«Полеты средствами водоплавающих»

Полеты средствами водоплавающих (fb2) - Полеты средствами водоплавающих 826K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марк Алексеевич Евсеев

Марк Евсеев ПОЛЕТЫ СРЕДСТВАМИ ВОДОПЛАВАЮЩИХ

Посвящается дорогому читателю:)

Глава I

Каждый отдельно взятый рисунок твоих волшебных волос уже движет моим воображением, унося в синеющую глубь нашего знакомства. Шаг за шагом следуя одной тебе известным тайнам, я нисколько не жалею и не печалюсь об окончании. Наш взор летит вдаль и путь стремится вперед, ну а в то время крошечная тучка, начиная с самого утра, целовала небо своим присутствием, ещё более омрачая саму по себе до отвращения глупую карикатуру складывавшегося оттуда мира. Будто сказочный художник открыл панель персонализации и поставил абсолютное заполнение всей области «обозримой вселенной» непонятными обоями из подраздела «Ночные города в старых графических романах».

Посмотри кто с высоты полёта птицы, внимание его несомненно привлекла бы яркая точка, почему-то ужасно назойливая и не выпадающая из виду, хотя и вполне вписывающаяся в общую изначальную картинку. Так или иначе всё это могла лицезреть только одинокая чайка. Точка странным образом влияла на поведение птицы. Скоро та уже неслась не свойственно самой себе вниз к сладостно мерцавшему шарику.

Постепенно изображение проступало всё чётче, теперь уже представлялось возможным различить длинные волосы ярко-серого цвета, переходящие постепенно в бороду и усы, гармонично переплетающиеся между собой. И ухоженные, и дикие одновременно.

— Что, не уж-то сошла вода? — пошутил с серьёзным лицом человек, когда чайка благополучно принялась обустраивать новое гнездо на его, изобилующей волосами, голове.

— Подойди. Твоё место совсем не здесь, но я укажу путь и даже возьмусь проводить, конечно, если ты не передумал, — он протянул правую руку вперёд, птичка повиновались и спустилась с головы по плечу и ниже, усевшись в конце концов в ладони человека.

Чайка с удивлением замечала, что не испытывает заложенного страха, а наоборот поведение этого существа внушает ей беспрецедентное и абсолютное доверие ко всем действиям. Не осознавая, она и так сразу полностью согласилась на такую компанию, отдавшись в ладони, тем самым показав свой положительный ответ на его просьбу-вопрос. Губы человека оставались в прежней позиции, никаких эмоций, его лицо и в целом внешний вид никак не отражали ведущегося между ним и птицей разговора. Однако интуитивно было понятно, человек рад её присутствию. Для этого не было причины, радость возникала из точки, местоположение которой определить никак не удавалось, и распространялась во все стороны, не замечая барьеров. В итоге такая волна и была для чайки знаком согласия.

So I'm no better than the animals sitting In their cages in the zoo man `Cos compared to the flowers and birds, and the threes I'm an apeman

Еле различимо доносилось из-под усов. Казалось, это сами волосы переплетаясь создают шумом шуршания какое-то подобие слов. Птичка покорно сидела на мягкой и теплой руке человека, согнутой в локте, точнее в продолжении — в ладони находящейся на уровне сердца, удары которого, слегка ощутимые внешне, а также шебуршание усов постепенно её убаюкивали.

Огромные деревья стеной окружали тропинку, соединяясь вверху и образуя естественный тоннель очень знакомой древней красоты. Тропинка, упорным трудом преодолевая время, день за днём прорастала на месте асфальта и выходила далеко за его пределы, где страшный, мертвый, но опасный враг уже не мог противопоставить свое отжившее срок тело её грамотной программе. Цикл за циклом, уходя вглубь недостижимого, но желанного n. Давным-давно здесь даже снимали фильм, ту его часть, где герои дружно колесят по новой красивой, только заасфальтированной дороге. Она вела в старую деревню, куда совсем перестали ездить, и лишь изредка энтузиасты ходили пешком ради того, чтобы почувствовать пресловутый дух предков. Асфальт совсем зарос укрепляющейся в правах на последних свободных уголках мира природой. Она яростно пыталась отбить хоть что-то из миллиардами лет ей принадлежавшего, делая вид, будто возмущается сопротивлению, но, разумеется, всё прекрасно понимая, как понимает в шалостях ребёнка мать. Природе была известна цель и конец, и жизнь её строилась по антропному принципу в отличие от всего остального, например, её далеких предков.

Человек шёл еле касаясь земли, внимательно разглядывая окружавший его лес. Птичка продолжала спокойно спать и лишь изредка произвольно ворочалась, поправляя крылышки.

Точка привлекла не только чайку, и вскоре по лесному коридору за человеком следовал незаметный хвост. По крайней мере в своей незаметности сам хвост был абсолютно убежден, и потому продолжал преследование.

Их путешествие продолжалось не меньше четырёх суток. Птичка улетала, но всегда возвращалась ко сну. Иногда её клюв украшали грозди рябины, клюквы, бывало — шиповника, все для попутчика. Птица не понимала нового друга — существо не потребляло пищи, не тратило большую часть времени на поиски ночлега.

Наконец, человек сказал, что осталось совсем немного, путь их близок к завершению. Радостная новость подвигла птицу на последнюю тщательную охоту, итогом оказались пара небольших кустиков зрелой черники.

Постепенно сквозь лес проступили самодельные домики. Птица заметила: они чередуются, частью плотно прилегая к земле, частью имея опору в виде огромных густых веток старинных деревьев.

На протяжении всей их непродолжительной прогулки по улицам этого городка с деревьев спрыгивали существа подобные попутчику чайки. Проходя мимо него, молча проводили руками по спине. Они не выражали эмоций и не издавали никаких звуков. У них выходило лишь до смерти пугать птичку, порой даже порывавшуюся выскочить из ладоней человека. Но что-то в нем удерживало. Каждый последний момент она останавливалась и просто непринужденно поправляла крылья.

В кругу сидело восемнадцать человек, каждый с питомцем в ладонях. Здесь были и молодые медвежата, и белочки, лисицы с продолговатыми рыжими хвостиками, а также другие разного рода птицы. Мертвая тишина окружала собрание со всех сторон. Наконец, человек с длинными распущенными черными волосами тихо сказал:

— Каждый в своём темпе.

Точка совершенно странным образом влияла на поведение птицы. И вот та уже неслась не свойственно самой себе вниз. Изображение постепенно становилось все четче, уже можно было различить длинные волосы ярко коричневого цвета, переходящие постепенно в бороду и усы, гармонично переплетающиеся между собой. И ухоженные, и дикие одновременно.

— Теперь ты понял, о чем я? — подумала птичка, спустившись с головы по плечу вниз, и наконец в ладони человека.

— Да, — тихо ответил человек, — Кажется, вник.

— Пора возвращаться, — пронеслось в голове у чайки. На этот раз их путь лежал в другом направлении. Существо номер два сидело совсем спокойно и с виду вовсе не волновалось. На самом же деле ему было необходимо время, чтобы привыкнуть к новому образу, некоторые рефлексы он подавлял, но порой так и тянуло повозиться где-нибудь клювом.

Коридор, по которому двигались человек и птица, был ортодоксально бункерного типа. Оттого казалось, что в любой момент где-нибудь неподалёку взлетит ракета и зычно ударит сирена.

— Опять «Журавлей» тянут? Да, особенно странная штука с полным групповым забвением произошла, как это, не смущаясь, называют, при чем даже с такими как ты. Но почему же был создан культ? — спросил шепотом человек.

— Здесь все — ритуал. А на счет «опять» — дисциплина вырабатывается только ежедневным повторением определённого действия, — тихо прошуршала птица.

Быть чайкой значило быть высоким постом. И в данный момент ее разум был в крепких опытных рамках. Существо, её сознававшее, понимало своё положение, причём во вполне уместной для своего развития форме.

Человек чувствовал приближение дома, каждый следующий метр пропорционально скорости передвижения передавал все быстрее и быстрее усталость в ноги и голову. Птица даже пару раз клюнула в руку, что было ей абсолютно не свойственно, зато позволило человеку не свалиться всем грузом на каменный пол.

Огромное полотно прямоугольной формы заполняло помещение таким образом, что от каждой из стен оставалось лишь около полуметра прохода. Куполообразной формы свод, потрескавшийся, разукрашенный ясно интерпретируемыми с первого взгляда изображениями, оказывал атмосферное влечение на мысли смотрящего. Некоторым, находящимся внутри, хотелось плакать, ибо все вокруг имело мягкую, добрую фундаментальность. То, с чего все началось. Подсознательно настенные каракули вызывали сыновние чувства, окружая мыслью о крошечном промежутке рождения.

Помещение представляло собой средней величины пещеру, свет в которую попадал сквозь раскрытые входные двери. Человек не входил, не переступал порога комнаты. Он стоял явно в восхищённом смирении. Стоял со своей глупостью по сравнению с чем-то, что ему казалось он видел за сгущающейся темнотой, или хотел видеть. Птица резко вспорхнула с ладони и полетела вглубь, куда-то под потолок. В то же мгновение послышалось ставшее сперва пыхтящим, но затем выровнявшееся дыхание существа явно больших размеров. Наконец, через пару секунд из темноты вышло обросшее с головы до ног человекоподобное тело.

— Вы как всегда, одеты с очень хорошим вкусом, — одобрительно качнул головой первый человек. Второй молча расправил плечи, волосы с лица завязал в огромный хвост за спиной. Через незаметные ранее дыры в ушах провёл кончики бороды, по половинке с каждой стороны. И в конце концов вышел из пещеры совсем, прикрыв за собой тут же защёлкнувшуюся дверь.

— Мозгов как у корыта, — коротко, не строго, терпеливо проговорил человек номер два. Вес его словам придавали длинная борода и странный узор усов, окружавших челюсть подобно шлему древнего викинга. Все это совсем не сочеталось с предыдущим образом глупой чайки.

Первый с понимающим видом кивнул и больше не проронил ни слова. В человеческом обличии это казалось невыносимым испытанием, всё толкало его на громоздкие выражения и тянущие ко дну великолепные оксюмороны, роившиеся в гиперпространстве его сознания чредой совершенно изумительных шуток.

Со стороны второго подобные высказывания считались тирадами больших форматов. Потому и бородач потом большую половину жизни человеком молчал в стыде, внутренне покрывая себя позором непрофессионализма.

Люди направились дальше по коридору, текущему вперёд и вглубь. Ступеней не было, спуск ложился плавно и красиво, постепенно опуская метр за метром все ниже и ниже. Наконец человек с обильным волосяным покровом остановился, закрыл глаза и долго неподвижно стоял, приводя дух в спокойное состояние и уравновешивая все внутренние переживания и помыслы, которые достались ему от нового тела.

Все это было естественной операцией, проводимой из раза в раз в любом обличии. Владевший ранее телом числился анахоретом, был близок к полному достижению самоконтроля, остановки внутренних препираний посредством простой молитвы, повторявшейся его губами на протяжении тридцати семи лет подряд. Память о цифре хорошо застряла в мастерски потаённом месте. Именно с ней пытался справиться второй человек. Исход, конечно, в случае с ним всегда был предопределён: в какой-то момент мысль сдавалась и покидала чертоги.

Глава II

Лифт поднимал их из глубины катакомб куда-то наверх, все выше и выше. Голос в кабине проговорил: «We are arriving at the station Lagrange st. Don't forget your luggage or belongings. Мы прибываем на станцию Лагранж стрит. Не забывайте свой багаж в салоне капсулы». Первый человек поёрзал на месте, порываясь отколоть отличную шутку по поводу сказанного. Однако выдержал, хоть и не легко это далось в самом начале своего серьезного испытания, особенно из-за процесса детства в период бесконечного копирования бесконечных шуток. Отец оберегал его, но не отнимал свободы мыслей. Учил осторожности. Параллельно, практикуясь в пользовании телами других существ, человек номер один рос в тайне, скрытый ошибками о рождении и смерти, намеренно нанесенных его отцом.

Лифт остановился. Открытие лунных поселений привело к огромной ре-популярности науки и инженерии, что в свою очередь открыло двери интенсивному развитию колонии и образованию нескольких ответвлений в течение последних пяти десятилетий. На протяжении уже трех десятков лет давно увядший в своей популярности веб сайт вел прямую трансляцию с камер установленных на так называемых «улицах» лунного поселения-лаборатории.

Одним из первых здесь оказался второй человек. Ему была отдана стандартного типа лунная иглу, напечатанная принтерами с Земли менее чем за пару дней до прибытия. Внутри было пусто, только шлем виртуальной реальности висел в углу на крошечном коричневом крючке. Шлемом он назывался лишь по историческим привычкам, сам же выглядел как небольшие плотные очки для защиты глаз от воды при занятиях дайвингом. Чуть ниже висели такие же для гостей. Это был стандартный набор стандартного лунного домика.

Номер два не обратил никакого внимания на удобства, просто сел в углу на также отпечатанную принтером по совмещённому дизайну, неотделимую от самого помещения, скамью.

Стоило привести в чувства лежавший в гамаке огромный черный комок шерсти.

Сперва оно не шевелилось, но спустя всего четыре секунды после второй просьбы пробудиться, внутри зарослей появилось стремительное движение. В разных точках чёрной, сперва однородной, массы происходили глобальные перемены. Сперва поредела верхняя часть чудища, очевидно там, где находилась голова. Затем всё дальше и дальше вниз постепенно опадали волосы. Секунд сорок спустя перед вошедшими в иглу в гамаке лежал обросший подобно второму человеку мужчина непонятного из-за обильной растительности на лице возраста.

— Каждый в своем темпе, — усмехнулся шёпотом человек и с мёртвым видом повалился на гамак.

Пришедшие быстро прибрали комнату от клочков волос, обмотали тело мужчины тряпками, отнесли в угол иглу, облили средством для розжига, красовавшимся до этого с характерной табличкой на полке с медикаментами.

— Важный? — также еле слышным голосом спросил первый человек.

— Судишь по волосатости? Вряд ли она играет роль. Никто не важен в том понимании, которым пользуешься ты.

— Невозможно быть во всем неправым? Иначе с чего начинать?

— Тишина должна наполнить разум, только тогда начнёшь.

— Если тишина заполняет разум, то это всё равно, что до начала вселенной: отсутствие мыслительного процесса не приводит к зарождению идеи.

— Существование вопроса уже опровергает твои слова.

— Невозможно знать, что предшествовало рождению частиц. Но законы частиц знать вполне по силам. Звук не родится в тишине в отсутствие внешних воздействий. В нашем мире вполне понятные законы.

— Сознание — не физический мир макро или микрообъектов. Внутри виртуальности возможно выпадение случайных величин, если такова программа.

— Так он программист или математик?

— Бесполезная мысль. Наша история не взаимосвязана с тем, что было до её возникновения. Потому и финишем всех суждений является лишь молчание. Молчание физическое и молчание умственное — вот сингулярности разума. От чего всё началось и к чему всё придёт.

— Все подобные выдумки я знаю и сам. Зачем в таком случае ты отвечаешь на мои вопросы?

— Доступно тебе пока только такое общение. И если для тебя молчать — способ тренировки и непомерная мука, то для меня разговор — тренировка и мука, потому как в молчании стал за собой замечать немую самовлюбленность.

Тело уже почти догорело, дождик из установки пожарной безопасности приятным теплым душем капал на головы двух молчавших, глядящих себе под ноги людей. Эмоции их ничуть не выдавали. Ритуал глупых разговоров над сжигаемым телом был завершён. Повторение этого диалога из раза в раз считалось пошлой шуткой позапрошлого десятилетия, но что-то новое — всегда хорошо забытое старое. Потому и бесшумный смех, наполнявший комнату, был вполне уместен в ситуации до того глупой и безнадёжно смешной.

Подземные катакомбы находились неглубоко, всего в трех-четырёх метрах вглубь от поверхности. Человек номер два спустился в подвал иглу, чтобы оттуда уже направиться дальше вниз по лестнице в красный подземный ход, или ветку номер восемь, как подписывалось на табличках, встречавшихся через каждые десять шагов. Встреча с Никандром предполагалась на Azimov st по второй линии.

Передвигаться приходилось пешком из-за недостроенных на восьмой рельс. Со дня на день строительство должно было завершиться, о чём наглядно свидетельствовали редкие роботы колонии, проплывавшие мимо путников.

Улица Айзека Азимова была полна отсылками к произведениям. От небольшой статуи техника Харлана до огромной по размерам катакомб застеклённой инсталляции планеты Первого Основания с движущимися внутри человечками, своим подобием микроклимата. Казалось, но доносились еле слышные голоса. Рядом на огромном постаменте лежала подарочная Энциклопедия Основания. Внутри будки, напоминавшей миниатюрный космический корабль, изображённый в представлении фантастов тех лет, любой прохожий мог примерить пару костюмов героев серии.

Дверь отворил мужчина с ещё более распущенной бородой, чем все предыдущие, встречавшиеся на пути номера один.

— Никандр, — Сухо представил второй человек первому хозяина помещения.

Первый с серьёзным видом поклонился и ещё больше нахмурил брови. Никандр же простодушно, лицом не обделённого интеллектом человека смотрел в глаза второму страннику.

— Здравствуй, Лару. Твой ученик?

— Так, встретились неподалеку, — казалось, слова заменяют улыбку на лице.

— Твоё имя часто уносило мои мысли в джунгли к огромным питонам, скользящим по старым деревьям. Ты мудр, но страшных методов не боишься.

— Не выдержи он, не стоило бы и пытаться. Разум остался бы в прекрасном неведении, я отпустил бы его улететь вдаль в поисках веточки. Почему-то каждый раз с пути их сбивает именно она, необходимо исправить эту неточность… Однако сигнал, сейчас ты улыбнешься, я знаю, твоя область бесконечной любви — Меркурий — на удивление заметил и даже спустился вниз, причём гнездо свил прямо на голове, — Никандр и Лару переглянулись со всё ещё нахмуренными бровями Меркурия.

— «В своем темпе», но я попрошу зайти, — была ли улыбка никто понять не мог из-за обильной растительности везде, где только можно, — Катакомбы портят настолько потерянных для греха как ты, Лару.

Молчание наполняло иглу Никандра от подвала и до куполообразного потолка, напоминавшего старые церковные своды из энциклопедии мировых цивилизаций. Меркурий, или как его часто звали дома — Меркьюри, не мог воспринимать окружающую реальность до конца спокойным взором. Воображение чертило карандашные картинки дней, недель, лет проведённых в подвижничестве новым знакомым. Казалось, он хорошо понимает старца, он влюблён своей молодой душой в подобного рода мудрецов. Меркурий наполнил всего себя переживаниями и чуть было не поддался эмоциям, чуть было не улыбнулся, сдержавшись в самый последний момент. Он прекрасно понимал, положить начало такому позору хочется далеко не каждому идиоту.

Никандр же был совсем не стар, оттого и старцем его назвать можно было только если с натяжкой и крайней тоской по давно забытым остальными произведениям. Меркурий же рисовал в своем воображении будущие свершения, длинную бороду.

Лару одернул его резким взглядом, — Уймись. От тебя слишком сильно пахнет.

Прямиком за мысленными извинениями последовала резкая сосредоточенность. Что через пару минут помогло отказаться от бесчисленных рассуждений.

Никандр мягко сдвинул кончиком пальца в центре под крышкой стола, который тут же загорелся огромным рисованным замочком. Пароль состоял из интересного типа головоломок. Решение гуманно предлагалось представить не более чем в шестьдесят секунд. Стол показал огромную картинку, спроецировав её на белую стену иглу, наделив при том изображения некоторой иллюзией объема.

— Ситуация, — тихо начал Никандр, — Точно такая же. Вы встречали, и не раз, истории про некоторых безумцев прошлых лет. Сталкиваясь с новыми видами насекомых или гибридов, дикие морды которых требовали новых уздечек с нашей стороны, они пускались в поиски обходных путей, стремясь приручить именно себе то или иное существо. Кое-где подобный обычай тысячелетия назад являлся показателем смелости и вкуса, изобретательности, половой зрелости, эрудированности, остроумия, в общем всего того, что тем или иным образом сможет возвысить тебя, унизив остальное племя.

Но тут предприятие, в котором вам предстоит принять участие, коренным образом отличается от предыдущих в одном не маловажном параметре. Скоро по моей просьбе к нам в колонию прибудет совершенно обыденная находка, найденная на спутнике старой экзопланеты ВАСП-ДЕВЯТЬ-БЭ. Вымершая в плане жизни, возможно, никогда на ней толком не существовавшей.

Весь гранд мои друзья-политехники потратили на доставку груза в свою «космическую колыбель среди старинных, устрашающих, восхищающих, но безжизненных» пустот космического пространства, как они именуют нашу малышку.

Лару молча пожал плечами. Меркурий попытался создать вокруг себя атмосферу полной отрешённости. Лучшее, что он мог придумать на данный момент — отсутствующий взгляд и руки в карманах пиджака.

Никандр многое уловил, но не стал заходить дальше, утруждая себя лишь редким подобием мини-улыбки.

Стол замигал. От прикосновения открылось окошко в костюме механика из научно-фантастических сериалов. Никандр поприветствовал незнакомца, высказал пару дружественно-унижающих слов старшего и всеми пальцами руки перевел в режим ожидания.

Вскоре три бородача быстрым шагом поступательно приближались к зданию, казавшемуся с первого взгляда государственной больницей. На деле же трансформировавшемуся в частную лабораторию, разумеется, под управлением Никандра.

Внутри коридор изгибаясь вел в огромный читальный зал. В противоположном от вошедших конце стояли два человека в почти фиолетовых костюмах.

Лица собравшихся выразили заинтересованность.

— Не утруждайте себя попытками осмыслить моё многословие, ибо который раз, Лару, ты забываешь, что я давно отказался от концепций твоего братства и не вернусь идее молчаливого недопонимания. Когда-нибудь бородатое лицо Исильдора или могучий взгляд Алькаруда позволят твоему принципу пошатнуться и отвыкнуть от неимоверных блужданий из тела в тело в поисках чего-то первозданного, твоим воздыханиям и вопросам придет конец. Моим придет конец. Твоим, Меркурий, придет конец. А вот тепловая смерть Вселенной наступит очень нескоро, потому и переживать не нужно. Ради чего же ты, мой дорогой друг, так возбужденно смотришь назад?

— Совсем страх потерял. Поиграй с Меркьюри, я чувствую, он вслушивается, и даже сопротивляется, — отрезал Лару.

— Каждый ваш монолог заставляет меня вслушиваться и сопротивляться.

Лару прикрыл глаза.

Он знал Меркурия пару лет, с тех пор как отбыл в Марсианскую колонию отец мальчика, поручив друзьям наставлять парня. Тот уже был совершеннолетним и характерно возрасту не очень печалился отъезду отца.

Как и каждый ребенок, в детстве много мечтал об открытии собственного питомца — только он один будет знать разгадку, код управления. Смущаясь перед взрослыми, он редко кому открывал свои надежды, схемы, рисунки.

Волшебный друг — учёный, родом из Индии. Самый любимый, эпизодически появлявшийся на экране, — рассказывал ему в младенчестве сказки на ночь, множество великолепных историй о переплетении пространства и времени, о будущей колонизации всего Млечного Пути, о победах разума над недоверием. Предпочтение, конечно, всегда отдавалось индусу. Бесконечная чреда аудио и видео информации, определённой его отцом необходимыми к ознакомлению от младенчества и до совершеннолетия, непрерывно сменялась следующей по списку волной после каждого дня рождения. В комнате Меркурия всегда висели диаграммы настоящих ситуаций, прогнозы, потенциальные возможности и план предстоящего «поглощения».

В первый год он смог выделить восемьдесят из реальных восьмидесяти пяти абсолютно бесполезных фактов и передач. Отец наполнял список примерно в таком соотношении: пятнадцать процентов полезного и восемьдесят пять воды, болтовни и никаких выкладок, расчетов или хотя бы немного интересных концепций и теорий. И так далее, и тому подобное всё его детство. Окончив курс подготовки, Меркурий полностью отгородил себя от любых идей. Исключил всё, сколько бы ни было походившее на пережитое и узнанное в период обучения.

Придерживаясь своей новой «философии», он выбрал наставником Лару, однако не вступил даже близко в то, что упомянул Никандр, определив братством.

Лицо не отражало воспоминаний, мысли крутились попросту с огромной скоростью, не успевали задержаться и отразиться в глазах. Во многом это спасало от вездесущего Лару, проникавшего в голову, как только Меркурий пытался скрыть ту или иную идею. К счастью, воспоминания для Лару были слепой зоной.

Чисто выбритые мужчины в почти фиолетовых костюмах стояли молча и, выражая глубочайшее подчинение, смотрели в живот Никандру.

— Евнухи, — сказал он, пройдя чуть дальше, — После оккупации сорок третьего года, помните историю? Взрывы на марсианском пароме. Мальчишками пострадали. Зато сильные, особенно физически.

Меркурий в тот момент считал, что с каждой минутой Никандр все больше теряет уважение. Суть бесконечных разговоров так и оставалась тайной, неразгаданным секретом. Ореол вдумчивости и мудрости, окружавший молчание, которое Меркурий считал примером правильного поведения, таял в его глазах. Потому и неправильное получало тут же гадкий осадок неуважения и насмешки над глупостью.

Слепой зоной понимания Лару Меркурий также всегда считал потребность в наслаждении собой посредством осознания собственной глупости и ничтожности. Называя себя вечным идиотом и беспросветным дураком, он тщился мыслью, что мало кто считает также про своё нутро, потому его внутренний рейтинг, сильно страдая, вырастал до огромных размеров. Затем уже новое осознание глупости своих предыдущих мыслей, новый взлет рейтинга, новое падение. Все это повторялось циклически в течение нескольких минут, накатывая чередующимися по своей силе волнами.

Элементы идей Меркурия Лару улавливал, но смутно.

Отсек, в который Никандр провёл своих бородатых гостей, отличался от строгих лунных иглу удобствами типа красивого дивана, раковины и кухонного стола. Это был самый комфортный способ доставки людей на Марс, предсказанный одним из исследователей еще пол века назад во времена бесконечно откладываемых программ по освоению космоса.

Огромный эллипсоид с прозрачными стенками по центру комнаты никак не давал Меркурию уединиться с размышлениями о природе поведения Никандра. Насколько Меркурий мог понимать, Никандр был главнее Лару, значит старше, возможно, талантливее. Однако вел он себя совершенно неподобающе, несмотря на что возмущений, даже мысленных, у Лару никак не вызывал.

Внутри эллипсоида находился странного, но не аномального вида утконос, в глаза которому непрерывно смотрел Никандр. Меркурий знал взгляд человека, пролезающего в сей момент прямо в голову другому существу. Много раз он наблюдал за проникновениями в пресловутых чаек, медведей, бобров, волков, ленивцев, пару раз даже видел переход в жирафа. Коль в детстве часто приходилось лицезреть подобные переходы, вскоре его перестала отвлекать чудесная картинка, взгляд постепенно научился видеть подавляющее величие уже человеческого лица, загоравшегося каждый раз одним выражением.

Никандр обладал очень харизматичным взглядом несмотря на скупость эмоций. Глаза его, вечно глубокие и бесстрашные, выражавшие созерцание всего мира, становились тусклыми только во время процесса перемещения сознания.

Меркурий знал некоторые тонкости, сопровождавшие их эксклюзивные эксперименты. Например, слоны ставят удивительную защиту, особенно когда их много, особенно когда они недалеко друг от друга, а тоннель поддерживает лишь один человек.

Во взгляде Никандра читалось не величие, различить можно было только строгую напряженность, уважение, отчасти небольшое удивление. Падение Никандра ни капли Меркурия не потрясло. Лару спал на втором этаже двухъярусной кровати и никак не отреагировал, тем более и шума при падении практически не получилось.

Спустя пару секунд Меркурий посмотрел в глаза животному. Утконос улыбнулся и принял Меркурия. Оказавшись внутри, парень огляделся. Вокруг проплывало значительное количество пространства. Точнее перемещалось вихревыми воронками. Оглянувшись, Меркурий увидел ранний весенний асфальт, точно также текущий вихревым потоком вдаль.

В таком случае по инструкции следовало присесть. Затем рывком выпрямиться и резко прыгнуть вперед. Меркурий прыгнул. В этот момент вокруг зазвучала настолько отвратительная музыка, что он заплакал и упал в воронку, образовавшуюся в то же мгновение у него под ногами.

Открыть глаза ему в тот вечер как обычно помогло лишь отвращение к отвратительно-грязному переполненному живой и дохлой живностью клоповнику. Каждая блоха в этом жутком месте знала свою точку пространства, ступать на которую другому существу разрешалось лишь под страхом авторитета. Человек не правил ситуацией, скорее он смирялся со своим положением создания с чрезвычайно уступчивым одолжением. Порой казалось будто клопы поместили разумных обитателей в своеобразный зоопарк, где клетки с животными вовсе не запирались, совсем наоборот — потрогать экспонат стекались семействами. Они приводили своих детишек посмотреть на дистрофически-обрюзгшие тела.

Клеточки на паркете давно стерлись и превратились в единую массу. Несмотря на это, какой-то идеалист прорисовал на полу ярким синим фломастером новые узоры различных форм, приходивших в голову параллельно процессу.

Камень на груди Меркурия с номером пятнадцать и двумя тире казался порой совершенно неподъёмным — невозможно было не то, что встать, но к тому же ощущалось жуткое нарастающее давление. Потом Меркурий снимал его и вешал на небольшой гвоздик рядом с постелью.

Сам он в клоповнике оказался совершенно непонятным образом. Вообще универсальности ему не занимать, на чем живность и спекулирует. Ведь Меркурий очень любил клопов, когда-то их даже прикармливал, думал они летать не умеют, но эти смогли. «Перри», — кричали они.

А ведь я тоже, как в шестьдесят третьем/восемьдесят втором, так хотел увидеть ту самую девушку из Ипанемы.

Только, конечно, для меня она была совершенно не «метафизической», наоборот — ее красота светилась всем спектром возможных лучей. Она мучила по-настоящему и при этом давала столько тепла, что я не мог закрыться и всегда принимал её во всей красоте и прелести. Правда меня она не видела, долго не замечала — печальные клопы заменяли, причиняя мелкие, но не метафизические неудобства.

Песок, в который рассыпалось существо от стоп и до волос на голове, лежал в моем жилище внутри дивана, мелкий, колкий, наполнявший немного противным веянием грязи всю конуру.

А она воссоздавалась из этого песка в новую прелюдию и брела по такому же песку абсолютно обратно.

Мне даже порой, пока клопы-родители укладывали клопов-детей спать, казалось, что ты бредешь ради меня и даже, может быть, ко мне.

В один приятный день твоя фигура шепнула моей нечто типа доброго слова приветствия. Улыбаясь, я взял тебя в руку и ты вновь рассыпалась в пляжный песочек, протекая сквозь дырки между пальцами вниз, на гололед, покрывший тротуар. И я не поскользнулся — выходит все-таки песок был не совсем «метафизический».

В тот день на пути мне встретился сказочный громила, возомнивший себя сильнее мироздания и законов Вселенной. Такие любят щемить людей типа меня: дохляков, математиков, наркоманов. И то ли денег не хватало на белок, то ли другая нужда — хватил сумку. Скорее — попытался.

Теперь ты была одним из наполнителей в моем диване, в моей кровати, немного на коврике и частично под шкафом.

Да, ты правильно поняла, я почти рассыпался. Мне осталось совсем немного, я соединюсь в тебя, примкну к твоему песку, который не дал мне поскользнуться когда-то.

Клоповник должны снести через пару недель — написал, что почти собрал вещи.

Когда-нибудь и ты соберешь меня по крупицам.

Интересно, все-таки зовут Меркурием, а не Николаем. Но знаешь, что лежало в той сумке, которую и Святогору в тягость было поднять? Там была ты по песчинкам, когда я нёс тебя домой, дабы рассыпать по клоповнику.

Случилось то, чего и стоило бояться — аудиокнига продолжалась, а дремота интенсивно совокупляла мозг, теряя предложения и абзацы, аккуратно выводимые актером на бородато-русский манер. Теперь уже было совершенно непонятно в какой именно момент он перестал понимать смысл фраз, прервав их на собственные домыслы. Фрагменты аудиокниги были разбиты на кусочки-пятиминутки в количестве трехсот, и найти нужный представлялось лишь способом перебора. В голову опять постучалась мысль об из-за недопонимания недоделанных работах, которые необходимо будет защитить в ближайший четверг. И прочая, и прочая.

Вновь забурлил голос в ушах, охватив огромной рукой сумку с образцами приятного настоящего и необъятного прошлого. Поднес их к краю окна и просочился за пределы.

— Лару! — отчетливо и спокойно произнес Меркурий имя, и тот отозвался из коридора, тянувшегося от ушей Меркурия вверх, — Доложите обстановку! — с шуткой в голосе продолжил Эм.

Никто не откликнулся. Беспорядок значительно портил желание работать.

Меркурий спустился со второго этажа двухъярусной кровати и оказался на ковролине, о котором всегда мечтал в детстве. Переполненная одеждой инертная тумбочка-сумка, берущая свое начало на вбитом в потолок металлическом кольце, легонько раскачивалась из стороны в сторону. Казалось, происходящее вокруг всем своим естеством связано с сегодняшней хорошей погодой и ярким солнечным светом, струящимся сквозь окна, покачивавшим тумбочку-мешок.

Эм почему-то чувствовал, что необходимо идти ровно вперёд, а не вверх по коридору, откуда в первый раз донеслись отклики на его зов.

С детства, когда он сюда попал, Эм никак не мог вспомнить своего имени. Загадочное Эм вызывало внутри чувство жалости к самому себе. Осознал он это совсем недавно, так что бороться пока не начал. Сперва необходимо было победить страшного Лару.

Переполненные глупостью лица односельчан с одной стороны удручали Меркурия своей изысканностью, с другой дарили ему незабываемые дни одиночества, которые тот растягивал в присущей своему имени близости к солнечным лучам. Он лежал посреди пылающей красоты глубокой деревушки, в коей ему оказалось побывать по чрезвычайно чистой причине. Рука окончательно отяжелела. Зато озеро, действительно стеклянное под таким углом, отражало дичайшие воспоминания, бесчисленных родных героев, протягивавших в улыбке руку, завлекая его в фэнтезийно-доистрический мир. Из всего окружавшего самым прекрасным явилось томящее молчание всего живого в ожидании продолжения загадки. Небольшой кратковременный красный фонтанчик совершенно не помешал, рубашка и так к тому времени окончательно пропиталась. Хотя сам Меркурий не ощущал одежды. Потом ему показалось даже диковинкой возможность существования её как таковой. Последнее воспоминание находилось в директории предыдущих пятнадцати-тридцати минут.

Пытаясь вынуть из тела Меркурия глубоко вошедший ножичек, Андрей рассказывал какие-то, казавшиеся актуальными, вещи, — Это я тебя за всех пареньков местных подрезал: пытаться увезти ее за собой, оголяя нас тем самым в плане приятной половины совсем оскорбительно и грустно, — тут он наконец вынул ножичек, но тут же ударил второй раз, — Точно. Ещё и за возможности нужно особо ответить. В частности, конечно, и вообще за все псевдоинтеллектуальные успехи, — Андрюша улыбнулся, Меркурий радовался неспособности издать какой бы то ни было звук. Тонкий на идеи парень в фиолетовом спортивном костюме покинул Меркурия уже минут двадцать как. В окружающей местности чувствовалось соприкосновение мечты и реальности. В целом ничего сверхъестественного. Но сквозь проглядывали все когда-либо созданные на Земле и в околоземном пространстве отображения природы. Восхитительная увесистость деревьев. Видно, что время, как говорят, остановилось. Но если всё это дерьмо можно было оставить в этом мире, то её — нет. Меркурий чувствовал постепенное падение вероятности встретиться, здесь или там. Что же делать в случае невозмутимости силы? Не ждать самопроизвольного изменения закона. Единственный выход — оказать противодействие, организовав внешнее воздействие. А потому необходимо было выжить. Меркурий осмотрел дерево, к которому была прислонена его голова. Чудесный вид открыл Андрей. Не такой уж он и плохой человек. Странно если бы в таком месте существовал другой. Хорошо, что дурачок просто тыкал ножичком наобум. Рубашка, кусочки ткани, Меркурий в целом разобрался с проблемой. Если есть желание жить и меняться, разумеется, всё получится, думал он. Ударил Андрюха оба раза в район желудка, удаление его части после операции повлияет лишь на диету, добавит пару таблеток к каждому обеденному столу. Разницы нет. Выжить хотелось ещё и ради реакции убийцы. Меркурию было всё равно что там у Андрея дальше, он чувствовал неуверенность и сомнения в голосе противника, а значит и меняться деревенщине будет не западло. Но скорее всего руки не дойдут.

К счастью, если идти четко по берегу, то через час-полтора можно будет добраться до домика, где ждет она, пока что еще спит. Зачем он вообще отправился на утреннюю пробежку? Никогда ведь не бегал специально для себя.

Спустя четыре с половиной часа в полусогнутом состоянии он наконец добился поставленной цели. Андрюша приближался на мотоцикле к домику, но был пока вдалеке. Время имелось, но не так много, поэтому пришлось действовать в мире звёздочек и попеременных затемнений. Замок щелкнул, когда Андрей подъезжал к домику с противоположной стороны. Замок щелкнул снова, когда Андрей ступил на первую ступеньку.

Меркурий подошёл к огромной кровати. Она всё ещё спала, всего-то двенадцать дня. Он скинул штаны и забрался под одеяло. Взяв с тумбочки телефон, Меркурий поймал сеть на высоте вытянутой руки, позвонил кому-то, не берут. Позвонил ноль-три, через минуту кто-то ответил. Он описал координаты.

Она всё ещё спала. Тогда Меркурий встал и сел в кресло, напротив кровати. Издали, казалось, откуда-то из глубины закрытой комнатной двери доносился глухой стук, очень долго, но еле слышно, не производя должного эффекта. Спустя полминуты после того, как послышалась приближающаяся машина скорой помощи с характерным деревенским подсвистом, загрохотал моторчик старого мопеда.

Тогда Меркурий пустил врачей, но в соседнюю комнатку. Хорошо, что она спала. Ему нравились волосы и её счастливое лицо, одухотворенное сном.

Врач зыркнул в глаза совсем по-доброму, — Никандр? — удивился Меркурий, — С тобой мой дорогой друг Лару?

— Нет, Меркьюри. Но я поистине удивлен твоему успеху. Ты уже на четвертом этаже, наш подопытный у тебя тоже вызвал сочувствие? — Никандр все-таки улыбнулся сквозь бороду, Меркурий это точно заметил. Однако секундная уверенность сменилась сомнениями, как обычно и бывает с Никандром. Вряд ли все-таки он улыбался.

— Ты кстати про желудок хорошо догадался — он с нами играется. Если он внушил тебе возможность выжить, значит этажей в его доме множество, и обследовать это помещение дальше не имеет практического смысла. Пусть этим занимаются другие, мы с тобой выходим, — Никандр достал револьвер и быстро выстрелил в лоб Меркурию.

Лару помог прийти в себя. Желудок был на месте, голова на ощупь не отличалась от бревна. Утконосоподобное животное спало, прикрыв лапками мордочку подобно маленькому котенку.

Глава III

Возвращение на Землю затянулось по причине огромной очереди. К концу второго дня они с Лару наконец заняли два места в до отказа заполненной кабине лифта. Происходило то, что позже недолгое время называли вторым Великим Исходом. Ну или просто наконец образумившиеся люди внезапно сорвались стихийно покидать Луну в поисках лучшей жизни на Марсе.

Меркурий и Лару брали билеты без скидочных купонов, во многом по тому у них и получилось так быстро прервать свою лунную бездеятельность. По причине первого раза, а соответственно и первого шока Меркурий не спал уже несколько дней. И Лару чувствовал все менее сконцентрированное вранье про приятные сны.

Глава IV

На седьмой день Меркурий уснул за завтраком, его не будили около суток, затем он проснулся сам от ужасной сухости во рту. Лару был в отъезде. Меркурий в одной из гостиниц Петербурга.

В темноте ещё больше защемило всё внутри, мозг подавал сигналы о повреждённом животе и ещё о чём-то тёплом, но до конца не понятном.

Так Меркурий и лежал в нейтральном состоянии в тёмной комнате между двух подушек. Ощущая себя не здесь и не там. Лежал бесконечно долго, теряя постепенно очертания узора панелей потолка, пока вновь не натыкался спросонья на знакомую фигуру, чертимую наверху помутнениями в глазах. И это продлевало бодряк еще на пару секунд. В итоге проснулся он еще через сутки на полу того же гостиничного номера. Меркурия уборщица явно обходила стороной.

Многодневные трипы не повергали Анастасию в шок. Она привыкла к этому сразу, клиенты зачастую снимали номера с целью полного выхода из непрерывного потока идиотизма, с которым им приходилось работать. Настя предпочитала думать о подобном явлении как о подзарядке батареек. Она в общем-то так и называла Меркурия — батарейкой. Когда он вдруг проснулся от чужого присутствия в комнате, Анастасия заканчивала прихожую. Вежливо не подав виду, чтобы не ввести в краску уборщицу, Меркурий подождал щелчка ключа с той стороны.

Мощная рука Лару легла на плечо. Внутри параллелепипеда, в котором они находились, не было ничего, кроме промежуточных то затемнений, то поблескиваний. Меркурий понял, что не покидал капсулу, сон настиг его еще внутри, около часа в полном отрубоне. Подошла очередь сторожить чемоданчик учителя.

Сидевший слева от Меркурия темный парень прошептал, ни к кому толком не обращаясь, — Марс привлек или с концами в отчий дом?

Меркурий промолчал.

— У меня на днях машина переработки вторичного сырья, хе-хе, умерла. Сваливаю по причине невозможности прокормиться, — всё шептал паренек на соседнем сиденье, — Давненько в капсулу уже не залезал, да и дома восемь лет не был. В общем-то я сразу знал, что там нечего искать, ещё до того, как на подработку согласился. Просто устал Землю перебирать ногами, необходимо было развеяться, — он положил в рукав Меркурия бумажку и принял положение радостно спящего бродяги. Проверять послание в темноте как ни странно не имело смысла.

Вечером Лару позвонил в дверь номера Меркурия, тот уже сидел на чемоданчике. Возвращение в целом заняло не более двух часов. Внутри чайки все также по-старому было уютно, мягко, натоптано и нагрето. И никаких мыслей не вызывала бесшумная мелодия полета в своем темпе. Меркурий ощущал комфорт и невозмутимую уверенность во взмахе крыльев, очередности свободного полета и принятии решений о траектории движения.

Постепенно, начиная с конца капсулы, включили полный свет. Спустя десять минут люди в прекрасном настроении покидали место своего недавнего пребывания в невозмутимой радости возвращения туда, где уже так давно ступает нога человека. Меркурий отчасти разделял, отчасти ощущал себя в критически незнакомом месте. Однако задумываться о подобных глупостях не стоило. Через пару минут им удалось терпеливо протиснуться в электричку. Дождавшись неминуемого сна Лару, Меркурий расстегнул пуговицу на левом рукаве рубашки и спокойно достал небольшой синего цвета лист. Это был кусок комикса, явно вырванный из книжки слишком давно, чтобы спонтанно потерять важность для хозяина. Восемь небольших отдельных зарисовок, разделенных тонкими белыми полосками, выглядели самодельными, хотя скорее обведенными, чем в полном смысле прорисованными кем-то вручную.

Первая картинка открывала взгляду глупого вида мальчика лет семи, кормящего с руки непонятное из-за потертости бумаги животное, кого-то типа собаки, не иначе. Дикое бурление, устрашающий грохот, шипение на второй. Далее скромного вида мужчина с густой растительностью на лице производит странные математические расчеты, отображенные глупым набором цифр и ничего не значащих символов, однако последовательных и создающих ощущение активного шевеления мозгами. Коридор, в который убегает животное с первой картинки и бегущий за ним бородач следующим слайдом. Дальше снова бородатый человек в месте схожем с третьим слайдом, но тут уже летящий в небе над городом, завернувшись в белый пододеяльник. Ну а на последнем кусочке со страницы в полуоборванном виде лежит мертвое перевернутое тело с дыркой во лбу, дымящийся пистолет и буквы в белой рамочке «ARRR! KASS! SLAM! CHOOOPM! KRCH-KRCH…»

На другой стороне обращение лично уже к Меркурию.

«Здравствуй, дружище! Опять вспоминается наш тогдашний вечер… Красота. Не переживай, дела я закрыл посредством отложенных средств.

Продолжай свою тур-поездку по родным местам, главное — держись от Марса подальше и все. Каждый день вносятся поправки в список. Правительство объявляет награду за поимку практически всех друзей-шахтеров, кто вернулся на Землю. Не калечь себя и остальных. На Земле тебе грозит только слабо функционирующая марсианская разведка, толку от нее не много, знаю, что ты в курсе дел, но для справки подбодрю. Спокойненько посидишь — через три недели из списка удалят, чтобы не засорять нераскрытыми. МПО не дремлет, брат. Только не зубоскаль».

Очевидно, его перепутали с кем-то из тайного отсека МПО. Меркурий слышал об организации. Ещё он знал, что информации о нём запрещено пересекать марсианскую орбиту. Это, конечно, нереальное условие, однако девяносто семь процентов возможных утечек запрет сдерживает. Отец рассказал об этом Меркурию незадолго до своего отправления. Отец был необычайно доскональным человеком, оттого задаваться мыслью из какого отверстия просочилась тайна, попав после к нему, в вещественных числах, как говорится, не имеет смысла.

Когда Лару вошел в номер, Меркурий уже ждал его в полной готовности следовать за. Внутренние «разрывы» прекратилось около суток назад, потому Лару не заметил ничего странного, проанализировав состояние ученика.

Следующий паром до Марса отходил через пять часов, необходимо было поторопиться и обустроить место их дальнейшего восьмимесячного пребывания.

По возвращении в работоспособное состояние Меркурий четко сознавал правильность своих действий, вернулся к послушаниям от Лару, по прибытии молча одолел каюту в одиночку.

Летели они на последнем почти пустом пароме. Следующий рейс по причине массовой миграции с Луны уже разыгрывал пятерку последних билетов, распродав не меньше десятка тысяч лотерейных купонов.

Благополучный старт и совершенно обыденные первые дни обременяли Меркурия, горевшего после восстановления желанием непрерывно работать, создавать.

Сам по себе, не отличаясь особенным талантом к переходам между существами, он достигал большего посредством упорства, порой откровенно глупого и непонятного большинству окружающих. Потому и выбор пал на Лару — Меркурий увидел в нем часть старого мира, ценившего упорство, а не желание большого результата, что, конечно, противоречило логике эффективных людей.

Паромы вызывали небольшие сомнения, уборка производилась частично вслепую, частично наперекосяк и совершенно не в такт идеям капитана, пинавшего персонал изо дня в день. Обследованием парома Меркурий занялся в конце десятых дней пребывания. Первым делом интерес роился исключительно в области функционала машины: жизнь, посвященная развитию взаимоотношений детали с изобретателем.

Паромы курсировали от Земли к Марсу и обратно, не заходя дальше орбиты планет. Разработка правила ликвидации — необходимость, вызванная человеческим фактором. Каждые восемь, от силы десять лет паром необходимо было уничтожить, поставив на его место новый, абсолютно чистый, с новым экипажем, новым техобслуживанием.

Внутри на радость скучающим попеременно работал кинозал. Именно здесь Меркурий в начале второго месяца путешествия посмотрел глобальную космическую оперу столетней давности, считавшуюся шедевром, а на его взгляд превосходившую понимание человека о глубине погружения фильмом зрителя в удачу его существования в такой глубинке, как Земля.

Лару подобные мысли не одобрял, видимо его философия не включала в себя столько ярких эмоциональных возбуждений относительно одного только фильма.

В общем-то именно сквозь кинозал парома NMCS-50 (NASA Mars Community Ship — 2050) Меркурий и связался с Марсианским Первобытным Обществом (МПО). Отвергая планы NASA, они совсем не думали устраивать полномасштабную революцию. Одним из условий существования общества являлась полная тишина для Земли. Идеальной конструкцией считалось полное незнание Землей случившегося переворота. Тихо, незаметно интегрируясь в Правительство Марса (ставленники Земли), МПО стремилось распространиться во все сферы и структуры. По достижении цели на восемьдесят пять процентов, начиналась подготовка человека к ближайшим выборам, где тот посредством голосования правящих чинов набирал большинство, входил на должность, сперва как самый настоящий Землянин. Затем, по достижению абсолютного контроля и полной независимости от земных продуктов, технологий, оружия, объявлял полную независимость колоний от Старого Света.

Такую схему шепотом нарисовал мальчик пятнадцати лет Меркурию в кино на показах старой долларовой трилогии Серджио Леоне, на которых никто и не появлялся, кроме Меркурия. Лучшего шанса для агитатора Первобытного Общества сложно придумать.

Все это заставило задуматься об отце. Как на серьезного человека, на него также могли выйти агитаторы либо на пароме, либо уже там. Меркурий не сомневался. Сразу после монолога, мальчик предупредил о стоявших невдалеке людях МПО, так, что если он не согласен, то лучше уж тут выпить таблеточку, делающую тебя бессмертным, чем идти натыкаться на подготовленных бойцов.

А вот отец мог отвергнуть такое экстравагантное предложение, даже не побывав на планете своей будущей революции, потому насчет его жизни Меркурий питал серьезные опасения.

Чтобы Лару не перелистывал его голову, как книгу, он оставался днями и ночами в кинотеатре и пересмотрел коллекцию старинных фильмов, никогда до этого не подозревая сколько уникального крылось внутри человека сотню лет назад, при этом жуткими усилиями вылезая наружу и за бесценок отдаваясь зрителю.

Меркурий воспринял послание неоднозначно, было ясно — осторожность проявить необходимо, но стоит ли докладывать ситуацию Лару? Можно расценить и шуткой, можно вообще сделать все, что угодно. Как теперь сосредоточиться на тишине в мыслях?

За спиной на параллельных сиденьях закричал маленький мальчик, Меркурий уже и забыл, что сидит в электричке с Лару, пускаясь в тайну разгадки клочка бумажки. Настойчивый шепот у левого уха прервал очередные возмущения нейронов, первым делом указав на то, что совсем не стоит поворачиваться.

В этот момент Меркурий заметил отсутствие Лару. Однако шепот снова перебил чрезмерные размышления. Смысл слов говорившего невозможно было разобрать из-за каких-то страшных запретов внутри. Тогда Меркурий узнал, это Лару боролся с проникающим шепотом, его воля не давала вслушаться в слова говорившего.

Меркурий разгадал замысел утконоса. Он встал и пошел от говорившего вперед по вагону, не оборачиваясь, устремив мысли только в идею и дело, которое должен был совершить. Впереди шел Лару, возвращавшийся на места. Меркурий приблизился, схватил его за плечо, дернул стоп-кран, открыл двери, и они вместе прыгнули в стенку шахты метро.

Чтобы доказать догадку Меркурий бросился бежать в противоположную движению поезда сторону, не обращая внимания на ноющую после удара левую руку. Все закончилось потасовкой с работниками метрополитена, в итоге их скрутившими. Вместе с Лару в бессознательном состоянии их доставили в ближайший приемный покой, приковав в итоге по общему согласию наручниками к койке.

Мальчик довольно часто навещал Меркурия. Но в кинотеатре они больше не встречались, Римон наблюдал за поведением на борту, стремясь, как думал Меркурий, передать как можно больше информации начальству на красной планете.

Технически Меркурий был прав, мальчик действительно добывал информацию, однако не для начальства, а для себя. МПО было известно о существовании на Земле древнейших сект, страдавших заразительным, но довольно тайным мракобесием. Римон подозревал именно Меркурия в участии в подобных мероприятиях. И Римон уже в свою очередь не знал о том, что небольшая чайка, кружившая по каюте Лару и Меркурия по ночам обо всем знает, но не подает виду.

Меркурий не терял времени в пустую, как может показаться. За время путешествия его навыки достигли уровня кобры и обезьяны, а с ласточкой он уже мог обращаться почти с равновесием уровня Лару. Постепенно забывался случай лунной встречи с непонятным Никандром и последующие события абсолютно ненормального характера даже для братства.

Почему последнее время Лару постоянно молчит? С этим вопросом Меркурий возился слишком долго, настолько, что совершенно не заметил исчезновение учителя. Лару покинул его на исходе шестого месяца путешествия. Причины не были ясны, но практика подобного метода среди учителей приветствовалась. Меркурий не понимал — что это для него значит. То ли Лару отказывался от обучения по причине несознательности ученика, то ли по причине беспрецедентного роста умений Меркурия, совладать с которыми он уже не считал для себя возможным. В обоих случаях поощрялось полное забвение относительно общения между учеником и учителем. Несколько лет предстояло провести в одиночестве, чтобы понять причину его породившую. В первом случае только по достижении правильного осознания недостатка учитель возвращался к ученику, если еще оставался в живых. В случае номер два ученику предоставлялась полная свобода творчества.

Интерпретацию поступка Лару Меркурий отложил до прибытия на Марс. Решение стоило выводить исходя из первой встречи с настоящими аборигенами. До того, как это произойдет, необходимо было ни мыслями, ни поступками не выдать своей неустойчивой позиции. Сложность заключалась в непонятном состоянии после визита к Никандру — Меркурий уже осознал, это стало отправной точкой подрыва его равновесия. Единственным выходом, а он пытался как можно дольше не придавать этому значения, являлся резкий отказ от захлестнувших его дум, бесконечные не поощряемые Лару фильмы, мысли об отце. Он уже не помнил когда в последний раз входил в животное сознание, кажется, в самом начале путешествия. Человеческая сущность начинала преобладать. Долго оставаясь в роли, ты непроизвольно сам становишься тем, за кого себя выдавал. Может, именно игрой его подсознательно и привлекли старые киноленты, в которых актеры играли совершенно по-настоящему. И снова этот мысленный поток проносился в голове туда и обратно. Летал из конца в конец, струился, перетекая в понимание того, зачем в него вложили революционные сети. Какая глупость, революция? Зачем она ему, если он совсем не человек. Он слишком сильно вжился в эту роль, настолько, что уже осознал ее никчемность и неправильность, но выйти не может.

Чуждые разуму Меркурия мысли все сильнее терроризировали его мышление. Переплетаясь с прежними, они входили все глубже и глубже, стремясь подчинить себе волю, непринужденно реккетируя стабильный до того рассудок.

Меркурий уже не сомневался в истинном поводе ухода Лару. Но опуститься до переживания не смог, в определенный момент чувства ослабили осаду и Меркурий ненадолго вернулся в прежнюю форму. Толчком к перемене послужило долгожданное прибытие парома на планету Марс.

Что было страшнее всего, так это отсутствие в свободном доступе земных животных, несколько видов находилось в лабораториях, разбросанных в двух поселениях. Но, несомненно, без охраны оставлять бы их никто не стал, тем более что именно там выносятся вердикты, следствием из которых вытекает либо банкротство, либо произрастают миллионы.

Значит в шкуре человека провести придется еще по меньшей мере пару лет. За столь длительный срок Меркурий может по-настоящему забыть кто он. Тем более, что на Марсе основана совсем другая цивилизация. По праву сказать руки Никандра сюда не дотягиваются, а братства тем более. Скрытую причину их с Лару полета Меркурий именно такой и представлял — разведка вражеской нестабильной территории, начальная подготовка распространения влияния их так называемой диаспоры на новый мир. С исчезновением Лару стабильность его жизни нарушилась, а потому он уже не считал эту задачу приоритетной. Сейчас на первый план выходило выживание. Однако, по правде говоря, Меркурию иногда становилось очевидным, что от подобных мыслей новая встреча с Лару все сильнее растворяется в завтрашнем дне. Но инкриминировать себе это в заслуги он, конечно, не собирался.

По высадке, Меркурий обошел колонию, в процессе точно запоминая где что располагается. Благо скафандр и небольшой планетоход не испарились вместе с учителем. Хоть Меркурий и торговался до самого конца, но выручить соизмеримо с магазинной стоимостью за навороченную систему связи, от использования которой Лару предостерег его еще в начале путешествия, не удалось даже близко. Хотя в итоге хватило на выкуп второго места в сдающемся маленьком жилом отсеке.

Соседом оказался Боб Зу, местный технократ и псевдоинтеллектуал без особой поддержки населения, один из тех, кто питал иллюзии об основании на Марсе страшного названия — ЕГЛ — единой глобальной лаборатории. Мечтатель со страшным взглядом. Любитель сокращений и публичных драк. Но при Меркурии ни слова не обронивший обо всем, чем занимается. Его конспирологический разум посчитал — необходимо заинтересовать будущего приверженца молчанием. Тогда он уже сам в свою очередь потянется навстречу неминуемому завтра.

Меркурий очнулся на полу, сверху над ним стоял Лару, сухо ожидавший предстоящего монолога. Ученик очевидно все понял и потому начал быстро, — Мудрый Лару, знаю, вы понимаете насколько непоправимые последствия повлекли за собой наши действия на спутнике. Мне не хватает знаний для полноценного распознания точного количества возможных вариаций. Могу сказать насчёт себя сейчас — мной управляет трезвый рассудок, абсолютно неподчиненный эмоциям, что я скрывал прежде, никакой сентиментальности по воспоминаниям. Это помогло мне глубже проникнуть в собственный разум, подтолкнув себя действием шока от боли в руке и последующего забега. Вы помните — после прыжка. Оказавшись внутри, когда нас с вами обрабатывали дубинками, смутно, но мне удалось отследить начало раздвоения. Мое мнение — слишком сильный эффект, последствие встречи с утконосоподобным животным. Человеческая сущность окончательно начала покидать меня уже через несколько секунд после того, как мудрый Никандр вытащил нас из прекрасно сконструированной иллюзии. Если не ошибаюсь — он назвал мое местоположение четвертым уровнем, я не владею точной информацией о том, что ваш друг имел в виду. Лару, ты рассказывал мне о том, как мы лишаемся человеческого мышления в длительном процессе занятий. Но я представлял все твои слова исключительно в смысле духовного пути, постепенного освобождения от уз, сковывающих всех животных, в том числе и нас начальных — человекообразных обезьян. Однако потерю этого свойства я ощутил резко, хоть и осознал совсем недавно. Грубость моих суждений ни в коем случае не должна тебя оскорбить, и ты вправе считать меня отбившимся от рук за такие длинные речи. Конструктивно ты сразу понял мои переживания, мне не стоило тратить время, но, дабы заново внести ясность и самому подробнее пересмотреть случившееся, я говорю. Так вот, моя гипотеза заключается в том, что где-то из-за резкого перехода отдельно материализовалась моя человеческая, назову это, идея. Нет никаких оснований предполагать её существование в нашем с вами мире. Однако в том мире, что я создаю, когда, к примеру, вы входите в мой разум, он вполне может реально действовать без моего разрешения. Совершенно отдельно, сам руководя своим поведением. Гипотеза также справедлива и в обратную сторону — когда я буду входить в разум животного — там будет моя человеческая идея. Я потерял её не постепенным освобождением, а резким рывком, тем самым не подавив, а как бы резко отрубив от себя. Или же это он отрубил меня. Мы как сросшиеся в утробе близнецы — постепенно один из нас завял бы под активным действием другого, однако если произвести операцию, вероятность выживания увеличивается. Но думаю нет особой разницы между тем миром, где он, и миром, где мы с вами, а значит не важно кто кого порождает, я буду появляться в его снах, а он будет возникать во время моих практик, — прочел Лару в глазах Меркурия.

Меркурий начал, — Мудрый Лару…

— Знаю, — четко остановил его учитель, — Про сросшихся близнецов сравнение интересное, остальное — глупый набор слов, которым ты окружил свою рану, пытаясь закопаться в них как в подушках, дабы не видеть мистического зверя в темной комнате. О причинах ты не упомянул ни слова. Практического значения твоя догадка не имеет. Но что делать в сложившейся ситуации выбираешь ты сам. К слову, по закону я не могу оставить тебя, нас сковывают узы учителя и ученика, по этическим соображениям — не могу оставить подопечного, если тот, находясь под моей опекой и надзором, лишился рассудка. В нашем с тобой случае болезнь, с которой мы будем бороться, до боли напоминает классическую шизофрению из сказок. Потому я буду рядом.

Меркурий напрягся. В свете того, что он понял про себя, явственно вытекала озабоченность окружающих. Но Лару даже в крайних случаях не открывает суждения так распространенно. При том настолько очевидные вещи. Меркурий на уровне догадки, которая вовсе ею не являлась, а представляла из себя явственный логический вывод, понимал — последствия осознания, к которому он пришел, его человеческой идеей станут для них обоих неминуемо вредны.

Через неделю Лару умер. Догадка Меркурия оправдалась — с учителем случилось то же самое в обратном порядке. Давно подавленная человеческая идея Лару постепенно окончательно погибла ослабленная, не в силах бороться. Значит где-то в другом месте есть настоящий Лару, с которым он и общался последние два года. Здесь тоже два основных варианта: либо и тот Лару умер из-за исчезновения своей половины, либо, что более вероятно, тот Лару процветает, возможно даже слишком сильно. Это может повлечь непонимание окружающего мира, подобное случалось.

Меркурий определил возможным сконцентрировать себя на изучении утконосоподобного существа, положившего начало бардаку. Необходимо было найти Никандра. Вряд ли он все еще на Луне.

Боб Зу неплохо готовил местную пищу. И только потому что через старинные связи он мог вытянуть откуда-то свежий доморощенный укроп или кресс-салат, Меркурий каждый ужин боготворил его и забывал утреннее странное поведение, — Дневник сержанта. Двадцать второй Марсианский и сорок первый земной год от создания единой колонии…, — Затем Боб уходил куда-то до поздней ночи, чем очень радовал Меркурия.

Зу, грубо говоря, мыл колбы в колониальной лаборатории. О физике он мало что знал, больше любил пространные ни к чему не приводящие разговоры о политической кампании Земли на Марсе. Когда он считал глупость своего собеседника зашкаливающей до предела, Боб произносил любимую фразу: А! Слышу-слышу! Земной акцент! Голос из детства! Дорогой друг… Вам необходимо идти играть в МИЛК! — Он имел в виду Марсианское Интеллектуальное Любительское Кино, — Ваш типаж идеален для кого-нибудь из Правительства любимой всеми нами Земли! — Меркурий обычно слушал эти разговоры молча, лежа на своей койке, все более опечаленный потерей Лару и еще чем-то, совершенно необычным.

Каждый день последний месяц Меркурий просыпался с чувством крайней незаконченности и сожаления. По крайней мере чувства, основываясь на собственном опыте, были расценены им именно в таких терминах. Большую часть переживаний отхватило себе чувство вины перед Лару. Меркурий не понимал себя.

Римон пришел к нему в следующий раз только через полторы недели и привел парня лет двадцати, ничем не отличавшегося внешне от обычных офисных марсиан. Тот сразу же заговорил, ровно и спокойно, явно ожидая адекватной реакции, — Здравствуй, Меркьюри, рад видеть, ты пересек бескрайний океан на огромном корабле и прибыл на новую землю, где мы, ожидавшие тебя Нибелунги, подобно древнейшим, встретим как подобает хозяевам. Встречи ищет мой замечательный молчаливый друг. Я лишь передаю информацию, но и мне было чрезвычайно лестно навестить вас. К тому же мой друг отзывался в чрезвычайно выразительных тонах!

Меркурий хотел было поздороваться в ответ, но в глазах растекся рот парня, голова его съехала на бок, лицо исказилось, а руки принялись колебаться из стороны в сторону. Меркурий попытался сфокусировать взгляд на своих ладонях, но ничего не произошло, стало только очень страшно от понимания того, где он находится. Но практического смысла страх не имел. Потому Меркурий его остановил, удивившись тому как легко у него получилось. Парень напротив улыбался, протягивая руку. Через двадцать минут они уже подходили к большому куполу жилых отсеков.

Никандр мягким движением руки пригласил Меркурия войти внутрь, — Ты уже познакомился с моим любимым творением? — казалось, мнительно улыбнулся он, — Первобытное Общество с тобой в близкой родне, друг мой. Каждый из нас тебя понимает и боготворит. Потому маленький Римон и игрался с тобой все путешествие.

— Вы прибыли на следующем пароме? Лару с вами?

— Лару уже давно не со мной. Меркурий, надеюсь ты не забыл кто мы с тобой такие? — из соседней комнаты послышалось нежное подергивающееся щебетание.

Меркурий закрыл глаза и вспомнил странное ощущение, будто из детства, он давно уже и позабыл об этом. Щебетание открыло внутренний клапан — похолодел живот. Меркурий не устоял на ногах и увидел себя на полу. Лицо Никандра сузилось, затем сформировало на себе чудовищную гримасу — черты лица стали тюбикоподобны. Меркурий нажимал на них взглядом и выдавливал краску, застывавшую следом подобно воску. Страх взял свое, и Никандр похлопал его по щекам, пытаясь не задеть бороду.

На улице было критически пусто, абсолютно ни одного человека. Однажды в детстве Эм столкнулся с подобным в Кронштадте, тогда показалось будто он где-то на фотографии или рисунке. Утро пятницы и ни одного человека, во всем городе тишина, утреннее настроение пугает своей очевидностью.

Эм отвернулся от слепящего Солнца. Впереди встал кирпичный дом, дальше стена. У здания были знакомые черты лица, но Эм посчитал их опасными. Он знал, лица ни с того ни с сего способны творить из себя ужасные гримасы.

Из подъезда вышел человек. Это явно был Эл, он посмотрел в сторону Эм и, не сбавляя темпа, полез через кирпичную стену куда-то за. Ученик последовал за учителем, но идти оказалось несоизмеримо далеко, тогда из дома вышел большой гепард, посмотрел и направился навстречу. Но Меркурий не знал, что с ним делать, и гепард прошел мимо.

Когда Эм наконец подошел к стене, взмыленный, весь в уличном песке, он оказался высотой с кирпичик. Тогда на небе образовалась крохотная тучка, а следом как будто из сна беспричинно-естественно прикрикнула чайка. Тогда Эм вспомнил, что Кронштадт — город-порт, а в кино чайки часто кричат в порту. Чайка уселась на его голове и Эл спросил — не желает ли Эм попробовать еще раз, чтобы закрепить пройденный материал. Пока Эм думал, Эл спустился в ладонь и уселся там. Тогда Эм посмотрел на чайку и увидел переливающийся свет, посмотрел на себя и ничего не увидел. Дом загудел подобно старинным электронным машинам.

Тогда Эм вспомнил свою инженерную практику и увлечения ученым-индусом. Потом в мысли ворвались полупонятые когда-то слова о вполне вероятном выходе в свет в ближайшем будущем окончательных следствий из сформированных недавно основ теории квантования гравитации.

Меркурий разбудил Боба Зу тем, что упал со второго этажа их двухъярусной кровати. Упал на бок и ушиб правую руку у основания кисти.

Совершенно обезумевший от страха, как ему самому казалось, Меркурий немедленно открыл martianlibrary.org, единственный бесплатно доступный сайт, и вдохнул свежего воздуха качественной научно-популярной литературы. Просидел он так всю ночь, и только к самому концу времени сна, когда правда Боб Зу все еще сладко сопел, страх окончательно отступил. Меркурий забрался к себе наверх, под одело, искрящееся солнечными лучами. И, несмотря на яркий свет, уснул, почти ни о чем не мечтая.

Глава V

В тихом, пустом и чрезвычайно приятном лифте Меркурий добрался до Луны уже через два дня после смерти Лару. Мало что коренным образом поменялось, например, холодные фигурки инсталляции планеты первого Основания на улице Айзека Азимова и пара блуждающих роботов-утилизаторов все также стояли ассоциациями с местом первой встречи.

Найдя наконец тот самый вход, где Никандр их с Лару приветствовал, Меркурий попытался то ли постучать, то ли просто проверить наличие хоть каких-нибудь живых существ.

На пороге стоял один из евнухов-охранников. Он молча пропустил Меркурия внутрь, провел через пару длинных ходов, отдававших стилистикой подземных труб, и вывел наконец в типичную хостельного типа комнату. На первом этаже двухъярусной кровати спал небольшого роста человек с младенческим выражением лица. Как только дверь позади охранника закрылась, человек проснулся и резко посмотрел на уважительно стоявшего в стороне Меркурия. Тот чуть было не упал из-за звездочек и помутнения в глазах. Но человек успел вскочить с кровати и поддержать.

— Роберт Зу, — улыбнулся человек Меркурию через выскочившие непонятно откуда очки и протянул руку, — Вы мой единственный гость за все время пребывания. Но не смотря на одиночество я очень рад новой тенденции миграции на Марс, тем более, что сам ее и спровоцировал, — он снова очень приветливо улыбнулся. Однако не дождавшись вопроса от Меркурия, он продолжал, не меняя основной линии и точки, — Ты сам можешь проверить меня, мой друг.

Меркурий не поверил его принадлежности к братству. Разумеется, люди без бороды были редкостью, но, несмотря на это, запрет не вводился официально. В очевидности подлога Меркурий не сомневался, но особой разницы с его позиции не было видно. Будь то обман или действительный член братства только что и правда добровольно предложил прочесть определенный отдел его воспоминаний было абсолютно не важно. Меркурий считал себя в достаточной степени обреченным человеком, чтобы также добровольно поддаться и действовать по ситуации.

Красота пейзажных зарисовок, открывшихся ему после контакта, была до жути знакомой. Меркурий увидел собственное воспоминание поверх показанного ему Робертом. Сработал неопределенный запрет, он понял кого хотел показать Роберт и успел выпрыгнуть, оставшись к своему счастью внутри. Боб же видимо не среагировал из-за чрезвычайного нетерпения по отношению к реакции Меркурия.

Оказавшись посреди текучих красок, переливавшихся различными цветами казалось везде, Меркурий чуть было не утонул в своем изумлении: природа Зу не была человекообразной. Здесь контроль был утерян.

Теперь он стоял на небольшом мостике зимней ночью, среди звезд и смотрел вверх, в высоту. Он не пытался, чувствуя неспособность, опустить голову. Но чувствовал кусающий лицо мороз и видел вдалеке сужающийся впадающий в небо замерзший ручей. Кто-то стоял ниже его угла обзора, но совсем близко, внизу шеи он чувствовал приятное теплое дыхание. Кто-то все там же сказал:

Открылась бездна звезд полна, Звездам нет счета, бездне дна…

Тогда он вспомнил всю суматоху миграции населения с Луны, и оголтелые лица одних ученых-инженеров с уставшими лицами других. Наполненный алчностью и зверской первобытностью учебник по освоению новой планеты. Но Меркурий отогнал не свойственный себе сентиментализм.

Он снова сделал безуспешную попытку побороть непреодолимую преграду. Тогда им была создана модель для рациональной работы исходя из ее концепций. Он принял за начало отсчета свое положение, создал гипотезу, основываясь на поступающей информации. Он не мог вспомнить как оказался в таком положении, значит интерпретировать ситуацию можно не иначе как сон либо воспоминание. Забираясь в собственные, подобно креслу в кинотеатре, он когда-то научился перемещаться во времени. Таким образом, исходя из модели, он представлял из себя лишь наблюдателя.

Затем Меркурий почувствовал, как правый глаз зацепился за горящую точку, очевидно звездочку на небе. Он понял — его тянет вверх, будто всасывает пылесос. С бешеной скоростью тело понеслось вперед, рассекая пространство.

Добравшись до точки, Меркурий проткнул ее головой — она не увеличивалась по мере приближения, оставшись к моменту удара диаметром, сопоставимым с диаметром человеческого черепа в разрезе.

Но тут же, идентифицировав внутри себя сильнейший страх, вылетел обратно в себя, все также поддаваясь общему течению и не прилагая никаких усилий.

Роберт Зу улыбался, — И тебя ждет еще больше! Калейдоскоп всех возможных переживаний — аквапарк с идеально качественными горками, — он обошел Меркурия вокруг и пригласил за собой в идентично бункерного типа коридор, — Самое поразительное — это ваша возможность построения псевдореальности абсолютно собственной, по эскизам ваших давних воспоминаний и глубочайших переживаний, — они покинули коридор и оказались в просторной зале, наполненной разного рода архивными вычислительными машинами, — Думаю, вы догадались. Но укреплю уверенность — вам не придется выбирать, мы сами отыщем ваши настоящие, чистые, глубочайшие радости и откроем взору вновь и вновь, — Меркурий уже примерно понимал, что его перепутали с кем-то другим, но здесь не вязалось участие Никандра. Никандр и его люди не ошибаются и не путают, и, если Меркурий получает какую-то входящую информацию, значит, разумеется, присутствует крайняя необходимость.

Не предпринимая никаких усилий остаться в образе или выйти из него, попытавшись вновь войти в сознание Зу, он вышел из дома после долгих уговоров остаться до прибытия главы их организации, дабы самому во всех подробностях расспросить тех, кто данную идею воплотить в жизнь стремился и изначально все придумал.

Было ясно — они знали о безболезненной реакции Меркурия на проникновение в чью-то голову и потому продемонстрировали все сразу же. Такого рода информация о нем известна лишь отцу, Лару и Никандру. Значит, они знали о прибытии, Никандр в курсе всех дел, а значит и догадка Меркурия также имела место в его планах.

Меркурий все-таки остался ждать, однако совсем не здесь, рассчитывая на невнимательность Роберта. Идеальным местом казался их с Лару старый жилой отсек, о котором никто не имел или не должен был иметь понятия. Без особого труда удалось отыскать в памяти код от входной двери. Внутри оказалось холодно, но генераторы не вышли из строя, потому удалось разогреть установленные по умолчанию в каждый стандартный лунной иглу небольшие батареи. Через тридцать минут он уже спал на верхней койке.

Глава VI

Днем Меркурия разбудил Боб Зу ритмичным подергиванием за одеяло. Утром прошла информация о грядущих арестах всех поддерживающих организованную преступную группировку МПО. А потому Боб попросил не задавать ему лишних вопросов и быстро одеться. Их ожидало срочное погружение, как шутил Боб, погружение под Марс.

Меркурий в полной мере ощутил себя участником какого-то заговора именно в штаб-квартире Первобытного Общества. Что очень смешило Меркурия, так это сходство физиономий окружающих с главными героями в просмотренном во время путешествия фильме про капитана Блада. Даже слишком сильное сходство, такое, что заставило Меркурия напрячься и идти не легко, а следовать за Бобом Зу в ожидании непредвиденной ситуации.

Однако Боб сам объяснил в чем дело, — Если думаешь, будто видишь настоящих первобытных, то я немножко тебя остужу, здесь нет ни одного человека. МПО, на мой взгляд, не более чем фальшивка, помогающая правительству отлавливать непатриотичные к Земле элементы, каждый из виденных тобой персонажей — либо мумия с голографическим лицом, либо самая настоящая голограмма. В помещении, где мы сейчас непосредственно находимся, располагается только один настоящий человек, мой тайный знакомый, очень интересный и молчаливый, бородатый как ты, таких марсиан мало, он настоящий патриот, я бы сказал Марсианин с большой буквы.

Боб Зу повернулся и многозначительно посмотрел Меркурию прямо в глаза, точнее в правый глаз. Меркурий пошатнулся и будто бы что-то вспомнил. Зу подмигнул, улыбнулся и пошел дальше, потребовав от своего спутника полной собранности.

— Роберт, подождите снаружи, пожалуйста, — Никандр крепко пожал руку Меркурия, по марсианскому обычаю придерживая его за локоть.

— Я знал, вы никогда не забываете самых важных мелочей, которые отличают нас от этих бесхвостых обезьян! — просиял Зу и в счастье попятился назад. Когда дверь закрылась и сработала автоматическая блокировка, Никандр усадил нисколько не удивленного Меркурия перед собой и посмотрел ему в правый глаз.

Они оказались с Никандром где-то в лесу. Шли быстро, переступая через овраги и поваленные деревья. Постепенно лес редел и вот уже слышны были отдаленные всплески небольших волн, не океан и не море, скорее большая река. Через пару минут они вышли из лесу на сильно заросший берег, однако трава достигала лишь колен и не шла выше. Наконец Никандр остановил Меркурия и жестом попросил ждать и ничего не говорить. Прошло около десяти минут до того, как он указал на человека, отстоявшего очень далеко и еле различимого в надвигавшихся сумерках, хотя по смутным очертаниям было вполне понятно чем он занимается. В вышине крикнула до боли знакомым голосом чайка. В мыслях Меркурия будто прорвало платину, удар был настолько сильным, что только через несколько секунд стараниями Никандра и холодной воды Меркурий обрел наконец дар речи и успокоил воображение, ощутив внутри себя чужеродный разум. Но Никандр, не злоупотребляя, сразу вышел.

— Только здесь чайки кричат мелодично и звонко как в начале времен, идеальное место для работы над собой и воспоминаниями. Дорогой мой Меркьюри, пока ты внутри нее, ты должен собрать себя, не растеряв ни одной части. Тогда и только тогда ты сможешь вернуться назад, не забыв при этом, что ты не она. Разве не эти слова втолковал тебе Лару перед первым полетом?

— Понимаю. Оставаясь человеком слишком долго, я забываюсь. Да, вы правы, это самые первые слова Лару перед тренировкой на чайках. Значит, у меня не получилось применить их к людям, слишком однобокий разум.

— Нам нужно вернуться. И ни смотря ни на что — каждый в своем темпе.

Никандр встретил взгляд Меркурия внутренней улыбкой — тот глядел в оба, стараясь уловить любое слово наставника. Обработка была закончена. Возникла необходимость приступать к делу.

Меркурий услышал внутри собственной головы голос, — Не секрет, что подобные Бобу Зу марсиане считают себя совершенно особенными. Ты задумывался на чем основаны их уверенность и упорство в собственной правоте? Все это зиждется на моей идее, разработанной во времена первой колонизации, за что, собственно, я и получил небольшую известность в уже знакомом тебе кругу, — он сделал акцент на последнем слове и Меркурий вспомнил круг странного вида людей внутри странного вида хижины где-то в деревушке в глубине леса, — Идея заключалась в самой главной человеческой, т. е. земной, слабости прошлого — отчуждении себя от других животных, непримиримость с тем, что все действия, мысли, желания, чувства человека вызваны всего лишь, конечно, в кавычках, вполне объяснимыми процессами внутри черепной коробки. В мои планы не входило углубление в стороны физиологии, однако все в конце концов согласились. В случае марсиан было предложено перевернуть идею снова в обратном направлении и поставить их уровень понимания подобного развиваться в противоположную сторону. Создание поселений, в общем колонизация, были представлены совершенно из ряда вон выходящими событиями. Начиная с этой точки малый антропный принцип наконец снова взял верх и потекли различного рода марсианские националистические организации, которые за пару дней необходимо было подогнуть в одну подпольную. Если вкратце, то именно с этого момента появляется слух об МПО, про который правительство ничего не знает, но зато каждый марсианин слышал. Если есть МПО, значит скоро революция и старания нужно приложить усердные, дабы оставить накопления при себе, когда начнется. Идеальный план, если учесть, что все эти идиоты-земляне полетели в основном на Луну. Как ты знаешь, миграция сменила русло, скоро МПО станет детской сказкой, а затем растворится в воспоминаниях. Ну а сейчас мы с тобой отправимся кое-куда по делам, чтобы с удобством наблюдать за происходящим.

— Неужели в ваш дом на Луне? Но до туда снова семь месяцев!

— Транспортаторная! — Меркурий обомлел от этого слова, — Шучу, нам совсем не придется покидать красную планету.

Они вошли в зал идентичный залу на Луне. Никандр бодро посмотрел на Меркурия и проводил взгляд до того самого утконоса, сидевшего в том самом эллипсоиде. Меркурий еще не успел что-либо подумать, как вновь оказался внутри текучих красок и разноцветных воронок. Никандр стоял правее, улыбаясь во весь рот сквозь бороду и усы.

Глава VII

Меркурий очнулся от сна в прямом смысле слова. Кое-какое тепло всё еще осталось внутри, но в основном было ужасно холодно. Через три минуты он уже выскочил из иглу в поисках теплого уголка — какой-нибудь лаборатории, оранжереи или посольства на крайний случай. Сзади кто-то окликнул, — Пойдем, Меркьюри, пока не отключили систему жизнеобеспечения! — Он знал этот голос.

Никандр пригласил сесть в небольшой вагончик поезда на магнитной подушке. В итоге, через пятнадцать минут они уже стояли, поглощенные очарованием всевозможных красок, светящихся в своей текучести всевозможной красотой.

— Каким образом ты собираешься искать себя номер два — я не могу понять. По крайней мере он о тебе ничего не знает, я решил предоставить все твоему воображению, — Никандр снова улыбнулся во весь рот.

— Почему же вы мне так помогли?

— Меркьюри, ты самый ценный экспонат в моем музее, мне и самому необходимо знать где копия, а где оригинал. К тому же я наблюдаю чрезвычайную интересность, демонстрирующую побочные эффекты недоработки машины и невозможности учесть все состояния. Ты — моя аномалия, а что для экспериментатора может быть интереснее? — Никандр сделал вид, будто садится в кресло-качалку, и начал ритмично двигаться, гипнотизируя Меркурия, у которого тут же слиплись глаза, — Он где-то здесь, но мне никак не удается понять где именно. Как там говорят? Материя и антиматерия? Учти возможность аннигиляции, — Меркурию почему-то совсем неприятно было видеть эту огромную улыбку, но он попытался повторить подобное в ответ и ощутил дикую скованность, — Неплохо, но братству чужды эмоции, так что не ломай принципы. Вот, например, моя идея братства мне нравится намного больше марсианской, хотя тоже требует доработок. Да всё вокруг требует доработок, но я специально именно так и устроил тебя, Меркьюри, чтобы и ты понимал.

Меркурий, не дослушав глупости до конца, прыгнул в небольшую фиолетовую воронку.

Он всё помнил отчетливо и потому удивился однозначности происходящего перед ним действа. Меркурий лицезрел, в полном смысле этого слова, своего отца в кресле напротив. Отец смотрел пристально, будто готовясь что-то произнести, собирая мысли в одну. Силясь что-то сказать, он весь покрылся фиолетовыми пятнами и потускнел. Однако всё же заговорил, мягко и неразборчиво. Постепенно лицо стало проступать чётче и Меркурий наконец узнал в нем того, кого и ожидал в подобном месте найти. Никандр говорил уже мудрёнее, но всё как-то мимо ушей. Тогда Меркурий напрягся и попытался соединить себя в одно большое ухо, что у него и получилось. Никандр просиял и стал говорить быстрее, обрывки слов тщательно пролетали мимо Меркурия, никакой полезной информации.

Тогда он одернул себя за волосы на голове и вытянул через потолок обратно в текучее пространство. Здесь Меркурий увидел небольшую выбоину, за которой и спрятался.

Чуть поодаль стояли Никандр и небольшого роста человек, кажется Боб Зу. Меркурий поглядел на них из-за укрытия. Казалось, его никто не замечал. Тогда он позволил себе прислушаться. Говорил в основном Никандр, — С тех пор, как наша с тобой игра сплела довольно интересную паутинку внутри Меркьюри, пролетел уже и без последних активных месяцев значительный срок. Срок эксплуатации, как ты понял. По моей давней традиции я делаю первый выстрел в нижнюю часть туловища, а второй — контрольный — в верхнюю, между выстрелами я открываю убиенному небольшую тайну, секрет Никандра, то, к чему люди идут всю жизнь, и я не могу их лишать веры, особенно в последнюю секунду существования. Необходимо подарить им бесконечный кусочек рая — осознания смысла и причин их творения. Промежуток между двумя выстрелами. Человек изначально сконструирован не всеведущим, оттого и достичь без посторонней помощи подобного знания у него не получится. Мое обычное предупреждение — после выстрела слушай внимательно, — Никандр нажал на курок и Боб, схватившись за живот, упал в молчании. Тогда Никандр начал говорить.

Но Меркурий ничего не мог разобрать. Выстрел резким хлопком вытащил его мысли сквозь тучу воспоминаний в человека на полу с дыркой во лбу, который в промежуток времени, когда пуля разрывала кожу перед черепом, проникая внутрь, подумал о той, кого оставляет в соседней комнате. И не согласился.

Глава VIII

София носила ребеночка уже десятый месяц и отчего-то никак не могла придумать маленькому человечку имя. Она родила, но разглядеть не успела. Немного больной отец именовал его Сатурном, пророча выгодные перспективы.

Когда отец умер, Сатурну было четыре земных года. Никандр странные имена любил, интересно почему? И взял себе мальчика.

Страшную тайну и единственную неразгаданную загадку в мыслях Никандра творил именно Сатурн. Это было его нелегкой работой — удовлетворять потребность Никандра в неизведанном. Если Меркурий олицетворял глупую игрушку-романтического героя, то Сатурн в этом огромном, затрагивавшем ни одно измерение, кукольном театре танцевал под собственную флейту, никак не контактируя с дирижером. Вряд ли кто-то кроме Никандра вообще догадывался о реальном положении Сатурна и сложности комбинаций. В свою очередь Никандр был в нем абсолютно уверен, потому как также всегда хотел что-нибудь выше себя иметь.

Фактически, Сатурну было все равно кто где и когда им управляет или не управляет, врет кто ему или нет, как кто себя и где проявляет. Идеальными кондициями для его существования были абсолютно любые, но несмотря на это каких-то особых странностей в нем никто никогда не видел, если вообще кто-нибудь мог похвастаться таким интересным опытом. Сатурн не только очень сильно любил людей, но и ненавидел их всем существом. При этом он ни к чему не был безразличен, однако воспринимал происходящее вокруг, каким бы оно ни было, исключительно как театральную постановку. Таким он Никандру и пришелся по душе. Сатурн просто существовал и ни о чем не жалел, нельзя было сказать живет он или нет, наслаждается ли жизнью. И вообще человек ли он все-таки?

При всей подобной, казалось бы, очевидности и интересности персонажа, Никандр не знал является ли это шапкой, маской, костюмом или Сатурн вертится перед ним в обнаженном виде. Чем ближе он приближался к разгадке, тем сильнее размывалась уверенность в правильности предположений.

Сатурн жил где-то на Земле, в Индонезии, кажется. Такой информацией обладал Никандр. Он мог бы разрушить прикрытие, однако подобных действий не предпринимал, да и особого смысла в них не было.

Внешнее безразличие к жизненным кондициям требовалось герою Сатурна для поддержания мифа об известности так называемого секрета. Никандр лишь по особым случаям открывал подобные вещи. В частности, необходимым условием являлось желание помыть мысли, этот аспект исходил от Никандра. Встречным предложением следовала близкая смерть собеседника.

План Никандра в тот вечер заключался в предоставлении Меркурию подобной информации без цели его последующего устранения. Самым простым способом пользоваться не было особого желания, однако именно его решено было в итоге применить. Вокруг Меркурия около двух, по его меркам, лет создавалась иллюзия, содержащая в себе несколько сотен мало понятных действий, начиная с частичной амнезии, и заканчивая маниакальной предрасположенностью Никандра к чему-то отдаленно напоминавшему сексуальные извращения в стиле смены ролей половыми партнерами. Только в данном случае в качестве определенных приспособлений выступали не искусственные заменители органов, а в полной мере тайна загадки.

Никандру без исключения все было подвластно, именно потому Сатурн и не стремился противостоять, легко, не выходя из роли, поддавшись его очередному замысловатому плану.

В итоге, выступил на сцену и малоактивный мальчик Меркурий, рожденный в мире плохо прорисованном, потому как это было не особо важно для финальной цели, а без нужды опытный Никандр напрягаться точно не стал бы. Сатурн стройным шагом маршировал, поддаваясь течению жизни, понимая под чьими командами совершает он те или иные движения его тело.

Грубо говоря, Сатурн себя сам ощущал исключительно только как мысль. Таким образом, шагом к самоубийству служило лишь прекращение внутреннего диалога, до чего Сатурн и довел себя довольно скоро. Но так как единственную независимую свою мысль Никандр тоже думал сам, то ему не стоило большого труда ее изолировать от внешнего общества, не склонного к подобным вывертам. Для того план «Меркурий» в общем-то и был разработан.

Под маской Меркурия Сатурн прошел наспех сплетенный сценаристами путь, однако в итоге все же отвлекся от настоящей цели, зацепившись за довольно идиотскую, простую, но оттого более прилипающую идею дуализма собственного я. Дальше уже свой шаг сделала чистая импровизация. Так или иначе, через пень колоду, Меркурий, доковылял до назначенной скамейки.

Тогда игра перешла в более спокойное русло и продолжалась уже под репетированным контролем. Меркурий оказался в нужном месте и по сценарию должен был подслушать разговор отца с Никандром, но не разобрал ни слова. Затем, совершив усилие над существом, совладав с собой, Меркурий в конце концов оправдал возложенное на него Никандром доверие и оказался уже в окончательной точке. Где три действующих лица играли классическую сцену добычи тайной информации посредством подслушивания: когда двое говорят, а один нелепо прячется.

Глава IX

Второй выстрел вернул Меркурия на место. Боб Зу лежал посреди растекшихся красок и в лучших традициях импрессионизма его кровь смешивалась с окружающей средой, конструируя еще более выразительные воронки. Над телом стоял Никандр в ярко выраженной позиции государя, совершившего несправедливую, но обязательную для поддержания власти казнь. Мрачный с дымящимся револьвером.

Задолго до того, спустя неопределенный промежуток времени, где-то в Петербурге очнулся от сна не менее мрачный Сатурн.

После вечера сказок от знакомого Петра Бормутова единственным законным желанием представлялось полное телесное отсутствие.

Глава X

Спустя еще один, менее мощный, неопределенный промежуток времени где-то в Петербурге Сатурн посчитал разумным ненадолго отвлечься. Ему нравилось просыпаться резко, оставляя переживания при себе. Он ими питался и единственно кого ценил. В этот раз выхваченное чувство было мало знакомым, но все же определенные отголоски и знакомое послевкусие он ощутил в полной мере.

Полноправно назвать происходившее с ним далее также послевкусием не представлялось никакой возможности. С тем же успехом послевкусием можно было бы назвать действие псилоцибина на организм вкусившего волшебный плод. От подобных аналогий Сатурна чуть было не вывернуло наизнанку за кухонным утренним чаем.

На подоконнике напротив стола сидел серый голубь. За всю научно-исчерпывающую историю наблюдений за подоконником Сатурн ни разу не наблюдал на нем живых существ. Аномалия привлекла внимание, вызвав небольшие флуктуации по поводу причины. Если голуби носят вести, то с чем прилетел этот. Сатурн посмотрел птице в глаза и прочитал — Урал. Что Урал? Птица закатила глаза и повернулась другим боком, — Лару, — прочитал Сатурн. Что-то уж больно знакомое.

Голубь ударил клювом по стеклу и вновь посмотрел Сатурну в глаза, слегка наклонив голову к правому боку. Сатурн почувствовал его цепкие когти снаружи правого глаза. Ему показалось будто голубь выхватил глазное яблоко, будто всего его, прикованного нерушимыми цепями к глазу, рвут с полотна знакомого пространства-времени.

К тому времени как он очнулся от оцепенения, зрачок стал уже совершенно самостоятельным элементом, нисколько не нуждающимся в остальных частях. Сатурн слабо передвинул стакан на столе чуть вправо, потом обратно и снова вправо.

— Каждый кусочек очередной никандровской выдумки, — вяло шевелил он сонными губами, лежа за столом, — Так и хлещет на других, ну как на других, на себя же килограммами ответов на всевозможные вопросы, — он перевел взгляд на окно кухни — голубь на подоконнике игрался с листиком, — Ну и что ты хочешь этим сказать, тяжело выбраться из ловушки, но неужели ты думаешь будто мне невдомек как. Знаю, не думаешь, но к чему тогда игры, дай спокойно посидеть, Ника, не мешай.

Сатурн знал, что Никандр таким ничего не делал и потому обидится на некоторые слова. Но уж лучше пусть погрустит, чем снова включит любимую пластинку и заставит выслушивать свои бредни еще и во сне.

Сатурн уснул за столом, а когда проснулся, уже было абсолютно все равно кто именно его будит и для чего. Голубь вновь постукивал по стеклу, но уже как-то ритмичнее, Сатурн отсчитал восемь четвертей и подхватил мотив, и бил что есть мочи руками и ногами обо все вокруг, пока ни стало совсем страшно, и испуганный голубь то ли ни улетел, то ли ни свалился куда-то из поля зрения.

Посидев еще немного, Сатурн позвонил Михаилу Валерьевичу Корневому в поисках встречи. Спустя пятнадцать минут и совершенно не взирая на легкий вечерний дождь, Сатурн улыбался Михаилу душераздирающей улыбкой олигофрена. В любой непонятной ситуации Миша всегда появлялся вовремя и наверняка был приставлен Никой, но зато хотя бы программа у него была интересная и познавательная как радиопередача.

— Ты как думаешь, Михаил, каковы перспективы Марсианских исследований с последующей успешной колонизацией? — Сатурн высоко задрав подбородок смотрел на плакат Роскосмоса «Подними голову — 55 лет».

Миша улыбался не менее олигофренически, перемещая взгляд постепенно с лица Сатурна на огромный, размеров неба, плакат, — Ух, Сатурныч, заживе-е-е-е-м! — мечтательные лица страждущих нисколько не выдавали. Разве что Сатурн прослезился.

— Как там Ника, от скуки совсем загибается? — косясь на безвкусные картинки американских городов из графических романов конца прошлого века, непринужденно вопрошал Сатурн Михаила за столиком в небольшом баре на Дюкло, — Каждый день мультики крутит, и в свою очередь я с них не по-детски плачу, просыпаясь как последний протуберанец, цепляющийся изо всех сил за остатки воспоминаний.

— Последние дни особо сосредоточенный, а сейчас так и совсем закрылся и не выходит, работает над новым проектом. Кажется, дело до конца доводит, основной этап, думаю, пройден.

— Это ты как определил? А, не отвечай, знаю. Но с кем и почесать-то, кроме как с тобой. Совсем кончились богатыри, один ты остался, Михаил Корневой. Страшное имя.

— Так тебя беспокоят последствия последнего сна — вскользь ты упоминаешь только самое главное. Понимаешь, в игрушки Никандра я не могу влезать, поэтому конкретно ничего не говори, не забывай, я работаю лишь с переживаниями и эмоциональными потрясениями. Честно говоря, он предупредил о твоем желании что-то обсудить.

Сатурн смотрел на разорванные липкие от соуса бумажки, скреплявшие до этого местного пошиба шаверму. Однако сквозь слова Миши и столь знакомый запах употребленного блюда он различил две вещи, которые не удостоил вниманием раньше. Он не понимал свое переживание, а значит Никандр в данный теме делал выводы по-своему, не основываясь на догадках Сатурна, которые пока что попросту не родились в его голове. Значит, здесь и есть первый слабый намек на точку Никиной слабости.

Сатурн с самого детства приучил себя в подобных ситуациях действовать, а не придаваться размышлениям. Будучи чистым листом в ладони Никандра, он начинал бормотать бессвязные слова, перетекающие в настолько же бессвязные предложения и целые поэтические этюды, в следствие которых на мгновение вспомнить то, что он скрывал, удавалось вообще-то не всегда.

Можно было различить Мишино сочувствие, поддаваться же его чарам не стоило. Потому Сатурн внезапно встал и молча покинул заведение. По пути домой ночными дворами, вперемешку с шумовыми помехами искусственных бессвязностей, он, забываясь, вспоминал где мог читать про лунные иглу и предполагаемые основы марсианского устройства.

В темноте, проплывая взглядом сквозь колеблющиеся улицы обыкновенных полуразвалившихся зданий эпохи русской смерти, Сатурн рисовал картинки диких и не совсем животных, разгуливавших свободными особями по оставшимся от человека пустыням, казалось, силящихся понять однобокость строений и уразуметь причины столь упорной работы их несмышленых соседей по планете.

Волки небольшой стаей обнюхивали разбросанные повсюду кирпичи, в это время суток кристально серые подобно им самим. Перебежками, исчезая и появляясь — порционно делясь информацией о передвижении, группа синеватых белок молча летела из квартиры в квартиру сквозь пустые окна старого пятиэтажного дома. Могучие обезьяны фундаментально свешивались с деревьев, оставляя в качестве поддержки одну лишь правую переднюю лапу. Львы чинно, торжественно прогуливались по мягкой изысканно убранной летней траве небольшого футбольного поля, острова чистоты, отгороженного от общего, но не большого беспорядка внутри двора.

Сатурн засмотрелся на величественную львицу, лежавшую на спине внутри штрафной прямо на одиннадцатиметровой отметке. Казалось не ясным, что именно притягивает взгляд, но сделать попытку оторваться с каждой секундой представлялось все более и более трудоемкой задачей. Волшебство осанки и выдержки манили внутрь сознания, Сатурну показалось будто испытывает странное забытое детское чувство, которому присущи необходимость и желание развиться. Чуть подавшись вперед, он ощутил неестественный контроль снизу правого глаза. Понимание и осмысление происходящего отступили под давлением животных инстинктов.

В какой-то момент перед Сатурном вновь промелькнула возможность догадки, сменившись яростными потоками мыслей, требующих своего представителя за круглым столом происходящего. Однако правый глаз Сатурна оставался все также на месте под влиянием цепкой хватки, очевидно, львицы.

Не находя лучших альтернатив, он подался слегка вперед и, преодолев барьер с чем-то мягким по типу «чпок», свободно понесся в сторону ожидавшего животного, протекая сквозь ее левый глаз в характерном направлении.

— Ты не дослушал, — Миша улыбнулся, — Извини, последнее время настолько оголтелых приходится вытаскивать через детские фантазии. Не откажешься от небольшого внушения?

— Мне казалось, свобода воображения частично соблюдается.

— Темный ты человек, Сатурныч, методов не знаешь. Обижаться на шутки подобные моей — лишать себя бесплатных аттракционов.

— Будто тебе неведомы мои стремления.

— Я бы сказал, — он посмотрел на Сатурна с заговорщицкой улыбкой, — Заведомы.

Они рассмеялись бесшумно.

Миша Корневой был скорее куратором Сатурна, нежели обычным другом. Но в общем случае на кого и можно было надеяться и с кем приятно было скоротать немного времени, так это с Мишей. Он не всегда был таким, как вечером того дня, Сатурн помнил его ещё до откровенной работы на Никандра. Миша, подобно своему планетарного масштаба другу, ничем до конца не увлекался. И все вокруг для него несло не больше пользы, чем для кота информация на экране ноутбука, клавиатуру которого он использует как теплую лежалку. Миша Корневой не беспокоился о разговорах и молчал практически постоянно, да и вопросов ему никто не задавал. Когда-то Сатурн, увидев его, воскликнул, стоя лицом к приближающемся Корневому, — Вот, по истине идёт мертвец, и истина под ним прогибается!

Корневой в тот момент ничего не слышал, потому как грел уши в наушниках. Увидев же впереди Сатурна, Михаил промолчал и прислушался к наушникам, там ничего не было, батарейка уже давно села, а он и не заметил. Тогда Миша остановился и посмотрел на Сатурна, тот протянул руку и поздоровался, — Сатурн.

Миша, ничего не подозревая, ответил с важным видом, — Земля.

Они поклонились друг другу и интерпретировали межпланетные отношения как дружественные. Сатурн последовал за Мишей и всю следующую неделю прослушал сотни интересных историй о Земле и землянах, и в частности центром межпланетных коммуникаций Корневой заслуженно определил свою квартиру, так как ни в одной из прочитанных прежде книг Хокинга и Тайсона, он не нашёл информации о предыдущих контактах людей с внеземной жизнью.

Тогда Сатурн, чрезвычайно вдохновленный Мишиной силой духа при встрече с чуждым разумом, его упорством, да и вообще всем, чем только было можно, остался с Михаилом Корневым и каждый день наблюдал.

После подобных событий Никандр не мог не завербовать Мишу к себе в штат и с тех пор его представителем Миша-то в основном и являлся. Сатурн, конечно, отношений не порвал и не обиделся, но и не обрадовался, просто понемногу отошёл от вечерних посиделок и вернулся на постоянное пребывание к себе в квартиру. Но дружеские отношения сохранил и очень любил дорогого куратора. Тем более в качестве гида Корневой вначале перед Сатурном и предстал.

И даже тогда, сидя в кафе, когда Сатурн после вчерашнего ощущал себя не вполне комфортно, спокойный и добродушный Мишин взгляд отвлекал от размышлений, то есть тем самым как раз-таки избавлял от Никандра, что было довольно странно, потому как Никандром скорее всего и планировалось, а значит и… И тогда Сатурн вновь переводил взгляд на молчаливого Мишу, заканчивающего небольшую постную трапезу, и забывался.

Именно тогда сквозь молчание друга, Сатурн во второй раз ощутил внутри тоску и досаду, но проникнув глубже, синтезировал эти чувства скорее как радостный плач по потерянному, извратив в итоге первоначальное понимание до неузнаваемости, определил окончательно радость, ломающую старые принципы, поддержанную и продленную радостью действа. Сам процесс не был похож на обыкновенный поток одной мысли, сменяющейся ветками других, часто интуитивно связанных. Сатурн скорее посетил тихий безлюдный аквапарк, пронёсся сквозь несколько связанных горок, пересекающихся, но непреклонно движимых в одном направлении. Под плеск воды, набирая скорость, в конце концов горка все-таки закончилась, а Сатурн влетел в толщу воды финального бассейна и в общем-то остался плавать под, оказавшись чуть позже в омуте непонятного происхождения.

Миша аккуратно поблагодарил официанта взглядом и встал с намерением прощаться, но Сатурна рядом не было. Тогда Михаил Корневой улыбнулся маленькой красивой барменше и выдвинулся из кафе в сторону аквапарка.

Сатурн плыл быстро, насколько хватало энтузиазма. А заинтересованность впервые наполняла его всего, не пуская порочащие мысли слиться с ней суть в одну.

В определённый момент он достиг земли. Оглянувшись, Сатурн понял, что сидит на берегу искрящейся предрассветным солнцем реки.

Глава XI

Спустя минут двадцать непонятных перебежек с целью примерно определить местонахождение, что в общем-то представлялось почти невозможным, Меркурий набрел на небольшое поселение.

По мере его продвижения по главное улице этой небольшой деревушки, все чаще и чаще с деревьев спрыгивали непонятные люди и, пробегая мимо, проводили ладонями Меркурию по спине, не произнося ни слова.

Меркурий не предпринимал попыток осмыслить происходящее. Его тянуло вперед чётким понимаем дела. Он знал кого должен здесь обнаружить, уж очень всё вокруг напоминало старого друга Лару.

Приблизившись к хижине на расстояние нескольких шагов, Меркурий молча сел, написал на песке «Лару», а затем просто закрыл глаза.

Всё кончилось, он не мог пошевелиться. Ощущение себя так просто и полностью в чужих руках, казалось, несмотря на понимание жизни-иллюзии, очень таинственным и непривычным.

Меркурий не видел происходящего вокруг, однако если бы мог, то картинка показалась бы ему еще более теплой, нежели являлась на самом деле. Постепенно, группами по пять-семь человек останавливались населявшие деревню странного вида существа. Они, не говоря ни слова, присаживались на песок рядом и молча удивленными глазами осматривали Меркурия. И также, ничего не понимая, рисовали у своих ног каракули, чем-то вблизи напоминавшие имя Лару. После очень усердного, с высунутым языком, труда, они глупо, вытаращившись в непонимании до предела, казалось пытались найти объяснение теперь уже в странном рисунке.

Когда непонимание раскалилось до предела, человекоподобные существа начали у-укать друг другу разного рода вопросы, отвечая на свои точно таким же манером. Меркурий ничего не слышал и не чувствовал, закрыв глаза, он будто упал в страшное забытье. Со стороны он был похож на отработавшего задание робота, отдыхавшего в спящем режиме.

Сидел по-турецки, ни о чем, кругом творящемся, не ведая. И тогда из лесу появился Лару и разогнал палкой всех окруживших человеков. А потом подошел и стер сандалиями свое имя. Меркурия передернуло, затухающими волнами накатила головная боль.

На этот раз наружу вырвало что-то массивное. Он чувствовал себя бессильным и разбавленным, как некрепкий чай. Не представлялось возможным разобраться в природе явления, потому как оно само требовало полного подчинения, а попытка в чем-то разобраться выглядела неуважительной и неуместной. Меркурия так или иначе вытянули за шкирку. Сделать это не представляло никакого труда, внутри своего тела он хранился подобно небольшому спящему младенцу. Ощущение возвращения в командный пункт тела напоминало облачение в доспехи.

Лару устроил все наименее правдоподобно, дабы Меркурий ни с кем подобного повторить не смог.

— Как тебе моя реализация? — поинтересовался Лару, как только Меркурий окончательно очнулся.

Тот сразу все понял. Выходит, Никандр обучил Лару некоторым элементам предопределённости.

— Скорее всего ты и сам знаешь, но мне казалось отчетливо ясным, мир расположен совершенно не так. А значит ты не сглаживал углы, как делает Никандр. — Меркурий размял затёкшую шею, — А что вокруг за гуманоиды?

— Да так, немного недоразвитые эректусы. Не переживай — их сознание не трогают, хотя, наверное, скорее из азарта.

Через несколько минут Лару помог Меркурию подняться, спокойствие которого логически мыслящему наблюдателю со стороны могло бы показаться ужасным и, возможно, вызвало бы даже исступлённую внутреннюю панику. Однако в конце концов всё равно все переполнявшие наблюдателя эмоции слились и образовали бы ту самую невозмутимость Сатурна.

— Для чего введена глупая двойственность меня?

— Всё, что реализуется Никандром, является прямым отражением твоих собственных желаний. Легко видеть, и сам он выглядит прямым отображением. Но не будем о глупостях, кстати, Никандр говорил, под моей реализацией предопределённости только мне подвластны мысли участников, в данном случае твои и эректусов. В свою очередь, подобно системе рефералов, меня читает он. Но то, что говорит Никандр, нельзя назвать обманом. Уверен, тебе уже как-то казалось будто он сам создал рациональность и логику родную для тебя, — Лару ступал мягко, еле касаясь Меркурия рукавом балахона.

— Для чего ты меня лечишь, Никандр? Вокруг слишком четкими буквами выводится желание втолковывать. Если ты смог отобрать у меня Лару, то какова же суть двойственности, дорогой учитель?

— Мой мальчик, лечить тебя не за чем.

Тем временем они подошли к воде. Очень быстро, Меркурий ощутил внутри бессильный порыв к диссонансу. Лару прыгнул внутрь, широко раскрыв балахон.

Меркурий ощутил жгучее желание написать что-нибудь едкое, мудрое, закрепленное в веках. И спустя неосознанный промежуток времени вылетел обратно в кафе.

Стул напротив пустовал, да и кафе, казалось, стремится к закрытию. Сатурн окинул заведение взглядом и остановился на открытой двери, ведущей в служебное помещение.

Через пятнадцать минут он остановился на остановке подождать троллейбус в сторону собственной квартиры. На лавке сидел разодранный старик вида неопределенного времяпрепровождения и читал потрепанную книгу. Спустя пять минут безрезультатного ожидания, Сатурн снова посмотрел на старика. Тот занимался чем-то сперва непонятным. Стоя на скамейке, он раскладывал вещи на крыше примыкающего ларька.

Затем старик спустился и ушёл куда-то за остановку, шмыгнув после в один из дворов, расходящийся двойным лабиринтом в темноту с табличкой у входа «ул. Ж. Дюкло, 6/2».

Дальше Сатурн предпочел идти пешком, дабы добраться до дома быстрее, тем более скорее всего последний троллейбус прошёл ещё тридцать минут назад. Но сперва им овладело необратимое желание посмотреть книгу, которую читал бродяга старик.

Сатурн молча, аккуратно, на полусогнутых ногах приблизился к скамье и осмотрелся. Свет от нескольких фонарей вдоль дороги и редкие машины составляли совсем уже ночную панораму города. Ни одной живой души, только Сатурн посреди остановки с закрытым изрисованным ларьком, обветренная, жёлтая с облупившейся краской скамейка. Сатурну атмосфера очень понравилась и он, уже не раздумывая, взобрался и посмотрел на крышу ларька.

Там оказалось порядком старой изношенной одежды, на которую он и рассчитывал наткнуться, но вот посреди, замотанная в пакет, видимо от дождя и росы, лежала толстая такая же ободранная книга — на обложке даже стерлось название.

Сатурн её быстро достал и принялся листать в надежде оценить контент. Сперва ему показалось, что он держит в руках сущий бардак. Однако в конце концов, потребовалось чуть больше времени, стало ясно, что внутрь вложено множество мастерски вырванных и склеенных страниц из различных энциклопедий и не только. Без сомнения, это было ещё одной глупой подсказкой маленького мальчика Никандра, затеявшего долгую глупую детскую игру.

В катастрофически внезапно охватившем тупом бессилии Сатурн сжал книгу в гневе и ощутил на руках странную жидкость похожую на сок плода. Сатурн достаточно долго предпринимал тщетные попытки растянуть, отодрать друг от друга слившиеся в однородный комок руки.

Постепенно управлять ситуацией, Сатурн секундно улыбнулся от подобного словосочетания, становилось все сложнее. Сок спускался вниз, сковывая ноги. В один момент Сатурн почувствовал невозможность сохранения равновесия. Однако, прижавшись скульптурой своего тела к краю крыши ларька, ещё на некоторое время продлил непонятно откуда взявшуюся, но явно не очень удачную схватку. Со временем стало казаться, будто мысли тоже слипаются в один огромный шар. Спустя пару секунд он уже заполнял собой всю область, формируя собственное воображение, лепящее вокруг свойственные каракули.

К подобного рода вещам Сатурн относился крайне скептически. А потому, обличив себя в полном бессилии, он подался вниз со скамьи дабы ускорить навязанный ему процесс. Когда ничего не вышло, удивляться особо было нечему. То, что таинственный сок приковал его и к ларьку, Сатурн предполагал уже давно, но резким рывком всё ещё надеялся вырваться.

Постепенно на лице выступала тут же подавляемая краска напряжения. Сатурн боролся, но не знал для чего и предполагать тоже не смел. Однако какой-никакой глубинный-неглубинный повод он чувствовал и отдаваться как раньше не собирался. Пусть Никандр расценивает как заблагорассудится. С такими побуждениями Сатурн погас в состоянии, всем напоминавшем дремоту.

Глава XII

На этот раз вокруг совсем никого не оказалось, он выплюнул какую-то липкую дрянь изо рта, затем ещё и ещё, и в конце концов смог пошевелить нижней челюстью. Меркурий находился в чрезвычайно знакомой комнате, казалось выплывшей откуда-то из воспоминаний, изображенной в постепенно входившей во вкус графике.

Он сидел за огромным каменным столом на приставленной деревянной скамье, спина упиралась в холодную стену позади. Голова лежала на руках, а сам он, судя по ощущениям во рту, совсем недавно очень крепко спал.

В комнату влетела птица. Меркурий сидел в темноте. Где-то очень далеко загорелся тусклый свет. Птица приближалась, но Меркурий оставался на месте и старался не проронить ни звука. На расстоянии двух метров она свернула и на полминуты смолкла. Затем из-за спины Меркурия послышались шаги, и вскоре слева неподалеку из темноты выступили очертания массивного человека.

Когда снова все стихло и свет погас, Меркурий, отсидевшись достаточное количество времени в тишине, предпринял успешную попытку встать и наощупь направился в сторону исчезновения существа.

Дверь оказалась запертой, однако, судя по ощущениям, достаточно дряблой. Меркурий изо всей силы надавил на ручку вниз. Что-то хрустнуло звуком ломающегося дерева, но несмотря на неработоспособность замка, дверь все равно оставалась запертой. Тогда Меркурий предпринял логичные попытки расшатать оставшиеся крепления. Так как вызывать шум совершенно не хотелось, действовать приходилось очень аккуратно и, следовательно, медленно.

Труд принес плоды, и в определенный момент под тугим нажимом ручка с дребезжащим стуком поддалась и повисла в неопределенном ожидании. Некоторое время Меркурий переводил дух и старался подготовиться к определенным неожиданностям. Постояв еще немного, он подтолкнул дверь левой рукой, стараясь держать наготове правую.

За дверью оказалась холодная ночная городская улица со слабыми фонарными столбами вдали. Меркурий оглянулся и увидел позади себя знакомое ободранное белое кубическое сооружение с присоединенной скамьей. Только откуда знакомое пока виделось загадкой. Но интуитивно было понятно, что место позади является более родным нежели все вокруг.

Он обошел вокруг небольшое странного вида сооружение. На скрытом прежде от взгляда конце скамьи сидел человек с банкой и аккуратно ловил каждую скатывавшуюся с крыши каплю густоватой жидкости.

— Прости, Меркурий, я использовал твой прототип в новой разработке, некоторые последствия оказались непредсказуемыми, пришлось немного застопорить программу, — Никандр перевел усталый взгляд на Меркурия, — Помнишь небольшое существо на лунной базе? Все мы его заложники. И были, и остаемся. Оно оказалось слишком прочным для наших амбиций, не следовало ожидать от моей новой игрушки, как вы с Лару именуете все, что я делаю, чего-то вклинивающегося в уже до того разработанную и, я бы употребил такие слова, если не возражаешь, превосходно работоспособную сферу существования. Ты еще совсем юн, нам не следовало втягивать тебя в непредсказуемую ситуацию. Прости еще раз, Меркурий.

Как заплатка на страдающие от недопонимания происходящего мысли Меркурию в потоке прочего пришло не вписывающееся в общую картину воспоминание о небольшом домике деревенского типа и его спящей обитательнице.

В этот момент Меркурий уловил странность положения находящегося перед ним человека. Теперь уже не было полной уверенности в том, кто это. Непонятного вида старик, скрестив ноги и печально опустив голову, сидел за скамьей. Постепенно он выпал из поля зрения и исчез совсем.

Меркурий развернулся и побежал прочь от того места в надежде ухватить как можно больше информации, но, как и предполагал, ничего толком не разглядел.

Проделав в небольшой деревушке эректусов те же самые действия вновь, Меркурий открыл виденное Лару.

— Как ты думаешь, Меркурий, для чего была режиссирована часть с переходом в разум животных?

— Множество вариантов. Но думаю, для предания происходящему магической оснастки.

— Почти прав. Важно то, насколько ты перенял на себя роль Меркурия. Помнится, для тебя животный мир представлял особый интерес в свое время. Отсюда и вытек трюк с переходом. Для актера в ситуациях подобных нашей нет конкретной роли самого себя. Ты все плаваешь и плаваешь в выдумках окружающих очертаний и формируешь для себя костюм из принимаемой на веру информации. Мастерство такого понимания актера заключается в возможности полноценной смены декораций в нужный момент. То же самое с братьями меньшими и твоими переходами, — сквозь бороду Лару просвечивало совсем необычное положение губ, — Каждый в своем темпе.

Меркурий не устоял на ногах под давлением массивного спонтанно падающего тела Лару и через секунду почувствовал затылком большой грубый камень.

Сперва Сатурн чувствовал себя банкой, затем вязкой жидкостью. А вскоре ощутил тяжелый, но скоротечный шок оттого, что лежит на диване в замшелом кабинете с трезвым и пристальным взглядом в стоящую на столе прозрачную баночку с желтоватой начинкой. Почти счастьем было испытать собственную чистоту, в частности неслипающиеся конечности.

Он осмотрелся, в комнате было темно и пусто. Материализовавшийся на кровати, он сам явно нарушил безмятежный покой давно оставленного места, что было ясно из не выпадающей из глаз музейности окружающей обстановки.

Сатурн нашел в себе силы встать и направиться в сторону двери, оказавшейся в итоге запертой. Он обвел глазами комнату, стремясь обнаружить подсказки, но ни одной вразумительной не нашел. Тогда, в момент сильного индульгирования в следствии непонимания ситуации, дверь открылась и в комнату вошел среднего роста непонятно откуда знакомого лица человек. В руке он держал за шкирку точно напоминавшее его — непонятно откуда знакомое небольшое животное.

Человек посмотрел на Сатурна и улыбнулся, — Ты хотел видеть нас, а мы хотели видеть тебя. Спасибо, что попросил!

Сатурна накрыл ледяной ужас. Несмотря на все его практики борьбы со страхом, многовековая природа боязни видимо давала о себе знать сильными накатами на такое же холодное горло. Он почувствовал отсутствие внутри чего-то важного, но рациональный мозг снова отложил обдумывание на будущего я.

Постепенно казавшаяся железной хватка человека ослабела, и зверек смог выпутаться из цепких пальцев на пол. Он подошел к окоченевшему Сатурну, потерся головой о ноги, совершил обход восьмеркой между ног и наконец ушел дальше бродить по комнате, забившись в конце концов под книжный стеллаж.

Человек тем временем в прежней позиции, будто боясь что-то изменить движениями, аккуратно стоял около молчаливой двери. К тому моменту Сатурн уже сидел на полу и слабо, интуитивно о чем-то догадываясь, не спеша двигался в сторону того самого книжного стеллажа. В темноте он не смог разглядеть что за животное перед ним оказалось. Но от одного лишь прикосновения память чудовищно прошибло понимание, которое хотелось выдрать и выкинуть прочь, куда-нибудь в корзину никогда не узнаваемого. Еще и при том, что, после размыкания физического контакта, оно сменилось, к тому же жуткой, пульсацией в области висков.

Странная эпопея происходит в мыслях человека в такие моменты. После приходится долго чистить сознание от успевающих заложиться фундаментов не анализируемой информации. Потому, конечно, Сатурн и был очень аккуратен в повторном своеобразном общении с небольшим животным.

Резко, не выпрямляясь, он поманил его ближе к себе пальцами правой руки и легкими пощелкиваниями. Существо, спустя некоторые колебания, приблизилось до расстояния вытянутой руки и Сатурн гибкими пальцами свободной левой ухватил его за шкирку.

Однако животное не испытало интереса к действиям Сатурна, зато проявило явное понимание его внутренней структуры, что выразилось в долгом, проникающем взгляде напрямую в глаза своему укротителю. Да так, что в определенный момент Сатурн потерял контроль и выпал из логики окружавших его вещей. В прямом смысле остался там, где был. А в другом прямом смысле выпал из логики. Он скорее обрел двойственность, только ощущалось сложение настоящего из двух равноправных компонент. Никто не был не прав. Сатурн видел двух разных себя и принимал каждого.

Ощущение будто с тебя сдирают слои капавшего годами воска. Неприятное переживание, но с каждым оторванным кусочком все сильнее приходит чувство чистоты. А главное все это в какой-то момент имеет конец. Постепенно в мысли вмешался Сатурн настоящий и, отбрасывая сомнения, обратил внимание на то, что выход — это действия, а не размышления. Тогда Сатурн-объединенный вспомнил происходящее и попросил животное или того, кто это был, вернуться немного назад. Или по крайней мере продвинуться чуть дальше.

Меркурий никак не мог взять в толк почему он всегда просыпается в одном и том же месте — на берегу реки, именуемой им самим «Нежданкой». Просыпался Меркурий лицом к воде, сидя, подпирая небольшое молодое деревце непонятного происхождения.

Давно рассвело, правда всё ещё полностью утреннее настроение наполняло до краев теплый и тягучий воздух. Меркурию хотелось снова закрыть глаза и отправиться навстречу грёзам о бесстрашных приключениях покорителей отравленных астероидами планет.

Единственно возможный путь как всегда лежал в сторону деревушки Лару, где её гениальные обитатели со времен первого визита Меркурия сходят с ума по его непохожести. Со слов Лару, плутать вокруг по лесу не имело никакого смысла — куда бы он ни шёл, местность вокруг формировалась исключительно пропорционально его ожиданиям. Что бы Меркурий ни пытался найти, он это непременно находил бы, однако, к сожалению, находка являлась бы лишь отражением знаний и понятий ищущего.

Так или иначе единственным постоянным местом здесь являлась деревушка Лару, куда Меркурий в ходе порой быстрых, порой затянутых размышлений в конце концов всё-таки приплетался, ощущая не иллюзорную усталость.

Лару всегда стремился употреблять слова и звуки как можно более эффективно, коэффициент полезности его информации с точки зрения синтаксического, семантического и прагматического уровней являлся не в пример идеальным. Однако Меркурий информацию поглощал задумчиво, но не подавая особой оживленности по поводу услышанного.

Внутри человека с именем Меркурий происходили небольшие перемены в сторону акклиматизации к новой оболочке происходящего.

Сатурн буквально вынырнул из несуществующего бассейна и погрузился глазами в спящего на полу, уже без сомнений, утконоса, мечтательно-задумчивый вид которого как ни странно, но, кажется, успокаивал.

Одиночество в комнате-кабинете тянулось расточительно медленно. Пока утконос спал, Сатурн не знал куда деть свой разум, к чему бы он ни подходил — к полкам взять книгу, к столу — порыться в бумагах — как только лист с буквами оказывался в руках, строки красовались каракулями, или просто прямыми линиями. Одна из книг была напрочь ими усеяна, Сатурна всё потихоньку приводило в состояние душевного дискомфорта.

Утконос расправил лапы и, возможно, выгнул спину странной дугой. Впрочем, это не имело значения, важны были глаза. Сатурн немедленно заглянул внутрь, но получил явный отказ.

Тогда он, не теряя времени, поднял животное на руки и уже в условиях непосредственного физического контакта вновь сделал попытку, не подозревая пока и сам, чего именно.

Меркурий снова стоял на берегу во все стороны раскинувшегося озера У. Мрачный взгляд на диковатые, однако безобидные явления, как вполне физические, так и социальной жизни, ввергал пришельца в недопонимание.

Считавший себя не дураком Меркурий приклонялся перед неизведанными возможностями и знаниями. Всю жизнь его будто качало из стороны в сторону, в невозможности остановиться на чем-нибудь конкретном. Эпизодичность происходящего не ставила перед ним выбора, Меркурий в общем-то и не помнил точно, когда он в последний раз принимал какое-либо решение сам. Всё вокруг появлялось и исчезало, мягко говоря, текло вперед и вперед, каждый раз просто обновляя фоновую заставку.

Лару прервал жуткие мысли Меркурия строгим щелчком пальцами перед лицом ученика, условно, конечно — Меркурий про себя давно решил, что больше так не называется, — На этот раз нас с тобой зовут на пир вместе. Вставай, мы, пожалуй, выходим прямо сейчас. Намечается грандиозный праздник, мне не продлили аренду участка, так что деревушку, к огромному сожалению, придется на время заморозить.

Через некоторое время они находились где-то в достаточно неопределенном по сведениям Меркурия месте.

Никандр ждал гостей с распростертыми объятиями, мягко поприветствовал Лару и обратился к Меркурию, — Ты не позабыл ли еще про Марсианский корпус первобытного общества? — казалось, он находится в композиции состояний: сразу и в улыбающемся, и в твердом, устойчиво-строгом.

— Помню.

— Восхитительная идея, не так ли? Каждый раз поражаюсь глубине заинтересованности некоторых лиц в таком деле. Ведь им грозит смертельная опасность исходя из одних только побуждений.

— Вряд ли вас восхищает непреклонность перед смертью.

— Не груби, — перебил Лару, — Перед тобой пожилой человек.

Меркурий окинул взглядом Никандра — тот, чуть не разваливаясь, весь скукожился.

— Позволь посеять в твоем банке размышлений некоторые выпавшие кусочки, — он опустил руку Меркурию на плечо.

Сатурн проблевался с распадающимися мыслями, концентрирующимися при этом в одну большую — как отвратительно будет находиться здесь все последующие часы.

В кабинет вошел Никандр и улыбнулся по-настоящему, хотя можно было чему-то посомневаться. Он мягко подхватил качающегося из стороны в сторону Сатурна, повелительным жестом отодвинул в сторону от входа каменное человекоподобное изваяние и, еле слышно ступая, вышел вон из пропитанной страхом комнаты.

Никандр передвигался быстро, ступая при том чинно, подобно неподверженному сомнениям воителю. Сатурн смутно понимал проплывавшее вокруг, но из всех усилий не отставал и даже принял довольно прагматичную маску, скорчив безразличную мину.

Далеко впереди выделился Михаил Валерьевич, и по достижении примкнул к их колонне третьим. Сатурн попытался приветствовать друга, но рот не поддался, да и Миша жестом показал, что не стоит сейчас словами нарушать текущее вокруг пространство.

И тут все кончилось примерно в том же духе. Никандр открыл из ниоткуда выпорхнувшую дверь и пропустил своих спутников вглубь.

— Ты же понимаешь, Меркурий, как сложно будет мне отыскать или, что еще хуже, восстановить тот мир, — Никандр серьезно посмотрел на немного ошалевшего от происходящего Меркурия, — Почему ты сразу не сказал, что видел внутри Её? Как я догадался? По творящимся вокруг тебя безобразиям, к которым не имею никакого отношения.

Все ещё удивленный повышенным тонам Меркурий отчеканил, — Думаю и думал, что вы сами знаете, ведь для меня не секрет…

Впервые за весь период знакомства Меркурия пронзила улыбка Лару, — Для того, чтобы объяснить конкретнее, необходимо покинуть твою реализацию, — улыбка Лару постепенно становилась всепоглощающей и в конце концов перекрыла абсолютно всё. Меркурий же не ощутил ничего.

И вот одним прекрасным утром, не видевший двенадцать лет человечества Ной очнулся в заросшей пылью кровати, окруженный сильнейшей головной болью.

Бывало Ной задавался вопросом о количестве дней, проведённых им в одиночестве, но, порой казалось, будто так было всегда и везде. Какое-то время с ним обитал его маленький питомец, но и они умирают от старости. О, те божественные дни Ной вспоминал с умилением понимающего.

Эту легенду он придумал сам, как и все остальное, просто из скуки. И через несколько лет Ной уже порой не мог совладать со своим воображением. Все его любимые персонажи: Никандр, Лару, Меркурий. Каждого он наделил своими чертами, чертами своего сердца и играл подобно детям, сталкивал, рисовал картины бессвязных детективов, в чреде которых могло произойти все, что угодно. И та самая легенда родилась у него давно, практически в самом начале одиночного пребывания в карцере «планета Земля».

Легенда, в которую и сам Ной в конце концов поверил, полностью отдавшись фантазиям, включала в себя присутствие внутри реализации иного разума. Того, который будет воображать что-то отдельно, но в совокупности с Ноем. Зачатие подобного явления должно происходить более, чем плавно. Флуктуации собственной предопределенности истории сперва будут еле заметны, но, разрастаясь, достигнут апогея в точке, где Ной уже не сможет их не заметить. И тогда они повлекут за собой ни что иное как разбой в заранее отрежиссированном проекте.

Возможно, что именно тогда всё это и сыграет с ним злую шутку. Но для одинокого разума обернется лишь счастьем.

И вот, судя по всему, Лару не зря разбудил Ноя. Где-то внутри, в закрытых слоях воспоминаний, наложенных на собственных персонажей, Меркурий наткнулся на нечто не то, что бы не вписывающееся в общую картинку, он открыл нечто, для чего эта картинка была изначально нарисована.

Потрясенный Ной, испытал непередаваемое возбуждение, каждый его мускул напрягся — впереди маячило неизведанное, что могло поразить его больше? Сколько себя помнил, он искал что-то изысканное, высокое, парящее над его собственными реализациями. Перебитое воображение как ни странно радовало его в миллиард раз больше, нежели очередная распланированная собственная версия.

Крошечная надежда. То, что порой просыпается внутри каждого. Единственность ситуации, и те сладкие чувства. Ной попытался вспомнить, но все давалось с трудом. А потом мысли облеклись в оболочку попеременно творящих друг друга нацеленных на дальнейшие действия комбинаций.

Но что-то, очнувшееся внутри, разбавило мыслительный процесс. И в какой-то момент Ной остановился. Не стоит стремглав падать в ловушку и рушить зародыш прекрасного обдумыванием.

Нет, существование Ноя всегда имело подоплеку и смысл, возможно, неопределенный, но что с того. Нельзя сказать будто посетившая догадка отрезвила или, может быть, вывела из бытия и обратила в сторону прекрасной волшебной сказки. Нет, Ной ощутил присутствие независимого разума. Внутри находилось именно нечто. И он не мог управлять, не мог заставить слушаться, не мог открыть до конца, не мог победить. Да Ной теперь в принципе никого не хотел победить.

Меркурий улыбнулся, посмотрел в окно, как много вокруг неисхоженных солнечных дворов. Спустя несколько минут он отправился в путь, в самую глубь. Он чувствовал, теперь они с Никандром будут действовать сообща. Так что встреча, как ни странно, но была предопределена. Необходимый компонент все-таки был в распоряжении Ники.

Утконос лежал недалеко от постели умирающего старца, совсем не похожего на того Никандра, которого знал Меркурий.

— Все твои игрушки постепенно придут в негодность, — улыбнулся он, — Чтобы открыть новое, просто необходимо избавиться от старого, — жалобно простонал старик.

— Что за чепуха, — послышался насмешливый голос позади Меркурия, — Чтобы что-то открыть, нужно старое применить!

Никандр нехотя откинул одеяло и снял маску.

— Извини, Меркьюри, меня повергло твое длительное отсутствие. Ты, кстати, знаешь, что нам постепенно будет отведена совсем другая роль?

— Предполагал. Тоже «кстати», сильно извиняюсь, но меня, пока вы не испарились или не притворили в жизнь еще какой-либо фокус, очень интересует: что именно вы тогда сказали в сцене убийства Боба Зу?

— Да, а я все-таки тебе не поверил, — Никандр провел пальцами вниз по бороде и улыбнулся Лару, — Ровным счетом, раз ты не услышал, значит на то была чья-то воля, сам знаешь. Лучше поведай нам о причинах твоей глухоты.

— Думаю, ты догадывался.

— Своими догадками я не стану отнимать у вас время.

— Меня, как бы сказать, то ли на уровне воспоминания, то ли взаправду. Разницы нет. Как бы сказать помягче, «отнесло» в тот домик, откуда меня забрал ты во время нашего первого знакомства с домашним животным.

— Судя по всему, вернуло выстрелом?

— Точно.

Никандр еще раз провел по бороде сверху вниз и посмотрел на Лару. Тот вновь и вновь потрясая Меркурия, улыбался, — Зовет тебя.

Очнулся он где-то в глухом и темном, явно не предвещавшем легкого исхода месте. Последнее время Меркурий разучился считать неотъемлемой частью происходящего нерешительность и долговременное обдумывание. Каждый шаг рассматривался исключительно как сопоставление сторон. Понимание победы действия над раздумьями было всегда, однако сейчас все складывалось слишком естественно.

Цель, преследуемая им уже на протяжении месяца, после потери контакта с Никандром представлялась все более и более недостижимой.

Смерть Лару каждый день давала о себе знать. Если раньше в разногласиях общий контакт и правильное решение неминуемо имело место быть, то сейчас, даже не смотря на полный контроль действий и ежедневные графики перед глазами, Меркурий не мог себе целиком отдать отчет по проводимым попыткам осуществить связь со своей первой частью.

Каждая мысль питалась от другой лишь новой информацией, которой в данный момент Меркурию катастрофически не хватало. Оружием было терпение, а лекарством — понимание неминуемого окончания предпринятого путешествия.

Глава XIII

Меркурий оказался наедине с утконосом, на животное не походившим ни внешне, ни на ощупь. Несмотря на казавшееся убийственным отсутствие жизни, выразительные глаза и согревающее тепло чрезвычайно спокойного тельца возвращались волной доверия.

Окружающий мир ничем не был примечателен и впустую плутать Меркурий не собирался. Утконос, будто прочитав его мысли открыл сонные глаза и посмотрел вглубь комнаты. Казалось, он в поисках завтрака.

Меркурий заинтересованно-молча проводил взгляд утконоса до края комнаты. Видимо это был кабинет Никандра — красочный зал, увитый неведанными прежде изгибами рисунков. Приближающееся деревце изгибами веточек напоминало застывшего в прыжке морского леопарда, снующего в сумерках, стараясь увлечь на дно свою законную добычу. Солнце уже зашло, необходимо скользить медленно, не причиняя вреда обитателям из-под камней. Меркурий поднял глаза на выключатель, свет потух, но не стоило и минуты тратить на пустое обдумывание своей нацеленности на включение. Впереди леопардовое дерево, самки будут начеку. Милые хвостики, нет покоя тому, кто не вцепится в них страшной хваткой. Порой он начинал чувствовать стихами. Прекрасное время! Только закончилась спячка и мягкие крылья, сопровождавшие его позади и спереди, творили непокорную речную живность стать темно-алеющим мягким завтраком. Голод тянул за собой и камни на дне небольшого пролива теснились от скачущих вокруг фиолетовых в ночном свете клыков.

После гнетущего животного спаривания в глубине леопардового ствола, он перебрался глубже к теплым корням и, опоясав их прощальным водным поцелуем, ринулся в покачивающуюся впереди простую суть темной воды.

Меркурий включил в комнате свет и осмотрелся, утконоса нигде не было. Упустить он его не мог, стало быть… Он повернулся и вновь направил сосредоточенный взгляд в угол комнаты, к которому так неравнодушно несколько мгновений назад отнесся его новый друг.

Падение каждый раз застигало Меркурия врасплох, сколько бы он ни предчувствовал его, основываясь на тренировках и в целом на обучении у Лару.

Что-то теплое мягким криком ударило в лицо, Меркурий даже улыбнулся от такого обращения. Впервые он встретил не холодное приветствие. Обычно лишь муторное течение вокруг непонятных тюбикоподобных красок, которые толком и не разглядишь. А сейчас — Меркурий читал старые трактаты. Порой Лару приносил что-нибудь жуткое, при том наполненное непонятным чувством. Возможности не отдаваться подобным проявлениям Меркурий не испытывал. Нет, течение красок было под стать предыдущему. Но та напряженная красота не шла в сравнение сильному крику настоящего. Меркурий плыл скрупулезно, глотая тяжёлые секунды свежего воздуха новыми стремлениями. Вода влекла его вглубь, смывая прежнее идеализированное состояние. Размышлять не о чем, как учил Лару, все равно, что, перебирая тысячи бестолковых идей, утыкаться с противниками нос к носу, стремясь позиционировать себя сложным умом с тысячами вывертов во все возможные стороны.

Вот и сейчас я сам утыкаю себя тяжелой грудой поступков прошлого, ставя себе же в противоположность. И мой нос, магически отразившись, становится напротив себя и давит внутрь, пытаясь запечатлеть ещё раз — себя же — настоящего для будущей тысячи вывертов во все возможные стороны, теплясь хоть какой-нибудь идеей уткнуться ещё раз, лишь бы не начинать новый спор.

— Ну ты и дикобраз, честное слово, — усмехнулся плывущий рядом Лару, — Тебе бы вылезти наружу, а то разум шалит с непривычки, давненько ты в чужую область не забирался.

Меркурий усилил движения хвостом и молча понёсся вперед, стремясь не заводить разговоры с незнакомцами.

Где-то в глубине мягко закололо, постепенно нагнетая и усиливая судорогами потяжелее. Меркурий почувствовал внутри воду и как-то протяжно, плавно водя нижней челюстью вниз-вверх, принялся задыхаться.

Откуда-то издали покатился рёв голодного морского леопарда.

Оттолкнувшись от волны, сквозным прыжком.

Меркурий не помнил сколько раз он повторил цикл.

Венчая марафон, впереди показалась необъятная темнеющая суша.

Задыхающегося Меркурия содрогающимся черным камнем выбросило на холодный травянистый берег. Небольшие, но остроконечные травинки впились легкой освежающей болью в спину. Он лежал и видел то самое небо. Кто-то говорил о нём, совсем давно. Он не помнил кто. Но то, что подтверждающий правильность точки прибытия ориентир занимал в данный момент большую часть его горизонта, Меркурий знал с несвойственной себе точностью.

Глава XIV

Подобно взбирающемуся по отвесной скале при помощи непрочного белого каната, Меркурий старался сколь угодно дольше держаться на неосознанно ему протянутом другой половиной нелепом понимании правды.

Мало того, что лифт в лунную колонию закрылся спустя некоторое время по его прибытию на Землю, так ещё и билеты на переполненные паромы до Марса можно было выкупить лишь по счастливой случайности оказавшись в неизвестный момент открытия торгов где-нибудь в первой сотне у тёмных, окружённых бродягами астрокасс. Меркурий правда всё-таки купил билет, хорошего это не сулило, но попытаться стоило.

По рассказам отца МПО выработало исключительную технику манипулирования, вернее исправила некоторые недостатки до вполне сносных кондиций. В подобном произволе стоило ожидать участия Никандра.

Марсианское подпольное общество темнело в сознании Меркурия на протяжении всего полета.

Пылу добавлял грязный, полный разного рода публики корабль. Кинотеатр забивался до отвала, фильмы крутили отвратительные. Меркурий не мог выносить творившегося вокруг бардака. Он был уверен в том, что через пару лет паромы совсем оскотинятся и тогда стыдно будет человеку появляться в подобном месте.

Тугие, жаждущие наживы люди, устремившие свой глупый взор на Марс после краха лунного проекта, проводили часы и дни как ни в чем ни бывало. Выпивая, гогоча. Не редкостью были уснувшие по дороге в многоместные каюты пьяницы, запившие от веселья уже на корабле.

Меркурий как раз обитал в одной шестиместной комнатке, рассчитанной человека на три, не более того. По сравнению с прочими каютами ему попались более-менее спокойные соседи. Двое, видимо друзей, день за днем что-то обсуждали, отрываясь лишь на сон и обед.

Меркурий никак не мог разглядеть лиц. Эта мысль будоражила, и на обдумывание он потратил необоснованно большую часть ночи, в итоге отбросив более десятка вполне правдоподобных вариантов.

Сатурн открыл глаза в перебирающем голодным отблеском полупустом зале. В темноте окружающий мир представлялся откровенным рассказчиком. Показать всё он был не в силах, но, сознавая свою неразличимость, молча шептал глупую правду Сатурну в правое ухо.

Подумать только, раньше он всегда просыпался именно здесь и не замечал чарующей кротости пространства. Огромный зал, несмотря на свои габариты, окутывал хозяина подобно двойному слою еле ощутимого одеяла. Сатурн притворился, будто лежит ничком и не чувствует присутствия кого-то иного, явно следящего за всем вокруг краем блестящего глаза.

Никандр когда-то поселил его здесь. Довольно скоро комната Сатурну наскучила, и он побежал куда-то во внешний мир, уехал на электропоезде. Вскоре, конечно, стало ясно: Никандр в общем-то так и собирался поступить.

Каждый следующий шаг Сатурн расценивал исключительно предопределённым и потому особого выхода в окружающий мир не имел. Следующим уровнем появился Миша Корневой, восставший откуда-то из глубокого детства. И так Сатурн медленно катился вглубь своего я, пока вновь не стукнулся об обувь Никандра. Можно сказать, тот его поднял скорее за уши, нежели за шкирку. Сказанное в тот день Сатурна не потрясло, скорее определило его как персонажа значительного, но легче оттого не стало.

Потому они после и общались с Никандром так редко, несмотря на то, что с тех пор Сатурн имел непосредственное влияние на свободное время «босса».

Откровенно классические рисунки на потолке, так ненавистные прежде, обрели в тот момент определенно мифический смысл, лелеющий, казалось, тебя в колыбели детских заблуждений.

Сатурн не стремился подняться, каждое мгновение, проведенное в бессилии на полу, будто восстанавливало покалеченное восприятие, будто разбивало на части уверенность принципов и обводило красивыми чернилами понимание верности детских решений, когда-то здесь же выстроенных.

В зал никто не входил, Сатурн колебался с решением. Он боялся прервать движениями самопроизвольно текущий мир, боялся сломать кружащуюся над ним в лунном свете, бьющем из окна, пыль. Следовало отключить душещипательную ересь, отнявшую у него последние пару минут и вырваться из оцепенения.

Не резко, но быстро вскочить не совсем получилось, однако уверенное положение занять удалось. Сатурн не стал осматриваться, сразу попытался выйти. Двери в обычном месте не оказалось, лишь тень, странным образом принявшая на стене форму большого прямоугольника.

Пришлось осмотреться. Зал был пуст, однако немного поодаль, видимо чуть позади того места, откуда он рванул к несуществующей двери, лежало огромное чёрное пятно.

По мере приближения Сатурна, пятно постепенно приходило в движение. Вскоре на полу реализовалось вполне человекоподобное тело. Сатурн остановился, лицо его не исказилось, стало только чуть более мрачным. Тело, не открывая глаз, поднялось, стремительно встало. Сатурн смотрел чётко, стараясь принять непринужденную, но готовую к атаке позицию.

Глаза существа открылись. Стараясь не учитывать заросшее лицо, по ним можно было ясно интерпретировать объект как человека.

Сатурн почувствовал, как кто-то цепко схватил правый глаз и мягко тянет на себя. Его покачнуло, и он увидел, как изменившееся тело существа впереди падает. Руки не слушались, сознание в целом тоже, однако мыслительный процесс не остановился, зрение тоже не пропало. Сатурн развернулся и в два шага очутился в дальнем углу зала. Мысли обратились в полный порядок, исчерпав друг друга и будто погаснув. Покой, казавшийся всегда таким далеким, наконец поглотил тело. Конечности двигались ровно, стремительно, не творя себе преград.

Сатурн поднял с пола средних размеров баллончик и небольшую горелку.

Тело вспыхнуло мягко, пламя не распространялось ни капли дальше отведенного ему пространства. В пылающих остатках Сатурн наконец разглядел что-то родное. Зеркально отображенное.

— Следующее задание в немного специфическом месте. Слышал о начале строительства лунной колонии? К твоему прибытию отсек будет готов, оставайся там, пока не придут двое, постарше и помоложе, слегка бородатые. Пояснения инструкций нет.

Сатурн поклонился и вышел в дверь на стене.

По прибытии на Марс, Меркурий ненадолго выпал из общей картинки. Правда вот вернуться обратно не составило особого труда. Отсек, хотя бы совместный, снять не удалось. Зато попал он в самую гущу мало соображающих работяг и захваченный общим течением всплыл где-то посреди до краев набитого общего отсека.

Подобные глупости смутить его не могли. Лишь отсутствие где-либо вокруг намека на Никандра давало кратковременное успокоение.

У тех, с кем действительно делил космическую конуру, узнавать было нечего. Даже когда он легонько прислушивался к неделовой болтовне, выцепить оттуда хоть сколько-нибудь полезную информацию не представлялось возможным.

Первое время некоторые с Меркурием все-таки здоровались, но быть в постоянном контакте побаивались. А постепенно и вовсе вынули его из своих и без того скудных головных мышц и перенесли куда-то далеко, на полку объектов, не представляющих интереса. Меркурий по достоинству оценил их поведение. Для него сложившийся образ и вообще вариант светился яркими положительно-зелеными огоньками.

На сутки арендовав небольшой планетоход, утром Меркурий отправился в обход колонии. Его мысли были увлечены предстоящими исследованиями, что помогло отвлечься от докучавшего последние несколько месяцев кошмара.

Почему Никандр не найдет его? Очевидными выводами из информации, которой он обладал посредством обучения у Лару, являлись когда бы то ни было неминуемые встречи-пересечения между подобными им. Никандр, Лару, он сам. Все это постепенно утрачивало краски прежних переживаний.

Меркурий выехал за пределы колонии. Со стороны она выглядела великолепно: необъятный механизм, работа во славу новой жизни. Долгая задержка здесь не предвещала ничего хорошего. На пароме Меркурий наслушался рассказов про дураков и героев, не вернувшихся с ночных «прогулок» по Марсу. Ещё лет семьдесят пять так точно нельзя будет ночью спокойно прогуляться по марсианской земле.

Меркурий ощутил знакомый скрип: кто-то поворачивал ключи в его голове. Стандартные действия — расслабленная защита в смеси с плавной концентрацией на очаге ощущения — не помогли, знакомый скрип в голове усиливался, Меркурий не мог задержать входящего. На смену внутреннему необходимо было подключить внешнее физическое сопротивление.

Аккуратно, не налегая на контроллер, Меркурий медленно развернул планетоход спиной к поселению. Лару подошел к машине, как всегда упорно-сконцентрированный, но слегка усталый взгляд иглой впился в Меркурия.

Выйти наружу он не имел никакой возможности. Наверное, лицо его с каждой секундой принимало все более взбудораженный вид, потому как Лару, слегка наклонившись, отошёл в сторону и слегка назад, и так далее.

Меркурий на мгновение понял значение происходящего — раз Лару вернулся, значит он исправил ошибку или же наоборот, ошибка его уже непростительна. Следовательно, учитель не умер, а лишь незаметно покинул ученика, что в общем-то являлось частой практикой в их традиции. Но тогда его теория в некоторых аспектах ошибочна.

Меркурий потянул джойстик газа на себя и последовал за учителем, для разгадки поданного знака требовались дополнительные условия.

Секунд через двадцать, поравнявшись с Лару, Меркурий вновь испытал знакомые постукивания по внутреннему замку. Почему учитель молчал? Они продолжали путь, пока у Меркурия не закончилось топливо — быть уверенным в правильности поступков учителя, Меркурий помнил правило. Возвращаешься только дойдя до конца. Для Меркурия не было другого выбора, он играл отведенную роль и потратить топливо до самого конца — было его испытанием.

После окончательной остановки где-то вдалеке остановился и до того продолжавший следование Лару. Меркурий вскрыл экстренную коробку и достал одноразовый мини-баллон с воздухом, трубку и маску, стандартный набор. Позади висел потертый, но рабочий скафандр среднего размера, выкупленный Меркурием у одного из сожителей, отдавшего за бесценок многие старые вещи.

Когда Меркурий вновь приблизился, вокруг во всей красе стояла тихая жуткая марсианская ночь. Если брать во внимание информацию из стандартного путеводного журнала по Марсу, что в изобилии присутствовал на каждом межпланетном пароме, то становился очевидным и в полной мере ясным факт: возвращаться уже как ни крути совсем некуда.

Потому сомнения следовало убить, иначе они сами избавились бы от владельца.

В какой-то момент Меркурий понял — воздух подходит к концу, а чуть позже упал на лицо и еле заметно приподнял глаза — удаляющаяся в изумительном сиянии фигура Лару. Меньшей картинки он и не ждал. В самом конце показалось будто в лицо ударил жуткий напор воды, кто-то знакомый спасался от чудища, летящего позади с невиданной скоростью. Воспоминание промелькнуло, сменившись напоследок осознанием того, что кто-то знакомый — никто иной как он сам. Но куда направлялся Лару? Удаляющаяся точка, пока довольно большая, все еще хорошо различимая. Меркурий в последний раз моргнул и прищурил глаза, чтобы лучше различать горизонт. Затем он куда-то провалился в чарующем безразличии к тому кто он и где, но точка никак не выходила из головы. Странное желание — увидеть еще раз, напоследок, слегка, прикоснуться к сиянию. И, кажется, посмотри кто с высоты полёта птицы, внимание его несомненно привлекла бы яркая точка, почему-то ужасно назойливая и не выпадающая из виду, хотя и вполне вписывающаяся в общую изначальную картинку. Так или иначе всё это могла лицезреть только одинокая чайка.

Точка странным образом влияла на поведение птицы. Скоро та уже неслась не свойственно самой себе вниз к сладостно мерцавшему шарику.

Вдохнув в полной мере нового воздуха, Меркурий, выйдя на берег, окунулся в полноту своего существования. Бывшие отклики будто посыпались из внутренностей вон, при чём сразу из всех. Ощущение состояло главным образом в быстрой и эффективной фильтрации.

Выделить основное теперь, казалось, совсем нетрудно. Ориентир, что был примечен с самого начала, уже вполне откровенно тянул вглубь, выкорчёвывая дорогу подобно мачете в руках опытного проводника.

Джунгли не совсем являлись джунглями, в общем случае это был совсем всё тот же лес. Неодинаковый, полный просветов и копошащейся живности. Отяжелевшие листья больно спадали с деревьев, увлекая Меркурия в собственные пламенные подпространства. И так далее, и тому подобные незаметные мгновения проносили его сквозь отвлечённую другими проблемами зелень, дышащую антагонистом нового воздуха нового Меркурия.

Слух впервые уловил аритмичное постукивание по чему-то несомненно железному. Звук гармонично переливался, визуализируясь в голове слушающего плавно перемещающейся прыжками из угла в угол несимметрично окрашенной идеи.

Меркурий остановился. Внутренний навигатор всё также тянул вперед. Окружающее тюбикоподобное пространство напомнило о встречах с ничего не подозревавшим Никандром. Эта мысль развилась и превратилась в поток. В попытках исключиться из диалога с самим собой, он ощутил нервозную головную боль, разразившуюся сотней мелких колебаний.

Боль постепенно усиливалась, что подвигло его опуститься ниже и прислониться к ближайшему дереву. Видимо вокруг никогда ничего не менялось, ощутить что-то лишнее он был не в силах. Постепенно потеряло смысл спрашивать себя: сидит он здесь постоянно или только что пришел?

Искаженность вокруг не изумляла, скорее придавала ситуации равновесие. Подобно погружающемуся под воду пловцу Меркурий наблюдал, затаив дыхание. Беспрецедентное безразличие появилось хлопушкой и подобно наркозу взяло верх над примирившимся со всем пациентом. Отдаваясь окружающему, Меркурий как никогда ощущал себя в чьих-то громадных руках.

Яркий свет постепенно сдавал позиции уравновешенному состоянию. Картинка прояснилась, выплескивая наружу фон и непосредственно близкие реалии.

Меркурий всё также сидел, прижимаясь к дереву головой, делясь собой нараспашку со всем миром. Прекрасное кристальное озеро щекотало глаза заразительным ветром, тянущим глубокое ввысь и наоборот. От прежнего Меркурия уже мало что осталось.

Через некоторое время родилась тут же приведенная в действие попытка встать или хотя бы слегка приподняться. Сделать это удалось с поразительной легкостью, тут же вывернувшейся наизнанку от вышагивающего из-за куста парня. Меркурий был связан по рукам и ногам. Парень благополучно нанёс два ножевых ранения, тщеславно буркнул какую-то несуразицу и ушёл. В теплом безразличном покое он будто наблюдал происходящее совсем со стороны.

После благополучного расставания с непонятным существом, Меркурий вернулся в обычное состояние, подразумевавшее под собой продолжение жизни от первого лица. Отсутствие вечно влекущего ориентира въедалось постепенно, ближе концу ускоряясь и частично отрезвляя в лучшую сторону.

Отсутствие постоянного спутника — вот характер подобного чувства. Невозможность защиты, Меркурий впервые ощутил полную бесповоротную непривязанность. Руки сковывала лишь одинокая паутина, видимо давно уже здесь кем-то оставленная. Ноги и подавно оказались полностью свободны.

Тряхнув головой, он восстановил горизонт до конца. Теперь, стоило лишь приподнять голову, впереди виднелась воодушевляющая стена громоздкого непроходимого леса, совсем не походившего на окружавший его ранее.

Тяжесть первого шага сдавила плечи каменными тисками. В какую сторону исчез непонятный гость — припоминалось с каждой секундой все тяжелее. По своему негласному детскому правилу ничего не оставалось, как только повернуть направо, цепляя ветки свисавшими обрывками рубашки. Остекленевшая невозмутимость пламенем подпитывала уже совсем нормализовавшийся взгляд. Холодный привкус стремительно падающих с деревьев капель и очаровательный берег, от которого Меркурий держался чуть в стороне, правда ориентируясь здесь как и прежде, выдержанно напоминали ему о цели. Куда именно идти он помнил. Оно являлось его самым цепким воспоминанием.

Спустя приблизительно полчаса Меркурий приблизился к одиноко вопиющему двухэтажному старинному домику, лелеющему себя в утреннем свете. Вокруг давно никого не было, если можно было судить по отсутствию вмешательства в утренний пыльный узор на подступах к крыльцу. Дверь едва скрипнула, когда он вошел внутрь. Несколько шагов вглубь.

Сильная вспышка воспоминанием проскользнула сквозь разум Меркурия. Казалось, такая же постоянная, освобождая правую ножку, она чуть сдвинула одеяло вниз. Исходившее во все стороны сияние поражало силой. Не то, чтобы это было тот самый детский свет, оставшийся у Меркурия тоже сильной вспышкой, нет. Играть подобно ей никто не мог, изобразить настолько дивный цветок лишь мягким движением рук на полупрозрачном белье, окутывая при том всё окружавшее пеленой себя. И каждый предмет, думать о которых просто было невозможно в подобном контексте, отражал свечение всем существом. А именно существом казалась ожившая вдруг комната, искрящаяся под тяжестью отведенного ей божества.

И постепенно все перерастало в безвыходный плен, играющий в лицемерные сказки. Меркурий приблизился к постели, но не смог повторить движений из воспоминания. Перед ним появилось нечто восхитительное, терять, раскаиваться или совершать он совсем не собирался.

Роли явным образом поменялись, выключиться из перипетии мелькавших секунд не представлялось возможным. Меркурий ощутил себя убранством. Не более, если не менее. Ведь он не мог отразить ее красоты. Падавшая на него пелена отходила вглубь, пряталась в тень, исчезала в ничто. Каждой мыслью он пытался ухватить и притянуть к себе любой шанс. Но его собственный свет, хотя он сам уже давно так его не называл, настойчиво не взаимодействовал с её свечением.

Словно ожесточенный воин, он сопротивлялся накалу. Отчего она так упряма? Его остановила собственная рука, скрутившая волосы головы. Очнись!

Тепло пронзило тело и прокатилось вглубь, сквозь каждый промежуток между атомами тела. Меркурию стало казаться, будто он видит копии себя повсюду. Куда ни посмотри, везде он. И его чернота, серость и глупость настолько сильно перевешивают общие весы, что интерференция их волн абсолютно пуста, как бы сильно его желание раз за разом не превосходило само себя.

Но то лишь желание. Меркурий ощутил эффект конструктора. Кто-то аккуратной рукой сводил кубики вместе и аккуратно, еле заметно касаясь, прятал их вглубь себя. Определяя места без инструкции, уверенной рукой и по своему усмотрению. В промежутки, коих оказалось безмерное количество, попадали совсем разные буквы. Меркурий понять происходящее не пытался и во всей полноте своих знаний был в невозможной степени не в силах. И он отпустил себя, оставаясь внутри, и даже мысль, что создал в последний момент ощутила себя раздробленной. Тогда каждый кусочек нашёл своё место и выглядел с первого взглядам вековым деревом, пустившим корни в совершенно незапамятные времена.

Меркурий, едва заметно, легонько провёл рукой по плечу спящей девушки и медленно уверенно обнял ладонью.

Далеко за окном завыли приближающиеся сирены. Следовало ожидать, но он совсем позабыл. Кто-то громко и настойчиво барабанил в дверь кулаком. Она открыла глаза и улыбнулась. Меркурий взглядом неловко попросил оставаться в тишине.

Казалось, дверь сейчас лопнет под напором столь активных толчков, пинков и просто тяжелых ударов. Но приближающиеся сирены спугнули незваного гостя. И тот, угостив на прощание дверь сильнейшим ударом ноги, судя по затихающим шагам, сбежал с крыльца, завёл что-то громоздкое и поспешил в сторону леса, производя чрезвычайно громкие потрескивания.

Сирена совсем приблизилась к дому. Послышались шаги, дверь, разбитое окно. Меркурий пошел навстречу, чтобы пустить их внутрь комнаты.

Снаружи никого не оказалось, на фоне темно-серого горизонта раскачивалась наполовину оторванная оконная рама. Мягко оторвался и звонко упал кусочек стекла. Меркурий аккуратно и кропотливо осмотрелся. Но больше не услышал ни звука.

Окружающая комната изменила себе. Меркурий понял, что всё-таки упустил. Его кулак влетел в стекло сквозь занавеску и вышиб оставшееся окно.

Он проник в чей-то дом, странно, вором назвать себя он вряд ли бы смог. Даже при всей самоненависти руки пока до такого не доходили. Серое утро трепетало, окончательно расчищая путь от остатков такой же серой мыслительной деятельности. Внутри дома кто-то был, присутствие человека он ощущал за версту. Молодое, но сдержанное дыхание, цветное свечение. Когда-то он пытался отыскать похожий фасон для собственного удовольствия. Оказаться посреди проломленного тобою окна, на пути в дом с явным намерением совершить что-нибудь тяжёлое. Подобное придавало немного свежести.

Жутким взглядом он окинул территорию: заросшие пылью старые кровати, тяжелые древние шкафчики, битком набитые никому не нужным барахлом. Невнятно оказавшийся посреди комнаты стол с огромными зарубками по краям. Гниль, какая же все это гниль. А! Он аж посинел от глупости хозяев. Он пробежал по дому с дикими мыленными криками «Безвкусица! Безвкусица!». Все сбивая на своем пути, выколачивая двери, задевая ногами табуретки, с грохотом скатывавшиеся по лестнице вниз.

Внизу кто-то вышел из комнаты, почти незаметно скрипнув дверью. Он остановился и аккуратно воровато-бесшумно выбрался из окна второго этажа. Постучал в дверь. Ему открыли.

С дикими, не своей тяжестью, а своим безразличием словами он что-то сказал, упомянул пару слов про какие-то уровни, был приглашен за стол. В определённый момент достал револьвер и приставив к голове хозяина, нажал на курок.

Меркурий ощутил небольшое помутнение и звёздочки в глазах. Он стоял с огромным, подобно тем, что в старых фильмах держали при себе самые безбашенные мафиози, револьвером в руках и стремительно спускал курок в собственный лоб. Осечка, он крутанул револьвер. Приставил ещё раз. Снова осечка. Двух раз хватило, чтобы совладать с собой и перестать воспринимать должным образом огнестрельное оружие.

Поднявшись с табурета, Меркурий вернулся в комнату, замыкая круг достаточно длительной проверки усталым взглядом на прекрасную постель. Кажется, она вновь уснула, а подвергать этот сон какой бы то ни было опасности совсем не хотелось.

Подобно лепестку, он чувствовал себя раскачанным столбом, не в силах быть мягким и аккуратным. Лишь громоздкий, тяжелый, нескладный по сравнению с её лучезарностью.

Глава XV

Ной очнулся резким толчком. Если его действительно посетила одна из Ки, а это несомненно произошло, то какой же конфузный он ей оказал приём. Ной не допускал распространения одной небольшой ячейки собственной памяти дальше второго подуровня. При чем помехи сказывались уже на первом, второй же почти не улавливал сути, почитая информацию за некое недоступное божество. Подобные издевательства были просто необходимы. А как же иначе? Тогда Ки совсем была бы не Ки, а очередным всплывшим откуда-то снизу подуровнем, едкое ответвление, созданное с целью потянуть время.

Составлять картинку можно были лишь начиная с четвертого и ниже. Ною ячейка была доступна целиком, потому искушать себя слепыми надеждами он не стал, перейдя сразу к ясному изложению.

Была большая вероятность, что столь экстравагантное обращение Ки не отпугнёт, а скорее наоборот, сделает ей честь, лишая возможности применить стандартные знания, полученные при обучении. Но все же Ной был совершенно сконфужен от такого нерационального и даже опасного толчка системы.

Ки точно навещают оставшихся после гибели родных цивилизаций, Ной чуть было не сплюнул, но удержался — теперь он скорее всего не один, хотя в общем-то какая разница, всем и так ясно что в голове у стандартизированных хранителей — ха-ха, вряд ли там его кто-либо назовет хранителем. Что за глупое слово. Единственное, что ему удается пока хранить в полной мере, так это машинку своих дурных фантазий, подчас блещущих террористическими сбоями. Ной дрогнул затёкшими губами. Слабость от времени — вот и всё, что он ощущал в такие минуты. Следовало вернуться.

Холодный ветер разбрасывал предметы обихода в крутящийся поток, частично вымывая в окно и там уже прибивая в грязь истошным хлопком, проносившимся по прибрежным домикам, представляя себя брутальным ударом.

Комната, по-прежнему укутанная теплом, казалось расцвела до неузнаваемости. Воодушевленный взгляд Меркурия не мог отпустить мягко спящую фигурку, без боязни всем своим видом открытую в холодные руки. Ощущение дремоты и совершенно необоримая глухота, настойчиво-постепенно заполнявшая уши противоречивым мёдом усталых мыслей. Сложенные вместе ладони легонько качнулись в полудрёме и чуть на мгновение привели Меркурия в себя. Но тут же, поддавшись вере в уже свершившийся удачный исход, он на мгновение упустил краешек и провалился в еще более холодную, нежели он сам, бездну. Взгляд застыл, мастерски предавая слугу.

Что-то рассыпалось в руках маленькими камешками.

Меркурий вздрогнул и в ошеломляющем беспамятстве раскрыл глаза, ожидая чего-то громадного. Наперекор тому всё вокруг составляло вполне сносный общий рисунок. Но кое-что изменилось. То была не комната деревенского домика. Меркурий чуть было не взвыл, когда догадался где он. Ной стоял в собственной гостиной, пустующей как обычно, наполненной мраком, серебряными ложками в застеклённом буфете и сказочно льющимся в окно лунным светом.

Продолжая любоваться сквозь пыльные фиолетовые занавески, он попятился назад. Ощутив стену в коридоре, ведущем далее в две остальные комнаты, Ной развернулся и вошел в кабинет. Подобные авантюры не приводят к положительному эффекту, он знал. Терпкий привкус во рту оживлял рецепторы. На всякий случай он закрыл дверь на замок.

Глава XVI

Ки брела по маленьким улицам выплавленного города железных палаток. Вокруг стоял сладкий потрескивающий звук-последователь рождавшихся в деревьях и бьющихся о металл капелек. До настоящего рассвета было далеко. Впереди светлела верхушка космически кораблического сооружения.

Куда именно она попала и где в этом светлеющем огненном небе её прежний дом, Ки совсем не знала. Незнакомая печаль коснулась цветка. Но организм не распознал опасных последствий и предложил симбиоз. Взаимовыгодный союз оформился сам собой, легонько прижав чуть ниже к земле инопланетное создание.

Ки была одета в мятую ночную рубашку, покрывавшую все тело, просторную подобно огромному мешку, но не спадающую, закрепленную где-то в плечах. В следствие подобных особенностей, карабкалась ввысь она чрезвычайно красиво. Развиваясь подобно птице на ветру, силящемуся с высотой всё более поднять её в воздух и понести в колыбель человечества, объявляя по пути все неточности всевозможных расположений. Но Ки взбиралась храбро. Высота казалась ей совсем ни по чем.

Ведомая гравитацией, она спустилась на противоположной стороне вниз, пересекая таким образом здание целиком поперек. Дорога постепенно мощным потоком перестраивалась в тропинки, размыкаясь на несколько, и каждую она выбирала, не отдавая кому бы то ни было предпочтения по каким-то геометрическим соображениям. Далее вынужденные непреклонным духом сообщества, комканные дорожки сплетались в одну, образуя широкий тракт.

Не чувствуя усталости, Ки стремилась вперёд и вперёд. Её футболка-мешок притягательно порхала на ветру, задавая общий темп путешествию.

Когда-то давно ей приходилось слышать о подобных мирах, сказочно-прекрасных вечно меняющимся настроением. Дождь питал её насквозь, унося воспоминаниями в глубины собственного недостижимого дома.

Каждая из Ки из года в год покидала родное убежище, отправляясь на помощь нуждающимся. Искать приходилось долго, но этим занимались внутренние инстинкты. Проносясь общим течением, она видела миллионы потерянных миров, куда они не успели или где в них не нуждались. Не подчиняясь самой себе, Ки шагнула за пределы потока. Было особенно тепло и сонно. От мягкого предмета исходил ласковый аромат. Она вдохнула его всем существом и оставила внутри как первое воспоминание о новой жизни.

Очень долго темнота всё никак не размыкалась, но в такие минуты Ки было слишком хорошо, чтобы чему-то печалиться. Она предпочла до поры до времени ничего не предпринимать.

С ходом поры и времени Ки ощутила приближающуюся страшную запутанность и сомнения. Неопознанным комом они накатились на её свечение, в качестве рецепторов установленное вокруг.

Аккуратная на неизведанной территории, запутанность предпочла организовать терпеливую засаду. Она несколько раз покидала убежище и вновь возвращалась, выжидая подходящий момент.

Но и Ки в свою очередь не теряла времени даром. Запутанность следовало поразить первым же ходом, придать ей некую устойчивость. Выпрямить её структуру, и на радостях запутать ещё сильнее. Внушив тем самым ей собственное величие. И перед второй атакой нанести сокрушительный удар, исчезнув из поля видимости. Запутанность погубит себя своим же мечом. Путешествие оказалось следствием нехитрой распланированной трёхходовки.

Ки приблизилась к огромному озеру. Ей очень понравилось собственное отражение. Хотя нет, она немного перемотала мешок в районе поясницы.

Мир, к которому она привыкла за последние время, никак не сочетался с окружавшим. Вокруг бродили странные тени, закрытые в своей темноте. Они не замечали Ки, которая всё с любопытством разглядывала, пролетая мимо и чуть ни касаясь.

Почему-то нигде не было видно его. Она искала долго. Дороги вновь и вновь смыкались и размыкались. И каждую она проходила, но ничего не могла найти. Где?

Глава XVII

В комнате не было совсем никого. Меркурий похолодел. Он выбежал из дома вон, внимательно осмотрел всё здание, но ничего не нашел. Стоять на месте совершенно не представлялось возможным, а потому он побежал в сторону общей деревни, откуда ранее, как ему казалось, доносился вой сирен.

Бежал он очень долго, вокруг ни души и только сгустки однообразных полей, тяжелые отпечатки гусениц. В глазах тускнело, искрилось, восстанавливалось и вновь по кругу. Постепенно пришло осознание того, что бежит он совсем не к, а наоборот — от неё. Меркурию стало сильно не по себе.

В определенный момент он всё-таки развернулся и побежал обратно. Несколько минут и окончательно потемнело.

Спустя неопределённый промежуток времени Меркурий открыл глаза, укутанный со всех сторон холодной и мокрой травой. Что-то тихим шелестом пронеслось в небе. Озадаченно он посмотрел вниз: маленькое синеющее насекомое под покровом ночи предпринимало тяжелый переход сквозь его запачканную землёй руку. Следом вереницей тянулись полчища насекомых, готовых немедленно предпринять попытку набега в целях занять новую территорию, если, в свою очередь, подвиг храбреца увенчается грандиозным успехом.

Меркурий встал и быстрым шагом устремился в сторону оставленного дома. Тусклый лунный свет недалеко от крыльца мягкими переливами играл водой в ржавеющей бочке.

Внутри никого не было, лишь послевкусие мягкой постели, оставленной обитательницей в прежнем виде. Старинный кабинет на втором этаже, переделанный под библиотеку полусгнивших книг, сквозь окно освещался лучше всего. Продрогший Меркурий оставшуюся ночь решил переждать там.

Один из грубых деревянных стеллажей опрокинул ворвавшийся сквозь окно ветер. Темнеющие обложками книги рассыпались по всей площади не менее удручающего кабинета. Чуть дальше от окна, в слегка освещённой половине, скопилась основная масса.

Меркурий очистил от грязи пол у огромного дубового стола, утеплил двойным слоем подручных книг и, прикрыв дверь, мрачно лёг, укрывшись парой старых плакатов. Первый этаж, в частности комната с удобной постелью, его нисколько не прельщали. Здесь он чувствовал себя далеко от утренней неудачи. Сдаваться, конечно, он совсем не собирался. Утром он покинет здание и в спокойном состоянии отправится в путь по горячим следам.

Меркурий практически уснул, когда особо выделяющаяся своими размерами горка сваленных книг чуть покачнулась и поплыла. Первыми вниз съехали маленькие, пока не отсыревшие томики. Следом лавиной покатились огромные сборники, видимо словари, справочники, энциклопедии. Наконец, осталось только черное пятно. Следом что-то знакомо зашевелилось маленькими воронками, образуя черные подобные вихрю конструкции.

Вскоре перед Меркурием в полный рост предстала человекообразная фигура, обрамлённая неким переливающимся волосяным покровом. Они находились посреди пустого безразмерного зала. Окружающая панорама продолжала вполне закономерно перестраиваться. Постепенно впереди материализовался огромный стол, уходящий вперед в темноту. Он примыкал к сходящимся у потолка стенам почти вплотную, отводя немного места желающим.

Меркурий посмотрел вниз и без свойственного удивления понял, что окружающая действительность менялась не произвольно, а вследствие их плавного перемещения. Следом стол исчез, уступая пространство небольшой пещере, далеко впереди виднелся поблёскивающий выход. Чудище подошло к двери, обернулось и поманило за собой. Меркурий вдруг понял, что смотрит в ту же кучу сваленных книг, и видит лишь первый пробегающий луч восходящего Солнца. Нет, дверь обязана открыться, иначе зачем он здесь?

Дверь в кабинет дернулась. Сквозь просвет можно было различить будто сошедшую со старого фильма улочку. Меркурий встал и, спотыкаясь о разбросанные повсюду книги, подошёл, повернул ручку и с силой потянул на себя. Дверь не поддалась, что-то внутри мешало распахнуться. Тогда он оглянулся и увидел позади прежний мощный дубовый стол. Правда теперь он был совсем не похож на виденный в кабинете ранее при первом затуманенном взгляде. На этот раз он тянулся далеко вдаль, чернеющий, расплывающийся пропорционально глубине взгляда.

Меркурий осмотрел потолок: очевидной и главной помехой явились сводящиеся на непроглядной высоте тяжелые каменные стены. Прямоугольная дверь никак не вписывалась в специфическую арку. Попытки протолкнуть её внутрь также не увенчались успехом. Спонтанно и незаметно исчезло волосатое существо, нигде не продемонстрировав никаких отметок-помощников.

Меркурий ещё раз осмотрел комнату: книги, окно, дубовый письменный стол. В итоге — ничего полезного. Позади прогремел душераздирающий плачущий крик. Сквозь щель в комнату с улицы залетела птица. В полном отчаянии она рванулась куда-то вверх и исчезла в темноте потолка.

Что-то знакомое, но далекое подобно забытому несколько лет назад сну, промелькнуло в голове у Меркурия. Он прислушался. Что-то с диким страхом смотрело на него сквозь пропитанные ужасом линзы. Меркурий потянул себя вперед, зацепился взглядом за правый глаз рыдающей резкими порывами птицы и прорвал что-то похожее на натянутую тряпичную перегородку.

У Меркурия вырвался радостный клич. Птица — чайка! Учение Лару испытало в тот момент неоспоримое превосходство. Он бросился к щели, ветер неровными порывами, казалось, изо всех сил старался помешать выбраться наружу. Тогда чайка устремилась вверх и, на мгновение поддавшись потоку, словно уносимая бурным течением рыбка, спланировала вниз, отдавая себя манящей уличной прохладе сравнительно свежего воздуха.

Ки переглянулась со своим отражением в стеклянно-прозрачном озере. Кажется, вернулась обратно. Босые ножки медленно коснулись воды. Похожее ощущение она испытала, уносясь прочь ото всюду сковывающей клетки. Чеканно-спокойные всплески воды в полном смысле слова танцующих рук постепенно несли её всё ближе к домику.

Вскоре стройная фигура со струящимися от одежды капельками приблизилась ко крыльцу, вошла внутрь и, не оборачиваясь, на носочках пробралась в свою комнату. И зачем она потратила день на не представлявшую никакого интереса реализацию. Правда вот первые и последние минуты она бы приберегла.

Ки вернулась в уже не общий, но всё ещё предварительный поток. Стоило выбрать что-нибудь совсем иное. Задача оказалась совсем не простой: запутанность присутствовала в каждом промежутке. Тогда Ки предпочла поступить идентично первой попытке. Её расслабленное тело вынесло на пустую золотисто-сероватую улочку.

Небольшое причудливое сооружение оазисом красовалось посреди почти совсем пустого пространства. От огромного куба в сторону тянулись два небольших перпендикулярно совмещенных вытянутых прямоугольника.

С противоположной стороны куба вырвался журчащий переливающийся клич. Ки напряглась. Знакомое присутствие. Небольшое белое существо поднялось над кубом и неловко, конфузясь, устремилось вперед, держась вдоль примыкавшей дороги.

Переждав некоторое время, Ки обошла кубическое сооружение. Там оказалась не до конца запертая дверь. Из щели наружу сочилась та самая старая знакомая запутанность. Ки побыстрее с усердием потянула на себя дверь и сильно захлопнула, сопроводив резким успокаивающим щелчком.

Обрамлявшие горизонт далекие дома её внимание совсем не привлекали. В раздумьях Ки вскарабкалась на крышу куба, оттолкнувшись от торчащих перпендикулярных прямоугольников. Так она провела некоторое вновь неопределённое ни для неё, ни для Меркурия время, свесив и скрестив ноги над гранью, где располагалась дверь, и глядя на убегающую дорогу.

Чуть позади, совсем внизу, Ки не смогла разглядеть сразу, материализовался кто-то живой, следовало подползти поближе. Небольшой старик пытался припрятать огромный шар под перпендикулярные прямоугольники.

Ки повернула голову вправо, повернула голову влево. Ничего не понятно. Старичок продолжал силиться, но у него никак не получалось. В конце концов он повернулся и сел. Ки с полнейшим изумлением наблюдала. Человек заметил и, улыбаясь, протянул Ки шар, указывая на крышу куба. Ки свесилась вниз и, до сих пор ничего не понимая, приподняла предмет. Скорее это был эластичный сосуд шарообразной формы. Ки положила его недалеко от края грани и посмотрела вниз. Старик бесшумно убегал в сторону приближавшегося двора.

Ки ударила в стенку шара и тут же упала. Окружающее пространство частично исказилось. Сохраняя иллюзию грани обычного евклидового куба, оно вдруг превратилось в полукруглое. Ки попыталась отступить, но лишь покатила назад прозрачный шар.

Грань куба треснула. Ки со всей тяжестью рухнула в темную комнату. Справа внизу от неё, мрачно примкнув к одной из стен лежало спящее тело. Но Ки не могла выбраться из шара, правда постепенно он чуть уменьшился соответственно её геометрическим параметрам. Ки ничего не оставалось, как только покатить его вглубь комнаты. Дорогу преградил огромный параллелепипед, пугающий размерами. Кто-то поднял Ки и пустил катиться по столу вглубь длинного зала.

В определённый момент действие подошло к логическому завершению, параллелепипед кончился и Ки на огромной скорости свалилась вниз. Частично придя в себя, она оказалась на лестничной площадке очень старого обшарпанного дома. Слева и справа красовались оборванные двери. Послышались шаги.

На пороге правее стоял тот спящий человек из комнаты. Быстрыми шагами человек навлек на них облако пыли. Ки чихнула и тут же будто с облаком смешалась. Человек с изумлённым спокойствием ушёл, но, немного погодя, вернулся с небольшим мешочком, куда старательно сгрёб с пола все крошки Ки.

Было досадно темно и в какой-то момент даже показалось, будто она вернулась в самое начало или же никогда дальше вообще не продвигалась.

Вновь неопределённый промежуток и времени и вдруг свет. Ки выпорхнула наружу. Человек поднял вокруг очень много пыли и чихал, очевидно, силясь повторить её фокус. В какой-то момент у него получилось, но тогда же свою первоначальную форму обрела Ки.

Она выбежала вон из квартиры, из дома. И побежала вперед, не разбирая дороги, лишь бы не дышать больше пылью. Постепенно дома вокруг исчезли. Но Ки всё летела сквозь грубые деревянные срубы и далее в сторону воды. Намечался водопой. Все братья будут там, без неё не начнут. Королева семейства, прыгучая, длинная. Серебристое пятнышко на боку придавало уверенности в собственном превосходстве.

Вон из человеческой обители, скорее, ближе к корням. Только бы преодолеть высокую грубую стену! Последняя обитель, застава, переходный пункт. Нельзя натолкнуться на человека.

Она обошла дом с правой стороны, стена оказалась в поле зрения. Сквозь поднявшуюся песчаную пыль она никак не могла разглядеть дороги. Ступать следовало тихо, медленно, постепенно перебирая метр за метром.

Шагов через двадцать пять совсем рядом промелькнул знакомый силуэт. Она шарахнулась в сторону, но внутренняя сосредоточенность придала сил и предотвратила непоправимый отход от верного пути. Ки лишь облизнулась и, тешась самовнушением безопасности и превосходства, классическим прыжком преодолела высокую заставу, в награду облачая себя родными темно зелеными локонами водопаду подобно ниспадающих лиан.

Бесшумно Ки приблизилась к стае: гепарды пили.

Имитируя слышанные в голове пару минут назад звуки, Меркурий спланировал вниз и в поисках источника продолжил полет в трёх-четырёх метрах над землёй.

Постукивания постепенно усиливались, плавно перетекая в отчетливый плеск. Небольшие животные сбегали вниз вдоль маленьких ответвлений ручья приличных размеров. Теперь уже Меркурий чуть свернул вправо, в сторону источника спонтанной паники.

Жёлтые фильтры сменили стандартно зеленую опушку леса и на каменистые выступы тяжелого водопада. Чуть поодаль водопад превращался в место водопоя животных покрупнее прежних. Меркурий спланировал в сторону, дабы не быть замеченным, возможно, голодными хищниками. Аккуратно присматриваясь из-за стабильно скрывающих веток прибрежных деревьев, он выискивал взглядом новую жертву, существовавшую в этом мире грязи немного аккуратнее прочих.

Страстные пантеры, грациозные волчицы, хитрые львицы. Если весь набор перед ним, значит искать пока совсем нечего. Снова его позвали на не оправдывающий затрат ужин. Меркурий к тому времени несколько дней бороздил пространство в десятках метров над землей ради куска потяжелее обычного рациона их племени. Он и не помнил вовсе как избежал общей стаи. Но, несомненно, за возможность благодарил всё вокруг.

Самки молча пили, спокойно опустив голову вниз. Нельзя было назвать кладезем эмоций усталые морды самцов, лениво совокуплявшихся поодаль. Меркурий возвёл очи к небу, опустил вниз, посмотрел вправо, затем влево.

Он перелетел чуть глубже к водопаду и вновь аккуратным взглядом разобрал на части каждого потенциального героя. Так безрезультатно продолжалось несколько минут, пока, наконец, в глубине общего водопоя Меркурий не приметил обособившуюся диаспору гордых животных. Самцы, подняв голову высоко над водным слоем охраняли утоляющих жажду самок. Меркурий наблюдал оценивающим взглядом и чуть не поплатился собственной неприкосновенностью.

Пару минут спустя из-за деревьев мягкой поступью выбежала еще одна самка и приблизилась к общему водопою. Тяжёлые гепарды пропустили её вперёд в общую чреду.

Меркурий произвёл резкий рывок. Отвлекшиеся самцы пропустили его вглубь круга. Он приземлился аккурат на тёплой и главное — абсолютно чистой, приятно пахнущей спине новоприбывшей.

Внутри он совсем не чувствовал желания противостоять влечению, но ради общих инстинктов она все-таки могла воплотить смертельно опасное действие.

Несмотря на ожидания Меркурия, гепард вошла в воду по собственную шею и дала пить ему. Меркурий, стремясь поддержать общий частично пафосный тон разговора, разумеется, немного отпил. Но, вновь подняв голову, не взлетел, остался на месте в обществе прекрасной самки.

Тогда она пошла дальше и уже вплавь преодолела тяжелый водный поток. Меркурий несколько раз вынужденными движениями смыкал кончики пальцев, но на попутчицу никакого естественного воздействия не оказывал.

Противоположный берег мгновенно скрыл их от голодных взглядов животных.

Ки молча вывела Меркурия к огромной стене. Они смотрели ввысь долго, но никак не могли разглядеть удобного для перехода места. Неожиданно и крайне быстро Ки выстрелила телом вверх и вновь неопределённым движением зависла наверху, подобно канатоходцу удерживая и себя, и Меркурия в качественно тяжёлой позиции.

Позади внизу внезапно послышались тут же резко стихшие смелые голоса гепардов-самцов. Но Ки и Меркурий на огромной высоте не слышали уже ничего. Меркурий, пораженный грацией, мастерством и смыслом прыжка. И Ки, обласканная лучами открытого ею Солнца.

Меркурий опустил глаза за стену и почувствовал скрип и жжение в голове. Крошечные суставы хрустнули и обломились, гладкие резцы намертво схватили шею, следуя горячим парализующим тело потокам.

Никандр помог Меркурию встать, а после — сохранить равновесие. Для окружающего мира Меркурий не мог подобрать необходимых консистенций, и потому в основном вся работа легла на плечи Ники.

Позади обмотанный тряпками внутри импровизированной стеклянной клетки лежал, очевидно, утконос. Само существо разглядеть было никак нельзя. Возможным казалось положиться лишь на вдруг ставшие крайне ясными воспоминания далеких этапов.

Откуда-то из глубины тянулось последнее действие, стоило попытаться лишь кончиком воли его подавить, как тут же неподъёмный пресс тянул общую конструкцию обрушиться следом за собой в пропасть. Треск открывшихся глаз пробудил внутри чувство, казавшееся ранее неотъемлемым атрибутом глупости. Теперь же Меркурий ощущал глупцом самого себя, парализованного внутри понимания произошедшего.

Но в том то и дело, обладая знанием, Меркурий совсем не сомневался в правильности поступков. Издали улыбнулся Лару. Яркое свечение вдруг вспыхнуло несимметричными переливами по всему периметру клеточки пола, где стоял Меркурий. Никандр сделал пару шагов назад и остановился в радушном и гостеприимном выражении. Позади расположилась девушка. Никандр представил её Меркурию, — Познакомьтесь! Госпожа Ки, только она могла вызволить такого бедолагу как ты из пропасти, которой, при всём моём сожалении, подверг тебя я.

Меркурий сохранял тишину, не сводя глаз с улыбки Лару. Тот всё ещё сказочной добротой питал каждую клетку. Меркурий улыбнулся. Наконец он избавился от надоедливых аллюзий и кровоточащих мыслей, разрешающих каждый отдельный вздох и всплеск.

Позади промелькнуло некоторое шевеление, Никандр в мгновение переместился в сторону клетки и тяжелым ударом кулака сверху сломал одну из стенок. Меркурий оставался в прежнем положении и нисколько не выражал заинтересованности в происходящему позади.

Следуя зову свободы, утконос, видимо, выполз наружу и никак не нашёл лучшего места, нежели улечься между стоп выпрямившегося от неожиданности, но не опустившего взгляд Меркурия.

Резким марширующим шагом, казалось, ранее остекленевший Никандр направился к Меркурию. Лару тут же, не сводя улыбки, судя по всему, быстрыми прыжками опередил Никандра и, оказавшись на пути старца, обхватил того и поцеловал три раза в разные щеки.

Меркурий молниеносно поражённый увиденным, опустил голову вниз и упал в тишину состояния утконоса, с силой распластавшись на недвижимой голове животного.

Тогда Ки подошла вплотную к Меркурию и постепенно пропадающими красками ладони подняла голову утконоса вверх, подчиняя глаза одного глазам другого.

Глубокой краской внизу светилась точка, так сильно влекущая в неизвестность её естества, будто для пролетающей мимо птицы она являлась совсем единственным ориентиром. Но как же та небольшая болтающаяся в клюве палочка? Разве не она указывает путь? Тянуло куда-то вдаль, назад, непостижимое важное задание, программа. Каждый немыслящий сустав тянул оставшиеся совсем в другую сторону. Точка внизу, уже совсем не такая отчетливая, постепенно сливалась с общими предрассветными тонами. В конце концов мало кто мог остановить нашествие рассветных лучей. Вскоре точка совсем исчезла. Сколько птичка не всматривалась, отыскать ту самую блеклую полосу среди полного, радостного света и такого поистине яркого в своей полноте полотна, в сотнях метров под её клювом, не представлялось возможным. Неопределённость растворилась красиво и быстро, смешивая в чёткую совокупность мотивы птицы лететь в направлении, указанном веточкой в клюве.

Издали сперва казалось, будто к ней приближается огромная неопределенного естества такая же птица. По мере течения времени, впереди всё более и более открывалось сосредоточение одинаковости низа в верха, а потому сказать летит огромное существо или плывет не представлялось возможным.

Веточка-указатель покинула клюв ласточки, обрушившись куда-то в неотличимый от верха низ. Необходимость ориентира отпала. Примостившись на край грубого, твердого тела уже вплотную подошедшего существа, ласточка в страхе обомлела. Совсем рядом, будто никогда её и не покидая, аккуратно сложив перед собой лапы величаво полусидел огромный гепард, покрытый местами огромными чёрными пятнами. Ласточка покорно шагнула навстречу тяжелому зверю, теряясь в огромной зубастой, но приятно смотрящейся пасти.

Глава XVIII

Ной распахнул дверь комнаты тяжелым ударом кулака. Свежий воздух жгущим криком поразил его лёгкие. Когда каждый шаг на пути к бессмертию — смерть, с определённой степенью точности даже дуракам наконец приходит осознание неразличимости того и другого.

Для чего же посылать убийц в собственные мечты, являющиеся единственным утешением последних. Меркурий отобразил в себе всю самонадеянную глупость, открывая пришедшей возможность пробраться в святая святых. Теперь он был не один. Точно, она где-то здесь. Убийца. Космический вирус, стригущий остатки цивилизаций.

Свежий воздух, так давно позабытый лёгкими, вызвал приступ тошноты и ожидаемого завершения. Зато ситуация дала впечатляющий росток.

Уже на давно позабытой улице, окончательно оправившийся Меркурий наконец вспомнил своё имя. Где-то здесь была Ки. Её петляющий запах нёс с собой переливами каждый квадратный метр.

Потрескавшиеся кубики старинной плитки при нажатии каждый раз загорались зелёными огоньками. Меркурий шёл, ступая мягко и не нарушая тех правил движения, что помнил из раннего-раннего детства. Тротуар не кончался, но каждый шаг символизировал удаление от нерушимых принципов. Комната, такая одинокая, родная, затхлая и не явно скончавшаяся под давлением обстоятельств, сейчас, казалось, находилась в тысяче световых лет позади. И лететь вглубь в поисках пресловутого дома не представлялось возможным.

Тогда Меркурий устремил взгляд вверх, лидирующей походкой вынося вперед каждую частицу себя. Он не оборачивался, но позади действительно не было ничего. Исчез и вечно шевелящий мыслями голос.

Незаметно пошёл дождь. Переполненные глупостью лица односельчан, сносимые огромной скоростью, отступили гремучим ударом внутреннего гепарда.

Времени прошло очень много. Но не столько, чтобы для Меркурия оно возымело какое-нибудь значение.

Конечно, ступая, Меркурий оплакивал гибнущие позади клетки тротуара. Но то был радостный плачь. Ки пришла не чтобы спасти гниющего Ноя — остаток мира, но завершить, освободить Меркурия. Память Земли навсегда останется лишь в его комканых воспоминаниях детства. Его путь предопределён, разумеется, нет сомнений. Но он согласен, и сам выбирает его как лучшую из альтернатив. Впереди лишь промежуток между ним и бесконечно сияющей Ки.

Чувство приближения к контрольному пункту молнией мелькнуло в голове и тут же растворилось вместе со всем миром позади. Меркурий абсолютно точно знал, что уже никогда сюда не вернется — в колыбели Ки пропадает такая необходимость.

Шагов за сто-сто пятьдесят впереди из утреннего тумана материализовался дом с фиолетовыми подножиями. Меркурий никогда не встречал прежде подобных сооружений. Искрящиеся кирпичи, окна, блоки, уровни, он насчитал девять. Все искрилось бежевым, уступая территорию солнечным лучам.

Внутри здание представляло собой незнакомую ранее Меркурию парадигму пересекающихся ступеней и этажных блоков. Он преодолел девять прежде, чем достиг нужного состояния. Две гусеницы сплелись между собой на железной зеленой двери, образуя контрастный, отдающий золотом номер блока. Мягкое нажатие вниз. Дверь скрипнула и слегка отползла на входящего, выделив пару секунд на реакцию. Меркурий, чудом среагировав, перенес тяжесть на себя и слегка оттащил влево. Проход был свободен.

Меркурий вошёл в ту самую комнату из уединённого сельского домика. Вещи лежали там, где он оставил, стремясь найти лучший ночлег.

Правая половина кровати явно была занята. Предметы, стремясь утешить друг друга, буквально дышали исходящим от неё свечением. Несомненно — под одеялом Ки. Меркурий разделся до пояса, все предопределено, а раз так, нет смысла в данный момент обдумывать собственные действия, не имея никакого представления о конечном результате.

Раздевшись, Меркурий подошел к правой стороне постели. Ки открыла глаза.

Несколько строгих диссонирующих образов пронеслось перед глазами Меркурия. Они с Ки стояли где-то посреди дышащего собственной свежестью поля. Мелкие негнущиеся травинки щекотали ноги. Газон казался шарообразным. На поверхности видны были лишь они. Движение здесь потеряло прежний смысл. Меркурий бросился вперёд. Комната очертила преломлённым светом его исказившееся лицо. Все только начиналось, зародыш двинулся вверх, близость перехода совокупила в одну каждую строку его оголённого тела. За окнами что-то шумело, падало, самолёты неслись сквозь океан берегового мира, корабли возводились и рушились. Империя с треском противостояла повстанцам, ожидающим собственной казни. Испустил дух последний индеец. Со стены упала картина, трепещущим маршем теряясь в обломках разбитого тем же землетрясением шкафа. Меркурий молча вкушал каждый всплеск проникающего внутрь воздуха. Окружающее пространство изгибалось, рушилось, но шум стих, осталась только картинка.

Меркурий перевёл взгляд на непоколебимую Ки. Следовало что-то сказать, попросить или поблагодарить, представиться.

— Ты можешь ничего не говорить мне.

Единственный голос, который он слышал когда-либо.

— Я все скажу сама.

Меркурий услышал ломающий хруст. Тепло парализовало холодную грудь, стекая ниже и ниже, впитываясь, стремясь в самую глубь земли. В голову закралась глупая возбуждающая мысль. Он посмотрел вниз на Ки. Та обняла его за шею. Прекрасное лицо чистыми искрами поломало взгляд. Меркурий ощутил новый удар. Уже в кромешной темноте Ки сомкнула зубы

«Ты неизбежна, словно риф в реке, Ты повергаешь всех во прах; Вожжа небес в твоей руке, Власть пустоты — в губах; И, раз увидевший тебя, уж не поднимется с колен, Ты утончённа, словно Пруст, и грациозна, как олень; Но будет день — и ты забудешь, что значит „трах“, Я не хотел бы быть тобой в тот день» — БГ-

— Как можно настолько в другую сторону уразуметь историю? Меня иногда поражает эта твоя запутанность, дурачок.

КОНЕЦ

Оглавление

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

Глава XVII

Глава XVIII Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg