«Кофе от баронессы Кюцберг»

Кофе от баронессы Кюцберг (fb2) - Кофе от баронессы Кюцберг (Горькое молоко - 2) 1443K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Николаевич Козлов

Горькое молоко—2 Кофе от баронессы Кюцберг Владимир Козлов

Захар Минин

…Захар Минин из рода Беды. Он был чуть старше Ивана. Вкус тюремной пайки испробовал раньше Ивана Беды. Он был не плохим трубачом и находился на иждивении у матери инвалидки. Захар рос неуправляемым ребёнком и если бы не музыка совсем бы от рук отбился. Вот его исполком и устроил воспитанником в музыкальный военный полк в город Дзержинск. После семилетки он поступил в музыкальное училище в этом же городе. На последнем курсе не вытерпев острой нехватки денег, решил материальное положение поправить с помощью цветного металла. Однажды с территории трамвайного депо, он вывез целую машину совершенно новых медных троллей. Итог – пять лет тюрьмы. На зоне примкнул к отрицательному контингенту, который почитал воровские законы. При серьёзном внутреннем конфликте на зоне отличился мудростью и логическим ходом мысли. Зеки в зоне вскоре Захара признала своим единым лидером и не ошиблась. Он не дал разразиться большой поножовщине, чем возможно спас много жизней и не дал преувеличить некоторым зекам свои срока. Но свой не обузданный норов не мог укротить. При очередном обыске, надзиратель со стенки над кроватью сорвал нарисованный портрет мамы, написанный местным умельцем и начал его топтать сапогами. Захар не смог сдержаться и схватив рядом стоящий стул обрушил его на голову надзирателя. Надзирателя отправили в больницу, а Захара на особый режим на четыре года. Его в родном городе помнили, но давно не видели и поэтому он считался кроме своей родни потерянным человеком. Роман Беда и его дочь Клавдия, постоянно возили ему продукты и ездили к нему на свидание. А когда и Ивана посадили, то им пришлось вдвойне тяжелей. География колоний разная вот и пришлось деду Роману со своей дочкой Клавдией невольно записать себя туристами поневоле. Но самый большой вклад во благо Захара внесла конечно Клава, да и не только для него, а и для родного брата Ивана, а потом для своего сына Сергея. А ещё у неё рос один сын Вовка по фамилии Колчин.

Освободился Захар с воровским титулом. Этот титул неминуемо подвергал его под негласный надзор милиции. Когда посадили Луку и Сергея Беду, а Юра Лоб крикливо выступил по криминалу, Захару пришлось покинуть город. Он уехал в тихий и прекрасный город Липецк. Поселился Захар у своего кореша по зоне не далеко от Липецка в селе Сёлки на реке Воронеж. В основном он в этом селе появлялся, когда ему негде было переночевать. Работать он официально устроился музыкантом в ресторан и вскоре в незнакомом городе оброс нужными связями. Закон старался не нарушать и на глаза милиции не лез. Играл на трубе восхитительно, но Иона Джонса из себя не строил, до тех пор, пока он не встретил ЕЁ. С которой, по воровским понятиям он не мог сочетаться браком.

…Это была красавица в лётной форме с двумя звёздочками на погонах. Она сидела с невзрачной подругой и бокалами поглощала вино. Захару лётчица очень понравилась и он, положив трубу, на стул пошёл пригласить её на танец:

– Вы меня, – пьяно пальцем ткнула она себя в грудь, и засмеялась. Но танцевать пошла.

– Нельзя вам пить. Вы в форме, а если патруль, что делать будете? – предостерёг он её.

– Женщина и армия вещи несовместимые! Я мирное существо, летать мне запрещено, но любить они мне не запретят! – пьяно заявила она.

…В эту ночь, она его пригласила к себе в малогабаритную служебную квартиру.

…Её звали Нина, фамилия Зарецкая. С недавних пор она была офицер запаса. Она жила и работала в авиацентре, и носила военную форму. На её форму Захар и клюнул. Думал, спрячется за такую женщину и милиция за её красотой и лётной формой другой раз его не заметит. Но он не знал тогда, что эта красавица с недавних пор по решению специальной медицинской комиссии была отчислена из авиацентра по состоянию здоровья. Психиатр нашёл у неё значительное отклонение, и этим было всё сказано. У неё начались тяготы и невзгоды, которые она старалась утопить в увеселительных заведениях.

Об этом она ему утром откровенно со слезами на глазах всё рассказала.

«Мне нужно отвлечься и развеяться. Чтобы всё забыть и начать жизнь с чистого лица», – говорила она.

Вот тогда они и приняли совместное решение уехать из Липецка на берега Волги.

Так Нина Зарецкая появилась в Бедовом дворике города на Волге.

Она была видной женщиной и когда шла по двору, все поголовно и мужики и женщины и даже старухи начинали делать упражнение для шеи. О ней практически ничего было не известно. Но вездесущие старушки уверяли весь двор, что новую кралю Захар привёз из заточения, где она отбывала срок, который получила за, то, что снималась за большие деньги нагишом у развратных фотографов. Это конечно были выдумки. Но, ни Захар, ни Нина никому не собирались доказывать кто на самом деле эта красавица с толстой заплетённой косой. Надо сказать, что эта коса не делала из неё школьницу десятиклассницу. Эта коса придавала ей большую очаровательность и пикантность.

Мать же Захара, сестра Романа Беды, склонна была верить бабкам. Определённости в их дальнейшей жизни она не видела и к Нине относилась порой с негодованием. А на Захара постоянно ворчала:

– Греховодник, на что ты её содержать будешь? Ей ведь не плюшку старушечью на плечи надо одевать, а доху из норки. Где деньги будешь брать бездельник?

– Всё у нас скоро будет, – успокаивал он мать, – и свадьба и доха и внуки у тебя будут. Только не распространяйся на эту тему. Мы уже заявление подали в Загс. И очень тебя прошу, не обижай её? Она мне очень дорога!

…Он боготворил эту красивую женщину и ради неё готов был преступить воровской закон, но пока колебался. Знал, что за это могут покарать и, не зная, как правильно поступить, решил исповедовать свою душу перед Гришей Часовщиком, – вором в законе с их двора, но нарвался не только на бездушный ответ, но и обвал острых словечек, от которых кожа на теле инеем покрывается.

После этого Захар потерялся и пошёл в разнос. Его арестовали за ограбление Центрального универмага, где он поживился во многих отделах, включая и ювелирный. Но так считали только правоохранительные органы, хотя улик против него никаких не было.

…Нина Зарецкая у властной и больной мамы после ареста Захара долго задерживаться не думала. Возвращаться в Липецк ей было бессмысленно, так – как служебную комнату она сдала авиацентру. Домой к родителям в село Боринское ехать она не хотела. Это значит заточить себя добровольно на ферму к коровам.

…Она съехала от несостоявшейся свекрови в частный сектор и устроилась делопроизводителем в больничный комплекс. Нина к этому времени была в положении и кроме Захара об этом никто не знал. Больше об этой женщине неописуемой красоты долго никто не вспомнит. А Захар на шесть лет уедет в лесной край, лес валить. …После длительной командировки он вернулся в Бедовый дворик, своего родного города. С его возвращением двор оживился. В день его появления в городе все голубятники двора выпустили в небо своих голубей.

Он же в честь своего освобождения в своем сарае организовал радушный приём для голубятников.

На второй день свободы к нему пришёл участковый Власов и посоветовал Минину долго не прохлаждаться, а устраиваться скорее на работу. Но Захар первым делом попытался разузнать, куда подевалась его любимая женщина. Поиски были тщетны. Тогда он пошёл к гадалке. Та ему несколько раз раскладывала карты и говорила, что его женщина из города никуда не выезжала, и возможно вышла замуж и сменила фамилию. Надежда найти Нину Зарецкую у него теплилась. И он ждал случайной встречи с ней. А между своей мечтой и процессом трудоустройства он возвёл на своём сарае огромную голубятню. Голубей он завёл, а вот с работой осложнения были. Никто не хотел у себя на производстве иметь в штате рецидивиста. Был ещё выход – устроиться музыкантом в ресторан, но это был уже не его ранг. На зоне он заработал приличные авторитетные балы. И лабух в ресторане это был не его менталитет. И он потянулся к деловому контингенту людей, с которыми отбывал наказание и с которыми он мог иметь лёгкие деньги.

В роду Беды прибыло

А Сергей Беда после освобождения начал жить по своим жизненным выкройкам.

Он хотел быть свободным, – он им стал!

Он хотел быть журналистом, – он им стал!

…Жизнь без сюрпризов, это не жизнь, а сплошная рутина, – это Сергей понял, когда около дома увидал машину с пожитками и знакомый силуэт человека от встречи, с которым он был не в восторге. Кум с зоны Моисеев, после расформирования колонии, стал неожиданно вновь соседом Сергея Беды. Моня в родные пенаты привёз свою семью на постоянное место жительства

…После освобождения Сергей шёл последовательно твёрдой поступью к счастливой жизни, которую сам себе кроил и никуда не сворачивал. Он был уверен, что только семейная жизнь его может отвлечь от необдуманных поступков. Но вначале он решил получить диплом о высшем образовании, а уж потом обзаводиться семьёй. Житьё в Осинках ему пришлось перенести. Жизненная ситуация заставила его от деда переехать в город. После смерти отчима Германа Колчина, он не мог оставить мать одну с маленьким братом Вовкой, который путём и ходить ещё не мог. Им помогала вся родня, и Беда, и Черновы, и Колчины, – словом все, близкие люди. Особенно своевременна и важная помощь исходила от Захара и Августа Чернова. Август жил на два дома, то у деда Романа, то у тётки Клавы. Август приходился Сергею двоюродным братом и был старше Беды на несколько лет. Он был сыном Анастасии, родной сестры Ивана и Клавдии Беды. Анастасия жила во Владимире. Сын Август рос сообразительным парнем и бойким. Отец его воспитанием совсем не занимался, он постоянно вербовался на Север. Там заработает, – на материке деньги спустит и опять идёт в оргнабор подбирать подходящую работу за полярным кругом. А его родной сын Август в это время начал примерять на себя казённую робу, разъезжая по зонам. Начал он с колонии несовершеннолетних, затем сел на пять лет, где срок отбывал в Вязниках. После освобождения устроил показательные выступления в одном из ресторанов Владимира, с крушением стульев и переворачиванием столов. Чтобы уберечь его от суда, мать спрятала сына в Горьковской области у родной сестры.

Август был крученым и жёстким человеком, за словом в карман не лез. Но главным достоинством это была его внешность, которой он умело манипулировал. Он мог быть похожим на артиста, на учёного, на ботаника, на делового человека и на криминального авторитета, которым он и являлся.

Его внешность внушала доверие любому кадровику, а язык как вспомогательный орган подтверждал, что этот кандидат на вакантную должность может справиться с любой работой. Невзирая на судимости, ему доверили хлебную должность. Он стал экспедитором на автозаводе. Этой должностью он дорожил и с мужиками у сараев старался не пить, хотя на картах там засиживался и не редко. На деньги Августа семья Клавдии Романовны жила пока Сергей не окончил университет. Когда после очередной ходки освободился Захар, Август его подтянул к себе. Два родственных человека делали деньги на запасных деталях на автомобили ГАЗ, где работал Август

Детство Колчака

Вовка Колчак, родной брат Сергея Беды был редкостный экземпляр не только среди родственников, но и среди всего двора. Вовка, был непоседа и враг всех старорежимных «Нафталинов», так он называл кислых соседей, которые постоянно строчили на него заявления в школу и милицию. Разлетелось стекло, – дело Колчина. Висит на двери квартиры презерватив, – проказа Колчина. Съели бочку солёных огурцов в погребе чужого сарая, – тоже Колчин. Вовка стойко переносил все эти нелепые обвинения.

Своего младшего брата Вовку Сергей привёл в зал борьбы, когда тому исполнилось десять лет. Для Вовки Колчака старший брат был всем и отцом и братом. В его глазах он считался самым сильным, самым умным и просто образцом настоящего мужчины. Вовка всё слизывал с него и повадки и манеры. Сергею это нравилось. Он во всём этом находил большую схожесть с братцем, за что он любил Вовку до безумия. А ещё Сергей узнал, что их подвал младший брат возродил для таких же целей зимой, что и он в своей юности. Этот немаловажный факт, почему то грел ему кровь.

Однажды брат Сергей ему в шутку сказал:

– Тактику и хладнокровие ты через спорт вроде привил в полной мере. Ещё бы тебе избавиться от балагурного характера, тогда точно в обозримом будущем Колчину Владимиру на территории школы воздвигнут памятник в бронзе!.

– Не хочу свой памятник иметь под открытым небом, – возразил Вовка, – вороны бронзу обгадят в два счёта. Они любят, что блестит. Да и Нафталины, будут приходить в ненастные и пасмурные дни, чтобы полаять на меня, а заодно и поплевать. А вот если мой памятник водрузят на луне, я буду не против такого пристанища. Там ворон нет, и Нафталины кашлять рядом от недовольства не будут.

– Ну, ты Вовка и загнул, – засмеялся Сергей – пока только вымпел наши космонавты смогли доставить на луну. Ты лучше берись за ум, а не то выгонят из школы, неучем вырастишь, – и в шутку добавил:

– Будешь взрослым, а денег нет. У меня попросишь, я тебе не дам. Скажу, учиться нужно лучше было, и вести себя в школе примерно, а не белые резиновые шарики привязывать к дверям соседей.

– А я журналистом не хочу быть, – ответил ему Вовка, – я хорошо помню, как ты ночами зубрил свои конспекты. Мне такие ночи не грозят, я с первого раза всё запоминаю. Поэтому учусь я лучше, чем ты когда – то. Журналистика – это не моя стихия. Писать про надои молока и уборку урожая скучно. Так что не кичись своей высокой зарплатой. А если война начнётся, я буду амбары с хлебом охранять. Ты у меня попросишь муки или хлеба, я тебе тоже не дам. Скажу, пускай тебя министерство печати кормит.

…Беда не мог обижаться на своего брата. Его острый язык ему даже импонировал и напоминал не только самого себя в молодости, но и нынешнего Августа.

От Августа Вовка не отставал в словесных дуэлях, но всё – же больше перенимал от своего родного брата. Он наматывал на ус каждую фразу брошенную братом журналистом. Во всём старался ему подражать и перед своими друзьями копировал Сергея.

У Колчака были неразлучные друзья Санька Марека, Вовка Джага, Вовка Корчага, а так же Витька Педро, мечтавший с малых лет написать книгу своих анекдотов. Особенно от этой компании доставалось семье Моисеевых, у которых папа был раньше важным милиционером, но превратился в обычного комнатного алкоголика. Он ни Вовке проходу не давал, ни его друзьям, за, что ему энергичные мальчики платили той – же монетой. На выдумки мелких безобразий у них мозг работал, с большой фантазией.

…Вовку Колчина мать с первого класса каждое лето отправляла в лагерь на станцию «Площадка», который находился в лесу в живописном месте, где с вековыми соснами и елями соседствовали большое озеро, кишащее ужами, и река Ватома с холодной и проточной, как в горной речке водой. Ездил он туда не один, а с дюжиной своих родственников и ребят с их двора. Когда он учился в пятом классе, то в этот лагерь приезжал уже старожилом, так как знал к этому времени хорошо все тропы в лесу, которые вели к ягодным и грибным местам. Раздолья и развлечений в лагере было предостаточно. Вся проходившая смена – это ежедневный праздник. Больше всего его привлекали, новые знакомства и частые спортивные состязания по различным видам спорта, где он завоёвывал грамоты и призы. Со своим другом Сашкой Марекой, с которым он жил в одном подъезде, он ни когда не расставался. В школу вместе, на тренировку вместе. В лагерь тоже вместе.

…Они регулярно убегали самовольно из лагеря в лес или на речку, что категорически делать запрещалось. Их подозревали вожатые, но уличить не могли, всегда находились правдивые отговорки. Но такие самовольные вылазки привили Вовке любовь к природе и познанию всех лесных троп тянувшихся далеко от территории лагеря. Одно ему не нравилось в этот год, то, что навигатором их третьего дружного пионерского отряда была не избрана демократическим путём, а назначена Надька Крупина. С ней он тоже учился в одном классе и раньше жил в одном доме, часто играя маленькими в песочнице или у неё дома, до той поры, пока их мамы не проводили своих детей в первый класс. Надьку воспитывала одна мать и во дворе ходили слухи, что её отец погиб на строительстве ГЭС в Сибири, откуда они приехали. У матерей ребят были дружеские отношения, не смотря на то, что мать Надежды была намного старше матери Колчака. У детей же напротив хорошие отношения испортились с тех пор, как они стали посещать школу.

В школе Надька с первого класса в обязательном порядке, всегда и на всех мероприятиях назначалась старшей, чего явно не мог терпеть никто из мальчишек, в особенности Вова Колчин. В пионерском лагере Надьку все мальчишки называли Надежда Константиновна Крупская. Ей это льстило и нравилось. Колчак и Марека, как командира её не признавали и обзывали Крупой или Овсянкой, за что она, на них не показывая виду, злилась, но проявляла к ним свою занудливость по всевозможным мелочам, устраивала слежки и обо всём докладывала, открыто на вечерней или утренней линейке.

Когда закончился завтрак, и все дети прокричали общее «Спасибо» Вовка с заговорщицким видом подошёл к своему другу Мареке. Бросив хитрый взгляд по сторонам, и убедившись, что их никто не подслушивает начал нашёптывать Саньке:

– Я придумал такое, что у Крупы понос полезет даже из ушей, – ухохочешся. Пойдём сейчас на озеро, и наловим ужей, запихаем ей в постель и чемодан.

– Лучше не так, проберёмся в тихий час к девчонкам в палату, когда они будут спать, и подбросим им на кровати, смехотуры будет побольше, – посоветовал Санька.

– Можно и так сделать, но в чемодан засунуть ужа всё равно надо. Главное чтобы она за нами не проследила. Сейчас, я быстренько за братаном Никитой сбегаю, и пойдём, а ты пока иди к нашему лазу и жди нас, – сказал Колчак Мареке.

Дыру в заборе братья сделали вместе давно и всегда её умело маскировали. Придя с Никитой к назначенному месту, они все трое устремились по узкой тропке к озеру. Ужей наловили много, запихнули их в завязанную на узел Санькину майку, и вернулись в расположение лагеря. Отряд в это время с баянистом репетировали на стадионе песни. В корпусе, кроме дежурной никого не было.

– Санька, давай, я буду на шухере стоять, а ты в это время проберёшся в палату и подкинешь Надьке в чемодан пару ужей. Чемодан у неё под кроватью. Спит она у стенки, сам знаешь где. Остальных, я запущу в тихий час в палату к девчонкам, – предложил Вовка.

Вовка стоял на веранде и следил за дежурной ушедшей выносить мусор. В это время он отдал другу ужей. Тот засунул их за пазуху рубашки и юркнул в палату девчонок. Приоткрыв немного фибровую крышку чемодана, засунул туда ужей и незаметно без шума подошёл к Вовке:

– Всё готово, – доложил Марека.

– Отлично, – озираясь по сторонам, сказал Вовка и спрятал майку с ужами в шкафчик для одежды. После чего они смело направились в сторону стадиона.

Около волейбольной площадки, их отряд расположился на травке и лавочках. Они вместе с баянистом разучивали песню к родительскому дню.

– Хор голодных, – прокричал сидящим на лавочке певцам Санька, специально, чтобы на них обратили внимание.

– Ну – ка подойдите сюда субчики? – подозвал их баянист.

Они, намеренно заплетаясь ногами за высокую траву, подошли к баянисту с показным безразличием.

– Я, вас голубки любезные хочу спросить, почему вы не с коллективом? – Почему не на репетиции?

– А мы дяде Коле мотористу ходили помогать горючее в дизель заливать, – моментально нашёл, что ответить Вовка.

– Ему одному не с руки, – поддержал его Санька.

– Вот оказывается в чём дело, похвально, похвально, – сказал баянист.

…Все в лагере знали, что электроэнергия подавалась с массивного шкодовского дизеля и дядя Коля моторист, показал Саньке с Вовкой, как нужно запускать его в работу. Под его контролем они делали это и неоднократно, но сразу – же убегали из помещения от сильного грохота работающего дизеля.

В этот раз они соврали, и баянист им поверил.

– Врут они всё, мне известно, где они были, – вмешалась Надька, – они в дыру лазают и ходят на озеро купаться.

– А ты видала Овсянка кобылья? – в один голос сорвались ребята.

– Лично я не видала, а другие видели, и я знаю, если Колчина нет длительное время, значит, принесёт или готовит какую – то бяку. Его постоянно надо на привязи держать, так наша Лара Давидовна говорит.

Молодая вожатая была студенткой и опыта педагога организатора не имела. В лагерь в качестве вожатой приехала впервые на время каникул. Ей было всего 19 лет и мальчишки, пользуясь её молодостью, постоянно досаждали ей. Они называли её Ларой, считая что она не достигла ещё того возраста, чтобы к её имени приставляли отчество.

От непослушных мальчишек ей часто доставалось, и она не раз проливала слёзы от их проделок.

…Баянист посмотрел на часы:

– Заканчивайте ребята ссориться, через двадцать минут обед.

Вовку с Санькой насторожило высказанное ей заявление, и они решили узнать, что ей известно.

– Надежда Константиновна, – подозвал её Колчак.

Так он её ещё ни разу не величал, и ей было приятно.

Она улыбнулась, кокетливо тряхнула косичками и, встав на месте, бросила:

– Вам нужно, вы и подходите.

– Слушай, кобылий корм, ты чего плывёшь, как говно по Енисею, качаясь по волнам. Или в ухо хочешь, щас дам, – выпалил Вовка.

Крупина после таких слов сразу прекратила улыбаться и нервно задёргала своим маленьким носиком.

– Ты чего, за нами сечёшь? Делать нечего, и к тому же, подсылаешь к нам своих шпиков. – Завязывай, давай? – выпалил Санька.

– Буду, – назло вам буду, я вам покоя не дам, – высунув язык, сказала она.

Санька, скривил губы:

– Ну, берегись Крупа, мы про тебя всем расскажем, и в школе и здесь в лагере.

– Интересно, интересно узнать, что это вы про меня можете наболтать?

Она вопрошающе посмотрела на обоих.

– А то. Мы с Колчаком вчера всё видали, как в лазарете тебе в задницу стеклянную пробирку совали, – замазку доставали.

Такого наглого экспромта, Вовка от Саньки не ожидал.

От сказанного её лицо и руки сию секунду покрылись красными пятнами, её затрясло.

Она резко развернулась и побежала, посылая им:

– Дураки! Дураки – и – и! Вчера в лазарете мне делали укол железа.

Вовка с Санькой ликовали, наконец – то сшибли спесь с этой гордячки и правдолюбки. Теперь шпионить и ябедничать не посмеет. Но в душе Колчаку было стыдно за высказанную Санькой пошлость. И Надьку почему – то вдруг жалко стало. Он не представлял, как посмотрит ей в глаза в столовой.

После такого позорного оскорбления Надя на обед решила не идти. Уткнувшись в подушку, она лежала, молча, никому не давая объяснений по поводу своего странного поведения. Вожатая Лара Давидовна, не добившись от неё ни слова, построила сама отряд и повела на обед. В столовой Вовка взглянул на её место, стул пустовал. Внутри зашевелился червячок тревоги, у него уже угасло желание реализовывать спланированную с Марекой затею, но пятиться назад он не будет. Уговор есть уговор.

Плотно пообедав, отряд из столовой строем, направился в корпус на тихий час. Майку с ужами взять никак нельзя было. Она лежала в Вовкином шкафу. Вожатая могла заметить.

– Подождём, когда она уйдёт с веранды, тогда я принесу майку, – заверил Вовка Саньку.

– А если не уйдёт, что будем делать? – выпучил Санька свои синеокие глаза.

– Тогда ползучих тварей ночью будем запускать.

Лара Давидовна, как назло покидать веранду не думала. Уложив всех в кровати, она села на детский стульчик и открыла перед собой томик стихов Эдуарда Багрицкого.

В корпусе стояла тишина, даже у мальчишек в палате не раздавалось посторонних звуков. Все спали. Обычно ей приходилось прилагать много усилий для неугомонных мальчишек, чтобы они приняли послеобеденный сон. Сегодня на удивление выдался редкостный день. Ей предоставлялась возможность пообщаться наедине со своим любимым поэтом. Но какие – то странные звуки и мерзкий запах отвлекли её от книги. Она прошлась по веранде осмотрела кругом, заглянула под скамейки. Не обнаружив ничего подозрительного она приступила к осмотру шкафчиков, поочерёдно открывая их.

Дойдя до шкафчика Вовки Колчина и открыв дверку, ей сразу бросился в глаза необычный свёрток. Она развязала узел майки, и дико раздирающий крик обрушился, на ушедших в глубокий сон детей. Из палат повыскакивали ребятишки, на полу веранды распластав руки, лежала Лара Давидовна, а от неё расползались в разные стороны безобидные рептилии. Завидев ужей, девчонки решили, что это ядовитые гадюки, которых в этих лесах водилось в изобилии. Они мгновенно добавили свои визгливые децибелы. Вожатые других отрядов, заслышав, чудовищные разнобойные звуки устремились в корпус третьего отряда. Вовка с Санькой чтобы успокоить истерично завывающих девчонок, бросились руками собирать ползающих ужей и вешать себе на шею, показывая, что вреда жизни и здоровью они не принесут. Лару занесли в тень на свежий воздух и при помощи нашатыря привели её в чувство. Позеленевшая она сидела на скамейке и причитала:

– Какой ужас, как я ненавижу и боюсь этих тварей, этого не передать. Где этот невыносимый Колчин? Он меня точно до инфаркта доведёт. Быстрее бы смена заканчивалась, чтобы не видать больше его.

– Вот он я Лара, – произнёс Вовка, подойдя, к ней в трусах с огромным на шее ужом и в каждой руке у него извивалось по одному ужу.

Увидав его в таком виде перед своим взором, она без всяких слов закрыла глаза и непроизвольно откинулась на спинку скамейки. Вовку тут же отправили выпускать ужей за забор лагеря. Он их выпустил, но не за территорию лагеря, а в большой бак с водой для пожаротушения. После чего пришёл к своему корпусу, где директор лагеря прочитал ему внушительную нотацию о правилах поведения и распорядке дня. Тихий час в этот день в их отряде был сорван.

Вечером в этот день на линейке перед отбоем Вовку Колчина, как нарушителя режима пионерского лагеря выставили на обозрение к позорному столбу. Так называли специально отведённое место, оборудованное для нарушителей порядка. Он с безразличием стоял и ладонями рук бил на себе облепивших его комаров. Надька Крупина, оправившись от Санькиного оскорбления, звонким голосом отдавала команды. Был объявлен отбой всему лагерю. Но в третьем отряде отбой получился запоздалым.

Лара, перед сном решила заменить своё спальное бельё. Открыв чемодан, она не поверила своим глазам. Думала, что это, какое – то наваждение. В белье копошились возмутители её дневного спокойствия. Она тут же без чувств, свалилась на кровать. Девчонки обступили вожатую и путём массажа стали приводить её в сознание. Надька преспокойно, без лишней брезгливости взяла ужей, открыла окно и выкинула их подальше от корпуса.

– Не надо их бояться. Где водятся ужи, там не водятся змеи, мыши и прочая гадость, – знающе сообщила Надежда. – Мне об этом тётя Зоя кастелянша рассказывала, а она в лагере работает свыше двадцати лет.

– Ой, Надя, какая ты смелая, мы не за какие деньги не взяли бы в руки эту мерзость, – похвалили её девочки.

…Обморок у Лары на этот раз был кратковременным, но её сильно тошнило. Вера Голикова принесла ей оцинкованный тазик и поставила у изголовья кровати.

Не раздеваясь, в сарафане вожатая так и проспала до утреннего подъёма.

Утром, она подошла к Колчину, положив ему руку на плечо, пристально заглядывая, в глаза произнесла:

– Отныне и вовеки, пока ты находишься в лагере, будешь под моим строгим наблюдением, а если попробуешь отлучиться, привяжу тебя толстой верёвкой, и буду водить, как бычка, на смех всему миру.

Поверив в серьёзность её намерения, Вовка расширил и так большие свои глаза.

Длинные ресницы, и отливающие голубикой красивые зрачки, превращали его в невинного херувима.

– А, я Лара не виноват, что вы забрались в мой шкаф. И ужей я наловил в школу для зооуголка. Вы простите меня, пожалуйста, откуда мне было знать, что вы испугаетесь этих червяков? Я, сам очень сильно за вас напугался.

Оправдательная Вовкина речь и проникающее в душу извинение, смягчили вожатую.

– А зачем в чемодан положил мне этих тварей?

– Я их не закладывал, они сами, наверное, заползли.

Он понял, что Санька перепутал кровати и естественно чемоданы.

– Ну да, и чемодан самостоятельно открыли, – съязвила вожатая. – Ладно, иди, стройся на завтрак, и после столовой от меня ни на шаг. Поверю тебе в последний раз.

В столовой к Вовкиному столу подошли ребята из старшего первого отряда Женька Карасёв и Сашка Моисеев. Оба они жили в одном доме с Вовкой и были старше его на пять лет. Сашка Моисеев был сыном бывшего заместителя начальника милиции и во дворе его называли либо Моня, либо из – за его картавости Ажан.

Все они росли в одном дворе и близко знали друг друга.

– Колчак, мы слышали, что ты знаешь, где находится старое фашистское кладбище. Не проводишь нас туда? – посмотреть больно хочется, – попросил Моня.

Вовка знал это кладбище, где в трёх километров от лагеря поляна усеянная, деревянными крестами, хранила останки немецких военнопленных, но быть проводником на фашистский погост, после разговора с Ларой, он не желал.

– Не могу я сейчас, – отказался он, – вожатая запретила мне отходить от неё без спросу, Никитку брата попросите, он тоже знает туда дорогу.

– Никита по столовой сегодня дежурит, ему не вырваться никак. Да ты особо не дрейфь. Дорогу, только нам укажи и уходи, а назад мы сами придём, – продолжал уговаривать Вовку Моня.

– Ладно, но быстро, я Саню с собой возьму, он у меня давно просился, – согласился Вовка, чтобы доказать этим старшим ребятам свою смелость.

Улизнув, после завтрака от Лары, они с Санькой, Женькой и Моней сквозь заветный, в тайне хранимый лаз покинули территорию лагеря.

На тропе Моня достал из кармана пачку сигарет «Космос», и они с Женькой закурили. По лесу шли оживлённо разговаривали на отвлечённые темы, но внимания на проложенную тропку не обращали. До назначенного места дошли за тридцать минут.

Там не было гранитных плит и красивых памятников, а в ряды стояли аккуратно сбитые из древесины кресты. Состояние могилок подсказывало, что за кладбищем кто – то неплохо присматривает.

«За что им такие почести? Ведь эти Гансы, столько горя принесли его стране и народу», – думал Вовка.

Он обвёл кладбище рукой.

– Вот оно, глядите, а мы с Санькой пошли назад в лагерь.

– Идите отсюда, мы теперь без вас управимся, – крикнул Моня в спину уходящим ребятам.

Вовка обернулся и ответил:

– Мы – то свалим, но вы, если думаете что – то откопать здесь, дело бесполезное, я тут всё облазил с Никитой. И смотрите, назад будете возвращаться, не заблудите.

– Найдём, не заблудимся, – заверил Колчака Моня.

Ребята обратной дорогой не шли, а бежали размеренным стайерским стилем, расходуя силы. Отряд в это время занимался уборкой территории. Незаметно взяв носилки, друзья влились в коллектив отряда, и демонстративно прохаживаясь мимо Лары, распевали песню Соловьёва – Седого, «Давно мы дома не были»

Где ёлки осыпаются, Где ёлочки стоят, Который год красавицы Гуляют без ребят

Лару позабавили не только слова песни, но исполнители и она от души рассмеялась. Мальчишки довольные, что на них приковано её внимание продолжали петь ещё сильней. Хотя они пели без мотива и невпопад, но смысл песни дошёл до всех, и смех Лары, подхватили остальные.

– Ну, Колчин ты и артист, – протирая от смеха глаза, сказала вожатая, – тебе в капеллу мальчиков надо, там фуги будешь выдавать.

– Нечего мне там делать, они волосы вазелином мажут, – отмахнулся он от неё.

Закончив уборку территории, отряд пошёл на пруд купаться. Перед водными процедурами врачиха замерила температуру воды и разрешила находиться в речке не больше пяти минут. Накупавшись вдоволь, освежённые и довольные они сели за обеденный стол.

Аппетит был отменный после водных процедур. Вовка с большим удовольствием доедал свой манный пудинг, который он раньше терпеть не мог.

В столовую прошёл директор и, встав около раздаточного окна, похлопав в ладоши, давая понять, чтобы установилась тишина:

– Внимание ребята, у нас в лагере сегодня произошло чрезвычайное происшествие. Пропали два мальчика из первого отряда Моисеев и Карасёв. Подымите руки, кто видал их в последний раз или знает, где они есть?

По столовой прошёл шумок, многие пальцами показывали в сторону Вовки. Вовка притих, понимая, что сейчас его будут атаковать вопросами. К нему в мгновение подступили директор и физрук:

– Ты знаешь, куда они подевались, отвечай немедленно? – строгим голосом спросил директор.

Вовка ел ягоды из компота и, молчал словно немой, отрицая вопрос директора, мотая головой.

– Прекрати кушать? – отвечай на заданный тебе вопрос? – не отставал от Колчина директор.

– Откуда мне знать, они мне не дружки. Я был на уборке территории и на пруду вместе с отрядом, – не признавался Вовка, – Лара Давидовна может подтвердить, – он показал головой в сторону вожатой, которая стояла рядом около его стола.

Она всё слышала, о чём спрашивал директор у её воспитанника, и утвердительно кивнула, убедив директора в правдивости его слов.

Директор с физруком поняли, что от Колчина они ни чего в данный момент не добьются и отошли от его столика. Но интуиция им подсказывала, что Вовка осведомлён о причине отсутствия и знает место нахождения пропавших ребят.

…В тихий час, когда Вовка лежал в постели, в палату заглянул физрук. Он пригласил его на веранду для доверительной беседы. Вовка поначалу сопел, и упорно молчал, но когда физрук пообещал ему, что это все будет их личным секретом и тайной, он почему – то поверил ему и рассказал правду. Отсутствующих ребят, многие вожатые и работники лагеря активно разыскивали в ближайшей округе.

На кладбище отправились физрук, баянист и Вовка. Как и следовало, ожидать там они никого не обнаружили. Прокружив в окрестностях кладбища, они повернули назад в направлении лагеря. Пройдя полпути, они заметили уводившую вглубь леса узкую тропку. Свернув на неё и пройдя небольшой отрезок пути, в траве нашли, пустую пачку от сигарет «Космос».

– По этой тропе они двигались, – сделал заключение Вовка. – У них были такие – же сигареты.

– Значит, нам следует идти вперёд по этой тропе, – сказал баянист.

Они тронулись дальше по извилистой вытоптанной дорожке, пока не уткнулись в болото. Моховая зыбь, расстилалась зелёным ковром на огромном пространстве заболоченного места, где посторонних следов они не заметили. Вовка знал это болото, и по совету деревенских мальчишек туда один никогда не ходил, – оно могло бесследно затянуть. В прошлом году в августе месяце он с ними собирал здесь бруснику и клюкву и они много страшного рассказали про это болото, что после этих рассказов он близко к нему не подходил. Физрук и баянист понимали, какая опасность может возникнуть для грибников или сборщиков ягод, не знающих этого гиблого места.

– Что делать дальше будем? размышлял вслух баянист – Ясно, их здесь не было, а это уже вселяет надежду, что страшного с ними ничего не произошло. – Может, они вернулись в лагерь? – строил он свои догадки.

– Гадать не будем, определённо нужно ребят искать. Пойдём дальше, – предложил физрук.

До ужина, пролазив по лесу, искусанные комарами они вернулись ни с чем. Так же, и остальные поисковики возвратились без утешительного результата. В лагере назревал скандал. Директор предупредил воспитателя и вожатую первого отряда, что если детей не найдут, то на них будет заведено уголовное дело. А бывший заместитель начальника милиции Моисеев постарается срок им назначить максимальным, так – как рычаги власти у него остались. Он, конечно, здесь переусердствовал, потому что Моня был уволен из милиции за пристрастие к спиртному. Но всё равно воспитатель и вожатая ходили мрачные и понурые, не находя себе места.

Вовка посоветовал директору обратиться за помощью к деревенским мальчишкам.

Ухватившись за эту мысль, директор дал команду воспользоваться дельным советом. Но вдруг от ворот раздались крики дежурных по лагерю, они бежали и восторженно орали:

– Нашлись, нашлись, их на лошади привезли, вон они!

Толпа во главе с директором быстрым шагом пошла навстречу пропавшим. Женька с Моней сидели верхом на вороном коне, которого за узду держал мужчина в форме работника леса. Это был лесник:

– Ваши детки будут? – снимая, их с лошади обратился он к толпе. – Далековато они у вас гуляют, так и до беды недалеко. В лесу зверья одичавшего немало бродит. А они сквозь чащобу отмахали четырнадцать километров. Надо же до кордона прогулялись.

Директор и вожатая подошли вплотную к беглецам. Их испуганные чумазые лица находились в стадии истерики. Женька Карасёв хлопал глазами и хлюпал носом. Его перемазанные губы лесной земляникой виновато дрожали. По непонятной интонации можно было с трудом определить его оправдательные фразы:

– Я не хотел. Я не знал. С дороги сбились.

Моня стоял в изорванных джинсах, оглядывая окруживших их детей, где он выискал младшего Колчина. Задыхаясь от волнения, он начал глотать воздух ртом и показывать пальцем на стоящего рядом с Никитой Вовку.

– Это он волчонок, завёл нас в дебри и убежал. Мамка за джинсы меня ругать будет. Колчак во всём виноват, только он. Мой отец ему дома пятнадцать суток быстро выпишет.

…После своего обвинительного высказывания на удивление всем он расплакался. Обильные слезы потекли по его лицу. Не стесняясь других младше его ребят, он стоял и навзрыд ревел как маленький ребёнок, размазывая летней пилоткой слёзы по грязному лицу.

Директор попросил их вывернуть карманы. У Женьки из кармана выпал образок божьей матери, а у Мони обнаружили в кармане спички и сгнившую пуговицу с еле заметной фашисткой свастикой от немецкого кителя.

Никита с презрением смотрел на Моню и с негодованием произнёс:

– Эх ты, Моня. Ну и сволочь ты продажная.

– Да, я сволочь, но ты не знаешь, как нам досталось, и что мы испытали. Я есть хочу, – завывал Моня.

Лесник проворно сел в седло своего вороного. Потянув уздечку на себя, глядя на директора, укоризненно отметил:

– Конечно, одобрения их поступок не заслуживает, но не надо паникёрствовать. Лучше накормите детей, кроме молока у них во рту ничего не было.

Пришпорив коня, он скрылся в зарослях леса. Эхо доносило до него дружные детские слова благодарности.

– Спасибо! Спасибо! – раздавалось по лесу.

Изнурённых, голодных ребят вожатая повела в столовую, кормить ужином.

На другой день Колчака, Женьку и Моню после завтрака, с сопровождающим их баянистом посадили в продуктовую машину и повезли в город развозить по домам.

Клавдия Романовна, – мать Колчака, особой радости досрочному возвращению сына из лагеря не испытывала. Слегка пожурив Вовку, спросила:

– По видимому тебе не очень – то понравилось в лагере? – Наверное, больше туда не поедешь?

– Обязательно поеду, там интересно и весело, – заверил Вовка.

В июле Вовка со старшим братом Сергеем Бедой и Августом на огромном теплоходе поехали до Астрахани по Волге. Они ежегодно так отдыхали, а в августе месяце Вовка поехал в третью смену по путёвке в свой лагерь, где состоялась встреча с эмоциональной Ларой Давидовной – студенткой института иностранных языков и хулиганистого Колчака. Увидев его в своём отряде, она сразу избавилась от него, переведя Вовку в другой отряд.

Ещё не раз Вовка отдыхал в этом лагере по отработанному графику, но с Ларой больше не встречался, хотя она там и работала, но только во вторую смену. Он встретился с ней чуть позже в своей школе, куда её направили работать учителем иностранного языка после защиты дипломного проекта.

Бедовый двор

Пока Захар возводил себе голубятню, он приучил играть в карты всех мужиков. В карты играли и раньше но, как – то получилось, что временно этот азарт предался забвению. И только с появлением Захара вновь возобновились у сараев ежедневные круглосуточные турниры.

Сараи располагались в пятнадцати метрах от жилых домов и построены они были в три ряда. Внутренняя средняя стенка разделяла двух хозяев, длинные пролёты рядов как бы образовывали несколько улиц. Там мужики собирались часто, обсудить свои вопросы, за пивом и самогонкой, а затем усаживались играть в карты. Почти все они не ладили с законом, и мало кто работал, хотя определённо где – то числились. В основном это были голубятники, охотники и рыболовы. Некоторые существовали за счёт случайных заработков и даров природы. Играли они в карты тихо без шума и скандалов. В ясные и погожие дни судьбу приезжал испытать дядя Гриша Часовщик.

Без двух ног, он передвигался, на своей низкой инвалидной коляске, отталкиваясь опорками от земли, и выкрикивал: «Молодка мечет, цветная моя» Следом за ним ковыляла полупьяная жена. Играли третями. Третями весь двор научил играть дядя Гриша.

За свою жизнь он имел не одну судимость. Он был известным вором в законе старой формации. Не смотря на возраст и свой физический недостаток, он был в строю и своими воровскими принципами дорожил. Часовщик, как и раньше, неукоснительно пользовался авторитетом у блатных и бандитов. Но с Захаром он, ни каких контактов не имел. Если играл Захар в карты, то Часовщик никогда не сядет в круг. Он дожидался, когда уйдёт Минин. Чем это было вызвано, для всех это оставалось загадкой. Когда Часовщик проигрывал всю наличность в пух и прах, он кидал карты в жену, которая всегда стояла сзади его и колдовала, что – то ему на ухо. Она отбежать не успевала, как он с молниеносной быстротой, хватал её за части одежды, а второй рукой, начинал её безжалостно избивать. Зрелище было малоприятным. Любопытные сбегались к месту побоища, узнать, что случилось но, увидав семейную драму, расходились. Обычно после таких сцен появлялся участковый Власов, и инцидент быстро гасил, но чаще приходил Иван Беда. Он был заядлым охотником и в прошлом талантливым футболистом. Жил в одном подъезде с Часовщиком и являлся, его крёстным сыном. Иван отдирал цепкие руки дяди Гриши от жены, которая была намного лет младше Часовщика, и катил его домой. Картёжникам за такие бурные смотрины участковым делались внушения, но игры не прекращались.

Мальчишки постоянно летом отирались около голубятников. Там можно было полностью вкусить взрослую жизнь. Покурить, тем, кто постарше, выпить пивка и послушать диалоги бывалых людей. Короче постигали уроки той жизни, думая, что это им в будущем пригодится. Комнаты школьника были уже не для их возраста. Когда тёплые дни уходили у мальчишек был подвал.

Но подвал этот был от безысходности. К тому же он по документам принадлежал, Клавдии Романовны, матери Сергея и Колчака.

Пацаны частенько пережидали там морозы, хорошо зная, если домой уйдут, погреется, – назад на улицу могли не вернуться. То ли дело летом: с утра до вечера на речке, на стадионе, на школьной площадке

…Когда деревья оголяли свои кроны, а проливные холодные дожди монотонно стегали по крышам домов и сараев, – голубятники знали, наступила нелёгкое время для голубей. Голубям раздолья нет в эту пору. В осеннее время года они часто болеют птичьими болезнями и самое опасное, что начинающие дилетанты – голубятники, идут безбоязненно на подлом голубятен. В основном это были жулики гастролёры из других городов. Местные даже близко не посмели – бы подойти к этим голубятням, так как знали, что наказание последует немедленно, а залётные гребли всё без разбора. Переговорив между собой голубятники, решили на короткое время нанять ночного сторожа. Думали, думали и надумали.

Кандидатуру подобрали алчную и тупорылую, – потомственного ассенизатора Вальку Куркуля. Раньше он работал на самосвале и чистил помойки вилами и лопатой. Эта работа у него была прибыльная. Он сумел себе на отходах купить легковой автомобиль и за деньги он пробил себе машину бочку, для откачки фекальных ям. На ней он и решил осуществить охрану сараев. Не перекачав содержимое в канализационную систему, с полной бочкой Валька въехал на сарайную улицу. Но, продрогнув ночью, как цуцик побежал домой испить чайку. В его отсутствие случилось невероятное «до сей поры осталось тайной», либо насос произвольно включился, либо с Куркулём сыграли злую шутку его недруги, но вся вонючая жидкость, словно вулканическая лава, расползлась по сырой земле просачиваясь в сараи через зазоры плохо подогнанных дверей.

Вальке хозяева сараев, на следующий день поставили жёсткие условия, вручив ему заступ и респиратор.

Отскрёб он отходы за неделю, но тошнотворный душок долго витал у сараев, после этого он заслужил себе статус вечного холостяка. Пока он наводил санитарию, мужики перебрались в школьный сад, который первыми облюбовали мальчишки. Это было такое место, куда вход был свободным, так как забора там давно уже не было. За картёжными баталиями мальчишки всегда наблюдали с большим интересом, а потом шли в бывший сквер, где раньше стоял памятник Ленину, усаживались на лавки, установленными на по всему скверу. И среди голых акаций, опавших клёнов и ив и резались сами в карты, подражая взрослым мужикам. У мальчишек был свой маленький мирок, где по идеологическим советам старших ребят мелюзга стряпала свои законы. В каждом возрасте были свои вожаки. У старших это был Юра Лоб по фамилии Толокнов, который после двух судимостей бесследно исчез из города, так как был объявлен в розыск милицией за поджог дома экономического преступника Суворова. После освобождения Сергея Беды двор охватила криминальная эпидемия. Пересажали многих ребят со двора. В их число вошёл и Жора Хлястик, родственник семьи Беды, тоже в прошлом хороший футболиста. Он был на пять лет старше Сергея Беды. Пока Серый учился в университете пять лет, Жорка отбывал такой же срок на зоне. И вообще Жоре Хлястику по жизни не везло. Ему милиция никогда не давала в полной мере насладится свободой. Они считали, что криминальный авторитет должен сидеть в тюрьме. И всегда находили ему статью. Иногда его преступления доходили до курёзов. В 1966 году вышел указ об ужесточении наказания за мелкое хулиганство. Жора ехал в набитом вагоне электрички с явным насморком, где его арестовал наряд милиции. В его обвинительном заключении написали: «Находясь в алкогольном опьянении, агрессивно чихал, пугая своим насморком пассажиров электрички» Дела за такие преступления лепили за один день. Жора за это преступление получил один год лишения свободы.

Захар и Колчак

Колчак, как и прежде, посещал зал борьбы и завоёвывал медали в престижных соревнованиях, но поведение его в школе и на улице оставляло желать лучшего.

Он всегда вспоминал свою первую учительницу начальных классов Анну Фёдоровну Каргину, которая часто стучала его по голове футляром от очков, и как бы закачивая программу в него, говорила:

– Туда ворота большие, а оттуда маленькие, – намекая маленькому Колчаку, что ему тюрьмы не миновать. Чем он старше стал, тем чаще к нему домой стали наведываться учителя с жалобами. Он всегда сетовал мальчишкам, что квартиру им дали в этом доме для отрады учителям. Потому – что путь в школу и из школы, пролегал, через Вовкин подъезд и шли они все около него, как через пограничный пост, не забывая, отметится в квартире №148 с очередной жалобой на новую проделку младшего Колчина. Его вздорный и буйный характер трудно было укротить, не смотря, что хладнокровия у него было не занимать. И если затевалась какая – то свара на улице или в школе, то он быстро заставлял своих противников прибегать к бегству. Он был настоящий уличный хулиган, и его отрицательное поведение не влияло на учёбу. Вовка по – прежнему хорошо учился и с книгами никогда не расставался. Читал их запоем, благо библиотека дома была богатая, но иногда прибегал за книгами к своему дядьке Ивану Романовичу Беде, у которого библиотека была в два раза богаче Колчиных. И к тому же с этим начитанным дядькой можно поговорить на разные умные темы. Но больше всего Вовке нравилось общаться с дядей Севой голубятником, который нередко приезжал к Часовщику и Захару. Этот дядя Сева, раньше был силовым акробатом в цирке, но потом его цирковую карьеру остановила милиция, посадив на десять лет за ограбление ювелирного магазина. Ему было за сорок лет, и со своими бывшими коллегами с кем выступал на арене цирка в молодости, он часто встречался и возил с собой Вовку на эти встречи.

…Шли годы. Подросли все ребята со двора. Особенно вырос и возмужал Вовка Колчак. Он из – за голубей прикипел к Захару. Голуби для Вовки составляли важную часть его досуга. Он безвылазно мог сидеть в голубятне, иногда слушая тюремные рассказы Захара. От его рассказов веяло таинственностью и романтикой. Но когда он заканчивал свои повествования, всегда говорил: «Если бы я был генеральным прокурором СССР, то всех бы впервые осуждённых, помещал в больницу на лечение, а не в тюрьму. Психиатры должны доказать суду, что многие преступления совершаются по вине кратковременного залипания мозга человека».

Захар так и не встретил свою Нину Зарецкую. Он не хотел, но всё – таки решился о ней навести справки в милиции. Ему там сообщили, что Нина Ильинична Зарецкая 1946 года рождения, уроженка села Боринское Липецкой области. Скончалась от передозировки сильнодействующих наркотических препаратов 19 мая 1969 года. Похоронена на кладбище в посёлке Липово.

Захар продолжительное время не попадал в обзор органов. Хотя жил порою на широкую ногу, отдаваясь полностью всем жизненным утехам и благам, ни в чём себе не отказывая. Беспечная и лёгкая жизнь его незаметно стала затягивать в свои сети. И он сорвался, попавшись с ящиком магнитных катушек для Волги, которые у него нашли в его машине. Его арестовали около волжского моста и повезли в милицию. Но по дороге он умудрился сбежать. Вновь ему грозило небо в клеточку, но этому пейзажу он был мало рад. Поэтому он ушёл в подполье, чтобы обдумать свои дальнейшие действия.

А его голубей тем временем стал гонять Август и Вовка Колчак.

Захар появился ночью в проливной осенний дождь в квартире у Клавдии. Но ему нужна больше была не кузина, а Вовка Колчак, с которым он по секрету немного пошептался и собрался уходить.

– Ты куда Захар, на ночь, глядя, да в такую погоду? – спросила мать, – оставайся.

– Нет, Клава мне оставаться у тебя нельзя, я пойду, – сказал он, – статью за укрывательство ещё никто не отменял. Зачем я тебя под монастырь буду подводить.

А пришёл Захар к Вовке с одной целью, чтобы он передал записку для Севы Пескаря. Этого мужчину Вовка не только хорошо знал, но и уважал его. У Дяди Севы много было знакомых и Вовке, тогда казалось, что нет, такого места, где бы его ни знали. Когда Вовка стал старше, он понял, что дядя Сева не только бывший циркач и голубятник, но и имеет большое влияние в уголовном мире. Даже Часовщик, когда к нему обращались за справедливостью, всегда говорил:

– Я на пенсии давно. Идите к патриарху Севе или его другу Захару. Я давно все дела сдал им. У меня сейчас другие интересы. Я планирую отправиться на вечный покой.

На самом деле Часовщик не хотел заниматься мелочёвкой, он решал глобальные вопросы воровского мира, но на досуге пил не в меру горькую вместе со своей женой.

Он утонул у себя в ванной с бутылкой коньяка, когда его жена в таком же состоянии валялась рядом в комнате.

В последний путь Часовщика провожал весь двор, и много было незнакомых мужчин с отчаянными лицами.

Новый преподаватель и схватка с Моней

Лара Давидовна Кюцберг, после той злополучной смены в лагере, когда Вовка её смертельно напугал ужами, пришла работать в школу. И при встрече с Вовкой всегда грозила ему пальцем. И по иронии судьбы в седьмом классе, ей предстояло встречаться с непослушным и хулиганистым Колчиным теперь ежедневно, от чего она, большой радости не проявляла, но безгранично была рада Надежде Крупиной.

…Вовка иностранке не докучал, она даже ему нравилась, и старался на её уроке не хулиганить. Она никогда не ходила жаловаться к родителям, за что Вовка ей был премного благодарен. Вскоре она переселится жить к ним во двор, в дом, где раньше было молодёжное общежитие. И утром Вовка частенько встречался с ней, когда она выходила из подъезда со своей лучшей подругой Маргаритой Николаевной, тоже преподавателем, имеющие пышные формы тела. В зимнее время Вовка с Санькой Марекой выходили раньше из дома, прятались за трансформаторную будку и безжалостно обстреливали двух подруг снежками. Больше доставалось Маргарите, она была неповоротливая, но однажды досталось по лицу и Ларе. Чей это был выстрел, трудно было узнать, но на следующий день муж Маргариты, поймал стрелков и передал в руки двум подругам.

– Я от вас не ожидала, что вы взрослые ребята способны на детские шалости, – стыдила их Лара, – вы, что первоклашки несмышленые?

– Это мы заигрывали с вами, – сказал Колчак.

– Ну, ничего себе заигрывание нашли. Своего классного руководителя угостили булыжником по лицу, – улыбчиво отчитывала их Маргарита. – Она вас учит, чтобы из вас бестолочи, не выросли. Заигрывать с ней надо иначе.

– А как? – спросил Марека.

– Иностранный язык учите на пять и цветы ей купите, вот как! – засмеялась Маргарита, – а ты Колчин, безусловно, хочешь повторить судьбу своего брата Беды. – Он ведь парень неплохой был и в школе сообразительностью отличался. А видишь, связался с дурной компанией и сломал свою молодость.

– Мало – ли кто не совершал ошибок по молодости, – сказал Вовка. – Серёга жизнь изучал в тюрьме и характер свой закалял. А не побывал бы там, то не журналистом бы работал, а около сараев в карты играл.

После чего он дёрнул за рукав Саньку и повернулся спиной к учителям.

Лара посмотрела в спину подросткам и укоризненно покачала головой.

…Про эту шалость никто не узнал в школе, но на лице у Лары осталось красное пятно, которое она ежедневно припудривала. А вместо букета цветов Санька принёс ей из дома комнатный цветок в горшке, который он из дома упёр, и который после оказался острым перцем. После этого прошло три года. Ребята повзрослели. За это время у Нади Крупиной умерла мать, и её поместили в детский дом. Лара её жалела и постоянно опекала. Иногда брала к себе домой на выходные, но удочерить ей Надежду никак не удавалось. Куча документов и некоторые факторы не давали ей такой возможности. Вовка тоже повзрослел и на свою подружку детства Надежду стал смотреть по – иному. Прекратились колкости и обзывания. А на восьмое марта он подарил ей и Ларе по томику стихов Эдуарда Асадова, которые ему достал Август.

…К этому времени освободился Лука Толокнов, с которым при первой его судимости некоторый отрезок времени Сергей Беда провёл на одной зоне. Лука устроился на работу токарем и жил во времянке у своего дальнего родственника инвалида Кадыка. Всё свободное время Лука находился во дворе и крутился около голубятников или развлекался рядом с подростками.

О своём пропавшем брате Юре Лбе, который сгинул бесследно, после криминальной истории связанной с подпольным цеховиком Суворовым он ничего не знал.

В конце мая приехал из Ярославля на выходные младший Моня. Он там оканчивал военное финансовое училище. Моня ходил по городу в военной форме и бравировал тем, что учится в училище, и что через две недели на его плечах будут сидеть погоны офицера.

Было солнечное воскресение и ничего плохого пацанам игравшим в карты не предвещало, пока не появился в саду Моня. Он был, выпивши, и вёл себя, как будто он уже имеет чин не ниже полковника:

– Вот призовут вас в армию, – говорил он, – попадёте ко мне служить. Я вас научу Родину мать любить. Кроме карт и драк ничего не знаете. Разгильдяями растёте, а это ни есть правильно. Я из вас сделаю бойцов. Быстро в Афганистан отправлю на войну.

– Моня ты лучше, чем нотации нам читать, дай мне форму твою на дискотеку сходить, – подтрунивал его Колчак.

Тот, принимая это за чистую монету, стойко отказывал. Начинал говорить о воинской присяге и доблести мундира.

…Витя Леонов – взрослый мужчина – инвалид третей группы работавший почтальоном и слывший знаменитым рыболовом, наблюдавший за игрой, сказал:

– Владимир ты лучше попроси у него форму сфотографироваться на водительские права. У твоего Серёги есть же Волга. А тебе покататься вдруг захочется. Милиция, когда тебя увидит что ты в форме, штрафовать ни за что не будет.

– Верно Витёк, – подхватил его идею Колчак, – давай Монь за бутылку на часок твою форму?

– Бутылка это маловато будет, – скривил губы Моня, – вот двадцать рублей впору, но деньги вперёд – моментально согласился он.

– И мне не забудешь налить, – сказал Витёк Моне, – как подателю рациональной идеи.

Вовка вытащил из кармана двадцать рублей и отдал Моне. Тот проверил деньги и, засунув их в карман брюк начал раздеваться до пояса. Брюки он категорически отказался снимать, сославшись на то, что на права не обязательно сниматься в полный рост и их он снимет, только в том случае если Колчак добавит ещё один червонец. Шутка стала превращаться в проверку будущего офицера, на верность присяги о которой он фанатично минуту назад рассказывал пацанам. Мальчишки с интересом наблюдали на торг, зная, что Вовка сейчас выкинет сногсшибательный номер.

Вовка взял рубашку с галстуком и фуражкой, передав всё это Джаге, настаивая, чтобы Моня снял брюки. Моня убедительно просил ограничиться тем, что он дал ему. Колчак с омерзением смотрел на Моню, а затем громким голосом сказал, что форму предателя никогда в жизни на себя не оденет.

Моня такого оборота не ожидал. Со злым лицом, которое делало его необычайно смешным он поднял вверх кулаки. В синей майке, с худыми руками, брызгая слюнями он сделал угрожающий шаг в сторону крепко сбитого Колчака. Но Вовку этот выпад не смутил. Он перешёл на шутливо – официальный тон. Выразительно сделав заявление в присутствие всех окружающих:

– Парни, вот здесь на историческом месте, где несколько десятилетий назад возвышался бюст великого и гениального Ленина, где последователи его учения в лице Педро и Джаги, Курсант Ярославского училища по кличке Моня, нарушив присягу и опозорив честь мундира, замарал Родину, за два червонца. За эти деньги можно купить в народных промыслах пару лаптей и хохломскую матрёшку. Даже Иуда, продавая Христа за тридцать серебряников, имел навар в 57 граммов чистого золота. Позор таким офицерам Великой страны советов

Моня не подумал, что когда – то маленькие мальчишки давно подросли и мышцы свои накачали. Он наотмашь, хлёстко ударил Вовку, который не ожидал, что на Моню оскорбительно подействует его шутливый монолог.

Номер действительно получился «сногсшибательным». Колчак двумя сильными ударами, уложил Моню на землю. Не поняв, что произошло, он вскочил на ноги, и сломя голову пошёл напролом на Вовку, но в ответ получил встречный мощный удар в глаз, после которого Моня схватился за голову и, взвывая на весь двор, в одной майке побежал домой. Добежав до подъезда, он споткнулся о бордюр и разбил себе коленки, при этом изрядно подпортил военные брюки. Джага вслед ему крикнул, чтобы он забрал свою амуницию, но ему было не до формы.

– Сейчас шурум – бурум будет пацаны, – сказал Джага, – пошли к сараям или на стадион?

– А шмотки куда? – спросил Марека.

– Пускай здесь лежат, вернётся, заберёт, – ответил Джага.

– Давайте я схожу с его фуражкой под яблоню в школьном саду, – предложил, Педро, шкодливо хихикая.

– Не надо, оставьте на лавке, – взволнованно сказал Колчак, – он сейчас с папой прибежит. Нам с ними связываться не стоит. Пошли к сараям, там голубятники, они вряд ли посмеют при них канитель заводить. А если попробуют, я и папе и сынку наваляю. А вот посмеёмся мы, думаю сегодня вволю.

Вовка ощущал себя победителем. Он думал, что если такие хиляки, как Моня учатся на офицеров, какие же командиры из них получатся в дальнейшем.

Они оставили одежду, и пошли к сараям, но спокойным шагом им дойти не дали. С лопатой на них бежал отец Мони, за ним ковыляя вприпрыжку, с накрученной на руку велосипедной цепью устремился сам Моня. Мальчишки не мешкая, взобрались на крышу сараев. Остальные пацаны, которые смотрели за дракой, стояли, как вкопанные открыв рты, предвкушая интересное продолжение «театрального действия» и теперь уже с половиной семейства Мони.

Как назло никого из голубятников в это время не было у сараев. Время было дневное, и многие находились на своих садовых участках. Но хорошо, что не сидели старухи у сараев, которые боялись яркого дневного солнца.

Моисеев папа с искажённым от злобы лицом, не зная, где легче забраться на крышу, начал бить лопатой по выступам крыши сараев. На помощь приковылял Моня, но, не решаясь залезть сам на крышу, стал показывать папаше удобный подъём. В это время Генка Портных, бросил на крышу пацанам хороший дрын для обороны. Вовка взял его в руки и упреждающе начал им помахивать, давая понять, что угостит любого, кто посмеет приблизиться к нему. Увидав, что Генка оказал помощь Колчаку, Моня с цепью начал гоняться за ним, забыв про свои разбитые коленки, и крепко зацепил его один раз по спине, после чего Генку тоже взмыло на крышу.

Колчак, сохраняя хладнокровие, крикнул Педро:

– Витька, прыгай с другой стороны сараев, бери фуражку и под яблоню быстро с ней линяй. Мы пока оборону будем здесь держать, а ты наложи ему в фургон, как Стаханов раньше уголь родине на гора выдавал. Я всю ответственность беру на себя.

Педро, как ветром сдуло с крыши. К этому времени подошло к сараям много любопытных.

А Моисеев старший, не унимаясь и злясь, что не может достать мальчишек, с матюками бросил лопату и принялся кидать в мальчишек камнями, стараясь угодить в Вовку.

– Каторжанская рожа, я до тебя доберусь, сволочь такая. Зря я твоего брата в тюрьме пожалел. Я и сейчас до него смогу добраться. Тюрьма по тебе давно плачет. Я тебя посажу без суда и следствия, – орал он. – Не побоюсь твоей бандитской родни.

Было видно, что он находится в изрядном подпитии. Моня с огромным кровоподтёком на глазу бегал, как шакал вокруг зевак, потряхивая цепью, и подбадривал отца:

– Так его батяня. Напугались трусы. На сарай залезли. Попробуйте теперь слезть.

Вовка откровенно и нагло рассмеялся:

– Ты недоносок пятимесячный, никого мы не боимся. Просто не хотим обострений с взрослыми. Это ты будущий офицер побежал к папочке жаловаться.

Услышав, что его сына нелицеприятно обозвали, отец ещё сильней и яростней начал атаковать Вовку камнями, но цели они не достигали. Колчак ловко увёртывался от них, как бы играя. …Обстановку разрядил Валька Куркуль, проезжая на своей бочке, он увидал скопище у сараев, притормозил машину и вылез из кабины. Узнав в чём дело, он предложил свою помощь Моисеевым. Валька Куркуль посоветовал им забраться на бочку по оборудованной к ней лестнице и подъехать в уровень с крышей сараев, чтобы можно было легко достать пакостников. План им понравился.

Первым залез наверх папа с лопатой. За ним забрался сынок в майке и, не выпуская цепь из рук, орал:

– Берегитесь хорьки сарайные, – и начал воинственно размахивать цепью над головой. – Сейчас получите на орехи!

Куркуль из кабины дрожащим голосом крикнул:

– Держитесь, крепче я трогаюсь, иду на разворот.

Но когда машина развернулась, на удивление пацанам, она не к сараям поехала, а стала выезжать на многолюдную улицу. Они не знали, что когда Моисеевы забирались наверх бочки, в это время в кабину с другой стороны залез Лука и приказал Куркулю ехать на берег Волги.

Валька не думал, что у мальчишек появиться такая опасная для его здоровья поддержка.

Обуздав ассенизаторскую бочку, Моисеевы, проехали километра три на потеху всему городу. За этот недлинный путь они смогли полностью протрезветь, и образумиться.

Лука доехал с ними до берега, немного не дотянув до перевоза. Выйдя из кабины, он напугал своим видом папу с сыночком:

– Ай, я, яй, – гражданин начальник. – Вы, в прошлом бравый офицер, совесть нашей с вами зоны и бывший заместитель начальника милиции до чего докатились. Вот что неразумное пьянство с человеком делает. И не стыдно на вонючей бочке ездить? На ребят ещё кинетесь, я вам уши отрежу черти рогатые. А ну спускайтесь вниз, – скомандовал Лука.

Они, покорно бормоча себе по нос, спустились вниз, зная, что перечить Луке, значит получить добавку по голове вперемежку к его сквернословиям.

Во дворе они появились через тридцать минут. Ребята все сидели у обечайки, где, когда – то был фонтан. Моня вернул деньги Колчаку, взамен потребовав назад свою форму.

– Мы к ней не прикасались, иди на лавке смотри, – ответил ему Колчак.

Сохраняя серьёзные лица, пацаны не показали вида, что знают в фуражке лежит большая куча «ароматного» испражнения Витьки Педро

Моня пошёл в сторону бывшего Ленинского садика. Обратно он шёл мимо пацанов и, ни кого не стесняясь, горько плакал, как маленький ребёнок.

– Жалко мне его стало, – сказал Марека. – Ему в училище завтра ехать, а он с фингалом, да ещё картуз армейский вдобавок форшманули. Хорошо хоть без звезды картуз, а то бы Моньки эту фуражку отнесли на экспертизу и прощай свобода Педро. За осквернение советской геральдики Витька бы пятёрку огрёб. Жалко Моню, – не то в шутку, не то всерьёз повторил Санька

– Брось ты, нашёл, кого жалеть, – упрекнул его Колчак, – пускай не задаётся этот унтер Пришибеев. Я не могу понять, как можно таким воякам, автомат доверять. Ему метлу опасно давать.

– А зачем ему автомат, у него оружие счёты электронные. Он на финансиста вооружённых сил выучился, – внёс ясность Витька Леонов, знавший всё вся и про всех.

…Это был очень толстый мужчина, низкого роста с замедленной реакцией, пытавший всегда произвести на себя впечатление мудреца. У него из друзей был один спиннинг, и он постоянно околачивался около мальчишек. Зачастую он с самодовольным выражением лица ходил по двору и со всеми общался, влезая в разговоры пожилых людей, и давал им советы. Всерьёз его никто не воспринимал, но никогда не обрывали при беседах, давая ему высказаться, иногда даже соглашались с ним в знак уважения.

Колчак в шутку его называл Виктор – великоречивый и требовал за кличку с него килограмм сахару, на что Витя отмахивался, но кличка ему нравилась.

Сейчас Витя стоял перед ребятами и доказывал им свою осведомлённость в военном деле:

– Он будет подсчитывать, сколько карбованцев, нужно выделять нашим воинам для уставных целей, – архи важно произнёс Витя. – Без таких специалистов, как Моня армия существовать не может!

Возражать ему никто не хотел. К нему ребята уже привыкли. Марека в ответ дал ему сигарету, которую он закуривать не стал, а положил её в карман рубашки.

– Ну, как, я их на ароматизированной бочке прокатил? – раздался сзади голос Луки.

– Они давно напрашивались на такой комплимент, – сказал Колчак. – Скромнее надо себя вести, а не лезть к своим соседям со своими нравоучениями.

– Моня младший это типичный глист, – сказал Лука, – а старший, как подружился с бутылкой, очень шибко деградировал. А кумом на зоне был не плохим. По крайней мере, вредностью он не бросался. И то, что он живёт на белом свете это заслуга рода Беды. Ему жена Ивана операцию делала.

– Я знаю эту историю, – сказал Вовка, – мне брат рассказывал. Но сегодня я думаю, мы им не только в фуражку нагадили, но и в душу не хило наложили.

– Вы не бойтесь в ментовку они не заявят. Сами виноваты, вооружены были и кидали в вас камнями. Эту поездку они надолго запомнят у меня.

– Выручил ты нас конечно здорово, – сказал Колчак. – Мы не ожидали даже, – думали ну молодец Куркуль, помог нам, увёз этих психов. Мы тебя не видали и не знали, что ты в кабине сидишь.

Все сидящие у фонтана пацаны смотрели на Луку с большой благодарностью. Иметь такого покровителя для каждого из них было почётно.

– Вы Витьку Мякишу спасибо скажите, – это он меня предупредил, – кивнул головой на Витю Леонова Лука.

За чрезмерно излишний вес, Лука находясь в хорошем настроении, иногда называл так Витька.

– Если бы не он торчать бы вам на крыше до сих пор.

– Никто бы там столько не сидел на этой крыше, – резко отверг слова Луки Джага. – Мы легко могли бы их отмутузить сами. И нам, запросто можно было спрыгнуть с другой стороны, и никто бы нас не догнал, но бежать по такой жаре, да от этих кулугуров, много чести будет. Нам приятен сам процесс их травли. Бесплатный концерт пацаны посмотрели, и нам в кайф.

…Лука заулыбался, показав всем свои жёлтые от чифиря зубы. Спросил время, но часов, ни у кого не было. Он спешил на работу. Лука оформился на завод токарем, где работал посменно. Помимо основной работы он находил время, для побочной работы. Ходил на пакгауз, или в порт разгружать баржи и вагоны. Деньги, были нужны, чтобы одеться нормально, и приобрести необходимый для себя инструмент. Он уже почти год находился на свободе и мечтал открыть бытовую ремонтную мастерскую. Но в конце лета его опять посадят на пять лет за изготовление и сбыт огнестрельного и холодного оружия.

Схватка с Моисеевыми для Колчака не замеченной не останется. Папа Моня, у которого остались связи в милиции включит свои рычаги.

Фальшивое лекало

Сергей Беда успешно окончил университет и стал работать в городской газете. Он был холост, но женщин любил всегда везде и разных. Одним словом он почитал их. Но вот ответственный шаг к бракосочетанию не решался делать. Независимость его устраивала. Хотя нет, да и поинтересуется у Вовки, не вышла ли замуж за кого его молодая учительница Лара. «Не знаю, – хмурился Вовка, – шафером у неё на свадьбе не был. А если интересно спроси у неё сам». Беда жених конечно завидный был и не одна женщина и девушка при виде его томно вздыхали. Он был не только внешне красив, но и интересен, как собеседник. И ещё Сергей был щедр, что у некоторых женщин хватало смелости попросить у него денег на покупку изысканного ювелирного изделия. И он покупал. И обладательница такого подарка, оберегала такого кавалера от внимания других женщин. Но он хорошо понимал, что не может принадлежать одной женщине. А чтобы женщин красивых любить, одной внешности мало, нужны деньги и только деньги. Только с ними он ощущал себя полноценным мужчиной. И он с каждым днём становился материально богаче.

У Сергея, были какие – то коммерческие дела с Августом и мать стала замечать, что её старший сын начал жить не по средствам. Одевался как лорд, ужинал в ресторанах. От матери этот факт невозможно было скрыть. И он хорошо понимал, что мать догадывается о его тёмных делах с Августом. Хотя он её каждый день успокаивал, что никаким криминалом не занимается.

«Все мои чрезмерно завышенные доходы никакого отношения к уголовно процессуальному кодексу не имеют» – говорил он.

– Сергей я не тётя Груня – дворник с двумя классами за плечами, – высказывала мать свои опасения. – У меня высшее образование и мне поступают не ложные сигналы в мозг. И нечего мне говорить про завышенные доходы. У тебя что гонорары, как у Шолохова? Боюсь я за тебя сынок!

– Это всего лишь удачные коммерческие подработки мама, – сказал он ей утром в пасху. – Не жги себе нервы. Я всё делаю в рамках закона.

– Приведёт тебя Август на скамью подсудимых, – причитала мать. – Ох, приведёт!

– Август здесь не причём. И не надо на него коситься, когда он к нам в гости приходит. Он нам шесть лет подряд помогал. И как помогал? Мы никакой нужды не знали.

После такого мощного аргумента, матери сказать было нечего.

После пасхи Сергей подъехал к дому на Чайке.

Удивил весь двор, удивил родню, обрадовал и накатал девочек конфеточек, но разозлил милицию.

В ближайшие дни его арестовали. Статью ему предъявили серьёзную, и грозило Беде до двенадцати лет лишения свободы. Все заботы с адвокатом и судом возложил на свои плечи Август. Суд определил ему наказание сроком на пять лет.

На суде при оглашении приговора по лицу Сергея можно было безошибочно определить, что такой срок его не только не огорчил, а обрадовал.

Около суда находилась вся родня Беды. Ждали когда выведут Сергея. Около запасного выхода стоял милицейский УАЗ. Один Август не стал ждать Беду. Проходя мимо милицейской машины, он сильно кулаком ударил по капоту и, развернувшись, влился в толпу прохожих.

Иван Беда стоял вместе со старшей сестрой Клавдией. Они дождались, когда конвой затолкал Сергея в машину, и помахали ему рукой. Мать утерла слёзы носовым платком, после чего скомкав его в руке, произнесла:

– Ведь говорила ему, каждый день. Не вяжись с Августом.

А он меня всё убаюкивал.

– Нет, Клава ты не права, – сказал ей Иван. – Август тут действительно не причём. Ты многого не знаешь. Серёга парень честный и не преступник. Просто жизненное лекало у него фальшивое оказалось, как и его окружение. Ты не переживай он не пропадёт ни где. А те, кто его посадили, я им не завидую. Время расставит всё по своим местам.

…В начале лета Сергея Беду отправили на пятую городскую зону, где он вновь стал Серым.

…После побега Захара из милиции Август унаследовал его сарай с голубятней и голубями. Вовке Колчаку в эту голубятню вход был платный. Только не он деньги платил, а ему Август выдавал каждую неделю по уходу за голубями. Иван Беда, тоже не редко обращался к Вовке за помощью. Для него он был палочкой выручалочкой.

Ивану не редко приходилось лечить свой позвоночник в стационаре, а Вовка был безотказен во всём.

Мать Захара, узнав, о сыне неутешительные известия, прописала к себе в двухкомнатную квартиру Августа. Он стал её законным опекуном.

Прости меня

Колчак без троек перешёл в выпускной класс и наступивший новый учебный год у него начался хорошо. Вовка подрос, как подросли у него и интересы. Они стали взрослые, и не было уже такого, чтобы они привязали кому – то к двери презерватив. Их он носил в кармане уже для других целей. Сексуальная революция, как цунами ворвалась в стены школы. Нередко происходило, когда беременные восьмиклассницы бросали школы и становились иждивенками у своих родителей. Мальчишкам в этом плане было легче. Им не надо было посещать женских консультаций и вынашивать плод. Глупые девчонки становились матерями одиночками в четырнадцать лет. Вовка давно забросил подвал, и только зимой он посещал с ребятами его, но уже не для того чтобы поиграть в карты, а пообщаться с девчонками. В этот подвал Колчак переводил почти половину девчонок своей школы, а Надька однажды там наводила уборку и нашла на полке более двадцати пачек презервативов. После этого она больше в подвал не приходила, но с Вовки по старой привычке глаз не спускала. С Ларой Давидовной Колчак нашёл контакт давно ещё в девятом классе, и она его приглашала неоднократно часто к себе домой на чай, а заодно и побеседовать. Ей было интересно с ним не только говорить, но и спорить на различные темы. Этот начитанный юноша, зачастую в спорах брал верх. В школе они тоже нередко находили время пообщаться между собой и ребята в классе стали замечать, что Лара всех больше внимания уделяет Колчину. Даже Надька стала в тайне ревновать, и открыто психовать, смотря, что Колчин из разряда когда – то опального ученика перешёл незаметно в Ларины любимчики. В выпускном классе он всех лучше знал иностранный язык и свободно изъяснялся с учительницей на немецком языке. Он мог на уроке позволить себе вольность. Отпустить смело на немецком языке преподавателю несколько лестных фраз в отношении её внешности или гардероба. Вовка отлично знал, что вряд ли кто сможет разобрать из класса, что он сказал Ларе. Молодая учительница не смущалась его высказываний, и всегда поощряла Вовку, чтобы он не говорил ей, но главным условием его вольности являлось, чтобы на её уроке он забыл русский язык. Вовка однажды высказался ей в отношении её правильного развода ног и красивого бюста, который она напрасно скрывает под глухими платьями и водолазками. Этой фразой он её поверг. Наконец – то она смутилась до покраснения и посмотрела на Надежду, которая тоже её предмет знала на пять. Надежда никаких эмоций не подавала, но со следующего дня Лара стала надевать в школу открытые платья с допустимыми разрезами на груди. Надька всё поняла, что он произнёс Ларе. Не сказав ничего ей, и Колчину она стала ещё глубже постигать иностранный язык, а Вовку при удобном случае всегда старалась ущипнуть или слегка шлёпнуть по заднему месту. Однажды Вовка не пошёл на урок физики и забрёл в старую двух этажную пристройку школы, которая из – за своей ветхости не использовалась и была постоянно уже несколько лет закрыта на внутренний замок. В этом помещении раньше было всего четыре класса, зооуголок и кабинет медика. Вовка в тот день слонялся по коридору и нечаянно облокотился плечом на обитую дерматином дверь, ведущую в пристройку. Неожиданно дверь поддалась, и Вовка оказался в старом здании похожим на кладбище ненужного хлама. Он знал, что это помещение всех чаще посещает Сурепка – учитель ботаники и завхоз школы. Он так же знал, как и все взрослые ученики, как и весь педагогический коллектив школы, что ботаник не равнодушен к Ларе. Он прилюдно делал ей знаки внимания в виде книг и конфет. А цветы носил практически каждый день в любое время года.

Сурепка был скуластым мужчиной с редкими волосами на голове. Ему было тридцать пять лет, но выглядел он значительно старше, не смотря, что одевался он всегда с иголочки. Вообще, как считал Вовка, профессия учителя ему не шла. Он был больше похож на одного из членов Сицилийской мафии. Толстый золотой браслет на запястье правой руки и богатые фирменные часы говорили о его состоятельности. Никак у Вовки в голове не укладывалось, что этот упакованный с ног до головы человек может интересоваться одуванчиками и лишайниками. С первого взгляда незнающий человек мог ошибочно принять его за крутого мафиози или успешного банкира. Нередко от него с запахом дорогой туалетной воды исходили пары спиртного. В таком виде он безбоязненно мог придти в школу и посредине урока покинуть класс, уйдя в свой зооуголок. Создавалось впечатление, что он свою работу не любит и ей не дорожит. Сегодня как Вовке показалось, он был то же немного пьяненький. У Сурепки после второго урока в столовой выпал стакан с компотом. Когда Вовка посмотрел на него, то увидал, что у него глаза были туманные. Колчак протянул ему свой стакан, но он растерянно посмотрел на Вовку и резко удалился из столовой.

«Наверное, Сурепка в этой пристройке спит, после запоя», – подумал Вовка, войдя в старое помещение.

Он обошёл весь первый этаж. Чего там только не было. В коридоре и классах стояли нагромождённые друг на друга, почти до потолка, отслужившие свой век парты, бочки с краской, старые пишущие машинки, карты, глобусы, портреты всех членов политбюро разных годов и пионерская атрибутика от горнов до знамён. Всей этой рухляди место было только на свалке. Он склонился над горой сваленных в углу барабанов и горнов. Порывшись в куче, извлёк оттуда медный горн с вымпелом.

– Надо будет Джаге или Педро задарить, – пробормотал себе под нос Вовка, – может на день пионерии во дворе «Полёт шмеля» исполнят на этой дудке.

Колчак с горном в руке обошёл тихо все классы и поднялся на второй этаж. Когда подошёл к зооуголку, то услышал возню и знакомые стоны. Он был уже взрослый и отлично понимал, что раздаются они не от боли и испуга, а от сладострастия. Эти стоны издавала Лара, та женщина, которую с некоторых пор он боготворил, как первую красавицу школы. Лучше и красивее её для Вовки учительницы не существовало в школе. И Лара ощущала, что этот повзрослевший мальчик проявляет к ней уже не детский интерес. Поняв это, она прекратила приглашать его к себе на чай, так – как с ней, после смерти своей матери стала жить Надежда Крупина, а при ней Колчин всегда становился наглей и неловкости никогда не испытывал. Он намеренно злил Надежду и старался показать своим поведением, что Лара относится к нему с большим уважением, чем к ней.

…Вовка прислонился к двери, стоны не утихали. Его обдало жаром. Он почувствовал, как пот побежал по его телу. Его заколотило, он был до предела взволнован. Ему было противно даже думать, что его любимую учительницу, можно сказать близкого друга, кто – то имеет права обнимать. Вовка, насмотревшись порнографических фильмов, по своей юношеской наивности думал, что Лара когда – то обязательно будет его женщиной. И если бы не присутствие в комнате Надьки, она бы его соблазнила. Слишком далеко у них зашли интимные разговоры на немецком языке. Так ему казалось.

На самом же деле, в данный момент Ларе был симпатичен этот мальчишка с длинными, как у куклы ресницами и готовила она его усиленно к областной Олимпиаде школьников по иностранному языку. Но, то, что женщины непредсказуемы, это популярное утверждение относилось и к ней.

…Вовка резко дёрнул на себя дверь, и к его несчастью она была не заперта. Он не поверил своим глазам. Жёлтое платье Лары валялось на полу. Сама она обнажённая сидела на столе, где раньше стоял аквариум, а голова её лежала на плече голого Василия Николаевича. Увидев Колчака, она зажмурила глаза и спрятала голову за грудь ботаника. Сурепка стоял задом к Вовке и его он не успел увидеть. Так, как Вовка запустил ему в спину пионерский горн и, хлопнув дверью, стремглав выбежал из пристройки. Не дожидаясь конца уроков, он покинул школу. Домой он не хотел идти. В подвал тем более. Нащупав в кармане ключи от сарая Захара, он полез на голубятню.

Когда Август был в длительной командировке, Вовка с Никитой ежедневно посещал голубятню. Никита с осени служил в армии, поэтому всю опеку за голубями взял на себя Вовка. Он мог часами просиживать с голубями особенно в те дни, когда не было тренировок. Иногда готовил там и домашнее задание, так как этому сараю не страшны были ни какие лютые морозы. Этот сарай был без одной щели, утеплённый сухой штукатуркой и мощные электрические тэны обогревали его.

Вовка залез на второй ярус, где ворковали штрассеры, якобинцы и другие виды голубей. Насыпал им корму и, взяв одного в руки, он положил его себе за пазуху. Он всегда так делал, когда на душе было плохо. Этому его ещё в раннем детстве его научил дядька Иван.

«Даже кошка с собакой, не могут лучше, чем голубь успокоить расшатанную нервную систему», – говорил Иван, – «эта птица в высоте заряжается необыкновенным целебным свойством, которым она охотно делится с человеком».

…Часов у Вовки не было, и сколько он просидел в такой позе определить не мог. Очнулся он, когда услышал противный скрип двери.

«Кто бы это мог быть? – подумал он, – но что это был не Август, он знал точно, так как он покинул город на две недели по своим делам. И за голубями доверил присматривать Вовке. Иногда Вовке помогал кормить голубей Марека.

– Марека это ты? – крикнул сверху Вовка, не вставая с насиженного места.

Голубь, у него прижавшись к голому телу, приятно ворковал и он не хотел его тревожить.

– Залезай сюда, зерно не подымай наверх. Я голубей покормил, – сказал он.

Он слышал, как кто – то взбирается по лестнице, но к его удивлению из люка показалась голова Лары.

– Вы, – расширил он и так свои большие глаза, – как вы меня нашли здесь?

– Мне Надежда сказала, что тебя только здесь в это время можно найти, – сказала Лара.

…Она осмотрела с любопытством голубятню, но присесть не решилась. На её лице Вовка не заметил ни стыда, ни других угрызений совести. Будто ничего постыдного с её стороны не было несколько часов назад в бывшем зооуголке.

– Владимир, мне с тобой надо прелиминарно поговорить, чтобы ты не брал в голову ничего плохого. У меня сейчас мало времени, и я тебя прошу сейчас только об одном. Ты взрослый уже юноша и по моим сведениям давно уже не мальчик и должен меня понять, как старшего друга. То чему ты сейчас был свидетелем, это был не разврат, даже и не страсть, а жалость к человеку, которого постигла жизненная катастрофа. Если ты пожелаешь, позже мы с тобой можем обсудить подробно, как тебе кажется не красивую ситуацию, созданную женской слабостью с моей стороны.

Вовка встал с ящика, придерживая голубя за пазухой, и не сводя своего миротворческого взгляда от учителя, сказал:

– Не надо меня Владимиром называть. Из ваших уст это имя произносится не естественно и отдаёт холодом. Называйте меня как обычно Вовка.

– Я при всех в классе не позволяю себе так тебя называть, – ответила она.

– А мы не в классе находимся, а в компании пернатых, так, что про этикет можете забыть. Вы же на улице и у вас дома не называете меня Владимиром или Володей. Я там для вас, как и для друзей, Колчак и Вовка.

– Хорошо Вовка, если тебе так нравится, – сказала она с серьёзным видом.

– Садитесь, Лара Давидовна? – подвинул он ближе к ней ногой деревянный ящик, на котором до этого сам сидел.

– Я знаю вам сейчас неловко передо мной и на душе скверно, но вы представьте, что меня не было там, и я ничего не видал.

Он положил её руку на плечо, и слегка применяя силу, усадил на ящик. Она, откинув полу плаща покорно села:

– У меня за пазухой воркует голубь, – сказал он ей. – Не простой голубь, я вам скажу, а Нюрнбергский багдет, – чистокровный ариец. Захару из Днепропетровска привез парочку один циркач. Возьмите его в руки и нежно подержите около лица или, как я положите его за платье, чтобы вы его ощущали пёрышки голым телом. Посмотрите, что через десять минут ваше плохое настроение улетучится, и у вас появятся только приятные мысли. Не бойтесь – этот голубь чистюля, он вас не измарает. Это аристократ, а не какой – то дикий сизарь, который способен испепелить голову человеку с высоты.

Вовка вытащил голубка из – за пазухи и протянул ей.

Она двумя руками нежно взяла голубя и осторожно прижала его к своей щеке. Голубь в её руках урчал и ворковал, не пытаясь улететь у неё с рук.

– У брата все голуби высшие, – начал Вовка ей объяснять всю орнитологию Августа. – На первом ярусе у него павлиньи голуби, а на третьем Бельгийские почтальоны. Здесь на втором ярусе смесь, но тоже не простая, а элитная.

– У тебя и брат элитный, – заметила Лара, не убирая голубя от щеки.

– Какого брата, вы имеете в виду?

– Ну конечно Сергея. Я смотрю у него и машина новая и катер богатый. Только не пойму, почему он, имея большие деньги, не может себе квартиру в элитном доме купить? Он же вроде с вами живёт? – спросила она.

– Эта голубятня не Серёгина, а моего двоюродного брата Захара. Голубей же в основном покупал для Захара другой двоюродный брат Август. Он как в командировку поедет, то непременно привезёт парочку голубков. У Августа нет ни машины, ни катера. А катер богатый, про который вы говорите, принадлежит Захару Минину. И им пользуются практически все наши родственники. У Захара и машина шикарная есть. Он вообще мужик зажиточный. У моего Серёги тоже есть автомобиль люксовый, но на нём он сейчас не ездит, и вы знаете почему.

– Я ровным счётом ничего не знаю, – сказала она.

– Мне кажется, половина населения нашего города знает, что Сергей Беда приговорён к пяти годам лишения свободы. Как говорится, заимел своё безопасное жильё.

– Надо же, я этого не знала, – сокрушалась она, – такой приятный и интеллигентный мужчина.

– А главное холостой, – резюмировал Вовка, – Август тоже богатый и не женатый.

– А ты не мог бы меня с ним поближе познакомить, – неожиданно сказала она, – я его знаю, но немного. Мы с ним только здороваемся, но никогда не разговариваем.

– А зачем вам его знакомство? – спросил Вовка, – вы же хорошо знаете, кто он такой и люди вашего круга, наоборот, от него чураются и на сближение никогда не идут.

– Я всё прекрасно понимаю, кто он такой, но ты у меня видал в квартире комод стоит старинный оставшийся от деда. Вот я хочу у него попросить, чтобы он помог мне его продать.

– Комод хороший спору нет, но я вам покупателей могу найти на него и без Августа. Моя мать может купить ваш комод. Нам Серёга денег много оставил. Он хорошо раскрутился на своих коммерческих операциях.

– Я конечно не против такого варианта, но у меня кроме комода много других вещиц осталось после деда, которые заинтересуют любого ценителя старины. Я думаю, твой Август всех лучше справится с ролью посредника. Его никто не посмеет обмануть, а меня женщину запросто могут кинуть, как сейчас выражается молодёжь.

– Вот он приедет из Прибалтики, так я вас с ним и сведу, – пообещал Вовка.

– Ты представляешь Вовка, – впервые она ему сегодня улыбнулась. – А действительно мне намного лучше стало от твоего голубя. Просто невероятно! Неужели голуби, как и многие другие представители флоры способны положительно влиять на организм и настроение человека?

– Насчёт голубей вы можете не сомневаться, эти умные птицы проверены всеми нашими голубятниками. Правда, настоящих голубятников мало сейчас осталось, не то, что пять лет назад. Отец Джаги вообще считает, что голуби с богом общаются, а мой дядька Иван ему говорит, чтобы он нам такую муру не гнал. Бога говорит, не было, и нет. Есть говорит вселенная, природа и смерть. Каждый из этих трёх факторов значительно сильней человека.

– Ты в него такой умный пошёл? – взяла она Вовку за руку и пристально посмотрела ему в глаза.

– Иван Романович грамотный с ним в полемику бесполезно встревать. Он любому мозги вправит в свою сторону. – Вовка перевёл свой взгляд от неё на голубя, но руку убирать не стал. Он чувствовал, как от её прикосновения по его телу пошло приятное тепло.

– Я знаю прекрасно Ивана Романовича, но про его религиозные суждения слышу от тебя впервые, – сказала она. – А ты – то сам как считаешь, бог есть?

– Я не считаю, а убеждён и придерживаюсь, точки зрения Ивана Романовича, – сказал Вовка. – В том споре с отцом Джаги, он доказал, что бог не покарал ещё ни одного нациста, так же как Витебского душителя Михасевича и ему подобных мерзавцев, а карал всех закон.

«Жалко говорит, что хороший народ, как мухи вымирают. Даже маленьких детей смерть не щадит. И не надо людям мозги засорять, что смерть человека богу угодна. Если существует бог и смерть, то смерть могущественней бога. То и молится, ей надо, чтобы досрочно тебя не приютила в свою люльку».

– Возможно, Иван Романович и прав, а то, что людей в церквях больше стало, то вероятно это веяние моды, – сказала Лара.

– Они тогда долго спорили, – продолжал Вовка, – и всё – таки дядька убедил его в своей правоте. Хотя в церковь отец Джаги, как и прежде по субботам регулярно ходит. Я вот ни разу там не был, потому что я не крещёный, – шёпотом произнёс Колчак, словно это была большая тайна.

– На мне тоже креста нет, и не было никогда, – сказала Лара, вставая с ящика.

Она передала Вовке голубя, которого он сразу выпустил из рук. Затем она вплотную подошла к нему и поцеловала его в щеку:

– Спасибо тебе мой хороший человечек и прости меня? – проговорила она и спустилась вниз. Выйдя из сарая, она плотно прикрыла за собой дверь.

Лара в эти минуты была очень благодарна ему, что он нашёл в себе силы не упрекнуть её, а мудро перевёл весь разговор на другую тему. Это была тактичность интеллигентного молодого человека. А в надёжности его языка она была твёрдо убеждена. Лара знала хорошо Колчака, и болтать языком о женщине, от которой Вовка глаз не сводит, он не позволит никогда. Лара давно сумела проникнуть в его душу, где она видела там отпечатанную чистую юношескую любовь к своей персоне.

А Вовка после её поцелуя долго стоял в оцепенении. Он размышлял, как расценить её поцелуй, то ли отнести его к извинению, то ли к проявлению симпатии.

– Как угодно, – сказал он себе, – главное этот поцелуй был приятный.

Он слез с голубятни и запер сарай.

…После того, как Вовка стал свидетелем интима двух учителей, отношения между ним и Ларой не испортились, и дистанция для сближения не сократились, хотя Вовка и не избегал её. В тайне он ждал от неё смелого безрассудного шага и всегда улетал в своих фантазиях к ней в объятия. Но Лару словно подменили. Она была всегда сдержанна с ним и даже на немецком языке с Вовкой разговаривала только по программе и ничего лишнего. Колчак понял, что никакой Олимпиады не будет, но он ошибся. Олимпиада состоялась чуть позже, где он занял второе место. Великой радости от второго места он не испытывал. Это был не его пьедестал, какой он занимал в спорте и поэтому Вовка утратил интерес к иностранному языку и перестал выполнять домашние задания и разговаривать с ней на свободные темы.

…Сурепку в школе он больше не увидит, после того дня. Находясь тогда в своём кабинете с Ларой, в интересном положении, ботаник был уже уволен с работы и этот день был его прощальным не только со школой, но и с Ларой.

В начале марта перед женским днём они с Августом нанесли визит своей учительнице. Дверь входная была приоткрыта. Они смело переступили порог комнаты. На диване в спортивном костюме с книжкой в руках валялась Надька, а рядом с нею сидя в кресле, проверяла ученические тетради Лара. Сам Вовка задерживаться в комнате не стал. Он быстро покинул жилище своей учительницы, ни с кем не попрощавшись.

Появится он в этой комнате спустя пять лет, но уже не учеником, а вполне созревшим мужчиной.

Голуби в небе

Его хоронили без салюта, но почестей и венков было множество. Хоронили криминального авторитета вора в законе Захара Минина, – дядьку Вовки Колчина и Сергея Беды. Его нашли в Волге запутавшимся в сети, которые, похоже, зацепились за винт неизвестного речного судна. Хоронили в закрытом гробу, тело было до неузнаваемости изуродовано и прозимовало около четырёх месяцев подо льдом. Хотя самого Захара в городе не видели больше трёх лет. Опознали его по татуировкам. Когда гроб опустили в могилу, тридцать белых красавцев голубей взмыли ввысь, прощаясь со своим хозяином. Несмотря, что больше половины голубей были куплены Августом, принадлежали они все именно Захару. А если быть точнее, то в последнее время хозяин голубей был один – это Вовка Колчак. Он умело за ними ухаживал и надо сказать, что таких красавцев не было ни у одного голубятника.

С кладбища все шли понурые и шёпотом обсуждали его залихватскую прожжённую криминалом жизнь.

Позже всех покидали кладбище Иван Романович Беда со своей женой Мананой. Рядом с ними шли Сева Пескарь – лучший друг Захара, и Вовка Колчин. Вовка в эти дни тщательно готовился к выпускным экзаменам и имел все перспективы окончить школу с золотой медалью. Но мысли о медали, он задвигал на второй план. На первом месте у него была Лара. Мысли о ней серьёзно повлияли на его успеваемость. Он о ней думал постоянно. Прогнать эти думы от себя он мог. Но порой не хотел сознательно лишать себя приятных и виртуальных грёз. Чтобы отвлечься от сверлящих мозг мыслей он усиленно стал тренироваться, после чего уходил в бурлящее русло улицы, где среди друзей он всегда был фигурой номер один. Школа отошла у него уже на третий план после Лары и спорта. А ещё для него был важен личный приоритет на улице. Завоевал он его сам без чьей либо посторонней помощи. Но все также знали, какая большая и могущественная родня у Колчака. Хотя Вовка никогда этим фактом не спекулировал. Но всё равно сам того не ведая он постоянно находился под опёкой своей многочисленной родни.. В последнее время с него не спускал своих зорких глаз Август. Он покровительствовал Вовке во всём и везде. Август был уважаемый и авторитетный человек, и эти характеристики делали его неприкасаемым. Некоторые бандиты к нему ехали, как к арбитру с разных концов. Августу предлагали крупные должности в кооперативном движении, но он отказывался. Его устраивала работа, в которой он ориентировался как рыба в воде. Его устраивал уклад жизни, который он создал себе сам. Он был свободным человеком и мог в любое время сорваться из города. Он мог запросто выписать себе командировку в другой регион. Он мог не выйти на работу, и никто ему не скажет, почему он прогулял день, два, и больше. Все зависели от Августа. Так – как деньги в качестве второго оклада они получали по разработанной им схеме.

…Август шёл по кладбищу удручённым, смахивая незаметно со своего лица слёзы. Ему не хотелось, чтобы, кто – то видел, как непроизвольно эта скорбная влага выступает на его глазах. В нелепую смерть Захара мало кто верил и домыслы, что с ним произошло, были разные. Август точно знал, что Захар умер не своей смертью. Впереди постоянно оглядываясь в сторону Колчака, шла Лара и Надька Крупа. Она из детского дома на законном основании переселилась жить в старый двор к своей учительнице. На днях Лара Давидовна удочерила Надежду.

В последнее время Лара к Вовке проникалась большим вниманием, чем прежде. Она старалась показать, что озабоченна судьбой Колчака, не меньше чем его друзья и постоянно его призывала штудировать математику и иностранный язык, который он после Олимпиады совсем, забросил.

…Вовка не знал, да и никто не знал, кроме самой Лары и Августа, что Надежду она удочерила благодаря фиктивному браку с Августом.

Когда Вовка привёл к Ларе Августа, на следующий день Август договорился в загсе об ускорении брачного процесса, где их за считанные минуты зарегистрировали.

Отныне, формально и неформально Вовка, Лара и Надежда являлись родственниками.

На кладбище Лара с Августом не показывали своего родства и вели себя словно малознакомые люди. Старались и друг к другу не подходить. Да и обстановка не располагала к общению. От весеннего кладбища веяло духом скорби и траура. Растаявший снег, вперемежку с жидкой грязью хлюпал под резиновыми сапогами и издавал противноё смачное чавканье, от чего навеивало на мрачные размышления. Все шли, молча, и как бы прислушивались к звукам отпечатков своих следов. И только красногрудые и толстые снегири, сидевшие на развесистых ветках, слившись с гроздьями прошлогодней рябины, скрывали угрюмость и немного вуалировали плохое настроение.

…Иван Романович шёл, молча, и ни с кем не разговаривал. Он вспоминал разговор с Августом, когда однажды сказал ему относительно цыганского цвета Волги универсала Захара, что машина Минина больше похожа на катафалк. И что стреляют по ним чаще, чем по другим машинам.

«Но откуда взялись сети? – ломал он голову. – Захар никогда ими не ловил. И рыбу он ловил только летом, но, никак не осенью. Промозглость он терпеть не мог. Захар любил тепло».

– Вот и проводили мы в последний путь близкого нам человека, – с мрачным видом сказал Сева. – Вроде и отвыкли от него за последние года, но ощущение его отсутствия было живое, – а сейчас траурное, – вторил ему Вовка Колчак и продолжил: – Мать так и не знает, что нет больше её сына. И говорить ей правду, я думаю ни к чему. Она еле ходит, может сердце не выдержать.

– Молодец Вовка! – потрепал его Август, – правильным человеком будешь.

– Я не хочу быть правильным, – хочу быть настоящим, – ответил ему Вовка, – чем вызвал неподдельный интерес к себе у Севы:

– Ого! Это не щебечущий звук из скворечни. Слышу разум и правильные мотивы сердца. Растёшь Вовка! – и, повернувшись к Августу, сказал: – Берегите его, ему не место в наших университетах.

– Захара менты убили, – высказал свою мысль Иван Романович, – никто против него не только слова не мог сказать, но и дыхнуть боялись.

– Ничего ребята, – произнёс Сева, – может, настанут такие времена, когда таким правильным людям памятники будут возводить, не только на кладбищах, но и на площадях, где будет написано золотыми буквами, – «Погиб от рук оборотней в погонах». Хотя мёртвым они вроде бы и не к чему, но всё равно родственникам, какое – то утешение будет. Жизнь непонятная. Сейчас ты есть, завтра тебя нет. И никто особо горевать о покойном не будет после похорон. Вы посмотрите, как растут кладбища. Жилые дома такими темпами не возводят. Если не замочат, то на нары в лучшем случае упрячут.

С похорон в автобусе Вовка Севе рассказал о последнем разговоре с Захаром, который произошёл больше при их последней встрече.

– Он говорил мне, что если с ним, что – то случиться, то всех голубей завещал тебе отдать. Августу говорил, некогда ими будет заниматься. А у Севы опыт большой по голубям и жизнь спокойная. А ещё он мне рассказал про старый погреб. Там лежит свёрток для тебя и деньги на два памятника, один для него, а второй для женщины, рядом с которой его похоронили.

Вовка тяжело вздохнул:

– Наверное, он знал, что с ним приключится несчастье. А вот когда именно не догадывался.

– Что, так и сказал про завещание и памятники? – изумлённо спросил Сева, – значит, смерть его была не случайной. Но тёрок у него, ни с кем не могло быть, ни с быками, тем более с блатными. Это я точно знаю. Выходит его окунули или менты или рыбнадзор. Нельзя одному выходить на Волгу. На реке, как и в тайге всякое может случиться, – полушёпотом говорил Сева. – Голубей, конечно, я не буду забирать. Я вижу ты им хозяин первый, а не Август. А в память о нём, я возьму себе только одну вещь, но это после сорока дней. У него в сарае полы устланы фанерным кряжем, под ним разрушенный погреб. Тебе Вовка, одному не управиться. Возьми, в подмогу родственника или лучшего друга, которому доверяешь.. Кряж подымете, и все кирпичи из погреба выкиньте. В самом низу будет лежать щиток электрического рубильника. Откроете щиток, возьмёте свёрток в тёмном лоскуте. Спрячьте его недалеко, но хорошо и не под фанерный кряж. Чтобы Август его не нашёл. Ему этот свёрток совсем ни к чему.

Я ничего не знаю

Колчака забрали из дома утром, в воскресный день. Он проснулся в прекрасном настроении и когда сидел на кухне с матерью за завтраком, в квартиру длительно и беспрерывно позвонили. Мать пошла, открывать дверь. На пороге стоял участковый Власов.

– Я прошу прощения, но мне необходимо повидать вашего младшего сына. Страшного ничего нет, просто для формальности, нужно провести опознание.

– Когда вы его только в покое оставите? – запричитала мать, – скоро терпение моё кончится, и я буду жаловаться. Мальчишка никуда не ходит, всеми днями за книгами сидит, к экзаменам готовится, а вы постоянно в чём – то его подозреваете.

– Я человек подневольный, как и все смертные. Мне сказали доставить его, что я и делаю.

Вовка, отставив в сторону завтрак, молча, оделся и вышел. У подъезда стояла спецмашина. Он оглянулся по сторонам и, убедившись, что рядом нет любопытных Нафталинов, с неохотой залез в машину

В милиции его провели в знакомый кабинет, куда не раз за драки и другие хулиганские поступки вызывал к себе майор Гнидин. В этот раз майор был в штатском костюме не как раньше. Зализанные назад волосы, свисали ему почти на уши, и он их беспрестанно поправлял. Он вежливо предложил Вовке присесть на единственный свободный в его кабинете стул:

– Итак, старый знакомый, – обратился он к Вовке, – никак ты не хочешь меня без работы оставить. Думал, в воскресение отдохну, но вот начальство по твоей милости срочно вызвало меня заняться внеочередным твоим хулиганским фортелем. И если подтвердится твоё участие в совершённом преступлении, то тебе уже ничего, и никто не поможет. Говорю это со всей ответственностью. Тюрьма, тебе гарантированна.

Вовка держался спокойно, зная, что в последнее время ни в драках и ни в каких других противозаконных действиях не участвовал.

– Ответь мне, где ты вчера был вечером между девятнадцатью и двадцатью часами? – спросил Гнидин.

Вовка вначале замер, ожидая более каверзного вопроса. Он облегчённо вздохнул и сказал:

– Вчера вечером я был в это время дома и смотрел телевизор, шла передача КВН.

– Скажи, а кто кроме матери может подтвердить твои слова? – Вопрос я задаю важный, который может снять с тебя все подозрения, или наоборот лишить тебя свободы.

– Я знаю, что такое алиби и моё пребывание дома в интересующее вас время я находился дома. Можете, у матери спросить.

– Обязательно спросим.

В это время в кабинет зашла мать. Сердце её не выдержало, и она приехала следом на такси:

– Да, да он вчера вечером из дома никуда не выходил. Это могут подтвердить наши соседи Максаковы, которые были у нас в гостях вчера, – подтвердила мать показания сына.

– Это мы узнаем без проблем, – ответил ей майор.

…Гнидин снял телефонную трубку и позвонил, что бы к нему срочно доставили в кабинет городского таланта и потерпевшего Ивановского. Когда он звонил то пристально, не отводя глаз ни на секунду, смотрел на Вовку и карандашом по столу выбивал замысловатый ритм похожий на кубинскую румбу.

В кабинет вошёл щупленький паренёк, который был похож на скрипача или коллекционера открыток. В школе и на улице таких парней, называли «Целеустремлённые чижи» или просто чижики.

Ивановский в руках держал носовой платок, прикрывая им, разбитые губы и на Вовку не обращал никакого внимания. По его первому взгляду Гнидин понял, что с Колчиным произошла внеочередная осечка. Вовка неоднократно срывался у него от уголовного преследования, умно изворачиваясь, создавая себе алиби.

– Объясни Серёжа, что вчера с тобой произошло вечером? – задал он вопрос парню.

Убрав платок в карман, Ивановский кашлянул в кулак:

– Я шёл вчера с изостудии со своей последней работой, которую я писал для выставки «КОСМОС». На улице Воровского ко мне подошли два парня, которых я видел впервые и стали просить у меня бабки. Я в этот день был без денег, и естественно дать мне им было нечего. Тогда светлый парень с мясистым носом вырвал у меня картину. Потом ударил меня вначале в плечо, затем два раза в лицо. А второй с подстриженным затылком лазил по моим карманам, забрав электронный калькулятор, ключи и записную книжку. Она для меня очень дорога, так как мне её подарил известный космонавт. Он, как и я занимается темой космоса, – тем – же творчеством, что и я – пояснил он. – Очистив мои карманы, парень тот, что лазил по ним, сказал, что в следующий раз для Колчака деньги носи всегда, иначе постоянно будешь получать в нюх. Пока я вытирал кровь с носа и губ, они спокойно ушли, прихватив с собой мою картину.

…Вовка понял, что за парень стоит перед следователем, – это был известный и подающий надежды молодой художник Сергей Ивановский, – учащийся четвёртой школы, о котором писали все газеты. Его художественная тематика была, космос. Творчество Сергея Ивановского молодого художника, заинтересовало одного из знаменитых космонавтов страны, потому, что на досуге он предавался аналогичному искусству. И они, где – то встречались на публике, о чём печатали местные газеты.

– Значит, ты говоришь, что до этого ты тех ребят нигде не видал, а вот этого молодого человека ты не знаешь? – спросил майор у Ивановского, показывая на Вовку.

– Визуально знаю хорошо, у меня великолепная зрительная память. Особенно на лица, но лично с ним не знаком, – ответил художник. – Мне приходилось с ним встречаться на улице и на стадионе, – добавил Сергей.

– Я тебе сейчас его представлю, – если ты с ним не знаком, – сказал Гнидин. – Перед тобой находится Колчин Владимир, которого все кличут Колчаком. Второго Колчака у нас в городе нет, а та шпана, видимо были самозванцы, прикрываясь его кличкой, – сделал приятное заключение для Вовки Гнидин.

– Мне понятно это было сразу, что вы не того привели, – тихим голосом произнёс художник. – Когда я находился у дежурного, время зря не терял. На листе, я составил портреты тех ребят. По ним их вполне можно разыскать.

…Иванов достал из кармана вчетверо сложенный лис бумаги и протянул его майору. Тот посмотрел на него, а затем протянул Колчину:

– Взгляни внимательно, может, признаешь кого? – при этом он впился своими глазами в Вовку.

Колчак покрутил листок в руках и вернул его назад Гнидину:

– Нет, таких лиц, я не встречал и не знаю, – заверил он майора.

…Ему было трудно сдержаться и не выдать себя в этот момент. Он ни одним мускулом своего лица не показал, что знает их хорошо. На него смотрели парни с третьей школы, которые жили на улице Чапаева, и для Колчака они считались мелкой шушерой, – это были Вилок и Лёха Шнобель, имея на своей лицевой вывеске, толстый и постоянно дрожащий, как студень нос.

– Пускай будет так, – раздражённо сказал Гнидин, – хотя я не верю тебе. Знаю, что в городе с таким полётом ты всех своих одногодок знаешь, которые и тебя знают, как облупленного. В чём я ни грамма не сомневаюсь. Не хочешь нам помочь не надо. Мы их без твоей помощи найдём.

Гнидин, несмотря на Вовку, извинился перед матерью и Колчаком за беспокойство, проводил их до выхода.

…Колчак не откладывая дело в долгий ящик, так как возмущению его не было предела, выйдя из милиции, бросился искать двух молодчиков, из – за которых ему пришлось провести неприятный разговор с сотрудником милиции. По словесной мальчишеской почте он разыскал их на стадионе Спартак. Они сидели втроём на трибуне и резались в карты. Третий Вовке тоже был известен, – это был птицелов по кличке Клёст. Он занимался ловлей птиц и продавал их на рынке. В школе он не учился и нигде не работал. Колчак спокойно подошёл к ним, поздоровался и присел на трибуну:

– Клёст, сходи, прогуляйся, – обратился он к птицелову, – нам поговорить надо. Придёшь минут через десять.

Клёст забрал с кона свои деньги, положил карты и молча, спустился вниз. Вовка не вставая с места, ударил пятернёй по лицу Вилка, от чего, тот завалился на другой ряд.

Лёха Шнобель, испугавшись, сорвался с места и как заяц начал прыгать по рядам, до тех пор, пока не добрался до нижних мест.

– За что Колчак? – слезливо взвыл Вилок.

– Ты шакал, у кого вчера по карманам шарил? – Знаешь? – ударил ещё раз его Колчак в грудь. Ты знаешь, что по вашей милости меня в ментовке терзали, как врага народа?

– Ты – то здесь причём, – закрывая лицо обоими руками, ныл Вилок.

– А кто прикрывался моим погонялом, – ударил Вовка сверху по голове Вилка.

– Да не Колчак, я говорил, а Копчак. Фамилия у меня Копчаков, – поняв, чем выразилось недовольство Колчака.

…Вовка не знал, что он носит такую фамилию, всегда считая, что кличку Вилок он получил от фамилии Вилков. От такого известия ему стало не по себе. Но отступать смысла не было. Показывать мягкость своего характера перед отморозками он посчитал излишеством.

– А что ты залез в чужой карман и паспорта своего не оставил? – иронически спросил Вовка, – какой же умник совершая преступление говорит своему потерпевшему фамильную кличку? Не разумно поступаешь Вилок. Созвучие похожее прослушивается здесь Колчак – Копчак. Мне, конечно, наплевать, что вы натворили. Вас милиция не сегодня, так завтра обязательно найдёт. Художник Иванов, – наша городская знаменитость, нарисовал ваши портреты. А вы избили и ограбили именно его. Если я вас узнал, то менты и подавно найдут. И они уже рыщут с этими портретами по городу. Опрашивают всех ребят нашего возраста. Картину Иванов готовил на выставку, и записной книжкой он очень дорожит. Теперь размышляйте, как выпутываться будете. Думаю, в первую очередь пока вас менты не повязали нужно вернуть всё похищенноё, а потом вести с ним разговор о перемирии. Перепуганный Вилок, сразу засуетился и крикнул стоящему внизу Шнобелю, который слышал весь разговор:

– Что делать будем Лёха?

– А мне, откуда знать? – развёл он руки.

Вовка, проходя мимо Шнобеля, врезал ему сильную оплеуху, от которой тот завалился под ряды.

– Вот так справедливо будет, – бросил он ему в лицо и пошёл домой, удовлетворённый, что наказал шпану.

Тайник

Разбирать обвалившийся погреб в сарае одному было сложно. И Вовка решил в воскресный день пригласить Мареку.

Они, вооружившись маленьким ломиком, сорвали с пола фанерный кряж и сложили его у стены в стопку. Перед их глазами вместо погреба лежала куча отсыревших и побитых кирпичей. Работы было много, но деваться было не куда. До щитка надо было добираться. Они носилками стали выносить кирпичи к контейнерам для мусора. Почти четыре часа ушло на их работу. Когда последний кирпич лёг на носилки, ребята осознали, что погреб был пуст и никакого металлического электрического щитка не просматривалось:

– Ни на Захара, ни на дядю Севу это не похоже, – огорчённо произнёс Колчак, – не могли они так подшутить надо мной.

– Может, попробуем капнуть? – предложил Марека.

– Будем пробовать, – сказал Колчак и взял в руки ломик.

Этим ломиком он начал прошивать глинистое дно погреба. Почти на дуршлаг было похоже дно от ломика, но звук инородного предмета не ощущался.

Ломик взял Марека и стал им проверять бока погреба.

Он глубоко засопел, когда услышал глухой звук. Ломик упёрся во что – то твёрдое:

– Вот он тайник, – радостно воскликнул Марека.

Вовка взял в руку сапёрную лопату и стал усердно отковыривать пласты глины. Ранее щиток был помещён в подготовленную глиняную нишу и выполнял функцию сейфа. Но когда надобность в нём отпала Минин замаскировал его. – Так подумали ребята. Они открыли крышку щитка и помимо свёртка обнаружили тяжёлый свёрток, обёрнутый в байковую материю и перевязанный чёрной изоляционной лентой.

Разорвав ленту и развернув свёрток, они ахнули. На материи лежал настоящий немецкий нож, со свастикой на ручке, и весь в смазке пистолет системы Вальтер с двумя дополнительными обоймами к нему.

– Ничего себе, вот это арсенал, – присвистнул Вовка. – Марека ты молчи, никому не говори, что мы с тобой нашли. Эта вещи хорошие, но не наши. А так я бы эту память о Захаре оставил себе.

– Смотри лучше нутро этого ящика, – сказал Марека, – может Захар и тебе память о себе оставил.

Вовка отложил свёрток на грунт и стал тщательно в полумраке щупать внутри щитка:

– Ты прав Марека, – вытащил он из щитка небольшую обувную коробку. По её размерам можно было судить, что коробка была от детской обуви и тоже как и свёрток перевязана изоляционной лентой.

Вовка в руке примерно взвесил коробку:

– Здесь точно не Вальтер. Больно лёгкая коробка. Наверху посмотрим, – сказал Колчак, – здесь видимость неважная.

Когда они открыли коробку, то к их удивлению они нашли наверху в слюдяной упаковке женский лёгкий под цвет граната шарф и такого же цвета перчатки. Затем Вовка достал две пачки трёх рублёвых купюр. Новые богатые золотые серьги, и перстень с гранатовыми камнями. А так – же два обручальных кольца. На всех изделиях висели бирки. На дне коробки лежал чёрный пакет для фото. Вовка открыл его и достал оттуда четыре фотографии. Две фотки были Захара, а две красивой женщины лётчицы.

– Это Нина Зарецкая, – сказал Колчак, – и всё что здесь лежит, предназначалось ей. Это для памятника он фотографии и деньги положил. Кто она ему я не знаю, но догадываюсь. И поэтому волю покойного, мы с тобой должны выполнить через год. Вместо дерева у них на могилах будет мрамор. То что она Нина я знал. Мне Захар про неё много рассказывал. Любил он её до безумия. Но то что Захар планировал лечь в могилу рядом с ней, для меня это новость.

Напрягая свою зрительную память, Вовка ещё раз внимательно всмотрелся в фотографию женщины:

– Красивая тётя, – сказал он, – кого – то она мне напоминает?

Марека взял фотографию в руки и, прищурив глаза, определил:

– Это Татьяна Доронина, что в Мачехе снималась. Хорошая актриса. На неё Надька Крупа немного смахивает.

– Скажешь тоже, – вырвал фотографию Вовка, – мы с Надькой в одном корыте в детстве полоскались. Она на свою мать похожа.

– С Севой Пескарем Колчаку не суждено было встретиться в ближайшие дни. Колчак с Марекой поехали на речном трамвайчике на улицу Заломова, где жил Сева. На крыльцо вышла престарелая женщина. Это была его мать. Она была глуховатая и ничего вразумительного не сказала. Так и не поняв, что нужно молодым ребятам от её сына, она показала им на крутой спуск улицы.

В этот вечер отец Джаги, скажет Колчаку, что Севу возможно никогда не придётся увидеть. Его закрыли и надолго за серьёзные преступления.

Вальтер

Вовка часть денег отдал Ивану Романовичу, на памятник, часть отдал матери и часть оставил себе на радостные дни. Ювелирные изделия и фотографии спрятал в своей спальне. Свёрток Вовка забрал из голубятни и отнёс в подвал, положив его в дальний угол под топчаном, закидав тряпками. Свою находку ему не терпелось показать близким друзьям. Иметь такой арсенал настоящего немецкого оружия это было сверх всякой мечты.

«Восьми зарядный Вальтер, это не самопал, которые выпиливали мальчишки из куска дерева и прикреплённой металлической трубки, служившей стволом. Вальтер, любому оппоненту ощутимое внушение сделает», – так думал Вовка.

На следующий день Вовка, достал свёрток, и они вечером с Марекой направились на берег пострелять из пистолета. Разобрались они с его устройством без всяких затруднений. Стрелять начал Вовка в пустую консервную банку, которую подвесили на сук дерева. С первого выстрела банка улетела на несколько метров. Сашке, стрельнуть не удалось, с огородов послышался возмущённый крик:

– Вы, что там делаете? Откуда боевое оружие взяли? Сейчас милицию вызову!

– Саня, валим, пока нас не спалили, – тревожно сказал Вовка, пряча пистолет в тряпку. – Откуда он только взялся.

– Делаем ноги, я знаю этого мужика, это полковник в отставке. Он в четвёртой школе ОБЖ раньше преподавал, – прошептал Марека.

Они вдоль берега пробежали несколько метров и свернули в знакомый проулок, затем вышли на многолюдную улицу. Успокоившись, друзья спокойно дошли до дома и спустились в подвал. Свёрток Вовка положил на старое место.

– Пускай здесь лежит, до лучших времён, не дай бог с ним попадёшься, – сказал Вовка, – я, однажды из самопала в деревне у деда на лодке выстрелил, моментально милиция приехала, пришлось его утопить в речке. А он был не мой, Генки Плотвы.

– Мужик, этот, который видал нас дотошный, его по роже видать, он запросто может капнуть в ментовку, – предостерёг Марека Вовку. – На берег, ходить пока не нужно, он точняк нас запомнил. Вот вода спадёт, тогда можно вылазки делать.

…Хорин, отставной полковник, после услышанного выстрела позвонил в милицию. Милиция опросила его, о приметах подростков. Забрала консервную банку, по которой был сделан прицельный выстрел, и уехала.

После выходного дня к Вовке за парту на лабораторной работе по химии, подсел Женька Коровин, который приехал в начале последней четверти из Кировской области. Обычно он сидел всегда со Славкой Фоминым, болезненным мальчиком, но одним из лучших учеников не только в классе, но и в школе. В этот день Славка в школе отсутствовал, и Коровин решил составить одинокому Колчину компанию.

Парень этот был из семьи врачей. Вовке он понравился с первого дня, вёл себя достойно и не был выскочкой. Он был на год старше Колчака, любил книги и со спортом дружил, но не серьёзно, а на уровне любителя, – любил коньки и велосипедный спорт. Им было о чём поговорить, к тому же Женька, как и Вовка тоже имел ранний интерес к девочкам. Одно в нём только Вовке не нравилось, внешне он был сильно похож на одного из палачей третьего рейха Гейдриха. Коровин был комсомольцем и считал, что ему без КПСС будущего не видать. У Вовки своё мнение было к различным членствам. Он считал неверным открывать калитку в светлое будущее через членство в любой партии. Человека должны судить по поступкам, а не по членству в партии. Вовка всегда умело проводил параллели между генералом Красной армии Власовым и генералом СС Гейдрихом. Оба они были партийцы, Власов был предатель, а Гейдрих главный душитель пленённого народа в концентрационных лагерях. Ни у того ни у другого по жизни не было друзей. Для них другом являлась партия.

…Колчак особо душу перед Коровиным не раскрывал и о чём – то запретном, он мог говорить только с верными друзьями, с которыми вырос вместе.

Из школы они вышли вместе. К ним подошёл мужчина в штатском и попросил пройти в машину, которая стояла, тесно прижавшись к стенке школьных мастерских. Их, обоих привезли в милицию.

В кабинете сидел знакомый майор Гнидин. У него как всегда были прилизанны назад волосы. На мальчишек Гнидин не смотрел. Уткнувшись в ящик письменного стола, он рылся в бумагах.

– Пистолет принесли? – спросил он, не отрывая головы от стола.

– Какой пистолет? – удивлённо расширив глаза, переспросил Вовка.

Майор приподнял голову и бросил на обоих подростков испытывающий взгляд:

– Вам лучше знать, какой, или подсказать? – и он выложил на стол знакомую консервную банку с дыркой.

– Вот эта баночка имеет отверстие, по которому наши эксперты определили, что сделано оно из пистолета П. – 38, системы Вальтер, калибра 9 миллиметров. Я вам предлагаю, добровольно сдать оружие, чтобы не накликать себе беду. И, похоже, что этот пистолет тянет за собой не одно преступление. Сдадите оружие, будете освобождены от уголовной ответственности.

– Ничего не знаем, – отнекивался Вовка.

Он не обратил внимания на слова Колчака, только пристально обвёл взглядом ребят и добавил:

– Если конечно последуете моему совету и скажете, где его нашли. Сейчас для опознания привезут свидетеля, который видел вас вчера, и тогда уже будет поздно. Я жду с нетерпением ваших признаний.

– О каких признаниях может идти речь, если, я в вашем городе человек новый и с Колчиным только сегодня близко познакомился, – сказал Женя Коровин. – Вы хватаете меня среди белого дня, ни чего не объяснив, заталкиваете в машину, и здесь требуете от меня выдачи какого – то Вальтера, о котором, я не имею ни малейшего предоставления. Дайте мне позвонить родителям на работу или старшему брату в областную прокуратуру. Он у меня там работает.

– Успеешь, позвонишь после опознания. Говорить больно хорошо научился. Никто тебя не хватал, а пригласили для доверительной беседы. Тебе вообще мирно с нами нужно говорить и не подводить своего брата, который оказывается работает в прокуратуре. Не осложняй своего положения.

Майор настойчиво буравил своим взглядом ни о чём не ведавшего Коровина. Но тот спокойно держался, зная, что вины на нём никакой нет, и это недоразумение скоро разрешится.

В кабинет вошёл сержант, доложив, что свидетель Хорин доставлен и находится за дверями кабинета.

– Пригласи его сюда, – обратился майор к сержанту.

В кабинет вошёл, ступая широким и чётким шагом Хорин. Не смотря на то, что он был в гражданской одежде, подтянутость и офицерская выправка, в нём угадывалась. Не дождавшись, вопроса майора, он внимательно посмотрел на ребят:

– Насчёт этого сомневаюсь, – показал он на Вовку, – а вот этот вороной точно был.

Он смотрел на Женю Коровина, словно изучая его. Обошёл вокруг него и посмотрел на уши:

– Я, здесь ошибиться не должен, хоть и находились они от меня на приличном расстоянии. На нём курточка ещё зелёная была. Все они у меня на виду. На речку ходят купаться, мимо моего дома. А этого смоляного я давно знаю, – кивнул он на Коровина. – Хулиганистый парень!

Вовка понял, что волосы Мареки, одинаковые по цвету с новичком, почему они и ввели полковника в заблуждение. Мысленно он просчитывал ситуацию. Интуиция ему подсказывала, что их должны отпустить.

Коровин, не теряя самообладания, вопросительно взглянул на полковника и спросил:

– В какое время вы могли меня видеть на берегу?

– В девятнадцать часов, это было, – уверенно сказал полковник.

Женя Коровин, отвёл взгляд с полковника и обратился к майору:

– Я, прошу вас записать его показания и мои, если это очная ставка. Также хочу вас заверить, что живу и нахожусь в вашем городе недавно, и гражданина этого вижу в первый раз. И зачем мне приезжать с военного городка сюда в город вечером. Позвоните моим родителям в больницу, они вам скажут, где я был вчера весь день. К тому же зелёной куртки у меня никогда не было, этот цвет я терпеть не могу, – смело заявил Коровин.

– Откуда у тебя такие широкие познания об очных ставках интересно знать, или привлекался уже? – спросил с издёвкой майор. – Я же не сказал, что провожу очную ставку. Просто пригласили, человека, который смог признать стрелявшего из пистолета в данном случае им оказался ты. Товарища твоего я отпускаю, а с тобой мы будем работать.

Вовка уже не удержался, он понял, что твердолобого майора нужно немедленно прошибать фактами:

– Товарищ майор, этот парень говорит правду, он недавно в нашей школе учится и живёт на военном городке. Зачем ему ходить на Волгу с нашего краю. Я знаю, что у него родители врачи и работают в больнице на военном городке. Вы можете позвонить в школу, там подтвердят наши слова. Мужчина ошибся, перепутал его с кем – то.

…Майор попросил ребят выйти за дверь кабинета и подождать в коридоре, оставшись с полковником наедине:

– Ну, что товарищ Хорин узнали? – Он это? – спросил вполголоса майор.

– Без всякого сомнения, он. Определённо он. Я, откровенно говоря, и на смоляного мальчишку всерьёз хотел сказать. Сильно он смахивает на второго, но это явно не он.

– Ясно, что не он, но мы и второго найдём, никуда от нас не денется. А Колчина голыми руками не возьмёшь. Спортсмен хороший, чемпион области и Поволжья. В школе хорошо учится. Приличная мать, но прогнил до мозга костей. Врёт и глазом не моргнёт. Всё улица, и окружающая среда влияет. Он у нас давно на примете. По дракам сигналы были, так он как угорь промеж пальцев выскальзывает. Мы бы его и с пистолетом поймали, да вот пальчики только ваши на банке оставлены. Ну, ничего всё равно его прищучим. Пистолет в руках любого человека опасен, а в их возрасте троекратно опасен. Такого могут натворить, что век не отбелятся.

– Понимаю я товарищ майор всё, – сказал Хорин, – но больше я вам ничем помочь не могу.

– Ладно, Виктор Игнатьевич, спасибо вам и за это. Вы сейчас выйдете в коридор, извинитесь перед мальчишкой и скажите, что ошиблись. И я тоже извинюсь перед ними и с миром отпущу. Оружие постараемся сегодня же изъять у Колчина. Он вернее всего пойдёт после милиции к своему Вальтеру, – перепрятывать будет. Я их психологию знаю, – сказал Гнидин.

Первым вышел из кабинета, полковник. Вежливо извинившись перед Коровиным, он отдал ему честь по – военному, затем удалился не прощаясь.

Майор, вышел следом, за Хориным.

– А ты чего здесь сидишь? – спросил он у Вовки, – тебя я давно отпустил. – И переведя взгляд на Коровина, сказал:

– А с тобой парень недоразумение получилось, обознался свидетель. Ступайте по домам, но если вдруг узнаете о наличие у кого – то Вальтера, непременно дайте знать мне. Моя фамилия Гнидин Вячеслав Андреевич, – и он показал на табличку своего кабинета.

– Можно было и не представляться, я вас давно знаю, – сказал, развязано Вовка.

– А моё обращение относится не к тебе, а к твоему однокласснику, – поправил Колчака Гнидин.

Ребята вышли из отделения, обсуждая действия милиции.

– Хорошо, так обошлось, а то стали бы нервы трепать, – сказал Вовка.

– Никогда не нужно бояться, если ты ни в чём не виноват, и если с тобой разговаривают официальным языком, то и ты переходи на него, у меня старший брат работает следователем прокуратуры в области, и я ознакомлен, как нужно себя вести в подобных ситуациях, – знающе, ответил Коровин. – Сам, я тоже готовлюсь, стать следователем и сейчас изучаю литературу по криминалистике, правда, в небольшом объёме.

Вовка проводил Коровина, до автобусной остановки и направился в сторону своего дома.

Знакомство с Ланиным

…С этими мыслями он дошёл до своего подъезда. Не спеша, осмотрелся по сторонам. Ничего подозрительного не заметив, он нырнул в подъезд. На втором этаже позвонил в дверь Мареке. Он в этот день по повестке ходил в военкомат и в школе не был.

Санька вышел, грызя большую морковину, хрустя ей, как кролик, тщательно пережёвывая кусочки.

– Прекрати хрупать, послушай меня, дело серьёзное. Я сейчас в ментовке был, очную ставку делали. Вместо тебя опознали другого, – Коровина, новичка из нашего класса, а меня этот полковник совсем не признал. Но немного погодя он извинился перед новичком, сказал, что ошибся. Тебе, сейчас ни в коем случае не надо надевать зелёную куртку, и в подвал ни кому не ходить. Я ключ сегодня перепрячу из обычного места. Если, что тебя и прихватят мусора, – ничего им не говори. Не знаю и всё, – отвалите ради бога. Банку консервную, по которой я стрелял, на экспертизу отдавали. По отверстию определили марку пистолета. А про меня будут спрашивать, скажи, что со мной не дружишь давно. Понял? Давай сейчас с тобой залезем на чердак, посмотрим обзор, вдруг за мной хвост приставили, – предложил Колчак.

– Давай посмотрим, – согласился Марека, только, что я на себя одену. У меня одна всего куртка, других не имею. А чего бояться, в таких куртках полгорода ходят. В любом случае, я им ни слова не скажу, если, что.

Они забрались на чердак, откуда как на ладони просматривался весь двор.

Ничего подозрительного, чтобы их насторожило, они не заметили.

– Видишь, нет никого, – толкнув локтем в бок Вовку, сказал Санька.

– Рано успокаиваться, надо подежурить немного. Я сейчас домой схожу, а ты покарауль. Если что – то подозрительное увидишь, запоминай, как фотоаппарат. Я скоро вернусь.

Оставив Мареку на чердаке, Вовка пошёл домой. Переступив порог квартиры, мать попросила его вынести мусорное ведро. Он взял ведро и понёс его к мусорному ящику.

Проходя мимо трансформаторной будки, Вовка лоб в лоб столкнулся с незнакомым мужчиной одетого в тёмно – синий плащ. На голове, в форме блина на нём сидел чёрный берет, похожий на те, что носили раньше русские художники.

– Это мог быть, чей – то родитель, встречающий своего ребёнка из школы, а мог и начальник электриков, которые часто производили работы в трансформаторной будке, – рассудил Колчак.

Вывалив ведро в ящик, он пошёл назад. Незнакомый мужчина, тихим шагом, прогуливался в сторону школы, не обращая внимания на Вовку.

Возвратившись, домой, он поставил ведро. Схватил бутерброд с колбасой пошёл на чердак. Санька, молча, сидел на своём посту и пристально смотрел в одну точку. Услышав Вовкины шаги, он обернулся с встревоженным лицом, вымолвил:

– Ну, Вовка и дела. Смотри мужик, которого ты чуть не сшиб, в помойке палкой шарит. Точно он из ментуры. Я за ним хорошо смотрел. Он тебя взглядом проводил до самой помойки и обратно.

– А мы его сейчас проверим ещё раз, – осенило Вовку.

– Я сейчас схожу домой за ключом от голубятни, а ты понаблюдай ещё за ним.

Вторично проходя мимо мужчины Вовка, смотрел в землю. Не оглядываясь, он шёл в сторону сарая. Открыв двери, Вовка вошёл туда. Положив замок на полку, он ощутил за спиной присутствие постороннего человека. Обернувшись, Колчак увидал незнакомца.

Тот стоял, в дверях заслонив, своей фигурой дневное освещение и ехидно улыбался.

– Показывай, быстро, где пистолет прячешь, – придирчиво обратился он к Вовке.

– А вы, что разве его в помойке не нашли? – нагло издеваясь заявил Вовка. – Я его туда сбросил.

…Незнакомец понял, что парень вычислил его раньше.

Он от злости, словно волк лязгнул зубами и решительным шагом вошёл в сарай. Уверовав, что около сараев никого нет, он неожиданно отвесил Вовке увесистый подзатыльник, который отбросил его в сторону полки, где лежал амбарный замок и начал по хозяйски осматривать сарай.

Этот замок, весом в полкилограмма сразу бросился в глаза Колчака, и моментально оказался в его руках. Он яростно бросился на незнакомца с сзади, провёл очень сильный удар замком в область спины, от которого тот усел на пол.

Но этим ударом Вовка не ограничился, добавив, мощной, как кувалда ногой по корпусу незнакомца. Тот видимо не знал, что Колчак был сильным спортсменом, поэтому недооценив его был в одну секунду повержен. Он даже осмыслить не успел, что с ним случилось. От последнего удара незнакомец улетел вглубь сарая, к мешкам с зерном для голубей. Вовка незамедлительно, выскочил из сарая, быстро закрыл за собой дверь и накинул на неё замок.

– Ищи пистолет в сарае, найдёшь, твой будет, – крикнул ему Колчак, через дверь, и побежал на чердак.

Марека находился на своём посту. Он проследил путь незнакомца, но, что произошло в сарае, он видеть не мог, о чём ему поведал в деталях Колчак.

– Я, знаю, что нужно делать в этой ситуации. Надо собрать наших парней и как можно больше. Пускай они к сараю подтягиваются, а я побегу к участковому Власову. Скажу, что на меня напал неизвестный мужик в сарае, которого я там запер на замок. Сам ни в коем случае не показывайся. Тебя сегодня видеть никто не должен.

Вовка побежал в опорный пункт милиции, где должен был находиться участковый, но его там не оказалось. Тогда не мешкая, Колчак бросился к нему домой. Дверь открыл сам участковый.

Власов с удивлением выслушал взволнованную Вовкину речь, не веря ни одному его слову:

– Ты не разыгрываешь меня? – спросил он у Колчака, – что – то мне с трудом верится, чтобы кто – то мог тебя обидеть.

– Какой мне смысл лапшу вам вешать на уши, – доказывал ему Вовка, – я вам говорю, маньяк в негритянской шапке в сарае на меня накинулся. Возможно, он беглый и у вас в розыске числится. Внешность больно у него подозрительная. Я его связывать не стал, а вырубил прилично и закрыл на замок.

Власов хоть ему и не верил, но в милицию на всякий случай позвонил, вызвав наряд к сараям.

Милиция подъехала раньше, чем пришёл Вовка с Власовым. У сарая уже толпилась группа ребят, во главе с Джагой и Вовкой Корчагиным. Чуть поодаль стояли голубятники Бока и Вася Данила. Все они ждали участкового. Мальчишки же в предвестье острой интриги, подливали масло в огонь, уверяя, что видали, как мужик в синем плаще и берете, ворвался в чужой сарай и стал там буянить, и если бы Вовка не закрыл его в сарае, они бы ему накостыляли в горькую ягоду. Могут это сделать и сейчас, как только сарай Колчак откроет.

Из сарая доносились страдальческие возгласы, что здесь на трухлявых досках с гвоздями лежит старший лейтенант милиции Ланин, что у него парализована спина. И что, этот свирепый Колчин огрел, его по позвоночнику, молотком или монтировкой. Отчего он не может принять стандартную позу пешехода и что осанка его с этого дня будет нарушена. Затем он просил по рации вызвать майора Гнидина и скорую помощь. К его словам прислушался долговязый капитан, с кобурой на поясе.

– Ланин, это ты что ли там? Ты чего туда забрался? – никак цыплят небось задумал воровать.

– Каких цыплят, ты ополоумел, наверное, Воробьёв, – узнал Ланин по голосу капитана. – Я по заданию руководства, – раздался стонущий голос из сарая. – Этот коршун Колчин, сзади вонзил в меня свои когти.

– Слушай Ланин, я не знаю, что у вас здесь произошло, но Колчин находится не у тебя дома. Это ты в его сарае запертый сидишь. Готовься рапортовать майору, он уже выехал из отделения.

– Я всегда готов, – простонал Ланин.

– Эй, Ланин, тут народу собралось, как на демонстрацию, как бы они тебе того.

– Что того, Воробьёв? – говори без намёков. Изъясняйся нормально.

– Я говорю не того. Чтобы они тебе не заехали под пушистый хвост. Это ведь сарай покойного Захара, а он для них святым человеком был. Ха! Ха! Ха! – заразительно засмеялся капитан, а следом за ним смех подхватили заливисто и другие милиционеры.

– А вы на что здесь? – раздался испуганный голос Ланина.

– Эй ты, хорёк выдранный, у твоих милиционеров, в кобурах сырки плавленые лежат, да огурцы солёные, защитить тебя нечем будет. А народу здесь туча собралась, – кричал Джага.

Любопытных действительно много собралось, а самой главной была Марья Васильевна Конакова, которая считалась главным правозащитником двора, не только двора, а и города. Эта бабка знала все законы. Она могла посоветовать попавшему в трудное положение человеку или помочь найти хорошего адвоката. Этот опыт к ней пришёл давно, от частых посещений судебных процессов и множество прочитанных книг. К милиции она относилась двояко. Могла и критиковать её, и в тоже время хвалить. Всё зависело от ситуации. Сын её Николай, в прошлом был лучшим вратарём футбольной команды, сидел в тюрьме. Когда Колчак учился в первом классе, на его глазах её сын, проиграл в карты на третях Вовкиному родственнику Жоре Хлястику большую сумму денег, и всех своих голубей. От досады он отрубил себе несколько пальцев на левой руке и после этого зарёкся в карты больше не садиться играть. О карьере вратаря ему тоже пришлось забыть. Марья Васильевна до безумия любила своего единственного сына, и при несправедливых нападках на него могла выцарапать любому глаза. Эта бабка была от ног до головы пропитана гуманизмом. Она до вечера могла водиться с чужими детьми, ходить с ними в луга или парк. На новый год устраивала у себя дома ёлку с богатыми подарками, где сама лично преображалась в деда Мороза. Её за глаза все называли Коначиха, но величали всегда при общении уважительно Марья Васильевна.

Марья Васильевна завидев толпу у сараев, и милицейскую машину, бодро подошла к капитану:

– В чём дело Воробьёв, – лису либо поймали опять? А то неделю спустя у Юсуповых сразу двух изловили. Откуда они только берутся в городе?

Воробьёв, до этого весело смеявшийся, внезапно сменил тон. Он попросил вежливо всех покинуть территорию сараев, а Джаге показал кулак, при этом похлопав ладошкой по своей кобуре.

– Расходитесь граждане, расходитесь, не то сейчас начальство приедет, нам влетит за это – упрашивал капитан. – А тебя индус, если непотребное будешь орать, на пятнадцать суток оформлю, – строго предупредил он Джагу.

– А что он непозволительного такого сказал, – встряла Марья Васильевна, то, что у вас в кобурах сырки, да огурцы, это ни для кого не секрет. Давай Воробьёв, покажи свой пугач. Там нет у тебя, его. И нечего постукивать по кобуре. Огурцом ребёнка хотел напугать. Эх, Воробьёв, забыл, как я тебе нос подтирала. Каким сам был.

– Времена те давно прошли, когда наши кобуры были начинены огурцами, – помахивая дубинкой, сказал он, – а здесь быть не положено. Отходите Марья Васильевна. Джага оскорбил сотрудника милиции.

– А, где ты видишь сотрудника милиции? – не унималась бабка, – вот начальник ваш приедет пускай узнает, как тот субъект попал в чужой сарай, и с какой целью.

Народ никак расходиться не хотел. Ждали окончательной развязки инцидента.

Появился Колчак с Власовым. Вовка открыл дверь сарая. Охая и ахая в грязном плаще, опираясь на небольшой багет, который он нашёл в сарае, вышел Ланин. Вовка вырвал у него багет из рук и бросил назад в сарай.

– Как ты туда попал, Ланин? – спросил его Власов.

– Вот паразит меня закрыл, – показал он на Вовку.

– Ладно, полезай в машину, рапортовать своему начальнику будешь, – мрачно сказал участковый.

Наряд вместе с Власовым сели в машину и уехали в отделение.

Любопытные, не увидав больше ничего интересного, тоже стали расходиться по домам.

Колчак, потирая ушибленный затылок, с парнями направились на чердак.

Марека, в одном пиджачке, сидел на крыше дома, весь посиневший от холода.

– Всё, Саня иди домой одевайся, – сказал ему Вовка, – я сегодня отбился, а завтра, что будет неизвестно? Вот тебе и милиция, а я ведь сегодня поверил майору Гнидину и тому полковнику отставному, что меня он не опознал. Мне повезло, что послали следить за мной валенка, а был бы матёрый опер, неизвестно, как бы дело повернулось.

Другие мальчишки, сгорая от любопытства, приставали с расспросами о событии дня, но Вовка с Санькой договорились о тайнике с оружием ничего не говорить, никому. Вовка выдал пацанам свою версию:

– Милиция, думает, что у меня пистолет есть системы Вальтер, я даже в руках в жизни не держал пистолетов, и как выглядит он, я не знаю. Сегодня в милицию возили, но меня свидетель не опознал, а хвост за мной приставили. А мы с Санькой его сами выследили. Он пошёл в сарай за мной, по загривку мне треснул прилично. – Колчак для правдоподобности показал ребятам набитую шишку на голове. – А я сзади зашёл, оттолкнул его, и на замок закрыл, теперь проходу точно мне нигде не будет от этого опера, – задумчиво сделал заключение Вовка.

Арест

Прошло несколько дней после испорченного похода. Колчак подал документы для поступления в спортивную академию. Когда приехал Джага он забрал у него свёрток, и временно спрятал его у себя на чердаке. В школьном саду, встретившись, с Марекой он рассказал, все подробности похода и про охотника, который согласен был приобрести пистолет. Охотника он уже проверил. Действительно работает патологоанатомом в центральной больнице. Осталось о цене договориться и назначить место встречи. Её назначили на субботу в десять утра в частном доме Зиновия Афанасьевича. Вовка размеренным шагом ничего, не подозревая, двигался по безлюдной улице Ванеева. В руках он нёс коробку от зефира, в которой лежал Вальтер. Впереди себя он отправил Мареку, по адресу, который ему дал Зиновий Афанасьевич. Марека подошёл к дому с высоким забором и, найдя звонок в калитке, позвонил.

Вовка, остановился, в тридцати метрах, от назначенного дома, где должна состояться сделка. Он видал, как Сашке открыли калитку и впустили его. Но Сашкина задержка, который должен был подать сигнал безопасности, взволновала его. Вовка начал отходить назад, почувствовав опасность. Тогда он развернулся и стремглав, ни сворачивая никуда, по этой улице, побежав в обратную сторону, бросив коробку в первый попавший палисадник.

Ему навстречу, с небольшой скоростью ехала старенькая Волга. Вовка, сообразить не успел, как оказался в этой машине, на заднем сиденье зажатым с двух сторон операми. Один из них был Ланин. Он, довольно улыбаясь, сказал:

– Ну, вот птичка и в клетке, теперь – то я спрошу тебя за свою спину. Раскручу тебя на всю катушку.

Опер, что сидел впереди, спокойно забрал в кустах коробку. Вовка понял, что влетел, по самые уши и надежд открутиться от пистолета не было. Он потерял самообладание, когда его привезли в милицию и ввели в кабинет к старому знакомому Гнидину Вячеславу Андреевичу.

…Вовка ничего не слышал, что говорил ему майор. Он подписал протокол за все грехи, что было, и что не было.

После чего его отвели в КПЗ, где знакомый сержант с усами, как у маршала Будённого. предварительно его обыскал и завел в небольшую прокуренную камеру. Двухметровые нары, были похожи на артистическую сцену. Метр бетонного пола, вместе со стоявшей в углу парашей, делал камеру тесной, хоть она была и широкая, могла приютить на своих нарах больше десяти человек. Такие размеры уготовил ему Гнидин.

– Смотри, тут у меня никого не обижай, без фокусов, – предупредил Вовку дежурный, то ли в шутку, то ли всерьёз.

Колчак зашёл в камеру, где находилось всего три человека. Один молодой парень, примерно двадцати пяти лет, сидел на нарах без рубашки и курил сигарету. Двое взрослых, – один высокий, был похож на тракториста, а второй с перевязанным горлом и отталкивающей внешностью, стояли у дверей.

– Типичный урка, – отметил про себя Вовка, взглянув на арестанта с перевязанным горлом.

Волос на голове его отсутствовал. Не было волосяного покрова на бровях и красных одутловатых веках. Грубое лицо всё было испещрено красновато – сиреневыми звёздочками, что выдавало в нём пристрастного любителя спиртного. Фреди Крюгер против него был симпатягой. Вовка, вежливо со всеми поздоровался и присел на край нар, облокотившись на стену, устремив свой взгляд в выщербленный пол. Он обдумывал, почему с ним так случилось, прокручивая колесо событий назад. Но самым больным вопросом для него в это время была мать. Он представлял, какую ей боль принесёт его арест, как он ей будет смотреть в глаза при свидании.

«Вот тебе и поступил в академию физкультуры и спорта, – подумал он, – каких либо надежд, что его вытащат из этого каземата, нет. Был бы Захар живой, он бы меня в два счёта отмазал. Зачем протоколы подписывал пенёк»? – не переставал он корить себя.

К нему стало возвращаться сознание и здравый рассудок. Он вспомнил Захара.

– Знать, мне такая же судьба уготовлена, как ему и моему брату Серёге, – тихо шептали его губы.

Он не помнил, сколько времени просидел в задумчивости, но воспоминания связанные с Захаром, заставили его очнуться и поднять голову. Он обвёл камеру пустым взглядом, прочитал все росписи на стенах, которые были доступны его глазам.

– Проснулся паренёк? – спросил у него молодой арестант, – тебя за что взяли?

– Пока не знаю. В понедельник скажут, – тихо ответил Вовка.

– Как это ты не знаешь, ты в камеру пришёл, здесь секретов нет, – въедливо сказал мужик с перевязанным горлом, – может ты подсадная утка, – отвечай, давай?

У Вовки только от его вида начало закипать в груди. А когда мужик открыл рот, Колчак понял, что неприятный разговор с ним неминуем.

– Гоша, чего ты мелешь, – вступился за Вовку молодой парень, – какая тебе подсадная утка, – бабу дома погонял, а форсу у тебя будто азовский банк взял.

– Неважно за, что я сижу, но порядок камерный нарушать нельзя, а ты Олег не встревай за этого вшивого интеллигента. Не видишь это маменькин сынок, лицо розовое, как у молодого поросёночка и реснички кукольные. Таких арестантов, тюрьма признаёт в другой ипостаси, и ходить ему там опущенным.

Не знал Гоша, у кого и где Вовка получал уличное воспитание, в чём была его огромная ошибка. Школа брата и двора, подсказывали, как правильно поступить в данной ситуации:

– Это вы камерный порядок устанавливаете? – спокойно спросил Вовка Гошу.

– Да я, а тебе, что не нравится? – тогда просись в другую камеру, тебя там так – же встретят.

Гнев подкрадывался к Вовке стремительно. Этот мужик наговорил ему таких оскорблений, думая, что молодой парень совсем не знаком с тюремной терминологией. Вовка умел крепко и внушительно выражаться, и не поздоровится тому, если мат, будет выдан под аккомпанемент его кулаков.

– Не зли меня мужик, ты уже лишнего до безобразия наговорил кочет бескрылый. Ещё слово услышу из твоей вонючей пасти, затолкаю тебе туда твой же башмак.

Тракторист и молодой вперили на Вовку глаза.

Молодой, тряс Гошу за коленку, успокаивая его.

– Это, кто кочет? Ах, ты голощелка, – он встал во весь рост на нарах и занёс ногу над Вовкой. Больше он сделать ничего не успел. Со страшным шумом Гоша улетел, к параше сбив с неё крышку, поцарапав себе надбровье правого глаза. На шум прибежал старшина. Он с вытаращенными глазами смотрел на валявшего у параши Гошу и разгорячённого Вовку:

– Что тут у вас? – Колчак, вероятно буянит. Я тебе русским языком сказал, – посмотрел он на Вовку, – никого не обижать. Захара твоего родственника здесь нет, осторожней давай. Защитить тебя некому. А ты Сыромятников подымайся? – тебе чего уже нар мало.

– Самбист, что – ли? – вставая с пола и держась одной рукой за ушибленную голову, – спросил Гоша.

– Нет, я больше по бальным танцам специалист. А ты кто такой, чтобы, я перед тобой рубашку распахивал?

– Я, Гоша со шпального завода, меня весь город знает, и я всех знаю. А ты кого знаешь, парень?

– Я никого не знаю и карты с тобой тасовать не собираюсь. Потому что ты не человек, а чёрт поганый, если дурацкие законы устанавливаешь в камере. Я здесь первый раз, но как вести себя в этой обстановке наслышан от уважаемых людей.

– Видать, ты Гоша сам никого не знаешь, – сказал молодой. – Нам всем вертухай дал понять, что он племянник авторитета Захара, который всей области был известен. А ты, – я Гоша, я Гоша со шпального завода. Меня весь город знает, – передразнил он мужика, – вот и чмокнул Прасковью, – кивнул он на парашу.

Гоша ничего в ответ ему не сказал, а забрался на нары и лёг, молча, отвернувшись от всех.

– Ты забирайся сюда на нары, что ты на краюхе сидишь, – перина не ахти какая, но нормально устроиться можно. Если конечно сегодня домой не собираешься, – предложил ему молодой парень.

Как понял Вовка его, звали Олег.

Вовка снял с себя туфли и запрокинул ноги на нары.

– Ты сам местный будешь, – спросил Олег.

– Да, с Новой стройки.

– Это, где, я не знаю. Понимаешь, я сам с Покровской улицы, с того берега, и город ваш знаю неважно.

– Новая стройка и вокзал, – это одно и, тоже, – пояснил ему Вовка. – А как сам сюда попал? – спросил Колчак.

– Отдыхали на Круглом озере с компанией и подрались. У меня суд уже в понедельник будет. Он вчера должен быть, но прокурор заболел. Рассчитываю года на три подсесть, у меня вторая судимость и всё за драку.

– Фика с два три года, – раздался голос молчавшего тракториста, – всю пятёрку отмеряют. У наших судей это самая любимая цифра.

– Хорошо, что не ты судьёй у меня будешь Василий, – съязвил Олег, – ты уж точно бы мне пять годиков засандалил. У меня смягчающих обстоятельств целый короб.

– А тебя, как звать парень? – спросил он у Вовки, – слышал, тебя пархатый назвал Колчаком, это погоняло у тебя такое?

– Володя, меня зовут, а Колчак – это производное от фамилии моей.

– А меня Олег, – представился он. – Тебе восемнадцать лет есть?

– Да есть, – недавно стукнуло.

– Это уже хуже, – прослабухи на суде точняком не будет, но ты не печалься. На следующий год амнистию обещают. Даст бог, все отсюда выйдем.

– Что действительно такая вероятность есть? – спросил Вовка, – хотя смешно получается. Несколько часов под арестом, уже о свободе думаю.

– Это хорошо! Главное в заключении не думать перед освобождением, чтобы возвратиться назад. Я всё сделал, чтобы нормально жить на свободе. Когда вышел из заключения поступил в радиотехникум. Окончил его. В мае, должна быть свадьба, а девятого, на день победы перечеркнул все свои усилия и стремление к новой жизни. И во всём виновато только вино.

…Вовка, к разговору не был расположен, он нехотя поддерживал беседу, но думал о своём трудном положении. Олег это понял и переключился на Васю. Под их беседу он уснул. Проснулся Колчак от знакомой музыки, которая пробивалась через решётчатое окно. Музыка гремела в парке.

«Вероятно время около девяти вечера, – подумал он, – время начала дискотеки».

До утра Вовка лежал, не смыкая глаз.

В понедельник его вывели из камеры и отвели к Гнидину. Колчак сел на стул рядом с окном, откуда, хорошо обозревалась центральная улица. В чёрном платье в горошек и в очках он увидал около мясного магазина знакомую девушку. Ошибиться он не мог, это была Полина.

«Возможно это счастливое предзнаменование», – подумал Вовка.

Гнидин достал из сейфа папку с делом, вынул оттуда протокол, который Вовка подписал в субботу и зачитал его.

– Вот этот протокол готовый и обеспечивает он тебе три статьи и приличный срок. Теперь смотри, что я с ним сделаю. Я тебе его отдаю, после того, как ты дашь мне новые правдивые показания. И ты рвёшь его в моём присутствии. Затем мы составляем другой протокол. Твоего друга Мареку, мы допросили и отпустили. На него у нас ничего нет. Мы знаем, откуда у тебя пистолет, но тебе нужно выдать ещё кинжал. Пистолет твой запачканным оказался. Семь лет назад он принимал участие в кровавых событиях в городе Соликамске. Естественно не может быть и речи, что ты замешан в тех преступлениях, учитывая твой возраст. Зиновий Афанасьевич твой недавний знакомый за тебя ходатайствует. Он характеризует тебя с хорошей стороны, но мы милиция, хлеб едим не зря и про тебя знаем всю твою подноготную. А из большого дома нам сказали, – не останови тебя сейчас, то ты с возрастом заматерелым преступником будешь. Кому то ты сильно насолил, если большой дом на тебя разнарядку дал. А может это наследие твоего брата? Мы его не сажали, им занимался ОБХСС.

– Я о делах брата ничего не знаю, – сказал Вовка, – он меня в дела журналистики не посвящал.

Гнидин с интересом посмотрел на Вовку:

– Хороша журналистика, оставил голым почётного директора завода. Ну давай мы не будем отвлекаться посторонними разговорами. Ты принимаешь мои условия?

Такой поворот событий Вовке пришёлся по душе.

Вовка утвердительно кивнул головой.

Он откровенно рассказал историю находки пистолета, и где хранится кинжал.

Когда был подписан им вновь составленный протокол. Гнидин протянул Вовке старый, который Вовка с благодарностью рвал на мелкие кусочки.

Затем в кабинет он пригласил мать. Завидев сына, она расплакалась, чем испортила Вовке настроение. Поговорили они ровно две минуты и его увели обратно в камеру, где он оказался один вместе с трактористом.

Гошу и Олега прямо с суда увезли в тюрьму.

…Через неделю и его отвезли в тюремный следственный изолятор, где он начал зарабатывать себе каторжанский авторитет.

Суд состоялся, осенью, в пасмурный и промозглый день.

Приговорили его к четырём годам, хотя он надеялся на меньший срок. Но к этому времени он уже адаптировался к тюремной жизни и приговор принял спокойно без всяких истерик и расстройств. Двери воронка закрыли за ним во дворе суда, который был переполнен его знакомыми пацанами. Из одноклассниц он увидал одну Надежду. Она стояла на выходе, рядом со всей Вовкиной роднёй и утирала косынкой слёзы. Характеристика, написанная Ларой, была составлена на высшем уровне, – хоть в рамку вставляй. Это Вовка отметил сразу. Из неё он много о себе узнал, о чём раньше не догадывался. Его увезли в тюрьму под разнообразные и подбадривающие крики пацанов.

В тюрьме Вовка стал ждать этапа на зону. Камера ему изрядно надоела. Хотелось перемены обстановки.

Долгожданный день настал, через месяц, когда их группу преступников в воронке везли на пятак, так называлась колония, находившаяся на окраине областного центра, в которой сидел его близкий родственник Жора Хлястик и Калина, – мужчина с их двора.

На пятаке

В один из осенних солнечных дней, когда листва ещё не начала желтеть на кронах деревьев. Колчак приехал на зону, которую все называли пятёркой. Это была городская колония, за колючкой окружённая пятиэтажными домами. По убранству и размерам зона казалась ему ухоженной и большой. Около каждого жилого помещения стояли беседки и теннисные столы, залитые осенними лужами. Этап вели по зоне в административное здание, и Вовка вглядывался в толпу окружающих их заключённых, которая шла за этапом, надеясь встретить кровных земляков.

Колчака завели в кабинет к заместителю начальника колонии. Это был мужчина средних лет со строгими чертами лица. Он открыл папку с личным делом Вовки, и внимательно посмотрел на него:

– Спортсмен, среднее образование, что не жилось на свободе? – спросил подполковник.

– Острых ощущений искал, – ответил, развязано Колчак.

– Считай, что ты их нашёл. Ты попал в рабочую краснознамённую зону. У нас здесь все работают, а производство здесь большое. Пойдёшь в пятый отряд, в двадцать вторую бригаду, где будешь жить и трудится.

Вовку увёл с собой в отряд нарядчик, солидный и степенный мужчина, которого все называли Терентий. На свободе он был преподавателем в институте и сидел за взятку. Он показал Вовке спальное место и тумбочку. Койка ему понравилась, хоть и на верхнем ярусе, но в углу подальше от любопытных глаз. Угловое место всегда отдавало своеобразным уютом. Он рассовал все свои вещи в тумбочку

Находившиеся в секции ребята в спортивных костюмах, которые значительно были старше Вовки, подошли к нему поинтересовались, откуда он родом и какой срок привёз с собой. Узнав, откуда он, – блондинистый мужчина, самый старший из них, которого звали Витёк Зуб, улыбаясь, спросил:

– А Серёгу Беду ты случайно не знал у себя в городе?

Это мой родной брат. Сейчас сидит, – ответил Вовка.

– Знаем мы всё о тебе, и попал ты к нам в отряд не просто так, а по ходатайству Хлястика и твоего брата Серого. На тот случай если ты поднимешься на нашу зону, насчёт тебя ЦУ получено, – сказал Зуб, – Беда был по первому сроку моим кентом на зоне, которую после расформировали. Нас он не забывал. Сюда часто приезжал греть, до суда. Здесь ещё Горыныч сидит, так ты с ним меньше общайся, пока Жора Хлястик не приедет. Жорка пахан, но он в данный момент в тюремной больнице находится. Калина здесь твой земляк, по изоляторам лазает. А с братом бог даст, свидитесь. Всякое бывает в нашей каторжанской жизни. Вовка был доволен, что в первый день нашёлся человек, который знает хорошо его брата.

– Дядя Жора и Калина давно уже сидят, я их, наверное, и не узнаю сейчас, – сказал Вовка, – а дяди Севы Пескаря здесь нет, случайно? – спросил Колчак.

– Ничего себе, вот это парень ты даёшь? – присвистнул от удивления симпатичный и дёрганый парень по кличке Шимми, – ты, что весь уголовный патриархат знаешь? – спросил он.

– Ничего удивительного в этом нет, – сказал Зуб, – если он родственник Беды и Хлястика, то он и родственник Захара.

– Захар мой близкий родственник, а дядю Севу я видал последний раз на похоронах Захара. Он должен был после похорон подъехать к нам, но его арестовали.

– В лесу он сейчас, – сказал Шимми.

– Я знаю, что его отправили месяц назад на этап, но куда не известно. В тюрьме мы с ним не пересекались.

…Ребята угостили Колчака сушёной воблой и чаем с печеньем. Один малоразговорчивый парень, по кличке Дыня отлучился на время и вскоре пришел, принеся с собой две банки консервов и палку копчёной колбасы. За чаем Вовка ближе познакомился с ними со всеми.

Витя Зуб имел не одну судимость и за последнее преступление получил девять лет. Свой срок он уже досиживал и готовился на свободу. Шимми и Дыня были подельниками и отсидели по семь лет.

Когда они перекусили, вышли в холодный тамбур перекурить, накинув на себя тёмные куртки, явно не каторжанского фасона. Они начали ему проводить курсы молодого бойца:

– Вот, что Володя, – сказал Зуб, – завтра на производстве тебе предложат работу, иди на рихтовку, там самая кайфовая работа. Можно за два часа норму выполнить и отдыхать. На других местах в нашем цеху тоже неплохая работа, но я давно понял, что где Дёмин, там и лафа.

– А кто такой Дёмин? – спросил Колчак.

– Дёмин это самый главный козёл зоны, в прошлом большой чиновник. За взятку сидит.

– Осмотришься, поймёшь нашу житуху, главное с начальством на рожон не лезь, – наставлял Дыня, – не любят они этого. Я поначалу опытный вроде пришёл, но посмотрел, что здесь дуру можно гнать. И начал рьяно чудить да по изоляторам лазать. Потом понял, попадать туда, – себя не уважать и значит сознательно подрывать своё здоровье. Мне осталось до свободы самую малость сидеть. Можно сказать, нос мой уже вдыхает запах свободы. С виду я вроде здоровый, а заглянуть внутрь, то тут болит, то там ноет. Всё – таки в общей сложности двадцатку отдал неволе. Так – что ты Володя вникни и разберись с обстоятельствами. Твой брат Серый был красавцем здесь по всем вопросам. С ним Жора всегда советовался. Ходил под номером один. Гигант был, несмотря, что был младше всех нас. Но недолго ему дали пожить среди нас. Закрутили без Бура на крытую в Златоуст.

– Спасибо за науку, но я думаю, разберусь и с зоной и с собой, а Калину, когда выпустят с изолятора? – спросил Вовка.

– Трудно точно сказать, слух идёт, что его ещё на пятнадцать суток раскрутили, – сказал Шимми.

– Ещё одно дело, – положил свою руку на Вовкино плечо Зуб, – под тобой спит тоже твой земляк Горыныч, я тебя насчёт него уже предупреждал. Ты с ним особо в контакт не вступай, он на наркоте сидит и ВИЧ – инфицированный. С ним ваши земляки не больно знаются, – непонятный он чех. А будет навязывать тебе свою дружбу, скажешь мне.

– Я его знал немного на свободе, он иногда приходил к сараям в карты с голубятниками играть, но меня он точно не помнит. Маленьким тогда я был, – сказал Вовка.

– Вот и хорошо, пускай и здесь также продолжается ваше знакомство.

…Чуть позже, когда трое первых его знакомых ушли в промзону, завхоз Терентий пригласил Вовку для знакомства к начальнику отряда Мартьянову. Когда Колчак зашёл к нему в кабинет, то увидал перед собой мужчину интеллигентного вида, гладко выбритого с блестяще шоколадным лицом, выдающего в нём кавказца.

– Колчин исправляться будем? – спросил он, на чисто русском языке без всякого акцента.

– А я вроде не испорченный, видите какой стройный и без запаха, – нашёлся Колчак.

– Был бы не испорченный, находился в другом месте, а не в нашем чудильнике, – сказал капитан. – Заявление в актив писать будешь? – спросил он.

– Что это так важно для исправления?

– Нет, – это я для проформы спросил. Знаю, что ты писать ничего не будешь, и знаю, какие у тебя уголовные корни имеются. Видал я твоё тонкое личное дело. Оно пока у тебя не подмочено, так, что шанс уйти досрочно домой у тебя есть. И я, не взирая, на твои корни, постараюсь тебе помочь в этом. Главное сам не растрачивай себя на взыскания. Работай и в рот не заглядывай своему родственнику Хлястику, хоть он у нас и главный авторитет в колонии. Лучше спортом больше занимайся. У нас на зоне есть небольшой спортивный зал, около столовой. Не Лужники конечно, но спортивную форму поддерживать условия есть.

После разговора с капитаном Вовка пришёл в секцию снял телогрейку и положил её на кровать

– Сосед выходит ты мой? – услышал он позади себя голос. Вовка резко обернулся. Перед ним стоял Горыныч, с пожелтевшим лицом и блуждающими бесцветными глазами.

– Выходит да, – ответил ему Вовка.

– Ну, давай тогда знакомится, – протянул он Вовке руку. – Меня зовут Коля Горыныч.

Вовка пожал ему руку.

– А меня Володя Колчак.

– Это, что фамилия такая? – спросил он.

– Ты мне разве фамилию свою сказал? – вежливо ответил ему Вовка.

– Ух, ты какой ершистый малец, – просипел Горыныч, – не принято здесь вопросом на вопрос отвечать, так поступают только женщины.

– Со своим полом, я без посторонней помощи разберусь, – сказал Колчак.

– Ты не обижайся, я тебя разуму учу, – бросил Горыныч.

– Обижаются только женщины, а мужчины злятся, – парировал Колчак.

– Знакомая фраза. Так любил говорить один мой покойный друг Захар, – вором в законе был, – многозначительно заявил Горыныч.

– То, что он так говорил, я знаю, но чтобы ты его другом был, сомневаюсь. Если вы вместе с ним играли в карты у сараев, это не о чём не говорит.

– Ты, кто такой? – захлопал глазами Горыныч.

– А я тот самый маленький мальчик, который был рядом с Захаром около сараев.

– Вот это встреча, – глупо заулыбался Горыныч, – никогда бы тебя не узнал. Там тогда всегда пацанят много крутилось. Выходит, и ты среди них был. Значит ты родич Хлястика.

– Выходит, что да.

– Новости хоть городские расскажи, как там житуха? Слышал, что наши голубятники покидают этот мир.

– Их почти не осталось ни кого, – сказал Вовка, – один Гриша Хохол, да Джага старший, который тоже тяжело болеет. Шиповник сейчас не держит голубей. Законным бизнесом занимается. Народным целителем стал. И народ к нему идёт. Купил себе Раф новый, – летом по лесам ездит травы собирает.

– Он и раньше лекарем неплохим был, – сказал Горыныч.

На этом их беседа прервалась.

На следующий день Вовка вышел на работу. Это был большой и чистый цех точечной сварки. Мастер Смородин, которого все звали Аркадьевич и бригадир Верёвкин, были из заключённых. Аркадьевич мужчина пятидесяти лет приятной наружности находился в весёлом настроении и постоянно шутил. Бригадир Верёвкин, напротив был хмур и неразговорчив.

Мастер посмотрел вначале нерасположенного к общению бригадира, а потом на Колчака:

– Сейчас тебе бригадир покажет рабочее место, – сказал мастер, – нерешённые вопросы появятся смело подходи ко мне. А то я смотрю наш Верёвкин загадочный сегодня, какой – то.

Бригадир ничего не ответил мастеру, только махнул головой Вовке и сказал:

– Айда со мной.

Он подвёл Вовку к какому небольшому агрегату:

– Вот это обрубочный станок, – показал бригадир, – он обрубает ненужные концы на решётках после сварки. Дневная норма выработки триста решёток. Хочешь, выполняй аккордно план. Хочешь, растягивай на смену, а лучше будет, если ты его будешь перевыполнять.

– А что это за решётки? – полюбопытствовал Колчак.

– Это дверки на куриные клетки, а другие участки изготавливают клетки и корзины под молоко и кефир, – объяснил бригадир.

– Понял, – сказал Вовка, – значит, я буду заниматься изготовлением тюрем для братьев наших меньших.

– Не нравится, можешь встать на обрубку корзин, но они тяжелее в десять раз решёток и план на них больше, так, как концов там обрубать меньше нужно, – предложил мастер.

– Нет, я лучше здесь буду, где проволока тоньше и ячейки крупнее, – согласился Колчак работать на дверках.

– Бригадир показал ему принцип работы станка. Сложного там ничего не было, но монотонная работа станка периодически напоминала ему принцип работы гильотины. Он тогда сразу бросал работу, отключал станок и садился в курилку, где отдыхал там до тех пор, пока не пройдёт наваждение, которое он сам себе придумал.

– Ты так на пайку себе не заработаешь, если будешь сидеть часто, – сказал ему хмурый бригадир.

– Я сюда не на заработки приехал, а срок отбывать, – ответил ему Колчак и пошёл к станку.

Он стал нажимать на кнопки, но станок только гудел и не включался. Бригадир вызвал электрика. Тот проверил индикатором кнопку, затем заглянул за заднею стенку станка и извлёк оттуда палку, которой был зафиксирован шкив.

– Вот Март, сучья рожа, опять над новичками издеваться стал, – сказал электрик бригадиру, – он не думает, что пацану от незнания руку или пальцы может запросто оторвать.

– Сейчас, я ему скажу, – буркнул бригадир.

– Не надо, – резко остановил его Колчак, – я сам виноват, что надолго оставил станок без присмотра.

Бригадир пожал плечами и отошёл к другому обрубочному станку.

Колчак обрубил несколько дверок и пошёл опять в курилку, ни на секунду не оставляя без внимания свой станок, но при этом отвлечённо вёл себя.

Он заметил худощавого парня с лукавым лисьим лицом крутящегося сзади его станка, который неожиданно исчез с поля зрения.

Колчак подошёл тихо сзади и увидал, как парень засупонивал в шкив кусок доски. Он не успел обернуться и не видал, кто обрушил на его голову сильнейший удар. Парень с куском доски свалился около станка, а Колчак, как ни в чём не бывало, продолжал свою работу, оставив валяться Марта на холодном полу.

Через несколько минут Март пришёл в себя и поднялся с пола. Мутными и раскосыми от удара глазами, он посмотрел в лицо Колчаку.

Колчак встретил взгляд страдальца с дружелюбием. Приятно улыбнулся ему и углубился вновь в свою работу.

Выходя с обеда из столовой, его пригласили два крепко сложенных парня пройти за ворота цеха.

Колчак понял, если куда – то приглашают, то не для приятной беседы. Если за ворота или за баню драки не миновать. Вовка чувствовал себя спокойно, знал, что блатнее Жоры на зоне нет человека, а те с которыми он шёл за ворота косили под блатных. Жоры хоть и не было на зоне, но были его друзья Зуб и Дыня. Поэтому он не боялся. Кулаки его бешено чесались. Он соскучился по настоящей драке. Адреналину за то время, пока он находился в следственном изоляторе, накопилось у него с избытком. Подвернулся случай выкачать его. И сам процесс разговора вызывал у него неподдельный интерес, как эти ребята будут вести себя, когда узнают, что я родственник Хлястика.

У ворот их было трое. Все были старше Колчака приблизительно года на три. Март стоял, на взводе засунув руки в карманы телогрейки.

– Молодой, ты откуда такой взялся? Из Чикаго, что ли приехал? – спросил один из них с перебитым, как у боксёра носом. – Не успел опериться, а уже руки на уважаемых земляков распускаешь. К тому же бьёшь из – за кулис по – шушарски.

Вовка моментально изобразил из себя лаптя:

– Я ваще – та не из Чикаги а из деревни Матрёхино приехал, Уренского уезда, а земляка вашего я не касался, – прикинулся непонимающим Колчак. – Видал, что он спать завалился около моего станка. Я будить его не стал, он мне не мешал.

– Врёт он мерин сиволапый. Вблизи его станка, никто рядом не работал, – сказал Март, и вытащил из кармана остро заточенный стержень.

Колчак моментально переменился в лице, и вместо маски деревенского простака, на парней смотрело решительное лицо человека способного на любые дерзкие действия.

– За мерина сиволапого я тебе нос сейчас таким – же сделаю, как у твоего друга, – он показал на парня, с боксёрским носом, а за штырь, который ты в руках держишь, я тебе руку сломаю. Вас предупреждаю, – повернулся он к парням, – дернетесь, убью.

Всю свою мощь он вложил в силу удара. Кулак словно в тесто вошёл в область носовой части лица. Март лежал в крови и без сознания, Колчаку он уже был не интересен, ему сразу пришлось отбивать атаки, двух других парней. Схватка была недолгой. Парень с боксёрским носом попался ему на вертушку, и Колчак слышал, как хрустнула его рука. Третий, быстро забежал в цех.

Вовка с осуждением посмотрел на тело бесчувственного Марта, распластавшегося у ворот. Друг его валялся рядом с ним и корчился от боли. Колчак зашёл в цех, взял ведро из курилки и высыпал все бычки и плевки на лицо Марта. Затем пришёл и сел в курилку тяжело дыша. Он видал, как по цеху стали суетиться незнакомые бравые ребята, но к Колчаку они не подходили, видимо кого – то ждали. Двое заключённых, как после оказалось из Вовкиной бригады, завели парня со сломанной рукой в цех и посадили напротив Колчака в курилку. К ним начал стекаться народ из других бригад и отрядов.

– Тебе земляк туго придётся после этого поступка, – сказал конопатый мужик в брезентовом фартуке. – За эту руку, у тебя две оторвут.

Они никто не видали, что Колчака с этапа встретили авторитетные ребята. Если бы знали, то ни один бы слова не посмел сказать в его адрес. Кто такой Колчак известно было только одному мастеру, который в это момент отсутствовал в цехе.

– Свои пакши побереги, чего ты о моих руках печёшься? – зло бросил ему Колчак.

– Ты давай особо не возникай щенок куцый, – заступился за рыжего мужика, рядом стоящий в таком же фартуке заключённый.

– Один за поганый язык валяется за воротами, с содержимым вот этого ведра на харе, а тебе за щенка я просто на голову его одену, и сверху один раз грохну по ведру. – Вовка для убедительности взял ведро в руку.

И он бы выполнил своё обещание, если бы в курилке не появился Горыныч.

– Эй, вы блатата беспородная, – просипел он всем. – Вы знаете, что за него вам сегодня толстую клизму вставят. Это – же племянник Хлястика и Захара. Что совсем голову потеряли? Вы чем Колчаку претензии предъявлять сходите и узнайте у электрика, что Март удумал?

Вовка заметил после слов Горыныча, первым испарился мужик в фартуке, который, обозвал его щенком, а за ним по рабочим местам разошлись и остальные.

Позже, когда покалеченных заключённых увели в санчасть, в промзону пришёл Зуб. Он замещал Хлястика в его отсутствие. В жилой зоне ему тут – же сообщили о случившемся скандале на производстве, и он поспешил на помощь Колчаку.

В воротах он встретился с контролёрами, которые уже вели Колчака в изолятор.

Он подошёл к ним и спросил:

– Куда вы его ведёте?

– Пока в изолятор, а там видно будет. Изуродовал двоих, и сам работать отказался.

Вовка знал, что за отказ от работы по нынешним временам не наказывают, а драку никто не видал, только слышали разговоры в курилке. Если пострадавшие себя считали блатными, то писать на него бумаг никаких не будут.

– Вовка не переживай я сейчас выясню всё и постараюсь выдернуть тебя, – сказал Зуб.

Зуб пришёл в цех, узнал, за, что наказал Колчак обидчиков. Нашёл третьего, который убежал с места событий, – его звали Шайба, и услышал от него, что Март на новичка пошёл с заточенным штырём.

– Шайба, если только Март с Ломоносовым его сдадут, пойдёшь добровольно к куму и расскажешь всю правду, – внушительно объяснил ему Зуб. А вам с Ломоносовым ещё предстоит за произвол держать ответ перед Хлястиком. Март отпел свое, к нему претензий теперь никто иметь никогда не будет. Если ты только у кума шатнёшься в сторону, то знай, из Шайбы тебя перелицуют в Шурочку.

– Мы в непонятку попали, хотели разобраться, – оправдывался Шайба, – не знали, что у Марта приправа на кармане лежит.

– Это вы будете объяснять не мне. Я через неделю на свободе уже буду.

Не гони пургу Горыныч

Через час после драки Колчак сидел в рваной робе и больничных тапочках в одиночной камере штрафного изолятора. Там не было куда сесть и лечь. На ночь от стены отстёгивался щит, который служил спальным местом для ночного отдыха и называли это ложе легиматором, так ему объяснил надзиратель ШИЗО. Но что радовало, в камере было тепло. Он погулял немного по камере, потом вспомнил, рассказы брата, как он сидел в штрафном изоляторе. Одну тапку он подстелил себе под зад, вторую под ноги, так он частично нейтрализовал холод бетонного пола. Сложив голову себе на колени, он уснул. Проснулся тогда, когда затекли ноги и руки. От застоя крови, руки пронизывало колющей иголочной болью. Он встал, прогулялся немного по небольшой камере и принял опять сидячее положение, тщательно просматривая все настенные записи. Чего там только не было нацарапано.

Петруха, – кумовский работник. Сарай, – искусственный педераст. Коля Мухро, – козёл. Но самая запоминающая была, – я ушёл в крытку, меня сдал Кноп и подпись Буржуй.

Колчак изучил наизусть все надписи.

Открылась кормушка и через неё протянули миску с перловой кашей. Поужинав Колчак, стал ждать глубокой ночи.

Не ориентировавшись во времени, он дождался, когда ему отстегнут щит от стены. А его отстегнули в двадцать три часа. Спустя некоторое время, Колчак начал требовать в камеру врача.

– Что с тобой? – спросил надзиратель.

– Не знаю, что случилось, но живот страшно режет, спасу никакого нет. Мне кажется, что у меня внутри скоро, граната противотанковая разорвётся.

– Потерпи я сейчас дежурного фельдшера вызову, – крикнул надзиратель в кормушку.

Вскоре в камеру с охранником вошла с заспанным лицом, – грубоватая и недовольная женщина. В руках у неё был саквояж. Поверх куртки военного покроя на ней был одет, белый халат:

– На что жалуемся? – спросила она.

– На живот, – измученным голосом ответил он ей.

Симптомы приступа аппендицита Колчак знал, превосходно. Оставалось только искусно и правдоподобно разыграть роль больного, чтобы она обязательно поверила в его болезнь. Продемонстрировав, умело свой артистический талант перед фельдшером и надзирателем, Колчак пожалел, что рядом не было зрителей. А то бы он сорвал сверх головы немало заслуженных аплодисментов.

Фельдшерица, помяла Колчаку живот, затем подняла его ногу, отчего он взвыл от мнимой боли. Поставив ему градусник, она сказала:

– Тело горячее, вероятно температура есть, – определила фельдшер.

Ртутный столбик остановился на 38 градусов.

Фельдшер не знала что, как заслышав приближающие шаги по коридору изолятора, штрафник по фамилии Колчин отпрянул от горячей отопительной трубы. На этой трубе в неудобном положении он висел минут двадцать, нагревая своё тело под мышками.

– Самостоятельно без посторонней помощи сможешь дойти до санчасти? – спросила она.

– Попробую, но вы меня подстраховывайте.

Колчак, согнувшись, вышел из камеры и специально, будто память покинула его, пошёл в другую сторону, где находился тупик. Надзиратель осторожно поддерживая Колчака, направил его в нужное направление и повёл его в «приёмный покой» штрафного изолятора. Там Вовка переоделся в свою робу и ушёл под ручку с фельдшерицей в санчасть. Она поместила его в палату, где стояло четыре пустых кровати. Сделав ему обезболивающий укол, она расстелила постель, щёлкнула выключателем и ушла к себе.

Утром она поставила ему градусник. Температура была нормальная:

– Через пять суток приедет начальник санчасти, он тебя сразу выгонит. Его обмануть невозможно, – это ты меня ночью провёл. Я только сейчас догадалась, но обратного хода нет. Отдыхай, пока Лесной отсутствует.

После завтрака к нему зашёл Зуб:

– Твоих потерпевших на больничку в тюрьму вчера сразу увезли, Март оказался со слабым сердцем. Рапорт на тебя написал. А Шайба и Ломоносов, взвалили всю вину на него. Сказали, что Март вытащил заточку и хотел тебя подрезать. Будем считать, что этим поступком они свой грех замазали. Они пацаны молодые, вроде без претензий. Косяков, за ними никогда не числилось, – ты им предъявы не делай. Умей прощать таких людей. Это не враги, а подбитые Мартом на непонятку пацаны.

– А чего же меня тогда в изолятор закрыли, если я не виноват.

– Ничего себе не виноват, одному шнобель сделал, как у якута, второму клешню оторвал. Хотя тебя в изолятор кинули не за драку, – сказал Зуб. – Ты думаешь, им жалко Ломоносова с Мартом. Нет конечно. Они бы тебе ещё спасибо сказали за это. Ты администрации вызов сделал тем, что отказался вчера продолжить работу. Они молодняк стараются сразу сломать. Нечета тебе урок, ломают, – а могучих, настоящих зубров с большим тюремным стажем. Через дальняк бывает, пропускают. Так, что не коси, а к работе надо привыкать, как бы тебе трудно не было. А не сможешь работать здесь, на свободе тем паче трудиться не будешь. Ты вылитый брат Серый, тот весь срок условным прорабом протянул. Но надо сказать орлом был, вторых ролей не признавал. Что у вас за клан такой боевой? – Одни лидеры в роду. Хлястик тоже красавчик! Но надо сказать не агрессивный, как твой Серёга. У того стержень лидерства в мудрости. Лет на десять наверное старше твоего Серёги. Но ты на Хлястика не смотри, ему здесь пенсию по инвалидности платят. У него рак горла. Он у нас узаконенный наркоман. Для него здесь есть в санчасти сейф, где хранятся специальные наркотические лекарства. Его в зоне уважают все и зэки и администрация. Он с хозяином запросто разговаривает по любой теме. Ты пока до его приезда воздержись, не шали с кулачками, да и при нём веди себя разумно. Запомни хозяин у нас мужик принципиальный и Жора тебя за кулаки отмазать не сможет. И на работу всё – таки постарайся выходить. Готовить себя к гражданской жизни надо сразу, как попал за решётку. Не забывай, что зона наша кумачовая, верить здесь ни одному гаду нельзя. Стучат налево и направо, и даже подумать не успеешь, как в крытке окажешься.

Колчаку почему – то хотелось верить этому умудрённому лагерной жизнью человеку. И он, слушая Зуба, не оправдывался, а согласно кивал головой и повторял:

– Понятно, выйду отсюда пересмотрю отношению к труду, но вкалывать здесь, как вол я не намерен.

– А тебя никто не заставляет рогомётить. Я договорился с мастером, чтобы он тебе подходящую работу подобрал. Там за два часа можно по лёгкому норму выполнить и отдыхать. Главное приноровиться и никто к тебе претензий иметь не будет.

Вскоре Зуб ушёл, оставив ему на тумбочке, банку сгущённого молока и две пачки печенья.

Вечером после съёма к нему пришёл Коля Горыныч.

Он вошёл в палату на цыпочках с приторной улыбкой, озираясь по сторонам:

– Лесной особи нет? – спросил он.

– Нет здесь никого. А почему его Лесным зовут? – спросил Колчак.

– Он раньше на лесоповале работал, на особом режиме. Все мастырки наши знает. Его практически обмануть невозможно. Зверь он страшный, – хуже любого волка. Позже познакомишься. Я чего к тебе приканал. У тебя шпаны в городе много, давай напишем им письмо, чтобы, грев подвезли небольшой. На уголь выйдем, они через запретку бросят, мы подберём. И ты своих ребят увидишь. Напишешь им, чтобы грелку водки подвезли и наркоты. Я письмо на волю прямо сегодня отправлю, через своего человека. На этот продукт здесь можно припеваючи жить. Королём будешь ходить, если с гревами всё срастётся.

– Можно написать, что бы они приехали, – согласился Вовка.

– Что тут ехать, полтора два часа, и они здесь, – не переставал уговаривать Колчака Горыныч.

Колчак не стал откладывать дело в долгий ящик, а тут же написал письмо. Горыныч сбегал за конвертом, и письмо в этот день ушло на Марекин домашний адрес.

В понедельник появился врач Лесной. Это был мужчина высокого роста и худого телосложения носивший очки в золотой оправе. Лесной больше походил на научного работника, чем на тюремного врача. Зайдя без халата в палату к Колчаку в военной форме майора, он внимательно посмотрел на мнимого больного:

– Так, как наш аппендикс себя чувствует? – протягивая руки к Вовкиному животу, спросил он.

– А у меня разве аппендицит? – удивился Колчак.

– А ты, что думал? – сняв с себя очки, он изучающее впился, своим пытливым взглядом в невозмутимого Вовку.

– А я думал, у меня глисты в чреве бунт подняли от невкусной пищи.

– Вон, – показывая пальцем на дверь, сказал спокойно врач. В столовой скажешь, что сегодня ты питаешься по санчасти, а с завтрашнего дня по своей бригаде хавать будешь.

– Хорошо, но всё равно вам большое спасибо! Избавили меня от страданий и мучительных болей.

Сказав это, Колчак покинул санчасть.

На следующий день Колчак вышел на работу на своё старое место. После побоища у ворот он заметил, что на него в цеху многие смотрели одобрительно, другие с восхищением. Это восхищение скрыть было невозможно. Оно было заметно и во взглядах и в отношениях. Кто – то пытался угостить его дорогой сигаретой, кто – то чем – то вкусным из кармана. Мужик, который его обозвал щенком, подошёл к нему и извинился, сославшись на то, что не знал, почём базар был.

Мастер понимающе улыбался Колчаку:

– На тебя и не скажешь, что ты чемпион Поволжья по борьбе, – одобрительно сказал он.

– По молодёжи, – внёс поправку Колчак, – но у меня время ещё будет и среди взрослых на почётный пьедестал забраться.

Мимо них прошёл вечно недовольный Верёвкин.

– Аркадьевич, а что бригадир совсем жизни не рад? Вы бы ему хоть сахару премиального выписали с килограмм. Глядишь, жизни возрадуется.

Мастер засмеялся:

Сомневаюсь я, что ему что – то поможет. Дом который стоит напротив нашего барака – его дом. На четвёртом этаже балкон. А посадила его сюда жена, которую он прилично отметелил за блядство. Теперь его жена выходит по несколько раз на дню со своим любовником на балкон курить и показывает ему козу.

– Это она его доканать хочет до конца.

– Мы уже его снимали с петли один раз. Ему начальник колонии сказал если только ещё раз в петлю залезешь, отправлю на тюремный режим.

– Тяжёлый случай, – сказал Вовка и приступил к работе.

…Через несколько дней вся зона провожала на свободу Витька Зуба.

– Август стоит за воротами, – сказал Зуб Колчаку, – плохо у меня нет такого влияния на администрацию, как у Хлястика, а то бы короткую свиданку на десять минут можно было устроить. Но продукты, что он привёз, мы сейчас переправим, без проблем. А ему от тебя привет я передам. И запомни, ты парень грамотный, как и Серый. Так что не глупи здесь. Прислушивайся больше к своему разуму и авторитетом Жоры без надобности не спекулируй. Уважать больше будут, и при первой возможности линяй отсюда на свободу. Естественно правильным путём, – добавил он и пожал Вовке руку.

С маленьким свёртком под мышкой Зуб пошёл на вахту. Через полчаса Колчаку принесли две сумки продуктов. Передача была оформлена на Мишу Боню, парня из Молдавии, к которому никто не приезжает и посылок не присылает. Вовка поделился щедро с Боней, за оказанную услугу и вечером в этот день он с Дыней и Шимми под хорошую закуску выпил целый стакан хорошей водки.

У его старших товарищей была припрятана водка для особых случаев. Со стакана водки, его даже не развезло, чему Вовка удивился, и никто из окружающих не заметил, что он был под хмельком. Дождавшись отбоя, он лёг спать, а утром со свежей головой пошёл на работу. Настроение у него было хорошее. В передаче, что ему сделал Август, кроме продуктов было множество необходимых вещей и разных принадлежностей, которые были необходимы на зоне. Всё это он убрал до приезда Хлястика. Так, как понимал, что носки сорок шестого и сорок второго размера не могут быть адресованы одному лицу, как и всё остальное.

…В назначенноё время к котельной приехали Марека и Джага. Горыныч и Вовка стояли на угольной горе. Они махали Вовке рукой.

Колчак крикнул им:

– Кидайте быстрей?

Первой полетела грелка с водкой. Она приземлилась в лужу около запретки. Колчак быстро съехал с угля, зацепив полные ботинки угольной пыли, схватил грелку и бросился к цеху. Но он слышал, как за грелкой следом раздался глухой удар о землю увесистого свёртка, который должен был подобрать Горыныч. Выстрелы с вышек раздались уже позже, когда они оба были в безопасности. Они забежали к Горынычу в мастерскую. Из разорванного свёртка торчали пачки индийского чая со слоном, и какие – то таблетки.

Колчак не стал думать и гадать. Он решил весь подогрев отдать Горынычу, чтобы он его надёжнее спрятал и пошёл посмотреть атмосферу на производственной территории.

Услышав автоматную очередь, у главных ворот столпилось много заключённых. В кругу толпы стояло два надзирателя. Один из них открывал пачку чаю со слоном. Запустив в неё пальцы, он извлёк оттуда четыре ампулы с морфином. Надзиратель прочитал и положил вместе с чаем к себе в карман.

– Это препараты серьёзные, пускай кум ищет получателя, – сказал он.

Вовка догадался, что этот чай из его узла. Он пришёл к Горынычу и увидал, что чай был уже пересыпан в целлофановый пакет и спокойно лежал на столе.

– Ты уже высыпал его из пачек? – спросил Колчак.

– Да, но там одна пачка упала прямо в запретку. Чтобы подозрений не наводить, я ссыпал его в пакет. А чай напрасно они привезли, его тут валом разных сортов в ларьке лежит.

– В пачках ничего не было? – спросил Колчак.

– Нет, а что там должно быть?

– Думал, что положат, – не стал Колчак ему говорить, что обнаружил надзиратель в пачке.

– Главное для меня лепёшки, – сказал Горыныч, – показывая Колчаку тугую пачку, перетянутую скотчем таблеток тазепама.

– А с водкой чего будем делать? – спросил Колчак.

– Толкнём, – я водку не пью, ты тоже. Зачем она нам.

– Продавать я ничего не буду, – сказал Колчак.

Забрав, грелку он ушёл из мастерской. В аккумуляторной мастерской он нашёл Дыню:

– Водку сегодня пьёшь? – спросил он у Дыни.

– Нет, не пью, но компанию могу составить, – ответил он. А у тебя, что водка есть? – спросил он.

Вовка ничего, не говоря, вытащил из – за пояса штанов грелку водки.

– Пейте, мне сегодня ребята подвезли.

– Так это за твой грев автоматчики пальбу подняли?

– Наверное.

– Ты знаешь, что он заряжен морфием был?

– Теперь знаю, но я у друзей его не просил. Это они перестарались. Таблетки для Горыныча только.

Дыня занервничал и заходил по мастерской:

– Зачем ты с ним связываешься? Тебе же говорили, не контачь с ним. Он повязан своими делами с Кнопом, а Кноп – это кумовской работник. Буржуя нашего кореша впрудил за всю масть. Он себя уже приговорил, а сидеть ему долго. С Горынычем Хлястик, разговаривал не раз, чтобы не вязался с сукой Кнопом. У нас есть догадки, что этого Кнопа кум подкармливает наркотой, потому что дня не бывает, чтобы он не ужаленный был. А Горыныч дождётся скоро, что с ним знаться никто в зоне не будет.

Услышав слова Дыни, Колчак сразу вспомнил запись на стене в изоляторе, но рассказывать про неё не стал.

– А водку на воскресение оставим, – сгодится после бани, – пряча за ящик грелку, сказал Дыня.

В воскресение Колчака вызвали на свидание, к нему приехала мать с дядькой Иваном. Там он узнал от Ивана, что лекарство в количестве тридцати ампул передал лично он сам ребятам, для дяди Жоры, который без них в иные дни обходиться не мог.

Колчак понял, что Горыныч его обманул. В пачках с чаем оставалось ещё двадцать шесть ампул. Об этом он сказал Дыне и Шимми.

– Мы ему сейчас словесное внушение сделаем за это крысятничество, – сказал Шимми, – а Хлястик заедет пускай сам с ним разбирается. Горыныч только его на зоне боится и слушает во всём.

В подтверждении его слов Дыня кивнул головой и добавил:

– То, что Жоре Хлястику выделяют в санчасти для него этого недостаточно. Бывает вдогонку он сам себе симплекс колет или гуту. Сейчас появится Горыныч, я ему канитель устрою. Бить его нельзя, он бешеный, за себя умеет постоять. А веское словечко скажу ему, пускай думает, до Жориного приезда.

Горыныч пришёл из бани, в бодром настроении, не подозревая ни чего.

– Ну что Вовка дядьке привет от меня передал? – спросил он громко из своего пролёта, так, что бы его вся секция услышала и обратила на него внимание.

– Чего вылупились? – сказал он всей секции, мы с его дядькой вместе росли и футбол играли за одну команду. Только он человеком стал, а я наркоманом.

Горыныч правду сказал про Ивана Романовича. Вовка с ним разговаривал на свидании, и они выяснили, что с Горынычем они знакомы с малых лет.

– Коля иди сюда? – подозвал его Дыня к себе.

– Сейчас полотенце мокрое повешу сушиться и подойду, – сказал Горыныч.

Он подошёл к пролёту с кружкой горячего чая.

– Коля хочешь поговорить с ребятами завтра по телефону из кабинета начальника цеха точечной сварки. Ребята которые подогрев забросили Колчаку? – спросил Дыня. – Мы устроим завтра переговоры на промышленной зоне.

– А зачем? Я их никого не знаю, – нагло заявил он.

– Отблагодаришь их, за гостинчик.

– Да мы им с Колчаком письмо благодарственное отправим.

– Горыныч не гони пургу? Ребята сегодня подъезжали и мы с ними на угле разговаривали. Они сказали, что для Жоры, заслали морфий в количестве тридцати штук. Четыре спалили. У тебя двадцать шесть ампул осталось. Если ты их все себе вдул, то думай, как будешь оправдываться перед Хлястиком. За лекарство он тебя точно на перо посадит без всяких раздумий. Пока не поздно верни ампулы нам?

– Вот когда они лично мне в глаза скажут, что там было, тогда я буду оправдываться. Мало – ли они там, чего напутали, но я в упор Марфы не видал.

…Продолжать с ним дальше разговор, не было ни какого смысла. Весь это день у него сидел на кровати Кнопа, по их поведению было видно, что они были оба под кайфом. После отбоя Вовка испробовал немного водки с Дыней и Шимми. Остатки спрятали до следующей бани.

Когда Вовка после отбоя укладывался спать, он обратил внимание, на кровать Горыныча. Тот спал, окутавшись с головой под одеялом. Утром, как обычно лагерный динамик объявил подъём на зарядку. Колчак встал с кровати одним из последних, и начал будить Горыныча, но тот не отзывался. Он лежал в том – же положении, в котором его Колчак видал, когда ложился спать. Содрав с него одеяло, он увидал перед собой окостеневшие глаза, не придававшие признаков жизни. Рот у него был обильно обнесён засохшей кровавой пеной. На подушке образовалось большое пятно. В руке Горыныч сжимал шприц. Колчаку от такого зрелища стало тошно, и он пулей выбежал из секции. На улице его стало полоскать. Первым рыгавшего Колчака на крыльце увидал Терентий.

– Что с тобой? Не краски на работе нанюхался вчера? – спросил он у Вовки, – а то у новичков часто такое бывает.

– Жмурик в бараке, – показывая на свою секцию, с отрыжкой произнёс Колчак. – Горыныч дуба дал. Глаза окостенели.

– Как, где? – лихорадочно вскрикнул Терентий.

ДПНК и куча надзирателей появились в бараке раньше, чем заключённые пришли с зарядки. К кровати Горыныча никого не подпускали, пока не появился кум Саврасов.

Под подушкой у покойника нашли семь использованных ампулы морфия, а под кроватью три пустых упаковки тазепама. В мыльнице у него нашли ещё пять ампул. После этого начали проводить поголовный шмон во всех секциях барака, где под створами окна обнаружили тайник с грелкой водки. Кроме этого, больше запрещённого ничего не нашли. Когда кум сделал все формальности, Горыныча вынесли из барака на носилках.

– Это божье знамение, – сказал подошедший к Вовке Шимми.

– Нет, его жадность обуяла. Он был больным, поэтому и пургу нам гнал. Передозировка видимо у него? – предположил Колчак.

После чего сбросил матрас с кровати Горыныча на пол, а свой переложил на его место.

После завтрака Вовку вызвал к себе в кабинет Мартьянов. Там же у него сидел кум Саврасов:

– Плохо ты начал Колчин свой срок, изолятор имеешь за драку. Сегодня мы тебя отправим туда за подогрев, который ты на днях принял на угле вместе с Горынычем, – сказал кум. – И вот сегодня смертельный исход, от твоего подогрева.

– Это ты Колчин помог ему уйти из жизни, – обвинил Вовку неожиданно начальник отряда.

– Почему это я? – возразил Вовка, – я с ним даже никогда не разговаривал.

– Вы же с ним земляки? – спросил Мартьянов.

– Ну и что из этого. У него свои взгляды на жизнь, которые меня не интересуют, а у меня свои. Тем более он взрослый мужик. И никаких подогревов я не получал. У меня родные недавно были на свидании.

– Я тебе Колчин вот что скажу, – обратил свой взор на Вовку Саврасов, – я здесь поставлен, чтобы каждый шаг ваш знать. Ты только перед нами не ломай петрушку. В тот день, когда был подогрев через забор, ты из своих ботинок в душевой высыпал по килограмму угольной пыли. Зачем она к тебе туда попала? Что ты делал на Кузбассе? Ты не шахтёр, тебе там делать нечего.

Шахтёрами в зоне называли кочегаров, и Колчак об этом ещё не знал.

– Этому есть простое объяснение, – сказал Вовка, – я не знаю ни о каких шахтёрах и подогревах, когда их кидали, мне всё равно. Но на той неделе, в обеденный перерыв я спал около труб. В обуви я спать не могу, и снял с себя ботинки, а надо мной кто – то осмелился подшутить. Подменили незаметно ботинки в раздевалке. И я только обнаружил подмену. Сейчас я выкинул ботинки, так, как ноги постоянно грязные от таких ботинок.

– Сомневаюсь, что после разгона компании Ломоносова, найдутся смельчаки кинуть тебе такую дешёвую подлянку? Ты мне прекращай сказки рассказывать? На второй день твоего пребывания в колонии все заключённые уже знали, что ты родственник Хлястика. А это говорит о многом, – сказал уверенно Саврасов.

– А я спал лицом, повернувшись к стене. Возможно, меня не признали, – выдал Вовка последнею версию.

– Запомни, не будешь признавать наших порядков пойдёшь по этапу к зверью. Радуйся, что попал на самую лучшую зону и от дома не далеко и родственники всегда могут приехать.

– Я уже безумно рад такой удаче, – иронизировал Колчак. Не заметив иронии в его словах, кум отпустил его.

…Через два дня после смерти Горыныча, на зону вернётся из больницы Хлястик. Вовку он возьмёт под свою плотную опеку, не давая совершать ему глупых ошибок. Но Вовка устойчивостью характера, не отличался, и срезать углы не хотел. Он зачастую давал волю своим кулакам, за что его периодически сажали в изолятор. Все им обиженные это были ярые активисты, а они, не раздумывая, писали на него рапорта. Калину из Бура, увезут на больничку в тюрьму с подкошенным здоровьем. В день милиции, пьяные надзиратели покуражились над его телом, прыгая ногами на теле Калины. Он напишет на них жалобу прокурору, но хозяин попросит отозвать, жалобу, пообещав ему больницу, а следом быструю свободу. Он согласился на такие условия, и через двадцать дней, когда его привезут обратно в зону, поместят в Бур, где он пропишется на длительное время и с Колчаком встретится именно там, а не на зоне.

Лара и Надежда

Лара Давидовна Кюцберг была молодой учительницей по немецкому языку. На девять лет она была старше Вовки Колчина. Когда ей дадут классное руководство над седьмым классом, где учились Колчин и Крупина. Ей приходилось много уделять внимания поведению Колчина. Он был парень подвижный и спортивный. Излишки энергии били, через край. Хлопот и огорчений он ей доставлял с излишком, иногда приходилось и слёзы от его выходок проливать. Однажды она зашла на перемене в кубовую руки вымыть. Вовка тогда наблюдал за ней и заметил, как она ключом открывала дверь. Эта кубовая находилась за раздевалками. Следующий урок по расписанию у них должен быть иностранный язык. Вовка без раздумий незаметно подошёл к кубовой и, увидав оставленный в двери ключ, повернул его два раза влево, а ключ положил в карман. Взяв с собой Витьку Петухова, он же Джага и Иру Ломакину, у которой всегда были деньги, они пошли бродить по киоскам, убедив своих одноклассников, что немецкого языка не будет, ввиду того, что немка пошла, ремонтировать свои зубы к стоматологу.

Они вернулись в класс перед звонком окончания урока со жвачкой, и у каждого в руке была пачка с соком.

К Вовкиному удивлению Лара находилась в классе.

Увидав Вовку, она без лишних слов при всём классе залезла к нему в карман и извлекла оттуда ключ:

– Ты просчитался Колчин, – сказала спокойно она. – Находилась я в кубовой чуть больше пяти минут, затем меня техничка выпустила, открыв дверь запасным ключом. Если ты так ненавидишь меня и мой предмет переходи в другой класс, где изучают английский язык.

…Об этом случае не узнала ни Вовкина мать, ни брат, ни директор школы. Лара хорошо понимала тогда, что этот мальчишка с длинными ресницами, всего на всего заигрывает с молодой учительницей и не больше. Он часто ей бесцеремонно подмигивал на уроке, при этом сохраняя безмятежный вид. Она поражалась его творческому оригинальному нахальству, и при всём классе постоянно советовала ему со спорта переходить на искусство. Но Вовка, как – ни странно после случая с кубовой начал учится значительно лучше, а немецкий язык он штудировал так, что в девятом классе не было сильнее «немца», не только в классе, но и в школе. Так она смогла повлиять на первого хулигана. Незаметно их отношения изменятся, и Вовка с возрастом проявит к ней доверие, делясь с ней всеми своими жизненными планами. Лара же при таких беседах поймёт, что этот мальчик сильно отличается от своих одноклассников взглядами на жизнь, и что способность у него ко всему есть, за что бы он ни взялся.

Постепенно она всех больше будет уделять ему внимания и это не уйдёт от косых взглядов повзрослевших ребят из его класса.

Когда Вовка на переменах бегал по классу. Она по – матерински прижимала его голову к своей груди и ласково приговаривала:

– Вовочка не балуйся, лоб расшибёшь.

– Не расшибу, Лара Давидовна, – заразительно смеясь, кричал он ей в упругую грудь, как в микрофон.

В тот момент ему хотелось, чтобы она подольше подержала его в своих объятиях. От неё исходил необъяснимый ароматный запах, который налагал на неё оттёнок редкого экзотического цветка. Она была женщиной неимоверной красоты. Ежедневно меняя свои наряды, которые тонко подчёркивали все её достоинства, Лара была похожа на придворную даму из Букингемского дворца. У неё был утонченный вкус и все манеры леди, которыми она покоряла не только учителей, но и учеников. В первые дни своей работы в школе, она сразила Валерьяна преподавателя по физкультуре, но постепенно физрука стал оттеснять материально обеспеченный ботаник Василий Николаевич по прозвищу Сурепка. Он приносил в школу цветы и дарил их Ларе. Ждал после уроков и провожал её до дома, не смотря на то, что жила она в двух шагах от школы, в коммунальной комнате семейного общежития, где жили многие учителя их школы.

Не лишённый человеческих слабостей Василий Николаевич имел вредное пристрастие к спиртным напиткам. Случалось под хмельком, Сурепка засыпал на своих уроках, или совсем покидал класс либо на некоторое время, либо до звонка, предварительно дав задание ученикам. Подобными поступками, он провёл между Ларой и собой полосу отчуждения. Любовный союз у них не состоялся. К тому же Сурепку уволят из школы, после чего он бесследно исчезнет из города. Лара была рада такому исходу. После того, как Вовка застал их с ботаником в интересном положении в зооуголке, она винила Василия Николаевича, который не удосужился запереть дверь кабинета. Она чувствовала тогда, что Колчак, вполне созревший юноша, не ровно дышит к ней, и запустил он горном в спину Сурепке, не из хулиганских побуждений. Это был самый настоящий порыв ревности, который в последующем мог быть ещё ужаснее у Вовки, при виде учителя ботаники. Так, что увольнение состоятельного преподавателя она восприняла с облегчением. У Лары после окончательного разрыва с Сурепкой развился комплекс мужененавистничества, который временами покидал её. В это время она и заключила фиктивный брак с Августом. Но никаких тесных связей с ним не имела. Она больше утешение находила в работе и своих питомцах школы. Она обожала умную и почтительную Надьку Крупину, хулиганистого и начитанного Колчака. Даже к загадочному Славке Фомину она относилась с пониманием без лишнего раздражения, за что снискала к себе любовь и уважение учащихся.

Когда Надежда Крупина осталась без матери и её определили в детский дом, то Лара целый год металась, чтобы её удочерить. Надежде с одной стороны хотелось быть рядом с ней, а с другой ей стыдно было быть иждивенкой у любящей во всём изыск Лары.

Она неоднократно была в небольшой роскошной комнате Лары. Со вкусом обставленная богатая комната приводила её в трепет. Отчего у Надежды загорались глаза, и всегда захватывало дух. Она не представляла, чем будет заниматься в свободное от уроков время в этой маленькой, но шикарной опочивальне. В восьмом классе, когда Надежде исполнилось пятнадцать лет, и она стала соображать уже по – взрослому. Она без раздумий переселилась в комнату своей учительницы. Надя однозначно дала добро на своё удочерение. Впереди ей предстояло обучение в высшем учебном заведении. Надежда понимала что без посторонней помощи осуществить этот план было невозможно, так – как родных в живых ни кого не было.

Когда все необходимые документы были оформлены, Надежда с небольшим ранцем за плечами переступила порог «мини – музея» Лары Давидовны Кюцберг. С этого дня она уже не считалась ребёнком оставшимся без попечения родителей. Надя сняла с себя ранец, опустила его у ног и робко обняв любимую учительницу и свою приёмную мать, сказала:

– Неужели я обрела семью?

Лара была искренне рада. Убрав ранец с прохода, она потрепала приёмную дочь по голове и произнесла:

– Наденька, с сегодняшнего дня дома называй меня мама Лара или просто Лара, как тебе будет удобно. Ну а на уроках, я для тебя, как и для всех других учащихся, Лара Давидовна.

– Я всё понимаю, но мне пока тяжело называть вас мамой Ларой, – проговорила Надежда, – да и самой вам неудобно будет, что бы при всех я так произносила. Я выбираю Лара.

– Меня это устраивает, но дома со мной на «ВЫ», тоже не надо, – объяснила Лара. – Наши отношения мы построим, как подруги.

С этого дня у Надежды появилась узаконенная приёмная мать и старшая подруга.

Квартиру Надежды, которая осталась по наследству от матери, сохранил детский дом. Они с Ларой распечатали её и сдали внаём.

Три года они прожили в согласии и полном понимании, но были дни, в основном это были субботы, когда к Ларе приходили богатые кавалеры, которые оставались на ночь в её шёлковой постели. Надежда закутывалась тогда с головой, чтобы не слушать продолжительных стонов, но как не затыкай уши, всё равно они пробивались если не в уши, то наслаивались болезненно в душе. Со временем она привыкнет к таким стонущим ночам, и будет смело слушать все речи и возгласы, которые раздавались на диване Лары. Надежда терпеть не могла её любовников и старалась им плюнуть в кофе, когда намешивала им пенку по утрам. Одному она только не плевала это Августу, – брату Колчака, который по документам тоже считался её опекуном. Посещать он Лару стал, когда посадили Колчака. Хоть и не частым он был гостем, но уж если приходил, то помимо обновок набивал и холодильник дефицитными продуктами. Август был единственным мужчиной, который не позволял в присутствии Надежды лечь в постель с Ларой. Он всегда устраивался спать в кресле кровати. Надежда знала Августа уже давно. Всегда считала его завидным женихом для любой барышни. Он был загадочным мужчиной для молодых девчонок. Для них он не был уголовником. Многие считали его, чуть ли не героем, и каждая девчонка старалась завести с ним знакомство. И тут дело было не в любви. Просто некоторые молодые мальчишки совсем обнаглели и проходу ни кому не давали. А небольшое знакомство с таким авторитетом, для всех девчонок считалось, что они находятся под защитой чуть ли не самого властного государственного аппарата. С этой поры они были неприкосновенными. Никто не позволит даже нагрубить знакомой Августа, так как остудить он мог любого хама. Не редко его можно было видеть в кругу старшеклассниц. Он всегда был с ними мил и вежлив. Никогда с ними не говорил о криминальном прошлом.

Девчонкам было лестно, что взрослый и красивый мужчина не отвергает их, а ведёт себя с ними на равных. Он приглашал после уроков по несколько человек в кафе и угощал там девчонок дорогим мороженым и конфетами. Он был добр и когда делал подарки, при этом сам радости больше испытывал, чем принимающие их.

К Ларе в дом он пустым, никогда не появлялся. Всегда приходил с пакетами, где у него лежали подарки для своей фиктивной жены и Надежды. На женский день, когда Надя училась в одиннадцатом классе, Август подарил ей две тысячи долларов для поступления в институт. После этого добрый дядя ходить стал реже и реже. Появились длительные командировки. Многие предприятия работали по два дня в неделю. Ему приходилось крутиться, и постепенно он стал отвыкать от этого гостеприимного дома. А ещё у него была забота, – это мать Захара, которая из – за сахарного диабета плохо стала видеть. Один он не управлялся, и ему пришлось нанять ей сиделку. После Августа к себе в гости Лара в дом больше не приглашала ни одного мужчину. Только днём несколько раз заходил Вовки Колчина дед Роман. Зная с малых лет Надю, он привозил из своего хозяйства мясо и другие продукты питания.

…Колчак о связи Лары с Августом знать ничего не будет. Лара строго настрого накажет Надежде, чтобы она не вздумала даже заикаться при Колчине об Августе. Надежда понимала, во что может обернуться связь и брак преподавателя с криминальным авторитетом, и свято хранила эту тайну. Вовка сам свёл их, не догадываясь, что их деловые отношения проторят дорогу к загсу.

После того, как посадили Колчака, Надежда часто плакала по ночам, уткнувшись в подушку. Она выросла вместе с ним с пелёнок, и что он находится в заключение, отчасти считала и своей виной.

Лара стала замечать, что иногда по утрам Надежда просыпается с опухшими веками, но большого значения этому не придавала, считая это явления от недосыпания или излишки влаги в организме.

В одну из слёзных ночей Лара услышала всхлипывания на раскладушке, где спала Надежда:

– Надя, девочка моя, что с тобой случилось? – спросила Лара.

Надя закрыла лицо одеялом, затаила дыхание и промолчала. Лара встала с дивана. Подошла к ней, обняла её за голову и обнаружила у неё мокрую подушку от слёз.

– Ты, почему плачешь? – Тебя кто обидел? – Что произошло? – гладя по голове Надежду, – переспросила Лара.

Надя, пряча ладонями распухшие глаза, проговорила:

– Сам я себя обидела. Потому что я дрянь приличная. Я предала любимого человека, который по моей вине сейчас страдает.

– Ты о ком говоришь?

– Колчин это. Ты – же сама прекрасно знаешь, чего спрашивать, – раздражённо сказала Надя. – Не понимаю, как я могла так поступить? Это всё Коровин меня подбил, придурок несусветный. Говорил Марека, чтобы я не подпускала его к себе. А он голову забил мне своей политикой. Нарисовал мне радужное будущее, с креслом в администрации города, а я как дура повелась на этом. И Вовка всегда с ним на дружеской ноге был.

– Погоди, погоди, – остановила её Лара, – ну – ка пойдём ко мне на диван, и ты мне всё расскажешь подробно.

Они перебрались в постель Лары. Обняв Надежду за плечи, Лара стала слушать её исповедь:

– Нас вызвали с Коровиным в комитет комсомола, где был работник милиции по фамилии Ланин, – начала Надежда свой рассказ. – Там нам сообщили, что у одного ученика нашего класса имеется огнестрельное оружие, на котором имеется человеческая кровь. И сказали, что мы, как патриоты России, должны помочь изъять пистолет у Колчина, который он прячет в укромном месте. Иначе он может выстрелить ещё не один раз, и тогда беды не миновать. Мы сказали, арестовывать его не будем, а просто произведём изъятие оружия, так как кровь на нём семилетней давности в каком – то уральском городе. Они нас убедили, что с Колчиным ничего не случится. Говорили, что с ним неоднократно беседовали, чтобы он добровольно сдал пистолет, но он не признаётся, что он у него имеется. Больше они беседовали с Коровиным. Обещали ему дать рекомендацию в милицейскую академию, и обязательноё предоставление работы в нашем городском управлении после её окончания. Я говорила Коровину, что я смогу убедить Вовку, чтобы он сам лично сдал пистолет в милицию, или на худой конец мне принёс. Коровин знал, что я смогу повлиять на Вовку, но запретил мне и думать про это. Сказал, что я этим только спугну его, и Колчин со своим баламутным характером, может вволю настреляться, отчего могут быть новые жертвы. И тогда вина вся ляжет на нас. Потом они и организовали поход к тебе на Площадку. Думали, вытащат на природу Вовку, а он с собой возьмёт пистолет. Говорили что нет лучше места для мальчишек, чем пострелять в лесу.

– А он оказался умным и пистолет с собой не взял, – перебила Надежду Лара, – и мало того испортил вам всем поход. Нас с тобой в лазарет отправил на два дня. – Лара тихо, словно девочка хихикнула. – А остальных одноклассников в снайперскую палату инфекционного отделения поместил.

– Ну и что, я за это на него не в обиде. Он нас раскусил и правильно сделал, – защитила Вовку Надежда.

– А то, что он вас заставлял в лодке с больными животиками стриптиз ему показывать, как ты на это смотришь? – спросила Лара.

– А тебе Лара, откуда известно? – удивилась Надежда.

– Мне много, что известно возможно больше, чем тебе. К примеру, я знаю, что Коровин после похода стал ежедневно встречаться с Зиной Соловьёвой. И охотник – патологоанатом, который находился у вашего костра, был не случайный прохожий, а родной дядя Жени Коровина, который не только патологоанатом, но и судебно – медицинский эксперт. Я об этом правда сама недавно узнала. Тебе Наденька только одно скажу, ты умная девочка и из моих слов можешь сделать правильные выводы. А Вовку мне самому до слёз жалко, сидит за такой пустяк. Занимался бы спортом сейчас, зарабатывал медали, поступил бы в институт, но у него тяга к отрицательным компаниям. Вот и итоговый результат его заключения. Думаю, что не далёк тот день, когда мы его вновь увидим. Сашка Марека говорит, большая амнистия готовится, и у кого срока меньше пяти лет все уйдут домой. Но тебе хочу дать совет. Ставку на Колчина не делать. Для секса он бы подходящим партнёром был, но будет – ли он состоятельным в жизни после освобождения это вопрос? Бесспорно, он талантлив во всём, я это со временем поняла. И как ты обратила внимание, что мне всегда хотелось, как старшему другу потрепать его по голове и потереться об его щёку. Он очень обаятельный мальчик. С возрастом он будет красивее своего брата и Августа. Я себе могу представить, каким он будет через десять лет. Но Наденька пойми меня правильно, ещё неизвестно, кем он выйдет оттуда. Из мест заключения приходят люди не только с заторможенным развитием, так – же и наркоманы и отмороженные на всю голову подонки. Даже есть такие которые в тех местах потеряли свою половую ориентацию.

– Ты, наверное, от Августа таких ужастиков наслушалась? – спросила Надя. – Вовка никогда наркотики не будет принимать и отморозком не будет, – обижено возразила Надежда, – а голубым тем более. Он половину школы девчонок близко знал и это я говорю в прямом смысле слова. И вообще Лара прошу тебя, ничего плохого о нём не думай? Я его слишком хорошо знаю. В его жилах течёт дворянская кровь. Вовка благородный и вернётся он оттуда, я верю, не имея тех аномалий, которые ты перечислила.

– Не знаю, какая кровь у него течёт, но тебе надо смотреть в сторону Андрея Юргина, – Лара приподнялась, с подушки, и села обхватив колени руками.

– Ты, что мама Лара, – впервые Надежда назвала Лару так.

– За этого невзрачного долбоносика, у которого родители в деревне живут, и который мечтает быть сельским учителем. Ни за, что, – простонала Надя. – Он мне в школе опостылел, несмотря на то, что учились с ним в разных классах, теперь в университет увязался за мной.

– Ты многого не знаешь о нём. Его семья выехала с Брянской области сюда. Они добровольно покинули землю, которую окутал Чернобыльский реактор. Родители его не дворяне, тем лучше для тебя. Они относятся к сельской интеллигенции, а Андрей уже сегодня является миллионером. У него есть марки, которые он мне показывал. Некоторые экземпляры достигают до двухсот тысяч долларов и больше. У него большая коллекция, которую он унаследовал от своего деда. Ты представляешь, даже одна марка такая может обеспечить тебе на многие годы безбедную жизнь. А у него восемь кляссеров. Главное обладать этим богатством, а там жизнь покажет, куда двигаться дальше.

– Меня тошнит от него, да он и сам, никакой девчонкой не интересуется, – отвернулась Надежда от Лары. – Правда по дороге в институт старается сесть со мной в один автобус.

– Потому, что он никого не замечает, кроме тебя, – сказала Лара.

Надежда чуть прикрыла глаза:

– А то, что ты спрашиваешь, как я смотрю, на то, что Вовка заставил нас в лодке раздеваться, – Надежда зевнула, – ничего здесь предосудительного нет, – у нас сейчас вся страна голая, а ему мне даже приятно было показать свою наготу, хоть я и капризничала. Но это было с моей стороны резкое повышение цены. Да перед ним любая девчонка из нашего класса с удовольствием обнажилась бы. С другой стороны, если посмотреть, у нас в классе фактически девочкой была одна «Я». Да я и сейчас невинная.

Надежда ещё раз зевнула, и плотно закрыла глаза.

Лара натянула на неё одеяло и обвила её плечи руками, плотно прижавшись к молодому девичьему телу.

Мы к тебе приедем

Они собрались в кафе «Встреча». Собрал всех Марека.

– Ну, чего пацаны, от Колчака опять письмо пришло. Горыныч дуба там дал. И Хлястик приехал из больницы. Сейчас они вместе. Надо им помогать. Есть такие вещи, которые ему мать никогда не передаст. Сейчас я вам зачитаю, что он просит.

Марека вытащил из грудного кармана письмо без конверта.

Привет пацаны!

Огромный вам каторжанский привет. Спасибо вам за подогрев. Он кстати пришёлся. Жора Хлястик приехал с больнички теперь мне весьма хорошо. Родная кровь рядом. Калина тоже рядом находится, но мы его не видим. Он на кичмане сидит. Живём хорошо. От работы я категорически отказался, почему? – объяснять долго. Хожу, больше занимаюсь спортом и читаю книги. Зона, правда, красная и сучья, но нас никто не смеет обижать. Иногда устраивают маски – шоу. Калина однажды попал к ним на концерт. После чего кровью ссал, две недели. Горыныч дал дуба из – за своей жадности. У меня пацаны к вам просьба старого характера. Меня надо подогреть, а то мне неудобно перед кентами. Продукты можете передать, через вахту на Жору. Вызовите его на свиданку. Положено до двадцати килограмм, но если будет больше, везите. Всё на зону протащим. И, постарайтесь найти дури, но не подумайте, что я, её употребляю. Это всё нужно для дела. Дурь передадите Хлястику, он хоть танк протащит через вахту. Пока всё. Жму ваши лапы, и жду вас. Перед поездкой, не забудьте зайти к Беде Ивану Романовичу. Он вам передаст лекарство для Жоры.

Жизнь ворам, процветать и крепнуть людскому ходу воровскому!!!

Колчак.

– Все ясно, – сказал Юрка Пуга, – с травкой в городе проблем нет, а вот где, бабки достать на продукты, это вопрос.

– Я знаю, где можно у одного частника втроём за один день неплохо подработать, – внёс своё предложение Джага.

– Ты чего дурак, что – ли пахать идти, да лучше киоск подломить, – возмутился Юрка Пуга.

– Это ты не совсем умный, – укорил Марека Пугу, – киоск подломить, значит идти нары делить с Колчаком. Я думаю надо поговорить со всеми пацанами, кто его знает, а его весь город знает. Никто не откажет ему помочь. Думаю, только таким способом мы сможем решить финансовую проблему.

– Это правильно, – обрадовался умной мысли Джага, – тем боле нам придётся по этому вопросу обращаться ни один раз к пацанам.

– Вот я и говорю, что надо вести запись кто, сколько даст, и говорить им, что когда он освободится, всем это зачтётся – сказал Марека.

Они сошлись на этом варианте, и сразу пошли по друзьям осуществлять свой план.

К вечеру собрали приличную сумму денег, которой вполне хватило на продукты.

Через день они были на зоне у Колчака, но увидать его не смогли. На свидание пришёл Жора Хлястик. Он пришёл постаревший в богатом спортивном костюме и хриплым голосом проговорил:

– Привет пацаны, как житуха?

На самом деле он никого не помнил, так, как в заключение находился уже длительное время.

– Нормально, – ответил Марека.

– А Колчак где, чего он не пришёл? – спросил Джага.

– В изоляторе он. В козьем корпусе бучу устроил. Молодой парень ещё, – кровь играет. Меня не всегда слушает. Вот и залетел на пятнадцать суток. А так по жизни он молодец, – объяснил Хлястик, – просил вас поблагодарить и передаёт вам большой привет, и так же просил матери не говорить, что он в шизухе находится.

– Зачем нам надо посвящать в это его мать, – сказал Джага.

– Вы привезли, о чём он вас просил в письме? – спросил Жора, когда вышел в коридор дежурный.

– Всё привезли, – обрадовал Жору Марека.

– Давайте быстро сюда, пока кума и режимника нет. Они часто сюда заходят. При них сложно протащить в зону нелегалу. А вы посидите ещё немного и езжайте домой, – прохрипел он.

Марека подошёл к решётке и передал весь заказ Колчака ему.

– Там продуктов мы привезли, много, – прошептал Марека, – один не утащишь.

– Молодцы ребятки! Ой, как клёво вы всё устроили, век не забуду, – запихивая траву себе в одежду, приговаривал Хлястик.

Через решётку он пожал им руки, и они вышли через тройные двери на улицу, где их ждал Юрка Пуга. На свидание его не пустили, так, как больше двух человек в комнату свиданий запрещено было пускать.

– Фу у меня такое ощущение было там, будь – то я сам в тюрьме нахожусь, – облегчённо выдохнул воздух из себя Марека, подходя к Юрке Пуге.

– Что страшно было? – с ехидством спросил Пуга.

– А ты как думаешь, спалили бы с таким грузом и оставили бы там сидеть без суда и следствия. Хорошо не обыскивали на коротких свиданиях ни кого. А на длительных шмонали приезжих, как положено. Заводили в специальную комнату.

– Ладно, парни совесть наша перед другом чиста, и на душе после этого легче стало, – сказал Джага.

– Жалко его самого не видали, – сокрушался Марека, – придётся матери его, сказку новую сочинять.

– Конечно, не скажешь – же ей, что он в штрафном изоляторе сидит, – рассуждал Джага.

– Нет, конечно, – сказал Марека, – я скажу, ей, что дали только пять минут с ним и с Жорой поговорить, а за это время как следует, и поздороваться не успеешь.

Они два раза ещё подъезжали к Колчаку, но его самого так, ни разу и не видали. Все движения по подогревам координировал Хлястик. Потом ребят многих заберут в армию, и иногда к Вовке будет приезжать один Марека. Ему по состоянию здоровья выдадут военный билет.

Лесное ассорти

Прошло два года, со дня нахождения Колчака на зоне. За это время в великой стране СССР планеты Земля произошли мощные катаклизмы. Наступил другой общественный строй и СССР канул в Лету. Отныне Советский Союз стал называться Россия. Все зеки ждали амнистии, на той волне, что они были осуждены в одной стране, а срок отбывают в другой стране. Поэтому законодатели просто обязаны объявить гуманный акт для сидельцев, который называется амнистией. Но стояла тишина, а заключённым оставалось только тешить себя призрачными мечтами.

Освободились Дыня и Шимми, но Вовка и Жора этого момента не видели. Жора вновь был в тюремной больнице. А Колчак сидел в БУРЕ. (барак усиленного режима)

…До их освобождения Дыни и Шимми в производственной зоне найдут поражённым током Кнопу. Администрация лютовала, считая, что несчастным случаем там близко не пахнет, но доказать убийство было не возможно, никаких следов на месте преступления не было, кроме засунутого в штаны Кнопе высоковольтного кабеля.

В этот день под горячую руку попался и Колчак с Базой.

У них на промышленной зоне найдут литр водки и их обоих посадят за это в БУР на шесть месяцев, где, наконец – то Колчак во время прогулки мог ежедневно встречаться с Калиной.

Вовка Калину помнил хорошо, он был лет на десять старше Колчака и играл в хоккей вначале за команду Водник, затем перешёл в команду мастеров.

От былого крепкого Калины осталась, одна кожа да кости. Он постоянно жаловался на почки и гипертонию. Два раза пока Колчак находился в Буре, Калину увозили в тюремную больницу. А третий раз их отправили вместе на этап в тюрьму. Калина ехал в тюремную больницу, а Колчак вместе с Базой с заменёнными им режимами шли на более строгий режим в лесную зону.

На пути встали камеры пересыльной тюрьмы, с её серыми стенами и бессонными ночами, где тусклая лампочка, горевшая даже по ночам, не убаюкивала, а невозможно действовала на нервы. Неделю они вместе с Базой ждали этапа на одну из лесных зон.

Их вместе с другими заключёнными, где в основном были первоходки, погрузили в столыпинский прицепной вагон, который в тупике стоял на станции Сортировочная. Заключённые восемь часов ждали, когда их вагон подцепят к пассажирскому поезду. Поезд тронулся от перрона только вечером. Проезжая через Волжский железнодорожный мост, сквозь тёмную завесу, из зарешёченных окон Колчаку хорошо были видны огни родного города. Он уже знал, куда их везут. Эта была зона, где сидели Лука и Сева. И от мысли встречи с ними, он знал, что проблем с лагерной жизнью у него не будет и там.

Лесная станция их встретила ночным лёгким морозцем и суровым конвоем с собаками, который сразу объявил, что шаг вправо или влево считается попыткой к побегу. Конвой стреляет без предупреждения. Конвой был одет в тёплые полушубки и на ногах обуты чёрные валенки. Заключённые почти все поголовно были в кирзовых сапогах и лёгких туфлях. До дороги их вели по заснеженному полю, а затем погрузили в спецмашины. Когда вошли в зону первое, что бросилось в глаза. Это печные трубы, на крышах бараков, из которых, извиваясь спиралью, валил белый дым. Масштабы зоны были поразительны. И если не придавать значения высоким заборам с колючей проволокой, то можно было сказать, что это не бытовые помещения, а старые Демидовские металлургические заводы

Весь этап загнали до утра в изолятор. Колчака и Базу на следующий день распределили в тринадцатый отряд. В бараке, куда их привёл нарядчик, который куда – то внезапно исчез, было тепло, чисто и тихо. Вокруг от наведённого порядка отдавало домашним уютом. Отапливались бараки дровами, и сгоревшие в печке дрова издавали запах костра. В жилой секции, находился, один шнырь, больше никого не было

– Куда мы попали? – спросил Колчак шныря.

– А вам, что нарядчик не сообщил, что это рабочий отряд, – равнодушно ответил он.

– Мне этот уют не годится, я догадываюсь, что это наподобие нашего козлиного первого отряда, – нервничая, сказал Колчак.

– А мне здесь нравится, ничтяк, – одобрил помещение База.

– Да вы шибко не переживайте, сейчас придёт завхоз Миша Медведь. Покажет вам шконки и объяснит порядки, – успокоил, их шнырь, – у нас здесь жить можно.

И на самом деле, как только он произнёс такие слова, появился завхоз, который и привёл их в отряд. Это был неповоротливый и грузный с тяжёлым дыханием мужчина.

– Что пацаны нравится вам здесь? – спросил он.

– Хорошего мало, – буркнул Колчак, – ты нам лучше скажи, где можно Севу Пескаря и Луку найти?

Медведь скривил рот и спросил с подобострастием:

– Ты, что их знаешь?

– Да, и отлично.

– Сейчас я дневального пошлю за Севой, он в шестом отряде живёт, а Лука в Буре сидит. Он мужик горячий у нас. Раньше был здесь, потом его в пятый отряд перевели.

– Мужики у вас здесь баланы катают, а Лука деловой и мужиком никогда не был и не будет, – повышенным тоном бросил Колчак Медведю.

– Все мы знаем, что он лихой, а слово мужик часто бывает в обиходе в нашем отряде, – подёргивая плечами, объяснил завхоз.– Ты лучше скажи, что передать Севе? – спросил Медведь у Вовки.

– Передай ему, Вова Колчак поднялся на зону, работать и жить не желает в тринадцатом отряде, – уже раздражённо произнёс Колчак.

Через десять минут Колчак был уже в объятиях Севы Пескаря. Сева без разговоров взял сумку Колчака и, обняв его за плечи, повёл за собой.

– Пошли Вовка, я всё сейчас устрою мигом. Молодец, что сразу нашёл меня, это – же на половину козлиный отряд, – объяснял он Вовке.

В барак, куда привёл Колчака Сева, был тоже тёплым и уютным, но наличие контингента говорило, что эти люди спину не гнут на хозяина, что грело душу Вовке.

– Паук, – подозвал он смуглого мужчину к себе.

– Что Сева? – спросил Паук.

– Надо шконки сдвинуть. Будем уплотняться. Около меня будет спать племянник моего лучшего покойного друга Захара, – распорядился Сева.

– Нет вопросов, сейчас устроим, – сказал Паук.

– Ты Вовка пока посиди здесь, а я сейчас тебя по уму оформлю в наш отряд и мы с тобой обо всём потолкуем, – похлопав по плечу Колчака, сказал Сева.

Сева пришёл через тридцать минут.

– Ну, вот и всё, будешь жить здесь, под моим присмотром, про тринадцатый отряд забудь, – успокоил он Вовку, – теперь рассказывай, всё, за что сидишь, сколько дали? Я знал, что ты находишься под крылом у Хлястика на пятаке, и особого любопытства не проявлял. Знал, что там осложнений у тебя никаких возникнуть не может. Но зона я скажу тебе, там неправильная. У нас здесь намного привольней дышится. Это конечно важный момент нашей внутри – заборной жизни. Ну ладно после различия сопоставишь. Ты давай мне расскажи, как мама твоя пережила пленение двух сыновей. Серёга то твой в Златоусте сидит. Там, правда, не та сейчас крытка, когда я был в ней в семидесятом году. Воров убрали оттуда, и тюрьму перекроили в СИЗО, но отделение крытой тюрьмы рушить не стали. И надзиратели как были звери, так ими и остались. Видимо круто он кому – то насолил, что им постоянно интересуются и опекают везде. И надо сказать такую заботу о нём отеческой не назовёшь.

– Я не знаю, – склонил голову книзу Вовка, – мать и дядька мне ничего не говорили.

– Я тоже не знаю, но на пересылке базар шёл, что Серый обул на четыре миллиона баксов почётного кавалера ордена Ленина. Он же генеральный директор крупнейшего завода в Европе. Если бы не Август, то из Серёги давно бы гобелен на стену сделали. Август в теме и его многие директора бояться. Заводы потихонечку закрываются и Августа видимо скоро коронует. Его вклад в общее воровское дело не оценим.

– Я почему – то всегда считал, что он в законе, – пожал плечами Вовка, – его Захар всегда слушал.

– Захар Августа слушал только потому, что он был далекий по части коммерции. А Август это Дом Советов! С его головой не имея соответствующего образования можно смело работать главным бухгалтером или ревизором. Ну ладно Вовка, хватит об этом. Ты мне хоть толком объясни, за что тебе вилы сделали?

– Дядя Сева помнишь, про тайник в сарае. Так вот мы с моим близким другом, этот тайник достали. Поехали за тобой. А мать твоя глухая, ничего нам толком не объяснила. И лишь позже отец Джаги, нам сказал, что тебя долго из близких людей, никто не сможет увидеть. Вальтер, который был там спрятан и определил мне срок. Менты проверили волыну, сказали, что за ней хвост кровавый тянется. Меня долго пасли с ним. Потом в походе приставили ко мне охотника, а он их оказался. Короче решил, я толкнуть этот Вальтер ему. Во время сделки меня и повязали. Следак порядочный попался. По – человечески вник, что эта проблема не моя, а то накрутили бы восемь лет. Пистолет повесили на Захара, а мне дали четыре года. Отсидел два с половиной года, осталось немного уже. По УДО не попал, два БУРА имею на пятой зоне. Я там с Хлястиком и Калиной сидел. Хлястик за зоной смотрел.

– Всё я это знаю, Хлястика я поставил смотрящим, когда ещё сам на свободе был.

– Историю ты интересную рассказал, но крови на мне нет. Я этот Вальтер и кинжал на картах пять лет назад отбил у Гриши Часовщика, – сказал Сева.

– У Калины, как сейчас здоровье? – спросил Сева.

– Калина крутой, его вместе со мной везли на больничку в тюрьму. Он там прописался. У него с почками проблемы.

– Это я знаю, но запомни он не крутой. В вашем городе крутой это твой брат Серёга. Даже Хлястик и Август на ступень ниже стоят твоего Серёги. Освободишься, поймёшь. А остальные мужики, плесень. Просто Калина держится за счёт понтов, – угрюмо пояснил Сева. А с вашего двора здесь много парней сидит, я с ними правда редко общаюсь. Они все в разных отрядах. Лука их постоянно опекал. Его скоро отправят на крытку. Ума нет, пускай катается. Мне надоело его наставлять.

– А дядя Гриша безногий, разве не крутой был, – спросил Колчак.

– Был и долго, пока не постарел и крутизну свою не утопил в гранёном стакане. Ладно, давай сообразим хавки и будем разговаривать. – Ты куришь или нет? – спросил Сева.

– В буре не втянулся, хоть там без этого и нельзя? – ответил Колчак, так иногда балуюсь от скуки.

– Тогда пойдём, побалуемся, а потом похаваем, – щёлкнув на всю секцию двумя пальцами Сева.

Покурив и вернувшись в секцию, на тумбочке были разложены продукты, которые и на свободе не все кушают.

– Отныне и ты вот так будешь жить, – показал он ладонью на деликатесы. Всё моё, – такое же и твоё.

– У меня здесь с этим постоянное изобилие, – без излишней гордости произнёс Сева.

…Но не суждено было долго питаться Вовке с Севиного пищеблока. Через три месяца за драку в пятом отряде он угодил в СУС – это Строгие Условия Содержания, где на прогулке он встретился с Лукой.

Лука уже знал, что Колчак находится на зоне, но встретить в штрафном корпусе Вовку не думал. Он знал, что Сева всячески будет оберегать этого мальчишку. Но Сева отмазать Колчака от СУСА не мог, слишком тяжелые побои он нанёс двум заключённым Газику и Коту.

Хозяин колонии полковник Милов сказал Севе:

– Здесь вор в законе только «Я». Мне решать, как поступать с нарушителями порядка, И нечего мне адвокатуру разводить из – за не оперившего строптивца. Пускай посидит на баланде, быстрее образумится. Будет знать, как кулаками размахивать. Нашёлся видите ли мне Джо Фрезер.

Сева понял, что дальнейший разговор вести с начальником не имеет никакого смысла. И за катавасию с Газиком и Котом, которую затеял Колчак, он отчасти брал на себя.

…Кот смотрел за пятым бараком, и залез с Газиком не совсем интеллигентно в общак. Вот им Колчак популярно объяснил, как должны поступать правильные сидельцы. После прошедшей бучи вместо Кота смотреть за этим бараком Сева поставил Фуру, кореша Кота.

Лука узнав, за кого поместили Колчака в СУС, сказал Вовке:

– Кот давно грубил с общаком. Я его предупреждал, но он видимо не внял моему совету, а Фура имей в виду, ещё хуже Кота. Его Сева поставил смотреть за бараком, потому – что у него связи с коммерсантами в городе обширные. Всю аппаратуру на зоне завезли его барыги, и наркота обильно поступает по цыганским каналам Фуры. Ему сидеть не так уж много осталось, чуть больше года. За бабки ему скинули три года. Жалко меня на крытую отправляют, а то бы я расколол до жопы и Кота и Фуру. Фура у меня в долгах остался. На свободе будет рассчитываться теперь. А тебя Сева погоди немного, обязательно вытащит отсюда, но с полгода подождать придётся. Хозяин всё равно его послушает. Здесь порядок в лагере держится за счёт Севы. У нас колония не красная, так, что Милов всё понимает, что может быть, если Сева будет закрывать глаза на некоторые вещи.

– Я особо не расстраиваюсь. В камере жить можно, телевизор, музыкальный центр есть и толчок отдельно. Если – бы ещё ванна была, то нашу камеру можно назвать гостиничным люксом. И зона греет неплохо, – сказал Колчак.

– Теперь будут греть ещё лучше, потому что ты заехал в СУС. Будь спокоен, Сева позаботится о тебе, – объяснил Лука, – а мне придётся освобождаться из крытой тюрьмы. Юрку бы мне брата найти, не знаю, живой он или нет.

Освобожусь, обязательно устроюсь на работу и женюсь. Я бы и здесь работал, у меня руки чешутся без дела, но на этой зоне нельзя марку терять, если я прибился к блатным. Вот раньше, когда я с Бедой сидел, у нас все работали, и косо никто не смотрел, а здесь от безделья, словно вездеходы по баракам лазают и тёрки наводят. В кого камнем не кинь, все деловые, а за нос, как ухватишь такого делового, сразу в штаны наделает. Знаешь, как раньше Серый из носа сливу делал прибуревшим фуцанам? – спросил Лука.

– Конечно, знаю, и сам этот номер неплохо исполняю, но Серого научил этому искусству дядька Иван. Если правильно знающе его выполнять, то можно обойтись без драки. Противника за секунду можно на колени поставить, – сказал Колчак.

– А по мне лучше по голове дать от всей души, чем сопли выдавливать из ноздрей. Это внушительней на борзоту действует. Опасна сегодня блатная жизнь на свободе, – тяжело вздохнул Лука, – или замочат или посадят. И здесь казённые харчи мне изрядно надоели. Нет, я это просёк точняком, что на свободе обязательно надо работать. Только она меня спасёт от тюрьмы. Тем более у меня руки золотые. Такие специалисты, как я везде нужны.

Клинч с Фурой

…Луку увезут вскоре во Владимирскую тюрьму, а Колчак через восемь месяцев досрочно покинет СУС, но освободиться с этого лагеря ему не дадут. Шестидесяти человекам с зоны, объявили, чтобы с вещами подходили к вахте. В этот список попал и Колчак.

Сева, как родной папа собрал Вовке большую сумку, со всеми необходимыми продуктами и вещами и сам лично проводил его до вахты:

– Слушай Вовка, – обратился он к нему, – вас повезут в новую городскую зону, там до этого ЛТП было, потом склады какие – то. Это не крытка, но условия содержания я слышал там, как в крытой тюрьме. Будут ломать, и заставлять, возможно, работать. Если, что, ныряй в штрафной изолятор, лучше конечно в больничный изолятор. Тебе осталось сидеть четыре месяца, перекантуешься там. Но больше в зону, ни ногой. Ты интеллигент, у тебя жизненная участь другая должна быть. Теперь слушай о главном. С тобой по этапу пойдёт Фура, ему сидеть тоже осталось, как и тебе самую малость. Этот Фура, скользкий тип. У него на вашем берегу в речном порту стоит Лаба, в которую скачивают отработку все суда. Фуру я знал ещё по свободе. Когда его посадили, командовать этой Лабой стал его отчим, – бывший мент Боровик. От Фуры, я случайно узнал, что у Захара была серьёзная марцефаль с этим отмороженным Боровиком. Сам Фура превосходно знал Минина и постоянно ему отстёгивал навигационные бабки. Когда нашли его труп в сетях, навигация еще не началась, но Лаба стояла на обычном месте. Это я хорошо помню, потому – что на похороны я приезжал на своей машине, и перед процессией мы ездили с твоим дедом Романом на то место, где выловили Захара. А самая важная деталь, что Захар никогда сетями не ловил и признавал один спиннинг, тебе это хорошо известно. Догадки у меня есть, что с этой Лабы ему помогли уйти из жизни. Не мог он запутаться в сетях, даже пьяным. Это ты всё расскажешь Ивану или Августу. Сам в эти дела не лезь, опасно. Фуре на этапе ничего не говори. Он не знает, что ты родственник Захара. Но на крайняк знай, что он непутёвый. Луку во Владимир в тюрьму он отправил. Должен Фура был ему приличную сумму. Вот и отодвинул его подальше от себя. Я думаю, ему Лука этого на свободе не простит, и я Фуру к опущенному столбу не стал подводить, чтобы выудить у него как можно больше нужной информации. Он, честно говоря, и не знает, что мне всё известно о его косых делах. Задержись он здесь ещё трохи, его бы хлопнула здесь братва. А я доил Фуру нехило. Считай, что мы с тобой здесь за его бабки припеваючи жили, и вышел ты из Бура, тоже за счёт его бывшей финансовой базы. Понял Вовка, в чём соль?

– Всё я понял, не дурак, – сказал Колчак, – но только не пойму одного, если он такой кучерявый и при бабках, зачем он дал увезти себя на худшую зону?

– Это для тебя зона будет хуже, а у него вернее всего там ментовские подвязки есть, вот разнарядка на него и пришла. Ты, запомни только одно. Если он блатовать будет, я тебе в альбом открытку сунул с зашифрованной ксивой. Засветишь её при необходимости. Нельзя козлоте давать хвост поднимать. А если он смирно будет себя вести, – забудь про открытку. Он на свободе нам сгодится.

– Дядя Сева откровенно тебе скажу, у меня заочно уже злость и неприязнь подкрадывается к этому Фуре и его Лабе.

– Вот этого не надо. Во всём нужно хладнокровие и трезвый ум, – осадил Вовку Сева, – и ещё одно. Помни новоё место, новые люди. Не старайся с первого дня вскакивать на седло. Можно упасть и не подняться. Осмотрись, как следует, но на этапе держись так, как жил на зоне, чтобы твой авторитет вместе с тобой пришёл в новый лагерь. Знаешь, как бывает, новая колония, новые порядки. Хотя я уверен, что загрубить никто не посмеет против тебя. Молва сразу по зоне разнесётся, что мой кент заехал в лагерь и ты уже не тот мальчик с длинными ресницами, каким был раньше. Они кстати у тебя короткие стали и больше не загибаются, как у куклы. Ещё не забывай, на эту зону в основном отправляют тех, кому скоро на свободу идти. Возможно, там беспредел гуляет. Если даже в невмоготу придётся, всё равно свой крутой нрав не показывай. Паскуд не трогай. Они сами себя накажут. За них страдать позорно и грешно таким орлам, как мы с тобой, – дал последствие напутствие Вовке Сева. После чего крепко обнял Колчака и подтолкнул к дверям вахты.

До темноты их продержали на вахте. К поезду подвезли только глухой ночью на двух воронках. Посадку производили по очерёдности личных дел, находившие у начальника конвоя. Чью фамилию он выкрикивал, тот без промедления должен забегать в вагон, где его помещали в зарешёченный отсек. Если чуть замешкаешься, то обязательно получишь дубинкой по телу или по голове. Поэтому погрузка происходила в ускоренном темпе. Колчак зашёл в вагон без промедления, не испробовав на себе ударов дубинок. Ему везло в этом отношении. Он был спортивен и на конвой раздражающе не действовал. Отсек купе куда его поместили, был уже полон. Ему уступили место у окна. Когда он присмотрелся с темноты, то увидал, что напротив его сидит Фура. Он снял с себя ботинки и носки, и водрузил свои ноги, на полку Колчака. Перед самым лицом Вовки оказались две голые ступни, от которых исходил неприятный запах.

Колчак тактично показал Фуре глазами, что бы он убрал свои ноги, но тот, как – бы не понимая, нагло и надменно смотрел Колчаку в лицо:

– Фура убери ноги, ты, что хочешь задушить меня своим галантерейным ароматом, – спокойным тоном попросил его Колчак.

…Фура не догадывался, что спрятано под этим спокойным тоном и продолжал делать вид непонятливого пассажира. Хотя он отлично знал, как расправился Колчак с его друзьями.

– Если не уберёшь сейчас, предупреждать больше не буду, запихаю тебе в пасть твои смердящие носки, и поломаю пальцы на ногах, – зло, сверкнув глазами, вторично предупредил Фуру Колчак.

Тот хотел ему, что – то возразить, но Колчак упреждающе привстал со своего места, после чего Фура резко отдёрнул свои ноги:

– Колчак, ты чего перья, как павлин распускаешь? Тебе здесь не зона. Это ты там ходил королём, потому – что отмазка за тобой была. А здесь дорога, тут может всякое произойти. А командовать мной, ты ещё молод. Нечего строить из себя интеллигентного вора. Ты идёшь на другую зону и неизвестно, как тебя встретят там и понты не надо разводить, словно ты четвертак отмотал. Я сижу больше тебя и веду себя прилежней, хотя среди моих знакомых немало мастистых авторитетов.

Фура неожиданно замолчал, посмотрев на верхние полки, откуда на него смотрели любопытствующие глаза попутчиков.

– Продолжай, продолжай, я внимательно тебя слушаю, или адаптер сломался? – завёл вновь Фуру Колчак.

– Это, кто адаптер? Я? – возмутился Фура, – я за этот парафин с тебя спрошу. Со мной такие номера не проканают. Понял салабон.

– Ребята прекратите вы ругаться? – успокаивал одноухий Чечет, – парень из Рязани. – Давайте я лучше пересяду, и поедем мирно ладком. – Но было поздно.

Железный кулак Колчака молниеносно уложил прямым ударом в челюсть борзого Фуру. Того откинуло к стенке. Он обоими руками закрыл лицо, не делая попыток противостоять Колчаку. Но Колчак никогда не ограничивался одним ударом. Нутро его кипело. Остановить его было уже тяжело. Тяжёлые, словно булава кулаки, беспощадно и ожесточённо, ходили по разным частям тела Фуры. Фура закрывал только лицо и нечленораздельно мычал.

Колчак вытащил из его ботинка несвежий носок. Затем оседлал его верхом, словно это был необъезженный конь.

Никто из зеков не встревал в этот конфликт, а Колчак между тем, оторвал от сального лица ослабившие руки Фуры, одной рукой сжал его скулы, отчего тот открыл рот и взвыл на весь состав. В этот момент носкам Фуры, Колчак нашёл другое предназначение. На данный момент это был кляп, который заглушил дикий вой Фуры. И последним ударом в лоб он окончательно успокоил Фуру.

Машинально Колчак бросил взгляд на карман Фуры, откуда торчала пачка сигарет «Мальборо». Он двумя пальцами извлёк её из кармана. Достав сигарету, хладнокровно прикурил и бросил пачку на тело наглого оппонента. Монотонный стук вагонных колёс словно сурдина, вставленная в медный духовой инструмент, помогал частично заглушить мычание Фуры. Чечет и ещё двое парней вскочили со своих мест и, закрыв телами решётчатое заграждение, кричали в унисон, чтобы как – то прикрыть возню и вой Фуры.

– Конвой кипятку давай, чаю хотим?

– Успеете. Только отъехали, а им чаю подавай. Сейчас вскипятим и напоим всех, – орал громко начальник конвоя, чтобы слышал весь вагон.

Вся процедура укрощения Фуры заняла несколько секунд.

– Нехило ты умолотил этого мордоворота, – раздался голос

сверху. – Я бы сам ему с удовольствием врезал, только за то, что он кореш Кота.

– Хватит с него. Ограничимся тем, что он получил, – и Колчак рывком выдернул носок изо рта Фуры, от чего он вскрикнул и очнулся.

– Шандец видно челюсти, – сделал медицинское заключение Чечет.

– Сам виноват, он первым начал за буйки заплывать, теперь пайку свою пускай через марлю хавает, – вновь раздался голос сверху.

Голос этот до удивления Колчаку показался знакомым:

– Спускайся вниз, что ты динамик свой включаешь вверху, что – то голос мне твой знакомый? – сказал Колчак.

Сверху слез с блестящей лысиной мужик. Это был Гоша со шпального завода, с которым Колчак сидел в КПЗ.

– Я тебя узнал ещё на зоне, когда ты Кота с Газиком у нас в отряде товарнул – сказал он, – но подойти сразу постеснялся, а потом тебя закрыли в Бур.

Они радушно обменялись рукопожатиями:

– Видишь, Фура сам сказал, что в дороге может всякое произойти, – напомнил Гоша сказанные Фурой слова.

– Он обещал тебе рот заткнуть, он это сделал. Обещал пальцы сломать. Не получилось, извиняй, осечка произошла. Челюсть у тебя хрустнула, вместо пальцев, но дорога ещё длинная. Ехать три часа. Я тоже в далёком прошлом имел горький опыт, познакомится с его тяжёлой рукой. Фура ничего не отвечал, а только стонал, не открывая глаз.

Вслед за Гошей Фуру начали обсуждать и другие.

– Ладно, кончайте базар, – остановил всех Колчак, – он всё равно не поймёт, так, как по жизни хамло.

В пересыльную тюрьму этап привезли утром, а через два дня отправили на зону. Фура был оставлен в тюремной больничке, и на зону попал позже. Но после его приезда, Вовку сразу поместили в надоевший ему за весь срок СУС. Это было предвзятое решение администрации, так они избавили зону от возможного лишнего эксцесса. А главное они защитили Фуру, спокойствие которого за определённые услуги несла охрана колонии. Колчак – же освободился с хорошей арестантской репутацией. Фура ушёл на свободу раньше Колчака, на десять дней, с арестантским проклятием. До его ушей из окон доносилось громкое «ФУРА – КОЗЁЛ»

Свобода

«Проснуться дома в своей постели, когда никто не кричит „Подъём“ и когда ты можешь сойти, не спеша по лестничной клетке и выйти на улицу не под дулом автомата и лаем злобных овчарок. Вот это называется счастьем», – думал Колчак, когда на второй день после освобождения направился в милицию, становится на учёт.

– Свободой надо пользоваться с умом, после длительного заключения, – говорил Колчаку бравый майор, когда он пришёл в милицию, вставать на учёт. Часто бывает так, что приходят из мест заключения и беспробудно пьют, не замечая, что вокруг прекрасная жизнь, которую реально нужно воспринимать, как дар божий и уметь радоваться ей. Тебе советую без промедления встать на воинский учёт и устраиваться на работу. Если будут трудности с трудоустройством, приходи, поможем.

– Всё я понимаю. В отношении моего поведения, можете, не беспокоится, я знаю теперь, что такое хорошо и что такое плохо. На зону я больше не попаду. В этом я уверен – убедительно сказал Колчак.

– Тогда будем считать, что мы с тобой договорились, – сказал майор.

Колчак вышел из милиции и пошёл по центральной улице, где ему попадались знакомые люди. Жаркий июль, загонял всю ребятню на речку. Они со всего города босиком, толпами пересекали центральную улицу и шли по покатому склону к берегам Волги. Колчак, остановился у магазина «Олимп», раздумывая идти на пляж или домой. Искушение искупаться в Волге было велико, и он свернул за ребятишками, идя заливными лугами к Мочальному пляжу. Он шёл и упивался красотой природы, на которую бы раньше и внимания не обратил. Полевые цветы собирать и дикий лук их водили сюда с классом, когда он учился в начальных классах. Им прививали любовь к природе, но тогда Колчаку было не до этого. Эти цветы он вытаптывал ногами, чтобы меньше девчонкам досталось, и дёргал их за волосы. А сейчас он шел осторожно, по пышной траве, аккуратно обходя их, любуясь разнообразной гаммой полевых цветов, из которых часто вылетали птицы, которые гнездились в гуще цветов. До пляжа он не дошёл, искупался на слиянии двух рек Везломы и Волги. Вода с непривычки показалась холодной, он проплыл немного и вылез. Обсохнув, Колчак оделся и перешёл небольшой мост, который вёл к перевозу, откуда отправлялись небольшие суда на другой берег реки.

Ноги сами притащили его к берегу перевоза, где ничего не изменилось, кроме выстроенного нового пивного бара. Как всегда там было много народу и в том числе немало цыган.

Он посмотрел с удовольствием, как удят рыбу с дебаркадеров, а потом направился в бар, где взял бутылку пива и одну чехонь. Пиво было, кстати, хоть он и не понимал в нём толк.

«Главное утолить жажду в такую жару», – думал он.

К его столику подошёл рыбачёк с удочками и небольшим уловом на кукане:

– Не помешаю? – поставил он бутылку пива на стол.

– Нет, пожалуйста, располагайтесь? – ответил Колчак, – угощайтесь чехонью?

– Нет, этим добром я сыт по горло, у нас в ВГР их тазиками солят каждый день, приелась уже эта чехонь. Когда она мне на удочку идёт, я выкидываю её в Волгу.

– Я вижу, у вас не богатая рыбная ловля была сегодня, – показал Колчак на кукан с нанизанной на него рыбой.

– Это для вида, открой сумку, увидишь, сколько я вытянул с Волги красавиц.

Колчак раскрыл сумку и увидал, там несколько стерлядок внушительных размеров.

– Ого, вот это да! – удивился он, – а где вы ловили?

– У себя, где я работаю в ВГР, но я сейчас в отпуске, вот и провожу время до обеда на речке. В рабочее время мне не позволительно рыбной ловлей заниматься. А после обеда в саду буду ковыряться.

– А что такое ВГР? – спросил Колчак.

– Это Волжский грузовой район, знаешь, где краны портальные стоят?

– Конечно, знаю, – ответил Колчак

– Там я тружусь механиком по оборудованию. – У тебя, какая специальность? – спросил рыбачёк у Вовки.

– Не успел приобрести специальности я, – сконфузился Колчак.

– Извини, я понял, по твоему бледному лицу, что ты недавно освободился. У меня сосед, таким же, как и ты пришёл из тех мест. Сомневался вначале, смотрю тело, и грудь не исписаны, как другие приходят.

– Мне эта галерея не нужна, – допив пиво, сказал Колчак, а освободился я только вчера.

– Тебя как зовут? – спросил рыбак.

– Володя.

– А меня Геннадий Максимович, если надумаешь в ВГР работать, приходи, я тебе работу стоящую найду. Через две недели у меня отпуск кончится, заходи.

…Колчак искренне, от всей души поблагодарил Геннадия Максимовича за приглашение, обрадовавшись, что вопрос с трудоустройством неожиданно почти решён. Попрощавшись с ним, он вышел на улицу. Пешком идти уже не хотелось, он сел на автобус и доехал на нём до дома. Вечером он ждал к себе друзей на застолье. Вчерашний день у него был посвящён родственникам. Всё это он объяснил ребятам, которые с утра встречали его у подъезда.

Они поняли это и не обиделись, зная, что у Колчака много родни, которые, едва ли все поместятся в квартире. Мать от сына в день освобождения не отходила, ни на шаг, одаряя его своим вниманием и лаской. Она видала в нём уже не желторотого юнца, которого против её воли отобрала у неё милиция на четыре года, а сформировавшегося мужчину. Она любовалась им и гордилась, но в это – же время с тревогой думала, как он будет вести себя дальше? Сопоставляя своего сына с братьями Толоконными, она успокаивалась, что её Вова, на них не похож.

Вечером стали подходить друзья, увидав, что в квартире присутствуют и некоторые родственники, Марека сказал:

– Может, пойдём в школьный сад посидим? Нас толпа большая и ваших немало. А там и поговорить можно на свободные темы.

– Давай сядем, все за стол, а потом тихонечко уйдём, я не хочу мать обижать, она всё – таки готовилась к этому вечеру, – сказал Колчак.

Так и сделали, посидели немного с взрослыми. Затем мать собрала сумку с закуской и выпивкой, и вся молодёжь пошла в школьный сад.

– Наливай Марека всем по стопкам, выпьем за моё освобождение? – попросил Колчак.

– Ты не знаешь, но у нас сейчас другие правила. Наливает себе каждый сам, свою дозу, сколько хочет. Мы никого не принуждаем. Один стопку сразу пьёт, другой половину, – разъяснил Марека.

– Разумно. С вашими правилами, отсутствует, перспектива спится, – заметил Колчак.

Выпив по первой стопке и закусив, Колчака, сразу закидали вопросами о лагерной жизни.

– Пацаны я вам ничего нового не скажу, то что, когда – то рассказывал Лука, я повторять не собираюсь и воспоминания о тюрьме мне неприятны, по крайней мере сегодня. Я хочу всё это забыть, как нелюбимую тему урока истории. Одно вам скажу делать там нечего.

– А где, кстати, Никита? – спросил Корчага.

– Он в длительной командировке в Польше и будет месяца через два – сказал Колчак. – Август же пока там обосновался, но бизнес у него здесь. Вот Никита и поехал к нему за товаром в их общий спортивный магазин. А вообще вчера родители Никиты говорили за столом, что возможно Никита чуть позже переедет жить в Польшу на ПМЖ и будет паном.

– Красиво он жить стал, – с завистью сказал Витя Леонов, – надо будет, как он приедет попросить у него спонсорскую помощь, на покупку вело – машины.

– Витя, зачем тебе велосипед? – Всё равно пьяный потеряешь его. Лучше купи себе ролики. Никогда не посеешь, и не угонят, – посоветовал ему Юра Пуга.

Ребята рассмеялись оригинальному совету Пуги, а Витя задумался и сказал:

– Надо основательно обдумать твоё предложение, в нём присутствует рациональное зерно.

– Представляю, как туша в сто пятьдесят килограммов с почтовой сумкой наперевес будет разъезжать по городу, – серьёзно сказал Джага, – пока на них научишься кататься, с разбитыми коленками и локтями будешь ходить. Я думаю лучше тебе у Никиты попросить аэростат, он в эксплуатации безопасен и экономичен. Подкачал его водородом и поплыл по воздуху.

– Нет, шар воздушный мне не надо, – заявил Витя, – я высоты боюсь. Этот транспорт Надежда Крупская любит. Она уже нас удивляла в прошлом году перед выборами, – листовки, как бомбы бросая на нас. А у меня в стратосфере проблемы могут возникнуть, если по нужде захочется сходить.

– Нет, лучше красоты, чем пописать с высоты, – похлопал Джага неуклюжего Витю по плечу.

– Пацаны, хватит Витю допекать, лучше вы со мной поделитесь новостями, – сказал Колчак. – Мне же интересно, что за эти годы у вас происходило, расскажите о себе, кто, чем занимается. А то только по телефону с Марекой полтора года назад разговаривал и всё. Связей с внешним миром не было, а от родных на свиданиях многого не узнаешь. Марека мне успел сообщить, что Славка Фомин, в театральном училище учится и на сцене в театре выступает. А что из Славки артист будет, я знал это, но никак не думал, что он с серебряной медалью пойдёт в наше театральное училище. Мог бы и посолидней найти учебное заведение.

– А чем наше училище плохо? – раздался сзади знакомый голос.

Это был Славка Фомин. Из худосочного паренька с большой головой он превратился в заплывшую жиром глыбу. Выйдя шумно, раздирая кусты малины своим телом, он подошёл сзади лавки, где сидел Колчак:

– Наше училище закончили такие знаменитые артисты, как Евгений Евстигнеев, Изольда Извицкая, Михаил Зимин, Хитяева и другие столпы искусства, – горделиво сказал он. – Возможно, и меня такая участь будет ожидать на театральных подмостках. Наливайте мне, я выпью за новую и светлую жизнь своего одноклассника, – сказал Славка Фомин, чем до удивления поразил Колчака.

Славка стоял перед ним, полный и вытянувшийся ввысь от чего его голова уже не казалось, такой большой, как в школьные годы.

– Ты чего Славка самостоятельно уже выпиваешь? – спросил Колчак.

– С такими дружками, как Марека и Джага, чему только не научишься.

Выпив стопку водки, он посмотрел на двух друзей, которые, от наглого заявления Фомина чуть не захлебнулись водкой:

– Этот поклонник Шекспира сам кого хочешь, споит, – сказал Вовка Корчага, – у моей сестры Вальки, дорогие духи выпил, пока она бельё на балконе вешала. И сказал ей, что это он репетировал какую – то пьесу Горького. Она глупая ему поверила. Я ему говорю пузан, будешь парфюмерию пить, ослепнешь. А он мне знаете, что на это ответил? Никогда не догадаетесь? Поэтому я кота за хвост тянуть не буду, и скажу вам, что Славка, когда пьёт одеколон, глаза закрывает. И он думает, из – за этой методики пития он не ослепнет.

– Славка будешь лакать водочку, роли Гамлета тебе не видать, – сказал ему Колчак.

– Я выпиваю только немного, когда с ребятами встречаюсь, а так я трезвый образ жизни веду, – оправдывался Славка и бросив беглый взгляд на руки Колчака, спросил:

А почему у тебя косточки на кистях рук сбиты? Дрался часто там приходилось?

– Не без этого. А руки у меня такие до тюрьмы ещё были. Марека знает, как я каждый день голыми руками колотил на чердаке по металлическому ящику, который, в конце концов, смял своими кулаками. Ты Славка расскажи, лучше про Надьку Крупину? Она, что за Коровина замуж вышла?

– Нет, она из параллельного класса за чибиса одного вышла. Ты его может, и не знаешь. Юргин фамилия его. Тихоня был поразительный. Приехал он раньше Коровина из Брянских лесов. Вот она за него и выскочила. Сейчас они студенты, в одном институте учатся, а живут в старой материной квартире на первом этаже, но их не видит даже Джага, хоть и живёт с ними в одном подъезде. А мне приходится с ними встречаться периодически в автобусе, когда на занятия еду. Но Надька, я тебе скажу, такая дама стала, – щёлкнул звонко он языком. Она в автобус зайдёт, все пассажиры только на неё и смотрят и естественно на её замухрышку мужа. Там такое несовпадение броское, – сплошной контраст. И что она только в нём нашла. Лучше бы за Джагу пошла. Он один живёт, – квартира такая же, как у неё. Поругались, разошлись по своим углам до перемирия. Удобно. А у этого Андрея дом в Редькино, – это 12 км. от города.

– Я пока жениться не собираюсь, – сказал Джага, – а Надька мне не по зубам. Не по Сеньке шапка. По правде сказать, я мужа её и представить себе не могу. Не помню я по школе мешком тюкнутых никого, а то бы сравнил с собой.

– Да они поженились месяц назад наверное, а может и того меньше, – внёс ясность Славка. – Могла бы и подождать Колчака. Он у неё в перспективном жизненном плане был под номером один.

– Ты – то откуда знаешь про её планы? – спросил Колчак.

– Она болела тобой, как страшным вирусом. Я знаю. Надя всегда со мной искренняя была, – огорошил Фомин неожиданным известием Колчака и, перетаптываясь с ноги на ногу, попросил. – Налейте мне ещё водочки?

– Наливай себе сам, – ответил ему Корчага, – ты забодаешь теперь всех своими просьбами.

– Ты Корчага не должен так говорить. Людей искусства надо уважать. Мы несём вам великолепие и нравственную чистоту в жизни. Можешь, и поухаживать за мной немного? – наливая себе ещё стопку, сказал Славка

– Славка, ну ты совсем до небес взлетел, – неужели носителем целомудрия уже стал? – рассмеявшись, спросил Колчак.

– А, как же, мне скоро роль Натана Мудрого по Лессингу дадут играть, – важно заявил Славка. Лара была один раз на моём спектакле, я её приглашал. Она осталась довольна моим искусством.

– А где она сейчас есть? – спросил Колчак.

– Где была там и есть. В данный момент, наверное, в лагере и помогает нормально существовать своей приёмной дочери Радуге, так Надьку Крупскую в институте называют. О тебе они обе сильно тужили, это я знаю точно. Лара мне по секрету говорила, что ты был самым способным учеником в классе, но улица и друзья сыграли с тобой злую шутку. Я бы конечно поспорил с ней на этот счёт, но не стал. Мы все знаем теперь, что отнял у тебя свободу Коровин, но он в городе больше не появится. Спрячется в области за большие погоны. Я слышал, что его в ментовской академи на кафедре будут оставлять.

– Бог с ним с Коровиным, – сказал Вовка, – он меня не интересует, ты мне скажи Лара замужем или нет?

– Одинокая она. Говорит, что замуж, наверное, не выйдет никогда. Обжигалась она часто.

– Долго видимо выбирала? – сказал Джага.

– Она ещё не старая, ей только за тридцать перевалило, найдёт себе пассию во Христе, – изрёк Генка Портных.

– Ты чего это Генка, как выражаешься? – удивился Колчак.

– Он же святоша у нас стал, – оповестил Колчака Джага.

– Да вы тут, как я посмотрю все святые, если судить по вашим причёскам, или под Битлов косите? – сказал Колчак.

– Мы естественно поклонники Ливерпульской четвёрки, не хотим ходить с бритыми затылками, а Генка на самом деле на святого в духовной семинарии учится, попом будет, – объяснил Юрка Пуга.

– А как же насчёт греха? – спросил Колчак у Генки, показывая на водку.

– Святую воду пить грехом не считается, а причащением для успокоения души слуги божьего, – парировал Генка.

– Наливайте ещё по одной, пока меня не накрыли? – расхрабрился Славка.

И тут за кустом раздался голос матери Славки Фомина:

– Я тебе налью. Немедленно домой иди Вячеслав. Опять тебя хулиганьё спаивает. Хорошему они тебя ничему не научат. Водку пить, да по сараям шнырять они могут. И больше ничего.

– Иди, иди Славка отсюда? – сказал Джага, – пока она на нас за тебя не набросилась.

Славка налил себе еще одну стопку, быстро выпил и нырнул в кусты, где стояла мать.

– Мамуль, ты чего меня позоришь? Я уже давно не маленький. Хватит выслеживать меня, не то я женюсь. Лучше пускай жена за мной следит, чем ты, – обиженно заявил ей Славка.

– Слава прекрати меня пугать сейчас же? – Тебе жена нужна с такой – же объёмной попкой, как у тебя, чтобы унитаз наш, который изготавливали для твоей персоны, подходил и твоей супруге. Пока, я такой дивы ещё не встречала.

Ребята, услышав речь матери, громко расхохотались, понимая, что мать произнесла эту фразу не всерьёз.

– Это Славке повезло, – сказал Джага, – мать будет невесту вначале, к унитазу примерять, а потом сватать. Чудные эти интеллигенты.

– Ничего тут смешного нет, – вмешался разомлевший от водки Витя Леонов, – ему унитаз из Ярославля привезли, там отверстие, как у канализационного люка. Будет жена худая, провалится туда, а если в это время кто дёрнет за цепочку, смоет на фиг.

Все посмеялись над выводами Витьки, зная, что умного он ни чего не скажет, хотя считал себя знатоком во всех областях.

– Витька, а ты не далеко от него ушёл в весе. Тоже, наверное, мечтаешь о нестандартном унитазе, – подцепил его Джага.

– Я убираюсь и на обычном толчке, а мечтаю я только об одном. Велосипед бы мне кто подарил, чтобы я на рыбалку мог ездить на нём.

– Купи Витя? – предложил ему Корчага, – тебе на почте неплохо платят, и пенсию по инвалидности получаешь.

– Вот ты, какой противный, помечтать не даёшь, – сказал Витя.

– Витя у меня в сарае висит на гвозде, дамский велосипед, – вспомнил Петька Лазарев, парень с соседнего двора, – забирай, отремонтируешь его, цепь купишь новую и катайся на здоровье.

– Да мне дамский ещё лучше, – обрадовано сказал Витька, – ногу не надо задирать. Пошли сейчас отдашь, а то завтра передумаешь? – настаивал Витька.

– Всё теперь не отстанет, – сказал Марека, – зачем Петруха ты назвался?

Петька поднялся с лавки, забрав Витьку, они ушли в сторону сараев.

– Витька, теперь из сарая не вылезет, пока не отремонтирует велосипед, – сказал Корчага.

– Колчак, ты извини? О тебе мы всё знаем, как ты сидел, а как там Лука? – заинтересовался Джага. – Мне бы хотелось узнать, как он там обстроился в том колючем мире?

– Витя, август не за горами, – сказал Колчак Джаге, – он придёт и сам тебе всё расскажут, и я считаю не к чему базары о ком – то вести. За себя могу только сказать. Я с ним виделся в течение недели перед его этапом на крытую тюрьму. Скоро он освободится и всё вам расскажет.

– Это ненадолго, свободу не шибко он ценит, – сказал подошедший к ребятам Иван Романович, который покинул гостей и вышел пообщаться с молодёжью. – Лука только красиво говорить о свободе умеет, – продолжил он, – у меня такое мнение о нём создалось, что он хочет перекрыть своими ходками в тюрьму, отбытый стаж Захара. Он как – то ершился, перед второй судимостью, которую запросто можно было избежать. Кричал; «что тюрьма для него дом родной», а кому это интересно? Я понимаю, был бы он медвежатник или программист талантливый, и чистил банки да ювелирные магазины. Но у него о ума не хватит на выучиться на такие профессии. Поэтому попадал он всегда только за элементарную ерунду. За такие преступления попадают по нескольку раз, только люди, у которых извилин в голове не хватает. Он по жизни такой, как и его братья. Колька только у них серьёзней был. Я бы сказал, он у них угрюмый был. Увалень такой, двухметрового роста, но спокойней братьёв.

– Ростом они все удались, – сказал Колчак, – а Луку я до конца так и не понял. Стремление к правильной жизни у него есть но, иногда слушая его, я понимал, что он толковые мысли говорит, а сам – то он всё наоборот делал, как бы назло себе. По лагерной квалификации он нормальный парень. Ладно, пацаны допивайте и пойдём до площади Победы прошвырнёмся. Посмотрим, как цветная молодёжь там отдыхает.

– Устраивайся Вовка быстрее на работу, – посоветовал ему Иван Романович, – а появится возможность, непременно женись. Семья ко многому обязывает. Иначе в такой водоворот можно угодить. Не забывай, что поначалу милиция пасти тебя будет со страшной силой, и все происшествия у нас в округе будут стараться списать на тебя. Это у них методы работы такие. А будешь работать, и появится у тебя семья, они от тебя отстанут со временем, ты их сам не заметно к этому приучишь.

– Понимаю, я это всё Иван Романович. Для меня главное тормоза, чтобы исправно работали. За бакланку мне некрасиво будет в зону заезжать, а больше мне ничего не грозит. Я законы хорошо изучил – ответил Колчак.

– Вот и прекрасно, иного я от тебя и не думал услышать, – одобрил Вовкину позицию дядька. – Я мешать вам не буду, отдыхайте без меня, а я пошёл к гостям.

Когда ребят покинул Иван Романович, они все встали и пошли к обелиску, где постоянно тасовалась молодёжь и отдыхали пенсионеры. Это было живописное место в центре города, усаженное плодовыми деревьями и цветами. Посередине площади стоял памятник погибшим воинам, с высокой и большой чашёй, откуда игриво показывалось пламя вечного огня. А с боку его через дорогу была возведена мемориальная композиция громадных размеров. Проходя мимо двух девушек сидевших на лавке, Колчак после выпитой водки осмелев, сказал девушкам:

– Девушки вам сапоги итальянские женские по дешёвке не нужны?

– Нужны очень будут скоро, – ответила девушка в очках, – давайте вашу визитную карточку?

Колчак внимательно вгляделся в девушку и без особого труда узнал её, – это была Полина. Вторую девушку он тоже знал визуально, так, как она училась с ним в одной школе, но на класс старше и звали её Танька Буслаева.

Колчак порылся в карманах в поисках отсутствующей у него визитки и вытащил из кармана брюк ключи от дома, которые протянул Полине.

– Вот возьмите визитку? Вход для вас свободный и в любое время.

От такой наглой и оригинальной визитки, она резко откинулась на спинку лавки, а Буслаева ей на ухо стала, что – то нашёптывать.

– А где я сапоги там найду? – спросила Полина.

– Как станете моей женой, так и сапоги появятся, – сказал Колчак.

– Вы меня за сапоги хотите купить? – мило улыбаясь, спросила она.

– Я бы и волосы вам свои отдал, но у меня, их нет, – ответил он, пригладив рукой лысину на голове.

Полина Колчака помнила и разговаривала с ним добродушно без чувства боязни.

– Волосы не самое важное, главное то откуда растут они, – сказала она. – А вы какой – то не завидный жених, никакой романтической лирики, – шутила она. – Вместо того, чтобы предложить руку и сердце даме, вы предлагаете сапоги и волосы.

– Эпоха дефицита прошла, но цены выросли, вот и предлагаю дорогой товар бесплатно. Хотя на волосы спрос остался, их в парикмахерских скупают на парики, – это уже кризис, – ответил он ей. – Я вот свои шелковистые волосы продал за тысячу, теперь летом со сквозняком буду ходить.

– Когда сквозняк у вас пройдёт, тогда и приходите, поговорим о сапогах? – смеясь, сказала она.

– Ловлю на слове Полина, – посмотрев на часы, сказал он, – и они с парнями отошли на два шага от лавки.

– Надо же не забыл меня, – зарделась Полина.

Вовка не стал смущать её дальше, посмотрев ещё раз на часы, обратился к друзьям:

– Пацаны, мне пора домой, с родственниками надо ещё пообщаться, – переминаясь с ноги на ногу, сказал он, – вы меня извините, но я пошёл?

Он попрощался за руку с каждым и развернулся в сторону своего дома. Проходя мимо лавки, где сидела Полина, Вовка, помаячил ей рукой, давая понять, что вторая встреча с ней неизбежна. В ответ она послала ему улыбку, в которой он заметил замаскированный испуг.

«Наверное, Буслаева, что плохое наболтала, когда мы отошли от них»? – подумал он.

В этот вечер он думал о ней. Её милая улыбка, не выходила у него из памяти и стояла перед глазами.

«Всё равно она будет моей, чего бы мне это не стоило. Потребуется, приступом возьму» – размышлял он. На следующий день, праздно шатаясь вокруг её дома, он искал с ней встречи. Но Полину в этот день увидеть не удалось. Встретил он её только в пятницу, когда после работы к нему зашёл Марека, и они с ним пошли в ресторан Волга. Марека заказал пива и графинчик водки. Они сидели теша себя воспоминаниями школьной жизни. Затем Марека восхищенно говорил о своей личной жизни, которая у него после окончания курсов менеджеров кардинально изменилась в лучшую сторону. Они сидели в полупустом зале ресторана, слушая прекрасный голос греческого певца Демиса Руссоса. Не ожидая, что произойдёт неожиданная встреча, Колчак подошёл к стойке бара. Он увидал Полину. Она принесла кондитерские изделия на подносе. Это было не наваждение, это была она в белой спецовке, Полина была похожа в этом одеянии на снежинку с чёрными глазами.

– Полина ты, что здесь работаешь? – удивлённо спросил он.

Она, немного смутившись, и спрятав глаза, за тёмными стёклами своих очков сказала:

– Я работаю не здесь, а внизу в кондитерском цеху.

– Ты, до какого часа работаешь? – спросил он.

– До восьми вечера, – ответила она.

Колчак в этот миг был расхлябанный и пренебрежительный, но девушка, с которой он мысленно засыпал в последние дни и думал ежедневно о ней, стояла перед ним со строгим и недоступным видом. Она, к этому времени уже знала, что Колчак пришёл из заключения, и пыталась показать своим поведением, что их кратковременная встреча у памятника была единой и последней.

– Я тебя провожу сегодня домой, и не вздумай мне перечить, а будешь возражать, всю муку у вас в цеху разнесу по всему ресторану, – убедительно сказал он.

– Хулиганить не надо здесь? – с испугом посмотрела она в глаза Колчаку, – я уже начинаю тебя бояться и провожать меня не надо. А муку тем более нельзя распылять по ресторану. Денег придётся много заплатить.

– Я пошутил, муку твою трогать не буду, но насчёт меня ты пока ошибаешься, – я вполне приличный человек. Если хочешь убедиться, присядь со мной за столик я тебя со своим внутренним миром и требником ознакомлю.

– Нам не положено в рабочее время сидеть в зале ресторана, и прошу тебя, ты, сегодня выпивши, не приставай ко мне? – Я не люблю пьяных, и ждать меня три часа нет никакого смысла. Возможно, я останусь работать и в ночь.

– Я тоже забыл, что у меня во времени есть ограниченные обязательства с правоохранительными органами, так, что мои побуждения о твоих проводах накрылись медным тазом. И ещё хочу тебе сказать, что ты в день моего ареста, была последним знакомым человеком, которого я видел из кабинета следователя. Ты стояла у мясной лавки, я даже помню, во что ты была одета. Для меня была большая удача, что я увидал тебя. Следователь, который вёл моё дело, порвал в тот день протокол, который мне предвещал более длительный срок. В том, что ты видишь меня сегодня здесь, – в этом и твоя заслуга есть. И я тебя всегда вспоминал, все четыре года добрым словом.

– Ты мне чуть в любви не объяснился Володя. Я, думаешь, не помню, как ты раньше меня выслеживал и ходил за мной по пятам? Всё я видала, – уже боле мягким тоном сказала Полина, – у меня к тебе есть одна просьба, – обратилась она к нему, – не подходи ко мне, когда ты, выпивши? – Не люблю я пьяных.

– Всё понял, я сейчас ухожу к своему столику, допью свой графинчик и пойду твёрдой походкой домой, – объяснял Колчак Полине заплетающим голосом. – А завтра я приду к тебе трезвый и умный, и мы обсудим с тобой генеральный план нашей с тобой длительной и счастливой жизни.

Полина посмотрела на него сверх головы, что не ушло от выпившего взгляда Колчака.

– Не бойся, – сказал он, – волосы у меня скоро тоже отрастут, и я буду такой же, как и все, красивый и привлекательный.

– А, как насчёт сквозняка в голове? – спросила Полина.

– Сквозняка у меня не было и никогда не будет, я человек реальный.

– Иди к своему другу, а то он скучает без тебя, – дала понять ему Полина, что разговор окончен.

– Пошёл, но завтра мы всё равно увидимся, я тебе отвечаю за свои слова.

Полина

На следующий день, Колчак в новом костюме, купленным в бутике, при галстуке, появился в дверях кондитерского цеха ресторана Волга, чем обратил на себя внимание всего женского персонала, но смутило Полину.

– Это чьё же такое счастье будет? – спросила пожилая женщина.

Вовка понял, что она самая главная была в цеху.

Полина от смущения зарделась и сказала:

– Это ко мне, Александра Григорьевна.

– Если к тебе, то угощай его пирожными? – сказала Александра Григорьевна.

– Я кондитерские изделия не люблю, – бойко заявил Колчак, – я кондитера люблю, но на нашей с Полиной свадьбе кусочек свадебного торта съем, который она сама испечёт.

Женщины рассмеялись:

– Торта она печёт прекрасные, – начала хвалить Полину Александра Григорьевна, – она на выставке всегда у нас первые места занимает.

– Я ей сейчас и закажу нам с ней на свадьбу два больших торта, – сказал Колчак.

– Больно, ты быстрый, – сказала Александра Григорьевна, – ты нашу Полину давно знаешь?

– Давно, с малых лет, – ответил Колчак.

– Врёт он всё девчонки, мы с ним всего два раза разговаривали мимолётом, – возразила она Колчаку.

– А пришёл уже торта заказывать на свадьбу, я говорю, он шибко быстрый, – бормотала себе под нос Александра Григорьевна, – а ухаживать когда будешь? – спросила она у Колчака.

– Жизнь длинная, на это время хватит, – нашёлся Колчак.

– Конфеты и цветы парни до свадьбы дарят, а после свадьбы забывают про своих жён, – продолжала доставать его Александра Григорьевна, после чего Колчак испарился и через десять минут появился вновь с букетом цветов, которые он надёргал в ближайшем палисаднике соседнего частного дома. В другой руке он держал коробку конфет, купленную в буфете этого ресторана.

– Вот и я появился в белом костюме, – торжественно сказал он, положив конфеты и цветы на рабочий стол перед Полиной.

Её лицо на белом фоне спецодежды ярко запылало краской.

– Видишь Полина, уже ухаживать начал и розы со вкусом хорошие подобрал, как у меня, – сказала Александра Григорьевна.

И вдруг она задумалась, взглянув ещё раз на букет, спросила:

– Неужели успел на рынок сбегать за цветами?

– Нет, конечно, – ответил он, – около ресторана дом стоит, я там, в палисаднике нарезал.

– Ах ты, паразит такой, ты мои цветы загубил, – заголосила она на весь цех и, схватив со стола фартук, обсыпанный в муке, начала хлестать Колчака им по новому костюму. В цеху поднялся смех.

– Дайте, ему дайте Александра Григорьевна, чтобы впредь мне ворованные цветы, не дарил, – приговаривала Полина.

Колчак умело изворачивался от слабых фартучных ударов.

– Стойте бабуся, я их не воровал, я за них деньги заплатил, – говорил он.

Александра Григорьевна остановилась:

– Кому, ты заплатил и какие, деньги?

– Десять УЕ отдал деду, который сидел на крыльце, – сказал Колчак.

– Ой, девки, я побегу, пропьёт ведь сволочь такой, а цветы мне скажет хулиганьё, подёргало, он такой у меня, я знаю.

– Она за цветы свои трясётся, – объяснила Полина, – для неё это хорошее материальное подспорье.

Вскоре, появилась довольная Александра Григорьевна, – показывая доллары:

– Перебила я ему все планы, говорю, где цветы, а он не знаю, не видал ничего. А сам штиблеты праздничные одел. Говорю, я парня к тебе лысого послала, и сказала, чтобы он тебе деньги отдал. Начал, как уж извиваться, а потом с потайного карманчика брюк, достал доллары. Видали бы вы девки его лицо в тот момент. Чуть не плача с ними прощался. Так и быть поставлю ему бутылочку винца к вечеру. Заработал. Ты извини меня ради бога? – сказала она Колчаку, – откуда мне было знать, что ты деньги отдал хрычу моему.

– Ничего страшного нет, зато весь цех рассмешили, – весело сказал он.

– Полина выйди на минутку? – попросил Колчак.

Полина вытерла о тряпку руки облепленные тестом и вышла в коридор к Колчаку.

– Я тебя в воскресение хочу пригласить отдохнуть с удочкой на речку. Поедешь со мной? – спросил он.

– Не знаю, но, скорее всего да, – робко ответила она.

– Всё я тебя жду, у твоего подъезда в шесть тридцать утра.

Довольный, что получил согласие Полины, он вышел из ресторана.

В воскресение утром, как и договариваясь, он встретил Полину, и они пошли с ней к затону, где на приколе стоял катер его покойного дядьки Захара, который принадлежал теперь Ивану Романовичу.

– А чем ты рыбу ловить будешь? – У тебя же удочек нет, – спросила она.

– Там, куда мы идем, всё есть, – заверил он Полину.

Когда они вышли из затона, Вовка прокатился мимо берега, где обнаружил стоявшую Лабу, на которой вся палуба была загружена мётлами.

– Не пойму, вроде не баржа и на судно не похоже, а нагрузили, как на железнодорожный состав, что это за судно такое? – притворяясь, спросил Колчак у Полины.

– Ты просто забыл, это Лаба сюда мазут сливают все суда, она уже десять лет здесь стоит, а на зиму её загоняют в затон, – объяснила Полина.

Они покидали спиннинг в разных местах реки. Улов был не большой всего четыре леща, но внушительных размеров. Но главная цель в этот день была для Вовки не рыбная ловля, а шаг сближения с Полиной, и он к счастью удался. После этой поездки у них пошли регулярные встречи, на которых Колчак настаивал на скорейшей свадьбе.

В порту

Колчак устроился на работу в порт слесарем по ремонту портальных кранов. Работа была не интересная летом, в основном связанная со смазкой оборудования. Капитальными работами занимались зимой, когда Волга была скована толстыми льдами. Летом – же работа была, больше похожа на отдых, связанная с небольшой профилактикой оборудования. В рабочую смену у него достаточно было время, чтобы половить рыбку или полазить по портовым магазинам, где обеспечение было лучше, чем в обычных магазинах. Иногда он брал на вахте бинокль и долго с крана обозревал город и Волгу. Зачастую он заходил в столовую порта, где можно было выпить холодного пива. Туда его завозили ежедневно с самого раннего утра до начала рабочей смены. Зарплата, Колчака вполне устраивала. После обеда к порту повадился приезжать ловить рыбу на дамском велосипеде Витя Леонов. Велосипед ему пришёлся кстати. Работая на почте разносчиком писем, он с транспортом ускорял свою работу. После обеда он освобождался, и до сумерек посвящал себя рыбалке. Заложив свои снасти в инкассаторскую сумку, в униформе почтальона он величаво подъезжал в порт. Закидывал свои донки, а сам шёл общаться с докерами или ходил по магазинам, где иногда приобретал бутылку вина, с которой шёл к Колчаку, предлагая совместно её распить, но получая отказ от Колчака, выпивал её с удовольствием один из горлышка на берегу Волги. Проверял свои донки, что попадалось на удочку, складывал в свою инкассаторскую сумку и под хмельком, удовлетворившись богатым уловом, возвращался к себе домой, где около дома он демонстрировал свой улов знакомым и соседям.

Геннадий Максимович механик порта, наблюдал за Колчаком, видел, что новичок, прикреплённый к опытному слесарю Фёдору Сметанину, добросовестно относится к своей работе, и через некоторое время закрепил за ним один из портальных кранов, который Колчак должен ежедневно осматривать и проводить смазочные работы.

В одну из августовских суббот в городе появился Лука. Он собрал у сараев весь двор мужиков и молодых парней, закупив на это дело два ящика водки. Колчак и Марека в этот день отсутствовали, они ездили на машине на зону к Севе. Вовка повёз ему передачу. Свидания им разрешили, только на пятнадцать минут.

Сева не ожидал, что сможет увидать Вовку ещё раз.

– Я нашёл Лабу, она стоит на приколе в метрах десяти от нашего берега, – сказал он Севе.

– Искать её нечего, она постоянно, на одном месте стоит, – ответил Сева, – передай обязательно наш разговор Ивану. Я же тебе русским языком объяснил, что там не люди заправляют. Тем более, я уже знаю, что у вас на этапе случилось с Фурой. Не забывай, он злопамятный. Если будет невмоготу, цинкуй мне сразу, я тебе поддержку солидную найду. Или жди Хлястика на свободу, его вероятно по здоровью скоро помилуют. Он мне ксиву недавно с больнички прислал. Тебе буром напролом одному действовать не разумно. Там большие бабки завязаны. Я Фуру на язык здесь хорошо раскрутил. Так, что всех лучше тебе дождаться Жорку. Кстати на свободе его обязательно коронуют. Об этом я точно знаю.

– Я про Жорку знаю все новости, – сказал Вовка, он Ивану Романовичу подробное письмо написал обо всём. В сентябре мы с ним поедем к нему на длительную свиданку. И в начале сентября я женюсь. Хорошая девушка попалась, нельзя упускать такого случая.

– Правильно делаешь, – похвалил его Сева, – только не забудь после фотографию свадебную прислать.

Возвращаясь, назад, Марека залихватски закручивая руль, спросил:

– А чего вы непонятно толковали? У тебя, что враги могут объявиться?

– Пока не знаю. Знаю только одно, что я ни кому не уступлю, кто – бы это не был.

– В институт тебе надо поступать, ты же хорошо учился, – дал совет Марека.

– Я уже в университет на подготовительные курсы езжу, и сразу после них экзамены буду сдавать. У них недобор заочников.

– Как думаешь, поступишь?

– Сложно сказать, – задумавшись, ответил Колчак, – всё будет зависеть от запрашиваемой суммы. Я думаю, поступлю.

К трём часам дня они уже были около дома. Услышав у сараев шумную разноголосую пьяную речь, они подъехали туда. Увидав Луку, Колчак понял, почему пьяный праздник у сараев. Он вышел из машины. Лука распростёр свои огромные руки и обнял Колчака:

– Давай Вовка водочки за моё освобождение выпей? – предложил Лука.

– Нет, ты Лука, извини? Мне сегодня нельзя. Мы с тобой в следующий раз вдвоём отметим это событие и потолкуем.

– Ты на работу я слышал, устроился? – спросил Лука.

– Да, я сразу оформился, затягивать с этим делом не стал.

– Куда?

– В порт, слесарем по кранам.

– Как там ничего платят?

– Нормально платят и работа не трудная, правда, я ещё ни разу зарплату не получал.

– Меня устроишь к себе? – спросил Лука.

– Приходи в понедельник, я тебя к механику отведу, поговоришь с ним. Он мужик хороший.

– Всё в понедельник жди меня с утра, я обязательно буду, – пообещал Лука.

Колчак, отказался от водки, зная, что вечером к нему придёт домой Полина, которая не терпела запаха спиртного. Она, как и он, запросто ходили, друг к другу в гости и родители между собой тоже были знакомы. Дело шло к свадьбе, которую назначили на сентябрь месяц. Вечером к нему пришла Полина:

– Что у вас за праздник у сараев? – спросила она, – там так шумно, хоть уши затыкай.

– Лука освободился, угощает весь двор.

– Это тот Лука, который известный тюремщик?

– Он самый, но не знаю, надолго ли он пришёл на свободу? У него братья старшие Юрка Лоб после сидки пропал без вести, Колюка, как посадили по малолетке, до сих пор сидит. Он не раз на зоне дополнительные срока получал, первый раз три добавили, а второй восемь. И пошло поехало. Вот всю молодость и здоровье оставит в тюрьме. Лука по характеру такой же, как и его братья, только иногда он берет паузу небольшую на свободе.

– Ты с ним только не водись? А то попадёшь в неприятную историю, – предостерегала Полина.

– Я так не могу. Мы росли с ним вместе, хоть он меня и старше на много. Он ровесник нашего Сергея. И не забывай, что мы с Лукой на одной зоне вместе были, и не такой он страшный. Обыкновенный человек, как и мы с тобой, только реле в голове иногда не срабатывает. А насчёт, неприятных историй, можешь, не беспокоится. У меня своя голова на плечах имеется, – заверил её Колчак.

В понедельник Лука появился в порту. Колчак привёл его к механику в кабинет, тот восседал за ободранным видавшие виды столом, и на металлическом винтовом стуле. Такие в точности стулья, стояли в кабинах портальных кранов.

– Максимович, я тебе специалиста привёл, на работу устраиваться, – сказал Колчак.

Механик внимательно окинул взглядом Луку и спросил:

– У тебя, какая специальность есть?

– Могу быть, слесарем, кузнецом, электриком. Хорошо знаю станки, связанные с токарными и фрезерными работами, а также владею специальностями столяра и сварщика, – перечислил специальности Лука, которые получил в местах лишения свободы.

– А варишь ты хорошо? – спросил Геннадий Максимович.

Лука задумался, – его взгляд остановился на стуле, на котором сидел механик.

– Твою жопу приварю к этому стулу хрен отдерёшь, – нагло заявил Лука, показывая пальцем на стул.

– Нет, нет, мне такие специалисты не нужны, – опешив от такого ответа, решительно отказал он Луке.

– Ты кого мне привёл? – спросил механик у обескураженного Колчака.

– А что? – я знаю его как классного специалиста и рукодельника. Мужики наши говорят, что на нём раньше всё хозяйственно – ремонтные работы в детском доме держались.

– Мне хоть пускай он золотой работник будет, но нервы трепать свои с ним я не намерен.

Колчак вышел из кабинета, где его дожидался Лука.

– Ты Лука, никогда так не устроишься на работу, если в таком духе собеседование будешь проводить с нанимателем.

– А я не больно и расстраиваюсь. Кому очень надо, возьмут, – уверенно сказал Лука.

– Пошли тогда пивка выпьем? – позвал Луку в столовую Колчак.

Он взял две бутылки Жигулёвского пива из холодильника и поставил на стол.

– Как хоть в городе жизнь? – ты уже обжился и знаешь наверняка городскую карусель, – спросил Лука.

– На мой взгляд, в городе всё спокойно. Были бы непорядки, пацаны давно уже пожаловались.

– Стресс городу нужен и я его организую, – смело выдал свои стремления Лука.

– Посадят в два счёта, – предупредил его Колчак.

– Ты же знаешь, что тюрьмы я не боюсь, она для меня родным отечеством стала, – бравировал Лука.

– Лука, ты включи свою башку, и подумай? – сказал Вовка, – какой ты стресс хочешь организовать, и кому он нужен? – Ты забыл, что мне говорил перед крыткой, или тебя обуяла жажда власти над шпаной. Всё это тебе может обойтись лишней ходкой на зону. Боишься ты или нет тюрьмы, ни кого это не волнует. Я видал молодых парней, которые серьёзно подорвали своё здоровье на киче. С виду вроде здоровые, а внутри всё сгнило, по ночам не спят, мучаются от больных приступов. Я вот иногда, когда работы нет, лягу на берегу и уставлюсь в облачное небо. Стараюсь своим воображением найти в каждом облаке, какое – то изображение. Мимо меня проплывают айсберги, кони, звери, люди, разные строения, но тюрьма ни разу не попадалась. А знаешь почему?

– Догадываюсь. Ты просто никому не показывая, мучился на зоне, – поэтому не хочешь больше туда попадать, – показал свою проницательность Лука.

– Правильно ты догадываешься, я больше туда не пойду. Я буду, осторожен в своих поступках, постараюсь при народе драки не затевать, с быками можно разговаривать на крепком воровском жаргоне, которого они боятся не меньше ножа и железного кулака. А на серьёзные преступления я не пойду, хотя могу спланировать такие вещи, что Коза – Ностра и не снилось. А почему не пойду? – Потому, что по природе я не преступник, – ответил Колчак. – Да в зоне я нарушал режим и сильно, но это не потому, что я готовил себя к преступной деятельности. Просто отрицаловка больше мне нравится, и многих я считал братьями по духу. Кто такой козёл и сука? – Это потенциальный предатель. В тяжёлые для страны времена они родину предадут за тридцать колосков. Этих скотов видно, они светятся, как фосфор даже ночью во сне. Мне нравится свобода, и я люблю себя в разумных пределах. Зачем обворовывать своё счастье. Нырять в тюрьму за пустяковые преступления и отдавать себя на унижение администрации и тупомордых надзирателей, это значит, себя не уважать.

– Красиво ты сказал и я согласен с тобой, – глотнув из бутылки пиво, произнёс Лука, – но моя замусоренная голова и тюрьма сделали меня таким, каков, я сейчас сижу перед тобой. В крытой тюрьме у меня тоже время было подумать над собой. Я люцифер и я буду всячески отстаивать своё назначение на этой грешной земле.

Колчак понял, что переубеждать его и навязывать свое мнение бесполезно.

– Ладно, Лука, мне пора идти работать. Всё – таки, ты раскинь правильно мозгами, не лишай себя прелестей жизни? – посоветовал ему Колчак, напоследок.

Лука ушёл, а Колчак направился к своему крану. Проверив узлы, и подвеску он пошёл на берег, где сидел с удочкой Витька Леонов.

– Ты чего Витёк так рано сегодня приехал? – спросил он у него.

– Я отгул взял на сегодня, думаю наловить прилично. Я в прошлую пятницу, хорошо поймал и всю рыбу на девятом причале продал. Сейчас закинул пять донок и удочку у вашего шкипера позаимствовал, на неё одна чехонь идёт, не успеваю закидывать. Её тоже пассажиры покупают неплохо. Она дешёвая, но на вино я на ней набираю.

– Давай Витёк, удачной тебе рыбалки, – пожелал ему Колчак, и скрылся в слесарной мастерской.

В этот день у Вити действительно была удачная рыбалка и торговля. Рыбу у него периодически скупали в течение дня. После каждой продажи он заходил в магазин и брал бутылку вина. За день он хорошо заправился вином в порту и, пьяный возвращался домой. Петляя на дамском велосипеде около озера Сом, где стояло четыре жилых барака, его местные ребята столкнули с велосипеда.

Попинав изрядно грузное тело почтальона, они отобрали у него инкассаторскую сумку. Видимо неопытные налётчики, заприметив его возвращающего в одно и, тоже время с инкассаторской сумкой приняли его за банковского работника, собиравшего выручку из портовых магазинов. Ясно было, что это дело рук местной шпаны.

Витька пришёл к Колчаку жаловаться вечером домой, с разбитым лицом и рассечённой бровью.

– Ты посмотри, что со мной сделала дикая портовая молодёжь с бараков. Главное снасти забрали, там леска у меня японская. Жалко, она дорогая и достать трудно. Помоги, пожалуйста, вернуть? – просил Витёк Колчака.

– Завтра приходи ко мне, мы с тобой сходим и утрясём всё. Не расстраивайся, и донки твои вернём и шпану накажем, – успокаивал он Витька.

– Спасибо, если так всё будет. Донки жалко, – ныл чудаковатый Витёк Леонов.

На следующий день Колчак с побитым Витей Леоновым пошли в посёлок, который находился в пятистах метрах от порта. Диких парней они нашли быстро, те сидели у озера пили вино и закусывали селёдкой с хлебом. Сумка инкассаторская, лежала в траве заполненная вином.

Вся компания без исключения, Колчака знала и хорошо были осведомлены о его биографии. Увидав Колчака с их вчерашним знакомым, они быстро изменились в лице.

– Пацаны, вам повезло, что он обратился ко мне, а не к Луке, – спокойно сказал им Колчак, – Лука вас всех бы может, и не замочил, но инвалидами точно сделал.

Колчак присел на корточки, взяв селёдку за хвост, потряс ей и внезапно начал наносить ей удары по напугавшим лицам пацанов. Витя Леонов стоял и смотрел на лёгкую расправу, сам ничего не предпринимая. За свою жизнь он ни на кого не поднимал руки, и его никогда не обижали. Знали, что Витёк носитель безобидности и добродушия.

Прекратив стегать их селёдкой, Колчак обратился к равнодушно стоявшему Вите.

– Будешь с ними толковать, как они с тобой вчера говорили?

– Нет, пускай мне снасти вернут? Мне больше ничего не надо, а сумка моя здесь лежит.

Один из парней сорвался с места и забежал в ближайший сруб бани. Откуда он вынес обернутые в тряпку снасти.

Витёк проверил снасти. Убедившись, что все донки целы, он подошёл к сумке и начал выкладывать вино.

– Оставь вино в сумке? – грозно сказал ему Колчак, – это небольшая компенсация за твои побои.

– А можно? Они не обидятся? – нерешительно спросил Витёк.

– Бери, я тебе сказал? – рявкнул Колчак. – Пока у тебя побои не пройдут, они каждый день будут радовать тебя подобными подарками. Если конечно, ты будешь приезжать регулярно на рыбалку.

– Вы поняли, что я сказал или повторить? – взяв в руки селёдку, Колчак угрожающе начал помахивать ей перед лицами парней.

– Поняли, – виновато в разнобой ответили они.

– Ну, вот и ладненько, будем считать, что конфликт исчерпан и впредь вы Витьку не будете засад устраивать.

Пацаны были рады от счастья, что легко отделались, за свой беспредельный поступок, а Витёк в течение недели ежедневно приезжал на рыбалку, где выпивал дармовую бутылку вина, ловил рыбу и благословлял Колчака.

Вите Леонову в последний день отдачи дани, провинившиеся парни, принесли три бутылки вина, которые он выпил на берегу один, и вместе с уловом и велосипедом попал в вытрезвитель. Когда его в субботу, на следующее утро выпустили, он встретил Колчака у подъезда.

– Гады, из моей рыбы уху сварили, запах стоял на весь вытрезвитель, – причитал Витёк.

– Выпускать не хотели, у меня денег с собой не было. Хорошо со мной ночевал один мужик, твой знакомый, который при бабках был. Заплатил за меня, и опохмелил утром, – довольным голосом сказал Витёк.

– Что это за мужик? – спросил Колчак.

– Евгений его зовут, говорил, сидел с тобой.

– Со мной наших земляков Женек не было, с которыми я вращался, ты чего – то путаешь Витёк, – отмахнулся от него Колчак, и направился домой.

– Ничего я не путаю, – обиделся Витёк, хватая Колчака за локоть, – может он и не с нашего города, но про тебя он мне много говорил. Выпытывал у меня, где ты живёшь, работаёшь. Обещал в гости к тебе зайти. Я его спрашиваю, как я с ним рассчитаюсь. А он мне говорит, не переживай, при встрече, как – ни будь, вернёшь долг.

– И, что ты ему рассказал обо мне?

– Как, что? – Всё, что знал, то и сказал, даже про твою будущую свадьбу ему рассказал.

– А, как он выглядел? – выпытывал Витю Колчак.

– Как манекен с витрины. Крепкий, под сорок лет, с холёным лицом, на голливудского артиста похож Курта Рассела. Разговаривает медленно, будь – то, каждое слово обдумывает, – сообщил Витёк.

– Понял я Витёк, о ком ты говоришь, но его не Женя зовут, а Гена и кликуха у него в лагере была Фура, – расстроено сказал Колчак.

Витя, увидав перемену в лице Колчака, – взволнованно спросил:

– Я, что неправильно, что – то сделал?

– Витя, откуда у тебя появилась еврейская интонация, не от Курта Рассела случайно? Долго ты с ним общался?

– С шести утра и вот полчаса назад расстались, – ответил Витя, – неужели я тебе навредил? – встревожился он.

– Ничего катастрофического пока нет. Есть у меня подозрение, что это был, один из моих заклятых врагов, – с задумчивостью сказал Колчак. – Видишь Витёк, в чём дело, – хорошие знакомые обычно, приветы передают и говорят от кого. А этот ни привета, ни ответа и к тому же имя не своё назвал. Порядочные люди так не поступают.

– Это верно привета он тебе не посылал, – сказал Витёк, – если бы он передал, я бы, не хуже почтальона Печкина тебе его доставил.

– А сигаретой он тебя случаем не угощал Мальборо? – спросил Колчак.

– Угощал, – подтвердил Витёк.

– Всё ясно, это он, – уверенно заявил Колчак. – Он Витя живёт на той стороне Волги, а бабки делает в нашем городе.

– Сколько ты ему за трезвяк должен? – спросил Колчак.

– По тарифу, как положено сто пятьдесят рябчиков.

Колчак достал из кармана деньги и протянул Витьку.

– Знаешь, где Лаба стоит?

Витёк молча, кивнул головой.

– Садись на свой велосипед и езжай туда, как увидишь на палубе кого. Спросишь, что – бы Фуру пригласили. Отдашь ему деньги. Мне важно, опознаешь ты его или нет. Но если, ты подъедешь, и он будет там, разворачивайся. Бабки отдавать не надо. Заберёшь их себе.

– Да за такие деньги, я лучше, сейчас у Джаги бинокль возьму и в засаду залягу. Два дня выходных впереди, – восторженно заявил Витёк.

– Мне важен результат опознания, – сказал ему Колчак.

Витёк, неуклюже развернулся около входа в подъезд, задев своим плечом проходившую мимо соседку Колчака и побежал в сторону сараев.

Через два часа он появился в школьном саду, где Колчак с Марекой и Джагой играли в буру. В кармане брюк, у него торчала початая бутылка вина, а на груди висел бинокль.

С заговорщицким видом он отозвал Колчака:

– Я всё обследовал, как ты велел. Он там, в шортах и бейсболке расхаживает с банкой пива по Лабе, и разговаривает с кем – то по рации. А когда, подъехал метеор скачиваться, вышел матрос, а он ушёл внутрь Лабы. Я ещё полчаса подождал, он не выходил. Тогда, я заехал на перевоз и купил винца молдавского. – Правильно, я поступил? – спросил Витя.

– Всё правильно, Витек, спасибо, – поблагодарил его Колчак, – только никому об этом не говори, но если увидишь Луку, скажи ему, чтобы сюда подошёл. Передай, что очень нужно. Дело безотлагательное.

Витёк, возвратил бинокль Джаге и довольный покинул сад.

– Колчак, что – то ты затеваешь и скрываешь от нас? – спросил Марека, когда удалился Витя. – Леонова, больного человека в авантюры свои посвящаешь, а нам близким друзьям ничего не говоришь.

– Колчак, мы тебе все всегда незнамо почему – то верили и подписывались под твоими делами, – поддержал Мареку Джага, – и сейчас пойдём, если нужно будет. Имей в виду, если у тебя проблемы появились. Мы с тобой.

– Да всё у меня в елочку пацаны, не забивайте себе голову чепухой, – ответил Колчак.

– Чепухой здесь не попахивает, но знай мы с нашими пацанами ситуацией в городе немного владеем, – напомнил ему Джага, – кого надо образумим, но проблемы в городе имеются.

– Пацаны, в данный момент, нет причин для тревог, когда придёт время, я вам скажу. Вы видите, что я спокойно живу, ни во что не лезу и никуда не впрягаюсь, – успокаивал он Джагу с Марекой.

– Видим, мы всё хорошо, – перебил его Марека, – когда, ты сидел, про тебя тут такие мифы ходили. Думали, освободишься, весь город на уши поставишь. Август весь в делах и постоянно в разъездах. У него свой бизнес. Ему ничего не надо. Двору нашему былую славу необходимо возвратить. Особенно ждали тебя коммерсанты с рынка. Они говорили нам: – Лучше своему Колчаку платить, чем наглецам с того берега. Раньше рынок деньги отстёгивал, Августу, а как его не стало, появились быки с бритыми затылками, явно не наши. Директора Стекольного завода грохнули в подъезде. Правда нашли снайперов. Смотрящих в городе тоже стреляют. Это только видимость такая, что у нас тихий город. А весь бардак только от наркоты исходит, будь она неладна. На цыган управы нет. Они откупятся за любые бабки. Посадят одного цыгана в год и рапортуют, будь – то, крупный синдикат накрыли. Каждый цыган как – то, но связан с наркотиками.

– Стоп, Санёк, тормозни? – не дал Колчак договорить Мареке, – вы для чего мне эту информацию сливаете?

– Появился ты с большими воровскими связями, – сказал Марека. – Один Сева, сидя за решёткой, может такого наворотить для твоёго взлёта в городе, что бритоголовые по норам расползутся и забудут про наш город. Я же слышал, как он тебе сказал, – «солидную подмогу найду». Теперь смотри, освободился Лука. С таким орангутангом мы всех тупоголовых качков поломаем. Жора Хлястик с Калиной скоро выйдут. Весь двор можно подтянуть, для благого дела. Пора город прибирать к своим рукам, – сжав в кулак руку и стиснув зубы, произнёс Марека.

От его слов Колчак заразительно до слёз расхохотался на весь сад.

– Ты чего, травки обкурился? – дёргая Колчака за плечо, спросил Джага.

Не понимая причины смеха Колчака, Марека тоже недоумённо смотрел на него:

– Чего ты, в самом деле, зашёлся? – спросил он.

Посмеявшись вволю, Вовка вытер глаза носовым платком и закурил сигарету:

– Я довольно много держал в своих руках травки, но никогда не продавал и тем более не курил её, – это вы должны знать. А смеяться я стал от вашего нелепого предложения. Я предполагаю, откуда ветер дует. Вам эту идеологию втюхать мог только Лука. У меня с ним похожий разговор уже состоялся. Вот он пускай разыскивает своего братца и бомбит бритоголовых. Вы, мне предлагаете, то в чём сами ни чего не смыслите, а зачем вам то эта канитель? Запомните одно, – любой криминальный лидер, кончает плохо. Его постоянно поджидают слизкие голодные черви на кладбище, или пожизненный срок на Огненном пятаке. Только минуту назад, Марека мне сказал, что смотрящих стреляют, – это подтверждает доказательство моих слов.

– А, как же в других городах, некоторые авторитеты по десять лет смотрят за городом? – задал вопрос Джага.

– Вероятнее всего, они работают локоть в локоть с ментами, но бывают и исключения, а исход в конечном итоге у них будет в двух вариантах, либо тюрьма, либо кладбище. И причин тому возникнет множество. Если у меня даже генеральная лицензия, будет на руках от воровского сената, я с наркоторговцами бороться не собираюсь. Есть люди, которые за это деньги получают. Каждый должен заниматься своим делом, тогда порядок будет. Кто строил эту жизнь, тот пускай и исправляет свои косяки. А если вам, так хочется повоевать, езжайте добровольцами на Кавказ. Там неблагоприятно сегодня, того и гляди война начнётся.

– Нашёл, что сказать, – обиделся Джага, – там же стреляют, тем боле это Россия.

– Наконец – то до тебя дошло, – ударив в ладоши, – воскликнул Колчак. – У нас тоже не Африка, только в Чечне стреляют с гор, где есть возможность укрыться от пули, а здесь бьют и стреляют из угла. Это значит, шансов остаться в живых ноль. А тебе Марека посоветую, не искать лучшей жизни. Ты сегодня имеешь компьютер дорогой, тачку импортную, и ежемесячную зарплату в двадцать тысяч. Можешь, этого лишится в два счёта. Главное в жизни, – это своё достоинство не терять и уметь правильно себя поставить в сложной ситуации. А свои проблемы, я решу, возможно, даже с вашей помощью. А хватать власть в городе, это неизбежно приведёт к криминалу. Рынки и киоски неизвестно у кого отвоёвывать? – Да не нужна мне такая канитель. Пускай бритоголовые сами эти куски мослуют. Я не хочу в такой криминал лезть, потому что знаю, все деяния будут связаны побуждением зависти, думая, что, кто – то лучше меня живёт. Это не моё. Зависть – это одна из форм хамства. Его – то я и считаю главным пороком России. А за свою безопасность, так же как и за вашу я не переживаю. Голову любому снесу. И я сомневаюсь, что кто – то посмеет на меня даже голос повысить. Я уже знаком со всей этой шерстью. Они со мной полушёпотом разговаривают.

– Убедил Колчак на сто пудов, – признав правоту слов Колчака, – сказал Марека, – ты, наверное, гипнозом обладаешь, или ещё каким – то таинственным даром?

– Не знаю Саня, я простой смертный. Обычный человек, но дураков и хамов не люблю и если мне предоставляется возможность убедить их в этом, я это делаю охотно. Если хамам и дуракам не напоминать о, их принадлежности на земле, то ближайшая их округа будет впитывать от них все отвратительные качества, которыми напичканы их головы. И тогда произойдёт беда, они будут размножаться, как тараканы, но к вам это никак не относится.

– Наверное, ты как всегда прав Колчак, – сказал Джага, – и я пожалуй с тобой, соглашусь. Тебе надо было в духовную семинарию поступать, а не Генке Портных.

В твоём приходе от паствы бы отбоя не было.

– Я до сих пор не крещённый, несмотря, что мои два двоюродных деда попы, один в Рожновской церкви, а второй в Печорском монастыре, – выдал семейный секрет Колчак, который никому не открывал.

– Вот почему ты авантюрист, потому что креста на тебе нет, – сказал Марека.

– А на тебе есть?

– Это поговорка такая, – сказал Санька. – Жизнь заставит, крест одену. Вон, кто бы думал, что у Генки, так жизнь повернётся. Нашёлся добрый святой с важным саном, пристроил из многодетной семьи парня в семинарию. А знаешь, какие умные они из семинарии выходят? Генка говорит, если ему приход не дадут, он пойдёт химиком работать, он в ней волокёт, не хуже любого профессора. Мы в этом убедились.

– Как самогон гнать и я знаю, – возразил ему Колчак, – пошли лучше в порт, а то протухнем здесь. Я сейчас ключи от катера возьму, спиннинг покидаем.

– Вот это дело, давно бы так, – обрадовался Джага приятному предложению.

Через час они все трое сидели уже в катере:

– Пацаны, горючки мало, далеко заплывать не будем, а то на веслах придётся возвращаться, – предупредил Колчак ребят. – У острова встанем и там покидаем спиннинг.

Около острова Колчак заглушил мотор. Друзьям дал по спиннингу, а сам вооружился биноклем Джаги и стал обозревать Лабу. Видимость была хорошая, но наверху никого не было. Он опустил бинокль, и развалился на кресле, задрав ноги на нос катера, периодически вскидывая свой взор на интересующий его объект.

– А вот и перепел появился, – вскрикнул он.

– Кто? Кто появился? – спросил Марека.

– Возьмите бинокль и запомните эту рожу, что в шортах с мамоном гуляет по Лабе. Возможно, это будет моя проблема? – протягивая ребятам бинокль, сказал он.

– Репа не знакомая, я его точно раньше не видал, – промолвил Джага. А второй, что в тельняшке вроде похож на старшего брата нашего Витьки Педро.

– А где, кстати, он есть этот Педро? – спросил Колчак у Джаги.

– Лично я точно, не знаю, но слышал он институт народного хозяйства в Одессе за четыре года окончил. Сейчас вроде в садике первого мая, дворником работает, – сказал Джага, – и неплохие бабки там имеет. Но мечтает быть директором этого чудного заведения.

– Не совсем верная информация у тебя Джага, – перебил друга Марека, – Педро месяц назад, приехал из Одессы, а работает он водолазом на спасательной станции. На стадионе он на подработке, – время свободного много.

Так надо с ним встретиться, – сказал Колчак, – он наверное не знает, что я дома. За одно и спросим про его брата.

– Дай посмотрю? – протянул руку к биноклю Марека.

Он продолжительное время наблюдал за Лабой и вдруг неожиданно воскликнул:

– Погоди, – слушай Колчак, закрывай лицо, – они бинокль, кажется, тащат, – выпалил скороговоркой Марека.

Колчак, быстро накинул на лицо майку.

Марека спрятал бинокль, и взял в руку спиннинг. Через некоторое время, он, вновь вскинул бинокль:

– Э пацаны, да они сети забрасывают. У них третий появился, а твоя проблема Колчак в шезлонге сидит пиво баночное хлещет, а бинокль на столе стоит.

– Сворачиваемся пацаны, поехали в затон, – дал команду Колчак.

Опять этот Ланин

Колчак при активной помощи своего одноклассника, учившегося на последнем курсе университета Александра Хаюрова, успешно сдал экзамены в педагогический университет. Был дополнительный набор на заочное отделение. Александр Хаюров вошёл в аудиторию под фамилией Колчин Владимир и через десять минут вышел из этой аудитории с 5 пропускными баллами.

В этот вечер у Колчиных все окна были раскрыты настежь, из которых доносились шумные голоса и музыка. Отмечали не только удачное Вовкино поступление, но и день рождение матери. На это веселье пришла милиция якобы с проверкой своего поднадзорного. В этот вечер милиция, за свой визит, получила от матери Колчака и гостей столько не лестных слов, от которых они, как оплёванные быстро сбежали с лестницы. Среди милицейской компании находился, бывший знакомый Колчака Ланин, который не мог простить старой обиды, когда он получил по горбу амбарным замком. К тому – же он был раньше подчинённым Моисея, который до своей деградации работал в областном управлении исправления наказаний, а после заместителем начальника милиции

После устроенного разноса гостями, ненависть у Ланина к Колчаку возросла ещё сильнее. Зло он затаил и надолго.

Колчак понимал, что в лице Ланина, он давно нажил себе лютого врага и вёл себя вполне прилично, готовясь к свадьбе с Полиной.

После дня рождения, когда Колчак пошёл отмечаться в милицию, Ланин в погонах майора его уже ждал в дежурке. Увидав Вовку в бодром настроении, подошедшего к дежурному со своей авторучкой, он сжал свои тонкие губы и звонким дискантом проголосил:

– Колчин после ко мне в двадцать первый кабинет зайдёшь, распишешься в инструкциях на ближайшие пять лет.

– Что – то я не слышал о таких инструкциях и в твой кабинет я приду в двух случаях или по повестке или при аресте, – сказал Вовка.

Дежурный понимающе посмотрел в сторону Колчака и сказал Ланину:

– Он с зоны пришёл, а не из школы умственно отсталых, а там законы знают лучше нас с тобой.

– Помолчи Силантьев, я у тебя не просил произносить своих словоизлияний. Я без твоей помощи сейчас его осажу.

Ланин подошёл вплотную к Колчаку и произнёс громко:

– Хочешь, ты этого или не хочешь, но тебя я в любом случае посажу, – угрожал он Колчаку, – ты не должен быть на свободе. Твоё место в тюрьме. Без тебя воздух в городе чище. И зону тебе подберу самую, что ни наесть красную, где блатные вроде тебя туалеты моют. А у меня связи есть в управлении. Куда пальцем ткну, там и очутишься.

– Успокойся Ланин, таких зон в пределах России не может существовать по многим понятиям. И ты зря парафин льёшь на блатной мир. Этот мир по многим критериям должен заслуживать от народа большого уважения. Если блатные узнают, что ты их так мило «обожаешь,» то они тебя тоже мило обожгут. А свои прожекты насчёт меня засунь себе в тухлую вену, чтобы геморрой твой не разлагался на всю вселенную. Найдёшь, за что, – сажай? – разволновавшись, зло процедил Колчак. – А будешь беспричинно придираться, и вешать на меня всех собак убью, как последнюю тварь и глазом не моргну. Я, думаешь, не понимаю, почему у тебя повышено внимание ко мне.

Вовка больше ничего ему не сказал, а развернулся и пошёл к выходу.

– Постой Колчин, – окликну он Вовку.

Вовка остановился.

Ланин уже стоял сзади его спины. Только смотрел он по иному, не так горделиво и воинственно. Он избегал смелых и ясных глаз Колчака, бросая на него только разбросанные отрывистые взгляды:

– Я никогда не забуду, когда ты мне, произвёл удар по хребту, – начал вспоминать старую историю Ланин. – Этот подлый удар из – за спины, отпечатался на моём здоровье и временами до сих пор даёт знать о себе. А потом запер, опозорив меня перед коллегами и народом.

– То, что ты мне говоришь, это старо, как фекалии мамонта, – нагло заявил ему Вовка, – и если ты такие вещи помнишь, то тебе не место в милиции. Из таких змеев, как ты получаются настоящие губители человеческих душ. И если ты хоть близко ко мне приблизишься, то можешь считать себя безработным. Я вначале вышлю на начальника милиции бандероль для тебя персонально, с банкой серно – ртутной мази и журналом свиноводство и напишу полную расшифровку на твою рожу. А когда тебя выгонят из ментуры, тогда я посмотрю на твоё поведение.

Ланин, услышав, такие речи из уст Колчака, скривил лицо и, обхватив ладонями раскалившие до пунцового цвета щёки, словно флейта – пикколо с растяжкой проговорил:

– Иди, ты свободен, но твоя мать была не права, оскорбив меня и сотрудников милиции. Мы не знали, что у вас торжественные события отмечались в этот день. Хотя музыка лилась громко из ваших окон.

– И ты решил, вероятно, зайти на огонёк музыку послушать и бесплатного пирога отведать. Ко мне даже участковый домой не ходит, а ты кто такой?

…Вовка вышел из милиции и неожиданно столкнулся со своим двоюродным братом Максимом. Он был ровесником Сергея, но семьёй своей не обзавёлся. Жил он в Осинках с дедом Романом, но в своём доме. Максим длительное время работал в Сибирском леспромхозе. Когда вернулся оттуда, Захар подтянул его к себе, занимаясь сбытом древесины. После смерти Захара этот бизнес вместе с деревообрабатывающим заводом полностью отошёл к Максиму.

Встречи оба были рады и решили её отметить в ресторане Волга, где работала Полина. Облюбовав свободный столик, они заказали марочного вина, фруктов и пастилы.

– У меня здесь девушка работает, – сказал Колчак, – скоро свадьба будет, так, что и ты обязательно приходи со своей женой.

– Я ещё пока не женат, – улыбнулся Максим, – гражданские были пару штук, но это всё не для меня. Каждая меркантильная тварь выгоду личную себе выискивала. А одна была с рынка женщина, красивая, как Ирина Алфёрова, но скудоумная, как Нина Копеечка. – Может ты не помнишь, но была такая тётя в городе, – копейки по городу просила. Все разговоры у моей очередной жены были только о рынке и выручке. Безумно скучно! Как найду себе подходящую женщину, так сходу женюсь. И работы сейчас, как назло, – позарез. Был Захар живой, Серёга твой на свободе, у нас тогда не было вопросов со сбытом товара, а тут приходится одному разъезжать, искать клиентуру, заключать договора. Август мог бы помочь, но он почти в городе не бывает. Да и зачем я свои проблемы буду вешать ему на шею. У него своих забот по горло. Вот дождусь Серёгу, и мы развернёмся. А сидеть ему осталось джють – джють.

– Жил бы ты в городе, я бы тебе охотно помог, – сказал Колчак, – но я устроился на работу и поступил учиться в ВУЗ. Планов у меня на бизнес, никаких нет. Пацаны мне предлагают прибрать город к рукам, говорят, здесь правят бандиты с того берега.

– Не то, что правят, а нагло хозяйничают, разъезжая с бейсбольными битами, но они ко мне никогда не подойдут, да и к тебе тоже. Попробовали они на Зуриту наехать, им Август быстро место указал. Зачем им напрягаться, – они давят слабаков. Они знают мои связи, да и наверняка о тебе навели справки, с кем и как ты сидел. Наши то все знают, что ты у Севы под крылом был. Вот кому в правительство надо, – посетовал Максим Колчаку. – Сева это фигура сравни статуи Христа Искупителя в Рио – де – Жанейро, а это один из самых величественных памятников за всю историю человечества!

– Да с этим мне повезло, – сказал Колчак, – Сева фигура значимая. И я бы не против был, если бы ты его кандидатуру выдвинул в Организации Объединённых наций, – скупо улыбнулся Колчак.

– Молодец Вовка, что чувство юмора не потерял. Юмор это по жизни был коньком всего нашего рода. А если по серьёзному взглянуть на каторжанский аспект, то получается, что Захар опекал Серого с воли. Тебя же опекал лучший друг Захара, Сева, находясь на зоне, – подытожил к конусу, важные жизненные факты Максим.

– Я ещё Зубу, очень благодарен, – это был кент Сергея, и Хлястику само собой, – добавил Колчак, – от них немало жизненных уроков получал.

– Зуба хорошо знаю. Он молодец, он сейчас автосервисом заправляет, – сказал Максим. – Женился, женщину с ребёнком взял. Он кстати с Серым контактирует как – то. Мы же через него все новости узнаём. Я с Зубом иногда встречаюсь. У него сервис на выезде Нижнего Новгорода стоит. Если желание возникнет, всегда можно с ним созвониться и встретиться.

– Только не в ближайшие дни, – отказался Колчак, – у меня со свадьбой дел невпроворот.

– А девушка твоя сегодня работает? – поинтересовался Максим.

– Работает, и я, пожалуй, её дождусь, чтобы из ресторана вместе идти.

Пока они ждали заказ, Колчак спустился, вниз предупредив Полину, что будет её ждать после окончания рабочей смены, наверху в зале ресторана. Когда он вернулся, официант уже принёс заказ. Колчака весь персонал ресторана за то время пока он ухаживал за Полиной, изучил. И старались быстро его обслужить, когда он заходил в зал.

– Давай за встречу, и богатое наше будущее выпьем? – поднял свой фужер Максим.

– Хороший тост! – подметил Колчак, выпив содержимое своего фужера до дна.

– Я не хотел тебя спрашивать, но родственный долг обязывает к этому, – обратился, Максим к Колчаку, – ты мне скажи с Лукой у тебя подвязок, никаких нет сейчас? – Я слышал, он освободился.

– Нет, конечно. Впрочем, у меня и не было с ним никогда ничего. Он же в два раза старше меня. Общаемся на улице не больше, – ответил Колчак. – Он дядька неплохой, но бесшабашный. Я знаю, что с ним легко можно впутаться в историю, хоть он и говорит, что пять судимостей имеет, и за собой никого и никогда не тащил.

– Это оттого, что у него срока были не большие, а если бы ему червонец горел, неизвестно, как бы он себя повёл. На зоне он красавцем был, а вот свобода на него плохо действует. Сергей считай, за его братца отсидел. Если бы не его жадность, не был бы Сергей на зоне. Юра хорошим всегда был парнем, я его уважал, и буду уважать, чтобы с ним не произошло. Не знаю, как Серый на это смотрит? Наше поколение многим ему обязано, но три года Серёга из жизни вычеркнул по его вине. Юру винить за это тоже нельзя. Серый был уже взрослый и к тому же его Захар, и Иван предупреждали о непредсказуемости Лба. Сергей должен был правильно оценивать свои поступки. А любопытство и азарт наживы неправедным путём взяло верх над его сознанием, вот и залетел на долгую командировку. Теперь – то он ни о чём не жалеет. Эти года для него были неплохой школой мужества. Но вот второй срок для Сергея, это лишне. Ему Иван однажды сказал, что года, проведённые в неволе, будут отрыгаться до последних дней твоей жизни, как бы ты не хотел забыть неприятные для тебя времена. Потому – что на жизненном пути говорит, будут попадаться похожие лица, запахи, продукты питания, житейские ситуации, которые будут напоминать о прошлом.

– Может быть, и прав Иван Романович, – сказал Колчак, – но чтобы уйти от воспоминаний необходимо отвлечься, найти себе занятие по душе, создать семью, ради которой ты будешь стараться устроить не пустую, а интересную жизнь.

– Тогда, давай за будущее твоё семейное счастье и выпьем? – предложил новый тост Максим, – а Луку всё равно по возможности не отталкивай от себя? На него опереться всегда можно, я в этом убедился и не раз. Да и жалко его. Всё – таки рано остался сиротой. А в детском доме шоколадом пускай хоть каждый день кормят, но главного, что называют лаской, там никто не получает. И руки у него фантастически ценные, всё может делать. Я бы его без вопросов забрал на свой завод, но заранее знаю, что он не подпишется ехать в лес. Он панически боится клещей, так как в детстве перенёс энцефалит.

Не успели, они выпить за семейное счастье, в зале появилась Полина. Она красивая и нарядная величаво вошла в зал, притягивая к себе взоры посетителей ресторана. Пройдя к столику Колчака, она, глядя на него, сказала:

– Я готова, пойдём?

– Это у тебя такая красивая девушка? – восхитился Максим.

– Это не девушка, а без пяти минут жена, – сообщил Колчак.

– Полина посиди немного, я встретил брата своего, и он тост произнёс за наше семейное счастье. И тут ты появилась. Услышала, наверное? Придётся теперь и тебе выпить за своё счастье. А зовут его Максим, – подвинул ей стул Колчак.

– Вовка я от всей души поздравляю тебя и Полину, что вы нашли друг друга. – Вы очень гармоничны! – торжественно произнёс Максим, – особенно рад за тебя Вовка, за удачный выбор! И сегодня я уверенно могу сказать, что ты на правильном пути стоишь! С такой красавицей женой ты будешь только совершенствоваться, – она у тебя богиня!

Полину от таких слов, сразу бросило в краску. А Максим не заметив перемены в её лице, встал из стола и подошёл к барной стойке, где взял две бутылки шампанского и коробку конфет с трюфелями.

– Это событие надо отметить, – сказал он, ставя шампанское на стол. Коробку конфет положил на колени Полине, смутив её ещё раз этим.

– Полина, не возражай, – не дал ей Колчак выразить свой отказ к подаренным конфетам, – это не тот человек, что ты думаешь. Это серьёзно мой двоюродный брат Максим, живёт с дедом Романом.

– Я поняла, что этот мужчина не с твоей старой гвардии. Интеллигентного человека за версту видать, – посмотрев на Максима, сказала она.

– Давай забудем про старую гвардию? – Будем шампанское пить! – торжественно сказал Максим.

Колчак одобрительно посмотрел в глаза родственнику и стал открывать шампанское. Налили и Полине полный бокал.

– Полина, а кушать, что будешь? – спросил её официант.

– Нет, конечно, недавно ужинали, – отказалась она.

– Я смотрю, вы все здесь популярны. Вас все знают, – заметил Максим.

– Я здесь работаю, в кондитерском цеху, – ответила она, – а Володю знают, как моего парня.

Когда всё шампанскоё было выпито, и Полина начала настоятельно уговаривать родственников покинуть ресторан. Максим попросил ещё для завершения приятного вечера выпить по чашке кофе. Он заказал кофе, и попросил швейцара, чтобы вызвал такси:

– Назад поедем, на машине, – сказал он.

– Нет, мы пешком пройдёмся, – запротестовала Полина, – надо свежим воздухом подышать.

Допив кофе, они все вышли из ресторана. Посадив Максима в такси, Колчак с Полиной пошли по Центральной улице.

– Сегодня у меня неприятная встреча состоялась, – сказал Вовка Полине. – После работы ходил в милицию отмечаться. Осадок не хороший остался. Можно было посидеть подольше в ресторане с Максимом, поговорить с ним о, наболевшем. Он дядька грамотный, и с понятиями.

– Ты, я смотрю, любишь общепит, – сменила она тему. – Не увлекайся ресторанами, я знаю многих завсегдатаев, которые потеряли семьи и свой человеческий облик, не вылезая из ресторанов. Есть такие гурманы по ресторации, которые придут, закажут бутылку пива, а потом ходят по всем столикам и пристают к посетителям, чтобы им налили. А в ресторане весь народ в основном щедрый. Вот они и катятся по наклонной.

– Я до такого не дойду, уверяю тебя, – заверил он Полину.

– Надеюсь! – поверив ему, ответила она.

Он ей рассказал о разговоре с Ланиным:

– Мне тревожно стало после твоего рассказа. Этот Ланин тебя в покое не оставит. Неужели таких нечистоплотных людей допускают к службе в милиции. Мне просто не верится. А ты меня не обманываешь? – с недоверием спросила она.

– Какой мне смысл тебя обманывать, я тебе говорю, как оно есть, – грубо оборвал он Полину.

После чего они шли, молча несколько минут, не произнося ни одного слова. Первой тишину нарушила Полина:

– Может тебе стоит за помощью или советом обратится к Ивану Романовичу.

– Кстати, Максим, с которым мы, сейчас, простились, с моим родным братом одногодки. И до меня они с Серёгой ухаживали за его голубями и собаками, – сообщил Колчак.

– А вы с ним чем – то похожи, я сразу обратила внимание, – отметила Полина.

– Иван Романович в городе известный человек, но к нему обращаться ещё рано, – сказал Вовка.

– Ты должен всё напрочь забыть и больше думать обо мне, а я всегда буду рядом с тобой, и буду максимально помогать тебе во всём, – прижавшись к его плечу, ласково сказала она.

Проходя мимо вечного огня, Колчака окликнула толпа парней, где был Лука, Джага, Марека и все остальные парни со двора. В центре их стоял Володя Назаров, – больной на голову мужчина. Его все в городе называли юродивым. Отличительная особенность Володи была; он ходил до первого снега в военном кителе, который был увешан разными знаками. Он цеплял туда всё, что ему дарили, от октябрятских звёздочек, до ударника коммунистического труда. Своими «наградами» он очень дорожил. Смотреть разрешал, но руками трогать не позволял. И ещё он любил ходить по отделениям связи, где с умным видом садился за стол и писал письма Хрущёву и Брежневу, которых не было давно в живых. У Брежнева он просил, чтобы ему, как покорителю целинных земель тот выслал все его авторские книги, а Хрущёву писал. «Я Америку пропивал, Англию пропивал, а тебя Никита Сергеевич и подавно пропью, потому, что, я не коров пасу, а тебя пасу».

Все эти письма он естественно не куда не отправлял, а оставлял на столе, которые читали посетители.

В этот вечер Юродивый был в центре внимания, ребята стояли и потешались над ним.

– Колчак, ты послушай, что он нам прикалывает, после вина. Не спеши, тебе интересно будет послушать, – сказал Марека.

– С ним японская императрица рядом находится. При ней я не буду, говорить о своей тайне, – не соглашался повторять историю Володя Назаров.

– Давай Володя рассказывай? – мы с ней в сторону отойдём, – подгонял его Лука.

Когда Лука с Полиной отошли в сторону, Марека принудил Володю, пообещав ему ещё налить вина, чтобы он пересказал Колчаку свою тайну.

– Налей вначале, не – то обманешь потом? – сказал Володя.

Марека достал из кармана складной стакан и бутылку вина. Налил Володе меньше пятидесяти грамм, которые он без промедления опрокинул себе в рот. Володя вытер губы после вина, и поблагодарив Сашку, затем начал поведывать таинственную историю своего невольного бесчестия:

– Это случилось в ночь на Новый 1991 год. По китайскому календарю, начался новый век. Во многих домах на нашей улице погас свет, как и у меня. Я заглянул в окно. На улице шёл крупными хлопьями снег, я это отчётливо помню. Прощелкав всеми выключателями вхолостую, я пошёл в сени и достал керосиновую лампу. Слышу, в дверях кто – то скребётся, и жалобно просит:

«Володя, пусти ради бога? – плакал он, – не дай замёрзнуть, двери захлопнул в доме. Я только с больницы сегодня выписался».

– Я открываю двери, и вижу передо мной, стоит мой сосед – милиционер Ланин, в одних трусах, пальто и тапочках. Я знал, что он в больнице лежал. Говорит мне, дай я у тебя посижу, мать подожду, а то во двор пошёл и дверь захлопнул. А мать утром с дежурства придёт, двери откроет. Я и положил его на диван, а он ночью весь мой суп сожрал из копчёных рёбер и украл дорогую икону. Я когда проснулся, Ланина уже не было в доме. Я к нему домой с претензиями пошёл. А он мне сказал, что в эту ночь инопланетяне рейд делали по холостым мужчинам. Выкидывали из дома лишнее, что может навредить здоровью. И сказал, что это они так поздравили меня с Новым годом. Пьяный он был в ту ночь поросёнок этакий. Я знаю, мой суп у него в брюхе переварился, а икону спрятал в сундук.

Колчак, улыбаясь, слушал Володю, не придав никакого значения его рассказу. Затем его внезапно осенило, и он спросил Володю:

– А причём здесь невольное бесчестие?

– А кровь – то думаешь, мне на простынь инопланетяне вылили?

– Володя да тебе уже лет семьдесят наверно, может это просто скверный сон у тебя по пьяной лавочке был.

– Ничего мне не приснилось, – перекрестился он, – зад – то болит, спасу никакого нет. У доктора был, он мне сказал. Здоров!

Вовка, задумался:

– А Ланин, где живёт?

– Улица Первомайская, дом сорок семь, а я в доме сорок пять. Через забор, от него, – по – военному отрапортовал он.

– Всё правильно он говорит, – подтвердил Петька Лазарев, – я на работу хожу мимо их домов. Часто Ланина вижу там, на импортном мотоцикле. Мальчиков он на нём катает

.А зимой, он использует для этих целей своего Жигулёнка. У Ланина гараж больше, чем его дом. Но я слышал, что Назаров Ланину приходится единственным дальним родственником.

– У меня родственник знаменитый авиаконструктор Александр Сергеевич Назаров, а Ланин мне чужой. Он меня в психушку пытается сдать, чтобы мой дом к рукам прибрать. Наши дома все на снос идут. Набережная на этом месте будет. Хочет, чтобы ему две квартиры досталось. И вместо таблеток приносит мне яд. Но я их не пью, за иконку складываю. Теперь иконки нет.

– Володя, если ты на почте перестанешь писать идиотские письма Брежневу и Хрущёву, а будешь писать конкретные жалобы на своего соседа Ланина, начальнику областного УВД, или мэру нашего города, – я тебе непременно подарю офицерский китель, с наградами и аксельбантами. Писать надо в точности так, как ты нам сейчас рассказывал. И про таблетки пиши.

– Завтра будет китель, завтра будут, и жалобы на почтах лежать, – сказал Володя.

– Я смотрю, ты не такой и глупый, больше под придурка косишь, чтобы харчеваться за государственный счёт.

– Я далеко не дурак, в кремле раньше в охране работал. Оберегал от воров оружейную палату, – сказал он, чем ещё раз насмешил парней. Все знали, что за свою жизнь он нигде не работал, не смотря, что имел высшее образование. Вызывался только присматривать за коровами и козами, которые паслись, у него за забором. За это его соседи кормили и давали ему молоко.

Выслушав Володю до конца, Колчак взял Полину под руку, и они пошли домой.

Пацаны по просьбе Колчака в ближайшие дни организовали Володе Назарову солдатский, добротный китель и навешали на него значки, по разнообразной тематике. Вскоре на почтах стали попадаться смешные письма – заявления с интересным текстом. Володя своим доступным языком рассказывал, о том, как у него Назарова Володи на китайский новый год, получился казус с майором милиции Ланиным. Володя в подробностях излагал, как начальник уголовного розыска жульническим путём съел у него в доме не прокисший суп, целую кастрюлю. Похитил дорогостоящую икону старинную, а покидая дом, без разрешения лишил мужской чести, инвалида третьей группы, – то есть Назарова Владимира Васильевича. Все письма были написаны, начальнику УВД и членам политбюро КПСС, которого к этому времени уже не существовало.

Прерванные воспоминания

Иван Романович Беда сидел на своём любимом столбике, продолжая листать события давних лет. Этот столбик он для себя называл островком воспоминаний Ямал. Он вспомнил, как в этот день появились на свет Катя и Софья. Ещё три года он поиграл за команду, но семья и работа отнимали много времени и, ему пришлось оставить футбол. Старший сын Альберт был на год старше своих сестёр и больших хлопот уже не причинял. А вот племянник Сергей, который носил его фамилию, и которого сестра Клавдия воспитывала одна, придавал достаточно забот всей родне. Футбол он по рекомендации врачей забросил, перешёл на борьбу, но главным увлечением его была улица и конечно книги. Иван неоднократно разговаривал с племянником и вроде он его понимал, но обстоятельства заставляли Сергея принимать решения по своему усмотрению. Воспитание – воспитанием, но работа всех больше забирала времени. И всё – таки Сергея где – то не усмотрели, один раз был осужден на три года, теперь в два раза больше срок получил. А Иван Романович после окончания школы мастеров продолжал трудиться на своём родном заводе начальником участка. Работа была ответственная, и когда намечалось спускать на воду очередное судно, он неделями пропадал на заводе. Его тогда все уважительно называли Иван Романович, а близкие Иваном.

Сергей Беда был младше дядьки на одиннадцать лет и называл его только по имени. Их отношения скорее носили родственно – дружеский характер. А главное совместное хобби было у них голуби.

Иван любил голубей и свою страсть передал Серёжке.

В их голубятне Серёжка в хламе найдёт золотой брегет – подарок Часовщика. Брегет лежал в старом чугунном утюге, куда его спрятала Манана. Он тогда в этот же день его переложил в шкатулку. Но Манана вновь спрятала его, но уже в спортивный кубок, который был намертво прикреплён к полке на балконе. Сегодня прогнившая полка упала вместе с кубком, в котором лежал брегет, спрятанный в детскую меховую варежку. Мелочь, но приятно. Приятно то, что стало символикой в один и тот же день обретать вновь своей утратой.

И вновь у Ивана Романовича в голове что – то щёлкнуло, и страницы истории перенесли его в настоящее время.

…То, что брегет ему вернула милиция, никто об этом не знал. Он ни своему другу Лёне Савельеву – покойному, ни Часовщику не рассказывал, что лейтенант Ситнов возвратил ему брегет в день рождения Софьи и Катерины. Он одно время хотел его продать, – чтобы избавиться от плохой памяти, но голос разума ему подсказывал, что этому брегету есть хозяин из рода Тургеневых. Это был Вовка Колчин, бегавший когда – то по двору с мячом его племянник, родной сын сестры Клавдии и брат Сергея Беды.

«Он единственный законный наследник остался в нашем городе, – думал Иван Романович. – Все разъехались жить за границу. Живёт в городе один столетний Василий Николаевич. Да и ни к чему ему эта диковинка. А Вовке на ноги надо вставать. Парень жениться надумал, работает. Пять дней назад в университет поступил на заочное отделение. Явно в тюрьму назад видимо не собирается».

Пока часы лежали в утюге, за это время не стало не только их уютного дворика, но также убрали с новых географических карт Горький и Куйбышев, вернув им старые исторические названия Нижний Новгород, и Самара.

С Самарой у него были связаны плохие воспоминания о часах. Пока он не видал их то и воспоминаниям не предавался.

А сегодня Ивану Романовичу этот брегет взбудоражил всю его память. И он уже планирует, что с ним сделать и естественно наплывали мысли неприятного прошлого.

В этот миг Иван Романович не подразумевал, что этот золотой брегет ему аукнется ещё раз. И принесёт много хлопот всей его родне.

Сидя на своём островке, он принял твёрдое решение, – на Новый год подарить брегет Вовке Колчаку.

– Иван Романович, ты всё на своём Ямале сидишь? – раздался голос за его спиной.

– Это ты Ирина Ильинична, сзади пугаешь меня? – обернулся он. – Всё молодишься, – сказал ей Беда.

– А что мне, я ещё замуж мечтаю выйти. Хочешь, за тебя пойду?

– А куда я Манану дену? Да и куда тебе замуж. Ты, когда кашляешь или чихаешь, у тебя вставные челюсти вываливаются изо рта. А у меня все зубы свои. Не было бы Мананы, я естественно себе молодку нашёл с аппетитным багажником. А у тебя попка, как у узницы Бухенвальда. Одни слёзы, самому плакать хочется.

– Когда спину некому растирать меня зовёшь, ни на попу, ни на зубы не смотришь. Ты забыл, какая я в молодости фартовая Крынка была? Вань, при нашей жизни беззубых жён выгодно содержать, они меньше едят, на зубную пасту не надо тратиться, а главное никогда не укусят. И насчёт багажника ты не прав. Он у меня как у балерины Галины Улановой. Как ляжешь со мной в постель тогда поймёшь, разницу между мной и досей из хлева. Я мало кушаю, поэтому миниатюрно сложена.

– Ты только про себя не говори, я знаю твои аппетиты. Раньше свинину терпеть не могла, а сейчас, если даже ты челюсти в стакан положишь, то будешь рычать от разыгравшегося аппетита, но хавронью всё равно одними дёснами прикончишь.

– Ты чего Иван Романович, какой злой сегодня? – Спина опять болит? – спросила она. – Манана ещё не приехала с Канады?

– Манана до сентября будет гостить у детей. И никакой я не злой, у меня наоборот праздничное настроение. Жду Колчака Вовку, они мне сюрприз какой – то обещал сделать.

У нас сегодня с ним праздник, – день физкультурника. Парад ветеранов спорта на Спартаке прошёл. Из футболистов я был самый молодой. А самый старший Миша Тарбеев. Он в футбол начал играть, когда мячи шили наши местные сапожники. Девяносто лет, а бодрячком держится. Знамя на параде нёс как пушинку.

Он с ног до головы осмотрел Ирину:

– Садись, не стой, – показал Иван, Ирине на пустующий рядом столбик, – я тебе сейчас что покажу.

Ирина села, поставив возле себя пакет с продуктами.

– Вон видишь мой подъезд, – показал он ей рукой.

– Да я его каждый день почитай вижу, – ответила Ирина.

– Не тем глазом ты смотришь Ирка. У тебя ни памяти, ни воображения нет. Тридцать лет назад в этот день, ты из этого подъезда выкатила коляску с моим Альбертом. У меня был красивый футбол в тот день, после чего мы жарили дома уток, и пили с тобой вермут, а Лёнька пил чай. В этот день у меня родились дочки, а Софье ты приходишься крёстной матерью. Теперь я приглашаю тебя ко мне домой, отпразднуем с тобой дату великую и мой праздник, только предупреждаю тебя, уток диких сегодня нет. Будем жарить ножки Буша с грибами, и пить водку.

Иван Романович поднялся и размеренным шагом направился к своему подъезду. Ирина ринулась за ним, приговаривая:

– Потом опять будешь кричать, спина болит.

– Когда заболит, тогда я голос подам, а сейчас поспешай.

Она словно молодая козочка бежала вприпрыжку впереди Ивана.

– Ты мне прервала приятные мысли, теперь вдвоём будем предаваться воспоминаниям у меня дома, – кричал он ей в спину, – мальчика только дождёмся.

– Нашёл мальчика, – засмеялась Ирина Ильинична, – да твой Вовка, поди, зачал уже детишек на каждой железнодорожной станции, а если к этим станциям приплюсовать автобусные остановки, – она покачала головой. – То быть тебе дедом – героем благодаря этому мальчику. Ты посмотри, как за ним девки увиваются.

– А тебе завидно, – съязвил Иван Романович, – сама – то комолой всю жизнь прожила. Никакого следа в истории не оставила.

– Ваня да рада я за тебя и за себя тоже. Все дети наши будут! Я же знаю, что ты меня сватать сегодня будешь, но вот за кого?

Иван Романович резко остановился и повернулся лицом к своей спутнице:

– Ты считай, двоих похоронила, вначале Лёню, потом Захара.

– Ну, Захара ты хоронил, а не я. Хотя врать не буду, в гости он ко мне захаживал. Молодой красивый от такого леденца я бы не отказалась. Ты мне, наверное, такого же нашёл женишка?

– И с чего ты взяла, что я тебя сегодня обрадую?

– Я не взяла, я вижу.

– Что ты видишь?

– Одет, ты сегодня как сват и если бы рядом около нас был гармонист ты и его бы домой к себе пригласил. Обещал же мне найти ладного мужчину!

Иван хотел ей ответить, но в горле что – то сдавило и он, махнув рукой, пошёл вперёд.

– Ты рукой не маши, – кричала она ему в спину. – Что это за сватовство без гармошки!

…Иван Романович, открыл дверь своей квартиры, пропустив впереди себя Ирину, а затем зашёл сам, плотно закрыв за собой дверь. Бросил ключи на трельяж, стоявший в прихожей, и прошёл в кухню:

– Ты Ирина мне про Захара не ври, весь двор знает, что он жил у тебя.

– Да пошутила я. Не жил он у меня Ваня, а прятался три месяца. И в это время ни одна душа не знала, что он у меня находиться. Хороший и деликатный был мужчина. Много чего рассказал про свою не лёгкую жизнь. Хлебанул он горя вдоволь, но пожил на свободе, как миллионер на широкую ногу. По секрету тебе скажу, – мне он тоже отщипнул зелёной бумаги толстую стопочку. А Вовке он просил передать, чтобы то место где он найдёт обувную коробку, обследовал тщательней. А его тут вскоре посадили, и я про наказ Захара забыла, а ты мне сегодня напомнил.

– Вот он сейчас придёт, ты ему и расскажешь про ваши секреты с Захаром, – сказал Иван Романович.

Вовка не заставил себя долго ждать. Он появился с бутылкой Янтарного вина и коробкой лимонных долек.

– Я видел вас с тётей Ирой в окно, – сказал Вовка, – ждал, когда мне мама сорочку погладит. Она сейчас вам составит компанию. Уже собирается. Вино и дольки от неё, а я попозже зайду с другим напитком.

– Теперь только тебя и видали, – обижено сказал Иван Романович.

– Я обязательно буду и не один, а с Полиной. Только с работы её встречу. Она до четырнадцати часов работает. А пока обещанный сюрприз. Вовка запустил руку в карман сорочки и достал оттуда печатку с крестовой воровской мастью:

– Это наследство Захара, – сказал Вовка. – Просил передать тебе Иван Романович, – соврал он.

– Богатый перстень! – с восхищением сказал Иван Романович. – Спасибо Вовка! Мечтал когда – то приобрести такой, но всё как то не складывалось. Угодил ты мне вместе с Захаром.

– Кум, ты передай ему весточку от Захара, – подала голос Ирина Савельева.

– Ах да, – вспомнил Иван, – дядя Захар, через тётю Иру просил тебя тщательно осмотреть место, где лежала коробка от обуви. Я ваших секретов не знаю, а ты должен знать.

– Я примерно знаю, о чём речь идёт, – задумался Вовка, – но если там спрятан для меня очередной срок, я туда не полезу.

– Ты вот что Вовка, если дело опасное, – без меня никуда не лезь.

После чего он одел печатку на палец.

Привет прекрасная радуга

Колчак с Полиной отыграли пышную свадьбу. Не смог приехать на свадьбу только Максим. Он в это время был в Германии и подписывал важный контракт на поставку древесины. Жить молодые стали в квартире Колчиных. Места в сталинской квартире было вполне достаточно.

…Как назло в сладкий медовый месяц, у Колчака началась сессия в университете на факультете физической культуры. Ездил он на учёбу не автобусом, а речным большим пассажирским катером «ОМ», который регулярно курсировал от берега к берегу. Проплывая мимо Лабы, Вовка не забывал обращать внимание на неё. Иногда, там было затишье, но чаще случалось, когда плавкран, перегружал с Лабы, строительные материалы и метлы на баржу. Или, наоборот, разгрузка с судов велась на палубу Лабы. Фура, там никогда не просматривался. Его сильно напугал Лука, сказав, что если у него хоть раз возникнет интерес к Колчаку, то он привезёт его сюда. И они вместе с ним поломают Фуре руки и сбросят в Волгу, а Лабу подпалят. Фура, от таких слов ноздри раздувать не стал. Сказал, что к Колчаку ни обид, ни претензий не имеет, а встретиться хотел, чтобы по чарочке мирового коньяка выпить.

Вовка ежедневно ходил в ресторан встречать Полину с работы. Иногда приходил раньше, чтобы посидеть в баре и выпить бутылку пива. В субботу утром к нему домой зашли Марека и Витька Петухов – Педро. Витьку Колчак видел впервые после освобождения. Они обнялись по дружески и Витька вытащил из своей сумки ласты, маску и трубку – все атрибуты для подводного плавания:

– Хоть и не сезон, – сказал Педро, – но на следующий год пригодится.

– Ну что ещё водолаз может подарить? – обвёл Колчак взглядом своих друзей. – Конечно акваланг не лишним бы был к этому набору, – пошутил Вовка.

– Если нужно и его найдём, – пообещал Педро.

Какие планы на сегодня? – спросил Вовка у друзей.

– Пошли в баню попаримся с пивком – предложил Марека Колчаку. – Обмоем моё повышение на работе. Я в объединении назначен директором по сбыту, ну и я же спец по компьютерам. Чуешь, как мне повезло? Две ставки буду получать. Пошли с нами, а Витька, нам, из своего репертуара интересное что – то расскажет.

Витька Педро, невысокий и чернявый парень, похожий на испанца, считался первым модником во дворе. Но имя серьёзный недостаток в дикции, шепелявя при разговоре, отпугивал от себя противоположный пол. Но не смотря на это, у него было масса достоинств, спортивен, красив, а ещё он был, по сути, ходячим анекдотом. Его юмор был необычен и оригинален.

…Колчак охотно согласился на его предложение. На улице было холодно и дождливо, а в квартире отопления ещё не дали. И от парного тепла грех было отказываться. Полина работала в первую смену, до двух часов дня.

«Часть свободного времени можно убить в бане», – подумал Колчак.

И он, приняв предложение друзей, собрал в сумку все банные принадлежности и последовал за друзьями в густой пар. После парной они сели за стол, заказали себе холодного пива и воблы:

– Помнишь, мы из бинокля увидали мужика похожего на Витькиного старшего брата? – напомнил Марека Колчаку.

– Я помню, что было пятнадцать лет назад, а ты говоришь о «вчерашнем» дне, – ухмыльнулся Колчак.

– Это не брат был, а мой дядька, – сказал Витька, – он на этой Лабе работает шесть лет. Он там хорошие бабки получает. Им ещё начальство за погрузку и разгрузку прилично приплачивают.

– Витёк меня, их заработки не интересуют, – оборвал Вовка Педро, – я знаю одно, что тебе можно доверять. – Скажи, а если мы с тобой на доверительный базар его дёрнем, пойдёт он на это? Мне нужно узнать, кто там правит, кто бывает на этой Лабе. И мне нужен, хоть кусок их рыбацкой сети.

– Я сомневаюсь, что он пойдёт на такое, – засомневался Педро, – он, когда бабки большие стал лопатой грести, сильно изменился. А если тебе сеть нужна. Пойдём назад домой, в сарае у меня есть. Все сети, которые у них имеются мой дядя, Паша вяжет.

– Вот это уже лучше, – оживился Колчак, – а обо всём другом давай забудем. Ты тоже не пытай его?

– Какое пытай, – глотнул Витька пива, – я его вижу раз в полгода, да и ко мне он серьёзно никогда не относится. Считает меня за шута. Пришёл, к нам два дня назад на спасательную станцию и говорит, что, я топлю людей, и я же их спасаю за премиальные. Нашёл место, где подковыривать меня. Я, еле устроился на спасательную станцию.

– Не обращай внимания ты на него Педро? Просто твой юмор не всем понятен, – утешил друга Колчак. – Лучше расскажи новый анекдот, и забудем эту тему?

– Пожалуйста, – оживился Витька, – только пиво своё, котороё выпили, слейте, а то подмочитесь.

– Не бойся, никакого конфуза с нами не произойдёт, – сказал Марека

– Тогда слушайте сказал Педро:

– Приходит мужик в аптеку, говорит:

– Дайте мне пачку презервативов, а его аптекарша спрашивает:

– Вам, какого размера подать?

– Мужик отвечает, – не знаю.

Тогда аптекарша достаёт трафаретную дощечку с насверленными отверстиями разного калибра и говорит:

– Сходите в туалет примерьте свой размер и цифру отверстия обязательно запомните?

Через десять минут мужик возвращается с красной рожей и довольный заявляет аптекарше:

– На хрен мне нужны ваши гондоны. Сколько стоит ваша дощечка?

Не засмеяться тут уже нельзя было:

– Классный анекдот Витёк, – похвалил Марека, – сам придумал?

– Не помню, – улыбнулся Педро, кажется, дядя Стас Толчков сочинил. Мы с ним часто своими шедеврами обмениваемся.

Осушив пивные кружки друзья вышли из бани. Дождя на улице уже не было, но было прохладно.

– Время бабьего лета, а тепла нет, – поднимая, воротник ветровки, сказал Колчак.

Проходя мимо кинотеатра, они натолкнулись, на директора школы Михаила Ивановича и Надьку Крупину. Они стояли около литого из чугуна забора и о чём – то спокойно разговаривали. После своего освобождения Колчак их увидал в первый раз.

Ребята подошли и поздоровались с ними. Михаил Иванович откровенно был рад встрече с Колчаком и долго в приветствии тряс ему руку, что позабыл поздороваться с Санькой и Витькой.

– Подрос немного, – говорил директор, – а красивый, как мать стал. Давно возвратился?

– Так давно, что успел уже устроиться на работу в порт и жениться, – ответил Колчак.

– Это хорошо, а учиться дальше думаешь продолжать? Ты же способный был.

– И туда поступил, – сказал Колчак, – на заочное обучение физической культуры.

– Рад, рад за тебя, в таком же духе и продолжай. Надежда на бюджете учится. Решила перейти тоже на заочное. Думал, преподавателем станет, через год. Я её уговариваю в родную школу идти работать. Место ей всегда найдётся, а она никак не соглашается.

…Надька стояла смущённая и скованная от неожиданной встречи с Колчаком. Последняя их встреча в походе, о которой Колчак частенько вспоминал с юмором, не накладывала на него ни какого отпечатка стыда. Для него это было смешное прошлое. Надька, опустив голову, старалась не смотреть в его сторону, давая понять этим, что определённая дистанция между ними пока существует. Она была ярко и со вкусом одета.

«Действительно Радуга», – подумал Колчак.

– Пойдём мы Михаил Иванович, – сказал Колчак, – у вас тут деловой разговор, а мы вклинились случайно в него.

– Нет, никаких помех, – сказал директор, – у нас с Надеждой тоже случайная встреча.

Колчак на своём локте ощутил лёгкое прикосновение чужой руки. Он повернул голову. Это была Надька.

– Постой Колчин мне с тобой надо поговорить? – сказала она, – столько лет не виделись, и обойтись одним скупым «здравствуйте», – согласись, это не совсем вежливо.

– Вы без меня побеседуйте, а я побегу, – заспешил директор.

– И мы тоже пойдём, – сказал Марека, – капусту порубить в сарае нужно сегодня, а то мать одна не управится.

– Не забудь сеть забрать? – напомнил ему Колчак.

– Надя у тебя, как со временем? – спросил он её.

– Полная свобода. Муж уехал на сбор филателистов в кинотеатр «Палас». Приедет к вечеру.

– Тогда пошли в тепло, к вкусным блюдам и там поговорим, – предложил ей Колчак.

– А где вкусные блюда готовят? – спросила она.

– Здесь рядом, в тридцати метрах отсюда, – намекнул он ей на ресторан.

– Если не далеко, то я не против, веди меня? – быстро согласилась она, – а то эта промозглая погода меня до дрожи проняла. Хочу чаю горячего и пирожного.

В ресторане они сняли с себя верхнюю одежду и подали гардеробщику, который хорошо знал Колчака. Увидав его с незнакомой девушкой, он склонился над его ухом и заговорщицки сообщил ему:

– Твоя Полина, на работе сегодня.

– Знаю я сейчас к ней зайду, – у неё сегодня короткий день.

Колчак провёл Надежду в зал, подал меню, чтобы она сделала себе заказ, а сам пошёл к Полине.

– Опять ты здесь? – недовольно спросила его Полина.

– Понимаешь Поль, встретил одноклассницу, которая недавно вышла замуж и она решила пригласить меня в ресторан поговорить, вспомнить школьные годы, – соврал он.

– Я сейчас поднимусь в зал, посмотрю, что там за одноклассница у тебя выискалась? – без чувства ревности заявила Полина.

– Приходи, вместе с нами посидишь, только прихвати с собой несколько эклеров?

– Сейчас, разбежалась, – шутливо сказала Полина, – не хватало, чтобы я твоих зазноб своими пирожными кормила.

– Я же тебе сказал, что это одноклассница и ещё друг детства, а никакая не зазноба, – сказал Колчак и поднялся на второй этаж в пустой зал, где, как сирота находилась одна Надежда. Она, одиноко сидела за столом, сомкнув, кисти рук аркой, подперев на неё свой подбородок, разглядывала интерьер ресторана. Меню лежало перед ней открыто.

– Выбрала себе блюда, какие? – спросил Колчак.

– Мне стыдно признаться, я в ресторане всего второй раз в жизни и многие названия блюд для меня, как китайская грамота. Пельмени, бефстроганов, мне знакомы, а остальное меню, для меня тёмный лес. Возьми, пожалуйста, на себя эту функцию? Закажи на своё усмотрение?

Он заказал два антрекота, салаты и графинчик коньяка. Через пять минут заказ был уже на столе.

Надька подняла рюмку и сказала:

– Ну, здравствуй, странствующий Колчин!

– Привет прекрасная Радуга! – удивил он её, назвав институтское прозвище.

– Ты случайно меня Радугой назвал или, справки обо мне наводил? – спросила она.

Вовка не знал, как ей ответить на её вопрос и полез в карман за сигаретами:

– Вот это номер, – удивилась она, – ты же спортсмен и травишь себя тютюном.

– Это не тютюн, а сигареты высшего качества. И курю я уже года два. Вреда я пока от них не ощущаю.

– Точно тебе сигареты инопланетяне присылают, – засмеялась Надежда, – я помню, как ты у костра рассуждал насчёт курения. Но ты мне так и не сказал, почему ты меня Радугой назвал?

– Я думаю правду, тебе сказать, или солгать, что навеяло.

– Говори, что угодно, мне приятно будет услышать от тебя любой ответ.

– Конечно, ты догадалась, что я наводил о тебе справки. Я знаю всё о тебе и твоём муже.

– Я тоже о тебе много, что знаю. Я тебе письма писала несколько раз, но отправить не решалась. Одно письмо я послала по адресу, но мне пришёл печальный ответ, от начальника, что ты переправлен на другую зону в связи с изменением тебе режима. И все письма мои были извинительного характера. Я прекрасно понимаю, что все мы тебя предали, но нас всех банально заставили пойти на такой подлый шаг партия и комсомол. Я знаю, что ты всегда был хороший и добрый, хоть и хулиган отменный. Я знала, что ты можешь быть верным товарищем и другом, с которым никогда не пропадёшь. И мне стыдно, было тогда, за себя и за наш туристический весь коллектив. Я могла и должна была настоять, на откровенном разговоре с тобой, чтобы убедить тебя сдать оружие. Я прошу у тебя прощения сегодня за всех нас вместе взятых.

– Надя, давай забудем прошлое, я ни на кого обид не держал и не держу. Даже на Коровина. Во всём виноват я сам. Вы тогда в лодке, признались мне о заговоре против меня, и мне в этот – же день нужно было сделать правильные выводы, которыми я пренебрёг и получил своё, что заслужил.

Надька, услышав про лодку, загадочно заулыбалась, что не ушло от зоркого глаза Колчака:

– Вот ты за моё поведение в лодке, точно, наверное, обиду держишь? – спросил он.

Надька продолжала улыбаться и отрицательно качать своей маленькой головкой с аккуратно уложенной причёской:

– Ты мне правду про Радугу сказал, а я тебе правду про лодку скажу. Мне нравилось, что ты тогда с нами со всеми творил. В тебе было столько страсти в те короткие минуты. Властный голос придавал тебе такую невероятную силу. Я в тот миг мечтала, чтобы мы с тобой были одни в лодке. Девчонки те, возможно, раздевались под действиями слабительного, а я сознательно с себя все скинула купальник и слёзы мои были показными. Я тогда уже переплывала Везлому в самом широком месте, а ужей я тем более не боюсь. Могла бы спрыгнуть с лодки и проплыть до берега спокойно. Я не скрываю, ты мне всегда нравился. Детство крепко нас повязало. Не забывай, мы с тобой в начале нашей жизни соски – пустышки вместе начинали сосать. У меня даже фотография дома есть, где мы с тобой на кровати голенькие сидим и у нас по соске с тобой во рту, а у тебя еще в руках тигр плюшевый.

– У меня тоже такая фотография имеется, но я сомневаюсь, что я тебе нравился. Зачем свою шею подпортить тогда дала Коровину, а не мне? – напомнил ей Колчак неприятный момент.

Слова Колчака не произвели на неё никакого отрицательного действия.

– Сволочь он и обманщик, – с негодованием бросила она.

– Я стараюсь избегать его в автобусах и на остановках, когда еду в университет. Никто не знает, как появились у меня синяки на шее и грудях, кроме его самого и Лары. Сейчас и ты будешь знать.

Я после смерти его матери всегда относилась к нему с особым вниманием. Моё отношение к нему приравнивалось к жалости, не больше. Сам понимаешь, я тоже рано маму потеряла, и всегда своим поведением старалась его только утешить. В походе, он мне читал лекции, якобы услышанные от отца врача, что деревья дают здоровье человеку и питают мозг. И самым лучшими деревьями являлись по его словам итальянская сосна или дуб. Я ему говорю, что знаю, где такая сосна растёт, но далеко идти, давай дуб найдём. Когда к дубу пришли, он мне говорит: «Встань спиной к нему, а руки заведи назад». Я это сделала, он мне быстро руки сзади скрутил бечёвкой. Затем этой бечёвкой дуб опутал вместе со мной и давай мне целовать груди и губы. Вначале любопытно было, а потом его слюнявый рот, мне стал противен. Я тогда не думала, что он меня хочет возбудить. Коровин мне говорил, что всё это относится к совместным, целебным процедурам и ритуал поцелуев противоположных полов усиливает оздоровительный эффект. И стыдно сейчас вспоминать, но я верила ему, в тот момент. Думала сын врачей, должен много полезного знать о здоровье. Когда мы лежали по твоей милости с Ларой в лазарете лагеря, я ей рассказала причину возникновения багровых пятен на шее, потому, что она для меня, как старшая сестра. И там врачиха нам сказала, что у неё пропали сто таблеток слабительного и что кроме тебя у неё никого не было.

Вовка не стал поддерживать не совсем приятную для него тему. Он просто перебил Надю:

– Кстати, а как Лара поживает?

– Как и прежде, шикарно и в своё удовольствие. Продала терем своего покойного деда. У неё нет никаких забот, дышит свободой и умиляется своей красотой. Замуж вероятно она уже не выйдет. Чужие носки и трусы я говорит стирать, не намерена. А ты зайди к ней? – посоветовала Колчаку Надежда, – она часто о тебе вспоминает. Хочешь, давай сегодня вместе сходим? Она весь день будет дома.

В субботу у неё один урок в школе. Лара обычно занимается, до обеда домашними делами. Ей будет приятно увидеть тебя.

– Позже видно будет, – неопределённо ответил он.

К столу подошла официантка и поставила на стол, тарелку с пирожными Эклер и разукрашенными кремом корзиночками.

– А мы этого не заказывали? – удивилась Надежда.

– Я заказывал, – сказал Колчак.

– Я их очень люблю, и поскромничала тебе сказать о своей слабости, но я отчётливо помню наш заказ, пирожных там не было.

– У меня жена, здесь работает. Я ей сказал, что сижу с тобой наверху, и просил её, чтобы она сделала заварных пирожных, а она тебе ещё лукошек прислала.

– Бессовестный, – возмутилась Надежда, ты бы мог пригласить её сюда и познакомить меня с ней.

Колчак посмотрел на часы:

– Через двадцать пять минут, она закончит работу и придет к нам.

– Здорово, – подпрыгнула от радости Надежда, – посидим немного, потом все вместе и завалимся к Ларе.

– А это удобно будет? – спросил Колчак.

– Очень даже удобно. Скажу тебе откровенно Лара, не любит шумных компаний, но тебя увидеть, и вместе с женой, да она на седьмом небе от счастья будет. Поверь мне? Я прекрасно знаю, как она хорошо к тебе относится, – уговаривала Надежда.

– Тогда пойдём. Я думаю, моя Полина сопротивляться не будет. Тем более Лара живёт через дом от меня.

– Твою жену Полина зовут? – спросила Надежда, – редкое имя. Если она из четвёртой школы и носит очки, то я тебя поздравляю. Удачный выбор. Очень милая и красивая девушка. Я когда её встречаю, всегда восхищаюсь ей.

– Да это она самая, – подтвердил Колчак, – Полина очень заметная девушка. В толпе резко отличается от всех.

Вскоре появилась и сама Полина, она была в чёрном строгом костюме, в одной руке наперевес у неё был плащ, в другой дамская сумочка. Подойдя к столику, она повесила плащ на спинку свободного стула. Поздоровавшись с Надеждой, она присела за стол. Колчак представил ей свою одноклассницу.

Полина оценивающе окинула Надежду взглядом и сказала:

– Мы с вами визуально знакомы и давно. Часто приходилось встречаться раньше на улице и в транспорте, но я не думала, что вы одноклассница моего мужа.

– Я вам больше скажу, – приветливо ответила Надежда, – мы с ним знакомы с пелёнок, и наши мамы купали нас в детстве вместе, в одном большом корыте. И в его альбоме находится старая фотография, где мы нагие дуэтом исполняем фокстрот на сосках.

– Поэтому вы и надумали, сегодня с коньяком ваше давнее знакомство отпраздновать? – съязвила Полина.

– Я же тебе говорил, что не виделись с ней долго, зашли в тепло пообщаться, – оправдывался Колчак.

– Для такой цели существуют более слабые напитки, – укоризненно заметила Полина. – Но раз так, то и я, охотно выпью с вами полрюмочки коньяку. Оценю, что в нашем ресторане наливают вам в графины, а что дают нам для пропитки тортов.

Она посмотрела внимательно на Надежду и спросила:

– Надя, а почему вы пирожное, моё не кушаете, – не нравится?

– Что вы спасибо, я его очень люблю. Мы тут с вашим Колчиным подумали, что дождёмся вас, и все вместе пойдём к нашей классной руководительнице и моей приемной матери Ларе Давидовне. А сладости хотели захватить с собой.

– А вам Колчин разве не сказал, что ему один важный орган не рекомендует в вечернее время появляться на улице. Он в эти часы должен обязательно, находится дома и обнимать свою любимую жену, помня, что у нас идёт медовый месяц.

Вовка схватился за голову:

– Надя, ты извини? – напомнил ей Колчак, – я чрезмерно увлёкся временем, что забыл про надзор.

Вовка кривил душой, надзор у него был. Но ограничений появления в вечернее время в городе у него не было, как у рецидивистов. Он сам его придумал для всех, что бы меньше мелькать на улице и уйти от многих соблазнов.

– Скоро он у меня кончится, и я совсем свободный буду. Придётся отложить поход к Ларе до следующего раза, – с сожалением сказал Колчак.

– Очень жаль, – огорчённо произнесла Надежда, – но мне к ней зайти непременно сегодня нужно. Возьму новые выкройки у неё на платье. Мы с ней увлеклись шитьём. Только я кроить не могу, а она мастерски это делает. Навещу Лару и угощу её вашими пирожными.

…Возвращаясь из ресторана, они шли по Центральной улице. Колчака держали по разные стороны под руку две прекрасные дамы. Он гордо вышагивал в окружении двух кисок, замечая, что все прохожие восхищённо смотрят на них. Молодые женщины, тоже заметили, что их небольшая компания привлекает к себе внимание пешеходов, и они специально шли не торопясь, делая короткие шаги, чтобы продлить приятное ощущение себе и окружающим.

Простились они, пребывая в хорошем настроении, около дома Лары.

– Заходите и ко мне в гости? – сказала Надежда, – я вас с мужем познакомлю.

– Зайдём обязательно, – пообещал Колчак.

Надежда скрылась в подъезде дома Лары, оставив после себя, запах дорогих духов. Вовка с Полиной плотно прикрыли за ней дверь подъезда, и пошли к своему дому. Хотя домой идти не хотелось. Настроение было хорошее и у обоих. На улице у них вязались разговоры на любые темы, а в квартире при матери, обо всём не поговоришь громко, даже находясь в своей двенадцатиметровой комнатке. Они дошли до гастронома, где Колчак на оставшиеся деньги купил Шампанское и торжественно сказал, выходя на улицу:

– Свадьба продолжается!

Они зашли в беседку около дома, открыли там шампанское и вдвоём распили его.

В западне

Во дворе разнеслась весть, что Витю Леонова задержали пьяным на перевозе и посадили в обезьянник. На следующий день он зашёл к Колчаку и поведал ему интересную историю:

– Меня забрали в жандармерию. Я в клетке до утра просидел, а утром пришёл твой друг Ланин, – мусор поганый. Он мне сказал, что меня за мелкое хулиганство непременно посадит на пятнадцать суток, будто я всю линейную службу обзывал матом. Я материться, вообще не могу. От меня никто в жизни мата не слышал. Я пьяный могу без чувств, свалиться и мой рот после этого закрывается на замок. Короче Ланин говорит мне, я тебя вызволю отсюда, но за одну услугу. Будешь мне каждый шаг своего соседа докладывать. То есть тебя. Я без звука согласился на его условия. Мне главное выбраться было оттуда. А шпионить, я конечно за тобой не буду, ты сам хорошо понимаешь.

– Правильно ты поступил Витёк, а докладывать ты ему будешь в обязательном порядке, только не то что он хочет услышать, а то, что, я тебе буду говорить, – учил его Колчак.

– Понял Владимир, только ты на меня не обижайся и не думай плохого ничего? – оправдывался Витя.

– Витёк прекращай, ты чего угорел, что – ли в обезьяннике? Я же тебе сказал, что ты правильно поступил, – успокоил его Колчак. – Я только не понимаю что ему от меня надо? – Куда он лезет? Власов участковый, всего один раз к себе в околоток вызвал. По душам поговорил со мной и больше ни разу не проявлял интереса ко мне. А у этого попка в клочья разлетается от нездорового азарта. Наверняка, он ещё кого – то подвязал ко мне, не только на улице, но и на работе. Надо понаблюдать за своими кадрами в порту.

…Колчак поблагодарил Витю за ценную информацию и пошёл домой. После разговора с Витей Леоновым, Колчак долго мозговал, как укротить Ланина, а когда ему пришла идея, он пошёл к Сашке Мареке.

– Пошли на улицу выйдем, поговорить надо? – пригласил Колчак Мареку во двор.

– Слушай меня внимательно, мне нужно помещение, где можно закрыть человека, чтобы он несколько дней оттуда не смог выбраться. Главное, чтобы он ни кем не был там услышан. Чтобы это была хорошая ловушка, куда он сам туда добровольно зайдёт, а выйти не сможет без посторонней помощи. Ты подумай, где такое место в городе есть? Я тебя не тороплю. Об этом пока знать должны только трое. Ты, я и Витя Леонов. Луке, говорить ничего не надо, а то он по дурости сболтнёт, кому ни будь.

– Я догадываюсь, кому ты сети плетёшь, – сказал Марека, – а лучшего места, чем графские развалины для этого не найти, далеко от домов и дороги. Ночью если громко выть, может Ланина, кто и услышит.

– Хотя бы ночь он там просидит, меня это вполне устроит. Сейчас ночи холодные, ему достаточно там будет переночевать, чтобы прихворнуть немного, – сказал Колчак, – давай пройдёмся туда? На месте легче план разрабатывать.

– Пошли, всё равно делать нечего, – согласился Марека.

…Графские развалины, это было замороженное больше двадцати лет недостроенное здание дворца культуры. Никем не охраняемое, оно сиротливо стояло недалеко от частного сектора и центральной городской магистрали. Белый силикатный кирпич от выпадавших осадков приобрёл мрачный серый цвет. Местами наверху стояли плиты перекрытия.

– Вот смотри? – показал Марека помещение, – здесь высота, где – то десять двенадцать метров, чтобы попасть вниз с торца есть бункер, где должны были устанавливаться лестничные марши. Ты должен помнить, мы раньше по деревянной лестнице спускались в цокольный этаж. Высота примерно там метров пять – шесть. Если кто туда спустится по лестнице, а после убрать её, то вылезти оттуда невозможно. Мы один раз Педро так напугали, когда он пьяным был. Он от страху усеял весь подвал навозом.

– Нормальное место, – одобрил Колчак. – Для моей затеи оно подойдёт. Я хорошо обдумаю, и будем реализовывать мой план. Нам ничем это грозить не будет. Понимаешь, Ланин задался целью вернуть меня за колючку, а я задался целью показать, что в милиции тоже иногда попадаются дубки безмозглые.

Вовка посмотрел ещё раз вниз, и они ушли с недостроенного объекта.

– Где лестницу только деревянную найти? – можно было на месте сколотить, но на стройке палки не найдёшь. Частники всё до щепки подобрали бани свои топить, – потужил Марека.

– Лестница, это не вопрос, – сказал Колчак, – я из порта принесу верёвочный трап. Тут надо обдумать, чтобы Витька Леонова не подставить. Сделать нужно так, чтобы комар носу не подточил. Спать сегодня не буду, пока идеально всё не разработаю.

…Вовка в понедельник пошёл в милицию на отметку. Ланин был в дежурке, через стекло он спросил Колчака:

– Это ты Назарова надоумил писать на меня несуразицу. Мне всё известно, можешь мне не заливать, что ты ничего не знаешь. Его я отправлял в дурку один раз. Отправлю и второй раз, а следом и ты пойдёшь за ним в нужном мне направление.

– Я не знаю, о чём ты говоришь, но слухи по городу ползут, что половая ориентация у майора Ланина нарушена. Тебе бы от позора перейти в другое отделение работать, – посоветовал ему Колчак. – А если ты беднягу убогого хочешь спрятать в дурдом, ты расписываешься в правдивости тех посланий, которые Володя оставляет на почтах, – осадил он Ланина.

– Он больше у меня не войдёт ни в одно отделение связи, – с ненавистью сказал Ланин.

Присутствующий там дежурный Силантьев слушал диалог Колчака и Ланина, потом засмеялся и сказал:

– Кончай Ланин отпираться, сломал целку юродивому, теперь отмахиваешься. Скажи спасибо, что он пока пишет о любовной новогодней ночи, а вот когда он будет требовать, чтобы ты женился на нём. Тогда тебе придётся распрощаться с погонами и работой.

– Прекрати немедленно ерничать надо мной? – завизжал он, словно резаный. – Как вы не поймёте, что он больной человек, я с ним в соседях живу тридцать восемь лет и знаю его, как облупленного.

– Вот, ты его по добрососедскому отношению и познакомил со своим бестыжим другом, – не успокаивался подкалывать Силантьев, Ланина.

…Колчак не стал слушать дальнейшую перепалку двух майоров. Он вышел из отделения довольный, что его небольшими усилиями была нанесена моральная травма ненавистному ему менту. План, как затащить Ланина в подвал графских развалин, и оставить его на ночёвку там, у него не выходил из головы.

На следующий день Витя на дамском велосипеде, в импортных крагах на руках и очках от ветра подъехал к милиции. Приставив велосипед к стене парадного входа, он поправил на себе сумку почтальона и проследовал в кабинет Ланина:

– Я прибыл по вашему заданию, которое вы мне поручили выполнять, – браво доложил он. – Сообщаю, в воскресение у Колчина были подозрительные лица, которых я ни разу не видал. Я засекал время, они на чердаке были около двадцати минут. А потом Колчин пошёл к себе домой, а те сели в автобус, который следовал в Нижний Новгород. Я следил за ними, до тех пор, пока не тронулся автобус.

– Так, так, – обрадовано произнёс Ланин. – Молодец Леонов! Держишь своё слово, мне это нравится! А теперь скажи, сколько их человек было, как они выглядели и в чём были одеты.

– Их было двое, рост примерно сто семьдесят у обоих, одеты в джинсу. Один в синею куртку, другой в чёрную куртку. Волосы, не заметил какие у них. Воротники были подняты, а на голове тюбетейки с большими козырями.

– Хорошо, Леонов, – а ты не заметил в руках у них, что было, ну там сумка или свёрток какой, – допытывался Ланин.

– Нет чего, не видал, того не видал, врать не буду, – сказал Витя.

– Молодец, молодец, – твердил Ланин, затем он встал, открыл сейф, достал початую бутылку водки, и гроздь винограда. Налил, чуть больше полстакана и протянул Вите.

– Я не за водку согласился работать, – отказывался Витя, – я за идею по искоренению преступных элементов в России.

– За идеи тоже надо выпивать, иначе они воплощаться не будут, – почти силком Ланин всучил Вите в руки стакан с водкой.

Витя ломаться больше не стал, залпом выпил водку и сорвал с грозди винограда пару ягод, которыми закусил.

– Благодарю, но я больше вино люблю, оно дешевле и приятней, – намекнул Витёк Ланину.

– Хорошо в следующий раз, я вина тебе куплю, – пообещал Ланин, – а сейчас ты свободен, но следить за Колчиным не переставай.

– Тогда я пошёл, – встал Витя со стула. Перед дверью он остановился, повернулся к Ланину и сказал:

– Я думаю, Колчин, что – то прячет на нашем чердаке, слишком часто он туда ходит. Давайте я замок, там повешу, который он никогда не откроет.

– Ни в коем случае, ни каких замков, – взвинтился от Витиных слов Ланин. – Необходимо проследить, что он там прячет, но делай осторожно, чтобы тебя никто не заметил, особливо Колчин. Каждый шаг его фотографируй.

– А у меня фотоаппарата нет, – развёл руки Витя.

– Фотографировать это значит следить и запоминать все его действия, – раздражённо сказал Ланин.

– Понял, так и сделаю, – сказал на прощание Витёк. Он закрыл не плотно за собой дверь, но уходить не спешил, стоял, направив своё ухо в щель.

– Бывают – же такие тюфяки, – расслышал он за дверью в свой адрес голос Ланина.

– Сам циновка описанная, – тихо произнёс Витя и пошёл к выходу.

В четверг Витя принёс Ланину письмо, набранное на компьютере Мареки.

– Смотрите, что я выследил вчера вечером. Я долго сидел в тёмном чердаке, смотрю силуэт, появился, и смотрю под стропила, около двери засовывает вот это, я прочитал и думаю, что надо назад его положить.

Ланин дрожащими руками взял и прочитал вслух:

КАРАБАС.

Волыну, возьмёшь в субботу, в недостроенном здании дворца культуры, в подвале. Спустишься через бункер по веревочному трапу, который будет лежать рядом под ржавой ёмкостью для раствора. Там петля на блоке, застопоришь трап арматурой. В правом углу под плитой, будет лежать коробка не большая, в ней ты найдёшь, что тебе надо. К утру ты должен всё вернуть на старое место. У меня на чердаке прятать опасно. Жильцы бельё там стиранное вывешивают и пацаны лазают. Бабки, оставишь в коробке. Раньше десяти вечера не приходи, я не успею её принести. Трап и арматуру положишь, где взял. Со мной встречи. Не ищи. Опасно. Связь будем держать через наш с тобой почтовый ящик.

Всё. Удачи тебе. ВОВАН.

– Я понимаю, вот это работа господин Леонов! – обрадовался Ланин. – Ты меня с такими известиями в генералы выведешь пожалуй. Спасибо удружил. Что значит, чувство гражданской ответственности. На вина, – вытащил он с ящика стола бутылку Лидии. Я – специально купил для тебя. Видишь, как я ценю твою работу.

– Спасибо, я такого ни разу не пил, – прикинулся Витёк лаптем, – дорогое, наверное, вино?

– Для хорошего человека никаких денег не пожалеешь, – взволнованно говорил Ланин. – Ну, Колчак держись? Ты у меня в руках. Теперь не сорвёшься, – мечтательно говорил он, веря в скорую поимку Колчака.

– Вы облаву всей милицией будете делать? – спросил Витёк, – а меня с собой возьмёте? Я ведь, как – никак, ваш помощник. Мне интересно поучаствовать в задержании преступников, может мне после за это часы или фотоаппарат подарит начальник милиции за гражданский подвиг, как и другим бригадмильцам. Но Колчака, конечно, брать я не буду а, то он из тюрьмы после придёт рыло мне на фиг начистит.

Ланин смотрел на Витю, как на сумасшедшего и еле сдерживаясь, чтобы не выйти из себя сказал:

– Участвовать в такой операции тебе не обязательно, да и опасно будет. Может возникнуть перестрелка. Тем более облавы никакой устраивать я не собираюсь, я один возьму их тепленьких. Первым Колчина свяжу в десять часов, а следом этого Карабаса. И ты об этом никому не рассказывай. Тебе нужно срочно вернуть письмо на старое место. И в эти дни прекрати все слежки, а то испортишь дело.

– Понял, – тогда я поехал на чердак, – сказал Витёк, засовывая бутылку в почтовую сумку.

– Давай, не мешкай только, – пытаясь скорее выпроводить, Витька. Потом подумал, опомнился и остановил его:

– Погоди, возможно, мне твоя помощь и нужна, будет, – вслух размышлял он, – я это здание хорошо знаю. Мне не один раз приходилось рейды туда делать. Если я приду в девять вечера и устрою там засаду, а Колчин придёт к десяти. Я дождусь, когда он положит пистолет в коробку, и на выходе его возьму. Свяжу и отведу в любое помещение, чтобы не видел его этот Карабас. Пистолет положу на место, а обойму положу в карман Колчаку. А сам буду дожидаться Карабаса, но на верху, чтобы эту лестницу верёвочную положить на место. Придёт Карабас, спустится вниз, тут он от меня никуда не денется. Вызову сразу наряд. Двоих преступников за один день. Мне и орден могут за это дать. Отлично будет, – предвкушал он почёт.

– Мы встречаемся с тобой в двадцать тридцать у госбанка и идем к зданию, – сказал он Вите. – Я спускаюсь вниз, ты за мной убираешь трап. Засовываешь его на старое место и отправляешься быстро домой. А я буду этих голубков дожидаться в засаде. Возьму их, подам начальнику управления ходатайство, чтобы тебя на день милиции наградили часами наручными с монограммой.

Витёк расплылся в довольной улыбке:

– Я такие часы и одевать на руку не буду, положу их в сервант и буду гостям показывать. Может, в свой праздник на день милиции одену, – мечтательно говорил Витёк, – а так, я их беречь буду. И грамоту не забудьте подарить, – напомнил Витя Ланину.

– Будет тебе и грамота! – улыбался Ланин, выпроваживая Витю из кабинета.

В субботу, как, договорились в двадцать тридцать Ланин на мотоцикле Хонда, подъехал к госбанку. Он был одет в кожаную куртку. На улице моросил неприятный дождь, и холодный ветер безжалостно срывал с деревьев ещё не совсем пожелтевшую листву. Витя, стоял в синем дождевике, спрятавшись от ветра под ёлку.

– Наконец – то, я уж думал вы, не приедете, – сказал Витёк, – окоченел, дожидаясь вас.

– Как это не приеду, – это для меня звёздный случай, которым я должен умело воспользоваться, – воодушевлённо произнёс он.

– Соболев, – крикнул он дежурному милиционеру банка, – я мотоцикл на пару, троечку часов оставлю под ёлочкой. Присмотри за ним, магарыч с меня.

– Пускай стоит, куда он денется, – ответил Соболев.

Ланин и Леонов перешли Интернациональную улицу и направились к графским развалинам. Остановившись около бункера, где валялась перевёрнутая ёмкость с многолетним, не выработанным раствором, который превратился в монолит, Ланин приказал Витьку:

– Загляни под низ, вытаскивай трап?

Грузному и неповоротливому Витьку, просто так легко согнуться и достать трап, мешал большой живот, и ему пришлось, коленями приземлится на влажную землю, от чего он начал ворчать себе под нос.

– Что ты говоришь? – спросил Ланин.

– Я говорю, вроде нет никакого здесь трапа, – ответил ему Витёк.

– Не может быть, – не поверил ему Ланин, – я в обед его лично своими руками щупал. Руку суй дальше, – советовал ему капитан.

– Ага, нащупал. Вот он родной, – облегчённо, сказал Витёк, – крепко ухватив рукой под днищем ёмкости, небольшой верёвочный трап. Он извлёк его и бросил к бункеру.

– Арматуру там, посмотри? – командовал Ланин.

Витьку пришлось ещё раз упасть коленями на сырую землю. Арматуру он нашёл быстро и протянул её Ланину:

– Господин штабс – майор, – простодушно обратился Витёк, – будете на меня ходатайство писать на часы, добавьте там, что при выполнении опасного задания, мои брюки пришли в негодность. Может, мне брюки ещё подарят, а лучше костюм. Витёк задумался, а потом добавил. – Не мешало бы джинсовый, он стирается хорошо.

– Мечтать не вредно, – ответил ему Ланин.

Вытащив пистолет из кобуры, и покрутив перед Витькиным лицом, он засунул его назад.

– Настоящий пистоль? – спросил Витёк.

– Естественно не игрушечный, – раздражённо сказал Ланин.

– Серьёзная вещь, дайте подержать? – попросил Витя.

– Не положено, – рявкнул на него Ланин, – чего стоишь, закрепляй трап?

– Я в этом ничего не понимаю, – прикидывался дуриком Витёк. – Привяжу неправильно, вы сорвётесь на хрен. Ногу сломаете, а потом сами меня в тюрьму и посадите.

Ланин ничего, не говоря, поднял трап с земли и за монтажную петлю прикрепил его. Подёргав трап, проверяя на прочность, он спустился вниз.

– Снимай его и ложи на старое место? – крикнул он с подвала, – а сам без промедления домой иди.

– Понял, – вытаскивая арматурный прут из петли, ответил ему Витёк. – А рацию вы не взяли с собой? – спрашивал его сверху Витя.

– Откуда такая роскошь, беги домой немедленно, – нащупал он в кармане мобильный телефон.

Витя скрутил трап, взял его под мышку и пошёл к Колчаку, который с нетерпением ждал его у себя дома.

Витя Леонов, через десять минут уже давил на кнопку звонка, квартиры Колчиных.

Они сели на подоконник окна в подъезде, и Витя рассказал о его с Ланиным успешно проведённой секретной операции. Как он хорошо прикидывался простаком, и как майор добровольно загнал себя в клетку, откуда ему раньше утра не выбраться.

– Витя, ты молодчина и гениально талантлив, не меньше Славки Фролова. Ты не представляешь, как ты мне помог. Считай мы с тобой вдвоём, без чьей – либо помощи опустили эту ментовскую суку, не только в подвал, но и по работе.

– Владимир, а зачем тебе это надо, я не пойму? – спросил Витек, – плюнул бы к чёрту на него и жил спокойно, как сейчас живёшь. Ты знаешь, какие разговоры, ходили в городе о тебе, просто легенды. Придёт Колчак, весь город выстроит по росту. А ты освободился, никого не строишь, даже галстук иногда одеваешь.

Колчак развеселился от Витькиных слов и сказал:

– Витя, тебе не понять этого. Кто мне не даёт спокойно и хорошо жить, я перед ним сопли жевать не буду. Убивать и резать я ни кого не собираюсь, а действую их методами, отравляя им немного жизнь. И делаю, я это, для того, чтобы живительным бальзамом ополоснуть свою душу. Я по жизни весёлый человек и приколы люблю.

– Такого я не пил, – сказал Витёк. – Рижский пробовал, Корчага один раз угощал.

– Я тебе, не об этом бальзаме толкую, – перебил его Колчак. – Ну ладно, после я тебе про бальзамы расскажу. Теперь слушай внимательно меня.

– Ланин кипешь, насчёт тебя подымать не станет после этой темноты. Даже фамилии твоей называть побоится. За такое привлечение непрофессионала он может с работы улететь. Но при случайных личных встречах, которые ты с сегодняшнего дня должен избегать, так – же продолжай перед ним представляться лаптем. Говори, что ты действовал согласно вашей инструкции, больше ничего не знаешь. А будет на тебя давить. Скажи, что пойдёшь к начальнику или прокурору и потребую от них обещанные вами часы и костюм. Скажешь, что я, мол, жизнью рисковал не меньше вашего, так, как вы были вооружены пистолетом, а у меня скажи, даже перочинного ножичка не было. Начинай сам на него давить. Требуй, чтобы он часы выложил тебе. Понял?

– Конечно, понял, – потирая ладони, ответил Витёк, – умный ты Владимир, как Ленин. А трап, куда девать будем? – спросил он.

– Положи его пока себе в сарай, когда может ещё пригодиться, – сказал Колчак.

– Да забыл тебе сказать, – вспомнил Витёк, – Ланин с собой в подвал взял двое наручников, чтобы тебя и Карабаса связывать. Сказал, что с Короля сегодня снимет корону, то есть с тебя.

– Пускай сковывает теперь себя ими сам, а корону я добровольно сбросил, как только прошёл турникет вахты учреждения заключённых, – ответил Колчак.

– А кто, такой Карабас? – поинтересовался Витёк.

– Директор кукольного театра, – весело сказал ему Колчак.

После чего он протянул с благодарностью Витьку руку на прощание и пошёл домой.

Он оделся и направился по улице Ворошилова к недостроенному зданию. Ланин в эту холодную субботнею ночь сидел в глухой засаде, постоянно меняя подвальную дислокацию. Хорошо хоть, что можно было, куда – то спрятаться от дождя, но от пронизывающего холода спасти не удавалось. Он уже начал прыгать и приседать, похлопывая себя по кожаной куртке. Посмотрев на часы, стрелки показывали двадцать три часа тридцать минут. Он стал сомневаться в том, что, кто – то может появиться в это время в подвале, не догадываясь, что сверху за ним наблюдали несколько пар любопытных глаз.

Ланин пошёл к плите, где была спрятана коробка. Достав и открыв её, кроме свёрнутой бумаги он в ней ничего не обнаружил. Посветив спичками, он прочитал в записке.

ВОВАН. Всё ничтяк, спасибо. Верну утром в ближайшую субботу тебе на чердак. Там и долю свою обнаружишь. Извини, что планы поменял, ситуация резко изменилась.

Карабас.

«Выходит, они раньше меня побывали здесь, – расстроено думал он. – Значит, они, где – то пересеклись и поменяли время. Ах, злодеи, ну в субботу я вас встречу. Теперь надо сообразить, как выбраться отсюда. Высота бункера метров пять, мне её не одолеть. Несущей стены и того больше все пятнадцать метров будет. Подвальные окна, по настоянию милиции, чтобы пацаньё не лазило, давно были заложены кирпичом, что ни одной щелочки нет»

Он вспомнил про служебный мобильный телефон, но из этого подвала связь была не доступна.

Опустив телефон в карман куртки, он с досады громко выругался и опять начал вслух рассуждать:

– Надо будет Трубу с Владыкой на этого урку натравить. Они ему мозги выбьют без промедления. А сейчас буду встречать рассвет, когда народ на работу пойдёт и кричать громко, чтобы быть услышанным. – Он пробежал несколько кругов по помещению, чтобы согреется, но тепло к нему всё равно не приходило. – Сегодня – же воскресение, – вспомнил он. – Часов в девять горожане, как на демонстрацию идут на рынок. В это время я и буду кричать. Теперь, нужно, как – то согреться. Костёр, что – ли разжечь? Не – то воспаление лёгких в такую погоду опять заработаешь.

…Он стал рыскать по подвалу, обойдя все каморки, но не нашёл, ни одной палки. Главное помещение находилось под открытым небом, где росла рябина, с прогнувшими от тяжёлых гроздьев, ветками.

Ланин наломал рябиновых веток, оборвав ягоды, и занёс их в ближайшую каморку, но разжечь костёр не удалось. Ветки были пропитаны многодневной дождевой влагой.

Он был в гневе. Он был зол на весь мир. Даже с костром ему не повезло. Неудача обогреться, ему удвоила злость и ненависть к Колчаку.

– Сволочь, тюремщик, – орал он на весь подвал, – я доберусь до тебя. Попадёшься ты мне.

– Мужик ты чего, туда залез? – услышал он сверху голос пацанов.

Он поднял голову кверху. На краю стены Ланин увидал двух парней, лиц которых было не видать.

– Ребята выручайте, там внизу около бункера бадья валяется, возьмите под ней верёвочную лестницу и спустите мне её оттуда? Я вам за это на жвачку и мороженое денег дам, – посулил он им, радуясь, что среди такой мерзопакостной ночи он встретил живые души.

– Ты чего мужик промок там совсем, что детские угощения нам предлагаешь? – кричали они, – мы давно вино и водку употребляем. Дашь на литр водки, исполним твою просьбу, а не дашь, сиди там до посинения.

– Я уже и так синий. Дам без вопросов, только вытащите? – умолял он ребят.

– Покажи деньги, вдруг обманешь? – крикнули они ему.

– У меня портмоне, вы с такой высоты и в темень ничего не увидите, а деньги у меня есть.

– Мы тебе сейчас проволоку спустим, ты нам привяжешь к ней двести рублей, потом мы всё сделаем для тебя.

– Добро, только быстрее, ребята, пожалуйста, шевелитесь там?

Через некоторое время по стене поползли куски проволоки, скрученные между собой. Ланин прикрутил две сотенные купюры к концу проволоки и крикнул, чтобы они тянули к верху её.

Взяв двести рублей, они ушли с поля зрения Ланина.

Выкурив по сигарете, пацаны вновь появились перед взором Ланина.

– Мужик, там нет никакой лестницы, мы всё кругом облазили, – сказали они.

– Не может быть такого, она должна обязательно там быть, – доказывал он им.

– Мы, что врать тебе будем, нам, что лень скинуть лестницу, – уверяли они его.

– Тогда найдите, какую – ни будь доску, – длинную только. И спустите её в бункер, я вылезу по ней.

– Здесь чурки не найдёшь, не то, что доску, – ответили они.

– Ребята, а вы где живёте, если рядом, то может, сбегаете домой, принесёте лестницу или верёвку.

– Мы здесь недалеко, на Ворошилова улице живём, – но просто так не пойдём. Погоди минутку, мы посоветуемся, – и скрылись из виду.

Через минуту они вновь показались.

– Эй, мужик, – крикнули ребята, – привязывай ещё двести рублей? Так и быть, через пять минут мы лестницу принесём из дома.

Ланин тяжело вздохнул, но деваться было некуда, и он крикнул:

– Согласен. Спускайте проволоку.

По стене поползла проволока, но на конце было уже привязано дырявое ведро. Подняв наверх двести рублей, парни, крикнули, чтобы он их ждал, и скрылись в ночи.

– Неужели стервецы обманут? – размышлял он вслух, – все деньги вытянули у меня почти.

– Мужик, – услышал он. Вверху стоял уже один парень.

– Принесли лестницу? – спросил Ланин.

– Бяшку, родители не выпустили, он ещё молодой, а я один тяжёлую лестницу не донесу. Я отцу сказал, про тебя. Он у меня сегодня брагу весь день лакал. Говорит, если вы и на его долю, стольник пришлёте, то он поможет донести и спустить лестницу. Он просил спросить, не бандит – ли вы?

– Я работник милиции, у меня мотоцикл Хонда через дорогу, у госбанка на Интернациональной улице стоит. Давай опускай для своего бати, проволоку?

Вытащив наверх, ещё сто рублей, парень по кличке Жаба спустился спокойно вниз по лестничным маршам парадного входа, где его ждали Колчак и друг Усыня. Эти были те парни, которые за Витю Леонова получили от Колчака совсем недавно селёдкой по щекам.

– Ещё сотню, вытянул у него, – протянул он купюру Колчаку.

– Эту себе возьмите, заработали, – сказал Колчак.

– Языком лишнего не болтать. Меня вы не знаете, ко мне на работу не приходить пока. Хотя я пока не работаю. Нужно будет, я вас сам найду, – и он пошёл домой.

…Парни вышли на Интернациональную улицу. Проходя мимо госбанка, они увидали одиноко и сиротливо стоявшую без присмотра Хонду.

– Может, на ней доедем до посёлка? – предложил Панкрат Усыне, – в баню затащим, никто не заметит, все спят. Время уже, наверное, два часа, а потом на запчасти разберём, и продадим.

…Ланин в это время, не дождавшись ни преступников, ни парня с лестницей и отцом, отчаявшись и замёрзнув от холода, начал бегать по подвалу, раздумывая о нечестности людей. Мерзские и сопливые шкеты нажгли меня, на бабки. Жалко лиц не видал их, но голоса у меня в мозговом полушарии сохранились, тем более живут, где – то рядом. В это время он не знал, что лишился и своего байка, – элитного японского мотоцикла.

Из подвала его вызволили только в восемь утра, когда он охрип от крика и начал стрелять в воздух. На выстрелы приехали два наряда милиции. Они окружили графские развалины, надеясь арестовать возмутителей спокойствия и тишины, но нашли там простуженного и охрипшего Ланина. Они сбросили ему чалку из автомобиля и вытащили его из подвала. За использованные пули и странное проникновение в подвал ему пришлось давать объяснение начальнику милиции Ермохину.

– От своего проверенного осведомителя я узнал, что готовится преступление с применением огнестрельного оружия. Источник верный и надёжный, он изъял записку, которую я прочитал, где было написано нахождение пистолета. Записку поместили на старое место, а я решил проследить, кто придёт за стволом. Спустился и устроил засаду, но пистолет по видимому взяли раньше, так, как в коробке я обнаружил эту записку, – прохрипел Ланин, протягивая записку начальнику милиции.

– Ты мне басни не рассказывай? – взял записку у Ланина Ермохин, – ты майор уголовного розыска, а ведёшь себя как не оперившийся стажёр. Полез в логово самовольно один, не согласовав ни с кем свои действия. Можно было с Гнидиным посоветоваться? Или ты сам с усам?

– Товарищ подполковник, время было на исходе, – кривил душой Ланин.

Ермохин прочитал записку:

– Ничего не понимаю? – сказал он. – Здесь об оружие ничего не сказано.

– О пистолете было сказано в первой записке, которую необходимо было вернуть на старое место, чтобы обнаружить преступников, – доложил Ланин.

– Гнидин, – обратился начальник милиции к своему заму, – нужно срочно проверить по нашей картотеке этого Карабаса. А кто хозяин пистолета? – спросил он у капитана.

– Полагаю, что хозяин и автор первой записки, недавно освободившийся из мест заключения Владимир Колчин, по кличке Колчак.

– Известная личность, – сказал Гнидин, – он был осужден и приговорён к четырём годам за хранение огнестрельного оружия, когда я ещё в майорах ходил. Вальтер он нашёл у своего покойного дядьки известного законника Минина. По моим данным и словам участкового он ведёт себя вполне прилично. Женился, работает и в институт кажется, поступил. Надзор не нарушает. Я сомневаюсь, чтобы этот парень взялся за старое. Второй раз ему родные не дадут споткнуться.

– Товарищ подполковник, – обратился Ланин к Гнидину, – а вы не допускаете такой возможности, что в голубятне был не один ствол, а несколько?

– Всё возможно, – сказал Гнидин, – но невозможно, чтобы Колчин вторично наступал на те – же грабли. Тебя или развели как мальчишку или информатор твой что – то напутал.

– Ты вот, что Вячеслав Андреевич, особо на майора не дави. Не забывай, как он один банду взял на катамаране «ОТДЫХ». Лучше разработайте план мероприятий на ближайшую субботу и мне доложите. Чувствую я, что здесь крупная рыба плавает, – сказал начальник милиции. – А мотоцикл Ланин, сам ищи. На то ты и опер. Такой техники в городе мало. По пальцам можно пересчитать.

– Я думаю, его найду, пускай не сейчас. Весной и летом он будет летать по нашим дорогам обязательно, – подогревал себя надеждами Ланин.

…На следующий день в воскресение Колчак спал до обеда, а после с Марекой пили пиво в Утюге. Это была пельменная, где пиво потреблялось посетителями больше, чем пельменей. Там всегда было много народу, а мухи не вымирали даже зимой.

Колчак рассказал, о ночной вылазке на графские развалины и что он намеренно вызвал огонь на себя и что в субботу на него будет совершена милицией нулевая облава, которая им ничего не принесёт. Он предложил Саньке, быть свидетелем и даже поучаствовать в веселом спектакле, на что Марека без слов согласился.

– Это будет спектакль века, и он мне удастся, – говорил Колчак. – Мы зарядимся прекрасным настроением на целый год, и вспоминать будем всю жизнь. И если будет, так, как я хочу, то думаю, Ланина они понизят в должности или совсем уволят из рядов милиции.

– Нет, их сейчас не выгоняют, а переводят на другую работу, – сказал Марека.

– Мне глубоко плевать, что с ним сделают, главное, чтобы он меня не касался. Я понимаю, попадаются хамы, в автобусах, на улицах, но в милиции, это слишком. Мало того он не просто хам, а злопамятный хам.

– А мне какую ты роль отведёшь в своём спектакле? – попивая пиво, поинтересовался Марека.

– Утром часиков в десять придёшь ко мне домой. Я тебе дам чемоданчик, там будет лежать шпон красного дерева, лобзик и наждачная бумага. Зайдёшь на чердак, сделай вид, что озираешься, пройдёшь к моему выброшенному старому дивану, сунешь туда чемодан, и сразу иди оттуда ко мне. Через глазок в двери посмотрим, выйдет, кто за тобой следом или нет. Если увидим кого – то, через пяток минут возьмёшь у меня мешок с маленьким трёхтонным домкратом и положишь его тоже под диван. И опять тихонько зайдёшь ко мне. Понаблюдаем за дальнейшей обстановкой в глазок. Я в это время буду разводить казеиновый клей. Потом я поднимусь на чердак, а ты останешься у меня. Через десять минут ты мне банку с клеем принесёшь на чёрдак. А финал спектакля мы, возможно, увидим в ментовке, если они рогом упрутся. Но предупреждаю, нам ничего они не предъявят и отпустят сразу. Этим спектаклем я дам понять руководству милиции, что Ланин не опер, а натуральный чмошник, который вводит в заблуждение всё управление отвлекая их от важных дел. Можно иначе поступить, закрыть засаду на замок, но они догадаются вылезти на крышу, и спустится по пожарной лестнице. Мне неизвестно, сколько их человек будет. Думаю не меньше двух.

– Ты Колчак, как был авантюрист, – таким и остался, а мы тебе все почему – то верим. С нечистой силой, наверное, знаешься? – сказал Марека.

– Нечистая сила, это люди из вонючей среды Ланина, но ты сам знаешь, как я с ним «обнимаюсь».

Поп – Арт для ментов

В понедельник, приехав с института, Колчак зашёл по пути к пацанам с посёлка, которые помогли ему вытащить деньги у Ланина. Их постоянное пристанище у озера пустовало. Он заглянул в баню, где дверь была приоткрыта. В нос ударил запах бензина. На полу лежал, разобранный по частям мотоцикл.

– Откуда такая красота? – спросил Колчак у вихрастого Усыни.

– Это не чешская Ява, а японочка, – ответил Усыня, – люкс, а не точило. Мы с графских развалин на нём с Жабой доехали до посёлка.

– Погоди Усыня, как я понимаю, мент Ланин оказал вам ещё бесплатную транспортную услугу. Подсказал, где стоит его байк.

Усыня грязной рукой провёл по носу.

– А, что нам пешком надо было возвращаться в дождь? Мы мимо проходили, стоит, как беспризорник под ёлочкой напротив банка, красивый, словно подарок от деда Мороза. Подкатили его вручную к ветеринарной аптеке, а там завели и поехали. Сейчас до конца разберём и по частям продадим, а раму в озере утопим. Там у нас уже кладбище этих рам.

– Имейте в виду, Ланин, как ищейка будет весь город обнюхивать. Подключит, не только милицию, но и своих дятлов, чтобы найти пропажу. Нужно срочно избавиться вам от деталей, где имеются номера и другие приметы. Вы серьёзно лажанулись с мотором. А в озеро ничего не скидывайте, если там найдут, то на вас в первую очередь подумают.

– Почему на нас? – спросил Усыня.

– Возраст у вас мотоциклетный. На мужика пятидесятилетнего не подумают. Потому что ему от велосипеда счастья хватает.

– А у нас в озере ничего не найдут, – успокоил Колчака Жаба, – водолазы утопленников уже отсюда не достают, ждут, когда они сами всплывут, тут такие глубокие места есть, что замерить не возможно. Перед рассветом погрузим с Усыней в лодку и утопим все улики. А остальные детали, мы знаем, кому продать.

– Главное не спалитесь на пустяке и патлы свои состригите. Участковый обязательно занырнёт и в ваш посёлок, – предостерёг их Колчак, – мотоцикл этот дороже любой машины.

– Нам бояться нечего, – уверенно сказал Жаба, – мы по этой части спецы и к тому же нас скоро в армию обоих заберут. У Усыни повестка уже на руках, а я завтра за ней иду.

Вовка ушёл домой, раздумывая, дорогой о поступке пацанов, которые при его содействии, так жестоко наказали ненавистного, ему Ланина.

– Ни капельки не жалко. Правильно пацаны сделали. Таких тварей только так учить и надо. После субботы он совсем озвереет или прижмёт свой куцый хвост, – тихо рассуждал Колчак, идя приволжскими лугами, – если конечно не поймёт, что я его за нос вожу.

…В субботу Марека к десяти утра пришёл к Колчаку домой. От Сани за версту разило чесноком:

– Ты чего с утра чесноку нажрался? – спросил его Колчак.

– У меня в доме все гриппуют, а чеснок хорошо оберегает от этой напасти, – ответил Марека.

– Вином надо лечить этот недуг. Ладно, бери дипломат, как я тебя учил, ничего не бойся. Всё будет ничтяк, – протянул он Саньке старый дипломат. – Я дверь не захлопываю, жду тебя здесь.

Марека взял дипломат и поднялся на чердак. Он подошёл к козырьку фонаря, от которого через щели падали лучи света на старый диван. Осмотревшись шпионским взглядом вокруг, он быстро сунул дипломат под низ и спешно вышел, плотно закрыв за собой толстую и перекошенную дверь. Затем тихо вошёл в квартиру.

Колчак не успел прильнуть к глазку, как услышал знакомый со скрежетом звук чердачной двери:

– Я тебе, что сказал Марека. Поп – Арт для ментов состоялся. С премьерой нас! – шкодливо сказал он, смотря в глазок.

С чердака крадучись на цыпочках спускался мужчина, держась за перила лестницы, и смотрел на нижние этажи. Лицо его определить было невозможно.

– Кто там не Ланин? – спросил Марека.

– Не знаю, вроде не он. Ланин меньше меня ростом, а этот кажется, выше будет, – сказал Колчак.

Через пять минут, убедившись, что один из членов засады не вернулся назад, Марека взял мешок с домкратом и проделал ту же процедуру, что и в первый раз. На этот раз за ним никто не вышел.

– Ясно с одним человеком засаду никто не будет устраивать. Менты не дураки. Они не оставят объект без наблюдения. Там на чердаке всё равно кто – то ещё есть, – предположил Колчак. – Теперь мой выход, я пойду подготовительными работами заниматься, а ты Саня через десять минут берёшь с плиты банку казеинового клея, свёрток на столе обмотанный изоляционной лентой, и приходишь ко мне, – понял?

– Я давно понял, – смеялся Марека, от предвкушения насладиться весёлым зрелищем.

Колчак вошёл на чердак специально создавая небольшой шумовой эффект в виде куплетов лагерного шансона. Подпрыгнув, он ухватился за перекладину, которую с Марекой смастерил, когда учились в седьмом классе. Отжавшись несколько раз, он вновь запел. Но это был уже не шансон. Это была исполненная фальцетом искажённая песня о Родине:

Родина слышит,

Родина знает,

На чердаке её сын пребывает

Он подошёл к дивану и вытащил оттуда дипломат и мешок. Спокойно положил на диван, и, не прерываясь, с песни перешёл на громкую декламацию.

Вдыхая кошачьи какашки

Время напрасно теряя

Из темноты за врагом надзирая.

– Аминь! – Вы меня слышите скворцы? Враг не дремлет, – крикнул Колчак.

Он достал домкрат, поднёс его к двутавровой балке, раскрутив его до максимального вылета. Оставив его в таком положении, он подошёл к дивану. Сел и закурил сигарету. Открыв, дипломат, он отобрал пять лучших листов шпона. В это время в дверях появился Марека:

– Всё нормально? – спросил его Колчак громко, – тебя не засекли?

– Порядок, никто не видал, там нет никого, – так – же громко ответил Марека.

– Спрячь пока под диван, а то они могут сюда пришлёпать. Не дай бог увидят.

Марека свёрток засунул вниз и сел рядом с Колчаком.

– Что, тишина? – тихо на ухо спросил он, – кулисы задёрнулись на твоей сцене?

– Не спеши? Я сейчас полезу на верх чердачного входа, а ты не двигаясь, сиди здесь, – дал установку Мареке Колчак.

– Колчак проворно залез на крышу пристройки входа чердака, которая находилась внутри помещения.

– Саня здесь темень страшная, – крикнул он сверху, – подай фонарик? – он в дипломате лежит.

Марека подал ему фонарик. Колчак посветил там и громко сказал:

– Фу. Слава богу, нашёл, – я спускаюсь вниз.

Не успел он слезть сверху, как перед ним вырос мужчина с лицом въедливого мента. Второй стоял около Мареки.

– Вы чего там, наверху потеряли? – спросил он у Колчака.

– А вы кто архангелы? – С неба спустились? Покажите крылья? – начал издеваться Колчак.

Мужчина извлёк из кармана служебное удостоверение, и показал его в открытом виде, не давая в руки.

Колчак посветил фонариком и прочитал:

– Ебланов, – намеренно Вовка исказил фамилию.

– Евланов, – поправил его сотрудник милиции.

– Извините, свету мало. Не разобрал, – включил дурака Колчак, – пойдёмте к дивану, там светло?

– Вы не ответили на мой вопрос, что вы делали на верху? – переспросил опер.

– Вот напильник полукруглый искал, – показал Колчак, сжатый в кулаке напильник.

Они подошли к дивану, где начали обыскивать Колчака и Мареку, вытаскивая из кармана всё содержимое. Рулетку метровую, что лежала в заднем кармане джинсов у Колчака, они тщательно проверили по очереди. Тут в дверях появился и третий опер, который выслеживал Мареку.

– Попались молодчики, – строго произнёс он, видя, что обыск идёт полным ходом.

– А это зачем? – показал Евланов на шпон.

– Не видите шпон, а рядом банка с клеем казеиновым.

Колчак поднёс к носу опера банку с вонючим клеем.

Тот, вдохнув неприятный запах, и быстро отвернул лицо.

– Из этого материала мы делаем теннисные ракетки. В дипломате у меня лобзик лежит. У балки домкрат. Секрет технологии изготовления ракеток, я вам открывать не буду. Хватит того, что вы узнали, с каким клеем я работаю.

– Ты Ваньку нам тут не валяй, ракетки он делает, – сказал Евланов, – они в магазине продаются по сотне за пяток.

Колчак плюхнулся на диван и положил нога на ногу:

– Пятьдесят рублей, самая дешёвая ракетка, – сказал он.

– Цена невелика. Покупай и играй, сколько душе угодно, – не веря Колчаку, сказал Евланов.

– Колчак посмотрел на его кожаные дорогие туфли и спросил:

– А почему вы в дорогих туфлях по чердаку лазаете. Для таких целей сгодились бы кирзачи или лапти лыковые.

– Я офицер милиции, зачем в лаптях ходить, мне по штату положено такие туфли носить.

– А я мастер спорта, мне по штату положено играть ракеткой спецзаказ изготовленную из африканских пород дерева, а не фанерными ракетками, на которых только лук и морковь можно резать.

– Насколько мне известно, ты мастер спорта по Греко – римской борьбе, а не по настольному теннису.

– Я перешёл на вечный вид спорта, которым можно заниматься до ста лет.

– Убедительно, но я тебе не верю, – сказал опер, который обыскивал Мареку, – встаньте с дивана, пожалуйста? – вежливо попросил он.

Колчак, вальяжно не спеша, встал:

– Пожалуйста, с превеликим удовольствием, – сказал Марека, – и тоже поднялся со старого дивана.

Опер скинул с дивана дипломат на шлаковый утеплитель и резко перекинул диван:

– А это что? – показал он на лежащий свёрток, перетянутый изоляционной лентой.

– А это моё личноё, – поднял свёрток Колчак.

– Разрешите, я взгляну, – опер протянул руку за свёртком.

Но Колчак стал при всех снимать ленту и рвать бумагу. В свёртке оказалась бутылка марочного вина, два стакана, два яблока и два плода хурмы.

– Что будем делать ребята? – спросил Евланов у своих коллег.

Те оба стояли и упорно смотрели на диван:

– Что – то мебель мне подозрительная? – сказал опер, который обыскивал Мареку. По его поведению было видно, что он был у них старший.

– Давай Кочубеев, начинай осматривать диван? – дал он команду третьему оперу. Проверь идеально, каждую пружинку? А то мы здесь с Евлановым какашки вдыхали, – посмотрел он Колчаку в глаза, а ты без толку по улице шлялся.

Кочубеев снял с себя плащ и перекинул его через гимнастическую перекладину.

Опрокинутый диван он поставил на ножки и начал прощупывать его со всех сторон.

Колчак в это время открыл бутылку вина и налил стакан Мареке, и себе. Выпив вино, они демонстративно надкусили сочную хурму и начали восхвалять вино.

– Хорошее вино и название у него подходящее, «Райские кущи», – произнёс Марека.

– Тонкий и неповторимый аромат, вкуснее нектара. Такого на Олимпе у Зевса и его команды точняк не было, – оценил Колчак.

Кочубеев продолжал ощупывать диван, изредка поворачивая голову на своих коллег, давая понять, что положительных результатов поиска не дало, и не предвидится

Колчак и Марека налили себе ещё вина и выпили.

Евланов недовольно смотрел на них, потом подошёл и сказал:

– Вы мешаете нам работать, я сейчас карету вытрезвителя вызову и вас оформят, как испорченный товар.

– А это за что? – спросил Колчак.

Раздался треск протлевшей диванной обшивки. Кочубеев острым брелком от ключей совершал акт вандализма над старым диваном.

– За, что вы меня спрашиваете? – продолжал Евланов, – отвечаю, – за распитие спиртных напитков в неположенном месте.

– Вы знаете, где мы все здесь присутствующие находимся вместе с диваном? – с подвохом спросил Колчак.

– На чердаке, где – же ещё, – распарывая диван, пробасил Кочубеев.

– Правильно догадливый. На чердаке над квартирой Колчиных. Вот он, – Колчак положил руку Мареке на плечо, – Александр Фёдорович Керенский, – директор по сбыту объединения «Воды Серафима», мой друг детства. В данный момент он мой гость и я на своей территории имею права сам выпить и его угостить, а вы незаконно вторглись без управдома на чужую территорию и испохабили антикварную мягкую мебель, принадлежащую моему праотцу писателю Тургеневу.

– Колчин перестаньте ахинею нести? – будьте серьёзнее, – сказал старший опер, которого другие опера называли Игорем.

– Я вам вполне серьёзно отвечаю, что за этот диван мать моя подымет страшный вой. Дойдёт и до министра культуры и до генерального прокурора. Сами потом не рады будете. Всё – таки вы исполосовали раритет, который числится в нашем областном музее, как историческая и редкая вещь. Этот диван является народным достоянием России. Возможно, это часть генофонда рода Тургеневых. И ночами на нём мои пращуры не давали погаснуть нашей фамилии. Она уже оформила дарственную, для музея и за ним в среду должны были приехать. А вам сейчас нужно хорошо подумать, как вы будете изворачиваться, и отвечать за порчу раритета?

– Если ты и твои родственники Захар и Серый зачинались на этом диване, то его место явно не в музее, а в хорошей котельной топке, – зло заявил Евланов.

– Если бы больше таких людей было на земле, как я и мои родственники, то вы бы без работы остались, – парировал Колчак.

– Что – то есть. Прощупывается, какой – то свёрток, – обрадовал своих коллег Кочубеев.

Евланов и Игорь, разочаровавшись, и потеряв все надежды найти преступную улику, оживлённо склонились к дивану.

– Свёрток большой, я его так не вытащу. Нужно покрышку рвать дальше, – сказал Кочубеев.

– Ну, рви, чего смотришь? – приказал Евланов.

– Вы, что не слышали, какую он легенду рассказал про эту рухлядь? – сказал Кочубеев.

– Ты чего несёшь? – Не видишь, он издевается над нами, – накинулся на него Евланов, – кому он нужен колченогий и просанный?

Кочубеев разодрал в лохмотья всю покрышку дивана и извлёк оттуда большой толстый матерчатый свёрток, перевязанный отрезком бельевой верёвки. Игорь оттолкнул всех от свёртка и сумбурно начал развязывать запутанные узлы, не хотевшие никак поддаваться пальцам похожие на барабанные палочки.

Когда он разобрался с тугими узлами и развернул тряпку, которая оказалась дверным половиком, их взору предстала одноглазая пластмассовая кукла и детский пробковый пистолет, завёрнутый в завядшие листья лопуха.

Игорь и Евланов заметно сникли. Оживлённые и искрившие минуту назад глаза, мгновенно потухли.

– Вот бестия проклятая, – с досадой сказал Игорь, – не понятно только было, в чей адрес он опустил эту фразу.

Кочубеев взял в руки одноглазую куклу, которая как им всем показалось, смеялась над ними. Так, как её первоначально прямые губы, имели продолжение до ушей, подрисованные красной гуашью. Он поднял куклу вверх и хотел закинуть её, но услышал, что она, как погремушка издаёт посторонние звуки:

– Там внутри что – то есть, – сказал он и лихорадочно открутив ей голову, заглянул в её чрево. Потом, как эксперт парфюмерной фабрики несколько раз втянул глубоко носом:

– Кажись, Муркино засохшее говно, – сказал опечаленно он и бросил куклу на шлак.

Евланов, громко и истерически на весь чердак рассмеялся:

– Просидеть в темноте и пыли пять часов, за одноглазую куклу, начинённую кошачьими катышками и голубца из лопухов. Нас на смех подымут в управлении за такую операцию.

Игорь, улыбаясь, успокаивал Евланова:

– Не отчаивайся ты так сильно. Всё будет нормально. Шеф нас послал сюда. Не будет он позорить себя и вверенный ему уголовный розыск. Пускай за дезу спрашивает у Ланина, когда он выздоровеет, а за спрятанный для нас клад, спросит у многоуважаемого Колчина. Это он такую добродетель оказал Ланину и всей нашей милиции.

– А вы, что хотели здесь найти? – спросил Колчак у Игоря, вставая с трубы, опрокинув закатившего смехом Мареку, – противоздушную артиллерию? – Извините, что не оправдал ваших надежд? Даже если бы вы, что – то здесь и нашли ничего повесить, вам на меня бы не удалось. И напрасно вы приплетаете мне этот клад. Здесь детвора постоянно играет, когда на улице дождь. Вы посмотрите, сколько игрушек поломанных и детских книг разбросано по всему чердаку? Жалко, что вы понятых не пригласили сюда, полюбоваться вашей оперативной работой, – с поддельным сожалением, сказал Вовка.

Он прошёл немного, нагнулся и подобрал смятую машину без колёс и рваный небольшой мяч, которые сам положил два дня назад.

– Видите? – показал он им, – такого добра, если прочесать весь чердак. Целый самосвал можно нагрузить. А я здесь бываю почти каждый день, чтобы подтянуться на перекладине, да экспериментальную ракетку смастерить. И насчёт дивана я правду вам сказал. И что я потомок Тургенева, это тоже истинная, правда. Василий Николаевич Тургенев, известный всему городу человек приходится мне двоюродным прадедом. А если вы его не знаете, советую заглянуть в наш местный краеведческий музей. Вы там всё узнаете о нём и о нашем Тургеневском роде. Вот так граждане опера! Пришла пора вам вплотную заняться личной гигиеной. В общем, подмывайтесь тщательно. Думаю, ваш косяк ляжет на стол областному комиссару?

Улыбка спала с лица Игоря. И Евланов, поверив словам Колчака, озаботился возникшими перед ними неприятностями, сказал:

– Мы действовали согласно полученным инструкциям. И отчёт за свои действия перед тобой держать, не думаем. Рангом не вышел и ко всему прочему молодой ещё.

– А я не требую от вас ничего, я просто вас предупреждаю, что в ближайшее время вам придётся познакомиться с чудовищным запасом слов, ужасной женщины, которая является моей мамой. И если вы мне не верите, то можете узнать у вашего непосредственного начальника Ланина. Он уже имел горький опыт пообщаться с ней.

– Если этот диван имеет историческую ценность. Почему ты нас сразу не предупредил об этом? – спросил Евланов.

– Я отвлёкся в тот момент. Бутылку открывал, а когда опомнился, ваш Кочубеев дивану уже харакири сделал, – сказал Колчак.

– Удручённо свесив головы, опера, с понуренным видом, покинули чердак, не закрыв за собой дверь. Не успели они выйти, Марека опять попытался создавшую Колчаком ситуацию озвучить безудержным смехом. Но Колчак закрыл ему рот ладонью.

– Потерпи немного, пускай они уйдут. Нельзя им откровенно в лицо смеяться. Сочтут это за личное оскорбление и помимо Ланина у меня ещё три врага появятся.

Убедившись, что опера вышли из подъезда они допили вино и на славу повеселились.

– Колчак, а операм, ты правду сказал про Василия Николаевича Тургенева или обманул? – спросил Санька.

– А ты его знаешь?

– А как – же у нас дачи раньше рядом были. Он много лет работал большим начальником судостроительного завода. А дочка у него в Австралии живёт.

– Правильно, Геля уехала, – подтвердил слова друга Колчак, – а старшая дочь Тамара и правнуки с ним пока живут, но тоже на чемоданах сидят. Скоро уедут тоже к папуасам.

– А я вначале подумал, что ты заливаешь, ментам про всё, – говорил Санька, – еле сдерживал смех, а видишь, правдой оказалось. Что теперь с диваном будете делать?

– Саня, этому дивану всего лишь пятнадцать лет. Ему место только на чердаке. Он стоит здесь три месяца и ещё простоит десять лет.

– Ну, ты и прогнал им тюльпана, а они ведь всё за чистую монету приняли. Узнают, что ты их лаптями выставил, беды не оберёшься, – сказал Марека.

– Саня это менты порядочные были, а не твари последние. Другие бы нам без стеснения за этот трюк от души по бокам надавали. А эти с юмором, как мне показалось, отнеслись. И я им постараюсь простить варварское отношение к ветхому дивану. Приблизительно знаю, что последует после этого незадачливого для них шмона. В понедельник я пойду на отметку, и меня за сегодняшний Поп – Арт, будет, кто – то журить из ментов.

Марека открыв рот, внимательно слушал Колчака:

– Я им предложу ченч, – продолжал Колчак излагать новый план. – Они мне я им и все будут довольны. Согласись диван, хоть и непригодный, но посмотри в нём, много есть чего от дворянина. Почему они и поверили моей белиберде.

– Ты сказку о диване заранее планировал? – ковыряя спичкой в зубах, спросил Марека.

– Под воздействием вина навеяло. Главное было не перегнуть палку о роли исторического дивана, чтобы не улыбок и смешков на лице не присутствовало. Правдиво врать, – это тоже один из жанров искусства. Я вот могу завтра во дворе сообщить, что встретил гуманоидов, и они меня предупредили о конце света, который наступит в ближайшие дни и уверяю тебя, мне все поверят, – объяснил Колчак.

– Что за тобой такой талант водится, для меня и пацанов наших не в диковинку. Теперь и Джага от тебя эстафету перенял. Брехуном стал конченным. Шаг сделает, двадцать слов наврёт, и сам смеётся.

– Всё Саня сворачиваемся, – сказал Колчак, – я пойду сейчас Полину встречать.

…В понедельник вечером на отметке в милиции, дежурный ему сказал, чтобы он зашёл в кабинет к Гнидину. Колчак проглотил несколько раз, набравший в себя воздух, и пошёл на второй этаж. Подполковник сидел за столом и пил чай.

– Проходи, чай будешь пить? – предложил он.

– Нет спасибо, меня к ужину дома ждут, – тактично отказался Колчак.

– Расскажи, как живёшь, чем занимаешься? – спросил Гнидин.

– А зачем рассказывать, вы и так всё обо мне знаете. Каждый мой шаг фиксируете. Надо мной и так все смеются. Говорят, не ценит тебя милиция, приставили за тобой следить больного на голову и самого неуклюжего и толстого шпиона, – моего соседа Витю Леонова. Он бедный рыбачить ежедневно приезжает на своём женском драндулете, где я работаю, и следит за мной. Я же не глупый вижу всё. Куда я, туда и он. Я на стадион, и он за мной. Я иду жену встречать, и он тоже сзади плетётся. Я на чердак, на турнике иду отжаться, а он уже в засаде сидит. Смешно ощущать, что сзади тебя плывёт сто пятьдесят килограммов живого веса. Это сестра его не знает, что вы больного человека, инвалида третьей группы используете в своих целях. Она вам такую катавасию устроит.

– Я не пойму о чём ты говоришь? Для меня подобное известие, что к тебе приставлен какой – то хвост, является сплошным абсурдом. На тебя нет ни каких жалоб. Зачем милиции к таким законопослушным гражданам филеров приставлять, – сказал Гнидин.

– Ваш Ланин проходу мне не даёт, почти ежедневно, ходит меня домой поверять и твердит одно, что посадит.

– Не может быть такого, его никто не уполномочивал заниматься тобой. Это функция не уголовного розыска. К тому – же он болен сейчас, – не поверил словам Колчака Гнидин.

– Вы мне не верите, спросите родственников, соседей. Он даже в день рождения моей матери удумал придти, когда в квартире было много гостей.

– Извини, я этого не знал. Он ведь у нас лицо привилегированное, пришёл работать с подачи лохматой руки, после расформирования исполкома. Хотя у него было тогда юридическое образование, но опыта работы в органах не имел. А сейчас областное начальство считает его одним из лучших сотрудников нашего управления.

Гнидин смотрел в глаза Колчака, не отводя своего изучающего взгляда.

– Мне безразличен ваш Ланин и будет лучше, если вы оградите меня от его опеки. Я по натуре человек не злой, но если он в подобном духе и дальше будет интересоваться мной, то я прославлю вашего чекиста на всю Россию.

– Будь уверен, от этого я тебя освобожу, – уверенно сказал Гнидин.

– Да уж, пожалуйста.

– Только ты больше не разводи его на липовых малявах, на которые он клюёт взаглот до самой прямой кишки. Сейчас он лечит свой фурункулёз и исполняет аллилуйя своёму пропавшему мотоциклу.

– Вначале вы меня не поняли, о чем я говорил, теперь я не понимаю, о чём вы мне говорите, – прикинулся непонимающим Колчак.

– Это пока мои личные догадки, – сказал Гнидин. – Я бы тебе знаешь, что посоветовал.

– Пока не знаю, – ответил Колчак.

– Ланин служака. У него и в администрации города и прокуратуре есть свои люди, у которых под рукой расположены влиятельные кнопки. Если быть точнее, то он человек с обширными связями. Ты в его лице врага себе недоброго нажил. Я ему, конечно, запрещу контролировать тебя. Но улица даёт ему большие манёвры, чтобы зацепить тебя на мелочи, за что другому и пятнадцать суток не дадут, а тебя к сроку могут приговорить.

– Если он от меня не отстанет, я его просто убью, можете так ему и передать, – гневно сказал Колчак.

– Серьёзное заявление, – заметил Гнидин, выслушав Колчака, – придётся тебя уберечь от убийственной статьи, – пообещал он.

– Да уж, прошу вас? У меня жена молодая, не хотелось бы её подвергать на долголетнее одиночество и себе судьбу омрачать не желаю. Но я могу стартануть со злости, и тогда труба придёт Ланину.

– Я все силы приложу, чтобы этого не произошло, – сказал Гнидин, а сейчас я с тобой хочу поговорить о субботнем курьёзе, произошедшем на чердаке вашего дома. Работники милиции оказались там по специальной разработке, не зная, что получены неверные сведения. Не буду скрывать, что стрелка компаса показывала именно на тебя. Но компас оказался неисправным, и мои подопечные настрогали там стружек.

– Дальше можете не продолжать, – перебил его Вовка, – я добро помню и ценю. И об уникальном диване вы можете забыть. Его всё равно в музее реставрировать полностью будут.

Гнидин больше ничего не сказал, а только пожал руку Колчаку, давая понять, что вопросов у него больше нет.

Они оба удовлетворённые успешным исходом беседы мирно расстались.

После этого Колчак дал Вите Леонову установку, чтобы он требовал при встрече у Ланина обещанные часы. Но тот после выздоровления не только Витю избегал, но и Колчака обходил стороной. Жабу и Усыню забрали в армию, и перспективы найти пропавший мотоцикл, у Ланина сводились к нулю. Но он об этом не знал.

Преломление любви

В следующий субботний день Полина, с утра ушла на работу, поцеловав спящего мужа, и прошептала ему на ухо, что бы он её обязательно встретил с работы. Как только, за Полиной захлопнулась дверь. Вовка поднялся с постели. Привёл себя в порядок, не забыв облить себя туалетной водой.

Мать ещё спала. Он вышел в коридор и позвонил по телефону Мареке, пригласив его к себе домой. Сашка жил на втором этаже и тут – же поднялся к нему.

– Чего тебе не спится, – недовольно проворчал он.

– Давай немного отдохнём? Вино у меня классное есть, – предложил довольный собой Колчак.

– Давай, – с радостью согласился Марека. – Хорошее вино? – поинтересовался он.

– Отличное. Тебе понравится, я сам его вчера впервые пил. Бутылки стояли, но я к ним не притрагивался. Сейчас оценишь!

– Пошли только на чердак? – сказал Марека, – там уютно и тепло, мешать никому не будем. Колчак принёс дыню и бутылку марочного вина «Массандра».

Выпив первый фужер Марека сразу оценил его вкус:

– Где купил? – спросил он.

– Полина с ресторана носит, им на пропитку коньяк и его дают. Такое вино и коньяк в нашем доме имеются, – похвастался Колчак, – я не говорю уже о яйцах, муке, сахаре и орехах.

– С её профессией тебе можно не работать, – сказал Марека.

– Я и так не работаю, дурака валяю. У нас в порту при моей должности, если даже захочешь найти работу, не найдёшь. Механик говорит, что настоящая работа начнётся, когда закончится навигация. Будут производить капитальные ремонты портальных и плавучих кранов. А я преисполнен желанием, рассчитаться оттуда. Моё сознание мне подсказывает: Завёл семью, – ищи настоящую работу. Если я буду ленивым главой семейства, то путёвой и крепкой семьи не будет, а Полину я люблю и возможно месяцев через девять, буду отцом.

– Тебе и Надька нравится, – сказал Санька, – я видал, как вы оба любовались друг другом, поэтому мы с Витькой и пошли капусту рубить. Сеть – то я взял тогда у него.

– Сеть обязательно сохрани, вдруг пригодится когда. А Надька приятная вызывает у меня интерес, как женщина, но жить с ней я бы не стал. Понимаешь Саня, она мне как родственница. Сколько лет рядом находится. Правда, за четыре года я немного отвык от неё и отторжение, какое – то непонятное всё равно существует.

– А почему бы ты с ней жить не смог? – спросил Марека.

– Слишком она умная, хотя я тоже не тупой. Проводить с ней ежедневные квартирные диспуты, это с ума можно рехнуться. В семье хватит одного умника. И желательно, чтобы это был мужчина, а жене достаточно быть мудрой. Ум для жены непозволительная роскошь. Он женщине приносит только несчастье в семейной жизни. Надьке нужен муж подкаблучник. С ним она будет счастлива. В этом я уверен. Вот Лара наша, очень умная женщина и вдобавок красивая, а счастья то нет. Я часто думал о ней в заключении. Лара с момента моего созревания всегда для меня была желанной женщиной.

– В точности такая же, как Надька, поэтому и не замужем, – сказал Марека.

– Саня у меня хоть жизненный опыт и скудный, так, как я молодой ещё, но некоторые мудрые теории я хорошо усвоил по книгам и общениями с людьми, которые имели печальный опыт брака. А к Ларе я в гости зайду, может даже скоро. Она совсем не, как Надька, а намного опытней и сексуальней.

Колчак в этот момент о Полине не думал. Разговор о Ларе, разворошил его память и подтолкнул к активным действиям, и он решил не откладывать, а нанести ей немедленно визит. Расставшись с Марекой, он достал из холодильника бутылку Янтарного вина. Купив коробку конфет в магазине, он вскоре стоял у её двери. Она была в это время дома. Открыв дверь, Лара вначале не поняла, кто стоит перед ней. Замерев от неожиданности на миг, и опомнившись, она обхватила обоими, руками шею Колчака, с материнской лаской прижалась к его щеке.

– Вовка, какой ты повзрослевший. Как я рада тебя видеть. Почему, пришёл давно, а мне не показался? Я всё лето дома была. Никуда не ездила, – говорила она, раздевая Колчака на ходу.

Немного смутившись от такой контактной и приятной встречи, Колчак почувствовал, что лицо его обдало жаром. Чтобы Лара не заметила за ним такой слабости, он сунул ей в руки коробку конфет, и специально задержался у своей куртки, засовывая руки по разным карманам, чтобы она не заметила его волнение. Он быстро взял себя в руки и вытащил бутылку вина из кармана и поставил её на стол.

– Всё это лишнее, зачем такие хлопоты, главное ты пришёл. Я ведь грешным делом думала, ты на меня обиду держишь. Ни одного письма не прислал. Все известия о тебе, через десятые руки или от твоей мамы доходили, которую я редко вижу в последнее время.

– А она в последнее время работает на двух работах. Да и на дом подработку от студентов берёт, – сообщил Колчак, – вот и не видитесь.

– В нашем дворе вроде трудно затеряться, всё равно, хоть раз в месяц, но встретиться можно. Я всё лето считай, был дома, а Надежду встретил только недавно. – Почему? – Потому что, я занят работой, а не работал бы, чаще тогда и встречались.

– Наденька всё лето была с мужем в деревне у его родителей.

– Наверное, коров доила? – рассматривая стеллажи с книгами, отвлечённо спросил он.

Лара готовила стол. Когда Колчак повернулся, на журнальном столике стояли два фужера и тарелки с салатами.

– Вы Лара, – он замешкался, из головы вдруг выпало её отчество.

Она заметила это, и с интересом посмотрела на него, протирая полотенцем вилки, сказала:

– Можно, можно меня Ларой называть, я знаю, что вы все меня промеж собой так звали и зовёте.

– Я так не могу, субординация между преподавателем и учеником должна быть.

– О какой субординации ты вспомнил. Мы давно уже обладаем равными правами, и первой порвала нить многолетнего протокола школы моя Надя, которая на выпускном балу поставила акцент на Ларе. Неужели ты не помнишь? Я теперь для всего вашего выпуска Лара. А мне даже приятней, когда так называют. Это вначале моей педагогической деятельности мне ужасно хотелось, чтобы меня по имени и отчеству величали.

– Я любезная Лара Давидовна, хотел сказать, чтобы вы не беспокоились и не суетились. Я сытый и есть, не буду, а вы кушайте. Вы, наверное, из школы пришли?

– Я тебя и слушать не хочу, – возмутилась Лара, – с ложечки буду кормить, если сопротивляться посмеешь. А с работы я давно пришла. У меня по субботам всего один урок. Присаживайся на любое кресло или на диван около меня? – предложила она.

«Успею посидеть и рядом, – подумал Колчак, – надо произвести на неё вначале хорошее впечатление, – форсировать события пока рановато».

– Я лучше сяду в кресло, напротив. Мне будет лучше видать вас, – сказал Колчак.

– Делай, как тебе удобно и чувствуй себя свободно, – одарила она его милой улыбкой.

Она сняла с себя фартук и бросила его на холодильник. Развязав ленту с головы, Лара кокетливо потрясла ей, разбросав свои волосы по плечам.

Колчак скрыто любовался ей.

– Так и будешь сидеть, сомкнув кисти на замок? – спросила она. – Поухаживай за мной и про себя не забывай?

Колчак опомнился, взял бутылку и разлил вино по фужерам:

– А где ваш шикарный антикварный комод? – спросил он.

– Вспомнил, его давно продал твой брат Август и удачно, – ответила Лара, – на вырученные деньги, приобрела новую мебель и обновила свой гардероб. Кстати где он сейчас есть?

– Он в своей стихии, на автозаводе работает. Но думаю, скоро убежит оттуда к Максиму. Завод в упадке и надолго. А Максим свой бизнес раскручивает неплохо и, кажется получается. Сейчас в Германии на переговорах. Это мне Август на моей свадьбе говорил. Вроде жениться собирается?

Она выпила немного вина и, оценив его вкусовые качества, произнесла:

– Какая прелесть вино, терпкое и насыщенное! Это, что – то невероятно – божественное! – покрутила она в пальцах фужер и, допив вино до дна, сразила Вовку ошеломляющей новостью:

– Чтобы Августу жениться, ему вначале нужно со мной развестись.

Вовку от услышанного признания Лары, как током ударило. Внутри у него, что – то перевернулось, но своё оцепенение ей не показал.

– Да, да, дорогой! Чтобы удочерить Надежду мне пришлось с Августом заключить фиктивный брак. И этому поспособствовал ты, когда привёл его ко мне первый раз в гости. Он был добрым мужем и папой. И чем ещё я ему благодарна, Август никогда не стремился попасть ко мне под одеяло. Это благородный мужчина и человек слова. Всю Надеждину свадьбу с лёгкостью вынес на своих плечах. А с Люсей, на которой он собирается жениться, у них счастья не будет.

Колчак пригубил вино и поставил фужер на стол:

– Я обратил внимания на их разницу в возрасте. Но это сейчас вроде модно. Особенно в артистической среде.

– Вовка, Люся Усова моя ученица. Ей было не под силу закончить одиннадцать классов. Это пустая и изнеженная конфетка. И в какой фантик бы её Август не нарядил, начинки вкусной в ней не будет. Как ты знаешь, Август, тоже не имеет среднего образования, но он за счёт, своей хватки, эрудиции, достиг в жизни многого. Разве может быть союз грецкого ореха с семенем подсолнуха? Она же без него ходит постоянно с кульком по городу и грызёт семечки. Я ей делала уже замечания по этому поводу. А она только угу, – угу. На следующий день смотрю опять с кульком.

Лара замолчала и, остановив внимание на бокале Колчака, спросила:

– Вовка, ты, почему вино не выпил? – Оно изумительно, словно нектар!

Ему и раньше нравилось, когда она его называла Вовка. Это всегда было знаком её хорошего настроения, и доброго отношения к нему.

– Лара, вы на меня, пожалуйста, не обращайте внимания? Я сегодня употребил уже его, достаточно с Марекой, а мне жену идти встречать надо. Не хочу перед ней под хмельком появляться.

Она положила ноги на диван и поджала их под себя, наполовину оголив свои нежно – глянцевые ляжки.

– Тогда и я не буду больше пить, – обидевшись, сказала она. – Колчин, ты меня ставишь в позу нищей. Принёс замечательное вино, конфеты. Вы Лара пейте, а я смотреть буду. Культура пития заключается в том, чтобы пить не одному и обязательно в меру. Бутылка большая мы с тобой выпьем по фужеру ещё, и я, её поставлю в холодильник до следующего твоего прихода.

От такого натиска Колчак не устоял. Он, молча, допил свой фужер, бросил конфетку в рот. Следом наполнил оба пустых фужера.

Она одобрительно посмотрела на него и сказала:

– Мне нравятся понятливые мужчины, а ты всегда был умненьким мальчиком.

– А сейчас вы хотите сказать, что я вырос понятливым мужчиной? – продолжил он её мысль, смотря на её точёные ноги.

– Ты знаешь, Вовка, каким мальчик растёт в детстве, таким он будет и в зрелом возрасте. Если он в школе был бестолочь, даже допускаю правдами и неправдами он получит высшее образование. Всё равно по жизни бестолочью и будет прозябать. Ты домашние уроки редко выполнял, а учился неплохо. Я замечала за тобой в школе, когда объясняла новую тему. Ты всегда витал, где – то в облаках, явно не слушая меня, а вызову тебя к доске, ты без запинки отвечал. Учил бы ты домашние задания, у тебя успеваемость была не хуже Нади и Фомина. Кстати, ты видал его?

– Да видал, он фантастически поправился.

– Он не излечимо болен, и выбор его профессии не случаен, – сказала Лара.

– Мне про его болезнь известно, ребята сообщили, – произнёс Колчак и откинулся на спинку кресла. В этом положении обзор её ног предоставлял его глазам большие возможности. Просматривались трусики жёлтого цвета. Она заметила его нездоровое любопытство к своим ногам и, встав с дивана, проговорила:

– Что – то я замерзла, накину на себя кофту. Когда отопление включат? Надоело спать под толстым одеялом. Мне кажется, оно давит на меня, и я просыпаюсь, разбитая утром и иду с гадким настроением в школу, где иногда приходится вымещать зло на детях, – сказала она, поведя небрежно плечом.

Лара взяла толстую кофту крупной вязки и накинула себе на плечи, приняв прежнею позу, но платье она приспустила вниз, и трусики её уже не просматривались, как раньше. Вовка понял, что она заметила его короткие вспышки глаз на её ногах и то, что было выше под подолом. Поэтому она намеренно сменила положение тела, но это его не смутило, и он произнёс, глядя в её, обворожительные глаза:

– Лара, когда вы объясняли новую тему, я в это время не в облаках витал, а любовался вами, как и сейчас это делаю. Я, всегда любовался вами. Вы знаете, почему я ваш предмет знал всех лучше в классе?

– Интересно узнать, почему?

– Потому, что уважал вас, как никого другого из учителей, и домашние задания по вашему предмету я старался всегда выполнять, – признался Колчак.

– Справедливости ради сказать, я была не слепая и хорошо понимала твоё отношение ко мне. Но всё равно спасибо тебе Вовка, что признался, хоть и с большим запозданием. Это вино в тебе заговорило. Если бы ты раньше мне об этом сказал, я бы постаралась Колчину привить любовь к другим предметам и привести его к золотой медали. А ты предпочтение отдавал немецкому языку.

– Такое вам бы было не под силу, я же своенравный был тогда.

– Почему? Я бы предоставила возможность тебе чаще любоваться мной. Стала бы заниматься с тобой репетиторством и по другим предметам, – она выдохнула из себя воздух и мило засмеялась. Кофта спала с её плеч и её груди с выделяющимися на обтягивающем платье сосками, оживлённо заходили. Было ясно, что она без лифчика сидит перед ним, от чего у Колчака помутилось в голове. Он поддержал её смех безмолвной улыбкой и прикрыл глаза. Потом посмотрел на часы и сказал:

– Извините Лара Давидовна? Мне пора идти жену встречать.

– Надя мне говорила, что она у тебя красивая и обаятельная, это правда? – спросила она.

– Ослепительно красивая, как вы! – сказал он ей взволнованным голосом.

– Спасибо! – А вы приходите ко мне вместе, когда ты её встретишь? Мне очень хочется познакомиться с ней?

– Постараюсь её уговорить, – мы в прошлый раз собирались к вам зайти, но время у меня было на исходе.

– Я всё знаю, ничего мне об этом не говори. Я намеренно не спрашивала ни о чём, зная, что тебе нужно забыться сейчас. Приходи ко мне чаще, я тебе помогу избавиться от дурных воспоминаний. У нас с тобой найдутся интересные темы для разговора. Я в основном всегда одна дома. Иногда так муторно бывает на душе, хоть в петлю лезь от одиночества. Ты мне сегодня своим появлением неожиданный праздник устроил. Спасибо тебе Вовка, – сказала она, помогая ему одеть куртку.

– А Надя, разве не заходит к вам? – спросил Колчак.

– Она бывает у меня, но когда ей, что – то надо, а ей часто чего не достаёт. Зайдёт на пять минут и упорхнёт.

Лара помогла застегнуть Вовке молнию на его куртке. Ласково погладила его по плечу, будто стряхивая что – то. Потом неожиданно прижалась к его щеке своим лицом и с трепетом произнесла:

– Приходите, я вас буду ждать?

Когда Колчак вышел из её небольшой комнаты, он потрогал свои щёки. Они опять предательски пылали после прикосновения её лица.

«Сейчас на улицу выйду, пройдёт», – подумал он.

На улице немного моросило. Вовка шёл по асфальту, усыпанному жёлтыми листьями, и думал о соблазнительной Ларе. Его в мечтах всегда притягивали зрелые женщины. От них исходила необъяснимая сказочная сексуальная притягательность, насыщенная опытом. Загадочная, нераскрытая внутренняя жизнь своей бывшей учительницы, побуждала его к сексуальным фантазиям. Он считал, что Лара многим обязана ему, как хранителю тайны, о которой знали только он она с Сурепкой и немые черепахи, проживающие в аквариумах зооуголка. Вовка даже Мареке, своему лучшему другу не рассказал, что видал в тот день в школе. Он сейчас думал совсем по – другому. Повторись эта ситуация сегодня, то Вовка не стал бы кидать горн в голую спину Сурепке и громко хлопать дверью. Он бы отшвырнул Сурепку, а Лару завернул в старые шторы, валявшие на полу коридора. Затем перенёс её в пустой класс, где смог бы, вволю насладиться обаятельной классной руководительницей.

Одну из своих фантазий с Ларой он твёрдо решил воплотить в реальность. Он понимал, что одинокие женщины, часто бывают, непредсказуемы в своих поступках и совершают такие вещи, о которых потом всю жизнь жалеют. К таким женщинам он относил умную и совестливую Лару.

«Надо главное не переоценить своих возможностей, чтобы не обидеть её. Надо влюбить её в себя и инициативу сближения предоставить ей. Предпосылки к этому есть, если судить по её сегодняшнему поведению».

Он пришёл с этими думами к Полине без угрызения совести, относя свои похотливые мысли не к измене, а как стремление к познанию приятной неизвестности:

– Полина, нас в гости Лара ждёт, – сказал он ей, – давай сходим? Она очень просила.

– Я не возражаю, но ты уже с запахом, неудобно в таком виде к учительнице идти, – ответила Полина.

– Я заходил к ней на минутку и у неё рюмочку вина выпил, – объяснил он ей.

– Подожди меня? – сказала она, – я сейчас освобожусь. И скрылась в цеху, но через некоторое время вынесла Колчаку сумку. Он заглянул туда и увидал там завёрнутые пирожные, бутылку знакомого вина и пакет с сырыми яйцами.

– У нас дома яиц и вина полно, зачем это?

– Какой ты непонятливый, – сказала Полина, – мы же в гости идём к работнику бюджетного заведения, а у них каждая копейка на счету.

Лара, увидав у себя в комнате, вновь Вовку с женой была безумно рада. Она поцеловала в щёчку Полину, и всё своё внимание переключила на неё.

– Какая ты миленькая Полина! Повезло вам обоим с Колчиным. Вы исключительная пара и если ты родишь ему девочку, то она будет у вас писаной красавицей, а я буду крёстной мамой.

– А если мальчик будет? – спросил Колчак.

– Не хочу, – кокетливо фыркнула она, – с ними хлопот не оберёшься. Хулиганы одни растут.

– Лара Давидовна, вы так говорите, будто рожать вам, – не подумавши, произнёс Колчак.

– Ты от скромности не умрёшь Володя, – одёрнула Полина мужа, – разве позволительно говорить своей любимой учительнице подобные слова.

– Ой, лапонька моя, – обняла Лара Полину, – я от него такого наслышалась и натерпелась. Он вводил меня в бессознательное и порой истерическое состояние. А я всё равно весь свой первый выпуск очень люблю, а твоего Колчина с его необузданным тогда характером порою терпеть не могла, а иногда сердце сжималось, когда ему выливала школа незаслуженные обиды, и которые он стойко переносил. Он убеждал всех, что он личность, а не слюнтяй. Как такого парня не любить и не уважать?

– Я никогда обид не переношу и не признаю их, если меня разозлили. Получите, пожалуйста, ответ по спринту? – ответил он грубовато, сверля горящими глазами стеллажи с книгами.

От Лары и Полины этот взгляд Колчака не остался не замеченным, и они прекратили эту тему.

– Володя доставай из сумки всё? – ты меня в гости пригласил, а сам сидишь, никакой активности не проявляешь, – заметила Полина.

Он опустошил сумку, выложив и косметичку Полины на стол.

– А это не съедобное, – сказала Полина, – бросив назад в сумку косметичку.

Лара увидала на столе новую бутылку и пирожные, запричитала:

– Не надо ничего, у меня для гостей всё есть.

– В наше время в гости с пустыми руками, не ходят, – сказала Полина.

Лара сняла со стеллажа большой фотоальбом и протянула его Полине.

– Посмотрите фотографии, пока я на стол приготавливаю.

Лара принялась жарить яичницу с колбасой, а Полина с Колчаком увлеклись фотоальбомом, где протекала вся хронология жизни Лары, с детских лет до настоящего времени. В этом альбоме он нашёл и себя в общей классной коллективной фотографии. Они добрались до студенческих фотографий, где Вовка увидал перед собой знакомое и родное лицо.

– А это, кто? – спросил он у Лары, поднося альбом к плите, где она жарила колбасу.

– Это моя подруга по институту Геля, – сказала Лара, – она сейчас в Австралии живёт.

– Тургенева, – добавил Колчак, – это моя родственница, – удивил он женщин, особенно Лару.

– Это ты потомок знаменитой фамилии и молчал столько лет об этом, – удивилась Лара.

– Я Колчин и не известно точно, чей я потомок. К своему великому стыду, я не могу посетить краеведческий музей. Там о нашем роде всё есть. Мой двоюродный брат Арбуз одно время помогал музею, хотя он родственник по роду Ивана Романовича Беды. Но надо сказать молодец! Сделал много и для музея и для родни. Он занимался сбором генеалогического древа Тургеневых и Колчиных. А сейчас Арбуз тоже за бугром. Наверное в забытьё пал? Много нашей родни в Германию уехало.

– Сейчас я знаю, что ты потомок двух братьёв писателей Александра и Николая Тургеневых, – удивила всех Лара, – Николай был вдобавок декабристом. Царь приговорил его к вечной каторге, но он бежал во Францию, где и скончался.

– Интересно, – покачала головой Полина, – а тебе стыдно должно быть, род свой не знать.

– Прошу всех к столу? – пригласила Лара своих гостей.

– Полина, прелиминарные разговоры, команда была закончить. Нас приглашают к столу, – вспомнил замудрённоё слово Колчак, вылетевшее когда – то из уст своей учительницы. – Тебе в нашей России не суждено быть женой потомственного дворянина.

– Это – же надо думать, Колчин, какой ты жестокий. Верно, ты сказал когда – то, что всю жизнь будешь напоминать мне о неосторожно сказанном, мною слове, – удивилась Лара его хорошей памяти.

– Не будете, называть меня по фамилии, я не буду вам напоминать о вашем слове, – сказал он ей.

– Если по фамилии называют, – это уважительно, – сказала она.

– Не уважительно, а официально, – поправил он Лару. – Мне приятней от вас слышать, как вы меня называли в школе Володя и Вовка. А вы как Фомин, – всех по фамилии.

– Хорошо Вовка, поухаживай за дамами? Налей нам вина и себя не забудь обойти?

Колчак обратил внимание, что бутылки недопитой ими ранее, на столе не было.

«Значит, она будет ждать меня, чтобы допить её в следующий раз», – подумал он.

Выпив и закусив, женщины завели разговор о шитье модного гардероба, чем привели в уныние Колчака. Он сидел в кресле и искоса бросал взгляды на женщин.

В дверь громко постучали. Лара встала, и сказала:

– Интересно. Я сегодня никого не жду, кто это может быть?

Открыв дверь, в комнату вошла Надежда и невзрачный парень. Похожий на выкопанный много лет, назад высушенный хрен. Он был одет в клетчатую подростковую куртку, под которой был засаленный костюм с непонятным ярким значком на лацкане, напоминающий геральдику не то Алжира, не то Турции. Повязанный на рубашке галстук, которые носили стиляги в девятнадцатом веке, делали его вид смешным и нелепым. За Надьку ему было обидно в этот миг, что она избрала себе в спутники жизни такого незавидного и старомодного спутника жизни.

Надька, раздеваясь, щебетала на всю комнату:

– Ты понимаешь, Лара, мы шли, как знали, что у тебя в гостях Колчины. Зашли в магазин, взяли Столичной водки и сыра.

Она говорила, не закрывая рта, позабыв познакомить Колчиных со своим мужем.

Эту оплошность исправила Лара:

– Муж Нади, Андрей, – известный филателист, – представила она его.

– Ну, допустим, не я известный, а моя коллекция марок, – поправил он Лару, – а Владимира, я по школе хорошо помню.

Колчак его не помнил и молча, недоумевал над неудачным выбором Надежды.

«Наверное, характерами сошлись или для прикрытия и выполнения домашних заданий вышла она за него замуж, – подумал он. – Не может такого быть, чтобы Надька не изменяла ему? В ресторане она почти призналась ему в любви».

С Надьки он переводил взгляды на Лару. С Ларой глаз в глаз у них неоднократно глубоко и пытливо встречались взгляды. Они словно через перископ просматривали друг у друга недоступные для других закоулки души. Эти познающие взгляды бывшего ученика и бывшей учительницы не ушли от зоркого глаза Надежды. Она с мужем пила Столичную водку, отчего быстро захмелела, но не переставала ревностно подглядывать за ними.

– Полина пойдём со мной выйдем в туалет? – попросила Надька, – а то мне одной скучно идти, сняв с вешалки свою сумочку, сказала она.

Полина согласилась её проводить.

– Курить, пошла, – догадалась Лара, – при мне стесняется. Андрей, почему ты ей не запретишь курить?

– Попробуйте вы ей запретите, я посмотрю, как у вас это получится. Она же для меня комиссар, как в доме, так и в университете. «Со мной приказы не обсуждаются», – говорит.

– Я её спрашиваю, а я тогда кто? Знаете, что она мне ответила?

– Что?

– Я оказывается для неё рядовой семейного фронта, – вот и весь её ответ, – обиженно промямлил он.

– Ты сам виноват Андрей, что позволил всю власть отдать ей, – укорила его Лара, – я тебя предупреждала, что тебе сложно будет с ней жить, если покажешь свою слабость.

Им договорить не дали, вскоре возвратились Полина и Надежда:

– Я ужасно хочу танцевать, – изъявила желание Надежда, – давайте потанцуем? – положив руку на плечо Колчаку, предложила она.

– А я танцевать не могу, – молниеносно ответил он.

– Я тебя быстро сейчас научу, – прилипла к Вовке Надька.

– Я лучше пойду, покурю, – отмахнулся он от неё.

…Полина же наблюдала за Надькой и своим нелюдимым в этот момент мужем. Она знала, что он танцует, но только медленные танцы. Тряски не признавал, говорил всегда, что эти танцы для додиков. Колчак взял сигарету и вышел в общий коридор. Он подошёл к окну, где для курильщиков, стояла пустая консервная банка, пристроенная под пепельницу. Следом за ним выскочила Надька. Открыв ладонь, в которой была сигарета, она взяла её в рот, и плотно прижавшись к Колчаку, прикурила от его дымившей сигареты, задув зажжённую им спичку:

– Я курю, когда выпиваю, – показала она сигарету, – Колчин, как тебе мой супруг? – спросила она.

– Я мужчина, и мужчин оценивать не могу, в качестве мужей или любовников. Но дельный совет тебе могу дать. Сними с него этот стрёмный галстук?

Колчак обнял её за плечи, притянув к своей груди. Надька не сопротивлялась.

– Я встретила тебя и поняла, что сделала большую ошибку, поспешив выйти замуж. Если бы я решилась отправить тебе письма. Всё бы у нас с тобой разрешилось, и не видать бы было тебе Полины, а была бы только я.

Надежда на мгновение замолчала:

– А хочешь, я тебя отобью у неё? – внезапно спросила она.

– Это сложно сейчас сделать, но ты попробуй? – Я сопротивляться не буду, – сказал он ей. Сам же в это время подумал:

«Нет, товарищ комиссар, ты запоздала с этим вопросом, но сразиться с тобой в постели я не откажусь».

– Когда клиент согласен, то это уже пятьдесят процентов успеха, – игриво заявила Надежда, – а галстук мой муж носит этот не всегда. Он его вешает, когда встречается с филателистами. Этому галстуку почти сто лет и принадлежал он, какому – то Эрпену. Он тоже марки почтовые собирал.

Она бросила недокуренную сигарету в банку, и они вернулись к столу.

Посидев ещё немного, Колчины попрощались со всеми, и ушли домой.

Вовка долго не мог уснуть в эту ночь, несколько раз тихо вставал, чтобы не разбудить Полину и шёл в ванную курить. Полина тоже оказывается, не спала в эту ночь. Когда он вернулся из ванны и лёг в постель, она тяжело вздохнула и сказала:

– Володя, а давай не мы и не ты не будем ходить больше к твоей учительнице?

– Это почему? Она, что тебе не понравилась? – удивился он странному капризу жены.

– Нет, она мне очень понравилась, но тревога внутри гложет. Понимаешь, когда мы с Надеждой вышли в коридор. Она там курила и мне сказала: «Держи своего Колчина в ежовых рукавицах, и старайся к Ларе его не подпускать, иначе она затащит его в постель и будет его иметь в любой позе. Она говорит, любит игру страстей».

– Что так и сказала?

– Да, слово в слово, я тебе передала её сигнальную фразу, – грустно сказала Полина.

– Вот тварь неблагодарная, – выругался Вовка, – Лара была ей матерью и сестрой, а она так о ней отзывается. Не слушай её, она пьяная была, а пьяная женщина хуже курицы, которая с просом клюёт и свой помёт. Лара очень интересная и умная женщина и размениваться на такие мелочи, ей совесть не позволит. И не забывай, что у меня сильные ноги и здоровая голова. К тому же, чтобы ты знала, формально, Лара наша родственница с тобой. Она уже четырё с лишним года, состоит в фиктивно – законном браке с Августом.

– И эту историю Надежда донесла до моих ушей, – только я не пойму, а ноги, ты зачем приплёл? – спросила Полина.

– Я твёрдо стою на них, – пояснил он. – Теперь давай спать и плохо об Ларе ничего не думай? Тебе в мае рожать.

На неделе вечером к Колчаку заглянул домой Лука.

– Можешь поздравить меня Колчак. Я устроился на работу к вам. Завтра выхожу.

– Сварщиком или токарем? – спросил Колчак.

– Грузчиком в столовую, а знаешь, кто меня устроил? Ваш шеф – повар Зина. – Говорит ты парень крепкий, работать сможешь. Она баба холостая. Попробую подъехать к ней на цирлах. Живёт рядом в бараках около озера. Питание и пиво бесплатное. Чем не жизнь будет.

– Давай пробуй, иная женщина способна плохую жизнь превратить в сказку, – одобрил помыслы Луки, Колчак. – Я сам после сессии, и на работу выхожу завтра. Будем теперь ежедневно встречаться.

– Я, что ещё зашёл сказать. Мне передали, что Калина плохой. Может кони кинуть в любое время. Лекарства никакие не помогают. Его могут из – за этого досрочно освободить. Ты поговори со своей братвой. Скинуться, наверное, придётся. Старуха похороны одна не вытянет.

– По этому делу Лука, никаких проблем не будет, – ответил Колчак, – соберём, сколько осилим.

Удовлетворённый ответом Вовки, Лука пожал ему руку и ушёл.

Колчак собрал в сумку форму и пошёл в спортивный зал. Вечерами он стал частенько посещать его.

Надька после последней встречи, дважды заходила к Колчаку домой, но его не заставала. Он всё время находился в спортзале. В это время он соблюдал режим, не употребляя спиртного ни капли, кроме пива. …Лару он увидал на следующий день в молочном магазине.

– Ты куда пропал? Почему не приходишь в гости? – обиженно спросила она.

– В спортзал зачастил по вечерам, к соревнованиям городским готовлюсь по теннису. Как они пройдут, я обязательно заходить к вам буду чаще.

Удовлетворённая его ответом она многообещающе улыбнулась ему и, проведя рукой по его лицу, сказала:

– Вовка, мужчина щи, каждый день есть, не обязан, а бриться должен ежедневно, и пользоваться хорошей туалетной водой, которую я купила тебе в подарок ко дню учителя. Ты – же, будущий педагог, и изысканное вино, которое мы с тобой не допили, ждёт нас.

В этот миг он хотел её прямо в молочном магазине, и она это понимала и играла им. Но она не догадывалась, что Колчак, не имея большого опыта и расширенных половых связей, просчитал её и старался вести себя с ней сдержанно.

– Я присылала к тебе дважды Надю, – тихо и нежно говорила она, осматриваясь по сторонам, чтобы не встретить знакомых лиц. – Но тебя никогда нет дома. Наше вино с тобой может испортиться и это будет плохим знаком.

– Не велика беда, – сказал Колчак, – у меня этого вина ящик дома стоит. Пополню ваш холодильник хоть сегодня.

– Глупый ты ещё, – провела она опять его ладонью по щеке, – то вино символическое.

– Ну, хорошо я постараюсь в ближайшие дни зайти к вам, если получится, – притворно ломался Вовка.

Он уже знал, что сегодня режим его будет нарушен, и вместо тренировки он пойдёт к Ларе, поняв, что для близкой встречи они оба созрели.

Вечером он с коробкой конфет и бутылкой вина, как фантом вырос у неё на пороге. Дверь была открыта, она сидела за машинкой и шила наволочку на подушку, не замечая его появления.

Он тихо разделся. Сел в кресло, дожидаясь её реакции на его приход.

– Боже мой, как ты меня напугал, – услышал он позади её голос. – Я не заметила, когда ты пришёл. Маргарита у меня сейчас была, а я дверь после неё не закрыла. Принесла мне брюки сыну пошить. Думала наволочку дострочу и примусь за брюки. Теперь отложу всю работу до завтра.

Она сзади обвила его шею, перевалившись через кресло, и прижалась к его щеке:

– Побрился? – прерывисто дыша, спросила она. – Сегодня, я тебя непременно орошу хорошим одеколоном.

Лара прижала плотно дверь и провернула ключ. Бородки ключа остались в горизонтальном положении, чтобы не мог близкий Ларе человек имеющий дубликат ключа, отпереть дверь. Эта маленькая деталь не ускользнула от глаз Колчака.

«Если она хочет меня сегодня? Значит, существует второй ключ от её комнаты, поэтому она в таком положении оставила ключ. Главное не опростоволоситься. Надо закинуть удочку по этому вопросу», – подумал он.

Лара подняла его с кресла, и собственноручно сняла с него джемпер:

– Ты чувствуешь у меня сегодня тепло, – сказала она, а вина выпьем, жарко будет.

Колчак не сопротивлялся её действиям, ему было приятны её прикосновения. Она была немного выше его, и через разрез в халате обнажённые груди побуждали его к активным действиям.

– Стоп, – говорил он себе мысленно. – Рано ещё. – Хотя искушение было велико, чтобы повалить её на диван и распахнуть её халат.

– Да тепло ощущается, – сказал он ей, – а ваши цветы не вянут от такой жары? – спросил он.

Вовка подошёл к подоконнику, где стояли комнатные цветы.

– Что им будет, я их поливаю каждый день, – ответила она.

– А когда вы длительно отсутствуете, кто за ними смотрит? – хитро спросил он.

– Надежда приходит, у неё ключ от комнаты имеется, она и поливает. Когда её нет, Маргарите оставляю ключ.

«Это мне и надо узнать, теперь можно инициативу брать в свои руки смело. Надо ей показать, что я умнее и сильнее её. И не давать этой прекрасной искусительнице вырезать из себя сарафан, который она будет одевать, когда ей захочется. – Это я уздечку на неё сегодня скрою и сошью», – думал он.

Лара хлопотала около плиты, Колчак подошёл и сел за швейную машинку:

– Помочь дошить брючки? – спросил он у неё.

– Ой, не надо испортишь чужой материал, – возразила она.

– Не бойтесь, не испорчу, я вам гульфик и приклад втачаю, пока вы там хлопочите.

– Что ты сказал? – она подошла к нему и положила руки на плечи, – ты меня поражаешь. Откуда ты знаешь портновские термины?

– Я не только термины знаю, я и шью неплохо, – врал Вовка, – меня брат Сергей научил такому искусству. Он знатный портной!

Услышав от него эти слова, она заразительно засмеялась.

– Ты не исправим. Как был врунишка, так им и остался.

– Не верите? – спросил он. – Хорошо, сейчас я вам докажу.

Колчаку нравилось удивлять людей.

– Верю, верю, – поверив ему, произнесла она. – Теперь вставай всё равно. Мы же с тобой не кройкой и шитьём будем заниматься, а будем допивать колдовской и символический напиток, и разговаривать. Много разговаривать. Мы так с тобой в присутствии всех и не поговорили хорошо, а потом ты пропал на целую неделю.

Она подошла к серванту, взяла импортный флакон туалетной воды и побрызгала его ей. Затем опустила флакон в карман его пальто.

– Это мой подарок тебе, будешь им пользоваться, когда надумаешь придти ко мне. – Я не хочу, чтобы ты этот запах раздаривал другим женщинам.

«Это уже откровенная заявка на секс», – подумал он.

– Полине, в любом случае придётся вдыхать этот запах, – сказал он.

Лара кокетливо сморщила свой миниатюрный носик и произнесла:

– Но это будут остатки, когда я наслажусь этим редким ароматом. И Полине по закону это разрешено, как и мне.

«Остатки будешь вдыхать ты, а не Полина, – подумал он, – она мне законная супруга, которая спит со мной каждый день, а к тебе если я и буду ходить то урывками».

– Сегодня, на правах хозяйки, я за тобой буду ухаживать, – сказала она. – Садись, на диван рядом со мной? – и она отставила от стола кресло в центр комнаты.

– Это нас сблизит, а то ты облюбовал кресло на Камчатке и холод издаёшь, отчего мне не по себе становится.

– На него я сажусь, чтобы вас не стеснять.

Они выпили вина по полному фужеру.

Колчак, давно не выпивавши спиртного, поехал от большой дозы в неведомое состояние.

Он слышал её сладкие речи и чувствовал, как её руки снимают с него одежду. При этом она рассказывала, что он создан на радость женщинам, которые обделены мужским теплом. Он понимал, что проваливается в бездну, но не мог с собой ничего поделать.

Ему нравилось такое состояние. Он плыл в неизвестность. Её горячие руки ходили по его голому телу. Потом он ощущал её упругие груди, на своём лице. Ему казалось, что это приятный сон, от которого он уходить не хотел. В ушах стоял фраза Лары о колдовском напитке. Сколько времени он пролежал в таком состоянии, ему было неизвестно. Пришёл Вовка в себя, глубокой ночью. Его голова лежала на её груди, одна её рука ласкала его плечо, а вторая гладила щеку. Он понял, что никакого сна не было, это была явь, о которой он мечтал долгие годы, но как мужчина он был ущемлён и унижен. Приятные сексуальные эпизоды, подаренные Колчаку Ларой, перекрывали все унижения и ущемления над мужским достоинством. Он вспомнил, про Полину, которая его не дождалась в эту ночь.

«Что – то надо придумывать правдивое, чтобы она поверила мне, – подумал Вовка, – а сейчас надо продолжать наслаждаться Ларой».

Колчак начал целовать её груди. Почувствовав, что он проснулся, она повернулась к нему боком и прошептала.

– Целуй меня милый. Целуй всю и везде? – я сегодня такое блаженство испытала с тобой. Ты такой хороший!

Он целовал её сочные груди и сладкие, словно малина губы, а потом погрузился в неё, после чего несколько раз падал в бездну, усыпанную душистыми розами.

Оба замученные и изнеможенные, они разомкнулись из объятий только под утро. Лара сделала наслаждённый длительный выдох:

– Ты меня осуждаешь, что я такая распутная? – спросила она.

– Лара Давидовна, зачем я буду осуждать женщину, которая мне подарила такую волшебную ночь, – положив, её голову себе на грудь, сказал он.

– Ты меня ещё по фамилии назови, – иронически произнесла она. – Я для тебя давно Лара, я знаю это. Ты думаешь, я не замечала, как у тебя с каждым годом, росли взгляды на меня? – Мы женщины всё видим, только не засвечиваем свои взгляды, а продолжаем наблюдать дальше.

– А что ты за волшебное зелье в моё вино подмешала, от чего, я уехал в приятную командировку? – спросил он.

– Не бойся. Это не опасно, это препарат называется «Ноксирон». – Вреда он никакого не принесёт, – сказала она, поглаживая рукой его грудь. – Если тебе понравилось. Ты можешь мне сказать после, и я тебе вновь подарю эти приятные ощущения.

– Да, мне всё сегодня понравилось, – сказал он ей. – Плохо только то, что ты меня лишила мужской инициативы связанные с любовными прелюдиями, от которых голос пропадает, и сердце из груди вырывается. Ты меня вначале изнасиловала, я это чувствовал. Но поделать ничего не мог.

Она приподняла голову с его груди, указательным пальцем прижала ему губы и прошептала:

– Тихо, мой хороший и любимый, – вместе с собой я подарила тебе и мою маленькую женскую месть. За твой борщ с пургеном, которым ты накормил меня и Надю. После чего мы с ней в лазарете находились трое суток, не слезая с детских горшков. Вот за это я тебя изнасиловала. Надя со мной во всём откровенна и что ты с ними на лодке вытворял, я тоже знаю.

Она убрала палец с губ и начала его горячо целовать.

Возбудив его ещё раз, Лара легла на него, чему он уже не сопротивлялся.

Опомнился они тогда, когда по радио в соседней комнате заиграл гимн. Время было шесть часов утра. Нужно было собираться на работу. Лара встала первой. Накинув на себя халат, она поставила чайник на плиту.

– Ты кофе или чай по утрам пьёшь? – спросила она.

– Только кофе.

Она поставила две чашки кофе и подвинула тарелку с бутербродами ближе к Вовке.

– У тебя Лара уроков сегодня много, – спросил он.

– Нет всего один урок. Хочешь, дождись меня, я быстро освобожусь.

– Не могу. Я сейчас кофе допиваю и на работу тоже бегу.

– Ты что по субботам работаешь? – спросила удивлённо она.

– Чёрт, – обрадовано воскликнул он, – сегодня – же суббота я отдыхаю, как я про это забыл.

Он завалился на диван, не допив кофе, и сказал:

– Можно, я подожду тебя на этом диване, только ты не задерживайся? – До двенадцати я побуду с тобой, а после пойду с повинной в ресторан к Полине.

– А вы с Полиной демографическую карту ещё не думали расширить? – поинтересовалась Лара.

– Думали, что спутник уже запустили, а у неё оказывается, задержка была, – объяснил он ей.

– Это дело не хитроё. Время будет ещё у вас сотворить малютку. Если у вас будет девочка, я с большим удовольствием стану ей крёстной матерью, – сказала она.

– Тогда спать мы с тобой не будем, наверное, вместе, если ты крещённая. Лично я не крещённый, мне сам бог велит грешить.

– Я тоже не крещённая. Так, что мы с тобой на одной дьявольской тропе находимся.

Лара оделась, чмокнула Вовку в губы и ушла в школу.

Вновь уснуть он не смог. Под впечатлением бурной ночи, Вовка размышлял о Ларе и анализировал её поступки.

«То, что она сексуальная тигрица, в этом, не было никакого сомнения, – думал он. Она, не покушалась на его личную жизнь, а просто решила поиграть с молодым парнем. Принять в себя его свежий генофонд. Насытившись им, она культурно помашет ему ручкой и найдёт себе нового мальчика. Как он будет выходить вместе с ней из этого сексуального клинча? Над этим время у него ещё будет подумать, а сейчас нужно жить настоящим и брать от жизни всё, что она тебе даёт, откидывая негативы в сторону».

Лара пришла быстро, как будто и не уходила никуда. Выложив на стол две бутылки кефира, и два бублика с маком она предложила Вовке позавтракать, но он отказался. Лара облачилась в тонкий и прозрачный халат и легла с ним, обняв его голову, так, чтобы он не мог смотреть ей в лицо. Она несколько раз поцеловала его в голову:

– Теперь слушай меня и не перебивай? – Внимательно слушай? – Я знаю, ты меня поймёшь и простишь. Ты, наверное, думаешь, что я такая сякая и распутная шлюха. Совратила ранее ботаника, теперь за бывшего ученика взялась, у которого за четыре года исчезли пушистые ресницы, и стал колючим подбородок. Женщины по природе все распутные, только не все пользуются своими возможностями. На одну никто не смотрит за её уродливую внешность. А есть очень красивая и замужем за большим начальником или бизнесменом, – они любят своих мужей в большинстве случаев только за обилие денег. Но этих женщин объединяет одно, они в тайне мечтают, чтобы ими овладел, тот, кого они боготворят. Помнишь ты, когда – то мне в этой комнате сказал, что и академикам сняться глупые сны, но они о них никому не рассказывают. Я долго тогда думала над твоими словами и пришла к выводу, что ты прав. Примерно и у женщин так, одна афиширует свои слабости, а вторая искусно скрывает их, а третьей дано, только мечтать об этом. И в конечном итоге они, как оловянные солдатики похожи друг на друга. Я ближе себя отношу ко второй категории, но я не нимфоманка. Я женщина, которая больше не намерена подставлять свои хрустальные руки мужланам. Я несколько раз разочаровывалась в мужчинах. Я знаю, что я красивая и всем нравлюсь. И достаюсь я с виду красивым элегантным мужчинам, но к сожалению на поверке эти элегантные мужчины оказываются отъявленными мерзавцами, от которых тошнотворный запах исходит за версту. Те же мужчины, которые мне корзинами дарят цветы, и говорят красивые слова с нежностью и грустью в глазах, мне не нравятся. От них веет пеплом. Соединять с ними свою судьбу я не намерена. Ну, что это? Разве я таких мужей себе заслужила? Я ошибаться начала в институте, когда с одним из своих сокурсников поехала на Чёрное море. Мы с ним ночами купались в море, а потом валялись в тёплом песке и смотрели на звёзды. Большие волны набегали на берег, омывая нам пятки ног. Он мне обещал подарить самую большую волну и достать с неба самую яркую звезду. Вообще он умел красиво ухаживать, и говорить. Мне с ним было хорошо. Но через два дня нашего с ним отдыха он вдруг заторопился. Говорит, мне нужно отлучиться на три дня по срочному делу. Он не вернулся, потому, что, я уехала, узнав, что он снял квартиру с Ольгой с нашего курса, которая приехала на курорт на своём «Форде». Это же уму непостижимо Форд, когда Запорожец в то время тоже считался роскошью. А квартиру они сняли на соседней улице, где я их увидала вместе, когда шла с пляжа. Вот так мой любимый, маскировал, передо мной свою корысть. Впоследствии женился не на Ольге, а на автомобиле «Форд». Сейчас шлёт мне письма с извинениями, которые я читаю потому – что любопытно. Потом рву и оставляю их безответными. Я теперь осознаю, что отчасти красота это не только безотказная сила, но и большая беда для многих несчастных женщин. Мы красивые не можем правильно распоряжаться своей внешностью. Я смотрю на Маргариту, не красавица, и в придачу толстушка, а живёт так счастливо. Я долго думала, что мне делать и решила завести ребёнка иначе поздно будет. Отцом моего ребёнка должен быть человек, сильным физически и духовно. Умный и красивый, как ты.

– Нашла Марлон Брандо, – засмеялся Колчак, долго слушавший Лару.

– Не перебивай? – закрыла она ему рот ладонью.

Я выбрала тебя потому, что ты обладаешь всеми этими качествами. К тому же у тебя в жилах течёт дворянская кровь, которой и у меня вполне достаточно. Ты мне должен помочь в этом. Прости меня за мою аморальную откровенность? Я бы тебе могла ничего не говорить, получилось бы само собой, но я не хочу ребёнка иметь от партнёра, который справляет просто свою похоть. Всё должно быть обоюдно согласованно и только при желании обоих партнёров зачатие ребёнка будет успешным. Я тебе клянусь. Ты, если не захочешь после появления ребёнка, иметь со мной какие – либо отношения, я обижаться, и претензий иметь к тебе не буду. И ребёнок этот, будет только мой, и ничей больше и никаких алиментов и контрибуций я требовать не буду с тебя. Но ты никогда не должен забывать одно, что ты для меня всегда будешь самым желанным человеком. Я понимаю, что твоей Полине я не соперница. Она молода и красива. Вас большое будущее ждёт впереди. Мне с тобой хорошо было, как ни с кем. Ты энергичен, темпераментен и ласков. Эти драгоценные сочетания делают из тебя настоящего мужчину. И я твоей Полине завидую. Она выбрала для себя достойное сокровище. Тебя есть за что любить, поверь мне? По секрету тебе скажу, что ты всегда нравился Надежде. Думаю, и сейчас нравишься. Она раньше на тебя каждый вечер карты раскладывала, и когда у неё не сходилось, скидывала со столика карты на пол. Потом собирала их и вновь раскладывала. Когда тебя посадили, Надя несколько ночей кряду плакала, и утром вставала с красными веками. Андрей ей не муж, а плацдарм к изобилию. Он не может быть мужчиной.

Вовка не обратил на последние слова, отпущенные в адрес Андрея, он отвлечённо смотрел на изящную фигурку балерины, стоявшую на телевизоре, и гладил руку Лары.

– Я об этом догадывался, но мой неуместный тогда мальчишеский гонор ждал ярких признаний от неё первой, – сказал Колчак. – Ну ладно, Надежда это уже второстепенное дело, – давай о главном закончим? – Теперь ты меня не перебивай, я буду говорить:

– Твоё предложение я принимаю. Я согласен помочь принести в твой дом счастье, но с одним условием, чтобы не произошло, ты не должна меня лишать участия в воспитании ребёнка. Ты же не с бесчувственным донором лежишь, а с человеком, которому ты нравишься много, много лет. Когда я буду знать, что у меня где – то есть ребёнок и буду жировать, не вспоминая о нём. Это не «Я». – У меня совесть не позволит. Я же не муж кукушки.

– Какие жизнь нам странные вещи преподносит порой, – перебила Лара Вовку. – Кто бы действительно мог подумать, что тот маленький мальчишка, который меня, чуть до инфаркта не довёл, сегодня стал моим любовником, который охотно согласился помочь уйти мне от жизненного одиночества. За что я ему буду, благодарна по гроб жизни!

…Она приподняла его голову и жадно вцепилась ему в губы. Когда она сделала паузу, чтобы передохнуть, он её спросил:

– Сейчас начнём претворять наш план в жизнь?

– А ты не устал милый? – задала она ему ненужный вопрос, видя, что он раздевается.

– Прекрасные, и приятные ощущения мне не придают усталости, – ответил он ей.

– Ты, что дорогой, как вечный двигатель можешь работать, – спросила она кокетливо.

– Нет, конечно, но я тобой, ещё не насытился сполна, – горячо дыша ей в лицо, он.

– Хорошо, но давай, я вначале постелю постель а, то мы кувыркались с тобой всю ночь на покрывале. Я хочу, чтобы моя девочка была зачата, на белоснежных простынях и пуховых подушках, – сказала она.

– Наша девочка, – поправил он её.

– Нет, моя девочка, пока, – а позднее мы разберёмся с тобой, где бабочки, а где гусеницы.

…В одиннадцать часов Вовка распрощался с гостеприимной женщиной и направился оправдываться к Полине в ресторан.

– Ты где ночь пропадал? – встревожено спросила она, – мы не знали, что и думать с матерью. Мать меня правда успокаивала, говорила, что ты у друга. Мареки, тоже дома не было. Я хотела уже в милицию звонить узнавать.

– В милицию, не при каких обстоятельствах звонить не надо. У меня с ними никаких дел не может быть. Были мы с Марекой, у его коллеги. Зовут Денис Давыдович. Ему квартиру дали в доме у лампового завода. За пивом и картами просидели, а когда опомнились, транспорт общественный не ходит уже. Пришлось у него заночевать. В десять проснулись, и я к тебе сразу поехал.

– Ты наверх подымишься в зал? Покушаешь, что ни будь? – спросила Полина.

– Да, наверное, принеси мне второе и два пива, – а я пойду, разденусь.

Он сел за столик. Ему Полина принесла шницель и две бутылки пива и подсела к нему.

– Ты знаешь, вчера вечером телеграмму принесли. Братец твой Сергей освобождается. Он под амнистию попал. Придётся нам на время перейти к моим родителям жить, мы все не уберёмся в одной квартире.

– Давай недельку поживём пока врозь, – предложил он. – Ты у своих родителей, а я у матери. Соскучимся друг по другу. У нас после встреча необыкновенная будет.

– Не знаю, ты мне пока не надоел, – ответила она ему обиженно, – а я тебе, что надоела?

– Глупости говоришь, но у родителей будешь жить из дома, ни на шаг.

– Дурак, – она резко встала со стула, – сам, где – то ночь прошлялся, а меня подозрениями смеешь обижать. Пошла я, работать. Ждать меня не надо, иди домой.

– Что ты волну гонишь. Подожду я тебя. Час, какой – то остался, – взглянул он на часы.

Домой они пошли вместе. Открыв дверь квартиры, в глаза бросилась старая куртка Сергея, в какой он был на судебном процессе.

«Сегодня будет полный дом гостей», – подумал Вовка.

…Брат вышел ему на встречу. Он, как всегда был лощёный и холёный, ничуть не изменившийся, только тюремная роба делала его чуть старше. Они обнялись, потискав, немного друг друга. Мать вышла из кухни в фартуке и повязанной косынке на голове. В первую очередь она поинтересовалась, где её сын провёл ночь.

– Всё нормально, видишь я дома, не приставай? – ответил он ей, – кому нужно я объяснился.

Мать посмотрела на одутловатый карман его пальто и, запустив машинально туда руку, извлекла из него флакон туалетной воды, которую Лара положила ему в карман.

– А это где ты взял? – спросила мать.

– Где, где, купил вот где, – грубо ответил он ей.

– Сын, такая туалетная вода у нас не продаётся, даже по великому блату, – сказала мать. – Ты её случайно не украл у кого?

– Мам, ты, что такое говоришь, разве я крал когда. В наше время всё можно купить. Хочешь завтра Першинг или Тополь куплю. Приятель у меня один хороший есть, который в Лондоне на операции был, вот привёз оттуда и задарил.

Мать с Полиной ушли в кухню заниматься приготовлением закусок, а братья вышли на улицу.

– А что ты робу не снял? Не надоела она тебе, – спросил Вовка у брата. – Одеть тебе есть, что.

– Я зашёл в квартиру перед вами. Не успел переодеться, – ответил он, – сейчас покурю и в ванну. Расскажи как хоть у тебя семейная жизнь? – спросил он у Вовки, – жена твоя красивая!

Я её раньше знал, притягательная девочка была, но дикая. К себе мальчишек не подпускала. Как интересно ты приворожил такую прелесть?

– О жизни после поговорим, хотя всё у меня хорошо, – сказал Вовка, – а сейчас давай к Ивану Романовичу сходим, он, наверное, не знает, что ты приехать должен. Сегодня выходной, может он дома? Обычно он последнее время, днюет и ночует на заводе. А кто – то, как наша мама, со следующего месяца будут работать по два дня в неделю. Спад у них на производстве колоссальный образовался.

Сергей неожиданно закашлялся и не докурив сигарету, бросил её на мокрый асфальт. Тщательно растёр окурок своим башмаком и, посмотрев внимательно на брата, произнёс:

– Вовка, как ты вырос быстро. И уже успел испить в своей не длинной жизни горького молока. Его, конечно, пить можно, но в нём нет лактозы. Впрочем, мне этого горького молока пришлось больше испробовать, чем тебе. Видимо, кто – то наш род не хило проклял. Захара убили, Балта с Лимоном пропали без вести. Половина нашей родни побывала за решёткой. Умные родственники все заграницей счастливо живут и работают. Кто – то в старости будет вспоминать о счастливых студенческих годах своей молодости, а нам суждено с тобой переваривать мрачные решётчатые стены тюремных камер.

– Вот ты писатель, ты и переваривай эту тему, – сказал Вовка, – а я знаю, чем лечится от дурных воспоминаний.

– И чем – же? – спросил Сергей.

– Женщинами! Женщинами! и ещё раз Женщинами! И борьбой с теми, кто вместо счастливой жизни насильно пытается влить в тебя это горькое молоко. Как сказал Лев Толстой:

Чтобы жить, надо рваться, путаться, биться,

ошибаться, начинать и опять начинать, и опять

бросать и вечно бороться. А спокойствие это – душевная трусость

Сергей удивлённо пожал плечами:

– Как ты всё – таки Вовка вырос! С Львом Толстым я согласен полностью. Но, а насчёт женщин, ты хватил. Грех гулять от таких красавиц как твоя жена.

– Булат Окуджава сказал, что в природе безгрешных людей не бывает. Надеюсь, он прав, но я бы добавил, – грешны те люди, которые веруют. А я безбожник, но против бога ничего не имею. И жить хочу не по его канонам, а как я хочу.

– Трудно с тобой сейчас спорить, – сказал Сергей. – Ладно, пошли домой, у меня там ванна набралась наверно. Помыться надо, а к Ивану Романовичу не пойдём, он знает, что я приехал. Мать ему звонила. К вечеру он подтянется вместе со всем семейством.

…Вечером в квартире Колчиных гостей было, как на свадьбе. В полночь Колчак, проводил Полину домой к родителям, а сам пошёл, к Ларе, где пробыл у неё до четырёх утра и возвратился домой. Гости находились ещё в квартире, и расходиться не думали, так – как наступило воскресение и на работу идти никому не надо.

Всю эту неделю Колчак, регулярно посещал Лару. Она была очень гостеприимна и всегда радовалась его приходу. Через неделю, Сергея в Осинки забрал к себе жить и работать Максим. Там же обосновался и Август вместе со своей молодой пассией Люсей Усовой. Полина тем временем вернулась жить в квартиру Колчиных.

Со свиданьицем тебя комиссара

У Сашки Мареки была большая получка, и он пригласил Колчака и Джагу в ресторан. Прилично выпив там, у Вовки начались любовно – сердечные позывы и он предупредил Мареку, чтобы телефон не брал и Полине дверь ни при каких обстоятельствах не открывал, так, как спать, сегодня домой не пойдёт. Колчак решил зайти к Ларе. Его в последнее время всё больше и больше тянуло к ней. Он осознавал, что роман с ней затянулся, но прерывать отношения с этой опытной и эффектной женщиной намеренно не хотел. Ему нужна была эта женщина. С ним она отдавала себя всю. С ней он постигал не только науку любви, но и обсуждал жизненно важные вопросы, в которых она неплохо разбиралась. Она понимала, что он разрывается между Полиной и ей. Понимала, что возрастной барьер никогда не позволит идти им по жизни вместе. Она жалела его, как мать, но в постели себя вела, как проститутка. В то же время она его учила. Её слова, будто вбитый гвоздь в голову запал в память. Лара ему говорила:

«Если ты женатый, и не хочешь рушить семью, несмотря на то, что у тебя безграничная слабость к противоположному полу, никогда не заводи постоянной любовницы. Желательно обходиться короткими встречами с разными женщинами, которые к изменам нельзя отнести. Только тогда ты будешь понимать, что лучше твоей жены никого нет. Возьми себе это за правило. Не позволяй себе влюбиться в чужую женщину. Люби только жену, если она для тебя дорога».

Колчак в этот вечер в доме Лары на лестнице столкнулся с Надеждой, эта встреча была для него не желательна. Он не хотел, чтобы она знала о его связи с Ларой.

– Колчин привет, ты это куда направился? – подозрительно спросила она.

– Да вот пожурчать захотелось, а дома никого нет и ключа нет. Вспомнил, что здесь есть общий туалет. Дай, думаю, зайду, – нашёлся, что сказать Колчак.

– Ой, мальчик писать хочет, не знает, как свернуть в подворотню, – взяла она под руку Вовку. – Да вам под любым забором можно пристроить своих атаманов.

– Надя, ты что, я воспитан не так, чтобы оправляться на улице, – дышал он на неё коньячным запахом.

– Три минуты можешь потерпеть? – спросила она.

– Больше терпел, три минуты стерплю, – ответил он.

– Тогда пошли я тебя отведу в индивидуальный туалет.

Она сильно вцепилась в его руку и потянула за собой.

– Ты куда меня ведёшь Надь? – спросил он её.

– Не бойся, мужа нет, ему аппендикс вчера вырезали. В больнице он, – решительно тянула она его за собой.

Вовка особо и не сопротивлялся её женской силе. Коньяк ему этого не давал и Надькин многообещающий, пристрастный взгляд толкал его к соблазну овладеть женщиной – комиссаром.

Она открыла двери квартиры, в которой Вовка был много раз. Ему казалось, что в этой квартире ничего не изменилось с тех пор. Даже обои на стенах остались с тех времён.

– Осмотрелся? – спросила Надежда, – узнаёшь, знакомую обстановку?

– Всё узнаю, кроме письменного стола, шифоньера, и компьютера, – сказал Вовка.

– Шифоньер и стол, купили родители мужа, а компьютер мне Лара с Августом подарили перед нашей первой с тобой встречей. Скудно я живу, но скоро у меня жизнь изменится. Я иду работать. Это у меня будет вроде, как преддипломная практика. Но я буду официально устроена и аттестована. Буду работать инспектором по делам несовершеннолетних. Погоны повесят и зарплату назначат. А ты, почему в туалет не идёшь или расхотелось? – спросила Надежда.

– За воспоминаниями отвлёкся, – сказал Колчак. – А как же преподавательская работа?

– Она от меня никуда не убежит. Я всегда успею наработаться в школе, а в органах поработать надо. Это для меня будет хорошей проверкой и там можно сделать себе неплохую карьеру, – сказала она.

– Насчёт карьеры ты ошибаешься, думаю, ты напрасно уходишь от основного вида деятельности. Милиция может тебя испортить. На этой работе ты постоянно будешь натыкаться на подводные камни. Ты не знаешь несовершеннолетних. Нарвёшься воспитывать такого, как я был в детстве. Он из тебя всю кровь выпьет, – выразил своё мнение Колчак.

– Не забывай Колчин, что я заканчиваю, педагогический университет, и думаю, я там многому научилась. Она достала под кроватью спрятанную бутылку водки и поставила на письменный стол. На закуску подала солёные грибы в ассортименте и холодную картошку. Затем, не стесняясь Колчака, задрала юбку и при нём начала медленно снимать с себя колготки. Он вначале уронил жадный взгляд на её голые ляжки, но вовремя опомнился и отвернулся. Она продолжала блистать перед ним, другими интимными частями своего тела. думая, что он за ней наблюдает. Но Колчак демонстративно склонился перед книгами лежавшими на столе и стал их перебирать, давая понять, что её тело его не интересует. Когда дело дошло до самых сокровенных частей, он начал крутить глобус, стоявший на столе, не смотря в её сторону. Она же наоборот не сводила с него глаз, когда раздевалась. Надежда быстрым движением руки, отстегнула юбку, бросив небрежно её на спинку кровати, и повязала на поясе мужскую рубашку, перетянув рукава на один узел.

Колчак про себя отметил, что в этом наряде она смотрится тоже неплохо и в трепет может привести любого мужчину. Единственный её недостаток был, который Колчаку не очень нравился, – она много болтала.

– Наверное, она и по ночам разговаривает? – подумал он.

– Колчин ты чего задумался? – оторвала она его от мыслей. – Не видишь, я уже пьяная. Мы с девчонками в кафе сейчас были. Садись и разливай водку, – приказным тоном заявила она.

– Здесь всего один стул, – сказал он ей.

– Мы и на одном с тобой уберёмся. Ты сядешь на стул, а я тебе на коленки. – Или ты боишься, что не выдержишь меня? – спросила она. – Почему ты отворачивался и не смотрел на меня, когда я мишуру с себя сбрасывала? Помню раньше в лодке, у тебя бешено возгорелся интерес ко всему нашему девичьему коллективу, а сейчас наш Колчин паинька и скромняга.

Она провела легонько кончиками пальцев по его лицу и села ему на колени, обвив правой рукой его шею.

– А в туалет ты так и не сходил, – прошептала она ему на ухо, прижавшись к его лицу своей щекой.

– Беги быстро, – заторопила она его. – Разгрузишь свой аэростат, тогда держать тебе меня будет легко.

Вовка приподнял её и поставил на пол, затем пошёл в туалет. Когда вернулся, Надька водку уже разлила по стопкам. Она вновь взобралась ему на колени. Вовке водки не хотелось, он в последнее время отвык от неё. Пил иногда вино, которого дома с избытком было, а пиво после каждой тренировки употреблял. Но сегодня сам бог велел ему выпить, и Надежде уговаривать его не пришлось. Он поднял стопку и произнёс:

– Со свиданицем тебя комиссара!

– Здравствуй Колчак! – вторила она ему, скользя по его лицу своим заманчивым взглядом.

Они выпили, и Надька сразу приступила к ласкам. Она целовала его в лицо и губы, и говорила:

– Я тебе обещала, что отобью тебя у твоей Полины, я это сделаю. Ты же знаешь, что я целеустремлённая и чего захочу, того добьюсь обязательно.

– Надь у тебя муж, зачем тебе это надо? – ты же раньше принципов придерживалась, что с тобой случилось? – спросил Колчак.

– Муж объелся груш и засорил себе слепую кишку. Эту серость мне Лара навязала. Сказала, что он покладистый и тебе с ним удобно будет в жизни, а любовь сказала можно и на стороне найти.

Она говорила и продолжала ласкать Вовку.

Он, молча, отвечал на её ласки.

Его рука была у неё уже в лифчике и сжимала Надькину, похожую на сдобную булочку грудь.

– Налей нам ещё немного водки, – потрясла она пустой стопкой, – ты я вижу, до конца ещё не раскрепостился и если тебя не затруднит, принеси холодной воды с кухни? – Мне запить надо, – попросила она.

Колчак отстранил её, и пошёл на кухню. Открыв кран с холодной водой, он набрал в стакан воду и принёс в комнату. Надька уже сама разлила водку и, находясь в «счастливом» состоянии, прикуривала от спички сигарету:

– Спасибо Колчин, ты очень мил и галантен! – Она протянула ему стопку с водкой.

Они выпили, Надька нанизала на вилку грибок и положила ему в рот.

Затем обхватила двумя руками его тело, сама начала его стаскивать со стула, давая понять ему, чтобы он встал. Он сорвал резким движением с неё завязанную на поясе рубашку. Взял на руки и понёс к кровати, на которой он вместе с Надькой валялся на начальном этапе своей жизни.

– Поноси меня сильный Колчин, немного на руках по комнате? – Не спеши бросать в постель? – шептала она ему на ухо.

Вовка, впившись в её губы, с закрытыми глазами держал её на руках, но от кровати не отходил. Когда страсть обуяла его до предела, он положил её на кровать и стал срывать с неё лихорадочно лифчик.

…Внезапно неведомая сила, заставила его уронить свою голову на Надькину грудь. Это состояние ему было знакомо, он поплыл. Перед глазами стояла комната Лары с её большим диваном, а над ним летали маленькие кудрявые и белокурые ангелочки с крылышками. Мозг его находился в смутном состоянии, руки и ноги были ватными. Он пытался оттолкнуться от земли, чтобы взлететь и присоединиться к этим небесным существам, но как подстреленный лебедь сорвался в пропасть.

…Очнулся он от холода и стука открытой форточки в окне. Он привстал и заглянул в окно. На улице шёл ливень. Шагов прохожих за окном первого этажа слышно не было.

«Значит, глухая ночь наступила», – подумал он.

Вовка встал с кровати, подошёл к столу, нащупал коробок со спичками и зажёг одну спичку.

Поднеся её к циферблату своих часов, Вовка увидал, что время было два часа ночи. Домой идти было бессмысленно.

Надька спала раскутанная и голая, подложив под щёку обе руки. Голова трещала от выпитых накануне перемешанных напитков.

Он взял бутылку и опрокинул остатки в рот, но там хватило только на два глотка. Поставив, пустую бутылку на стол, Вовка закрыл форточку и сел на кровать, скрестив ноги как йог.

«Это же надо, такому случится? – терзал он себя. – Второй раз в пещеру залетел не самостоятельно. И эта комиссара решила стать моей наездницей, отомстив за походную шалость. Хорошо, что со снотворным слабительных не подмешала, а то бы конфуз был великий. Отомстила бы, по полной программе. – Но ты Надька у меня взаймы взяла. – Долг я тебе верну, что ты у меня вообще на мужиков длительное время не будешь засматриваться. Плохо только то, что Полину обманул. Второй раз не знаю, что придумывать. – Всё равно не поверит. Ладно, чёрт с ним, что будет, то будет, надо продолжать развратом заниматься, если удача подвалила. Надька всё – таки хоть и животное, но экзотическое и имеет женские половые органы».

Он навалился на неё, отчего она сразу проснулась:

– Ты пришёл в себя? – обняла она его.

– Ты так быстро опьянел, что без моей помощи раздеться не смог. – Зачем, так много спиртного выпил?

Он не слушал её. Он вспоминал, как произошло его падение. Колчак помнил, что водки он выпил всего две стопки. – Остальное выходит, приговорила Надежда, когда терзала в ночи его безжизненное тело, – мысленно разговаривал он с собой. Значит, и Надежда – идеологическая супруга революции, решила испробовать на мне действие препарата, похожего на тот, что ему подсыпала Лара.

Он со злостью сжал её тело и начал показывать мужскую месть, от которой её голос постепенно замолкал и переходил в страстный крик, а он сжимал ей рот ладонью, так как такой крик мог разбудить всех соседей. Она извивалась под ним, как змея, царапая своими длинными ногтями его спину. После длительного экстаза, она скинула Вовку с себя и, задыхаясь, сказала:

– Всё Колчин, конец света настал, – она замолчала, широко раскинув руки, потом повернулась к нему. – В следующий раз я обязательно умру в твоих объятиях, – простонала она.

– Давай сохраним тебе жизнь, и следующий раз отменим, – сказал ей Вовка.

– Нет дорогой, ты в моих сетях теперь. Я сказала, что отобью тебя у Полины. С этого дня ты мой навеки. Дай мне только простынь заменить, с меня бежит, как из утки.

Она показала ему голую спину и нырнула в ванную. Когда она вернулась в халате, Вовка был уже на ногах:

– И часто у тебя кровоточит? – спросил он.

– Раз в месяц.

– Ах да, – опомнился он и подойдя к ней распахнул халат:

– Надь, а как ты себе представляешь себе сделать меня навеки своим, будучи замужем? – спросил Колчак.

– Колчин, ты мне о муже ничего не говори, я Гонобобеля никогда не любила и не люблю, а только терплю его. Он кроме конспектов и своих марок ничего не знает. Учёного из себя корчит, хорошо хоть сеном и козьим молоком не провонял. Мечтает работать сельским учителем, а я в деревню ни за какие калачи не поеду. Тем более с этого двора, – стартовой платформы моего замечательного детства. Я рассчитываю на прекрасное будущее в городе. Меня уважают в университете и не меньше ценят в администрации области. Меня часто привлекают проводить массовые мероприятия. Я хорошо овладела риторикой. С любой трибуны могу вещать, не хуже Цицерона.

Она прикурила сигарету, осветив спичкой своё обнажённую упругую грудь, и гордо сказала:

– Я свою трибуну знаю. А ты давно любимый Колчин, пока Андрей со мной живёт, будешь всегда стоять позади меня. Когда придёт время, повернёшь меня к себе, и тогда я брошусь в твои объятия и буду всю жизнь хранить и греть тебя своей любовью. – Ты это скоро поймёшь.

– С риторикой у тебя и раньше неплохо было, а сейчас ты ещё не проспалась. Всё – таки почти целую бутылку одна выпила, – он кивнул головой на пустую бутылку.

– Ты думаешь, я пьяная, и изливаю тебе хмельные бредни. Нет, Вовочка, я не пила столько водки. От такой дозы я бы не проснулась. Я выпила ровно столько, сколько выпил ты. Остальную водку я нечаянно опрокинула на стол. Так, что прошу не считать мои слова голословными. Я тебя люблю так давно, наверное, сколько помню себя. Но сказать об этом тебе не могла раньше по одной простой причине, – ждала, когда ты первым увидишь во мне женщину. Все наши девчонки считали, что ты был влюблён в нашу Лару. Мне приходилось тогда защищать и тебя и Лару. Думаю, я правильно делала, этим я оберегала твою честь и своей приёмной матери. В тайне я мечтала, чтобы ты меня затащил в свой подвал, но ты только болтать со мной мог на разные темы, а в подвал таскал других девчонок. И я наивно думала, что ты бережёшь меня для другой миссии. Считала, что ты перебесишься и после поведёшь меня под венец. Ты помнишь, когда мы маленькими были, несколько раз женились с тобой? Потом пекли с тобой маленькие куличи из песка и лепили птичек из пластилина.

Вовка хорошо помнил эти эпизоды детства. Он улыбнулся и сказал:

– Надь, ты только не обижайся, но со мной у тебя ничего не срастётся. Я никогда не женюсь на ментовке, вот сексом заниматься с тобой для меня не возбраняется. И когда ты получишь форму, мы с тобой обязательно её обмоем, только без ноксирона.

Она промолчала, бросила недокуренную сигарету в тарелку, где были грибы. Подошла к кровати, и содрала с неё испачканную простынь. Затем повернулась к нему и спросила:

– Ты откуда знаешь про ноксирон? Ты что с Ларой был близок?

– С чего ты взяла?

– Я ещё в тот вечер догадалась, что она тебя обязательно уложит в свою постель. Она на тебя смотрела порнографическим взглядом. – Лара хищница, – это она назло всё сделала, опередив меня. Лара знала, что ты мне с восьмого класса нравился, как мужчина, а ты ей нравился как мальчик. Мы много с ней о тебе говорили. Она почему – то всегда старалась унизить меня и вдалбливала, что мне в спутники жизни годятся парни, как Андрей, а не как ты. Она так убедительно эту муру вкладывала в мой мозг, что мне порой казалось, моя мамочка вкачала в меня испорченную программу, чтобы первой полакомиться тобой. Я долго была в невесомом состоянии, пока не увидала тебя после освобождения. Я поняла, в какой ты туалет вчера шёл. Ты к ней направлялся. Но ты бы её всё равно не застал. Лара в школе была вчера на праздничном вечере учителей. Михаил Иванович признаёт Октябрьские праздники, как и многие учителя и думаю это правильно. Всем известно, историю нельзя ломать, – иначе не будет будущего. Я кстати этот праздник тоже люблю. Он всегда мне напоминает мою маму. Она была ярой приверженкой коммунистических дел партии и на демонстрациях вышагивала в первых рядах на руках со мной.

Надежда постелила чистую простынь и легла в постель, положив руки за голову:

– Работать бы скорей начать, – сказала она, – тогда я буду независимая и плюну на всё и на всех.

Колчак слушал Надьку и понял, что она не пьяная:

– Надь ты, чего на Лару напала? Она здесь не причём. Близок, я с ней не мог быть. Она же моя учительница, – защищал он Лару.

– Мог и даже очень мог, и ты этого не отрицай Вовочка? – крикнула она ему в лицо.

Она встала с кровати и полезла под неё, откуда достала бутылку Шампанского и бутылку водки и бросила их на постель. Затем взяла со спинки Вовкину рубашку и сунула ему под нос.

– На, нюхай, хороший и дорогой запах. Эту туалетную воду Ларе, по её заказу, привёз из Хельсинки муж Маргариты. А я думаю, где этот запах встречала, когда тебя раздевала. Этим запахом пропахла у неё вся комната, а сейчас там другой аромат витает, потому что флакона нет на серванте.

– Да Лара подарила мне воду, но это не говорит о нашей близости с ней, – не сдавался Колчак.

– Ты заикнулся про ноксирон, – такого названия нет уже давно. Выписывали эти таблетки её деду. Рецепт был с круглой печатью, и достать ноксирон очень проблематично. У этого препарата есть международное название, а так его называют только узкие специалисты, и ты его знать не мог.

Она взяла бутылку водки и Шампанское в руки.

– Ты, что будешь водку или Шампанское? – спросила она.

– Шампанское, – ответил он.

– А я водки себе налью, – сказала Надька. – Купила к празднику за маму выпить. До него ещё два дня. Успею ещё купить.

Она налила для Вовки в стакан Шампанского, а себе стопку водки, которую залпом выпила

Подавая вино Колчаку, Надежда сказала:

– Ты не думай Вовочка, я Шампанское тоже люблю. Но сегодня хочу напиться.

Надежда удалилась на кухню и принесла оттуда пустой стакан. Заполнила его Шампанским и села рядом с Колчаком на кровать, делая, маленькие, но частые глотки:

– Лара мне кажется живёт в многополярном мире. Она сама многое знает и может своими знаниями поделиться с человеком.

– Надь она же педагог, – перебил её Вовка, – ей по жизни положено передавать свою науку человечеству.

– Не перебивай меня, – сказала Надежда, – я сейчас не о педагогике говорю. Да она может научить нас говорить на немецком языке, научить как любить природу, привить вкус к прекрасному. Но она ещё отменно владеет техникой любви, вплоть до развратных действий, – не успокаивалась Надежда. – Когда она стала моей опекуншей, я была глупой и несмышленой девчонкой. Я боготворила её, как своего кумира. Я была влюблена в неё, как дочь, сестра.

– Это же нормальное явление, – сказал Вовка.

– Не мешай, – дай договорить? – сделала она останавливающий жест рукой:

Она была для меня высшим идеалом женского совершенства! Чистая! Красивая и независимая! Я быстро к ней привыкла. Потом она ни чуточку, не стесняясь, стала садиться завтракать голой к столу и перед сном, когда мы пили кефир, она заставляла меня обнажаться сидеть голой перед трюмо пятнадцать минут и про себя говорить, что я красивая. Это она называла аутотренингом. И в таком виде я ложилась спать. Я не понимала, что жизнь моя потихоньку въезжает в аномальный Содом. Под воздействием шампанского и ноксирона с нашей благоверной Ларой я кажется потеряла девственность. И что самое страшное, мне нравилось с ней играть голой на её диване. Она многому меня учила, что мне могло бы пригодится занимаясь любовью с любимым человеком. Я с нетерпением ждала, когда наступит ночь, но потом у неё начали появляться мужчины, и мне пришлось, вновь переместиться на неуютную и узкую раскладушку. И плакать, уткнувшись в подушку, слушая её стоны до середины ночи. А утром, когда просыпалась, мужчин уже не было, а она виновато смотрела на меня. Потом, как отрубило, она резко охладела к мужскому полу и перед поклонниками закрывала двери. И вновь у нас наступили золотые ночи. Не хотела тебе рассказывать, но сейчас думаю можно. Она на самом деле всю жизнь бредила твоим братом Сергеем. И она планировала с ним связать свою судьбу, а не с Августом. Но тюрьма перечеркнула её надежды. Август конечно золотой человек, он нам материально хорошо помогал и мне дал не малые деньги для поступления в институт. Но он ходит по лезвию бритвы. Лара прекрасно знает, что он тесно связан с криминалом, но это её ни сколько не отталкивает. Она говорит про него, что такой вор способен осчастливить любую женщину, но для нас с тобой он не настоящий, ни папа, ни супруг. Мне Август тоже нравится. Может из – за того, что он твой родственник? Он в присутствии меня ни одного бранного слова не обронил, как другие знакомые свистуны Лары. Всё равно, как бы то ни было, ей я благодарна ей во многом. Она меня содержит. Одевает, даёт деньги, но она развратила девочку, сделав её бисексуальной куклой. Сегодня я узнала настоящего и полнокровного мужчину и буду его хотеть всегда.

От Надькиного рассказа Вовкины мысли разрывались на мелкие частицы, ему не хотелось верить её словам, которые почему – то возбудили его. Он откинул все плохие мысли и вновь овладел её телом, пополнив свою спину новыми бороздами от Надькиных ногтей.

Испив очередную чашу любви. Надежда опять подошла к столу и выпила водки, а Колчаку налила Шампанского. Протянув ему, стакан она заглянула в окно:

– На улице сильно льёт, что просвету, нет никакого, а мне с тобой тепло и приятно, – задёрнув занавеску, сказала она. – Сегодня в институт не поеду, мне там делать нечего.

– Ты вроде всегда дисциплинированной девочкой была, – сказал Вовка, – что с тобой случилось, кто тебя испортил?

– Только ты! – выразительно произнесла Надежда, – давай устроим сегодня день любви, не ходи на работу?

– Нет, Надя, я так не могу поступить. Меня вчера отпустили с обеда, и ещё сегодня отпрашиваться, это будет слишком. Я обязательный человек, на работу я должен выйти за восьмёрку можно там и проспать, но зато прогула не будет. И не забывай, мне ещё перед женой отчёт держать придётся вечером. Она сегодня во вторую смену работает. Скандала дома не миновать.

– Вовка ты же изобретательный, не ужели не найдёшь «правдивых» оправданий, чтобы Полина поверила тебе.

– Попробую, но она как мне кажется, видит меня насквозь.

– Я очень завидую ей, что она имеет такого красивого непутёвого мужа, – сказала Надежда.

– Надь ты извини меня за праздный интерес, а сейчас ты, будучи замужем имеешь с Ларой постельные контакты? – спросил Колчак.

– После моего замужества, она преобразилась, а тут ещё ты появился. Думаю благодаря тебе, она оставила свои забавы, – ответила она.

Вовка понял, что теперь отпираться, бессмысленно:

– У нас с ней я бы сказал больше деловой сговор, который, я пока не имею права разглашать. И ты напрасно это мне рассказала про ваши утехи. Но можешь не переживать, твоя тайна останется безмолвной. Я умею чужие секреты хранить. Ты со мной под воздействием спиртного была откровенной, не исключено, что в следующий раз захочешь другому пассажиру в таком состоянии душу излить, а у него окажется чрезмерно длинный язык и молва пойдёт по нашему небольшому городку, которая поставит крест на твоей карьере. И не забывай, что Лара пользуется в школе авторитетом, как хороший педагог Ты со своим язычком, можешь и себе жизнь сломать и ей. А она мне кажется, не заслужила этого.

– Ты, что меня пугаешь? – встревожилась Надька, – я её, как и прежде люблю. Она для меня, как мать и сестра. Я никогда не позволю, о ней плохо обмолвится с кем – то. С тобой я не откровенничала, а всего лишь открыла тебе глаза на сложную ситуацию, притаившуюся, словно подлая змея у твоих ног. А вдруг смертельно укусит? Лару я сегодня немного возненавидела чисто по женским понятиям, за то, что она мою мечту украла и овладела ею первой. Это всё женская минутная ревность. Мы сами с ней позже разложим пасьянс на счастье.

– Не вздумай ей ничего говорить? – вскочил с постели Колчак, – ты меня под монастырь подведёшь. Кем я буду выглядеть в её глазах, если она узнает, что у меня с тобой интим был.

– Напугался глупенький Колчин, – погладила она ему грудь, – не рассказывай мне больше про ваш деловой сговор. Я не слепая дура. Ладно, давай забудем. Можешь, не беспокоится ни о чём. Ты нашего мирка не знаешь и многого не поймёшь. Лучше подумай, как тебе избежать сегодня работы?

– Сложно, но я пойду, попробую, отпроситься. Заявление на отгул напишу.

– Время сколько сейчас посмотри? – спросила она.

– Пять тридцать, через полчаса надо бежать срочно на работу, – сказал он.

– Закроешь меня, а ключ возьмёшь с собой, – повернулась она к Колчаку. – Я тогда точно буду знать, что ты вернёшься.

– Хорошо, – бросил он ей в ответ. – Но если меня не отпустят, придётся тебе сидеть взаперти, пока я не освобожусь.

– Отпустят, – уверенно сказала она, натянув на себя одеяло.

Колчак, не включая света, оделся, нащупал ключ в замке и вышел на улицу. Дождь немного утих. В окнах везде горел свет. Народ проснулся на работу. Он бегом рванул по лужам в сторону сараев, зачерпывая дождевую воду в туфли.

«Если здесь не пройдёшь, то на поле и берегу тем более болотом затянуло тропы, – подумал он. – Не пройду в этих колёсах. Нужно зайти домой переобуться и переодеться».

Домой ему в это время меньше всего хотелось идти, знал, что пытливого допроса ему там не избежать. Правдоподобные мысли в голову не лезли.

«Мать уже на работе, Полина одна дома. Это немного успокаивает, что допрос будет происходить без свидетелейв».

Он открыл тихо дверь, но в прихожей горел уже свет. Полина была на ногах:

– Что сегодня скажешь? – спросила она, – в карты проиграл, и кареты не подали. Мне это надоело. И с туалетной водой ты меня обманул, я поняла это быстро. Твоя туалетная вода тянет на хорошую месячную зарплату. Врун, врун, больше мне ничего не говори, я собираюсь и ухожу к маме. А после праздников пойду в женскую консультацию и сделаю аборт.

– Ты, что Полина беременная? – обрадовано, спросил он, – а почему молчала?

– Не заслужил, чтобы я с тобой откровенничала.

– Ты мне такую беспрерывную тираду выдала, не дав и слова сказать. Видишь, я пришёл трезвый, значит всё нормально. Но ночевал я в милиции и не по своей воле.

– Это называется нормально, лежбище устроил себе в милиции, – Полина заплакала.

Вовка подошёл и обнял её.

– Не расстраивайся, я говорю всё нормально. Мы вчера сели в такси, а таксист сшиб человека. Ливень сильный был, видимости никакой. Не веришь, спросишь у Сашки Мареки вечером. Нас, как свидетелей забрали и не отпускали, пока следователя не привезли. А нашли его к двум часам ночи. Протоколы писать такая канитель длительная. Пока допрашивали таксиста и Мареку, я поспал немного там на стульях. Больше вызывать сказали, не будут. Ждите, говорят повестки в суд. Жалко таксиста и мужчину. Мужчину похоронят, а таксиста наверняка посадят, не за что.

– Как не за что, человек насмерть задавил? – вытирая глаза, сказала Полина, поверив правдоподобному Вовкиному вранью.

– Я думаю, таксист не виноват, ливень стеной стоял. Откуда этот мужик вылез не известно. Следователь говорит, что дадут ему, лет восемь. А таксист ещё молодой двух девочек школьниц воспитывает.

– Ты завтракать будешь? – спросила Полина.

– Нет некогда, я только побреюсь и отправлюсь на работу.

– А как же ты, не спавши, работать будешь?

– Перетерплю, – буркнул он и вошёл в ванную, закрыв на защёлку дверь.

Сняв свитер, он ужаснулся, увидав себя в зеркале. На шее красовался предательский засос оставленной Надькой. Кровоподтёк огромного размера сидел на самом видном месте и как бы ехидно спрашивал Вовку; «Что приятель прелюбодеяние не всегда сладко»? Он щелкнул себя ребром ладони по шее от злости, и почувствовал жгучую боль по всей спине. Быстро натянув на себя свитер Вовка, побрился и умылся. Облившись туалетной водой, он пошёл к выходу.

– Встречать меня придёшь сегодня? – спросила Полина, засовывая в куртку ему бутерброды.

– Непременно, – чмокнул он её в щёку.

– Подготовься к своей защитной речи, как ты мне будешь объяснять появление дорогостоящей воды у тебя. Мне интересно слушать, как ты слагаешь новые байки. Врун, иди на работу, – закрыла Полина за ним дверь.

Колчак, немного взбодрился тем, что утренний допрос завершился с его преимуществом. «Пыток не было, да ещё бутербродов целый свёрток сунула».

Он вышел из подъезда в приподнятом настроение и мысленно поаплодировал себе за находчивость.

– Каков я молодец и талант артиста во мне заложен, – сказал он тихо сам себе, идя по полевой слякоти, – а Надька, испорченная девочка, готовящая надеть милицейскую форму, издевалась сегодня над моим немым телом. Обязательно надо отпроситься сейчас Она узнает, на что способны мужчины униженные женщиной. Надька долго меня будет вспоминать.

Рассуждая сам с собой, он незаметно дошёл до порта. На работе механик отпустил его без слов в отгул и предупредил, чтобы шестого тоже на работу не выходил. Всё равно по старой привычке работать будут до обеда.

Назад Вовка возвращался по старым следам.

Забрезжил рассвет, дождь успокоился, и только лёгкий ветер щипал его щёки и нос. Он поднял воротник куртки и намотал шарф плотнее на шее.

«Надо что – то купить покушать, – подумал он, – у неё закусить нет ничего».

Магазины были ещё закрыты, и он прошёл дальше своего подъёма в город, где вышел на рынок. Там он купил копчёного сыра с колбасой и пошёл к Надежде с прекрасным настроением. Он знал, что его ждёт в кровати чужая и голая молодая женщина, с которой он сейчас оторвётся по максимуму. И к тому же впереди пять дней безделья. А главное он скоро будет отцом, и Полина поверила его небылицам. Жизненный расклад его вполне устраивал.

Когда он пришёл к Надежде в квартиру, она ещё спала. Он убрал со стола грязную посуду. Нарезал закуски и начал наливать воду в ванну, чтобы помыться. От шума воды в ванной она проснулась и радостно протянула ему руки:

– Я знала, что ты быстро вернёшься. Ты воду наливаешь? Помыться хочешь? – спросила она его.

– Освежусь немного, – ответил он.

– Я с тобой залезу мне тоже надо ванную принять.

Раздевшись в ванной Колчак, погрузился в горячую воду, от чего жгучая боль пронизала его спину. Он пулей вылетел из воды и, повернувшись к зеркалу, увидал часть испещрённой спины. Зрелище было не из приятных. Это была не спина, а художественное полотно, над которым долго и изощрённо работал художник увлекающийся нефигуративным искусством.

В такой позе его застала вошедшая обнажённая Надежда. Увидав его голую и искорёженную спину, она обомлела, приложив ладони к лицу:

– Ой, мама моя родная. Неужели это я тебя изуродовала так? – спросила она. – Я не могла этого сделать, я не помню. Видимо Мой страстный и неукротимый пыл лишил меня здравого рассудка.

– Не бери в голову, это не ты, – сжав ей тихонько двумя пальцами нос, – это я сам себе накарябал пальцами ног, и засос сам себе посадил на шею.

Надежда прикрыла глаза и скрестила на груди руки.

– Мне стыдно, прости? Я исправлюсь, а засос мы сейчас уберём, – сказала она.

Она вытащила лежавшую под раковиной, абразивную шкурку и, прижавшись грудями к его телу начала водить ему ей по кровоподтеку, превратив синяк в сплошное месиво.

– Лучше с производственной травмой ходить, чем со следами неверности на шее, – успокоившись, сказал Колчак.

Она наложила пластырь на разодранное место, после чего Колчак обмылся по пояс и вылез из ванны. За ним залезла Надежда. Поплескав ладошкой себе на лицо, она сказала Колчаку:

– Открой шифоньер. Возьми там большоё полотенце. Оно сверху лежит, и оботрись. А потом придёшь с ним за мной окутаешь меня и унесёшь в кровать? – требовательно сказала она.

– Типичный комиссар, – сказал про себя Колчак, – но ты Надька забыла, что в классе и на улице меня всегда больше слушали, и если бы ты знала, кем я был на зоне, у тебя бы все кудри от ужаса выпрямились или совсем облетели.

Он прошёл в комнату, достал полотенце. Сам, обтираться не стал, а Надежду распаренную, из ванной вынес и положил осторожно на кровать. Она блаженствовала и с полуоткрытыми глазами попросила у Колчака налить ей Шампанского.

Он выполнил все её прихоти и спросил:

– А водочки не желаешь испить?

– Позже, погоди, я немного передохну после ванной, но если ты хочешь, пей, – сказала она.

– Я тоже повременю пока, – отказался Колчак.

– Поистине ты мне чудесный праздник устроил сегодня. Я испытала невероятно приятные ощущения. Меня никогда никто на руках не носил в жизни. Я сегодня вся на небесах. Ты был первый у меня, но Ломакина у тебя была первой, когда ты её от плавающих ужей вытаскивал из озера. Мне очень хотелось тогда оказаться на её месте, – вспомнила Надежда последний совместный поход.

– А где, кстати, сейчас, Ломакина? – спросил Колчак.

– Она замужем у неё двое детей. Работает на заводе табельщицей. Жизнью она довольна, ни на что не жалуется. А мы девчонки её постоянно обсуждали. Ломакина нам в девятом классе похвасталась, что познала в первомайские праздники мужчину. Похохотала все года в школе, вот счастье себе и выхохотала. А у меня одна обыденность и скука. Спасибо тебе, разрядил меня и внёс веру, что счастье всегда около тебя ходит, только надо уметь правильно руки протянуть к нему и крепко держать, чтобы оно не ускользнуло. Мой Андрей холодный, как бьющий родник из земли, но вот чистоты в нём мало. Потому, что своим умом не может жить. Он мне никогда в жизни не сможет подарить те прекрасные мгновения, которыми одарил меня ты. У тебя талант любить женщин. Я знаю, ты всегда будешь любить женщин. У тебя, их будет много на жизненном пути, но если нас судьба свяжет с тобой, я приложу все усилия, чтобы дать тебе всё, что не даст тебе, ни одна шлюха. – Давай теперь водки, выпьем?

Она поднялась с кровати. Обернула полотенце вокруг себя, как древнеримскую тогу и обвела удивлённо взглядом стол:

– Цены тебе нет! Ты догадался покушать купить, молодец, какой! У меня со вчерашнего дня во рту ничего не было. Я бы сейчас с удовольствием съела пирожных твоей жены?

Колчак вспомнил про свёрток, который ему Полина, перед уходом засунула в карман куртки. Он достал и развернул его, – там лежали два бутерброда с ветчиной и два эклера.

– Для тебя все тридцать три удовольствия, – протянул ей Колчак пирожное.

Она взяла пирожноё, надкусила его, и немного задумавшись, сказала:

– Гадкая я всё – таки и отвратительная женщина. Ем пирожное Полины и пользуюсь усладами её мужа. Я понимаю, что это скверно, но с собой поделать ничего не могу. Я очень сильно хочу быть твоей любимой женщиной. После нашей близости, моя любовь к тебе усилилась во сто крат.

– Надя ты не гадкая, ты такая же, как и я. Мы оба с тобой лакомки, любители сладкого. И эти слабости не должны тебе доставлять угрызения совести. Такими нас природа сотворила. Надо уметь отключаться от таких мыслей, а не заниматься самобичеванием, если ты действительно хочешь быть счастливой, – говорил ей Колчак.

– У этих слабостей есть конкретное название, – сказала Надежда. – У мужчин это достоинство, а у женщин почему – то блядство. Как не справедлива жизнь. Боже мой, какие мы с тобой взрослые стали, – и Надежда опрокинула стопку водки себе в рот. Следом за ней выпил Колчак и без церемоний раскрутил её, как юлу, после чего полотенце осталось у него в руке, а она предстала перед ним обнажённой. Этим полотенцем в целях безопасности он скрутил Надеждины руки и отнёс её на кровать.

– Ты зачем мне руки завязал? – спросила она.

– Боюсь, что ты мою спину превратишь в диораму «Курская битва» До неё вообще дотрагиваться болезненно, – сказал он.

– Колчин я боюсь тебя такого. Не пугай меня родной?

Она попробовала высвободить руки, но узел был прочно завязан.

Колчак не позволял кусать ей свои губы, горячо целуя её. Она во время секундных пауз вздрагивала и от восторга глотала воздух открытым ртом. Постепенно восторг начал уходить и она начала орать, но не от удовольствия, а от нестерпимой боли. Надя уже не двигалась, каждое движение предоставляло ей мучительную боль. Он закрывал ей рот, опасаясь, что такой крик могут услышать не только соседи, но и на улице, через открытую форточку.

Когда он почувствовал, что подходит к критическому моменту, его обдало внизу обильно чем – то тёплым, но он не останавливался, пока не измотал её до «победного конца». Он увидал, что она лежит с закрытыми глазами и тихо стонет, Вовка остановился. Надежда лежала бледная и из уголков её глаз стекали маленькие слезинки. Для Колчака это было редкое явление, он с раннего детства не видел у неё слёз. Он мизинцем стряхнул слёзы и развязал ей руки. Этим – же полотенцем он вытер с себя пот, затем обтёр мокрое лицо Надежды. Она не переставала стонать. Приоткрыв, чуть глаза, Надя приподняла голову с подушки и проговорила:

– Колчин ты зверюга, измочалил меня, как последнюю шлюху, – и снова упала на подушку.

Вовка встал и посмотрел ей вниз. Нижняя часть тела и простыня, было всё залито в крови. Сам он тоже был перепачкан Надеждиными обильными кровяными выделениями. Он пошёл в ванную и обмылся. Потом подошёл к столу налил водки в обе стопки и поднёс их на пустой тарелке к постели:

– Надь на выпей? – протянул он ей стопку, – сходи, обмойся, да продолжим день любви, руки у тебя в этот раз будут свободными, только перчатки оденем на них.

Она открыла помутневшие от бурного секса глаза, и еле шевеля губами, сказала:

– Ты что ненормальный, какой может быть секс? Ты меня истрепал до невозможности. Я шевелиться не могу, а анальгину я выпью. Она взяла стопку и маленькими глотками выпила до дна всю водку. Вовка протянул ей эклер, но она отвела его руку, отказавшись от сладкой закуски, и возвратила ему пустую стопку. Посмотрев на себя и увидав, что она вся в крови, Надежда попыталась встать с кровати и пройти в ванную но, ни сделав и шагу, повалилась на постель.

– Отнеси меня в ванную и налей туда холодной воды или я сейчас умру от обильной потери крови? – уткнувшись в одеяло, сказала она.

Колчак смотрел на её спину и похожую на персик попку, и про себя подумал:

«Вот так властолюбивая Надя бывает в жизни. Сейчас я в твоём лице поимел, не только тебя, но и всех, кто причастен был к моему заключению. Я тебе не мщу, а пытаюсь, оповестить о своей не растраченной мужской силе, которую ты вряд ли встретишь в своей дальнейшей жизни. А с твоей кудрявой Маней, ничего не случится».

Он прошёл в ванную и налил туда холодной воды. Затем взял её на руки, и погрузил в ледяную воду, от чего вода в ванной приобрела малиновый цвет.

– Сходи, поменяй ещё раз простыню, – махнула она обессилено рукой в сторону комнаты, – там, в шифоньере найдёшь, и приходи ко мне. Я ни стоять, ни ходить не могу. Наверное месячные пришли. Если завтра у меня будет такое состояние, я не смогу навестить Андрея в больнице. Не хорошо будет. Придётся тебе в аптеку идти. Купить ваготил для меня.

Он всё сделал, что она просила, поменял простыню и перенёс Надежду из ванной на кровать. Она легла и руками обхватила живот:

– Обними меня сзади и полежи со мной? – я посплю немного, – попросила она.

Колчак обнял её и начал ей в спину имитировать страстное дыхание.

– Надь, а я тебя ещё хочу, сильней, чем раньше, – что делать?

– Ты как жеребец, но я не лошадь иди в аптеку и извини меня? – Я действительно себя прескверно чувствую, – прошептала Надежда.

«Так у тебя я всю охоту отобью очаровывать чужих мужей», – подумал Колчак и собрался в аптеку.

Вовка принёс ей лекарство и вскипятил чайник. Чай налил в чашку и поставил на стул, подвинув его к кровати:

– Надя, – окликнул он её и дотронулся до её плеча. Она вся горела. – Попей чаю, лучше будет, – предложил он.

– Я, наверноё, в холодной ванной накупалась и простыла, теперь будешь приходить меня лечить все праздники, – сказала она.

– А интим будет во время лечения? – нарочно спросил он.

– Колчин миленький умоляю ради бога тебя, хоть сейчас ты можешь не заикаться о сексе? Какой ты ненасытный и непонятливый? – погладила она его руку и поцеловала в щёку.

– Надь ты такая сексапильная, что мне трудно сдерживать себя, когда я нахожусь рядом с тобой.

– Если каждая наша бурная встреча будет сопровождаться таким кровотечением, я кончусь, в одно время под тобой. Почему, так мне было хорошо, а потом кровь и боль неописуемая. Надо будет гинеколога посетить, – сказала она.

…Перед его уходом, Надежда попросила Вовку взять ключ от дверей квартиры и регулярно её навещать, пока она болеет. Он закрыл за собой дверь и у подъезда встретил Джагу и Витьку Педро.

– Это ты к кому ходил в наш подъезд, не к Надьке случайно? – спросил с подозрительностью Джага.

– К ней, – ответил без тени смущения он, – просила ей лекарств дефицитных достать. Приболела она немного, и муж в больнице лежит. Аппендикс вчера вырезали.

– Это ерунда против мировой революции, – сказал Витька, – вон Калину привезли час назад умирать. На носилках доставили. За ним Фрол и Лука ездили на зону.

От такой новости, на душе у Колчака стало нехорошо. Моментально нахлынули воспоминания о прошлом, где они с Калиной находились вместе.

– Жалко Калину, – произнёс Колчак. – Шесть судимостей, вся жизнь по зонам. Здоровье потерял, а за что? Ладно бы за воровскую веру! Но нет, здоровье, утрачено за собственную глупость. Вы только вникните, он первый раз попал, в начале шестидесятых годов. Мой Серёга первый раз залетел, а он в это время третий раз зазвенел. И пошло и поехало. Со мной тоже сидел. А Серёга старше меня на восемнадцать лет. Калина после каждого своего освобождения больше пяти месяцев на свободе не бывал. В итоге тридцать два года из пятидесяти. Деньги мы ему, конечно, соберём, на лечение или на похороны, – неважно. Но он для нас примером не должен быть. И будь моя воля, я бы на его подъезде повесил мемориальную доску, с надписью: «Здесь был прописан, но не жил великий мученик своей дурной головы Калина». Может и жестоко я выразился, но в назидание пацанам это выглядело бы эффектно.

…Вечером он пришёл к Надежде, напоил её таблетками и накормил. После чего растер её водкой и завернул в одеяло. В восемь вечера он встретил Полину, и как только они вышли на улицу она, спросила:

– Ну, что Колчин позабавишь меня новой сказкой о происхождении туалетной воды?

– Полин мне не до сказок сейчас, Калину привезли в предсмертном состоянии, и я травму серьёзную получил сегодня на работе, дай опомниться.

– Что случилось? – встревожено спросила она.

– Чуть голову совсем не отрезало стальным канатом. Меняли трос на кране, а он сверху сорвался с тридцати метровой высоты и пропилил мне шею до мяса. Врачиха сказала в рубашке, я родился. Если бы сонную артерию задело, и двух минут не прожил.

Пока он рассказывал ей о псевдо производственной травме, в это же время он обдумывал правдоподобный рассказ о туалетной воде.

– Вова у тебя видимо работа опасная – может тебе сменить её? – учтиво посоветовала Полина.

– Да нет работа нормальная, просто я ночь сегодня не спал, внимания должного не было, вот, и допустил оплошность. Стоял, согнувшись в опасной зоне. Теперь шея плохо ворочается, но ты дома ничего не говори. Не надо мать расстраивать, – сказал Вовка, – а туалетная вода у меня из плавучего нашего портового магазина. Ты же знаешь, что там уникальные вещи часто продают. У них в тот день грузчиков не было. Товар новый, судно доставило. А за простой судна большие штрафные санкции платят. Не выгодно впустую на плаву стоять. Вот нашу бригаду они и попросили подрядиться. Мужики себе оплату водкой взяли, а я туалетной водой. Вот и вся тебе сказка, а говорить тебе не хотел правды, чтобы ты не подумала про меня, что я от тебя деньги утаиваю.

– Верю, верю, но всё равно ты у меня врунишка и сочинитель, – сказала Полина.

Дома она вскрыла пластырь на шее у Вовки. Поморщив носом, обработала ему рану и наложила свежий пластырь. В эту ночь Вовка спал в рубашке, сославшись на озноб и усталость. Крепкий сон овладел им, как он только положил, голову на подушку.

Проснулся он на следующий день в девять утра в превосходном настроении. Пять дней отдыхать. От такой мысли приятная истома разлилась по его телу, и ему не хотелось вставать с постели, но святой долг перед Надеждой, заставил его скинуть с себя одеяло и облачиться в тапочки. Калину он решил не навещать, так как ему ни разу не приходилось наблюдать за предсмертными агониями. А на покойников он вообще никогда не смотрел.

Мать была выходная в этот день и хлопотала на кухне. Полина ушла на работу с утра. Он помылся, побрился, достал из загашника деньги и пошёл в магазин. В гастрономе купил хлеба, пачку пельменей, банку тушёнки и направился к больной Надежде.

Услышав характерный звук в замке, она поняла, что кто – то открывает дверь. Она медленно приподнялась и оперлась на один локоть. На пороге стоял Колчак. Её лицо заметно оживилось.

– Как твоё здоровье? – спросил он, и языком пощупал её лоб, – дело пошло на поправку, – словно доктор сделал заключение Колчак.

– Сегодня значительно лучше, чем вчера, – ответила Надька. Не кровоточит – думаю, ваготил был лишним. Я только сегодня поняла. У меня такое ощущение в теле, что ты еще во мне находишься и не хочешь никак выходить из меня.

До туалета еле передвигаюсь.

– Надь я тебе принёс покушать, давай пельмени отварю или тушёнку разогрею, – предложил он ей.

– Я пока ничего не хочу, положи продукты в холодильник, если я захочу сама себе сготовлю.

…Она обласкала своим взглядом Вовку и показала рукой на шифоньер. – Открой его? – сказала она, – там, на второй полке под бельём с краю лежат две маленьких ювелирные коробочки. Подай, пожалуйста, мне их? – попросила она.

Вовка достал коробочки и отдал Надежде.

Она вынула из одной коробки небольшой золотой перстень, а из второй серьги.

– У неё очень, много золотых украшений, но этому перстеньку она будет рада. Он ей по душе придётся. Она говорила, что непременно купит себе красивое кольцо с вдовьим камнем, чтобы нежелательных кавалеров отпугивать. Андрей продал, марку, неинтересную для него. Дал мне денег, чтобы я себе, обновки купила, а пришлось потратить их ей на подарок. Возьми перстень и подари Ларе, эти подарки равноценны. А я подарю серьги. У нашей Лары сегодня день рождения, ей тридцать два стукнуло. Не важно, кто ей подарит перстень ты или я, разницы нет. В конечном итоге она будет иметь и то и другое. Прошу тебя, не отказывай мне? – Так нужно! Андрей если узнает, что я ей такой подарок дорогой сделала, денег мне больше не даст.

…Вовка не стал перечить Надежде и взял перстень.

– Колчин, ты знаешь, что я всегда была честной и правильной в жизни. Вот я и хочу, чтобы твоя голова опёрлась на все те мои положительные качества, которые во мне ещё не погибли. Прошу тебя задуматься и поверить мне? – Я блядью только вчера с тобой стала, ты у меня первый в жизни мужчина, и не думай обо мне, как о падшей женщине. Ты не обращай внимания, что я курю. Изредка могу выпить, чтобы поддержать компанию. Когда нужно я всегда держу себя в руках. Сделай милость, подари ей подарок и забудь её? Лару никто лучше не знает, чем я. И мне сдаётся, что ты можешь попасть с ней в неприятную историю, если уже не попал. Лара очень многоликая, она на людях одна, а дома разнообразная, если ты не веришь, что она порочная и извращённая, ты можешь проверить это, а я тебе помогу в этом. Давай назначим день и придём к ней с выпивкой, и ты посмотришь, как мы оба окажемся с тобой с ней в одной постели. Больше я тебе ничего говорить не буду. Думай и решай, смотри, только когда на поезд будешь садиться, не перепутай вагоны. Баронесса Эльза Карловна Кюцберг, её родная бабушка, живёт в Ганновере. В 1986 году, она вместе с родителями Лары покинула нашу страну. Бросили своего деда вместе с Ларой. Родители Лары не успели, досыта насладится своей исторической Родиной. Они вскоре попали в аварию. А младшая сестра Эльзы Карловны – миллионерша. В Германии имеет огромное количество акций. Вот она всех и перетянула к себе, не предвидя, чем это обернётся. Лара тоже собиралась уехать туда, три года назад. Она уехала туда, но только на похороны своих родителей. Дед тогда ещё был в силе и работал в обкоме партии крупным чиновником. Дом, который в городе зовут рейхстаг, что стоит около центральной поликлиники, принадлежал раньше её деду, не весь конечно, а часть, там ещё пять семей живёт. Его строили военнопленные немцы. В нём они жили раньше вместе с дедом. Но когда дед заболел тяжело, она купила себе комнату. А деду наняла сиделку. Она до самой смерти целый год не приходила к деду боясь, заразиться. Я постоянно бегала туда. Продав выгодно и быстро его жилплощадь, она не отблагодарила сиделку. Умотала по гостевой визе в Германию, и с ней ездил один ювелир Арон Гринберг. Она, чтобы оформить ему документы взяла с него бешеные деньги. Я слышала, как он её стыдил. Лара ему сказала, или деньги, или документы сожжёт. А он был хорошим другом ей. Сейчас бабка завёт её к себе. Она приезжала сюда на похороны, и я с ней немного знакома. Это чванливая и сумасбродная старуха напоминает чем – то Вассу Железнову. Лара будет такой в будущем. Вот так Вовочка характеризую я тебе нами обожаемую женщину, – тяжело вздохнула Надежда, – а теперь дай я тебя поцелую и иди. Я знаю, что тебе некогда сейчас. Если представится возможность, принеси мне, пожалуйста, минералки? И включи, пожалуйста, телевизор, только звук громко не делай?

Слабая и больная Надька Колчаку нравилась сейчас больше, чем вчера пьяненькая и развязанная. Бледное и красивое лицо с жемчужными зубами и алыми, словно лесная земляника губами, которые она никогда не красила, придавали ей неповторимое очарование. Надежда говорила тихим голосом, по которому можно было определить её нездоровую слабость. Она казалась ему беззащитной, и одинокой. И он пожалел, что обошёлся с ней немного жестоко. Простив ей всё одной мыслью, что женщин всегда надо уметь прощать и расставаться надо с ними красиво, чтобы на твоих похоронах шла длинная вереница женщин не меньше чем в мавзолей к Ленину, и все они оплакивали бы тебя горькими слезами. Это будет последней страницей счастья, до твоего погребения.

«Болван и дурень», – опомнился задумавшийся Вовка.

– Что ты сказал? – спросила Надежда.

– Это я себя так порой называю, когда злюсь, – ответил он ей. – Мысли иногда бредовые в голову лезут. А тут вдруг из твоих уст услышал, что я у тебя первый мужчина. Или ты в себя ещё не пришла, после вчерашнего секс марафона А как же Андрей?

– Всё ты правильно понял, – улыбнулась она, – на кухне диван стоит, а на его спинке большой мишка плюшевый сидит. Вот он с ним и спит. Не мужчина Андрей понимаешь? Радиации много наглотался. Но пытается вернуть себе мужскую силу. Интенсивно лечится в областной клинике. Мы ведь поженились с ним за два месяца до тебя. И кровь у меня вчера была не от месячных, – это была кровь зрелости новой женщины. Понял, дурачёк!

И она заплакала. Но это были слёзы не горя, а радости. Вовка не знал, как поступить в этой ситуации. Утешать её или благодарить. Он решил ни того ни другого не делать, а оставить её наедине со своими думами.

Он вышел из квартиры с благодарностью подумал о Надежде, а затем передёрнулся от своих нелепых смертельных мыслей, которые наплыли на него до её признания.

«Надо же, о смерти подумал. Если уж умирать, то лет в сто пятьдесят, в постели между двумя по бокам обнимавшего его двадцатипятилетними девочками», – успокоил он себя и пошёл за минералкой. Когда возвратился назад, Надежда уже спала.

…К Ларе идти было ещё рано. Она из школы в обычные дни раньше часу не приходила. Возвратившись, домой он оголил свой торс и включил телевизор, там транслировался фильм, «Итальянцы в России». Вовка слышал, как мать копошилась на кухне, но к ней подходить не стал, а лёг на диван, и начал размышлять над Надеждиными словами.

Ему никак не верилось, что поведала Надежда про Лару, хоть и говорила она так искренне, что не поверить нельзя было, и всё равно у него никак в голову не укладывался рассказ Надежды.

Но, вспомнив признания Лары, что она относит себя к женщинам, искусно скрывающим свои слабости, он мысленно переходил на Надеждину сторону.

«Они чем – то похожи друг на друга, – думал он, – разговор одинаковый, интонация, жесты. Но это доказывает только то, что они несколько лет жили в одной комнате. И ещё они обе после секса оправдывались, что они порядочные, чуть позже условно называли себя блядями. С Надеждой всё ясно, она точно была девственница, как я раньше не допёр. Возможно все женщины такие, которых у него не слишком много было после освобождения. Но почему Лара никогда про Надежду плохого слова не сказала, а Надька наговорила про неё целый короб гадостей. Промеж слов у Лары часто вылетает моя Надя, Надюша, – как это истолковывать? Может Лара мудрее и поэтому молчит, не зная, что Надька выболтала ему их сокровенную тайну. Эх, женщины, чем вы красивее, тем и коварнее, – сделал он окончательное заключение для себя и встал с дивана. – Не буду перед праздником голову себе забивать, но к Ларе сейчас схожу. Надо поздравить эту баронессу и посмотреть в её красивые глаза внимательно ещё раз, может истина там спрятана»?

…Он оделся и вышел, взяв с собой бутылку Шампанского и перстень.

Лара была дома, она сидела в кресле в домашнем халате и сушила свои пальцы после только, что нанесённого лака на ногтях. Увидав вошедшего Колчака, она встала перед ним, подняла вверх руки, чтобы не смазать лак с ногтей. Помахала перед ним бёдрами и радостно сказала:

– Спасибо, что пришёл, я думала, что предпраздничная суета тебя закружит, и ты забудешь обо мне. Извини, не могу тебя обнять, раздевайся, подожди пяток минут.

– Зато я тебя могу обнять, он взял её за бёдра, и притянул к себе, прижавшись своей холодной щекой к её исходящему нежно – тонким ароматом лицу.

– Ты как мой холодильник Стинол, – отстранила она ласково его, – но греть тебя мне некогда сейчас. Она села в кресло и растопырила пальцы периодически, дуя на них. Вовка выложил Шампанское, разделся и припал одной коленкой перед ней. Взяв её руку, он осторожно поцеловал её и незаметно одел на палец, перстень.

– С днём рождения! – прошептал он ей на ухо.

Она вначале, не поняла, а потом подпрыгнула от восторга, как маленькая девочка, радовавшаяся подаренной конфетке.

– Это мой перстень? – спросила она, – откуда ты знаешь, что у меня сегодня день рождение и что мне нужен именно камень александрит. Смотри, и размер точный подобрал. Какой ты внимательный. Твоя переспелая ягодка припасла тебе тоже два подарка. Один подарок я тебе сейчас вручу, а второй ты сможешь увидать, только, несколько месяцев спустя. Это я думаю, будет маленькая девочка с вздёрнутым носом, длинными ресницами и красивыми глазами, как у тебя.

Лара приложила свои тёплые ладони к его лицу и, закрыв глаза, стала согревать его, потом поцеловала в губы.

Колчака от такого известия обдало жаром, за два дня его любимые женщины предрекают быть папой, младенцев в создании, которых он принимал активное участие.

– Какое совпадение, – положил он ей голову на колени, – мне вчера утром Полина сообщила, что тоже готовится быть мамой.

– Этому надо радоваться, а не горевать, глупый, – гладила она его по голове, – ты не представляешь, какое счастье быть отцом. Мужчина не способный зачать ребёнка, это ущёрбный мужчина и имеет нездоровую патологию в организме. А ты умница у меня, я тебе так благодарна, – не переставала гладить она его голову, – ты хороший, красивый и здоровый и ни какой ты не блатной, каким находит тебя Надя. Я тебя всегда буду любить, как мою малютку.

– Нашу малютку, – поднял он голову с колен.

– Хорошо, нашу малютку, – согласилась она, и вновь положила, его голову себе на колени, продолжая его гладить и приговаривать.

– Мой Вовка любимый и замечательный человечек, вспомни наш предварительный разговор, я на тебя ни каких прав не имею. Ты свободен от всех отцовских обязательств, и принуждать я тебя ни к чему не собираюсь.

– Я тебя просил, не говори, мне никогда таких слов, я же не подлючая тварь и наплевательски не буду относиться к своим детям.

– Ты Вовочка, неблагопристойные слова сказал, которые я, от тебя этого никогда не слышала. Хоть они из твоих уст вылетели с красивой интонацией, – но это не наш с тобой язык.

– Я Лара разговариваю только чувствами и разумом, а не заготовленными шпаргалками, как девочка из института благородных девиц. Поэтому ты меня великодушно извини, – другого мне не дано. Такой я есть всегда.

– Ты сейчас великолепен! От тебя дохнуло внутренней страшной силой и необычной мужественностью! Может и грубовато сказал, но всё равно не красиво! И ты меня не зажигай своим выражением глаз! Я тебя всегда хочу! Ты мой неотразимый и единственный мужчина, которому я всегда буду руки целовать и вознаграждать своей горячей любовью, но только не сегодня. Я собираюсь в кафе на девичник с педагогами нашей школы. Мой день рождения решили отметить в «Парусе».

…Она нежно прикоснулась губами к его носу, а затем встала.

Лара выдвинула ящик серванта и достала прозрачный пакет, где просматривалась чёрная в белый горох сорочка и оригинальную баночку с кофе «Арабика», которым Лара постоянно потчевала Вовку, когда он был у неё в гостях.

– Это мой тебе подарок, будешь её одевать под свой белый костюм, а кофе я знаю, ты такой обожаешь. Сорочка тебе будет к лицу, ты в ней будешь, похож на секс – символ. Чужих женщин в ней не соблазняй?

– Неужели ты допускаешь, что кто – то лучше тебя есть? – встал он с пола.

– Пьяные мужчины и женщины неадекватно себя ведут. Спиртное зачастую приводит их к нежелательной близости. О чём я тебя и предупреждаю. Не крутись по сторонам в моём подарке? Я знаю, что ты равнодушно не отнесёшься к нему, и сегодня же примеришь сорочку и выйдешь на люди в ней, – сказала она.

– А давай одним глазом взглянем, что, там есть? – протянул он руку к пакету.

– Нет, дома посмотришь, – отвела она его руку от пакета. – Я мужчинам, кроме своего деда подарков ни кому не делала. Ты первый удосужился такой чести. Мне бы было очень интересно понаблюдать за твоей реакцией на мой подарок, но я боюсь, вдруг тебе чем – то не угодила.

– Я полагаюсь на твой утончённый вкус и чувствую, что в пакете лежит не старомодная косоворотка, а необыкновенной красоты фирменная сорочка – сказал он ей.

– Прости Вовка, с тобой хорошо. Время в обрез, мне до Надежды ещё нужно успеть дойти.

– Лара, ты Надежду, когда последний раз видала? – спросил он.

– В субботу, кажется, – задумалась она.

– А я, её два дня назад видел. Её мужу сделали операцию аппендицита и она, как мне известно, в данный момент одинокая женщина, – сказал он.

– Я сию минуту к ней зайду, узнаю, что там у них случилось, – заспешила она и стала одеваться. – Заберу её к себе.

…Лара простилась с Колчаком около своего подъезда и пошла к Надежде. Подёргав за дверь и убедившись, что она закрыта постучала. Никто дверь не открывал, она хотела уже уходить, но услышала за дверью шаркающие шаги. Она остановилась. Дверь открыла бледная Надежда.

– Что с тобой моя родная девочка случилось? – спросила Лара, – ко мне не заходишь. От Вовки узнаю, что Андрей в больнице лежит. И ты смотрю, еле живая ходишь, – переступила она порог и закрыла за собой дверь.

Сняв с себя пальто и положив его на кровать, она обняла её за плечи.

– Рассказывай, что с тобой случилось?

– Случилось то, что давно должно было случиться. Я стала вчера женщиной с настоящим мужчиной, который не слазил с меня всю ночь и мне кажется, что он до сих пор находиться ещё во мне. Я долго его ждала. Была кровь, думала гости пришли. Ошиблась кровотечение пропало, но поднялась температура. Сейчас мне лучше, но ходить тяжело.

– Я предполагаю, кто тебя осчастливил, – догадавшись, произнесла Лара, – только он так крепко может любить женщин. Такие мужчины остаются в памяти на всю жизнь, даже если они тебе не принадлежат.

– Если тебе известно, как он может любить, выходит, ты его тоже испробовала, как мужчину? – спросила, опустив глаза, Надежда.

– Не хочу тебе лгать Наденька, да я была с ним близка и не единожды, но ты прости меня и не осуждай. Я ни каких корыстных целей не преследовала. Я хочу всего на всего быть мамой и не больше. И лучше кандидатуры для такой цели нет. Он во всём хорош, а про постель я вообще молчу. Два дня назад я узнала, что зачатие удачно произошло, от чего я безумно рада. А Вовку я больше не подпущу к себе не потому что, он мне стал безразличен. Нет, он очень интересный мужчина и при других обстоятельствах, я бы приложила массу усилий, чтобы оставить его около себя. Но я реалистка и всегда сравниваю себя и его Полину. Будь у меня такие же года, как у неё он всё равно бы выбрал Полину. Она значительно красивее меня. Посмотри на эту пару Наденька, как они гармоничны. На них смотреть одно удовольствие. Зачем я им буду судьбу рушить. И тебе, думаю, не следует его до глубины позвонков тревожить. Пустые хлопоты будут. Он любит свою жену и ни на кого её не поменяет. То, что ты с ним переспала, считай это за удачу, второй такой встречи у вас вероятно больше не произойдёт. Вовка не легкомысленный мальчик, как ты думаешь, но и не стоик конечно. Я эту категорию мужчин знаю, они могут сходить налево, но жён своих не бросают. Так, что ты уж будь добра, забудь его и всё внимание переключи на Андрея.

Надежда, положив, голову на плечо Ларе, сказала:

– Лара миленькая, не хочу я жить с этим кляссером. Он мне теперь будет противен, как ты не можешь понять этого. И не нужна мне его редкая марка, которая стоит бешеных денег. Противен мне Андрей давно, и я больше притворяться, наверное, не смогу.

– Лапонька моя, за такие деньги ты можешь потерпеть его. Не ты же у него рабыня, а он раб у тебя. Побудь немного ещё скульптором, а он глиной. А когда он подарит тебе эту марку, тогда ты его и проводишь. А ещё лучше подмешать ему нашего препарата и подложи к нему одну из своих подруг. Оставишь его виноватым. Ты только быстрей, узнай, какая это марка. Тогда у нас всё с тобой будет; квартиры, машины и куча тряпок. Мы с тобой будем хозяевами над своими желаниями. Представляешь ты и я хозяева жизни. Мы с тобой достойны лучшей жизни, так как обе сиротки. Противоправного в нашем поступке я ничего не нахожу. Он сам сказал тебе, её подарит, если почувствует, что ты его преданно любишь. Неужели ты не видишь, что он рохля и тебе с него только верёвки плести.

– Ты же сама меня женила на этом рохле благодаря этому препарату, – сказала Надежда, – а марку он мне показывал, но, я её не узнаю из всей его коллекции. Да, что там марка, он мне сказал, что все его альбомы тянут ни на один миллион долларов. Он трясётся над каждой маркой, пересматривая альбомы каждый день. И не лень ему с лупой на них пялиться. А ноксироном я пользоваться больше никогда не буду. Ты понимаешь, что мне одиннадцатого нужно идти в милицию оформляться. С какой я душой буду работать там.

– Надя, препарат сделал только толчок для него. Ты – же нравилась ему до того, как мы уложили его к тебе в постель. А сейчас он на седьмом небе от счастья, что заполучил самую красивую девушку в университете. Надо через силу его потерпеть немного? Тем более ты не спишь с ним. Приглашай Андрея чаще по выходным в деревню к его родителям. Будь при нём с ними предельно вежливой! Милой и нежной с ним при них! Никогда не повышай на него голоса. Только тогда его марка окажется у нас.

Надежда увидала на пальце у Лары свой перстень, с блестящим камнем, периодически меняющим свой цвет:

– Ты себе подарок ко дню рождения сделала? – спросила Надежда, взяв её руку, в свои маленькие с длинными ногтями пальчики.

– Да, но я и про тебя не забыла, сегодня придёшь ко мне, и я тебе вручу свой подарок, – сказала Лара.

– Возьми на столе и мой подарок тебе? – показала Надежда на серьги.

– Спасибо тебе, Наденька, – поблагодарила она её, – открыв коробку, и увидав подарок, она обняла Надю и крепко поцеловала её в губы.

– Лара не надо этого, – отстранила её Надежда, – ты видишь у меня слабость.

– Хорошо, давай я сейчас навещу Андрея в больнице. Скажу, что ты сильно болеешь, потом приду, и заберу тебя к себе. После того, как я вернусь из Паруса, будем с тобой телевизор смотреть и кофе с Шампанским пить.

Надежда закрыла лицо руками.

– Горевать поздно, – сказала вдумчиво ей Лара, – опоздала ты дорогая с ним. Он свою красавицу Полину никогда не бросит. Если бы ты не поехала в деревню, мы бы смогли на него аркан накинуть, а сейчас нам остаётся только разводить руками. Но душить этим своё самолюбие нельзя. На Вовке свет клином не сошёлся. Тебе только бровью повести и у тебя в ногах будет валяться куча поклонников. Но главная цель сейчас у тебя марка.

– Я все силы приложу, но бороться за него не перестану, несмотря на то, что он органически не переваривает милицию, – с уверенностью в голосе произнесла Надежда, – а про марку я больше слышать не хочу.

Лара ушла, а Надежда легла в постель и стала бередить в памяти дела минувших дней.

«Когда у Лары стали появляться мужчины, которые бросали облизывающие взгляды на Надежду. Она тогда злилась ужасно на Лару, сказав ей, что если ещё в доме появиться, хоть один ублюдок, она непременно возвратится в детский дом. После этого ревностного демарша, для поклонников Лары, двери были закрыты, кроме одного Августа. Он начал появляться в их комнате за четыре месяца, до окончания школы. В тот же год в параллельный одиннадцатый класс пришёл новичок Андрей Юргин, которого она в школе в упор не видела. Но от Лары уже знала, что ему родной дед привил тягу к коллекционированию марок и после смерти деда Андрей унаследовал его богатую коллекцию марок и редкий галстук. Андрей гордился своей коллекцией и однажды Лару, которая также преподавала иностранный язык в параллельном классе, познакомил со своей уникальной коллекции. Он рассказал, про свою редкую марку, которой в этот раз в альбоме не было. Андрей тогда Ларе заикнулся, что её он подарит своей будущей жене, с которой у них будет взаимная любовь. Андрей вплотную приблизится к Надежде в университете. После удачного окончания четвёртого курса Лара пригласила к себе домой Андрея, где он утром проснулся голым в объятиях Надежды, чему он был сказочно рад. После чего они сыграли быструю и скромную свадьбу. Лара давно вынашивала план, как вытянуть из Андрея эту марку. Она нарисовала радужную и беспечную жизнь Надежде, сказав, что, обретя эту марку, Надя получит всё необходимое для того, чтобы жизнь сделать себе роскошной, но Надежда не решалась поговорить с Андреем на эту тему. А сейчас Андрей, ей противен и она не сможет больше терпеть его, после близости с Колчиным. Встанет после болезни на ноги, и они с ним мирно, через загс разведутся и ни о каких марках она слышать не хочет. Если желает Лара, пускай за него сама замуж выходит, а мне не нужен такой муж», – думала Надежда.

…Пока она раздумывала над своей прошедшей жизнью пришла Лара, и забрала её с собой к себе домой.

Кража

– Колчак, придя от Лары, в первую очередь зашёл в спальню и развернул пакет. В нём лежала чёрная шёлковая рубашка в белый горошек, и галстук с красивой жёлтого цвета заколкой.

Он померил её. Рубашка понравилась ему и подошла по размеру. Вовка поцеловал рубашку и заворачивать не стал, оставил её на кровати, чтобы увидала Полина.

Полине он купил богатый и редкий подарок, мобильный телефон Моторола – кирпич, и портмоне.

Когда она пришла, он вручил ей свой подарок.

– И кому я буду звонить по нему, – без понятия она крутила в руках диковинную вещь.

– Мне, а кому ещё? – изумился Вовка. – У меня после праздников будет такой – же. Будем с тобой перезваниваться из любой точки города. Вот это сервис мы себе сделаем.

Полина заразительно рассмеялась:

– Это ты мне шпионскую технику подарил специально, чтобы я тебя просчитать смогла, на каких широтах спишь и на каких параллелях в карты играешь. Ну, спасибо дорогой! Мне очень приятно!

Она чмокнула его в щёку, и взгляд её упал на красивый пакет:

– А это что, тоже мне? – спросила она.

– А это я себе от тебя подарок приготовил, – и Вовка развернул перед ней рубашку. – Купил в бутике, – соврал он. – А галстук с заколкой в туннели у цыган выторговал.

– Хороший материал, – оценила она рубашку, – но заколка на галстуке хоть и красивая, но она мне кажется не золотая. Она не блестит, как твои зубы.

– Золото я сам, – сказал Вовка. – Слиток такой золотой понимаешь? – с тобой ежедневно в постель ложится весом в семьдесят восемь килограммов.

– Ой, уморил, – засмеялась Полина, – а давай пальцы сгибать, сколько ночей этот слиток находился в энном месте.

– У меня пальцы не сгибаются, – отшутился Вовка.

– Жалко, а я хотела тебя сегодня пригласить вечером на банкет в наш ресторан. Мне и пригласительный билет вручили на два лица. Придётся извиниться и отказаться, если муж ни бокала, ни вилки в руках не сможет держать. Не буду же я тебя при всех поить, и кормит с ложечки, – пошутила она.

– В ресторан ходят не упиваться и не объедаться, – произнёс Вовка, – а себя показать и людей посмотреть.

– Придётся тебя сводить туда, а то моего золотого слитка не все ещё видали, – сказала Полина. – Этот банкет будет моим поощрением, за твой подарок. – Она поцеловала его в этот раз в губы и к своему поощрению добавила:

– Мне ты угодил, кстати. Я деньги давно уже откладывала на телефон, но не на один, а на два. Теперь, ты у меня будешь под постоянным контролем. Мои сбережения можно потратить на другие нужды.

…Этот вечер они провели до ночи в ресторане, а на следующий день седьмого ноября Вовка с Полиной весь день были во дворце спорта. Смотрели матчевые встречи турнира по гандболу. А после были в гостях у родителей Полины. Утром следующего дня к Вовке пришёл мрачный Лука:

– Всё Колчак, крякнул Калина. Ты бабок много собрал?

– На похороны и на поминки хватит. Хоронить когда будут? – спросил Колчак.

– Десятого ноября.

– Сейчас я бабки тебе отдам, а сам позже подойду.

– Подходи и одевайся теплей, – предупредил Лука, – на улице снег выпал, мотаться много придётся. Мареку с тачкой не забудь с собой взять.

Хоронили Калину на день милиции. Колчак сидел с Марекой в машине около подъезда, ждали выноса тела. Они не заметили, как к ним подошёл сотрудник милиции. Он открыл дверку и попросил Вовку после предъявления документа пересесть в их машину. Вовка понимал, что возражать в этом случае бесполезно. Его везли в милицию.

«За что взяли? – думал он, – я чист и грехов перед милицией у меня нет. Поводов я им не давал, чтобы меня под белые ручки в присутствии всех друзей и знакомых сажали в ненавистную, проклятую им, арестантскую карету».

В милиции его провели к рыжему следователю с красными, как медь волосами по фамилии Носов. До этого Вовка его никогда не замечал в бригаде оперативников. Но портрет, на доске почёта висевший напротив дежурной части, каждый понедельник смотрел на Вовку когда он приходил на отметку.

– Садитесь Колчин, у нас с вами разговор будет долгим, и советую вам отвечать правдиво, так как ваши дела, на мой взгляд, очень не простые, – сказал он.

– В чём дело? – спросил Колчак, – говорите, спрашивайте и не надо ваш допрос начинать с запугивания, я эти ваши закидоны знаю и внимания на них не обращаю. Я знаю, что вы мне предъявить ни чего не можете, потому что я за собой вины, ни какой не имею. Я чистый, как ваш бланк протокола, на котором вы собираетесь записывать мои показания.

– Какой вы чистый, мы сейчас узнаем, – вытащил он из стола листы для протокола.

– Итак, начнём, – взял он в руку авторучку.

– Вам знакома гражданка Юргина?

– Нет, такой я не знаю, – ответил Колчак.

– Начинаете с ложных показаний Колчин, а она утверждает, что вы были у неё дома пятого и шестого ноября.

– А, вы о Надежде говорите. Крупиной, – вспомнив, что она должна носить фамилию мужа. – Конечно, знаю, да я был у неё в эти дни, ну и что из этого. Она моя одноклассница.

– Это нам известно, а с мужем вы её Андреем знакомы? – спросил следователь.

– Не близко, но знаю его, – ответил Колчак.

– А вы знаете про его увлечения, – хобби, как принято говорить сейчас.

– Я ничего не знаю о человеке, с которым просидел за одним столом всего один час. Я с ним словом даже не обмолвился, – отразил Колчак вопрос следователя.

– Очень некрасивая понимаешь история, получается, – оторвался от протокола следователь. – В промежуток времени с шестого числа по сегодняшний день, в их квартире произошла кража. Саму Юргину шестого ноября в больном состоянии забрала к себе её опекунша. У неё Юргина, не выходя из дома, находилась до сегодняшнего утра. И сегодня же утром выписался из больницы её муж. Придя к себе, домой Андрей обнаружил пропажу уникальной коллекции марок. Эта коллекция оценивается более, – он заглянул в папку. – Ну, это не важно, – сказал он.

– А мне, какое дело до его коллекции, пускай в музее хранит свои марки, целее будут, – сказал Колчак.

– К сожалению и музеи иногда грабят. И дело я бы сказал не в марках, а в их цене. Такая сумма любому голову вскружит. Вы согласны со мной?

– Ни с чем я не согласен и вести диалог с вами на эту тему не собираюсь. Вызывайте Юргина и с ним толкуйте. Я, во – первых, не знаю стоимости коллекции и зачем мне марки, если я в них ничего не понимаю. Пока каналы сбыта будешь искать, повяжут.

– Резонно, – продолжал писать следователь. – Вы не допускаете, того, что сами коллекционеры редко совершают кражи, а заказывают эту работу домушникам, форточникам и прочим преступным элементам?

– Вы, думаете, что меня кто – то может подрядить на эту работу? – спросил Колчак, – ошибаетесь, это я могу заказать, но я этого не сделаю по той причине, что уважаю Надежду, и среди моих друзей и знакомых нет увлечённых людей марками.

Носов отложил авторучку и, выпрямив спину, положил обе руки на стол, не отводя от Вовки испытывающего взгляда:

– Давай по порядку мне расскажи, как ты приходил к больной Юргиной. Как ты открывал дверь, как перемещался по квартире.

Колчак рассказал ему, как всё на самом деле было, что у него находился два дня ключ, от её квартиры, так, как она не могла ходить, а за ней нужен уход. Утром шестого ноября он ключ оставил у неё на столе. После чего её больше не видал и проведывать не приходил потому, что она начала выздоравливать. А одиннадцатого ноября, то есть завтра она должна была идти оформляться на работу в милицию.

– Понимаешь, Колчин, почему у тебя положение неважнецкое? – взял он со стола авторучку.

– Догадываюсь, что вы хотите сказать, – мол, у Колчина был ключ от квартиры в кармане. Он мог сделать слепок и изготовить второй ключ. Зная, что Андрей в больнице, в отсутствии хозяйки прошарил комнату. Нашёл марки, положил их в мешок и незаметно вышел.

– Да, примерно так выглядит моя версия, – сказал следователь. Ты её находишь не логичной?

– А вам не приходит в голову, что любой сосед, родственник, мог на моём месте заниматься такой добродетельностью, как ухаживание за больным человеком и вы бы его ставили под подозрение? Вы тоже могли быть вместо меня. Правильно я говорю начальник?

– Мог бы и я ухаживать за больной Юргиной? – переспросил следователь, – отвечаю, – да мог, но у меня, понимаешь – ли, биография чистая, а у тебя пробы негде ставить. И отмывать тебе её придётся ой, как долго, – сказал Носов, – потому что тебя Колчин по всем характеристикам исправительных учреждений характеризуют, как вероломного и матёрого элемента.

Колчак переменился в лице, факты действительно говорили против него, к тому – же в квартире полно его отпечатков пальцев осталось:

– Начальник, я бы извинился перед вами, если бы вас чуточку знал и уважал, – после кроткой паузы сказал Колчак. – То, что я сейчас вам скажу, можете принять на свой счёт и сделать выводы. Так вот слушайте: – Умный человек ни когда не станет отдирать изношенные подмётки с добротных голенищ сапог, а выбросит всё в хлам. Вы заглянули в моё прошлое, и пытаетесь мне инкриминировать преступление, которого я не совершал и только потому, что вам не понравилась моя биография. Биография может быть у знаменитого человека, у Толстого или Чехова, а у простого человека сущность. Умный человек будет разбираться в ситуации, профессионально опираясь на реалии событий. А что такое биография для простолюдина. Это выдумка идиотов любящих заглядывать за пазуху соседу или соседке под подол. Плевал я на неё. Я в университет, когда поступал, сам не заполнял её. Дал пачку сигарет, одному мукарю, он мне начеркал, что – то. Добровольно раздевать, свою душу через писанину, я ни перед кем не собираюсь. И ещё о биографиях. Маршал Жуков и Маршал Конев, были офицерами царской армии, а вам должно быть хорошо известно, что до Сталинских времён к таким людям относились с недоверием. А эти люди с подмоченной биографией, привели Советский Союз к великой победе, выиграв войну у фашистов. А генерал армии Власов, имевший чистую биографию, сдал немцам две армии и создал вместе с Гитлером свою армию, чтобы воевать против своего народа. Вот вам и доверяй биографиям, – закончил Колчак.

Следователь внимательно выслушал Колчака, и словно пережёвывая его отрицательное мнение к биографиям, сказал:

– С таким мышлением, тебе надо было родиться, немного раньше в конце девятнадцатого века, глядишь, и у тебя была своя биография. А ты родился с запозданием, поэтому я тебя задерживаю на семьдесят два часа. Такое право мне даёт закон, и тебе это хорошо известно. Но ты для нас пока не обвиняемый, а подозреваемый. Думаю, что за эти трое суток, мы накопаем или улики против тебя или освободим за недостаточностью тех – же самых улик.

…Колчак противоречить ему не стал. Догадывался, что действовал Носов явно не по своему усмотрению, а по указке вышестоящих органов. Но желание заехать по этой самодовольной рыжей харе у него было велико. Вовку отвели в КПЗ, сняли с него ремень и шнурки. Вытащив всё из карманов, деньги, ключи, завели в камеру. В неё он вошёл злой, грязно сквернословя, проклиная законы, и ментов. Закрывавший за ним дверь дежурный по КПЗ открыл следом кормушку и предупредил его:

– Колчин, услышу ещё мат, пойдёшь у меня на пятнадцать суток.

– Если ты мне такую канитель устроишь, то ты и будешь сам молиться, чтобы у меня эти сутки быстрее прошли.

– А, что ты мне сделаешь, плохого? – спросил мент.

– Да ничего я тебе делать не буду, но камеру мыть и парашу выносить будешь сам. Это я тебе обещаю, а не будешь, прокурора позову.

– Это почему я должен парашу выносить? – недоумевал мент.

– А ты господин урядник знаешь досконально свою должностную инструкцию? – спросил Колчак

– Я охранять вас должен, чтобы вы здесь не безобразничали и не сбежали, а если, что у меня есть свисток, – он вытащил из кармана свисток болтающейся на сапожной дратве.

– Свисток я тебе завтра утром в попку твою румяную забью, когда поведёшь меня на оправку.

– Пистолет у тебя хоть есть? – донимал его Колчак

– Если надо найдём, – похлопал он себя по кобуре.

– У тебя там кусок сала или бабки от поборов лежат, когда вы старушек щипаете на улицах за незаконную торговлю овощами со своих огородов.

– Ты чего такой злой? Обидели тебя? – спросил дежурный.

– На обиженных воду возят, а меня разозлили. Не дали проводить друга в последний путь – перешёл у них разговор в нормальное русло.

– Особо не отчаивайся, может, завтра разберутся и отпустят, – сказал милиционер.

– Благодарю, обрадовал, – но хоронят его сегодня. А ты вроде и пархатый, но вроде не злой мужик. Хочешь я тебе за это анекдот, про кондитерскую фабрику расскажу?

– Валяй, я люблю анекдоты слушать.

– А жопа не слипнется?

– Нет, что с ней случится, – не поняв насмешки, – ответил дежурный.

Обитатели камеры весело рассмеялись, а дежурный с непонятливым лицом выглядывал из кормушки. Затем быстро её закрыл.

– Вот это лицо нашей рядовой милиции, ни ума, ни юмора – сказал Колчак.

После этого за дверью раздался смех дежурного. Он тут – же открыл кормушку вновь:

– Понял я твой анекдот, сейчас я своего старшого подколю, а ещё расскажешь? – попросил он.

– Позже, – пообещал Колчак.

…Вовка внимательно посмотрел на обитателей камеры. На него смотрели пять пар удивлённых глаз, среди которых был молодой мальчишка лет пятнадцати. Остальным Колчак определил мысленно свои статьи, один комнатный петух, другой поросёнка в деревне умыкнул, а третий с опухшей мордой наверняка, что ни будь в пивнушке начудил, что вспомнить не сможет. Пятый, похоже, был из бомжей и расположился он на полу, а не, где все на нарах. Спрашивать Колчак ни у кого не стал про их статьи, а попросил сдвинуться, чтобы они освободили место у стенки, положив рядом с собой паренька. Сняв с себя куртку, он свернул её и бросил под голову. Только потом улёгся на голые нары. Закрыв глаза, Колчак стал обдумывать, что могло с ним произойти, почему он попал в поле зрения милиции. Сокамерники после того, как пришёл Колчак, стали разговаривать тихо, думая, что он спит.

– Разговаривайте нормально, – сказал Колчак всем, – вы мне не мешаете. Не надо из камеры делать морг?

– Ты, наверное, бывалый? – спросил у него мужик с опухшим лицом.

– Бывал, бывал я там, – ответил недомолвкой он. – Всё мужики, пообщайтесь между собой без меня, – сказал он, им не открывая глаз.

«Что они мне могут вменить? – задавал он себе вопросы и сам на них отвечал. Ключ и отпечатки, – всё против меня, это ясно. Следователь не сказал, когда была похищена коллекция, возможно, её украли до болезни Андрея, а из меня серого хотят сделать, – за это нужно ухватиться. Если коллекцию украли после болезни, то Надежда должна знать, когда она уходила к Ларе, где были марки. Может, они были ещё не украдены. Тогда возможно мне нужно искать алиби. Седьмого, весь день был во дворце спорта. С восьмого по сегодняшний день, занимался ритуальными делами. Нет, это всё не годится. В моём положении алиби не построишь. Для них, я за две минуты могу обчистить квартиру. Пускай они доказывают мою виновность, а я свою невиновность доказывать не буду. Самоё главноё сохранять спокойствие и даже можно и нужно включить наглость. Она ментов будет обезоруживать. Думаю, они, должны с извинениями выпустить меня».

Тут открылась кормушка и из неё показалась красная физиономия дежурного.

– Колчин расскажи ещё анекдот? – попросил он.

– А какой, рассказать? Опять про мёд, сладкий?

– Нет, про мёд больше не надо, расскажи остренький, чтобы я долго смеялся.

– Начальник, ты из какой деревни? – спросил Колчак.

– Из Галкина я, – ответил дежурный

– А зовут тебя, как?

– Лёша.

– Тогда слушай острый анекдот, – сказал Колчак.

– Поехал мент Лёша из Галкина в Париж культуры набираться. Зашёл в фешенебельный ресторан «Максим». Подходит к его столику гарсон и спрашивает:

– Что заказывать будем?

– Лёша думал, думал, чтобы ему заказать, чтобы на Родине перед своими коллегами можно было щегольнуть, чем его кормили в самом знаменитом ресторане, и говорит:

– принесите мне бутылку кальвадоса, и что – нибудь вкусного, экзотического, что я в жизни никогда не едал.

Через некоторое время гарсон на подносе приносит заказ. Выставляет на стол кальвадос и тарелку со спиралевидными ракушками.

– Что это такое и как их грызть надо? – спрашивает Лёша у гарсона.

– Это брюхоногий моллюск, грызть его не надо. Их сосать надо, – объяснил гарсон.

Лёша выпил весь кальвадос и принялся за моллюсков. Пересосал почти все с огромным удовольствием. На тарелке остался ещё один, последний. Он взял его и давай сосать. Сосёт, сосёт, а вкуса не чувствует. Стал глазом своим заглядывать внутрь домика моллюска. Думал, может, ему пустую ракушку гарсон подсунул.

Смотрит, а этот брюхоногий упёрся своими лапами о стенки раковины, возбуждённый. Табаком своим помахивает и говорит Лёше: Хрен – ли ты смотришь. Соси быстро давай.

…Камера покатилась от смеха, а дежурный, закрыл кормушку и за дверью крикнул.

– А за оскорбление Российской милиции, ты у меня точно пятнадцать суток будешь анекдоты травить.

– Леша, сам – же просил, чего ни будь остренького, – кричал ему Колчак.

– От твоей остроты меня с души рвёт, – раздался голос дежурного.

Вовка опять закрыл глаза и вновь вернулся к своей проблеме, перебирая в памяти разговоры с Надеждой и Лары.

«Надька мне сказала, что Лара, приучила её ходить голой по комнате, потому что сама была в неглиже. Здесь Надька проявила свою фантазию. Не переносит Лара, такого одеяния. Неужели Надька его подставила с марками? – думал он. – Хотя вроде она была с ним искренняя. Нет, не может она так поступить, – отогнал он от себя эту мысль. Надькины слова о Ларе, так – же сверлили его мозг. Она просила поверить ей, что многоликая Лара способна наделать кучу неприятностей и возможно Вовка попал уже в такую ситуацию. То, что Лара сексуальная тигрица, никакого сомнения лично у меня вызывает. Но она интеллигентна, безумно обаятельная и ждёт от меня ребёнка. Ей я верю, как самому себе. Надька всегда была честной и правдивой, не могла испортиться, пока он отбывал срок, а мужские ласки любят все женщины. Это природа, и здесь ничего не поделаешь. Тут дело всё – таки не в женщинах, существуют другие факторы, близкие и знакомые Андрею. Вот пускай среди его коллекционеров, и ищут воров».

Эта мысль его успокоила, и он уснул.

Утром следующего дня, Колчака привели на допрос к рыжему следователю Носову, где присутствовал и Гнидин:

– Садитесь Колчин, будем с вами работать, – показал рукой на стул следователь.

Вовка посмотрел ясными глазами на Гнидина, как бы прося его, чтобы он восстановил справедливость, но Гнидин опустил голову.

– Колчин для вас лучше будет, если вы добровольно выдадите уникальную коллекцию марок, – глухо произнёс следователь. – Я вам в присутствии подполковника обещаю оформить явку с повинной.

– Я знаю, что такое явка с повинной, не надо меня на это фаловать, – сказал Колчак, – эта явка облегчит вам работу, освободит вас устанавливать истинную причину, а мне удлинит срок за то, чего я не совершал. Я хочу встретиться с Надеждой и Андреем, вы по ложному следу идёте. Не там ищете, проверяйте коллекционеров Андрея.

– Надежда здесь у кадровика, позже вы её увидите, а Андрей в данный момент помогает следствию. Он присутствует при обыске, который наша бригада производит на вашей квартире. И тоже думаю, скоро будет здесь. Мы подозреваем, что вы альбомы прятать не станете у себя дома, но если в вашей квартире найдётся малейшая улика, то ваши дела плохи. Если вы сейчас не будете откровенным со мной, то вы потеряете шанс на явку с повинной, – сказал рыжий Носов.

– Ничего вы у меня ни дома, ни где не найдёте, потому что я этих марок в глаза не видал, – уверенно заявил Колчак.

– Когда Юргину забирала к себе домой Лара Викторовна, коллекция находилась дома. С этого времени Колчин, у вас создавался беспрепятственный доступ в жильё Юргиных до вчерашнего утра. У вас в кармане лежал заготовленный ключ – дубликат, – наседал на него рыжий мент.

– Не вижу ни какой логики в ваших рассуждениях, – возразил Вовка это, что получается, что я, рискуя, не зная, что Надежда у Лары буду открывать дверь вторым ключом. Давайте проведём хронологию моёго времени, всех праздничных дней и шестого числа. Тогда вы поймёте, что у меня времени не было лазить по чужим квартирам.

– Ты хочешь создать себе алиби, ни чего не получится, – сказал майор. – Тут не надо много ума, чтобы понять, что ты мог, всегда отлучится на несколько минут. Обнести квартиру, и вернуться не заметно, преспокойно позируя своё присутствие в том месте, откуда ты исчез.

В кабинет заглянул Ланин и попросил выйти Гнидина. Подполковник поднялся и вышел грузной походкой из кабинета. Зайдя к Ланину, где у него сидел поникший Андрей, он спросил:

– Что – то нашли?

– Нашли и не что – то, а важную улику, которую потерпевший признал, как свою вещь, но когда она у него пропала, припомнить не может.

– Показывай свою улику? – сказал он.

Ланин показал ему заколку для галстука.

– Вот эту цацку мы обнаружили у Колчина в кармане светлого пиджака. Жена Колчина утверждает, что он купил её себе перед праздниками. Я думаю, она хитрит, чтобы выгородить своего мужа. Юргин опознал, её, как свою вещь и говорит, что маловероятно, что вторая такая заколка может существовать в городе. Ему в Москве на форуме филателистов подарил чех из Братиславы. Как его зовут, ты говорил? – спросил он у Андрея.

– Карел Безак, – у меня все его координаты есть. Мы с ним по Интернету общаемся. А заколку он мне снял со своего галстука, она инкрустирована чешским стеклом, – пояснил Андрей.

– Черт, не хочется мне верить, чтобы он пошёл на преступление, – с досадой сказал Гнидин, – так преступники себя не ведут. Неужели подвела меня моя интуиция, – крутя в руках заколку, недоумевал он.

– Я Колчина больше знал понаслышке от одноклассников и рассказам Нади, все они утверждают, что в нем сидит артист. Вот он может и ведёт себя, как прирождённый артист, чтобы отвести от себя подозрения, такое у меня мнение о нём – сказал Андрей.

– Вы на кого учитесь Юргин в университете? – спросил Гнидин.

– На преподавателя.

– Вот и учитесь на преподавателя, а ваше мнение меня не интересует. Я этого парня давно знаю, как вы говорите артиста. Он если и совершит преступление, то и Интерполу не под силу будет раскрутить его. Не мог он пойти на такую глупость, чтобы взять дорогую коллекцию, и запалится на цацке за сто рублей. Не настолько он глуп.

– Но это, же прямая улика, – сказал Ланин.

– Допустим не прямая, а косвенная и пока нам точно неизвестно, где приобрёл эту заколку Колчин, – недовольно произнёс Гнидин, – Хорошо факт, есть факт и будем его проверять. Следуйте за мной Юргин. А вы майор, – обратился он к Ланину, – сходите в кадры, приведите Надежду Константиновну, если она освободилась.

Гнидин с Андреем вернулись в кабинет к рыжему следователю.

Подполковник, молча, положил перед Колчаком заколку:

– Что это? – объясни, пожалуйста.

– Как что? Не видите, эта заколка для галстука, – сказал Колчак.

– Я вижу, что это заколка, как она у тебя оказалась. Юргин утверждает, что эта заколка принадлежит ему. Он её опознал. …Гнидин молчал, но свой вопросительный взгляд не убрал с Колчака. Эта новость для Колчака была произнесена так, словно его обухом по голове ударили.

– Я скажу, где её взял, но пускай Андрей выйдет пока.

– Колчин верни мне коллекцию? – плаксиво говорил Андрей, – я знаю у тебя мои марки.

– Иди отсюда нытик затруханый, – грубо бросил ему Колчак.

Гнидин выставил Юргина за дверь.

– Эту заколку мне с галстуком и рубашкой подарила Лара Давидовна, моя учительница и опекунша Надежды. И, эта заколка седьмого декабря была на моём галстуке весь день. Я смотрел соревнования по гандболу во Дворце спорта. Все видали её на мне. А ещё раньше я был с женой в ресторане на банкете. Узнавайте, ищите, а я больше ничего говорить не буду.

– Ничего здесь не срастается? – сказал Гнидин следователю.

Ланин в это время привёл Надежду и вместе с ними в кабинет зашёл Андрей.

Надежда была в чёрном строгом пальто, щеки её были покрыты румянцем. Она тоскливо и ласково одарила Вовку улыбкой.

– Видишь, Наденька моя чудная заколка у него оказалась. А ты его защищаешь. Это он забрался в квартиру мелкий подонок, – пристрастно обвинял он Колчака.

– Утихомирься? – остановила его Надежда, – нечего здесь истерик поднимать. Эта заколка у тебя пропала давно. Ты забыл, что на день учителя, хотел её одеть в прошлом году, но не нашёл тогда и после этого ни разу не вспоминал про неё. А в то время ни ты, ни я, Колчина при всём желании не могли видеть. Как ты смеешь неблагодарный слизняк обвинять человека, который ухаживал, за твоей больной женой, метающей в жару от высокой температуры. – Известно ли тебе, что я Колчиным с пелёнок близко знакома. Пока я болела, он и в аптеку бегал, и продукты приносил, с ложки меня кормил. Между прочим, пельмени и тушёнку, которые ты вчера доел, он принёс.

Она с презрением посмотрела на мужа, Андрей, не выдержав её осуждающего взгляда, опустил голову и под нос себе сказал:

– А как – же заколка?

У Гнидина заметно оживились глаза:

– Ланин бери машину и дуй в школу. Кровь из носу, а чтобы эта Лара Давидовна, через пятнадцать минут была здесь.

Вовка заметил, как сникла после слов Гнидина Надежда.

– А вы, – обратился он к Надежде, и Андрею пройдите, пожалуйста, в соседний кабинет? Я думаю, твою «патронажную сестру» Надежда Константиновна дознаватель сегодня домой отпустит, – кивнул он в сторону Колчака.

Слова подполковника Гнидина взбодрили подавленного Колчака. Он тут – же развеселился и сказал рыжему следователю, что сейчас привезут Лару и всё встанет на свои места.

…Она не вошла в кабинет, а вплыла, словно белая лебедь ослепив всех своей обворожительной улыбкой. Её меховая шубка была расстегнута, левая рука лежала на талии, под шубой, отчего её грудь заметно выдавалась из обтянутого платья, и по ней можно было определить, какое дыхание в этот момент у Лары. Волосы сзади были собраны в конский хвост и перевязаны велюровой лентой. В правой руке, она держала лёгкий, шифоновый шарфик.

Колчак в эту минуту очень хотел, чтобы она на него посмотрела, но она кидала взгляды Гнидину и дознавателю, мило улыбаясь им.

– Лара Давидовна, извините, что нам пришлось оторвать вас от школьных занятий. Но внезапно возникший вопрос, требует вашего присутствия и прояснения, – сказал следователь. – В проведении очной ставки со всеми формальностями нет пока никакой необходимости. Но от правдивости ваших слов зависит судьба этого молодого человека, который вам хорошо и давно знаком. Вы должны опознать одну вещь.

– Мне всё предельно ясно, – красивая играя бёдрами она подошла ближе к столу. – Показывайте свою вещицу? – произнесла она.

– Он сказал вам вещь, а не вещица. Откуда вам известно, что это вещица? – спросил Гнидин.

– Мы женщины, любому даже отвратительному слову стараемся придать своеобразный колорит, чтобы слово звучало оригинально, а вещь или вещица, которые вы мне хотите показать, чтобы я, её опознала, для меня пока неведома, – кокетливо сказала она.

– Носов, проводи официально очную ставку, – приказал Гнидин следователю, – а ты Ланин, – веди понятых.

Понятые были приглашены из вызванных в милицию лиц по повестке. Все они ожидали своего часа в коридоре.

Когда следователь убрал газету со стола, которая закрывала заколку, он спросил, знакома – ли ей эта вещь?

Улыбка не сходила с её лица. Она взяла в руку заколку покрутила её и положила на стол.

– Да я знаю, эту вещь, – это заколка для галстука, которую я подарила своему бывшему ученику и который сидит перед вами Колчину Володе.

– А Юргин утверждает, что это его заколка, – давил на неё аргументами Андрея Носов.

– Андрюша кроме своих марок ничего не видит. Эту заколку по моей просьбе с его образца изготавливал прекрасный ювелир из «Алмаза» Арон Гринберг. У Андрюши заколка изготовлена из самоварного золота, и вместо драгоценных камней стекло стоит, но дизайн изумительный. В точности, такой же. А здесь посередине бриллиант в один карат, и по краям обрамлён александритом. Я это утверждаю, если вы сомневаетесь, мы можем проехать ко мне домой, и я вам отдам заколку Андрея. Да они по форме похожи, но эта прелесть золотая. Неужели вы не видите, что эта вещь дорогая? А, что там говорить, – махнула она рукой. – Мужчины разве могут распознавать драгоценные камни. Я не хотела говорить этому мальчику, что камни драгоценные, чтобы не смущать его дороговизной подарка.

– Да дорогие вы подарки дарите своим ученикам, – удивился Гнидин.

– Этот мальчик заслужил такой подарок, потому, что у него душа чистая как этот бриллиант, – сказала она и впервые посмотрела на Вовку, вспыхнувшими, словно огненное пламя глазами, от которых излучался сильный поток душевного тепла и благодарности.

– Вы, пожалуйста, верните мой подарок Колчину, он вам никакого света на похищение коллекции не прольёт, – требовательно сказала она, – а Андрюша получит сегодня свою заколку. Он её оставил у меня в прошлом году, когда с Надей они только дружили.

Вовка сидел и восхищался её красотой, обаянием и умением разговаривать с ментами. Она одним махом отвела все подозрения от него.

– Вы не беспокойтесь, мы всё возвратим, у нас ничего не пропадёт, – сказал Носов, – но для подтверждения ваших слов, вас сейчас отвезёт наш сотрудник к вам домой, где вы передадите ему вторую заколку. Назад можете не возвращаться. Занимайтесь своими делами, а мы Юргину должны показать два экземпляра, чтобы он опознал среди них свою заколку. Этого требуют формы следствия.

Вскоре Ланин вернулся со второй заколкой.

– Смотрите, они действительно похожи. Не мудрено ошибиться, – положил он заколку на стол.

– Зови Юргиных сюда, – сказал Гнидин, – а тебе Носов надо в другом направлении поработать. Коллекция большая, у него наверняка существует свой каталог. У коллекционеров, что – то должно всплыть. Раскрыть преступление по горячим следам нам пока не удалось. Здесь чувствуется рука профессионала, который хорошо знаком и с коллекцией и самим коллекционером. Об этом я думал и сегодня ночью, когда вставал курить. Дурацкая привычка, от которой избавится, не могу, – закашлялся он. – А Колчина освобождай, – он посмотрел на Вовку. – Крепко тебя любят женщины, смотри, чтобы они тебя на пенсию раньше времени по мужским делам не отправили, – засмеялся Гнидин.

…Андрей пришёл в недоумение, когда увидал перед собой две одинаковых заколки но, внимательно разглядев их, взял свою заколку в руки.

– Я извиняюсь, я попал в заблуждение. Согласитесь, что ошибиться здесь каждый может, – робко произнёс Андрей.

– Ты вот, что Юргин, – сказал Носов, – подожди меня в коридоре, я схожу в буфет перехвачу, чего – ни будь, и мы с тобой поработаем. Пока всё. Все свободны.

– Колчин, тебя внизу у дежурного жена давно дожидается, не забудь её обнять. Она очень беспокоилась за тебя, но я, её порадовал, – сказал Ланин.

Вовка вышел из кабинета и прислонился к стенке.

«Если Полина внизу, то она точно видала Лару, и возможно они разговаривали. Опять, что – то изобретать надо», – подумал он.

Он не заметил, как к нему подошла Надежда. Она взяла его за руку и стала гладить её, успокаивая Колчака:

– Колчин миленький всё прояснилось, я так переживала за тебя мой добрый друг. Мне, как сказали вчера, что тебя арестовали, я себе места не находила. Я Гнидину до девяти вечера рассказывала, какой ты хороший и на преступление никогда в жизни не пойдёшь.

Колчак посмотрел Надежде в глаза, ему казалось, что эта сильная молодая женщина может сейчас расплакаться.

«Неужели она влюбилась в меня, как кошка? – подумал он, – этого ещё не хватало».

Сзади стоял Андрей и тянул её за локоть:

– Наденька, здесь люди посторонние. Неудобно.

– Уходи кляссер бездушный. Урод конченный. Я тебя больше видеть не хочу. Дома я с тобой поговорю, Гонобобель синеокий, – грубо сказала она отпрянувшему от неё мужу.

– Не ругайся, – тихо ей сказал Колчак, – ты же с сегодняшнего дня работник милиции. А я к тебе после зайду, когда эта заваруха утрясётся. А сейчас я пойду, там Полина меня ждёт.

Полина стояла его около дежурной части. Увидав идущего по коридору Вовку, она заулыбалась. Когда он к ней подошёл, она сильно сжала его ладонь и вывела как маленького ребёнка из здания милиции.

– Рассказывай, что случилось, почему тебя взяли? – спросила она на улице, – я знаю, ты мне врать сейчас начнёшь. Я позволяю тебе, чтобы мне больно не было немного соврать.

– Полин, какое может быть враньё, всё очень просто. Моё прошлое, не даёт им покоя. Я попал в число знакомых Юргиных, у них была похищена дорогая коллекция пивных пробок, вот меня и взяли для проверки.

– Ты, что мне плетёшь, они приходили, искали альбомы. В них, что пробки пивные хранят эти Юргины? – спросила Полина.

– Что ты хмуришься, ты же разрешила немножко мне соврать, – ухмыльнулся Колчак, – вот я использовал свой лимит. А теперь слушай правду. Юргины это Андрей и Надежда, – у него похитили марки, вот и вся история. Они меня и вызволили из милиции, дав им хороший отлуп. Вот видишь, вернули заколку, думали, что она похищена, – он показал ей заколку. – Всё хорошо не переживай, – успокоил он её.

– Мне когда твои друзья сказали, что тебя арестовали, я матери ничего не сказала, сама побежала в милицию. Здесь мне сказали, что ты временно задержан, до выяснения дела. Говорят, что больше трёх суток держать не будут. Матери сказала, – (от тебя, между прочим, врать научилась), – кокетливо заметила она, – что на работе у вас запарка и ты там, на ночь остался. Хорошо, что когда с обыском пришли, я одна дома была. Сейчас иди домой снимай с себя всё и садись в ванную отмыкать, а то от тебя казематом пахнет. Из дома никуда не выходи, встречать меня не надо с работы. Всё, – пока, я люблю тебя!

Полина поцеловала его в щёку и пошла на работу.

…Вовка вдохнул в себя ноябрьский, свежий воздух и пошёл в сторону своего дома, но свернул к Ларе. Она стояла около своей двери и запирала её. В одной руке у неё был кофр. Увидав Вовку, она сунула ему кофр подержать, а сама, потянув на себя дверь, повернула ключ в замке:

– Вот ты и на свободе, я не сомневалась, что именно, так и будет. Ты меня извини? Я сейчас очень тороплюсь. И думаю, пока нам не надо встречаться. Ты меня очень сильно возбуждаешь, а близость с мужчиной мне противопоказана, это может повредить нашему с тобой плоду. Без острой необходимости мне не звони, я лягу в патологическое отделение больницы на неделю. Если, что, я тебя сама вызвоню. Через два месяца приходи обязательно. Я тебе дам его послушать, как он ножками крохотными будет стучать. Прости меня? Она провела рукой по его подбородку и чмокнула в щёку, в которую несколько минут назад его целовала Полина, и они вместе спустилась с лестницы. Перед выходом на улицу, она погладила его ещё раз, но уже по плечу.

Вовка понял, что это была не ласка, а жест для его остановки. Она не хотела, чтобы их видели вместе на улице.

«Чтобы Надежда про неё не говорила, она всё равно прелесть», – подумал он, и направился домой, когда за углом скрылась фигура Лары. Дома никого не было. Мать приходила с работы в три часа, а стрелки на часах показывали два часа. Он разделся и залез в ванную. Воду не стал набирать, чтобы не мочить заживающую спину. Вымылся под лейкой душа.

Обтерев насухо тело полотенцем, он не повесил его на просушку, а оставил его на плечах. Из серванта достал бутылку Янтарного вина и налил себе в фужер. Включил телевизор и лёг на диван. Под телевизор он уснул. Проснулся, когда почувствовал прикосновение руки на его спине. Он повернулся, открыл глаза, перед ним стояла мать:

– Сын у тебя, что со спиной? – спросила мать.

– Поранился, – ответил он, – ещё перед праздниками.

– Такие раны наносят только знойные женщины. Ты не думаешь, что благодаря этим ранам можешь потерять Полину. Красивым и покладистым жёнам, как она не изменяют, – сказала мать.

– Это Полина мне сама спину вспахала, – зевнув, сказал Вовка.

– Не обманывай, у неё ногтей нет, им на работе не разрешают отращивать длинные ногти. Весь в брата растёшь бабник. Тот всю жизнь за женщинами, волочился, и ты по его следам пошёл. Ложись на живот, я тебе смажу хорошей мазью, через два дня и следа не останется.

Она смазала ему спину, и он снова уснул. Проснулся, когда пришла с работы Полина.

– Может мне на прииски рвануть старателем. Денег подзаработать немного, – внезапно за ужином выдвинул Вовка мысль.

– Немножко и здесь можно заработать, – ответила Вовке мать.

Полина молчала, а мать начала причитать, что в одиночестве без жен мужья спиваются.

– Я никогда не сопьюсь, потому что тяги у меня нет к спиртному, – сказал Вовка. – А за пять тысяч, у меня никакого настроения работать нет. Марека за двадцать тысяч воздух продаёт. Может к нему попробовать пристроится.

– А чем он торгует, – спросила Полина.

– Они воду минеральную выпускают и продают. Он директор по сбыту.

– Давно бы попробовал, – сказала мать.

– Сейчас, к нему спущусь, поговорю.

Отодвинув от себя тарелку, Вовка вышел из кухни.

Марека был дома.

– Проснулся? – спросил он, – а я к тебе заходил. Мать сказала, что ты спишь. Я и успокоился.

– Саня, к вам на работу нельзя пристроиться, – спросил Вовка.

– Зимой у нас много не заработаешь. В марте я тебя протолкну в цех. Можно было бы и к себе взять в сбыт, но нужен обязательно свой транспорт, типа газели. Тебе на водительские права надо вначале выучиться, – посоветовал он. – А там, что – то, придумать можно.

– Понял, Саня я всё. Время для обучения, зимой самое подходящее.

– Ты хоть подробно расскажи, – чего они тебя пытали там, – спросил Марека, – нам вчера они ничего не сказали. Все пьяные. Луке стакан налили. Выпей говорит за наш праздник, не – то в обезьянник посадим. Он им говорит: С удовольствием, но в присутствие майора из УСБ, который у меня в машине сидит. И мне говорит: – Саня зови его сюда. – Это был Финиш. Сразу отвязались от нас.

Наследство Лары

Вовка не стал откладывать в долгий ящик обучение на водительские права. После того, как он прошёл медкомиссию сразу приступил к ежедневному обучению. После работы он шёл на полигон, а затем бежал в спортивный зал. Очень сильно уставал. Навигационный период закончился на воде. Для ремонтного персонала работы было не початый край.

Вовка, частенько заходил к Луке в столовую, где они выпивали пива и общались. Лука, переселился жить в посёлок. Он сошёлся с шеф – поваром столовой и совместной жизнью с ней был доволен.

– Здесь в посёлке коммунизм, – говорил он, – Я милицию не вижу и она меня. Чем меньше мы будем встречаться, тем дольше я буду находиться на свободе. Но в затон сходить, думаю. Посмотреть на Лабу Фуры и на его сальную рожу. Думаю подоить этого кровососа. Я узнал он общаку, ничего не отстёгивает. И мне долг до сих пор не возвратил, а обещал рассчитаться со мною в ноябре месяце, а на дворе уже декабрь. Поставил своими делами заправлять бывшего мента, у которого подвязки везде есть. И теперь, всех отправляет, к нему. Если кто – то подкатывает к Фуре из братвы с просьбой, чтобы он уделил внимание общаку, Фура пальцем тычет в сторону своего управляющего. А, кто, к менту пойдёт, – никто. А вот мне по хрену, я и бывшему в роговой отсек без промедления заеду. Для меня настоящие менты не авторитет, а БУ – это утиль, я их совсем за людей не считаю.

– Оставь ты этого Фуру в покое, если он с ментами хороводы водит, – посоветовал ему Колчак. – Зачем тебе эти неприятности?

– Не могу. У меня сердце не успокоится, пока я его не тряхану. Ты же знаешь, что у него передо мной по лагерю остались кучерявые долги, – горячился Лука.

– Думай, Лука, но не сгори? Тебе уже за сорок, пограничный возраст. Время пришло профилактикой своего здоровья заниматься. А ты характер кому – то пытаешься свой показать. Смотри, сгниёшь, как Калина. И брат твой старший Лоб, который сгинул, когда меня на свете не было. Неужели эти доводы тебя остановить не могут?

Вовка посмотрел на свою опустошённую бутылку пива и, лениво встав из стола, сказал:

– А долги свои у Фуры можно другим способом взять.

Но Лука не вслушался в последнюю брошенную фразу Колчака. Глотнув через горло пива, и хитро прищурив один глаз, тихо промолвил:

– Лоб не сгинул, я знаю, где он. В городе он не появится, пока жив его терпила. – Он поперхнулся пивом и замолчал.

Колчак пожал ему руку и ушёл к себе в мастерскую.

Вовка очень тосковал по Ларе и скучал по Надежде. Месяц прошёл, когда он видал её последний раз. Надежда тоже никаких сигналов не подавала. И лишь в спортивном зале он забывался и не думал об этих двух женщинах. Он несколько раз пытался зайти к Ларе но, вспомнив их последнюю встречу, где она просила к ней не приходить пока, разворачивался и шёл в обратную сторону. А вечерами у неё в окнах не горел свет. Вовка считал, что она лежит в больнице.

Декабрь на улице не на шутку резвился, иногда взмывая свирепые, позаимствованные у февраля вьюги. Ноги прохожих опутывал позёмкой, а мороз жестоко кусал нос и уши. Казалось, что зима не по правилам бесчинствует, и грозит народу пальцем, показывая свою природную власть в первый месяц зимы. В один из таких дней, вечером Вовка вышел покурить в подъезд. Двор был безлюдный. Все сидели у экранов телевизоров и смотрели сериалы. Он на улицу выходить не стал. Приоткрыв дверь подъезда, он выпускал дым на улицу, любуясь проделками декабря. Видимость местами была нулевая. Не успев докурить сигарету, перед его взором внезапно появился маленький мальчишка лет десяти. Он стоял в тоненькой куртке и спортивной шапке. В грязных руках, без варежек, он держал большую головку сыра. Запыхавшись, он испуганно смотрел на Вовку. У Колчака создалось впечатление, будь – то снежный смерч, доставил мальчишку в тёплое место к открытым дверям. Раздался пронзительный милицейский свисток. У мальчишки от страха глаза округлились, и ноги стали подкашиваться. Колчак понял, в чём дело. Схватив мальчугана за воротник куртки, он втащил его быстро в подъезд:

– Ныряй в подвал быстро и жди меня?

Мальчишка без промедления юркнул в подвал. Вовка повернулся к дверям и нос к носу столкнулся с младшим лейтенантом милиции Крупиной Надеждой, у которой во рту торчал свисток.

– Где он? Ловите его? – кричала она. Но, узнав Вовку, обмякла, и устало проговорила: – Как жарко!

– Надя, это ты и в генеральских погонах, – улыбался Колчак ей. – Ты где жару видишь? – или тебя тоже смерч сюда занёс? – оттуда, – показал он пальцем на небо, – как того мальчишку.

Вовка завёл её в подъезд. Отряхнув ладонью форму от снега, он приставил её к отопительному радиатору.

– Отдохни и погрейся немного, а то ты, как ледышка, – сказал он ей.

– Я от чугунных радиаторов не хочу тепло получать, – отдышавшись, сказала она. Мне твоё тепло необходимо.

– Надь я бы к тебе давно зашёл, но у меня на работе запарка. Да вдобавок на водителя учусь. Время заполнено до отказа. И к тому же от тебя сигналов не поступало.

– А, тебя разве мама не учила, что врать старшим по чину не хорошо, – сказала она игриво, улыбаясь. – Я несколько раз заходила к тебе, но тебя дома не заставала. Ты то в спортзале или пошёл Полину встречать. А мы, как договаривались, что как я только аттестуюсь и надену форму, мы с тобой обмоем её. Я и сейчас шла к тебе, но этот маленький мерзавец перепутал все карты. Куда он пробежал?

– Мальчик уже не досягаемый, на чердак поднялся, – сказал Вовка, – а через него он выйдет через любой подъезд.

– Колчин миленький, – она прильнула к нему. – Я так соскучилась, что могу тебе в подъезде отдаться, в подвале, на чердаке, где ты пожелаешь. Пойдём ко мне? Мне с тобой так хочется поговорить по душам и многое рассказать надо. Увидишь, как я сейчас живу.

– Надь у тебя дома муж, – у меня жена. Что говорить будем?

– Ты своей Полине соврёшь, ты это умеешь. А мужа моего можно считать нет, хотя он и находится временно на моих квадратах, – сказала Надежда.

– Хорошо, ты иди домой, я через десять минут у тебя буду.

Отправив её, он прибежал к себе домой. Выпив на ходу стакан компоту, он Полине не моргнув глазом, сказал:

– Полин я сейчас уйду на всю ночь на стадион. Ты меня не жди. Дядя Толя, сторож со спортзала стадиона Водник шёл к нам, а я его в подъезде встретил. Попросил за него подежурить до утра. Ему ночью необходимо дома быть, телеграмма пришла, что завтра в субботу к нему гости из Краснодара приезжают. У него брага играет, выгнать надо.

– Что ты мне докладываешь, всё равно уйдёшь без моего разрешения. Соври еще, что – ни будь и иди врун несчастный!

– Подай мне книгу, на кровати лежит. Почитаю там, чтобы не уснуть и пару бутербродов сделай? Вдруг проголодаюсь там в одиночестве.

Полина дала ему свёрток с бутербродами и книгу. Он поцеловал её у двери и ушёл.

Вовка спустился в подвал и крикнул:

– Пацан, ты где? Выходи, не бойся, она ушла.

– Здесь я, – раздался из подвальной темноты детский невнятный голос. По интонации можно было определить, что мальчик что – то жевал.

Вовка чиркнул зажигалкой. Мальчишка сидел на корточках, облокотившись на дверь сарая, и как яблоко кусал сыр. Хлеба у него не было.

– На вот тебе бутерброды, – протянул он свёрток, который мальчишка охотно взял.

– Тебе спать есть, где?

– Есть, но я туда не пойду, – шмыгая носом, сказал мальчишка.

– Пошли со мной, я тебя устрою, на ночь, – протянул ему Колчак руку.

Мальчишка, доверяя незнакомцу, смело пошёл за ним.

Вовка через улицу привёл его в свой сарай и положил на топчан. Спи. Здесь тепло. Из подвала никуда не выходи. А я завтра приду, мы чего – ни будь, придумаем. – Хорошо?

– Хорошо, – ответил мальчик.

…Вовка оставил его одного, а сам пошёл в гости к младшему лейтенанту милиции.

Надежда впустила его в квартиру с радостной улыбкой. Она была в милицейском мундире.

– Я, откровенно говоря, думала, что ты не придёшь. Раздевайся, проходи, – засуетилась она перед Вовкой.

Из кухни вышел, с недовольным и жалким лицом её супруг.

Он был неприветливым и угнетённым. Проходя в ванную мимо Колчака, он скупо произнёс:

– Здравствуй, – и закрылся в ванной.

– Что с ним? – спросил Колчак.

– Не обращай внимания, трёпку от меня сейчас получил.

Не хочет мыть за собой посуду. Я его кормлю, а он палец о палец не ударит, чтобы дома, что – то, сделать.

Она подошла к ванной, постучала в дверь и крикнула Андрею:

– Андрей, если завтра приду с работы и будет подобная картина, я тебя выселю. Поедешь, в деревню жить, и будешь до университета добираться из Редькина. А это, значит, придётся тебе просыпаться с первыми петухами, и за проезд платить дороже.

– Понял я всё, – ворчал недовольно Андрей.

Она взяла за руку Колчака и провела его в зал:

– Смотри, как я жить стала.

Колчак увидал знакомые предметы мебели, и многие другие вещи принадлежавшие Ларе.

– Ничего не понимаю? – удивлённо сказал Колчак, – что это значит?

– Дома чаще надо находиться, а не со своими зазнобами по барам шляться, тогда бы понимал всё и лишних вопросов не задавал.

Она сняла с себя китель и повесила на спинку стула:

– Снимай с себя пуловер, у меня тепло, или ты думаешь, придёшь, отметишься и уйдёшь. Ничего не получится, клетка захлопнулась, я тебя никуда не отпущу, – она положила ему руки на плечи.

– Я ключ спрячу далеко, и не пытайся его искать. – Она покрутила ключ на колечке и зажала его в кулаке. – Ты представить себе не можешь, как я тосковала по тебе.

– Надь, я в принципе в законном побеге до утра, но у тебя Андрей дома?

– Ты заметил, что у меня из старой обстановки, один компьютер остался? Я всё старое вынесла на кухню Андрею. Он кстати тоже взял себе компьютер, только, Интернетом я ему пользоваться не разрешаю. Мы с ним официально больше не супруги, в прошедшую среду нас развели. Он написал на меня жалобу по месту работы. После своей трагедии у него совсем крыша съехала. Обвинил меня в безнравственности, и тебя приплёл туда. Написал, что мы с тобой в стенах милиции в присутствии посторонних людей, осуществляли какой – то петтинг. Слово нашёл иностранное.

– Петтинг, – это обоюдные ласки, – объяснил Колчак. – Ты меня в щёчку чмокнула, я тебя в ушко. Вот тебе и петтинг.

– Сейчас я знаю значение этого слова, – проглатывая от возбуждения слова, рассказывала Надежда. – У меня всё обошлось хорошо, мне поверили больше. Я им объяснила, что развод возбуждён по моей инициативе, так – как не могу постоянно быть ему матерью. А после этих низких и подлых жалоб меня и Гаагский суд не заставит с ним находиться под одной крышей.

Она расстегнула на Вовкином пуловере пуговицы и оставила его в одной рубашке.

– Располагайся, нам с тобой о многом нужно поговорить, – усадила она его в кресло, – я сейчас быстренько на стол приготовлю.

Она заставила стол разными закусками и выставила бутылку коньяку и бутылку водки.

– Надь неудобно, – сказал Колчак, – давай Андрея пригласим на минутку?

– Только на минутку, не больше.

Она привела Андрея и усадила на маленький стульчик, налив ему в коньячную рюмку водки.

– Наденька, а мне можно вместо водки коньяку налить? – спросил он.

– Коньяк, для настоящих мужчин, а женщинам водка. Ты выпивай, кушай и уходи. У нас с Колчиным важный разговор будет.

Он, молча, выпил водку, закусил её маринованной селёдкой и вытер пальцы салфеткой:

– Я знаю, о чём вы будете говорить. О моих марках, – сказал он.

– Прямо, только и забота нам думать о твоих марках. Пора давно забыть про них. Они где – ни будь, распространились уже за бугром, – задела за живое его Надежда, – контрабандистам в нашей таможне сейчас раздолье. Секретное оружие за кордон вывозят, а твои марки, которые весят не больше пятисот грамм и подавно провезут.

– Андрей, а что действительно твоя коллекция была такая дорогая? – поинтересовался Колчак.

– Это, смотря в какой стране её продавать, – сказал он, – если у нас в России то поменьше. Если во Франции или Бельгии, то на них беспечно можно жить до конца своей жизни, купаясь в роскоши, и детишкам ещё перепадёт. Но я никогда не думал о продаже, они для меня бесценны. Я продаю только двойников.

– Хватит о марках, закрывайте эту тему. Давайте за мои погоны выпьем, – предложила Надежда, да я сниму эту амуницию, мне в ней тесно.

Они выпили.

– Теперь уходи, – сказала Надежда Андрею.

– Наденька ну дай мне покушать немного колбаски и спаржи, и я уйду к себе, – упрашивал он её.

– Ешь, но я боюсь, что тебе моя пища комом в горле сейчас встанет.

Она встала, сняла с себя галстук, затем форменную рубашку и положила сверху кителя. Затем она щелкнула застёжками лифчика, и он у неё оборвался, словно тетива у лука и упал на пол, обнажив не потрепавшие красивые груди.

Всё это она проделывала с необыкновенным изяществом, Андрей смотрел на неё и Колчака и чуть не плакал. Колчак отвёл от неё взгляд. Она подошла к столу и прикурила сигарету:

– Всё уходи, немедленно, – показала она Андрею на дверь, – остальное бельё я буду снимать при настоящем мужчине. В холодильнике наложишь себе гречку и котлету и продолжай свой ужин на кухне. Ты здесь не нужен!

Он раздавленный и оскорблённый, согнув спину перед Надеждой, как бы кланяясь ей, повернулся и пошёл в кухню.

– Надя, так нельзя это до невероятности жестоко, – укорил её Вовка. – Он в таком состоянии может в петлю залезть, напишет предсмертную записку. И тебе нарисуют статью за умышленное доведение человека до самоубийства.

– Ничего с ним не будет. Он трус и тряпка, подобные ему люди добровольно из жизни не уходят. Он боится всего. Рака, ящура и гриппа. Покупает витамины и сосёт один их. Брать себе старается те продукты, которые дают долголетие.

– Надя, ты не забывай, что он бесплатно откушал Чернобыльской пыли, вот и профилактирует себя.

– Не защищай его, я ни хочу больше о нём ничего слышать. – Она сняла с себя юбку и трусики. Сверкнув перед Колчаком голой попкой, подошла к шифоньеру и взяла оттуда халат Лары, который набросила себе на плечи, но завязывать его не стала:

– Опять ты дорогой удивлён? – заметив, что Колчак не сводит глаз с расстёгнутого халата и что под ним находится.

– Сегодня если ты включишь своё воображение, у тебя будет свидание с двумя женщинами, – загадочно сказала она ему.

– Хватит загадками говорить, рассказывай, что случилось? – уже с тревогой спросил Колчак.

– Давай выпьем ещё, и ты всё узнаешь, что тебя интересует. Теперь обними меня за талию?

Вовка обвил рукой её талию, но при этом заметил, что в её голосе уже не было прежней требовательности. В её интонации больше проскальзывала мольба и рабская просьба. Она протянула ему коньяк. Он выпил, после чего она положила ему двумя пальчиками, в рот кусочек шербета, и поцеловала в губы. Он заметил, что длинных ногтей на этот раз у неё не было, что успокаивало.

– Сладко тебе, мой уголовный гранд? – спросила она.

– Ты же знаешь, что я сладкоежка. А почему ты меня наградила таким иноземным титулом? – спросил он.

– Мне Гнидин сказал, что он был в областном управлении. Ты у них пока находишься в поле зрения и обозреваешься со всех сторон. Какой – то работник УИН с рыбьей фамилией, интересовался тобой и окрестил тебя уголовным грандом. Но я, то хорошо знаю, что ты далёк от уголовщины.

– Это Ельцов, – догадался Вовка, – он видимо на повышение пошёл. У меня с ним состоялись диалоги, от которых он зачастую дар речи терял, не зная, что мне ответить, но, ни разу меня не наказал. Он был начальником режима.

– Ладно, бог с ним, – с этим Ельцовым. Я, честно говоря, не вникала в фамилию, она мне не нужна, – сказала Надя. – А сейчас я тебе поведаю почему, все вещи и мебель Лары находятся у меня.

– Я весь во внимании и слушаю тебя, – перебирал Колчак свободной рукой Надеждины волосы.

Он догадался, что Лара уехала из города, оставив своё наследство своей приёмной дочери.

– Я не хочу вставать, – лениво произнесла Надя, потому, что хорошо сижу. За телевизором лежит коробка от песочного торта. Она адресована тебе. Там ты найдёшь интересные вещи и письмо, но давай условимся. Сегодня ты не будешь его смотреть. Это тебе передала нами любимая Лара. Извини, но я проявила женское любопытство и естественно заглянула туда, хотя я без этого всё знала. Она мне всё рассказала, а я с ней пооткровенничала о своей боли. Теперь слушай о главном, только не открывай рот от изумления? Лара уехала в Германию. И я думаю, что она покинула нашу Россию не пустая, а прихватила с собой коллекцию моего экс супруга.

– Она на это не должна пойти, – сказал недоверчиво Колчак, – у неё не – то воспитание.

– Самоё лучшее воспитание, подвластно многим соблазнам и желаниям. Эти слабости анализу не всегда поддаются.

– Я бы о себе так не сказал, – возразил Колчак.

– Не хотелось бы, но насчёт тебя я тоже протестую, как могу это делать против любого мужчины. Ты во многом стойкий, но не по женской части. А если человек подвержен слабости, то он подвержен и соблазнам. Идеальных людей не бывает.

– Согласен, – я не подумал об этом. Но если рассуждать глубоко, то любовь к женщине я бы больше отнёс не к слабой стороне, а к сильной.

– Это, смотря с какого боку смотреть, – загадочно улыбнулась она. – Почему за изнасилование не судят женский пол, а судят поголовно мужчин? Ты мне можешь ответить на этот вопрос?

Она замолчала и вновь взяла в руки коньяк:

– Не хочу время драгоценное тратить на эти трепушки. А то мы сейчас с тобой до того договоримся, что любовь отнесём не к изумительным чувствам, а к слабости. Любую тему можно и опошлить и вознести, но это удел критиков и философов. Ты же умный и без них знаешь, что я права. Правда, ведь, Вовк?

– Правда, правда, – ещё раз согласился он с ней. – Но Лара не та женщина, чтобы пойти на кражу. Она святая!

– Какой – ты слепой и наивный, – возмутилась слегка Надежда. – Лара украла у человека, которого любила и боготворила, плод ребёнка. И сбежала с ним, как шпионка за границу. Она лишила кровного отца любоваться им и принимать активное участие в его воспитании. Ты понимаешь, что я говорю о тебе? У неё уже был заметный животик, когда она уезжала. Лара специально не хотела с тобой встречаться перед отъездом. Я думаю, причиной тому могло быть совестливость её характера. Лара сказала, что никогда тебя не забудет, и её ребёнок будет постоянно напоминать о вашей краткосрочной, сумбурной и бешеной любви. Прочитаешь позже там, – письмо лежит в коробке, – показала она рукой на телевизор. – Если Лара тебя объехала, а почему Андрея она не могла сделать несчастным? Он для неё никто, – ноль с палочкой. А интерес к его маркам она проявляла нездоровый и давно. Я считаю, марки пропали в ночь с шестого на седьмое, когда я спала. Ей никакого труда не представляло, вынуть у меня из пальто ключ и прогуляться до моей квартиры.

Вовка вспомнил лёгкий кофр, который он держал в своих руках, и в котором могли лежать марки, вынутые из альбомов. «Она пришла из милиции и очень спешила. Возможно к своему ювелиру», – думал он.

– Я тебе Надежда, что хочу сказать, если Лара провернула такое дело, это ещё раз доказывает, что она умна и находчива и я ни грамма не осуждаю её деяний. Я горжусь, что такая женщина была близка со мной.

– Вот именно была. Теперь она потомственная баронесса Эльвира Кюцберг. Она передала тебя мне по наследству на длительное пользование.

Надежда обвила Вовкину шею, и начала тереться своей щекой о его щёку. Она страстно целовала его в губы, и лицо, обдавая Вовку, горячим грудным дыханием.

– Ты мой неповторимый и любимый. Ты открыл во мне женщину и поднял на небеса, где я вкусила плоды сверхблаженства. Тогда я тебе сказала, что ты будешь стоять у меня за спиной. Нет, мой замечательный мужчина, это я буду стоять у тебя за спиной или лежать в ногах, это не имеет значения. Я буду ждать своей очереди. Я мысленно буду тебя оберегать, молиться за тебя. Считай, что я у тебя с сегодняшнего дня в штате, – работаю небесным хранителем! И никогда в жизни не позволю скомпрометировать перед кем – либо.

Её руки начали расстегивать его рубашку, а затем джинсы.

– Надя, двери открыты, и свет включен, я так не могу, вдруг он войдёт, – забеспокоился Вовка.

– Пускай входит он всё равно не мужчина.

…Она встала, прижала, дверь стулом и погасила свет, включив следом, небольшой ночник в форме жука, и продолжила обнажать Вовку, целуя его при этом в разные части тела.

– Надя, а ты не боишься, что я могу тебе причинить нестерпимую боль, как раньше? – спросил он ей.

– Я хочу, я безумно желаю такой боли. Я готова принять её, – лазила она жгучими, как угли губами по его голому телу.

– Хорошо, я причиню тебе боль, если ты себя к этому подготовила, но у меня к тебе маленький каприз есть. Сними халат и надень, пожалуйста, на голое тело свой китель милицейский с погонами? – попросил он Надю.

Надежда беспрекословно выполнила его просьбу, и легла на диван. Вовка потушил ночник и лёг рядом с ней. Их любовь сопровождалась сильными стонами, переходящими в счастливый плач и громкими возгласами, которые слышал Андрей.

– Колчин милый, я люблю тебя, ты лучше всех, ты низвёл меня. – Колчин ты бог, ты бесподобен, как никто, – громко и с восторгом говорила, она придавленная Колчаком, доводя специально свои сексуальные и озвученные порывы до ушей своего бывшего мужа.

Когда они затихли, были слышны за дверью его шаги и тяжелые вздохи. Он постучал в дверь и робко произнёс:

– Надя это очень аморально, ты была для всех примером в школе и в университете, а ведёшь себя, как средневековая дикарка. Прошу прощения? Но мне бы хотелось, чтобы вы, как можно тише, выражали свою сексуальную несдержанность. Не забывайте, что я особь мужского пола, и мне очень больно и стыдно осознавать, что моя бывшая жена снизошла до развратных утех с уголовником.

Вовке стало смешно от такого назидания и он, чтобы совсем не рассмеяться стал покусывать Надину спину.

– Недоделанный, – крикнула она, сдавленным голосом. – Это настоящий аутотренинг. Я специально делаю такую бесплатную терапию для тебя, чтобы в тебе мужчина проснулся. Чтобы у тебя второй брак продуктивный был. А если ты этого не понял, то иди в туалет и занимайся сам с собой петтингом. Не вздумай только кухню и ванну осквернять. Узнаю, выставлю за дверь, не посмотрю, что на улице зима.

– Я понял, я ухожу мыться в ванную, чтобы вас не слышать, – сказал он.

– Ванну тоже не занимать. Она нам нужна будет. Возьми на окошке аптечку, там вата. Заткни ей уши, а на голову надень свою шапку – ушанку. Натяни её на себя до подбородка и ложись спать, – дала команду ему Надежда.

– Колчин меня его присутствие ещё больше возбуждает. Как ты думаешь, это не извращение? – спросила она.

– Я думаю, что нет. Он просто действует на тебя, как дополнительный стимулятор. Я слышал от одного своего знакомого, что одна женщина, так своего парализованного мужа вылечила, занимаясь с другими мужчинами на его глазах сексом. Правда, как он только самостоятельно начал ходить бросил свою жену.

– Колчин, а тебя мой китель возбуждает? – спросила она.

– Нисколько.

– А зачем ты заставил меня в нём заниматься сексом?

– А это значит, что в твоём лице с кителем я унизил всю милицию. Для меня это высший кайф, – думать об этом. Не всегда же им унижать меня.

Надежда повернула голову вверх, затем совсем вывернулась, обняла Вовку и сказала:

– Колчин, это ты извращенец оказывается, а не я.

– Нет, я мелкий половой хулиган, и с ориентацией у меня всё нормально. Но мне ужасно понравился твой китель. Наверное, я куплю себе такой, у какого – ни будь отставного мента и пришью на него погоны генерала или полковника.

– И что ты, когда будешь сексом заниматься, наденешь его на себя? – спросила она.

– Зачем на себя? На женщин, с которыми я буду унижением заниматься.

– А тебе, что меня одной мало?

– Вполне хватает, но о перспективах думать необходимо. Всё в жизни должно быть, как в Госплане, который нам ручкой помахал.

– Если ты так люто ненавидишь милицию, не лучше ли будет реальней себе удовольствие доставлять.

– Я не совсем уж кровожадный людоед. В милиции немало порядочных людей, не все же они звери. Взять того же Гнидина или Медного всадника, – майора рыжего. Он мне вначале не понравился. У него волосы и лицо одного цвета. От рыжих только одни неприятности. А этот ничего. Я его быстро раскусил. Он на себя важность напустил, давай меня придавливать своими понтами. А я заглянул в его глаза, а они добрые, как у Беста, – кобеля Ивана Романовича. Ему при случае опытного преступника трудно будет взять. Развести майора на разговорах запросто можно. Гнидин тогда понял его слабость.

Носов или Ланин, займут кресло Вячеслава Андреевича, – сказала Надежда, – он на пенсию собирается.

– Ланин на руководящей должности, – это не серьёзно, к тому же он майор, – сказал Вовка.

– С некоторых пор он носит две большие звёздочки, – сообщила Надежда. – У нас поговаривают, что он будет сидеть на двух креслах и как начальник уголовного розыска и как зам управления.

– Слушай Надь, ну их к чёрту твоих ментов, – оторвался он от её тела. – Зачем ты меня увела от темы? – Ты лучше расскажи, как реальноё удовольствие получать?

– Очень просто, – засмеялась она. – Влюблять в себя жён сотрудников милиции и наставлять им рога.

– Как ты жестока к своим коллегам, – засмеялся Колчак. – Нет, я на это никогда не пойду, чтобы после мента я взобрался на женщину. Ни за что. Мне это западло. Быть молочным братом со своим недругом. Помилуй?

– Как был ты шкодник, хоть и повзрослел, таким ты и остался, – сняла она с себя китель. Я знаю, что ты говоришь вроде серьёзно сейчас. А на самом деле в душе у тебя сидят чёртики с маленькими рожками и длинными хвостами и показывают мне свои зелёные языки и костлявые волосатые кукиши.

– Ты их видишь? – спросил он.

– Как тебя.

– Тогда давай выпьем за них, чтобы они всегда так себя вели и никогда не горевали. С ними моя душа не будет опустошенной.

Они выпили много в эту ночь, и когда Вовка понял, что она уже пьяненькая, сказал ей:

– Надь тебе хватит, наверное, пока пить. Тебе не идёт это.

– А я больше не буду, – она встала, убрала водку и надела на себя обратно китель.

– Я согласна помогать тебе, унижать моих коллег. Унижай их милый беспощадно, без излишнего милосердия, – и она бросилась к нему в объятия.

…Они не спали всю ночь, а утром она открыла перед ним коробку. В нём сверху лежал распечатанный конверт, книга Милый друг, набор носовых платков с вышитой монограммой Лары, дорогая зажигалка и банка кофе Арабика. Он взял в руки конверт выпил рюмку коньяку и сел в кресло читать письмо.

Мой Милый друг!

Я не вольна сейчас, рассказывать тебе о моём быстром отъезде. Мы не ведая того, бываем зачастую заложниками и рабами своей жизни. Обстоятельства, которые сложились у меня, оказались сильней меня самой. Они тяготели, ложились тяжёлым бременем и давили на все мои болевые точки. Этот отъезд у меня был окончательно решён год назад, когда мы не были с тобой так близки. Не обвиняй меня и если можешь, прости, ради нашей малышки, которая скоро появиться на свет. Я всегда буду тебя вспоминать добрым словом и никогда не забуду наших с тобой встреч. И ты меня вспоминай милый мой. Не допускай только, чтобы зелёная кошка с тоскливой мордашкой притаилась на твоей груди. Грусть надо гнать от себя. Ты всегда был жизнерадостен и коммуникабелен. Оставайся всегда таким. Я знаю, ты умненький мальчик и у тебя в жизни всё сложится хорошо. Обязательно получи высшее образование, тебе оно необходимо. Я тебя люблю и целую. И я очень жалею, что никогда больше не встречу тебя, ты часть меня и мне тебя всегда будет не хватать. Но надежды в любом случае всегда надо оставлять, как неприкосновенный запас. Кофе начинай пить, в ночь на новый год. Я тоже такую банку взяла с собой, и открою её на новый год. Надя тоже, не осталась без кофе, которое начнёт пить вместе с нами. Я слышала, что это хорошая примета. Она может вновь объединить нас. Мне Надя всё рассказала и я вас ни в коем разе не обсуждаю. Будь с ней ласков. Она очень страдает. Я перед вами обоими виновата. В ночь на новый год, я тебе обязательно позвоню.

Прощай родной. Твоя Лара.

Вовка прочитал послание Лары, и ему стало грустно и лестно, что взрослая женщина, так беззаветно его любила. Да он её не забудет, и вспоминать будет всегда. Пускай даже она его использовала в своих интересах, но она выбрала его для своих целей, а никого – то другого. И может даже лучше, что она покинула Россию. Разрядится немного обстановка. Он понимал, что с Ларой он мог потерять голову, а вместе с ней и Полину, что очень не желательно. А женщин в его жизни будет много, возможно даже лучше чем Лара, но она и только она сделала из него мужчину, передав свой богатый опыт любви и внушив ему, что он создан, для того чтобы женщин делать счастливыми.

«Если я кого – то осчастливлю, то и сам буду, счастлив, от мысли, что кому – то сделал приятное», – думал он.

Вовка порвал письмо на мелкие клочья и бросил назад в коробку.

– Надь давай коньяку ещё макнем, за взаимную вежливость? – предложил он ей.

– Я не возражаю, я так приятно устала от твоих зверских унижений, но я, зато ходить сегодня могу без проблем. Думаю, что это входит в привычку.

Она сняла с себя китель и бросила его в кресло:

– Я согласна, получать такие унижения от тебя по семь дней в неделю. Она подошла к серванту. Открыла бар и достала оттуда ключ:

– На, возьми, – это ключ, который был у тебя. Как захочешь, тогда и придёшь, чувствуй себя, всегда здесь, как дома. А сейчас можно и выпить. Слышишь, как выключатели заработали. Андрей поднялся в университет. А я, как спать хочу, ты даже не представляешь. Сейчас тебя провожу и сразу усну. У меня глаза слипаются.

Они допили коньяк, Надежда достала покрывало и накинула на себя.

– Надь, – окликнул её Вовка, а кому – же комната её достанется?

– Комната моя, – зевнула она, – я в ней прописана.

– А эта квартира чья?

– И эта тоже моя. Когда мама умерла, детский дом сумел сохранить квартиру для меня. Я буду искать вариант размена, но только в нашем дворе. Больше я нигде жить не хочу. Здесь моё детство прошло.

Надежда закрыла глаза. Вовка подошёл к ней прикрыл покрывалом груди и плечи. Взяв из коробки зажигалку, он поставил её на старое место за телевизор. Выходил он из квартиры вместе с Андреем, дверь закрывал он:

– Стыдно должно быть, – укоризненно сказал Андрей, – вы Владимир нарушаете все рамки приличия, устраивая вертеп с Надей. Я сегодня без сомнения могу сказать, что все пропавшие кляссеры, это ваших рук дело. Я слышал сейчас, что она говорила, когда вручала вам ключ. Только вы могли это совершить. Если милиция не способна помочь мне, я найду другие пути, чтобы возвратить коллекцию.

– Вовка засунул руку в карман и извлёк из кармана ключ, помотав им перед глазами Андрея.

– Будешь ещё вякать не по делу и тебя на досуге трахну, – сказал ему шутя Колчак и пошёл домой.

Лыжник и мальчик с собакой

Вовка тихо зашёл в свою квартиру. Дома все спали.

Он нырнул под тёплое одеяло к Полине и тут же уснул.

Разбудила его жена через два часа.

– Вставай, весь выходной проспишь, – осторожно толкала она его за плечо. – Посмотри, какая погода чудная на улице. Солнце светит, и тихо. Пошли до моей мамы прогуляемся?

– Полин сходи одна, я посплю ещё немного, – отказался он.

Когда Вовка дождался, ухода Полины, он просунул свои ноги в брюки, нащупал в кармане ключ от Надиной квартиры и прошёл в ванную.

Вскоре он своим ключом открывал дверь Надеждиной квартиры. Она была уже на ногах. В квартире был наведён порядок. Надя приятно была удивлена, увидав его вновь у себя, невзирая на то, что сегодняшняя ночь отобрала у него много сил.

– Тебе нравится открывать мою квартиру своим ключом? – спросила она.

– Да в этом, что – то есть необыкновенное. Ключ меня вдохновляет и позволяет думать, что если я вставлю его в замочную скважину и поверну, то передо мной откроется большой простор для отведения души.

– Да, я убедилась сегодня ночью, – прижалась она к нему, – и не только большой простор для души, но и удобный плацдарм для оскорбления внутренних органов, – засмеялась она. – Неужели ты так сильно ненавидишь милицию или ты действительно мелкий хулиган.

– Надь я ко всем людям отношусь одинаково. Я люблю всех людей, неважно кем он работает. Правда, к конкретным лицам отношусь так, чего они заслуживают. Могу даже бывшего врага сделать своим другом. Я не злопамятный, ты – же знаешь. Я хочу тебе сказать, что Андрей до сих пор думает, что марки взял я. Мы с ним вместе утром выходили из квартиры, и он мне нагло эту версию выдал. Я боюсь за тебя, как бы он ещё телегу не написал более высокому начальству.

– Пускай пишет, я ничего не боюсь. Я свободный человек и вправе поступать, как мне заблагорассудится. Мы ни при коммунизме живём, и о моральной чистоте говорить не хочу, только потому, что я женщина и человек. Я не хочу отрешаться от личных симпатий и антипатий. Эти земные черты характера человечества, присущи всем здравомыслящим людям, к коим я причисляю и себя. Ты разве не согласен со мной?

– Согласен, согласен, но ты должна понять, пока ты работаешь в милиции, нашу связь, надо маскировать. Тебя выгонят с работы с волчьим билетом, что ты и в школу после не устроишься.

– Я уйду сама скоро из инспекторов, – сказала она, – работа мне эта не нравится. Детишек на путь истинный наставлять. Это бестолковая работа. Я это поняла. Здесь должна быть построена государственная система. А у нас строить её никто не будет. Школа сейчас занимается преимущественно преподаванием. Бедные семьи, думают, как бы с голоду не умереть. Воспитывать надо не отдельных лиц, а семейные и школьные уклады и даже учреждения. Цербером я не хочу быть. Вчера мальчишка на моих глазах с витрины украл нагло головку сыра и бежать. Я за ним побежала, на каблуках. Долго так не набегаюсь. А сыр он стащил не от хорошей жизни. Мне много пришлось за месяц работы сталкиваться с такой ужасной нищетой в семьях. Страшно говорить. Гнидин обещал меня позднее перевести в уголовный розыск. Говорит, этот отдел пошлёт меня на областной конкурс красоты «МИСС – МИЛИЦИЯ». – Это он шутит так. – Ты коньяку, кстати, ещё хочешь? – вопросительно заглянула она в глаза Колчака.

Он, молча, утвердительно мотнул головой.

Надежда поставила перед ним непочатую бутылку Белого Аиста и шербет с лимоном. Колчак опрокинул рюмку в рот и отставил бутылку от себя, давая понять, что больше пить не будет. Он почувствовал, что его клонит ко сну. Коньяк в этот раз действовал на него, как снотворное.

– Надя, я пойду домой, что – то спать опять хочется, но ты не забывай про Андрея.

– Хорошо я ему сегодня скажу, чтобы он переселялся в комнату Лары. Пускай там живёт до защиты дипломного проекта. А ты приходи ко мне в любое для тебя удобное время, даже, когда меня нет дома. Запиши мой рабочий телефон.

– Надь я к тебе ещё в кабинет зайду, унизим некоторых краснопёрых на твоём рабочем столе.

– С тобой хоть под столом, хоть на сейфе, – она чмокнула его в губы перед выходом из квартиры и нежно сказала:

– Колчин, ты бесподобен. Я люблю тебя и не хочу думать, что ты когда – то отвергнешь Надьку. Тогда для меня наступят пасмурные дни.

Вовка вышел от неё и подумал.

«Полина скоро родит, может действительно уехать из города? Жить будет спокойней. Новые люди. Новые знакомства. Менты не знают меня. Не будут по пустякам дёргать. Тем более, Надежда сказала, что я у нашей милиции нахожусь в поле зрения. Надо покидать это больноё поле. Разведу мосты и вперёд без дрожи в коленках, уйду постигать новую жизнь и обживать неизведанные мною места. А жить в нищете и скитаться по частным квартирам это не для меня. На частную квартиру всё равно нужно будет уходить. Сколько там, в Осинках Сергей проживёт, это пока под вопросом? Надо начинать самостоятельно приучаться жить. Не век же под крылом у матери находится».

Он зашёл в магазин, купил хлеба и бутылку сладкой воды. После чего спустился в подвал к гостю из пурги. Тот уже не спал и, находясь в сидячем положении, потягивал сигарету:

– Не замёрз ночью? – спросил Колчак.

– Не, даже жарко было, – ответил он.

– Всухомятку не ешь, а то геморрой заработаешь, – положил Вовка на стол хлеб и воду. Позже я тебе супу горячего принесу.

– А ты мне ни чего не сделаешь? – тревожно спросил он.

– Тебя, как пацан зовут?

– Кирилл.

– Кирилл, я, что похож на злодея?

– Не – а, я знаю тебя. Ты Вова Колчак, – тюремщик бывший.

Вовка усмехнулся, но свой бывший статус заключённого с ребёнком не стал обсуждать:

– Ты Кирилл, посиди пять минут, я за свечкой схожу.

– А ты точно придёшь не обманешь?

– Зачем мне тебя обманывать.

Не прошло и десяти минут, как в сарае появился Колчак с Марекой. Колчак зажёг свечку и протянул Кириллу банку с тёплым рассольником. Кирилл с жадностью без ложки начал пить его.

– Ты, Кирилл, чей будешь? – спросил Марека.

– Коробков.

– У тебя отец Константин?

– Да, а мать Вера, – сказал мальчик. – Но я домой больше не пойду. Мне бы только собаку из дома забрать. Отец вчера сказал, если я не принесу сегодня на пятьдесят рублей пустых бутылок, то Джульфу на борщ пустит. Он уже съел у меня Пушка в прошлом году.

Кирилл отставил банку, и задрал на себе одежду, показав на своём теле следы побоев, которые нанесли ему родители.

– Вот суки поганые, – зло выругался Колчак.

– Я знаю его родителей. Они живут в крестовоздвиженских домах. Помоечники и алкаши, – сказал Марека.

– Тебе сколько лет Кирилл? – внимательно посмотрел на мальчишку Колчак.

– Скоро четырнадцать будет?

– Ого, видать тебя не докормили. Я вчера думал лет десять, а ты уже взрослый.

– Чего с ним делать будем Саня?

– В первую очередь я думаю собаку его надо спасти, видишь, парень переживает, а после толкач муку покажет.

– Я бы мог с собакой здесь до весны протянуть, если вы разрешите. Не хочу, чтобы меня лупили, – плаксиво сказал он.

– Не бойся, никто тебя бить больше не будет, – заверил Колчак, – а сейчас давай собирайся. Пойдём за твоей собакой. Будешь пока с ней в подвале кантоваться, только со спичками здесь аккуратней будь.

Крестовоздвиженские дома находились недалеко, от их двора. Когда они зашли в дом Кирилла, то обнаружили, что доступ в квартиру был свободный, так, как на месте замков зияли сквозные дыры. Крупная собака дворовой породы, радостно скуля, бросилась к Кириллу.

Мебель в квартире отсутствовала. Вместо стола стояли составленные ящики покрытые грязной клеёнкой, а постелями служили ворохи рваного тряпья, на которых спали в верхней одежде его пьяные родители. По всему полу были разбросаны пустые бутылки и флаконы аптечного производства. В квартире от помоечного запаха долго находиться, было не возможно.

Долго находиться в этом гадюшнике было невозможно. Они быстро покинули этот придаток помойки.

– Ну и вонь, у вас, стоит, – сказал Кириллу Марека.

– Я уже привык, мне запахи по барабану. Мне главное, чтобы собака и я сыты были.

– Короче Кирилл, поживи пока у меня в подвале, а мы будем думать, куда тебя пристроить. Думаю ни ты, ни собака голодными не останетесь.

Кирилл спустился с собакой в подвал, а Колчак с Марекой в подъезде стали тихо рассуждать, как поступить с пацанёнком.

– Саня у меня есть хорошая мысль, куда мальчишку до весны можно пристроить.

– Куда?

– К нам в порт, а лучше в затон. Ты понимаешь, о чём я хочу сказать?

– Догадываюсь.

– В затоне зимует не мало, частных судёнышек. Сейчас в полный рост у них идёт подготовка к новой навигации. Пацанята вроде Кирилла приходят туда за харч наниматься на выполнение разных работ. В основном на обдирку старой краски. Хозяевам дармовые работники удобны, накормили до отвала и зарплату платить не надо. Некоторые конечно платят ежедневно за выполненную работу. У пацана собака, с которой он может и сторожить. А бичи предостаточно хлопот в затоне доставляют. Надо постараться подрядить его на Лабу, если получится. А если нет, то на другое судно.

Ты поговори с Корчагой, сам я его вряд – ли увижу в эти выходные. Объяснишь ситуацию. Скажешь, чтобы Кирилла с собой взял на ремонт дизелей. Пускай его за собой потаскает. А там глядишь, он его, до навигации приткнёт либо на судно, либо на плавкран, но лучше на Лабу. На Лабе дизель интересно есть?

– Я не речник, этого не знаю, – ответил Марека.

– Корчагу в затоне знают, как хорошего моториста. Он там примелькался у всех на глазах. Скажи ему, чтобы в понедельник обедать пришёл в нашу столовую. Я его с Лукой буду ждать в одиннадцать часов, – сказал Колчак.

– Понял, я всё. Ты хочешь сам на Лабу проникнуть.

– Это, как получится.

В понедельник Корчага не стал дожидаться обеда, а пришёл к Колчаку в механическую мастерскую с утра:

– Привет Колчак, – у тебя никак опять проблемы.

– Нет, Вовка у меня проблем. Я просто хочу докопаться до истинной смерти Минина. Обещал я Севе Пескарю, что найду мокрушника. У меня есть догадки, что его утопили ребята с Лабы. Там все подментованны. На Лабе есть дизель, они случайно к тебе не обращались за узкой специализацией? – спросил Колчак.

– Лаба это несамоходный танкер, я не уверен, но думаю, есть. Акционеры их водного хозяйства не наши, а с другого берега. Они бывают здесь редко.

– У них, что помимо Лабы ещё, транспорт имеется?

– Плавкран, буксир и большой грузовой катер, я знаю, точно есть. А что ещё не знаю.

– А на плавкране дизеля стоят? – допытывался Колчак.

– Там обязательно?

– А ты не можешь им свои услуги предложить на выходные дни?

– Я всем предлагаю. Мотористов не так много. Бывает, работой заваливают, а когда неделями без работы сидишь. Многие команды своими силами профилактику и ремонты производят, но за консультациями обращаются ежедневно к нашей бригаде.

– Кирилл с тобой сегодня?

– Со мной, на Волго – Доне, но постоянно я его за собой не смогу таскать. К тому – же он с собакой. Ты сам Колчак пойми, у меня начальников много. Работу сейчас терять стрёмно. По миру пойдёшь.

– Понимаю я всё. Почему я и прошу, чтобы ты пристроил пацана, к частнику на разные работы. Походи с ним по судам. Тем более он с собачкой. Охранять может. Он за кормёжку, что угодно сделает. Я же, сколько видал пацанов там таких, которые готовят суда к покраске.

– Бывает. Но в основном это дети речников, приходят отцам помогать. Схожу я с ним сегодня, но если ничего не найду, отправлю его в подвал.

– Добро! – скажешь тогда Кириллу, что вечером зайду к нему. Кушать принесу.

– Колчак, я только не понял. Если ты убедишься, что они замочили Захара, тоже их мочить будешь? – спросил Корчага.

– Нет, конечно, но за убитого вора, им не кому не поздоровится. У меня есть люди, которые спросят с них за всю масть.

…В обед Колчак встретился с Лукой в столовой. Он был в белом халате, который был ему не по размеру, и выглядел он в нём нелепо и смешно.

– Тебя чего в повара произвели, ты белый халат нацепил? – в шутку спросил Колчак.

– В какие повара? – Муку таскал мешками. Пойду у заведующей столовой пива возьму. Тебе принести?

– Мне не надо. У меня вождение сегодня. Через неделю экзамены.

Лука принёс две бутылки пива. Сорвав концом зажигалки пробку, он залпом из горлышка выпил всё пиво, и следом открыл вторую.

– Теперь легче стало. Вчера по льду ходил на ту сторону.

В ресторане Плёс зависал. Рассказать не поверишь.

– Что такое ты мне хочешь рассказать? – спросил Колчак.

– Погоди ещё пивка дёрну и расскажу.

Он допил вторую бутылку и тыльной стороной ладони вытер губы.

– Мне вчера Фикса звонит в обед, говорит, приезжай к двум часам в Плёс. Моё освобождение отметим. Я по правде забыл про него. Ну, я марафет навёл и через Волгу по льду пешим ходом. Пришёл, а Фиксы нет. Зато смотрю, Фура со своей компанией сидит. Меня увидал, полные штаны наложил. Подумал, что я по его душу прикандёхал. Я его пальчиком, как последнюю проститутку подозвал. «Обрадуй, говорю меня для начала, пивком и потолкуем».

Он заказал мне три Балтики и тарелку креветок. Под пиво я ему всё припомнил, какие он зехера вытворял на зоне и кто его отмазывал. По секрету тебе скажу, – ему Сева, тоже многое прощал, так, как бабки он с Фуры имел приличные, поэтому он и поставил его за пятым отрядом смотреть.

– Для меня это не секрет. Только главное для Севы не бабки вшивые Фуры нужны, а кое – что важнее.

– Я не утверждаю, а высказываю свое мнение. Меня Сева особо близко к себе не подпускал и маклями своими не делился. Я знаю, что Фура мне обязан многим. Он мне по зоне задолжал две штуки баксов за карты. Обещал с первой подачи товара, рассчитается со мной. Я ему поверил, зная, что у него бабки всегда есть. Затем меня сажают в Бур. Я его оттуда достаю. Говорю, если бабки к моему выходу не подготовишь, объяву по зоне сделаю, что Фура фуфло. Он мне маляву посылает, что бабки он собрал. Потом я узнаю, что мне крытку готовят. Фура мне маляву вновь засылает, упрашивает, чтобы я его не объявлял. На свободе в два раза больше отдаст. Я думаю, промолчу. На воле, свой сберегательный банк не помешает. За два месяца до освобождения этапом в крытку приходит Кот, которого ты отоварил. Оказалось, Фура Кота тоже кинул. Вот Кот мне и чирикнул весточку, что за тысячу баксов Фура помог мне уехать в крытую тюрьму.

– Лука, – перебил его Колчак, – хочешь откровенно, я тебе скажу. Только не обижайся. Фуру силой и дерзостью сейчас не возьмёшь. Поверь мне. Повремени немного. У него бабки есть на, которые он купит любого мента. В нашем городе его никто не знает, кроме нас с тобой. Наша милиция его пьяного до бесчувствия летом, забрала в вытрезвитель на перевозе. Ты об этом знаешь. Те, кто его подобрал, получили с области серьёзное порицание. Теперь делай выводы.

– А чего мне их делать, – отмахнулся Лука. – Слушай, что дальше было. Он руки на груди скрестил и говорит. Клянусь, на этой неделе отдам всё, что с меня причитается. Если говорит, обману Лабу мою заберёшь. Понял Колчак, – Лука, радостно ударил Вовку ладошкой по плечу.

– И на ресторан мне пятьдесят тысяч отстегнул. А тут Фикса подтянулся. Фура ушёл к своей компании. Ужрался, как поросёнок. Но своему водиле сказал, чтобы меня до дома тоже отвёз, чтобы я вечером через Волгу не шёл. Я как король на БМВ подъезжаю, у меня Зинка все ляжки обмочила от такой картины.

– Обо мне базар, шёл какой? – спросил Колчак.

– Он только спросил, как ты поживаешь. Я ему сказал, что ты женился и вижу тебя редко вот и весь базар.

– Не нравятся мне его обещания Лука. Ты понимаешь, скольких людей он кинул. Тебе надо было у него в кабинете расписку взять, насчёт Лабы. Можно бы было ей, потом смело потряхивать перед ним. Посмотришь, он и на этот раз тебя кинет. Ты не одну судимость имеешь, а в людях разбираться так и не научился.

– Да, я его тогда враз удавлю волка позорного, – потёр кулаками Лука.

– Ладно, Лука, дай бог, чтобы у тебя всё срослось. А я пошёл работать, – пожал Колчак на прощание Луке руку.

…Вечером, после вождения Вовка зашёл в подвал к Кириллу. Он лежал, обнявшись с собакой на топчане. Собака, признав Колчака лаять, не стала. Подошла, лизнула ему руку и вновь легла вместе с Кириллом.

– Кирилл спишь? – окликнул его Колчак.

– Не – а, мы только с улицы пришли с Джульфой.

– А есть тебе принести?

– Меня Марека накормил. И в затоне я наелся до отвала. И Джульфе целая кастрюля борща досталась.

– Корчага тебя пристроил куда?

– Кажется да. Я сегодня с ним был. А завтра он сказал крановый мистер придёт, и меня они возьмут.

– Не крановый мистер, а кранмейстер, – поправил Кирилла Колчак.

– А кто это такой? – спросил Кирилл

– Это командир на плавкране, – объяснил ему Вовка, – считай капитан.

– Дядя Колчак, – расскажи про тюрьму, как там?

Вовка затушил свечку и в темноте заулыбался. Его ещё никто не называл дядей.

– Тебе это ни к чему, там хорошего ничего нет. Давай лучше, я тебя в хороший детский дом помогу устроиться жить. Тётенька милиционер, которая за тобой бежала. Это мой хороший друг. Я могу с ней поговорить, и она тебя оформит туда без проблем.

– Я без Джульфы, ни куда не пойду, – обиженно сказал он.

– Ладно, спи. Завтра ты знаешь, где Корчагу искать?

– Я там всё уже знаю, облазил везде, – ответил Кирилл.

Вовка пришёл домой и позвонил по телефону Корчаге.

– Ну что скажешь, насчёт Кирилла?

– Я водил его туда, куда ты заказывал на плавкран. Завтра у них старший будет, и они окончательно решат. Нам говорят он не помеха. Веселей будет. Они круглые сутки сторожат кран сами. Мужики все наши. Живут в затоне. А дизелю профилактику они делают, когда тепло наступает, но маленькими ремонтными работами занимаются. Они же не могут без света, и тепла зимой находится там. У них внутри и кухня и каюты. Жить можно.

– Понял, я. Ты мне завтра результат на мобильный телефон сообщи, как с ним решится. Если ничего не получится, придётся его Надежде передавать.

– Я думаю получиться. Мужики все там отличные.

– Ну и ладненько. Пока. До завтра, – сказал Вовка и отключил телефон.

«Если действительно плавкран и Лаба принадлежат Фуре, и Кирилл на время пропишется туда, то это будет большая удача», – подумал Колчак.

Утром Корчага не стал звонить Колчаку, а пришёл сам к нему на работу:

– Взяли твоего пацана, и охотно. Возможно, он и спать будет там. Их хозяин Боровик сказал им. Если шкет вам нужен, берите, но рассчитываться сами будете, я говорит платить не буду.

– Погоди, как Боровик, а Фура?

– Не знаю, я никакого Фуры, а Боровика немного знаю, бывший подполковник ГАИ какого – то города. Кранмейстера Обухова хорошо знаю, он раньше у вас в порту работал, на плавкране.

Я его сегодня увидал, удивился. Он сказал, что частник платит в два раза больше. Думаю, Кирилл там приживётся. Он им удобен, убрать помещения, воды принести, в магазин сбегать. И ночью пса выпустит не один бич не подойдёт. А Обухов, мне бы не отказал, у него по весне вопросов много возникнет ко мне.

– Хорошо. Пускай он там пока поживёт. Если, что запасной вариант у меня есть. Это Надька. Она его в детский дом пристроит без проволочек.

– Я думаю, напрасно ты себе канитель устраиваешь. На этом кране нормальные мужики. Они без криминала. А хозяин их приезжает в год по обещаниям. Лаба стоит рядом. Там полный штиль. Всё закрыто. Никто туда не ходит. Железка она и есть железка. Долго всё равно Кирилл не протянет. Менты ежедневно там суда обходят. Наркоманов отлавливают. На него, ни сегодня, так через неделю обратят внимания. Передал бы сразу Надьке.

– Посмотрим. Милиции он неинтересен. Тем более они не посмеют вломиться на частный плавкран. А если в городе собрать всех беспризорников, то под детский дом небоскрёб нужно возводить. Но ты наведывайся изредка на кран, проверяй Кирилла, – дал наказ Корчаге Колчак.

Кирилл довольный, что ему разрешили, остаться на кране, не знал, как угодить Обухову Валентину и крановщику дяде Валере.

– Дядя Валя, что мне сделать? – ходил он за ним по пятам.

– Ты Кирилл не залезай сразу на рею. Когда нужно будет, мы тебе скажем. Ознакомься с краном. Посмотри каюты, туалет, кухню. В машинноё отделение будешь заходить только с взрослыми. Придётся иногда помогать масло и соляру заливать. Воду для питья будешь набирать в посёлке. За хлебом будешь ходить или в затон или в порт. А сейчас иди на кухню, посмотри телевизор.

– Понял, а что ещё сделать? – не унимался он.

– Возьми тогда на кухне пятилитровую канистру и дуй за водой, а то вам с дядей Валерой, чай не с чего будет кипятить.

Кирилл, схватил канистру, и бросился в посёлок за водой. Собака, виляя хвостом, радостно повизгивая, как бы понимая, что её хозяин вместе с ней получил работу и жильё, побежала следом за ним.

Возвратившись, с водой он начал докучать дядю Валеру.

– Дядя Валера давай работу мне любую? – угодливо с детской наивностью заглядывал он в глаза крановщику.

– Тебе Кирилл приходилось, когда подлёдным ловом заниматься?

– Конечно, и не раз. Если бы я рыбу не ловил в прошлом году, я бы не знаю, что ел. А недавно отец, оставил меня без снастей. Обменял две мои мормышки на вино.

– Тогда бери на кухне бур и иди, сверли лунку. Сейчас мы с тобой на уху натаскаем ершей, их здесь видимо, не видимо. Да подбери в кубрике себе телогрейку, твоя куртка из рыбьего меха от холода не спасёт. В ней и заболеть не долго, – сказал он.

Кирилл взял первую, попавшую под руку телогрейку. Одел её и спустился на лёд буравить лунки.

Через час с дядей Валерой они уже чистили колючих и сопливых ершей. Рыбы хватило и на уху и на жарёху. Обухов есть не стал. Он ушёл домой. А Кирилл наелся сам. Накормил собаку и, разомлев от сытости, и тепла крепко уснул прямо на кухне на потёртом диване.

Проснулся он, когда дядю Валеру пришёл менять в восемь часов вечера его сменщик весёлый и разговорчивый мужчина, которого дядя Валера называл Мандарин.

– Сейчас Кирилл мы с тобой чай будем пить и телевизор смотреть, – радушно, улыбаясь, сказал он и выставил на стол бутылку самогона.

– А у нас с Джульфой ещё уха осталась. Вы будите дядя Мандарин?

– Дядя Мандарин рыбьим кладбищем не питается, – сказал он полупьяным голосом, опираясь одной рукой на холодильник.

Он открыл дверцу холодильника. Достал оттуда нарезанного сала, банку шпротного паштета и луковицу. Налив себе самогонки Мандарин выпил и закусил салом, не забыв угостить Кирилла и собаку своей закуской. Через два часа от выпитого самогона его повело. Шатаясь, он встал, посмотрел на Кирилла и шутливо сказал: – Юнга со шхуны Колумб вверяю тебе и твоему верному псу охрану нашего доблестного боевого судна, – будете ложиться спать, не забудьте выключить телевизор. Пост сдал мичман Панин.

Когда Мандарин уснул, Кирилл убрал со стола и вымыл посуду. Спать ему не хотелось.

По телевизору шла не интересная программа, а щёлкать переключатель канала без разрешения он не решился. Кирилл выключил телевизор. Прошёлся по помещению. Из каюты, где спал Мандарин, раздавался громкий храп. Он размышлял, чтобы ему сделать хорошего и полезного, для команды, чтобы завтра сменщик Мандарина на вахте пришёл и похвалил его. Ничего рационального не придумав, он решил, вычисть остатки от улова рыбу и к утру сварить уху.

Почистив рыбу, он вымыл её и положил до утра в холодильник. После чего незаметно уснул.

В шесть часов утра он проснулся от громких шагов на кухне. Мандарин искал воду, но её Кирилл всю использовал на обмыв рыбы.

– Кирилл воды у нас нет, надо сгонять в посёлок? – сказал Мандарин. – Ты знаешь, где колонка?

– Я уже набирал вчера там воду, – ответил Кирилл.

Он взял канистру и, позвав Джульфу с собой, спустился по трапу с палубы. На улице было морозно и темно. Пешеходная тропа к посёлку в этом месте не была протоптана, но хорошо просматривалась широкая лыжная трасса. Подымаясь по ней на косогор, ему на встречу с большой скоростью спускался лыжник. Он не заметив Кирилла, сшибает его и сам падает вместе с ним.

– Обменявшись, взглядами с Кириллом лыжник грубо выматерился и занёс руку на мальчика, но от сильной боли заорал:

– Убери сучёк шавку. Убью.

Джульфа рыча, крепко держала за запястье левой руки лыжника.

– Джульфа. Фу. Ко мне? – вставая с обочины лыжни, крикнул Кирилл.

Ослабив свои клыки, Джульфа, проваливаясь лапами в снег, волчьей статью выпрыгнула из сугроба на накатанную лыжню и повернулась к лыжнику, злобно рыча на него. Он без промедления встал и, не отряхиваясь от снега, отталкиваясь одной палкой, под собачий лай продолжил свой путь, волоча левую палку за собой.

Кирилл нагнулся за канистрой. Темнота не помешала ему заметить на лыжне блеск часов с браслетом. От неожиданно свалившей на него удачи, его прошиб пот. Он снял с себя спортивную шапку и вытер ей взмокший лоб. Посмотрев в сторону, куда умчался лыжник он положил часы в карман брюк. Осмотрев ещё раз внимательно место столкновения, увидал торчавшее в снегу зловещее дуло пистолета с накрученным на него глушителем. От такой находки его начало знобить. Кирилл осторожно взял его в руки. Дуло был ещё тёплым. Подержав в руке, он нашёл его большим и тяжёлым.

Немного подумав, Кирилл размахнулся и забросил пистолет в заснеженное поле, где он упал в глубокий сугроб, унося с собой таинственность происхождения.

…Кирилл вышел на равнину и прошёл пять метров по своему следу, оставленным им днём. Он вышел на большую пешеходную дорогу, ведущую к колонке посёлка. На тропе увидал лежавшее в неудобной позе тело человека и большое расплывшееся багровое пятно на снегу. Кругом стояла безмолвная тишина. Людей видно не было никого.

Он обошёл труп и подошёл к колонке. Набрав быстро воды. Кирилл возвращаться не стал по старому пути, а побежал по дороге, которая вела к порту. Через порт он прошёл в затон и по трапу бегом быстро вбежал на палубу. Следом за ним, волнообразными прыжками запрыгнула Джульфа:

– Дядя Мандарин, – крикнул он помятому от самогона крановщику, – там мертвец лежит у дороги посёлка.

– Ну и что, в наше время это не в диковинку. Ты к нему не подходил, надеюсь?

– Нет, я боюсь.

– Ну и правильно, сейчас на работу народ пойдёт, обнаружат жмурика.

Кириллу не терпелось при свете посмотреть на находку. Он зашёл в туалет. Полюбовавшись часами, спрятал их в карман нижних штанов.

В плёсе до выстрела

Фура в тот день со своими друзьями, Кактусом, Зябликом и Культёй праздновал очередную выгодную сделку по сбыту автомобильного стекла. Рядом с их столиком сидел его отчим Боровик, который в мелкие дела не лез, а занимался исключительно большими сделками. Он со своим пасынком Геной Фурко являлись учредителями Водного Экологического Акционерного Общества «ЧАЙКА». Серьёзных дел Боровик Фуре не поручал, так, как Фура не равнодушен был к наркотикам и спиртному. Боровик сидел за столиком и беседовал с очередным богатым клиентом из Моршанска, на поставку металлического круга разного сортамента. То, что они знакомы между собой, он не афишировал перед гостем. Фура был, немного выпивши, но вёл себя развязано и помпезно, обращая на себя внимание немногочисленных посетителей.

Боровик с пренебрежением бросал на него осуждающие взгляды, но тот не смотрел в его сторону.

Фура примерно стал себя вести после того, когда в зал ресторана вошёл, крепкий и высокий лет сорока мужчина с лицом ярко выраженного уголовника и небрежно пальцем подозвал к себе пасынка.

Боровик непринуждённо вёл разговор и не переставал наблюдать за неизвестным укротителем Фуры. Он видал, как его родственник с раболепием разговаривал с уголовником, как угощал его пивом и слегка отсчитал ему пять купюр достоинством по десять тысяч рублей.

…Фура никак не думал встретиться в этом ресторане с Лукой. Луку он ни разу не видал в обетованном им месте.

Лука поманил его пальцем. Фура без особого желания подошёл к нему.

– Привет Лука, ты, как здесь оказался? – протянул он первым свою руку для приветствия.

– Я фуфлыжникам и гондонам рук не подаю, – сказал ему Лука, – с презрением отвергнув приветственный жест Фуры. – А оказался я в Плёсе не случайно, мне цинканули, что ты здесь, – соврал Лука.

– Ты думаешь, я от тебя бегаю Лука? – спросил Фура.

– Я не думаю, я знаю. Ты уже полгода на свободе. А долга я не вижу. Изменить тебе фамилию надо Фурко на Фуфло.

– Лука, мне подлататься надо было. Не переживай, отдам на этой неделе обязательно.

– Сейчас малёхи отстегни? – щёлкнул двумя пальцами Лука.

– У меня только деревянные денежки в наличие.

– Сегодня мне и они сгодятся.

Фура достал из кармана пять купюр по десять тысяч и отдал Луке.

– Когда остальные отдашь? – спросил Лука.

Скажи куда привезти и баксы у тебя будут на этой неделе, – посулил Фура.

– Вот этот базар мне уже нравится, – смягчился Лука. – Столовую нашего порта знаешь? Вот туда и привезёшь. Я там нахожусь с семи утра до трех, кроме субботы и воскресения. Запиши номер моего сотового телефона. Дашь мне знать, когда тебя встречать.

Фура на салфетке крупными цифрами записал номер и многообещающе сказал:

– Всё Лука считай, что бабки у тебя в кармане. А Колчака видишь? – спросил он.

– Редко, он человек сейчас женатый. Ты им поменьше интересуйся, не то беды наживёшь. У него врагов не бывает. Запомни. Около него крутятся либо друзья, либо потенциальные покойники.

– Да я интересуюсь им не для вражеских намерений. А так для личного обозрения спросил, – уклончиво ответил Фура, – если хочешь из – за уважения.

– Я знаю твои уважения. Короче запомни если ты и в этот раз мне кидалово устроишь. Я тебя мочить не буду, но глазницы твои опустошу и язык вырву.

– Я тебе мамой клянусь Лука. Если, обману, то ты заберёшь у меня Лабу.

– Что ты мне клянешься. Кочетам веры нет. Вали к своим стилягам. – Лука посмотрел на часы. – Я кента своего жду, отдохнём здесь немного, – намекнул он Фуре. – Ты я вижу здесь не чужой, подкнокаешь нас с Фиксой если что.

– Нет вопросов братан. Пошёл тогда я, если тебе чего – то, надо будет, шепнёшь. Я здесь свой в доску.

– Хорошо, – бросил ему Лука, – иди, отдыхай.

Фикса, сокамерник Луки, скромно подошёл сзади к Луке и обнял его за плечи.

– Ты чего не знаешь жиганских нравов. Со спины к друзьям нельзя подходить, – добродушно упрекнул его Лука.

– Ты же ждёшь меня, а не мистера ИКС.

Они сделали себе скромный заказ, что не ушло от зоркого взора Боровика. Он жестом показал Фуре, что бы тот вышел из зала. Фура встал, и пошёл следом за Боровиком. Облюбовав себе, место в холле около кадки с большой пальмой, они закурили:

– Это, что за важный язь появился в зале? Что ты перед ним расшаркивался? – спросил Боровик.

– Этот тот самый Лука, с берега Минина, который требует с нас бабки на общак и лично с меня четыре тысячи баксов для личных нужд.

– Что он собой представляет? – поинтересовался отчим.

– Безбашенный и наглый, как танк. С головой не особо дружит. Ему человека подрезать, как нам с тобой высморкаться. За глаза его называют Муркет – дурак. Деловые люди, его на расстоянии держат, но уважают.

– Я ни к ворам, ни к другой швали филантропию не проявляю. Плачу только тем людям, кто мне нужен. Захара напоили общаком досыта, а этого накормим маслятами. Им раз поможешь, на шею сядут. Ты сделай вот сейчас, что, – Боровик задумался.

– Что? – Говори! – Я тебя слушаю.

– Они сидят бедненько за столом. Ты дополни им от себя заказ. Сам смотри не надирайся, но веди себя как пьяный, – тихим голосом, смотря по сторонам, напутствовал его Боровик. – Предложи свою машину с Петром. И не забудь в дорогу пивом и водкой их снабдить. Кактуса посадишь вместо штурмана, ему не помешает на тот берег сгонять. Пускай изучает адреса. Персонально каждого пускай до дверей проводит.

– А второго зачем? – спросил Фура.

– Какой – же ты тупой, – он может быть в перспективе нежелательным свидетелем, а нам это не нужно. А завтра или во вторник, я Кактус и ты поедем вместе на ту сторону. Заедем в затон, а потом на заимку заглянем.

– Чего там делать? Я на той неделе проверял её, – недовольно сказал Фура, – метел много, их надо вывозить, но пока не куда. Бичи без работы сидят. Разбегутся, потом ищи новых.

– Зимой, они из этого леса не побегут. Таких случаев у меня за пять лет не было. Узкоколейка далековато стоит, а пешком по снегу они не решаться рвануть в город. Замёрзнут на хрен. И кто от сытного котла убегать станет. Работы ни в коем случае не прекращать. А съездить туда необходимо. Я хочу посмотреть, что там творится. Клиент, что со мной сидит за столом, нашёл на них постоянный выгодный взаимозачёт. Каждая метла червонец, берём на бартер кирпич цемент в их городе. Ты едешь туда и на месте, прямо с конвейера реализуешь обменный товар немного ниже заводских цен. Доходы колоссальные для зимы. И транспортные расходы минимальные. А вы если в офисах будете штаны протирать, ничего не заработаете.

…Боровик последнее время постоянно раздражал Фуру придирчиво – требовательными взглядами и нравоучениями, будто пасынок ему был многим обязан. За те года, которые он провёл за решёткой, Боровик неплохо поживился за счёт Лабы. Мазут приносил большие доходы, которые прилично помогли Фуре при помощи влиятельного родственника жить вольготно на зоне и сократить ему срок. Поэтому никогда Фура вслух Боровику не перечил. Хотя в этот день за столом до их разговора, он заикнулся своим друзьям, что пора вершить раздел. Плавкран и буксир отдать Боровику, а себе забрать Лабу и катер.

Выслушав ценные указания своего родственника, Фура затушил окурок, воткнув его в чернозём пальмы, и пошёл за свой столик.

Позднее, когда на город опустятся густые сумерки, Луку изрядно выпившего посадят в БМВ и доставят с шиком в тихий и безлюдный посёлок. Фикса в машину не сел, так как жил сзади ресторана Плёс.

Через день джип подъехал к затону. Боровик поднялся на плавкран, где пробыл не больше тридцати минут. А Кактус с Фурой остались сидеть в машине.

– Здесь ликвидировать Луку, всех проще, – сказал Кактус.

– Почему ты так думаешь? – спросил Фура.

– Если я в столовой его замочу, там есть вероятность засветить своё фото. И для реализации столовых планов потребуется время, чтобы изучить обстановку, – рассуждал Кактус, – а здесь тишь, гладь и божья благодать. Ты говоришь, он к семи приходит на работу. Я его на лыжной трассе буду ждать в это время. А машину оставлю в переулке, где поле кончается. Дело сделаю, лыжи сниму и за руль. Проще простого.

– А если он не один выйдет на работу, что будешь делать?

– Позвонишь ему и извинишься. Найдёшь отговорку. А я лыжные кроссы по утрам буду делать, пока не улучу своего момента. Остальное тягло тебя тревожить не должно. Ты мне дал клиента. Ты заплатил. Я выполняю.

– Я тебе ничего не давал и не платил. Это отчим постарался. Мне мокрые дела не нравятся. Но ты всё равно Кактус смотри, тебе виднее. Здесь осечек не должно быть. Если он останется в живых, нам всем придётся не сладко. Мужики в этом городе дружные и отчаянные. Сева Пескарь недаром здесь со всем городом дружбу водит.

Кактус задрал рукав у куртки, где у него блеснули на руке золотые часы с браслетом.

– Видишь, Патек Филипп, швейцарская сборка. Двадцать пять тысяч зелёных стоят. Ими владел, самый отчаянный мужик, вор в законе Захар, – Пескаря лучший друг. Теперь они у меня. Делай выводы кто сильней.

– Помню, я этого Захара, – скривил лицо Фура, – платил ему раньше немного. Но он не наглый был вор. Меня ни разу на кукан не брал. Я даже плохого слова от него не слышал. А когда меня упекли. Он с отчима много запросил. Мне на свиданке отчим рассказал всю эпопею с Захаром. Вроде много лет прошло пока тишина, но если воры узнают, кто замочил Захара, то вам всём будет труба, да и мне доски придётся сушить на гроб. Хоть я и не при делах был. Нельзя вора трогать, дешевле было подпитать его. Что ни говори, а от них больше пользы, чем вреда. Ведь Захар иногда сбывал мой товар одним махом. И никто в накладе не был. Я ему проценты не гигантские отстёгивал от сдёлки, и он доволен был.

– Вот мы ему на Лабе и выплатили все принадлежащие ему проценты. Рыболовную сеть накинули на него. Окунули пару раз в Волгу и порядок.

– Лучше племянника его Колчака, подобным образом напоить. Молодой, но такой атомоход я тебе скажу. Не поверишь, а на вид типичный интеллигент. Он у меня, как кость в горле. Дождёмся лета, и я с ним разберусь. Надо притупить ему сейчас чувство опасности, – зло, сверкнув глазами, проговорил Фура. – Но мне нужно как – то к Грузу подкрасться. Он сам с Колчаком разберётся надо только интригу умно закрутить.

– Груз вор в законе, – знающе сказал Кактус, – его короновали, я слышал по рекомендации Захара и Васи Стрижа. Здесь у тебя может облом произойти. Самое лучшее, втихую Колчака убрать. Если, что я тебе в этом помогу.

– Никого я убирать не собираюсь, а хочу прилично рассчитаться с Колчаком, чтобы он почувствовал, что за мной тоже стоят не простые люди.

– Понял я твой замысел, но не советую тебе прибегать к нему. Ни с какими ворами сближаться не надо. Утихомирь свою гордыню. Нам и без них сейчас не туго живётся. А как только прикормишь их немного. Считай, что работать будешь на них. Я тебе Гена, что скажу. Ты хочешь раздела с Хозяином, а зря. Ты только не обижайся, мы с тобой друзья. Я в любом случае с тобой буду. Но раздел этот большого навара нам не даст. Не забывай все подвязки у Боровика. Если вы с ним разбежитесь сегодня. Завтра к тебе придут брюхатые дяди и скажут, что им нужно от нашего бизнеса пять зелёных раз в месяц. И ты будешь платить, как миленький. У тебя немного в заключении мозги пристыли, и ты не знаешь сегодняшних аппетитов чиновников. Сколько он сейчас платит и кому нам не ведомо. А что он, например, мне платит, – я знаю и доволен. Вот ты сейчас со стекляшками провернул дело, но это единичный случай. Постоянно на этом заводе крутить стекло тебе маховик местной братвы не позволят. Там, тоже ребята ушлые. Директора три года назад одного замочили, а в прошлом году второго. Чтобы подмять это производство под себя. Нужна тайная война с бандитами и открытая ласка с хозяином завода. Но это не реально. Боровик, например, на эту аферу никогда бы не пошёл. Потому что у него голова работает в правильном направлении. Выкинь все дурные мысли из головы. А что касается, твоего Колчака. Я думаю, ты с ним скоро будешь иметь предметный разговор за свою челюсть. Только ты Хозяину пока ничего не говори, – предупредил Кактус Фуру. – Если он сочтёт нужным, тебя сам информирует.

– Каким образом я с ним увижусь? – загорелись глаза у Фуры от предвкушения скорой мести.

– Всё я тебе и так рассказал больше, чем надо Гена.

Боровик тебе всё равно вскоре расскажет. «Говорит, я Геннадию преподнесу к Новому году заветный подарок в виде Колчака. Около Колчака в данный момент валюта лежит бешенная. Приберём её к рукам, и пускай душу себе тешит с Колчаком».

– Выходит он мне, что не доверяет? – возмутился Фура.

– Почему не доверяет? – Доверяет немного. – Он всего навсего хочет сделать тебе сюрприз. Ты бы еще бухал меньше. Он уважать тебя за это больше будет.

– Кактус, ты мне высказываешь, как пацану безусому. Не забывай, что мне уже сорок лет скоро стукнет. А у меня семьи нет. Я ищу себе женщину хорошую. Не однодневку, которой не я нужен, а моё кучерявое состояние. Выпиваю иногда, но это для коммуникабельности, потому – что с серьёзными женщинами трезвым языком я разговаривать не могу. А со шлюхами я сейчас редко отрываюсь, поэтому и надираюсь не часто.

Их разговор прервал Боровик. Он открыл переднюю дверку машины и плюхнулся на сидение:

– Всё поехали, – показал он, вертикально держа ладонь вперёд.

– На заимку? – спросил Кактус.

– Да, и быстро. Там деньги лежат мёртвым грузом, – вытирая свою толстую шею носовым платком, сказал Боровик.

– Снегу за эти дни навалило порядком, мы можем не проехать туда, – обеспокоено молвил Фура.

– Кактус, у дороги в машине посидит, а мы с тобой по лесу прогуляемся. И ты давай прекращай мне, траки посередине дороги разбрасывать, если хочешь вкусно кушать? Заимкой ты заведуешь. Будь добр, сейчас в моём присутствии поставь работу на должный уровень. Не забудь взять мешок с «русским квасом» в багажнике. Отдашь им.

– Не многовато для них будет? – спросил Фура.

– Гавриле отдашь, он сам с водкой разберётся. Выдаст сразу всем по бутылке, а затем будет наливать по труду. Да, Геннадий, там, на кране мужики приютили беспризорника маленького с собакой. Я чуть не наступил на него. Пускай поживёт до весны у них. А потом на заимку его можно переправить.

– Чего ему там делать? На откорм, что – ли? – спросил Фура

– У тебя отсутствует чисто деловой подход к бизнесу, – повернул в сторону Фуры свою большую голову Боровик. Я думаю под видом оздоровительного трудового лагеря собрать человек пятнадцать бездомных мальчишек за сытные обеды заставить их собирать живицу, грибы, ягоды. Работы им найдётся выше крыши. Поставишь к ним старшим Гаврилу. Он с них за работу сможет строго спросить.

– А мороки с ними не будет?

– Запомни Гена. Беспризорники это самый дешёвый труд и живая валюта.

– Золотая мысль, – задумавшись над предложением Хозяина, пробормотал Фура.

…Рёв и шум встречных машин заметно прекратился. Они свернули с городского шоссе на лесную гравийную дорогу, которая на данный момент была устлана длинным белоснежным полотном, тянувшимся извиваясь по живописным лесным просторам. Впереди не было видно следов накатанных колёс другого транспорта.

– Да не дай бог снегопад выпадет в такой глуши. Не выберемся, – заметил Кактус, а ехать ещё километров тридцать.

– Джип из любого болота вылезет, ты эту машину недооцениваешь, – сказал Боровик

– Снегопады разные бывают. Случается и так, что трактору буксир посылают, – поправил Хозяина Кактус.

Когда машина подъехала к месту, Боровик достал из багажника валенки и одел на себя.

– Пошли, сказал он Фуре.

Фура посмотрел на свою модельную обувь, перечить хозяину не стал. Взял мешок с водкой, и молча, пристроился к широкой спине отчима. Боровик, широко загребая снег своими валенками, шёл, тяжело пыхтя, прокладывая путь сзади идущим, за ним Фуре. Тот, недовольно ворча, ступал за ним след в след. Пригибая руками и отводя в сторону, пружинистые и густые ветки елей он напролом словно марал пробирался вперёд. Ветки, сгибаясь после Боровика, хлёстко били по лицу его пасынку. Они вышли из ельника, где перед ними разверзалась окутанная снегом равнина посередине, которой стояла заимка, похожая на скит. Раньше эти бревенчатые здания принадлежали Химлесхозу, где проживали сезонные сборщики живицы. Когда в пик трудных времён Химлесхоз начал частично продавать своё немалое имущество, Боровик, практически за бесценок приобрёл эту заимку и оформил на Фуру. В то время он работал большим начальником в ГАИ и показывать свои активы он не собирался не кому.

Ворота им открыл комендант Гаврила. – Этот бывший алкоголик и туберкулёзник сорока лет, намеренно вызвался работать сюда, чтобы укрепить своё здоровьё лесным воздухом и продлить свою жизнь. Он завязал с пьянством и табаком. Его скуластое и когда – то бледное лицо приобрело розовый вид. На заимке он был и начальник производства, и администратор и охранник. Работающих бичей он не обижал, понимал, что здесь в глухом лесу они, разозлившись, могут зажарить его вместе с заимкой. Питался он с ними, с одного котла давая понять, что он на таких же правах находится, как и они. Но когда прибывала водка на заимку, её он наливал, каждому по труду. Он был один из всех, которому платили зарплату ежемесячно, но об этом никто не знал, кроме его самого. Фура или Боровик привозили ему лекарства, приобретённые на деньги из его зарплаты. Все остальные за работу получали жалкие гроши по истечении шести месяцев.

Боровик и Фура вошли на территорию заимки. Она была похожа больше на склад мётел. Мётлы были связаны пучками и аккуратно уложены на высоту забора.

Фура сунул в руки мешок с водкой Гавриле:

– Держи, порадуешь жучков сегодня, – сказал он.

– Я их не больно балую. У меня квас еще с прошлого привоза хранится.

– Веди к ним? Посмотрим, чем они занимаются у тебя, – сказал Боровик.

– Когда работы нет, у них одно занятие шашки да домино. Сегодня Кудряш петли ходил заячьи смотреть. Четырёх зайцев снял. Жарят сейчас. Так, что вы кстати приехали.

– Некогда нам рассиживаться. Время дорого, – буркнул Боровик, и пошёл к жилищу работников.

Когда они зашли в помещение, где жили бичи, запах жареной зайчатины ударил им нос.

– Привет ханурики. Отдыхаем? – гаркнул Фура.

– А чего нам делать, если вы продукцию нашу не вывозите, – прошамкал беззубым ртом Сургуч, мужик, приехавший из Таджикистана. Спиртное сделало из него дряхлого старика. Хотя ему было чуть больше сорока лет.

– Вывозить начнём на этой или на той неделе, – сказал Фура. – А вы с завтрашнего дня возобновляйте работу. Складируйте по ту сторону забора пока.

Он посмотрел на Гаврилу, державшего в руках мешок:

– Выдай им сегодня под жаркое каждому по бутылке водки и чтобы завтра приступали к продуктивной работе. Тайга зовёт. Медлить нельзя.

– Вот с этого и надо начинать, – обрадовался Кудряш.

Они вышли из помещения.

– Гаврила инструментальный склад немного освободи, от ненужного хлама, – сказал Боровик, – возможно, гостей туда завезём скоро. Найди цепи и замки.

– Понял. А парашу ставить? – спросил Гаврила.

– Видно будет по ним, как вести себя будут.

Когда Гаврила закрыл за хозяевами ворота, Фура вопросительно посмотрел на Хозяина и спросил:

– Не понял, про, каких ты гостей талдычил?

– Помолчи пока Гена. Время, придёт, узнаешь, – урезонил Боровик любопытство родственника. – Надо ещё один вопросик прояснить, так сразу и обнимешь свою радость.

– Я эти странные загадки не люблю. Ты не забывай, заимка на мою фамилию записана и что на ней ты собираешься делать, мне небезразлично. Если, что ты в стороне, а мне опять срок тянуть, как за наркоту. Твои наркотики в моей машине лежали, а я сидел.

– Допустим наркотики не мои были. Но случилось так, что тебя взяли на границе двух областей. Кто знал, что такая накладка получится. Если бы взяли у нас, я тебя на второй день освободил. Ты обид по этому поводу никаких держать не должен. Тебе всё сделали, чтобы неволя была сладкой. Срок скинули. За каждый отсиженный тобой день и я, и цыганский барон выплатили компенсацию с лихвой.

От наркотиков мы сейчас отошли, что развязало нам все руки. Живи, работай и радуйся. Сейчас ещё дело провернём одно, поедем с тобой в Австрию в город Линц. У меня компаньон знатный есть, по имени Вернер. Он со всеми музеями Австрии работает. И в Линце у него почти свой музей есть. Я ему везу несколько диковинок, за которые он выложит круглую сумму. Там у нас с тобой будут дела миллионные. На рождество и поедем с тобой, только дельце одно пустяковое попутно здесь провернём и в путь. А если ты думаешь, что я за твоей спиной темню, так и быть сядем в машину, я тебе открою кое – какие секреты. Не люблю на морозе обсуждать серьёзные дела.

– Пошли быстрее тогда, – заторопился Фура, – а то у меня от снега, кажется, не только ноги ледяными стали, но и все жилы в сосульки превратились.

…В машине Фура снял с себя мокрые туфли и носки и окутал ноги в свою дорогую дублёнку. Затем заложил руки за голову начал крутить туловищем справа налево и наоборот:

– Немного согрелся, теперь можно закурить, – сказал он.

– Приоткрой окно, чтобы дым выдувало, – попросил Боровик, – и слушай, если тебе невтерпёж узнать, каких я гостей хочу привезти на заимку:

Короче нашему Паше Петухову одни селяне заказали связать большую партию сеток под лук. Торгуют они этим луком. Он привёз к ним заказ домой. Селяне с ним рассчитались и усадили за блинный стол. У них в это время гостил студент из города. Обратно этот студент попросил его захватить попутно с собой в город. По дороге, они разговорились, и выяснилось, что Пашин племянник, который водолазом работает рядом с нами, учился с ним в одной школе. А у этого студента недавно месяца два назад, когда он лежал в больнице, была похищена богатая коллекция почтовых марок, где каждая ценная марка стоит в среднем двадцать штук зелёных. Отдельные экземпляры триста штук. Пропало несколько альбомов, а точнее более двух тысяч марок. Этот студент обратился в милицию, но они пока ищут их безрезультатно. Он сейчас очень обеспокоен, тем, что никогда в жизни больше их не увидит. И решил сам заняться следствием. Опросил соседей по подъезду, и они ему сказали, что в день похищения у подъезда были три человека. Водолаз, и ещё один одноклассник по кличке Джага.

– А третий кто? – спросил Фура.

– Отлично сынок внимательный ты, – похвалил его Хозяин, – а теперь покажи нам с Кактусом, какой ты догадливый?

– Не тяни резину батя, – не терпелось Фуре, – я этот берег плохо знаю. Из блатных, Луку да молодого Колчака. И ещё одного дикобраза Гошу хорошо знаю, но тот мужик.

– Умница. Сам ответил, – вновь похвалил его Хозяин.

– Именно он. – Злейший твой враг Колчак.

– Это известие приятное для меня, – обрадовался вначале Фура, а затем сразу сник. – Ну и что из этого, что видели у подъезда.

– А ничего. Всё трое друзей знали, что студент является владельцем уникальной коллекции марок. Джага живёт в этом подъезде, а Колчак ходит, потягивает, молодую жену нашего студента имея при себе ключ от квартиры, где марки лежат. Водолаз Петухов, – Паша говорит, парень немного чудаковатый и болтливый. Сейчас без работы сидит, сам понимаешь, лёд на Волге. Раскатывает на Запорожце с ручным управлением с осколками красных кирпичей в багажнике. По организациям конторским служащим продаёт их от пятидесяти рублей и выше, объясняя клиентам, что это обломки рухнувшей Берлинской стены. И самое интересное, что у него покупают их.

– Надо – же до чего додумался, – сказал до этого всегда молчавший Кактус. – Нам бы того удальца в сбыт взять.

– Как с ними договоримся, – так и будет на нас работать, – сказал Боровик. – Если согласятся марки нам отдать, пускай даже не все. Список у меня уже имеется, какие самые, самые высшие. То их всех троих можно к себе взять, по крайней мере, пока пообещать. А не договоримся. То я тебе мой единственный родственничек подарю Колчака.

У Фуры радость заметно сменилась нахлынувшей на него тяжёлой тревогой:

– И что мне с ним делать нужно будет?

– Что пожелаешь? Хочешь, подари ему жизнь. Хочешь, отдай его Гавриле. Он разделает его, а мясо съест с метёльщиками. А не хочешь мараться, отвези его на торфяники, которые горят по несколько лет, и сбрось туда. Верный глухарь будет, даже явка с повинной не поможет.

– Не нравится мне эта затея с марками и Колчаком. Поквитаться за мою челюсть с ним бы не мешало, но я боюсь, что за ним могут стоять серьёзные люди, – дрожащим голосом сказал Фура.

– У тебя, что совсем задница слиплась, от страха, – устыдил его Кактус, – ты понимаешь, марки это валюта, которая сама к нам в руки пришла. Нужно только наклониться, и подобрать её. А твой Колчак, это вчерашний день. Молод ещё он, чтобы за ним серьёзные люди стояли. Сам же раньше говорил. Развё что шпана рога замочит. Так мы им быстро допрос по – нашему методу устроим.

Фура, задумавшись, сказал:

– Сева Пескарь, за колючим забором находится, но достать любого может и оттуда.

– Брось ныть? – повысил голос Боровик.

– Мы Захара вора авторитетного грохнули, считай пять лет назад, и никто пальцем не повёл. А виноват в его смерти всех больше ты.

– Это почему я? – изумился Фура, – на мне крови ничьей нет.

– Ты его начал с мазута прикармливать, а нам с Кактусом и Пашей пришлось его остановить. Всё Захара Минина нет, а Севу циркача мы тоже за забором можем достать. Он же не в законе.

– Что из того, что он не в законе. Другой авторитет, похлеще, любого вора будет. Вы не знаете многого, этот Сева любому вору фору даст. Его уважают всё, а Захар был его лучшим другом. С Колчаком, мы можем большой вулкан разбудить. И зачем вести нужно на заимку? Давай на кран пригласим их и поговорим. Может они сговорчивыми будут. Скажем у нас клиент, есть на марки, а вы его никогда не найдёте. Глядишь, они с нами и сговорятся без крови.

– О кране думать забудь, – повысил голос Боровик, – зачем нам лишние свидетели. А заимка наша без тебя духовным скитом стала. Кактус им такие фотографии сделал, что они молятся, на нас, как бы мы их не сдали. А ты разбегутся – разбегутся. Никуда они не денутся. Там все алкаши испачканы мнимым криминалом. И не подозревают, что на них крови нет. У них от страха зубы стиснуты. Кактус, как только уберёт Луку. На следующий день наденет свой бывший мундир и арестует Колчака и Джагу. А с племянником своим Паша поработает сам под водочку, чтобы язык ему развязать. Его он просил не трогать.

– Я жажду мести над Колчаком, но смерти его не хочу, – трусливо заканючил Фура.

– Не бойся Гена, у Кактуса есть безотказный метод, чтобы они признались, – подбодрил его отчим, – и он ни разу его не подводил. Если они нам марки вернут, то разойдёмся полюбовно, но тогда тебе о мести придётся забыть.

– Меня этот вариант больше устраивает, – сказал Фура.

– Ты хозяином его тела будешь, тебе и решать, – заявил Боровик, – Зяблик и Культя в данноё время занимаются подготовительными работами. Они ведут Колчака с дома до работы. Джага нигде не работает, это они уже узнали.

Следы на снегу

Лука лежал бездыханный, уткнувшись лицом в снег. Рядом с ним валялась красная пачка сигарет ЛМ и зажигалка. Видимо он во время выстрела хотел закурить, но не успел. Заметили его тело, когда забрезжил рассвет. Глубокий и рыхлый снег, который окутал весь посёлок, и поле, – милиции к месту преступления подъехать не давал. Они поставили машину в порту, а через час все там уже знали, что за посёлком по пути на работу нашли застреленного Луку.

Кирилл не дожидаясь, когда придёт смена Мандарину, побежал к Корчаге. Сбивчиво и заикаясь, он пересказал о находке и встрече с лыжником.

– Покажи часы, – сказал Корчага.

Кирилл вынул из штанов часы и передал Корчаге. Тот посмотрел на них тревожно и произнёс:

– Не может быть. Такие часы в точности были у Захара, но они были на ремешке, а не с золотым браслетом. Вторых таких я ни у кого не видал. Иди в подвал, и оттуда не вылезай пока мы с Колчаком не придём, – сказал он Кириллу. – Тебе на кране оставаться нельзя, ты был свидетелем преступления. Не исключена возможность, что тебя уже ищут. Иди, где многолюдно, ни с кем не останавливайся и не разговаривай.

Корчага пришёл в мастерскую к Колчаку, где никто не работал, а обсуждали убийство Луки. Не понимая о ком, идёт речь, он подозвал Колчака.

– Ты откуда узнал? – спросил расстроенный Колчак.

– Что узнал? – не понимая, переспросил Корчага.

– Что Луку застрелили, вот что.

– Так это Луку Кирилл нашёл, – осенило Корчагу.

Корчага вытащил часы и показал Колчаку.

– Вот эти часы, Кирилл нашёл, как столкнулся с убийцей два часа назад и там, на лыжне у него выпал пистолет. И если бы не собака, он бы и Кирилла грохнул.

– А пистолет где? – крутя часы в руках, спросил Колчак.

– Говорит, побоялся брать и закинул его в снег. Я Кириллу сказал, чтобы он в подвал шёл и не выходил.

– Правильно сделал, вглядываясь в часы, – одобрил он действия Корчаги. – Возможно это Захара часы, – внимательно и пристально посмотрел на них Колчак. Думаю, у него остался паспорт на них. Вещь всё – таки дорогая. У Августа надо спросить, пускай пороется в его коробке. В любом случае, я могу точно сказать, кто убил Луку. Это люди с Лабы. Не исключено, что они и меня пасут. Я прямо сейчас съезжу в Осинки, наведаю там всех родных и обязательно вытащу в город Августа. Всё равно работы, никакой не будет сегодня. Во всяком случае, для меня. Да и порт весь на ушах стоит. К Луке здесь все уже привыкли. Он собирался в мастерскую переходить работать. С мужиками нормально контактировал и механику показал, на что способны его руки. И вот на тебе. Теперь жди. Менты и нас всех будут таскать. Ты никому не говори, о Кирилле и о том, что я тебе сказал. Надо проверить вначале мои догадки.

– Мог бы мне этих слов и не говорить, – чуть обиженно произнёс Корчага. – Давай я сейчас отпрошусь, и объедем с тобой всех на моей восьмёрке. Так быстрее будет.

– Беги быстрей, я сейчас тоже Максимовича предупрежу и тихо испарюсь. Менты у нас порту и в посёлке всех уже опрашивают. Меня ни за что не обойдут.

Вскоре Корчага и Колчак были в Осинках, посёлке, где жили родные дед и бабка Вовки, а так – же его братья. С косогора на них смотрел большой лесной цивилизованный посёлок, с торговым центром, школой, небольшим клубом и баней. На самой окраине красовался лесопромышленный завод с его цехами. На всей территории стояли на просушке, как дома пиломатериалы, разных пород древесины. По территории завода бегали погрузчики и несколько высоких лесовозов.

К счастью Август был на лесозаводе, а Максим и Сергей уехали в Вятку по своим деревянным делам. Вовка оценивающе осмотрел территорию завода и восхищённо произнёс:

– Сколько раз здесь был, но внимания на завод не обращал. Не думал, что здесь такой приличный разворот произошёл.

– То ли ещё будет к лету, – сказал Август. – Запустим ещё два новых ДОЦа, – от покупателей отбоя не будет. Твой Серёга уже терем себе возводит элитный, – знать жениться будет, но пока не говорит на ком. Но мать он точно сюда привезёт. Так что считай Вовка твой квартирный вопрос в перспективе уже решённый.

– Новость конечно приятная, но по правде говоря, мы к тебе приехали по срочному делу, – Вовка вытащил часы из кармана и протянул Августу.

Август внимательно вгляделся в них и, присвистнув, спросил: – Откуда?

– Луку вчера застрелили, – сообщил Вовка, – эти часы были на мокрушнике. Хотим, чтобы ты в паспорт Захара от часов заглянул. Надо убедиться, что это точно его часы.

– Никакого паспорта не надо на эти часы, – сказал Август, – это часы Захара. Вторых таких часов нет. Когда мы были с ним по делам в городе Ковров, у него часы встали. Мы зашли с ним в мастерскую, там старушка на ремонте сидела. Она вскрыла часы, и оказалось, поломки не было, просто циферка пять упала и весь ход застопорила.

Бабуля пинцетом циферку взяла и посадила на клей момент. Глаза у бабули были слабоваты и получилось не большое смещение. Если пристально вглядеться, то этот изъян очень заметен. Захар тогда расстроился. Он же купил эти часы как фирму в Польше. Но какая может быть фирма, если цифры отваливаются. Металл конечно здесь настоящий, а сборка неизвестно чья, но не Швейцарская.

– Выходит Луку, и Захара замочил один и то – же человек, – изрёк Колчак, – тут дело плохое.

Август вернул часы Колчаку и сказал:

– Не лезь ты Вовка в это дело. Я понимаю, в тебе кричит голос крови и требует мести! Не лезь, прошу тебя? Серьёзные люди знают, кто убрал Захара. И они работают грамотно по этому вопросу. Не будут повторять сценарий народовольцев при покушении на царя. За смертью Захара стоят большие погоны. Нельзя с открытой шашкой с ними в бой вступать. Даже ни я, ни твой Серёга в это дело не лезем.

Сева тебе тоже наказ давал по этому вопросу.

– А про Севу то тебе, откуда известно? – удивился Вовка.

– Мы с ним связь имеем. Он тебе, велел только смотреть за Лабой и докладывать мне или Ивану, а ты лезешь в дебри. Поквитаются за Захара, – будем считать, отомстят и за Луку.

…В это время на территорию словно бронепоезд въехал полуприцеп с оборудованием:

– Всё ребята, машина с грузом пришла, я должен быть на приёмке.

Я сейчас здесь и за директора и за главного инженера и директора по сбыту готовой продукции, – весь в одном лице. Вовка зайди хоть к бабушке с дедом поздоровайся. Мы вчера им с Серёгой свинью зарезали. Вам с матерью они хорошую ляжку выделили.

– Сейчас загляну, – сказал Вовка, садясь в машину.

В доме у деда ему были рады до безумия. Бабка с дедом выставили целый стол угощений, но Вовка с Корчагой обошлись, только творожной запеканкой и клюквенным киселем. Покидая дом, дед велел внуку захватить корзинку с мясом.

– Тут вам с мамой, Ивану и училке твоей с Надюшкой, – сказал он. – Я там все пакеты подписал кому, какой.

Вовка показал деду шкодную улыбку:

– Ну, ты дед даёшь, за Надю печёшься, как за меня и мою маму. Это конечно очень похвально! Но у меня от твоих забот к моей однокласснице иногда вопросы интересные возникают. А не поозорничал ли мой дед Роман в могучие времена с Надиной мамой? А не появилась ли от этого совместного озорства на свет небрачная очаровательная ягода – малинка по имени Надя?

Дед хихикнул в кулак и посмотрел хитровато на бабку:

– С могучими временами я ещё не расстался, да вот с памятью у меня плохо внучёк. Не помню, где и с кем озорничал в последнее время.

Бабка, проходя мимо огуляла деда по спине кухонным полотенцем:

– Охальник, – внука бы постыдился. Восемьдесят пять лет хрычу строму, а он всё про юбки мечтает, – после чего она повернулась к Вовке: – Для него Вовочка, твои слова, как правительственная награда. Сейчас косметику своим усам наведёт и пойдёт в баню пиво пить и рассказывать своему доисторическому кружку, какая у него была пламенная любовь с Фани Каплан и Марией Стюарт. И ведь верят же деды ему. Слушают, как радио.

– Значит кровь у дедов горячая ещё, – подал голос, молчавший до этого Корчага.

– Какая там кровь, – ворчала бабка, – брага, да пиво. Безграмотные они и не знают, что Фани Каплан умерла, когда мой дед босоногий бегал по Вознесенской слободе. А Мария Стюарт эта девушка вообще из каменного века, и к тому – же басурманка. А ухаживает он за Надеждой давно, как только они к нам во двор въехали. И причина тому знаменательная есть, – мама Нади тебя Вовочка на белый свет принимала. Вот я деда и заставляю сиротке продукты заносить, когда он в город ездит. Вот сколько тебе лет, столько и мы здесь живём. Столько же лет мы заботу и проявляем о ней. Даже те три года, которые она провела в детском доме, мы о ней заботились. Дед то у меня хоть и врун но скромный, благие деяния в секрете держит.

– Бабуль, а ты ничего не путаешь, насчёт её мамы? – спросил Вовка.

– Чай я не как те деды с доисторического кружка. Помню, как божий день, когда тебя Софья Павловна из материнской утробы принимала.

– Интересное кино, получается, – ухмыльнулся Вовка, – я старше Надежды на один день. Выходит Софья Павловна дверку мне на белый свет открывала, когда сама была на сносях.

– Ерундистикой не занимайся, она нам тебя и выносила в автобус. Дед на заводе автобус для такого случая выпросил. Софья была хоть и седовласая, но стройная, как сейчас помню. Может вы с Надей не в один год родились?

– Может быть? – сказал Вовка и, взяв корзину, они с Корчагой пошли к машине.

Он поставил корзинку на заднее сиденье и сев рядом с Корчагой сказал:

– У меня уже мозги заклинило. Надька же, как и я с одного года. Я родился восемнадцатого мая, а она девятнадцатого. Из этого следует, что Софья Павловна взяла Надьку из детского дома. И девяносто процентов Надька деда внебрачная дочь и по крови она приходиться мне тётей. ОГО – ГО – ГО! – изумился он. Получается месье Стендаль «Красное и Чёрное.» – Ладно, после с этим разберёмся. Сейчас мне необходимо переключиться на Луку и правильно обдумать мои дальнейшие действия.

– Наши действия, – поправил его Корчага.

– Пускай наши, – это роли не играет, – сказал Колчак, набирая, номер сотового телефона Мареки. Сашка вышел на связь тут – же.

– Саня, ты меня хорошо слышишь, на том берегу?

– Нормально, – ответил он.

– Бросай всю работу и приезжай домой срочно. Луку завалили. Я тебя с Корчагой жду у Надежды в квартире. Всё подробности при встрече.

Он выключил телефон и положил его в карман:

– Саня скоро приедет, – задумавшись, сказал Колчак.

Он порылся в карманах и достал деньги и протянул их Корчаге.

– На деньги. Посети Сэконд – Хэнд и купи Кириллу пять килограмм тряпок на своё усмотрение. На нём вся одежда провоняла. К Надьке нельзя его заводить в таком виде.

Я иду к ней, а ты позже придёшь с ним. Собаку пока не берите с собой. Выходи чердаками, через другой подъезд.

Корчага подвёз Вовку к дому Надежды. Колчак взял корзину с мясом и пошёл подъезд. Открыв своим ключом дверь, он прошёл на кухню. Она была пуста. Из мебели, там стоял один стол.

– Значит, послушала меня. Выселила Андрея, – сказал он.

Колчак сел на табурет и положив, голову на стол.

«Что делать? – думал он. На машине с Марекой гнать к Севе, просить свидания. Не зная, какая там дорога сейчас, ехать опасно. Позвонил бы мне Сева сейчас, хорошо бы было. Но он звонит в основном по ночам. Собирать толпу и идти громить Фуры плавучие средства, – глупо. А если Фура не причём? Лука со своим нравом врагов мог себе приобрести и в другом месте. Но часы мне не дают покоя. Фура уже сидел, когда убили дядьку. Но он о его смерти знал, если Сева его на словах, где – то зацепил. Что – же делать? – ломал голову Колчак. – Сева предупреждал меня, что на Лабе отморозки находятся, и ещё он сказал, чтобы я всё рассказал Августу или Ивану. И ещё он говорил, что заправляет там бывший мент. Это я уже знаю. Пока горячку не буду пороть, посмотрим завтра. Может убийцу по горячим следам уже нашли. Главное пацана уберечь. Он находится на такой – же грани, как и я».

Пронзительно зазвенел дверной звонок. Вовка открыл дверь. На пороге стоял Марека.

Он встревоженный вошёл в квартиру и в первую очередь спросил:

– Ты догадываешься кто?

– Думаю, на наших знакомых. Если его грохнули, то и меня подковать навечно могут, – озадаченно сказал Колчак.

Он рассказал Мареке про Кирилла и часы, но умолчал, что Фура был должен Луке приличную сумму в валюте.

– Давай ментам скажем? – предложил Марека.

– Забудь ты этих ментов. Может, они его и убрали, или по их заявке, кто – то мокрый наряд выполнил. Включили свет зелёный отморозкам и всё. Скажут, зачем нам в городе такая раковая опухоль. Знаешь, какой Лука взбалмошный был. А ты пойдёшь к ним, тебя тоже могут завалить, как носителя опасной информации. Здесь, что – то другое надо делать. Давай позже я вызвоню Надежду, и мы с ней вместе посоветуемся и примем верное решение. Сейчас Корчага придёт с Кириллом. Его в порядок немного надо привести, отмыть, переодеть. А потом я ей звякну.

Колчак прошел в ванную и включил воду. Пока вода набиралась, пришёл Корчага с Кириллом. У него уже был нормальный вид не похожий на беспризорника. Магазин бывших в употреблении импортных тряпок заметно его преобразил.

– Проходи в ванную и отмыкай. Бери мыло мочалку трись сильнее. Если помощь нужна будет, позовёшь? Главное у тебя бекасов нет, а запах сейчас отмоем, – сказал Колчак, провожая Кирилла в ванную комнату.

– Всё купил, вплоть до носков, – с облегчением доложил Корчага. – Только шапочка спортивная немного великовата. Надо её подшить и нормально будет.

– Я звоню Надежде, и зову её сюда, – сообщил он друзьям. – Когда она придёт ничего лишнего ей не говорить. Расскажем только, что касается Кирилла и Луки.

– Давай звони? – торопил его Марека с прискорбным видом.

Колчак набрал номер Надежды.

– Надя, я нахожусь у тебя дома, ты мне очень, нужна. Приезжай скорее я тебя жду? Я думаю, что после встречи со мной тебе повесят звёздочку.

– Алло, Вовка, я не могу сейчас. Ты знаешь, что с Лукой несчастье случилось. Я сейчас в морге, а потом поеду по служебным делам и не одна.

– Это несчастье называется печальным финалом жизни. Я всё знаю и по этому поводу тебя зову. Оставь своих шерстяных коллег и приезжай домой. С ними я разговаривать ни с кем не собираюсь. Ты мне нужна на тридцать минут не больше. Бери машину и скорее сюда. Здесь тебя полдвора ждёт.

– Хорошо я сейчас буду.

Надежда вошла в квартиру, через пятнадцать минут.

– Увидав Мареку и Корчагу в своей квартире, она поздоровалась сдержанно, и устало сказала:

– Действительно полдвора в гости ко мне пожаловало. Марека и Колчин заменяют всех недостающих.

– Что там у вас. Нашли, какие зацепки? – спросил Колчак.

– Очень мало. Пытаемся на горячий след выйти. Обнаружили пока собачьи и детские следы, которые идут от затона. Вот этим я и буду сейчас заниматься. Буду искать мальчика с собакой в затоне. Об остальном мне ничего не говорят. В морге я побывала и видела Луку. Две огнестрельные раны и обе смертельные. Говорят специалист, стрелял.

– Ни кого искать не надо. Этот мальчик здесь. И у него имеются важные улики, – неожиданно удивил её Колчак.

– Как здесь? Ты, что разыгрываешь меня? – удивилась Надя.

– Ни капли, – вполне серьёзно ответил Колчак. – Он у тебя в ванной моется. Этот мальчик был свидетелем. Он видал в лицо убийцу. Мальчик с ним на лыжне столкнулся и если бы не собака, заказчик убрал бы и пацана. При столкновении он потерял часы, которые принадлежали, когда – то Захару. Если нужен будет паспорт, Август нам даст его. Но он без паспорта на двести процентов уверен, что это часы моего дядьки Захара.

Колчак положил перед Надеждой часы.

– Эти часы мне хорошо знакомы, – взяла она их в руки, – дядя Захар гордился ими. Он летом в этих часах щеголял в рубашке с короткими рукавами, – длинные рукава не признавал. Это важная улика.

– Да и не только часы. У нас имеются сеть, которую плёл Паша Петухов, – дядьки Педро. – Если проверить нашу сеть, и ту сеть, в которой запутался дядя Захар, экспертиза признает их близнецами.

– Ты хочешь сказать, что дядю Захара утопил Петухов?

– Нет, я всего лишь сказал, что у меня имеется уверенность, что обе сети плелись Петуховым. Это улика веская.

– И ещё очень важное сообщение у нас есть для тебя, – влез в разговор Корчага, – мальчик знает, где находится орудие убийства. Вместе с часами у него выпал пистолет, который Кирилл забросил в снег.

– Ещё полдень, а я так ужасно устала от нахлынувших на меня сегодня известий, – потянула она рукой за конец шарфа, который сполз у неё с шеи и упал на колени.

– Давай – те вашего Кирилла сюда, я сейчас позвоню в милицию и сделаю отбой на его поиски, а с сетями нужно пока подождать. Если орудие убийства сейчас найдём, то можно считать, преступление на половину раскрыто. У нас будет мальчик, пистолет и часы. Этого вполне достаточно.

– Надя ты этого мальчика знаешь, – сказал Марека, – это тот, кто сыр бесплатный любит. И ему сейчас возможно угрожает опасность.

– Мы тебе нужны сегодня? – спросил Корчага у Колчака, – если нет, то я на работу пойду, а то на похороны надо будет отпрашиваться. Скажут, заколебал.

– И я, наверно, поеду, – заспешил Марека, – сеть если понадобится, то она у меня хранится.

Когда Кирилл вышел из ванной, Корчага с Марекой уже ушли.

Надежда разогрела обед и поставила перед Кириллом. Вовка тем временем вспомнил про корзину с мясом. Достав подписанный пакет «Для Нади», он выложил его на стол перед Надеждой:

– Это откуда такое богатство? – спросила она.

– Мой дед с бабкой тебе передали, свежее мясо. Свинья вчера ещё хрюкала. Август с Серёгой её лишили голоса.

– Ой, спасибо деду Роману и Нине Григорьевне! Как хоть они там?

Я тебе не говорила, но когда тебя не было, они меня несколько раз с Ларой приглашали к себе в гости. А Нина Григорьевна однажды реферат за меня написала. Весёлая бабуля!

Надя положила мясо в холодильник и, после чего сняла с себя куртку. Посмотрев внимательно на мальчика, сказала:

– Ешь сытней, не стесняйся, а мы подождём тебя в комнате, чтобы тебя не смущать.

В комнате она, прильнула к плечу Колчака:

– Ты помнишь охотника в походе?

– Зиновия Афанасьевича с собачкой, как не помнить. Он был один из архитекторов моего срока, – иронически сказал Колчак.

– Я сегодня с ним встретилась, и он меня сразу узнал в морге.

«Ни как не думал, говорит встретить тебя здесь».

Я ему говорю, что я подолгу службы здесь с коллегами.

Запах в морге тяжёлый и веет загробным миром. Он вызвал у меня непонятный и пугающий спазм в голове, и мне стало дурно. Зиновий Афанасьевич вывел меня из морга на свежий воздух. А когда на улице я немного отошла. Я его спрашиваю, как вы только здесь работаете? А он мне говорит, что работает уже двадцать три года здесь, и одной из первых его пациенток была моя мама. Я ему говорю, что вы ошибаетесь, моя мама умерла девять лет назад. Он странно на меня посмотрел и сказал, что перепутал всё. А я ему встречную реплику бросаю:

«Вы когда – то в лесу хвалились, что у вас феноменальная память». Он промолчал и ничего не ответил на мою реплику.

– Ну и что из этого? – спросил с замиранием сердца Колчак.

– А то. Мы с Ларой подсчитывали. Я не маленькая девочка, которой можно вбить в голову, что лепят из снега живых снегурочек и жарят в печках говорящих колобков. Моей маме, сейчас восемьдесят один год бы исполнилось. Она войну прошла. После на Смоленщине в госпитале работала. Не могла она меня родить в пятьдесят восемь лет. Выходит я ей не родная дочь?

У Вовки не было настроения делиться с ней своими новостями и догадками по этому вопросу, и он решил этот разговор оставить на потом.

– Не рви сердце Надя, – Софья Павловна тебя растила, любила. Значит ты её дочь. Лишнее выкинь из головы, – посоветовал Колчак. – Может, она была твоей бабушкой, только тебе ничего не говорила об этом. Так часто в жизни бывает.

– Ты подождёшь меня? – я отвезу Кирилла в отделение.

– Не только подожду, а возможно поживу у тебя несколько дней, пока ситуация не прояснится. Обещать пока воздержусь. Надо будет, с Полиной созвонится. Узнать какие у неё бытовые проекты на сегодня.

– Это ты мне такой подарок сделаешь? Я польщена! Она поцеловала Колчака нежно в губы и стала звонить в милицию, чтобы за ней и важным свидетелем убийства прислали машину.

Когда они уехали. Колчак уснул. Позвонить Полине он не успел. Она сама ему позвонила и вызвала домой. Время было девятнадцать часов, а Надежды всё не было. Он оделся и вышел на улицу.

Предупредив дома всех, что его ни для кого нет. Он завалился спать, но сна никакого не было. Колчак просто лежал на диване с закрытыми глазами и думал, как ему поступать дальше. Во дворе уже все знали, что Лука исчерпал лимит своей бурной и безалаберной жизни.

Хищники

– Надежда ты молодчина, ты нам ускорила розыск, – сказал подполковник, – как ты на этого мальчика вышла?

– Мне его передали из рук в руки мои соседи со двора, – ответила она. Его родители из помоечной роты, спившие и деградированные люди, пообещали съесть его собаку. Ребята наши его и пристроили жить на плавкран. А когда у Кирилла встреча с лыжником произошла, он побежал к Корчагину и Колчину. Рассказал им всё, после чего они его спрятали в подвале, а потом привели ко мне домой.

– Честный видать паренёк, – заметил Колотилкин, – и часы отдал, а мог бы заныкать их и спрятаться.

– Часы ребята признали сразу, что они принадлежали трагически погибшему несколько лет назад вору в законе Минину Захару с нашего двора, только они были у него на ремешке, а эти с браслетом. Но что эти часы Захара, это подтвердил мой опекун Август. Владимир Колчин ездил к нему в Осинки и показывал ему эти часы. Да и я знаю эти часы. Видные они, сразу бросаются в глаза.

Больше ничего мне ребята существенного не рассказали, – доложила Надежда.

– Да, это ни какая – то бытовуха. Тут дело серьёзнее будет, где нам предстоит повозиться изрядно, – сказал подполковник. – Откровенно говоря, этот Лука, сам оторви да выбрось. Бизнесмен Суворов потерпевший его брата Юры Лба, недавно был убит ножом прямо в магазине. Его смерть обрубила все обвинения на брата Луки Лба Толокнова. Если его брат жив, и появится смело в городе, то убийство Суворова, смело можно приписывать Луке. Прокуратура не успела добраться до него. А братца его, наверное, в живых нет, – лет двадцать пять, как сгинул. Подобные им экземпляры, только молодёжь портят да жизнь людям отравляют. Но чувствую я своим ментовским нутром, что здесь дело связано с крупным зверьём. Преступление спланировано чисто и очень грамотно. И если бы не мальчишка с собакой висяк бы нам обеспечен. У нас сейчас на руках имеется орудие убийства, часы и мальчик. Он единственный человек, видавший в лицо убийцу. Преступника, поймать по такому набору улик не предоставляет большого труда. Отрабатываем версию, неприязненных отношений Луки с кем – либо в местах лишения свободы. На мой взгляд, она мне кажется самой верной. Я мыслю, что в нашем городе мало смельчаков найдётся, чтобы на арапа взять такого исполина.

– А если это коммерческий криминальный инцидент, – выдал свою версию Ланин.

– Слабоват он, чтобы крутиться в коммерческой сфере. Вот наехать на коммерсантов он может. А те запросто могли его заказать залётному исполнителю, – заметил подполковник, – но со счетов ничего скидывать не будем. Сожительница Луки, говорит, что в воскресение он отдыхал на том берегу в ресторане Плёс. Привезли его поздно на иномарке, пьяного с деньгами и продуктами. Выволакивала она его из машины спящего вместе с водителем и ещё одним пассажиром. Водителя и пассажира она практически не помнит, а на номера не обратила внимания. Сказала, только то, что машина подъехала не со стороны порта, а со стороны города. Значит, за рулём был наш местный водитель, который знал, что через порт дорога намного короче, но проехать там по сугробам не возможно. Чужие, через город дороги к посёлку не знают. Но наверняка эта иномарка везла его от Плеса.

– А может эта машина, и увозила его туда, а потом за ним приехала к определённому времени – подал голос Ланин.

– Нет, сожительница говорит, что он на тот берег пешком по льду шёл. Не исключаю и того, что Лука сам указал дорогу. А перед домом склонил свою буйную головушку под воздействием спиртного. Сегодня уже поздно, давай завтра Колотилкин бери с собой стажёра Ванина и дуйте с фотографией Луки в ресторан Плёс. Луки. Всех с кем он встречался и общался, потрошите, досконально проверяйте. Я позвоню Авдееву тамошнему комиссару Коломбо, он окажет вам содействие.

А ты Ланин, бери машину прямо сейчас и вези сюда Корчагина с Колчиным. Обязательно и в первую очередь ко мне. Только смотри никакой предвзятости к нему. Не то голову тебе откручу. Кровь из носу, а его немедленно сюда. Он всех ближе был к Луке, может у них какие доверительные беседы велись между собой, – распределил обязанности подполковник между своими подчинёнными.

– А по горбу он мне опять не саданет, как в прошлый раз, – весело вспомнил Ланин первую встречу с Колчиным.

– Отрадно видеть, что ты не потерял на нашей неблагодарной работе чувство юмора. Вижу, исправляться стал, – похвалил его Гнидин.

Надежда слушала их и загадочно улыбалась, думая, что Колчина сегодня кроме неё никто не получит, не зная в эту минуту, что её квартиру Вовка уже покинул.

Утром следующего дня Колчак вышел из своего подъезда, где его встретил симпатичный с приятным лицом капитан милиции.

– Извините, вы не Владимир Колчин будете? – спросил он.

Колчак окинул его взглядом.

На него смотрели ясные карие глаза капитана.

– Да я, а в чём дело? – спросил Колчак.

– Вам необходимо проехать с нами в отделение. Надо уточнить некоторые детали по вчерашнему убийству, а на работу мы сообщим, что на пару часов вас задержим. Садитесь в газель на любое место. Вовка повернулся и направился к машине, но ему дорогу внезапно перерезал крупногабаритных размеров Славка Фомин, на которого он нечаянно налетел, не заметив его, когда разворачивался.

– Владимир ты куда? – спросил он. – Опять арестовали тебя Жан Вальжан? – сострил Славка.

– Куда, Куда? На Соловки вот куда, – буркнул Колчак и открыл дверь пассажирского салона автомобиля. В газели находились еще два милиционера, сержант и лейтенант.

Вовка ни с кем, не здороваясь, вошёл в автомобиль и, захлопнув за собой дверку сел на одиночноё боковое сидение.

– Сейчас мы проедем к Джаге, – сев за руль сказал капитан. – Мы сами к нему заходить не будем, чтобы не пугать его родственников. Будь добр пригласи его сам в машину? Вы всё – таки друзья с ним, – повернул голову в сторону Колчака капитан.

– Хорошо, но вам – то он зачем?

– По ведению дела мы всех знакомых Луки опрашиваем в связи со вчерашними событиями, – пояснил хмурый лейтенант.

Они подъехали к подъезду Джаги. Колчак поднялся на третий этаж, где объяснил своему другу, что их ждёт милиция в газели.

– Что они надумали спозаранку. Дня им мало, – с заспанным лицом ворчал Джага.

– Я тебя в машине жду, выходи.

Спустившись на первый этаж Колчак, остановился у двери Надежды достал ключ и открыл дверь. Он прошёл в комнату. Не включая света Вовка, склонился около раскидавшей по всей подушке волосы, спящей Надежде и бережно, не прикасаясь к её телу, нежно поцеловал её в губы.

Она не открывая глаз, обвила его шею:

– Ты, почему меня не дождался вчера? Я так торопилась вечером домой. Думала, буду тебя всю ночь обнимать. А пришла квартира пустая и диван смятый. Ты видишь, я его не разбирала, легла на твой запах. Раздевайся, у меня время ещё есть?

– У меня, его, зато нет. Я с милицией на машине, – объяснил Вовка. – Они меня и Джагу вызвали.

– Я знаю, что тебя должны опросить, как свидетеля. Вчера к тебе Ланин приезжал, но ты в это время, наверное, у меня был. Корчагу и Мареку тоже вчера должны опросить.

– Я пошёл, – обещать не буду, но вечером постараюсь заглянуть. Забежал попутно поцеловать тебя.

Она проводила его до входной двери. По лестнице уже были слышны шаги Джаги. Он спускался вниз по лестничным маршам. Вовка дождался его, и они вместе проследовали к машине.

Как только они очутились в машине, на них хмурый лейтенант без лишних разговоров навёл дуло пистолета. А сержант сковал руки холодными браслетами.

– Капитан глаза закрывать? – спросил сержант.

– Смысла нет, – ответил капитан, – у них два выбора или работать с нами или идти на откорм Гавриле. Он молодое мясо любит. Третьего им не дано.

– Джага, – сказал Колчак, – мы кажется, с тобой в капкан попали? Похоже, эта милиция не правильная, ты не чувствуешь, что от них псиной воняет за версту.

– А где ты их видал правильных? – засмеялся Джага, – а эти и вовсе не менты, это ремесленники с мукомольного завода.

– Почему не менты? – возразил капитан, – менты, но в прошлом и ты зря индус назвал нас ремесленниками.

– Я понял, с какой вы «улицы», но Фуре, после этого не жить, да и вам верёвки сделают. Вы думаете, меня никто не дублирует?

– Да нам до твоих дублёров очень, очень, глубоко наплевать. Сержант заклей ему рот скотчем, чтобы он лишнего ничего не наговорил на свою голову, – капитан бросил сержанту скотч.

Сержант отмотал кусок клейкой ленты и быстро наклеил Колчаку на рот.

– Вот так – то лучше будет, – сказал капитан. В это время ему кто – то позвонил. Его лицо постепенно мрачнело, сам он ничего не говорил, только слушал и ежеминутно повторял одно и, тоже слово «ясно».

Джага не понимая, что происходит, смотрел на стражей порядка с лютой ненавистью.

– Я не знаю, кто вы, но от меня о смерти Луки вы ничего не услышите. Я его не видал с прошлого китайского века.

– Да не нужен нам ваш Лука, Нам ты нужен и наши почтовые марки, которые вы с Колчаком и Водолазом умыкнули у вашего бывшего соседа Андрея. Ты что не понял, что мы вас в лес везём не на прогулку? Как вы себя поведёте. – От этого будет зависеть ваша дальнейшая судьба, – сказал капитан.

– Какие марки капитан? На хрен они мне нужны. Я только дойч марки признаю, да доллары. А вы все инфузории, повелись на слизи, – оскорбил их Джага.

– Сейчас договоришься, и тебе пасть прикроем, – сказал грубо сержант.

– Хочу заметить, – поднял вверх руки в наручниках Джага. – На время. – А знаете почему?

– Почему? – спросил капитан.

– Потому что я еду здесь с Колчаком. Вы делаете ему плохо, значит и мне. Похоже, из вас в скором будущем кипень сотворят и в отхожее место сольют. Колчака уже хватились, и город сейчас наша братва оцепит и лес прочешет вдоль и поперёк. А пацаны у нас, я вам скажу, один десяти десантников стоит. Жалко мне вас господа жандармы.

– Ты не преувеличивай, значимости своего Колчака, и не пугай нас. А то мы все сейчас заикаться станем, и диалога у нас не получится, – с иронией сказал капитан.

Менты ехидно после слов капитана засмеялись.

– Мужики, да ЁКЛМН. Вы все рамсы перепутали, – заорал Джага, – эти марки Андрея, давно нашли, – правда половину, у Егора Бедуина, – выдумал находчивый Джага, назвав первую попавшую кличку, которая пришла ему на ум. И он сейчас баланду кушает в следственном изоляторе. Это мне Надька рассказывала, бывшая жена Андрея и моя соседка. Может вы обратили внимание, когда мы отъезжали от подъезда, она из окна нас провожала. Она в милиции работает в уголовном розыске.

– Ты чего болтаешь? – взбесился капитан, – какой Егор Бедуин? Я сейчас справки наведу, если ты нам фуфло гонишь, я лично сам из твоего трухлявого тела, фигурных полосок наделаю, и на бешбармак Гавриле пущу.

– Прошу тело моё оставить в покое? Не то, когда я останусь без наручников, тебе за его оскорбление придётся ответить по всей строгости закона джунглей, – не поняв опасности, храбрился Джага.

– Сержант, – взвинтился капитан, – он мне изрядно надоел, – заткни ему пасть.

– Клей мать тебя ёк, всё равно вам всем кипень будет, клянусь подошвами сапог кота.

– Какого ещё кота? – распалился капитан.

– Какого? Какого? – передразнил капитана Джага, – того кота, который сапоги носил. Неужели Шарля Перро не читал?

Сержант прыснул от смеха, но рот Джаге заклеил.

Их привезли прямо к заимке. Дорога была там расчищена.

Гаврила с довольной улыбкой встретил их.

– Вот это мясо, – восхищался он, осматривая Колчака, – им я сам буду лакомиться, а этого чурека, – показал он на Джагу, – я метельщикам скормлю.

– Гаврила занимайся своим делом? – сказал капитан, – забери у них сотовые телефоны и прикуй в кладовке, чтобы они не дёргались? Наручники не снимай, а заглушки со рта сними.

– Не беспокойся. Всё будет о кей! – сказал Гаврила и, толкая пленников в спины, повел их в кладовку. В кладовке, он перетянул их наручники цепями, и пристегнул конец цепи к металлической скобе. Когда Гаврила повернулся задом к Колчаку, то получил сильный удар ногой взад, от которого он взревел:

– Ах, гад, ну ты попомнишь у меня, когда тебя передадут мне, – занёс он руку над головой Колчака.

– Гаврила, – окрикнул его сержант, – их пока не трогать. Капитан думает, с ними альянс навести. Если он состоится, то они сами из тебя после фрикаделек наделают. А сейчас накорми их и воды дай. Хозяин приедет, распорядится, что делать с ними.

– Понял, мне дальше объяснять не надо, но пацаны молодые, мясо должно быть вкусное.

– Ты Гаврила редкий гурман, – сказал сержант, – хочешь полакомиться потомком вора в законе.

– А мне разницы нет. У мяса происхождения не бывает. С королевского двора фазан или крестьянского, разницы нет. Лишь бы мясо не заразное было.

– Вот мной вы точно не насладитесь, я только гепатит перенёс, – вновь соврал Джага, и ещё у меня экзема кожная, на лепру смахивает. А Колчак относится к группе риска, он с наркошами общается и девок распутных любит. Возможно, у него уже идёт скоротечная форма СПИДА.

– Кончай врать, чурек грёбаный, – свёркнул Гаврила ледяными глазами. – Если бы вы были такие инфицированные, вас давно бы изолировали от общества.

– Я не возражаю, чтобы вы мной поужинали, только не забудьте кусочком моего филейного мяса угостить вашего капитана.

– Глохни на время, – крикнул Джаге, вошедший в кладовку капитан, и ты Гаврила завянь? Не ясно, как с ними решит Хозяин, может, они тобой завтра будут обедать.

Гаврила, мгновенно осёкся и покинул кладовку. Следом за ним вышли все остальные, оставив дверь открытой.

– Дурак я. Не послушал Севу, что не поставил в полную известность Августа с Иваном, – сказал Колчак, потянув на себя цепь. Но она была прикреплена, так, что никаких лишних движений сделать было невозможно.

– Сейчас, что сожалеть, надо думать, как выйти отсюда живыми, – сказал оптимистически Джага.

– Джага, не волнуйся, я думаю, обойдётся и нас варить никто не будет. Марека знает мою проблему и Корчага тоже, если, что они найдут, кому тревогу забить.

– Я не особо волнуюсь, но быть скушанным каннибалами меня такая перспектива не прельщает.

– Что – то надо придумывать? – эти марки, – распекался Колчак, – будь они не ладны. Неужели этот интеллигент, маринованный Андрей, загрузил этих ментовских отморозков? Как он на них вышел? Я ведь вначале думал, это происки Фуры.

– Погоди пока думать на Андрея? – остановил Колчака Джага, – может, он и никого не просил. Менты пронюхали, что кража была не кастрюль, с чашками, а дорогой коллекции марок, и по своей инициативе решили нас потрясти. Ты видишь, они мне не поверили, про Бедуина. Выходит они в курсе событий.

– Возможно, ты и прав. Но от нечеловеческого взгляда этого Гаврилы у меня мороз по коже идёт. Видно сразу, что он ни чем не погнушается. Откормленный до омерзения тип. Губы улыбаются, а глаза холодные и мёртвые, как у монстров из фильмов ужасов.

Они просидели в холодной кладовке, два часа. Когда им принесли горячие макароны с котлетами, они есть отказались, сославшись на отсутствие аппетита.

Мандела, так называли мужчину, который принёс им миски с едой, крикнул в открытые двери:

– Они пищу принимать отказываются, что делать?

В кладовку вошёл капитан, одной руке он держал бутылку пива в другой нанизанную на вилку котлету.

– Эти котлеты из кабанчика. Можете, есть смело, – сказал он и откусил кусок котлеты, а не будете, Мандела за ваше здоровье скушает. У него аппетит хороший.

– Пускай наедается, а мы пока не хотим, – ответил Джага и за себя и Колчака.

Время в тёмной кладовке тянулось медленно и их начало трясти от холода. Когда в проёме двери появились Фура с капитаном, который в руках держал керосиновую лампу, Колчак всё понял, откуда ветер дует. Капитан стал вешать лампу на вбитый крючок в потолке, и Колчак заметил у него перевязанноё бинтом запястье левой руки.

Они закрыли двери кладовки. Догадки Колчака оправдались, он услышал, как капитан сказал Фуре:

– Хочешь, иди, врежь пока ему разок за свою челюсть.

– Не хочу, – отказался Фура.

– Значит, Луку убрал капитан, и их похищение организовал Фура, – подумал он.

Капитан, которого Фура называл Кактус, был на этот раз не так добр и уважителен, каким он был утром. Он открытом текстом со злостью громко говорил Фуре:

– Если ты с ними не договоришься, я их отдам Гавриле. Я имею от хозяина другие указания насчёт них. Ситуация немного изменилась. Появились тревожные сигналы.

– Что ещё за сигналы? – спросил Фура.

– Когда мы подъезжали к лесу, Паша сообщил по телефону, что водолаз ничего не слышал про марки, и он ему верит. И ещё он мне шепнул, что один альбом с коллекцией находится уже у твоего отчима. Оказывается у этого коллекционера, была похищена не вся коллекция, часть альбомов он держал в деревне у родителей. А Боровику он этот кляссер вручил, в виде компенсации, авансом за ненайдённую пока коллекцию. Этот коллекционер дебильный не устоял перед отставными погонами полковника. Видно твой отчим всех нас на кочергу насадил. – Ну, если он меня кинет, я его по миру пущу, – негодовал Кактус. – Я знаю его нычку с бабками. Там и документы на мой катер находятся. А украденной коллекции марок Паша сказал нет цены. Он вчера встречался с Андреем.

– Чего раньше времени в панику вдаваться, – успокаивал Кактуса Фура, – ты звонил отчиму?

– Звонил, вызов идёт, а он не отвечает. Ты иди лучше со своим «другом» поздоровайся, только по – хорошему. Может он подпишется на наши условия. Я тебе скажу, что он мне тоже нравится. Видать у парня есть характер и не трусливые они оба. А второй друг, что копчёный, – не понимая, что топор висит над его головой, ещё насмехается над нами. Идиот наверное?

– Колчак с идиотами связываться никогда не будет, – произнёс Фура и отстранил Кактуса от двери.

…Войдя в кладовку заполненную топорами и вёдрами, он отбросил ногой попавшее ему на пути пластмассовое ведро и подойдя ближе к «арестантам», сказал:

– Здорово Колчак! – Видишь, как жизнь переменчива. Сегодня я тебя превосхожу по всем статьям.

– Твоё превосходство ненадолго и ты скоро в этом убедишься. Может даже сегодня. Меня точняк уже ищут. Я только сегодня ночью разговаривал с Севой. Рассказал ему всю обстановку. А на розыски он должен послать Груза, а тот не только ваш флот спалит, но и вам пятки поджарит.

Колчак рисковал. С Севой он разговоров не вел, так, как звонить ему он не мог. Первым это делал всегда Сева. В другое время он телефон отключал и включал его только тогда, когда нужно было с кем – то связаться.

Почувствовав в словах Колчака явную угрозу. Фура в глаза ему не смотрел. Он сел на длинный сбитый из досок стол и закурил сигарету:

– Колчак, – обратился он миролюбиво к Вовке, – то, что ты мне сказал, это авантюра чистой воды. Здравый человек поймёт, что я не полезу добровольно на вилы. Тем более, я уделяю внимание общему котлу, и вношу свою лепту Винограду. Я не желаю с тобой иметь никаких конфликтов и зла на тебя не держу. Если у тебя действительно имеется пропавшая коллекция, я сам лично тебя домой отвезу. Больше того, я с удовольствием возьму тебя на работу к себе, где ты будешь иметь неплохие бабки. У меня мазут, завод сухих минеральных красок и водный транспорт. Я являюсь официальным хозяином фирмы.

– А неофициально заправляет Боровик, – удивил Фуру и Кактуса своими познаниями Колчак.

– Ты и это знаешь? – испуганно спросил Фура.

– Ты – же сам всё Севе рассказал, когда анаши на зоне обкурился. Сева мне весь ваш разговор передал слово в слово. Я больше знаю, чем ты думаешь, но запомни коллекцию, я в глаза не видал.

– А у кого – же она? – скрипя зубами, спросил Кактус. – Вас троих видали у подъезда в день кражи, где третьим был Витя водолаз.

– Лучше будет для вас, если вы вернёте марки. Тогда будем разговаривать без наручников и цепей, в русской бане с коньячком – посулил Фура.

– Фура, неужели ты не понимаешь, что я с ментами никогда дел не имел и иметь не буду. Это тебе не привыкать сапоги им шлифовать, а я, как – ни будь, обойдусь без общения с ними, – дрожа от холода, сказал Колчак.

– Ты зря меня оскорбляешь, – это менты на меня работают, но они все бывшие сотрудники. Хлеба хотят с маслом, – спокойно и размеренно говорил Фура.

– Ты ни чем не брезгуешь, даже мокрухой, – озадачил Фуру Колчак.

– На мне крови нет. Я в этом плане чистый, – обелял себя Фура.

– А Луку, кто убрал? Разве не ты?

– Мы с Лукой разошлись без хвостов. Я ему вернул долг.

– Ты в среду ему обещал отдать четыре тысячи баксов, но вместо этого он получил пулю. Но ты немного недооценил Луку, бандиты всё знают, о чём вы говорили в Плесе. Так, как Лука обещал им, что с твоего долга отдаст две тысячи на общак.

Фура заметно поник от услышанного известия и не спеша, встал со стола.

– А твой наёмник капитан прокололся, – ухмыльнулся Колчак.

– Как это прокололся? – испуганно взвизгнул Фура.

– Вот видишь, выходит, ты при делах если спрашиваешь.

Кактус подбежал к Колчаку, ударив его по лицу кулаком, и истерически закричал:

– Что ты плётёшь тут небылицы. Говори по делу. Не то умрёшь здесь на святом месте. И не думай, что тебя канонизируют.

…Колчак облизнул языком разбитые губы, после чего сказал Кактусу:

– Собачка, тебя покусала так, что ты часы потерял, которые раньше принадлежали Захару. И волыну с глушителем обронил. Вас уже разыскивают и воры и менты. И молите бога, чтобы менты опередили воров. Спасайте свои попки.

Фура был обескуражен осведомлённостью Колчака:

– Кактус, я что – то ничего не пойму, что он несёт? – расстроился до безумия Фура – Я сейчас сниму им наручники и развезу их по домам. Мне эти неприятности не нужны и за решётку я больше не собираюсь.

– Не бесись? – лютовал Кактус, – нежный больно. Всю грязь на меня повесили. Вы нигде не виноваты. Я тебе весь план убийства Луки в машине обрисовал, а Хозяин знал о моём проколе, но он открутится от всего, а я за решётку тоже не хочу. Понял? Ты позвони ему. Узнай, он думает сюда приезжать или в Вену уже улетел?

– Я уже звонил, мой телефон не достаёт его отсюда, – это бесполезно, – отрешённо произнёс Фура.

Кактус не на шутку взволновался и сказал Фуре:

– С этими надо кончать, не нужны лишние свидетели. Тихо уедем с тобой, а их передадим Гавриле. Зяблик с Культёй вне подозрений, на них ничего нет, кроме незаконного лишения свободы этих в скором времени жмуриков.

– Нет, я отсюда уеду только с ними. Отчим, как сказал, что я имею права подарить Колчаку жизнь. Это я и собираюсь сделать и немедленно.

– Мудрые вы и ухищрённые с Боровиком, как я посмотрю. Меня бросили на смертельные рельсы, а сами белые перчатки на себя одели. Хозяин для нас с тобой кое – что оставил здесь. Если обманул, то я на него белые тапочки одену. Найду его везде, хоть в Африке, хоть в Азии. А тебя я всегда считал за друга. Я за тебя этого Луку грохнул, а ты вместо реальной помощи, задом крутишь. Нет, так не получится. Отвечать будем все, но меня пускай вначале возьмут, а там видно будет.

Колчак с Джагой наблюдали за этой беседой. Выпутаться из цепей надежда была. Но Колчаку казалось, что Кактус волевей и настырней Фуры. Если он захочет, то Фуру слушать не будет, а сделает, как пожелает его беспредельный нрав, – тем более что терять ему нечего. Смерть Захара и Луки от его рук на лицо, и Фура об этом знал.

– А, что он мог нам оставить? – спросил Фура.

– Заграничные паспорта, на другие фамилии и для меня доплата за Луку.

– Мне ничего не надо, я уезжать не собираюсь из России, и боятся мне нечего милиции. Я повторяю тебе. Я чист перед законом, – уверенно сказал Фура.

– А кто мне заплатил за твоего Луку. Если, что я молчать не буду. И про связь Боровика с местными ментами, тоже расскажу. Мне всё равно после этого жизнь не светит, ни с какого холма.

Откровения Паши Петухова

Колчака на следующий день после убийства Луки Ланину обнаружить не удалось.

– Надя, – раздался голос Ланина в телефонной трубке, – не можем твоего одноклассника Колчина нигде найти. Ни дома, ни на работе. А его показания нам необходимы.

– Вы же его сегодня утром вместе с моим соседом Джагой отвезли на газели в милицию. Он заходил сегодня в 6, 45 утра ко мне. И я видала, как он с другом своим Джагой садились в автомашину.

– Такого не может быть, – отверг её слова Ланин, – Колчиным именно я занимаюсь, больше никто таких заданий не мог получить.

– А ты номера автомашины не запомнила?

– Автомобиль стоял боком к моим окнам, но когда он тронулся, сзади номера были залеплены снегом.

– Надежда, ты только не расстраивайся. Мне твои одноклассники давно поперёк горла стоят, в особенности Колчин. Похоже, похитили их. Допрыгались голубчики, нашлись люди блатнее их. Правильно, подполковник сказал, что дело имеем с хищниками.

От такого известия у Надежды выпала трубка из рук. Предчувствие беды остро резануло по её сердцу.

«Не мог Колчак, повестись на обмане, – шептал ей внутренний голос, – не такой он человек. У него хоть и открытая душа, но он всегда был осторожен и рассудителен.

Полина у него беременная, – подумала она, – ей нежелательны потрясения. А сообщать придётся, но пока надо подождать немного, возможно он объявится».

Она набрала по телефону Ланина.

– Ланин, а не могло его ФСБ взять?

– Нет, – это исключено, я уже звонил туда, – ответил Ланин. Сейчас подъедет Колотилкин с правого берега. Говорит, важную информацию привезу, которая полностью развяжет нам руки.

– Можно я приеду? – спросила Надежда.

– Подъезжай, ты ведь у нас условно в опергруппе состоишь, – сказал Ланин, повесив трубку, после чего добавил: – Чтобы нашли этого Колчина весной под снегом с разбитым черепом и с выколотыми глазами.

Надежда закрыла за собой кабинет опорного пункта и вскоре она уже сидела в кабинете подполковника Гнидина, где находились все, кто был задействован в раскрытие преступления. Многие её видали впервые, и Гнидин представил её своему коллективу.

– Выкладывай, давай Колотилкин свою ценную информацию? – обратился Гнидин к своему подчинённому.

– Лука, действительно в воскресение был в Плесе, где встречался вначале с Фурко, ранее судимым за наркотики. В местах заключения находился вместе с Лукой и Колчиным Владимиром. Геннадий Фурко является акционером Лабы, которая стоит на нашем берегу и небольшой флотилии. Так – же на нашей территории у них есть завод минеральных красок и хозяйственный двор, где они заготавливают мётла для уборки производственных помещений. Бармен говорит, что Лука, разговаривал с Фурко пренебрежительно и угнетающе. После чего Фурко вытащил деньги, сумма не известна и передал их Луке.

В ресторане Фурко все знают, он там завсегдатай. Снабжает ресторан ценной рыбой и хорошим недорогим пивом. В компании с Фурко в этот день в ресторане были Ялымов по кличке Кактус, Кульшин, по кличке Культя и Зябликов. Все трое бывшие сотрудники милиции. Так – же в этом ресторане отдыхал близкий родственник Фурко всем нам известный в прошлом высокопоставленный чин ГАИ сибирского региона Боровик, который с Фурко являются единственными акционерами их Закрытого Акционерного Общества. Боровик сидел за другим столом с неизвестным мужчиной. После того, как Лука с уркой по кличке Фикса, изрядно приняли на грудь, его из ресторана вывели Зябликов и Кульшин и посадили на заднее сидение в машину БМВ принадлежащая Фурко. В машине сидел Ялымов и личный водитель Фурко, Крайнов Пётр.

– Молодец Колотилкин, рапид преподнёс нам. Хвалю, – расплылся в довольной улыбке подполковник. – Вот это я понимаю доклад.

– Это ещё не всё товарищ подполковник, – Колотилкин вытащил из кармана часы и положил их перед Гнидиным. Часы эти принадлежат Ялымову. Это утверждают работники ресторана и секретарь с бухгалтером их ЗАО «Чайка». В офисе с понедельника, кроме Боровика никого не было, а тот сегодня ранним поездом укатил в командировку в Москву. Где находится завод сухих красок, и хозяйственный двор никто толком не знает, говорят, что на нашей стороне берега. Их местный Коломбо сказал, что предприятие это мутное и его давно нужно проверить было, но у Чайки есть влиятельный ангел – хранитель в аппарате губернатора, поэтому и живут они без излишних тревог.

– Ты сегодня совсем отличился, как никогда, – не скупился на похвалу Гнидин. – Выходит исполнителя убийства под номером один, будем ставить Ялымова.

Он посмотрел на Ланина и сказал:

– Ланин на всякий случай завтра на похороны Луки организуй машину и видеокамеру и всех, кто будет выходить с кладбища после погребения, снимай потихоньку. Всех зафиксируй на плёнку. Снимать из машины и не привлекать к себе внимания. Запись может нам после пригодиться. Я не исключаю возможностей, что мы можем идти не по верному следу. Хотя чувствую, что наши совместные усилия подходят к удачному завершению.

Надежда подумав, что оперативка закончена, встрепенулась с места:

– Моих мальчишек надо искать в первую очередь. Я боюсь, если мы промедлим, то получим ещё два дополнительных трупа, – сказала она и сама передёрнулась от своих слов.

– Не беспокойся Надежда Константиновна, найдём мы твоих одноклассников ни сегодня, так завтра, – успокаивал подполковник расстроенную Надю.

Она вышла из кабинета Гнидина опустошённая и разбитая. Женское чутьё ей подсказывало, что ребята попали в беду, но откуда и с какой стороны эта беда пришла, ей не было известно. В голову никаких проясняющих мыслей не приходило. Остаётся один выход позвонить Мареке, самому близкому другу Колчака, с кем у Вовки никогда не было друг от друга секретов.

«Может он прольёт свет на ситуацию»? – подумала она и немедленно позвонила ему.

– Я понял тебя Крупская, срочно еду к тебе домой. В милицию я добровольно не пойду. Колчак меня не поймёт. Через двадцать минут я тебе привезу одну вещь, которая может оказаться важной уликой.

Марека привёз Надежде рыболовную сеть, что ещё в начале осени им дал Витька Петухов.

– Это что? – спросила она.

– Важная улика. Мы тебе про неё говорили. Эта сетка сплетена Пашей Петуховым. Он работает на Лабе оператором в навигацию. Надо узнать в каких сетях нашли утонувшего Минина Захара. Дело в том, что он кроме спиннинга никаких снастей не признавал.

– Сашка погоди не тараторь, поехали лучше в милицию и ты там всё объяснишь.

– Чтобы Колчак меня после за это на каркалыгу одел. Нет, туда я не поеду. Сама действуй, – категорически отказался Сашка.

– Что вы все милицию, так не любите? – ты же пришёл ко мне, а я тоже форму иногда ношу.

– Не за что её любить, а ты для нас друг и одноклассница для некоторых. Хоть и была в школе стервой порядочной. Но своей стервой! – добродушно поправился Марека.

– Спасибо за поздний комплимент, но как раз с тобой я в одном классе не училась, – чуть улыбнувшись, проговорила Надежда.

– Имей в виду Мисс Марпл, – добавил Сашка, – Колчак, хотел самолично установить истинную причину гибели своего дяди. Похоже, это не понравилось Фуре, с которым Колчак вместе сидел. Вовка ему там челюсть снёс. А когда Фура освободился начал справки наводить о Колчаке. Вышел на нашего блаженного Витю Леонова. Потом Лука ездил на эту Лабу и крепко осадил Фуру.

– А ты сам знаешь Фуру? – спросила Надежда.

– Только в бинокль видел, но узнать, узнаю. Ребят думаю надо искать на плавкране или буксире. Я могу сейчас туда организовать нашествие всей нашей армии и перевернуть весь затон.

– Не надо ничего организовывать, только хуже можете сделать, – остерегла Мареку от необдуманного шага Надежда.

– Тогда вам нужно колоть оператора Петухова. Он должен всё знать, – сказал в дверях ей Санька.

Санька не признался, Надежде, что на поиски Колчака и Джаги, в затон пошли около двести человек друзей со всего города. Они тщательно проверяли каждое судно, но безрезультатно. Тогда Витька Педро две машины отправил к своему дядьке, чтобы у него выпытать всё о хозяевах Лабы. Это была последняя ниточка, за которую могли ухватиться поисковики. Но, приехав к Паше, они узнали, что того, за тридцать минут до их приезда взяла милиция.

Петухову устроили перекрёстный допрос.

Колотилкин показал ему сеть, которую он признал, как свою кустарную работу. Петухов объяснял, что многим в городе вязал сети возможно и Минину вязал.

– Не могли вы Минину вязать сеть Петухов, – сказал Гнидин. – Он ими никогда не ловил. Захар браконьером не был. Осетрину и стерлядь без этого кушал каждый день. Он был рыболов – любитель и не больше – объяснил ему Гнидин.

– В ваших интересах вам лучше признаться, пока предоставляется шанс оформления явки с повинной, – заявил Колотилкин. – Повторяю через две минуты, будет поздно, когда мы вам предъявим неоспоримую улику вашей причастности к убийству, – блефовал Колотилкин.

– Что вы мне байки рассказываете. Причём здесь моя сеть. Никаких улик у вас на меня быть не может, так как к смерти Минина никакого отношения не имею ни прямого, ни косвенного.

Его глаза в это время бегали быстрее маятника часов – ходиков. В горле у него пересохло, и говорил он медленно и глухо, еле ворочая языком. Создавалось впечатление, будто его говорящий орган распух до неимоверных размеров и не давал четко и доходчиво излагать свои ответы.

– Ты будешь, отвечать или мне тебе рассказывать, как было дело с убийством Захара? – Колотилкин положил перед Петуховым швейцарские часы с золотым браслетом.

– Вот эти часы принадлежали раньше Минину. Сегодня мы взяли зверя, который убил, Луку. Нам теперь ясно по часам, что он убил и Минина. И нам уже не так интересны твои показания. Мы лишь хотели, лишний раз убедится, осознал ты свою вину или нет. Осталось в тебе ещё что – то от человека. Потому, что грядёт крупное судебное разбирательство, где тебя влепят лет пятнадцать, но ты их не отсидишь, так, как за смерть Захара, тебя до суда в камере тюрьмы подвесят за яйца.

У Петухова сразу задергались щёки, глаза с подобострастием смотрели на подполковника:

– Я буду с вами сотрудничать, дайте мне только явку с повинной, – чуть не заплакав, сказал Петухов.

– Вот это уже другой разговор, – оживился Колотилкин.

– Я работал тогда оператором у Фурко, уже два года. Получал неплохо, – начал давать правдивые показания Петухов. Когда Фурко посадили в тюрьму, на его место пришёл его отчим Боровик, хотя он и раньше показывался. Приезжал, как большой начальник. Я только после понял, что он и есть, самый главный, а его пасынок Фура был просто подставным исполнительным директором. Фура Захару платил, и не плохо, пока тот не узнал, что на мазуте мы имеем в сезон больше двухсот миллионов. Фура уже был за колючкой, когда Захар приехал за данью к Боровику. Они много выпили спиртного, и я чуточку пригубил. Захар запросил, видимо много. Сколько я не знаю. Но слышал, когда Минин перед уходом сказал, что спалит Лабу к чертям собачьим вместе с её обитателями. После этого Боровик головой подал незаметно сигнал Кактусу и тот бросил ему песок в глаза из пожарного ящика, а Боровик накинул приготовленную сеть. Когда они его обмотали сетью. Кактус ударил по голове Захара огнетушителем. И после этого он срезал у него ремешок на часах, а мне отдал его мобильный телефон. Я им не пользовался, для меня эта техника непостижима. Он до сих пор лежит в тумбочке на Лабе. Потом они Захара обвязали верёвками, и опустили на несколько минут в Волгу. А мне сказали, что бы я вместе с телом отогнал катер подальше и бросил тело в реку, не забыв намотать на винт сеть вместе с телом. Я сделал так, чтобы было понятно, что Захар сам запутался в сетях, замотав только руки. За мной подъехал Кактус, на нашей лодке. Проверил работу и увёз меня на Лабу. Вот и вся история смерти Минина, но я действовал под воздействием страха. Откажись мне выполнять их указания, они бы и меня убили. После этого они мне подняли зарплату в три раза, но я, её добросовестно отрабатывал. Грузил и разгружал все материалы, которые приходили к нам и которые мы отправляли.

– Всё с этим ясно, а где у вас находится хозяйственный двор, где веники делают и завод сухих красок? – спросил Гнидин.

– Я там был пару раз. В лесу за деревней Плотики. Там есть большая заимка на поляне, бывший хозяйственный двор Химлесхоза. Завод работает только в тёплое время, а веники вяжут круглый год. Там одни бичи работают. Веники и мётла – это очень прибыльное предприятие.

– Найти сможете сейчас? – спросил Гнидин.

– А чего там искать, до Весёлок доезжаете, там развилка будет и ехать надо не вправо, а влево, на большую поляну. Там она и находится. Это километров сорок, тридцать пять от города будет. Но туда сейчас не доберёшься, там, скорее всего горы снега навалило.

Петухов перепугавшись, откровенно рассказал о случайном разговоре с коллекционером марок, который передал ему каталог всей его коллекции и цены на каждую марку. После чего вся эта информация ушла к Боровику вместе с каталогом. И не забыл рассказать, что Юргин один альбом с марками передал Боровику в знак благодарности, что согласился помочь ему возвратить ценную коллекцию.

Петухов всхлипнул носом и, вперившись пристальным взглядом в подполковника, определив в нём главного своего спасителя сказал:

– Боровик с жадностью проглотил эту наживку. Сумма там стояла кучерявая, и велел мне поговорить со своим племянником, так как он является другом Колчака. Коллекционер Андрей считает, что марки были похищены Джагой, Колчиным и моим Витькой. Но Витька, клянётся и божится, что они марки не брали. И я ему верю, а других ребят они должны были дёрнуть на разговор. Я им пообещал, что с Витькой сам поговорю. С Боровиком я сегодня ночью разговаривал по домашнему телефону. А с утра звоню, номер его молчит. Думаю, что он слинял с альбомом не только из города, но и из России. Он ежегодно на Рождественские праздники ездит в Австрию. Возвращения его надо теперь ждать когда все праздники пройдут.

– Ладно, мы довольны вашим откровением, – сказал Гнидин, – вам пока придётся посидеть в камере, а завтра с вами будем работать всерьёз.

– А что мне грозит? – спросил Петухов у Гнидина.

– Вы преступник Петухов, хоть и раскаявшийся. Суд будет решать вашу дальнейшую судьбу. Но вам могу только обещать одно. Суд примет во внимание, что вы активно помогали ходу следствия.

Петухова увели в камеру предварительного заключения. Гнидин, ковыряя в зубах зубочисткой, поглядывая на Ланина и Колотилкина, сказал:

– Ну, что орлы вперёд, вызываем ОМОН и поехали в гости на заимку. Вызволять ребят надо.

– Бандита от бандитов будем спасать, – сказал Ланин.

– Колчин никогда бандитом не был, он был любителем огнестрельного оружия, – возразил ему Гнидин, – покажи мне Ланин, какой бы мальчишка не хотел подержать в руках пистолет? Не найдёшь. Разве, что безрукого, где откопаешь. Даже скрипачи иногда вместо смычка хотят потрогать воронёную сталь.

– Вячеслав Андреевич, не надо меня убеждать? – сказал Ланин. – Человек, преступивший закон, хоть один раз для меня на всю жизнь остаётся неблагонадёжным. А Колчин, раньше был волчонком, то сейчас он превратился в матёрого волка. Тюрьма его не воспитала. Вы же сами отлично знаете без меня, что большую часть своего срока он был изолирован от обычного контингента.

Подполковник приложил руки к голове и сказал:

– Боже мой, если мы старая гвардия покинем стены милиции, произойдёт катастрофа, которая принесёт жгучие слёзы человечеству.

Пепел и слёзы

На заимке в это время до ужаса встревоженный Кактус ругался с Фурой.

– Боровик пропал. Он нас специально ввергнул в эту аллегорию, – орал Кактус, – чтобы мы на его перемёт попались, а сам он точно свалил за кордон. Нас в глушь загнал, чтобы мы втюхались, как лохи. Но этих в живых оставлять теперь никого нельзя, – показал он пальцем в сторону окоченевших от холода Колчака и Джагу.

– Их трогать я не позволю, и тебе не надо усугублять своё положение, может всё обойдётся, – уговаривал Фура Кактуса.

– Как обойдётся? – Часы и пушку нашли. Если воры мне сядут на хвост, пиши, – пропало. Они со мной такое сотворят, что для меня комната психологической разгрузки, будет адом казаться.

Кактус пошёл к машине. Извлёк из неё десять коробок Эметина и пять бутылок водки. Эметин влил в водку и отнёс бичам. Водку все с радостью выпили, кроме Кудряша, Манделы и Гаврилы. Они не притронулись к ней. Два стакана он отнёс Колчаку и Джаге, и собственноручно влил им в рот.

– Грейтесь, а то вы пристыли чуток, – приговаривал он, насильно вливая им в рот водку, смешанную с Эметином.

Через несколько минут всех кто принял водку, скрутило. Бичи валялись валком у своих лежаков и панически кричали, что они умирают.

Колчак с Джагой, получив острую реакцию приворотного коктейля, извергали из себя тошнотворные массы.

– Ты, что сволочь сделал с ними? – бегал и голосил взмыленный около Кактуса Фура.

– Не паникуй, всё будет нормально. Я тебе отвечаю, – визжал Кактус, – ты лучше подумай о своём будущем. Я в судный день всё равно скажу, что ты мне заплатил за смерть Луки. И, ты не буксуй, выхода у тебя из этой ситуации нет. Ты мне должен помогать, а не защищать этих волков. Запомни, они – это верная твоя вторая ходка на долгую зону.

– Ты сволочь Кактус, – сказал Фура, нервно крутя промеж пальцев дорогую зажигалку. – Я никогда не оплачивал такие заказы. Для меня это дико, это средневековье. Я тебе платил не плохие деньги за работу. Ты уж без меня, с отчимом разбирайся в своих перипетиях, а меня извини в эти дела не впутывай?

Кактус перешёл к мучавшемуся от перемешенной водки Колчаку:

– Хочешь жить, говори, где марки? Я вам дам противоядие, которое вас сию минуту поставит на ноги.

– Пошёл в жопу, – с бледным и перекосившим лицом, крикнул Джага.

– Хорошо, – перекосив лицо от злости, сказал Кактус, – но прежде чем вы умрёте, с вами поработает Гаврила, – предупредил он их. – Признавайтесь, куда марки запрятали? – Скажете правду, я вам дам противоядие.

У Колчака побагровело лицо. Эметин, препарат который практически вреда организму никакого не приносил, а делал страдальческую чистку внутренних органов, но имел прямое воздействие на психику человека. Чего накапал в водку Кактус, Колчак не знал. Он думал, что настали последние минуты его жизни. В это время ему казалось, что смерть без стука вошла в эту холодную кладовку.

– Ты гребень, вшивый. Если так кому – то угодно, то мы с тобой встретимся, в загробном мире. Я клянусь тебе, что там я тоже буду в авторитете и таких, как ты буду ставить, на четыре мосла и буду иметь, как мне заблагорассудится.

– Не успеешь парень. Ты молод ещё, чтобы вершить суды, над такими исполинами, как я. Это я для Фуры и Боровика Кактус, а на улице в молодые годы меня Барсом звали.

…В кладовку вбежал Фура. Он был безмерно встревожен.

– Я тебе сказал, что их не трогать. Иначе сейчас у Гаврилы возьму ствол и пришпилю тебя в этой келье при всех.

– Хорошо, я их не буду трогать, – миротворно произнёс Кактус. – Тогда давай проверим, что нам с тобой оставил, твой щедрый отчим.

– Гаврила? – заорал Кактус.

Гаврила мгновенно оказался в полутёмной кладовке.

– Я уже здесь, – влетел он в кладовку и с подобострастием спросил:

– Что мясо можно разделывать?

– Позже. Сейчас сходи в баню и из потолка над дверью вынь жестяную банку. Там паспорта лежат на нас и бабки. Тащи всё сюда, а банку положи на место, – сказал Кактус.

– Как скажешь, – покорно ответил Гаврила, – сейчас я мигом принесу.

Это были последние слова и взгляд на мир Гаврилы. Баня вместе с брёвнами, через две минуты разлетелась по территории заимки, охватив огнём сложенные веники.

Милиция и ОМОН приехали вовремя. Взрыв они услышали за километр, до места заимки. Они вытащили из помещения вначале бичей, а после нашли задыхающихся в кладовке Колчака и Джагу. Фура лежал около входа в кладовку, с воткнутым в бок напильником, который на прощание оставил ему друг Кактус. Пепел крупными хлопьями витал в морозном воздухе, оседая на форму омоновцев.

…Колчак открыл глаза в больничной палате, ощутив на своей руке горячие капли слёз, и прикосновение нежной женской руки на его щеке.

Около него сидела Надежда.

– Я жив? – спросил он.

– Жив, что с тобой будет, – ответила она, – у тебя всего – навсего лишь сильное отравление и не больше.

– А, как Джага?

– Джага в сознании был, от госпитализации отказался. Он с ребятами у больницы на машинах стоят, ждут сведения о твоём здоровье. Сейчас я их обрадую. Мне врач сказал, что ты день, другой отлежишься, и тебя выпишут из больницы. Все лесные обитатели, кто пил водку, тоже здесь находятся. Фурко скончался на месте. Милиции предстоит ещё выяснить, сколько человек пострадало от взрыва. Ушёл один Ялымов, по кличке Кактус, у которого были погоны капитана милиции. В этой компании многие в органах работали раньше.

– Вот, такие они менты, – барбосы поганые, – проскрипел зубами Колчак.

– Они менты, но несостоявшиеся, их вовремя распознали.

– Все они одним миром мазаны, – сказал Колчак.

– Вовка, я теперь всё знаю, почему у меня к тебе тяга всегда неимоверная была.

Колчак смотрел на Надежду в полном сознании и твёрдой памяти:

– Надя, мы же с тобой с пелёнок росли вместе, учились одиннадцать лет в одном классе. Как же не будет тебя тянуть? И меня к тебе тянуло, а об остальных событиях, говорить не обязательно, – размеренным и отчётливым голосом сказал он.

– Нет, милый мой и родной Вовка. Говорить надо. Ты вот мне всегда, твердишь, что менты это гадость. А они, между прочим, тебе жизнь спасли. Не успев во время, я не знаю, что бы с тобой и со мной было. Ланин активное участие принимал в твоём спасении. Он просил меня, чтобы я с тобой поговорила, насчёт его пропавшего мотоцикла, говорит, что только ты ему сможешь помочь.

Вовка, устремил свой взгляд в потолок и сказал:

– Передай ему, что я не стол находок и не бюро добрых услуг. Я не могу знать, кто у нас в городе этим промышляет. А тебе Надя, я скажу. Самый лучший мент в мире – это ты. Остальные мне до фонаря.

– Спасибо братец мой хороший, – утирая слёзы носовым платком, говорила Надежда. – Меня переводят сразу после Нового года в уголовный розыск. Я как женщина с сегодняшнего дня от тебя отдаляюсь насовсем.

– Братцем ты меня ещё никогда не называла, – произнёс он, – и почему ты думаешь, что я от тебя отдалюсь. Я же тебе сказал, что ты самый лучший мент в мире.

– Да, да именно братец, – плакала она. – Я говорю тебе это в прямом смысле слова.

– Говори не загадками, а то я уже начинаю думать, что мы с тобой два одинаковых плода я от Колчина, а ты от моего деда гулёны, который на досуге любил заглянуть к одиноким женщинам. Для него чужой подол, это таинственный колодец с массой сюрпризов. Сам слышал, как он один раз произнёс эту фразу за рюмкой Ивану Романовичу.

– Нет, дорогой Вовочка. Сегодня я узнала, что я дочь знаменитой аферистки Нины Зарецкой, которая отравилась в этой больнице, когда появилась я, двадцать три года назад 19 мая. Она была верной и преданной марухой твоего дяди Захара Минина, – моего отца. И на свет я появилась благодаря, их внебрачной любви.

Он вспомнил фотографии, которые он нашёл в тайнике Захара. Там была женщина – лейтенант в форме ВВС. Его только осенило, что женщина и Надежда были одно лицо:

– Наверное Надя у тебя не правильная информация о маме? – Думаю ты должна быть больше похожа на неё. Хотя дядя Захар тоже мужчина был высшего качества! Поверь мне, – лучше меня его никто не знал. Ну вор в законе! Ну и что? В наше время это приравнивается как к депутату верхней или нижней палаты.

– Так какая жена должна быть у твоего депутата, – плаксиво сказала она, – конечно воровка на доверии или аферистка.

– Никакая! – по воровским законам.

Надежда, уронила платок на грудь Колчаку, и свои жгучие слёзы стала растирать ладонями рук.

Звонок из Ганновера и стул для Нади

О происшествии на заимке, где Колчак с Джагой чуть были не поджарены каннибалом Гаврилой и милиционером Кактусом, облетели весь город. Вовка уже задыхался, когда его бесчувственное тело омоновцы вынесли на воздух. После выпитого эметина Джага оправился быстро. Фура скончался с ржавым напильником в боку на заимке. Кактус, бывший капитан милиции, проткнул своему другу печень и сбежал в лес, где там сгинул бесследно. Искать его не стали, так, как уверенность быть смертельно обмороженным или разорванным дикими зверями в глухом лесу была велика. Не редко случалось, когда в сильные морозы некоторые охотники не справлялись с выходками вероломной природы. Когда их силы иссякали они ложились на снежную перину и уходили в вечный сон. И только по весне находили обглоданные тела горе – охотников. Так – как это были в первую очередь камышовые охотники, которые пренебрегали друзьями и ходили в одиночку по неизвестным тропам с большим запасом спиртного. После этого случая знакомые не давали проходу Колчаку с Джагой, выспрашивая подробности о лесных людоедах, но сами они толком ничего не знали, поэтому ответов интересующие люди не получали. Вовка Колчак, всю информацию черпал сам от Надежды. Она сказала, что самого Гаврилу в бане разнесло по кусочкам от взрыва, что собрать его было не возможно. То, что он занимался каннибализмом, это была самая натуральная чушь, хотя захоронения человеческих останков было откопано немало. Но это были бомжи, которым не смогли бы помочь, ни одни медики.

…Колчак, оправившись от лесного угара, в новогоднюю ночь сидел в кругу своей родни в их квартире, где за столом сидел дед Роман с бабкой, Иван с Мананой, Колчак с Полиной и мать. За столом не было только Августа со своей Люсей и Серого. Они находились на Домбае.

Вовка долго и вопросительно смотрел в сторону деда:

– Дед, а ты, почему такую тайну хранил от меня, зная, что Надька наша родственница.

– Нет, внучёк, что именно она твоя сестра мы никто не знали. Знали только одно, что у дяди Захара имеется ребёнок, а кто он нам это было неведомо. Это хранилось в глубоком секрете, от всех нас. Даже Захар не мог узнать, кто у него был ребёнок. Догадки были только у нашего Ивана и Мананы, и то после смерти Захара.

Полина принесла мягкий стул из кухни и приставила его к праздничному столу, рядом со своим стулом:

– Я думаю, что она должна присутствовать сегодня здесь с нами. Она спасла моего лживого мужа, которого я люблю без памяти. Этот стул для неё.

– Я пойду, приведу её, – сказал дед. – До нового года ещё полтора часа. Прямо как Золушку приведу!

Накинув на себя куртку, он вышел из дома.

Вдруг неожиданно и пронзительно зазвенел мобильный телефон. Вовка взял трубу.

– Здравствуй мой сладкий, – он узнал голос Лары, от которого его затрясло.

– Я много говорить не буду. Поздравляю тебя с Новым Годом! Обязательно выпей кофе, которое, я тебе подарила. Одна просьба только к тебе будет? Надежда не должна знать ничего о моём сюрпризе, который я положила тебе в банку с кофе. И другим близким тебе людям не обязательно знать об этом. Я знаю, ты мудро отнесёшься к моей просьбе и правильно распорядишься содержимым банки. Тебя Арон из Алмаза будет ждать после Нового года. Надежде я положила в кофе деньги. Я тебя люблю и обожаю, мой любимый Вовка. Счастья тебе на всю твою жизнь. Не забудь прочитать Милого друга?

– А чего его читать, я его несколько раз в юности прочитал, – ответил Вовка и выключил телефон. Этих слов она не слышала. Она ему вообще не дала слова вымолвить.

Тут – же раздался второй звонок, но это звонил домашний телефон. Звонил брат Сергей Беда. Вовку он сразу признал:

– Вовка, С Новым годом тебя и всех наших! Я только два часа назад приехал в Домбай. Здесь решили праздник для дела встретить. У деда буду после Рождества, – сказал он.

– Дед пошёл на улицу за Надеждой, – ответил Вовка. – Вот – вот войдут в дом. Это наша новая родственница.

– Я уже в курсе, – сказал Беда, – кто бы мог подумать что девочка, бегавшая со скалкой в руке по двору, есть дочка дяди Захара. Жалко, что его нет сегодня рядом с нами. Ладно, всем нашим от нас с Августом самые наилучшие поздравления! Будьте и не скучайте!

Вовка прошёл в кухню и высыпал кофе из банки, где в целлофановом пакетике он обнаружил две дорогостоящие марки с портретами известных исторических личностей. Убрав марки в бумажник, он собрался идти к праздничному столу, но в кухню вошёл Иван Романович. На банке с кофе сюрпризы не кончились.

Иван Романович вытащил из кармана золотой брегет:

– Видишь Вовка это великолепие, – эта чудная вещь принадлежит непосредственно вашему Тургеневскому роду, а точнее Николаю Александровичу Тургеневу, отцу дяди Васи. По праву они принадлежат должны сейчас только тебе, так, как все его родственники разъехались по разным странам. Владей ими, как считаешь нужным, но я бы посоветовал тебе избавиться от них, то – есть выгодно продать. Это старинная и дорогая вещь. Настоящие коллекционеры, которые знают истинную цену подобным раритетам, могут тебе отвалить за этот брегет неплохие бабки, на которые я думаю, ты себе сможешь купить квартиру. Не век же тебе с матерью жить.

– Спасибо Иван Романович, но вы точно уверенны, что они вам не нужны? – Дело в том, что на квартиру у меня бабки скоро будут.

– Они не нужны мне, я в этом убеждён, – твёрдо заявил Иван. – У меня плохие воспоминания связаны с ними. Мне их подарили на свадьбе. Память конечно дорогая, но бестолковая. Носить я их не буду. Что они просто так лежать будут? Смысл, какой?

Вовка не понимая, почему вдруг имея взрослых детей, Иван Романович, решил подарить брегет племяннику, а не своим детям и, не удержавшись, спросил:

– А как – же Альберт, дочки? – почему не им?

Иван Романович вложил Вовке в руку увесистый брегет и сказал:

– Ты мне на день физкультурника сделал хороший подарок. Он мне кстати пришёлся, – блеснул он золотой крестовой мастью на пальце. – А брегет я возвращаю носителю вашего рода, так как до Великой Отечественной войны эти часы принадлежали вам. Дяде Васе больше ста лет уже и я думаю, навряд – ли он найдёт им правильное применение. А у тебя вся жизнь впереди. Спрячь и не кому не показывай, а то меня не правильно поймёт Манана. Об этих часах никто кроме её и тёти Иры Савельевой не знает. А сейчас пойдём к столу.

За столом уже сидела Надежда, бледная, скромная, яркая и родная. Это она сказала Полине в больнице:

– Ничего с твоим Вовкой не будет, такие люди в огне не горят и в воде не тонут. Его могущественные боги оберегают. В своей жизни Вовка дважды тонул, когда был маленьким и оба раза удачно выкарабкивался. Правда с огнём у него не было контактов, но думаю, он из любого пламени может выбраться и ещё прицепом спасти, кого – нибудь.

«Есть всё – таки правда в её словах» – подумал Вовка.

…Сейчас Надежда находилась за праздничным столом в квартире Колчиных среди старой знакомой, вновь обретённой родни. Никаких разговоров о неприятной истории, случившейся с Вовкой, не велось. Надежда сидела грустная и если разговаривала, то только с Полиной. После полуночи её Колчак пошёл провожать до подъезда.

Во дворе не смотря на позднее время, было много народу. Дети вместе с взрослыми катались с ледяных горок. Из разных мест слышались выстрелы хлопушек и в воздух, словно трассирующие пули взлетали бенгальские огни.

Но всё это не могло затмить самого главного Новогоднего атрибута, – натурального снега. Он равномерно падал с неба большими хлопьями, ровно украшая белым ковром двор:

– Почему так бывает, на Новый год идёт пушистый снег? – промолвила Надежда, – даже в народе образ Новогоднего снега создался. Почему так мало в другие зимние дни выпадает именно такого снега?

Вовка вытянул руку на падающий снег и, приютив на своей ладони несколько снежинок, слизал их языком:

– Я точно не знаю. Хотя известно, когда на каком – то кусочке земного шара народ взволнован и чем – то недоволен, то к ним без разрешения приходят землетрясения, цунами, извергаются вулканы и они «начинают страдать насморком». И так – же я думаю, этот сегодняшний снег народ создаёт своим праздничным настроением. Зла никто никому не желают. Люди добрые в эту ночь и счастливые! Вот природа и благодарит таким снегом людей за своё поведение, а кому то дарит к этому снегу и другие приятные подарки как, к примеру, тебе. Ты стала обладательницей самого многочисленного рода в городе.

– Да Вовочка, я теперь на законных основаниях стала вхожа в ваш дом, но эта возможность теперь будет только отдалять тебя от меня, так как я не хочу потерять вновь приобретённую родню. И мне стыдно будет до конца моей жизни за нас с тобой обоих, что мы с тобой занимались инцестом.

– Так никогда не говори. Кто знал, что мы с тобой брат и сестра, когда занимались сексом? – Никто! – И инцестом это назвать ни в коем случае нельзя, так как мы родственники близкие, но не ближайшие. И хочу тебе сказать, что браки между двоюродными братьями и сёстрами во многих цивилизованных странах вполне приемлемы. Да и в нашей стране такие браки не редко встречаются.

– Ты, что хочешь сказать, что мы можем продолжать заниматься развратом и дальше?

– Нет, я этого совсем не хочу говорить. Я просто, напросто хочу тебя успокоить, чтобы ты себя излишне не терзала по этому поводу. Относись проще к жизни. Не надо себе проблемы выдумывать. Если нужно будет они, тебя сами найдут. Береги нервы и своё милое личико. Хочешь умные строки про личико, как оно неправильно себя вело?

И не дожидаясь ответа он прочитал:

Лицо спросило как-то жопу: – Скажи мне, милая как так, Что, ты румяна и упруга, Я ж вся в морщинах и слезах? В ответ ей жопа: – Понимаешь, секрет простой, чего скрывать? – Ты вечно все переживаешь, А МНЕ ВСЕГДА НА ВСЕ НАСРАТЬ!

– Вчера бы я рассмеялась над твоими умными строками, а сегодня меня почему – то в дрожь кидает и тошнит. Меня угнетает очень сильно, что ты для меня в какой – то мере потерян.

– Я лично очень рад, что мы с тобой одной крови. Мы оба получили ответ нашего многолетнего и обоюдного тяготения друг к другу. Не терзайся?

– Как – же мне не терзаться, если я, кажется беременная.

– Кажется, или беременная? – переспросил тревожно он.

– Пока не знаю точно. После праздников пойду к врачу. Имей в виду, аборт делать не буду. Такой шанс быть матерью я не упущу.

– Я разве хоть, словом обмолвился об аборте. Рожай, я от ребёнка никогда не откажусь.

– Куда тебе отказываться, у тебя скоро ещё в Германии появится детка. А может, уже успел в Мавритании и Уганде посеять свои семена. Ты такой быстрый. За тобой не успеешь. Вначале приёмную маму обрюхатил, потом по дочке прошёлся, которая вдобавок ещё сестрой оказалась. Она иронически ухмыльнулась и замолчала.

– Надя успокойся, это у тебя временная хандра. Не порти себе настроение в начале года.

– Ой, Вовочка миленький, ты не представляешь, каково мне сейчас, – запричитала она. – Вроде радоваться надо, сколько родственников у меня появилось в ближайшее время, а чувствую я себя очень одинокой. Лара мне звонила, я ей всё рассказал про нас с тобой. Но я так и не поняла её. То – ли она ужаснулась, то – ли обрадовалась. Поздравила меня с дворянской кровью. Ей главное не человек, а титул рода. Она всегда была зациклена на этом. Но если у меня родится девочка, назову её Лара. Уж очень, много она для меня сделала добра. Я сейчас беззаботно могу жить, не работая несколько лет. Она мне на сберегательную книжку положила приличную сумму. И комнату мне свою подписала с мебелью и всеми – пожитками.

А если мальчик родится?

– Владимиром никогда не назову, все Вовки хулиганы и смутьяны. Что Владимир Колчин, что Владимир Набоков, что Владимир Высоцкий. Особенно огромный след в истории оставил Владимир Ульянов.

Перед подъездом у них под ногами захрустел только что выпавший снег. Они оба замолчали и сбавили скорость как бы наслаждаясь красивой музыкой снега. Взяв за ручку двери, Надежда повернулась лицом к Колчаку:

– Назову сына Романом или Августом. Кстати Лара с Августом так и не оформила развод. Будет заочно теперь разводиться со своим бароном. Видишь, даже её фиктивный супруг Август Чернов теперь настоящий барон. Облагодетельствовала всех понемногу, – «особенно Андрея». А Август ей был бы неплохой парой, но она на самом деле грезила вашим Сергеем.

Когда они вошли в подъезд Вовка из кармана куртки достал конверт и передал Надежде:

– Что это? – спросила она.

Вовка пожал плечами:

– Думаю, что это твоя мама, но она никогда не была ничьей марухой, она была гражданской женой моего дяди. Вторая фотография в конверте, – его.

Надежда открыла конверт и бережно извлекла из него одну фотографию. На Надежду смотрело красивое лицо женщины лейтенанта ВВС СССР. Она всхлипнула и бросилась Колчаку на шею.

Оглавление

Захар Минин

В роду Беды прибыло

Детство Колчака

Бедовый двор

Захар и Колчак

Новый преподаватель и схватка с Моней

Фальшивое лекало

Прости меня

Голуби в небе

Я ничего не знаю

Тайник

Вальтер

Знакомство с Ланиным

Арест

На пятаке

Не гони пургу Горыныч

Лара и Надежда

Мы к тебе приедем

Лесное ассорти

Клинч с Фурой

Свобода

Полина

В порту

Опять этот Ланин

Прерванные воспоминания

Привет прекрасная радуга

В западне

Поп – Арт для ментов

Преломление любви

Со свиданьицем тебя комиссара

Кража

Наследство Лары

Лыжник и мальчик с собакой

В плёсе до выстрела

Следы на снегу

Хищники

Откровения Паши Петухова

Пепел и слёзы

Звонок из Ганновера и стул для Нади Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg