«Очень приятно, Ниагара. Том 1»

Очень приятно, Ниагара. Том 1 (fb2) - Очень приятно, Ниагара. Том 1 1009K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирина Геннадиевна Бехталь

Все события, обстоятельства, персонажи, ситуации являются плодом буйного воображения автора. Не смотря на кажущуюся автобиографичность повествования, все эпизоды – суть выдумка. И если Вы, уважаемый читатель, узнали в ком-то из героев себя или своих знакомых, то это только случайное совпадение. Или знак свыше. Или происки подсознания. Или примета времени. Автор ответственности за Ваши предположения и узнавания не несет!

ПРИЯТНО ПОЗНАКОМИТЬСЯ

«Я тебе верю. Но не настолько же!»

Привет. Давай знакомиться. Меня зовут Ниги. Ниги – это уменьшительное от Ниагара. Конечно, это не имя – прозвище. Но ты не замечал, что прозвища говорят о человеке больше, чем его автобиография или жизнеописание (вне зависимости от того, какой этиологии это слово: производная от фамилии или имени, места жительства, основной привычки, профессии и т.п.). Социальный ник – это образ: яркий, лаконичный, говорящий и содержательный.

Ниагарой меня прозвали мои коллеги и знакомые. Даже не помню, кто первым придумал назвать меня так. Но подхватили же, прижилось. Значит, так этому и быть.

Почему Ниагара? Кто знает. Вполне вероятно, что само сочетание звуков в этом слове уже дало людям пищу для воображения. Река – образ притягательный, но и пугающий, как любая неуправляемая стихия. А знаменитые пороги и Ниагарский водопад? Шум, брызги, головокружительная высота, завораживающий полет, стремительное движение. И ведь не Волга тебе, не Лена, а далекие от России пункты отправления и прибытия – озера Эри и Онтарио. Ниагара – водораздел двух больших государств – США и Канады. Она делится на рукава, словно обнимая кусочки земли своими мокрыми руками. Тёзка моя катит свои воды на север, расходуя воду со скоростью почти шесть тысяч кубических метров в секунду, растянувшись аж на пятьдесят шесть километров, и скорее всего ничего обо мне не ведает. Но кто может сказать наверняка?

Вот. Теперь ты знаешь главное. Но разве тебе не интересно, как едва заметный младенческий «родничок» превратился в полноводную реку? Какие дожди, туманы и подземные течения разбавляли собой исконные воды реки? Какие ветра и ураганы кружили ей голову? Какие берега нашептывали тихие слова? Какой непоправимый ущерб причиняли грязные стоки? Какие лица умывала она своими влажными успокаивающими ладонями? Какие тела омывала бурлящими потоками? Какие тайны хоронила на дне?

Жизнь – это бесконечная школа выживания, череда людей и событий, эксперимент над конкретной личностью. Разрушающую, формирующую и шлифующую силу имеет каждый гран реальности, даже самый ничтожный и малозаметный. Кто мы, какие мы, куда движемся? Невозможно ответить на эти вопросы, не вглядываясь в «отражение»: последствия поступков и принятых решений, плоды труда, реакции, отзывы, знания, наблюдения и размышления.

Самый бездонный источник знаний о самих себе, наверное, все-таки окружающие люди. Наши родные, друзья, знакомые, приятели или неприятели (кому повезет). Близкие и частые или далекие и редкие, понимаемые с полуслова или непонятные совсем, встреченные случайно или приобретенные в муках, совершенные или примитивные – эти люди отражают каждую грань нашей уникальной и неповторимой личности. Они как солнце, воздух и вода дают нам силы для роста и развития, воздействую на нас, изменяя наш облик, форму и структуру. Причем, личной истории важен каждый, кто промелькнул, прошел или проехал по периметру, дуге, вдоль или поперек траектории нашего жизненного пути…

Конечно, главные конструкторы, инженеры и наладчики наших тел и душ – это люди, задумавшие, явившие нас миру и поставившие на ноги и крыло – родители вкупе с примкнувшими к ним волей судеб бабушками, дедушками и прочими родственниками. Литейщики, формовщики и дизайнеры нашей судьбы – педагоги и воспитатели – тоже прилагают недюженные усилия к великому делу пестования индивидуальности и уникальности нашей жизненной стези. Но наступает момент, когда корифеи и мастодонты славного дела наставления на путь истинный уступают пальму первенства случайно неслучайным дилетантам – друзьям и соратникам, коллегам и попутчикам, покровителям и потребителям, единомышленникам и диверсантам.

Мы соприкасаемся друг с другом, оставляя невидимые следы в судьбе и личности другого человека. Эти следы могут быть глубокими или поверхностными, роковыми или незначительными, ранящими или исцеляющими, незабываемыми или неприметными. Но главное в том, что эти следы есть! Мы даже не представляем себе, чем и как аукнется наше присутствие в судьбе другого человека сегодня, завтра или в далеком будущем. Как говорится, «тайна сия велика есть». Но, может быть, в этой великой тайне и заключено счастье, а вдруг именно это и есть – смысл и суть жизни каждого из нас?!

На моем пути, конечно, возникали как путевые столбы, шлагбаумы, дорожные знаки, попутные и встречные авто, эстакады и развилки – разные люди. Благодаря им, мой путь упорядочивался, менялся и петлял, замедляя или ускоряя бег виртуальной капсулы личности. Под их напором, дыханием или касанием претерпевали метаморфозы мои желания, взгляды и черты, способности, мечты и качества, цели, умения и принципы. Мои пигмалионы, каллиопы и минервы. Мои искусители, фоморы и лешие. Заклинатели, угнетатели и волшебники «Ниагары». Они такие разные и неповторимые, но без любого и каждого из них я была бы другой. Всё не случайно и не напрасно.

Вот, теперь можно начинать знакомиться поближе. Я расскажу тебе о людях, с которыми проводила и провожу часть моей жизни. И если ты узнаешь в них себя или кого-то из знакомых, то можешь быть уверен, что ошибаешься. Твои персонажи – в твоем эпосе!

Присядем на дорожку, дорогой путник. Ибо сейчас тебе придется принять непростое решение: отойти ли «от греха подальше» или соприкоснуться с моей судьбой, жизнью и личностью. Только помни, что при выборе последнего варианта обратной дороги нет. Ведь мы договорились: соприкасаясь друг с другом, мы оставляем невидимые и неизбежные следы в судьбе и личности другого человека. Ты никогда уже не будешь прежним!

Аминь.

Анжела

«Вы хотите меня обидеть?

Ой, рада, что хоть кто-то меня хочет!»

– А тебе слабо?!? – спросила подруга с такой мимической маской как, должно быть, у рыси, которая за неимением крупной дичи украдкой пообедала молью, а теперь фасонит и держит лицо (в смысле морду лица).

– А то. Конечно, слабо! Ты же понимаешь, рожденному плавать спички не игрушка.

– Ниги! Ты опять начинаешь. Еще морали мне почитай, – «рысь» явно обретала жизненные силы по мере переваривания насекомых.

– Вслух?

– Чего вслух? – «хищница» ушла в процесс усвоения питательных веществ и ментальные процессы явно замедлились.

– Почитать…. Не могу, охрипла.

– Да ты просто завидуешь! – «рысья мордочка» победно поднялась подбородком к небу.

– Абсолютная правда, Анжел, завидую. Только не бурной страсти с женатиком, а твоей безудержной наивности.

– Да ты… Да что ты понимаешь в романтике, нежности и любви! С тобой вообще невозможно разговаривать! Если не съязвишь, поперек не скажешь, будешь не ты! – надо признать, мне даже показалось, что Анжела нервно передернула коротковатым от природы хвостом.

– Тут ты права. Я вообще человек тяжелый, конфликтный, многие так даже обходят меня стороной, чтобы лишний раз нервы себе не портить. Хорошо, что ты у меня есть, – терпеливая, добрая и отходчивая.

Судя по выражению лица Анжелы, в этот момент переваренные твари достигли устья своего маршрута по организму рыси и жалкими остатками ложились в основу будущего урожая сибирской кедровой сосны.

Почему я столько лет общалась с «насекомоядной» Анжелой было большой загадкой даже для меня. За фасадом твердой убежденности подруги всегда прятался осклизлый студень моральной гуттаперчивости, за великим самомнением – зыбкое болото комплексов, за напористостью – парализующий страх перед отказом, за игнорированием – подавляемая скорбь от потери, за сеткой-рабицей великих знаний и широких сведений – штакетник газетных заголовков и прореженных мыслей мнимых авторитетов. Время, проведенное в ее компании, всегда грешило содержательной пустотой, словесной пестротой и эмоциональным фейерверком.

Анжела, Жела, Желика, Желина, Ани (как только ее не называли друзья и знакомые) была на 15 лет «легче» меня и на 15 кг «старше». Это не мешало ей гордиться собственным совершенством, при случае разоблачать и поучать неразумную подружку и подробно разбирать мотивы «наказуемых» поступков знакомых с попутным составлением их неприглядных психологических портретов.

Но были у подруги и парадоксально притягательные, уникальные в своем роде черты. Любая встреча давала Вам понять, что все прожитые годы подруга ждала только одного – великого и предрешенного свыше случая увидеться с Вами! Она ныряла в текущие события как в омут, полностью погружаясь, отдаваясь стихии и вдыхая воздух расправленными по случаю резервными жабрами. Феноменальную способность стирать границу между дымкой неуёмных фантазий и контурами реальных фактов я не встречала больше ни у кого. Взаимопроникновение мечты, бытия, самообмана и неистовой веры в истинность возникающих чувств и событий было полным и безбрежным.

Анжела умела мимикрировать и лавировать в любых обстоятельствах, достигая однозначного результата в любом интерьере и на любом вираже. Например, на отдыхе в Абхазии первые два дня, выказывая уважение строгим нравам горцев, в сорокоградусную жару Анжела фланировала в наглухо повязанном на голову платке, носках, разделенных «наживую» перепонкой вьетнамок на два неравных отсека, и короткорукавной водолазке, дабы спрятать под ней христианский крестик. Напитавшись недоумением аборигенов и «свободных» туристов, на третий день она уже браво несла себя по поселку в шортах и бюстгальтере от купальника, наслаждаясь долгими провожающими взглядами все тех же строго блюдущих нравственность местных жителей, при этом добросовестно объяснив свой наряд великой миссией раскрепощения народов Кавказа, угнетенных тьмой традиций.

Отдельного внимания, безусловно, заслуживают многострадальные и многотомные любовные романы Анжелы. Неумолчный зов плоти и напирающее давление социально ожидаемой потребности выйти замуж толкали ее на театрально отчаянные и церковно раболепные попытки найти, выбрать и окольцевать подходящего самца (простите, мужчину). На поверку «охота» выглядела как-то комично и однобоко. Но только не с точки зрения Желы! Сколько темперамента, эмоций, сил и фантазии вкладывала она в каждый любовный эпизод! Другой женщине одного такого эпизода по уровню вложения сил хватило бы, наверное, на всю жизнь.

Желика могла вдруг возжелать до потери сознательности, во что бы то ни стало, не смотря ни на что получить билеты на матч местных команд, молниеносно выучить термины и правила футбола, до самозабвения орать, пить пиво и «пускать волну» на стадионе во время игры. И все потому, что получала информацию, что очередной претендент на любовный роман (с точки зрения Анжелы, конечно) не равнодушен к футболу.

А то вдруг звонила мне посреди зимы и взахлеб, перебивая саму себя, пьяно информировала, что она едет на море. Вот так, скоропостижно и стремительно, потому что с милым. И пусть весь мир подождет. Холодно, завтра на работу, в кошельке 200 рублей, батарейка на телефоне садится – ну и пусть! Впереди ведь целая ночь! А если на работу не пойти, то и сутки! А если его жена не узнает, то и ….! И никакие доводы разума воздействия не имели. Домашние курицы, они ведь не летают зимой на юг.

Как-то в течение нескольких лет подруга с покорностью и терпением, заслуживающим лучшего применения, обихаживала, холила и воспитывала тихо и планомерно спивающегося мужика, потому что придумала себе сказку. В этой сказке добрая «золушка» не бросает в беде «временно поганого» принца, презрев ропот толпы и советы родственников, преодолевает с ним препятствия, козни и проблемы, героически защищает его от злых чар, совершает чудо и…. И конечно, выходит за него замуж, обязательно по любви. Принц, безусловно, превращается в прекрасного и богатого наследника без вредных привычек. Только на поверку вся придуманная сказка выглядела как дешевый фарс. Анжела таскала на себе пьяного «принца», приводила милого в себя в период абстиненции, кормила, поила, вызволяла из вытрезвителей и отмазывала на работе. В общем, остановить коня на скаку и в горящую избу войти – это цветочки по сравнению с подвигами Анжелы. А «принц» слюняво улыбался, плел несвязную околесицу, тайком таскал допинг из заначек, кормил обещаниями… и как мужчина был абсолютно безопасен, практически стерилен. Роль свою Желика играла с превеликим достоинством, снисходя до невежественных подруг, не сумевших разглядеть в кучке куриного помета драгоценный бриллиант. А потом в одночасье пьеса сменилась и в сценарии уже не значились никакие «золушки» и «поганые прынцы».

О чем бы не говорила и что бы не делала Жела, сквозь бурную аритмию ее жизненных перипетий, достижений и промахов проглядывали длинные уши потаенной любви к деньгам. Нет, она не была помешана на этой теме и никогда не обсуждала ее напрямую, но вскользь названные до рубля суммы вложений, заёмов и приходов всегда звучали весомо, с определенным пафосом, а недобросовестные заемщики и «халявщики» клеймились особым позором, занимая в табели о рангах негодяев верхние строчки. При этом получение взяток, незначительный отъем ценностей у капиталистов, отрешенность и забывчивость в ситуациях покупки «вскладчину» были для Желики богоугодным и обыденным делом. Абсолютно логично, что состоятельные мужчины при этом оценивались подругой как жена Цезаря – вне подозрений. Действительно, какой же негодяй позволит себе иметь часы Rolex, парфюм от Jean Couturier и брендовые шаровары от Philipp Plein?!? Негодяй не позволит! А то, что это чушкан в прикиде и котлах, так этого за блеском денежных знаков не видно.

Импульсивная, громогласная и экспрессивная, Анжела была видна, слышна и осязаема в радиусе 500 метров вокруг. Рядом с ней невозможно было остаться незамеченной, будь ты хоть трижды серой мышью в шапке-невидимке набекрень. Стороннему наблюдателю хватало буквально нескольких секунд примагниченного невероятным зрелищем взгляда, чтобы оценить масштабы бедствия и степень опасности объекта под названием Анжела. А потом случайный человек переводил взгляд на камикадзе, вполне себе мирно сосуществующего с тайфуном, громом, смерчем, цунами, молнией и метеоритным дождем в одном флаконе. И столько было в этих глазах… удивления, сочувствия, интереса, неподдельного испуга и злорадной радости (хорошо, что у меня этого нет)!

А ты продолжал оставаться под градом словесных пуль, лавиной разномастных эмоций, камнепадом дружеских тумаков (надо признать, достаточно болезненных), несокрушимым напором лозунгов и аксиом сомнительного свойства, походящим по ощущениям на струю брандспойта.

– Да ты меня не слушаешь! Я тебе что – радио?!? – вот теперь лицо подруги больше напоминало морду бобра, только что выигравшего соцсоревнование по строительству плотин и понимающего, что последний кубометр древесины был явно лишним.

– Я тебя слышу. Не шторми.

И это было истинной правдой. Задумавшись, я ловила многоголосие мыслей. Но поверх всей какофонии децибелов истинным набатом била звуковая волна рассказа Желики. Попробуй тут не слышать.

– Врешь ведь! Ну-ка повтори, что я только что сказала, – и меня качнуло от легкого шлепка подруги по плечу. «Бобер» явно напрягся и внушительно икнул.

– Пожалуйста! Я даже не представляю себе, какой он нежный, добрый и заботливый. Он командировочный из Е-бурга. Счастливый обладатель штампа о регистрации брака и троих чудесных детей. Ты вся в нирване и в синяках, ибо страстный интим в неприспособленных для этого местах заводит и калечит.

– Я не так говорила, – «бобер» обиженно поводил носом и пожевал губами. – Вот делай после этого добрые дела! Ты сама себе все испортила!

– Извини, дорогая! Ты лишишь меня сладкого, и мне придется делать себе на рассвете харакири?!?

– Можешь не делать! Живи себе дальше синим чулком, мхом обрастай! Я ж тебе рассказываю, как мужика с ума свести, доставить ему несказанное удовольствие. Я таки-и-и-ие приемчики испробовала – у него уши в трубочку сворачивались! – «бобер» явно опухал на глазах от обладания невиданными секретами, не допуская даже мысли, что слушателям давно открыты гораздо более обширные тайны, причем, уже давно.

Да простит меня Бог и Анжела, сдержаться не смогла. Я хохотала так, что слезы градом катились из глаз. И никакие грозные окрики и болезненные тычки не могли меня остановить. Желика наливалась грозным негодованием прямо на глазах. «Бобер» лопнул и на его месте материализовался дикий огнедышащий дракон, он расправил крылья и рявкнул:

– А будешь ржать, больше вообще ничего не скажу, так и помрешь старой девой!

Воздуха уже не хватало, живот и скулы свело судорогой, но после этой фразы новый приступ безудержного смеха просто скрутил меня. Сверху сыпались удары и острые клинки злословия, но остановиться было невозможно. Интересно, в истории человечества были зарегистрированы случаи скоропостижной смерти от смеха? Если нет, то мой эпизод грозил стать первым.

Спустя минут пять я смогла, наконец-то, вдохнуть воздуха и, утирая слёзы, взглянула на Желу. Разъяренная фурия, гневная гарпия, несокрушимая гаргулья, карающая амазонка и мать всех монстров – Эхидна. Сейчас она откусит мне нос, или ухо…. Жуть. Надо было срочно искать пути к примирению. Я не нашла ничего лучше, чем спросить:

– Ани, ты серьезно?!?

– А ты считаешь – это смешно!? Для тебя же стараюсь, наступаю на горло собственной стыдливости, вывешиваю на показ интимное! Дура неблагодарная!

– Так, подожди. Я – дура благодарная, – спешно успела я перебить обличающего оратора. – Только весь вопрос – за что?

– Как это – за что? За то, что ты теперь сможешь окрутить любого мужика. Дать ему то, что другие женщины не в состоянии. Да от такого секса никакой мужчина никогда не откажется, если он не импотент. Но импотентами мы сами не интересуемся…. Так что, подруга, открывай глаза и уши. Учись, пока у меня есть желание учить, а не увеселяйся почем зря. Не знала, что эта тема может довести тебя до нервной истерики. Ты так закомплексована? Мы будем с этим работать.

Вот так. Обескураживающая фатальная уверенность в том, что чужой опыт беднее, бледнее и неказистее каждого отдельного мелкого эпизода Анжелиной личной и интимной жизни.

– Слушай, Жела, давай о чем-нибудь другом поговорим, а? – жалобно, но настойчиво простонала я.

– Тебе не интересно? – удивленные глаза подруги теперь были похожи на круглые блюдца мокроносого примата лори, попавшего из тропического дождевого леса в пустыню Сахара.

– Мне очень интересно, только твою сексуальную «азбуку» я прочла лет двадцать назад со всеми дополнениями, приложениями и эпилогами. И даже прошла обширную практику, подняв уровень работ с репродуктивного на творческий. На данном этапе меня больше интересует ментальность и духовность мужчины. Хотя, за добрые намерения – спасибо.

– Понятно. А почему тогда молчала? Сказать не могла? Я тут распинаюсь, а ты… Между прочим, я уверена, что секс – это не главное. Мужчина должен быть умным, воспитанным и духовно богатым! Так что давай закончим грязные и недостойные разговоры!

Вот вам, бабушка, и Юрьев день. Получите и распишитесь… в трех местах: в своей некомпетентности, распущенности и форменных издевательствах над подругой.

Такие люди привносят в нашу жизнь невероятный колорит. Никогда не знаешь, в чем еще ты окажешься несилён или виноват. Втайне осознавая свое интеллектуальное превосходство, понимаешь, что майевтика, дедукция и индукция не идут ни в какое сравнение с витиеватыми фантазиями и бурлеск-шоу свободного от рамок мышления. Рядом с таким громким колоссом вычурных прихотей чувствуешь себя обыденной, хоть и не без маленькой изюминки, серой мышью.

Владислав

«Судьба не дарит бесплатных подарков, для этого придуман Дед Мороз»

Ты знаешь? Да, конечно, ты знаешь о нудных, скучных профессиональных семинарах, где равнодушные докладчики дробят череп на части невероятными терминологическими пассажами. Уставшие и издерганные «признанные теоретики», изъятые из тумана очередного научного форума, плохо представляющие себе специфику аудитории и целевую установку организаторов, однотонно бубнят вычурный текст, в основе подготовленный ими еще лет пять назад. Для отработки оплаченных им материальных средств мужественно пытаются импровизировать на заданную тему с морально устаревшими сведениями.

Слушатели, направленные руководством из лучших побуждений (для повышения квалификации и обмена опытом), сначала морщат лоб (в попытке перевода абракадабры на русский человеческий), потом обреченно вздыхают и украдкой наблюдают за соседями (я один тут такой отсталый и безграмотный или нас много?), а «на третье» (если позволяют обстоятельства и система контроля) просто испаряются с мероприятия как утренний туман. Те же, кому совесть или ответственность не позволяют уйти, обреченно находят себе какое-нибудь применение на ближайшее эфирное время: решение кроссворда, блокнотные рисунки и эскизы, игровые приложения в телефоне, чтение журнала или книги. Два отдельно существующих мира по ту и эту сторону от края трибуны без шума и претензий выживают до конца взаимной экзекуции.

На одном из таких семинаров я послушно сидела в актовом зале и под прикрытием впередисидящего широкоплечего делегата неспешно читала полезную книгу.

– Девушка, а можно с вами познакомиться?

Если бы подобная фраза прозвучала из уст горячего кавказского парня на улице, то вай-ме! – это вряд ли могло бы сильно удивить (если, конечно ты не юноша). Но в храме знаний и поклонения святым, отмеченным как царскими почестями кандидатскими удостоверениями?!? Невозможно, удивительно и крайне неожиданно.

Я вздрогнула, выронила фолиант и уставилась на мужчину, сидящего по левую руку. Хорошо, что испуг не сопровождался звуковыми эффектами. То-то повеселился бы честной народ с печатями глубоких умственных усилий на лице.

Где я видела эти зелено-карие насмешливые глаза? В прошлой жизни? В фильме о Джеймсе Бонде? В магазине шаговой доступности? Нет, я натыкалась на этот ироничный и требовательный взгляд в перерыве нашего семинара в бурлящем людьми коридоре. Точно!

– Может быть, все-таки скажете, как вас зовут? – просипел мой визави откуда-то из-под кресла, с видимым трудом поднимая том, упущенный в свободный полет.

– Не понимаю. Вы ко мне «клеитесь»? – я уверенно потянулась к поднятой вещи.

– Пока не знаю. Но что, если так? – книга телескопически удалилась на величину вытянутой руки мужчины и стала для меня недосягаема. Ну, прямо детство какое-то.

– Если так, то я замужем!

– И это повлияло на вашу память и речевые способности?

Поскольку фоном для нашего разговора служил бравурный и неиссякаемый поток словоблудия лектора, диалог скорее напоминал спор охрипших змей за коронное место на макушке теплого камня. При этом гады извивались в причудливом танце вокруг книжки. Утомленные слушатели охотно переключали внимание на бесплатный зоологический аттракцион.

– Чего?!?

– Свое имя вы или забыли, или не можете произнести. Замужество – страшная кара!

Что это? Врожденная бесшабашность и молодецкая удаль? Благоприобретенная способность игнорировать социальные нормы и требования? Обыкновенная чудаковатость? Необыкновенная примитивность? Да и ладно.

– Я – Ниги. Приятно познакомиться.

– Неужели! Пациент еще жив и имеет шансы на возвращение к полноценной жизни. А я Влад. Кстати, книжку свою возьмите. Очень рассчитываю почитать ее совместно, хотя бы до конца семинара.

Зачарованные зрители вокруг нас огорченно вздохнули. А чего вы хотели? Show must go on. Так представление не бесплатное. И не из дешевых….

Книжку мы таки почитали. Семинар завершился. Занавес закрылся. Рампы погасли. Зрители разошлись. И за несколько месяцев забавный эпизод практически выветрился из моей продуваемой сквозняками событий головы.

Но судьба в лице начальства послала меня в командировку: то ли контролировать, то ли помогать подведомственному учреждению в глубинке – в райценре Z. Меня ждал немалый сюрприз. Прямо на автостанции из синих «жигулей» мне навстречу, саркастически улыбаясь, торжественно вышел директор того самого учреждения – Влад. Это было так приятно – люблю синий цвет.

Куда командированных определяют на побывку в селе? В Дом колхозника? В гримёрку Дома культуры? В сарай главного агронома? Мне повезло, оказалось, что в этом далеком заповедном лесистом крае (так и хочется добавить – заснеженном и суровом, но, врать нехорошо – было лето) есть туристическая база, утыканная по берегу мелкой и грязной речушки пирамидками деревянных крыш покосившихся пристанищ путешественников, рыцарей рюкзака и анорака.

При въезде в окультуренный бивак Влад вышел из авто навстречу седобровому крепкому мужичку в трениках и матроске, видимо, хозяину теремковой зоны.

– О, Владик, привет! Это чего за б-ь в твоей машине? – густой, зычный и громкий бас был хорошо слышен в открытые окна «жигулей».

Мне показалось, что зарделось не только лицо, но и затылок Влада. Он пытался зловещим шёпотом что-то разъяснить вопрошавшему. До меня долетали обрывки: …начальство ….проверка …потише…

Но сквернословный вопрос мужичка-лесовичка скинул с меня тяжелый груз начальственной ответственности и развеселил от души. Как я была ему благодарна! Слава Богу! Есть в русских селеньях «наши» люди, которым плевать на чины и звания, которые называют вещи своими истинными именами и не оглядываются воровато по сторонам, беря от жизни своё. Я выскочила из машины, как птица из клетки¸ и схватила мужика за огромную лапу.

– Не знаю, кто вы. Но вы мне уже нравитесь. Я – Ниги. Если дадите компас и карту села, то с меня вечером рюмка чая.

– Во! Владик, а девка-то того… Дело говорит! Езжай-ка ты в сельмаг, все одно компас ей не дам, еще сломает. А мы тут сами поселимся-расстелимся. Много я не выпью – сердчишко пошаливает, но в хорошей компании можно и погутарить, – в глазах мужичка плясали озорные искры, да и лапу свою он из моих рук не вынул.

– Понял, Гаврилыч. Сейчас кое-какие дела доделаю. Часа чрез полтора ждите с самобранкой, – весело откликнулся Влад и укатил.

Лесовичка-матершинника звали Макар Гаврилович. Вот умеют же в глубинке называть людей: вкусно, радостно и с достоинством. Имя ему очень шло. Неспешная вразвалочку походка, основательные жесты, суровое лицо, годами несмываемый загар и бесконечное жизнелюбие в прищуренных глазах. Надо будет не забыть спросить у него, куда же он телят не гонял.

Через два часа мы сидели в моем временном командировочном жилище за небольшим столом, уставленном добротными холодными закусками и ледяными напитками разной градусности, развлекая друг друга байками и историями из жизни. Удивительное дело, продукты на столе были вроде бы все знакомые, но какие-то особенные: мясистые, яркие, объемные, ароматные, свежие. Наверное, потому, что все это рано или поздно росло, созревало и привольно наливалось соками в лесу, на огороде, в саду, на подворье. С любовью и пониманием сажалось, удобрялось, укутывалось, опрыскивалось, окучивалось, кормилось, собиралось, мариновалось, закатывалось не испорченными цивилизацией людьми, бесконечно благодарными природе.

– Мальчики. Извините, я выйду ненадолго, надо носик попудрить, – это я через некоторое время подала сытый голос, выходя из-за стола.

– Ага, – отозвался Гаврилыч, – самое то место носик пудрить. Ты б, девка, лучше под ноги смотрела, удобства-то у нас того, не городские, во всякие сюрпризы, хоть и с напудренным носиком, вляпаться ненароком немудрено. Жар-птица, понимаешь, белоклювая.

С тем я и отправилась по своим девичьим делам. Вечер, воздух сказочный, ароматами напитанный, речушка журчит, ветер шелестит в кронах, бабочки ночные летают, комарики кусают. Хорошо!

– Чего сидим, наливай! – крикнула я прямо с порога, вернувшись, и плюхнулась на прежнее место.

Что-то неуловимо изменилось в атмосфере нашей теплой компании. Нет, не в отношениях друг к другу, а в прямом смысле – в атмосфере. После ароматного запаха леса в комнате явственно чувствовался негасимый налет амбре. Так, кажется, накаркал Гаврилыч. Да вроде же я аккуратно. Под ноги все время смотрела, погуляла после заведения. Беда.

Мужчины продолжали травить байки и анекдоты, как ни в чем не бывало. А я ерзала на кровати, пытаясь под низким столом вывернуть ноги стопами вверх и незаметно скосить взгляд на подошвы. Попутно я поддерживала разговор, вставляла реплики и улыбалась шуткам. Поверь, приходилось мне туго. Вот, когда ненароком пожалеешь, что взгляд не загибается за горизонт, а голеностопный сустав не выворачивается на 180˚. Светлый образ пищи, так пленявший меня всего какой-то час назад, померк в облаке зловония. Да где ж эта проклятая «мина»?

– Девонька, да чего ты там под столом все время ищешь? Обронила чего? – с еле сдерживаемым смехом спросил Гаврилыч.

– Да я того… Не пойму никак. А вы не чувствуете? – мне было стыдно и неудобно признать, что оказалась такой неловкой и неприспособленной к сельской жизни. Испортила ароматный вечер. Деревенский фольклор торжествовал над городским снобизмом.

И тут вдруг оба – Гаврилыч и Влад – разразились таким громогласным и заливистым хохотом, что у одинокого сыча на ближайшей сосне заложило не только уши, но и глаза.

– У-ха-ха-ха! А-гы-гы-гы! Ты того. И-гу-гу-гу! Пошли со мной. И-ху-ху! И-гы-гы! Да не упирайся, пошли. Ха-ха-ха-ха! Сейчас сама увидишь! Ой, не могу! А-га-га-га! – Гаврилыч тянул меня сквозь сотрясаемый звуковыми волнами грозовой воздух как крепкий буксир утлое суденышко.

Мы спустились с крыльца и Гаврилыч, скрюченный от смеха, таким же скрюченным пальцем тыкал во что-то небольшое и блестящее, примостившееся под лестницей. Озадаченная, оробевшая и лишенная понимания происходящего, я в сгустившихся сумерках пыталась разглядеть указанный объект. Потом плюнула и выволокла его на освещенный луной пятачок земли. Через десять секунд я каталась по траве как перевернутый на спину жук-бронзовка, рассекая воздух всеми четырьмя (нет, шестью, коль уж жук) конечностями и оглашая окрестности неподдельным звенящим хохотом.

Пока я совершала свой физиологический моцион, мужики решили подновить ассортимент продуктов на столе и вскрыли очередную банку домашних мясных консервов. Нарушение технологии или дефекты тары сделали свое черной дело. Банку-то они из комнаты вынесли, а вот выпущенный на волю зловещий дух аммиака и сероводорода остался витать. Можно только догадываться, как душили моих собутыльников еле сдерживаемые спазмы смеха, пока я отыгрывала свой акробатический этюд под названием «Пятно позора».

С того памятного веселого вечера мы стали видеться часто, незримые нити приятия тянули меня в райцентр Z с неодолимой силой. И если мои отношения с Гаврилычем больше походили на детско-родительскую безусловную любовь и понимание, то встречи с Владом все больше кренились в сторону глубокого флирта.

Влад был соткан из прочных, надежных, тонких и взаимоисключающих нитей. Легкость и простота в общении скрывала цепкий и развитый ум. Пренебрежение к условностям и социальным нормам служило лишь ширмой честолюбию и карьерной дальновидности. Умение в два счета выходить из самых проблемных ситуаций базировалось на долголетнем и кропотливом фундаменте опыта, нужных знакомств, воли и смекалки. Я никогда не слышала, чтобы Влад кричал или грубил, в самые пиковые моменты он становился суров и сосредоточен, предпочитая дать возможность негодяю самому запутаться в сетях собственных интриг и лжи, а потом сдаться на милость победителя. Самые болезненные душевные раны он прикрывал бинтами сарказма, иронии и юмора. Надежность и преданность он никогда не выносил напоказ, жертвуя многим с легким сердцем. По-детски наивен и необыкновенно мудр. Бережно относясь к вещам и людям, Влад не зацикливался на обладании. Не кичился статусом или достатком. Мог одновременно быть серьезным и откровенно шалить. Говоря словами одного из его подчиненных: «Вот – дурак, а еще директор!». Или его собственными словами: «Шиза пришла и не уходит». Будучи самим собой, он позволяет и другим людям чувствовать себя свободно: жить, дышать и наслаждаться. Рядом с ним мир становился выпуклее, воздух – насыщеннее, а Земля – круглее.

Однажды Влад внезапно и внепланово увез меня отдыхать на озеро. Приехали мы затемно и безмятежно уснули в машине. Рано утром холодная и влажная рука трясла меня за плечо, и голос из невидимой мне головы вещал:

– Ниги! Просыпайся! Посмотри, какая красота кругом! Солнце встает, птицы поют! А вода в озере – просто сказочная. Парное молоко, живительный бальзам. Иди, окунись, а я пока костер разожгу.

Приняв сидячее положение и приоткрыв один глаз, я увидела, что Влад стоит возле горки хвороста в одних плавках.

– Иди, иди, соня! Бери с меня пример: умылся, искупался, взбодрился, готов к приему пищи и наслаждению отдыхом. Вперед!

Вытащив свои бренные телеса из машины, я почувствовала, что снаружи вовсе и не жарко. Но краски и свежесть утра, безусловно, заслуживали пробуждения.

– Владик, так я же без купальника. Я – тут, а он – дома.

– Отговорки не принимаются! Оглянись вокруг – нет ведь ни души. Будешь русалкой, им никакие купальники не положены. И советую сделать это самой, а то искупаю, как и в чем сочту нужным.

– Ладно, пошла.

Отыскав более или менее пологий спуск к небольшому озеру, тщательно сложила на берегу вещи и забрела в воду. Убаюканная рассказом Влада я и подумать не могла, что вода окажется такой холодной. От неожиданности из меня вырвался крик раненного суслика. Он немедленно повторился потому, что с недалекого противоположного берега на меня голую и дрожащую пристально смотрел мужик с ружьем (видимо, местный сторож). С голосовым сигналом, грацией и мощью морской коровы я немедленно погрузилась в воду. Обещанный живительный бальзам был ледяным. Дрожа от холода, я искала укромный островок камыша, чтобы под его прикрытием выползти на берег, не бередя воображение сторожа откровенными видами женского тела.

Минут через десять на поляну с костром вышло жалкое, мокрое и стучащее зубами существо.

– Влад, как ты п-плавал? Я закоч-ч-ченела. И м-мужик к-какой-то на той с-стороне. С-смотрит.

– Кто плавал? Да что же я сумасшедший в такую холодную воду лезть?

Вот когда пришла пора согреться. Влад убегал от меня и ловко уворачивался, бросая на ходу:

– Моржиха!.... Водоплавающая, блин!… Говорил же, не ходи…. Экстремалка…. Еще и мужика заикой оставила…. Пингвиниха! Чаю выпей, я уже заварил, пока ты ванну принимала!

Влад мог безмятежно забыть о моем дне рождения, но засыпать розами «просто так». Месяц не появляться, а потом в обеденный перерыв приехать за 100 километров, чтобы пообедать со мной в ресторане. Устроить романтическую ночь в курятнике или без предупреждения подарить новый холодильник. Привезти ко мне в гости молодую девицу и радостно сообщить, что мадемуазель хочет стать его любовницей, а посему полна решимости выщипать мне реснички по одной. Как-то целую ночь я пасла на своей кухне цыплячий молодняк, пролетавший транзитом с птичьего рынка на подворье Владькиного папы. А в отпуске неделю отдыхала на раскладушке возле пасеки, сопровождаемая своенравной молодой сучкой афганской борзой, потому что беспокойное хозяйство нуждалось в присмотре. Мне давали порулить на тракторе и погрести на лодке. В хлеву я из рук кормила свинью, а в лесу собирала землянику. И на авторынке выбирала резонатор.

– Ниги, мне надо купить новый резонатор. Поехали на рынок заедем, а потом – кататься, куда захочешь.

– Ну, поехали. А я чем тебе помогу?

– Будешь ходить, у продавцов резонатор спрашивать. А то у меня горло болит второй день.

На рынке:

– Скажите, у вас резонатор есть?

– А вам какой?

– На Жигули, синие.

– Синих нет, сами покрасите. А модель какая?

– Модель. А! Одиннадцатая.

– Нет, такого глушака нету…..

– А у вас резонатор на 11 Жигули есть?....

– Резонатор продайте на Жигули!…

У продавцов – видавших виды мужиков – вытягивались лица при виде странной парочки, в которой женщина буквально жестами и на пальцах объясняла, чего ищет, а мужчина с невинным видом младенца стоял рядом.

– Ну, хоть у вас резонатор или, как там, глушитель есть?

И тут вступил Влад:

– Юноша, не обращайте на нее внимания, она вчера фасоли объелась.

Невозможно быть подготовленным и спокойным, невозможно оставаться отстраненным, безучастным и индифферентным рядом с таким человеком как Влад. Человеком, который любит жизнь во всех ее проявлениях и глубоко в душе хранит неиссякаемый запас детского мировосприятия. Жаждущим, жадным на приключения, уверенным, щедрым и ранимым. Он заставил меня поверить в собственные силы, гордо носить голову, не прятаться от проблем, свободно импровизировать, не ждать милостей от людей и природы, а создавать радость собственными руками. Каждый день. Из ничего.

Мария

«Каждый из нас был ребенком, но не каждый стал им»

«Ты шо, с Урала?»

Думаю, в каждом уголке нашей необъятной Родины существует эдакая субкультура: местечковые идиомы, слова и приговорки беспрекословно понятные «своим». Они формируют чувство сопричастности и ограниченности круга посвященных, имеют подтекст и тайный смысл в рамках отдельного регионального менталитета. Так вот там, где я живу, фраза «ты шо (именно так – шо!), с Урала?» призвана уязвить и задеть гордость собеседника, ибо в переводе на общероссийский означает: твоя вменяемость, социальная адаптированность и уровень умственных способностей подвергаются сомнению. Тут ответчик должен немедля привести железные аргументы в пользу своей полной и всесторонней дееспособности. Почему мои земляки выбрали эталоном лузеров именно жителей Урала, я не знаю, но так уж повелось.

Отдельно хочу заметить, что каких-то негативных чувств и мыслей лично я в отношении представителей Екатеринбурга, Челябинска, Перми, Уфы или Магнитогорска не имею. Более того, мой личный опыт общения с людьми, ареал обитания которых ограничен рубежами основной горнорудной и металлургической базы России, доказал отсутствие у них проявлений всякой дезадаптации и, более того, наличие весомой продвинутости в различных областях знаний и умений. Но, местный колорит не отменить.

Итак, представьте мое крайнее изумление, когда в ответ на каверзный и нелицеприятный пресловутый вопрос «ты шо, с Урала?», искренне и тепло прозвучало:

– Да. Из Нижнего Тагила.

Понятно, девушка явно не местная и подвоха не чувствует. Напротив, тепло и дружелюбно улыбается в ответ нахамившему юноше. Сероглазая с молочно-розовой кожей, с пшеничной косой, в простеньком платьице невысокая пухленькая девушка держала в руке большой дермантиновый чемодан.

– А вы по выговору определили?

– Неа, по чемодану.

Мне стало неловко за столь негостеприимный прием. Все равно, что в стране, языка которой не знаешь, нарваться на улыбающихся аборигенов, обзывающих тебя последними словами. И покорно кивать им в ответ, будто они признаются тебе в любви.

– Девушка, извините. А что вы хотели? Может быть, я смогу помочь? – обратилась я к приезжей.

– Мне тут адрес записали, да вот не знаю, как добраться, – наивно и доверчиво сероглазка протягивала мне сложенный вчетверо тетрадный лист в клеточку.

– Как вас зовут? – указанный адрес был мною прочитан, искомое находилось в двух автобусных остановках от нас теперешних.

– Мария….. Маша.

– Прекрасно. Я – Ниги. Пойдемте, мне все равно по пути, провожу вас до места.

По дороге Маша неумолчно щебетала про свое детство, родителей и брата, про Нижний Тагил и приключения в пути, про мечту попасть на стажировку в наш город, при этом постоянно крутя головой и оступаясь на каждой кочке. А по прибытии на место, как-то разом погрустнев, попросила:

– Я вам так благодарна. А-гм…. можно Ваш номер телефона? Вдруг мне понадобится помощь, никого кроме Вас я ведь здесь не знаю.

– Номер можно, – хмыкнула я. – Но что-то мне подсказывает, что скоро кроме меня вы будете здесь знать очень многих. Только Вы аккуратней, что ли, нельзя так слепо доверяться всем подряд, берегите себя, Маша.

Много событий спустя я поняла, что пожелание беречь себя в исполнении Марии просто невыполнимо. Она типичный прототип героини фильма «Невезучие», или в моей интерпретации – «33 несчастья в одном флаконе».

Ровно через два дня Маша воспользовалась знанием номера моего телефона.

– Здравствуйте, Ниги. Это Маша. Вы меня помните? Ну, мы еще вместе…

– Да, Маша. Помню. Что случилось?

– Тут такое дело. Я поселилась у двоюродной сестры моей тетки. А вчера пришла телеграмма, что через два дня, то есть завтра, к ней приезжает из Калининграда дочка с внуками. Потому, что у них там, в Калининграде, племянница мужа, то есть тестя выписывается из роддома, у нее проблемы со свекровью, а ей помощь нужна и обстановка спокойная, она себя неважно чувствует, вот дочка и решила с малыми укатить к маме, – скороговоркой, видимо, от неловкости, тарахтела Маша маловразумительный текст.

– Так, Мария! Подождите. Еще раз вопрос – в чем проблема?

– Я ж и говорю, квартира-то у двоюродной сестры моей тетки маленькая, однокомнатная, мы впятером и не поместимся. Надо искать жильё.

– Теперь понятно. И чем я могу вам помочь?

– Вы ж говорили, что доверять нельзя, надо быть осторожной. Мне коллеги предложили на пару месяцев, пока лето, поселиться в общежитии строительного института. Недорого, и от работы недалеко. Но одна я идти туда не хочу, а больше мне позвать некого.

–Ладно. На какое время назначен «поход»? Где и когда встречаемся?

Через час под проливным дождем мы с Марией месили грязь в сторону общежития, обходя многочисленные лужи и с визгом выпрастывая промокшую обувь из бурных потоков на крутых географических подъемах и спусках. Нижние конечности как ножки циркуля разъезжались в свежезамешанном растворе земли и глины.

Думаю, вряд ли удивлю жителей больших и малых городов нашей Родины, если скажу, что в наших широтах (как, впрочем, и во всех других) обитают многочисленные «кроты». Наши городские «кроты» так же как и биологические представители семейства кротовых приспособлены к роющему образу жизни, легко двигаются под землей в любом направлении вне зависимости от наличия дорог и тротуаров, мест залегания подземных магистралей и особенностей почвы. Всплески активности не связаны никакими узами с временем года, суток, периодами спаривания и особенностями климата. Передние лапы лопатообразно расширены до размеров пятипалого ковша экскаватора. Наличие этих животных на местности легко определяется по характерным углубленным на два метра раскопам и сопровождающим их навалам-кротовинам. Кормовые ходы городских «кротов» узкие и длинные, иногда простираются на несколько сот метров.

Мимо такого «кормового хода» и лежал наш путь. Перекрикивая шум капель, бьющихся о купол зонта, Маша скороговоркой выплескивала на меня переживания и впечатления нескольких прошедших дней. И вдруг, огибая очередной искусственный водоем в выбоине асфальта, я с удивлением обнаружила, что в аудио потоке образовалась брешь – спутница замолчала. Еще большее удивление вызвали визуальные ощущения – дождь, грязь, мокрые дома, коричневые навалы и черные канавы были на месте, а Маша исчезла. Наваждение, фокус, галлюцинация. Вот только что рядом со мной шел человек, а теперь его нет. Гарик Гудини просто отдыхает. Я дернула себя за ухо и ущипнула за руку, пытаясь нащупать почву реальности. Минуты две ничего не происходило, ровным счетом – ничего. А потом я услышала тоненький и робкий шепот:

– Люди. Помогите.

Оборот вокруг своей оси с пристальным обзором и тщательной локацией ничем меня не порадовал. И тут на глазах изумленной публики над раскопом городских «кротов» показался Машин зонт. Ну конечно, кто бы сомневался! Разве можно заметить огромную яму прямо по курсу, когда все твои каналы восприятия забиты впечатлениями и эмоциями?!?

– Ну, Маша. Ты меня извини, но ты точно – с Урала.

– Да, я ж говорила – из Нижнего Тагила. Ниги, я нечаянно, честное слово, задумалась. Вытащи меня как-нибудь, а?

Надо признать, что в тот раз обошлось без членовредительства и прочих недобрых последствий. Однако, ключевыми в данной фразе являются слова «в тот раз».

Ровно через неделю о беспокойной постоялице общежития знали не только все обитатели и работники пристанища студентов-строителей, но и продавцы магазинов, ларьков и торговых палаток, молодые мамочки на детских площадках и в песочницах близлежащих дворов, бойкие пенсионерки на скамейках, блудливые подвальные коты, постовые и дворники, гордые породистые псы, выгуливающие по вечерам своих хозяев, и беспородные шавки в радиусе двух километров.

Список добрых дел стажерки из Тагила и их заковыристых последствий можно перечислять бесконечно. Средний человек даже представить себе не может, как много можно успеть за какие-то два месяца, и какими бедами грозит искреннее и неискоренимое желание осчастливить сородичей.

В ближайшем от общежития дворе в песочнице Маша организовала конкурс на лучшую «пасочку» (сей экзотический порыв был вызван нежной любовью к детям). К знаменательному событию были приурочены покупка карамелек и выучивание нетленных стихотворных произведений Чуковского, Маршака и Барто. В результате проведения безобидного соревнования в деревянном хранилище диоксида кремния разгорелась нешуточная баталия с применением совочков и ведерок, которая закончилась оглушающим ревом малышей и звонкими криками переполошенных мамаш.

Обнаружив запустение и разруху в подсобных помещениях и на прилегающей территории общежития, Мария с вдохновением взялась организовать субботник по благоустройству. Опешивший комендант безропотно выдал временной жиличке ведра, тряпки, веники, кульки и лопаты. Единомышленников, правда, нашлось немного, но в назначенный день энтузиасты с грохотом и смехом принялись за дело. Благородный порыв ознаменовался двумя сломанными лопатами, потерянным золотым кольцом, многочисленными порезами и синяками, поцарапанными стенами, приведенным в негодность дверным замком, коротким замыканием в электросети, большой кучей мусора у ворот и зловещими угрозами выселения неугомонной жилички.

Если Маша переходила дорогу, то красный свет обязательно загорался в момент ее нахождения посередине проезжей части. Экстренное отключение света стучалось именно тогда, когда гостья с Урала намыленная находилась в душе. Просроченные продукты в супермаркете уютно укладывались в ее корзину. Трещина в асфальте намертво обнимала каблук ее босоножки. Голодная дворняга, слопав предложенное Машей угощение, ничуть не смущаясь, оставляла на ее руке злобные следы своих зубов. Посуда норовила выскользнуть из рук, одежда – треснуть по шву в самой неожиданной обстановке, документы – пропасть бесследно.

Спустя три недели проживания в студенческом улье Мария сообщила мне, что выходит замуж, и я приглашена на смотрины. Предвкушая новую катастрофу, я помчалась в общежитие. Первое, что поразило меня в ее комнате, были многочисленные черно-белые рисунки отдельных эпизодов тела на стене. Да-да, не фрагментов, не частей, а именно эпизодов. Экзотический коллаж пестрел всеми оттенками серого и черного. Штриховки, пунктиры, мазки, крап, тонкие и толстые линии. Со стены на меня взирала выгнутая шея, увенчанная шляпой подбородка; тонкая ключица под идеальной линией плеча; маленькая ладонь с овальными ногтями; огромный морщинистый лоб, подчеркнутый нитками бровей; круглое колено, ладно сидящее на голени; миндалевидный глаз с проникающим в душу взглядом; плоский животик с дырочкой пупка и выпуклым лобком; локтевой сгиб с очаровательными ямочками. Весь этот ассортимент, явно нарисованный одним небесталанным художником, по уверениям Маши, был заряжен позитивной энергией, укрепляющей жизненные силы, здоровье и дух зрителя. Пятиминутного укрепления духа посредством этой экспозиции мне хватило и по сей день. Хорошо, что рисунки предваряли знакомство с женихом, ибо последующий удар явно пошатнул все укрепления.

Ни много, ни мало, Маша собралась замуж за студента из Нигерии. Белокожая и светлоглазая уральская красавица представляла собой невиданный контраст с представителем народа йоруба, темноглазым обладателем угольной смуглости. Кипой (а именно так его и звали) готов был увезти свою прекрасную принцессу в далекую Западную Африку на берега Гвинейского залива, осыпать нигерийскими тугриками – найрами и обратить в Ислам.

Новоявленный жених явился на смотрины не один, а с тремя земляками. В считанные минуты маленькая комната Марии превратилась по количеству чернокожих людей на квадратный метр площади в российский аналог Нью-Йоркского Гарлема. Непередаваемый колорит создавали специфические запахи еды и благовоний, мелькающие черные руки с розовыми ладонями и смешанный рой голосов на плохом русском, узнаваемом английском и абсолютно критическом для моего музыкального слуха языке эдо, или эфик, или адавама фульфульде, или хауса, или, кто его знает, еще каком.

В глубине души прекрасно понимая, что никакой ответственности за судьбу Марии не несу, все же сквозь головную боль я ощущала тягучую тревогу и колючую настороженность. Российская девушка с исконно русским именем трепетно порхала между заморскими гостями, угадывая их малейшие желания, нежно перекликала непривычного вида кавалеров, подкладывая в тарелки еду и, по обычаю, роняя вилки и переворачивая на скатерть и костюмы содержимое стаканов, солонок и соусников. Маша светилась изнутри, сияла, взмахивала руками и ресницами, готовая взлететь над суетой и обыденностью на крыльях любви и восхищения. Она то и дело пританцовывала в такт неслышной музыке, и в движениях явно угадывался рисунок ритуального танца племени Майя.

Улучив момент, когда уральская подруга очередной раз вышла на кухню, я догнала ее:

– Машенька, дорогая, ты пошутила или на самом деле собираешься в Нигерию вить семейное гнездышко? – радостное выражение лица девушки разом потускнело, а спустя полминуты в глазах заблестела слезная жидкость. Кажется, я смертельно обидела новоявленную невесту.

– Ниги, я думала…я тебе доверила…а ты … Как ты можешь?!? Я хотела поделиться с тобой радостью. Нельзя быть такой злой!

– Извини, я вовсе не хотела тебя обидеть, честное слово. Я очень за тебя рада, но все как-то скоропалительно. Нет, я понимаю, бывает любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Но как же твоя учеба, работа, родные? Ты им уже рассказала о планах? Они тебя поддержали?

– Нет еще… Я хотела сначала с тобой посоветоваться. И потом, мы с Кипоем сначала решили съездить вдвоем на море в Туапсе. Всего на пару дней. Я никогда не была на море!!! Никогда, понимаешь? Зеленые пальмы, ласковое солнце, горячий желтый песок, белые чайки, веселые дельфины, страшные медузы и огромное синее море!

– Черное.

– Что черное? – округлила глаза Маша.

– Море, говорю, Черное. В нем обычно и плавают. Представляю, с каким чудным загаром вернется с побережья твой ненаглядный Кипой. И когда поездка?

– Так, послезавтра. Ой, Ниги, я еще хотела попросить у тебя парео напрокат. У тебя есть? Я тут у девчонок купальником разжилась, сланцами, шортами, чемодан почти собрала. Дашь?

– Без проблем. А плавать ты умеешь?!? Хотя, тебе спасательный жилет в любом случае не помешает.

Но поездка на море так и не состоялась. Как и последующая свадьба. И виной тому вовсе не банальные ссоры молодых или недоброжелательность завистников.

Железнодорожный состав, который должен был доставить молодых в Туапсе, отправлялся с вокзала рано утром. Так рано, что пришлось бы будить сладко досматривающую под утро сны бабусю-вахтера. Этого добросердечная Маша позволить себе никак не могла, поэтому решила эвакуироваться из окна общежития. В этот ранний час пели птицы и сердце девушки! Выкинув чемодан на асфальт перед окном, уральская гостья выпрямилась во весь рост в оконном проеме, подпрыгнула и рухнула вниз.

Через несколько часов я беседовала с бедовой подругой в отделении травматологии центральной городской больницы. Компрессионный перелом позвоночника и прописанные пятьдесят шесть дней полного покоя заменили вольный отдых на море и празднование мультиэтнического бракосочетания. А поезд укатил в Туапсе, разбрызгивая желтые искры из-под колес и протяжно гудя на поворотах.

Не буду долго описывать невероятные приключения Марии в больнице, так как этот период достоин отдельного романа. Скажу кратко: лечить Машу решили по новой экспериментальной методике, что само по себе почему-то не удивляет; иконостас с эпизодами тел перекочевал из общежития на больничную стену, приводя в ужас не только травмированных пациентов, но и персонал; периодически под Машиным руководством в палате проводились оздоровительные сеансы, литературные салоны и политические дискуссии. А уж экспозиции живых нигерийцев в белостенной больничной палате неизменно привлекали внимание всех, кто мог худо-бедно двигаться, побивая по посещаемости и вызываемому интересу рекорды музея мадам Тюссо. К слову сказать, африканцы, поначалу посещавшие Машу несколько раз в день, с течением времени стали появляться все реже. И однажды Кипой появился пред очи своей невесты с букетом роз, бесчисленными поцелуями, всхлипывающими извинениями и пожеланиями всех возможных благ, даруемых Аллахом. Неотложные дела и зов предков требовали незамедлительного возвращения африканского сына в объятия Родины.

Через месяц после неудачного полета Маши из окна из нижнего Тагила удачно прилетел ее брат. Глядя на Роберта – спокойного, обстоятельного и рассудительного, я поняла, что наивной искренности и доверчивости, детского неоправданного оптимизма, открытой бесшабашности, бесконечного удивления, вечной непоседливости и неподдельной неуклюжести в этой семье с лихвой отсыпали только младшему ребенку.

Расцеловавшись с Машей в аэропорту, я еще долго наблюдала, как она на четвереньках продвигалась между сумками, чемоданами и ногами пассажиров к выходу на предполетный контроль, при этом весело покрикивая: «Уберите сумку! Ваша нога мешает мне ползти! Я поцарапаю ваш чемодан, если вы его не отодвинете. Дайте дорогу инвалиду!». Ходить ей пока запретили врачи. Но я точно знала, что Маша скоро окончательно выздоровеет, справится со всеми проблемами и забудет все неприятные моменты. Ведь дети принимают и прощают мир с его несовершенствами проще, чем взрослые.

Степан

«Если ты угодил в капкан, это еще не значит, что на тебя охотились»

Как-то в один из периодов своего женского межсезонья, расставшись с одним из лучших (а как иначе, ведь с худшим я и не связалась бы) представителей мужской фауны, «токмо волею» моего работодателя я познакомилась со Степаном. Нормальный процесс ротации кадров водрузил его на одну из ключевых должностей в конторе, ставшей моим вторым домом. В общем, мы стали работать под одной крышей, хоть и в разных сферах и статусных категориях. Благородная выправка, умение непринужденно носить костюм с галстуком и всегда начищенная обувь выдавала в нем бывшего офицера. Подтянутый, выглаженный, выбритый, благоухающий дорогим и ненавязчивым парфюмом, в общении Степан был всегда обходительным, вежливым и улыбчивым. Мог легко поддержать любой разговор, к месту ввернуть замысловатую шутку или приличный анекдот, сделать приятный комплимент, проявить внимание и заботу. Не отлынивал он и от коллективных празднований, легко меняя офисный вид на комический, распевал популярные песенки приятным баритоном под гитарный аккомпанемент в собственном исполнении. Было в его облике что-то от Ричарда Гира, Антонио Бандераса, Леонардо Ди Каприо и Брюса Уиллиса одновременно. И, конечно, такой мужчина был опутан узами брака.

Длительное время наше общение ограничивалось кругом профессиональных задач, умеренными сплетнями о коллегах и поверхностным обсуждением гражданско-политической ситуации в стране. Но однажды, выдержав тошнотворную борьбу за место в рейсовом автобусе и непереносимую пытку стояния в утренних пробках, я внесла себя в рабочей кабинет и остолбенела. В высокой вазе на моем столе ярким пятном алел роскошный букет роз. Первая пришедшая в голову мысль – наша уборщица сошла с ума и проявляет ко мне знаки внимания. Несколько глотков горячего кофе остудили пыл разыгравшегося извращенного воображения, мозг стал просыпаться. Нет, конечно, приятно получать неожиданные подарки, тем более, такие изящные и благоухающие. Но кто этот аноним, проникший в мой кабинет перед началом рабочего дня? Я представила себе, как некий благородный мужчина придирчиво и долго выбирает самые свежие и яркие цветы из большого вазона, испытывая терпение продавца. Потом бережно, прижимая к себе сверток и застенчиво улыбаясь вахтеру, проносит его в здание, ищет подходящую случаю вазу, чертыхаясь и вздыхая. Немыслимым путем добывает дубликат ключа от моего кабинета, переставляет сосуд с места на место, выискивая самый импозантный ракурс. А потом сидит в рабочем кресле, нервно постукивая пальцами по столешнице, или стоит у окна, с нетерпением ожидая моего появления. И теперь перед его мысленным взором проносятся картинки моего удивления, восторга, растерянности, радости, недоумения или гнева. Он сделал ход и ждет ответной реакции, значит, непременно выдаст себя.

Я решила не торопить события и не делать «резких движений», пусть герой сам проявится. Неделю букет радовал меня своим присутствием, под разными предлогами ко мне приходили коллеги, бурно или намеками интересуясь происхождением и назначением цветов, но загадочная маска сфинкса была им ответом.

Как заядлый рыбак, готовый часами сидеть в молчаливой засаде ради заветного улова, я дождалась своей золотой рыбки. Через две недели после появления букета под вечер ко мне пришел Степан, смущенно попросил кофе, ссылаясь на внезапно закончившиеся у него запасы такового. Я не жадная, могу и напитком угостить и разговором неспешным в прикуску.

– Пожалуйста, Степан Андреевич, ваш кофе. Как день прошел? Что нового в наших пенатах? В актовом зале откосы на окнах закончили делать? А то мусор строительный по всему коридору уже поднадоел.

– Да, мусор завтра уберут. Откосы сделали, только теперь покрасить осталось. Ниги, тебе букет понравился? – не меняя интонации, медленно произнес мой собеседник.

– Букет? Конечно, понравился. А вы имеете к нему непосредственное отношение? Чего ж не вручили лично? Зачем прятались?

– Не знал, как ты отреагируешь. Да и не хотелось напоказ. Ты у нас девушка свободная, а я вроде как женат, хоть и проблемно. Мало ли, какие мысли в твоей голове живут. Пока ты не знаешь точно, всегда ведь можно отыграть назад.

– И что же заставило вас передумать и признаться?

– Во-первых, так и не понял твоей реакции. Вот уж кремень. В разведку тебя можно брать. А во-вторых, решил, что не престало как-то солидному мужчине прятаться, как мальчишке несмышленому. Если дашь от ворот поворот, значит, так мне и надо. Хочу вот, пригласить тебя в кафе сегодня. Пойдешь?

– Да уж. Чувствую себя самым страшным зверем в лесу. Наши женщины в вас души не чают, наперебой ухаживать пытаются. Избалованы вы вниманием, а тут – страхи детские. Вот возьму и соглашусь на поход в кафе, не испугаетесь? А завтра ко мне очередь разъяренных фурий выстроится, готовых выцарапать не только глазки. Оборону держать как будем?

– Ффуух. Не испугаюсь, буду очень благодарен. Завтра вокруг твоей двери колючую проволоку натянем, и ток по ней пустим, чтобы никто и близко не подошел. Только выполни одну мою ма-а-а-аленькую просьбу – не называй меня на «вы», а то отчужденностью и прохладой от отношений веет. А я от умеренной зимы уже устал.

Вот с этого похода в кафе и начал свою летопись недолгий наш роман. Вели мы себя скромно, нарочитых боевых вылазок не предпринимали, не подчеркивали особых отношений, поэтому вихри догадок и сплетен, усиленно гулявшие в коридорах какое-то время, утихли сами собой. Фортификационные постройки вокруг моего кабинета возводить не пришлось, дамочки продолжали получать от Степана привычную дозу внимания и лести, победоносно зыркая в мою сторону.

Спустя пару месяцев тихим будним вечером в моей квартире весело заверещал дверной звонок. Первое, что ворвалось в открытую входную дверь, был плотный запах алкоголя. В колышащемся мареве спиртовых паров как мираж в пустыне плавало горькое лицо Степана.

– Нни-ги, п-прости. Я знаю, как уж-жасно… Но м-мне н-некуда было и-идти. М-мы поругались…Я б-бутылку выпил. З-залпом. Р-разводиться будем. М-мне бы присесть, а?

Отгадайте с одной попытки – какое чувство проснулось во мне первым? Да то же самое, какое испытывает любая русская баба, многократно поколачиваемая своим супругом, безропотно тянущая на себе весь дом и рожающая детей от постылого неудачника, как только почует беду. Жалость! Любовь и жалость для женщин намертво повязаны в один тугой узел. Будь ты хоть трижды хулиганом, шалопаем и безобразником, ежедневно проклинаемым и искренне презираемым, вызывающим страх или омерзение, но носящим изрядно потускневший оттиск печати любви, в тяжелую минуту, одинокий и неприкаянный ты всегда можешь рассчитывать на толику милосердия когда-то родного великого женского сердца.

Здоровый мужик, с непривычки и внезапно, от горя и обиды заправившийся горючим по самую кромку, неустойчивый и невнятный, сбежавший от жены в пампасы, слабо сдерживающий недужные потребности отравленного организма – подарок судьбы еще тот.

Последующие три часа я носилась по квартире с тазиком, диванными подушками, мокрыми полотенцами, вентилятором, чашкой крепкого чая, пузырьком нашатырного спирта, шерстяным пледом, стаканом холодной воды. Убаюкивала расплавленные мозги Степана утешительными словами и заверениями в светлом будущем по ту сторону алкогольного дурмана. При умелой дешифровке и отпущенном на волю воображении ответные хрюкающие стоны и невнятные звуки беспокойного пациента можно было принять за выражение искренней благодарности и нежной ласки.

Я чувствовала себя канатоходцем, изящно танцующим на натянутом канате над удивленными лицами зрителей в партере. И только канатоходец знает, какими неимоверными усилиями мышц, воли и духа, предельной концентрацией внимания и твердым преодолением страха, дается легкая пробежка под куполом, озаряемая улыбкой.

Весёлая ночь закончилась утром судного дня. Обложив Степана журналами, таблетками, бутербродами, бутылками минералки, чашками, телефоном, пультом от телевизора и наставлениями по эксплуатации домашнего хозяйства, прихватив головную боль, я помчалась на работу. Мой печальный пациент, проинформировав начальство о внезапной хвори, остался пластоваться на кровати.

Вечером ноги с большим трудом донесли меня до дома. Я с ужасом представляла себе длительный и серьезный разговор, который, как мне казалось, должен был затеять после случившегося временный вахтер в моем жилище. Но встреча не затянулась. В течение пятнадцати минут Степан выдал эмоциональное повествование о своей безмерной вине предо мной, бесконечной любви и новых матримониальных планах на руинах старой семейной жизни, и галантно кланяясь, убыл восвояси. Домой, к «негодяйке-жене».

Следующий месяц был заполнен ежедневными нежными признаниями и стыдливо опущенными взглядами Степана, несколько раз мы гуляли по городу и даже ходили в кафе. Периодически мой страстный возлюбленный задавал мне вопрос: «Ты выйдешь за меня замуж?». На что неизменно получал ответ: «Думаю, не время это обсуждать». К теме неуемного пьянства и его печальных последствий, как и к вопросу его причин, мы не возвращались ни разу. А спустя четыре недели после инцидента Степан Андреевич скоропостижно уволился из нашей конторы, буквально одним днем. Попрощались мы наскоро и скомкано, клятвенно пообещав звонить-писать-встречаться. Оно и понятно, такая-сякая жена Степана нашла ему более престижную и высокооплачиваемую работу, и он уже весь был там – в другом измерении, на пороге нового этапа жизни.

Встречи наши стали более редкими, но не менее, а то и более праздничными. Цветы, коньяк, серенады, объятия, нежность, восхищение, радость. Тем безжалостнее и кощунственнее прозвучал однажды в телефоне голос Степана:

– Ниги, ты ведь знаешь, как я люблю тебя. Ты – лучшая женщина в моей жизни. И я хочу, чтобы ты знала – я всегда буду тебя любить.

– Понятно. Желаю большого счастья твоему семейному кораблю, – хрипло, но твердо ответила я.

Чего уж тут, все логично укладывается в общую статистическую картину. Мужчины так упоительно лживы и так топорно предсказуемы в своих внесемейных похождениях. Положа руку на сердце, я вовсе не рассчитывала, что ради меня, такой великолепной и чарующей, мужчина бросит семью и побежит расчищать площадку под венцом. По большому счету, именно этого и не хотелось – оставлять в кильватере руины чужого счастья. Я прекрасно знала, что 80% неверных супругов, околдованных и плененных свободными красавицами, влюбленных и окрыленных новыми перспективами неземного блаженства, все же в итоге предпочтут остаться на вытоптанной и примятой поляне, где все понятно и предсказуемо. Где павлиньи перья и соловьиные рулады уже в прошлом. Где не надо напрягаться и завоевывать. Где можно расслабиться и быть самим собой: ворчливым, неопрятным, ленивым, раздраженным или уставшим, высокомерным, разбитым, несамостоятельным, неумелым, неумным или бедным. И тебя примут.

Но как трагически безответственны все эти Степановы «разведусь», «уйду», «брошу все», «жить не могу без тебя», «ты выйдешь за меня замуж» и пр., выданные налево. Зачем эта звездная пыль? Да для поднятия своей самцовой самооценки, для водружения себя любимого на шаткий пьедестал настоящего мужчины. Ведь так героически и самоотверженно выглядит женатый бунтарь, который в обычном своем состоянии даже не подкаблучник, а подпяточник. Вот из-под этой женской пятки он и брызжет последними революционными каплями собственной гордости: «я всегда буду любить тебя».

Ксения

«Место под солнцем чревато ожогами»

Когда произносят слово «казачка», я сразу вспоминаю два незабвенных образа: Аксинья из знаменитой нетленки М.Шолохова и Ксения из пестрой киноленты моей жизни. Или обе сразу, как единый синтезированный образ – Аксения. Историк государства российского считает, что казаками называли людей вольных, не связанных никакими обязательствами, готовых к работам по найму и свободно перемещавшихся с места на место. Не вступая в полемику с С.М. Соловьевым, скажу, что моя казачка Ксеня, всю сознательную жизнь работавшая по найму и безгранично вольная в речах, поступках и решениях, была очень привязана к месту своего обитания и связана священными узами обязательств с родными и друзьями.

В детстве и молодости, пройдя школу благородных девчонок-октябрят, девочек-пионерок и девиц-комсомолок, Ксения вкусила плодов раболепного поклонения и властных прелестей общественно-значимой работы на самом пике пропартийных советских комитетов. Как ни странно, это не испортило искрометного и открытого характера девушки и лишь укрепило ее веру в светлое будущее, усилив проявления пассионарности…

Как и шолоховская героиня, Сеня-Ксеня блистала внешней и внутренней красотой. Высокая, статная, ширококостная, с огромными зелеными глазами и густой гривой черных волос, она – обладательница громкого зычного голоса, веселого нрава, упорного трудолюбия, крепких убеждений и непревзойденной любви к людям. По крайней мере, любви к той их части, которая отвечает высоким моральным и человеческим стандартам самой Ксени. К врагам прогресса и хулителям великих идей она показательно и искренне беспощадна.

Скрытый в глубоких недрах этой женщины магнетизм обаяния ни на секунду не давал зрителю расслабиться и подумать о ней что-либо дурное. Набившие оскомину отношения удава и кролика оживали в исполнении Ксении в ситуациях крайнего недовольства или одобрения действий коллег, друзей и знакомых. Просто невозможно перечить бурному потоку истинной убежденности в правоте. Культ крепкого хозяина, деловитость и гипертрофированное чувство собственного достоинства, доставшиеся ей от этнических предков, создавали плотную ауру авторитета нашей казачки. Мятежная и непокорная, с гордо поднятой головой, она неизменно смело шла наперерез многотонной машине предрассудков, лицемерия и фальши.

Особой и исключительной чертой Ксюши было ее филологическое творчество. Редкая женщина может похвастать безусловной гармонией своего образа и жестких ругательств, но данный случай был великолепным исключением. Приходя в состояние гнева, Ксения бранилась «на чем свет стоит», из великолепно очерченных губ лились уничижительные слова и выражения, упоительно журча на особо крутых виражах. Крепкий мат проходил лишь по кромке широкой магистрали сквернословия, основную же часть трассы брани занимали неологизмы, вульгаризмы, жаргонизмы, варваризмы, сложно сочиненные и трудно произносимые слова и выражения, испеченные в горячем мозгу полнокровной казачки. Действенным в этих словах было не столько содержание, сколько эмоциональное наполнение. Понять истинный смысл сказанного не представлялось возможным, наверное, поэтому яростные, но беззлобные речевые атаки Ксении вызывали скорее веселье, чем обиду.

Познакомились мы с Ксюшей в сложный для страны и ее личной карьеры период, в стране отменили гегемонию коммунистических идей и распустили функционерно-комсомольско-партийные учреждения. Несмотря на переживаемый кризис, она вовсе не создавала впечатления потерянной или расстроенной глобальными переменами в судьбе, демонстрируя готовность верой и правдой служить, если не партии, то гражданам. Первое время я с содроганием и удивлением наблюдала за этим сгустком энергии и вдохновения. Жизненная стойкость, внутренняя сила и благородство характера притягивали меня к Ксении как магнитом, мы просто не могли не стать подругами. Дружба такая походила скорее на мое мирное проживание вблизи действующего вулкана, разве что вместо лавы и пепла на голову лились и сыпались бойкие призывы, веские советы, обличающие тирады, бодрящие колкости, настойчивые приказы, вразумляющие внушения и победные восторги. Но это стоило риска! Наше великое сосуществование блистало, кувыркало, грело, ранило, ласкало, жалило, оглушало и массировало, расцвечивая дни невероятной палитрой впечатлений.

Как-то раз добрые знакомые подкинули нам с Ксенией жареную декадную путевку в славный город Петроград-Ленинград-Санкт-Петербург. Общая любовь к славной колыбели революции (правда, продиктованная разными причинами) заставила нас немедленно согласиться на рандеву с белыми ночами без дополнительных вопросов и сомнений. Подгоняемые жаждой новых впечатлений и приятных щекочущих узнаваний, со смехом и гиканьем в означенный день мы загрузились в вагон поезда. Нас ждал сюрприз. Оказалось, что приобретенные нами путевки были частью «группового заплыва» в Северную столицу двадцати старшеклассников во главе с двумя пожилыми дамами педагогической наружности. Значит, несмотря на относительную нашу автономность, придется ехать, питаться, проживать, экскурсионно напитываться и культурно расслабляться в обществе двух усталых учительниц и своры оголтелых подростков. Ненадолго озадачившись вновь открывшимися перспективами, Ксения быстро актуализировала неглубоко зарытые до поры до времени навыки комсомольского вожака. Под управлением атаманши беспорядочное людское мельтешение в вагоне разом приобрело стройность и упорядоченность. Режим отбоя, подъема, уничтожения пищевых припасов, проведения застольных игр, облегчения в местах общего пользования, а также карта мест дислокации и график взаимопосещений были единолично выработаны и утверждены Ксюшей и приняты к исполнению не только присмиревшими подростками, но и дамами-руководительницами. На этой волне согласованности нам удалось отселить достопочтенных педагогических дам в самое дальнее от нас купе и подружиться со школьниками, уложить в памяти новые имена и лица, сыграть в «дурака» и «пьяницу» под желания и выведать многочисленные школьные секреты.

После объявленного в вагоне отбоя, перемещаться было разрешено только в случае экстренной необходимости. Уютно устроившись на верхней полке над истомившимся за день телом моей подруги, под перестук колес я наблюдала мелькание фонарей во тьме за окном и незаметно для себя задремала. Разбужена я была томным шепотом прямо мне в ухо.

– Эй, подвиньтесь, я тоже спать хочу, – сипел рядом с моей головой один из наших школьников, – Саша. По всей вероятности, он предпринимал все меры к тому, чтобы ненароком не разбудить мою подругу на нижней полке.

– Никуда я двигаться не буду, придумал тоже. Двоих полка не выдержит, и мы рухнем прямо в объятия Ксении. А она от испуга может и головы оторвать ненароком, – я еще наполовину пребывала в призрачных объятиях Морфея.

– Ниги, да подвиньтесь же. Мне спать негде…

– Так, шарапонты глазобрюхие, каким местом вы в ночи думаете? Сейчас я кое-кому это думающее место нагуталиню. Отбой был, не ясно? – подала сонный голос Ксения.

– Да-да, Ксения, простите, я уже исчезаю. Ну, очень надо! Вот, у Ниги таблетку от головы прошу, никак уснуть не могу, – отозвалось блуждающее ночное приведение.

– От головы ему, караболька мутюжная. Еще раз разбудишь – пеняй на себя, точно уже ничего лечить не придется, – нехотя прокомментировала засыпающая казачья голова над серым полотном простыни.

– Ниги, Ниги, да проснитесь же, – еще глуше зашипел Саша, отчаянно тряся меня за плечо. – Давайте отойдем отсюда, я все расскажу.

Пришлось пересыпать себя с полки на пол и выйти в освещенный коридор. Испуганный, но гордый пацан протащил меня несколько метров по истертому половику, открыл двери своего купе и резко ткнул в сторону лежащей на нижней полке женщины с годовалым ребенком. Я внимательно посмотрела на Сашу, потом на номер купе и снова на Сашу. Все правильно, еще вечером никакой мамаши и никаких детей здесь не было. Шурик быстро задвинул двери и принялся хвастаться. Ночью проводница сжалилась над женщиной с грудничком на руках и пустила ее в вагон, несмотря на то, что свободных мест уже не было, а ехать мамаше этой часов шесть, – до утра. Сердобольный мальчик предложил ей занять его лежачее место, так как сидя и во сне она могла выронить и покалечить детеныша. А сам пошел искать временное пристанище, потому что спать хотелось, несмотря на подвиги.

С неимоверными предосторожностями мы прокрались к моему временному лежбищу и попытали изобразить безмятежную поленницу на узком ложе. Спать в эту ночь мне больше не посчастливилось, так как, утрамбовав Сашу к стеночке, всеми четырьмя лапами я держалась за перекладины, дабы не изобразить сваливание аэроплана в штопор с неизбежным катастрофическим исходом. Хотелось бы мне знать, что смогут извлечь эксперты из моих поврежденных черных ящиков.

В один из удавшихся мне коротких черных провалов в настороженную дрему, проснулась для принятия утренних процедур моя подруга.

– Ё-к-л-м-н! Святые угодники! Дурзявые кроботы, жинтики винторылые! Вы чего это вытворяете? Что делает на твоей полке этот понтогузый хлопец? – заводясь все больше, выкрикивала Ксения.

– Да не кричи ты. Машинист все равно не услышит, а остальным будешь должна слуховые аппараты. Саша место дамочке с младенцем уступил, пришлось убаюкивать его на своей полке.

– Какие полки? Какие дамочки? В культурную столицу едем, а вы устроили тут, прямо у меня под носом коррекционный интернат для клаустрофобов, завратники мурдохлые.

Ничуть не удивительным было то, что виновница ночных похождений уже благополучно покинула наш дом на колесах, и доказывать Ксении чистоту наших с Сашей помыслов было делом априори провальным. До конца пути подруга по зову сердца была занята благородным делом воспитания подрастающего поколения, поэтому до самого Питера мне выпала амнистия.

Но уж в городе М.Боярского, И.Урганта, К. Тимирязева и А. Блока искрометная казачка обвинила меня во всех грехах, начиная от латентной педофилии и заканчивая мировыми экологическими катастрофами. Понимая, что оправдываться не в чем и бесполезно, я мужественно выдержала поток обвинительных речей и лениво пообещала:

– Ладно, раз с мужчинами нельзя, буду тебя любить, прямо сегодня и начнем.

– Шиха, кляча забродная, ты неисправима! Не смей меня трогать! Делай, что хочешь! В конце концов, это тебя посадят, а я еще подумаю, носить тебе передачки или подавишься.

Питер подарил нам немало прекрасных минут счастья. Мы катались на метро, пили ароматный кофе на открытых верандах, танцевали под аккомпанемент уличных музыкантов на Невском, бродили по музеям и храмам и дышали упоительной атмосферой интеллигентности и культуры. Мы с Ксенией откровенно забавлялись присутствием подростков, дурачились и шутили без устали. В один из вечеров, вернувшись с очередной прогулки, я обнаружила на тумбочке возле своей кровати небольшой букетик цветов (родиной которых, по всей видимости, была ближайшая клумба). Но цветы увидела не только я.

– Ну, знаешь, Ниги! Я думала, что ты образумилась, а ты совсем мозготрухнулась! Присмылка обружная! Ты чего с пацаном делаешь? Чего мозги ему конопатишь?

А я стояла и глупо улыбалась, потому что знала, что это всего-навсего Сашино извинение за детские игрища, закончившиеся для меня двумя ссадинами и синяком на левом предплечье. Извинение хитрого ребенка взрослым мужским способом. Вот уж наплачутся от него женщины!

– Какая ж ты все-таки примитивная, Сеня! Хоть и высокоразвитая, – глухо пробормотала я.

Многое из того, чем блистательно владела моя подруга, я подмечала и брала на вооружение, откровенно перенимала и училась, не стесняясь ошибаться и спрашивать. Конечно, чтобы стать Ксенией ею надо, как минимум, родиться, но все же. Организаторский и управленческий талант, навыки аргументации и спора, привлечения и мотивации, контроля и стимулирования, наказания, поддержки и продвижения кадров, планирования и анализа деятельности были достойны копирования. Ксеня всей душой болела за дело, занимаясь делом своей души.

За рамками своей работы Сенька часто находила поводы для бесконечных переживаний: то не хватало денег на покупку сногсшибательной блузочки, то взорвалась банка с огурцами, то автобус проехал мимо остановки, то день рождения выпал на понедельник, то порвались любимые колготки, то погибла на подоконнике белая фиалка. Переживания эти были столь же глубоки, как и печальны. Коронным коньком в табуне горестей была, конечно, неустроенная личная жизнь и отсутствие нестерпимо желаемых детей. Ну, вот не находилось среди стоящих, лежащих, проходящих и мелькающих на ее жизненном пути мужчин настоящего принца, достойного, надежного и свободного. Давление этой проблемы постепенно усиливалось по мере роста планки биологического возраста. Присутствие рядом чужих маленьких детей просто подавляло волю и разум Ксении. Но жизнь, как ни странно, продолжалась и для нее.

Однажды прекрасным майским вечером мы с подругой прибыли в один причерноморский город на всероссийскую конференцию. Казенно-улыбчивая девушка на ресепшн оформила наше пятидневное проживание и равнодушно сообщила:

– Добро пожаловать в нашу гостиницу, проходите к лифту, трехместный номер 6098, ваша соседка уже в номере, ключ у нее. Желаю приятного отдыха.

В погруженном в полумрак номере мы обнаружили маленькое худощавое тело, сладко посапывающее в две дырочки на одной из кроватей. Стараясь не шуметь, кое-как рассовали вещи по углам и полкам, и ушли гулять по набережной. Вернувшись за полночь, мы обнаружили все ту же картину – сонное царство. Ничего не оставалось, кроме как на цыпочках и шепотом провести процедуры омовения и укладывания.

Утром я пробудилась от неясного шороха и, приоткрыв один глаз, с удивлением наблюдала, как наша соседка по номеру в ночной рубашке подошла к встроенному шкафу, влезла в него и прикрыла изнутри дверцу, издавая в его утробе неясные звуки. Вытянув ногу через разделяющий нас проход, я пнула Ксению в мягкое место.

– Ты сдурела, кошёлка угрюмая? – начала было Ксения.

– Т-с-с-с-с! – приложила я указательный палец к губам, сверкающим взглядом показывая на шкаф.

Ничего не понимая, подруга стала озираться и прислушиваться, а я кивала головой – «да», и выразительно жестикулировала двумя руками, объясняя Ксене ситуацию.

Минут через пять дверца шкафа приоткрылась и из него вышла, одетая в длинное ярко-малиновое летнее платье, смуглая худощавая девушка с узким разрезом глаз и застенчивой улыбкой.

– Ой, извините, я не хотела вас будить. Вы-то меня вчера не будили. Спасибо. Так с дороги устала, – проговорила соседка убито, виновато опуская глаза.

– Привет! – отозвалась моя подруга. – Я – Ксения, это – Ниги, мы из G-ска. А тебя как зовут? Откуда приехала?

– А я – Марта. Из Шагонара.

Мы с Ксенией недоуменно переглянулись, поэтому она продолжила:

– Это в Республике Тыва. Ну, в Азии. Ну, Улуг-Хем, то есть Великий Енисей. Алтай, Саяны.

– Сеня, ты хоть что-нибудь поняла из того, что она сказала?

– А чего непонятного? Издалека человек, – закончила она тему. – Вот, другое мне интересно: чего ты в шкафу делала, друзявка?

– Переодевалась, – стыдливый румянец явственно проступил на смуглых скулах.

В перерывах между нудными и противоречивыми по своему содержанию заседаниями конференции и во всякую свободную минуту мы бомбили нашу новую «тывдружку» (как нарекла ее немедля Ксеня) бесконечными вопросами и любопытствующими предположениями. Многое в этой, как оказалось, не очень молодой и обличенной полномочиями в администрации города, девушке было чрезмерно и с горкой. Слишком застенчива, слишком стыдлива, не уверена в себе, неопытна, проста, уступчива, по-дикарски пуглива, молчалива и необщительна. Но разве можно было оставаться запечатанным сейфом рядом с двумя прожженными «медвежатницами»? Наш настойчивый интерес, дружелюбие и Ксенино покровительство пробурили в ее потаенных душевных недрах узкую скважину доверия, из которой по капле мы нацедили весьма удивительную для себя информацию. Марта была замужем и растила двух сыновей-школьников, никогда до этого момента не выезжала за пределы своего Шагонара с населением в 10 тысяч человек, море видела только на картинках. Мы узнали, что в краю горных хребтов и межгорных котловин с кедровыми лесами и полусотней озер между Монголией и Красноярским краем плотность населения – менее двух человек на квадратный километр. Марта, убаюканная вниманием, даже напела нам однажды тоненьким срывающимся голоском ничего не означающие для нас слова о далекой Родине:

Арт-арттың оваазынга

Дажын салып чалбарган.

Таңды, Саян ыдыынга

Агын өргээн тыва мен.

Все эти рассказы «тывдружки» привели Ксению в неописуемый восторг, который трансформировался в неудержимую жажду показать Марте, чего она все эти годы была лишена в своем забытом Богом Восточно-Сибирском краю. С деликатностью бульдозера Ксеня диктовала план действий:

– Так, сегодня после обязательной программы рулим домой через рынок и покупаем тебе купальник! Вода в море, конечно, еще холодная, моржевать не заставлю, но ноги помочить и на песочке поваляться – святое!

– Я… Я не могу, – тихо проскулила Марта.

– Чего ты не можешь? Купальник я тебе подарю, не волнуйся. Выберем самый красивый.

– Не могу в купальнике валяться. Там же… мужчины.

– Да ты и с женщинами не можешь. Вон, чуть шкаф не развалила. Ничего они тебе не сделают, я лично буду охранять твою нетронутую девственность.

– Они же смотреть будут…

– Не смотреть, а любоваться. Ты еще скажи, что с мужем в разных кроватях спите, в комбинезонах и противогазах. Не обсуждается. На море завтра, а сегодня купим пиво, семечки, жвачку и пойдем круто гулять по набережной. Тебе нужна короткая юбка.

– А у меня нет юбки. Только платья длинные и джинсы, – радостно вставила «тывдружка».

– Ерунда, у Таньки из сто третьего возьмем, она тоже тощая. Где ты видела крутых девчонок в монашеском облачении?

Через час мы втроем гуляли по набережной, смачно сплевывая шелуху и рассказывая анекдоты из разряда 18+. Марта передвигалась как-то боком и полу-присев, безуспешно натягивая руками юбку на голые колени и счастливую улыбку на поникшие уголки губ. Наконец, сжалившись, Ксения привела нас в виноградную беседку одного из многочисленных кафе. Возвращались мы уже в темноте, тщетно вдвоем догоняя припустившую галопом к гостинице соседку.

На следующий день, с помощью угроз воткнув в купальник полуобморочную Марту, мы вышли к морю. И тут «тывдружка» побледнела, присела и стала дышать хрипло и громко. Ксеня испуганно забегала вокруг занедужившей, предложила вернуться в гостиницу. Соседка посидела в тенечке минут десять, потом уговорила Сеню не провожать ее и попросила ключ от номера, уверив нас, что доберется сама и будет лежать. Как только за поворотом мелькнул последний клочок подола, я хитро произнесла:

– Рискну предположить, что недуг разыгран по системе Станиславского на твердую четверку. Все у нее в порядке, но пляжный стриптиз после вчерашних голых коленок – выше допустимого в Тыве предела разврата.

Через три часа мы вернулись в номер. Нас ждал двойной сюрприз. На голове Марты, а также частично на руках, шее и плечах победно сияла краска для волос подозрительного черно-фиолетового оттенка, а водопроводный латунно-бронзовый источник не подавал ни малейших признаков жизни, то есть водотока.

– Говорила же, все должно быть в допустимых пределах разврата. Голову красить можно, а думать ею – не обязательно, – зачарованно пробормотала я. – Давно ты краску намазала, стилистка?

– Да мне после пляжа легче стало, я по магазинам походила, подарки своим купила, а потом и краску. Вас еще не было, я решила покраситься, чтобы вы не думали, что я такая уж отсталая. А тут вода кончилась. Сижу и не знаю, что делать, из номера в таком виде и не выйдешь.

– Когда это было, грататулька ты наша? Как давно ты сидишь с краской на голове?

– Часа полтора, наверное.

Ксеня быстро выяснила, что насиловать гостиничный водопровод бесполезно в течение ближайших двух часов. Мы замотали голову рискующей облысеть страдалицы кульками и полотенцами и притащили ее на берег. А потом, вычерпывая захваченным термосом морскую воду, вымывали из волос Марты косметическую химию. Надо отдать должное, во время всех процедур наша новая знакомая ни разу не пикнула.

Вечером в номере вымытая и приведенная в порядок Марта нежно перебирала свертки с покупками. Справедливым будет отметить, что новый цвет волос (все же сохранившихся) очень оживлял облик новой знакомой. В одном из пакетов обнаружился сине-красный спортивный костюм явно китайского происхождения. Да, стоило везти тряпочку из Китая на черноморское побережье через всю страну, чтобы простодушная тувинка везла ее за тысячи километров обратно. Соседка бережно вынула костюм, надела его на себя и стала подпрыгивать перед зеркалом, пытаясь обозреть себя во всей красе. Не выдержав, я подала ей стул. По непомерно длинным рукавам и пузыристо-шарпеевским штанинам я догадалась, кому предназначался этот презент. Мурлыкающим голосом овалерьяненной кошки я произнесла:

– Боже мой, Марта, в этом костюме ты так похожа на своего мужа!

– Правда? Я так рада, именно мужу я его и купила, – наша святая «тывдружка» даже не подумала заподозрить меня в подвохе. Ей и в голову не пришло, что я никогда не видела ее дрожайшего супруга. И вряд ли отличила бы его от второго сородича, обитавшего по статистике на одном с ним квадратном километре тувинской земли.

Тут из душа заявилась Ксения.

– Все, Марта, ховайся, Апрель пришел! Принимая во внимание твою экстремальную креативность, я со всей полнотой ответственности заявляю, что летальных исходов не потерплю. Можешь надевать, что хочешь, и падать в обморок, сколько влезет, но завтра мы однозначно идем в дельфинарий. Ты должна это увидеть собственными глазами. Приговор обжалованию не подлежит!

В последний вечер перед отъездом, затоварившись в магазине, мы закатили девчачью пирушку прямо в номере, сдабривая копченые дары моря, колбасы и сыр квасом и коньяком. Удивительно, но Марта в этот раз поддержала наши возлияния. Охмелела она быстро и как-то бесшабашно, что ли. Перестала испрашивать у меня перевода Ксениных неологизмов, дробно и тихо смеялась многочисленным (и не всегда приличным) шуткам, вспоминала казусные моменты нашего общего прошлого, гармонично сбиваясь местами на тувинский. А к концу посиделок я обнаружила Ксению и Марту… курящими на балконе! Тувинка по-попугайски точно копировала движения, дыхание и выражение лица казачки, невпопад кашляя и вытирая слезы, то ли от дыма, то ли от счастья. И в пьяных движениях ее стала проглядывать манящая женственность.

Рано утром мы с Сеней кропотливо, как муравьи, переносили баулы, сумки, рюкзачки и кулечки Марты в вагон электрички. Сама тувинка была растеряна и бледна, страдальчески вздыхала, грустно и благодарно касалась наших рук, спин и плеч. Ей еще предстояло великое переселение с железнодорожного вокзала в аэропорт со всем великим скарбом.

– Марта, я тебя очень прошу, если кто-нибудь сердобольный предложит тебе помощь, не отказывайся. Это же немыслимо, вьючить всю эту канитель на одну худосочную клячу. Ты меня слышишь? Ты запомнила? – наставляла путешественницу Ксения.

Марта лишь медленно кивала головой и нежно улыбалась из открытого проема дверей электропоезда. И было понятно, что никогда и никому она не позволит нести свои сумки, маленький пугливый тувинский ишачок будет упрямо тащить свою поклажу. Закрылись двери в большой мир, и наша знакомая начала путь в свой привычный маленький тувинский мирок. Еще долго мы стояли на перроне, каждая по-своему и обе одновременно переживая случившуюся только что потерю.

Вернувшись в гостиницу, мы с Ксеней в скорбном молчании собрали сумки, выпили по две чашки кофе, заедая горе цитрамоном, постояли на балконе, проверили билеты и паспорта и присели на дорожку.

– Проверю на всякий случай шкафы и тумбочки, – сказала Ксения.

В наших тумбочках поселилась пустота, а вот у Марты! Изумленная подруга вынула и водрузила на стол бутылку виски, коробку конфет и записку на тонком клочке бумаги.

«Ксения, Ниги! Дорогие мои девчонки! Вы такие крутые и классные. Мне очень повезло. Оставляю вам сюрприз. Уверена, вы его обязательно найдете, ведь это – вы. Выпейте за дружбу и счастье. Думаю, мы больше никогда не увидимся, но знаю, что не забуду вас никогда!

С удивительными впечатлениями, признанием и любовью, ваша Тывдружка.»

Моя дикая и необузданная, как лошадь Пржевальского, подруга вдруг тихо всхлипнула и зарыдала. И столько было в этих слезах тоски и благодарности, что невозможно было не присоединиться. Так, с припухшими веками и красными носами, благоухая виски, мы и загрузились в свой поезд.

Я всегда воспринимала Ксению как флагмана нашего дуэта, безошибочно ведущего мой десантный боевой корабль в открытом море. Но спустя лет пять нашей тесной дружбы Сеня неожиданно призналась мне:

– Знаешь, Ниги. Это здорово, что ты у меня есть. Я все время у тебя учусь.

Видимо, лицо мое выражало такую степень неожиданного и бездонного удивления, что Ксюха решила сжалиться и предотвратить выпадение глазных яблок из предназначенных для них глазниц.

– Да, бравулька моя, удивляюсь и учусь. Я еще не встречала людей, способных как ты радостно довольствоваться тем, что имеешь. И не сетовать на судьбу за утерянное или недополученное. До знакомства с тобой я и представить не могла, как мало нужно для того, чтобы чувствовать себя счастливым, – нет и не надо, зато есть много чего другого!

И я счастлива, что у меня есть Ксения, до сих пор – есть, и это очень много!

Иннокентий

«Сел на пенек, – печальна судьба дерева»

Однажды летом, когда солнце уже скатилось за ширму горизонта, а луна включила дежурное освещение, я сидела во дворе частного дома своего давнего приятеля Игоря, промышляющего в основном дальнобойным извозом и в перерывах – копчением одомашненных и ощипанных пернатых. Подвешенные за крылья и пока невидимые возмутители секрета желудочных желез вопиюще пахли специями и ольхово-осиновой стружкой на весь палисадник, пьянящий дымок окутывал импровизированный столик с овощами-фруктами и гранеными стаканчиками слезно-прозрачной водочки. Наш третий собеседник – Марат – фигурно поводил носом в сторону коптильни и травил нескончаемые байки о своих любовных баталиях и победах. Священный ритуал явления исходящей паром тушки народу был варварски нарушен громким стуком в калитку. Досадуя на прерванный ход застолья, хозяин пошел открывать.

Вернулся он не один, а с долговязым юношей, лет 25-ти, сутулым и нескладным. Новый персонаж грузно плюхнулся на предложенный стул и, подобно кузнечику, враз согнул огромные руки с узловатыми пальцами и острые даже под брючинами колени. На спине немедленно выросли торчащие подкрылки лопаток. Мне даже показалось, что при резком своем движении он громыхнул костями.

– Это мой сосед – Иннокентий, – представил его Игорь, поскольку сам юноша признаков культурного общения не подавал и только угрюмо взирал на стол.

– Угу, – только и сказал вечерний «кузнечик», не делая попыток идентифицировать собравшихся.

Самое время было вернуться к долгожданному празднику живота, мы и вернулись. Курочка была бесподобной, водочка холодной, а общение – ненавязчивым. Через некоторое время я поняла, что Кеша, сидя с нами за одним столом, умудряется оставаться абсолютно одиноким и отстраненным. Закусывал он мало, но пил наравне со всеми.

– Чего это вы юноша, угощение хозяйское не жалуете? Али не по нраву вам яства канцерогенные? – обратилась я к «кузнечику».

Тут он впервые поднял на меня глаза…. побитой собаки. Я, наконец, поняла, что так трогало меня в этой неподвижной фигуре. Несмотря на устойчивую основательность позы, его аура почти зримо зияла дырами различных форм и оттенков. Зыбкой была легкая небритость, засаленность рукавов рубашки, коротковатость брюк, клочковатость прически, грязь на обуви и вороватая усеченность движений. Кто ты, кузнечик? Хищная степная дыбка, безобидный пилохвост, ажурный трубачик, вредная саранча, уютный сверчок, панцирный толстун или мелодичная кобылка?

– У меня свои канцерогены. Могу поделиться, – огрызнулся Иннокентий.

– Любопытно, чем они лучше наших. Поделись.

Кузнечик пунктирным движением достал из кармана два блестящих блистера с белыми таблетками. Терпинкод, прочитала я на оборотной стороне.

– Кашляешь, Кеша?

– Нет, пукаю.

– И как, помогает?

– Вполне, запах перестает беспокоить после седьмой таблетки.

– Хорошо, я тебе верю, но хотелось бы проверить. Пошли отсюда. Например, ко мне. Употребим на двоих твои ветрогонные и антиобонятельные средства.

Отравленная водочными парами логика сверлила мой левый висок, давая понять, что совершаю ненужный и глупый поступок. А лукавая интуиция подбадривала в правом виске постукиванием барабанных палочек.

Мы с Иннокешей одновременно встали, поблагодарили хозяина, попрощались и направились к выходу со двора. Я успела заметить неодобрение и неудовольствие в глазах Игоря и насмешливую иронию в лице Марата.

Не спеша мы добрели до моего дома. Уютно устроились за кухонным столом, украшенным небольшими бутербродами и дымящимися чашками кофе, и разговорились. Иннокентий потихоньку оттаивал, все активнее принимая участие в разговоре и все меньше давая оппозиционный крен. Я поняла, что в первую минуту после моего предложения, он действовал скорее на волне агрессивного противостояния, с вызовом, готовый защищаться. Не уловив в моих словах и действиях ожидаемого нападения, позволил себе расслабиться и даже увлечься беседой. Речь его была простовата и не логична, говорил он порывисто, иногда замолкая в неожиданных местах, как будто натыкался на невидимые преграды. Со временем я поняла, что в этот момент он старательно проглатывает нецензурную лексику. Содержание небольших Кешиных монологов не пестрело парадоксами и тематикой, сводилось к плоским житейско-бытовым и неуклюжим дружеско-моральным темам. Извлеченные из кармана в момент прихода таблетки так и остались невостребованными. Уже под утро я спросила:

– Кешик, ты действительно пьешь эти таблетки? Или это часть спектакля?

– Действительно пью. Выгонишь меня теперь? Давай! – он явно занервничал, и из «кузнечика» во все стороны полезли иглы дикобраза.

– Выгонять не буду, сам пойдешь, когда захочешь. Я ведь в этих делах лузер. Хотела спросить – что ты чувствуешь при этом? Что это тебе дает?

– Возьми да попробуй, не надо будет спрашивать.

– Нет уж, дорогой. Организм у меня один, а пилюль разных много. Жизнь такая разнообразная, хочется понять про нее больше.

– Вот именно – жизнь. Ты не знаешь, … какая она бывает. Сидишь тут, кофеек из маленьких чашечек… попиваешь, книжки,… небось, умные читаешь. Вся из себя чистенькая, … фифа, а ты поживи как я. Тогда и поймешь!

– Ладно, не заводись. Не хочешь, – не рассказывай. Просто знай, что я готова тебя выслушать.

Выслушала. Не единожды. И гораздо более развернутые повествования, чем ожидала. Кроме того, мне была предоставлена возможность лично лицезреть и корректировать реальность, в которой существовал Иннокентий. А злополучные нетронутые таблетки прожили в моем доме еще год, после чего были торжественно приговорены к погребению на свалке.

Через несколько дней после памятной встречи Иннокеша пришел ко мне, чтобы пригласить на шашлыки. Барбекю по-русски предполагалось во дворе дома, в котором проживал Кеша с родителями. Видимо, «кузнечик» подумал и решил, что большой опасности для прямокрылых я не представляю.

На бетонном пятачке между запущенных деревьев и кустарников стояли два раритетных деревянных ящика, накрытых куском фанеры, в окружении трех пыльных бревен. Мангалом служили два кирпича-инвалида. Опасливо присев на указанное место, я подверглась настоящей зооатаке: лохматая рыжая псина и три разномастных кошки немедленно окружили меня, выпрашивая ласки, еды или только им одним известных дивидендов.

– Гони их, чё ждешь?! Житья не дают, – сварливо проговорила выглянувшая из двери дома неопрятная женщина неопределяемого возраста с пористым красным носом.

– Ма, б… уйди, не лезь, без тебя б… разберемся, кому что делать, – откликнулся Иннокентий.

Женщина немедленно испарилась за серой тюлевой занавеской, а «кузнечик» благосклонно глядя на меня, разрешил:

– Да не бойся, …они все смирные, не кусаются. Можешь … трогать, сколько захочешь.

– Спасибо. Странно, что при этом ты не опасаешься за жизнь и здоровье животных, находящихся в смертельно опасной близости от меня.

– Напугала! Они за свою жизнь … такого тут натерпелись, что тебя они точно считают доброй феей.

Судя по запущенности дома и двора, ужасающему виду животных, пугающей внешности хозяйки, затравленному виду хозяина (который лишь несколько раз мелькал на заднем плане, не подавая голоса), царящей здесь безысходной бедноте и несмываемой грязи, доброй феей меня могли счесть не только братья меньшие, но и сам Иннокентий.

Шашлык был жестковат и с подозрительным зеленоватым оттенком. Пользоваться столовыми приборами в этом доме я побоялась. Поэтому радостно сообщив Кеше, что не очень жалую жареное на костре мясо в виде трапезы (а только в виде предлога для продолжения общения), я делала вид, что увлечена играми с четвероногими друзьями. «Кузнечик» не обиделся, собрал с нескольких деревьев сливы и яблоки, сполоснул их под колонкой и положил передо мной. Шашлык он попробовал и отнес в дом.

– Вот так … и живу, – горестно вздохнул он. – Думаешь, я не понимаю,… как тебе противно. Ты живешь в другом мире. И про … этот ничего не знаешь. Мне и самому здесь противно!

– Так почему же ты его не меняешь – этот свой мир?

– А зачем?!? Для кого? Кому это надо?

– А тебе? Ты молодой, интересный. Если тебя побрить, подстричь, почистить, манерам научить, гнездышко помыть-обустроить, то будешь принцем, а не свинопасом.

– Чё ты несешь, … Ниги?!? Ни фига ты не понимаешь!!! Мне ничего не надо! Задолбала эта жизнь!

– Ты и не жил-то еще. Думаю, стоит попробовать.

Попутным ветром наш разговор несло в сторону зиявших душевных ран и покрытых мраком скалистых событий жизни Иннокентия. Мальчик жил, мягко говоря, в неблагополучной семье, считая бардак, бедность и серость обыденными обстоятельствами. Кое-как получил неполное среднее образование в школе и очень среднее профессиональное образование в ПТУ. Работал редко, густо меняя сферы и организации. Непродолжительные любовные истории вспыхивали и угасали сами собой, недобрав кислорода и исчерпав горючее.

– Кешик, а у тебя есть ручка и лист бумаги? – выдала я, внезапно прервав исповедь «кузнечика».

– Ну, поискать можно, – ошарашенный внезапностью просьбы Кеша даже отшатнулся, неохотно и покорно направился в дом. Минуты через две он вернулся, протягивая ручку и пожелтевший от времени ежедневник затертого года.

– Нет, писать будешь ты! – безапелляционно заявила я и отвела протянутую руку.

– А ты – диктовать? Тоже … мне, – училка!

– Нет, Иннокентий, и диктовать не буду, приму участие в таинстве рождения нового этапа твоей жизни. Давай, пиши все, что тебя терзает, мучает и пугает, что отравляет тебе существование. Все плохое, что было в твоей жизни до этого момента – рисуй, обозначай, упоминай. Неудачи, потери, лопнувшие затеи, смердящие пятна на личной истории, имена плохих людей, кошмары из снов, даты неразумных событий, ужасные пустельги и зимородки.

– Пусть что? Зимородки?

– Не обращай внимания, работай! Пустельги и зимородки – это враги… естественные, – пояснила я и еле слышно добавила, – для кузнечиков.

Ритуал составления и сожжения списка скверны продлился до темноты. Кеша мучительно и коряво царапал запыленной ручкой по листу-долгожителю, в раздумчивости надолго останавливаясь. Я, тактично удалившись на пару метров, весело дрессировала рыжую псину и подсказывала новоявленному писателю возможные примерные варианты для заполнения манускрипта. Составленный документ был смят и раздавлен негодующей лапой автора и предан торжественному аутодафе на остатках кострища. Какое-то время мы радовались как дети, одолевшие сказочного джинна. И даже мой новый рыжий друг вертел хвостом как пропеллером, разнося по участку остатки жженой бумаги.

– Вот, демонов твоих убили, с чего начнешь новую страницу своей жизни? – спросила я, закрепляя успех.

– Начну…… С новой прически. Давно надо бы постричься. Да я ж безработный, денег нет, поэтому стричь меня будешь ты.

– Я?!? Решил покончить новую жизнь самоубийством? Единственная стрижка, которую я сделала в своей жизни, стоила мне, восьмилетней, моральной порки. Зато ненавистный кактус получил по заслугам!

– Сойдет. Пусть будет кактус. Сама придумала мою новую жизнь, вот и расплачивайся!

– Я тебе лучше денег дам на парикмахера.

– Да ну, на фиг. Начинать … с долгов не буду. Короче, будешь стричь! Завтра.

Мой доморощенный дебют мастера куафюры, надо признать, не блистал, но все же облагородил запущенный образ «кузнечика». Кроме того, сама жертва интуитивного судьбоносного эксперимента совершила почти подвиг. Одежда была выстирана и отчасти выглажена. С обновленным кавалером мы двинулись в магазин за положенным призом, – решили отметить первый шаг чаепитием с тортом. По понятным причинам меценатом питательного мероприятия выступила я. Принесенные из супермаркета покупки Кеша старательно выложил на стол.

– Не поняла, а это откуда? – мой удивленный взгляд и указующий жест были направлены на кучку шоколадных конфет, которых, я точно знала, в магазинных приобретениях не числилось и дома быть не могло.

– Мой вклад, – победно сообщил Иннокентий.

– Ты их украл?!?

– Почему сразу украл? Конфеты на прилавке были? Были. Их можно было трогать? Можно. Мог я попробовать парочку? Мог. Но я поступил честно, – не съел их. А то, что они нечаянно упали в мой карман и покинули магазин, так это случайность. Ну, хочешь, я отнесу их обратно?

– Не хочу. Все это дело твоей совести, я в службе охраны не работаю. Но есть эти конфеты будешь сам. И, пожалуйста, в моем присутствии своих криминальных фокусов больше не показывай. Ладно?

Раскаяние и стыд, проступившие на лице Кеши, были явным моральным триумфом, победой душевного прогресса над вынужденной безнравственностью выживания. Мне очень хотелось подтолкнуть, подпихнуть этого нескладного, запущенного, наивного парня, дать возможность раздвинуть тюремные горизонты его недужного сознания, прочистить воздуховоды радости и мечты, отпереть громоздкие запоры темницы для неожиданных впечатлений и событий, привести к порогу его ментального узилища удивительных и мудрых людей, заляпать казематные краски его жизни яркими пятнами открытий и восторга. Мы не волшебники, но иногда способны совершать настоящие чудеса. Главное в мистическом деле вершения чудес – свято верить в результат, так как сомнения тут же подрубают корень безнадежного предприятия.

На моих глазах Иннокентий прошел несколько стадий своего развития, постепенно превращаясь из простоватого Кеши в колеблющегося Инока, потом в возрождающегося Кента и стал достаточно социализированным Ноки. Как будто, встретив «кузнечика» на стадии яйца, мне довелось быть свидетелем невероятного превращения его в личинку, а потом и в имаго.

Наша дружба была причудливым переплетением парадокса и гармонии. Как будто встретились два разных мира, совершенно недружелюбных и диаметрально противоположных, но разложив их на паззлы, нам удалось совместить все впадины и выпуклости в доселе невиданную картину симбиоза антагонистов.

Послушная девочка из положительной семьи и представить себе не могла, что для многих сверстников картина жизни рисовалась не белой гладью на маркизете, а свинцовыми красками по бетону и ржавчине. Театральные студии, художественные и музыкальные школы, спортивные секции, репетиторы – все то, что составляло радостную каторгу всесторонне развивающегося ребенка, находились за гранью осязаемого «запущенными детьми подворотен». Блатная феня и побои, никотиновый чад, алкогольные пары и черствый кусок хлеба, по-братски разделенный с любимым псом на ужин, не могли возникнуть и в фантазиях благовоспитанных домашних детишек.

Мы с Кешей в кругу общения друг друга смотрелись так же неуместно, как деревянный огородный туалет-конура посреди жемчужины Екатерининского Дворца – Янтарной комнаты. Мы ставили опасный социальный эксперимент, появляясь вместе на званых вечеринках и в домах своих друзей и знакомых. Опасный потому, что, во-первых, рисковали вызвать шок у завсегдатаев компании, во-вторых, вполне могли стать персонами нон-грата для личных контактёров.

У меня походы по кешенским местам вызывали странное чувство, как будто в кинотеатре смотришь фильм с другой стороны экрана – с задника. Обычные персонажи, привычные объекты и понятные движения превращались в замысловатых монстров, неузнаваемые абрисы и диковинные танцы. В обществе доходило до абсурда и даже скандалов, так как переварить наш малосъедобный тандем персон ленивые желудки-обыватели могли далеко не всегда.

Однажды Кеша затащил меня в ночную сауну, где собирались его друзья-приятели. Наше появление, кроме ожидаемых приветствий, вызвало некий ажиотаж. Присутствующие самцы, уже слегка под «кайфом», наперебой предлагали мне присесть, выкурить «косячок», побаловаться водочкой, попарить косточки, поплавать в бассейне, полежать на кушетке и даже «дать джазу по-быстрому». Невозможно было реагировать на это серьезно, потому что телодвижения и звукоподача моментально вызвали у меня ассоциации с игривыми четвероногими. Всем известно, что собака, возжелавшая развлечься, поднимает переднюю лапу или делает игровой поклон, подносит предметы, с которыми ей хочется поиграть или прыгает вокруг, при этом зачастую стараясь привлечь внимание лаем. Весь спектр заигрываний был к моим услугам. Но самки! Прожигая во мне огненными взорами немилосердные дыры, присутствующие в количестве двух дамы моментально приняли враждебный вид: нарочито подтянутые позы, грудь колесом, хищный прищур, нервные покачивания ногой, перекошенные щели ртов, злобно обнажающие оскал, и рычащие звуки комментариев. Как есть – собачья стая. Мне до крайности стало весело! Чтобы прекратить поток злобно-игривого внимания к собственной персоне, пришлось буквально по-собачьи демонстрировать покорно-трусливые условные сигналы. Спрятавшись за спину Иннокентия, я поспешно отводила едва наметившиеся взгляды, втянула голову в плечи и даже пригнула колени. На вопросы отвечала едва слышным плаксивым кряхтением и выбрала для посадки самый дальний и незаметный угол. То, что я не из их стаи, было понятно всем, но вот показывать змеиное жало было бы непростительной ошибкой. Терпение, к слову сказать, – великий инструмент в деле препарирования чужих душ, а инстинкт исследователя и привел меня в самое жерло кузницы затейливого маргинального увеселения.

Притупив бдительность на мой счет, достопочтенная публика предалась разгулу и разврату, как и положено. Оказалось, что две настороженные самки, кроме естественного желания быть истинными королевами бала, наперебой добивались сексуального внимания одного и того же мужчины, – добротно вытесанного крепыша невеликого роста и смазливого вида. Наблюдать их позиционный поединок стоило десяти походов во второсортный театр на третьесортную постановку. Борьба за благосклонность альфа-самца усугублялась разницей в возрасте, габаритах и весовых категориях банных нимф. Матерая, рыжекудрая и пышнотелая наяда явно превосходила свою чернокудрую и тонконогую сирену в опыте и циничной разухабистости. Но молодая соперница была свежее, проворней и хитрее. Так они и сражались несколько раундов подряд с едва прикрытой простынями грудью и сальными взглядами наперевес. Похабные шуточки и подначивания зрителей укрепляли боевой дух воительниц, а недвусмысленные намеки и разнузданные ласки присутствующих самцов поднимали рейтинг презентабельности охочих дам. Через несколько бутылок водки и пяток «косячков» примы компании уже исполняли стриптиз на длинном деревянном столе под дружный гогот, свист и улюлюканье благодарных зрителей.

Что стало последней каплей – кто знает, но неминуемое лобовое столкновение настигло разгоряченных подружек прямо посреди исполнения доморощенной сальсы. Невозможно описать начавшийся кавардак из воплей, ругательств, проклятий, судорожного мелькания рук и ног, наливающихся синяков и проступающих шишек, ошметков вырванных волос, зияющих кровью царапин и укусов. Оторопелые мужчины, выдержав положенную паузу, кинулись разнимать клубок голых тел. Все, кроме альфа-самца. И тут молодая соперница гневно выплюнула:

– Да что ты за мать такая! Ну, поимел он тебя по пьяни, чего ты лезешь в мою жизнь?! Это мой мужчина! Дура, ненавижу тебя!

Меньше всего я могла себе представить такую подоплеку банного акта нескончаемого спектакля под названием «Жизнь». Испытанное моральное потрясение было таким огромным, что, оказав посильную первую помощь, как единственная оставшаяся в строю женщина, я гневно отпела альфа-самца за моральное разложение, попутно расплющив присутствующих уничтожающим катком сарказма. После такого демарша в меня полетели увесистые комья брани и указания маршрута предлагаемых дальнейших передвижений, в том числе (а как же иначе) и от увечных афродит. Ясно, иноверцам не место в плотных рядах адептов. Оставалось одно – покинуть сауну гордо и с достоинством. При поддержке Кеши.

Как-то раз я была приглашена в гости с соизволением прихватить спутника. За приличным праздничным столом у моей подруги Иннокентий непристойно залпом употреблял изысканный коньяк, радостно заедая его шпротами, которые ловко вылавливал руками, почавкивал и отпускал каверзные комментарии. Когда гости именинницы обрели дар речи и вернули в человеческое положение глаза листохвостых гекконов, меня вежливо этапировали на кухню. Разгоряченные праведным гневом друзья провели серию жалящих ударов типа американского левого джеба для выведения противника, то есть меня, из устойчивого морального положения, а потом и добили мощным апперкотом, вежливо, но настойчиво выдворив вместе с незадачливым кавалером за пределы ринга, то есть из квартиры. Однако, открытием стали нарочитый снобизм и классовая нетерпимость таких обычно доброжелательных и благорасположенных товарищей.

Как ни странно, меня совсем не раздражали, а порой и забавляли откровенные недоработки воспитания Кеши. Ненавязчиво и подробно мы проходили шаг за шагом большой и трудный путь к высотам элементарной культуры поведения в «приличных» местах. И надо признать, что «кузнечик» поглощал традиционные навыки как уникальная китайская бамбуковая тряпка, которая впитывает в три раза больше жидкости, чем привычные гигиенические салфетки, не оставляя разводов и ворсинок. Одно удовольствие проводить уборку с таким дивным инвентарем!

Инок-Кент-Ноки со временем нашел работу, приобрел новый гардероб, сделал ремонт в доме, полюбил уют и чистоту, стал говорить без привычных пауз, проглатывающих мат, обрел милую и искреннюю любовь, без напряжения орудовал за столом ножом и вилкой, даже в библиотеку записался (читал ли – не знаю, но картинки точно рассматривал). А я получила бесценный опыт толерантного понимания непознанного. Благодаря Иннокентию анорексичный остов моих представлений о мире нагулял дополнительные мышцы и кое-где даже жирок, приобретя округлость и пущую пикантность образа. Я задумалась о том, как мало мы, в сущности, знаем тех, кто живет рядом с нами за стенкой, за забором, на другой стороне улицы, кто торопливо проходит мимо в магазинах и на улицах, кто составляет нам тесную компанию в общественном транспорте и узких коридорах чиновничьих епархий. Что снится этим неузнанным теням? Какие желания и потребности руководят их действиями? В чем находят они утешение, отдохновение и радость? Какие мысли бродят в их темных, светлых, рыжих или седых головах? Почему они такие, какие есть? И почему мы для них другие? Ведь мир людей, который нас окружает, вовсе не манты, где каждый отдельный клочок сдобренного фарша из баранинки аккуратно и прочно отделен от сородичей слоем тонкого постного теста, а очень даже азу, где легкодоступные куски говядины вперемешку окружены луком, огурцами, помидорами, морковью, картофелем, маслом, зеленью и специями разных мастей. Каким из ингредиентов каждый себя ни почитал бы.

Сталина Зиновьевна

«Крылья, укрывающие от невзгод, одновременно застят свет»

Не всем родителям повезло, потакая насущным запросам и модным веяниям времени, дать ребенку благозвучное и удачливое имя, которое выражало бы суть личности и украшало бы в повседневной жизни как непременное бриллиантовое колье на светском рауте. Но Сталина Зиновьевна! Искра советской истории, дурманящий аромат русофильства, глубина патриотического порыва, знамя национальной гордости. Сталя, Аля, Лина, Ина, да еще и Зиновьевна. Это не Цецилия Абрамовна какая-нибудь, и не Жозефина Норбертовна, и даже не Дебора Козумировна.

Настолько интенсивным и густым был опыт общения с этой женщиной, что где-то в его наплывах напрочь потерян момент нашего знакомства. Помню только, было это что-то простое, бытовое и тривиальное. То ли покупка трех килограммов томатов на рынке, то ли оформление бланка госпошлины в очереди в сбербанке, то ли попытка найти нужный номер дома на незнакомой улице, то ли поиск искомой автобусной платформы на вокзале. Дело в том, что Сталина Зиновьевна – просто неисчерпаемый и самопроизвольно фонтанирующий источник самой разнообразной полезной информации, бесплатное справочное бюро, экспресс-доставка практических советов на все случаи жизни. Имея острый язык, мгновенную реакцию, несдерживаемую импульсивность и готовность облагодетельствовать весь мир, Сталина всегда была при деле, оказывая так необходимую ближним помощь еще до того, как потребность в таковой помощи возникнет у обреченного ближнего. Молниеносная скорость передвижения и всевидящий перископический взгляд позволял этой опытной и хитрой женщине быть в нужном месте в нужное время. Там, где, безусловно (по железобетонному мнению самой героини), требовалась мудрая поддержка и толковое руководство процессом. Случалось впечатление, что жизнь движется по невидимым, но управляемым самой Сталиной орбитам.

Скорее всего, что СтаЗи (как я ее прозвала, для себя, разумеется) при нашей первой встрече околдовала меня властными нотками голоса и гранитной убежденностью в правильности рекомендуемых по случаю действий. Вероятно, вовремя подоспевшие советы действительно помогли мне разрешить проблему. Возможно, мои тактико-технические характеристики и ракетные модули всех ступеней способствовали выведению основной компоновки на около-Сталиновскую орбиту. Так или иначе, одноразовой стыковкой наш межличностный полет не ограничился.

Сталина Зиновьевна, какой я ее узнала, была худощавой женщиной невысокого роста полновесно за сорок с облагороженными хной рыжими кудрями. С первого взгляда в облике читалась добротная уверенность в себе с небольшим креном в переоценку собственных качеств и возможностей. Угнездившись в упрямых складках губ, властность и настойчивость уравновешивались дерзкой смешливостью, зацепившейся за веерные морщинки в уголках пронзительно зеленых глаз. Бойкие и импульсивные движения наглядно демонстрировали, что в обиду себя такая леди не даст. Несомненную женскую привлекательность СтаЗи не растеряла за годы, но не кичилась ею, а скромно прятала под простой и неброской удобной одеждой.

Опрятная однокомнатная квартира под самым чердаком многоэтажного дома, куда я была приглашена на чай, поразила меня обилием зеленых друзей: от самых неприхотливых лилейных до экзотических копий деревьев в стиле бонсай. Все оранжерейное хозяйство размещалось на подоконниках, тумбочках, этажерках, подставках, в кашпо на стенах, в балконных ящиках, тепличных стаканчиках и даже на кухонных табуретках. Меня не удивила бы находка кактуса под диванной подушкой или листового суккулента в стаканчике для зубных щеток. В кухне на столе примостился аквариум, пестрящий рыбками, а в комнате в большой клетке желтела канарейка. Оставалось только удивляться, как выживало это натуральное изобилие в компании трех представителей семейства кошачьих рода «млекопитающие» отряда «хищники». Четвероногая компания поражала разнообразием окраса и наличием явных признаков ограниченных возможностей. Нет, коты (или кошки, кто их разберет?) не передвигались в инвалидных креслах и не страдали отсутствием отдельных частей тела. Но намотанные корсеты бинтов, частичная хромота, зияющие пустоты в шерстяном покрове и явные признаки отоларингологических и офтальмологических недугов невольно наталкивали на мысли о бездомных животных, изъятых милосердной рукой из грязных объятий подворотен. И я не ошиблась. Три представителя маргинальных слоев городской фауны действительно были в буквальном смысле спасены СтаЗи от неминуемой гибели, причем были далеко не первыми и, по всей видимости, не последними гостями зеленой квартиры. Даже соседи, поначалу гневно осуждающие соседство с блохастыми и лишайными, теперь тайно приносили под двери Зиновьевны маленькие и жалкие комочки, таким нехитрым образом выполняя свой долг милосердия по отношению к братьям меньшим.

Домашнее хозяйство Сталины не оставляло сомнений в предположениях о ее профессии. Конечно, это должна была быть биология, зоология, ну, или ветеринария. Но нет! Разве, имея такое имечко, можно было позволить себе быть обычным профессиональным поклонником природы? Как можно было во времена великих сталеваров, текстильщиков и шахтеров, суровых военных и отважных космонавтов посвятить себя любви к nature? Никак нельзя. Поэтому, работая всю сознательную жизнь обычным инженером, как того требовали партия и народ, СтаЗи посвящала оставшееся свободное время всему живому: растениям, животным и людям! Уж не знаю, каким профессионалом была эта женщина, но на любительском поприще она достигла невероятных высот. Я была просто поражена глубине и энциклопедичности знаний. Вот бы Робинзону Крузо хоть пятую часть знаний, умений и веры СтаЗи!

Вот, кто бы знал, что Алоэ ночью поглощает вредные выделения, исходящие от мебели, Мирт спасает от гриппа, Аспарагус лишает атмосферу тяжелых металлов, а Пеперония излучает положительную энергетику. Если несколько минут гладить собаку, можно избавиться от спазма сосудов. Кошки снимают боль при артритах. Дроздовые мухоловки (птички такие) вырабатывают очень сильный яд. Морская свинка может передумать рожать, рассасывая или консервируя зародыши. Устрицы меняют пол, улитки могут отрастить утерянный глаз, мухи жужжат в тональности фа мажор. Лесные растения общаются друг с другом при помощи натурального Интернета – грибниц, воспринимая вибрацию соседних растений и ветра. Безусловно, СтаЗи обожала природу. Но поразительно другое. Такое впечатление, что она отвечала ей взаимностью.

Познакомившись с некоторыми из друзей Зиновьевны (коим по причине большой социальной активности просто несть числа), я узнала, что между собой эти люди называли нашу общую знакомую показательным прозвищем – «электровеник». Наверное, большинство людей скажут, что электровеник – это небольшое подметальное устройство на ручке, вращающийся валик с аккумуляторным приводом. Но это потому, что они не знакомы со Сталиной. Она умудрялась быть одновременно в нескольких местах и занимать параллельно несколько кресел. Помимо инженерной работы и биологических хобби СтаЗи была председателем домкома, главной по подъезду, внештатным сотрудником комитета по охране природы и городского зоопарка, благодетелем колонии для несовершеннолетних преступников, постоянным волонтером общественной экологической организации, бесплатным редактором областной самиздатовской газеты, периодическим присяжным заседателем, завсегдатаем лекториев, шефом детского дома и прочее. Траектория ее движения – зигзаг, а стиль жизни – фантастический экшн.

Бывало, встретившись со СтаЗи в приметном уголке нашего города, двигаемся параллельным курсом по улице. Понукаемая вопросами, начинаю рассказывать о своем житье-бытье, через некоторое время понимаю, что встречные прохожие недоуменно и боязливо обходят меня по раздутой дуге. Ну, конечно, я иду одна и увлекательно болтаю с азотом, какого в воздухе почти 80%. Останавливаюсь, жду. И вдруг откуда-то из-за левого плеча начинаю получать ценнейшие советы по наведению порядка в моей хаотично скроенной жизни, издаваемые вибрирующими связками Сталины. Методику исчезновения и материализации посреди любого антуража в любое время суток натуралистка-любительница изучила досконально и применяла повсеместно. Думаю, господин Кио был бы счастлив иметь такую талантливую компаньонку, без того заметная карьера престидижитатора (да-да, фокусника) достигла бы немыслимого апофеоза.

Такие люди просто одаренные проводники урбанистически воспитанных личностей в густом лесу – пригласили, завели, исчезли. И уже не важно, хвойный ли это, бореальный лес или смешанный суббореальный лес умеренного пояса. Пожарных табличек «ВЫХОД» коварные белки не припасли, говорливые сороки мигрировали в другую часть ландшафта, а мальчик-с-пальчик забыл дома свою крошащуюся булочку. Это было бы забавным приключением, если бы в нем не пришлось участвовать мне самой.

Надо признать, так любимые СтаЗи групповые выезды на природу (ею же самой, кто бы сомневался, организованные и руководимые) не раз таили в себе прямую угрозу жизни и здоровью наивных в своей вере в вожака пилигримов. Хотя, шансы расцвести или погибнуть, прибившись к стае Акелы Зиновьевны, были примерно одинаковые.

Помню как-то раз, нагруженные рюкзаками, пятый час мы радостно пробивали себе дорогу к отдыху через лес, овраги и холмы, ведомые СтаЗи по прилагаемой к ней карте местности. Подгоняемые доброй вестью о том, что изображать ишачков нам осталось всего ничего – полчаса, мы устало, но уверенно двигали подгибающимися ногами в сторону вожделенного бивака. Счет времени и чувствительность в ногах вскоре были потеряны, взгляд упорно не отрывался от мелькающей картинки едва различимой тропки, и воображение уже рисовало чудеса теплого душа, смены белья и горячего чая с баранками. Фантазии были так выпуклы и цветисты, что я не сразу поняла, что не слышу звуков чужих шагов и надрывного дыхания спутников. Так и есть: ветер, закат, деревья, тишина, лес и я.

На сильный испуг силёнок уже не было, только на чахлую панику. Аукнув раз тридцать, и протоптав кольцевую дорожку диаметром метров десять вокруг себя самой, я просто рухнула возле ближайшего дерева. Ситуация осложнилась вдруг дошедшими до мозга сигналами саднящей боли на ступнях растертых ног. И что делать в такой ситуации? Не хватало только наткнуться на лесных хищников, то-то радости было бы у моей любвеобильной начальницы, которая спит и видит меня уволенной или съеденной. Или это я сплю и вижу вдалеке между стволами красное мелькание. Орала я, надо признаться, громко и внятно, усиливая поднявшийся ветер. Меня нашли… Такие же «потеряшки» из нашей группы. Оказалось, не одна я пропала с радаров нашей Сусаниной. Втроем было уже не так страшно встретить ночь.

На центральном Совете пропавших без вести было решено не пытать счастья в поиске спасительного пути. Путь нашел нас еще часа через два в лице, а вернее, в глазу фонарика, плотно лежащего в руке СтаЗи.

Выяснилось, что мы, как бесхозное стадо овец разбрелись в радиусе полукилометра от вожделенного жилья в тот момент, когда сметливая и сердобольная Сталина прокладывала новый, более короткий, маршрут до лагеря, резко свернув с тропы. А потом старательно и упрямо, как кавказская овчарка, выискивала и собирала в пучок бестолковых ярок и непонятливых баранов. Ни тени вины или сочувствия не мелькало на сосредоточенном лице СтаЗи.

– Да, с вами только в разведку ходить, – в поддавки играть с врагами, – проворчала озабоченная «овчарка», поворачиваясь назад в чащу. – Забирайте манатки, и меня из виду не выпускаем.

– Сталиночка Зиновьевна! Подождите, – плаксиво запричитала я. – Идти не могу, ноги растерла.

– О, Боже, что же вы за люди?!? Предупреждала же: обувь и одежду берем только проверенную. Все, что жмет, давит, стесняет и натирает оставляем дома до лучших времен.

– Я так и сделала, но с непривычки обувь не выдержала, стала мне мстить.

– Ладно, разувайся. И носки снимай.

– Считаете, босиком быстрее будет по бурелому-то?

– Бурелом будешь перешагивать, – Сталина старательно набила снятые носки листвой и травой, аккуратно надела их на мои многострадальные конечности. – Пошли, до лагеря недалеко.

Надо признать, в таких носкоступах мне красоваться еще не доводилось, но они, как ни странно, значительно облегчили переход. Уже в лагере, где возле костра с котелком нас ждали остальные участники пешего марафона, СтаЗи прошила иглой с ниткой мои кровавые мозольные пузыри, намазала их какой-то неизвестной странно пахнущей мазью, и обложила раны подорожником.

На следующий день планировалась небольшая экскурсия в лес, сопровождаемая сбором грибов, ягод и лекарственных растений. Кульминацией вылазки должен был стать заваренный в котелке чай на собранных травах. Мои удивленные скорым исцелением ноги, выспавшиеся на валике из куртки и получившие новую порцию мази, уже могли понемногу транспортировать хозяйку. Сталина не стала рисковать потерей бойца, и не отходила от меня дальше нескольких метров. Вскоре недалеко от бивака мы обнаружили отчетливые следы животных.

– Кто это здесь прошел? – наивно спросила я.

– Это копытца дикого кабана, – спокойно комментировала СтаЗи. – А тут, видишь, отпечаток, на собачий похож – это волк.

Нескрываемая волна ужаса накрыла меня с головой при воспоминании о вчерашнем приключении. Ведь мы могли встретиться лицом к морде с лесными аборигенами!

– Ниги! Выбрось из головы всякий сор! Смотри, какая желтая поляна. Это зверобой, запомни. Он излечивает девяносто девять болезней, собираем цветущие верхушки со стеблем. Ты не представляешь, как он полезен! Соберем, высушим, а потом – хоть отвар, хоть настойку, хоть в чай добавляй. Самой себе спасибо скажешь. Только долго не принимай, может импотенцию временную вызвать. Ты как – не боишься?

Даже если бы боялась, то вскоре передумала бы, потому что мы нашли чабрец, который решает не только проблемы с легкими, но и лечит простатит и импотенцию. Потом был шалфей, содержащий женские фитогормоны, обладающий омолаживающими свойствами и лечащий фригидность. Потом седативная и ветрогонная душица, офтальмологический василек, желчегонная володушка, противоглистный девясил. Мне довелось отведать сырого белого гриба, поскольку, по твердому убеждению СтаЗи, это обогатит мой женский организм необходимыми витаминами, белками и аминокислотами. А уж сверчки и кузнечики, которые мгновенным движением руки оказывались в стеклянной банке, должны были, претерпев обжарку, насытить начинающих натуралистов протеинами, фосфором и кальцием.

От всего увиденного, услышанного и опробованного уши у меня были как у степной лисицы (она же – фенек), глаза – как у трубконосой летучей мыши (она же – «йода»), выражение лица – как у малой водосвинки (она же – капибара), а мозги выпирали из черепа отростком рогатой гадюки и были буквально видны как у рыбы с прозрачной головой (она же – Macropinna microstoma). Но впечатлениям дня не дано было иссякнуть.

Измученные тела путников томно разбросаны под раскидистым деревом. Пряные и терпкие запахи трав щекочут ноздри. Ушные раковины наполняются тихими звуками леса и невнятным бормотанием Сталины и Тимура Теодоровича (одного из динозавров вылазок на природу). Меж лениво смеженных ресниц мелькают тени их неистовой жестикуляции рядом с заветным котелком, венчающим костер. Наверное, опять выясняют, в каком направлении и сколько раз нужно провернуть листовой янтарный бульон, чтобы он стал незабываемым напитком.

Чай был замечательным – долгожданным и вкусным, попахивающим дымком и неведомыми ароматами. Невзначай из кого-то вылетела игривая фраза:

– Теодорович, колись, чего опять со Сталиной копья ломали? Чай заговаривали? К нам теперь любые недуги до старости подойти побоятся?

– Вполне возможно. Пока не знаю, – с лукавой интонацией молвил Тимур Теодорович.

– Что значит ПОКА? – вступила я в диалог.

– А то и значит. На неопределенное время приговор откладывается.

Тут уж загалдели все.

– Как так? Чего в чай подмешали?… Нам же еще завтра десять километров преодолевать!.. У меня желудок слабый, а вы экспериментируете… Мышьяка, что ли, насыпали, айболиты?… Алхимики!… Говорите по делу! Чем отравили?

– Да тише вы! Видите в котелке красные ягодки, они с во-о-о-н того дерева. Зиновьевна сказала, что они иммунитет повышают. А я знаю, что это – слабительное. Но Сталину же не переспоришь. Часа через четыре точно узнаем, кто прав.

– Ты дывысь, яка гадюка! Все, Теодорович! Спор отменяется, после такой рекламы эти ягодки будут изображать из себя только экстракт сенны, психологию понимать надо, – грозно подытожила СтаЗи.

И оказалась права, как всегда.

Посещение деревянного домика (туалет типа сортир) было занятием не для слабонервных. И даже не по причине его санитарного состояния, а по мотивам облюбованности сего места насекомыми различных размеров и оттенков. Лично мне критически не симпатичны осы. О чем я горестно и сообщила Сталине.

– Ниги, это вообще не проблема. Со всем живым надо разговаривать. Может быть, оно -живое это, языка твоего не понимает, но интонации, а главное – целенаправленные и интенсивные мысли, точно воспринимать и расшифровывать способно. Пока у тебя опыта мало, общаться мысленно с осами ты не приучена, говори вслух и точно представляй себе, чего от них хочешь, в деталях и красках. Поняла? Тогда – иди.

Я же доверчивая. Взрослая и умная женщина глупости всякие советовать не будет, тем более, как я поняла, опыт этот проверен. Так и поступила. Пришла к домику, открыла двери и начала разговаривать.

– Уважаемые осы! А так же прочие дорогие моему израненному сердцу летающие, жужжащие, пищащие, жалящие, кусающие и гадящие твари лесные! Хочу с вами договориться. Будьте так добры, на ближайшие десять минут покиньте данное отдельное помещение, так как оно очень нужно мне. Формула проста: я не трогаю вас, а вы – меня. Каждый соблюдаете паритет и остается доволен сотрудничеством. Итак, вы уходите, а я – вхожу. Аминь.

Сказала – сделала. Вошла. К большому моему удивлению насекомых в будке туалета явно поубавилось. Наверное, не все из мохноногих и крылатых обладают высоким уровнем IQ. Или я невнятно объяснила. Поэтому, совершая необходимые организму действия, закрепила успех.

– Рада, что мы друг друга стали понимать. Надеюсь, что наш договор не будет нарушен внезапным форс-мажором. Повторю, что свои обязательства – вас не трогать – я выполняю неукоснительно. Поэтому рассчитываю на вашу порядочность. Вы меня тоже не трогайте, хорошо? А еще лучше – летите пока на волю, в пампасы, там гораздо более приятная атмосфера и никто не болтает лишнего. Всем хорошо. Очень вам признательна за внимание. Стараюсь, как могу. Буду, конечно, еще учиться. Надеюсь, сотрудничество наше на этом не остановится. Потерпите еще немного, скоро я уйду. Какие вы хорошие, добрые и симпатичные. Гораздо гуманнее некоторых представителей прямоходящих.

Так, рука об руку риторикой мы закончили свои мирские дела, вышли из домика. На пороге я изысканно попрощалась с возвращающейся двукрылой и перепончатокрылой публикой. В сердцах даже поклонилась новым друзьям. И, довольная собой, развернулась…

На меня смотрели десять изумленных глаз, теперь уже произрастающих на головах двуногих. Конфуз. Ничего не оставалось, как прикинуться ветошью. Я вновь открыла дверь приглашающим жестом и тоном заправского церемонимейстера продекламировала:

– Прошу вас, господа отдыхающие туристы, посетить один из живописных уголков нашего бивака. Здесь Вы можете не только справить естественную нужду, но и приятно провести время в светской беседе с мухами, осами, комарами, бабочками и неизвестными пока науке приятными представителями великого мира насекомых.

Как бы то ни было, а методом уговоров насекомых я пользовалась после этого постоянно. Действовало. Даже тараканы из квартиры ушли (притравленные, понятное дело). Единственные непонятливые твари божьи – это комары. Но тут уж судьба, наверное.

В один из вечеров благословенного похода мы с двумя туристами из чужой группы разговаривали, сидя на спилах деревьев. Программа минувшего дня была щадящей, солнце уже село, спать не хотелось, беседа была познавательной и веселой. Несколько раз издалека раздавался призывный клич Сталины:

– Ниги, вы спать идете?

– Время позднее, пора на боковую!

– Ниги, я вас жду, не ложусь.

Я не поленилась сходить к палатке, в которой мы со СтаЗи обитали, пожелала «спокойной ночи», вежливо объяснила планы на ближайшее время и вернулась в компанию. Через два часа позади нас в кустах раздался жуткий грохот, шум и треск. От испуга я решила, что исконные лесные обитатели пришли поживиться на ужин вкусненькими туристами. Бесцеремонность и уровень шума отчетливо указывали на зверя.

Треск продвигался в нашу сторону. Один из парней схватил суковатую палку и уже размахнулся. Из куста показалась растрепанная рыжая голова. Сталина Зиновьевна. Ну, конечно!

– А, это вы? Еще не спите? А я решила вот в котелок воды набрать к утреннему чаю, да мусор выбросить в жбан. Все, вроде, десятый сон видят уже. Думаю, чего молодежь беспокоить, обойду. Заблудилась немножко. Но оступилась вот, котелок где-то потеряла. Ниги, вам уже отдыхать пора, – непоследовательно протараторила СтаЗи, уклоняясь от палки.

Невероятная женщина. Миновав школьную пору, я и забыла уже, как ревностно охраняют родители честь и достоинство целомудренных дочерей. Только Сталина не моя мама и возраст целомудренности давно пройден. Но разве это может остановить праведный порыв? Всё под контролем!

Очень приятно на время возвратиться в своё безответственное детство или вспомнить наивную юность, окунуться в безбрежный океан новых знаний и удивительных открытий, почувствовать бесшабашную искрометность опрометчивых шагов и монументальную поддержку надежного друга. Но даже послушный и инфантильный ребенок с запоздалым развитием рано или поздно начинает восставать против авторитаризма и деспотичности родителей. А уж состоявшийся взрослый, попав под тотальную опеку, рано или поздно поднимет бунт бессмысленный и беспощадный. И не всегда такой бунт закончится добровольным перемирием и осмысленным компромиссом, как в нашем со Сталиной Зиновьевной случае. Великолепное бриллиантовое ожерелье, которое душит, вряд ли станет любимым украшением, придется отказаться от его выгула или дотачать камешками попроще.

Савелий

«Достойный противник годится в друзья!»

Никогда не считала себя человеком, который лезет за словом в карман. Хотя, оснащенная многочисленными карманами одежда всегда обладала для меня излишней привлекательностью. Так удобно разложить нехитрый скарб по разным полостям, чтобы в нужный момент, похлопав себя по отдельным частям тела, отработанным жестом вынуть носовой платок, визитную карточку, упаковку жвачки, ключи, мелочь, банковскую карту, ручку, скрепку. Но не слово! Разнообразный лексический ассортимент я храню в других закромах. И пользуюсь им щедро и со вкусом, редко задумываясь над магической алхимией буквенных сочетаний.

Но бывают моменты, когда богатый урожай, собранный в ходе упорных и старательных упражнений по поглощению и разглашению текстов, лишь слабое подспорье в словесной баталии. Кроме безупречного чувства языка требуется совершенный творческий талант и крепкая сила духа. Таким моментом стала ситуация первого явления Савелия народу. Собирательный образ народа включал и мою скромную персону.

Дело было в гостях. Теплая дружеская компания отмечала один из доставшихся в наследство советских праздников. Милые тосты, добрые подколки, веселые истории, вкусные закуски, дружный смех, атмосфера расслабленности и симпатии. Мизансцена резко изменилась после звонка в дверь и шумного приветствия хозяином невидимых доселе пришельцев. Новые гости приходились квартиросъемщику недавно приобретенными знакомцами, а потому чести быть представленными тесной компании пока не удостоенные.

Первым на пороге комнаты появился добротно вытесанный двухметровый детина с властным зеленоватым взглядом основателя прайда, помечающего территорию. За ним угадывался более компактный силуэт русоволосого спутника. Разговоры в комнате затихли, и само по себе разверзлось свободное двухместное пространство за столом. В полной тишине перед ними аккуратно материализовались чистые тарелки, вилки, стаканы и салфетки, рюмки наполнились голубоватой слезой, нарезки и салаты вытянулись в струнку.

– Чего замолчали, гости дорогие? Или тут съезд глухонемых фанатов тишины? Мы, вроде, на праздник шли. Да, Володя? А попали, по всей видимости, в кладбищенскую контору, – пробасил детина, обращаясь к своему товарищу. – Наливайте уже, выпить хочется.

И тут мне стало обидно, что славные посиделки спетого и спитого коллектива так бесцеремонно подавлены доминантным самцом. Веселый внутренний задор перерос в решительный кураж.

– Наливай, ребята. Гудвин, сколь великий, столь же и ужасный, пожелали слово молвить неразумной пастве. Злобный волшебник страны Оз устал от жевунов и мигунов и хотел бы провести время с болтунами и прыгунами. Хотите избежать участи подземных рудокопов – смеемся и подпрыгиваем! Там, глядишь, в награду пожалует храбрость, сердце и мозги. Правда, повелитель?

– Правда, Гингема. Ты, матушка, на летучих обезьянах перекаталась? Или с Бастиндой мужика не поделила?

– Нет, Ваше высокоблагородие. Я всего лишь из другой сказки. За то и выпьем – за разнообразие форм существования.

Выпили. Народ приободрился, детина напрягся, а я раззадорилась. Смех прорывался отдельными фонтанчиками и полноводными гейзерами. Пикировка наша, ставшая центром внимания, продолжалась часа три кряду, подкидывая победные очки с переменным успехом на оба фронта. Атмосферу праздника мы вернули, державу и скипетр поделили. Но головной убор монарха обрел статус переходящего кубка, усиливая у меня и Савелия взаимный и пока неприязненный интерес.

Независимый и гордый Сава где лаской, где поддержкой, где хитростью, где давлением достаточно быстро подстроился под наш разношерстный дружеский коллектив. Внешняя показная флегматичность не мешала ему стремительно и хладнокровно принимать решения. Угрожающие опасности с разбегу натыкались на мощный агрессивный отпор. Ирония и сарказм прорывали нарочитую отстраненность. Общее созидательное движение вперед и умение лавировать в конфликте не исключали тяги к жесткому самоутверждению. Но неустрашимо принимая вызов толпы, Савелка неизменно совершал подвиг признания персонально существующего частичного превосходства или сопоставимости потенциалов.

Внешностью и повадками Савелий напоминал мне гиганта-Алабая, друга человека родом из Средней Азии. Смышлёный, неприхотливый и обманчиво добродушный Алабай всегда выглядит улыбающимся, умеет хохотать от души, сотрясаясь всем телом. Но, защищаясь, мгновенно возникает громадой, широко расставив лапы, и застывает скалой, призводя рык невероятной мощи. Азиат живёт в жесткой стайной иерархии, а инстинкт пастуха в нём заложен природой. С ним можно поиграть, но вряд ли стоит спорить. Уместно пошутить, но опасно насмехаться. Жить с таким рядом страшно и небезопасно, если ты «чужой». Выбор не так уж велик: стать «своим», уйти с дороги или зализывать раны. Но была одна немаловажная лазейка. К своим самкам азиаты относятся до неприличия снисходительно, прощая озорство. Я не Алабай, но в определенном смысле самка.

В присутствии друг друга мы с Савелием непроизвольно подбирались, готовые к решительному прыжку. Наши ауры накалялись, выбрасывая в атмосферу затейливые протуберанцы собственной исключительности такой плотности, что буквально притягивали внимание невольных зрителей. Плазма интеллекта и воли, охлаждаемая сталью взглядов, образовывала струящиеся облака жесткого юмора, причудливые арки решимости и фантазийные струи убийственных доводов. Это тонизировало и тревожило одновременно. Воевать было вроде бы не за что, но сдаваться никто не собирался. Скорее это напоминало учебный спарринг, нежели реальный бой. Но расслабившись, вполне можно было пропустить нокаутирующий удар. Казалось, позиционной войне не будет конца.

Но однажды судьба заставила нас объединить арсеналы во имя общей цели. Недельный отдых вдали от цивилизации в небольшой провинциальной гостинице туристического городка был единогласно выбран нашим скромным сообществом в качестве замечательного варианта отведения замученной заботами души. Мягкий и комфортный сервис в период межсезонья был вполне приемлемым. Пешеходные и велосипедные экскурсии, терренкурные дорожки в рамке осеннего карнавала, катание на послушных лошадях, тренажерный зал и бассейн, игровые автоматы и аниматоры, сауна и бар были в распоряжении небольшого числа отдыхающих. Вечерами мы собирались в одном из номеров поговорить, обменяться впечатлениями под рюмку изысканного напитка и запланировать грядущие мероприятия.

Припозднившись, что-то за полночь, мы шли втроем по коридору гостиницы к своим номерам, по заведенному порядку иронично подтрунивая друг над другом. Втроём – это я, Савелий и Владимир. Внезапно из лифта нам на встречу вышли татуированные качки числом три, заполонив небольшой проход. Юноши были навеселе и в том бравурном состоянии, когда в размягченных мозгах просыпается агрессивная самцовость. Понятно, молодые и спелые цыплята спешат занять на насесте место повыше. Даже если это временно оккупированный пятиэтажный курятник, а курочки не в их вкусе и давно топтаны. Алкоголь придал яйцам железобетонную твердость, и почему бы не показать старым тушкам, кто тут самый крутой. Пятеро мужчин вокруг меня как по команде стали источать адреналиновые волны, запахло озоном и неминуемой близкой дракой.

Медленно и спокойно переводя взгляд с одно лица на другое, Савелий стал небрежно закатывать рукава рубашки, а Володя прислонился к стене, упрев руки в бока. Лифтовая троица нагло улыбалась в ответ, поигрывая рельефными мышцами предплечий. Пауза перед бурей затягивалась, нагнетая силу предстоящего ненастья. И тут я выстрелила.

– Опа, мальчики! Какая встреча! А я уже и не надеялась сегодня. Отдыхаем? Чё так плохо отдыхаем – без девочек? Надеюсь, хоть вы не импотенты? Ну, я имею в виду не только хохолки в ширинках. Тут, я вижу, порядок. Как насчет капусты? Бабки платим, – получаем незабываемое удовольствие. Ну, давайте, сладенькие, шевелитесь, чё застыли? – загнусавила я таким приторно-мерзким тоном, что сама ужаснулась. Жестикуляция была не менее похабной. При этом я умудрилась буквально нос к носу подойти к юнцам.

Надо признать, мой эпатаж произвел впечатление не только на оперившихся бройлеров, но и на друзей. Первым опомнился, как и ожидалось, Савелий.

– Детка, не расходуй зря патроны. Расслабься в бёдрах. Ну, не урожайный нынче день. Говорил же, зря только бензин жгли. В выходные приедем, когда шушера побогаче понаедет. А сегодня «сама-сама, быстро-быстро», – и звучно загоготал.

– Фу, Савел, не груби барышне, прослывешь паршивцем, я твое реноме перед шефом выполаскивать не буду. Ну, так что, мальчики-очарованчики, будем мырли на ширли разменивать, или вам баиньки пора? – я приблизилась вплотную к тому амбалу, который показался мне лидером троицы, схватила его за среднюю пуговицу на рубашке и резко дернула на себя, быстро шепча ему в самое ухо. – Мужики, мне лично вы очень симпатичны, поэтому сделай лицо посчастливее и впитывай. По агентурным данным сегодня в этом здании будет совершаться воровская сделка. Если только вы не Качаловские быки, самым правильным будет свалить, пока ветер без камней. Только я тебе ничего не говорила, понял? Улыбайся, эти сзади, типа сутенёры, – комитетчики.

– Ниги, ты совсем офигела, барышня продажная? Решила молодое тело на дармовщинку обслужить? Так я тебе субботник вмиг организую! – свирепел Сава.

– Да пошел ты, ленинский соратник! С тобой, пожалуй, заработаешь. Только покупателей распугаешь!

Тут я молниеносным движением вынула из-под воротника рубашки круглый кулон, закрепленный на шее серебряной цепочкой, спрятала его в кулаке и прошептала:

– Да, товарищ майор. Нет, все нормально, работаем.

Так же мгновенно вернув цепочку на место, я снова надела самую сексуально озабоченную из своих улыбок и проворковала юным атлетам:

– Ну и что решили, сладенькие? Будем развлекаться или деньги кончились? Предупреждаю, третьего предложения не услышите. Да–да, нет–нет, только, соколики орлиные, всю жизнь потом локти кусать будете, – тут я обнаглела окончательно и потерлась ногой о главного «бройлера» или «бодибилдера», что в данном случае уже не играло роли.

Надо отметить, что все время, пока я импровизировала, молодая троица не сходила с места, добавив к нахальному выражению пьяных лиц олигофренические черты. Разобраться в истинной личине противника, поначалу принятого за легкую добычу, было весьма тяжело. Стремительный заход солнца застал их вне курятника, что само по себе – большая беда, ведь куриные глазки в сумерках подергиваются сонной пленкой, голова клонится набок. Страдающему куриной слепотой уже не до тумана, а тут еще алкогольные пары, искажающие знакомые силуэты.

– Все, Ниги! Баста. Видишь, не хотят мальчики твоего волнующего тела, устали, поистратились. Двигай попой, куртизанка. Сейчас перекурим и сходим на следующий этаж. Может, там кто купит твой секс-талант, – провозгласил Сева и галантно ткнул меня в спину, – Аривидерчи, пацаны, мы не в обиде, бывайте.

Огрызаясь на Савелия, я протаранила между громилами путь для сопровождающих и двинулась к занимаемому номеру. Сава дожал ситуацию, буквально втолкнув меня в проход двери:

– Входи, путана. Угомонись уже, наконец. Пристала к бедным пацанам. На кой ты им нужна, кошёлка, у них, знаешь какие девочки?

– Лапы свои убери, урод! – крикнула я уже из номера и громко хлопнула дверью.

– Мда, дорогая. Не знаю, где ты этого нахваталась, но должен признать, – тебе идет роль проститутки, – сотрясаясь мелким смехом, прошептал мой недавний «сутенер».

– Была уверена, что именно такие женщины тебе и нравятся. Только ты еще стриптиза моего не видел! Причем, должна заметить, и не увидишь! И не надо мне рассказывать про напрасные зароки, – перебила я фразу, готовую сорваться с языка собеседника.

– Не буду, фурия круча!

– Да, милый Тайсон, извини за свернутый поединок. Море крови, мозги по стенам, противник под пятой – романтика брутальных мужчин. Но в ролевых сексуальных играх я не люблю роль медсестры и адвоката.

– А какие любишь?

– Все было наглядно. Ты угадал. Спокойной ночи, Савелий!

Мужики – самые большие болтуны и сплетники. Наутро я проснулась знаменитой. Ночное приключение обросло домыслами и деталями и стало местной легендой. Повара в столовой тщательно выбирали мне лучшие куски мяса, горничная застелила свежие простыни, даже суровый охранник на входе изобразил корявый книксен с присвистом. Постояльцы вполголоса обсуждали поспешный ночной отъезд парней, наделавший много шума хлопаньем дверей и громкими ругательствами в адрес гостиницы, и провожали меня восхищенными взглядами. Легла спать Ниги, а проснулась Мата Хари или Мила Йовович в роли Жанны Д`Арк.

Спустя шесть лет мои знакомые, отдыхавшие в этой же гостинице, с упоением рассказывали мне до боли знакомую историю в новой интерпретации, – бесстрашная русская девушка спасла мир, одолев пятерых подготовленных бойцов убойной силой интеллекта и непревзойденной хитростью маневра. Однако, не знаю, как дальше и жить с такой славой, ведь от себя не убежишь.

Савелий после коридорного спектакля не прекратил ухмыляться на мой счет, но уважения в этих ухмылках явно прибавилось. Больше того, как-то он осведомился:

– Ниги, ты в преферанс играешь?

– Нет.

– Нет и всё? А причина?

– Карты – не моя страсть, по детству в «дурачка» играла или в «пьяницу», а о преферансе и покере – только слышала.

– Ты просто обязана научиться.

– Чего ради? Чтобы тебе было кого обыгрывать?

– Чтобы тебе было, где демонстрировать свои таланты. Знаешь, что такое французский preference? «Преимущество». Улавливаешь? Я научу, обещаю.

Сказал – сделал, научил…. на свою голову. Раз в две недели я бывала приглашена к Савелию домой на «расписать пульку-другую». Большого азарта за мной не наблюдалось, но играть понравилось. Причем, игре, требующей от остальных любителей преферанса блестящей памяти, сложных логических построений и точного просчета вариантов, от меня доставались интуитивный блеф и психологическая инспекция поведения игроков. В общем, я блестяще справлялась с обязанностями в роли держателя прикупа. Но нагнетала эмоции и накручивала нервы партнеров на кулак, вступая в игру. За что неоднократно была морально щипана Савой, а он неоднократно был мною прощен. Распасовка. Где еще можно было наблюдать такой неприкрытый калейдоскоп эмоций, состояний, масок, мимических преображений и мышечных зажимов? Козырем в нашей игре было взаимопонимание, а взятками – прививки приятия.

Очередной Новый год было решено отмечать в гостях у Савелия.

– С тебя культурная программа, с меня – стол, – безапелляционно уведомил меня Сава.

– Интересно девки пляшут. На мой стриптиз надеешься под свои буфетные закуски? Так я предупреждала: марлезонский балет на вашей улице не гастролирует.

– Ниги, скромнее надо быть. Чем ты можешь удивить народ голая? Но одетая и вооруженная своими фантазиями и лицедейскими талантами – вполне. Надо же чем-то отвлекать народ от моих затрапезных бутербродов!

– Ладно, попробую. Но тогда лучшие фирменные канапе и тарталетки – мои! Гренки и тосты можешь раздать особо голодным.

Это была убойная шутка! Такого праздничного стола я не просто не видела, даже представить себе не могла! Савелий на поверку обладал не только поразительным кулинарным талантом, но и дизайнерским даром. Знаменитый барселонский ресторан Can Gaig, отмеченный звездами Мишлен, просто дешевая забегаловка в сравнении с произведением искусства Савы. Все блюда были фаршированными, нашпигованными, сложносочиненными, многослойными, мелко-нашинкованными, густо-маринованными, парадоксально сочетаемыми и невероятно вкусными. Все это великолепие возлежало, теснилось, перемежалось, выступало, оплеталось и взаимопроникало, тонко сочетаясь по цвету, фактуре и форме. Невозможно было попробовать все, приходилось выбирать и делиться впечатлениями, чтобы не испортить блестящие наряды гостей лопнувшими внутренностями.

Животы надо было периодически встряхивать в целях поддержания перистальтики и освобождения места для новых гурманских впечатлений. Это ответственное задание было поручено мне. Лучшим регулятором волнообразных сокращений гладкомышечных трубчатых органов является, по моему мнению, смех.

Понимая, что практически невозможно затмить впечатление от пищи, я все-таки попыталась навести веселый лоск на наши посиделки. Кроме шуточных игр, импровизированных театральных постановок, традиционных гаданий и комичных розыгрышей, приготовила авторскую стихотворную сказку. Это была новогодняя бомба в трех актах и восьми частях. В эпических и мультяшных персонажах сказки легко угадывались реальные люди, сидящие за столом. Каждый со своими особенностями, чертами характера, слабостями, характерными жестами, привычками, манерами, присказками. Поймать на узнавании удалось каждого.

Уже под утро самые стойкие устроили дискотеку, перемежаемую тщетными попытками доесть отвоеванные в начале вечера части блюд. Савелий, изрядно выпивший, но не сломленный, пригласил меня на танец.

– Спасибо, Ниги! Я и не думал, что от твоей культурной программы будет так смешно. Тебе по плечу не только образ амазонки, но и Лиозновой с Ахматовой.

– Кто бы скромничал! Не стол, а рай для привередливого чревоугодника.

– Квиты?

– Приятно поражены.

– Тогда завершающий штрих! – и Сава радостно повалил меня под елку.

Молва прочила нам с Савелием то священную войну, то неземную любовь, то эксклюзивный тандем, то водевильный фарс, то добротную ненависть. Правы оказались все, потому что ясно определить силу, притягивающую нас друг к другу, равную не меньшей evil force, также как и последствия воздействия обеих мне лично очень затруднительно. Мы были слишком похожи, в определенном смысле, чтобы простить такое явное дублирование. Мы были не в меру похожи, чувствуя родственную душу. Чем больше мы узнавали друг друга, тем болезненней были жалящие укусы за малейшие промахи. Чем дольше мы были рядом, тем яснее становилось, что «мы одной крови», только ядра лейкоцитов этой «крови» различались по ГКГ антигенам, грозя неминуемой гибелью при слиянии систем кровоснабжения.

Колебания амплитуды и полюса наших отношений походили на график активности сердца, полученный в ходе проведения ЭКГ ишемического больного. Взаимное притяжение на пике «давай поженимся» сменялось необузданной агрессией в низшей точке – «убил бы». Полная гармония наступала только в моменты общего противостояния внешним силам, здесь мы были едины и непобедимы: Бонни Паркер и Клайд Бэрроу, неуловимые для агентов ФБР и неизлечимо опасные для противника.

Савелий никак не препятствовал моей личной жизни, даже потакал её развитию. Но порой его ревность достигала таких непереносимых масштабов, что приводила к моим слезным истерикам. Не удивительно, именно Сава был тем, кто умело и квалифицированно утешал и успокаивал меня после собственноручных адских экзекуций морального уничтожения. Он с лихвой дарил мне свое покровительство и заботу в ситуациях, когда действительно требовались помощь и поддержка, твердо держа внешнюю оборону покоя и достоинства дамы (если она сама её, оборону, ослабляла).

Как-то погожим осенним днем я, Савелий и компания пошли отмечать закат бабьего лета на водоем. Нам было тепло, сыро и уютно. Упоительный запах шашлыка проник во все поры редких насаждений вокруг нашего становища. Первыми на запах мяса вышли бродячие псы числом не менее десяти. Злобно ощерившись, свора под предводительством особо крупного и лохматого кобеля неизбежно надвигалась на нашу малочисленную группу. Подобрав увесистую палку, вперед выдвинулся Савелий, глухо отдав нам распоряжения:

– Девушку в середину, сохраняем спокойствие, никто не пытается двигаться.

Медленно и основательно Сава сделал несколько шагов в сторону собак, поигрывая палкой, застыл перед вожаком, неотрывно глядя ему в глаза.

– Бери свою кодлу и уходи, пока не случилось беды, и другим передай, что здесь ничего им не светит, – хриплым басом обратился он к лохматому великану.

Собаки застыли, видимо, выбирая между молниеносным нападением с неопределенным результатом и достойным, но голодным уходом. Зная Савелия, на их месте я выбрала бы бегство. Рычащее статичное противостояние длилось не меньше трех минут. Сердце давило на барабанные перепонки оглушительным набатом. Удивительно, но испытываемый страх был не столько порождением собственного инстинкта самосохранения, сколько цивилизованным чувством сопереживания. Четвероногий соперник дрогнул, отвел взгляд, а потом и свору. Я много слышала о том, что звери чувствуют силу и бесстрашие человека, предпочитая паритет разгрому, но впервые видела, чтобы удесятеренная сила противника, помноженная на волю к выживанию, оказалась несостоятельной против одного храброго сердца.

На этом приключения не закончились. Через полчаса к нашей самобранке вышли трое представителей низших слоев общества с широким ареалом обитания и безразмерным диапазоном амбре в пограничном состоянии психики. Воистину, в определенном месте безбрежных просторов родины в означенный час N наступил аншлаг. Наш победитель направился в сторону пришельцев, цветисто выругавшись и дежурно произнеся: «Прости, Ниги».

О чем и как беседовал Савелий с представителями маргинальных слоев российского общества, осталось за кадром, но спустя пятнадцать минут непрошенные гости дружно двинулись обратно в чащу, кланяясь и желая приятного отдыха. Он опять праздновал победу, наш неизменный Вильгельм-Завоеватель, наш славный Тамерлан, наш знаменитый Савва Македонский.

Отдых удался на славу. Поляну мы освободили от мусора и своего присутствия уже в сумерках. И надо же было мне оступиться на самой невинной кочке, безжалостно подвернув правую ногу. Боль была такая, что со стоном я покатилась по жухлой мокрой траве. Очарование заката померкло в глазах. Прыгать на одной ноге вверх по ухабистому склону было проблематично. Положение архи сложное, но не для Савелия. Мой поработитель, соперник и друг вынес меня из боя на руках. И только на подступах к такси не удержался от колкости:

– Цени, подруга, еще ни одна из самых прекрасных и легких, в прямом смысле, женщин не удостаивалась чести так долго и бескорыстно кататься на мне. А ты едешь и не корчишься от умиления. Одно досадно – сам же кормил-поил. Знать бы наперед, что ты решишь покончить с прямохождением так далеко от дома, сэкономил бы на тебе продукты, а на себе – силы.

– Ага. Слава героя – тяжелая ноша. Раз не скинул, значит, надеешься на продолжение аттракциона «Ниги INC. представляет». Я ценю твой такт и выносливость, отвечу искренностью на правду. Не все ж тебе джигитовку на мне исполнять, когда-то надо и саночки возить.

Тут я очень рисковала повредить вторую ногу, а то и голову, но мудрые люди говорят: «Хочешь победить врага – обними его». Я намертво повисла на шее Савелия, попробуй – урони!

В моем фотоальбоме до сих пор хранятся памятные снимки, запечатлевшие первое поле боя двух титанов, образ Ниги-Матильды Тосканской на фоне грозных львов у входа в гостиницу, отблески моего ликования после вчистую выигранного мизера в окружении сокрушенных противников, двух поверженных тел в обрамлении разлапистой хвои и фигуры непревзойденного героя дамских романов со спасенной жертвой бездорожья на руках.

Наша дружба с Савелием длится с незапамятных времен и не дряхлеет. Это странно? Это – закономерно. Срывая маску с неприятеля, мы рискуем увидеть там свое отражение. Но мудрый и самодостаточный человек (не путать с ограниченным) всегда найдет пользу и удовольствие от общения с самим собой. А искры совместного горения пусть сохранит памятный фотоальбом.

Лидуся

«Полюбуйся на изысканные кружева пустоты»

Она стояла в центре коридора, даже не делая попытки посторониться, хотя отчетливо видела мое стремительное приближение. Не понятно, как компактный стан мог занять столько места, чтобы не оставить его другим движущимся телам. В последний момент перед столкновением на продолговатом удлиненном как у породистой лошади лице зажглась дежурная улыбка.

– О, я знаю, вы – Ниги. Много наслышана. Теперь довелось еще и увидеть. Должна признать, слухи не обманули. Будем знакомы. Я – Лидия, для вас просто – Лидуся, – речь не просто исходила из ее контурно очерченных с красной помадой губ, она струилась, переливалась и подрагивала на невидимых глазу эмоциональных порогах.

В прямой спине, плавных жестах, заученных улыбках и скользящих взглядах было что-то настораживающее, наносное, искусственное. Эта не первой молодости женщина прямо окатывала потоками доброжелательного участия и преувеличенной симпатии. Пришлось притормозить и обозначить уголками губ приветливость.

– Вы не представляете, как я рада, что теперь именно вы будете курировать нашу работу и помогать нам, – продолжала она извиваться и журчать, – ваш предшественник, надо признаться, был на редкость тупоголовым приспособленцем. Я знаю, что мы не только сработаемся, но и непременно подружимся. Наш ретроградный коллективчик давно нуждался в инъекции для поднятия тонуса. Такая приятная женщина как вы, да еще профессионал – явный подарок изменчивой фортуны. Знаю, как бывает нелегко разобраться в хитросплетениях чужой работы незнакомых людей, поэтому рассчитывайте на меня. Почти старожил здесь, знаю то, о чем вам наверняка предпочтут не говорить.

– Лидия, извините, не знаю Вашего отчества. Вас обманули.

Жесты, мимика и поза мгновенно застыли в застигнутом положении. Удивление и непонимание были неподдельными. Впервые я видела искреннюю реакцию.

– Обманули?!? Простите, в чем?

– Я совершенно недружелюбный и неконтактный человек, обществу предпочитаю одиночество, чужому мнению – собственные выводы, и профессионал я так себе. Начальство меня к вам сослало, чтобы избавиться от надоедливого балласта.

– Ах, да… Меня предупреждали, что у вас большое чувство юмора. Конечно. Смешно. Но источники у меня проверенные, и сама я редко ошибаюсь. Так что, Ниги, для начала пойдемте ко мне – попьем кофейку, побеседуем. Мне благодарные клиенты как раз презентовали волшебную кофеварку.

– Вынуждена вас огорчить, Лидия. Мне необходимо явиться пред очи вашего начальства, согласовать планы работы, режим взаимодействия и подписать бумаги. Поэтому извините, мне пора.

– Да. Понимаю вас. Но это вовсе не отменяет свидания с кофе. Буду с нетерпением ждать. Вам же все равно придется знакомиться с документацией в разных отделах. Так, почему бы не начать с меня. Совместим приятное с полезным. Возражения не принимаются. Всё. Кабинет 319 через…. час.

Очаровательная добрая фея из детской сказки оставила меня наедине с произведенным впечатлением. Подумать только, за пять минут Лидуся успела окутать меня лестью, окропить позором коллектив учреждения, подчеркнуть свою исключительную информированность и незаменимость, отметить наличие собственной разветвленной и надежной агентурной сети, обозначить неизбежность нашей дружбы и обязать меня подстроить планы под настойчивое требование прибыть к ней на ковер. Блицкриг в идеальном исполнении.

В приемной директора меня вежливо приняла секретарь, предложила мягкое кресло и чашку кофе.

– Спасибо, не откажусь. В вашем учреждении гостеприимство и любовь к арабике – корпоративный эталон? Или это эксклюзивные предпочтения отдельных сотрудников? Не успела войти, как Лида приветливо предложила мне отведать волшебного напитка.

– Лида? И вы отказались? – по учтивому лицу референта почти неуловимо пробежала тень, как помехи по экрану старого антенного телевизора.

От меня не скрылась минутная откровенность мимики. Лида либо представляет крепкую оппозицию официальным представителям власти учреждения, либо является досадной занозой в крепком теле коллектива. Секретарь, наученная не выносить лишний сор из избы, торопливо спрятала эмоции под вышколенной улыбкой, безусловно, отметив выданную мной информацию.

– Нет, не отказалась, отложила на неопределенный срок. А надо было?

– Ну, зачем так?! Вовсе не надо. С кем пить кофе – только вам решать. Лидия Германовна – воспитанный человек, опытный специалист, кофеварка у нее новая.

Общение с директором прошло в дружеской и конструктивной атмосфере, заняв полчаса. В конце беседы я бросила пробный шар:

– Общий план мы наметили, полномочия и сроки определили, первоочередные задачи понятны, но хотелось бы иметь представление о дальнейших шагах в русле сотрудничества. Посоветуйте мне, пожалуйста, с какого отдела лучше начать работу после общего ознакомления? Не хочется мешать текущим делам, отвлекать сотрудников.

– Самый большой объем документов в отделе планирования и развития, самые творческие работники в отделе комплектования и обучения, самое шумное место – колл-центр, самое загадочное – отдел информатизации, а самое приятное – кафе. Выбирайте сами. Мы подстроимся. А я всегда на месте и готов помочь, – директор улыбался и даже, кажется, шутил.

– Спасибо, приятно. Признаюсь честно, меня уже пригласила к себе Лидия Германовна. Может быть, с нее и начать?

– Э-э-э… Можно. Хотя…. Конечно, если Вы уже договорились. Как знаете, – лицо директора при этом не выражало сильных эмоций, но тонкий налет недоумения был покрыт мелкими брызгами недовольства и едва заметной патиной раздражения.

– Благодарю. Пожалуй, пойду работать. Я не прощаюсь, в конце дня непременно зайду поделиться успехами.

Лидуся явно пребывала в коллективе в статусе артефакта, не грозящего большими бедами, но умеренно досадного. Тем интереснее понять, что она из себя представляет. Несмотря на возможность посетить Лиду в указанное ею время, я из вредности, а больше из исследовательских побуждений решила начать работу с колл-центра, отложив назначенное свидание.

Спустя три часа я, предварительно постучав, возникла в проеме кабинета №319.

– И снова здравствуйте, пришла ударно потрудиться.

– Опоздали вы порядком, дорогуша, – брови Лидуси грозно сошлись к переносице, – но на первый раз казнить не буду. Присаживайтесь, кофейком побалую. А хотите, и покрепче чего налью?!

– Исправиться не обещаю, разве что гильотину карманную принесу. И с вашего позволения, в рабочее время ограничусь легендарным кофе из нового агрегата, – послушно подыграла я, – мне же еще с документами работать, если покажете, разумеется.

Показала, разумеется. Увиденное восторга у меня не вызвало. Качество оформления и систематизация документов оставляли желать лучшего, много лучшего. То, что имелось в наличии, не исчерпывало требуемого перечня и пестрело логическими, техническими, математическими и орфографическими ошибками.

Мое недоумение, конструктивные вопросы, прямые и косвенные замечания непостижимым образом разбивались о нерушимую стену непогрешимости. С вечной улыбкой Лида приводила тысячи аргументов и доводов в пользу невозможности качественного выполнения возложенной на нее работы. «Конечно, я об этом знаю», «вы же прекрасно понимаете, что это зависит не от меня», «согласитесь, что для реальной работы это не так уж и важно», «ничего страшного, при такой нагрузке возникновение путаницы оправдано», «что вы, данный документ, безусловно, черновик, его нельзя принимать всерьез», «мы не застрахованы, вам ведь тоже не все удается». Легкая снисходительность к изъянам системы, людей и отношений шла рука об руку с полным нигилизмом в отношении субординации, требований и нормативов. Мера ответственности четко ограничивалась личными представлениями о рамках дозволенного и возможного. Возникало стойкое впечатление, что сидя в помойке, с удивлением наблюдаешь дефиле Лидуси в белых незапятнанных одеждах по смрадному подиуму. Ну, не прилипает к ней грязь, только и всего. Какие же могут быть претензии?

– Ниги, да что вы все в документах копаетесь?! Уже ведь и так все понятно: работа в отделе ведется, люди стараются, а мелкие недочеты быстро устраним. И охота вам тратить драгоценное время на сомнительную ревизию? Думаю, куда важнее обсудить более насущные вопросы. Я же обещала оказать помощь и содействие в поимке истинных лентяев и жуликов нашего богоугодного заведения. Сейчас по кофейку и поговорим.

Надо признать Лида расстаралась, информация, намеки и комментарии лились из нее как из рога изобилия. «Внутренняя кухня» учреждения со всеми «кулинарными рецептами» и «поварскими секретами» в интерпретации собеседницы попахивала не только изысканными ароматами, но и тухлятинкой с примесью дезинфекта. Рассказ Лидуси, как ни странно, вовсе не походил на скабрезное изложение слухов и домыслов дамочками из «низшего сословия». Культурно, литературно и пристойно лилась «проповедь», пронизанная непрозрачными намеками и иносказаниями, не оставлявшими простора для двоякого толкования. Мне довелось узнать о тяжелой судьбе истинных титанов и трудяг, раздутых привилегиях «прилипал» и «блатняков», потере человеческого достоинства «пресмыкающимися», о симбиотических связях «покрывающих» и «добывающих», служебных романах, о тиранах, попустителях, юзерах и триумфаторах. Примечательным было то, что сама Лида в описываемых хитросплетениях была как бы «вне и над», демонстрируя ошеломляющую осведомленность.

Как ни странно, но в дальнейшей работе меня развлекла опрокинутая на меня добровольной помощницей информация. Вычленяя «слабые звенья» бюрократической паутины и налаживая контакты с уполномоченными лицами, я постоянно находила подтверждения несостоятельности выводов и знаний Лидуси. Многие пугающие, удивляющие и вдохновляющие подробности её рассказа в реальности превращались лишь в одну из возможных интерпретаций истинных фактов.

Как-то в обычный будний день Лидуся подкараулила меня в коридоре и, заговорщически подмигнув, быстро повела за руку в дальний конец. Толкнула неприметную дверь и тщательно заперла её на ключ изнутри. Длинно выдохнув, расслабила плечи, открыла окно и молниеносно извлекла из карманов сигареты и зажигалку.

– Ф-фух, покурим! Такие нервы сделали, срочно надо реабилитироваться. Славно, что я вас встретила, хоть с нормальным человеком пообщаюсь. Закуривайте, – и она протянула мне пачку.

– Спасибо, конечно, но я так поняла, что у вас в учреждении не курят, а это помещение явно рабочее. Что, если застукают?

– Да, ладно вам. Не курят, конечно, но для начала – пусть поймают. Да и чем это может грозить? Строгим выговором с окроплением слюной овала лица или нанесением кровавой раны в область души? Там и так уже живого места нет. Хуже не будет, а успокоиться надо. Здоровье дороже.

– Противоречивое утверждение, однако. Укреплять здоровье табаком – это какая-то инновационная медицина.

– Не хотите, как хотите. Колхоз – дело добровольное. Я что хотела вам предложить. Сегодня мои друзья устраивают мини-выставку авторских ювелирных работ прямо у себя на дому. Будут только «свои». Аврелий создает без преувеличения – шедевры. Вам надо это увидеть! Да и жена у него уникальная – экстрасенс, Далила спасла уже пару дюжин приговоренных врачами к смерти.

– Считаете, я так плохо выгляжу или много зарабатываю?

– Конечно, нет, зачем утрировать? Как истинная женщина, вы получите удовольствие от созерцания красивых украшений, пообщаетесь с интересными людьми. А там, глядишь, может, чего и для покупки присмотрите.

– А как же быть с тем, что выставка «для своих»?

– Какие неподобающие глупости. Вы же со мной!

Вечером мы с Лидусей поднимались на третий этаж старинного особняка в центре города. Высоченные потолки, широкие лестничные площадки и витражные окна в пролетах переносили путников как минимум на пару столетий назад. Шикарную дверь нам открыла миниатюрная женщина в этнических одеяниях каких-то восточных народов. Зыркнув на меня глазами, она аккуратно кивнула головой Лидии и посторонилась. Особого восторга наше появление у хозяев явно не вызвало. Легендарный Аврелий вообще не вышел из помещения, по-видимому, служившего ему мастерской. Я услышала лишь хрипловатый вопрос из-за полуоткрытой двери: «Даля, кто там? Это к тебе?». Ответа не последовало, а нас провели по деревянной лестнице на второй уровень квартиры в ярко подсвеченную комнату, где на обитых темным бархатом стеллажах и фанерных кубах разных размеров сияли, блестели и переливались кольца, серьги, браслеты, кулоны и броши самых невообразимых форм и рисунков. Моя провожатая представила меня хозяйке и суетливо кинулась рассматривать россыпи красоты.

Всегда считала, что мне не чужд некий художественный вкус. Но представляемые произведения искусства были столь аляповатыми и нарочито мещанскими, что отравляли мои тонкие эстетические чувства. Не помог и преподнесенный неразговорчивой хозяйкой хрустальный наперсток коньяка. Скорее всего, я отстала от жизни и плохо разбираюсь в авангардных течениях. Лидуся разливалась соловьем, на все лады расхваливая аврелиевские поделки. И чем больше она превозносила талант автора, чем больше сыпала специфическими терминами и знаменитыми именами почитателей выставленного богатства, тем больше я убеждалась в истинности собственных воззрений. Хозяйка дома, привычно и неспешно занимающаяся своими делами, то и дело кидала на Лиду скептические и даже неодобрительные взгляды, не вмешиваясь в ее монолог. По всему выходило, что «своя» гостья не пользовалась особым расположением, а ее искренняя преданность и любовь к хозяевам была далеко не взаимной.

В какой-то момент до сознания Лидуси, видимо, дошла мысль, что ситуация выглядит странно, и она решила интегрировать Далилу в круг общения.

– Даля, дорогая! Поздравляю! Аврелий, как всегда, неподражаем. Эти работы замечательные, великолепные, блистательные. Других слов нет. Правда, Ниги?

– Конечно, они не лишены индивидуальной прелести и оригинальности замысла, выставка весьма любопытна. Но я не эксперт в области ювелирного искусства, поэтому могу поделиться только личными впечатлениями. Ярко, интересно и увлекательно.

– Даля, кстати, раз уж мы здесь, сделай доброе дело, залатай мне дыры в моей ауре. Чувствую, что стрессы и злые люди просто изрешетили мое астральное тело, – сквозняк гуляет.

– Пойдемте, – лаконично ответила хозяйка и привела нас сквозь вычурные лабиринты комнат и лестниц в сумрачное помещение.

Под обитым синим бархатом балдахином недосягаемых потолков в самой середине большой комнаты стоял массивный темный стол с инкрустированной столешницей и тремя черными кожаными креслами. На бурых стенах светлыми пятнами выделялись каббалистические знаки. На многочисленных полочках и этажерках по углам лежали старинные книги, карты таро, осколки геологических пород, стояли хрустальные шары, метрономы, подсвечники, статуэтки, маятники, граненые геометрические фигуры и непонятного назначения приспособления из металла, дерева и проволоки. На краю стола я увидела визитки: «ДАЛИЛА. Космобиоэнерготерапевт. Мастер пятого уровня. Телефон для записи…».

Терапевт «космо» и «био» зажгла ароматическую палочку, поставила Лидусю возле стола, закрыла глаза и стала проделывать плавные пассы вокруг ее головы и тела. Через пятнадцать минут сеанс был закончен. Лида сияла и улыбалась, как маленький ребенок, получивший долгожданный чупа-чупс за примерное поведение.

– Даля, а может, ты и Ниги посмотришь заодно? – вопросительно-приказным тоном спросила «заштопанная аура», даже не попытавшись узнать мое мнение на этот счет.

– Нет, – веско и прямо ответила хозяйка, вызвав приступ жестокого изумления на лице Лидуси.

– Почему, нет, Даля? Она прекрасный человек, невольно страдающий от грубых людей и проявлений несовершенного мира, ей просто необходима помощь!

– Сказала же – нет! И помощь ей не нужна. Если уж на то пошло, то с ее энергетикой впору самой помогать и лечить. Я ее пыталась просканировать еще в холле.

– И что увидела?

– Ничего, кроме мощного заградительного фасада. Может быть, вы сами этого не подозреваете, но у вас исключительное биополе, – проговорила она уже мне, пристально глядя в глаза.

– Вот, я же с самого начала это почувствовала! Только не знала, как объяснить и назвать! Конечно, у меня и настроение повышается, когда я рядом с Ниги, – понеслась на всех парусах Лидуся, подгоняемая изотерическим ветром.

– Спасибо, я подумаю над тем, что вы сказали. Вполне вероятно, что моя аура грандиозна и непомерна, но пока никто не жаловался, – адресовала я реплику хозяйке, – но мы, наверное, уже злоупотребляем расположением, вас же ждут другие гости выставки.

– Не будьте наивной, Ниги. Это никого не обманет. Могу предложить вам коньяк и фрукты в соседней комнате, а мне, извините, пора медитировать. Лидуся знает, где выход. Двери просто захлопываются.

Феноменально. Ради меня одной был поставлен и почти отыгран спектакль «Выставка для своих»? В мои очи натрусили пыли. Неужели таким хитрым образом вымогалось снисхождение к огрехам работы? Коварно, но напрасно.

Нескоро дело делается, но «скоро сказка сказывается». Плановую проверку в досточтимом учреждении, где нашла приют и применение Лидуся, я закончила через месяц. Мы, по-прежнему, вежливо и доброжелательно общались, находили общие темы и подходящие случаю шутки. В мой сводный отчет скупыми десятью строчками вошли «недочеты работы» возглавляемого ею отдела, проделав, видимо, очередную дырочку в лидусиной ауре, как повод навестить Далилу.

Спустя полгода на мой мобильный телефон поступил звонок. Женский голос лукаво произнес:

– Здравствуйте, Гольдберг беспокоит.

– Добрый день, и чем могу вам помочь?

– Ниги, да это же я, Лидуся. Мы вот с Полиной Михайловной тут к проверке готовимся, документы подчищаем. Без вашей помощи никак не обойтись.

– А если конкретней?

– Понимаете, Полина Михайловна – моя коллега, работает в аналогичной фирме. Я ей сразу сказала, что есть единственный толковый специалист, который разбирается в наших нюансах. Этот талант еще и Человек с большой буквы – великодушный и отзывчивый.

– И я этого человека знаю?

– Ниги, – укоризненно протянула собеседница, – не просто знаете, но и являетесь. Так, когда вы сможете к нам подъехать? Фуршет за наш счет.

– Извините, Лида, но ваш вариант меня никак не устраивает. Работы текущей много, да и кушать я предпочитаю дома и с мужем. А в чем затруднения Полины свет Михайловны?

– Знала, что вы не откажете добрым знакомым! Мы документы по отдельным разделам подготовили, но в каком порядке в папку сложить – затрудняемся.

– Это недоразумение поправимо. И приезжать не надо. Давайте адрес электронной почты, я вам вышлю Приложение №3 к Инструктивному письму Министерства N 19/1726  от февраля 19.. года, там все разделы указаны по порядку. Думаю, вы сами разберетесь.

– О, это было бы замечательно, будем крайне признательны. Спасибо! Адрес почты:…. Вы не пропадайте, позванивайте. Думаю, нам есть о чем поговорить.

– Всего доброго, Лидия Германовна.

Время течет, а методы выращивания нимба не меняются, да и зачем? Надо понимать, нынче Полина Михайловна стала зрителем хитроумного спектакля, в котором Лидуся отвела мне роль почетного статиста.

Неприкрытая лесть, вероломное искажение информации, крепкая убежденность в собственной непогрешимости, лукавое козыряние между делом удобными и почетными знакомствами, мелкокалиберный шантаж, игнорирование объективных требований, пропаганда собственных воззрений. И все это в обертке доброжелательного внимания и искреннего признания приписываемых человеку достоинств. Вкупе с сокрушительным напором имеющийся арсенал обезоруживает противника и сражает наповал. А на поверку оказывается, что фигура колосса, которому мы отдали победу – лишь миф, рукотворно состряпанный хитроумным мастером из пустоты.

Роман

«Ужасы реальности могут соперничать с кошмарными снами»

Два раза в год по решению практичного и заботливого Правительства страны мы покорно начинали жить по-новому: по-летнему или по-зимнему. Какие положительные перемены сулит нам новая жизнь в утилитарном временном измерении жары или стужи никому доподлинно не известно. Но официальное объяснение перехода звучит так: «Перевод стрелок позволяет снизить энергонагрузки и улучшить экологическую обстановку …» Наши родные чиновники угодливо заявляют, что потеря или обретение россиянином одного часа сна позволяет сэкономить около 0,5 процента общего количества потребляемого в России электричества, а в переводе на душу населения – аж 26 киловатт-часов в год! Подумать только! Радует, что первым вопрос перевода часовых стрелок поднял все же не русский мужик, а американец – Бенджамин Франклин.

С другой стороны, ученые мужи утверждают, что "человек – биологическое существо, живущее в определенных биоритмах, которые экономии электричества не подчинялись никогда". Медики-практики бьют тревожный набат, пугая ужасными доказательствами непоправимости ущерба от энерго-экономии: в первую неделю после перехода количество несчастных случаев увеличивается на 30%, самоубийств – на 66%, а инфарктов – на 75%.

Как человек психически устойчивый и физически достаточно крепкий я в моменты людского вторжения в сферу ответственности Хроноса не подверглась депрессии, а сердце послушно отбивало устойчивый ритм. Но приходится признать, что один из переходов на летнее время обернулся для меня нежданным и негаданным приключением. Дело в том, что работа требовала отбытия в командировку в последнее воскресенье марта, чтобы в понедельник, переночевав в местной гостинице, провести ответственный семинар-совещание с руководителями подразделений среднего звена подведомственного учреждения в одной из дальних территорий области. Я заранее купила билет на междугородний автобус.

Подготовка документов, сборы, переговоры, разработка и согласование тезисов выступления заняли собой весь свободный объем мозговых извилин без остатка. Принимающая сторона, заказав мне номер на ночь, в телефонном разговоре выражала готовность к приему и нетерпеливое ожидание встречи.

В разгар воскресного дня, прибыв ко времени отправления автобуса, я вдруг поняла, что мир вокруг живет другой жизнью, опережая мою на целый час. Опоздала… на летнее время… А значит, в рейсовом авто меж несостоявшихся попутчиков зияет рваной раной пустота моего незанятого места, и ориентированные во времени пассажиры уже благополучно помахали ручкой окраинам города.

Вымучив пожилую кассиршу, я сдала просроченный билет, узнала, что в вожделенную Тьмутаракань прямых автобусов сегодня уже не будет, приобрела пассажирский документ до промежуточного пункта с тайной надеждой добраться к ночи на перекладных, если, дай Бог, перекладные эти все же подвернуться.

Где-то посередине между домом и пунктом назначения двухчасовое ожидание все-таки курсирующего транзитного транспорта было скрашено двумя пирожками с сомнительной начинкой, пластиковым стаканом горячего желудевого напитка, по странному стечению обстоятельств называемого кофе, ленивыми разговорами со скучающими пассажирами и приправлено пронизывающим холодным ветром под угрюмым сереющим весенним небом.

Еще через два с половиной часа отогретые печкой кости и приобретшая форму сидения пятая точка были изгнаны из салона автобуса в ночной сумрак в конечной точке моего путешествия. По новому российскому времени дело близилось к полуночи. В единственном числе я оказалась стоящей в центре небольшой площади рядом с хибаркой, которая играла здесь роль автовокзала. Ни одного огонька в радиусе пятидесяти метров, ни одной живой души. Аборигены словно вымерли. Местность совершенно неизвестная. Те, кто ждали моего приезда еще четыре часа назад, давно отчаялись и ушли домой к мягким и теплым постелям. А о сотовых телефонах в тот момент я еще только слышала.

Стоять на одном месте не было смысла, двери вокзала были заботливо закрыты на навесной замок. Вдалеке я рассмотрела небольшую аллею, освещенную, что удивительно, фонарями. В данном случае искать там, где светлее было разумно. Ау, люди! Мне бы только узнать, как пройти до гостиницы.

Взвалив на плечо дорожную сумку, двинулась к аллее по кратчайшему пути – по бездорожью. Через некоторое время я его увидела. Высокий и плечистый мужчина в военной камуфляжной форме бодро шагал в рассеянном свете фонарей.

– Мужчина, – громко заголосила я и кинулась наперерез через кусты прямо в его сторону.

Я и предположить не могла, какой фурор произведу. Вояка на секунду остановился, пристально всмотрелся в сумрак, из которого я подавала звуки, и вдруг побежал. Передвигался он ходко, изредка бросая опасливые взгляды на преследователя.

– Да …подождите вы, …мужчина, – задыхаясь, кричала я, – да,… остановитесь же… ёмо-ё… я сама вас боюсь… мне же… с сумкой… не угнаться… стой, говорю… дурак… гостиница… где…. у вас…

Невероятно, но он остановился, когда я выбежала на освещенное место и в сердцах кинула сумку ему вдогонку. Не попала, конечно. Но без сумки и в статике, наверное, мой образ не порождал демонов страха в сердце храброго солдата. Медленно он подошел ко мне и поднял с дорожки несчастный саквояж.

– Благодарствую, чёрт вас возьми! – устало откликнулась я на телодвижения мужчины, – ну и нравы у вас! Приехала, понимаешь, в командировку, а вокруг только тени, да движущиеся мишени.

– Девушка, вы, конечно, извините, но темной ночью по кустам приличные люди не шастают, что я должен был подумать? У нас местная стройка грандиозная идет, турок полная деревня, криминальная обстановочка еще та.

– Ладно, проехали. Расскажите, как к гостинице пройти и разойдемся с миром.

– Знаете, я бы и рассказал и показал, но на службу спешу, а сами вы точно заплутаете, турки опять же.

– Очень хорошо, предлагаете мне тут ночевать – под фонарем? Так… Тогда окажите услугу, отведите меня в ближайшее место, где есть люди и телефон. Надеюсь, это вы можете?

– Пойдемте, тут недалеко, помогу сумку донести, – снизошел ночной марафонец, – но лучше бы вам не шляться по ночам в незнакомой местности.

– Уверяю вас, до знакомой мне сегодня уже не добраться. Так что – ведите, Сусанин.

Через пять минут мы оказались на платформе железнодорожной станции, и мой спутник жестом руки пригласил меня пройти к двери небольшого строения с табличкой «Милиция», надо понимать транспортная. Логично: и люди, и телефон в наличии. Да и защита от турок. Только нашего человека на мякине не проведешь, вольные нравы блюстителей порядка вовсе не секрет для обывателя. Обреченно вздохнув, я решительно постучала в железную дверь. Через некоторое время на пороге нарисовался молодой юноша в серой форме и баллончиком газа в нагрудном кармане. Подозрительно осмотрев меня, сумку и военного мужчину, он изрек:

– Что вы хотели?

Кивком поблагодарив временного провожатого и носильщика, я коротко описала ситуацию милицейскому юноше и испросила дозволения позвонить со служебного телефона.

– Только вот еще что, – опасно приблизившись к юноше, интимно прошептала я, – как вас зовут, суровый страж порядка?

– Младший сержант милиции Роман Андреев, – послушно ответил он.

– Так, вот, Андреев Роман, милиции сержант, быть вам старшим, с этого момента и по мое торжественное исчезновение лично вы отвечаете за жизнь, здоровье и нравственность вверенной вам гостьи, понятно? – авторитетно заявила я, и мой суровый палец ткнулся прямо ему в грудь, аккурат под газовый баллончик.

– Так точно, – Роман повернулся, пропуская внутрь вновь обретённый объект охраны.

Наше появление в помещении вызвало изрядное брожение среди состава дежурных нарядов. Ни одной женщины кроме меня в обозримом пространстве не наблюдалось. Сальные взгляды грозили перерасти в пошлые шутки и скабрезные выпады. Опережая назревавшее недоразумение, я громко откашлялась и включила тон начальника.

– Товарищи милиционеры! Доброй ночи! Прошу минуту внимания! Меня зовут Ниги. По стечению обстоятельств, приехав в командировку, оказалась ночью в одиночестве посреди улицы. На свое счастье нашла вас. Поэтому программа минимум – позвонить руководителю ЗАО «Добро-СТК», максимум – доставить меня до гостиницы в целости и сохранности. По всем вопросам личного характера и с предложениями о сотрудничестве обращаться к сержанту Андрееву.

Откликнулся самый старший на вид слушатель:

– И вам здравия, Ниги. Телефон в углу, – он махнул рукой в сторону письменного стола, – а вот доставить не получится, территория не наша. Но позвонить по служебному знакомым в райотдел могу. Может быть, они и проводят.

– Крайне вам признательна. Разрешите приступать?

В ответ была послана ухмылка. Нужный номер с перерывами я набирала раз тридцать, но телефон выдавал только длинные бесконечные гудки. Проклятый зуммер уже поселился у меня в голове, когда прибыли трое милицейских из райотдела. Коротко переговорив с коллегами, они весело обратились ко мне:

– Дамочка, можете не насиловать аппарат, связи нет. Поломка на узле. Да и время терять на поход в гостиницу не советуем, места все заняты. Только что с обходом были в том районе, с администратором покалякали. Турки заняли все, даже подсобки. Так что зря подковы не бейте. Оставайтесь уже тут до утра.

– Так мне же место забронировали. Должны поселить, – обреченно перечила я.

– То когда было-то? Раз не явились вовремя, вашу койку уже отдали нуждающимся. Кто раньше встал, того и тапки. Сечёте?

Ну, надо же! Правительство украло у меня всего час времени, а беды наделало на миллион нервных клеток. Я понимала, что расслабляться нельзя, среда временного обитания была весьма коварной.

Тут на полотне дежурной милицейской ночи нарисовался новый объект. Солидные формы дежурного следователя загородили от меня и тот кусочек мира, что ограничивал горизонты моего бытия этой ночью.

– Опа! Ничего себе улов, мужики! Где такую кралю подобрали? Украла чего или хулиганила? Документы на задержание мне в кабинет. И почему не в обезьяннике?

– Тут такое дело, Ростислав Валерьевич, товарищ старший лейтенант, – подал голос Роман, – никто ее не задерживал, она сама пришла, случайно. Потерялась у нас деревне, а в гостинице мест нет. Мне поручено бдить ее до утра.

– Поручено? Это кем же?

– Так она и поручила, – совсем смутился юный надзиратель.

– Великолепно ты придумал, младший сержант! Какие-то гражданские тетки теперь тебе приказы раздают? Фуфло гонишь, а я хавать должен? Или тебя на старшеньких потянуло?

– Не бузите, товарищ лейтенант, вы же апостол порядка на сегодняшнюю ночь, если правильно понимаю, – не выдержала я, – Роман говорит чистую правду. Не приказала, а попросила. Ваши правила мне не ведомы, вот сержант и стал моим проводником в мире транспортной милиции. Лучше бы чаю даме предложили, полдня до вашего медвежьего угла ехала.

После минутной паузы Ростислав грохотоподобно рассмеялся.

– Ну ты и наглая, мать. Ни страха в тебе, ни упрека. А ну как на хор поставим всем отделением? Чего тогда запоешь? И ведь не докажешь потом! Ладно, пошли в мой кабинет. Чай, не чай, налью чего-нибудь.

– Товарищ старший лейтенант, а вдруг Ниги не хочет к вам в кабинет? – храбро ринулся на неравного противника Роман, я ж в ответе буду.

– Кто не хочет? Ниги? Это что за кликухи подпольные?

– Они не подпольные, а речные. И не кликуха, а прозвище, – осадила я.

– Тогда пошли, Ниги. А ты, сержант, наведывайся, раз так рьяно намерен бдить. Га-га-га. Тебе не нальем, но полюбоваться можешь.

В маленьком, но довольно теплом и уютном кабинете притулились письменный стол, сейф, стеллажи с папками и три колченогих стула. Окно обрамляла серая занавеска в прорехах, а на подоконнике чахло невыразительное растение в коричневом горшке, украшенном кружевом окурков разной масти и длины. Хозяин выставил на стол три стакана в подстаканниках, наследие железной дороги, литровую бутылку водки и двухлитровую ёмкость минералки.

– Разносолов нет, но на закусь есть конфетки, – из ящика стола был извлечен пакет с карамельками местной фабрики килограмма на три, – сейчас еще Серега подойдет, не употреблять же на двоих. Солдат хмелеет, служба идет. Расскажешь про свои приключения, за жизнь поговорим. Да не боись, не будем мы тебя хором употреблять, я сегодня добрый…

На мой голодный желудок, да под карамельки, да на поврежденные нервы водочка дарила неисчерпаемый спектр ощущений. Серега с Ростиком оказались и впрямь не такими уж страшными. Или хмель учтиво срезал углы восприятия. Через час вооруженный фонариком верный долгу Роман водил меня под почетным конвоем в дворовый туалет, пропахший суровыми милицейскими буднями. А через два – я была удостоена чести пострелять из настоящего пистолета под присмотром дежурного офицера и бережной страховкой сержанта Андреева. Если бы кто-то загодя нарисовал мне столь причудливую картину этой командировки, никогда бы не поверила. Но чем ближе к утру прижималась погибающая ночь, тем отчетливей в моей голове маячила реальная перспектива работы на больную голову. Переход из милицейского небытия к трудовой яви был ознаменован утренним туалетом и свежим макияжем.

– Ниги, вы пока не уходите, сейчас я сменюсь и провожу вас к парадному «Добро-СТК», раз уж взял на себя труд опеки, да и директора я знаю, на одной улице живем, – предложил Роман.

– Хорошо, спасибо.

При всем возможном параде, напичканная лекарствами и ободренная взошедшим солнцем, я сидела на триединой связке металлических стульев в коридоре. И тут в двери вошел, по-видимому, начальник местного отделения в чине подполковника. Испитое лицо, слюнявые выпяченные губы, нависающее пузо, наглый и высокомерный взгляд маленьких опухших свинячьих глазок и нарочитая вседозволенность демонстрируемых жестов. Увидев меня, он опешил буквально на секунду и мерзко загнусавил:

– Какой подарок от подчиненных! Это что у нас за кукла в отделении? Ну-ка встань, повернись, порадуй мастера женского удовольствия! Ты всем даешь, или только избранным?

Спорить и объяснять было бесполезно, да и недосуг, голову ломило от возлияний и впечатлений. Пришлось скорчить умильную рожу полного восторга и подобострастия.

– Так точно, товарищ полковник, всем, но только по очереди согласно званию и мастерству. Я тут списочек составляю. Видимо, вы первый. Никто даже в сравнение не идет. Так что проходите, готовьтесь. А я подтяну-у-у-усь!

Поганый начальник ментов браво одернул китель и даже подмигнул мне, кособоко передвигая своими жирными и кривоватыми ножками в сторону вельможного кабинета. Срочно надо испаряться, где же Роман?

И он возник буквально из-под земли с колбой термоса в руках.

– Побежали скорей, я уже договорился с ребятами, нас подвезут на дежурной машине. Кофе вот раздобыл, выпьете по дороге. Лишь бы начальник не увидел.

Эх, бедный мальчик, он еще не знает, что шеф не только увидел, но и услышал, а также зарядился предвкушением и томлением членов своего святейшего организма.

Милицейский бобик со свистом подкатил к парадному входу «Добро-СТК», на крыльце которого стояла озабоченная начальница. Учтиво открытая Ромой дверь выпустила меня наружу пред очи директора. Очи эти по мере узнавания сделались совершенно круглыми.

– Как же так, Ниги, мы уже и не ждали вас, вчера три раза на вокзал бегали автобусы встречать. Да что же это вы с милицией? Как вы в эту машину попали?

– Ужасная история. Приехала вчера поздно ночью, к прохожим приставала, меня скрутили и в кутузку. Сегодня вот еле-еле упросила начальника вашего местного, чтобы отпустил хотя бы на совещание. Поверил, вроде, но на работу обещал письмо направить.

Зря я так пошутила. Лицо директора приобрело меловой оттенок, а на скулах выступили бордовые пятна. Она судорожно прижимала руки к сердцу.

– Боже мой, Ниги. Как же так все нехорошо получилось?! Мы обязательно все исправим. Я с милицейскими договорюсь. Никакого письма не будет. Вы … в камере, бедненькая. Стыдно-то как! Что же вы… Ой, и позвонить нельзя было, наши связисты опять сплоховали.

– Не переживайте, тёть Тамара, все не так и плохо. Ну, приютили Ниги на ночь, – вступил Роман.

– Ромочка, здравствуй, я так расстроилась, что тебя и не приметила. Так это ты нашу Ниги арестовал? Поговорим попозже, к кому лучше с поклоном сходить, чтобы ситуацию замяли.

– Не надо ни к кому ходить, тёть Тамара. Я сам все замну. Вы только в гостинице про номер уточните, а то наши смежники утверждают, что номеров нет.

– Как так нет? Я же вчера ходила лично к директору, Ниги они примут.

– Ладно. А вы во сколько освободитесь? Я пока домой, спать. А потом приду, чтобы Ниги до гостиницы проводить, если она, конечно, не против.

– Она не против, она – за, – с неизъяснимой нежностью и благодарностью к этому искреннему и неиспорченному провинциальному парнишке произнесла я.

Звук моего голоса двоился и звенел дрожащим эхом в стенах зала заседаний. Из последних сил я сосредотачивалась на содержании совещания и даже, к собственному удивлению, впопад отвечала на непростые вопросы менеджеров. Мне открывался истинный смысл русской поговорки «мастерство не пропьешь». Но рано или поздно все заканчивается. Без сил я рухнула в кресло в кабинете директора и ощутила волшебный запах кофе. Теперь дождаться Романа и добрести до гостиницы. А там забыться мертвым сном.

Не подвел сержант. Умытый и бодрый товарищ Андреев ждал меня на крыльце.

– Ниги, я обязательно доставлю тебя в гостиницу, но, если я правильно понимаю, ты ведь голодная.

– Странно, мы перешли на ты? Понимаешь правильно, но из двух насущных желаний – спать и есть – у меня преобладает первое.

– На первое борщ, – скаламбурил Роман, – буквально полчаса и тебе не придется спать голодной. Я с товарищем договорился, что мы у него пообедаем. Ко мне идти далеко, да и бабушка лежачая. А у него жена готовит прекрасно, тебе понравится. Пойдем, не обижай меня.

– Ты точно имеешь в виду борщ в общем понимании этого слова? – я чувствовала, что окончательно расслабилась в обществе Романа, убаюканная его преданностью, поэтому хотелось отмести любые подозрения.

– Ниги. Да как тебе в голову пришло? Я же от чистого сердца!

– Ладно, извини. Сегодня все кувырком, не обижайся, пойдем лопать твой борщ, вернее, борщ товарища.

Действительно, буквально через два квартала мы вошли в калитку возле небольшого кирпичного дома добротной постройки. Дружелюбная дворняга лишь радостно помахала нам рыжим хвостом. В сенях мы бросили верхнюю одежду и мою сумку. В маленькой кухне на столе уже пристроились приготовленные к трапезе тарелки, ложки, стаканы, ломтики хлеба и банка с домашней сметаной. На плите томился борщ в кастрюле.

– Наливай скорее, Ромыч, ибо усну на ходу, так и не отведав волшебного варева.

Борщ, браво хозяйке, оказался действительно невероятно вкусным. Доедая, я услышала шорох в сенях. На пороге кухни из полумрака прихожей возник парень в милицейской форме. Хозяин, как решила я, и оказалась права. Не смотря на общую аккуратность и приглаженность, что-то в облике парня было невыразимо отвратительным. Крючковатый нос? Тонкие напряженные губы? Подрагивающее веко на левом глазу? Не знаю. Мой висок навязчиво сверлила мысль, что надо уходить, немедленно. Но обессиленное тело покорно сдалось обстоятельствам.

– Привет. Ну, как стряпня моей суженой? Нравится? Я решил к вам присоединиться, как-то странно трапезничать без хозяев, вот, вырвался на перерыв. А ты, Ромка, чего девушку всухомятку потчуешь? Поел уже? Давай-ка сбегай в пристройку, там, в погребе, на дальнем стеллаже знатное маманино вино, тащи сюда.

Рома нехотя поднялся, накинул куртку и вышел из дома. Тотчас хозяин подбежал к входной двери, запер ее на массивную щеколду и развернулся ко мне.

– Давай быстро, у тебя пятнадцать минут. Чего уставилась? Думала, на халяву мента обожрать? Отрабатывать придется! Раздевайся, говорю, живо! Не заставляй меня применять силу! – на меня смотрело патологически агрессивное лицо убийцы из американских триллеров.

И вот такие служат в доблестных рядах милиции. С трудом продираясь сквозь вату усталости, поток адреналина подпитывал мои размякшие силы. Надо выкручиваться, спасаться, срочно необходимо что-то придумать, но что? Мозг лихорадочно подбирал варианты. А на самом дальнем плане, изгнанные за причиняемую боль, корчились подозрения, что всё подстроено. Роман в сговоре с этим злобным насильником? Нельзя думать об этом сейчас, надо решать проблемы в порядке очередности. Перво-наперво – усыпить бдительность тирана в погонах и ориентироваться по ситуации.

– Чего орать-то, сокол? По-хорошему не умеешь? Давай хоть в комнату пройдем, ты ж не собака, чай, бездомная, – насколько могла спокойно и уверенно произнесла я, – давай, дорогой, приголублю тебя, брутального.

Войдя в комнату под конвоем хозяина, я отметила приглашающее разверстый диван, напротив ложа комод с большим телевизором, трюмо в противоположном углу, деревянный детский стульчик и семейное фото на стене возле окна. Со снимка на меня смотрел сам конвоир, молодая особа бледной, если не сказать непривлекательной, внешности и чудный ребенок лет четырех.

– Как зовут-то тебя, гигант секса? Конечно, съеденный борщ – не повод знакомиться, но раз уж обед плавно переходит в интим…

– Какая разница, называй Павлом, давай уже быстрее, без предисловий, перерыв заканчивается – скороговоркой ответил парень, расстегивая брюки и скидывая рубашку.

– Конечно, Павлуша, вот сюда на стульчик одежонку сложу.

Через две секунды я стояла с угрожающе занесенным стульчиком рядом с трюмо и орала распаленному милиционеру:

– Если ты, падаль, сделаешь хоть шаг в мою сторону, я разобью это зеркало, следующим будет телевизор. Ты, кобель, будешь долго объяснять жене и ребенку, какой ураган гулял по вашей квартире. А потом, мразь, тебе придется меня убить, потому что скандал на уровне вашего сельпо я тебе обеспечу! Ментом тебе больше не быть. И, учитывая мои связи, – мужиком тоже.

Сквозь мои истерические крики отчетливо слышался звук ударов во входную дверь. Пользуясь оторопью врага от перемены ролей и градуса ситуации, размахивая стульчиком, я продвигалась к вожделенной двери на свободу. Отодвинула щеколду, бросила орудие защиты и с силой толкнула входную дверь, опрокинув человека, прильнувшего к двери со стороны улицы. Не оглядываясь, выбежала за калитку и помчалась по улице в неизвестном направлении.

И тут силы меня покинули, вся накопившаяся усталость, боль, страх, обида по-детски выплескивались водопадом слез под заунывный скулеж. Моя сумка и верхняя одежда остались в сенях ненавистного дома. На суковатом бревне возле деревянного щелистого забора в покинутой Богом деревне, дрожащая от холода и пережитого стресса я рыдала в голос на безлюдной грязной улице под низким серым небом.

Тут из-за угла показался Рома с моей сумкой и одеждой под мышкой. Он озирался и часто дышал, увидел меня, и лицо приобрело выражение озабоченности и сочувствия. Ну, нет! Размазывая слезы, я встала в позу бойца и стала выплевывать в его сторону гневные и оскорбительные слова.

– Не приближайся ко мне, ублюдок! Предатель! Уйди, я не хочу тебя видеть! Изыди, отродье сатаны! Дьявол в обличье ангела! Как можно было тебе верить! Мерзавец! Ты хуже своего гадкого друга, даже не прячущего гнилое нутро! Поели борщика, идиоты? Он, как хозяин хаты, первым должен был отведать моего тела, а ты потом – паровозом, да? Гнида! Придурок!

Роман под нескончаемую филиппику моего отчаяния спокойно и тихо приближался. Я уже готова была отвесить ему пару пощечин, но он схватил меня за руки, обнял и торопливо зашептал на ухо:

– Ниги, дорогая, бедная моя девочка, все хорошо, успокойся. Досталось тебе. Мы все поправим, ведь ничего страшного не произошло, слава Богу. Я – ишак, даже представить не мог, что у Павла на уме. Я ведь его почти не знаю. Он сам предложил пообедать. Козел безрогий! Мне теперь влетит, наверное, на работе, но я ему от души врезал. Голому, когда увидел и понял. Солнышко, не хмурься. Ты такая сильная, храбрая. Все преодолимо. Я рядом, я помогу. Давай курточку оденем, дрожишь вся. Не плачь, вот так, слезки вытрем, улыбку нарисуем.

– Я не верю тебе, вы все подстроили, – еле слышно шептала я, послушно одеваясь и подставляя лицо под носовой платок.

Роман нахмурился, но продолжил мягко и настойчиво:

– Понимаю. Я бы тоже не поверил. Давай уйдем отсюда, милая, позволь я доведу тебя до гостиницы. Там тепло и не страшно. Ты умоешься, поспишь, чаю горячего выпьешь, больше никаких приключений, честное слово.

Густым туманом покрыты мои воспоминания обо всем, что происходило до следующего утра. Открыв глаза на рассвете следующего дня, я невероятно долго восстанавливала картину реальности. Все, всплывающее в моем воображении в виде образов недавнего прошлого, больше походило на осколки сновидений.

Не меньшее удивление вызывала открывшаяся взору реальность. Окно, полка с пожелтевшими журналами, рассохшийся шкаф, потертый линолеумный пол, небольшой деревянный стол с осколком зеркала, допотопный дисковый телефон, железная кровать с комковатым матрасом, на которой я лежу, древний стул под окном, на спинке которого поверх ладоней дремлет голова Романа. Комната отдыха вахтеров? Кто нас сюда пустил? И почему Роман не ушел? Остался сторожить мой покой?

Стараясь не скрипеть, я вылезла из-под одеяла, обнаружила на себе трусы и длинную майку из собственной сумки, подкралась к мутной зеркальной поверхности, заглянула в нее. Очевидно, что вечером мне довелось умыться.

– Ниги, доброе утро! – тихо прозвучал голос сзади.

– Доброе утро, Рома, – сдержанно ответила я, вчерашние сомнения не утонули во мгле ночи.

Сонный и помятый Роман, стыдливо отворачиваясь от моих голых ног, вышел в коридор и оттуда возвестил:

– Ты пока одевайся, приводи себя в порядок, туалет и душевая за углом направо. А я пойду, разведаю обстановку в кафе. Полчаса тебе хватит? – и ушел, не дожидаясь ответа.

Проводя гигиенические и фасадные процедуры, я все время пыталась разгадать, причастен ли Рома к вчерашнему кошмару на улице Блюда с овощами или не причастен? Да или нет? Узел тайны был завязан столь крепко, что простых способов освободить концы я не придумала. Оставалось плыть по течению и довериться интуиции. Тем более, что плыть оставалось всего ничего – четыре часа до отправления обратного прямого автобуса. Главное не потерять точное время.

В кафе мы плотно и даже вкусно позавтракали. Роман неохотно отвечал на мои вопросы о том периоде вечера и ночи, которые выпали из моей памяти. В гостинице меня действительно ждала койка… в пятиместном номере. Но Рома не мог допустить появления любопытных соглядатаев моего неадекватного состояния. Товарищ младший сержант настаивал, что умывалась и переодевалась я сама, он только подносил чаю и укрывал одеялом. Зачем тогда остался? На всякий случай, если чего-нибудь понадобится или самочувствие подкачает. Темнил, конечно. А мне было приятно осознавать, несмотря на имеющиеся «но», что Роман, скорее положительный герой, чем злой гений.

На автовокзал мы тоже отправились вдвоем. Роман был хмур и неразговорчив, лишь однажды выдав сокровенное:

– Мне неприятно думать, что ты уедешь с тяжелым сердцем и обидой на меня, потому что я никогда не хотел причинить тебе боль, но заставить тебя поверить – не в моих силах.

Уже на знакомой мне аллее, по которой бравый военный драпал от меня как заяц, на Романа вдруг набросилась молодая женщина, она беспорядочно колотила его по спине и пронзительно взывала:

– Гад, да как же ты смел? Всё силу свою пробуешь? Ты же Пашу серьезно покалечить мог! А у нас ребенок маленький, его еще на ноги поставить нужно! Вот найду на тебя управу! Гад, гад! Ты ж его так разукрасил, что и на улицу не выйдешь, а ему на службу! Глаза твои бесстыжие! Хорошим притворяешься, добреньким! А сам! Чего не поделили, говори!

– Ничего, Алена. Давай позже поговорим. Одно могу сказать – за дело он получил. Но дело это тебя не касается.

– А-а-а! Сговорились оба, гады! Он тоже все талдычит «не лезь», да «не лезь». А как мне не лезть, ведь ты мужа моего чуть не убил!

– Не убил же. Иди домой, Алена. Потом поговорим. Видишь, девушку на автобус провожаю.

– Так пусть и девушка твоя знает, что ты изверг и маньяк! Смертоубийца в погонах!

– Девушка не моя, – Роман мимолетно улыбнулся, – и она знает, не волнуйся. Пока!

– Это…., – начал было «маньяк в погонах», но я перебила.

– Поняла, жена Паши, фото вчера видела, да и разговор сомнений не оставляет. Я ей сочувствую. Не думаю, что жизнь у нее райская с таким супругом.

– Да уж…

– Прости меня, Ром, за подозрения, недоверие и оскорбления. Прости, что так легко позволила себе усомниться, перечеркнуть добро, которое ты творил. Мне стыдно, но я рада, что ошиблась, очень рада. Еще неизвестно, как поступил бы на твоем месте другой человек, будь то случайный знакомый или давний друг. Спасибо тебе за все!

– Ниги!.. Ты… Господи, я уже и не мечтал тебя переубедить! Ты мне веришь? Правда, веришь?

– Разве это так важно, товарищ Андреев, верю я тебе или нет? Сейчас уеду, и кто знает, свидимся ли еще? Максимум, чем грозит тебе моя вера – бюст на родине героя из цветного пластилина. Главное, что ты в себя веришь, а это уже памятник при жизни!

На вокзале перед автобусом меня ждала провожающая делегация из «Добро-СТК». Прямо картинка из партийно-советских времен. Мы вежливо раскланялись, директор выразила благодарность Роме за опеку, а мне – за сотрудничество. Я уезжала!!! Согласно расписанию и точному времени.

Уже на ступеньках автобуса, принимая сумку из рук Романа, со слезами в голосе я сказала:

– Прощай. Знаешь, в этой познавательной командировке я поняла – не ищи приключений, ищи хороших людей!

– Да уж… Пусть хорошие люди всегда будут рядом потому, что я уверен, – приключения найдут тебя сами! До свиданья, Ниги.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ… ЧИТАТЬ

в Томе 2 «Очень приятно, Ниагара»

Благодарности

«Жизнь тебе улыбается, просто, иногда нервно»

Спасибо Богу за сотворение! Спасибо родителям за способности и счастье жить! Спасибо миру за многообразие и неистощимость нюансов. Спасибо друзьям за понимание, веру в меня и надежное плечо. Спасибо моим первым читателям, редакторам и критикам – Зинуле К., Веронике Б., Галине К., Денису К. – за вдохновение, терпение и душевность.

Оглавление

ПРИЯТНО ПОЗНАКОМИТЬСЯ

Анжела

Владислав

Мария

Степан

Ксения

Иннокентий

Сталина Зиновьевна

Савелий

Лидуся

Роман

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg