««Лахтак». Повесть»

«Лахтак». Повесть (fb2) - «Лахтак». Повесть (пер. И. Щербина) 1430K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Петрович Трублаини

Николай Петрович Трублаини «Лахтак»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ НЕМОЙ ПАРОХОД Глава I

Ветер налетел неожиданно. С неимоверной быстротой вспенились волны. Объятое бурей пространство приближалось к пароходу, стоявшему в миле от берега. Между реями мачт, в надстройках капитанского мостика, слышался отрывистый и грозный визг.

Пароход закачался на волнах с боку на бок, поворачиваясь носом против ветра. Цепь якоря натянулась. Шторм разразился, словно гром среди ясного неба. Штурман Кар взбежал по широким ступенькам трапа на капитанский мостик и взглянул на горизонт.

С норд-веста шел бешеной силы шторм. Море клокотало, но сила волн еще отставала от силы ветра. Ветер рвал пароход с якоря, разодрал флаг на корме, снес с палубы пустые ящики, канаты, куски парусины. Штурман Кар дал свисток. Но это было излишне: возле него уже стояли боцман Лейтэ и оба вахтенных матроса.

- Боцман, ка брашпиль! Приготовься!-крикнул Кар в рупор.

- Есть на брашпиль! -долетело сквозь ветер.

Боцман с матросом Котоваем в одну минуту очутились на полубаке и присели на корточки, прячась от ветра.

На мостик вскочил в замасленной робе второй механик Торба.

- Отто Рудольфович, - взволнованно спросил он, - что это?

- Крикни в машину, чтобы приготовились… Срочная готовность! - прокричал ему штурман, наклоняясь против ветра.

- А капитан?

Кар в ответ, словно подтверждая что-то, тряхнул лохматой шапкой и поднял руку вверх, чтобы потянуть за бечевку.

Из тонкой трубки возле дымовой трубы с хрипом вырвался пар. Сперва было слышно лишь шипенье, а затем, преодолевая бурю, разлетаясь по ветру, заревел гудок. Это был долгий, тревожный сигнал.

Штурман не выпускал из руки бечевку. Далеко, на холмы острова, ветер уносил гудок. На палубу из кубриков и каю г выбегали люди.

Тем временем механик подул изо всей силы в свисток машинного телефона и закричал в трубку:

- Машину на срочную готовность!

Оставив телефон, он бросил взгляд на вспененные валы, которые уже достигали кормы, и, крикнув: «Полундра!» - опрометью скатился по трапу вниз.

Он спешил в глубь парохода, в машинное отделение.

Штурман задергал шкертик - гудок стал прерывистым:

- Гу-у-у, гу-у-у, гу-гу! Гу! Гу-у-у!

Наконец, штурман выпустил шкертик, и снова свист ветра между снастями покрыл все звуки на пароходе.

Кар обернулся к подвахтенному матросу Соломину:

- Немедленно объявите всем: готовиться к авралу. Всех на палубу!

Васька Соломин побежал по кубрикам и каютам.

Кар поднял большой морской бинокль и, облокотясь на фальшборт, впился глазами в стекла объектива. Он глядел на остров, отыскивая там людей.

Обрывистый берег ломался, словно перебитой хребет, и выбегал в море песчаной косой. От серых пустынных холмов веяло угрюмостью. Кое-где по овражкам белели остатки прошлогоднего снега. На косе, у самой воды, чернела шлюпка.

В шлюпке стояли два человека. Один из них прижимал ружье к плечу, прицеливаясь вверх.

«Наверно, стреляет, чтобы поспешили к лодке», - догадался Кар.

Его беспокоило, все ли на острове слышали гудок. Он сосчитал, сколько людей видно на острове. Штурман видел девятерых. Сколько их всего съехало на берег, он не знал, но был уверен - больше девяти. Глядя в бинокль, упорно разыскивал остальных… Его взгляд пробегал по кучам плавника на берегу, по извилистым щелям оврагов и возвращался к маленькой лагуне. Там, где берег поворачивал на запад, виднелось какое-то живое существо, направлявшееся в противоположную от шлюпки сторону. Кар внимательно следил за ним. От напряжения заслезились глаза. Вытер их согнутым пальцем и перевел бинокль в другую сторону. С холма, справа, спускались еще два человека. Из шлюпки их, вероятно, не видели, так как кучка людей, собравшихся там, готовилась покинуть остров.

А ветер бушевал. Волны поднимали свои гребни все выше и выше. Вспенившиеся, они мчались к берегу и разбивались вблизи шлюпки.

Люди, находившиеся у шлюпки, воспользовавшись набежавшей волной, столкнули свою посудину на воду. Забежав, кто по колени, кто по пояс в воду, цеплялись за борта. Волна откатилась, отбросив шлюпку в море. Гребцы изо всех сил ударили веслами, спасаясь от могучего прибоя.

Кар с тревогой взглянул на двух человек, вышедших из оврага и бежавших к берегу.

Глава II

Подхваченная волнами, шлюпка вылетела в море. Сразу же ее подбросило на пенистый гребень огромного вала, а затем швырнуло в пропасть между двумя очень высокими волнами, скрыв от Кара. Штурман побледнел, следя за борьбой шлюпки с волнами. Вот ее опять вынесло на гребень водной горы, чтобы через миг снова бросить в пучину темно-зеленой воды полярного моря.

Видя, как волны бьют о борт парохода, Кар очень беспокоился об участи маленькой шлюпки. Его меньше волновало, что будет дальше с двумя людьми, подходившими уже к морю; на берегу они могли быть в большей безопасности. Штурман даже жалел, что дал тревожный гудок. Он должен был бы сняться с якоря и сразу же выходить в море. Пусть бы все оставались, пока минует шторм, на острове. Самое худшее, что было бы с ними,-это пришлось бы немного поголодать: день-два, пока пароход возвратится к острову.

Эти мысли только промелькнули в голове штурмана, так как все внимание его привлекала шлюпка, акробатически подпрыгивавшая на волнах.

У людей в шлюпке было шесть весел, и, хотя обычно она ходила под четырьмя, теперь гребцы налегали на все шесть.

Ветер заливал шлюпку дождем брызг, срывая их с гребней волн.

На фоне угрюмого острова, выступавшего из Полярного моря, девять человек состязались с разгневанными волнами за свою жизнь. Тот, кто сидел на корме, крепко ухватившись за руль, направлял шлюпку на пароход. Но едва ли нашлась бы такая железная рука, которая смогла бы править шлюпкой против бешеного ветра, поднявшего одиннадцатибальный шторм.

Тем временем двое оставшихся бедняг выбежали на берег. Их, очевидно, охватило отчаяние, когда они увидели шлюпку в открытом море. Прижимая приклады ружей к плечу, они стреляли в небо. С парохода можно было видеть, как сверкали выстрелы, но звуки их не долетали, - все терялось в оглушительном реве бури. Кто знает, чего хотели те двое оставшихся? Может быть, несмотря на разбушевавшееся море, они требовали, чтобы за ними выслали шлюпку. А возможно, хотели только напомнить о себе, чтобы после шторма им поскорее оказали помощь.

Кар уже не смотрел па них. Стиснув челюсти, он с неослабевающим вниманием следил за шлюпкой.

Шторм переходил в ураган. Пароход подбрасывало все сильнее, и каждую секунду можно было ожидать, что якорь сорвется и судно будет выброшено прямо на берег, где разобьется о прибрежные камни.

Лейтэ и Котовай лежали на полубаке, уцепившись руками за брашпиль. Они приготовились пустить пар, чтобы лебедка потянула цепь якоря. Волнами уже обливало полубак, но Кар не подавал знака подымать якорь. Штурман ждал шлюпку, где должны были находиться капитан и почти половина команды. Напрасно Торба свистел в свисток переговорной трубки. Механик хотел сказать, что пар поднят и машина наготове, но к телефону никто не подходил.

Лишь один раз оглянулся Кар, когда шлюпка прошла уже около двух третей тяжелого пути. Он обернулся к матросу Соломину и хриплым голосом прокричал сквозь ветер:

- Всех свободных к шлюпбалке! Принять шлюпку!

Волны все выше заливали нос парохода. Боцман и матрос, лежавшие на полубаке, вымокли до нитки, хотя и были в резиновых плащах. Они дрожали от холода и с опаской поглядывали на волны, то поднимавшие полубак вверх, то плескавшие вспененными гребнями на палубу. Оба бросали беспокойные взгляды на Кара и молча посматривали друг на друга.

Шлюпка все медленнее приближалась к пароходу. Встречный ветер и огромные волны отгоняли ее назад, к берегу. Уже можно было невооруженным глазом различить людей в шлюпке. Гребцы напрягали все силы, рулевой застыл у руля. Два человека вычерпывали воду, так как, несмотря на всю ловкость рулевого, волны все-таки заливали небольшую шлюпку. Взлетая на высокие гребни волн либо проваливаясь между ними, шлюпка, казалось, стояла на одном месте.

Но вот ветер рванул с присвистом пушечного снаряда, и, казалось, мачты затрещали на пароходе. Боцман и матрос прижались к брашпилю. Запенилась вся поверхность моря, и штурман Кар почувствовал, как пароход вдруг подбросило кормою вперед.

Лейтэ наклонился к Котоваю, дико сверкнул глазами и прокричал на ухо:

- Беги!

Оба бросились на спардек.

Все поняли, что пароход сорван с якоря.

- Право руля! - закричал Кар, подбегая к Соломину. Он рванул рычаг машинного телеграфа, переведя его на полный вперед.

Паровая машина заработала. Торба не терял времени. А Кар давал частые тревожные гудки. Этим он хотел известить шлюпку о несчастье. Но там, очевидно, уже все поняли. Руки гребцов сразу ослабели. Шлюпка затанцевала на месте, и ее начало сносить ветром.

Наступила страшная минута для парохода. Шторм подхватил его и, заливая волнами, понес к берегу.

Напрасно Торба призывал кочегаров держать пар выше красной черты манометра, напрасно, рискуя взорвать котлы, пытался он бороться с ветром и волнами.

Оставалось одно - направить пароход вдоль берега в открытое море. Соломин стиснул ручки штурвального колеса. К счастью, пароход послушно подчинялся рулю. Кар стоял возле матроса и показывал, куда рулить, думая: девяносто девять шансов из ста за то, что они разобьются…

Он оглянулся и увидел, что громадная волна, догнав повернувшую к берегу шлюпку, подняла ее высоко вверх. В ту же минуту другая волна ударила в нее с неимоверной силой и наполовину затопила. Набежала третья волна, и шлюпка опрокинулась вверх дном. Двое или трое ухватились за шлюпку, и их вместе с ней высоко подняла новая грозная волна.

Кар побледнел. И все, кто был на палубе, содрогнулись. Только Соломин не отводил глаз от курса, крепко сжимая штурвал.

Штурман кинулся к бортовой надстройке - сбрасывать спасательные круги. То же самое делали машинист и боцман на спардеке.

А ветер и волны несли пароход и шлюпку на прибрежные камни.

Глава III

В Архангельске наступила хмурая осень. Ветер срывал последние листья в городском саду, беспрерывно лил дождь. Вода Северной Двины, обычно темно-зеленого цвета, теперь приняла темно-серый оттенок и, казалось, потяжелела.

К Архангельской пристани причаливали пароходы с дальнего Севера. Это были последние суда, возвращавшиеся из далеких и опасных рейсов в Арктику. Пришел «Ломоносов» с Земли Франца Иосифа, с Новой Земли прибыли «Русанов» и «Сибиряков», с Карского моря возвратились «Таймыр» и «Малыгин». Ледокол «Ленин», проведя из устья Енисея в Баренцово море последний караван иностранных лесовозов, зашел также в Архангельский порт.

В кабинете начальника порта все чаще появлялись опытные ледовые капитаны. Прибыв в Архангельск, они гладко выбривали подбородки, подстригали усы, сбрасывали с себя двухпудовые тулупы и надевали вместо них лучших фасонов пальто с золотыми нашивками на рукавах и фуражки с большими гербами Совторгфлота, которые матросы шутя называют «капустой».

В кабинете начальника порта после веселых приветствий к ним обращались с тревожным вопросом:

- Не встречали ли вы «Лахтака»? А может быть, слышали что-нибудь о нем?

Но никто не мог ничего сказать, кроме того, что уже давно знал начальник порта. Четыре недели тому назад капитан «Лахтака» передал по радио: «Подошел к острову Уединения. Думаю сегодня закончить съемку и возьму курс на Архангельск».

Вечером того же дня в Карском море поднялся большой силы шторм. Он унес на юг «Малыгина», выбросил на мель шхуну «Белуху». Электрические разряды в атмосфере несколько дней не давали возможности береговым радиостанциям связаться с кораблями. Но скоро заработали все радиостанции. Один за другим откликались пароходы. Молчал лишь радист «Лахтака».

Всем радиостанциям было поручено вызывать «Лахтак» и внимательно слушать, не отзовется ли он. Всем пароходам, плававшим на Севере, приказано было следить - не увидят ли «Лахтака». Но никаких сведений об этом пароходе не поступало.

Последняя радиограмма от капитана «Лахтака» Гагина была датирована 10 сентября. С тех пор никто не видел этого парохода и ничего о нем не слышал. Ровно через месяц, 10 октября, в Архангельском порту было созвано совещание лучших капитанов-ледовиков и штурманов-полярников.

Их собралось человек двадцать: разного возраста коренастые люди с лицами, дубленными ветром, солнцем и морской водой. Большинство пожилых. Начальник порта кратко информировал:

- Месяц и несколько дней тому назад пароход Совторгфлота «Лахтак» с паровой машиной в 800 лошадиных сил под командой капитана Гагина покинул восточный берег Новой Земли. Там он высадил группу охотников и персонал метеорологической станции. «Лахтак» имел задание подойти к острову Уединения и, если условия будут благоприятными, произвести картографическую съемку этого острова. 10 сентября получено по радио сообщение от капитана Гагина о том, что он подошел к острову Уединения. Не позже как через два дня они должны были закончить работу и возвращаться в Архангельск. С того времени никаких вестей о пароходе мы не имеем. Но мы знаем, что 10-12 сентября в Карском море, особенно в его северной части, бушевал большой силы шторм. Это вызывает опасения, не погиб ли пароход. Правда, никто не слышал сигнала «SOS». Если слышимость на береговых радиостанциях в те дни была очень плохая, то радисты пароходов, плававших в Карском море, на это не жалуются. Они все время поддерживали связь между собой, но пи призыва на помощь, пи вообще какого-либо сигнала с «Лахтака» не слышали. Это обстоятельство и заставило меня созвать вас и посоветоваться, что нам предпринять для розысков «Лахтака» и его экипажа.

Несколько минут продолжалось молчание. Лишь кое-кто сдержанно покашливал.

Против начальника порта сидели два старика - славные капитаны на Белом море: высокий ростом Иван Федорович

Шеболдаев и низенький, горячий Федор Иванович Мамуев. Ивану Федоровичу было лет около семидесяти, а Федору Ивановичу, пожалуй, полных восемьдесят. Оба они - старинные друзья, но никогда и ни в чем друг с другом не соглашались. Никто не помнил случая, чтобы эти старики пришли когда-нибудь к согласию в каком-либо деле.

Начальник порта решил узнать их мнение.

- Федор Иванович, что вы скажете? - спросил он.

Маленький старичок выплюнул черную табачную жвачку, повернулся к Ивану Федоровичу и сказал:

- Видно, разбился о камни. Надо искать на юге, вдоль восточного берега Новой Земли. Да только теперь темно.

Иван Федорович приготовил на ладони щепотку нюхательного табаку и как будто ждал, когда его спросят.

- А что скажет нам Иван Федорович? - обратился к нему начальник порта.

Высокий старик втянул правой ноздрей табак, сморщился и громко чихнул, словно хотел показать, что ему начхать на мнение своего друга. Затем вынул большой носовой платок, высморкался и лишь тогда сказал:

- Едва ли кого найдете. Наверно, взорвался котел. Но если хотите искать, то ищите севернее, вдоль восточного берега Новой Земли. Только теперь штормы.

Больше ничего старые капитаны не сказали. Зато сказал молодой капитан Кривцов:

- Нужно немедленно отправить спасательный пароход с самолетом в Карское море. Он должен попытаться подойти к острову Уединения, а после того, удастся ли эта попытка или нет, пройти вдоль восточного берега Новой Земли и с помощью тамошних охотников обследовать все побережье.

К мнению Кривцова присоединились начальник порта и большинство капитанов.

Лишь старики что-то недовольно бормотали, но и они не стали возражать.

Глава IV

«Начальнику порта Архангельск.

Рейсовый отчет капитала шхуны «Белуха» Кривцова Д. П. 12 октября сего года шхуна «Белуха» под моим командованием, шиш пл борт самолет № 6 с пилотом Барилем, вышла из Архангельска, имея назначение в западную часть Карского моря. Нашей задачей было: пройти к острову Уединения, если позволит лед и погода, обследовать этот малоизвестный острой с целью разыскать «Лахтак» или его обломки, а также экипаж парохода. Если бы нам не удалось ничего найти или неблагоприятные обстоятельства не позволили бы подойти к острову Уединения, то мы должны были бы взять курс на мыс Желания, оттуда пройти на юг, вдоль восточного берега Новой Земли, и продолжать поиски парохода и его экипажа.

В трюмы «Белухи» взят был трехмесячный запас горючего, полуторамесячный запас воды и десятимесячный запас продуктов для экипажа, на случай, если бы мы были затерты льдами.

16 октября, преодолевая шторм в Баренцовом море, мы подошли к Новой Земле против пролива Маточкин Шар. Пройдя бухту Самойловича, мы чуть не наскочили на камни близ мыса Бараньего. С большими трудностями удалось сквозь туман разглядеть знак Пахтусова и войти в пролив, где мы укрылись от штормового ветра.

В проливе, в бухте Белушьсй, шхуна отстаивалась два дня. Когда ветер упал до пяти баллов, я поднял якорь и вышел в Карское море. Надо было спешить воспользоваться последними короткими днями. Перед выходом в Карское море я отдал якорь против радиостанции Маточкнн Шар. На шхуну прибыл начальник геофизической обсерватории и сообщил, что никаких сведений о «Лахтаке» они не имеют. Из бухты Приметка, где «Лахтак» высаживал зверобоев, недавно приезжал охотник. От пего узнали, что «Лахтак» покинул Приметку еще 7 сентября и больше не возвращался.

Выйдя в Карское море, я взял курс на ост, к острову Уединения. 19 октября утром встретили первый лед Погода стояла хорошая. Облаков и ветра совсем не было. В час дня пилот Бариль с борт-механиком Зеленцом вылетели на разведку льда. Так как на самолете не было радиоустановки, я предложил им не удаляться от шхуны за круг видимости. Однако они, очевидно, не обратили внимания на мое предупреждение и исчезли с глаз. Тем временем с норд-остовой стороны поднялся туман и в десять - пятнадцать минут покрыл все вокруг.

Не позже как через два часа совсем стемнело В течение долгой осенней ночи каждые десять минут мы пускали со шхуны ракеты Утро следующего дня было таким же туманным. Сквозь нависший густой туман нельзя было разглядеть с капитанского мостика, что делалось на носу или на корме. Обледенение моря доходило до 6-7 баллов. Я решил простоять на месте целую ночь, чтобы 21-го идти на поиски нашего самолета. Но ночью начался шторм силой около 9 баллов, погнавший шхуну, окруженную льдом, на север. Опасаясь попасть в ледовой зажим, я взял курс на вест к берегу Новой Земли. 23 октября шторм начал спадать, но ненадолго. На следующий день он снова разбушевался, доходя до десяти баллов. К шторму присоединился мороз, и шхуна от волн и брызг начала обмерзать. В течение шести дней весь экипаж был на ногах. Как только могли, оббивали и обрубали лед на бортах, фальшбортах, палубах и мачтах. Палубная и машинная команды работали с большой отвагой, несмотря на то, что каждую минуту при тридцатипятиградусном размахе качки можно было поскользнуться и упасть в море. Привязывали себя к мачтам, бортовым перилам, кнехтам, паровой лебедке. Особенно отличились матросы Сосновый и Клаб, они по нескольку раз взбирались на мачты во время большого размаха качки и оббивали лед на реях и мачтах. Машинист Рачок пять суток не отходил от машины и на шестые упал в обморок. Пришлось положить его в судовой лазарет. Антенна обрывалась несколько раз, и часто мы не имели возможности сообщить что-либо о себе. 30 октября шторм утих. Льдом нас прижало к Новой Земле. Воспользовавшись относительно тихой погодой, я прошел по разводьям к бухте Приметка, где и бросил якорь 1 ноября. Там нашел отряд охотников и метеорологическую станцию. От них узнал, что на «Лахтаке» было двое пассажиров: научный работник гидролог Запара и охотник Юрий Вершемет. По моему совету, 2 ноября охотники бухты Приметка отправили две санные партии на розыски обломков «Лахтака» или его экипажа, а также самолета № 6. Одна партия пошла по берегу на север, другая - на юг. Такие же партии, как я услышал по радио, вышли навстречу им с Маточкина Шара и мыса Желания. 3 ноября, несмотря на полярную темноту, я снопа попытался пройти на восток - в Карское море. Приблизительно и восемнадцати милях от берега попал в торосистый лед, повредил винт, сломав лопасть. Получив от Вас распоряжение возвратиться, с большими трудностями выбрался из льдов и прошел к проливу Маточкин Шар. Там простоял до 23 ноября, пока не возвратилась разведывательная партия, ходившая оттуда навстречу партии из бухты Приметка. Но они ничего не нашли.

28 ноября снялся с якоря и 5 декабря пришел в Архангельск. Считаю, что надо немедленно послать шхуну в Мурманск на ремонт, чтобы она успела принять участие в весенней зверобойной кампании.

Считаю необходимым возбудить ходатайство о награждении за самоотверженную работу матросов Соснового, Клаба и машиниста Рачка, а также о назначении пенсии семьям погибших летчика Бариля и борт-механика Зеленца.

Хочу еще обратить Ваше внимание на сообщение с Северной Земли, перехваченное моим радистом. В сентябре во время шторма с островов видно было далеко в море какое-то судно. Возможно, это был «Лахтак», но скорее всего какой-то норвежец, забравшийся так далеко на охоту.

5 декабря. Капитан Кривцов».

Глава V

Сбросив резким движением спасательные круги, штурман Кар перестал смотреть на шлюпку, подпрыгивавшую на волнах вверх дном. Он должен был сохранить свое судно и спасти хотя бы тех, кто остался на пароходе. В его распоряжении было пять-шесть, максимум - десять минут.

- Боцман! - крикнул штурман, преодолевая бурю. Его голос изменился и стал гремучим, как лязг железа, а обычно добродушные серо-голубые глаза сверкали, как молнии. - Всех наверх! Надеть пробковые пояса и - к шлюпке!

Лейтэ двадцать лет был боцманом, и ни одного разу не было, чтобы он не плюнул перед тем как выполнить какое-либо приказание. По на этот раз даже язык во рту боцмана не успел шевельнуться, как он съехал по трапу на нижнюю палубу.

Кар наклонился к телефону, свистнул в машину, а затем закричал:

- Полный вперед! Все наверх!

Котовай выхватил из небольшого сундука пробковый пояс, подошел к штурману и обвязал его. Кар не заметил этого. Оставив незакрытой трубку телефона-свистка, он, опершись руками на фальшборт и прищурив глаза, как будто выжидал момента, когда нос парохода ударится о берег. Котовай, взяв второй пояс, подошел к Соломину. Матрос оставался неподвижным. Лишь время от времени быстро менял руку на колесе штурвала, держа курс на зюйд-остовый конечный мыс острова. Только бы проскочить мимо этого мыса, и пароход будет спасен. Но шторм сбивал пароход с курса и быстро относил его к берегу.

- Два градуса на себя! - крикнул Кар Соломину, наклоняя к нему голову.

- Есть!-Соломин быстро повернул штурвальное колесо.

На палубе собрался весь экипаж, оставшийся на пароходе.

Лейтэ насчитал одиннадцать человек. Не хватало лишь механика Торбы и кочегара Павлюка.

- Где механик? - налетел Лейтэ на машинную команду.

- В машинном остался.

- Черти б его там оставили, - бросил боцман проклятье и спрыгнул в машинный люк.

Через полминуты он стоял в машинном отделении. Паровая машина так грохотала и дрожала, что, казалось, вот-вот сорвется со своего крепления. Механик дал полный пар.

Но, очевидно, он еще совсем был доволен.

Лейтэ увидел, как Торба и Павлюк, покраснев от напряжения, нажимали на какой-то рычаг.

Они закрывали все выходы для пара, чтобы всю его силу пустить на дейдвудный вал, вращающий винт парохода. Из-за грохота машины Лейтэ не слышал, как механик говорил кочегару:

- Вместо семидесяти максимальных мы дадим сто двадцать оборотов винта…

Может быть, горячий механик еще что-нибудь сказал бы, по Лейтэ не дал ему закончить, так как знал, что жить им осталось не больше пяти минут.

- К черту, долой! - завопил боцман, хватая их за плечи. - Наверх!

Механик, очевидно, по лицу боцмана понял всю опасность, угрожающую пароходу, и, вскочив, крикнул:

- Павлюк, наверх!

- А ты? - и боцман схватил механика за руку.

- Я последним оставлю машину, - вырвал тот руку.

Разгневанный боцман подмигнул Павлюку. Враз четыре сильные руки подняли низенького механика и, не обращая внимания на его возмущенные выкрики, потащили по трапу наверх.

Машинное отделение опустело, только машина гулко стучала, сообщая бешеную скорость дейдвудному валу «Лахтака».

Подходила последняя минута. Пароход приближался к зюйдовому мысу острова.

Обвязавшись пробковыми поясами, люди готовились спустить шлюпку в тот момент, когда «Лахтак» своим килем ударится о берег. Лишь Котовай, раздававший всем пояса, забыл обвязаться. Печальными глазами глядел он на корму, заливаемую волнами, и на вспененное бурлящее море. Рядом с ним стал юнга Степа. Взгляд юнги, скользнув мимо борта парохода, остановился на канате лага, тянувшемся по воде за пароходом. Вдруг юнга взволнованно обернулся, толкнул Котовая и показал рукой в том направлении, куда сам смотрел. Матрос выпрямился и нахмурился:

- Ого! - Он взмахнул кулаком над головой, а затем, подбежав к кучке людей, ожидавших на спардеке последней минуты, закричал: - Боцман, человек за бортом!

Все устремили взгляд за корму, куда указывал Котовай.

Там, в волнах, боролся за жизнь человек. Он ухватился за лаг, и пароход буксировал его за собой. Волны заливали голову утопающего, и нельзя было узнать, кто он. Да никто и не пытался в тот момент сделать это. Лейтэ забыл, что через минуту придется самому спасаться среди волн бушующего прибоя, и смело кинулся за корму. Волны гуля пи по корме, заливая людей по колени. Котовай и боцман потянули за лаг-линь. Корма подпрыгивала на волнах, словно мяч. Моряки еле стояли на ногах. Человек, подбрасываемый волнами на конце лаг-линя, напоминал большую рыбу на крючке. Матросы боялись, как бы не оборвался линь, потому что тогда человек безусловно погибнет. Но вот он уже близ самой кот мы,-самое страшное, наиболее опасное место. Тут волна может так ударить человека о борт, что и дух вышибет. Кроме того, винт парохода создает тут водоворот и, затянув человека под себя, может изрубить его острыми лопастями.

Но какой отчаянный этот великан - кочегар Павлюк! Он выхватил длинный флагшток, торчавший из кормы, обвязал себя и лаг-линь пробковым поясом и прыгнул за корму, держась за конец флагштока. Остальные моряки держали другой его конец. В этот момент решалась судьба «Лахтака». Но теперь видели- это только Кар и Соломин да еще разве кок, со страха залезший под дымовую трубу парохода.

Пароход поднесло к самому мысу, и он промчался в ста метрах от берега. Кару показалось, что он слышал, как киль чиркнул по дну. Штурман махнул рукой, и Соломин круто повернул руль. Зюйдовый мысок острова остался позади. Тут берег шел в северо-восточном направлении. Теперь ветер ослаблялся островом, волны относили пароход прочь от него. Штурман облегченно вздохнул и обернулся к рулевому. Глаза Соломина светились радостью, а руки на штурвале совсем ослабли.

- Рулевой, не спать! - крикнул Кар. Глаза и губы его смеялись.

В этот момент они совсем забыли о несчастье - о гибели шлюпки.

Кар взял курс в открытое море.

А в это время на корме Павлюк вытаскивал из моря невольного пловца.

Здесь также почувствовали ослабление ветра, хотя волны все еще бросались на палубу. Спасенный был в обмороке, но не выпускал из рук лаг-линя. Пальцы у него совсем одеревенели. Боцман ножом разрубил линь и подхватил человека на руки. Все увидели его лицо и узнали охотника Вершемета, выехавшего шлюпкой на берег. Значит, он находился в шлюпке, когда она перевернулась.

Боцман подумал, что Вершемет, наверно, наглотался воды, и сразу вместе с Котоваем потащил охотника на спардек вытряхивать из него воду. За ними поспешили остальные спасители.

В это время среди них появился Кар.

- А ну-ка по местам! - крикнул он.

Это приказание заставило всех оглянуться, и моряки увидели, что пароход быстро удалялся от острова. Его относило на восток.

Глава VI

Все вернулись на свои места. Шло время второй вахты, но никто не отдыхал. Вся подсменная вахта отправилась вместе с капитаном на берег. Некоторые там и остались, а большинство погибло при аварии шлюпки. Перед Каром и Торбой стояла задача распределить людей так, чтобы хоть часть их пошла на отдых сейчас же. Штурман отослал в кочегарку кока и юнгу, для усиления машинной команды.

Тем временем боцман и Павлюк так встряхнули охотника, что из него вылилась вся вода и он пришел в себя. Охотник тихо застонал. Штурман велел перенести беднягу в кают-компанию, положить на софу и дать из аптечного запаса немного вина. Выпив его, охотник облизал губы и попросил еще. Котовай, сидевший возле пострадавшего, усмехнулся и хитро подмигнул:

- Ну, не пропадешь, жить будешь!

Вершемет усмехнулся и хотел было приподняться, но почувствовал слабость в руках, ногах и во всем теле. Он снова положил голову на кожаную подушку и закрыл глаза, прислушиваясь к глухим ударам волн о борт парохода. Изредка он вздрагивал, так как ему казалось, что волны, накатываясь, давят его.

- Будешь здоров, - ободряюще сказал ему матрос и вышел из кают-компании.

А море не успокаивалось. Грозные валы, поднимаемые ураганным ветром, становились еще опаснее. Ветер неистовствовал, подбрасывая в воздух с морской поверхности целый поток брызг и заливая дождем палубу «Лахтака».

Кар надел прорезиненный плащ, а на голову зюйдвестку. Он укрылся в надстройку на капитанском мостике и думал о том, как защититься от этого напора волн, мчавшихся вдогонку за пароходом. Решил минут двадцать-тридцать держаться курса, а потом ради безопасности повернуть в противоположную сторону.

«Буду держаться против ветра», - думал штурман.

Ветер, неожиданно налетевший два часа тому назад, принес, наконец, облака, и горизонт стал заволакиваться дымовой завесой серых полярных туманов. За клочьями тумана мышиного цвета исчезли берега острова Уединения. Вокруг виднелось лишь бурлящее морское пространство.

Над головой штурмана из медной трубки, возле дымовой трубы парохода, с шумом вырвался пар.

«Пар садят», - догадался Кар.

Действительно, это Торба велел выпустить лишний пар, опасаясь, как бы не взорвались старые котлы вместе с пароходом.

Кар оглянулся на море и поднес к глазам большой двенадцатикратный бинокль. Но сквозь густой туман даже с помощью бинокля ничего не мог разглядеть. Он медленно обернулся, пс отводя глаз от бинокля, и посмотрел на другую сторону капитанского мостика. Перед ним возникла какая-то фигура, огромным лицом упершаяся в бинокль. Штурман отпел бинокль от глаз. Па капитанском мостике против него стоял знакомый гидролог Запара.

Запара немного удивленно смотрел на Кара.

- Отто Рудольфович, разве сейчас ваша вахта? - спросил гидролог. Но Кар глядел на Запару с еще большим удивлением:

- Дмитрий Петрович, откуда вы?

- Я откуда? Из каюты. Почему вы так удивлены?

- Разве вы не были на берегу?

- Да в том-то и дело. Гордей Иванович, наш любимый радист, обещал меня разбудить, когда поедут на берег… Но где же остров? - Запара оглянулся вокруг. - В тумане?

Кар молча смотрел на гидролога. Он понял, что тот не был на берегу, все время спал и представления не имеет о той трагедии, которая произошла несколько часов тому назад у западного берега острова Уединения.

Кар глянул на море, а затем пригласил гидролога в штурманскую рубку.

В маленьком помещении рубки он рассказал Запаре о происшедших событиях. Все это показалось гидрологу тяжелым, кошмарным сном.

Охваченный ужасом, сидел Запара перед штурманом, слушая рассказ. Итак, никогда уже не увидит он этих прекрасных людей - капитана Гагина, радиста Гордея Ивановича, второго штурмана Михайлова, кочегаров, матросов, охотника Вершемета.

- Неужели все погибли?

- Нет, не все. В шлюпке было девять человек, остальные- на острове… Кто именно, об этом нам, наверно, скажет Вершемет.

- Он? Не понимаю… Каким образом?

Штурман рассказал о чудесном спасении охотника. Когда он окончил рассказ, гидролог схватился руками за голову и замер в молчании.

Кар вышел из рубки на мостик.

Наступала ночь. Туман, смешанный с теменью, плотной стеной окружил пароход. За бортом ревело море, и пароход содрогался от ударов волн, а когда они заливали его палубы, то, казалось, он задыхался, как живое существо. В просторе малоизведанного моря, в беспросветной темноте еле заметно то поднимались вверх, то падали вниз, то клонились с боку на бок топовые огни на мачтах.

Где находился пароход - по было возможности определить. Если бы па небе была хоть одна звезда, Кар сумел бы это сделать. Ведь астрономию знал он очень хорошо. Будь на судне радист, они вдвоем сделали бы это с помощью радио-пеленгования, по сам он с радио был мало знаком. И у него мелькнуло в голове, что «Лахтаку» сейчас больше подходит название - «Немой корабль».

Не надеясь больше на то, что удастся определить место, где находится пароход, Кар позвал боцмана и, приказав сменить рулевого, оставил его па вахте вместо себя, а сам, завернувшись в плащ, кинулся па софу в капитанской каюте.

Он заснул сразу, как убитый. У штурмана Кара были железные нервы. Но несчастливые сутки еще не закончились. Через полтора часа его разбудил Лейтэ:

- Испортилась штурвальная машина. Руль не работает.

Глава VII

Кар обмакнул перо в синие чернила и стал записывать в судовой журнал:

«12 сентября, северо-восточная часть Карского моря. Точно установить координаты парохода невозможно, - третий день в густом тумане. Сегодня шторм утих. Попали в девятибалльный лед. После того как испортился руль, управлять пароходом во время шторма было почти невозможно. Поставили временный деревянный руль. Управлять этим рулем очень трудно. Дано распоряжение механику выяснить как следует повреждения руля, чтобы, пользуясь тихой погодой, произвести необходимый ремонт.

Сегодня охотник Вершемет припомнил фамилии тех, кто был в шлюпке во время ее гибели. По его словам, это: 1) капитан Гагин, 2) штурман Михайлов, 3) радист Соловей, 4) машинист Содин, 5) матрос Деревянко, 6) матрос Панин, 7) кочегар Зубко и 8) кочегар Ботман.

Следовательно, на острове Уединения осталось пять человек, а именно:1) механик Столяренко, 2) машинист Гей, 3) матрос Орлов, 4) кочегар Лип и 5) кочегар Фурман. У них есть ружья, небольшой запас патронов и запас хлеба, консервов и шоколада на два-три дня».

Штурман положил ручку и задумался. Немного поразмыслив, снова принялся писать. Писал уверенно, как всегда, словно что-то давно обдуманное. Закончив, перечитал раз и другой написанное:

«Сегодня мною отдан по судну такой приказ:

Ввиду того, что капитан парохода «Лахтак» т. Гагин погиб, считать, что я взял на себя исполнение обязанностей капитана судна 10 сентября в 13 часов дня. Своим первым помощником назначаю механика парохода т. Торбу. Вторым помощником назначаю боцмана Лейтэ. В состав машинной команды переводится юнга Черлак.

Гидролог Запара и охотник Вершемет включаются в состав экипажа, и первый назначается штурманом-практикантом, а второй - боцманом.

По судну объявляется авральное положение. Всем товарищам предлагаю соблюдать дисциплину и проявить максимум энергии и инициативы, чтобы сберечь пароход, как государственное имущество.

Исполняющий обязанности капитана парохода «Лахтак», штурман дальнего плавания

Кар».

Понимая большую ответственность, которая легла теперь на него, Кар собрал общее собрание команды, на котором и огласил этот приказ. Утомленная команда тихим гулом одобрения встретила приказ.

- Товарищи, - обратился к экипажу Кар, - положение наше чрезвычайно серьезное. С поврежденным рулем мы очутились среди льдов, выбраться из которых для нашего парохода было бы тяжело и при исправном руле. Как только хоть немного прояснится, я должен буду точно установить, в каком месте моря мы находимся. Тогда, пользуясь разводьями, постараемся подойти к ближайшей земле и там стать на якорь. Самое страшное для нас - это попасть в ледовой зажим. В этом случае льды могут с такой силой стиснуть «Лахтак», что он треснет, как орех в щипцах. А если и не раздавит пароход, то что за радость отдаться на волю морских течений и неустойчивых ветров! Они могут носить нас вместе со льдами и два и три года. Чего доброго, унесет наш пароход к самому полюсу. Чтобы этого не случилось, мы должны ударными темпами отремонтировать руль.

Нас осталось мало, а поэтому и работы на каждого придется вдвое больше. Значит, напряжем все свои силы, чтобы спасти пароход, спасти свою жизнь, а возможно, и жизнь тех пятерых товарищей, которые остались на острове Уединения. Наконец, ввиду того, что председатель судового комитета матрос Орлов и некоторые из членов комитета погибли, я вношу предложение избрать новый комитет. Это должен быть боевой комитет, или, как теперь мы можем сказать, - комитет авральный. Этому комитету поручим вести общественные дела на пароходе.

- Согласны! - бросил реплику Павлюк.

- Выберемся из этой беды, Отто Рудольфович, - добавил безапелляционно Котовай.

У Соломина уже было конкретное предложение, кого избрать в судком. Васька Соломин отличался на пароходе тем, что никогда не вступал пи в какие дискуссии, но всегда выступал с предложениями. Ему даже и кличку дали: Васька Предложенский.

- Я хочу предложить, - начал он, высоко подняв руку,- не терять времени на разговоры и избрать в судком Шелемеху, Лейтэ и Черлака.

- Обожди!.. - закричали одни.

- Какой шустрый!.. - возразили другие.

- А кого ждать? - спрашивали третьи, поддерживая Соломина.

Голосовали недолго. Против кандидатов, выставленных Соломиным, никто не возражал, лишь кок запротестовал против семнадцатилетнего Степы Черлака, с которым был давно в неладах. Но кока никто не поддержал.

Проголосовали, и собрание было объявлено закрытым, с тем чтобы немедленно приступить к ремонту руля.

Торба обнаружил, что возле самого руля в воде оборвался штуртрос. Обычно исправить такое повреждение можно толь-ко с помощью водолаза. Но водолаз парохода матрос Деревянко погиб, а кроме него, спуститься под воду не мог никто.

По мнению Торбы, был лишь один способ помочь беде.

Этот способ заключался в том, чтобы весь груз перенести с кормы в носовой трюм. Тогда нос парохода погрузится в воду, а корма, наоборот, поднимется, и руль выступит из воды. Лишь тогда можно будет его исправить.

Кар согласился с предложением Торбы. Немедленно команда, разделившись на две смены, по семи человек в каждой, начала работу. Во главе одной смены стал Вершемет, а другую возглавил Павлюк. Только Кар не оставлял капитанского мостика.

Глава VIII

Павлюк объявил пятиминутный перерыв, чтобы покурить. Его бригада решила делать такие перерывы каждые два часа, тогда как бригада Вершемета курила ежечасно.

- Когда же мы справимся с этим грузом? - обратился Котовай к бригаде с вопросом, и сам же на него ответил, недовольно покачав головой: - Тут на месяц работы.

- Уж и на месяц! Это для таких увальней, как ты, на месяц, - отрезал Степа Черлак.

Степа лежал навзничь на мешках с углем, стараясь во время передышки не двигать ни ногой, ни рукой. Он был глубоко уверен, что это наилучший способ сберечь энергию. Лицо юнги было измазано жирным углем, словно сажей. Лишь зубы блестели, когда он скороговоркой сыпал слова.

- Закуришь, Степа? - предложил ему Котовай папиросу.

- Нет. Вот еще охота легкие портить!

Степа и Павлюк - двое из всего экипажа «Лахтак» - не курили и неблагосклонно относились к курению. Бригада даже подозревала, не по этой ли причине предлагали они сократить перерывы «на перекур». Павлюк, горячо выступая против курцов, каждый раз ссылался па свое прекрасное здоровье и на свои мускулы. А мускулы у кочегара были действительно геркулесовы. На здоровье свое он тоже никогда не жаловался, ибо с тех пор, как помнил себя, не знал даже, что такое головная боль. К сожалению, Степа такими качествами похвалиться не мог. Но и он был паренек не из плохоньких- всегда мог за себя постоять и от работы не уклонялся.

Теперь, чувствуя на себе ответственность, как член судового комитета, Степа решил доказать Котоваю необоснованность его утверждения, будто для работы, за которую они взялись, потребуется целый месяц.

- У нас на корме, - сказал Степа, - триста тонн угля, в кормовой цистерне - сто двадцать тонн воды, грузов разных, которые мы должны перенести, - тонн около двухсот. Всего шестьсот двадцать тонн. Из них сто двадцать тонн воды механик перекачает насосом. Это нас не касается… Значит, пятьсот тонн. Нас работает тринадцать. Сколько это на каждого приходится? А? Гм… Около сорока тонн. Почти два с половиной вагона. Так, по-твоему, я месяц буду перегружать?

- А разве нет? - уперся на своем Котовай.

- Да ты только разжуй хорошенько, что я тебе говорю. Сорок тысяч килограммов. Если каждый из нас будет переносить каждые пять минут по 60 кило, то за час перенесем 720. Мы решили работать по 12 часов ежедневно, это значит 8640 кило. Следовательно, всего потребуется немногим больше четырех дней. Так неужели мы за пять дней не выполним этой работы?

- Все может быть, - начинал было сдаваться Котовай, но сейчас же находил новый аргумент: - А потом назад нужно будет перетаскивать.

- Ну, назад не так спешно, - успокоил его Павлюк и, поднявшись на ноги, крикнул:- Кончай перекур! Подымайся!

И моряки снова брались за работу, соревнуясь в том, кто быстрее отнесет свою ношу. Набирать больше 60-70 килограммов Павлюк никому в своей бригаде не разрешал.

- Чтоб не подорвался кто. Лучше меньше, да быстрее.

Но сам брал двойную норму.

- Я некурящий, мне можно за двоих переносить, - шутил он.

Все работали дружно. Но Кар, наблюдая, как постоянный дрейф сносит пароход в восточном направлении, и видя, как увеличивается количество льда вокруг парохода, боялся, что через пять дней уже поздно будет ремонтировать руль.

Прошло две ночи после того, как начался аврал; неожиданно из тумана выплыл большой кусок звездного неба и протянулся до самого горизонта.

Гидролог разбудил Кара. Штурман увидел созвездия обеих Медведиц. Опасаясь, как бы туман или облака не закрыли звезд, он кинулся к ящику, где лежал секстант. Вынув прибор, взбежал на мостик. Рука слегка дрожала. Запара стоял возле хронометра.

- Есть?

- Есть! - Оба переглянулись, когда Кар поймал секстантом Полярную звезду.

Он взял углы нескольких звезд и, записав необходимые данные в блокнот, сел за вычисления с помощью астрономических таблиц.

Через час, проверив себя несколько раз, он торжественно объявил гидрологу, стоявшему подле него:

- Можете кричать «ура» и поздравить себя с тем, что вовремя разбудили меня!

И действительно вовремя: пока штурман делал вычисления, звезды исчезли, то ли за тучами, то ли в тумане. Мрак снова поглотил все вокруг.

- Так где же мы? - вопросительно посмотрел Запара на штурмана.

- Если верить звездам, секстанту, компасу, картам и моим вычислениям, то мы теперь находимся на 78° 34' 40'' северной широты и на 93° 56' 35'' восточной долготы.

- То есть мы где-то возле Северной Земли?

- Да, эта, уже не таинственная после экспедиций Шмидта и Ушакова, земля должна быть у нас под носом. И, если я не ошибаюсь, нас песет в пролив Шокальского, соединяющий Карское море с морем Лаптевых.

В это время в дверях штурманской рубки появилась приземистая фигура Торбы.

- Ура! - захрипел механик. За последние дни он накричался до хрипоты.

- В чем дело? Разве ты уже знаешь? - спросил озадаченный Запара.

- Конечно, знаю.

- Кто тебе сказал?

- Да он же!

- Отто Рудольфович? - показал гидролог на Кара, думая, что речь идет об определении координат местонахождения парохода.

- Да нет; наш чертенок, юный комитетчик, Степка…

- А он откуда знает?

- То есть как откуда? - со своей стороны удивился механик.

- Ну да, кто ему сказал? - допытывался Запара.

- Никто не говорил. Он сам додумался. Измерил.

- Ты о чем?

- О том, что корма уже полезла вверх. Воду выкачали.

А у нас в носовой части есть пустая цистерна на 150 тонн. Степа додумался накачать ее водой. Это заберет три-четыре часа и сразу так накренит пароход на нос, как полное ведро наклоняет коромысло. Завтра утром сможем ремонтировать руль. Поняли?

- А я думал - ты о координатах.

- Причем тут координаты? Степка о координатах ничего не говорил. Может быть, он вам что-нибудь сказал? Он, хитрец, догадливый!

Кар, слушая этот диалог, смеялся, облокотившись на стол. Запара объяснил Торбе, в чем дело, и механик еще больше обрадовался.

Глава IX

Готовясь к ремонту руля, Вершемет искал тонкий стальной трос. Лейтэ посоветовал ему заглянуть в боцманскую кладовую. Она помещалась на носу парохода, под матросским кубриком. Новый боцман, не теряя времени, отправился па бак. Простучав под окнами кают-компании тяжелыми каблуками своих сапог - из кожи морского зайца, - он спустился в кубрик. Там за полуосвещенным столом сидели кок Аксенюк, кочегар Шор и машинист Попов.

- Зачем это вас, духов, сюда к рогатым принесло?

«Духи» и «рогатые» - эго старые прозвища, которыми еще иногда и теперь перебрасываются палубная и машинная команды на пароходах. «Духами» называли кочегаров, а «рогатыми» - матросов. Вспомнив эти клички, Вершемет шутя употребил их. Он действительно был несколько удивлен, почему это кочегары и машинист очутились в помещении матросов да еще в то время, когда хозяев там не было.

- А, новый начальник, паше вам почтение! Очень рады! - со скрытой иронией приветствовал кок Вершемета, намекая на назначение охотника боцманом.

- Ну, ну, - добродушно ответил на это охотник. - Может, хотите ко мне в палубную команду?

- Нет, благодарим покорно. Нам и в кочегарке хорошо. Там хоть борщ для себя можно сварить.

- Ишь, камбузный кот. Кому что, а у него борщ в голове.

- А тебе, дядя Юрий, лишь бы шутить. Лучше скажи, что это за порядки вводит новый капитан. Где это видано, чтобы кока в кочегары переводить? А команда что, сухари будет грызть? Где слыхано, чтобы мальчишку-юнгу выдвигали в судовой комитет? Что он смыслит? И еще скажи, стоило ли этого придурковатого Лейтэ помощником капитана делать? Не лучше ли было тебя, опытного полярного охотника, уважаемого нами, на эту должность назначить? Да и я, можно сказать, не один год плаваю, тоже мог бы совет дать… а меня не спросили.

Кок, все больше горячась, выкладывал свои обиды. Глаза его блестели, изо рта от злости брызгала слюна.

Кочегар и машинист дружно поддакивали коку.

- Почему штурман во время аврала нам водки не выдал? - добавил Шор, почесывая свой прыщеватый нос.

- А разве из меня был бы плохой механик? - намекнул на свои претензии Попов.

Выслушав жалобы всех троих, Вершемет протяжно свистнул и ответил им:

- Очевидно, штурман решил, что лучше нам несколько дней грызть сухари, чем быть съеденными полярными крабами.

- Ты тоже за него руку тянешь? - прошипел разгневанный Шор.

- Некогда с вами спорить.

Новый боцман открыл люк, который вел вниз, в кладовую, где находились разные шкиперские припасы, в том числе и нужные ему стальные тросы. Включив переносную электрическую лампочку, он медленно спустился по ступенькам в кладовую.

В узком промежутке между бортами, сходившимися тут, за железными колоннами, подпиравшими палубу, лежала куча разнообразного шкиперского добра. Бухты добротного манильского каната, стальные тросы, бочки с известью, цементом, каустиком, банки с краской, ящики со столярным инструментом и тысячи разных предметов, часто нужных на пароходе, найти которые можно лишь в боцманской кладовой.

Вершемет наклонился над стальными тросами. За несколько минут он выбрал трос необходимой ему толщины и длины. Намотав его, как было нужно, он поднялся, собираясь выбраться наверх, как вдруг над головой его что-то бухнуло, и все вокруг погрузилось в темноту. Вершемет от неожиданности пошатнулся и оперся плечом на железный столб.

- А чтоб ты клыки себе обломал!-выругался охотник.- Что за хулиганство?

Вершемет понял, что люк, через который он спустился в кладовую, закрыли и электричество выключили. Это мог сделать лишь кто-нибудь из находившихся в матросском кубрике. Держа в одной руке стальной трос и потухшую лампу-летучку, охотник другой рукой нащупывал себе проход между бочками, ящиками, канатами и железом. Ступив на лесенку, он стал подниматься вверх, пока не стукнулся головой о дверцу люка. Тогда, подняв руки вверх, попробовал открыть ее, но дверца приоткрылась не больше как на четверть дюйма… Что-то крепко ее держало.

«Неужели закрыли на задвижку?» - подумал охотник и, дернув несколько раз дверцу, убедился, что так оно и есть.

- Какой же это негодяй, хотел бы я знать, - сказал сам себе Вершемет и тут же вспомнил кока Аксенюка. Он попробовал постучать в дверцу кулаком, по стук был таким слабым, что его пе могли услышать. Спустившись вниз, он положил на пол трос и лампочку, затем вынул из кармана спички и зажег одну. Огонь был слишком слаб, чтобы хорошо осветить помещение. Вершемету показалось, будто он сидит в глубоком погребе. Рассердившись, он топнул ногой и бросил спичку. Свет потух, и снова стало темно. Вершемет стал прислушиваться. Но услышал лишь писк крыс и глухой шум от трения льда о нос парохода.

Он решил поискать какой-либо тяжелый железный предмет, которым можно было бы постучать. Вынул из кармана полную коробку спичек и стал внимательно осматривать логово, в котором его заперли. Между железным ломом и обломками ящиков нашел фонарь. Вершемет подумал, что в боцманской кладовой обязательно должны быть свечи. В одном углу па полке нашел то, что искал. Теперь, вооруженный фонарем, в котором горела толстая стеариновая свеча, стал искать тяжелый предмет, которым можно было бы крепко ударить по железной дверце и дать о себе знать.

Ему бросились в глаза топор, молоток и лом. Взял лом и молоток. Лом, правда, был тяжеловат и не совсем удобен, но охотник хотел испробовать его в качестве рычага, чтобы открыть дверцу.

Через несколько минут он стоял па ступеньках и прислушивался, нет ли кого в кубрике. Там действительно кто-то был. Вершемет слышал, как он прошелся над ним да еще и пристукнул ногой, наступив па дверцу люка.

Охотник ударил несколько раз молотком по дверце. Но она не открывалась. В приступе безудержного гнева охотник изо всей силы, - а ее было у него немало, - заколотил молотком в дверцу так, что у самого в ушах загудело. Но и этот шум, поднятый им, не дал никаких результатов. Немного успокоившись, Вершемет взялся за лом. Он пытался засунуть его между дверцей и порожком люка. По лицу катился пот, но дверца не поддавалась.

Глава X

Пароход как-то странно погрузился носом в воду, подняв корму вверх. На фоне обломков ледяного поля он напоминал пьяного, свалившегося среди улицы лицом в лужу, затянутую первой ледяной пленкой. Неприятный резкий ветер, словно з осеннюю непогоду, посвистывал вдоль левого борта и, подхватывая дым из трубы, уносил его далеко в оледеневшее морс. Корма так высоко поднялась вверх, что руль на три четверти выступал из воды. Торба, окруженный всей машинной командой, осматривал повреждения.

- Часа за три почините? - спросил его Лейтэ.

- Посмотрим, посмотрим… Может, и скорее. А где наш новый боцман?

- Пошел за тросом.

- Я знаю, что пошел, сам я просил его об этом, но почему он так долго не возвращается?

Слушая этот разговор, Аксенюк, Шор п Попов незаметно для других переглянулись.

- Аксенюк, - обратился к коку механик, - ну-ка, пойди позови Вершемета.

- А где я буду искать его? - недовольным тоном отозвался тот.

- В боцманской кладовой.

Кок больше не возражал. Повернулся и пошел. По лицу Шора пробежала усмешка; Степа заметил эту усмешку, но не понял ее значения. Он заметил еще, как Шор подмигнул Попову. «Что бы это значило?» - задумался Степа.

В ожидании, пока придет Вершемет с тросом, Торба велел принести несколько досок и начал мастерить помост и лестницу за кормой. Несколько больших досок бросили в воду на небольшие льдины. В крайнем случае, на этих досках можно было бы человеку удержаться.

Время шло, а Вершемет все еще не появлялся. Не возвращался и кок. Когда Торба спросил, где же они, Шор и Попов снова переглянулись. Их поведение не укрылось от зоркого глаза Степы. Юноша уже следил за кочегаром. Для него эти перемаргивания оставались непонятными, но он был уверен, что между машинистом и кочегаром существует какой-то сговор.

Степа имел основание подозревать этих людей. Он знал, что и Шор, и Попов, и кок Аксенюк - люди не особенно честные, да к тому же и моряки не ахти какие. В Архангельске им лишь случайно удалось попасть на пароход. Перед выходом в море в команде «Лахтака» не хватало людей.

Незанятого моряка в то время в Архангельске найти было невозможно. Огромное количество новых пароходов поглотило все кадры лучших моряков. Капитан Гагин с большой неохотой взял этих троих. Ни одна организация не рекомендовала их, к тому же ходили достоверные слухи, что их не раз списывали с других пароходов за контрабанду, пьянство и кражу пароходного имущества.

Когда стали переносить доски, Степа слышал, как Попов вполголоса сказал Шору:

- Пусть посидит моржовая свинья в саже… это неплохо…

А тем временем Аксенюк, пройдя в матросский кубрик, услыхал, что Вершемет колотит молотком в дверцу люка. Кок тихо засмеялся, вынул из коробки папиросу и закурил. Он слышал, как под полом злился охотник, потом догадался, что тот хочет чем-то открыть дверцу, но, глянув на задвижку, удовлетворенно сплюнул: задвижка крепкая, не поддастся. Выкурив папиросу, подумал, что уж очень долго «ищет» боцмана, и кинулся к дверце. Он отодвинул задвижку и деланно-испуганным голосом закричал:

- Кто там? Что такое?

В тот же миг от удара лома дверца подскочила и упала. Из люка появилась голова разгоряченного гневом Вершемета. Он готов был в порошок стереть негодяев, заперших его в трюме. «Это проделка проклятого повара», - подумал Вершемет. Но какие же удивление и возмущение выражались на лице Аксенюка! Казалась, сам Вершемет не был так возмущен.

- Кто это тебя там закупорил, дядя Юрий! Какой подлец?

- Это же ты сам, негодяй! - закричал Вершемет.

- Да что ты говоришь, дядя Юрий! Разве я позволил бы себе этакое?

- Значит, твоя хулиганская команда, с которой ты сидел тут.

- Да нет, мы все трое, как только ты спустился в кладовую, ушли отсюда.

Охотник недоверчиво посмотрел на Аксенюка, но уверенность его поколебалась.

- Я, наоборот, пришел сюда искать тебя, - уверял кок.

- А зачем ты меня искал?

- Тебя зовет Торба.

Охотник вспомнил, для чего собственно он спускался в кладовую, и вынужден был снова лезть за тросом. Сказав коку, чтобы тот обождал, он соскочил вниз, достал трос и быстро поднялся.

Пока шли на корму, Вершемет беспрерывно ругался, бросая недоверчивые взгляды на кока. А тот также возмущался и слащавым голоском успокаивал охотника.

- Где ты пропадал, новый боцман? - сердито встретил их Торба. - Я думал, что тебя там черт забрал.

Охотник возмущенно рассказал всем о том, что случилось с ним. Во время его рассказа Степа снова заметил, как переглянулись между собой подозрительные приятели.

Все трое решительно возражали против предположения Вершемета, что они заперли его в кладовой. Они старались доказать, что этим поступком возмущены не меньше других. Что это были лишь слова, Степа окончательно убедился, когда через несколько минут услышал, как Шор зашептал:

- Ты его рано выпустил… попадется в другой раз, подержим его там…

- Еще бы… пусть будет благодарен, чучело…

Кок хотел еще что-то сказать, но сразу умолк, увидев перед собой Степу. Размахнувшись, юнга ударил кочегара по лицу, а затем кинулся на кока и начал его лупцовать. На помощь коку поспешили Шор и Попов.

Степа кричал:

- Эти негодяи заперли дядю Юрия!

На корме завязалась общая потасовка. Вершемет, вступив в драку, так ударил кока, что тот полетел за борт; его приятели вцепились в Вершемета. Пришлось вмешаться

Павлюку: ухватив крепкими руками за шиворот одного, другого, он успокоил всех. Тем временем Лейтэ вытащил из холодной воды кока, визжавшего не своим голосом. На корму прибежал Кар, и все стихло, как перед бурей.

- Что за скандал?! - прогремел железный голос капитана.

Все оправдывались, а Степа доказывал, что трое негодяев заперли Вершемета.

- Довольно! - крикнул Кар. - Потом разберемся, а сейчас все за работу!

Глава XI

С исправленным рулем пароход медленно пробирался среди льдов. Погода стояла ясная, хотя и ветреная. Туман виден был лишь на востоке, у самого горизонта. Ветер дул с запада и гнал лед, а с ним и пароход к берегам Северной Земли. Кар взял курс в том же направлении. Его план предусматривал следующее: использовать все возможности, чтобы выйти изо льдов, опередить их, найти защищенное место вблизи берегов какого-нибудь острова и бросить якорь. Там ожидать удобного момента, когда льды позволят пойти обратно на запад.

Дни быстро укорачивались, и солнце едва поднималось над горизонтом. Изредка над пароходом пролетали чайки и кайры.

В этот день с «Лахтака» увидели необычайно белых, так называемых снежных чаек. Очевидно, они готовились лететь на юг. Присутствие птиц указывало на то, что земля должна быть где-то совсем близко. Действительно, в час дня Лейтэ первый заметил на востоке в тумане что-то похожее на берег. Через полчаса поднялся туман и в пяти-шести милях от парохода появился гористый берег, покрытый белыми полотнами снега и льда.

- Северная, Северная! - радостно крикнул гидролог. - Не будь я Запара, если это не она.

Все, кроме механика, машиниста и двух кочегаров, оставшихся в машинном отделении, вышли на палубу. Никто из них никогда не видел этой земли. Ведь только немногим пароходам удавалось подойти к ней. Кар, не выпуская из рук бинокля, осматривал берега и все заглядывал в карту, сверялся с компасом, поглядывал на солнце и, наконец, велел рулевому закончить курс.

- Где мы, Отто Рудольфович? - спросил гидролог.

- Если не ошибаюсь, перед входом в пролив Шокальского. Правда, я не совсем уверен в этой карте, а тех данных, что имеются в лоции, для меня очень мало.

- Как можно сомневаться в карте! - удивился Запара. - Ведь исследования Ушакова, Урванцева, гидрографов с ледоколов «Русанов», и «Таймыр»…

- Но, к сожалению, у меня лишь так называемая радиокарта, составленная еще перед теми плаваниями. Выходя в дальний путь, мы не собирались сюда и не захватили с собой карты этих островов.

Кар еще раз взглянул на свою карту, на компас и задумчиво проговорил:

- Ничего не понимаю. По карте выходит, что этот мысок должен лежать от нас прямо на север, а на самом доле, если это действительно он, пробираться к нему надо в направлении не столько на север, сколько на восток…

- Отто Рудольфович, это очень просто, - взмахнул руками гидролог, - на Северной Земле много магнитных аномалий. Чуть ли не в каждом уголке этих островов стрелка компаса показывает иное и всегда обманывает…

- Тьфу! - сплюнул с досадой Кар. - Я и забыл о возможности аномалий.

Степа, услышав разговор между гидрологом и штурманом, решил обратиться к Запаре с вопросом:

- А что это за радиокарта, да еще и обманчивая?

- Друзья мои, - ответил гидролог, подходя к группе моряков, - если хотите, я расскажу вам историю открытия и исследования этой земли, а также скажу и о радиокарте.

- Просим, просим! - крикнули присутствующие.

- Я немного об этом знаю, но и мне хочется послушать, - присоединился к группе Вершемет.

Запара протянул руку, показывая на берег, и начал свой рассказ:

- По ту сторону этой белой красавицы лежит одно из наименее исследованных морей, так называемое море братьев Лаптевых. Оно названо та-к по имени братьев Харитона и Дмитрия Лаптевых, исследовавших двести лет тому назад северный берег Сибири. В 1913 году в это море прошла экспедиция капитана Вильковицкого на ледоколах «Таймыр» и «Вайгач». Это была экспедиция гидрографическая, она имела главным своим заданием исправление старых и составление новых карт, необходимых для плавания в этих полярных морях. «Таймыр» и «Вайгач» пытались пройти вдоль берегов Сибири из Тихого океана в Атлантический. Это задача трудная, и до того времени такое путешествие удалось совершить лишь шведу Норденшильду, который шел на пароходе «Вега» из Атлантического океана в Тихий.

Подойдя к мысу Челюскина, ледоколы встретили тяжелые льды и повернули на север, надеясь найти там, подальше от берега, свободный проход.

Неожиданно моряки увидели неизвестную землю. Она тянулась на север. Два дня шли пароходы вдоль берега и, наконец, повернули назад. Назвали эту землю именем царя Николая II, хотя никаких прав на это царь не имел.

- Тоже великий мореплаватель! - усмехнулся Лейтэ.

- В следующее лето, - продолжал Запара, - снова те же ледоколы подходили к этой земле, но ничего нового не открыли. Не удалось тогда увидеть ни северной оконечности этой земли, ни ее западного берега, который теперь перед нами.

После этого исследователи не один раз пытались подойти к ней со всех сторон. Но попытки их были безуспешны.

Не удалось это и знаменитому полярнику Роальду Амундсену.

В 1930 году советский полярник, исследователь Ушаков, согласился остаться на этой земле и изучить ее, если пароход доставит его туда. Ледокольному пароходу «Седову» удалось подойти сквозь льды к маленькому островку Домашнему, лежащему на запад от этой земли. Остров этот, длиной в полтора и шириной в одну треть километра, представляет из себя голую скалу. На этом островке ничто не растет. Там нет даже пресной воды. На скалу эту и высадили Георгия

Ушакова с тремя его товарищами: геологом Урванцевым, радистом Ходовым и охотником Журавлевым.

Пробыли они там два года. Это были годы героической жизни. Радист Вася Ходов оставался один на целые месяцы в маленькой избушке на острове. Охотник Журавлев запрягал собак и выезжал охотиться на островах. Он заготовлял съестные припасы для людей и собак, добывал меха белого медведя и песца. А Ушаков и Урванцев отправлялись в далекие исследовательские путешествия. Пролив шириной в сорок километров отделял их островок от Северной Земли. Несмотря на штормовые ветры, снегопады, вьюгу, исследователи проезжали по сорокакилометровому ледяному мосту. Добравшись до Северной Земли, строили провиантские склады и отправлялись вдоль берегов этой земли. Они решили объехать вокруг нее, занести берега на карту и в нескольких местах пройти ее поперек.

Как-то весной, после двухмесячной поездки, Ушаков с Урванцевым возвращались на свой островок. Солнце стояло уже целые сутки над Северной Землей. Снег таял, и с гор сбегали ручейки. Лед на море почернел и трескался. Поверх льда стояли лужи талой воды. Изнуренные собаки еле тащили нарты. Эти преданные животные то попадали в глубокую воду, то резали пятки об острый лед и калечили ноги. Путешественники шили собакам на лапы мешочки, но через час-два эти мешочки, порванные в клочья, оставались за нартами. Шли по морскому льду. Но вот глубокая расщелина во льду совсем отрезала путешественников от берега. Воды па льду становилось все больше и больше, а темно-серое небо над горизонтом давало знать, что там, вдали, море вовсе очистилось ото льда. Товарищи попали в такое место, где вода доходила им до пояса. Нарты и собаки плыли по воде. С большими трудностями путешественники вышли на льдину, еще крепкую, на которой почти не было воды. Продержались на этой льдине целые сутки. К вечеру приморозило, и тогда им удалось выбраться на берег. Они торопились к своему острову, а дорога с каждым шагом становилась все труднее. Наконец, добрались-таки до острова Домашнего. Под конец уже не собаки их везли, а они тащили собак, уложив животных на нарты. Не скоро у собак зажили раны на ногах. Но путешественникам все же посчастливилось: па следующий день весь лед между островом и Северной Землей подтаял, изломался и превратился в рыхлую кашу.

- Значит, всегда надо торопиться, - снова вставил Лейтэ.

- Или, - ответил ему Запара, - не откладывай на завтра того, что можешь сделать сегодня. Но слушайте дальше. В 1932 году Ушакова с его товарищами снял с этого острова пароход «Русанов». В результате работы наших исследователей выяснилось, что Северная Земля- это четыре больших и много мелких островов. Большинство их покрыто ледниками и почти всегда снегом. На островах много медведей (убито было в эту экспедицию 104 медведя). Есть там немало пушистых песцов. На южном острове попадаются олени. В водах близ острова встречается много моржей, морских зайцев, нерпы п белухи.

В 1932 году эту землю обошел с севера ледокол «Сибиряков». Тогда же пароход «Русанов» впервые прошел проливом Шокальского, к которому мы вот теперь приближаемся. Вон, видите: налево остров Октябрьской Революции, а направо - остров Большевик. Далее на север находится остров Комсомолец, и самый маленький из этих островов - Пионер. Через несколько дней после «Русанова» сюда пришел «Таймыр». Тот самый ледокол, который когда-то открыл эту землю. «Таймыр» двенадцать дней исследовал и измерял пролив Шокальского. Измерения показали, что это довольно широкий и глубокий пролив…

Гидрологу не дал закончить голос Кара:

- Боцман, лот! Штурман Запара, к пеленгатору!

Глава XII

«Лахтак», миновав маленький островок, заходил в пролив. Высокие горы, словно стражи-великаны, стояли вдоль пролива. Льда встречалось мало, пароход шел увереннее и смелее, чем до сих пор.

Вершемет измерял лотом глубину. Ни разу лот не доставал дна. Запара, наклонившись над пеленгатором, помогал

Кару определять расстояние от парохода до берега. Но вот с левой стороны на берегу, спускавшемся к морю большим черным пятном между белыми рукавами глетчера, зоркий глаз Степы заметил какое-то строение.

- Смотри! - обратился он к Павлюку и показал пальцем. Павлюк тоже увидел что-то похожее на маленький домишко. Степа в ту же минуту очутился на капитанском мостике и, протянув руку, спросил Кара, что это виднеется.

Кар взглянул в бинокль- и перед его глазами четко обрисовался небольшой дом.

Он внимательно оглядел берег вокруг домика, надеясь обнаружить хотя бы одно живое существо. Но ни человека, ни собаки, ни лодки на берегу - ничего такого, что подтверждало бы присутствие там людей,- не увидел. Вся команда заинтересовалась таинственным домиком. Кое-кто уже будто бы замечал людей на берегу, но глаз, вооруженный биноклем, превращал этих людей в камни или обломки плавного дерева. Кар велел рулевому приблизиться к берегу, а Вершемету приготовиться к отдаче якоря.

Соломин стал измерять лотом глубину.

На расстоянии четверти километра от берега па глубине 20 метров «Лахтак» отдал якорь.

Тотчас же спустили лодку. На берег поехали Лейтэ, Запара, Павлюк, Степа, Шор, Аксенюк и Соломин. Мелко искрошенный лед, подхваченный сильным течением, проносился мимо них. Ближе к берегу застряло на мели несколько айсбергов. Это были обломки глетчера.

Как только лодка коснулась носом земли, Степа и Павлюк выскочили из нее и вытащили ее па берег.

Под ногами были сырая почва и камни. По ним сбегала ручейками в море вода. На камнях чернели лишайники и кое-где мох.

В полутораста шагах от берега стоял небольшой домик. Стены его были обиты досками, так называемой шелевкой, и обложены внизу камнем, очевидно, для большей устойчивости при ветрах, крыша покрыта толем. Окно забито досками. Когда подошли к дверям, то увидели, что они тоже заколочены, а на них прикреплены накрест лом, лопата и топор.

Возле дома лежала куча дров.

Моряки обошли одинокий домишко вокруг.

- Внутрь зайдем? - спросил Лейтэ Запару.

- Давайте заглянем.

За пять минут были сорваны ломом, висевшим на дверях, доски, открыты дверь и окно, и наши герои очутились в маленьком коридоре. Здесь нашли они кучку каменного угля. Вторая дверь свободно пропустила их в комнату. Здесь увидели печку, стол, табурет и топчан. Тут же был маленький бочонок, несколько ящиков, бутылки и узелки. На столе стоял примус. С потолка свисало несколько хорошо прокопченных окороков. В комнате нашли записку. В ней прочитали: «1932 г., экспедиция ВАИ, ледокольный пароход «Русанов». Эту кладовую построил коллектив ленинградских рабочих-строителей под руководством инженера Бановича. Оставляем запас продовольствия, керосина, одежды, патронов. Начальник экспедиции».

- Ну, все понятно! - заявил Запара.

- Почти, - сказал Лентэ и затем добавил: - А вы расскажите подробнее.

- Эту хижину, - начал гидролог, - построила экспедиция, ехавшая на пароходе «Русанов». Об этой экспедиции я уже говорил вам. «Русанов» оставил на острове Домашнем, вместо Ушакова и его товарищей, новый отряд исследователей. На этот раз осталось также четыре человека. Начальником Северной Земли была назначена биолог Нина Демме. Это была первая женщина - начальник полярного острова. Чтобы отряду Демме облегчить исследовательские работы, в проливе Шокальского поставлен был этот домик и в нем оставлен запас съестных продуктов. Домик этот пригодился бы, если бы Демме или кто-нибудь из товарищей проходил через эту местность или захотел бы связаться с полярной станцией на мысе Челюскина, к югу от них.

- А что в этих ящиках и бутылках? - заинтересовался кок.

- В ящиках, наверно, консервы, шоколад и сахар, а в бутылках спирт и вино, которые понадобились бы тут, если бы кто-нибудь отморозил руки, ноги или щеки.

Услыхав, что в бутылках спирт и вино, Шор любовно по- гладил их рукой, и глаза у него заблестели. Кок тоже искоса глянул на эти предметы и на своего товарища-пьяницу.

- Только смотрите, - пригрозил Лейтэ, - если кто тронет что-нибудь и потащит с собой на пароход, поотрываю головы и руки. Чтоб без этих фокусов-покусов!..

- Ну, я думаю, среди нас таких нет, - откликнулся Павлюк. - Каждый понимает, что на таких островах это как бы пункт первой помощи для путешественника, если бы его какое-нибудь несчастье сюда занесло.

- Да… - невнятно пробормотал кок. - Нас тоже как будто несчастье забросило сюда.

- А тут и зимовать хорошо. Может, наш капитан возле этого домика порт устроит? - заметил Степа. - Я бы не прочь… Тут, наверно, и на белых медведей можно хорошо поохотиться.

- Ну, довольно разводить тары-бары, - положил конец разговорам Лейтэ. - Заколачивайте окно и дверь. Дмитрий Петрович, напишите записку о нашем посещении и поехали.

Запара дописал на записке: «Пароход «Лахтак» под командой ст. штурмана Кара. Посетили домик: Лейтэ, Запара, Павлюк, Соломин, Аксенюк, Шор и Черлак».

Когда ехали назад, Степа спросил Запару:

- Дмитрий Петрович, вы так и не рассказали нам о радиокарте этой земли?

- А это, - стал объяснять Запара, - в 1932 году, перед тем как отправлять сюда полярные экспедиции, составили карту Северной Земли. При составлении ее пользовались неполными данными, собранными дирижаблем «Граф Цеппелин», который пролетел здесь в 1931 году. Хотя тогда туман покрывал большую часть островов, по кое-что удалось сфотографировать с воздуха. Главный же материал передал Ушаков по радио. А так как по радио всей карты передать нельзя, то и получилась она несколько путаной.

Глава XIII

Сквозь голубое кружево мелких льдин из воды высунул голову зверь. Голова у него была круглая, черная, блестящая. Глазки смотрели сонно и неподвижно. Морской заяц интересовался пароходом. Видел ли он уже когда-нибудь такое страшилище? Пароход напоминал айсберг, а люди на нем выглядели странными зверюгами, немного похожими на медвежат. На этом айсберге вдруг что-то треснуло, и одновременно черная круглая голова услышала шипящий звук в

воздухе и плеск воды в двух шагах от своего носа. Звуки эти были незнакомы, а все незнакомое может быть опасным, и голова в тот же миг скрылась в воду.

Прошло две-три минуты, и на палубе уже успели поспорить, попал или не попал Котовай. Все, кроме самого стрелка, были того мнения, что зверь, испугавшись, спрятался. Сам же Котовай старался убедить других, что убитый зверь сразу же потонул.

Но любопытство - большая сила. «Что это за странный айсберг, надо па него еще взглянуть», - так, наверно, подумала толстая, жирная голова и снова высунулась из воды.

- Ну, теперь я буду стрелять, - попросил Степа, протягивая руки к Котоваю за ружьем, - ты одного уже утопил, а теперь разреши мне.

Вокруг засмеялись, так как всем было понятно, что это тот самый заяц. Смущенный Котовай отдал ружье Степе. Юноша долго целился. Одновременно со звуком выстрела заяц подпрыгнул над водой и замер.

- Попал! Попал!

Степа радовался. Его похвалил Лейтэ, наблюдавший охоту с капитанского мостика. На звук выстрелов вышел Вершемет.

- Кто эго? - спросил он, и, когда ему указали на Степу, охотник поздравил пария, хлопнув его по спине. - Так всегда бей, с одного выстрела, в голову, - сказал Вершемет, - иначе, если зверь пе очень жирен, то ударит раза два хвостом по воде, испустит дух и утонет.

Шлюпка подтянула тушу зайца к борту, и ее подняли на палубу.

- Ну и зайчик! - удивленно покачал головой кок.

Действительно, «зайчик» этот был длиной в полтора метра и весил двести пятьдесят килограммов.

- А знаете, - сказал Кар Запаре, указывая на морского зверя, - да это же наш шеф.

- Какой шеф?

- А известно ли вам, что значит слово «Лахтак»?

- Нет.

- Лахтак - это одно из названий морского зайца, или иначе - бородатого тюленя. Так его называют па востоке, в Беринговом море. Там давным-давно начинал свое плавание наш пароход.

- Чудесное место для охоты! И в самом деле неплохо бы в этом домике перезимовать, - рассуждал Вершемет. - Дичь вокруг непуганая, и песцы должны быть. Капканы у нас есть.

Можно богатую добычу взять. Весь трюм мехами, кожами, салом наполнили бы.

- Ты думаешь, - спросил кок, - много песцов на этом берегу?

- Ручаюсь, что не меньше сотни, а то и полторы одними только капканами за зиму набрал бы.

- А голубых песцов тут не может быть? - настойчиво допытывался Аксенюк.

- А почему же?.. Не знаю… наверно, есть…

- За границей мех такого песца - большая ценность, - вздохнул кок. - Да и белый там не дешев.

- Я бы не возражал, чтобы несколько штук отвезти туда, продать и деньги в карман положить, - хрипло смеясь, проскрипел Шор.

Разговор о мехах перебил Лейтэ. Он пришел с распоряжением, чтобы кок вместе с ним и Павлюком проверил камбузную кладовую. Кар хотел точно определить запасы съестных продуктов на пароходе. Неизвестно, сколько времени им придется пробыть в вынужденном плавании. Он знал, что запас продуктов на пароходе невелик, значит, придется, очевидно, уменьшить порции и строго придерживаться их. Он поручил Лейтэ срочно подсчитать количество продуктов. Сам же вызвал к себе Торбу и Запару, чтобы с ними посоветоваться, как быть дальше.

- Товарищи, - сказал он, обращаясь к механику и гидрологу, - по-моему, есть три варианта нашего дальнейшего путешествия: один-остановиться здесь же, собственно говоря, не в этом самом месте, а в какой-нибудь бухточке пролива Шокальского. Стоять до тех пор, пока путь наш освободится от тяжелых льдин. Очень возможно, что в таком случае нам придется пробыть здесь целую зиму и выйти отсюда лишь будущим летом…

- Если условия будут благоприятны…- заметил Запара.

- Совершенно верно, - согласился Кар, продолжая излагать свои планы, - ибо может статься, что будущее лето будет холодным, льды не растают, и мы не вылезем отсюда, а просидим в этих горах еще зиму. Конечно, если хватит продуктов, не появится цинга или еще какая-нибудь напасть. Второй вариант - немедленно повернуть обратно в Карское море. Попытаться пробиться сквозь льды, пользуясь расщелинами и разводьями. Дело неимоверно тяжелое. Это значит возвратиться в те льды, от которых мы бежали. Если мы вернемся в Карское море, то все шансы будут за то, что пароход наш затрет льдами. Тогда, вероятнее всего, он погибнет зимой в ледяных тисках, а если и избежит этого, то его унесет неведомо куда, и будет он дрейфовать в течение неопределенного времени. Наконец, третий вариант - идти через пролив в море Лаптевых и, если там не очень тяжелые льды, то, повернув на юг вдоль берегов острова Большевик, выйти в пролив Бориса Вилькицкого. Через этот пролив нам, возможно, удастся вернуться домой. Если же возвращаться домой будет поздно, то зазимуем около мыса Челюскина, где имеются достаточно глубокие бухты.

- А самое главное, - добавил Запара, - научная база и радиостанция Арктического института.

- Совершенно верно. Каково же ваше мнение, товарищи? - спросил Кар.

Слово взял Торба.

- За кормой у нас, - сказал он, -такой лед, что не только наш пароход, но и «Красин» едва ли справится с ним. Зимовать здесь ист смысла. Угля очень мало. В течение зимы нам нужно будет обогреваться, а летом ка обратный путь может не хватить топлива. Радио у нас фактически нет, и помощь вызвать мы не сможем. Надо идти в море Лаптевых.

Запара поддержал предложение механика, хотя доводы его не совсем понравились Кару и особенно Торбе. Гидролог сказал:

- Если нас затрет льдами в море Лаптевых и мы зазимуем там, то все-таки в этом будет больше пользы, чем дрейфовать в Карском море. В этом море хоть приблизительно можно вычислить, предположить, куда нас занесет. А вот в море Лаптевых, далеко от берегов, еще не зимовал никто, там ничего не вычислишь, ничего не угадаешь. Мы произведем очень ценные исследования.

- Да, вы уж наговорите, - сердился Торба, - еще нарочно захотите зимовать.

Как раз в это время в каюту Кара, где происходило совещание, зашел Лейтэ. Его кратко проинформировали о высказанных мнениях. Кар также считал, что надо идти через море Лаптевых к проливу Вилысицкого. На том и порешили.

Затем Лейтэ рассказал о положении с продовольствием. Съестных припасов, если их выдавать по нормам предыдущих дней, должно хватить на семьдесят дней. По мнению Лейтэ, эту норму безболезненно можно уменьшить, чтобы растянуть припасы на девяносто дней.

Кар подписал приказ о том, что пароход выходит в море Лаптевых, что паек уменьшается и что охотники должны обеспечивать продуктами питания команду. Вершемету поручалось отобрать лучших стрелков и организовать из них охотничью команду.

Глава XIV

Ночью полярное небо было удивительно ясным. Туманы, видимо, скрылись за горами, опустились над арктическими озерами, в расщелинах глетчеров. Ритмично работала паровая машина, и едва заметно дрожали палубы «Лахтака». За кормой бурлил винт и мерцала пенистая полоса, показывающая путь, по которому прошел пароход. «Лахтак» шел уверенно, средним ходом, время от времени то отталкивая, то подминая под себя небольшие льдины. На тысячу миль над темным безлюдьем вокруг блестело звездами полярное небо. Впрочем, нет: если пройти напрямик на север, через горы, глетчеры, котловины и пролив, то можно напасть на маленький домик с несколькими обитателями на острове Домашнем. Пройдя таким же образом сто двадцать миль на юг, - да только возможно ли пройти? разве что самолетом пролететь?-можно встретить большой дом. Это станция па мысе Челюскин. Вот и все.

Красота полярной ночи убаюкивала мечтами и фантазиями. Лишь Кар, Лейтэ и Соломин пс мечтают. Они на капитанском мостике. Матрос крепко держит в руках штурвальное колесо и настороженно ждет, не будет ли приказа от Кара. Л тот вместе с Лейтэ, не выпуская из рук бинокля, - хотя во тьме какая от бинокля польза? - стоят, опершись на фальшборт, и всматриваются в темноту, чтобы случайно не наскочить носом парохода на берег или айсберг.

- Луна позже взойдет, - говорил Кар, обращаясь к Лейтэ, - а пока что крикни, чтобы дали самый малый.

Лейтэ переводит ручку машинного телеграфа, где-то в глубине пароходных помещений слышится звонок. Пароход уменьшает скорость движения.

Кар и Лейтэ всматриваются в темноту, насколько позволяет звездное небо.

- Лейтэ, - говорит Кар. - Пойду-ка я подремлю. Когда появится луна, разбудите меня.

- Есть, - прогудел басом Лейтэ.

Кар вошел в капитанскую каюту и, не раздеваясь, повалился на софу, подложив под голову кожаную подушку.

Тихо плескались волны о борт парохода, медленно плыли огни на мачтах, - морским зайцам, выглядывавшим из воды, они казались, наверно, плавучими звездами.

Лейтэ ожидал луны.

На корме также не спали трое. Накинув на себя тулупы, они сидели на канатном ящике и шепотом вели разговор.

- Приказ этот ничего доброго не предвещает, - хрипел Шор, - паек урезали.

- Да это еще пустяки,-ответил кок, - ведь и так продуктов только на три месяца хватит, а работы теперь много, команда же вдвое меньше.

- Да… да… - задумчиво бормотал Шор, - нужно, братишки, бежать, - предложил он.

Очевидно, для кока эта мысль была не новой, так как он лишь тихо поддакнул:

- Да-да, да-да…

Зато Попов встрепенулся.

- Куда бежать? Ты в своем уме?

- Известно, в своем, - обиделся кок.

- Да мы же пропадем…

- Чего боишься? - презрительно спросил Шор.-Он тебе расскажет, куда бежать, - кивнул кочегар на Аксенюка.

- Слушай, - прошептал Аксенюк, - ты же видел в нескольких милях отсюда чудесную избушку с хорошим запасом продуктов на трех зимовщиков. Имеется спирт, вино, шоколад, консервы мясные, рыбные, овощные и сухое молоко. Есть мясо. Мы захватим отсюда свой паек, ружья, патроны и капканы для песцов и хорошо перезимуем. А иначе, чего доброго, затрет нас море Лаптевых льдами и мы погибнем, спасая это корыто. Нет, пусть дураки заботятся о государственном имуществе, а я позабочусь о себе.

- И к тому же, - пытаясь убедить Попова, сказал Шор,- мы набьем за зиму гору песцов. Тогда нам останется лишь встретить летом норвежца, и золото зазвенит в наших карманах во всех портах - от Тромсе до Марселя.

- А где же мы встретим норвежца? - колеблясь, спросил Попов.

- Летом они бывают в Карском море, а не будет там, так переберемся в Баренцово. Не так страшен черт, как его малюют. Карское море - не ледник. Наконец, если и не встретим, то уж доберемся до Архангельска вместе с зимовщиками с острова Домашнего. А они наведываются сюда.

- Ну,-взял руку Попова в свои руки кочегар,-согласен?

- Э, была не была. А когда?

- Сейчас, - ответил Аксенюк.-Мы уже кое-что приготовили.

И действительно, на камбузе лежало несколько ящиков с продуктами, большие банки с маслом, четыре ружья, из них два судовых, одно-погибшего капитана и другое - Запары. Тут же - ящики с патронами, порохом и дробью.

На приспущенных талях свисала над бортом самая лучшая шлюпка, в которой сегодня ездили на берег. Оставалось перенести все приготовленное из камбуза в шлюпку, спустить ее на воду и, тихонько отплыв, спрятаться за одиим из айсбергов, а затем, переждав там некоторое время, смело двинуться к берегу. Надо только действовать тихо и осторожно, чтобы не разбудить кого-нибудь из команды или не всполошить вахтенного матроса, бежавшего каждый час на корму посмотреть на циферблат лага- узнать, какое расстояние прошел за час пароход.

Три фигуры, одна за другой, входили в камбуз и выходили оттуда, перетаскивая в шлюпку ящики. Три сора грабили пароход, и никто не слышал и не видел этого. Да и могло ли придти кому-нибудь в голову, чтобы под 78 amp;apos; северной широты, среди пустынного ледового моря, ночью могли обокрасть пароход! Украдкой, словно крысы в трюме, когда туда спускаются люди, двигались по палубе три фигуры. Наконец, снеся все необходимое, еще раз проверили, все ли спят. Да, спят все, кролю механика и кочегара в машинном отделении да Лейтэ и Соломина на капитанском мостике. Матрос только что вернулся с кормы, где смотрел па лаг, и отметил, что за час прошли две мили. Теперь он снова не выпускал из рук штурвала, переданного ему Лейтэ. А Лейтэ ожидает луны и зорко всматривается в темноту, чтобы не наскочить на айсберг.

Никто не видит, как лодка, покачиваясь на талях, медленно опускается на воду. Но вот шлюпка уже на воде. Трое людей спускаются на талях в шлюпку, и она тихо отделяется от парохода, чтобы через десять минут укрыться за небольшим айсбергом.

Лейтэ видит, как бледнеют звезды на востоке, как, наконец, над снежной вершиной горы, навстречу пароходу, поднимается полная луна. Черные расщелины и серебряные скатерти покрывают горы над проливами - и на много миль вперед становится серебристым чистый водный путь.

Лейтэ будит Кара.

Штурман жмурится, встряхивает головой, потягивается так, что кости трещат, и выходит на мостик; взглянув на гладкую поверхность пролива, звонит в машинный телефон и кричит:

- Полный вперед!

Глава XV

Утром, когда в тумане всходило солнце, вокруг «Лахтака» шумели волны моря Лаптевых. Свежий нордовый ветер дул морякам в спину, по временам бросал несколько брызг на палубу и подгонял пароход на юг. Направо, вдоль берега острова Большевик, протянулась узкая полоса льда, и Кар дал указание рулевому немного отклониться на восток, чтобы обойти лед. Эта ледяная полоса несколько тревожила штурмана, но тот успокаивал себя тем, что она была неширокой.

Поутру менялись вахты. Степа вышел будить смену. Легко дышалось холодным воздухом на палубе. Внимание Степы привлекло стадо моржей. С десяток зверей плескались в волнах, почти у самого парохода. Они то обгоняли друг друга, то, Ныряя, выбрасывались затем из воды, делая какие-то странные сальто мортале, то, высунув голову из воды, поглядывали на пароход и тяжело сопели.

«Прямо как дельфины», - подумал Степа.

К юноше подошел Вершемет, застегивая кожаную куртку.

- Ого, сколько зверья! Остановил бы наш капитан на полчаса пароход… что на это скажешь?

- Сами знаете, что не остановит, - ответил Степа.

- Да, спешит он уйти как можно скорее от зимы и льда. А все же придется, наверно, нам если не тут, то в Карском море зазимовать.

- Зимовать, так зимовать, - как будто изъявляя согласие, сказал Степа. - Зазимуем - не погибнем.

- А зачем же погибать? - удивился Вершемет. - Ты не гляди, что я рыжий, - пошутил он, намекая на отсутствие седины на своей голове, - я, друг мой, пять раз тонул, два раза горел, один раз под медведем был, морж меня ранил, восемь дней без еды в глетчерной трещине просидел, а живым все же остался и теперь погибать не собираюсь.

- Ого!

- Вот тебе и «ого»!

Оба несколько минут наблюдали моржей, уплывавших от парохода в направлении прибрежного льда. Когда моржи исчезли в тумане, Степа снова обратился к охотнику:

- Дядя Юрий, а как же у нас будет с продуктами, если мы зазимуем среди льдов?

- А охотничью команду для чего капитан приказал организовать? Как только во льдах остановимся, сразу же возьмемся за ружья. До зимы успеем освежевать туши нескольких моржей, зайцев и нерп. Ну, а самый главный зверь - это, бесспорно, медведь. Десятка два медведей если возьмем, то продовольствия у нас хватит. Тебя я первым зачислю в охотничью команду. Не возражаешь?

- Я с большой охотой. Павлюк тоже пойдет, он хороший стрелок.

- А каждый медведь - это десять-двадцать пудов очень вкусного мяса… Если морж - то сорок, а то и шестьдесят пудов. Хотя, правда, мясо уже не то. Ласты у него очень вкусные- мне нравятся.

- Заговорился я с вами, дядя Юрий. Надо идти будить сменную вахту в машинное отделение и в кочегарку.

Степа пошел в кубрик, где спали Попов и Шор. Теперь их очередь становиться на вахту. С ними же должен идти и Аксенюк, спавший в маленькой каюте возле камбуза.

Не ожидая никаких сюрпризов, Вершемет пошел по палубе, осматривая свое хозяйство. Он знал, что боцман-хозяин палубы, и поэтому втайне очень гордился доверием Кара.

Кар не ошибся, назначая охотника боцманом. Вершемет насчитывал себе сорок два года; из них он двадцать девять жил на севере - то на островах, то на побережье Полярного моря. Он много плавал на пароходах, а еще больше - на парусных лодках, охотясь весной во льдах на гренландских тюленей. Большой знаток охоты, он хорошо был знаком и с морским делом.

Боцман собирался вытянуть шланг и помыть палубу, но вдруг взгляд его остановился на опустевших шлюпбалках правого борта на корме. Мокрые тали, словно оборванные, свисали над самой водой. Шлюпка, висевшая тут, исчезла. Обеску-раженный боцман подбежал к поручням, заглянул за борт с одной стороны кормы, кинулся в противоположную и, ничего не найдя, побежал к лагу. Но последняя его надежда, что шлюпка, может быть, тащится на буксире за кормой под лагом, исчезла, как лопаются пузырьки на поверхности моря.

Стремглав помчался он на капитанский мостик сообщить вахтенному помощнику капитана о пропаже. На мостике стоял Запара.

- Запара!-крикнул Вершемет.-С правого борта исчезла кормовая шлюпка.

- Куда же она исчезла?

- Моржи, наверно, стащили.

- Ты что, смеешься?

- Да нет, факт! Нет лодки! Была и нет!

Запара подошел к борту и заглянул назад, на корму. Действительно, на правом борту шлюпки не было. Запара подозрительно посмотрел на охотника. «Шутит, наверно, сам лодку отцепил», - подумал гидролог, зная привычку моряков к самым оригинальным шуткам. Очень давно, когда он впервые попал на пароход, к нему обратились с просьбой почистить якорь и наточить его как бритву, мол, притупился. А когда он, приняв эту просьбу всерьез, стал точить толстущие лапы якоря, его подняли насмех. По, взглянув еще раз в лицо Вершемсту, Запара решил сам пойти на корму, проверить.

- Не верит! - возмущенно сказал Вершемет, обращаясь к Котоваю, стоявшему у руля.

Через пять минут Запара убедился в справедливости слов Вершемета, а через десять - его совсем сбил с толку Степа.

Юноша быстро подошел к нему и с удивленным видом взволнованно отрапортовал:

- Дмитрий Петрович, где Попов, Шор и Аксенюк? Мы обыскали весь пароход - их нигде нет.

Запара, услышав это, совсем растерялся. «Что за несчастное утро!» - выругался он и пошел будить Кара. Вершемет поднял с койки Лейтэ. Они зашли в помещение кока, в кочегарский кубрик. Обнаружили, что вместе с людьми исчезли все их вещи и кое-что из судового имущества. Всем стало ясно: тройка негодяев убежала, захватив лучшую шлюпку, самые лучшие продукты, больше, чем им полагалось, и большую часть оружия. Из оружия остались только пароходный «манлихер» и «винчестер» Кара. Были еще у штурмана револьвер и у Степы мелкокалиберное ружье, но это охотничьим оружием и считать нельзя было. Оставшиеся на пароходе двенадцать моряков были возмущены.

- Найти их и наказать! - крикнул кто-то.

- Я знаю, где они, - заявил Вершемет, - в домике, что у пролива Шокальского. Там им каюк будет!

Но Кар прекратил этот разговор:

- Некогда их нагонять! Надо спешить спасти пароход. Работы снова прибавилось. Теперь палубная команда будет работать и в кочегарке. Все по местам! Механик, распределите людей заново на вахты.

Глава XVI

Сам Кар пошел в кочегарку отбывать вахту. Увидев, как ловко забрасывает он лопатой уголь и как тот рассыпается ровным слоем на колосниках, моряки прониклись к нему еще большим уважением.

Только механик, машинист Зорин и Запара были освобождены от кочегарки. Первые двое потому, что они, почти не выходя, работали в машинном отделении. Запара же был занят работой исключительно на палубе, проводя одновременно п научные исследования. Он измерял температуру поды, воздуха, определял направление и силу ветра, брал пробы воды для химического анализа и выполнял ряд других работ.

А «Лахтаку» приходилось все больше уклоняться от своего курса. Прибрежное ледяное поле расширялось, подобно треугольнику: пароход шел от вершины этого треугольника, словно по гипотенузе. Уже исчезла в тумане Северная Земля. Температура воды, как показывали измерения Запары, медленно, но беспрерывно понижалась. Это указывало на то, что льда вокруг «Лахтака» становилось все больше и больше.

Когда гидролог сказал об этом Кару, тот нахмурился и, словно спрашивая совета, сказал:

- С норда в спину нам дует ветер; он, очевидно, и гонит лед. Впереди похоже на то, что лед загораживает путь в пролив Вилькицкого. Что же делать?

И, посмотрев на молчавшего гидролога, сам себе ответил:

- Попробовать пройти к устью Хатанги или Лены, пользуясь их теплыми водами, и там зимовать.

- Это чудесная идея! - И Запара привел аргументы в защиту предложения Кара. Гидролог очень хотел пробыть зиму в каком-либо малоизвестном краю.

- Да,-сказал Кар,-если мы не вскочили в ледяной мешок.

Запара ничего не ответил на это, но, проанализировав свои наблюдения за последние несколько часов, подумал, что, возможно, они уже в мешке.

С наступлением ночи пошли малым ходом. Запара отметил в дневнике: «Ветер утих, а луна скрылась в тумане».

Кар, Лейтэ и Запара сидели в штурманской рубке и покуривали, рассматривая карту моря, по водам которого плыли. Это был почти чистый лист с едва намеченными пунктиром контурами берега на юге и западе. По нескольким цифрам можно было судить, как мало пароходов посетило южную часть моря; в северной же его части еще никто не плавал. Карта побережья показывала, что оно совсем безлюдно и почти не исследовано. Никто не знал как следует ни течений моря Лаптевых, ни его ледового режима. Лишь в южной части его кое-где была измерена глубина. Об этом и вел Кар разговор со своими помощниками.

На мостике, в рулевой рубке, Соломин не спускал глаз с компаса и курсовой черты, которая указывала почти прямо на восток.

Этот курс пришлось взять под натиском льда на правый борт.

- Лена и Хатанга вливают в море Лаптевых, - говорил гидролог, - много теплой воды, текущей с юга. Это дает основание думать, что ледовый режим южной части моря не столь суров, как, скажем, Восточно-Сибирского моря или соответствующей части моря Карского. Однако доподлинно никто сказать не может, как повышают температуру моря воды этих рек. Научные экспедиции специально еще не изучали моря Лаптевых. Это большой пробел в гидрологии полярного бассейна.

- Опять о своем, - усмехнулся Лейтэ, - он-таки хочет зимовать в этом проклятом море.

- Я - да, но я совсем не хочу, чтобы вы, дорогой Лейтэ…

Запара не договорил. Его прервал удар парохода о какую-то преграду. Судно содрогнулось и задрожало.

Вихрем вылетел Кар из штурманской рубки. За ним, забыв шапку и рукавицы, выскочил Лейтэ. За Лейтэ бежал Запара. Штурман прыгнул к телеграфу, и в машинном отделении раздался приказ: «Стоп!»

- Лево руля! - кричал рулевому Кар, перегибаясь через борт и вглядываясь в темноту перед носом парохода. Там что-то серело, и оттуда, казалось, веяло холодом. Кар немного успокоился - это была льдина, а не мель или подводный камень. Как бы велика она ни была, «Лахтак» при тихом ходе не мог причинить себе большого вреда, ударившись об нее.

- Нет, удар был мягким, - сказал Соломин, понимая беспокойство Кара.

Торба уже остановил машину. Все стихло: не дрожала палуба от действия паровой машины, не поднимали водоворота за кормой лопасти винта. На морс также было тихо, и только свесившись через борт, можно было услышать, как тихо плескалась вода о льдину.

- С востока также лед, - задумчиво сказал Кар.

По его приказу рулевой круто повернул влево, па северо-восток, а Торба снова пустил машину.

Кар искал в темноте чистую воду. Но через двадцать минут корпус «Лахтака» снова встретил лед.

Тогда остановили машину и стали ждать утра.

Немного подумав, Кар поручил вахту Запаре и лег спать. Закаленный моряк спешил выспаться, так как уже несколько ночей он или вовсе не спал или спал по два-три часа. Запара велел Соломину тоже идти спать. Матрос за эти дни переутомился, поэтому без возражений оставил вахту. По он не ушел спать в кубрик, а, постелив около штурвала тулуп, лег на него, укрылся другим и, шутя кивнув Запаре: «Буду спать на боевом посту», - захрапел.

Запара пожелал матросу доброй ночи и медленно зашагал по мостику от левого борта к правому и назад, от зеленого фонаря к красному, которые вместе с топовыми лампочками были единственными огнями на судне. Все спали. Лишь Запара ходил, протирая носовым платком стекла очков и время от времени сморкаясь в тот же платок. Он раздумывал о судьбе «Лахтака», вспоминал погибших товарищей и троих дезертиров. Потом вспомнил Ленинград, где у него остались жена и двое детей - семилетняя Майя и тринадцатилетний Владлен, Они не имеют никаких сведений о нем. «Лахтак», очевидно, запишут в реестр погибших судов, а семью известят, что море забрало его жизнь. Он так любил Север, столько лет посвятил ему, исследуя моря! Гидролог взглянул на Соломина, вспомнил других уснувших моряков и подумал, что эти его товарищи также всю жизнь посвятили морю, очевидно, тоже любят его, что у них также есть где-то семьи, и их матери, жены и дети тоже печалятся о них… Но как велика будет радость, когда они вернутся! Вот только вернутся ли? И он стал анализировать положение.

Наступало утро. В предрассветном тумане ширился, расплывался горизонт. Перед глазами расстилалось ледяное поле. Холод, усиливаясь, заползал за рукава и воротник тулупа. Все спали. Гидролога охватила дрема. Недвижимо лежал подле штурвала Соломин.

Но вот послышались чьи-то легкие шаги. Кто-то поднимался по трапу на мостик. Это шел Степа. Юноша порозовел после крепкого сна и весело приветствовал Запару.

- Что радостного принес, дружище?-спросил вахтенный.

- Товарищ помкапитана, вокруг нас лед.

Гидролог вздрогнул. Он услышал подтверждение той мысли, которая беспокоила его целую ночь. То же самое предвидел и Кар: «Лахтак» попал в капкан, в ледяной мешок. Из этого капкана им едва ли выбраться когда-нибудь…

Вокруг серел лед, окружив пароход узким кольцом.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ОСТРОВ ЛУННОЙ НОЧИ Глава I

Конец зимы был отмечен лютыми морозами. В устье Белого моря вмерзли в лед норвежские мотопарусники и, посылая по радио сигналы «SOS», вызывали на помощь советские ледоколы. Их спасали «Сибиряков», «Русанов» и «Малыгин». Из советской охотничьей эскадры, промышлявшей на ледяных полях гренландских тюленей, обмерзли только «Ломоносов» и «Белуха» - очень старые шхуны шведской постройки. На «Ломоносове» был капитаном Иван Федорович Шеболдаев, а «Белухой» все еще командовал Кривцов.

Пять месяцев не был Кривцов дома, в Архангельске, а перед тем, в декабре, еле успел выскочить из Двины до ледостава.

Охота на тюленей проходила удачно. Как-то «Белуха» очутилась близ ледяного поля, где залегло много тысяч тюленей. Не извещая никого о своей находке, чтобы тем самым не привлечь иностранных конкурентов, Кривцов, выслав всю команду на лед бить тюленей, велел радисту передать тревожное сообщение.

«Шхуна «Белуха» затерта льдом! Прошу на помощь ледокол!» - таково было содержание радиограммы.

- Добавьте наше местонахождение и мою фамилию, - сказал Кривцов радисту. «Для одного ледокола и для нас зверя тут вполне хватит», - думал он.

Действительно, огромное ледяное поле километра в три длиной и в два шириной было усеяно черными головами тюленей. Большой мороз затянул льдом все полыньи на этом поле, и зверям некуда было бежать от охотников, окруживших их со всех сторон. На «Белухе», кроме команды, была еще артель охотников на зверей из двадцати пяти человек. Через два часа после того, как радист послал сообщение, он получил ответ, что на помощь «Белухе», чтобы обколоть вокруг нее лед, идет «Малыгин».

Кривцов знал, что на «Малыгине» сто двадцать охотников. «Малыгин» был невдалеке и должен был скоро подойти.

Стрелки с «Белухи», надев белые балахоны, сошли на лед. Они окружили тюленье стадо, бесшумно залегли за торосами, боясь спугнуть зверя, и стали целиться.

Прежде всего они должны были застрелить сторожевых тюленей. Большинство зверей спало, греясь на солнце. Под мартовским солнцем могли греться лишь такие звери, как тюлени, с огромным запасом сала под кожей; у охотников же коченели от мороза ноги.

Сторожевые тюлени не спали. Они время от времени поднимали морды и втягивали в себя воздух, как будто принюхивались, не близится ли опасность.

Стрелки подползали к стаду против ветра.

Но вот над льдиной раздались первые выстрелы. Они не спугнули тюленей, так как напоминали легкий треск льда в морозные дни. Сторожевые тюлени остались неподвижными на своих местах. Только морды их припали ко льду, а из голов струйками вытекала кровь.

В это время над горизонтом показался дым, и вскоре среди плавучего льда появился пароход. Это приближался «Малыгин». Через час он был уже от «Белухи» на расстоянии одной-полутора миль. Но что это за пароход идет почти в кильватере за «Малыгиным»? Кривцов рассматривал его в бинокль, но ледокол закрывал от него пароход.

- Кто это может быть? - спрашивает Кривцов и указывает своему помощнику Зеленину на неизвестный пароход.

- Что-то небольшое, во всяком случае, - отвечает Зеленин, внимательно рассматривая корабль в бинокль.

«Малыгин» приближается. Кривцов велит радисту взять сигнальные флажки и подняться на бочку, находящуюся на фок-мачте. Радист должен сигнализировать «Малыгину»: «Все в порядке. Большая залежка тюленей. Охотимся. Приглашаем вас. Подходите осторожно».

На фок-мачте «Малыгина», очевидно, их радист. Он тоже двумя флажками отвечает по азбуке Морзе: «Поняли. Благодарим. Подойдем борт к борту».

«Кто с вами?» - спрашивает радист с «Белухи».

- «Старый черт увязался», - был ответ с «Малыгина» о пароходе, идущем с ним в кильватере.

- Узнал, - говорит Зеленин Кривцову. - Иван Федорович пожаловал.

Действительно, это была шхуна «Ломоносов».

- Вот старый хитрец! - смеется Кривцов. - Никто его не просил, нюхом услыхал, что «Малыгин» на тюленей идет. Ну, ничего, - продолжает он, - хватит и для него.

- Притащился, - недовольно буркнул Зеленин, - как будто без него не управились бы.

Теперь, когда прибыли еще полтораста охотников, началась горячая стрельба.

Только на пятый день окончились охота и белование тюленьих туш. Моряки-охотники были переутомлены, но не отдыхали, так как спешили перетаскать добытое сало и шкуры в трюмы своих пароходов; они оставили на льду для чаек лишь горы тюленьего мяса.

В последний вечер три капитана собрались пить чай в кают-компании «Белухи». С ними были их ревизоры. Трюмы «Малыгина», «Белухи» и «Ломоносова» заполнились салом и шкурами. «Малыгин» взял двадцать тысяч, «Белуха» - семь тысяч и «Ломоносов» - пять тысяч тюленей. Судна готовились идти в Мурманск, чтобы там сдать добычу на салотопенный и кожевенный заводы.

Подсчитав свои трофеи, капитаны заговорили о Мурманске и о подготовке к следующему рейсу на зверобойный промысел. Затем стали вспоминать разные случаи из своей многолетней зверобойной практики.

Кто-то сказал:

- Эх, сидели бы тут капитан Гагии и штурман Кар - те рассказали бы. Вот у кого были приключения.

- Где-то они? - печально произнес капитан «Малыгина». - Не нашла их «Белуха». Пожалуй, летом тебя, Кривцов, снова пошлют на поиски.

- Нечего искать, - пробасил Иван Федорович. - Погибли. Вот только как погибли? Безусловно, от взрыва котлов, что бы там ни говорил Федор Иванович.

- Кто знает, может, и не погибли. Пока еще не доказано, тяжело от розысков отказаться, - задумчиво ответил Кривцов.

- Погибли, - стоял на своем старый капитан.

В кают-компанию вошел радист Валя. Садясь на свое место возле стола, он обратился к Кривцову:

- Дмитрий Прокофьевич, только что слушал передачу радиограмм с мыса Желания в Архангельск. Есть интересная новость.

- А именно?

- Там к берегу вместе со льдом принесло шлюпку, опрокинутую вверх дном. На шлюпке сохранилась надпись «Лахтак».

Капитаны молча посмотрели на Валю и потом, опечаленные, влажными глазами уставились в потолок.

- Очевидно, вы не ошиблись, Иван Федорович, - печально сказал Кривцов, - надо считать, что капитан Гагин, штурман Кар и с ними двадцать пять моряков погибли.

Глава II

…Дзз-из…дз…дз…дз… - жужжал, свистел северо-восточный ветер, рассыпая снег над торосами, сдувая его с ровного ледяного пространства и снова наметая сугробы. Ветер мчался, словно чукча на нартах с запряжкой в десять тысяч собак. На ледяной равнине на сотни, а может быть, и тысячи километров он не встречал пи одной преграды. Во тьме полярной ночи миллиарды кубометров воздуха при 50° ниже нуля, смешавшись с миллионами кубометров затверделых, как дробь, снежинок, мчались и выли в концерте сильнейшего урагана.

Над морем Лаптевых вторую ночь ревела страшная полярная буря. В такую бурю даже белые медведи, извечные бродяги полярных льдов, не отваживаются куда-нибудь идти. Где застал их ураган, там и закапывалась они в снег под каким-либо небольшим торосом, чтобы переждать непогоду.

Этой ночью было особенно дико и зловеще среди льдов пустынного моря Лаптевых. Однако есть разница между этой ночью и многими подобными ей над этим же морем. Сейчас за сотни километров от материка, среди моря, вздрагивает от ветра пароход, весь покрытый льдом и снегом. Полярная ночь над морем тянется месяцами. Теперь как раз середина ее. Уже несколько недель по палубам парохода или по льдинам около него в течение 24-х часов в сутки можно ходить лишь с фонарем. Если бы очистить борта парохода от снега и льда, то на носу можно было бы прочесть: «Лахтак», а на корме - «Порт Архангельск».

В темноте мерцает свет электрического фонарика. На крыше капитанского мостика возятся два каких-то.человека. Оба в неуклюжей меховой одежде, похожей на большие мешки. Люди осматривают метеорологическую будку

- …О-о-о! - слышен голос сквозь ветер. - Барометр идет вверх. Запиши температуру воздуха - 51,6°, направление ветра - ост-норд-ост. Сила ветра - 6 баллов.

- Утихает! - кричит второй, но за ветром его не слышно. Он становится к ветру спиной и что-то записывает в тетрадь. Люди заканчивают свои измерения, спускаются по трапу вниз, проваливаются под мачтой, по колени в снегу направляются к люку, ведущему в верхний трюм. Открывают дверь и скатываются под свет электрической лампы.

- Ура! - кричит один из них. - Барометр идет вверх, ветер утихает. - Он сбрасывает с головы меховой капюшон. Это Степан Черлак.

Рядом с ним Запара.

В большой трюмной комнате - длинный стол, стулья и две маленькие печки.

Вокруг стола сидит вся команда «Лахтака». Она, очевидно, обедает. В одних тарелках - какой-то горячий мясной суп, на других - жареное мясо. Около каждого лежит только два маленьких сухарика.

- Раздевайтесь, садитесь к столу и рассказывайте, что на дворе, - приглашает Торба.

Сегодня механик выполняет почетные обязанности повара. Лица людей за несколько недель пребывания среди льда заметно изменились. Все немного побледнели. Поотрасли бороды и усы. Не растут они лишь у Степы. Особенно выделяются среди моряков двое. Это - безусый юнга с живыми движениями и веселым огоньком в карих глазах и Кар с гранитным лицом, - он ежедневно бреется, - со стальным блеском глаз, свидетельствующим о железной воле и неутомимой работе мозга.

Четвертый месяц зажатый льдами «Лахтак» дрейфовал по морю Лаптевых. Неизвестные течения несли его то на север, то на восток, то возвращали назад на юг, а иногда сносили понемногу на запад. 10 октября пароход находился под 79°46' сев. широты и 113° 1' вост. долготы, 12 ноября - под 80° 55' сев. широты и 139° 17' вост. долготы, 8 декабря - под 80° 32' сев. широты и 129° 58' вост. долготы. В январе пароход снова понесло на север.

С сентября до начала октября охотничьей бригаде удалось убить трех моржей, двух морских зайцев, двух нерп и девять медведей. Из этих трофеев половина была добыта благодаря сообразительности и опыту Вершемета. Моряки экономили хлеб и особенно картофель, так как этих продуктов у них было очень мало, - они больше налегали на медвежье сало, держа в запасе моржовое и заячье. Надеялись, что не придется переходить на моржовое сало, но пока шансов на благополучное окончание зимовки почти не было. В ноябре медведей не видели, а в декабре Вершемет застрелил только одного худого медвежонка.

Жили в верхнем трюме, перегородив его на столовую и общую спальню. Там же выделили отдельные каморки: одну - для Кара и другую - для Торбы и Запары. Столовую торжественно называли кают-компанией. Лишь Павлюк не жил в трюме. Этот чудак уперся на том, что якобы испортит свои легкие, так как там много курят, хотя, ввиду ограниченного количества табаку, Кар выдавал только по две папиросы на курца в день. К тому же Павлюк наладил наверху ветряной двигатель, соединил его с помощью Торбы с динамомашиной и осветил пароход дешевой электрической энергией, а поэтому, мол, должен чаще бывать на палубе, чтобы присматривать за ветряком. Он устроился в одной из кают на палубе. Очень там мерз и часто забегал в трюм даже по ночам греться. Однако как ни уговаривали его, чтобы он оставил свой «глетчер», как называл Лейтэ каюты на верхней палубе, он не соглашался.

Чтобы люди не томились без дела, Кар разделил всех на три бригады. В течение декады одна бригада работала на камбузе - камбуз был тут же в трюме, - и хозяйничала в помещениях парохода, другая заготовляла лед для воды и наводила порядок па палубе, третья отдыхала и занималась охотой. Кроме того, каждый имел индивидуальное поручение. Степа стал помогать Запаре в научных наблюдениях. Павлюк заботился об электрическом освещении. Котовай ведал библиотекой, шахматами и музыкальным кружком, то есть скрипкой, балалайкой и старым граммофоном. Остальные также имели какую-нибудь нагрузку.

Каждый день читались лекции. Кар преподавал штурманское дело, математику и астрономию. Запара - метеорологию, гидрологию и химию. Оба они выступали и в роли географов. Торба проводил беседы о паровой машине, паровиках и сообщал некоторые сведения из физики. Машинист Зорин преподавал обществоведение и через каждые два дня устраивал открытые партийные собрания, хотя членами партии были лишь он, Кар и Шелемеха. Степа представлял комсомол.

Бурная радость охватила всех, когда Павлюк в один из дней наладил радиоприемник и поставил в трюме громкоговоритель. Правда, настраивал он радиоприемник наугад, не зная этого дела как следует, и часто вместо пения, музыки и разговорных передач слышался треск азбуки Морзе, ни для кого из команды не понятной, речь на немецком, английском и даже японском языках.

Глава III

Каждые четыре часа производили метеорологические наблюдения. Это делали Запара и Степа. Обычно они чередовались, а два раза в сутки, когда надо было производить более точные наблюдения, выходили оба, и тогда Степа помогал Запаре.

Как-то вечером, в восьмом часу, юнга готовился выйти на палубу для наблюдений. Он одевался в оленьи меха. Поверх обыкновенных брюк надел меховые. На ноги сверх шерстяных носков натянул чулки из собачьего меха, а на них пимы - сапоги из оленьих шкур мехом наружу. Застегнул на груди нерповый жилет и нырнул в широкий совик, то есть шубу из оленьего меха, которую одевают через голову. Чтобы защитить руки от лютого мороза, их пришлось спрятать в две пары перчаток и уже па перчатки натянуть огромные рукавицы. Вооружившись электрическим фонарем, - таких фонарей Запара имел несколько, но разрешал пользоваться ими только для метеорологических наблюдений, - и взяв анемометр, Степа вышел на палубу.

Морозный воздух обжигал лицо. Юнга осторожно прошел в темноте по палубе и поднялся по трапу, не зажигая фонаря; он экономил электрическую энергию батареи. Взобравшись на крышу штурманской рубки, юнга принялся за работу. Он нажал пружину и поднял анемометр высоко над головою. Анемометр слегка затрещал. Через минуту Степа засветил фонарь, чтобы взглянуть на циферблат. Не теряя времени, записал показания. После этого быстро спрятал прибор в ящик, натянул рукавицы и стал бить руками о плечи, как это делают извозчики, когда пальцы окоченеют.

Нагрев руки, Степа полез к метеорологической будке. Там он снял показания анероида. Отмстив, что стрелка анероида пошла вверх, он записал показания гигрометра, а также максимального и минимального термометров. Тогда, снова нагрев руки, стал спускаться па нижнюю палубу. Из-под ног посыпался снег, и Степа подумал, что завтра у палубной бригады будет работа. Раз шторм прекратился - Кар обязательно пошлет бригаду очистить палубу от снега.

Пройдя несколько шагов, Степа па минуту остановился возле того места, где большой торос уперся в борт «Лахтака». Вокруг была непроглядная тьма. Каждый раз, когда юнга глядел в эту бездну, его охватывало желание уйти в ночную тьму. «Так и шел бы до самого полюса», - часто думал Степа.

Он стряхнул рукавицей снег с борта и, опершись на него, напряженно и мечтательно всматривался в ночь, в едва сереющую снеговую даль.

Чувство грусти почти не было знакомо этому юноше. Ему наиболее свойственны были любознательность, стремление преодолевать препятствия и большая подвижность. Никогда он не высказывал упреков по адресу своей судьбы, забросившей его сюда. Лицо юнги становилось печальным только тогда, когда он вспоминал товарищей, погибших близ берегов острова Уединения. Тайны Арктики, с которыми сталкивался он, о которых рассказывал ему Запара, еще больше разжигали его любознательность.

Но не простоял юнга и полминуты, как на торосе появилось какое-то существо, поднялось над бортом, и Степа от сильного удара в спину растянулся на палубе.

«Медведь», - мелькнуло в голове юнги, но он не почувствовал никакого страха. Он лежал, одной рукой стиснув футляр анемометра, другой - фонарь. Тем временем медведь, положив передние лапы на борт, вытянул голову и стал нюхать воздух, как будто интересуясь, на какого это зверя он наскочил и можно ли тут чем-нибудь полакомиться. Степа, поджав под себя ноги, вскочил и припал к стене кают-компании.

Зверь, слегка напрягшись, перепрыгнул через борт на палубу, и морда его очутилась на расстоянии десяти сантиметров от лица Степы. Юноша ощутил дыхание медведя. Зверь то ли от голода, то ли от злости защелкал зубами и ступил еще ближе к Степе. Юнга опрометью бросился вдоль стены, но, не сделав и двух шагов, чуть не упал навзничь - так дернуло его сзади. Это медведь схватил зубами за полу широкого мохнатого совика. На какую-нибудь четверть минуты совик спас Степе жизнь. Медведь прокусил одежду, но не достал до тела. Юнга снова рванулся. Медведь грозно зарычал, не выпуская из зубов совика. Выскочить из совика Степа уже не успел бы - ведь каждую секунду косматое страшилище могло навалиться на него своей тушей или ударить лапой по голове.

Стиснув зубы, Степа повернулся к своему обидчику.

Зверь выпустил из зубов олений мех и поднял вверх лапу.

Но Степа предупредил страшный удар медведя и, размахнувшись, сам треснул по медвежьей морде фонарем. Очевидно, этот отпор, хотя и слабый, обескуражил медведя. Степа не стал ждать, пока хозяин полярных льдов придет в себя от неожиданного удара и снова схватит зубами за мех или опустит свою деликатную лапу ему на голову. Он помчался по палубе напрямик к капитанскому мостику, по медведь преградил ему путь к трюму. Юнга побежал к трапу, по которому поднимались на капитанский мостик, по медведь снова догнал его. Теперь, казалось, не было уже никакого спасения. Степа стал по другую сторону трапа. Чтобы достать его, медведь должен был или обхватить лапами трап, или, немного понатужившись, перегнуться на одну сторону, или же обежать вокруг трапа. Сделать все это не трудно было бы для полярного мишки. Но у Степы мелькнула новая, спасительная мысль. Он протянул руку с фонарем к медвежьей морде и нажал кнопку. Электрический свет ослепил медведя. Степа, потушив фонарь, снова зажег и опять потушил. Медведь, испуганный, очевидно, незнакомым, неприятным явлением, отступил немного назад. Степа прыгнул па ступеньки трапа и с громким топотом взбежал на капитанский мостик. На секунду остановился и оглянулся назад. Медведь, как видно уже опомнившись, лез по трапу за ним.

Полярный мишка в матросы не годится - по трапам лазает не очень ловко. Пока вскарабкался наверх, прошло секунд двадцать.

За это время Степа вскочил в штурманскую рубку, запер дверь на крючок и стал придумывать, чем бы защититься. Л медведь уже топтался под окном рубки и толкал мордой тонкую деревянную стенку.

Глава IV

Одного сильного удара медвежьей лапы было бы достаточно, чтобы сорвать двери штурманской рубки с плохонького крючка. Но медведь почему-то не спешил громить деревянную крепость. Юнга замер не двигаясь. Он надеялся, что, может быть, медведь, не слыша никакого шума, уйдет прочь. Степа лихорадочно думал над тем, какие выискать новые средства защиты. В рубке было совсем темно, и он не мог разглядеть, есть ли там какое-нибудь оружие, хоть какой-либо тяжелый железный или деревянный предмет.

Медведь поднял голову к окошку, но, наверно, ничего сквозь стекло не увидел. Тогда он стал разгребать снег под стенкой, как будто собираясь подкопаться под рубку.

Степа оперся на стол и в темноте стал припоминать, какие предметы можно найти в штурманской рубке. Тут должны находиться ящики с хронометром и секстантом, если Кар не спрятал их куда-нибудь в другое место. На столе, конечно, лежат линейки с делениями на сантиметры и дюймы, а в ящиках - циркули и транспортиры. Кроме всего этого, должно быть здесь десятка полтора толстых книг разных лоций и таблиц. Вверху над ним, па полке, напоминавшей небольшой чердак, лежало несколько сот карт разных морей, главным образом Баренцова моря, его берегов и островов. Ничто из всего этого не могло защитить юношу от зверя.

«Если бы он умел читать, я сунул бы ему пока что в зубы книжку по мореходной астрономии», - подумал Степа, и эта мысль несколько развеселила юнгу, не знавшего, что такое печаль.

Вдруг он вспомнил о ракетах и ракетном пистолете, которые должны были находиться в рубке. Теперь пароходам, оснащенным радио, очень редко приходится пользоваться ракетами. Но каждый пароход обязательно должен иметь ракеты и пистолет к ним.

В нижнем ящике штурманского стола Степа нашел пистолет. Надо искать ракеты. Юнга уже представлял себе, как медведь прыгнет с перепугу на лед, когда он прямо в морду зверю пустит заряд. «Может, еще и нос медведю обожгу», - тешил себя юноша.

Тем временем медведь стал проявлять активность и все громче колотил в стену. Степа торопливо ощупывал рукой стол, стены, полки, но ракет нигде не находил. Задел рукой телефонный аппарат, соединявший штурманскую рубку с радиорубкой. Пощупал вокруг телефона - там тоже ничего пс было.

Деревянная перегородка, отделявшая юнгу от медведя, начала трещать. Степа ухватился рукой за телефонный аппарат. Он хотел оторвать его от стены и им защищаться, так как это был наиболее тяжелый предмет из тех, что находились возле него. Но вдруг новая мысль остановила юнгу: «Вот, если бы там, в радиорубке, был кто-нибудь…» Быстрым движением схватил ручку телефона и энергично покрутил. Поднес к уху трубку. Никто не отвечал. Степа повесил трубку и снова покрутил ручку. Телефон громко зазвенел. Медведь услышал и притих, очевидно, подумав, что это скулит двуногое существо, намереваясь бежать от него, и грызет стену с другой стороны. Такое предположение, вероятно, показалось зверю правдоподобным, так как он перешел к другой стене и стал разгребать там снег.

Степа прислушался к трубке.

- Кто там? - услыхал он чей-то знакомый голос.

- Спасите! Я сижу в штурманской рубке, а медведь стену ломает.

- Что?!

- Медведь напал. Я в штурманской рубке.

- Степа?

- Да, да! Скорее… поспешите!

Голос больше не отвечал. Безусловно, тот, кому он принадлежал, бросил трубку и побежал в трюмное помещение позвать товарищей с ружьями. Скоро они явятся сюда. Но не будет ли поздно? Медведь уже у самых дверей. Это наиболее слабое место, и Степа вовсе не верит, что крючок не сорвется с двери. Он начинает с лихорадочной быстротой сбрасывать под дверь книги, карты, линейки. Но это, конечно, его не спасет. Медведь, услышав в рубке шум, толкнул головой дверь. Удар был, видно, не очень сильный, по достаточный, чтобы крючок сорвался и дверь немного приоткрылась, сдвинув в кучу книги и карты, набросанные Степой на пол.

Голова медведя просунулась в дверь. Степа вскочил на стол с циркулем в руке, словно намереваясь вычислить в градусах открытую медвежью пасть. Мишка немного понатужился, и дверь затрещала.

«Медведь погибнет, но я раньше…» - мелькнула мысль у Степы, когда он вспомнил, что товарищи уже, наверно, извещены об опасности, в которую он попал.

«Вооружаются… минут через пять будут тут… чтобы увидеть, как медведь грызет меня».

Зверь наполовину уже влез в рубку. Он тихо рычал. Степа вспомнил о фонаре и засветил его. Перед ним стоял страшный, взбешенный, хоть и немного сбитый с толку, зверюга.

Юнга поднял руку с циркулем, готовясь в последнюю секунду ударить медведя в глаз. Он был уже в полном отчаянии, как вдруг зверь, вместо того чтобы прыгнуть на Степу, повернул голову, бешено заревел и подался назад. Он хотел повернуться, чтобы выйти из рубки, но сделать это быстро в узкой двери не смог.

Степа услыхал, как кто-то пробежал по палубе и затем, ухватившись за маленькую лесенку, стоявшую около стены, взлез на крышу рубки. Медведь кинулся за этим, еще не известным Степе спасителем.

«Не Запара ли, выскочив без оружия, угостил медведя чем-нибудь по спине и теперь прячется на крыше?» - подумал юнга.

В ту же минуту громадная фигура спрыгнула с крыши перед самой дверью и вскочила в рубку. Юноша осветил фигуру фонарем.

- Степа, ты еще жив? - Перед юнгой стоял Павлюк с топором в руках. - Ружья у меня нет, - пояснил кочегар,- я за топор и давай сюда на разведку - узнать, что тут за медвежья осада. Вижу - дела плохие: враг уже забрался в твою крепость… Я не стал терять времени, ударил зверя по ногам, попал в колено и раз - в сторону. А затем наутек. Только вскочил на крышу, а он уже возле меня. Но я еще раз по морде угостил его, правда, слегка… Слышишь, как воет?

Действительно, медведь, злобно завывая, карабкался на стену.

- Ну, я сейчас раза два стукну его топором и хватит с него, - смело сказал Павлюк, подойдя к двери. - Что это ты понабросал тут? - спросил он, наступая на книги. - Ну-ка, посвети.

Медвежья голова хряснула под сталью топора. Двумя могучими ударами кочегар добил зверя.

- Павлюк, - обратился к своему спасителю Степа, выйдя из рубки и освещая фонарем мертвого зверя, - как ты очутился в радиорубке?

- Я… мм… мм… так, - неохотно промямлил Павлюк и сразу же перевел разговор на другое: - Пойдем-ка поскорее сообщим о добыче, и пусть наш боцман займется свежеванием.

Глава V

В ту ночь небо было усеяно яркими звездами, воздух замер в неподвижности. Мороз сковал все движения. Таинственным привидением высился надо льдом силуэт парохода, простершего в небо обледеневшие мачты. Тот, кто осмеливался показаться с открытым лицом на палубе, чувствовал, как слипались у него губы и тяжелели ресницы от невидимой водяной пыли.

В трюмной столовой две партии сражались в домино. Торба играл с Соломиным в шахматы. Стол был освещен электрическими лампочками, но светили они, словно коптилки, в углах комнаты оседала темень, и оттуда тянуло сыростью и холодом. Раскаленная докрасна железная печь нагревала воздух вокруг стола. Место возле печки заняли шахматисты. Партия в шахматы равнялась по времени трем партиям в домино. Кто раньше окончит, тому достанется «залежка», как называли самое теплое место на пароходе.

Степа протестовал против условия, по которому одна партия в шахматы была приравнена к трем партиям в домино.

- Они, - кивал он головой на шахматистов, - не так интересуются выиграть партию, как поскорее окончить ее… Надо установить: партия за партию.

- Верно, - поддержал Степу Вершемет. - Довольно нам голову морочить.

- Обратитесь к Павлюку, - смеясь, ответил механик, - это его обязанность нас рассудить. Он же был председателем товарищеского суда.

- Да… к Павлюку, - недовольно бурчал Котовай, - а где он? Понесло же его в такой мороз на палубу…

- Это не наше дело. Мы тут ни при чем, - насмешливо отвечал Соломин, радуясь тому, что взял у Торбы слоном коня.

- Мм… - замычал механик, но тут же, по недосмотру Соломина, сбил его ферзя и уже бодрее продолжал: - Что за чудак этот Павлюк! В таком холодище сидеть наверху, в нетопленной каюте…

Степа, собравшись положить дубль-шесть, задержал его в руке и задумался, услыхав слова механика.

- Степа, шесть у тебя? - спрашивал Котовай.

- Что? Шесть?.. Ну да, вот.

Степа вспомнил, как он наскочил на Павлюка в радиорубке и как тот не ответил ему на вопрос, что он там делал.

- Но он молодец, ребята, - похвалил Павлюка Вершемет. - Я спрашивал его, почему он не возьмет туда маленькую печку, чтобы хоть изредка протопить. Говорит - неудобно, топлива у нас очень мало. Замерзает парень, а держится.

Кар положил на стол дубль-четыре и обратился к Торбе:

- Андрей Васильевич, выдайте Павлюку пудов десять-пятнадцать угля, а то действительно замерзнет.

Торба посмотрел на Кара и поморщился. Ему жаль было угля. Но, не возражая, ответил:

- Хорошо.

Открылась коридорная дверь, и в облаке пара вошел одетый в меха гидролог.

- Почему, друзья, томитесь здесь? - спросил он, подходя к столу. - На палубе прекрасный воздух, а главное, чудесное небо… Товарищ капитан, вот-вот взойдет луна, и можно было бы определить наше местонахождение. А вы, физкультурники, у вас лыжи уже приготовлены? Неужели мороза испугались?

- Ура! - крикнул Степа, подпрыгивая на стуле. - Мы сейчас на лыжи - и вокруг парохода. Бросайте это осточертевшее домино!

Остальные моряки тоже охотно откликнулись на призыв Запары.

Кар, спросив, что делается па дворе, согласился с предложением гидролога. Он велел всем хорошо одеться и, взяв лыжи, выходить из помещения. Пока одевались, готовили лыжи и договаривались, кому остаться присматривать за печкой, прошел почти час. Когда, наконец, вышли на палубу, из-за горизонта на небосклон уже выплывала луна, блестящая, как начищенный самовар. В лунном свете побледнели звезды и протянулись от мачт длинные тени. Услыхав голос и смех, вышел из своей каюты Павлюк. Его приветствовали возгласами:

- Ура полярному «пустыннику»!

- Павлюк, не мечтаешь ли ты стать Робинзоном?

Вершемет подскочил к кочегару, обнял его за плечи и сказал:

- Порадую тебя, друг. Общими усилиями выхлопотали тебе четверть тонны угля.

Охотник позвал Торбу, чтобы тот подтвердил эту новость.

Павлюк поблагодарил товарищей и, схватив свои лыжи, присоединился к ним. Этот богатырь всегда был компанейским парнем. Правда, любил иногда почудить, как это казалось кое-кому из моряков. Таким чудачеством все считали и его теперешнее постоянное пребывание на палубе и в радио- рубке. Лишь у Степы шевелилось какое-то неясное подозрение, что это не обычное чудачество. Юнга любил Павлюка, но ему не нравилась таинственность, которая, - он это полусознательно чувствовал, - окружала кочегара.

- Степа! - крикнул ему Павлюк, сбегая с палубы на лед. - Айда наперегонки! Кто быстрее вокруг парохода…

- Есть! - ответил Степа, подбегая к нему, и крикнул товарищам: - За нами, ребята!

Сухой, смерзшийся снег зашуршал под лыжами. Это была первая массовая лыжная прогулка. Большинство участников, не привыкших ходить на лыжах, падали на снег под громкий смех товарищей.

Кар предложил организованное соревнование. Участники бега должны разделиться па три партии, по их уменью холить на лыжах. Для каждой партии было установлено по три премии: пачка папирос, килограмм сухарей и коробка шпротов. Каждая партия состоит из четырех человек. В первую вошли лучшие лыжники: Павлюк, Степа, Вершемет и сам Кар.

- Отто Рудольфович, - предложил Торба, включенный в более слабую партию, - переходите лучше к нам. С ними без премии останетесь.

Но Кар лишь загадочно засмеялся и свистнул, дав знак начинать бег.

Все пустились бежать.

Несмотря на жгучий мороз, лыжники разогрелись. Нужно было трижды обежать вокруг «Лахтака».

Вершемет был уверен, что придет к финишу первым. Он не очень напрягался. Но вот Степа стал его опережать. Пройдя от носа до кормы, юнга на полголовы вышел вперед. Вершемета это не беспокоило. Он не напрягал усилий, считая, что на последнем кругу все равно опередит его. Но через несколько минут его спокойствие было нарушено. На втором кругу его и Степу обошел Павлюк. Вершемет рванулся вперед, чтобы не дать Павлюку намного опередить его. Но Павлюк шел уже на целую лыжу впереди охотника. Как раз в этот момент они обгоняли третью партию, только что закончившую первый круг. Торба, задев лыжей за выступ льдины, полетел вверх тормашками и, растянувшись, преградил путь Вершемету и Степе. Вершемет замедлил бег и обошел механика. Степа же, как квалифицированный спортсмен, воспользовался небольшим уклоном, нажал на носки и, подпрыгнув, перескочил через Торбу. Тем самым он на голову опередил Павлюка. Вершемет приложил псе усилия, чтобы обогнать передних лыжников. Он приблизился к ним на несколько сантиметров, но догнать не мог. Охотник не оглядывался назад и не знал, что почти рядом с ним шел Кар. Но вот на последнем кругу охотника опередил новый лыжник, и Вершемет увидел спину штурмана. Кар на последнем полукруге поравнялся с Павлюком и в нескольких метрах от финиша уже летел на целую лыжу впереди Степы.

- Сто-о-о-оп! - крикнул Торба. - Ура капитану, ура!

Кар вышел победителем в соревновании. Это поразило всех, так как никто не знал Кара как лыжника. Правда, Вершемет ссылался на недостойный поступок Торбы, но Степа, пришедший к финишу вторым, парировал довод охотника, напомнив о своем прыжке.

Не получили премий ни Вершемет, ни Торба, ни Запара. Пока Вершемет спорил с Торбой и Степой, Кар и Запара, отвязав лыжи, взошли на капитанский мостик, чтобы взять инструменты и определить координаты.

Но вдруг все вздрогнули от громкого крика Степы:

- Берег! Земля, земля!

Все обернулись к юноше. Он смотрел на северо-запад. Там, приблизительно в полумиле от парохода, луна, поднявшаяся выше, осветила черные отвесные скалы на фоне покрытых снегом холмов.

Глава VI

Представьте себе радость моряков, неожиданно увидевших неизвестный берег. Они рады были этому, наверно, так же, как матросы Колумба, увидев берег Америки. Если «Лахтак» будет раздавлен льдом, то уж лучше бедствовать на какой-то, хотя и безрадостной, земле, нежели довериться изменчивой стихии, плывя на льдине.

Но что же это была за земля? То ли берег неведомых Новосибирских островов или Северной Земли, то ли, может быть, новый неизвестный остров? После стольких дней дрейфа в темноте, когда вьюга и тучи закрывали небо, не давая возможности определить местонахождение парохода, на этот вопрос ответить сразу было невозможно. Хотя Запара и заявил:

Не будь я Запара, если это не новый остров.

Моряки собрались на палубе под капитанским мостиком, а на мостике Кар вместе с Запарой вычисляли географическую широту по луне. Нужные данные удалось быстро найти. «Лахтак» был на широте 82° 35'. Хуже обстояло дело с долготой. Теперь долготу вычисляют с помощью получаемых специальных радиосигналов, которые передаются определенными радиостанциями ежедневно, в определенный час. Эти радиосигналы сверяют по хронометру с местным временем и, вычисляя разницу, определяют географическую долготу. Штурман совсем не был знаком с техникой радио и не мог выполнить даже такой простой операции, как принятие радиосигналов. Зато, как хороший математик и астроном, он находил меридиан с помощью наблюдений над небесными светилами.

Люди изрядно озябли, пока Запара объявил долготу, найденную Каром. Они находились на 127° 58' 16'' восточной долготы. На всех картах, которые были па «Лахтаке», это место обозначалось белым пятном. Без сомнения, неизвестные течения моря Лаптевых придрейфовали пароход, вмерзший в льды, к неизвестному острову. Если бы не ясная лунная ночь, едва ли они узнали бы об этом острове.

Павлюк предложил дать острову название. Степа, ссылаясь на то, что он первый увидел остров, настаивал на своем праве первым предложить для него название. Его требование было принято во внимание. Юноша нахмурился и стал усиленно думать, по ничего хорошего, как нарочно, не приходило ему в голову.

- Пусть это будет остров Лунной Ночи, - крикнул, наконец, юнга.

Все ждали, что он скажет, и подхватили:

- Пусть будет остров Лунной Ночи!

- Ура острову Лунной Ночи! - воскликнул Вершемет, и за ним все закричали:

- Да здравствует остров Лунной Ночи!

Высоко в холодно-стальном небе спокойно плыла ясная луна. Над бескрайним ледяным полем стояла замороженная тишина. Бледный, еле заметный столб полярного сияния мерцал на северном небосклоне… Оледенелый пароход, казавшийся темным пятнышком, стоял неподвижно. Тишину безграничных равнин пыталась нарушить кучка ничтожно малых существ, копошившихся, подобно муравьям, у борта парохода. А вдали чернел обрывами скал белый берег острова Лунной Ночи.

Степа и Павлюк всматривались в него жадными глазами и, казалось, загорелись одинаковым желанием, так как через минуту обернулись к штурману и сказали одно и то же, только разными словами:

- Отто Рудольфович, остров совсем близко. Вот бы узнать, что там!

- Товарищ капитан, разрешите сбегать туда на разведку.

Все моряки повернулись лицом к штурману.

Кар ответил не сразу. Он смотрел па остров и как будто взвешивал возможность дойти до пего, а может быть, пытался угадать, что именно можно найти за теми скалами.

- Жму руку вам, товарищи, в ответ на ваше предложение и готовность отправиться туда. Думаю, что это можно сделать при лунном свете. И надо поспешить… Тут, пожалуй, не больше мили до берега… Кто хочет сейчас пойти в разведку? Поднимите руки.

Одиннадцать рук поднялось, так как Степа поднял обе.

- Тогда я назначаю, - сказал Кар,-лучших лыжников: Вершемета, Павлюка и Степу.

- А меня? - поднимаясь, спросил гидролог.

Все громко рассмеялись, вспомнив, что во время соревнования он остался без премии.

Не смеялся лишь Кар. Он обождал, пока смех утих, и серьезным тоном сказал:

- Я не считаю вас лучшим лыжником, но надеюсь, что трое лучших научат вас. Так как в экспедиции должна быть и научная часть, то присоединяйтесь.

Обрадованный гидролог сразу же стал перечислять, что надо взять в экспедицию:

- Фотоаппарат, бинокль, компас, анероид, психрометр, шагомер…

- Ружья, сухарей, медвежьей ветчины, нерпового сала…- перебил гидролога Вершемет.

Наконец, договорились. Кар приказал вернуться не позже как через три часа.

Он никому не разрешил сопровождать экспедицию хотя бы на близкое расстояние от парохода.

- Увлечетесь, и кто знает, куда забежите, - ответил он на просьбу о разрешении пробежать несколько сот метров с товарищами.

Начальником разведочной партии Кар назначил Запару, а главным проводником - Вершемета.

Охотник захватил с собой карманный компас и выверил направление от парохода на остров.

Наконец двинулись. Было двадцать три часа.

Первые несколько минут идти было легко. Огромная льдина, в середину которой вмерз «Лахтак», имела почти ровную, как на пруду, поверхность. Покрытая снегом, она представляла собой прекрасную дорогу. Но дальше, пройдя эту льдину, сразу же попали в торосы. Вокруг стояли обломки льдин, словно волны, внезапно замерзшие во время шторма. Торосы приходилось большей частью обходить. Иногда же лыжники вынуждены были перелезать через них.

Чем ближе подходили к берегу, тем менее заметным среди льдов становился пароход. Прошло немного времени, и уже нельзя было различить мачт, дымовой трубы, кормы и бака,- вместо этого над ледяной поверхностью чернело какое-то пятно.

- Не наскочить бы нам на полынью, - сказал Запара, спускаясь с невысокой ледяной скалы, через которую пришлось перелезать, так как она на несколько сот метров преградила путь.

- Разве при таком морозе могут быть полыньи? - удивился юнга.

- О, нет ничего удивительного, что в Полярном море, даже во время самых лютых морозов, имеются трещины и полыньи, - ответил Запара. - Это доказано наблюдениями многих выдающихся путешественников. Да мы можем спросить об этом Вершемета. Скажи-ка, охотник, ты ведь знаешь ледяные края: встречаются ли даже в очень сильные морозы трещины и полыньи во льдах полярных морей?

Вершемет, слышавший их разговор, ответил, обращаясь к Запаре:

- Степан - парень молодой. В полярных льдах он не бывал, а поживет тут, так удивляться не будет. Открытую воду среди льда мне самому приходилось встречать в самые сильные морозы.

Идти становилось все труднее, и Степа почувствовал, что он очень разогрелся. Они шли уже полчаса, и берег лежал совсем близко от них, но теперь разведчики продвигались очень медленно.

Наконец, утомленный юнга заметил в нескольких метрах от себя береговые скалы. С волнением Степа взбежал на них и первый очутился на берегу.

Четверо лыжников стояли на никому не известном острове.

Глава VII

Снег толстым слоем покрывал остров. Из-под снега торчали обледенелые скалы, и только они- указывали на то, что тут начинается берег. В трехстах-четырехстах метрах от того места, где стояли лыжники, высилась гряда холмов, закрывая внутреннюю часть острова. Кто знает, каков этот остров? Запара считал, что он невелик. Милях в пятидесяти или ста на юг от этого места много лет тому назад продрейфовал во льдах пароход «Фрам» и никакой земли не встретил.

- Пойдемте-ка на вершину холма,-предложил гидролог.

- А я советовал бы поспешить назад, на «Лахтак», - серьезным тоном ответил Вершемет.

Трое товарищей удивленно повернулись к нему.

- Смотрите! - сказал охотник и показал рукой на запад.

Все посмотрели туда, куда указывал Вершемет. Западный край неба заволокся то ли туманом, то ли тучами. Темная пелена быстро затягивала бледные звезды и надвигалась навстречу луне. Подул легкий ветерок.

- Ветер подул с запада, - сказал охотник,-будет пурга.

Все поняли опасность неожиданной вьюги. Если она захватит их на льду, между пароходом и островом, то найдут ли они в снежной мгле корабль? И каждый подумал: «Едва ли». Если же ветер с силой урагана превратит ледяное поле в обломки, а затем понесет эти обломки в океанские просторы, тогда их, безусловно, ждет гибель. А что может случиться, если они останутся на острове? Ветер угонит ледяное поле вдаль, а вместе со льдом и «Лахтак». Пусть даже через несколько дней утихнет вьюга - перед ними откроется простор ледяного моря, и останутся они одинокими, обреченными на смерть от голода и холода. У них ведь продовольствия, если даже экономить, только на два дня. Два ружья и пять-десять патронов едва ли выручат их на этом острове во время полярной ночи.

- А может… - сказал Павлюк, как будто отвечая на общий вопрос, и показал под ноги.

При лунном освещении на снегу виднелись следы ног какого-то зверя. По следам можно было судить, что зверь этот не больше собаки или даже зайца.

Внимательно присмотревшись, они нашли немало таких следов. Очевидно, остров богат этим зверем, истоптавшим снег по всему побережью.

- Песцы, - пояснил Вершемет. - Этим зверем не прокормишься, если хлеба и масла или хотя бы медвежатины не будешь иметь.

Решили возвращаться на пароход. Сейчас же, не теряя ни минуты. Ураганы в Арктике поднимаются быстро и продолжаются долго. Запара и его товарищи поняли, какая страшная опасность угрожает им.

- Пошли! - скомандовал охотник.

И все молча направились обратно на лед.

А ветер усиливался, и уже слышен был скрежет первых льдин, которые срывал он и катил по снеговому настилу.

Вершемет, взглянув на свой компас и проверив направление на пароход, контуры которого становились теперь совсем неясными, подбежал к гидрологу:

- Дмитрий Петрович, сверьте-ка свой компас с моим. Когда начнется пурга и пароход скроется с глаз, нам придется идти лишь по компасу.

- Идти к пароходу по компасу? - Запара остановился и скептически покачал головой.

- Это лучше, чем без компаса, - ответил охотник, и они стали сверять направления магнитных стрелок компасов.

Степа и Павлюк шли метров на тридцать впереди. Юнга сказал кочегару:

- Павлюк, будем идти так, чтобы гидролог был между нами. Он плохой лыжник. Вершемет будет указывать дорогу, а мы поможем Запаре.

Вьюга начиналась. Засвистел ветер, срывая тучи снега. Луна то показывалась, то исчезала в снежной мгле. Снег бил в лица, скрывая от глаз пароход. Вершемет сознавал всю ответственность, лежащую на нем, как на проводнике. Приходилось идти против ветра, и это задерживало их. Запара несколько раз споткнулся и упал бы, если бы его не поддержали юнга и кочегар. Но гидролог ничуть не падал духом. Он выкрикивал сквозь ветер своим спутникам шутливые словечки. Следил и за компасом, проверяя Вершемета, и за шагомером, чтобы определить, сколько они прошли. Шагомер, висевший у него на поясе, насчитал от парохода до острова две тысячи пятьсот шагов. Но так как шагомер предназначен для измерения расстояния, которое человек проходит, а не пробегает на лыжах, то, конечно, показания эти были неверны. Чтобы они были правильны, надо было вычислять поправку к шагомеру. Однако показания шагомера давали возможность и без поправок приблизительно определить, куда ближе - к пароходу или к острову. Когда шагомер показал, что от острова они прошли тысячу триста шагов, Запара решил, что они почти на полпути между островом и «Лахтаком». Но, конечно, их шаги были теперь меньшими, чем тогда, когда шли они от парохода к острову. Ветер, снег, темнота укорачивали шаги.

Вершемет не очень полагался на шагомер Запары и сам подсчитывал свои шаги: через каждые сто шагов он завязывал узелок на шнурке, свисавшем с его пояса. По его подсчету, они прошли больше половины пути. Боясь пройти мимо парохода, охотник замедлял движение. Он шел, напрягая зрение. Но в снежной буре трудно было рассмотреть что-либо дальше чем за несколько метров.

Иногда он оглядывался назад и ждал товарищей. Наконец, когда ветер достиг штормовой силы, Вершемет достал из своей сумки длинную, тонкую, но прочную веревку и предложил всем обвязаться. Ведь ветер мог отбросить кого-нибудь в сторону и, сбив с йог, угнать по льду на полсотни шагов. В таких условиях человека трудно было бы найти, так как и голос его не долетел бы до товарищей.

Теперь они шли друг за другом. Впереди всех, как и раньше, охотник, за ним - Степа, вслед за Степой - Запара и в арьергарде - Павлюк. Кочегар должен был поддержать гидролога сзади, если бы тот упал или что-нибудь другое с ним случилось. Но мы уже упоминали, что гидролог держался едва ли не бодрее всех и довольно твердо стоял на лыжах.

По мнению охотника и гидролога, они должны были уже быть вблизи парохода.

Вокруг бушевала вьюга, свистел ветер, сыпал снег и где-то вдалеке звучно трещал лед. Луна время от времени проглядывала сквозь сложную вуаль. Она едва освещала четырех отважных путешественников.

Охотник несколько раз стрелял из ружья, но сухой треск выстрелов почти не слышен был в хаосе снежной бури.

У людей от пурги и встречного ветра подгибались ноги, мелькали в глазах миллионы снежных мотыльков. Если бы охотник имел хотя бы что-нибудь похожее на палатку, он уже давно дал бы знак остановиться. Но не имея ни палатки, ни меховых спальных мешков, он знал, что такая остановка, безусловно, будет последней в их жизни. Борясь за жизнь, он вел своих товарищей против снежного самума. Люди жмурили глаза, падали, вставали, подтягиваемые передними или подталкиваемые задними, и шли, шли, шли… в ледяную неизвестность.

Глава VIII

Только Вершемет ни разу не поскользнулся и не растянулся на льду, даже не споткнулся. Он шел медленно, но почти не останавливаясь, и тянул за собой товарищей. Один за другим шли вслед за ним Стопа, Запара н Павлюк.

Иногда они тонули в снежных заносах под каким-нибудь торосом, порой с большим напряжением еле двигались по чистому льду, нагибаясь против ветра. Каждого из них тревожило, как выбраться им из этой беды. Однако ни одного из них не коснулось отчаяние.

Но вот Запара потянул веревку, как будто звал к себе Степу. Действительно, гидролог остановился и крикнул, что- бы к нему подошли. Запара осветил фонарем циферблат шагомера. Стрелки показывали, что они уже прошли три тысячи шагов, следовательно, должны быть вблизи парохода или уже миновали его.

- Мне кажется, - крикнул Запара на ухо охотнику, - что не следует углубляться далеко в море. Если не найдем парохода, повернем к острову.

Безусловно, было больше смысла сидеть на острове, чем на льду, хотя и там нет почти никакой надежды на спасение. Но как знать, может быть, на острове хоть кто-нибудь из них выживет. А возможно, ветер подгонит пароход вместе со льдом к самому берегу. До острова же они, конечно, доберутся с помощью компаса, который укажет безошибочно, куда идти, да и ветер будет подгонять в спину.

Вершемет предложил следующее: еще сто шагов вперед, а затем пятьсот шагов вправо и тысячу шагов назад, то есть влево. И если парохода не найдут, тогда возвращаться. План Вершемета приняли и двинулись дальше.

Пройдя сто шагов, они еще больше утомились, но ничего не нашли. Повернули влево, и сразу же стало легче идти. Ветер подул с правой стороны и сбивал их с дороги, но зато боковой ветер преодолевать было по так тяжело.

Неожиданно для себя охотник сбился со счета. Остановился, чтобы попросить Запару глянуть на свой шагомер, но, решив, что идти осталось немного, пошел дальше. Сзади на него наседал Степа. Вершемет попробовал ускорить шаг, рванулся вперед и в тот же миг полетел через голову на лед: одна лыжа его сломалась.

Степа, идя за Вершеметом, наскочил на него, свалился с правой стороны в снежный занос и потянул за собой задних. Не устоял и Запара. Только Павлюк удержался на ногах и наклонился над товарищами, чтобы помочь им подняться. Протягивая руки к Запаре, он неожиданно нащупал предмет, ставший причиной катастрофы. Это была натянутая веревка. Зацепившись за нее, охотник покатился с полного хода на лед.

- Что за чудо?-спросил сам себя Вершемет, не веря тому, что держится руками за веревку.

Значит, на этой льдине были люди. Может быть, они и теперь где-то здесь, и эта веревка приведет к ним. Хотя это и маловероятно, но ведь оказалось же возможным встретить в таком месте натянутую веревку?

Неожиданная находка радостно взволновала четырех лыжников. Но возникло и новое осложнение: Вершемет остался без лыж, а запасных у них не было.

Охотник предложил разойтись по два человека в ту и другую сторону, держась за веревку, чтобы проверить, где она кончается. Тот, кто найдет конец, вернется назад. Далее чем на триста шагов не отходить. Пройдя триста шагов, подождать минут десять-пятнадцать товарищей и, если их не будет, возвратиться.

На этом согласились. Вершемет и Степа пошли в одну сторону, а Запара с Павлюком - в другую.

Шли, как и раньше, связанные друг с другом.

Вершемет шагал впереди, держась руками за таинственную веревку. Свои лыжи, сломанную и целую, он оставил на месте, где произошла авария. Они должны быть приметным знаком. Степа двигался па лыжах. Веревка была натянута на железных кольях и деревянных столбиках. Поднималась она приблизительно на полметра надо льдом.

Утомленные пургой, охотник и юноша изо всех сил спешили добраться до конца веревки. Но идти было нелегко: приходилось отвоевывать каждый шаг ледяного пространства, каждый метр веревки. У Степы мелькнула мысль, что в то время как они продвигаются медленно, Запара и Павлюк, подхваченные ветром, дующим им в спину, идут очень быстро.

Пройдя шагов пятьдесят, они почувствовали, что очень устали, так как ветер с каждой минутой усиливался. Еще десять шагов - и веревка оборвалась.

Остановившись, пощупали вокруг, нет ли ее продолжения. Но ничего не нашли. Можно было возвращаться назад. Они даже были немного рады такому неудачному завершению своих поисков. Ведь такая же неудача могла постичь их и на двести или триста шагов дальше, а как трудно их пройти! Теперь же они возвращались, подталкиваемые ветром и с надеждой, что может быть их товарищи открыли тайну веревки. Потребовалось в три раза меньше времени, чтобы вернуться к сломанной лыже Вершемета. Решили идти дальше, вслед за товарищами.

Стали по обе стороны веревки и пошли рядом.

Теперь идти было легче, потому что ветер дул в спину, да и лед стал более гладким. Торосы встречались редко.

Ветер мешал говорить, относя слова вперед.

Вдруг в темноте, в нескольких шагах от них, гостеприимно мелькнул огонек. Охотник изо всей силы крикнул. В ответ огонек затанцевал, закачался. Очевидно, ветер донес туда этот крик. Они догадались, что из-за ветра не могут услышать ответа.

Еще минута, и перед ними появилось несколько фигур. Двое держали фонари. Это были Соломит и Котовай. Возле них стояли Павлюк и Запара. Ветер не давал говорить, - он скрадывал и извращал слова, обрывал фразы, заглушал разговор. Но все поняли, что матросы разыскивали четырех лыжников и должны быть где-то невдалеке от парохода. И действительно, через каких-нибудь десять минут все очутились около борта «Лахтака».

Там их радостно приветствовали Кар и Торба.

Оказалось, что, когда началась вьюга, Кар, беспокоясь об экспедиции, приказал протянуть на несколько сот метров от парохода канаты. Штурман правильно рассчитал, что если ушедшие в экспедицию будут возвращаться, то, даже не попав на пароход, обязательно зацепятся за канат. Зная сноровку и опытность Вершемета, он был уверен, что охотник пройдет где-то недалеко от «Лахтака».

Держась за канат, люди с фонарями беспрерывно ходили вблизи парохода, надеясь встретить своих разведчиков с острова Лунной Ночи.

Пурга усиливалась. Все возвратились на пароход. Разведчики, расположившись вокруг печки, грелись чаем и рассказывали о своем путешествии на остров.

Глава IX

Это случилось через три дня после их похода на остров Лунной Ночи.

Когда Павлюк проснулся и высунул голову из-под тулупа, ого удивил огонь, освещавший окно радиорубки.

«Пожар!» - подумал он и бросился на палубу.

На корме, словно огромный костер, пылало несколько бочек из-под смолы. Пламя освещало палубу, дымовую трубу и мачты парохода, выступавшие на фоне окружающей густой тьмы. Вблизи огня темными пятнами таял снег, от талон воды белое снежное покрывало палубы становилось серым.

Лишь слабый треск горящих клепок нарушал тишину.

Кочегар понял страшную опасность. Он первый заметил ее - товарищи, очевидно, спокойно спали или отдыхали в общем помещении.

«Будить!» - мелькнула мысль. Но в ту же минуту с полубака, где висел пароходный колокол, раздались частые, энергичные звуки пожарной тревоги.

«Вахтенный! - догадался Павлюк. - Но услышат ли в трюме? Мой номер семь: огнетушитель и топор», - вихрем проносились мысли.

На случай пожара между командой парохода заблаговременно были распределены обязанности. Каждый числился под определенным номером, и каждый номер знал свой противопожарный инструмент.

Павлюку было известно, что огнетушители находятся в общем кубрике, - их спрятали туда от мороза. Топор лежал в пожарном ящике, тут же, на корме.

Сильным ударом кочегар сбил крышку с ящика и выхватил оттуда топор.

С топором в руках он кинулся к люку, который вел в общий кубрик. Подбежав к нему, еще раз сердито подумал о вахтенном, продолжавшем бить в колокол тревогу: «В кубрике ведь, наверно, ничего пе слышат». По, открыв дверцу, он убедился, что там, видно, сразу услыхали. Пи один моряк не мешкал. Быстро вскочив с коек, даже не одеваясь, все бросились к месту пожара. Павлюк первый схватил огнетушитель и с криком: «Огонь на корме!» - раньше всех очутился на палубе.

Колокол на полубаке умолк.

Освещенные пламенем, стояли на палубе Вершемет, Павлюк, Степа, Котовай и Торба. Через несколько секунд к ним присоединились остальные.

Лишь на один момент они почувствовали себя растерянными. Но вот раздалась команда Кара:

- Огнетушители на огонь!

И моряки, ударив по огнетушителям, направили на пламя шипящие струи.

- Маты!

На огонь полетели большие, смоченные водой, маты, сплетенные из веревок.

- Брандспойт!

Но насос отказался подавать воду. И пока Торба обнаружил в нем неисправность, огонь снова вспыхнул о прежней силой. Теперь занялась и палуба.

Положение осложнялось особенно тем, что под палубой, в глубине кормового трюма, лежал динамит. Было его немного, но достаточно, для того чтобы, взорвавшись, уничтожить и «Лахтак», и людей, находящихся на пароходе.

Кар и его товарищи понимали серьезность момента. Они могли оставить «Лахтак» и искать спасения на льду, а затем на острове Лунной Ночи. Но такого спасения они не хотели. Очутиться на суровом, незнакомом острове, среди полярной ночи, с минимумом запасов и без радио - непривлекательная перспектива.

Они решили во что бы то ни стало спасти пароход. Оставив Торбу и Котовая около брандспойта, Кар схватил топор и кинулся вместе с другими товарищами на пылающие бочки: они рубили их и выбрасывали за борт.

Вокруг сыпались искры, люди обжигали брови, усы и бороды. Кое-кто опалил и кожу. Отступив от кают, пламя охватывало маленькую надстройку над кочегарским кубриком. Без воды справиться с пожаром казалось невозможным. Моряки нервно оглядывались на Торбу и Котовая. Но брандспойт все еще отказывался подавать воду.

Уже опорожнили огнетушители. Уже все мокрые маты брошены на огонь.

Кар, нахмурившись, следил за пожаром. И вдруг у Степы мелькнула блестящая мысль.

- Товарищ капитан!-крикнул он Кару.-Снегом потушим!

- Снегом? - удивленно переспросил Кар, но тут же понял юнгу.

Ведь только потому, что палуба и надстройка парохода были покрыты снегом, огонь распространялся так медленно. От жара таял снег, и вода заливала огонь.

- Лопаты! Ведра! Брезенты! Давайте снег! - скомандовал Кар.

Моряки сразу сообразили, в чем дело. Надо было сгребать снег, где только можно, и бросать его па огонь. Вершемет, схватив лопату и большой брезент, соскочил на лед. За ним прыгнули Степа и другие. Кто лопатами, а кто ведрами, набрасывали они снег на брезент и подавали его па палубу. Там стояли Кар и Павлюк. Они поднимали брезент и высыпали снег на огонь. Моряки, уже вспотевшие от горячей работы, обгорелые, с ободранными до крови руками, работали, сдерживая огонь, но потушить его не могли.

Торба не оставлял насоса. Он знал, что если удастся его наладить, у них будет самый надежный способ борьбы с пожаром.

И вот он услышал, как что-то булькнуло: это клапан набрал воды.

- Котовай, направляй брандспойт!-крикнул механик матросу.

Котовай подтянул шланг и направил па огонь медную трубку. Как раз в это время Кар и Павлюк, подойдя к огню, высыпали из брезента кучу снега. Воздух над палубой прорезала струя морской воды, вырванной помпой из-под льда. Поднявшись высоко вверх, струя упала на огонь, одновременно обливая Кара и Павлюка.

Над огнем поднялся густой пар.

Моряки кинулись со льда обратно на пароход и схватились за топоры, чтобы помочь победному наступлению воды на огонь.

Пожар быстро утихал. Через полчаса залили и вырубили последние тлеющие доски.

Под палубу, внутрь парохода, огонь не пробился,

«Лахтак» был спасен.

Глава X

С обгорелой палубы утомленные моряки спустились в свой трюмный кубрик.

На палубе еще остались Кар, Лейтэ и Павлюк. Они выясняли, какой вред причинен огнем.

Штурмана интересовали причины пожара. Он начался на значительном расстоянии от дымовой трубы. На месте пожара не было электрической проводки, следовательно, нельзя было подумать, что причина его - замыкание проводов.

- Кто первый увидел огонь? - спросил он Лейтэ.

- Надо узнать у Павлюка,-ответил тот.-Я услышал от него первого о пожаре, ведь он все время был на палубе. Кроме того, кто-то бил в колокол пожарную тревогу.

- Павлюк! - позвал штурман кочегара.

Тот подошел.

- Кто первый заметил пожар?

- Либо я, либо Котовай. Он вахтенный, - ответил кочегар. - А может быть, одновременно, - добавил он, подумав.

Павлюк рассказал, как, проснувшись, увидел свет в окне, как выскочил на палубу и, услыхав пожарную тревогу, удивился, что вахтенный бьет в колокол, в то время как люк был закрыт.

- Позовите Котовая, - сказал Кар.

- Есть, - ответил кочегар и пошел звать вахтенного.

Лейтэ с фонарем в руке еще раз внимательно осматривал обгорелую палубу.

Кар стоял неподвижно и смотрел в темную даль. Он думал: «Отчего бы мог вспыхнуть пожар? Откуда мог взяться огонь возле бочек с горючим?» По его расчету, пожар начался вскоре после того, как зашла луна и пароход погрузился в непроглядную тьму; возможно, кто-либо, шатаясь по палубе, светил спичкой или факелом и нечаянно зажег бочку.

- Вы меня звали? - спросил Котовай, подойдя к Кару.

- Да, - обернулся к нему штурман. - Вы сегодня вахтенный?

- Я.

- Когда вы заметили огонь?

- Я сидел в общем кубрике, когда туда вскочил Павлюк и крикнул о пожаре. Я выбежал на палубу и увидел огонь.

- Вы били в колокол тревогу?

- Нет.

- А кто же бил?

- Не знаю.

- Но вы слыхали?

- Вот и не скажу… в этой суетне у меня все перепуталось.

- Вы когда ушли с палубы перед пожаром?

- За полчаса, а может быть, минут за сорок. Перед тем выходил вместе с Запарой. Он производил свои наблюдения, а я осматривал лед вокруг парохода. Это было перед заходом луны. Мы вместе возвратились в кубрик.

- Вы не видели, после вас на палубу кто-нибудь выходил?

- Нет, я все время сидел около двери. Все спали, а я чистил ружье.

- Может, вы не заметили, как кто-нибудь вышел?

- Нет. Этого не могло быть.

- Значит, на палубе не было никого?

- Там мог ходить лишь Павлюк.

Кар задумался. Разговор с Котоваем ничего не дал для выяснения причины пожара; наоборот, становилось непонятным, кто поднял тревогу. Штурман позвал Лейтэ.

- Вы слышали, как били в колокол? - спросил Кар.

- Ну, конечно, - ответил старый моряк.

- Котовай говорит, что он не бил тревоги и что в то время на палубе не было никого, кроме Павлюка…

- Или того, кто курил тут трубку, - добавил Лейтэ, протягивая что-то штурману. - Я нашел это возле пожарища.

Это была короткая, с загнутым вниз мундштуком трубка. Кар поднес трубку к носу и понюхал. От нее слегка пахло ароматным табаком. Штурман знал, что никто на пароходе не курил трубки. Когда-то была трубка у Вершемета, но он потерял ее в море во время аварии шлюпки. А такого душистого табака ни у кого из команды «Лахтака» он не встречал.

- Как все мы знаем, - сказал Лейтэ, словно дополняя мысль Кара, - Павлюк те курит.

Помолчав, старый боцман добавил:

- Трубка потеряна недавно.

В это время к ним снова подошел Котовай. Штурман показал матросу трубку и спросил:

- Чья это трубка?

Матрос осмотрел ее, пожал плечами и, возвращая, медленно проговорил:

- Не знаю… Это норвежская трубка… Я видел такую у нашего покойного радиста. Он купил ее при мне в Тромсе. - Матрос присветил фонарем и добавил: - Точно такая же трубка.

Кар и Лейтэ молчали.

- А где вы ее взяли, Отто Рудольфович? - спросил Котовай.

- Да вот Лейтэ нашел…

- Это, наверно, от радиста осталась.

- Гм… гм… - недоумевал Кар и повернулся к Лейтэ: - Установить с сегодняшнего дня морские вахты. Вахтенному матросу не оставлять палубу. В случае непогоды или большого мороза пусть сидит в штурманской рубке. Штурманскую вахту отбывать вам, Запаре, Торбе и Вершемету. Каждый день один из вас будет выходным. Вахтенный штурман должен каждый час наведываться к вахтенному матросу. Кроме того, вместе с механиком осмотрите пожарный инструмент и позаботьтесь вообще о противопожарных мероприятиях.

- Есть! - ответил Лейтэ и ушел.

Кар прошелся по палубе, подошел к борту и оперся на планшир.

Неясные силуэты торосов исчезли в темноте полярной ночи.

Мгла свисала вокруг парохода, окутывая мачты, нос и корму, словно скрывала от глаз моряка причины пожара.

Кар думал о норвежской трубке, и разные мысли появлялись у него. Если верить Котоваю, что такую трубку имел радист, то, значит, она могла попасть к Павлюку, который жил все время в каюте радиста рядом с радиорубкой. Когда вспыхнул пожар, на палубе никого не было, кроме кочегара. Но кто же бил в колокол? Кар хорошо помнил те тревожные удары, которые услышал он вместе с криком Павлюка. Слыхал эти удары и Лейтэ. Говорил о них и Павлюк. Правда, Котовай не уверен, слышал ли их.

«Кто же бил в колокол?»

Возникают разные подозрения. И глубоко в голову западает одно из них: «Почему Павлюк одиноко живет наверху, в нетопленной каюте? Что делает он там? Почему так неохотно принимает, когда к нему кто-нибудь заходит?»

Вдруг в противоположной стороне, близ радиорубки, что-то как будто взвизгнуло. И снова тишина. Может быть, это показалось? Кар выпрямился и прислушался. Но вокруг царило безмолвие.

Глава XI

В километре от парохода, между ним и островом, высились огромные ледяные скалы. Запара сказал Степе, что это, очевидно, айсберги, застрявшие на прибрежной мели. Эти скалы поднимались над поверхностью моря на семь-восемь метров. Когда на небе полыхало северное сияние или светила луна, они казались руинами средневекового замка. Огромные торосы очень украшали суровый ландшафт оледеневшего моря.

Степа избрал эти льдины конечным пунктом своих экскурсий на лыжах. Уходить дальше от парохода Кар строго запретил.

Как-то при лунном освещении юнга обратил внимание, что на снегу, вблизи ледяных скал, имеется немало таких же следов, какие ему пришлось видеть на берегу острова Лунной Ночи, то есть следов полярной лисицы, или, как ее называют иначе, песца.

Степа видел эти следы, но еще ни разу не попался ему на глаза этот пушистый, длиннохвостый зверь.

Вершемет предложил поставить па песца капканы. Степа охотно принял это предложение. На следующий после пожара день они вдвоем, захватив два капкана, направились к торосам.

- Интересно, какие тут песцы? - говорил Вершемет. - Есть ли и голубые?

- А вы думаете, что могут быть? - спросил Степа.

- А почему же? Мне дважды на Новой Земле пришлось встречать их. Говорят, что на малых островах, лежащих далеко в море, они попадаются чаще, чем на материке или на больших островах.

- А скажите, - заинтересовался юнга, - у них мех в самом деле голубой?

- Нет. Он скорее пепельного цвета. Голубым песцам было бы очень трудно укрыться в тундре или среди льдов. Даже имея мех пепельного цвета, они очень заметны в условиях севера. Очевидно, потому их так мало. Иное дело - белые. Те в снегах и во льду прекрасно маскируются.

Обходя небольшие торосы, охотники быстро бежали на лыжах.

Погода стояла тихая, приятная. В небе светила луна, заливая своим светом ледяную пустыню, присыпанную снегом.

- А как охотятся на песцов? - спросил Степа.

- Будем вот ставить капкан, я тебе расскажу, - ответил тот, - а теперь давай ускорим ход.

Наконец, они приблизились к ледяным скалам. Как только свернули в узкий проход между двумя огромными торосами, «Лахтак» скрылся с глаз. Вокруг хаотически поднимались вверх ледяные нагромождения. Кое-где они расступались, и между ними открывались гладкие ледяные площадки, на которых можно было скользить на коньках или играть в мяч.

- Меня интересует, - сказал охотник, останавливаясь и указывая на следы песца на снегу, - почему их здесь так много?

- А что, разве они не появляются на льду?

- Нет, наоборот, они часто забегают в море, но тут, среди этих торосов, их следов особенно много, словно возле кормушки.

Но через пять минут охотник разгадал причину этого явления.

Когда они прошли за острый выступ одного из торосов, перед ними блеснуло черное пятно большой полыньи. На снегу возле полыньи виднелись следы лап крупного зверя, похожие на следы огромной ноги человека. Охотники остановились.

- Ага, - произнес Вершемет, - понял! - и осторожно оглянулся вокруг.

- Что такое? - спросил Степа.

- В этой полынье водятся нерпы, и на них ходит охотиться белый медведь, а вслед за ним бегают песцы. Они кормятся объедками, которые остаются после медведя. Удивляюсь, как ты раньше не заметил этой полыньи и следов беляка.

- Во-первых, в этот уголок я не заглядывал, а во-вторых, не всегда так ясно светит лупа, как сейчас, чтобы можно было все приметить.

- Ну, теперь, - сказал Вершемет, - следи внимательно, чтобы, чего доброго, не наскочить на этого злодея.

- А он на нас пе может наскочить?

- Теперь у него преимущество перед нами. В это время он видит лучше, чем мы. Кроме того, он нюхом слышит, а вот этого чутья у тебя нет. И, наконец, он молчит, а мы ведем разговор.

В этот момент вблизи что-то треснуло.

- Ого… заговорил, - тихо промолвил охотник.

Над огромным торосом поднялся большущий зверь. Направив морду на охотников, он, казалось, нюхал воздух. Но он не мог учуять никакого запаха, так как нюх у белых медведей развит очень слабо. Медведь медленно спустился с тороса, подошел к полынье и лег возле воды.

Охотники стояли неподвижно. Вершемет присел и, не двигаясь, следил за зверем.

Медведь на них не глядел. Он слегка водил мордой, всматриваясь в полынью. Зверь выжидал, не появится ли нерпа.

- Мы охотимся, и он охотится, - прошептал Вершемет своему юному другу, - ну-ка, подползем ближе.

Охотники, пригнувшись, стали приближаться к медведю. Зверь, очевидно, их заметил; но все еще был спокоен. Когда до него осталось шагов тридцать, Вершемет начал с колена целиться. Медведь поднял голову и снова опустил ее, всматриваясь в полынью.

- Степа, этот медведь должен быть твой, - сказал Вершемет.

Обрадованный Степа прыгнул на два шага вперед, поднял ружье и крикнул:

- Эй, беляк, берегись! Ого-го-го-о-о!

Этот крик всполошил медведя, и он, сразу поднявшись на ноги, медленно пошел на охотников. Степа выстрелил. Медведь со стоном упал на передние лапы, и в тот же миг охотники услышали отчаянный человеческий вопль.

Глава XII

Луна заканчивала свой путь по небу, когда па палубу вышли Кар, Лейтэ и Запара. Ожидая Вершемета и Степу, они вели разговор о том, что в последние сутки так беспокоило Кара, - почему возник пожар и кто бил в колокол тревогу.

Штурман пока избегал поднимать этот вопрос среди своих товарищей, и его примеру следовал Лейтэ. Сейчас же Кар решил сказать о своих подозрениях и тревогах Запаре и посоветоваться с ним и с Лейтэ.

В это время вахту отбывал Котовай. Выглянув в окно штурманской рубки, он проводил взглядом моряков и гидролога, которые прошли на нос и остановились там для разговора, склонившись над самым бушпритом. Три фигуры в мохнатых тулупах стояли на фоне заснеженного полубака и, освещенные лунным сиянием, напоминали каких-то таинственных заговорщиков.

Котовай поднялся на капитанский мостик и перегнулся через фальшборт.

- Вахтенный! Не замерз? - крикнул ему Лейтэ.

- Нет. В такую погоду и три вахты можно выстоять! - ответил Котовай.

Матрос прошелся по мостику. Капитан и его помощники тихо беседовали между собой.

Кар рассказывал Запаре о норвежской трубке, о том, что Котовай видел такую трубку у покойного радиста, о непонятном поведении Павлюка и о странном звуке, который ему пришлось вчера услыхать.

Запара выслушал это и, несколько минут помолчав, сказал:

- Если так, то я должен рассказать вам об одной тоже странной вещи. Недели две тому назад, а может быть, и немного больше, в полночь я вышел на палубу произвести метеорологические наблюдения и поднялся на крышу штурманской рубки. Когда я поднял анемометр и, присвечивая, стал следить за секундомером, то услышал откуда-то с палубы, как будто из-за дымовой трубы, а может быть, с какой-то шлюпки, странные цокающие звуки. Они показались мне очень знакомыми. Закончив наблюдения по анемометру, я перегнулся через борт и стал прислушиваться. Но звуки утихли, и ничто не нарушало тишины. Эти звуки, повторяю, показались мне очень знакомыми. Я стал припоминать, где мог я слышать что-либо подобное. Но как ни старался, ничего не приходило на память. Знаете, так бывает во сне. Что-то приснится, а потом припоминаешь: как будто и знакомое, а вспомнить не можешь. Спустившись с капитанского мостика и подойдя к двери, ведущей в наш кубрик, я встретил Павлюка. Мне пришло в голову спросить, не слыхал ли он чего-нибудь. Павлюк ответил, что он совершенно ничего не слышал, и сказал это таким веселым, даже насмешливым топом, что у меня отпала охота говорить еще кому-нибудь об этих звуках. Я решил, что мне послышалось. Опасаясь за свои нервы, я стал чаще выходить на лыжные прогулки.

Кар, выслушав Запару, повернулся к Лейтэ и сказал:

- А вы слышали что-либо подобное?

- Нет, - ответил Лейтэ, - мне никогда ничего не слышится. И если бы я что-нибудь подобное услыхал, я бы сразу сообщил об этом капитану.

- У вас удивительно стойкий характер, мой друг! - сказал ему Запара.

- А все же, какого вы мнения обо всей этой истории? - спросил Кар. - Говорите, Запара.

- Я думаю, - растерянно произнес гидролог, - что об этом надо спросить Павлюка. Позвать его, сказать ему о наших подозрениях и спросить.

Лейтэ, услышав ответ Запары, засмеялся.

- Вы, кажется, не разделяете этого мнения, - заметил ему Кар. - Прошу высказаться.

- Я почти согласен с товарищем штурманом, - кивнул Лейтэ на Запару, - только мне кажется, прежде чем говорить с Павлюком, надо его арестовать и произвести обыск в радио- рубке и в каюте радиста, где он живет, а также в других палубных надстройках.

В это время Кар поднял голову и увидел на крыше штурманской рубки Котовая; тот стоял и внимательно куда-то всматривался.

Штурман выпрямился и, ничего не сказав своим помощникам, крикнул матросу:

- Вахтенный!

- Есть!

- Что случилось?

- Как будто выстрелы послышались оттуда, от тех торосов, куда пошли наши звероловы.

- А мы ничего не слышали,-сказал Кар и повернулся к помощникам. - Да-да. Вот так, Лейтэ, и вы, наверно, занятые хозяйством, не слышали тех звуков. - Помолчав, штурман добавил: - Итак, я считаю, что, начиная с сегодняшнего дня, мы должны внимательно следить за том, что делается на палубе. Вы понимаете, зачем я установил беспрерывное дежурство вахтенных на палубе и почему, когда отбывает вахту Павлюк, прошу вахтенного штурмана палубу не оставлять.

Луна скрылась за горизонтом, исчезли берега острова, пароход снова погрузился в темноту. Лишь мерцали звезды, и в синеватом мраке скрывались заснеженные ледяные просторы.

- Что-то задержались наши охотники, - встревожился Кар. - Не заблудились бы. Лейтэ, зажгите огни.

Лейтэ пошел выполнять приказание. Но раньше чем он успел зажечь фонари, моряков встревожил крик Котовая:

- Отто Рудольфович! На берегу огонь!

Кар и Запара посмотрели в сторону острова.

Там, сквозь ночную тьму, светился огонь. Он горел большим пламенем, то разгораясь, то угасая, как будто кто-то время от времени подливал в него керосин. Стоявшие на палубе замерли в неподвижности. Но вот немного поодаль от этого огня вспыхнул новый огонек, потом еще один и, наконец, еще один. Четыре костра пылали та берегу острова Лунной Ночи.

Глава XIII

Если бы Степа за минуту до того, как выстрелить, повернул голову и глянул на высокий, десятиметровый торос, торчавший вблизи, он бы чрезвычайно удивился. Наверху тороса он увидел бы высокую фигуру человека, освещенную луной.

Теперь человек лежал у подножья тороса. Поскользнувшись, он скатился вниз на мелкие обломки льда.

Зоркий Вершемет первый увидел распростертого человека.

- Кто это? - спросил Степа.

- Кто-то из наших товарищей, - встревоженно ответил Вершемет.

Но, наклонившись над человеком, он никак не мог узнать, кто это.

- Ростом, как наш Кар, - бормотал он, - шапка словно бы Запары, но что это за полушубок? Он из песцового меха. Такого ни у кого из наших ист.

- Что - он мертв? - спросил Степа.

- Сейчас узнаем, -не спеша ответил Вершемет и, перевернув человека на спину, засунул руку ему за пазуху.

- Жив, - сказал он, всматриваясь в лицо.

Лунного света еще было достаточно, чтобы его рассмотреть. Но на лице была кровь, и, возможно, это изменило его выражение. Во всяком случае, Вершемет никак не мог узнать, чье это лицо.

- Здорово разбился, - сказал охотник. - Надо бы сделать перевязку. Или, может, так потащим на пароход? Только кто же это?

Степа также внимательно рассматривал лицо. Помолчав несколько секунд, он сказал:

- Дядя Юрий! Этот человек не с «Лахтака». Он вовсе нам незнаком.

- Правильно, - ответил охотник, поднимая ружье, лежавшее около разбитого, - таких ружей у нас нет.

Действительно, на «Лахтаке» было только три ружья, и Вершемет прекрасно знал каждое из них. К тому же два из трех были с ними.

- Это, кажется, американское, - сказал Вершемет, осматривая ружье.

Мысль о том, что перед ними совсем чужой человек, еще больше взволновала обоих. Они вовсе забыли о медведе, который был уже мертв. Забыли и о принесенных ими капканах. Было отчего волноваться: незнакомый человек, в такое время, в таком месте!

- Может быть, здесь еще кто-нибудь есть? - высказал предположение юнга.

- Ну-ка, лезь на торос, только не свались оттуда, как этот молодец, и крикни, а то и выстрел дай. Может, кто откликнется.

Степа стал взбираться на льдину, а Вершемет тем временем расстегнул неизвестному воротник, снял шапку и вытер с его лица кровь. Голова, казалось, не пострадала при падении. По крайней мере, крови не было видно. Охотник побоялся раздевать человека та морозе. Но, осматривая его, обнаружил кровь на боку. Вершемет разрезал порванную па этом месте при падении одежду и, найдя рану, положил на нее платок и перевязал куском старого бинта, который случайно нашелся у него. Ему казалось, что человек повредил себе ногу. Когда Вершемет потянул ее, неизвестный застонал.

Степа взлез на льдину, с которой упал незнакомец. Там, действительно, было очень скользко. Как с капитанского мостика, наблюдал он арктический пейзаж в полярную ночь. Луна стояла уже над самым горизонтом. Степа видел с одной стороны темное пятно парохода, а с другой - неясные очертания острова. Вокруг простиралась пустыня. Нигде те видно было ни одного живого существа. Юнга несколько раз крик- нул, потом прислушался и, не услыхав никакого ответа, прокричал Вершемету:

- Дядя Юрий, я буду стрелять!

- Стреляй!

Спустившись на полметра ниже, юнга уперся коленом в выступ тороса и выстрелил. Это был тот выстрел, который услышал Котовай.

Степа несколько минут ожидал ответа, но напрасно. Тогда он сполз с тороса вниз, к Вершемету. Тем временем охотник, сняв с себя куртку, готовил для незнакомца носилки.

- Снимаи, Степа, и ты куртку, согреемся, пока будем его нести.

- Давайте, дядя Юрий, еще постреляем, может, с «Лахтака» придут на помощь.

- Да нет, давай уж сами понесем. А то ждать…

- А медведя так и покинем?

- Ничего не поделаешь, нет времени возиться с ним. Я думаю, что песцы не успеют его испоганить, пока я вернусь сюда с товарищами. А этого парня надо поскорее отнести. Я уже поднимал ею. Он весит не более семидесяти килограммов.

Степе надолго запомнилась такая картина: длинные тени торосов затемняют прогалину между ними. Черным пятном выглядит полынья, и близ нес бесформенной кучей растянулся медведь. Дядя Юрий стоит без куртки, опершись на ружье, а возле него лежит неизвестный человек. Он слегка стонет. Глаза его закрыты. Вокруг снег и лед. Мороз крепчает и щиплет за нос и щеки. Небо темно-синее, звезды разгораются все ярче, а луна склоняется к горизонту.

- Идем, - говорит Вершемет.

Они нагибаются и поднимают неизвестного человека. Степе немного тяжело, но охотник старается принять на себя большую часть тяжести; они обходят торосы и, по возможности, каждый ледяной выступ и размеренным шагом идут к пароходу. Под ногами скрипит снег.

Глава XIV

Когда закатилась луна, Вершемет и Степа были не далее как в полутораста шагах от торосов, окружавших полынью.

Степа чувствовал, что ноша для него тяжеловата, но не признавался в этом и, держа незнакомца за ноги, старался твердо шагать по льду. Однако иногда спотыкался на неровных выступах ледяного поля.

Вершемет, прокладывая путь, побаивался, как бы в тем ноте не заблудиться. Теперь, когда луна зашла и пароход скрылся с глаз, он остановился.

- Отдохнем, - сказал охотник.

Они положили человека на лед.

- Что, может быть, выстрелить несколько раз? - спросил Степа.

- Думаю… не надо. Они знают, что нас нет, и должны зажечь топовые огни.

Вершемет не ошибся: действительно, через несколько минут в темноте надо льдом загорелось два огонька: это Лейтэ поднял фонари под клотики мачт.

Ни старый охотник, ни его юный друг ни разу не оглянулись в сторону острова. Если бы они это сделали, то увидели бы огни, которые так удивили и взволновали моряков на «Лахтаке».

Когда на мачтах засветились фонари, оба сразу поднялись и двинулись напрямик к пароходу. По не прошли они и ста шагов, как над «Лахтаком» вспыхнула ракета. Она поднялась так высоко, что, казалось, поравнялась со звездами. Несколько секунд в небе ярко горела новая звезда. Но вот она метеором покатилась вниз и рассыпалась блестящими искрами.

За первой ракетой полетела вторая. Одновременно к охотникам долетели звуки выстрелов.

- Неужели они думают, что мы не видим топовых? - удивился Степа.

- Ну, вот еще, расстрслялись… - засмеялся Вершемет.- Из дробовика и нагана. Но… - он помолчал. - Здорово бухает. Наверно, стреляют холостыми с двойным зарядом. Беспокоятся, что заблудимся. Если бы не встреча с этим незнакомцем, вероятно, попало бы нам от Кара па орехи за такое опоздание. А впрочем, чтобы они не волновались, давай и мы сделаем несколько выстрелов.

И снова осторожно положили они незнакомца на лед. Степа снял ружье. Но прежде чем выстрелить, обернулся назад и глянул в сторону острова. Там он увидел огни.

- Дядя Юрий! - крикнул юноша. - Это не нам пускали ракеты! Смотрите!

Удивленный охотник повернулся в ту сторону, куда показывал Степа. Увидев огни, он опустил ружье, которое только что поднял для выстрела.

Четыре огня горели, словно костры военного лагеря.

- А это еще что?.. Гм-м… Понимаю: в этом, очевидно, разгадка, откуда этот человек. Видно, его товарищи зажгли огонь, а наши заметили и стали ракеты пускать.

Но хотя огни и показывали, что на острове есть люди, они еще ничего не объясняли - кто эти люди и откуда они взялись. Поэтому любопытство Вершемета и Степы возросло еще больше. Они не могли быстро идти, чтобы немедленно присоединиться к экипажу «Лахтака», который, очевидно, принимал меры, чтобы связаться с людьми на острове.

- Слушай, паренек, - обратился Вершемет к юнге. - Ты был прав, когда предлагал позвать с парохода помощь. Вдвоем мы долго будем его нести. Давай сделаем так: ты беги на пароход, скажи о найденном незнакомце и позови людей помочь мне. Там есть мои нарты. Тяните их сюда, а я посижу здесь.

- Есть! - ответил юнга и быстро направился к пароходу.

- Да смотри не заблудись, - крикнул ему вслед Вершемет.

Но заблудиться юнга не мог. Это ясно было и старому охотнику. На мачтах светились топовые огни. Одна за другой взлетали вверх ракеты. Раздавались выстрелы. Вскоре на льду возле парохода вспыхнул костер. Вершемет видел, как на фоне костра чернели фигуры моряков.

Охотник наклонился над незнакомым человеком. Дыхание его ослабело, по он был жив и изредка еле слышно стонал.

Вершемет закурил папиросу и начал сгребать вокруг человека снег, чтобы тот не замерз и не простудился. Да он и сам согрелся от этой работы. Время от времени он посматривал то на огни на острове, то на костер возле парохода и думал о том, кто же это на острове… Может быть, там находится какая-нибудь станция? Но как мог, в таком случае, Кар говорить, что это совсем неизвестный остров? Может, что-нибудь испортилось в штурманских инструментах, и люди, очутившись возле Новосибирских островов, сами не знают, куда их занесло? А возможно, какой-нибудь пароход тоже зимует близ этого острова? Пароход с исправной радиостанцией и радистом, который сможет завтра же сообщить о «Лахтаке» в Архангельск? Такое предположение было особенно приятно нашему охотнику.

Однако, присматриваясь к человеку, лежавшему у его ног, он все более удивлялся его одежде и чертам лица. Незнакомец, по его мнению, не был ни русским, пи немцем, которые чаще других встречались Вершемету.

«Неужели иностранец: немец, англичанин, американец?» - угадывал охотник.

Начал рассчитывать, когда должен вернуться Степа с подмогой. Выходило, что уже пора. Чтобы помочь найти себя, он несколько раз выстрелил. И вот в ответ откуда-то издалека послышалось несколько выстрелов. Стреляли с берега. Стреляли из нескольких ружей.

- Ого! - сказал сам себе охотник.-Они хорошо вооружены.

В это время совсем близко кто-то крикнул: - Го-го-го! Вершемет! - И через несколько минут четверо моряков в сопровождении Степы появились с нартами перед охотником.

Глава XV

На льду в нескольких метрах от «Лахтака» пылал костер. Тут распоряжались Торба и Лейтэ. Первый, экономя топливо, спорил за каждое полено, а второй, наоборот, тащил в огонь все, что можно было, лишь бы ярче горел костер. И как ни доказывал механик, что топлива у них очень мало, боцман на это не обращал внимания. Лейтэ хотел, чтобы на острове хорошо был виден их огонь.

Кар хотел немедленно послать разведку, но должен был подождать, пока возвратится Вершемет с моряками, которых он послал с юнгой. Сообщение Степы о том, что они нашли на льду человека в бессознательном состоянии, не очень удивило его. Если бы не огни на берегу, то это показалось бы ему, конечно, чрезвычайно странным. Но теперь он убедился, что на острове Лунной Ночи были люди. Правда, как попали они туда-этого он понять не мог. Ведь район, где находился «Лахтак», никогда еще ни один пароход, пи один самолет не посещал. В Архангельске Кар ничего не слыхал о том, чтобы туда посылали какую-нибудь экспедицию.

Штурман удивлялся и тому, что на острове оказалось возможным разжечь такие большие костры. Очевидно, там нашлось немало плавника. Удивительно также, как быстро он разгорелся. Особенно казалось ему странным, что пламя иногда вспыхивало, словно в него подбрасывали сухую солому.

Из темноты послышался гул голосов, и вскоре на льдине возле костра показались моряки с Вершеметом. Нарты шли пустыми. Неизвестного, который все еще оставался в бессознательном состоянии, Павлюк нес на руках, как ребенка. Огромная сила позволяла ему легко нести человека весом не меньше шестидесяти пяти-семидесяти килограммов. Кочегар взял его на руки, так как на нартах везти его без толчков нельзя было.

Незнакомца внесли в кубрик и положили на койку. Запара, будучи немного знаком с медициной, открыл ему рот и влил несколько граммов спирта. Затем с помощью моряков раздел его. На теле было несколько ран. Запара смазал их йодом, наложил вату и перевязал бинтами.

Установив, что незнакомец вывихнул себе правую ногу и левую руку, гидролог сразу же стал их вправлять. Он сделал это так умело, что ему могли бы позавидовать многие опытные врачи-специалисты.

Не прошло и сорока минут, как неизвестный, весь забинтованный, лежал уже на койке; кочегар Ковягин стал ухаживать за ним.

Вскоре у больного появилась температура и он начал бредить. Он произнес несколько слов, но никто их не понял Это был иностранец, но не англичанин, не немец и не француз, так как говорил на каком-то ином языке. Кар знал английский и немецкий языки, Запара - французский, но они не поняли иностранца.

Устроив больного, решили связаться с берегом. Кару самому очень хотелось пойти туда, но он считал, что ему ни в коем случае нельзя оставлять пароход. После гибели капитана он дал себе слово, что во время этого вынужденного плавания будет покидать «Лахтак» лишь в крайнем случае, когда это будет очень необходимо.

И хотя он ожидал людей с берега, но решил все-таки послать туда разведку. Идти на остров Кар назначил Лейтэ и Вершемета. Первого он посылал как своего помощника, опытного человека и знатока английского языка - наиболее распространенного среди моряков всех наций, а Вершемета - как самого опытного и выносливого среди них охотника-полярника. Каждый из моряков хотел идти вместе с Лейтэ и Вершеметом, но Кар никому больше не разрешил.

Хотя Степа и чувствовал себя утомленным, но ему тоже хотелось пойти на остров; однако он понимал, что запрещение Кара носило категорический характер. Все же юнга попросил, чтобы ему разрешили провожать разведчиков хотя бы минут двадцать-двадцать пять, и, если они никого не встретят, он вернется.

- Хорошо, - согласился Кар. - Но ты не сам пойдешь. С то.бой пойдет и… Котовай.

Степа был уверен, что Кар назовет Павлюка. Все присутствующие тоже так думали. Ведь этот великан наиболее подходил юноше в спутники. Вероятно, в первый момент Кар имел намерение именно его назвать, но передумал. Лейтэ и Запара поняли его.

- Лейтэ,-сказал Кар,- у вас есть часы. Через пятнадцать минут матрос и юнга пусть возвращаются обратно. Они поднесут вам ружья и сумки с припасами. Когда выйдете на остров и установите контакт с неизвестными людьми, дайте нам сигнал. Один огонек перенесите вправо. Узнайте, что это за люди, в каком они положении, и можете сказать им, как мы сюда попали. Сразу же возвращайтесь назад.

- Есть! - ответил Лейтэ.

Лишь только разведывательная партия двинулась в путь, как три огня погасли. Остался один, но он разгорелся еще ярче.

Несмотря на то, что Вершемет и юнга очень устали от долгой ходьбы за день, они почти забыли об усталости. Любопытство подгоняло их. Те, кто остался на пароходе, провожали их с завистью.

Не успели еще скрыться очертания парохода, - а они исчезли буквально через две минуты, потому что костер на льду был не в силе преодолеть темноту на большом расстоянии, - как неровность льда дала себя знать разведчикам.

Котовай упал Вершемет помог ему подняться.

- Я рад, что мы встретим на острове людей, - спеша вперед, сказал Степа. - Досадно только, что остров этот, очевидно, уже имеет название. То, которое мы ему дали, мне очень нравится.

- Ничего, сынок! Это не страшно. Есть острова, имеющие по нескольку названий, - ответил Степе Лейтэ. - Например, слышал я, что остров Врангеля назывался Новой Колумбией, островом Пловера, островом Келлета, островом Давыдова.

Разведчиков окружала неподвижная тьма. Казалось, они плыли в ней. Два огонька - один впереди, а другой позади - своим светом нарушали ночной мрак.

Вдруг впереди что-то зашуршало, и перед разведчиками появились две фигуры на лыжах.

В воздухе прозвучал незнакомый голос:

- Здравствуйте!

Глава XVI

Коренастый человек среднего роста стоял на лыжах перед Лейтэ и протягивал ему руку.

- Я очень рад вас видеть. Кто вы? Откуда вы идете?

- Привет! Привет! - поздоровались разведчики с «Лахтака».

- Мы очень спешили, чтобы встретиться с вами, - сказал Вершемет.

- Я вас не понимаю! Я норвежец.! - ответил тог же коренастый человек.

Другой стоял возле него молча.

Так же молча стоял сначала и Лейтэ. Он прислушивался к языку незнакомца и не понимал его. Ясно, что это был не англичанин. Однако это еще не значило, что он не знает английского языка. И старый моряк обратился к нему по-английски:

- Мы-советские моряки. Во льдах стоит наш пароход. Кто вы?

Незнакомый человек также сразу перешел на английский язык.

- Я - капитан Олаф Ларсен, норвежец. Моя шхуна «Исбьорн» погибла, раздавленная льдами. Экипаж высадился на этот остров.

- От имени капитана «Лахтака» - так называется наш пароход, - объяснил Лейтэ, - и всего экипажа прошу пожаловать к нам. До парохода лишь пятнадцать минут ходу.

- Благодарю, - ответил норвежец.

Его товарищ кашлянул, как будто тоже присоединяясь к разговору.

Все шестеро повернули обратно к пароходу. Дорогой норвежец расспрашивал, давно ли «Лахтак» находится во льдах и что это за пароход, сколько на нем людей. Лейтэ отвечал очень кратко, так как в темноте, идя на лыжах, разговаривать было не очень удобно.

- Оскар Петрович, - обратился Степа к Лейтэ, - спросите их, как этот остров называется.

Лейтэ исполнил просьбу юнги и через минуту отвечал:

- Они не знают, как остров называется, так как у них нет карты этой части моря. Но они называют его островом Полярной Ночи.

- Оскар Петрович, - снова заговорил юнга, - разрешите мне опередить вас хотя бы на две-три минуты и сообщить товарищам о нашей встрече.

- Хорошо, поспеши вместе с Котовасм! - разрешил боцман; он был рад хоть на несколько минут раньше известить Кара. - Скажите: норвежец. Неразговорчив. Знает английский. Шхуна погибла. Экипаж зимует.

Юнга и матрос поспешили обогнать остальных лыжников. Это им легко удалось, так как Лейтэ и Вершемет шли медленно, а в ногу с ними двигались и норвежцы.

Они опередили своих гостей почти на пять минут. Степа подробно отрапортовал Кару о разведке, и Кар велел приготовить в помещении ужин и все необходимое для встречи неожиданных гостей.

Вот уже вынырнули из темноты Лейтэ, Вершемет и норвежцы.

- Ура! - приветствовали моряки с «Лахтака» своих гостей.

Кар отрекомендовался, пожал обоим гостям руки и пригласил их на пароход.

Норвежцы ответили на приветствие и что-то сказали друг другу. Взойдя па палубу, капитан Ларсен заговорил по-английски и представил Кару своего спутника, как ледового лоцмана Ландруппа.

- Мы нашли, очевидно, одного из наших товарищей, - сказал Кар капитану Ларсену и рассказал о человеке, упавшем с тороса.

- О! Эльгар! Это наш матрос-охотник Эрик. Он ходил охотиться па зверей. Когда зашла луна, мы разожгли костер, чтобы помочь ему вернуться назад. Он говорил вам про нас?

- Нет. Он лежит еще без сознания. Мы уже оказали ему помощь.

Норвежцы сразу же пошли к товарищу. Как раз в этот момент раненый пришел в себя и раскрыл глаза. Капитан Ларсен сказал ему несколько слов. Раненый ответил. Их разговор понял лишь Ландрупп, так как говорили они по-норвежски.

Ларсен обернулся к Кару.

- Матрос очень благодарен тем, кто его спас. Он просит перенести его в наш лагерь на остров.

Услыхав это, Запара стал решительно возражать.

- В его положении это никак невозможно. Ему необходимо, по крайней мере, неделю пролежать неподвижно здесь, у нас. А может быть, и больше. Спросите,-обратился гидролог к Кару, - есть ли у них врач? Если есть, то пусть поскорее придет сюда.

Капитан Ларсен ответил, что врача у них нет, и согласился, чтобы матрос остался на пароходе.

За чаем норвежец кратко познакомил Кара со своей историей.

Шхуна «Исбьорн» два года тому назад вышла из Норвегии в Полярное море на охоту за морским зверем. Пройдя вдоль южных берегов Земли Франца-Иосифа, «Исбьорн» по- пала в Карское море. Ларсену удалось пройти далеко на север, но вскоре шхуна была затерта льдами. Это случилось на северо-восток от острова Шмидта. Целый год бедняги-мореплаватели находились среди льдов. В конце второго лета образовалось во льду много трещин и полыней. Шхуне удалось воспользоваться этими трещинами, и она направилась на юго-восток, чтобы пройти к азиатскому материку. Но вскоре начались морозы, и шхуна снова очутилась в непреодолимых для нее льдах. Она стала дрейфовать. Поздней осенью морские течения занесли ее вместе со льдом к берегам этого острова, и тут лед раздавил шхуну. Экипаж в составе двенадцати человек высадился на остров. В северо-западной части острова они организовали лагерь: построили небольшой домик и поставили палатки. Во время гибели шхуны им удалось спасти продукты и одежду, а также шлюпку. Теперь они ждали лета, чтобы отправиться пешком или шлюпкой на юг.

Лейтэ, слушая рассказ норвежца, переводил его товарищам.

Вчера норвежцы решили, несмотря на полярную ночь, выйти поохотиться. Матрос-охотник Эрик Олаунссн сошел на лед и отстал от них. Когда лупа закатилась, они зажгли костер, чтобы указать ему дорогу. Неожиданно увидели ответный огонь и ракеты.

Кар, в свою очередь, подробно проинформировал норвежца о приключениях «Лахтака» и предложил объединиться, чтобы общими силами вырваться из ледового плена.

Норвежец коротко и сухо поблагодарил.

В разговоре выяснилось, что у норвежцев тоже нет радиостанции.

После короткого отдыха Ларсен и его спутник попрощались с экипажем «Лахтак» и скрылись в темноте. Степа не вышел на палубу их проводить: он сидел возле матроса-охотника

Эрика Олаунсена.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ЭЛЬГАР Глава I

Рассвет с каждым днем становился все более продолжительным. С одиннадцати часов утра на небе исчезали звезды. Моряки с нетерпением ждали солнца. Полярная ночь кончалась.

Весной в Арктике свирепствуют самые жгучие морозы, но экипаж «Лахтака» в ожидании солнца уже не обращал на них внимания. Утомленные темнотой, люди были рады этим морозным рассветам.

И вот, наконец, пришел долгожданный день. Это было в начале марта. Кар заранее предупредил всех о том дне, когда они увидят солнце, если, конечно, будет стоять ясная погода.

Перед полуднем па палубе собралась вся команда «Лахтака». Эрику Олаунсену также помогли выйти из кубрика. Впервые после болезни он выбрался па палубу. Норвежца посадили на ящик из-под тросов. Он вдыхал свежий воздух и ждал радостного события: восхода солнца. Олаунсен выглядел мужественным человеком лет сорока. Лицо его заросло бородой. Меховая шапка сдвинулась на лоб, и из-под нее твердо глядели, несомненно, честные глаза. Он очень похудел.

Возле норвежца стоял Степа. Он, не отрываясь, следил за горизонтом.

Кар и Запара на капитанском мостике готовились к астрономическим наблюдениям.

Торба собрал остальных моряков вокруг себя и весело рассказывал им о полуанекдотическом случае - как он и его приятели продавали в каком-то порту медведя:

- Плавал я тогда на маленьком ледоколе «Свистун». Летом стояли мы на ремонте. И вот, на втором или третьем месяце, - говорил серьезно и негромко механик, - команда подводной лодки, стоявшей в доке рядом со «Свистуном», пригласила нас на вечеринку. Там наши ребята стали весе-литься и выступать с речами. Один из них и говорит: «Взаимно приглашаем наших хозяев в следующий выходной день к себе в гости». Все захлопали в ладоши, закричали «ура». Подводники поблагодарили и обещали придти.

Вернулись мы на свой ледокол и с утра стали думать о встрече с подводниками. Денег тогда у нас было - только на папиросы. А надо же угостить, устроить такой вечер, чтобы гостеприимство наше вспоминали и другим о нем рассказывали. У судкома тоже денег не было. А идти за деньгами на берег, в комитет, неудобно было, так как находились в прорыве.

Плавал с нами на ледоколе молодой бурый медведь. Очутившись в таком затруднительном положении, мы и решили продать его. Выбрали двух продавцов: кочегара и матроса и послали их с медведем на берег. Хоть и жаль было расставаться с Мишкой, но иного выхода не видели.

Вскоре вернулись наши продавцы без медведя, но с деньгами. Ну, хорошо. Как вдруг, через какой-нибудь час после их возвращения, слышим на палубе шум. Выскакиваем, - матросы и кочегары радостно кричат, и среди них важно расхаживает, с боку на бок переваливаясь, наш бурый. На шее у него веревка, конец по палубе волочится. Выходит, убежал наш Мишка от своего нового хозяина и назад вернулся. Сообразили мы тогда: можно этак без конца бурым Мишкой торговать.

Повели его снова па продажу. На этот раз и я пошел. Вышли на базар, где собаками торгуют. Как увидели собаки нашего Михайлу - такую кутерьму подняли, что прибежал базарный комендант и прогнал нас. Перешли мы тогда в тог ряд, где живую птицу продают. С одной стороны петухи поют, гуси гогочут, а с другой - какие-то старички ходят и канареек в клетках предлагают. Стоим и мы с нашей «птицей». Подходит какой-то высокий гражданин с огромным животом, в зеленом пиджаке и синем картузе. Осматривает нашего бурого и покупает. Заплатил, потянул за веревку и ушел. Медведь охотно за ним побежал. А мы тоже вслед за ними… Интересно, вырвется бурый или нет. Миновали базар, прошли два переулка, сквер, где няньки с детьми сидят, и очутились на центральной городской площади. За медведем толпа мальчишек бежит. Но как только зазвенел трамвай, пробегая мимо нашего покупателя, Мишка рванулся изо всей силы. Новый его хозяин кувырком свалился на тротуар, выпустив из рук веревку. Мальчуганы, бежавшие за медведем, с визгом кинулись наутек. Бурый, убегая, толкнул какую-то гражданку с зонтиком в руках. Гражданка уронила зонтик и со страху завопила не своим голосом. Медведь, видно, сам испугался и поддал жару. Мчится. Народ на улице в испуге бросается во все стороны. Милиционер свистит, а мы хохочем, как будто в кино Игоря Ильинского или Пата и Паташона смотрим. Через минуту бурый скрылся с глаз. Вернулись мы на пароход и застаем нашего Мишку дома.

Прошло немного времени, и повели мы его снова на базар…

- Эй, ребята, - крикнул с мостика Кар, - солнце восходит!

Все отвернулись от механика и устремили глаза на горизонт. Над краем ледяного поля угасало зарево. Вот из-за моря выплыл огненный шар. Вокруг на снежных сугробах заиграли золотые брызги. Солнце победило полярную ночь.

Моряки закричали «ура». Котовай заиграл на трубе, а Вершемет бил в самодельный бубен.

- Мы радуемся, словно древние дикие племена, - смеясь глазами, сказал гидрологу Кар.

Тот притопнул ногой и, пытаясь крикнуть, охрипшим голосом ответил:

- Мне самому плясать хочется!

Глава II

Солнце светило недолго: через несколько минут оно скрылось за горизонтом.

Моряки, несмотря на мороз, толпились на палубе в приподнятом настроении.

- Хватит про медведя, товарищ механик, - обратился к Торбе Котовай. - Я слышал об этом во Владивостокском порту, только с небольшими отклонениями.

- А мне рассказывали, что это случилось в Одессе, - добавил Лейтэ.

- История, друзья мои, любит повторяться, - смеясь, ответил Торба. - А делать такие замечания невежливо. Поэтому я своего рассказа не заканчиваю, и о финале догадывайтесь сами. А может, вам рассказали?

Механик подмигнул, засмеялся и направился в кубрик. За ним пошли и другие.

Степа помог Эрику Олаунсену спуститься в помещение.

Неприветливо выглядел кубрик после освещенных солнцем просторов. Как ни боролись моряки с сыростью, она давала себя знать. Как ни проветривали кубрик, но воздух тут был не совсем свеж. А если и удавалось пустить в кубрик достаточно свежего воздуха, температура очень скоро понижалась, приходилось спешно затыкать все щели и кутаться поверх меховой одежды еще и в одеяла.

Койки Эрика Олаунсена и Степы стояли рядом. Юнга взял на себя обязательство ухаживать за норвежцем и старательно выполнял его. Норвежец был от души благодарен юнге. С берега к нему приходили лишь дважды. Один раз капитан Ларсен, а после него - Ландрупп. Между прочим, Кара удивило, что норвежцы не приглашали пи его, ни других моряков к себе на остров. Точно так же ничего не ответил ему капитан Ларсен на предложение весной вместе покинуть остров. Кар считал, что причиной первого были, очевидно, какие-нибудь внутренние дела норвежской команды, а причиной второго то, что капитан, хоть и принял его предложение, но заранее не хотел благодарить: мол, незачем об этом говорить, пока по-настоящему не наступит весна. Из деликатности Кар не поднимал больше этого вопроса. Ларсен хотел забрать Эрика Олаунсена, но Кар уговорил его оставить больного на пароходе, пока тот совсем не выздоровеет.

Олаунсена, как видно, угнетало вынужденное молчание. Иногда он начинал говорить, но никто его не понимал. С ним изъяснялись, как с глухонемым, - мимикой и жестами. Теперь Эрик садился есть за общий стол, играл с моряками в шашки и домино и даже выучил несколько русских слов. За день до того как впервые после зимы появилось солнце, Запара подал Степе мысль, чтобы он, разговаривая с Эриком, изучал норвежский язык, а норвежца учил русскому.

Каждое утро, когда норвежец просыпался, он говорил: «Гу мор’ен!»

Это выражение очень похоже на немецкое «Гут морген», и его сразу же расшифровали, как «доброе утро».

И Степа приветствовал Эрика словами: «Доброе утро!»

Теперь уж норвежец по утрам говорил «Доброе утро!», а юнга, наоборот, «Гу мор’ен!»

Возвратившись в кубрик, Эрик и Степа расположились на своих койках. Эрик полулежал. На тумбочке между койками горела лампочка. При ее свете юнга стал рассматривать карту Арктики, полученную перед этим в подарок от Запары. Норвежца тоже заинтересовала карта, и он склонился над ней. Надписи на карте были сделаны по-русски и по-английски. Эрик не знал ни того, ни другого языка, но, очевидно, был не плохо знаком с картой, так как, касаясь спичкой того или иного острова или полуострова, почти правильно называл их.

- Степа, - обратился норвежец к юнге и, указывая то на себя, то на карту, сказал: - Эрик… Гронланд… Эрик… Свальбард… Эрик… Франц-Иосиф… Эрик… Америка… Аляска… Беринг… эскимос… чукча… Эрик… Эльгар…

Следя за спичкой, которой норвежец водил по карте, и прислушиваясь к его словам, юнга понял, что Эрик был в Гренландии, на Свальбарде, Земле Франца-Иосифа, а также на Аляске; видел эскимосов и чукчей…

Для норвежского моряка это вполне возможно. Ведь норвежских моряков можно встретить не только на севере, но и в морях всего мира, на пароходах под разными флагами.

- Эрик Арктик о Антарктик… - норвежец сделал руками жест, будто он держит глобус, и указал вверх и вниз.

Очевидно, Эрику Олаунсену приходилось плавать и в южных полярных морях па одном из норвежских, а может быть, других китобойных судах, которые из года в год отправлялись туда за ценной добычей.

- Эрик восемь лет плавал на пароходе в Беринговом море…. Чукчи… Эрик Эльгар…

- Эльгар? - спросил Степа. - Что такое Эльгар? Остров такой? Или пароход называется Эльгар?.. Эльгар?..

Норвежец не понял и лишь радостно повторял, показывая на себя:

- Эльгар! Эльгар! Эльгар!

Глава III

- Дмитрий Петрович, у меня только что был продолжительный разговор с Эриком. Оказывается, он плавал почти во всех арктических и антарктических водах, - информировал юнга своего ученого шефа во время чая за общим столом.

Тут же, вместе со всеми, сидел и Эрик. Он опирался рукой на стол и с интересом рассматривал советских моряков. Это любопытство постоянно светилось в его глазах, с тех пор как он пришел в себя и узнал, что находится на советском пароходе.

- Особенно долго,-продолжал Степа,-если я правильно понял его, плавал он в Беринговом море на пароходе «Эльгар».

- Да, Эльгар, я, я, - словно подтверждая, произнес норвежец.

- Эльгар? - переспросил Кар. - Мне приходилось плавать между Петропавловском-на-Камчатке и Номом, что на Аляске. Мы встречали там немало разных пароходов, но парохода «Эльгар» не припоминаю.

Лейтэ обратился к Эрику:

- Беринг… Эрик Олаунсен… Шип?

Норвежец, очевидно, понял вопрос. «Шип» - по-английски значит «пароход». По-норвежски пароход будет «дампшиб».

- Шип, - сказал Эрик, поднимая брови. - Навалук… Ном…

Кар прищурил левый глаз, прислушиваясь к норвежцу.

- Лаврентий, Провидение, Уэлеп, - обратился он к Эрику, называя местности па побережье Берингова моря.

На губах норвежца появилась радостная улыбка.

- Да, Уэлеп, да!

- Эльгар - это ие пароход, - объяснил Кар, - он плавал на шхуне «Навалук». Об этой шхуне я действительно слыхал и, кажется, даже видел ее.

- Значит, Эльгар - это какая-то местность. Возможно, остров, - заявил Степа.

- Едва ли, - выразил сомнение Кар. - Если остров, то, очевидно, из тех, которые даже в лоции называются скалами. На Беринговом море я знаю почти все острова. Хотя надо сказать, слово «эльгар» я где-то слыхал. Но где - не вспомню.

Разговор продолжался, но Кар уже не принимал участия в нем. Допив молча чай, он пошел в свою каюту.

Эрик Олаунсен все так же внимательно приглядывался к своим собеседникам, которых он плохо понимал. Он догадывался, что Торба - механик и старший помощник Кара, что Запара - ученый сотрудник, а остальные - матросы и кочегары. Его удивляла простота взаимоотношений между советскими моряками независимо от их служебного положения. Вместе с тем, он видел, что, несмотря на товарищеские отношения между старшими и подчиненными, на пароходе бы-ла твердая дисциплина. Ему приятно было видеть теплую заботливость всех этих людей о нем и дружбу между ними. Он с восхищением наблюдал, как использовали свое время советские моряки, попав в ледовый плен. Он не мог рассказать им о том, что думал, не мог спросить о многом, что его интересовало и было для него непонятно, так как не знал языка этих людей. Он внимательно прислушивался к словам, которыми они между собой перебрасывались, и если разгадывал значение хотя бы одного из них, старался запомнить его, повторяя несколько раз.

Ему так же хотелось выучить русский язык, как Степе норвежский.

После чая Степа, машинист Зорин и кочегар Шелемеха принялись за решение алгебраических задач. На следующий день должна была состояться очередная лекция Кара по математике, и они готовились к ней.

- Что, будем вместе решать? - спросил Зорин норвежца, когда тот сел возле них. - Давай, давай!

Эрик покрутил головой. Алгебры он не знал; иксы, игреки и зеты были для него таинственной магией. То, что ими занимались машинист, кочегар и юнга, еще больше подняло в его глазах авторитет советских моряков.

Котовай и Ковягин на противоположном конце стола занимались арифметикой. Когда Эрик подошел к ним и заглянул в их тетради, операции с цифрами, которые он увидел, показались ему вполне понятными.

Видя, что никто из них задачу пока не решил, он наклонился над тетрадью Котовая и, немного подумав, понял ее условие.

- Дайте мне, пожалуйста, карандаш….-попросил он матроса, показывая на карандаш.

- Карандаш просишь? - понял его Котовай.

Эрик взял кусок бумаги и начал высчитывать, предлагая кочегару и машинисту следить за ним.

Эрик решил задачу.

Это событие сразу сблизило обоих арифметиков с норвежцем. Втроем они вскоре решили все задачи. После этого Ковягин стал объяснять Эрику условие задачи о гусях. Эту задачу кочегар предлагал каждому новому знакомому.

- Слушай, Эрик, - сказал он, - летели гуси… Ну, как тебе это объяснить?

Котовай неплохо рисовал, и ему пришло в голову иллюстрировать задачу рисунками.

- Много гусей, - говорил Ковягин, тыча пальцем в рисунок Котовая, - а навстречу им один гусь.

Все это кочегар демонстрировал пальцами, мимикой и гоготаньем, подражая гусям. Далее шел пересказ известной всем задачи: «Здравствуйте, сто гусей! - сказал гусь.-Здравствуй!-ответили гуси.-Только нас не сто, а меньше. Если бы нас было еще столько, да полстолько, да четверть столько, да ты с нами, тогда было бы сто». Вопрос: сколько летело гусей навстречу одному гусю?

Но эта задача оказалась непонятной Эрику, и он лишь руками разводил.

Наконец, часы учебы кончились. Шелемеха торжественно завел граммофон. У этого инструмента был чуть ли не столетний стаж. По крайней мере, так заверял Торба. И хоть механик, машинист и кочегар приложили немало усилий, чтобы его наладить, он дико свистел и хрипел. А впрочем, моряки на это не обращали внимания.

Приближалось время ужина. В кают-компанию вошел Кар.

- А знаете, - обратился он к товарищам, - впервые я услыхал слово «эльгар» от капитана Ларссна… Но к чему он это сказал?

Глава IV

В начале двадцать третьего часа Лейтэ вышел на палубу проведать вахтенного. На вахте стоял Соломин.

К тому времени мороз несколько ослабел, но дул четырехбалльный ветер и падал снег. Темень вокруг еще более сгустилась. Облака, видимо, плотно окутали небо, так как вверху не видно было ни одной звезды.

Лейтэ застал вахтенного на нижнем мостике. Соломин перегнулся через фальшборт и настороженно к чему-то прислушивался. Рядом с ним горел фонарь.

- Как дела, вахтенный? Спать не хочешь? - спросил Лейтэ. - Интересного ничего не замечал?

- Заметил, - ответил матрос.

- А именно?

- Слышно, как в море лед ломает. Все чаще и чаще громыхает.

И, словно в подтверждение этих слов, с моря донесся отдаленный грохот.

- Двинулся, - проговорил Лейтэ. - Сжимается.

- Я хотел уже спуститься вниз, чтобы сообщить об этом, но пришлось задержаться.

- А почему?

- Да что-то застрекотало на палубе. Как будто какая-то машинка, будто…

- Что такое? - сдерживая волнение, спросил Лейтэ. У него мелькнула мысль: «Снова».

- Трудно сказать, что… но я действительно слыхал, как что-то стрекотало, с каким-то звоном.

Издали снова донеслось грохотанье, похожее на выстрелы из многих пушек.

Что-то зловещее было в этом грохоте. Оба моряка, прислушиваясь к гулу, вспомнили пароходы, которые, зимуя в полярных морях, погибли от сжатия льда. Хотя грохот долетал издалека, но, безусловно, движение льда должно было отразиться и на ледяном поле, там, где вмерз «Лахтак».

- Будь на месте… - сказал Лейтэ Соломину. - Я сейчас вернусь.

Он сбежал вниз, в каюту, чтобы оповестить капитана.

Кар принял сообщение очень спокойно. Поднялся с койки, оделся и приказал:

- Дайте распоряжение людям быть в готовности. Позовите ко мне на мостик механика.

Кар вышел из каюты и, пройдя через столовую, поднялся на палубу. В лицо ему ударило снегом: из темноты донесся отдаленный грохот.

На случай, если бы лед начал наступать на пароход, было предусмотрено, по заранее установленному распорядку, вынести на льдину запас продовольствия, одежду, необходимый инструмент и шлюпку. В случае объявления ледового аврала каждый моряк знал свое место.

Кар сквозь темноту всматривался в лед вокруг парохода, обдумывая, куда придется выгружаться, пытаясь угадать, в каком направлении будет наступать лед.

Затем он взошел на капитанский мостик. Там, кутаясь в большую тяжелую шубу, стоял Соломин. Через несколько минут туда поднялись Торба и Лейтэ. На палубу выходили матросы и кочегары. Степа с Зориным помогли подняться Олаунсену.

Норвежец сначала не понимал, зачем его разбудили. Люди выходили из кубрика так бодро: он никак не мог подумать, что пароходу угрожает опасность. Скорее всего он ожидал увидеть на палубе что-то интересное. Очутившись на воздухе и услышав грохот, время от времени долетавший с моря, он встревожился. Но в темноте никто не увидел тревоги на его лице.

Взяв фонарь, Эрик знаками попросил Степу спуститься с ним на лед. Юнга кивнул головой в знак согласия. Прихрамывая, норвежец сошел по трапу вниз… Кроме Степы, его сопровождал Шелемеха.

Когда они очутились на льду, Эрик пошел вокруг парохода. Ни юнга, ни кочегар не понимали, чего хочет норвежец, но последовали за ним, по возможности помогая ему. Он обошел корму и остановился у правого борта, которым пароход был обращен к морю.

Кар заметил на льду фонари.

- Лейтэ, что за недисциплинированность? Кто это на лед полез? Соломин, пойдите и узнайте, что там такое. Скажите, чтобы без моего разрешения парохода никто не оставлял.

Матрос поспешил выполнить распоряжение.

Кар с помощниками прислушивались к звукам тревожной ночи. Ни он, ни Лейтэ, ни Торба не знали наверное, нужно ли уже начинать выгрузку.

А норвежец и его спутники стояли на льду. Моряки, находившиеся на палубе, подошли к ним. Отойдя в сторону на несколько шагов, Эрик Олаунсен наклонился и приложил ухо ко льду, как будто прислушиваясь, что под ним происходит. Подо льдом пронесся грохот. Степе стало ясно: норвежец что-то хочет узнать, хотя этот способ юнге был непонятен.

Но вот Эрик поднялся. Свет фонаря упал на него. На лице его блуждала веселая улыбка.

- Ней, ней! - громко сказал он и, показав рукой на море, с презрительным выражением покачал головой, будто хотел сказать: это наступление нам ничем не угрожает.

Степа сразу понял Эрика и сказал Соломину:

- Передай капитану, что норвежец сделал экспертизу нашей льдине и заверяет, что можно быть спокойным. А мы поднимемся снова на палубу.

Когда Соломин сказал об этом на капитанском мостике, Кар удивленно пожал плечами.

- Возможно, - проговорил он. - Я где-то читал, будто бы в Гренландии эскимосы таким способом определяют направление движения льда, хотя я лично считаю это фантастикой. Однако, - добавил он, подумав, - обождем немного с авралом. Когда вблизи двинется лед, тогда и начнем выгружаться. Возможно, что под этим берегом нас защищают айсберги, которые, по-видимому, стоят на мелях.

Никто не уходил с палубы. Все прислушивались к отдаленным взрывам, и каждый представлял себе, что происходит на просторах покрытого льдом моря.

А там, в темноте, шел морем ледяной вал. Со страшной силой напирал он на торосы и ломал их.

Трещали ледяные поля, и сквозь щели, словно в большую пасть, выливались бесчисленные тонны морской воды. Ломались между полыньями ледяные перегородки. С напряжением в миллиарды лошадиных сил сжимались два колоссальных ледяных поля, а под ними бурлила огромная прибойная волна.

Ледяной вал вырос в тридцать метров высоты, прокатился сотни метров и, протянувшись на несколько километров, остановился.

В третьем часу ночи сжатие льда прекратилось.

Глава V

Паутина подозрения все более оплетает Павлюка, хотя кочегар, наверно, об этом и не догадывается. Тихо, с глазу на глаз, толкуют об этом моряки. Хотя вслух никто ничего не говорил, но почти половина люден знала о трубке, найденной после пожара, о таинственных звуках, которые пришлось кое-кому слышать на палубе по ночам.

А поведение Павлюка становилось все более странным. В общий кубрик он приходил лишь поесть и выполнить порученную ему работу. Он запаздывал на политкружок и был невнимателен на лекциях по математике. Сделался угрюмым и сосредоточенным. Казалось, будто его подменили. Исчез веселый кочегар, любивший побалагурить, в каждое дело вмешаться, всем интересовавшийся и часто выступавший инициатором различных затей.

Правда, иногда он вбегал в кают-компанию с веселым выражением на лице, с блестящими глазами и даже шутил. Но это случалось редко. И даже в этих случаях тень какой-то тревоги не совсем исчезала с его лица.

Степа удивлялся перемене, происшедшей с его ближайшим товарищем, и говорил об этом с Зориным.

Машинист, знавший о тех неясных подозрениях, которые падали на Павлюка, ничего пс сказал юнге, лишь успокоил его общими фразами. Степа в то время увлекся новым знакомым и все свободное время проводил с Эриком Олаунсеном. От него он заимствовал норвежские слова, а ему помогал изучать русский язык.

За последнее время Павлюк изменился и внешне. Он похудел, побледнел. Правда, не только у Павлюка был такой вид. Котовай и Ковягнн также не очень хорошо себя чувствовали. Вынужденная полярная зимовка давала себя знать более слабым организмам. Все же приходилось удивляться тому, что Павлюк, которого считали наиболее здоровым на пароходе, так поддался тяжелым условиям, тогда как Кар, Лейтэ и Шелемеха даже поправились.

Кар молча наблюдал за кочегаром-великаном. Он всегда ценил Павлюка. Но теперь, анализируя свои подозрения, он все более склонялся к мысли, что тот скрывает какую-то тайну. Штурман ни о чем не спрашивал у него, помня, что он отвечал после пожара и что говорил Запаре, когда метеоролог спрашивал его о странных звуках. Считая, что Павлюк, безусловно, должен был их слышать, Кар ждал, когда кочегар сам обо всем расскажет.

Штурман молча ожидал продолжения таинственных событий, одновременно следя за Павлюком. Боялся он лишь одного: не повлияла ли случайно полярная ночь-зима на психику кочегара. Еще матросом Кар плавал на пароходе, который однажды остался на вынужденную зимовку во льдах Чукотского моря. Он был свидетелем того, как в полярную ночь сошли с ума два его товарища. Но условия той зимовки были несравненно тяжелее, чем условия на «Лахтаке». Однако, когда взошло солнце, матросы выздоровели. Такие же надежды возлагал и теперь капитан Кар на солнце.

Лейтэ совершенно не разделял миопия Кара относительно Павлюка. Старый моряк уверил себя, что Павлюк - безусловный виновник пожара и что он и теперь занимается какими-то таинственными фокусами-покусами, как выражался Лейтэ. Если бы Кар послушался его, то Павлюк уже сидел бы под арестом.

Хозяином палубы был фактически Лейтэ, так как Вершемету, назначенному боцманом, недоставало опыта, чтобы полностью заменить старого моряка. Поэтому Лейтэ приходилось быть много времени на воздухе. Он тщательно следил за Павлюком.

Не один раз в темноте подходил он к двери радиорубки,- через радиорубку был ход в каюту радиста, - и прислушивался… Но ничего не слышал.

Как-то в пять часов утра Лейтэ вышел на палубу. Сквозь облачное небо лишь изредка проглядывали звезды. У Лейтэ был в руках топор. После нападения медведя на Степу, моряки считали более безопасным выходить на палубу с каким-нибудь оружием. Старый моряк полагал, что для него вполне достаточно топора.

Посмотрев, что делает вахтенный матрос, Лейтэ прошел на корму. Когда он возвращался назад, ему показалось, будто из окна каюты радиста сквозь щель пробивается свет.

«Окна закрыл», - догадался Лейтэ. Неясное подозрение зашевелилось у него, но он не обратил па это внимания и, присвечивая фонарем, стал осматривать, все ли в порядке на корме. Вдруг его ухо уловило резкий металлический звук. Он сразу выпрямился. «Откуда это?» Но звук сразу же утих. «Нет, это не послышалось мне, - сказал сам себе моряк, - это, наверно, из его каюты».

Лейтэ быстро направился к каюте радиста. Он взбежал по одному трапу, поднялся по другому. Под ногами скрипел снег, наметенный сюда накануне. Стараясь идти как можно тише, Лейтэ подкрался к окну каюты. Оно было плотно закрыто, и лишь сквозь маленькую щелочку вверху пробивался свет. Но сквозь нее он ничего не мог разглядеть. Лейтэ приложил ухо к окну. Он услыхал какой-то шорох. Пытаясь подняться выше, поскользнулся и ударился головой о стенку каюты. Моряк выпрямился и растерянно провел рукой по лицу. Снова прижался ухом к окну, но теперь уже ничего не услышал. Простояв так с минуту, Лейтэ тихонько пошел вдоль стены и, подойдя к двери радиорубки, попробовал ее открыть. Но дверь, как видно, была заперта па ключ или на задвижку.

Тогда он постучал.

Никто не ответил. Лейтэ рассердился и стал колотить изо всех сил. Внезапно с крыши рубки его осветил фонарь и послышался голос:

- Здорово, боцман! Что так стараешься? - И сверху на палубу спрыгнул Павлюк с ружьем в руках.

- А зачем это ты на ключ запираешься? - сердито спросил старый моряк.

- Да чтобы случайно медведь не залез, - ответил кочегар. - Вот уже несколько минут слышу, как кто-то топчется… Думал - зверь. Схватил ружье и через люк, что в потолке, наверх… Пожалуйста, - пригласил он Лейтэ, повернув ключ и открыв дверь радиорубки.

- Благодарю… Я только хотел сказать, что в кубрике громкоговоритель не работает, - пробормотал Лейтэ и ушел.’

Вслед ему послышался тихий смех кочегара.

Громкоговоритель не работал уже почти полмесяца.

Глава VI

По утрам Вершемет выходил на лед и бродил вокруг парохода, надеясь встретить зверя. За несколько сот метров от «Лахтака» появилась полынья. Там охотник выжидал нерп.

- И медведям уже время гулять, - сказал он, удивляясь отсутствию зверя.

Раза два встречались следы песцов, и это натолкнуло его на мысль снова начать охоту на эту арктическую лисицу. Ведь первая охота окончилась ничем. Капканов так и не поставили. Встреча с норвежцами и другие хлопоты заставили охотника-боцмана забрать капканы обратно на пароход.

На этот раз Вершемет сам отнес четыре капкана на то же место, где когда-то с юнгой нашел Эрика Олаунсена.

Следов песца он заметил гораздо меньше, чем раньше, но, очевидно, зверь еще посещал это место. Полынья между торосами покрылась крепким слоем гладкого льда.

Вершемет поставил капканы и решил в ближайшие дни попытать охотничьего счастья на острове.

На следующий день он пошел посмотреть капканы. Его сопровождали Запара и Степа.

Низко над горизонтом светило солнце. Оно освещало ледяное поле, покрытое торосами и снежными заносами, пароход и отвесные черные скалы, которые вырисовывались на фоне белого ландшафта острова Лунной Ночи.

Дорогой говорили о льдах. Вершемет высказывал предположение, что сжимание льда может повториться, что ледяное поле, в которое вмерз «Лахтак», может прижать его к берегу, и тогда им будет угрожать опасность остаться без парохода. Запара же считал, что, во-первых, их защищают айсберги, стоящие на мелях (об этом, но его мнению, свидетельствовало то, что с тех пор, как они стоит у берега, не заметно никакого дрейфа), и, во-вторых, находясь по эту сторону острова, они прикрыты самим островом от океанской прибойной волны.

Разговаривая, о-ни подошли к первому капкану. На снегу возле него сидел пушистый зверек. Две железные дуги крепко держали его за лапу. Испуганное животное прижалось к капкану, из которого не могло выдернуть лапу. Вершемет метким ударом сразу прикончил песца. После этого отвел пружину и освободил зажатую дугами лапу. Он бросил зверя в мешок, который нес с собой, снова наладил капкан и пошел дальше.

- Надо ожидать богатой добычи, - высказал свое мнение Запара.

- Кто его знает… - ответил охотник, не желая об этом говорить.

- У песца теплый мех, - сказал метеоролог, обращаясь к юнге, - поэтому и ценится так. Его уничтожают в большом количестве. Однако в последнее время его все больше разводят на специальных фермах. Лучше всего разводить его на островах, вокруг которых море или вовсе не замерзает, или замерзает на очень короткое время. Тогда они не убегают с острова. Иногда приходится ставить изгородь, вкапывая ее глубоко в землю. Песец - отчаянный грызун. Хватает зубами все, что попадает на глаза. У Фритиофа Нансена, когда он зимовал на Земле Франца-Иосифа, эти лисицы украли термометр. Через некоторое время Нансен нашел его в скалах. Но они украли его вторично, и ученый, сколько ни искал, так и не напел его.

- А мясо их можно есть? - заинтересовался Степа.

- Об этом надо спросить Вершемета. Я читал, что голландские моряки пробовали есть мясо песца; оно показалось им очень твердым и невкусным. Все же они ели. Кроме того, они били белых медведей, но, считая, что медвежье мясо ядовито, не ели его.

- Ну и чудаки же голландцы, - заявил Вершемет, слушая Запару. - Разве можно такую гадость есть, - охотник встряхнул мешком, - и при этом вовсе отказаться от медвежатины!

Подошли ко второму капкану, но там их ждало разочарование. Капкан стоял пустым. Пустыми нашли также третий и четвертый капканы, причем из четвертого какой-то хитрец-зверек вытащил и съел приманку. Пройдя но следам, охотник выяснил, что это тот самый песец, который лежал у него в мешке. Зверю удалось вытащить из четвертого капкана приманку, и, очевидно, уверенный в своей ловкости, он пошел затем к первому, но там ему не повезло.

Вершемет был сердит. Он мечтал о богатой добыче, а вместо того поймал лишь одного зверька. Крякнув, он сказал:

- Нет, надо перебираться на остров. Завтра же иду туда.

Они возвратились на пароход. Степа вынул из мешка зверя и, держа его за длинный пушистый хвост, показывал всем. Эрик Олаунсен, как знаток, подул па мех и затем погладил его рукой.

- Эльгар, - сказал он, показывая глазами па песца, - Эльгар. - И, указывая на себя, добавил: - Я назыуйсь чукчи Эльгар.

Олаунсен уже знал несколько русских слов; Степа знал несколько норвежских, и теперь раскрылась тайна слова «эльгар». Оказалось, что Эрика Олаунсена чукчи прозвали Эльгаром, иначе говоря, - полярной лисицей.

Глава VII

На следующий день Вершемет не пошел охотиться на остров. Вахтенный заметил в бинокль на льду двух человек., которые шли с острова. Пока ждали гостей, Степа вытянул на палубу складную резиновую лодку, так называемый клипербот, Юнга достал его из боцманской кладовой.

Этот клипербот в свое время попал к Лейтэ от морского летчика, самолет которого потерпел аварию, налетев на мель во время посадки. Летчик вынужден был оставить поломанный самолет и спасаться на клиперботе. Его подобрала шлюпка «Лахтака». История эта имела изрядную давность, и Лейтэ совсем забыл о лодке.

Теперь, с разрешения Лейтэ, юнга решил испытать клипербот в полынье, открывшейся иа льдине. Захватив лодку и весло, он отправился к полынье. Эрик Олаунсен, или, как его теперь называли, Эльгар, хотел сопровождать юнгу, но Запара задержал его.

- Не советую. Не советую! - сказал метеоролог и отрицательно покачал головой.

С юнгой пошел Шелемеха.

- Вы бы ружье взяли, - посоветовал Вершемет.

- Обойдется и так, - возразил Шелемеха, которому пе хотелось таскать ружье.- День ясный. На палубе народ. Вон с берега идут. Да и нам к пароходу три минуты бегу.

- А все-таки возьмите, - настаивал охотник.

- Надо, надо! - подтвердил и Запара. - Возьмите хотя бы мое.

Шелемеха согласился взять двустволку.

Черная холодная вода спокойно поблескивала стеклянной поверхностью. Два товарища нарушили этот покой. Они спустили клипербот иа воду и начали плавать по небольшому озеру, длиной около двухсот метров, а шириной - не более тридцати пяти.

Легонькая лодка то быстро скользила вдоль одного ледяного берега, то, пересекая озеро, бежала вдоль другого. От одного толчка весла клипербот мчался с быстротой, какой вовсе не ожидал Степа. С палубы парохода следили за лодкой и одновременно за тем, как по ледяному полю приближались две человеческие фигуры.

Но на палубе никто не заметил, когда на лодке поднялась тревога.

Внимание Степы и Шелемехи одновременно привлекло существо, которое высунулось из воды метрах в двадцати от клипербота и сразу же нырнуло снова в воду.

- Что это? - спросили они друг друга.

О том, что какое-то существо только что выглянуло из воды, подтверждали круги на воде, которые один за другим разбегались на поверхности полыньи. Пожав плечами», Степа решил, что лучше приблизиться ко льду. Но не успел клипербот подойти к краю полыньи, как вблизи резинового борта высунулась толстая морда с маленькими злыми глазами, ощипанными щетинистыми усиками и двумя длинными клыками.

- Морж! - воскликнул Шел смеха, а Степа изо всех сил стал грести.

Кочегар поднял ружье и приготовился стрелять. Зверь снова спрятался в воду, и моряки почувствовали, как он коснулся спиной дна резиновой лодки. Шелемета побледнел. Если бы клипербот перевернулся и они упали в воду, то едва ли удалось бы им спастись от клыков огромного зверя.

Морж снова появился в нескольких метрах от лодки. Кочегар выстрелил. Он видел, как пуля ударила по воде, чуть не задев моржа, и как тот сразу скрылся под водой.

- Попал? - спросил Степа, подгоняя клипербот ко льду.

- Нет, - с сожалением ответил незадачливый стрелок.

В тот же миг морж бросился в атаку.

Однако моряки успели выскочить на лед и вытянуть клипербот. Но ружье, которое Шелемеха положил на лед возле себя, неожиданно соскользнуло и покатилось в полынью. Плеснувши, двустволка исчезла с глаз кочегара навсегда. Шелемеха ухватился за голову.

- Чтоб ты треснул, проклятый! - ругал моржа кочегар. - Меня же Запара изобьет! Право…

Степа также был неприятно поражен потерей. А морж плавал в полынье, то ныряя в воду, то высовывая голову на ее поверхность и с злым сопением поглядывая на берег.

- Пойдем-ка позовем Вершемета, - предложил юноша.

Шелемеха согласился, - больше ничего не остается, как позвать охотника и повиниться в потере ружья. Побежали что было духу к «Лахтаку».

Тем временем туда подошли гости с берега. На этот раз пожаловали Ландрупп и не знакомый еще экипажу «Лахтака» маленький широкоплечий норвежец. Он отрекомендовался:

- Карсен.

Карсен, как и Ландрупп, не знал ни русского, ни английского языка.

Дальше приятных улыбок, кивков головы и слова «товарисц» разговор не шел. Зато очень оживленно разговорились прибывшие норвежцы с Эриком Олаунсеном. Посторонним наблюдателям, не знавшим норвежского языка, - а в данном случае это были Кар и его товарищи, - показалось даже, что норвежцы о чем-то спорили.

Вдруг возле полыньи раздался выстрел. Все обернулись и увидели, как юнга и Шелемеха выскочили на лед и, на минуту задержавшись, побежали к пароходу.

- Неужели медведь? - вскочил Вершемет. - Или, может, нерпы испугались?

Но с парохода ничего как следует нельзя было рассмотреть, так как почти половину полыньи закрывали торосы. Лишь когда прибежали «яхтсмены», как прозвал Кар Степу и Шелемеху, выяснилось, в чем дело.

Запара очень жалел о ружье, а Вершемет засуетился, торопясь идти к моржу. Он взял манлихер и гарпун. Эльгар, очевидно, понял, в чем дело, и тоже обеспокоился. Он подошел к Вершемету и потянул его к Кару. Моряки внимательно за ним следили. Эльгар взял из рук Вершемета ружье и отложил его в сторону. Потом взял гарпун и что-то заговорил по-норвежски, показывая, как он будет бросать гарпун.

- Эльгар хочет убить моржа гарпуном без ружья и просит на это разрешения, - сказал Степа, первым понявший норвежца.

Глава VIII

Ландрупп и Карсен поддержали просьбу Эльгара.

- Он, наверно, гарпунер - китобоец по профессии, - высказал предположение Лейтэ.

- Возможно, - согласился Кар и добавил: - Теперь трудно встретить ловкого гарпунера. С тех пор как распространилась пушка-гарпун, гарпунер стал артиллеристом и забыл старое ремесло.

Все с интересом обступили Эльгара. Лишь Вершемет насупился: ему очень хотелось самому пристрелить моржа.

- Но как он дойдет туда? - забеспокоился Кар, показывая на Эльгара. - Ведь ему нельзя утомлять йогу.

Собственно говоря, этот вопрос был адресован Запаре, по метеоролог, опечаленный потерей ружья, в первый момент даже не понял вопроса. За него ответил Степа:

- А мы подвезем его на нартах.

- Но морж за это время уйдет, - пошутил охотник.

- А чтобы он не ушел, - вмешался в разговор Кар, - берите поскорее нарты и идите. Если Эльгар промахнется, то ты, Вершемет, стреляй. Будет у вас развлечение. Товарищ Торба, вы назначаетесь бригадиром. Могут идти все, кроме вахтенного матроса.

Моряки направились к полынье. Па пароходе остались только Кар и Котовай. Последний стоял па вахте.

Шли тихо, чтобы не спугнуть зверя. Гарпунера везли Павлюк, Шелемеха и Соломин. Эльгар протестовал против того, чтобы его везли на нартах, но моряки настояли на своем.

Осторожно приблизились к полынье. В пятидесяти шагах от воды Эльгар сошел с нарт, взял в руки гарпун и движением руки попросил идти как можно тише.

Вершемет осмотрел свой манлихер и приготовился, на случай если гарпунеру не повезет.

Несколько минут никто не видел моржа. Но вот Степа тихонько свистнул.

Среди полыньи, метрах в ста от людей, появилась голова зверя. Он засопел и осмотрелся. Но, казалось, ничто его не встревожило, так как он спокойно приблизился к ледяному берегу, где стоял Эльгар, и поплыл вдоль этого берега.

К гарпунеру подошел Карсен.

Эльгар выжидал, когда морж приблизится, и медленно заносил руку с гарпуном. Зверь спокойно подплыл вплотную ко льду и как будто из любопытства стукнул по нему клыками. Наступил подходящий момент, чтобы ударить гарпуном.

Но Карсен задержал удар. Чтобы не мешать Эльгару, он хотел присесть, а приседая, поскользнулся и полетел в воду. Всплеск воды и крик «у-у!» испугал моржа, и тот нырнул. Внимание Эльгара было отвлечено от зверя. Теперь в полынье вместо моржа барахтался Карсен. Тяжелая одежда тянула его ко дну. Норвежец изо всех сил ударял руками по воде, и это поддерживало его па поверхности. Он был не далее как в полутора метрах от льда.

Всех беспокоила мысль: как спасти человека?

- А глубоко здесь? - прошептал Запара Торбе.

Механик лишь сердито отмахнулся и крикнул:

- Эльгар! Бросай через него гарпун. Пусть за веревку хватается.

И Торба зажестикулировал, объясняя гарпунеру свои слова.

Но Эльгар стоял, как будто остолбенев, с высоко поднятым в руке гарпуном. Он нахмурился и словно чего-то ожидал.

Впереди всех очутился Вершемет. Он стал на колени над водой и, протянув Карсену ружье, крикнул тем, которые стояли позади пего:

- Держите!

Карсен уже было коснулся руками ружья, но, еще не ухватив как следует приклада, крикнул страшным голосом и нырнул в воду. Одновременно над поверхностью воды поднялась спина моржа. Все поняли, что морж напал на человека.

В тот же миг воздух прорезал гарпун, ловко брошенный сильной рукой Эльгара. Острое и тяжелое оружие впилось в спину моржа. Зверь исчез, и линь, который придерживал у своих ног Эльгар, стал быстро разматываться.

Торба растерянно глянул вокруг себя. «Каюк, погиб человек!» - мелькнула мысль. Его взгляд остановился на Степе. Юнга сидя надувал клипербот. Но никто, кроме Торбы, не обратил внимание на юношу, так как всех удивил неожиданный поступок Лейтэ. Старый моряк с разбега бултыхнулся в полынью. На льду лежали его валенки и тулуп. Никто не заметил, когда он успел раздеться.

Вслед за Карсеном и моржом он скрылся под водой.

Секунд через пятнадцать он выплыл из глубины, таща за собою норвежца. В это время клипербот уже сполз со льда, и Степа, оттолкнувшись веслом, подплыл к отважному моряку. Пловец, ухватившись одной рукой за лодку, из другой не вы-пуская норвежца, поплыл на буксире. Через полминуты юнга притянул спасителя и спасенного ко льду. Вершемет и Павлюк легли на краю полыньи и, пока остальные держали их за ноги, вытянули Лейтэ и норвежца.

Запара решил, что пришла очередь и ему вмешаться в эту катавасию.

- Лейтэ! - закричал он. - Бегом на пароход! Во весь дух! Полстакана спирту - и на койку, потеплее закутавшись. Да скорее же!

Лейтэ не стал ждать. Чувствуя, как тело его покрывается ледяной коркой, он опрометью кинулся к «Лахтаку».

Запара подскочил к Карсену. Норвежца подняли и, держа спиною вверх, начали трясти. Вытряхнув из него воду, стали делать искусственное дыхание. Он был жив. Сразу же дюжина рук подхватила спасенного, и моряки поспешили с ним на пароход. Впереди бежал Запара.

Он спотыкался, падал, вскакивал и бежал дальше. Позади на своих ревматических ногах плелся Торба. Взволнованный этим событием, механик потерял шапку и не заметил, что возле полыньи остались двое.

То были Эльгар и Вершемет. Они не сводили глаз с линя, который медленно разматывался.

Из воды показалась голова смертельно раненного зверя. Он хрипел.

Выстрелом из манлихера охотники добили моржа и стали подтягивать зверя к льдине.

Глава IX

- Словом, у нас целый лазарет для островитян, - смеялся Кар на следующий день, стоя со своими помощниками на капитанском мостике. - Ну, как здоровье этого Карсена?

- Дней через пять будет вполне здоров, - ответил Запара. - Ничего опасного. Получил хороший тумак. Полушубок его спас.

- Отто Рудольфович, вчера, когда норвежец тонул, стоим мы все, растерявшись, а наш метеоролог и спрашивает: «А здесь глубоко?» Я думал, что нырять хочет, - рассказывал Торба.

- Эх, Дмитрий Павлович, - покачал головой капитан,- вам ли об этом спрашивать? Забыли, что эта ваша специальность знать, какие где глубины. Потому-то вас гидрологом никто и не называет, а все метеоролог да метеоролог.

- Хорошо, что не ветродуй, - пошутил Лейтэ.

- И в самом деле… - ответил Запара.

Все засмеялись.

- Нет, я не о том, - весело продолжал Запара, - я про гидрологию. Ведь можно произвести исследование в полынье, взять так называемую гидрологическую станцию.

Увлекшись этой идеей, Запара сразу же принялся осуществлять ее. Он позвал своего помощника Степу, обратился за помощью к Лейтэ, Вершемету и прочим товарищам.

К полынье надо было перетянуть ручную лебедку-вьюшку и закрепить ее на льду. Кроме того, перевезти различные гидрологические инструменты. Некоторых инструментов у Запары не было, и Торба с Зориным, по указаниям гидролога, изготовили их в машинном отделении кустарным способом.

Запара хотел провести наблюдения в течение суток. Работы предвиделось немало.

С помощью товарищей он вынес к полынье все инструменты.

Весь экипаж помогал гидрологу. В число помощников включился и Эльгар.

Карсен еще лежал. А Ландрупп накануне возвратился на остров.

Как раз па том место, где был убит морж, теперь стояла прочно укрепленная лебедка и лежали инструменты гидролога.

Прежде всего измерили глубину. Лот показал семнадцать шестифутовых английских саженей.

- Тридцать один метр, - перевел Степа сажени в метры.

- Почти, - кивнул головой Запара.

Больше всего времени ушло на измерение температуры на разных глубинах и добывание оттуда проб воды. Эта работа дала Запаре очень интересный материал. Батометры работали исправно- спускались на глубину, брали там воду, автоматически закрывались, и их поднимали наверх. Показания глубоководных термометров удивили гидролога.

- Ничего не понимаю, - сказал Запара и в знак удивления поднял одно плечо, - почему такое быстрое повышение температуры?

Конечно, никто гидрологу не мог этого объяснить.

Затем пришла очередь проверить, нет ли тут какого-нибудь течения.

Хотя вода па поверхности была в полном покое и льдинки, брошенные в воду, лежали неподвижно, но это еще не означало, что вода так же спокойна до самого дна. Вертушка Экмана-Мерца должна была это выяснить.

- Дмитрий Петрович, - обратился юнга к гидрологу, - если не ошибаюсь, в инструкции, которую вы давали мне почитать, написано, что вертушкой можно пользоваться лишь на глубинах более чем двадцать пять метров. А тут только на шесть метров глубже.

- Это потому, что тот, кто составлял инструкцию, считал, что вертушкой можно пользоваться лишь с борта парохода. Конечно, если измерения производить с парохода, то на малой глубине на магнитную стрелку компаса вертушки влияет железо, из которого сделан пароход. Мы же здесь на значительном расстоянии от парохода и можем не бояться аномалии.

После этого Степа спокойно прикрепил к тросу вертушку, а снизу под нее привязал тяжелую железную гирю, чтобы вертушку не сносило, когда она попадет на течение.

Вертушку медленно спустили в воду на требуемую глубину. Запара пустил «почтаря», то есть маленькую гирьку, которая, скользя по тросу, толкает вертушку и освобождает заторможенный пропеллер. Ощутив по тросу, как почтарь двинул вертушку, гидролог нажал кнопку секундомера.

Глубинное движение воды определили на тех же глубинах, на которых измеряли температуру и брали пробы воды. Через каждые десять минут вертушку вытягивали и смотрели на показатели. На глубине от 15 до 20 метров обнаружили течение.

Это течение шло со скоростью 10 метров в 9 секунд по направлению к острову. Па глубине же от 20 метров и до дна в противоположном направлении шло течение со скоростью 9 метров в 10 секунд

- Открытие мирового значения! - закричал Запара и объяснил своим товарищам, что от острова в море идет теплое течение, а из моря к острову - холодное. - Вы понимаете?- продолжал он. - Сверху холодная вода, а снизу теплая. Это потому, что при температуре 4° вода имеет наибольший вес, и, если ее дальше охлаждать, она становится более легкой. Парадокс! Единственное вещество в мире с таким свойством! Но два таких противоположных течения на такой небольшой глубине, в Полярном море, - это тоже парадокс!

Оставалось проверить, изменяются ли движение и температура воды в этих течениях на протяжении суток. Для этого необходимо было закончить наблюдения суточной гидрологической станции, па что обычно требуется около 25 часов. Все наблюдения производятся каждый час, добывание же воды - через каждые три часа.

Лишь в конце следующего дня Запара окончил свои наблюдения. Очень утомленный и взволнованный, он возвратился в свою каюту. Не меньше был утомлен и Степа, который также не отходил от полыньи целые сутки. В результате наблюдений было установлено, что течение, открытое ими на станции, непостоянно. Его наблюдали три раза в сутки и каждый раз не более двух часов.

Чтобы разгадать тайну течения, гидролог решил, выспавшись как следует, повторить наблюдения. Степе также хотелось выяснить причины этого глубоководного явления. Юнга думал о том, как бы практически использовать движение воды. Ему казалось, что если такое движение существует, то его, безусловно, можно использовать. Но как? Тут он ничего придумать не мог. Да к тому же очень хотелось спать. После работы на морозе в течение суток от усталости звенело в висках.

Глава X

Проснувшись, Степа раскрыл глаза не сразу. Одеяло приятно согревало, а в ногах и руках еще чувствовалась усталость. «Меня как будто побили», -подумал юнга.

Полежав еще с минуту, юноша приподнялся на локте. Кроме больного Карсена, в кубрике никого не было. Из столовой сквозь фанерную перегородку слышалось несколько голосов.

Оттуда в кубрик заглянул Шелемеха.

- А, товарищ юнгидр, проснулись? - весело спросил кочегар. - Там профессор Запара созывает своих ассистентов. За кормой лед треснул. Огромная полынья, и совсем новое течение. Я думаю, миль 15 в час. Предлагаю запаковать тебя в батометр и спустить на дно для исследований.

- Ты что, серьезно? Новая полынья? - сорвался Степа.

- Да, да!-пытаясь говорить басом, заверял Шелемеха.- Запара тебя ожидает уже около часа. Будить не хотел, а теперь говорит: довольно ему от сна пухнуть - и послал за тобой.

Степа моментально выскочил в столовую. Там застал всех в сборе. Гидролог что-то просматривал в своем блокноте.

- Дмитрий Петрович! Вы меня звали? Новая полынья? Я сейчас…

- Да, да! - сказал Запара, не отрываясь от блокнота.

- А ты. вот выскочи на палубу,-посоветовал Соломин.- Ух, какая трещина!.. Удивительно! И погода чудная…

- С тех пор как плаваю, только второй раз наблюдаю такую, - серьезно сказал механик.

Запара приложил палец ко лбу и нахмурился.

Степа не заметил, что у некоторых из товарищей глаза смеялись, а другие были уж очень неестественно серьезны. Он схватил шапку, меховую куртку и, наскоро одевшись, стремглав помчался на палубу.

Когда юнга скрылся за дверью, в столовой раздался громкий хохот. Кар, услыхав этот смех, выглянул из своей каюты. Он не знал, в чем дело.

А юнга, открыв наружную дверь, остолбенел. Порывистый ветер залепил ему лицо снегом. Вокруг гуляла полярная вьюга. Над дымовой трубой завывал ветер и так рвался куда-то в просторы, что дрожали мачты и звенели все натянутые тросы. Преодолевая ветер, Степа не без труда закрыл за собой дверь.

«Тоже мне шутки, - рассердился юнга. - Еще смеяться будут!»

Он постоял минуту на палубе. Ветер продувал сквозь одежду и пронизывал холодом. В голове Степы вдруг возникла идея… «Обождите же!» - сказал он, мысленно обращаясь к шутникам.

С выражением испуга на лице, весь в снегу, влетел юнга в столовую.

- Вахтенный напал на медведя! Медведь! Медведь! Скорее!

Услыхав этот крик, все схватились со своих мест и кинулись к оружию. Вершемет с «манлихером», Соломин с «винчестером», остальные с топорами и ломами выскочили на палубу. Столовая почти опустела. По не совсем. За столом все еще сидел Торба. Подняв руку, механик выставил указательный палец, поводил им перед своим носом и сказал, обращаясь к юнге:

- Меня не купишь! - Лицо его сияло.

- Вахтенный напал на медведя. Медведь, медведь, скорее! - медленно произнося слова, повторил Степа то, что крикнул он взволнованно и неразборчиво. - А медведя и нет!

- Ха-ха-ха!.. - залился смехом механик.

- Ай-ай-ай, ай-ай-ай! - услыхал вдруг Степа и, обернувшись, увидел в дверях капитанской каюты Кара.

Штурман покачал головой, усмехнулся и, прикрыв дверь, скрылся в каюте.

С палубы возвращались взволнованные охотники. Степа сел около механика, надеясь на его защиту, если команда станет ругать его.

Но, кроме Лейтэ, никто не возмущался. Лишь старый боцман стал читать наставление юнге о том, что так пугать не следует.

- За этакие штучки бить следует. Понимаешь? Ты знаешь сказку о пастухе, который кричал «волк!»? Дважды кричал. Два раза к нему на помощь прибегали, а оказалось, он дурачил людей. А когда действительно волки напали и он заорал, то никто не обратил внимания на его крик. Подумали - снова врет.

- Во-первых, - ответил Степа, - били юнг еще тогда, когда вы юнгой были, теперь же юнг не бьют, а, во-вторых…

- Правильно! - кивнул головой боцман.

- Во-вторых, - продолжал юнга, - надо было слушать, что я кричал. Вот механик разобрал и спокойно сидел. В-третьих, если один раз обманете, что лед треснул, в другой раз обманете, то уж потом, когда лсд действительно даст трещину, никто не поверит. В-четвертых, я больше обманывать медведем не собираюсь, в-пятых, физкультура - дело очень полезное, и надо уметь не только плавать и нырять, но и бегать.

- Прошу без намеков, - прикидываясь оскорбленным, сказал Лейтэ.

- А как же вы, Дмитрий Петрович, вместе со всеми меня обманули? - спросил Степа Запару.

- Я, Степочка, не хотел. Поверь. Я предлагал сказать, что остров затонул, по со мной не согласились.

- Эх, ты, чучело, - обратился к юнге Шелемеха. - Ты же спал тридцать шесть часов. А тебе дежурить на камбузе. Обед готовить. Надо же было тебя разбудить? Мы уже думали, что у тебя сонная болезнь или летаргический сон. Правда, посвистывал ты носом здорово…

- Да, братишка, - вмешался в разговор Торба.-Рекорд побил, тридцать шесть часов проспал.

- Да ну? - недоверчиво обвел юнга глазами всех присутствующих. Взглянул на часы и календарь: действительно, если память ему не изменила, он лег 27-го в пять часов вечера, а теперь календарь и часы показывали восемь часов утра 29-го.

Юноша еще раз посмотрел на товарищей пытливым взглядом. Позади всех сидел Эльгар. Норвежец, очевидно, догадывался, о чем идет речь, так как тоже поглядывал на календарь и, когда глаза юнги встретились с его глазами, прижмурился и слегка покачал головой: «Нет».

- А знаете, какой сон мне в течение тридцати шести часов снился?

- Какой же?

- Снилось, что наш старший помощник освободил меня на целых три дня от дежурства на камбузе и назначил дежурить того, кто испортил календарь, так как такими шутками можно и часы испортить.

- Молодец, Степа! Правильный сон ему приснился! - сказал Кар, подходя к столу, и, смеясь, обратился к Торбе: - Как вы думаете? Мне кажется, вполне правильно.

- Да оно, конечно, так… - и механик закашлялся, - но это в том случае, если Степа скажет нам, кто именно вырвал из календаря листок.

- Пусть, - решил Кар, - угадывает до трех раз. С таким расчетом: если сразу угадает - на три дня освобождается от дежурства; если со второго раза - на два дня; с третьего - на один. Не угадает - пойдет дежурить.

- Хорошо, - согласился механик. - Ну, начинай!

- Шелемеха, - крикнул Степа, показывая пальцами на кочегара, - марш на камбуз!.. - Он был уверен, что угадал. Но всеобщий смех, в том числе и Шелемехи, показал, что юнга ошибся. Пришлось подумать еще. Внимательно всех оглядел. «Не иначе, как Соломин. Что-то в сторону смотрит».

- Васька, - указал Степа на матроса.

Снова конфуз. Пе угадал.

- Ну, не совсем удачный сон у тебя, - шутил Лейтэ. - Ты и одного дня не заработаешь.

- Лейтэ, - с отчаянием в голосе промолвил Степа.

В ответ - гомерический хохот.

- Не угадал! Пропало! - крикнул Шелемеха. - Календарь испортил…

- Стой, стой! Ша! - выскочил вперед Ковягин, прикрывая рот Шелемехе. - У меня есть предложение: пусть еще раз попробует. Если угадает, я за него пойду дежурить. Не угадает - он за меня. Все равно, я должен его сменить.

- Согласен, - сказал Степа. У него появилась уверенность, что это шутка Ковягина.

Никто против предложения кочегара не возражал. Все притихли. Юнга собирался уже назвать того, кто внес предложение, но для большей уверенности еще раз оглянул всех. Снова его глаза встретились с глазами Эльгара. Норвежец, очевидно, уже давно искал этой встречи, он чуть заметно повел бровями, показывая на Торбу.

- Гм… гм… - замычал Степа, а сам подумал: «Не может быть. Ох, и влопаюсь!..» - и, набравшись смелости, крикнул: - Механик!

Вокруг захлопали в ладоши.

- Угадал! - сказал сам механик, смеясь больше всех.

Поморщился только Ковягин.

День начался весело.

Зорин решил направить эту веселость и энергию в полезное русло.

- Товарищи, - сказал он, став на стул. - Есть предложение издать стенгазету. И посвятить эту газету нашей встрече с норвежцами. Капитан обещал пригласить их в скором времени к нам в гости.

Глава XI

В редколлегию избрали Зорина, Запару и Степу. Каждого моряка обязали написать заметку.

- Как же мы назовем нашу газету? - спросил Зорин перед тем, как поручить Ковягину рисовать заголовок. - Раньше она выходила у нас под названием «Моряк Севера», но теперь, мне кажется, название ее следует изменить.

- У меня есть проект, - предложил механик.

- Как?

- «Вестник гидрологии и болтологии» от слова болтать в воде.

- Не подходит.

- «Побежденная Арктика», - предложил Степа.

- Какая же она побежденная, если мы льдами затерты и нас по морю носит. Уж лучше: «Побежденный «Лахтак».

- Вот сказал! Сам ты побежденный, - возмутился Соломин.

- В истории были прецеденты, - начал Запара. - Когда Нансен плавал на «Фраме» и был затерт льдами, его команда издавала газету под названием «Фрамсия». Когда погиб «Челюскин» и челюскинцы очутились на льду, они издавали газету, которую назвали «Не сдадимся».

- Хорошее было бы название и для нашей газеты, - позавидовал Зорин.

- Назовем: «К победе», - посоветовал Степа.

Чтобы не откладывать дела, остановились на последнем названии.

Все, кроме вахтенного, кока и норвежцев, засели писать статьи и заметки.

Кару пришлось сделать чуть ли не больше всех. Он должен был перевести всю газету на английский язык.

- Для этого неприветливого капитана Ларсена едва ли стоит так трудиться, - сказал он Зорину.

- Ну не такой уж он грубиян, чтобы не перевести своей команде нашу газету. Кроме того, я надеюсь, что среди норвежцев не только он знает английский язык.

- А почему же оп не прислал такого человека с Карсеном и Ландруппом?

- Это верно. Но будем надеяться, что он газету переведет.

Передовую написал Кар. Она называлась «Будем смелы». Капитан призывал своих товарищей оставаться и далее энергичными, не отступать перед трудностями, преодолеть льды и привести «Лахтак» целым и невредимым в свой порт.

Зорин назвал свою статью «Предлагаем союз и дружбу». Он рассказал о приключениях «Лахтака», о товарищеской спайке штурманов и матросов, механиков, машинистов и кочегаров, о их решимости во что бы то ни стало вывести свой пароход изо льдов. От имени экипажа «Лахтака» Зорин предлагал норвежским морякам союз и дружбу, чтобы общими усилиями вырваться из ледового плена.

Запара написал об исследовании морских течений возле острова.

Степа и Шелемеха составили вместе «Что кому снится». В результате их совместного творчества под этим заголовком появилось следующее:

Капитану: Что «Лахтак» стал похож на «Красина», крушит лед и продвигается со скоростью десяти миль в час прямым курсом на Архангельск.

Старшему механику: Что на него напал белый

медведь. Он рассказывает медведю одну из своих «историй», и зверь начинает плакать. Плачет и тонет в собственных слезах. Затем на механика нападает морж. Торба рассказывает моржу одно из своих «веселых приключений», и тот так хохочет, что лопается со смеху. Механик спасается, но фамилию свою меняет на Торба-Мюнхаузен.

Лейтэ: Что он переплыл Полярное морс и за это был назначен комиссаром над всеми боцманами, плавающими в Арктике.

3 а п а р е: Что «Лахтак» занесло на полюс и что гидролог открыл там второй Гольфстрим.

Вершемет у: Белый медведь величиной с пароход.

П а в л ю к у: Что ему разрешили поселиться в бочке на фок-мачте и он оттуда каркает, как полярный ворон.

Эльгар у: Что у него вырос хвост длиной в два метра и он приманивает им моржей.

К а р с е н у: Что на дне морском он состязается с моржом в боксе и побеждает.

Торба написал, как выразился Шелемеха, целую новеллу. Называлась она так: «Записки старого моряка об изменнике, или конец истории о буром медведе».

Новелла очень краткая. Вот она:

«Когда в третий раз вывели мы продавать бурого медведя, мне было поручено следить, как он будет убегать от покупателя. Покупали его двое. Один - низкого роста, с большим, похожим на помидор, вздернутым носом. Другой - высокий, слепой на один глаз, глухой на одно ухо, хромой на одну ногу. Повели они бурого, а я - за ними. Миновали сквер - не вырывается медведь. Прошли площадь - идет спокойно, а его держат иа двух веревках, и, слышу, высокий удивленно говорит низенькому: «Не вырывается». А тот отвечает: «Уже привык». Проходим «к большим воротам, видим надпись: «Зоологический парк». Сжалось у меня сердце. Идут прямо к воротам. Я к ним: «Подождите, тут ошибка. Вы чужую собственность приобрели». А низенький мне: «Тише, гражданин! Довольно людей обманывать, не то милиционера позову. Знаем вас».-«Откуда,-спрашиваю, знаете?» - «Боцман Лейтэ и матрос Котовай сказывали». Вошли в сад, и больше я Мишку нашего не видел. Но узнал о предателях, готовых на все.

За точность не ручаюсь, так как это случилось давно. Поэтому перед судом, даже товарищеским, отвечать не могу».

- Хорошо, - сказал Зорин, - поместим. Дед кусается за то, что не дали ему в тот раз досказать этой истории.

На следующий день газету вывесили. В ней оставили место для заметок Эльгара и Карсена. Степа взялся растолковать норвежцам, что они также должны написать.

Норвежцы, увидев карикатуры, сделанные Ковягиным, долго смеялись. Прочитать же газету, конечно, не могли. Однако Эльгар долго и очень внимательно рассматривал ее. Потом, когда норвежцы отошли от газеты, между ними завязался оживленный разговор. Особенно много говорил Эльгар. О чем они толковали - это для наших моряков осталось тайной. Но когда Степа снова начал уговаривать их дать заметки, оба решительно отказались, покачав головами,

Глава XII

Три дня бушевала вьюга. На четвертый ветер утих, и солнце, поднявшись над горизонтом, заиграло на снежных просторах миллионами блесток. Высокие сугробы подымались на ледяном поле возле торосов. Впервые так ясно выступали покрытые белым снегом, словно ватой, холмы острова.

На вахте стоял Павлюк, когда от острова оторвалась черная точка и стала быстро двигаться по направлению к пароходу.

«Гости», - подумал кочегар и пошел сообщить об этом Лейтэ, стоявшему вахтенным помощником капитана.

Через час на палубу поднялся гость.

- Все тот же Ландрупп, - буркнул под нос Лейтэ и. поспешил навстречу норвежцу.

Ландрупп вежливо поздоровался.

- Кептен… кептен Хар… - сказал он.

- Не Хар, а Кар,- поправил гостя Лейтэ.

- Кептен Гар. Кептен, - повторил норвежец.

Лейтэ нахмурился и повел Ландруппа к капитану. Норвежец вежливо кивал головой всем, пожав руку Эльгару и Карсену, которые вышли ему навстречу.

Увидёв Кара, Ландрупп низко поклонился, произнес какое-то приветствие и подал письмо.

Это писал капитан Ларсен. Норвежский капитан очень благодарил за внимательный уход, которым были обеспечены его матросы, извинялся за беспокойство и просил отпустить Эльгара и Карсена, если они уже выздоровели настолько, что могут идти. В конце письма Ларсен просил Кара, чтобы тот выбрал как-нибудь свободное время и пожаловал к ним в лагерь.

- Я не сказал бы, что это письмо очень вежливо заканчивается, - заметил Торба, когда Кар перевел механику его содержание. - Да уж пусть! Всему па свете не надивишься. Что же вы ему ответите?

- Напишу, что благодарю, мол, за приглашение, но так как мы уже приготовились, то просим со всей командой к себе. А вот как быть с нашими норвежцами, Дмитрий Петрович? Как вы думаете, могут они идти?

- Эльгара жаль отпускать, а Карсен сможет идти лишь дня через четыре.

- Ну, хорошо, так и напишем. Кстати, давайте пошлем к норвежцам на остров делегатов от нашей команды. Пусть познакомятся, как там они живут, и торжественно пригласят их к нам. Как вы думаете, товарищи?

- Кого же мы пошлем? - спросил Лейтэ.

Кар засмеялся.

- Того, кто знает английский язык. Ясно?

- Меня? - спросил старый моряк.

- Конечно, а в придачу юнгу.

- Ему сегодня дежурить на камбузе.

- Ковягин заменит. Он же проиграл свое дежурство.

Кар сел писать письмо Ларсену, а посланцы стали готовиться в дорогу.

Оделись легко, но тепло. Взяли с собой немного продуктов и оружие. Из-за оружия чуть не повздорили с Вершеметом, так как Лейтэ взял винчестер, а Степа хотел взять манлихер. На пароходе осталась бы одна мелкокалиберка.

Вершемет решительно запротестовал:

- Манлихер в моем распоряжении, и я никому не отдам его.

- Бери, Степа, мелкокалиберку.

- Но там же могут быть медведи!

- У Лейтэ винчестер.

Лейтэ вступился за своего спутника.

- А если, скажем, винчестер даст осечку?

- Так отдай винчестер Степе. У него никогда не будет осечки.

- Да ну вас, - вступился за Вершемета Торба. - Разве можно оставлять пароход без путного ружья? Скажу капитану, он вам покажет. Подумаешь, медведь! Я, когда молодым был, с пугачом на медведя ходил.

Однако после долгого разговора Степа выпросил манлихер.

Тем временем трое норвежцев вполголоса вели очень серьезный разговор. Внимательный наблюдатель заметил бы, что Эльгар говорил очень взволнованно, Ландрупп в чем-то его убеждал, а Карсен был очень спокоен и все кивал головой, как будто подтверждая и слова Ландруппа, и слова Эльгара. Наконец, видимо, договорились, и Эльгар, вздохнув, кивнул в знак согласия.

Кар окончил письмо и передал его Лейтэ. Затем подозвал Ландруппа и старался, по возможности, объяснить ему, что команда «Лахтака» посылает делегатов к команде «Исбьорна» и что посланцы передадут капитану Ларсену письмо.

Было неясно, понял ли норвежец капитана «Лахтака». После каждой фразы он приветливо кивал головой, но когда Лейтэ предложил ему идти вместе с ним и Степой, Ландрупп начал с тревогой оглядываться.

- Он думает, не арестуете ли вы его, чего доброго? - пошутил Торба.

Но как бы там ни было, все трое сошли с парохода на лед и двинулись к острову.

Вершемет с завистью поглядел им вслед, свистнул и сказал товарищам:

- Послезавтра иду на остров охотиться.

Советские моряки и норвежец, то увязая по колени в снежных заносах, то скользя по голому льду, с которого ветер сдул снег, приближались к острову.

- А идти довольно легко, - удивился Лейтэ.

- Мороз небольшой, ветра нет, - ответил юнга на замечание старого моряка.

Ландрупп был чрезвычайно весел, что-то говорил, напевал, но когда его спутники засматривались по сторонам, поглядывал на них тревожно и пытливо.

Подошли к берегу. Степа узнал то самое место, где в полярную ночь Запара, Вершемет, Павлюк и он ступили впервые на остров. Над ледяным припоем возле берега высились скалы. Правда, не столь страшные, как казались они во время полярной ночи.

Менее чем в полукилометре от берега подымались покрытые снегом холмы. Вдоль берега из-под снега выглядывали обломки плавника. Это указывало на то, что летом волны выбрасывают сюда деревья, вынесенные в море сибирскими реками.

Когда миновали скалы и вышли на берег, Ландрупп вдруг всех удивил: он стал прощаться со своими спутниками. Как ни объяснял ему Лейтэ, что они должны идти вместе, норвежец только пожимал плечами, как будто ничего пе понимая, и качал головой, что, очевидно, должно было означать: «нет».

- Странный ты человек, - уговаривал его Лейтэ, забывал, что тот его не понимает.

Наконец Ландрупп в последний раз пожал плечами и молча пошел.

Советские моряки последовали за ним.

- Не понимаю, - сказал Лейтэ, - или он нас боится, или там, в лагере, у них какая-то тайна… А может, просто человек никак не сообразит, чего мы хотим?…

Глава XIII

Ландрупп вел советских моряков вдоль берега на запад.

Вдали, среди льда, чернел «Лахтак» Он скрашивал однообразный арктический ландшафт. Его мачты долго привлекали внимание Лейтэ и Степы. Самый старый и самый молодой моряки часто поворачивали головы к морю, любуясь мачтами и бугшпритом своего судна и обмениваясь мнениями о его судьбе.

- Когда же, наконец, весь этот лед растает? - спросил юнга.

- До августа должен растаять. А если нет, то придется остаться здесь до будущего года.

- А скоро начнет он таять?

- Через месяц-полтора. Но если поднимется сильный штормовой ветер, он сразу весь лед разломает на куски и разнесет его… Плохо, что мы находимся среди айсбергов. В море лед будет поломан, а здесь он еще долго может выстоять.

- Как же тогда?

- В таких случаях стараются воспользоваться ледовым якорем, разбивают лед ломами и пешнями. А коль и это не помогает, тогда взрывают лед, если умеют это делать и есть чем взрывать. Не помогут взрывы - ждут ледокола или остаются среди льдов до следующего лета.

- Ледокола нам, наверно, ожидать нечего.

- Ясное дело! Немой пароход. Кто о нас знает! Я уже думал: надо бы запретить радистам покидать пароход во время арктических рейсов, если на пароходе больше никто не знаком с радио.

- А по-моему, надо всех штурманов научить радиоделу. Пусть передают хотя бы медленно, но только бы умели передавать. Случись какое-нибудь несчастье с радистом, штурман может его заменить.

Так беседуя, перешли через большой высокий мыс и завернули за холм. Пароход скрылся с глаз. Берег острова круто повернул на север. Вдоль западного побережья показалось несколько больших полыней.

- Откуда их столько? - удивился Лейтэ. - Еще ведь не время появляться полыньям среди льда в таком количестве. А может быть, весна скоро?

Лейтэ стал расспрашивать норвежца, далеко ли еще до лагеря, но тот ответил знаками, мол, «ничего не понимаю»

Через некоторое время стали встречаться следы лыжников и пешеходов. Моряки решили, что норвежский лагерь уже недалеко.

Но когда вдруг наткнулись на совсем свежий след, норвежец остановился и несколько минут о чем-то раздумывал, оглядываясь по сторонам.

- Ищет чего-то, - догадывался Степа.

- Ага, я думаю, вон за тем холмом должен быть их лагерь, - сказал Лейтэ, - по крайней мере, оттуда мы сможем его увидеть.

Ландрупп неожиданно свернул в сторону, приглашая за собою спутников. Теперь он шел не по следу, а пробивался через глубокий снег, оставляя берег в стороне и идя в обход холма.

А солнце стало уже спускаться за ледяной горизонт.

Наступал вечер. Ночь можно было ожидать ясную, так как на безоблачном небе уже всходила луна.

- Как-то нам придется сегодня ночевать в гостях? - пробормотал себе под нос Лейтэ.

- Что вы говорите? - спросил юнга.

Но Лейтэ не ответил.

Ландрупп повел их в овраг, заливаемый, очевидно, водой во время оттепели. Этот овраг, извиваясь, сворачивал за холм, позади которого старый моряк надеялся увидеть норвежский лагерь.

Минут через сорок Ландрупп вывел их из оврага и повел далее по склону холма. Затем они вышли на другую сторону, где увидели несколько больших скал, выступавших из земли.

- Что за чертовщина? - сердился Лейтэ, по послушно шел за норвежцем.

Подойдя к скалам, увидели, наконец, лагерь экипажа «Исбьорн», находившийся приблизительно в трех четвертях километра от них, ближе к морю, и полускрытый за склоном холма. Две палатки и полхибарки виднелись оттуда, другую половину хибарки закрывала скала.

- Фу-у! - обрадовался Лейтэ.

Ландрупп остановился. Он показал па лагерь и о чем-то стал долго говорить. Жестикулируя руками, норвежец хотел сказать, что не надо выходить из-за скал.

- Гав-гав-гав! Гав-гав-гав! - лаял он и, делая при этом страшное лицо, грозно щелкал зубами.

- Собаки злые? - спросил Лейтэ. - Это пустяки. Мы их прикладами разгоним. - И показал, как будет отбиваться от собак прикладом.

Но норвежец с решительным выражением отрицательно покачал головой.

- Ну, а что же?

Ландрупп указал рукой, что они должны посидеть здесь, за скалами, пока он сходит в лагерь, привяжет там собак и затем вернется за ними.

- Ну и морока! - рассердился старый моряк. - Неужели такие злющие собаки? Гм… Ничего не поделаешь, валяй!

Норвежец понял, что с ним согласились, и, оставив советских моряков за скалами, поспешил к своему лагерю.

Очистив один из плоских камней от снега, делегаты «Лахтака» уселись на нем.

- Мне уже есть захотелось, - обратился юнга к Лейтэ.

- Рано, рано… Был бы с нами механик, он стал бы уверять, что в молодости по целым неделям мог ничего не есть, а теперь…

- А теперь желудок требует, чтобы его наполняли почаще, - закончил юнга, и оба рассмеялись.

- Ну, тогда давай поужинаем, а то, кто знает, как нас эти хозяева будут угощать.

Достали «первую порцию», которую держали за пазухой, чтобы не замерзла; это были сухари и трехсотграммовая жестянка мясных консервов.

Пока ели, наступил вечер. Мороз крепчал. Ярко светила луна.

Норвежец почему-то долго не возвращался.

- Что они там, собак ловят? - удивлялся Лейтэ. - Интересно, что это за собаки? На многих островах бывал, нигде особенно злых собак не видел. Может, у них люди, как собаки? - философствовал боцман.

Глава XIV

Моряки услыхали позади себя шуршание лыж. Обернувшись, увидели, что к ним приближаются один за другим шесть или семь человек. Передний был не дальше как в пятнадцати шагах.

Лейтэ и Степа поднялись и молча ждали.

На камне лежали остатки их ужина, и тут же стояли ружья.

Норвежцы подходили молча, не начиная разговора. И Лейтэ, и Степа заметили какую-то настороженность в движениях этих людей, которые появились так необычно, словно подкрадывались. Норвежцы окружили их. Наконец, старый моряк не выдержал и, стараясь быть спокойным, как классический англичанин, нарушил молчание:

- Привет, друзья! Кто из вас говорит по-английски?

Норвежцы, ничего не ответив, подошли еще ближе. Юнга стал волноваться. Он оглянулся и увидел, как один из прибывших забрал их ружья. В этом молчании, в суровых лицах и в том, что у посланцев нагло отобрали ружья, почувствовалось что-то грозное.

- Го!.. - сказал один норвежец и показал рукой, приказывая идти.

- В чем дело? - возмутился Лейтэ. - Мы - советские моряки. Понимаете? Ждем Ландруппа. Ландруппа. Нам нужен капитан Ларсен. Капитан Ларсен!

- Го!.. - грозно насупившись, крикнул норвежец.

Остальные лыжники окружили их, и делегаты вынуждены были подчиниться. Их повели к норвежскому лагерю.

- Что за напасть? - бормотал Лейтэ. - Где их придурковатый капитан? Что за фокусы-покусы?

Степа, совсем растерявшись, жался поближе к старому боцману. Он не мог сообразить, чем вызвано это нападение.

- Тут может быть только одно объяснение, - сказал юнга, обращаясь к Лейтэ. - Видно, норвежцы между собой перессорились, и у них происходит что-то похожее па войну. Подозрительное поведение Ландруппа теперь ясно: он боялся встретить врагов. Капитан Ларсен не приглашал нас к себе, надо думать, потому, что не хотел, чтобы мы узнали об этой вражде. К тому же он, возможно, и сам не без греха. Не готовятся ли эти лыжники напасть на лагерь?

- Что-то не похоже, - ответил боцман. - Они идут словно к себе домой.

Действительно, норвежцы шли кучкой и громко разговаривали, не придерживаясь никаких правил военной науки о нападении.

Подошли к лагерю. Несколько человек вышли навстречу, но среди них не было ни капитана Ларсена, ни Ландруппа. Прибывших норвежцев встретили радостными возгласами. С делегатами же обращались, как с преступниками: им связали

руки и поставили около них трех вооруженных людей.

- Где же капитан и его ледовой лоцман? - буркнул Лейтэ.

- Боюсь, - ответил юнга серьезно, - что они в таком же положении, как и мы, если не в худшем.

Лейтэ начинал склоняться к мысли своего юного друга.

Но вот из маленькой хибарки вышел человек и что-то сказал конвоирам Затем он обратился к пленным и, показывая рукой на дверь, снова произнес уже знакомое им:

- Го!

Взволнованных делегатов повели в хибарку. Первое, что бросилось им в глаза, это - низкий потолок, нары, много людей и железная, докрасна раскаленная печь.

Боцмана и юнгу протолкнули вперед. За столом на деревянном обрубке, заменявшем стул, сидел капитан Ларсен. Поднявшись, он сердито глянул на обоих и спросил по-английски:

Кто вы?

- Советские моряки. Представители парохода «Лахтак», - ответил Лейтэ. - Я думаю, вы прекрасно меня узнаете, капитан Ларсен! Меня очень удивляет ваше поведение. Я требую немедленно пас развязать, извиниться, объяснить, что это за недоразумение, и наказать виновных.

Капитан Ларсен поморщился, как будто от нетерпения, и предложил Лейтэ говорить короче.

Лейтэ замолк.

- Вы - наглец и бандит! - крикнул тогда Ларсен. - Скажите, зачем вы нападаете на моих людей? Вы напали на Ландруппа, вы держите под арестом Олаунсена и Карсена. Вы готовили нападение на наш лагерь. Посмеете ли вы оправдываться?

Услыхав такие страшные обвинения, Лейтэ почувствовал, как от злости кровь ударила ему в голову и напряглись мускулы. Он искал глазами Ландруппа, но того в хибарке не было.

- Где этот подлец Ландрупп?! - крикнул старый моряк.

- Он лежит после ваших побоев, - ответил Ларсен.

- Он рассказал вам такой вздор? - спросил Лейтэ.

- Да.

- И вы ему верите?

- Верю. Он представил неоспоримые доказательства.

- Какие доказательства? Скажите, кто из вас негодяй и подлец? Или все вы?

- Бандит! Разбойник! - рассердился норвежец. - Он еще смеет ругаться!

Ларсен обратился к матросам, настороженно стоявшим вокруг пленных, и отдал им какое-то приказание. В ту же минуту делегатов «Лахтака» схватили и потащили из хибарки.

- Мы передадим вас в руки правосудия! - крикнул им вслед Ларсен.

Юнга, ничего не понявший из разговора между Ларсеном и Лейтэ, почувствовал страх. Неожиданный плен, ругань, грубое обращение, - его тащили за руки и за ноги прямо по снегу, - все это навело на мысль о возможности зверской расправы.

У боцмана также мелькнула эта мысль.

На дворе стояла ночь. Полная луна освещала темно-синее небо и иссиня-белые снежные просторы. Донимал мороз.

Обоих пленников затащили в палатку, разделенную парусиной надвое. Здесь было тепло. Их бросили на медвежью шкуру, связали и оставили одних.

Кто находился в другой половине палатки, они не знали. Но иногда оттуда долетали голоса нескольких человек. К сожалению, говорили они по-норвежски, и ни Лейтэ, ни юнга ничего не поняли.

- Я опасался, что нас побьют!-обратился юнга к боцману после долгого молчания.

- Ну и типы! - сказал сквозь зубы боцман.

Еще минуту лежали молча.

- Тут что-то очень подозрительное, - продолжал боцман. - Между прочим, я уверен, что там, в избушке, никто, кроме капитана, меня не понял. Из них никто английского языка не знает. Они могут поверить чему угодно.

Глава XV

Время тянулось очень медленно. В таких случаях минуты растягиваются, словно они резиновые. Лейтэ и Степа были так крепко связаны, что ноги и руки у них затекли. Палатка еле освещалась фонариком, в котором горел фитиль, опущенный в какой-то жир. От фонарика несло неприятным запахом.

Лейтэ думал, сколько времени все это может продолжаться. Завтра на «Лахтаке» будут беспокоиться, что их до сих пор нет. Возможно, пошлют Вершемета на разведку узнать, в чем дело. Ну, а если охотника захватят так же неожиданно, как и их? И он снова вернулся к неразрешенному вопросу: «Для чего это нужно норвежцам? Какая им от этого польза? Неужели, действительно, Ландрупп так наврал? Да что же он, сумасшедший?» Боцман ничего не мог придумать. Он переворачивался со спины на бок и громко ругался.

Юнга не задумывался над причинами возмутительного поведения островитян. Его мысль работала в ином направлении. Он сразу же стал обдумывать, как убежать. Но что можно придумать, если лежишь со связанными руками и ногами и если за парусиновой перегородкой стража, а на дворе мороз и северная пустыня?

«Если бы не отобрали у нас ножей, тогда можно было бы взять нож в зубы и перерезать веревки… Но, в конце концов, должны же их когда-нибудь развязать… Тогда можно будет что-нибудь предпринять. До парохода не так далеко. Можно выкрасть лыжи, а в крайнем случае, и без лыж… Обмануть охрану… Может быть, удастся прорвать палатку…» - думал Степа.

Он подкатился к краю палатки и попробовал головой, насколько она прочна. Ему показалось, будто под парусиной был камень.

- Что ты пробуешь? - спокойным голосом спросил Лейтэ. - Стену ощупываешь? Вокруг палатки камень, чтобы ее ветер не сорвал. Кругом присыпано снегом. Толстый слой. А тут, видишь, потолок двойной. На той половине, наверно, печка. Поэтому и тепло.

- Тепло-то тепло, но я интересуюсь, как бы… - И, придвинувшись к боцману, юнга шепнул: - убежать отсюда.

- А почему ты шепчешь? Нас же никто не понимает.

- А может быть, кто-нибудь и поймет? Может, нарочно посадили кого-нибудь подслушивать.

- Возможно, только едва ли.

Оба замолчали и углубились в свои мысли. За перегородкой также было тихо.

Прошло некоторое время. Боцман услыхал за стеной шаги. Скрипел снег. У самой палатки шаги стихли. Кто-то собирался зайти к ним. Вот заговорили по-английски. Разговаривали двое. Один из них, бесспорно, капитан Ларсен. Голос другого показался боцману очень знакомым, но он не мог сказать, кто это. Напрягая слух, разобрал, о чем говорят.

- …Один наган, одно ружье. Я знаю… (далее боцман не разобрал слова). Они задраят кубрик… (снова не разобрал) палубе… и двое. Один наш… (не разобрал). - Это говорил тот, чей голос показался боцману знакомым. - Надо спешить, - отвечал капитан Ларсен. - Матросы мне верят… (неразборчиво) …счастье, что Эльгар там. Теперь мы будем иметь пароход. Но главное, поторопиться. Немедленно идти туда. Здесь оставим охрану. Все должно быть так, как условились.

Собеседники вошли в палатку, где их приветствовали короткими выкриками. Теперь разговор пошел по-норвежски.

Лейтэ стало ясно, в чем дело. У него сердце застыло. «Пиратский маневр, - подумал он. - Капитан Ларсен хочет захватить «Лахтак». Его два матроса, которые пользуются доверием и вниманием команды «Лахтака», - на борту парохода. И один… Кто из них тот, к которому относились слова «один наш»?.. Боцман вспомнил подозрительное поведение кочегара Павлюка. «Неужели?» - думал старый моряк. Ему не хотелось верить, что Павлюк способен предать. Но разве сегодня утром он мог допустить, что норвежский капитан - пират?

Лейтэ лежал молча, ничего не говоря Степе. Он был в нерешительности, делиться ли с юнгой своим открытием. Наконец, решил: лучше, если Степа будет знать, какая опасность угрожает их товарищам.

Вдруг в ту половину палатки, где они лежали, вошел Ландрупп. Он засмеялся и что-то сказал по-норвежски. Лейтэ сразу узнал голос человека, разговаривавшего с капитаном Ларсеном по-английски.

- Подлец! - крикнул ему Лейтэ. - Такова ваша благодарность? Пираты!

- Пеняйте на себя, - ответил Ландрупп, не скрывая уже, что знает английский язык. - Вы сами навязались идти со мной. А зачем вам было нападать на меня? - нагло издевался ледовой лоцман… - Зачем вы задерживаете наших матросов? Теперь вам скучно? Ничего, скоро будет весело. Ха-ха-ха!.. Прощайте!

Ландрупп вышел.

- Что он сказал? - спросил Степа.

Лейтэ рассказал юнге о разговоре, который подслушал, и передал последние слова Ландруппа. Юнга ужаснулся, но вместе с тем и почувствовал какое-то облегчение, так как теперь все стало понятным.

- Ну, едва ли захватят они пароход! Даже, если запереть наших в кубрике, то там же, на палубе, еще будет Павлюк. Он сам со всеми ими справится.

- Павлюк? - Боцман плюнул сквозь зубы.

- Ну да, он…

- Тише! - перебил Лейтэ своего друга и рассказал ему о всех подозрениях, которые пали па кочегара после пожара, и о том, чего раньше не сказал, а именно, - что у норвежцев на пароходе есть один свой.

Степа еще раньше слышал от товарищей подозрительные намеки на Павлюка, но даже сейчас никак не мог поверить, что его лучший товарищ способен стать предателем.

- Нет! Этого не может быть! - сказал он Лейтэ. - Я с вами не согласен. Кто угодно, только не Павлюк…

Они снова замолчали. Вскоре услышали, как люди вышли из палатки. Со двора долетал шум многих голосов. Но вот все утихло. Пленники поняли, что норвежцы выступили в поход. После полуночи они совершат нападение. Как раз тогда, когда на пароходе все, кроме вахтенного, спят. Но вахтенного уберут Карсен и Эльгар…

- Эльгар? - вслух произнес Степа, словно спрашивая.- Нет, нет!

Юнга не мог поверить в нечестность норвежского моряка, который ему так нравился. Еще минуту продолжалось молчание.

- Лейтэ,-прошептал юноша,-повернитесь лицом к земле. Я попробую перегрызть веревку, которой связаны ваши руки.

Лейтэ с надеждой подставил ему свою спину.

Глава XVI

- Ну, ну там! - боцман толкнул юнгу плечом. - Ты только не кусайся.

Несмотря на трагическое положение, Степа прыснул со смеху.

- Это я нечаянно.

Юнга перегрызал веревку с азартом, подтверждением чего были слова боцмана. Степа чувствовал, как волоконце за волоконцем поддавалось его зубам. Во рту было неприятно от грязной веревки, но он радовался своей удаче. Он пробовал захватить веревку всем ртом, чтобы дать отдых передним зубам. Перетирая веревку коренными, он нечаянно зацепил руку Лейтэ передними зубами.

Минут через пятнадцать руки боцмана стали свободны. Но пришлось полежать еще минут десять, пока он смог ими двинуть, так как они затекли. Степа тем временем беспрерывно сплевывал. В полутьме не видел, что в его плевках была кровь: он повредил себе десны.

Боцман стал развязывать веревку на руках юнги. Норвежцы крепко связали его, и, казалось, без ножа ничего не сделаешь. Но не было таких узлов, каких не мог бы распутать старый моряк. Через несколько минут руки Степы были также свободны. Оставалось освободить ноги. Лейтэ быстро развязал свои, ио юнга ничего не мог сделать. Боцман пришел ему на помощь. Делали все очень тихо, так как за перегородкой кто-то был. Чтобы не вызвать подозрения, боцман время от времени сердито ругался или начинал спокойным голосом разговор.

Покончив с веревками, полежали несколько минут. Прислушались. Сколько людей было за перегородкой - не знали. Оттуда было слышно храпение лишь одного. Но вот послышались шаги, и кто-то вышел из палатки. Храп не умолкал. Возможно, там был не один спящий. Однако Лейтэ решил рискнуть. Он поднялся и заглянул в другую половину палатки. Там топилась печь, а в нескольких шагах от печи, на медвежьей шкуре, спал человек. Здесь же лежали два ружья. Каждую секунду можно было ждать, что вернется тот, кто перед этим вышел. Действовать надо было быстро и решительно.

Лейтэ, захватив веревки, которыми их связали норвежцы, махнул рукой Степе, чтобы тот шел за ним.

Старый боцман, как тигр, кинулся на сонного караульного. Прежде чем тот опомнился, в рот ему был засунут кляп. Норвежец пробовал было защищаться, по руки его были уже связаны узлом, еще более крепким, чем тот, который развязал Лейтэ у Степы. Норвежец стал брыкаться, но нашлась веревка и для пог. Лейтэ стоял на коленях и связывал врага, когда в палатку вернулся второй норвежец. Увидев такую картину» он сразу прыгнул на старого моряка. Но юнга тоже не терял времени. Схватив с пола ружье, он ударил норвежца прикла-дом по голове. У норвежца голова была крепкой. Один удар оказался недостаточным. Только после второго удара он выпустил из своих цепких рук боцмана. В ту же минуту Лейтэ стал вязать и его.

Старый моряк и его юный друг забрали ружья и вышли из палатки. Они были на воле. В лагере не слышно было ни звука. Полнейшая тишина. Очевидно, кроме них и двух караульных, лежавших теперь связанными, не осталось тут никого.

- Надо спешить, - сказал Лейтэ. - Там, в палатке, я заметил две пары лыж. Давай возьмем их и двинемся.

Возвращаясь в палатку, Степа захватил снегу и положил его на голову потерявшего сознание норвежца. Лейтэ вынул кляп изо рта первого караульного.

- Пусть поговорят, когда другой очнется, - сказал боцман. После этого потушил в печке огонь и прибавил:-Чтобы, чего доброго, не сгорели. А замерзнуть - не замерзнут. - И прикрыл норвежцев медвежьей шкурой.

Забрав лыжи, моряки вышли из палатки и, не задерживаясь, отправились в путь.

- Мы выходим отсюда почти на час позже норвежцев, - сказал Лейтэ, - но мы должны их догнать и опередить. Тут часа два ходьбы. Едва ли они очень торопятся. Мы сможем их перегнать. Лишь бы не попасться им в руки.

Решили идти не вдоль берега, как шли сюда и как, судя по следам, пошли к пароходу норвежцы, а напрямик. Для этого надо было перейти через холмы.

Луна стояла еще довольно высоко, и это придавало им уверенности, что они не заблудятся и не попадут в лапы захватчиков.

Когда поднимались на гору, Лейтэ посоветовал идти не торопясь.

- Чтобы не запыхаться и не ослабеть преждевременно, - сказал он.

- Зато с горы помчимся, - ответил Степа.

- Да! Хоть я и не ходок на лыжах, но… надо.

- Только смотрите, не сломайте лыж.

Хотя Лейтэ и советовал подниматься на гору медленно, но когда они, наконец, взошли туда, то почувствовали, что спины у них мокрые, а сердца так и колотятся.

На вершине холма немного задержались, оглядываясь вокруг, не видно ли норвежцев. Но кругом все было спокойно. С правой стороны вдали блестело море; впереди и слева за узкими долинами поднимались невысокие холмы. Нигде никакого движения. Только луна медленно плыла по небу между облаками.

Юнга первым спустился с горы.

- Не зная фарватера, не давай судну полного хода, - сказал боцман, - так как наскочишь на мель или на рифы.

- Тормозите палками! - только и успел крикнуть в ответ Степа.

Лыжи несли его с бешеной скоростью. Присев, он всматривался, нет ли впереди камня или ямы. Только почти уже внизу, заканчивая спуск, заметил камень, небольшой, но достаточный для серьезной катастрофы. Степа ударил палками о снег. Прыжок получился чудесный. Раньше такие прыжки юнге приходилось видеть только на экране в кино. Он пронесся более двадцати метров в воздухе, пока коснулся снежного покрова. Дальше из-под снега выглядывали камни и виднелось углубление. Степа начал тормозить. Сделал небольшой полукруг и остановился.

Его беспокоило, как спустится боцман. Оглянувшись, он увидел, что с горы, свободно скользя, мчится лыжа, за ней катится человек, а за человеком - вторая лыжа. Однако боцман докатился живым и целым. Лыжи его также были целы. Оказалось, что Лейтэ упал посреди горы, так как ноги у него разъехались в разные стороны.

Они всходили на вершину холма, откуда днем могли бы увидеть «Лахтак». Тревога их возрастала: норвежцев они не замечали. Луна склонилась к горизонту и вскоре зашла. В темноте тихо, осторожно спускались они с холма к берегу. Несмотря на темень, узнали то место берега, против которого стоял «Лахтак». Нигде никого и ничего не видно, не слышно. На минуту остановились отдохнуть.

Вдруг вдали в темноте что-то блеснуло, и через несколько секунд послышались звуки ружейных выстрелов. Так продолжалось несколько минут. Затем один залп и - тишина. Это мог быть залп победы.

- Эльгар! Эльгар! - в отчаянии вскрикнул юнга. Теперь он поверил в предательство этого человека.

- Лисья порода! - полный досады и злости, ковырнул ногою снег боцман.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ПОРАЖЕНИЕ СТАРОГО БРАКОНЬЕРА Глава I

Кар лежал на койке и читал «Историю полярных исследований». Он перечитывал повествование каноника Адама Бременского о первой немецкой полярной экспедиции 1010 года.

«Архиепископ Адальберт, блаженной памяти, рассказывал мне, что во времена его предшественника несколько самых знатных фризов поплыли па север, чтобы исследовать море, так как в народе говорили: на север от устья Везера нет земли, а есть лишь море Либер, то есть сгустившееся. Чтобы удовлетворить свое любопытство, они, объединившись в компанию, отправились с песнями от берегов Фрисландии в море. Миновав с одной стороны Данию, а с другой - Британию, они прибыли к Аркадским островам; пройдя мимо их и оставив Нормандию справа, они, после долговременного переезда, добрались до холодной Исландии. Пройдя по морю далее, до крайнего полюса, они доблестное свое дело и дальнейший путь поручили всемогущему богу и святому Веллсгаду и неожиданно попали в густой, еле проницаемый для глаз туман застывшего океана. Сразу же морская волна, неспокойная от приливов и отливов, стремящаяся к своему неведомому началу, вовлекла в этот хаос несчастных мореплавателей, и они утратили надежду на спасение. Это была, как передают, раскрытая пасть бездны, куда, по словам старинного предания, вливаются все моря и где возникают приливы и отливы. Когда они обратились с мольбой к божьему милосердию, чтобы оно спасло их души, то порывом моря, двинувшегося назад, были подхвачены несколько суден. Так спасла их своевременная божья помощь, и стало возможным, налегши на весла, выбраться из волн. Удалившись от опасного места, они неожиданно подошли к какому-то острову, похожему, - так как берега его были окружены высокими скалами, - на город-крепость. Чтобы ознакомиться с этим островом, они сошли на сушу и нашли там людей, живших в подземных пещерах. У входов в пещеры лежало множество сосудов, золотых и из других очень ценных металлов. Взяв с собой этих драгоценностей столько, сколько донести можно, люди радостно побежали обратно к своим судам. Вдруг они увидели за собой погоню - их нагоняли необычайно большие люди, каких у нас называют циклопами. А впереди циклопов бежали огромные собаки. Догнав одного из моряков, они сразу же его растерзали. Остальные благополучно добрались до суден. Лишь крики великанов преследовали их. Испытав столько опасностей, фризские путешественники возвратились в Времен, где, как и подобает, рассказали обо всем архиепископу Алебранду и потом возблагодарили милостивого Христа и его последователя Веллегада».

«Веселые лгуны в старину были», - подумал, усмехнувшись, штурман Кар, поднялся с койки и вышел в столовую, чтобы прочитать эти сказки товарищам. Там только что закончили вечерний чай, который пили без сахара (сахара осталось очень мало, и его берегли па случай, если кто-нибудь заболеет), а заедали тонко порезанной медвежьей ветчиной, и собирались уже идти спать. Все слушали очередной рассказ механика. Лишь норвежцы сидели молча в углу, передвигая на шахматной доске фигуры. Кар вслух прочитал хронику Адама Бременского. Когда он доходил до невероятных нелепиц, его голос покрывался громким смехом.

- Возможно, возможно, - с притворной серьезностью сказал Торба, когда Кар окончил, - и даже допустимо.

- Не было ли там, среди тех моряков, которые такие небылицы рассказывали, одного моего знакомого механика? - спросил театральным шепотом Шелемеха.

Все рассмеялись, понимая, на кого намекает кочегар.

В это время с палубы возвратился Вершемет. Он отбывал штурманскую вахту.

- Отчего смеетесь? - спросил охотник. - Что-то опять механик выдумывает? Вы бы на палубу вышли. Ночь какая хорошая!

- Да нет уж,-махнул рукой Торба.-Надо выспаться, завтра же гостей с острова ждем.

- Ну, навряд ли завтра, - недоверчиво сказал Зорин.

- А может быть… - Механик встал и пошел к своей каюте. За ним поднялись другие и направились к кубрику. В столовой остались только норвежцы за шахматной доской да Вершемет за кружкой чая. Кар оделся и вышел на палубу.

Ночь действительно очаровывала своей красотой. По синему небу, склоняясь к морю, плыла луна. Вдалеке от нее бледно мерцали звезды. Таинственные тени от мачт и надстроек ложились на палубу: на освещенных местах по снегу поблескивали нежно светящиеся искорки. Покрытое льдом море лежало неподвижно. Едва заметной громадой темнел остров Лунной Ночи. Кару показалось, будто там горит слабенький огонек. «Возможно, норвежцы заночевали, - подумал он. - Может быть, там и наши делегаты».

Тишину, царившую вокруг, нарушали иногда лишь шаги вахтенного на капитанском мостике. На вахте стоял Ковягин. Кар заглянул к нему, сказал несколько слов, спустился по трапу вниз и, пройдя по спардеку, остановился на корме. Тут он стоял долго, любуясь ледовым пейзажем, ожидая, пока на западе спрячется луна. Его мысли углубились в историю выдающихся полярных путешествий и зимовок среди плавающего льда. Затем, оторвавшись от древних времен, он стал вспоминать историю своего парохода. Сунув руку в карман, вынул норвежскую трубку, найденную после пожара. Уже не первый раз, глубоко задумавшись, он рассматривал ее. Его задумчивость нарушили слова, сказанные по-английски:

- Извините, капитан! Разрешите побеспокоить вас.

На какой-то момент Кар замер, вслушиваясь в эти слова, потом быстро обернулся. Перед ним стоял Эльгар. Кар метнул глазами по сторонам, ища того, кто обратился к нему по-английски, но, кроме норвежского матроса, не увидел никого. Матрос слегка наклонил голову и повторил по-английски:

- Простите, капитан, я хочу сказать вам что-то очень важное.

Ни одним движением не выдал Кар своего удивления тому, что норвежец знает английский язык. Стоя так же свободно, он ответил тоже по-английски:

- Я вас слушаю.

Казалось, норвежец молча одобрял эту выдержку и внешнее спокойствие советского моряка.

- Капитан, я должен вам сказать, что шкипер Ларсен со своими людьми готовит нападение на ваш пароход. Нападение должно произойти этой же ночью. Время нападения - сразу же после захода луны. Сигнал, подтверждающий это решение, - вон тот еле заметный огонек на берегу.

- Откуда вам об этом известно?

- Я и Карсен должны были принять участие в этом нападении. Наше задание - в удобный момент закрыть дверь, ведущую из кубрика на палубу. Затем мы нападаем на вахтенного и связываем его. Но… мы передумали и не хотим помогать авантюре шкипера Ларсена.

- Что же вы советуете?

- Защищаться. Но так, чтобы, по возможности, не причинить вреда команде «Исбьорна». Команда обманута Ларсеном и Ландруппом.

- Благодарю вас!-сказал Кар и протянул руку Эльгару.

Они крепко пожали друг другу руки.

- Вы хорошо владеете английским языком, - сделал Кар комплимент норвежцу.

- Десять лет плавал гарпунером на английских китобоях,-ответил тот и добавил:-Но вам следует спешить.

- Идемте, - предложил Кар, - надо предупредить товарищей.

- Вахтенный! - крикнул штурман. - Быть начеку!

- Есть! - долетел ответ Ковягина.

Кар спустился в кубрик. За ним шел Эльгар. В левой руке капитан все еще держал таинственную трубку. В столовой их встретил бледный и взволнованный Карсен.

Вершемет спокойно чинил совик.

Глава II

- Боцман, - обратился Кар к Вершемету, - позвать сюда всех людей. Быстро!

Охотник любил, когда его именовали новым для него званием.

- Есть! - ответил он, немедленно поднявшись из-за стола. Открыл дверь в кубрик п крикнул:

- Поднимайся! Все в столовую! Быстро!

Моряки засуетились, прощаясь с первым сном.

Вершемет постучал в каюту Запары и Торбы.

- Карсен, вы знаете английский язык? - обратился Кар к другому норвежцу.

- Нет, не знает, - ответил за него Эльгар.

Бледный Карсен подошел к Кару и о чем-то с жаром заговорил.

- Он отдает себя в ваше распоряжение, - перевел Эльгар.

Кар пожал норвежскому матросу руку.

В столовой уже собралась вся команда, за исключением Ковягина и Павлюка.

Штурман Кар говорил коротко. Он сказал:

- Товарищи, мне сообщил норвежский моряк Эрик Олаунсен, он же Эльгар, что шкипер Ларсен с группой своих людей готовит на нас нападение, чтобы захватить «Лахтак». Нападение должно произойти сегодня после захода луны. Наш долг - защищать свой пароход. Ввиду этого объявляю на пароходе военное положение. Командир - я. Боцману Вершемету немедленно вооружить всех людей топорами и лопатами и выставить караульных. Старшему машинисту приготовить насосы, чтобы в случае атаки поливать врагов. Ответственным за носовую часть парохода назначаю Запару, за корму - Шелемеху, за левый борт - Вершемета, за правый - Соломина. Остальные люди в резерве, находятся на нижнем капитанском мостике. Начальник резерва - старший помощник. Товарищи, мы фактически без огнестрельного оружия. Однако у нас имеются все возможности защитить пароход, отбросить врага и вырвать у него тех наших товарищей, которые, очевидно, попали в плен к шкиперу Ларсену. Помните, что, по словам Эрика Олаунсена, норвежские моряки спровоцированы на это нападение шкипером Ларсеном и лоцманом Ландруппом. Все но местам!

Быстро, один за другим, моряки выходили на палубу. Там Вершемет раздавал топоры и лопаты. Самому же охотнику Торба со словами извинения передал мелкокалиберку.

В столовой остались Кар и оба норвежца. Штурман лишь теперь заметил, что он до сих пор держит в левой руке трубку. Разжав кулак, глянул на нее и бросил на стол. Эльгар наклонился над столом и поднял трубку. Внимательно осмотрев ее, он удивился.

- Капитан, откуда у вас эта трубка? - спросил гарпунер.

- А вам она знакома?

- Да. Это моя трубка.

- Ваша? - удивился в свою очередь Кар.

- Бесспорно! Ее потерял шкипер Ларсен, охотясь в полярную ночь. Это случилось за несколько дней до того, как я попал на «Лахтак».

- Интересно! Ее нашли у нас на палубе… тоже за несколько дней перед вашим прибытием. Однако мы еще поговорим об этом, а сейчас пойдемте на палубу.

- Капитан Кар, - продолжал разговор Эльгар, идя по трапу вслед за штурманом, - я думаю вступить в переговоры с матросами «Исбьорна». Со слов Карсена мне известно, что Ларсен уверял свою команду, будто бы я нахожусь у вас под арестом.

- Одобряю ваше предложение, но мы должны быть осторожными. Вы знаете, что мы фактически безоружны. У шкипера Ларсена много оружия?

- Ружей у него больше, чем людей. Патронов также достаточно.

Когда вышли на палубу, луна уже коснулась нижним краем горизонта. Скоро должна наступить темнота, и только звезды будут светить на небе. Огонек на острове погас. Очевидно, норвежцы сошли уже на лед и приближались к пароходу.

Метрах в ста от парохода темнели фигуры Вершемета и Котовая. Зорин, пристраивая пожарный насос, объяснил Кару, зачем ходят там охотник и матрос.

- Они натягивают канат. Па конце каната тлеет фитиль, а под ним пакля, смоченная в бензине: если кто-нибудь потянет канат, огонь попадет на паклю - и бензин вспыхнет.

Кар с норвежцами прошел на капитанский мостик, где должен был быть Торба с резервом. Но застал он там одного механика.

- Где ваш резерв?

- Котовай помогает Всршемету, а Ковягина я послал за Павлюком. Я тут, вот и все.

Луна зашла, и густо-синяя темнота звездной ночи охватила их.

К Торбе подбежал Ковягин.

- Павлюк не хочет выходить из каюты, - доложил кочегар.

- Как это так - не хочет?

- Двери не открывает, говорит: «Приходи через час, тогда потолкуем».

- Ты ему о военном положении сказал? - рассердился механик.

- Да! Сказал, что его расстреляют за неподчинение.

- Ну, вот! Он и решил, что ты шутишь. Что он ответил?

- Ничего. Молчит.

- Андрей Васильевич, - обратился тоном приказа Кар к Торбе. - Пойдите сами к Павлюку и вызовите его. Если он не захочет открыть каюту, ломайте дверь. Возьмите с собой Ковягина. А там на помощь позовете Шелемеху. Я буду здесь. Торопитесь.

«Надо покончить с этими секретами», - подумал Кар.

Торба побежал, насколько ему позволяли комплекция и ревматические ноги. Вслед за ним поспешил Ковягин.

Дверь рубки они нашли закрытой. На стук механика никто не отвечал.

- Павлюк! - крикнул Торба. - Сынок!

Молчание. Механик припал ухом к двери. Ему послышался какой-то шелест.

- Открой дверь,-сердито крикнул Торба,-иначе сейчас будем ломать!

Снова молчание.

- Ковягин, зови Шелемеху! - сказал механик, решив выполнить приказ капитана.

Кочегар побежал за товарищем, который к этому времени куда-то ушел. Торба уперся плечом в дверь и снова прислушался. Вдруг оп услыхал металлические звуки, похожие па жужжание какого-то инструмента. Это жужжание слышали Кар, Соломин и Запара. Он узнал те странные звуки, которые столько времени беспокоили их. Механик отступил от двери и выпрямился.

- Да это же радио! - сказал он. - У вас радист?!

Он поднял руку, чтобы еще раз с гукнуть в дверь радиорубки. Но неожиданный отсвет пламени вспыхнул с другой стороны парохода. Через две секунды раздался выстрел. «Нападают!» - мелькнула мысль у механика, и он побежал к капитану.

Жужжание в радиорубке не прекращалось.

Глава III

Пакля, смоченная бензином, вспыхнула неожиданно быстро:

Норвежцев, очевидно, поразило это пламя и фигуры людей на борту. При свете огня они заметили Вершемета, Котовая, Зорина и еще кого-то. Не теряя времени на разговоры, один из норвежцев выстрелил. Этот выстрел был как бы сигналом. Затрещали ружья. Но после первого же выстрела советские моряки попадали на палубу и этим спасли себя от метких пуль норвежских зверобоев.

- Сдавайтесь! - послышался выкрик па английском языке.

Кар и Эльгар узнали голос шкипера Ларсена.

Пламя, сразу вспыхнувшее, так же неожиданно и погасло. Бензин сгорел. На снегу еле заметно тлела пакля. Норвежцы продолжали обстреливать пароход. Пули свистели, ударяясь о железный борт и деревянные надстройки.

Вершемет прицелился из своей мелкокалиберки в неясную фигуру возле потухшего костра и выстрелил. Раздался крик боли и ругань. «Попал», - усмехнулся охотник и снова зарядил ружье.

Торба взбежал на капитанский мостик, где с наганом в руке стоял Кар, всматриваясь в темноту. За механиком появился Ковягин и вслед за ним приполз Котовай.

- Радио работает! - сообщил механик. - В каюту не пробились. Поспешили сюда.

Хотя штурмана и поразила эта новость, но сейчас ему было не до того, тем более что вскоре после начала стрельбы работа радиопередатчика прекратилась.

- Пошлите Ковягина на корму, - приказал Кар, - пусть держит связь между Соломиным, Шелемехой и Вершеметом..

Кар выжидал, когда определится центр нападения, чтобы самому броситься туда. Он все время посматривал па нос парохода, где в одиночестве караулил гидролог. Запара лежал на палубе, прижавшись к перилам фальшборта. Очевидно, он высматривал врагов. Кар хотел послать ему на помощь Павлюка, но кочегар не приходил.

Норвежцы подступали все ближе. Это видно было по огонькам выстрелов и по тому, как темные фигуры неожиданно появлялись и, пробежав несколько шагов, исчезали, падая на лед.

Зорин прицелился трубкой от шланга в одну такую фигуру, близко подошедшую к пароходу, и пустил в нее струю воды. Как видно, он попал, так как норвежец бросился наутек, сделав в пароход несколько выстрелов.

Вершемет, наблюдая это, громко рассмеялся:

- Теперь оп наплачется! В две минуты покроется льдом.

Действительно, мороз стоял не меньше двадцати градусов, и промокнуть в такую погоду не очень-то приятно.

Внимание Кара отвлек шум с другой стороны. На носу, где лежал Запара, появилось над фальшбортом что-то темное. Очевидно, туда лез кто-то из норвежцев. Кар вспомнил, что именно там Лейтэ сделал изо льда и снега ступеньки, чтобы взбираться на нос без трапа. Штурман напряженно ждал, как поступит гидролог. Ему показалось, что тот как будто немного приподнялся. Фигура исчезла. Лишь какой-то лязг слабо послышался оттуда. Что именно сделал гидролог, осталось для штурмана непонятным.

По трапу что-то тяжело затопало. На мостик взбежала огромная фигура. Она несла на руках человека.

- Капитан, - послышался голос Павлюка,.- извините меня, я не сразу понял, в чем дело. Вот я приволок одного норвежца.

- Откуда?

- Лез на борт. Мы с Шелемехой его и заметили.

В это время с новой силой затрещали выстрелы. Норвежцы начинали атаку. Это было куда серьезнее.

Эльгар и Карсен, стоявшие с угрюмым видом возле Кара, волновались.

- Капитан Кар, - сказал гарпунер, - разрешите мне крикнуть несколько слов товарищам!

- Давайте, давайте! Только чтобы вас не подстрелили.

Эльгар свесился с капитанского мостика и что-то прокричал по-норвежски. Возле него стукнула пуля, но оп, не обращая на это внимания, продолжал кричать. Очевидно, его услышали, так как стрельба утихла. Лишь кто-то упорно раз за разом стрелял, и пули падали возле Эльгара. Гарпунер, как бы отвечая на эти выстрелы, крикнул по-английски, видимо, он хотел, чтобы его понял Кар.

- Ландрупп, не переводи зря патроны! Все знают, что ты в двух шагах от своего носа не попадешь в моржа.

Наверно, кто-то заставил Ландруппа прекратить стрельбу. На пароходе и вокруг него наступило молчание. Все слушали Эльгара, хотя понимали его только норвежцы. Но вот со стороны норвежцев послышались возмущенные крики. Кару показалось, будто в этих выкриках было не только возмущение, но и недоверие.

Закончив, Эльгар обратился к Кару:

- Я и Карсен сойдем па лед и убедим товарищей, что мы пе арестованы и что советские моряки - лучшие наши друзья.

Оба норвежца сошли с мостика и прыгнули с палубы на лед. Послышались приветствия и удивленные восклицания. Эльгар громко о чем-то рассказывал. Норвежцы подошли ближе к «Лахтаку».

Кар шепнул Торбе, чтобы люди на всякий случай были наготове.

Кто-то вступил с Эльгаром в спор и, насколько Кар мог понять по интонации, ругал его. Штурману показалось, что это был голос шкипера Ларсена. Но вот его поддержал другой голос. Раздались еще голоса; кто-то выступил в защиту Эльгара и Карсена. Спор, очевидно, разгорался. Ругань обострялась. Вдруг раздался выстрел. Кто-то застонал и упал. Послышались крики: «Эльгар! Эльгар!» Раздались еще выстрелы, и несколько человек побежали прочь от парохода.

«Поссорились», - подумал Кар и быстро сошел с мостика, крикнув Торбе:

- Вы заменяете меня на пароходе!

Ухватившись руками за планшир, штурман прыгнул на лед и подошел к норвежцам. Три фигуры стояли в стороне, а две наклонились над человеком, сидевшим па льду.

- Здорово, друзья! - сказал Кар.

Перед ним расступились. Кто-то ухватил его за руку, и он узнал Карсена.

- Эльгар! - сказал матрос и указал па того, кто сидел.

- Все. кончилось благополучно, - промолвил гарпунер, стараясь с помощью товарищей подняться со льда. - Я же говорил, что он не умеет стрелять, - добавил Эльгар, когда ему удалось стать на ноги.

Глава IV

«Белуха» пришла в Мурманский порт поздно вечером. На рейде бросили якорь. Кривцов велел спустить шлюпку и поехал на берег.

Вернулся он в полночь.

Старший помощник встретил капитана словами:

- Радист принимает какие-то странные радиограммы.

- А что именно? - добродушно спросил Кривцов.

- Как будто с «Лахтака».

- Ну?!

- Вот первая. Я ее взял. Остальные у него.

Кривцов схватил бумажку и при свете электрической лампочки прочитал: «Говорит «Лахтак» тчк Остров Лунной Ночи тчк Море Лаптевых тчк Затерты льдами тчк Откликнитесь кто нас слышит тчк. Кочегар Павлюк тчк Пароход «Лахтак».

- Действительно, странная радиограмма. Может быть, мистификация?

- У него еще несколько принятых радиограмм. Радиорубки он не покидает.

- Пойдем посмотрим.

Кривцов быстрыми шагами прошел к радиорубке. От капитана не отставал его помощник. Они застали радиста у аппарата. Тог сидел в наушниках и что-то записывал на бумаге. Увидев капитана, радист, не переставая писать, взял левой рукой кучку бумажек и протянул их Кривцову. Это были радиограммы с «Лахтака». Капитан стал их рассматривать.

Снова начиналось с того же:

«Говорит «Лахтак» тчк Море Лаптевых тчк Остров Лунной Ночи тчк Прервал работу из-за одного недоразумения тчк Кто меня слышит тчк Перехожу на прием тчк Пароход «Лахтак» тчк Перехожу на прием тчк Кочегар Павлюк».

За этой следующая радиограмма:

«Пароход «Лахтак» тчк Хочу говорить тчк Должен сказать важное тчк Перехожу на прием тчк Кочегар Павлюк».

Прочие радиограммы повторяли то же содержание.

- Он хочет связаться, а ему никто не отвечает? - спроси! Кривцов Валю.

Радист, не снимая наушников, молча кивнул головой. Ожидая, пока он закончит прием, Кривцов пододвинул к себе стул и, молча указав глазами, предложил сделать то же самое своему помощнику.

Радист бросил карандаш, дернул выключатель, брызнул электрическими искрами и переключился на передачу. Через полминуты - снова на прием и затем опять на передачу.

Наконец радиоразговор прекратился.

- Дмитрий Прокофьевич, - поворачиваясь всем корпусом к капитану, заговорил радист, - я связался с «Лахтаком». Пока он слышит лишь меня, хотя с ним пробуют связаться несколько станций.

- Это в самом деле «Лахтак»? Не мистификация?

- Мне кажется, что это «Лахтак»

- Почему с ним не могут связаться другие радиостанции?

- Потому что это не радист, а, вероятно, какой-то радиолюбитель. Он передает приблизительно по двадцать, а принимает, пожалуй, не больше десяти знаков в минуту. Они же шпарят ему по семьдесят-восемьдесят, а Йоканга, наверно, и все сто знаков в минуту.

- Что это за остров?

- Я спрашивал. Он ответил, что их придрейфовало вместе со льдом к острову, какого нет на карте, и они назвали его островом Лунной Ночи. Они потеряли капитана и половину экипажа. Там есть какие-то норвежцы. Этого я уже не понимаю. С ними штурман Кар. Я сказал радисту, что буду говорить через двадцать минут.

В это время застучал аппарат. Радист послушал и сказал:

- Вас зовут.

Оказалось, что начальник порта вызывал Кривцова к радиотелефону.

- Кривцов у телефона, - сказал капитан «Белухи».

- С вами говорит начальник порта Мурманск.

- Слушаю вас.

- Несколько радиостанций слышали «Лахтак». Сейчас об этом нам сообщил Архангельский порт. Но никто не может с «Лахтаком» связаться. Петь подозрения, что это мистификация. Архангельск предлагает установить местопребывание этой станции с помощью радиопеленгования. Один радиопеленг возьмет Архангельск, другой - у нас. Тогда сможем сказать, «Лахтак» это или нет. Предлагаю это сделать вашему радисту. Вы слышите меня?

- Да, да! Я должен вам сказать, что мой радист связался с «Лахтаком». По, думаю, что сделать то, что предлагает Архангельск, будет не лишним. Через двадцать минут мой радист будет говорить с «Лахтаком» и воспользуется случаем, чтобы взять пеленг. Через час, не позже, я сообщу вам о результатах. Вы слышите меня?

- Да. Слышу. С нетерпением ожидаю результатов. Всего хорошего!

- До свидания!-ответил Кривцов, и разговор закончился.

Кривцов передал радисту свой разговор и велел ему взять

радиопеленг от радиостанции «Лахтака».

- Возьмем мы, и возьмет Архангельск. Хотя на большом расстоянии радиопеленг и даст неточное направление, но ориентировочно мы будем знать, где эта радиостанция.

Затем Кривцов написал радиограмму, которую радист должен был передать на «Лахтак» для штурмана Кара:

«Рад узнать, что живы, здоровы. Сообщите ваши координаты, положение парохода, состояние льда, здоровье членов экипажа, запасы продуктов, топлива. Продолжается ли дрейф? Характер дрейфа. Передайте привет команде «Лахтака» от команды «Белухи». Кривцов».

Ровно через час капитан Кривцов говорил по радиотелефону с начальником порта:

- Мой радист принял радиограмму от штурмана Кара.

- Я уже знаю ее содержание, - ответил начальник порта. - Наши радисты тоже записали ее. А взяли ли вы радиопеленг?

- Да.

- Ну и что?

- Направление 27° 20' на ост. Что в Архангельске, не знаете?

- Знаю: 23° 50' на ост. Сейчас будем вычислять местонахождение «Лахтака».

- Вам неизвестно, какие меры предполагается принять?

- Архангельск уже запросил Наркомвод. Завтра, возможно, будет ответ. У вас есть еще что сказать?

- Я хотел бы принять участие в экспедиции на помощь «Лахтаку».

- Свяжитесь с Архангельском. Спокойной ночи!

- Спокойной ночи!

Разговор окончился. Капитан Кривцов прошел в штурманскую рубку, вынул кар^у Ледовитого океана и в присутствии вахтенного штурмана с помощью циркуля, транспортира и двух известных ему цифр провел на карте две линии: одну от Мурманска, а другую от Архангельска в направлении на северо-восток. В том месте, где эти линии пересеклись, под 81° северной широты, поставил точку и написал «Лахтак». Точка была сделана на белом пятне.

Глава V

В кают-компании «Лахтака» сразу стало тесно. С приходом норвежцев количество людей на пароходе удвоилось.

Запара сделал Эльгару перевязку, и гарпунер сел за стол в центре норвежской группы. Пуля скользнула по ребру и повредила лишь мускулы.

- Пустяк, - констатировал гидролог.

Экипаж «Исбьорна» знакомился с экипажем «Лахтака». Эльгар переводил своим товарищам с английского на норвежский язык статью из стенгазеты о дружбе и союзе. Тем временем автор статьи в кубрике переодевал и поил спиртом беднягу, попавшего под струю воды из шланга. Вершемет пытался говорить с норвежцем, которому Запара только что перевязал руку. Это был единственный раненый в бою с советскими моряками. Когда норвежец приветливо улыбнулся, охотник схватил его за плечи и стал тормошить, громко смеясь.

Тут же сидели два норвежских матроса-охотника, которые, будучи возмущены поведением своего капитана и его ледового лоцмана, кинулись было их преследовать, когда те убегали.

Эльгар кончил переводить статью Зорина. Заключительные слова покрылись одобрительным шумом голосов. В это время открылась дверь, и с верхней палубы спустились Кар и Торба.

Штурман поднял руку, требуя тишины.

- Товарищи, - сказал он, - установлена радиосвязь со шхуной «Белуха». Она стоит на рейде в Мурманске. Кто хочет послать на материк радиограмму, пишите, но пока не больше десяти слов.

Это была столь радостная новость, что моряки сначала не хотели верить. Кар сказал Эльгару, чтобы тот сообщил своим товарищам, что и они имеют такую же возможность.

- Пусть пишут радиограммы, - сказал он гарпунеру, - вы их переведите па английский язык, а я на русский, и тогда наш радист передаст их на «Белуху», а оттуда они пойдут в Норвегию. Только каждая радиограмма - не больше десяти слов.

- Откуда же у нас радист? - заинтересовался Зорин.

- Товарищи, радистом стал у нас Павлюк. Оказывается, он всю зиму изучал радио. И, наконец, одолел тайну радиопередачи. Делал это тайком, готовя нам сюрприз.

Запара вскочил с места и подбежал к Кару и Торбе.

- Я же вам говорил, я же говорил вам! - кричал он. - Павлюк честный парень. Надо было сразу его спросить. Я же вам говорил!

Запара торжествовал, пожалуй, еще больше, чем сам Павлюк, который в это время потел у радиоаппарата.

Норвежцы сразу же попросили бумаги и карандашей. В несколько минут кают-компания, как говорил потом Торба, превратилась в почтамт: кто писал радиограмму, кто стоял в очереди за карандашом и помогал товарищу составить радиограмму. Десять слов было очень мало, по Кар категорически запретил писать больше: он видел, с каким напряжением справлялся Павлюк с только что освоенным им делом радиопередачи и радиоприема.

Пока все писали, Кар начал разговор с Эльгаром.

- Олаунсен, я посылаю рапорт своему начальству о положении «Лахтака». Мне кажется, что не следует сообщать о недоразумении, которое произошло между советскими и норвежскими моряками. Я извещу о гибели «Исбьорна» и о спасении команды. Но я хотел бы, чтобы вы помогли мне, сообщив, где Лейтэ и юнга Степа, которые вчера покинули «Лахтак» вместе с Лапдруппом, и кто будет теперь старшим в команде «Исбьорна».

- Мне сказали товарищи, что старый моряк и юнга сейчас лежат связанными в нашем лагере под охраной штурмана и одного матроса. Кстати, штурман Бентсен - человек порядочный. Очевидно, потому шкипер Ларсен оставил его охранять лагерь, а не взял сюда.

- В таком случае, я думаю, что утром мы отправим людей в ваш лагерь выручать наших делегатов. Сможете ли вы пойти с этой экспедицией?

- Да, я думаю, что норвежцы могли бы возвратиться в свой лагерь затем, чтобы перенести его на этот берег, ближе к «Лахтаку».

- А не лучше ли было бы не переносить лагерь, а перебраться всем вам на пароход?

- Если вы это разрешите, то мы будем лишь глубоко благодарны.

- Тогда мы сообща обсудим, как вырваться изо льдов. Между прочим, я надеюсь, что нам на помощь выйдет ледокол.

Эльгар помолчал, поглядел на пол, как будто что-то обдумывая, и сказал:

- Но теперь нам надо побаиваться одного общего врага. Шкипер Ларсен - человек злой и энергичный. С ним Ландрупп. Хотя этот малоопасен, так как не умеет хорошо стрелять и не выдержан, но Ларсену он может быть полезным.

- Будем осторожны. Между прочим, меня интересует, все ли у вас было так, как об этом рассказывал мне Ларсен?

- Почти… - Эльгар нахмурился. - Я, собственно говоря, не слыхал, что именно он вам рассказывал, и знаю об этом со слов Ландруппа. Но он, наверно, кое-что утаил. Шкипер Ларсен, безусловно, не сказал вам, что он старый браконьер и что, кроме охоты на морского зверя, грабил так называемые авральные пункты с запасом продуктов, одежды и оружия, которые оставляются на полярных островах на случай несчастья с какими-нибудь путешественниками. Ограбив один из таких пунктов на Земле Франца-Иосифа, он пошел в Карское море, чтобы добраться до пролива Шокальского, так как имел сведения, что там, на берегу острова Октябрьской Революции, имеется такой же пункт. Но шхуна «Исбьорн» была затерта льдами, занесена к этому острову и тут раздавлена. Радио у нас не было. На этом острове Ландрупп нашел богатые золотые россыпи. Шкипер Ларсен не сказал команде, где именно эти россыпи, и вообще не говорил о золоте до последнего времени, пока не приготовился к нападению на «Лахтак». Когда я разбился и меня перенесли сюда, здесь же очутился и Ларсен. Увидев, что я пришел в себя, он приказал мне не признаваться, что я знаю английский язык. Затем Ларсен вместо себя послал Ландруппа, который также притворялся, что не понимает английского языка. В предпоследний раз Ландрупп пришел сюда с Карсеном, который согласился с предложением Ларсена принять участие в нападении на «Лахтак». Мне сказали, что вся команда требует от меня, чтобы я поддержал их. Что было дальше, вы знаете. Лейтэ спас Карсена. Я благодарен за то, что меня нашли и вылечили. Вместе с Карсеном мы наблюдали жизнь на «Лахтаке», симпатии наши к команде росли. Наконец, когда вышла газета и я прочитал о союзе и дружбе, наши намерения окончательно пошатнулись. Придя последний раз на «Лахтак», Ландрупп сказал нам о времени нападения. Тогда мы решили сообщить об этом вам.

Кар пожал руку гарпунеру и спросил:

- Скажите, что собирался сделать Ларсен, захватив «Лахтак»?

- Он считал, что с помощью динамита и аммонала сможет вывести пароход изо льда. У него был план нагрузить пароход золотой рудой и, бросив вас на острове, плыть в Норвегию. Там он думал выгрузить золото, вывести «Лахтак» в море, записать в журнал, где вы находитесь, и пустить пароход на произвол судьбы где-либо вблизи Мурманска. Так, по крайней мере, говорил нам Ландрупп.

- Я вам сердечно благодарен! - еще раз поблагодарил Кар.

Глава VI

- Как тебе, Павлюк, не стыдно? - напал Зорин на кочегара. - Почему ты таился от пас?

Павлюк улыбнулся:

- Чтобы не смеялись.

- Я боюсь, - лукаво прищурившись, вмешался в разговор Торба,-что ты над нами смеешься. Мы же ничего в радио не смыслим. А ты почирикаешь там радиоключом и говоришь: «Передал». Подержишь наушники и говоришь: «Принял».

- Хорошо. Я вашей радиограммы не буду передавать, - ответил Павлюк.

- Да нет… Я же тебя знаю. Ты человек порядочный… А я это так, пошутил, - оправдывался механик. - Знаешь, всякие радисты бывают. Вот, например, история. Плавал я на пароходе «Три погибели»…

Все усмехнулись, услыхав такое название парохода, и приготовились слушать механика.

- Был у нас радист Проша. Пьянюга беспросыпный. Развернули мы культработу. Решили выпускать бюллетень последних новостей. Конечно, в таком деле многое зависит от радиста. Он же должен принимать по радио различную информацию. Пришли к нему и просим: «Проша, будь добр, возьми на себя общественное поручение». - «С охотой», - отвечает. Утром приносит нам исписанный лист бумаги. «Принял, - говорит, - информацию». Там сообщение о всеобщей забастовке в Париже, о восстании в Египте, о съезде врачей в Москве, о строительстве новой фабрики. Все будто как следует. Мы радуемся: Прошу в общественную работу втянули. На следующий день Проша принял информацию о том, что завалило Панамский канал, Австрия объявила войну Аргентине, умер президент Индии, изобретена подводная лодка, которая может опускаться на дно в самом глубоком месте океана. На пароходе только и разговору, что об этом. В третью ночь случилось так, что мне пришлось стоять па вахте с вечера до утра. Думаю: загляну-ка к Проше, узнаю, что оп нового услыхал. Прихожу раз - Проша спит. Заглянул еще раз - Проша спит. Пришел в третий раз - спит. Ну, думаю, будем сегодня без информации. Но днем Проша приносит здоровенный лист, весь исписанный, и говорит:«Целую ночь не спал, все слушал». И написано на том листе, что в Японии землетрясение - потонул остров Фудзияма, в Нью-Йорке сгорел дворец президента, в Алжире наводнение и погиб город Малакатура, эскадра швейцарского флота совершает маневры в Индийском океане, в Одессе упал метеорит с надписью: «Приветствуем земляков» и еще много невероятных сообщений. Я рассказал ребятам, как трижды заходил ночью к Проше и он все время спал. Тогда Проша говорит: «Пфф! Я им такую газету делал, как ни один редактор в мире, а они еще хотели, чтобы я по радио слушал».

В кают-компанию вошел Кар.

- Вершемет и Эльгар, - сказал он, - возвратились из лагеря норвежцев. Лейтэ и Степу не нашли. Вообще никого там не застали. Все оружие оттуда забрано. По следам видно, что четверо лыжников ушли вдоль берега на север, а двое пошли через холмы в глубь острова.

Все встревоженно поднялись со своих мест. Вслед за Каром в каюту вошли Вершемет, Эльгар и несколько норвежцев, которые утром ходили в лагерь, чтобы найти там старого боцмана и юнгу, а также сообщить о том, что произошло с двумя норвежцами, оставшимися охранять лагерь.

Пока Котовай и Ковягин, дежурившие в тот день по камбузу, готовили стол к обеду, между Каром, Эльгаром и остальными присутствующими происходило совещание.

Решили организовать два отряда из самых выносливых моряков, с тем чтобы они снова вернулись в норвежский лагерь, там разделились и отправились по следам двух и четырех лыжников.

Эльгар считал, что Ларсен и Ландрупп, возвратившись в лагерь, очевидно, запугали штурмана и матроса и те пошли с ними; они поделились на две группы: двое повели пленных на север, а двое, наверно, взошли на холмы, чтобы следить за пароходом.

- Самое главное, - сказал Кар, - вырвать наших делегатов из рук Ларсена и Ландруппа раньше, чем те успеют причинить им какой-либо вред. Неплохо было бы узнать, где шкипер и его лоцман, и следить, чтобы нам они также не сделали какой-нибудь неприятности. Вообще же я уверен, что, в конце концов, они оба вернутся к нам и будут просить мира, так как им некуда деться.

Охотников идти спасать Лейтэ и Степу нашлось много. Кар отпустил Вершемета, Соломина и Шелемеху. Из норвежцев пошли Эльгар, Карсен и два матроса. Условились, что Вершемет и Карсен пойдут по следам тех, кого считали разведчиками, а остальные, во главе с Эльгаром, будут догонять четверых, отступивших па север.

Отдохнув после обеда с час, экспедиция отправилась на остров.

Решили дойти в тот день лишь до норвежского лагеря, чтобы там переночевать. Утром должны были начать наступление.

- Скажите, а какой величины остров? - спросил Кар Эльгара.

- Остров невелик, но точных размеров его я не знаю. В северо-восточной части острова Ларсен бывал несколько раз с Ландруппом. Нам же ходить туда было запрещено. Где-то там Ландрупп нашел золото. Куски золотой руды он показывал в лагере уже после того, как я попал на ваш пароход. Лично я их не видел. Но Карсен и другие моряки утверждают, что Ландрупп принес в лагерь много золота. Мне известно, что шкипер Ларсен проходил расстояние от лагеря до северо-восточного края острова за шесть часов. Весь остров, как он говорил, можно обойти меньше чем за сутки.

Семеро вооруженных лыжников (Вершемет, Шелемеха и Соломин взяли ружья тех норвежцев, которые остались на пароходе) сошли на лед и построились.

- Счастливой дороги, - крикнул им Кар. - Удачи и скорого возвращения.

- Пошли! - скомандовал Вершемет, и лыжи скользнули по снежному ковру, покрывавшему ледяное поле.

Лыжники шли не торопясь. Вершемет и Эльгар решили сберечь силы отряда для следующего дня.

Кар смотрел им вслед и вспоминал трудности и испытания, которые пришлось перенести экипажу «Лахтака» у берегов этого неизвестного до сих пор географам острова.

Перед обедом Павлюк принял радиограмму, адресованную капитану. Радиограмма из Архангельского порта извещала, что в начале июля на помощь «Лахтаку» выйдет ледокол «Хатанга». Капитаном ледокола назначен Кривцов.

К Кару подошел гидролог:

- Отто Рудольфович, я хотел просить вас разрешить мне присоединиться к экспедиции на остров. Хотя я с геологией мало знаком, однако мог бы собрать кое-какую коллекцию и выяснить орографию острова.

- Ведь экспедиция уже ушла. Почему вы раньше об этом пе сказали?

- Кончал записывать наблюдения. Но я их нагоню.

- Хорошо. Попробуйте. Но если до острова не догоните, возвращайтесь назад.

- Есть!

- Одну минутку! - задержал его Кар. - Скажите, что вы сделали с тем норвежцем, который лез в прошлую ночь к вам на полубак?

- Мм… Я пожалел бить его топором и накрыл поплавком Минчеля. Он растерялся и перебросился на лед.

- Ага! Ну, спешите, а то не догоните.

Глава VII

Ночью выпал снежок и присыпал все следы. День начинался хмуро, небо казалось неумытым. Однако Запара предсказывал ясную погоду, а после полудня - даже солнце.

Следы исчезли, но Вершемет и Эльгар решили не менять своих маршрутов. Гидролог изъявил желание присоединиться к Вершемету и Карсену. Охотник поморщился, зная Запару как не очень ловкого лыжника, но согласился.

Эльгар со своим отрядом вышел на несколько минут раньше. Вершемета задерживал Запара: ночью у него исчез геологический молоток, и он теперь разыскивал его. Наконец, молоток нашелся под медвежьей шкурой, на которой спал гидролог.

Трое разведчиков направились в глубь острова. Они миновали скалы, за которыми были взяты в плен самый старший и самый младший из их товарищей, прошли через овраг и вскоре взобрались на первый холм. Запара определил, что высота его - 350-400 футов над уровнем моря. Рядом с ними поднимались несколько еще более высоких холмов. Вершины их напоминали срезанные пирамиды. Отсюда увидели они группу Эльгара. Эльгар со своими товарищами шел вдоль берега и вскоре скрылся за холмистым мысом, который, словно разогнавшись, круто остановился над морем.

Вершемет предлагал неуклонно продвигаться в центр острова. Пройдя углубление между двумя холмами, разведчики стали подниматься па одну из срезанных пирамид. Вдруг они услыхали несколько выстрелов. Стреляли где-то вдалеке, как будто за холмом, па который они взбирались.

Близ самой вершины горы Вершемет остановил своих спутников и дальше пополз один. Добравшись до площадки на вершине, он осторожно высунул голову, по ничего не заметил. Надо было перейти площадку и взглянуть оттуда, так как, очевидно, гора обрывалась там довольно круто. Охотник, поманив рукой Карсена и Запару к себе, пополз дальше. Вскоре он увидел под собой обрыв высотой метров в пятнадцать, а дальше - довольно отлогий склон, спадавший в глубину долины. Кое-где по склону из-под снега выступали скалы. За ними прятались люди с ружьями. Шесть человек. Четыре-влево от Вершемета, двое - справа.

Охотник стоял как бы на вершине высокого треугольника, а две группы вооруженных людей занимали места по углам у его основания. Вершемету стало ясно, что люди ведут между собой перестрелку. Приглядевшись, он с радостью узнал в тех двух, которые лежали за камнями с правой стороны, Лейтэ и Степу. Значит, они вырвались из плена и даже с оружием.

К Вершемету присоединились Карсен и Запара. Все трое наблюдали неравный бой между четырьмя и двумя. Выстрелы звучали редко, и пока ни одна сторона не поддавалась. Но надо было прекратить эту опасную перестрелку. Вершемет предложил всем троим дать несколько залпов в воздух. Карсен понял охотника и выразил жестами свое согласие. Все вместе подняли ружья и по команде Вершемета три рала выстрелили. После этого посмотрели вниз и засмеялись. Обе враждебные партии камнем покатились в глубь долины. Очевидно, каждая группа поняла эти выстрелы как прибытие подкрепления врагу. Не теряя времени, Вершемет и Карсен поднялись во весь рост и стали кричать каждый своим землякам. Но нн норвежцы, ни советские моряки не обращали внимания на эти оклики. Они, не останавливаясь, катились в долину, спасая себя от выстрелов сверху. Очутившись внизу, кинулись в разные стороны: норвежцы - на север, а Лейтэ и Степа - на юго-восток.

- Будем догонять? - спросил Запара.

- Чтобы, чего доброго, не перестреляли, а впрочем… - не закончил своей мысли охотник.

- Давайте белый флаг выбросим, -предложил гидролог и, не ожидая ответа, вынул из кармана носовой платок и привязал его к шомполу.

Решили догонять Лейтэ и Степу.

- С Ларсеном встретится Эльгар, - сказал Вершемет Карсену, и тот, видимо, понял охотника. Действительно, Ларсен и его группа направились туда, где, наверное, должен был быть Эльгар.

Привязав к винтовкам белые платки и перекинув их через плечо, все трое стали спускаться с горы, чтобы догнать Лейтэ и Степу. Спускаться было не легко. Пришлось сделать большой крюк, чтобы обойти обрыв, которым кончалась гора. Когда очутились в долине, старый боцман и юнга были уже наверху другого холма. Не останавливаясь ни на минуту, трое моряков стали взбираться на холм. Над их головами развевались белые платки, как доказательство того, что у них нет злых намерений.

Время от времени Вершемет останавливался и, набрав полные легкие воздуха, кричал:

- Сте-о-о-о-о-па-а-а!

Но, очевидно, голос его так и не долетел до юнги. Оба беглеца взошли на гору и исчезли. Однако Вершемет не падал духом: Лейтэ и Степа, видно, так утомились за предыдущие дни, что куда там им было убежать!

Когда трое разведчиков приблизились к вершине горы, из-за камня вдруг послышался крик:

- Дядя Юрий!

Юнга узнал Вершемета:

Через несколько минут товарищи пожимали друг другу руки. Лишь Карсену Лейтэ протянул руку с недоверием, как бы с некоторым опасением.

- Как вы спаслись? - спросил старый боцман своего заместителя.

- Потому что вы не стреляли, - ответил Вершемет.

- Я не об этом. Скажите, как вы спаслись с парохода и почему с вами этот норвежец?

Лейтэ был уверен, что норвежцы захватили «Лахтак» и что Вершемет и Запара спаслись примерно так же, как и они со Степой.

Когда Вершемет понял, в чем дело, оп громко рассмеялся и позвал Запару.

- Дмитрий Петрович! Вы слышите?

Но Запара не слыхал. Оп стоял, пораженный видом вершины этой горы. Воронка в несколько десятков метров глубиной и свыше ста метров в диаметре напоминала кратер вулкана. Услыхав, наконец, свое имя, он обернулся и сказал:

- Не будь я Запара, если это не потухший вулкан.

Но вулкан не интересовал ни Лейтэ, ни Степу. Они слушали рассказ Вершемета о событиях позапрошлой ночи. Когда охотник кончил, оба моряка обернулись к Карсену. Лейтэ похлопал норвежца по плечу, а юнга крепко пожал ему руку.

- Лейтэ, а вы клеветали на Павлюка, - с укоризной промолвил Степа.

- Каюсь, - ответил тот.

- А теперь, - предложил охотник, - идемте вслед за Ларсеном. Мы, наверно, встретим Эльгара и, думаю, сможем помочь ему.

Г лава VIII

Лейтэ и Степа рассказали о своих приключениях.

Услыхав стрельбу близ парохода, они почти не сомневались, что победят норвежцы, так как не представляли, как можно без огнестрельного оружия защитить пароход от большого отряда, вооруженного винтовками, да еще при неожиданное нападении; к тому же на пароходе, как им было известно, находился предатель. Когда стрельба утихла, они подумали, что все кончено и что «Лахтак» перешел в руки шкипера Ларсена. Имея ружья и запас патронов, они решили пока скрываться на острове, а затем последовательной партизанской войной, а может быть и неожиданным налетом на пароход отбить «Лахтак». Пошли в глубь острова в поисках укромного места. Надеялись также на то, что, может быть, кто-нибудь из товарищей убежал с парохода и так же, как и они, блуждает среди этих холмов. Сегодня утром, заметив издали четырех человек, они стали осторожно к ним подкрадываться. Эти люди их также заметили и стали стрелять. Моряки поняли, что встретились с врагами и должны отстреливаться. И те, и другие все время прятались за камнями, а потому ни одна сторона жертв не имела. Но когда они услыхали выстрелы у себя над головой, то подумали, как и догадался тогда Вершемет, что к врагам прибыло подкрепление и заняло очень выгодную позицию. Тогда Лейтэ крикнул Степе, что нужно бежать в долину.

- И мы, - закончил юнга, - ретировались.

След Ларсена повел долиной между холмами. Тут лежал глубокий снег. Наст был не крепок, и без лыж они глубоко увязали бы в снегу. Небо, как и предсказывал с утра Запара, стало проясняться. Вскоре над заснеженными холмами и долинами засветило солнце.

Прошло около двух часов с тех пор, как отряд Вершемета, состоявший уже из пяти человек, двинулся по следам четырех норвежцев. Он прошел долину, перевалил через несколько холмов и стал приближаться к морю, как вдруг издали послышались выстрелы. В километре от них на холме стоял человек и стрелял. Охотник попросил у гидролога бинокль. Человек стрелял вверх. Что должны были означать эти выстрелы? Приглашение подойти ближе или требование не подходить вовсе? Но вот около стрелка появилось еще несколько человек. Охотник насчитал пятерых, кроме того, который стрелял. Это не могла быть группа Ларсена, так как она состояла лишь из четырех человек. Но это и не группа Эльгара, насчитывавшая пятерых. Вершемет с товарищами направились прямо к этим людям. Двое из стоявших возле стрелка побежали им навстречу. Когда они приблизились, их узнали: это были Шелемеха и один норвежский матрос из отряда Эльгара. Обрадованный кочегар горячо поздоровался со Степой и Лейтэ.

- Откуда у вас людей прибавилось?-спросил охотник.

- Двое норвежцев присоединились. Мы встретились с их шкипером. Обменялись несколькими выстрелами. Мне пулей шапку пробило. Соломину поцарапало ногу. Эльгар Ландруппа подстрелил.

- Убил?

- Нет, ранил. Затем поговорил с ними, и двое перешли к нам, а проклятый шкипер убежал.

Оба отряда объединились.

Свое задание экспедиция выполнила. Эльгар познакомил моряков «Лахтака» со штурманом Бентсеном и матросом Гансеном, с которыми несколько часов назад пришлось вести перестрелку. Лейтэ и Степа узнали в Бентсене того, кого они связали сонным, а в Гансене матроса-великана, которого Степа бил прикладом но голове.

Как выяснилось с помощью двух переводчиков, Эльгара и Лейтэ, штурман Бентсен не разделял авантюристических замыслов шкипера, а потому тот не взял его для участия в нападении на пароход. Именно поэтому штурман так скоро покинул своего начальника, когда увидел Эльгара во главе отряда.

Тут же выяснилось, что система двойного перевода нужна не для всех. Степа и Эльгар почти свободно разговаривали между собой с помощью исковерканных норвежских и русских слов, позаимствованных друг у друга и часто понятных лишь им. Штурман Бентсен знал французский язык, и, как только Запара заговорил с ним по-французски, он засыпал гидролога целым рядом вопросов. Затем оп рассказал, что между ним и шкипером Ларсеном отношения все время были обостренными. Будучи безработным, он вынужден был наняться на «Исбьорн», хоть и знал Ларсена как браконьера. Но он не считал большим преступлением охотиться в северных водах вблизи Земли Франца-Иосифа, Новой Земли и Северной Земли, хотя и слыхал о декрете Советского правительства от 15 апреля 1926 года. Однако, когда штурман увидел, что Ларсен не только браконьерствует, но и грабит авральные склады на полярных островах, он глубоко возмутился и заявил шкиперу протест. Ларсен велел ему молчать. Бентсен даже побаивался, что ему не придется вернуться в Норвегию живым. Правда, в последний момент он поверил Ларсену и Ландруппу, что советские моряки арестовали норвежских матросов, которых они, видимо, считали браконьерами. Нападать на советский пароход он отказался. Его оставили охранять пленных. Со своим заданием он не справился. Возвратившись в лагерь, Ларсен и Ландрупп застали караульных связанными. Они освободили их и сообщили, что Эльгар изменил, что нападение не удалось, несколько матросов убиты, а остальные арестованы. Ларсен и Ландрупп предложили бежать и искать -убежища подальше от советского парохода.

Что было дальше, Запара знал сам.

На снегу скорчился раненый Ландрупп. Пуля Эльгара пробила ему ногу. Бснтсен сделал норвежцу перевязку, и теперь тот сидел угрюмый, испуганный.

- Ты был прав, лоцман, - сказал Лейтэ, подойдя к Ландруппу, - когда говорил, что нам скоро будет весело.

Ландрупп молча смотрел в землю.

Внимание Лейтэ привлекли к себе несколько блестящих камешков, рассыпанных но снегу возле раненого. Одни были величиной с горошину, другие - с лесной орех.

- Что это такое? - спросил он Эльгара.

- Золотая руда, - ответил тот. - Ландрупп высыпал ее из своего мешка.

Боцман поднял несколько камешков и протянул Запаре. Гидролог взглянул на камешки, взвесил их на руке, потер пальцем и ответил:

- Нет. Это - пириты. Из этих камешков в Испании добывают серу.

Лейтэ перевел слова гидролога Эльгару. Гарпунер недоверчиво посмотрел на Запару, усмехнулся и сказал что-то своим товарищам. Норвежцы с таким же недоверием посмотрели на Запару. Тогда гидролог объяснил свои слова штурману. Бентсен понял его. Даже больше: он сам припомнил, что видел подобные камешки в какой-то геологической коллекции: Через минуту норвежские матросы с громким хохотом набросали около Ландруппа целую кучу его «золотой руды», - они набили ею свои карманы после того, как Ландрупп высыпал ее из своего мешка.

Лоцман кусал губы и что-то шептал.

- Он говорит: трагическая ошибка, - сказал Бентсен Запаре по-французски.

Глава IX

Запара предложил обойти вокруг острова.

- Должны же мы знать размеры этого острова и то, как выглядят его северный и восточный берега. Или, может быть, пусть останется это тайной шкипера Ларсена? - спросил гидролог.

Решили разделиться на две группы. Большинство вместе с Эльгаром и Лейтэ должны были возвратиться назад тем же путем, каким шли сюда, - через норвежский лагерь; до лагеря они будут нести Ландруппа на руках, а оттуда повезут его на нартах. Вторая группа состояла из Запары, Вершемета, Степы и Бентсена. Они должны были идти на северо-восток, с тем чтобы замкнуть круг, обойдя остров. Бептсен охотно присоединился к Запаре, чтобы лучше познакомиться с советскими моряками, не прибегая к двойному переводу через Эльгара и Лейтэ.

Простившись, обе партии двинулись каждая в свою сторону.

Четыре исследователя пошли вдоль побережья. Запару удивляло большое количество полыней на западном берегу. Юнга вспомнил, что они с Лейтэ также обратили внимание на это явление.

- Неужели и вам не приходилось ходить дальше на север по этому берегу? - спросил Запара Бептсена.

- Нет, - ответил штурман, - я фактически был под домашним арестом в лагере «Исбьорна». Ходить везде Ларсен разрешал лишь своей правой руке - Лаидруппу. Даже Эльгар, лучший среди нас стрелок и охотник, имел право охотиться лишь в южной части острова. Я понимаю, что этот запрет на северную часть острова был вызван находками Ландруппа. Мы долго не знали о золоте, а когда узнали, то нам его не показывали. Сегодня я впервые увидел эту «золотую руду», хотя некоторые из моих товарищей видели ее еще накануне нападения на ваш пароход. Я знал и о другой, реальной, находке: Карсен и Ландрупп нашли здесь нефть. Они даже привозили ее несколько раз на нартах в бочке. Когда исчез Эльгар и мы ходили его разыскивать, то брали с собой нефть, чтобы разжигать костры. Мы жгли эту нефть и в ту ночь, когда впервые узнали, что вблизи острова стоит пароход.

- А мы удивлялись, - сказал Запара, - почему костры так ярко горят.

Берег круто повернул на запад. В море выступал остроносый горбатый мыс. Чтобы не терять времени, решили идти напрямик, через холм. Он был невысок - метров около шестидесяти, но довольно крут. Пришлось снять лыжи и нести их в руках. Наверху они почувствовали как бы дыхание теплого ветра. Внизу лежала небольшая бухточка, окруженная крутыми холмами. В бухте не видно было ни одной льдины. Исследователи удивленно оглядывались. Из воды доносился легкий шум. Посреди бухты вода волновалась и пенилась, словно газированная. На воде вблизи берега блестели под солнцем синие разводы. Обледенелое море далеко отступило от бухты.

Моряки молча наблюдали странное явление. Время от времени над пенящейся водой взлетали камни и куски грязи. Какая-то подводная сила бурлила в центре бухты.

Запара первый нарушил молчание.

- Гейзер! Подводный гейзер! - сказал он. - Вторая Исландия. А может быть… настоящий подводный вулкан.

- Гейзер, выбрасывающий нефть, - заметил Бентсен.

Они спустились вниз. Вершемет опустил руку в воду.

- Теплая. Можно было бы искупаться, если бы не мороз, - сказал он.

Действительно, температура воды была высокой, и Запара крепко ругал себя за то, что не захватил с парохода термометра. С досады он чуть не бросил в бухту свой геологический молоток, казавшийся ему ни для чего не нужным. Юнга со смехом отобрал у гидролога этот инструмент.

- Ну, идемте дальше! - звал Вершемет товарищей.

Никаких инструментов для наблюдений у Запары не было.

Однако он решил захватить воды из бухты. По во что ее набрать? Взгляд гидролога остановился на термосе. Недолго раздумывая, он набрал в него воды. После этого стал по часам следить за подводным вулканом, отмечая усиление и ослабление его деятельности.

Бентсен, ориентируясь по компасу, начертил в своем блокноте план бухты.

- Предлагаю название для этой бухты, - нарушил молчание Степа.

- Какое?

- Бухта Браконьеров.

Вершемет поморщился, а Запара признал, что это поэтично и соответствует исторической правде. Однако охотник предложил другое название: «Бухта побежденных браконьеров».

Степа отстаивал свое название как более короткое, и, наконец, охотник с ним согласился.

Уже обойдя бухту и поднимаясь на крутую береговую террасу, они вдруг заметили, что шум стих. Обернувшись, увидели, что вода в бухте успокоилась. Только еле заметно волновались широкие синие пятна, расплывшиеся на поверхности.

- Гейзер. Бесспорно, - подтвердил Запара свое первое предположение. - Теперь я, кажется, нашел разгадку таинственного теплого течения возле южного берега острова. Существование его, очевидно, обусловливается плутоническими силами, действующими в глубине острова, а также бухты.

Миновав бухту, они вскоре увидели в нескольких сотнях метров от моря небольшое нефтяное озеро. На ближайшем от него холме время от времени начинали бить небольшие источники, выбрасывая нефть, стекавшую тонкими ручейками в озеро.

- Этим источникам, - сказал Запара,-я дал бы название микрогейзеры. Они еще более убеждают меня в активности подземных сил и до некоторой степени напоминают Исландию. Разница лишь в том, что там гейзеры хотя и значительно сильнее, но выбрасывают только грязь, а здесь мы имеем один из наиболее ценных продуктов для промышленности и транспорта.

- Вы думаете, что у этого острова есть будущее? - спросил Бентсен.

- Безусловно! Нефть - это кровь современной индустрии. Автомобиль, трактор, тепловоз, теплоход, самолет требуют нефти и ее продуктов в качестве горючего. Из нефти вырабатывают различные масла, начиная от смазочного и кончая маслом для консервов, мыло, асфальт, парафин, вазелин, сахарин. Для пароходов, плавающих по большому северному морскому пути, здесь может быть топливная база.

Они задержались возле нефтяных источников, и, когда двинулись дальше, солнце уже склонялось к горизонту.

- Придется ночевать на снегу, - сказал охотник.

- А если быстро пойдем? Успеем дойти? - спросил Степа.

- Нет, поздно. Надо искать место для ночлега. Идемте дальше.

При повороте на юг берег обрывался в море высокими скалами. Они блестели тысячами вкрапленных в них золотых блесток. Это были пириты.

- Тоже полезная вещь, - сказал Запара Бентсену, показывая на эти блестки.

Вершемет предложил устроиться здесь на ночлег. Товарищи согласились. В одном месте скалы сходились так, что получалось нечто вроде грота. Тут же из-под снега выглядывал плавник, неведомо как сюда занесенный. Разгребли снег и увидели золу и уголь - следы костра. Очевидно, плавник был принесен сюда людьми.

У Вершемета и Бентсена были спальные меховые мешки. В этих мешках устроились па ночлег по двое. Так как ночью мог явиться белый медведь, решили по очереди караулить. Первым стал на караул Запара. Он спокойно провел два часа, думая о Ленинграде и о своей семье.

Глава X

Степа сменил Запару.

Юноше было холодно и хотелось спать. Позевывая, он посидел на камне, потом, чтобы не заснуть, встал и пошел мимо тех скал, между которыми спали товарищи. Осмотрел щели в скалах, поглядел на небо, на звезды. Несколько лет тому назад Степа мечтал стать астрономом. У него были карта звездного неба и театральный бинокль. По ночам он изучал по этой карте звезды.

Теперь Степа быстро нашел знакомые созвездия: Большую и Малую Медведицы, Плеяды, Андромеду, Пегаса, Волосы Вероники. Нашел Венеру - самую большую звезду, красноватый Марс, Юпитер и Сатурн, которые так заметно отличаются от звезд, мерцающих вокруг них. Он знал на память цифры расстояний между Землей и Солнцем, Землей и Луной, планетами и отдельными звездами. Его удивляло и пугало то, что Солнце своими размерами в полтора миллиона раз больше земного шара; что ближайшая звезда Альфа Центавра, которой он никогда не видел, находится от Земли на расстоянии трех с половиной световых лет. А световой год - как это много! В секунду луч света пробегает 300 тысяч километров. Сколько же километров пробегает он за три с половиною года!

Но обозрение звездного неба не удовлетворило Степу. Его интересовали звезды, поскольку они были объектом его мечтаний о межпланетном, а может быть и межзвездном путешествии. Степе захотелось путешествовать по земному шару. Окончив семилетку, он с товарищами отправился в экскурсию в Москву и Ленинград, а возвратившись обратно в Архангельск, устроился работать учеником в порту. Вскоре комсомольская организация выделила нескольких комсомольцев для работы юнгами на пароход. Степа упросил, чтобы и его туда направили, и попал па «Лахтак». Тут сначала он проходил практику у кока в камбузе, где чистил и мыл кастрюли. Затем его перевели в дневальные. Он убирал кубрики матросов и кочегаров, а также носил им в столовую завтраки, обеды и ужины.

Степа загляделся па Полярную звезду. Удастся ли ему, думал он, увидеть когда-нибудь эту звезду в зените, то есть над самой головой? Для этого надо попасть на Северный полюс: Полярная звезда стоит почти над полюсом.

Ощутив холод, Степа пошел дальше вдоль скал. Мысли унесли его на юг. Он мечтал побывать также на экваторе и в южной части земного шара. Там ему хотелось посмотреть на созвездие Южного Креста, о котором он столько читал. Он хотел бы увидеть Канопус - самую яркую звезду Юга. «А как бы найти созвездие пятиконечной звезды?» - подумал Степа и снова поднял голову к небу, отыскивая звезды, напоминавшие своим расположением эмблему Красной Армии.

Вдруг позади, среди камней, послышался шорох. Юнга вздрогнул и обернулся всем корпусом. В темноте между скалами он не увидел ничего, но ясно слышал, что кто-то приближается. Сжав ружье, стал прислушиваться. Зверь, медведь? Но шорох напоминал шаги человека. Кто бы это мог ночью здесь ходить? Степа хотел крикнуть, но сдержался. Надо было выяснить, кто это: человек или зверь. Если зверь, то придется стрелять, - у него же в руках прекрасное ружье - Краг-Иоргенсен. Если человек, то надо его окликнуть. Шаги приблизились, и Степа догадался, что это человек. Он заволно-вался. Кто этот неизвестный? Может, это кто-нибудь из группы Эльгара? А может… И страшная догадка пронеслась в мозгу юноши. Это же может быть шкипер Ларсен. Вот он уже совсем близко. В темноте вырисовалась фигура человека.

- Кто там? - крикнул юнга. - Кто идет?

Человек остановился.

- Кто такой? - еще раз крикнул юнга и поднял ружье.

В ответ - короткий блеск выстрела, что-то ударило в грудь, в ушах гром-и юноша падает на снег. Он не видит огонька, не слышит еще одного выстрела и не чувствует, как вторая пуля обжигает его плечо. Лишь конвульсивно Степа два раза набрал грудью воздух и больше ничего не слышал, не чувствовал.

Ларсен иа секунду остановился, прислушался и сделал шаг к юноше. За камнем послышались шаги. Шкипер повернулся и бросился бежать между скалами.

Бентсен спал очень чутко и проснулся после первого же выстрела. Он выскочил из мешка в тот самый момент, когда раздался второй выстрел. Разбудил Запару и Вершемета.

- Медведь? - спросил охотник, хватая ружье.

Норвежский штурман не понял, что сказал Вершемет, но он был уверен, что это Степа стрелял в медведя.

Все трое с криком выскочили из грота.

Охотник окликнул юнгу, но тот не отозвался. В десяти шагах от них что-то чернело на снегу. Поняли, что это юнга. Медведя нигде не было видно. Он, наверно, убежал, услыхав их, а перед тем успел ударить юнгу.

«А может быть, несчастный случай?» - мелькнуло в голове Запары.

Все трое наклонились над юношей. Охотник, проведя рукой по телу юнги, ощутил кровь.

- Ранен! - вскрикнул он. - Не дышит! - В голосе его звучал ужас.

Бентсен вынул смоченный в нефти платок и зажег его. При свете этого факела гидролог стал осматривать юношу. Он увидел, что пуля пробила ему грудь насквозь. Но откуда рана в плече? Затем он пощупал пульс.

- Он еще жив! - сказал гидролог. Слезы, катясь по его щекам, замерзали маленькими льдинками.

- Но как могли попасть в него две пули?

Запара был уверен, что это несчастный случай.

Бентсен передал Вершемету факел и взял ружье, лежавшее возле юноши. Он открыл замок, заглянул туда и разрядил ружье.

- Пять, - сказал Вершемет, сосчитав патроны. - Он не стрелял из него.

Все трое переглянулись.

- Шкипер Ларсен, - твердо сказал Бентсен. - Он может нас всех перестрелять. Будем осторожны.

Запара перевел Вершемету слова норвежца.

Вершемет оглянулся вокруг и снова опустился на колени перед лежащим юнгой. Гидролог перевязывал раны.

- Надо немедленно на пароход- сказал он. - Может быть, там удастся его спасти.

- Идемте! - сказал Вершемет, поднимаясь на ноги.

Из ружей и мехового мешка сделали носилки. В мешок положили недвижимое тело и, немедля ни минуты, двинулись в путь.

Бентсен не советовал идти через горы. Там их могут задержать скалы и обрывы. Лучше - берегом, ведь шкипер Ларсен говорил, что остров можно обойти за двадцать четыре часа, а они больше половины уже прошли. Охотник и гидролог согласились со штурманом.

Идти было нелегко. В темноте все и время спотыкались Двое несли носилки, а один шел впереди, показывая дорогу.

Обходили расщелины и овраги. Переходили глубокие канавы, спускавшиеся к морю.

Шли молча. Время тянулось очень медленно. Во встревоженных головах проносились печальные мысли. Боялись заглянуть в носилки и не увидеть живым того, кто на них лежал. Иногда, утомленные, они шли медленнее. Тогда Вершемет тихо покрикивал:

- Скорее! Скорее!

Время шло. Сначала темноту рассеивало лишь мерцание звезд. Но вот над обледенелым морем стал проясняться горизонт, и вскоре выплыла лупа. Уставившись рожками вниз - на непогоду, она безразлично глядела на трех человек, которые, выбиваясь из сил, продвигались вперед. Теперь идти уже было легче, - яснее выделялась белая полоса снега над скалами острова. Молча сменял друг друга, моряки несли вперед драгоценную ношу. Запара слышал, как звенит у него в голове, но ни одним движением не выказывал своей усталости.

Холодный рассвет застал этих людей-со стиснутыми челюстями, серыми лицами - в пути. Они не убавляли шагу.

Вдали среди льдов зачернел пароход.

Глава XI

С юга пролетели кайры, что указывало на победное наступление весны. В морс трещал лед, па острове темнел и оседал снег. За кайрами появились гаги, гагарки, казарки, снежная чайка, приметная па снегу лишь темными лапками да черным клювом, трехпалая чайка с черными крыльями и редкая птица - розовая чайка.

В один из дней солнце взошло над горизонтом и больше не заходило. Оно кружилось по небу и, приближаясь к северу, все ниже и ниже склонялось к горизонту. Над полюсом оно стояло наиболее низко, а затем, после двадцати четырех часов, двигалось на восточную сторону неба, поднимаясь вверх, и через двенадцать часов занимало самую высшую точку. Но все же солнце и на самой большой высоте было так низко, что тень парохода втрое превышала его высоту.

С капитанского мостика можно было наблюдать движение льдов и большие полыньи, появлявшиеся тут и там. Но в том месте, где стоял «Лахтак», лед оставался неподвижным. Ледяное поле, укрепленное стамухами и айсбергами, задержанными мелью, уперлось в берег острова и не поддавалось ни морским течениям, ни солнцу.

Однако жизнь на пароходе изменилась. По приказу Кара, норвежцев зачислили в состав команды. Бентсен занял место третьего штурмана, а Запару освободили от штурманских обязанностей. Норвежец-боцман стал помогать Лейтэ, а Вершемет увлекся охотой. Теперь Кар с нетерпением ожидал, когда под лучами солнца растопится, наконец, ледяное поле, сковавшее пароход, и можно будет разогревать котлы. Торба целые дни проводил в машинном отделении, ожидая этого торжественного момента. На пароходе чувствовалась общность интересов и сработанность команды. Крепли товарищеские отношения между норвежскими и советскими моряками. Взаимные симпатии особенно возросли после ранения Степы.

Две недели опасались моряки за жизнь юноши. Он был в тяжелом состоянии. Огромная потеря крови, тяжелая рана вблизи сердца, высокая температура вызывали большую тревогу. Две недели лежал он без сознания. Лишь на третью неделю стало ясно, что Степа будет жить. Через месяц юноша уже сидел на своей койке, очень бледный, еще слабый, но разговорчивый, с веселыми глазами и огромным аппетитом, который он удовлетворял котлетами из свежей медвежатины. Вершемет заботился, чтобы медвежатина регулярно поступала в камбуз, где теперь распоряжался кок-норвежец.

Все находившиеся на пароходе ежедневно посещали юнгу. Лишь один Ландрупп, прихрамывая на костылях, держался поодаль и никогда не подходил к Степе. Браконьер чувствовал, что все следили за ним и не доверяли ему. Правда, он не слышал, как Лейтэ однажды сказал Кару:

- Выгнать бы его на остров, и пусть ищет своего шкипера, - будут скитаться вдвоем по острову до самой смерти. А то, гляди, еще пароход сожжет.

Но Кар с этим не согласился.

- Он там умрет раньше, чем ты думаешь, - ответил штурман. - А мы будем отвечать за него. Ведь остров наш, советский, и мы здесь представляем советскую власть.

После этого разговора у Кара как-то появилась мысль поднять над островом красный флаг и тем окончательно закрепить остров за Советским Союзом.

Узнав об этом, Степа стал просить, чтобы отложили празднество водружения флага, пока он не выздоровеет, так как ему очень хотелось принять участие в этой церемонии. Матросы изготовили крепкий и высокий флагшток, обитый жестью, и сшили большое красное полотнище, на котором Ковягин нарисовал серп и молот и буквы «СССР» .

С каждым днем Степа чувствовал, как возвращается к нему здоровье. Прошло еще немного времени, и он уже мог выходить на палубу. Его поразили приятные цвета и тона полярной весны, яркий день, блестящий лед, свежий воздух, заметно потеплевший, птицы, пролетавшие с острова на море и затем возвращавшиеся назад.

- Любуйся, мой друг, весной, - поучительно сказал Запара, - так как скоро придет унылое полярное лето.

- Как это - унылое? - не понял юнга.

Летом надо льдом почти всегда висят туманы. Целый день солнце на небе, но его за туманом не видно. Летом Арктика - страна туманов. Лишь изредка ветер разгоняет туман, и тогда морс, лед, острова сверкают во всей своей красе.

Степа прогуливался по палубе, ожидая Вершемета и Эльгара, охотившихся где-то вдоль побережья острова.

Для охотников наступило раздолье: в полыньях все чаще встречались нерпы и моржи, по льду и по берегу острова ходили медведи, на скалах гнездились тысячи птиц.

Но вот пришли охотники. Сегодня они принесли десяток уток-морянок.

- Скоро, Степа, на охоту пойдем? - спросил Эльгар.

Он уже сносно изъяснялся на русском языке и теперь демонстрировал свои успехи.

- Я чувствую слабость. Я надеюсь, что это скоро пройдет., - ответил Степа, показывая, что оп также кое-чему научился от норвежца.

- Вот бы ты заговорил по-норвежскн со шкипером Ларсеном в ту ночь, - пошутил Вершемет, - он бы в тебя и не стрелял. Кстати, сегодня мы видели его следы. Он спускался с холмов и подходил почти к прибрежным скалам, что вблизи нашего парохода.

- Злодеев и разбойников всегда влечет к тому месту, где они разбойничали, - вмешался в разговор Торба.

- Пусть только посмеет подойти… - насупившись, пригрозил Вершемет. - Нет, побоится! - уверенно добавил он.

Ларсеном на пароходе интересовались мало, и лишь Лейтэ напоминал вахтенным, чтобы следили, не появится ли браконьер где-нибудь поблизости от парохода.

30 апреля Кар оповестил экипаж, что на следующий день над островом Лунной Ночи будет поднят советский флаг.

Первое мая экипаж «Лахтака» праздновал торжественно. Разноцветные флажки украшали мачты парохода. По международному коду это означало: «Да здравствует Первое мая!» Целые сутки Торба, Шелемеха и Ковягин возились в кочегарке и в машинном отделении, наводя там порядок. Впервые за зиму все по-настоящему постриглись и побрились. На палубе вывесили стенгазету.

После вкусного завтрака все, за исключением вахтенных, сошли на лед и построились. Павлюк положил иа плечи очень длинный флагшток. Зорин держал в руках красное полотнище. Вся команда готовилась в поход на остров. Впервые сходил на берег Кар. Где-то в глубине души он скрывал свою тревогу, но не мог не принять личного участия в водружении советского флага над островом. К большому удивлению, из всего экипажа только механик Торба отказался идти на берег. Он ссылался на свои ревматические ноги и уверял, будто чувствует в них боль. Его хоте,ми повезти на нартах, как это решили сделать со Степой, но он безоговорочно отклонил это предложение.

- Я понимаю - везти мальчика, по такое старое чучело, как я… К тому же меня берег вовсе не интересует.

- А мне казалось, наоборот, - удивленно заметил гидролог, - что вам очень хочется посетить остров.

Механик глянул себе под ноги, пожал плечами и ничего не ответил.

Моряки построились в колонну по трое в ряд и пошли на остров. За колонной катились парты, в которых сидел Степа. Матросы тащили нарты по очереди. Хотя юнга и протестовал против того, что его везут, и несколько раз хотел вылезти на лед, чтобы идти вместе со всеми, но ему это решительно запрещали.

На острове, взойдя на ближайший холм, Кар велел крепить флагшток. Он решил не отходить далеко от парохода. Набрав камней, моряки сложили , из них высокую пирамиду и водрузили на ней флагшток.

Кар стал на высокий камень, как на трибуну, и громко произнес:

- Остров Лунной Ночи объявляется территорией Союза Советских Социалистических Республик.

Лейтэ потянул за линь, и красный флаг поплыл вверх. Моряки громко закричали «ура!», и, когда флаг остановился наверху флагштока, прогремели один за другим пять залпов из ружей. После первого же залпа Зорин и Шелемеха молча, словно чего-то ожидая, обернулись лицом к пароходу. Когда утихли выстрелы, моряки услышали гудок. Этот гудок был не очень громким, но он чрезвычайно всех взволновал. Все удивленно и вопросительно глянули друг на друга, ничего пе понимая.

- Для этого Торба и остался на пароходе, - объяснил Зорин.

- А мы работали целые сутки в машинном, - добавил Шелемеха.

Глава XII

На следующий день над островом пронеслась последняя зимняя вьюга. А еще через день Вершемет и Эльгар ушли е очередной охотничий поход.

Тем временам на «Лахтаке» начался настоящий ремонт.

Ремонтировали каюты и камбузы, наводили порядок в машинном отделении и кочегарке. Кар перевел команду с зимнего положения на летнее, то есть расселил моряков по каютам, так как в твиндеке, где они зимовали, было уж очень тесно и темно. Для этого переселения, кроме всего прочего, надо было наладить паровое отопление. Когда Торба потер как-то пальцем нос в знак того, что топлива мало, Кару пришла в голову мысль - взять запас топлива с острова Лунной Ночи. На острове были нефть и плавник. Плавник, облитый нефтью и наполовину смешанный с углем, мог бы удовлетворить потребность «Лахтака» в топливе.

Но если можно было бы с большим трудом доставить плавник, лежавший не дальше как за милю от парохода, то доставить нефть через весь остров казалось совершенно невозможным. Кар решил, подготовляя каюты и машинное отделение, не спешить с переходом наверх.

Однако Торба догадывался, что капитан что-то задумал, только ни с кем об этом не делился.

Оба охотника вернулись неожиданно скоро и к тому же без добычи. В глазах Вершемета пылали гнев и возмущение. Никому ничего не говоря, он прошел прямо к Кару. Вынул из кармана оборванный кусок черной материи и бросил ее на пол.

- Что случилось? - спросил Кар.

- Тот подлец, которого мы, к сожалению, оставили на острове живым, сорвал красный флаг и нацепил эту тряпку.

В глазах Кара вспыхнули гневные огоньки.

- Сделать новое красное полотнище! - приказал он.

Лейтэ, узнав о хулиганстве Ларсена, пообещал поломать ему все ребра, если тот ему попадется, и уже потом спустить через клюз на якорной цепи в море и утопить.

Все были возмущены. Просили Кара послать их на поимку бандита. Но Кар коротко ответил:

- Не надо. Он сам придет сюда.

- - Лучше пусть не приходит, - сказал Коговай, и лицо его приняло такое выражение, что все рассмеялись.

- Почему - «не приходит»? - спросил Торба.

- Потому что я не ручаюсь, что тут с ним хорошо обойдутся,-так же спокойно ответил матрос. - Между ним и мной может произойти инцидент…

На следующий день Кар разделил команду на группы. Одна должна была наводить порядок на пароходе, а другая- перевозить плавник с берега. Вершемет и Эльгар тоже сошли на берег и снова подняли над островом красный флаг.

Команда «Лахтака» единогласно решила нести у флагштока караул. Караулить должны были по очереди - каждый по двенадцати часов. Кар одобрил это решение, с тем чтобы в ближайшее время принять действенные меры против наглого браконьера.

Началась нелегкая работа по перевозке плавника на пароход. Моряки выискивали бревна для порубки или кругляки, которые можно было бы катить по льду. Сделали ледяную дорогу и сани и стали возить плавник. Работа подвигалась медленно, но все же каждый день перевозили по три-четыре тонны. Почти месяц возили плавник, пока солнце не испортило окончательно ледяную дорогу, так что уже не было никакой возможности пользоваться ею.

Зато теперь вся команда перебралась наверх в каюты.

Хотя дорога к острову ухудшилась, так как на льду появилось много луж пресной воды, однако охотники и караульные у флага регулярно посещали остров.

Как-то Эльгар встретился один на один со шкипером Ларсеном.

Браконьер не напал па охотника, не стал стрелять в него. Он помахал платком, который должен был в этом случае означать белый флаг, хотя и был черным, как та тряпка, которой Ларсен хотел заменить советский флаг. Шкипер крикнул, что хочет поговорить.

- Брось ружье! - ответил Эльгар.

Браконьер бросил ружье на снег. То же самое сделал и гарпунер. Они сошлись безоружными. Ларсен протянул Эльгару руку, но тот как будто не заметил ее.

- Олаунсен, - скачал шкипер, - ты изменил мне.

- Я не хотел становиться пиратом и платить черной неблагодарностью тем, кто спас мне жизнь.

- Ты забыл о тех блестящих перспективах, которые открывались перед нами, если бы мы захватили пароход. Ты, Карсен и Бентсен продали меня, Ландруппа и тайну золота.

Эльгар усмехнулся. Очевидно, Ларсен и до сих пор не знал, что представляла собой его «золотая руда».

- У русских я узнал одну поговорку, - сказал охотник.- Они говорят: «Не все то золото, что блестит». То, что вы с Ландруппом нашли,-не золото. Ландрупп об этом уже знает.

Эльгар рассказал о пиритах все, что слышал от Запары. Охотник смотрел на шкипера, и ему показалось, что у того на лбу выступил пот. Эльгар усмехнулся и спросил:

- Как же тебе, шкипер, живется?

Не ответив Эльгару, шкипер сам обратился к нему с вопросом:

- Скажи, там, наверно, думают, что это я ранил одного чз советских моряков?

Эльгар нахмурился и резко ответил:

- А ты, шкипер, имеешь нахальство отрицать, что это сделал ты?

- Я защищался.

- И для этого выстрелил второй раз в лежачего?

Шкипер снова промолчал.

- Он остался жив? - спросил он.

- Почему ты так думаешь? - заинтересовался Эльгар.

- Потому, что я нигде не видел могилы.

- Да, он жив и пользуется большой симпатией и любовью всех норвежцев. Это - юнга.

- Скажи, как они думают отсюда выбраться?

- Одному из советских моряков удалось установить радиосвязь, и в конце лета сюда придет ледокол.

- Ледокол? Сюда?

Эльгар утвердительно кивнул головой.

- А скажи, пожалуйста, если бы я явился на пароход, что со мной сделали бы?

- Я думаю - они поступят по закону.

- Расстреляют?

- Нет, отдадут под суд.

- Слушай, - обратился к Эльгару Ларсен, - поговори с Каром. Скажи, что я уступлю ему все права иа остров, золото и нефть. Ведь я первый их открыл и потому имею на них право. Кроме того, я уплачу ему десять тысяч крон, если он возьмет меня на свой пароход и высадит в первом населенном пункте, не сообщая власти о моих поступках.

- Пожалуй, из этого ничего пе выйдет, - подумав ответил Эльгар. - Капитан Кар считает остров советском территорией, а по их законам все полезные ископаемые, кем бы они ни были найдены, принадлежат государству. Твои же кроны едва ли интересуют его.

- У меня в банке в Осло имеется двадцать пять тысяч, я отдам их Кару. Если он согласен, пусть поднимет над этим холмом белый флаг.

- Хорошо. Я передам. Это сумма солидная, - согласился Эльгар. - Прощай, мне надо идти.

Гарпунер повернулся, но ступил лишь два шага, как его окликнул Ларсен.

- Что такое? - спросил Эльгар.

Ларсен вынул из кармана револьвер.

- Видишь, - сказал он,- я вооружен.

- Ну так что? - спросил Эльгар.

- Я не причиняю тебе никакого вреда, - сказал шкипер и спрятал револьвер в карман.

Гарпунер рассмеялся и сказал:

- А если бы ты меня застрелил, то кто передал бы твои слова капитану Кару? - Он подошел к своему ружью, поднял его и, не оборачиваясь, пошел к пароходу.

В тот же день он рассказал Кару о своей встрече и разговоре с Ларсеном.

Кар, услыхав о двадцати пяти тысячах крон, поднял брови и с укором заметил:

- Вы должны были сказать ему, что советские моряки не продаются и ни за какие деньги не делают поблажек преступникам.

- О! - радостно воскликнул норвежец, еще более убедившись в правильности своих мыслей и предположений.

Глава XIII

Приблизительно в километре от парохода море было свободно ото льда. Если бы «Лахтак» был там, Кар мог бы приказать развести пары и привести в движение машину. Но ледяные тиски не выпускали пароход.

В кормовом трюме лежало 100 килограммов аммонала и 30 килограммов динамита. На них возлагал надежду Кар, когда думал вывести «Лахтак» из ледового плена.

Он выжидал момента, когда вода как можно более приблизится к пароходу. В середине июня этот момент, по его мнению, настал. Бентсеи, узнав о плане Кара, предложил свои услуги как подрывник. Он, плавая вблизи Гренландии и Шпицбергена, не раз освобождал шхуны и пароходы изо льда с помощью пороха и динамита. Правда, с аммоналом он не работал, но знал, что это вещество взрывает лед еще лучше, чем динамит. Формулу же, как приготовлять заряд аммонала для взрыва, ему сказал Кар. Это очень простая формула: С-0,183 С - означает величину заряда в килограммах, а 0,183 - глубину закладки заряда, считая от поверхности льда.

Измерили длину ледяного поля от парохода до его края. Она равнялась 793 метрам. Посередине, в четырехстах метрах от парохода, решили заложить первый фугас. В 60-ти метрах в направлении к краю заложили второй. Так, придерживаясь шестидесятиметрового интервала, заложили шесть фугасов. Два, ближайшие к воде, сделали из динамита, остальные - из аммонала. Толщина льда была от двух до трех метров, увеличиваясь в направлении к пароходу. Для фугасов из аммонала пробивали дыры глубиной в полтора метра, клали туда заряд в 5 килограммов и заливали водой. Для динамита пробивали лед насквозь и заряды весом по 12 килограммов спускали иод лед.

Пробивать дыры было нелегко. Приходилось не только бить ломами и пешнями, но и сжигать патроны со взрывчатыми веществами. Пока изготовляли шесть фугасов, прошло несколько дней. Бентсен провел электрические запалы от фугасов к пароходу. Тут вместе с Торбой он присоединил провода к аккумуляторной батарее с таким расчетом, что когда будет включен ток, фугасы начнут взрываться один за другим с интервалом около полусекунды. Первыми должны были взорваться динамитные фугасы, а за ними аммоналовые.

Когда вся подготовительная работа была закончена, Бентсен отослал всех своих помощников на пароход. В последний раз сам проверил фугасы запалы и провода и также вернулся на «Лахтак». Это были минуты напряженного внимания. От успеха или неуспеха взрывов зависело, как скоро моряки возвратятся в свои порты. Побаивались также, чтобы взрывы не причинили вреда пароходу. Четыреста метров должны были гарантировать полную безопасность, но все же кое у кого шевелилась тревожная мысль.

Кар велел всем зайти в помещение. Он побаивался, чтобы случайно обломки льда, залетая при взрыве на пароход, не ударили кого-нибудь.

В каюте радиста, под наблюдением Бентсена, Степа включил ток. В тот же миг загремел первый взрыв, подняв вдали, на краю ледяного поля, столб воды и ледяных обломков. Почти одновременно рядом поднялся другой такой же столб, за ним третий, четвертый, пятый и шестой. В течение трех-четырех секунд гремела канонада. При последнем взрыве вздрогнула палуба и зазвенела в каютах посуда. Град мелких обломков льда посыпался на палубу и пароходные надстройки.

Одновременно со стуком этих градин открылись двери кают, и любопытные моряки высунули головы, ожидая удара пароходного колокола, который должен быть сигналом окончания взрывов.

Вахтенный медленно отбил этот сигнал. Тогда все кинулись к трапу, чтобы сойти на лед и увидеть результаты работы аммонала и динамита. Но Бентсен разрешил лишь двум сойти вместе с ним. Остальные могли следить на расстоянии приблизительно ста метров. В трехстах метрах от парохода Бентсен увидел, что в тех местах, где были фугасы, теперь в выбоинах диаметром в 5-6 метров плавал мелко искрошенный лед. От каждого такого места тянулись 5-6 трещин. Трещины от взрывов одних фугасов, шедшие в направлении к морю, перекрещивались с трещинами от взрыва других фугасов. Край ледяного поля метров на сто совсем развалился и на глазах штурмана легонько расползался от дуновения ветра с северо-востока.

Но, если бы «Лахтак» был даже там, где взорвался самый дальний от него фугас, то и оттуда он не смог бы выбраться собственными силами. Бентсен видел, что в тех местах, где лед дал трещины, нужен был еще ряд взрывов, чтобы пароход мог выйти на чистую воду. Кроме того, еще оставалось почти четыреста метров нетронутого льда. Нужны были еще взрывчатые вещества. Кар и Бентсен рассчитали, что если экономно расходовать динамит и аммонал, то их хватит для того, чтобы освободить «Лахтак» изо льда.

Снова в течение нескольких дней пробивали дыры во льду. Сделали их в несколько раз больше, чем прежде. Началась новая серия взрывов. Теперь Бентсен производил взрывы по одному. Проверив результат взрыва, он выискивал наиболее подходящее место для закладки нового фугаса. Если там не было заранее приготовленной дыры, то приходилось ее пробивать.

Кар дал распоряжение разводить пары, чтобы быть готовыми воспользоваться первой возможностью выскочить из ледяного капкана.

Торба, укомплектовав свою кочегаро-машинную команду норвежцами, среди которых нашлись мотористы, поспешил выполнить приказание капитана.

Степа, ходивший уже без посторонней помощи, активно вникал во все дела на пароходе. Ему еще не разрешали работать, но он помогал матросам, в разных мелочах, лазил в машины и кочегарку, где не обходилось без его советов и разных услуг кочегарам и машинистам, спускался на лед и наблюдал, как там готовили фугасы.

Все с радостью думали о давно ожидаемом плавании. После каждого взрыва водный путь приближался и укреплялась радостная надежда.

От последнего взрыва задрожал корпус судна и обломки льда засыпали корму и правый борт, а ледяные тиски, в которых сидел пароход, раздвинулись, образовав широкую щель. У борта выступила вода.

Раздался долгий и протяжный гудок. Пароход гудел на полную силу своих паровых легких Он извещал, что готовится выйти в море, и звал караульного у красного флага. Последним стоял на карауле Котовай.

Кар и Бентсен в бинокли искали его. Они видели, "как с острова на ледяное поле сошли не один, а два человека и, обходя широкие проталины, перелезая через торосы, спешили к пароходу. Через несколько минут все, кроме машинной команды, следили за ними.

- Кто это? Кто это? - спрашивали друг друга. Но скоро все догадались, что второй был шкипер Ларсен.

Вот оба пешехода приблизились к борту.

Впервые после долгого молчания зазвенел звонок машинного телеграфа, и в машинном отделении внимание Торбы привлекла стрелка, указывающая на сектор: «Готовьтесь!»

- Пар, пар поднимайте! - крикнул Зорин в кочегарку.

Механик каждую минуту ждал нового звонка, который передвинет стрелки па сектор: «Малый вперед!» И вот звонок прозвенел. Дрожащими руками механик дал пар. Медленно двинулись поршни и мотыли, заходили кулисы, и начал вращаться дейдвудный вал. За кормой под лопастями винта забурлила вода.

Глава XIV

- Мне капитана! - сказал шкипер Ларсен, взойдя вместе с Котоваем на палубу «Лахтака».

- Идем со мной, - ответил Лейтэ и повел Ларсена на капитанский мостик.

- Где ты его захватил? - спрашивали матросы, обступив Котовая.

Эльгар, который уже хорошо понимал русский язык, перевел норвежцам слова Котовая.

- Сам сдался. Подходит, платком машет. Я насторожился. Он кинул ружье и подходит ближе. Я вспомнил, как он с Эльгаром разговаривал, и показываю руками: «Выбрось револьвер». Он вынул его из кармана и швырнул мне под ноги. Подходит еще ближе, что-то говорит, на пароход указывает. А было это уже после гудка, когда я подошел к самому берегу. Часто называет имя нашего капитана. Ну, я и понял: услыхал, что пароход покидает остров, и страх на него напал. На пароход хочет. Я его и забрал.

Ларсен поднялся на капитанский мостик. Кар встретил его суровым вопросительным взглядом.

- Капитан Кар, - обратился к нему Ларсен, - я пришел сказать, что сдаюсь и вверяю вам свою жизнь.

Кар ответил ему холодно, кратко и твердо:

- Как преступника, я арестую вас, шкипер Ларсен, и передам властям. Товарищ Лейтэ, посадите этого человека в отдельную каюту и поставьте охрану.

- Есть! - ответил Лейтэ и, повернувшись к шкиперу, сказал: - Идем!

Кар повернулся, подошел к машинному телеграфу и перевел ручку на сектор: «Малый вперед!»

Соломин завертел ручками штурвала, и пароход, нажимая кормой на лед, стал разворачиваться. Толкнув носом несколько льдин, пользуясь каждым разводьем и трещиной, он двинулся вперед. Был момент, когда, вскочив в узкую расщелину, пароход остановился. Он напирал на лед, но расщелина не расширялась. Тогда Кар позвонил: «Полный вперед!», и «Лахтак», нажав изо всей силы, раздвинул льдины. Через час пароход вышел на чистую воду.

Кар вызвал к себе Павлюка.

- Уведомьте Архангельск, что «Лахтак» собственными силами вырвался изо льдов и идет по чистой воде.

- Товарищ капитан, - печально ответил великан, - разрешите мне перейти работать в кочегарку.

- А что такое?

- Наша радиостанция испортилась, и я никак в толк не возьму, в чем дело.

- Плохо. Ты советовался с Запарой и Торбой?

- Советовался. Они осматривали установку, но что с ней, тоже не знают.

Кар нахмурился. Ясно: среди всей команды никто, кроме Павлюка, в радио не разбирался. Снова пароходу придется быть немым.

- Что же, - сказал капитан Павлюку, - попробуй еще. А если ничего не выйдет, валяй в кочегарку.

«Лахтак» шел на запад. Кар знал, что Запара, Лейтэ и Вершемет еще в начале весны видели там много полыней, которые, очевидно, возникли под влиянием теплого течения. Он хотел воспользоваться этими теплыми водами, чтобы пройти к северному берегу острова, осмотреть таинственную бухту с подводным гейзером и попытаться набрать из озера нефти.

Действительно, обходя остров с запада, «Лахтак» не встретил льда. Узкая ледяная полоса вдоль берега становилась все более тонкой и, наконец, исчезла совсем. Лишь на севере над горизонтом белело небо: там еще был лед. Очевидно, там начинался район постоянного оледенения.

«Лахтак» подошел к бухте браконьеров. Так же, как и зимой, посреди бухты бурлила вода, а вокруг расплывались синие нефтяные пятна. Гидролог набрал воды для исследования.

Кар не отважился заходить в эту неизученную и неизмеренную бухту. Пройдя мимо нее, «Лахтак» подошел к тому месту, откуда видно было нефтяное озеро.

В разведку поехали на шлюпке Торба, Запара, Бентсен и Степа. Они возвратились и подтвердили то, что уже было известно об этой нефти.

Набрать нефти иа пароход было не таким уже сложным делом. За это взялся Лейтэ.

Между полубаком и спардеком лежал вверх дном большой баркас. Им пользовались еще на Новой Земле во время выгрузки строительных материалов. Теперь его спустили на воду, положили в него ручную помпу и все бывшие на «Лахтаке» шланги. Шлюпка отбуксировала баркас к берегу. На нефтяном озере установили помпу и протянули шланги к морю. С озера качали нефть в баркас. Накачав, плыли к пароходу и там перекачивали в цистерну.

Два дня продолжалась тяжелая работа. Все очень устали, зато цистерна наполнилась нефтью.

Наконец, наступило время прощаться с островом Лунной Ночи.

Команда вышла на палубу с ружьями. Подняли якорь.

Загудел третий, прощальный, гудок. Вершемет скомандовал: «Пли!»

Отгремел ружейный салют, и на палубе наступила тишина. Лишь слышно было, как дрожит машина и тихо плещет вода за бортом. У некоторых норвежцев на глазах выступили слезы: они вспомнили тяжелые дни, проведенные на острове. Вообще на пароходе не было человека, который бы не испытывал волнения. Правда, разные мысли и чувства вызывало расставание с островом. Одни вспоминали время опасностей и тревог, пережитых тут, другие мечтали о скором возвращении домой и встрече с близкими людьми; угрюмые Ларсен и Ландрупп грустили об утраченных надеждах и перспективах. Степа, опершись па фальшборт возле Павлюка, говорил:

- Мы еще вернемся на этот остров, Павлюк! Недаром над ним развевается красный флаг. Тут заводы будут перерабатывать нефть. В этой бухте будет порт. На берегу вырастут дома научно-исследовательской станции.

Кочегар пожал руку своему юному другу.

Пароход уходил все дальше и дальше. Вот исчез уже берег острова, и вместо него над морем зачернела высокая скала, покрытая снежными пятнами. Солнце склонилось пал северным горизонтом, окрасив морс в красный цвет. Ветра не было, вода волновалась лишь от движения «Лахтака». Вместо с тем заметно похолодало. Запара измерял температуру моря и подозрительно качал головой. Через каждые несколько миль температура понижалась. Гидролог боялся встречи со льдом.

Кар велел рулевому изменить западный курс на юго-западный. Сначала штурман хотел было обойти Северную Землю с севера, вспомнив удачный поход «Сибирякова» в 1932 году. Тогда капитан Воронин и профессор Шмидт, воспользовавшись исключительно теплым летом в Арктике, прошли мимо мыса Молотова, не встретив льда. Теперь же, получив предупреждение от гидролога, Кар изменил курс, чтобы пройти к проливу, через который прошел минувшей осенью «Лахтак» и где дезертировали три человека из его команды.

«Где эти глупцы? - подумал штурман. - Остались ли живы?» - Он никак не понимал, на что рассчитывали Шор, Попов и Аксенюк, покидая пароход.

Кару захотелось выпить чаю, и он пошел в кают-компанию. Дорогой встретил шкипера Ларсена. Тот гулял в сопровождении конвоира. Кар вспомнил один неразрешенный вопрос и обратился к Ларсену:

- Скажите, шкипер, чем объяснить, что на палубе «Лахтака» нашли трубку Эльгара за несколько дней до того, как мы встретились с вами?

- Это я потерял ее, - ответил Ларсен, и в глазах его затеплилась какая-то надежда. - Я спас тогда ваш пароход,- добавил он, - так как, заметив огонь, ударил в колокол.

- Так это были вы… - протянул Кар, но закончил свою фразу быстро: - Значит, вы же с этой трубкой и были причиной пожара.

Кивнув головой, штурман пошел дальше.

Глава XV

«Лахтак» вошел в пролив Шокальского. Пройдя мимо мыса Анучина, взяли курс па остров Арнгольда. Этот островок лежит в северо-западной части пролива. Его открыла экспедиция Вилькицкого и назвала именем врача с ледокола «Вайгач».

Приближаясь к этому острову, пароход шел правым бортом мимо острова Октябрьской Революции. Вдали на фоне огромного глетчера возвышалась гора Бык.

Запара забрасывал ведро в море, ловко набирал им воду и, вытянув его за шкертик на палубу, измерял , температуру. Вскоре он пришел к выводу, что чем дальше углубляется пароход в пролив, тем холоднее становится вода. Действительно, за островом Арнгольда все чаше попадались льдины. В большинстве это были айсберги и мелкие обломки глетчерного льда, но иногда попадались и обыкновенные льдины из морской воды, не успевшие еще растаять. Невдалеке от фиорда Марти «Лахтак» попал в семибалльный лед. Кар велел рулевому повернуть па восток. Он хотел подойти к мысу и попробовать выйти через пролив, держась берега острова Большевик. От мыса до глетчера Партизанского обледенение было в три-четыре балла. Но дальше уже шесть десятых видимой поверхности пролива покрывал лед.

«Лахтак» подвигался вперед очень осторожно. Иногда он подолгу стоял, выбирая путь между льдинами, плывшими то в одну, то в другую сторону под влиянием местных приливо-отливных течений.

Через три дня «Лахтак» остановился перед толстым слоем льда, который начинался за фиордом Тельмана.

Вершемет сошел на лед и убил белого медведя. Пока кок жарил медвежатину, Кар созвал на совещание своих помощников. Совещание должно было решить, возвращаться ли в море Лаптевых и попытаться пройти в Карское море через пролив Вилькицкого, или стоять здесь и ждать, пока тронется лед, либо искать иного выхода.

На совещание пришли Торба, Бентсен, Лейтэ, Запара, Вершемет, Эльгар, Зорин и Павлюк. Но не успел Кар высказать своей мысли, как прибежал вахтенный Соломин.

- Ледокол, - крикнул он, - идет нам навстречу!

Все поспешили на капитанский мостик.

От противоположного берега пролива приближался пароход. Очевидно, это был мощный ледокол, так как он быстро продвигался во льду. Вскоре долетел могучий бас гудка. Бептсен дернул за шкертик, и «Лахтак» загудел в ответ. К ним подошел ледокол «Хатанга» под командой капитана Кривцова.

Оба парохода сразу же зацвели флагами.

- Поздравляем с возвращением! .- прокричал в рупор Кривцов.

- Благодарим! - ответил Кар.

Экипажи обоих судов приветствовали друг друга, размахивая шапками и платками, крича «ура».

«Хатанга», обломав вокруг «Лахтака» лед, стала бортом к борту. Боцман ледокола перебросил со своего высокого борта на «Лахтак» трап. Первым сошел по трапу Кривцов. За ним двинулись все свободные от вахты, чтобы пожать руки морякам «Лахтака». После первых горячих приветствий капитаны перешли к деловому разговору.

- Я шел выручать вас, - сказал Кривцов. - Нас волновало отсутствие сообщений с «Лахтака». Теперь «Хатанга» выведет «Лахтак» в Карское море, а дальше вы сможете, очевидно, идти сами. До Диксона льда нет. Мы дадим зам угля и, если необходим небольшой текущий ремонт, поможем.

Кар, поблагодарив, рассказал о всех злоключениях «Лахтака» и его экипажа.

- А куда идет «Хатанга»? - спросил он.

- Туда, откуда идете вы. Везем на ваш остров экспедицию. Будем строить научно-исследовательскую станцию. Поэтому к вам просьба - передать нам все материалы об этом острове. Меня интересует гидрография, а членов экспедиции- все прочее. Переходите на часок к нам, и мы устроим в кают-компании вашу лекцию.

Кар согласился.

- Я возьму с собой нашего ученого-гидролога Запару и норвежского штурмана Бентсена. Они знают об этом острове больше, чем я.

- Прошу, прошу! - гостеприимно ответил Кривцов и добавил: - Между прочим, я передам вам трех больных пассажиров, чтобы вы отвезли их в Архангельск.

- Кто такие?

- Североземельцы - Аксенюк, Шор и Попов. Знаете таких?

- Вы их нашли?

- Больными цингой в хижине на мысе. Они мне рассказали, что вы их высадили насильно. Но я сказал им, что у меня имеется ваш подробный отчет, переданный по радио. Тогда они признались, что убежали сами, надеясь добыть меха и боясь зимовки в море Лаптевых. Эти дезертиры перессорились между собой, лодырничали и почти ничего не добыли охотой, а весной заболели цингой. Мы застали их в очень тяжелом состоянии.

Через четверть часа на «Хатанге» научный состав экспедиции слушал информации Кара, Бентсена и Запары об острове Лунной Ночи. Отряд исследователей состоял из двух геологов, метеоролога, географа, биолога и гидрографа. Они предполагали пробыть на острове целый год и обстоятельно его изучить. С ними ехал также радист.

Когда закончилась беседа и Кар вышел на палубу, к нему подошли Степа и Павлюк. Они были серьезны и несколько смущены.

- Капитан Кар, - начал юнга. - Мы с Павлюком хотим вас просить, чтобы вы разрешили нам перейти на «Хатангу» и возвратиться на остров Лунной Ночи.

- Да, да… - подтвердил Павлюк.

- Откуда такое желание? - удивился Кар.

В это время к ним приблизился геолог - начальник научно-исследовательской станции на острове Лунной Ночи. Он внимательно прислушался к разговору.

- Мы немного знаем остров, - говорил дальше юнга, - и сможем помочь научно-исследовательской станции. К тому же нам очень хочется вернуться на остров.

- Не нашли ли вы там золото, о котором никому не хотите сказать? - пошутил Кар.

- Нет, мы хотим принять участие в освоении этого острова.

- У вас прекрасная идея, друзья! - вмешался в разговор геолог. - Я приветствую вас и охотно принимаю в состав своей экспедиции.

- Ну, а я решительно возражаю, - сказал Кар. - Степе надо поправиться после болезни и учиться. Павлюку также надо хорошо отдохнуть после холодной зимы, какую он провел на палубе.

Юнга и кочегар, поддерживаемые геологом, старались уговорить Кара, ссылаясь на то, что чувствуют себя вполне здоровыми, по тот сказал решительно:

- Павлюк - человек взрослый. Он - как хочет, а юнгу я не пущу, отвезу в Архангельск и определю в мореходный техникум.

Тогда кочегар махнул рукой и заявил:

- Ну, без Степы я тоже не поеду. Обожду, пока оп станет штурманом, а я тем временем - механиком или хотя бы радистом.

Геолог засмеялся, а Кар сжал губы, чтобы скрыть улыбку.

С «Хатанги» на «Лахтак» перенесли трех больных цингой. Затем туда же перешел квалифицированный радист, которого Кривцов взял с собой специально для «Лахтака». Ледокол дал гудок и двинулся через ледяные поля, прокладывая путь пароходу.

Глава XVI

Пролив Шокальского остался за кормой. За Краснофлотскими островами раскинулся чистый водный простор. Лишь изредка поднимался над водой айсберг или тающая льдина.

Пароходы обменялись прощальными гудками, и каждый пошел своим курсом.

Прежде чем идти в бухту острова Диксон, Кар решил завернуть на остров Уединения. Он хотел разыскать пятерых человек из экипажа «Лахтака», которые остались там во время страшного шторма, потопившего шлюпку и занесшего пароход в лед.

На следующий день «Лахтак» уже подходил к острову Уединения. Моряки узнали его неприветливые берега. С напряженным вниманием всматривались они в холмы и скалы, ища признаков, подтверждающих присутствие на острове живых людей.

Приблизившись к острову, пароход пошел вдоль берега, беспрестанно давая гудок за гудком. Но людей никто не видел. Где же они? Не погибли ли? Что было причиной их гибели? Голод? Холод? Или, может быть, зимой ушли по льду пешком, надеясь добраться до суши, и в дороге погибли?

Пароход прошел мимо восточного и северного берегов острова и стал приближаться к тому месту, где в прошлый раз «Лахтак» был сорван с якоря.

Стояла удивительно тихая погода.

Вдруг Кар, не отрывавший бинокля от глаз, вздрогнул. На берегу оп заметил людей. Одновременно с берега долетел звук выстрела. За ним другой. Но больше не стреляли…

Пароход медленным ходом направился к берегу.

На палубе очень волновались. Бинокли были лишь на капитанском мостике, и те, кто стоял на палубе, не могли ясно рассмотреть, сколько людей на берегу, по дальнозоркие уверяли, что больше пяти человек.

Кар часто протирал стекла бинокля, но и он ясно видел на острове восемь или девять человек.

Матросы быстро спустили шлюпку. Лейтэ взял с собой Соломина и трех норвежцев; к ним присоединился Запара. Четверо весел погрузились в воду, и шлюпка стрелой помчалась к острову.

Кар продолжал смотреть в бинокль. Он видел, что группа людей на берегу увеличивалась. Ему казалось, что их уже двенадцать. Это было больше, чем осталось на острове и погибло в шлюпке.

Но вот шлюпка приблизилась к «Лахтаку», и Кар узнал на носу фигуру…

- Не может быть!.. - воскликнул он, увидев на носу в шлюпке капитана Гагина и тех девятерых «покойников», которые были уже записаны как утонувшие. Значит, вся команда «Лахтака» была жива, здорова.

Прибывшие с острова были так взволнованы, что сначала не могли вымолвить ни слова. Никто не ограничивался пожатием рук: моряки обнимались и целовались. Друзья, уже потерявшие надежду когда-нибудь встретиться, стояли вместе на палубе своего парохода.

Кар сбежал с мостика, расцеловался с капитаном Гагиным и со всеми товарищами. Еще никогда команда не видела своего старшего штурмана в таком настроении. Он крикнул «ура!», которое все подхватили. Норвежцы, стоявшие до сих пор молча, также кричали изо всей силы.

Но все это никак нельзя было сравнить с тем, что произошло, когда невольные робинзоны увидели перед собой Вершемета, который выскочил на палубу с ружьем в руках и начал стрелять. Ведь охотник был десятым из той шлюпки, которую перевернула волна. Только девять человек доплыли до берега. Решили, что он утонул.

Островитяне молча глядели на Вершемета. У некоторых раскрылся рот, у иных же руки потянулись к затылку. Им казалось, что это сон.

Наконец капитан Гагин повернулся к своим товарищам и спросил:

- Кто же был в шлюпке десятым?

- Я, я, капитан! - прогремел Вершемет, расставляя руки для объятий.

- Разрешите же мне спросить, - сказал Кар, - кто в нашей команде был двадцать девятым и тридцатым? - и он посмотрел на двух человек, с которыми успел обняться и поцеловаться, но которых видел впервые.

- Летчик Бариль, - отрекомендовался один из них.

- Борт-механик Зеленец, - сказал другой.

Радист послал «молнией» радостное сообщение в Архангельск.

Штурман Кар прошел с Гагиным в капитанскую каюту. Тут он рассказал ему обо всем, что произошло с «Лахтаком». Затем штурман Кар выслушал рассказ капитана Гагина.

После того как шторм перевернул шлюпку, все ухватились за нее. Их, полуживых, выбросило на берег. Собравшись вместе с теми, которые оставались на острове, они провели первые дни в надежде, что «Лахтак» спасется от шторма и вернется. Но вскоре льды окружили остров, и надежда на это исчезла. Пришлось устраиваться на зиму. Из камня, мха и шкур построили жилище. Заготовили мяса. Охотились осторожно, экономя патроны. Последние выпустили в воздух, когда увидели «Лахтак». Поздней осенью неожиданно над островом показался самолет. Был туман и ветер. Летчик повел самолет на посадку, но, когда машина уже приземлилась, произошла авария. Летчик и борт-механик рассказали об исчезновении «Лахтака» и о «Белухе», которая вышла на розыски парохода и его экипажа. На самолете были запас патронов, кое-что из одежды, консервы, шоколад и немного бензина. Все это очень пригодилось «робинзонам». Вместе с летчиками они упорно боролись за жизнь, приспособляясь к суровой арктической природе. Благодаря своей энергии, остались все живы и здоровы.

Когда Гагин окончил, штурман Кар сказал:

- Капитан, я временно взял на себя командование судном. В связи с отсутствием многих членов команды сделал ряд перемещений и пополнил экипаж норвежскими моряками со шхуны «Исбьорн». Теперь вы возвратились и…

- Дорогой Кар, - перебил штурмана капитан Гагин,- вы, собственно говоря, должны и далее командовать «Лахтаком», а меня отвезти на берег и передать судебным властям вместе со шкипером Ларсеном.

- Ну, капитан, вы что это выдумываете! Вы имели полное право оставить пароход, чтобы посетить остров. Ведь море было совершенно спокойно. Кроме того, мы все уверены, что благодаря вашей энергии все те, кто остался на острове, смогли пережить там суровую полярную зиму. Старший штурман слушает вас, капитан!..

«Лахтак» оставил остров Уединения, взяв курс на остров Диксон, находящийся в устье Енисея.

* * *

Через три недели «Лахтак» вернулся в Архангельск.

Ледокол «Хатанга», пробыв у острова Лунной Ночи полтора месяца и построив там научно-исследовательскую станцию, отправился в обратный рейс.

Капитан Гагин получил назначение на другой пароход. Вместе с ним туда перешел механик Торба. Кар был назначен капитаном «Лахтака». Степа поступил в морской техникум. Павлюк пошел учиться на курсы машинистов и одновременно продолжал изучать радио. Запара обрабатывал материалы своих научных исследований, готовясь к отъезду в следующем году иа остров Лунной Ночи.

Остальная часть экипажа осталась на «Лахтаке». Кроме того, на «Лахтаке» остались штурман Бентсен и матрос Эрик Олаунсен. Прочие норвежцы возвратились домой.

Вершемет выехал охотиться на Землю Франца-Иосифа.

Ларсен и Ландрупп сели на скамью подсудимых. Первый был наказан десятью, а второй - пятью годами концлагеря.

Время шло. Иногда в Архангельском порту встречались два старых капитана: Иван Федорович Шеболдаев и Федор Иванович Мамуев.

- Помните ли, - спрашивал Федор Иванович, - как я говорил, что «Лахтак» не могло отнести на север вдоль берега Новой Земли?

- А помните ли вы, - отвечал Иван Федорович, - как я доказывал, что «Лахтак» не мог быть отнесен на юг вдоль берега Новой Земли?

НИКОЛАЙ ТРУБЛАИНИ

«Моя цель - зажечь юных читателей желанием стать исследователями Арктики, моряками, которые не боятся штормов, авиаторами, которые сумеют повести самолеты на тысячекилометровые расстояния, инженерами и учеными, которые познают все тайны природы, побеждают все стихии».

Эти слова принадлежат замечательному украинскому писателю Николаю Трублаини, чье творчество представляет собой неоценимый вклад в сокровищницу советской детской литературы. Его книги «Лахтак», «Шхуна «Колумб», «Путешественники», «Глубинный путь», «Домик на льду», «Приключения в воздухе», «Маленький посланец» и другие завоевали большую популярность и нашли себе миллионы друзей среди юных читателей.

Николай Петрович Трублаини (настоящая фамилия Трублаевский) родился 25 апреля 1907 года в селе Ольшанка, Крижопольского района, Винницкой области.

Родители будущего писателя жили очень бедно. Отец, простой лесоруб, вынужден был оставить семью и выехать в Сибирь в поисках работы. Матери, которая была сельской учительницей, пришлось одной воспитывать сына. В 1915 году она отдала его в Немировскую гимназию.

Учился Трублаини очень хорошо, много читал книг, особенно о морских путешествиях, но гимназию не закончил. Великие события совершались на родной земле: разразилась

Октябрьская революция, страна была охвачена пожаром гражданской войны. Коля, тогда еще двенадцатилетний мальчик, не хотел оставаться в стороне от борьбы молодой республики Советов с многочисленными врагами. Он бежал на фронт. Но несчастный случай помешал осуществлению его планов: в дороге он повредил себе ногу и вынужден был возвратиться домой.

В селе Скритском, Винницкой области (сюда была переведена на работу его мать), шестнадцатилетний Н. Трублаини становится первым организатором комсомольской ячейки и сельской избы-читальни. Вместе со своими друзьями-комсомольцами он горячо берется за антирелигиозную работу, за ликвидацию неграмотности среди крестьян-бедняков. Тут же Н. Трублаини начинает свою журналистскую деятельность - он активный селькор винницкой окружной газеты «Червоний край». 23 апреля 1924 года в этой газете была опубликована его первая статья «День Ленина».

В 1925 году редакция газеты посылает Н. Трублаини в Харьков на Всеукраинские курсы журналистики при ЦК КП(б)У. После окончания курсов Н. Трублаини работает в республиканской газете «Вiстi». К этому времени относится и начало его литературной деятельности.

Как корреспондент газеты «Вiстi» II. Трублаини в 1928 году совершает поездку во Владивосток, а еще через год-два рейса на ледоколе «Ф. Литке»: один из Севастополя во Владивосток, а другой из Владивостока на остров Врангеля. В 1930 году II. Трублаини вместе с научной экспедицией побывал на Земле Франца-Иосифа. По возвращении из Арктики он сразу же едет на Правобережную Украину, стремясь изучить жизнь боевых частей Красной Армии во время происходивших тогда маневров, а затем три месяца работает на шахтах Донбасса.

Лето 1931 года Н. Трублаини проводит в далекой тайге, на реке Ангаре, где развертывались первые подготовительные работы к большому строительству. В августе 1932 года он отправляется из Архангельска на борту ледокола «Владимир Русанов» в полярную экспедицию, а в ноябре писатель уже в Карелии и на Кольском полуострове, на первых разработках апатита.

Многочисленные путешествия дали писателю богатый материал для произведений, впервые познакомивших украинского читателя с жизнью народов Сибири, Чукотки, Якутии, Камчатки, Карелии и других.

Пламенный патриот, энергичный, неутомимый, Николай Трублаини живо интересовался жизнью родной страны во всем ее многообразии, вдумчиво и любовно относился к людям. Ограничиться только писательской деятельностью он не мог. Восторженный поклонник Арктики, он организовал в Харьковском Дворце пионеров первый в СССР клуб юных исследователей Арктики с несколькими секциями и кружками, в которых обучались будущие штурманы, летчики, географы, связисты, топографы, геологи, метеорологи, гидрологи. В 1936 году при этом же Дворце пионеров писатель организовал клуб юных исследователей подводных глубин. С ребятами-членами клуба - он совершил несколько путешествий в Крым, побывал с ними в Севастополе, Балаклаве. Пионеры ознакомились с историческими памятниками, с работой водолазов, сами спускались на морское дно.

Об этих путешествиях писатель рассказал потом в своих статьях и очерках «Мечта об океане», «Круговым маршрутом», «Алеша Чертан». Кроме того, в Крыму он собрал материалы для приключенческой повести «Путешественники» и своей наиболее популярной книги «Шхуна «Колумб».

Большим, радостным событием в жизни Н. Трублаини было вступление в ряды Коммунистической партии в 1939 году. С еще большей энергией отдается он творческой работе, общественной деятельности. Вскоре выходят его роман «Глубинный путь», отдельные сборники рассказов.

Великая Отечественная война прервала работу писателя над большой повестью «Орлиные гнезда». В это время он был директором Харьковского филиала издательства «Радянський письмениик» и все внимание отдавал выпуску брошюр и листовок, которые призывали к борьбе с фашистскими захватчиками, к защите социалистической Родины от грозной опасности.

Напряженный труд в тылу казался горячему патриоту недостаточным. Двадцать второго сентября 1941 года Н. Трублаини добровольцем ушел на фронт. Он был корреспондентом фронтовой газеты «Знамя Родины» и все время находился на передовой линии. Во время боя вел пулеметный огонь по фашистам, а в перерывах писал свои корреспонденции и статьи.

Четвертого октября Н. Трублаини был тяжело ранен осколком вражеской бомбы. Медицина оказалась не в силах спасти жизнь талантливого писателя, и в ночь с 5 на 6 октября он умер в санитарном поезде.

Похоронен Трублаини вблизи железнодорожного полотна, недалеко от города Ровеньки, Ворошиловградской области.

Светлая память о писателе-герое живет в сердцах миллионов советских читателей. Чудесные книги Николая Петровича Трублаини учат советскую молодежь любить Родину, любить беззаветно, самоотверженно, действенно, как любил ее он сам - горячий патриот и прекрасный человек.

М. БОГУЦКИЙ.

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ НЕМОЙ ПАРОХОД Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ОСТРОВ ЛУННОЙ НОЧИ Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ЭЛЬГАР Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ПОРАЖЕНИЕ СТАРОГО БРАКОНЬЕРА Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Г лава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

НИКОЛАЙ ТРУБЛАИНИ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg