёт, немного, но течёт. Между прочим, это их идея покланяться мечу. Акинак у их меч назывался. Так что всё логично, какое-то племя держало поселение, где хранился меч, дающий победу. Кто на них нападёт с такой реликвией? А они, наверное, плату брали за поклонение.

— Ну, это само собой!

— Вот. А сами они, только меняли язык и название. Сначала были скифами, потом савроматами, потом гунны, сбежав из Китая, там обосновались. Гунны были солнцепоклонниками. Они, наверное, и дали название — Всепобеждающий Меч Великого Солнца. Болгары, савиры и многие другие тюркские племена считают себя потомками гуннов. Да и хазары то же, как написано на этом диске. К чужой славе каждый рад примазаться!

— Но, наверное, их всё-таки кто-то тронул?

— Разумеется, если они перенесли меч далеко на север.

— А дорога на этот север? Посмотрел, как туда добраться?

— До меча? Ну, более ли менее. Адрес почти точный, индекс, правда, не указал, но телеграмму можно туда отправить: «Высылайте мечи бочками!». За Чёрной рекой, за Белым камнем. А ты что туда собрался?

— А почему бы нет? Тебе разве не интересно?

— Да ну. Глушь такая. Добираться — с ума сойдёшь. Два лаптя по карте. Или четыре дня на собаках или два дня на оленях.

— Шутиш? А я серьёзно. Давай смотаемся.

— А зачем? Ну, допустим, найдём мы эту железяку, ну подтвердим, что твой камень не врёт и какие-то племена хазар поклонялись мечу как Богу Войны. Так это и так ясно, до них и скифы такому мечу поклонялись. Впрочем, — нахмурил брови Афанасий, — я это уже говорил. Что это даст науке? Ещё один бронзовый меч?

— Почему бронзовый?

— А какой? Если скифский, то наверняка бронзовый.

— А это ближе к металлолому, чем к исторической находки?

— Да!

— А тебе обязательно надо прославиться? — продолжал язвить Пётр.

— Да, — честно ответил Афанасий.

— Мне тоже хотелось бы, — вздохнул Петя.

— Орденов и медалей — мало?

— Маловато будет. А в музеи мой камень выставляться будет? С табличкой, мол, этот каменный диск с письменами нашёл Пётр Алексеевич Иванов в 1999 году.

— А расшифровал его Афанасий Алексеевич Крыков. Да?

— Да!

— Губы закатай. В запасниках он. Думаешь Исторический музей резиновый? Хотя такая надпись к нему прилагается: когда, где и при каких обстоятельствах и кто нашёл сей артефакт, и, естественно, кто его перевёл на русский язык. А как ты хотел? У нас всё строго! Мы с тобой по любому вошли в историю! Может быть, когда и выставят где-нибудь в каком-нибудь местом музее этот диск, если до этого времени его не потеряют или не продадут в какую-нибудь частную коллекцию. Такое, к сожалению, случается.

— Так ты его отдал?

— Ну, я же честный человек.

— Да… жаль… Лучше бы ты был не честным.

— Чем это лучше? — удивился Афоня. — А зачем он тебе?

— Во-первых, он мне жизнь спас. Видел две выщерблины на диске? Вот! А не он бы — мне все кишки бы наружу выпустили, и остались бы от Петра Иванова одни воспоминания, мама с папой огорчились бы, я думаю. А, во-вторых, хотелось сфоткаться с ним.

— Ну, извини.

— Ладно, проехали.

— Давай выпьем, что ли — предложил Афанасий.

— Да обожди ты выпить! Успеем! Алкаш хренов! Мне интересно: как это балты с таким неприличным именем …

— Почему не приличным?

— Ну, как ты их назвал?

— Голядь.

— Ну? Подставь буковку Б, вместо Г и О!

— Странные у тебя эротические фантазии, дорогой товарищ! Я как-то это не заметил! В смысле, внимания не обратил.

— Не в этом дело! Поясни — как это? Взяли и стали русскими?

— Да очень просто! Сначала тебе дают кличку, а потом эта кличка заменяет имя. А если кличка лестная, то ты не очень — то и сопротивляешься. Если тебя, к примеру, обзовут Пётя — герой, ты же не будешь отказываться? Приято же, когда тебя считают героем и великим человеком. Пускай даже не заслуженно. Это в Москве или Рязани, к примеру, положим, будем говорить, татарин будет татарином. А в городе Париже, он уже русский! А в Африке он уже европеец! Думаешь, негры будут разбираться кто он по национальности? Белый — значить европеец, будь он даже американцем, всё равно европеец! А в Латинской Америке он будет американцем.

— Почему? — удивился Пётр.

— Потому, что про Европу, местные индейцы, могли и не слышать, а американцы их достали там!

— Так как же всё — таки, эти, как их там, стали русскими?

— Тогда жили здесь не только голядь, меря и другие, но и славянские племена — вятичи, кривичи и прочие. А русские — это ответ на вопрос: чьи вы данники? Приехал князь, варяг из племени Русь, Святослав Игоревич к вятичам и спросил: «Чьи вы данники?» Они ответили: «Хазарские». А он сказал им: «Нет, я — князь русский и теперь вы будете русскими данниками. Мне будете дань давать». И стали они все русскими, со временем, конечно. Понятно? А уж кто такие варяги из племени Русь, на каком языке говорили, это уж извини, не знаю! Да и ни кто не знает. Предположения, конечно, разные есть. Скорее всего — скандинавы. Святослав, ясное дело, говорил как на славянском, так и на варяжском языке. А голядь и меря переняли славянский язык, исказив его до неузнаваемости, а с ним и имя. Ты знаешь, что прямой потомок древнерусского языка украинский язык, а не русский? Не знаешь? Теперь знай! Не стало постепенно ни вятичей, ни меря, ни голяди — все стали русскими. А дань, по-прежнему, платили. Да! Князьям, Рюриковичам, потомкам варягов из племени Русь!

— Как всё запутано! Здесь без бутылки не разберёшься! Ладно, давай пить, уговорил, речистый ты наш, мёртвого уговоришь!

— Ни кого я не уговаривал. С чего ты взял? Ну, ладно — усмехнулся Афанасий. — Давай пить, а ты расскажешь, что там, в горах Кавказа.

И два друга принялись добивать начатую, но забытую за разговорами бутылку водки, потом сбегали за второй, потом за пивом, досыта наговорились о войне, с демонстрацией Петром полученных ран, о поездки за мечём, о делах домашних и о многом другом. Поделился всё-таки Афанасий с Петром о своей душевной ране — разделённую ношу нести легче!

Наутро следующего дня у обоих приятелей голова болела жутко.

ГЛАВА 4

Через день в квартире Петра раздался телефонный звонок.

— Здорово, Петруха! — услышал он голос Афони.

— Здорово.

— Заходи ко мне. Тут нарисовалось продолжение нашей темы по Уралу. Ко мне гость забрёл такой своеобразный.

— Гей что ли?

— Ты за кого меня принимаешь? — обиделся Афоня на том конце провода.

— Манси? — гадал Пётр.

— Сам ты манси. С Кавказа, чеченец. Так что ты настройся миролюбиво. Окейно?

— Не хрена себе! Где же ты раскопал такого экзотического знакомого?

— Ну, это же не папуас! Вообще-то он родился и вырос в Москве. Учился на историческом факультете, на два или три курса младше меня. Сталкивались на различных мероприятиях. Ты зайдёшь?

— Конечно. Заинтриговал, всё-таки. А как он в бандиты попал? Ярый патриот свободной Чечни? Из Москвы рванул в Грозный отвоёвывать свободу у гадов — русских?

— Нет. У них — не у нас! Совет старейшин тейпа решил воевать, и вся молодёжь пошла. Хочешь, не хочешь, а иди! Это не военкомат, окосить не удастся! Тейп — это клан у них, родственники и не только. В общем, это так с ходу сложно объяснить. Постарайся без конфликтов. Ладно, Петрух?

— Сделаем — заверил тот его.

Пётр мигом собрался, сказал матери, что он скоро будет и пулей полетел к Афоне.

В квартире Крыкова первое, что он увидел, это тёмно-зелёный с красным современный каркасный рюкзак, туго набитый и молодого парня, сидящего на диване в комнате у Афони, классического чеченца — черноволосого, поджарого, высокого, горбоносого, с тонкими усиками.

Парень вскочил с дивана, протянул руку для приветствия. Холодно поздоровались.

Петру он как-то сразу не понравился: почувствовал скрытую вражду и коварство. Потом подумал, что ещё не давно, в Чечне, он всех чеченцев считал коварными и враждебными. Днём чеченец ходит мирно по аулу, улыбается встречным «федералам», а где гарантия, что он ночью не бегает в горах с автоматом?

— Это — Мурад. — представил чеченца Афоня.

— Ну, хорошо — сухо сказал Пётр.

— Вкратце, дело вот в чём, — продолжил Афанасий, — Один чечен и один балкарец собрались за Мечём Аркаима.

Чеченец удивлённо посмотрел на Крыкова.

— Мы его так с Петром назвали, — пояснил Афоня.

— Ага, — кивнул Мурад.

— Это Пётр нашёл тот диск, рисунки, с которого я тебе показывал.

— Афонь, а откуда он знает про Меч Аркорума?

— Аркаима — поправил друга Афоня. — Вот в этом-то вся и интрига! Рассказывай, Мурад.

— Я был в бригаде Исбахана. — начал Мурад, — Слышал о таком?

— Да много мы кого били — неопределённо ответил Пётр.

— Нет, он лис ещё тот, его вы не били. Может быть, слегка покусывали, но не били.

— Ну не важно, рассказывай — примирительно ответил Пётр.

И Мурад рассказал во всех подробностях о случайно подслушанном в горах Кавказа разговоре между балкарцем Мусой и полевым командиром чеченцев Исбаханом.

— Потом, короче, я ушёл домой, — продолжил Мурад.

— Вот так просто взял и ушёл? — удивился Пётр.

— Не так просто, короче, но ушёл. Сказал старикам. Старики сказали: «Надо остановить. Войны больше не надо». Вот приехал к Афанасию за помощью, одному мне не справится, короче, но старики сказали, что убивать не надо этих двух.

— Ну и задачи ставят твои старики, — усмехнулся Пётр. — Они не из Большого дома на Лубянке? Я спрашиваю для общего развития.

— Чтобы было общее развитие — спрашивай меньше!

— Почему войны не надо, вам же победа грозит?

— Вот именно — грозит! Двенадцать лет войны, такой хорошей, настоящей и чеченцев не будет, короче.

— Ну, это не так уж и плохо! Хороший чеченец — мёртвый чеченец!

— Петруха, хватит придуриваться, — вмешался Афоня, — я же просил тебя настроится миролюбиво. Можно подумать, русские не пострадают, если начнётся большая заваруха!

— Да кто поверит этим сказкам, Афонь?

— Вот именно, с этим в ФСБ не пойдёшь, а чеченцы могут поверить!

— Значить, наша задача — спасти мир.

— Нет, всё гораздо скромнее, — Россию. В смысле сохранить мир в России.

— И как?

— Очень просто! Поехать на Урал, найти меч, забрать его. Эти двое придут, найдут пещеру, а там — шиш с маслом. Не судьба! Развернутся — уйдут, а мы им из далека ручкой помашем. Нам меч и слава! Миру мир — войне сами понимаете что! Россия спасена — мы в шоколаде!

— Скромненько, но со вкусом! Всё как-то просто. Ты не находишь?

— Нахожу. Как всё гениальное!

— Ты же не хотел в эту глушь соваться из-за какого-то куска бронзы?

— Не хотел. Этот меч, конечно, науку не обогатит. Но вдруг новую войну остановит — Третью Чеченскую. Ты разве не навоевался? — затряс головой Афоня.

— Навоевался, навоевался. Да я был первоначально не против туда смотаться. Просто так. А теперь появилась благородная цель! Поедем дышать свежим воздухом, кормить комаров, а, попутно, окажем неоценимую услугу матушке России, о которой она никогда так и не узнает. — Пётр развернулся к Мураду, гневно сверкнул глазами — Зачем вы эту войну вообще затеяли! И Первую и Вторую? Сколько ребят полегло!

— Я что ли эту войну затеял? — возмутился Мурад.

— А кто? Вы ещё года за два стали русское население в Чечне вырезать! Со мной ребята служили — терские казаки — рассказывали, как вы зверствовали, как кишки на забор наматывали, как баб русских бензопилой распиливали!

— Я что ль это делал!? Я в это время в Москве учился. Но если русские вели себя как бараны, то их и резали как баранов!

— Да!?

— Да! Да и врут много одни, а другие много хвастают. Никто кишки на забор не наматывал. Ну, может быть, и были отдельные случаи, но массово — нет. Русские массово сами покинули свои станицы.

— Вы их заставили покинуть!

— И что? В Узбекистане и Таджикистане то же самое творилось! А вашему алкашу всё равно было!

— Я сейчас не про узбеков, а про чеченцев!

— А что чеченцы? Пленных расстреливали. Да. Это война. А русские покорно шли на убой как бараны. Хоть бы один догадался кому-нибудь по моде дать! Убили бы, но похоронили бы как воина!

— Хорошо так рассуждать, сидя на диване! Ты в плену хоть раз был? Я тоже видел ролик, как наших ребят стреляли! Как они покорно шли к этой яме наполненной свежими трупами. И тоже удивлялся. А потом понял, что они в ступоре были! Они не понимали, что происходит. Но я видел и как ваши визжали в плену! Наши на смерть хоть с сухими штанами шли! А как от ваших пахло! Сказать — чем? Или сам догадаешься? Даю подсказку: не фиалками!

— Врёшь! — чеченец вскочил с дивана, сжал кулаки и с ненавистью смотрел на Петра.

— Нет! — твёрдо сказал Пётр и приказал: — Сядь.

Мурад покорился.

— Теперь конечно, прищемили вам хвост, вы и расползлись как тараканы. Теперь уж какая война? Сразу ничего затевать не надо было!

— Не надо — согласился Мурад, — Но денег надо было, лёгких и много! Верхушка обогатилась. Как чеченская, так и российская. Простым людям крохи достались.

— Надо же! А баранов пасти — лень! Ты в курсе, что мы баранину закупаем в Австралии и Новой Зеландии? Ближний свет! А вам проще людей воровать! И миллионы на крови — хапать!

— Проще! — взорвался Мурад. — Я не понимаю, почему в вашей стране, русский, проще грабить и воровать, чем торговать и что-то своими руками делать! Ты сам попробуй баранов поразводи! Бандиты придут — десять процентов возьмут, а потом СЭС, дальше ГАИ тебя будет обдирать! Сам без шкуры вернёшься! «Разводить» можно только людей на «бабки»! Воровское государство!

— Сейчас у нас другой президент — сказал Афанасий. — Может быть, всё ещё наладиться.

— Что наладится? Он — чей человек? Того же вашего алкаша!

— Он такой же наш, как и ваш. И в Чечне к власти попа привели.

— Не попа, а муфтия.

— Да я образно. Не в обиду вашей милости.

— Не надо грязи, Афанасий — мы с ним с одного тейпа.

— Да он прав, Афанасий, к сожалению, прав! И про президента и вообще — уже спокойней сказал Пётр и посмотрел на своего друга, — стыдно перед инородцем-то. Да и за Россию стыдно! А мы, стало быть, эту самую Россию спасать едем?

— Не понял, ты, против, что ли? — спросил Афоня.

— Почему? Я — за! Родина как-никак! Какая ни на есть, а Родина! Ты с нами, вайнах?

— «С вами, русичи» — как бы с не охотой сказал Мурад цитатой из «Слово о полку Игореве».

— Ну, вот и славненько — подытожил Афанасий.

— Как я понял, короче, — сказал чеченец, — состав экспедиции решён?

— Да! — хором сказали два друга.

— Когда наши друзья собираются двинуть с Кавказа на Урал? — осведомился Афоня у Мурада.

— Я думаю через неделю.

— Значить время есть. Давайте, сначала, маршрут определим. Докуда они должны доехать?

— Посёлок Вылса. Дальше пешком по берегам рек — Вылса, Чорол, Росомаха, дальше гора Акташ, потом по краю болота до ущелья, где пещера с мечём.

— Не ущелье, а урочище Пупы. — Поправил Афанасий.

— Какая ещё Пупа? — спросил Пётр.

— Не Пупа, Пупы с ударением на последний слог, запомни. Пупы на вогульском — идолы, место поклонения. Вогулами русские звали манси. Где ты раньше был, Мурад? А я мучился, искал это урочище. Сейчас карту достану.

— Где был, где был? — проворчал Иванов. — Да уж не пиво пил, а в наших, гад, пулял.

Мурад закипел и с яростью посмотрел на Петра, тот ответил насмешливо-спокойным взглядом.

— Ну-ну, тихо! Брек! — утихомирил их Афанасий. — Одно дело делать собираемся.

Афоня достал карту.

— Километровка! — похвастал, расстелил карту на столе, все склонились над ней — Так, где у нас тут чего. Вот Вылса, вот он Акташ, а вот оно урочище. Да им километров сорок-пятьдесят топать, да всё лесом. Это дня четыре, ну пять — максимум.

— Как же раньше- то хазары или кто там туда добирались? — удивился Пётр.

— На лошадях, по рекам, по льду. Летом то воевали, а зимой ездили победу вымаливать.

— Мы тоже — пешком? — спросил Мурад.

— А если кто из местных скажет твоим друзьям (а ведь скажут!), что недавно трое туристов прошли. Это твоего Мусу не удивит? Это же не рай для пешеходников. Пешие туристы там не ходят, а тут сразу две группы! Да ещё один явно кавказец. А другая группа — только кавказцы. Местные с ума сойдут! И это вызовет у твоих дружков некоторое удивление. Нам же надо, что бы всё было тихо.

— Что предлагаешь?

— Я предлагаю, как настоящим героям идти в обход. Зайти с другой стороны, из Сибири. Доехать на поезде до Ивдели, бывшем городе золотоискателей, а там, на попутной машине до посёлка Плотинный, потом шесть километров пешком через горы до посёлка Манькин Прииск. Он стоит на реке Посьма. И по ней на катамаране до реки Вылса, а по Вылсе до Чорола. Потом против течения по Чоролу до Росомахи. По Росомахи до речки Лиственничная, а она уж почти до урочища доходит, в смысле там недалеко её исток. От Плотинного до урочища Пупы пятьдесят километров, ну, может, чуть больше, но мы их на катамаране за два дня пролетим и не вызовем не у кого ни каких подозрений. Туристы-водники. Чайники! Решили прокатиться по быстрой, но более или менее спокойной реке, там только одно препятствие не много серьёзное, но для катамарана — ерунда.

— И сколько же на поезде тащиться до твоей Ивдели?

— Ну, чуть дольше, чем им. Ерунда, мы их всё равно обгоним. Я за эту ночь, после того, как уложил Мурада спать, всё обдумал, всё рассчитал. Даже тащить катамаран против течения — всё равно быстрее. У меня есть три костюма гидрозащиты, они безразмерные, ты, Петь, знаешь. Так что всё будет отлично! У меня бабушка из Первоуральска. Это почти мои родные места.

— Ну, Афанасий — вздохнул Пётр. — Кстати, а почему тебя так назвали?

— Был такой фильм «Россия молодая», отцу очень нравился, там главный герой — Афанасий Крыков. И была такая фраза: «Афонька Крыков им покажет». Чего он там показывал, не знаю, но когда в роддоме меня передавали на руки отцу, я заорал, отец засмеялся и сказал: «Афонька Крыков им покажет». Вот так меня и назвали. И ещё прадеда моего звали Афанасий, деда моего отца. Но это всё лирика, давайте расписывать, что нам надо, если все согласны с моим планом.

— Согласны — за себя и за Мурада ответил Иванов. — Афанасий ты наш Никитин — веди нас за три моря, короче пути, я так понимаю, нет. Только вот катамаран тащить шесть, а я так, подозреваю, где шесть там и все десять километров — удовольствие не из приятных.

— Каркас можем не брать. Там палки срубим.

— Где? У посёлка? Нет, лучше уж с собой возьмём родной каркас. Зачем лишний шум?

— Хорошо, лишь бы улыбался, всё для твоего блага! — улыбнулся Афоня.

— А почему катамаран? На катамаран надо четыре человека, а нас только трое?

— А в байдарке — двое, куда третьего денешь? Каяка одноместного у меня нет. Или давай тебя дома оставим. Не хочешь? Так что — катамаран. Да и река спокойная, почти без приколов, как-нибудь втроём дойдём. Ну, что? Приступаем к разработке операции под кодовым названием «Меч Аркаима».

— Нет, Афонь, — сказал Пётр, — на катамаране втроём не ходят. Нос одной гандолы задираться будет.

— Утяжелим.

— Нет, это не выход. Надо четвёртого брать. Тем более у тебя гидрокостюм один лишний есть. Почему у тебя их четыре? Потому, что четверо на катамаране ходят.

— Правильно! Всё правильно. Но! Кого? Кого брать? Не кого — расстроено сказал Афоня.

— Можно было бы Наташку Рябикову.

— Она замуж выходит — грустно сказал Афоня.

— Это она тебе сама сказала.

— Нет, но что, Ленка Костикова врать, что ли будет?

— Ленка Костикова? Ну, Ленка может и соврать. Фантазия у неё богатая. Такое придумает!

— Да? — в голосе Афони послышалась слабая надежда.

— Да.

— А если — нет?

— А если — да?

— Что вы спорите? — спросил Мурад. — Позвоните и узнайте, если действительно нужен четвёртый. Но бабу вмешивать в эти дела …

— Эта баба, что надо, баба! — сказал Пётр.

— Ну, так звони, короче — сказал Мурад.

— Мне страшно — признался Афоня.

— Ну, давай я позвоню — предложил Петя.

— Давай, — обрадовался Афоня, — предложи ей участвовать в экспедиции. А вдруг согласится. Только ты не сразу, не в лоб. А так тактично, издалека подводя к главному.

— Хорошо — согласился Пётр и пошёл в коридор, где находился телефон.

Раздался характерный звук набора номера. Молчание.

— Привет, Наташ. Это Петя Иванов.

— Привет Петя Иванов. С возвращением.

— Спасибо. Но мы с Афоней и ещё одним, собираемся в экспедицию на Северный Урал. Ты с нами? Нам одного человека не хватает.

Афанасий схватился за голову. В трубке какое-то время молчали. Потом девушка сказала:

— С вами, Петя Иванов, конечно с вами! И пускай Крыков уберёт руки с головы! Ну, не умеешь ты тактично, Петя Иванов, издалека подходить к главному.

— Слышь, Афонь, она сказала, что бы ты убрал руки с головы. Ну, не умею я подходить издалека! — сказал Пётр и, опомнившись, в трубку — Почему, не умею?

— Ну, не умеешь — примирительно, ласковым голосом сказала Наташа. — Вы у Крыкова? Сейчас приду.

— А жених что скажет?

— Какой жених? — удивилась Наташа.

— Ну, ты же замуж выходишь через две недели.

— За кого?

— Тебе видней.

— Кто тебе сказал?

— Афоня.

— А ему кто сказал?

— Лена Костикова.

Наташа фыркнула в трубку:

— Слушайте её больше, она вам и не то скажет.

— Так ты замуж не собираешься? — обрадовано спросил Пётр.

— Пока нет. Ждите, сейчас приду.

Пётр положил трубку и сказал:

— Радуйся, Афоня, она замуж и не собиралась!

Афанасий улыбнулся.

Вскоре в квартире Крыкова появилась высокая крепко сбитая девушка. Ну, просто русская красавица! Только вместо большой и толстой русой косы, она носила короткую стрижку. Но волосы были русые и густые. И большая для девушки грудь, на которую тут же инстинктивно уставились ребята. Но Наташа к этому уже привыкла.

— Рты закройте — скомандовала она — и рассказывайте.

— Как-то не логично — сказал Афоня. — Как можно рассказывать с закрытым ртом?

— Крыков, помолчи!

— Так он же главный рассказчик — вступился за друга Пётр.

— Хорошо, Крыков, рассказывай.

И Афанасий, сначала немного смущаясь, начал рассказывать план экспедиции. Наташа слушала внимательно, задавала дельные вопросы, смотрела карту. Потом сказала задумчиво:

— Ну, что, хорошо. Давайте попробуем. Я согласна ехать с вами.

Ребята, двое русских, довольно заулыбались, Мурад неопределённо пожал плечами.

Они ещё три или четыре часа занимались раскладкой: сколько брать продуктов, какую палатку, сколько котелков и прочее, прочее, прочее. Решили взять пять бутылок водки, одну на всякий случай (вдруг придётся долго пробыть в холодной воде), а четыре других для налаживания контактов с местным населением, как выразился Афоня. Купили туристические ботинки для Петра, Афанасия и Натальи, кеды для Мурада и Петра (на катамаране в них удобней), у Афони и Наташи кеды были свои.

Через три дня, после беготни по магазинам и прочей суеты наши искатели Меча Аркаима сели на поезд на Ярославском вокзале. Ехать им предстояло тридцать шесть часов.

ГЛАВА 5

Взяли они одно купе на троих, во-первых, чтобы не было лишних ушей, а во-вторых (и это главное), чтобы спокойно поместить там катамаран и всё остальное.

Когда они нагруженные со всех сторон поклажей, красные и потные, появились у своего вагона, молоденькая проводница с надеждой в голосе, спросила:

— Ребята, а вы точно ко мне?

— К вам — успокоил её Афоня и протянул билеты.

Проводница посмотрела билеты, вернула их Афоне и сказала:

— А вы знаете, что на одного человека, разрешено провозить груз не более тридцати шести килограмм?

— Естественно, сударыня, мы это знаем — ответил вежливый Афанасий.

— А у вас будет тридцать шесть килограмм?

— Конечно, будет. — заверил её Афоня.

На самом деле у них было гораздо больше килограмм на каждого. Тяжёлая эта штука катамаран, тем более на троих.

Они потом ещё часа два распихивали по купе все эти рюкзаки, сумки, упаковки от катамарана. Уселись они на свои места, утирая пот, изрядно переругавшись перед этим, только тогда, когда поезд уже давно покинул пределы Москвы и стучал колёсами по Подмосковью.

Зашла проводница за билетами, посмотрела на дела их рук, покачала головой и ничего не сказала. Правда, потом пришла и предложила чаю. От чая они не отказались.

После чая Наташа сказала:

— Ну, мальчики, шли бы вы покурить.

— Мы же не курим — удивился Пётр.

— А меня это не волнует. Это ваши трудности.

— Ладно, — сказал Афоня, — пойдём в окно посмотрим с той стороны.

Дверь купе за ними закрылась на замок.

Ребята молча стояли у окна и смотрели на проплывающие мимо пейзажи. Когда замок щёлкнул ещё раз, открываясь, и они вошли, то увидели, что девушка сидит в халате, домашних тапочках и читает книгу.

— Что читаешь? — поинтересовался Афоня.

— «Обыкновенную историю» Гончарова.

— Я заметил, — сказал Петя, — что Гончаров написал всего три книги и все они на «о». «Обломов», «Обыкновенная история» и «Обрыв».

— Действительно, — сказала Наташа, — какой ты Петя Иванов наблюдательный.

И опять уткнулась в книгу. Парни, Пётр и Мурад полезли на свои верхние полки, смотреть в окно. Афанасий внизу смотрел на Наталью.

Как им было хорошо прошлой осенью! Какая любовь. Ему почему-то запомнились большие жёлтые кленовые листья на асфальте. И вот первого декабря поссорились. И, главное, он не мог вспомнить из-за чего. Так и не помирились.

Первая ночь в поезде прошла спокойно. Днём смотрели, как за окном пробегают леса, поля, стога сена и прочие не броские, но такие милые, российские пейзажи. Всю снедь вывалили на стол: курицу, варёную картошку, помидоры, огурцы, сало и сильно газированный напиток — три бутылки по два литра. Ели от скуки целый день. Проводница два раза чай приносила. Лениво переговаривались.

Афанасий спросил Мурада:

— Откуда этот твой чеченец и балкарец знают друг друга?

— Наши отцы в Казахстане в одном ауле жили.

— Наши?

— И мой тоже. Между прочим, дед мой в войну Брестскую крепость защищал! А жену его и детей за шкирку и в ссылку!

— Откуда знаешь?

— Что?

— Что в Бресте воевал.

— Из писем! Там погиб. А всю нашу родню, всех чеченцев, ингушей, балкарцев — в Казахстан! Что среди русских предателей не было?

— Были! Ты же историк, Мурад, ты же знаешь — были. Только всех русских в Казахстан не загонишь. Казахстана не хватит! И Узбекистана тоже! Вместе с Сибирью! Поэтому их, и правых и виноватых, загнали в другую страну — Тот Свет называется. Из Казахстана вы вернулись, да ещё казачьи земли прихватили, а с того света никто не вернулся!

— Казачьи земли нам ещё царь дал, а потом Советская Власть в самом начале прибавила, так что не надо грязи!

— Надо же и они ещё обижаются! Правильно! Вы в Гражданскую войну казаков в спину били, потому — что, они были за белых, а вы, якобы, за красных, вот вам землицы и отсыпали.

— Почему — якобы? За красных. И землю нам дали, как и обещали: земля — крестьянам. Вот и дали. Не отказываться же!

— Правильно! Тем более что хозяева земли на том свете. И ушёл в басурманские руки казачья крепость — город Грозный.

— Так они и в Чеченские войны продолжили начатое. Геноцид это называется, дорогой мой патриот Чечни — вставил Пётр.

— А… — начал было Мурад, но Афоня его перебил:

— Про Казахстан мы уже слышали.

— Да ну вас! — сказал чеченец и уставился в окно.

— Ладно, не обижайся.

— Что «Не обижайся?» Вы, русские, когда с людьми другой национальности говорите, не важно, с кем: чеченцем, татарином или немцем. Чувствуется внутреннее превосходство. Вы как бы говорите: «Ты, конечно, парень хороший, но я-то лучше!»

— Да? — сказал Афоня. — Не замечал. Но с другой стороны: мы заслужили. Своей исторической судьбой так сказать.

— Не замечали… Вон Петя тоже матерное словцо вставляет через раз. Сам его не замечает и мы это как бы не замечаем.

— Да вы что! — воскликнул Петя.

— Есть, есть — улыбнувшись, сказала Наташе.

— И когда с тобой говорю?

— Да.

— Как не удобно-то. И какое?

— Из трёх букв — сказал Афоня — На «ё» начинается. Аббревиатура: Ельцын Борис Тимофеевич.

— Он Николаевич — растерянно поправил друга Петя.

— Вот именно! А ты его Тимофеевичем.

— Нет — сказала Наталья — правильнее — Ёлкин Павел Тимофеевич. Так произносит это слово-паразит наш друг Петя Иванов.

— В общем-то, да! — согласился Афоня.

— Ой, не вгоняйте меня в краску, я всё понял. Это отголоски войны и хронического недосыпа. Буду бороться.

— Борись — позволил Афоня, и обратился к Мураду — Где эти двое? Как думаешь?

— Не знаю, — пожал плечами Мурад. — К Москве, наверное, подъезжают.

— Значить на сутки мы их опередили. Будем надеяться. А что касается всех этих исторических обид, не только чеченских, так я тебе скажу: знаешь, на катамаране все гребут одинаково, но каждый. Заметь, каждый! Думает, что он один надрывается, а другие нагло сачкуют. Петрух, скажи!

— Да, это точно!

— Так вот и в Союзе было. Все думали, что русские жируют, гады, особенно москвичи! Петрух, скажи.

— Да, это точно!

— А оказалось, что это русским хуже всех жилось. Разошлись по своим национальным квартирам — теперь все к нам лезут, как будто тут мёдом намазано и опять за счёт нас пытаются жить.

— Ну, вы русские добренькие. У вас Боженька добренький, он вам всё прощает и вы добренькие — всем всё прощаете.

— Вот именно! Главное, чтобы мы, русские, не обозлились!

— Поэтому я и еду с вами за Мечом Аркаима, чтоб вы — русские не обозлились.

— Про Аркаим что только не пишут. — Афанасий перевёл разговор на другое. — Что это обсерватория, что это город какого-то медведя (откуда в степи медведи?), что там жили арии — предки славян, а то и русских. Арии может быть, там и жили, в смысле индоарии, которые там точно жили, но причём тут славяне вообще и русские в частности?

— На дураках деньги делают — с призрением сказал практичный Мурад.

— Это да! — сказала Наташа. — Легче всего деньги делать, вешая лапшу на уши, это на здоровье и перевёртывая, перевирая исторические факты. На здоровье, как говорила моя бабушка: «Когда болеешь, кусок дерьма съешь», поэтому всему поверишь! Всё попробуешь. Кусок мела (это в лучшем случаи) купишь за бешенные деньги и съешь как панацею от всех болезней.

— А история? — подхватил Афанасий. — Так всё равно не проверишь! Или просто интересно почитать, когда тебе говорят, что это от тебя коммуняки скрывали! И ты скажешь: «Вон оно что! Это, оказывается, не мы шведов под Полтавой победили! А они нас! И, даже не они, а их союзники, пламенные борцы за незалежную Украину, украинские казаки!» А то, что украинцы стали называть себя украинцами только в конце девятнадцатого века, это не учитывается! Это не интересно! Или скрывается! А Богдан Зиновий Хмельницкий считал себя русским! Да, он жил на Украине. И Украину он привёл под руку российского царя, но считал себя русским и по вере и по национальности. И все казаки его считали себя «руськими людьми». Хотя история всегда была на службе современной политики. Во все века историю перекраивали в угоду действующей власти. И про Аркаим! Неужели нельзя догадаться, что три с половиной тысячи лет назад не было даже в проекте ни славян, ни тюрок, ни кого из ныне живущих народов? Просто элементарно включить мозги? Неужели так много дураков на белом свете?

— Дураков хватает! А чеченцы, тогда, были!

— Да ну?

— Да. По нашим легендам мы вышли из Шемара, то есть из Шумера.

Наташа весело засмеялась, чуть щуря глазки:

— Ого, как скромно! Чеченцы — старше китайцев.

А Афанасий сказал:

— Только чёрт вас, какой видел, как вы из Шумера выходили! Значить жили — не тужили у Персидского залива, на берегу Тигра и Евфрата, и, вдруг, решили податься на Северный Кавказ! С чего вдруг вас туда понесло?

— По легенде из-за войны. Искали тихое место.

— Нашли? Мало ли что легенды говорят! Где этот Шемар находится и что это такое?

— Мы то же за мечём по легенде едем — обиделся Мурад.

— Да, но, легенда, подкреплённая диском, что Петька нашёл!

— И у нас это фактами подкрепляется: язык отдалённо напоминает шумерский, пантеон языческих богов схожий.

— Если, честно, я этим не интересовался, я не знаю. Про язык тем более.

— Я тоже — сказала Наталья. — В общих чертах знаю, а так что бы досконально — нет.

Помолчали. Потом чеченец ехидно заметил:

— Вы, русские, странный народ — хвастаетесь тем, чего нормальные люди должны стыдится!

— Например?

— Пьянством! Нация алкашей.

— Ну, не надо грязи! — встрял в разговор Иванов. — Мой дед первый раз выпил в шестьдесят лет и ни разу в жизни не курил и умер почти в девяносто девять лет, месяц не дотянул, а если бы вообще не пил, то может, и до ста бы дожил.

— Это правда, — продолжил Крыков. — Русские начали пить массово, где-то после войны. Фронтовые сто грамм способствовали спаиванию населения великой, тогда ещё не пьющей страны! Сталин не думал, что трезвые за него пойдут воевать.

— Те, кто пил перед боем — из него живыми не выходили — вставил Пётр.

— Это правда — подтвердил Мурад. — В лучшем случаи, будет ранен.

— Так оно, как правило, и было — согласился Пётр.

— Так воевали то стали, в конечном итоге, трезвые и не за Сталина! А за Родину! — продолжил Афанасий. — Но сто грамм то куда девать? Выпивка для русских экзотика. Поэтому любят наши выпить на халяву. И не как хватит, а как всё! Почему? Потому, что завтра выпивку может не быть. Если у француза или грузина вино год не переводится — пей — не хочу! То у русского это всё от случая к случаю. А тут представляете, после войны, возвращаются домой ветераны, все в медалях да орденах! Герои! Но пьют безбожно. На войне привыкли. И тогдашние мальчишки стали им подрожать. А плохое прививается быстрее, чем хорошее. Дорога вниз имеет мало остановок!

— Но это всё как-то утрировано! — усомнился Мурад. — Ещё с Петра Великого в русской армии наливали чарку перед боем.

— А перед Бородинской битвой от чарки отказались — вставила Наташа.

— Да! Хотя многие и отказывались — продолжал Афонасий. — Особенно перед серьёзным боем. И армии были не такие огромные, поэтому спаивание не происходило в таких массовых количествах. А до этого просто негде было взять. У колхозников не было денег. У них были трудодни. То есть натурой платили. А нет денег — нет и магазинов. Да и до революции была напряжёнка с магазинами и деньгами. Надо было делать выпивку из собственных продуктов. А это было чревато! Мы жили в зоне рискованного земледелия, больших избытков-то продуктов не было. Поэтому, что из ячменя делать — пиво или кашу, выбор делали в пользу каши. От голода даже пьяными никто умирать не хотел.

— Согласен, — сказал Мурад. — вы единственная нация, которая закусывает. Остальные запивают еду вином или пивом, вместо компота, или пьют виски или типа того в чистом виде, одни вы норовите даже вино чем-то закусить. Но упорно говорите, что всех перепьёте!

— Русские не сдаются! — отрезал Иванов и глупо засмеялся.

— Причём здесь «не сдаются»? — поморщилась Наталья. — Что за бравада такая глупая? Было бы, чем гордится! Ты же не пьёшь, Иванов?

— Ну, в общем-то, да! Так от случая к случаю.

— Хотя, да! Напиваются, вусмерть, не сдаваясь — продолжал философствовать Афоня. — Это, кстати, тоже черта национального характера. Наши национальные хмельные напитки — это пьяный квас, мёд, брага, пиво. Делали их от случая к случаю, то есть по праздникам. И сколько в них было градусов? Три, максимум — четыре. Тут до смерти упиться сложно — пузо лопнет.

— Любитель выпить — слабый человек — стал размышлять Пётр, поддерживая убеждения друга. — Нельзя сначала глушить водку по чёрному, а потом идти мир спасать, как Брюс Уиллис в «Крепком орешке». Чего-нибудь одно — или ты пьяница или спаситель мира. Пьянство и геройство не совместимы.

— Как гений и злодейство — задумчиво сказал Мурад.

— Как что? — не понял сначала Пётр и тут же сообразил. — А, ну да. Пушкин?

— Он! — подтвердил уже Афоня и, подумав немного, продолжил размышления:

— Самое смешное — государственный стандарт со словом «водка» утвердили в 1936 году и стали печатать на этикетках этого напитка. Шестьдесят лет назад!

— Да ладно! — удивилась Наталья. — Не знала.

— Да! Всего-навсего! До этого этот напиток, так сказать, «национальный», назывался «казённое вино». Или, в просторечии — «казёнка». А ректификационную колонку, необходимую для производства спирта, из которого, в свою очередь, делают водку, изобрели только в двадцатых годах девятнадцатого века. До ума довели только к концу того же века. В 1895 году народного здравия для, ввели винную государственную монополию. Стали заставлять народ пить разведённый этиловый спирт! А самогон гнать запретили. Хотя его не очень то и гнали. И пьянствовать не очень то и хотели. И бунтовали по этому поводу! Но государству нужны были деньги, и оно уверяло, что чистый разбавленный спирт лучше самогона.

— Хотели как лучше, получилось как всегда! — вставил Пётр.

— Я бы эти слова Черномырдина золотом выложил на кремлёвской стене. Прям за мавзолеем. Только лучше-то хотели власти для себя любимых. А народ — хрен с ним, пусть спивается, лишь бы казну наполнить. И получилось это у советской власти, а не у царской! На отлично получилось! Те, кого не расстреляли, не убили в Гражданскую войну — стали спиваться. Вымирать стала Россия. Революция в целом принесла много бед русскому народу. И сумеем ли, сможем ли, мы возродится — большой вопрос!

— Сумеем! — убеждённо сказал Пётр.

Так за разговорами и дружескими перепалками под стук колёс прошёл тягучий день в поезде. Когда Афоня и Мурад стали вспоминать студенческие годы. Петька полез на верхнюю полку подремать. Потом ужинали, пили чай, опять о чём-то говорили, вдыхая неповторимые ароматы поезда.

Прошла ночь, наступило утро. Лениво позавтракали, выпили чаю на радость проводнице и стали не спеша готовиться к выходу.

В двенадцать часов дня по московскому времени или в два часа дня по местному поезд прибыл в Ивдель.

На выгрузку было всего несколько минут, но они уложились. Благо, что опыт, какой-никакой у Афанасия и Петра был.

Парни заранее спросили проводницу, из какого тамбура и на какую сторону будут высаживать пассажиров. В этот тамбур не спеша перенесли все свои вещи и там спокойно ждали остановки поезда. Когда поезд остановился, и проводница открыла дверь, Пётр и Мурад спрыгнули на платформу и стали принимать вещи у Афанасия и относить их на перрон. В результате у них осталось время поболтать с проводницей и тепло попрощаться с ней.

ГЛАВА 6

Городок встретил путешественников пасмурной прохладной погодой и мелким дождём. Ещё в поезде, видя, что творится за окном, Афанасий и Пётр натянули на себя анораки, а Мурад штормовку. Штормовка была обычная брезентовая, покупная, как и рюкзак Мурада. У Афанасия и Петра анораки, рюкзаки и спальные мешки были самодельные. Ребята в молодости когда-то сами их сшили из плотного непромокаемого капрона. Поэтому у Афони анорак, рюкзак и спальник были сине-красные, а у Петьки чёрно-оранживые.

Туристы расположились зале ожидания одноэтажного розовато-белого здания вокзала. За окном со стороны города бродила гнедая лошадь. Афанасий удрал устанавливать контакты с местным населением в поисках транспорта в сторону посёлка Плотинного. Мурад и Пётр, молча смотрели, как бродит от окна к окну лошадь, цокая подковами по асфальту. Мурад что-то загрустил.

— Что пригорюнился, джигит? — Петька дружески хлопнул по плечу Мурада. — Чечню вспомнил?

— Да. — Грустно откликнулся тот, — ты не представляешь, как хорошо было до войны у нас в Чечне, у моего деда.

— Не горюй, война рано или поздно кончится и всё у вас наладится. За этим мы и припёрлись в эту глушь, чтобы второго витка этой войны не было. Баранов то резал у деда?

— Да, когда взрослым стал — резал. До этого только ноги держал у овец, когда их резали.

— А человека зарезать сможешь?

— Теоретически — да. Практически — не пробовал. Я даже не знаю, убивал я кого-нибудь или нет. Наверно, да. В бою, ну, ты должен знать, ты стреляешь, сосед твой стреляет, противник твой упал. А кто в него попал? Неизвестно!

— Это, да. А мне приходилось и в упор стрелять и ножом резать.

— Чеченцев?

— И чеченцев и, даже, одного негра. Откуда он там взялся?

— Из Северной Африки. Из Судана или Нигерии.

— Вот мы с тобой тут сидим, мирно беседуем, а ведь совсем недавно могли нос к носу состыковаться!

— Да-а. Парадоксы гражданской войны. Или какая она там была, в смысле есть? По названию?

— Да кто её знает.

Через полчаса прилетел Афонька радостно-весёлый весь возбуждённый и какой-то взлохмаченный.

— Ну, что наладил контакт с местным населением? — спросил Пётр.

— Ещё как! Джип «Тайга» — подойдёт? Нас довезут не только до Плотинного, а прямо до реки! Здорово, да? Так, если топать от Плотинного посёлка пешком, шесть километров, то мы бы до места добрались только ночью.

— И во сколько это нам обошлось? — не разделил афонькину радость Иванов.

— Ерунда. Три тысячи рублей и три бутылки водки.

— Да-а… — протянул Петька.

— Я заметил, — сказал Мурад, — русские всегда о водки жалеют.

— Что о ней жалеть? На фиг она нужна эта водка? Просто беспокоюсь о здоровье местного населения. Как-то по молодости мы с Афонькой и нашими друзьями туристами-водниками ходили на Киржач. Как мы там нажрались! Как нам было плохо! И с тех пор мы в поход водку не берём, а если берём, то не пьём во время похода — что-нибудь одно: или грести или пикник на природе. А что, здесь водки, что ли нет?

— Есть, но у местной качество страдает, а привозная дорого стоит. Московская водка в этих краях всегда ценилась.

— И это город золотоискателей? — удивился Пётр.

— Согласен, не Клондайк. Да и добыча золота — всё в прошлом, здесь больше лес валят, завод какой-то есть.

— И зеки есть?

— А как же, здесь где-то недалеко колония.

— Да-а, занесло. Ну, ладно, — проворчал Пётр, — одеваемся, что ли?

Они надели на себя рюкзаки, натянули на головы капюшоны, взяли в руки упаковки с катамараном и вышли из зала ожидания.

— Веди нас, Сусанин, — на улице сказал Петька Иванов.

На привокзальной площади стоял тёмно-зелёный внедорожник «Нива-Тайга», к нему и повёл Афанасий. Он забежал вперёд, оглянулся, достал фотоаппарат и сфотографировал ребят, идущих под рюкзаками на фоне здания вокзала с надписью «Ивдель» и лошадью. Дойдя до машины, постучал ладонью по стеклу и из внедорожника вышел коренастый мужик, открыл багажник. Покидали в него рюкзаки и упаковки с катамараном, разместились в машине, в, принципе, ещё бы один человек влез.

— Все? — спросил водитель.

— Все — ответил Афоня.

— Что это вас только трое? — поинтересовался водитель, заводя машину.

— А сколько должно быть?

— Четверо. Обычно туристы чётным количеством ездят.

— У нас четвёртый заболел, — соврал Афонька. — Прям перед отъездом.

— Не повезло.

— Да. Не повезло. Места у нас красивые.

— А вы часто туристов подвозите? — продолжил разговор Афанасий, наблюдая, как внедорожник вывернул с привокзальной площади и покатил вниз, с горки по улице.

— Случается. Деньги лишними не бывают!

Машина скатывалась с горки поднималась на другую и опять и опять скатывалась и поднималась. Дорога шла волнами, с холма на холм. И эти холмы в дали, постепенно превращались в не высокие горы.

— Откуда вы? — спросил водитель.

— Москва.

— Ну и как там Москва?

— А что с ней будет? Строится! Слова песни: «Дорогая моя столица, золотая моя Москва» оказались пророческими.

Водитель засмеялся, качая головой:

— И как вы там живёте?

— Как все. Ближе к выживаем, чем живём.

— Но денег то хватило сюда приехать.

— А это что? Швейцарские Альпы? — удивился Афоня. — Это отдых для тех, у кого денег на Турцию или Египет нет.

— Значить сравнялась Москва с провинцией.

— Нет, в Москве, конечно, проще денег заработать, больше возможностей, чем в провинции. Но не всем же везёт. Вы думаете, в Москве одни миллионеры живут?

— Да ничего я не думаю. — сказал водитель и замолчал на какое-то время.

Дождь кончился. Выглянуло солнышко и в тёмно-синем небе над умытыми холмами вдали, засверкала радуга.

— О, пятиэтажки! — показал рукой некультурный Пётр на розовые пятиэтажные здания с красными крышами. — Это здесь, наверное, небоскрёбы!

— Эх, москвичи! — неодобрительно покачал головой водитель. — А ещё удивляются, почему их не любят!

— Извините. — Буркнул Петька и примирительно добавил — А дороги у вас хорошие.

— Потерпи, дальше хуже будет — успокоил водитель.

Дальше дорога пролегала между невысоких гор, поросших хвойным лесом, и по-прежнему — то ныряла в низ, то поднималась вверх. Вдоль дороги росли осины, и даже берёзы, что немало удивляло туристов. За лиственными деревьями темнели хвойные.

— Вы все москвичи?

— Да, — ответил Афоня, он сидел справа от водителя.

— И этот чернявый — то же?

— Да, мы друг друга с детства знаем, — самозабвенно врал Афоня.

На обочине стоял гаишник, махал полосатой палкой, требуя, остановится. Рядом с ним стояли солдаты внутренних войск, вооружённые автоматами. После проверки документов и осмотра машины туристов отпустили.

— И что бы это значило? — поинтересовался Пётр.

— Как что? — ответил водитель. — Две недели назад из колонии трое зеков сбежали. Ищут! Только, думаю, вряд ли они в Россию на запад двинут, по тайге, через горы, без снаряжения — это верная смерть! И топать очень далеко! Они где-то здесь залегли. Выждут, когда всё утихнет и на паровозе на Большую землю, в тёплые края!

— Да, весело тут у вас!

— Да нет, это редко бывает. Куда тут убежишь? Я даже и не помню, когда последний раз такое было. Кстати, двое из них, как говорят, кавказцы были — и шофёр внимательно посмотрел на Мурада.

Мурад пожал плечами и отвернулся.

Машина свернула с более или менее хорошей асфальтированной дороги на просёлочную грунтовую дорогу. Как и обещал водила, она была не очень хорошая — машину мотало из стороны в сторону. Она переваливалась из колеи в колею. Разговоры прекратились, здесь бы удержатся и язык не прикусить. Лес подступил вплотную к дороге. Водитель весело посмотрел на своих пассажиров, как бы говоря: «Держитесь, ребята!». Вдали, на горизонте показалась цепь лесистых гор. Через полтора часа проехали посёлок Плотинный, а ещё через полчаса въехали на перевал. Водитель остановил машину.

— Давайте передохнём, малость — предложил он, вылезая из машины. — Перевал Хоза-Торун!

— Посмотрите, красота, какая! — обвёл рукой вокруг. — Где вы ещё такое увидите? Впереди Европа, позади Азия!

Ребята выползли из машины. Справа и слева до горизонта уходили горы, поросшие лесом. В лесу туман, плавно переходил в облака и торчал козырьком над лесом. Впереди прямо под облаками, позолоченными солнцем, горы пониже. Европа! Сзади всхолмленная тёмная равнина под тёмными облаками. Сибирь! Она же Азия.

Величественный первобытный пейзаж!

Туристы достали фотоаппараты. Сфотографировали пейзаж вокруг себя, машину с водителем на этом фоне, себя на фоне машины и водителя, и себя без машины и без водителя. После фотосессии, изрядно поразмяв ноги, сели в джип и двинулись дальше. Ехать оставалось не так далеко.

Проехав вниз три километра, водитель остановил машину:

— Вам же в сам посёлок не нужно. А река — вон она!

Слева от дороги за деревьями блестела река. Впереди и правее на большой поляне стояла тёмно-красная «семёрка» и бежевая «восьмерка» рядом двое мужчин и две женщины возились с шашлыком. Мальчик и девочка лет семи-восьми играли в мячик.

Тепло попрощались с водителем, предварительно, конечно, расплатившись.

— А что у вас напряг с водкой? — поинтересовался Петька.

— В каком смысле? — удивился водила.

— Ну, за проезд водкой взяли.

— Если дают — почему не взять?

— Понятно, — сказал Пётр и выразительно посмотрел на Афоньку.

Развернувшись, внедорожник уехал, а наши туристы обвешались снаряжением и побрели на другой конец поляны к реке.

— Афонь, а кто в Москве говорил про медвежий угол? Где медведи, где угол? Народу как на Красной площади. Расположились как в парке — ворчал Петя.

— Да не ворчи ты! Ну, приехали люди из Азии в Европу отдохнуть, что тут такого. У нас, наоборот — из Европы едут в Азию или Африку.

— Откуда знаешь, что они из Азии?

— На номера посмотри! Какой регион?

— А-а — протянул Петька, — понятно.

Туристы дошли до места, устало скинули рюкзаки, посмотрели на воду. Река была в мелких стоячих волнах — вода, ударяясь о камни, образует такие волны.

— Значить препятствий на этой реке почти нет? — обратился Пётр к Афанасию.

— Нет, — утвердительно ответил Афоня.

— А это что?

— А это — шивера. Она до конца маршрута. Здесь глубина должна быть тридцать-пятьдесят сантиметров, для катамарана это ерунда, — отмахнулся Афонька.

Пётр пожал плечами, и они начали устраивать лагерь: разбили палатку, устроили место для костра, сходили за водой и дровами. Разожгли костёр.

— Когда мы ели в последний раз? — спросил Пётр.

— Недавно, — ответил Афанасий, — утром, в поезде.

— Тогда, наверное, супчику надо забацать? И макароны с тушёнкой. Ты как, Мурад?

— Конечно — кивнул головой тот.

Над костром повесили три котелка с водой. К половнику привязали очищенную от коры ветку, что бы было удобнее им управляться у костра. В первый закипевший котелок засыпали макароны. Остальные два котелка закипали как-то неохотно. Макароны были уже готовы, их слили, заправили тушёнкой, а остальные только закипели. Один сняли с костра и всыпали туда суп из пакетов, накрыли крышкой, оставили доходить. В другой котелок, тот, что для чая, не снимая его с костра, Афоня мастерски, тремя резкими взмахами руки, послал три горсти чайной заварки в бурлящую воду.

Пётр сказал, что это всё предрассудки: сначала есть первое, затем второе, можно и наоборот, сначала второе, потом первое. На том и порешили. Разложили макароны по мискам, достали деревянные ложки, и только было собрались поесть, как у соседей раздались женские крики:

— Ой, ой! Помогите!

Из-под капота красной «четвёрки» валил дым, и женщины взмахивали руками, не зная, что делать.

Афона схватил котелок с супом, и они с Муратом полетели на крики. Пётр с миской макарон между колен невозмутимо остался сидеть на месте у костра. Он видел: как поднялась суета вокруг машины, как подняли капот и залили его пеной из огнетушителя, как подбежали ребята, как им пожали руки, похлопали по плечам и отправили обратно.

Когда Афанасий с Мурадом пришли назад, Пётр, поднося ложку ко рту, ехидно спросил:

— А куда это вы бегали с нашим супом?

— Машина загорелась. Хрен его знает, что там случилось.

— Видел. И что?

— Потушили.

— Супом?

— Огнетушителем.

— Какой облом! Конкретный! У них был огнетушитель! У этих дикарей!

— Хватит издеваться! — вмешался Мурад. — Что не надо было бегать помогать?

— Нет, вообще-то вы герои! — сдался Пётр.

И наши герои продолжили прерванный ужин. Потом седели у костра, отмахивались от комаров, мирно беседовали и слушали пьяные крики и шутки («Всё пропью — гармонь оставлю!»). Слава Богу, гармони у них не было.

Афони вдруг вспомнилось:

— А помнишь, Петь, у тебя подруга была? Как её звали?

— Ну? — вопросительно посмотрел на него Пётр.

— У которой чёрт было неприличное слово. Его произносить было нельзя. А мат был для неё — ничего особенного.

— Ааа… Помню. Да. Своеобразная была девчушка. А звали её Нинка. — Пётр задумался и с сомнением в голосе сказал — Или Томка. Нет! Точно Нинка! — и опять засомневался. — Или Томка.

Он посмотрел на ребят, как бы ища в них сочувствия и помощи:

— Я всегда эти два имени путаю. Они так похожи. Вы не находите?

Афанасий и Мурад замотали головами в знак отрицания.

Пётр продолжал мучиться:

— Да нет! Нинка! Точно, Нинка! Хотя… Нет! Нинка! У неё ещё подруга была — Ольга, ну ты, Афонь, должен её помнить.

— Не Ольга, — сказал Афоня, — Ольга была у Тамарки. А у Нинки подруга Ирка.

— Не знаю, может и так. А что ты о них вообще вспомнил? Восемь лет прошло. До армии ещё! Девки, наверное, давно замуж вышли.

— Да так. Навеяло, слушая соседей.

Потихоньку шумные соседи стали затихать, и наши друзья тоже отправились спать под мерный плеск реки и шум леса.

На чистом тёмно-синем небе на них глядели звёзды, и сиял молодой месяц.

ГЛАВА 7

На следующее утро туристы проснулись рано часов в восемь от жуткого холода. Солнце ещё не вышло из-за Уральского хребта и обогревало только восточные склоны близь лежащих на западе гор. Дрожа от холода, развели костёр. Пока возились с костром, стоянку осветило солнце, которое встретили радостными воплями. Стало теплее.

Набирая воду из реки для завтрака, Пётр обратил внимание Мурада:

— Смотри, берёза растёт! Наверное, и на той скале, где меч, берёзы могут быть.

— Тут вокруг березы и другие деревья. Хотя я, честно, думал, тут одни ёлки.

— Здесь и елки и комары и … Слепни! — Пётр яростно ударил себя по плечу. — Нечего. Привыкнем!

Вернувшись в лагерь с водой, Пётр сказал:

— Ну и комары тут! С воробья!

— Я же говорил, что это край похожий на рай, а где вы видели рай без комаров? — процитировал Афоня мультфильм «Лягушка — путешественница». И все с этим, улыбаясь, согласились.

— За что боролись, на то и напоролись! — пошутил Пётр.

За завтраком Афоня спросил:

— Помните, как перевал называется?

— Нет, — дружно ответили Пётр и Мурад.

— А зря! Хоза — Торун! А бог войны у вогулов — Хонт-Торум! Мы на правильном пути!

— Это ничего не доказывает — возразил Мурад. — Это может означать что угодно: «Лёгкий перевал», «Хорошая погода». Да мало ли что ещё! Ты же не знаешь языка манси. То, что мы на правильном пути мы и так знаем.

— Не буду спорить, — миролюбиво согласился Афоня, — хотя версия хорошая. Многообещающая, я бы сказал.

После завтрака занялись сборкой катамарана, отбиваясь от комаров и слепней. Ещё не привыкли!

Красавец катамаран стоял у берега на половину в воде — ярко-красный снизу и голубой сверху. Ребята запихивали вещи в непромокаемые мешки, сшитые из детской пелёнки, и таскали их на сетку, прикреплённую между гондол катамарана. Три мешка прикрепили на гондолы вместо сидений.

К катамарану подошёл мужик из соседнего лагеря с детьми (мальчиком и девочкой), нагло отодвинул Мурада в сторону, поставил детей у катамарана и начал фотографировать.

Растерянный чеченец подошёл к ребятам показывая на мужика:

— Что это?

— Это дикий народ — ответил Афанасий, глядя на мужика с детьми, продолжая укладывать свой мешок. — Никогда катамарана не видели.

— А какие у них ещё развлечения? — вставил Пётр. — Кроме как попьянствовать на природе, поджечь автомобиль и сфотографироваться у катамарана. Как, интересно, они отсюда уедут?

— У них две машины. Как-нибудь уедут — отрезал Афанасий.

К двенадцати часам уложились, оглядели стоянку: ничего не забыли? Потом Афоня обратился к Мураду:

— Капитаном на катамаране привык быть я! Петро — скажи!

— Да, это точно.

— Мои команды выполнять беспрекословно — нравятся они тебе или нет. На берегу можешь сказать обо мне всё, что хочешь, можешь даже набить мне морду …

— Я, даже, могу тебе в этом помочь — сказал Петя. — Но на берегу!

— Искренне надеюсь, конечно, что до этого дело не дойдёт. Так! Ты сидишь слева впереди. Грести — это понятно, что делать. Да? Табанить — это грести в другую сторону. Если ты гребёшь — катамаран поворачивает направо, табанишь — налево. Ты нас с Петькой не перегребёшь, но всё-таки — гребанул два раза, подтабанил, то есть выпрямил катамаран. И, главное, смотри вперёд, замечай камни, брёвна и прочие препятствия и сообщай мне. Потому что за тобой мне может быть и не видно. Понял? Ну, по коням!

И, обращаясь к реке, выкинув вперёд правую руку, с пафосом продекламировал:

Как вылет кречетов от их родимых скал, Устав дырявые донашивать кафтаны, И плыли покорять тот сказочный металл, Которым славятся неведомые страны; Клонили к Западу их мачты ураганы, К таинственной земле их гнал широкий вал. (стихи кубино-французского поэта Хосе Мария де Эредиа)

— Не накаркай про вал, капитан! — сказал Петька.

— Ты косых валов боишься? С каких это пор? Вперёд!

Мурад сел впереди, слева. На переднем правом сиденье уложили и привязали мешки с камнями, что бы как-то сбалансировать малое речное судно.

Пётр с Афоней столкнули с берега катамаран, запрыгнули на сиденья. Афоня сидел на левой гондоле за Мурадом, Пётр, как самый сильный на правой гондоле катамарана. Он должен был перегребать гребцов на левой стороне катамарана. А это было довольно тяжело. Пётр выкрикнул девиз десанта: «Никто, кроме нас!» и энергично стал табанить, в то время как его партнёры стали гребли. Катамаран развернуло направо по течению на сто восемьдесят градусов. Пошли, правда кормой вперёд к великому изумлению Мурада.

— Это мы так балуемся — пояснил Афоня.

— Это мы так грести не умеем — сообщил Петя и тут же пожаловался — Вы меня перегребаете!

Затем наклонился в бок, параллельно воды сделал широкий гребок. Катамаран развернуло носом по течению. Наконец-то двинулись вперёд.

Извилистые берега поросли кустами, высокой травой. Берёзы и осины склонялись к самой воде. Солнце светило с голубого неба, мелкие волны блестели на воде.

Прошли метров десять и врезались в правый берег.

— Не слишком ли большая река для такого маленького катамарана? — съехидничал Пётр.

— Ничего, — серьёзно ответил Афоня, — сейчас сыграемся.

И, действительно, несколько метров шли виляя из стороны в сторону, постоянно втыкаясь в правый берег, потом, постепенно приспособились, притёрлись к друг другу и через час ругани и взаимных упрёков пошли ровней не натыкаясь на извилистые берега. Подошли к небольшому перекату, скатились с него как с горки, радостно посмотрели друг на друга.

— Ничего! — сказал Афанасий. — Сегодня долго напрягаться не будем. Ещё чуть-чуть и будем искать место для стоянки.

Через два часа устроили перекус прямо на воде: ели колбасу с чёрным хлебом (в одной руке хлеб, в другой — колбаса) запивая водой из реки, черпая её алюминиевыми кружками, привязанными бечёвками к катамарану, что бы они не утонули или не уплыли случайно.

Шли до четырёх часов дня. Плаванье прошло, в общем-то, спокойно, правда им пришлось пролезть через завал из поваленных деревьев не слезая с катамарана (повезло!). Протащить на бечёвках метров триста катамаран по мели, пройдя эти метры пешком рядом с катамараном чуть приподнимая его. И, наконец, найдя подходящею поляну на левом берегу реки и встать на ночлег, решив, что хватит приключений на сегодня.

Разбили палатку, развели костёр, приготовили ужин, он же обед. Глупые комары путали тепло от каши с теплом человеческого тела и садились на миски с кашей, на ложки, но ребята не обращали на это внимание и отправляли кашу в рот вместе с комарами. За чаем разговорились.

— Как, интересно, Ермак в Сибирь тащился? По Чусовой, через пороги, и дальше против течения? — задал вопрос Пётр.

— Что ты о нём вспомнил?

— Я о нём вспомнил, когда катамаран тащили по этой мели.

— Ну, во-первых, они не спешили, шестьсот километров за два месяца с уймой народу пройти можно.

— Почему за два?

— Ну, за три. В сентябре вышли, в ноябре тут уж снег вовсю. Перезимовали уже на той, сибирской стороне.

— Афонь! Шестьсот километров! Ты что?

— А что? По двадцать километров в день — тридцать дней! — сосчитал Афоня.

— Против течения?

— Ну, километров сто пятьдесят они шли по течению. Потом стало тяжелее. С Ермаком вообще много чего не понятно: в июне он под Смоленском, воюет с литовцами в Ливонской войне, а в сентябре уже гребёт на Каме, идёт завоевывать Сибирь. Всего их было человек шестьсот — восемьсот. Есть сведения, что он пленных шведов с собой прихватил.

— Зачем?

— Из пушек палить ваши казаки не умели — вступил в разговор Мурад.

— Скорее всего, так и было, — продолжил Афоня. — Я думаю, Грозный знал, куда и зачем Ермак отправился. Что он терял? Несколько сотен казаков и горстку шведов с пушками, отбитых у тех же шведов. А в случае удачи приобретал целое царство сибирское. Хан сибирский Кучум себя вёл как нынешний Лукашенко: то присоединюсь к России, то подожду немного, то пришлю дань, то пошли вы все на фиг. Но Иван Васильевич это не Борис Николаевич — у него не забалуешь. Вот и послал казачков, они и принесли ему Сибирь на блюдечки с голубой каёмочкой.

— Не думаю, что всё так просто. Чтобы восемьсот казаков справились с десятью тысячами татар, даже с пушками.

— Почему, Мурад. Вы же полезли на Россию, то же думали, что справитесь. А не вышло!

— Я о том и говорю. Ермак как справился?

— А Кортес? — спросил Петя. — У него тоже было пятьсот человек.

— И несколько десятков тысяч союзников-индейцев! К тому же если у ацтеков не было огнестрельного оружия, и лошадей они в глаза не видели, то у сибирских татар пушки были, пускай мало, но были! Про лошадей я уж не говорю! Казаки шли на стругах и палили из пушек, а татары из луков отстреливались! Пушка сильней лука!

— Так ли широки Тура и Иртышь? Их татарские луки насквозь простреливали! Пока казак одну пушку зарядит, татарин из него ёжика сделает! Да и когда-нибудь к берегу то причалить надо. Нет, Афанасий не обошлось тут без союзников! Кому эта земля принадлежала, где мы сейчас? Вогулам! И на той стороне гор тоже вогульская земля. А Ермак ваш без единой стычки прошёл!

— Чего ты так орёшь, Мурад? — спокойно сказал Афоня. — Скорее всего, ты прав. Возможно, вогулы и остяки казакам помогли, тем более, что отношения у них с татарами были не очень хорошие.

— А орёт он, потому, что у чеченцев союзников не нашлось! А то вдруг бы они нас победили, вряд ли, конечно, а вдруг! И было бы как в Югославии — была Россия да вся вышла! Все же нас так вокруг любят, что убить готовы!

— А за что вас любить?

— А за то хотя бы, что мы головами пленных в своих врагов не кидаемся!

— Согласись, Мурад, что Петька прав! Да эта земля хантов и манси, но мы же их не загнали в резервации, не уничтожили, как американцы индейцев.

— Ну и где они?!

— Часть из них русскими стали…

— То есть вы их не больно зарезали? — перебил Афоню Мурад.

— Причём здесь зарезали? В Мексике потомки ацтеков стали мексиканцами, в Перу потомки инков стали перуанцами, а местные вогулы здесь стали русскими!

ГЛАВА 8

— Кого это вы резать собрались? Здравствуйте, молодые люди!

Рядом с костром стоял мужчина лет под пятьдесят, в брезентовой плащ-палатке и штанах цвета хаки, заправленных в кирзовые сапоги, коренастый, среднего роста с каштановой бородой и усами. За плечами у него висел обычный брезентовый рюкзак, а на левом плече ещё и охотничий карабин. На голове — видавшая виды кепка. У его ног внимательно смотрела на туристов белая собака-лайка с серым пятном на правом боку. Ребята так увлеклись спором, что не слышали, как они подошли.

— Здравствуйте — приветливо за всех сказал Афоня. — Ни кого мы резать не собираемся. С чего вы взяли?

— Да вы орёте на весь лес как резанные — чуть растягивая слова, сказал незнакомец.

— Это шутка юмора? Смешно. А вы, собственно, кто?

— Я? Местный егерь, он же лесник.

— А мы — не местные туристы! Садитесь к костру, чего вы там стоите? Чай будете?

— Не откажусь.

— Тогда садитесь вон к Мураду.

— К Мураду?

— А что? — спросил Мурад.

— Да не похож ты на татарина, — сказал незнакомец, устраиваясь на бревне. — А у нас тут с Казани иногда появляются туристы.

— А он и не татарин, — сказал Пётр, — он чеченец.

— Во как! — удивился мужчина.

Он скинул с плеч рюкзак, развернул его, на ремешке кармана была пристёгнута кружка. Собака, меж тем, всех внимательно обнюхала и легла рядом с костром не далеко от хозяина, не сводя с ребят настороженных глаз. Хозяин собаки положил карабин на колени, отстегнул кружку, протянул её Афони. Собака тут же потеряла всякий интерес к ребятам, широко зевнула и отвернулась.

— Ну что ж, давайте знакомится: я — Григорий Тарасыч, а это Белка — он указал на собаку.

— Я — Афанасий, это — Пётр, ну а это — Мурад.

— Москвичи? — уточнил Григорий Тарасович. — Или, ты, парень, нет?

— И он москвич, хоть и чеченец — ответил Афоня, наполняя кружку гостя чаем.

— До Вылсы идёте?

— А с какой целью интересуетесь?

— Подолгу службы.

— Да. Но, сначала, мы хотели бы лицезреть прекрасный памятник природы Акташ.

— Лицезреть? Место, ребятишки, не хорошее. Вообще на этой стороне Посьмы и Вылсы места лешачьи, нехорошие. А у Акташа и подавно. За Акташем Поганое болото, а за Поганым болотом поганое урочище Пупы. Местные туда не ходят, только мы лесники подолгу службы, да и то с неохотой. А вы, прям к чёрту в лапы лезете. Что за блажь такая?

— Что ж тут за места такие интересные, лешачьи?

— Лешак по-вашему — «снежный человек», ети.

— Йети. — поправил Афоня.

— Как-то так, — согласился Григорий Тарасович. — Только он здесь не выдумка, а вполне живой представитель природы. Не дай Бог с ним встретится! Недаром его ещё пужанкой зовут! Правда есть и другое название, но оно не понятное.

— Что ж в нём такого страшного?

— Если увидишь — узнаешь, а так лучше и не знать.

— А вы его видели?

— Было дело. Издалека, мельком. У нас говорят, что кто ему в глаза посмотрит, тот или умрёт, или умом тронется. А ещё, у нас тут говорят, что некие сибирские князья, кто говорит — царевичи, богатство своё местным духам оставили, где-то на Акташе спрятали. Вот нечиста сила их и стережёт, ни кого сюда и не пускает.

— Мы, дядя, с Мурадом историки, и авторитетно можем заявить, что единственные сибирские князья или царевичи были кучумовичи, сыновья хана сибирского Кучума. Но они получили от русских царей поместья под Ярославлем, в Мещере да под Рузой. Зачем им здесь золото прятать? Оно им в России бы пригодилось. Кроме того, они были мусульманами, правда, потом приняли православие. Причём здесь местные духи? Где Акташ и где Ярославль?

— Не знаю, так говорят. Вы люди учёные — спорить не буду! А так говорят! Да и действительно, тут разное случалось: люди пропадали, и много разной чертовщины было. Я бы вам не советовал туда ходить. Нечего там смотреть на этом Акташе. К тому же это заповедник. У вас разрешение есть?

— Конечно — сказал Афоня, — нет.

— Вот в этом всё и дело! — сказал Григорий Тарасович.

— Да и не знали мы, что это заповедник.

— И те не менее, это филиал Печоро — Илычского заповедника.

— Ну, чего не знали, того не знали. И давно он тут.

— Да не то что очень.

— Я думаю, — сказал Пётр и вопросительно посмотрел на Афанасия и Мурада, — что надо сказать Григорию Тарасовичу, зачем мы туда идём.

Афоня посмотрел на своих товарищей, вздохнул и начал рассказ, Мурад с Петром его дополняли. После окончания повествования Григорий Тарасович был несказанно озадачен и удивлён:

— Вон оно как! — покачал он головой. — Ну что ж, дело святое, надо помочь. Если быть кристально честным, то это не заповедник, а, пока, что заказник. Туризм, рыбалка и охота здесь возможна, хотя и ограниченно. Ну да разберёмся.

— А духи?

— А что духи? С молитвой не какие духи не страшны, если верить в молитву, что она поможет против нечисти. Мы же туда ходим. Страшно, а что делать?

— А Мурад?

— А что, Мурад? У него свои молитвы должны быть, к тому же он с нами. А, кстати, ради интереса, вы хоть одну молитву знаете?

— Нет! — замотали головой приятели.

— Ну вот, — усмехнулся Григорий Тарасович, — будете бояться.

— А серьёзно.

— А серьёзно, то от лешака молитвой то, конечно, отделаешься. Да вот, мы его встретим или нет? Это вопрос! А вот от зверя вряд ли. Звери тут уж больно чудные бродят. А встретить вы его, скорее всего, встретите.

— Что зайцы задом наперёд прыгают? — спросил Петька.

— Какие зайцы?

— Ну, вы говорите — звери.

— Зверь — это зверь, а зайцы — это зайцы.

— Что же за зверь такой — зверь? — удивился Пётр.

— А-а, — догадался Афоня, — зверь это …

— Тихо! — оборвал его Григорий Тарасович. — Не надо его звать! Догадался и догадался! Пётр потом поймёт.

— Это получается зверь пострашнее вашего лешака будет?

— Нет! Пужанка то пострашнее будет, хотя и безобиднее. Да и не зверь он.

— А кто?

— Вы люди учёные — вам виднее — уклонился от ответа Григорий Тарасович.

— Загадками вы говорите, Григорий Тарасыч. Так что вы нам посоветуете, что делать будем?

— Сейчас, я думаю, спать надо ложиться. А завтра… Вам по рекам до Чорола ещё километров тридцать грести. За день не пройдёте, да вам и не надо. Как в Вылсу войдёте, за болотом, чуть подальше на той стороне хорошая поляна будет. Там и остановитесь. А уж послезавтра до Чорола дойдёте, он за мостом слева будет, там я вас и встречу. Утром мы с Белкой рано уйдём, вы ещё спать будете, так что до послезавтра, ребятки. Спокойной ночи.

Собака, услышав своё имя, помахала хвостом. Её хозяин вытащил из рюкзака плащ-палатку, расстелил её, достал спальный мешок, положил его на плащ-палатку, снял сапоги, влез в мешок. Сапоги положил себе под ноги, рюкзак под голову, карабин рядом с собой, завернулся в палатку и уснул. Собака устроилась рядом с ним.

Ребята тоже пошли спать.

ГЛАВА 9

Утром Григорий Тарасович, как и обещал, ушёл рано. Моросил мелкий дождь, поэтому завтракали в палатке.

— Слушай! — сказал Мурад, обращаясь к Афанасию. — Не сибирские князья, а савирские. Савиры! От них и название «Сибирь» произошло. Они- то точно были язычниками.

— Точно! Как же я сразу-то не понял? Они довольно долго сопротивлялись как принятию ислама, так и христианства. От них точно чуваши произошли! И, возможно, севрюки на Украине.

— И сибирские татары! — дополнил Мурад. — Они дали кровь многим народам! В том числе и кавказским, в частности, балкарам! И сюда савиры вполне могли забрести.

— Могли. Сразу как-то не дошло! Названия то здешние: Акташ, Чорол, Кутим, река Акчим недалеко отсюда. Очень похоже на тюркские! Даже на древнетюркские! А чувашский язык самый архаичный из тюркских языков.

— Да прекратите вы эту научную дискуссию! — возмутился Пётр. — Чуваши какие-то. Что, по-вашему, ищет Муса — меч или золото?

— А хрен его знает, чего он ищет! Может и золото — пожал плечами Афоня.

— Зачем он тогда второго с собой тащит? — не успокаивался Пётр. — За золотом лучше одному ходить — делиться не надо.

— А кто говорил про золото?

— Ты своими стихами навеял!

— Григорий Тарасович сказал: богатство. А богатство могут быть и меха соболиные да куньи.

— Они же сгнили давно!

— В этом всё и дело!

— Нет! — авторитетно сказал Мурад. — Савиры на Иран ходили и от Армении и Византии деньги получали за наёмничество. Меха они не стали бы зарывать. Меха им здесь пригодились бы самим, а вот золото-серебро здесь точно не очень надо.

— Ты прав, конечно, но, может быть, имеются в виду камни драгоценные: всякие там изумруды-рубины.

— Нет! В Индию савиры не ходили! — возразил Мурад, — И драгоценные камни горстями не хранили в ту эпоху. Их вставляли в предметы обихода. Особенно любили украшать ими оружие и доспехи. Драгоценные камни тогда не очень-то ценились.

— Мы что-то разболтались не по делу. С чего это мы взяли, что Муса с нами поделиться, даже если он действительно идёт за сокровищами. Может он о сокровищах ни сном, ни духом, как, кстати, и о нас.

— Да, действительно — сказал Пётр. — Дождик кончился — пора собираться. Хотя, с другой стороны, если его попросить по настойчивей, то может и поделится.

— По настойчивей — это как? Топором перед мордой помахать?

— Это грубо, не по-европейски! Почему сразу топором, можно и нож к горлу приставить. Хотя можно и топором. Это не существенно. Главное, попросить вежливо!

— И после этого вы нас, чеченцев, бандитами называете?

— Не парься, Мурад, мы прикалываемся.

— И я шучу.

— Давайте собираться, пошутили и будет.

Сплав в этот день прошёл обыденно: пара перекатов, маленький порожик, обнос завала, около которого устроили перекус — сварили суп (всё равно ведь на берег вышли). Ближе к вечеру добрались до Вылсы, прошли болотистые берега и с правого берега на поляне встали на ночлег. Река их, усталых, убаюкивала своим течением, спали хорошо.

На следующий день быстрая вода легко несла катамаран: сказывался дождь в верховьях. Шли быстро, выбирая наиболее глубокие протоки между лесистыми островами. Прошли километров семь (если верить карте), на одном из островов решили сделать полноценный обед с первым, вторым и третьем, отдохнуть пару часов, хотя и не устали. После обеда грести было лениво и наши туристы и не гребли, так поправляли катамаран на главной струе, шли по течению. Гладкая, но быстрая вода, зелёный лес, голубое небо, желтое солнце. Тишина. Красота! Течение всё убыстрялось, впереди послышался шум падающей воды.

— Слушай, Афонь, по-моему, мы приближаемся к твоему незначительному препятствию? — забеспокоился Петька.

— Да, похоже.

— А каски то не одели.

— Поздновато вспомнил — сказал Афоня и перевернул бейсболку козырьком назад.

— А кто у нас командор этого пробега? — сказал Пётр и проделал со своей бейсболкой туже операцию.

Глядя на них, Мурад сделал то же самое. Из-за острова вышли на чистую воду. Беспокоясь, Петька встал на гондолу:

— А реки-то впереди нету!

— Как нету? — заволновался Мурад.

— Есть, но внизу — успокоил их Афанасий.

— Что за препятствие?

— Пенная бочка!

— Лучше уж водопад!

— Пенная бочка без водопада не образовывается. Водопад есть, но маленький!

— Успокоил! Слушай, Мурад, его имя означает «бессмертный», а моё — то — «камень»!

— Кто же с таким именем на воду встаёт? — удивился Афоня.

— А моё — желание, цель — поведал Мурад.

— Значить у вас у обоих шанс есть! — резюмировал Пётр.

— Хватит хохмить! — поморщился Афанасий и серьёзно: — Выравниваем катамаран на основную струю. Когда будем скатываться, Мурад, руки вверх с веслом подними, что б ни упустить весло. И ты, Петька, то же, что б ни как в прошлый раз! И в бочке гребите как сумасшедшие!

— О’ кей, кэп! — у Петра было явно весёлое настроение.

Течение ускорялось, шум воды усиливался. Стало видно само препятствие: водопадный косой слив — метра полтора — два, со стоячим косым валом и большим обтекаемым водой камнем справа. Между камнем и сливом пенилась бочка, то есть яма образованная при падении воды.

— Табаньте! — спокойным голосом сказал Афоня. — Нам скорость не нужна!

Сам он отклонился корпусом далеко вперёд над водой, перпендикулярно гондоле и мощным гребком весла табанил, направил катамаран налево в струю и так же гребком, развернул, поправил направо в поток и поднял руки вверх с веслом. Катамаран рухнул по сливу вниз.

— Петька, греби! — орал Афоня, а сам табанил, упираясь веслом в упругую воду.

А Петька грёб, проваливаясь веслом в водно-воздушную яму, пока не догадался оттолкнуться веслом от камня, чуть не погнув при этом лопасти.

Катамаран обогнул камень, и врезался левой гондолой в мощную струю воды, а правой находился ещё в пенной бочке. Катамаран стало опрокидывать. Ребята инстинктивно отклонились налево.

— Табань, Мурад! — истерично кричал Афоня, отчаянно пытаясь то же табанить.

Огромным усилием Мураду удалось сдвинуть катамаран влево. Корму стало наваливать на камень, но Пётр опять оттолкнулся веслом. Их швырнуло под косой вал, обдало водой и выкинуло направо. Афанасий, табаня, развернул катамаран налево, и их понесло по чистой воде с бешеной скоростью на утёс на левом берегу.

— Табаньте! — истошно вопил Афоня, сам откинувшись корпусом над водой, табанил, разворачивая катамаран вправо.

Пётр, так же откинувшись — грёб. Утёс стремительно приближался. Ребята отчаянно боролись с потоком. Но река сама развернула катамаран направо, пронесла его в двадцать сантиметров от скалы (река в этом месте была глубокой, без камней) и увлекла дальше, к правому берегу, к другой скале. На неё друзья отреагировать не успели. Катамаран выбросило носом на скалу. Мурад в горячке выпрыгнул с сиденья и полез с веслом наверх по камням.

— Эй, джигит, — услышал он насмешливый Афонькин голос, — по горам соскучился? Куда это тебя с веслом понесло?

Мурад оглянулся: Афоня сидел на своём месте, возвышаясь над водой, а Пётр, наоборот сидел по пояс в воде. Катамаран носом вынесло на скалу, а правой гондолой ещё и на камень.

— Я думал, мы утонули! — извиняющимся голосом сказал Мурад.

— И утонем, — проворчал Петька, — если ты нас не столкнёшь.

Мурад слез, упёрся руками в правую гондолу, а ногами в скалу, спихнул катамаран в воду. Тот медленно начал разворачиваться по течению. Афанасий оглянулся на чеченца:

— А сам чего не сел?

Мурад растерянно пожал плечами, разводя руки.

— Ну, иди по берегу.

Катамаран медленно двигался вдоль берега, ища место, где бы пристать. Река здесь была спокойная. Мурада подобрали метров на двести ниже по течению.

— Зря курить, бросил, — пожаловался Пётр — сейчас бы было не плохо! И какой дурак, суётся без разведки, в смысле, без просмотра? Да ещё втроем.

— У тебя бы все сигареты промокли — успокоил друга Афоня. — И когда и где мы просмотр устраивали? Что бы это тебе дало?

— Ну, всё-таки. За каким хреном мы каски брали?

— Из-за этого порога. Ну, забыл! Всё же обошлось? Что-то ты какой-то пугливый, после службы стал?

— Вот эти духи — Петька кивнул на чеченца — научили осторожности.

— Это мы можем! — самодовольно сказал Мурад.

— А сам-то на скалу как горная козочка взлетел!

— А кто в истерике кричал: «Табань, Мурад!»?

— А сам-то не обмочился?

— Да мы все насквозь мокрые — примирительно сказал Пётр.

— Да-а, — продолжил Афоня, — вал-то — как ведро воды в морду.

— Это точно!

У экипажа катамарана настроение явно улучшилось, стресс от приключений отходил в сторону. Река была более или менее спокойная, всякие там перекаты и шиверы не в счёт.

Ближе к вечеру Мурад воскликнул:

— Смотрите, Белка!

— Какая ещё белка?

— Собака — Белка!

С левого берега, намочив лапы в воде, на них исподлобья смотрела белая собака с серым пятном на правом боку. Она коротко взлаяла, привлекая хозяина. Между кустов показался Григорий Тарасович, махая ребятам рукой.

— Сюда, в Чорол заходите! — кричал он с берега.

Катамаран прошёл чуть вперёд, свернул налево, вошёл в устье реки. Ребята вошли в реку ближе к левому берегу, и, описав дугу на катамаране, причалили по течению к правому берегу Чорола. Мурад кинул чалку Григорию Тарасовичу.

— Разгружайтесь — сказал Григорий Тарасович. — Сегодня в избушке будем ночевать. С комфортом, прям, как в городе! — похвастал он.

Катамаран вытащили на берег, привязали, для надёжности, к дереву, и стали разгружать.

Не далеко от берега стояла бревенчатая не большая изба, дверь, которой выходила к Чоролу. Туда с помощью Григория Тарасовича ребята стали перетаскивать гидромешки со снаряжением из катамарана.

Лайка мешалась под ногами, пытаясь обнюхать каждый мешок.

ГЛАВА 10

Красная «шестёрка» везла двух довольно странных туристов. Меньше всего они походили на туристов. Один тощий длинный с детским наивным выражением лица, хотя ему и было лет двадцать. Наверное, всегда приоткрытый рот давал такой эффект. Другой, более старший, уверенный в себе мужчина. Это были Муса и Алим. Одеты они были больше по военному, чем по туристические: пятнистые куртки цвета хаки, штаны того же цвета, заправленные в высокие армейские ботинки — берцы. На голове у Алима была бандана, а у Мусы старая армейская панама, которую носили советские пограничники на южных рубежах Советского Союза. Рюкзаки были покупные современные с поясным ремнём.

— За поворотом Вылса будет — сообщил водитель.

— Хорошо, — сказал Муса, — у поворота останови.

— Зачем? — удивился водитель. — Дальше подвезу.

— Делай, что тебе говорят, короче! — вспылил балкарец, но тут же взял себя в руки и спокойным тоном пояснил. — Мы дальше знаем дорогу. Спасибо. Там знакомый наш рыбачит. Он нас там ждёт, а не в посёлке.

Водитель пожал плечами, чужих в посёлке и его окрестностях точно ни кого не было, это он знал наверняка, но спорить не стал, довёз своих пассажиров до поворота и, получив деньги, уехал.

Впереди, по дороге были видны крыши посёлка. Муса решил свернуть налево и обойти посёлок с севера. Балкарец шагал впереди широким шагом, Алим на своих длинных ногах шёл сзади, стараясь не наступить на ботинки Мусы.

Они шли сначала лесом, потом вышли на огромное поле, где вдалеке, слева паслись чёрно-белые коровы. Справа виднелся посёлок. Вокруг темнели зелёные горы. Пошли через поле к лесу.

— Всё-таки это не наши горы. Видно! — сказал Алим.

Муса оглянулся, пожал плечами, как бы говоря: «Разве Урал может сравниться с Кавказом!»

— Тишина, хорошо! Не стреляют, и не будут стрелять! — восхищался Алим.

И тут вдруг, взмахнув руками, упал на траву, ворча под нос что-то по-чеченски, явно ругательного содержания.

Муса опять оглянулся и засмеялся беззвучным смехом, щуря глаза.

— Что, Алим, не стреляют, а мины есть!

— Да-а. — пробурчал Алим и добавил ещё что-то по-чеченски.

Он поднялся, и стал волочить ботинком по траве, стирая, с него остатки коровьей лепёшки.

— Ничего смешного, — сказал он по-русски, — со всяким может случиться.

— Это — да! — примирительно согласился его спутник.

Они шли дальше по опушке леса, рядом с ветвями огромных елей, пока не упёрлись в речку. Вышли как раз к мели, к каменистому перекату. Муса не раздумывая, перешёл речку вброд, Алиму ничего не оставалось, как последовать за ним. Дальше продирались сквозь кусты и ветви елей, без какой либо дороги ещё метров двести до другой реки, оказавшейся довольно глубокой в этом месте с высоким левым берегом. Они стояли на низком правом, если смотреть вниз по течению. Алим стоял, согнувшись так, чтобы лямки рюкзака не давили на плечи, отдыхал. Повернул красное разгорячённое лицо к Мусе, спросил:

— Мы дорогу знаем?

— Я карту смотрел, — спокойно ответил Муса осматриваясь. — Это последняя река, дальше, правее — Выкса. Мост там, южнее, у посёлка.

Балкарец махнул рукой вправо, вниз по течению.

— И как мы перейдём?

— Не бойся, как-нибудь перейдём.

Он скинул рюкзак, прошёлся по берегу сначала вниз по течению, а потом вверх. Ему повезло. Поперёк реки лежала огромная ель, сломанная, наверное, ветром, сухая, с жёлтой хвоей. Толстый конец ствола — комль, находился на том, высоком берегу. Муса улыбнулся, вернулся за рюкзаком, кивком головы позвал за собой Алима, подошёл к дереву и, спокойно, по пружинившему под ним стволу, как по ровной, твёрдой дороге перешёл на другую сторону реки. Молодой чеченец с ужасом смотрел на этот трюк, понимая, что ему придётся сделать то же самое.

— А как же я? — дрожащим голосом чуть ли не проблеял Алим.

Муса дошёл до конца ствола, спрыгнул на землю, оглянулся и, чуть улыбнувшись, спросил:

— А ты, разве, не горец?

— Горец. Но это же бревно!

— И что? Что тебя смущает, джигит? — в словах слышалась насмешка и призрение.

— Уже ничего — пробормотал про себя чеченец, справляясь со страхом, и осторожно, держась за ветки, вступил на бревно.

Бревно под ним дрожало, угрожающе скрипело, качалось, Алим, закусив нижнюю губу, думал только об одном: «Только бы не упасть! Не осрамиться!». Но обычно случается то, чего боишься! Почти у самого берега, когда ствол к концу стал толще и уже не так шатался, парень не удержался и сорвался вниз в воду, к счастью там оказалось мелко. Упал он удачно, на ноги, но не удержался и, вытянув руки вперёд, ткнулся ими в прибрежный песок, встал в довольно не ловкую, нелепо-смешную позу к неописуемому восторгу Мусы. Тот хохотал как ребёнок, хлопая себя по бёдрам. Алим поднялся, стряхнул с ладоней песок, зло посмотрел на Мусу:

— Чего смешного?

— Не обижайся! Велик тот воин, который упал, но нашёл в себе силы подняться.

— Издеваешься?

— Как можно? Вон берег пологий, поднимайся!

Чеченец стал подниматься на берег злой, главным образом на себя. Муса протянул ему руку, что бы помочь подняться. Но тот это гордо не заметил, поднялся самостоятельно, без посторонней помощи.

— Муса, мы за кем-то гонимся или от кого-то убегаем? — спросил он, что бы что-то сказать.

— Устал? — вопросом на вопрос ответил Муса.

— Нет!

— Тогда пошли!

— Пошли!

И опять они стали пробираться сквозь чащу, держась правее, к югу. Наконец они вышли на дорогу, уложенную поперёк брёвнами, с засохшей грязью. Идти стало тяжелее. Справа за деревьями шумела река.

— Странная дорога, — сказал Алим.

— По ней лес возят, — пояснил Муса. — Я о ней слышал, но ни разу не видел. Забыл, как она называется. Когда по ней на машине едешь, трясёт, наверное, здорово. И машина на ходу разваливается.

— Может быть. Не знаю. Я хочу сказать, только ты не обижайся.

— Умную вещь? — усмехнулся Муса. — Говори.

— Мы не правильно идём: надо полчаса идти, отдохнуть, вот так нагнувшись. Потом ещё полчаса и ещё отдохнуть. Так отец меня учил. А мы как марш-бросок совершаем!

— Всё правильно!

— Что правильно?

— Марш-бросок.

— А кому это надо?

— Мне! Как я узнаю: что ты за человек? Ты всю дорогу книжку читал, «Трёх мушкетёров». Тебя не было не слышно, не видно. А теперь ныть начал.

— Я не ною. Я советую, как правильно ходить надо.

— Тебе сколько лет?

— Девятнадцать!

— Для «Трёх мушкетёров» поздновато, а для советов — рановато. Тебя не учили, что старших уважать надо? И не учить их? Молчишь? Правильно молчишь! Кто твой отец был до войны?

— Проводником на турбазе. Туристов из России водил.

— Понятно! А я, по-твоему, не горец? Я по горам ходить не умею? Какие в Балкарии горы — видел? А? А-а! А я в Таджикистане, в погранотряде служил! А ты, мальчишка, учить меня вздумал! Ходить по горам я не умею! Один отец твой умеет!

— Я хотел сказать, как туристы ходят. Мы же здесь туристы?

— Для конспирации что ли? Кого тут волнует, как мы тут ходим? Тут нет турбаз! И людей не густо! Если ты помнишь, я тому водиле сказал, что мы рыбачить идём. А рыбаки могут и не уметь ходить как туристы.

— Чего же мы по лесу болтаемся, а не сидим у реки и рыбу не ловим?

— Ищем место, где клюёт хариус или таймень — пожал плечами Муса. — Есть здесь, наверное, приличная рыба. Я думаю, местные аборигены как-нибудь объяснят наше присутствие в этих местах и без нас. Ты о них не заботься.

— Извини!

— То-то! Скажи честно: устал! Дядя Муса тебя пожалеет.

— Меня не надо жалеть!

— Гордый!? Молодец! Давай отдохнём, гордый.

Они прошли к реке. На небольшой поляне скинули рюкзаки, напились воды, умылись. Муса достал курицу, завёрнутую в фольгу, и хлеб. Разделил всё это на две части, отдал половину Алиму, запивали еду водой из реки.

Дальше они шли молча до вечера, пока Муса не решил встать лагерем на ночлег на небольшой поляне между рекой и дорогой, впрочем, от дороги их отделяли заросли кустов и деревьев. Поставили полукруглую, сине-оранжевую двухместную горную палатку, развели костёр. После ужина, когда пили чай, Муса спросил:

— Ты как долго на войне, Алим?

— Год вот будет.

— Как же ты воевал у Исбахана, джигит?

— Как все, — пожал плечами Алим. — Дядя не такой уж большой сторонник боевых действий. Грабить — да! Он считает, что это его такой своеобразный бизнес. Он так деньги зарабатывает. А драться с Россией бессмысленно, её всё равно победить нельзя. А вот деньги на ней и на своих покровителях заработать можно! Вот когда бой был с псковским десантом. Его же звали. Но он даже не почесался. Во-первых, он когда-то служил в этой дивизии и они для него как бы свои, а во-вторых, он сказал, что ему платят вообще за уничтожение русских солдат, а десантники они или нет, никто не обговаривал. А как только пришло донесение, что недалеко движется колонна с продовольствием, состоящая из двух машин — сразу засобирался. Не знаю, перед кем он там отчитывается, кому он свои отчёты пишет и от кого деньги получает, но ему бы быть сценаристом в Голливуде — цены бы ему не было! И зарабатывал, наверное, столько же.

— Это почему?

— Почему зарабатывал? Потому, что талант!

— Нет. Почему сценаристом?

— Ну, как же! Один стиль! Пока русские от немцев Европу освобождали, у американцев была более весомая миссия — они спасали рядового Райна. Не смотрел такой фильм? Ну не важно! Так вот у дяди такой же стиль в отчётах. Пока у кого-то была незначительная трёх дневная стычка с псковским десантом, дядя вёл великий бой, даже где-то эпохальную битву за две машины с продовольствием. Кстати и режиссер он не плохой, так снимает живописно — засмотришься и правда поверишь, что бой грандиозный.

— Ай, молодец, Исбахан! — беззвучно смеялся Муса.

— Одобряешь?

— На дураках деньги только и зарабатываются!

— И на крови!

— На крови — большие деньги! Очень большие!

— Так зачем мы идём? Кто поверит в эту хрень с мечём?

— Объясняю — деньги делаются на дураках! И на крови! Будет уверенность в победе — будет война, будут деньги! Что я тебе объясняю? Тебя дядя сказал идти со мной? Сказал! Вот иди и помалкивай!

Немного помолчав, Муса задал Алиму другой вопрос:

— Как он раньше воевал, не знаешь?

— Так по слухам — пожал плечами чеченец. — Началось всё с грабежей поездов. Так многие у нас начинали. Ну, в Чечне.

— Я понял. Людей то же похищал?

— Нет. Он считает, что это работа для тупых. Украдут какого-нибудь солдатика, а потом не знают, что с ним делать. Выкуп с него не возьмёшь. Как оказывается не все русские миллионеры! У этого солдатика родители максимум тысячу в руках держали. О сотнях тысячах они только слышали, да, в лучшем случаи, по телевизору видели. Он из России автомобили угонял. Пригонял их в Чечню — там их искать никто не решался. В Чечне их разбирал на запчасти. Отмывал, сортировал, упаковывал и всё такое. Потом в Москву их отправлял, как бы эти запчасти из Китая. Если эти детали долго не прослужат и быстро выйдут из строя, на предъявленные претензии всегда можно сказать: «Ну что же вы хотели? Это настоящее китайское качество! Зато дёшево!»

— Какой молодец у тебя дядя! — засмеялся Муса.

— Это — да! Умеет он деньги зарабатывать. Бизнесмен!

— Ладно, давай спать, поздно уже.

ГЛАВА 11

Избушка стояла на поляне, на мысу, на стечки двух речек, окружённая кустами и деревьями. С одной стороны за прибрежными кустами шумела Выкса, а с другой стороны, за соснами гремел по камушкам Чорол. Перед впадением в Выксу, Чорол вырыл яму в русле, но течение не уменьшил.

— Чья это избушка? — спросил любопытный Афоня.

— Чья? Нет ничья. Общая — ответил Григорий Тарасович. — Рыбаки летом здесь живут, зимой — охотники раньше останавливались.

Избушка состояла из двух половинок — небольшой узкий коридорчик — сени, и собственно избы, с одним окном, как и дверь, глядевшие на Чорол. В сенях входная дверь открывалась во внутрь. А дверь в комнату — наружу, в сени. Внутри, в углу, слева от двери красовалась печка-буржуйка, обложенная диким камнем. Перед окном стол с двумя лавками, одна из которых была вделана в стену, по стенам — трое двухъярусных нар. Вот и всё, собственно, убранство избушки, если не считать многочисленных крюков, в смысле — вешалок, и полок на стене. Справа в углу наискосок от печки на самодельном грубом иконостасе стояли три иконы.

Вещи были занесены в избушку. Стали располагаться, выбирая себе лежанки. Разожгли печку, на неё приготовили ужин. Пили чай.

На улице темнело. Григорий Тарасович поглядывал в окно, как будто ждал кого-то.

Лайка болталась где-то на улице. За окном слышалось шуршание её лап по гравию.

Завязался разговор.

— Григорий Тарасович, — попросил Афанасий, — а вы бы рассказали поподробней о сибирских князьях?

— Вы же говорили, что таких нет!

— Могли и ошибиться. К тому же это народный фольклор, в нём могут содержаться какие-то сведения, неизвестные науке. В конце концов, вам, что жалко, что ли!

— Да нет, только рассказывать, то нечего. Говорят разное, но в общем можно сказать, что когда-то, давным-давно, так давно, что никто и не помнит, когда, пришли на эту землю князья из Сибири. И им так здесь понравилось, что решили они здесь остаться. А, чтобы местные духи приняли их и не вредили им, они пожертвовали им своё богатство. Но, как и где конкретно, ни кто не знает! Где-то у Акташа. Но гора эта в длину километров пятнадцать-шестнадцать, да и в ширину не маленькая. Так, что найти не возможно, да и зачем? Да и было ли что-то, Бог весть!

Афанасий и Мурад переглянулись.

— Ну, мы так и предполагали — сказал Афоня и продолжил. — Давным-давно, с четвёртого века по девятый, в степях жили племена савиров, они же сабиры, они же сувары. От этого слова и название Сибирь произошла. И многим народам они свою кровь дали. Прямые потомки, это, конечно же, чуваши. Но есть савирская кровь и в сибирских татарах, и в манси, и в балкарцах с карачаевцами, и, возможно, в украинцах. Севрюки — есть такие на Украине. Но главное для нас — с балкарцами!

— Ну, ты парень, целую лекцию прочитал. Аж заслушаешься. А о чём не понятно. Какие савиры, какие балкарцы? И что для вас главное? И, главное, для кого, для нас?

— Как же вы не понимаете? Есть предположение. В смысле, мы так думаем! Что этот самый Муса, не за мечём Аркаима идёт, а за золотом. За этим самым вашим богатством сибирских князей. Тем более, что он балкарец, а, значить, потомок савиров.

— И что теперь? У вас, ребятки, была благородная цель — избавить Россию от возможной войны! А теперь вы скатились до банального воровства или грабежа!

— Не понял!

— Разве это ваше золото? Вы имеете на него какое-то право? Если, конечно оно есть в наличии! Этот ваш Муса имеет хоть какое-то право, если он их потомок. Местные же никогда это золото не искали! А почему? Потому, что это золото чужое! Это золото духов этих лесов, вод и гор! Духи обидеться могут! И зло чинить! Так что и Муса этот ваш никаких прав на него не имеет!

— Да, это не наше золото! — взорвался Афанасий. — Это золото, если оно есть в природе, принадлежит нашей стране, нашему государству! Нам — только вознаграждение за находку. И мы, как граждане России имеем на него право! На золото! А бандиты в лучшем случае его отправят за границу, в худшем переплавят! А вы знаете, какую историческую ценность это может представлять! Нет?! И я не знаю, но наверняка, большую! Это же минимум восьмой век! И пускай оно и дальше принадлежит местным духам гор, вод и лесов, только пусть хранится в Москве, Питере или Перми!

— Я тоже считаю, — сказал Мурад — что золото или что там, на Кавказ попасть не должно. Хорошо если Муса переправит его за границу и будет на это жить где-нибудь в Чехии. А если золото отберут? И не Исбахан? Исбахан — ладно. Тоже на него жить будет или в свой бизнес пустит. А попади оно к ваххабитам? Что тогда?

— А тогда оно превратиться в автоматы, гранаты, миномёты и прочие патроны — вставил своё слово Пётр. — Наши, русские ребята, гибнуть будут!

— То есть опять благородное дело?

— Да — подтвердил Афоня.

— Я уверен только в одном — «там, где пахнет золотом, пахнет и свинцом»!

— А причём здесь свинец? — не понял Пётр.

— Да?! — также не поняли Афоня и Мурад.

— А притом, что бандиты добровольно золото не отдадут! Вы им лекцию прочитаете или скажете: «Здрасте, ребятишки, мы свою долю хотим!». И в ответ получите свинцовую пилюлю в живот, которую вряд ли переварите.

— У них нет огнестрельного оружия — веско сказал Мурад.

— Значить, колышком по бестолковушке!

— Каким ещё колышком?

— Ну, топором. Тебе легче будет?

— Я, думаю, — продолжил, уже спокойно, Афоня — что пускай они это самое богатство сначала найдут. А когда его переправлять будут. Москвы то не минуют? Я сообщу своему профессору Богуслвскому. Мурад, ты его должен помнить. Так вот. Я ему сообщу, и он их встретит. В этом случаи нам, конечно, ничего не обломится, но, зато, Россия не лишиться ценных исторических артефактов.

— Как говорят в десанте, главное ввязаться в бой, а там — посмотрим — вставил своё веское слово Пётр.

— Вообще-то, это говорил Наполеон, — резко парировал Григорий Тарасович, — ты, надеюсь, знаешь, чем он кончил!

Пётр ошалело замотал головой.

— Зря!

— Да знает он, только не надо сейчас о грустном — примирительно сказал Афоня. — За ними надо просто проследить, а вдруг мы правы, вдруг, они действительно за золотом идут. Найдут и переплавят бесценные исторические артефакты в бездушные слитки золота. Меч то мы добудем. А более ценные находки — потеряем.

— Уговорил, речистый! Хорошо, можно, конечно, проследить за ними. И что дальше? Профессору будешь звонить?

— Ну, будем жить, будем посмотреть, Григорий Тарасович! Будем решать проблемы по мере их возникновения! Возможны варианты! Один из возможных вариантов, я только озвучил.

— Прекрасно! А за мечём, кто пойдёт?

— Что не справимся, что — ли? Двое за мечём пойдут, двое проследят за нашими кавказскими друзьями.

— Как я понимаю, из вас один историк, один десантник, один боевик!

— Не надо грязи, короче, — вяло прореагировал Мурад. — я тоже больше историк.

— Ну, хорошо, извини. На местности все хорошо ориентируются?

— Более или менее — сказал Афоня.

— В общем, не можете! Ладно, эту проблему мы решим в ближайшем будущем. Я как в воду глядел!

— Это вы о чём?

— Терпение, мои юные друзья, терпение и вы всё узнаете.

За окном в летних сумерках радостно залаяла собака. Скрипнула одна дверь, потом вторая и на пороге появилась девушка лет двадцати. Лайка, повизгивая, прыгала вокруг неё, пытаясь лизнуть в лицо. Девушка счастливо улыбалась:

— Фу, Белка, фу! Какая ты приставучая! Соскучилась?

Парни с нескрываемым интересом разглядывали гостью. Девушка была стройная, крепко сбитая, не высокая, но и не маленькая, с русыми волосами, зачёсанными в «конский хвост», который торчал из-под ремешка бейсболки защитного цвета. Из-под козырька которой, смеялись озорные голубые глаза на круглом курносом лице. Одета она была в куртку защитного цвета, такие же штаны и зелёные резиновые сапожки. За плечами был рюкзачок, на правом плече охотничий карабин.

— Это, Налька, моя дочь, — представил девушку Григорий Тарасович.

— Здравствуйте, мальчики! Анастасия — представилась она, с улыбкой оглядывая ребят.

— Афанасий — сказал галантный Афоня.

— Мурад. — равнодушно буркнул Мурад.

— Петя — сказал Пётр и почему-то покраснел.

— Ну вот, проблема с проводником решилась — сказал Григорий Тарасович.

Девушка удивлённо посмотрела на отца.

— Они хотят найти, кроме меча, — с явным раздражением, ответил на немой вопрос дочери Григорий Тарасович — ещё и сокровища сибирских князей. Им ещё один проводник нужен!

— Так их в за правду-то нет! А если есть, то они духам принадлежат. А с духами кто будет связываться? У нас же тут ни кому в голову не приходило их искать!

— И, тем не менее, нашлись люди! Посмотри на них! И двое ещё в горах бродят.

— Это те рыбаки, что у нас появились и ушли куда-то сюда?

— Ну да!

— Понятно.

— Завтра разделимся: мы с Петром пойдём, посмотрим, чем занимаются наши друзья с Кавказа, а вы друзья-историки пойдёте с Налькой за мечём.

— Она в курсе наших дел? — удивился Афоня. — Откуда?

— От рации, Афанасий, от рации! — засмеялась девушка. — Двадцать первый век на дворе!

— Пока ещё двадцатый, двадцать первый будет в следующем году.

— Это почему?

— Потому что все десятки, сотни и тысячи кончаются на ноль, а не начинаются с него.

— Какой ты умный! — сказала Наля.

— Да — скромно потупив взор, промолвил Афоня.

— А где рация? — поинтересовался Петя.

— Так вот же она! — показала рукой в угол под иконами Наля.

В углу стояла допотопная тумбочка. А на ней под мешковиной что-то квадратное. Пётр заглянул под мешковину:

— Так она ещё ламповая!

— Ну, уж извините, какая есть! — с иронией сказал Григорий Тарасович.

— Двадцатый век ещё не кончался! — продолжила иронию отца дочь.

— Пустобрёхи! — с укоризной резюмировал Григорий Тарасович и к дочери — Снимай амуницию, чего стоишь-то?

— И что она ориентируется в горах и может стрелять из этой штуки? — поинтересовался Афоня, кивком головы указывая на карабин.

— Сам — то, как думаешь? — засмеялась девушка.

— Думал бы, что умеешь — не спрашивал!

— Ты считаешь, что я ношу эту тяжесть для красоты? — с гордым вызовом спросила девушка. — Что-то вроде бус? Дамская побрякушка?

— Да нет.

— Разве? Завтра покажу, как стреляю, сегодня уже поздно.

— И так всегда! На самом интересном месте! — влез в разговор Пётр.

— Ну, ладно, хватит любезничать — прервал их Григорий Тарасович. — Успеете ещё!

Наля положила рюкзак на лавку, карабин и куртку повесила на стену, села на лавку и с интересом обвела всех взглядом.

— Так, ребятишки! — хлопнул в ладоши Григорий Тарасович. — Вечерний туалет и по нарам!

Ребята вышли наружу, вскоре вернулись. За окном сгустилась тьма. Тучи нависли над горами, рекой и лесом. Звёзд не было видно на небе. Тревожно шумел лес.

В избушке зажгли свечи. Нарастало какое-то странное беспокойство, непонятно откуда взявшееся, спать никто не укладывался. Что бы хоть что-то делать Афанасий спросил у Григория Тарасовича, почему входная дверь открывается вовнутрь?

— Как почему? — удивился Григорий Тарасович. — Если зимой дверь снегом завалит, можно будет самому откопаться, а если бы в другую сторону открывалась, то это было бы невозможно — её бы снегом припёрло с той стороны. А у нас снега бывают такие, что эту избушку по крышу заваливает. А эта дверь открывается наружу потому, что, если ту первую дверь зверь сломает, то в эту ему прорваться будет уже сложно. Выдавить её во внутрь можно только со стеной. А на это, ни у какого зверя сил не хватит. Кстати ту дверь надо подпереть на ночь чем-нибудь на всякий случай. А то держится на одной задвижке. А то что-то как-то не уютно.

Он ушёл в сени и какое-то время там возился.

— Что это с собакой? — поинтересовался Мурад.

Белка поджала хвост, забилась под нары, беззвучно скалила зубы и беспокойно оглядывалась.

В жуткой давящей тишине огромной силы удар с наружи потряс входную дверь.

Из сеней появился Григорий Тарасович, закрыл за собой дверь на задвижку и коротко приказал:

— Гасите свечи!

— Что это? — шёпотом спросил Афанасий, а Пётр и Мурад посмотрели вопросительно.

Григорий Тарасович махнул рукой, мол, не время, потом и занавесил окно какой-то дерюжкой.

Свечи погасли. Неописуемый ужас сковал обитателей избушки!

В темноте снаружи бесшумно двигалось что-то тёмное, страшное, долбило по стенам, кидалось камнями и дёргало дверь. Пётр ещё подумал, что собака ходила, шуршала лапами, а это же ходит совсем бесшумно. Вдруг тяжёлые шаги протопали по крыше. Домик ходил ходуном под тяжестью нечто. Потом это нечто ударило чем-то над окошком. Стёкла жалобно звякнули, но не разбились, и тут же опять затрясло дверь.

Время тянулось медленно.

Григорий Тарасович стал шептать «Богородицу».

За окном раздался жуткий вой. «Говорят, так воет собака Баскервилий» — почему-то подумал Пётр.

За окном нечто недовольно ворчало.

Григорий Тарасович размашисто перекрестился три раза на иконы в углу и громко, отчётливо выговаривая каждое слово, стал читать «Отче наш»:

— «Отче наш, Иже еси на Небесах!»

За окном нечто на этот раз угрожающе заворчало, и опять сильный удар потряс стену.

— «Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».

Вой раздался уже не под окнами, а вроде как дальше. Или это только казалось?

— «Хлеб наш насущий даждь нам днесь; и остави нам долги наша; якоже и мы оставляем должникам нашим».

Наступила тишина. Григорий Тарасович дочитал молитву до конца и начал читать её по второму разу.

Вой послышался где-то в горах.

Григорий Тарасович стал читать «Отче наш» третий раз.

Оцепенение от страха спало. В избушке вздохнули свободно.

Первым очухался Пётр.

— И что это было? — поинтересовался он.

— Пужинка! Местный злой дух — откликнулась Наля.

— Кто-то хочет пожертвования сибирских князей у него отобрать! — сказал, усмехаясь, Григорий Тарасович, зажигая свечи. — Так вот! Он принципиально против!

Григорий Тарасович снял мешковину с окна, накрыл ей опять рацию. За окном стояла непроглядная ночь.

— Да этого не может быть! — не уверенно возразил Афоня.

— То есть нам всё это сейчас приснилось? — съехидничала Наля.

— Нет! Но должны же быть у этого какие-то земные объяснения? Это выло явно живое существо.

— Ну да! — подтвердил Григорий Тарасович. — И объяснения должны быть. Но их нет!

— Выйди наружу, — посоветовал Петя, — посмотри, может, он какую-нибудь записку оставил, с объяснениями!

— Да пошёл ты! — огрызнулся Афанасий. — Как будто сам не … Ну не это самое…

— Да-а! — примирительно сказал Мурад. — Жуть какая-то! На войне как-то поспокойнее было! Не так страшно. Согласен?

И он посмотрел на Петра.

— В общем-то, да! — подтвердил тот.

— Самое интересное, дочка, что один воевал с одной стороны, а другой с другой. И, может быть, даже, и стреляли друг в друга.

Наля удивлённо посмотрела на ребят.

— Ну, бывает! — пожал плечами Пётр. — Что теперь? Но друг в друга не стреляли. На разных участках были. Мы выясняли.

— Но могли?

— Могли — согласился Пётр, а Мурад утвердительно кивнул головой.

— А почему Наля? — спросил Мурад, переводя неприятный для него разговор на другое. — Она ведь, по идее, Настя?

— Мне это самой интересно — вздохнула девушка.

— Ну, так сложилось — объяснил Григорий Тарасович и добавил. — Ладно, гасим свечи, спим! Больше нас, надеюсь, никто не потревожит. Ни какие снежные люди.

— Так это был снежный человек? — удивились в один голос парни.

— Ну да! — сказал Григорий Тарасович. — А вы не догадались?

— Нет.

— Ну, что делать? Бывает. Я же говорил — у нас тут разные чудеса имеются.

— Надеюсь, вы не инопланетяне — сказал Петя.

— Надейся — засмеялась Наля. — А вдруг мы это они! А, пап? Такие зелёные, такие страшные!

— Будет болтать! Развеселилась.

— Это у меня от нервов.

— Хорошо. Укладывайтесь спать, ребятки.

Потихоньку все улеглись. Сон навалился на них сразу — сказалась усталость, накопившаяся за день и нервозность последнего события.

Ночь прошла спокойно.

ГЛАВА 12

Сквозь предрассветную дрёму, пробуждение, Мусу разбудило какое-то странное урчание. Он недовольно разлепил слипшиеся веки. Урчание усилилось. Алим сидел у входа палатки и сквозь прозрачную противомоскитную сетку смотрел наружу. Почувствовав пробуждение Муссы, он повернулся к нему, приложил палец к губам: «Тсс!» и тут же помахал ладонью, зовя к себе. Муса с неохотой выполз в утреннюю прохладу из спального мешка и подсел к Алиму. Зрелище было ошеломляющее: в двух метрах от входа в палатку стоял огромный медведь. Он разорвал мешочек с сахаром, доставал и с удовольствием, закрыв глаза, хрумкал его.

— Шайтан! — зашипел Муса.

— Нет, я думаю, это — медведь — прошептал Алим.

— Шутишь? — зло прошептал Муса — Ты вчера сахар не убрал?

— Да! И что теперь?

— А если бы дождь пошёл?

— Не пошёл же!

— За то медведь пришёл! В любом случае мы без сахара!

Медведь повёл круглым ухом на подозрительный шум, но своего занятия не прекратил.

— У тебя есть пистолет, Муса?

— Нет! А тебе зачем?

— Мне не надо! А ты бы его убил.

— Из пистолета? Это его скорее бы разозлило! Что бы убить медведя из пистолета, надо выстрелить ему в глаз или в ухо. А для этого надо подойти к нему вплотную. Я это вряд ли сумею бесшумно сделать, да и пистолета всё равно нет.

— Ну, надо же что-то делать!

— Если надо — делай! Кто метает?

— Хорошо.

Чеченец осторожно расстегнул молнию на сетке, протянул руку и достал миску и кружку, которые валялись под пологом палатки. И вдруг Алим с воплем выскочил из палатки, колотя кружкой об миску над головой. Медведь от неожиданности присел на задние лапы, выпустил струю помёта и, развернувшись, ломанул в кусты, только пятки в лесу засверкали и раздалось обиженное: «Ур-р! Ур-р!»

Муса облегчённо рассмеялся, вылез из палатки:

— Молодец, джигит!

— Что-то делать надо было! Ты же приказал, достопочтенный, я исполнил — скромно сказал Алим, чувствуя себя настоящим героем.

— Откуда знал, что так надо делать?

— От отца! Да и вообще. Если бы у тебя над ухом так заорали, ты бы не испугался?

— Это правильно. Где сейчас твой отец?

— Думаю на небе. Его убили. Он не хотел воевать с русскими.

— Извини. А ты?

— А я делал вид, что воюю. За дядиной спиной. Мать упросила дядю взять меня к себе, что бы куда похуже не взяли.

— Отец, значить, был принципиальным? Он ведь тоже мог уйти к брату своей жены?

— Да! Но отец даже грабить не хотел. Даже делать вид, что грабит.

— Ладно. Давай кушать и собираемся. Вдруг медведь вернётся.

— Скорее всего. Даже наверняка — вернётся. Я читал: медведи любопытные. И он может вернуться, что бы посмотреть, что его так напугало.

Муса с ним согласился.

Собирались и готовили завтрак довольно быстро. Сахар, облизанный, но не съеденный медведем оставили на месте стоянки лесным обитателям.

Муса и Алим ещё позавчера перебрались на левый берег Выксы и пробирались вдоль берега, малозаметными тропками на восток. Шли как советовал Алим, неспешно, каждый час давая отдых плечам, то есть, стоя нагибаясь вперёд, так, что бы лямки рюкзака отходили от плеч (поза гордому Мусе не нравилась, но он признал её разумной для отдыха) и каждые два часа снимали рюкзаки и устраивали небольшой привал. Тропка прыгала между сосен по взгоркам то вверх, то вниз. Идти было тяжело, стала сказываться усталость четырёх дневного марша, поэтому и был принят Мусой такой способ передвижения.

Шли от места ночлега уже третий час. Муса шёл за Алимом: так было удобней подгонять его и меньше шансов, что чеченец потеряется, не угнавшись за шустрым Мусой. На второй день пути именно так и было. Балкарец шёл впереди, уходя далеко вперёд, а затем лёжа на рюкзаке, где-нибудь на полянке, ждал, когда его догонит Алим. Но на четвёртый день стал уставать и Муса.

На взгорке Алим предостерегающе выбросил правую руку назад, ладонью к Мусе.

— Что? — спросил подошедший к чеченцу балкарец.

Алим молча, показал глазами вниз. По противоположенному склону в низину спускался медведь. Был ли это их знакомый или нет определить было, конечно, невозможно.

Медведь чутко поводил ушами на звук и подозрительно принюхивался. Ветер дул от реки. Ни чего не заметив, ворча медведь косолапо пошёл вниз к реке.

Быстро-быстро и тихо-тихо сначала Алим слетел вниз, а затем так же быстро и тихо наверх. Муса же спокойно и гордо спустился в низ, и не спеша, поднялся. Оглянувшись, он увидели, что медведь стоит к нему задом и спокойно пьёт воду из реки.

«Аллах Акбар» благодарно прошептал и тот и другой, и быстро, как только позволяла тропинка, щадя свои нервы, шепча на всякий случай первую суру Корана «Аль-Фатиху», которая у мусульман является тем же, что у православных молитва «Отче наш», двинулись вперёд, прислушиваясь, нет ли за ними топота косолапых лап.

Сначала шли быстро, потом устали, устроили короткий отдых, после которого пошли нормальным темпом. Муса всё ворчал, что здесь медведей, как собак в ауле, наверное, гордость джигита не могла смириться с позорным, как он думал, бегством.

Передвигались осторожно, приглядываясь и прислушиваясь, хотя Алим утверждал, что, наоборот, надо идти шумно: звери вообще и медведи в частности этого не любят.

— Откуда ты это знаешь, слушай? — возмутился Муса. — Ты всю жизнь в тайге прожил?

— Нет.

— Откуда знаешь тогда? Ты школу хоть кончил?

— Нет.

— Классов сколько закончил?

— Семь.

— А потом?

— Потом война началась.

— Тогда откуда такой умный? Всё знает, во всём разбирается!

— Книжки читал! Отец журнал выписывал. «Наука и жизнь» называется. Там много чего интересного писали.

— Разве он ещё издаётся? Я думал, его давно уже нет. А почему не «Вокруг света»?

— Этого не знаю.

Так они шли, разговаривая, совершенно успокоившись после небольшого приключения.

Ближе к вечеру впереди перед ними послышался шум реки. Это был Чорол. Сквозь деревья вода играла на солнце.

Муса скинул рюкзак и достал из него бинокль. Взобрался на холм у впадении Чорола в Выксу, который с воды казался скалой. Позвал Алима. Они легли на травку на склоне. Муса направил бинокль за реку, где за деревьями виднелся какой-то дом, предал бинокль Алиму.

— Что это за домик? — спросил тот.

— Рыбаки, наверное, построили — высказал предположение балкарец, за тем отобрал бинокль и стал разглядывать окрестности.

— Рядом с домом никого нет! Это хорошо! Смотри! — он указал Алиму на право, — Видишь, за ёлками вдалеке белеется гора? Это Акташ! Нам туда!

— Это же не далеко.

— Э… Какой ты горец?! Это так кажется. Ещё дня два, наверное, топать! Ладно, пошли. Найдём, где-нибудь полянку вверх по реке, там и заночуем.

— По сравнению с нашими горами, этот Акташ, совсем маленький!

— А по сравнению с нашими горами, — ответил Муса, — это просто ровное место!

— Да конечно! — не поверил Алим.

— Точно говорю! Сколько в Эльбрусе метров? Вот то-то и оно! А, тем не менее, мы в самой высокой части Уральских гор!

— Как это?

— У тебя по географии что было? Не важно! Вижу! Объясняю, грамотный ты наш. Урал состоит из пяти частей: Южный (это где Башкирия), Средний, Северный (это где мы сейчас), Приполярный и Полярный. Где мы сейчас — это самая высокая часть Уральских гор!

— Да знаю я, просто — забыл — сказал Алим и почему-то покраснел.

— Что ты говоришь? Врёшь, наверное?

— Нет! Но других гор, кроме наших, я не видел, да? Откуда я знал, что меня на Урал занесёт? А ты, Муса, видел какие-нибудь другие горы?

— Памир, конечно — удивлённо развёл руками балкарец.

— И как?

— Горы как горы. Кавказ вот! — самые лучшие горы в мире!

— И самые красивые! Особенно в Чечне!

— Ты хотел сказать — в Балкарии! Там водопады и воздух чистый — чистый!

— Не знаю я не какой Балкарии! — отмахнулся молодой чеченец.

— Что? Что такое? Не знаешь? — приостановившись, притворно-удивлённо развёл руками Муса.

Они спустились с холма, надели рюкзаки и, переговариваясь, двинулись вверх по Чоролу.

ГЛАВА 13

Утро выдалось солнечным. Шумел лес, журчала по камням вода. Ночные страхи испарились. Солнце улыбалось с голубого чистого неба, разгоняя прохладу.

Пока готовили завтрак и когда его ели, Афоня расспрашивал Григория Тарасовича:

— А что это было? Неужели снежный человек?

— Да кто его знает! Чудище лесное! Эка пужинка! Вишь, как оно страх-то наводит: ты его ещё не видишь и не слышишь, а уже боишься!

— Это не призрак?

— Ну, какой призрак! Ты же сам говорил, что это был голос живого существа. И ещё, посмотри, как он дверь изломал, гад!

Доски двери снаружи были в трещинах и царапинах, но внешне сама дверь выглядела целой.

— А как же молитва-то помогла?

— Молитва успокаивает. Как всякий зверь, он чувствует, что его боятся, вот и безобразничает. А этот ещё умеет и страх наводить на человека. Когда молишься, внутренне успокаиваешься, перестаёшь бояться, он это чувствует и уходит.

— Как всё просто! А говорили — молитвой не отделаешься. Врали?

— Запугивал. Что бы вы сюда не лезли, да и мне хлопот было бы меньше. Да и проверить не помешало, насколько серьёзные у вас намерения.

— Мурад, — спросил Пётр, — а у вас есть такие молитвы?

— Конечно, есть!

— А ты их знаешь?

— Конечно! Нет!

Все засмеялись.

— А что вы смеётесь? — возмутился Мурад. — Я всю жизнь жил среди иноверцев, в смысле христиан. Для своих — я чужой, русский! Для русских — я тоже чужой, чеченец.

— Да… Не повезло!

— Причём здесь не повезло? — с жаром возразил Мурад. — Наши отцы, да и деды, не говоря о нас самих — выросли в безбожней стране. В среде агрессивного атеизма! Но религия, это, прежде всего, культура, а культура проявляется не только в религиозных обрядах, но и в фильмах, живописи, книгах. А какие книги я читал? Пушкин, Носов, Толстой, Дюма, Стивенсон, Конан Дойл — это всё христианские писатели. Книг мусульманских авторов о мусульманах фактически нет!

— Ну, что-то есть!

— Капля в море! Да не в этом дело! Всё равно принадлежность к той или иной культуре проявляется в поступках человека, в его поведении и так далее.

— А ты философ, Мурад. — сказал Григорий Тарасович. — Не ожидал. Молодец!

— Зафилософствуешь тут! Чужой среди своих! Всё равно образ мышления мусульманина отличается от православных. Хотя я и прожил всю жизнь в Москве. Многое, что для вас естественно я не понимаю.

— И, тем не менее, — вступил в разговор Афоня, — с мусульманами, мы, русские, как-то договаривались, а вот с Западом, с католиками, как-то не сложилось.

— Причём здесь это? Я вообще говорю. Не понимаю я ваших постулатов.

— Давай, парень, не будем вдаваться в теологические споры — примирительно сказал Григорий Тарасович. — Всё равно не в христианстве, не в мусульманстве мы ничего не смыслим. А конфликтов среди нас пока нет и, надеюсь, не будет! За мечём — то пойдём? Или ну его на фиг?

— Странные вопросы — конечно!

— Конечно — что?

— Идём!

— Тогда — собираемся. Разбиваемся на две группы: мы с Петром проследим за нашими друзьями, а наши многоуважаемые историки с Налькой пойдут за мечём.

— А почему я с вами? Почему, например, не Мурад? — поинтересовался Пётр.

— Потому что я не знаю, как обучают бандитов, даже бывших, а как обучают наших солдат, я знаю! Кроме того, они оба историки, им меч интересней, чем слежка — игра в казаки-разбойники.

— Хорошо, хотя, я не разведчик. Я просто десантник. Но как говорится: «Никто кроме нас!»

— И это правильно — одобрил Григорий Тарасович.

— Белка с кем пойдёт? — спросила Наля.

— Со мной! — удивлённо ответил Григорий Тарасович. — Вам она зачем? У тебя вон какие охранники! Вас трое и нас трое.

— А стрелять-то она умеет? — спросил, как оскорбил Мурад, вспомнив вчерашние сомнения Афанасия.

— Кто? Собака? — удивлённо спросила Наля и звонко засмеялась.

— Да нет! Вы, Анастасия.

— Ну да! — наполовину удивлённо, наполовину вопросительно в один голос ответили отец и дочь. Ответ, как поняли москвичи, был утвердительным.

Но Наля всё — таки оскорбилась. Она пристально посмотрела на Мурада, чуть прищурилась, улыбнулась уголками губ, взяла со стола варёную картошку, сняла карабин со стены, повесила его на правое плечо стволом вниз и сказала:

— А ну пойдём! Если не боишься, конечно.

Мурад гордо хмыкнул.

Они вышли из домика, за ними все остальные. Наля отдала Мураду картошку и сказала:

— Возьми её в левую руку двумя пальцами — большим и указательным и что бы большой был внизу, а остальные три я тоже видела и отойди подальше. Понятно?

Мурад кивнул, взял картошку, так как просила девушка, и отошёл ближе к Чоролу, повернулся к ней и спросил:

— Так?

— Да — ответила Наля.

Послышался щелчок — карабин снят с предохранителя!

Девушка на ходу сдёрнула карабин с плеча, вытянув правую руку, мгновенно направила его на Мурада и, не целясь, выстрелила.

Картошка в руках Мурада получила аккуратную дырочку.

— Но ты даже не прицелилась! — удивился ошарашенный Мурад, не успевший даже испугаться.

— А зачем? Это же не беличий глаз! — улыбнулась лукаво девушка.

— Да! — подтвердил Григорий Тарасович и успокоил Мурада, — Когда она стреляет белке в глаз, она целится.

— А если бы она не попала? — поинтересовался Афоня.

— Как это? — удивились отец и дочь.

— Ну, так? — пожал плечами Афоня.

— Да ну! — ответил Григорий Тарасович. — Мы с детства стреляем. Хорошо стрелять у нас в крови.

— А если картофелину на голову поставить — попадёшь? — не унимался Афоня.

Григорий Тарасович сурово нахмурился и ответил за дочь:

— Даже и пробовать не будем.

— Почему?

— Потому! Чего боишься — то обязательно случиться. Когда тот предмет, в который стреляют, держат в руке, стрелок не боится убить или тяжело ранить человека и стреляет уверенно и, естественно, попадает. А когда цель на голове, у стрелка появляется неуверенность и он может промазать, а, значить, и убить! Ещё вопросы есть?

— Нет!

— Тогда собираемся! Думаю, ваши друзья сегодня к вечеру будут здесь, на той стороне Чорола.

Собрались они быстро.

Через два часа Григорий Тарасович задумчиво смотрел вслед уходившей по лесной тропинке лёгкой походкой привыкшего к ходьбе человека свою дочь Налю, за которой поспевали два молодых историка. Петру он чем-то напомнил Ната Бумпо, провожающего молодого Ункаса, который впервые вступил на тропу войны.

Белка недоумённо смотрела то на хозяина, то на опушку леса, где скрылась хозяйка, как бы говоря: «А мы чего стоим?»

— Нет, Белочка, — ответил ей Григорий Тарасович, — мы пойдём другим путём.

— Там дальше, — обратился он к Пете, — на той стороне реки есть прекрасная поляна, на ней, я думаю, они и остановятся. А, напротив, на этом берегу, есть отличное укрытие, где можно понаблюдать за ними.

Пётр, вставая с травы, пропел:

— Батальонная разведка Мы без дел скучаем редко Что ни день — то снова поиск, снова бой. (слова из песни И. Морозова «Батальонная разведка»)

— Хорошая песня — одобрил Григорий Тарасович.

Через час с не большим они варили обед в ложбине между горой и крутым берегом Чорола. С левого берега реки эта ложбина была не видна, оттуда с воды казалось, что на другом берегу сплошная скала.

Под вечер собака насторожилась (благо ветер дул с той стороны реки). Пётр и Григорий Тарасович притаились между камней.

На той стороне реки с пригорка на поляну спускались двое мужчин. Первый размахивал руками и что-то весело кричал. Второй, высокий и худой шёл за ним какой-то подавленный.

— Они? — утвердительно спросил Григорий Тарасович.

Пётр кивнул.

— Других тут и быть не может. Двое мужчин кавказкой наружности — кто это ещё может быть?

Григорий Тарасович направил на них бинокль.

— Ого! — удивлённо воскликнул он. — Вот это да!

— Что там?

— Да ничего особенного. Как думаешь, может человек так круто изменится за несколько лет? А?

— Смотря, каких лет! Меняются и за час! И какой человек. У нас в Чечне за один бой человек менялся до неузнаваемости. Знакомый, что ли?

— Всё может быть, всё может быть. Но похож! Нам бы на ту сторону, узнать, о чём они говорить будут. Пошли, Белку здесь оставим.

ГЛАВА 14

Муса, спускаясь с пригорка на поляну у реки, махал поднятыми вверх руками и выкрикивал:

— Йа — ху! Йа — хакк! Ля илляху иль-алла! Мухаммад расул-алла! (Это он! Он справедливый! Нет бога, кроме Аллаха! Мухаммед — пророк Аллаха!). Смотри, какая поляна, Алим! Здесь и остановимся! Что случилось? Чем опять не доволен, а?

— Я думаю, что не хорошо идти за языческим мечём и выкрикивать имя Аллаха.

— Почему языческим? Мы назвали его «Меч Аллаха»!

— По-моему у него другое название?

— И что? Чёрный камень Кааба тоже был языческим символом, а теперь это величайшая мусульманская святыня! А с чего ты взял, что мы идём за мечём? Меч это так, запасной вариант.

— А зачем же мы идём?

— Снимай рюкзак, разбиваем лагерь, потом поговорим.

И уже после того как разбили стоянку, за ужином, прихлёбывая из кружки чай Алим сказал:

— А ты знаешь Муса, что твоё имя означает то же самое, что у евреев — Моше, а у русских — Моисей? Это тот товарищ, который водил избранный народ свой сорок лет по пустыне, хотя там ходу максимум неделя.

— Ты намекаешь, что я чем-то похож на Ивана Сусанина?

— А это кто?

— Я балдею — знание и не знание у тебя соседствуют!

— Ну, как учился! — добродушно пояснил Алим.

— Про него опера есть, про это хоть знаешь?

— Опера — это где пляшут?

— Не пляшут, а танцуют в балете! А в опере поют!

— Что же он такое сделал, что про него оперу написали?

— Никто про него «оперу» не писал! — поморщился Муса, но Алим шутку не понял. — Написали либретто — это такое краткое описание действия, а на основании его сочинили музыку, получилась — опера. Неужели не слышал?

— Нет — честно признался чеченец.

— Этот русский завёл врагов — поляков — в дремучий лес, где они все и замёрзли. Сусанина, правда, зарубили. Я всегда удивлялся: почему они назад не повернули? Пока шли по лесу, наверное, такую дорогу протоптали в снегу, что заблудится, было бы очень проблематично. Тут или поляки глупы от природы, или русские врут!

— С этим всё ясно. Мне без разницы. Значить за мечём мы не идём?

— Почему? Можем и сходить, но это в крайнем случаи.

— А не в крайнем?

— За золотом! Хотя там может оказаться и серебро. — И Муса самодовольно засмеялся беззвучно, откинувшись чуть на спину.

— Здорово! А там — это где?

— В Караганде! Куда идём!

— А куда идём — там точно есть золото?

— Точно есть, только куда точно идти, точно не знаю. Знаю только приблизительно.

— Это плохо! Меня-то зачем взял? Ты хочешь нас с дядей обогатить? Или я в качестве вьючного осла? Или я заложник?

— В какой-то мере и то и другое и третье. У твоего дяди есть выход на заграницу, а у меня — нет! Если ты будешь рядом со мной у твоего дяди меньше соблазна меня кинуть, короче. Да и золото, его достать надо и перетащить. Один по любому не управлюсь.

— На счёт выхода дядиного за границу, у меня сомнения. Я точно не знаю, но у меня сомнения — надёжные ли они? Очень много фальшивых долларов от них идёт. Дядя с ними мучается, превращая их в настоящие баксы.

— Ну, это понятно — зачем платить настоящими деньгами, если вас всех всё равно перебьют? Экономия!

— Да, но потерь у него почти нет. Он грабит, а не воюет. Если и нападает на русских, то только тогда, когда это может пройти безнаказанно. Без риска. И зачем рисковать? Можно снять этот грандиозный бой на видио. Снимать фильмы он умеет, я говорил! А, потом погоны русских обменять на баксы, пусть даже на фальшивые. После нескольких махинаций он их превращал в настоящие американские рубли или, в крайнем случаи, российские.

— Но об этом — то спонсоры не в курсе!

— Понятное дело! Но я хочу сказать: Муса, ты старше, ты мудрее, решай сам, я сказал, что знаю.

— Это правильно — то ли огорчился, то ли задумался балкарец.

— А золото?

— Что золото?

— Или серебро. Откуда оно здесь? Копи царя Соломона?

— Какого Соломона? Здесь евреев никогда не было. А по поводу злата-серебра есть целая легенда у нашего народа, у таулула — горцев, настоящих горцев — балкарцев и карачаевцев!

— А мы, что — не настоящие?

— Кто это мы?

— Ну, чеченцы, например! Я — чеченец, если ты помнишь!

— Помню. Ты ещё русских, которые здесь живут, назови горцами! — засмеялся Муса.

Алим побелел от злости и обиды.

— Шучу! Ты что так распетушился, чеченец? Конечно, горцы! Только в отличие от нас, вы себя горцами не называете!

— И что?

— Ладно, успокойся, слушай сюда, короче. Ты знаешь, как эта река называется? Нет? Чорол! У нас есть придание о Чорол-хане. Когда-то очень давно, тысячу лет назад, а может быть и больше, его племя было хранителем в городе Солнца Всепобеждающего Меча Солнца! И всегда оно побеждало! Но воинов с каждой победой становилось всё меньше и меньше, а потом и город Солнца сожгли враги, хотя племя Чорол-хана и победило. Но он решил уйти сюда на север, что бы жить спокойно, без войн. Эту землю ему уступил один князь, который помог Чорол-хану в последней битве. Князь как раз решил переселится из этих мест на юг, где, по его мнению, было легче жить, а, главное, было больше добычи. И когда Чорол-хан пришёл сюда он местным духам пожертвовал золото и серебро, которое у него было, что бы они были покровителями его племени здесь. А когда кто-нибудь приезжал просить у Меча Солнца победы над врагами, то он, то же оставлял что-нибудь местным духам.

— Но если этот хан остался здесь, то, как предание о нём оказалось на Кавказе?

— А это уже другая легенда. О двух друзьях или, что скорее, о двух братьях — Бёрюк-Кара и Тотуркуле и о Айгуль, девушке, которую они оба полюбили, ханской дочери. И из-за неё у них началась вражда-соперничество. Когда Чорол-хан пришёл в эти горы, эти два джигита не захотели здесь жить и один из них украл Айгуль и повёз её на юг. Другой же её отбил. Наш род — Бёрюк-Кара говорит, что украл её Тотуркул, род Тотуркула утверждает обратное. Главное, что сюда они больше не вернулись. А на Кавказе стало два рода Бирюкаеевых: мой, у балкарцев и у их, карачаевцев. Но старшие мужчины этих двух родов знали дорогу сюда и были проводниками тех, что шли поклоняться Мечу.

— Ага!

— Да! А паломники хоть что-то оставляли духам этих гор. Здесь что-то есть. Плохо то, что о нём знаю не только я.

— И кто же ещё?

— Гера Муму.

— Кто? — удивился Алим.

— Из другого рода. На самом деле его зовут Клычгерий. По-русски — Гера. Ну, в смысле, русские его так звали. Гера это Герасим, как они думали. Отсюда — Муму.

— Не понял.

— У тебя лоскутное образование…

— Какое? — опять не понял Алим.

— Лоскутное — здесь знаю — там не знаю. Бандит он, настоящий, грабитель. Это кличка. Был такой писатель — Тургенев. У него есть рассказ «Муму». Там главный герой, немой дворник Герасим по приказу барыни утопил в пруду свою собачку, которую он звал Муму. А потом сбежал от барыни. Странные эти русские. Всегда удивлялся! Если уж подчинился, то зачем сбежал, если решил сбежать, зачем утопил собаку? Утопил бы лучше барыню. Но не в этом дело. В Казахстане, куда сослали при Сталине всех балкарцев и карачаевцев …

— И чеченцев.

— И чеченцев. Как же без чеченце-то? Не перебивай! Дед Геры хорошо устроился. Не знаю кем, но хорошо. Когда разрешили возвращаться на родину, он со своей семьёй остался в Казахстане. Его внук связался там с какой-то местной шпаной, хулиганил, дрался, и, в конце — концов, стал вором и бандитом. В основном бандитом, на гоп-стоп брал. То есть грабил с применением оружия. Вор в законе! Даже слышал, что он авторитетом воровским заделался.

— Почти как мы с дядей. Только мы не грабим, а за независимость боремся. И не воры — берём открыто! По законам гор! И уж точно не в российском законе.

— Хотите отделиться от России, что бы голодать независимо от России — засмеялся Муса. — Ладно. Сейчас не об этом. Слушай. Так вот. Он, Гера, как старший в роду знает, где золото местных духов. Мало того, он сидит где-то здесь. В смысле, зона, где он срок мотает недалеко отсюда. Там на востоке, за горами, в Сибири. И он собирался бежать, может быть, даже уже сбежал! И не один!

— Откуда знаешь, Муса?

— Так я женат на его двоюродной сестре.

— У вас же вражда!

— Какая вражда! Соперничество. Но если что, помогаем друг другу.

— И что?

— Ничего! Меч трогать не надо, пусть остаётся на месте. А золото надо забрать как можно быстрее.

— Приметы не изменились за столько столетий.

— Изменились, наверное, но, думаю, не сильно. Найдём! — уверенно закончил Муса.

ГЛАВА 15

Наля шла лёгким пружинистым шагом человека, привыкшего долго ходить. Рюкзак и карабин на её плечах, казалось, ничего не весили. Двум историком приходилось соответствовать, стараться не отставать от неё. Пот градом лился из-под их бейсболок. Но они молча шли под рюкзаками, стараясь не кряхтеть от усталости и не привычки. Наля, казалось, всего этого не замечала, шла по тропинке, которая вилась по горам под деревьями. Перед ними, чуть правее белела вершина Акташа. Они огибали её с севера, стремясь на восток.

— Вон смотрите! — указала Наля на кусты дикой смородины, скрученной и поваленной на земле в распадке между горами.

— И что это?

— Это наш ночной гость или его сородич.

— А что, их тут много?

— Ну да!

— Я удивляюсь, — сказал Афоня, доставая фотоаппарат — по всему миру ищут снежного человека, а тут снежные люди толпами хотят!

— По местному — он питсэн или пужинка. И так и так его называют. Кому как нравиться. Его никто не видел, только слышал или видел издалека со спины. А кто ему в глаза посмотрит, тот обязательно помрёт или с ума сойдёт.

— Сурово.

— Да. Скоро мы до Росомахи дойдём, там я вам покажу кое-что связанное с этим чудом-юдом. И расскажу местную легенду. Вы же любите народный фольклор?

— Канэчно! — с кавказским акцентом ответил Мурад и улыбнулся.

Афанасий сфотографировал скрученные кусты, но это, конечно, существование снежного человека не доказывали.

Путешественники перевалили ещё через одну горку, и вышли к реке, к мосту.

Мост представлял собой два связанных вместе бревна и натянутый через речку ржавый трос слева, заменяющий поручни моста. Наля ни секундой не усомнившись, взошла на брёвна, ухватившись левой рукой за трос. Мост под ней закачался, но она спокойно пошла дальше. Парням ничего не оставалось делать, как последовать её примеру.

Благополучно перейдя мост, они прошли чуть дальше по берегу реки и остановились на небольшой полянке у самой воды. Здесь они решили отдохнуть и перекусить.

Развели костёр, достали две банки тушёнки, вскрыли их почти до конца, отогнули крышки. Срубили две палки, расщепили их с одного конца. В расщеп вставили крышку банки. У банок появились импровизированные деревянные ручки. Благодаря им, тушёнку можно было подогревать над огнём, не обжигая рук. Потом, подогретую тушёнку намазали ножом на чёрный хлеб, один бутерброд съела Наля, остальное добили ребята. Одновременно с этим, кипятили котелок с водой для чая. Афоня показал Нале, как он мастерски умеет заваривать чай, не снимая котелок с огня, кидая горстями заварку в кипящую воду. Девушка снисходительно улыбнулась таланту парня.

За чаем Наля показала на ту сторону реки.

— Видите вон ту поляну? — спросила она.

На той стороне реки, на поляне между водой и обрывом лежал огромная каменная глыба величиной с избу. Острым, коническим верхом и прямыми, как отёсанными торцами она напоминала дом. Рядом на небольшом возвышении торчал каменный столб, отклонённый немного в сторону от каменной глыбы, отдалённо своими очертаниями похожий на человека.

— Ну? — парни подтвердили увиденное.

— Так вот! Этот большой камень, когда-то был избушкой, а вон тот, что рядом торчит, был охотником, хозяином избушки. Охотник он был хороший, опытный, но как-то, однажды, ему перестало везти: то оттепель нагрянет, и пойманные мёртвые зверьки в капканах протухнут, то росомаха ловушки да капканы распотрошит, всё добычу сожрёт или перепортит. Однажды застал он эту росомаху за грабежом его капкана и погнался за ней. Дело было зимой. Шёл он по следам зверя. И вывела росомаха охотника на поляну. На поляне стоял шалаш из шкур, что-то типа чума или вигвама, как у индейцев. Оттуда дым валил. Заглянул охотник во внутрь и у видел, что у огня сидит девушка. Красивая — красивая! Он сразу в неё влюбился и взял себе в жены.

— Как всё быстро и просто у вас! — сказал Мурад.

— Да! — подтвердила Наля и продолжила. — И стало охотнику удача везде и во всём. И рыбу летом наловит видимо-невидимо, и зверя любого заловит, и меха он добывает самые лучшие! И с женой ему было хорошо и детей у него много народилось. Достаток появился. Только всё когда-нибудь кончается! Опять охотник встретил росомаху. Погнался за ней, и привела она его назад к дому. А сама юркнула в кусты и исчезла. Вошёл охотник в дом и видит, что не женщина его жена, а страшный лохматый и клыкастый питсэн и дети его тоже питсэны! Выпрыгнул охотник в ужасе из избушки и застыл навеки этим каменным столбом! Выбежали из избушки питсэны и разбежались по лесу, а избушка то же превратилась в камень! Вон они стоят! А питсэны по лесу бродят. А речка эта называется Росомаха.

— Да, мужику немного не повезло! — резюмировал Афоня.

— А вам не кажется странным, что камень, в который мужик тот превратился, больше камня, в который изба превратилась? — засомневался Мурад, но ответа на свои замечания не получил.

— Ой, — закрыла рот ладошкой Наля, — зря я здесь про них разболталась! Как бы чего худого не вышло!

В глазах девушки отразилось сожаление — не надо было рассказывать эту историю. Она же не в родной избе, а в лесу, где всё может быть.

— Да брось, ты! — успокоил девушку Афанасий. — Сказка она и в Африке сказка.

Но Наля отмахнулась от его слов, встала, перекрестила на всякий случай пространство вокруг себя на все четыре стороны, смутилась, искоса поглядывая на парней, и покраснела. Парни сделали вид, что ничего не заметили. Но по спине у них прошёлся холодок. Вспомнился давешний ночной страх. И тёмный лес за спиной зашумел зловеще, и, даже, солнце засветило в небе как-то не так. Что-то таинственное наползало на них.

— Да нет! — сказала Наля, — если бы он был рядом, мы бы страх почувствовали.

Ребята переглянулись.

— Лично я не какого страха не чувствую. Мальчики, кидайте банки в костёр, собираемся и пошли. Не до вечера же здесь сидеть! Нам ещё километров пять топать.

— До пещеры? — с надеждой спросил Афанасий.

— Ишь, какой быстрый! До ночлега. До пещеры от сюда километров двенадцать будет.

Они сожгли консервные банки в костре, радуясь, что они сгорели и их не надо закапывать, потушили костёр, надели рюкзаки и двинули дальше вдоль берега вверх по течению реки. Метров через сто вдруг впереди слева затрещали кусты, и что-то большое кинулось в сторону, ломая всё на своём пути. Путешественники вздрогнули от неожиданности, что это такое они разглядеть не смогли, до чего это было неожиданно. Наля какое-то время прислушивалась к шуму и грохоту, доносящемуся из леса, потом облегчённо сказала:

— Это сохатый.

— Почему думаешь, что лось?

— А кто? Олени здесь не водятся. А если бы был медведь или кабан, то звук ближе к земле шёл, а здесь высоко над землёй. Нет, это сохатый, он же большой, высокий. Ты сохатого видел хоть раз живьём?

Глаза Нали лукаво смеются, глядя на Афоню.

— Конечно, видел.

— На картинке?

— Не только.

— Ещё и по телевизору — сказал за Афоню Мурад.

Все дружно засмеялись.

Проходя мимо кустов дикой красной смородины, Наля обратила внимание ребят на следы — как будто кто-то топтался в огромных валенках, в такой конфигурации была умята лесная подстилка.

— Он! — многозначительно сказала девушка, имея в виду явно не давешнего лося.

Ребята промолчали, поняли, о ком она говорит. Афанасий сфотографировал след, но как потом выяснилось, на фотографии ничего разобрать было нельзя.

Коршун вился в голубом небе.

— Почему думаешь, что это коршун, а не какой-нибудь сокол-сапсан?

— У него хвост раздвоенный, как у ласточки — пояснила Наля.

— А почему птицы не поют?

— Какие птицы, Афанасий? Август месяц. Они молодняк обучают, готовят к перелёту.

Шли они довольно долго по берегу, делая короткие остановки, потом Наля свернула направо, и они начали спускаться в долину. Справа впереди высилась огромная белая гора. Это и был Акташ — Белый Камень. А впереди расстилалось всхолмленная равнина с большим озером. Огромные камни между водой и горой, покрытые мхом и травой выпирали из земли. Редкие величественные красноствольные сосны по берегу гляделись в спокойную, зеленовато-прозрачную гладь озера. Чайки кружились над водой.

Наля и парни стали спускаться к берегу.

Вдали на той стороне озера темнели лесистые горы. Южный, пологий берег озера представлял собой огромное болото, поросшее камышом и другой болотной зеленью, казался большой зелёной поляной. По словам Нали, болото не проходимое: «Уж, больно, топкое». А «зелёная поляна» — это трясина, самое гиблое место, не зверь не человек там не пройдёт — обязательно утонет. Поганым болото называется.

Наткнулись на ручей, который впадал в озеро. На левом более высоком берегу, почти у самого озера скинули рюкзаки.

— Вон там, — Наля указала рукой на чернеющие вдали горы, — и находится ваше урочище. Завтра меч будет у вас! Если он, конечно, есть в природе. Хотя бы рассказали, что это за меч такой волшебный и откуда он взялся.

Парни заверили её, что меч должен быть и, поэтому, будет в их руках, в чём она скоро сможет убедиться и про меч ей обязательно расскажут.

ГЛАВА 16

Муса и Алим уверенно шли вверх по Чоролу, когда впереди слева выросла перед ними белая вершина Акташа, а река стала поворачивать направо они перешли её и решили там заночевать. Им предстояло, по словам Мусы, марш-бросок через лес до другой реки, порядка семи — десяти километров.

Следом за ними, отставая на километр, шли Григорий Тарасович и Пётр Иванов. Лайка Белка, уткнув нос в землю и изредка помахивая хвостом, вела их по следу.

На привале Алим спросил Мусу:

— Как река называется, куда нам надо?

— Кутым. А тебе зачем?

— Для общего развития. Как мы туда попадём без тропинки? Не заблудимся в лесу?

— Спокойно, мой мальчик, ты имеешь дело с профессионалом, со старшим сержантом погранвойск, между прочим. Нас учили ориентироваться.

— И где ты служил?

— На Памире, в Таджикистане! Я тебе уже говорил!

— Я помню. Только я не знал, что Памир и Таджикистан — это одно и то же. И что, там такие же леса?

— Ну, — замялся Муса, — там лесов вообще нет. А что у тебя по географии?

— Не важно — и, помолчав, добавил. — Ну и как же тогда?

— Да очень просто! Видишь, вон там, впереди, две скалы виднеются, два пика таких острых, как клыки?

— Да.

— Так вот они должны быть от нас всегда слева, а солнце всегда перед нами. Тогда мы не промахнёмся мимо Кутыма. Уразумел? А теперь спать! Завтра марш-бросок по бездорожью!

В кустах Григорий Тарасович толкнул в бок Петра и показал ему рукой, что надо отползать назад. Потом подмигнул Петру и прошептал:

— Ну, Пётр, на Кутыме мы раньше их будем!

И, действительно, на следующий день, после полудня они уже сидели в засаде на берегу Кутыма, поджидая Мусу с Алимом.

А тем пришлось не сладко.

На практике всё оказалось сложнее, чем на словах: за соснами и берёзами остроконечных скал не было видно, пришлось ориентироваться больше по солнцу и вспоминать, как хорошо было идти по берегу реки. Даже отдаляясь от неё, всё рано слышно журчание, течение воды. А здесь ничего, только солнце, которое катится по небу с востока на запад, через юг. Это они помнили и старались держаться левее по солнцу, зная точно, что им надо на юг. Семь километров неизвестности, но Муса сомнениям не поддавался и упорно шёл вперёд.

Под рюкзаками жарко. Пот заливает глаза. Пыль, паутина, камни под ногами и корни сосен. Но они, всё-таки благополучно вышли к Кутыму.

Григорий Тарасович и Пётр могли наблюдать, как из леса вынырнули два человека и, не снимая рюкзаков, припали к воде и стали жадно пить. Оторвавшись от реки, легли на травку, на рюкзаки, чуть сползли вниз, чтобы ослабить давление лямок на плечи и задремали. Чувствовалось, что переход их сильно утомил, если даже не было сил снять с себя поклажу.

— Горцы! Мать вашу! — с чувством сказал Григорий Тарасович, наблюдая за ними в бинокль. — Это вам не Кавказ какой-нибудь! Это тайга-матушка! По ней, по родимой, ходить уметь надо! Только это что! По нашему сосновому лесу ходить одно удовольствие. Пришлось мне как-то быть в километрах триста к северу отсюда. Вот там тайга так тайга! Ели, пихты за рюкзак цепляют, ветками по морде бьют! Из-подо мха вода выступает, только шаг шагнёшь! Вот это действительно интересно! А это что!

Горцы, меж тем, отдохнули с полчаса и двинулись вверх по реке. Река вскоре выбросила колено в сторону Акташа. И вот на самом острие этого колена, на поляне, где лежало непонятно откуда взявшееся бревно, горцы разбили лагерь.

Григорий Тарасович и Пётр, в след за Белкой, двигались за ними на значительном расстоянии. Вдруг Белка ощетинилась и зарычала, уткнув нос в землю.

— Что такое, Белочка? Чужой человек прошёл? — и Петру — Странно, откуда здесь чужой?

— Не понял?

— Белка учуяла другого человека, не наших кавказцев, а других. И сойки кричали утром в той стороне, как над человеком. Я ещё подумал: «Туристы, что ль какие-то!»

— А что как птицы кричат, отличается? Как можно узнать над кем они кричат — над человеком или медведем?

— Можно узнать. Крик отличается. Давай, Петя, будем поосторожней, что-то это всё мне не нравится.

ГЛАВА 17

Стемнело. Лес приблизился к костру. Муса и Алим, успели поесть и сидели на бревне, разговаривали о том, о сём.

Темнело. Шумел лес.

Балкарец и чеченец не заметили, как к ним подошли сзади и ударили палками по голове. Они мешками свалились с бревна. Муса очнулся от ударов ладонями по щекам. Руки у него за спиной оказались связанными, а сам он лежал на земле. Кто-то со спины схватил его за плечи и усадил опять на бревно. Алим, ещё без сознания, со связанными руками, остался лежать на земле.

В круг света от костра, вошёл человек и сказал с нарочито кавказским акцентом:

— Здравствуй, брат — и, усмехнувшись, добавил. — Мир тебе.

Он сел на камень, по-турецки поджав ноги, автомат Калашникова положил на колени, не сдёргивая лямку с плеча. Что-то звериное было в облике незнакомца, волчье, какая-то сила и неукротимая мощь. И улыбка больше напоминала волчий оскал.

Три человека неприятной, но явно славянской наружности, кроме одного, вышли из-за спин наших горцев и встали за незнакомцем, сесть рядом они, почему-то не решились. Это были шестёрки его, вора в законе, авторитета, его бригада. Проня — хитрющий не большого роста человек с маленькими злыми карими, постоянно бегающими глазками, коварный и безжалостный по своей натуре, Каблук — он же Рафик Кабулов, плотно сбитый среднего роста дагестанец и Вялый — дебиловатый, белобрысый парень, он же Серёга Лунько. Было ещё двое, которые остались в лагере — грузин Кацо и дагестанец Даг. С Проней и Вялым они вместе бежали с зоны, остальные его ждали в Ивдели вместе с походным снаряжением и кое-каким оружием. Предводитель и Проня были одеты в чёрные телогрейки, остальные в серые пятнистые охотничьи костюмы.

Алим застонал, очнулся. Его тоже подняли и усадили рядом с Мусой. Он с открытым ртом смотрел на всех не понимающим взором — такое сильное было потрясение.

— И тебе мир, Клычгерий — ответил балкарец, по возможности спокойным голосом, он узнал своего дальнего родственника. — Или, может быть, Гера-Муму лучше будет?

— Гера-Муму — в прошлом — поморщился незваный гость. — Теперь у меня погоняло — Герыч.

— Это — героин, что ли? И кто же тебя гоняет?

Воровской авторитет посмотрел на Каблука и кивком головы указал на своего собеседника. Тот не спеша подошёл и лениво ударил Мусу в челюсть.

— По бизнесу, брат, по бизнесу — медленно цедил слова карачаевец. — Да вот знаешь, брат, беда, какая? Не хватает оборотного капитала.

— О, какие слова знаем! А нас, зачем связал? Боишься? — посочувствовал Муса.

— Наверное, мало? — с досадой сказал Клычгерий. — Добавь ему, Каблук.

Каблук ударил ещё.

Муса сплюнул кровь:

— Что же ты хочешь от меня, брат?

— Помощи.

— Кто бы мог подумать? — усмехнулся Муса.

— Это кто? — Клычгерий посмотрел на Алима.

— Племянник одного чеченского полевого командира.

— О золоте — серебре знает?

— Да.

— Эй, Каблук! Слушай, да? Отведи пацана в лес, нечего ему уши греть на взрослом базаре. Ты меня понял, Каблук?

— Понял, Герыч, как не понять?

— Ну, действуй.

Каблук подошёл к Алиму, хлопну его по плечу, заставил подняться и повёл его в лес.

Муса понял, что Алима сейчас зарежут в лесу, но сделать он ни чего не мог.

. — Я здесь уже неделю топчусь, слушай — Клычгерий посмотрел испытующе на Мусу. — Найти этот долбанный клад не могу!

— Как же так? — усмехнулся Муса. — У тебя людей больше, чем у меня и ты не можешь справиться?

— Это не все. Ещё двое в лагере. А клад найти ты мне поможешь! Да? — утвердительно сказал Герыч.

— С чего вдруг? Мне от этого, что за радость? — Муса почему-то вдруг успокоился.

— Убьём не больно.

— А не скажу — убьёте больно? Я правильно понял?

— Правильно. Помучаем сначала, потом убьём. Всё равно, слушай, скажешь!

— Постараюсь не сказать. Честь дороже! А то получается, что я струсил.

— Э-э, какая честь? Когда будут бить и будет постоянно больно, ты о чести думать не будешь. Я тебя уверяю! Ты будешь думать: «Когда всё это кончится?» Ты умалять будешь, что б тебя убили. И своим признанием заслужишь смерть! Но тогда я тебя накажу. Больно будет, слушай. Очень больно!

— Я, всё-таки, постараюсь думать о чести!

— Зачем, слушай? — пожал плечами карачаевец. — Кто узнает о твоём героизме? Мы не кому не скажем, что ты сломался. Клянусь! Закопаем и забудем. Да?

— Я узнаю! И если сломаюсь, я буду знать, что испугался и что исправить ничего уже нельзя. Нельзя отомстить! Стыдно будет перед смертью. И мука будет пострашней твоих пыток. Поэтому постараюсь не сломаться!

— Гордый? Уважуха, слушай! Но и не таких обламывали! Да, пацаны?

Подручные воровского авторитета заржали.

— Чего вздрогнул, Муса? Сказать чего хочешь? — и опять к своим, — По-моему, он уже сломался! И бить не надо! Ха-ха!

Но Муса вздрогнул не от страха — он почувствовал, что кто-то прижал его связанные руки к бревну и обрезает верёвку, затем правая рука почувствовала рукоятку ножа. Балкарец улыбнулся:

— Бить, наверное, придётся.

— Да? — радостно спросил Клычгерий. — А мы не гордые, слушай! Мы можем помочь, если человек так хочет быть избитым! Да?

— Где, интересно, Каблук шляеться? — спросил он сам себя с досадой. — Ну да ладно. Проня!

— Бить — не моё, Герыч. — откликнулся тот. — Я больше пытать люблю. Пусть вот Вялый кулаки разомнёт. А если не получится, я придумаю чего-нибудь этакое!

Тройка бандитов опять противно заржала.

— А я не гордый — сказал, сплюнув в сторону Вялый направляясь к Мусе. — Мне эта морда сразу не понравилась.

Но тут бандитов ждал неприятный сюрприз: как только Вялый подошёл к Мусе, тот вскочил на ноги, руки у него оказались свободными и в правой руке, лезвием вниз, сверкнул нож. Лезвие с треском прошлось по горлу Вялого, хлынула кровь. Бандит упал между бревном и костром и захрипел, задёргался в предсмертных судорогах и вскоре затих. А нож сам собой перевернулся в кулаке Мусы — лезвие уже сверкало между большим и указательным пальцем. Балкарец прыгнул вперёд. Но изумлённый Клычгерий не принял драки, зная, как его родственник владеет ножом: он прыжком с места вскочил на ноги и ломанулся в кусты, за ним рванул Проня. Муса погнался было за ними.

— Бирюкаев, в сторону! Твою мать! Ушли! Старший сержант Бирюкаев, что ты тут распрыгался на огневом рубеже? Стрелять не даёшь! Теперь ищи их по тайге!

Муса с удивлением оглянулся:

— Батя!? Ты? Откуда? — радостно спросил.

Перед ним стоял Григорий Тарасович с карабином в руках, Пётр, а за ними маячила нескладная фигура Алима.

— Я- то дома! А вот что ты тут делаешь? Кавказ надоел? Решил на Урал посмотреть? Да знаю я, что ты тут делаешь. Пригодилась моя наука — ножом махать?

— Да — подтвердил Муса, и они обнялись.

— Алим, живой? А я уж думал — конец тебе!

— Это ты спасибо скажи старшему сержанту Иванову. — Ответил за чеченца Григорий Тарасович. — Научили его в десанте часовых без шума снимать.

Пётр шагнул навстречу к Мусе, выпрямился по военному, приложил руку к бейсболки, перевёрнутой козырьком назад, и представился:

— Старший сержант ВДВ — Пётр Иванов!

Балкарец тоже вытянулся, расправил плечи, приложил правую руку к своей панаме, а нож взял в левую руку:

— Старший сержант погранвойск — Муса Бирюкаев!

И они обнялись — армейское братство оказалось сильней межнациональной розни, они как-то не подумали, что один русский, а другой — кавказец, почти боевик и они совсем недавно были по разные стороны баррикад. Сейчас они были солдаты одной армии!

Муса подошёл к Алиму, стал хлопать его по рукам, обнимать:

— Алим, Алим, а я думал, что всё! Зарежут моего мальчишку! И, главное, сделать ничего нельзя было.

Чеченец смущенно улыбался и молчал.

— Да, Алим даже не заметил, как его освободили — сообщил Пётр. — Такой шок был у парня! Я уж и того дебила нейтрализовал, а он всё идёт вперёд, пока Григорий Тарасович у него на пути не встал, только тогда остановился.

— Ладно, хватит обниматься — сказал Григорий Тарасович. — А то сейчас опомнится твой приятель, Муса. И прибежит сюда с автоматом и покрошит всех нас в мелкую капусту. Надо очень быстро отсюда уходить! Собирайте палатку, тушите костёр! А ты, Белка, сторожи, тявкнешь, если, что! Да и Алим быстрее отойдёт от шока, если чем-то будет заниматься.

— У них лагерь где-то недалеко! — сказал Муса, — Там ещё двое.

— Тем более надо уходить! Значить, их всего четверо. Расклад в нашу пользу! Правда, у них «Калаш» есть, и, хорошо если один!

Костёр потушили сразу, что бы у бандитов не было ориентира, если они решат вернуться.

И при свете фонариков помогли Мусе и Алиму собраться.

Через полчаса они были уже далеко от того места, где лишились жизни два бандита Герыча.

Алим потихоньку пришёл в себя. Поинтересовался: как вообще это могло случиться? Ему объяснили, что жизнь вообще полна разных неожиданностей, как приятных, так и не очень.

— Жизнь, вообще, штука интересная! — добавил Муса. — Это тебе не «Три мушкетёра»!

ГЛАВА 18

— Стой, Пронька, стой, слушай! — Клычгерий матерно выругался, он всё злился на себя за своё поспешное бегство. — Куда мы так резво несёмся? За нами никто не гонится! Они сами боятся моего «Калаша», слушай. Они же не знают, что в нём всего два патрона! Наверное, сами удирают с того места. Где Каблук, как думаешь?

Пронька в темноте пожал плечами (говорили они на блатной фене, перемешанной с матом):

— Завалили Каблука! Пацан тот жив. Я видел: он вышел с теми двумя чужими.

— Похоже на то, слушай! Гады! Ничего, Муса, я тебя ещё встречу! — прошипел карачаевец. — Клянусь, ты умрёшь очень медленно! Я тебя на кусочки резать буду!

Пронька достал из внутреннего бокового кармана телогрейки электрический фонарик, включил его и они побрели по направлению к своей стоянки.

Вскоре сквозь ветки деревьев они увидели проблески света от костра. Это была их стоянка и там их ждали.

Двое у костра напряжённо смотрели в темноту, прислушиваясь к шагам из леса.

Из темноты на свет костра шагнули злой Клычгерий и усталый и не менее злой Пронька.

Кацо вопросительно посмотрел на своего вожака.

— Что? Засада! — на своём жаргоне ответил Герыч. — Не один там Муса — четверо их! Завалили наших пацанов, слушай, гниды!

Он сел у костра, достал сигареты, прикурил от горящей ветки, с наслаждением затянулся:

— Водку давай, слушай! — выпуская дым, сказал. — Помянем.

Даг, как самый младший, достал водку, перелитую в пятилитровую канистру, разлил по кружкам. Молча выпили, закусили быстрорастворимым сахаром.

— Отсюда надо уходить — сказал Клычгерий. — У них, вроде как, собака — найдут.

— У них точно собака — белая — подтвердил Пронька.

Предводитель бандитов мрачно посмотрел на Проньку и продолжил:

— Ничего они искать не будут, слушай, ни какого золота, пока нас не завалят. Поэтому надо их завалить раньше, кроме Мусы. Он нам всё-таки покажет, где золотишко!

Клычгерий, он же Герыч, молчал и думал не уронил ли он своего авторитета в глазах того же Проньки? Не слишком ли позорно он бежал от Мусы? С другой стороны, всё произошло довольно быстро, и это было единственно правильное решение. Чуть он помедли, и Муса бы его достал своим ножом! Откуда он у него взялся, интересно? Не лежать же мёртвым из-за какой-то мифической чести или того же авторитета с перерезанным горлом или дыркой в печени? А если Пронька подумает что-нибудь не то, так он ему сам глотку перережет!

Он усмехнулся своим мыслям и сказал Дагу:

— Наливай! Чего на неё смотреть, слушай!

Выпили ещё, закусив всё тем же сахаром. Потом — ещё. В пересчёте на граммы, бутылку выпили.

Из темноты раздался пронзительный свист, и большой камень шлёпнулся возле костра. Чем-то опасным дыхнуло из леса. Животный ужас охватил сидевших у костра людей. Темнота вокруг колыхалась и таила в себе что-то опасное. Что-то неведомое и жуткое ходило вокруг них в темноте леса и швыряло время от времени камни. Неведомое нечто вызывала безотчётный страх, и пригибало к земле. «Господи!» — шептали каждый на своём языке, вдруг вспомнив о Боге, Пронька и Кацо. Пронка хотел было перекреститься, но рука налилась свинцовой тяжестью и не слушалась.

Даг смотрел куда-то в лес большими от ужаса, чёрными, ничего не понимающими глазами.

А ничего и никого не боявшийся и веривший только в себя да в свою удачу Клычгерий с горечью подумал, что он и не мусульманин и не христианин и взывать о помощи ему не к кому. Зато стало понятно, что такое ад. А мусульманский он или христианский — значение не имело.

Через несколько минут, показавшиеся вечностью, страх внезапно исчез.

После пережитого ужаса выпили ещё одну условную бутылку — канистра опустела на литр в этот вечер.

— Что это было? — спросил Пронька. Его ещё бил озноб.

— Что бы это ни было, а ушло! — мрачно усмехнулся Клычгерий.

Потом задумался и добавил:

— По легенде есть тут такие лесные чудища, слушай. Мне на зоне один рассказывал. Бродят здесь, людей пугают. Страшные! Да! Как зовут — забыл. Говорил он мне, но забыл, слушай. Но это не важно! Кто их увидит, тот или умрёт или с ума сойдёт, слушай. А бывает, что они в девушек превращаются. Красивых! Да! Станешь с ней жить, а она! — и он хлопнул тыльной стороной ладони правой руки о ладонь левой. — Бац! И в чудище превратилась! В самый не подходящий момент, слушай!

И Клычгерий захохотал.

— Но это не призрак! Вон камней понакидал — сказал Пронька, указав на камень возле костра.

— Не бойся, Пронька! — похлопал того по плечу карачаевец. — Я тебя в обиду никому не дам, слушай!

Даг, подумав, сказал:

— Э-э… Хорошо бы такой чудища найти. Да? Побаловаться с ним, как с бабой! А там хоть в кого пускай превращается! Нэ жалко!

— Кто о чём! — презрительно сплюнул Клычгерий.

Остальная команда в составе Кацо и Проньки поржала над Дагом, после чего легли спать и попытались заснуть.

Утром Клычгерий приказали Дагу готовить завтрак. Он сначала было поворчал, не хотел подчиняться, но взглянув на три мрачные рожи, передумал.

Повар из него был ещё тот! Но даже слегка подгоревшая каша была лучше, чем тюремная баланда. Съели с удовольствием! И похмелились, естественно, по чуть-чуть.

Слегка отдохнув и перекурив, стали собираться. Не нужные вещи погибших товарищей оставили на стоянки, более или менее ценные забрали с собой.

Они пошли по руслу ручья вниз по течению, к Кутыму. Вышли на правый берег ручья, сделали крюк по лесу (Григорий Тарасович потом скажет: «Какие хитрые!»), и опять вернулись к ручью. Прошли по руслу ещё с километр, вышли уже на левый берег, почти у Кутыма и направили свои стопы на север, вверх по берегу реки. Идти старались по камням, что бы ни оставлять следов.

К вечеру нашли какой-то ручей, перешли его и направились вверх по течению, ближе к Акташу.

Через два километра наткнулись на полянку. Разбили на ней две палатки и Даг, ворча, как обиженный пёс, стал готовить ужин на всю братию.

Пока готовился ужин, Кацо решил слазить на ближайшую скалу, осмотреть окрестности. Забрался довольно таки легко, лёг на вершине, поднес бинокль к глазам и стал наблюдать. За лесом и скалами блестело озеро, из него вытекал Кутым. На самом дальнем северном конце озера вроде как блестел огонь. Было слишком далеко, даже для бинокля, но Кацо был уверен, что это костёр. Темнело, и красная точка блестела всё ярче и ярче. Грузин сполз со скалы и доложил об увиденном главарю.

— Ну, что ж. Завтра бери Дага, слушай, сходи и посмотри, что там за люди.

ГЛАВА 19

Наля проснулась рано. Справа и слева от неё в своих спальных мешках спали ребята. Стараясь их не разбудить, она выбралась из своего спальника, а потом и из палатки.

Над озером стоял туман. Солнце, освещая верхушку Акташа ещё не выбралось из-за гор. Было довольно свежо. Девушка умылась в ручье и стала раздувать костёр. Из палатки высунулась взлохмаченная с заспанным лицом, голова Мурата.

— Что так рано? — спросил он.

— Кто рано встаёт, тому бог подаёт, — засмеялась Наля. — Сходи лучше за водой.

— Чем это лучше? — проворчал Мурад и скрылся в палатке.

Вскоре оттуда показались его ноги, а затем и он сам. Взял два котелка и пошёл к озеру.

Мурад наполнил водой один котелок почти под завязку — это для чая. А другой котелок только до половины — это для каши. Он взялся за ручки котелков, что бы поднять их и нести в лагерь. В этот миг он бросил случайный взгляд на то место, где только что брал воду и остолбенел от ужаса: в прозрачной воде на него смотрела тусклыми рыбьими глазами огромная плоская голова толи крокодила, толи динозавра, толи ещё какого — то чудовища. Чудовище развернулось. Из-под воды показалось блестящее чёрно — зелёное в пятнах тело и опять скрылось под водой.

Мурад сначала попятился, потом развернулся и побежал.

— Наль, там, в озере монстр! — громко прошептал Мурад.

— Какой ещё монстр?

— Крокодил!

— Ну откуда здесь крокодилы, Маратик? — улыбаясь, как маленькому сказала Наля.

— Не веришь? Вон посмотри!

Было видно, как под водой, удалялась от них вглубь озера огромная тёмная полоса.

Наля оглянулась:

— Это, что ль? Это не монстр! Это Параська.

— Какая ещё Параська?

— Ну, мы так щуку большую прозвали. В ней метров шесть.

— Какие — шесть!? Там все десять!

— У страха глаза велики! — усмехнулась девушка. — Но многие наши с тобой бы согласились.

— Что вы так орёте? — из палатки показалась всклокоченная голова Афони.

— Посмотри на озеро, Афанасий! Там щука плавает метров шесть — десять! А Анастасия утверждает, что это не монстр!

— Ну да. Щука — сказала Наля.

Она искренне не понимала — что тут удивительного?

Афоня скрылся в палатке и вылез из неё уже с биноклем в руках:

— Таких щук не бывает! — сказал он авторитетно, направляя бинокль на озеро.

Тёмная полоса была уже далеко.

— Но что-то, действительно, движется под водой — констатировал он факт.

— Это щука. Параська её зовут — пояснила Наля такому не понятливому Афанасию. — Если вам будет не жалко банки тушёнки, то я вам её покажу попозже.

— Нам не жалко! — сказали в один голос Афоня и Мурад.

— Вот и хорошо! Давайте готовить завтрак.

Пока готовили завтрак, а потом его поглощали, Наля, по просьбе парней, рассказала всё, что знала о местном монстре. По её словам выходило, что гигантская щука водилась в озере всегда. Параськой её прозвали потому, что у кого-то, когда-то была свинья с таким именем, и тоже была такая же ненасытная, как эта щука. Редкие охотники иногда забредавшие сюда, стреляли для неё птиц над озером. Наля сама прошлой осенью застрелила утку для Параськи. Вообще щука считалась существом безобидным. Это и понятно: люди, что приходили на берега этого озера рыбу ловили редко, так как были в основном охотниками, на лодках не плавали, купаться им тоже как то в голову не взбредало. Поэтому щука в озере была сама по себе, люди на берегу — сами по себе. Короче, конфликтов со щукой не было.

Парни слушали это как-то не доверчиво, хотя монстра в виде гигантской щуки видели лично.

Рассказывая всё это, Наля умудрилась в третьем котелке сварить немного макарон, бухнула туда банку тушёнки и поставила в ручей остывать. Когда варево остыло, она нашла у себя в рюкзаке целлофановый пакет и положила всё туда. Нашла длинную жердь, нацепила на верхушку пакет с макаронами, горсть кинула в воду, а жердь воткнула в берег с таким расчётом, что пакет почти касался воды.

— Ну, — с чувством выполненного долга, сказала Наля, — ждите! Сейчас приплывёт.

Все трое уселись на берегу, стараясь не сводить с пакета глаз. Ждали минут тридцать.

— Вон она! — Мурад указал на длинную тень под водой.

Тень стремительно приближалась. Из воды вынырнула уродливая плоская морда, схватила пакет с макаронами и скрылась под водой, нырнув вглубь, разворачиваясь. На поверхности воды показалась блестящая чёрно-зелёная в бурых пятнах тело, которое уже видел Мурад, и скрылась в глубинах озера.

Зрители были в восторге!

— Но что бы размножаться, ей надо друга? — опять засомневался Афоня. — Или подругу, если это самец.

— Тебя что-то смущает?

— Конечно! Их, что тут много? Что бы они тут жили всегда, их должно быть не два и не три, а очень и очень много. Целая популяция!

— Кого? Щук? Так их здесь много! И в озере и в реке. Метровыми щуками здесь ни кого не удивишь. А то и больше бывает. Рыбаки сюда редко заглядывают, поэтому и рыбы много. Щука эта рано или поздно подохнет, на её место вырастет другая. Почему одна из щук вырастает до таких размеров, я не знаю. Это надо учёным людям разбираться. Типа вас. Может здесь радиация, какая или, как её, аномалия.

— Всё может быть — улыбнулся Афанасий.

— Ну, всё — сказала Наля, слегка чем-то недовольная. — Концерт по заявкам телезрителей окончен! Нам семь километров топать туда и столько же обратно. И всё надо за день успеть.

— А почему — обратно? — поинтересовался Афоня.

— А ты хочешь в урочище заночевать? Я, лично, не хочу! Там, говорят, страшно!

— Осмотреться там хотя бы!

— Осмотришься, если быстро пойдём! А сейчас, мальчики, палатку задраиваем, продукты в рюкзак и на ветку вон той сосны, что бы звери не добрались! Сами пойдём налегке.

— А..?

— Да кому они тут нужны, твои вещи? — не дала договорить Афоне Наля. — Здесь же никого нет!

Через полчаса они уже налегке весело шагали по берегу озера, по краю болот к урочищу Пупы. У Нали за плечами был карабин, а у ребят в капюшонах — банка тушёнки и четвертинка чёрного хлеба, на перекус. Афоня нёс большой автомобильный жёлто-красный китайский фонарь, у Нали и Мурада в карманах то же были фонарики, но обычные на две круглые большие батарейки.

— Вон смотрите, — Наля указала рукой за болото, — видите? Возвышение такое?

— Ну, скала, наверное, или холм.

— Нет. Это «Курган Вождя»! Мы его так называем. Это как пирамида из земли, только верхушки нет.

— Интересно! Зайдём, посмотрим?

— Афанасий, мы зачем идём? — спросил Мурад.

— За мечём.

— Вот именно! Потом сходим. Мне тоже интересно — откуда на этом Поганом болоте, курган? Болото Поганым называется?

— Да — подтвердила Наля.

— А почему болото Поганое? — спросил Афанасий у девушки.

— Да кто его знает? — пожала плечами Наля. — Не нужное, плохое, в этом смысле, наверное. Хотя есть легенда, что вогулы, это люди такие здесь жили, когда приняли христианство, то своих идолов в это болото побросали.

— А где стояли эти самые идолы?

— Да кто их знает? Может быть в том урочище, куда мы идём.

— А не далековато таскать было?

— Не знаю! — замотала головой и засмеялась Наля.

Перекус устроили у какого-то ручья. Впереди мрачно темнели могучие ели на скалах. На лысых вершинах над ними сияло солнце. После перекуса, шли не долго — скалы расступились, и перед ними открылось мрачноватое урочище. Впрочем, наверное, им это только показалось.

— Ну? — спросила ребят Наля.

— Чего? Пошли! — сказал Афоня, а Мурад кивнул.

Их бил озноб — молодые историки, впервые в жизни, были на пороге исторического открытия. И они дружно шагнули к славе!

Урочище внутри представляло собой нагромождение камней, кустов и травы. И не такое уж и мрачное, как им показалось. Посередине было что-то вроде тропинке меж камней. И они пошли по ней, оглядываясь по сторонам. Афоня обратил внимание, что огромные камни с плоским верхом чередовались на примерно одном расстоянии слева и справа от тропинки.

— Скорее всего, на них стояли идолы вогулов — предположил он, и с ним согласились.

— Смотри, Афонь, смотри! — толкнул в бок Афанасия Мурад.

Справа на вершине утёса, покрытой зелёной травой, росли три берёзы.

— Не факт, что это тот утёс.

— Но проверить надо.

— Проверим — подтвердил Афанасий.

— Что такое? — полюбопытствовала Наля.

— По приметам, над пещерой с мечём, растут три берёзы — пояснил Мурад.

— Как интересно! А вы рассчитывали увидеть три гордые пальмы?

— Да мы вообще не думали, что тут берёзы растут.

— Вы думали берёза южное дерево? С чего вы взяли? Про карликовые берёзы слышали? Так они за Полярным кругом растут. А вы — южные деревья! Ладно, тополя! В Средней Азии они огромные, пирамидальные. Вот они южные растения. И дубов тут нет, кроме вас двоих.

— Не надо грязи! Историка каждый обидеть может! Ну, ошиблись. Мы же не ботаники.

— Ну, пошли, историки — девушка фыркнула смешком и зашагала вперёд.

Перед утёсом росли кусты, и на утёсе чуть ли не до середины и навалены огромные камни. Но они отыскали что — то вроде тропинки и двинулись по ней. Вскоре они вышли на площадку перед входом в пещеру. Вход выглядел как чёрный равнобедренный треугольник, метра три в высоту. Искатели меча Аркаима достали фонарики, включили их и робко вошли в пещеру. Угловатые острые камни торчали над головой. Мощный фонарь Афони высветил какое-то сооружение посередине. При ближайшем рассмотрении, это оказался квадратный камень, на нём полукруглый камень и в этом камне торчал, сверкая голубоватым лезвием в лучах фонарей с желтоватой, явно костяной, рукояткой, с золотым перекрестьем, меч. В круглом навершии рукоятки меча блестел большой красный камень. «Акинак!» — сразу определили историки.

Темнота за алтарём зашевелилась, послышалось недовольное ворчание. Непреодолимый страх охватил ребят. Они скатились с горы и полетели из урочища. Сильный ветер, неизвестно когда поднявшийся, толкал их в спину.

Как они убежали из урочища вообще, и из пещеры в частности, не помнили. Очнулись они только на месте давешнего перекуса.

— Хорошо, что мы были без рюкзаков — едва переводя дыхание, сказал Афанасий. — Бежать легче!

— А зачем это мы бежали? — спросил Мурад.

— Интересный ты мужик, Мурад! Действительно, чего мы бежали? Ты там за алтарём ни чего интересного не заметил?

— А, может быть, это был медведь? — сделал предположение Мурад.

— Сам, ты, медведь! — живо откликнулась Наля. — Я, что, как медведь рычит, не знаю? Он, это был, он!

— Кто? — не понял чеченец.

— О ком рассказывала! Имя его произносить не обязательно! И так понятно!

Постепенно напряжение начало спадать. Ребята отдышались и Афоня сказал:

— А меч то не бронзовый! А, Мурад?

— Ещё Геродот утверждал, что скифы поклоняются железному мечу! Наверное, метеоритное железо — за столько лет оно не поржавело!

— Наверняка! Чистое железо! И почему я решил, что он должен быть бронзовым? Сказано, что он с небес упал. А рубин? Видел?

— Конечно! И рукоятка — слоновая кость или мамонтовая.

— Или моржовый клык — дополнил Афоня. — Неужели ни как нельзя его заполучить?

— Нельзя! — отрезала Наля. — Духи этих лесов и гор — против!

— Какие духи, Анастасия?

— Парни! — раздражённо выпалила Наля. — Вы видели — какие! Пошли отсюда. В лагере всё обсудим.

— Может быть, к кургану свернём?

— Нам бы до лагеря до темноты добраться. Хватит нам приключений на сегодня. Завтра пойдёте. А я в лагере отдохну. Всё равно нам отца с Петром ждать.

— У озера?

— Ну да!

— Всё-таки, я думаю, — сказал Афанасий, — питсены не духи, а вполне живые существа и их здесь целая популяция.

— Не знаю — мотнула головой Наля.

— Аномалия, короче — сказал Мурад.

— Ну да — согласилась Наля.

ГЛАВА 20

Клычгерий провожал Кацо и Дага на разведку в обнаруженный лагерь на северном конце озера:

— Вы там головой думайте! Слышь, Кацо? Если можно от них избавиться, избавьтесь. Если нет — лучше вообще им не показывайтесь.

— Там всего одна палатка. Самое большее — четверо.

— А кто, четверо? Ты знаешь, да? А если охотники? Пальнут из своей берданы, и нет Кацо! Устраивает?

Грузин пожал плечами:

— Нет.

— Вот там и поосторожней. Дага особенно сдерживай, товарищ с головой не дружит, сам знаешь.

Проводив разведчиков, Клычгерий сидел на камне у костра и думал, что всё складывается как-то не так, как он задумал. Что Муса будет не один, это было понятно. Он рассчитывал на двоих, но что их окажется четверо, это было неожиданно. И, главное, откуда они взялись? В лагере была поставлена одна палатка, значить Муса первоначально шёл с этим длинным парнем. Откуда появились ещё эти двое с собакой? Впрочем, это было не важно. Конечно, путь к намеченной цели, к богатству, затрудняется. Но не настолько, что бы от него отказаться. Четыре на четыре. Но у них собака. Это плохо. Соотношение получается в их пользу. Незаметно подкрасться к ним будет трудно. А найти его, Клычгерия, им будет проще с собакой то. Надо обогнуть Акташ по кругу и выйти на них с юга. В длину, по прямой гора эта километров пятнадцать. Если обходить её по кругу, то все сорок наберётся. Идти можно не спеша. За это время Муса со своими товарищами потеряют их след и займутся поиском сокровищ. А что им ещё остаётся делать? Продуктов у них наверняка не на год! Магазинов тут нет, затариться не получиться. А когда найдут, начнут перевозить, можно предъявить свои права. Всех вырезать! Золото переправить на Большую землю, оттуда в Среднюю Азию — в Афган, Таджикистан, Узбекистан и прочее. Поменять на наркоту (тамошние баи любят золотые побрякушки, да ещё старинные!), наркоту на деньги. А на деньги купить себе нефтеперерабатывающий заводик где-нибудь в Башкирии или Татарии. И умереть в глубокой старости среди своего гарема!

Он улыбнулся своим мыслям: «Главное, что бы фарт был на моей стороне!»

Кацо и Даг в это время спускались с гор в долину реки Кутым. Шли долго по берегу реки, пока в дали не заметили дым от костра. Дальше пошли осторожнее, кустами, хоронясь за деревьями, стараясь ступать бесшумно. Когда нет-нет, да и хрустнет под ногой сучок — шипели друг на друга. Кусты кончились. Перед ними была открытая местность перед ручьём. А за ручьём на круче они увидели палатку и девушку перед костром, в котором она задумчиво ковырялась веткой.

Дагестанец заулыбался и радостно толкнул грузина в бок, головой указывая на девушку.

— Молчи, дебил! — зашипел Кацо. — Смотрим! Ждём!

Прошло полчаса, потом ещё полчаса — всё было тихо.

— Что тут сидеть, да? — сказал Даг. — Пойдём, познакомимся с тёлкой.

— Постой! Вдруг там кто ещё есть?

— Э-э … Нет там ни кого — отмахнулся рукой дагестанец, но через ручей перешёл осторожно, почти бесшумно.

Наля сидела у костра и мечтала не о чём. Ребята ушли к кургану. Скоро должны были вернуться. Впереди слева ей почудился какой-то шум. Она подняла голову, посмотрела туда. На неё шёл, улыбаясь, расставив вширь руки, какой-то молодой мужчина явно кавказкой наружности. Изумлению Нали не было предела.

— Здравствуй, дэушка! Да? Давай знакомится!

— Вы кто? Откуда?

— Нэ важно — откуда. Близко познакомимся — поймёшь — кто! — улыбался парень и хитро смотрел на неё. — Давольна будэш, я гаварю!

— Стойте там! Не приближайтесь ко мне! — в истерики крикнула Наль. — Я стрелять буду!

Даг увидел у правого бедра девушки направленное на него дуло карабина. Но это его не остановило.

— Зачэм стрэлять? Это я стрэлять буду из своего ствола! — заржал Даг.

«Идиот!» — подумал Кацо, но понял, что в лагере никого нет, встал из своего укрытия и направился, не таясь к своему товарищу и девушке.

Даг шёл к Нале, улыбаясь и неся какую-то чушь. Девушка переступила через бревно и пятилась к палатке, которая находилась сзади неё. Краем глаза она увидела второго мужчину, идущего к ней. Она оглянулась. Далеко виднелись две точки — это ребята возвращались из своей экспедиции. Но они были ещё очень далеко. Паника охватила Налю. «Сейчас будет что-то ужасное и стыдное!» — подумала она и покраснела от мыслей. Щелчок! Карабин снят с предохранителя. Дагестанец это услышал и понял, что это, но никакого значения этому не предал.

— Только попробуй, прицелься! — сказал он угрожающе.

Даг подумал, что как только девушка будет прицеливаться в него, он успеет допрыгнуть до неё и вырвать оружие из её рук. Но Наля не собиралась прицеливаться. Карабин был по прежнему прижат к её правому бедру. Дуло его как-то само нащупала цель. Раздался выстрел. На лице дагестанца появилось выражение неописуемого удивления, а между бровей красное пятнышко, откуда вскоре хлынула кровь. Он доли секунд постоял, и рухнул спиной на землю.

Подоспевший Кацо, в изумлении уставился на Налю.

— Ты что натворила, дура?

Наля и дуло карабина посмотрели на него. Девушка была в шоке и соображала плохо. В дали к лагерю стремительно приближались две точки, принимая очертания бегущих мужчин. Это Афанасий и Мурад. Они услышали выстрел и бегом устремились в лагерь.

При таком раскладе, Кацо решил за благо не рисковать и отступить. И отступить как можно быстрее. Однако, не теряя достоинства, он не спеша, спустился к ручью, перешёл его и скрылся в леске. В лесу он пошёл быстрее. Всё, что надо было знать о лагере, он уже знал. Надо обо всём доложить Герычу, а тот пусть сам решает — как быть. Оглянувшись, сквозь деревья он увидел, как двое мужчин подбежали к девушке. Дальше он шёл не оглядываясь.

Афанасий подлетел к Нале, обнял её. Она зарыдала у него на плече. Подоспевший Мурад, осторожно взял из её рук карабин и поставил его на предохранитель. Девушка ни как не могла успокоиться. Афоня, как мог, утешал её:

— Ну, что ты ревёшь? Ну, завалила зека и правильно сделала! А если бы он с тобой чего сделал? Что тогда? Ты же убивала зверей?

— То звери! А это человек!

— Какой же это человек? Это беглый зек!

— Почему зек?

— Из колонии в Ивдели сбежали трое. Мы узнали, когда суда ехали — говорил Афанасий, стараясь не смотреть на покойника. — Машину, в которой мы ехали, обыскивали по этому поводу.

Мурад рассматривал убитого. Мертвых он не боялся. Привык. «Дагестанец или чеченец — думал Мурад, присматриваясь к убитому бандиту. — Если бы услышал, как он говорит, точно бы узнал. Но скорее всего дагестанец».

— Что делать дальше будем? — вслух спросил он. — Здесь оставаться нельзя.

— Уходить надо. Подальше отсюда — успокаиваясь, сказала Наля. — Оставаться здесь действительно нельзя.

— Григория Тарасовича ждать не будем? — спросил Афоня.

— Будем — освобождаясь из его объятий, сказала Наля. — Только подальше отсюда.

— А он нас найдёт?

— Обижаешь — слабо улыбнулась Наля. — Дочку если не по следам, так чутьём найдёт. И с ним же Белка.

— Ну да. С собакой то он нас найдёт. Значить один зек убит, один ушёл. Должен ещё где-то быть один. Их же трое бежало.

— Где-то у них стоянка то есть — предположил чеченец.

— Да, наверное. Там ещё один.

— Ну, хватит! Один не один! Собираться надо! — сказала, косясь на убитого Наля.

— Хоронить его будем? — кивнул на убитого Мурад.

— Ты озверел? — взорвался Афоня. — Что бы эту падлу ещё и хоронить? Нет!

— А что?

— Нет. На это у меня сил не хватит. И желания тоже. Если хочешь, хорони. Мы подождём. Всё же твой единоверец.

— А если тот другой вернётся? — встревожено спросила Наля. — А мы тут похоронами заняты? Что тогда?

— Тогда вот они пускай, и хоронят! — хмуро сказал Мурад. — Собираемся.

Они стали живо собираться. Афанасий и Наля старательно обходили и старались не смотреть на убитого кавказца. Мураду было всё равно. Он равнодушно перешагивал через труп, если надо было. «Это сказывается бытность на войне!» — думал, глядя на своего чеченского приятеля Афоня.

Солнце клонилось к западу.

Вскоре цепочка из трёх человек устремилась на юг, вдоль берега озера. Впереди как всегда шла Наля. Она уже почти успокоилась от пережитого потрясения. Даже поинтересовалась у Афони:

— Как курган?

— Почти такой же, как в степи — ответил тот. — Только маленький. Метров десять в высоту будет.

— Да — подтвердил Мурад. — Даже меньше.

— Но не на много. Действительно, те, кто здесь жил, пришли из степи. Уж очень похож курган. Только лесом зарос.

— Да — сказал Мурад. — Берёзовым.

Они шли всё дальше и дальше, удаляясь от злополучной стоянки.

ГЛАВА 21

Григорий Тарасович вёл свою группу по берегу Кутима вверх по течению. Его авторитет был признан безоговорочно — Петром и Алимом в силу их молодости, а Мусой, как бывшего его командира. Кроме того он прекрасно знал местность. Григорий Тарасович уверенно шёл по ночному лесу. Белка бежала впереди, положив закрученный баранкой хвост на спину. Луна выглянула из-за туч, освещая им путь.

Вскоре они перешли по перекату реку Кутим и в низинке на другом берегу поставили палатки. Костёр решили не разводить до утра, легли спать, оставив Белку сторожить их покой.

Утром, после завтрака, Григорий Тарасович вместе с Белкой ушёл на разведку, оставив старшим Мусу, наказав им всем не высовываться и без нужды на речку не выходить.

Вернулся он к вечеру и не один. С ним пришли его дочь и Афоня с Мурадом.

Пётр бурно приветствовал Афанасия. Мурад с Алимом поздоровались довольно холодно, но у костра сели рядом.

После взаимных приветствий и знакомств, Григорий Тарасович сказал:

— Шевелятся наши знакомцы. На ребят вон напали. Налька одного уложила, но их ещё трое осталось.

— Откуда известно? — спросил Муса.

— По следам, Муса, по следам.

— Значить всего их шестеро было. Троих мы уложили, трое остались — задумчиво сказал балкарец.

— Всё правильно, — сказал Пётр, — трое бежали с зоны, трое их здесь встретили.

— Не здесь! — возразил Григорий Тарасович. — Здесь мы бы знали. Скорее там, в Сибири, за горами, в Ивдели или рядом с ней. После уж сюда пришли.

— Значить, зачем мы здесь с Алимом, вы в курсе? — спросил Муса.

— Да.

— А за мечём ходила эта троица. — балкарец кивнул на ребят.

— Всё правильно.

— И где меч?

— Там! — сказал с досадой Афанасий. — Где был там и остался.

— Значить он существует?

— В наличии. Только его местная чертовщина охраняет.

— Пужинка? — спросил Григорий Тарасович и посмотрел на дочь.

— Питсэн. — подтвердила она.

— Это кто? — спросил Муса, а Алим посмотрел на отца с дочерью с любопытством.

— Местный снежный человек.

— Его нет!

— Это ты, старший сержант Бирюкаев, у ребят спроси.

Ребята дружно закивали головой.

— Второй раз он у нас на пути. Мы, местные, считаем его хозяином этой местности, духом леса. Меч он решил не отдавать. А ты, говорят, за его золотом собрался?

— Кто говорит?

— Ну, кто? Слухами земля полнится.

— А вы мне на хвост решили сесть? — довольно зло спросил Муса.

— Никто некуда садиться не собирается. Хотя у ребят такое желание было.

— Оно и сейчас есть! — с вызовом сказал Афанасий. — Вы, Муса, куда хотите это золото деть? Заграницу переправить, а там продать! Я угадал? А это золото принадлежит не только духам этих гор, но всему российскому народу! И вы, Муса, часть этого народа! Это золото, между прочим, ваших предков! А вы его продать хотите.

— Вот именно! Моих предков! Не ваших! Откуда этот пафос? Мне деньги нужны! Деньги!

— Будут вам деньги! Вам процент положен от стоимости находки. А там, наверное, миллионы и далеко не рублей!

— И вы тут как тут!

— Я лично ни на какую долю не претендую!

— Ну, петухи, разорались тут! А в очереди за золотом, вы далеко не последние!

— Ты прав, батя — немного успокоился Муса.

— Нам надо решить, продолжил Григорий Тарасович, — что делать с «друзьями» Мусы и будем ли искать золото? А то, может быть, ну его на фиг?

— Нет! Будем! — в один голос сказали Муса и Афанасий и даже не заметили этого.

Григорий Тарасович задумчиво, то ли пропел, то ли продекламировал:

— Будет риск — священник, золото — Христом! Будет заваруха, в это уж поверьте! В этом деле надобно держаться молодцом. Два шажка, не больше, от Звезды до Смерти. Там, где пахнет золотом, пахнет и свинцом! (строки из рок-оперы А. Рыбникова и П. Грушко на стихи П. Неруды «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты»)

— К сожалению, это правда, батя — согласился Муса. — У Клычгерия автомат. Видел, нет? И огромное желание завладеть золотом. Для расширения бизнеса, на него он героин собирается покупать. Он считает, что это его добыча. Он драться будет.

— Кто бы сомневался!

— Ну вот! — влез Афоня. — А вы сомневаетесь: искать, не искать! А ваш Клыч, как его там, найдёт, купит героин и сколько жизней погубит?

— Да пусть не жрут это дерьмо и всё у них в порядке будет — поморщился Григорий Тарасович. — Кто неволит?

— С одной стороны, правильно — сказал Афанасий. — А с другой стороны — наркоманы редко бывают богатыми людьми. Что бы добыть на дозу они будут воровать, грабить и, даже, убивать. Или вы хотите позволить этому, как его, найти и забрать золото себе?

— Пусть сначала найдёт!

— Он за нами следить будет, — предположил Муса, — а как мы золото найдём, он начнёт действовать.

— Значить нам надо их найти раньше и ликвидировать.

— Это убить, что ли? — не поняла Наля.

— Можно и так сказать — подтвердил её отец. — Думаешь, лучше будет, если они нас ликвидируют?

— Нет — замотала головой девушка.

— Этот мир жесток, дочка. Или мы их или они нас. Или нам сдаться и уйти отсюда по добру, по здорову. И пускай они с золотом делают, что хотят.

— Нет, так тоже не надо — сказала Наля.

— А как надо? — и он посмотрел на Мусу и ребят.

— Как, как? Воевать с ними надо! — за всех ответил бывший пограничник. — Только надо подумать — как?

— Вот и я думаю. Трое на трое. Трое пойдут в поиск плюс Белка, четверо здесь останутся.

— Правильно, батя. Пойдём, ты, я и старший сержант. Остальные пусть здесь сидят.

— Это почему? — спросил Афоня.

— А что вам там делать? — ответил за Мусу Григорий Тарасович. — Мы люди военные, пусть даже и бывшие, а вы гражданские. Значить вам в тылу и находиться. Только уши не развешивать! Хоть одного человека в «секрет» выставить. Мало ли что!

— Это сделаем — сказал Мурад.

— Прекрасно. Тогда завтра рано утром выдвигаемся — подытожил разговор Григорий Тарасович.

ГЛАВА 22

Утром дела как-то не спорились: группа Григория Тарасовича никак не могла покинуть лагерь. Мешало то одно, то другое. Наконец собрались, сели на дорожку.

— Так что же всё-таки будем делать с твоими друзьями, старший сержант?

— Как что? — удивился Муса. — Ясное дело — что! Не надо, что бы они топтали эту землю. Какие сомнения, батя? Вчера же решили. Прощёный враг не будет другом!

— Это мудро! — согласился Григорий Тарасович.

— Это понятно! А сомнения, какие? Не по закону действуем? Много у нас в стране по закону действуют? А? Дочка твоя по закону в бандита стреляла? И убила его! Давай ОМОН вызовем! Откуда ОМОН будем звать?

— Из Перми.

— А почему не из Ивдели? — удивился Афоня.

— Другая область — пояснил Григорий Тарасович.

— Батя, ты же офицер — сказал Муса, — откуда такая не уверенность? Постарел что ли? Ну, будет тремя бандитами меньше на этой земле. Кому от этого плохо будет? А родное государство ничего не узнает, поэтому и не отблагодарит.

— Вот именно! Стар становлюсь, чай не мальчишка, какой ножиком махать, да глотки резать. А про дочку — правильно. Угрожал он ей или нет — никто не знает. Свидетелей то нет! А с нашими-то законами! Посадят и спрашивать не будут! Да и тебе спасибо не скажут. Да и Петру то же.

— Правильно говоришь! У нас на Кавказе есть обычай кровной мести! Знаешь, да?

— Да ты, что? — с иронией сказал Григорий Тарасович.

— Да! — серьёзно подтвердил Муса. — Есть! Как он со мной поступил? Как он хотел со мной поступить? А он мне родня! Пусть и дальняя. Он меня оскорбил! Он меня очень обидел! Ты не пойдёшь — я один пойду! У нас на Кавказе грубое слово сказать боишься, посмотреть косо на человека боишься! Вдруг обидишь? Из-за тебя кровная месть начнётся! Такая резня, что — о-о-о! Или старики решат, что ты не прав и отдадут на растерзание чужим! Джигиты, так я говорю? — Муса обратился к Мураду и Алиму.

Те утвердительно закивали головами.

— Вот! Тут я прав! На все сто! Я не отомщу, меня уважать не будут, я сам себя уважать не буду! Чести джигита лишусь!

— Что ты орёшь на весь лес, Бирюкаев, как белый медведь в жаркую погоду. Решили — значить идём! Всё! Будем действовать по закону гор, если до другого закона не докричишься. Кстати, ребятишки, — обратился Григорий Тарасович к остающимся, — если что-то случится, это я так, на всякий случай. Раций то у нас нет. Так вот, если что-то случится, разожгите два костра, на расстоянии друг от друга, что бы дымы от них не сливались в один. Что бы дым был чёрный и его из далека было видно, накидайте в костры зелёной травы или свежих веток ели или сосны. Мы увидим и поймём, что что-то случилось и нам надо возвращаться.

— Почему два дыма, а не один или не три?

— Ну, если три костра, ты весь лес подожжёшь, а мне потом отвечай. Если один дым, то это может быть случайно: положили что-то сырое, вот и дым на весь лес. А два чёрных дыма, это уж точно сигнал, что что-то случилось. Вместо рации. Усекли? Ну, хорошо.

— Командир сказал: «Кунгуру птичка». Значить — птичка! — пошутил Пётр.

— Правильно — почему-то не оценил юмор Григорий Тарасович. — Только шутка юмора в данной ситуации не уместна, товарищ старший сержант. Всё очень серьёзно. Я же говорю, что у нас нет рации! Токи-токи или как там она называется. А случиться может всякое. Тем более с такими соседями беспокойными да наглыми. Ну, что ж выдвигаемся! — как-то тяжело сказал и, вздохнув, добавил: — В свободный поиск! Двинули!

И они двинули. Дошли до старого лагеря Мусы и Алима. Труп бандита так и валялся у кострища. Его перетащили к другому трупу и, их обоих завалили камнями и ветками, что бы было сложней обнаружить.

— Рано или поздно обнаружат, — посетовал Григорий Тарасович, — здесь охотники с собаками бродят. Не в этом году, так в следующем уж точно. Ну да как-нибудь оправдаемся.

Дальше их Белка повела по следам бандитов до брошенного лагеря Клычгерия.

Решили передохнуть.

— Ты, батя, в каком звании в отставку вышел? — спросил Григория Тарасовича Муса.

— Подполковником. Меня, после того как ты на дембель ушёл, где-то через год с небольшим. Ну, да, где-то так! На Украину с повышением перевели. Потом Союз распался. Пограничники стали не нужны. Нам же все друзья стали! По телевизору показывали, как наши губернаторы, мать их за ногу, на поклон к Биллу Клинтону ходили, когда он здесь в России был. Как же! Хозяин приехал!

— Наблюдал. Противно!

— Ну вот, а мне сказали: «Мерси за службу, но государство в ваших услугах больше не нуждается». Вот и уехал я на свою родину, стал и егерем, и лесником, и охотником …

— Понятно. Исбахану то же самое сказали.

— Это который…?

— Да, да, он. Пётр, объясни мне подробнее, как вы, всё-таки, с Афанасием про нас с Алимом узнали?

— Это Афонька знал Мурада ещё по универу. Он к нему пришёл. Говорил, что ваш разговор с тем боевиком подслушал. И подробно всё рассказал, сначала Афоньки, а потом и мне. А про меч мы ещё раньше узнали. Я диск нашёл с древними письменами в Чечне у Терека, рядом с хазарским городищем. Афонька его перевёл. Так и узнали.

— Странно — задумчиво сказал Муса.

— Что тут странного? — не понял Петя.

— А странно то, что не мог он нас подслушать. Тем более всё подробно рассказать. Мы были на скале, одни. Там негде было спрятаться. Разве что Исбахан разговор наш записал.

— Как это?

— На диктофон. Я-то записал.

— А-аа!

— Да! На всякий случай. Мало ли что!

— Ну, тогда понятно.

— Что понятно-то? Вы в курсе, что чеченец всегда будет за чеченца, даже если этот чеченец не прав?

— И что тут удивительного? Ворон ворону глаз не выклюет.

— Удивительное то, что бы заставить чеченца идти против чеченца, нужны веские основания. А Мурад и Алим из одного тейпа. Это русские могут идти против русского.

— Но ты же идёшь против своего дальнего родственника. Как я понял, вы с ним представители одного народа — возразил Григорий Тарасович.

— Это исключение.

— Ну, хорошо, если так.

— Старики, из этого самого тейпа, — сказал Пётр, — если я правильно понимаю, просили вас не убивать. Не тебя, не Алима.

— Спасибо, конечно, старикам этим. Доброе слово и кошке приятно. Но Мурад Алима бы не убил при любом раскладе. А вам сказал, что старики запретили убивать? Значить, что-то врёт. Не поверил, получается, Исбахан мне, что я только за одним мечём иду и решил проследить. Послал вдогонку Мурада, проследить за нами. Если бы он обнаружил что-то стоящее, он бы убил Афанасия. На тебя, Пётр, я думаю, они с Исбаханом не рассчитывали, тем более на тебя, батя, и твою дочку. А потом бы и меня убил. Мать Алима я знал. И слышал, что Алим парень мягкий, слабохарактерный, опасаться его не стоило. Поэтому и взял его с собой и как помощника, и как заложника. Как прикрытие, одним словом.

— Ты не слишком всё усложняешь, товарищ старший сержант? — спросил Григорий Тарасович. — Вроде нормальный парень этот Мурад.

— Да — сказал Пётр.

— Думаю, нет. Чеченцы, в отличие от русских, народ хитрый и не доверчивый. Полностью доверять им не стоит.

— Что же теперь, этих ребятишек зарезать надо?

— Это было бы правильно. Береженого бог бережёт, как вы говорите.

— Как-то не по-людски. Кашу из одного котелка ели. И резать!

— Они бы нас по-людски зарезали? После каши то? Ладно, батя, позже разберёмся. Но доверять им не стоит. Пошли искать Клычгерия.

— Это дело — одобрил Григорий Тарасович.

Он пустил собаку искать след, а сам стал внимательно приглядываться к почве под ногами. Белка обегала лагерь и виновато посмотрела на хозяина.

— Что, Белочка, ничего не нашла? И не должна была! Хитро ушли. По жердям. Вон вмятины полукруглые остались. Да на ноги, небось, хвою намотали. Трудно искать их будет. Да ничего, найдём.

С серого неба посыпал мелкий дождь. Стало неуютно и тоскливо.

— Что это? — показал на юго-запад Пётр.

Над лесом колебались два столба чёрного дыма.

У Григория Тарасовича сжалось сердце от не хорошего предчувствия.

ГЛАВА 23

Кацо не ушёл сразу от лагеря, где погиб Даг. Он затаился среди деревьев и камней на возвышенности и решил проследить за обитателями стоянки. С выбранного им наблюдательного пункта грузин прекрасно всё видел. Он видел, как подбежали два рослых парня. Причём особо отметил, что один кавказец. Видел, как утешали девушку, видел, как собирались. И когда они двинулись вниз по реке, бандит пошёл за ними. Видел он, как они повстречали пожилого мужчину с карабином за плечом и собакой. Судя по тому, как девчонка бросилась на шею мужчине, Кацо понял, что встретились отец с дочерью. Он шёл за ними, пока его не привели в лагерь за рекой. «Семь человек» — сосчитал бандит. — «Не хило!», и пошёл обратно уже в свой лагерь. Заночевать пришлось в лесу, но зато утром всё было доложено Клычгерию.

Воровской авторитет похвалил его и глубоко задумался:

— Значить дочь, говоришь, слушай? Этим можно воспользоваться.

Он сидел у костра, ковырял в нём веткой и думал.

— А что, слушай, нам фартит. Если похитить эту девку, её папаша сможет заставить Мусу поделиться добычей, а?

Кацо с Пронькой переглянулись, пожали плечами:

— Попробовать можно.

— Только там собака — напомнил грузин.

— Зачем боятся собаки, слушай? — сказал Клычгерий. — Будем держать нос по ветру. Я хочу сказать, что бы ветер на нас дул. Собака нас и не учует, слушай. Последим, посмотрим, фарт будет, уведём её, слушай, потребуем долю. Или всё! Ха-ха! Только, думаю, тот мужик нас проследил, слушай. Нам надо хитро отсюда убраться. Поменять стоянку.

— И ещё у них есть ружья — мрачно сказал Кацо.

Карачаевец взорвался от возмущения:

— Не пойму, слушай, что ты хочешь? Да? Что ты ноешь? Всё ноет и ноет! Да, у них есть карабины! Да, их семеро! И что дальше, слушай? Ты боишься? Пацаны погибли? Да? И ты в штаны наложил, да? Чем меньше нас народу, тем больше доля добычи! Это закон такой. Что ты как фраер какой дешёвый, слушай, да, ноешь? Ты вор, Кацо! Вор! Понимаешь?

— Понимаю. Да я просто так сказал, Герыч. Зачем так обидно говоришь?

— Что просто так? — сверкал злыми глазами Герыч. — Я глупый, по-твоему? Ничего не соображаю? Не-е, я не глупый, я умный и ещё хитрый. Не бойся, Кацо, со мной не пропадёшь! — и Клычгерий самодовольно рассмеялся.

Они начали сворачивать лагерь. Воровской авторитет распорядился потоптаться вокруг, что бы следов было как можно больше, затем обмотать ботинки еловыми ветвями, что бы не оставлять запаха и отпечатки следов после себя, и ещё срезать четыре жерди подальше от стоянки.

Уходя, положили перед собой две жерди, прошлись по ним, положили впереди ещё две жерди, перешли на них, предыдущие жерди подняли, перенесли их вперёд. Так они прошли метров двести, почти не оставляя следов. Потом разбросали жерди в разные стороны и направились вниз, к реке.

У реки нашли укромное место среди камней, травы и деревьев. Скинули там рюкзаки и оставили Проньку их охранять.

Клычгерий и Кацо отправились в лагерь своих противников похищать девушку. Шли осторожно, держались тени деревьев. Не доходя лагеря, они определили направление ветра и затаились в кустах с подветренной стороны. Довольно быстро определили, что в лагере только четыре человека и собаки нет, как нет Мусы и местного лесника или егеря.

— Нас ищут — догадался Клычгерий. — Ну, чем меньше народу, слушай, да, тем лучше.

Обитатели лагеря сидели у костра, разговаривали. Парни развлекали девушку. Её охотничий карабин безмятежно стоял под пологом у входа в палатку.

— Сколько тут торчать будем? — поинтересовался Кацо.

— Сколько надо, слушай — тяжело ронял слова Клычгерий. — Что тебе? Ты предлагаешь на лагерь напасть? Рано или поздно она останется одна. До кустов пойдёт, например. Тут мы её и зацапаем! Да?

Время тянулось медленно. Небо серело, грозясь дождём.

— Хотя можно и напасть, наверное, слушай? — задумчиво промолвил Клычгерий. — Чего ждать?

Ждать они решили удобного момента для нападения.

И дождались. Получилось так, что Наля села отдельно от ребят. Этим и воспользовались. Внезапно выскочили из своего убежища, Кацо схватил сзади девушку за шею, а на парней Клычгерий наставил автомат.

— Тихо! Тихо сидеть, слушай. Да? Кто дёрнется — стрелять буду! Да?

Наля хрипела и билась в руках грузина, а он тащил её в лес. Парни с изумлением, растерянно наблюдали за происходящим, даже и не думая дёргаться.

— С девкой ничего плохого не будет. Мамой клянусь!

— А мама есть? — спросил Мурад.

— Это не важно, джигит. Когда-то была. Муса придёт, пусть золото ищет. Половину золота ему, половина мне. По справедливости! Тогда девку отдам. До этого как за сестрой ходить буду! Ничего с ней не случиться, честью вора в законе клянусь!

— Нет уже воров в законе — сказал Афанасий. — Вымерли. Вор и закон — понятия не совместимые. Да и честный вор это какой-то нонсенс. Честность и вор — бред какой-то!

— Умный, да, слушай? Скажи, как я сказал! Всё! Отдам девку, обещаю. В целости, ха! И сохранности.

Пока шёл этот разговор, Кацо уволок Налю подальше в лес и скрылся из виду. Клычгерий не спеша, держа ребят под прицелом, последовал за ним, и, вскоре, то же скрылся за деревьями.

Начался мелкий серый дождик.

— А карабин то Налькин? — опомнился Афоня. — Что же вы джигиты?

— А ты, чего? — спокойно сказал Мурад. — Это мы обычно людей похищаем. А что бы у нас? Это с нами впервые. Растерялись. Правильно говорю, Алим?

— Это он так шутит, Афанасий, — пояснил Алим. — Нервы! Надо два костра разжечь, предупредить наших, что у нас неприятности.

— По-твоему похищение девушки всего лишь неприятность? — вскипел Афоня.

— Ну не так выразился. Чего, ты кипятишься? Давай костры разводить.

Вскоре два чёрных дыма поднялись в серое небо, извещая о случившейся беде.

ГЛАВА 24

Григорий Тарасович смотрел на ребят тревожными отчаянными глазами. Из-за спины его выглядывали Муса и Пётр. Ребята потупили взор. Афоня беспомощно развёл руками:

— Ну, так получилось … Не уберегли … У него автомат. Был. Обещал её не трогать.

— Если обещал, то не тронет — веско изрёк Муса. — Я его знаю.

— И что? — обернувшись к бывшему подчинённому, резко спросил Григорий Тарасович.

— Выручать будем — пожал плечами балкарец.

— Чего хотели?

— Золото. Они уверены, что золото есть и Муса найдёт его.

— Вот! — изрёк балкарец.

— Что вот? Дождь! Боюсь, Белка по следам ничего не найдёт.

— Ты найдёшь, батя. На ночь — куда мы пойдём? Надо ждать!

— У тебя дети есть, Муса?

— Есть.

— И девочки есть?

— Да, две.

— А у меня одна. Сын ещё есть, но он в армии.

— У меня сын тоже есть.

— Значить ты меня понимаешь.

— Обязательно!

— Значить успокаиваемся и ждём до утра — успокаиваясь, беря себя в руки, сказал Григорий Тарасович.

— Всё правильно — сказал Муса. — Ну, куда мы пойдём сейчас? Силы только зря потратим!

С северо-запада наваливалась мгла. Дождь усиливался, постепенно превращаясь в ливень к немалой досаде Григория Тарасовича. Обитатели лагеря разбрелись по палаткам, где при свечах мрачно стали есть холодную тушёнку с остатками чёрствого чёрного хлеба.

Где-то после полуночи дождь прекратился. Утром на стоянку от реки наполз туман. День обещал быть тёплым. Солнце встало из-за гор, разогнало туман.

Невзирая на сырые дрова, развели костёр довольно таки быстро, приготовили завтрак, напекли блинов вместо хлеба.

Григорий Тарасович решил, что все пойдут на поиски Нали, разбившись на пары, по трём разным направлениям. Сам Григорий Тарасович с Петром и Белкой пойдёт к Акташу, Муса с Алимом пойдут вниз по реке, Мурад с Афанасием вверх по течению.

За бродом, на той стороне реки разошлись по своим направлениям поиска, получив инструкции от Григория Тарасовича, сколько идти по времени, куда заглянуть по дороге и когда возвращаться. Всё это надо было, что бы группы сами не заблудились, или не ушли слишком далеко. Шли, естественно налегке, без рюкзаков, кинув минимум продуктов на обед в капюшоны штормовок. Налькин карабин доверили Мусе. Марад с Афоней пошли безоружные, с топориками за поясами, и как потом оказалось, их направление было самое опасное.

Муса и Алим шли по течению реки молча, разговаривать вроде было не о чем. Муса с карабином в руках двигался мягко как снежный барс, чувствовалась сила в его упругих движениях. Ему приятно было осознавать, что он опять как бы в наряде, в поиске, как когда-то в молодости на границе. Но прогулялись они напрасно, следов бандитов и Нали обнаружено не было. Ни с чем повернули назад к броду.

Афанасий и Мурад шли вверх по течению Кутима как-то беспечно, разговаривая о мече Аркаима, о «Кургане Вождя», о последних происшествиях, ругали себя, что не смогли уберечь девушку, правда, по сторонам смотреть не забывали. Ни дыма, не огня нигде не было видно. Вернулись они к броду то же не с чем.

Так же без результата подошли к броду через реку и Григорий Тарасович с Петром. Они облазили все возможные места стоянок у подножия Акташа, но всё напрасно. Отчаянию отца девушки не было границ.

Расстроенные все три группы перешли реку и двинулись к своей стоянки. Оттуда потянуло дымком. Белка с радостным лаем умчалась вперёд. У Григория Тарасовича сжалось сердце. Он бросился вперёд, с карабином в руках на всякий случай, хотя предчувствовал, что он ему не понадобиться, за ним устремились Муса с карабином и все остальные.

На стоянке, у костра с кипящими котелками, с половником в правой руке и гладя, повизгивающую от счастья собаку левой рукой, на них смотрела и улыбалась Наля.

— Ну, и где вы шляетесь? — спросила она. — Особенно с моим карабином?

— Дочка! — только и смог вымолвить Григорий Тарасович, обнимая девушку.

— Анастасия, как? — спросил Муса.

— Да просто. Они там все не нормальные.

— Зачем так о горцах говоришь? — улыбался балкарец.

Все радостно обступили девушку. После бурных приветствий, расселись у костра.

— Ну, дочка, — сказал Григорий Тарасович — рассказывай.

ГЛАВА 25

Бандиты гнали Налю впереди себя со связанными впереди руками и, что самое не приятное, с завязанным какой-то грязной тряпкой, ртом. От тряпки как-то не хорошо пахло и Налю мутило. «А вдруг меня вырвет, и я захлебнусь?» — думала она с ужасом. Первоначальный страх у неё прошёл, наступило какое-то отупение: ей стало безразлично, куда её ведут и что с ней будет.

Дошли до переправы, Кацо сходил за Пронькой. Они принесли рюкзаки, и пошли дальше. Дождь всё усиливался. Бандиты решили, чтобы не мокнуть, поставить прямо здесь палатки, переждать ливень, а утром двинутся дальше.

Знал бы Григорий Тарасович, что его дочь всего-то в двух километрах от него!

Спать девушку положили в отдельную палатку на спальный мешок и укрыли спальным мешком (благо, что этого добра у них было много), мало того, что руки не развязали, так ещё и ноги связали. По естественным надобностям вывели только утром. Гады! Естественно в сопровождении одного из бандитов — Проньки (имени его, естественно, Наля не знала). Вчерашнее отупение прошло. После наполовину бессонной ночи мысли просветлели, и девушка решила бежать при первом удобном случаи.

Рано утром свернули лагерь, даже не позавтракав, и шли довольно долго, до озера. И там в каком-то распадке, укрытом от посторонних глаз, на самом берегу, Клычгерий решил остановиться и разбить лагерь. Пронька и Кацо стали нехотя стряпать у костра. Воровской авторитет решил побеседовать с Налей. Он усадил её перед собой, освободив от кляпа рот, но, не развязывая рук.

— Ну, что, девка, говорить давай.

Наля пожала плечами.

— Как звать?

— Анастасия.

— Слышала про сокровища, в этих местах спрятанные.

— С детства!

— Не дерзи, слушай! Что ты с детства слышала — мне не надо. Что Муса про них говорил?

— Да ничего! Огорчился, правда, узнав, что о них все знают. Они с папой про них говорили.

— И что? Где сокровища, говорили?

— Нет. Я же говорю: он расстроился, узнав, что не он один владеет тайной.

— А местные знают, где они спрятаны.

— Нет. А зачем? Местные считают, что это чужое богатство. Принадлежит местным духам и никогда его не искали. Ворованное не приносит счастье!

Клычгерий засмеялся противным смехом, двое других бандитов тоже захихикали.

— Всю жизнь воровал, и не знал, что это счастье не приносит, слушай! Счастье — не знаю, а вот деньги приносит точно! А с ними удовольствия разные.

— Вы довольны?

— А что, нет, слушай? Берём, что хотим, вкусно едим, сладко спим.

— На нарах?

— Не дерзи! Как со старшими разговариваешь?

— Почтительно.

— Не дерзи!

— Не буду.

— И правильно! Неужели никто из местных даже не пытался найти сокровища?

— Почему? Пытались. И, даже, находили.

— А подробнее?

— Что подробнее? Кто ходил искать, тот из леса не возвращался. Или возвращался умалишённым. А кто просил гору Акташ помочь, тот находил золото — монетки, пряжки или ещё что, всяко разно. И ровно столько, сколько надо горю помочь. Но на место находки, то же надо что-то положить: патроны, ремень, нож, топор. Отдарится, словом.

— Сказки рассказываешь, Анастасия.

— Может быть. Но так говорят.

— Слышь, подельники, золотишко тут есть.

— Есть, да не про вашу честь! — сказала Наля. — Не всем оно даётся!

— А мы его изнасилуем! — заржал Проня и остальные его поддержали дружным гоготом.

Наля покраснела и потупилась. Заметив это, Клычгерий сказал:

— Тебя не тронем, не бойся, девка. Я своё слово держу. А Пронька правильно говорит, золото от нас не уйдёт!

— А вы что ж, шли за сокровищами, сами не зная куда? — спросила Наля.

— Ты нас, девка, за лохов держишь? Знали! Но не нашли, слушай. Карты-то нет! Местность не знаем. Есть словесное описание, но оно не точное, слушай. С восточной стороны этой горы, слушай. — Клычгерий указал на Акташ. — И ещё кое-какие подробности, но всё не точно, слушай. Но да Муса с твоим папашей найдут. Муса тоже это описание знает. Мы с ним царского рода, слушай, только он младшая ветвь, поэтому на сокровища у меня больше прав. Хан Чорол их сюда привёз. Мой предок!

— Чорол — это река.

— Я знаю. В честь него и названа!

— Надо же!

— А золото мы добудем — убеждённо сказал Клычгерий. — На тебя обменяем!

К этому времени еда была приготовлена. Налю накормили и отправили в палатку, что бы «глаза не мозолила» и не раздражала, навевая похотливые мысли. Сами бандиты выпили из канистры водки для аппетита.

Наля, лёжа в палатке, удивлялась беспечности бандитов. К вечеру они довольно прилично отхлебнули из канистры. От водки и жара костра их разморило, ужин они готовить не стали, про Налю, явно забыли, и, когда стемнело, забрались в палатку и захрапели, не потушив, даже костра.

Руки у девушки бандиты завязали спереди, поэтому она довольно таки легко развязала их зубами, затем освободила ноги, выбралась из палатки и ушла. Были бы руки связаны за спиной, всё было бы гораздо сложнее. Но ей повезло!

Отойдя подальше в лес, Наля устроилась ночевать под каким-то кустом, а утром нашла свой лагерь. Но никого там не застала, все отправились на её поиски.

— А если бы они тебя здесь застали? — спросил Григорий Тарасович. — Одну? Что бы они с тобой сделали?

У Нали округлились глаза от ужаса:

— Об этом я как-то не подумала.

— Вот то-то! Сворачиваем лагерь и меняем дислокацию.

ГЛАВА 26

К счастью, бандиты подумали то же самое. Утром, не обнаружив, девушки, они решили, что месть вражеского лагеря будет ужасна, и тоже сменили дислокацию. Они перешли реку и двинулись вверх по течению на север. Афанасий и Мурад шли буквально по их следам, не подозревая об этом, отставая километра два — три от них. Конечно, был бы на их месте Григорий Тарасович, тем более с Белкой, бандиты бы были обнаружены! Но ребята шли, болтая о своём, ни чего не замечая вокруг и не дойдя до своей старой стоянки нескольких километров, повернули назад. Бандиты же до стоянки дошли.

Тело Дага так и лежало у потухшего костра. Только лицо и руки были оглоданы лесными обитателями, страшно смотреть было.

— Кто он был по национальности? — спросил Клычгерий у Кацо.

— Дагестанец.

— Это я знаю. Я спрашиваю: из какого народа он?

— А! Авар, аварец или даргинец. Он из Махачкалы. Вроде у него папа аварец, а мама даргинец.

— Интересно. Золото сюда притащить моих предков вынудили именно авары. Так легенда говорит.

— Думаешь, он их потомок?

— Думаю — да.

— Ваши предки были степняками, а стали горцами.

— Это да. Хоронить надо Дага.

— Похороним.

Они завернули Дага в ненужную палатку, вырыли лопаткой неглубокую могилу, не далеко от озера. Положили его согласно мусульманским традициям, забросали землёй и заложили камнями. На этом церемония похорон была закончена. Вымыли руки в озере и забыли про Дага.

— Что же мы будем делать дальше? — у костра за едой с кружкой водки в руке спросил Кацо.

— Ждать. Обойдём по кругу Акташ, выйдем с юга. Они тем временем нас потеряют, успокоятся и займутся поисками сокровищ. А как назад пойдут, перережем их всех и отберём всё. Я думаю засаду надо устроить на берегу Чорола.

— И где этот Чорол?

— Там — неопределённо махнул рукой в сторону Клычгерий. — Найдём, я знаю где.

— Ну, хорошо. А если они в другую сторону двинут?

— Нет, слушай. Девчонка и её папаша местные. Он егерь, скорее всего. Не из-за гор же они явились? Разные области. Егерю оттуда, из Сибири, что делать здесь, в Европе, а.? Сам думай! — Клычгерий поднял палец правой руки вверх. — А единственно крупный посёлок, это там, вниз по реке. Мимо Чорола не пройдут, слушай. Я карту этой местности всю жизнь изучал! Всё тут знаю!

Кацо кивнул головой, соглашаясь.

Потянулся скучный остаток дня. Клычгерий остался у костра, Кацо полез в палатку спать, Пронька решил прогуляться на озеро.

Красно-жёлтое солнце на безоблачном небе клонилось к западу.

Пронька сел на край берега, снял ботинки и носки и с наслаждением сунул босые ноги в прохладную озёрную воду. Он довольно долго бултыхал ими в воде и смотрел на другой берег, заросший камышом. Вдруг что-то схватило его за правую ногу и сдёрнуло в воду. Пронька заорал с испугу, замахал руками, но что-то неудержимо тащило его на середину озера, намертво вцепившись крючковатыми зубами ему в ногу.

Огромная щука перепутала босую ногу Проньки с рыбой.

Клычгерий вскочил на ноги, увидел, что творится с Пронькой, схватил автомат. Что-то огромное и тёмное было под Пронькой, но куда стрелять было не понятно.

Несчастному Проньки наконец-то удалось вырвать ногу из пасти щуки, и он не соображая, что делает, поплыл к другому берегу, который был ближе.

— Куда! Куда ты плывёшь! — орал Клычгерий. — Назад давай!

Но Пронька не слышал. Намокшая телогрейка тянула его ко дну, и ему очень хотелось добраться хоть к какому-нибудь берегу. И он доплыл! Скинул тяжёлую телогрейку, ошалелыми глазами, ничего не соображая, посмотрел на свою окровавленную ногу. Берег под ним был твёрдый. Ему захотелось уйти подальше от этого ужасного озера с его чудовищами. Он встал и уверенно шагнул на зелёную кочковатую гладь, покрытую, как ему показалось, травкой. Гладь под ним расступилась, и он по пояс провалился в болото. Сначала он ничего не понял, а когда понял, заорал от ужаса и стал дергаться, пытаясь выбраться, но холодная чёрная трясина не выпускала его из своих объятий и неумолимо тянула вниз.

Клычгерий и Кацо бежали по берегу, что-то кричали и размахивали руками. В руках у грузина была только что срубленная им жердь и топор, который он зачем-то прихватил с собой. Они добежали до края болота. Грузин с отчаянной храбростью прыгнул на кочку, с неё на другую, провалился, еле выбрался. Когда выбирался, утопил топор. Было очень далеко до Проньки, и они не чем не могли помочь своему товарищу. Они видели, как его затянуло уже по грудь и он, раскинув руки, удерживался на поверхности болота, выигрывая у смерти последние минуты жизни.

Остановившись, Клычгерий положил руку на плечо Кацо:

— Пойдём, брат, мы ничем помочь ему не можем.

И они, оглядываясь на своего нефартового товарища, пошли обратно в лагерь. Увидев это, Пронька призывно замахал им руками, умоляя помочь ему. Трясина доходила ему уже по шею, а он всё пытался и пытался выбраться. Наконец, болотная жижа залилась ему в рот, оборвав его последний крик.

Его товарищи обернулись на тишину, и увидели за камышами дёргавшиеся руки Проньки. Вскоре и они исчезли в пучине болота.

Наступившей тишине, бандиты осознали, что их осталось только двое из шести прибывших в эти места. И они поспешили это открытие залить водкой.

На следующее утро Клычгерий и Кацо свернули лагерь и направились на северо-запад, намериваясь обойти Акташ с запада и выйти к его южной оконечности.

ГЛАВА 27

Григорий Тарасович ушел с Белкой на разведку. На общем собрании решили, что прежде чем самим действовать, надо выяснить, что предпринимают их противники, и, по возможности, уничтожить их.

— В этом деле — сказал Григорий Тарасович — мне помощники не нужны. Пристрелить трёх бандитов я могу и в одиночку.

С тем и ушёл. Вернулся через день. Устало сел на бревно, снял кепку, вытер пот со лба.

— Двое их осталось. Один утонул в Поганом болоте. На том берегу его телогрейка осталась. Как он туда попал? Параська его, наверное, туда затащила. Ботинки и носки его на берегу остались. Он ноги в озере полоскал, а щука что-то попутала. Его ноги за рыбу приняла, вот и стащила его в воду.

— А сама Параська? — спросила Наля.

— Да вроде жива твоя щука. Так вот. Те двое бегали по берегу, судя по следам, даже жердь срубили. Да далеко! Не смогли помочь.

— Сейчас они где, батя? — поинтересовался Муса.

— Думаю, на той стороне Акташа. Не в Ивдель же они пошли? Далеко! Да и зачем? Там их ждут, где-то даже с нетерпением. Нет, они решили нам в тыл зайти. Неугомонные. Ладно. Давайте займёмся поисками сокровищ. Дня три у нас есть. Раньше они Акташ не обогнут. А, может быть, где и шею сломают. Что-то им не везёт в последнее время.

— А кто двое остались, интересно? — спросил балкарец.

— Твой родственник жив. Он остался и другой, похожий на грузина.

— Грузин — подтвердила Наля. — Кацо его зовут. А утонул, получается — Пронька. Так, вроде, звали этого мужчинку. Ну, царство ему небесное.

— Это вряд ли — усомнился Григорий Тарасович. — Такие в царстве небесном не очень то и нужны. Ну да Бог с ними. Сведениями о сокровищах делится будешь, товарищ старший сержант Бирюкаев?

— Буду! Но позже!

— Что так?

— Хочу с земляками говорить.

Мурад и Алим сидели вместе у костра на бревне напротив Мусы. Мурад встрепенулся, смело посмотрел на балкарца.

— Скажи, джигит, — обратился к нему Муса, — как ты узнал, что я суда собрался?

— Разговор подслушал. Извини.

— Пожалуйста. Разговор на диктофон записан был, так да? И слушал ты его по приказу Исбахана? Говори, зачем ты сюда послан! — Муса резко перешёл на крик. — Меня зарезать, да? Или ты бы меня резал, Алим?

Алим отрицательно замотал головой, рот у него приоткрылся от растерянности ещё больше, чем обычно.

Мурад удар выдержал и ответил довольно таки спокойно, но с вызовом:

— Да! Исбахан не поверил тебе. Он вообще не верит, что русских можно победить!

— Спасибо на добром слове, парень — сказал Григорий Тарасович.

— Доброе слово и кошке приятно — добавил Афоня.

— На здоровье. Так вот! Исбахан не поверил! Он мне сказал: «Если мы будем даже успешно воевать двенадцать лет, то от нашего народа ничего не останется!»

— Так это не старики сказали? — спросил Афоня.

— Какая разница. Исбахан молодой, что ли? Русских слишком много. Вы от пьянки или по пьянке вымираете сотнями тысяч. И нечего! Детей не рожаете! Чеченцы это себе позволить не могут!

— Болтовня! — с презрением произнёс Григорий Тарасович. — Зачем же тогда напали на нас?

— Это был единственный исторический момент, когда можно было отделится от России.

— Поганый народ эти историки — сказал Афоня, — всё понимают, всё объяснить могут. Момент был удачный, исполнение — не очень!

— Мирно отделится — ума не хватило. Дудаев-то вояка был.

— Не надо с больной головы валить на здоровую! — сказал Григорий Тарасович. — Причём здесь военный?

— Не причём. Но он решил силой своего добиться.

— Слушай, чеченец! Ты что-то не туда погнал! — остановил дискуссию балкарец. — Решил Дудаев, не решил Дудаев — нам какое дело? Скажи лучше, что Исбахан решил?

— Так он тебе и скажет! — подал голос Пётр и Муса понял, что у него есть союзник.

— Ну, говори, джигит!

— Что говорить? Проследить послал. Он не поверил, что ты за железякой пошёл. Он говорил, что ты ещё с детства сокровищами бредил. Ты с ним лет в пятнадцать порывался искать сокровища какой-то Томиранды.

— Да, была такая царица амазонок в наших краях.

— Интересно — встрепенулся Афоня.

— Да ерунда всё это — отрезал Мурад. — Я и в эти-то не очень верю. Хотя меч лично видел.

— Если не веришь, что ты тут делаешь?

— Приказы не обсуждаются! Следил за вами.

— И за Алимом?

— Да. Вы же вместе.

— Хорошо. Если бы я нашёл сокровища, что бы ты сделал?

— По обстоятельствам. Доложил бы Исбахану.

— Так я с его племянником был! Он всё равно бы узнал!

— А если бы ты Алима зарезал?

— Ты слова-то подбирай! Да? — растерянно, с ноткой обиды, сказал Муса. — По себе не суди.

— А что не так? Откуда Исбахан знал, какие у тебя мысли в голове бродят?

— Ну, вы, горцы, мать вашу, даёте! — засмеялся Григорий Тарасович.

— Согласно римскому праву, — заметил Афанасий, — ни кого нельзя судить за мысли.

— Тут не мысли, — кипятился балкарец, — тут намерения.

— У кого? — дерзко парировал Мурад.

— И, главное, Исбахан — шакал паршивый! — никак не мог успокоиться Муса. — Друг детства!

— Ладно, всё! — авторитетно, приказным тоном сказал Григорий Тарасович. — Даже если и были у кого такие намерения, то сейчас никто некого резать не будет: не Мурад Мусу, не Муса Мурада. Я уж не говорю про Алима! Слишком много народу для таких дел. Да и как убьёшь, если вместе столько пережили? Да, Мурад?

Чеченец кивнул, мысленно усмехнулся. Как он любит русских, что за идиотский народ? Добренький их Бог — всех прощает, да и они такие же. Были бы тут кавказцы, то его зарезали бы просто на всякий случай. Даже осетины, зарезали бы без лишних разговоров, хотя то же христиане. Да, такое задание было дано ему и Алиму их командиром. Зарезать и Афанасия и Мусу, если, конечно, балкарец обнаружит сокровища, вывести их с Урала и доставить хотя бы в Москву. А, главное, ни каких подозрений: вошли в лес два кавказца, и вышли из него тоже двое — эти идиоты русские, местные жители, аборигены, ничего и не заметят. Ещё на Кавказе такой план был разработан. И что подойдут они к Акташу с другой стороны, было предусмотрено. Не был предусмотрен Пётр, но Мурад был уверен, что справился бы и с ним — что одного резать во сне, что двух, всё равно. А если бы Алим не смог бы зарезать Мусу, то он, Мурад, ему бы помог. Но теперь всё поменялось — никого уже не зарежешь, это, правда, и подобраться можно будет только к части сокровищ. Короче, хорошо разработанный Исбаханом план сорвался, но, слава Аллаху, не по его, Мурада, вине, что Алим может подтвердить.

— Мы, русские — странный народ! — пустился в рассуждения Афанасий. — Всех жалеем, всех нам жалко. Особенно побеждённых! Сколько мы побед одержали, а нам не верят, что это мы сделали! На Западе говорят, что Наполеона и Гитлера победил Генерал Мороз. Можно подумать, когда их Генерал Мороз побеждал, над русскими светило тропическое солнце и пальмы вокруг росли.

— И зайцы вместо кенгуру прыгали! — засмеялся Григорий Тарасович.

— Да! Мороз нас как бы ни затрагивал.

— У нас экипировка была получше — полушубки, валенки и всё такое.

— Причём здесь экипировка? Подрабатывал я как-то в январе на строительном рынке. Через два часа замерзаешь, не смотря на любую экипировку.

— А то я не знаю? У нас тут на Северном Урале попрохладней будет, чем у вас в Москве!

— Согласен! Да и когда собирались на Россию нападать, поинтересовались бы, какая здесь погода! Так, любопытства ради! А вдруг пригодиться!

— Так они все и не собирались до холодов воевать! Раньше думали управиться.

— Всё надо предвидеть! И, главное, про мороз, не совсем, правда! Ну, ладно, в 1941 году зима настала в конце октября. Кстати нормально для нашего климата. Но когда Наполеон был, зима наступила только в середине ноября. Снег выпал. А морозы были так себе, слабенькие. Даже Березина не замёрзла, что и сгубило остатки французской армии. Так бы по льду перебрались. Что, кстати и доказывает, что морозы начались в середине ноября! Реки то не замёрзли! Ну а когда морозы вдарили, Наполеон уж в Польше был. Это только в «Гусарской балладе» французов по холодку били, на фоне снега и мороза!

— Ну, это в кино! — сказал Григорий Тарасович. — Там картинка должна быть красивой, а не правдивой. В ноябре деревья голые, грязь, темнота. Не фотогенично! То ли дело зима! Снег! Деревья в инеи! Голубое небо! Красота!

— А мне этот фильм нравится — сказала Наля.

— Ну, ещё бы! — сказал, улыбаясь, Пётр.

— Плохо, ребятки, что мы во всё это верим! Как говорил один мой знакомый: «Сам дурак, дурака послушал!» Значить мы дурней их! И не так уж и не правы эти иностранцы! Действительно, мы придурки! Любим перед иностранцами унижаться, мол: «Мужики мы неотёсанные, лапотники, поучите нас сирых!» Они и учат! Что обижаться? Ну, вернёмся к нашим баранам! Так, где же по вашему преданию, Муса, сибирские князья сокровища оставили? — спросил Мусу Григорий Тарасович.

— Почему сибирские? — не понял Муса.

— Племя такое было — савиры — ответил за Григория Тарасовича Афанасий. — От них название Сибирь произошло. Ты их потомок!

— Я потомок булгар — возразил балкарец.

— Да. Но среди булгар были и савирские племена. Так, что ты их потомок. Возможно Василий Иванович Чапаев твой дальний родственник Муса.

— Да ну вас! — махнул рукой Муса на улыбающихся Афоню и Мурада.

— Что значить — да ну? Это исторические факты!

— Что, Чапаев — балкарец?

— Да нет! — засмеялся Афоня. — Чуваш. А чуваши уж точно потомки савиров.

— Сауары нас сваны называют. Может быть.

— Но язык то у вас половецкий! И сам ты на половца похож — улыбался Афанасий. — Возьми любую «каменную бабу» половецкую, где мужик изображён! Бороду тебе сбрей, усы подлиннее, и, один к одному!

— Зачем зря болтаешь, Афанасий?

— Всё! Хватит с нас этой вашей историей с географией! — прервал их Григорий Тарасович. — Колись, Муса, где сокровища заныкал?

Балкарец поколебался и с не охотой ответил:

— Не я, Чорол-хан, согласно легенде или былине, что ли, о нём. Стихи, поэма, короче.

— Это в честь него река-то названа — поинтересовался Григорий Тарасович.

— Скорее всего. Он на ней жил, наверное.

— Ты нам о нём расскажешь, Муса? — спросила Наля.

— Конечно, Настенька.

— Вот как меня надо звать! — сказала Наля и оглядела озорным взглядом мужчин, стоявших вокруг неё.

— Это не клад — продолжил балкарец. — Никто сокровища забирать не собирался. Описание приблизительное. На южной оконечности Акташа с восточной стороны есть круглая небольшая долина, окружённая отвесными скалами. На закате тени тех двух скальных клыков указывают на неё. Там есть пещера, и в ней находятся сокровища.

— Долина такая есть. «Цирк» по-научному. И тени тех двух скал, наверное, на неё показывают. Но пещеры там нет.

— Как нет?

— Так нет!

— Может быть, плохо смотрели или не та долина?

— Может быть. Второго горного образования «цирк» тут нет. Это вообще редкость на Урале — очень старые горы. Но пещеру за столько времени могло и завалить.

— Но пещера с мечём Аркаима жива-здорова, даже три берёзки над ней растут — сказал Афанасий.

— То же верно — согласился Григорий Тарасович.

— Пап, — подала голос Наля, — а там же «колодец» есть.

— Ну, «колодец» не пещера, хотя похоже. Их предки, — он кивнул на Мусу, и, очевидно, припомнил Клычгерия, — вряд ли разбирались в такой специфики: «колодец», пещера. Возможно для них это одно и то же. А может быть, и на самом деле одно и то же. В геологии я-то не шибко разбираюсь.

— Что за «колодец»? — спросил Муса.

— Дырка в скале, большая, круглая — пояснил Григорий Тарасович.

— А! На Кавказе такие есть!

— Вот и здесь есть. Ладно. Завтра поближе к этому «цирку» лагерь перенесём.

— Возможно это спуск в пещеру — предположил Муса. — Так бывает.

— Бывает — подтвердил Григорий Тарасович.

— А вода в нём есть? — спросил Пётр. — Если это колодец, должна быть вода.

— Должна, да не обязана! Причём здесь вода? «Колодец» — это вертикальная полость или провал, что ли, в скале или толще земли. Кстати, возможно, это вход в пещеру, Муса прав. Почему нет! Я слышал, что-то в этом роде. А в Средней Азии колодцы и сухие бывают. Вода весной и летом в нашем «колодце» действительно есть, а вот зимой и осенью он сухой стоит. Сейчас август. Придём — посмотрим.

ГЛАВА 28

Долина, или «цирк», как её назвал Григорий Тарасович находилась недалеко от той стоянки, где на Мусу и Алима напал Клычгерий со своей бригадой и представляла собой огромное овальное поле. Из земли торчали камни. По краям поля высились отвесные стены, на краю которых росли сосны. Стены обрывались с южной стороны, у подножья Акташа, открывая проход в долину.

— Как Кёльнский собор! — восхищённо сказал Афанасий.

— Ты был в Кёльне? — полюбопытствовал Пётр.

— Нет. Но по телику видел. Так же. Здесь даже лучше.

Заворожённые красотой пейзажа они разбрелись, случайно встав полукругом от входа в долину.

Вдруг Белка зарычала и натянула поводок, на котором её вёл Григорий Тарасович, встала на задние лапы, предостерегающе гавкнула. С земли поднялся и предстал во всей своей могучей красоте огромный лось. Лесной бык нагнул голову и неодобрительно посмотрел на не прошеных гостей, нарушивших его покой. Путники растерянно смотрели на лесного великана, не зная, что делать. Лось неуверенно шагнул вперёд, потом качнулся влево, вправо, выбирая направления для атаки с последующим бегством, и, почему-то, выбрав Мусу, поскакал на него. У балкарца от ужаса округлились глаза, он, не сходя с места, повернулся корпусом вправо и нагнулся. Переднее копыто скользнуло по щеке. Лось перепрыгнул через него и скрылся в лесу.

— Аллах! — сказал Муса и выпрямился.

Все облегчённо вздохнули.

— А ведь мог и убить! — покачал головой Григорий Тарасович. — Это, наверное, не просто лось. Это лесной дух, стерегущий богатство!

— Григорий Тарасович, — сказал Афоня, — я что-то вас не пойму. Вы в Бога верите?

— Верю.

— И в духов верите?

— Верю. А что тут такого? — удивился лесник.

— Мне казалось, что надо верить во что-то одно — или в духов, или в Бога.

— Но если есть и то и другое?

— Замнём для ясности! Значить сокровища здесь есть?

— Есть — уверенно сказал Григорий Тарасович. — Вопрос в том — где? Пошли.

И он уверенно направился налево от входа в долину к подножию Акташа. Остальные пошли за ним. Вскоре они остановились у большого, почти круглого отверстия в земле до краёв наполненного чистой прозрачной водой.

— Ну, вот он! «Колодец»!

Пётр зачерпнул горстью воды и выпил. Наля лукаво на него посмотрела и сказала:

— Зря ты это сделал. Кто выпьет из этого колодца воды, тот навсегда останется в этих местах!

Пётр махнул рукой:

— Раньше надо было говорить.

— Это шутка такая, местная — сказал Григорий Тарасович.

— Смотрите! — сказал Муса, указывая на «колодец».

Уровень воды в «колодце» понизился, потом достиг края и резко ушёл вниз, на такую глубину, что воды в нём не стало видно.

— И что это? — спросил Мурад.

— Не знаю — ответил Григорий Тарасович. — Сам впервые вижу.

Все столпились вокруг «колодца», даже лайка сунула туда свой любопытный нос.

— Другой пещеры нет? — спросил Муса.

— Нет.

— Плохо. Надо сюда слазить.

— Не сейчас. Скоро вечер. Здесь недалеко полянка есть у ручейка. Там и остановимся.

Они вышли из долины. Григорий Тарасович довёл их до поляны, где из-под скалы бил ключ, превращаясь далее в ручеёк. Там разбили три палатки, устроив лагерь. Ночь прошла спокойно.

Утром, справившись с завтраком, они опять были у «колодца». У Мусы в рюкзаке нашлось альпинистское снаряжение — верёвки, кожаная подвязка, карабины и прочее.

— И ты всё это тащил? — удивился Алим.

— Конечно. Ты это видел, но не придал этому никакого значения. Я думал: «Кто знает эти пещеры? Вдруг пригодится.» И пригодилось.

— Ты скалолаз, Муса?

— Я — горец! Значить обязан уметь лазить по скалам.

В «колодце» воды не было. После необходимых приготовлений Муса полез вниз. Верёвка ползла вниз и там, в темноте мигал фонарик на голове горца. Наконец верёвка остановилась и из колодца послышалась удивлённо-восторженное восклицание:

— Аллах акбар!

Верёвка задёргалась, Муса стал подниматься. Голова его показалась из «колодца», одной рукой держась за верёвку, он другой выкинул на камни что-то конусообразное. Раздался металлический звук. Афанасий и Мурад одновременно кинулись к упавшему предмету, стукнулись головами, не заметили это и стали вырывать его друг у друга из рук, сопровождая всё это нечленораздельными, или, по крайней мере, не понятными звуками: «У! А! Умбон! О! Электр! Ага! Скифы! Да-да! Нет! Сарматы!»

Муса тем временем выполз из «колодца» и присел на ближайший камень, усталый и довольный.

— Ну? — спросил Григорий Тарасович.

— Она! Горы всего! Там с боку вход есть. Дыра! Ответвление. И там кучи золота и серебра! Много!

Где-то вдали на западе загрохотал гром, надвинулась темнота. В долину ворвался сильный порыв ветра.

— Пошли отсюда! Сейчас как ливанёт!

Муса стал выбирать верёвку из «колодца».

— Да брось ты её! — сквозь вой ветра крикнул Григорий Тарасович.

Только они успели набиться все вместе в палатку к историкам, как сверкнула ярко молния, прокатились над ними раскаты грома и хлынул ливень. В палатке замелькали лучи фонарей.

Афанасий в руках держал конусообразный предмет сантиметров двадцать-двадцать пять в диаметре бледно-жёлтого цвета, на кончике конуса красовалась головка льва ярко-жёлтого цвета, на поверхности конуса располагались рисунки — барельефы такого же цвета.

— Рассказывайте! Люди учёные! Что это за штуковина? — полуприказал, полуспросил Григорий Тарасович.

— Это умбон — центральная часть щита, — пояснил Афанасий. — Сделан он из электра, сплава золота и серебра. Древнегреческая работа.

— И сколько же стоит эта работа? — поинтересовался Муса.

— Музейная ценность — пожал плечами Афоня. — Это какой-то век до нашей эры. Сложно сказать, как оценят бесценную вещь. Тысяч пятьдесят. Долларов. Может быть больше, может быть меньше.

— Где-то так — согласился Мурад.

У Мусы загорелись глаза:

— Это же полтора миллиона рублей!

— Нет, Муса, за эту цену нам самим продать не возможно. Просто не реально. А государство нам заплатит двадцать пять процентов от общей стоимости.

— Там этой общей стоимости много!

И с этими словами балкарец достал из-за спины золотую пластинку.

— Ого! — воскликнул Мурад. — Это накладка на горит — скифский футляр для лука. Курган что ли твои предки разграбили?

— Не знаю. Вот еще — с этими словами он достал из кармана несколько серебряных и золотых кругляков.

— Это персидские монеты династии Сасанидов. Шестой век! Нашей эры. Если не ошибаюсь.

— Думаю, не ошибаешься — сказал Мурад. — Интересно, это плата наёмников или результат грабежа?

— Может быть, и то и другое — предположил Афанасий.

— Смотри, Афанасий, эта византийская монета. Золотая!

— Да! Семиссис — пол солида! А эта — Иоанна I Цимисхия! Только это десятый век? Как она сюда попала?

— Сюда довольно долго ездили выпрашивать победу — пояснил Муса. — Не везде крепка была вера в Аллаха. В волшебную силу меча то же верили. Вот и добавляли пожертвования.

— То есть нам надо было сначала пожертвования внести, а потом уже за мечём идти?

— Конечно!

— В общем, всё понятно, потом разберётесь, куда и когда идти — прервал их Григорий Тарасович. — А вот гроза над нами мне не нравится!

Тут громыхнул гром так сильно, что все невольно пригнулись.

— Опять духи? — спросил Афанасий.

— Да!

— Но они нам позволили взять сокровища.

— Что удивительно!

— Я торжественно обещаю местным духам, что эти сокровища не будут переплавлены или проданы заграницу. Они останутся в России. Местные духи могут за ними последовать. Не привязаны же духи к одной местности?

— Да кто его знает? — сказал Пётр. — Может и привязаны. Возьмём, к примеру, собаку Баскервилей.

— Да ну тебя, Петь, скажешь, как в воду … Ну, не важно. К тому же мы им что-нибудь оставим: каски, спасжилеты, ножи. От бандитов, вон много чего осталось! Всё им оставим.

— Ну, попробуем, ладно, какой оборот — сказал Григорий Тарасович.

ГЛАВА 29

Клычгерий и Кацо шли огибая Акташ ориентируясь исключительно по его белой вершине, которая возвышалась над верхушками сосен и елей. Дорогу они не знали и, поэтому шли петляя — то натыкаясь на завалы из камней или брёвен, то река преграждала им путь, и приходилось искать переправу, то ещё чего-нибудь. Зато водки у них было семь литров. Они пили утром, в обед, вечером. Шли, обливаясь потом под рюкзаками, с туманом в голове, мало чего соображая от постоянного пьянства. Когда их было шестеро, и впереди маячили радостные надежды, воровской авторитет держал свою бригаду в кулаке и позволял пить только вечером. Сейчас всё рухнуло, их осталось двое и перспективы на успех были довольно туманны. Отсюда и пьянство! Страшно! Нет уверенности, что всё закончиться, как было задумано, пропало воровское счастье, фарта нет. Всё это очень угнетало, но водка позволяло ни о чём не думать. Так легче. Плохо было то, что при переправе на одной из речек, Кацо утопил свой рюкзак. Клычгерий злился, злился, да что поделаешь? По пьянее и не то бывает!

Переходили на другой берег по порогу, больше напоминающий маленький водопад. Всё было хорошо, Клычгерий перешёл благополучно. Кацо был уже на середине порога, как, толи его мотнуло в сторону, толи нога соскользнула с мокрого камня, он не удержал равновесия, взмахнул нелепо руками и плюхнулся в воду. Сразу же за порогом река вырыла глубокую, огромную яму — плёс. В неё и попал Кацо. Рюкзак тянул его на дно, он избавился от него под водой, вынырнул, забил руками, заорал. Клычгерий поймал его за руку, вытащил на берег. Грузин упал на землю, тяжело дышал, открыв рот, глаза у него были большие, выпученные от пережитого страха.

Они расположились на берегу речки, развели костёр, сушились.

— Как? Как ты шёл, слушай, по этим камням? Куда ступал, не видел, да? Как мог упасть? Пить не умеешь — не пей!

— Обидно говоришь, Герыч, честное слово! Вода! Камни скользкие! Если бы я рюкзак не скинул, я бы утонул!

— Лучше бы утонул! Как мы жить будем? Как?

У них осталось два килограмма риса, килограмм сушек и банка тушёнки, соль, пачка сахара и канистра пятилитровая великолепного армянского коньяка. Этим коньяком Клычгерий хотел отметить находку золота.

— И как мы будем с этим дальше? — возмущался карачаевец.

— Тиши! — предостерегающе поднял палец Кацо. — Слушай!

До их слуха донёсся глухой топот: «Ты-дых! Ты-дых!» Кто ударял по земле то ли лапами, то ли копытами. Они напряглись, Клычгерий подтянул к себе автомат.

Топот прекратился. На поляну выскочил заяц. Он удивлённо встал столбиком, свесил на брюшко передние лапки, косил глазом, насторожённо водил длинными ушами. И вдруг резко прыгнул в сторону, в кусты и всё стихло.

— Надо было стрелять — сказал Кацо.

— В кого? — удивился карачаевец.

— В зайца. Мясо бы было!

— Да он ещё там! — убеждённо сказал Клычгерий и бросился в кусты.

Но в кустах никого не было, или, по крайней мере, он никого не нашёл.

— Плохой из нас охотник, слушай!

Заночевать решили здесь у переправы под шум порога. Утром то реки поднялся туман. Всё в белой пелене.

— Может, не пойдём? — спросил Кацо.

— Посмотрим — неопределённо пробурчал Клычгерий.

Пока завтракали рисовой кашей на воде с сушками, и пили чай с сахаром и коньяком для вкуса, туман поредел, видимость улучшилась.

— Собираемся. Уходим.

— Ориентироваться как будем, Герыч?

— Как? Просто, слушай. Думаешь, Акташа в тумане не видно, то его и нет? Ошибаешься, дорогой. Есть! Он от нас слева, там восток.

— Почему?

— Потому, что эти горы, Урал, в смысле, хребты, конечно, тянутся строго с севера на юг, это тебе не Кавказ, слушай. Значит, река течёт на юго-запад, а нам туда, на юг — показал рукой направление карачаевец. — Всё понятно?

— Да.

И они двинулись по указанному Клычгерием направлению. Кацо нёс единственный оставшийся рюкзак, карачаевец отяготил себя автоматом. Шли часа полтора. Наткнулись на ельник, решили обойти его слева, наткнулись на стену.

— Это предгорье Акташа — сказал Клычгерий.

Пошли в другую сторону, упёрлись в небольшое болото, обошли его. Долго брели по какому-то берёзовому кустарнику. Берёзовый кустарник превратился в малинник. Шли по нему, собирая спелые ягоды, отправляя их прямо в рот. Впереди что-то зашевелилось. Над кустами поднялась довольная морда медведя. Косолапый увидел не прошеных гостей и заурчал сердито. «Гости» оторопело замерли на месте, очнулись и бросились назад. Медведь понёсся в другую сторону, ломая кусты. Но они этого не слышали, летели, не разбирая дороги. На какой-то поляне бросились на землю — отдохнуть и отдышаться. Было тихо. Медведя по близости не наблюдалось.

— Почему не стрелял, Герыч? Мясо было бы.

— Медведей не едят. Это почти как собака, слушай.

— Едят.

— Э-э! Заткнись, слушай!

Туман клубился над головой. Стало понятно, что где они находятся, они не знают, давно сбились с намеченного курса.

— Ну и куда?

— Откуда я знаю куда, слушай? — возмутился Клычгерий. — Пойдём туда.

Туман поднялся выше, превратился в облако, зацепился за вершину Акташа. Стало понятно, где они находятся. Впереди блестела река. Они вышли километра на два ниже по реке того места откуда стартовали.

На третий день голодные и злые и полупьяные, они свернули в ущелье, которое отсекало южную оконечность Акташа. Было торжественно и мрачно. Лучи солнца пробивались сквозь облака. Сосны росли по краям ущелья, ниже — ели, ещё ниже — осины вперемежку с берёзами и кусты. Прилетел ворон, сел на ближайшее дерево и сказал: «Кру-у! Кру-у! Кру-у!»

— Не хорошая птица — покачал головой Кацо.

— Тише ты! — зашипел Клычгерий. — Смотри! Мясо!

Он показал рукой на кусты слева впереди. За кустами на поляне, головой в сторону от тропинки, стоял и обгладывал ветки огромный лось.

— Говорят, что его мясо ёлками пахнет — сказал Кацо.

— Ты ел? Нет? Вот и молчи, слушай!

Приказав Кацо ложиться на землю, меж камней и затаиться, Клычгерий, крадучись, с автоматом наизготовку, направился к сохатому.

Лесной бык срывал с веток листья, ничего не замечая. Карачаевец прицелился и выстрелил. Лось шарахнулся в сторону и развернулся на звук выстрела. Зверь заметил человека и тяжело поскакал на него. Клычгерий выстрелил ещё раз. Лось приблизился к нему, поднялся на дыбы и обрушил тяжёлые копыта на голову стрелка. Череп раскололся, брызнула кровь, полетели частицы мозгов. Лось поднял безжизненное тело на рога и отшвырнул его в лес.

Кацо завопил от ужаса, замахал руками и побежал в ту сторону, куда упало тело.

Лось исчез в сумраке леса.

На берёзе раскачивался автомат. Он зацепился ремнём за ветки. Под деревом зиял провал. Клычгерия нигде не было, Кацо обыскал все кусты, посветил фонариком в провал. Всё напрасно! Правда, в провале он заметил гладкий спуск, под наклоном, уходивший в толщу земли. Туда, наверное, и съехало тело Клычгерия. Земля, куда он стремился так долго и так упорно, поглотила его навек.

Кацо сел на краю провала, обхватил голову руками, завыл от отчаянья, раскачиваясь из стороны в сторону. Он остался один! Грузин снял рюкзак, достал оттуда канистру с коньяком, перекрестился и сделал оттуда огромный глоток и, вдруг, расплакался. Один! Совсем один и что делать дальше, не понятно. Он сидел на краю провала и всё пил и пил, пока не свалился здесь же и не заснул.

Утром Кацо проснулся с тяжёлой, абсолютно пустой головой. Мысли ворочались еле-еле. Он решил, что надо всё-таки найти этого Мусу и отобрать золото. Как? Там видно будет! Главное найти. Он брёл по ущелью, мало чего соображая, бормотал себе под нос, разговаривая сам с собой, отхлёбывая из канистры и кроме рюкзака, зачем-то тащил и автомат.

У выхода из ущелья на большом камне Кацо увидел Налю. Она сидела на камне и улыбалась ему. Во рту у неё, к своему ужасу, он заметил огромные клыки. Ноги у него налились тяжестью от страха и приросли к земле. Девушка протянула к нему руки и стала расти, расти и нависать над ним. Он перекрестился и забормотал, что-то вроде молитвы на своём родном, грузинском языке. Страх отпустил его, он заорал, замахал руками и бросился бежать. Кацо бежал, не оглядываясь, пока не споткнулся о камень, упал и растянулся во весь рост, оглянулся. За ним никто не гнался. Он полежал, отдышался. Ему показалось, что пахнуло дымом. Он насторожился, прислушался. Вроде там впереди кто-то разговаривает. Грузин осторожно стал пробираться на звук голосов и из-за кустов, с пригорка, внизу, увидел лагерь на берегу ручья. Чей это лагерь, он понял сразу. В руках одного из обитателей лагеря он разглядел что-то вроде золотого блюда. Жёлтый бес запрыгал в глазах у Кацо.

ГЛАВА 30

Удивительно, но тени от двух скал, или «клыков», как их называли, действительно падали на круглою долину — «цирк», и, даже, на «колодец», что искренне удивляла и восхищала наших кладоискателей. На закате он был как раз между двумя тенями от этих скал.

— Странно — сказал Григорий Тарасович по этому поводу, — но ведь тень в разное время года должна падать по-разному? Что в ваших там легендах говориться? Ничего по этому поводу? А, товарищ старший сержант Бирюкаев?

— Нет, батя, ничего — откликнулся Муса. — Может быть, когда и было, но потерялось, забылось. Время то сколько прошло!

Третий день кипела работа возле «колодца». Прежде всего, Афанасий и Мурад сняли план местности вокруг «колодца». Затем тщательно зарисовали расположение предметов непосредственно в самой пещере.

— Зачем всё это надо? — недоумевал Муса.

Но от него отмахнулись:

— Потом!

Пригодились каски, так как приходилось висеть на верёвке и рисовать расположение сокровищ в пещере. Верёвка раскачивалась, нет-нет, да и ударишься головой о стены «колодца», да и при подъёме бывало, что стукаешься.

Пещера, где находились сокровища, представляла собой полость метров десять квадратных. Вход в неё был небольшой, приходилось нагибаться, что бы туда проникнуть. Недалеко от входа лежали различные предметы из серебра и золота. Все они были извлечены на поверхность и аккуратно пронумерованы и описаны, включая и позеленевшие от времени и воды медные монеты, которые тоже находили среди этого богатства. Афоня пояснил Мусе и всем остальным, что и они представляют историческую ценность, и, соответственно, что-то стоят и оставлять их здесь ну никак нельзя.

Артефактов набралось килограммов на пятьдесят, если не больше. Ценность они представляли огромную по заверениям Афанасия и Мурада.

— Миллионов по десять каждому перепадёт — уверяли они. — Правда, рублей.

В основном были извлечены предметы быта, сделанные греками для скифов и савроматов. Хотя среди них были вещи и монеты персидские, византийские, и, даже, китайские. Историки, Афанасий и Мурад предположили, что иранские и византийские артефакты, это собственно сокровища Чорол-хана. А всё остальное пожертвовали паломники, вымаливая у Всепобеждающего Меча Великого Солнца победу. Причём паломники явно с неохотой делились с местными духами добычей, не прошлой, не будущей. Складывалось впечатление, что они попросту раскапывали первый попавшийся скифский курган, и извлечённое золото и серебро приносили в жертву. Так и духи были довольны — им золото принесли, и казна просящего победу не страдала.

Взамен сокровищ в пещеру были положены всё им не нужное, и без чего можно было обойтись: ножи, доставшиеся от бандитов, ложки, кружки, миски, спасательные жилеты и каски.

Радостное возбуждение царило в лагере. О том, что где-то рядом бродят два бандита, которым их находки далеко не безразличны, как-то забылось. А зря!

Появление Кацо было неожиданным! Из-за спины налетев на Налю, схватив её за шею левой рукой, правой приставил нож к горлу. На плече у него болтался автомат.

Обитатели лагеря растерялись от неожиданности.

— Золото давай! — брызгал слюной Кацо. — Зарежу девку! Мамой клянусь, зарежу!

Глаза грузина светились безумием:

— Быстрей, ну! Чего стоим? Зарежу, точно говорю!

— Давай спокойно поговорим — сказал Григорий Тарасович.

— О чём с тобой, козлом, разговаривать?

— Это он о ком? — не дав своему бывшему командиру ответить, взревел Муса.

— Золото мне надо! Золото! — в истерике кричал Кацо. — Все погибли! Вы всех убили! Я один остался! Отдайте мне моё золото, и я уберусь из этих проклятых гор!

— Клычгерий умер? — спросил балкарец.

— Да! Да! Вы его убили! Вы! Да!

— Он с ума сошёл! — сказал Мусе Григорий Тарасович.

— Эта девка за мной гналась! — орал бандит. — А теперь она в моих руках! Ха-ха-ха!

— Пужинка! — догадался Григорий Тарасович. — Он встретился с пужинкой!

— Золото! Давай! Быстро! Да! — кричал Кацо.

— Молчать! — рявкнул Григорий Тарасович. — Смирно! Дай подумать.

Грузин ошалело вылупился на него, но потом завопил опять:

— Не надо думать! Эй, ты, не дорезанный — приказным тоном сказал он Алиму. — Берёшь мешок, набиваешь его золотом, несёшь его мне. Быстро, я сказал!

— Делай, что он сказал — спокойно приказал Алиму Мурад и добавил по-чеченски — Кинешь мне Налин карабин. Понял меня?

Алим покорно кивнул и направился к палатке, где были сложены сокровища и лежал Налин карабин.

— Что ты ему сказал, ублюдок чеченский? — опять завопил грузин.

— Я не ублюдок, свинья грузинская. А сказал я, что бы он поторапливался, а то девушке неудобно стоять в такой позе.

— Врёшь!

— Ну, это ты не проверишь! — усмехнулся чеченец.

— Отпусти девчонку по-хорошему — как можно спокойно сказал Григорий Тарасович. — И мы тебя отпустим. Без золота, но отпустим.

Он стоял напротив бандита, а дуло карабина у его бедра искало цель.

— Не надо так пушку держать! — кричал нервно Кацо. — Слышишь меня? Да?

— Чем тебе не нравиться?

— Так эта девка Дага убила! Я зарежу её, мамой клянусь!

— Тогда я тебя не убью! Ты нашу щуку видел? Я тебя ей по кусочкам скормлю.

— Не пугай! Да! Не надо!

Пока шёл этот диалог, Алим набил золотом чей-то рюкзак, снял карабин с предохранителя, и, прикрывая его рюкзаком, медленно направился к Кацо.

Пётр не заметно вытащил нож и, готовясь к броску, держал его за лезвие.

Тут из кустов появилась лайка. Мгновенно оценив обстановку, она бесшумно направилась к бандиту и зарычала, давая понять, что сейчас вцепится ему в ногу. Грузин отвлёкся, махнул ножом. Белка с коротким лаем отскочила.

Пётр метнул нож. Лезвие погрузилось в правое плечо бандита. Кацо обернулся на Петра, посмотрел на него каким-то странным взглядом. В этот момент Алим бросил карабин Мураду. Тот поймал его, прижал к плечу и выстрелил. Бандит упал с дыркой в голове, потянув за собой и девушку. Наля встала, зачем-то отряхнулась, зарыдала и бросилась к отцу. Григорий Тарасович обнял её, гладил по волосам и говорил:

— Ну, всё, всё. Успокойся.

Мурад стоял с карабином в руках, мелькнула мысль: «Может всех перестрелять? И золото наше?» Как бы угадывая его мысли к нему подошёл Муса и отобрал карабин.

— Так лучше! — пояснил он свои действия.

— «Там где пахнет золотом, пахнет и свинцом» — сказал Григорий Тарасович, глядя на убитого Кацо, обнимая дочку. — Почему же у нас так всё гладко? Почему нас духи не тронули? А наоборот, позволяют забрать сокровища?

— Потому, что это не золото — откликнулся Афанасий. — Для нас это стало достоянием нашего государства, нашего народа. Мы, конечно, получим вознаграждение за это, я надеюсь. Но мы его себе не присваиваем. Всё это будет принадлежать этой земле!

— Пафосно! — сказал Мурад.

— Но, думаю, он прав! — сказал Григорий Тарасович. — А как ты, Мурад, стрелял, не боясь попасть в мою девочку?

Чеченец пожал плечами:

— Ну, стало бы на одну русскую меньше, если бы промахнулся! Шучу. Я не знаю, я не боялся, когда стрелял. Я — чеченец! Я — мужчина! Я — воин!

Муса усмехнулся:

— Я тоже могу сказать: я — балкарец, я — мужчина, я — воин! Ты один, что ли такой? Тут все это могут сказать. Даже Настя!

— Правда, она не мужчина — улыбнулся Пётр. — Где ты так научился стрелять?

— На Кавказе. Где ещё? — удивился Мурад. — Это Алим любит с книжкой на солнышке посидеть. Кто же меня уважать будет, и говорить со мной будет, если я стрелять не умею?

— О чём же ты говорил с бандитами? — спросил Афанасий.

— Они чеченцы. Меня интересовал язык, сказки, легенды, тосты — Мурад улыбнулся. — Я интересовался всем, что хоть как-то связано с Шемаром. Я могу диссертацию написать о связи Чечни и Шумера! Зря вы надо мной смеялись! Я совмещал войну с работой.

— Никто над тобой не смеялся — сказал Афоня. — Сведём тебя с профессором Богуславским и пиши ты свою диссертацию на здоровье.

— Я его знаю.

— Тем более! Познакомишься поближе. Кстати, его не мешало бы сюда вызвать.

— Белочка — сказал Пётр ласковым голосом. — Иди сюда моя собака. Дай я пожму тебе твою мужественную лапу.

Лайка побрела к Петру, виляя хвостом. Все заулыбались. Как будто тучи развеялись, и выглянуло солнце, так легко и спокойно стало на душе у участников этих приключений. Опасность миновала.

Кацо похоронили в лесу. Его рюкзак, даже не заглядывая в него, нож и автомат отправили в пещеру, оставляя всё это местным духам.

На следующий день они отправились к рыбачьей избушке не берегу Чорола. Там отдохнули. Григорий Тарасович из гальки на берегу реки соорудил печку-каменку и, что-то вроде парилки из жердей и полиэтилена. Помылись с большим удовольствием, снимая с себя усталость и грязь странствий. Ребята даже побрились. Распили две бутылки водки, которых таскали с собой весь этот маршрут, забыв про них напрочь. Там же дали радиограмму в посёлок с просьбой отправить телеграмму в Москву, профессору Богуславскому, с кратким рассказом о находках и просьбой, если у него есть свободное время, приехать к ним. А через день на перегруженном катамаране сами отправились к посёлку.

Профессор Богуславский не прилетел, а буквально материализовался в поселке. Маленький, толстенький и очень живой человечек развёл бурную деятельность. Он подробно расспрашивал участников, описывал артефакты, заставил местную милицию их охранять, причём предварительно он описал все вещи и заверил опись печатью местного отделения. Короче спокойная жизнь кончилась.

Кроме всего прочего профессор торжественно пообещал в следующую экспедицию, он обязательно доберётся до меча Аркаима, и никакая Пужинка его не напугает (и ему верили), а, так же, обязательно раскопает «Курган Вождя».

Найденные у Акташа артефакты, были, в конце концов, благополучно переправлены в Москву и все участники этих событий, благодаря стараниям профессора Богуславского через год получили причитающееся им вознаграждение. Не десять миллионов, конечно, чуть меньше пяти. Но всё-таки! Лучше, чем ничего!

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg