«Отважная лягушка. Часть 2 (СИ)»

Отважная лягушка. Часть 2 (СИ) (fb2) - Отважная лягушка. Часть 2 (СИ) 1269K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анастасия Владимировна Анфимова

Анфимова Анастасия И Ко Отважная лягушка. Часть 2

Аннотация:

Ника в полной мере постигает всю глубину народной мудрости: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». Вот только тюрьмы бывают разные.

Часть 2

Глава I

Столичный адвокат

Да, свободы

Благодатной лишена я,

И всегда грозить мне может

Смерть иль вечная тюрьма.

Лопе Де Вега.

Звезда Севильи

Ещё раз пробежав колонку длинных, громоздких цифр, Олкад подтянул к себе счёт от Онуфа Тиллия Моса, главного поставщика продовольствия в рабские тюрьмы рудника «Щедрый куст», и в раздражении ударил ладонью по навощённой дощечке.

– О, многомудрый Семрег! – простонал молодой человек. в изнеможении закатив покрасневшие глаза. – Опять не то!

По его вычислениям выходило, что невольники сожрали на целый кантар бобов больше, чем продал купец! Между тем как в амбаре осталось ещё три полных корзины.

То ли надзиратель над кухней ошибся, то ли он сам, второй писец – Олкад Ротан Велус, не смог правильно суммировать цифры из расписок.

Самое обидное, что он уже трижды пересчитывал, всякий раз получая различный результат. Тяжело вздохнув, молодой человек вновь стал перебирать клочки папируса, на которых Губий Закт своим корявым, варварским почерком выписывал количество полученных со складов продуктов.

Запахнув наброшенный на плечи шерстяной плащ, писец поправил на коленях дощечку и вновь принялся сверять нацарапанные на воске числа.

– Протухшая задница Дрина! – зло рявкнул он и тут же испуганно огляделся. Столь непочтительные отзывы о владыке недр в Этригии да ещё в первые дни дриниар чреваты серьёзными неприятностями. Если даже сам бог подземного мира отнесётся снисходительно к подобной несдержанности, то его смертные почитатели могут оказаться гораздо менее терпимы.

Но как тут удержишься от сквернословия, если все дело оказалось в одном единственном неправильно написанном числе! Вместо семи раз цифра десять написана восемь. Вот он и спутался.

– В ночной горшок безграмотного тупицу Губия Закта! – раздражённо бубнил молодой человек, переписывая число. – Сколько раз говорил этой жрущей дерьмо собаке, чтобы пользовался чернилами, а не угольком из очага! Пусть бездна сожрёт этого бестолкового осла, укравшего у меня столько времени!

Пересчитав результат по новой, Олкад вновь посмотрел счёт от Тиллия. Вот теперь всё как надо. По документам остались как раз те самые три корзины.

Теперь надо только перенести расчёт на папирус и приложить к нему расписки, чтобы после праздников отдать управителю "Щедрого куста" на рассмотрение.

Но уж очень не хотелось вылезать из-под тёплого одеяла, и, подумав, Ротан решил для начала проверить расход прочих продуктов, а уж потом переписать всё набело.

– Жирдяй! – крикнул он, вытянув шею. – Где ты лазишь, помесь свиньи и собаки!

Из-за приоткрытой двери в комнату заглянула тощая физиономия с бледной, землистого цвета кожей и впалыми щеками.

– Звали, господин?

– Спишь, метла тощая? – проворчал Олкад и, не дожидаясь ответа, распорядился. – Подай сумку со свитками.

– Да, господин, – шмыгнув покрасневшим носом, раб, кутаясь в рваное одеяло и припадая на левую ногу, засеменил в угол, где на большом трёхногом табурете лежала небрежно брошенная кошёлка, битком набитая папирусами.

– Постой! – приказал хозяин, внезапно ощутив новую насущную потребность.

Опустив голые ступни на холодный, покрытый толстыми циновками пол, он задрал подол туники.

– Достань горшок!.

Невольник метнулся под кровать и едва успел подставить старенький, потрескавшийся горшок под мощную господскую струю.

Облегчив мочевой пузырь, молодой человек вытер руки о редкую шевелюру Жирдяя и вновь взгромоздился на кровать, где планировал провести весь сегодняшний день. Закутавшись по пояс в одеяло, Олкад окинул тоскливым взглядом голые, покрытые пятнами потёков стены тесной комнаты, составлявшей большую часть его убогой квартирки в одном из четырёхэтажных доходных домов далеко не самого престижного квартала Этригии.

А всего год назад он жил в пышной столице могучей Империи, и собственное будущее рисовалось молодому Ротану исключительно яркими и счастливыми красками.

Сделавшись по примеру отца коскидом богатого, уважаемого и очень влиятельного человека, Олкад вскоре вошёл в свиту, сопровождавшую покровителя в частых поездках, где сумел выделиться благодаря сноровке и красивому почерку.

Ротан старший не уставал возносить хвалу бессмертным богам за столь удачное начало карьеры единственного отпрыска, уже начиная рассчитывать, что в обозримом будущем тот сменит его на хлопотном посту доверенного секретаря.

Но, видимо, отец в своих молитвах забыл упомянуть кого-то из небожителей, или кто-то из них решил зло подшутить над чересчур самонадеянным смертным.

До того рокового дня Олкад не считал себя чересчур азартным игроком, хотя, как все радлане, любил делать ставки на ипподроме, играх или призовых боях, но попытать счастья в кости сел в первый раз.

Поначалу казалось, что правы те, кто утверждал, будто новичкам всегда везёт. Кучка серебра с золотыми вкраплениями посредине стола росла. Один за другим вставали и уходили игроки, стеная и жалуясь богам. А он только успевал раз за разом опрокидывать стаканчик с гремящими кубиками. Те из посетителей очень приличного публичного дома, кто ещё не скрылся в комнатах с продажными подругами, сгрудились вокруг, жадно наблюдая за необыкновенным везением юного шалопая.

А тот всё смеялся, закусывая терпкое, неразбавленное вино горячими поцелуями восхищённых шлюх и чувствуя себя, если не полубогом, то точно баловнем судьбы.

Олкад на всю жизнь запомнил глаза пожилого, плешивого купца, рискнувшего поставить на кон все свои деньги, предназначенные на закупки товаров, когда кубики выдали единицу и двойку. Так смотрит старая дворовая собака, когда хозяин пинком вышвыривает её за ворота.

Абсолютно уверенный в победе, молодой человек с бесшабашной лихостью, не глядя, выплеснул на стол игральные кости. Но тут стены и потолок вздрогнули от звериного рёва толпы.

Не даром все мудрецы считали бессмертную Канни самой ветреной и непостоянной из женщин. На гранях из пожелтевшей слоновой кости издевательски поблёскивали две одинаково жирные точки.

– Два! – не помня себя от восторга, заорал купчишка, падая тощей грудью на стол, словно опасаясь, что соперник отберёт у него выигрыш.

Время притупило боль, но и сейчас Олкад скрипнул зубами, посылая проклятия небесам. Тогда он честно пытался отыграться, но только всё сильнее запутывался в долгах. Богиня удачи, посмеявшись, бросила его.

Какое-то время юноша прятался от кредиторов, но у тех имелся слишком богатый опыт общения с подобными сопляками. Ощутив на шее металл рабского ошейника, молодой человек упал в ноги отца. Тот долго пинал его, разбив в кровь лицо, но побоялся лишиться наследника и раскупорил семейную кубышку.

Увы, но денег, накопленных Ротаном старшим за долгую и трудную жизнь, оказалось недостаточно, чтобы рассчитаться с долгами, которые его сын умудрился наделать за три дня.

Оставалось единственное средство – обратиться за помощью к покровителю. Однако перед этим Олкаду пришлось дать страшную клятву: никогда больше не играть и не заключать пари.

Обещание, освящённое именами сразу трёх богов, произнесённое в центральном святилище Радла, как будто выжгло клеймо на душе юноши, и у него даже мысли не появилось нарушить слово.

Покровитель не забыл о своих обязательствах перед верным коскидом и ссудил недостающую сумму на весьма щадящих условиях. Вот только отрабатывать долг молодому человеку пришлось очень далеко от столицы.

Как он и ожидал, Этригия оказалась жуткой провинциальной дырой. Здесь нет даже своего ипподрома! Редкие скачки устраивают на лугу за городом. Арена для игр и призовых боёв давно обветшала, а сами схватки не отличались ни красотой, ни динамизмом.

Женщины, на посещение которых Олкад с трудом выкраивал гроши из своего ополовиненного жалования, могли разве что потешить плоть, да и то не очень искусно. Тупые животные, промышлявшие проституцией по тёмным конурам дешёвых борделей.

Зато в половине арсанга от города располагался большой рудник "Щедрый куст", где добывали серебряную руду. Одна половина предприятия принадлежала покровителю Ротанов, а второй владел местный богач – Косус Антон Кватор.

Неудивительно, что постоянно проживавшему в Радле сенатору понадобился доверенный человек в этой глуши. Им и стал Олкад, вступив в должность второго писца. Его коллега, первый писец, будучи родом из Этригии да ещё являясь родственником владельца, работой себя не утруждал, свалив всё на столичного гостья, которому всё равно нечего делать, поскольку у него нет здесь ни родственников, ни друзей, ни денег, чтобы их завести. Вот поэтому молодой человек даже сейчас вместо того, чтобы праздновать, разбирался в каракулях надзирателей.

Грустно шмыгнув носом и подумав, что вечером надо будет послать Жирдяя за углями для жаровни, Олкад принялся сосредоточенно копаться в ворохе свитков и покрытых каракулями клочков папируса, вновь погружаясь в скулупы лука, чеснока, соли, амфоры с уксусом и маслом.

Сосредоточившись на вычислениях, он не услышал, как кто-то требовательно постучался во входную дверь. Полуприкрыв глаза, молодой человек, молча шевеля губами, пытался сложить 256, 157 и 124.

– Господин! – робко проблеял раб, заглядывая в комнату. – К вам пришли.

Отмахнувшись, Олкад аккуратно нацарапал на воске результат и только после этого небрежно поинтересовался:

– Кто там ещё?

Прекрасно зная, что важный человек не станет торчать в прихожей какого-то писца.

– Твит, – ответил Жирдяй, вытерев набежавшую на кончик носа мутную каплю. – Невольник госпожи Асты Бронии.

Услышав имя знаменитой гетеры, молодой человек встрепенулся. Трижды он видел эту очень красивую молодую женщину на пирах, куда попадал по протекции первого писца, и всякий раз её сопровождали весьма важные и влиятельные люди. Но что ей понадобилось от него?

– Зови! – махнув рукой, Олкад с важным видом откинулся на спинку кровати.

В комнату проскользнул невысокий, изящно сложенный паренёк, лет пятнадцати, с бронзовой табличкой поверх наброшенного на хитон рабского плаща.

– Да пребудет с вами благословение светлых богов, господин Ротан, – вежливо, но немного развязно, словно привыкший к снисходительному вниманию домашний любимец, поприветствовал раб хозяина квартиры. – Моя госпожа – Аста Брония очень просит вас как можно скорее посетить её дом.

Тряхнув соломенными кудрями, Твит отступил к стене, явно намереваясь дождаться, пока писец соберётся и пойдёт с ним.

"Красавчик, – подумал молодой человек, окидывая оценивающим взглядом угловатые плечи и смутно угадывавшуюся под плащом тонкую талию. – Наверное, помогает хозяйке ублажать самых привередливых клиентов. Сколько же Аста берёт за его услуги?"

Однако, вспомнив, в каком плачевном состоянии находятся собственные финансы, с грустью понял, что на этот медовый пряничек денег у него точно не хватит. Но что же всё-таки нужно его госпоже?

– Жирдяй! – бодро скомандовал Олкад, выбираясь из-под одеяла. – Неси мою синюю тунику и плащ на меху!

– Да, господин, – поклонившись, невольник захромал в прихожую, где в сундуке, на котором он спал, хранился весь хозяйский гардероб.

– Не знаешь, зачем я понадобился прекраснейшей Асти? – спросил писец, торопливо переодеваясь.

– Не знаю, господин, – пожал плечами юный прелестник, с двусмысленным интересом наблюдая, как исчезает под туникой сухое, тренированное гимнастическими упражнениями тело собеседника. – Хозяйка никого не принимает так рано. Но час назад какая-то рабыня принесла ей письмо от старого знакомого...

Многозначительно хмыкнув, парнишка многозначительно поджал губы.

– Странно, при чём тут я? – пробормотал Олкад, машинально потирая подбородок и с ужасом обнаруживая, что тот покрыт редкой колючей щетиной.

Оскорблять столь варварским видом взор женщины, благосклонного внимания которой добивается половина этригийских богачей, будет в высшей степени бестактным. Одно радовало: на цирюльника у него денег хватит.

Жирядй, аккуратно завязав кожаные ремешки сандалий хозяина, с кряхтеньем поднялся, заботливо расправив тяжёлые складки плаща.

– Прибери постель, – распорядился Олкад. – Сложи расписки, да смотри не перепутай, жабий сын!

– Да, господин, – привычно поклонился раб.

Проходя через захламлённую прихожую, молодой человек на миг задержался.

– Сходишь к Вителию Орку, возьмёшь у него лепёшки и маслины на ужин. Скажешь, я потом заплачу.

– Да, господин.

– И не забудь угли для жаровни! – уже выходя, крикнул Олкад.

Каждая квартира в доме имела свою лестницу, в результате чего вся стена оказалась опутана трапами разной степени крутизны с перилами или даже без.

Жилище Ротана считалось достаточно приличным, поэтому узкие ступени, хотя и поскрипывали под ногами, всё же казались вполне надёжными и не ходили ходуном под тяжестью двух молодых людей.

Несмотря на праздник, жизнь во дворе текла своим чередом. Женщины готовили еду на костерках или примитивных жаровнях, стирали и штопали одежду, громко болтали с такими же полунищими соседками. За длинным столом, сколоченным из толстых, потемневших от времени плах, сидели мужчины и, судя по количеству пустых амфор, ещё со вчерашнего вечера продолжали славить владыку недр.

Один из них радушно пригласил соседа присоединиться к веселью, но писец отказался, многозначительно кивнув на шагавшего позади раба.

– Просто, Ларок, меня ждёт более приятная компания.

Раздавшемуся в ответ дружному ржанию могла бы позавидовать конная сотня любого легиона. Послышался свист и скабрёзные советы. Но молодой человек уже покинул двор.

"Грубые, неотёсанные чурбаны! – презрительно думал он, запахивая плащ. – О, Фиола – мать мудрости, с кем рядом приходится жить?! Ни одного умного, образованного человека. Сплошные тупицы и бездельники!"

Впрочем, если учитывать то, что половину и без того невеликого жалования Олкад отдавал в счёт погашения долга, он ещё неплохо устроился. Первый писец поспособствовал, и управляющий домом не стал поднимать квартплату, как это полагалось для нового жильца.

Как Ротан и предполагал, цирюльники тоже трудились несмотря на праздник. Молодой человек уселся на длинную лавку, терпеливо дожидаясь, пока пожилой, благообразного вида мастер закончит приводить в порядок аккуратную бородку местного щёголя. Молодой человек презрительно скривился. Мода на клочки меха под подбородком в Радле прошла ещё тогда, когда он наслаждался всеми прелестями столичной жизни. Всё-таки Этригия – жуткая дыра, если здесь до сих пор носят на лице такие украшения.

– Господин, – напомнил о себе встревоженный Твит. – Госпожа Брония ждёт.

– Успеем! – решительно отмахнулся писец. – Не могу же я явиться к твоей прекрасной хозяйке бородатым, словно какой-то варвар?

Он раздражённо провёл ладонью по щеке.

Получив плату с клиента, брадобрей радушным жестом пригласил Ротана занять место на табурете и стал править бритву на точильном камне.

– С салом желаете? – спросил мастер, проверив остроту небольшого полукруглого лезвия с выемками для пальцев. – Так на три обола дороже.

Если бы не спешка, Олкад предпочёл бы побриться на сухую и сохранить медяки, но заставлять ждать влиятельную женщину не хотелось.

– С салом, – важно кивнул молодой человек, бросив небрежно. – Мог бы и не спрашивать. Не стану же я экономить на таких пустяках.

– Прошу прощения, господин, – буднично извинился цирюльник, доставая из стоявшей в углу корзины кусок свиного сала.

Отрезав крошечную полоску, мастер тщательно протёр кожу клиента, после чего с лёгким треском соскоблил участок щетины, тут же вытерев бритву грязной тряпочкой.

"О, бессмертные боги! – перенося процедуру с истинной радланской стойкостью, думал писец. – За что только вы наградили нас этой мерзкой порослью, от которой так трудно избавиться!"

Стараясь отвлечься, он стал вспоминать, как кое-кто из его столичных знакомых выщипывал бороду по волоску, подвергая себя ещё большим страданиям.

"Хорошо хоть, на груди шерсть почти не растёт! – всё же не удержался от лёгкого шипения молодой человек. – Не то что у Гостуса Стакра. Не даром ходят слухи, будто отец его не эдил, а какой-то призовой боец из северных варваров".

О многом успел передумать Олкад Ротан Велус, пока кожа на лице приобретала подобающую гладкость.

– Припарку из цветов ромашки не желаете? – с надеждой спросил цирюльник.

– Нет, – с облегчением покачал головой молодой человек.

Огорчённо крякнув, брадобрей протёр его шею и подбородок губкой, смоченной в слабом растворе уксуса, и снял с плеч клиента серую замызганную тряпицу.

Отсчитав положенные медяки, Олкад, полюбовавшись на своё отражение в ярко начищенном зеркале из жёлтой меди, небрежным жестом подозвал Твита, терпеливо стоявшего у распахнутой двери мастерской.

– Показывай дорогу, мальчик. Мне ещё не доводилось бывать в гостях у прекрасной госпожи Бронии.

– Нам к храму Аниры, господин, – почтительно поклонившись, невольник пропустил вперёд свободного гражданина Империи. – В сторону Новых ворот.

На улицах то и дело попадались группки подвыпивших горожан. Несмотря на ранний час, из узких переулков порой уже доносилось сдавленное хихиканье. На стенах домов блестели свежей краской объявления о гонке колесниц и призовых боях, устраиваемых двумя кандидатами в магистраты.

Неподалёку от форума компания подвыпивших парней и гулящих девок попыталась втянуть писца и раба в хоровод, но Олкад отговорился, сообщив, что его с нетерпением ждёт красивая женщина.

Молодые люди тут же отпустили их, на прощание похлопав хихикавшего Твита по упругим ягодицам.

Улицы респектабельного квартала, куда юный провожатый привёл своего спутника, даже в этот день продолжали оставаться на удивление малолюдными. Зато повсюду стоял аромат жареного мяса, рыбы, хлеба и прочих вкусностей, ужасно раздражавший голодного писца.

Крепкие каменные стены надёжно отделяли жителей небольших уютных домиков от шатавшихся гуляк. Здесь даже праздновали солидно и основательно: собирались семьями, приглашали родственников и друзей порадоваться щедрому столу, приправленному приятной беседой.

Проскользнув вперёд, невольник жестом указал на выкрашенные зелёной краской ворота с ручками в виде бронзовых львиных голов.

Опередив Олкада, юноша несколько раз ударил кольцом по закреплённой внизу металлической пластине.

– Катория, открывай, это я – Твит! Поторопись, старая бегемотиха, нечего держать гостя нашей госпожи на улице!

– Сейчас! – отозвался сиплый, надтреснутый голос, потом послышался приближающийся звук тяжёлых, шаркающих шагов.

Тихо скрипнули дверные петли, открыв взору молодого человека высокую толстую рабыню в грязном фартуке поверх застиранного хитона.

Шагнув вперёд, писец с интересом оглядел небольшой, выложенный каменными плитками дворик, отмечая, что знаменитая гетера живёт совсем не по-радлански, тут же вспомнив, что владелец дома, который она снимает, родом с Западного побережья.

– Господин Ротан! – то ли спросила, то ли окликнула его стоявшая на тянувшейся вдоль первого этажа галереи невысокая черноволосая женщина в строгом тёмно-зелёном платье.

– Счастлив видеть вас, прекраснейшая Аста Брония! – отведя правую руку чуть в сторону и назад на столичный манер, поклонился молодой человек.

Он почувствовал себя несколько разочарованным. Одетая по-домашнему, почти не накрашенная, с небрежно перехваченными голубой лентой волосами, известная куртизанка не показалась ему такой уж привлекательной.

Но стоило ей заговорить вновь, у Олкада невольно перехватило дыхание. Завораживающий, мелодичный голос заставил сердце биться сильнее, бросая кровь к щекам и чреслам.

– Пойдёмте, мне нужно с вами поговорить, – сказала Аста, жестом пригласив гостя в главный зал. Каждое движение женщины буквально излучало чувственность. Не ту вульгарную похоть, с которой держали себя уличные проститутки, а глубоко скрытую, и от этого гораздо более привлекательную.

Заставив себя оторвать взгляд от едва угадывавшейся за плотной тканью спины спутницы, молодой человек увидел три широких ложа, выставленных вдоль большого круглого стола. В широком зеве печи лежали аккуратно уложенные дрова, по стенам висели гирлянды из веток можжевельника и сухих виноградных листьев.

Второй писец рудника знал, что не может рассчитывать на приглашение на праздничный ужин, но всё же, когда хозяйка дома подвела его к лавке для рабов, ожидавших своих господ, испытал лёгкое разочарование.

– Скажите, господин Ротан, к какой ветви рода Юлисов принадлежит ваш покровитель Касс Юлис Митрор?

– Старшие лотийские Юлисы, госпожа Брония, – ответил обескураженный подобным вопросом Олкад. – Они ведут своё происхождение от старшего сына Генерала...

– А что вам известно о младших лотийских Юлисах? – мягко, но решительно прервала его гетера.

– Увы, – развёл руками молодой человек, всё более теряясь в догадках. – Эта линия рода пресеклась.

– Когда?

– В тысяча пятисот первом году – в самом начале правления Императора Константа, – охотно продемонстрировал свою осведомлённость в истории и политике писец. – Сенатора Госпула Юлиса Лура посчитали участником заговора Китуна и казнили вместе с сыновьями.

– Всех сыновей убили? – решила уточнить собеседница.

Олкад замолчал, стараясь вспомнить всё, что когда-либо слышал о тех событиях.

– Сенатора и старшего сына Скунда задушили в тюрьме вместе с другими заговорщиками, – не очень уверенно пробормотал он. – А младший, забыл его имя, погиб вместе с женой в Рифейских горах, спасаясь от погони.

– Быть может, его звали Лаций Юлис Агилис? – предположила хозяйка дома.

– Возможно, – пожал плечами гость. – Но почему вас это интересует?

– Ко мне пришла рабыня с письмом от старого друга, – задумчиво проговорила своим бархатным голосом Аста. – Он просит помочь одной девушке по имени Ника Юлиса Террина из рода младших лотийских Юлисов. Когда я расспросила невольницу, та рассказала, что госпожа – дочь того самого Лация Юлиса. Я слышала, что вы коскид сенатора Касса Юлиса, вот мне и захотелось выяснить подробности истории этого рода.

Писец растерялся. Его самого нисколько не взволновала весть о появлении живой представительницы рода младших лотийских Юлисов, но он не представлял, как отнесётся его покровитель к внезапно появившейся из ниоткуда родственнице. Поэтому решив для начала выяснить все детали этой странной истории, молодой человек строго нахмурился.

– Где эта девушка?

– Увы, – со вздохом покачала головой собеседница. – Сам Клеар, верховный жрец храма Дрина, обвинил её в святотатстве на форуме в присутствии множества свидетелей. Но я слышала, что вы изучали не только риторику, но и юриспруденцию?

– Да, – мгновенно насторожился Олкад.

– Возможно, вы согласитесь стать адвокатом госпожи Юлисы? Со столь блестящим образованием и столичным красноречием вы легко сможете убедить суд в её невиновности.

– Подождите, госпожа Брония, – заелозил на лавке молодой человек. Ввязываться в судебную тяжбу неизвестно из-за кого, в чужом городе, да ещё против святилища местного божественного покровителя показалось ему не самой удачной идеей. – Что, если она действительно совершила святотатство? Не думаю, что господин Клеар стал бы просто так бросаться столь серьёзными обвинениями, да ещё на форуме.

– Если вы согласитесь стать защитником госпожи Юлисы, господин Ротан, – мягко улыбнулась женщина. – Вас пустят к ней в тюрьму. Там всё и узнаете.

– А вдруг она просто самозванка? – продолжал упорствовать писец, не находя в себе сил под пристально-манящим взглядом красивой женщины просто встать и уйти. – Я не могу опозориться перед своим покровителем, вызвавшись защищать особу сомнительного происхождения.

– Но, что если она действительно дочь Лация Юлиса Агилиса? – вкрадчиво проворковала Аста Брония. – Неужели, сенатор Касс Юлис не обрадуется такому известию?

– Почему вы вот так сразу поверили словам какой-то неизвестной рабыни? – пошёл на попятную Олкад.

– А вы сами с ней поговорите, – загадочно улыбнувшись, хозяйка дома внезапно крикнула так громко, что гость вздрогнул от неожиданности.

– Эй, Твит! Иди сюда, бездельник!

Почти тотчас в дверях зала появился кудрявый красавчик.

– Я здесь, госпожа.

– Приведи сюда Риату. Ну, ту чужую невольницу. Она должна ждать на кухне.

– Слушаюсь, госпожа, – поклонившись, раб стрельнул глазками в сторону писца. Однако, озабоченный молодой человек даже не заметил столь очевидного и недвусмысленного знака внимания.

Увы, но Олкад сейчас не мог думать о чувственных удовольствиях. На миг предположив, что странная девица действительно является внучкой казнённого и оправданного сенатора Госпула Юлиса Лура, он лихорадочно размышлял, какую выгоду лично для себя можно извлечь из этого обстоятельства.

Собеседница тоже помалкивала, не мешая его мыслям.

В дверь постучали.

– Кто там? – нахмурилась она.

– Это я, госпожа, Риата. Вы меня вызывали?

– Заходи.

В зал, держа обеими руками небольшую корзину, вошла невысокая молодая женщина с металлической табличкой поверх добротного рабского плаща.

– Как зовут твою госпожу? – спросила гетера.

– Ника Юлиса Террина, госпожа, – не поднимая глаз, ответила невольница. – Дочь Лация Юлиса Агилиса и Тейсы Юлисы Верты, внучка сенатора Госпула Юлиса Лура.

Решив первым делом нагнать страху на глупую рабыню, писец рявкнул:

– Не смей лгать! Все знают, что Лаций Юлис Агилис и его благородная супруга погибли в Рифейских горах.

– Я лишь повторяю то, что говорила моя хозяйка, – всё тем же лишённым интонации голосом сказала Риата. – Её родители перебрались через перевалы, дошли до Канакерна и отплыли в Некуим.

– Куда? – вытаращил глаза окончательно растерявшийся молодой человек.

– В Некуим, господин, – по-прежнему вежливо и спокойно повторила собеседница, державшая себя так, как и подобает хорошо вышколенным невольницам из домов богатых господ. – Так на Западном побережье называют большую землю за океаном

"О, светлые и тёмные боги! – мысленно возопил Олкад. – Да где только они найдут дураков, готовых поверить в такие сказки? Ну хорошо, послушаем, что они там со своей хозяйкой насочиняли".

– Продолжай! – не считая нужным скрывать ироническую усмешку, кивнул он женщине.

– Там, за океаном, и родилась моя госпожа, – чуть приподняв голову, Риата бросила на него короткий, оценивающий взгляд. – Мать её рано умерла, и госпожу растил любящий отец, господин Лаций Юлис Агилис. Когда он узнал, что его отца и брата признали невиновными, то отправил дочь на родину.

– Чушь! – безапелляционно заявил молодой человек и ехидно осведомился. – Почему же он сам не вернулся?

– Госпожа Юлиса сказала, что отец слишком стар и болен для такого путешествия.

– Сколько лет прошло с тех пор, как император оправдал сенатора Юлиса, – натужно рассмеялся писец. – Чего же твоя хозяйка и её отец так долго ждали?

– Об этом не мне судить, господин, – смиренно пробормотала женщина. – Спросите мою госпожу.

– Мне жаль, госпожа Брония, что вы столь легковерно отнеслись к выдумкам этой мошенницы, – со вздохом проговорил Олкад, собираясь встать. – Лучше прикажите её связать и отвести к эдилам. А я ничем не смогу вам помочь.

– У неё есть письма, господин Ротан, – сказала хозяйка дома. – Покажи, Риата.

– Да, госпожа, – поклонившись, рабыня достала из корзины круглую деревянную шкатулку, украшенную грубым, варварским орнаментом.

С трудом откупорив плотно сидевшую крышку с остатками смолы по краям, невольница продемонстрировала несколько папирусных свитков, запечатанных восковой печатью со знакомым гербом.

Осторожно вытащив один из них, молодой человек прочитал написанное снаружи имя адресата: Торине Септисе Ульте; и удивлённо взглянул на гетеру, та кивнула невольнице.

– Это бабушка моей госпожи со стороны матери, – пояснила женщина. – Есть ещё письма к её дяде Итуру Септису Дауму и двум тёткам.

– Почему отец твоей хозяйки не написал никому из старших лотийских Юлисов? – нахмурился Олкад.

– Не знаю, господин, – всё с тем же покорным спокойствием пожала плечами собеседница и добавила. – А ещё у моей госпожи есть перстень её отца.

– Ну, что вы теперь скажете, господин Ротан? – усмехнулась Аста Брония.

– Пока ничего, – пожал плечами писец. – А в чём конкретно её обвиняют?

Хозяйка дома вопросительно посмотрела на Риату.

– Не знаю, госпожа, – ответила та. – Госпожа Юлиса приказала мне оставаться у статуи императора, а сама пошла к магистратам, чтобы пожаловаться на артистов, которые нас чуть не убили.

– Каких таких артистов? – перебил её молодой человек.

– Из урбы Гу Менсина, господин, – пояснила рабыня. – Они обещали сопроводить нас из Канакерна в Этригию, но вчера вечером напали на госпожу. Мы едва успели спрятаться в лесу.

– Как же твоя госпожа решилась отправиться в такой дальний путь вместе с этими бродягами и проходимцами? – криво усмехнулся Олкад, подумав: "А не из актёров ли эта загадочная девица? Они известные мастера по части всяческих плутней. Уж очень история с появлением наследника древнего рода напоминает глупую пьесу?"

– Не знаю, господин, – опять пожала плечами невольница. – Это вам надо у неё спросить.

– Ну, хорошо, – поморщившись, отмахнулся писец. – Что там дальше случилось на форуме?

– Моя госпожа только успела заговорить с господами магистратами, когда те спускались по лестнице, как появился верховный жрец храма Дрина со стражниками.

– Откуда ты его знаешь? – подозрительно хмурясь, подался вперёд молодой человек. – Если только сегодня появилась в городе.

– Люди на форуме всегда очень громко разговаривают, господин, – поклонилась Риата.

Чётко очерченные и одновременно призывно пухлые губы Асты Бронии чуть дрогнули, изобразив тень насмешливой улыбки.

– И что произошло потом? – быстро спросил Олкад, не желая выглядеть глупо в глазах красивой и влиятельной женщины.

– Верховный жрец обвинил мою госпожу в святотатстве, господин, – тяжело вздохнула рабыня. – Люди закричали, а стражники схватили её.

– Как же ты могла бросить свою хозяйку? – брови писца сурово сошлись к переносице, а голос загремел праведным гневом. – Почему сбежала, вместо того чтобы пойти вслед за ней в тюрьму?

– Потому что там я ни чем не могла ей помочь, господин, – пожалуй чересчур смело для невольницы ответила женщина.

Ротан ещё сильнее нахмурился от подобной дерзости, но понимая, что находится в гостях, сумел сохранить спокойствие.

– Когда мы шли в Этригию, – вновь заговорила Риата. – Хозяйка сказала, что хочет найти госпожу Асту Бронию и попросить у неё помощи. Поэтому я здесь.

– Госпожа купила тебя в Канакерне?

– Нет, господин, – чуть замешкавшись, покачала головой женщина. – В Фарнии.

– Не слышал о таком городе, – буркнул погружённый в свои мысли Олкад, почти не обращая внимания на слова собеседницы.

– Это гораздо дальше Канакерна.

– И как вы там оказались? – усмехнулся писец, уже гадая, можно ли с помощью непонятно откуда взявшейся Юлисы, выбраться из Этригии?

– Меня привёз бывший хозяин, – пожала плечами рабыня. – А госпожа приплыла на корабле господина Мерка Картена. Путешествие через океан оказалось очень трудным, их прибило к берегу Континетна далеко на севере в землях варваров...

– Я понял, – отмахнулся молодой человек и взглянул на хозяйку дома.

– Иди, Риата, – отпустила та невольницу.

– Ваше мнение всё ещё не изменилось, господин Ротан? – обратилась гетера к гостю, едва рабыня аккуратно прикрыла за собой двери главного зала.

– Ничего не стану обещать, госпожа Брония, – твёрдо глядя ей в глаза, проговорил писец. – Но я поговорю с этой... девушкой. Вот только если я возьмусь за её защиту, кто мне за это заплатит?

– Судя по словам Риаты, – загадочно усмехнулась собеседница. – Госпожа Ника Юлиса Террина располагает некоторыми средствами. Вам нужно лишь назваться в городском совете её адвокатом и получить у судьи разрешение на посещение тюрьмы.

– Сегодня праздник, – с сожалением заметил Олкад. – Вряд ли я кого-нибудь найду в базилике или на форуме.

– Зайдите домой к магистрату Мниусу Опту Октуму, – посоветовала женщина. – Его дом на площади храма Ауры. Он скажет, кому из преторов поручено разбираться в этом деле. Найдите его и попросите написать разрешение. Начнёт упираться, скажете, что я очень прошу его вам помочь. Если поторопитесь, возможно, успеете найти их достаточно трезвыми.

– К чему такая спешка, госпожа Брония? – скривился молодой человек. – Вот пройдут праздники...

– Каждый день в тюрьме равен году, господин Ротан, – наставительно проговорила хозяйка дома. – Не заставляйте девушку напрасно терять время.

Холод легко просачивался сквозь тонкий слой слежавшейся соломы. Подтянув под скрюченные ноги край плаща, Ника, нахохлившись, как воробей в мороз, привалилась плечом к грубо обработанным камням стены. Как же так получилось, что она оказалась здесь?

Вероятно, виной тому усталость и бессонная ночь, потому что, несмотря на ожидание чего-то подобного, обвинение застало девушку врасплох. Сейчас казалось, тогда ей не хватило каких-то пары секунд, чтобы подобрать подходящие слова, способные привлечь внимание застывших от удивления людей. А потом уже все закричали, и никто никого не хотел слушать.

– Святотатство в такой день! Позор! Держите её! Хватайте! Судить её! В тюрьму! На кол!

Узница криво усмехнулась, вспомнив, как магистраты, только что благосклонно изъявлявшие желание выслушать просительницу, резво взбежали вверх по ступенькам, где охранники или слуги тут же прикрыли их своими телами.

– Какое святотатство?! – наконец вышла из ступора Ника. – Что вы такое говорите!? Я ни в чём не виновата!

Но толпа уже тянула к ней жадные руки со скрюченными когтями грязных пальцев. Рты злобно щерились, обнажая белые зубы или розовые дёсны с парочкой гнилых пеньков. Глаза горели праведным гневом, превратившим бедных, несчастных просителей в фанатично верующих, готовых немедленно отомстить за поругание кумира.

Попаданка невольно поёжилась, вспоминая сковавший тело ужас. Разум, надрываясь, вопил от страха, а мышцы словно охватил паралич. Руки, повиснув беспомощными верёвками, даже не пытались выхватить кинжал.

Вновь в который раз смерть подошла так близко, что девушка почувствовала её смрадное, ледяное дыхание.

Но тут представители власти вспомнили, что живут в правовом государстве, где существует закон, за соблюдением которого они обязаны следить.

Хмурые городские стражники, до того с равнодушным видом стоявшие за мрачно ухмылявшимся верховным жрецом, вдруг беззастенчиво протиснулись вперёд с криками.

– Стоять! Куда прёте! Назад!

Хотя их было всего трое, толпа замерла, продолжая недобро ворчать. Воспользовавшись заминкой, один из магистратов выбрался из-за спин охранников.

– Граждане Этригии! Вы слышали обвинение, выдвинутое почтенным Клеаром?

– Да! Слышали! На кол её! – откликнулась галдящая орава, качнувшись вперёд.

Стражники мгновенно прикрылись небольшими круглыми щитами.

– Тише! – надрывался пожилой магистрат, воздев руки к небу. – Тише! Тогда вы должны дать возможность свершиться имперскому правосудию!

– Я говорю назад! – рявкнул один из правоохранителей, замахнувшись деревянной, обмотанной кожей дубинкой на какого-то особо ретивого горожанина.

– Преступницу надлежит изобличить и наказать так, как того требует кодекс Тарквина, и никак иначе! – загремел над площадью хорошо поставленный голос второго члена городского совета. – В противном случае вы сами выступите простив закона!

– Добрые жители Этригии, – неожиданно подал голос верховный жрец храма Дрина. – Ревностные почитатели Владыки недр! Пусть суд исполнит своё предназначение и приговорит нарушившую таинство к заслуженному наказанию!

После выступления представителей светской и духовной властей толпа поутихла. Решив вновь попытать счастья, вновь подала голос Ника:

– Я не виновата...

– Заткнись! – резко обернувшись, рыкнул немолодой стражник с аккуратно подстриженной окладистой бородой. – На суде выступать будешь, а сейчас молчи! Видишь, люди не в себе.

– Отведите её в тюрьму! – торжественно приказал сухощавый магистрат. – После праздника проведём расследование и устроим справедливый суд.

На данное предложение слушатели с энтузиазмом отозвались одобрительными криками.

Два стражника встали по бокам и чуть впереди совершенно обалдевшей от всего происходящего девушки, а третий чувствительно толкнул её сзади в плечо.

– Иди!

Расступаясь, возбуждённые горожане свистели, улюлюкали, но никто даже не пытался дотянуться до арестованной. Автоматически переставляя ноги, та изо всех сил старалась привести в порядок разбегавшиеся мысли.

Верховный жрец никак не мог заметить её у скалы, иначе просто приказал бы там же и прикончить.

"Ну, конечно! – Ника едва не застонала от очевидной догадки. – Меня видел тот всадник на дороге! И это он был у прилавка с накидками! А я ещё думала, чего он так таращится? Вот батман! В первый же день наткнуться на того, с кем меньше всего хотелось встретиться! Как этом могло случиться в таком большом городе? Глупая случайность или тут тоже призрачный игрок постарался?"

Чем дальше они уходили от форума, тем меньше становилось выкрикивавших оскорбления провожатых. Зеваки отправились искать себе новых развлечений. Конвоиры заметно расслабились, перевесив за спину щиты.

Воспользовавшись удобным моментом, девушка вновь попыталась заговорить, обернувшись к шагавшему позади стражнику.

– Это какое-то недоразумение, господин. Я никак не могла нарушить какое-то там таинство.

– Мне это безразлично, – усмехнулся в бороду тот, и сделав многозначительную паузу, добавил. – Госпожа. Я получаю жалование за то, чтобы в городе соблюдался закон Империи. Люди на форуме пытались его нарушить, а я привык честно зарабатывать свои деньги. Сейчас у меня приказ – отвести вас в тюрьму, и что бы вы не говорили, я его выполню.

Будущая узница заметила, что после столь высокопарного монолога один из конвоиров негромко фыркнул. "Да он надо мной смеётся!" – подумала тогда Ника.

Но тем не менее арестантка с удивлением поняла, что не ощущает той нестерпимой злобы, которую буквально излучала толпа на площади. Возможно, стражники не являются такими фанатичными поклонниками Дрина, как те люди на форуме?

Пытаясь воспользоваться снисходительно-пренебрежительным отношением охранников, Ника решила вести себя так, будто всерьёз восприняла только что услышанную речь. Пусть считают её наивной простушкой.

– Сразу видно, что вы честный и порядочный человек, – всхлипнув, пробормотала она, смахивая краем накидки несуществующую слезу, и только тут обратила внимание на отсутствие Риаты.

Ёжась от тюремного холода, девушка горько усмехнулась, вспомнив охватившую её панику.

Сообразительная невольница не могла не понять, что случилось с хозяйкой, и, очевидно, предпочла по-тихому смыться. За долгое путешествие попаданка не только привыкла к рабыне, но и стала считать близким человеком. Поэтому предательство невольницы едва не заставило её разрыдаться прямо посреди улицы.

Как ни странно, самообладание в тот миг помог сохранить закреплённый на спине кинжал. Даже мелькнула мысль пустить его в ход. К счастью она не поддалась первому порыву. Не с её навыками драться против троих опытных, хорошо вооружённых воинов. А на суде есть шанс отболтаться. Надо только продумать линию защиты. Именно надежда на открытый судебный процесс не дала Нике окончательно пасть духом.

Однако, это всё в будущем, а там, на улице, перед ней встал вопрос: что делать с оружием?

На форуме в суматохе стражники не стали её обыскивать, а сейчас им, видимо, просто не хочется с ней возиться. Нож на лодыжке в глаза не бросался, но вдруг в тюрьме ей предложат снять плащ, или он просто приглянется кому-нибудь из надзирателей?

Конечно, жаль будет расставаться с оружием, однако, есть ещё пояс с золотом, который легко обнаружат, если решат её обыскать. А вот остаться совсем без денег девушка категорически не могла себе позволить.

Знай попаданка раньше о порядках в местной тюрьме – не стала бы и заморачиваться, но тогда ей казалось, что сам собой нашёлся удачный выход из щекотливого положения.

Вновь обернувшись к говорливому стражнику, Ника жалобно шмыгнула носом.

– Могу ли я попросить вас об одной услуге, господин? Обещаю, она никак не нарушит закон и ни в коем случае не помешает честному исполнению ваших обязанностей.

– Что вам нужно, госпожа? – заинтересовался собеседник, а его коллеги вновь стали прислушиваться к их разговору.

Остановившись, она принялась распутывать ленты, удерживавшие на спине ножны. Насторожившись, конвоиры подались вперёд, готовые броситься и скрутить арестантку. Ломая ногти, та всё же справилась с узлами, после чего медленно протянула бородатому стражнику кинжал рукояткой вперёд.

– Сохраните его. Если меня оправдают, вернёте. Если несправедливо осудят – оставьте себе в память о Нике Юлисе Террине, которая вернулась на родину только за тем, чтобы найти здесь свою смерть.

Дрогнувший голос девушки, кажется, даже слегка расстроил стражников.

– Это кинжал моего отца, – добавила Ника, лишь слегка покривив душой. – Которого я уже никогда не увижу.

Приняв клинок, мужчина внимательно осмотрел его со всех сторон. Ника знала, что простенькое оружие вряд ли произведёт сильное впечатление на опытного вояку, но рассчитывала на его жадность. Даже за такой ножик можно получить риалов семьдесят.

– У вас больше ничего нет? – явно завидуя приятелю, спросил другой конвоир.

– Только плащ, – с самым наивным видом ответила девушка. – И деньги.

Отодвинув полу одежды, она показала висевший на поясе полненький кошелёк. Глаза стражников алчно блеснули.

– Вы бы и их мне отдали, госпожа, – вкрадчиво, почти ласково предложил бородач. – А уж Аксер свидетель... Курций Таил Пип их сохранит все до последнего обола.

Удивлённо переглянувшись, его коллеги важно закивали, а один из них со значением произнёс:

– Можете поверить, госпожа, и смертные, и боги знают, какой он честный человек.

Пожилой бородач, гордо приосанившись, выпятил прикрытую кожаным панцирем грудь. В глазах его третьего коллеги, молча наблюдавшего за происходящим, плескался с трудом сдерживаемый смех.

"Вряд ли мне дадут Оскара за такую игру", – усмехнулась про себя попаданка, вспоминая, как тяжело было удерживать на лице задумчиво-наивное выражение, скрывавшее бушевавшие в груди эмоции.

Но стражники "купились", видимо, рассудив, что выманить у дурочки деньги обманом не так хлопотно, как отнимать их силой и привлекать всеобщее внимание. Тем более, что стоя по середине улицы, они вызывали законное любопытство прохожих.

– Отец говорил, что в имперском суде каждому обвиняемому полагается защитник, – пролепетала Ника, растерянно хлопая ресницами. – А чем же я ему заплачу?

– Так в тюрьме эдил всё равно отнимет, – проникновенно заявил бородатый стражник, ненавязчиво пытавшийся убедить арестантку, что его зовут Курций Таил Пип. – Мимо него ничего не пронесёшь. С ног до головы обыщет!

– Я не хочу, чтобы меня лапал какой-то мужчина! – с искренним негодованием вскричала арестантка.

– Вы мне кошелёк на хранение отдайте, – повторил своё предложение стражник. – А мы в тюрьме скажем, что вас уже обыскали и ничего не нашли.

Коллеги дружно закивали, безуспешно пряча улыбки.

– У меня ваши деньги целее будут, – продолжал уговаривать бородач. – Если понадобится заплатить адвокату, пришлите его ко мне. Вас он ещё чего доброго обманет.

– Среди юристов встречаются такие жулики, госпожа, – поддержал его приятель. – Но Курций Таил Пип не позволит ему вас обобрать, клянусь Дрином.

Девушка видела, что её спутники понемногу начинают терять терпение. Однако, она хотела, чтобы к ним приблизилась большая группа смеющихся, празднично одетых горожан. Не то, что Ника рассчитывала на их заступничество. Скорее те помогут поколотить, но обязательно расскажут, как городские стражники грабят прилично одетых арестанток. Люди везде и во все времена любят перемывать косточки представителям власти. Значит, известие о том, что конвоиры изрядно прибарахлились, дойдёт до начальства, с которым тогда придётся делиться.

Рассудив подобным образом, попаданка всё же выдержала драматическую паузу, и когда смеющаяся компания стала удаляться, торжественно объявила, отвязывая от пояса кошелёк:

– Я доверяю вам мои последние деньги, господин Таил, зная, что могу рассчитывать на ваше великодушие и благородство.

– Клянусь Фиолой, они не пропадут, – усмехнулся собеседник, с довольным видом взвесив на руке пухлый кожаный мешочек.

– А это я зажму в кулаке, – доверительно понизила голос Ника, показав лежавшие на ладони четыре серебряные монетки. – И эдил с тюремщиками ничего не заметят.

Удовлетворение от того, что добыча досталась им с такой лёгкостью, на краткий миг добавило стражникам доброжелательности, и те одобрительно закивали.

Убирая кошель за пазуху, бородач проворчал уже гораздо менее любезным тоном:

– Пора идти, госпожа. Нам ещё на форум возвращаться.

Примерно через полчаса её привели к воротам в высокой каменной стене. Ещё на подходе девушка с беспокойством услышала доносившиеся откуда-то крики. По мере приближения они становились всё громче. Скоро стал различаться громкий скулёж, перемежавшийся с мольбами о снисхождении.

Вспоминая картину, открывшуюся её взору на обширном, мощёном камнем дворе, попаданка до сих пор ёжилась от страха.

Первым делом она огляделась в поисках того, кто так громко и красноречиво орал, обращаясь то к бессмертным богам, то к своим мучителям. Однако, сразу же бросившееся в глаза зрелище заставило её замереть от ужаса.

Прямо напротив широко распахнутых ворот у противоположной стены ограды из земли торчали колья, на одном из которых белело обнажённое тело мужчины.

За последнее время Нике уже пришлось повидать немало смертей, случалось самой отнимать чужую жизнь, чтобы спасти свою. Но это зрелище, а особенно то, что мускулистые, покрытые чёрным волосом, особенно заметным на фоне бледной кожи, руки, безвольно висевшие вдоль тела, несколько раз дёрнулись, заставляя девушку вскрикнуть, прикрыв рот ладонью.

Ей ещё никогда не приходилось видеть более отталкивающего зрелища. От блеска гладко оструганного дерева, по которому всё ещё струилась чёрная, неторопливо застывавшая кровь пополам с какими-то отвратительными сгустками, арестантку едва не вырвало. Только отчаянным усилием воли девушке удалось удержать внутри остатки завтрака.

С видимым удовольствием наблюдавший за её реакцией бородатый конвоир счёл нужным пояснить:

– Разбойник Скабра. Две семьи вырезал в Эрефе за горсть монет. По делам и мука.

Он смачно плюнул.

А Ника, едва справившись с тошнотой, внезапно почувствовала острую тяжесть внизу живота, до сих пор не понимая, как умудрилась не обмочиться прямо там, на дворе.

Чтобы хоть как-то сохранить самообладание и сдержать себя в руках, она старалась не смотреть в сторону умиравшего страшной смертью человека. Но глаза помимо воли упрямо возвращались к бледному пятну на фоне тёмно-серой каменной скалы.

Довольно жужжа, мухи роились вокруг продолжавшего жить тела, деловито ползая по заросшему густой растительностью лицу, забираясь в нос и в чёрный провал окровавленного рта. Эта жуткая картина всё ещё стояла у неё перед глазами, вызывая с трудом подавляемое чувство паники.

Стало очевидно, что когда возмущённые горожане требовали посадить её на кол, они не пугали и не употребляли сгоряча местное идиоматическое выражение, а имели ввиду совершенно конкретный способ казни.

Девушке казалось, что сознание словно разделилось: какая-то его часть всё ещё паниковала, рисуя кровавые, леденящие душу картины, а вторая, будто отгородившись прозрачной стеной, лихорадочно анализировала происходящее в поисках выхода.

В другое время подобное "раздвоение" не на шутку перепугало бы попаданку, заставив усомниться в собственном здравом уме, но сейчас оно позволяло хоть как-то контролировать себя.

– Ну, что встали? – проворчал стражник, пихнув её в плечо.

Подавшись вперёд, Ника едва не упала, но сумев сохранить равновесие, наконец-то очнулась и предприняла ещё одну попытку осмотреться.

В стороне от казнённого двое стражников с короткими копьями равнодушно наблюдали, как третий хлещет плетью с несколькими хвостами привязанного к каменному столбу голого мужчину, блестевшего на солнце мокрой от пота лысиной. Каждый удар оставлял на теле несчастного кровавые полосы и исторгал из его груди новые крики.

Но по сравнению с посаженным на кол человеком эта картина показалась ей почти идиллической.

Только после этого она наконец-то заметила, что большую часть огороженного стеной пространства занимает двухэтажное здание, у входа в которое скучал ещё один стражник.

Арестованная машинально отметила одно большое, наполовину прикрытое ставнями окно и несколько маленьких, забранных редкой, металлической решёткой.

– Вы отведите госпожу к эдилу Акву, – бодро проговорил бородач, "ловко" выцыганивший у "наивной" задержанной деньги. – А мне тут кое с кем поговорить надо. Да смотрите, чтобы к ней отнеслись как полагается. Она ещё только обвинённая.

– Сделаем... Курций Таил, – с трудом сохраняя серьёзное выражение лица, заверил его коллега, второй сопровождающий, чтобы не рассмеяться, отвернулся. – Идите, госпожа.

– Эй, Орес, кто это такая? – с любопытством спросил часовой, разглядывая закутанную в плащ Нику.

– Клеар обвинил в святотатстве, – охотно ответил конвоир. – Прямо на форуме.

И опять Ника обратила внимание на странное спокойствие, с которым воспринял его ответ часовой, лишь удивлённо вскинувший редкие, белесые брови.

– Чего же она такого натворила?

И всё! Ни возмущённых криков, ни требований немедленно, тут же наказать, покарать, посадить на кол и так далее. Нет даже раздражения. Обычное любопытство. Возможно, служители правопорядка настолько привыкли иметь дело с разного рода нарушителями закона, что их уже не впечатляют самые страшные преступления?

Впрочем, долго размышлять над этими странностями не пришлось. Сопровождающий мягко втолкнул её в небольшую комнату с широкими лавками вдоль стен и большим столом, за которым восседал, мрачно таращась в глиняную кружку, тучный дядечка в овчиной безрукавке, надетой поверх светло-зелёной туники.

Услышав шум, он поднял на вошедших слегка пьяненькие глазки, и подавшись назад, отодвинул в сторону блюдо с горкой куриных костей.

– Это ещё что такое? – недоуменно протянул мужчина, стараясь придать лицу строгое выражение.

– Господин Акв, – заискивающе, словно извиняясь за то, что оторвал столь занятого человека от важных дел, сказал конвоир. – Эту женщину арестовали по приказу магистрата Проба Фаба Лиса на основании обвинения выдвинутого преосвященным Клеаром.

– И что она наделала? – живо поинтересовался эдил.

– Святотатство, господин Акв, – вздохнул стражник. – Вот господин Фаб и велел отвести её в тюрьму.

– Он велел! – фыркнув, передразнил собеседник. – А чем я её кормить буду? Тридцать два узника, а на еду всего пять риалов в день! Пять! Лучше бы Фаб об этом подумал, а не сажал к матёрым преступникам глупых девчонок.

– Неладное на форуме случилось, господин Акв, – понизив голос, заговорил второй конвоир. – Её чуть не растерзали.

– Опять "неистовым" неймётся, – поморщился эдил. – Мало им повторного жертвоприношения, игры под себя подгребли да ещё и на людей бросаются. А чего они на форуме торчали, а не в храме?

– Так сегодня Сул Опус обещал выступить с речью о городских неустройствах, – пояснил первый стражник. – Вот и пришли слушать. Они же все за него.

– Ещё бы! – фыркнув, криво усмехнулся Акв. – Мало того, что муж племянницы Клеара, так он ещё и колоннаду к храму пристроил, художников из самого Радла вызвал росписи подновить...

И с горечью посетовал:

– Что за люди? До выборов почти полгода, а они уже народ мутят.

"Мужиков хлебом не корми – дай поболтать о политике", – усмехнулась девушка, внимательно прислушиваясь к разговору.

Очень скоро она уяснила, что местной элите бросил вызов честолюбивый богатей, да ещё и не коренной этригиец, а сын перебравшегося из Цилкага купца. Пользуясь поддержкой наместника императорского префекта и верховного жреца храма Дрина, он собрался выставить свою кандидатуру на выборах магистрата, пытаясь тем самым разрушить вековечный порядок чередования у городского "кормила" представителей древних этригийских родов. А ей как всегда "повезло" нарваться на ревностных почитателей владыки недр, составлявших значительную и самую активную часть электората здешней "оппозиции".

Только придя к глубокомысленному выводу о том, что чужакам нечего делать в магистратах, а жрецам не следует так откровенно вмешиваться в политику, самодеятельные политические аналитики вспомнили о скромно молчавшей арестантке.

– И куда мне её девать? – спросил эдил, взяв со стола стопку потрёпанных листов папируса, прошитых в углу суровой ниткой. – В подземелье?

Испуганно вздрогнув, Ника резко обернулась к стражникам.

– Зачем же так сразу, господин Акв, – заюлил стражник, скорбно качая головой. – Суда-то ещё не было.

– Да ладно! – снисходительно рассмеялся эдил, махнув рукой. – Это так, шутка. Я законы знаю.

Он озабоченно глянул в заляпанную бронзовую чернильницу и продолжил:

– Пойдёт в угловую. Там у меня базарная торговка плетей дожидается, да двух проституток утром привели. Пусть вчетвером посидят. Места хватит.

Хихикнув, дядечка разгладил лист папируса и буднично спросил:

– Как тебя записать?

– Ника Юлиса Террина, – представилась девушка.

– Ишь ты! – хмыкнув, покачал головой Акв. – Юлиса! Ещё скажи, что их тех самых...

– Из них, – невозмутимо подтвердила попаданка. – Дочь Лация Юлиса Агилиса и Тейсы Юлисы Верты, внучка сенатора Госпула Юлиса Лура.

– Ты, девка, не шути так, – нахмурился эдил, а конвоиры озадаченно переглянулись.

– Тюрьма – не место для шуток, господин Акв, – спокойно проговорила арестантка. – Да и мне совсем невесело.

– А где живёшь? – сухо поинтересовался собеседник, всё ещё не решаясь занести в тюремные анналы провинциальной Этригии наименование столь знаменитого рода.

– Я еду к родственникам в Радл, – пояснила Ника. – Из Канакерна. Вчера вечером спутники ограбили меня и пытались убить. Об этом я и хотела рассказать магистратам, когда... появился господин Клеар и выдвинул своё нелепое обвинение.

– Не слышал, чтобы Юлисы на Западном побережье жили, – проворчал мужчина. – Не знаю, как насчёт святотатства, но самозванство тебе точно могут вменить в вину. А это очень серьёзное преступление. За такое на кол сажают. Так как записывать?

– Ника Юлиса Террина, – твёрдо отчеканила она.

Ткнув в её сторону обгрызенным кончиком пера, эдил так же раздельно отозвался:

– Я тебя предупредил!

И принялся, сопя, выводить на папирусе имя новой арестантки. Затем, оставив чернила подсыхать, встал, сняв с гвоздика в стене связку плоских ключей.

– Пошли.

Лязгнув засовом, он распахнул массивную, окованную железными полосами дверь в просторное, полутёмное помещение, прорезанное узкими полосами дневного света.

На девушку пахнуло густой, застарелой вонью, напомнившей ей смрад рыбозасолочных сараев Канакерна. По сравнению с этими миазмами запах самого запущенного вигвама аратачей мог показаться ароматом фирменного магазина косметики.

– Чего встали? – проворчал по-прежнему сопровождавший её конвоир.

Справа шла глухая стена, сложенная из грубо отёсанных камней, скреплённых раствором. А слева почти от пола до потолка тянулась частая решётка из деревянных брусьев, за которой что-то копошилось в темноте.

Бивший из-под потолка дневной свет слепил глаза, мешая рассмотреть подробности. Зато уши прекрасно слышали сиплое дыхание и неясное бормотание.

Вплотную к ограждению следующей камеры стоял сухой, жилистый старик в каких-то лохмотьях поверх грязного хитона. Поймав взгляд новой арестантки, он широко оскалил розовые дёсны с редкими пеньками зубов.

– Эй, Сухан! – прокаркал он на редкость противным голосом. – Ты глянь, ещё одну шлюху ведут!

– Никак магистрат решил в тюрьме публичный дом открыть, – отозвался из темноты ломкий, юношеский басок.

– А нам в нём бесплатно давать будут! – мерзко хихикнул старик, вытирая текущую из уголка губ слюну грязной, покрытой струпьями рукой.

– Подожди немного, Рояш, – ухмыляясь, бросил через плечо шагавший впереди эдил. – Стражники с Визгуном уже закончили. Сейчас за тебя примутся. И всё бесплатно.

Сопровождавший Нику конвоир угодливо захихикал неуклюжей шутке начальства. Её привели к той самой угловой камере, о которой говорил Акв. Там оказалось немного светлее из-за дополнительного окна в боковой стене. Вдоль неё шла каменная лежанка, кое-как прикрытая соломой, на которой, тесно прижавшись друг к дружке, словно озябшие котята, сидели две женщины с короткими причёсками, но без рабских ошейников и табличек.

Заметив тюремщиков, арестантки почему-то бодро вскочили, то ли выполняя некий ритуал, предусмотренный местными правилами, то ли просто чтобы лучше видеть посетителей. Ника в свою очередь тоже смогла как следует разглядеть короткие, явно не по сезону хитоны да ещё с разрезами по бокам, открывавшие тощие, посиневшие от холода ляжки соседок по камере.

– Ну, заходи, – криво усмехнулся эдил, открыв пронзительно заскрипевшую дверь.

Сердце девушки, и без того колотившееся, как сумасшедшее, едва не выскочило из груди, когда она, пригнувшись, шагнула через высокий каменный порог, только тут заметив третью женщину.

Закутавшись в тряпьё, она скрючилась в тёмном углу, поблёскивая глазками, словно застигнутая врасплох испуганная мышка.

– Ну, девочки, не ссорьтесь, – хохотнул стражник, а эдил усмехнулся, вытаскивая из замка ключ. – Теперь вам скучно не будет.

Похоже, надзиратель оказался прав. Судя по физиономиям представительниц древнейшей профессии, мирного сосуществования не получится, решила Ника. Слишком зло кривились бледные со следами помады губы. И какими-то не в меру многозначительными взглядами обменивались коллеги по многотрудному ремеслу.

Однако попаданка продолжала стоять, пока не представляя, что сказать и как себя вести. Нетерпеливые сокамерницы взяли начало ссоры на себя.

– Смотри, Кирса, – шмыгнула покрасневшим носом одна из девиц. – Какую к нам знатную даму подсадили. Неужели убила кого?

– Не иначе храм ограбила, – хихикнув, поддержала подруга. – Или дом магистрата обворовала.

– И плащ у неё тёпленький, – довольно осклабилась первая, демонстрируя отсутствие передних зубов как снизу так и сверху. – А мы с тобой мёрзнем, не зная как согреться...

Несмотря на рост и субтильное по-сравнению с новенькой телосложение, они с удовольствием дурачились и вели себя столь вызывающе нагло, видимо, потому, что полагали, будто имеют дело со скромной домашней девочкой, оказавшейся в узилище по очередному капризу богов.

Прекрасно осознавая бесполезность любых слов и увещеваний, Ника без разговоров начала применять на практике то, чему обучал её Наставник.

Разжав пальцы, она выронила монетки. Звон серебра о грязный каменный пол отвлёк внимание изгалявшейся собеседницы. Рука из-под плаща ударила в нос, отшвырнув её к стене. На миг замерев от неожиданности, Кирса, визжа, бросилась на обидчицу, явно намереваясь вцепиться растопыренными пальцами в лицо.

Попаданка перебросила ту через бедро, и навалившись сверху, упёрлась коленом в тощую грудь. Пока первая проститутка, хлюпая носом, пыталась унять текущую кровь, новая арестантка звонко хлестала по щекам её подругу до тех пор, пока визг и крики не сменились жалобным поскуливанием.

Встав на ноги, Ника подобрала деньги, и, ни слова не говоря, направилась к стоявшей у стены лохани, чей режущий глаза запах прямо и недвусмысленно указывал на её предназначение.

Из соседних камер донеслись крики и улюлюканье:

– Ого, девки веселятся... Что там у вас? Эй, меретты, вы что, из-за новенькой подрались?! Помочь?!

Теоретически существовала опасность того, что противницы, опомнившись, попытаются напасть, пока девушка находилась в столь деликатном и беспомощном положении, но те пришли в себя слишком поздно.

Привлечённый шумом, эдил, распахнув входную дверь, рявкнул в коридор:

– А ну молчать, грязное отродье! Не то жрать не дам!

С облегчением оправив платье, попаданка забралась на каменную лежанку и, нахохлившись, закуталась в плащ, подчёркнуто не обращая внимание на побитых проституток, но держа руку возле закреплённого на лодыжке ножа.

Хотелось есть, спать и плакать. Но главное, она не понимала сути обвинений и не представляла, как будет оправдываться.

Получившие наглядный урок девицы уселись на корточках на полу возле противоположной стены. Третья обитательница камеры, наоборот, тихонько выбралась из своего угла. Пожилая, поджарая, с вытянутым, напоминавшим лисью мордочку, личиком, она осторожно приблизилась к лежанке.

Ника насторожилась. Но тут хлопнула входная дверь, и вновь послышался насмешливый голос эдила:

– Выходи, Рояш. Сейчас получишь своё и совершенно бесплатно.

Двое или трое мужчин дружно заржали. Добавляя веселья, кто-то из них выкрикнул:

– Радуйся, дурак, тебе честь оказали. В праздник выпороли.

Новая узница поняла, что беззубый старикан дождался-таки льготного обслуживания.

Едва стражники со своей жертвой ушли, пожилая женщина проговорила мягким надтреснутым голосом:

– За какие же такие преступления, красивая госпожа, вас в это скорбное место упекли?

А кто ты такая, чтобы меня спрашивать? – усмехнулась Ника, почему-то не испытывая никакого доверия к собеседнице, несмотря на её доброжелательную, приветливую улыбку.

Сокамерница как-то странно вытянула голову, щуря подслеповатые глазки.

– Простите, госпожа, давно живу, глуховата стала, не расслышала.

Усмехнувшись, девушка повторила уже громче.

– Так я же соседка ваша, госпожа, – кивнув, приветливо улыбнулась сокамерница. – Нам под одной крышей самое малое четыре дня жить. Пока праздники не кончатся – суда не будет.

– Твоя правда, – подумав, кивнула путешественница, понимая, что, опираясь только на одну грубую силу, выживать в тюрьме будет очень проблематично и необходимо как-то налаживать отношения с подругами по несчастью. – Только сначала ты расскажи, за что тебя здесь заперли?

Попаданка хорошо запомнила, что эдил называл женщину базарной воровкой, но хотела услышать её версию событий.

– Эдилу базарному задолжала, – вздохнула собеседница, плотнее запахиваясь в лохмотья. – После праздников собиралась заплатить, да этот жадный сын свиньи ждать не захотел. Да пошлёт ему Такера болотную лихорадку!

Маленькое личико, скривившись, покрылось сетью морщинок, стразу состарив её лет на десять, а из старческих, выцветших глаз побежали мокрые дорожки.

– Чтоб у поганца все кости сгнили! Опозорил на весь город! Перед смертью сподобилась плетей отведать! Пусть Диола лишит его мужской силы!

Рассыпая проклятия, она плакала, вытирая слёзы старой, грязной накидкой, из-под которой выбивались редкие седые волосы.

Вспомнив привязанного к каменному столбу мужчину с окровавленной спиной, Ника представила на его месте эту пожилую, потрёпанную жизнью женщину и не смогла удержаться от восклицания:

– Да как же это?

Что бы там не натворила она на самом деле, пороть старуху плетьми казалась девушке верхом жестокости и абсурда.

– Такие вот судьи у нас в Этригии, добрая госпожа, – громко высморкавшись, с горечью проговорила собеседница и, присев на край каменной лежанки, представилась. – Меня Калям зовут. Просто старуха Калям. Нет у меня уже других имён. Всё в жизни потеряла.

– Что же за тебя близкие не вступились? – с сомнением спросила Ника, прекрасно зная, как уважительно относятся здешние жители с родственным связям. – Или у тебя совсем никого не осталось?

– Одна-одинёшенька, добрая госпожа, – громко заохала Калям. – Как луна на небе. Ни помочь, ни пожалеть некому.

– Чего врёшь, крыса старая? – оборвал её причитания злобный, гнусавый голос. – Есть у тебя и дочь с внуками, и племянники. Сама от них отказалась, прокляла, а теперь жалобишься на каждом шагу: "Заступиться некому".

– Врёшь, врёшь, меретта мерзкая! – очень бодро для своего почтенного возраста вскочив на ноги, Калям закричала, потрясая в воздухе сухонькими кулачками. – Воры они с зятем! Разбойники! Деньги отобрали, на улицу выгнали, побираться на старости лет заставили, порази их Ваунхид!

– Сама ты жаба старая! – не осталась в долгу проститутка, хотя разбитый нос явно мешал её голосу звучать в полную силу. – Гадюка пересохшая. Все деньги на храм Дрина отдала, а на зятя сваливаешь!

– Пасть захлопни, хрычовка базарная! – поддержала подругу Кирса. – Не то живо в гости к Анору отправишься!

– Врёшь, врёшь! – резал слух визг Калям. Тряся лохмотьями и топая обмотанными тряпками тощими ногами, она вдруг бросилась к Нике.

– Не слушайте их, добрая госпожа! Девки это уличные, сучки лживые, на вас напали, теперь на меня лгут.

– Эй, курицы ощипанные! – рявкнул кто-то в соседней камере. – А ну, заткнулись быстро, не то башку оторву.

– Ты сначала доберись до неё! – с издёвкой отозвалась вторая проститутка.

– Врут, врут они, добрая госпожа, – тут же понизила голос Калям, пытаясь пододвинуться ближе к девушке.

Та резко зашипела:

– Сиди, где сидишь! Я и отсюда тебя хорошо слышу.

Вздрогнув от неожиданности, старушка потерянно заплакала. Воспользовавшись её замешательством, Ника негромко сказала:

– Ясно мне всё. За долги ты здесь А я по капризу богов. Они привели меня не в то место и не в то время.

Кто-то из арестанток угодливо засмеялся.

Прислонившись головой к стене, попаданка прикрыла глаза, всем видом демонстрируя нежелание больше говорить на эту тему. Ей даже удалось немного подремать под бессвязный монолог Калям, продолжавшей зло ругать родственников и горько жаловаться на свою тяжёлую судьбу.

Очнулась девушка от лязга входной двери.

– Это вам, балбесы, в честь дриниаров, – раздражённо ворчал эдил. – Добродетельная Итсора, вдова Лепта Опуса Клуба, свои деньги потратила, чтобы даже вы, негодяи и бездельники, могли отметить праздник владыки недр. Жрите, собаки, помните доброту госпожи Опусы, чтобы ей пропасть!

Старая сокамерница встрепенулась, тут же прервав поток жалоб, и перепуганной мышью бросилась в свой угол. Проститутки, наоборот, резво подбежали к решётке и замерли с видом ожидающих подачки бродячих собак. Разве что хвостом не виляли и то только за неимением последнего.

Увидев их побитые физиономии, Акв, державший в руках объёмистую корзину, удивлённо фыркнул:

– С новой подружкой не поладили, меретты проулочные?

И тут же стал шарить глазами по камере явно в поисках Ники. Но наткнувшись на её сонный, чуть насмешливый взгляд, вроде бы даже смутился, начав торопливо рыться в корзине. Судя по всему, он явно не ожидал увидеть новую арестантку целой и невредимой.

– Куда лапы тянешь, ворона старая! – вдруг прикрикнул эдил. – Лопнешь. По одной бери, я сказал!

– Не себе я, не себе! – завизжала Калям. – Я госпоже подам, отдай!

– Пусть сама подойдёт! – нарочито громко проворчал Акв. – Небось два шага шагнуть не переломится.

Сообразив, что до завтрашнего для еды скорее всего не будет, девушка неторопливо слезла с лежанки. Не в её положении кичиться аристократическим происхождением и лишний раз раздражать тюремщиков по пустякам.

Кроме небольшой, до хруста прожаренной лепёшки от щедрот благочестивой дарительницы арестантам полагалась горсть оливок, которые хмурый надзиратель грязной ладонью доставал из широкогорлого кувшина.

– Передайте спасибо госпоже Опусе, – поблагодарила Ника и поинтересовалась. – А воду здесь дают?

Видимо, спокойствие арестантки, её вежливый, доброжелательный тон, который очень нелегко давался страшно усталой Нике, произвели на эдила благоприятное впечатление, потому что, пряча глаза, он нехотя пробормотал:

– Сейчас принесу.

И хотя деревянное ведро не отличалось чистотой, а глиняная кружка оказалась одна на всех заключённых, попаданка с наслаждением осушила её за пару глотков, стараясь не думать о том, сколько всякой заразы плавает сейчас в этой холодной, пахнущей тиной воде.

Аккуратно вытерев губы краем накидки, она обернулась к сокамерницам, напряжённо ожидавшим своей очереди утолить жажду. Никто из них не решился это сделать первой, молчаливо признавая главенство новой соседки. Наблюдавший за ними из-за решётки Акв негромко хмыкнул, глянув на Нику с каким-то непонятным интересом.

Подумав, та передала пустую кружку второй проститутке по имени Вилпа. Так на либрийском пренебрежительно обзывают заднюю часть тела чуть ниже поясницы.

– Вы, госпожа, откуда родом будете? – заискивающе глядя ей в лицо, спросила та, протягивая посуду через решётку эдилу.

– Издалека, – сухо ответила девушка. – Но семья наша из Радла.

Закончив поить заключённых, эдил, бурча себе под нос что-то малопонятное, удалился. Ника вернулась на своё место, а Калям, присев на самый краешек лежанки, неожиданно громко вздохнула, качая головой.

– Ох, память моя дырявая! Старая стала, ничего не помню. Совсем забыла, как звать вас, госпожа.

– Не гневи богов пустыми жалобами, – усмехнулась попаданка. – Я ещё не говорила.

И помедлив секунду, представилась:

– Ника Юлиса Террина.

– Так вы из аристократов? – вытаращила глаза Вилпа, но тут же глаза её сверкнули недоверием, а пальцы потрогали распухший нос. – Как же вы тогда здесь оказались?

– Долгая история, – проворчала девушка, зевая. – Как-нибудь расскажу. А сейчас спать хочется.

Слегка подкрепившись, она почувствовала себя бесконечно усталой и от этого слегка подобрела.

– Нечего вам на полу мёрзнуть. Но если опять попробуете... зря рот разевать, убью. Поняли?

– Да, госпожа Юлиса, – торопливо кивнула Кирса, быстро переглянувшись с подругой.

Попытавшись, чтобы последние слова прозвучали как можно убедительнее, новая арестантка задремала, балансируя на грани яви и сна, а чтобы окончательно не провалиться в беспамятство, раз за разом прокручивала в памяти события сегодняшнего дня, подарившего ей столько неприятностей.

Время от времени она приподнимала веки, оглядывая всё больше погружавшуюся в темноту, узкую, длинную камеру.

Прижавшись друг к дружке, на противоположном конце лежанки представительницы древнейшей профессии бросали в её сторону злые, затравленные взгляды, ясно дававшие понять, что они не забыли полученной трёпки, и с ними надо держать ухо востро.

Калям ушла в свой угол, где у неё оказалось что-то вроде гнезда из старой соломы и каких-то невообразимо грязных тряпок.

"Спать придётся вполглаза, – с мрачной грустью думала девушка. – Эти две шлюхи ночью могут попробовать отомстить".

Решив, что пока более-менее светло, можно попытаться выспаться, она почти заснула, но тут вновь громко лязгнула входная дверь.

Моментально проснувшись, Ника тут же встретилась взглядом с испуганно отпрянувшей Вилпой. Быстро нашарив под платьем нож, девушка пристально оглядела проститутку с ног до головы. Не заметив у той ничего из того, что может стать оружием, попаданка зло оскалилась, наблюдая, как женщина трусливо втягивает голову в плечи.

– Подловить хочешь? Смотри, со смертью играешь.

– Что вы, госпожа Юлиса, – тут же стала отнекиваться та. – Храни меня небожители от такой глупости. Простите, что потревожила вас. Я не хотела.

– Тогда не приближайся ко мне больше, – душевно попросила Ника. – В следующий раз разбитым носом не отделаешься.

– Поняла я, госпожа Юлиса, поняла, – быстро-быстро закивала Вилпа, скромно усаживаясь рядом с молчавшей все это время подругой.

– Сюда проходите, – проворчал недовольный голос. – Женщины у нас в конце сидят.

Бросив взгляд на решётку, Ника увидела за ней знакомого стражника, стоявшего когда-то у дверей тюрьмы, и молодого человека в синей тунике и тёмно-бордовом плаще с подкладкой из заячьего меха.

– Госпожа Ника Юлиса Террина? – спросил незнакомец, вглядываясь в полумрак.

– Я здесь, – удивлённо отозвалась девушка. – Кто меня спрашивает?

– Меня зовут Олкад Ротан Велус, – несколько торопливо представился молодой человек. – Я... Я ваш адвокат.

– Кто?! – вскричала попаданка, поднимаясь с лежанки.

– Я буду защищать вас на суде, – пояснил собеседник.

Не обращая внимания на насторожено-подозрительные взгляды сокамерниц, Ника быстро подошла к решётке.

– Откуда вы знаете моё имя?

Высокий, лишь немногим ниже её, хорошо сложенный молодой человек с приятным, чисто выбритым лицом приблизился вплотную к потемневшей от времени деревянной решётке.

– Быстрее болтайте! – недовольно проворчал стражник. – Мне некогда тут с вами стоять!

– И не нужно, – обернулся к нему Ротан. – Можешь идти. Госпожа из клетки никуда не денется, а я мимо караулки не пройду.

Тюремщик явно собрался что-то возразить, но адвокат его опередил, достав что-то из-под плаща.

– Вот возьми, пошлёшь кого-нибудь в трактир, и будет с чем коротать ночь.

– Маловато будет, – неуверенно пробормотал строгий страж, разглядывая подачку. – Ну, да в честь дриниар... Разговаривайте, а я пойду.

Он воткнул факел в специальный держатель на стене.

– Закончите, постучите.

– Хорошо, – кивнув, молодой человек счёл нужным предупредить. – Только вы никуда не уходите.

– Один из нас точно останется, – хохотнул стражник. – Не беспокойтесь, господин Ротан.

Едва дождавшись, когда тюремщик отойдёт, девушка громким шёпотом повторила:

– Кто?

– Госпожа Аста Брония, – немедленно отозвался собеседник, разглядывая её так пристально, словно пытался прочитать мысли.

Ника хорошо помнила, что в числе рекомендательных писем Румса Фарка имелось послание и к этой женщине. Но как оно оказалось у адресата? Ответ напрашивался сам собой.

– Риата! – не в силах сдержать радостный крик, охнула арестантка. – Моя... рабыня!

– Да, госпожа Юлиса, – улыбнулся, глядя на неё адвокат. – Помня о долге перед хозяйкой, ваша невольница проявила достойную всяческих похвал преданность. Она не только отыскала дом госпожи Бронии в чужом, незнакомом городе, но и смогла убедить её в вашем происхождении.

Почувствовав в словах собеседника некую двусмысленность, девушка торопливо смахнула тыльной стороной ладони набежавшие слёзы.

– А вы, кажется, ещё сомневаетесь?

– Я, скажем так, пока не уверен, – сейчас же посерьёзнел молодой человек. – Не обижайтесь, госпожа, но слишком эта история... невероятна.

– Когда хотят обмануть, господин Ротан, придумывают правдоподобные рассказы, – наставительно проговорила Ника и тут же решила блеснуть эрудицией. – В мире случаются и более удивительные вещи. Царь Древнего Радла Прегам проспал целый год, потом проснулся и правил ещё семь лет. Генерал Муций Аттил Форус проиграл битву с логабами из-за голубя, попавшего ему в лицо. Так что же вас смущает в моей истории? Разве Риата не показала вам письма к дяде Итуру Септису Дауму и другим родственникам?

– Я их видел, – кивнул собеседник. – Но она говорила ещё о каком-то кольце?

Глянув через плечо на сокамерниц, которые старательно и безуспешно делали вид, будто её разговор с молодым человеком их совершенно не интересует, попаданка, почти вплотную приблизившись к решётке, вытащила из-за ворота платья висевший на кожаном шнурке перстень.

– Теперь вы видели всё, господин Ротан, – сказала девушка, торопливо пряча печатку.

– Почему ваш отец не обратился за помощью к своим родственникам? – неожиданно спросил собеседник. – Я не видел в вашей шкатулке ни одного письма к Юлисам. Между тем, среди них есть очень богатые и влиятельные люди. Они могли бы помочь в признании ваших прав.

Никак не ожидавшая подобного вопроса девушка растерялась. Она знала, что кроме младших лотийских Юлисов есть ещё и старшие, кроме того, существует палатийская и регелийская ветви их древнего рода.

Рассказывая о несчастье, постигшем его семью, Наставник не раз подчёркивал, что знатные родственники отца не пытались вступиться за него, а кое-кто даже поспешил отречься от какого-либо родства с сенатором Госпулом Юлисом Луром.

Поэтому неудивительно, что его сын не верил в какую-либо помощь со стороны Юлисов. Их и так слишком много в Радле, поэтому вряд ли они обрадуются ещё одной девице.

Наставник больше рассчитывал на кровное родство, сосредоточив внимание приёмной дочери на родственниках жены, предоставив им право решать: стоит ли обращаться за помощью ещё к кому-нибудь?

Однако, девушка понимала, что столь прямолинейный ответ прозвучит слишком пренебрежительно к влиятельному аристократическому роду и может принести ей неприятности в будущем.

Пришлось срочно импровизировать, на ходу воспользовавшись лицемерием и местным представлением о роли женщины в обществе и семье.

– Я не спрашивала об этом, господин Ротан, – пожала плечами Ника, стараясь не прятать глаза под пристальным, оценивающим взглядом собеседника. – Видимо, ему виднее. Он часто говорил, что дочь ближе к матери, а сын к отцу. Возможно, этим объясняется то, что он не стал тревожить дальних родственников? Или имелись ещё какие-то веские причины, связанные с прошлым? Как я могла спрашивать у отца то, что он не хотел говорить? Но почему это вас так заинтересовало?

– Потому, что мой покровитель, сенатор Касс Юлис Митрор, принадлежит к роду старших лотийских Юлисов.

– Так вы коскид, – догадалась попаданка, стараясь не улыбнуться, произнося странное, немного смешно звучащее по-русски слово, не имевшее более-менее понятных аналогов в её родном языке. Это не раб, не слуга и даже не "ближний человек", или тем более родственник.

Наставник в ответ на её вопросы довольно подробно объяснял это чисто радланское явление, не встречающееся нигде кроме Империи.

Будучи лично свободным и обладая всеми правами гражданина, коскид в обмен на поддержку и покровительство оказывал своему патрону разного рода услуги: от выполнения мелких поручений, вроде сопровождения на форуме и в банях для придания солидности, до работы или торговли с выплатой определённых процентов в пользу благодетеля, то ли как знак большого уважения, то ли как оброк.

При этом коскид и его покровитель имели друг перед другом целый ряд взаимных обязательств, установленных как законами, так и традициями Империи. С большой натяжкой Ника находила в этом сходство с отношениями между сеньором и вассалом в средневековой Европе, только без земельных ленов и рыцарских турниров.

Значит, сейчас перед ней человек, лично зависимый от сенатора Касса Юлиса Митрора из рода старших лотийских Юлисов.

– Да, – ни мало не смущаясь, подтвердил её догадку Ротан, и не без гордости продолжил. – Я родом из Радла. Изучал юриспруденцию и риторику, наизусть знаю Кодекс Тарквина и берусь защищать вас в суде.

Он сурово нахмурился.

– Но для этого мне надо знать, что вы натворили, госпожа Юлиса? Почему преподобный Клеар обвинил вас в столь тяжком преступлении?

– Клянусь... Анаид, Фиолой и всеми небожителями, я не знаю! – честно призналась девушка, в порыве чувств прижав руки к груди, но, заметив кривую усмешечку собеседника, предложила. – Давайте, я расскажу вам, что со мной приключилось этой ночью, а уж вы сами решите, в каком таком святотатстве обвинил меня верховный жрец Дрина?

– Только покороче, госпожа Юлиса, – поморщился адвокат. – Мне ещё домой возвращаться, а на улице уже темно.

– Я вас надолго не задержу, – пообещала арестантка, однако для начала решила немного прояснить ситуацию. – Мне понятно, почему госпожа Аста Брония обратилась к вам, но как вы сами здесь оказались? С моей точки зрения это тоже немного странно. Этригия довольно далеко от столицы. Что делает здесь коскид сенатора? Или вы сопровождаете в дальней поездке своего покровителя? Тогда позволит ли он вам заниматься моим делом? Поймите меня правильно, господин Ротан, это отнюдь не праздное любопытство.

Судя по мимолётной гримасе, её слова собеседнику явно не понравились.

– Я служу писцом на руднике "Щедрый куст", совладельцем которого является господин Касс Юлис Митрор.

– Благодарю за то, что ответили на мой вопрос, который, возможно, показался вам несколько бестактным, – чуть поклонилась Ника и честно поведала о предпринятой артистами урбы Гу Менсина попытке ограбления, о своём бегстве, о погоне в лесу, о том, как пряталась с рабыней в расщелине серой скалы.

Девушка умолчала лишь о том, что наблюдала за процессией, направлявшейся к священной, как оказалось, горе. По её словам выходило, что, увидев всадников с факелами, они затаились в углублении и совершенно ничего не видели, хотя и слышали разговоры неизвестных воинов и пение.

– Почему же вы не вышли к этим людям? – нахмурился молодой человек.

– Испугалась, – честно ответила собеседница, а заметив лёгкую усмешку собеседника, тут же перешла в наступление. – Интересно, а как бы вы поступили на моём месте, господин Ротан? Я недавно в Империи, ещё плохо знаю местные законы и обычаи, а тут вооружённые всадники с закрытыми лицами. Честным воинам ни к чему прятаться. Мне уже приходилось встречаться с легионерами и пограничной стражей. У них совсем другие шлемы. Я понятия не имела, кто это!

– Стража посвящённых, – понизил голос адвокат. – Они специально следят, чтобы никто из посторонних не мог помешать церемонии или нарушить её святость.

– Но я то откуда знала? – голос Ника предательски дрогнул, а на глаза набежали слёзы. – Я же всю жизнь провела в Некуиме, а отец никогда не рассказывал ничего подобного.

– Это старинный этригийский обычай, госпожа Юлиса, – сейчас молодой человек смотрел на неё с жалостью и сочувствием. – В первый день дриниаров проводится обряд "Умилостивление недр", который совершают не только жрецы, но и прошедшие специальное посвящение люди. Церемония настолько тайная и опасная, что участники, не находящиеся под защитой храма Дрина, скрывают свои лица даже друг от друга. Раскрывать её детали или даже видеть постороннему человеку запрещено под страхом смертной казни.

– Так я же ничего и не видела! – вновь вскричала девушка, чувствуя, как по коже вдоль позвоночника пробежали холодные лапки страха. – И теперь меня посадят на кол за то, что я, спасая свою жизнь, спряталась не в той пещерке?

– Если вы ничего не видели, кто же смог разглядеть вас, госпожа Юлиса? – криво усмехнулся молодой человек, и в его голосе послышалась нескрываемая ирония. – Как верховный жрец вообще узнал, что вы были у священной горы?

– А он и не знает! – фыркнула попаданка и в ответ на недоуменно поднятую бровь собеседника подробно рассказала о досадном происшествии с мешком, припрятанным на дороге из гигантских каменных плит.

– Так вас заметили не у самой горы? – встрепенулся адвокат.

– Нет, конечно! – уверенно заявила Ника. – Шагов за двести от моста.

"Ну, или за сто", – уточнила она про себя.

– Это уже немного получше, – задумчиво проговорил молодой человек, потирая гладко выбритый подбородок. – Что с вами случилось потом?

– Мы с рабыней выбрались на дорогу, – вздохнула девушка. – Там добрые люди посадили нас на повозку и помогли добраться до Этригии. И они, и стражники в воротах, и хозяин гостиницы "Спящая львица" господин Лаций Талер советовали не мешкая обратиться к магистратам, чтобы те помогли отыскать и наказать артистов из урбы Гу Менсина за их разбой. Я так и сделала. Пришла на форум. А дальше вы всё знаете. Откуда-то появился господин Клеар со своими... людьми...

Она отвернулась и часто заморгала, стараясь скрыть выступившие на глазах слёзы.

– Но самое обидное, я так и не поняла, в чём виновата.

– Я обязательно постараюсь всё выяснить, госпожа Юлиса, – уже совершенно другим, более человечным, сочувствующим голосом пообещал собеседник. – Очень жаль, что из-за праздников ждать суда придётся целых четыре дня. Но зато у нас есть время подготовиться к нему как следует.

– Считаете, меня оправдают? – с надеждой спросила арестантка.

– Не хочу вас напрасно обнадёживать, госпожа Юлиса, – осторожно проговорил адвокат. – Пока не знаю, но если небожители не вмешаются в дела смертных, казнь вам не угрожает.

"А если вмешаются? – мрачно проворчала про себя попаданка, вспомнив свои недавние подозрения. – И, кажется, я даже знаю кто."

Но, сосредоточившись на более насущных проблемах, поинтересовалась:

– Видимо, в полное оправдание вы не верите?

– Я ещё не изучил всех обстоятельств дела, – заюлил собеседник. – И прежде чем я этим займусь, хотелось бы уточнить вопрос о моей оплате. К сожалению, я не настолько богат, чтобы тратить своё время бесплатно. Госпожа Аста Брония говорила, что у вас есть деньги.

– Сколько вы хотите? – беря себя в руки, спросила Ника. – Хвала богам, мне раньше не приходилось пользоваться услугами юристов, и я даже не представляю, как их оплачивают.

Кажется, её слова сильно смутили молодого человека. Опустив глаза, он опять потёр гладкий подбородок.

"Теперь точно до трусов разденет", – горько усмехнулась девушка, наблюдая за душевными метаниями столичного светила адвокатуры и гадая: какую же сумму оно запросит?

– Мне в первый раз приходится вести судебные дела в Этригии, – пробормотал собеседник, во второй раз за разговор удивляя Нику. – Я уточню, сколько берут здешние адвокаты, и сообщу вам.

Попаданка едва не открыла рот от изумления, растерянно подумав: "Это он гадает, сколько с меня можно слупить, или у парня совесть заговорила?"

– Завтра я выясню все обстоятельства вашего дела, госпожа Юлиса, – уже сухо, по деловому заговорил молодой человек, хотя в его глазах, плохо различимых в неверном, дрожащем свете факела, на миг мелькнуло какое-то странное выражение. – И к вечеру вам всё сообщу. Ждите.

– Спасибо, господин Ротан, – по мимо воли голос её дрогнул, и одинокая слеза всё же прокатилась по щеке.

– Может быть, я ещё чем-нибудь могу вам помочь? – буркнул адвокат, переминаясь с ноги на ногу.

И Ника неожиданно подумала, что она ему, кажется, понравилась.

– Я совершенно не знаю тюремных порядков, – беспомощно улыбнулась арестантка. – Если рабыня принесёт еду и кое-какие вещи, мне их передадут?

– Разумеется! – преувеличенно бодро кивнул молодой человек. – Почему бы и нет? Город не слишком щедр к узникам, поэтому стражники не мешают родственникам их подкармливать...

Он неожиданно смутился и уже тише продолжил:

– Я зайду к госпоже Бронии и скажу вашей рабыне, что ей следует принести...

– Самой простой еды, лепёшек, изюма, вина и какое-нибудь одеяло, которое будет не жалко здесь бросить.

Она протянула ему три серебряные монетки.

– Я понимаю, что этого мало, но больше смогу дать только поговорив со своей рабыней.

Ника прекрасно помнила, что спрятала в шкатулку с посланиями Наставника пятьдесят золотых империалов. Если адвокат видел эти письма, значит, Риата нашла деньги. Скорее всего, о них знает и Аста Брония. Возможно, именно поэтому она и сказала Ротану, что у Ники Юлисы Террины "есть деньги"? Но если вдруг гетера прибрала к рукам её денежки, эти риалы не будут лишними.

Согласно кивнув, собеседник принял на ладонь серебряные кружочки.

– До свидания, госпожа Юлиса, – как будто бы даже виновато проговорил молодой человек. – Мне очень жаль, что я оставляю вас в месте, которое никак не подходит такой красивой девушке.

– Спасибо за добрые слова, господин Ротан, – отозвалась Ника самым любезным тоном. – Я очень рассчитываю на вашу помощь.

– Поверьте, госпожа Юлиса, я сделаю всё что в моих силах, чтобы вытащить вас отсюда, – негромко, но прочувственно сказал адвокат. – До свидания, госпожа Юлиса, да хранят вас бессмертные боги.

Освещая путь факелом, молодой человек торопливо направился к двери, изредка оглядываясь и не обращая никакого внимания на негодующие крики и ругательства из соседних камер.

А Ника вернулась на лежанку, чувствуя себя уже гораздо увереннее.

Этригия шумно и весело отмечала главный городской праздник. На стенах домов, в открытых окнах верхних этажей горели зажжённые хозяевами в честь бога Дрина факелы и плошки с маслом. Заметно прибавилось гуляющих, среди которых всё так же в основном преобладала молодёжь. То сбиваясь в многочисленные компании, то вновь разбегаясь, парни шатались по улицам, пытались танцевать или оглашали прохладный вечерний воздух нестройным пением.

Повсюду шныряли очень легко одетые мужчины и женщины самого разного возраста и сложения с ярко накрашенными лицами. Они то и дело приставали к прохожим, настойчиво предлагая разнообразить праздничные удовольствия различными чувственными наслаждениями.

Иногда кто-то из проституток обоего пола заступал дорогу Олкада Ротана Велуса, жарким шёпотом нахваливая свои прелести и таланты, демонстрируя покрытые пупырышками голые груди и ягодицы, хватали за одежду.

Морщась, молодой человек отказывался, обходя неожиданно возникавшее на пути препятствие, грубо отталкивал, а какую-то беззубую старуху даже ударил кулаком в лицо, заставив отпустить плащ.

Как и предполагала Аста Брония, получить разрешение на посещение тюрьмы оказалось довольно легко. Не пришлось даже упоминать имя знаменитой гетеры. Выслушав Олкада, пьяненький эдил, согласно кивнув, тут же приказал рабу принести письменные принадлежности. Торопливо написав несколько строк, скрепил их подкопчённой над пламенем масляного светильника печатью.

Естественно, в такой день смотрителя тюрьмы на месте уже не оказалось. Но один из праздновавших в караулке стражников, прочитав разрешение, охотно вызвался проводить адвоката к его подзащитной, по пути с удовольствием сообщив, что причислившая себя к столь славному и знаменитому роду девица выглядит довольно глуповато и, судя по всему, первый раз вышла из дома без няньки.

– Мы всё ждали, что вот-вот прибегут её родичи спасать заблудшее чадо, – смеялся тюремщик, шагая мимо зловонных камер, из которых на них таращились удивлённые узники. Не каждый из них мог позволить себе услуги юриста.

Нищих, как правило, никто никогда не защищал, и их судьбу судьи решали без прений сторон.

Однако, с первых же минут разговора молодой человек начал сомневаться в правильности суждения стражников.

Не раз попадавший в самые разные передряги, писец ожидал увидеть испуг, растерянность, даже истерику, вполне понятную и простительную для девушки, оказавшейся в тюрьме среди тьмы, смрада и негодяев. Но Ника казалась собранной и спокойной, хотя тень озабоченности, иногда пробегавшая по красивому лицу, ясно давала понять, как нелегко даётся ей подобная сдержанность.

Поначалу, помня слова провожатого, молодой человек решил, что она просто не понимает всю серьёзность своего положения и грозящую ей опасность. Но скоро убедился в обратном. Собеседница полностью отдавала себе отчёт в происходящем, а рассказ девушки привёл Олкада в полное замешательство.

Слушая Риату в доме Асты Бронии, он полагал, что та, если и не врёт специально, то наверняка многое путает или сильно преувеличивает, как это всегда делают рабы из-за присущей им ограниченности и неспособности понять мысли и поступки свободного человека.

Но в Нике чувствовалась какая-то внутренняя независимость, на взгляд молодого человека, больше свойственная мужчинам, уверенность в своих силах, в способности, если не победить, то достойно встретить любые испытания.

Именно осознав это, Олкад окончательно поверил в её происхождение. Находясь под страхом смерти, одна в чужом городе, держать себя с таким достоинством и благородством может только девушка древнего, аристократического рода, в жилах которой течёт кровь сенаторов и военачальников, водивших многочисленные армии и решавших судьбы Империи.

Разглядев в вонючей темноте камеры двух каких-то оборванок, Олкад обратил внимание, с каким почтением и страхом смотрят те на госпожу Юлису. Гордая Ника даже представительниц городского отребья, известных своей дерзостью, заставила относиться к себе с надлежащим почтением.

Молодой человек с удивлением понял, что невольно восхищается внучкой сенатора Госпула Юлиса Лура, гадая: кто из приятелей мог бы вести себя с таким же достоинством в столь плачевном положении? И список получился довольно коротким.

Разговаривая с Никой, Олкад разглядел в ней лучшие качества тех людей, в избранный круг которых мечтал попасть всю жизнь. А глупые городские стражники, видимо, просто ничего не поняли, или госпожа Юлиса их ловко обманула, преследуя какие-то свои цели.

Понимающе усмехнувшись, писец неожиданно подумал: "И ещё она очень красивая".

Но тут же признал, что выглядит девушка все же немного необычно.

"Это всё из-за роста, – после недолгого размышления сделал глубокомысленный вывод молодой человек, мысленно поставив себя рядом с ней. – Она всё же немного высоковата".

Хотя ему приходилось встречать и более рослых женщин, ни одна из них не казалась Олкаду столь гармонично и пропорционально сложенной, как Ника.

Прелестное, чуть вытянутое лицо с чётко обозначенными скулами и небольшим волевым подбородком мало походило на круглую физиономию Касса Юлиса Митрора с его обвислыми щеками и двойным подбородком, доставлявшим столько хлопот цирюльнику. Но вот в их глазах коскиду почудилось что-то неуловимо схожее, словно отблеск боевой бронзы.

Сенатор своей широкоплечей, но уже изрядно оплывшей фигурой и характером напоминал ему старого быка: могучего, жестокого зверя, строго оберегавшего своё стадо, готового помериться силами с любым соперником, но уже осознававшего, что каждая схватка может оказаться последней. При этом Олкад прекрасно знал, насколько умен и коварен его покровитель.

Скромно признавая наличие у себя некоторого поэтического дара, писец попытался представить, с кем можно сравнить Нику Юлису Террину, сразу же отметая богинь, дабы ненароком не вызвать ревность злопамятных небожительниц.

Нет, его подзащитная не пугливая трепетная лань, не изящная белая лебедь вроде тех, что плавают в пруду возле святилища Сенела в Радле. Но не походила девушка и на юркую лисичку с умильной мордочкой, способную не только воровать курочек из сарая простодушного поселянина, но и так хитро запутывать следы, что не разберёт самый опытный охотник.

Скорее дочь Лация Юлиса Агилиса напоминает дикую волчицу из тех, на кого им с покровителем приходилось охотиться в Понтеи, или пантеру, которая живёт в зверинце сенатора. Только та уже постарела, как и её хозяин, а Ника сейчас в самом расцвете своей силы, красоты и молодости.

Улыбаясь сам не зная чему, он едва не упал, попав сандалией в наполненную холодной водой выбоину в мостовой.

Хорошо ещё, это досадное происшествие случилось неподалёку от дома, и не пришлось долго шататься по городу с мокрыми ногами.

Торопливо поднимаясь по обиженно скрипевшим ступеням, молодой человек с раздражением вспомнил, что, поддавшись очарованию девушки, не сумел договориться с ней об оплате своей работы. Между тем, ничего не мешало ему просить двести или даже триста риалов.

Но если богиня правосудия Цития будет благосклонна, и им удастся выиграть процесс, Ника рано или поздно узнает, сколько берут за свои услуги этригийские адвокаты. Кем тогда он, Олкад Ротан Велус, будет в глазах госпожи Юлисы? Мелким крохобором, беззастенчиво воспользовавшимся сложным положением попавшей в беду девушки знатного рода. Такого отношения к себе внучки сенатора Госпула Юлиса Лура ему не хотелось.

Хотя интересно было бы узнать: откуда у неё деньги? Кошелёк, скорее всего, отобрали стражники. Разве что сколько-то осталось в той корзине, с которой он видел её рабыню у Асты Бронии? Тогда понятно, почему Ника просила прислать к ней Риату. Госпоже требуется отдать необходимые распоряжения, касающиеся её имущества.

"Да, – завистливо хмыкнул про себя молодой человек. – Не каждому хозяину боги посылают таких верных и преданных невольников. Или здесь дело в личности самой владелицы?"

Оказавшись наверху, писец заколотил кулаком в обшарпанную дверь.

– Это вы, господин? – донёсся из-за двери испуганный голос Жирдяя.

– Кто ещё? – зло буркнул писец, дивясь очередной глупости тупого раба, и раздражённо пнул обутой в сандалию ногой по косяку.

Пробираясь через тёмную прихожую, он налетел на сундук и зашипел, больно ударившись коленом. Будь там чуть светлее, Олкад наверняка отвесил бы бездельнику, позабывшему светильник в комнате, парочку крепких затрещин, чтобы поучить уму-разуму, но хитрый невольник даже дышать перестал, затаившись где-то во мраке.

Хозяину пришлось ограничиться руганью и обещанием отлупить негодяя при первой же возможности. Поскольку хозяин регулярно стращал его всяческими карами, чаще всего быстро забывая о своих словах, Жирдяй давно относился к его угрозам достаточно философски.

Вот и сейчас пахнувшее в лицо тепло и запах съестного успокоили молодого человека, частично вернув ему хорошее настроение. Тем более раб добросовестно выполнил все его распоряжения. Кроме лепёшек, на табуретке стояла миска с оливками, а возле большой бронзовой жаровни, сквозь щели в которой уютно светились тлеющие угольки, грелся кувшин с вином.

Натянув сухие шерстяные носки, Олкад с жадностью набросился на еду. Быстро покончив с жалким ужином, он не позабыл оставить рабу кусок лепёшки и немного разбавленного вина. Если хозяин не может позволить себе нормально питаться, невольнику сами небожители велели голодать.

Выпроводив скорбно вздыхавшего Жирдяя в прихожую, молодой человек забрался на кровать. Завтра ему предстоит сделать много важных и срочных дел.

Самое неприятное то, что, несмотря на праздник, придётся побеспокоить уважаемого Клеара. Важным и влиятельным людям очень не нравится, когда к ним пристают со всякими расспросами, особенно в столь знаменательные дни. Но верховный жрец храма Дрина просто обязан войти и в положение Ротана. Как адвокат, он должен знать суть обвинения, выдвинутого истцом против его подзащитной. Тем более, в отсутствие свидетелей прояснить ситуацию может только сам Клеар. Скорее всего придётся выслушать немало нелестных слов не только о Нике, но и о себе. Такова уж доля добросовестного юриста на любом судебном процессе, если, конечно, он хочет его выиграть.

А Олкад чувствовал, что это ему просто необходимо. И не только из-за желания заработать какие-то деньги, прославиться в городе и, как знать, возможно, заиметь новых, влиятельных знакомых.

Молодому человеку ужасно хотелось выручить девушку, и чтобы она именно его считала своим спасителем.

Кроме храма Дрина надо заскочить к Асте Бронии и передать Риате распоряжение госпожи, а вечером сходить в тюрьму и самому навестить Нику Юлису Террину. В глубине души Олкад рассчитывал не только на денежную благодарность с её стороны...

Писец мечтательно вздохнул, полуприкрыв глаза... Но потом огорчённо крякнул, вспомнив о своём статусе. Вряд ли аристократка снизойдёт до проштрафившегося коскида. Хотя как знать... Ну в крайнем случае вдруг она сможет помочь выбраться из этой дыры?

Но первым делом ещё до рассвета надо попасть на рудник. А значит, придётся платить стражникам у ворот, чтобы те выпустили его из города пораньше.

Поскольку жизнь рудокопа зависит от благорасположения владыки недр, на "Щедром кусте" тоже отмечали дриниары. Это были единственные дни в году, когда работа в забоях замирала, и невольники могли отдохнуть.

Управляющий уже приобрёл трёх старых волов, мяско которых послужит праздничным ужином, а вместо вина рабы будут хлестать разведённую брагу. Чтобы они быстрее угомонились и не доставляли хлопот охране, которой тоже нужно отдать дань уважения царю подземного мира, в неё добавляли грибной порошок, вызывавший тяжкий сон и мрачные видения.

Но Олкада мало интересовало, как будут праздновать невольники и надсмотрщики опостылевшего "Щедрого куста".

Ему во что бы то ни стало необходимо перехватить гонца, который должен завтра заехать на рудник по пути в Радл.

Пользуясь своими связями при дворе Императора, сенатор Касс Юлис Митрорр сумел договориться о том, чтобы военные гонцы, которые каждые десять-двенадцать дней отправлялись из крепости Ен-Гадди в столицу, по пути заезжали на рудник и забирали предназначенную для отправки в Радл корреспонденцию.

Ещё днем, высчитывая очерёдность, Олкад понял, что по воле богов это должно случиться как раз завтра. Значит, письмо надо подготовить уже сегодня. Неизвестно, посчитает ли покровитель важной новость о появившейся из-за океана родственнице, но молодой человек знал, что обязан ему об этом сообщить. Однако адресовать послание напрямую сенатору – он всё же не решился, предпочтя написать отцу, а уж тот, как личный секретарь Касса Юлиса Митрора, пусть думает: сообщать о Нике Юлисе Террине или нет?

С сожалением подумав о дороговизне масла для светильника, писец пододвинул к себе навощённые дощечки и стал торопливо царапать на них буквы медной палочкой.

Вкратце описав своё знакомство с внучкой сенатора Госпула Юлиса Лура, он из природной скромности умолчал об Асте Бронии, зато подробно изложил рассказ девушки о спасении своих родителей и её собственных приключениях. Не забыл молодой человек перечислить имена тех, кому Лаций Юлис Агилис адресовал письма в Радал, а так же упомянул о фамильном перстне младших лотийских Юлисов.

В заключение Олкад поведал о отцу, что откликнувшись на горячую просьбу Ники Юлисы Террины, он дал согласие представлять её интересы на судебном процессе, поскольку девушка со свойственной всем представителям этого древнего и уважаемого рода здравомыслием предпочла столичного адвоката.

Глава II

Вновь открывшиеся обстоятельства.

Прямых, конечно, нет улик,

Но в подозренье вы великом.

Лопе Де Вега

Собака на сене

Хотя Ника время от времени просыпалась, вслушиваясь в зловонную тишину, ночь прошла спокойно. На противоположном конце каменной лежанки, заграбастав под себя всю солому, до которой смогли дотянуться, свернувшись в клубок, спали проститутки, то и дело вскрикивая во сне. Тихонько похрапывала в своём углу Калям.

Опасаясь простудиться, новая узница даже не пыталась спать лёжа, так и просидела скорчившись в углу. Иногда она с наслаждением вытягивала затёкшие ноги, но царивший в камере холод, заставлял вновь прятать их под плащ.

Никто из старожилов камеры больше не пытался приструнить новенькую, тем самым автоматически признав за ней право верховодить в их крошечном коллективе.

За ночь переполнявший низкое помещение смрад стал, кажется, ещё нестерпимее. Из соседних клетушек часто доносился чей-то хриплый, рвущий грудь кашель, громкое бормотание, тяжёлый, с присвистом и бульканьем храп.

"Если здесь так холодно и воняет, – сквозь дрёму думала девушка, плотнее закутываясь в плащ. – То каково в подвале? Бр-р-р!!!"

Поёжившись, она прикрыла глаза, надеясь ещё немного подремать.

Утро в тюрьме начиналось рано. Первые недовольные голоса стали раздаваться ещё тогда, когда звёздную черноту за крошечными зарешеченными окнами сменила серая предрассветная хмарь.

В их камере первыми проснулись проститутки. Шёпотом ругаясь и стуча зубами от холода, они поочерёдно воспользовались лоханью, после чего, прижавшись друг к другу, принялись шушукаться, то и дело поглядывая на мирно посапывавшую Нику.

Следующей, кряхтя и охая, встала Калям.

Громко прочистив нос, она спросила, вытирая пальцы о подол:

– Госпожа ещё не проснулась?

– Вроде бы нет, – равнодушно прошепелявила Кирса.

– Уже да, – проворчала девушка, с наслаждением вытягивая ноги.

Чувствуя себя голодной, злой и не выспавшейся, она проделала несколько гимнастических упражнений, разминая застывшие от неудобной позы мышцы, стараясь при этом, чтобы с изумлением наблюдавшие за ней сокамерницы не заметили ни пояса с деньгами, ни ножа на голени.

– Вы, госпожа, вчера обещали рассказать, как попали сюда, – напомнила Калям, когда Ника, вновь накинув плащ, забралась на лежанку.

Почесав искусанную то ли блохами, то ли вшами подмышку, та пожала плечами.

– Слушайте, если интересно.

Решив поведать сокамерницам свою историю, путешественница стремилась не только заглушить чувство голода и хоть чем-нибудь заполнить нестерпимо медленно тянувшееся время, но и отрепетировать своё выступление на будущем судебном процессе, ибо полагала, что этригийских судей не сможет не заинтересовать непонятно откуда взявшаяся родственница столичных аристократов.

Коротенько, без особых деталей описав бегство "родителей" из Радла в Канакерн, а оттуда в Некуим, девушка ненадолго остановилась на их жизни среди аратачей, довольно подробно описав быт и нравы первобытных охотников, и уже перешла к путешествию через океан, когда впервые за день лязгнула входная дверь.

– Завтрак принесли? – не удержалась рассказчица от удивлённо-радостного восклицания.

Слушательницы дружно и обидно захихикали.

– Здесь, госпожа, раз в день кормят, – сверкнула дыркой в зубах Кирса. – И то не всегда.

– Часто сюда попадала? – тут же спросила Ника, торопясь замять досадный промах и переводя разговор на другую тему.

– Бывает, – криво усмехнулась проститутка, поводя плечами. Похоже, её либо насекомые покусали, или зачесались зажившие рубцы от плетей.

В дальнем конце помещения заскрипели дверные петли.

– Сухан, выходи, – властно скомандовал незнакомый мужской голос.

– А почему опять я? – жалобно отозвался ломкий, юношеский басок.

– Мне что ли за вами дерьмо выносить, гнида подзаборная! – ответный рык стражника не смог заглушить громкий звук оплеухи. – Встань и иди!

Девушка поняла, что кого-то из узников заставляют выносить лохань с нечистотами и, кажется, тому это не очень нравится.

– Хвала Дрину, хозяину недр! – с чувством проговорила Калям, почему-то с благоговением глядя в потолок. – А я уже думала, забыли про нас, и все праздники придётся этой вонью дышать.

Однако, тюремщик, судя по всему, решил первым делом убраться в подвальных камерах, потому что хмурый молодой человек с фиолетовым синяком под глазом зашёл к ним минут через сорок, когда Ника торжественно повествовала о том, как матросы Мерка Картена умоляли богов снять корабль со спины Змеи. Так мореходы называли мощное океанское течение.

Рассказчица замолчала, а слушательницы наконец-то позакрывали рты.

– Ты что, в море плавала? – криво усмехнулся незнакомый стражник, отпирая замок на решётке.

– Плавает... утка у берега, – откликнулась путешественница, слегка облагородив прочитанное ещё в своём родном мире выражение. – А я пересекла океан на судне Мерка Картена, искусного морехода из города Канакерна, что на Западном побережье.

– Чем же ты с ними расплачивалась? – натужно хохотнул тюремщик, наблюдая, как шмыгавший носом парнишка в потрёпанном хитоне, брезгливо морщась, поднимает наполненную почти до краёв лохань. – Собой?

– Не всем дано понять чистоту чувств и помыслов благородных людей, – надменно вздёрнув подбородок и глядя куда-то поверх головы собеседника, отчеканила Ника. – Консул Канакерна Мерк Картен гордится дружбой с Лацием Юлисом Агилисом, поэтому с радостью помог его дочери вернуться на родину.

На какой-то миг воцарила драматичная тишина. Проститутки и Калям переводили тревожные взгляды с сокамерницы на стражника и обратно. Даже уборщик замер, недоуменно хлопая глазами. А охранник , наморщив покатый лоб, видимо, напряжённо думал: стоит ли считать непочтительные слова странной арестантки оскорблением или нет?

– Да ты такая же Юлиса, как я Тарквин, – наконец презрительно хмыкнул он, давая знак парню с вонючей бадьёй поторопиться.

Ни в коем случае не желая провоцировать тюремщика на конфликт, девушка сочла за благо промолчать, ограничившись предельно презрительной гримасой, которую тот к счастью уже не видел.

Как очень скоро выяснилось, пустая параша пахла не менее омерзительно, чем полная, а вот вернувшийся стражник явно выглядел чем-то обескураженным. Запирая решётку, он бросил озадаченный взгляд на диковинную заключённую и с бранью повёл парнишку-уборщика в его клетку.

Дождавшись, когда захлопнется входная дверь, Ника продолжила свой рассказ, аккуратно обойдя истинные причины появления ганток на судне Картена.

К сожалению, скоро ей пришлось замолчать. В горле пересохло, а тюремщик не торопился поить арестантов. Время вновь потянулось нестерпимо медленно.

Но тут, наверное, ощутив некоторую зависть к бурной, чрезвычайно наполненной разнообразными событиями жизни сокамерницы, неожиданно заговорили проститутки:

Вряд ли их истории могли бы удивить кого-то из аборигенов, но попаданка слушала их с интересом, жадно впитывая любую информацию о местных реалиях.

Кирса с малых лет училась ублажать клиентов, работая вместе с матерью. Та являлась официальной городской проституткой, добросовестной налогоплательщицей, внесённой в соответствующие списки и имевшей право на защиту со стороны городских властей.

Четыре года назад она заболела. Пытаясь её вылечить, Кирса набрала долгов, не сумела рассчитаться и пошла под одну из местных банд.

Пару лет проработала в борделе, потом её выгнали, и теперь приходиться ловить клиентов на улице, по-прежнему выплачивая мзду криминальной "крыше".

Официальные жрицы любви люто враждовали со своими подпольными коллегами. В открытую не нападали, опасаясь мести со стороны бандитов, строго следивших за сохранностью своих подопечных, но всячески гадили при каждом удобном случае.

Вот и сейчас они с Вилпой здесь из-за того, что их подставили сёстры по ремеслу. Ника с удивлением узнала, что по местным законам проституткам запрещено слишком активно навязывать свои услуги: приставать на улицах, хватать за руки или одежду.

К счастью для представительниц древнейшей профессии, данная норма соблюдалась довольно редко. Большинство горожан предпочитают обращению в суд лёгкое рукоприкладство.

Но иногда об этом законе вспоминают. Позавчера рано утром, встретив троих подвыпивших мужчин, Кирса с Вилпой предложили им продолжить праздник. Те поначалу согласились, но потом стали кричать, что к ним пристают, не дают прохода и прочую ерунду.

– Мы бежать хотели, – вздохнула Кирса. – Да тут стражники налетели. В переулке напротив прятались. Да лишит их Диола мужской силы! Вот теперь в городе праздник, полно пьяных, только работай. А вместо этого приходится здесь сидеть, суда дожидаться. Потом ещё плетей выдадут, мазь покупать придётся... Опять расходы.

– Это всё Свиной свищ! – зло прошипела её подруга. – Чтоб её до матки разорвало, меретту портовую! Она девок подговорила сложиться и нас сюда упрятать, чтобы клиентов не переманивали.

История Вилпы оказалась ещё проще и страшнее. Узнав, что родители собираются продать её в рабство каким-то заезжим торговцам, девушка сбежала к дальней родственнице в Эригию, которая когда-то приглашала её погостить. Эта добрая тётушка и сдала Вилпу бандитам.

После столь невесёлых рассказов в камере повисло тягостное молчание. Не то, что Ника безусловно верила сокамерницам, но, как она знала из криминальных романов, большинство подобного рода выдумок так или иначе опираются на подлинные истории.

Заскучавшая Калям, встрепенувшись, уже собралась поведать о своей горькой судьбе, когда вновь лязгнула входная дверь.

"Неужели воды принесли?" – обрадовалась девушка, с надеждой прислушиваясь к звукам в коридоре.

– В конец иди, там твоя хозяйка, – проворчал знакомый голос стражника. – А я пока этих уродов покормлю.

Вскочив, словно подброшенная катапультой, Ника, едва не запутавшись в полах плаща, бросилась к решётке, за которой появилась улыбавшаяся сквозь слёзы Риата с большой, аккуратно прикрытой корзиной.

– Ой, да как же это, добрая госпожа! – громко всхлипнула она, и на скривившемся в жалостливой гримасе лице заблестели мокрые дорожки. – Где ваша справедливость, о бессмертные боги?! Не успели от убийц спастись, как в тюрьму попали!

– Не переживай, Риата, – улыбнулась девушка, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. – Выкарабкаемся. Главное – ты меня не бросила.

– Куда же я без вас, госпожа? – довольно натурально изобразила испуг невольница. – Вы мне столько добра сделали...

– Да ладно! – отмахнулась довольная хозяйка. – Лучше расскажи, как додумалась обратиться к Асте Бронии, и почему она решила нам помочь?

– Всё скажу, госпожа, – засуетилась Риата. – Вы только сначала поесть возьмите.

Она торопливо открыла крышку корзины.

Приняв две переломленные пополам ещё чуть тёплые лепёшки, Ника обернулась, тут же напоровшись на голодные взгляды сокамерниц.

– Калям! – она протянула одну старухе. – Раздели на троих. Да смотри, чтобы поровну получилось!

Не заставляя себя ждать, та быстро подбежала, рассыпаясь в благодарностях.

– Да хранит вас благодетельная Нона, добрая госпожа! Всё сделаю, как приказываете, клянусь Цитией – богиней справедливости, никого не обижу.

Пока Ника оделяла продуктами товарок по несчастью, возле их камеры появился тюремщик с ведром.

– Пейте, курицы.

Сытно рыгнув кислым перегаром, мужчина стал ковырять пальцем в зубах. Риата тут же подала хозяйке простенькую деревянную плошку, похожую на пиалу.

Стражник насмешливо хмыкнул, но ничего не сказал.

Утолив жажду, Калям, заискивающе улыбаясь, униженно попросила у него ещё миску воды, продемонстрировав зажатый в руке кусок лепёшки.

– Бери, – снисходительно кивнул мужчина. – Всё равно выливать.

И натужно рассмеялся.

– Вон сколько тут еды. Вас сегодня можно не кормить.

– Что вы такое говорите, господин? – испуганно залепетала торговка-неудачница. – Как же так?

– Не плачь, метла старая! – от чего-то придя в хорошее настроение, заулыбался стражник. – Что от городского совета положено – всё получите.

Потом взглянул на притихшую Риату.

– Ты недолго тут.

– Да, господин, – поклонилась рабыня со своей обычной покладистостью.

Не успел зевавший во весь рот тюремщик прикрыть дверь, как невольница уже протискивала сквозь ячейки решётки тощий кожаный бурдюк.

– Тут вино, госпожа, – торопливо шептала женщина. – Чуть разведённое. А это изюм.

В камеру перекочевал узкий, плотный мешочек.

– И одеяло. Господин Ротан сказал, что вы старое просили.

– Так и есть, – подтвердила Ника, пыхтя протаскивая тугой свёрток между деревянными брусьями.

Перетащив гостинцы на лежанку и одарив сокамерниц горстью изюма, девушка вернулась к решётке.

– Теперь рассказывай. Только побыстрее, а то стражники разозлятся.

– Подождут, – легкомысленно отмахнулась собеседница. – Я им два кувшина браги принесла и пол курицы на закуску.

Она воровато огляделась.

– А это вам.

Судя по величине свёртка, который едва прошёл сквозь прутья решётки, птичка больше походила на гуся или приличных размеров индейку.

– Спасибо, – растроганно поблагодарила хозяйка. – Только больше ничего такого не носи. Дорого, да и ни к чему.

– Слушаюсь, госпожа, – привычно кивнула невольница и, понизив голос до шёпота, торопливо заговорила. – Когда на форуме все закричали и грозить начали, я хотела к вам пробраться, чтобы защитить или умереть со своей госпожой.

Ника негромко, но выразительно кашлянула.

– Да вспомнила о тех письмах, что вам господин Фарк дал, – быстренько закруглилась с выражением рабской преданности Риата. – Одно как раз в Этригию было – к госпоже Асте Бронии. Вот я и подумала: может, она вам чем-нибудь поможет? А уж если нет...

Женщина вздохнула, на этот раз, кажется, более искренне.

– Тогда к вам пойду, чтобы и в тюрьме служить.

В глубине души попаданка сомневалась, что хитрая невольница смогла бы подняться до таких вершин самопожертвования, но всё же эти слова не могли не доставить ей удовольствия.

Признавшись себе в этом, Ника мягко, но решительно проговорила:

– Спасибо, но ты бы рассказывала покороче, нам ещё много о чём надо поговорить.

– Как прикажете, госпожа, – вздохнула Риата, явно раздосадованная тем, что хозяйка опять не дала ей возможности блеснуть красноречием.

– Нужный дом я быстро нашла. Сказала рабыне в воротах, что принесла её госпоже письмо от господина Румса Фарка из Канакерна. Госпожа Аста Брония меня почти тут же приняла. Вы простите, госпожа, только я ей всё рассказала. Уж очень настырная она. До мельчайших подробностей выпытывала.

Женщина виновато посмотрела на хозяйку, сочтя нужным пояснить:

– Ну, кроме того, о чём вы говорить запретили.

– Правильно сделала, – одобрила её действия арестантка. – И что Аста Брония?

– Не поверила, что вы дочь Лация Юлиса Агилиса, – голос собеседницы упал почти до шёпота.

– И ты показала ей письма отца, – усмехнулась девушка.

– Пощадите рабу глупую, – забубнила Риата, скромно опустив глазки. – Только иначе она бы со мной разговаривать не стала. Как бы я тогда смогла вам помочь?

– Да, я понимаю, – успокоила её хозяйка. – Деньги в шкатулке нашли?

– Пятьдесят империалов, госпожа, – кивнула рабыня.

– Десять сразу отдай Асте Бронии, – распорядилась Ника. – В благодарность за хлопоты, и попроси разрешения пожить у неё до суда.

– Сделаю, госпожа.

– Письма она читала?

– Нет, госпожа, – покачала головой собеседница. – Даже не распечатала. Только имена адресатов посмотрела и всё. Потом она меня на кухню отправила и велела накормить.

Невольница подробно пересказала разговор с Олкадом Ротаном Велусом, особо напирая на то, что он оказался гораздо более недоверчивым, чем госпожа Брония, и грозил Нике всяческими карами за самозванство.

Та отмахнулась.

– Не он один.

Несмотря на откровенный скептицизм и нескрываемые сомнения, адвокат добросовестно выполнил поручение подзащитной и рано утром передал Риате распоряжения её хозяйки.

– Я, госпожа, сразу же на рынок пошла купить, что вы приказали.

– Как догадалась стражникам брагу захватить? – улыбнулась девушка.

– Моего бывшего хозяина, Тита Невия Квинтома, три раза в тюрьму сажали, – охотно пояснила рабыня. – А охранники в них везде одинаковы. Любят выпить и закусить на дармовщину.

"Ну, это не только стражники любят", – подумала Ника, оглядываясь.

Проститутки скромненько сидели на лежанке, бросая в её сторону любопытные взгляды, а Калям чем-то шуршала у себя в углу.

Хлопнула дверь.

– Эй, ты там, выходи! Хватит болтать! Дай вам волю, вы до утра языками трепать будете!

– Ещё немножечко, господин! – испуганно охнула Риата и посмотрела на хозяйку в ожидании распоряжений.

– Принеси завтра после обеда ещё еды, – торопливо заговорила та. – Пять империалов отдай господину Ротану, когда он спросит.

– Слушаюсь, госпожа.

– Ну, и походи по городу, поболтай с рабами. Попробуй узнать, что обо мне говорят.

– Слушаюсь, госпожа, – всхлипнула невольница.

– Живей, камень Питра тебе в зад! – рявкнул тюремщик. – Долго мне ждать?

– Иди! – махнула рукой девушка. – Не зли его зря.

– До свидания, госпожа, – закивала Риата. – Да хранит вас Анаид и другие небожители.

– Передай госпоже Бронии, что я не забуду её доброту! – уже в спину крикнула Ника, вспомнив, что за всё время разговора забыла выразить благодарность чужому человеку, проявившему к ней участие. Деньги – это, конечно, хорошо, но и доброе слово не помешает, оно, как известно, и кошке приятно.

Арестантка стояла, вцепившись в деревянную решётку, краем уха слушая ворчание недовольного стражника, и думала, что один друг, кажется, у неё здесь всё-таки появился.

При всей своей любвеобильности, вороватости и прочих маленьких недостатках, Риата оказалась верной спутницей, не бросившей хозяйку в самых крутых передрягах.

"Я должна её освободить! – внезапно решила попаданка, но вспомнив реакцию рабыни на предложение жить своей жизнью, поправилась. – Вернее, сделать отпущенницей. А там захочет – пусть со мной остаётся, не захочет – уйдёт. Только надо узнать, что для этого нужно. Хотя бы у того же Ротана. Он юрист, значит, должен знать".

"Ты сама сначала отсюда выберись", – возвращаясь к печальной действительности, усмехнулась девушка, отряхивая ладони от прилипшей грязи.

Вернувшись на лежанку, она расстелила поверх прелой соломы тряпочку и торжественно водрузила на неё половину загадочной птицы. Сокамерницы застыли с открытыми ртами.

С хрустом оторвав ногу, Ника пододвинула остатки к Кирсе.

– Теперь твоя очередь делить.

– А почему это её? – недовольно вскричала Калям. – Они себе всё самое вкусное возьмут. Дай сюда!

– Сидеть! – рявкнула девушка, с сожалением понимая, что склочная старуха, кажется, стала воспринимать её доброту, как нечто само собой разумеющееся, и уже начинает предъявлять какие-то претензии. – Она будет делить потому, что я так сказала. Не нравится – не ешь!

Проститутки угодливо захихикали.

– А ты, Кирса, смотри, чтобы всем поровну досталось, – проворчала Ника, разгрызая хрящик.

Ещё раз взвесив тощий бурдюк, она, расщедрившись, плеснула сокамерницам по глотку, после чего убрала остатки продуктов в угол.

– Вы бы, госпожа, еду туда не клали, – облизывая пальцы, сказала Вилпа. – Крысы замучают.

Услышав под лежанкой энергичное шуршание маленьких лапок, малоопытная арестантка-новобранец, ничуть не испугавшись этих милых зверюшек, стала оглядываться, высматривая место, где можно уберечь продукты от прожорливых хвостатых тварей.

Лучшим выходом показалось подвесить кулёк куда-нибудь повыше. Потолок в тюрьме отсутствовал. Над головой темнели массивные балки с криво приколоченными досками, сквозь щели между которыми проглядывала красно-коричневая черепица. Оторвав от тряпки узкую полоску, девушка вскарабкалась на лежанку, и приподнявшись на цыпочках, протянула её через толстый, грубо отёсанный брус стропила. Теперь осталось только привязать к свисавшему концу узелок, сделав продуктовые запасы недоступными для вечно голодных грызунов.

Вполне довольная собой Ника расстелила одеяло и улеглась, прикрывшись плащом.

– Я слышала, госпожа, будто на Западное побережье можно через Рифейские горы попасть, вроде бы так даже ближе, – неожиданно проговорила Кирса, видимо, желавшая услышать продолжение захватывающей истории. – А вы почему вдоль моря поехали?

– Приболела немного, вот и пришлось в Канакерне задержаться, – охотно отозвалась девушка, чувствуя, что и сама не прочь поболтать. – За это время на перевалах снег выпал, сделав их непроходимыми. Ждать до весны, когда они откроются, мне не захотелось, поэтому пришлось ехать побережьем.

Она подробно объяснила, почему выбрала в попутчики урбу бродячих артистов Гу Менсина, после чего выслушала множество весьма нелестных эпитетов в адрес этих служителей и почитателей лучезарного Нолипа. Хотя обвинения в мошенничестве, обмане и разврате в устах базарной то ли торговки, то ли воровки и двух профессиональных проституток звучали, мягко говоря, странно.

Дав соседкам по камере высказаться, Ника плавно перешла к описанию путешествия по городам Западного побережья, когда вновь лязгнула входная дверь.

Замолчав, она посмотрела на окна. Судя по освещению, день в самом разгаре. Воду уже приносили, а кормить будут только вечером. Возможно, пришли посетители к кому-то из соседних камер?

– Как вы только его уговорили? – послышалось заметно недовольный и слегка удивлённый голос стражника. – В праздник разрешение на освобождение выдать?

– Преподобный Клеар помог, – отозвался глухой мужской голос.

Услышав имя своего обвинителя, девушка тороплив села, спустив ноги с лежанки и набросив на плечи плащ.

Лицо сидевшей на корточках Калям внезапно исказила злобная гримаса.

– Нельзя же такой ревностной почитательнице владыки недр все дриниары в тюрьме просидеть, – продолжал незнакомец. – Вот верховный жрец и попросил магистрата посодействовать. Всё равно штраф мы уже заплатили, так чего её тут зря держать?

– Да мне без разницы, – ответил тюремщик. – Одной больше, одной меньше.

Увидев рядом с ним немолодого лысого мужчину в меховой безрукавке поверх коричневой туники, Ника, вспомнив слова Вилпы, решила, что это, видимо, зять Калям.

– Чего припёрся, обезьяна лысая? – подтвердила её догадку старуха. – На позор мой посмотреть? Ну, так любуйся! Теперь весь город узнает, до чего твоя жёнушка свою несчастную мать довела! Тьфу на вас!

Она смачно не по-стариковски харкнула, угодив точно в перекрестье брусьев решётки.

– Хайло закрой, гадюка старая! – грозно рявкнул стражник, возясь с замком. – Не то не посмотрю на разрешение и остатки зубов выбью!

Скорбно завизжали петли.

– Никуда я с ним не пойду! – внезапно заупрямилась Калям. – Сами меня сюда упрятали, под плети подвели... Я лучше здесь останусь, всё на суде расскажу, как дочка со своим хахалем над матерью издевается!

– И часто с ней так? – опасливо косясь на брызжущую слюной узницу, спросил своего спутника тюремщик.

– Лет шесть уже, как Исми помрачила ей разум, – морщась, словно от зубной боли, отозвался тот. – С тех пор только хуже. Дом продала, деньги в храм Дрина отнесла, а всем говорит, что мы украли. Знать нас не хочет...

Скорбно махнув рукой, он вдруг рявкнул:

– Ну и оставайся здесь! Закрывайте дверь, господин, пусть все праздники за решёткой сидит. Мне только в радость.

– Что?! – опешила Калям. – Ах ты, торчок навозный! Не останусь я здесь, и не надейся! Господин магистрат милость ко мне проявил, доброе дело сделал, отпустил старуху во имя владыки недр, а ты хочешь меня здесь запереть?!

Потешно подпрыгнув, она прытко засеменила к решётке, едва не налетев плечом на вовремя попятившегося стражника.

Криво усмехнувшись, её зять покачал головой, а потом тихо спросил у тюремщика:

– Это что тут за красотка в плаще?

– Толком не знаю, – пожал тот плечами, вытаскивая ключ из замка. – Клеар вчера прямо на форуме в святотатстве обвинил. Ты разве не слышал?

– Так говорят, будто это бродяжка какая на церемонию пробраться хотела, – недоверчиво пробормотал мужчина, разглядывая скромно сидевшую арестантку. – Или беглая рабыня?

– Она и есть, – уверенно подтвердил стражник, издевательски усмехнувшись.– Юлиса! Будто бы из тех самых богачей.

– Ещё и самозванка! – охнул собеседник.

– Сам ты самозванец! – презрительно фыркнув, Ника отвернулась, гордо вздёрнув подбородок.

– Что, где, кто? – вдруг громко закудахтала вновь оказавшаяся возле камеры Калям. – Как? Эта мерзавка посягнула на священную тайну?! Да чтоб у тебя всё нутро сгнило, змея ядовитая, а кости из живота торчали! Пусть слуги Такеры преследуют тебя до самой смерти и после...

Бывшая заключённая с воплем рвалась в запертую дверь, а когда убедилась, что та не поддаётся, вцепилась в деревянную решётку с такой силой, что грязные пальцы побелели, а у замершей в ступоре девушке даже мелькнула шальная мысль, что та не выдержит натиска сумасшедшей старухи, и Калям ворвётся внутрь, чтобы осуществить свои угрозы.

– Дрянь, тварь! – бесновалась бабка, продолжая сыпать угрозами и оскорблениями. – Сколько теперь из-за тебя рудокопов погибнет! Да если бы я знала, что тебя сюда сам преосвященный Клеар посадил, сама бы бесстыжие глаза выцарапала, чтобы ты своими буркалами наглыми белый свет не позорила! Пусть боги покарают тебя за святотатство! Порази её своими молниями, Питр! Великий Дрин, забери живой в царство мёртвых! На кол тебя! На кол!

Вздрогнув, попаданка очнулась от наваждения, охватившего её при виде превращения мирной жуликоватой старушки в разъярённую фурию. Волоски на спине встали дыбом при одной мысли о том, что разговаривай они с Ротаном чуть громче, окажись камера чуть короче, а слух Калям чуть острее, или задержись зятёк настолько, что её рассказ успел дойти до описания обвинений, безумная фанатичка могла бы просто наброситься на богохульницу... И одни небожители знают, кто бы вышел тогда победителем...

– Что с ней делать, суду решать, а не тебе, овца старая! – рявкнул пришедший в себя стражник и набросился на окончательно растерявшегося спутника. – Тащи свою тёщу отсюда, пока я вас обоих в одну клетку не запихал!

Решительно тряхнув головой, словно прогоняя наваждение, Ника встала, подошла к решётке, легко отбила протянувшуюся к ней руку со скрюченными пальцами, схватила верещавшую Калям за лохмотья на груди, оттолкнула, а потом резко, изо всех сил дёрнула на себя, впечатав искажённое ненавистью лицо в деревянные брусья.

Старуха заперхала, очумело моргая, по разбитым губам потекла кровь, а в глазах появились проблески разума.

Воспользовавшись замешательством тёщи, зять схватил её за плечи и буквально поволок безвольно передвигавшую ноги Калям мимо камер, обитатели которых провожали их смехом и издевательскими выкриками. Похоже, большая часть узников не сильно уважала столь рьяных почитателей Дрина.

Наткнувшись на взгляд девушки, замешкавшийся стражник криво усмехнулся.

– Надо же... Как вы её...

Потом, кашлянув, заторопился к входной двери. А Ника брезгливо вытерла ладонь о каменную стену, старательно гася всё ещё клубившийся в душе страх. В который раз только на редкость удачное стечение обстоятельств спасает её от крупных неприятностей. Ну, кто мог знать, что такая милая старушка окажется одно из этих....

Арестантка замерла, стараясь вспомнить: как же называл фанатичных почитателей Дрина Акв?

Ага, "неистовые". На редкость подходящее слово. Удивительно ещё, как они до сих пор весь город под себя не подмяли с такими решительными сторонниками?

– Эй, курицы! – внезапно донеслось откуда-то из глубины помещения. – Кто это из вас старую меретту так отмудохал?

– Не иначе, как та высокая девка в богатом плаще, – отозвался голос уже из другой камеры.

– Важная персона, – вступил в разговор третий. – Рабыня к ней приходила, адвокат. Как такую кралю к нам подсадили?

– Эй! – вновь окликнул первый. – Кто ты такая? Судить за что будут?

– За святотатство, осёл глухой! – пояснил второй. – Слышал же, что стражник говорил?

– Ого, это чего же ты натворила?

– На суде узнаешь, – неприязненно буркнула девушка и обернулась к уставившимся на неё проституткам.

– Вы знали, что она из "неистовых"?

– Что вы, госпожа! – рассмеялась Вилпа. – Женщин в общество не принимают.

– Калям просто рядом болтается, – пренебрежительно махнула рукой Кирса.

Только сейчас соседки по камере рассказали, что восемь или десять лет назад мужа Калям, которую тогда звали вполне по-человечески: то ли Вива, то ли Лукста; завалило в шахте, где он служил мастером. Года через три он будто бы явился к ней во сне и приказал всячески почитать владыку недр. С тех пор женщина в храм Дрина и зачастила. Только, видно, другим небожителям завидно стало. Вот кто-то из них и подговорил Исми лишить столь ревностную почитательницу владыки недр остатков и без того невеликого разума.

Да только богу и это на пользу пошло. Она дом продала, деньги в храм отнесла, а людям сказала, будто дочь с зятем её ограбили и на улицу выгнали.

От мрачного повествования о тяжкой доле Калям, проститутки перешли к другим событиям, так или иначе связанным с историей несчастной, потерявшей разум женщины.

Пользуясь благосклонным вниманием и искренней заинтересованностью слушательницы, они рассказывали подробно, часто перебивая и дополняя друг друга.

Постепенно Ника пришла к выводу, что столь рьяных почитателей Дрина в Этригии не так уж и много. Истовая, сжигающая душу религиозность вообще не в духе местных жителей, во всяком случае тех, с кем приходилось ей встречаться во время своего долгого путешествия. Да и здешние боги выглядели как-то уж слишком "по-человечески" и, кажется, совсем не нуждались в подобного рода фанатиках.

Тем не менее со слов соседок стало ясно, что с тех пор, как верховным жрецом храма городского бога-покровителя стал Клеар, вокруг него начала складываться небольшая, но ужасно крикливая группка истых почитателей владыки недр, официально носившая гордое название: "Общество Дрина", членов которого за глаза называли "неистовыми".

Четыре года назад в окрестностях Этригии произошло землетрясение. Город почти не пострадал, а вот в шахтах погибло много рабов и вольных рудокопов. С тех пор "неистовые" стали достаточно влиятельной силой, требуя всё большего почитания Дрина, часто уже в ущерб других бессмертных, вызывая недовольство их жрецов, беззастенчиво вмешивались в проведение празднеств и даже в городское управление.

Несмотря на более чем низкое положение в городском обществе, Кирса с Вилпой говорили, что подобное поведение "неистовых" и их покровителя уже начинало раздражать многих горожан, недовольных столь бесцеремонным вмешательством жрецов в политическую жизнь.

Не трудно предположить, что хитроумный Клеар решил с помощью судебного процесса о святотатстве над так удачно попавшейся на глаза "стражнику посвящённых" никому неизвестной девицы, напомнить жителям Этригии о скверном характере и могуществе владыки недр, а за одно укрепить свой авторитет в преддверии предстоящих выборов.

Размышление Ники прервал стражник, раздававший узникам запоздалый обед и ранний ужин сразу.

Запивая разбавленным вином чёрствую лепёшку, девушка с ленивым безразличием подумала: случайно ли она вляпалась в разборки политиков городского масштаба, или это тоже часть хитрого плана загадочного игрока, решившего добавить драйва в её и без того перенасыщенную приключениями жизнь?

Она постаралась вспомнить рассказы Наставника о судебной системе Империи, добавив к ним впечатления от разговора с Ротаном. Ясно, что будет состязание сторон при стечении публики. Значит, ей кроме доводов в свою защиту надо понравиться зрителям. Учитывая неоднозначное отношение горожан к фигуре верховного жреца храма Дрина, симпатии и антипатии людей могут иметь большое значение.

Риата уже получила приказ выяснить отношения рядовых жителей Этригии к выдвинутым против Ники Юлисы Террины обвинениям, теперь надо озадачить адвоката, чтобы тот узнал, что по этому поводу думает местная элита.

Как и в прошлый раз молодой юрист появился в тюрьме уже в конце дня.

– Здравствуйте, господин Ротан, – приветливо улыбнулась арестантка. – Рада вас видеть.

– Я тоже, – поклонился тот.

– Прежде чем вы расскажете, что вам удалось выяснить, – тут же перешла на деловой тон девушка. – Давайте определимся с оплатой вашего труда.

Собеседник не то чтобы смутился, но все же отвёл глаза.

– В Этригии адвокаты за ведение дел, связанных с подобными обвинениями, берут по сто риалов, и ещё столько же, если удаётся выиграть процесс.

"Интересно, на сколько он меня надул? – хмыкнула про себя подзащитная, но поймав спокойный, уверенный взгляд молодого человека, смешалась. – Кажется, не на много".

– Меня это устраивает, господин Ротан, – кивнула она. – А теперь скажите, что же я всё-таки сделала такого противозаконного?

– Я пытался выяснить суть обвинения, госпожа Юлиса, – солидно откашлялся довольный собеседник. – Хотя господин Клеар очень удивился, узнав, что у вас есть адвокат. Потребовал даже показать разрешение эдила.

– Выходит, теперь он знает, кто я такая, и что у меня есть деньги на защитника, – нахмурилась Ника. – Как бы он ещё какую-нибудь каверзу не придумал, чтобы сделать свои обвинения более... обоснованными.

Вскинув брови, молодой человек одобрительно хмыкнул.

– Да, как я уже говорил, верховный жрец не ожидал, что у вас будет адвокат. Но ваш знаменитый род я ему не называл.

Ротан пожал плечами.

– Мне показалось, что утром его совершенно не интересовало, кто вы такая.

Настал черёд попаданке удивляться особенностям местного документооборота.

– А разве это в вашем разрешении не написано?

– Там указано лишь ваше первое имя, – снисходительно пояснил собеседник, и чуть прищурив глаза, процитировал на память. – Господину Олкаду Ротану Велусу разрешается посещать тюрьму для беседы со своей подзащитной, девицей Никой, обвиняемой в святотатстве.

– Никаких других подробностей о вас Клеар от меня не узнал, – завертел головой Ротан. – Но рано или поздно ему об этом расскажут. По городу уже ползут самые разные слухи. Праздник – люди ходят в гости, много пьют и болтают. Так что долго это скрывать не удастся.

Он развёл руками.

– Чем позднее, тем лучше, – усмехнулась арестантка. – Но простите, я прервала вас. Прошу, рассказывайте.

– Клеар утверждает, будто вы, скрытно пробравшись в священную пещеру, осквернили своим присутствием таинство обряда, что может вызвать гнев владыки недр и неисчислимые бедствия.

– Врёт! – вновь не удержалась от комментария девушка. – Я в пещеру даже не входила. Только слышала, как артисты говорили, что она маленькая, и там совершенно негде спрятаться.

– Я проверю, – пообещал адвокат.

– Как? – вскинула брови собеседница. – Туда же вроде запрещено ходить под страхом смерти?

– Только в дни дриниар, – наставительно поднял указательный палец молодой человек. – Не составит труда отыскать людей, которые бывали там в другое время.

– Тогда понятно, – кивнула Ника. – Но объясните мне, как знаток имперских законов.

Ротан приосанился, придавая лицу выражение самого сосредоточенного внимания.

– Неужели одних слов верховного жреца храма Дрина будет достаточно, чтобы суд приговорил меня к такой позорной и мучительной казни?

– Нет, конечно, – поспешил успокоить её адвокат. – Он обязан привести доказательства вашей вины.

– Если так, – криво усмехнулась арестантка, подавшись вперёд и почти касаясь лбом решётки. – То как по-вашему он собирается это сделать?

– Обычно в таких случаях привлекают свидетелей, – неуверенно пробормотал собеседник. – Но здесь ситуация несколько необычная...

– Почему? – заинтересовалась девушка. – Пусть он не сможет вызвать в суд посвящённых, потому что их личности нельзя разглашать, но там могли быть другие жрецы или какие-нибудь их помощники. Что помешает Клеару представить судьям одного из них? Или вам, господин Ротан, никогда не приходилось слышать о лжесвидетельстве?

– Мне приходилось не только встречаться с подобными негодяями, но и разоблачать их! – гордо заявил молодой человек. – Но этот обвинитель не опустится до подобного бесчестья.

– Это ещё почему? – насмешливо фыркнула Ника. – Испугается гнева Дрина?

– Не стоит так... легкомысленно относиться к владыке недр, госпожа Юлиса, – нахмурился собеседник. – Говорят, он совершенно не понимает шуток. Но дело не только в нём.

– Простите, господин Ротан, – смутилась арестантка, мысленно выругав себя за несдержанность. Всё-таки богов в Империи чтили, так что иронизировать по этому поводу явно не стоило.

Строго посмотрев на притихшую подзащитную, писец-адвокат продолжил:

– Мне удалось выяснить, что согласно старинного закона, в случае обнаружения постороннего во время совершения обряда, стражи посвящённых должны немедленно предать его смерти, а верховный жрец обязан прервать обряд, дабы ещё сильнее не оскорбить владыку недр.

– Как же тогда Клеар докажет суду, что я пряталась в пещере во время обряда? – окончательно растерялась обвиняемая. – Чистосердечное признание выбивать будут?

– Выбивать? – растерянно захлопал слишком длинными для мужчины ресницами Ротан.

– Ну, заставлять меня признаваться в том, чего я не делала! – поморщилась от его непонятливости Ника, многозначительно добавив. – Любыми способами.

– Думаете, вас будут пытать? – вытаращив глаза, молодой человек презрительно скривился. – Граждан Империи подвергают допросам с принуждением только с разрешения императора или префекта провинции.

– Но я-то не "гражданин", – резонно возразила девушка. – А категория "гражданка" в законодательстве отсутствует.

– Так заведено богами, что именно мужчины, а не женщины отдают все силы на служение государству, – растерянно пробормотал собеседник. – Поэтому они и обладают гражданскими правами.

Но тут лицо адвоката озарилось довольной улыбкой.

– Ваша принадлежность к славному роду Юлисов делает вас даже выше... некоторых граждан.

И решительно покачал головой.

– Нет, госпожа Юлиса, никто в Этригии не решится подвергнуть вас пыткам.

– В таком случае я не стану на себя наговаривать! – свела брови к переносице Ника. – И как тогда Клеар докажет то, я была там, где меня не было?

– Не знаю, госпожа Юлиса, – видимо, почувствовав в её словах упрёк, обиженно развёл руками Ротан. – Хвала богам, что удалось хотя бы выяснить суть обвинения. А рассказывать то, как он его намерен доказать, господин Клеар не обязан.

– Вы правы, – скрепя сердце, признала справедливость его слов арестантка.

– Я понимаю, как вам тяжело, госпожа Юлиса, – в голосе молодого человека звучало искреннее сочувствие. – Возможно, верховный жрец просто позабыл о том древнем законе? Или посчитал, что у вас не будет опытного адвоката, который сумеет его раскопать?

Он пожал плечами.

– Узнаем на суде. Но я приложу все усилия, чтобы его выиграть. Я уже начал писать речь в вашу защиту, поверьте, она растопит самые чёрствые сердца.

Воспитанная на суровых реалиях своего времени попаданка с трудом удержалась от презрительной усмешки, но вовремя вспомнила, какое большое значение радлане придают ораторскому искусству, и попыталась благодарно улыбнуться.

– Спасибо, господин Ротан, уверена, она будет великолепна и послужит образцом для подражания. Но скажите, есть ли у вас реальный опыт участия в судебных процессах?

– По поручению сенатора Касса Юлиса Митрора я неоднократно представлял в судах интересы его друзей и знакомых, – подбоченясь, молодой человек вскинул украшенный ямочкой подбородок. – Кроме того мне часто приходилось помогать лучшим юристам Радла при ведении дел моего покровителя.

Несмотря на самоуверенный напыщенный тон, услышанное Нику не обрадовало. Не зная тонкостей имперской судебной системы, она, тем не менее находя всё больше сходства между миром, где родилась, и тем, где оказалась, решила уточнить:

– Полагаю, те дела касались имущественных споров, господин Ротан?

– Да, госпожа Юлиса, – заметно стушевался тот.

"Вот батман! – выругалась про себя девушка. – Да он вообще уголовных дел не вёл! Ну удружила Астия, нашла специалиста!"

– Поверьте, госпожа Юлиса, большой разницы нет, – видимо, заметив реакцию подзащитной, поспешил подбодрить её начинающий юрист. – Главное убедить суд в правоте своего клиента, опираясь на знание законов. А я умею это делать.

– Очень на это надеюсь, господин Ротан, – не желая пускаться в бесплодную дискуссию, арестантка тем не менее решила попробовать использовать на практике информацию, почерпнутую из разного рода криминальных романов, которыми она одно время очень увлекалась.

– Вы знаете, кто будет меня судить?

– Магистрат Мниус Опт Октум, – ответил молодой человек и сейчас же поправил сам себя. – Хотя после праздников судья может смениться. Я точно не знаю.

И недоуменно пожал плечами.

– А разве это имеет значение?

– Как посмотреть, господин Ротан, – вкрадчиво, стараясь ненароком не обидеть собеседника, проговорила Ника.– Вам же известно, насколько могут отличаться мнения разных людей по одному и тому же вопросу? Для кого-то то, что я сделала, будет незначительным проступком, вызванным чрезвычайными обстоятельствами и незнанием законов, а в чьих-то глазах – ужасным преступлением, которому нет прощения. Неужели вам не рассказывали, что "неистовые" едва не растерзали меня на форуме, а стражники защитили и сейчас ведут себя вполне прилично?

"Разве что деньги отняли, – заметила она про себя. – Так и то сама отдала, чтобы не обыскивали".

– Даже если это так, – отведя глаза, буркнул Ротан. – Я никак не смогу повлиять на состав суда. Это решает городской совет.

– Зато, зная судей, можно попробовать изменить их отношение ко мне ещё до заседания, – прошептала девушка. – Если это конечно возможно... Хотя и говорят, что...

Она процитировала надпись на серебряном риале.

– Деньги счастья не приносят.

Усмехнувшись, адвокат с новым интересом посмотрел на подзащитную.

– Скорее, госпожа Юлиса, тут подойдёт выражение: "Власть вечна".

– Вот вы бы и уточнили, – мило улыбнулась Ника, сразу сообразив, что речь идёт об империалах. – И передайте моей рабыне, что я приказала выдать вам задаток.

– Благодарю, госпожа Юлиса, – со сдержанным достоинством поклонился молодой человек.

– Полагаю, у вас есть знакомые среди тех, кто общается с влиятельными людьми?

– Разумеется, – солидно кивнул собеседник, с интересом ожидая продолжения.

– Попробуйте выяснить, что они говорят о моём деле? Насколько оно им интересно?

– Неплохая мысль, – хмыкнув, кивнул Ротан. – Я узнаю.

– Ни в коем случае не ставя под сомнение ваши знания и способности, – тем же осторожным тоном продолжила арестантка, скромно потупив глазки и мысленно проклиная местных самовлюблённых павлинов, болезненно воспринимающих каждый совет женщины. – Позволю себе заметить, что настроение влиятельных людей города стоило бы учитывать не только при написании речи в мою защиту...

Как она и опасалась, лицо адвоката вспыхнуло негодованием.

– Но и при обсуждении тех выражений, которые способны, – как ни в чём не бывало продолжала арестантка. – Повлиять на отношение ко мне... определённых лиц.

Глаза молодого человека подозрительно сощурились.

– Кажется, вы слишком много знаете для девушки, выросшей среди дикарей.

– Отец никогда не скрывал от меня ничего, с чем сталкивался в жизни сам, или что ему приходилось слышать от друзей и знакомых, – наставительно проговорила она. – А я всегда слушала его очень внимательно.

– Это чувствуется, – как-то даже уважительно хмыкнул собеседник и неожиданно поинтересовался. – Что вы собираетесь делать в Империи?

– В первую очередь встретиться с родными, обрести семью, которой так долго была лишена. А потом... я не знаю.

Ну не сообщать же первому встречному о наполеоновских планах возвращения дедушкиного поместья..

– Надеюсь, господин Опт Септис Гирнус в память о сестре поможет мне устроить свою жизнь.

– Да, регистор легко найдёт вам богатого мужа из знатной и уважаемой семьи, – со вздохом сказал Ротан, и в голосе его явственно слышалось сожаление пополам с завистью.

– Если боги не будут против, – покладисто согласилась Ника, тут же поспешив свернуть со скользкой темы. – Только сейчас это не главное. Отец говорил, что проблемы надо решать по мере их возникновения. Для меня сейчас гораздо важнее не оказаться на колу.

– Нет, нет, госпожа Юлиса! – решительно запротестовал адвокат. – Я уверен, что если не вмешаются бессмертные, Клеару не доказать наличие в ваших действиях злого умысла! Но даже если богиня Цития забудет о своей беспристрастности, и верховный жрец каким-то образом сумеет доказать ваше присутствие на церемонии, мы без труда объясним, что вы там просто прятались от убийц. Если человек, спасая свою жизнь, ненароком нарушает закон, это является серьёзным смягчающим обстоятельством.

– То есть меня на кол не посадят? – на всякий случай уточнила арестантка, невольно поёжившись, вспоминая жуткую картину, открывшуюся ей вчера на тюремном дворе.

– Нет, – уверенно подтвердил молодой человек, но тут же нахмурился. – Если сторона обвинения не поставит под сомнения сам факт нападения на вас.

– Одних моих слов недостаточно?

– Нет, – печально подтвердил Ротан.

– Я рассказывала об этом крестьянину, который подвёз нас в город, стражникам у ворот, – стала перечислять девушка. – Хозяину "Спящей львицы"...

– Это может не убедить судей, – покачал головой собеседник.

– Откуда же мне взять свидетелей, если напали в лесу, где кроме меня и артистов никого не было! – раздражённо буркнула Ника, озадаченно потирая лоб. – А человек, который знает, что я путешествовала с урбой, подойдёт?

– Смотря кто, госпожа Юлиса, – осторожно проговорил адвокат.

– Сотник конницы Сентор Тарквиц Орус и эдил из Верхана Ларв Тит Ватер, – сказала арестантка. – Мы с ними виделись у родника, посвящённого.... какой-то нимфе. Он недалеко, и в Этригии должны знать это место. Там ровная, усланная гравием площадка у небольшого строения под двускатной крышей, уходящей прямо в склон холма, а вода вытекает из львиной пасти в маленький бассейн в виде скрещённых львиных лап.

– Что там делали сотник конницы и эдил из Верхана? – спросил Ротан.

– Господин Тарквиц вёл пополнение в Арадский лагерь, – пояснила девушка. – А по пути ловили беглых рабов, которые ограбили брата одного из магистратов Верхана.

– Это были бы отличные свидетели, – задумчиво кивнул адвокат. – Только где их сейчас искать? Вдруг до сих пор по лесам шарят в поиска разбойников?

– Тогда хозяин постоялого двора в Кинтаре, – предложила новую кандидатуру Ника. – Мы ночевали там последнюю ночь перед той, когда артисты на меня напали. Возможно, он согласится приехать в Этригию и подтвердит на суде, что я путешествовала вместе с урбой?

– Бесплатно вряд ли, – покачал головой молодой человек и в ответ на недоуменный взгляд собеседницы пояснил. – Это же будет городской, а не имперский суд, куда любой гражданин Империи обязан явиться по первому требованию.

– Так пообещайте ему компенсировать расходы! – раздражённо предложила арестантка. – В разумных пределах, конечно.

– Тогда я наведаюсь в Кинтар, отыщу этого человека и поговорю с ним, – пообещал Ротан. – Если у суда возникнут сомнения в нападении артистов, я потребую отложить процесс на сутки до приезда нового свидетеля.

– Значит, завтра вы не придёте? – как-то само-собой вырвалось у девушки.

– Увы, госпожа Юлиса, – картинно развёл руками адвокат. – Вы надавали мне столько поручений...

– Тогда приходите, как только все их выполните, – улыбнулась Ника. – Я буду ждать.

– Непременно, госпожа Юлиса, – поклонился, отведя правую руку в сторону и чуть назад, молодой человек. – Пусть боги хранят вас в этом кошмарном месте, а я сделаю всё, чтобы вы как можно быстрее его покинули.

– Да помогут вам небожители, господин Ротан, – отозвалась девушка, решив, что он даже вроде бы симпатичный.

– Эй, а меня защищать возьмёшься, красавец? – окликнул его из соседней камеры звонкий юношеский голос Сухана.

Но молодой адвокат даже не взглянул в его сторону.

– Что же вы такое сделали, госпожа, если вас в святотатстве обвиняют? – видимо, набравшись смелости, решилась спросить Кирса, когда сокамерница, вытирая руки пучком соломы, вернулась на лежанку.

– Я же уже говорила, – усмехнулась Ника. – Не в то время не в том месте оказалась. Случайно.

Прикрывшись плащом и подперев голову рукой, она шёпотом рассказала, как артисты попытались её убить, как им с рабыней пришлось бежать по ночному лесу и прятаться в расщелине скалы, которая оказалась священной, и как рано утром их заметил всадник в шлеме с закрытым лицом.

– Стража посвящённых, – хмыкнула Вилпа.

– По закону, госпожа, никто не должен приближаться к горе во время дриниар, – наставительно проговорила её подруга.

– Да если бы я знала, ноги бы моей там не было! – тихо, но со всей возможной искренностью заверила слушательниц девушка. – Но когда смерть в затылок дышит, куда угодно спрячешься.

Уже еле различимые в наступивших сумерках сокамерницы дружно закивали головами, и стали наперебой вспоминать похожие, как им казалось, истории из собственной жизни. Под их бормотание Ника и заснула, время от времени почёсываясь. Тюремные кровососы оказались то ли много голодней, то ли сильно злее корабельных с вигвамными.

Несмотря на наступивший вечер, Олкад не поленился дойти до дома Асты Бронии. Судя по доносившейся из-за ворот негромкой музыке, знаменитая куртизанка принимала гостей. Отворившая калитку зверообразная рабыня без всякого почтения заявила запоздалому посетителю, что хозяйка принять его никак не может.

Однако, услышав, что тот опять пришёл к Риате, окинула молодого человека дерзким, полупрезрительным взглядом, и буркнув себе под нос: "Сейчас позову", – захлопнула дверь.

Опешив от неожиданности, писец едва не разразился бранью в адрес столь наглой невольницы и беспомощно огляделся.

Что могут подумать прохожие, увидев его торчащим у ворот Асты Бронии, подобно выпрашивающему подаяние нищему?

К счастью, ждать пришлось недолго.

– Вы звали меня, господин? – едва шагнув за ворота, поклонилась Риата.

– Да, – приосанился молодой человек. – Твоя хозяйка приказала выдать мне деньги.

– Слушаюсь, господин, – кивнула женщина, протягивая руку.

"О мудрая Фиола и справедливая Цития, – мысленно взывал Олкад, нехотя подставляя ладонь. – Неужели она хочет вернуть мне те три риала? Это же издевательство! Пусть Брония сама защищает девчонку за такие деньги!"

Но по мере того, как рабыня аккуратно отсчитывала жёлто-красные кружочки, настроение адвоката стремительно улучшалось.

– Пять, господин? – негромко спросила Риата.

– Пять, – величаво кивнул тот.

– Госпожа больше ничего не велела мне передать?

– Нет, – с трудом скрывая ликование, покачал головой молодой человек, поспешно пряча монеты в тощий, привязанный к поясу кошелёк.

Поднявшись в свою квартиру, он первым делом отправил Жирдяя в трактир, вручив слегка обалдевшему рабу сразу четыре риала, а потом долго рассматривал каждый золотой, поднеся его вплотную к крошечному огоньку масляного светильника. И хотя денежки выглядели достаточно потёртыми, всё же с первого взгляда становилось ясно, что их отчеканили уже в правление Константа Великого. То есть уже после того, как Лаций Юлис Агилис якобы уплыл с женой в Некуим. Как же тогда эти монеты оказались у его дочери? Неужели Ника все-таки самозванка?

Но Олкаду почему-то очень не хотелось в это верить, и он попытался отыскать хоть какое-то объяснение появления у девушки империалов. На ум сразу же пришёл канакернский купец, на корабле которого она приплыла на Континент. Вероятнее всего, его и Лация Юлиса Агилиса связывают какие-то деловые отношения. Иначе зачем консулу каждый год пускаться в такое рискованное плавание? И хотя объяснение показалось ему довольно правдоподобным, адвокат тем не менее пообещал себе выяснить источник денежных средств клиентки.

Услышав, как хлопнула входная дверь, молодой человек торопливо сгрёб золотые кругляшки в кошель, который сунул под одеяло.

Шмыгая носом, Жирдяй выставил на стол большую миску варёных бобов с ароматной мясной подливкой, три ещё тёплые лепёшки, миску оливок и кувшин вина. Олкад принюхался. Судя по запаху, трактирщик расщедрился и налил внутрь явно не своего обычного пойла, а что– то получше.

Сделанный на пробу глоток полностью подтвердил его догадку.

Поглядывая на господина с голодной жадностью, раб палочкой приоткрыл массивную крышку жаровни и ссыпал внутрь свежую порцию древесного угля.

С наслаждением пережёвывая кусочки молодой свинины, приправленные чесноком, лавровым листом и прочими специями, Олкад вспомнил о своей встрече с Клеаром и злорадно усмехнулся. Пусть он и не верховный жрец храма Дрина, но и ему удалось устроить себе маленький праздник в честь владыки недр.

Сегодня утром вернувшись с рудника, где он едва успел перехватить спешившего в столицу гонца с охраной из пяти уже порядком измотанных дорогой всадников, Ротан заскочил к Асте Бронии, чтобы передать Риате распоряжение хозяйки, и направился в святилище бога-покровителя Этригии. Но присматривавший за занятыми уборкой рабами служитель сообщил, что преосвященного нет в храме и появится он только к вечернему жертвоприношению.

Понимая, что во время церемонии переговорить с ним вряд ли удастся, а закончится она поздно вечером, когда адвоката уже не пустят в тюрьму к своей подзащитной, молодой человек решился побеспокоить Клеара дома, хотя и опасался, что подобная дерзость тому вряд ли понравится.

Но в данном случае желание произвести впечатление на Нику Юлису Террину придало ему смелости. Пусть девушка знает, что он не бросает слов на ветер. Обещал узнать, в чём её обвиняют, – сделал; сказал, что вечером придёт, – пришёл.

Олкад легко отыскал жилище верховного жреца. Однако раб-привратник сухо сообщил, что хозяин никого не принимает, так как собирается в гости. Молодой человек назвал своё имя, место службы и попросил передать, что его дело не займёт много времени.

Ротан не слишком рассчитывал, что столь влиятельный человек снизойдёт до беседы с простым вторым писцом, но невольник неожиданно быстро вернулся и пригласил его в дом.

С первых же слов хозяина стала понятна причина такого внимания. Он собирался в гости к Косусу Антону Кватору, совладельцу рудника "Щедрый куст", и, видимо, предположил, что писец выполняет какое-то его поручение. Однако, когда узнал истинную причину визита, сильно разозлился, стал кричать и даже приказал гнать наглеца из дома!

Попивая мелкими глотками совсем недурственное винцо, молодой человек гордо расправил плечи, вспомнив, как заставил сановного собеседника смутиться, напомнив о законах Империи, которые обязаны соблюдать даже верховный жрец Дрина, и продемонстрировал подписанное эдилом разрешение на посещение тюрьмы Олкадом Ротаном Велусом, адвокатом девицы Ники, обвиняемой в святотатстве.

Возможно, с преосвященным сыграло злую шутку раздражение, или он просто хотел как можно быстрее отделаться от докучливого посетителя, только высказанные им претензии к госпоже Юлисе звучали настолько расплывчато и неопределённо, что писец опешил, решив, будто тот намеренно вводит его в заблуждение. Вот только какие-либо дополнительные сведения Клеар отказался дать, при этом издевательски ссылаясь на закон.

– На суде всё узнаешь, – ядовито улыбаясь тонкими губами, сказал он. – А сейчас мне некогда. Сами уйдёте, или приказать рабам вас проводить?

Сохраняя достоинство, Ротан гордо удалился, не обращая внимание на кривые ухмылки невольников верховного жреца. Считая Нику Юлису Террину далеко неглупой девушкой, он понимал, что та явно не удовлетворится подобной формулировкой, ибо фактически Клеар так ничего и не сказал. И как на основании таких пустых слов строить защиту?

В робкой надежде получить хоть какие-то дополнительные сведения, Олкад заглянул в базилику (здание, где заседал городской совет, хранились архивы, и в непогоду проводились заседания суда). Увы, но его встретили только массивные двери, всё ещё закрытые по случаю дриниар.

В конец расстроенный писец отправился домой, намереваясь сосредоточиться на составлении речи, в которой собирался разжалобить сердца судей и зрителей рассказом о тяжкой доле дочери Лация Юлиса Агилиса.

Но перед этим в поисках вдохновения или в растерянности решил немного побродить по форуму, полюбоваться на скульптуры, некоторые из них вполне могли бы украсить даже площади Радла, и послушать, о чём судачат праздно шатающиеся гуляки.

Очень скоро он с удивлением обнаружил, что выдвинутое самим Клеаром обвинение в святотатстве, довольно редко встречавшееся в последнее время, мало кого интересует. Люди во всю обсуждали речь Сула Опуса Лирта, в которой тот, описывая жуткое состояние городского хозяйства: разбитые улицы, старый водопровод, до сих пор недостроенный ипподром; ясно намекал на некие злоупотребления нынешних магистратов, получавших особо выгодные подряды за счёт городской казны.

Только проходя мимо небольшой группки горожан, собравшихся возле лестницы, ведущей в храм Дрина, молодой человек услышал обрывки разговора о святотатстве. Какой-то немолодой мужчина в застиранном плаще поверх старой, аккуратно зашитой туники с жаром доказывал, что соседи из Музаллы, завидуя богатству Этригии, которой покровительствует сам владыка недр, наполняющий их шахты серебром, свинцом и оловом, заслали какую-то безродную бродяжку, чтобы испортить таинство церемонии и вызвать гнев великого Дрина. Но другой не менее скромно одетый мужчина мрачным шёпотом сообщал, что та девица – на самом деле внучка одного из рабов, посаженных на кол после подавления восстания рудокопов. Будто бы через столько лет она пришла отомстить за своего деда, являвшегося не то царём, не то вождём какого-то варварского народа.

Остановившийся возле Олкада юноша в меховой безрукавке робко предположил, что девушка могла оказаться возле священной горы совершенно случайно. На что собравшиеся дружно заорали, и парень поспешно удалился.

А Ротан понял, что судьба свела его с членами "общества Дрина" или "неистовыми". Похоже, никого кроме них история с обвинением Юлисы в святотатстве сильно не интересовала. Притворившись ничего не знающим зевакой, писец попробовал выяснить подробности столь ужасного деяния у истинных почитателей владыки недр. Однако, ничего кроме глупых слухов не услышал. Не раз участвуя в судебных процессах, Олкад не мог себе представить верховного жреца храма, выступавшего на форуме с подобными глупостями. Какими бы наивными и провинциальными не казались этригийцы, но и они только посмеялись бы, услышав столь бездоказательные обвинения от уважаемого в городе человека.

С огорчением убедившись, что ничего кроме слухов узнать не удастся, молодой человек поплёлся на квартиру, пытаясь на ходу сообразить: как внятно объяснить подзащитной свою явную неудачу? Ибо пребывал в полной уверенности, что Ника Юлиса Террина именно так и расценит результат попытки выяснить суть выдвинутых против неё обвинений.

Но тут кто-то из небожителей: то ли ветреная богиня удачи Кани или бессмертная покровительница юристов Цития; сжалились над невезучим адвокатом, по достоинству оценив его усилия.

У конной статуи Императора молодого человека окликнул Сцип Антон Ур. Первый писец очень обрадовался встрече с коллегой и тут же сообщил, что сбежал с устроенного отцом скучного пира, где занудные старики собрались вести бестолковые разговоры о политике и под богатое угощение вспоминать своё буйное прошлое.

– Зачем мне слушать про чужую молодость, когда у меня своя есть! – он со смехом хлопнул Ротана по плечу , тут же предложив составить ему компанию и вместе навестить "Рой бабочек".

Услышав название одного из лучших публичных домов Этригии, Олкад затосковал. Первый писец относился к нему неплохо, даже кое в чём помогал, но вряд ли его щедрость зайдёт так далеко, чтобы оплатить посещение столь дорогого и престижного заведения.

Пока молодой человек лихорадочно соображал, как бы повежливее отказаться от столь лестного, но, увы, слишком обременительного для его тощего кошелька предложения, собеседник, внезапно став серьёзным, отвёл его в сторону, чтобы сообщить пренеприятное известие.

Оказывается, верховный жрец Дрина рассказал отцу Сципа Антона, что писец с его рудника взялся защищать в суде преступницу, совершившую ужасное святотатство, вполне способное вызвать гнев капризного владыки недр.

Правда, как понял Олкад, хитрый Клеар так и не сообщил, в чём конкретно заключается суть преступления, больше напирая на разнузданную непочтительность всяких чужаков к святыням Этригии. Косус Антон Кватор выразил по этому поводу самое искреннее сожаление, пообещав после праздников разобраться, и как всегда посетовал на упадок нравственности среди нынешней молодёжи.

– Отцу не понравилась эта история. Верховный жрец – влиятельный человек...

Сцип Антон Ур озабоченно свёл брови к переносице.

– Зачем ты взялся за это дело, Ротан? Чем тебя прельстила та девица? Или ты так давно не был с женщиной, что готов броситься на первую попавшуюся бродяжку, даже если для этого придётся вызвать неудовольствие моего отца? Пойдём лучше в "Рой бабочек", там тебя быстро избавят от тяжести в чреслах. Я заплачу, а ты потом понемногу отдашь. Без доли. Мы же друзья.

Олкад не считал другом того, за кого ему приходилось делать всю работу да ещё за такое смешное жалование. Видимо, поэтому его слова прозвучали гораздо холоднее и резче, чем хотелось.

– Она вовсе не какая-то бродяжка!

– А кто? – всерьёз удивился то ли тоном ответа, то ли его содержанием первый писец.

Взяв с него клятву, что тот сохранит всё услышанное в тайне до суда, младший коллега рассказал ему увлекательную историю Ники Юлисы Террины.

Как и следовало ожидать, первой реакцией собеседника оказалось полное недоверие. Он даже упрекнул Ротана в детской наивности. Но по мере того, как тот рассказывал о письмах, о кольце, о беседе с Никой, слушатель постепенно перешёл от крайнего неприятия к недоверчивой заинтересованности. Обозлившись на Клеара за столь откровенный донос, Олкад поведал об их разговоре, не постеснявшись высмеять абсурдность обвинений, которые верховный жрец собирается повесить на девушку столь знатного рода.

Внимательно выслушав приятеля, Сцип Антон Ур задумчиво сказал, что теперь начинает понимать причину, заставившую Клеара ябедничать отцу на какого-то второго писца. Оказывается, высказанное сгоряча обвинение грозит неприятностями и ему самому.

По древнему, уже основательно подзабытому закону, принятому ещё в незапамятные времена, стражи посвящённых должны убить на месте всякого, кто попытается вызнать тайну церемонии, не то что на неё посмотреть. А верховный жрец в этом случае обязан прервать обряд и перенести его на следующую ночь, незамедлительно уведомив об этом городской совет. После завоевания города Радлом Сенат в знак почтения к владыке недр оставил данный закон без изменения.

Оставив объедки от ужина рабу, хозяин забрался в кровать. Укрывшись заботливо согретым Жирдяем одеялом, он криво усмехнулся, вспомнив то недоумение, в котором находился после поразивших его до глубины души слов Сципа Антона, коренного этригийца знатного рода, члены которого наверняка когда-то входили и в число посвящённых.

А тот, звонко рассмеявшись, вновь хлопнул его по плечу.

– Что, Ротан? Теперь дело твоей непонятной девицы выглядит уже не таким безнадёжным, правда?

– И многие знают об этом законе? – опасаясь спугнуть удачу, спросил Олкад.

– Тут нет никакой тайны, – усмехнулся первый писец. – Мне как-то давно дед рассказывал. Этот закон остался ещё с тех пор, когда Этригия была столицей царства. После завоевания Радлом Сенат в знак почтения к владыке недр оставил его без изменения, уж очень редко он применялся. Если хочешь убедиться – сходи в городской архив. Тебе, как адвокату, обязаны выдать все законы.

– Если только твой отец не запретит мне заниматься этим делом, – нахмурился молодой человек.

– Я с ним поговорю, – пообещал Сцип Антон. – То, что ты рассказал, многое меняет.

Олкаду и раньше приходилось вращаться среди власть имущих, поэтому он без труда понял затаившийся в словах собеседника намёк. Уж если действительно появилась возможность, то семейство Антонов не станет возражать против небольшого урона авторитету верховного жреца храма Дрина. Так, на всякий случай, чтобы не думал о себе слишком много.

Расставшись с коллегой, второй писец подумал, что преосвященный крупно просчитался с выбором жертвы. Видимо, потому что Ника сама явилась на форум в поисках справедливости, Клеар решил, что поскольку заступиться за неё некому, иначе к магистратам обратился бы мужчина, то она безродная неграмотная бродяжка, которую будет легко запутать и запугать в суде.

Путешествуя в свите сенатора Касса Юлиса Митрора по провинциям, Олкад не раз присутствовал на процессах, где отлично знавшие законы юристы дурачили какого-нибудь малограмотного селянина или ремесленника.

Разумеется, адвокат не стал посвящать в такие тонкости свою подзащитную, считая, что девушка, выросшая среди варваров, просто не поймёт столь запутанных отношений среди этригийской знати. Но разговор с Никой Юлисой Терриной в который раз его удивил. Она не только быстро сообразила, от кого в конечном счёте зависит приговор, но и довольно изящно посоветовала дать судьям взятку.

К последнему предложению молодой человек отнёсся со смешанным чувством недоверия и жалости. Откуда взяться деньгам у бедной, явившейся из-за океана девушки? Но золотые империалы, удобно устроившиеся в кошельке писца, развеяли последние сомнения.

Проснувшись на удивление бодрым и даже раньше Жирдяя, он с особым удовольствием сдёрнул с сундука храпящего раба.

Ёжась от успевшего воцариться в квартире холода, Олкад торопливо оделся с помощью охавшего невольника, надавал ему кучу поручений и спустился во двор, где отыскал стиравшую в деревянном корыте какие-то тряпки полную, неопрятную женщину в облезлой меховой безрукавке, поверх заляпанного пятнами платья.

– Здравствуй, Галхия, муж дома?

– Спит ещё, господин Ротан, – отозвалась соседка, мокрой рукой убирая со лба седую прядь.

– Я поднимусь? – полувопросительно, полуутвердительно проговорил молодой человек. – У меня к нему дело.

– Пожалуйста, – пожала покатыми плечами женщина.

Крепко держась за хрупкие, даже на вид гнилые перила, Олкад осторожно вскарабкался по жалобно скрипевшим ступеням до третьего этажа. Тонкая, криво висевшая дверь оказалась гостеприимно приоткрыта. Отворив её, писец досадливо поморщился. Ударившая в нос вонь мало чем отличалась от запахов городской тюрьмы.

Квартирка Патра Кроя состояла из одной комнатёнки, едва ли превышавшей размерами спальню Ротана. Кроме обшарпанного сундука там помещался многократно отремонтированный стол с тремя рассохшимися табуретками, а у дальней от окна стены стояла потрёпанная кровать без задней спинки. Из-под кучи тряпья и каких-то облезлых шкур доносилось лёгкое похрапывание, и торчала волосатая нога с пальцами, украшенными длинными чёрными ногтями.

Успевший привыкнуть на рудниках и к более неаппетитным зрелищам, молодой человек потряс отчаянно заскрипевшее ложе.

– Эй, Крой! Господин Крой!

Храп сменился недовольным ворчанием:

– Кто ты такой, и чего тебе надо во имя Дрина?

– Сосед твой, господин Ротан, – солидно представился Олкад.

Удивлённо хрюкнув, из-под одеяла высунулась всклокоченная голова с узкими щёлочками глаз.

– Чего пришёл?

– Ты хвалился, что какой-то твой родич – коскид магистрата Волса Сервака Улса и служит у него писцом?

– Да, – хозяин квартиры почесал заросший щетиной подбородок. – Мет Фулий Хоб – двоюродный дядя по матери.

Адвокат торопился да и не собирался долго болтать с неграмотным оборванцем, поэтому сразу же предложил:

– Устрой мне с ним встречу завтра.

– Завтра? – переспросил Крой, и его глаза-щёлочки расширились почти до нормальной величины.

– В полдень у трактира "Щедрость Ангипы", – подтвердил молодой человек. – Обед за мой счёт.

– Так с этого и надо было начинать, сосед! – тускло блеснул гнилыми зубами собеседник. – Придём обязательно!

Однако тут же счёл нужным предупредить:

– Если его магистрат делами не загрузит.

– Всё в руках богов, – понимающе кивнул писец, и не задерживаясь более, торопливо покинул провонявшую мочой и кислятиной комнату.

Перед тем как навестить управляющего рудником "Щедрый куст", он зашёл на форум, где поменял империалы на более необходимое в обычной жизни серебро.

Уважая и побаиваясь своего начальника, Олкад навестил цирюльника и на этот раз даже согласился на примочки из ромашки.

Дом Покрла Атола Онума располагался неподалёку от маленького, но очень изящного храма Анаид.

Раб-привратник хорошо знал второго писца, поэтому впустил его в прихожую, не заставив ждать на улице, но сразу предупредил, что хозяин всё ещё в постели и может его не принять.

Молодой человек пообещал в этом случае сразу же уйти.

Ожидая возвращения привратника, он в который раз рассматривал нарисованные на стенах горы, реки, диких зверей и бегущие по небу кудрявые облака. Невольно прислушиваясь к неясным звукам, доносившимся из глубины здания, Олкад скоро стал различать торопливое шлёпанье сандалий по каменным плитам.

В нетерпении он обернулся к широкому, ведущему в соседний зал проёму, обратив внимание на свисавшие по сторонам гирлянды из аккуратно высушенных виноградных листьев.

– Господин готов вас выслушать, господин Ротан, – поклонился раб, делая приглашающий жест.

Преодолев три мраморные ступени, молодой человек оказался в обширном помещении с квадратным отверстием в потолке, под которым поблёскивал небольшой бассейн с устланным мелкими камешками дном. Тонкие, строго вида колонны поддерживали края наклонённой внутрь крыши.

Достойное содержание большого хозяйства требовало много воды, одним из источников которой служили дожди. Скатываясь по черепице, она попадала в резервуар и использовалась для различных нужд.

Прямо напротив входа с противоположной стороны водоёма на небольшом возвышении по-хозяйски расположился массивный, тёмного дерева стол, украшенный резьбой и накладками из черепахового панциря. На нём горделиво красовались: серебряная чернильница, большая шкатулка, окованная ярко начищенными металлическими полосами, и белела стопка листов папируса, придавленная вычурной песочницей.

Рядом возле жёлтого с голубыми полосами занавеса, отделявшего деловую часть дома от семейной, стояло кресло с высокой, изукрашенной спинкой, так же инкрустированное черепаховым панцирем и пластинками слоновой кости.

Именно восседая на нём, господин Покрл Атол Онум раздавал указания, принимал почести от коскидов, встречался с важными посетителями и работал с документами во второй половине дня.

То ли специально, а, может, по привычке, провожатый провёл совсем незнатного гостя мимо длинного узкого стола, приставленного вплотную к расписанной стене и призванного демонстрировать достаток хозяев дома. На полированной доске красивого тёмно-красного дерева выстроились в ряд серебряные кувшины, вазы, украшенные чеканкой блюда и тонкой работы масляные светильники.

Присутствуй здесь господин Атол, писец хотя бы замедлил шаг, делая вид, будто любуется выставленными на всеобщее обозрение красивыми и дорогими вещами. Но перед невольником не счёл нужным притворяться.

С не меньшим равнодушием гость посмотрел на стоявший в углу изящный алтарь домашних богов с его серебряными фигурками и позолоченной, напоминающей раковину чашей для приношений. Белевший в ней кусок лепёшки ясно давал понять, что глава семейства уже проснулся и совершил необходимые жертвоприношения. Но, видимо, потом опять вернулся в кровать.

Неожиданно из бокового проёма, пятясь задом, на четвереньках выползла молодая рабыня, усердно елозившая по полу мокрой тряпкой. Чтобы не запачкать одежду, она высоко задрала подол, и взгляд молодого человека невольно задержался на её пышных, молочно-белых ягодицах.

Шагавший впереди провожатый, едва не налетев на внезапно возникшее препятствие, выругавшись, отвесил старательной, но невнимательной уборщице хорошего пинка.

– Гляди, куда прёшь, задница деревенская!

Руки молодой женщины невольно подломились, так что она едва не упала лицом в лохань, выплеснув часть воды на пол.

Тихо пискнув, рабыня замерла, не поднимая глаз и втянув голову в плечи.

Аккуратно переступив через расползавшееся по каменным плитам мокрое пятно, гость, повернув голову, увидел стоявший по середине просторной комнаты со светлыми стенами ткацкий станок, являвшийся обязательным атрибутом любого радланского дома, где есть хозяйка.

Хотя одного взгляда Олкада хватило для понимания того, что супруга господина Атола уже давно не ткёт ткань для членов семьи.

И дело не только в явно старых, успевших потемнеть нитях основы, натянутых на деревянную раму. Молодой человек заметил модный круглый столик на одной ножке с большим, ярко начищенным зеркалом и четыре элегантных стульчика с подлокотниками, но без спинок вместо положенной по обычаю скамейки. Видимо, среди знатных женщин Этригии тоже стала распространяться столичная мода не просто встречаться и болтать с подругами, а устраивать что-то вроде ундиналий, превратив ткацкий станок из необходимого механизма в деталь интерьера.

Опередив гостя, раб аккуратно отодвинул край тяжёлой занавеси, пропуская писца на семейную половину дома.

Здесь в крыше тоже зияло квадратное отверстие. Вот только вместо водоёма под ним располагался цветник, где среди облетевших кустов стояла мраморная статуя Покрла Атола Онума.

Высеченный в натуральную величину, хозяин дома смотрел на вошедших с задумчивой улыбкой на каменных губах, одной рукой придерживая край плаща, а в другой сжимая свиток.

Несмотря на очевидное сходство, скульптура Олкаду не понравилась. Она выглядела мёртвым, застывшим истуканом, лишённым даже проблеска жизни, и мало походила на творения признанных мастеров Империи.

Рядом с постаментом прямо под открытым небом за лёгким столиком из светлого дерева неторопливо кушала лепёшки с мёдом полная женщина со следами былой красоты на густо накрашенном надменном лице. В венчавшей гордую голову высокой причёске, состоящей из множества аккуратно завитых и тщательно уложенных кудряшек, блестели нитки жемчуга. Мочки больших ушей оттягивали золотые серьги с крупными изумрудами, а плечи прикрывала накидка из дорого меха белых лисиц.

– Да благословит добродетельная Нона ваше утро, госпожа Атол, – низко поклонившись, поприветствовал супругу управляющего рудником "Щедрый куст", второй писец.

Но в ответ не удостоился даже радушного кивка. А вот стоявшая возле госпожи тощая рабыня с противным морщинистым лицом зло зыркнула в его сторону выцветшими глазами.

– Господин Атол приказал привести господина Ротана, – сообщил сопровождавший молодого человека невольник.

Однако, хозяйка дома вновь ничего не сказала. Молча глотнув разбавленного вина, она лишь опустила редкие, длинные ресницы.

Сообразив, что его услышали, раб обратился к гостю:

– Сюда, господин.

Стараясь держаться скромно, но с достоинством, Олкад украдкой огляделся. Семейная часть дома управляющего показалась ему больше парадной. Стены здесь тоже покрывали яркие росписи, изображавшие разноцветные розы в переплетении усыпанных листьями виноградных лоз. Каменные плитки пола складывались в правильный геометрический узор.

Проходя мимо столовой, он разглядел большой круглый стол и три широких, мягких ложа с разноцветными, очевидно, набитыми шерстью подушечками в виде валиков.

Провожатый остановился возле чуть приоткрытой двери вишнёвого дерева, и заглянув внутрь, доложил:

– Господин Ротан здесь.

– Пусть заходит, – распорядился хозяин. – Да открой дверь, не видно ничего.

– Да, господин.

Как принято у радлан, в спальне не имелось ни одного окна. Днём она освещалась через распахнутую дверь, а вечером зажигали маленький светильник.

Большую часть помещения занимала высокая широкая кровать с вычурными, украшенными слоновой костью спинками.

Покрл Атол Онум лежал на боку, подперев коротко стриженную голову рукой, и грустно взирал на подчинённого из-под тяжёлых набрякших век. На опухшем лице, казалось, навсегда поселилась гримаса страдания, а покрасневший нос печально нависал над покрытой седоватой щетиной нижней губой. Перед ним прямо на постели стоял стеклянный кубок, до половины наполненный вином.

– Ну и чего тебе, Ротан?

– Господин Атол, – постарался как можно изящнее поклониться писец, не забывая отвести правую руку назад и в сторону. – Прошу вас разрешить мне не выходить послезавтра на службу.

– Не напраздновался ещё? – усмехнулся собеседник.

– Нет, господин Атол, – запротестовал молодой человек. – То есть не в этом дело. Послезавтра мне необходимо выступить на суде в качестве защитника госпожи Ники Юлисы Террины, обвиняемой в святотатстве.

Управляющий решительно осушил кубок, и вытерев губы тыльной стороной ладони, уточнил:

– Это та девица, которую прямо на форуме обличал сам преосвященный Клеар?

– Да, – скромно подтвердил Олкад.

– А чем она с тобой рассчитается, Ротан? – рассмеялся Атол, почёсывая пухлую, заросшую курчавыми волосами грудь. – Учти, за пропущенный день ты у меня ничего не получишь.

– Я понимаю это, – кивнул писец, с неприязнью подумав: "Какое всем дело, что я получу? А ты бы лучше жалование прибавил".

Но вслух произнёс:

– У госпожи Юлисы есть деньги, чтобы оплатить услуги адвоката.

– Как ты сказал? – прищурился управляющий. – Юлисы? Она случаем не родственница радланским аристократам?

– Госпожа Ника Юлиса Террина из рода младших лотийских Юлисов,– гордо сообщил молодой человек.

– Откуда она здесь взялась? – недоверчиво хмыкнул собеседник. – Одна, без мужчины, даже без сопровождения.

Олкад принялся с жаром рассказывать, но хозяин дома быстро оборвал его, презрительно фыркнув:

– Вот уж не знал, что ты настолько доверчив, Ротан! Надо же так легко позволить себя обмануть какой-то гулящей девке!

– Я видел письма, адресованные родственникам матери госпожи Юлисы! – смело возразил молодой человек. – И золотой перстень с печатью.

– На папирусе всё что угодно нацарапать можно, – пренебрежительно махнул пухлой волосатой рукой Атол. – И печать сделать недолго.

– Вот поэтому я уже отправил письмо моему покровителю, – доверительно сообщил писец. – Кому, как не господину Кассу Юлису Митрору, сенатору Империи и главе рода старших лотийских Юлисов, решать: что делать с этой девушкой?

– Ты исполнил свой долг, сообщив ему об этом странном происшествии, – кивнул, соглашаясь, управляющий. – Пусть Юлисы сами разбираются с самозванкой.

– Даже бессмертная Фиола не смогла бы рассудить мудрее, господин Атол! – патетически вскричал Олкад. – Но когда ещё сенатор получит моё письмо и примет решение, знают одни небожители, для которых нет тайн в делах смертных. А суд послезавтра. И что если госпожа Юлиса, действительно, та, за кого себя выдаёт? Под небом случались и более удивительные вещи. Тогда покровитель ни за что не простит мне, если я брошу в беде его родственницу.

Хмыкнув, собеседник опять почесал отвисшую грудь и вдруг крикнул:

– Эй, кто там? Срос? Ртам? Сюда!

– Я здесь, господин! – в дверях, тяжело дыша словно от быстрого бега, появился молодой раб в короткой опрятной тунике с деревянной табличкой на кожаном шнурке.

– Принеси ещё вина! – велел хозяин, протянув пустой бокал. – Да скажи, чтобы поменьше разбавляли.

– Да, господин.

– Так ты поэтому взялся её защищать? – спросил управляющий, едва невольник скрылся.

– И поэтому тоже, господин Атол, – солидно кивнул писец.

– А что она конкретно натворила? – после некоторого раздумья спросил управляющий.

– Суть обвинения пока не совсем ясна, господин Атол, – нахмурился адвокат. – Верховный жрец утверждает, будто девушка специально пробралась на церемонию умилостивления владыки недр, чтобы нарушить священное таинство ритуала. Но госпожа Юлиса говорит, что не заходила в пещеру, а всего лишь пряталась от убийц в расщелине на склоне горы.

– От каких таких убийц? – тут же заинтересовался собеседник.

Но прежде чем молодой человек успел ответить, в спальню вернулся посланный за вином раб. Пригубив, хозяин удовлетворённо кивнул и движением руки отослал его прочь, а гость начал захватывающее повествование о путешествии дочери Лация Юлиса Агилиса по городам Западного побережья в компании бродячих артистов.

Управляющий внимательно слушал, хмыкал, попивая мелкими глотками вино, но от комментариев воздерживался до тех пор, пока речь не зашла о мнимой болезни мулов.

– Я так и знал, что эти прохвосты её так просто не отпустят!

– Но госпожа Юлиса обманула их и сбежала в лес! – вскричал довольный реакцией начальника Олкад.

Добавив в голос драматизма, он поведал о том, как госпожа с верной рабыней, спасаясь от убийц, затаились в глубокой расщелине, где и просидели до рассвета.

– Не повезло девушке, – крякнул хозяин дома, осушая бокал. – Тебе будет нелегко её защитить, если обвинение выдвинул сам Клеар.

– Я приложу все усилия, господин Атол, – заверил молодой человек. – Но для этого прошу вашего разрешения не выходить на службу послезавтра. Клянусь Семрегом, это никак не скажется на работе. Я всё наверстаю в следующие дни.

– Не сомневаюсь, – кивнул управляющий, и приосанившись, насколько это возможно лёжа в постели, заявил, гордо вскинув покрытый щетиной подбородок:

– Уважение к законам – основа основ Империи, а защита невиновных – дело почётное, благородное и угодное богам. Отправляйся на суд, господин Ротан, и покажи всему городу, какие люди служат на руднике "Щедрый куст".

– Благодарю, господин Атол! – пылко вскричал адвокат. – Богиня правосудия Цития не забудет, как вы помогли приблизить её торжество! Да хранит вас громовержец Питр и все небожители.

– Ступай, Ротан, – с величественной небрежностью махнул рукой собеседник. – Тебе надо подготовиться к процессу.

Он потянулся.

– А мне пора принять ванну.

Хозяйка дома уже позавтракала, столик убрали, и теперь возле кустов возился раб-садовник.

Обговорив с начальством своё участие в суде, писец направился к храму Гиппии. Возле святилища богини лошадей селились в основном возчики, промышлявшие перевозками людей и грузов как по ближайшим окрестностям, так и по другим городам Империи. Кроме них там проживали ветеринары, а так же мастера по изготовлению конской сбруи и разнообразных повозок.

Увы, несмотря на то, что владыка недр имел весьма отдалённое отношение к этим уважаемым профессиям, их представители праздновали дриниары с не меньшим размахом, чем прочие жители Этригии.

Единственного знакомого Ротану возчика дома не оказалось, и хмурая жена не представляла, когда вернётся её загулявший супруг. Однако, она не отказалась порекомендовать не вовремя заглянувшему клиенту трёх вполне приличных коллег своего благоверного.

У первого из них гостили какие-то дальние родственники, поэтому он предложил отправиться завтра утром. Вот только Олкаду было необходимо попасть в Кинтар ещё сегодня, и он отправился по второму адресу. Поначалу казалось, ему здесь повезло. Явно страдающий с похмелья молодой мужчина выразил согласие выехать немедленно, но заломил несусветную цену в тридцать риалов, и все попытки взывать к его милосердию или хотя бы здравому смыслу ни к чему не привели.

Решив, что эти деньги он всё равно сдерёт с подзащитной, адвокат согласился, но потребовал расписку. Возчик заявил, что выдаст её только после получения денег, и пошёл запрягать мула.

Тележка оказалась небольшой, но вместительной, на высоких колёсах с хорошо смазанными осями. Заехав на квартиру, писец прихватил старый плащ из толстого грубого сукна, приказал Жирдяю вести себя прилично и укатил.

Без груза, при хорошей погоде молодой упитанный мул бодро тянул громыхавшую по камням повозку. Её владелец, не поскупившись, навалил большую кучу ячменной соломы, на которую и завалился Олкад Ротан Велус, бросив сверху плащ.

Ещё до сумерек они добрались до Кинтара, где писец легко отыскал нужный постоялый двор. После первых же слов хозяин вспомнил высокую, красивую девушку, путешествовавшую с одной рабыней в компании бродячих артистов.

– Эти мошенники обманули нашего магистрата Фамия, – презрительно скривил губы владелец заведения. – Обещали устроить представление, а сами рано утром уехали.

– Вот как? – вскинул брови адвокат.

– В полдень он прислал раба узнать, почему никто из них не пришёл на форум определиться с местом для выступления? А этих проходимцев уже и след простыл!

Не в силах удержаться, молодой человек спросил его о Нике Юлисе Террине.

– Обычная, хорошо воспитанная девица из приличной семьи, – пожал плечами тот. – Я, конечно, удивился, почему это она едет вместе с артистами? Но не в моих правилах влезать в дела постояльцев.

Мужчина почесал затылок.

– Я, правда, заметил, что она с ними почти не разговаривает. Даже обедала за другим столом.

Последнее обстоятельство почему-то особенно пришлось по душе Олкаду.

"Конечно, – довольно хмыкнул про себя писец. – Не станет девушка такого знатного рода общаться со всяким сбродом!"

– А вы почему интересуетесь? – подозрительно прищурился собеседник.

Адвокат откровенно рассказал, в какую неприятную историю попала его подзащитная.

Владелец заведения сокрушённо покачал головой.

– Вся округа знает, что в дни дриниар запрещено приближаться к священной горе.

– Она же не из этих мест, – объяснил молодой человек. – И не просто погулять вышла, а спасала свою жизнь.

Выслушав душераздирающее повествование об ограблении и попытке убийства беззащитной девушки, хозяин постоялого двора нахмурился.

– Что вы от меня хотите, господин Ротан?

Олкад объяснил, собеседник страдальчески скривился.

– Если бы суд проходил у нас в Кинтаре, я бы обязательно пришёл и дал правдивые показания. Но ехать в Этригию – это на два дня оставлять постоялый двор без присмотра.

Он развёл руками.

– Полагаю, ваших письменных показаний, заверенных кем-нибудь из магистратов будет достаточно, – сказал молодой человек. – Но если вдруг этригийский суд захочет вас вызвать, моя подзащитная готова компенсировать ваши потери.

– У неё есть деньги? – удивился мужчина.

– Мне же она платит, – усмехнулся писец.

На постоялом дворе нашлись чернила и другие письменные принадлежности. Адвокат старательно записал всё, что владелец заведения знал о Нике Юлисе Террине. После чего они вдвоём сходили к магистрату Фамию, и тот, узнав в чём дело, охотно заверил показания.

За ужином Олкад, строго соблюдая интересы клиентки, немного поспорил с ключевым свидетелем о сумме компенсации, сведя её к шестидесяти риалам.

Провожая постояльца в его комнату, владелец заведения заверил, что послезавтра будет готов по первому требованию выехать в Этригию, и предложил бойкую рабыню на ночь.

– Она хоть и молода, но уже очень искусна в любви, – мечтательно вздохнул мужчина.

Однако, гость, узнав стоимость подобной услуги, отказался, сославшись на усталость.

Рано утром, толком не позавтракав, писец разбудил возчика, ночевавшего в общем зале, после чего, попрощавшись с хозяином постоялого двора, отправился в Этргию, посчитав свою миссию в Кинтаре выполненной.

Впрочем, он скоро пожалел о том, что не поел как следует. Но стойко переносил недовольное ворчание желудка, сосредоточившись на предстоящем процессе. Олкад планировал строить защиту на незнании Юлисой местных законов и на тех чрезвычайных обстоятельствах, которые привели девушку к священной горе. В целом всё казалось связно и логично. Единственное, что внушало опасение, – это расплывчатость обвинения. Молодой человек всерьёз опасался, что верховный жрец храма Дрина приготовил ему какую-то ловушку.

В Этригии писец первым делом рассчитался с возчиком, не забыв стребовать с него расписку, и направился к трактиру "Щедрость Ангипы".

Солнце уже перевалило за полдень, но он рассчитывал, что Патр Крой и его двоюродный дядя по матери все ещё ждут. Не каждый день им предлагают пообедать в столь дорогом и шикарном месте.

Ещё издали заметив эту парочку, Олкад удовлетворённо перевёл дух. Хотя, судя по всему, родственники уже начали ругаться. Мет Фулий Хоб хотел уйти, а сосед эмоционально уговаривал его подождать ещё немного.

В отчаянии оглядевшись, он наконец заметил торопливо приближавшегося писца. Покрытое щетиной лицо Кроя расплылось в довольной улыбке.

– Ты что творишь? – тем не менее делано нахмурился он. – Мы тебя уже ждать замучились! Пригласил встретиться, пообедать, а сам пропал. Теперь смотри, чтобы еда нам понравилась.

– Так серьёзные люди не поступают, – поддержал его дядя. – Вдруг я срочно понадоблюсь господину Серваку? У меня нет никакого желания выслушивать его упрёки из-за того, что кто-то опаздывает на встречу.

– Простите, – развёл руками Олкад, хотя извиняться перед всяким сбродом казалось довольно унизительным. – Клянусь Семрегом, меня задержали важные дела.

– Тогда пошли! – довольно потёр руки Крой.

– Подожди, – остановил его благородный порыв писец, доставая из кошелька два риала. – Вот возьми. А мы с господином Фулием пообедаем и потолкуем.

Всё ещё опухшая с похмелья физиономия соседа обиженно вытянулась, в потемневших глазах сверкнул злобный огонёк, быстро погасший от блеска серебра.

– Тогда пусть Динос порадует вас добрым вином! – хмыкнул Крой, подбросив на ладони монетки.

А Олкад радушным жестом пригласил, кажется, нисколько не удивлённого подобным развитием событий Фулия в "Щедрость Ангипы".

Обеденное время заканчивалось, поэтому они без труда отыскали в просторном светлом зале свободный столик. Когда к ним подошла красивая, но явно уставшая подавальщица, спутник бросил на Олкада выжидательный взгляд, и дождавшись утвердительного кивка, торопливо сделал заказ.

"Ого! – мысленно охнул молодой человек. – Пусть Семрег лишит меня своей милости, если я ещё раз приглашу этого прохвоста за стол".

Нисколько не удивляясь столь изысканному выбору довольно скромно одетых посетителей, рабыня попросила их немного подождать.

– Что вам от меня нужно, господин Ротан? – без обиняков спросил немолодой, сухощавый мужчина в длинной тунике из толстого шерстяного сукна.

– Пока что только узнать, кто из магистратов будет завтра судить?

– Господин Проб Фаб Лиса с преторами Кпилием и Лунием, – тут же отчеканил собеседник, и подавшись вперёд, понизил голос. – Так это правда, что вы взялись защищать ту бродяжку, которую сам верховный жрец Клеар обвинил в святотатстве?

– Да, – не стал скрывать писец. – Только она не бродяжка. А что твой покровитель говорил об этом деле?

Фулий уже открыл рот, но тут как раз вернулась подавальщица и выставила перед каждым из них по большой миске улиток, сваренных в козьем молоке, лепёшки и тонкой работы кувшин с разведённым вином.

– Господин Сервак сказал, что в Этригии уже давно никого не судили за святотатство, – как только рабыня ушла, заявил коскид. – Последний раз года три назад какой-то гончар попал на рудники за нескромные ругательства в адрес Диолы в её храме.

– И больше ничего? – нахмурился Олкад, гадая, брать счёт за этот обед у трактирщика или нет?

Выковыривая из раковины очередную улитку, собеседник бросил острый взгляд на застывшего в нетерпеливом ожидании писца.

– Моего уважаемого покровителя совершенно не интересует судьба какой-то девицы, подвернувшейся под руку преосвященному Клеару. Сядет она на кол или пойдёт на рудники – ему наплевать, господин Ротан.

Сделав добрый глоток, Фулий проговорил ещё тише:

– Хотя я слышал – она самозванка.

– Моя подзащитная та, за кого себя выдаёт, – нахмурился адвокат.

– Так говорят, она сказала, будто принадлежит к какому-то древнему роду, – усмехнулся коскид. – Аристократка.

– Это её род, – возразил молодой человек, и не желая развивать скандальную тему, наполнил бокалы. – Я в Этригии человек новый, но если выиграю этот процесс, на меня обратят внимание.

– Обязательно, господин Ротан, – рыгнув, солидно кивнул собеседник. – Я же говорил, у нас не часто судят за святотатство. Народу на форуме будет много.

– Вот поэтому мне обязательно надо доказать невиновность моей подзащитной, – тем же тоном продолжил Олкад. – Вы-то наверняка знаете всех значительных людей города.

– Это точно, – вальяжно кивнул опьяневший Фулий.

– Тогда, может, вы поможете найти тех, кто убедит господина Фаба отнестись к моей подзащитной снисходительно, принимая во внимание её пол и возраст?

Глаза у собеседника стали почти трезвыми. Явно набивая себе цену, он выдержал драматическую паузу, со вкусом доедая последнюю улитку, и, вытерев жирные губы рукой, негромко произнёс:

– Чтобы вас услышали – нужны веские аргументы.

– Думаю, мы их отыщем, – храбро пообещал молодой человек.

– Даже если их потребуется... много? – с сомнением прищурился коскид.

– Всё зависит от точного количества, – уклончиво ответил адвокат, добавив со значением. – Разумеется, услуги посредника тоже будут оплачены. Если всё получится, я готов и впредь продолжить наше сотрудничество.

– Я подумаю, что можно сделать, – солидно кивнул Фулий.

– Только поторопитесь, – попросил Олкад. – Суд уже завтра.

– Я знаю, где вы живёте, и сообщу обо всём уже сегодня вечером, – пообещал собеседник. – А сейчас мне пора.

Он ещё раз утробно рыгнул.

– Как бы господин Сервак не хватился.

"Даже спасибо не сказал, смрадный сын Такеры!" – мрачно думал писец, выкладывая на стол пять риалов с мелочью.

Пока он ходил к себе на квартиру, пока переодевался, день склонился к вечеру. Караульный у всё ещё распахнутых ворот тюрьмы кивнул ему, как старому знакомому. За праздники здесь уже успели привыкнуть, что непонятно откуда появившуюся девицу, нагло причислившую себя к известному по всей Империи знатному роду, навещает не только смазливая рабыня, но и этот чужак-адвокат, рискнувший выступить против обвинений, выдвинутых самим верховным жрецом храма Дрина. Эдил Акв, видимо, давно ушёл, а, может, сегодня вообще не появлялся, продолжая праздновать. В его рабочем кабинете вольготно расположились три стражника в компании кувшина браги и кучки мелких, сморщенных яблок.

Узнав Олкада, они вразнобой ответили на приветствие, и один из них, отворив дверь в тюрьму, зевая, сказал:

– Куда идти – сами знаете, господин Ротан. Только поторопитесь. Скоро стемнеет, а я ради вас фонарь зажигать не стану. Масло нынче дорого.

Молодой человек без труда понял намёк, но на этот раз не стал потакать алчности тюремщиков, покладисто кивнув.

– Я быстро.

– Эй, гляньте, опять адвокат к той меретте пришёл! – встретил его гнусавый юношеский тенорок.

Его обладатель стоял вплотную к решётке и буравил писца наглыми глазами. Точнее одним левым. Правый заплыл большим синяком.

Олкад пренебрежительно скривился, не унижаясь до разговора с подобным ничтожеством. Прочие узники откликнулись на появление посетителя ворчанием и негромкими ругательствами.

По мере приближения к крайней камере, молодой человек почувствовал странное волнение, словно шёл не к клиентке, а на тайное свидание. Хотя раньше не мог себе представить, что так увлечётся женщиной ростом выше его. Сначала это показалось даже как-то унизительно. Но вспомнив, с каким достоинством она себя держит, к какому роду принадлежит, и сколько всего ей пришлось перенести, подумал, что Нике Юлисе Террине следует простить этот маленький недостаток. Да и выше она его всего лишь на дюйм, ну или на два. Не больше.

Узница уже ждала его с той стороны решётки. Заходящее солнце било сквозь узкое окно у неё за спиной в глубине помещения, подсвечивая облачённый в длинное платье силуэт.

При попытке представить девушку без него, у адвоката перехватило дух.

"Диола? – с восхищением думал он, невольно замедляя шаг, и тут же возразил сам себе. – Нет, слишком высокая и крепко сложенная для богини любви. Фиола – мудрость? Ну, уж точно не она. Чересчур переполнена кипящей внутренней силой. Тогда только легконогая Анаид – бессмертная покровительница охотников и зверей! Вот, кого она так напоминает!"

– Рада вас видеть, господин Ротан, – благожелательно улыбнулась аристократка. – Надеюсь, вы принесли хорошие вести?

– Здравствуйте, госпожа Юлиса, – поклонился Олкад. – Не знаю, насколько они хорошие, но точно не плохие.

Бросив взгляд ей за спину, писец увидел, что две вульгарные особы, делившие узилище с внучкой сенатора Госпула Юлиса Лура, скромно сидят на каменной лежанке в глубине помещения, безуспешно делая вид, будто разговор сокамерницы с защитником их нисколько не интересует.

Понизив голос, молодой человек рассказал о своей поездке в Кинтар.

– Вы поступили очень предусмотрительно, господин Ротан, – одобрительно кивнула собеседница. – Взяв письменные показания с хозяина постоялого двора.

Весьма довольный похвалой, Олкад, туманно сославшись на неких влиятельных знакомых, с важностью сообщил, что уважаемых людей Этригии мало интересуют результаты предстоящего суда по делу о святотатстве.

– По крайней мере вам никто не будет мешать, – усмехнулась арестантка.

– Это никому не нужно, – согласился писец. – Разве что господину Клеару. Но он, кажется, и так уверен в своей победе.

– Вы узнали, есть ли возможность изменить отношение суда ко мне? – напомнила девушка.

Приняв суровый и, как ему казалось, загадочный вид, молодой человек многозначительно кивнул.

– Я сообщу об этом завтра утром. Но учтите, если у вас не окажется нужной суммы...

Он скорбно поджал губы.

– Отношение к вам серьёзно ухудшится.

– Судя по вашим словам, господин Ротан, – грустно улыбнулась Ника. – До меня никому нет дела. А учитывая абсурдность обвинения, полагаю, ста империалов будет достаточно.

– Не знаю, – задумчиво покачал головой адвокат. – Что если запросят больше?

– Двести – это всё, что у меня есть, – прошептала собеседница. – Если я их отдам, мне нечем будет рассчитаться с вами.

– Я буду иметь это ввиду, – кивнул писец.

– Если я вас правильно поняла в прошлый раз, – заговорила девушка. – Вы собираетесь убедить суд в том, что я, спасаясь от убийц, случайно оказалась у той скалы, и меня надо пожалеть.

– А разве это не так? – вскинул брови Олкад.

– Так, – не стала спорить собеседница. – Вот только вряд ли я смогу вызвать сочувствие у добропорядочных граждан Этригии. После пребывания здесь я действительно больше похожа на бродяжку, чем на дочь Лация Юлиса Агилиса.

– Вы прекрасно выглядите, госпожа Юлиса! – вскричал молодой человек. – И можете поспорить красотой с небесами!

Улыбаясь и качая головой, она протянула к его лицу узкую ладонь. Олкад замер, надеясь, что длинные изящные пальчики коснутся его губ, заставляя замолчать. Однако те остановились буквально в дюйме от невольно подавшегося вперёд лица адвоката.

– Спасибо за приятные слова, господин Ротан. Но мне бы не хотелось предстать перед судом в таком виде. Сейчас у судей и горожан я скорее вызову презрение, чем сочувствие.

Несмотря на стремительно сгущавшиеся сумерки, писец разглядел грязные пятна на щеках собеседницы, выбившуюся из-под накидки прядь слипшихся волос, смятое платье.

– Я уже велела рабыне купить новую одежду, – перехватила его взгляд подзащитная. – А вы должны сделать так, чтобы она помогла мне умыться и переодеться. Прямо здесь, в тюрьме.

– Но как? – растерялся от подобного задания молодой человек.

– Поговорите с эдилом Аквом, – небрежно дёрнула плечом Ника. – Надеюсь, он позволит моей невольнице принести сюда кувшин с водой и новое платье?

Крякнув, Олкад машинально потёр успевший покрыться щетиной подбородок.

– Возьмите у Риаты пару монет, – как ни в чём не бывало, продолжала собеседница. – Думаю, этого хватит

– Я постараюсь, – обречённо вздохнул писец.

– Уже темнеет, – виновато улыбнулась девушка. – Вам пора. Я с нетерпением буду ждать вас утром. Надеюсь, боги не дадут свершиться несправедливости?

– Молитесь Цитии, госпожа Юлиса, – настоятельно посоветовал адвокат. – Богиня правосудия – первая помощница смертному в судебных тяжбах.

– Благодарю за совет, господин Ротан, – чуть поклонилась узница. – Обязательно попробую к ней обратиться.

– Тогда до завтра, госпожа Юлиса, – попрощался молодой человек и заторопился к двери, то и дело оглядываясь через плечо.

Тёплая компания уже разошлась из кабинета смотрителя тюрьмы. Когда скрипнула дверь, стражник, дремавший положив голову на стол, поднял на Олкада мутные, осоловевшие глаза.

– О, господин защитник! А я и забыл, что вы здесь. Ещё немного, и запер бы вас там на ночь вместе с клиенткой.

Он похабненько хихикнул.

– Там, правда, решётки помешают. Так при желании и через них можно...

Подчёркнуто игнорируя грязные намёки грубияна, писец, коротко кивнув, вышел на тюремный двор.

На потемневшем небе уже высветились первые звёзды, но ворота все ещё оставались открытыми, а часовой о чём-то спорил с разносчиком, у которого за спиной висела большая квадратная корзина.

Вспомнив о желании Ники вымыться и сменить платье, Олкад досадливо засопел. Уже и так почти стемнело, а ему ещё придётся делать большущий крюк по городу, чтобы попасть в дом Асты Бронии, где надо договориться с Риатой о том, как исполнить повеление её госпожи.

"Вот что значит происхождение! – почти с восхищением думал молодой человек, шлёпая подошвами сандалий по холодным камням мостовой. – Родовая честь не позволяет госпоже Юлисе предстать перед людьми неумытой и в грязной одежде".

В последний вечер дриниар праздновали только самые стойкие или дурные. К счастью, их было не так много. Хотя кое-где попадались компании подвыпивших горожан. Но большинство благонравных этригийцев уже попрятались по домам и квартирам, отдыхая перед началом трудовых будней.

Улица, где стоял дом знаменитой куртизанки, оказалась тихой, пугающе безлюдной и настороженно-тёмной. Нельзя же считать освещением несколько факелов, горевших возле трёх или четырёх ворот. Видимо, хозяева ещё не вернулись из гостей.

Стучать на этот раз пришлось долго. Наконец, калитка приоткрылась, и в щели показалась хмурая рожа знакомой толстой рабыни.

Уже ни в коем случае не рассчитывая на гостеприимство, писец не терпящим возражения тоном потребовал позвать к нему Риату. С грохотом захлопнув дверь, похожая на ходячую копну невольница ушла, что-то недовольно бормоча себе под нос.

"Вот мерзавка! – выругался про себя Олкад. – Да как она смеет так себя вести со свободным гражданином Империи?! Выпороть эту корову, как следует, чтобы знала своё место"

Но увы, поднять руку на чужое имущество он мог только в мечтах.

Рабыня госпожи Юлисы появилась очень быстро, словно ждала его прихода. Сообщив, что завтра через час после рассвета он ждёт её у ворот тюрьмы с водой и вещами хозяйки, адвокат заговорил о деньгах и тут же получил обещанные два империала.

Убирая деньги в кошель, молодой человек подумал, что с эдила Аква хватит и одного, после чего настроение у него сразу улучшилось, и даже стало как-то теплее.

Сокращая путь, он быстро пересёк форум, обошёл, прячась в тени, группу подвыпивших парней, явно собиравшихся выяснять отношения посредством доброй драки, и скоро углубился в узкие улочки своего квартала.

Впрочем сам факт проживания здесь ни в коем случае не гарантировал сохранности жизни или имущества второго писца рудника "Щедрый куст". Те, кто добывал себе средства к существованию незаконным отъёмом чужой собственности, редко делали исключение для соседей по улице.

Поэтому Олкад шёл быстро, часто оглядываясь по сторонам, а когда почти у самого дома ему заступили дорогу три тёмные фигуры, с обречённостью понял, что повстречался с грабителями, и империалы госпожи Юлисы не достанутся ни ему, ни смотрителю тюрьмы. Однако вместо того, чтобы по-простому потребовать деньги и вещи, один из троицы хрипло поинтересовался:

– Ты что ли Ротан будешь?

Несмотря на неожиданность вопроса, молодой человек мгновенно сориентировался, выдав первое пришедшее в голову имя.

– Нет, я Гостус Сакр Олий.

Казалось, ответ сильно озадачил собеседника – крупного мужчину в меховой безрукавке поверх длинной туники.

Но его высокий, тощий спутник с длинным, плохо различимым в темноте лицом, громко прогнусавил:

– Врёт! Он это! Он!

И замахнулся невесть откуда взявшейся палкой.

Метнувшись назад и в сторону, писец почти увернулся, лишь кончик дубины болезненно чиркнул по предплечью.

Трезво оценив ситуацию, Олкад попытался спастись бегством. Быстрые ноги неоднократно выручали его в подобных ситуациях в Радле. Вот только кто-то из неизвестных успел ухватить его за плащ.

Красивая бронзовая пряжка, скреплявшая его под подбородком, врезалась в шею. Двигаясь по инерции, молодой человек не смог удержаться на ногах и, нелепо взмахнув руками, опрокинулся на камни мостовой. Ошалев от боли, он тут же получил тычок в бок одетой в жёсткую сандалию ногой, а из глаз сыпанули искры от второго удара.

Заорав от боли, не раз принимавший участие в драках писец откатился и попытался встать, но запутавшись в полах плаща, так получил палкой поперёк спины, что дыхание перехватило. Тем не менее он сумел подняться, резко выбросив вперёд сжатый кулак.

По всей видимости, небожители, по чьей воле произошла эта тёплая встреча, не захотели допускать безнаказанного избиения несчастного адвоката. Костяшки на правой руке вспыхнули болью, встретившись с чьей-то головой.

– А-а-а!! – дико закричал почти счастливый Олкад, но тут кто-то из противников угостил его дубинкой по пояснице.

– Ну, что, чужак? – издевательски хихикнул над распростёртым на земле телом адвоката мужчина в меховой безрукавке. – Теперь будешь знать, как браться за защиту всяких богохульниц! Мы в Этригии владыку недр чтим и уважаем, поэтому не будем в его праздник кровь людскую проливать. Но если ты, ушлёпок радланский, явишься завтра на суд...

Договорить он не успел. В темноте за их спинами кто-то неуверенно поинтересовался:

– Господин Ротан, это вы тут?

Узнав голос, молодой человек завопил во всю глотку:

– Я, Крой, помоги!

– Чего это вы тут делаете? – сурово спросил сосед.

– Тебе какое дело? – отозвался гнусавый. И несмотря на боль во всём теле, писец с удовольствием отметил, что говор его стал ещё более невнятным: "Губы разбил или зуб выбил. А, может, то и другое".

– Он в нашем доме живёт! – неожиданно отозвался кто-то ещё. – Отпустите его!

– Этот паршивый лагир взялся защищать девку, оскорбившую великого Дрина! – рявкнул предводитель нападавших.

Однако его слова возымели совершенно неожиданный эффект.

– Мужи Этригии! – боевой трубой легиона взревел Патр Крой. – Что же это делается, о светлые и тёмные боги!? Куда смотрят разжиревшие магистраты?! "Неистовые" на людей нападают, словно грабители ночные. Да ещё у нашего дома...

– Бей! – перекрыл его речь чей-то вопль, и на помощь Олкаду устремилось сразу несколько человек.

Ввиду явного численного превосходства противника, члены общества Дрина организованно отступили, проще сказать – сбежали, а над стонущим Олкадом склонились Крой и Мет Фулий с короткой, окованной металлическим полосками дубинкой.

– Совсем распоясались, – качая головой, ворчал сосед. – Мало того, что на форуме хозяйничают, как у себя в храме, они и на наши улицы забрались свои порядки устанавливать.

Появились ещё трое мужчин, проживавших в одном доме со вторым писцом рудника "Щедрый куст". Один из них держал в руках кривую палку, второй – деревянный молоток на короткой ручке.

– Вот же до чего дошло, – покачал головой третий, вооружённый массивной глиняной кружкой. – На людей бросаются. Да владыка недр скорее накажет город из-за таких вот мерзавцев, что творят свои гнусные дела, прикрываясь его грозным именем.

Отказавшись от помощи соседа, молодой человек поднялся, кивком поблагодарив Фулия за поднятый с земли плащ.

Происшествие настолько поразило адвоката, что он только сейчас начал понимать суть происходящего. Верховный жрец бога-покровителя Этригии прислал своих псов, чтобы он, Олкад Ротан Велус, отказался защищать от обвинений в святотатстве якобы обычную бродяжку.

Нельзя сказать, что подобное не укладывалось в голове или казалось чем-то совершенно невероятным. Нет, не зря же известные юристы Радла ходят повсюду в сопровождении крепких рабов или нанимают в охрану призовых бойцов.

Но они ведут важные дела уважаемых людей, где замешаны миллионные состояния или политическая репутация. А здесь всего лишь неясное святотатство какой-то девицы.

Внезапно писец вздрогнул от поразившей его догадки и тут же скривился от боли. Всё стало предельно ясно и понятно. Нет у преосвященного Клеара никаких доказательств того, что Ника Юлиса Террина специально проникла в пещеру, чтобы нарушить священное таинство умилостивления бога подземного мира – грозного и мрачного Дрина! Вот и пришлось приказать "неистовым", чтобы те лишили подсудимую адвоката.

Машинально кивая в ответ на возмущённые реплики спутников, молодой человек прошёл вместе с ними во двор, освещённый россыпью звёзд на небе да масляной плошкой на столе, где красовался пузатый кувшин и две глиняные кружки.

Стараясь не морщиться от боли, Олкад присел на край тяжёлой скамьи. Он ни в коем случае не считал себя трусом и тут же с негодованием отбросил на миг мелькнувшую мысль отказаться от защиты госпожи Юлисы. Не ему внуку сотника, служившего в легионе славного Лавра Клавдина Даума, бояться какой-то местной шпаны, даже если за их спинами маячит сам верховный жрец Дрина. Покровитель семьи Ротанов куда более могущественен и ещё ни разу не бросал в беде своих коскидов. Да и Ника будет заслуженно презирать своего адвоката, если тот завтра не явится в суд. А такое молодой человек никак не мог допустить и не только из-за того, что девушка принадлежит к знатному роду его покровителя.

– Мы тут дриниары провожали, – произнёс Крой. – Ну и вас дожидались. Вон Мет Фулий хочет о чём-то поговорить.

Его родственник, уже успевший заткнуть дубинку за пояс и прикрыть её полой плаща, важно кивнул.

– Вдруг слышу, будто кричит кто-то, – с жаром продолжил сосед, размахивая руками. – Я ещё подумал, что какой-то бедолага грабителям попался. Ну да не в нашем дворе, и хвала небожителям. Потом опять кричат. Тут я и вспомнил, что вас ещё дома нету, и решил узнать, кто там?

Всё же не сдержав болезненной гримасы, писец неловко отвязал от пояса кошелёк.

Заметив его движение, рассказчик выжидательно умолк. С малых лет Олкад привык благодарить за оказанные услуги, понимая, что это только добавляет ему уважения окружающих. Поэтому, отыскав негнущимися пальцами серебряный риал, он с негромким хлопком припечатал монету к столу.

– Да хранят вас боги, добрые соседи! Спасибо, что не дали мерзавцам меня убить. Вителий Орк, наверное, ещё не закрыл свой трактир. Так почему бы нам не отпраздновать моё спасение?

– Я сбегаю! – тут же предложил Крой.

– Я с тобой, – присоединился к нему второй сосед. – Ещё на грабителей наткнёшься, оставишь нас без выпивки.

Оставшиеся их дожидаться двое приятелей, обменявшись с Фулием многозначительными взглядами, прихватив кувшин с кружками, отошли на противоположный край стола, где завели тихую, неспешную беседу.

Наклонившись к самому лицу адвоката, коскид магистрата Сервака прошептал, обдав собеседника запахом жареного лука и гнилых зубов.

– Я тут кое с кем переговорил, господин Ротан. Ваша клиентка сможет избежать смерти на колу и даже рудников всего за четыре тысячи риалов. Сумма смехотворная, учитывая то, в чём её обвиняют.

У молодого человека болели отбитые бока, лицо, поясница, саднило правую руку и очень хотелось в уборную. Тем не менее, услышав сумму, он не удержался от смеха:

– Господин Фулий, я далеко не новичок в судебных делах. Будь у моей подзащитной всё так плохо, "неистовые" не поджидали бы меня сегодня ночью.

– Я лишь посредник, – нахмурился мужчина.

– Сто империалов, – заявил писец, полагая, что размер взяток в провинции все же должен уступать столичным, но, заметив, как сразу поскучнел собеседник, добавил. – Плюс десятая часть посреднику.

– Это слишком мало, – недовольно проворчал коскид. – Те, кто может вам помочь, не согласятся.

– Послушайте, господин Фулий, – устало усмехнулся Олкад. – Где ограбленная девушка возьмёт четыре тысячи риалов?!

– Пусть продаст рабыню, если не хочет оказаться на колу, – с нескрываемой угрозой посоветовал собеседник. – За неё можно выручить тысяч пять, хозяйке ещё на дорогу останется.

– Она не так молода и красива, – спокойно возразил адвокат. – К тому же, моя подзащитная не горожанка и не имеет разрешения на торговлю. Сделка будет незаконной.

– Я всё устрою, – тут же пообещал Фулий.

– Учитывая, что суд уже завтра, и вам надо торопиться, – снисходительно усмехнулся писец. – Сколько вы сможете за неё получить? Тысячу или две?

– Не меньше трёх! – с апломбом заявил собеседник. – Прибавьте семьдесят империалов, и все будут довольны.

– Сто пятьдесят империалов, – решительно возразил молодой человек. – И ещё пятнадцать вам лично.

Он встал, давая понять, что разговор окончен.

– Если наши условия устроят... влиятельных людей, жду вас завтра утром у тюрьмы. Если нет, мне останется надеяться только на милосердие богов.

– Вы можете проиграть этот процесс, – вновь перешёл к угрозам Фулий. – Тогда никто в городе больше не наймёт такого неудачника вести дела. Так и будете прозябать на половинном жаловании второго писца!

– А если я разорю подзащитную до нитки, клиенты так и попрут! – насмешливо фыркнул Олкад, нисколько не удивлённый тем, что собеседнику известны такие неприглядные факты его биографии.

Не в силах больше терпеть, он подошёл к стене и задрал подол туники.

Пока писец с наслаждением орошал дом могучей струёй, коскид мрачно сопел.

– Вы поймите меня правильно, господин Фулий, – облегчённо выдохнул молодой человек. – И передайте тем, кто вас послал. Моему покровителю очень не понравится, если девушку, принадлежащую к славному роду Юлисов, приговорят к смерти или отправят на рудники только потому, что кто-то оказался слишком... требовательным. И наоборот, он по достоинству оценит снисходительное участие к ней судей.

– Я слышал – она самозванка, – буркнул собеседник.

– А если нет, – усмехнулся Олкад, потирая разбитые костяшки пальцев правой руки. – Я уже отправил письмо сенатору Кассу Юлису Митрору. Только он сможет разобраться в том, кто эта девушка на самом деле.

С улицы донеслись возбуждённые голоса возвращавшихся из трактира соседей писца.

– Я понял вас, господин Ротан, – поспешно кивнул Фулий. – Но не могу ничего обещать.

– Надеюсь, Фиола, богиня мудрости, поможет тем, к кому вы отправляетесь принять правильное решение, – прочувственно сказал адвокат. – А я буду ждать вас через час после рассвета. Да хранят вас небожители от неприятных встреч этой ночью.

– А вам – хорошенько выспаться перед завтрашним днём, – пожелал на прощание коскид магистрата Сервака и, что-то шепнув родственнику, торопливо вышел со двора.

Осуждающе покачав головой ему вслед, Крой радушно пригласил Олкада за стол, где уже красовались два объёмистых кувшина. Но тот вежливо оказался, сославшись на усталость.

Едва он поднялся на пару ступенек, как наверху скрипнула дверь, и дрожащий голос Жирдяя испуганно пролепетал:

– Это вы, господин? Что с вами, господин Ротан?

– Я, паршивец! – рявкнул хозяин, тут же скривившись от боли. – Чего встал? Иди сюда и помоги мне, болван!

– Сейчас, сейчас, господин! – обрадовался невольник, и лестница заходила ходуном под его торопливыми шагами.

Писец хотел ударить нерадивого раба, но слишком болела рука, поэтому пришлось ограничиться злым ворчанием.

В тёмной, как царство Дрина, прихожей, куда не проникал даже робкий свет звёзд, молодой человек налетел коленом на сундук и все-таки ткнул бездельника кулаком. Правда, левым, так что большого урона Жирдяй не понёс.

В спальне царило благодатное тепло, источаемое жаровней, а над кроватью уютно мерцал робкий огонёк масляного светильника.

Усадив господина на табурет, раб ловко помог ему раздеться. Нагрев воду над углями, аккуратно протёр синяки и ссадины хозяина, натянул чистую тунику и подал миску с ещё не остывшей кашей.

Торопливо поужинав, Олкад отправил Жирдяя на двор выпросить у Кроя кружку браги, а сам забрался в постель. Боль тупо пульсировала во всём теле, и чтобы отвлечься в ожидании выпивки, адвокат принялся размышлять о завтрашнем процессе, обдумывая, какие изменения следует внести в свою речь в свете вновь открывшихся обстоятельств.

Глава III

Самый гуманный суд в мире.

Но одного я не пойму:

Такое бросивши ему

Ужаснейшее обвинение,

Ты не имеешь тем не менее

Необходимых доказательств,

А только – несколько ругательств!

Фон Эшенбах Вольфрам

Парцифаль

Этой ночью Ника почти не спала. Тюремные шестиногие вампиры как с цепи сорвались. Словно предчувствуя близкое расставание, они старались выпить как можно больше её крови. С трудом удерживаясь от того, чтобы не разодрать ногтями зудящую кожу, девушке оставалось только молиться высшим силам и надеяться, что никто из этих милых насекомых перед визитом к ней не обедал на больном чумой или ещё какой холерой узнике.

Но, возможно, она просто очень сильно волновалась, и от этого укусы казались особенно болезненными?

Ника прекрасно понимала: приговорят ли её к быстрой и мучительной смерти на колу или к медленному умиранию на руднике, – ни она, ни другие арестантки в эту камеру больше не вернутся.

Кирса и Вилпа привычно ожидали наказания у каменного столба и просили богиню правосудия Цитию лишь о том, чтобы число ударов не оказалось слишком велико. Впрочем проститутки тоже время от времени почёсывались во сне.

Внизу попискивали, шурша соломой, недовольные крысы, которым так и не удалось добраться до еды арестанток. В темноте грызуны безбоязненно забирались на лежанку, где, привстав на задние лапки, жадно нюхали воздух.

Девушка мысленно поблагодарила строителей тюрьмы за такие длинные камеры, позволявшие ей держаться подальше от этих милых зверюшек. Какой-то особо наглый крысюк попытался устроиться совсем близко от узницы, а когда та собралась сбить его полой плаща, неторопливо с достоинством удалился примерно на полметра, после чего вновь стал принюхиваться к запахам, доносившимся от высоко привязанного узелка. Грызуны и раньше их донимали, но Нике вновь показалось, что сегодняшней ночью они ведут себя особенно нагло и вызывающе.

Несмотря на богатый опыт проживания в различных частях этого мира, путешественница не считала близкое соседство с голохвостыми пушистиками приятным и способствующим спокойному сну.

Возможно, ещё и поэтому она так плохо выспалась, задремав только под утро. Тем не менее нервы у неё оказались настолько взвинчены, что девушка мгновенно проснулась от лёгкого шороха, прозвучавшего совсем рядом, и тут же встретилась глазами с резко отпрянувшей Кирсой.

– Я только хотела узнать, проснулись вы или нет, госпожа, – потупила взор проститутка.

– А чего тебе от меня надо? – нахмурилась Ника, сгибая в коленях прикрытые плащом ноги и нашаривая прикреплённый к голени клинок.

Почувствовав нешуточную угрозу в её голосе, сокамерница явно растерялась.

– Так утро уже, госпожа, – пришла к ней на помощь подруга. – Сегодня же суд.

– И что? – продолжая "давить" Кирсу взглядом, спросила девушка, зацепив пальцем колечко на конце рукоятки кинжала. – Из-за такой мелочи надо меня будить?

– Простите, госпожа, – криво усмехнулась представительница древнейшей профессии, отступая от лежанки. – Нечаянно получилось.

Убедившись, что соседка по камере больше не пытается приблизиться на опасное расстояние, Ника спустила ноги на грязный пол, мельком подумав, что у неё, кажется, начинает развиваться паранойя или мания преследования.

Из соседних камер тоже стал доноситься шум. Тюрьма просыпалась. За время дриниар количество арестантов заметно выросло. Вчера днём привели какого-то бедолагу, попытавшегося стащить на рынке кошелёк у зазевавшегося прохожего. Добрые жители Этригии как следует отдубасили незадачливого воришку и передали его в руки правосудия.

Брезгливо стряхнув с плаща катышки крысиного помёта, видимо, какая-то мерзкая тварь сидела на нём, пока узница спала, девушка вспомнила о подвешенном к стропилам узелке. Уж если ей не суждено сюда вернуться, то незачем оставлять здесь продукты.

Выбрав себе лепёшку поподжаристее и насыпав сверху горку изюма, она протянула остатки сокамерницам. Те не заставили себя упрашивать, с жадностью набросившись на остатки сушёного винограда и последнюю лепёшку.

Не обращая на них внимание, Ника вновь забралась с ногами на лежанку, где стала лениво, без аппетита пережёвывать скудный завтрак, показавшийся ей совершенно безвкусным.

Чем закончится суд? Как выступит Олкад, и насколько его речь повлияет на решение магистрата Проба Фаба Лисы и преторов? Всё ли сделал адвокат, чтобы спасти её от казни или каторги?

Ужасно выматывала неопределённость. Однако больше всего душевных страданий причиняло нарастающее чувство бессилия. Девушка отчётливо понимала, что сейчас от неё самой почти ничего не зависит. Из обладавшего хоть какой-то свободой воли игрока она вновь превратилась в игрушку великого множества обстоятельств, или того странного существа, которое явилось ей ещё в Некуиме. Неприятное воспоминание заставило путешественницу нервно передёрнуть плечами.

Проникавший сквозь узкие окна дневной свет решительно разогнал ночной сумрак, заставив клочки того прятаться по углам.

Лязгнула входная дверь, донёсся озабоченный голос эдила Аква.

– Заходите быстрее!

– Гляди, Рояш, с утра новеньких привели! – рассмеялся кто-то из узников.

– Заткнись, тупая скотина! – рявкнул смотритель тюрьмы. – Если не хочешь ещё до суда плетей отведать!

Облегчённо вздохнув, Ника почти бегом бросилась к решётке, но увидев за ней Олкада, невольно отпрянула, удивлённо вскинув брови.

На щеке и ухе алели многочисленные царапины, словно молодого человека вдумчиво возили рожей по камням. А левую скулу украшал небольшой, но симпатичный синяк, явно добавлявший брутальности в облик адвоката.

– Что с вами, господин Ротан? – как-то само-собой вырвалось у узницы.

– Всё в порядке, госпожа Юлиса, – пренебрежительно и даже несколько высокомерно махнул рукой Олкад, отводя в сторону глаза с покрасневшими белками.

Тут девушка обратила внимание на набрякшие под ними мешки, которые раньше она у своего защитника не замечала.

Почти прижавшись лицом к брусьям решётки, писец сделал ей знак приблизиться.

– Сто шестьдесят пять империалов, госпожа Юлиса, – еле слышно выдохнул он. – Прямо сейчас, не то будет поздно.

– Подождите немного, – только и успела прошептать арестантка, перед тем как к двери подошли эдил Акв и не посмевшая обогнать такого важного человека Риата с корзиной за плечами и амфорой в руке.

Едва не оттолкнув на секунду замешкавшегося адвоката, хмурый смотритель тюрьмы вставил ключ в прорезь замка.

– Заходи, – скомандовал он рабыне, но решительно пресёк попытку молодого человека войти вслед за ней. – Там без вас справятся.

Писец с тревогой посмотрел на узницу. В глазах его мелькнула тень паники. Арестантка ободряюще улыбнулась.

– Быстрее намывайтесь, – проворчал эдил. – Некогда мне тут с вами торчать.

– Я вас не задержу, господин Акв, – заверила Ника.

Под недоуменно-выжидательными взглядами сокамерниц она помогла невольнице снять корзину и достала оттуда свёрнутый кусок полотна.

– Помогите мне, – обратилась девушка к всё ещё пребывавшим в ступоре проституткам.

– А что делать, госпожа Юлиса? – растерянно спросила Вилпа.

– Подержите за концы, – попросила Ника.

– Это ещё зачем? – мгновенно насторожился эдил. – Что, я голых баб не видел?

– Тогда зачем вам ещё и на меня смотреть? – вымученно улыбнулась арестантка, предусмотревшая в своих планах подобное развитие событий.

– В самом деле, господин Акв, – вступил в разговор адвокат. – Стоит ли смущать девушку?

Собеседник презрительно фыркнул.

– Ноной и Артедой прошу вас позволить мне хотя бы до суда остаться свободным человеком, – голос узницы дрогнул, губы скривились, глаза заблестели. – И сохранить последние остатки чести...

Эдил заколебался.

– Ну куда я отсюда денусь? – умоляюще проговорила Ника, отчаянно выжимая слёзы и обводя рукой серые, мрачные стены.

Кажется, на этот раз у неё получилось. Видимо, сказался приобретённый за долгое путешествие опыт лицедейства и некоторые природные актёрские способности. Во всяком случае, смотритель тюрьмы, отвернувшись, досадливо махнул рукой.

Окрылённая первой пусть и совсем крошечной победой, арестантка, переведя дух, тут же развила кипучую деятельность.

Поставив сокамерниц лицом к решётке, она заставила их растянуть полотно так, чтобы сверху оставалась видна только её голова, а нижний край не доставал до пола всего сантиметров пять.

Действуя по заранее разработанному плану, Риата подхватила подол платья госпожи, одновременно вытаскивая из закреплённых на голени ножен кинжал.

Нашарив под материей завязки набитого деньгами пояса, невольница, повозившись, ловко разрезала узлы и стащила его вместе с одеждой, лишь пару раз оцарапав кожу хозяйки.

Если бы хмуро наблюдавший за ней эдил что-то заметил или хотя бы заподозрил наличие тайника, Ника наверняка осталась бы без денег. Даже присутствие адвоката не спасло бы её золото от конфискации. Да и проститутки, увидев пояс, могли сообразить, что рядом с ними всё это время находились большие деньги. И кто знает, какая блажь могла прийти в их дурные головы? Обиделись бы на то, что сокамерница их одурачила, и подняли бы шум. Просто так, из вредности.

Поэтому неудивительно, что взведённая, наподобие туго перекрученной пружины, девушка, оставшись обнажённой, абсолютно не ощущала царившего в камере холода.

Приняв от рабыни смоченную тёплой водой тряпицу, она торопливо протёрла себе лицо, шею, грудь, живот и вдруг буквально шкурой почувствовала пронзительный, буравящий взгляд Кирсы.

"Чего это с ней?" – настороженно удивилась Ника. Нижнее бельё, дабы ещё сильнее не смущать окружающих, она уже сняла ночью и теперь недоумевала: что же вызвало столь пристальное внимание проститутки? Неужели Кирса так бурно реагирует на пустые ножны на ноге? Но сокамерница смотрела куда-то выше.

"Одни педики кругом! – презрительно фыркнула про себя девушка. – Да лесбиянки. Ну ты смотри, как таращится?! Того и гляди слюни до полу пустит... Вот батман!"

Мысленно выругавшись, она инстинктивно дёрнулась, пытаясь отвернуться, но тут же сообразила, что точно такие же пятна у неё на боках и спине.

За последние дни тяжёлый пояс с деньгами, который арестантка носила не снимая, успел основательно натереть кожу. Именно на эти болезненно-розовые следы раздражения и уставилась Кирса, видимо, пытаясь сообразить: что же это такое?

Стараясь ни чем не выдать своего беспокойства, госпожа, тем не менее, знаком приказала невольнице поторопиться.

Понимающе кивнув, та отставила в сторону амфору и метнулась к корзине за новым платьем. Несмотря на явно неподходящую обстановку, Риата, перед тем как помочь хозяйке одеться, продемонстрировала ей обновку.

Как та и заказывала, новое платье смотрелось скромно. Привычный длиннополый фасон, узкий матерчатый пояс и короткие до середины предплечья рукава. Однако из-за добротной ткани оно не выглядело слишком убого, но, самое главное, на нём отсутствовали разного рода подозрительные пятна, и оно ещё не походило на прокрученную через мясорубку тряпку.

Оправив подол и ворохнув печами, примеряясь к необношенной одежде, Ника кивнула сокамерницам.

– Всё, отдайте сукно Риате.

Едва проститутки опустили импровизированную ширму, девушка с достоинством поклонилась насупленному смотрителю тюрьмы.

– Спасибо, господин Акв. Благодетельная Нона, покровительница слабых женщин, щедро вознаградит вас за такое благородство.

– Вы закончили? – хмуро поинтересовался эдил, хотя арестантка могла поклясться, что её слова явно пришлись мужчине по душе.

– Уже скоро, – заверила его Ника. – Надо только немного причесаться. Всё-таки я предстану перед лучшими людьми Этригии.

Криво усмехнувшись, собеседник демонстративно скрестил руки на груди, всем видом показывая, что долго ждать он не намерен.

Пока хозяйка любезничала с тюремным начальством, невольница, сложив полотно, постелила его на край лежанки, чтобы госпожа не испачкала новое платье.

Усевшись, девушка поставила корзину на колени и в то время, как рабыня расчёсывала грязные, слипшиеся волосы, отыскала прикрытые тряпками пояс и кинжал.

Не вынимая их, она осторожно разрезала остро отточенным лезвием кушак примерно напополам, аккуратно свернув каждую часть. Одну засунула поглубже, вторую оставила сверху.

Данные манипуляции приходилось проделывать под пристальным взглядом внимательных и недоброжелательных глаз, стараясь сохранять на лице спокойно-отрешённое выражение, хотя сердце работало со скоростью матричного принтера.

А вот её адвокат никак не мог скрыть охватившего его беспокойства. Он уже начал нервно топтаться на месте, словно школьник у закрытой кабинки туалета.

Поймав его бегающий беспокойный взгляд, подзащитная ободряюще улыбнулась. В ответ Олкад выразительно кивнул в сторону выхода.

– Поторопись! – прикрикнула Ника на невольницу. – Просто заплети косы и всё. Сейчас не время думать о красоте причёски.

– Слушаюсь, госпожа, – привычно отозвалась Риата.

Новая тёмно-коричневая накидка тоже выглядела более чем скромно, зато по размеру мало уступала плащу, закрывая плечи и спину.

Прикрыв голову, девушка, достав из корзины завёрнутые в тряпочку лепёшки и продемонстрировав их смотрителю тюрьмы, улыбнулась.

– Надеюсь, вы не будете возражать, господин Акв?

– Ешьте, – пренебрежительно махнув рукой, эдил уставился на торопливо собиравшую вещи рабыню.

Стараясь отвлечь от неё внимание, арестантка вежливо поинтересовалась:

– Как долго ещё ждать суда, господин Акв?

– Скоро начнётся, – усмехнулся собеседник. – Госпожа Юлиса... Или как вас там на самом деле?

– Так и есть на самом деле, господин, – заверила Ника.

Заскрипели петли, выпуская Риату, нагруженную полной корзиной и пустой амфорой. Пока смотритель тюрьмы возился с замком, невольница успела что-то шепнуть переволновавшемуся адвокату. Выслушав, тот с явным облегчением выдохнул и, коротко кивнув своей подзащитной, вытер выступивший на лбу пот.

При этом она успела заметить, что кисть правой руки выглядит слегка распухшей, а на костяшках пальцев содрана кожа.

"Ого! – усмехнулась про себя девушка. – Юрист, кажется, успел вчера с кем-то подраться. Надо бы как-нибудь аккуратно узнать: из-за меня или сам по себе?"

Оглядев на прощание узницу с ног до головы, эдил одобрительно хмыкнул. Едва смотритель и сопровождавшие его лица вышли, из глубины тюрьмы раздался зычный голос.

– Эй ты, богохульница! Чего это они к тебе припёрлись всей кучей?

Проигнорировав вопрос, Ника посмотрела на сокамерниц.

Наклонившись к самому уху подруги, Кирса что-то рассказывала, помогая себе движениями рук.

Глаза у Вилпы потихоньку лезли на лоб, а нижняя челюсть наоборот стремительно опускалась. Натолкнувшись на пристальный взгляд девушки, она быстро захлопнула рот, резко ткнув локтем приятельницу. Та замолчала и, зло ощерившись, втянула голову в плечи.

В этот момент любопытному заключённому ответили из соседней камеры.

– Эдил ей баню устроил, чтобы она на суд чистенькой пришла!

– Богачам везде хорошо, – поддержал разговор товарищей по несчастью третий голос. – Мы тут голодаем, а этой аристократке рабыня каждый день жратву таскала!

– Заплати, и тебе принесут! – насмешливо фыркнул четвёртый узник. – И баню со шлюхами устроят!

– Да хоть зад подставят! – поддержал первый.

Арестанты дружно заржали, хотя сквозь смех ясно слышалось горечь и обида.

Благополучно пропустив весь этот диалог мимо ушей, Ника, не спуская глаз с нахохлившихся проституток, чем-то похожих на приготовившихся к прыжку облезлых, помойных кошек, нашарила присыпанный соломой кинжал.

– Чего это с вами? – растянула она губы в подобие улыбки. – Лучше съешьте лепёшки, пока на суд не повели. Я так понимаю: кормить нас здесь больше не будут?

– Нет, госпожа Юлиса, – настороженно усмехнулась Вилпа.

– Тогда тем более надо поесть, – наставительно проговорила Ника, и поставив ногу на край лежанки, приподняла подол, демонстрируя закреплённые на ноге ножны.

– Ловко придумано, – одобрительно кивнула Кирса. – А стражники знают?

– Хочешь им рассказать? – вскинула брови девушка.

– Почему бы нет? – проститутка встала, с наглым вызовом глядя на сокамерницу. – И про оружие, и про то, что ты под платьем прятала.

– Так чего эдилу не сказала? – издевательски усмехнулась путешественница, уже догадавшись, что шлюха не выдала её из-за элементарной трусости. Видимо, в уголовной среде любого из миров не поощряется открытое сотрудничество с властями, и другие заключённые могли неправильно понять благородный порыв уличной жрицы продажной любви.

Вернув клинок в ножны, Ника аккуратно оправила платье.

– А сейчас поздно. Дорога жертва к празднику.

– Так у тебя там в самом деле что-то было? – ошарашенно охнула Кирса, переглянувшись с Вилпой.

– Может было, – тем же тоном ответила девушка. – А может нет? Теперь-то какая разница?

Не сказав больше ни слова, она аккуратно присела на краешек лежанки и приготовилась терпеливо ждать. Узники всё ещё лениво переговаривались, жалуясь на богатеев, аристократов, начальников и всеобщую несправедливость жизни.

Сокамерницы жадно лопали лепёшки, бросая в сторону Ники взгляды, где явная злоба мешалась со скрытым восхищением. А арестантка мысленно готовилась к предстоящей схватке. И пусть оружием в ней послужат не кинжал и копье, а ум и находчивость, от этого она не перестанет быть менее опасной.

Как часто случается в подобных случаях, ожидание тянулось нестерпимо медленно, но тем не менее девушка вздрогнула от неожиданности, когда вновь хлопнула входная дверь, наполнив тюрьму лязгом доспехов и грубыми голосами.

Вытянувшись в струнку, она напряжённо прислушивалась к происходящему. Судя по всему, перед тем как вести на суд, узников связывали, а подобная перспектива не могла не настораживать.

Слух её не подвёл. Когда за решёткой опять появился эдил, на этот разв сопровождении стражников и незнакомца с унылой физиономией в коричневом плаще, сокамерницы дружно, как по команде, посмотрели на Нику, словно уступая ей право первой покинуть их общее узилище.

– Вы называете себя Никой Юлисой Терриной? – даже голос у неизвестного оказался какой-то тусклый, как лицо.

– Я и есть Ника Юлиса Террина.., – гордо вскинула голову девушка, с удовлетворением отметив, что не только тюремщики, но и ещё какое-то несомненное начальство обратилось к ней на "вы".

– Выходите, – не дослушав, скомандовал собеседник.

Противно заскрипели петли, и узница, пригнувшись, вышла из камеры.

– Я, претор Попм Курий Аст, обязан препроводить вас на на форум славного города Этригии, где справедливый суд рассмотрит предъявленные вам обвинения в нарушении закона об умиротворении Дрина. Вам понятно?

– Да, господин Курий, – кивнула арестантка, слегка заворожённая такой торжественностью.

– Вяжите её, – скомандовал претор.

Глянув ему за спину, где стражники уже вели к выходу узников из соседних камер, Ника послушно вытянула вперёд сложенные руки. Один из тех, кто четыре дня назад лишил её кошелька, ловко обвязал запястье толстой грубой верёвкой.

Подобную процедуру проделали и с проститутками. Только к ним претор обращался на "ты" и обвинил в непристойном поведении.

Связанных сокамерниц вывели во двор, где их горячо и громко приветствовали товарищи по несчастью. Их заросшие щетиной грязные рожи расплывались в похотливых улыбках, слезящиеся от яркого солнца глаза раздевали арестанток, а щербатые рты щедро несли похабщину.

Впрочем, самых говорливых быстро заставили заткнуться стоявшие вокруг стражники с короткими копьями.

Один из них толкнул в плечо на секунду замешкавшуюся путешественницу.

– Ну, чего встала?

Нике очень не хотелось толкаться среди грязных, одетых во вшивые лохмотья вонючих мужиков, вот только её желание никого не интересовало.

Стоило девушке встать возле них, как рядом тут же оказался Сухан и прошипел на редкость противным голосом:

– Думаешь, чистое платье защитит твою задницу от кола? Или ты хочешь получить его в другое место, и поэтому подмылась?

– Заткнись, лагир, – презрительно фыркнула девушка. – В твоей заднице столько всего побывало, что любой кол будет болтаться, как ведро в колодце.

– Зато тебе в диковинку будет, ослица беременная! – мерзко хихикнув, парнишка попытался сдёрнуть с неё покрывало.

Та отшатнулась и едва не налетела на Кирсу.

– Чего на людей бросаешься, меретта подзаборная? – зло фыркнув, проститутка болезненно ткнула в бок бывшую сокамерницу.

– А ну стоять, обезьяны облезлые! – рявкнув, стражник звонко приложился древком копья к спине представительницы древнейшей профессии.

Зашипев рассерженной кошкой, Кирса попыталась втянуть голову в плечи. А Ника, все эти дни подкармливавшая проститутку, лишний раз убедилась в бессмысленности расчёта на человеческую благодарность.

Претор Курий, обменявшись на прощание со смотрителем тюрьмы парой слов, накинул на плечо сумку с документами и зашагал к воротам, даже не глядя на арестантов.

– Пошли! – скомандовал стражник, в котором путешественница узнала мнимого Курция Таила Пипа, принявшего якобы на хранение её кошелёк. Встретившись с ней взглядом, тот нагло усмехнулся.

"Козёл!" – скорбно поджав губы, подумала девушка, отворачиваясь и предоставляя ему возможность продолжать гордиться своим умом и сообразительностью.

В воротах вновь непонятно как оказавшийся у неё за спиной Сухан попытался сбить Нику с ног. Но будучи настороже, та с силой толкнула юношу на стражника, который тут же ударил его тупым концом копья в бок.

– Куда прёшь, гниль помойная!

– Ну, меретта, всем богам молись, чтобы мы на один рудник не попали! – процедил сквозь зубы малолетний правонарушитель. – Там я тебе матку через глотку вырву!

– Это тебе, сопляк, надо небожителей благодарить, что у меня руки связаны, – насмешливо фыркнула девушка, на которую уже давно не производили впечатление ни грозно выпученные глаза, ни громогласные угрозы.

Содержание ответа и его тон явно озадачили правильного пацана, который тут же замолчал, потирая ушибленный бок.

– Ловко она тебя, Сухан, – хрипло рассмеялся узник в вытертой овчиной безрукавке поверх двух рваных туник. – А ещё хвалился, будто драться умеешь.

Кто-то рассмеялся. Парнишка огрызнулся, послав всех к Такере. Но большинство арестантов, казалось, совсем не заметили этого маленького междусобойчика. После того, как они покинули тюремный двор, их поведение разительно переменилось. Мужчины разной степени зрелости шли молча, казалось, полностью погрузившись в свои думы. Даже Кирса с Вилпой притихли, время от времени ёжась то ли от холода, то ли от невесёлого предчувствия.

Мерно шагавшая по улицам Этригии процессия вызывала нешуточное любопытство прохожих. Причём Ника сразу сообразила, что именно она больше всего притягивала взоры горожан. Люди показывали пальцем на неё, тихо переговаривались. Какая-то женщина в цветастой накидке, выслушав свою спутницу с крысиным лицом записной сплетницы, охнула, прикрыв рот рукой, и уставилась на узницу расширенными от ужаса глазами.

Та надвинула покрывало на глаза. Несмотря на успокоительные слова Ротана, перспектива угодить на рудники уже не казалась такой туманной.

"От кола он, может, меня и отмажет, – с тревогой думала попаданка. – А вот загреметь на каторгу – вполне возможно".

Мелькнула шальная мысль о побеге. Пусть руки связаны, но ноги свободны, а арестантов столько раз проводили мимо узких, терявшихся в глубине квартала переулков. Ей бы только на пару минут оторваться от погони, а там можно разрезать верёвки и затеряться в большом городе.

"Который я совсем не знаю", – горько вздохнула Ника, понимая полную бесперспективность подобного плана. Чудо само по себе – явление достаточно редкое. Но даже если допустить, что оно случится дважды, и ей не только удастся скрыться от стражников, но и добраться до дома Асты Бронии, вряд ли та захочет ей помочь. Одно дело подыскать адвоката за чужие деньги, и совсем другое – прятать беглую преступницу.

Занятая грустными мыслями девушка не заметила, как их скорбное шествие приблизилось к форуму. В уши мягко, но настойчиво влезал многоголосый шум, а в конце улицы показалась заполненная людьми площадь.

Хмурясь, горожане расступались перед бодро шагавшим претором, невольно выстраиваясь в две шеренги, образуя коридор, по которому двигались стражники и связанные по рукам арестанты. Мужчины, из которых в основном и состояла толпа, также тыкали в сторону Ники пальцами, таращась сотнями любопытных, осуждающих и просто равнодушных глаз.

Вдруг девушке показалось, как чей-то взгляд полыхнул чистейшей, неподдельной ненавистью, и над притихшим форумом раздалось пронзительное:

– Богохульница! Мерзавка! Потешаться над нами вздумала?! Сколько рудокопов теперь погибнет из-за тебя!?

Немолодой человек в заплатанном плаще, покраснев и выпучив налитые кровью глаза, надрывался, потрясая над лохматой головой сжатыми кулаками:

– Казнить её! На кол, чтобы другим неповадно было!

– На кол! – дружно поддержали крикуна зеваки. – Смерть потаскухе!

Ника с трудом удержалась, чтобы по примеру Кирсы не втянуть голову в плечи.

– Не дадим чужакам позорить Этригию! – внезапно грянуло совсем рядом, и в её сторону устремилась сутулая фигура, показавшаяся удивительно знакомой.

– Прости, владыка Дрин! – верещала Калям. – Отомщу я за поругание твоё!

Стражник попытался остановить безумную старуху, но на пути у него вдруг оказался мужчина в меховой безрукавке поверх серой туники с рукавами, а другого охранника схватил за копьё молодой парень с горящими глазами истинного правдоруба.

Арестантка шарахнулась в сторону, только сейчас заметив блеснувшее в руке бывшей сокамерницы лезвие. Не зная, что ещё предпринять, девушка в отчаянии сорвала с головы покрывало и швырнула в лицо Калям.

Люди вокруг заорали, словно футбольные фанаты на финале кубка чемпионов.

Полоумная старуха замешкалась от неожиданности. Да и прожитые годы резвости не добавляли, так что стражник успел вырвать оружие из цепких пальцев юноши и, не задумываясь, ткнул тупым концом в спину Калям.

Тоненько, по-заячьи завизжав, она неестественно выгнулась, и тут Нику сзади кто-то с силой толкнул прямо на неё. Глаза фанатичной почитательницы владыки подземного царства вспыхнули радостью.

Но девушка успела подставить под удар связанные руки. Тонкое, сточенное лезвие рассекло верёвку, попутно вспоров кожу на обратной стороне ладони.

В этот момент рассвирепевший стражник вонзил копьё в спину издавшей победный клич Калям. В горле старухи заперхало. Она ещё раз взмахнула рукой с зажатым в сухоньком кулачке ножом. Но с губ на подбородок уже поползла кровавая пузырящаяся пена. Выцветшие от времени глаза несчастной женщины прояснились, делая её чем-то похожей на обиженного ребёнка.

Это оказалось настолько неожиданно, что Ника едва не попыталась поддержать бывшую сокамерницу, когда ноги той подломились в коленях.

Опомнившись, девушка отвернулась, напоровшись на насмешливо-презрительный взгляд Сухана. Видимо, этот поганец и толкнул её на нож.

Кругом стоял невообразимый ор. Люди кричали, размахивали кулаками. Кто-то склонился над застывшей в неестественной позе Калям. Претор метался, пытаясь восстановить какое-то подобие порядка.

Повинуясь его командам, стражники согнали арестантов в кучу, оградив их копьями, как барьером. Путешественница почувствовала, что не может позволить себе упустить такой подходящий момент. Лошадиная доза адреналина заставила кровь бурлить, словно только что раскупоренное шампанское. Не обращая внимание на боль и кровотечение, девушка разорвала уцелевшие волокна верёвки и, развернувшись, ударила стоявшего слева Сухана.

В своё время Наставник заставлял её многократно отрабатывать данный приём. Изначально он предназначался для вооружённой кинжалом руки. Но удар и простым кулаком по печени получился очень болезненным.

Вскрикнув, парнишка стал заваливаться на мостовую, а Ника, достав из-за пояса свёрнутый льняной платочек, принялась торопливо перевязывать рану.

– Возьми, – вдруг услышала она над ухом. – Прикройся.

Тот самый конвоир, кто лишил её кошелька, протягивал поднятую накидку. Заметив, что руки арестантки свободны, он резко насторожился.

– Это не я! – поспешила оправдаться девушка. – Старуха хотела порезать ножом, я защищалась. Вот она по верёвке и полоснула.

– Господин Курий! – крикнул добросовестный стражник, глядя, как собеседница поспешно накидывает покрывало. – Тут одна развязалась!

–Кто такая? – раздражённо отозвался претор.

Он с мрачно-унылой физиономией выслушивал гневную речь представительного мужчины в белом плаще.

Путешественница узнала одного из тех магистратов, которых она видела на ступенях базилики, и к кому по глупости обратилась за помощью в свой первый день пребывания в Этригии.

Глянув на узницу, продолжавшую аккуратно бинтовать раненую кисть, стражник, поколебавшись, ответил:

– Госпожа Юлиса.

Первый раз назвав её по фамилии.

С тоской глядя вслед гордо удалявшемуся члену городского совета, претор раздражённо махнул рукой.

– Некогда нам возиться. Пусть так идёт. Ты там приглядывай за ней.

– Да, господин Курий, – кивнул конвоир, перехватывая копьё, и скомандовал, словно стараясь задеть арестантку напускной строгостью.

– Шагай!

Скромно потупив взор, девушка пошла вслед за то и дело оглядывавшимися проститутками. Своим нарядом и свободными от пут руками Ника стала привлекать ещё больше внимания. Решив воспользоваться этим, она придерживала зверски болевшую кисть так, чтобы окружающие могли как следует рассмотреть стремительно пропитывавшуюся кровью повязку.

Негромкий ропот толпы прорезал пронзительный женский крик:

– Мама! Где мама?! Мамочка!

Расталкивая сгрудившихся зевак, к лежащему на мостовой телу Калям устремилась женщина в синем шерстяном плаще и сбитой на плечи накидке.

– Что же ты наделала, мамочка?! – заломив руки, дочь рухнула на колени перед матерью, и упав ей на грудь, разрыдалась.

Буквально через несколько секунд рядом очутился встрёпанный супруг, заботливо придерживавший правой рукой привязанный к поясу кошелёк. Наклонившись к жене, он что-то горячо зашептал, оглядываясь по сторонам. Прежде, чем зрители бесплатного представления заслонили его от глаз Ники, та успела заметить на его лице выражение нескрываемого облегчения.

Судьи терпеливо дожидались обвиняемых за длинным столом перед колоннадой базилики. Ступени, ведущие ко входу в главное общественное здание Этригии, были свободны, но перед ними толпились многочисленные зеваки, собравшиеся поглазеть на процесс.

Повинуясь окрику претора Курия, люди расступились, пропуская на сцену главных действующих лиц предстоящего представления.

По сторонам широкой лестницы архитектор расположил площадки с каменными чашами светильников. Арестантов подвели к правой платформе, возле стены которой они и расселись. Только Ника осталась стоять, лишь время от времени опираясь плечом о каменную кладку. Помня об аристократическом положении, она всячески старалась выделись себя из общей массы обвиняемых, твёрдо решив оставаться на ногах всё время процесса.

– Богохульница! – вновь донеслось из толпы. – Казнить её! На кол! Только так великий Дрин простит нас!

Впрочем, кричали натужно, без огонька, словно отрабатывая не слишком щедрую оплату. Видимо, поэтому призывы не получили поддержки со стороны горожан. Более того, на горлопанов, мешавших следить за процессом, кое-где громко зашикали.

Тут Нику кто-то окликнул:

– Госпожа Юлиса!

Чуть повернув голову, она увидела широко улыбавшегося Ротана и выглядывавшую у него из-за плеча Риату. Судя по сияющей физиономии адвоката, тот пребывал в полной уверенности в благополучном исходе дела, а вот рабыня смотрела на госпожу с тоской и сочувствием. Поймав взгляд девушки, молодой человек энергично кивнул.

"Золото взяли, – сделала логический вывод арестантка. – Теперь только бы не кинули. Чего доброго, отправят на рудники – тогда плакали наши денежки. И жаловаться не пойдёшь. Вот батман".

Убедившись, что его поняли, Олкад куда-то исчез, а невольница осталась. Прижав к груди небольшую корзину, она только отступила в глубь толпы, освобождая место впереди для самых любопытных.

Девушка взглянула на судей.

"Ну, и кому из них достались мои империалы? Одному магистрату или он с преторами поделился?"

Высокий, пожилой мужчина со строгим, обрюзгшим лицом задумчиво смотрел куда-то поверх голов зрителей. В кресле с высокой спинкой, прикрытый плащом, отороченным серебристым белым мехом, он словно олицетворял собой солидность и респектабельность. Со стороны казалось невероятным, что человек такой благообразной внешности способен взять у беззащитной девушки последние деньги.

Преторы по бокам смотрелись далеко не так импозантно. Один – молодой, вертлявый, – то теребил завязки плаща, то поправлял украшенную зелёными камешками пряжку, одновременно вертя головой и болтая с угодливо склонившимся перед ним мужчиной в длинном, подбитом серым мехом плаще.

Второй – старше и солиднее, – лениво перебирал исписанные листки, казалось, не обращая никакого внимания на происходящее.

Кроме документов и бронзовой чернильницы на столе расположились серебряный гонг, величиной с хорошую суповую тарелку, и странный агрегат, состоящий из ярко начищенной медной воронки и стоявшей под ним миски литра на два.

Попаданку несколько удивило присутствие этих предметов, в её понимании не имеющих никакого отношения к судопроизводству.

Всё разъяснилось при рассмотрении первого же дела.

Некий пожилой, благообразного вида лавочник утверждал, что мужчина, куковавший в тюрьме с первого дня дриниар, украл у него рулон материи.

Назвавшись грузчиком, подсудимый вызвал смех и улюлюканье зрителей, видимо, посчитавших его обычным бродягой. Но поскольку ткани у подсудимого не обнаружили, не нашлось и свидетелей, готовых подтвердить обвинение; в итоге одни слова выступили против других.

Торговец на адвоката тратиться не захотел, а грузчик явно не имел для этого средств, поэтому они обменялись гневными речами. Каждый по мере сил доказывал свою правоту, обращаясь к богам и судьям. Причём, выступать оратор имел право столько времени, за сколько сочившаяся по каплям вода перетекала из воронки в миску.

Очевидно, речь лавочника показалась суду более убедительной, и грузчика отправили на каторгу. Как с нарастающей тревогой поняла Ника, каких-либо сроков наказания не объявили, из чего напрашивался пугающий вывод, что несчастный проведёт в руднике остаток своих дней.

Следующим судили Сухана. Суть обвинений высказал претор Помп Курий Аст. Громким, хотя и по-прежнему скучным голосом он поведал о том, как этот милый юноша забрался в чужую квартиру, а обнаружив там полуслепую старушку, забил её до смерти медным светильником. Прибежавшие на крик соседи попытались схватить малолетнего налётчика, но тот сумел скрыться и лишь перед праздниками попался стражникам.

Полностью оправившись от удара Ники, юноша горько плакал, размазывая слёзы по грязным щекам, пытаясь доказать свою невиновность, уверяя, что его с кем-то спутали. В ответ претор пригласил из толпы двух свидетелей, поклявшихся именем Цитии, богини правосудия, в том, что именно этого мальчика они застали в чужой квартире, где убили старушку, и участь Сухана была решена.

Услышав приговор, юноша рухнул на колени, и вереща, как недостряленный заяц, огласил форум громогласными клятвами в своей невиновности и мольбой о пощаде.

Досадливо морщась, магистрат Проб Фаб Лиса лениво махнул рукой. Тут же вспомнив о своих обязанностях, стражники подхватили воющего паренька и потащили вниз по лестнице. Люди на площади расступились, провожая малолетнего убийцу злобными криками и улюлюканьем.

"Вот тебе и рудник, – не смогла удержаться от мысленного комментария Ника. – На колу сдохнешь, подонок!"

Очередной обвиняемый честно признался в попытке ограбления винной лавки, попросив суд принять во внимание состояние опьянения и горячее желание продолжить празднование первого дня дриниар.

Учитывая смягчающие обстоятельства, его приговорили к двадцати ударам плети. Следующий подсудимый получил тридцать плетей за пьяный дебош на форуме.

Постепенно очередь дошла и до сокамерниц Ники. Едва секретарь или глашатай выкрикнул их имена, пылавший служебным рвением стражник схватил поднявшихся на ноги проституток под мышки и почти поволок их вверх по лестнице, остановившись примерно на полпути до верхней площадки, так чтобы их могли хорошо рассмотреть с площади. Кирса и Вилра тихо поскуливали, дрожа то ли от страха, то ли от холода, видимо, всячески стараясь вызвать у зрителей жалость. Но судя по насмешливым выкрикам, горожане сочувствовать им явно не собирались.

Обвинителем опять выступил претор. Неожиданно судьи, до этого безучастно слушавшие мерно журчавшую речь Курия, встрепенулись. Подавшись вперёд, Кост Упилий Фак обменялся тревожными взглядами с Ресом Лунием Бутом, а магистрат плотнее сжал губы, став ещё суровее на вид.

По толпе зрителей прошло какое-то движение. Люди торопливо расступились, и Ника увидела торжественно вышагивавшего Клеара в коротком тёмно-синем плаще поверх знакомого чёрного балахона.

Остановившись у нижней ступни лестницы, верховный жрец храма Дрина, опираясь на посох, мрачно уставился на девушку тёмными, глубоко сидящими глазами. Небольшая свита из пяти-шести человек, развернувшись полукругом, словно отделила его от прочих горожан. При этом их насупленные рожи не предвещали обвиняемой в святотатстве ничего хорошего.

По форуму как будто прошла какая-то невидимая волна. Люди стали возбуждённо переговариваться. Кто-то из задних рядов начал чересчур активно пробираться вперёд. То тут, то там вспыхивали перебранки, грозившие перерасти в драки.

– Тихо! – загромыхал над площадью голос Проба Фаба Лиса. – Уважайте свой суд, граждане славной Этригии.

Нужные слова, произнесённые в точно угаданный момент с необходимой интонацией, произвели надлежащий эффект.

Едва шум утих, претор вновь с самого начала зачитал текст обвинения Кирсы и Вилпы в непристойном поведении, выразившемся в чрезмерном приставании к мужчинам.

Понимая всю бессмысленность, проститутки не упорствовали в отрицании, и выслушав приговор суда, назначивший им по пятнадцать плетей, с плачем покинули форум под конвоем всего одного стражника.

Олкад, машинально поправив плащ, зачем-то разгладил несуществующую складку на тунике. Ему давно не приходилось выступать на публике, поэтому он с удивлением ощутил нешуточное волнение. И это после нескольких процессов, блестяще проведённых в столичных судах!

После того, как двух приставучих щлюх приговорили к наказанию плетьми, магистрат Проб Фаб Лис о чём-то долго совещался с преторами и секретарём.

Горожане на форуме уже начали проявлять признаки нетерпения, когда глашатай, вальяжно кивнув, отошёл от стола и, окинув притихшую площадь орлиным взглядом, громогласно объявил:

– На суд вызывается господин Клеар, верховный жрец храма Дрина, для оглашения обвинения, выдвинутого им против неизвестной женщины, называющей себя...

Сделав вид, будто что-то позабыл, секретарь взглянул на висевшую на поясе навощённую дощечку.

– Никой Юлисой Терриной!

Предчувствуя интересное развлечение, зрители довольно загомонили.

Выступивший из толпы преосвященный торжественно поднялся по лестнице, остановившись всего лишь в двух ступенях от стола судей. Резко развернувшись, так что полы короткого плаща взметнулись за спиной, словно вороновы крылья, он звонко ударил металлическим наконечникам посоха по камню и мрачно оглядел притихшую площадь.

В этот миг спокойно стоявшая у стены Юлиса, не дожидаясь разрешения или приказа, внезапно зашагала вверх по лестнице с таким гордым и независимым видом, словно позади неё стоял не застывший от подобной наглости конвой, а по меньшей мере верные телохранители.

Остановившись на полпути, она отвесила лёгкий поклон судьям, после чего, обернувшись, повторила его, обращаясь к горожанам.

"Настоящая аристократка! – охнул в восхищении Олкад. – Даже перед судом не забывает о достоинстве своего рода!"

По толпе пробежали удивлённые и недовольные восклицания. Видимо, подобное поведение понравилось далеко не всем.

Старательно делая вид, будто ничего не случилось, секретарь, прокашлявшись, выкрикнул:

– Есть ли здесь тот, кто возьмёт на себя защиту обвиняемой?

Все прошлые подобные призывы оставались без ответа, но сейчас второй писец рудника "Щедрый куст" решительно шагнул вперёд, не очень вежливо оттолкнув плечом невесть откуда взявшегося впереди горожанина.

– Найдётся! – гордо заявил начинающий юрист. – Я, Олкад Ротан Велус – свободный гражданин Империи, берусь отстоять доброе имя госпожи Ники Юлисы Террины!

Члены суда обменялись короткими, неслышными репликами, и магистрат сделал приглашающий жест рукой.

– Прошу, господин Ротан.

Поднявшись по лестнице, адвокат, нимало не смущаясь, остановился на одной ступени с верховным жрецом, смело, хотя и не без некоторой внутренней робости, встретив его мрачный, красноречиво обещавший большие неприятности, взгляд.

Словно напоминая о вчерашнем происшествии, заболела разбитая кисть правой руки, и молодой человек машинально прикрыл её левой.

– Господин Клеар, – обратился к преосвященному Опт. – Расскажите суду суть ваших обвинений.

При этих словах секретарь торопливо наполнил водой воронку из стоявшего возле ножки стола кувшина. Капли звонко забарабанили по дну пустой миски, ясно давая понять верховному жрецу, что "его время пошло".

Однако тот почему-то не торопился и, выждав несколько секунд, неожиданно заявил:

– Полагаю, что для начала суд обязан выяснить личность женщины, чей сознательный проступок способен принести жителям Этригии неисчислимые бедствия. Попирая законы Империи и священные обычаи наших предков, эта безнравственная особа присвоила себе чужое имя, опозорив древний, всеми уважаемый род и совершив тем самым ещё одно тяжкое преступление. Поэтому к обвинению в святотатстве я добавляю самозванство!

Он оглядел начинавший волноваться форум.

Воспользовавшись паузой, Олкад закричал, наплевав на очерёдность:

– Ложь! У господина Клеара нет никаких оснований называть мою подзащитную самозванкой!

– Ещё скажи, что она действительно Юлиса! – презрительно скривился верховный жрец.

– А вы можете доказать обратное? – огрызнулся адвокат и затараторил. – Госпожа Юлиса ни коем образом не пользовалась своим именем для причинения ущерба кому-либо из жителей Этригии или...

– Тихо! – властно оборвал его магистрат. – Ещё раз нарушите порядок ведения, я наложу запрет на ваше участие в процессе.

– Простите мою несдержанность, господин Фаб, – смиренно покаялся писец, с удовлетворением отметив, что миска под часами наполнена уже наполовину.

– Мы не имеем права игнорировать столь вопиющее нарушение закона и попрание норм общественной морали! – продолжал обличать Клеар. – Поэтому обвиняемая обязана понести суровое и справедливое наказание не только за святотатство, способное вызвать праведный гнев владыки недр, но и за преступное использование чужого имени.

Он говорил о том, что горожане должны дорожить теми особыми отношениями, которые сложились у них с грозным и непостоянным богом-покровителем, и о том, как легко потерять благорасположение Дрина. Однако, так и не сказал, что же такого страшного натворила Ника Юлиса Террина.

Едва в миску упала последняя капля, секретарь ударил медной палочкой в гонг, давая знать, что время выступления обвинителя закончилось.

Послушно умолкнув, верховный жрец замер, словно статуя, устремив взгляд к горизонту.

Оценивая его речь, Олкад отметил, что та составлена по всем правилам ораторского искусства, а сам Клеар кроме того виртуозно владеет голосом: где-то повышая его почти до крика, а иногда затихая настолько, что стоявшие в задних рядах невольно тянули шеи, стараясь лучше расслышать.

Тем не менее, писцу показалось, что большого впечатления на горожан выступление верховного жреца не произвело. Раздалось всего несколько одобрительных выкриков, кто-то один потребовал казнить богохульницу. Однако большинство недоуменно переглядывались. Похоже они явно рассчитывали на что-то более захватывающее.

Адвокат воспрянул духом. Теперь его очередь говорить. Вот только магистрат почему-то жестом остановил секретаря, готового залить в воронку новую порцию воды, и обратился к обвиняемой:

– Как ваше имя, госпожа?

– Ника Юлиса Террина, – звонко отчеканила девушка, смело глядя ему в глаза. – Дочь Лация Юлиса Агилиса из рода младших лотийских Юлисов.

– Кто сможет это подтвердить? – продолжал расспрашивать Фаб.

– Письма моего отца к нашим родственникам в Радле, – ответила подсудимая. – И его фамильный перстень.

– А где сейчас ваш отец? – неожиданно поинтересовался претор Кост Упилий Фак. – Почему его нет с вами?

– В Некуиме, – спокойно пояснила Ника. – Он слишком стар и болен для путешествия через океан.

Верховный жрец храма Дрина рассмеялся. Но его почти никто не услышал из-за прокатившегося по площади гомона: кто-то свистел, кто-то выкрикивал ругательства, кто-то громогласно хохотал во весь голос.

Поморщившись, магистрат что-то сказал секретарю, и тот несколько раз ударил в гонг. Резкий, дребезжащий звон заставил толпу притихнуть.

– Да отыщется ли здесь хотя бы один разумный человек, готовый поверить в эти россказни?! – воздев руки к небу, патетически вскричал Клеар.

– Я! – счёл своим долгом отозваться Олкад, вызывая новый шум среди зрителей.

Вновь зазвенел гонг, настоятельно требуя тишины.

– Мне приходилось слышать, будто в Западном океане есть остров с таким названием, – медленно проговорил судья, и его сухие губы чуть дрогнули, обозначив насмешливую улыбку. – Но как там оказался Лаций Юлис Агилис?

Гомон на площади резко прекратился. Особо ретивых крикунов соседи успокоили тычками. Все уставились на обвиняемую в ожидании ответа.

Даже адвокат с удивлением почувствовал, что невольно затаил дыхание, хотя уже прекрасно знал печальную историю сына сенатора Госпула Юлиса Лура.

Однако сообразив, что ничего нового не услышит, молодой человек начал рассматривать лица горожан, стараясь определить: какое впечатление производит на них рассказ госпожи Юлисы.

Образованные жители Этригии не могли не знать о заговоре Квитуна и тех репрессиях, что обрушились на его участников. Да и многие простые горожане могли слышать эту историю. Наверное, поэтому Олкаду казалось, что судьи и собравшиеся на площади люди с нарастающим волнением слушали девушку.

– ... Понимая, что даже на Западном побережье ему не укрыться от гнева Императора, и не желая становиться причиной раздора между Радлом и Канакерном, отец попросил одного морехода отвести его с супругой как можно дальше от цивилизованных земель, – спокойно и размеренно говорила Ника. – Но только не в те места, жители которых отличаются особой кровожадностью. И тогда Вотунис Картен переправил моих родителей в Некуим.

Едва рассказчица прервалась, чтобы сделать очередной вдох, верховный жрец, видимо, заметив, что обвиняемая начинает вызывать сочувствие у горожан, поспешил её прервать:

– Чем ты можешь это доказать?

Ответ Юлисы заставил адвоката вздрогнуть.

– Я вернулась, проделав такой долгий, полный опасности путь не для того, чтобы доказывать что-то вам, господин Клеар!Я хочу обрести родину, разлука с которой невыносимо мучительна для любого из Юлисов и любящих родственников. А им мой отец написал письма и велел передать слова последнего прощания!

– Вы бросили его умирать в чужой земле?! – неожиданно громко проворчал претор Упилий. – Одного среди дикарей! Кто проводит его последний вздох, зажжёт погребальный костёр и принесёт жертву богам?

Тут же секунду назад зачарованно внимавшая девушке толпа неодобрительно заворчала, словно очнувшийся после зимней спячки медведь в далёких северных лесах. Тонкие губы преосвященного скривились в довольной улыбке.

– Я сделала так, как обязана поступить любая радланская девушка! – Ника гордо вскинула голову, но глаза её заблестели от еле сдерживаемых слёз.

– Я исполнила волю своего родителя! – почти выкрикнула она. – Хотя больше всего на свете мне бы хотелось остаться с ним и покоить его старость.

Олкад почувствовал, как после этих слов спазм невольно сжал горло. С каждой новой встречей госпожа Юлиса нравилась ему всё больше и больше. Он даже начинал испытывать к ней что-то вроде благоговения.

Столь прочувственное заявление впечатлило не только его одного. Форум одобрительно зашумел, а стоявшие в первых рядах горожане важно закивали, всем видом демонстрируя полную поддержку слов обвиняемой.

Встревоженный верховный жрец Дрина тут же перешёл в наступление.

– Слышите, граждане?! Она даже не скрывает, что ей нечем подтвердить свои лживые россказни! Совершенно ясно, что перед нами обычная мошенница и самозванка! В довершение уже совершённых преступлений она намеревалась втереться в доверие к лучшим людям Империи! Именно поэтому суд должен покарать её не только за святотатство, но и за самозванство, которое та даже не пытается замолчать!

Адвокат напрягся. Становилось очевидно, что Клеар, понимая зыбкость своей позиции, старается увести суд в сторону, сконцентрировав его внимание на обвинении Ники в присвоении чужого имени.

"Неужели они с ним согласятся?" – озабоченно думал молодой человек, с тревогой глядя на членов суда и вспоминая, как едва оказавшись за воротами тюрьмы, чуть не вырвал из рук рабыни госпожи Юлисы глухо звякнувший матерчатый свёрток. Сейчас Олкад понимал, что это был пояс с деньгами, который та носила под платьем всё это время. Но тогда писца это совершенно не интересовало.

Ругаясь, он с трудом дождался, пока невольница, разорвав какие-то нитки, аккуратно отсчитала сто шестьдесят пять золотых монет. Спрятав деньги в заранее припасённый кошелёк, он почти бегом отнёс их терпеливо поджидавшему за углом Мету Фулию Хобу.

После этого адвокат пребывал в полной уверенности в благоприятном решении суда. Однако теперь, наблюдая, как Фаб и преторы с благожелательным вниманием слушают разглагольствование обвинителя, писца начали терзать смутные сомнения.

"Неужто я совершенно напрасно заплатил этому прохиндею такую прорву денег? – едва не взвыл от обиды писец. – О громовержец Питр – царь богов, порази своей молнией мошенника и негодяя Мета Фулия! О Семрег – вестник бессмертных, куда катится этот мир?! О Канни – хозяйка удачи, куда ты меня привела? В этой дыре даже взятку нельзя дать по-хорошему!"

К счастью, вскоре выяснилось, что он слишком плохо думал о родственнике своего соседа по дому. Едва верховный жрец умолк, истощив фонтан красноречия, магистрат вкрадчиво поинтересовался:

– У вас есть свидетели или какие-то иные доказательства самозванства обвиняемой?

И воспользовавшись минутным замешательством собеседника, предложил:

– Тогда перейдём к выдвинутому вами обвинению в святотатстве.

– Если есть что сказать, то говори, какой закон она нарушила! – неожиданно выкрикнул кто-то. – А нет – так помалкивай!

На какой-то миг над форумом повисла удивлённо-напряжённая тишина. Люди в передних рядах недоуменно оглядывались, стараясь рассмотреть нахала, дерзнувшего столь непочтительно обращаться к верховному жрецу главного городского святилища. Но уже очень скоро по заполненной народом площади прошёл разноголосый гул, в котором Олкад с удовлетворением расслышал нотки одобрения. Очевидно, какая-то часть зрителей успела проникнуться симпатией к обвиняемой и теперь желала услышать нечто более конкретное о её преступлениях.

А вот то, что она выдаёт себя за родственницу известных аристократов, похоже горожан как-то не особенно заинтересовало. Возможно потому, что Юлисы не пользовались большой известностью в Этригии. Не имели они в этих местах земельных владений и сколько-нибудь значительной собственности, принадлежавшей бы исключительно представителям этого рода.

Видимо, Клеар ожидал противоположной реакции слушателей, потому что выражение благородного негодования каменной маской застывшее на выразительном сухощавом лице на какую-то секунду сменилось раздражённым недоумением.

Однако, он тут же поспешил взять себя в руки.

– Те, кто потворствует одним жуликам! – гневно загремел над форумом сочный голос верховного жреца. – Рано или поздно сам станет жертвой других!

Площадь опасливо притихла, а адвокат с грустью подумал, что симпатии толпы слишком непостоянны и зависят исключительно от умения оратора внушить ей нужные мысли.

– Но бессмертные небожители видят всё! – победно улыбнувшись, продолжил с прежним накалом Клеар. – Даже то, на что люди в глупой гордыне своей предпочитают не обращать внимания! По воле богов путь справедливости порой бывает тернист и извилист. И если данную вульгарную, безнравственную особу наказать по всей строгости закона за то святотатство, что она совершила по злой воле своей подлой души, это станет достойной карой и за самозванство.

Он насмешливо оглядел прячущих глаза зрителей и повернулся к застывшим истуканами судьям. Губы Проба Фаба Лиса сжались в тонкую нитку, претор Упилий отвернулся, а его коллега, мрачно насупившись, уставился в стол.

– Пусть справедливый суд не забывает об этом, когда будет решать судьбу богохульницы!

На сей раз форум отреагировал на паузу в речи оратора гораздо живее и одобрительнее. Кто-то даже потребовал посадить преступницу на кол и как можно скорее.

Однако на магистрата подобное выражение воли народа, казалось, не произвело никакого впечатления. Подавшись вперёд, он упёрся локтями о стол и негромко осведомился:

– Может, теперь, господин Клеар, вы расскажете, в чём конкретно обвиняете эту женщину?

Верховный жрец, пренебрежительно скривившись, обвёл взглядом вновь притихшую площадь и заговорил отрывисто, словно вколачивая гвозди:

– В первую ночь дриниар она своим присутствием нарушила таинство церемонии умилостивления Дрина, что может вызвать гнев владыки недр и принести неисчислимые бедствия жителям нашего города. Свидетелем столь бесстыдного поступка является один из стражей посвящённых, уполномочивший меня представлять его на процессе.

И вновь адвокат с возрастающей тревогой заметил, с каким жадным интересом судьи и зрители внимают каждому слову обвинителя.

– По причинам, о коих я не должен здесь говорить, – продолжал витийствовать тот. – Ещё до возвращения процессии в Этригию этому стражу пришлось вернуться к священной горе. Вот тогда на дороге титанов у моста он увидел эту женщину и её рабыню.

– Почему страж не исполнил свои прямые обязанности и не схватил их? – неожиданно перебил верховного жреца Проб Фаб Лиса.

– Они успели скрыться в лесу, – на секунду замешкавшись, ответил Клеар и энергично продолжил. – Вернувшись, страж посвящённых сразу же доложил мне о негодяйках, осмелившихся нарушить таинство ритуала. Я уже тогда понимал, что подобным проступкам нет и не может быть оправдания, и молил великого Дрина помочь отыскать богохульниц. Но мне и в голову не могло прийти, что у преступницы хватит наглости не только навестить наш город, который она подвергла такой опасности, но и явиться на священный форум!

Последние слова верховный жрец почти прокричал, и толпа послушно отозвалась грозным ворчанием, полным праведного гнева.

– Учитывая тяжесть содеянного, – понизил голос преосвященный. – Я требую приговорить особу, столь преступно присвоившую себе чужое имя и совершившую несомненное святотатство, к каторжным работам!

"Почему не к смерти?" – удивился Олкад и тут же получил ответ на свой невысказанный вопрос.

– Пусть владыка недр сам решает её судьбу!

Какое-то время люди на площади молчали, очевидно, обдумывая услышанное. Но не успело сердце адвоката отсчитать пару ударов, как форум разразился восторженными криками.

Охваченный ужасом, молодой человек наблюдал, как горожане, оживлённо переговариваясь, кивают головами, с уважением поглядывая на верховного жреца.

"Это катастрофа!" – в отчаянии беззвучно взвыл писец, понимая, что обвинителю ловкими речами окончательно удалось завоевать расположение зрителей.

Клеар искусно переиграл их с госпожой Юлисой, потребовав не казнить девушку, а отправить в рудники поближе к Дрину, который сам определит, как поступить с богохульницей: забрать её жизнь сразу, похоронив под обвалом, или дать возможность умереть от тяжкого, непосильного труда.

Опять зазвенел гонг, призывая к тишине.

Едва шум стих, магистрат торжественным голосом поинтересовался:

– Вы признаёте свою вину, госпожа?

Взгляд адвоката метнулся к подзащитной.

Со своего места он не мог видеть лица Юлисы. Но её неестественно прямая, словно натянутая струна, и неподвижная, будто статуя, фигура ясно давала понять, в каком душевном напряжении находится сейчас девушка.

–В чём? – её звонкий, чистый голос дрогнул, когда она, отвернувшись от площади, обратилась к судьям.

И у Олкада вновь перехватило дыхание при взгляде на свою знатную подзащитную. На резко обозначившихся скулах алым горели красные пятна румянца, крылья прямого, тонкого носа трепетали от с трудом сдерживаемой ярости, хотя в уголках больших светло-серых глаз уже поблёскивали слезинки отчаяния.

Не дожидаясь, пока слегка озадаченный Фаб конкретизирует вопрос, Ника с гневом продолжила:

– Разве в том, что там за океаном, где я родилась и выросла, мне никто не рассказал о законах вашего города? Или в том, что спасая свою жизнь, я спряталась в расщелине горы, по доброте своей укрывшей меня от убийц? Но откуда мне знать, что она священна и так почитаема вами особенно в дни дриниар? Если я виновата, то только в том, что убегая от тех, кто меня ограбил и собирался лишить жизни, случайно оказалась там, где не должна была быть. Но я клянусь...

Внезапно девушка патетически вскинула руки к небу.

– Я и помыслить не могла оскорбить великого Дрина или вас, жители славной Этригии! И пусть бессмертные боги обрушат на меня свой гнев, если я лгу!

После этих слов обвиняемая, словно устыдившись своего неожиданного порыва, скромно опустила глаза, поправив соскользнувшее с головы покрывало.

А в сознании адвоката мелькнула какая-то важная мысль, однако, прежде чем ему удалось на ней сосредоточиться, форум загудел подобно растревоженному улью, выплёскивая из себя отдельные выкрики.

– О чём это она?! Какие ещё убийцы? Кто на неё напал? Ограбили? Где? Опять разбойники объявились?

Секретарю вновь пришлось прибегнуть к помощи гонга, чтобы хоть немного утихомирить горожан. И тут Олкад наконец-то догадался, какой важнейший аргумент в свою защиту, сама того не подозревая, предоставила ему госпожа Юлиса.

– Кто вас ограбил, госпожа? – хмуро поинтересовался магистрат.

– Артисты из урбы Гу Менсина, – ответила Ника. – Они за плату взялись сопровождать меня от Канакерна до Этригии. Мы спокойно проехали всё Западное побережье, но у вашего города они почему-то вдруг решили меня ограбить и убить.

Зрители вновь разразились криками, суть которых сводилась к настоятельному требованию подробностей.

Обменявшись многозначительным взглядом с Фабом, претор Упилий усмехнулся.

– Бродячие артисты – неподходящие спутники для одинокой, порядочной девушки, – проговорил он, явно выделив голосом предпоследнее слово.

Толпа отозвалась редкими смешками, которые, однако, очень быстро стихли.

Гневно сверкнув блестевшими от слёз глазами, Юлиса заговорила о своём пребывании в Канакерне, о болезни, помешавшей ей отправиться в Империю через Рифейские горы с караваном купца Канира Наша, об урбе Гу Менсина, всё лето дававшей представления в городском театре, покровителем которого являлся друг Лация Юлиса Агилиса – консул Канакерна Мерк Картен.

По мере её рассказа адвокат вновь стал замечать, как смягчается выражение лиц некоторых горожан. Другие, перешёптываясь с соседями, активно обсуждали трагическую историю Ники Юлисы Террины.

О очередной раз подчеркнув своё глубокое сожаление о том, что она ненароком нарушила закон Этригии, девушка опять попросила прощения у судей, после чего замолчала, аккуратно вытерев платком заплаканные глаза.

– А кто подтвердит ваши слова? – вкрадчиво спросил претор Луний.

– Она лжёт! – не давая возможности обвиняемой ответить, вскричал Клеар, раздражённо ударив посохом по мраморной ступени. – Нет никакого Гу Менсина! Артист с таким именем никогда не был в Этригии!

Чувствуя, что пора вмешаться, Олкад обратился к суду:

– Вы позволите мне опровергнуть это утверждение, господин Фаб?

Видимо, довольный тем, что хоть кто-то придерживается установленного порядка ведения процесса, магистрат величаво кивнул, а секретарь поспешил налить воду в воронку.

– Это письменные показания владельца постоялого двора в Кинтаре, – молодой человек извлёк из холщовой сумки на поясе свиток. – Он подтверждает, что в ночь перед первым днём дриниар в его заведении ночевали артисты из урбы Гу Менсина, а так же снимала комнату Ника Юлиса Террина. Рано утром они вместе покинули город.

С этими словами адвокат подошёл к столу и с поклоном протянул папирус судьям. Пробежав взглядом ровные строчки, Фаб одобрительно хмыкнул.

– Заверено магистратом Фамием. Достойный и уважаемый гражданин. Этого вполне достаточно для подтверждения того, что урба Гу Менсина и обвиняемая одновременно покинули Кинтар, собираясь добраться до Этригии. Продолжайте.

Понимая, что избежать обвинения в нарушении закона, запрещавшего непосвящённым появляться возле священной горы в дни праздника Дрина, всё равно не удастся, Олкад попытался воззвать к милосердию и здравому смыслу, доказывая непреднамеренность и случайность проступка своей подзащитной, а когда увидел, что вода в часах почти закончилась, торопливо выпалил:

– Если бы владыка недр разгневался на госпожу Юлису, он мог бы просто позволить убийцам отыскать её в ту роковую ночь. Но бессмертный бог проявил великодушие и милосердно укрыл невинную девушку от разбойников в одной из расщелин своей священной горы, тем самым сохранив жизнь дочери Лация Юлиса Агилиса. Так если сам Дрин простил госпожу Юлису, вправе ли люди её наказывать?

И тут форум забурлил, словно кипящий котёл на кухне у нерадивого повара. Люди орали, размахивая руками, выкрикивали проклятия, кто-то грозил адвокату кулаками, и тот с запоздалым сожалением подумал, что от последних слов, пожалуй, стоило бы воздержаться.

– Да как ты смеешь говорить за владыку недр? – подтвердил его опасения свирепый рык верховного жреца, чьи грозные очи пылали праведным гневом, а костяшки пальцев, сжимавших посох, побелели от напряжения.

– Но разве я неправ? – повысил голос молодой человек, понимая, что теперь терять ему уже всё равно нечего. – Госпожа Юлиса пряталась от убийц рядом с тем местом, где в первую ночь дриниар проводится ритуал умилостивления Дрина, и бог позволил ей сделать это!

– Она нарушила таинство! – бушевал Клеар, потрясая посохом.

– Она не присутствовала при нём! – огрызнулся Олкад.

– Откуда ты это знаешь, чужак? – перекрыл гомон форума чей-то громоподобный бас.

– Даже мне, уроженцу великого Радла, известно, что перед началом церемонии место её проведения осматривает стража посвящённых! – выкрикивая подобное утверждение, писец сильно рисковал, ибо опирался при этом только на свой здравый смысл и рассказ рабыни госпожи Юлисы.

Поэтому неудивительно, что Клеар, тут же указав на него пальцем, буквально впился в лицо тяжёлым, давящим взглядом.

– Кто вам такое сказал? Немедленно назовите имя этого человека!

– Никто! – решительно тряхнул головой адвокат во внезапно наступившей тишине и с жаром продолжил. – Но разве обязанность любой стражи не состоит в том, чтобы беречь и охранять порядок, законы, город или церемонию от любых посягательств? Иначе зачем она нужна?

Глядя, как резко стушевался собеседник, молодой человек с издёвкой отметил про себя: "Что, подловил? Это тебе не с тупыми провинциалами дело иметь! Я в Радле процессы выигрывал, а уж там риторы искуснее тебя попадались".

И продолжил, обведя деланно-удивлённым взглядом затаивших дыхание зрителей:

– Как могли доблестные и искусные воины не заметить девушку в такой маленькой пещере?

– Но обвиняемую видели на дороге титанов! – напомнил претор Луний, бросив быстрый взгляд на верховного жреца.

Тот, уже успокоившись, важно кивнул, усмехаясь

– Или слова стража посвящённых вы тоже ставите под сомнение?

– Ни в коем случае! – энергично запротестовал адвокат. – Я не отрицаю того, что госпожа Юлиса ненароком, сама того не желая, нарушила закон Этригии, но во имя богини справедливости Цитии и благодетельной Ноны призываю вас быть милосердными и проявить снисхождение.

Он хотел привести несколько общеизвестных исторических примеров, когда обвиняемых оправдывали именно из-за того, что их поступки являлись не сознательно совершёнными преступлениями, а лишь роковой цепью случайных обстоятельств.

Но тут резко звякнул гонг, и глашатай с удовольствием объявил, что время защиты истекло. Зрители, с увлечением следившие за перепалкой между верховным жрецом святилища бога – покровителя Этригии и никому неизвестным молодым юристом, разочарованно зашумели.

Довольный писец подумал, что теперь, какое бы решение не принял суд, этот процесс запомнится горожанам надолго. Чего, собственно, он и добивался.

Как полагается, перед вынесением приговора магистрат пошептался сначала с Костом Упилием Факом, потом с Ресом Лунием Бутом, затем они что-то горячо обсудили втроём.

Невольно подавшись вперёд, Олкад напряг слух, пытаясь хоть что-то расслышать. Но многоопытные судьи совещались так тихо, что до адвоката не донеслось ни слова.

Наконец, важно кивнув помощникам, Проб Фаб Лис на какое-то время задумался, сведя к переносице густые седые брови и неслышно барабаня по столешнице старческими узловатыми пальцами, на одном из которых тускло поблёскивал массивный золотой перстень.

Писец посмотрел на свою подзащитную. Чуть сдвинув накидку назад, та пристально наблюдала за застывшим в раздумье магистратом, решавшим сейчас её судьбу. Одна рука девушки пряталась под покрывалом, а вторая крепко вцепилась в его край. Приглядевшись, молодой человек ясно различил мелкие капельки пота, выступившие на верхней губе Ники Юлисы Террины, несмотря на прохладу.

– Суд имперского города Эригии, – как-то опять неожиданно для Олкада заговорил Фаб, чётко выговаривая каждое слово. – Признал подсудимую виновной в нарушении закона "О днях умилостивления Дрина".

Адвокат прикусил губу, чтобы не застонать от гнева и разочарования. Площадь отозвалась единым, одновременно вырвавшимся у множества людей вздохом. На тонких губах Клеара зазмеилась победная улыбка.

Глаза обвиняемой внезапно сузились, и писцу показалось, что мысли девушки унеслись куда-то очень далеко от суда, форума и всего происходящего вокруг.

"Да хранят нас бессмертные боги! – охнул про себя Олкад. – Уж не обезумела ли она от горя?"

– В соответствии с кодексом Тарквина и принимая во внимание искреннее раскаяние подсудимой, а так же другие смягчающие обстоятельства, – так же размеренно продолжал магистрат. – Она приговаривается к двум месяцам служения в храме Рибилы.

Не поверив своим ушам, молодой человек нервно сглотнул. Кто-то из зрителей рассмеялся, но на него зашикали, ибо Фаб и не думал останавливаться.

– Кроме того, городской совет обязан как можно скорее известить родственников Лация Юлиса Агилиса о том, что в Этригии объявилась девица, выдающая себя за его дочь, и пригласить их, дабы подтвердить её личность или обвинить в самозванстве.

Услышав столь странное решение, адвокат открыл было рот, но тут же захлопнул его, чувствуя себя обескураженным. Судя по мрачному сопению верховного жреца храма Дрина, тот тоже не пребывал в восторге от приговора.

Однако, если стороны процесса всё же удержались от комментариев решения суда, то народ на площади обсуждал его на редкость горячо и бурно. Одни горожане спорили, отчаянно размахивая руками, другие орали, требуя: кто более сурового приговора, кто полного оправдания подсудимой.

Кое-где дело дошло до потасовок, но драчунов быстро успокоили. Тем не менее, стражники всё же шустро выстроились поперёк лестницы, отделяя круглыми щитами бушующую площадь от сохранявших приличествующее их высокому званию спокойствие судей. Похоже ситуация на форуме их совершенно не интересовала. Обменявшись несколькими словами с преторами, магистрат Фаб подозвал к столу откуда-то появившегося Курия.

Скорее всего, весь процесс над госпожой Юлисой тот провёл в базилике и вышел оттуда только сейчас. Выслушав судью, он всё с тем же равнодушно-скучающим выражением лица направился к подсудимой.

Олкад пошёл вслед за ним.

– Вам понятно решение суда? – спросил у девушки претор.

– Да, господин Курий, – кивнула та.

Адвокат обратил внимание, что, несмотря на обвинительный приговор, выглядит она совсем не расстроенной. Скромно поджатые губы время от времени дёргались, пряча прорывавшуюся улыбку, а в глазах читалось явное облегчение. Молодой человек с обидой подумал, что госпожа Юлиса, кажется, не очень верила в его адвокатские способности и готовилась к гораздо более суровому наказанию.

– Вы поступаете в распоряжение верховной жрицы храма Рибилы госпожи Маммеи и обязаны в течении двух месяцев выполнять все её приказы и распоряжения.

– Признавая свою вину, я готова подчиниться, – поклонилась Ника. – Но только в том случае, если это не запятнает мою честь. Я не могу позволить оскорбить род младших лотийских Юлисов.

Впервые Олкад увидел, как с лица претора сползло лениво-равнодушное выражение, сменяясь удивлённо-раздражительным.

– Вы не в том положении, чтобы ставить условия!

– Это не условия, – покачала головой собеседница. – Просто я сочла своим долгом предупредить вас, чтобы потом не возникало никаких недоразумений. Я обязуюсь со всем старанием и прилежанием служить в святилище богини Луны, но не потерплю покушений на свою честь.

– Успокойтесь! – презрительно скривился претор, критически оглядев Нику с головы до ног. – В храме Рибилы мужчин нет.

– Я рада, что мы понимаем друг друга, – чуть поклонилась девушка.

– Вам запрещено покидать храм без разрешения верховной жрицы, – пропустив её последние слова мимо ушей и вновь приняв свой обычный унылый вид, продолжил Курий. – Так же вы не имеете право выходить за городскую стену ранее чем через шестьдесят дней, считая сегодняшний. Нарушение первого условия повлечёт за собой наказание плетьми, второго – отправку на каторгу.

– Я могу взять с собой рабыню? – так же сухо и деловито осведомилась Юлиса, кивнув на скромно стоявшую в стороне Риату со свёрнутым плащом госпожи в руках.

– Это вам придётся решать с госпожой Маммеей, – равнодушно пожал плечами претор.

– Я понимаю вас, – вежливо кивнув, девушка попросила. – Вы позволите поговорить с моим адвокатом?

– Болтайте, – усмехнулся собеседник. – Пока господин Луний готовит распоряжение суда.

Глянув на молодого человека, он направился к стражникам, всё ещё зорко наблюдавшим из-за щитов за начинавшим пустеть форумом.

– Простите, – тихо пробормотал Откад, испытывая неприятное смущение под благодарным взглядом больших светло-серых глаз. – Я подвёл вас, госпожа Юлиса. Моих знаний и способностей не хватило, чтобы доказать вашу невиновность.

– Вы сделали всё что могли, господин Ротан, – мягко остановила его самобичевание Ника, жестом подзывая невольницу.

Проигнорировав недовольные окрики стражников, Риата, ловко увернувшись от пары тумаков, подскочила и торопливо прикрыла плечи хозяйки мятым, обсыпанным соломой плащом.

– Боги услышали наши молитвы, – кивнув рабыне, продолжила девушка. – Два месяца служения Рибиле – это всё же не смертная казнь и даже не рудники. Вы проявили себя более чем достойно, особенно учитывая то, кто вам противостоял.

– Вы полагаете? – настороженно пробормотал писец, изо всех сил стараясь определить: не прячется ли в голосе собеседницы скрытая издёвка?

– Конечно! – улыбнулась Ника, ёжась и плотнее запахиваясь в плащ. – Всё вышло совсем неплохо. Город даже поможет мне связаться с дядей.

– Вы полагаете, что он откликнется? – молодой человек не смог удержать напросившийся на язык вопрос и тут же пожалел об этом, потому что глаза девушки сверкнули ледяным холодом.

– А как бы вы поступили на его месте, узнав, что где-то появилась дочь вашей родной сестры?

– Ну, – замялся Олкад, отводя взгляд. – Я бы, наверное, постарался выяснить, кто вы такая.

– Тогда почему господин Итур Септис Даум должен поступить по-другому? – вновь улыбнулась она.

В ответ писец тоже попытался растянуть губы в улыбке.

– Вы честно заработали свои деньги, господин Ротан, – понизив голос, Ника требовательно глянула на невольницу. Та тут же достала из корзины что-то маленькое, завёрнутое в старую засаленную тряпицу.

С удовольствием ощутив льнущую к ладони тяжесть, адвокат спрятал золото за полу плаща, не позабыв с достоинством поклониться.

– Благодарю, госпожа Юлиса.

– Если мне понадобится помощь опытного юриста, надеюсь, я могу рассчитывать на вас? – внезапно спросила девушка.

– Конечно! – вскричал окрылённый Олкад. Теперь у него появится повод чаще видеться с Юлисой и, может быть, да поможет ему Дилоа, даже добиться её благосклонности.

– В таком случае, – как-то вдруг резко посуровев, свела брови к переносице собеседница. – Постарайтесь найти способ встретиться со мной послезавтра днём.

– Только вечером! – умоляющим тоном возразил писец. – С утра мне надо на рудник. Вы же, как я понимаю, пока не сможете взять меня на службу?

– Увы, нет, – печально вздохнув, покачала головой Ника. – Тогда приходите вечером.

Она посмотрела ему за спину. Молодой человек тоже оглянулся.

К ним направлялся Курий с двумя стражниками.

– Приговор надлежащим образом оформлен, – проворчал претор, убирая свиток в холщовую сумку. – Теперь я должен отвести вас в храм Рибилы.

– Я готова, – покладисто согласилась девушка и поинтересовалась. – Но зачем вы берёте с собой столько воинов? Я бежать не собираюсь.

Неподвижно-унылая физиономия собеседника дрогнула.

– Затем, чтобы с вами дорогой ничего не случилось.

Ника смутилась, и Олкад решил, что она вспомнила бросившуюся на неё с ножом сумасшедшую старуху.

Победно усмехнувшись, Курий стал спускаться по лестнице,

Коротко бросив писцу:

– Я жду вас послезавтра, – девушка поспешила за претором.

Невольно заглядевшись на неё, молодой человек получил чувствительный толчок в плечо.

– Посторонитесь, господин, – проворчал над ухом грубый голос.

Олкад быстро отпрянул, пропуская поскрипывавшего кожей доспехов стражника.

"Мог бы и обойти", – раздражённо подумал молодой человек.

Стало как-то неудобно из-за того, что он столь поспешно и даже суетливо уступил дорогу грубияну.

"Теперь этот тупой вояка невесть что о себе возомнит", – мысленно скривился писец, и стараясь поскорее избавиться от чувства неловкости, оглядел начинавший пустеть форум.

Приближалось время обеда, и горожане стали разбредаться по трактирам, харчевням и прочим забегаловкам, дабы набить животы едой, количество и качество которой напрямую зависело от наличия денег в кошельке.

Только у платформы, на которой мрачно возвышался храм Дрина, собралась небольшая толпа, со стороны которой до Олкада доносились неясные голоса.

Через площадь к святилищу владыки недр неторопливо шествовал Клеар со свитой. По мере их приближения к собравшимся, крики звучали всё яростнее и нетерпеливее.

"Неистовым решение суда тоже не понравилось", – сделал очевидный вывод писец.

Подойдя к толпе, верховный жрец властным движением руки остановил разгоравшийся галдёж.

С такого расстояния молодой человек не мог слышать Клеара, но люди вдруг начали быстро успокаиваться.

Кто-то прокричал здравицу владыке недр, и "неистовые" её дружно подхватили.

"Как бы они опять не попытались Юлису убить, – с возрастающей тревогой подумал Олкад, но тут же возразил себе, – Нет, она же будет в храме под защитой Рибилы, бессмертной подруги и почитательницы Дрина. Кто же решится разгневать бессмертную богиню Луны, совершив столь тяжкое преступление в её святилище?"

Слегка успокоив себя подобным образом, молодой человек тоже стал спускаться по лестнице. Полученные за процесс деньги наполняли душу сладостным предчувствием разнообразных благ и удовольствий. Он уже начал неспешно подбирать трактир, куда направится, и блюда, которые закажет.

Приятные размышления беззастенчиво прервал знакомый голос:

– Господин Ротан!

Оглянувшись, Олкад увидел стоявшего возле конной статуи Императора Мета Фулия Хоба. На заросшем неровной щетиной лице коскида магистрата Сервака сияла широкая самодовольная улыбка.

Вспомнив о куче золота, заплаченной за по сути обвинительный приговор, адвокат мрачно нахмурился. В его понимании за такие деньжищи суд мог бы отнестись к госпоже Юлисе гораздо более снисходительно.

Заметив реакцию молодого человека, Фулий торопливо приблизился и церемонно поклонился.

– Примите мои поздравления, господин Ротан! Клянусь Цитией, богиней правосудия, и божественным мастером красноречия Семрегом, вы совершенно блестяще провели процесс!

Второму писцу рудника "Щедрый куст" показалось, что в льстивых словах собеседника сквозит не слишком искусно скрываемая насмешка.

– Ваша шутка вышла крайне неудачной, господин Фулий! Или вы пытаетесь казаться глупее, чем есть на самом деле? Мою клиентку осудили совершенно безвинно! А кое-кто, между прочим, обещал, что ничего подобного не случится!

– Потише, господин Ротан! – тут же становясь серьёзным, понизил голос собеседник, воровато оглядываясь по сторонам. – Никто не говорил, что её обязательно оправдают! Не к каторге же вашу подзащитную приговорили? Да у неё даже рабыню не отобрали! Подумаешь, пару месяцев послужит в храме Рибилы. Вам надо ценить хотя бы такой результат. Или забыли, как ловко Клеар всё вывернул?

Надвигаясь на Олкада, коскид жарко зашептал, обдав молодого человека крепким запахом лука и чеснока.

– По городским законам он был прав, требуя отправить её на каторгу. А как людям понравилось его предложение, передать решение судьбы вашей клиентки самому Дрину? Так что возблагодарите небожителей за то, что они надоумили вас обратиться ко мне за помощью. Если бы не я...

Фулий многозначительно поджал губы, всем видом демонстрируя свою причастность к некой страшной тайне, недоступной пониманию собеседника.

Писец недовольно засопел, всё ещё продолжая чувствовать себя одураченным. И хотя он отдал в загребущие руки мошенника чужие деньги, ощущение обмана всё равно оставалось очень неприятным.

– Вы совершенно напрасно сомневаетесь в своём успехе на этом процессе, господин Ротан, – продолжал увещевать коскид, аккуратно беря его под локоть. – Не каждому юристу в столь молодом возрасте удаётся так удачно выступить против обвинений, выдвинутых самим верховным жрецом храма Дрина. Если вы хотели заставить горожан говорить о себе, то у вас это получилось.

Олкад по-прежнему хмурился, хотя с удовлетворением понимал, что какая-то доля истины в речах собеседника все же есть.

Ника вымоталась так, как будто целый день гонялась за подраненным оленем, который в конце-концов всё равно сбежал.

Физическая и моральная усталость пополам с разочарованием словно насосом выкачала все силы без остатка, и теперь девушка шла за торопливо шагавшим претором на одной силе воли, понимая, что ни в коем случае не должна показать своей слабости ни ему, ни лениво болтавшим за спиной стражникам. Если отбиваясь от обвинений верховного жреца на ступенях базилики она буквально кожей ощущала внимание зрителей, со спортивным азартом следивших за их поединком, то теперь навалившаяся усталость сделала Нику совершенно равнодушной к десяткам, если не к сотням глаз, с разнообразным выражением сопровождавших её путь по форуму.

Послушно расступаясь перед Курием, люди качали головами, громко обсуждали осуждённую, нисколько не заботясь, слышит их та или нет.

Глухо, словно сквозь толстое ватное одеяло до девушки доносились критические замечания по поводу её внешности, сомнительного происхождения и более чем предосудительного поведения.

Нике почему-то казалось, что подавляющее большинство горожан явно недовольно чересчур мягким приговором.

"Хорошо ещё "неистовых" не видать", – подумала она и едва не упала, поскользнувшись на яблочном огрызке.

Шагавшая в стороне Риата метнулась к хозяйке, не обращая внимания на стражников, и не дала ей упасть.

– Вы очень устали, госпожа, – тихо проговорила невольница, придерживая девушку за локоть.

– Есть немного, – вымученно улыбнулась та и тут же озабоченно нахмурилась. – Если Маммея не позволит тебе остаться со мной в храме, придётся искать какое-нибудь жильё. Нельзя же злоупотреблять гостеприимством госпожи Асты Бронии.

– Вы ей хорошо заплатили, госпожа, – воровато глянув через плечо на топавших позади конвоиров, тихо напомнила женщина.

– Не за два же месяца? – усмехнулась Ника. – У неё все же не постоялый двор.

– Ой, вы уж простите рабу глупую, – наклонившись к её уху, торопливо зашептала Риата. – За то, что я без спроса говорила с госпожой Астой Бронией. Если вы разрешите, она позволит мне остаться и даже даст заработать.

– Это как? – нахмурилась хозяйка, уже предчувствуя ответ.

– Знатные гости в дом госпожи Бронии приходят в сопровождении слуги или рабов, – стала объяснять невольница. – У некоторых из них, милостью господ, денежки водятся. Если я возьмусь их обслуживать, госпожа Брония оставит меня в доме на всё время вашего пребывания в Этригии и будет отдавать четверть от того, что мне заплатят.

Видя, что собеседница скривилась, как от зубной боли, рабыня заметила:

– Жильё на два месяца снять – дорого встанет, а вам теперь деньги беречь надо.

Попаданка раздражённо засопела. Несмотря на то, что сама Риата не видела ничего зазорного в занятии проституцией, её владелица во многом ещё продолжала жить представлениями двадцать первого века. Девушке казалось неправильным и даже подлым заставлять зависимого от неё человека торговать своим телом. В то же время она признавала справедливость слов женщины, поэтому тихо проворчала, отведя глаза:

– Посмотрим, что скажет Маммея.

– Как прикажете, госпожа, – с явным разочарованием проговорила невольница.

"Вот нимфоманка! – горько усмехнулась про себя Ника. – Всё никак не угомонится".

Они почти миновали форум. К счастью, их путь лежал в противоположную от храма Дрина сторону, и расстояние между осуждённой за святотатство и собравшимися возле святилища ревностными почитателями владыки недр увеличивалось с каждым шагом. Однако, скоро выяснилось, что опасаться ей стоит не только "неистовых".

Ни стражники, ни девушка не обратили внимания на группку детей, сбившихся плотной стайкой на углу возле выходившей на площадь улицы.

Не замечая сновавших туда-суда прохожих, они, казалось, полностью поглощены своими важными, непонятными взрослым делами. Но едва возглавляемая Курием процессия с ними поравнялась, разновозрастные ребятки заверещали тонкими, противными голосами:

– Самозванка! Богохульница! Меретта!

И на Нику обрушился град из гнилой свёклы, капустных листьев и прочих уже несъедобных овощей и фруктов.

Никак не ожидавшая подобного безобразия девушка на миг растерялась, и что-то мягкое ударило ей в щёку, оставив на коже липкий, мерзко пахнущий след. Стараясь уберечь лицо от новых попаданий малосимпатичных предметов, та, втянув голову в плечи, прикрылась полами плаща, рассудив, что грязнее он от этого уже не будет.

Тут всегда спокойный и даже флегматичный претор заревел пароходной сиреной. Несмотря на то, что малолетние хулиганы даже не пытались покуситься на представителя власти, он орал так, что с крыш соседних домов испуганно взлетели много повидавшие городские голуби.

– Прекратите немедленно, паршивцы, да сожрёт вас Такера, и накажет Ваунхид!

А один из конвоиров, видимо, случайно получив по физиономии капустным листом, бросился на обидчиков. Но те со смехом и визгом порскнули в стороны, словно воробьи с навозной кучи.

– Ой, госпожа! – всплеснув руками, Риата торопливо достала из корзины платок и попыталась вытереть лицо хозяйки.

Но та, с раздражением вырвав тряпку, с силой провела по щеке, спеша избавиться от вонючей гнилятины.

– Вот мерзавцы! – зло прошипела рабыня, грозя кулаком вслед уже затерявшимся среди прохожих мелким пакостникам.

– Ну это не они сами придумали, – криво усмехнулась девушка, брезгливо смахивая с подола прилипший комочек гнилой моркови. – Папаши надоумили, козлы!

– Идёмте быстрее, госпожа! – обернувшись, глухо буркнул Курий. – Чем скорее доберёмся до храма Рибилы, тем лучше. В святилище вас никто не тронет.

К счастью, больше ничего подобного не случилось. Похабные выкрики, которыми несколько раз провожали их процессию подростки, произвели на Нику гораздо менее сильное впечатление, чем обстрел отбросами, устроенный их младшими земляками.

Прогулка на свежем воздухе в приятной компании среди благожелательно настроенных людей заметно взбодрили путешественницу.

Вновь в который раз она ощутила острую неприязнь к этому миру. В душе опять заворочалась жалость к самой себе, захотелось плакать.

"Ну уж вот вам батман!" – подумала девушка, скрипнув зубами и чувствуя, как бешено заколотилось сердце, разгоняя по организму перенасыщенную адреналином кровь. Появилось неодолимое желание сделать что-нибудь этакое и хоть как-то притушить сжигавшую её изнутри обиду.

Оглянувшись и убедившись, что одного из шагавших позади стражников она действительно уже встречала, Ника мило улыбнулась.

– Кажется, кто-то из небожителей очень хотел, чтобы мы с вами снова встретились. Может, это Цития, богиня справедливости?

– О чём это вы? – нахмурился мужчина.

– Как же? – вскинула брови арестантка. Она специально слегка замедлила шаг, чтобы увеличить расстояние между собой и претором. – Неужели позабыли, как четыре дня назад провожали меня в тюрьму?

– Мало ли бродяг я туда отводил? – презрительно фыркнул конвоир. – Всех разве упомнишь?

– И у скольких вы забирали по мешку денег? – зло усмехнулась Ника.

– Какие деньги? – зашипел собеседник, глянув сначала на коллегу, потом на шагавшее впереди начальство. – Да я тебя впервые вижу!

– Ты ври да не завирайся! – презрительно скривилась девушка, не обращая внимания на умоляющий взгляд Риаты. – Хочешь, чтобы я сказала Курию, сколько денег лежало в моём кошельке? Ему интересно будет. Да и эдилу Акву тоже.

– Да кто тебя послушает, дура! – злым шёпотом вступил в разговор второй стражник. – Благодари небожителей, что вообще до тюрьмы довели, а не прирезали где-нибудь по дороге.

Он красноречивым жестом до половины извлёк клинок из ножен.

– И лишили бы Клеара возможности покрасоваться на суде? – ехидно засмеялась арестантка. – Да преосвященный вам бы такого в жизни не простил! На каторгу могли бы и не послать, но со службы попёрли бы точно!

– Заткнись, меретта! – с нескрываемой угрозой посоветовал второй стражник, тоже вцепившийся в рукоятку меча. – Если жить хочешь!

– Ты меня не пугай! – скривилась Ника. – Если не желаешь, чтобы вся Этригия узнала, как вы пятьсот империалов прикарманили, которые мне отец на дорогу дал. Верните кинжал и двести риалов. Остальное так и быть, себе оставьте.

Конвоир тихо, но издевательски рассмеялся.

– Никто тебе не поверит, дура. А будешь болтать и в храме не спрячешься.

Но собеседница, что называется, уже "закусила удила", резко оттолкнув рабыню, попытавшуюся ухватить её за локоть.

– Даже случись что со мной, вам всё равно придётся делиться! Клянусь небожителями, найдутся те, кто сообщит эдилу Акву и вашему сотнику, что вы забрали у меня пятьсот золотых! Думаешь, начальники отдадут такой куш простым стражникам?

Впервые за время разговора мужчины тревожно переглянулись.

– Убьёте меня, другие придут, – продолжала девушка, чувствуя себя словно в драке, когда победа начинает клониться в её сторону. – Только тогда так дёшево не отделаетесь!

– Какие империалы!? – зашипел стражник, принимавший самое активное участие в облапошивании одной наивной дурочки. – Там одно серебро было!

– И кто об этом знает? – нагло усмехнулась собеседница, вновь игнорируя жалобный стон рабыни. – Юлисы – род богатый. А чтобы добраться от Канакерна до Радла, денег много надо. Любой поверит, что отец мне кучу золота отсыпал.

Конвоир хотел ещё что-то сказать, но тут обернулся Курий и недовольно заворчал:

– Чего тащитесь, как улитки беременные? Эй, Верг, поторопи госпожу Юлису! Это ей спешить некуда, а у меня дела есть.

– Живей шагай! – рявкнул стражник, пытаясь толкнуть Нику.

Та шустро отпрянула, прошипев на прощание:

– Завтра к вечеру кинжал с деньгами не принесёте, всё жрицам расскажу. А уж женщины – сам знаешь, как болтать любят. Угадай, как скоро новость до жены Аква дойдёт?

И ответив кривой ухмылкой на злобные взгляды разъярённых конвоиров, поспешила за претором.

– Зря вы так, госпожа, – очевидно, не в силах больше сдерживаться попеняла невольница. – Теперь они нас точно убьют.

– Это вряд ли, – возразила хозяйка с гораздо большей уверенностью, чем испытывала на самом деле. – Побоятся лишиться такого хлебного места.

– Вам виднее, госпожа, – скорбно вздохнула Риата, всем видом демонстрируя полное недоверие к её словам.

В глубине души девушка уже пожалела о том, что поддавшись минутном порыву, вляпалась в историю, которая может иметь для неё чрезвычайно печальные последствия.

"Вот батман! – мысленно костерила она себя. – Не могла помолчать, дура! Теперь тебе за железку и пригоршню монет башку оторвут! И кто только меня за язык тянул?"

Внезапно Ника едва не споткнулась от поразившей её догадки.

"Неужели опять тот... игрок постарался? А что, похоже. Нет, надо брать себя в руки и больше так не подставляться".

Увы, но слово не воробей, да и повернуть время вспять, чтобы по-умному промолчать, она тоже не в силах. Значит, придётся вести себя ещё осторожнее, ожидая пакости не только от Клеара и полоумный "неистовых", но и от этих милых правоохранителей, которые что-то тихо, но очень энергично обсуждали у неё за спиной.

Занимаясь самобичеванием и анализом вновь совершённых глупостей, арестантка не заметила, как их маленькая процессия вышла на площадь, в центре которой располагался фонтан, где вода в шестиугольный бассейн падала из четырёх львиных пастей. А метрах в пятидесяти от него, на невысокой, облицованной камнем насыпи возвышалось здание с привычной колоннадой по фасаду, с полукруглым окном на тёмно-синем фронтоне, украшенном лепниной в виде белых облаков и жёлтых звёзд между ними.

Путешественнице поняла, что они почти пришли, и перед ней то самое святилище Рибилы, куда отправил её суд.

Однако, претор не повёл их к широкой мраморной лестнице, возле которой расположились прилавки торговцев благовониями, голубями и прочими атрибутами, необходимыми при посещении любого уважающего себя храма, а направился вдоль его боковой стены с узкими окнами под самой крышей из сиреневой черепицы.

Девушка не смогла как следует рассмотреть картину на фасаде за выстроившимися в ряд белыми колоннами, зато увидела большие, почти в человеческий рост, статуи сидевших на задних лапах то ли волков, то ли собак. Голову каждого зверя венчала закопчённая бронзовая чаша, где, очевидно, зажигали древесный уголь для освещения святилища.

Представив на секунду, как будут выглядеть скульптуры в темноте с нимбом из языков пламени, Ника невольно поёжилась, поскольку картина в воображении рисовалась довольно мрачная.

Само по себе святилище оказалось не столь велико. Но сразу за ним тянулся высокий забор, сложенный из кое-как обработанных камней, скреплённых белесым раствором.

Ограда привела к запертым воротам, в которые главный их маленького отряда бесцеремонно заколотил кулаками.

– Эй, открывайте! Это претор Помп Курий Аст к госпоже Маммее с решением суда!

– Кто, кто? – послышался с той стороны дребезжащий старческий голос.

– Открывай сейчас же! – ещё громче рявкнул чиновник.

В одной из створок, по местной моде, имелась узкая калитка. Именно из неё показалась голова с лысиной, обрамлённой венчиком седых, пушистых, как у ребёнка, волос.

Подслеповато щурившиеся глаза старика резко распахнулись, когда тот разглядел хмурого претора, пару не менее мрачных стражников и двух женщин, одна из которых носила поверх платья металлическую табличку.

– Что вам нужно, господа? – испуганно прошамкал привратник.

Но раздражённый Курий молча толкнул калитку и шагнул внутрь. Вслед за ним вошли и Ника с Риатой, а вот конвоиры предпочли остаться на улице. Причём претор, кажется, даже не обратил на это внимание. Видно решил, что осуждённая уже никуда не денется и без стражников.

Отметив про себя этот факт, путешественница с интересом оглядела небольшой, вымощенный разнокалиберными булыжниками двор, вокруг которого теснились разнообразные постройки. За одной из них чернели голые верхушки деревьев.

Привлечённые шумом, с каким заявились незваные гости, их встретили несколько девушек в одинаковых серых платьях и такого же цвета накидках, или скорее платках, перехваченных на лбу жёлтыми верёвочками.

Подивившись убогости местной форменной одежды, путешественница обратила внимание, что двое из встречавших носили фартуки. Причём у одной он оказался кожаным, длиной от икр и почти до шеи. Именно эта женщина выглядела здесь самой старшей, лет на тридцать пять или даже сорок.

Остальные были моложе Ники.

"Совсем девчонки", – подумала она, когда за спиной раздался металлический лязг.

Это старик в вытертой кожаной безрукавке с грохотом задвинул засов на калитке, беззвучно шевеля сухими, потрескавшимися губами.

– Мне нужна госпожа Маммея! – громогласно объявил претор, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Она в святилище, – ожидаемо отозвалась особа в кожаном переднике. – Сейчас придёт.

Словно в ответ на её слова отворилась дверь в задней, лишённой каких-либо красивостей стене храма.

Оттуда вышла полная, пожилая женщина с умным, все ещё не лишённым привлекательности лицом, которое портил слишком маленький подбородок, от чего полные губы казались сложенными жеманным сердечком.

Ника догадалась, что это и есть верховная жрица храма Рибилы. На столь высокое положение указывало тёмно-синее одеяние, узор по краю платка, а главное – поддерживавший его тонкий, скорее всего золотой ободок.

Вслед за ней показалась высокая, сухощавая женщина средних лет в подбитом мехом плаще поверх серого платья.

– Здравствуйте, госпожа Маммея, – почтительно поклонился чиновник.

– Добрый день, господин Курий, – кивнула верховная жрица, подходя ближе. – Что привело вас в святилище богини Луны?

– Гражданский долг, госпожа, – ответил претор своим противным, бесцветным голосом, но осуждённая уже понимала, что его деланное безразличие – всего лишь маска, за которой тот довольно искусно прячет свои истинные чувства. – Я принёс решение суда по делу обвинения в святотатстве, которое выдвинул преосвященный Клеар против этой женщины.

Не оборачиваясь, чиновник кивнул себе за спину.

– До нас доходили какие-то слухи, – мельком глянув на притихшую девушку, нахмурилась Маммея. – Но причём здесь наш храм?

– Вам лучше самой ознакомиться с приговором, – вздохнув, Курий достал из сумки свиток.

Явно не ожидая ничего хорошего, собеседница осторожно, словно заряженное ружьё или гранату, взяла папирус.

Путешественница тут же впилась взглядом в лицо женщины, пытаясь по его выражению угадать отношение будущего начальства к своей скромной персоне.

Буквально через несколько секунд бегавшие по строчкам глаза верховной жрицы расширились, густые аккуратно подщипанные брови взметнулись вверх, а рот сделался совсем маленьким.

Для Ники это вряд ли может считаться хорошим предзнаменованием.

– Да как вы смели?! – тут же подтвердила самые худшие подозрения верховная жрица. – Служение Рибиле – честь, о которой мечтает каждая девушка в Этригии! Здесь нет и не может быть места для преступниц! Я требую немедленно увести её отсюда в тюрьму, на каторгу, куда угодно!

Одетые в серое девицы дружно охнули и начали перешёптываться, с испуганным любопытством глядя на незваную гостью.

– Ваш гнев совершенно неуместен, госпожа Маммея, – возразил претор на редкость бесцветным, даже каким-то сонным голосом. – Я лишь исполняю поручение суда, чью волю обязаны уважать все жители города. Если вас не устраивает вынесенный приговор – обращайтесь к префекту провинции или к самому Императору. Но пока никто из них не отменил вынесенное нашим судом решение, эта особа останется здесь!

Женщина в кожаном фартуке всплеснула руками, торопливо прикрыв ладонью рот.

– Передайте магистрату Фабу, что я обязательно воспользуюсь вашим советом! – с нескрываемой угрозой пообещала собеседница.

– Непременно, госпожа Маммея, – заверил Курий и развернулся, собираясь уйти.

– Подождите! – остановила его верховная жрица. – Расскажите, по крайней мере, кто она такая, и почему вы привели ещё какую-то рабыню?

– Потому что это её невольница, – пожал плечами претор. – А в приговоре ничего не сказано о конфискации имущества.

Окинув путешественницу полным презрения взглядом, Маммея задала новый вопрос, потрясая желтовато-белым листом.

– Что значит: "называющая себя Никой Юлисой Терриной"?

– Суд не знает её настоящего имени, – поморщившись, но также бесстрастно пояснил Курий. – Чтобы это выяснить, городской совет отправит письма к родственникам Лация Юлиса Агилиса, сына сенатора Госпула Юлиса Лура, с просьбой подтвердить или опровергнуть слова осуждённой. В случае, если будет установлен факт самозванства, её вновь привлекут к суду и накажут по всей строгости закона.

– Сенатора? – недоверчиво переспросила верховная жрица.

– Она так говорит, – равнодушно пожал плечами чиновник.

– Мало того, что эта особа богохульница, – скорбно покачала головой его собеседница. – Она ещё и самозванка!

Понимая, что дальнейшее молчание может сильно подпортить образ родовитой аристократки, который она с таким трудом выстраивала в глазах окружающих, Ника решила, что настало время вмешаться в разговор.

– Какие основания есть у вас для столь серьёзного обвинения, госпожа Маммея?

– Как ты смеешь говорить без разрешения?! – вскричала верховная жрица.

– Я не рабыня! – сознавая, что уж если взялась, необходимо играть выбранную роль до конца, смело ответила осуждённая. – А долг каждого свободного человека защищать себя и свою семью. Честь рода младших лотийских Юлисов не даёт мне молчать!

– А ты строптивая! – угрожающе свела брови к переносице Маммея.

– Не более чем любая девушка, волею бессмертных богов оказавшаяся в моём положении, – опустив взгляд, поклонилась Ника.

Воспользовавшись тем, что всеобщее внимание всецело приковано к его спутнице, претор быстро шагнул к воротам, и прежде чем верховная жрица успела его остановить, выскочил на улицу, захлопнув за собой дверь.

И тут же, словно по команде, облачённые в мышиного цвета одежды девушки загалдели, а из низкой, щелястой двери приземистого каменного сарая высунулась седая голова с недовольным, морщинистым лицом.

– Тихо! – властно рявкнула Маммея.

Судя по тому, что разговоры сразу смолкли, а старуха прытко нырнула обратно, приложившись белесым глазом к щели меж грубо отёсанных досок, начальство в храме Рибилы уважали и побаивались.

Восстановив порядок, верховная жрица в сопровождении спутницы в плаще с длинным лошадиным лицом, приблизилась, и обойдя вокруг скромно потупившейся девушки, ещё раз с ног до головы окинула её взглядом мясника, который приноравливается: как лучше разделать только что освежёванную тушу.

– Ну, пойдём поговорим, – наконец проворчала она, направившись к двухэтажному каменному зданию с большой закопчённой трубой на черепичной крыше. – Рабыня твоя пусть здесь побудет.

Ободряюще улыбнувшись озабоченной невольнице, хозяйка послушно зашагала за женщиной. Поднявшись по притулившейся к стене узкой, поскрипывавшей лестнице, та открыла дверь и остановилась, поджидая гостью.

Прихожая или хотя бы какой-нибудь коридорчик отсутствовали. В просторной комнате царил прохладный полумрак. Шагнув к плотно прикрытому ставнями окну, Маммея отворила одну створку, впустив в помещение дневной свет.

Ника увидела заполненный свитками стеллаж, простой стол с начищенным до блеска медным светильником, чернильницей и пучком перьев в малахитовом стаканчике.

Стоявшее рядом кресло имело на взгляд Ники слишком прямую, хотя и украшенную резьбой с красивыми желтоватыми вставками, спинку.

"Вряд ли на нём удобно сидеть, – усмехнулась она про себя. – Хотя смотрится круто".

Из прочей мебели в комнате имелся разрисованный сундук, табуретка и пара сидений с подлокотниками, но без спинки.

Прикинув размер здания, девушка подумала, что данная комната, служащая, очевидно, чем-то вроде рабочего кабинета, занимает чуть больше третьей части второго этажа. Учитывая наличие ещё одной двери, резонно предположить, что за ней расположены жилые покои местной начальницы.

Путешественница только начинала постигать суровые реалии имперской жизни, однако в том же Канакерне дома далеко не самых богатых купцов на много превосходили по площади жилище верховный жрицы храма Рибилы.

Отсюда напрашивался вывод: либо недвижимость в Этригии гораздо дороже, чем в городах Западного побережья, либо святилище богини Луны далеко не так богато, а значит, не столь почитаемо, как совсем недавно заявляла госпожа Маммея.

Расположившись за столом, та жестом указала на стоявшую у стены табуретку. Видимо, сидушка с подлокотниками предназначалась для более уважаемый людей. Решив не заморачиваться по этому поводу, Ника уселась, сложив руки на коленях с видом примерной первоклассницы.

В комнате повисла тягучая тишина. Хозяйка продолжала пристально рассматривать гостью, а та, в свою очередь, не торопилась начинать разговор.

– Ты назвалась Никой Юлисой Терриной, – нарушила молчание верховная жрица. – Из рода младших лотийских Юлисов.

– Я она и есть, – стараясь, чтобы голос звучал, как можно значительнее, сказала девушка. – Дочь Лация Юлиса Агилиса и Тейсы Юлисы Верты.

– Откуда же ты взялась в Этригии без родственников, слуг, с одной единственной рабыней? – не скрывая иронии, спросила служительница Рибилы.

– Это долгая история, госпожа Маммея, – сочла своим долгом предупредить Ника. – Если вы не располагаете достаточным временем, нам лучше отложить разговор.

– Рассказывай, – с тем же иронически-недоверчивым выражением лица предложила верховная жрица.

– Моя семья пала жертвой гнусного навета во время разоблачения заговора Китуна, – начала путешественница.

Слушала Маммея очень внимательно, часто перебивала, задавая множество вопросов, в ответ на большинство из которых рассказчица пожимала плечами.

– Отец мне ничего об этом не говорил.

А вот подробности жизни Лация Юлиса Агилиса у аратачей собеседницу, похоже, совсем не интересовали. Девушке даже показалось, что пока она, выжимая слёзы, описывала обстоятельства собственного рождения и смерти Тейсы Юлисы Верты, жуткую депрессию её супруга, закончившуюся только с постройкой нового дома, слушательница явно думала о чём-то своём.

Но едва Ника заикнулась о желании отца отослать дочурку в Империю, верховная жрица тут же встрепенулась, задав уже набивший оскомину вопрос:

– Почему он сам не вернулся?

Пришлось вновь в который раз говорить о преклонных годах, слабом здоровье папочки и о тяжести путешествия через океан, которое тот просто не переживёт. Воспользовавшись удобным моментом, девушка продемонстрировала перстень с гербом лотийских Юлисов и рассказала о письмах к родственникам в Радл.

Странно, но собеседница почему-то не стала упрекать собеседницу в том, что та бросила отца одного среди дикарей.

А вот само плавание заинтересовало Маммею не на шутку. Причём, судя по вопросам, касавшимся некоторых специфических мелочей, у Ники сложилось впечатление, что женщина знает о море, моряках и кораблях гораздо больше, чем рядовой житель внутренних районов Империи.

Поскольку рассказчица не собиралась говорить ни о бунте на судне Картена, ни о истинных обстоятельствах появления на нём женщин из племени гантов, приходилось тщательно обдумывать каждое слово, при этом внимательно следя за реакцией верховной жрицы.

Девушку слегка озадачило, что та, хотя и промолчав, явно не поверила в существование океанского течения с говорящим само за себя названием "Змея", едва не утащившим их судно далеко на север, зато не проявила никакого интереса к сляпанной на скорую руку истории спасения ганток.

Выслушав её без какого-либо интереса, Маммея принялась расспрашивать об обстоятельствах, помешавших собеседнице добраться до Империи через Рифейские горы. Ника подробно рассказала о договорённости с купцом Каниром Нашем и о своей внезапной болезни, заставившей задержаться в Канакерне почти на месяц.

Верховная жрица вновь удивила девушку, оставив без комментариев сообщение о том, что путешественница отправилась в Империю вместе с урбой бродячих артистов. Только поинтересовалась:

– Тебе посоветовал ехать с ними господин Картен?

Ника подумала, что хотя бы в этой части своей и без того совершенно необыкновенной истории не следует окончательно завираться.

– Нет, я сама так решила. Но он не отговаривал. Наверное, надеялся, что знает этих людей достаточно хорошо, чтобы доверить им жизнь дочери друга.

Девушка прерывисто вздохнула.

– К сожалению, мы оба ошиблись.

– Почему? – вскинула брови хозяйка кабинета. Кажется, рассказ путешественницы не оставил её равнодушной.

– Позвольте обо всём по порядку, госпожа Маммея? – попросила Ника, чувствуя подступавшие слёзы.

Её нервная система перенесла за сегодняшний день столько испытаний, что сдерживать себя с каждой минутой становилось всё труднее. – Очень долго казалось, что всё идёт хорошо, и небожители мне улыбаются. Артисты вели себя прилично, честно выполняя свои обещания всячески помогать мне в дороге. Без особых происшествий мы добрались до Гедора.

– Не спеши, – остановила её верховная жрица. – В каких городах тебе удалось побывать?

Путешественница подумала, что её, кажется, опять собираются проверять, и, чуть прикрыв глаза, стала вспоминать свой маршрут.

– В деревне Каана артисты давали представление на свадьбе, оттуда мы выехали в Меведу...

Внимательно слушая девушку, Маммея то и дело задавала вопросы. Почему-то её больше всего интересовали достопримечательности городов и их боги-покровители.

Ника не смогла вспомнить имена трёх небожителей, но остальные, кажется, назвала верно, рассказав в основном о храмах и городских укреплениях.

Видимо, верховная жрица действительно родом с Западного побережья, отсюда знание о море и тамошней географии.

Выслушав описание Кинтара, хозяйка кабинета удовлетворённо кивнула, после чего гостья перешла к изложению обстоятельств, в результате которых она оказалась арестована и осуждена.

– Посудите сами, госпожа Маммея, – не выдержав, начала горячиться рассказчица, чувствуя, как набрякшая слеза сорвалась и покатилась по щеке. – Откуда я могла знать, что именно сегодня, когда мне пришлось спасаться от убийц, закон запрещает появляться у этой горы? Тем более, я ничего не видела и не слышала, всю ночь прячась в расщелине и дрожа от страха!

Глаза собеседницы в миг сделались колючими и злыми, казалось, верховная жрица изо всех сил старается забраться в голову девушке, чтобы прочитать её мысли. Но та и не подумала прятать взгляд, ибо всё, или почти всё, что она рассказывала о событиях той ужасной ночи, являлось правдой и ни чем кроме правды.

– Теперь я понимаю, почему магистр Проб Фаб Лиса вынес такой странный приговор, – задумчиво сказала хозяйка кабинета, кивнув на лежащий перед ней лист папируса. – Но что мне с вами делать?

– Госпожа Маммея, – решив, что немного пафоса в данном случае не помешает, поднявшись на ноги, Ника поклонилась. – Признавая свою невольную вину перед жителями славной Этригии, я готова искупить её ревностным служением Рибиле. Отец воспитал меня в почтении к нашим радланским богам и их служителям. Там, за океаном, где я выросла, всё необходимое для жизни приходилось добывать своими руками. Тяжёлая работа меня не пугает. Но здесь, в Империи, я обязана ещё строже хранить честь рода младших лотийских Юлисов. Поэтому надеюсь и молю небожителей о том, чтобы ваши поручения не заставили меня проявить строптивость и непочтительность. Родитель учил, что принадлежность к нашему роду налагает определённые обязанности, о которых я никогда не должна забывать.

– Вот как? – вскинув ровные, аккуратно подщипанные брови, верховная жрица вытянулась, прижавшись к спинке кресла.

– Здесь сказано, – она с многозначительным видом постучала пальцем по приговору. – Что я могу приказать наказать вас плетьми и даже отправить на каторгу. Разве можно представить себе больший позор для девушки столь знатного рода?

– Вирсавского царевича Статера выпороли за то, что он покинул строй в битве между вирсавийцами и кеттами при Атиохии, – заметив лукавый блеск в глазах собеседницы, решила блеснуть эрудицией гостья, вспомнив один из рассказов Наставника. – Но это не помешало ему взойти на трон после смерти отца и прославить своё имя многочисленными подвигами, а сугдийский каган Урчин в молодости был рабом своего дяди.

– Вы знакомы с Историей Приклита? – с нескрываемым удивлением проговорила Маммея.

– Отец часто пересказывал мне истории из книги этого либрийского философа, – скромно потупив очи, девушка перешла на либрийский и решила приписать Лацию Юлису Агилису выражение давным-давно прочитанное в какой-то книге. – Он говорил, что прошлое помогает строить будущее.

– Подобное знание больше приличествует мужчинам, – поморщившись, заметила по радлански верховная жрица. – Это они занимаются политикой, войной и прочей философией. Женщине нужны другие навыки.

– К сожалению, я давно осталась без матери, – скорбно вздохнула Ника, решив больше не разыгрывать всезнайку, сообразив, что здешняя начальница не любит слишком умных.

– Я заметила, что вам не хватает женского воспитания, – кивнула хозяйка кабинета.

Путешественница молча поклонилась, смиренно признавая справедливость слов собеседницы.

– Хорошо, – Маммея негромко, но увесисто хлопнула ладонью по столу. – Я подумаю над вашими словами. Но не стоит забывать, что вы находитесь здесь по решению суда, который отнёсся к вам весьма снисходительно.

– Я всегда буду помнить об этом, госпожа! – пылко вскричала девушка, подумав: "И во сколько оно мне обошлось".

Верховная жрица благосклонно кивнула.

– Сейчас, когда вы всё обо мне знаете, – торопливо заговорила гостья. – Могу ли я обратиться к вам с просьбой?

– Слушаю, – тут же нахмурилась Маммея.

– Не могли бы вы позволить моей рабыне тоже остаться здесь? Она старательная, аккуратная, умеет готовить, разбирается в целебных травах и не будет зря есть свой хлеб.

– В тюрьме вы тоже с невольницей сидели? – усмехнулась собеседница.

– Нет, – почтительно покачала головой девушка. – Её приютила госпожа Аста Брония. У меня имелось рекомендательное письмо к ней. Только боги распорядилось так, что воспользоваться им я не успела.

– От кого? – тут же заинтересовалась служительница Рибилы.

– Сын канакернского консула Теренца Фарка написал его по просьбе господина Картена.

– Я знакома с госпожой Бронией, – кивнула Маммея. – Она часто заходит в наш храм принести жертву богине Луны.

– Но мне бы не хотелось и дальше пользоваться её добротой, – вернула разговор в нужное русло Ника. – Именно поэтому я прошу вас позволить рабыне остаться со мной.

– К сожалению, наше святилище не так богато, – ханжески вздохнула собеседница, возведя очи горе. – Кормить двух человек – будет слишком накладно. Городской совет даже за вас платить не стал.

– Я готова пожертвовать храму четыре империала, – сообразив, что начался торг, предложила путешественница. – Понимаю, что мой дар не так щедр, как бы хотелось, но я ещё должна добраться до Радла.

– Господин Курий сказал, что городской совет сообщит о вас родственникам Лация Юлиса Агилиса, – вскинула брови хозяйка кабинета. – Думаю, пока вы здесь, кто-нибудь обязательно откликнется и заберёт вас.

– А если нет? – вопросом на вопрос ответила гостья. – Я уже убедилась, что простому смертному не дано постичь замысла небожителей. Вдруг никто не найдёт нужным приехать? А мне бы не хотелось остаться совсем без денег.

– Так и быть, – после недолгого молчания согласилась верховная жрица. – Пусть остаётся с вами.

– Благодарю, госпожа Маммея, – поклонилась девушка.

Собеседница встала, всем видом давая понять, что теперь-то разговор точно подошёл к концу.

Ника почтительно отошла в сторону, пропуская её к двери.

Ещё спускаясь по лестнице, путешественница поняла, что пока она вешала лапшу на уши местному начальству, Риата успела куда-то испариться.

Верховная жрица тоже заметила отсутствие невольницы и обратилась к двум молоденьким девушкам, со смехом лихо трепавшим циновки на храмовом дворе.

– Комения, Фабия, вы не видели рабыню госпожи Юлисы?

Те дружно пожали плечами.

Тут с шумом распахнулась щелястая дверь, выпустив из знакомого сарая старуху в накинутой на плечи грязной накидке. На тощей, морщинистой шее болталась на кожаном шнурке деревянная табличка. Вслед за ней вышла Риата, тут же согнувшаяся в глубоком поклоне.

– Простите, госпожа, рабу глупую за беспокойство. Уж больно холодно тут стоять, вот Врана меня погреться и пригласила.

– Не смей больше отлучаться без разрешения! – с наигранной суровостью предупредила хозяйка. – В следующий раз я тебя накажу.

Осуждающе покачав головой, Маммея знаком велела Нике следовать за собой.

Риата поспешила к госпоже.

Обходя дом, где проживала верховная жрица, девушка почувствовала упоительный запах свежего хлеба, варёных овощей и ещё чего-то очень вкусного. Рот моментально наполнился слюной, а желудок жалобно заворчал, напоминая о своём существовании.

Скоро выяснилось, что кроме вызвавших столь бурную реакцию ароматов, из широко распахнутой двери в противоположном торце здания доносился визгливый голос, отчитывавший кого-то за леность и расточительство.

Войдя вслед за Маммеей, путешественница оказалась в низком, полутёмном помещении с крошечными окнами, устроенными под самым потолком да ещё и забранными толстыми решётками. Кроме них комнату освещали багровым светом угли в большом, похожем на камин, очаге, где, повиснув на массивной цепи, солидно булькал закопчённый бронзовый котёл, а на решётке стояла сковорода, в которой подрумянивалась пышная пшеничная лепёшка.

Стопка готовых лежала на широком столе, заботливо прикрытая чистой тряпочкой, рядом дожидались своей очереди ещё три куска плотного, сероватого теста.

Невысокая, плотно сбитая девушка, лет шестнадцати, опустив глаза, нервно теребила белыми от муки пальцами край грязного фартука.

Кроме неё в кухне находилась ещё одна особа, резко развернувшаяся на шум в дверях. При виде верховной жрицы, злобное выражение лошадиного лица смягчилось.

– Что случилось, сестра Дора? – с показным добродушием поинтересовалась Маммея. – Тебя за воротами слышно.

– Прости мою несдержанность, старшая сестра, – чопорно поклонилась женщина, придерживая звякнувшую на поясе связку ключей. – Но эти девчонки, как будто специально делают всё мне назло!

И повернувшись к прерывисто вздохнувшей поварихе, протянула указующую длань к прикрытой крышкой плетёной корзине.

– Сколько яиц я велела взять?

– Пять, госпожа Дора, – пробормотала девушка. – Но...

– Тогда почему там нет семи?! – грубо оборвала её собеседница. – И почему мука рассыпана? На полу её ещё на три лепёшки хватит!

На взгляд Ники пол в кухне выглядел вполне себе чистым, но своего мнения она, разумеется, высказывать не стала.

– Я уже говорила! – в заплаканных глазах стряпухи мелькнула искорка упрямства. – Два яйца оказались тухлыми!

– Заткнись! – завопила скандалистка. – Даже если так, ты не должна была ничего брать без спроса!

– Я...я подумала..., – растерянно захлопала длинными ресницами девушка.

– У себя в деревне думать будешь! – вновь грубо оборвала её Дора. – Когда навоз в хлеву месить станешь!

– Не надо так переживать, сестра, – натянуто улыбнулась верховная жрица. – Пара яиц этого не стоит.

– Разве же дело в этом, – страдальчески поморщилась собеседница. – Сегодня они яйца без спроса берут и муку рассыпают, а завтра серебряные светильники из храма уволокут.

Не выдержав, юная повариха заплакала, прикрывая рот тыльной стороной ладони.

"Ну и стерва! – мысленно охнула попаданка. – До слёз девчонку довела! Ох, и достанется мне здесь! А самое обидное – в морду не дашь. Тогда точно на кол посадят. Бр-р-р. Вот батман!"

Она зябко поёжилась. Есть почему-то сразу расхотелось. Даже запах варёной фасоли с мясом и специями уже не вызывал аппетита.

– Не преувеличивай, сестра, – насупилась Маммея. – Наши помощницы чтут луноликую Рибилу и никогда не опустятся до такого. А ты...

Она строго посмотрела на плачущую повариху.

– Прекрати реветь и запомни хорошенько: ни на кухне, ни во дворе, ни в кладовой или в птичнике даже крошку нельзя брать без разрешения госпожи Доры. И собери всё, что рассыпала, только через сито просеять не забудь.

"Она на самом деле такая жадная? – думала Ника, глядя на самодовольную лошадиную физиономию. – Или просто вредная?"

– Поняла, госпожа Маммея, – прошептала стряпуха, шмыгнув покрасневшим носом. – Я больше так не буду.

– Я рада это слышать, – ободряюще улыбнулась строгая, но справедливая начальница и, указав на свою спутницу, обратилась к "сестре".

– У нас новая помощница.

– С каких это пор в храм Рибилы сажают преступников? – фыркнула Дора, презрительно оглядев девушку с ног до головы. – Здесь что: тюрьма или каторга?

– Тут всё не так просто, сестра, я потом тебе объясню, – покачала головой верховная жрица и голосом, ясно дающим понять, кто здесь главный, отчеканила. – Пока покажи госпоже Юлисе спальню помощниц, выдай всё необходимое, найди место для её рабыни и позаботься, чтобы они не остались голодными.

– Хорошо, старшая сестра, – кивнула женщина, не глядя на неё.

А та, озадачив подчинённую, царственной походкой направилась к выходу.

– Подождите, госпожа Маммея! – окликнула её Ника.

– Ну, что ещё? – оглянулась та через плечо.

– Разрешите моей рабыне сходить за вещами, – попросила девушка. – Их не много, но это всё, что у меня осталось.

– Пусть идёт, – кивнула женщина уже в дверях.

Проводив её тяжёлым взглядом, Дора буркнула:

– Пошли, – и двинулась к дверному проёму в дальней стене.

Мельком обратив внимание на сдвинутую в сторону циновку, Ника шагнула в тёмный коридорчик, в противоположном конце которого громоздились какие-то корзины. Девушка с трудом рассмотрела три запертые двери: две с левой стороны, одна с правой. Сделав приглашающий жест, сопровождающая открыла именно её.

В комнате оказалось не на много светлее. Солнечные лучи редкими полосами пробивались сквозь щели в ставнях, прикрывавших узкие окна.

Посередине стоял грубо сколоченный стол с парой лавок, а вдоль стен тянулись две широкие лежанки, где, судя по числу цилиндрических подушек и набитых соломой матрасиков, прикрытых аккуратно сложенными одеялами, спали два и три человека.

– Это комната наших помощниц, – заявила женщина. – Ты тоже будешь здесь жить. Поняла?

– Да, госпожа Дора, – кивнула Ника.

– Пойдём, я выдам тебе постель, – вновь позвала её за собой "сестра" верховной жрицы.

Миновав кухню, где заплаканная стряпуха укладывала на сковороду очередную лепёшку, они вышли во двор. На сей раз путь лежал к неприметному сарайчику. Отцепив от пояса связку ключей, провожатая быстро отыскала нужный. Лязгнул массивный, позеленевший от времени замок.

Почти всё место внутри занимали несколько больших облезлых сундуков. Из одного Дора извлекла засаленную до невозможности подушку, из другого – одеяло и пустой матрас, о соломе для которого новенькая, очевидно, должна сама позаботиться.

– Иди устраивайся, – проворчала женщина, запирая кладовую. – После обеда я скажу, что делать.

Оставшись вдвоём, рабыня с хозяйкой вытрясли из одеяла кучу пыли, едва не порвав его пополам. Решив больше не рисковать, госпожа свернула его и стала отдавать распоряжения.

– Отправляйся к Бронии, поблагодари от моего имени за гостеприимство и забери вещи. Если спросит, расскажи ей, как прошёл суд.

– Слушаюсь, госпожа, – без особого энтузиазма отозвалась Риата.

– Зайди на рынок, купи мне льняную тунику, вместо ночной рубашки пойдёт, и плащ, – продолжила инструктировать Ника. – Только не очень дорогой. Деньги беречь надо. А этот я тебе отдам.

– Спасибо, добрая госпожа, – с тем же постным выражение лица поблагодарила невольница.

– Помолчи, – раздражённо оборвала её девушка. – Я даже не представляю, куда тебя поселят. Хорошо, если со мной. А вдруг в какую-нибудь халупу отправят? Ночи сейчас холодные, ещё заболеешь.

Рабыня хотела что-то сказать, но хозяйка опять заставила её замолчать.

– Найдёшь, где соломой торгуют, набьёшь матрас. Не забудь поесть и купи что-нибудь на ужин. Вдруг тебя кормить не будут, пока я деньги не внесу? Вот теперь иди.

На кухне стряпуха о чем-то шепталась с высокой, худощавой девушкой, одной из тех, кто недавно тряс циновки на дворе.

Заметив гостью, они тут же замолчали, с выжидательным любопытством глядя на новенькую, стоявшую в дверях с прижатым к груди одеялом.

Понимая, что пора знакомиться, путешественница представилась, стараясь улыбаться как можно дружелюбнее.

– Здравствуйте, меня зовут Ника Юлиса Террина.

Девушки переглянулись, и то ли Комения, то ли Фабия спросила:

– Это правда, что тебя прислали сюда за святотатство?

Нике не понравился ни сам вопрос, ни то, с какой бесцеремонностью его задали. Тем не менее, не теряя надежды наладить отношения с местными обитательницами, она постаралась ответить вежливо и подробно:

– Не совсем. Спасая свою жизнь, в первую ночь дриниар я случайно оказалась возле священной горы, не зная, что это запрещено законом Этригии. Поэтому суд проявил милосердие, отправив меня послужить богине Луны.

– А что с тобой случилось? – продолжала расспрашивать настырная девица, по-прежнему не называя своего имени.

Почувствовав, что вместо нормального разговора начинается очередная дача показаний, от которых она уже успела устать за сегодняшний день, путешественница сухо объяснила:

– На меня напали те, кому я доверяла.

И не желая больше подвергаться допросу, направилась к двери в коридорчик. Когда-нибудь она расскажет им о своих злоключениях, но не сегодня.

– Как интересно! – вскричала девушка, заступив ей дорогу. – Подожди, меня зовут Прокла Комения. Скоро год, как я здесь живу. А это...

Она кивнула на застывшую с полуоткрытым ртом стряпуху.

– А это Апулия Тарма Феса, её родители недавно сюда привезли.

– Зачем? – ляпнула Ника и тут же прикусила язык, опасаясь, что такой вопрос вполне может показаться собеседницам неуместным или даже обидным.

Но оправившаяся от удивления повариха спокойно ответила:

– В восемь лет Такера наслала на меня лихорадку. Лекаря ничем помочь не смогли. Тогда мама призвала на помощь Рибилу, пообещав богине, что если я выживу, то два года проведу в её храме.

Теперь настала очередь удивляться путешественнице.

– Как интересно!

Лихорадочно перебирая в памяти рассказы Наставника о жизни в Империи, она так и не смогла вспомнить ничего подобного.

– Ты в спальню? – бесцеремонно прервала её размышления Комения, и не дожидаясь ответа, предложила. – Я с тобой.

Положив свёрнутое одеяло на лавку, новенькая поинтересовалась:

– Где мне лучше расположиться?

– Где хочешь, – легкомысленно махнула рукой спутница, но вовремя опомнилась. – Но лучше подожди пока. Сейчас девочки на обед придут...

Понимая, что не зная обстановки, не стоит качать права, Ника решила дождаться всех соседок по комнате, а пока попытаться получить как можно больше информации о месте, где ей суждено провести ближайшие шестьдесят дней.

– Госпожа Маммея назвала вас "помощницами"...

Усевшись напротив, Комения важно кивнула.

– А кроме неё и госпожи Доры жрицы здесь ещё есть?

– Госпожа Клио, – ответила девушка. – Она больше свитками да травами занимается. Зелья варит, храм потом продаёт их лекарям и повитухам. Ты её видела, когда только пришла. В кожаном фартуке. Помнишь?

– Да, – кивнула путешественница и усмехнулась. – На трёх жриц пять помощниц...

– Вообще-то считается, что девять, – поджав губы, возразила собеседница. – Ещё четверо местные... Важные такие. Являются только на вечерние молитвы и главные церемонии.

Она презрительно скривилась.

– С нами даже не разговаривают... Будто мы служанки или рабыни какие... Ещё бы, их отцы храму деньги заплатили, чтобы дочки могли перед народом покрасоваться! Мы и в храме убираемся, и у жриц одежду их стираем, по ночам гимны поём, а в праздники их в первый ряд ставят...

Из жалоб Комении Ника узнала, что в помощницах у служительниц богини Луны числятся: дочки претора, эдила и двух богатых горожан.

Излияния новой знакомой прервал долетевший из коридорчика шум. В комнату, смеясь и переговариваясь, вошли три девушки в серых платьях.

Попаданка встала из-за стола, поклонилась, кратко объяснив, кто она такая, и что здесь делает. Процедура знакомства много времени не заняла. Самую старшую из помощниц звали Патрия Месса. На первый взгляд, ей было никак не меньше двадцати лет. Это показалось путешественнице странным. Как правило, местные дамы в таком возрасте давно замужем и уже имеют пару-тройку ребятишек.

Судя по всему, именно Месса, как самая взрослая, верховодила в этом маленьком коллективе. Приста Фабия Укла и Тейса Вверга Сета выглядели лет на четырнадцать и вели себя как подростки.

После взаимного представления, Ника, не откладывая, поставила вопрос о своём спальном месте. После недолгого обсуждения, старожилы предложили ей стать третьей на лежанке.

Едва девушка успела разложить одеяло поверх потемневших от времени, гладко оструганных досок, за дверью опять что-то стукнуло, и в комнату заглянула уставшая стряпуха с пустым деревянным подносом.

– Пойдёмте есть, девочки.

Не заставляя себя ждать, помощницы жриц поспешили на кухню, где каждая получила по миске варёной фасоли с мясом, кусок ещё тёплой лепёшки и чашку с разведённой брагой. Кушать там не полагалось, поэтому девушки вернувшись в спальню, чинно расселись за столом.

С аппетитом пережёвывая разваренные зёрна, щедро сдобренные луком, чесноком и кусочками свинины, Ника подумала, что на каторге, скорее всего, кормят гораздо хуже, чем здесь.

По крайней мере, за одно это стоит сказать спасибо местным коррупционерам: магистрату Пробу Фабу Лису и двум преторам.

Совершенно неожиданно девушка едва не подавилась от смеха, вспомнив фразу из старой советской комедии: "Да здравствует наш суд! Самый гуманный суд в мире!"

Глава IV

Как тяжело жить среди чужих людей

Я не монашка, и напрасно,

Сеньора, вы решили мне

Читать все эти наставленья.

Ужель мне в храм идти велели

Вы для того лишь, что хотели

Сегодня мне одни мученья

Своей опекою доставить?

Лопе Де Вега.

Изобретательная влюблённая

Утолив первый голод, помощницы жриц принялись засыпать новую соседку вопросами, число которых с каждым ответом Ники только росло.

Внезапно резко распахнулась дверь.

– Чего сидите? – спросила жрица, угрожающе выпятив выдающуюся челюсть. – Здесь вам не званый ужин и не ундиналии!

– Мы уже закончили, госпожа Дора, – ответила за всех Патрия Месса, поднимаясь из-за стола. Вслед за ней, торопливо дожёвывая, встали остальные девушки.

Посторонившись, чтобы выпустить их из комнаты, жрица пристально посмотрела на поправлявшую накидку Нику.

– А ты пойдёшь со мной.

Поскольку к ней обратились не слишком уважительно, та промолчала, ограничившись коротким полупоклоном.

– Посуду собери, – хмуро приказала Дора, кивком указав на стол.

Ни слова не говоря, девушка принялась складывать пустые миски, а когда закончила, жрица привела её на кухню, где сказала устало поднявшейся с табуретки стряпухе:

– Вот, Тарма, привела тебе помощницу.

– Спасибо, госпожа Дора, – искренне обрадовалась та.

– Она будет мыть посуду, убираться здесь и помогать готовить. Ясно?

– Да, госпожа Дора, – кивнула повариха.

С усмешкой глянув на новенькую, жрица грубо скомандовала:

– Чего стоишь? Начинай!

Прямо-таки лучившаяся радостью стряпуха тут же предоставила веник, совок, старую деревянную лохань и мочалку из каких-то древесных волокон. Однако стоявший в углу большой, литров на тридцать, кувшин оказался почти пуст, о чём Ника и сообщила уже собравшейся уходить начальнице.

– Фонтан на площади, – не оборачиваясь, буркнула та.

– Мне нельзя туда ходить! – громко объявила осуждённая.

Жрица едва не споткнулась о высокий порог.

– Что значит "нельзя"? – с угрозой спросила она, оборачиваясь.

– По приговору суда я не могу покидать территорию храма Рибилы, – спокойно пояснила девушка. – Без разрешения верховной жрицы.

– Я тебе разрешаю! – раздражённо махнула рукой собеседница. – Бери кувшин и ступай.

– При всём уважении к вам, госпожа Дора, – с лёгкой издёвкой произнесла Ника, отвесив глубокий, почти поясной поклон. – Только госпожа Маммея может позволить мне выйти за ворота.

– Хочешь, чтобы я беспокоила старшую сестру из-за такой ерунды? – зловеще усмехнулась жрица.

– Решение суда никак нельзя назвать "ерундой", госпожа Дора, – наставительно проговорила девушка. – Ни я, ни даже вы не можем его игнорировать.

– Не будем, – легко согласилась собеседница, и взгляд её полыхнул ненавистью. – Тогда отправляйся на птичник! Будешь убирать куриный помёт и мыть ночные горшки!

Она победно улыбнулась.

– Для этого не надо выходить со двора. Ну, пошла!

Никак не ожидавшая подобного развития событий, путешественница растерялась. Полученных в своё время от Наставника знаний хватило для понимания того, что собеседница намерена не просто унизить, а окончательно "опустить" её в глазах не только обитательниц святилища, но и всех горожан.

Вот только этого самозваная потомственная аристократка не могла себе позволить ни в коем случае. Поэтому она вскричала, гордо вскинув голову:

– Я отказываюсь! Это должны делать рабы!

– А ты и есть раба! – рявкнула Дора, бульдозером надвигаясь на рискнувшую подать голос нахалку. – Которую по недосмотру богов отправили сюда, а не на рудники, где ты должна была сдохнуть!

Они едва не столкнулись грудь в грудь, как бойцовые петухи, ибо отступать упрямая девица не собиралась.

Видимо, жрице здесь редко кто противоречил. Правая рука женщины поднялась, намереваясь то ли ударить, то ли вцепиться ногтями в лицо бесстыдницы.

"Вот батман! – охнула про себя Ника, не отрывая взгляд от полыхавших бешенством глаз Доры. – Сейчас я её точно побью... И будь, что будет!"

Она даже слегка обрадовалась, чувствуя, как сознание начинает переходить в то, уже привычное, но всё ещё пугающее состояние, когда становится безразлично всё, кроме врага.

К счастью, жрица вовремя остановилась, очевидно, трезво оценив крепкое сложение и высокий рост противницы. А, может, просто уяснила всю серьёзность её намерений?

– Ты ещё пожалеешь об этом, мерзавка! – змеёй прошипев, женщина отступила.

– На всё воля богов, – с трудом пряча радость от неожиданной победы, смиренно потупилась Ника, тоже делая шаг назад.

Зло зыркнув на застывшую каменным изваянием стряпуху, Дора выскочила из кухни, громко хлопнув дверью.

– Какая ты... смелая! – с восхищением или сочувствием охнула Аполия Тарма. – Я чуть не описалась! Эта кобыла столько раз меня по щекам хлестала! А ты... Как ты...

Она замолчала, не находя слов, и только развела руками.

Её помощница небрежно пожала плечами, всем видом демонстрируя, что для неё это дело привычное, хотя в душе уже во всю звенели тревожные колокольчики.

– Она тебе это обязательно припомнит! – горячо зашептала повариха. – Дора здесь самая противная. Боги не наградили её красотой, вот и злобствует.

– Я сделала так, как велела госпожа Маммея, – усмехнулась Ника. – Пусть с ней разбирается.

Она критически осмотрелась и добавила, взяв в руки веник:

– А я пока подмету.

Стряпуха с видимым наслаждением уселась на табурет у стола.

– Это правда, что тебя обвинили в святотатстве?

– Правда, – подтвердила девушка. – Только я не знала, что нарушаю закон, вот судьи меня и пожалели.

Ответив ещё на пару набивших оскомину вопросов, Ника, улучив момент, когда Аполия Тарма задумалась над услышанным, перехватила инициативу, попросив ту подробнее рассказать о своих подругах.

Стряпуха охотно согласилась. Из её слов выяснилось, что за пребывание в святилище Рибилы заплатили родители всех "помощниц", а столь разное отношение к ним со стороны жриц богини Луны вызвано исключительно величиной полученных "пожертвований". Тем не менее все девушки не испытывали восторга от пребывания в храме, относясь к этому как к довольно обременительной обязанности.

Только Патрия Месса находилась здесь по доброй воле. Являясь дочерью одной из самых уважаемых повитух Цилкага, она тоже решила пойти по стопам матери. А поскольку Луна считается одной из олицетворений женского естества, связанного с деторождением, то Рибила является ещё и покровительницей акушерок. Вот почему для успешной профессиональной деятельности Патрии Мессе необходимо заслужить благосклонность именно этой богини.

Не удивительно, что девушка почти всё время проводит с Клио, помогая жрице выращивать в саду лекарственные растения, заготавливать их, готовить разнообразные снадобья, помогающие женщинам при родах, болезнях и сложных жизненных обстоятельствах. Зелья Клио пользовались заслуженной известностью не только среди лекарей Этригии, но и далеко за её пределами.

Именно в разгар столь познавательной беседы на кухню ворвалась разъярённая верховная жрица в сопровождении злорадно ухмылявшейся "сестры".

При виде этой сладкой парочки Аполия Тарма Феса подскочила так, будто её в седалище шилом ударили, и перепуганной мышью вжалась в тёмный угол.

Отложив веник, Ника почтительно поклонилась жрицам.

– Да как ты смеешь перечить сестре Доре!? – вскричала набольшая местная начальница. – Думаешь, я шутить с тобой собралась?! Немедленно падай на колени и проси прощения, иначе я сейчас же пошлю кого-нибудь к эдилу Акву. Пусть он пришлёт стражников, чтобы те выпороли тебя плетьми!

– За что, госпожа Маммея? – сделала удивлённые глаза девушка, смутно чувствуя в поведении собеседницы какую-то наигранность. – Я лишь исполнила ваше распоряжение!

– Какое? – кажется, по-настоящему удивилась женщина, бросив недоуменный взгляд на "сестру".

– Госпожа Дора приказала мне идти за водой, – стала обстоятельно объяснять Ника. – А я сказала, что могу покинуть святилище только с разрешения верховной жрицы. – Но госпожа Дора продолжала настаивать, и мне пришлось... отказаться.

Она поклонилась жрицам.

– Прошу прощения, если мои слова показались вам слишком вызывающими. Клянусь Анаид, я ни в коем случае не хотела дерзить. Но решение суда и ваши слова...

Девушка беспомощно развела руками.

Лицо Маммеи смягчилось.

– Мне отрадно, что ты раскаиваешься в своём поступке. Впредь, чтобы не возникало подобных недоразумений, запомни: тебе следует точно и беспрекословно выполнять все распоряжения сестры Доры.

– Я так и сделаю, – отвесив ещё один поклон, Ника направилась к стоявшему у стены кувшину.

– Стой! – вскричала жрица. – Ты куда?

– За водой, – спокойно ответила та.

– Не так быстро, – усмехнулась женщина. – Разговор ещё не закончен. Забыла, что ты ответила, когда я послала тебя на птичник?

– Почему же? – вскинула брови собеседница. – Только дочь Лация Юлиса Агилиса из рода младших лотийских юлисов – не рабыня, чтобы собирать куриный помёт и мыть ночные горшки!

– Вот! – злорадно усмехнулась Дора, глядя на старшую сестру. – Что я говорила? Перечит, нахалка! Да как ты смеешь...

– Тише! – властным жестом остановила её начальница. – Госпожа Юлиса уже сказала, что искренне раскаивается в своих поступках.

– Безусловно, госпожа Маммея, – подтвердила Ника. – Да поразит меня молнии Питра, если я вру!

Верховная жрица величественно кивнула.

– А тебе, сестра, не стоит забывать, что храм луноликой Рибелы всё же не каторга.

– Клянусь Аурой, богиней зари, я запомню твои слова, старшая сестра, – со скрытой угрозой в голосе процедила Дора.

Взгляд, которым она обожгла новенькую, не предвещал той ничего хорошего.

Стремясь по возможности наладить взаимоотношения со всеми местными обитателями, девушка не просто приказала привратнику открыть калитку, а вежливо поинтересовалась его именем.

Видимо, жрицы и их помощницы не часто баловали старого раба своим вниманием. Растянув в угодливой улыбке сухие, сморщенные губы, он назвался Гвоздём и с поклоном отпер калитку.

Оглядевшись, Ника неторопливо направилась к фонтану, возле которого о чём-то беседовали несколько горожанок.

Заметив девушку, одна из них, испуганно охнув, указала на неё пальцем.

– Смотрите! Это богохульница! Это её за святотатство приговорили всего лишь к служению Рибиле! Вдруг владыка недр обидится? Что теперь будет на рудниках?

– А я слышала, её сам Дрин укрыл от разбойников на священной горе, – возразила другая женщина.

– Вот уж враки! – откликнулась третья. – Это она сама всё придумала!

Подойдя ближе, Ника поздоровалась:

– Здравствуйте.

Однако только одна из горожанок ответила лёгким кивком, но разговаривать не стала и поспешила уйти, как все остальные.

Подставив кувшин под бившую из каменной львиной пасти прозрачную струю, девушка только криво усмехнулась им вслед.

Ввиду отсутствия на храмовой кухне сколько-нибудь вместительной посуды, ей пришлось ещё четыре раза выходить на площадь. Стряпуха куда-то ушла, и оставшись в одиночестве, девушка, подобрав подол, принялась лениво елозить мокрой тряпкой по выложенному из каменных плиток полу.

За этим вполне достойным родовитой аристократки занятием её и застала Риата.

– Ой, да что же это делается?! – всплеснула руками невольница, едва не выронив туго набитый соломой матрас.

– Ты что, слепая? – усмехнулась хозяйка, выжимая мочалку. – Видишь, чистоту навожу.

– Ой, да я сейчас! – рабыня огляделась, выискивая, куда бы положить вещи.

– Тунику купила? – остановила её метания девушка. – А плащ? Показывай!

Сняв с плеч большую корзину, Риата с заметным волнением продемонстрировала обновки. На взгляд Ники туника казалась слегка коротковатой, но поскольку носить её она собиралась под платьем исключительно для тепла и маскировки пояса с остатками золота, хозяйка сочла возможным воздержаться от критики.

Вторая покупка тоже пришлась по душе, несмотря на тёмно-зелёный цвет, чем-то напоминающий стиль "милитари".

– Что за мех? – спросила она, разглядывая серую подкладку.

– Заяц или суслик, – пожала плечами невольница. – Я не спрашивала. Зато дёшево. Всего три империала.

– Хорошо, – кивнула путешественница, гадая про себя, сколько денег с этой сделки прикарманила ушлая рабыня.

Они отнесли вещи в спальню. Там Ника одела изрядно похудевший пояс с деньгами и новую тунику, а старый плащ и кожаную рубаху отдала Риате, кроме того вручив ей пятьдесят империалов с заданием спрятать подальше.

Вернувшись на кухню, верная невольница выразила горячее желание освободить госпожу от столь грязного и недостойного представительницы славного рода младших лотийских Юлисов занятия.

Однако девушка не решилась на столь радикальный шаг. Она взялась домывать пол, а Риату посадила чистить котёл. Рабыня рассказала, что госпожа Аста Брония передаёт госпоже Юлисе поздравление с более-менее благополучным окончанием судебного процесса и вновь повторяет своё предложение.

– Ты мне здесь нужна! – безапелляционно заявила Ника. – И хватит об этом.

Скромно потупив взор, собеседница явно собиралась сказать что-то вроде "как прикажете" или "слушаюсь", но тут в дверях появилась жрица Рибилы с помощницей.

– А это кто ещё такая? – грозно спросила женщина, выставив и без того выдающуюся во всех смыслах челюсть.

– Моя рабыня, госпожа Дора, – предельно вежливо ответила девушка. – Госпожа Маммея разрешила оставить её при святилище до конца моего пребывания здесь.

– И ты думаешь, я позволю ей за тебя работать? – насмешливо фыркнула жрица.

– Я осознаю степень своей вины перед законом и жителями Этригии, госпожа Дора, – потупив взгляд, вздохнула Ника. – И не собираюсь прятаться за чужую спину.

– Тебе не придётся, – зловеще пообещала собеседница и скомандовала застывшей Риате. – Отправляйся на птичник Вране помогать.

Невольница вопросительно посмотрела на хозяйку. Та кивнула. Обмен взглядами не ускользнул от внимания жрицы. На щеках вновь вспыхнул гневный румянец, ноздри раздулись, как у породистой кобылицы на манеже, а и без того тонкие губы сжались в еле заметную нить.

– Слушаюсь, госпожа Дора, – смиренно пробормотала рабыня.

– Будешь делать всё, что скажет Врана! – процедила сквозь зубы служительница Рибилы. – И попробуй только кому-нибудь хоть слово поперёк вякнуть!

– Не беспокойся, Риата, – сочла нужным вмешаться Ника. – Госпожа Дора – мудрая и справедливая женщина. Она не станет зря наказывать чужую невольницу, тем более в святилище богини Луны.

Не сказав больше ни слова, жрица с гордым видом вышла из кухни. За ней, качая головой, поплелась невольница. А хозяйка принялась чистить закопчённый котёл.

Когда тот стал достаточно блестящим, она сполоснула посуду, после чего вылила грязную воду в сад, где имелась квадратная яма с компостом. Возвращаясь, девушка встретила спешившую от кладовой Аполию Тарму с корзиной продуктов.

Немного смущаясь, стряпуха отправила помощницу за водой, а когда та вернулась, посадила перебирать фасоль. Девушка почти закончила, когда на кухню явились все жрицы в полном составе. У путешественницы тревожно ёкнуло сердце. Но явно недовольная физиономия Доры внушала некоторый оптимизм. Однако прозвучавшее из уст Маммеи распоряжение едва не ввело Нику в ступор.

– Спой!

– Чего? – удивлённо переспросила та.

– Что угодно, – раздражённо махнула рукой верховная жрица. – Всё равно.

– Но я не знаю радланских песен, – растерянно пробормотала девушка, с огорчением обнаружив серьёзный пробел в своём образовании.

– Ну так спой песню тех дикарей, среди которых ты жила, – поморщилась верховная жрица. – Неужели за столько лет ничего не запомнила?

– Запомнила, – протянула Ника, лихорадочно копаясь в памяти и не находя ничего, кроме обрывков охотничьих заклинаний аратачей.

Оставалось петь по-русски. Ну кто здесь может знать язык заокеанских варваров? Из тройки подвернувшихся когда-то под руку книг она знала, что попаданцы в таких случаях, как правило, с успехом исполняют песни В.С. Высоцкого. Вот только Виктория Седова, к сожалению, не относилась к поклонникам его творчества. Но петь что-то надо. Вон как хмурится Маммея. А что если...

Белый снег, серый лёд, на растрескавшейся земле.

Одеялом лоскутным на ней – город в дорожной петле.

А над городом плывут облака, закрывая небесный свет.

А над городом – жёлтый дым, городу две тысячи лет,

Прожитых под светом Звезды по имени Солнце...

Голос её окреп, заметался меж стен маленького помещения, стремясь вырваться на волю.

– Хватит, хватит! – замахала руками верховная жрица, морщась, словно от зубной боли.

Ника разочарованно замолчала. Кажется, местные жители ещё не доросли до понимания всей прелести рока.

– О чём ты пела? – с любопытством естествоиспытателя, открывшего новый вид тараканов, спросила Клио.

– О снеге, о льде, – девушка на миг запнулась, во время вспомнив, что у аратачей нет городов. – О солнце.

– Только дремучие варвары могут так отвратительно... реветь о всеблагом светиле, проливающем на землю животворящий свет! – презрительно фыркнула Дора.

– Но голос у неё хороший, – кивнув, заметила Маммея.

– Подходящий, – согласилась Клио. – Пусть поёт.

– А ты, сестра, сейчас же перепиши ей нужные слова, – распорядилась верховная жрица.

Собеседница кивнула.

Главноначальствующая дама всея храма приосанилась, стараясь принять как можно более величественный вид, и строго посмотрела на застывшую в почтительном молчании осуждённую.

– Мы с сёстрами посоветовались и решили, во имя Рибилы, считать тебя на эти два месяца "служанкой святилища".

– Благодарю, госпожа Маммея, – поклонилась Ника, прекрасно понимавшая разницу между служанкой и невольницей. – Пусть небожители щедро наградят вас за доброту и милосердие, а я обязательно расскажу о вашем благородном поступке своим родственникам...

– Помолчи, – с деланной суровостью перебила её собеседница. – Это значит, что ты не получишь одежду, полагающуюся жрицам храма богини Луны и их помощницам.

"Ну, без этого я как-нибудь переживу", – мысленно усмехнулась слушательница, старательно изображая подобострастное внимание.

– Так же ты не будешь принимать участие в утренних церемониях, праздничных торжествах и шествиях по городу, – продолжала перечислять женщина. – Но обязана присутствовать на вечерних службах. Тебе всё понятно, Юлиса?

– Да, госпожа Маммея, – кивнула путешественница, отметив, что наедине верховная жрица разговаривала с ней гораздо уважительнее и даже обращалась на "вы". Видимо, за произошедшие перемены следует поблагодарить злобно зыркающую особу с лошадиной физиономией.

– Во всём остальном тебе следует слушаться распоряжений сестры Доры, – закончила вводный инструктаж верховная жрица, и дождавшись почтительного поклона от новоявленной служанки святилища, удалилась.

– Пойдём, Юлиса, я дам тебе слова гимна, который надо выучить, – сказала Клио.

– Вы позволите, госпожа Дора? – решила немного польстить вредной бабе девушка.

– Только не задерживайся, – сухо буркнула жрица.

Вслед за её "сестрой" Ника вышла во двор и направилась к одноэтажному каменному строению, выделявшемуся непривычно островерхой черепичной крышей с торчавшей из неё трубой. Уже после девушка обратила внимание на широко распахнутые ставни трёх забранных решёткой окон.

Приближаясь, она почувствовала странную смесь ароматов, отдельные из которых показались определённо знакомыми. Но только когда Клио распахнула массивную дверь, солидно скрипнувшую на железных навесах, Ника сообразила, что пахнет лекарственными травами для настоек и заварок, которых она в своё время выпила не один десяток литров. Когда официальная медицина вынесла окончательный приговор, обрекавший Викторию Седову на инвалидное кресло до конца жизни, её мать пыталась вылечить дочь народными средствами. Вот тогда будущая Ника Юлиса Террина и познакомилась с полезными растениями в разнообразном виде.

Внутреннее пространство здания представляло из себя одну комнату, поделённую на две неравные части тремя выстроившимися в ряд деревянными колоннами.

Прямо возле входа стоял набитый свитками стеллаж, пара разрисованных сундуков и небольшой письменный стол со знакомой сидушкой без спинки. В отличие от мебели в кабинете верховной жрицы, эта не блистала ни резьбой, ни красивыми вставками.

Заметив пыль на уголке стола, гостья подумала, что хозяйка комнаты, видимо, большую часть времени проводит в другой её части, напоминавшей лабораторию средневекового алхимика или киношного колдуна.

На растянутых между стропилами верёвках в изобилии висели пучки разнообразных трав, на многочисленных полках стояли коробочки, лежали связки зловещего вида корешков и ещё каких-то мерзостей, напоминавших сушёных лягушек или змей.

На потемневшем от времени столе теснились керамические, металлические и даже стеклянные плошки, бронзовые ступки, весы и ещё какие-то штуки непонятного вида и загадочного предназначения. В горшочке над маленьким очагом булькало буровато-серое варево, которое размеренно помешивала длинной ложкой Патрия Месса.

Бросив мимолётный взгляд на жрицу, девушка коротко бросила:

– Ещё не загустело.

Кивнув помощнице, жрица подошла к стеллажу, и покопавшись, отыскала нужный свиток.

– Читать умеешь? – спросила она у Ники, усаживаясь за стол.

– Разумеется!– резко отозвалась та, даже не пытаясь скрыть раздражение. – По-радлански и по-либрийски. Мой отец достаточно хорошо образован, чтобы научить свою дочь не только чтению и письму.

– Простите, Юлиса, – кажется, собеседница на самом деле слегка смутилась. – Я не хотела тебя обидеть. Просто я знаю людей, которые считают, что девушки могут обойтись и без грамоты.

После таких вежливых слов хозяйки гостья сочла необходимым сменить тон.

– Понимаю, госпожа Клио. Я выросла очень далеко от цивилизованных стран, среди диких варваров, поэтому ничего удивительного, что у вас могло сложиться такое впечатление.

Кивнув, жрица развернула свиток, и выбрав из тощей пачки подходящий листок, принялась быстро писать, время от времени макая перо в позеленевшую медную чернильницу.

Замерев в ожидании, Ника внезапно вспомнила о совершённой сегодня глупости.

"Вот батман! – выругалась она про себя, оторвав взгляд от покрывавших папирус ровных, будто вычерченных по линейке строчек. – Да стражникам не надо даже забираться в святилище! Подкараулят у фонтана, нож под ребро, и ищи ветра в поле. Куда я, дура, вылезла со своим языком?! Ну, если уж отбиться не получится, надо хотя бы как-нибудь наказать этих уродов".

Когда жрица перестала писать, некая мысль уже обрела чёткие очертания, и настала пора претворить её в жизнь.

– Госпожа Клио, не могли бы вы дать мне кусочек папируса?

– Зачем? – удивлённо поинтересовалась та.

– Мне надо черкнуть пару строк своему адвокату, – стала объяснять девушка. – Он как раз должен завтра прийти.

Заметив, как сурово сдвинулись белесые брови собеседницы, она энергично замотала головой.

– Нет, нет, госпожа Клио, ничего личного. Хочу попросить написать обо мне его покровителю сенатору Кассу Юлису Митрору.

– Откуда в Этригии взялся коскид сенатора из Радла? – недоверчиво хмыкнула жрица.

– Господин Олкад Ротан Велус служит вторым писцом на руднике "Щедрый куст", – пояснила Ника. – Совладельцем которого и является сенатор.

– Ну, так вели Гвоздю позвать тебя, когда придёт адвокат, – посоветовала Клио. – Сама с ним и поговоришь.

– А вдруг я буду занята? – отчаявшись уговорить упрямую особу, решила скосить "под дурочку" девушка. – Вы же знаете, как госпожа Дора не любит, когда помощницы отлынивают от работы.

Увы, приём не сработал. Сурово усмехнувшись, собеседница сложила руки на груди и принялась разглядывать её с видом проницательного детектива из старинных сериалов. Казалось, не хватает только трубки, усов или хотя бы очков, на худой конец.

– Значит, хочешь угодить сестре Доре? – поиграв в гляделки, с издёвкой спросила жрица.

– Придётся, – пожала плечами Ника.

– Я очень не люблю, когда меня обманывают, – покачала головой женщина. – Если бы ты честно призналась, что хочешь назначить свидание своему приятелю, то, возможно, я бы и дала тебе папирус.

– Не всякая ложь во вред, – устало вздохнула путешественница, ещё раз вспомнив добрым словом Наставника, заставлявшего её штудировать нудные трактаты местных философов. – Знание налагает ответственность, а оно осложняет жизнь.

– Приклит Хиосский, – усмехнулась жрица, и во взгляде её мелькнуло любопытство. – Диалог с Гаем Враном Перфом...

– С Генедом Феонским, – вспомнив название произведения, поправила Ника, подозревая, что женщина умышленно назвала его неправильно. – Так зачем вам ещё и мои проблемы? Что до записки, то клянусь Анаид и всеми небожителями, её содержание ни в коем случае не навредит ни Этригии, ни репутации храма Рибилы.

Продолжая пристально изучать стоявшую перед ней девушку, жрица, не глядя, отыскала кусок папируса размером с половину почтового конверта.

– Возьми.

– Благодарю, госпожа Клио, – поклонившись, девушка шагнула к столу, и расположив листочек так, чтобы массивная чернильница закрывала его от любопытных взглядов собеседницы, торопливо написала.

"Олкаду Ротану Велусу, второму писцу рудника "Щедрый куст". Сообщите магистрату Мниусу Опту Октуму и своему покровителю, что Нику Юлису Террину, дочь Лация Юлиса Агилиса, убил Флор Верг Отий за пятьсот империалов, которые тот обманом забрал у неё в первый день дриниар".

Ещё раз сердечно поблагодарив жрицу, девушка спешно покинула "лабораторию". Остановившись во дворе, она быстро пробежала глазами текст гимна богине Луны.

"Вот батман! Да разве такое выучишь на трезвую голову?"

Стряпуха уже растопила очаг и повесила на крюк котёл. Пообещав ей вернуться через минуту, Ника проскользнула в спальню помощниц, где положила адресованное адвокату послание под матрас. Теперь, если что-то случится, жрицы найдут записку и узнают, кто виноват в смерти служанки их святилища. А уж то, что они не станут держать его имя в тайне, девушка не сомневалась.

Ужинали уже в сумерках при свете тусклого масляного фонаря. Едва она, исполняя свои новые обязанности, начала собирать грязную посуду, соседки по комнате дружно полезли под лежанки за сундучками и корзинами, где среди личных вещей хранились платья, предназначенные исключительно для храмовых церемоний. Парадная форма отличалась от повседневной только цветом, таким, как у одежд Маммеи. Только ей полагалось носить подобное облачение постоянно.

Сейчас-то Ника окончательно разобралась, какое именно платье имела ввиду верховная жрица. Поскольку оно ей не полагалось, девушка вынесла миски на кухню и, сжимая в руках свёрнутый папирус, стала ждать дальнейшего развития событий.

Через несколько минут жрицы и их помощницы вышли во двор, где, выстроившись в колонну по два, чинно направились к задней стене храма.

Помня о своём невеликом статусе, Ника заняла место сзади рядом со смешливой Тейсой Ввергой. Однако девчонка, строго насупив чётко очерченные бровки, жестом указала себе за спину.

Новая служанка святилища не стала портить торжественность момента скандалом, пообещав себе припомнить соплячке её вызывающее поведение.

Поднявшись вслед за более достойными служительницами Рибилы по деревянной лестнице, она вошла в узкий коридор. За время короткой прогулки глаза Ники успели немного привыкнуть к темноте, и она разглядела в стене справа низкую, оббитую металлическими полосами дверь, закрытую сразу на два бронзовых замка.

Гораздо более высокая и красиво отделанная дверь вела в большой, погружённый в полумрак зал. Два высоких массивных светильника из бронзы и серебра более-менее освещали только переднюю часть помещения с задрапированной в синюю ткань статуей женщины, из причёски которой торчали вверх острые рожки полумесяца.

Круглое мраморное лицо небожительницы застыло в безмятежной полуулыбке. Но талантливый ваятель прекрасно передал напряжение застывшей фигуры, подчёркнутое судорожно сведёнными пальцами левой руки, крепко вцепившейся в край нарочито грубо обработанной глыбы, составлявшей единое целое со скульптурой. Да и правая с маленькой серебряной розой казалась застывшей на излёте.

На алтаре, представлявшем из себя украшенный резьбой каменный куб, осторожно раздувала огонь верховная жрица.

Младшие "сёстры" застыли в метре от неё, а помощницы встали полукругом, отступив ещё на пару шагов. Не получившая никаких конкретных распоряжений служанка святилища самостоятельно выбрала место у стены с висевшим на ней полотном и осмотрелась, с трудом различив в глубине помещения несколько тёмных фигур.

Мельком глянув на подчинённых, Маммея простёрла руки к статуе и принялась громким речитативом излагать краткую историю сотворения мира от Сухара всенасущного до гибели титанов и воцарения громовержца – Питра. Затем повествование сделало резкий скачок, перейдя непосредственно к Рибиле.

После вступления младших "сестёр", пение стало более мелодичным. За ними настала очередь помощниц и Ники. Мотивчик оказался довольно простенький. А вот слова...

Ярко свети, о Рибила, двурогая странница ночи!

В окна высокие к нам взор свой лучистый бросай.

Неборожденное льется сиянье на тёмную землю

От головы ее вечной, и все красотою великой

Блещет в сиянии том. Озаряется воздух бессветный

Светом венца золотого, и небо светлеет, едва лишь

Из глубины Океана, омывши прекрасную кожу,

По медленно ходит Рибила-богиня, великий свой круг совершая,

В небе высоком, служа указаньем и знаменьем людям!

Славе царице, Рибиле святой, белокурой богине,

С мудрым умом воспоём тебе слов похвалу.

Поскольку никакой репетиции с ней никто не проводил, девушке пришлось, сдерживая голос, подстраиваться под общий хор.

Время от времени верховная жрица бросала в костерок на алтаре кусочки смолы, от чего по залу потянулись клубы ароматного, чуть щекочущего нос дыма.

Закруглившись с песнопениями, Маммея тожественно поклонилась статуе богини. Её примеру последовали жрицы святилища, их помощницы и служанка. Затем они направились к двери во двор.

Услышав за спиной шорох, Ника, обернувшись, увидела, как к алтарю одна за другой подходят женщины, до этого прятавшиеся в тёмной части зала. Она с удивлением обратила внимание, что большинство из них прикрывали лица накидками, а кое-кто поспешно покинул зал, так и не выйдя на свет. Те, кто на это решился, клали на алтарь монетку, целовали край драпировавшего скульптуру полотнища и уходили что-то бормоча себе под нос.

Когда девушка вышла на храмовый двор, ночь уже вступила в свои права. На тёмно-синем, почти чёрном небе ярко переливались густо рассыпанные звёзды, лишь кое-где прикрытые рваными клочками облаков.

Чрезвычайно довольная тем, что этот суматошный день наконец-то подходит к концу, Ника замедлила шаг, с наслаждением вдыхая прохладный воздух и предвкушая тёплую постель. Но в дверях чуть не налетела на притаившуюся у порога Дору.

– Может, ты и привыкла жить в грязи среди дикарей, – выпалила она с мстительной радостью. – Только здесь Империя, святилище луноликой Рибилы! Если с утра не наведёшь порядок, пеняй на себя!

Поскольку собеседница не задавала вопросов, ограничившись угрозами и оскорблениями, девушка промолчала, с тревогой ощущая нарастающее желание двинуть кулаком по наглой лошадиной морде.

Высказавшись, жрица удалилась, надменно вскинув подбородок. Ну и боги поспешили наказать её за гордыню. Упиваясь властью, она налетела в темноте на угол стола и зашипела от боли.

Не удержавшись, Ника поинтересовалась, вложив в голос весь накопленный за день яд:

– Не ушиблись, госпожа Дора?

Не удостоив её ответом, женщина скрылась в коридорчике, зачем-то задвинув за собой циновку. Очевидно, это должно было изображать хлопок дверью. Тихонько посмеиваясь, новая служанка святилища богини Луны без приключений добралась до спальни.

Девушки ещё не спали, тихо переговариваясь в темноте. Раздевшись, Ника аккуратно сложила платье на лавку и почти на ощупь отыскала свою постель.

Приятно пахнущая солома матраса мягко приняла её в свои объятия. Веки моментально налились свинцом.

– Это правда, что Западный океан просто кишит чудовищами? – раздался справа громкий шёпот Проклы Комении. – И они там на каждом шагу?

– Нет, – сонно пробормотала путешественница. – Только изредка попадаются.

– А как твои родители спаслись от гнева Императора? – поинтересовались слева.

– Девочки! – взмолилась Ника. – Всё расскажу, только не сегодня. Я так устала...

– Не приставайте к ней, – подала голос Патрия Месса. – Пусть отдохнёт.

Девушка и сама не ожидала, что сможет проснуться так рано. Видимо, зловещее предупреждение вредной жрицы всё же засело в голове, умудрившись побороть даже сладкий предутренний сон.

Подивившись чёткости восприятия, она огляделась, приподнявшись на локтях. Помощницы ещё спали, завернувшись в одеяла. Ёжась от холода, Ника осторожно, стараясь никого не разбудить, слезла с лежанки. Несмотря на сумерки, она без труда отыскала своё платье, и торопливо одевшись, выскользнула из комнаты.

Распахнув дверь во двор, девушка критически осмотрела кухню, тут же заметив грязные миски на столе и мусор на полу. Очевидно, они да закопчённый котёл вызвали благородное негодование Доры.

Хорошо ещё, в большом кувшине оставалась вода, и новоявленной служанке не пришлось идти в город.

Скандальная жрица заявилась, когда она уже почти закончила. С опухшим, сонным лицом женщина подчёркнуто проигнорировала её приветствие, направляясь, видимо, в уборную, притулившуюся возле забора. А когда вернулась, Ника столь же демонстративно повернулась к ней задом, лениво елозя веником по почти чистому полу.

Едва кипевшая от возмущения Дора скрылась, девушка пристально осмотрела своё платье. На первый взгляд, оно выглядело ещё более-менее пристойно, но подол уже украшали тёмные пятна. Учитывая род её занятий, их количество вскоре может очень сильно возрасти. А принимая во внимание доброе и участливое отношение к ней непосредственного начальства, со стиркой вполне могут возникнуть проблемы. Появилась мысль завести себе рабочую одежду, вроде платьев помощниц жриц, но, подумав, решила ограничиться фартуком из старой накидки. Размер вполне подходящий, да и ткань плотная.

Соседки по комнате уже проснулись. Кто-то ещё нежился под одеялом, не желая выбираться на холод, а кто-то уже одевался и приводил себя в порядок.

Вытащив из-под лежанки свою корзину, Ника мимоходом заметила, что помощницы жриц тоже носят под платьями туники, скорее всего для тепла. Так что она со своей маскировкой денежного пояса не будет выделяться и привлекать к себе внимание.

Прихватив ещё нестарую, но очень много повидавшую накидку, служанка святилища вернулась на кухню, где, выбрав самый острый из трёх имевшихся ножей, принялась её кромсать. Конечно, ножницами получилось бы гораздо аккуратнее, но где же их взять?

Тем не менее, когда Дора, сопровождавшая нагруженную продуктами для завтрака стряпуху, вернулась, Ника уже щеголяла в одетом поверх платья фартуке.

Насмешливо фыркнув, жрица окинула её презрительным взглядом и объявила.

– С сегодняшнего дня Юлиса будет работать на кухне. Ты, Тарма, должна следить, чтобы она старательно и добросовестно выполняла твои приказы.

– Да, госпожа Дора, – смущённо потупилась повариха.

– А если она откажется или станет дерзить, сразу говори мне, – продолжила инструктаж стервозная баба, старательно не замечая стоявшую рядом Нику.

– Я всё поняла, госпожа Дора, – заверила стряпуха.

Только теперь жрица соблаговолила посмотреть на новую служанку.

– Тарма – старшая над тобой, Юлиса, и ты должна её слушаться.

– Понимаю, госпожа Дора, – чуть поклонилась девушка с видом полнейшего равнодушия.

Едва служительница Рибилы удалилась, повариха отправила Нику за водой.

Уже в дверях та сочла нужным предупредить:

– Я, конечно, буду делать всё, что ты скажешь. Только, пожалуйста, думай, перед тем как соберёшься говорить.

Видимо, ей удалось подобрать правильные слова и нужные интонации, потому что Тарма старательно делала вид, будто не слышала тех слов, но разговаривала вежливо и не в приказном, а просительном тоне.

После лёгкого завтрака жрицы с помощницами отправились в храм, а освобождённая от утренней молитвы служанка навестила Риату.

Несмотря на опасение хозяйки, невольница вполне неплохо устроилась. При местном птичнике имелась крошечная каморка, где однако хватило места обеим рабыням. А старые шкуры и солома не давали им мёрзнуть по ночам. Путешественница лишний раз убедилась в зловредности Доры. Жрица прекрасно знала, где взять набивку для матраса, но предпочла, чтобы новенькая сама решила эту проблему.

Обязанности у невольницы оказались тоже не слишком обременительными. Следить за двумя десятками мелких курочек во главе с горласты петушком, собирать по комнатам ночные горшки да раз в три-четыре дня опорожнять содержимое выгребной ямы в бочку, которую прикатывали городские рабы.

Услышав, что госпожу назначили служанкой храма, Риата долго и искренне возмущалась, порываясь взять на себя самую грязную часть её работы, но девушка отказалась, в свою очередь спросив, сможет ли рабыня постирать её вещи?

Та пообещала, но лишь в том случае, если хозяйка договорится с привратником о том, чтобы тот выпускал её в город.

Поначалу Гвоздь никак не хотел идти навстречу, отправляя Нику к верховной жрице или к её "младшей сестре". Девушка напомнила, что Риата формально не имеет никакого отношения к святилищу Рибилы. Однако, данная казуистика не произвела впечатление на старого раба. Пришлось пообещать, что, возвращаясь из города, Риата будет приносить ему лепёшку, пирожок или ещё что-нибудь вкусненькое. Вот от такого предложения Гвоздь не нашёл сил отказаться. Не то чтобы служительницы богини Луны держали своих невольников впроголодь, но и наедаться досыта им приходилось нечасто.

Привратник посоветовал Нике оправлять рабыню в город во время утренней молитвы, чтобы лишний раз не привлекать внимание жриц.

Выслушав хозяйку, Риата пообещала самостоятельно разобраться с Гвоздём.

– Только уж очень он старый, – не смогла удержаться от ехидного замечания девушка.

– И чёрствую лепёшку можно съесть, если как следует размочить, госпожа, – плотоядно улыбнулась рабыня.

"Бедный Гвоздь, – усмехнулась про себя Ника. – Только бы до смерти старичка не заездила, а то придётся ещё и за него отвечать".

За всей этой суетой, связанной с обустройством на новом месте, путешественница как-то подзабыла об ультиматуме, так неосмотрительно выдвинутом городским стражникам, поэтому не обратила внимание на двух мужчин возле угла дома на противоположном краю площади.

Она уже не удивилась, когда при её появлении мирно беседовавшие у фонтана горожанки вдруг разбрелись, очевидно, резко вспомнив о домашних делах и заботах.

Усмехнувшись, девушка подставила кувшин под неторопливо льющую струю. Внезапно в мерное журчание начал вплетаться звук приближавшихся шагов.

Удивлённо вскинув голову, она увидела двух мужчин, в которых узнала тех самых стражников, которые недавно, а, кажется, уже века назад взяли у неё "на хранение" кошелёк с деньгами. Полученная в этом мире закалка помогла быстро прийти в себя. Сообразив, что вытащить из-под платья закреплённый на голени кинжал уже не успеть, она крепко ухватила единственный находящийся в пределах прямой досягаемости предмет, способный послужить хоть каким-то оружием. Кувшин не успел наполниться ещё и до половины, так что сил отмахиваться им у неё хватит.

Почувствовав, как внутри живота образуется тугой, холодный комок, Ника, тем не менее, нашла в себе силы усмехнуться.

– Рада, что не заставили себя ждать, господа.

– Ты с кем играть вздумала, меретта подзаборная? – угрожающе зарычал стражник, назвавшийся при знакомстве вымышленным именем Курция Таила.

– Это ты передо мной представление показывал! – огрызнулась девушка. – А я своё забираю. Серебро принесли?

Воровато оглядевшись, Флор Верг Отий шагнул из-за спины приятеля, на ходу сунув руку за полу плаща.

– Собираешься убить меня прямо здесь? – удивилась Ника, чувствуя, как её вновь охватывает знакомое ощущение бесшабашной отваги, готовности вступить в драку с минимальными надеждами на победу. – На глазах у всех?

– Кто за тебя вступится, богохульница! – презрительно фыркнул, скрывающий своё имя мужчина.

– Зато найдётся кто отомстит, – заявила девушка, перехватывая обеими руками горлышко кувшина. – Сенатор Касс Юлис Митрор уже знает, что его родственница застряла в Этригии. Вдруг он захочет с ней встретиться, но не сможет из-за вас?

– Какой ещё сенатор, балаболка ты пустая? – скривился собеседник.

– Совладелец рудника "Щедрый куст", – пояснила Ника, с облегчением услышав тень сомнения в его словах. – И покровитель моего адвоката Олкада Ротана Велуса.

– Да нужна ты ему! – фыркнул Верг.

– А если нужна? – эхом отозвалась девушка. – Риск стоит двухсот риалов и старого кинжала?

Стражники переглянулись.

– И про пятьсот золотых не забывайте, – вдохновлённая их замешательством продолжала наседать шантажистка. – Деньги вы взяли немалые, а с начальством не поделились. Станет оно после этого защищать вас от сенаторского гнева? О семьях подумайте. Кто их кормить будет, когда вас из стражи попрут?

Мужчина с фальшивым именем коротко кивнул приятелю.

Отпрянув, Ника взмахнула кувшином, вылив на себя не меньше литра всё ещё остававшейся в нём холодной воды.

Никак не ожидавшие этого собеседники дружно заржали.

Верг вытащил из-под плаща тонкий свёрток и глумливо хохоча бросил под ноги мокрой, но от этого ещё более решительной и злой девушки.

Глухо звякнул металл.

– Держи, меретта! – оскалил щербатый рот стражник. – Но, если попробуешь ещё раз...

– Я не ты! – окрысилась Ника. – Мне чужого не надо!

Провожая взглядом удалявшихся мужчин, она подобрала свёрток. Внутри оказался знакомый кинжал и маленький мешочек с монетами.

"Неужели пронесло?" – всё ещё не веря в удачу, подумала девушка, тут же почувствовав нарастающую тяжесть в мочевом пузыре.

"Ловко они меня подловили", – корила себя Ника, наблюдая, как неторопливо наполняется злосчастный кувшин, и вспоминая других своих "доброжелателей". Вдруг кто-то из "неистовых" тоже захочет с ней встретиться, дабы исправить досадную ошибку правосудия?

Мелькнула мысль о том, что, возможно, стоит отказаться ходить за водой? Но тогда придётся объяснять причину.

Вот только представив, какая торжествующая рожа будет у Доры, когда та узнает, что гордая аристократка и путешественница боится высунуть нос за ворота святилища, девушка скривилась, как от зубной боли. Ну уж, такой радости она ей не доставит!

Подходя к воротам, Ника ещё раз оглянулась на площадь. Если присмотреться внимательнее, заметить на ней подозрительных людей – труда не составит. От фонтана до двора шагов восемьдесят-девяносто. Добежать можно достаточно быстро. Толкнув калитку, она с неудовольствием обнаружила, что та заперта. Пришлось долго барабанить, прежде чем из-за ворот донёсся дребезжащий голос привратника.

"Тут-то тебя и поймают! – под лязг засова подумала Ника. – Вот батман! Надо что-то придумать".

"Ха!" – усмехнулась она, шагнув во двор, и обратилась к Гвоздю с просьбой больше не закрывать калитку, пока она ходит за водой. Раб для порядка поломался, но, поскольку их уже связывали деловые отношения, согласился.

Стряпуха ещё не явилась с утреннего моления, поэтому у её помощницы имелось время ещё раз осмотреть трофеи.

Нечего и думать носить кинжал за спиной. В одиночку его там не устроишь, будет мешать работать, да и жрицам вряд ли понравится, если она будет разгуливать по святилищу с оружием.

Тяжело вздохнув, девушка с сожалением убрала клинок в корзину под лежанкой. Развязав заляпанный грязью полотняный кошель и пересчитав затёртые серебряные монеты, Ника с чувством выругалась. Жадные стражники вместо двухсот вернули только сто.

Увидев свою помощницу, Аполия Тарма первым делом поинтересовалась происхождением мокрого пятна на её платье. Той пришлось соврать, что поскользнулась и едва не разбила кувшин.

– Хвала богам, что этого не случилось, – покачала головой стряпуха. – Не то Дора замучила бы тебя своими придирками.

Ника понимающе кивнула. После обеда она охотно отвечала на вопросы девушки, рассказывая о своих приключениях.

– Какая же ты счастливая! – завистливо вздохнула повариха, заставив рассказчицу запнуться на полуслове и уставиться на ту ошалелыми от удивления глазами.

Пока путешественница лихорадочно подыскивала выражения, способные в более-менее пристойной форме объяснить собеседнице крайнюю спорность её утверждения, та продолжила:

– Сколько всего видела и жива осталась!

Хмыкнув, Ника вернулась к недочищенной луковице. На эти слова возразить было нечего.

– Наверное, ты приглянулась кому-то из небожителей? – продолжала стряпуха, кромсая ножом кусок слегка попахивавшей тухлятиной солонины.

Её помощница только скромно пожала плечами. Хотя она примерно догадывалась о том, кто посылает все эти напасти, вот только не имела ни малейшего понятия ни об имени, ни о природе того существа или явления, а временами даже сомневалась: есть ли оно на самом деле?

Громко хихикая, в кухню вбежали Прокла Комения и Тейса Вверга.

– Вы что так рано? – набросилась на них повариха. – Ещё ничего не готово!

– Мы переодеваться! – радостно сообщила появившаяся в дверях Приста Фабия. – Госпожа Маммея устраивает шествие!

– Ну вот, всегда так! – в сердцах вскричала Аполия Тарма. – Они будут по городу гулять, а мы работать, как невольницы какие!

Торопливо вошла чем-то озабоченная ассистентка Клио.

– Месса! – окликнула её стряпуха, вытирая выступившие слёзы. – Не знаешь, куда пойдёте?

– Говорят, к форуму! – на ходу бросила девушка.

– По самым красивым улицам! – охнула Тарма, воткнув нож в разделочную доску.

– Так ты никогда не участвовала в шествиях? – поинтересовалась Ника, искренне недоумевая: как люди могут расстраиваться из-за такой ерунды?

– С тех пор, как на кухню поставили, – собеседница плакала уже не только от запаха лука.

– Да, – сочувственно вздохнула её помощница. – Тяжело тебе приходится.

– Ещё бы! – шмыгнула носом стряпуха. – Только в храм и хожу, а так всё время здесь! У нас дома рабы больше гуляют, чем я!

В дверь стремительно влетела Дора, и ни на кого не глядя, скрылась в ведущем к комнатам коридорчике.

– Вынеси мусор, – попросила тут же переставшая жаловаться повариха.

У "лаборатории" Клио о чем-то болтали четыре незнакомые девушки в парадных синих платьях.

– Смотрите! – вскричала одна из них, увидев Нику с грязным ведром. – Вон та самая богохульница, которую вместо каторги к нам в храм прислали!

– Я слышала, она ещё и самозванка! – подхватила вторая. – Аристократкой себя называет.

– Ну уж, это враки! – безапелляционно заявила толстуха с густо накрашенным лицом. – Любая девушка из знатного рода лучше умрёт, чем будет помои выносить, словно какая-то грязная рабыня! Правда Герода?

– Конечно! – фыркнула та. – Никакая она не аристократка. Просто меретта из урбы бродячих артистов. Это же сразу видно!

– Эй ты, замарашка! – крикнула сильно сдобная помощница жрицы. – Сюда иди!

Ника подумала, что это те самые дочки богатеев, которым папаши обеспечили почётную и необременительную службу в храме богини Луны.

Связываться с ними как-то не хотелось, поскольку ясно, что ни к чему хорошему это не приведёт. Поэтому девушка для начала решила, не обращая на них внимания, проследовать к компостной яме.

– Надо же, Флесия, она даже не оглянулась! – возмущённо загомонили помощницы жриц. – Эта нахалка нас не замечает! Гордячку из себя строит, замарашка помойная!

Назад Ника шла обуреваемая самыми мрачными предчувствиями. И как оказалось – не зря.

Ходячая копна просто загородила ей дорогу, грозно сведя к переносице жиденькие бровки.

– Я к тебе обращаюсь, грязнуля!

– Грязнуль здесь нет, – всё ещё пытаясь решить дело миром, возразила девушка. – А ты мешаешь мне пройти.

С живейшим интересом наблюдавшие за происходящим подруги толстухи глумливо захихикали.

– Ты ещё пререкаться вздумала, меретта каторжная! – глаза Флесии сузились, превратившись в полыхавшие благородным негодованием крепостные бойницы. – Ну так я рабов строптивых учить умею!

Без труда перехватив занесённую руку, Ника почувствовала недюжинную для женщины силу противницы. Вот только тренированная с детства и закалённая жизнью на лоне дикой природы, путешественница нисколько ей не уступала.

Лицо толстухи покраснело даже под толстым слоем белил.

– Я не рабыня! – с холодной угрозой прошипела Ника. – Я служанка святилища богини Луны. А ты не Рибила и даже не верховная жрица, чтобы мне указывать!

Флесия попыталась вцепиться в лицо нахалки растопыренными пальцами. Чтобы остановить эту руку, той пришлось выпустить ведро. Спасая подол платья от близкого знакомства с ним, толстуха, взвизгнув, резко рванулась назад.

– Ты что творишь, мерзавка!

– Не даю тебе сделать глупость! – эхом отозвалась противница, выпуская её руки.

Не слушая её, Флесия тут же принялась осматривать свой наряд, на первый взгляд не претерпевший никакого урона.

Сжав кулаки, она вперила разъярённый взгляд в служанку храма.

– Что тут у вас! – раздался раздражённый голос припоздавшей жрицы.

– Да вот, вёдро выронила, госпожа Клио, – быстро ответила Ника.

От этих слов злобная пухляшка явно растерялась. Воспользовавшись заминкой, её противница ловко обогнула застывшую столбом Флесию и быстро зашагала на кухню.

– А вы чего здесь забыли? – прикрикнула на девиц жрица. – Старшая сестра уже ждёт. Или вы не хотите нести статую Рибилы?

Занятая готовкой и переживаниями, стряпуха как-то пропустила это маленькое происшествие на храмовом дворе, избавив Нику от ненужных расспросов.

Торопливо переодевшись, жрицы Рибилы с помощницами ушли. В святилище остались только рабы, глубоко несчастная Аполия Тарма Феса и служанка святилища, принуждённая необоримой силой обстоятельств слушать её бесконечные жалобы.

Воспользовавшись подвернувшимся моментом, Риата заглянула в клетушку привратника, после чего, прихватив грязное бельё хозяйки, ушла в город.

Достославные служительницы богини Луны вернулись уже после полудня. С жадностью набросившись на кашу из разваренных зёрен пшеницы, помощницы жриц принялись с жаром обсуждать, кажется, всех попавшихся по пути мало-мальски симпатичных мужчин и наряды богато одетых женщин.

Ника в душа тихо радовалась, что под влиянием новых впечатлений интерес соседок к её скромной персоне заметно ослаб.

Однако, скоро выяснилось, что она, сама того не желая, умудрялась его подогревать.

– Правда, что вы с Флесией чуть не подрались? – полюбопытствовала стряпуха, когда они готовили ужин.

– Нет, – возразила помощница, совершенно не настроенная обсуждать столь скользкую тему. – Просто немного не поняли друг друга.

– А я слышала, она про тебя... всякие гадости говорила, – высказала свою осведомлённость Аполия Тарма.

– Дура! – проворчала Ника, выскабливая внутренности маленькой тыквы. – Вот и несёт всякую чушь.

– Говорят, её часто навещает Исми, – таинственным шёпотом сообщила повариха.

– Богиня безумия? – на всякий случай уточнила собеседница.

– Она и есть! – поджала губы Тарма. – Рассказывают, Флесия однажды из-за какого-то пустяка до смерти забила раба.

– Ого! – вскинула брови Ника. – Сурово.

– Ещё как! – подтвердила стряпуха. – Тогда у неё даже свадьба расстроилась. Родители жениха... Ну да ты их всё равно не знаешь. Как узнали об этом, так помолвку и разорвали. Извинились, конечно, перед претором, подарки богатые дали. Но сын их уже на другой женат.

– Ну и правильно, – одобрительно хмыкнула её помощница.

– Ещё бы! – усмехнулась Аполия Тарма. – С такой женой любой богач нищим станет. Рабы немалых денег стоят. А тут взяла просто так и убила. Убыток какой!

Положив нож, она поправила выбившуюся из-под платка прядь тёмно-русых, почти чёрных волос и продолжила:

– После этого отец её сюда и отправил.

– Зачем? – удивилась Ника.

– Ну как же?! – вскричала стряпуха, искренне удивляясь незнанию столь элементарных вещей. – Всем известно, что жизнь каждой женщины неразрывно связана с Луной. Кто лучше Рибилы защитит Флесию от безумия Исми?

Путешественнице осталось только понимающе кивнуть.

На вечерней молитве она, зевнув, чуть повысила голос, за что удостоилась укоризненного взгляда от верховной жрицы и выговора от её младшей "сестры".

Старательно пропуская слова Доры мимо ушей, Ника автоматически кивала с видом полнейшего раскаяния, страстно желая, как можно быстрее отбыть свой строк и не сорваться, не двинуть чем-нибудь тяжёлым по наглой лошадиной морде.

Видимо, кто-то из местных небожителей услышал её молитвы и захотел немного облегчить страдания. Потому что на следующий день девушка почти не виделась с вредной жрицей. Полдня Дора пропадала где-то в городе, а потом ходила с чрезвычайно озабоченным видом, не обращая внимания даже на старательно избегавшую её служанку святилища.

Когда та мыла мелкую тёмно-бордовую свёклу на ужин, в кухню, боязливо озираясь,заглянул Гвоздь.

– Госпожа Юлиса! – позвал он таинственным шёпотом. – Госпожа Юлиса!

– Чего тебе? – тут же насторожилась та.

– Тут вас спрашивает какой-то приличный молодой человек, – тихим голосом сообщил старик.

– Где он? – спросила Ника, вспомнив о Ротане.

Назначая встречу своему адвокату, девушка понятия не имела, зачем он может понадобиться, но сейчас уже прекрасно знала, что хочет ему поручить.

– За воротами ждёт, – торопливо зашептал невольник. – Вы уж простите, госпожа, только внутрь я его пустить никак не могу.

– Понимаю, – кивнула собеседница, вытирая руки. – Иди, скажи, я сейчас приду.

–Ага, – кивнул Гвоздь и страдальчески поморщился. – Только вы уж поосторожнее, пожалуйста, госпожа Юлиса.

– Не беспокойся, – заверила девушка. – Никто ничего не узнает.

Оглядев кухню, она, прихватив пустой кувшин, вышла во двор, где наткнулась на возвращавшуюся из уборной Аполию Тарму.

– Ты куда?

– За водой! – бодро отрапортовала помощница, демонстрируя пустую посуду.

– Да у нас её много, – беспечно махнула рукой стряпуха. – Завтра сходишь.

Сообразив, что от настырной девицы так просто не отделаться, Ника многозначительно проговорила:

– Мне надо сегодня.

– Зачем? – вскричала Тарма, рискуя привлечь внимание Комении и Вверги, направлявшихся в кладовую с какими-то свёртками.

– Меня там ждут, – прошептала девушка.

Как и следовало ожидать, подобный ответ только разжёг любопытство стряпухи, но одновременно заставил её понизить голос:

– Кто?

– Мой адвокат, – не видела смысла скрывать Ника.

– Тот молодой красавчик? – лукаво улыбнулась Тарма.

– Ты его знаешь? – удивилась собеседница.

– О нём весь город говорит, – усмехнулась повариха и махнула рукой. – Иди уж. Если Дора спросит, скажу: сама тебя послала.

– Спасибо, – поблагодарила девушка.

– Подожди, – остановила её Тарма. – Он тебе нравится?

– Не очень, – честно призналась Ника. – Но у меня к нему дело, так что я пойду.

– Добрый вечер, госпожа Юлиса, – церемонно поклонившись, второй писец аккуратно придерживал полы новенького плаща с вышитой каймой по подолу. – Простите, что пришёл в столь поздний час.

Он виновато развёл руками.

– Раньше никак не получалось.

И заботливо поинтересовался:

– Надеюсь, с вами обращаются достойно?

– Всякое бывает, господин Ротан, – не удержалась от жалобы девушка, однако, заметив, как помрачнел собеседник, поспешно добавила. – Но храм Рибилы – всё же не каторга, и то, что я здесь, а не на рудниках, целиком ваша заслуга.

– Вы переоцениваете мой скромный вклад, госпожа Юлиса, – потупился молодой человек.

– Отнюдь, – возразила Ника и предложила. – Проводите меня до фонтана. Надо же как-то объяснять моё отсутствие.

– Здесь так строго? – удивился Олкад.

– Я же осуждённая, господин Ротан, – напомнила Ника.

Она уже давно поняла, что адвокат втрескался в неё по уши. Иногда его лицо светилось столь откровенным обожанием, что девушке становилось даже как-то тревожно, поскольку сама она ни в коей мере не считала его хоть сколько-нибудь привлекательным.

По здравому размышлению попаданке вообще не следовало с ним общаться, поскольку она уже на собственном опыте знала, как обидчивы и опасны бывают отвергнутые мужчины.

Вот только обстоятельства сложились так, что из всех жителей Этригии именно Олкад оказался самым близким ей человеком. А с учётом того, что он является ещё и коскидом дальнего родственника младших лотийских Юлисов сенатора Касса Юлиса, избегать общения с писцом будет в высшей степени нецелесообразно.

Девушка сознавала, что требуется пройти по тоненькой грани: оставаясь максимально вежливой и любезной, нужно ни в коем случае не давать ему надежд на дальнейшее развитие их отношений.

– Скажите, чем я ещё могу вам помочь? – с готовностью спросил молодой человек.

Ника уже приготовила вопросы, но, вспомнив вчерашний инцидент у фонтана, заговорила о другом:

– После ареста на форуме до тюрьмы меня конвоировали три стражника. Одного из них зовут Флор Верг, второго Орес, имя третьего вам придётся установить самостоятельно.

– Зачем? – насторожился писец.

– Воспользовавшись моей неопытностью и плачевным положением, они взяли у меня деньги, – неохотно проворчала девушка. – Пообещав вернуть после суда. Но когда я напомнила об этом, сказали, что ничего у меня не брали.

– Мерзавцы! – вскричал адвокат. – Хотите, чтобы я подал на них в суд?

– Нет, господин Ротан, – поморщилась Ника, замедляя шаг. – С ними я сама разобралась. Часть денег они вернули. Но так что теперь я опасаюсь за свою жизнь. Поэтому, если со мной случится что-то нехорошее, пообещайте, что весь город будет знать их имена!

– Может, стоит сообщить магистратам? – робко предложил явно озадаченный Олкад.

– Пока не стоит, – покачала головой собеседница. – Всё равно у нас нет никаких доказательств. У меня к вам будет другое поручение, господин Ротан.

– Клянусь Семрегом, я сделаю всё, что в моих силах, госпожа Юлиса! – с готовностью пообещал молодой человек.

– Постарайтесь как можно больше узнать о служительницах Рибилы, – сказала Ника, подставляя кувшин под струю. – Больше всего меня интересует жрица Дора.

– Вас интересует что-то определённое? – медленно, настороженным тоном поинтересовался писец.

– Видите ли, господин Ротан, – вздохнула девушка, тщательно подбирая слова, ибо те, которые она намеревалась произнести ещё минуту назад, вдруг показались ей не слишком подходящими. – Эта женщина невзлюбила меня с первого дня. К сожалению, сейчас меня некому защитить, а одной жалобы верховной жрицы достаточно, чтобы я оказалась на рудниках, и никакое ваше заступничество уже не поможет.

– Понимаю вас, госпожа Юлиса, – отвёл взгляд Олкад.

– Но и позволять дальше изводить себя я не хочу, – продолжила Ника. – Чтобы достойно пережить эти два месяца, мне необходимо знать о Доре как можно больше. Насколько она опасна? Каковы её сильные и слабые стороны? Чего ещё от неё ждать?

– Постараюсь выяснить это для вас, госпожа Юлиса, – задумчиво кивнул собеседник, и девушке показалось, что в его голосе прозвучало разочарование.

Видимо, просьба показалась второму писцу рудника "Щедрый куст" слишком неблагородной, недостойной для аристократки столь древнего и знатного рода.

"Вот батман! – выругалась про себя путешественница, поднимая кувшин. – Взятки давать он готов, а сплетни собирать – гордыня не позволяет!"

Однако, ссора с молодым человеком пока не входила в её планы. Поэтому, чтобы хоть как-то сгладить возникшее у Олкада негативное впечатление, Ника поспешно сменила тему разговора:

– Вы не знаете, господин Ротан, городской совет отправил письма моим родственникам?

– Ещё нет, госпожа Юлиса, – заметно оживился адвокат. – Как мне сказали, магистрат Опт уже приказал подготовить послание вашему дяде господину Септису. На днях оно отправится в Радл. Но вам не о чем беспокоиться. Ещё во второй день дриниар я направил письмо своему покровителю – сенатору Кассу Юлису Митрору, в котором и сообщил о вас.

– Спасибо, господин Ротан, – поблагодарила девушка. – Сенатор, безусловно, очень уважаемый и влиятельный человек. Вот только знал ли он моих родителей? А если и знал, найдётся ли у него время приехать в Этригию, чтобы подтвердить мою личность?

– Ему вовсе необязательно этого делать, – возразил писец. – Достаточно прислать человека с доверенностью.

– Надеюсь, боги надоумят его так поступить, – вздохнула Ника.

– Как только я получу известия из Радла, то сразу вам сообщу, – пообещал Олкад.

– Буду ждать, – улыбнулась собеседница, останавливаясь и вновь переходя на сухой, деловой тон. – Я понимаю, что выполнение моей просьбы повлечёт за собой определённые расходы.

Скромненько потупив глазки, адвокат замялся, казалась, ещё миг и он, покраснев, начнёт водить носком сандалии по мостовой.

– Вот возьмите, – девушка отвязала от пояса "подаренный" стражниками кошелёк, куда на всякий случай ещё утром положила двадцать риалов.

– Благодарю вас, госпожа Юлиса, – заметно приободрился Олкад. – Постараюсь выполнить вашу просьбу как можно быстрее.

"Так ему деньги нужны! – чуть не рассмеялась Ника. – А я уже не знала, что и думать".

– Приятно было с вами поговорить, господин Ротан, – улыбнулась девушка, подходя к воротам. – Но мне уже пора. Не стоит давать жрице Доре лишний повод для придирок.

– Да хранят вас вас небожители, госпожа Юлиса, – поклонившись, писец с волнением спросил. – Когда я смогу повидаться с вами снова?

– В храме Рибилы строгие порядки, господин Ротан, – покачала головой собеседница. – И частые встречи не пойдут нам на пользу. Не забывайте о моём положении.

– Простите, госпожа Юлиса, – то ли сделал вид, то ли действительно смутился молодой человек.

– Приходите, как только узнаете что-то действительно важное, – смягчилась Ника. – В это же время. Привратник меня предупредит.

– Клянусь Семрегом, я сделаю всё, чтобы увидеться с вами как можно скорее! – пылко вскричал Олкад.

– Только если будет повод, – рассмеялась девушка, толкнув калитку.

Однако, или порученное писцу задание оказалось слишком сложным, или его сверх меры нагрузили делами по основному месту работы, и он не смог выкроить время на выполнение её поручения, только ни завтра, ни послезавтра, ни на третий день адвокат так и не навестил свою бывшую подзащитную.

Та продолжала тянуть свой срок, время от времени нарываясь на мелочные придирки вредной Доры, которая пару раз едва не довела её до слёз. И всё из-за того, что осуждённая по приговору суда Ника не могла себе позволить достойно ответить жрице. То, что приходилось всё время держать себя в руках, усилием воли гася волнами накатывавшую ярость, угнетало попаданку больше всего.

Хорошо ещё, что с непосредственной начальницей сложились почти приятельские отношения. Девушка с сочувственным вниманием выслушивала бесконечные жалобы Аполии Тармы на противную Дору, которая запрятала её на кухню, на родителей, так неосмотрительно давших обещание богине Луны, на других помощниц жриц, совершенно не ценящих её кулинарные таланты. В свою очередь стряпуха хоть и нагружала её работой, но и сама без дела не сидела и не пыталась строить из себя сурового руководителя.

Именно от поварихи Ника узнала, что при храме Рибилы нет даже ванной комнаты, и её служительницы ходят в городские бани, которых в Этригии оказалось довольно много – на разный вкус и кошелёк: от более чем скромной либрийской мыльни, которую посещают малоимущие горожане и рабы, до пышной бани Терания с парными, бассейнами, площадкой для занятия гимнастическими упражнениями и даже библиотекой!

Та водная процедура, которую путешественница умудрилась провести в тюрьме перед судом, никак не тянула на полноценную помывку. Девушка чувствовала себя грязной, а учитывая постоянное пребывание на кухне с её жаром и духотой, ощущение дискомфорта постоянно нарастало.

Вот и сейчас из подмышек тянуло таким убойным запашком, что стало даже как-то неудобно. Так от неё воняло только на корабле Картена, когда течение влекло его на север, и моряки страдали от голода и жажды.

Услышав доносившийся со двора голос верховной жрицы, Ника торопливо вышла из кухни, бросив возившейся у кипящего котла стряпухе:

– Я сейчас вернусь.

Главноначальствующая над служительницами Рибилы как раз закончила отдавать какие-то распоряжения Тейсе Вверге.

– Госпожа Маммея! – почтительно окликнула её девушка.

– Чего тебе, Юлиса? – обернулась верховная жрица.

– Прошу вас разрешить мне сходить в баню, – чуть поклонилась храмовая служанка. – Из-за всей этой истории с заключением и судом я очень давно не мылась, а порядочной женщине полагается быть чистой.

– Я же говорила, чтобы ты с такими делами обращалась к сестре Доре, – поморщилась собеседница, явно не желая продолжать разговор.

Вот только от Ники оказалось не так просто отделаться.

– Вы сказали, что она может приказать мне выходить на площадь за водой, – постаралась принять растерянный вид девушка. – Но я полагала, что разрешение идти в город мне нужно спрашивать у вас.

Сведя брови к переносице, верховная жрица какое-то время буквально сверлила её пристальным, прямо-таки прокурорским взглядом.

– Клянусь Фиолой и Анаид, у меня и в мыслях нет ничего дурного! – совершенно искренне заявила Ника. – Я просто хочу помыться. Мне же каждый вечер приходится ходить в храм...

Она красноречиво замолчала.

– Хорошо, – поморщилась женщина. – Передай сестре Доре, что я разрешаю тебе сходить в баню.

– Благодарю, госпожа Маммея, – поклонилась собеседница.

Выслушав её, жрица презрительно фыркнула:

– Тому, кто вырос в грязи, к ней не привыкать!

– Вы сами, госпожа Дора, как-то сказали, что здесь Империя, – напомнила девушка. – Значит, я должна быть чистой!

– Я подумаю, – проворчала жрица.

Видимо, вопрос оказался настолько сложным, что многомудрая служительница Рибилы не смогла его решить ни в этот день, ни на другой.

Утром третьего Ника настойчиво напомнила о своей просьбе и выслушала от Доры целую лекцию о том, что неприлично надоедать занятым людям, тем более, что она прекрасно помнит, но сегодня ещё не время, а вот завтра... посмотрим.

"Вот батман, так и придётся ополаскиваться на кухне, – мрачно думала служанка святилища, подходя к воротам. – Завтра, как все уйдут на утреннюю службу, нагрею воды и хотя бы оботрусь мокрой тряпкой".

Выскочивший из своей конуры Гвоздь принялся извиняться за то, что заставил госпожу ждать, но та только досадливо махнула рукой.

– Открывай скорее!

Наученная горьким опытом, она внимательно оглядела площадь. Снуют туда-сюда редкие прохожие. У фонтана о чём-то мирно беседуют две закутанные в тёмные покрывала горожанки. При её приближении женщины привычно разошлись, но уже не так поспешно, а одна даже удостоила Нику короткого поклона. Местные жительницы начали привыкать к новой обитательнице храма Рибилы.

Ворча про себя, она поставила кувшин под струю. Можно, конечно, набрать воду из крошечного бассейна, куда она падала из каменных львиных морд. Но уж больно много там развелось разнообразной живности: личинки комаров, какие-то букашки и даже большой жук-плавунец.

Размышляя над странным нежеланием Доры отпустить её в баню, девушка решила, что жрица таким утончённо-садистским методом просто издевается над строптивой служанкой.

Выругавшись, Ника подняла взгляд от медленно наполнявшегося кувшина и тут же заметила, как через площадь к фонтану бегут пятеро мужчин в тёмно-серых дешёвых плащах поверх таких же туник.

Ни секунды не раздумывая, девушка бросилась к храму, бросив посуду на произвол судьбы. Увидев, что она удирает, преследователи разразились криками, которые в сочетании с зажатыми в руках палками не оставляли сомнения в их самых недобрых намерениях.

– Держи её! Богохульница! Не уйдёшь, меретта! Бей её!

Как же Ника пожалела о том, что имперские обычаи запрещают женщинам носить штаны! Ей казалось, что даже с приподнятым подолом она бежит слишком медленно, а "неистовые" приближаются очень быстро.

Дробный топот сандалий по камням словно отсчитывал последние секунды жизни несчастной путешественницы. Накидка сбилась на плечи, и кожа на затылке уже ощущала смрадное дыхание погони.

Мимо головы, вращаясь словно пропеллер, пролетела палка, с грохотом ударившись в ворота.

"Если Гвоздь закрыл дверь, тогда всё! – едва успело мелькнуть в сознании девушки, когда она с разбега плечом врезалась в калитку. – Ура, живём!!!"

Ввалившись во двор, Ника едва не упала, но сделав невообразимый кульбит, успела задвинуть засов и, прикрыв глаза, плюхнулась на землю, жадно втягивая воздух мгновенно пересохшим ртом.

Хлипкие ворота задрожали от ударов.

– Вот мерзавка! Ушла дрянь! Спряталась меретта!

Но тут кто-то властно скомандовал:

– Не сметь сквернословить у храма Рибилы!

И уже совсем другим тоном добавил:

– Сегодня тебе повезло, богохульница. Но мы всё равно до тебя доберёмся!

Внезапно страх, который где-то прятался, пока она сломя голову летела по площади, обрушился на сознание с такой силой, что девушка, застонав, зажала ладонями уши, чтобы не слышать ядовитый, режущий сознание голос.

"Это пройдёт! – лихорадочно думала она, беззвучно шевеля побледневшими губами. – Сейчас пройдёт! Я справлюсь!"

– Как ты смеешь угрожать служительнице Рибилы, святотатец! – грозно прозвучавшие над самым ухом слова заставили Нику открыть глаза.

В трёх шагах от неё стояла пылавшая праведным гневом Клио.

– Она оскорбила владыку недр и должна заплатить за это! – довольно нагло отозвались из-за ворот.

Но опытную жрицу оказалось не так то легко смутить.

– Сама подруга Нолипа, луноликая Рибила, приняла её под своё покровительство, и не тебе, смертному, вмешиваться в дела богов! Хочешь познать всю силу хозяйки ночного светила?

С улицы послышался звук торопливо удалявшихся шагов.

– Что тут у вас случилось? – раздался недовольный голос верховный жрицы.

Привлечённая шумом, она вышла из своих покоев и теперь рассматривала двор с лестничной площадки второго этажа.

– Поднимайся, Юлиса, – протянула руку Клио.

Но девушка уже встала, размазывая по щекам набежавшие слёзы.

– Какие-то негодяи напали на служанку нашего святилища, – пояснила жрица, качая головой. – Бедняжка едва успела добежать до ворот.

– А где Гвоздь?! – вскричала её "старшая сестра". – Куда запропастился это бездельник?

– Здесь я, госпожа Маммея! – послышалось испуганное блеяние.

Торопливо семеня мелкой старческой рысью, раб на ходу оправлял покрытый заплатами хитон. – Только до уборной и отлучился...

– Смотри у меня! – нахмурилась верховная жрица. – Ещё раз оставишь ворота без присмотра – отведаешь плетей!

– Пощадите, добрая госпожа Маммея! – жалобно скуля, невольник рухнул на колени, но хозяйка уже не обращала на него внимания.

– Чем ты не угодила им, Юлиса?

– Это члены "Общества Дрина", старшая сестра, – неожиданно опередила девушку Клио.

Собеседница нахмурилась.

В это время из кухни вышла что-то торопливо дожёвывавшая Дора. Увидев всех "сестёр" в сборе, она досадливо всплеснула руками.

– Ну, и что ты опять натворила, Юлиса?

Ника почувствовала, как от злости перехватило дыхание. Захотелось ответить нарочито грубо, непристойно, максимально точно переводя русские слова на радланский язык.

– Тебе не следует больше посылать её за водой, сестра, – внезапно сказала Маммея.

– Хорошо, старшая сестра, – удивлённо кивнула жрица. – Но почему?

– Потому что луноликая Рибила взяла Юлису под свою защиту, – высокопарно заявила собеседница. – А значит, с ней тут ничего не должно случиться.

– Я поняла, старшая сестра, – поклонилась Дора, понимая, что здесь и сейчас ничего более определённого она не узнает.

– Пусть за водой ходит Патрия Месса, – предложила Клио. – А Юлиса будет убираться в моей мастерской.

– Так и решим, – согласилась верховная жрица. – Слышала, Юлиса?

– Да, госпожа Маммея, – шмыгнула носом девушка. – Но хоть в баню мне можно сходить? Или придётся все два месяца не мыться?

– Разве ты там ещё не была? – сделала удивлённое лицо собеседница.

"А то ты не чуешь!" – раздражённо подумала Ника, но вслух сказала, пожимая плечами:

– Жду разрешения госпожи Доры.

– Я думала, ты с этим уже разобралась, сестра? – вскинула брови Маммея.

– Сегодня же распоряжусь, старшая сестра, – поморщилась женщина. – Или завтра, клянусь Рибилой!

– Надеюсь, – с деланной строгостью проворчала верховная жрица и, перед тем как вернуться в свою квартиру, бросила через плечо. – Сама с ней сходи или пошли кого-нибудь.

– Так и сделаю, старшая сестра, – пообещала собеседница.

Потом оглядела Нику с ног до головы и нахмурилась.

– Куда кувшин дела, Юлиса?

– У фонтана остался, госпожа Дора, – криво усмехнулась девушка, и заметив, что вредная собеседница явно собирается ещё что-то сказать, добавила, кстати вспомнив слова Маммеи. – Я подумала, что моя смерть причинит святилищу богини Луны больший убыток, чем потеря старого кувшина.

– Вряд ли твоей жизни что-то по-настоящему угрожало, – скривилась жрица, и развернувшись, царственной походкой зашагала в сторону кухни, бросив через плечо. – Одно разорение с тобой...

Чтобы подавить вскипевшую злость, Ника, крепко сцепив зубы, принялась отряхивать упавшую на землю накидку.

– Сестра всегда отличалась бережливостью, – пытливо глядя на девушку, проговорила вторая жрица Рибилы. – Иногда такая забота о благополучии святилища может показаться несколько чрезмерной, но это только на первый взгляд. Тебе, Юлиса, просто надо с ней поладить.

– Я стараюсь, госпожа Клио, – вздохнула та, пряча в тайник души очередную обиду. – Только как-то не очень получается.

– Старшая сестра полагает, что в твоих несчастьях виновата слишком ранняя смерть матери, – кажется, вполне искренне сочувствуя, покачала головой собеседница. – К сожалению, рядом больше не оказалось ни одной цивилизованной женщины, и ты выросла среди дикарей с их варварскими понятиями о морали и приличиях. А мужчина, даже такой умный, образованный и знатный, как твой отец, просто не в силах обучить дочь всем тонкостям поведения в обществе и разъяснить особенности взаимоотношений между людьми в Империи.

Слушательница почти успокоилась, поэтому ответила с привычной покладистостью:

– Наверное вы правы, госпожа Клио.

Хотя её покоробил высокомерный, менторский тон жрицы.

– Я скажу Мессе, чтобы она сходила за водой, – словно почувствовав её неприязнь, как-то чересчур торопливо спохватилась женщина. – А когда тебе убираться в мастерской – договоритесь сами.

– Хорошо, госпожа Клио.

Едва жрица миновала птичник, из него пулей выскочила Риата и вмиг очутившись возле хозяйки, всплеснула руками, запричитав возмущённым шёпотом:

– Ой, да что же это такое?! Прямо средь бела дня возле святилища на людей бросаются! Бедная моя госпожа! Совсем негодяи богов не боятся, покарай их, Рибила и все небожители!

– Помолчи, – устало махнула рукой Ника. – Лучше скажи, сколько нам за кувшин платить придётся? Я то местных цен не знаю.

– Вы его разбили, госпожа? – на всякий случай уточнила рабыня.

– Понятия не имею, – криво усмехнулась та. – Я как "неистовых" увидела – сразу обо всём забыла.

– Так, может, мне сначала к фонтану сходить? – деловито предложила невольница. – Вдруг с ним ничего не случилось?

Вспомнив разъярённые рожи преследователей, хозяйка поёжилась. С одной стороны, кувшин невеликих денег стоит, с другой – сейчас каждый медяк на счету... Но, что если эти паршивцы никуда не ушли и прячутся где-нибудь в переулке? Подставлять верную Ритау под кулаки и палки совсем не хотелось. Хотя, вряд ли после лекции Клио набожные адепты Дрина станут околачиваться возле храма.

Узнав, кто и зачем собирается, привратник не стал ломаться и отпер калитку. Выглянув за ворота, Ника окинула площадь долгим пристальным взглядом. Не заметив ничего подозрительного, она посторонилась, выпуская рабыню. Та бросилась к фонтану, возле которого какая-то бедно одетая старушка уже с интересом разглядывала извлечённый из бассейна кувшин. После короткой перебранки посуда вернулась к представительнице законного владельца, а пожилая горожанка ещё долго грозила вслед невольнице сухоньким кулачком.

Представ на пороге кухни с наполненным кувшином, девушка испытала лёгкое злорадство, заметив, как брови Доры, скакнув на лоб, тут же сурово сошлись к переносице. Однако, от каких-либо комментариев жрица воздержалась, продолжая отчитывать стряпуху за подгорелые лепёшки.

Аполия Тарма прерывисто вздыхала, шмыгала носом, но крепилась и разревелась только тогда, когда начальственная стерва удалилась.

Оставив в покое лук, Ника попыталась утешить повариху, убеждая, что её лепёшки на самом деле пышные, с вкусной хрустящей корочкой, но девушка только ещё больше расстроилась.

Именно в этот момент на кухню ворвалась помощница Клио, и выражение её лица не предвещало служанке святилища ничего хорошего.

Поскольку Патрия Месса считала себя самой старшей, а, следовательно, самой умной и авторитетной, первый же вопрос подтвердил самые худшие предположения путешественницы.

– Это почему тебе нельзя ходить за водой, Юлиса?

– Потому что меня могут убить, – спокойно ответила Ника, отступив от моментально переставшей реветь стряпухи. – А это плохо скажется на авторитете святилища богини Луны.

Судя по растерянно взметнувшимся вверх бровям, собеседница меньше всего ожидала услышать что-то подобное. Однако, быстро пришла в себя и недоверчиво усмехнулась.

– Кто же это так желает твоей смерти?

Девушке пришлось изложить историю своих взаимоотношений с членами "Общества Дрина", в заключение добавив, небрежно пожимая плечами:

– Не веришь, спроси у Клио или у кого-нибудь в городе. Ты туда каждый день ходишь.

– Негодяи! – внезапно вскричала Патрия Месса. – Подонки! Как они смеют решать за богов?! Неужели непонятно, что подобное их поведение только позорит священное имя владыки недр, а он никогда не отличался долготерпением!

– Мой отец говорил, что глупость иных людей границ не имеет, – осторожно высказалась никак не ожидавшая подобной реакции Ника.

– Это же кошмар какой-то! – громко шмыгнула покрасневшим носом стряпуха, глядя на свою помощницу огромными глазами, сразу сделавшими её удивительно похожей на персонажа из какого-нибудь японского мультика.

– Тебе, Юлиса, действительно, лучше пореже покидать святилище, – решительно заявила Патрия Месса и, поразмыслив пару секунд, начала отдавать распоряжения. – Мы с Тармой наносим воды, а ты после обеда придёшь и поможешь мне перебрать целебные травы.

– Только после того, как помою посуду, – сочла своим долгом предупредить девушка, и на миг помрачневшая стряпуха довольно улыбнулась.

Но успевшая вжиться в руководящую и направляющую роль помощница Клио уже не обращала на них внимания.

– Убираться в мастерской будешь или рано утром, или вечером перед молитвой.

– Лучше утром! – чтобы привлечь внимание, Ника чуть повысила голос, а когда поймала удивлённый взгляд собеседницы, тихо пояснила:

– Я всё равно на утреннюю службу не хожу.

– Пусть так и будет, – быстро согласилась Месса.

Когда она с пустым кувшином вышла, Тарма обиженно проворчала:

– А мне про "неистовых" ты ничего не рассказывала.

– Прости, – искренне повинилась девушка. – Просто разговор не заходил, а специально вспоминать как-то не хочется. Страшные люди. На моих глазах из-за них погибла старая женщина.

– Как? – встрепенулась собеседница.

– Тебе интересно? – криво усмехнулась Ника.

– Ещё бы! – вскричала стряпуха. – Да я просто умираю от любопытства!

– Не стоит бросаться такими словами, – осуждающе покачала головой её помощница. – Ну, если ты так хочешь... Только поклянись, что не проболтаешься!

– Буду молчать как рыба! – пылко пообещала собеседница. – Клянусь Рибилой!

Понизив голос, путешественница рассказала о своей первой встрече с Калям, о безумной ярости, охватившей старуху, едва та услышала про обвинение в святотатстве. Потом красочно описала стычку на форуме, когда "неистовые", отвлекая стражников, дали возможность фанатичной почитательнице Дрина напасть на богохульницу с ножом.

– О боги, какой ужас! – только и смогла выдохнуть повариха, когда помощница показала ей уже начавшую затягиваться рану на запястье. – Неужели их никак не наказали?

– А за что? – усмехнулась Ника. – Они же ни при чём.

Судя по удивлённо-испуганным взглядам, которые за обедом украдкой бросали на неё соседки по комнате, история с нападением "неистовых" тайной для них не осталась.

Но ожидаемых вопросов не последовало. Или робели, только сейчас осознав, с кем придётся жить рядом следующие два месяца, или торопились поесть и разойтись по делам, а, может, опасались рассердить Патрию Мессу, которая грозно цыкнула на попытавшуюся что-то спросить Тейсу Ввергу.

Протерев чисто вымытые миски, служанка святилища направилась в "лабораторию" Клио. Жрица с помощницей как раз готовили какой-то пряно пахнущий отвар. Оторвавшись на пару минут от своего вонючего занятия, будущая повитуха вручила девушке охапку сухой травы, пояснив, что листочки и соцветия надо аккуратно оторвать, а оставшиеся палки отнести на кухню для растопки очага.

Усевшись на низенькую скамеечку, Ника принялась за работу, невольно прислушиваясь к разговору Клио со своей ученицей.

Судя по всему, столь резко пахнущий эликсир предназначен для супруга одной богатой дамы, страдающей от отсутствия внимания с его стороны. При этом главная целебная сила зелья заключалась не в правильно подобранных ингредиентах и даже не строгом соблюдении процедуры приготовления, а в магических заклинаниях, которые наложит на состав богиня Луны по просьбе своих служительниц.

Поручив Патрии Мессе растирать в ступке какие-то камешки, крайне необходимые для приготовления отвара, жрица уселась за стол, и покопавшись в разложенных свитках, неожиданно принялась расспрашивать добровольно-принудительную помощницу о жизни в Некуиме. Причём, как и следовало ожидать, женщину больше всего интересовали полезные свойства произраставших за океаном растений и приёмы лечения, применяемые тамошними жителями.

Увы, но познания путешественницы в этом вопросе оказались более чем скромными. Так получилось, что большую часть времени, проведённого в землях аратачей, она прожила в доме Наставника, а он почти не болел.

Правда, с учётом её легенды говорить об отменном здоровье папаши будет крайне неосмотрительно, поэтому Ника подробно рассказала о целебном источнике, да о каком-то растении, дым от которого заставлял старенького Колдуна племени Детей Рыси впадать в транс и прыгать молодым козлом.

Ни то, ни другое жрицу не заинтересовало.

– Я слышала о подобных средствах, – пренебрежительно скривилась она. – В цивилизованных странах их применяют, чтобы на какое-то время избавить человека от сильной боли. Целебные свойства воды из родников в Галайской долине известны не одну сотню лет. Я надеялась услышать что-нибудь новое.

– Мне жаль, что я разочаровала вас, госпожа Клио, – виновато развела руками собеседница. – Лекарствами и болезнями я как-то не интересовалась.

– Вот и плохо, Юлиса, – нахмурилась жрица. – Как же ты будешь следить за здоровьем мужа и детей? А это, между прочим, одна из основных обязанностей приличной радланской жены.

"Ну, приличной мне уже всё равно не стать, – с иронией подумала Ника, сообразив, что опять лопхунулась, ляпнув невпопад. – Старовата уже".

Однако отмолчаться и оставить последнее слово за собеседницей характер не позволил. Поэтому она сказала, широко улыбаясь:

– Надеюсь, что находясь рядом с вами два месяца, я хоть немного чему-то научусь.

– Посмотрим, – дёрнула плечом Клио, заметно теряя к ней интерес.

Она задала ещё несколько вопросов о жизни среди варваров, но ответов почти не слушала, погрузившись в чтение папируса.

А тут её как раз позвала Патрия Месса, и разговор прекратился сам собой.

– Юлиса у тебя, сестра? – спросила заглянувшая в окно Дора.

– Здесь, – буркнула жрица, осторожно высыпая мелкий порошок в кипевшее варево.

Насторожившись, Ника отложила в сторону тщательно ободранный стебель и медленно встала навстречу своей недоброжелательнице.

– Завтра после утренней церемонии можешь сходить в баню, – проговорила та, насмешливо улыбаясь.

– Благодарю, госпожа Дора, – поклонилась девушка, нутром чуя подвох. Уж слишком довольной выглядела эта стерва.

– А чтобы ты не заблудилась, я сама тебя провожу! – словно припечатала собеседница, торжествующе вскинув впечатляющий подбородок.

"Вот батман! – мысленно взвыла Ника. – Куда только ты меня приведёшь, и что это будет за мытьё!?"

Но вслух произнесла:

– Вам совершенно незачем так себя утруждать, госпожа Дора. Я смогу найти дорогу сама.

– Нет, Юлиса! – зло ощерилась женщина. – Уж если старшая сестра велела о тебе позаботиться, я никак не могу отпустить тебя одну.

В ответ на такое заявление служанке святилища осталось только ещё раз поблагодарить за заботу и с наигранным энтузиазмом вернуться к своему бурьяну. Всё-таки ей предстояло очистить ещё примерно четверть от принесённой Патрией Мессой охапки. Буквально трясясь от злости, девушка, чтобы хоть как-то сохранить самообладание, работала подчёркнуто аккуратно. Осторожно обрывала хрупкие соцветия с мелкими листочкам и складывала их в горшок, украшенный бело-синим волнистым узором.

Продолжая возиться со своим снадобьем, Клио обменялась с помощницей многозначительными взглядами. Судя по сурово поджатым губам женщины и скромно потупленному взору Патрии Мессы, в конфликте между жрицей и служанкой святилища их симпатии явно разделились.

Очистив последний стебель, Ника поставила кувшин на указанную полку, после чего Клио разрешила ей уйти домой, посоветовав на прощание:

– Хвала богам, завтра ты идёшь с сестрой в баню. Воспользуйся этой возможностью, чтобы наладить с ней отношения.

– Постараюсь, госпожа Клио, – смиренно пробормотала девушка, мысленно выругавшись. – "Ну уж батман-фрапэ ей с аттетюдом!"

Покинув мастерскую, она заглянула на птичник, где забрала у Риаты выстиранную и вычищенную одежду. Жаль только, погладить платье не имелось никакой возможности. Ткань выглядела хоть и более-менее чистой, но всё равно какой-то неопрятной, будто жёванной. Впрочем заключённым выбирать не приходится.

Узнав, что госпоже наконец-то разрешили посетить баню, рабыня обрадовалась, но узнав, с кем она туда идёт, искренне огорчилась. Уже все обитатели святилища знали о, мягко говоря, сложных взаимоотношениях её хозяйки с Дорой.

Чтобы хоть как-то поддержать Нику, невольница предложила отправиться вместе с ними.

– Эта змея не разрешит, – печально покачала головой девушка. – Тебе лучше вообще не напоминать ей о своём существовании.

– Слушаюсь, госпожа, – вздохнула Риата, с сочувствием глядя на мрачную хозяйку.

А та, вернувшись на кухню, отпросилась у недовольной стряпухи и торопливо прошла в комнату помощниц. Планируя завтрашний поход, Ника поначалу собиралась увязать вещички в узелок, вроде тех, что часто видала в руках у бедно одетых женщин здесь и на Западном побережье. Но потом сообразила, что достать оттуда даже небольшой нож будет весьма затруднительно. А после двух едва не закончившихся трагически встреч с местными "поклонниками" девушка сильно опасалась выходить из святилища без оружия. Тем более, имелись все причины полагать, что даже присутствие рядом жрицы Рибилы не сможет гарантировать безопасность осуждённой за святотатство богохульнице. Сомнительно, что Дора предпримет хоть какие-то действия для спасения строптивой служанки.

Путешественница прекрасно понимала, что не справится с толпой здоровым мужиков, но надеялась, если не отпугнуть, то хотя бы прихватить с собой на тот свет кого-нибудь из них.

Поэтому девушка выбрала маленькую корзину, с которой Риата навещала хозяйку в тюрьме. Вряд ли кто-то заметит приставленный к плотно сплетённой стенке кинжал, а уж обнажить клинок Ника умеет очень быстро. Но нож с голени придётся оставить, как и пояс с деньгами. Только это лучше отложить до утра.

Выслушав её, стряпуха сообщила, что жрицы Рибилы и их помощницы из числа тех, кто живёт при храме, чаще всего посещают баню Хотрака. Несмотря на отсутствие площадки для занятия гимнастическими упражнениями, беломраморных статуй и прочих красот, заведение считалось вполне приличным и пользовалось популярностью у жителей Этригии. Но поскольку завтра будний день, то основной наплыв посетителей ожидается только после обеда.

Нику это вполне устраивало. Она собиралась спокойно вымыться, а не встречаться с подругами, как это часто делали в банях богатенькие и не слишком обременённые делами горожанки. К тому же оказалось, что стоимость посещения заведения Хотрака в первой половине дня чуть дешевле.

– Значит, я ещё и сэкономлю, – рассмеялась служанка святилища, аккуратно очищая тоненькую бледноватую морковку.

– Зато останешься без массажа, – заметила стряпуха, снимая деревянной ложкой буро-серую пену с закипавшего бульона. – Массажистки работают только после полудня.

– Как-нибудь обойдусь, – беспечно отмахнулась помощница.

Весь остаток дня прошёл у неё в предвкушении посещения бани. Одна только мысль, что завтра она наконец-то смоет с себя грязь и вонючий пот, избавившись от дурного запаха, заставляла губы девушки растягиваться в довольной улыбке. И только воспоминание о Доре, которая наверняка не упустит возможность сделать ей какую-нибудь гадость, немного портили настроение.

На обязательной для посещения вечерней церемонии Ника привычно заняла место возле украшавшей стенку большой картины, выполненной на льняном полотне. По словам Аполии Термы её подарила храму лет восемьдесят назад какая-то богатая горожанка. Кроме этого в зале висели ещё две похожие по технике исполнения картины и три вышитых гобелена. Но именно это полотно отличалось размером и возрастом.

Моление подходило к концу, жрицы уже собирались затянуть гимн, прославляющий богиню Луны, когда до ушей девушки долетел опасливый шёпот:

– Госпожа Юлиса!

Вздрогнув от неожиданности, Ника поспешно прижалась спиной к стене, напряжённо вглядываясь в темноту.

– Тише, госпожа Юлиса! – предостерегающе прошелестела закутанная в тёмное покрывало фигура. – У меня для вас письмо.

– От кого? – насторожилась девушка, пристально следя за каждым движением незнакомки.

– От одного прекрасно известного вам молодого человека, – судя по всему, голос принадлежал пожилой женщине, успевшей потерять значительное количество зубов.

"Кроме Олкада я никого здесь не знаю", – подумала путешественница, принимая аккуратно перевязанный ленточкой свиток.

Вручив послание, неизвестная почтальонка поспешно отступила в глубь зала, а Ника присоединила свой голос к хору жриц и их помощниц.

Задержавшись после службы в уборной, девушка выждала, пока все служительницы богини Луны разойдутся по комнатам и, вернувшись на кухню, почти на ощупь раздула тлевшие в очаге угли. Положив на них несколько сухих прутиков, Ника торопливо сорвала кокетливый бантик и поднесла развёрнутый свиток ближе к огню.

– Вот батман! – выругалась она через несколько секунд.

"Великолепной госпоже Нике Юлисе Террине от скромного Олкада Ротана Велуса с пожеланиями всех радостей жизни и благословения богов! Смиренно прошу прощения за то, что, не имея возможности поговорить с вами лично, воспользовался письмом.

Мне стыдно, поскольку я до сих пор не исполнил данное мне поручение. По воле небожителей и начальников я настолько занят по службе, что даже ночевать приходится на руднике.

Опасаясь, как бы вы не подумали дурного, я решил отправить это послание, ибо для меня нет ничего важнее благорасположения прекраснейшей из смертных, коей бесспорно является Ника Юлиса Террина.

Сейчас, освободившись от срочных дел, я ревностно взялся за выполнение вашего задания и уверяю, что очень скоро сообщу интересные новости.

Возможно, мои слова покажутся вам слишком дерзкими, но я всё же рискну доверить их бумаге, потому что произнести их в слух для меня ещё труднее.

Ваша красота озарила этот дальний город и мою жизнь подобно Ауре, ежеутренне украшающей небо на востоке императорским пурпуром, придавая всему вокруг новый смысл.

Припадая к вашим ногам, умоляю не отвергать мои чувства, позволить боготворить вас и хотя бы издали безумно надеяться на ответное движение вашей чистой души".

Девушка растерянно крякнула. Как-то так получилось, что до этого ей никто любовных писем не писал. В крайнем случае слали эсэмэски, а тут целый мадригал в прозе.

Секунду поколебавшись, она осторожно положила папирус на почти прогоревшие веточки. Вспыхнувшее пламя на несколько секунд осветило убогую кухонную обстановку.

И что теперь? Как вести себя с Олкадом? Сделать вид, будто ничего не случилось? Это вряд ли получится. Писец – парень настырный, начнёт приставать с расспросами. Предложить "остаться друзьями"?

Ника насмешливо фыркнула. Нет, здесь такое не прокатит. Остаётся одно – тянуть время, а там посмотрим.

Приняв столь мудрое решение, попаданка аккуратно присыпала пеплом угольки и отправилась спать.

А на утро местные небожители устроили ей приятный сюрприз.

Она как раз убиралась в "лаборатории" Клио. Следуя наставлениям Патрии Мессы, служанка святилища тщательно помыла пол, протёрла письменный стол и стеллаж со свитками. К полкам с разного рода ингредиентами и снадобьями, а так же к рабочему столу со всем, что на нём стоит, Нике даже прикасаться запретили. Да и не очень-то хотелось. Содержимое очень многих из этих коробочек, горшочков с мисочками, если и не пугало, то внушало опасения.

Вновь, как и вчера, в окне появилась лошадиная физиономия ненавистной жрицы.

– Ты здесь, Юлиса?

– Да, госпожа Дора, – отозвалась девушка, выжимая мочалку.

– Закончила?

– Только воду вылить осталось, госпожа Дора, – с готовностью ответила Ника, надеясь, что хоть сегодня помоетсяся.

– Тогда, выходи, – проворчала жрица, отворачиваясь.

У девушки в душе тревожно звякнул колокольчик. Аккуратно прикрыв дверь в мастерскую, она выжидательно посмотрела на начальницу, не выпуская из рук лохань с грязной водой.

– Я обещала сводить тебя сегодня в баню, – проговорила жрица, глядя куда-то в сторону.

– Да, госпожа Дора, – кивнула Ника, понимая, что сбываются её самые нехорошие предчувствия.

– К сожалению, не получается у меня сегодня, – в голосе женщины, кажется, даже мелькнуло сожаление.

Едва не взвывшей от негодования собеседнице всё же удалось сохранить более-менее спокойное выражение лица. Только желваки на скулах заходили, да кулаки зачесались.

– Но, если хочешь, тебя проводит Комения, – неожиданно предложила Дора. – Она дорогу знает.

Переход от гневного отчаяния к радости оказался столь неожиданным, что девушка едва не взвизгнула от восторга. Уж лучше весёлая болтушка Прокла, чем эта стерва! Но отвечать следовало сдержанно, как приличествует представительнице древнего аристократического рода.

– Мне всё равно, госпожа Дора, – пожала она плечами. – Я просто хочу вымыться.

– Тогда иди на кухню, я её сейчас пришлю, – буркнула жрица.

– Но мне надо дождаться Патрию Мессу или госпожу Клио, – напомнила Ника, всё же не удержавшись от улыбки.

– Они уже идут, – собеседница кивнула в сторону храма, откуда приближались жрица с помощницей.

Продемонстрировав результаты своей работы и получив одобрительный кивок, служанка святилища поспешила на кухню поделиться нечаянной удачей со стряпухой.

– Да, – согласилась Аполия Тарма. – Ветреная Канни тебе улыбнулась. Лучше идти с Коменией, чем с Дорой.

– Конечно, – рассмеялась довольная собеседница, мысленно тоже поблагодарив местную богиню удачи.

Её будущая спутница не заставила себя ждать. Широко улыбаясь, она торопливо проскользнула в спальню помощниц.

Вспомнив о припасённых вещичках, Ника поспешила вслед за ней. Девушка увлечённо копалась в своём сундучке, собирая бельё.

– Слава небожителям, отыскавшим для Доры срочные дела! – рассмеялась она. – А то бы пришлось убираться у неё в комнате!

– Лучше мыться самой, чем мыть пол! – поддержала её собеседница, вытаскивая из-под лежанки заранее уложенную корзину.

Нож с голенища и пояс с деньгами она уже отдала Риате и теперь была готова посетить общественную баню, не привлекая к себе лишнего внимания.

Радостно пересмеиваясь, девушки выскочили из кухни, провожаемые завистливым взглядом стряпухи.

Прокла Комения направилась к воротам, но её спутница, всё ещё находясь под впечатлением недавних свиданий со здешними "поклонниками", предложила пройти через храм, рассчитывая тем самым избежать встречи с возможными наблюдателями на площади.

– Госпожа Маммея этого не любит, – покачала головой помощница жриц. – Да и зачем тебе это?

Нике очень не хотелось называть истинную причину выбора столь странного маршрута, поэтому пришлось срочно придумывать более-менее приемлемое объяснение.

– Но мы же только один раз, – обиженно заканючила она. – Я же бываю там только вечером, когда почти ничего не видно... А так хочется посмотреть...

– Ну, хорошо, – смягчилась Комения. – Но задерживаться не будем.

– Конечно! – охотно согласилась довольная собеседница.

Как и следовало ожидать, ничего особо интересного она в зале не увидела. Разве что выщерблены в устилавших пол каменных плитах, поблёкшую, явно требующую обновления роспись, знакомые вышивки и картины, при дневном свете смотревшиеся довольно убого, да потемневшие то ли от копоти, то ли от времени балки перекрытий.

Тем не менее, спускаясь по широкой каменной лестнице, путешественница с максимально получившейся искренностью расхваливала внутреннее убранство святилища, вызвав понятную гордость у служительницы Рибилы. Однако, видимо, в приступе самокритики, та заметила:

– Это что! Ты бы видела, как красиво в храме Дрина!

И тут же испуганно ойкнула, очевидно, вспомнив изначальную причину, по которой спутница шагает сейчас рядом с ней.

– Не думаю, что меня туда пустят посмотреть, – мгновенно насторожилась собеседница, не желая даже вскользь упоминать владыку недр, и бодро спросила. – Куда мы направляемся?

– Госпожа Дора велела идти в бани Хотрака, – охотно переменила тему разговора Комения. – Я хотела отвести тебя куда-нибудь в другое место, но она приказала только туда.

– А что плохого у Хотрака? – насторожилась Ника.

– В это время там ещё прохладно, – пояснила помощница жриц. – У Терания зимой топят круглые сутки, а у Хотрака только с утра до вечера. По-настоящему жарко там лишь во второй половине дня.

"Вот батман! – выругалась про себя её спутница. – Так и знала, что Дора подгадит!"

– Ну хоть горячая вода там есть? – с надеждой спросила она.

– А как же! – недоуменно вскинув брови, обрадовала её собеседница.

– Прости, если мой вопрос показался небе глупым, – натужно улыбнулась задетая за живое Ника. – Но я ещё ни разу не ходила в настоящую радланскую баню. В дороге приходилось мыться на постоялых дворах, а там только ванна в полу и всё. Может, ты расскажешь, как у вас всё утроено, чтобы я не выглядела совсем уж дикаркой?

Какая же девушка откажется поболтать? Тем более, если слушают с таким жадным вниманием. Прокла Комения даже замедлила шаг, чтобы успеть рассказать побольше.

Из её слов следовало, что в бане Хотрака всего два бассейна: один с горячей, второй с прохладной водой, кроме того имеется зал, где можно ополоснуться под струёй горячей воды, и жаркая комната для потения. Везде красиво, хотя и без особой роскоши. К числу крупных недостатков данного заведения помощница жриц отнесла в том числе чересчур маленькие окна, забранные к тому же не дорогими стёклами, а более дешёвой слюдой. Да и масло для светильников хозяин излишне экономил.

На этом месте Ника прервала увлекательное повествование, поинтересовавшись, нельзя ли где-нибудь поблизости купить мыло или хотя бы щёлок? Уж очень хотелось как следует промыть волосы.

Ещё раз посмеявшись над её наивностью, спутница с апломбом заявила, что в бане можно приобрести любые моющие средства, естественно, не слишком дорогие. А кое-кто вообще предпочитал обходиться без них. Натирают тело маслом и идут в жаркую комнату. Потом соскабливают с себя грязь вместе с потом.

– Такой способ подходит разве что нищенкам или мужчинам, – презрительно скривилась Комения. – Я бы тебе посоветовала использовать глину. Кожа от неё делается упругой, а волосы пушистыми.

В этот ранний час улицы оказались запруженными народом. Так что Нике приходилось не только слушать, время от времени кивая, но и следить за спешащими навстречу горожанами, дабы ненароком не налететь на кого-нибудь из них.

Впереди показалось массивное кирпичное здание с высокой трубой, извергающей клубы густого чёрного дыма.

Высокую, украшенную резьбой дверь прикрывал выступающий вперёд двускатный козырёк, опиравшийся на грубо сделанные каменные колонны. Возле одной из них о чём-то беседовала высокая, плотная женщина в длинной, почти до пят тёмно-серой накидке и переступавший с ноги на ногу бородатый мужчина.

Когда помощница жриц и служанка святилища богини Луны подходили к входу, они тут же обернулись в их сторону.

Круглое, с грубыми чертами лицо горожанки исказила презрительная усмешка, а её спутник почему-то поспешил отвернуться.

"Неужели и эти узнали?" – обратив внимание на их странное поведение, с тревогой подумала Ника.

Однако, незнакомка ничего не сказала, только пристально и недобро посмотрела ей вслед, так что девушка почувствовала некоторое облегчение, укрывшись за массивной дверью с облупившейся краской.

В крошечной комнате с квадратным столом их встретила сухопарая рабыня с ярко начищенной табличкой поверх длинной коричневой туники с привязанными рукавами.

– Добрый день, – поприветствовав посетительниц, она красноречивым жестом указала на деревянную шкатулку с прорезью на крышке.

Пока Комения опускала туда медяки, её спутница заметила в углу широкоплечего раба в полинялой меховой безрукавке поверх серого застиранного хитона. Половину головы мужчины покрывала чёрная с серебром щетина, а вторая лохматилась длинными, спутанными волосами. На одутловатом с нездоровой желтизной лице алели два шрама в виде радланских букв "Б" и "У". У стены стояла обмотанная кожаным ремнём палка.

"Охранник, он же вышибала", – тут же решила Ника, подивившись: зачем он может понадобиться в женской бане?

К сожалению, мелочи у неё не оказалось, и невольница выдала девушке сдачу, открыв шкатулку висевшим на поясе ключом.

Заплатив, служительницы Рибилы прошли в проём, прикрытый толстой тростниковой циновкой. За ней располагалось помещение с каменными лавками вдоль стен, темневших двумя рядами ниш. В одной из них лежала свёрнутая одежда и пухлый узелок.

Противоположный от входа угол отгораживал деревянный прилавок с расставленными на нём мисочками, горшочками, кусочками пемзы, стопками губок, мочалками из каких-то растительных волокон и прочими банными принадлежностями непонятного для бывшей жительницы двадцать первого века предназначения.

Увидев посетительниц, стоявшая за ним молодая невольница широко улыбнулась. Прокла Комения, сбросив плащ на лавку, шагнула ближе и принялась разглядывать разложенные товары. Недолго думая, спутница последовала её примеру.

– Желаете что-нибудь приобрести? – с радостной готовностью спросила рабыня, и не дожидаясь ответа, принялась с жаром расхваливать какие-то благовония, привезённые, по её словам, из самого Келлуана.

С удовольствием понюхав и резко погрустнев от цены, помощница жриц храма Рибилы стала разглядывать разложенную по мискам разноцветную глину.

Воспользовавшись паузой, Ника, стремящаяся как можно скорее смыть с себя пот и грязь, почти не торгуясь, купила горшочек местного полужидкого мыла и дешёвую мочалку. Комения тоже, наконец-то сделала свой выбор, и добавив сверху медяк, попросила невольницу присмотреть за их вещами.

– Ничего с ними не случится, госпожа, – улыбка девушки стала ещё шире. – Клянусь Ангипой!

Спутница тоже пожелала внести лепту в сохранение их имущества, но более опытная помощница жриц зашипела, недовольно сведя брови к переносице:

– Вот ещё! Хватит с неё и обола! Лучше в следующий раз заплатишь.

– Как скажешь, – пожала плечами Ника.

Сняв платок, Прокла с удовольствием тряхнула длинными, до лопаток, тёмно-русыми, почти чёрными волосами.

Под платьем и поддетой для тепла туникой из плотного не крашенного полотна у неё оказалась только набедренная повязка. Не задумываясь, девушка избавилась и от неё.

– Если не хочешь ходить нагой, можешь за три обола взять у банщицы полотенце, – сказала она чуть замешкавшейся спутнице. – Только зачем? Ты ещё достаточно молода и тоже красива. Разве что высокая слишком... Не обижайся, Юлиса, это я, как подруга, говорю.

– За что? – пожала плечами собеседница, раздеваясь. – Такой уж уродилась.

– Всё в руках богов, – важно кивнув, Комения упёрла правую руку в бок, заявив. – Пусть старухи прячут свои жирные телеса, а нашими фигурами можно только гордиться!

"Вполне, – мысленно усмехнулась путешественница, согласно кивая и окидывая спутницу критическим взглядом. – Разве что ноги тонкие, зад отвис, да талии почти нет. В остальном – всё Ок!"

– Сандалии брать будете? – спросила невольница, демонстрируя деревянные подошвы с завязками.

– Обойдёмся, – пренебрежительно отмахнулась Прокла. – У вас сейчас ещё не жарко. Пойдём, Юлиса.

Большую часть полутёмного зала занимал прямоугольный бассейн с не слишком прозрачной водой, в дальнем конце которого уже кто-то плескался.

Нике тут же захотелось нырнуть, но спутница вовремя успела схватить её за руку.

– Кто так делает?! Мы же не варвары какие-нибудь! Сначала надо прогреться, потом выкупаться в горячей воде и только после этого идти сюда.

– Извини, я же не знала, – вздохнула девушка.

Обогнув бассейн, они вошли в зал поменьше, где царил ещё более глубокий полумрак и влажное тепло. Тусклый свет из четырёх круглых окон играл на серебристой глади ещё одного бассейна поменьше.

Не утерпев, Ника присела, опустив пальцы в воду. Тёплая, почти горячая, но Комения продолжала упрямо тянуть её дальше.

– Не сейчас, рано ещё, потерпи.

Увидев третье помещение, девушка подумала, что здешняя баня напоминает матрёшку. Чем дальше, тем меньше. Вот тут действительно чувствовалась жара, а над большой ванной или маленьким бассейном из стены торчали две позеленевшие львиные морды.

– Бездельники, покарай их Дрин! – возмущённо взмахнув руками, вскричала помощница жриц храма Рибилы, и положив на каменную скамейку плошку с глиной, проговорила. – Ты жди меня здесь, а я схожу к банщицам. Надо же, до сих пор воду не подали! За что только мы деньги платим их хозяину?!

Кипя благородным негодованием и звонко шлёпая босыми ногами по каменным плитам пола, девушка вышла, а её спутница осталась греться и рассматривать местами успевшие облупиться стены. Уцелевшие участки покрывали картины, изображавшие в основном голых мужчин и женщин, то купавшихся в голубых волнах, то перекидывавших друг другу маленький чёрный мяч, то целовавшихся, то сплетённых в любовных объятиях.

– Техника хромает, – буркнула себе под нос путешественница, отнеся данное утверждение, как к сюжетам, так и к манере письма неизвестного художника, явно плохо знакомого с основами живописи.

Решив, что смотреть здесь больше не на что, она осторожно открыла следующую дверь. Эта комната вообще не имела окон и освещалась двумя бронзовыми масляными фонарями. Вот тут действительно было жарко, хотя на парную или сауну всё равно не тянуло. Вдоль стен тянулись каменные лавки, на которых то тут, то там лежали плетёные из толстых верёвок коврики, очевидно, призванные уберечь задницы клиентов от жара. По всей видимости, именно здесь полагалось потеть перед посещением бассейнов.

За спиной послышался хриплый клёкот. Ника испуганно оглянулась. Из львиной пасти вылетел воздух с водой, потом ещё раз, и на каменное дно бассейна упала прозрачная струя, окутанная липким облачком пара.

– Тёпленькая пошла, – хихикнула попаданка, вспомнив крылатую фразу из бессмертной новогодней комедии.

Она уже собралась встать под этот недоразвитый душ, но передумав, решила немного попотеть.

– Ты представляешь, Юлиса, они забыли?! Да покарают этих бездельников небожители и боги подземного мира! Небось, если бы пришла жена какого-нибудь магистрата, сразу бы вспомнили...

– Они тоже сюда ходят? – довольно бесцеремонно прервала её удивлённая собеседница.

– Нет, конечно, – смутилась Комения, но тут же продолжила с прежним накалом. – Но всё равно так нельзя! Если люди пришли, будьте добры открыть кран! Мы же за это деньги платили.

Меньше всего желавшая сейчас обсуждать качество местного сервиса Ника равнодушно пожала плечами. Видимо, от недостаточно высокой температуры пот выступал плохо и в конце концов ей надоело просто так сидеть, бездумно кивая в ответ на бесконечный монолог спутницы.

– Ты куда? – встрепенулась та.

– Мыться, – ответила девушка. – На мне столько грязи, что быстро не ототрёшь.

Понимающе кивнув, помощница жриц Рибилы откинулась назад так, что волосы свесились вниз мокрыми сосульками, и закрыла глаза.

Вряд ли местное мыло могло сравниться с любым самым дешёвым шампунем её прежнего мира, тем не менее, путешественница едва не замурлыкала от удовольствия, буквально физически ощущая, как с кожи смывается застарелый пот и грязь. Кажется, ей даже волосы удалось промыть.

Из жаркой комнаты выбежала Прокла и тоже встала под струю воды. Похвалив себя за расторопность, Ника охотно уступила ей место, а сама отправилась в горячий бассейн. Там оказалось мелковато, и чтобы окунуться по шею, девушке пришлось сесть на выщербленные ступени спускавшейся на дно лестницы.

В теле чувствовались нега и умиротворение. Глаза сами собой закрывались, и только острый край ступеньки, впившейся в кожу на заднице, мешал полноте наслаждения. Ника несколько раз пыталась принять более удобное положение, но безрезультатно.

Хлопнула дверь, и в бассейн с визгом прыгнула розовая, распаренная Комения.

– Как хорошо, о боги! – рассмеялась она, опускаясь в воду по шею. – Скажи, Юлиса, разве у варваров есть хоть что-то подобное?

– Нет, – усмехнулась та, поднимаясь.

– Опять уходишь? – с разочарованием и обидой пробормотала спутница. – Не хочешь со мной разговаривать?

– Вовсе нет! – запротестовала собеседница, стараясь, чтобы слова прозвучали как можно искренне. – Просто я уже нагрелась и теперь нужно немного охладиться.

– И для этого ты специально ждала, как я приду? – губы помощницы жриц Рибилы сжались куриной гузкой, а глаза подозрительно сощурились.

– Да ты что?! – возмутилась Ника. – Как можно?! Я же узнала от тебя столько важного и интересного. Ты помогла мне освоиться. Только долго мыться я не привыкла...

– Торопишься вернуться в святилище? – с недоверчивой иронией усмехнулась девушка.

– У Тармы много дел, а мне велели помогать ей на кухне, – напомнила собеседница о своём незавидном положении. – Будет неправильно, если Дора отругает её из-за меня.

– Ну, как хочешь, – капризно дёрнув плечами, Комения отвернулась, с головой погружаясь в воду.

Усмехнувшись, Ника направилась в холодный, точнее прохладный, зал.

"Видимо, не все посетительницы строго придерживаются правил посещения бани", – подумала она, заметив в бассейне двух женщин.

Не желая привлекать внимание, служанка храма Рибилы не стала прыгать, словно взбалмошная девчонка, хотя и очень хотелось, а чинно направилась к спускавшимся в воду ступенькам.

Одна из купальщиц, подтянувшись, выбралась из бассейна у неё за спиной. Возможно, путешественницу насторожили слишком целенаправленный характер движений женщины или её мрачно-сосредоточенное лицо, а может, всё дело в интуиции, не раз выручавшей Нику в момент опасности.

В любом случае, вовремя обернувшись, она увернулась от мощного толчка в спину, поэтому не упала, а спрыгнула в бассейн, всё ещё не совсем понимая: что происходит?

Там оказалось достаточно глубоко, хотя благодаря росту, голова и плечи оставались над водой.

– Ловка, стерва! – с нескрываемым удивлением вскричала женщина, спрыгнув вслед за ней.

Спасаясь от непонятно за что обозлившейся на неё незнакомки, Ника бросилась прочь, торопливо перебирая ногами по дну. Но сейчас же рядом оказалась вторая купальщица и попыталась совершено по-мужски ударить её кулаком в лицо.

Девушка и тут почти смогла увернуться, но костяшки пальцев, скользнувшие по мокрому плечу, отбросили её назад. Только теперь девушка сообразила, что видела эту грубую, словно вырубленную топором, физиономию возле колонн у входа в баню. Она болтала с каким-то мужиком и странно посмотрела на служительниц храма Рибилы.

За те секунды, что Ника потратила на сохранение равновесия, противница успела приблизиться вплотную и без затей, вцепившись в волосы, рывком погрузила голову девушки в воду. Та попыталась вырваться, но не тут то было. Первый раз в этом мире она встретила женщину, превосходящую её по силе.

Преодолев замешательство, служанка святилища богини Луны ткнула кулаком в дряблый, висевший мешком живот знакомой незнакомки. Руки её разжались. Ника смогла выпрямиться, но едва успела втянуть в лёгкие воздух, как на спину обрушилось ещё одно тело.

Ноги девушки заскользили по присыпанному песочком дну бассейна. Не удержавшись, она упала, больно ударившись коленом. В неё тут же вцепились сильные, безжалостные руки и просто не давали подняться. Какое-то время Ника отчаянно брыкалась, пытаясь вырваться, но по мере того, как организм сжигал захваченный при последнем вздохе кислород, сознание всё сильнее охватывала паника, которую активно подстёгивала льющаяся через нос вода.

С очевидной обречённостью она поняла, что минута, ну, может, две, и Виктории Седовой, Фреи и Ники Юлисы Террины не будет. Получается, что напрасно она вновь обрела способность ходить, зря не осталась у аратачей, а авантюра с самозванством оказалась сплошной глупостью.

Не выдержав навалившегося отчаяния, девушка закричала, выпустив цепочку устремившихся вверх пузырей.

Но тут сквозь нарастающий шум в заложенных ушах пробился тонкий, режущий уши визг. Чуть позже по барабанным перепонкам бабахнул грохот падения в воду чего-то тяжёлого, и левая рука Ники оказалась свободна от захвата.

Не задумываясь над тем, почему и как это случилось, она тут же ударила растопыренными, скрюченными пальцами, целясь по тому месту, где по её расчётам находилась рожа противницы, и, судя по глухо донёсшейся ругани, не промахнулась.

С трудом поднявшись, Ника выставила голову над поверхностью воды и тут же словила по ней хлёсткий удар, неожиданно прояснивший сознание. Судорожно глотая воздух, она увернулась от следующего кулака, успев не сильно, но точно попасть в солнечное сплетение противницы.

Женщина, лишь чуть ниже путешественницы, но гораздо массивнее и пошире в плечах, удивлённо вытаращила глаза.

– Ну, меретта!

Хрипя и отплёвываясь, Ника ударила кулаком по перечёркнутой тремя длинными царапинами физиономии.

Заработав очередную секундную передышку, она с удивлением поняла, что в ушах до сих пор раздаётся тот противный визг. Обернувшись, девушка увидела, что на второй из её потенциальных убийц висит, вцепившись руками и ногами, пронзительно верещавшая Прокла Комения.

– Помогите! – тоненько, но удивительно звонко кричала она, цепляясь то за волосы, то за уши, то за нос неизвестной. – Спасите! Убивают! Сюда!

– Пусти, дура! – взъярилась женщина, безуспешно пытаясь оторвать от себя помощницу жриц Рибилы. – Убью!

Наконец, либо потеряв терпение, либо заметив приближавшуюся к ней Нику, противница, развернувшись, крепко впечатала Комению в стенку бассейна.

Жалобно пискнув, та моментально замолчала, а устремившуюся к ней служанку храма богини Луны кто-то крепко обхватил сзади за шею.

Оторвав от себя ослабевшую, а, возможно, потерявшую сознание Проклу, женщина с рычанием бросилась к основной цели покушения, выставив вперёд руки с большими, мужскими ладонями.

Подтянув ноги к животу, Ника отпихнула её прочь, да так удачно, что та упала. Потом путешественница подалась вперёд, с трудом преодолевая зажавший её шею в локтевой захват противницы и, улучив момент, откинула голову назад, с удовлетворением ощутив мокрое хлюпанье сквозь резанувшую затылок боль.

Хватка врага тут же ослабла. Оторвав от себя чужую руку, девушка заорала:

– Пожар! Горим, спасайтесь! Пожар!

И устремилась к опускавшейся на дно Комении.

Услышав подобные крики, поднимавшаяся на ноги женщина на миг растерялась, так что раздвигавшая воду подобно авианосцу Ника вновь отправила её на дно.

Задержав дыхание, девушка подхватила под мышки лёгкое тело несчастной спутницы, когда от двери донёсся испуганный голос:

– Где пожар? Что горит?

Тут же сменивший интонацию:

– Да чего это тут у вас такое?

Служанка храма Рибилы, аккуратно положила Проклу на пол у бассейна, не забыв повернуть её на бок, и только после этого подняла глаза.

Шагах в пяти стояла пожилая полная женщина, выглядевшая весьма внушительно, несмотря на рабскую табличку поверх застиранного хитона.

– Вы что, драку здесь затеяли, бесстыдницы, да покарает вас Питр!

Тут же потеряв к ней всякий интерес, Ника, всё ещё тяжело дыша, склонилась над побледневшей спутницей.

– Убили! – возопила толстая невольница. – Вы что, медведихи бешеные, другого места не нашли? Что я теперь господам скажу?

Чувствуя, как безвозвратно уходят секунды, попаданка уже собиралась повернуть тело несчастной девушки на спину, лихорадочно вспоминая уроки ОБЖ. К счастью, искусственное дыхание рот в рот делать не пришлось. Прокла Комения дёрнулась. Изо рта и носа хлынула вода пополам со рвотой. Помощница жриц Рибилы, свернувшись клубком, зашлась в кашле.

– Ну вот видишь, Скирда, никто не умер, – прогнусавила женщина с разбитым носом. – Подумаешь, потолкались маленько, правда, Ватела?

Её приятельница, усевшись на край бассейна, криво усмехнулась, вытирая мокрое лицо.

– Так, повздорили слегка.

– Ничего себе "слегка", – уже тише проворчала банщица. – Весь бассейн кровью загадили.

– Сейчас всё растворится, – успокоила невольницу Ватела. – И никто ничего не узнает.

– Ещё как узнает! – неожиданно взвилась Комения, но тут же зашлась в кашле, и следующие слова уже выплёвывала вместе с остатками воды. – Вы... чуть... не убили служанку... святилища... луноликой... Рибилы!

– Никто её убивать не хотел, – поморщилась женщина с разбитым носом. – Просто побили немного...

– Чего же я вам такого плохого сделала? – поинтересовалась Ника, с трудом выбираясь из бассейна.

– Нам – ничего, – покачала головой Ватела. – Нас только попросили напомнить, что так легко ты не отделаешься. Сполна заплатить придётся, а за что – ты вроде как сама знаешь.

– И вы, конечно, просто так, по доброте душевной, согласились? – криво усмехнулась девушка.

– Почему хорошим людям не помочь? – пожала плечами собеседница, осторожно трогая стремительно распухавший нос.

– Уходите отсюда! – прервала их занимательную беседу Скирда. – Там уже посетительницы пришли. Увидят ваши рожи, мужьям нажалуются, а те нашему хозяину. Мне из-за ваших дурацких разборок плетей получать неохота. Ну, живее, не то Хряка позову, он вас голыми на улицу вышвырнет!

– Не кричи! – повысила голос Ватела. – Сейчас твои клиентки потеть пройдут, мы и смотаемся, чтобы им на глаза не попадаться.

– Ну уж, мы ждать не будем, – пробурчала Ника, поднимаясь и морщась от боли в колене,

Комения тоже встала, опираясь на её руку.

– А ты – ничего, крепкая, – неожиданно проговорила женщина с разбитым носом. – Удар держать умеешь. И подруга у тебя смелая. Не стала смотреть, тоже в драку бросилась.

– Мы в храме Рибилы все такие! – гордо вздёрнула нос помощница жриц. – Своих не бросаем!

И чуть не упала.

– Пойдём отсюда, – еле успела подхватить её за локоть спутница. – Не нравится мне здесь. Уж больно сладко запели.

Согласно кивнув, девушка, сморщившись от боли, жалобно попросила:

– Посмотри, что у меня с головой?

– Шишка, – усмехнулась Ника. – Большая и мокрая. Но кровь не течёт.

– Надо показать её госпоже Клио! – забеспокоилась Прокла.

Охая и поддерживая друг друга, девушки заторопились к выходу. Их понёсшие не меньший урон противницы затаились где-то в тёмных закоулках.

В зал неторопливо вошли две солидные, задрапированные в тонкие полотенца дамы, сопровождаемые обнажёнными рабынями, каждая из которых несла маленькую корзиночку. Занятые беседой, горожанки даже не взглянули в сторону хромавших служительниц богини Луны.

– О боги, да это же какой-то кошмар! – бубнила Комения, закрепляя набедренную повязку. – Лучше бы я осталась мыть полы.

– Тогда меня бы убили, – грустно усмехнулась Ника, натягивая тунику. – Ты спасла мне жизнь, а подобный поступок небожители не оставляют без вознаграждения.

– Думаешь? – недоверчиво спросила собеседница, осторожно трогая затылок.

– Конечно! – с максимальной уверенностью подтвердила путешественница, вновь используя выражение, почерпнутое в одном из так ненавистных ей философских трактатов. – Иначе мир давно бы погиб!

В этот день Прокла спасла свою спутницу ещё раз, с удовольствием рассказывая всем о случившемся в бане Хотрака, тем самым избавив Нику от обязанности что-то объяснять и отвечать на глупые вопросы. Ей оставалось только глубокомысленно вздыхать, иногда кивать да изредка вставлять короткие замечания.

Первой девушек внимательно выслушала Клио, наложившая на голову помощницы жриц повязку, а потом обмотавшая колено служанки святилища бинтом, пропитанным какой-то пахучей мазью. Ника опасалась, что она обратит внимание на пятна от ремней ножен на голени, но жрица казалась полностью поглощённой захватывающим повествованием Комении. Женщина горячо возмущалась бесстыжими негодяйками, поднявшими руку на служительниц хозяйки ночного светила, и грозила богохульницам гневом богини.

Следующей о досадном инциденте узнала Дора.

Ещё дорогой путешественница пришла к очевидному выводу о несомненной причастности "неистовых" к очередной попытке покушения на себя любимую.

Словам Вателы о том, что её хотели только попугать, она не поверила. До сих пор вспоминая льющуюся через нос воду, девушка начинала мелко дрожать.

Оставалось неясным, почему убийцы ждали её именно сегодня и именно там. Но и тут ответ напрашивался сам собой. Об этом месте им мог сообщить только один человек. Более того, по словам Проклы именно она настояла на посещении бани Хотрака, запретив помощнице вести Нику куда-нибудь в другое место.

Поэтому она с особым вниманием наблюдала за тем, как Дора слушает экспрессивный рассказ девушки.

Наигранное негодование, презрительное фырканье и плохо скрытое сожаление во взгляде послужило дополнительным подтверждением подозрений. Стерву явно что-то связывало с "Обществом Дрина". Возможно, именно оттуда такая ненависть к осуждённой за святотатство по отношению к владыке недр?

Не дав Комении закончить, жрица горько посетовала, что той невольно пришлось пострадать за чужое преступление, и прочла Нике короткую лекцию о том, как она должна быть благодарна своей спасительнице.

Наверное, впервые со дня их первой встречи девушка соглашалась с ней так искренне.

Верховная жрица выслушала банную историю с непроницаемым лицом, почти не задавая вопросов, логично заключив, что Юлисе отныне придётся мыться на кухне.

Стряпуха же авторитетно заявила, что её помощницу боги свели с женщинами, зарабатывающими на жизнь призовыми боями.

Путешественница знала, что в Империи существует свой аналог древнеримских гладиаторских боёв, как с оружием, так и голыми руками. Именно их участников называют "призовыми бойцами", или пугнаторами. Но Наставник ни разу не упоминал, что среди них встречаются женщины.

Вспомнив фильм "Гладиатор" и сериал "Спартак", она выразила осторожное недоверие словам Аполии Тармы. В представлении жительницы двадцать первого века любая гладиаторша легко могла свернуть ей шею.

– А ты их хотя бы раз видела? – насмешливо фыркнула повариха.

– Нет, – вынуждена была признать Ника.

– Тогда чего споришь?

О том, что с ней случилось в бане Хотрака, а также о своих подозрениях хозяйка рассказала Риате только после обеда.

Оказалось, что ушлая рабыня уже всё знала и даже успела провести кое-какое расследование.

– Я уж не знаю, как там Дора повязана с "неистовыми", госпожа, – горячо зашептала женщина, воровато выглядывая из закутка между кладовой и оградой, где секретничали рабыня с госпожой. – Только слухи про неё нехорошие ходят. Вредная она и злая!

– Это я и без тебя знаю, – усмехнулась Ника. – Я думала, ты что-нибудь новенькое расскажешь.

– Расскажу, госпожа! – со значением подняла ладонь невольница. – Года три назад здесь в помощницах по обету жила дочка богатого купца из Фессалы. Не знаю, что и как там случилось, только Врана мне сказала, что Дора сильно невзлюбила её и как вас на кухню отправила. Та девка тоже оказалась боевая, себя в обиду не давала. Поговаривают, даже дралась с Дорой. Ну, понятно, что после такого жрица её выгнать захотела. Да только Маммея не дала, уж очень богатый вклад тот купец внёс в храм. Вдруг деньги назад запросит?

– И что? – насторожилась слушательница.

– А то, госпожа, – шёпот рабыни стал зловещим. – Пропал у Клио корешок какой-то сильно дорогой. Чуть ли не дороже золота по весу.

– И его нашли у той девушки, – догадалась хозяйка.

– Правильно, госпожа, – Риата, кажется, даже слегка расстроилась от такой догадливости собеседницы. – Только не у неё, а на кухне. Сами понимаете, кого обвинили в краже. Верховной жрице пришлось таки девчонку выгнать. Врана говорила, отец приезжал, но узнав, в чём дело, скандал поднимать не решился. Только сами подумайте, зачем стряпухе тот корень? А Дора в мастерскую Клио пять раз на дню заходит.

"Вот батман!" – с тоской подумала Ника.

Молодой человек поймал себя на мысли, что не волновался так с тех пор, как едва не угодил в рабство за долги. Он уже собрался повернуть назад, но какая-то неодолимая сила заставила его решительно распахнуть украшенную бронзовыми уголками дверь.

А началось всё с неуместного любопытства первого писца рудника "Щедрый куст" и несдержанности второго.

Толком уяснив суть поручения госпожи Юлисы, Олкад подумал, что скорее всего сведения понадобились для какого-нибудь шантажа. Однако не стал торопиться её осуждать. Одна в чужом городе, без могущественного покровителя, несчастная, из-за подлой клеветы лишилась даже защиты закона.

Как не прискорбно, но подлые и низкие натуры встречаются даже среди служителей богов. Неудивительно, что одна из них решила потешить свою подлую натуру, издеваясь над попавшей в беду девушкой знатного рода, по недосмотру или капризу богов попавшую к ней в полную зависимость.

А жизненный опыт убеждал Ротана в том, что благородные способы бесполезны в борьбе с гораздо более сильными мерзавцами.

Поэтому он уже тем же вечером принялся расспрашивать соседей о святилище Рибилы и его обитательницах. Те, видимо, поняв причину его любопытства, рассказали массу интересного, дав несколько направлений для дальнейших поисков.

Вот только на следующий день разразилась катастрофа. Внезапно умер владелец шахты, на которую давно зарились хозяева "Щедрого куста".

По завещанию всё его имущество доставалось супруге с маленькими детьми. Однако, имелся ещё и старший сын от первого брака, вполне способный опротестовать волю отца по праву пола и первородства. К счастью, он давно перебрался в Радл, где служил у богатого тестя. Понимая шаткость своего положения, молодая вдова решила обратить часть собственности, в том числе и шахту, в золото. Вот только сделать это надлежало как можно скорее, пока скорбящий отпрыск не заявился на похороны отца.

Городской совет Этригии зарегистрировал сделку без проволочек. Тем не менее, Косус Антон Кватор зачем-то распорядился срочно внести всё свежеприобретённое движимое и недвижимое имущество в общие списки.

Когда рабы поставили перед Ротаном большущую корзину, до краёв наполненную свитками, а первый писец назвал сроки для исполнения работы, его младший коллега погрузился в глубокое уныние, осознав, что за выполнение поручения госпожи Юлисы он возьмётся нескоро.

Надо отдать должное Сципу Антону Уру. В первый день он корпел над документами до вечера и укатил домой только в сумерках. Олкад, стремясь поскорее отделаться от навалившихся дел, остался ночевать на руднике и всю ночь ворочался на сдвинутых вместе жёстких скамейках.

К сожалению, терпения и усидчивости начальству хватило ненадолго. Уже на следующий день Сцип Антон стал то и дело устраивать короткие перерывы, потягиваться, зевать или расхаживал туда-сюда с видом чрезвычайной усталости, а после обеда вообще отодвинул списки в сторону.

Успевший привыкнуть к подобному стилю работы первого писца, Олкад почти не обращал на него внимание, аккуратно выводя букву за буквой.

Его руководитель явно скучал, однако, вместо того, чтобы укатить в город и предаться там радостям жизни, начал приставать к подчинённому.

Само собой, речь зашла о том, как чувствует себя Ника Юлиса Террина. Вот тут усталый, не выспавшийся второй писец и допустил некоторые высказывания, позволившие собеседнику заподозрить его в чувствах к знатной подзащитной.

Олкад отнекивался, но так неубедительно, что только подтвердил подозрение Антона.

– Я так и думал, что ты взялся за это дело не только из-за того, что она может принадлежать к роду твоего покровителя, – хмыкнул он . – Признайся, Ротан, девчонка тебе приглянулась?

Внезапно вымотавшемуся, измученному работой и мрачными мыслями второму писцу захотелось хоть с кем-нибудь поделиться своими переживаниями. Тем не менее, он нашёл в себе силы ограничиться мечтательной улыбкой и короткой фразой:

– Она красивая.

– Не дурна, – согласился Антон. – К тому же многим тебе обязана. Ты спас её, самое малое, от каторги.

– Я выполнял работу, за которую мне заплатили, – набычился молодой человек, в душе признавая правоту собеседника.

Если бы Сцип Антон Ур позволил себе какое-нибудь ироническое замечание или даже насмешливый взгляд, второй песец тут же замолчал и никогда бы больше не заговаривал на эту тему.

Однако, собеседник, качая головой, серьёзно проговорил:

– Ты же мужчина, Ротан, а, значит, клянусь Аксером, рассчитывал на что-то большее, чем горсть серебра.

– Может, вы и не верите, господин Антон, – грустно улыбнулся Олкад. – Но я точно знаю, что она из рода Юлисов.

– Ну и что?! – откинувшись к стене, вскинул брови первый писец. – Я же вижу, что ты постоянно о ней думаешь.

– Но она обо мне не думает! – в сердцах вскричал младший коллега. – Я-то ей не нравлюсь, вот в чём дело!

– А ты её спрашивал? – деловито осведомился собеседник.

– Я же не слепой, господин Антон, – поморщился Олкад, уже жалея о том, что ввязался в столь неудобный разговор.

– Даже если так, – подумав, заявил начальник. – Этому можно помочь.

– Как? – вытаращил глаза второй писец.

– Магия, – понизил голос начальник. – Разве ты не знаешь, что заклинания и колдовство способны пробудить в сердце человека любовь.

– Я слышал о таких вещах, – настороженно пробормотал молодой человек. – Но разве в Этригии есть маги?

Вот тут Сцип Антон Ур впервые за всё время их беседы рассмеялся:

– Думаешь, все маги мира собрались в Радле?

Смутившись, Олкад пододвинул очередной лист. Какое-то время в комнате стояла тишина. Первый писец явно ждал вопросов, а, задетый за живое последним замечанием, второй надеялся, что тот, не выдержав, сам всё расскажет. Вот только начальник тоже захотел проявить характер и углубился в изучение толстого, сильно потрёпанного по краям свитка.

– И вы знаете такого мага? – сдавшись, спросил Ротан.

Услужливая память выдала множество историй о проницательных гадателях и мудрых волшебниках. Самому молодому человеку ещё ни разу не приходилось прибегать к помощи магии, но, по словам знакомых, их знакомые уверяли, что разного рода чародеи не раз выручали их из, казалось бы, безвыходных ситуаций.

– Для твоих целей могу порекомендовать Сертию Власту, – со снисходительной улыбкой отложил в сторону документ Сцип Антон. – Рассказывают, что она начинала жрицей в храме Диолы понтейской, где изучала философию и искусство обольщения, потом была дорогой гетерой в Ксарии. Там её взял под покровительство знаменитый волшебник Ферлай, изучавший магию в самом Келлуане. От него Сертия переняла множество тайных знаний. К ней обращаются не только безнадёжно влюблённые юноши, но и воспылавшие страстью убелённые сединами мужи, и нет никого, кому бы она не смогла помочь.

– Где её найти? – выпалил Олкад.

– Она дорого берёт, – счёл своим долгом предупредить начальник, но, заметив мелькнувшую на лице второго писца снисходительную усмешку, понимающе кивнул. – Ну да, тебе же щедро заплатили. Тогда, слушай...

Торопясь к колдунье, Олкад Ротан Велус проработал всю ночь и только под утро позволил себе подремать прямо за столом. Однако, несмотря на весь его энтузиазм, с переписыванием документов он провозился ещё два дня.

Заскочив в квартиру только за тем, чтобы торопливо переодеться, отпущенный наконец со службы второй писец рудника "Щедрый куст" успел за одно надавать оплеух Жирдяю за плохо подметённый пол и поспешил к маленькому храму Артеды, примостившемуся у самой городской стены. Первый же остановленный им прохожий указал дорогу к нужной магической лавке.

Над дверью, куда он едва не передумал заходить, красовалась яркая вывеска: "Ученица великого Ферлая из Ксарии, прорицательница и чародейка госпожа Сертия Власта".

В крошечной приёмной с узким зарешеченным окном навстречу новому посетителю поднялся пожилой пухлый невольник в перетянутом широким кушаком халате и с жёлто-зелёным тюрбаном на голове.

Выслушав молодого человека, он ответил неожиданно тонким голосом:

– Если желаете встретиться с госпожой Властой, придётся подождать, господин.

Не привыкший слушать столь дерзкие речи от рабов, Олкад встрепенулся, но быстро успокоился, сообразив, что это не чародейка навязывает ему свои услуги, а он сам нуждается в них.

Усевшись на короткую, покрытую ковром скамеечку, писец набрался терпения. Хвала бессмертным богам, ждать долго не пришлось. Дверь, ведущая во внутренние покои отворилась, выпуская закутанную в покрывало женщину. Старательно пряча лицо за краем накидки, она серой мышкой прошмыгнула на улицу, а желтоватое лицо невольника расплылось в радушной улыбке.

– Проходите, господин.

Едва переступив высокий порог, молодой человек ощутил непривычную робость. Возможно, виной тому странный, тревожащий обаяние запах или красноватый полумрак, окруживший Олкада после того, как евнух аккуратно прикрыл за ним дверь.

На постаменте у правой стены белела статуя Диолы, представлявшая собой уменьшенную копию скандально известной работы знаменитого либрийского ваятеля Гиросантия Меракского, едва не угодившего под суд за слишком смелую и неоднозначную трактовку образа небожительницы. Даже здесь мраморное тело богини любви украшали гирлянды искусно высушенных цветов, оставлявшие открытой только одну чувственную грудь с карминно-красным пятном соска.

У противоположной стены на похожем постаменте сверкала ярко начищенной медью скульптура Нолипа, искусно подсвеченная расставленными вокруг масляными плошками с горящими фитилями.

– Вас привела сюда неразделённая любовь? – мягкий, бархатистый голос заставил гостя невольно затаить дыхание.

Из тьмы шагнула невысокая, но державшаяся удивительно прямо, старуха в длинном балахоне, расшитом узорами в виде переплетавшихся змей. Густые седые волосы придерживала причудливая серебряная заколка с камешками.

– Откуда вы знаете? – насторожился писец.

– Милостью Диолы для меня нет тайн в покорённых ею сердцах.

Хозяйка комнаты шагнула к большой, сплетённой из лозы клетке. Сидевший на жёрдочке чёрный комок зашевелился. Послышалось сдавленное уханье.

Взяв из стоявшего рядом блюда кусочек мяса, Власта бросила его сверкнувшей круглыми глазами сове.

Пока птица с жадностью пожирала подачку, женщина что-то быстро и неразборчиво бормотала себе под нос.

– Сова – любимица Фиолы, – проговорила прорицательница, оборачиваясь к посетителю. – Я прошу у богини мудрости, и та мне не отказывает.

Она царственным жестом указала на узкий табурет.

Сама чародейка расположилась напротив – в кресле с высокой спинкой. Глядя на неё сквозь полупрозрачные струйки дыма, медленно поднимавшиеся из стоявшей по середине стола курительницы, молодой человек вздрогнул. На миг ему показалось, что сухощавое, покрытое морщинами лицо колдуньи расплывается, принимая странное очертание.

– Девушка не отвечает на ваши чувства, господин.

– Да, госпожа Власта, – Олкад сглотнул внезапно образовавшийся в горле ком.

– А нет ли рядом с ней того, кого она уже одарила своей благосклонностью? – поинтересовалась прорицательница.

Почувствовав прилив надежды, писец покачал головой.

– Нет она... Она сейчас совсем одна.

– Тогда это нетрудно, – негромко, словно бы самой себе проговорила чародейка и уверенно заявила. – Я смогу зажечь в её груди страсть к вам.

Собеседник в волнении облизал враз пересохшие губы.

– Но вам придётся заплатить.

Не задумываясь, молодой человек положил на стол золотой. Один из тех, что получил от Юлисы.

Хозяйка магической лавки удовлетворённо хмыкнула, но не притронулась к монете.

– У вас есть с собой какая-нибудь её вещь?

Гость едва не указал на империал, но вовремя удержался. Кем посчитает его колдунья, если узнает, что он расплачивается деньгами той, чьё сердце намеревается завоевать? К тому же Олкад слышал, будто золото само по себе магический металл, неподвластный никаким чарам, поэтому развёл руками.

– Нет, госпожа Власта.

– Может быть, прядь волос? – нахмурилась та. – Платок, лента, ну хотя бы один волос?

Но посетитель вновь отрицательно покачал головой.

– Это уже хуже, – вздохнула чародейка. – Тогда остаётся последнее средство, но оно стоит дороже.

Писец колебался не более секунды, и рядом с первым империалом появился второй.

Лёгкая улыбка тронула сухие губы прорицательницы.

– Вы сможете передать возлюбленной письмо?

– Да, – подумав, кивнул молодой человек.

Поднявшись с кресла, Власта шагнула куда-то в темноту. Там что-то стукнуло, потом подозрительно зашуршало.

Приподнявшись, гость попытался рассмотреть: что там делает хозяйка? Но смог различить только смутный силуэт. К тому же дымок уже начал резать глаза.

Вернувшись, чародейка положила на стол лист папируса.

– Вот, что вам поможет.

– Как? – растерянно заморгал Олкад.

– Он сделан из растений, произраставших на берегу благословенного Лаума, возле храма древней келлуанской богини Баст, – торжественным речитативом заговорила колдунья. – Её жрицы владеют многими тайнами, недоступными простым смертным. Изготовив этот лист, они наложили на него могучее заклятие. Необходимо только немного... подправить его. Что я и сделаю. А вы напишите здесь о своих чувствах. Если слова будут достаточно искренними, в сердце вашей избранницы вспыхнет страсть, которая неизбежно перекинется и на другие органы. Вам останется только ответить на неё.

Осторожно приподняв листок, писец подивился его весу и необычной плотности. Сертия Власта неторопливо сгребла со стола деньги.

– Но вы же собирались с ним что-то делать? – растерянно пробормотал слегка разочарованный молодой человек.

– Всё уже готово, господин, – усмехнулась прорицательница. – Моё искусство – это не руками махать на потеху черни.

Смутившись, Олкад стал бережно сворачивать папирус.

– Но помните, – сурово сдвинула брови хозяйка магической лавки. – Ваша возлюбленная должна прочитать письмо до конца. Только тогда в её душу проникнет любовь.

Понимающе кивнув, гость спрятал свиток под тогу. Ох, и задачку задала ему старая чародейка!

Второй писец рудника "Щедрый куст" знал много красивых и звучных слов. Он мог бы с удовольствием написать, что видит прекрасное лицо несравненной госпожи Юлисы в бегущих по небу облаках, в струях фонтана солнечным днём, в лучах зари, падающей морозным утром на покрытую инеем черепицу... Мог рассказать, как волнуется сердце при звуках её голоса, похожего на звон волшебных серебряных колокольчиков.

Молодой человек был готов поделиться своими беспокойными снами, где он, сжимая в объятиях возлюбленную, ощущал ладонями нежную бархатистость кожи и покрывал поцелуями каждый дюйм её прекрасного, охваченного безумной страстью тела. Мог клясться именами небожителей, что готов выполнить любое желание повелительницы своего сердца...

Однако, едва нацарапав несколько строк на покрытой воском дощечке, тут же раздражённо затирал их.

Олкад чувствовал, что несмотря на внешнюю любезность, Ника Юлиса Террина возвела между ними прозрачную ледяную стену отчуждения, которую вот так с одного удара не разбить, и подобная откровенность вполне возможно её только насторожит. Парень опасался, что если сразу начнёт столь откровенно признаваться в своих чувствах, девушка может просто бросить читать его послание на половине. Тогда пропадут те два империала, которым он мог найти более достойное применение.

Но не даром учитель риторики хвалил Ротана за изворотливость. Госпожа Юлиса дала поручение, которое он не смог исполнить до сих пор. Вот и надо объяснить, почему так получилось, а заодно признаться в любви, но в самых осторожных и деликатных выражениях.

Не задумываясь, во сколько ему обойдётся сожжённое в светильнике масло, писец к полуночи набросал черновик на двух дощечках, а потом ещё долго и старательно переписывал текст на волшебный папирус, мысленно умоляя Диолу помочь завоевать расположение Ники Юлисы Террины.

Однако, на этом проблемы Олкада не закончились. Вызвать девушку через привратника и отдать письмо из рук в руки не хотелось. Вдруг та попросит рассказать всё своими словами, а он почему-то очень робел перед ней.

Просто вручить невольнику с приказом передать госпоже Юлисе слишком опасно. Кто знает, кому на самом деле отдаст письмо лукавый раб?

Пришлось по дороге на службу зайти в храм Рибилы. И хотя он оказался там не единственным мужчиной, собравшиеся на молитву почитательницы богини Луны смотрели на него очень неодобрительно. Но это молодой человек перенёс легко. Гораздо хуже то, что среди жриц и помощниц госпожи Юлисы не оказалось.

Он уже собрался нести письмо лично, но заметил в зале Асту Бронию, и кто-то из богов посоветовал писцу обратиться к ней.

Выйдя из храма, скромно одетая дорогая гетера узнала юриста и охотно объяснила, что его бывшая подзащитная участвует только в вечерних церемониях. Но письмо передать отказалась, сославшись на то, что сегодня в храм она больше не пойдёт.

Понимая, что безнадёжно опаздывает, Олкад вернулся домой и успел застать особо никуда не торопившегося соседа.

Выслушав молодого человека, тот охотно согласился оправить жену на вечернюю службу в храм Рибилы всего за пару риалов.

Однако, послание писец отдал ей только вечером, сразу по приходу с рудника. Женщина ушла, а он остался поболтать с её мужем о разных пустяках. Само собой, разговор зашёл о жрицах храма богини Луны, и сосед рассказал много интересного.

Возвратившись, супруга Патра Кроя доложила, что отдала письмо лично в руки госпоже Юлисе. Довольный Олкад выдал её мужу вторую серебряную монету и отправился спать, в тайне надеясь увидеть во сне ту, которая занимала сейчас все его мысли.

А на следующий день после службы он намеревался немедленно отправиться в храм Рибилы. Уж очень хотелось посмотреть, как подействовал на госпожу Юлису волшебный папирус. Однако дома испуганно заикавшийся Жирдяй сообщил, что хозяина спрашивал раб из храма Питра-тучегонителя.

– Чего ему надо? – насторожился молодой человек, протягивая руки к жаровне с углями.

– Сказал, что прилетел голубь с письмом для вас, господин, – громко шмыгнул вечно простуженным носом невольник. – От господина сенатора.

Вскинув брови, Олкад с недоумением и тревогой посмотрел на враз съёжившегося раба. Второй писец рудника "Щедрый куст" никогда раньше не получал подобных посланий. Свои донесения он слал на имя отца, личного секретаря господина Касса Юлиса Митрора. От отца же и получал инструкции. А тут покровитель не только написал письмо, но и использовал для его доставки голубей храма Питра, что очень недёшево даже для него.

"Кажется, госпоже Юлисе придётся ещё немного подождать", – с горьким сожалением думал молодой человек, торопливо переодеваясь.

Несмотря на приближавшиеся сумерки, на форуме ещё толпился народ. Прогуливались горожане, выступали бродячие артисты и жонглёры, предлагали свой товар торговцы и проститутки.

Олкад не решился пройти через главный зал святилища громовержца, откуда уже доносилось пение жрецов, а постучался в ворота храмового двора.

На стук из калитки выглянул смуглый, широкоплечий раб с обмотанным тряпкой ошейником. Выслушав гостя, он попросил того подождать. Недовольно хмурясь, писец остался топтаться на улице.

Звякнул засов, чуть слышно скрипнули петли.

– Заходите, господин, – с поклоном пригласил молодого человека уже другой невольник в меховой безрукавке поверх туники из толстого сукна.

Он проводил Олкада до массивного одноэтажного здания и указал на дверь. За ней гостя встретил пожилой улыбчивый жрец.

– Да, подтвердил он. – Я посылал к вам раба. Мы получили письмо от сенатора Юлиса, адресованное господину Олкаду Ротану Велусу.

– Это я, – подтвердил парень, опасаясь, как бы собеседник не потребовал привести свидетелей, готовых подтвердить его личность.

– Знаю, – вопреки мрачным ожиданиям сказал жрец. – Я видел вас на форуме в день суда над богохульницей.

– Проступок госпожи Юлисы вызван неудачным стечением обстоятельств, – счёл своим долгом возразить писец. – А не злым умыслом.

– О! – примирительно поднял ладонь служитель Питра. – Суд состоялся, и я не намерен спорить о справедливости приговора.

Открыв стоявшую на столе шкатулку, он отыскал и подал гостю маленький белый цилиндрик. После чего подчёркнуто отстранился, одновременно подвинув двухрожковый масляный светильник.

Снаружи свиточка тянулась цепочка крошечных, еле различимых букв: "Олкаду Ротану Велусу от покровителя сенатора Юлиса".

Развернув, молодой человек поднёс белую полоску ближе к огню. Но даже так ему пришлось изо всех сил напрягать глаза.

"Нику Юлису Террину надлежит как можно быстрее доставить в мой дом. Для этого разрешаю взять на руднике тысячу риалов. Передай Косусу Антону Кватору, что расписку я пришлю с гонцом. Касс Юлис Митрор".

"И как я это сделаю?! – мысленно охнул Олкад. – Её осудили, и она уже отбывает наказание в храме Рибилы".

– Всё прочитали? – бесцеремонно прервал его размышления жрец. – А то у нас есть раб с очень хорошим зрением. Если пожелаете, он поможет разобрать...

– Спасибо, не нужно, – покачал головой писец, аккуратно сворачивая папирус.

Он плохо помнил, как вновь оказался на форуме. Неторопливо шагая по каменным плитам, молодой человек вновь и вновь повторял про себя слова сенатора.

"Как можно скорее, как можно скорее..."

Но разве он не писал, что госпожа Юлиса арестована и ждёт суда? Или сенатор полагает, что его коскид каким-то образом сумеет отменить приговор, вынесенный судом Этригии?

Олкад грустно вздохнул. Однако, когда покровитель так недвусмысленно торопит – медлить ни в коем случае нельзя.

Писец неоднократно слышал истории о том, как благодетели просто били палками провинившихся коскидов, хотя те формально считались свободными гражданами и могли подвергнуться пыткам и телесным наказаниям только по решению суда или приказу Императора. Но узы, связывавшие покровителя с коскидом, считались почти семейными, а дети не имели права жаловаться на отцов.

Касс Юлис Митрор никогда не опускался до подобного. У имперского сенатора хватает возможностей наказать нерадивого приближённого, не прибегая к таким методам.

"Если нельзя выполнить приказ покровителя, – неожиданно вспомнил поучения отца молодой человек. – Нужно по крайней мере сделать вид, будто очень старался".

Олкад усмехнулся. Следующий гонец из крепости Ен-Гадди в Радл заедет на рудник "Щедрый куст" через два дня. К тому времени необходимо подготовить убедительное послание с описанием действий, направленных на исполнение воли сенатора.

Воспрянув духом, писец сообразил, где находится, и торопливо зашагал к дому Мниуса Опта Октума, надеясь, несмотря на поздний час, встретиться с магистратом.

Порой переходя на бег, он ловил на себе удивлённые взгляды гуляющих горожан, однако добрался до места только тогда, когда край солнца уже коснулся линии горизонта.

Узкая, зажатая высокими оградами улица стремительно погружалась в темноту. Из-за нужных ворот доносился невнятный гомон голосов и пиликанье флейты.

Раздосадованный молодой человек громко посетовал на очередной каприз небожителей. Кажется, у члена городского совета гости, и вряд ли он сейчас будет разговаривать с каким-то вторым писцом с рудника "Щедрый куст".

Тем не менее, азартному парню отступать не хотелось, и он вспомнил о другой своей ипостаси.

Пожилой, широкоплечий привратник с седой, окладистой бородой окинул его полупрезрительным взглядом.

– Господин Опт занят и никого принимает.

– Передай хозяину, что коскид сенатора Касса Юлиса Митрора просит всего пару минут его драгоценного времени.

До сегодняшнего дня Ротан не бравировал именем покровителя. Даже кое-кто из знакомых не знал о его существовании, поэтому пышное звание произвело впечатление на невольника магистрата, и он пропустил писца в прихожую.

Плотная занавесь отделяла её от первого внутреннего дворика, а пара вычурных, но не слишком ярких светильников не давали возможности как следует рассмотреть красочные росписи на стенах. Хотя в данный момент живопись интересовала гостя меньше всего. С трудом заставив себя сесть на скамью, а не метаться из стороны в сторону, он с нетерпением ждал реакции хозяина на его довольно дерзкую просьбу.

Пославший за господином мальчишку-раба привратник застыл у стены, исподволь наблюдая за молодым человеком.

Ясно различимые звуки флейты стали чуть громче, а немного погодя послышалось шарканье сандалий по каменному полу.

Когда в прихожую, чуть пошатываясь, вошёл магистрат в сопровождении двух широкоплечих рабов зверской наружности, гость уже вскочил на ноги и встретил его глубоким почтительным поклоном.

– Я так и думал, что это ты! – красное от выпитого и съеденного лицо хозяина дома озарилось хищной улыбкой.

– Да, господин Опт, – ещё раз поклонившись, писец быстро заговорил, не давая собеседнику вставить слово. – Прошу прощения во имя Питра, Ноны и Цитии. Только долг перед покровителем заставил меня побеспокоить вас в такое время.

– Погоди, погоди, – остановил его член городского совета. – Так ты поэтому взялся защищать ту девчонку?

– Такая проницательность делает вам честь, господин Опт.

– Ну, так всё же хорошо получилось, – нахмурился собеседник. – Или ты чем-то недоволен?

– Дело не во мне, господин Опт! – протестующе вскричал Олкад и опять затараторил. – Ещё во второй день дриниар я сообщил своему покровителю через гонца о появлении в Этригии дочери Лация Юлиса Агилиса из рода младших лотийских Юлисов. И вот сегодня он прислал мне письмо с голубем храма Питра.

В полупьяных глазах магистрата мелькнула заинтересованность.

– Сенатор Касс Юлис Митрор хочет как можно скорее увидеть свою родственницу! – выпалил молодой человек.

Собеседник гулко раскатисто захохотал, придержав едва не свалившийся с плеч белый плащ с чёрной меховой опушкой.

Терпеливо выждав, когда хозяин дома отсмеётся, гость с жаром продолжил:

– Теперь, когда ясно, что обвинений в самозванстве не будет, не могу ли я подать прошение на изменение приговора?

– И за этим ты вызвал меня из-за стола? – нахмурился магистрат.

Переход от смеха к угрозам оказался таким неожиданным, что молодой человек вздрогнул.

– Оторвал меня от вкусной еды, вина и весёлой беседы?

– Я лишь исполняю свой долг перед покровителем, – пробормотал писец, глядя на могучих невольников и гадая: те просто выкинут его за ворота или ещё и поколотят?

– Похвальное рвение, – внезапно успокоившись, кивнул Мниус Опт Октум. – Но в городе и так очень много недовольных слишком мягким приговором. А уж если я отпущу богохульницу...

Он красноречиво развёл руками.

– Тебе лучше обратиться к префекту провинции. У него есть право помилования осуждённых. Если к твоему прошению присоединится просьба сенатора Юлиса, думаю, Гортенз Атилл не откажет.

– Благодарю вас за мудрый совет, господин Опт, – поклонился Олкад, пятясь к двери. – Пусть небожители щедро вознаградят вас за доброту.

– А теперь..., – хозяин дома глянул через плечо на безучастно молчавших рабов. – Дайте ему хорошего пинка на прощание, чтобы знал, к кому и когда приходить.

Молодой человек испуганным зайцем рванулся к двери, но был перехвачен бдительным привратником.

Понимая, что кричать или вырываться бесполезно, гость крепко сцепил зубы. Пока двое невольников держали его за руки, третий распахнул калитку, а потом изо всех сил вдарил второго писца рудника "Щедрый куст" по тощим ягодицам.

Вылетев на улицу под одобрительный хохот магистрата, Олкад не сумел сохранить равновесие и растянулся на мокрых камнях, вызвав новый приступ смеха у члена городского совета.

Стараясь не обращать внимание на издевательское ржание Опта, на боль в ушибленном колене и ободранный локоть, молодой человек, торопливо поднявшись, зашагал прочь.

Хорошо хоть, лицо не пострадало, поэтому он чувствовал себя достаточно уверенно, когда стучал в ворота двора храма Рибилы.

– Что вам нужно, господин? – отозвался знакомый старческий голос.

– Госпожу Нику Юлису Террину! – громко отчеканил писец.

– Я... Я сейчас не могу её позвать, господин, – испуганно проблеял привратник.

– Ах ты, крыса старая! – рявкнул незваный гость, выплёскивая на невидимого собеседника все накопившиеся за день отрицательные эмоции. – Думаешь, я стану беспокоить её по пустякам?! Немедленно доложи госпоже Юлисе, что пришёл господин Ротан с чрезвычайно важными новостями! Живее, не то я тут такой тарарам устрою...

– Подождите, господин, не гневайтесь, – испуганно залебезил невольник. – Сейчас узнаю, сможет ли она с вами встретиться.

– Вот так-то лучше, – проворчал молодой человек, гордо расправив плечи.

На этот раз ждать пришлось гораздо дольше. Он уже собрался вновь поколотить кулаками по воротам, когда калитка неожиданно и почти бесшумно распахнулась.

Несмотря на полумрак, Олкад смог хорошо рассмотреть сосредоточенно-хмурое, но от этого не менее прекрасное лицо возлюбленной. Пряча правую руку за спиной, она настороженно осмотрелась и только после этого обратилась к невольно замершему парню:

– Что заставило вас прийти так поздно, господин Ротан?

– Я получил письмо от своего покровителя, – беря себя в руки, проговорил тот. – Сенатор Касс Юлис Митрор из рода старших лотийских Юлисов приказал немедленно доставить вас в Радл.

– В столицу? – недоверчиво переспросила собеседница, опуская руку.

– В мире только один Радл, – криво усмехнулся молодой человек, не сводя глаз с длинного кинжала, привычно зажатого в её руке.

– Зачем я ему понадобилась? – всё с тем же напряжённым недоверием спросила девушка. – Желает лично наказать за самозванство?

– Для этого он не стал бы использовать голубей храма Питра, – постарался успокоить её писец.

– Справедливое замечание, господин Ротан, – согласилась Юлиса, убирая клинок в заткнутые за тонкий пояс ножны, почти незаметные под длинной накидкой. – Только вряд ли магистраты Этригии так просто меня отпустят.

Кивнув кому-то за воротами, она шагнула на улицу и тут же чуть скривилась.

– Давайте немного пройдёмся, господин Ротан.

"Действует, хвала Диоле, действует! – мысленно возликовал Олкад. – Раньше она позволяла только сопровождать себя до фонтана, а сейчас мы уже вместе гуляем. Благодарю тебя, Сертия Власта, пусть небожители щедро вознаградят тебя за помощь. Теперь главное – всё не испортить".

– Мы обратимся с прошением к префекту, – с трудом пряча охватившую его радость, заявил молодой человек, рассказав о своём визите с Мниусу Опту Октуму, только из врождённой скромности умолчав о некоторых незначительных деталях их встречи.

– Я рада, что вы так быстро начали действовать, господин Ротан, – похвалила рвение юриста Ника и тяжело вздохнула. – Только на всё это понадобится время, а меня сегодня опять чуть не убили.

– Что?! – вскричал поражённый собеседник, только сейчас обратив внимание на её лёгкую хромоту. – Кто?

И сам же себе ответил:

– Опять "неистовые"!

– Они самые, – усмехнулась девушка. – И, кажется, Дора тоже как-то связана с ними.

– Об этом я тоже хотел с вами поговорить, госпожа Юлиса, – приблизившись, Ротан как-бы ненароком прижался к её плечу, но тут же отстранился.

Спутница, казалось, ничего не заметила, и это ещё сильнее убедило писца в действенности волшебного папируса.

– Дядя любовника Доры – один из жрецов Дрина! – шёпотом выпалил он.

– Ого! – Ника сверху вниз глянула на парня. – Но разве служительницы богини могут... себе такое позволить?

– Нет, конечно, – покачал головой Олкад. – Но всем известно, что по слабости своей женская душа нуждается в любви, а тело в чувственной ласке.

Собеседница вскинула удивительно чётко очерченные брови, а на прекрасных губах мелькнула лёгкая тень улыбки.

"Ну наконец-то! – самодовольно подумал молодой человек. – И ты начинаешь покоряться воле Диолы".

– Об их связи многие знают, – продолжил писец тем же мягким, снисходительным тоном. – Но пока они ведут себя прилично, не выставляя свои отношения напоказ, вам не удастся использовать эти сведения против Доры. По крайней мере до тех пор, пока не сможете предоставить какие-нибудь очень веские доказательства.

– Жаль, – разочарованно вздохнула девушка. – Но всё равно спасибо.

– Это ещё не всё, госпожа Юлиса! – самодовольно усмехнулся собеседник. – Маммея больна...

– Не заметила, – покачала головой Ника.

– Поверьте, так оно и есть, – многозначительно заявил Олкад. – По обычаю новой верховной жрицей должна стать сестра хранительница добра...

– В смысле, имущества? – решила уточнить девушка.

– Да, – кивнул недовольный тем, что его прервали, рассказчик. – Сестра Дора. Но не так давно они сильно поругались. Вроде из-за какой-то помощницы и её отца. Маммея теперь яко бы желает передать своё место сестре хранительнице знаний. Только верховный жрец храма Дрина против.

– А он тут при чём? – удивилась слушательница, словно не замечая, что они то и дело соприкасаются плечами.

– Для того, чтобы стать главой святилища Рибилы, требуется согласие городского совета и верховных жрецов некоторых храмов. Если раньше они послушно выполняли любой каприз Клеара, то сейчас его авторитет и влияние заметно ослабли, в том числе и благодаря нам.

– Имеете ввиду суд? – решила уточнить, казалось, не пропускавшая ни одного слова собеседница.

– Да, – важно кивнул писец и посоветовал. – Попробуйте сойтись поближе с Маммеей. Теперь, когда мой покровитель признал вас своей родственницей, отношение к вам и в святилище, и в городе очень сильно изменится.

– Вы полагаете? – с надеждой спросила Ника.

– Безусловно! – с апломбом заявил чрезвычайно довольный собой Олкад.

– Благодарю за совет,– остановившись, Ника поправила покрывало. – А что вы скажете о Клио?

– Только то, что говорят, будто она предпочитает молодых девушек, – усмехнулся писец. – Поэтому у неё нет любовников даже среди лекарей, которым она продаёт разные снадобья и яды. Зато есть знакомые среди магистратов.

– Да, – криво усмехнувшись, собеседница, чуть припадая на правую ногу, направилась обратно к воротам святилища. – В хорошее... место меня занесло.

– Но это всё же не каторга, госпожа Юлиса, – не смог не напомнить задетый за живое писец.

– О простите, господин Ротан, я совсем не хотела умалять ваши заслуги, – поспешила извиниться Ника, и молодому человеку показалось, что голос её прозвучал как-то по особенному сердечно.

Исключительно усилием воли Олкад сумел удержаться и не заключил свою спутницу в объятия, а только подхватил под локоть, когда та, как ему показалось, специально поскользнулась на мокрых камнях.

– Спасибо, господин Ротан, – девушка мягко, но решительно отвела его руку. – Всё в порядке.

– Госпожа Юлиса! – писец был готов разорваться от переполнявших его чувств. – Клянусь Питром и Карелгом, вы здесь ненадолго. Я обязательно добьюсь вашего освобождения и отвезу в Радл! Мой покровитель, сенатор Касс Юлис Митрор, – благородный и могущественный человек. Он не бросит в беде последнюю из рода младших лотийских Юлисов и сумеет достойно устроить вашу жизнь. А я всегда готов отдать жизнь за вашу благосклонную улыбку и ласковый взгляд.

– Вы мне нужны живым, господин Ротан, – прервала его патетическую речь спутница, останавливаясь возле храмовых ворот. – Здесь кроме вас мне положиться не на кого.

– Держитесь, госпожа Юлиса! – Олкад взял девушку за руку и на этот раз та не отстранилась, породив в душе молодого человека бездну надежд. – Поверьте, я как никто понимаю, как тяжело жить среди чужих людей.

Глава V

По преступлению и наказание

Сесар

С тобою

Сперва расправлюсь. Ты пойдешь

В тюрьму.

Руфино

Кто? Я?

Сесар

Да, ты.

Руфино

За что ж?

За преступленье? Но какое?

Лопе Де Вега.

Нет знатности без денег

Всё время прогулки Ника чувствовала себя очень неуютно. Иногда казалось, что воспылавший страстью Олкад того и гляди набросится на неё с поцелуями, а то и с чем похуже. Парень – он не хилый, так что голыми руками отбиться будет трудновато, но пускать в дело нож категорически не хотелось. Девушка уже пожалела о том, что, поддавшись внезапному порыву, покинула относительно безопасную территорию святилища. Хотя поначалу молодой человек вёл себя вполне прилично да и новость принёс хорошую.

Наконец-то на путешественницу обратил внимание один из тех людей, к кому она направлялась. И не кто-нибудь, а целый сенатор – человек, несомненно, богатый и влиятельный. Возможно, он поможет вернуть родовое поместье Лация Юлиса Агилиса?

Да и прочие добытые писцом сведения тоже представляли определённый интерес. Вот почему Ника всё же нашла в себе силы проститься с ним максимально любезно и даже позволила подержать себя за руку.

Она машинально вытерла ладонь о накидку.

– Госпожа Юлиса, – прервал её размышления смущённый голос привратника. – Тут это...

– Что? – встрепенулась девушка и сейчас же услышала полный нескрываемого торжества голос.

– Явилась?

– Гвоздь ещё своё получит, – злорадно улыбалась выступившая из тени ограды жрица. – За то, что ворота открыл в такое время. А с тобой, Юлиса, желает побеседовать старшая сестра.

– Да, госпожа Дора, – кивнула Ника. – Мне тоже очень нужно с ней поговорить.

– Хочешь рассказать, как развратничала со своим любовником? – собеседница явно наслаждалась очевидным промахом ненавистной служанки. – Только сестра не любит подобные истории.

Девушка полагала, что её поведут на квартиру Маммеи, но Дора прошла мимо поднимавшейся на второй этаж лестницы.

В почти погасший кухонный очаг кто-то заботливо подбросил несколько сухих веточек. Красноватые отблески пламени плясали на стенах и развешанной кухонной утвари.

Верховная жрица солидно расположилась во главе стола с видом беспощадного инквизитора, призванного жестоко карать еретиков и отступников. Только вместо толстенного тома "Mall?us Malefic?rum" (он же "Молот ведьм") перед ней стоял высокий керамический стакан.

Справа, положив локти на стол, сидела Клио, разглядывая Нику с подчёркнуто академическим интересом.

– Ты забыла причину, по которой оказалась здесь? – голосом, явно не предвещавшим ничего хорошего, поинтересовалась главноначальствующая святилища Рибилы. – Уже не помнишь, за что тебя осудили?

– Хвала богам, у меня хорошая память, госпожа Маммея, – с поклоном возразила собеседница. – И я стараюсь со смирением и послушанием отбывать своё наказание.

– Хватит! – чуть повысила голос верховная жрица. – Ты опять бегала к своему хахалю! Мне надоело терпеть твоё вызывающее поведение! Завтра же отправишься в городскую тюрьму, а оттуда на рудники!

– Воля ваша, – пожала плечами девушка, чувствуя, как по спине испуганным табунком пробежали холодные мурашки. – Но хотелось бы знать: за что?

– Вот нахалка! – громко возмутилась Дора.

– Я не позволю! – вскричала Маммея. – Чтобы служительниц луноликой Рибилы из-за тебя считали шлюхами!

Наблюдая за ней, путешественница все больше приходила к выводу, что верховная жрица изо всех сил пытается себя разозлить, но пока гнев выглядел каким-то чересчур наигранным. Словно она выполняла необходимую, но успевшую изрядно надоесть работу.

– Пользуясь нашей добротой, ты уже в открытую бегаешь к своему любовнику!

– Я встречалась со своим адвокатом по очень важному делу, – Ника старалась говорить спокойно и размеренно.

– Которое никак не могло подождать до утра! – презрительно фыркнула Дора.

– Могло, – покаянно вздохнула девушка. – Но господин Ротан так хотел меня обрадовать... Уверяю вас, госпожа Маммея, подобного больше не повторится.

– Что же он тебе такого сказал? – заинтересовалась верховная жрица.

– Его покровитель – сенатор Касс Юлис Митрор очень хочет меня видеть.

– Твой адвокат переписывается с сенатором? – недоверчиво переспросила молчавшая до этого жрица.

– Да, госпожа Клио, – подтвердила Ника. – Господин Ротан получил письмо, доставленное голубями храма Питра.

Жрицы удивлённо переглянулись.

– А это значит, – девушка даже не пыталась скрыть своего торжества. – Что господин Касс Юлис Митрор признаёт меня своей родственницей, и с его стороны никаких обвинений в святотатстве не будет. Господин Ротан так торопился сообщить мне об этом, что поступил весьма опрометчиво, явившись в столь поздний час. Но повторяю, госпожа Маммея, что такого больше не повторится.

– Очень надеюсь, Юлиса, – верховная жрица тяжело встала. – Возьми светильник, проводишь меня до квартиры.

– Да, госпожа Маммея, – кивнула Ника.

Запалив щепочкой промасленный фитилёк, она дождалась, как тот разгорится, и прикрывая ладонью робкий язычок пламени, толкнула плечом дверь.

Путешественница полагала, что женщина хочет с ней поговорить, однако та молча обошла здание и только поднявшись по лестнице, стоя у входа в своё жилище, тихо сказала:

– Да хранит тебя луноликая Рибила, девочка.

Нике осталось только недоуменно пожать плечами, глядя на закрытую дверь.

"Ну, и что это было?"

А в спальне к ней дружно пристали снедаемые любопытством соседки. Им немедленно захотелось узнать, к кому Юлиса бегала на ночь глядя, и что по этому поводу сказали жрицы?

Девушке пришлось повторить свой рассказ, добавив несколько незначительных подробностей. Видимо, ожидавшие более романтической истории слушательницы выглядели несколько разочарованными. Но тем мне менее, кажется, вполне искренне поздравили её с долгожданным обретением семьи. А Прокла Комения высказалась в том смысле, что всегда верила в аристократическое происхождение Ники Юлисы Террины. Из чего та сделала вывод, что некоторые из помощниц жриц в этом сомневались.

Перед тем, как разойтись по матрасам, Патрия Месса пожелала девушке, как можно скорее получить помилование и уехать в Радл, где её несомненно ждёт удачное замужество с богатым и знатным молодым человеком.

На первый взгляд могло показаться, что письмо сенатора Юлиса своему коскиду никак не отразилось на жизни служанки святилища богини Луны. Она по-прежнему помогала Аполии Тарме на кухне, мыла посуду и овощи, выносила помои, убиралась в мастерской Клио.

Однако помощницы жриц из числа дочек этригийских богатеев уже не пытались её задевать, ограничиваясь подчёркнутым игнорированием, а сами служительницы Рибилы держались гораздо благожелательнее. Даже нотации Доры стали чуть вежливее и гораздо короче. Хотя это могло Нике только казаться, поскольку у всех хватало забот и без строптивой служанки.

Приближалось новолуние, во вторую ночь которого в храме проводилась церемония очищения Луны. Ожидалось великое множество почитателей богини. Помощницы целыми днями наводили чистоту в святилище. Даже стропила протёрли мочалками на длинных палках.

Маммея произвела инспекционный осмотр парадных платьев, по результатам которого приказала Прокле Комении и Тейсе Вверге их постирать.

Дора привела на птичник чёрную овечку для будущего жертвоприношения. Несмотря на регулярный характер предстоящего события, чувствовалось, что все кругом придают ему большое значение.

Считалось, что именно от этого ритуала во многом зависит благосклонная помощь хозяйки ночного светила в зачатии и рождении здоровых детей, а так же в продлении молодости женщины.

Суть данного мероприятия считалась величайшей тайной, строго хранимой от мужчин. Все знали, что любого, кто попытается узнать сей интимный секрет, ждёт неминуемая месть не только богини Луны, но и других небожительниц: от Ноны до самой Такеры.

Помимо злопамятных богинь скрывать секрет помогали и имперские законы. Причём под суд по обвинению в святотатстве мог попасть не только сам мужчина, но и все его близкие женщины, поскольку считалось, что никаким другим способом он не мог проникнуть в столь ревностно оберегаемую тайну.

Даже стряпуха, рассказывая своей помощнице о ритуале, понижала голос и опасливо поглядывала на открытую дверь.

Слушая таинственный шёпот Аполии Тармы, путешественница только молча качала головой, удивляясь изобретательности служительниц Рибилы, умудрявшихся регулярно поднимать авторитет своего божества и собственное материальное благополучие, используя для этой цели некоторые физиологические особенности женского организма.

Выматываясь к вечеру до дрожи в коленках, Ника часто думала: что же тогда ожидало её на каторге? И зябко передёргивала плечами. Сознавая, что участь служанки храма не пойдёт ни в какое сравнение со страданиями каторжанки, она всё же не переставала слать мысленные проклятия не только Гу Менсину с его артистами, но и козлу Клеару с судьёй Мниусом Оптом Октумом, отправившему её в святилище богини Луны только затем, чтобы не раздражать горожан.

Девушке приходилось всех раньше вставать, а укладываться одной из последних. На автомате складывая одежду, она забиралась под толстое, кусачее одеяло, и едва щека касалась засаленной подушки, тут же проваливалась в сон.

Как правило, бог Яфром милосердно избавлял её от сновидений, но сегодня она внезапно очутилась в зимнем лесу.

Проваливаясь по колено в снег, Ника с тоской оглядывалась по сторонам в безуспешной попытке сообразить, где находится? Но пока не находила знакомых примет. Повсюду возвышались высокие, покрытые искрящимися накидками ели. Отодвинув зажатым в руке дротиком низко свисавшую ветку, она увидела впереди обширную поляну с торчавшими кое-где чёрными остатками пеньков.

"Гарь, – догадалась девушка. – Пожар вспыхнул скорее всего от удара молнии, но дождь, видимо, не дал ему разгуляться".

Ника внезапно вспомнила это место, расположенное не так далеко от жилища Наставника. По крайней мере теперь хоть известно, куда идти.

Однако, она не успела пройти и десяти шагов, как до ушей донёсся какой-то подозрительный звук. Резко обернувшись, девушка сощурилась от бивших в глаза солнечных лучей. Вот опять что-то прошуршало, но уже с другой стороны, где среди деревьев мелькнуло тёмное.

– Волки! – охнула превратившаяся в дичь охотница, бросаясь к ближайшим деревьям.

Но как раз на её пути снег почему-то оказался особенно глубоким и рыхлым, так что скоро она провалилась почти по пояс, а вот хищникам сугробы вроде бы совсем не мешали.

Оскалив розовые пасти с жёлтыми, кривыми клыками, звери приближались, практически не касаясь снега стремительно мелькавшими лапами.

Чувствуя, как сознание застилает давящая пелена ужаса, Ника с криком выставила вперёд дротик и проснулась.

Сердце колотилось где-то в глотке, норовя выпрыгнуть наружу, руки дрожали, а рот жадно хватал холодный ночной воздух. Когда пришло понимание, что это всего лишь очередной кошмар, и она уже готовилась облегчённо перевести дух, во мраке отчётливо раздался шорох.

"Крысы? – мысленно предположила девушка, но вновь повторившийся звук меньше всего походил на шуршание лапок этих милых зверьков. – Может, кто из помощниц ворочается, вот лежанка и скрипит?"

Приподнявшись на локтях, она напряжённо вгляделась в окутывавшую спальню темноту. Вот кто-то громко причмокнул губами, всхлипнула спящая рядом Прокла Комения. От противоположной стены долетел негромкий храп Патрии Мессы.

"После такого сна чего только не померещится", – мысленно усмехнулась Ника. Но скрип повторился. Потом тихий стук дерева о дерево и опять шорох. Тогда она поняла, что шум доносится из коридорчика, куда выходят двери комнат жриц и их помощниц. Но эти все здесь. Значит, вышла либо Клио, либо Дора? Но зачем? По ночам здесь даже в уборную ходить не принято. Для подобных надобностей имелись ночные горшки, содержимое которых каждое утро выносят рабыни.

В памяти всплыл рассказ Риаты о том, как мстительная жрица расправилась со строптивой стряпухой. Что, если Дора решила подобным же образом подгадить и Нике Юлисе Террине?

"Вот батман!" – охнула та и, не желая шарахаться одевая платье в темноте, просто завернулась в одеяло, а на ноги натянула старые растоптанные мокасины, давно используемые для ночных походов на горшок.

Стараясь не разбудить соседок, сползла с лежанки и, на цыпочках подкравшись к двери, осторожно её приоткрыла.

Холодный воздух принёс из коридорчика сухое шуршание.

"Циновку назад задвинула", – догадалась девушка и приподняла дверь за выступающие филёнки, одновременно толкая её вперёд. Как и следовало ожидать, петли даже не пискнули, неслышными стелющимися шагами она оказалась у ведущего в кухню проёма.

В переплетении тростинок мелькнул тусклый огонёк. Сквозь щель Ника смогла разглядеть силуэт женщины со свечой в одной руке и с чем-то непонятным в другой.

Подойдя к выходу, она воровато оглянулась, и наблюдательница сразу узнала знакомую лошадиную физиономию.

Девушка заметила, что жрица обернула воронкой вокруг свечи тонкий лист папируса, видимо, затем, чтобы защитить робкий огонёк от ветра.

"Куда же это она собралась в такое время?" – удивилась Ника, ожидавшая, что Дора будет что-нибудь прятать среди мисок, чашек и прочей кухонной утвари.

Только когда та приоткрыла входную дверь, девушка смогла рассмотреть в её руках мешок с чем-то небольшим, угловатым и, судя по тому, как натянулась грубая ткань, довольно тяжёлым.

"А, может, она по своим делам идёт? – с сомнением подумала Ника. – И я тут совсем ни при чём? Мало ли какие у "сестёр" разборки? Пусть, что хотят, то и делают, лишь бы меня не трогали".

Однако, уверенности в последнем успевшая свыкнуться с постоянными неприятностями путешественница почему-то не испытывала. Поэтому, едва Дора выскользнула из кухни, девушка туда вошла, аккуратно отодвинув циновку. На ходу подпоясав плотно запахнутое одеяло висевшей на знакомом колышке верёвкой, она осторожно выглянула во двор.

Узенький серпик убывающей Луны едва просматривался. К счастью, облака разбежались, и света густо разбросанных по тёмно-синему небосводу звёзд вполне хватало, чтобы заметить замершую у стены жрицу. Та смотрела за угол, прикрывая огонёк свечи полой плаща, а у ног бесформенной грудой лежал мешок.

Когда Дора не без усилий его подняла, Ника смогла приблизительно оценить размеры и форму спрятанного внутри предмета. Нечто трёх– или четырёхгранное, сантиметров двадцать в длину и толщиной сантиметров в пять.

"Кирпичи тайком таскает?" – усмехнулась про себя путешественница, чувствуя, как ночной холод начинает покусывать голые ноги.

Внезапно жрица резко обернулась. Наблюдательница тут же присела, опустив взгляд и напрягая слух. Сначала зашуршала ткань, потом послышался лёгкий шум торопливо удалявшихся шагов.

Ника приподнялась. Жрица исчезла. Подхватив одеяло, служанка святилища, проскользнув вдоль стены, заглянула за угол.

Видимо, женщина пересекла двор почти бегом, потому что тёмная фигура с тусклым светильником в руке уже поднималась по лестнице, ведущей к задней двери храма.

"Не знаю, зачем она туда попёрлась, – хмыкнула про себя путешественница. – Только вряд ли это имеет какое-то отношение ко мне. Но всё равно, утром надо будет глянуть, не пропало ли чего на кухне? Или не прибавилось?"

Холод донимал всё сильнее. Она уже собиралась вернуться, рассудив, что здоровье в любом случае дороже, как из тени святилища выбежала Дора, прижимая к груди знакомый мешок. Не заметив у неё в руках свечи, девушка тем не менее поспешила к предусмотрительно оставленной открытой двери на кухню, но в последний момент передумала возвращаться в спальню, решив дождаться появления жрицы.

Однако, выскочив из-за угла, та, оглядываясь по сторонам с явным испугом, пробежала мимо, направляясь то ли в сад, то ли к расположенной в той стороне кладовой. На секунду остановившись, женщина перехватила мешок за горловину, и наблюдательница смогла убедиться, что внутри по-прежнему лежит что-то тяжёлое и угловатое.

Чувствуя нарастающую тяжесть в мочевом пузыре, Ника, стараясь не шуметь, торопливо пробралась в свою комнату.

– Кто тут? – недовольно проворчала Приста Фабия, когда умиротворённая девушка забиралась на лежанку.

– Это я – Юлиса. По нужде ходила. Спи.

– Ну и нечего топать, как стадо быков, – буркнула соседка, с головой закутываясь в одеяло.

Разумеется, служанка святилища никому не рассказала о ночной прогулке Доры. У служительниц Рибилы свои тайны, у неё свои. Пусть так и останется.

К тому же занятые подготовкой важной церемонии жрицы, так загрузили работой помощниц, служанку и рабынь, что на разговоры совершенно не оставалось времени. Ника даже не смогла переброситься парой слов с Риатой, чтобы узнать мнение многоопытной невольницы о загадочном происшествии.

Маммее внезапно взбрело в голову устроить на кухне генеральную уборку, причём без прекращения основной деятельности. А её "младшая сестра" радовалась как ребёнок, отыскав где-нибудь в углу забытую паутинку или пыль на одной из верхних полок. Тогда стряпухе и её помощнице приходилось бросать все текущие дела и срочно ликвидировать огрехи.

Подобные мероприятия проводились и в кладовых, и в комнатах, и в храме, где верховная жрица задействовала даже помощниц из числа дочерей этригийских богатеев.

Специально вызванные вне графика городские рабы привезли тележку с большой вонючей бочкой, в которую рабыни до вечера вычерпывали содержание выгребной ямы.

Знаменательный день начался с того, что Врана свернула двум курочкам шеи и принялась с Риатой их ощипывать, тщательно складывая перья в выданный Дорой мешок.

Лишённая почётного права участвовать в утренней церемонии, служанка святилища направлялась в "лабораторию" Клио, где рассчитывала немного отдохнуть, поскольку только вчера помогала Патрии Мессе наводить там чистоту, и новая уборка вряд ли понадобится.

Однако, бдительная "сестра хранительница добра" не дала ей побездельничать, направив на кухню, где хмурая стряпуха велела почистить лук, чеснок и растереть в ступке сухие душистые травы.

На резонное замечание, что завтрак вроде как готов, а до обеда ещё далеко, Аполия Тарма с апломбом заявила:

– Для настоящего анимади баранину надо хотя бы полдня подержать в маринаде.

И глянув на растерянно хлопавшую глазами собеседницу, снисходительно пояснила:

– Часть жертвенного мяса пойдёт на праздничный стол.

– Так овечку сейчас зарежут? – спросила Ника, разламывая на дольки головку чеснока.

– Да, – подтвердила стряпуха, разглаживая случайную складку на парадном платье. – Верховная жрица проведёт жертвоприношение у дверей храма, чтобы его могли увидеть с площади как можно больше людей. Потом будет гадание на печени. Я слышала, Маммея пригласила Доната Кенсия Ротса – самого лучшего предсказателя в Этригии.

Вернулась Аполия Тарма нескоро и выглядела явно растеряно. Путешественнице показалось, что девушке как будто не терпится что-то рассказать, однако её сдерживает присутствие заявившейся вместе с ней Дорой.

Оказалось, жрица никому не собирается доверять приготовление маринада. Она лично залила в большую миску немного воды, добавила вина, уксус, соль, мелко нарезанный чеснок, а под конец велела Нике очистить другую луковицу, так как в приготовленной ей что-то не понравилось. Уложив мясо, Дора в последний раз попробовала маринад, довольно улыбнулась, прикрывая миску тяжёлой деревянной крышкой.

Едва жрица вышла, стряпуха, схватив свою помощницу за руку, шёпотом выпалила:

– Храм ждут большие потрясения!

– С чего ты взяла? – удивилась девушка.

– Донат Кесий сказал, едва увидев печень жертвенной овцы! – объяснила Аполия Тарма, опасливо косясь на запертую дверь. – Госпожа Маммея так растерялась. И я очень боюсь, Юлиса.

"А вот Дора выглядит на диво спокойной, – подумала Ника. – Не верит гадателю или знает, что потрясения ей лично ничем не угрожают? Странно".

– Ты меня совсем не слушаешь! – прервала её размышления раздосадованная повариха.

– Что ты, Тарма! – энергично запротестовала собеседница. – Мне очень интересно!

– Сначала всё шло очень хорошо, – затараторила удовлетворённая стряпуха. – Сколько людей пришло! И мужчины, и женщины. Я там видела на одной такую синенькую накидку. По краю полосой жёлто-зелёный узор, а в центре круглая вышивка, похожая на розу. Так красиво.

Ника демонстративно-тяжело вздохнула.

Аполия Тарма обиженно надулась, но желание поделиться новостью оказалось слишком велико, поэтому уже через минуту она вновь заговорила:

– Хвала богам, госпожа Маммея ловко перерезала горло овце и даже почти не запачкалась в крови. Ты же знаешь, какое это хорошее предзнаменование?

Не имевшая о том никакого понятия, слушательница важно кивнула.

– Тут ещё стая голубей села на фронтон, – продолжила рассказчица. – Мы все так обрадовались...

Наставник говорил, что радлане верят, будто именно эти птицы уносят чистые души в рай, однако Ника не поняла, почему их появление вызвало у собеседницы подобную реакцию.

– Когда овца перестала дёргаться, госпожа Маммея пригласила Доната Кенсия провести гадание, – в голосе Аполии Тармы послышались драматические ноты. – Его ученик вырезал печень и преподнёс учителю на серебряном блюде... Я сразу поняла, что что-то не так!

– Почему? – заинтересовалась путешественница.

– Он так странно на неё смотрел, – многозначительно прошептала повариха. – Так хмурился. На площади так тихо стало. Господин Кенсий вроде бы и негромко сказал, а все услышали, что храм Рибилы ждут большие потрясения. Люди так и охнули!

Качая головой, попаданка думала: "Неужели этот жулик действительно что-то разглядел в овечьих потрохах, или его попросили так сказать?"

Приглядываясь к обитателям святилища, она сделала вывод, что наиболее озабоченными выглядят Маммея и Клио. Дора тоже пыталась изображать беспокойство, и временами у неё это даже получалось. Но всё же чаще всего она казалась совершенно уверенной в себе.

И это сильно настораживало служанку храма богини Луны.

Видимо, из-за беспечности, свойственной молодым, помощницы жриц как-то быстро забыли о тревожном предсказании знаменитого гадателя. А, может, не вспоминали, чтобы лишний раз не расстраиваться?

Уже раскатывая тесто для лепёшек к обеду, Аполия Тарма болтала без умолку, то делясь способами приготовления курицы с тыквой, то со смехом вспоминая, как Приста Фабия объелась незрелого винограда и, чтобы не обгадиться, бежала с вечерней церемонии.

За столом, с хрустом разгрызая редко попадавшиеся среди варёных бобов куриные косточки, Патрия Месса с таинственным видом сообщила, что магистраты разрешили каким-то бродячим артистам устроить представление на площади перед храмом Рибилы.

– Можно будет посмотреть! – радостно захлопала в ладоши Прокла Комения. – Вот бы показали "Перевёрнутую чашу" Днима Виктаса, и смешно, и грустно, и про любовь.

– Уж лучше "Остров желаний", – скромно потупила глазки Патрия Месса. – Там в конце так красиво поют...

– А ты что хочешь посмотреть, Юлиса? – с лёгкой подначкой спросила Тейса Вверга.

После того, как ей едва удалось спастись от урбы Гу Менсина, Ника даже слышать не хотела об артистах и представлениях. Очевидно, вредная девчонка задала вопрос специально, чтобы её позлить. Ну такого удовольствия потомственная аристократка ей не доставит.

– Самую лучшую пьесу можно испортить никчёмной игрой актёров, – негромко проговорила она в наступившей тишине. – Причём часто это даже не зависит от их старания. Просто у одних лучше получаются драмы, у других– комедии. Если бы я знала, что предпочитает показывать эта урба, то смогла бы ответить на твой вопрос.

– Если трагедии? – подала голос Приста Фабия.

– Тогда "Царь Гпиар", – не задумываясь, ответила девушка.

– А если комедии? – спросила Патрия Месса.

– "Колодец у дороги" Касия Таральского.

Тейса Вверга опустила глаза, очевидно сообразив, что выставить Нику Юлису Терину полной невеждой и деревенщиной не получилось.

К вечеру наползли хмурые облака, подул ветер, стало темно, холодно и тревожно. Казалось, людям тоже передалась возникшая в природе настороженность.

Учитывая важность мероприятия, помощницы жриц собрались на церемонию в полном составе. Сбившись в две кучки, они с напряжённым вниманием ожидали появления Маммеи, которая о чём-то совещалась на квартире с "младшими сёстрами".

Когда они наконец-то стали одна за другой спускаться по лестнице, Ника обратила внимание, что на поясе верховной жрицы кроме привычного кошелька висел потемневший от времени кривой кинжал с каким-то блестящим камешком в навершии, а к поддерживавшему головной платок золотому обручу прикреплён большой, с ладонь, полумесяц, скорее всего из того же благородного металла.

Тут же быстро, но без суеты служительницы Рибилы выстроились в две колонны и чинно направились в храм.

Ещё в коридоре девушка услышала глухой ропот множества голосов, а когда вошла в зал, едва не споткнулась от удивления. Казалось, толпа закутанных в покрывала женщин заполнила всё помещение, оставив свободным лишь небольшой пятачок у светильников и алтаря. На нём возвышалась какая-то решётчатая конструкция из бронзы, напоминавшая семиконечную звезду, к каждому лучу которой крепилась металлическая ножка. А возле и под этой штуковиной лежали кучки поблёскивавших от масла щепок.

"Что-то вроде жаровни для барбекю", – усмехнулась про себя Ника, старательно сохраняя на лице приличествующие моменту постно-величественное выражение.

Повсюду на стенах и стропилах висели пучки и целые гирлянды из высушенных душистых трав, что наряду с дыханием десятков желающих лицезреть чудо делало атмосферу в храме сухой и спёртой.

Не забыли служительницы Рибилы украсить и статую своего божества. Вокруг мраморной шеи обвивалась гирлянда искусно высушенных цветов, а на руке с серебряной розой блестел золотой браслет.

Поскольку при совершения ритуала присутствовали все помощницы жриц, им пришлось выстроиться вплотную друг к дружке. Служанка святилища встала у висевшей на стене картины, рядом с передвинутым светильником. И хотя ей не нравилось быть на виду, более подходящего места в зале просто не оказалось.

Маммея затянула привычный речитатив о сотворении мира.

"Ну, и когда начнётся кульминация этого представления?" – с иронией думала Ника, машинально повторяя слова выученного наизусть гимна.

После слов:

Славе царице, Рибиле святой, белокурой богине,

С мудрым умом воспоём тебе слов похвалу.

Клио и Дора подошли к светильникам, чтобы зажечь от их пламени тоненькие сосновые лучинки. А когда пение закончилось, верховная жрица шагнула к статуе богини Луны, и приподняв край, скрывавшей низ скульптуры, покрывала, вытащила светло-серый треугольный камень со сторонами сантиметров в пятнадцать и толщиной в пять.

По рассказам Аполии Тармы путешественница примерно представляла дальнейший ход событий, но сердце почему-то тревожно ёкнуло.

Когда Маммея положила камешек с чётко различимой тёмной полосой от одного угла к середине противоположной стороны на "жаровню", "младшие сестры" подожгли щепки на алтаре. А старшая затянула новую песню, тут же подхваченную помощницами жриц.

Внемли, богиня почтенная, ночи источником света,

Честных зачатий помощница, жён милосердно хранишь,

В родах и прочих страданиях лишь на тебя уповая,

Счастье приносишь ты в дом, семью наполнив детьми.

Ты, о Рибила, как пестуешь радостью женские души,

Словно заботливый пастырь овец на крутом косогоре,

К счастью недолгому в сладостный миг наслажденья,

Всем помогая, кто просит тебя не зазорно.

Сбрось же ты грязную кровь, что кипит в твоём теле бессмертном,

С ней всё плохое отринь и отбрось беспощадно навеки,

К миру спасенья оставь лишь одну доброту, что безмерно

Ты изливаешь на мир, в небе сияя ночном.

Славя твоё прерожденье, хозяйка ночного светила,

Гимны поём, ожидая, как вновь своё место займёшь ты

Средь бездны звёзд, что рассыпаны щедрой рукою Сухара,

Чтоб опять помогать честным жёнам в зачатии, семьи наполнить детьми.

Время шло, и голоса служительниц хозяйки ночного светила звучали все неувереннее. Судя по словам стряпухи, камень на алтаре должен окраситься красным, вбирая в себя дурную кровь, которую Луна, перерождаясь, сбрасывает каждый месяц.

Вот только лежащий на решётке кусок породы оставался таким же серым. В толпе послышались обеспокоенные шепотки.

Ника почувствовала, как душная атмосфера наполняется тревожным недоумением, стремительно переходящим в настоящий страх.

"Беги отсюда!" – настойчиво посоветовал инстинкт самосохранения.

– О боги! – неожиданно всхлипнула незнакомая помощница жриц. – Что же будет?

Этот испуганный возглас оказался тем камешком, который, сорвавшись, вызвал лавину.

– Смотрите!!! – трясясь словно в эпилептическом припадке, тоненько закричала стоявшая в переднем ряду женщина. – Он не краснеет! Луна не очистилась!!!

Храм буквально взорвался.

– Что будет?! Горе нам, горе! Помилуй нас, Рибила!!! – вразнобой орали свидетельницы неудачного ритуала. – Как же так?! Почему?! Что нам делать?!

Помощницы жриц, сбившись плотной кучкой и позабыв про пение, таращились на происходящее полными ужаса глазами.

Бросившись к алтарю, Маммея попыталась схватить злополучную каменюку, но тут же с криком отскочила, дуя на обожжённые пальцы.

– Что это, Клио?!

– Не знаю, клянусь Рибилой! – "сестра хранительница знаний" замотала головой так, что удерживавший платок обруч со звоном упал на каменный пол.

– Луна не очистилась! – внезапно дико завизжала Дора. – Мы прогневали Рибилу! Горе нам, горе!

"Вот батман!" – мысленно охнула Ника, нутром чувствуя очень большие неприятности.

– Как теперь будут рождаться дети в семьях твоих, о Этригия?! – продолжала кликушествовать жрица, перекрывая своим звонким голосом нарастающий ропот толпы. – Кто будет заботиться о твоих стариках?! Кто упокоит мёртвых?! За что обрушила на нас гнев свой, хозяйка ночного светила?! Чем мы провинились перед тобой?

Паника в зале нарастала. Кто-то рухнул на колени, другие, сорвав с головы покрывала, ревели, размазывая слёзы по искажённым ужасом лицам.

Понимая, что оставаться в этом сборище сумасшедших становится с каждой минутой всё опаснее, Ника попятилась к выходу.

– Это всё она!!! – отчаянный, полный злобной радости визг заглушил вопли и рыдания. – Богохульница!! Рибиле не нужны каторжанки в храме, вот она и оставила нас своей милостью!

На какой-то неуловимый миг в храме воцарилась мёртвая тишина, так что стало слышно, как, потрескивая, догорают на алтаре политые ароматным маслом щепки.

"Вот батман! – с тоской чувствуя, как сознание окутывает чёрная пелена ужаса, подумала девушка. – Сейчас они меня на части разорвут. В прямом смысле".

Толпа, получив виноватого, вскипела многоголосыми криками, переходящими в утробный звериный рёв.

В трепещущем свете масляных фонарей путешественнице казалось, что искажённые безумием лица женщин на глазах превращаются в морды злобных, кровожадных монстров, а тянущиеся к ней руки со скрюченными пальцами – в волосатые лапы, вооружённые загнутыми, кривыми когтями.

С какой-то непонятной отстранённостью попаданка подумала, что данная сцена вполне подошла бы для какого-нибудь малобюджетного фильма ужасов. Тем более, что и время растянулось, как при замедленной съёмке. Всё двигалось как-то очень неторопливо, а вот мысли в голове, наоборот, мелькали с лихорадочной быстротой.

"Бежать? Догонят. Кинжал? Массой задавят. Так что же это всё? Нет, ещё побарахтаемся!"

Повинуясь внезапному порыву, она схватила тяжеленный светильник, представлявший из себя массивное бронзовое основание на ножках в виде львиных лап и торчавшую из него стойку с четырьмя установленными сверху посеребрёнными "чайничками". Из их сильно вытянутых носиков торчали пропитанные маслом фитильки.

Отчаянным усилием Ника махнула этой конструкцией перед собой. От резкого движения два светильника выскочили из креплений и, погаснув, рухнули на пол под ноги невольно попятившихся женщин. Не давая им опомниться, она подняла два оставшихся язычка пламени к картине, нарисованной восковыми красками на высохшем до хруста льняном холсте.

– Назад, или я всё здесь сожгу к Такере матери! Назад, я сказала!

То ли толпа ещё не дошла до такого состояния, когда отдельные её представители полностью теряют разум, или решительный вид потенциальной жертвы, явно намеревавшейся без малейшего колебания осуществить свою угрозу, пробудил в них страх перед пожаром и частичку здравого смысла, только женщины замерли, словно в ступоре.

Весы судьбы застыли в неустойчивом равновесии, готовые качнуться как в одну, так и в другую сторону.

– Нет!!! – с диким криком Маммея бросилась вперёд, и раскинув руки с обожжёнными пальцами, прикрыла собой готовую на отчаянный шаг девушку. – Рибила не простит нам гибели святилища!

– Она и так уже отвернулась от нас из-за этой богохульницы! – истерически завизжал кто-то в темноте.

– Нет!!! – с не меньшим отчаянием повторила верховная жрица. – Мы будем молиться, принесём богатые жертвы. Но, если святилище сгорит, придётся ждать, пока построят новое!

– Луна не очистилась! – отвечал тот же голос. – Дурная кровь не ушла.

– Но она же тоже женщина! – внезапно вступила в разговор бледная, чрезвычайно растерянная Клио. – Вдруг это случайность? Обычная задержка?

Несмотря на то, что мышцы выли от непомерной тяжести, а угроза жизни всё ещё не миновала, Ника едва не расхохоталась от столь идиотского объяснения.

Однако, на собравшихся в храме оно почему-то произвело совершенно противоположное впечатление. Звенящее, словно натянутая, готовая лопнуть струна, напряжение чуть-чуть, совсем не на много, но ослабло. Хотя девушка не смогла бы внятно объяснить, по каким признакам она это определила. Просто почувствовала и всё.

– Пусть она светильник опустит! – потребовал кто-то из толпы.

– Да! – поддержали другие. – Опусти, а то ещё, не приведи небожители, правда пожар устроишь.

– Юлиса! – не оборачиваясь, процедила сквозь зубы верховная жрица.

Зная, что начальство не любит повторять дважды, Ника с облегчением поставила тяжеленную штуковину на пол. Переводя дух, она обратила внимание на окаменевшее лицо Доры с прикушенной нижней губой.

Словно очнувшись, жрица чуть заметно кивнула, то ли мысленно с чем-то соглашаясь, то ли делая кому-то знак.

Последнее предположение тут же и подтвердилось.

– Рибила не простит нас, пока в её святилище живёт богохульница! – перекрыл ропот уже начинавшей успокаиваться толпы знакомый голос.

"Да у неё тут сообщница! – моментально сделала вывод девушка. – И, может, даже не одна".

– Не простит! – дружно поддержали женщины. – Пусть отправляется на каторгу! На рудники её, в рабские бараки!

Но прежнего энтузиазма и накала уже как-то не чувствовалось, видимо, поэтому Маммея, подняв руки, потребовала тишины:

– Нет! Луноликая Рибила добра и милосердна. Юлиса будет каждую ночь петь ей гимны и молить о прощении. Но уж если богиня не услышит, я сама попрошу магистратов отправить её на рудники! Клянусь Рибилой, Питром и Цитией!

Судя по доносившемуся из темноты недовольному ворчанию, данное предложение устраивало далеко не всех.

– Если Луна и в следующий раз не очистится, значит, богине вы обе не по нраву! – выкрикнула та, кого Ника не без основания считала сообщницей Доры. – Тогда и ты, Маммея, должна будешь уйти!

Глава святилища вздрогнула, словно от удара.

– Зачем городу жрица, не способная вернуть нам расположение богини? – продолжала витийствовать невидимая во мраке ораторша.

– Правильно! – на редкость дружно поддержала её толпа. – Пусть тоже уходит! Что, нам из-за них детей не рожать? Скажем мужьям, пусть требуют у магистратов убрать Маммею из храма! Пусть уступит место той, кто сможет вернуть милость Рибилы!

Верховная жрица обернулась к Нике, и от её разъярённого взгляда девушке стало не по себе. Кажется, главноначальствующая уже успела пожалеть о том, что поспешила с защитой служанки святилища от гнева толпы.

"Не там врагов ищешь, дура", – мысленно фыркнула путешественница, даже не думая опускать глаза.

– Что молчишь, госпожа Маммея? – спросила стоявшая впереди пухлощёкая женщина средних лет, поспешно поправляя свалившуюся на плечи накидку. – Сама уйдёшь, если Луна в следующий раз не очистится, или нам мужей на форум посылать?

– Не смогу вернуть благосклонность Рибилы, – зло зыркнула глазами верховная жрица. – Сама покину храм.

– Поклянись! – тут же потребовали несколько голосов.

Нике почему-то казалось, что их обладательницы буквально упиваются минутной властью над далеко не самым последним человеком в Этригии.

– Клянусь луноликой Рибилой, которой верой и правдой служу вот уже двадцать три года! – отчеканила Маммея. – А теперь идите отсюда, я буду молиться своей богине!

Толпа заколебалась.

– Ну, чего встали? – верховная жрица перешла на крик. – На площади вас мужья да рабы с носилками уже заждались! Выходите!

И женщины, которые лишь несколько минут назад были готовы на убийство, а потом чуть ли не силой вырвали у главы святилища весьма опрометчивую клятву, послушно потянулись к выходу из зала, возбуждённо переговариваясь, махая руками и, кажется, даже смеясь!

Последнее обстоятельство показалось Нике верхом того абсурда, что творился здесь весь вечер, и который, кажется, ещё не закончился.

– И вы идите, – устало махнула Маммея помощницам. – Завтра здесь надо будет хорошенько убраться.

Всхлипывая и испуганно перешёптываясь, девушки поспешили к выходу.

– А ты куда, Юлиса? – остановил её грозный начальственный рык. – Не слышала, что я сказала? Оставайся и проси прощения у богини!

– За что? – криво усмехнулась девушка.

Подстёгивающее нервы ощущение опасности исчезло, и теперь она с трудом сдерживала дрожь, вызванную царившей в зале прохладой, вцепившейся в покрытое потом тело. Хотя, возможно, организм так своеобразно пережигал лишний адреналин?

– За то, что именно сегодня, когда ты здесь, Луна не очистилась! – закричала разъярённая Маммея. – Уяснила?

– Да, – с трудом взяв себя в руки, поклонилась собеседница. – Только позвольте взять плащ. Холодно здесь.

– Не трудись, – подала голос Дора. – Я скажу твоей рабыне, она принесёт.

– Спасибо, – криво усмехнулась девушка, сообразив, что хитрая стерва ухватилась за первый попавшийся предлог, чтобы покинуть храм.

Проводив её долгим, немигающим взглядом, верховная жрица как-то резко ссутулилась, будто разом постарев лет на десять, и медленно поплелась к парадному входу в храм, выделявшемуся во мраке тёмно-синим, усыпанным звёздами прямоугольником.

Клио, подойдя к алтарю, принялась внимательно осматривать уже успевший остыть камень.

А путешественница, обхватив себя за плечи руками и кое-как успокоившись, наконец-то получила возможность более-менее спокойно подумать.

Совершенно ясно, что той ночью Дора подменила камень, спрятанный под покрывалом статуи Рибилы. Девушка не знала, каким образом жрицы заставляют выступать на нём красную краску, но не сомневалась, что данный процесс не имеет никакого отношения к магии. Иначе зачем его нагревать?

Одним камнем "сестра хранительница добра" мастерски угодила по двум зайцам: по получившей слишком мягкий приговор богохульнице и по своему непосредственному начальству, тормозившему её карьерный рост.

Однако, до следующего сеанса "очищения" почти месяц. Неужели Дора настолько наивна, что полагает, будто Мамммея ни о чём не догадается и оставит без достойного ответа подобные выкрутасы "младшей сестры"? Или жрица так уверена в своей "крыше"?

Лязгнул массивный засов на парадной двери.

– Что скажешь? – усталый голос Маммеи в пустом тёмном зале прозвучал гулко и зловещее.

– Ничего не понимаю, – растерянно пробормотала Клио, едва ли не обнюхивая злосчастный камень. – Я точно помню, что всё сделала правильно...

– Помолчи, – остановила её верховная жрица. – Возьми в мастерскую и ещё раз хорошенько проверь.

Задув все светильники, кроме одного, она обратилась к служанке святилища.

– Тебе хватит света, чтобы помолиться. Помни, слова должны идти от чистого сердца. Только тогда их слышат небожители. Если Рибила тебя не простит – пойдёшь на каторгу. Я своего слова не меняю.

"А ты куда... пойдёшь?" – мрачно усмехнулась про себя Ника и осторожно поинтересовалась:

– Как долго мне здесь... молиться?

– Я сама приду за тобой, – подумав, проворчала Маммея и предупредила с нескрываемой угрозой. – Но берегись, если найду тебя спящей! Тогда я не стану ждать следующего новолуния.

"Вот батман! – мысленно выругалась путешественница. – Ну почему она такая стерва?"

Ёжась от холода, она встала перед погружённой во мрак и от этого казавшейся неестественно огромной статуей богини Луны и скучным голосом затянула успевший набить оскомину гимн.

Послушав её несколько минут, верховная жрица неторопливо направилась к выходу, где едва не столкнулась с Риатой.

Не успевшая вовремя заметить начальство, рабыня резво отскочила в сторону и замерла в глубоком поклоне, прижимая к груди матерчатый свёрток. Но погружённая в свои мысли, Маммея, кажется, даже не заметила невольницу. Тем не менее, та выпрямилась только после того, как из коридора донёсся стук закрываемой двери.

Подскочив к продолжавшей распевать хозяйке, рабыня ловко набросила ей на плечи плащ и попыталась натянуть толстые, вязаные носки.

– Я сама, – отмахнулась девушка, присаживаясь и развязывая ремешки сандалий.

Утеплившись, она шёпотом поведала верной Риате о том, как "сестра хранительница добра" тайком бегала с мешком в храм, о том, что священный камень не покраснел, из-за чего собравшиеся на церемонию женщины решили, что Луна не очистилась, а виновата в этом, разумеется, Ника Юлиса Террина.

– Она его подменила! – невольница вытаращила на хозяйку полные священного трепета глаза. – Это же святотатство! Да как только Рибила не убила её на месте!

– Пока что чуть не прибили меня, – мрачно усмехнулась девушка и красочно описала охватившую храм панику, закончив рассказ историей своего чудесного спасения.

– Картина к балке привязана, а там гирлянда из сухой травы. Вспыхни она, всё бы кругом запылало.

– Пусть небожители и дальше хранят вас, госпожа, – покачала головой восхищённая, но явно испуганная Риата. – А что же теперь будет?

– Понятия не имею, – растерянно пожала плечами Ника. – Только, думаю, если бы не письмо сенатора, не стала бы Маммея за меня заступаться.

– Осмелюсь сказать, – почтительно проговорила невольница. – Она не только вас защищала, госпожа, но и себя.

– Это как? – не поняла хозяйка.

– Ой, госпожа, – покачала головой Риата, видимо, раздосадованная подобной непонятливостью собеседницы. – Да разве оставил бы её городской совет верховной жрицей после убийства в храме, да ещё во время церемонии. Это же позор на всю Империю!

– Откуда мне знать, какие тут у вас порядки, – раздражённо буркнула Ника, только сейчас уяснив коварный план жрицы и причины её смятения.

– А вы госпоже Маммее о госпоже Доре рассказывали? – робко, явно опасалась вызвать неудовольствие хозяйки, спросила Риата.

– Нет, – покачала головой девушка. – Не хотела влезать в их дела.

И досадливо поморщилась.

– Я же не знала, что эта меретта втравит меня в свои разборки?! Да и какая разница!? Думаешь, она бы мне поверила?

Рабыня тяжело вздохнула.

– Если Олкад за месяц помилование не выбьет, – продолжила Ника, обращаясь больше к самой себе. – Меня отправят на рудники.

– Ой, госпожа, да неужели Луна и в следующий раз не очистится? – вскричала рабыня.

– Думаю, Маммея уже обо всём догадалась или скоро догадается, – хозяйка пристально посмотрела на притихшую невольницу. – И теперь у Доры есть единственная возможность остаться в святилище. Стать верховной жрицей. Иначе Маммея её сожрёт.

– Как?! – вытаращила глаза собеседница. – Съест?!!

– Нет, конечно, – рассмеялась девушка. – Выгонит или придумает что-нибудь похуже, но такого предательства не простит. Дора это знает и будет делать всё, чтобы выжить Маммею. А я – самый подходящий предлог для этого. Поняла?

– Какая вы умная, госпожа! – восхищённо выдохнула Риата. – Как всё объяснили, даже я глупая поняла.

– Нет тут ничего сложного, – усмехнулась хозяйка, не без удовольствия слушая невольницу, однако тут же вспомнила, как сама же обрывала её льстивые речи, и нахмурилась. – Иди спать, а мне ещё Маммею дожидаться.

– Разрешите с вами остаться, госпожа, – попросила рабыня, скромно потупив глазки.

Ника критически осмотрела её тунику, пупырышки "гусиной кожи" на голых руках и покачала головой.

– Нечего тебе тут мёрзнуть. Отдыхай.

– Как прикажете, госпожа, – с плохо скрытым облегчением поклонилась Риата, и скоро торопливые шаги женщины стихли в темноте.

А её хозяйка довольно скоро пожалела о своём опрометчивом решении. Холодный мрак большого пустого помещения давил на психику, выжимая из памяти жуткие истории о притаившихся в темноте монстрах и чудовищах.

Разум много повидавшей путешественницы только посмеивался над подобными страхами, но древний, запрятанный в глубинах подсознания инстинкт не давал успокоиться.

Зная, что в храме довольно приличная звукоизоляция, девушка, разумеется, и не думала напрягать голосовые связки. Просто сидела, забравшись с ногами на обнаруженную возле главного входа лавку, кутаясь в плащ и бездумно глядя на чуть трепещущее пламя светильника.

Мало-помалу усталость начала справляться со страхом и беспокойством. Ника пригрелась. Потянуло в сон. Крошечный огонёк расплылся в жёлтое пятно.

Однако, разум, успевший за пару лет более-менее приспособиться к первобытному существованию, вырвал её из объятий Яфрома, едва уши уловили негромкий скрип.

Когда верховная жрица стремительно ворвалась в зал, девушка уже стояла на ногах возле светильника, и растягивая рот в зевке, пробормотала, не очень убедительно разыгрывая удивление:

– Рада видеть вас, госпожа Маммея. Мне можно идти спать?

– Да ты же и так спишь, Юлиса! – всплеснула руками женщина. – И почему я тебя не слышала? Ты поёшь или бормочешь себе под нос? Разве я не ясно сказала? Решила, раз о тебе сенатор вспомнил, так на мои слова можно не обращать внимание? Запомни хорошенько: сенатор в Радле, а я здесь. И мне достаточно...

Вымотавшаяся, лишённая нормального сна, усталая путешественница, не выдержав, сорвалась:

– Хватит пугать! Ну пойду я на каторгу и что? Тот, кто подменил камень, успокоится? Да не из-за одной меня всё это затеяно, а чтобы и вас из храма выгнать!

– Как подменили?! – отшатнулась женщина в притворном ужасе, картинно прижав руки к груди. – Да как ты смеешь, богохульница?! Сейчас же заткни свой поганый рот!

– Да я-то заткну, – проворчала Ника, отворачиваясь и мысленно кляня себя за несдержанность. – Что с меня взять? У дикарей жила, мокасином похлёбку ела, умных людей не видела. Только даже мне понятно, что ритуал сорвал кто-то из своих...

– Молчи, я сказала! – зло топнула ногой верховная жрица. – Иначе утром пойдёшь в тюрьму!

– Как прикажете, госпожа Маммея, – не удержавшись, девушка широко зевнула.

– Вон отсюда! – рявкнула разъярённая начальница.

Странно, но Ника почему-то совсем не боялась, более того, пребывала в уверенности, что до следующего новолуния или какого-либо другого чрезвычайного происшествия Маммея не предпримет по отношению к ней никаких радикальных шагов. И дело, судя по всему, не в письме сенатора, обратившего снисходительное внимание на дальнюю родственницу. Верховной жрице нужен козёл, в данном случае – коза отпущения, на которую можно свалить вину в случае новых неприятностей. И осуждённая за святотатство служанка святилища подходит для этой цели как нельзя лучше.

С этими мрачными мыслями девушка добралась до своей комнаты. К сожалению, раздеться тихо не получилось. Услышав грохот от падения табуретки, два голоса испуганно ойкнули.

– Кто тут? – тревожно спросила неразличимая в темноте Патрия Месса.

– Это я, Юлиса, – беззвучно ругаясь, отозвалась возмутительница спокойствия.

– Чего шумишь? – недовольно проворчала помощница Клио.

– Случайно получилось, – извинилась девушка. – Простите.

– У неё всё случайно получается, – с издёвкой проворчал кто-то.

– Да, да уж, – поддержала ещё пара голосов.

– Потише! – взмолилась стряпуха. – Ну дайте поспать!

"Надо же, – грустно усмехнулась Ника. – Совсем недавно поздравляли с получением письма от сенатора. Вроде как радовались за меня. А сейчас."

Даже Прокла Комения и Приста Фабия Укла, соседки по лежанке, демонстративно от неё отвернулись.

"Ну и батман с вами, – мысленно выругалась девушка. – Нагляделась на таких... Не вы первые, не вы и последние".

Но всё равно было очень обидно.

Утром она с горечью поняла, что соседки по комнате стали её всячески сторониться. Чем-то данная ситуация напомнила попаданке бойкот в младшем классе. Помощницы жриц подчёркнуто не замечали служанку святилища, а на вопросы отвечали так, что спрашивать ещё раз пропадало всякое желание.

Даже болтливая Аполия Тарма разговаривала исключительно по делу. Вокруг словно выросла холодная стена более-менее "вежливого" отчуждения. Оставалось только с грустью радоваться, что ей не устроили "тёмную", и не приходится пускать в ход кулаки.

Прокла Комения, поймав Нику возле уборной, торопливо зашептала, воровато оглядываясь по сторонам:

– Говорят, что Луна не очистилась потому, что Рибила мстит тебе за оскорбление Дрина.

– Враньё! – моментально отозвалась девушка. – Он сам укрыл меня от убийц на склоне священной горы. Пожелай бог, и смерть нашла бы меня там же.

Отведя в сторону взгляд, собеседница нервно теребила край платка. Похоже слова служанки святилища её не убедили.

– Только жалкий трус позволит женщине мстить за себя, – убедившись, что логика не работает, Ника решила воззвать к чувствам. – Владыка недр непостоянен, порой коварен и жесток, но его никак нельзя упрекнуть в малодушии.

– Поклянись, что ты не виновата! – наконец выпалила Комения.

Глядя на встрёпанную, явно сильно обеспокоенную, но готовую слушать собеседницу, путешественница почувствовала, как в груди поднимается волна благодарности. Всё-таки девчонка не забыла ту драку в бане, где они спасли друг другу жизнь, и несмотря на забитые суевериями мозги, не торопится обвинять, а пытается разобраться в меру своих скромных сил.

– Какую клятву ты хочешь от меня услышать? – сглотнув комок в горле, спросила Ника. – Клянусь Питром, Дрином, Нутпеном, всеми богами и даже Сухаром всенасущным, я не виновата в том, что священный камень не покраснел.

Собеседница ещё какое-то время сверлила девушку глазами, глядя на неё снизу вверх.

– Скажи: пусть у меня не будет детей, если вру! – наконец выпалила она.

– Если я хоть на дюйм, хоть на волос виновата в том, что Луна не очистилась, – устало проговорила Ника. – Пусть у меня не будет ни семьи, ни детей.

– Я тебе верю, – кивнула Комения. – Но девочки думают, что всё это из-за тебя.

"Ну в какой-то степени..." – грустно усмехнулась про себя путешественница, но вслух сказала, стараясь придать своему голосу максимальную убедительность.

– Я виновата лишь в том, что по воле богов оказалась не в том месте и не в то время.

На кухне служанку святилища с нетерпением ожидала верховная жрица, без обиняков потребовавшая сорок риалов за проживание Риаты на птичнике храма Рибилы.

– Я больше не желаю даром кормить твою бездельницу!

И хотя сумма казалась откровенно грабительской, Ника понимала, что не в её теперешнем положении торговаться или тем более устраивать скандал. Поэтому она, под ошарашенным взглядом стряпухи спокойно вытащив кошелёк из щели в стене за очагом, аккуратно выложила на стол сорок монет.

После ужина выяснилось, что ей уже не нужно посещать вечерние церемонии. Видимо, Маммея не хотела лишний раз напоминать о присутствии в святилище преступницы, осуждённой за святотатство. Зато она, прекрасно помня о своём обещании, отправила девушку в храм распевать гимны и молиться на ночь глядя.

Не желая лишний раз злить верховную жрицу, Ника примерно с час бормотала корявые стихи, так что заглянувшая в зал Маммея не нашла к чему придраться.

Но после её ухода девушке почему-то очень захотелось сменить репертуар. Наплевав на возможные неприятности, она от души спела "Звезду по имени Солнце", "Группу крови на рукаве", "Ворона-вигинга", "Ромас" Сплина ещё какие-то обрывки песен.

От нахлынувших воспоминаний стало грустно. Ника запахнулась в плащ, уселась на скамью и задумалась.

То ли верховная жрица специально громко хлопнула дверью, то ли это случайно получилось, только служанка святилища вновь встретила её на ногах возле статуи Рибилы.

Примерно то же самое произошло и на следующий день. Разве что вместо концерта для души путешественница тщательно обследовала скульптуру богини Луны, без труда обнаружив пустую нишу, по форме и размеру идеально подходящую для священного камня.

Постепенно как-то само собой выработался своего рода негласный договор. Ника исправно делает вид, будто по полночи молит Рибилу о прощении, а Маммея притворялась, что в это верит.

Придя в себя от очередного свалившегося на голову несчастья, девушка при каждом удобном случае стала внимательно наблюдать за поведением Доры. Она не сомневалась, что верховная жрица быстро вычислит того, кто подменил священный камень, и пыталась угадать реакцию "сестры хранительницы добра" на выдвинутое начальством обвинение.

Первые пару дней в поведении жрицы как будто ничего не изменилось. Но на третий Нике показалось, что та стала какой-то непривычно задумчивой. Пропустила мимо ушей вопрос стряпухи, а один раз даже не обратила внимание на рассыпавшую хворост Присту Фабию.

Путешественница предположила, что разговор "сестричек" получился более чем серьёзный. Вот только последствия он имел не те, которые скорее всего ожидала мудрая Маммея.

После утреннего ритуала одна из женщин напомнила верховной жрице о её обещании. Та с достоинством подтвердила обязательство покинуть храм, если не сумеет вернуть расположение Рибилы.

Но, видимо, её слова не очень-то убедили какую-то часть "прихожанок". Потому что, выйдя из святилища, они присоединились к небольшой, собравшейся на площади у фонтана толпе.

Люди, до этого просто что-то возбуждённо обсуждавшие между собой, неожиданно дружно направились к воротам двора храма Рибилы, возле которых устроили самый настоящий митинг, только без транспарантов, трибуны и звукоусиливающей аппаратуры.

Впрочем, голоса ораторов оказались достаточно громкими, чтобы поведать жрицам, их помощницам, а также случайным прохожим и жителям окрестных домов ту жгучую правду, которую от них скрывали до сих пор.

Оказывается, святилище богини Луны осквернено присутствием совершившей ужасное святотатство преступницы, из-за чего жители Этригии лишены благоволения не только владыки недр, но и его небесной подруги. Горожан теперь несомненно ожидают разнообразные беды и несчастья. А поскольку верховная жрица храма согласилась принять под его священные своды богохульницу, часть вины за грядущие несчастья несомненно лежит и на госпоже Маммее.

Толпа, состоявшая к тому времени почему-то из одних мужчин, дружно поддержала выступавших. Самые нетерпеливые требовали немедленной замены верховной жрицы и в подтверждение серьёзности своих намерений принялись швырять камни в хлипкие ворота.

Выносившая помои Ника, остановившись у дверей кухни, с интересом слушала доносившиеся с улицы обличительные речи и гневные крики. Показалось примечательным, что ни манифестанты, ни оратор даже не упомянули имя магистрата Мниуса Опта Октума, отправившего её сюда. Любой, даже не особо интересующийся политикой житель двадцать первого века, обратив внимание на данную странность, легко мог сделать соответствующие выводы: Во-первых, народ не спонтанно решил продемонстрировать свой гнев; во-вторых, "неистовые", явно приложившие руку к манифестации, не намерены пока открыто ссориться с городской властью.

Но град камней в ворота оказался для девушки полной неожиданностью. Сгрудившиеся перепуганной стайкой у заднего входа в храм помощницы жриц испуганно завизжали. Выглянувшая из "мастерской" Клио нырнула обратно, торопливо прикрыв массивную дверь.

Выскочившая из своей квартиры на лестничную площадку Маммея на миг растерялась, но, быстро придя в себя, закричала, потрясая сжатыми кулаками:

– Богохульники! Святотатцы! О, луноликая Рибила, обрушь на них всю силу своего гнева! О, владычица ночного светила, покарай негодяев, осмелившихся поднять руки на твоё святилище.

Однако, на этот раз возмущённую речь служительницы богини Луны толпа на улице встретила глумливым смехом и новыми ударами в ворота.

На какой-то миг Нике показалось, что негодующие манифестанты вот-вот ворвутся на территорию храма, и она даже огляделась, подыскивая пути для бегства.

Но тут кто-то предупреждающе завопил:

– Стража!

Обстрел ворот моментально прекратился, зато послышался удалявшийся топот, а также звон щитов и бряцание доспехов.

Судя по скорости бегства демонстрантов, жители Этригии предпочитали не связываться с городскими правоохранителями.

– Чего встали? – рявкнула Маммея, окинув двор растерянно-затравленным взглядом. – Вам что, делать нечего? Подумаешь, пара пьяниц дебош устроили. Идите работайте.

Ника подумала, что здесь пахнет совсем не парой, но предпочла сохранить своё мнение при себе и благоразумно поспешила скрыться с начальственных глаз.

Судя по всему, манифестация произвела большое впечатление на служительниц Рибилы. Верховная жрица скоро ушла, прихватив двух помощниц.

Служанка святилища решила, что та отправилась в базилику жаловаться магистратам на хулиганов. Однако оказалось, что они ходили на скотный рынок, где Маммея приобрела чёрную тёлочку с белыми чулочками на передних и задних ногах. Приста Фабия и Тейса Вверга отвели животное на птичник, предоставив заботам рабынь.

Вечером Ника узнала, что жрицы собираются провести большое жертвоприношение, надеясь умилостивить Рибилу.

Путешественница сразу вспомнила восхитительный вкус анимади. Надеясь, что и на этот раз часть жертвенной говядины попадёт на стол помощницам, девушка посчитала эту новость лучшей за сегодняшний день.

Пока служительницы богини Луны проводили вечернюю церемонию, Ника секретничала со своей рабыней. По приказу госпожи та смогла тайком выбраться в город, приобрела на рынке кое-какие мелочи и послушала разговоры.

Выяснилось, что среди горожанок начали циркулировать слухи о том, что Маммея в молодости якобы прижила ребёночка, которого то ли задушила, то ли выбросила на свалку. Этому пока мало кто верит. Но распространители клеветы утверждают, что обрушившееся на святилище Рибилы проклятие связано не столько с богохульницей-чужачкой, сколько с самой верховной жрицей.

– Ого! – вскинула брови девушка. – Кажется, за Маммею взялись всерьёз.

– Так оно и есть, госпожа, – важно кивнула Риата.

– Но зачем? – пожала плечами озадаченная Ника. – Храм не богат. Да и Рибила...

Оглядевшись на всякий случай по сторонам, она понизила голос:

– Богиня не из важных.

– Это как сказать, госпожа, – многозначительно поджала губы невольница. – Сколько женщин ей молится? Кто просит деток послать, а кто от них уберечь. Муж в семье главный, да только дом жена ведёт. Супруга встречает, кормит, поит, ублажает, да и утешает порой. Сама не раз такое видела.

– Ночная... птичка всегда дневную перепоёт, – усмехнулась попаданка, слегка переиначив русскую пословицу.

На какой-то миг собеседница замерла, удивлённо хлопая ресницами, потом понимающе улыбнулась.

– Как это вы хорошо сказали, госпожа! Сколько мудрости вложили бессмертные боги в вашу голову...

Нетерпеливым жестом хозяйка прервала льстивую речь рабыни.

Вновь пригодился опыт двадцать первого века и когда-то запоем читанные криминальные романы, в том числе и такие, где сюжет в той или иной степени касался разного рода политических интриг. Прибавив к этим знаниям полученную от Олкада информацию, Ника резонно предположила, что Клеар, проталкивая в магистраты своего кандидата, решил действовать ещё и через жён потенциальных избирателей. Этакое ноу-хау в местных предвыборных технологиях. А она лишь случайная жертва сих наполеоновских планов.

Хотя, возможно, всё как раз наоборот, и именно желание достать увёртливую богохульницу подсказало верховному жрецу Дрина столь тонкий политический ход? Поскольку, если он решил спихнуть с должности Маммею столь радикальным методом, вряд ли дело только в одной Нике Юлисе Террине.

Как бы то ни было, это не принесёт ей ничего, кроме неприятностей. Придя к столь неутешительному, но вполне закономерному выводу, девушка поплелась в храм. Возможно, всё-таки стоит помолиться Рибиле, чтобы та помогла Олкаду получить для неё помилование?

Видимо, сегодня "сестра хранительница добра" пожалела масла, потому что светильник еле горел, да и к тому же коптил больше обычного.

Верховная жрица появилась неожиданно рано. Мимоходом окинув взглядом погружённый во мрак зал, она быстро подошла к насторожившейся служанке святилища.

– Почему ты решила, что священный камень подменили?

– Я видела, как кое-кто ночью тайком ходил в храм с небольшим, но тяжёлым мешком, – полушёпотом ответила девушка, не желая демонстрировать своё категорическое неверие в "божественное вмешательство".

– И ты готова подтвердить это на суде? – продолжала допытываться собеседница. – Поклясться именем бессмертных богов?

– Могла бы, – кивнула Ника. – Только кто же поверит осуждённой за святотатство чужачке?

– Кто это был? – вопрос прозвучал резко и требовательно.

– Вам я имени не скажу, госпожа Маммея, – усмехнулась невольно вздрогнувшая девушка. – Вы его и без меня знаете.

– Тогда твои слова ничего не стоят! – презрительно фыркнула верховная жрица.

– А я ими не торгую, – спокойно возразила путешественница. – Просто хочу сказать, что у вас есть враг, госпожа Маммея. Который, так уж распорядились боги, угрожает и мне.

Брезгливо скривив бледные губы, женщина окинула собеседницу насмешливо-надменным взглядом.

– Я не верю, что кто-то способен на подобное святотатство. Но даже если это сумасшедший, который решился подменить священный камень, тебе бояться нечего. Клянусь Рибилой, такого никогда больше не повторится.

– Вряд ли стоит давать такую опрометчивую клятву, госпожа Маммея, – заметила Ника, чувствуя нарастающее раздражение от тупого самомнения верховной жрицы. – Но даже если этого не случится, произойдёт что-нибудь другое. Враг не остановится. Он будет следить за каждым вашим шагом, пойдёт на любую подлость, чтобы изгнать вас из храма, а меня отправить на рудники.

– Мне, как и тебе, недолго осталось здесь оставаться, – с неожиданной грустью улыбнулась женщина, глядя куда-то в темноту.

– Если бы наш враг мог ждать, он бы не решился на подобное святотатство в ночь новолуния, – продолжала доказывать начальству служанка святилища. – А уйти можно по-разному. В блеске славы и уважения, оставив своё место достойному преемнику, или быть изгнанным с позором из храма богини, служению которой посвятила всю жизнь.

На осунувшемся лице собеседницы появилась снисходительно-презрительная усмешка, похожая на ту, с которой недалёкие, но считающие себя очень умными, взрослые люди слушают наивный детский лепет.

"Ах, вон ты как?! – вызверилась окончательно вышедшая из себя путешественница. – Посмотрим, как тебе это понравится!"

– Даже если ваш враг вдруг... исчезнет, это не избавит вас от очень больших проблем.

– Это ты о чём? – удивилась верховная жрица, но уже через миг глаза её округлились, и голос зазвенел металлом. – Что за постыдные намёки?! Ты что себе позволяешь?!! Забыла, с кем разговариваешь?!!!

– Я полагала, что с умной женщиной, которая по вине негодяев тоже оказалась в очень сложной ситуации, – взяв себя в руки, пояснила Ника, решив всё же высказаться до конца. – По городу уже ходят слухи о том, что святилище Рибилы было проклято до моего появления. Подробности можете узнать сами. Не хочу повторять ту мерзость. И как теперь поведут себя горожане, если с одной из ваших жриц что-то случится?

– Заткнись сейчас же!!! – женщина рявкнула так, что огонёк светильника, затрепетав, едва не погас. – Мы здесь все сёстры! Как только твой змеиный язык повернулся говорить такое перед ликом бессмертной Рибилы!?

– Прошу прощения, госпожа Маммея, – тут же пошла на попятную собеседница. – Обещаю, больше не открывать рот без вашего разрешения.

– Молись, чтобы луноликая Рибила в бесконечной милости своей простила твои мерзкие речи, достойные какой-нибудь дикарки, а не дочери славных сынов великой Империи! – продолжала бушевать верховная жрица. – Запомни навсегда: здесь живут хорошие, добрые люди, которые чтят волю небожителей и уважают закон. И если я только узнаю, что ты хотя бы раз позволишь себе подобные грязные намёки, клянусь хозяйкой ночного светила, ты на другой же день окажешься в тюрьме, а благородный сенатор Касс Юлис Митрор ещё и поблагодарит меня за это!

Наставник много и охотно рассказывал об истории своей родины, явно всячески стараясь её приукрасить и облагородить. Но даже по его словам за последние пару сотен лет произошло достаточное количество событий, заставивших Нику ну очень сильно усомниться в истинности утверждений ораторши.

Однако, слушая её высокопарные разглагольствования, девушка быстро поняла свою ошибку. Всё ещё слабо разбираясь в местных реалиях, Ника говорила слишком откровенно, почти не стесняясь называть вещи своими именами. Видимо, в Империи среди малознакомых людей так не принято, и следует выражаться ещё более обтекаемо и иносказательно.

Поэтому она ещё раз низко поклонилась, стараясь придать лицу выражение глубокого раскаяния.

Не слыша возражений и видя покаянное смирение слушательницы, верховная жрица постепенно успокоилась, и хлестнув её на прощание разъярённым взглядом, вышла с гордо поднятой головой.

Несмотря на чтение разного рода философских трактатов местных мудрецов, которыми её буквально закармливал Наставник, попаданка так и не овладела в должной мере искусством играть словами, пряча за высокопарными фразами их истинный смысл.

Видимо, дочки имперских аристократов проходят эту науку с детства, и войдя в возраст невест, чувствуют себя свободно в обществе великосветских лицемеров.

Усевшись на лавку и обхватив колени руками, Ника обиженно шмыгнула носом, кажется, только теперь начиная в полной мере представлять, что из себя представляет имперская знать. Ко всем страхам, которые то и дело терзали её душу, добавился ещё один.

Потянуло холодом. По черепичной крыше забарабанили капли дождя. На душе сделалось как-то особенно мерзко. С трудом сдерживаемые слёзы все же прорвались, заструившись по щекам. Как же она ненавидела этот мир!

Огонёк светильника, чуть колебавшийся от долетавших сквозь окно на фронтоне порывов ветра, вдруг, затрепетав, едва не сорвался с фитиля.

Сообразив, что это сквозняк, девушка быстро встала, торопливо вытирая краем накидки мокрое лицо.

Верховная жрица вошла, держа в руке обёрнутую папирусом восковую свечу. Сбросив на плечи плащ из плотной материи, она подошла к служанке святилища, уныло бормотавшей себе под нос хвалебный гимн Рибиле, и тихо спросила:

– Ты знаешь, как победить нашего врага?

Не ожидавшая подобного вопроса Ника вздрогнула, но ответ у неё имелся уже давно.

– Да. Разоблачить его на глазах у всех.

– Сама же говорила, что тебе никто не поверит, – напомнила собеседница.

– На неё укажу не я, – покачала головой девушка, не опуская глаз под буравящим взглядом верховной жрицы. – И не вы, госпожа Маммея.

– А кто? – кажется, даже растерялась женщина.

– Она, – Ника кивнула на громоздившуюся в темноте статую богини Луны.

Верховная жрица испуганно отшатнулась.

– С нашей помощью, госпожа Маммея, – девушке стоило больших усилий не рассмеяться, глядя на ошарашенное лицо собеседницы.

– Ты опять богохульствуешь! – вскричала Маммея, всплеснув руками. – Всё, больше не хочу тебя слушать!

– Ни в коем случае! – решительно возразила ожидавшая примерно такой реакции путешественница. – Да, я знаю, что времена, когда небожители, не скрываясь от глаз смертных, бродили по земле, давно прошли. Но здесь остались верные почитатели богов, и вы одна из них. Разве вся ваша жизнь не прошла в служении луноликой Рибиле?

Напряжённо ловившая каждое слово верховная жрица машинально кивнула.

– Так почему же вы не хотите помочь владычице ночного светила защитить честь и славу её святилища? – девушка едва не застонала от облегчения, чувствуя, что собеседница начинает прислушиваться к её аргументам. – Кто, кроме вас, способен разоблачить предательницу, покрывшую позором всех жриц богини Луны и тех, кто жил здесь раньше, и тех, кто придёт после вас? Бессмертные и так знают её подлое имя. Вам остаётся только сообщить его людям, тем самым очистив себя и храм от незаслуженных подозрений.

– Что ты предлагаешь, Юлиса? – всё ещё нерешительным тоном спросила женщина, явно впечатлённая её пламенной речью.

– Для начала позвольте вас кое о чём спросить, – заметив, как сразу насторожилась верховная жрица, Ника поспешно замахала руками. – Нет, нет, госпожа Маммея, я не пытаюсь выведать ваши тайны, и если вопрос покажется вам неуместным, так и скажите.

Немного успокоившись, собеседница кивнула.

– Священный камень – один и тот же, или в каждое новолуние свой?

Глава служительниц Рибилы возмущённо фыркнула, но, видимо, вспомнив, где родилась и выросла дочка опального аристократа, снизошла до ответа:

– Тебе следует знать, что после ритуала камень разбивают на кусочки, потом растирают в пыль. Два раза в год: в весенние и осенние рибиларии мы торжественно высыпаем порошок в реку, чтобы текущая вода унесла дурную кровь.

Чуть помолчав, она осторожно добавила:

– Немного пыли использует сестра Клио для своих снадобий. Только не стоит об этом рассказывать всем подряд.

– Благодарю за доверие, госпожа Маммея, клянусь Рибилой, я буду молчать как рыба, – заверила девушка. – Камни изготовляют непосредственно перед ритуалом, или у вас есть запас?

– Пока он не побывал в теле статуи, это просто треугольный камень и всё. Только божественная сущность хозяйки ночного светила, присутствующая в храме и сконцентрированная в её кумире, делает его священным!

– Тогда где вы их берете? – пропустила богословскую лекцию Ника.

– Их издавна делают в мастерской скульптора Мединаса, – вновь пустилась в объяснения верховная жрица. – Когда-то его прабабка пожертвовала немало денег на строительство нашего храма. С тех пор эта семья исполняет наши заказы. Так повелось. Но зачем тебе это знать?

– Прошу вас набраться ещё немного терпения, госпожа Маммея, – уклонилась от ответа девушка. – Как я поняла, камни хранятся в кладовой, ключи от которой у госпожи Доры, а вы даже не знаете, сколько их там осталось?

– Да, – растерянно кивнула собеседница. – Всеми запасами ведает "сестра хранительница добра". Но я могу посмотреть записи...

– Не нужно, – чуть резче, чем следовало, прервала её путешественница, деловито осведомившись. – Вы сможете достать два таких же камня, но только так, чтобы никто не узнал, госпожа Маммея?

– Почему именно два? – верховная жрица, казалось, не заметила дерзости служанки святилища.

– Один – чтобы вернуть святилищу доброе имя. А второй поможет разоблачить предательницу.

Бросив быстрый взгляд на белевшую в темноте статую Рибилы, женщина неожиданно предложила:

– Давай отойдём. Ни к чему вести такие разговоры пред светлым ликом великой богини.

– Как скажете, госпожа Маммея, – согласилась мгновенно насторожившаяся Ника, и шагнув в сторону, лёгким поклоном предложила начальнице идти впереди.

Девушке почему-то не хотелось оставлять её за спиной.

Приняв опасение за почтение, верховная жрица благожелательно кивнула.

Ударяясь о черепицу, капли дождя собирались в ручейки и крошечными водопадиками падали с крыши храма.

Чем ближе глава святилища и его служанка подходили к массивным двустворчатым дверям, тем громче становился шум дождя и ветра.

"Кажется, она пришла сюда специально, чтобы статуя не могла нас услышать?" – в который раз подивилась Ника наивной хитрости суеверных радлан.

– Ну, положим, у нас будут два камня, – внезапно остановившись, резко развернулась Маммея. – И никто об этом не узнает. Как ты собралась... исправлять то, что случилось в это новолуние?

Отметив, как легко верховная жрица манипулирует местоимениями, заменяя "нас" на "ты", путешественница перешла к изложению своего плана. Опять пришлось тщательно взвешивать каждое слово, в любую секунду ожидая взрыва благородного негодования и искреннего возмущения.

– Если уж мы, смертные, точно знаем, что камень подменили, то небожителям это известно наверняка?

Собеседница медленно кивнула, настороженно ожидая продолжения.

– Тогда мы никого не обманем, если скажем, что в прошлое новолуние на алтаре оказался поддельный камень, но теперь мы отыскали настоящий и готовы продемонстрировать его женщинам Этригии.

– Тебе известно, где она его спрятала? – встрепенулась верховная жрица.

– Нет, – покачала головой девушка, чувствуя, что разговор приближается к опасной черте. – Могу только предположить, что лежит в той же кладовой, что и все остальные. Насколько я понимаю: по внешнему виду его никак не отличишь?

– Тогда как же мы его... покажем? – непонимающе захлопала ресницами собеседница, проигнорировав последний вопрос.

– Я уже сказала, госпожа Маммея, – нахмурив брови, Ника старалась говорить, как можно более убедительно. – Что не хочу знать ваши тайны. Мне это не нужно. Зато я уверена, что похититель не рискнёт объявить камень фальшивым, поскольку это будет равносильно признанию в его похищении.

Девушка с замиранием сердца ждала очередной отповеди и новых обвинений в богохульстве и святотатстве. Однако, вместо этого верховная жрица почти шёпотом спросила:

– Как второй камень поможет разоблачить предательницу?

– В этом нам понадобится помощь госпожи Клио, – мысленно перевела дух путешественница. – И та серебряная чаша, которую подарила храму вдова магистрата Сервака.

– Что тебе нужно от сестры? – нахмурилась Маммея. Кажется, ей не хотелось посвящать кого-то ещё в столь щекотливое дело.

– Я слышала, что кроме снадобий она готовит разные краски? – спросила Ника, окончательно убеждаясь, что самая трудная часть беседы осталась позади, и речь идёт уже о чисто технических вопросах. – В том числе и для тканей?

– Случается, – неопределённо пожала плечами собеседница. – А зачем тебе краска?

Девушке пришлось дважды излагать свой замысел, прежде чем верховная жрица смогла проникнуться его изящным коварством.

Придя в плохо скрываемый восторг, она даже предложила собраться втроём и обсудить все детали.

– Не стоит, – возразила Ника. – Наш враг ничего не должен заподозрить. Вы поговорите с госпожой Клио, а я встречусь с ней в "мастерской".

Внезапно собеседница резко погрустнела.

– Что, если она не захочет во второй раз менять камень?

– Значит, её надо к этому подтолкнуть, – солидно ответила девушка.

– Как? – усмехнулась верховная жрица.

– Поставить в такое положение, когда соблазн повторить то, что она уже делала, будет слишком велик, и она не сможет от него отказаться, – пояснила путешественница. – Для начала усыпить внимание, заставив поверить, что вы её ни в чём больше не подозреваете. А незадолго до новолуния сделайте вид, будто заболели. Проводите больше времени в кровати, поднимаясь только за тем, чтобы провести самые необходимые церемонии. При этом не скрывайте, кого вы желаете видеть своей преемницей. Тогда, зная, что охранять священный камень некому, враг не устоит перед искушением окончательно расправиться с вами и со мной, пока кто-то другой не стал верховной жрицей.

– Я подумаю над твоими словами, – медленно проговорила женщина. – А сейчас иди спать.

– Спасибо, госпожа Маммея, – поблагодарила Ника.

На подгибающихся от усталости ногах она кое-как доковыляла до спальни, где, споткнувшись о стол, перебудила соседок, но даже не обратила внимание на обрушившийся град упрёков.

Утром, убираясь в "мастерской" Клио, девушка специально задержалась до её возвращения. Однако "сестра хранительница знаний" подчёркнуто холодно ответила на приветствие служанки святилища, явно не желая с ней говорить.

Нику это обеспокоило и озадачило. Неужели она вчера ночью зря распиналась перед верховной жрицей, и та отказалась от публичного разоблачения предательницы? Перебирая в уме возможные причины подобного решения, девушка пришла к выводу, что Маммея просто не желает "выносить сор из избы", выставляя напоказ преступление одного из членов своего и без того крошечного коллектива.

В таком случае путешественнице остаётся только ждать и надеяться на то, что Олкад сумеет добиться помилования до того, как Дора подложит ей очередную свинью.

Жрицы и их помощницы метались как угорелые, готовясь к намеченной на полдень церемонии жертвоприношения. Рабыни обмыли тёлочку тёплой водой, тщательно вытерли чёрную шкуру, украсили рога и шею жёлтыми лентами с маленькими колокольчиками.

Заметив торопливо шагавшую к птичнику жрицу с двумя помощницами, возвращавшаяся из сада Ника, притаившись за углом, принялась с интересом наблюдать за происходящим.

Критически осмотрев будущую жертву, призванную вернуть жительницам Этригии благорасположение богини Луны, "сестра хранительница добра" велела насторожённо-бледным Героде Пульхие и Тейсе Вверге взяться за концы лент, а явно перетрусившему Гвоздю открыть ворота, за которыми уже собралась небольшая толпа.

Затаив дыхание, путешественница ожидала выкриков, оскорблений, даже камней и прочих проявлений народного гнева. Однако, горожане встретили Дору довольно благожелательно, недвусмысленно демонстрируя, кого именно хотят видеть верховной жрицей храма Рибилы. Учитывая, что Ника узнала среди собравшихся трёх "неистовых", гонявшихся за ней когда-то по площади, вряд ли стоило этому удивляться.

Позже выяснилось, что и при совершении жертвоприношения не произошло ничего из ряда вон выходящего. Пара-тройка выкриков из довольно многочисленной толпы не в счёт. Всё-таки жители Этригии чтили своих богов и не решились нарушить обряд, посвящённый одной из небожительниц.

По его завершению стряпуха с помощницей долго возились с говяжьей требухой: промывали и чистили кишки, варили лёгкие, жарили печёнку, которой, кстати, на долю обитательниц святилища пришлось совсем немного. Тем не менее ужин оказался непривычно сытным, от чего потянуло в сон, но вместо этого пришлось мыть посуду.

Явившись в погружённый во тьму храм, девушка, несколько раз отбарабанив опостылевший гимн, завернулась в плащ и прикорнула на скамейке.

Усталость, нервное напряжение и сытый желудок сыграли с ней скверную шутку. Просыпаться пришлось от грубого толчка, едва не свалившего Нику на пол.

– Так ты исполняешь мой приказ?! – разъярённой змеёй шипела верховная жрица. – На колени! Становись на колени и проси прощения у луноликой!!

– Подождите, госпожа Маммея, – бормотала девушка, тщетно стараясь сбросить сонную одурь и прийти в себя. – Это случайно получилось. Я просто очень устала.

– Так ты отвечаешь на мою доброту?! – продолжала бушевать грозная начальница, и лицо служанки святилища обожгла хлёсткая пощёчина.

Сознание моментально прояснилось. Одним движением вскочив на ноги, Ника легко перехватила занесённую для повторного удара руку.

– Не надо меня бить! – твёрдо отчеканила она, глядя сверху вниз на остолбеневшую от подобной наглости верховную жрицу. – Желаете отправить на каторгу? Пожалуйста! Но бить себя я не позволю!

Легонько отшвырнув совершенно обалдевшую главу святилища, путешественница торопливо прошла к алтарю, вглядываясь в смутно белевшее в темноте мраморное лицо богини.

– Уж ты-то, бессмертная, точно знаешь, что я ни в чём не виновата! Тогда почему эта женщина...

Она развернулась, указывая пальцем на всё ещё пребывающую в ступоре Маммею.

– Которая каждый день клянётся тебе в любви, так терзает меня?!

– Да, как ты смеешь!? – придя в себя, вскричала верховная жрица. – Нахалка...

– Пусть нахалка! – совершенно неожиданно для собеседницы согласилась та. – Пусть даже я достойна взыскания за такое поведение... Но в том, что Луна не очистилась, моей вины нет!!! Но вы, госпожа Маммея, продолжаете наказывать меня за то, чего я не совершала!

Несколько растянутых в вечность секунд женщина только бестолково хлопала ресницами и безмолвно раскрывала рот, явно не зная, что ответить на прозвучавшие обвинения.

А Ника, вновь обернувшись к молча наблюдавшей за их диалогом скульптуре, воздела руки над головой, давясь всё же вымученными слезами.

– О луноликая хозяйка ночного светила, сколько ночей я провела в твоём святилище, умоляя простить за то, чего не делала, каясь за преступление, в котором нет моей вины! Но я же простая смертная, и силы мои не безграничны. Как я могу справиться с богом сна Яфромом, если мне не дают и минутки поспать?!

Внезапно представление, которое не на шутку перепуганная попаданка затеяла только затем, чтобы навешать лапши на уши разъярённой Маммее, как-то само-собой переросло в настоящую, рвущую душу обиду. Стало так жалко себя, что больше не пришлось притворяться. Слёзы потоком хлынули из покрасневших глаз, рыдание сотрясало тело, как в лихорадке.

– Ступай, – внезапно прозвучал глухой, сдавленный голос верховной жрицы. – Только больше не спи. Я скажу сестре Доре, чтобы она дала тебе время отдохнуть.

Так у служанки святилища богини Луны появился официальный "тихий час". Жрица, скрепя сердце, позволила подремать ей минут двадцать перед обедом.

Теперь переносить "ночные вахты" стало легче, и Маммея уже не заставала Нику врасплох. Однако, она больше не заговаривала с ней о планах разоблачения затесавшейся в ряды служительниц Рибилы предательницы. А девушка опасалась заводить беседу на столь щекотливую тему, смирившись с тем, что её гениальное предложение по какой-то причине не заинтересовало верховную жрицу.

Однако, как-то раз Клио вернулась с утренней церемонии гораздо раньше обычного, когда служанка святилища ещё не закончила мыть пол в мастерской. Поймав её удивлённый взгляд, жрица тихо сказала:

– Я знаю, как сделать краску, которая проявится, если добавить в воду сок жужельника. Но она очень пахучая.

Никак не ожидавшая подобных слов Ника растерянно захлопала ресницами.

– Любой её почувствует, как только войдёт в зал! – досадливо поморщилась "сестра хранительница знаний".

– С маслом мешать не пробовали? – сама не зная почему, ляпнула девушка.

– Нет, – удивлённо покачала головой собеседница. – Думаешь, поможет?

– Если нет, запах можно перебить каким-нибудь вонючим благовонием, – выдала новое предложение Ника. – Которое кто-нибудь случайно прольёт в храме.

Подумав, Клио кивнула и направилась к уставленному плошками столу. Девушка ещё немного постояла, но жрица упорно делала вид, будто не замечает её присутствия.

Пожав плечами, служанка святилища вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Какое-то время в святилище богини Луны не происходило ничего из ряда вон выходящего, так что его обитательницы начали потихоньку успокаиваться. К Доре вернулась её обычная самоуверенность и безапелляционность. Как и прежде она устраивала подчинённым регулярные выволочки, упражняясь в крике и оскорблениях. К счастью, жрица стала чаще пропадать в городе, очевидно, выполняя некие поручения "старшей сестры". Сама Маммея как-то резко постарела, осунулась, завела себе посох и часто ходила, опираясь на него.

Стена отчуждения, которую поспешно воздвигли помощницы жриц между ними и служанкой святилища, никуда не делась, но стала значительно тоньше. Прокла Комения уже вела себя так, словно ничего не случилось. Нике порой казалось, что она даже бравирует этим перед подругами.

Стряпуха иногда, словно забываясь, принималась болтать со своей помощницей как раньше: то жалуясь на несправедливость жизни, то вспоминая какие-то смешные случаи, или живо интересовалась обычаями варваров Некуима.

Аполия Тарма как раз слушала рассказ о том, как у аратачей происходит сватовство, когда через открытую дверь донёсся требовательный стук в ворота.

Сейчас же отозвался дребезжащий голос Гвоздя.

– Кто там?

– Претор Помп Курий Аст к госпоже Маммее! – донеслось из-за забора.

Девушки переглянулись. Положив нож и недочищенную морковку на стол, Ника торопливо выскочила из кухни.

– Сейчас доложу, господин Курий. – заблеял привратник.

– Нам что, на улице торчать?! – возмущённо рявкнул чиновник. – Открывай немедленно, старый хрыч!

Притаившись за углом, путешественница наблюдала, как в калитку вошёл знакомый претор в сопровождении мужчины средних лет в отороченном чёрным мехом плаще и пожилого невольника в длинной тунике из толстого сукна с холщовой сумкой через плечо.

– Кто решил нарушить покой святилища луноликой Рибилы? – сварливо поинтересовалась верховная жрица, очевидно, выбравшаяся на лестничную площадку перед дверью своей квартиры.

– Здравствуйте, госпожа Маммея! – громко, но почтительно поприветствовал её чиновник.

– Рада видеть вас, господин Курий, – с холодной вежливостью отозвалась женщина. – Кто эти люди, и что они здесь делают?

– Анк Минуц Декум, – представил своего спутника претор. – Коскид и доверенное лицо Итура Сепсиса Даума, регистра Трениума из Радла.

Охнув, Ника шустро прикрыла рот и прижалась к стене, чувствуя, как бешено заколотилось сердце.

– Он желает посмотреть... на ту девицу, которая называет себя Никой Юлисой Терриной.

– Ну, что там? – спросила стряпуха, и широкая улыбка торопливо сползла с её лица при виде настороженной помощницы. – Юлиса, я не расслышала, кто пришёл?

– Там, – девушка перевала дух, мельком подумав, что всё ожидаемое почему-то всегда случается внезапно. – Там человек от моего дяди.

– Сенатора?! – вытаращила глаза Аполия Тарма.

– Нет, – досадливо поморщилась собеседница. – От Итура Сепсиса. Дошло, значит, письмо магистратов до Радла.

– Так чего же ты тут стоишь?! – всплеснула руками повариха. – Иди к нему!

– Нет, – покачала головой Ника. – Он пришёл к госпоже Маммее. А если я понадоблюсь, меня позовут.

Послышались торопливо приближавшиеся шаги. Быстро схватив морковку, помощница стряпухи принялась её чистить, от волнения едва не порезав себе палец.

– Юлиса! – окликнула её жрица, заходя на кухню.

– Да, госпожа Клио? – обернулась девушка, с удивлением почувствовав себя совершенно спокойно.

– Пойдём со мной, – велела собеседница, пряча глаза. – Тебя хочет видеть старшая сестра.

– С госпожой Маммеей что-то случилось? – довольно правдоподобно изобразила озабоченность служанка святилища.

– Нет, – покачав головой, Клио неохотно добавила. – Пришёл господин Курий и с ним ещё кое-кто.

Вытерев руки, Ника сняла фартук, что в последнее время делала довольно редко, и повесив его на колышек в стене, с готовностью направилась вслед за "сестрой хранительницей знаний".

Поднимаясь по скрипучей лестнице, та несколько раз оглядывалась, словно проверяя, не отстала ли её спутница.

– Вот, господин Минуц, – сказала верховная жрица, не поднимаясь из-за стола. – Эта девушка называет себя Никой Юлисой Терриной.

Сидевший в кресле без спинки мужчина ленивым, барственным жестом протянул руку, в которую стоявший позади невольник торопливо вложил что-то вроде маленькой дощечки.

Глянув на неё, посланец главы администрации одного из столичных районов обернулся к рабу, вытиравшему враз покрасневшие глаза.

– Что скажешь, Солт?

– Да, что говорить, господин Минуц! – громко шмыгнул носом тот. – Одно лицо с госпожой... Только та пониже росточком была...

– Это портрет моей мамы? – дрогнувшим голосом поинтересовалась девушка, кивнув на тёмный прямоугольник.

– Это Тейса Септиса Верунда, – усмехнулся Минуц. – А кто... вы такая, я не знаю.

– Я – Ника Юлиса Террина из рода младших лотийских Юлисов, – металлическим голосом отчеканила путешественница, разозлившись на собеседника за то, что он даже не показал ей картинку. – Дочь Лация Юлиса Агилиса и Тейсы Юлисы Верты!

– И вы сможете это доказать? – насмешливо хмыкнул мужчина.

– А почему я должна вам что-то доказывать? – нахмурилась девушка, даже не пытаясь скрыть раздражения. – Кто вы такой?

– Я – Анк Минуц Декум, секретарь господина Итура Септиса Даума! – гордо вскинул подбородок собеседник.

– Это правда, господин Курий? – словно испытывая сильное сомнение, спросила Ника у претора, удобно устроившегося на точно таком же сиденье.

Насмешливо хмыкнув, чиновник кивнул.

– В таком случае я готова предоставить доказательства, – согласилась девушка.

Посланец возможного дяди не нравился ей все больше и больше.

– Вы куда, Юлиса? – нахмурилась верховная жрица.

– Пойду, принесу письма отца, госпожа Маммея, – объяснила она начальству. – Я же с собой их не взяла.

Кивнув, женщина откинулась на спинку кресла.

– Ну, что? Как там? – почти в один голос спросили Прокла Комения и Аполия Тарма.

Видимо, девушка заскочила на кухню по своим делам, но задержалась, услышав потрясающую новость.

– Пока никак, – отмахнулась Ника, пробегая в спальню.

Там она вытащила из-под лежанки свою корзину, на дне которой прятался мешок со шкатулкой. Когда будущая аристократка шла обратно, на кухне к двум помощницам жриц, активно обсуждавшим визит столичного гостя, прибавилась Патрия Месса, проводившая её долгим настороженным взглядом.

Торопливо поднимаясь по лестнице, девушка лихорадочно обдумывала линию поведения в предстоящем непростом разговоре.

– А вы не очень торопились, – сварливо проворчал коскид Итура Септиса.

– Вы тоже, господин Минуц, – не выдержав, огрызнулась Ника. – Я, между прочим, здесь с первого дня дриниар, а вы только появились.

Пока явно не ожидавший подобной отповеди собеседник решал, как лучше ответить, чтобы не уронить своё мужское достоинство, она сняла с шеи кожаный шнурок и, обернув его вокруг ладони, так чтобы вырвать его было бы весьма затруднительно, показала посланцу дяди печатку.

Минуц примерно с минуту разглядывал вырезанный на золоте герб.

– Это всё?

– Нет, – невозмутимо ответила девушка, возвращая семейную реликвию за отворот платья и доставая круглую, деревянную шкатулку.

– Здесь письма моего отца к своему шурину, а так же к его матери и сёстрам.

– Госпожа Урба Грания Тука умерла в прошлом году, – сухо сообщил мужчина, наблюдая, как Ника с трудом открывает плотно сидевшую крышку со следами смолы.

Опять-таки не давая ему в руки, девушка продемонстрировала четыре свитка с чётко написанными поперёк именами адресатов и потрескавшимися восковыми печатями.

– Давайте сюда, – решительно потребовал собеседник.

– Но они предназначены не вам, господин Минуц.

– Господин Септис уполномочил меня на любые действия, чтобы установить вашу личность! – напыщенно заявило доверенное лицо регистора Трениума. И повторил не терпящим возражения тоном. – Ну, давайте!

– Надеюсь, вы не откажетесь подтвердить свои слова письменно? – поинтересовалась Ника с приторной вежливостью. Поведение Минуца уже начинало выводить её из себя. После письма сенатора путешественница не видела смысла терпеть наглость какого-то коскида, по сути слуги, пусть даже обличённого доверием ближайшего родственника.

Мужчина встрепенулся. Густые брови грозно сошлись к переносице, а крылья носа раздулись, как у племенного жеребца перед кобылой.

– Кто вы такая, чтобы сомневаться в моей честности?!

– Своё имя я вам уже называла, – нахмурилась девушка, сохраняя полное спокойствие. – И я пока ничего не ставлю под сомнение, хотя вижу вас первый раз в жизни. Однако, вас может не оказаться рядом, когда господин Септис получит это письмо, и мне совсем не хочется объяснять, почему сломана печать на свитке, предназначенном ему лично.

– Я буду сопровождать вас до Радла, – успокаивающе заявил собеседник. – И лично провожу к своему покровителю.

– Дорога дальняя, – задумчиво покачала головой девушка. – А боги любят зло шутить над людьми. Я настаиваю. В противном случае, письмо вам придётся отнимать у меня силой.

Какое-то время коскид Септиса и его племянница бодались взглядами при полном молчании зрителей. Мужчина опустил глаза.

– Ну, хорошо, – губы его скривились в брезгливой гримасе. – Госпожа...

Он чуть поклонился в сторону Маммеи.

– ...не найдётся ли у вас чернил и листа папируса?

Предоставив гостю письменные принадлежности, верховная жрица, видимо по рассеянности, забыла предложить табурет, так что Солту пришлось пододвинуть к столу сиденье без спинки.

– А вы, господин Курий, не могли бы заверить расписку своей подписью? – обратилась Ника к претору, который явно наслаждался, наблюдая за мрачно сопящим Минуцом.

"Столичных пижонов нигде не любят", – сделала очевидный вывод попаданка, поймав одобрительный взгляд Маммеи.

Закончив, дядин посланец вопросительно взглянул на претора. Не заставляя себя ждать, тот не только расписался, но даже поставил печать.

Пробежав глазами текст, удостоверяющий, что Анк Минуц Декум вскрыл письмо, предназначенное Итуру Септису Дауму, по его поручению, путешественница торжественно протянула мужчине свиток.

Надо отдать должное, обращался он с ним очень осторожно. Аккуратно отделив печать, так же бережно развернул длинный, склеенный из нескольких листов свиток, и отвернувшись к окну, углубился в чтение.

Не собираясь оставаться на ногах, Ника бесцеремонно уселась на сундук.

– Вы удовлетворены, господин Минуц? – нарушил наступившую тишину претор. – Если да, то я пойду. У меня нет времени здесь сидеть.

– Прошу вас, господин Курий, ещё минутку, – не отрывая глаз от папируса, сделал знак рукой коскид регистора Трениума.

Тяжело вздохнув, чиновник замолчал с таким скорбным видом, словно оказывал столичному визитёру важную, но ужасно обременительную для себя услугу.

Резко обернувшись к рабу, Минуц приказал:

– Подай письмо, Солт.

Невольник быстро извлёк из сумки деревянный футляр с тоненьким свитком. Развернув его, мужчина посмотрел на послание Лация Юлиса Агилиса.

"Почерк сравнивает", – сообразила девушка.

Знаком приказав рабу приблизиться, Минуц без слов показал ему оба папируса. Молча кивнув, Солт тихо вернулся на место.

"Ого! – усмехнулась про себя Ника. – Невольник-то не прост. Ещё неизвестно: кто в этой парочке главный?"

– Мне нужно поговорить с вами..., госпожа Юлиса, – с нескрываемым усилием выдавив из себя последние слова, мужчина старался не смотреть ей в лицо. – А к вам, господин Курий, я завтра зайду в базилику, и там оформим все документы.

– Хорошо, – кивнул довольный претор, поднимаясь.

– Разговаривайте здесь, господин Минуц, – неожиданно предложила верховная жрица. – Мы с сестрой вас покинем. Мне что-то нездоровится.

– Господин Лаций Юлис Агилис подробно описал обстоятельства, которые привели его с супругой на край света, – сказал коскид Септиса. – К сожалению, я не дочитал письмо до конца, чтобы не занимать время уважаемых людей.

Он кивнул на дверь в соседнюю комнату, где скрылись жрицы.

– Поэтому расскажите мне, как ваши родители оказались в такой дали?

"Неужели он думает, будто я не знаю, что написано в письме? – мысленно удивилась девушка. – Ну и дурак"

– Почему бы и нет? – пожав плечами, она пересела с сундука на освободившееся сиденье без спинки. – Мой дед, сенатор Госпул Юлис Лур, и его старший сын Скунд пали жертвой клеветы во время разоблачения заговора Китуна. Боги распорядились так, что известие об этом застало родителей в имении Домюлис у бабушки. Дед прислал письмо с приказом бежать. Но его гордая супруга Нерида Юлиса Гения отказалась, решив принять смерть дома. Отец рассказывал, что предлагал маме развод, надеясь тем самым спасти её от гнева Императора. Но она отказалась, предпочтя разделить с мужем горькую судьбу изгнанников. Кто-то из небожителей сыграл с ними злую шутку. В погоню за младшим сыном сенатора Юлиса послали Нера Фабула Ценсора – человека, который давно и настойчиво добивался любви моей матери.

Ника перевела дух, восстанавливая в памяти заученную историю.

– Родители надеялись перебраться на Западное побережье и затеряться в одном из тамошних городов. Чтобы сбить с толку преследователей, они пересекли Рифейские горы не по имперской дороге, а по одной из тропинок, известных только местным жителям. Во время перехода мама чуть не погибла. Хвала богам, всё обошлось, и они добрались до Канакерна, где затаились, сняв квартиру в какой-то жалкой халупе. Мама почти не выходила на улицу, приходя в себя после тяжёлого путешествия, которое, к сожалению, оказалось не последним. Неизвестно, случайно ли Фабул со своим отрядом оказался в том же городе, или ему кто-то указал, где искать беглого сына сенатора Юлиса? Понимая, что хора Канакерна не захочет ссориться с Императором из-за двух жалких беглецов, отец ещё раз предложил маме вернуться к родителям. Но та сказала: "Где ты, там и я."

Девушка сделала паузу, но не только затем, чтобы дать возможность слушателям проникнуться трогательной серьёзностью момента. Она искренне восхищалась преданностью Тейсы Юлисы Верты своему супругу, не представляя, способна ли она сама на нечто подобное? При этом Ника ничего не придумала. Об этих словах жены, не скрывая слёз, часто рассказывал Наставник. Только произнесла она их перед тем, как отправиться с мужем в Рифейские горы.

Подавшись вперёд, Минуц пристально наблюдал за собеседницей. Почему-то казалось, что его интересует не столько история Лация Юлиса Агилиса, сколько сама рассказчица. А вот Солт, наоборот, слушал очень внимательно, даже выставил вперёд правое ухо.

– Оставив надежду найти спасение в цивилизованных землях, – продолжила девушка. – Отец решил попытаться скрыться у варваров из тех, что живут подальше и не отличаются особой кровожадностью. Тогда-то бессмертные послали ему купца Вотуниса Мерка, который предложил переправить родителей в Некуим. Путь в эту лежащую за океаном землю известен далеко не всем мореходам Западного побережья, а в Империи многие вообще не верят в её существование. Надеясь, что там их точно никто не отыщет, отец согласился...

Поведав в двух словах о том, как хорошо встретили изгнанников тамошние варвары, Ника, не задерживаясь, перешла к истории своей жизни, хотя Минуц об этом пока не спрашивал.

– Мама умерла через пять лет после моего рождения, поэтому я её почти не помню. Отец очень переживал, замкнулся в себе. Мы ушли из племени и стали жить отдельно. Он даже потерял интерес к событиям на Континенте, хотя раньше, встречаясь с Мерком во время его ежегодных визитов к дикарям, подолгу расспрашивал о новостях Империи.

Рассказчица вновь замолчала, старательно делая вид, будто собирается с мыслями. На самом деле у неё просто пересохло в горле. Слушатели терпеливо ждали. Посланец регистора Трениума машинально потирал гладко выбритый подбородок. Солт, слегка подавшись назад, прижался спиной к каменной стене. Видимо, уже устал стоять, а Минуц даже не подумал предложить ему сесть.

Добавив в голос драматизма, девушка заговорила о том, как пять лет назад Лацию Юлису Агилису приснился сон о содержании которого он так никому и не рассказал. Но встретившись с Картеном, сыном Вотуниса Мерка, попросил выяснить судьбу своих родственников.

– Когда на следующий год мореход рассказал, что сенатор Юлис и его сын Скунд оправданы, а оклеветавший их негодяй понёс заслуженное наказание, отец не поверил, испугавшись, что Мерк мог что-то напутать.

– И как всё выяснилось? – впервые за время беседы подал голос Минуц.

– Один из торговых партнёров господина Картена во время посещения Радла зашёл в сенат, где ему показали выбитое на стене имя Госпула Юлиса Лура.

– Тем не менее, вы прибыли одна, – заметил собеседник. – А господин Юлис остался. Почему? Что удерживает его среди дикарей?

– Старость и слабое здоровье, господин Минуц, – вздохнула Ника. – Путешествие через океан трудно перенести даже молодому и здоровому человеку. А отец почему-то очень не хотел, чтобы его похоронили во владениях Нутпена.

Мужчина задумчиво кивнул.

– Вот и всё, – пожала плечами девушка. – О том, как я оказалась здесь в столь плачевном положении, вы, наверное, уже знаете от господина Курия?

– Да, – согласился собеседник. – Он сказал, что вы нарушили закон Этригии, когда прятались от убийц на склоне священной горы Дрина в первый день праздника владыки недр.

– Хвала богам, городской суд отнёсся ко мне очень снисходительно, – Ника подумала, что будет не лишним высказать пару добрых слов о местных властях, чтобы столичный гость не решил, будто она на них обижается.

– С вами должен встретиться мой покровитель, господин Итур Септис Даум, – после короткого размышления заявил мужчина. – Завтра я от его имени воздержусь от предъявления обвинений в самозванстве, а потом мы отправимся в Радл.

– Благодарю, господин Минуц, – не вставая, склонила голову путешественница. – Только придётся немного подождать. Мой срок пребывания здесь закончится нескоро.

– Я сумею добиться вашего освобождения, – с апломбом заявил столичный гость.

– Это было бы замечательно, – улыбнулась девушка, всё же посчитав нужным дать совет. – Только не теряйте времени в Этригийском суде. Мой адвокат уже пытался. Попробуйте обратиться сразу к префекту.

– Ваш адвокат? – вскинул брови собеседник.

– А разве господин Курий не рассказывал вам о моём судебном процессе? – искренне удивилась Ника. – Я слышала, многие считают, что он получился очень интересным.

– Нет, – покачал головой Минуц. – То есть он что-то говорил, но я не думал, что тот человек до сих пор... работает на вас.

– Не на меня, – рассмеялась девушка. – На своего покровителя. Сенатор Касс Юлис Митрор из рода старших лотийских Юлисов захотел со мной встретиться.

– Вот как! – вскинул брови собеседник. – Мне об этом ничего неизвестно.

– Наверное, господин Ротан уже добрался до Альтиры? – предположила Ника, наблюдая за реакцией собеседника. – Но думаю, если к просьбе члена сената присоединится регистор Трениума, префект не откажет мне в помиловании?

– Да, да, – торопливо закивал озабоченный Минуц, поднимаясь со своей сидушки. – Но я всё же предварительно поговорю с магистратами.

– Я всецело доверяю вашему опыту и знаниям, – слегка польстила ему путешественница. – Уверена, что господин Септис не послал бы со столь ответственным поручением в такую даль человека, неспособного отыскать выход из любой самой сложной ситуации.

– Мне доводилось выполнять гораздо более сложные задания своего покровителя, – моментально надулся от важности столичный гость. – Можете считать, госпожа Юлиса, что помилование уже получено. Осталось лишь привести его из дворца префекта в Альтире.

– Да помогут вам небожители, господин Минуц, – ответила девушка, с неприязнью подумав: "И чего выпендривается? Минуту назад почти нормальный человек был. Откуда что взялось?"

Посланец решительно направился к дверям, но Ника его остановила:

– Разве вы не собираетесь попрощаться с хозяйкой, так любезно предоставившей нам для разговора свою комнату?

– Ах, да! – досадливо махнул рукой столичный хлыщ. – Совсем забыл.

"Козёл!" – поставила окончательный диагноз попаданка , громко постучав в дверь.

– Госпожа Маммея? Госпожа Клио?

– Дорога – вам не ипподром, господин Ротан, – устало ворчал возница в ответ на очередное замечание беспокойного пассажира. – А мой осёл – не четвёрка запряжённых в колесницу лошадей. Мы и так быстро обернулись.

– Быстро! – передразнил собеседника возмущённый Олкад. – Да твоя скотина еле плетётся! Можно подумать, ему сто лет, и он вот-вот сдохнет от старости!

Не желая слушать пустых оправданий, молодой человек, махнув рукой, спрыгнул с повозки и зашагал рядом, с тоской поглядывая на нестерпимо медленно приближавшиеся стены Этригии. Он с предельной ясностью понимал, что слишком рано покинул Альтиру. Всё-таки следовало дождаться возвращения префекта из крепости Ен-Гади, куда тот укатил как раз перед самым приездом Ротана в главный город провинции.

Правда, писцы в канцелярии, получив своё серебро, дружно уверяли, что никаких проблем с получением помилования для родственницы сенатора Юлиса не возникнет. Как только начальство изволит появиться на службе, документы будут надлежащим образом оформлены и отправлены магистратам Этригии. Зная, насколько помощники префекта дорожат репутацией добросовестных взяточников, Олкад в этом почти не сомневался. Но тем не менее ужасно жалел о том, что не может больше позволить себе отсутствовать на руднике. Зная, чьи поручения он выполняет, управляющий с первым писцом, возможно, и простят задержку на день или на два, но испытывать их терпение дольше – молодому человеку не хотелось. При желании эти двое могли доставить ему массу неприятностей, от которых даже покровитель не спасёт.

Вот и пришлось бедному второму писцу рудника "Щедрый куст" разрываться между долгом коскида перед сенатором и служебными обязанностями. К тому же на день его отъезда из Этригии господин Косус Антон Кватор не получил от своего компаньона Касса Юлиса Митрора письма с просьбой выдать Олкаду Ротану Велусу тысячу риалов.

Имелась и ещё одна причина, по которой молодой человек спешил вернуться. Последняя встреча с госпожой Юлисой зажгла в его душе огонёк надежды на ответные чувства со стороны девушки.

Возможно, после письма сенатора, фактически признававшего свою дальнюю родственницу, жрицы храма Рибилы позволят ей прогуляться по городу со своим адвокатом? А уж ему известно, где легко можно снять комнату на пару часов.

У Олкада невольно захватило дух, когда он представил в своих объятиях обнажённую Нику. Огорчённо крякнув, молодой человек подумал, что если в ближайшие пару дней свидание сорвётся, придётся идти к проституткам, иначе эта навязчивая картина так и будет стоять у него перед глазами, не давая думать ни о чём другом.

На ближайшем перекрёстке за городскими воротами писец рассчитался с возницей и пешком поспешил на квартиру. Следовало умыться с дороги, переодеться, сходить к цирюльнику и избавиться от успевшей отрасти щетины, а уже после на крыльях любви лететь к храму богини Луны.

Благодаря щедрости родовитой клиентки, Олкад смог существенно обновить гардероб и теперь, поднимаясь по лестнице, размышлял над тем: что лучше одеть на предстоящую встречу.

Видимо, услышав шум приближавшихся шагов, Жирдяй приоткрыл дверь, и тут же распахнув её настежь, застыл в глубоком поклоне. Некоторое улучшение материального благополучия хозяина отразилось и на рабе. Сейчас он щеголял в старой, страшно мятой после стирки тунике писца и его сандалиях с обрывками верёвок вместо ремешков.

– Тёплой воды! – едва переступив порог, скомандовал молодой человек.

– Уже ждёт вас, господин, – растянув губы в угодливой улыбке, невольник указал на заботливо прикрытый тряпьём кувшин и деревянную лохань.

Несмотря на холод, раздевшись до гола, писец с наслаждением смыл пот и дорожную пыль. Подумав, он решил идти на свидание в набедренной повязке, а короткие, вязаные штаны оставить дома. Они хотя и тёплые, но всё же больше приличествуют какому-нибудь варвару. Да и с белой материей на чреслах он безусловно будет смотреться гораздо мужественнее.

Далее последовала тонкая короткая туника, за ней – длинная из плотного сукна с привязанными рукавами и наконец зелёный плащ с коричневой каймой по подолу. Глянув на себя в ярко начищенное медное зеркало, Олкад с удовлетворением подумал, что осталось только побриться, и ни одна девушка в Империи перед ним не устоит.

Помогая хозяину привести себя в порядок, раб одновременно отчитывался о расходовании оставленных ему денежных средств. Не собираясь вникать в плутни невольника и с первого взгляда не найдя к чему придраться, хозяин тем не менее отвесил Жирдяю несильную, но звонкую оплеуху. Просто так, на всякий случай. Пока согнувшийся в поклоне раб потирал покрасневшее ухо, господин отдавал распоряжения, приказывая позаботиться об ужине и о жаровне на ночь.

Спускаясь по скрипучим ступеням, молодой человек увидел внизу явно поджидавшего его соседа. "Опять будет деньги клянчить!" – с раздражением подумал писец, проходя мимо и старательно не замечая приглашающих жестов Патра Кроя.

Сообразив, что его игнорируют, тот вскричал:

– С возвращением, господин Ротан! Как съездили?

– Хвала богам, удачно, – не останавливаясь, кивнул Олкад.

– А у нас тут много новостей, – продолжал мужчина, развалившись на лавке и откинувшись спиной на стол.

– Потом расскажешь, господин Крой, – отмахнулся писец. – Сейчас я спешу.

– Так они как раз о вашей подзащитной, господин Ротан! – язвительный голос собеседника заставил его остановиться.

– Что вы сказали?

– Да вы присаживайтесь, – радушно пригласил сосед. – Чего же я вам через весь двор орать буду?

Скрепя сердце, молодой человек подошёл, разместившись на лавке с противоположной стороны стола, заставив Кроя развернуться и сесть нормально.

– Что здесь случилось?

– Да церемония в храме Рибилы прошла как-то не так, – понизил голос собеседник. – Сами понимаете, господин Ротан, нас, мужчин, это вроде как не касается, но женщины говорят, что если это, не приведи Дрин, повторится, город ждут большие беды.

– Причём тут госпожа Юлиса? – нахмурился озадаченный Олкад.

– Так говорят, что это из-за неё, – усмехнулся рассказчик. – Вроде как разгневалась Рибила на то, что служить ей богохульницу поставили, ну и за друга своего сердечного, владыку недр, обиделась. Разное болтают. Но у всех ваша подзащитная виновата, да ещё верховная жрица. За то, что согласилась принять её в святилище.

Писец задумчиво потёр колючий подбородок.

– А вы, стало быть, не знали, господин Ротан, – сочувственно покачал головой сосед.

– Откуда! – досадливо поморщился молодой человек. – Я только что вернулся из Альтиры.

– За помилованием ездили, – понимающе кивнул Крой. – И как, привезли?

– Префекта нет в городе, – нехотя ответил Олкад. – Писцы сказали: как вернётся, сразу оформят.

– Лучше бы ему поторопиться, господин Ротан, – нехорошо осклабился собеседник. – Если на следующее новолуние у них в храме опять что-то пойдёт не так, не дождётся госпожа Юлиса помилования. Вы наших женщин не знаете. Слабы они перед Исми, уж если послушают богиню безумия, любого на куски порвут, только легионом и остановишь.

– Спасибо за предупреждение, господин Крой, – машинально проговорил писец.. Но мне на самом деле пора. Спешу.

– Парочки оболов в займы не найдётся, господин Ротан? – плаксиво взмолился сосед. – Два дня во рту ничего, кроме воды не было.

Мысленно проклиная ненасытное отродье Тарара, молодой человек с сожалением расстался с двумя медяками и поспешно покинул двор. Он знал, что Патр Крой его не обманул, поэтому пребывал в полнейшем недоумении. Будучи опытным юристом, Олкад знал, что за незначительное, случайное богохульство суды в Радле иногда отправляли виновных на службу в храм оскорблённого божества. Осудив Нику Юлису Террину на подобное наказание, магистрат Мниус Опт Октум не придумал ничего нового. Но Ника Юлиса Террина всё же девушка, поэтому её и отправили в храм Рибилы. Однако писец никогда не слышал, чтобы небожители хоть как-то возражали против подобных приговоров. Тогда что так разозлило богиню Луны? Обиделась за владыку недр? Но разве не он спрятал госпожу Юлису от убийц на склонах своей священной горы? Пожелай Дрин, и девушка прямо там нашла бы свою смерть.

Несмотря на крайнюю озабоченность, молодой человек всё же не забыл заглянуть к цирюльнику, где стойко перенёс процедуру удаления щетины со щёк и подбородка. Слушая треск срезаемых волосков, он вдруг подумал, а не обманула ли его Юлиса? Что, если на самом деле не было никаких убийц, и она не пряталась на горе, посвящённой владыке недр, а просто шла куда-то по дороге титанов? Но тут же вспомнил своё расследование, разговор с хозяином гостиницы в Кинтаре и решительно отбросил подобные глупости.

Вряд ли ему удастся выяснить, что произошло в храме Рибилы. Если женщины захотят, они умеют надёжно хранить свои секреты. Однако, второй писец рудника "Щедрый куст" не сомневался в том, что госпожа Юлиса не имеет к этому никакого отношения.

Убедив себя в этом, он заторопился к святилищу богини Луны.

– Кто там? – отозвался на стук скрипучий голос привратника.

– Адвокат госпожи Ники Юлисы Террины! – с апломбом заявил молодой человек. – Открывай!

– Не могу, господин, – совершенно неожиданно для него проговорил тот. – Мне запрещено пускать посторонних.

– Вот тупоголовый болван! – в сердцах вскричал Олкад. – Больно мне нужно к вам заходить. Позови госпожу Юлису. У меня важное сообщение из самого Альтира!

– Не могу, господин, – уныло повторил невольник. – Служительницам луноликой Рибилы нельзя разговаривать с чужими мужчинами.

– Да понимаешь ли ты, крыса старая, что мне необходимо повидаться с госпожой Юлисой по срочному делу! – рявкнул писец, стукнув кулаком по потемневшим от времени доскам. – Немедленно позови её, иначе я тут всё разнесу.

– Воля ваша, господин, – шмыгнул носом привратник. – Только нельзя с ней разговаривать. Ну никак нельзя.

Не слушая больше полоумного старика, молодой человек забарабанил по задрожавшим под ударами створкам. Колотить пришлось довольно долго, старательно делая вид, будто удивлённые взгляды прохожих его совершенно не задевают.

Упорные усилия непременно приносят результат. Не выдержав грохота, раб взмолился.

– Не шумите, господин! Сейчас доложу госпоже Маммее. Посмотрим, что она скажет.

– Ну, давно бы так, – усмехнулся довольный писец, потирая левой рукой отбитое ребро правой ладони. – А то "нельзя", "нельзя".

Страж ворот отсутствовал довольно долго, а когда калитка наконец распахнулась, вместо верховной жрицы перед беспокойным гостем предстала незнакомая женщина в подбитом мехом плаще поверх серого платья служительницы богини Луны.

– Я Олкад Ротан Велус, – почтительно представился молодой человек. – Адвокат госпожи Ники Юлисы Террины.

– Я сестра Клио, – назвалась жрица. – Госпожа Юлиса отбывает в нашем храме назначенное судом наказание и не имеет право встречаться с посторонними.

– Но я адвокат! – попытался возмутиться писец.

– Я не знала, что госпожу Юлису ещё в чём-нибудь обвиняют, – жёстко усмехнулась женщина. – Когда суд? У вас есть разрешение на её защиту?

По решительному тону собеседницы, по плотно сжатым губам и густым бровям, мрачно сведённым к переносице, гость понял, что просить и уговаривать бесполезно.

"Какое уж тут свидание, – разочарованно подумал он. – Так и придётся идти в бордель".

– Ну, если так, – откашлявшись, Олкад опустил глаза. – Может быть, вы передадите ей, что прошение на помилование оформлено, и как только префект вернётся из крепости Ен-Гади, оно будет подписано.

– Это добрая весть, – слегка расслабившись, мягко улыбнулась жрица. – Я обязательно расскажу госпоже Юлисе.

– Спасибо, госпожа Клио, – со вздохом поблагодарил молодой человек.

Он уже собрался уходить, когда женщина неожиданно спросила:

– Вы ездили в Альтиру, господин Ротан?

– Да, – подтвердил тот. – Только приехал.

– В таком случае вы, наверное, ещё не знаете, что с госпожи Юлисы сняли подозрение в самозванстве.

– Вот как! – обрадовался Олкад. – Магистраты получили письмо от сенатора Юлиса?

– Нет, – возразила Клио. – Приехал доверенный человек от её дяди, господина Итура Септиса Даума, и побеседовав с вашей бывшей подзащитной, собрался отвезти её в Радл.

– Это хорошо, – машинально кивнул молодой человек, поинтересовавшись. – Вы не знаете, где я могу его найти?

– Увы, господин Ротан, – развела руками жрица. – Спросите у господина Курия. Это он привёл его в святилище.

– Ещё раз спасибо, госпожа Клио, – поклонился озабоченный писец. – Пусть небожители щедро вознаградят вас за доброту.

Шагая по плотно уложенным камням мостовой, Олкад думал, что если посланец Септиса имеет задание, в случае подтверждения личности дочери Лация Юлиса Агилиса доставить её в Радл, значит, по крайней мере до прибытия в столицу их цели совпадают, и ему необходимо с ним поговорить.

Однако, скорее всего, каждый из покровителей пожелает заполучить девушку именно в свой дом. Сенатор Касс Юлис Митрор – человек знатный и влиятельный, но и регистор портового района Радла так же хорошо известен Императору и пользуется его безоговорочным доверием. К тому же, родной дядя, хотя бы и по матери, ближе Нике Юлисе Террине, чем дальний родственник, несмотря на его высокое положение.

Почувствовав негромкое бурчание в желудке, молодой человек с удивлением заметил, что время уже обеденное, а значит, искать Помпа Курия в базилике бесполезно, и пошёл в ближайший трактир.

Подкрепившись и успокоившись, он направился на форум. Как и следовало ожидать, претора в базилике не оказалось. Корпевшие над свитками писцы посоветовали коллеге зайти в городскую тюрьму.

Кажется, кто-то из небожителей возжелал хоть как-то компенсировать Олкаду сорвавшееся свидание и свёл его с нужным человеком прямо у ворот тюремного двора. Мысленно воздав хвалу богам, молодой человек, поздоровавшись, спросил:

– Это правда, что близкие родственники госпожи Юлисы уже откликнулись на письмо магистрата Опта?

– Да, господин Ротан, – не останавливаясь, уныло кивнул претор. – В город прибыл посланец её дяди, господина Итура Септиса Даума. Он уже оформил его отказ от обвинения вашей бывшей подзащитной в самозванстве. Можете за неё порадоваться.

– Клянусь Цитией, это отличная новость, господин Курий! – писец решил сделать вид, будто впервые об этом слышит. – Я всегда знал, что госпожа Юлиса – настоящая аристократка.

– Ведёт она себя, действительно, не как простушка, – охотно согласился претор, не меняя при этом унылого выражения лица.

– Мне бы хотелось встретиться с этим человеком, господин Курий, – сказал Олкад, приноравливаясь к торопливому шагу, явно куда-то спешившего собеседника. – Не знаете, где его можно найти?

– Вроде Минуц говорил, что остановился в гостинице "Спящая львица", – неопределённо пожал плечами претор.

Вот на этом везение второго писца рудника "Щедрый куст" и закончилось, по крайней мере, на сегодняшний день.

Выслушав его, хозяин заведения сочувственно развёл руками.

– Он выехал сегодня утром. Кажется, собрался в Альтиру. Но я точно не знаю.

Молодой человек сразу понял, зачем отправился посланец Итура Септиса Даума. Вот только на этот раз собственная сообразительность его совсем не обрадовала.

Ясно, что Минуц дождётся префекта, тем более, что тот, скорее всего, уже скоро вернётся. А когда узнает, что за осуждённую хлопочет не только влиятельный сенатор, но и регистор Трениума, не откладывая, подпишет помилование. Которое Нике Юлисе Террине привезёт не он, Олкад Ротан Велус, столько сделавший для его получения, а какой-то столичный хлыщ. И именно ему девушка будет благодарна за своё освобождение. А о заслугах своего адвоката, небось, и не вспомнит. Все знают, какая у женщин короткая память. К тому же, если дядин посланец окажется молод и красив... Олкад едва не взвыл от внезапно вспыхнувшей ревности.

Нет, от Ники он так просто не откажется! На его стороне богиня любви, давнее знакомство, пережитые вместе испытания, а главное, магия, уже успевшая внушить девушке нешуточную страсть.

Расстроенный молодой человек всё же заглянул в бордель, где из предложенных ему рабынь выбрал ту, которая чем-то напоминала возлюбленную. Проститутка добросовестно отработала потраченные на неё деньги, но большого облегчения её старания Олкаду не принесли.

Вернувшись на квартиру поздно вечером и в изрядном подпитии, он, тем не менее, нашёл в себе силы написать отцу письмо, в котором просил проинформировать сенатора о появлении в Этригии посланца Септиса.

Получившему строгие указания Жирдяю пришлось приложить немало усилий, чтобы поднять разоспавшегося господина. Уворачиваясь от его рук и ног, раб едва не опрокинул ночной горшок, вылив из-под крышки часть содержимого. Но, видимо, именно ударивший в нос запах помог молодому человеку окончательно проснуться и вспомнить, что сегодня ему нужно попасть на рудник пораньше, чтобы застать гонца, забиравшего письма в Радл.

Поэтому хозяин не стал строго наказывать добросовестного, хотя и не очень ловкого невольника, ограничившись лёгкой затрещиной с приказом до вечера убрать и проветрить квартиру. Имелось ещё одно обстоятельство, заставлявшее Олкада в последнее время всё чаще проявлять снисходительность. Жирдяй и так не отличался здоровьем, а если его ненароком забить до смерти, второй писец рудника "Щедрый куст" рискует остаться вовсе без раба. На покупку нового просто не хватит денег. Как тут их накопишь с половинным жалованием, когда приходится всё время тратить? Вот и сегодня тридцать риалов уйдёт, а обещанную покровителем тысячу так и не дали.

Прекрасно зная неписанные правила любой службы, молодой человек приготовил небольшое подношение начальникам, смотревшим сквозь пальцы на его частые отлучки. Двадцать серебряных монет управляющему и десять – первому писцу.

Для того и другого суммы были более чем скромные и свидетельствующие лишь об уважительном отношении к ним Олкада Ротана Велуса.

Рассеяно выслушав рассказ о не очень удачном путешествии, Покрл Атол Онум сообщил, что получил указание выдать второму писцу тысячу риалов на сопровождение в Радл Ники Юлисы Террины. Но поскольку ни он, ни она туда ещё не собираются, деньги пусть пока полежат у казначея.

Поблагодарив мудрого начальника, молодой человек мысленно обругал себя самыми последними словами за слишком скромный подарок. Кто знает: вдруг, получив от него риалов пятьдесят или даже семьдесят, управляющий распорядился бы выдать обещанное сенатором серебро?

Первый писец встретил его гораздо радушнее. Дел накопилось много, а копаться в папирусах сын Косуса Антона Кватора не любил. Даже не обратив внимание на подношение, он тут же засыпал коллегу вопросами, ненавязчиво поставив перед ним плетёный короб со свитками.

Узнав об отсутствии префекта в Альтире, Сцип Антон, посетовав на шутки небожителей, тем не менее выразил твёрдую уверенность в том, что помилование будет подписано в самые ближайшие дни.

Он и его отец уже знали о прибытии в Этригию посланца Итура Септиса Даума, успевшего оформить отказ от обвинения госпожи Юлисы в самозванстве и заявившего, что он должен отвезти её к своему покровителю. Пусть регистор Трениума сам решает судьбу непонятно откуда взявшейся девицы.

С удовольствием наблюдая за тем, как Олкад раскладывает свитки, первый писец, откинувшись к стене и понизив голос, многозначительно проговорил, что родственники очень вовремя о ней вспомнили.

Неблагоприятное гадание на печени жертвенной овцы и неудачный ритуал в храме Рибилы не на шутку перепугали многих знатных женщин и серьёзно озаботили их обличённых властью мужей.

Второй писец, имевший представление об уровне информированности непосредственного начальника, не выдержав, поинтересовался:

– Что же там всё-таки случилось, господин Антон?

– Подробности нам, мужчинам, лучше не знать, – брезгливо усмехнулся тот. – Но вроде как жёнам теперь будет труднее зачать и рожать детей. А кое-кто говорит, что их вообще в Этригии не будет.

– О боги! – не выдержав, охнул ошалелый Олкад. – Как же так случилось? И в этом обвиняют госпожу Юлису?

– Ты же знаешь женщин? – страдальчески скривился собеседник. – Сначала кричат и визжат, потом думают и то не всегда. Эти курицы болтают, будто Рибила обиделась на то, что в её храме служит оскорбившая Дрина богохульница. Как будто владыка недр сам не в силах покарать того, кого пожелает. Уж мы-то с тобой это знаем.

– Вы правы, господин Антон, – не смог не согласиться с ним молодой человек, машинально прижимая край свитка специальным камешком. – А что по этому поводу думает ваш уважаемый отец? Его суждения всегда отличала глубина мысли, созвучная мудрости великих философов.

– Он почему-то считает, что в городе возможны волнения, – с лёгким недоумением ответил первый писец. – И кажется, многие члены городского совета с ним согласны. Даже хотели отправить твою возлюбленную на каторгу. Во избежании неприятностей. Но когда вслед за письмом сенатора явился ещё и посланец регистора Трениума, решили повременить. Магистратам не очень хочется ссориться со столичными шишками из-за каких-то женских обрядов.

– Но что, если, действительно... перестанут рождаться дети? – чувствуя нешуточный страх от собственных слов, прошептал Олкад.

Сцип Антон Ур осуждающе покачал головой.

– Вот уж не ожидал от тебя такой наивности. Все, с кем я разговаривал на эту тему, в один голос уверяли, что Рибила не посмеет так поступить с городом, который много лет проживает под покровительством её могучего любовника. Мой знакомый жрец Питра, между прочим, умнейший человек, сказал отцу, что царь небожителей не потерпит подобного самоуправства со стороны богини Луны. Так что успокойся. Никто из образованных людей не верит, будто в Этригии на самом деле перестанут рождаться дети. Другое дело женщины и тупая необразованная чернь. Вот многие из них, как я слышал, опасаются.

– Но, что же тогда означает неправильный ритуал в новолуние? – озадаченно спросил второй писец, признавая в душе правоту собеседника и даже чувствуя что-то вроде стыда за своё невежество.

– Ясно, что Рибила очень сильно недовольна, – глубокомысленно нахмурился его непосредственный начальник. – Вот только не очень понятно чем? Поговаривают даже, что твоя возлюбленная тут и вовсе ни при чём, а виной всему верховная жрица.

– Потому что согласилась принять в святилище госпожу Юлису? – решил блеснуть прозорливостью Олкад.

– Не только, – многозначительно усмехнулся собеседник. – Прошёл слух, будто в молодости у неё был любовник. Купец из Цилкага.

– Ну и что? – недоуменно пожал плечами второй писец. – Все знают, что Дора тоже встречается с мужчиной.

– Да, – кивнул Сцип Антон. – Но говорят, будто она родила ребёнка, которого потом убила, чтобы скрыть позор.

– Не может быть! – решительно возразил молодой человек. – Госпожа Маммея на такое не способна. Да и столько лет прошло?

– Боги бессмертны, Ротан, время для них значение не имеет, – вздохнул начальник. – Так или иначе, разговоры на пустом месте не появляются. Магистраты опасаются, как бы и в следующее новолуние не случились подобные неприятности.

– И что тогда? – сейчас же насторожился Олкад.

– Отец полагает, что если к тому времени не придёт помилование от префекта, и госпожа Юлиса не уберётся из города, возможно, придётся её на нашем руднике прятать. Нет, не в рабских бараках!

Он возмущённо фыркнул.

– Ещё не хватало, внучку сенатора поселить вместе с этими отбросами! В столице нас не поймут.

– А как же? – растерянно захлопал ресницами второй писец, гадая, где здесь можно поселить знатную девушку?

– Освободим комнату одного из надсмотрщиков, – охотно пояснил Антон. – Пусть вдвоём поживут до получения вестей из Альтиры.

– Не иначе, как сама Фиола, богиня мудрости, нашептала это вашему отцу, – польстил начальнику Олкад. – Пусть глупцы думают, что госпожа Юлиса на каторге!

– А ты догадлив, Ротан! – хохотнул явно довольный первый писец. – Да, так и будет. Надо же как-то успокоить дураков. Но госпожу Маммею городскому совету придётся выгнать. Жаль. Отец не хочет отдавать Клеару ещё и святилище Рибилы.

Внезапно, видимо, сообразив, что сболтнул лишнее, первый писец резко сменил тему:

– Я слышал, ты всё-таки побывал у Сертии Власты?

– Да, – неохотно признался Олкад. – Спасибо за совет, господин Антон.

– И как? – живо заинтересовался собеседник. – Помогла её магия завоевать благорасположение госпожи Юлисы?

– Пока об этом ещё слишком рано говорить, – попытался увильнуть от ответа молодой человек.

Но не тут-то было.

– Почему же? – продолжал настойчиво расспрашивать первый писец.

– Мы виделись всего один раз, – замялся коллега. – Я хотел вчера с ней встретиться. Но жрицы не дали. Теперь понятно почему.

– Обычно любовные чары действуют довольно быстро, – удивился Сцип Антон Ур. – Неужели ты не почувствовал никакой... симпатии с её стороны?

– Вроде что-то есть, – не утерпев, похвалился молодой человек. – Не знаю, как выразиться точнее... Смотрит не так как раньше. Разговаривает по-другому. Чувствую, тянет её ко мне. Вот если она будет жить на руднике...

Он прерывисто вздохнул, отгоняя заманчивые картины.

– А пока я с ней даже поговорить не могу!

– Напиши письмо, – посоветовал первый писец, рассудительно добавив: – Пламя страсти в душе женщины надо поддерживать даже на расстоянии. И слова любви для этого костра лучший хворост.

– Спасибо за совет, господин Антон, – искренне поблагодарил его коллега. – Я так и сделаю.

– Заодно передай госпоже Юлисе, что господин Косус Антон Кватор, деловой компаньон и друг сенатора Юлиса, её в беде не оставит.

Всю дорогу до дома Олкад обдумывал текст очередного любовного послания. Поначалу появилась мысль, вставить в него какое-нибудь чувственное стихотворение. Но его самого боги не наградили поэтическим даром, а пользоваться чужими словами не хотелось.

В конце-концов молодой человек просто написал, что очень любит свою госпожу Юлису, не может без неё жить, мечтает как можно скорее увидеть, прижать к груди и осыпать поцелуями с головы до ног.

Последние слова показались ему слишком откровенными, но Олкад всё же их оставил, рассчитывая, что госпожа Юлиса тоже желает оказаться в его объятиях.

Прекрасно зная распорядок дня обитателей святилища Рибилы, молодой человек подошёл к храмовому двору как раз во время утренней церемонии.

Однако упрямый привратник всё равно отказался позвать к воротам госпожу Нику Юлису Террину, а передать письмо согласился только за целых четыре обола. После этого шипя и ругаясь про себя, Олкад просунул под створку сначала медяки, а уж потом перевязанный ленточкой свиток.

По мере приближения новолуния, обстановка в святилище Рибилы вновь стала накаляться. Жрицы с помощницами явно нервничали. Дора стала чаще ругаться, а верховная жрица как будто совсем отстранилась от дел.

Размышляя о невесёлых перспективах собственного будущего, Ника, машинально возившая по полу "лаборатории" мокрой мочалкой, случайно задела большой глиняный кувшин с плоским дном. Прикрывавший горловину кусок кожи со следами верёвки соскользнул, и на девушку пахнуло сырым мясом.

Удивлённо вскинув брови, она заглянула внутрь, где увидела покрытые тёмно-коричневым, почти чёрным налётом стенки. Глубоко втянув носом воздух, почувствовала хорошо знакомый по жизни у аратачей запах крови. Точнее запёкшейся крови, которой не менее двух дней. Летом от посудины наверняка бы уже ужасно воняло. Но вокруг стояла радланская зима, напоминавшая позднюю осень на родине попаданки, поэтому кувшин ещё не протух.

Судя по размеру и уровню налёта, он вмещал не менее трёх-четырёх литров крови. Опасливо оглядевшись, служанка святилища вернула его под стол, позаботившись о том, чтобы оставленный кем-то коричневый отпечаток пальца по-прежнему смотрел на стоявший позади короб.

Выжимая мочалку, Ника вспомнила, как пару дней назад видела в воротах возвращавшихся из города Клио с помощницей, тащившей прикрытую плетёной крышкой корзину. Судя по тому, как она её держала, довольно тяжёлую. Вряд ли "сестра хранительница знаний" умудрилась сразу потратить столько крови на свои зелья.

Девушка криво усмехнулась. По крайней мере, загадку ритуала "очищения Луны" она разгадала. Жрицы какое-то время вымачивают будущий священный камень в крови животных, возможно, добавляя некое снадобье для препятствия свёртыванию. Потом моют, подсушивают, и он становится ничем не отличим от прочих булыжников. При нагревании на алтаре, пропитавшая поры кровь расширяется, выступая на поверхности и повергая в трепет легковерных горожанок.

Подобный трюк Виктория Седова видела в каком-то сериале. Только там речь шла о бетонном покрытии пола.

Судя по тому, что данный обряд проводится давным-давно, жрицы Рибилы строго хранят свою тайну. Странно, что ни Клио, ни Патрия Месса не помыли кувшин. Возможно, просто забыли за всей этой суетой.

Разумеется, Ника никого, даже Риату не собиралась посвящать в своё открытие. Конечно, приятно чувствовать себя такой умной, а уж похвалиться этим перед кем-нибудь вообще замечательно. Но в данном случае скромность гораздо полезнее, в первую очередь для здоровья. "Сестра" Клио не только лекарства готовить умеет.

Возвращалась из садика, где выливала грязную воду в компостную яму, девушка заметила, как Гвоздь отчаянно машет рукой, пугливо оглядываясь по сторонам.

Вопросительно вскинув брови, она ткнула себя пальцем в грудь. Привратник так энергично закивал головой, что Ника забеспокоилась о сохранности его шеи.

Посмотрев на заднюю дверь в храм и убедившись, что утренняя церемония ещё не закончилась, заинтригованная девушка подошла к воротам.

– Чего тебе?

– Письмо вам, госпожа Юлиса, – шепеляво зашептал старик, протягивая тоненький свиток, перевязанный зелёной ленточкой с кокетливым бантиком.

"Такое мог прислать только Олкад", – усмехаясь, подумала Ника, пряча папирус под фартук, но на всякий случай спросила:

– От кого?

– Так это, – шмыгнул носом невольник. – Вы же сами знаете. Да и там небось написано, госпожа.

– Что?! – протянула удивлённая подобной наглостью раба собеседница.

Но, видимо, даже это прозвучало достаточно убедительно.

– Простите, добрая госпожа Юлиса, – заюлил привратник, втягивая голову в плечи. – Не то сказал... От адвоката вашего – господина Ротана.

Ещё раз окинув его недобрым взглядом с ног до головы, девушка пошла на кухню, подумав: "Чего же он такой наглый сегодня? Или надеется, что меня после новолуния на каторгу отправят, вот и выпендривается?"

К сожалению, ознакомиться с посланием Олкада сразу не получилось. Явилась стряпуха. Пришлось помогать готовить завтрак.

От Клио Ника уже знала, что поездка адвоката за её помилованием закончилась неудачей. Ему не отказали. Просто префект вдруг уехал в крепость Ен-Гадди по каким-то важным и срочным делам. Причём жрица в разговоре заметила, что нынешний местный "губернатор" уже старенький и по слухам не очень любит покидать свой великолепный дворец в Альтире.

Выходит, Нике Юлисе Террине просто не повезло. Или это козни таинственного "игрока", решившего во что бы то ни стало задержать её в святилище Рибилы до новолуния?

"Опять этому гаду скучно стало, – с горечью подумала путешественница. – Захотел драйва добавить в мою скучную жизнь. А может, у меня просто мания преследования? Вот батман!"

Независимо от того, случайность это или нет, девушка пребывала в полной уверенности, что до наступления новолуния покинуть храм не удастся. И это не радовало не только потому, что приключения уже порядком надоели, но и просто страшно оставаться один на один с толпой обезумевших баб.

До письма Олкада очередь дошла после того, как она, помыв посуду, вновь понесла в садик грязную воду.

Там, как всегда, никого не оказалось, но на всякий случай притаившись за тощей яблонькой, Ника извлекла из-за пазухи изрядно помятый свиток. Преодолев желание отправить ленточку в компостную яму, она внимательно вчитывалась в ровные строчки, чтобы через несколько секунд выдохнуть сквозь стиснутые зубы.

– Вот батман!

Если слова о том, как сильно страдает без неё несчастный юрист, немного польстили девушке, то стремление пылкого влюблённого "покрыть её тело поцелуями" не вызвало ничего, кроме отвращения.

Она брезгливо передёрнула плечами. Нет, на первый взгляд, Олкад не так и плох. Стройный, симпатичный, смелый. После избиения "неистовыми" не побоялся защищать её на суде. Вот только мало того, что у Ники к нему, как говорится, "душа не лежала", так тут ещё такие смелые желания уже во втором письме. Может, здесь так принято, но её подобная поспешность в отношениях совсем не устраивает.

Надо как-то поставить на место зарвавшегося воздыхателя. Тем более, сейчас есть с кем добраться до Радла и без Олкада Ротана Велуса.

Написать письмо, в котором послать подальше? Свернув папирус, девушка хмыкнула. Наверняка обидится, а, может, и гадить начнёт? Однако, и оставлять без адекватного ответа подобные пожелания нельзя ни в коем случае. Иначе этот маньяк невесть что о себе возомнит.

Ох, как всё это не вовремя! Новолуние на носу. Получится у Маммеи с Клио подловить "сестру" или нет, ещё неизвестно. Вдруг гениальный план Ники Юлисы Террины накроется медным тазом, или чем похуже, и ей придётся прятаться на руднике "Щедрый куст"? Олкад там вообще раздухарится. Чего доброго в койку потащит, отбиваться придётся. Но если сейчас его обломать, кто знает, что он сделает от огорчения?

Не то что бы девушка так сильно этого опасалась... Но стоит ли рисковать? Тем более имея печальный опыт общения с отвергнутыми воздыхателями.

Болезненно поморщившись, Ника взглянула на зажатый в руке свиток. А что, если сделать вид, будто она не получала никакого письма? Пусть Олкад старается поскорее вытащить её отсюда, а при встрече всегда можно заявить что-нибудь вроде этого.

Гордо выпрямившись, девушка надменно вкинула подбородок и возмущённо фыркнула:

– Да как вы смеете, господин Ротан?! Что вы о себе возомнили? Я не давала вам повода так себя вести. Какое письмо? Ничего я не получала!

Представив себе физиономию адвоката после таких слов, она тихо захихикала, тут же воровато оглядевшись по сторонам.

Разорванный на мелкие кусочки, лист папируса с любовным посланием нашёл своё упокоение в выгребной яме, а ленточку служанка святилища сожгла в кухонном очаге, едва стряпуха куда-то вышла.

В то время, как жрицы и их помощницы проводили вечернюю церемонию, она подошла к халупе привратника.

– Гвоздь, сюда иди.

– Кто там? – отозвался голос раба.

– Вылезай давай! – не стала представляться гостья.

Отодвинув прикрывавшую вход циновку, невольник замер, увидев перед собой хмурую Нику Юлису Террину.

– Никакого письма ты мне не передавал, – тихо, но значительно отчеканила девушка, глядя прямо в испуганные, водянистые глаза старика. – Понял?

– Но, госпожа, – нервно сглотнул Гвоздь. – Как... я... куда...

– Если тот человек вдруг придёт и спросит, – собеседница продолжала отдавать распоряжения не терпящим возражения тоном. – Скажешь, что письмо у тебя отобрала... верховная жрица и приказала больше никому ничего не передавать. Слышишь меня?

Несколько секунд раб безмолвно открывал рот, потом, низко поклонившись, пролепетал:

– Да, госпожа Юлиса. Как прикажете, госпожа Юлиса.

– И только попробуй проболтаться! – прошипела подавшись вперёд Ника. – Язык вырежу!

Убедившись, что привратник прочувствовал и осознал, девушка пошла на кухню. Надо надеть шерстяные носки и взять плащ. Скоро на ночную вахту. Как же всё это опротивело! Сколько бы не пришлось прожить, вряд ли она когда-нибудь ещё по своей воле зайдёт в храм богини Луны.

Благодаря "тихому часу" переносить ночные бдения стало не так тяжело. Иногда в храм пробиралась Риата, чтобы проведать хозяйку и поболтать о том о сём. Обрушившиеся на госпожу гонения рабыню почти не коснулись. Разве что Гвоздь уже ни в какую не выпускал в город, да Дора пару раз отхлестала по щекам за какую-то мелочь. У Ники руки чесались начистить её лошадиную рожу. Но приходилось себя сдерживать.

Однажды их чуть не застукала Маммея, всё ещё время от времени заходившая проведать кающуюся богохульницу.

Едва услышав шум шагов, рабыня, не растерявшись, метнулась в дальний угол, где скрючилась, прикрывшись плащом.

Убедившись, что девушка и не думает спать, послушно бубня гимн богине Луны возле чуть теплившегося светильника, верховная жрица ушла с видимым усилием сдерживая зевоту.

Немного погодя, невольница поспешно покинула святилище и, выполняя приказ госпожи, больше в нём не появлялась.

Несмотря на частые встречи в пустом храме без каких-либо свидетелей, Маммея упорно не желала разговаривать с Никой о возможном публичном разоблачении "сестры" Доры. Хотя короткая беседа с Клио ясно дала понять, что верховная жрица всё же решила устроить представление, предложенное жительницей другого мира.

"Шоу маст гоу он", – почему-то вспомнила пападанка бессмертный хит, когда за четыре дня до новолуния на кухню влетела встрёпанная Прокла Комения и, захлёбываясь, стала рассказывать, как Дора сначала изругала Патрию Мессу, а потом даже отхлестала по щекам за то, что та разбила в храме кувшин с уксусом. На крики прибежала Клио, и "сёстры" так орали друг на дружку, что утихомиривать их пришлось лично госпоже Маммее. Выяснив в чём дело, она приказала помощнице Клио в качестве наказания одной вымыть в святилище пол.

Очевидно, не отыскав подходящего благовония или пожалев денег на его покупку, "сестра хранительница знаний" использовала более дешёвое, но не менее вонючее средство.

Судя по заплаканным глазам и красным пятнам на щеках, Патрии Мессе дороговато обошлось участие в этом спектакле.

За ужином притихшие помощницы жриц испуганно-жалостливо поглядывали в её сторону, но помалкивали, зная гордый нрав старшей подруги. Не испытывавшая подобного пиетета Ника участливо покачала головой:

– Здорово тебе досталось.

Застывшее лицо девушки неожиданно дрогнуло, и она совершенно по-детски обиженно шмыгнула носом. Этот звук неожиданно разрядил обстановку за столом.

– Дора дрянь! – зло прошипела Прокла Комения. – Как она могла поднять руку на свободную девушку? Она же ей не мать и не старшая сестра!

– Покарай её, Рибила! – с не меньшим чувством, но так же тихо выпалила Тейса Вверга. – Пусть у неё руки отсохнут и кости сгниют!

А Приста Фабия, приобняв за плечи обмякшую подругу, убеждённо заявила:

– Это всё проделки мерзкой Исми! Она больше всех небожителей любит устраивать людям всякие гадости!

– Как могла богиня безумия пробраться в святилище Рибилы? – возмутилась Прокла Комения. – Наверное, Месса просто о чём-то задумалась?

Жертва произвола "сестры хранительницы добра", глотая слёзы, энергично закивала головой, с благодарностью глянув на Нику.

А та, оставив девчонок утешать подругу, принялась собирать со стола миски.

Вонь в храме стояла невообразимая. Непонятно, как жрицы с помощницами умудрились провести здесь вечернюю церемонию. Чтобы не угореть, проштрафившаяся служанка святилища решила устроиться подальше от алтаря, где запах казался особенно нестерпимым, так что щипало глаза. Сидеть в темноте не хотелось, а волочь всю осветительную конструкцию не имело смысла. Поэтому она просто отсоединила один из укреплённых наверху "чайничков".

Воздух у главного входа, действительно, оказался гораздо чище, но ноги даже в шерстяных носках явственно ощущали струившийся из-под закрытых дверей холод.

Плюнув на все гимны и молитвы, Ника забралась на лавку, закуталась в плащ и мрачно уставилась на трепещущий язычок пламени.

Она уже привыкла к гулкому мраку зала. Её не пугали таинственные шорохи, потрескивание балок. Хотя и удовольствия от своих ночных бдений девушка не испытывала. Просто ещё одно испытание в их бесконечной череде, тянущейся с тех пор, как она ещё в своём мире с бывшим другом однажды вечером свернула не туда. От подобных мыслей ей всякий раз хотелось плакать. А для этого трудно найти более подходящее место, чем пустой, тёмный храм.

Но едва Ника вошла во вкус, звучно хлопнула входная дверь. Пришлось вскакивать, срочно вытирать краем накидки мокрое от слёз лицо и начинать бухтеть гимн богине Луны.

– Юлиса? – негромко окликнул её знакомый голос. – Ты где?

– Я здесь, госпожа Маммея.

Девушка ожидала ворчания, упрёков и даже ругани за то, что ушла от алтаря, но вместо этого услышала:

– Иди сюда и захвати светильник.

Подойдя ближе, девушка с удивлением рассмотрела сгорбленную, тяжело опиравшуюся на посох верховную жрицу.

"Неужели она не притворялась и на самом деле плохо себя чувствует? – мелькнуло в голове служанки святилища. – Тогда чего припёрлась?"

– Помоги снять платье! – приказала начальница.

"Это ещё зачем?" – насторожилась девушка, беззастенчиво поставив светильник на алтарь. Однако озабоченная Маммея даже не обратила внимание на столь вопиющее безобразие.

Под верхней одеждой у неё оказалась длинная туника и висевшая на шее кожаная сумка. Избавившись от неё, женщина с наслаждением выгнулась, опираясь руками в поясницу.

– Подними покрывало!

Начиная догадываться о сути происходящего, Ника отодвинула край ткани, прикрывавшей постамент статуи богини Луны.

Верховная жрица безбоязненно извлекла из ниши будущую реликвию, потом достала из сумки нечто, завёрнутое в кожу, и такие же грубо сшитые рукавицы. Натянув их, Маммея осторожно извлекла из свёртка жирно поблёскивающий густой смазкой камень, формой и размерами немного отличавшийся от священного.

– Прости меня, луноликая, – прошептала она дрожащим голосом. – Любое наказание от тебя приму, только позволь показать всем того, кто предал тебя и всех нас.

Не переставая бормотать, верховная жрица вставила камень в нишу. Снаружи он ничем не отличался от того, что стоял там раньше. А святыня заняла место в сумке, которая вновь скрылась под длинным платьем Маммеи.

– Вы забыли, – девушка кивнула на всё ещё лежащие на полу рукавицы и кусок кожи.

– Заберёшь с собой, – сухо приказала собеседница. – Спрячь где-нибудь. Они тебе понадобятся.

Молча кивнув, Ника расправила прикрывавшую подножие статуи материю.

Не говоря больше ни слова, верховная жрица вышла, согнувшись под тяжестью камня и громко стуча посохом по полу.

За завтраком помощницы наперебой рассказывали, как госпожа Маммея чуть не упала во время службы. Патрия Месса авторитетно заявила, что в результате всех обрушившихся на святилище несчастий у верховной жрицы обострилась давняя болезнь, и ближайшие пару дней ей придётся провести в постели.

– А как же церемония новолуния? – испуганно спросила Тейса Вверга.

– Будем молить луноликую, чтобы она возвратила здоровье госпоже Маммее, – как-то деланно вздохнула ученица "сестры хранительницы знаний". – Госпожа Клио хочет попробовать одно лекарство. Но его придётся готовить почти сутки. Вся надежда на него да на помощь Рибилы.

Подруги дружно закивали.

– Не может быть, чтобы богиня не помогла госпоже Мамее, – не очень уверенно пробормотала Приста Фабия.

– Теперь опять будут говорить, что наш храм проклят, – прошептала Прокла Комения.

– Чушь! – фыркнула Патрия Месса. – Вот увидите, госпожа Маммея обязательно поправится к новолунию.

Ночью проверять Нику явилась не верховная жрица, а её "младшая сестра".

– Почему так тихо поёшь? – строго спросила она, едва войдя в зал.

– А разве боги плохо слышат, госпожа Дора? – вскинула брови девушка.

Дразнящий аппетит запах уксуса немного выветрился, и теперь она стояла на своём обычном месте у алтаря.

– Прощение следует вымаливать громко и чётко! – безапелляционно заявила собеседница, выставив вперёд массивный подбородок. – В следующий раз, чтобы я тебя уже у двери слышала!

– Но эти слова предназначены не вам, госпожа Дора, – путешественница обратила полный обожание взгляд на мраморное лицо статуи. – А луноликая Рибила легко расслышит их в моём сердце.

Какое-то время жрица растерянно молчала, явно подыскивая подходящий для подобного случая ответ, но так и не нашла.

– Делай, как я сказала, или до утра отсюда не выйдешь!

– Подчиняюсь, – вздохнула Ника с видом великомученицы. – Но хозяйка ночного светила ещё рассудит нас.

– Не тебе, глупая дикарка, рассуждать о небожителях! – презрительно фыркнула Дора.

Пришлось девушке декламировать вслух до тех пор, пока за стервой не захлопнулась дверь.

Если верховная жрица не отпускала её раньше, служанка святилища, как правило, заканчивала заниматься ерундой около полуночи, когда в круглом окне на фронтоне появлялось созвездие Бегущего коня.

Однако, на следующий день она узнала, что совершила тягчайший проступок, отправившись спать без разрешения Доры.

Дав жрице покуражиться, служанка святилища пренебрежительно пожала плечами.

– Госпожа Маммея велела слушать вас во всём, что касается кухни. О храме разговора не было.

– Дерзишь, мерзавка?! – ощерилась собеседница. – Ну подожди, попомнишь ты меня...

– Да уж не забуду, госпожа Дора, – пообещала Ника. – И сенатору Юлису о вас расскажу и регистору Трениума. Весь Радл о вас узнает... только самое хорошее.

Явно не ожидавшая ничего подобного женщина слегка смутилась, а служанка святилища продолжила деловито чистить луковицу.

На вечернюю церемонию Маммею отвели под руки.

Едва жрицы с помощницами скрылись в храме, дверь птичника приоткрылась, и выглянувшая Риата отчаянно замахала рукой, привлекая внимание хозяйки. Убедившись, что её заметили, рабыня почти бегом бросилась к девушке, и уведя за угол дома, тороплив зашептала:

– Ой, госпожа, что я вам скажу...

– Говори, – не на шутку забеспокоилась та.

– Утром, когда мы горшки ночные собирали, Врана велела мне к госпоже Маммее зайти. Ну я пришла, а та и говорит: "Возьми у госпожи Клио мешок и ночью тайком отнеси в храм своей хозяйке", – то есть вам, госпожа. И не сметь смотреть, что там лежит, если хочу жить.

– Ну ты, конечно, глянула краем глаза? – усмехнулась успевшая изучить свою невольницу хозяйка.

– Что вы, госпожа! – приняла обиженный вид Риата. – Он запечатанный и тяжёлый. А ещё госпожа Маммея сказала, что там письмо.

Девушка хмыкнула.

– Что мне делать, госпожа? – со страхом спросила рабыня.

– Что приказали, – подумав, сказала Ника. – Только захвати ещё те вещи, что я тебе спрятать велела.

– Слушаюсь, госпожа, – понимающе кивнула собеседница.

– Но будь очень осторожна, – стараясь, чтобы голос звучал как можно убедительнее, предупредила девушка. – Сама знаешь, какие у нас с Дорой отношения. Если она тебя со всем этим поймает, меня точно на каторгу упекут, а тебя... Продадут в лучшем случае.

– Я постараюсь, госпожа, – заверила явно впечатлённая невольница.

После службы верховная жрица уже не смогла идти и буквально висела на плечах "сестёр", которые и отвели её на квартиру.

"Играет не хуже Гу Менсина или Анния Мара, – усмехнулась про себя Ника. – Не знала бы, что притворяется, могла бы и поверить".

Оставив соседок по комнате обсуждать здоровье Маммеи, служанка святилища отправилась на ночную вахту.

Примерно через час скрипнула дверь храма. Вскочив с лавки, девушка в полный голос начала декламировать гимн богине Луны.

– Это я, госпожа, – из темноты остро пахнуло хлевом и появилась Риата с большим свёртком.

– Иди к свету,– распорядилась хозяйка и поморщилась. – Ты что, с овцой обнималась?

– Ой, да что вы такое говорите, госпожа?! – скривила страдальческую гримасу рабыня. – Я же не знала, что Врана скотину привяжет как раз там, где я ваши вещички прикопала. А та хоть и пойдёт в жертву Рибиле, всё же животина глупая. Вот и навалила кучу.

– Ну, ладно, – усмехнулась Ника. – Здесь и без того уксусом воняет.

Отложив в сторону "помеченный" овцой кусок кожи и рукавицы, девушка первым делом взялась за мешок. Судя по форме и весу, внутри, скорее всего, лежал "священный камень", а горловину, действительно, перевязывала верёвка с восковой печатью неясного рисунка.

Путешественнице не хотелось делать свидетельницей столь вольного обращения с реликвией и статуей небожительницы искренне верящую в богов Риату, поэтому она отправила невольницу сторожить входную дверь.

– Увидишь, кто идёт в храм, предупредишь меня. Только тихо.

– Да, госпожа, – с готовностью кивнула рабыня.

Только когда она ушла, хозяйка рискнула заглянуть в мешок. Так и есть. Камень, а вместе с ним мятый кусочек папируса.

Поднеся записку к светильнику, девушка прочитала инструкцию, где ей без обиняков приказывали заменить в нише камень. Тот, что находится там сейчас, надлежало спрятать в мешок, а утром принести в "мастерскую".

Сняв фонарь со стойки, Ника осторожно приподняла край драпировки постамента и сразу же увидела неряшливые жирные пятна возле ниши, которых вчера ещё не было. Маммея вставила обмазанный вонючей дрянью камень очень аккуратно. Значит, кто-то попытался его извлечь, но перепачкав руки сообразил, что что-то не так, и вернул на место.

Хмыкнув, девушка достала закреплённый на лодыжке нож и отрезала полосу от верхней части мешка. Затем, надев рукавицы, осторожно освободила нишу, тщательно протёрла её изнутри и только после этого вставила настоящий "священный камень", с удовлетворением убедившись, что внешний вид пьедестала статуи Рибилы совсем не изменился.

Аккуратно завернув рукавицы и всё ещё вонючую каменюку в кожу, Ника спрятала их в мешок и только после этого позвала Риату.

– Здесь я, госпожа, – секунду помедлив, откликнулась невольница.

– Возьми это и хорошенько спрячь, – стала отдавать распоряжения хозяйка. – Завтра утром, пока все будут на церемонии, принесёшь в "мастерскую" Клио. Я буду там тебя ждать.

– Да, госпожа, – кивнула рабыня.

Выпроводив её, Ника, немного походив по залу, переводя дух, забралась на лавку и попыталась задремать. Но очень скоро новый хлопок двери заставил её вскочить и начать декламировать стихи.

Однако разглядев вошедшую жрицу, она невольно запнулась на полуслове, машинально пробормотав:

– А где госпожа Дора?

– Спит, – ответила Клио. – Сегодня все очень устали и чуть не забыли про тебя. Хорошо, старшая сестра вспомнила.

"Не ты ли помогла ей так рано уснуть? – с иронией подумала путешественница, глядя на осунувшееся лицо собеседницы. – Небось каким-нибудь успокоительным чайком угостила?".

Но тут же отведя глаза, спросила:

– Как здоровье госпожи Мамеи?

– Ей лучше, – лаконично высказалась " сестра хранительница знаний".

Ника ждала, что та проверит нишу или хотя бы спросит о том, как прошла замена? Однако, жрица вела себя так, словно её это совершенно не интересовало.

Утром девушка смогла лично удостовериться в правоте слов Клио, глядя, как верховная жрица самостоятельно, без посторонней помощи сначала спустилась из квартиры, потом поднялась по короткой лестнице к заднему входу в храм. Несмотря на бледность, в движениях женщины уже не чувствовалось вчерашней болезненной скованности, а по губам то и дело скользила слабая улыбка. Уверенность, с какой она держалась, слегка взбодрила пребывавших в полном унынии помощниц жриц.

Едва служительницы богини Луны скрылись в святилище, его служанка заторопилась в "лабораторию" Клио.

Чуть позже прибежала Риата со знакомым мешком. Положив его в угол за очагом, хозяйка отправила невольницу на птичник, приказав покидать его сегодня как можно реже.

– Ой, да не беспокойтесь вы обо мне, добрая госпожа! – смахнув слёзы тыльной стороной ладони, попыталась улыбнуться рабыня. – Лишь бы вам небожители помогли благополучно пережить эту ночь. Я все дни молила благодетельную Нону, чтобы помилование поскорее пришло.

– Было бы неплохо, – со вздохом согласилась девушка, выжимая мочалку. – Только вряд ли это случится сегодня.

– Да кто же это из бессмертных так жестоко с вами обошёлся, госпожа! – окончательно расплакалась Риата, кривясь в жалобной гримасе. – Кто префекта послал в ту треклятую крепость?! Как мне жалко вас, добрая госпожа!

Несмотря на то, что Ника прекрасно знала о недостатках и даже пороках своей рабыни, её не могло не тронуть столь искреннее проявление чувств. Глаза у девушки защипало. Губы задрожали. Пожав плечами, она попыталась улыбнуться.

– Не знаю, Риата. Какие бы испытания не приготовили боги, мы их обязательно выдержим. С тобой это гораздо проще.

Всхлипнув, невольница упала на колени и попыталась поцеловать руку хозяйки.

– Не нужно, – досадливо поморщилась та. – Иди. Нехорошо, если тебя тут застанут.

Кивнув, рабыня торопливо вышла, а девушка, вытерев слёзы и со вкусом высморкавшись, вновь взялась за тряпку.

Едва появившись в дверях, Клио вопросительно вскинула брови. Ника без слов кивнула на очаг. Глаза жрицы расширились. Возможно, она подумала, что безмолвная собеседница просто сожгла мешок со всем его содержимым. Но сейчас же, видимо, заметив перевёрнутую корзину, понимающе улыбнулась.

Воспрянувшая духом стряпуха с удовольствием рассказала своей помощнице, как чудесно госпожа Маммея провела утреннюю церемонию, в конце выразив уверенность, что посвящённый новолунию ритуал тоже пройдёт, как полагается, и жительницы Этригии вновь убедятся в благосклонном отношении к ним богини Луны.

Девчонки за завтраком радостно болтали, обсуждая наряды собравшихся на церемонию женщин и внешность немногих заглянувших в храм мужчин.

Однако, проведённое днём жертвоприношение вновь испортило им настроение. Во-первых, Маммея не сумела аккуратно перерезать горло овце и сильно забрызгалась кровью. Во-вторых, гадальщик, уже не Донат Кенсий Ротс, а другой вновь подтвердил прошлое предсказание об ожидающих храм Рибилы потрясениях.

Несмотря на эти неприятности, жрицы, продолжавшие держаться с напускной бодростью, после полудня отправили всех помощниц, кроме Аполии Тармы, украшать зал перед вечерней церемонией. Супруг какой-то богатой горожанки прислал две корзины сосновых веток, источавших крепкий смолистый аромат. Вот их-то девушки и развешивали вперемешку с сушёной травой и цветами.

Ближе к вечеру из-за ограды стал доноситься шум с каждым часом увеличивавшейся толпы. Когда помощницы жриц побежали в спальню переодеваться, Прокла Комения задержалась на кухне и с выпученными от страха глазами сообщила Нике, что кроме большого числа мужчин и женщин, на площади выстроился целый отряд, вооружённых копьями и щитами стражников.

– Неужто они хотят схватить тебя и госпожу Маммею, если Луна и сегодня не очистится?

– Нет, – поспешила успокоить её путешественница. – Слишком много для нас двоих. Просто магистраты боятся беспорядков, вот и приготовились на всякий случай.

Собеседница смешно наморщила брови, видимо, тщательно обдумывая её слова, потом согласно кивнув, убежала в комнату.

Служанке святилища парадного платья не полагалось, поэтому она просто сняла заляпанный фартук и поправила накидку.

Она подумала, что по сравнению с прошлым разом, количество зрительниц, явившихся лицезреть чудо, увеличилось по меньшей мере вдвое. Хотя казалось невозможным, что зал смог вместить столько людей. Женщины теснились, как пассажиры в общественном транспорте в час пик.

Двери главного и заднего входа распахнули настежь. По храму гулял сквозняк, оказавшийся не в силах освежить спёртый воздух.

На тяжёлых бронзовых стойках горели все светильники. Кроме них на задней стене, по сторонам статуи Рибилы пылали два факела. Из-за их колеблющегося красновато-жёлтого света скульптура казалась больше и словно нависала над притихшей толпой.

Подхватив затянутый верховной жрицей мотив, Ника исподтишка наблюдала за Дорой. Внешне та казалась уверенной и абсолютно спокойной, как и её "старшая сестра". А вот Клио явно нервничала, часто оборачиваясь и переглядываясь со своей ученицей.

Повторяя надоевшие слова, путешественница буквально кожей ощущала стремительно нарастающее напряжение. Даже жрицы, как будто пели быстрее, словно торопились, как можно скорее перейти к главному действу.

И вот Маммея торжественно, хотя и не без усилий, извлекла камень из ниши. Но вместо того, чтобы сразу уложить на алтарь, она подняла его над головой, как фокусник, демонстрирующий пустую шляпу перед тем, как извлечь из неё кролика.

Вновь раздалось пение, вспыхнули под решёткой щедро политые смолой щепки. Толпа подалась вперёд, нависая над выстроившимися помощницами, некоторые из которых испуганно втягивали головы в плечи.

– Есть! – прорезал зал ликующий крик. – Кровь! Кровь!

Со своего места Ника хорошо разглядела, как на серой поверхности стали проступать красные пятна. Разумеется, каждая из собравшихся на церемонию женщин непременно желала лицезреть это собственными глазами. Помощницы жриц попробовали упираться, но их просто передвинули почти вплотную к алтарю. Девчонки испуганно завизжали, а служанка святилища без слов двинула локтем какую-то растрёпанную горожанку, пытавшуюся пробраться поближе к святыне по стеночке, но напоровшейся на непреодолимое препятствие.

Пришлось срочно вмешаться Маммее.

– Остановитесь, дочери Этригии, не гневите богиню!!!

В ответ раздались истерические выкрики.

– Камень! Покажите нам камень! Здесь не видно!

Только сейчас Ника обратила внимание на свёрнутую тряпку, заткнутую за пояс верховной жрицы. Там оказались две толстые рукавицы.

"Не забыла, как в прошлый раз обожглась", – усмехнулась про себя девушка, наблюдая, как женщина осторожно берёт горячую реликвию и с усилием вновь поднимает над головой.

– Хвала Рибиле! – широко улыбаясь, возгласила Дора, и к ней тут же присоединились десятки восторженных голосов.

– Хвала луноликой! Она нас простила! Слава богине! Хвала милосердной!

Маммея опустила камень, но не вернула его обратно на алтарь, а положила на почему-то стоявшую возле светильника скамью, бросив рядом рукавицы.

Словно не замечая всеобщего ликования, к ней подошла Клио, и "старшая сестра" без слов отдала ей висевший на поясе кошель. Сделав знак своей помощнице, " сестра хранительница знаний" поспешила к проходу в коридорчик, ведущий к заднему выходу из храма.

Дора что-то спросила, но верховная жрица, досадливо отмахнувшись, опять подняла руки, явно привлекая к себе внимание. Ника разглядела красное пятно от ожога, выделявшееся на белой ладони. Видимо, рукавица оказалась недостаточно толстой, или эта часть камня оказалась горячее остальных.

– Все видели?

– Видели, госпожа Маммея! Видели, слава Рибиле! Услышала нас небожительница!

– Хвала богине Луны! – лицо верховной жрицы блестело от слёз. – Не оставила она женщин Этригии. И никогда не оставляла!!!

Последнюю фразу она проорала во всю глотку так, что даже лицо побагровело. По мере того, как до слушательниц доходил смысл её слов, в зале становилось всё тише.

– Никогда! – уже не так громко, но с прежним накалом отчеканила ораторша.

– А как же прошлое новолуние? – с нескрываемым сомнением спросили из толпы. – Это что, действительно, была задержка?

– Да, что тогда случилось? – дружными голосами поддержали вопрос женщины. – Почему Луна не очистилась?

Другие кричали.

– О чём она там говорит?! Нам не слышно, госпожа Маммея!

– Потому что в прошлое новолуние произошло ужасное, невиданное святотатство!!! – вопль верховной жрицы едва не перешёл в визг. – Накануне ночью какой-то негодяй тайком пробрался в храм и выкрал священный камень!

Зал дружно охнул, а Ника почувствовала себя ужасно неуютно под десятками ошарашенно-изучающих глаз.

– Это она?! – возопила какая-то молодуха, и крыша в храме едва не рухнула от гвалта. – Как вы узнали?! Не может быть! На кол её! Смерть богохульнице!!!

В зал вошли Клио и Патрия Месса, тащившие большую двуручную корзину.

"В сокровищницу ходили, – догадалась путешественница, вспомнив массивную дверь в коридорчике. – Дальше не успели бы, и ключ от неё только у Маммеи. Самое удобное место что-то спрятать от Доры".

– Рибила послала мне вещий сон! – голос верховной жрицы вновь перекрыл всеобщий ор, призывая к тишине.

Едва вопли слегка притихли, она продолжила:

– Луноликая сама поведала мне о страшном преступлении и показала место, где богохульница спрятала реликвию.

Ораторша вновь всецело завладела вниманием аудитории, а Ника отыскала глазами бледную и явно растерянную Дору.

Достав из корзины очередной "священный камень", Маммея продемонстрировала его ошарашенным зрительницам. Тем временем Клио с помощницей выложили на почти погасшие угольки охапку свежих щепок, и пламя вспыхнуло вновь.

– Восславим хозяйку ночного светила! – объявила верховная жрица. – Ту, которая помогает нам, женщинам, исполнять своё предназначение: рожать здоровых мальчиков и красивых девочек, будущих матерей!

И обратившись к статуе Рибилы, громко, с чувством запела гимн тут же подхваченный совершенно обалдевшими, но ужасно вдохновлёнными помощницами. Даже кое-кто из охваченных эйфорией женщин стал подпевать. Многие вытирали слёзы, а самые экзальтированные, упав на колени, в мольбе простирали руки к мраморному изображению богини.

Ника не спускала глаз с Доры, а та в свою очередь, не отрываясь, смотрела на камень, по которому стали неторопливо проступать красные пятна.

"Что, стерва, поплохело? – девушка не смогла отказать себе в удовольствии позлорадствовать. – Думала, вы с Клеаром самые умные? Одним ударом, и тёплое местечко себе освободить и Юлису на каторгу спровадить. А вот тебе гранд батман жете!"

Появление этой крови собравшиеся встретили уже как должное. Кажется, все они окончательно поверили Маммее и не ожидали ничего другого.

– Луна очистилась! – торжественно объявила та. – Никогда Рибила не гневалась на вас, добрые женщины Этригии. Как и раньше будет она помогать вам обрести радость и...

– Кто посмел подменить камень? – довольно-таки не вежливо прервал её чей-то властный голос.

Из толпы, энергично раздвигая стоявших впереди, вышла статная женщина бальзаковского возраста и такой же комплекции. – Кто совершил столь отвратительное святотатство? Неужели снова она?

Толстый палец с ухоженным ногтем обличающе указал на скромно притулившуюся у стенки Нику.

– Луноликая сказала, что преступник на самом деле прячется в нашем святилище, госпожа Фаба, – со вздохом призналась верховная жрица, но тут же к разочарованию знатной дамы добавила. – Но она сама укажет на богохульницу

– Сама? – переспросила озадаченная собеседница. – Но как? Спустится к нам с небес?

– Боюсь, мы ещё недостойны лицезреть саму хозяйку ночного светила, – со вздохом покачала головой Маммея и вытащила из корзины большую серебряную миску, украшенную кроме всего прочего изображениями Луны.

– Много лет назад это блюдо подарила храму госпожа Фулия Сервака Коста. Ласковая и строгая мать, добродетельная супруга, чей муж так много сделал для города в "эпоху горя и слёз".

Судя по тому, как одобрительно загомонили собравшиеся, ту женщину до сих пор добром вспоминают в Этригии.

Пока ведущая "артистка" общалась с публикой, "ассистентки" в лице Клио и Патрии Мессы убрали с алтаря решётку с очередной реликвией, а не сгоревшие угольки сгребли на угол.

Водрузив миску на освободившийся каменный куб, верховная жрица торжественно извлекла всё из той же бездонной корзины глиняный кувшин.

– Здесь вода из колодца у перекрёстка трёх дорог, набранная ночью, в час, когда в ней отражалась полная Луна. Всё это я приготовила по приказу богини.

Наполнив блюдо, Маммея опустила туда ладони, и немного подержав, под недоуменный шум зала подняла их над головой. Следом за ней подобную процедуру проделала Клио, после чего жрицы вопросительно уставились на бледную, как мел, Дору.

– И ты иди! – нетерпеливо выкрикнул кто-то из толпы.

– Подходи, сестра, – улыбнулась одними губами верховная жрица. – Исполни волю луноликой.

Нервно сглотнув, женщина машинально вытерла ладони о платье, и шагнув к алтарю, осторожно опустила в воду кончики пальцев.

– Чего стесняешься? – раздалось из толпы. – Полабий небось глубже суёт.

Собравшиеся отозвались редкими, нервными смешками.

"Так вот как зовут её бойфренда", – усмехнулась Ника, затаив дыхание наблюдая за происходящим.

То ли не расслышав оскорбительных выкриков, то ли просто пропустив их мимо ушей, жрица быстро коснулась руками дна, и резво выдернув, вскинула их над головой. Несколько секунд в храме царила полная тишина

– Ой, – пискнула какая-то помощница жриц. – Пятнышки...

На длинных, ровных пальцах "сестры хранительницы добра" явственно проступили голубоватые отметины.

– Нет! – вскричала охваченная ужасом Дора, глядя на свои руки. – Нет! Это не я!

– Луноликая указала преступницу! – голос Маммеи дрожал от еле сдерживаемой ярости. – Как ты пос...

– Не я, не я, не я! – подвывая, запричитала женщина, изо всех сил стараясь оттереть предательские пятна. – Это не я!

Убедившись, что глубоко въевшуюся краску можно содрать только вместе с кожей, женщина отчаянно закричала, тыча поголубевшим пальцем в с трудом сдерживавшую улыбку Нику.

– Это она богохульница! Она подменила!

– Юлиса! – гаркнула верховная жрица, в который раз привлекая всеобщее внимание. – Подойди!

Вновь стало тихо.

– Опусти руки!

От воды слегка попахивало гнилыми апельсинами, тем не менее девушка безропотно погрузила в неё руки, подержала, досчитав до десяти, и подняла над головой.

Какое-то время зал молчал, потом по нему прокатился громкий вздох разочарования.

– Рибила ясно указала на того, кто совершил святотатство! – со скорбной торжественностью объявила Маммея.

И тут её "младшая сестра", видимо, совершенно обезумев от всего случившегося, бросилась к выходу.

– Держите её!!! – заорала Фаба.

Само-собой служанка святилища не могла не откликнуться на столь благородный призыв. Два длинных, насколько позволило платье, прыжка, левая рука хватает беглянку за плечо, а когда та испуганно оборачивается, пытаясь вырваться, правый кулак от всей широкой русской души до боли в костяшках бьёт по носу и верхней губе. Противный, хлюпающий звук прозвучал в душе попаданки радостным гимном восстановленной справедливости. Дору отбросило к стене, по которой она начала потихоньку сползать на пол.

– Стойте! – верховная жрица бестрепетно заступила дорогу разъярённым женщинам, легко прорвавшим шеренгу совершенно обалдевших помощниц. – Не сметь осквернять храм убийством! Назад, или прокляну именем Рибилы!

Толпа бесновалась, орала, визжала, махала кулаками, но больше не сдвинулась ни на шаг. Маммея не только вернула, но и значительно укрепила свой авторитет.

К Нике подбежала Патрия Месса. Вдвоём они подняли всё ещё пребывавшую в прострации жрицу.

– Преступницу должен судить суд, – назидательно увещевала разбушевавшихся "прихожанок" Маммея. – Освободите дорогу! Небожительница сказала своё слово, теперь дело за властью закона!

Словно только того и ожидая, посетительницы дружно повалили к выходу, то ли торопились как можно скорее передать богохульницу стражникам, то ли спешили рассказать собравшимся на площади людям о только что случившемся чуде её разоблачения.

Верховная жрица подошла к бывшей "сестре".

– Рано ты меня похоронила, Дора!

– Фуф... фы... фофля.., – зашлёпала разбитой губой женщина, но закончить проклятие не сумела, заскулив от боли.

Резко вывернув ей руку, Ника тихо прошептала:

– Заткнись, дура!

– Спасибо, госпожа Юлиса, – чуть улыбнулась Маммея. – Но её слова лишь пыль под лучами вечной славы небожителей!

Узнав от своих жён, сестёр и матерей, что ритуал новолуния прошёл, как полагается, и Этригии больше не грозит гнев богини Луны, явившиеся на площадь мужчины искренне радовались вместе с женщинами. Хотя кое-кто из них выглядел явно разочарованным.

Гордо вскинув голову, верховная жрица торжественно спустилась по храмовой лестнице под приветственные крики горожан. За ней две девушки вели окровавленную Дору.

– Богохульница! – отчаянно завизжала какая-то старуха.

– Мерзавка! – мгновенно подхватила толпа. – Смерть! На кол её! Пусть поплатится за своё святотатство!

Люди почтительно расступались перед царственно вышагивавшей Маммеей, открывая ей дорогу до фонтана, возле которого блестели щиты и доспехи стражников, и стоял хорошо знакомый Нике чиновник.

– Господин Курий! – церемонно обратилась к нему верховная жрица. – Передаю в руки правосудия преступницу, совершившую ужасное святотатство, подменившую священную реликвию храма Рибилы. Больше я не могу сказать, дабы не нарушать тайны обряда, доверенные мне хозяйкой ночного светила.

– Кто её обвиняет? – в своей обычной унылой манере поинтересовался претор.

– Сама богиня Луны, – мрачно объявила собеседница, а в ответ на его недоуменный взгляд подошла к Доре и продемонстрировала пятна на пальцах.

– Сотни добропорядочных горожанок, матерей и жён Этригии могут подтвердить, что это знак, которым Рибила отметила богохульницу!

– Да! – ударил по ушам дружный визгливый рёв. – Всё видели! Мы видели! На форум придём! Так и было! Клянёмся всеми небожителями и владыкой недр!

– Я забираю её, – дав женщинам немного поорать, крикнул претор. – И отведу в тюрьму. А вам, госпожа Маммея, надлежит завтра явиться на форум. Уверен, суд захочет вас выслушать.

– Непременно, господин Курий, – пообещала верховная жрица. – Это мой долг перед городом.

Видимо, стремительность разоблачения, боль в разбитом лице и всеобщая ненависть так подкосили бывшую "хранительницу добра", что та не могла держаться на ногах, и стражники поволокли её прочь, грубо подхватив подмышки.

А её коварная "старшая сестра", наоборот, купалась в лучах славы и всеобщего обожания. И ничего удивительного. Она не только успокоила горожан, но и доказала, что все страхи, будоражившие Этригию целый месяц, оказались беспочвенны. Рибила всегда благоволила к ним, а неудачный ритуал – всего лишь преступление богохульницы.

Сквозь толпу к верховной жрице то и дело протискивались какие-то богато одетые дамы с выражениями почтения, одобрения и пожеланиями всяческих благ.

С иронией наблюдая за всей этой суетой, Ника внезапно почувствовала страшную усталость, как будто кто-то выключил напряжение. Мышцы ослабели, а рот сам собой растянулся в широком зевке.

– Прости, старшая сестра! – неожиданно громко обратилась к той Клио. – Но испокон веков в храме Рибилы служили три жрицы.

Столпившиеся вокруг люди замерли, а "сестра хранительница знаний" с требовательным ожиданием смотрела на начальницу, нервно теребя пояс.

– Так нас трое, сестра, – с мягкой усталостью улыбнулась Маммея. – Госпожа Патрия Месса давно показывает пример ревностного служения владычице ночного светила. Если она согласится отказаться от имени и посвятить себя луноликой Рибиле, мы проведём обряд и назовём её своей сестрой.

Верховная жрица отыскала глазами помощницу. Шагнув вперёд, та, не задумываясь, опустилась на колени. Голос девушки дрожал от сдерживаемого волнения.

– Это величайшая честь, госпожа Маммея! Клянусь всеми небожителями, положить жизнь служению великой богини!

"Теперь понятно, что потребовала Клио за свою помощь, – с лёгкой грустью подумала Ника. – Не только оставить любовницу при храме, но и повысить её статус. Но, кажется, не очень-то она верит "старшей сестре", если напомнила ей об этом при всех".

Наблюдая столь трогательную картину, многие женщины, расчувствовавшись, захлюпали носами.

Поднявшись по ступеням к храму, Маммея, перед тем как скрыться внутри, обратилась к изрядно поредевшей толпе с прочувственной речью, смысл которой сводился примерно к тому, что необходимо чтить Рибилу, её святилище, её жриц, и тогда непременно будет всем счастье.

Девчонки в спальне ещё долго обсуждали подробности во всех смыслах уникальной церемонии, горячо поздравляли скромно помалкивавшую Патрию Мессу и искренне радовались избавлению от вредной Доры. Пытались втянуть в разговор и Юлису, но та сначала делала вид, что спит, а потом и в самом деле заснула.

Каким бы знаменательным и необыкновенным не казалось ночное происшествие, оно ни коим образом не отменяло священных обязанностей служительниц Рибилы. Так что им вновь пришлось вставать ни свет ни заря и тащиться на утреннюю службу.

Мысленно возблагодарив Маммею за то, что та лишила её такого удовольствия, Ника ушла убираться в "мастерскую" Клио, где продремала ещё с полчасика.

Возможно поэтому, она чувствовала себя значительно бодрее Аполии Тармы, которая буквально засыпала на ходу. Пожалев стряпуху и нагло воспользовавшись временным отсутствием в святилище новой "сестры хранительницы добра", девушка отправила стряпуху спать, а сама взялась мыть миски.

Она почти закончила, когда в ворота громко и требовательно постучали. Узнав голос, Ника выскочила из кухни и заглянула за угол.

На сей раз Гвоздь и не подумал заставлять гостя ждать. С удивлением оглядев пустой двор, претор решительно направился к лестнице, ведущей в квартиру верховной жрицы. Но та уже вышла к нему навстречу.

– Доброе утро, госпожа Маммея, – гораздо почтительнее, чем раньше поприветствовал её чиновник. – Да пребудет с вами милость Рибилы.

– Благодарю, господин Курий, – озадаченно кивнула собеседница. – Что случилось? Неужели я опоздала на суд?

– Нет, нет, госпожа Маммея, – поспешил успокоить её гость. – Преступников ещё не привели на форум. У меня к вам другое дело.

– Какое? – нахмурилась женщина.

– У меня распоряжение городского совета об освобождении госпожи Ники Юлисы Террины по приказу префекта.

– Помилование? – усмехнулась верховная жрица.

– Да, госпожа Маммея, – претор достал из сумки свиток. – Право слово, не стоит заставлять госпожу Юлису ждать. Тем более, за ней уже пришли.

– Поднимайтесь, господин Курий, – подумав, пригласила верховная жрица. – Прямо сейчас всё и оформим.

Закрыв глаза, Ника в изнеможении прижалась спиной к холодной каменной стене. По щекам внезапно, будто кто-то открыл кран, потоком хлынули слёзы, губы скривила жалкая гримаса, лишь отдалённо напоминавшая улыбку.

"Неужели я наконец-то уберусь отсюда? – колоколом билось в голове девушки. – Ну, дорогие родственники, не знаю, как там дальше будет, но я от всей души благодарна за то, что вы помогли мне выбраться из этого города, где меня столько раз пытались убить. Спасибо сенатору и регистору".

– Эй, Юлиса, ты чего здесь? – оборвал её мысли встревоженный голос стряпухи. – Что с тобой?

– Помилование! – выдохнула Ника. – Представляешь, Тарма, меня помиловали!

– Откуда знаешь? – недоверчиво сощурилась собеседница.

– Курий пришёл, – вытирая слёзы, ответила путешественница. – Он сейчас у Маммеи.

Видимо, местная бюрократия всё ещё находилась в зачаточном состоянии, потому что верховная жрица с претором появилась буквально минут через десять и объявила, что служанка святилища богини Луны свободна. После чего чиновник вручил ей свиток, удостоверяющий освобождение по распоряжению префекта провинции Ильделия, осуждённой судом Этригии, Ники Юлисы Террины.

Слегка ошалев, девушка поблагодарила господина Курия за хорошую новость, Маммею за терпение, стряпуху и набежавших девчонок за доброе отношение к себе.

Прокла Комения плакала, Патрия Месса громко шмыгала носом. Видимо, кто-то успел предупредил Риату, и та с мокрым от слёз лицом уже скромно стояла в сторонке, прижимая к груди узелок с вещичками.

Подавшись вперёд, непривычно улыбчивый претор тихо сказал, кивнув на ворота:

– Вас ждут, госпожа Юлиса.

Пока рабыня бегала в спальню за хозяйской корзиной, госпожа в последний раз обнялась с Коменией и Таромй, поклонилась жрицам и остальным помощницам.

Видимо, господин Курий куда-то сильно спешил, потому что проскользнул в калитку первым. Шагнув вслед за ним, Ника огляделась. Справа от ворот она увидела лёгкие носилки, завешанные тонкой, полупрозрачной тканью, и четырёх скучающих рабов. Рядом широко, словно рекламируя зубную пасту, улыбался Анк Минуц Декум.

Справа стоял небольшой, запряжённый осликом двухколёсный фургон, чем-то похожий на тот, в котором путешественница проделала путь от Канакерна почти до Этригии, а возле него переминался с ноги на ногу Олкад Ротан Велус.

– Госпожа Юлиса! – громогласно объявил посланец дяди. – Прошу проследовать со мной в гостиницу "Спящая львица", где вы сможете отдохнуть. А завтра...

– Госпожа Юлиса! – подскочил писец. – Садитесь в повозку. Нам надо как можно быстрее покинуть город!

– Вот ещё! – возмущённо фыркнул столичный гость. – Что за глупости!

– Подождите, господин Минуц, – мягко остановила его девушка. – К сожалению, очень может быть, что господин Ротан прав, и задерживаться здесь не стоит.

Писец надулся от гордости.

– Не беспокойтесь, госпожа Юлиса, – усмехнулся посланец Итура Септиса Даума. – Я смогу вас защитить.

– В Радле, наверняка, – нахмурилась Ника. – Здесь, в чужом городе – вряд ли. Поэтому отпустите своих людей...

Она кивнула на носильщиков и продолжила не терпящим возражения тоном:

– Сейчас заедем в "Спящую львицу", вы соберёте вещи, и мы вместе покинем Этригию.

Собеседник поморщился, как от зубной боли.

– В противном случае, вы рискуете не довезти меня до своего покровителя! – решительно заявила девушка.

– Нам нельзя задерживаться, госпожа Юлиса! – раздражённо вскричал Олкад. – Когда "неистовые" узнают о помиловании, то захотят отомстить...

– Господина Минуца прислал мой единственный дядя, господин Ротан! – оборвала его Ника. – Мы поедем все вместе!

– Тогда давайте хотя бы до гостиницы доберёмся на носилках, госпожа Юлиса? – предложил явно растерявшийся коскид регистора Трениума. – За них всё равно уже заплачено.

– Хорошо, – согласилась та. – А вы, господин Ротан, следуйте за нами. И не забудьте взять мою рабыню с вещами.

– Не забуду, – буркнул молодой человек, зло зыркнув на столичного гостя.

Удобно устроившись на низенькой мягкой скамеечке, девушка оглядела своего нового спутника в грядущем путешествии до столицы Империи.

– Я очень рад, госпожа Юлиса, что справедливость восторжествовала, и вы вновь обрели свободу. Как могли эти глупые этригийцы запереть вас хотя бы и в храме?

– Таков закон, господин Минуц, – пожала плечами Ника, гадая, собеседник на самом деле так глуп или только притворяется?

– Пусть случайно, но я на самом деле оказалась там, где не должна была быть. По преступлению и наказание.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg