Сергей Бортников Путь командарма
«Военные приключения»® является зарегистрированным товарным знаком, владельцем которого выступает ООО «Издательский дом «Вече». Согласно действующему законодательству без согласования с издательством использование данного товарного знака третьими лицами категорически запрещается.
Путь командарма
Непредвиденная встреча
Россия, Юхновский уезд Калужской губернии.
Лето 1917 года
Небольшое озеро, напоминающее по форме обычное блюдце (из такого он любил по несколько раз на дню хлебать горячий напиток, приготовленный заботливой бабулей из диковинных луговых трав и листьев различных ягод: черники, земляки), таилось в глубине труднопроходимой лесной чащи.
Поутру от него исходил густой молочный пар – такой, что разглядеть на водной глади поплавок казалось трудноразрешимой задачей. Особенно при дальнем забросе. Но Миша в свои четырнадцать слыл опытным рыболовом и давно научился различать поклевку не по ведению гусиного пера и даже не по натяжению лески, влекущему за собой резкое подергивание самолично выструганного из лещины удилища, а интуитивно. Хотя особая сноровка для поимки рыбы в здешнем водоеме и не требовалась. Как, впрочем, и поплавок. Про себя досчитал до двадцати – и можешь подсекать. На крючке непременно будет болтаться серебристая плотвица, полосатый окунек или золотистый карась.
А однажды и вовсе клюнул сазан. Дикий, стало быть, карп. Да так, что чуть не утянул за собой подростка, не желавшего выпускать из рук удилище, с деревянного помоста… Жаль, ушел, чертяка… Полпуда был – никак не менее!
В тот день он закончил ловлю чуть позже обычного и, мысленно готовясь к очередному разносу строгих родителей, с малых лет приобщавших его и брата с сестрой к изнурительной работе на земле, чтобы сократить время, пошел домой не блуждающей по лесу знакомой протоптанной тропинкой, а напрямик – через болотистые плавни. Сразу за ними начиналась березовая аллея, ведущая к околице родного села.
Там-то и случилась непредвиденная встреча.
– Стой! – раздался слева чей-то голос.
Миша повернул голову.
Из лесной гущи появился высокий худощавый юноша – известный на всю округу хулиган и забияка, родом из соседней деревни, волокущий за собой белокурую, постоянно улыбающуюся, девчонку. С виду они казались его ровесниками, ну, может быть, парень был на год-два старше.
– Чьих будешь?
– Отца с матерью…
– Фамилия у них есть?
– А как же… Потаповы мы!
– Куда идешь?
– Домой. В Мочалово.
– Откуда?
– Не видишь разве? – Михайло кивнул на удочку. – С озера!
– Тогда похвастай уловом! – Чужак, не дожидаясь разрешения, запустил руку в клепаное ведерце, в котором трепыхался добрый десяток карасей, и, выбрав самого жирного из них, протянул своей пассии.
Та завизжала от удовольствия и захлопала в ладоши.
– Славная ушица ждет нас сегодня! – пропищала она тонким голосочком.
Ее спутник тем временем перешел от слов к делу и, ухватившись крепкой рукой за дужку, попытался вырвать ведро из рук удачливого рыболова.
Да не тут-то было!
Потапов бросил наземь палку с намотанной на нее жилкой и принял воинственную позу.
– Не трожь! А то худо будет!
– Ой-ей-ей! Тоже мне – герой нашелся… Дай сюда рыбу! – угрожающе прошипел незнакомец. Но затеять драку не решился. В глазах подростка светилась такая отвага и непобедимая внутренняя сила, что наглец просто растерялся и не знал, как вести себя дальше.
А Миша поднял удилище и спокойно пошел домой протоптанной тропинкой…
Придя в себя…
Украинская ССР, Винницкая область.
Лагерь советских военнопленных высокого ранга «Проминент».
Ноябрь 1941 года
Командарм с трудом приподнял над нарами непослушное туловище и обвел взглядом отдельное помещение, в котором он находился уже несколько дней. Голова гудела немилосердно… Ныли посеченные осколками ноги. Но мозг работал. Уверенно и четко! Даже несмотря на контузию.
«Черт, как могло получиться, что я остался жив? Ведь шел же, сознательно шел на верную гибель. Без малейших, казалось бы, шансов на спасение…»
Последнее, что он помнил: окружение, озверелые фашисты, в упор палящие из автоматов по красноармейцам, которых он повел в рукопашную. На последний и решительный бой. Потом – свист, за ним – взрыв артиллерийского снаряда. Мощный, оглушительный… После чего – провал, потеря памяти…
Первый раз он пришел в себя в штабной землянке «Быстроходного Гейнца» – командира танковой группы вермахта по фамилии Гудериан, после успешной операции во Франции ставшего генерал-полковником.
Гейнц-Вильгельм угостил «коллегу» коньяком, ароматной американской сигарой и задал, на правах победителя, всего два вопроса.
Первый:
– Когда вы заметили у себя в тылу приближение моих танков?
– Восьмого сентября, – честно признался пленник.
Второй:
– Почему после этого не оставили Киев?
– Мы получили приказ отойти на восток и уже были готовы выполнить его, но затем последовало другое распоряжение, отменявшее предыдущее и требовавшее оборонять Киев до конца. Как шутили тогда (да и сейчас шутят!) в наших войсках: «Не спеши выполнять приказание, ибо оно может быть отменено…»
С тех пор прошло несколько месяцев, в течение которых его здоровье усердно старались поправить опытные немецкие врачи. Зачем? Зачем?
– Цу штэллен зих!
По-русски это означало «Встать!»
Генерал неплохо понимал язык, на котором была отдана команда, но не соизволил даже пошелохнуться.
Кто может приказывать ему – советскому полководцу? Разве что нарком обороны или Верховный главнокомандующий!
Ни того, ни другого сейчас рядом нет.
А те двое, что сейчас склонились над ним, – представители иной, вражеской армии. Их надо уничтожать, а не повиноваться!
– Цу штэллен зих! – повторил длинный, рано начавший седеть капитан, к которому пленник успел мысленно прилепить прозвище Шпала.
– Я немецкий не учу, потому что не хочу. И зачем в Стране советской изучать язык немецкий? – насмешливо процитировал вслух довоенную детскую песенку пленный русский командарм.
– Цу штэллен зих!
– Успокойтесь, Эгон. Я буду разговаривать с господином Потаповым на его родном языке, – улыбнулся спутник Шпалы – уже немолодой офицер с крючковатым носом. – Разрешите представиться, барон фон Ренне, полковник Генштаба.
– Слыхал, – улыбнулся Потапов, всегда лояльно относившийся к представителям одной с ним профессии, какую бы армию они ни представляли. Военные – не каратели, не гестаповцы и не энкавэдэшники, которых можно без раздумий посылать на три веселых буквы, а то и дальше.
– Вот и славно. Как чувствуете себя?
– Прекрасно. Германские эскулапы – выше всяких похвал. Они сделали все возможное и невозможное, чтобы поставить меня на ноги.
– Сам фюрер выделил вас из списка и дал соответствующие указания.
– Данке шен.
– О, вы разговариваете по-немецки?
– Чуть-чуть. Не так свободно, как вы по-русски.
– Просто мои предки жили в Курляндии, – скромно потупил взор полковник.
– Понимаю, господин…
– Зовите меня просто – Алексис. Или, если угодно, Алексей…
– Спасибо. Миша, – издевательски протянул руку Потапов. С чувством юмора у него всегда было неплохо.
– Выпить желаете-с?
– Не откажусь.
Фон Ренне открутил колпачок с модной английской фляги и плеснул в него немного бурой жидкости, вид которой поначалу немного смутил бравого советского генерала.
– Это кальвадос. Настоящий. Из Нормандиии, – поспешно заверил полковник. – Ну, за победу?
– За нашу победу, – уточнил Потапов.
Знакомство с Жуковым
Белорусская ССР.
Начало мая 1937 года
Командир 4-й Донской казачьей дивизии Георгий Константинович Жуков в своем кабинете ожидал прибытия молодого, но уже достаточно опытного командира, недавно успешно закончившего Военную академию механизации и моторизации РККА.
Тот прибыл в часть точно в назначенное время, чем заслужил мысленную похвалу генерала, более остальных качеств ценившего в подчиненных пунктуальность.
– Разрешите?
– Да-да, пожалуйста.
– Майор Потапов для дальнейшего прохождения службы прибыл!
– Здравствуйте, Михаил Иванович.
– Здравия желаю!
– Поздравляю вас с назначением в нашу кавалерийскую дивизию и с прибытием в геройский город Слуцк, – Георгий Константинович поднялся со своего места и протянул гостю крепкую мозолистую ладонь. – Присядьте, пожалуйста.
– Спасибо. Я постою.
– Оказывается, Михаил Иванович, мы с вами земляки?!
– Так точно! Калужане. Только я из Юхновского района, а вы…
– А я из Малоярославецкого.
В это время в кабинете зазвонил телефон.
Комдив прижал трубку к уху и, не совсем вежливо повернувшись спиной к майору, начал отдавать кому-то короткие, отрывистые распоряжения.
Улучив момент, Потапов перегнулся через стол и заглянул внутрь выдвинутого ящика. Среди прочих документов там лежало его личное дело.
Что в нем написано, Михаил Иванович хорошо знал – по дороге в строевой отдел сургучная печать на пакете отвалилась, и он не удержался от искушения. Хотя, если по правде, подобные «шалости» тогда позволяли себя почти все красные командиры, как, впрочем, и позже их преемники – советские офицеры.
Высокое начальство сообщало сведущим лицам, что М.И. Потапов, закончивший академию «по первому разряду», по всем основным ведущим дисциплинам подготовлен отлично, и рекомендовало майора танковых войск на должность командира механизированного полка кавалерийской дивизии. В качестве постскриптума добавлялось, что руководство академии желало оставить такого отличного специалиста на преподавательской работе, но он предпочел строевую службу в полевых войсках…
– Скажите, что вы сейчас читаете? – положив трубку, неожиданно спросил Жуков.
– В каком смысле? – откровенно растерялся майор.
– В смысле специальной, а впрочем, и художественной литературы.
– А… Первой мировой шибко интересуюсь. От корки до корки проштудировал воспоминания Алексея Алексеевича Брусилова.
– Где же ты их достал, братец?
– В библиотеке. Воениздат, тысяча девятьсот двадцать девятый год.
– Рекомендуешь?
– Так точно!
– Не надобно, – краешком рта улыбнулся генерал. – Я о тех событиях не понаслышке знаю – сам на Юго-Западном фронте воевал… Два Георгия кровью и потом заработал. Третьей и четвертой степени.
– Здорово!
– Позже, после ранения, закончил школу унтер-офицеров… Но в своей официальной автобиографии об этом никогда не упоминал.
– Почему?
– Да так… На всякий случай. Кабы чего не вышло.
– А мне зачем рассказали?
– Должен же кто-то знать всю правду о комдиве?
«Хочет проверить, так сказать, на вшивость… Посмотреть, побегу стучать в Политотдел али нет… Не побегу, дорогой Георгий Константинович, ни за какие деньги, звания или должности – не побегу!» – мысленно поклялся Потапов. А вслух сказал:
– Мы с вами калужане, самые что ни есть русские люди – чистые, искренние, правдивые. И – надеюсь, такими останемся впредь.
– Хорошо сказано… И правильно. Земляки – они ведь, как братья, должны держаться все время вместе и при случае помогать друг другу… Ты с этим согласен, Михайло Иваныч?
– Так точно, товарищ комдив! Скажу больше… В моей биографии тоже есть белые пятна…
– Имеешь в виду обучение в церковноприходской школе?
– Да… А вы откуда знаете?
– Командир должен знать все о тех, с кем ему придется воевать плечом к плечу. Иначе грош ему цена!
В этот момент Потапов понял, что Жуков читал не только официальные документы. Но с выводами комдива согласился на все сто.
Допрос
Лагерь «Проминент».
Декабрь 1941 года
Под Новый год в Винницу для выполнения функций следователя прибыл офицер специального отдела абвера при командовании 2-й армии вермахта со странной, явно неарийской фамилией, то ли Федреготти, то ли Федриготти. Руководство лагеря, в том числе и его комендант – Эгон Петерсон, которого Потапов уже успел мысленно окрестить Шпалой, почему-то называли его боссом, точнее – Босси.
– Для начала я расскажу о ваших правах и обязанностях, – следом за офицером повторил переводчик из числа советских военнопленных, как окажется позже – потомок так называемых поволжских немцев, первых переселенцев из Германии.
– Валяйте…
– Лагерь, в котором вы будете содержаться, находится в ведении Главного командования сухопутных сил абвера, поэтому условия содержания в нем намного лучше, чем в других учреждениях подобного типа. Согласно Женевским конвенциям, которые Советский Союз, кстати, так и не удосужился подписать, вы как генерал поверженной армии имеете право, во-первых, на адъютанта, во-вторых, на денежное содержание, в-третьих – на продовольственный паек офицера вермахта, в-четвертых, на гарантии сохранности мундира, а также наград – орденов и медалей…
– Пункт первый отвергаю, обойдусь без адъютанта, тем более что мой погиб в бою; во-вторых, за рейхсмарки не продаюсь, а вот за третье – спасибо. Мне надо усиленно питаться, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье и дожить до того радостного мгновенья, когда вашего гребаного фюрера вздернут на виселице…
Переводчик замешкался, не зная, переводить последнюю фразу или нет, но все же собрался с духом и промямлил:
– Фюрер ан висилице цу хинауфзихен…
Узкий лоб босса покрылся испариной.
– Но самое главное, – продолжил Потапов, – наша армия еще не разбита, не повержена, как вы сказали. Русские долго запрягают, но быстро ездят. Еще немного – и погонят вашего брата от Москвы до самого Берлина! Только пятки сверкать будут!
– Отставить пропаганду! – завизжал Петерсон.
– Яволь… Фортфюрен[1], – решил загладить ситуацию следователь, продолжая неспешно делать свою работу. – Какие отношения сложились у вас с армейскими политработниками?
– Самые лучшие.
– Но ведь все комиссары – евреи!
– И что с этого?
– Народ-паразит… Позорная опухоль на теле человеческой цивилизации!
– Мы, советские люди, в большинстве своем – интернационалисты. И национальность не имеет для нас решающего значения. Как говорится: лишь бы человек был хороший. Да и евреев среди политработников не так много. Всего-то два процента. Остальные – русские.
– Позвольте не согласиться с такой статистикой!
– Ваше право…
– Что ж, продолжим?
– Как сочтете нужным. Я весь внимание.
– Вы член партии большевиков?
– Да. С тысяча девятьсот двадцать шестого года. И безмерно этим горжусь.
– Как вы оцениваете действия Сталина по уничтожению элиты Красной Армии?
– Не мне об этом судить.
– Хорошо, – устало махнул рукой следователь. – Какие-то требования, пожелания по условиям содержания имеете?
– Никак нет.
– Тогда – до следующей встречи.
– Прощайте!..
Земляки
Белорусская ССР.
Май 1937 года
Личным впечатлениям Жуков всегда доверял гораздо больше, чем всяким официальным бумажкам с ведомственными и даже гербовыми печатями: характеристикам, аттестациям…
Он давно собирался поговорить с Михаилом по многим вопросам боевой подготовки, чтобы узнать ближе земляка, присмотреться к нему, быстрее ввести в курс дел 4-й дивизии. И поэтому чуть ли не через день наведывался в летний лагерь, куда молодой и перспективный командир вывел свой механизированный полк, как только принял его.
Всецело занятый маневрами, Потапов иногда не замечал комдива. Потом приходилось долго оправдываться…
– Простите, Георгий Константинович, не заметил…
– Вот так ты и противника на свои позиции пропустишь!
– Никак нет. Не пропущу!
– Впрочем, это не только твоя вина – разведчиков.
– Я не выставлял охранения.
– И зря, братец, зря…
– Здесь врагов нет!
– А ты откуда знаешь? Видишь – справа, за кустами, колхозное стадо…
– Так точно!
– Значит, где-то рядом должен находиться пастух. А его нет!
– Спит где-нибудь в канаве, – прильнув к биноклю, выдвинул свою версию майор. – Вон там, за бугорком, лежит собака, значит, и пастух где-то поблизости.
– А ты не допускаешь, что в это время он сидит на какой-нибудь высотке или дереве и оттуда наблюдает за маневрами нашей секретной бронетехники?
– Никак нет!
– И за воздухом у тебя никто не следит?
– Ну почему же… Вон там – зенитное орудие, и здесь, – майор ткнул пальцем в карту. – Муха не прошмыгнет незамеченной!
– Ну что ж… В целом, Михаил Иванович, ваши действия мне понравились. Так что объявляю благодарность!
– Служу Советскому Союзу!
– Продолжайте с такой же инициативой и настойчивостью работать дальше, не останавливаясь на достигнутом. И запомните мой товарищеский совет: командир, который хорошо освоил систему управления полком и способен обеспечить его постоянную боевую готовность, всегда будет передовым военачальником на всех последующих ступенях командования как в мирное, так и в военное время.
– Спасибо на добром слове, Георгий Константинович.
– Слушай далее… Меня назначили командиром 3-го кавалерийского корпуса.
– Поздравляю!
– Так что уже завтра я покину Слуцк.
– Жаль…
– Ничего… При первом удобном случае и тебя подтяну поближе. Понял?
– Так точно!
– А пока… Действуй в том же духе.
– Есть!
В конце 1938 года Георгий Константинович получил очередное повышение и вступил в должность заместителя командующего войсками Белорусского Особого военного округа. С тех пор именно Жуков осуществлял руководство боевой подготовкой танковых и кавалерийских соединений округа, в число которых входила и 21-я отдельная танковая бригада, к тому времени переданная под командование М.И. Потапова.
Так что связь между земляками не прерывалась ни на миг.
Тимофей Егорович
Лагерь «Проминент».
Январь 1942 года
Новый год военнопленные встречали со смешанными чувствами. Те, кто сумел сохранил верность присяге, – с надеждой. Те, кто в час испытаний предал Родину, предпочтя верной смерти позорное служение ненавистному врагу, – с плохо скрываемой тревогой.
Причина тому – разгром немецко-фашистских войск под Москвой. Об этом первом – и посему чрезвычайно важном успехе Красной Армии – в «Проминенте» шептались все: начальство, следователи, конвоиры, гражданский персонал. Естественно, дошли слухи и до «плененного контингента». Такие, как Потапов, с тех пор ходили по лагерю с высоко поднятой головой, а еще вчера наглые и уверенные в себе господа кандидаты в коллаборационисты – сразу поутихли и поджали хвосты.
В это время в «Проминенте» появился новый обитатель – долговязый мужчина лет сорока – сорока пяти. Среди узников поползли слухи, что он – видный советский ученый, астроном и к тому же доктор военных наук. Полковник.
Поначалу новенький ни с кем не общался. Днями просиживал у окна офицерского барака, бессмысленно вглядываясь в бесконечную даль, а ночами увлеченно рассматривал бездонное украинское небо, щедро увешанное мерцающими звездами.
Но, как только ему стало известно, что среди прочих узников в лагере содержится генерал Потапов, астроном оживился и стал искать повода для встречи с ним. Вскоре она состоялась в отдельных «апартаментах» генерала.
– Ну, здравствуй, Миша… Не узнаешь?
– Не имею чести, – смерив беглым взглядом гостя, буркнул Потапов, которому в последнее время изрядно поднадоели визиты всяких проходимцев, рвущихся из кожи вон, чтобы склонить его к сотрудничеству с фашистами и таким образом доказать свою преданность новым хозяевам.
– Это я. Ковинов.
– Боже мой… Тимофей Егорыч… Сколько лет, сколько зим?
– Сейчас скажу точно. Двадцать три года, один месяц и четырнадцать дней.
– Ну, ты и даешь!
– Точно. Можешь не проверять. Я всю жизнь ждал этого момента!
– Поясни…
– Хотел найти тебя и за все отомстить. За революцию, за Гражданскую, за высылку, за уведенную невесту… Кстати, как она?
– Нина умерла. Еще в тридцать девятом…
– Вот видишь. И ей ты сломал жизнь…
– Я-то тут при чем? Мы жили душа в душу.
– Ладно… Проехали… Можно продолжать?
– Как хочешь.
– Там, в Сибири, я попытался все начать с нуля. Даже фамилию сменил, убрав окончание «ов».
– Значит, теперь ты Ковин?
– Ага.
– Постой… Знаменитый астроном, открывший какую-то необычную отдаленную планету, не ты ли? О нем писали все газеты!
– Я, Михаил Иваныч… Я…
– Ох, и молодец же ты, Тиша!
– Ерунда все это… Больше, чем астрономией, увлекся астрологией. Стал рьяно изучать влияние звезд на характер человека и пришел к выводу, что многое в нашей жизни предопределено, запрограммировано. Свыше.
– Плохо. Не наша это наука – буржуазная.
– Не бывает наук буржуазных и пролетарских, Миша.
– Зато есть наука и лженаука. И астрология – одна из них.
– Ты атеист?
– Да. Хоть и закончил ЦПШ. Между прочим, праздники христианские все наперечет знаю. И чту.
– Зря!
– Это почему же?
– Христианство – зло. Недаром князь Святослав Великий говорил: «Вера христианская – уродство есть!»
– А ты какому Богу молишься?
– Единственному… Создателю. Творцу.
– Думаешь, он существует?
– Не думаю – знаю. Вот смотри: каждая планета движется лишь по своей неповторимой траектории, то есть орбите, на определенном расстоянии от Солнца с постоянной скоростью. Не пересекаясь с другими, не ускоряясь и не замедляя ход! Кто-то же задал небесным телам эти уникальные параметры?
– Природа.
– Вот в этом ваша главная ошибка, Миша… Вы противопоставляете природу Всевышнему и наоборот. Поставьте между ними знак равенства – и все ляжет на свои места. Бог – это не бородатый дядька, который сидит на небе, и, когда начинает писать, на землю проливаются капли дождя. Бог – это вода, солнце, кусты, деревья, ты, я, все, что окружает нас…
– Ну, ты и загнул!
– Не перебивай… За лженаучные изыскания меня выбросили из академии, лишили возможности заниматься любимым делом. И я возненавидел весь коммунистический мир. А кто был его олицетворением… Как думаешь, Михаил Иванович?
– Не знаю!
– Ты, Миша! Ты!
– С чего бы это?
– А кто носился по деревне с кроваво-красным флагом в руках? Кто в Гражданскую войну травил брата на брата, кто в конечном итоге стал главным инициатором высылки моей семьи в Сибирь?
– Неужто я?
– А то кто же! Помнишь ту встречу в лесу?
– Это когда ты пытался отобрать у меня улов?
– Так точно. С нее и начались мои беды. Думал, найду – и кончу, четверть века жил с этой мыслью, следил за всеми твоими перемещениями: Белоруссия, Монголия, Украина… А довелось свидеться – и все: пропала злость, улетучилась, испарилась, развеялась ветром… И Советская власть уже не такой хреновой кажется. Выучила меня, простачка, деревенского хулигана, на невиданные высоты вознесла, а я, тварь неблагодарная, чернил и хаял ее все годы…
– И когда на тебя снизошло это просветление?
– Когда в плен угодил. С арийским дерьмом поближе познакомился. Национал-демократы… Европейская, цивилизованная нация, блин, видел, что они с нашими рядовыми пленными творят, гады?
На Халхин-Голе
МНР, Маньчжурия.
Весна 1939 года
В 1932 году японские войска оккупировали Маньчжурию и создали на ее территории марионеточное государство Маньчжоу-го. Но на этом не остановились и уже в 1935-м предприняли ряд провокаций на границе СССР с Монголией.
Спустя четыре года напряженность в регионе резко усилилась, достигнув пика.
16 января 1939 года в районе высоты Номон-Хан-Бурд-Обо группа из пяти солдат Квантунской армии с расстояния около пятисот метров обстреляла из автоматического оружия четырех пограничников дружественной нам страны.
А уже на следующий день там же 13 японских воинов напали на монгольский наряд, захватили в плен начальника заставы и ранили одного солдата.
Всего же только в феврале и марте 1939 года было совершено около 30 нападений на посты МНР.
Дальше – хуже.
Ночью 8 мая 1939 года группа японцев численностью до взвода с ручным пулеметом попыталась скрытно занять принадлежавший Монголии островок посредине реки Халхин-Гол, но после короткой перестрелки отступила, потеряв трех солдат убитыми и одного (Такадзаки Итиро из разведотряда 23-й пехотной дивизии) – пленным.
И мая 1939 года отряд японской кавалерии (до 300 человек с несколькими пулеметами) продвинулся на пятнадцать километров в глубь территории МНР и напал на пограничную заставу, расположившуюся на уже упомянутой высоте Номон-Хан-Бурд-Обо. С подходом подкрепления противник был отброшен на исходный рубеж.
14 мая 1939 года все тот же разведывательный отряд 23-й японской пехотной дивизии (300 всадников при поддержке звена из пяти легких пикирующих бомбардировщиков) атаковал 7-ю пограничную заставу МНР и занял высоту Дунгур-Обо. На следующий день японцы перебросили туда до 30 грузовиков с двумя ротами пехоты, семь бронемашин и один танк.
Утром 17 мая 1939 года командир 57-го особого стрелкового корпуса Николай Владимирович Фекленко послал к Халхин-Голу группу советских войск в составе трех моторизованных рот, саперной роты и артиллерийской батареи РККА. Одновременно туда же был направлен дивизион бронемашин МНРА. 22 мая советские войска форсировали реку и отбросили врага назад к границе.
Двадцать восьмого мая противник, обладавший численным превосходством, перешел в очередное наступление, имея целью окружить советско-монгольские войска и отрезать их от переправы на западный берег Халхин-Гола. Союзники сначала отступили, но уже на следующий день блестяще провели контрнаступление и оттеснили зарвавшегося врага на исходные позиции.
В начале июня не шибко решительный Фекленко был отозван в Москву, а на его место, по предложению начальника оперативного отделения Генерального штаба РККА Матвея Васильевича Захарова, был назначен Г.К. Жуков. Начальником штаба корпуса стал Михаил Андреевич Богданов. Вскоре после прибытия на новое место службы им был предложен план боевых действий, предполагавший ведение активной обороны на плацдарме за Халхин-Голом и одновременную подготовку мощного контрудара по главной группировке сухопутных сил Императорских вооруженных сил Японии. Наркомат обороны и Генеральный штаб РККА согласились с предложениями Богданова. В район конфликта стали стягиваться необходимые силы – войска подвозились по Транссибирской железнодорожной магистрали к Улан-Удэ, а далее – по территории Монголии, следовали походным порядком…
Попытка вербовки
Лагерь «Проминент».
Август 1942 года
К концу лета лагерь элитных военнопленных пополнился новыми «постояльцами». Среди них попадались знакомые лица, такие как, например, полковник Боярский, служивший непродолжительное время адъютантом Маршала Советского Союза Тухачевского. В плен этот деятель попал, будучи командиром 41-й стрелковой дивизии.
Теперь он утверждал, что является прямым потомком украинского князя Гамалия. Только Потапов в это не верил.
Ну, какой, к черту, он хохол, если на самом деле носит фамилию Боярский? И по батюшке – Гелярович. Хотя представляется неизменно Владимиром Ильичем, пороча святое имя вождя мирового пролетариата!
На встречу с Потаповым Боярский явился в компании все того же Шпалы.
– Как ваше здоровье? – начал он издалека слащавым, вкрадчивым голосом.
– Нивроку! Так, кажется, говорят на Украине?
– Правильно! Мы с генералом Власовым…
– Как? Андрей Андреевич тоже здесь?
– Да. А вы не знали?
– Нет.
– Это не удивительно. Мы попали в плен совсем недавно.
– Попали или сдались?
– Какое это имеет значение?
– Огромное!
– Короче! Мы с генералом Власовым будем просить фюрера сформировать части российской освободительной армии для борьбы с большевизмом.
– Пшел вон! Я присягал Сталину. И присяге не изменю!
– Сталин – патологический убийца! – завизжал Боярский, с недавних пор позиционирующий себя в качестве антикоммуниста и лютого противника Иосифа Джугашвили. – Его будет судить международный трибунал!
– Заткнись, сука, не то я тебя собственными руками…
Гений внезапного удара
МНР, Халкин-Гол.
Лето 1939 года
20 июня 1939 года в небе над Монголией возобновились ожесточенные воздушные бои. За три дня – 22-го, 24-го и 26 июня – японцы потеряли более 50 машин.
Но ранним утром 27 июня авиации противника удалось нанести внезапный удар по нашим аэродромам, что привело к уничтожению на земле 19 советских самолетов. При этом потери врага составили два бомбардировщика и три истребителя.
К концу июня штабом Квантунской армии был разработан план новой пограничной операции под кодовым названием «Второй период номонханского инцидента».
Выполняя его, 2 июля вражеская группировка снова перешла в наступление.
В ночь со 2-го на 3 июля 1939 года войска под командованием генерал-майора Кобаяси форсировали реку Халхин-Гол и захватили на ее западном берегу гору Баян-Цаган[2], находящуюся в сорока километрах от маньчжурской границы. После чего стали спешно возводить на ней современные фортификационные сооружения для эшелонированной обороны, чтобы удержать господствующую высоту и в дальнейшем ударить с нее в тыл советским войскам.
На восточном берегу Халхин-Гола также завязались тяжелые сражения. Наступая силами двух пехотных и двух танковых полков (130 единиц бронетехники) на позиции полутора тысяч красноармейцев и двух монгольских кавалерийских дивизий общей численностью в 3,5 тысячи конников, японцам удалось первоначально добиться успеха. Советские войска выручил заранее созданный Жуковым подвижный резерв. Георгий Константинович бросил его в бой прямо с марша. 11-ю легкую танковую бригаду комбрига Михаила Павловича Яковлева[3] поддерживал монгольский броневой дивизион, вооруженный 45-мм пушками. Вокруг Баян-Цаган развернулись кровопролитные бои. С обеих сторон в них участвовало до 400 танков и бронемашин, более 800 артиллерийских орудий разного калибра, а в небе над горой порой кружило около 300 советских и японских самолетов.
В эти дни отлично проявили себя бойцы 149-го стрелкового полка майора Ивана Михайловича Ремизова и 24-го моторизованного полка Ивана Ивановича Федюнинского, с трех сторон окружившие врага.
Японцы запаниковали. И точно побежали бы назад, если бы командование Императорской армии не приняло решение разрушить единственный понтонный мост через реку Халкин-Гол.
Многие из них остались навсегда на той горе.
Впрочем, какого-то особого впечатления на «воинственные верхи», не привыкшие считаться с человеческими жертвами, это не произвело. Людей упрямо продолжали посылать на верную гибель.
Восьмого июля японцев вновь погнали в массированную атаку на позиции 149-го стрелкового полка и батальона стрелково-пулеметной бригады, которые оказались совершенно не готовыми к такому развитию событий. В результате 149-й полк, бросив одну артиллерийскую батарею, взвод противотанковых орудий и несколько пулеметов, спешно отошел к реке, продолжая удерживать лишь небольшой плацдарм в три-четыре километра.
Двадцать третьего июля войска противника после мощной артиллерийской подготовки обрушили на наших воинов шквал своих атак. Однако после двухдневных боев, понеся значительные потери, отошли на исходные позиции.
В воздухе за это время японцы потеряли 67 самолетов, наши – только 20. В итоге за все время конфликта СССР лишился 207, Япония – 162 крылатых машин…
Очередную атаку командующий 6-й особой армией генерал Огису и его штаб назначили на 24 августа. Учитывая печальный опыт боев на горе Баян-Цаган, главный удар планировалось нанести в правый фланг советской группировки. Форсирование реки при этом не предполагалось.
Но Жуков не спал и готовил свою наступательную операцию. Причем в режиме строжайшей секретности. Все передвижения войск в прифронтовой зоне происходили исключительно в темное время суток, рекогносцировки на местности командным составом велись в форме рядовых красноармейцев с грузовых автомобилей.
Для введения врага в заблуждение по ночам включались звуковые установки, имитировавшие работу моторов танков, бронемашин, самолетов, чтобы японцы привыкли к постоянному шуму и перестали на него реагировать.
Одновременно велась активная радиоэлектронная борьба в эфире. Зная, что японцы прослушивает все телефонные разговоры, в целях дезинформации была запущена в действие программа ложных радио– и телефонных сообщений. Разговаривать разрешалось только на тему строительства оборонительных сооружений и подготовки к осенне-зимней кампании. Радиообмен специально велся на легко дешифрируемом коде.
Наступающие советские войска были разделены на три группы – Южную, Северную и Центральную. Главный удар наносился Южной группой полковника Михаила Ивановича Потапова, вспомогательный – Северной, которой командовал полковник Илья Прокопьевич Алексеенко.
Центральная группа под командованием комбрига Даниила Ефимовича Петрова должна была сковать силы противника на линии фронта, тем самым лишив их возможности маневра. В резерве, сосредоточенном также в центре, находились 212-я авиадесантная и 9-я мотоброневая бригады и танковый батальон.
В операции участвовали и монгольские войска – 6-я и 8-я кавалерийские дивизии под общим командованием маршала Хорлогийна Чойбалсана.
Такая подготовка не могла не дать результат.
Наступление советско-монгольских войск 20 августа оказалось полной неожиданностью для японского командования.
В 6 часов 15 минут началась мощная артиллерийская подготовка и авиационный налет на позиции противника.
В 9 часов пошли в наступление сухопутные войска. В первый день они действовали в полном соответствии с замыслами своего командования. Небольшая заминка случилась лишь во время переправы 6-й танковой бригады через Халхин-Гол, когда наведенный саперами понтонный мост не выдержал и рухнул под тяжестью наших бронированных чудовищ.
Наибольшее упорство противник проявил на центральном участке фронта, где у него имелись хорошо оборудованные инженерные укрепления – здесь нашим удалось продвинуться за день всего на 500 – 1000 метров.
На других участках – все шло строго по намеченному плану.
21—22 августа японцы все же смогли прийти в себя и оказать ожесточенное сопротивление. Жукову пришлось срочно вводить в бой резервную 9-ю мотоброневую бригаду.
Последние сражения еще продолжались 29 и 30 августа на участке севернее реки Хайластын-Гол. Но к утру 31 августа территория Монгольской Народной Республики была полностью очищена от захватчиков.
Однако враги не унимались.
Утром 4 сентября два батальона японской пехоты попытались занять высоту Эрис-Улын-Обо, но были отброшены назад за линию государственной границы с тяжелыми потерями – до 350 человек убитыми.
Ночью 8 сентября в этом же районе войска противника предприняли очередную попытку проникновения на территорию Монголии силами четырех пехотных рот, однако и она не увенчалась успехом.
16 сентября 1939 года боевые действия в МНР были окончательно прекращены.
За победу на Халхин-Голе Георгий Константинович Жуков получил свою первую Звезду Героя Советского Союза. А Потапов – второе прозвище – «Гений внезапного удара». Первое – «Невозмутимый» – прилипло к нему еще в юности…
Что наша жизнь?
Лагерь «Проминент».
Август 1942 года
Теперь у Потапова появился личный адъютант – вместо погибшего в бою. Конечно же, земляк – Тимофей Егорович Ковин. В конце июля он с любезного разрешения руководства лагеря переселился в комнату «шефа» и целыми днями развлекал его рассказами об устройстве мира и предсказуемости каждой человеческой судьбы.
– А еще в нашей Вселенной есть миллионы черных дыр…
– Чего?
– Черных дыр! Ты о них хоть что-то слыхал?
– Нет.
– Это застывшие звезды, или коллапсары – сверхмассивные объекты, втягивающие внутрь себя все, что попадается на их пути, в том числе и целые звездные системы. Так, чтобы превратить наше Солнце в черную дыру, – надо просто уплотнить его до размеров небольшого городка. И тогда наступит конец света. В прямом смысле этого слова. Ибо коллапсары поглощают даже свет!
– А как же законы физики? Свет должен огибать все предметы.
– В том-то и дело, что должен. Но в черных дырах законы физики не действуют.
– Но ведь это в корне противоречит основам нашего материалистического мировоззрения?
– Точно. Противоречит. После того как на одном из симпозиумов я заявил, что, если в одном отдельном месте законы физики не действуют, значит, вся теория неверна, – коллеги подняли меня на смех…
– Не знаю, есть в твоих идеях рациональное зерно или нет, но в любом случае они намного опережают время.
– Ты это нашим догматикам скажи!
– Скажу. Когда выйду.
– А мы отсюда выйдем?
– Несомненно.
– Ой, не верю я в это…
– А ты – верь! Впрочем, давай вернемся к твоей теории. И когда наступит Армагеддон, то есть конец нашей цивилизации?
– Кто его знает… Может, там, внутри черных дыр, тоже есть жизнь?
– С этого места, пожалуйста, подробней… А то я ни хрена не понимаю.
– Как уже говорилось, во Вселенной открыты миллионы коллапсаров. Познать, изучить их – совершенно нереально: пространство и время возле этих объектов почему-то искривляются… Это не фантастика – объективные математические расчеты, произведенные в свое время Лобачевским, Эйнштейном и их последователями, в числе которых и твой покорный слуга.
– То есть как «искривляются»?
– А вот так… Я же говорил – черные дыры поглощают даже свет.
– Не представляю… А как представлю – страшно становится. Не за свою шкуру – за все, как у нас говорят, прогрессивное человечество.
– Не бойся, Миша. Жизнь бесконечна. Я имею в виду не физическое тело, – процесс, эволюцию. Опять же запущенную свыше… Другими словами, ежедневно, ежечасно, ежесекундно в мире происходит жесточайший естественный отбор. Худшие людишки попадают на исправление, грубо говоря, в ад, а лучшие представители гомо сапиенс, такие, как мы с тобой, Михайло Иваныч, идут дальше, на следующий – бестелесный или, если хочешь, духовный уровень своего развития. То есть фактически в рай.
– Итак, ты утверждаешь, что смерти бояться не следует?
– Ее просто не существует! Наше мирское существование – всего лишь мгновенье. Эпизод. Вспышка. И немалое испытание! Представь себе: населенная умными микробами маленькая грудка Земли, вращаясь беспрестанно вокруг своей оси, носится с сумасшедшей скоростью вокруг мощной лампочки или, скажем так, прожектора, как на вышках вокруг нашего лагеря. Сделала шестьдесят, от силы семьдесят оборотов – и все, нет больше микроба. А на его месте появился другой. Родственный. Из той же пробирки. Стоит ли сожалеть об этом?
– Ой, не знаю…
– Бог бессмертен. Следовательно, бессмертны и мы с тобой, коль уж созданы по образу и подобию его… Не станет нас, значит, нет Бога! Чего не может быть в принципе. Хоть это ты понимаешь, дурья башка?
– Пытаюсь…
«Золотой» сентябрь
Западная Украина.
Сентябрь 1939 года
Как уже говорилось, 16 сентября 1939 года закончились кровавые события на Халкин-Голе, а уже на следующий день начался очередной освободительный поход Красной Армии, только теперь уже на запад. Его целью было провозглашено воссоединение западно-украинских земель – Галиции и Волыни, из которых позже образуют Волынскую, Дрогобычскую, Станиславскую (Ивано-Франковскую), Львовскую, Ровенскую и Тернопольскую области, с Восточной (Советской) Украиной.
К числу западных по географическим признакам относилась и Северная Буковина с центром в Черновцах, но ее очередь, как мы уже знаем, наступит немного позже.
Походу предшествовало вторжение немецких войск в Польшу, подозрительно начавшееся в тот день, когда в Москве открылась наспех созванная сессия Верховного Совета СССР, призванная рассмотреть ситуацию, сложившуюся на западной границе первого в мире государства рабочих и крестьян.
В преддверии наступления, когда немцы уже рвались на всех парах к столице Галиции, по привычке называемой ими Лембергом, в кабинете наркома обороны СССР маршала Климента Ефремовича Ворошилова срочно собрали оперативное совещание.
В числе других на него пригласили и нескольких чиновников Наркомата путей сообщения СССР, которым устроили грандиозный разнос за то, что они не смогли как следует наладить работу своего ведомства по организации массовой переброски войск на запад, начавшейся еще 7 сентября.
Впрочем, несмотря на имеющиеся серьезные недостатки, войска трех оперативных групп под общим командованием командарма первого ранга Семена Константиновича Тимошенко вскоре были стянуты в места своего нового назначения.
Первая расположилась вблизи Новоград-Волынского[4], Славуты[5] и Шепетовки[6], вторая – в районе Купели[7], Сатанова[8], Проскурова[9], третья – в квадрате Гусятин[10] – Каменец-Подольский[11] – Новая Ушица[12] – Ярмолинцы[13].
Со временем из них сформируют три армии: 5-ю, 6-ю и 12-ю, которые примут на себя основной удар фашистских полчищ в первые дни самой кровавой в истории человечества войны. А их командующие (соответственно Михаил Иванович Потапов, Иван Николаевич Музыченко, Павел Григорьевич Понеделин) все, как один, окажутся в гитлеровском плену.
Но это случится позже.
А пока…
После перехода государственной границы перед первой группой войск, названной Шепетовской (командир – Иван Герасимович Советников), была поставлена задача через Ровно овладеть Луцком; вторая (Волочиская[14]) – под командованием Филиппа Ивановича Голикова – получила задание через Тернополь занять Перемышляны[15] и вплотную приблизиться к границам столицы Галиции, Львова, третью (Каменец-Подольскую) под началом Ивана Владимировича Тюленева через Чертков[16] обязали выйти к крупному (по западноукраинским меркам) городу Станиславу[17].
Войска польской пограничной стражи лишь кое-где оказали достойное сопротивление РККА. Наиболее ожесточенное – в Сарненском[18] укрепрайоне и на северо-западе Волыни.
В долговременные бои разведывательные группы РККА, шедшие впереди остальных войск, старались не ввязываться – они просто обходили стороной очаги сопротивления, оставляя отчаянных смельчаков, посмевших бросить вызов огромной красной армаде, «на закуску» коллегам из НКВД.
Но все равно пройтись по освобождаемым территориям бравурным маршем не получилось.
И причина тому – вовсе не величайший героизм противника, а собственное, как говорится – доморощенное разгильдяйство, низкая квалификация командного и рядового составов, отсутствие стойкой связи и взаимопонимания между различными соединениями и частями победоносных советских войск.
Ударная сила РККА – танки – вообще оказались не готовыми к войне. Только в одной 38-й танковой бригаде потери на марше от места дислокации (Шепетовка) в район Купель – Чернявка – Лычевка[19] составили 41 машину. И это еще до начала боевых действий!
Некоторые завязли в непроходимых болотах, у иных просто закончилось горючее, а цистерны с топливом, как всегда, в самый ответственный момент куда-то подевались…
Не все прошло гладко и в других, по мнению командования, – более дисциплинированных – частях.
Так, после осмотра техники в 24-й бригаде смогли собрать лишь один неполный батальон. Чтобы спасти ситуацию и (что тоже немаловажно!) – собственные головы, командование вывело из второго эшелона 3-ю кавалерийскую дивизию и бросило ее на Золочевское[20] шоссе, и без того по края заполненное наступающими войсками.
Одолев за целый день лишь шестьдесят километров, корпус окончательно остановился.
И только 14-я кавалерийская дивизия даже в ночи продолжала двигаться вперед – в сторону вожделенного Львова.
С той же целью – захватить столицу Галиции, в предместья которой уже успели вступить передовые гитлеровские части, наше главнокомандование бросило в наступление еще одно, срочным образом собранное на базе 5-й дивизии подразделение, аналогов которому раньше в Красной Армии не было, – так называемый «особый подвижной отряд», что-то вроде современных сил быстрого реагирования.
Батальон из 600 штыков посадили на автомобили и, усилив танками Т-26 из 38-й и Т-28 из 10-й бригады, в баках которых почти не было горючего, бросили в безрассудный стокилометровый марш через Поморяны[21] и Перемышляны.
Но выполнить приказ так и не удалось.
Точнее, как это часто бывает, пришлось срочно выполнять другой.
Крупные силы отступающих поляков неожиданно вышли на Львовское шоссе. Пришлось немного отвлечься-поразвлечься, а уж потом продолжить дальше свой «героический» путь.
Вечером 18 сентября часть все же вступила в Тернополь, а в ночь на 19 сентября – во Львов. Население встречало Красную Армию с ликованием. Во всяком случае, именно такие донесения поступали с фронтов в Инстанцию, как на сленге красного командования называли высшее руководство страны.
В тот же день случился и первый конфликт с «дружественными германскими войсками».
Командование «отряда быстрого реагирования» заметило немецкую группировку из танков, пехоты и артиллерии, явно намеревавшуюся опередить основные силы РККА и первыми захватить Львов.
Батальон остановился и развернулся, давая понять союзникам, что эта территория уже занята. Но те не вняли предостережениям и открыли огонь, подбив несколько русских танков и две бронемашины. В ответ наши прямой наводкой подавили две артиллерийские батареи друзей-противников, убив при этом несколько десятков доблестных гитлеровских воинов.
На следующий день немцы принесли свои извинения и выразили сожаление по поводу случившегося. Мол, мы случайно приняли ваши войска за… польские… На войне всякое бывает!
Конфликт посчитали исчерпанным и, чтобы еще больше скрепить узы нерушимой братской дружбы, стали ходить друг к другу в гости.
Сначала около двух десятков немецких офицеров прибыли в Винники[22], где их принял командующий 25-й легкотанковой бригадой РККА полковник Петр Семенович Фотченков. Затем наши нанесли, так сказать, ответный визит, во время которого и произошел непредвиденный инцидент, позже ставший притчей во языцех, чуть ли не анекдотом, долгие годы охотно пересказываемым во всех войсках.
Осмотрев образцы новейшей техники гостеприимных хозяев, командир красных разведчиков старший лейтенант Ткаченко отстал от основной группы, спешившей на банкет, и вернулся к понравившемуся ему среднему танку «панцеркампфваген», называемому в советских источниках Т-III или Тип-3. Забрался внутрь башни, запустил двигатель, увеличил подачу топлива и дал газу…
Проще говоря, угнал секретное оружие!
В тот же день немцы обнаружили пропажу и выставили претензии русским друзьям.
Виновных быстро установили и решили показательно наказать.
– О чем вы только думали, совершая такой опрометчивый поступок? – распекал Фотченков своего подчиненного – Ткаченко.
– О Родине думал, товарищ комбриг, о нашей армии, – неуклюже оправдывался тот.
– Таким грубым способом разведданные не добывают! – настаивал на своем полковник.
– А в бою за них, может быть, десятками и сотнями жизней платить придется, – не сдавался старший лейтенант. – Вот я и пытался эти жизни сохранить…[23]
Кто из них был прав – рассудит будущая, беспощадная и кровожадная война, разразившаяся менее чем через два года, после описанных событий…
Кони вороные
Лагерь «Проминент».
Август 1942 года
– А, помнится, Миша, в молодости ты неплохо пел! – задумчиво произнес Ковин, вглядываясь в открытое окошко, за которым резво гоняли мяч мужчины в длинных «семейных» трусах.
Футбольные поединки, в которых принимали участие как узники, так и лица, призванные за ними присматривать, давно стали в лагере визиткой, традицией, украшением выходного воскресного дня.
– Было дело, – согласился Потапов.
– Помнишь нашу любимую?
– А как же!
– Давай в два голоса…
– Давай!
Генерал набрал полную грудь воздуха и, выдохнув, весело затянул:
Начинаются дни золотые Воровской неприглядной судьбы, Крикнул: «Кони мои вороные, Черны вороны, кони мои!». Вот подъехал я быстро и смело, Ловко выпрыгнул я из саней, Нежно обнял я девичье тело, И на сердце мне стало милей. И всю ночь я не спал до рассвета, Целовал ее в грудь и уста, Долгожданного ждал я ответа, Вороные все ждали меня. И чтоб замуж скорее отдали, Много денег я отдал отцу, А как только ответа дождался, Вороные умчали к венцу. И чтоб жизнь ее сделать, как в сказке, Темной ночью я в банк проскользнул, Набрал денег мешок под завязку, А с деньгами опять ускользнул. Так мы прожили с нею три года, Но ведь счастью бывает конец, Нас постигла беда и невзгоды, И всему был виною отец. Как-то в карты он раз проигрался, Денег не было, нечем платить. Попросить у меня постеснялся И решил на меня заявить. Разлучили с женой молодою, Посадили в Бутырку-тюрьму. И большим меня судом судили, Я был сослан в глухую тайгу. Так три года я там проскитался, Сил уж не было больше страдать, Как-то раз удалось ухитриться — Обмануть часовых и удрать. Прибегаю в родной городишко, Вот уж дом, вот конюшня моя, А как только к конюшне пробрался Вороные узнали меня. И заржали мои вороные, Я их гладил рукою в ответ. Вспоминаю те ночки былые, А хозяйки давно уже нет. А хозяйка сидела в остроге, Проклиная злодейку-судьбу. И она там невинно страдала За мою, за большую вину. Прошел месяц, и вот в воскресенье Под конвоем ее повели. Я стоял и дрожал от волненья, Рядом кони стояли мои. И рванулися черные кони, Сколько было у них только сил, Двух конвойных они задавили, Я ее на лету подхватил. Мы летели, а пули свистели Но догнать нас они не могли, Потому что, как вихорь, летели Черногривые кони мои. А как только погоня утихла, В поцелуях мы оба сплелись, Снег копытами кони взрывали И все дальше, все дальше неслись. Мы ушли от проклятой погони, Перестань, моя детка, рыдать, Нас не выдали черные кони, Вороных им теперь не догнать.Как в его родное Мочалово, далекое от воровской романтики, попал этот блатной фольклор, Потапов и сам не мог объяснить. Но песенку, которую он впервые услышал от своего отца – Ивана Андреевича, при случае распевала вся мужская половина деревни. Конечно же, и в соседних Рыляках, откуда был родом Ковинов, тоже неплохо знали ее слова.
Увлекшись пением, друзья не сразу заметили, что футболисты прекратили бесцельную беготню и теперь, раскрыв рты, слушают «бесплатный концерт».
– Ну, чего уставились? – наконец-то вернувшись на землю, закричал Тимофей Егорыч. – Развесили уши… Гоняйте дальше свою клизму!
Зона
Территория освобожденной Западной Украины.
1939–1940 годы
(По так и не опубликованному исследованию Сергея Ткачева «Зона»)
Удивительно, но после официального принятия новых членов в дружную семью советских народов у Страны Советов появилось сразу две западные границы. Старая – внутренняя и новая – внешняя.
Пограничники, охраняющие старую границу по реке Збруч, говорили, что несут службу «на зоне». Раньше так выражались только те, кто работал в лагерях или тюрьмах. Но с 1939 года сторожевые функции предписали и солдатам в зеленых фуражках. Ведь с недавних пор они бдили лагерь нового типа, одну большую Зону – Западную Украину и Белоруссию, а чуть позже – и Буковину с Прибалтикой.
Служить «на зоне» доверяли только бывалым бойцам, срок демобилизации которых все откладывали и откладывали до лучших времен.
А те почему-то никак не хотели наступать.
Часто «на усиление» старой границы посылали тех, у кого закончилась служба на новой – той, что в спешном порядке обустраивали вдоль живописной речки Буг.
Секрет «усиления» раскроется только с началом Великой Отечественной войны, когда героические стражи советских границ, чудом уцелевшие в первые дни кровавой бойни и теперь вместе с воинами доблестной 5-й армии организованно уходящие на восток под непрерывными ударами германских войск, попробуют закрепиться на бывшем рубеже, где, по их сведениям, должны быть и железобетонные доты, и артиллерийские погреба с механизированной подачей боеприпасов, и автономные подземные электростанции, и системы для круглосуточной подачи воды, и казематы для отдыха.
Но там уже не было ничего этого.
Их ждали только бывшие сослуживцы, копающие окопы перед зданием заставы, и плакат: «Социализм сотрет все границы капитализма».
Однако мы сильно опередили время, пропустив практически весь период становления на новых землях власти рабочих и крестьян.
Началось оно, это становление, привычно – с депеш, реляций, донесений.
Так, руководство погранвойск НКВД УССР с помпой сообщило в Москву, что 18 сентября в районе заставы Сатанов с противоположного берега реки Збруч к нашим пограничникам подошла группа жителей села Калагаровка[24]в количестве 300 человек с оркестром и флагами «чтобы выразить свою благодарность».
В тот же день на основании этого донесения начальник политического управления пограничных войск НКВД СССР дивизионный комиссар Петр Никифорович Мироненко состряпал свой рапорт для высшего руководства страны: «В районе заставы “Сатанов” к нашей границе подошла группа польских жителей села Калагаровка в количестве 500 человек с оркестром и красными флагами, чтобы поприветствовать РККА и поблагодарить за освобождение из-под гнета польских панов».
Чувствуете разницу?
А ведь потом, используя подобную «методу», из одного сбитого вражеского самолета «лепили» два, из нескольких уничтоженных танков – десять, из сотни взятых в плен – тысячи.
При этом свои потери скромно делили на два, а то и на три.
Есть ложь, большая ложь и… статистика, как говорят англичане.
Очередное повышение
Москва, столица Союза Советских Социалистических Республик.
Май 1940 года
Георгий Константинович в новеньком парадном мундире медленно пересек Красную площадь и в третий раз за последние пять минут остановился, размышляя, как себя вести.
Сегодня его впервые вызвал сам товарищ Сталин. Чего следует ожидать от встречи с ним? Повышения, опалы?
Жуков раскрыл портсигар, размял любимую папироску и закурил. «Герцеговина Флор» – все как у вождя, только тот набивает табак в трубку английской фирмы «Данхилл», а генерал предпочитает наслаждаться куревом по старинке.
…Помощник мгновенно доложил Иосифу Виссарионовичу о прибытии «героя Халкин-Гола» и, согнувшись в три погибели, как старорежимный холоп, услужливо распахнул перед генералом дверь.
– Ком… – поднеся руку к козырьку, попытался отрапортовать Жуков, но Сталин, уже шедший ему навстречу, не дал этого сделать.
– Отставить…
– Есть!
– Поздравляю с успешным выполнением задания партии и правительства.
– Служу Советскому Союзу!
– Присядьте…
– Спасибо!
– Мне вот что хотелось бы узнать, многоуважаемый Георгий Константинович… Каким вы находите сегодняшнее состояние наших вооруженных сил? Точнее, техники, находящейся у нас на вооружении…
– Я искренне горжусь нашей Рабоче-крестьянской армией, способной решать любые, самые сложные, задачи…
– Гордиться не возбраняется. Я уже выслушал победные реляции основных героев освободительного похода на Запад. Точнее, тех, кто считает себя героями. На самом деле все оказалось не так просто. Поэтому давайте без шапкозакидательства и долгих вступлений. Начните с авиации. Какие машины проявили себя лучше во время ведения военных действий, какие – хуже…
Лоб Жукова покрылся испариной.
– Блестяще зарекомендовали себя истребители: И-15, И-16 и особенно созданные на их базе И-153, – еле выдавил он.
– «Чайка»? – продемонстрировал свою осведомленность вождь.
– Так точно!
– Хороший самолет, – Иосиф Виссарионович задумчиво погладил роскошные усы. – А что бомбардировщики? Тоже справились с боевой задачей?
– Основная нагрузка по бомбометанию легла на ТБ-3. Машина простая, надежная, но тяжеловата и поэтому не слишком поворотлива. К тому же имеет целый ряд существенных конструктивных недостатков…
– Каких же?
– Водные радиаторы, охлаждающие двигатели, постоянно текут и если вовремя не пополнять их – моторы глохнут. Поэтому приходится держать в салоне по несколько десятков бидонов с водой.
– Понял. Я сегодня же дам соответствующие указания конструкторскому бюро.
– Не поможет, товарищ Сталин. В будущих воздушных войнах в небе будут господствовать менее габаритные аппараты с более мощными двигателями, способными быстро набирать большую высоту и развивать скорость свыше трехсот километров в час.
– Хорошо. Что вы предлагаете?
– Снять ТБ с вооружения.
– Я подумаю над этим. А как наши танки?
– БТ показали себя с самой лучшей стороны. Во всяком случае, японские не могут идти с ними ни в какое сравнение. Как говорят в народе, не годятся даже в подметки.
– Спасибо, товарищ Жуков. Вы меня обнадежили… Значит, недаром ВКП(б) неустанно печется об усовершенствовании нашей боевой техники?
– Недаром, товарищ Генеральный секретарь!
Сталин поморщился. С 1934 года он именовал себя скромно – секретарем и других нацеливал на такое обращение.
Но героям прощались и не такие промахи.
– Еще раз благодарю за обстоятельный доклад, – вождь улыбнулся и поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
Но это было еще не все. Самое главное, он, как всегда, приберег напоследок.
– Теперь у вас есть боевой опыт. Так что принимайте Киевский округ, товарищ Жуков.
– Есть! – словно молодой красноармеец, бодро выпалил генерал.
За пределами «колючки»
Лагерь «Проминент».
Конец августа 1942 года
Очередной визит коменданта лагеря, впервые прибывшего в его комнату в сопровождении двух вооруженных конвоиров, ничего хорошего не сулил.
«Все, капут! – подумал Михаил Иванович. – Кончилась моя песня…»
– Я с ним! – заорал верный Ковин, но один из гитлеровцев молча оттолкнул ученого в сторону.
Генерала вывели за территорию лагеря, посадили в машину и завязали глаза.
Вся жизнь в одно мгновенье пробежала перед ними…
Великая Октябрьская социалистическая революция, академия, Халкин-Гол, первые дни войны, ставшей для советских людей Великой Отечественной, роковой разрыв снаряда… Сталин, Жуков, Ковин… Гудериан, Петерсон, фон Ренне, Федриготти… Отец – Иван Андреевич, мама – Наталия Дмитриевна, брат Иван, сестра Прасковья, покойная супруга – Нина Антоновна, единственный сын – Юрий…
Нет, смерти он не боялся, особенно после «ликбеза» от Тимофея Егорыча.
Просто очень хотелось дожить до победы. Доказать всем, что он не трус, не предатель…
Машина остановилась.
Пленного вывели на свежий воздух и слегка подтолкнули в спину.
Тело уперлось во что-то железное и жесткое.
– Анцих![25]
Потапов поднял ногу и поставил на металлическую поперечину.
«Что это? Лестница? Трап?»
– Ауфзитцен![26]
За миг взревели мощные двигатели, затряслось железо, в животе что-то забурлило, к горлу подступил удушающий комок, и генерал наконец-то догадался, что находится в салоне самолета.
Первая встреча[27]
«Вервольф», восточная ставка Гитлера.
Конец августа 1942 года
Яркий свет резко полоснул по глазам, с которых наконец сняли повязку.
Потапов зажмурился.
А когда все же поднял веки – чуть не обомлел!
Напротив него стоял худощавый, жилистый человек среднего роста в сером полевом кителе без знаков отличия.
Мешковатая фигура, буйный чубчик, каждый раз при очередном дергании туловища застилающий серые, водянистые глаза, лихорадочно блестящие на желтом болезненном лице, не оставляли сомнений – перед ним сам Адольф Гитлер, бесноватый фюрер.
Нагловато улыбаясь, глава Рейха небрежно подал пленнику узкую, длинную, необыкновенно вялую ладонь.
Тот сделал вид, что после долгого пребывания с завязанными глазами ничего не видит, и не соизволил пожать ее.
Но даже столь дерзкое поведение генерала не смутило вождя арийской нации.
– Я должен отдать вам должное… Умелые и решительные действия пятой армии создали для нас немало проблем.
У Потапова чесались руки заехать по этой нахальной, самовлюбленной физиономии, но каким-то чудовищным усилием воли он все же сдержал себя.
И даже промямлил в ответ:
– Спасибо…
– Разрабатывая план «Барбаросса», я ставил перед своими генералами задачу армию Потапова уничтожить полностью, но вам ценой величайших потерь все же удалось отвести войска к Днепру… При этом вы цеплялись за каждое укрытие, каждый рубеж, нанося болезненные удары в ответ. Это сильно замедлило продвижение наших войск… Скажу больше, если б не ваши самоотверженные и, не побоюсь этого слова, квалифицированные действия, мы б давно взяли Москву… Впрочем, это вопрос времени и к следующему лету она все равно падет.
– Ну, это мы еще посмотрим!
– Как вы себя чувствуете, как к вам относятся, есть ли у вас какие-то пожелания? – проигнорировал его реплику фюрер.
– Все хорошо, пожеланий никаких нет.
– Мы пытаемся создать русскую освободительную армию для борьбы с большевизмом… Согласны ли вы в будущем ее возглавить?
– Нет. Я – воспитанник Коммунистической партии, вырос при Советской власти. Она дала мне образование, специальность, поэтому от вашего предложения отказываюсь.
– Напрасно вы так. Напрасно…
– «Предателя ни с чем нельзя сравнить, даже тифозная вошь оскорбилась бы в сравнении с ним». Мы, коммунисты, придерживаемся такой позиции.
– С цитатой Горького я знаком… И в целом понимаю вас. Можете быть свободны!
– Совсем?
– А вы, оказывается, наглец, Михаил Иванович. Мои люди вернут вас на прежнее место – в лагерь! – обиженно фыркнул фюрер и повернулся к гостю задом, давая ему понять, что разговор закончен.
В учении…
Украинская ССР, Львовская область, Яворовский полигон.
Лето – осень 1940 года
Итак, Жуков получил звание генерала армии и возглавил самый большой военный округ в СССР – Киевский особый, KOBO. После чего поручил Потапову формировать 4-й МК (механизированный корпус).
В августе – сентябре 1940 года при активном участии нового соединения были проведены крупные военные маневры, на которых отрабатывались такие задачи: «Ввод мех-корпуса в прорыв», «действия мехкорпуса в глубине оперативной обороны противника», «марш и встречный бой».
На итоговом учении 26–28 сентября 1940 года лично присутствовали новый нарком обороны, Маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко и начальник Генштаба РККА Кирилл Афанасьевич Мерецков.
4-й МК блестяще выполнил все нормативы. Получивший высокие оценки руководства, Потапов был просто счастлив. И решил, как водится, отметить это дело прямо в полевых условиях.
О вкусах своего покровителя – Жукова – он знал давно. Тот любил иногда пропустить рюмочку-другую хорошего коньяку. А вот к остальным участникам банкета пришлось приспосабливаться на ходу.
Семен Константинович, выросший в Бессарабии, больше тяготел к сухому красному вину, ну а Мерецков никогда не изменял традиционному русскому напитку. В войсках поговаривали, что начальник Генштаба мог запросто выпить «с горла» бутылку водки. При этом пьяным его никто никогда не видел.
Потапов сумел угодить всем.
Правда, в этот раз пили немного. И недолго. За Родину, за непобедимую Красную Армию, за здоровье вождя… После чего старший по званию – маршал Тимошенко – распорядился прекратить застолье и заняться делом, то есть в узком кругу оперативно подвести неформальные итоги учений.
– Признаюсь по секрету, Михаил Иванович… Хоть тебе нет еще и сорока, корпус ты давно перерос, – начал нарком. – Пора выдвигать тебя на командующего армией…
– Так точно. Давно пора, – поддержал его Георгий Константинович. – Я лично в генерале Потапове (он улыбнулся и подморгнул земляку) не сомневаюсь. Миша не только армию потянет…
– А кого поставим на мехкорпус? – пробурчал Афанасий Кириллович, явно недовольный ранним окончанием банкета.
– Власова Андрея Андреевича, – опуская глаза, предложил Тимошенко, хорошо знавший о непопулярности в армии своего протеже.
– Вот те раз, – пожал плечами Михаил Иванович. – Только подобрал кадры, обучил их, проверил во взаимодействии, а вы меня опять в чисто поле, на пустое, так сказать, место….
– Ничего. Тяжело в учении – легко в бою, – назидательно изрек Семен Константинович. – Давайте еще по единой, – на коня – и будем расходиться.
– За будущего маршала Потапова! – обрадовался ненасытный Мерецков.
Наставления на будущее
Лагерь «Проминент».
Конец августа 1942 года
– Ну, рассказывай, где пропадал? – спросил Ковин, который, по правде говоря, уже и не надеялся увидеть друга. По крайней мере – живым.
– Ты не поверишь… В Берлине! – устало обронил Потапов, заваливаясь на свое спальное место.
О существовании восточной резиденции фюрера, где ему довелось только что побывать, генерал, конечно же, не ведал. Да и хитромудрые враги основательно запутали следы, пересаживая его из автомобиля в самолет и обратно, а от «Проминента» до «Вервольфа» – всего несколько десятков километров, пешком за одни сутки добраться можно.
– И что он предлагал? – не унимался Тимофей Егорович.
– Возглавить РОА.
– Что за хрень?
– Так называемую Русскую освободительную армию, ныне спешно создаваемую для борьбы с большевизмом…
– Вот сволочь… А что ты?
– Я отказался… Все… Утомил ты меня своими расспросами, Тиша. Давай лучше подремлем – в этой клятой железяке, разваливающейся на части в каждой воздушной яме, выспаться просто невозможно.
– Нет, вы только подумайте!.. Он встречался с самим фюрером, а я должен дрыхнуть без задних ног… Ну-ка, выкладывай быстрее, как он тебе?
– А… Слабак… Так и хотелось навешать ему по-русски под оба глаза.
– Так и навешал бы. Чего стеснялся?
– Собачки рядом с ним были. И пара свирепого вида холуев. Со «шмайссерами» наизготовку.
– Ну и что? Погибать – так с музыкой! Я бы лично им всем пасти порвал – и зверям, и людям.
– Рано нам еще на тот свет…
– А это только Господь знает, кому рано, а кому поздно. Так что, если есть возможность умереть по геройски, лучше не упускать ее… Эх, Миша, Миша, какой шанс ты прошляпил… Представляешь: русский генерал набил морду самому Гитлеру! После нашей победы об этом трубили бы все газеты мира. Писатели б в очередь становились, чтобы такой замечательный сюжет в своих книгах обыграть.
– Спи лучше! Ничего геройского в напрасной гибели нет. Настоящий героизм состоит в том, чтобы выполнить задачу, положив при этом врагов как можно больше, а самому остаться в живых.
– Это твоя теория. А я бы не опозорился. Улучил момент – и врезал бы по его поганой роже… Так, чтобы мозги, ежели они, конечно, имеются, сотряснулись и поняли, что воевать против русских – бесполезно. Ибо покорить нас не удастся! Мы лучше погибнем, но рабами не станем.
– Ишь, как ты запел!
– Я сам себе теперь удивляюсь…
– А ведь Советская власть с самого начала хотела сделать людей свободными, сильными, гордыми.
– Жаль, я этого не понимал. Вот закончится война, приду к товарищу Сталину, стану на колени и скажу: «Прости, Отец, заблуждался, каюсь…»
– В покаянии героики мало. Где ты раньше был, когда, к примеру, в плен тебя брали? Почему тогда смелость свою не демонстрировал?
– О, это долгая история…
– У нас с тобой времени – целый вагон. Так что – давай… Не тяни… Облегчи душу.
– А тебе что, спать уже расхотелось?
– Да ради такого случая я еще сутки глаз не сомкну!
Игры патриотов
Москва, столица СССР.
Конец 1940-го – начало 1941 года
Накануне нового, 1941 года высшее руководство Страны Советов затеяло очередные военные игры. Пока только штабные, виртуальные, хотя такого слова тогда еще никто не знал.
Перед огромными картами несколько суток денно и нощно склонялись десятки генералов.
Одни из них – «синие» – которыми командовал Жуков, «косили» под нападающих, другие – «красные» – изображали защищающуюся сторону.
«Синие» то тут, то там легко взламывали плохо организованную оборону противника, глубоко вклиниваясь в его территорию, и в итоге нанесли «красным» сокрушительное поражение.
Свидетелями этого стали чуть ли не все члены Политбюро, приглашенные на учение в качестве наблюдателей.
Сталин не скрывал досады. И вскоре после окончания игры решил снова побеседовать тет-а-тет с командиром победителей.
– Скажите, Георгий Константинович, это Павлов[28] так слаб или наша система обороны в целом не выдерживает никакой критики?
– Я бы не был так категоричен. Просто все мы не учли ряд факторов, которые в конце концов и сыграли на руку потенциальному агрессору.
– Перечислите их, пожалуйста.
– Первый: внезапность удара. Второй: отсутствие серьезных оборонительных укреплений на нашей новой границе. И третий: использование противником крупных мотомехсоединений, способных решать сложные задачи в автономном режиме.
– А что же наши механизированные корпуса?
– Они закреплены за армиями и не действуют как самостоятельные боевые единицы. При внезапности удара противника связь между войсками будет нарушена, а брать на себя ответственность и предпринимать самостоятельные шаги для нанесения ударов в ответ их командование вряд ли отважится…
– То есть вы хотите сказать, что в будущей войне, которой нам, по всей видимости, уже не избежать, нападающие будут иметь колоссальное преимущество?
– Так точно! От Львова до Берлина – менее тысячи километров. При удачном стечении обстоятельств наши танки будут там уже через несколько дней. Переворот. Правительство коллаборационистов. И ход истории изменен. Но такая же перспектива имеется – теоретически – и у потенциального противника.
– Как вы думаете, сообщения разведки о том, что Гитлер вынашивает планы нападения на СССР, имеют под собой реальную почву?
– Да!
– А мы готовы к этой войне?
– Если говорить в оборонительном плане – нет. Впрочем, вы и сами все видели.
– Видел. Если у Гитлера есть такие полководцы, как вы, товарищ Жуков…
– Есть, товарищ Генеральный секретарь!
– …то Стране Советов несдобровать.
– Выходит, так.
– Да, кстати… Военное издательство нашего Наркомата обороны выпускает так называемую «Библиотеку командира»… Вам она знакома?
– Так точно!
– Недавно в ней вышла книга товарища Шпанова под названием «Первый удар. Повесть о будущей войне». Вы читали это произведение?
– Никак нет.
– И не удивительно. Книга была изъята из свободной продажи сразу после подписания Договора о ненападении с Германией. – Сталин хитро прищурил глаза и лихо процитировал без единой заминки: «Процент поражения был вполне удовлетворительным, несмотря на хорошую работу ПВО противника. Свыше пятидесяти процентов его новеньких двухпушечных истребителей были уничтожены на земле, прежде чем успели подняться в воздух… Летный состав вражеских частей, подвергшихся атаке, проявил упорство. Офицеры бросались к машинам, невзирая на разрывы бомб и пулеметный огонь штурмовиков. Они вытаскивали самолеты из горящих ангаров. Истребители совершали разбег по изрытому воронками полю навстречу непроглядной дымовой завесе и непрерывным блескам разрывов. Многие тут же опрокидывались в воронках, другие подлетали, вскинутые разрывом бомб, и падали грудой горящих обломков. Сквозь муть дымовой завесы там и сям были видны пылающие истребители, пораженные зажигательными пулями. И все-таки некоторым офицерам удалось взлететь. С мужеством слепого отчаяния и злобы, не соблюдая уже никакого плана, вне строя, они вступали в одиночный бой с советскими самолетами. Но эта храбрость послужила лишь во вред их собственной обороне. Их разрозненные усилия не могли быть серьезным препятствием работе советских самолетов и только заставили прекратить огонь их же собственную зенитную артиллерию и пулеметы»… Смотрите, чтобы наши войска не попали в аналогичное положение.
– Буду стараться, товарищ Генеральный секретарь.
– А чтобы вы еще больше внимания уделяли укреплению боеспособности наших доблестных вооруженных сил, назначаю вас начальником Генерального штаба РККА.
– Есть!
Предсказание цыганки
Луцк, административный центр недавно созданной Волынской области Украинской Советской Социалистической Республики.
Февраль 1941 года
Генерал Потапов не спеша шел по древнему городу. Автомобиль он оставил далеко – на северо-западной окраине Луцка – у царских казарм, за цвет фасадов прозванных Красными. Рядом бодро чеканил шаг капитан Сидоров – высокий, за метр девяносто, офицер оперативного отдела штаба. Заодно и адъютант. Все было как обычно: многочисленные патрули отдавали честь, штатские прохожие раскланивались и растягивали рты в улыбках.
Вскоре улица Ягеллонская, бывшая в разные годы Главной и Торговой, закончится, и они окажутся в средневековом царстве. Замок Любарта, костел Петра и Павла, коллегиум иезуитов, кирха, синагога… Командарм любил бывать здесь. Особенно когда на душе скребутся кошки. Такое с ним часто случалось после смерти супруги.
Невозмутимость – невозмутимостью, но, когда грянет большое горе, и генералам приходится напрягать все внутренние силы для того, чтобы скрыть свое состояние от пристального внимания подчиненных. Красный командир ни при каких обстоятельствах не должен впадать в уныние, печалиться, сожалеть, страдать… Впрочем, не только красный.
Сейчас он подышит немного средневековым воздухом и вернется на улицу Листопадового, то бишь ноябрьского восстания, где расположился его штаб. Шофер уже наверняка отогнал туда машину…
– Слышь, красавчик, давай погадаю, – вдруг окликнула его старая цыганка в пестром длинном платье. – Все, как на духу, выложу…
– И что ждет меня – скажешь? – недоверчиво покосился генерал.
– А как же! Позолоти ручку – и получишь ответы на все свои вопросы.
– Хорошо. Позолочу. Только сначала скажи, кто я, где мои родители, жена… Кто не знает прошлого – не может знать будущего!
– В гробу твоя благоверная. И ты там будешь, если не изменишь свой дурной характер!
– Иди, иди отсюда, – оттолкнул гадалку бравый капитан Сидоров.
Та не удержалась и упала в снежный сугроб, из которого сразу стали доноситься грозные проклятья:
– Ты скоро сдохнешь, проклятый холуй! Не пройдет и полгода. А генерал окажется в казенном доме за колючей проволокой.
Потапов рассмеялся и протянул руку, чтобы помочь старухе выбраться из снежного плена, а ее уже и след простыл…
Исповедь ученого
Лагерь «Проминент».
Конец августа 1942 года
– Еще летом тридцать девятого года в Москве сформировали специальную группу из видных военных специалистов – инженеров, строителей, конструкторов, топографов – под общим руководством генерала Дмитрия Карбышева для обустройства новых границ, – тихо начал свою исповедь Тимофей Ковин. – На Западную Украину мы вошли вместе с передовыми частями Красной Армии. Расположились под Владимиром-Волынским. За ежедневной рутиной я начал быстро забывать и о конфликте в академии, и о своей ненависти к Советской власти, и о планах мести…
Как вдруг… На глаза мне случайно попалась одна армейская газетенка. «Командующим пятой армией приказываю назначить генерала Потапова М.И.»…
Тут-то и вспомнились все старые обиды…
23 июня 1941 года ты должен был приехать во Владимир с инспекцией. Ох, как я ждал этого момента! Но не сложилось – сам знаешь почему… Да, кстати, твои войска держались мужественно, стойко и на отдельных участках поначалу даже переходили в контратаки. При этом некоторые, в том числе и 87-я стрелковая дивизия, к которой была прикомандирована наша команда, кое-где отбросили врага назад на десять, а то и пятнадцать километров!
Но вскоре немец пришел в себя и погнал нас без передышки на восток. Все, кто осмеливался остановиться и, зацепившись за очередной естественный оборонительный рубеж, оказать хоть какое-то сопротивление агрессору, навсегда оставались в плодородной украинской земле. Остальные никакой опасности для противника уже не представляли. Так – неорганизованная масса, сброд, стадо…
Под Харьковом мы снова оказались в окружении. Вырваться из него я пытался вместе с майором Степаном Петровичем Коноваловым и полковым комиссаром Иосифом Яковлевичем Кернесом. Последний предложил сменить командирскую форму на солдатскую. Но даже такая маскировка нам не помогла. Восемнадцатого июня мы оказались в плену. Причем Йоська почему-то проигнорировал предложенный Степой вариант отхода – однозначно менее рискованный, чем его собственный маршрут, и повел нас не на восток и даже не на север, а на юг. Подозреваю, он сознательно шел сдаваться врагу…
Поначалу немцы определили нас в обычный лагерь. Построили в одну шеренгу и приказали снять штаны. Обрезанного Кернеса первым выволокли из толпы. «ЮдаН!» Но я не растерялся и сказал:
– Отпустите его. Это мой земляк – из Калуги. А в Калуге евреи не живут.
Как ни странно, подействовало!
В знак «благодарности» Йоська сдал нас с потрохами. Где Коновалов – до сих пор не знаю. А меня как видного военспеца отправили под Винницу – в «спортивно-оздоровительный» лагерь «Проминент». Как, впрочем, и самого Кернеса, заслужившего такую милость еще какими-то, не известными мне, уступками.
А говорят, что фашисты поголовно истребляют всех евреев… Ан нет… Оказывается, и среди избранных есть более избранные, извини за тавтологию! Трухин, Боярский, Кернес, Наумов – в одном нашем лагере целый взвод собрать можно…
Война – так война!
Луцк.
Апрель 1941 года
Михаил Иванович выглянул в окно.
Новый добротный дом, в котором он поселился, изначально предназначался для польских урядников. 14 сентября 1939 года его сдали в эксплуатацию, а 17-го в Луцк вошла непобедимая Красная Армия.
В соседнем здании, где при прежней власти размещалась Земская управа, теперь находится его штаб армии. Позже эту улицу так и назовут – Штабной.
У шикарного здания с колоннами стоял новый легковой автомобиль. Возле него пританцовывал уже перешедший на летнюю форму одежды (а весна выдалась не самой теплой) старый добрый товарищ, получивший боевое крещение еще в боях на Халкин-Голе, полковник Иван Иванович Федюнинский. Между прочим – Герой Советского Союза! Войска 15-го стрелкового корпуса, которым он теперь командовал, стояли в лесах между Ковелем и Владимиром-Волынским.
Вчера по телефону они условились встретиться в 9.00. До назначенного срока еще целых полчаса…
Потапов побрился и неспешно двинул вдоль улицы, на которой вовсю цвели каштаны.
Заметив его, полковник приложил руку к козырьку и двинул навстречу строевым шагом.
– Товарищ командарм…
– Отставить, Иван Иванович… – Они обнялись. – Ну, как дела?
– Порядок!
– Что за срочность заставила тебя в такую рань?..
– Может, в кабинет пригласишь или все же докладывать на улице?
– Приглашу, дорогой друг, приглашу!
Часовой – невысокий парень с широким азиатским лицом, стоявший у дверей штаба, лихо отдал честь. Генералы инстинктивно ответили на приветствие и, не прерывая разговора, пошли дальше:
– Заходи, Ваня… Как мои хоромы?
– Да уж… Ничего не скажешь – хороши!
Дежурный офицер, находившийся внутри помещения, попытался доложить обстановку, но Потапов слушать его не стал – только отмахнулся, как от назойливой мухи, и повел друга по широкому коридору.
– Ладно устроились буржуи?
– Ладно!
– А мы их раскулачили… Не все по землянкам и палаткам, а, что скажешь?
– Скажу, что недолго нам наслаждаться этой роскошью! – грустно вздохнул Федюнинский, входя в просторный кабинет.
– Откуда такой пессимизм, Иван Иванович? Да ты присаживайся… Выпьем?
– Попозжей…
– Ну, как знаешь.
– Перебежчики меня одолевают, Миша… Это ничего, что я к тебе так, по-старому, по-панибратски?
– Как тебе не стыдно, а? Мы же вместе прошли огонь и воду!
– Я уже не раз докладывал письменно и по телефону. Теперь говорю лично, с глазу на глаз: грядет большая война.
– Не распространяй панические слухи!
– Вчера один старый антифашист с той стороны прорвался. Вплавь преодолел Буг – в такую-то погоду! И под пулями, между прочим. Одна попала ему в спину. Но он дополз. Сказал: «Война начнется ровно через два месяца» и скончался от ран…
– Так-так-так… Какое у нас сегодня число?
– Двадцать второе. День рождения Ильича… А то ты не знал?
– Извини, друг, замотался… А как местные жители? Что говорят по поводу войны? У них ведь через одного – родственники за Бугом.
– Ошибаешься – у каждого!
– Серьезно?
– Серьезней не бывает. Полсела – украинцы, половина – поляки. И те, и другие ручейком текут в штаб: «Товарыш комкор, мий кум казав – скоро вийна…»
– Ты их успокаиваешь?
– Конечно…
– Что ж, война – так война! Мы ведь ничего и никого не боимся. И при случае дадим достойный отпор любому агрессору.
– Так-то оно так, только…
– Что «только», Иван Иванович?
– Новая граница не обустроена, тылы не подтянуты, с боеприпасами плохо и резервы далековато.
– Но еще есть время все исправить.
– Кто его знает…
– Я!..
Мысли о Боге
Лагерь «Проминент».
Конец ноября 1942 года
– А ты был женат? – как бы между прочим поинтересовался Потапов, затягиваясь любимым «Беломорканалом», несколько ящиков которого фашисты, раздобревшие от успехов под Сталинградом, доставили для узников Винницкого лагеря.
– Ага! – кивнул Ковин. – Было дело – вляпался по молодости.
– Дети есть?
– Нет… Да и жили мы вместе всего полгода.
– Что так мало?
– Алена все время являлась составляющей частью какого-то любовного треугольника, можно сказать, даже многоугольника. Она мнила себя великим литературным критиком и вращалась в богемных кругах среди людей, считавших семейные узы чем-то зазорным, – рудиментом, пережитком прошлого. Слова «нет» для нее не существовало. Хочу – и все тут! Тьфу, сука! – вспомнив супругу, некурящий Тимофей сплюнул и тоже потянулся к табачку. Нервно затянулся дымом, закашлялся и уже собрался выбросить едва начатую папироску, однако вовремя заметил округлившиеся глаза своего собеседника, спохватился и протянул дефицитный окурок ему.
– А все потому, что в Бога не верила, – продолжил он виновато. – Насмотревшись на это блядство, я и сам начал волочиться за каждой юбкой… Однажды даже дрянь какую-то подхватил, то ли от нее, то ли еще от какой твари – еле вылечился. Алена за это время успела сбежать с очередным хахалем – знаменитым пролетарским поэтом…
– Бывает…
– Я страшно переживал, одно время – каюсь – даже хотел покончить жизнь самоубийством… Стихи писать начал, чтобы прославиться на весь мир и таким образом вернуть свою возлюбленную, которая, как ты, наверное, уже догадался, неровно дышала при соприкосновении с каждым встречным «гением»…. А потом начал потихоньку приходить в себя и переосмысливать прошлую жизнь…
Он мечтательно закатил глаза и выразительно продекламировал:
Как жить нельзя я доказал на деле, Гулял и пил, здоровье не берег, Душа устала в этом бренном теле — Все, ухожу… И да поможет Бог! Не горевать, не плакать вам не надо, Заройте в землю и поставьте крест. А ты, уставшая быть рядом, Пополни армию невест!– Браво! – оценил Потапов.
– Так потихоньку и пришел к Богу, – как будто не заметив его восторга, продолжал Тимофей Егорович. – С тех пор ни одной женщины не имел.
– И нескоро поимеешь! – ехидно заверил командарм.
– Это точно, – печально согласился ученый.
– А здесь писать не пробовал?
– Пробовал. Но в неволе не могу… Сочинил только несколько антихристианских трактатов. Вот, – Ковин приподнял подстилку, набитую соломой и, достав из-под нее серую школьную тетрадку, протянул ее товарищу по несчастью.
– «Мне кажется, что идея персонифицированного бога – это антропологическая концепция, которую я не могу воспринимать всерьез. Я также не могу себе представить существование какой-либо воли или цели за пределами человеческой сферы… Науку обвиняют в подрыве нравственности, но это обвинение несправедливо. Этическое поведение человека должно основываться на сочувствии, образовании, социальных связях и потребностях, и нет нужды в какой-либо религиозной основе. Человек окажется на плохом пути, если в своих поступках будет сдерживаться лишь страхом наказания и надеждой на вознаграждение после смерти», – прочитал вслух Михаил Иванович. – Это твои перлы?
– Нет. Моего кумира и единомышленника – Альберта Эйнштейна из интервью журналу «Нью Йорк Таймс» 9 ноября 1930 года. Кстати, я читал его труды в оригинале…
– Прекрасно. Замечательно!
– Хочешь еще одну цитату? Оттуда же…
– Давай!
– «Желание, чтобы кто-то указывал им путь, любил и поддерживал, приводит людей к формированию социальных или моральных концепций о боге. Это бог провидения, который защищает, распоряжается, награждает и наказывает; бог, который, в зависимости от границ мировоззрения верующего, любит и заботится о жизни его соплеменников или всего рода человеческого, или вообще всего живого; утешает тех, кто в печали и чьи мечты не сбылись; тот, кто сохраняет души умерших. Это социальная или моральная концепция о боге», – по памяти процитировал Ковин. – Немногим удается приподняться над богами, правда ведь?
– Тебе удалось?
– Сомневаешься?
– Нет.
– «Общим для всех этих типов является антропоморфный характер их представления о боге. Как правило, лишь немногие, исключительно одаренные люди, и исключительно высокоразвитые группы людей способны приподняться заметно выше этого уровня. Но есть и третья стадия религиозного опыта, который присущ им всем, хотя и редко встречается в чистом виде: я буду называть это космическим религиозным чувством. Очень трудно пробудить это чувство в тех, у кого оно полностью отсутствует – тем более что не существует соответствующей антропоморфной концепции бога». Это не я. Это снова Эйнштейн.
– Ты полностью разделяешь его взгляды?
– Ну, не совсем… На некоторые вещи имею, как говорится, свое собственное и, между прочим, не менее авторитетное, мнение…
– В чем оно выражается?
– Альберт не верит в душу, в жизнь после смерти. А я утверждаю, что смерти нет.
– Вот как?!
– Если, конечно, рассматривать жизнь не как нечто индивидуально-абстрактное, а как глобальный вселенский процесс, частью которого мы являемся.
– Мы – это я и ты?
– Нет, все наше человечество – ничтожно малое и не самое замечательное звено в вечной эволюционной цепи.
– А ты, однако же, двуличный! – переварив полученную информацию, пришел к неожиданному выводу Потапов. – Клянешь христианство почем зря, а в стихах просишь на могилке поставить крест…
– Крест – всего лишь символ. Один из многих. Как круг, как звезда, как знак бесконечности, как свастика, если хочешь – почему бы нет?
– Значит, ты крестишься?
– Конечно. И молюсь – в отличие от своего друга Эйнштейна. Знаешь, как он ответил ребенку, спросившему его в письме, молятся ли ученые?
– Откуда?
– «Научные исследования основаны на идее, что все, что происходит, определяется законами природы, и, следовательно, это верно и для действий людей. По этой причине ученый-исследователь вряд ли будет склонен полагать, что на ход событий может оказать влияние молитва, то есть просьба, адресованная сверхъестественному существу».
– Значит, коммунисты правы, и верить в Бога не надо?
– А кто в него сейчас верит?
– Например, старшие люди… Мои родители да и твои, наверное, тоже… Или немцы… У них даже на пряжках «Гот мит унс» – «Бог с нами».
– Да, кстати, чего они сегодня такие веселые? С самого утра!
– Так ведь Рождество у них! Христос, родился, Тиша!
– Вот-вот… Не в Бога они верят – в сына Божьего. В мать его ети… А какая у Бога может быть мать? «Никто, конечно, не будет отрицать, что идея существования всемогущего, справедливого и всеблагого персонифицированного бога в состоянии дать человеку утешение, помощь и руководство, а также в силу своей простоты она доступна даже самым неразвитым умам. Но, с другой стороны, у нее есть и слабости, имеющие решающий характер, которые болезненно ощущались с самого начала истории». Снова он. Мой друг, мой кумир, мой научный наставник.
– Да… Запутал ты меня основательно.
– Чего ж тут путаться? Все предельно просто. Мой Господь – это высший разум, это – космос, бесконечная эволюция, вечная жизнь, – торжественно заключил астроном. – Все творения его – идеальны, решения выверены, точны. Каждая букашка, в том числе и человек, для чего-то нужна. Выполнит она свою жизненную миссию, Бог посмотрит и решит, что делать с ней дальше: дать возможность исправиться или уничтожить навсегда.
Если не будет награды или наказания за содеянное на Земле, каков тогда смысл нашей жизни? То-то же… Никакого! А у Всевышнего, как я, надеюсь, тебе уже доказал, все сделано с величайшим умыслом! Так что будешь себя хорошо вести – получишь вторую попытку… А не будешь – тлеть тебе в огненной геенне – пока не исправишь свои ошибки… Отсюда вывод: бояться смерти не стоит. Следует бояться неправедной жизни, за которой непременно последует гнев Божий, кара Господня, понял?
– Так точно! – по-военному заверил командарм.
Последнее предупреждение
Луцк.
21 июня 1941 года
Потапов курил у железнодорожной насыпи, задумчиво вглядываясь вдаль. Там, на польском полигоне, прозванном местным населением танкодромом, маневрировали его бронированные машины. Как-то поведут они себя в условиях неминуемой войны?
– Товарищ командарм, Сущий! – незаметно подкравшись с другой стороны полотна, отчеканил Сидоров, протягивая шефу трубку полевого телефона.
– Спасибо, Вася…
Михаил Иванович в который раз мысленно поблагодарил поляков за оставленную инфраструктуру: штаб, казармы, полигоны и, конечно же, надежную связь, о которой на остальной территории великой страны приходилось только мечтать, и бросил в микрофон:
– Слушаю.
– Здравия желаю, товарищ командарм, – завибрировал в трубе голос командира одной из лучших дивизий – 124-й – генерала Филиппа Григорьевича Сущего.
– И тебе того же.
– Докладываю… Сегодня наши разведчики обнаружили у себя в тылу группу немецких диверсантов, переодетых в форму бойцов РККА. Они закладывали мину под узкоколейку… Двоих «фрицев» мои застрелили, еще один покончил жизнь самоубийством. А одного, контуженного, взяли в плен.
– Допросить успели?
– Никак нет!
– Быстрее приводите его в чувство!
– Есть!
Потапов отдал трубку адъютанту и тихо приказал:
– Запрягай коней, Василий… Поедем в штаб.
Предупреждения о неизбежной в скором будущем войне сыпались в последнее время на него, как из рога изобилия. Несколько дней тому назад, кажется, 18 июня, снова звонил Федюнинский, лично допрашивавший немецкого фельдфебеля, бежавшего из расположения своей части сразу после того, как «по пьянке съездил по роже одному офицеру».
«22 июня в 4 часа утра наши войска перейдут в наступление на всем протяжении советско-германской границы», – сообщил тот. Потапов, которому не медля доложили слова перебежчика, сказал тогда: «Напрасно бьете тревогу», но на всякий случай перебросил к границе два полка и отозвал с полигонов артиллеристов.
22-е уже завтра…
Может, не ложиться сегодня спать?
Разлука
Лагерь «Проминент».
Конец ноября 1942 года
Осенью 1942 года, словно предчувствуя неминуемый крах немецко-фашистских войск под Сталинградом, Гитлер решил держать высокопоставленных узников в более благонадежных местах, то есть на внутренних территориях Германии. Русским пленным, конечно же, об этом ничего не сказали. Их, плохо одетых и обутых, просто садили в открытые всем ветрам и морозам кузова грузовиков и увозили в неизвестном направлении.
Вот они и стали готовиться к самому худшему.
В тот день наступила очередь Ковина.
– Прощай, друг! – кричал ученый, пытаясь вырваться из толпы, гонимой конвоирами к покрытым инеем «Опель-блицам».
– До свидания!
– Увидишь товарища Сталина – передай, что я осознал свои ошибки. Его атеисты гораздо ближе к Господу, чем христиане фюрера!
– Спасибо, непременно передам! – оскалив зубы, пообещал командарм, как всегда, в своей шутливой манере.
– И помни все, о чем мы говорили… Бог – это жизнь! Вечная и праведная. Поэтому мы с тобой еще встретимся. В той, будущей – бестелесной – жизни!
– Вот и доложишь обо всем этом на небесах товарищу Сталину. Сам. Если он, конечно, попадет вместе с нами в Божье царство! – ехидно заключил генерал так, чтобы Тимофей не смог расслышать его слова.
Накануне
Луцк.
Ночь с 21 на 22 июня 1941 года
Поздним вечером Потапов собрал у себя в штабе совещание, в котором принял участие весь командный состав его армии: член Военного совета дивизионный комиссар Михаил Семенович Никишев, получивший боевую закалку еще у Жукова на Халкин-Голе, начальник штаба генерал-майор Дмитрий Сергеевич Писаревский, начальник оперативного отдела полковник Всеволод Владимирович Давыдов-Лучицкий, начальник артиллерии генерал-майор Владимир Николаевич Сотенский, начальник связи полковник Куренков, начальник разведотдела полковник Сергиенко и заместитель начальника штаба по тылу полковник Федорченко.
Не забыли пригласить и начальника управления НКВД в Волынской области Ивана Митрофановича Белоцерковского…
По-разному сложатся судьбы этих людей.
Писаревский и Никишев через несколько месяцев погибнут в бою.
Тяжело раненый Сотенский попадет в плен и лишь в самом конце войны будет застрелен офицером СС в альпийском лагере «Моосбург», где в то же время будет находиться и его нынешний командир.
Давыдов-Лучицкий возглавит дивизию.
Белоцерковский сменит уютный кабинет в управлении НКВД на должность начальника Особого отдела 5-й армии.
Судьбы лиц «поменьше» вообще не удастся отследить.
А пока…
– Сегодня днем мне звонил Сущий, – начал Михаил Иванович. – Немцы совершенно обнаглели. Открыто засылают диверсантов на нашу территорию, минируют железнодорожные пути. По всему видно, войны не избежать… Какие будут предложения?
– Может, вскрыть красный пакет? – нерешительно предложил Дмитрий Сергеевич.
– Я категорически против! – резко запротестовал Иван Митрофанович.
В свои тридцать четыре он успел немало. И депутатом Верховного Совета Украины стать, и репрессии против населения на «освобожденных» землях организовать. За что многие боевые офицеры его откровенно недолюбливали. Впрочем, так к «молодым и ранним» относятся на Руси не только в армии.
– Да срать я хотел на этот пакет, – неожиданно согласился с Белоцерковским полковник Лучицкий. – И что в нем может быть полезного для нас – кадровых военных – я, честно говоря, не знаю… Так, общие рекомендации… Выдвинуться, усилить, занять… Согласитесь, обстановку на местах все здесь присутствующие знают лучше столичных кабинетных стратегов!
– Точно! – кивнул подбородком Потапов.
В это время раздался стук в дверь.
– Да-да, входите!
– Товарищ, командарм, разрешите? – дежурный офицер сделал несколько строевых шагов и протянул ему белый листок с пометкой «Срочно».
– Спасибо. Вы свободны.
– Есть!
– Директива номер один, – прочитал вслух Потапов и замолчал, пораженный содержанием телеграфного сообщения:
а) в течение ночи на 22.06.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.06.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городков и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенкоу Жуков.
Ниже уровня моря
Германия, Нижняя Франкия, офицерский лагерь Хаммельбург.
Начало декабря 1942 года
В конце 1942 года большинство советских генералов фашисты опустили, как образно заметил Потапов, «ниже уровня моря».
Конечно, если рассматривать фразу в прямом смысле, то это было явным преувеличением, ибо на самом деле неподалеку от Хаммельбурга, где собрали плененную элиту РККА, к числу которой принадлежал и наш герой, находилась всего лишь самая низкая точка земли Бавария, на целых сто семь метров возвышающаяся над уровнем Мирового океана. А вот в переносном…
Условия в лагере и в самом деле оставляли, мягко говоря, желать лучшего. Высокопоставленные узники часто с ужасом вспоминали так и не дождавшегося медицинской помощи генерал-майора Михаила Тимофеевича Романова, умершего от ран еще в 1941-м, и генерал-лейтенанта Филиппа Афанасьевича Ершакова, не вынесшего унижений и побоев летом 1942 года…
Остальные пока держались. Скрипя зубами. Через силу. Собрав в кулак остатки некогда железной воли.
И только неунывающий Потапов никогда не падал духом, даже когда в Хаммельбурге начиналась очередные эпидемии. То тифа, то туберкулеза.
Бывший командующий 6-й армией РККА генерал-лейтенант Иван Николаевич Музыченко, еще до плена слывший в Красной Армии весельчаком и мастером острого словца (вот они – ростовские корни!), старался не отставать от своего старого друга.
Теперь они проводили вместе чуть ли не все свободное время, вспоминали первые дни войны, анализировали причины военных неудач.
– Вот, скажи мне, Михаил Иванович, почему так получилось? Вроде и готовы были на все сто ко всяким неожиданностям, а погнал нас немец – только дорога курила…
– Какая дорога? Что она курила?
– По-русски: пыль столбом стояла! Ты же служил на Украине, должен был слышать это выражение!
– А…
– Не юли, ответь прямо на мой вопрос.
– Я и сам толком не знаю, как объяснить такой провал… Может, не надо было цепляться за каждую пядь? А отходить и отходить в глубь матушки-России, сберегая людей и технику, учась и потихоньку набираясь боевого опыта?
– Я тоже об этом думал… Ну отступили бы поначалу, пусть даже до Киева… Территория, слава богу, позволяет… А потом как дали! С левой, с правой…
– Пуркаев предлагал нечто подобное… Мол, лучше отойти: организованно, четко, без потерь. Время от времени огрызаясь силами самых боеспособных подразделений. Ну, как финны, приблизительно… А потом врыться в землю – и ни шагу назад… К сожалению, нашим вождям такой подход не пришелся по душе. Им все и сразу подай. Любой ценой удержать, не допустить, разбить, а военная наука такого насилия над собой терпеть не может. Вот и обосрались мы по самые уши.
– Жидко, но уверенно! – печально согласился шутник Музыченко и уже на полном серьезе продолжил:
– Говорят, ты даже письмецо Сталину состряпал, в котором предлагал сдать Киев… Мол, я не трус, но лучше сберечь людей…
– Да. Было дело.
– И что он – послушался?
– Если бы послушался, мы бы с тобой здесь не сидели.
– Точно.
– Ничего. Скоро наши дела пойдут на поправку, – авторитетно заверил Потапов.
– Только на моем, и твоем тоже, положении это никак не отразится. Мы уже не полководцы. Так, мусор, изменники Родины.
– Прекрати, Иван Николаевич. Сам знаешь, я таких разговоров не потерплю!
– А ты послушай… 18 августа 1941 года Гитлер и Муссолини прилетали в Умань принимать парад итальянских туристов[29]. Потом для них организовали экскурсию в У майскую яму[30]. Нас с Павлом Григорьевичем[31] вождям демонстрировали как самые главные трофеи Восточной кампании… Десятки фотографов запечатлели узкие губы фюрера, скривившиеся в презрительной улыбке, когда он тыкал в нас пальцем, будто мы не генералы, а скот какой-то… Потом эти снимки «украсили» чуть ли не все европейские газеты!
– Да, прав был Тишка, надо было мне заехать как следует по этим губешкам…
– Что, что ты несешь?
– Встречался я с ним, Иван Николаевич!
– С кем, Миша? Я не ослышался?
– Нет. Но об этом – позже!
Радость без причины
Украина, Луцк.
Ночь с 21 на 22 июня 1941 года
Михаил Иванович отпустил подчиненных и стал собираться домой. В это время зазвонил телефон. Командарм резко схватил трубку.
– Потапов у аппарата!
– Ну, здравствуй, земеля!
Обычно серьезный и не очень жизнерадостный, голос Жукова был полон необычных мажорных, пожалуй, даже игривых ноток.
– Здравия желаю!
– Директиву получил?
– Так точно!
– Обсудил?
– А как же иначе, товарищ командующий? Обсудил, выполняю…
– Молодец. Готовься – скоро свидимся.
– Что значит «скоро»?
– А то и значит, что не сегодня-завтра.
– Вы не в Москве?
– Никак нет. В «портовом» городе Тернополе. Знаешь такой?
– Так точно!
– Так что заправляй самовар, Михайло Иванович.
– А че его заправлять?! Для таких дорогих гостей он у меня всегда готов, – заверил Потапов и добавил: – Жду!
В ответ из трубки донесся задорный смех, а за ним – прерывистые короткие гудки.
«Какой-то странный звонок… В полночь. Из соседнего областного центра, до которого, как говорится, подать рукой. И что Георгий Константинович делает в той забытой Богом дыре? Нет… Что-то здесь не так, не чисто… Где Жуков – там война, там – наступление… Неужели… Неужели? Нет, в эту ночь домой я точно не пойду – останусь ночевать в штабе!»
Командарм устало вздохнул и прилег на доставшийся от буржуев диван, накрывшись генеральской шинелью, покоящейся до этого на вешалке встроенного в стену шкафа.
Исповедь командарма
Хаммельбург, офицерский лагерь ХIII-Д.
Начало декабря 1942 года
– А ты как попал в плен? – спросил Музыченко, потирая и царапая чуть ли не до крови насиженную ногу, по которой давно бегали «мурашки».
– Мы двигались в сводной колонне штабов Юго-Западного фронта, – тихо начал свое печальное повествование Потапов. – 20 сентября подошли к хутору Дрюковщина, что в пятнадцати километрах юго-западнее Лохвицы[32]. И неожиданно угодили под удар главных сил третьей танковой дивизии вермахта. Потеряв несколько орудий и бронемашин, часть колонны под командованием генерал-майора Сотенского…
– Владимира Николаевича?
– Да… Часть колонны отступила в лес, после чего связь с ней прервалась…
– Скорее всего, они уже тогда были в плену.
– Все возможно – после войны разберемся… В нашей группе осталось не более тысячи человек, из них около 800 командиров, в том числе командующий фронтом Кирпонос, члены Военного совета ЮЗФ Бурмистенко, Рыков, начальник штаба Тупиков, генералы управления фронта Добыкин, Данилов, Панюхов, члены Военного совета армии Никишев, Кальченко, начальник штаба моей армии Писаревский, комиссар госбезопасности 3-го ранга Михеев… Рассредоточившись по кромке пересекавшего рощу оврага, мы попытались организовать круговую оборону, расположив оставшиеся бронемашины на опушке рощи. Противник атаковал нас с трех сторон. В рукопашной схватке на равных участвовали все – от рядового красноармейца до командующего фронтом… Кирпонос был ранен сначала в ногу, а потом осколки мины попали ему в грудь…
– Бедный, бедный Михаил Петрович! – в сердцах воскликнул сердобольный генерал-лейтенант.
– Солдаты похоронили его на месте гибели, – спокойно продолжал Потапов, в который раз пропуская через свою израненную душу события тех буреломных дней. —
После этого бой вспыхнул с новой силой и продолжался еще около пяти часов. Погибли Тупиков, Бурмистренко и Писаревский. Как я остался жив – ума не приложу…
Герой Советского Союза
Хаммельбург.
Начало декабря 1942 года
В общей сложности в Хаммельбургском лагере находилось свыше 18 000 советских офицеров, из них более 5000 попали в плен еще в декабре 1941 года. Узники тщательно проверялись гестапо на предмет выявления так называемых «особо опасных элементов» – политработников, интеллигентов, евреев. Их сразу же уничтожали. Только до лета 1942 года было расстреляно не менее 1100 «неблагонадежных» лиц.
Чтобы избежать печальной участи, некоторые из красных офицеров добровольно соглашались сотрудничать с фашистами. Из них в лагере вскоре создали комитет «Русской трудовой народной партии – РТНП», цель которой заключалась в свержении Советской власти при помощи фашистской Германии. Добровольные помощники СС немедленно доносили администрации лагеря об антифашистских настроениях некоторых товарищей по несчастью.
С другой стороны, находились и такие, кто и за колючей проволокой вынашивал планы сопротивления: мятежа, побега и даже вооруженного восстания. Самыми активными из них были Тхор и Шепетов.
Генерал-майора Тхора Потапов знал очень давно, еще со времен Халкин-Гола. Практически накануне Великой Отечественной войны Григория Илларионовича назначили заместителем командира 62-й тяжелой авиационной дивизии, входившей в состав 5-й армии!
А вот с Героем Советского Союза Иваном Михайловичем Шепетовым пришлось знакомиться уже в лагере. В августе 1941 года он командовал дивизией на Южном фронте и вскоре угодил в окружение. Но сумел вырваться из него, одновременно обеспечив коридор для выхода основных сил 18-й армии, за что ему и была присвоена высшая правительственная награда.
Командовал генерал не из щелей блиндажа, а с передовой, непрерывно находясь в самой гуще событий. В мае 1942 года, когда его 14-я гвардейская стрелковая дивизия снова оказалась в окружении, теперь уже под Харьковом, получил тяжелое ранение и попал в плен.
В планах Шепетова и Тхора был массовый побег из Хаммельбурга, но об этом ни Потапову, ни Музыченко они пока еще ничего не говорили…
Чудеса героизма[33]
Волынская область Украины.
Конец июня 1941 года
Все произошло, как и предсказал Николай Шианов. Только с точностью до наоборот.
За считанные часы противник уничтожил на земле почти всю красную авиацию, разбомбив дотла аэродромы в Дубно, Млынове, Велицке[34].
То тут, то там беспорядочно отступающие советские подразделения попадали в окружение и безжалостно уничтожались опьяненным кровью врагом.
Связь между войсками была полностью утрачена, так что узнать что-либо о судьбе вверенных ему частей и соединений Потапов не мог.
А они и в таких невыносимых условиях продолжали являть всему миру чудеса неиссякаемого мужества!
Окруженные со всех сторон части 87-й и 124-й стрелковых дивизий ни на мгновение не прекращали вести прицельный ответный огонь, пока не получили долгожданный приказ командования: «Оставить технику, закопав ее, и с ручным оружием пробиваться лесами на Ковель».
Выполняя указание, оставшиеся в живых герои организованно отступили в район деревни Селец[35].
Самые страшные потери понес при этом 283-й стрелковый полк, прикрывший отход наших дивизий в районе Суходол, – он был почти полностью уничтожен огнем немецких танков и минометов. Только небольшому отряду отважных воинов под покровом ночи удалось прорваться к основным силам, которые отдельными подразделениями продолжали оказывать ожесточенное сопротивление агрессору на участке Тростянка – Руссов – Хотячев.
Положение 87-й дивизии осложняло еще и то обстоятельство, что утром, при проведении рекогносцировки направления прорыва из окружения возле Верезовичей погиб ее командир – генерал-майор Филипп Федорович Алябушев, нарвавшийся на отряд вражеских автоматчиков. После чего командование дивизией принял на себя начальник ее штаба полковник Михаил Ильич Бланк.
Восемь суток он водил бойцов по тылам наступающей группы немецких армий «Юг» и в конце концов вывел их в полосу ответственности 15-го стрелкового корпуса, сохранив при этом знамя и два уцелевших артиллерийских орудия.
Непростая обстановка сложилась и на участке обороны 124-й стрелковой дивизии.
Утром фашисты заняли районный центр Горохов[36] и таким образом полностью замкнули кольцо окружения вокруг наших частей в районе Кучки[37] – Яремковцы – Шарпаньце – Лучица – Лещятув – Ляшки[38].
Сломив сопротивление отдельного батальона связи, передовые подразделения вермахта просочились к штабу дивизии и позициям 21-го корпусного артполка, где разгорелся ожесточенный бой, в котором получил ранение генерал-майор Филипп Григорьевич Сущий, руководивший обороной. И тогда бойцов поднял в штыковую атаку комиссар дивизии Георгий Иванович Жиляков. Со знаменем в руках он первым бросился на противника; за ним дружно с криком «ура» рванулись вперед воины-артиллеристы, взвод охраны, бойцы тыловых подразделений…
Враг был отброшен, но и красный политрук пал смертью храбрых!
Несмотря на массовый героизм наших воинов к исходу дня положение 124-й стрелковой дивизии, которое до этого оценивалось как довольно устойчивое, сильно ухудшилось.
В ходе непрерывных трехдневных боев ее части понесли невероятные человеческие потери; подходили к концу боеприпасы, продовольствие, горюче-смазочные материалы.
Поэтому вечером на совещании в штабе было принято решение прорывать кольцо вражеского окружения и пытаться выходить на соединение с основными силами 5-й армии.
Где они, эти «основные силы», точно никто не знал – связи по-прежнему не было.
Разбившись на небольшие группы, красноармейцы, кто по старым картам, кто по компасу и солнцу, а кто и просто наугад, разрозненно стали пробиваться в район небольшой полесской деревушки Битень[39], где, согласно всем предписаниям высшего руководства, в случае войны должен был разместиться полевой командный пункт 5-й армии…
Подготовка к побегу
Хаммельбург.
Декабрь 1942 года
В середине декабря Шепетов, который теперь чуть ли не ежедневно стал наведываться в «гости» к Потапову, наконец решился открыть карты.
– Обращаюсь к тебе, Михаил Иванович, как к верному большевику-ленинцу.
– Ну…
– Мы с Григорием Илларионовичем пришли к выводу, что ты своих взглядов не изменил и поэтому не откажешься от участия в одном благородном деле.
– Возможно… Что ты предлагаешь?
– Побег! Массовый.
– Кто еще принимает участие в его организации?
– Генералы Никитин и Алавердов.
– Знаю таких. Надежные люди.
– Полковники Продимов и Новодаров…
– Постой… Новодаров… Не Николай ли Денисович?
– Он.
– Если мне не изменяет память, в начале войны Коля был начальником оперативного отдела шестого механизированного корпуса…
– Так точно! Не изменяет… По заданию нашего партийного комитета Новодаров согласился стать комендантом блока военнопленных офицеров и уже сумел привлечь к подпольной работе немало честных ребят: пехотинцев Панасова и Ужинского, моряков Мочалова, Тыженко, Балакина, «летунов» Кочина и Куклина да и многих, многих других… Знать все фамилии тебе вовсе необязательно.
– Согласен.
– Завтра в лагерь должен прибыть капитан фон Зиверс из контрразведки, с которым у Новодарова сложились доверительные отношения. Николай Денисович попытается заманить его в барак… Там наши парни с ним и покончат.
– И что дальше?
– Дальше? Завладеем его оружием и пойдем снимать часовых… Панасов и Ужинский не раз ходили в разведку и знают, как это делать!
– А вдруг Зиверс будет безоружен?
– Проверено… Вольф не расстается со своим именным пистолетом. Говорят, им его наградил сам фюрер.
– И с одним этим пистолетиком вы хотите перебить всю охрану?
– Одновременно вторая группа наших офицеров нападет на коменданта лагеря – полковника Пелета…
– Эх, ребята, вы явно недооцениваете противника. А недооценка неминуемо приводит к поражению.
– Значит, отказываешься?
– Нет, конечно. Я – двумя руками «за». Но если бежать, то наверняка… А не так, чтоб завтра тебя поймали и вздернули.
– Согласен.
– Зиверс один не приезжает. С ним всегда, как минимум, пять головорезов.
– Это правда.
– Так что вы выбрали не самый удачный день, Ваня.
– Возможно, ты и прав.
– Лучше немного подождать и улучить момент, когда начальство уберется из лагеря. Например, на Новый год… Часовые расслабятся, утратят бдительность, вот тогда мы и возьмем их голыми руками!
– Голова, Михаил Иванович… Пойду я – посоветуюсь с ребятами.
– Давай.
– Музыченко пока ничего не говори, ладно? Тхор ему не очень доверяет.
– Это почему же?
– Не знаю, – пожал плечами Шепетов.
Если бы…
Западная Украина (Львовская, Тернопольская, Ровненская, Волынская области УССР).
23 июня 1941 года
На второй день войны, в основном благодаря своевременному подтягиванию фронтовых резервов, войска 5-й армии Потапова оказали оккупантам еще более яростное сопротивление.
135-я стрелковая дивизия, совершившая ночной марш из Киверец[40] в район Локачи – Свинюхи[41] для расположения во втором эшелоне 27-го стрелкового корпуса, утром 23 июня окопалась в лесу в трех километрах западнее Торчина[42], а ее авангардный 396-й стрелковый полк достиг во второй половине дня города Локачи, оказавшегося уже занятым разведывательным батальоном 299-й пехотной дивизии вермахта.
Решительной атакой с фронта и флангов полк выбил праздновавшего локальную победу противника из райцентра, захватив при этом около полусотни пленных, много мотоциклов и автомобилей.
1-я артиллерийская противотанковая бригада под командованием Кирилла Семеновича Москаленко после затяжного броска из тех же Киверец к утру 23 июня развернулась на огневых позициях западнее Затурец[43], надежно прикрыв луцкое направление.
22-й механизированный корпус, совершивший ночной утомительный 50-километровый поход из района Ровно – Гогца [44], утром 23 июня остановился на отдых в районе Дубице – Клепачев – Секиричи[45], чтобы вечером 23 июня выступить на Ковель, в район, прикрываемый воинами 41-й танковой дивизии.
9-й механизированный корпус покинул 22 июня места своего постоянного базирования (между Новоград-Волынским и Шепетовкой) и, проведя в дороге ночь, остановился на «дневку» в районе западнее Корца[46] и восточнее Славуты, собираясь вечером продолжить бросок на Луцк.
Его 131-я моторизованная дивизия, двигаясь форсированным маршем на автомашинах, достигла восточных окраин города Ровно, позже объявленного захватчиками столицей оккупированной Украины.
Также в полосу 5-й армии выдвигались из резерва два стрелковых корпуса: 31-й и 36-й.
195-я стрелковая дивизия, входящая в состав первого из них, расположилась за девяносто километров на восток от Ковеля вблизи деревеньки Осьница[47]; 200-я стрелковая дивизия – у Степани [48]; 193-я стрелковая дивизия – возле Людвиполя[49], что сотней километров восточнее областного центра Волыни.
В 22 часа 23 июня командование корпуса намеревалось продолжить марш на рубеж Боровичи[50] – Луцк.
Войска 36-го стрелкового корпуса: 228-я, 140-я и 146-я стрелковые дивизии пребывали в это время на дневке в лесах Хмельницкой области, готовясь продолжить выдвижение в заданный треугольник: Тарговица – Дубно – Кременец[51].
19-й механизированный корпус, вечером покинувший места постоянного базирования в районе Житомир – Бердичев, утром 23 июня обосновался в лесах восточнее рубежа реки Случь, что в двухстах километрах юго-восточнее Луцка, собираясь следующей ночью выступить в направлении Клевань – Варковичи[52].
Итого в ходе двухдневных боев 22 и 23 июня 1941 года германским войскам удалось продвинуться в глубь территории СССР на Волыни всего-навсего на восемь, от силы – десять километров. На многих направлениях наступление противника было если не сорвано, то серьезно задержано, а местами агрессора потеснили на 4–6 километров к западу.
Однако, опираясь на численное превосходство и мощную поддержку авиации, с первых минут войны завоевавшей неоспоримое господство в воздухе, на некоторых участках фронта враг все же смог существенно вклиниться в нашу территорию, особенно в районе нанесения главного удара в полосе Устилуг – Крыстынополь[53], где он, обходя 87-ю и 124-ю стрелковые дивизии с флангов и тыла, к исходу 23 июня продвинулся вперед своими пехотными дивизиями на 20–30 километров, а танковыми дивизиями, брошенными в прорыв на обоих флангах, еще дальше. На Луцком направлении 14-я танковая дивизия 3-го механизированного корпуса вермахта[54], рассекая боевой порядок 87-й стрелковой дивизии, проделала путь в сорок километров и достигла леса севернее Войницы[55]; на сокальско-радеховском[56] направлении 11-я танковая дивизия 47-го мехкорпуса одолела полсотни километров и вышла основными силами в район Лопатин[57] – Радехов, а ее передовые части достигли реки Стырь[58] у Берестечко и Шуровичей[59]. На Ковельском направлении части 17-го армейского корпуса противника вклинились в полосу нашего 15-го стрелкового корпуса на пятьдесят километров и практически без боя овладели Вишневом[60].
Но все еще могло сложиться по-иному.
Если бы действия генерала Потапова поддержали другие армии.
Если бы командование быстро наладило взаимодействие между войсками и связь.
Если бы в грядущем танковом сражении под Таракановым наши воины, имеющие многократное преимущество в технике, были чуточку опытнее, расторопнее, мужественнее, смелее…
Если бы… Если бы… Если бы…
Но история, к сожалению, не имеет сослагательного наклонения.
Провал
Хаммельбург.
Декабрь 1942 года
Потапов потянулся и принялся приседать, одновременно разводя в стороны крепкие, мускулистые руки.
«Раз-два, три-четыре… Раз-два, три-четыре!»
И в это время с улицы донесся крик, за которым последовала длинная автоматная очередь. Как выяснилось позже – в воздух.
Сразу после нее из блока военнопленных офицеров двое вооруженных эсэсовцев выволокли на улицу жилистого мужчину, в котором Михаил Иванович без труда узнал полковника Новодарова, за ним – еще одного узника и еще…
Чуть позже к группе присоединились генералы Тонконогов, Шепетов, Тхор, доставленные из других жилых помещений. Вскоре их всех погрузили в кузов автомобиля. Мгновенье – и машина скрылась за лагерными воротами.
За всем этим со стороны спокойно наблюдали комендант лагеря Пелет и капитан фон Зиверс.
Конечно же, Михаил Иванович сразу догадался, что план побега провалился.
И стал ждать, когда придут за ним.
Но этого не случилось.
Зато произошли два неожиданных события. Поздно вечером кто-то подбросил ему клочок свернутой бумаги, на котором красным карандашом была написана одна-единственная фамилия: Наумов. О том, что Андрей Зиновьевич чуть ли не открыто сотрудничает с фашистами, старожилам лагеря было известно давно. И Потапов понял, что таким нехитрым образом неизвестный соратник пытается предупредить его насчет предателя…
А за несколько часов до этого к нему в комнату наведался сам Вольфрам фон Зиверс, чтобы провести, так сказать, профилактическую воспитательную беседу…
Контрудар
Украина, Дубновский район Ровненской области.
24–27 июня 1941 года
После очередного (третьего по счету) раздела Польши в конце XVIII века граница между Российской и Австрийской империями была проведена по линии Збараж – Броды – Берестечко – Сокаль[61].
Для обороны своих западных рубежей царское правительство вознамерилось возвести целый ряд новых оборонительных укреплений, среди которых видное место занимал так называемый Дубенский (правильно – Дубновский) форт, более известный под названием Таракановский, призванный защищать в основном железнодорожную ветвь Львов – Киев.
Работы по наращиванию холма для новой крепости начались еще в 60-х годах XIX века. Главным идеологом фортификации выступил герой обороны Севастополя, военный инженер генерал-адъютант Эдуард Тотлебен. В 1873 году на возведение форта правительство России выделило из своей казны 66 миллионов рублей. Гигантскую, по тем временам, сумму! Кроме камня и кирпича строители массово использовали и новый материал – бетон.
Наконец в 1890 году величественное оборонительное сооружение предъявили для осмотра членам царской семьи во главе с императором Александром III, что должно было свидетельствовать о полной готовности объекта.
На тот момент форт считался практически неприступным и мог решить исход любой военной кампании: взять его штурмом было невозможно, а оставить врага у себя в глубоком тылу – противоречило всем правилам ведения войны.
Однако… В начале Первой мировой части российского Юго-Западного фронта почему-то оставили Тараканов без боя. Зато бойцы 4-й австрийской армии, сменившие их за стенами крепости, стояли до конца, и почти все были уничтожены во время легендарного Брусиловского прорыва летом 1916 года.
А в годы Великой Отечественной войны крепость вообще никто не защищал. Хотя гораздо меньшая по размерам – Брестская – держалась долго, сопротивлялась отчаянно, став мерилом стойкости, эталоном мужества для всего мира.
И все же небольшой украинской деревеньке с экзотическим названием Тараканов суждено было оставить свой след и в истории того периода. Ведь именно здесь разыгралось самое крупное танковое сражение первого периода очередной мировой бойни.
Наступление противника сдерживали войска трех советских армий: 5-й – М.И. Потапова, 6-й – И.Н. Музыченко и 26-й – Ф.Я Костенко. Против танковых подразделений вермахта были брошены: 19-й механизированный корпус под командованием уже известного нам Николая Владимировича Фекленко и 9-й – «восходящей звезды» советского военного искусства Константина Константиновича Рокоссовского, приданные 5-й армии; 15-й механизированный корпус Ивана Игнатьевича Карпезо из состава 6-й армии РККА, и 8-й мехкорпус Дмитрия Ивановича Рябышева из 26-й армии.
22 июня 1-я танковая группа Пауля Людвига Эвальда фон Клейста прорвала фронт на стыке 5-й и 6-й армий РККА и выдвинулась в направлении Радехов – Берестечко. К 24 июня она заняла рубеж на реке Стырь, за которой располагались войска 131-й моторизованной дивизии 9-го механизированного корпуса.
На Радехов выдвигался и 15-й мехкорпус РККА из двух танковых дивизий (третья – 212-я моторизованная – осталась в Бродах). При этом значительная часть его гусеничных машин была уже потеряна в ходе столкновений с 11-й танковой дивизией вермахта.
На рассвете 24 июня 24-й танковый полк 20-й танковой дивизии полковника Михаила Ефремовича Катукова из состава этого корпуса с ходу атаковал части 13-й немецкой танковой дивизии, захватив около 300 пленных. Наши потери составили 33 танка БТ.
19-й мехкорпус генерал-майора Фекленко, с начала войны начавший выдвижение к западной границе, вечером 24 июня вышел на берег реки Иквы[62] в районе Млынова. Передовая рота 40-й танковой дивизии заблокировала переправу немецкой 13-й танковой дивизии. Но развить успех не удалось.
Предложение начальника штаба Юго-Западного фронта генерала Максима Алексеевича Пуркаева: отвести войска на восток и помышлять о контратаках лишь после создания сплошной линии обороны, – было отвергнуто, и под давлением представителя Ставки Главного командования Г. К. Жукова принято решение нанести удар по немецкой группировке силами всех мехкорпусов и трех стрелковых корпусов фронтового подчинения – 31-го, 36-го и 37-го.
В реальности же указанные части находились только на пути к фронту и вступали в бой по мере прибытия без взаимной координации действий!
В итоге получилось, что в наступлении приняли участие только 9-й и 19-й механизированные корпуса с севера, 8-й и 15-й – с юга. Во встречное танковое сражение с ними вступили войска 9-й, 11-й, 14-й и 16-й танковых дивизий из 1-й танковой группы и 6-й армии вермахта.
Руководствуясь указанием Военного совета ЮЗФ, командующий 5-й армией генерал-майор М.И. Потапов приказал сместить направление удара двух упомянутых механизированных корпусов на левый фланг немецкой группировки, то есть на Млынов, а 36-го стрелкового корпуса – на Дубно.
На этот же населенный пункт нацелились и части 15-го мехкорпуса, которые сначала должны были выйти к Берестечко.
Но всего лишь за одну ночь – с 26 на 27 июня – немцы переправили через реку свою пехоту и смогли сосредоточить против 9-го механизированного корпуса, шедшего в авангарде советских сил, свои 13-ю танковую, 25-ю моторизованную, 11-ю пехотную и части 14-й танковой дивизии.
Обнаружив перед собой свежие войска противника, Рокоссовский, у которого уже не было резервов, дальнейшее наступление отменил и сообщил в штаб, что атака не удалась.
В то же время против нашего правого фланга под Луцком вели активные действия войска 298-й и 299-й пехотных дивизий немцев при поддержке 14-й танковой дивизии вермахта. На данное направление пришлось срочно перебросить 20-ю танковую дивизию РККА, что стабилизировало положение до первых чисел июля.
19-й мехкорпус Фекленко, как и 9-й, развить наступление не смог. Более того, под ударами немецких 11-й и 13-й танковых дивизий он отошел на Ровно, а затем на Гощу, потеряв при отступлении большую часть танков, автомашин и орудий.
Похожая участь постигла и необстрелянный 36-й стрелковый корпус, не имевший единого руководства.
С Южного направления предполагалась организация наступления на Дубно 8-го и 15-го мехкорпусов совместно с 8-й танковой дивизией 4-го механизированного корпуса – того самого, который Потапов передал Власову.
Однако пойти в атаку смогли только наспех организованные сводные отряды 24-го танкового полка подполковника Петра Ильича Волкова и 34-й танковой дивизии под командованием бригадного комиссара Николая Кирилловича Попеля.
Остальные части корпуса к этому времени только перебрасывались на новое направление.
Но даже с такими «нестыковками» контрудар советских войск стал для фашистов полной неожиданностью. Смяв оборонительные заслоны, подвижная группа Попеля к вечеру вышла на окраину Дубно, захватив тыловые запасы 11-й танковой дивизии и несколько десятков неповрежденных танков.
Советское главнокомандование отправило ей вдогонку колонну автомобилей с боеприпасами и горючесмазочными материалами, но какой-то полупьяный командир кавалерийской дивизии завернул машины обратно, мол, Дубно уже занят немцами, наших там нет!
Ах, если бы…
По мнению военных аналитиков, в те дни немцы, преследуемые нашими войсками, драпали так, как еще никогда не драпали, позже это бегство не без оснований будут сравнивать с бегством врага под Сталинградом!
Если бы (опять – если бы!) Попель, уже находящийся с другой стороны Иквы, вовремя просек ситуацию и ударил противнику в тыл (что, кстати, после войны ставили ему в вину) – ход истории, несомненно, был бы изменен. Однако за ночь немцы пришли в себя и смогли перебросить к месту прорыва части 16-й моторизованной, 75-й и 111-й пехотных дивизий, которые быстро перерезали все пути снабжения героического отряда. Попытки подошедших частей 8-го механизированного корпуса пробить новую брешь в обороне не удались. Под ударами авиации, артиллерии и превосходящих сил противника им пришлось перейти к перманентной обороне.
На левом фланге, прорвав оборону 212-й моторизованной дивизии 15-го механизированного корпуса, около 40 вражеских танков вышли к штабу 12-й танковой дивизии. Командир дивизии генерал-майор Тимофей Андреевич Мишанин отправил им навстречу резерв – шесть танков КВ и 4 Т-34, которым удалось остановить противника, не понеся при этом никаких потерь, ибо немецкие танковые пушки просто не могли пробить их броню.
Однако в целом наступление 15-го мехкорпуса было заведомо обречено на провал. Понеся гигантские потери от огня противотанковых орудий, его части не смогли переправиться через реку Островку[63] и откатились в итоге на исходные позиции по речке Радоставке[64].
29 июня 15-му механизированному корпусу было приказано смениться частями 37-го стрелкового корпуса и отойти на Золочевские высоты в районе Бялы Камень – Сасув – Золочев – Ляцке[65]. Вопреки приказу, отход начался без смены войск и без уведомления генерал-лейтенанта Рябышева, пользуясь чем, германские войска беспрепятственно обошли наши фланги и в тот же день заняли Буек[66] и Броды, удерживаемые одним батальоном 212-й моторизованной дивизии РККА.
На правом фланге 8-го механизированного корпуса части 140-й и 146-й стрелковых дивизий 36-го стрелкового корпуса и 14-й кавалерийской дивизии РККА вообще не оказали сопротивления врагу и отступили.
Но позже они все же сумели прорвать смыкающееся кольцо окружения и организованно отойти на рубеж Золочевских высот.
А отряд Попеля остался отрезанным в глубоком тылу противника и занял круговую оборону в районе Дубно.
Держалась подвижная группа аж до 2 июля, после чего, уничтожив оставшуюся технику, потихоньку начала пробиваться из окружения к своим. Пройдя по тылам более двух сотен километров, через несколько дней отважные красные воины вышли в расположение 15-го стрелкового корпуса 5-й армии…
Как бы там ни было, крупнейшее с начала Второй мировой войны танковое сражение значительно снизило темпы продвижения немецко-фашистских войск, в частности, 1-й танковой группы. А гитлеровскому фельдмаршалу Гердту фон Рундштедту пришлось задействовать все свое умение и значительные силы, чтобы отразить контрудар советских войск в районе города Дубно.
Кроме этого, в неудавшейся операции ярко просматривался и моральный позитив. Теперь всему миру стало ясно: блиц-криг не удастся, не пройдет!
Как военный военному
Хаммельбург.
Декабрь 1942 года
Фон Зиверс переступил порог и, сложив холеные ручки на тощей груди, уставился прямо в переносицу русского командарма.
– Ну.
«Хрен гну!» – хотелось выкрикнуть Потапову, и он еле сдержался, чтобы не наговорить лишнего.
– Я жду!
– Чего? – прикинулся недоумком Михаил Иванович, хотя цель визита немецкого контрразведчика ему была ясна наперед.
– Давайте… Рассказывайте, кто стоял за этим… – Вольф запнулся, подбирая нужное русское словечко, – бе-зо-бразием?
– Каким?
– Не прикидывайтесь шлангом, господин генерал! Кажется, так говорят на вашей родине?
– Так точно!
– Доложите мне как военный человек военному, как профессионал профессионалу: кто, что и почему. Вы ведь уважаете коллег-офицеров?
– Да, это правда. К кадровым военным я отношусь с почтением, независимо от того, погоны какой армии они носят.
– Так в чем дело?
– К сожалению, ничем помочь вам не могу. Как ни прискорбно…
– Почему? – побагровел капитан.
– Я еще не успел освоиться в лагере, обтереться и поэтому просто не могу знать, что затевали мои боевые товарищи.
– Товарищи?
– А как же иначе! Генерал Тхор командовал, точнее, служил в моей армии заместителем командующего авиационной дивизии; с полковником Новодаровым я часто встречался до войны, как-никак мы с ним представляем один и тот же род войск – механизированные, танковые…
– А Шепетов?
– С Иваном Михайловичем я познакомился уже здесь. В Хаммельбурге… Он заходил ко мне пару раз на чашку чая.
– И все?
– Да!
В глазах русского командарма светилась такая искренность, что Зиверс, казалось, поверил в правдивость его слов.
Ничего не ответив, он резко развернулся и чуть ли не строевым шагом пошел к выходу…
В дверях остановился и снова повернул к дерзкому узнику красное лицо:
– А вам неинтересно, куда увезли ваших… товарищей?
– Интересно.
– В Нюрнбергскую тюрьму.
– Понял.
– Там их допросят, – капитан вздохнул, словно сожалея о печальной участи советских военнопленных. – И…
Он красноречиво обвел правой рукой вокруг своего горла и резко вздернул ее кверху.
– Смотрите, как бы с вами не случилось нечто подобное!
Помутнение рассудка
Хаммельбург.
Весна 1943 года
После провала планов побега жизнь обитателей Хаммельбургского лагеря серьезно ухудшилась. Хотя еще вчера военнопленные считали, что их содержат так плохо, что дальше просто некуда. Оказалось – есть!
А тут еще «сорока на хвосте» принесла весть о полном разгроме немецко-фашистских войск под Сталинградом…
И началось…
Репрессии, бесконечные шмоны[67]…
Высокопоставленным узникам урезали питание, значительно сократили, а вскоре и вовсе ликвидировали денежное содержание…
Но самое страшное, теперь их за малейшую провинность, как самых обычных военнопленных солдат, могли убить на месте или отправить в штрафной лагерь СС «Флоссенбюрг», чтобы там уже подвергнуть «специальному обращению», – так скромно нацисты именовали «тайную казнь».
Как позже станет известно Потапову, Григория Илларионовича Тхора лишили жизни еще в январе 1943-го, а генерала Шепетова мучили до 19 апреля 1943 года…
Тем временем жизнь за колючей проволокой в Хаммельбурге текла своим чередом.
В это непростое время Михаилу Ивановичу часто приходилось общаться с еще одним некогда хорошо знакомым коллегой – генералом Евгением Арсентьевичем Егоровым.
4-й стрелковый корпус, которым он командовал в начале войны, участвовал в приграничном сражении в составе 3-й армии Западного фронта, вел тяжелые оборонительные бои западнее города Гродно, в ходе которых и попал в плотное кольцо окружения.
К исходу 28 июня 1941 года в распоряжении комкора Егорова оставалось чуть больше полка. Присоединив к нему остатки частей 85-й стрелковой дивизии, генерал отдал приказ занять оборону в районе местечка Деречин[68], принять бой, если не удастся его избежать, и сразу отойти на восток к реке Щара[69].
При отступлении штабная колонна попала под яростный огонь противника. Евгений Арсентьевич был ранен и взят в плен. Сначала его содержали в Бело-Подляске[70], а уже в августе перевели в офицерский лагерь «ХIII-Д».
В сентябре 1941-го командир корпуса Егоров добровольно дал согласие на сотрудничество с военным командованием противника и вступил в так называемую Русскую трудовую народную партию (РТНП), созданную с санкции германского руководства бывшими советскими офицерами и генералами, перешедшими на сторону врага. Он занимал должность начальника штаба военного отдела, был председателем партийной комиссии (партийного суда), в ноябре 1941 года вместе с другими офицерами и генералами подписал обращение к командованию вермахта с просьбой сформировать из числа военнопленных добровольческую армию и направить ее на фронт для борьбы против Красной Армии. Как руководитель вербовочной комиссии Егоров лично принимал участие в переманивании военнопленных на сторону врага (всего им было привлечено около 800 человек), проводил агитацию, направленную против СССР и руководящей коммунистической партии.
В феврале 1942 года Евгений Арсентьевич посетил лагерь «Проминент», где имел долгую и обстоятельную беседу с командармом Потаповым. После этого с ним вдруг случилась странная метаморфоза…
Егоров признал ошибочным свое заявление о вхождении в РТНП и отозвал его, одновременно прекратив всякую антисоветскую деятельность.
Но об этой маленькой своей победе Михаил Иванович Потапов никогда никому не рассказывал. Даже верному другу Музыченко.
Поэтому тот долго не мог «врубиться», о чем идет речь, и без устали вертел круглой головой, переводя пытливый взор с одного своего товарища на другого, зашедшего, кстати, попрощаться.
– Ну, все, Иван Николаевич! Сегодня меня переводят в другой лагерь. И даже, по секрету, скажу в какой: Нюрнбергский! Комендант принял немного шнапса – ну и проговорился по пьяни… Вот, дал полчаса на сборы…
– Держись, Евгений Арсентьевич, ты нашей Родине живым нужен! – в духе времени отреагировал на это заявление Музыченко, втайне надеявшийся, что и он сам еще понадобится непредсказуемому и мстительному советскому руководству.
– И ты прощевай, Михайло Иванович… Спасибо тебе, родной, за все, – комкор повернул лицо к Потапову и неожиданно для всех… низко поклонился.
– Не за что! – как всегда, невозмутимо отреагировал тот.
– Ежели со мной беда случится – передай родным, что Егоров никогда не был предателем… В плен попал в силу случайного стечения обстоятельств… А на сговор с врагом пошел из-за временного помутнения рассудка.
– Понял. Обязательно передам.
– Еще раз спасибо, что надоумил дурака… Я твои наставления теперь до самой смерти помнить буду. Можешь не сомневаться!
– А я и не сомневался в тебе, Евгений Арсентьевич. Не может боевой советский генерал обратить оружие против собственного народа, защищать который он клятвенно обещал до самой смерти.
– Согласен! – вытер неожиданно вспотевшее чело комкор Егоров.
Пленные или предатели?
Хаммельбург.
14 апреля 1943 года
– А ты от меня точно что-то скрываешь! – хитро прищурился Музыченко, искоса поглядывая на своего товарища.
– Нет-нет, ничего… – неуклюже начал оправдываться Потапов, никогда не умевший лгать.
– Ну-ка, признавайся, за что он тебя благодарил?
– Кто?
– Конь в пальто…
– Какой конь, Ваня?
– Егорка!
– Генерал Егоров?
– Так точно…
– Ну… Я… Как бы это правильно сказать…
– А ты не старайся правильно, старайся честно.
– Ладно. Короче, это я отговорил Евгения Арсентьевича от идеи сотрудничества с фашистами.
– А он, паскудник, и тебя пытался переманить на сторону врага?!
– Ага, – точно эхо, подтвердил Михаил Иванович.
– Разреши узнать – когда?
– Год назад… Еще в «Проминенте».
– Так вот куда он все время пропадал… А мне плел что-то насчет постоянных допросов в Пятом отделе имперской безопасности.
– Егоров имел полномочия от самого Гитлера на свободное перемещение по оккупированной территории. С целью вербовки советских военнопленных. Но после разговора со мной изменил позицию, и власти рейха его мандат аннулировали.
Музыченко надолго замолчал и друг выпалил:
– Меня Егорка тоже завербовать пытался. Но я ответил отказом.
– И правильно сделал.
– Ой, сомневаюсь… Слыхал, что наш Верховный учудил?
– Нет.
– «У Гитлера нет русских военнопленных, есть только предатели, с которыми мы разберемся, как только закончится война».
– Где ты взял такую чушь?
– Берлинское радио сообщило.
– Ерунда все это. Пропаганда Геббельса…
– Уж больно на правду смахивает! Здесь, в Хаммельбургском лагере, одно время держали сына Сталина – Якова. Так вот… Сам фюрер предложил обменять его на фельдмаршала Паулюса, угодившего в плен под Сталинградом… «Я солдат на маршалов не меняю», – ответил Иосиф Виссарионович.
– Об этом тебе сам Яша сказал?
– Да.
– А его кто облагодетельствовал?
– Криминальный комиссар имперской безопасности Штрук. Он курировал Якова Иосифовича, как и многих других пленных родственников вождей…
– Вот видишь, Штрук – лицо заинтересованное!
– А сегодня, – проигнорировал его ремарку Иван Николаевич. – Сталин и вовсе заявил: «Нет у меня никакого сына Якова»… То бишь от родной кровинки отказался… Что тогда говорить о нас с тобою?
– Тем, у кого совесть чиста, бояться нечего, – заверил Потапов.
– Поживем – увидим… – уклончиво подытожил смысл разговора Музыченко.
Новости от «новенького»
Хаммельбург.
Май 1943 года
Иван Николаевич, обычно уравновешенный, был как никогда возбужден.
– Слышь, Миша, только что во второй барак перевели одного нашего из Заксенхаузена… Так вот… Он утверждает, что в конце апреля Яков Джугашвили покончил жизнь самоубийством, бросившись на колючую проволоку под высоким напряжением!
– Зря, – спокойно констатировал Потапов.
– Опять ты ничего не понимаешь! – вспылил Музыченко. – Это он в отчаянии сделал, после того как его отец на весь мир заявил, что никакого сына Якова у него нет…
– И что? Если нет пленных, а только изменники Родины, мы с тобой тоже должны причинить себе смерть?
– Не знаю!
– А если не знаешь – не нагнетай обстановку… Тащи сюда этого злостного распространителя слухов – я поговорю с ним по душам!
– Сейчас, Мишенька, сейчас…
Спустя несколько минут дверь скрипнула и следом за генерал-лейтенантом на пороге выросла долговязая, слегка сутулящаяся фигура, которую Потапов никак увидеть не ожидал.
– Тимофей?
– Миша!
Они обнялись.
– Так вы еще и знакомы? – пробурчал окончательно растерявшийся Музыченко.
– Да! – сиял Михаил Иванович. – Это мой, – он замялся, не зная, как представить земляка, но быстро сообразил: —…Мой друг детства… Тимофей Егорыч Ковин – всемирно известный астроном.
– Слыхал! – уважительно изрек Иван Николаевич, почесывая затылок, хотя названное Потаповым имя ему ничего не говорило.
– Ну, Тиша, давай рассказывай, что там у вас стряслось?
– После «Проминента» меня отправили в Заксенхаузен. Как выяснилось – по личному распоряжению фюрера.
– За что такая честь?
– Астролог Гитлера позаботился. Некто Сергей Вронский…
– Русский?! – удивленно выдохнул Музыченко.
– Да. Представитель знатного графского рода… Он давно меня искал, с тех пор как узнал о нашей дружбе с Эрихом Гануссеном…
– А это еще кто?
– Тоже известный прорицатель. Как сейчас утверждает нацистское руководство, – шарлатан, старавшийся втереться в доверие к высшим чинам Третьего рейха… Настоящее его имя – Гершман-Хайм Штейншнейдер.
Лучше бы он этого не говорил! Необычное имя спровоцировало у обеих генералов приступ смеха.
– Гершман-Хайм… Ха-ха-ха, – заливался Иван Николаевич. – Штейн… Шнейн… Как его там? Шнейдер… Ха-ха-ха!
– Шарлатан-астролог! Га-га-га, – вторил ему Потапов. – Самого фюрера развел?
– О покойниках – или хорошо, или никак, – попытался урезонить расшалившихся коллег Ковин, но те еще долго не могли уняться.
– А этот твой Вронский… Ха-ха-ха! Как его зовут? – наконец успокоившись, поинтересовался Музыченко.
– Сергей Алексеевич.
– Может, он тоже Сруль Лейбович, а?
– Позвольте, я закончу? – раздраженно пробасил ученый.
– Давай! – вытирая влажные глаза, согласился генерал-лейтенант.
– Вронский не раз наведывался ко мне за консультациями… И лагерное руководство решило предоставить нам нечто вроде отдельного кабинета, где мы подолгу могли беседовать с глазу на глаз… Яша жил в соседней комнате вместе с племянником Молотова, Василием Кокориным[71], а рядом с ними – сын премьер-министра Франции капитан Блюм и племянник Черчилля, Томас Кучинн!
– Ни фига себе компашка! – в очередной раз вслух выразил свое восхищение неистовый Иван Николаевич и опять по непонятной причине зашелся смехом. Правда, в этот раз ненадолго.
– Чтобы спровоцировать конфликт между СССР и Великобританией, – продолжал Ковин, – начальство заставило англичан мыть сортиры после русских. Логика была таковой: благородные британцы не выдержат унижений и затеют драку, во время которой убьют Кокорина и Джугашвили. Или наоборот… После чего Сталин и Черчилль разорвут все союзнические отношения!
– Да… Замысел, достойный Иуды! – философски заметил Потапов.
– Яша их планы раскусил и на провокации никогда не поддавался. Сломали его не немцы и не англичане, а родной отец. После очередного заявления вождя Джугашвили словно подменили. Он перестал бриться, мыться, принимать пищу… Часами просиживал на кровати, тупо глядя на громкоговоритель, висевший на стене. Мне кажется, уже тогда Яша принял окончательное решение свести счеты с жизнью…
– Вполне возможно! – тяжело вздохнул Музыченко, не раз примерявший на себя подобную ситуацию.
– Мы с Вронским сидели в кабинете, когда снаружи стали доноситься выстрелы. Граф выбежал на улицу. На «колючке» болтался чей-то обгорелый труп. Как позже выяснилось – старшего лейтенанта Джугашвили[72]… После этого ЧП в лагере начались репрессии. И не только против узников… С пристрастием допрашивали всех: часового по имени Конрад, начальника караула Юнглинга, коменданта лагеря, пленных англичан… Вот Вронский и решил спрятать меня, как говорится, от греха подальше… Позже, когда все утрясется, обещал найти местечко поуютнее. Ибо ваш сраный Хаммельбург у них не на самом лучшем счету. Чуть ли не ссылка, а может быть, и карцер. Как вы тут выживаете – ума не приложу?!
Приграничное сражение
Украина.
Июнь – начало июля 1941 года
9-й механизированный корпус Рокоссовского, прочно закрепившись на рубеже Олыка[73] – Клевань, отражал бесконечные атаки подошедших 28 июня из района Луцка свежих 14-й танковой и 25-й моторизованной дивизий противника, стремившихся быстрее взять под полный контроль стратегическую магистраль Луцк – Ровно.
А 19-й, понеся огромные потери в боях под Дубно, быстро отходил на восток, преследуемый превосходящими силами противника.
11-я танковая дивизия вермахта прорвалась 27 июня к городу Острогу и захватила плацдарм на реке Горынь, чем создала угрозу охвата 19-го механизированного корпуса с обоих флангов и фактически отрезала его от переправ. Именно последнее обстоятельство вынудило генерал-майора Фекленко вечером 28 июня оставить Ровно. Спешно отступив, 40-я танковая дивизия заняла позиции между Тучином[74] и Гощей, 43-я – между Гощей и Вельбовно [75].
Обстановка на стыке 5-й и 6-й армий РККА между тем продолжала резко осложняться. Отразив контрудар армейских механизированных корпусов под Дубно, противник сковал их восточнее Луцка силами подошедших пехотных дивизий, оснащенных большим количеством противотанковых орудий, а свои мото– и мехкорпуса бросил для развития ударов на Ровно, Новоград-Волынский, Острог и Шепетовку.
Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос, опасаясь, что фашисты повернут свои основные силы на юг, в тыл войскам 6-й и 26-й армий, поспешил выделить из своего резерва 24-й механизированный корпус, 109-ю стрелковую дивизию и три противотанковые бригады и выдвинуть их на рубеж Староконстантинов – Базалия – Новый Вишневец[76].
Но немецкое командование планировало нанести удар в Южном направлении гораздо позднее и глубже – после прорыва линии наших старых укрепрайонов, о чем генерал Кирпонос, оголяя Киевское направление, естественно, знать не мог. Конечно, это можно было предвидеть, но такой волшебный дар дан Господом, к сожалению, далеко не каждому полководцу.
Резервов у фронта больше не оставалось. Только в районе Шепетовки находилась 109-я моторизованная дивизия из состава 16-й армии.
Командующий этой армией генерал Михаил Федорович Лукин, правильно определивший направление главного прорыва, снял войска с погрузки прямо с железнодорожных путей и, присоединив к ним 213-ю моторизованную дивизию 19-го механизированного корпуса, также оказавшуюся в этом районе, создал таким образом сводное соединение, спешно выдвинувшееся в район Острога навстречу наступающей 11-й танковой дивизии вермахта.
Этот отряд, который военные историки назовут «оперативной группой Лукина», впредь сыграет важнейшую роль в срыве попытки танковых частей противника с ходу прорваться на Острожско-бердичевском направлении к столице Украины.
29 июня Ставка Верховного главнокомандования в очередной раз потребовала от командования Юго-Западного фронта закрыть разрыв на участке Луцк – Станиславчик[77], чтобы изолировать и уничтожить передовые войска противника. Использовать для этого ослабленные боями части 8-го и 15-го механизированных корпусов не представлялось возможным, а недавно созданная группа Лукина не имела в своем составе достаточного количества танков, чтобы решить самостоятельно столь сложную задачу.
Оставалась только 5-я армия с дополнительно влившимся в ее состав 31-м стрелковым корпусом!
Генерал-майору Потапову к тому времени удалось более-менее стабилизировать фронт. Кроме того, его войска по-прежнему занимали выгодное нависающее положение по отношению к северному флангу и тыловым коммуникациям группировки противника.
Именно поэтому командование ЮЗФ и решило задействовать их для нанесения повторного контрудара.
Вскоре Михаил Иванович получил очередную директиву вышестоящего руководства: «…прочно обороняя рубеж рек Стоход и Стырь, 1 июля из района Цумань – Ставок – Клевань[78] нанести удар на юг с целью отрезать от своих баз и войск мотомеханизированную группу противника, перешедшую Горынь у Ровно, и ликвидировать образовавшийся прорыв». Эта общая задача не была конкретизирована по срокам, – по-видимому, командование фронта и само не верило в возможность ее выполнения и рассчитывало хотя бы оттянуть время…
В момент получения приказа на правом фланге и в центре полосы 5-й армии сложилась следующая обстановка: 15-й стрелковый корпус совместно с 41-й танковой и 215-й моторизованной дивизиями, а также 289-м гаубично-артиллерийским полком РГК[79] и 1-м отдельным дивизионом бронепоездов, предварительно эвакуировав или уничтожив материально-технические ценности, под прикрытием арьергардов к утру 29 июня организованно отошел за реку Стоход и занял оборону на рубеже Малый Обзыр – Бережницка – Кашовка[80], создав таким образом для своих войск полосу обеспечения глубиной до двенадцати километров с передним краем, проведенным по линии Черемошно – Мельница[81].
28 июня в полосу 15-го стрелкового корпуса прорвались через линию фронта остатки доблестной 87-й стрелковой дивизии под командованием начальника штаба полковника М.И. Бланка, сохранившие Боевое Знамя и два орудия (об этом факте уже говорилось выше).
27-й стрелковый корпус зацепился за рубеж реки Стырь – быстрой, коварной, с высокими обрывистыми берегами.
Его 135-я стрелковая дивизия совместно с 16-м стрелковым полком 87-й стрелковой дивизии и остатками 19-й танковой дивизии прочно удерживала участок Смердин – Дубице – Волнянка [82], отражая непрерывные атаки 298-й пехотной дивизии вермахта, захватившей 28 июня железнодорожный мост и плацдарм в районе города Рожище – того самого, где в Первую мировую размещался штаб знаменитого конного корпуса Хана Нахичеванского из Российской императорской армии.
200-я стрелковая дивизия из состава 31-го стрелкового корпуса обосновалась в междуречье Стохода и Стыри на участке Углы – Навозы[83] и пока никак не соприкасалась с противником.
193-я стрелковая дивизия, сосредоточенная в лесу возле Киверец, ранее задействованная для отражения атаки частей 298-й пехотной дивизии противника, теперь совместно со 131-й мотодивизией вела бой на рубеже Синтаровка[84] – Клепачев – Киверцы – Кобче[85].
19-й мехкорпус отошел на реку Горынь, где основательно закрепился.
9-й мехкорпус своими 35-й и 20-й танковыми дивизиями оборонял рубеж О лыка – Клевань, отражая непрерывные атаки частей 25-й мотодивизии и частично 14-й танковой дивизии противника.
Соединения 5-й армии были очень ослаблены в результате понесенных потерь в живой силе и боевой технике: в 135-й стрелковой дивизии оставалось не более 20 процентов личного состава; 19-я танковая дивизия потеряла большую часть танков, из строя выбыли все командиры ее частей; в 1-й артиллерийской бригаде остались целыми только 17 орудий.
В войсках ощущалась острая нехватка боеприпасов, горючего и продовольствия, из-за чего не обеспечивалась эвакуация раненых, а также подвоз материально-технических средств.
Недавно поступивший в распоряжение 5-й армии 31-й стрелковый корпус генерал-майора Антона Ивановича Лопатина особой боеспособностью тоже не отличался.
Из-за нехватки автомобильного и конного транспорта корпусные артполки и зенитные дивизионы, а также значительная часть дивизионной и полковой артиллерии были оставлены на зимних квартирах или же отстали на марше. В войсках корпуса имелось от четверти до половины комплекта боеприпасов, одна суточная норма продовольствия; горюче-смазочные материалы вообще отсутствовали.
После тяжелых маршей по бездорожью, проходивших под плотным огнем вражеской авиации, личный состав был очень утомлен, можно сказать даже – деморализован и к наступательным действиям в ближайшие дни совершенно не способен.
В общем положение 5-й и 6-й армий Юго-Западного фронта, силами которых предстояло нанести повторный контрудар, к исходу 29 июня ничего хорошего не предвещало.
Между смежными флангами этих армий – по прямой линии с севера на юг, от Киверец до Кременца, – противник образовал коридор шириной до семидесяти километров, тянувшийся к востоку на 90—100 километров до реки Горынь, где он сужался до сорока километров.
В северной его части в направлении Олыка – Ровно – Гоща действовал 3-й моторизованный корпус, а в южной его части (в направлении Дубно – Острог) – 48-й моторизованный корпус противника. За ними шли пехотные дивизии 29-го и 55-го армейских корпусов 6-й армии вермахта.
Пытаясь развить достигнутый успех, германское командование планировало осуществить в последующем молниеносный бросок этих моторизованных соединений к Днепру, а также в тыл 6-й и 26-й армий Юго-Западного фронта.
Но не получилось, так как их головные дивизии были скованы на реке Горынь отчаянным сопротивлением и частыми контратаками частей 19-го механизированного корпуса Фекленко и оперативной группы Лукина.
Положение войск ударной немецкой группировки осложнялось также тем, что в районе города Дубно, то есть в самом центре этого коридора, по-прежнему находились 34-я танковая дивизия, мотострелковый и мотоциклетный полки 8-го механизированного корпуса под общим командованием Попеля, вызывавшие чуть ли не панику в тылу фашистов.
Для того чтобы выбить русских из Дубно, командование вермахта было вынуждено срочно повернуть против них 44-ю, 299-ю и 111-ю пехотные дивизии, а также часть сил 16-й танковой и 16-й моторизованной, вследствие чего 13-я и 11-я танковые дивизии вермахта, наступавшие на рубеже реки Горынь, остались без поддержки пехотных и моторизованных дивизий и оказались в весьма сложном положении, которое советское командование, к сожалению, так и не смогло использовать в своих стратегических интересах.
Готовя повторный контрудар, генерал Потапов, конечно же, прекрасно осознавал, что сил и средств для ведения наступательных действий у него явно недостаточно. (Так, в 135-й стрелковой дивизии вместе с 16-м стрелковым полком 87-й дивизии оставалось всего 1511 человек, в 19-й танковой дивизии – 16 танков Т-26 и 6 орудий, в 9-м механизированном корпусе – 32 танка и 55 орудий разных калибров.)
Поэтому Потапов решил привлечь для контрудара 41-ю танковую дивизию из 22-го механизированного корпуса, имевшую в своем составе 106 танков Т-26, 16 – КВ и 12 орудий, а также 215-ю мотострелковую дивизию с 15 танками Т-26 и 12 орудиями. Эти соединения 22-го механизированного корпуса, находившиеся на правом фланге армии, уже можно было перегруппировать на юг, так как угроза удара мотомехвойск противника со стороны мужественно обороняющегося Бреста к тому времени окончательно отпала.
Своим войскам на ближайшие дни командарм поставил следующие задачи:
15-му стрелковому корпусу «зацепиться» за правый берег реки Стоход и ни в коем случае не сдавать врагу своих позиций;
31-му стрелковому корпусу сменить в ночь на 30 июня измотанные непрерывными боями части 27-го стрелкового корпуса, 19-й танковой дивизии и 131-й мотодивизии на фронте Смердин – Кобче и отбросить противника за реку Стырь на участке Рожище – Луцк, а в дальнейшем стойко удерживать свой рубеж;
27-му стрелковому корпусу после смены его частями 31-го стрелкового корпуса с линии железной дороги на участке Киверцы – Вишнев с утра 1 июля атаковать противника по всему фронту в направлении Вишнев – Острожец[86] и к исходу дня овладеть стратегически важным рубежом Городница – Подгайцы[87];
22-му механизированному корпусу, сосредоточившись к 11.00 30 июня в районе Сильно – Вулька Котовская – Карпиловка – Цумань[88] (все пункты в 8 – 10 км севернее Олыки), с утра 1 июля начать наступать на Покошув – Долгошеи – Дубно [89];
9-му механизированному корпусу (без 131-й мотодивизии) во взаимодействии с 22-м мехкорпусом ударить в направлении Клевань – Зарецк[90] и не допустить отхода врага на запад;
1-му отдельному дивизиону бронепоездов содействовать наступлению 9-го механизированного корпуса Рокоссовского и не дать противнику переправиться через реку Устье[91];
131-й мотодивизии сосредоточиться в лесу восточнее Киверец в армейском резерве;
14-й истребительной авиадивизии содействовать 9-му и 22-му механизированным корпусам, не допуская подхода свежих сил вермахта со стороны Луцка.
Выполняя приказ командующего Юго-Западным фронтом, войска 5-й армии с вечера 29 июня приступили к подготовке контрудара.
А Ставка, опасаясь, что глубокое вклинивание танковых соединений противника на стыке 5-й и 6-й армий позволит отсечь наши войска от укрепленных районов на старой государственной границе, тем временем приказала Кирпоносу к 9 июля отвести армии фронта на линию Коростень[92] – Новоград-Волынский – Шепетовка – Староконстантинов…
Днем 1 июля, когда войска левого крыла 5-й армии уже заканчивали подготовку к переходу в наступление, Потапов получил новый приказ командующего Юго-Западным фронтом – прочно закрепиться на рубеже первой линии Новоград-Волынского укрепленного района и продолжить ликвидацию прорыва в тесном взаимодействии с войсками 6-й армии Музыченко. Для выполнения этой задачи в состав армии предполагалось дополнительно передать 195-ю и 196-ю стрелковые дивизии.
Чтобы противник не смог на плечах отходящих советских войск прорваться на рубежи, которые в ближайшем будущем собиралась занять 5-я армия, Новоград-Волынский УР[93] планировалось заблаговременно заполнить полевыми войсками, а дальнейший отход осуществлять «перекатами». По старинному тактическому принципу «один прикрывает, другой бежит» – для более быстрой переброски войск просто не было необходимого автотранспорта.
Командарм Потапов намеревался оборонять район силами двух свежих стрелковых дивизий, но 196-я еще только начала выгрузку на станции Шепетовка, а 195-ю командующий фронтом Кирпонос решил оставить в своем резерве.
Поэтому Новоград-Волынский УР прикрывал пока только его постоянный гарнизон и 19-й механизированный корпус, усиленные 1-й артиллерийской противотанковой бригадой Москаленко.
Михаил Иванович не без оснований рассчитывал, что контрудар 5-й армии на некоторое время скует вражеские силы, облегчив нашим войскам отход на реку Случь, и определил порядок такого отхода.
Сначала, 1 июля вечером, должен будет отступить 15-й стрелковый корпус, за ним, утром 2-го – 31-й и 27-й стрелковые корпуса и 22-й механизированный корпус.
К исходу 2 июля 15-му стрелковому корпусу предписывалось выйти на реку Стырь; 31-му стрелковому корпусу занять рубеж Цумань – Клевань, 9-му мехкорпусу – рубеж Грабов – Оржев[94]; 22-му механизированному и 27-му стрелковому корпусам в это время приказано было отходить на реку Горынь.
Удерживать позиции приказывалось лишь до исхода 3 июля. После чего откатиться на восток и занять новые оборонительные рубежи. Какие – указывала только наметка на карте оперативного отдела. Ею предусматривалось, что 27-й стрелковый и 22-й механизированный корпуса отойдут на Новоград-Волынский и будут его оборонять до отхода левофланговых частей 31-го стрелкового и 19-го механизированного корпусов…
Отход отходом, но и о порученном контрнаступлении Потапов тоже не забывал. 27-й стрелковый корпус (остатки 135-й стрелковой дивизии и 16-го стрелкового полка 87-й дивизии), как и намечалось, в 16 часов 1 июля поднялся в атаку и к 17 часам вышел на линию Поддубцы – Копче[95], где был остановлен упорным сопротивлением частей 298-й пехотной дивизии противника.
22-й механизированный корпус, имея в первом эшелоне 19-ю и 41-ю танковые дивизии, а во втором – 215-ю мотодивизию, в 15 часов 1 июля перешел в наступление на Дубно.
19-я танковая дивизия, наступавшая на Млынов, к утру 2 июля вышла в предместья этого городка и вступила в бой с пехотой противника.
Но уже в 14 часов наши войска неожиданно подверглись массированному удару в правый фланг и тыл со стороны частей дивизии СС «Адольф Гитлер» и вынуждены были с большими потерями отходить в исходное положение, а опергруппа штаба во главе с командиром дивизии генерал-майором Кузьмой Александровичем Семенченко попала в окружение, из которого сумела выбраться только через семь суток.
41-я танковая дивизия, наступавшая в направлении Долгошеи – Дубно, во второй половине дня 1 июля встретила отчаянное сопротивление мотопехоты 14-й танковой дивизии вермахта. Завязался бой, в ходе которого было уничтожено до трех батальонов пехоты противника, 10 противотанковых орудий и две артиллерийские батареи, но и 41-я танковая дивизия потеряла свыше 200 человек убитыми и ранеными.
215-я моторизованная дивизия, следуя во втором эшелоне за 41-й танковой дивизией, в 11 часов 2 июля вышла на рубеж реки Путиловки[96], где и закрепилась, обеспечивая левый фланг и тыл 22-го механизированного корпуса. В течение дня ее войска подвергалась сильному авиационному и артиллерийскому обстрелу со стороны противника и понесли значительные потери.
С 11.30 2 июля соединения 22-го мехкорпуса, выполняя приказ командарма, стали отходить в район севернее Ровно.
9-й механизированный корпус, готовившийся вечером 30 июня перейти в наступление, сам был атакован в районе Оржева частями 25-й мотодивизии и 14-й танковой дивизии вермахта, стремившимися прорваться на север в направлении Деражни[97] с целью отрезать войска 5-й армии от переправ на реке Горынь, но эта лихая атака нашими войсками была отбита. И уже утром 1 июля корпус перешел в запланированное наступление.
35-я танковая дивизия, двигавшаяся западнее Клевани, к исходу 1 июля овладела пригородным лесом, где и закрепилась. Но в ночь на 2 июля по приказу Рокоссовского она отошла в исходное положение.
20-я танковая дивизия, еще 30 июня успешно отражавшая удары противника в районе Оржева, с утра 1 июля перешла в контратаку и, уничтожив около тысячи фашистов, десять танков, две артиллерийские батареи, отбросила противника на 10–12 километров, потеряв при этом до 200 человек убитыми и ранеными. Но к исходу дня 1 июля дивизия по приказу высшего командования откатилась назад.
Контратака 31-го стрелкового корпуса, имевшего задачу ликвидировать плацдармы противника в районах Рожище и Луцка, также не увенчалась успехом.
Второго июля войска 5-й армии, выполняя очередной приказ командующего ЮЗФ, прекратили наступательные действия и отошли на исходные позиции, откуда без остановки (теми же «перекатами») начали организованно отступать на рубеж реки Случь.
Основной цели – разгрома ударной группировки противника и ликвидации прорыва в районе Ровно – оба контрудара не достигли, но все же на восемь суток задержали продвижение войск северного крыла группы немецких армий «Юг» и сорвали готовящийся бросок 3-го моторизованного корпуса вермахта на столицу Украины – Киев.
Кроме того, повторный контрудар обеспечил войскам 5-й армии быстрый отрыв от наступающего противника и облегчил организованный отход на новый оборонительный рубеж. Вместе с тем контрнаступление механизированных соединений 5-й армии по северному флангу ударной группировки противника в сочетании с упорной обороной ее войск на остальном фронте вызвали у немецко-фашистского командования серьезные опасения за дальнейший успех операции группы армий «Юг». Более того, ОКХ[98] не без оснований считало, что наличие в Полесье крупной группировки советских войск, сохранивших свободу передвижения и действий, может привести к возникновению постоянной угрозы внутренним флангам группы армий «Юг» и «Центр». А с этим нельзя было мириться!
Предыстория новой встречи
Германия, Берлин, Вильгельмштрассе, 77.
Рейхсканцелярия Третьего рейха.
Сентябрь 1943 года
Наступившая осень обрушила на Украину шквал холодных затяжных дождей. Такие погодные условия никак не радовали бойцов наступающей Красной Армии и больше подходили фашистам, организовавшим под Киевом несколько рядов, как им казалось, непреодолимой обороны.
И все же Гитлер нервничал… Слишком круто все изменилось на Восточном фронте после Курской катастрофы!
Он снова и снова склоняется над картой… Вот Букринский плацдарм, вот – передовые части 1-го Украинского фронта… Если им удастся осуществить задуманное – все, капут, путь на Польшу и Западную Европу открыт. Знать бы, эх, знать бы, что затеял хитрый лис Ватутин! Нет, не зря кто-то наградил его прозвищем Психолог…
– Альфред! Альфред! – завизжал Гитлер.
– Я здесь, мой фюрер! – наконец откликнулся начальник Штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта генерал-полковник Йодль.
– Вы помните того русского генерала, который сравнил предателя с вошью?
– Так точно!
– Он жив?
– Я не слежу за его судьбой.
– Напрасно… Найдите его и организуйте нашу встречу! Немедленно!
– Будет исполнено, мой фюрер! – тяжело вздохнул Альфред, в последнее время изрядно утомленный исполнением все новых и новых прихотей вождя.
Оборона Новоград-Волынского
Украина.
Июль 1941 года
Начальник Генерального штаба сухопутных сил Третьего рейха Франц Гальдер не мог долго терпеть угрозу флангам своих армий. Поэтому ОКХ уже 2 июля выдало приказ, которым группе армий «Юг» предписывалось бросить достаточное количество сил на Сарны, а группе армий «Центр» – выделить один корпус для наступления в Белоруссии с условием установления тесного и непосредственного контакта между ними.
Во исполнение этой задачи командование 6-й армии вермахта усилило свой 17-й армейский корпус дополнительно двумя дивизиями (298-й пехотной и 99-й легкой пехотной) и поставило ему задачу: 3 июля перейти в наступление с фронта Колки[99] – Костополь в направлении на Сарны.
В связи с этим соединение, уже перегруппированное на рожищенское направление, снова развернули на северо-восток, чтобы там «отрезать и громить основные силы 5-й армии».
3-му моторизованному корпусу вермахта, за которым следовал 29-й армейский корпус, прикрывавший его с флангов и тыла, предписывалось двигаться вдоль автомагистрали Ровно – Корец – Новоград-Волынский.
Южнее, на острожско-шепетовском направлении, планировалось наступление 48-го моторизованного корпуса во взаимодействии с войсками 55-го армейского корпуса.
На случай возможного осложнения обстановки на северном крыле группы армий «Юг» в направлении Ровно выдвигался резерв ОКХ в составе шести дивизий, сведенных в 51-й армейский корпус.
Планируя отход войск армии на реку Случь, генерал Потапов рассчитывал, как уже говорилось, заблаговременно заполнить Новоград-Волынский УР войсками 195-й и 196-й стрелковых дивизий.
Но 2 июля ему стало известно, что 195-я дивизия, а также находившиеся в полосе 5-й армии несколько строительных батальонов распоряжением штаба фронта переброшены в район Сарн для обустройства оборонительных рубежей по рекам Горынь и Случь в целях обеспечения правого фланга фронта.
А еще позднее командарм узнал, что вроде бы как переданная в его подчинение 196-я стрелковая дивизия уже переадресована 6-й армии. Все это означало, что Новоград-Волынский никакими полевыми войсками обеспечен не будет. Обеспокоенный этим, генерал-майор Потапов вечером 2 июля направил в Военный совет ЮЗФ телеграмму следующего содержания: «Создавшаяся обстановка требует срочных мер по приведению в оборонительное состояние Новоград-Волынского УРа, однако все строительные батальоны и инженерные средства сосредоточены на сарненском направлении в болотах и спокойных лесах. Считаю совершенно нецелесообразным строить сооружения и держать целую дивизию на таких рубежах, как р. Горынь, р. Случь, где нет основания ожидать появления значительных сил противника, и прошу Вашего распоряжения все средства и силы перевести на Новоград-Волынское направление».
Третьего июля был получен ответ: «…Все делается по директиве Ставки. Если работы завершены, то стройбаты и инжсредства перебросить на Новоград-Волынский УР. Кирпонос».
А о 195-й стрелковой дивизии – вообще ни слова!
И командарм понял, что может рассчитывать только на свои собственные силы и возможности.
Единственным достойным выходом для него оставалась организация упорной обороны 19-го механизированного корпуса совместно с 228-й стрелковой дивизией, чтобы максимально долго задержать противника на подступах к Новоград-Волынскому и так выиграть время для отвода 5-й армии на реку Случь с последующим занятием укрепрайона частями 31-го и 27-го стрелкового корпусов. Это получило свое отражение в боевом приказе штаба армии, отданном дополнительно утром 3 июля. Войскам приказывалось отходить форсированными маршами под прикрытием арьергардов и боковых отрядов.
Для ускорения отхода командирам частей предписывалось «мобилизовать у местного населения всех лошадей и гужевой транспорт».
С целью организации предстоящей обороны укрепрайона генерал направил в Новоград-Волынский своего надежного представителя – бывшего начальника штаба, а ныне командира 87-й стрелковой дивизии полковника М.И. Бланка, подчинив ему все находившиеся в полосе УРа войска.
Остальные части 5-й армии в период со 2 по 5 июля теми же форсированными маршами отходили на реку Случь, разрушая за собой мосты и устраивая заграждения на дорогах.
На правом крыле войска 15-го и 31-го стрелковых корпусов, оторвавшись от противника и двигаясь под прикрытием арьергардов, прошли промежуточные рубежи четко в указанные для них сроки.
Пятого июля они благополучно переправились на правый берег реки Случь и заняли свои полосы обороны.
За главными силами па удалении 5–7 километров, как и положено, следовали арьергарды, не имевшие соприкосновения с частями противника, отставшими от них на 20–25 километров.
В то же время войска левофланговых 9-го и 19-го механизированных корпусов безостановочно вели тяжелые сдерживающие бои с ударной группировкой противника, стремившейся прорваться на оперативный простор и осуществить изначально запланированный стремительный рейд на Киев.
9-й мехкорпус, прикрывавший отход основных сил 5-й армии с юга, до 4 июля был скован противником в районе Цумань – Клевань, где он отражал бесконечные атаки 25-й мотодивизии, мотодивизии СС «Адольф Гитлер», 99-й и 298-й пехотных дивизий вермахта.
Но в ночь на 5 июля части корпуса все же оторвались от преследователей и отошли за реку Случь.
19-й механизированный корпус с 1-й противотанковой бригадой и отходившей в его полосе 228-й стрелковой дивизией, прикрывая новоград-волынское направление, в период с 29 июня по 3 июля вел тяжелые бои с 3-м моторизованным корпусом вермахта на рубеже реки Горынь.
40-я танковая дивизия успешно сдерживала атаки противника на своем участке Тучин – Тоща, 43-я – на рубеже Тоща – Вельбовно.
29 июня по приказу Николая Владимировича Фекленко 19-й механизированный корпус предпринял контратаку, в ходе которой отбросил войска 3-го немецкого мотокорпуса на 5–8 километров и овладел целым рядом населенных пунктов Ровненской области. При этом было уничтожено до полутора полков мотопехоты, 26 вражеских танков и бронемашин, 15 орудий, но и наши понесли значительные потери.
К 1 июля под натиском германских сил части 19-го механизированного корпуса отошли на правый берег реки Горынь, где отражали непрерывные атаки противника вплоть до 3 июля.
В ночь на 4 июля фашистам все же удалось захватить плацдарм в полосе ответственности 43-й танковой дивизии, с которого они в 7 часов утра после сильной артподготовки и ударов авиации повели наступление силами
13-й танковой дивизии.
Во второй половине дня 4 июля вперед пошла и
14-я танковая дивизия вермахта, которая успешно форсировала реку Горынь и теперь намеревалась быстро обойти Гощу с севера.
На левом фланге 19-го механизированного корпуса мотопехота и танки противника также нанесли целенаправленный удар, угрожая выходом в тыл 43-й танковой дивизии. Контратакой сводного танкового полка в составе 40 машин он был оперативно отражен, что позволило дивизии наконец-то оторваться от преследователей.
Понеся значительные потери, соединение по приказу командарма с вечера 4 июля начало отходить на реку Корчик[100]. При этом его частям приходилось постоянно вступать в сражения с немецкими отрядами, пытающимися перекрыть все пути к отступлению.
К 21 часу 4 июля с тяжелыми боями корпус все же смог отойти на заданный рубеж, который он удерживал вплоть до утра 5 июля, после чего мощной атакой противника был отброшен еще дальше на восток.
Но и там нашим воинам не дали передышки. Шквальный огонь танков и мотопехоты 3-го моторизованного корпуса вермахта вскоре вынудил их отойти на западную окраину Новоград-Волынского.
Резервы 5-й армии: 22-й механизированный и 27-й стрелковый корпуса, отходившие в полосе 31-го стрелкового корпуса, утром 5 июля продолжили движение в свои районы сосредоточения: 22-й – на рубеж Соловьи – Яблоновка – Чигири[101] (5–8 километров севернее города Коростень), 27-й – в Емильчино[102].
Возвращенная только 4 июля в состав 5-й армии из резерва фронта, 195-я стрелковая дивизия по решению командарма Потапова ночью двигалась на левый фланг армии для занятия обороны в Новоград-Волынском укрепленном районе.
К исходу 5 июля она также вышла на заданные позиции.
Отвод войск сопровождался непрерывными налетами авиации противника, практически без всякого противодействия с нашей стороны осуществлявшей точечное бомбометание с малых высот.
В особо трудных условиях совершал марши 31-й стрелковый корпус, испытывавший острую нехватку транспорта: враг уничтожил почти весь его подвижной (в том числе и конный) состав.
В 193-й стрелковой дивизии осталось лишь незначительное количество орудий и минометов, а личный состав двое суток не получал хлеба.
Не меньшие сложности испытывали и соседние с Потаповым войска.
Справа 4-я армия Западного фронта беспорядочно отступала под жалящими ударами 2-й танковой группы и 2-й армии противника, оставив уже Минск, Пинск и Бобруйск.
Слева – 6-я и 26-я армии ЮЗФ вообще оказались под угрозой полного уничтожения в связи с прорывом 48-го моторизованного корпуса вермахта в направлении Шепетовка – Бердичев.
Снятый с Южного фронта и брошенный для закрытия бреши на стратегически важном шепетовском направлении, 7-й стрелковый корпус генерал-майора Константина Леонидовича Добросердова вместе с примкнувшими к нему 109-й мотодивизией 5-го мехкорпуса из убывшей на Западный фронт 16-й армии и остатками 213-й мотодивизии 19-го механизированного корпуса, не смог задержать танковые соединения врага на реке Горынь и с тяжелыми боями разрозненными группами отходил все дальше и дальше в глубь родной страны.
В целом оперативное положение войск Юго-Западного фронта к 5 июля 1941 года оценивалось как очень неустойчивое.
Его части и соединения, понесшие в ходе двухнедельных непрерывных боев тяжелейшие потери, были ослаблены, измотаны и, отходя к старым укрепленным районам, с трудом отражали удары наседавшего противника.
Справедливости ради следует признать, что не меньшие трудности испытывали и войска вермахта. Как-никак им приходилось совершать изнурительные марши по труднопроходимой и неизведанной местности Полесья, преодолевая при этом заграждения и разрушения, повсеместно устроенные бойцами 5-й армии на путях своего отхода.
Учитывая особенности продвижения через украинские леса, командиру 17-го армейского корпуса вермахта было приказано обойти болотистый район вдоль реки Случь с южного направления и, миновав Новоград-Волынский, повернуть на Коростень. Задача форсирования реки перед ним не ставилась и в дальнейшем возлагалась на отряды прочесывания, шедшие следом.
Но тем менее немцам даже в таких порой невыносимых условиях, усугубленных отсутствием какой-либо поддержки населения (которого в тех местах, кстати, очень мало) удавалось поддерживать высочайший темп наступления, ежесекундно доказывая противнику свое превосходство в техническом оснащении и боевой выучке. И теснить, теснить вдруг запаниковавшие советские войска!
3-й и 48-й мотокорпуса вермахта, первыми прорвавшиеся к границам Новоград-Волынского укрепленного района, образовали глубокую (до 70 километров) и широкую (свыше 80 километров) «воронку» на центральном участке ЮЗФ и, долго не раздумывая, бросили в нее свои танковые подразделения, которым противостояли лишь малочисленный гарнизон УРа и отошедшие к нему разрозненные части наших полевых войск.
Нависла реальная угроза оперативного прорыва подвижных войск противника как на восток – в житомирско-киевском направлении, так и на юг – в винницком направлении, то есть в тыл основным силам советского Юго-Западного фронта.
Во второй половине дня 5 июля 1941 года штаб 5-й армии получил очередную директиву командующего войсками ЮЗФ: «Не допуская прорыва противника в направлении Новограда-Волынского и прочно обеспечивая стык с 6-й армией отойти на очередной рубеж Рудница – Белокоровичи – Сербы[103]».
Этой же директивой с Потапова сняли ответственность за оборону Новоград-Волынского УРа, переложив ее на плечи Музыченко, что еще больше осложнило положении 6-й армии.
Организованно отведя войска за реку Случь, Михаил Иванович стал готовить их к затяжной кровопролитной битве. Для этого во всех полках и батальонах были созданы специальные команды истребителей танков, в которые набирались наиболее смелые воины, вооруженные связками гранат и бутылками с горючей смесью.
За каждый уничтоженный танк красноармейцев и их командиров представляли к правительственным наградам. И это на первых порах дало неплохие результаты. По крайней мере, все попытки передовых и разведывательных отрядов 17-го армейского корпуса противника сходу переправиться через очередной водный рубеж были успешно отражены.
Однако на других участках фронта обстановка с каждым днем только ухудшалась. И уже утром 7 июля Потапов получил приказ: до 9-го числа отвести войска 5-й армии на Коростенский укрепленный район, прикрывающий с северо-запада подступы к столице Украины.
На то время в нем насчитывалось всего 439 долговременных сооружений, построенных в период 1931–1934 гг., из них основная масса – 427 дотов – были пулеметными и лишь 12 артиллерийскими. Имелось также 14 КП[104] и НП[105] да одно убежище. В период 1938–1939 гг. были построены еще 14 артиллерийских дотов, но в них прочему-то не оказалось вооружения.
Полевое оборудование Коростенского УРа состояло из 20 тысяч погонных метров траншей и ходов сообщения, а также 120 километров проволочных заграждений, но и первые, и вторые пришли в негодность еще до начала боевых действий. Линии связи в основном были проложены над землей. Их общая протяженность составляла менее сотни километров, чего не хватало даже для обеспечения надежного управления в звене батальон – рота – дот.
Постоянный гарнизон укрепрайона, содержавшийся перед войной по сокращенному штату, состоял из двух пулеметных батальонов и пяти взводов капонирной артиллерии, но к 1 июля его состав увеличили до шести пулеметных батальонов и одного запасного.
На вооружении состояло 16 орудий 76-мм калибра, 919 станковых и 309 ручных пулеметов.
Основным недостатком являлось плохое оснащение артиллерией, отсутствие противотанковых препятствий, необеспеченность системы управления.
В целом Коростенский УР мог усилить оборону полевых войск в плане противостояния пехоте, но был слаб в противотанковом отношении.
Поэтому Михаил Иванович приказал всем командирам соединений и частей оперативно организовать инженерные работы, в ходе которых вырыть окопы полного профиля, установить строгий порядок и охрану в войсковом тылу и на путях отхода.
Но только его войска начали эту работу, как начальник оперативного отдела штаба ЮЗФ полковник Иван Христофорович Баграмян передал командарму Потапову очередной приказ Кирпоноса: «Подчинить себе 19-й мех-корпус и 7-й стрелковый корпус и поставить им задачи, руководствуясь теми целями, которые указаны армиям последней директивой», то есть Потапову снова предлагалось взять на себя часть ответственности за оборону Новоград-Волынского!
Пришлось заново изучать состояние укрепрайона. Передний его край проходил в основном по правому берегу реки Случь, отклоняясь от нее на 10 километров к востоку.
Всего в нем имелось 216 долговременных сооружений со средней плотностью 1,8 дота на один километр фронта. Они были расположены в одну линию, лишь в некоторых районах – в 2–3, эшелонируясь до четырех километров по глубине.
Постоянный гарнизон до войны состоял из одного пулеметного из четырех рот и 10 взводов капонирной артиллерии.
Из табельного вооружения имелось 76-мм орудий – 39, станковых пулеметов «максим» – 423, ручных пулеметов – 212. Но так как в полосу 5-й армии входил не весь Новоград-Волынский УР, а только его северная часть, то и на долю ее войск приходилось около 50 процентов его долговременных сооружений и табельного вооружения, то есть дотов – 110, 76-мм орудий – 20, станковых пулеметов – 210, ручных пулеметов – 110.
Правда, с первых дней войны командование старалось привести укрепрайон в полную боевую готовность: откапывались засыпанные землей доты, на них спешно устанавливалось табельное вооружение, подвозились боеприпасы…
Однако завершить эту работу к началу боевых действий не удалось.
Шестого июля фашисты предприняли первую попытку атакой с ходу овладеть городом Новоград-Волынский, но понесли значительные потери и беспорядочно отступили на исходные позиции.
Однако уже на следующий день силами 14-й танковой дивизии и 215-й мотодивизии 3-го мотокорпуса совместно с подтянутой к ним 299-й пехотной дивизией при поддержке тяжелой артиллерии и авиации противнику удалось подавить несколько дотов на западной окраине Новоград-Волынского. В это же время на юге части 13-й танковой дивизии вермахта вышли к реке Случь и форсировали ее в районе Гульска[106] небольшими подразделениями мотопехоты, следом за которыми туда стали подтягиваться танки.
Но дальнейшее наступление было задержано упорным сопротивлением частей укрепленного района и советских полевых войск.
Впрочем, иллюзий Потапов не питал, понимая, что это ненадолго. Ибо противник сумел создать на его участке обороны решающее превосходство в силах и средствах: по пехоте – и 1,5 раза, артиллерии – в 3,5 раза, танкам – в 70 раз! Кроме того, наша артиллерия ощущала острый недостаток в бронебойных снарядах.
На южном фасе[107], входившем в полосу ответственности 6-й армии, к исходу 7 июля сложилась еще более тяжелая обстановка.
48-й мотокорпус и 55-й армейский корпус противника, отбрасывая к востоку и юго-востоку обессиленные напряженными боями части 36-го и 49-го стрелковых корпусов, вышли к реке Случь. 11-я танковая дивизия вермахта, прорвав линию долговременных сооружений, устремилась на Бердичев.
Утром 8 июля немцы возобновили атаки на всем фронте группы полковника Бланка.
К вечеру оборона Новоград-Волынского УРа была прорвана.
Этим событием и закончилось приграничное сражение Юго-Западного фронта, плавно перешедшее в ожесточенную битву за Киев, в ходе которой 5-й армии предстояло играть весьма активную роль…
День рождения
Хаммельбург.
3 октября 1943 года
– Что это ты бормочешь себе под нос? – проснувшись, первым делом поинтересовался Михаил Иванович, сразу же заметивший Ковина, склонившегося над тетрадкой в правом углу – после недавнего визита Вронского администрация лагеря милостиво разрешила ученому снова поселиться в одной комнате с командармом Потаповым.
– Стихи пишу! – отмахнулся Тимофей Егорович.
– Прорвало наконец?!
– Вроде того…
– И что тронуло вашу душу, дорогой товарищ Пушкин? С самого-то утра!
– Ты.
– Вот те раз! С чего бы это?
– Послушай, – скорчил важную мину поэт-самоучка и гордо продекламировал:
Он бил фашистских супостатов На речке под названьем Стырь —
Советский генерал Потапов,
Былинный русский богатырь!
– Бред какой-то, – сердито пробурчал командарм, до предела пораженный несовместимостью неплохо рифмованных строк с откровенной пошлостью и лестью. – Пиши лучше о любви!
– Любовь за колючей проволокой… А знаешь, в этом что-то есть. Молодец, Миша! Вот что значит тигр!
– Какой, к черту, тигр, Егорыч?
– Ты в котором году родился?
– В тысяча девятьсот втором…
– Значит, все правильно – в год Тигра по китайскому календарю. Для таких, как ты, любовь – не простое приключение. Чувства страстные, волшебные, на меньшее ты, Миша, просто не согласен…
– Это правда! Особенно в этих стенах, – саркастически согласился Потапов.
– А по знаку зодиака ты кто? – пропустил мимо ушей его последнее уточнение Ковин.
– Хрен его знает!
– Ну, когда тебя мамка родила?
– В октябре, третьего дня.
– У тебя с головою все в порядке?
– Так точно. А что?
– Третье – сегодня!
– Боже правый, я совсем забыл! По такому поводу явно полагается… Эх, заслать бы гонца, Тимофей Егорыч. Да некого. И некуда! Слышь, Нострадамус, посмотри, че там на сегодня мне зори вегцуют? Может, какой легонький банкет? С водочкой, огурчиками солеными, а?
– Сейчас, – астролог недолго поколдовал нам самодельной картой звездного неба и удивленно пожал плечами: – Банкета нет. Есть приключение. Но не самое приятное. Во время которого тебе придется отстаивать свои жизненные принципы, а то и честь!
На Киевском направлении
Украина.
Июль 1941 года
После прорыва Новоград-Волынского УРа командование немецкой группы армий «Юг» указало своим войск новую цель: «Овладеть в районе Киева крупным плацдармом на восточном берегу реки Днепр в качестве базы для продолжения военных действий на левобережье».
В соответствии с этим приказом 3-й моторизованный корпус и соединения северного крыла 6-й армии вермахта должны были с ходу захватить столицу советской Украины.
Одновременно все остальные силы 1-й танковой группы и 6-й армии повернули на юг – в общем направлении на Белую Церковь и Умань, чтобы зайти в тыл 6-й и 12-й армиям Юго-Западного фронта.
С запада и юго-запада наступали войска 17-й и 11-й немецких армий, пытаясь замкнуть кольцо вокруг всей правобережной группировки советских войск.
Критическое положение ЮЗФ в связи с прорывом противника на стыке 5-й и 6-й армий усугублялось еще и тем, что киевское и белоцерковское направления были слабо прикрыты советскими войсками. Киевский УР на 9 июля оборонялся ограниченными силами, состоявшими из пяти наспех сформированных пулеметных батальонов, двух артиллерийских училищ, одного полка и одного пограничного отряда войск НКВД, двух воздушно-десантных бригад, а также отошедших с фронта остатков соединений 7-го стрелкового корпуса и других ограниченно боеспособных частей. А на белоцерковском направлении наших резервов к тому времени вообще не было.
Для усиления киевского направления Ставка передала в состав Юго-Западного фронта 64-й стрелковый корпус из двух дивизий и 3-й воздушно-десантный корпус из трех бригад.
Также решено было создать ударную группировку во главе с командующим и штабом 26-й армии, в состав которой включались отошедшие с фронта соединения 6-го стрелкового корпуса, 159-я стрелковая дивизия, 5-й кавалерийский корпус, а также перебрасываемые в район Черкасс 116-я, 227-я, 196-я стрелковые дивизии.
В связи с этим 5-й армии с севера, а 6-й – с юга предписывалось ликвидировать прорыв противника на их стыке и восстановить оборону по линии старых укрепленных районов.
На громкие успехи войск Музыченко во время очередного контрвыпада рассчитывать особо не приходилось; те и так были измотаны тяжелыми боями с механизированными подразделениями врага.
Следовательно, Потапову предстояло опять наносить удар одному, а его сил для самостоятельного решения задачи явно не хватало…
Так, на 1 июля в 193-й и 135-й стрелковых дивизиях осталось по 3,5 тысячи бойцов, по 30–35 орудий и минометов, что было эквивалентно составам стрелковых полков.
В 9-м и 22-м механизированных корпусах – по 10 тысяч красноармейцев и командиров, по 30–35 танков и приблизительно по столько же орудий, что давало возможность приравнять их, в лучшем случае, к облегченным стрелковым дивизиям.
Но больше всех пострадал 19-й механизированный корпус, где набралось всего 3,5 тысячи воинов, 75 танков (вместе с поступившим недавно пополнением) и несколько десятков орудий.
Фактически реальные возможности 5-й армии позволяли только сковать боями значительные силы противника и тем ослабить его нажим на Киев.
Исходя из этого, Потапов принял решение: удерживая рубеж Рудница – Белокоровичи – Емильчино – Сербы, силами 31-го стрелкового корпуса, 9-го и 22-го механизированных корпусов во взаимодействии с 6-й армией Музыченко уничтожить прорвавшуюся группировку противника и восстановить оборону на левом фланге фронта по реке Случь.
10 июля в 4 часа утра 5-я армия перешла в контрнаступление.
Точнее, сначала вперед пошли лишь легкие подвижные отряды из состава 135-й и 87-й стрелковых дивизий, прикрывавших соответственно коростенское и малинское[108] направления. Широким фронтом они выдвинулись на Житомирское шоссе, по которому непрерывным потоком шли колонны бронемашин и тыловых подразделений противника.
При этом Потапов, во-первых, сэкономил уйму времени и ускорил вступление в бой войск ударной группировки как минимум на одни сутки, что в той обстановке имело немаловажное значение; во-вторых (возможно, сам того не подозревая), создал у немецко-фашистского командования ложное (преувеличенное) представление о силах и боевых возможностях 5-й армии, что заставило противника повернуть против нее основные силы 6-й армии вермахта и часть сил 3-го моторизованного корпуса, нацеленных на захват Киева; в-третьих, обеспечил своим войскам серьезный оперативный простор для широкого маневра по всему фронту.
Затем на левом фланге и в центре ударной группировки в наступление бросились части 9-го, 19-го и 22-го механизированных корпусов, располагавшие суммарно 130 танками. За период с 10 по 14 июля они продвинулись на 10–20 километров и вышли на Киевское шоссе.
В то же время 31-й стрелковый корпус, действовавший на правом фланге, встретил упорное сопротивление частей 17-го армейского корпуса противника и преодолел за это время всего лишь 3–6 километров пути.
195-я стрелковая дивизия, до того мало участвовавшая в боях и не сопровождаемая танками поддержки, особой активности и напористости не проявляла. В атаку ходила регулярно, но также регулярно и откатывалась назад в исходное положение.
К концу дня 12 июля она продвинулась, и то одним лишь левым флангом, всего на три километра, понеся при этом страшные человеческие потери – свыше 400 человек. Погибли начальник штаба дивизии и заместитель командира дивизии по политчасти, пытавшиеся остановить отход своих войск.
Всего 5–6 километров с огромным трудом дались и куда более опытной 193-й стрелковой дивизии, на фронте перед которой действовали части 299-й пехотной дивизии противника.
19-й механизированный корпус прошел расстояние чуть больше и был остановлен упорным сопротивлением и контратаками подошедших частей 298-й пехотной и 99-й легкой пехотной дивизий вермахта.
9-й механизированный корпус, отбрасывая прикрывающие части 44-й и 95-й пехотных дивизий неприятеля, вышел на рубеж Барбаровка – Генриховка[109], где был встречен развернувшимися и сходу вступившими во встречный бой главными силами этих дивизий.
А вот 22-й мехкорпус своей цели достиг и таки «оседлал» Киевское шоссе, где столкнулся с 25-й моторизованной дивизий и танковой дивизией СС «Адольф Гитлер».
На достигнутых рубежах войска ударной группировки
5-й армии с переменным успехом вели ожесточенные бои вплоть до 15 июля, пока противник не бросил в бой еще 11 дивизий, то есть фактически все основные силы своей 6-й армии.
С утра 15 июля после мощной артподготовки и ударов авиации германские войска перешли в решительное наступление и к 18 июля потеснили части 31-го стрелкового, 9-го, 19-го и 22-го механизированных корпусов – к северу и северо-востоку.
И хотя в результате очередного контрудара опять не была достигнута главная цель – разгром прорвавшейся на стыке 5-й и 6-й советских армий вражеской группировки, тем не менее глубокое вклинивание войск 5-й армии на фланге и перехват ими Киевского шоссе не только на время лишили противника возможности использовать эту важную магистраль для снабжения своих войск, но и отвлекли их значительную часть от наступления на столицу Украины.
Вынужденный поворот пехотных дивизий 6-й армии вермахта на север для ведения боевых действия против 5-й армии заставил немецкое командование отказаться от попытки захватить Киев с ходу, так как оно не рискнуло бросить танки 3-го моторизованного корпуса на крупный укрепленный город без поддержки их пехотными дивизиями.
Эта остановка противника дала командованию ЮгоЗападного фронта дополнительное время для усиления обороны и подтягивания резервов.
Осознав тщетность своих усилий, командование 6-й немецкой армии с 17 июля приступило к перегруппировке войск в целях выполнения задуманного им концентрированного удара на Коростень с двух направлений: юго-запада – силами 62-й, 79-й, 299-й и 298-й пехотных дивизий и юго-востока – силами 113-й, 95-й, 262-й, 98-й, 296-й пехотных дивизий.
Генерал Потапов, внимательно следивший за приготовлениями противника, разгадал его намерение нанести главный удар по слабо защищенному левому флангу 5-й армии, выйти в ее тыл и отрезать от соседей и переправ на Днепре.
Отвести эту угрозу можно было только быстрым созданием на левом фланге армии сильной группировки войск.
Исходя из этого, командарм решил перегруппировать с правого на левое крыло армии 62-ю и 288-ю стрелковые дивизии, 9-й, 19-й и 22-й механизированные корпуса. Туда же, на левое крыло, планировалось подтянуть находящиеся в резерве 135-ю и 45-ю стрелковые дивизии, а также переместить штаб 15-го корпуса, подчинив его командиру все стрелковые дивизии на левом крыле армии.
Перегруппировка осуществлялась в течение 20–22 июля скрытно, по ночам.
К сожалению, это привело лишь к частичным успехам местного значения и никак не отразилось на общем положении дел на фронте, которое продолжало оставаться критическим…
Предчувствия астролога
Хаммельбург.
3 октября 1943 года
Когда в комнату вошли вооруженные эсэсовцы, Ковин сразу понял, что его предсказание начало сбываться, и дружески похлопал Потапова по плечу:
– Держись, старина… Все будет хорошо!
– Гарантируешь? – невозмутимо ухмыльнулся Михаил Иванович.
– Ага! – бодро подтвердил ученый. – Более того, я чувствую, что очень скоро ты поквитаешься с ним…
– С кем, Тимофей Егорыч?
Астролог попробовал мотнуть головой, как это делает главарь Третьего рейха, когда хочет продемонстрировать публике свой непокорный чубчик, но Потапов ничего так и не понял. Может, просто не захотел, а может, бритый череп его земляка уж слишком разительно отличался от гитлеровского…
– Шнель! – грозно рявкнул один из доблестных германских воинов.
– Прощай, Тиша.
– До скорого свидания… – растянул рот в улыбке всезнайка Ковин.
Оборона Коростенского УРа
Украина.
Июль – август 1941 года
5-я армия под сильнейшим натиском противника осуществляла сложную перегруппировку главных сил с правого на левый фланг с одновременным отводом 31-го стрелкового корпуса на линию долговременных сооружений юго-западного сектора Коростенского укрепрайона.
При этом Емильчинский узел, обороняемый бойцами 38-го пулеметного батальона, оказался отрезанным от своих войск и продолжал стойко сражаться в окружении частей 62-й пехотной дивизии вермахта. Неся огромные потери, немцы вынуждены были перейти к длительному последовательному разрушению дотов артиллерийским огнем и их блокированию.
К 22 июля части 31-го стрелкового корпуса организованно отошли на линию долговременных сооружений, но и там подвергались непрерывным атакам превосходящих сил противника.
С фронта Сербы – Бараши[110] наступали 62-я, 79-я, 299-я и 298-я пехотные дивизии 17-го армейского корпуса вермахта, бросившие свои основные силы в стык наших 200-й и 193-й стрелковых дивизий, находившийся вдоль шоссе и железной дороги на Коростень; 56-я пехотная дивизия этого же корпуса держала под плотным огнем олевское[111] направление.
К вечеру 22 июля основные силы 5-й армии завершили перегруппировку на левый фланг, но, не успев как следует закрепиться на новых позициях, подверглись массированным атакам 113-й, 262-й и 296-й пехотных дивизий противника. Несмотря на это командующий фронтом Кирпонос приказал начинать ответное наступление двумя дивизиями на малинско-коростышевском[112] направлении.
Прекрасно понимая, что такая авантюра может привести к их изоляции, а в дальнейшем – и полному разгрому, генерал Потапов решил действовать на широком фронте всеми силами 15-го стрелкового и 22-го механизированного корпусов.
По опыту прошедших боев он знал: встречные удары всегда приводят немцев в замешательство и к утрате боевой инициативы.
В соответствии с этим войскам армии были поставлены задачи:
31-му стрелковому корпусу совместно с частями Коростенского укрепленного района и 3-м дивизионом 458-го артполка до конца оборонять рубеж Рудница – Кривотин – Зарубинка[113];
15-му стрелковому корпусу (135-й, 45-й, 62-й и 228-й стрелковым дивизиям) совместно с 331-м и 589-м гаубичными артиллерийскими полками, вторым и третьим дивизионами 368-го артполка, третьим дивизионом 360-го артполка и 15-м бронепоездом с утра 23 июля восстановить положение на фронте 45-й стрелковой дивизии и овладеть Малином.
В дальнейшем перейти в решительное наступление и, нанося главный удар правым флангом в направлении Радомышля[114], к исходу дня выйти на рубеж Модыль – Котовка[115].
22-му механизированному корпусу во взаимодействии с 45-й и 228-й стрелковыми дивизиями прикрыть с востока удар на Малин – Радомышль и, уничтожив противостоящую группировку вермахта, выйти на соединение с основными силами.
Кроме того, 19-й механизированный корпус был должен подготовить наступление в направлении Бондаревка – Турчинка[116], а 9-й мехкорпус – на Чеповичи[117].
В период с 23 июля по 5 августа в Коростенском укрепрайоне и рядом с ним развернулись ожесточенные встречные бои.
24 июля противник силами 79-й и 298-й пехотных дивизий и частью сил 62-й пехотной дивизии (всего до пяти пехотных полков в первом эшелоне) после обеда возобновил наступление на смежных флангах 200-й и 193-й стрелковых дивизий РККА и к 20 часам вечера вклинился в нашу оборону на 7–8 километров, а кое-где и глубже.
Предпринятый 25 июля по приказу Потапова совместный контрудар 195-й стрелковой дивизии и введенного в бой из второго эшелона 19-го мехкорпуса в целях восстановления прежнего положения в полосе 31-го корпуса успехом не увенчался.
Выходящий из окружения 38-й пулеметный батальон в ночь на 24 июля прорвался в район Чмеля[118], где вступил в тяжелый бой с частями 62-й пехотной дивизии противника, и при поддержке одного стрелкового батальона 200-й дивизии и 34-го пулеметного батальона Коростенского Укрепленного района вышел наконец к своим.
24 июля в районе Белокоровичей линию фронта также смогли прорвать уцелевшие части героической 124-й стрелковой дивизии (около 1600 человек личного состава с тремя орудиями и присоединившимися к ним остатками 34-й танковой дивизии 8-го механизированного корпуса), прошедшие с боями более трехсот километров по территории, оккупированной фашистами.
После гибели генерал-майора Сущего командование дивизией принял на себя командир 406-го стрелкового полка полковник Тимофей Яковлевич Новиков [119].
С 25 по 31 июля противник при поддержке артиллерии и авиации продолжал медленно продвигаться в полосе 31-го корпуса, несмотря на упорное сопротивление и контратаки частей 200-й, 193-й и 195-й стрелковых дивизий, а также 19-го механизированного корпуса.
Оценивая обстановку, сложившуюся в Коростенском У Ре к концу июля, командующий армией пришел к выводу, что в ближайшие дни 17-й армейский корпус вермахта вследствие понесенных им потерь вряд ли будет способен возобновить наступление. И дал команду 31-му стрелковому и 19-му механизированному корпусам перехватить у него инициативу.
А на малинском направлении, где немцы вклинились на глубину до 10 километров и теперь активно подтягивают туда резервы, чтобы ударить в тыл 5-й армии, Потапов перешел к обороне, усилив ее 9-м мехкорпусом (без 131-й дивизии), в котором насчитывалось около 40 исправных танков.
И командарм снова оказался прав!
Все попытки врага углубить и расширить участок вклинивания до 5 августа неизменно заканчивались провалом. Но и наши контратаки успеха не имели.
Положение 5-й армии продолжало оставаться стабильно тяжелым. Ее оборонительная полоса была растянута на фронте протяженностью до трехсот километров и представляла собой прерывистую линию с опасными вклинениями противника.
Дальнейшее сохранение такого положения могло привести к катастрофе. В целях выравнивания фронта необходимо было немедленно отвести дивизии, находящиеся между вклинившимися группировками противника. Но для обеспечения отвода следовало сковать боями наиболее мощную Малинскую группировку фашистов, для чего требовалось усилить действующие против нее войска 15-го и 22-го механизированных корпусов. И генерал Потапов решился на крайнюю меру – ввести в бой 124-ю стрелковую дивизию, всего неделю пребывавшую на отдыхе. Ее сил было явно недостаточно, и командарм стал просить командующего Юго-Западным фронтом передать в его распоряжение 1-й воздушно-десантный корпус фронтового подчинения, который располагался на рубеже реки Славечна[120], и 55-й полк НКВД, находящийся в районе Коростеня.
Кирпонос просьбу удовлетворил.
5 августа в 12 часов дня войска 5-й армии поднялись в очередную контратаку, но она опять лишь временно сковала силы противника и не ликвидировала последствия его вклинивания…
Напугал – так напугал![121]
«Вервольф».
3 октября 1943 года
– Мне стало известно, что у вас сегодня день рождения… – зашел издалека Гитлер.
– Так точно.
– Выпьете?
– Никак нет. Не употребляю! – неожиданно даже для самого себя отказался еще утром мечтавший о чарке водки Потапов.
– Похвально… Похвально… Сорок один – прекрасный возраст. Вы, наверное, самый молодой командарм в Красной Армии?
– Не знаю! – пожал плечами Михаил Иванович, которого подобные вопросы и в самом деле никогда не занимали. После предвоенных чисток в армии было много совсем молодых командиров, ну а кто из них самый-самый – не его дело.
– Я позволю вам взглянуть на нашу секретную карту. Вот позиции Ватутина – он командует наступательной операцией большевиков…
Командарм согнулся над распростертым полотном плотной атласной бумаги. То же самое сделал фюрер. Только по другую сторону стола.
До его горла – совсем немного. Вытянуть вперед руки – и душить, душить…
Если есть шанс умереть достойно – лучше не упускать его, так, кажется, учил Ковин!
Словно прочитав его мысли, Гитлер боязливо отпрянул в сторону.
– Вы видите, в каком он положении, видите? – чуть ли не криком отозвался он из темного угла.
– Нормально… Танки в капонирах, пехота в блиндажах… Ваши позиции только кажутся неприступными!
«Давай выползай на свет, червяк проклятый… Так, чтобы я смог достать тебя с правой. Ближе! Ближе!»
– Как командарм Потапов стал бы действовать на месте Ватутина? Вы же хорошо знакомы с ним! – арийский вождь наконец покинул облюбованный угол и на ватных ногах поплелся в центр подземной комнаты.
За ним поползла собака. Упитанная, породистая, с умными и злыми глазами.
– Я могу расписываться только за себя! – отрезал пленник, наполняясь яростью из-за невозможности осуществить свой замысел.
– Хорошо… Давайте так, – миролюбиво продолжил хозяин бункера. – Ничего, противоречащего вашим убеждениям или кодексу офицерской чести, я не предлагаю. Реальные действия? Ну же!
– Реально – я хочу заехать тебе в глаз! А Ватутин – можешь не сомневаться – как всегда, придумает в ответ что-то необычное. Грозное да эффективное. И вскоре погонит коричневую чуму назад – до самого логова… А тебя, пса вонючего, еще будет возить в клетке по Красной площади, чтоб другим неповадно было! Понял?
С тех пор Гитлер больше всего на свете станет бояться попасть в плен, чтобы не оказаться у большевиков в железной клетке. В этом он признается своему личному пилоту Гансу Бауру перед тем, как совершить суицид. А перед смертью, как известно, не лгут!
Но тогда…
Фюрер только побледнел и, выругавшись, распорядился:
– Проследите, чтобы этот генерал обязательно дожил до моей победы! Тогда мы посадим его за решетку и провезем по улицам русской столицы…
Дальнейшее отступление
Украина.
Август 1941 года
В сложившейся обстановке командарм после напряженных раздумий принял единственное правильное решение о дальнейшем отводе своих войск.
31-й стрелковый корпус занял позиции в лесу севернее Кривотина.
15-й стрелковый корпус, демонтировав вооружение дотов юго-западного сектора Коростенского УРа, отступил на рубеж Белошицы – Липляны[122].
19-й механизированный корпус был выведен во второй эшелон и усилен 5-й артиллерийской противотанковой бригадой, которую планировалось использовать для круговой обороны.
Благодаря своевременно и без паники осуществленному отходу основные силы 31-го и 15-го стрелковых корпусов избежали окружения, но арьергарды 193-й и 135-й дивизий, прикрывавшие их отход, оказались отрезанными от своих войск и теперь, неся тяжелейшие потери, пробивались на Коростень. В конце концов им это удалось.
Несмотря на разгром 6-й и 12-й советских армий немецкая группировка «Юг» тем не менее не смогла долго поддерживать высокий темп наступления, прежде всего из-за умелого и хорошо организованного сопротивления войск Михаила Ивановича Потапова.
Выверенные, точные, неординарные, а посему и непредсказуемые действия командарма вызывали тревогу не только у солдат и командиров 6-й армии вермахта, но и у верховного командования немецких войск, рассматривавшего 5-ю армию РККА как серьезную помеху на пути к успешному выполнению своих стратегических замыслов и планов.
Сам Гитлер считал ее полное уничтожение одной из главных своих целей…
Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Мориц Альбрехт Франц-Фридрих Федор фон Бок во исполнение директивы фюрера отдал 24 августа своим войскам боевой приказ, в котором конкретизировал задачу: разбить 5-ю армию Потапова прежде, чем ей удастся отойти за линию рек Сула, Конотоп, Десна[123].
Но не получилось.
Ибо Ставка В ГК наконец-то приняла долгожданное решение о незамедлительном отходе войск правого крыла ЮЗФ за Днепр. Для наших войск это означало конец двухмесячных ожесточенных сражений с основными силами 6-й немецко-фашистской армии в районе города Коростеня.
А для всего остального мира стало очевидно: немецкий план молниеносного захвата Киева, предусматривавший обход и уничтожение всей правобережной группировки советских войск западнее реки Днепр, провалился.
Отчет другу
Хаммельбург.
4 октября 1943 года
– Ну как? Ты съездил ему по роже али нет? – первым делом поинтересовался Тимофей Егорович, когда на следующий день Потапов вернулся в свои «апартаменты».
– Нет. Хоть и хотел.
– Что, опять собаки помешали?
– И они тоже…
– А я всю ночь не спал: волновался, думал, переживал: дал – не дал…
– Как ты себе это представляешь, Тиша? Полный бункер людей. Йодль, эсэсовцы с автоматами… А я брошусь на него с кулаками. Так они меня в пять секунд на капусту покрошат!
– Боишься?
– Нет – об этом мы с тобой уже говорили. Но я не самоликвидатор, не камикадзе!
– Ясно… – разочарованно протянул ученый. – Что на этот раз тебе предложили?
– Наши вышли к Днепру, за которым фрицы создали линию неприступных, как им кажется, оборонительных сооружений. Но русскому солдату приходилось преодолевать и не такие преграды!
– Ты-то тут при чем?
– Гитлер интересовался, как бы я повел себя на месте Психолога.
– А это кто?
– Генерал Ватутин. Николай Федорович. Он командует нашей наступательной операцией.
– Понял… И что ты ему сказал?
– Ничего. Послал на три буквы – и все.
– Ну, хоть это догадался сделать! – удовлетворенно хмыкнул Тимофей Егорович.
Отход к Днепру
Советская Украина.
Август-сентябрь 1941 года
19 августа, когда Потапов получил очередную директиву штаба Юго-Западного фронта, против его войск действовали уже шесть пехотных дивизий вермахта (62-я, 79-я, 56-я, 98-я, 113-я, 262-я) и 8-й полк СС (правда, в тот день они временно прекратили свое наступление из-за огромных потерь в живой силе и технике).
Командование приказывало осуществить отвод войск 5-й армии и 27-го стрелкового корпуса за Днепр комбинированным способом в период с двадцатого по двадцать пятое августа. При этом 62-ю стрелковую дивизию и 5-ю артиллерийскую противотанковую бригаду обещали перебросить автотранспортом, выделенным для этой цели штабом фронта.
200-ю стрелковую дивизию, а также еще одну стрелковую дивизию и одно корпусное управление по выбору командарма предлагалось отправить по железной дороге к 21–22 августа в район Чернигова и восточнее его, где все они должны были поступить в непосредственное подчинение командующего фронтом.
Остальные соединения 5-й армии предстояло отводить походным (пешим) порядком в течение пяти ночных переходов. Для них устанавливались промежуточные рубежи и сроки их достижения.
Во исполнение полученной задачи командующий и штаб 5-й армии приступили к планированию марш-маневра войск армии за реку Днепр и одновременно к организации обороны на ее левом берегу. Согласно их директиве к 27 августа войска должны были занять такие позиции: 31-й стрелковый корпус (193-я и 195-я стрелковые дивизии, 131-я моторизованная дивизия, уцелевшие войска Коростенского укрепрайона) совместно с 543-м артиллерийским полком и 331-м гаубично-артиллерийским полком выводились на рубеж Лоев – Мнево[124].
45-я дивизия, а также 212-й, 231-й и 589-й артиллерийские полки РГК, оставаясь в непосредственном подчинении командарма, дислоцировались в районе Мнево – Навозы[125].
215-я моторизованная дивизия при поддержке трех дивизионов одного из артполков занимала рубеж Навозы – озеро Плесо [126], а 228-я стрелковая выводилась на рубеж: озеро Плесо – Старый Глыбов[127].
Войскам 22-го механизированного корпуса (41-й и 19– й танковым дивизиям) предписывалось сосредоточиться в лесу восточнее села Жидиничи[128], а 9-го (35-й и 20– й танковым дивизиям) – в районе Чернигова.
1-я бригада 1-го воздушно-десантного корпуса получила приказ оставаться в армейском резерве.
За 124-й стрелковой дивизией и 1-й противотанковой бригадой закрепили участок обороны вокруг сел Новый Белоус и Старый Белоус[129].
Генерал Потапов мысленно поставил себя на место командования вермахта (так он делал всегда в ответственные минуты) и пришел к выводу, что наиболее вероятный удар противника следует ожидать с севера силами 2-й армии и с запада – 6-й армии в общем направлении на Чернигов.
«Сначала враг попытается окружить и уничтожить 5-ю армию, и лишь затем с востока будет наступать на юг в обход киевской группировки наших войск», – решил командарм. Исходя из этого предположения, он решил усилить северное направление обороны, расположив в районе Чернигова войска своего резерва – 9-й механизированный корпус, 1-ю воздушно-десантную бригаду и 124-ю стрелковую дивизию. Для прикрытия же кратчайшего пути на Киев с запада генерал Потапов решил насытить оборону на участке Неданчичи[130] – Навозы, расположив на левом берегу реки Днепр 195-ю и 45-ю стрелковые дивизии, усиленные тремя артполками.
В ночь на 21 августа начали отход к пунктам погрузки соединения, перевозку которых планировалось осуществить по железной дороге и автотранспортом (62-я, 135-я и 200-я стрелковые дивизии). Как и было предусмотрено, по достижении пунктов назначения они переходили в непосредственное подчинение командующего войсками ЮЗФ.
Почти на сутки позднее, то есть с вечера 21-го, начали отступление пешие эшелоны 5-й армии, маскировавшие отрыв своих частей от противника периодическими огневыми налетами артиллерии, а также повышенной активностью прикрывающих подразделений.
Подготовка войск армии к отходу осуществлялась настолько скрытно, что немецко-фашистское командование, несмотря на интенсивную разведку в этом районе, не смогло сразу «раскусить» замысел Потапова. Что его водят за нос, противник заметил только днем 22 августа и сразу бросил вслед за отступающими свои авангардные подразделения.
Однако красноармейцы, к тому времени прошедшие хорошую школу, уже не были мальчиками для битья, как в первые дни войны, и теперь применяли минно-взрывные заграждения и разрушения на всех путях своего следования.
Поэтому отход закончился без серьезного противодействия со стороны наземных сил вермахта и сопровождался только постоянной бомбежкой переправ авиацией противника, совершавшей налеты мелкими группами.
Но благодаря тому, что войска армии осуществляли марши в ночное время и тщательно маскировались на дневках, а переправы прикрывались зенитной артиллерией и надежно обеспечивались инженерными частями, налеты вражеской авиации были малоэффективными, а причиняемые ею повреждения мостов быстро исправлялись.
Как позже напишут немецкие военные историки: «Армия Потапова умело выскользнула из окружения»…
Хорошие вести
Германия.
31 декабря 1943 года
С момента повторной встречи с Гитлером условия жизни Потапова в фашистских застенках изменились. Теперь его не держали долго на одном месте – постоянно переводили из одного лагеря в другой. Гогелыптейн, Вайсенбург, Моосбург, – командарм уже и сам порой не соображал, где он находится. Единственным отрадным моментом во всей этой неразберихе было то, что Ковин, используя заступничество всемогущего Вронского, все время находился рядом с ним. Вечерами они подолгу вспоминали молодость, родные калужские места…
– Вот завтра, Миша, Новый год, – начал Тимофей Егорович. – Уже третий в неволе. Сколько ж еще нам томиться в плену у супостата?
– Даст Бог – последний, – устало отмахнулся командарм. – Гонят наши немца, аж гай шумит[131]…
– А ты откуда знаешь?
– Сам же говорил, что советские войска скоро перейдут государственную границу.
– Ах, да! Скажу больше: на прошлой встрече Сергей по секрету сообщил мне, что у Гитлера совсем «поехала крыша». После очередного покушения на свою персону он в каждом встречном видит врага и панически боится предательства… Наши душат его на всех фронтах. От безысходности фюрер стал набирать в армию детей. Гитлерюгенд называется, может, слыхал?
– Никак нет.
– Сам Вронский пророчит конец войны в мае сорок пятого. Это совпадает с моими прогнозами.
– Выходит, еще целых полтора года нам маяться?..
– Ничего, брат, сдюжим!
Побоище на Днепре
Украина.
Август – сентябрь 1941 года
В то время как отход 5-й армии уже приближался к своему успешному завершению, на участке соседа слева – 27-го стрелкового корпуса, еще находившегося в непосредственном подчинении у командующего фронтом, произошла крупная неудача, резко ухудшившая оперативное положение всех советских войск.
6-я армия вермахта, выполнявшая задачу «ударом севернее Киева отрезать советские войска от переправ через реку Днепр», к утру 22 августа сосредоточила на стыке наших войск мощнейшую группировку в составе 11-й танковой, 111-й, 113-й и 98-й пехотных дивизий и обрушила всю силу ее удара на позиции одного-единственного 27-го стрелкового корпуса РККА.
Выделенный командиром корпуса генералом Павлом Даниловичем Артеменко из резерва 713-й стрелковый полк 171-й стрелковой дивизии с одним артдивизионом был мгновенно смят наступающим противником.
После этого 11-я танковая дивизия вермахта безо всякого сопротивления вышла к мосту через реку Тетерев[132], где была ненадолго задержана отрядом советских пограничников и одной ротой 96-го стрелкового полка. Но уже на следующее утро и этот не самый надежный заслон был уничтожен. А во второй половине дня бронированные машины врага прорвались к переправе через Днепр у села Окуниново[133].
Охрана моста осуществлялась одной ротой 56-го полка НКВД численностью 23 человека. Посланный командиром корпуса на усиление батальон 16-го стрелкового полка 87-й стрелковой дивизий прибыть на заданный рубеж еще не успел. Правда, для отражения ударов с воздуха охране были приданы два отдельных зенитно-артиллерийских дивизиона (155-й и 232-й) с 18-ю орудиями 76-мм калибра, но в ночь накануне прорыва один из них по распоряжению командующего 37-й армией перебросили на другой участок обороны, а у второго не оказалось бронебойных снарядов. Зато подступы к мосту и сам мост были заминированы и подготовлены к взрыву.
Однако осуществить его так и не удалось! То ли связь с начальством отсутствовала, то ли снова непобедимое русское разгильдяйство сыграло свою роковую роль…
Но уже в 18 часов 23 августа переправа перешла под полный контроль германских войск. С целью ее уничтожения советское командование бросило в бой корабли Днепровского отряда Пинской речной флотилии и воздушную авиацию. И хотя налетом наших бомбардировщиков были разрушены две несущие фермы моста, немцы все же успели перебросить на левый берег Днепра часть войск 111-й пехотной и танки 11-й танковой дивизий.
Затем с образовавшего плацдарма снарядили подвижный отряд из танков, мотоциклистов и мотопехоты, который не медля отправился еще дальше на восток для захвата моста на реке Десна в районе Остёра[134], но охрана успела его взорвать.
В ночь на 24 августа штабу Потапова было доведено очередное приказание командующего Юго-Западным фронтом: совместными усилиями 22-го мехкорпуса 5-й армии и 27-го стрелкового корпуса 37-й армии уничтожить прорвавшегося противника.
Тем же распоряжением 15-й стрелковый корпус (62-я и 200-я стрелковые дивизии) и 135-я стрелковая дивизия возвращались в состав 5-й армии.
Командующий и его штаб прекрасно понимали, что уничтожение окуниновской группировки противника и ликвидация захваченного плацдарма являются в данный момент приоритетной задачей, поэтому бросили в бой все свои ресурсы.
В 6 часов 35 минут 24 августа 22-й механизированный корпус получил приказ выступить своими 19-й и 41-й танковыми дивизиями из района сосредоточения Жидиничи в направлении Окуниново с задачей уничтожения моста. В его состав включили 131-ю мотодивизию (из второго эшелона 31-го стрелкового корпуса), а также 228-ю и 124-ю стрелковые дивизии из 1-го воздушно-десантного корпуса, плюс 1-й дивизион 458-го артполка, 589-й гаубичный артполк РГК и дивизион 331-го гаубичного артполка.
В связи с убытием комкора Владимира Степановича Тамручи в распоряжение штаба фронта командование ударной группировкой решили возложить на командира 1-го воздушно-десантного корпуса генерал-майора Матвея Алексеевича Усенко.
А оборону левого берега Днепра на участке Лоев – Навозы поручили 31-му корпусу в составе 193-й, 195-й и 45-й стрелковых дивизий, усилив его 543-м артполком, одним дивизионом 331-го гаубичного артполка, 212-м гаубичным артполком; и 215-й моторизованной дивизией в районе Навозы – Старый Глыбов.
При этом штабом Юго-Западного фронта был допущен целый ряд достаточно серьезных промахов.
Оборонительная полоса 15-го стрелкового корпуса оказалась чрезмерно растянутой по фронту – до 60 километров. Из-за неполной укомплектованности 62-й и 200-й стрелковых дивизий наша оборона представляла собой одну прерывистую позицию. Полоса прикрытия (предполье) и вторая полоса обороны – не предусматривались. Артиллерийская поддержка практически отсутствовала, так как два корпусных артполка находились на других участках фронта. Подступы к переднему краю обороны с севера не были заминированы из-за отсутствия мин и взрывчатых веществ. У командиров не осталось подвижных резервов, а расположенный в районе Чернигова 9-й механизированный корпус армейского подчинения не имел танков и занимал оборонительный рубеж на ближайших подступах к этому городу.
Так как 5-й армии предстояло одновременно решать несколько важнейших задач, выходящих за пределы ее реальных боевых возможностей, генерал Потапов решил сначала задействовать максимум своих войск для быстрейшей ликвидации окуниновского плацдарма, а затем перебросить высвободившиеся силы на север против 2-й немецкой армии, продвигавшейся на черниговском направлении.
Бои на северном участке фронта 5-й армии начались в ночь на 28 августа, когда отряд 260-й пехотной дивизии вермахта из двух рот с тремя танками в 23 часа 30 минут ворвался на передний край обороны 62-й стрелковой дивизии.
В тот же день 131-я, 260-я, 134-я и 17-я пехотные дивизии противника перешли в наступление на всем фронте 15-го стрелкового корпуса, нанося удары в стыке 62-й и 200-й стрелковых дивизий, а также в разрыв между 200-й и 193-й стрелковыми дивизиями. В ходе двухдневных ожесточенных боев, опираясь на свое, трех-четырехкратное превосходство и мощную поддержку авиации, враг потеснил наши части на 8—12 километров.
К исходу 29 августа генералу Потапову стало ясно, что 15-й стрелковый корпус не в состоянии не только отразить, но и просто задержать наступление врага, которому удалось преодолеть главную полосу нашей обороны, однако других сил для закрытия бреши у него не было.
30 августа в 15 часов 30 минут Михаил Иванович все же распорядился снять 45-ю стрелковую дивизию с днепровского рубежа, заменив ее частями 195-й и 215-й дивизий.
Отдавая такое указание, он хорошо осознавал, что принятые меры в лучшем случае лишь позволят ненадолго задержать наступление противника, но никак не устранят угрозу охвата всего правого крыла Юго-Западного фронта, и поэтому обратился к главному командованию с предложением незамедлительно отвести войска за реку Десну. Однако то потребовало непреклонно соблюдать приказ Ставки: «Ни шагу от Днепра!»
27 августа 1941 года командующий немецкой группой армий «Юг» фельдмаршал Карл Рудольф Герд фон Рундштедт доложил в генеральный штаб сухопутных сил, что он намерен, «захватив плацдарм в районе Кременчуга[135], нанести 17-й армией удар через Лубны[136] на северо-запад с целью вступить во взаимодействие с 6-й и 2-й армиями, а 1-й танковой группой наступать между реками Ворскла и Псел[137] на соединение со 2-й танковой группой».
Такой маневр позволял отрезать русским все пути отхода на восток, а значит, мог привести в будущем к их полному разгрому.
ОКХ, согласившись, в принципе, с этим предложением, потребовало «наступать 1-й танковой группой в общем направлении на Ромны[138] для взаимодействия со 2-й танковой группой; 17-ю армию бросить на рубеж реки Сула лишь одним корпусом, а главные силы – на Полтаву и Харьков».
А ведь командующий ЮЗФ Кирпонос предвидел именно такой вариант развития событий, о чем уже не раз докладывал в Ставку, но его мнение почему-то постоянно игнорировали…
Ни шагу назад – значит, ни шагу!
2 сентября 1941 года 5-я армия, повинуясь приказу, пошла в «решительное наступление». Но атака обессиленных 15-го стрелкового корпуса и 1-й воздушно-десантной бригады быстро захлебнулась в крови и, вместо того чтобы привести к успеху, значительно ухудшила общее положение наших войск в районе Чернигова.
Еще большая неудача случилась на стыке с 21-й армией, где противник в ночь на 2 сентября силами одного полка 260-й пехотной дивизии форсировал Десну и захватил плацдарм на ее левом берегу.
Потапов считал, что это создает непосредственную угрозу выхода противника в тыл всей нашей черниговской группировке войск и приказал недавно назначенному командиру 15-го стрелкового корпуса полковнику Бланку ликвидировать плацдарм силами 62-й стрелковой дивизии и переданной в его подчинение 204-й воздушно-десантной бригады.
В 17 часов 2 сентября 1941 года Михаил Ильич лично повел своих воинов в атаку. В ходе скоротечного боя им удалось выбить фашистов из нескольких населенных пунктов, но при этом и сам полковник был сражен автоматной очередью и, не приходя в сознание, умер.
Несмотря ни на что Кирпонос продолжал требовать от командарма Потапова «точного выполнения приказа Верховного главнокомандующего об удержании Чернигова во что бы то ни стало». Выполняя это далеко не самое разумное распоряжение, в течение последующих четырех суток Михаил Иванович неоднократно поднимал оставшиеся войска в атаку, но все время безуспешно.
Положение 5-й армии быстро становилось критическим.
На правом фланге войска 15-го стрелкового корпуса, обессиленные непрерывными боями с превосходящими силами противника, вот-вот могли оставить Черниговский район.
На левом – ее части еле сдерживали пополнившуюся свежими силами ударную немецкую группировку, которая перешла в наступление с окуниновского плацдарма в северном и северо-восточном направлениях.
Только незамедлительный отвод войск с днепровского выступа на рубеж Десны мог спасти их от окружения и полного разгрома. Именно с таким предложением генерал Михаил Иванович Потапов вечером 5 сентября снова обратился по ВЧ к командующему фронтом, но получил от него категорический отказ.
А уже на следующий день командующий ЮЗФ распорядился нанести ответные удары по обоим флангам противника (с севера – силами 5-й армии, с юга – 37-й генерала Андрея Андреевича Власова, недавно получившего повышение с «благословления» самого Хрущева – так сказать, за успешные действия в начале войны) и, разгромив окуниновскую группировку, отбросить неприятеля за Днепр. Очевидно, на такой отчаянный шаг Кирпоноса подвигло категорическое требование Ставки В ГК – любой ценой удержать Киевский район, днепровский рубеж и город Чернигов.
Осуществление контрудара намеченными для этого силами (195-й, 215-й и 295-й стрелковыми дивизиями) в условиях продолжавшегося сильного нажима противника на оба фланга армии представлялось генералу Потапову делом крайне рискованным. Он правильно полагал, что противник не станет двое суток пассивно ожидать перехода наших войск в наступление и сам нанесет упреждающий удар до 8 сентября. Но хочешь ты этого или не хочешь, а приказ надо не обсуждать, а выполнять. Причем – беспрекословно, четко и в срок!
Командарм спешно начал перегруппировывать свои силы в наступательном порядке. Но не успел этого сделать, ибо противник, как и предполагал Потапов, сам бросился в атаку.
Советские войска один за другим стали оставлять подготовленные оборонительные рубежи.
Вот тогда-то военный совет фронта наконец прислушался к голосу разума и стал просить у Ставки разрешения на отвод 5-й армии на рубеж Десны. Для переправы предполагалось использовать постоянные мосты, расположенные южнее и юго-восточнее Чернигова, понтонные – у Славино и Ладинки[139], а также корабли речной флотилии.
Только теперь операция больше напоминала не организованный отвод, а прорыв из окружения, который Потапов был намерен совершить в своих лучших традициях – с одновременным нанесением ударов по обеим фланговым группировкам вермахта. Логика его действий была простой. Мол, если контрудары и не приведут к разгрому врага, то, по крайней мере, хоть задержат его продвижение и не дадут возможности полностью окружить советскую группировку…
Пророки и предсказатели
Германия.
Апрель 1944 года
26 марта 1944 года советские войска восстановили государственную границу СССР в прежних, довоенных, пределах.
Сообщение об этом радостном для пленников событии в лагерь принес все тот же Вронский.
Потапов тоже хотел присутствовать на встрече, чтобы лично задать астрологу несколько интересующих его вопросов, но ставший в последнее время очень осторожным и подозрительным, Сергей Алексеевич просьбу не удовлетворил, предпочтя общаться с Ковиным тет-а-тет.
Правда, уже в тот же вечер Тимофей Егорович, представил своему другу полный и обстоятельный отчет об их короткой, но очень обстоятельной беседе с астрологом.
Выходило, что и Второй фронт скоро откроют, и Восточную Европу освободят, и Берлин будут бомбить чуть ли не круглосуточно…
В общем, как ни крути, Гитлеру – капут!
– Скажи мне, как вы сами относитесь ко всей этой чертовщине? – полюбопытствовал Потапов, внимательно выслушав земляка.
– Ты о чем, Миша?
– О пророчествах-предсказаниях.
– Серьезно относимся…
– И как с научной точки зрения можно объяснить такой необычный дар?
– Какой дар?
– Предвидения!
– А… Все очень просто… Наряду с законами физики в нашей Вселенной действуют законы подсознания, тонкой материи…
– Какой-какой?..
– Тебе этого не понять!
– А ты объясни…
– Хорошо. Попробую! Вокруг каждой планеты существует, по моему глубокому убеждению, информационный слой, который содержит данные обо всем, что когда-то происходило на ней… А то, что мы переживаем сейчас, уже когда-то было, надеюсь, ты не станешь оспаривать такое утверждение?
– Нет. Не стану.
– Следовательно, ученый, который сможет найти код к считыванию нужной информации, может получить шокирующие знания и о прошлом, и о настоящем, и о будущем!
– Бред какой-то… Не зря всю вашу банду собрали в Геленджике[140] и расстреляли!
– А ты откуда об этом знаешь?
– Сорока на хвосте принесла! Эх, жаль, что тебя не было рядом со мной в июне сорок первого. Я бы мигом проверил на практике твои бесовские способности…
– Думаю, тебе еще представится такая возможность. И не один раз.
– Хорошо бы!
Тяжелые потери
Украина.
Сентябрь 1941 года
Войска 15-го стрелкового корпуса, оставив арьергарды на занимаемом ими рубеже, отходили через Чернигов по направлению к автодорожному и железнодорожному мостам, находившимся в 1–3 километрах южнее города. Но, оказалось, что все переправы уже взорваны нашими саперами по приказу А.И. Еременко[141], принявшего от Москаленко командование 1-й противотанковой артиллерийской бригадой. Так он пытался упредить их захват частями 260-й пехотной дивизии противника, наступавшими с виблинского[142] плацдарма.
Поэтому его предшественник, только что назначенный командиром 15-го корпуса, приказал 62-й и 45-й стрелковым дивизиям пробиваться к понтонному мосту в районе Славино.
Двигаясь по направлению к нему по правому берегу Десны, наши части были встречены войсками 98-й пехотной дивизии противника, наступающими с юга и уже успевшими перекрыть пути к отступлению.
Неравный бой длился более двух суток…
В не менее сложном положении оказались и главные силы 31-го стрелкового корпуса, удаленные от переправ через Десну на 20–30 километров. А все потому, что комкор, точнее, исполнявший с 20 июля после ранения Лопатина его обязанности полковник Николай Васильевич Калинин, вместе со всем штабом находился в отрыве от окруженных войск и не мог в условиях дефицита времени оперативно принимать правильные решения.
Исключением стала только 200-я стрелковая дивизия полковника Ивана Ильича Людникова, которая смогла, хотя и с большими потерями, прорваться к переправе. Этому локальному «успеху» способствовало то, что командир и штаб дивизии постоянно находились с арьергардным полком, прикрывавшим отход, обеспечивая твердое и бесперебойное управление войсками в самых невыносимых условиях.
Остальные три дивизии корпуса (195-я и 193-я стрелковые плюс 215-я моторизованная), «застряли» в лесах южнее Андреевки[143], где в течение нескольких суток вели кровопролитные бои с 17-й и 98-й пехотными дивизиями вермахта, безуспешно пытаясь прорвать плотное кольцо окружения. При этом авиация и артиллерия противника подвергали ожесточенным ударам позиции наших войск, нанося им громадные потери.
Остальные пока держались.
228-я стрелковая дивизия продолжала контролировать действующую переправу у села Максим[144], 295-я стрелковая дивизия сдерживала наступление частей 62-й и 111-й пехотных дивизий вермахта.
В ночь с 9 на 10 сентября 1941 года генерал Потапов по телефону доложил Кирпоносу обстановку на своем участке фронта и снова попросил помощи, но по уклончивым ответам командующего понял, что ждать ее больше неоткуда…
Следующий день, 10 сентября, не принес каких-либо изменений в положении 5-й армии. Из состава окруженных дивизий 15-го и 31-го стрелковых корпусов пробивались и переправлялись через Десну лишь отдельные подразделения и группы красноармейцев и командиров, вооруженных легким стрелковым оружием.
К вечеру уже можно было подвести некоторые предварительные итоги потерь, понесенных за последнее время.
В 15-м стрелковом корпусе Москаленко осталось не более 1,5 тысячи бойцов, около 90 орудий и минометов различного калибра.
В 135-й стрелковой дивизии, 1-м воздушно-десантном корпусе и 1-й артиллерийской противотанковой бригаде суммарно насчитывалось около 1000 человек.
Из состава 45-й и 62-й стрелковых дивизий выжило всего около 500 человек. Их артиллерийские полки, потеряв материальную часть, фактически прекратили свое существование.
В 31-м стрелковом корпусе Калинина осталось около 2000 человек и 100 орудий. Вырвались из окружения: из состава 193-й стрелковой дивизии – 300 человек, 195-й – около 300, 200-й – 450, из 215-й мотодивизии – 300. Но и в частях, не попавших в окружение, людей было крайне мало, а именно: в 295-й стрелковой дивизии – 300 человек, в 228-й – 200.
Всего в некогда «великой и могучей» 5-й армии насчитывалось бойцов и командиров стрелковых частей не более 4000 человек, около 200 орудий и минометов разных систем.
Как позже напишет известный германский военный историк, а в войну – генерал вермахта Альфред Филиппи: «Здесь были окончательно раздавлены попавшие под двусторонний удар остатки храброй 5-й армии русских»…
Нострадамус
Германия.
Лето 1944 года
– А помнишь, однажды ты обозвал меня Нострадамусом? – ни с того ни с сего вдруг спросил Ковин и в ожидании ответа уставился в переносицу своего друга.
– Конечно. Это было в день моего рождения, – улыбнулся Потапов, сразу догадавшийся, что сейчас ему предстоит какой-то интересный и, самое главное, неожиданный разговор.
– Откуда тебе известно о пророке? Наша пресса не баловала вниманием его персону…
– Мне было лет двадцать с небольшим, когда в журнале «Мысль» впервые опубликовали некоторые катрены прорицателя.
– Ты даже такие издания читал?
– А как же… Положено! – широко улыбнулся Михаил Иванович.
– Эта публикация принадлежит перу Льва Платоновича Красавина, по моему глубокому убеждению, одного из лучших наших философов…
– Если честно, фамилии автора я уже не помню, – откровенно сознался командарм. – Но статья, как говорится, возымела действие… С тех пор я начал интересоваться всем, что касается личности Нострадамуса. Отечественных публикаций на интересующую меня тему было крайне мало, переводных источников – вообще ноль, и я стал учить иностранные языки, чтобы прочитать нужные мне книги в оригинале и уже из них почерпнуть хоть какие-то знания о пророке… А где-то в тридцать седьмом на глаза мне наконец попала и отечественная брошюра с предсказаниями относительно судьбы России…
– Я был причастен к ее выходу.
– Понял.
– Скажи, Михайло Иванович, а о железной клетке ты где читал?
– О чем? – лукаво прищурил глаза Потапов.
– Это одно из самых известных пророчеств Нострадамуса. «В железную клетку посадят предводителя»… И ты точно знал о нем еще до беседы с фюрером.
– Не понимаю, о чем ты говоришь!
– Понимаешь, Миша, очень хорошо понимаешь… Как бы там ни было, твои слова попали в точку. Теперь к его фобиям добавилась еще одна…
– Это тебе Вронский сказал?
– А то кто же?
Обреченные
Украина.
9—15 сентября 1941 года
Дабы уберечь остатки своих соединений от полного уничтожения и на их базе позже восстановить родную 5-ю армию, необходимо было вывести войска во фронтовой резерв для пополнения и переформирования.
Именно с таким предложением генерал-майор Потапов вечером 10 сентября с присущей ему прямотой обратился к начальнику штаба фронта генералу Василию Ивановичу Тупикову. Тот сразу же доложил обстановку Главнокомандующему и Военному совету.
Чтобы не допустить обхода Киева с северо-востока, высокое начальство, хорошо знающее, что просто так Потапов паниковать не станет, решило перебросить в район Остера 147-ю стрелковую дивизию и настойчиво порекомендовало командующим 21-й, 5-й и 37-й армий немедленно собственными силами «заткнуть брешь», то бишь ликвидировать образовавшиеся разрывы в своих оборонительных порядках.
А уже на следующий день Михаил Иванович получил новое распоряжение: «Несмотря на значительные потери в армии и боевое напряжение, перенесенное войсками армии за последние дни, ни Военный совет, ни вверенные ему войска не могут помышлять об отходе в резерв или на отдых. Задача 5-й армии остается – прочное удержание рубежа Куклин – Лихачеве – Держановка – Адамовка[145], тесно сомкнув фронт с соседями».
Как оказалось, поводом для такого ответа стала гневная реакция Сталина на действия командования Юго-Западного фронта: «Перестать наконец заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути для сопротивления».
11 – 13 сентября основные части 5-й армии, преследуемые наступающим врагом, продолжали отходить еще дальше на юг, периодически вступая в навязываемые противником бои. Закрепиться на реке Остер им также не удалось, так как немцы, не останавливаясь, форсировали ее сразу в нескольких местах.
15-й стрелковый корпус в это время вел тяжелые бои с превосходящими силами противника, стремившимися охватить его фланги.
Остатки 1-го воздушно-десантного корпуса численностью около 50 человек беспорядочно отходили к Курешовке и Талалиевке[146].
62-я стрелковая дивизия, вытесненная противником с юго-западных окраин Нежина[147] и Синяков[148], вела тяжелейшие бои на линии железной дороги южнее этих населенных пунктов.
45-я стрелковая дивизия занимала соседний рубеж, простиравшийся от деревни Синяки до хутора Судак[149].
Остатки 35-й танковой дивизии расформированного 9-го механизированного корпуса были выбиты врагом из Григорьевки[150].
135-я стрелковая дивизия, хоть и с трудом, все еще удерживала несколько хуторов.
Войска 31-го стрелкового корпуса, отойдя на реку Остер, заняли оборону: 200-я стрелковая дивизия на участке хутор Козлов – Киселевка[151]; 135-я стрелковая дивизия на рубеже Киселевка – Адамовка; 228-я и 295-я стрелковые дивизии возле Ирживеца[152]; 215-я моторизованная дивизия – в трех с половиной километрах на северо-восток от него.
Сказать, что положение наших войск оставалось сложным или даже критическим, значит, не сказать ничего. Они были просто обречены…
Гитлер капут?!
Германия, Моосбург, лагерь «Шталаг VlI-a».
Лето – осень 1944 года
6 июня 1944 года британские, американские и канадские войска начали высадку в Нормандии. С тех пор бомбардировки германских городов из единичных превратились в массовые.
Грохочущие разрывы раздавались круглые сутки: американцы осуществляли свои налеты только днем, англичане – исключительно ночью.
Сам лагерь не бомбили, говорят, по какой-то тайной договоренности его коменданта, свято выполнявшего свой долг (и конвенцию по правам военнопленных), с американцами.
С открытием Второго фронта в Моосбурге резко выросло число пленных союзников. Особенно много было французов. То ли воевали они не так удачно, то ли Моосбург был сориентирован на их приемку в первую очередь.
Но и американцев с британцами – хватало.
Персонал лагеря относился к представителям «цивилизованных наций» совсем не так, как к «русской голытьбе» – вежливо, благосклонно, с плохо скрываемым заискиванием и даже трепетом. Особенно к «янки» – у тех всегда можно было «стрельнуть» хорошую сигарету, дефицит которых уже остро ощущался в Германии.
А вот сами союзники относились к нашим соотечественникам вполне уважительно и дружелюбно. Направляясь в свои бараки, они приветливо махали русским руками, а вместо сложно произносимых «Здравствуйте» или «Добрый день» кричали просто: «Гитлер капут!»
Пленение
Украина.
14–19 сентября 1941 года
На исходе дня 14 сентября генерал Потапов и его штаб еще раз предприняли попытку остановить отход 5-й армии, организовать оборону и задержать наступление превосходящих сил противника на одном из последних рубежей.
Временами от некоторых частей оставались лишь их штабы с малочисленными подразделениями связи и охраны, вокруг которых собирались пробившиеся из окружения отряды и одиночные бойцы, продолжавшие сопротивляться из последних сил. Некогда монолитные войска быстро «таяли», распадаясь на отдельные отряды и группы, возглавлявшиеся наиболее энергичными и волевыми командирами и политработниками.
Вследствие выхода из строя всех средств связи, управление в звене корпус – дивизия – полк и ниже осуществлялось путем посылки в войска штабных командиров, которые, прибыв на передовые позиции, зачастую принимали на себя руководство бойцами, оставшимися без командиров, погибших в боях.
В ночь на 15 сентября наши части отошли на рубеж Миловщина – Лосиновка – Запорожье[153], где в течение двух суток оказывали упорное сопротивление противнику, стремившемуся ударами на правом фланге в направлении Прилук и на левом фланге в направлении Веприка[154] охватить с обеих сторон части 5-й армии и выйти ей в тыл.
Под непрерывными бомбежками к исходу 16 сентября наши части отошли еще на 20–30 километров.
И только подоспевшая из резерва фронта 7-я мотострелковая дивизия совместно с 1-й артбригадой, у которой осталось всего семь орудий, еще вела уличные бои в Прилуках с частями 45-й пехотной дивизии и дивизии С С «Рейх».
Утром 16 сентября штабу 5-й армии стало известно, что еще накануне в тылу фронта в районе Лохвицы соединились войска 3-й танковой дивизии 2-й танковой группы Гудериана, наступавшие с севера, с войсками 9-й танковой дивизии 1-й танковой группы Клейста, наступавшими с юга.
Тем самым окончательно замкнулось кольцо окружения, в котором оказались 21-я, 5-я, 37-я, 26-я армии и часть сил 38-й армии РККА.
Избежать такой же участи чудом удалось только 40-й армии, действовавшей на правом фланге фронта, и основным силам 38-й армии – на левом.
Начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта, возвратившийся во второй половине дня 17 сентября в свой штаб, находившийся в Верхояровке[155], что в двух километрах севернее Пирятина[156], устно доложил генералу Кирпоносу приказ маршала Тимошенко об оставлении Киева и отводе сил фронта на реку Псел.
К тому времени положение ЮЗФ стало совершенно безнадежным. Между 40-й армией, отброшенной к юго-востоку от линии Путивль – Конотоп[157] и 21-й армией, откатывавшейся к югу на Прилуки[158], образовался разрыв шириной до 80 километров, в который сразу же устремились танки Гудериана.
Остатки соединений и частей 5-й армии, противостоящие 13-му и 43-му армейским корпусам 2-й армии вермахта, к исходу 17 сентября оказывали сопротивление лишь на отдельных участках фронта.
Подвижные соединения 1-й и 2-й танковых групп противника быстро сжимали кольцо окружения и ударами с разных направлений стремились расчленить силы ЮЗФ, одновременно создавая внутренний фронт окружения по реке Сула и внешний – по реке Псел.
Советское командование спешно стало принимать меры по спасению положения.
2-й кавалерийский корпус генерала Павла Алексеевича Белова с приданными ему 100-й стрелковой дивизией и двумя танковыми бригадами (общей численностью 100 танков) выдвигался в район Ромен для нанесения удара по флангу 2-й танковой группы противника с целью пробить брешь в кольце вражеских войск.
Большие надежды возлагались Ставкой и на операцию Брянского фронта по разгрому группировки противника в районе Погар – Шостка – Глухово[159], однако, она не достигла своей цели и 2-я танковая группа Гудериана таки сумела выйти своими основными силами в тыл ЮгоЗападному фронту.
В такой непростой обстановке генерал Михаил Петрович Кирпонос с согласия доселе упрямившейся Ставки наконец-то принял решение об отводе своих войск.
21-й армии к утру 18 сентября предписывалось сосредоточиться на рубеже Брагинцы – Гнединцы[160] (юго-восточнее Прилук) и главными силами нанести удар на
Ромны; 5-й армии частью сил прикрыть отход 21-й армии с запада, а остальными силами нанести удар на Лохвицу; 26-й армии, создав ударный кулак из двух дивизий, двигаться на Лубны; 37-й армии вывести войска из Киевского укрепрайона на левый берег Днепра, создать из них ударную группу и прорваться на Пирятин, составляя арьергард сил фронта; 40-й и 38-й армиям – ударить с востока в направлении Ромны – Лубны.
Боевое распоряжение командующего Юго-Западным фронтом было доставлено в штаб 5-й армии в 8 часов 18 сентября, когда он находился в Бубновщизне[161], что в 18 километрах южнее Прилук.
Получив его, командующий 5-й армии не медля отдал приказ:
15-му стрелковому корпусу генерала Москаленко, переправившись через реку Удай[162] у Пирятина, пробиваться далее на Лохвицу;
31-му стрелковому корпусу полковника Калинина, двигаясь в арьергарде, прикрывать отход 5-й и 21-й армий;
штабу армии следовать между 15-м и 31-м корпусами по тому же маршруту.
Но, как оказалось, это решение командарма уже нельзя было выполнить, ибо противник успел расчленить наши соединения и части на отдельные изолированные группы, теперь вынужденные пробиваться на юг и восток самостоятельно.
В 10 часов 18 сентября перед выступлением на Пирятин Потапов получил тревожное сообщение о том, что к Яблоновке[163], которая находится всего в пяти километрах от Бубновгцизны, быстро приближаются передовые части вермахта, и приказал командиру батальона охраны штаба армии капитану Грачеву выдвинуться к этому населенному пункту, чтобы, заняв оборону фронтом на север и запад, прикрыть выезд штаба армии и переправу через реку У дай.
Участок дороги, прилегающий непосредственно к мосту, проходил по дамбе, пересекавшей сильно заболоченную пойму. По ней постоянно вела прицельное бомбометание вражеская авиация. Горящие автомашины создали заторы и пробки, препятствовавшие движению мехтранспорта. А с северной и западной окраин Пирятина уже доносились автоматные очереди подошедших туда частей врага.
Но штабу армии все же удалось переправиться на левый берег Удая пешим порядком. При этом он остался без автотранспорта, без средств связи и без батальона охраны.
Следовать на Лохвицу ранее намеченным маршрутом колонна не смогла, так как единственная дорога находилась под непрерывным обстрелом частей 3-й танковой и 25-й моторизованной дивизий противника. Пришлось свернуть на юго-восток и двигаться вдоль левого берега реки Удай, как раньше, в ночь на 18 сентября, сделал штаб Юго-Западного фронта.
Люди быстро уставали, часто останавливались для отдыха, а при прохождении населенных пунктов расходились по дворам в поисках пищи и воды. Постепенно колонна таяла и распадалась на отдельные группы. Некоторые из них повернули на восток, а основная часть продолжала поход на Городище[164], где уже находились штаб ЮЗФ и штаб 31-го стрелкового корпуса полковника Калинина с остатками отошедших вместе с его войсками 228-й стрелковой дивизии полковника Виктора Георгиевича Чернова и 62-й стрелковой дивизии полковника Михаила Павловича Тимошенко, а также полк охраны тыла фронта полковника Владимира Тарасовича Рогатина.
Всего там собралось около 3000 наших бойцов и командиров, шесть бронемашин и несколько зенитно-пулеметных установок.
Остаток дня 19 сентября прошел в томительном ожидании приказа командующего фронтом о дальнейших действиях. Но тот опасался предпринимать прорыв из окружения в светлое время суток и поэтому стал дожидаться ночи.
На исходе дня 19 сентября Кирпонос собрал в одной из хат Военный совет, на котором присутствовал весь руководящий состав войск, волей судеб оказавшихся в этом месте.
Решили с наступлением темноты выступить из Городище по дороге, идущей вдоль правого берега реки Многи[165] на Чернухи, где переправиться на ее левый берег и продолжить движение в северо-восточном направлении навстречу 2-му кавалерийскому корпусу генерала Белова, имеющего задачу ударом в направлении Ромны – Лохвица пробить брешь в кольце окружения Юго-Западного фронта.
На рассвете 20 сентября колонна достигла небольшой рощи длиной до семисот и шириной до двухсот метров, тянущейся по южной стороне и дну глубокого (до двенадцати метров) и широкого (до трехсот метров) оврага.
Командующий фронтом решил на весь день 20 сентября укрыть в ней личный состав обоих штабов, а с наступлением темноты продолжать движение на восток. Но противник обнаружил их место пребывания и начал окружать урочище мотопехотой и танками…
Немногим генералам, офицерам и бойцам штабов ЮгоЗападного фронта и 5-й армии посчастливилось вырваться из окружения и, преодолев огромные трудности, присоединиться к своим войскам.
Остальные же, как, например, генерал Кирпонос, погибли в своем последнем и решительном бою или, как генерал Потапов, попали в плен…
На волосок от смерти
Германия, «Моосбург».
22 апреля 1945 года
В концентрационном лагере «Моосбург», куда перевели Потапова, содержалось немало его коллег – советских генералов, в числе которых был и бывший командующий артиллерией 5-й армии Владимир Николаевич Сотенский. Он был настолько слаб, что практически не ходил и не разговаривал. Но командарма узнал и даже попытался доложить свою версию попадания в плен. Михаил Иванович лишь улыбнулся в ответ, мол, отставить, береги свои силы, старина!
С каждым днем, приближающим окончание кровавой бойни, условия содержания в «Моосбурге» становились все хуже и хуже. Жизни его подневольных обитателей с недавних пор не стоили и ломанного гроша.
Поговаривали, что немцы, напуганные быстрым приближением противника, вскоре вообще планируют эвакуировать лагерь в неизвестном направлении, предварительно проведя жесткую его зачистку от больных, калек и раненых.
22 апреля 1945 года, то ли по случайному совпадению, то ли по чьему-то злому умыслу (как раз на 75-летний юбилей вождя пролетарской революции), в «Шталаг VII-a» ворвались вооруженные эсэсовцы и, построив узников на плацу, пошли осматривать бараки (ни о каких персональных апартаментах для высшего командного состава речь давно не шла).
Тяжело больной Владимир Николаевич, опершись на плечо своего командарма, последним покинул помещение. Какой-то ариец со свирепой рожей навел на них автомат, но его командир, немолодой уже штурмбаннфюрер, видимо, знавший о распоряжении Гитлера, отвел в сторону ствол «шмайссера» и принялся руками разъединять словно сросшуюся пару.
Однако Михаил Иванович и не думал отпускать своего боевого побратима. В конце концов немцам это надоело. Кто-то ударил Потапова прикладом по спине, и он рухнул на быстро пробуждающуюся после длительной зимней спячки землю…
Прозвучали выстрелы.
Сотенский в последний раз взмахнул руками и замер.
Навсегда. Очнувшийся командарм приподнял его недвижимое многострадальное тело и закрыл веки…
Освобождение
Германия, «Моосбург».
29 апреля 1945 года
Эвакуировать пленных эсэсовцы так и не успели.
Утром 29 апреля совсем рядом раздался треск автоматов. И не немецких, – их узники, все, как один бывшие кадровыми военными, давно научились распознавать по звуку.
В рядах фашистов возникла паника.
Кто-то убегал в глубь лагеря, иногда оборачиваясь и ведя беспорядочный огонь в сторону почему-то распахнувшихся ворот, кто-то падал на землю, а кто-то уже положил на грунт свое табельное оружие и смиренно поднял «лапки».
Потапов долго не мог понять, что происходит, и сообразил только тогда, когда над ним склонился американский офицер.
– Гитлер капут! – вместо приветствия выкрикнул янки, оскаливая ровные белые зубы в доброжелательной улыбке. – Фридом![166]
Кто-то плакал от счастья, кто-то растерянно носился взад-вперед по плацу, не зная – радоваться ему или огорчаться по причине освобождения лагеря не советскими, а американскими солдатами, кто-то, не задумываясь о последствиях, хлебал виски из фляг щедрых союзников.
Как вдруг…
– Кто будет генерал Потапов?! – на ломаном русском спросил в рупор переводчик – потомок первых переселенцев из России в Америку.
– Я…
– Вас хочет видеть командир!
…За широким столом в кабинете, ранее служившим начальнику лагеря, восседал рано начавший лысеть молодой человек в кителе с погонами майора экспедиционных войск. Небритый, неряшливый, может, такой вид объяснялся тем, что последние несколько суток офицер не спал и практически не выходил из боя.
Увидев Михаила Ивановича, он приподнялся и протянул руку, словно старому знакомому.
– Майор Коллинз! – отрекомендовался он на родном языке и уставился на своего переводчика, мол, понимает его русский или нет.
– Командарм Потапов, – развеял его сомнения только что освобожденный узник.
– Рад вас приветствовать, господин генерал! Персонально!
– Почему именно меня? В лагере есть люди выше по должности и по званию.
– А особые инструкции я почему-то получил только на вас двоих! – рассмеялся янки, а следом и его переводчик.
– Не понял…
– Скажу прямо: мы предлагаем вам сотрудничество. Перелет за океан, смена имени-фамилии и даже, если хотите, внешности. Разумеется, конфиденциальность гарантируется. Вы погибли при освобождении лагеря – и баста.
– Не выйдет. Слишком много свидетелей.
– А вы думаете, что кто-то из них вернется в Россию?
– Не думаю – знаю. Вернутся все!
– Вы даже не представляете, что вас там ждет. В лучшем случае – Сибирь, в худшем, – он приставил палец к виску и снова рассмеялся, точно юродивый, – в худшем – пиф-паф!
– Я видел смерть и давно перестал ее бояться.
– Но вы еще подумайте, ладно? Если созреете – обращайтесь напрямую ко мне.
– Не созрею – уеду на Родину, во что бы то ни стало.
– Ясно! – майор обошел вокруг стола и снова протянул ему ладонь. – Гуд бай, господин генерал, как у вас говорьят, – счастливого пути…
– Спасибо!
– А кто второй в моем коротком списке, вам не интересно?
– Ну почему же…
– Некто господин Ковин, знаете такого?
– Не имею чести.
– А наша разведка доложила, что вы практически неразлучны еще с «Проминента»…
– Брехня! – вспомнил полюбившееся украинское слово командарм.
– Что ж, ваше право… Господин капрал, проведите генерала и доставьте ко мне Ковина.
– Есть!
День Победы
Франция, Париж.
9 мая 1945 года
С того дня Тимофей Егорович пропал. Как будто в воду канул.
Среди бывших постояльцев лагеря кто-то пустил слух, что ученого настигла шальная пуля, когда его везли в открытом «виллисе» в Берлин на встречу с высшим командным составом войск союзников.
Но Потапов знал, что это не так.
– Меня насильно вывезут в Америку, слишком много знаю, – тоскливо вздыхая, сообщил Ковин, когда они прощались. – Вронский предупреждал! Да и я сам, честно говоря, наперед предвидел свою участь. «Резкий поворот судьбы, утомительное путешествие помимо вашей воли» – так гласит мой астрологический прогноз на этот месяц…
Больше его командарм никогда не видел. А много лет спустя в его руки случайно попало досье на ведущего американского астронома Тима Ковена, в котором оказалось несколько фотоснимков ученого. Все та же истинно русская физиономия: нос картошкой, бесшабашные раскосые глаза… Но Михаил Иванович, конечно же, не признался, что много месяцев подряд делил нары с этим человеком…
А тогда, в год Великой Победы, место земляка рядом с ним быстро заняли другие старые знакомые – советские полководцы, освобожденные союзниками из гитлеровских концлагерей.
Французы сшили для них темно-синие пальто и кители цвета хаки без знаков отличия и повезли на прием к Шарлю де Голлю – праздновать подоспевший День Победы. Генералы надели ордена – немцы не отбирали их из чувства уважения перед верными присяге воинами, и, запивая коньяк шампанским, весело переговаривались на смеси разных языков с британцами и канадцами, французами и американцами, обменивались с ними рукопожатиями и адресами, покуривая при этом диковинные сигареты с фильтром «Pall Mail» и «Winston». «Никотиновые монстры» бесплатно, бесперебойно и в достаточном объеме снабжали своей продукцией воевавших в Европе соотечественников.
Михаил Иванович немного выпил и… слегка окосел. Присел у наполовину раскрытого окна, затянулся ароматным дымом.
Скоро домой, где его никто не ждет, разве что сын – Юрий? Интересно, как он там?
Длинная дорога домой
Париж – Москва.
26 мая 1945 года
Первым рейсом на Родину должны были отправиться 33 человека: 29 генералов Красной Армии, три комбрига и один бригадный врач… Их список в алфавитном порядке давно составили «спецы» из НКВД. Генерал-лейтенанты: Михаил Федорович Лукин, Лавр Александрович Мазанов, Иван Николаевич Музыченко; генерал-майоры: Павел Ивлианович Абрамидзе, Павел Данилович Артеменко, Иван Михайлович Антюфеев, Михаил Александрович Белешев, Ибрагим Паскаевич Бикжанов, Михаил Дмитриевич Борисов, Сергей Владимирович Вишневский, Иван Михайлович Герасимов, Константин Леонидович Доброседов, Евгений Арсентьевич Егоров, Георгий Михайлович Зайцев, Ефим Сергеевич Зыбин, Николай Кузьмич Кириллов, Иван Алексеевич Корнилов, Иван Павлович Крупенников, Илья Михайлович Любовцев, Иван Иванович Мельников, Николай Филиппович Михайлов, Александр Александрович Носков, Петр Петрович Павлов, Павел Григорьевич Понеделин, Михаил Иванович Потапов, Иван Павлович Прохоров, Александр Георгиевич Самохин, Максим Наумович Сиваев, Михаил Георгиевич Снегов; комбриги: Николай Георгиевич Лазутин, Михаил Афанасьевич Романов, Афанасий Николаевич Рыжков; бригадный военврач (правильнее – бригврач) Иван Алексеевич Наумов.
Сталин прислал за ними самолет, набитый оперативниками Главного управления СМЕРШ, «прикидывающимися» сотрудниками секретариата уполномоченного СНК СССР по репатриациям. Но Потапов их сразу раскусил. По манерам, по специфическому волчьему взгляду – цепкому, пронизывающему, жгучему.
На московском аэродроме генералов пересадили в другой самолет и отправили в Сибирь, как и пугали союзники, – в фильтрационный лагерь. Но вскоре, по распоряжению вождя, вернули всех обратно в столицу.
Поселили в Обухове, откуда и возили поочередно на Лубянку. На допрос. Как вы, товарищи красные генералы, попали в плен врагу? Неужели не ясно, что на поле боя у советских полководцев альтернативы нет: или победа, или смерть!
Генеральские судьбы
Через некоторое время в Обухов доставили еще четырех бывших узников фашистских лагерей, генерал-майоров Александра Семеновича Зотова, Петра Фроловича Привалова, Ивана Михайловича Скугарева, Якова Ивановича Тонконогова. Все они проходили самую тщательную проверку.
Впрочем, бдительные СМЕРШевцы шерстили тогда не только живых, но и покойников – тех, кто из плена не вернулся. Время такое! Надо было разобраться, кому посмертно ставить памятник, а кого – предавать вечному забвению.
Умерло в плену тоже немало люду: командир 113-й стрелковой дивизии Христофор Николаевич Алавердов, без каких-либо объяснений расстрелянный фашистами в конце 1942 года; командир 212-й стрелковой дивизии Сергей Васильевич Баранов, умерший от тифа в феврале 1942-го; командир 280-й стрелковой дивизии Сергей Евлампиевич Данилов, скончавшийся от недоедания и побоев 1 марта 1944 года; командующий 20-й армией Филипп Афанасьевич Ершаков, о судьбе которого уже говорилось; начальник тыла 6-й армии ЮФ Григорий Моисеевич Зусманович, умерший в июле 1944-го; командир 64-го стрелкового корпуса Александр Демьянович Кулешов и командир 196-й стрелковой дивизии Константин Ефимович Куликов, в разные годы замученные в концлагере «Флёссенбург»; заместитель командира 11-го механизированного корпуса Петр Григорьевич Макаров, забитый гитлеровцами камнями осенью 1943 года; командир 6-го кавалерийского корпуса Иван Семенович Никитин, расстрелянный в апреле 1942-го; командир 109-й стрелковой дивизии Петр Георгиевич Новиков, без всякого повода убитый охраной лагеря в августе 1944 года; уже упоминавшийся командир 181-й стрелковой дивизии Тимофей Яковлевич Новиков; командующий артиллерией 3-й ударной армии Михаил Осипович Петров, умерший от ран; командир 5-й стрелковой дивизии Иван Андреевич Пресняков, расстрелянный за просоветскую агитацию 5 января 1943 года; командир 80-й стрелковой дивизии Василий Иванович Прохоров, почивший от истощения и бесконечных побоев; командир 58-й гвардейской стрелковой дивизии Николай Игнатьевич Прошкин, скончавшийся от тифа осенью 1943 года; командир 172-й стрелковой дивизии Михаил Тимофеевич Романов, казненный в крепости «Вайсенбург» в апреле 1945-го; командующий артиллерией 5-й армии ЮЗФ Владимир Николаевич Сотенский, командующий артиллерией 11-го механизированного корпуса Николай Михайлович Старостин, приговоренный к смерти за просоветскую агитацию; командир 44-й гвардейской стрелковой дивизии Семен Акимович
Ткаченко, убитый фашистами во время побега из лагеря. Генерал-майор Аркадий Борисович Борисов (Шистер) 27 мая 1942 года в бою был взят немцами в плен и тут же расстрелян как «лицо еврейской национальности». Плененный генерал-майор Федор Дмитриевич Рубцов 19 сентября 1941 года был убит гитлеровцами под городом Пирятином. Корпусной комиссар Федор Алексеевич Семеновский был казнен как политработник. Профессора академии Генштаба генерал-лейтенанта Дмитрия Михайловича Карбышева в зимнюю стужу привязали к столбу в концлагере «Маутхаузен» и поливали водой, пока он не замерз до смерти. Активных участников Сопротивления генерал-майора авиации Григория Илларионовича Тхора и командира 14-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Ивана Михайловича Шепетова, о которых уже говорилось, расстреляли во «Флёссенбурге». Пал в бою в польском партизанском отряде бежавший из плена командир 49-го стрелкового корпуса генерал-майор Сергей Яковлевич Огурцов.
Всего 26 советских генералов и комбригов из 80 попавших в плен!
Успешно бежали из лагерей кроме Сергея Яковлевича Огурцова еще четверо генералов: Иван Иванович Алексеев, Иван Андреевич Ласкин, Павел Васильевич Сысоев, Петр Гаврилович Цирульников.
Но больше остальных НКВД занимали не мертвые и не живые, а беглые. Те, кто предал собственный народ, сотрудничал с оккупантами, а теперь спасается бегством от справедливого возмездия.
Союзники всячески помогали им в этом благородном деле, отлавливая предателей по всей Европе и выдавая их Советам. Вопросы преследования инакомыслящих их тогда еще не занимали. Тем более что у русских «друзей» все было чин чином, даже ордерочки на арест предателей выписаны.
Ведь кроме известных всему народу (и уже заклейменных позором!) высокопоставленных изменников Родины: Андрея Андреевича Власова, Федора Ивановича Трухина, Василия Федоровича Малышкина, Дмитрия Ефимовича Закутного, Ивана Алексеевича Благовещенского, бригадного комиссара Георгия Николаевича Жиленкова сотрудничеством с фашистами запятнали себя и другие генералы: Павел Васильевич Богданов, Александр Ефимович Будыхо и Андрей Зиновьевич Наумов, комбриги Михаил Васильевич Богданов, Иван Георгиевич Бессонов, Андрей Никитич Севастьянов. Всего двенадцать человек, или около пятнадцати процентов попавших в плен военачальников…
31 августа 1945 года свежеиспеченный генерал-полковник Абакумов[167] представил И.В. Сталину список из 17 советских генералов, освобожденных из немецкого плена и к тому времени уже прошедших основательную проверку в его «ведомстве».
Восьмерым из них он предложил изменить меру пресечения с фактически домашнего ареста в Обухове на полноценное содержание под стражей.
Всех их немедленно арестовали.
Чуть позже в число узников пополнили еще трое военачальников.
Бывшему командующему 12-й армией генерал-майору Понеделину вменялся в вину не только провал под Уманью, но и ведение дневника, «в котором он излагал свои антисоветские взгляды по вопросам политики ВКП(б) и Советского правительства».
Командир 27-го стрелкового корпуса генерал-майор П.Д. Артеменко повадился давать советы командованию вермахта по организации действий германских войск против Красной Армии, «клеветал на Советское правительство, политико-моральное состояние Советского народа и военнослужащих Красной Армии, а также заявлял о неизбежном поражении СССР в войне с Германией».
Генерал-майор Е.А. Егоров, под влиянием Трухина и Благовещенского, как уже говорилось выше, вступил в антисоветскую организацию «Русская трудовая народная партия», участвовал в составлении обращения к германскому командованию, в котором вместе со своими сообщниками слезно просил разрешить формирование из числа военнопленных «добровольческих отрядов» для вооруженной борьбы против своей Родины. Позже, после встречи с командармом Потаповым, он кардинально изменил свои жизненные взгляды, но предавший один раз может запросто в любой момент повторить свой подлый поступок!
Членством в «РТНП» запятнал себя и генерал-майор Е.С. Зыбин – бывший командир 36-й кавалерийской дивизии. На следствии он признал, что «обработал и завербовал для враждебной деятельности против СССР около 40 военнопленных – бывших военнослужащих Красной Армии».
Начальник штаба 3-й гвардейской армии генерал-майор И.П. Крупенников во время пребывания в Летценском[168] лагере военнопленных добровольно поступил на службу к немцам в качестве преподавателя курсов офицерского состава и пропагандистов РОА – ненавистной Русской освободительной армии Власова.
Генерал-майор авиации М.А. Белешев, бывший командующий ВВС 2-й ударной армии, сознался, что на допросе в разведывательном отделе Ставки германской армии он лично поддержал инициативу об использовании пленных советских летчиков для борьбы против Красной Армии, после чего был назначен на должность коменданта лагеря «Мариенфельде»[169], где содержались военнослужащие ВВС РККА.
Комбриг Н.Г. Лазутин, ранее командовавший артиллерией 61-го стрелкового корпуса, находясь в лагере военнопленных в городе Замостье[170], установил связь с немцами, после чего был назначен ими комендантом блока (отделения) и руководителем лагерной полиции, которая издевалась над советскими военнопленными. Правда, личного участия в этих издевательствах он сам не принимал, на такое «смягчающее обстоятельство» суд во внимание не принял.
Генерал-майор технических войск М.Н. Сиваев – бывший начальник военных сообщений 24-й армии, узник лагеря в Вульхайде[171], «проходил обучение на курсах фашистских пропагандистов».
На генерал-майора А. Г. Самохина компромата у Абакумова практически не было. Но попробуйте найти хоть одну уважительную причину, более-менее правдоподобно объясняющую попадание в плен… начальника 2-го управления Главного разведывательного управления Красной Армии.
Непонятно почему оказались в этом списке также бывший командир 15-го стрелкового корпуса генерал-майор П.Ф. Привалов и командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Н.К. Кириллов.
Видимо, в распоряжении наших контрразведчиков были еще какие-то материалы, до сих пор скрытые под грифом «секретно». Просто так, за красивые (или некрасивые) глазки тогда никого не карали.
Из 11 вышеперечисленных генералов шестерых (Понеделина, Кириллова, Привалова, Крупенникова, Сиваева, Лазутина) вскоре приговорили к расстрелу, а генерала Самохина – к лишению свободы сроком на 25 лет…
Что тогда говорить о тех, чье сотрудничество с противником было явным и ни у кого не вызывало сомнений? С такими не церемонились и выписывали «билет в пекло» без всяких проверок!
Генерал-майор Павел Васильевич Богданов, командир 48-й стрелковой дивизии 11-го стрелкового корпуса, 17 июля 1941 года добровольно сдался в плен немецкому разъезду. Содержался в лагере военнопленных в Сувалках[172], где первым делом выдал немцам своего комиссара и старшего политрука.
Летом 1942-го его завербовали в агентурно-политическую организацию «Боевой союз русских националистов» (БСРН), созданную полковником Владимиром Владимировичем Галь-Родионовым при содействии VI отдела Управления PCX А (знаменитый «Цеппелин»), после чего взяли на службу… рядовым во «2-ю русскую дружину СС».
И тут его карьера стремительно пошла в гору.
В январе 1943 года Богданов был произведен в чин поручика и назначен заместителем начальника штаба дружины. В марте после объединения 1-й и 2-й русских дружин в 1-й русский национальный полк СС он получил майорские погоны и должность начальника контрразведки. А уже в апреле того же года снова стал генералом, руководил карательными операциями против партизан и гражданского населения.
В июне 1943-го – очередное повышение: до начальника контрразведки «1-й русской национальной бригады СС».
Как вдруг случилась «подлая измена».
В середине августа командир бригады – уже упомянутый Галь-Родионов, предчувствуя близкий крах своих хозяев, неожиданно решил переметнуться к партизанам и, выполняя приказ их командира, арестовал своего одиозного заместителя!
20 августа 1943 года СМЕРШ оформил ордер на арест Богданова, а 24 апреля 1950-го его приговорили к расстрелу.
Командир 102-й стрелковой дивизии, комбриг Иван Георгиевич Бессонов, 26 августа 1941 года сдался в плен охране медсанбата в селе Раги Старосельского района Гомельской области Белоруссии.
После пребывания в лагерях Гомеля, Бобруйска, Минска и Белостока переведен в Хаммельбург, принимал участие в работе «кабинета военной истории», созданного с целью сбора разведданных о Красной Армии, а также в формировании из военнопленных карательного корпуса для подавления партизанского движения.
В сентябре комдива освободили и направили в распоряжение «Цеппелина», где он принял участие в создании «Политического центра борьбы с большевизмом», созданного для организации «повстанческого» движения в глубоком советском тылу.
Десантирование 50 000 человек планировалось провести в районе от Северной Двины до Енисея и от Крайнего Севера до Транссибирской магистрали.
Перед диверсионными отрядами ставилась задача: вывести из строя ряд промышленных предприятий Урала, взорвать пути Транссибирской магистрали и таким образом лишить фронт стратегической базы.
При подготовке акции учитывались глубокие знания Бессонова о дислокации и системе охраны лагерей ГУЛАГа, которые он приобрел во время своей службы в НКВД.
Отряд должен был захватывать лагеря, освобождать и вооружать заключенных и, двигаясь в южном направлении, постоянно расширять свой район действия.
Однако набрать в десант удалось лишь 300 «спартанцев».
Именно за провал этой «грандиозной» операции в июне 1943-го Бессонова арестовали и поместили в концлагерь «Заксенхаузен», в особый блок «А» для привилегированных заключенных со свободным режимом содержания. Там он и находился до апреля 1945 года, когда его освободили и… сразу же приговорили к расстрелу.
Генерал-майор Александр Ефимович Будыхо, командир 171-й стрелковой дивизии, будучи дважды раненным, передал командование начальнику штаба, а сам с двумя бойцами и младшим лейтенантом попытался выйти из окружения.
22 октября 1941 года их задержал в Белгороде немецкий патруль.
После кратковременного пребывания в Полтавском и Владимир-Волынском лагерях в апреле 1942-го генерала доставили в «Хаммельбург». А уже в июне он принял предложение Бессонова вступить в «Политический центр борьбы с большевизмом».
С февраля по конец апреля 1943 года Будыхо исполнял обязанности начальника контрразведки, выявляя по долгу службы лиц, сохранивших верность Советскому государству. После расформирования организации он написал заявление о вступлении в РОА и был утвержден в звании «генерал-майор», после чего принял присягу и убыл в отдел формирования «восточных частей» при штабе 16-й армии в Ленинградской области.
Однако, как и в случае с Бессоновым, – увы! – случилось непредвиденное.
10 октября два «русских» батальона перебили своих хозяев – немцев – и ушли к партизанам.
Будыхо бежал, но вскоре был пойман народными мстителями и передан в СМЕРШ.
19 апреля 1950 года его проговорили к расстрелу.
Генерал-майор Андрей Зиновьевич Наумов, командир 13-й стрелковой дивизии, был арестован немцами 18 октября 1941 года на гражданской квартире и доставлен в минскую тюрьму. Через два месяца его направили в лагерь для военнопленных. Там-то он и выявил желание работать против СССР.
В апреле 1942 года Наумова сначала перевели в лагерь в Литву, а затем – в «Хаммельбург», где Андрей Зиновьевич лично осуществлял вербовку военнопленных в «восточные» батальоны.
А 24 сентября генерал подал коменданту лагеря заявление: «Доношу, что среди русских военнопленных ведется сильная советская агитация против тех людей, которые с оружием в руках хотят помогать немецкому командованию в деле освобождения нашей родины от большевистского ига.
Эта агитация исходит главным образом от лиц, принадлежащих к генералам и со стороны русской комендатуры.
Последняя стремится всеми средствами дискредитировать тех военнопленных, которые поступают на службу к немцам в качестве добровольцев, употребляя по отношению к ним слова: “Эти добровольцы всего-навсего продажные души”.
Тех, которые работают в историческом кабинете, также игнорируют и оскорбляют такими словами, как: “Вы продались за чечевичную похлебку”.
При таком положении дел русская комендатура вместо оказания помощи этим людям в поднятии производительности труда совершает обратное. Она находится под влиянием генералов и всячески старается препятствовать работе.
Активное участие в этой агитации принимают генералы Шепетов, Тхор, Тонконогов, полковник Продимов, подполковник Новодаров…».
После этого в живых остался только Тонконогов…
Спецпроверка
Одинцово – Москва.
Лето 1945 года
Кормили в Одинцово как на убой. Хотя… Почему «как»? Никто не знал, что будет с ним завтра и наступит ли это завтра вообще. Так что – жрите, граждане проверяемые, пока дают! Это вам не лагерная баланда.
Как-никак более килограмма белого хлеба и девять кусков сахара в сутки. На завтрак: блин или рисовая каша или яйцо. В обед: суп или борщ, кусок жареного мяса с гарниром и компот. Ужин: каша или пюре картофельное с куском селедки.
Советские люди сами не доедают, в некоторых районах – с голода пухнут, а вам, генеральским рожам, – нате, пожалуйста! Белый хлеб, сахар…
Во время допросов Потапова не покидало ощущение, что такая обжираловка когда-нибудь выйдет ему боком. Но он держался, на вопросы отвечал прямо, не хитрил, не юлил и, как всегда, не старался обелить себя. Может, поэтому и не попал в расстрельный список?
Однако мы, кажется, снова забежали вперед.
Пока в его судьбе еще ничего не решено…
И немолодой следователь в штатском костюме (лишь в первый день на нем был китель с погонами полковника НКВД) старается сделать все, чтобы выявить очередного дармоеда, изменника Родины и избавить от него целомудренное советское общество.
– Вот, скажите, Михаил Иванович, где ваши документы?
– Не знаю. Когда я очнулся, в нагрудном кармане их не оказалось.
– Так, может, вы их спрятали? Чтобы откреститься от высокого генеральского звания?
– У меня и мысли такой не было.
– Ладно. Не стану водить вас за нос… Вот. Распишитесь в получении!
Потапов раскрыл серую командирскую книжицу с тисненной звездой и не поверил глазам. С фотографии на него глядело собственное лицо! Только из безвозвратно ушедшей молодости!
– Откуда это у вас? – покраснев от волнения, еле произнес он.
– Один Герой Советского Союза передал… Генерал-полковник Москаленко.
– Кирилл Семенович?!
– Так точно. Помните такого?
– Конечно. Он командовал у меня сначала противотанковой бригадой, затем – корпусом. А вы знаете, что настоящая его фамилия – Москалев?
– Никак нет! – лицо следователя вытянулось от удивления. – Так-так, это забавно… – Он что-то записал в блокнот и принялся барабанить по столу не заточенной стороной простого карандаша.
– И много у вас таких? – спросил наконец после затянувшейся паузы.
– Каких?
– Сменивших русские фамилии на другие, в том числе и украинские!
– Больше о таких фактах мне не известно.
– Ясно… Однако давайте вернемся к событиям сорок первого года, если вы не против, конечно.
– Нет. Не против.
– Москаленко утверждает, что вы были мертвы… Враг напирал, закапывать трупы было некогда. Поэтому вас просто бросили в овраге, немного прикидав сухими ветками. И вдруг – о чудо! Чуть ли божественное воскрешение… (А коммунисты, как вам должно быть известно, ни в чудеса, ни в Бога не верят!) Ведомство Геббельса сообщило: командарм Потапов взят в плен. Как такое могло случиться?
– Я не знаю…
– А как ваши бумаги попали к Москаленко?
– Наверное, он сам их взял, думая, что я мертв… Спросите сами у Кирилла Семеновича.
– И спросим… Спросим… Хоть он тут и ни при чем. Каждый солдат и красный командир несет личную ответственность за сохранность воинских документов!
– Что ж… Я готов ответить за свои проступки по всей строгости закона.
– Погодите… Еще успеете ответить! Может, вы их выбросили? Хотели прикинуться рядовым красноармейцем и выйти из окружения?
– А смысл? Все знаки отличия были при мне!
– Ну, да… Это правда.
– Я не хотел жить, хотел погибнуть вместе со всеми!
– Отчего же не погибли? Как Кирпонос? Как Тупиков? Как ваш начальник штаба Писаревский?
– А вам легче бы стало, если б я не очнулся?
– Мне – нет. Вам – легче. Не надо было бы объяснять многие непонятные нам вещи!
– Ты сам-то на фронте был? – повысил голос Михаил Иванович.
– Нет. У меня свой фронт. Не менее ответственный, чем ваш, между прочим!.. И впредь обращайтесь ко мне только на «вы», как положено по уставу.
– Хорошо.
– Хотите, я вам расскажу, как все было на самом деле?
– Давайте.
– Вы с первых дней планировали перейти на сторону противника. И по этой простой причине оказались единственным из советских генералов, кто не расстреливал пленных немцев. Логика такова… Как вы к ним, так и они должны будут относиться к вам!
– Пленные тоже люди…
– Фашисты – люди? Странно… Странно… А что вы скажете на это? – следователь протянул Михаилу Ивановичу маленький пожелтевший снимок, на котором неизвестный фотограф, скорее всего из числа рядовых немецких воинов, запечатлел, как он пьет коньяк с Гудерианом.
– Ничего не скажу.
– Так уж и ничего? А придется, уважаемый гражданин Потапов, придется объяснить, что вы такое пьете с командиром одной из ударных танковых групп вермахта!
– Коньяк пью. Хороший! – рассмеялся командарм.
– Ясно, что не самогон! Вы же голубых господских кровей…
– Каких таких господских?! – Потапов, у которого и так все внутри бурлило от негодования, поднялся, сжимая кулаки. Однако быстро успокоился и сел на прежнее место – тут вам не вражеские апартаменты, где можно и нужно демонстрировать свою смелость, а кабинет простого советского следователя, делающего работу, порученную ему родной Коммунистической партией и всем народом, люто ненавидящим предателей. Здесь надо давать честные, правдивые показания, а не размахивать руками.
В справедливости советского следствия и правосудия он не сомневался ни на миг.
На Лубянке
Москва.
Лето 1945 года
– Посмотрите внимательно на эти лица. Может, узнаете кого-то из них, – предложил следователь, постреливая маленькими карими глазками.
– Всех знаю, – бросив беглый взгляд на фотоснимки, мгновенно обнадежил его Потапов.
– Давайте поименно. С краткой характеристикой каждой личности.
– Хорошо… Это Иван Николаевич Музыченко, генерал-лейтенант, командующий шестой армией ЮгоЗападного фронта.
– Бывший! – уточнил полковник.
– Бывший командующий, бывшего фронта, в бывшей войне! – гневно согласился генерал.
– Не надо горячиться, Михаил Иванович. Охарактеризуйте его… пожалуйста.
– Грамотный, принципиальный командир, честный, порядочный человек…
– Вы вместе сидели в «Хаммельбурге», не так ли?
– Сидели – не то слово. Содержались – так будет лучше.
– И как он себя там вел?
– Нормально.
– Не сомневался в нашей победе?
– Нет!
– С администрацией сотрудничал?
– Нет!
– А это кто? – следователь выбрал из пачки фотографий еще одну и чуть ли не насильно вложил ее в руки подследственного.
– Егоров Евгений Арсентьевич, бывший командующий четвертым стрелковым корпусом РККА.
– Есть данные, что он приезжал к вам еще в Винницу.
– Было дело.
– С какой целью?
– Дабы завербовать меня в организацию, в которой он уже состоял.
– Какую?
– РТНП.
– Расшифруйте, пожалуйста…
– Российская трудовая народная партия.
– А вы знаете, что эта, с позволенья сказать – организация – была создана по инициативе немецкой разведки?
– Поэтому я и отклонил их предложение.
– Но, насколько мне известно, создали РТНП именно в Хаммельбургском лагере, там, где вы находились наиболее долго… Вы готовы подтвердить этот факт?
– Подтверждаю.
– А кто стоял у истоков этой антисоветской организации, помните?
– Конечно.
– Назовите их!
– А то вы не знаете?
– Знаю. Но хочу услышать фамилии всех предателей Родины из ваших уст. Поименно!
– Хорошо. С русской стороны – ваш коллега, военный юрист третьего ранга Семен Александрович Мальцев, бывший военный прокурор сотой стрелковой дивизии, – не без злорадства отрапортовал Потапов. – С немецкой – зондерфюрер Кох и капитан фон Зиверс из контрразведки…
– Фон Зиверс… Знакомая фамилия… Это не тот полковник, которого казнили в Нюрнберге?
– Не знаю.
– А как его звать, не вспомните?
– Кажется, Вольф.
– Может, Вольфрам?
– Это одно и то же.
– Ладно. Продолжайте. О чем мы говорили?
– О руководстве РТНП.
– Ах, да… Точно…
– Отдел пропаганды партии возглавлял артист МХА-Та Сергей Николаевич Сверчков, военный отдел – бывший советский генерал-майор береговой службы, начальник Военно-Морского училища ПВО Иван Алексеевич Благовещенский.
– Все ясно. Спасибо.
– В 1942 году в интересующей вас организации неожиданно сменилось руководство…
– Мы об этом уже знаем. Так что на сегодня можете быть свободны. Хотя нет. Постойте. Музыченко утверждает, что после беседы с вами Егоров изменил свою позицию и отозвал заявление о членстве в РТНП. Это правда?
– А что, Ивану Николаевичу вы уже не доверяете?
– Доверяем, но проверяем.
– Правда.
– А показания других свидетелей по данному делу вам интересны?
– По какому делу?
– По вашему. Об измене Родине.
– Нет. Не интересны. Я Родине не изменял. Поэтому грязь ко мне не прилипнет!
Допрос… И снова допрос
Москва, Лубянка.
Лето 1945 года
Следователь был, как всегда, предельно вежлив и прост в общении. Никогда не повышал голос, не брал на «понт», порой создавалось впечатление, что он – «душка парень», искренне желающий помочь «заблудшим душам».
Но оно было обманчивым.
«Этот не посочувствует, не сжалится; проколешься, ляпнешь не то, что надо, – и пойдешь под расстрельную статью», – такой вывод Потапов сделал уже после первых минут общения с ним.
От подобных мыслей коробило и бросало в холодный пот. Остаться живым после трех с половиной лет пекла, а теперь сгинуть ни за что на родимой Русской земле? Разве это нормально?!
– Скажу честно, Михаил Иванович, плохи ваши дела… Нам не удалось получить чьих-либо признательных показаний о вашем прямом пособничестве нацистам, но и того, что мы нарыли, вполне достаточно для ареста, а в последствии – для длительного срока заключения, а то и «вышки»[173].
– И что такого я натворил?
– Во-первых, установили доверительные отношения с противником, подтверждающиеся совместным распитием спиртных напитков. Я имею в виду генерала Гудериана. Кстати, вы знаете, что он арестован нашими американскими союзниками?
– Нет.
– Мы передали им список интересующих нас вопросов, касающихся вашего пленения и сегодня утром получили долгожданный ответ. Вот – читайте. Если вы не против, можно вслух.
– «Я, генерал-полковник Гудериан Гайнц Вильгельм, в ответ на ваш запрос подтверждаю, что 20 сентября 1941 года мною был взят в плен и допрошен командующий 5-й армией РККА генерал-майор Потапов.
Мои солдаты обнаружили его в овраге под грудой мертвых тел и поначалу подумали, что Потапов тоже мертв. Но оказалось, что он только ранен и контужен.
Мы привели его в чувство и отправили в лагерь военнопленных высокого ранга»… Ну, и что?
– Погодите, это еще не все! Вот справка о вашем содержании в том, с позволенья сказать, лагере, больше напоминающем средненький советский санаторий. Отдельная комната, усиленное питание, опять же – адъютант, некто Тимофей Ковин. Кстати, вы не знаете, куда он подевался?
– Не имею понятия. В лагере ходили слухи о том, что его догнала случайная пуля… Чуть ли не в последний день войны.
– Так-так… Так-так, – следователь опять принялся стучать карандашом по поверхности стола – такая привычка уже давно раздражала невозмутимого командарма, но вслух своего неудовольствия он, конечно же, никогда не высказывал. – А как этот псевдоученый оказался возле вас, а?
– Мы знакомы с детства. Он родом из соседнего села Рыляки.
– Но в официальной автобиографии товарища Ковина указано совсем другое место рождения. Сибирь. Красноярский край.
– Его родителей выслали туда… При моем, кстати говоря, содействии.
– За что?
– За антисоветскую деятельность.
– У меня есть список всех высланных из Калужской области. Фамилии «Ковин» среди них нет. Есть Ковинов Егор Терентьевич и Ковинова Авдотья Павловна.
– Это его родители.
– Значит, человек, которого вы взяли, так сказать, в свои ближайшие помощники, обманул Советское государство, подделал документы и сменил фамилию?
– Выходит, так.
– А вы еще говорите, что не изменяли Родине… За такие связи расстрела будет мало!
– Да пошел ты… Больше я ничего не скажу!
– Ты у нас не только говорить, а и петь скоро начнешь! – злорадно ухмыльнулся следователь.
Брат
Москва, Лубянка.
Лето 1945 года
Генерал позавтракал и начал собираться на очередной допрос. «Уже хожу на Лубянку, как на работу… Дожился…» – подумал он с грустной улыбкой. О том, что он не поддался на уговоры заокеанских союзников и вернулся на родную землю, Михаил Иванович не жалел еще ни разу.
Лучше смерть на Родине, чем рай на чужбине.
Несмотря на то что тот день был выделен в календаре красным цветом (как-никак воскресенье!), допрос проходил в обычном режиме.
Вопрос – ответ.
Ответ – вопрос.
Как вдруг… Дверь без стука распахнулась, и на пороге кабинета вырос мужчина лет сорока – сорока пяти в элегантном костюме и летней шляпе, лицом в точь-в-точь, как у его «мучителя» – иначе своего следователя Потапов в мыслях не называл. В руках визитера была тяжелая авоська. У ног стоял огромный, с «раздутыми» боками, кожаный чемодан.
– Вася! – заорал полковник, вскакивая со своего насиженного места. – Вы слышите? Братан мой Васька вернулся! Из самого логова… Ну, как ты родной? – добавил он нежно уже по адресу визитера.
– Зэр гут!
– Давай хоть обнимемся!
– Давай. И принимай подарочек, брат, – гость еле затащил в центр кабинета чемодан и, оставив его прямо на полу, подморгнул следователю, мол, можешь открыть – полюбопытствовать!
– Что это? – круглые глаза полковника чуть не вылезли из орбит.
– Регистратор звука на магнитную ленту германской фирмы «AEG». Именно такие устройства использовали в своей работе все спецслужбы Третьего рейха. А чем мы – русские – хуже?! Так что бери, братец, не стесняйся – эта штука тебе еще ох как пригодится! Недаром же я ее из покоев Адольфа пер!
– Что, правда, от самого Гитлера?
– А ты как думал?!
– Ну, спасибо… Уважил – так уважил!
– И вот еще – держи, – Василий протянул ему авоську, доверху забитую каким-то хламом. – Без этой хрени прибор фурычить не будет!
– Магнитная лента? – догадался полковник.
– Да. Всемирно известной компании «BASF». И записанная, и чистая – тебе всякая нужна.
– Записанная-то зачем?
– Шпрехен зи дойч?
– Я-я…
– Тогда разуй глаза и прочитай надписи на бирках. Здесь чуть ли не все твои клиенты: Власов, Богданов, Бессонов… У Гитлера на каждого компромат имелся!
– А кто там еще есть?
– Какие-то неизвестные мне гады: Музыченко, Лукин, Потапов…
– Потапов? А ну-ка, давай сюда ленту…
Чудесное спасение
Москва, Лубянка.
Начало осени 1945 года
Василий включил магнитофон[174].
Из динамиков полился резкий, временами срывающийся на болезненное повизгивание, голос. Узнать его не составляло труда…
– Бай ойх гейтэ гебуртстаг…[175]
Следователь довольно потер руки. Все… Конец Потапову, если уж сам Гитлер с днем рождения его поздравляет!
Но дальнейшие слова на чужом языке он, как ни силился, понять не смог и поэтому обратился за помощью к более образованному брату.
– «…A тебя, пса вонючего, еще будут возить в клетке по Красной площади, чтоб другим неповадно было. Понял?» – перевел Василий, не сводя глаз с Потапова, с равнодушным видом сидевшего на армейском, с дырочкой посередине, табурете. – Товарищ генерал, простите, ради бога, моего брата… Работа у него такая…
– Ничего.
– Я искренне преклоняюсь перед вашим мужеством. Простите еще раз!
– Успокойся! Мы не на базаре, а в госучреждении… – попытался остановить неожиданный порыв своего близкого родственника полковник, но это только еще больше раззадорило Василия.
– Что, уже родному брату глотку заткнуть пытаешься? Может тебе напомнить, кто из нас старший на целых десять минут? Человек самому Гитлеру заехать в глаз грозился, а мы его, точно последнюю сволочь, будем и дальше мучить допросами? Сегодня же, слышишь – сегодня же – доложишь в Инстанцию о существовании записи разговора Потапова с Гитлером. Иначе не брат ты мне! – основательно разошелся Василий, который, как Михаилу Ивановичу удалось установить позже, служил на оперативной должности в управлении контрразведки.
– А ты понимаешь, что у тебя из-за этого могут возникнуть неприятности? – не сдавался следователь.
– Ну и хрен с ними! Генерал Потапов бесноватого фюрера не убоялся, а я должен на какие-то неприятности оглядываться?!
Михаил-архангел
Подмосковье, Одинцово.
Сентябрь 1945 года
Командарм собрал вещи и вышел на улицу. За спиной маячил уютный деревянный домик в Одинцово, в котором еще оставались жить люди. Теперь они с завистью глядели изо всех окон на единственную дорогу, по которой генерал шел к легковой машине. Мгновенье – и из трофейного «опеля» вышел сияющий Жуков в парадном мундире, щедро увешанном правительственными наградами.
– Ну, здравствуй, мой Михаил Архангел, – раскинув в стороны крепкие крестьянские руки, прохрипел он.
– Здравствуйте, дорогой Георгий Константинович!
Они обнялись.
В это время второй раз хлопнули двери, выталкивая из салона автомобиля на улицу хрупкого мальчишку лет пятнадцати, сразу напомнившего Потапову его самого в далеком революционном, 1917 году.
Михаил Иванович зачарованно глядел, как сын бежит ему навстречу, и впервые в жизни еле сдерживал накатывающуюся слезу…
И опять генеральские судьбы…
Уже в декабре 1945 года Потапову вернули все права, а также звание и награды. Кроме него, после тщательной проверки подобной чести были удостоены Абрамидзе, Антюфеев, Бикжанов, Борисов, Вишневский, Добросердов, Зайцев, Зотов, Корнилов, Лукин, Любовцев, Мазанов, Мельников, Михайлов, Музыченко, И.А. Наумов (тот самый единственный бригврач), Носков, Павлов, Прохоров, Романов, Скугарев, Снегов, Тонконогов. Вскоре этот короткий список пополнил генерал-майор И.И. Алексеев. 23 октября 1941 года Иван Иванович бежал из Полтавского лагеря военнопленных, перешел линию фронта и добрался к своим. Его держали под следствием до 29 января 1944 года, после чего уволили в отставку. Однако уже 16 января 1946 года вдруг решили восстановить в кадрах Советской армии. Однако так повезло далеко не всем!
Комбриг Николай Георгиевич Лазутин, находившийся под следствием органов НКВД, умер 2 ноября 1946 года.
Такая же участь постигла и генерал-майора Андрея Герасимовича Потатурчева, арестованного по ходу спецпроверки. И – опять же – было за что! Потатурчев первым из наших генералов попал в плен – кстати, в гражданском одеянии! – и на первом же допросе поведал врагу все, что ему было известно о структуре, командирах и перемещениях наших войск. В июле 1947 года он умер в тюрьме.
За потерю управления войсками и добровольную сдачу в плен Военной коллегией Верховного суда СССР были приговорены к расстрелу Артеменко, Белешев, Бессонов, Будыхо, Кириллов, Кирпичников, Кру пенников, Мошенин, Понеделин, Привалов. Самохин, Сиваев…
И опять – одна незнакомая фамилия.
Командир 43-й стрелковой дивизии Владимир Васильевич Кирпичников попал в плен к финнам и настрочил, на свою беду, несколько статей, в которых пытался обосновать возможность государственного переворота в СССР. Ясно, что они были истолкованы как антисоветские!
В отношении двух военачальников дело было прекращено за отсутствием состава преступления. Первым из этих счастливчиков стал генерал-майор Иван Михайлович Герасимов, попавший за решетку по доносу какого-то пожелавшего остаться неизвестным «доброжелателя», сообщившего, что генерал вел в лагере антисоветскую пропаганду. 29 декабря 1945 года Герасимова арестовали и продержали в тюрьме до 1 августа 1953 года…
Вторым – генерал-майор Павел Васильевич Сысоев. В августе 1943 года он с группой товарищей бежал из плена к партизанам, «дорос» до помощника начальника штаба партизанского соединения. Но в апреле 1944 года был вызван в Москву и арестован. До 8 января 1946 года находился в тюрьме.
Остальным бежавшим из плена полководцам повезло меньше. Ласкин получил 10, а Цирульников – 12 лет лишения свободы. В 1956–1957 гг. все указанные лица (в том числе и расстрелянные) были полностью реабилитированы.
Остальных не простили и посмертно: Благовещенского, обоих Богдановых, Власова, Егорова, Жиленкова, Закутного, Зыбина, Малышкина, А.З. Наумова, Рихтера, Салихова, Трухина.
О «подвигах» большинства из этой шайки мы уже говорили. Остались только Рихтер и Салихов.
Генерал-майор Рихтер Борис Стефанович под псевдонимом Рудаев возглавлял в Варшаве разведывательно-диверсионную школу абвера и еще 21 июня 1943 года за измену Родине был заочно приговорен к исключительной мере наказания. Оставалось только привести приговор в исполнение, что и сделали в августе 1945 года. Генерал-майор Маркие Бикмулович Салихов в начале 1943 года перешел на службу к Власову, командовал частями Русской освободительной армии.
Такое в нашей стране никогда не прощалось!
«Казнить через повешение», – вскоре постановила Военная коллегия Верховного суда СССР.
Дома
СССР, Калужская область.
Январь 1946 года
Михаил Иванович приказал водителю арендованного у Жукова автомобиля остановиться на опушке леса. Покинув обитый бархатом салон, набрал полную грудь неповторимого аромата соснового бора, кое-где разбавленного белогрудыми березками. Где-то в глубине его затеряно озеро-блюдце, за которым – родная деревня, не раз мерещившаяся в печальных лагерных снах.
Генерал улыбнулся и озорно закричал:
– Я дома!!!
– А-а-а!!! – мигом отозвалось многоголосое эхо…
* * *
Огромное спасибо всем тем, кто оказывал посильное содействие в написании этой книги: супруге генерала Потапова, Марианне Федоровне, их сыну Ивану (Москва); директору школы в деревне Рыляки Калужской области (в которой есть музей Потапова) Татьяне Викторовне Зюкиной; хранительнице фондов Волынского краеведческого музея Наталье Ефимовне Пушкарь (Луцк); директору школы в селе Милятин Иваничивского района Волынской области Украины (там создан музей боевой славы 124-й стрелковой дивизии РККА) Евгении Феодосьевне Сивер; доктору гуманистики, кандидату исторических наук Сергею Васильевичу Ткачеву (Тернополь); генерал-майору СБУ Александру Александровичу Булавину (Луцк); консультанту по военной истории, писателю Николаю Николаевичу Дмитриеву (Луцк).
«В Украине снова туман…»
Эпизод 1
Вот уже третий год подряд он ждал весну не с надеждой и воодушевлением, а с плохо скрываемой тревогой. Именно когда природа начинала оживать после долгой зимней спячки, постепенно меняя надоевшую однообразность на полное оптимизма буйство цветов, активизировались и те, с кем ему предстояло воевать. Боевики, духи, ваххабиты… Назвать врагов «чеченами» просто не поворачивался язык, потому что среди них попадались индусы и палестинцы, европейцы, а то и американцы с арабскими корнями, и даже негры из Йемена.
Родился Дима в конце шестидесятых. Его отец, дед, прадед были офицерами. Самый древний представитель славной династии давал присягу кому-то из Романовых.
Теперь он не Дима. Майор Нестеренко, командир отряда специального назначения. Вместе с ним в бронированном уазике еще двое вооруженных автоматами офицеров и двое прапорщиков, один из которых лихо рулит автомобилем. Недаром его прозвали Горным Королем.
Свет мощных фар вырывает из темноты боевую машину пехоты… В ее «чреве» целое отделение федералов… Накануне вечером в одном из отдаленных аулов видели племянника Басаева. Там, где он появляется, следует ожидать кровопролития. Поэтому Нестеренко не стал «тянуть резину» и выступил в поход ночью, как только получил соответствующее сообщение разведчиков…
Впереди полыхнуло пламя и прозвучал взрыв. БМП подорвалась на фугасе…
Открылся люк.
Солдаты, словно муравьи, покатились по броне в весеннюю грязь. Старший из них – крепкий усач с погонами сержанта на выцветшем кителе, приказал занять круговую оборону. Впрочем, парни и без него прекрасно знали что делать, ибо не раз и не два уже попадали в засаду.
Неповрежденный УАЗ тоже остановился.
Двое прапорщиков и капитан бросились вправо, чтобы обойти высоту, на которой засели нападавшие.
Нестеренко вызвал по радиостанции помощь и вместе с молоденьким лейтенантом пополз вперед в самое пекло.
– Выводи людей! – по пути прокричал он прямо в ухо усача-сержанта. – Я прикрою!
– По уставу не вы нас, а мы вас должны спасать… – огрызнулся парень.
– Это не просьба. Это приказ!
– Есть!
Срочники друг за дружкой рванули назад к дороге.
В это время наверху завязался ожесточенный бой.
Вскоре враги, атакованные еще и с тыла, не выдержали натиска и, чтобы избежать жертв, побежали прямо на группу прикрытия. С обеих сторон в ход пошли ручные гранаты. Одна из них взорвалась возле ног лейтенанта. Он схватился за живот и застонал.
– Уходи, командир… Мне все равно капут.
– Нет, Валек… Мы пойдем вместе.
– Я не смогу…
– А ты попробуй!
Майор подхватил под руки окровавленного товарища и поволок его за собой, отстреливаясь короткими очередями…
Внизу бежал горный ручей.
Офицеры вошли в воду и пошли вниз по течению…
Эпизод 2
Начало мая выдалось на удивление теплым. Можно сказать, даже жарким. И – что удивительно – совершенно не дождливым. Поэтому трудящиеся Западной Украины, и во времена Совдепии не очень жаловавшие всякие пропагандистские мероприятия, откровенно проигнорировали Всемирный День своей же солидарности. У каждого – дача, огород. Что посадишь весной – то и пожнешь осенью!
Плакаты, транспаранты, а также световая иллюминация свидетельствовали о приближении и другого праздника – Великой Победы. Его необходимость, в отличие от предыдущего, пока не подвергали сомнениям… Однако, несмотря на выходные, людей на улицах было немного.
Богдан Фенюк – высокий франт не старше тридцати лет в шикарном костюме решительно шагал по проспекту Свободы, наслаждаясь оригинальной архитектурой центральной части родного города. Возле роскошного здания, первый этаж которого давно отдали под заведения торговли, он замедлил ход и, увидев белоснежные занавески на окнах угловой квартиры, презрительно скривил в улыбке узкие губы.
«Еще не выбрались, блин!»
Набрав код на пульте домофона, Богдан нырнул в подъезд и, убедившись, что за ним никто не следит, нажал кнопку звонка на дверях квартиры № 3, где жили супруги Нестеренко: дед Иван и баба Мария, как их звали более молодые соседи…
Эпизод 3
Солнечный лучик блуждал по огромному, но не очень ухоженному помещению, поочередно ощупывая трещины в потолке, старую, почти антикварную мебель, грязные, кое-где отклеившиеся и отставшие от стен обои, военный мундир с тремя большими звездами на зеленых погонах, покоящийся на вешалке в прихожей… Мужчина и женщина смотрели телевизор. У их ног терлась маленькая собачка – «двортерьер». Тем временем в кадре появилась симпатичная молодая дикторша:
– Накануне годовщины Великой Победы местная власть решила воздать должное каждому защитнику Отечества…
Ее сменил обаятельный толстячок лет пятидесяти. Побежали титры: «Городской голова С.Т. Богуцкий».
– Мы не станем делить участников войны на своих и чужих… Небольшие денежные премии получат и бойцы Красной Армии, и воины У ПА… Ну а бутылочка шампанского и сладости будут на столе каждого ветерана Вооруженных сил, каждого участника боевых действий: в Корее, Афганистане, на Ближнем Востоке. Это я гарантирую!
Прозвенел звонок.
Залаяла собака.
– Открой, Маша… Может, наконец пенсию принесли, – громко распорядился дед Иван.
Старушка пошаркала в коридор, припала к глазку.
– Снова тот крутяк…
– Впусти…
Недолго поколдовав над заедавшим замком, хозяйка широко распахнула дверь.
Фенюк деловито шагнул за порог.
– Ну, что, надумали? – прогундосил он вместо приветствия.
– Сколько можно повторять: квартира не продается! – сердито пробасил экс-полковник, не отрываясь от экрана.
– Гав-гав-гав-гав, – поддержала его собака.
– Вы хоть посмотрите, от чего отказываетесь! – незваный гость бросил на стол пачку фотографий. – Вот домик в загородной зоне, вот – такая же трехкомнатная, только за квартал от центра. С ремонтом. Или однокомнатная с доплатой…
– В этой квартире прошла моя молодость, здесь выросли наши дети… – нерешительно возразила баба Мария.
– Ну и что? Степан недавно построился и на эту хижину уже не претендует, а Дмитрий вообще гражданин другой страны – России. Еще неизвестно, захочет ли он сюда вернуться.
Старик выключил телевизор и взял в руки несколько снимков.
– Скажите, пан Богдан, почему вас так интересует наша квартира?
– Разве вы не понимаете? Мои клиенты хотят занять под свой торговый комплекс первый этаж. Все остальные уже освободили свои жилища.
– Извините, но ничем помочь вам не могу!
– Смотрите, чтобы не пришлось сожалеть по поводу такого решения…
Эпизод 4
В советские времена это, в принципе, небольшое (всего на четыре этажа) здание юмористы называли самым высоким в городе, так как из его окон было хорошо видно… Сибирь. Именно здесь располагалось областное управление КГБ, превратившееся после обретения Украиной независимости в Службу безпеки (по-русски – безопасности). Но сути организации это не изменило…
Стройный брюнет в обычном штатском костюме припарковал иномарку на служебной стоянке и пошел в середину серого дома. Дежурный вытянулся в струнку и взял под козырек.
– Отставить! – небрежно бросил вошедший и протянул прапорщику ладонь. После чего поднялся на второй этаж и принялся открывать кабинет, на дверях которого красовалась табличка «Руководитель подразделения майор Гаврилюк В.П.».
В противоположном конце темного коридора выросла крепкая фигура в парадном мундире. Это был один из его подчиненных – лейтенант Косматов. Приблизившись, он шутливо пожурил:
– Опаздываете, Виктор Петрович…
– Сколько можно учить? Начальство не опаздывает, а задерживается! – в таком же духе ответил Гаврилюк.
– Шеф вас вызывает…
– Так бы сразу и сказал!
Эпизод 5
– Слышишь, Ваня… Может, и правда нам лучше уступить, а? Зачем нам такие хоромы? Перейдем на меньшую жилплощадь, а деньги отдадим детям, – начала Мария, как только Фенюк ушел.
– Зачем они им? Живут только для себя, вдвоем одного внука склепать не удосужились! Моего Димку еще хоть как-то можно понять – он на войне, там не до семьи. А чем думает твой Степка – не знаю.
– Мой, твой… Разве можно так о родных детях?
– Воспитала оболтуса на свою голову… Связался со шлюхой, людям в глаза смотреть стыдно!
– Ну, любит он Аленку, что тут поделать?
– Я тебя, между прочим, тоже люблю… Но, по-моему, рогами люстры не сшибаю… И в лифт захожу нормально, не пригибаясь. Или…
– Успокойся, милый. Преданней меня на всем белом свете не найти!
– Знаю, – пробурчал старик. – Был бы Димка – живо бы ему мозги вправил.
– У моего хоть семья, собственный дом… А у твоего – ни кола ни двора! Что он забыл в той клятой Чечне?
– И ты туда же! Как вы не понимаете, что офицер дважды не присягает?
– Хоть бы письмецо какое родителям послал… А то уже полгода – ни слуху, ни духу…
– Что он тебе напишет? Забери меня домой, мама?
– Нет, конечно.
– То-то же…
Эпизод 6
Раньше в этих стенах было крупное заводоуправление. Теперь – частный университет. Точнее, по регистрационным документам – Высшая школа. Заплатил бабки, стал в очередь – запасись терпением и жди. Пройдет четыре года – и ты уже специалист по внешнеэкономической деятельности, а то и по международному праву.
Просторная аудитория рядом с деканатом наполовину пуста. Только несколько парней шепчутся на «галерке» и десяток барышень сбиваются в кучу вокруг смешливой блондинки в мини-юбке, сидящей в первом ряду напротив кафедры. Скрипят и открываются двери… Студентки разбегаются по своим местам. Нет, преподавателя они не боятся – уважают. Профессор Нестеренко – один из немногих, чьи лекции посещают без принуждения всей группой…
Вот он заходит в помещение, как обычно, ставит на подоконник потрепанный портфель.
– Добрый день… Садитесь! Сегодня мы рассмотрим такую тему…
Блондинка делает вид, что старательно конспектирует за ним, а сама пишет записку: «Жду тебя в парке в 22.00. Р.». После чего незаметно передает клочок бумаги на задний ряд.
Эпизод 7
Когда Гаврилюк вошел в приемную начальника областного управления СБУ, обязанности которого с недавних пор исполнял в прошлом его личный наставник – генерал-майор Николай Игнатьевич Фещенко, там находилась лишь секретарша – Анна, забавлявшаяся компьютером. Виктор наклонился и чмокнул ее в щечку, не забыв при этом бросить беглый взгляд на модный плоский монитор, где, по его предположению, должны были происходить перипетии электронной игры, очень популярной в среде сотрудников украинской спецслужбы. Что вскоре и подтвердил искаженный динамиками голос: «О! Еще один москаль!»
– Шеф один?
Аннушка, смущаясь, выключила компьютер:
– Да… Заходите…
Майор толкнул дубовые двери.
– По вашему приказанию явился!
– Присаживайся, Витя… Как служба?
– Хорошего мало…
– Чего так пессимистично?
– А то вы не знаете? Чиновники жируют, бандиты беспредельничают, а мы – нюни распустили, сопли развесили…
– Ничего от меня не скрываешь?
– Нет…
– Значит, так и не понял ты нашей специфики, майор…
– Что вы имеете в виду?
– У меня везде есть уши… И глаза. Оставь в покое городского голову!
– Вы же сами велели: нащупать связи частной фирмы «Кодекс» с властными структурами и доложить…
– Вот-вот… Доложить… А не самодеятельничать, не совать нос, куда не следует…
– Они же преступники, Николай Игнатьич!
– Имеешь доказательства?
– Да. Имею. Незаконная предпринимательская деятельность – раз, уклонение от уплаты налогов, как и подобает – в особо крупных – два…
– Идеалист ты, Витя… Сегодня власть имущие занимаются таким на каждом шагу. И не только в Украине!
– И еще… В последнее время в нашем городе бесследно исчезли десятки бомжей и граждан преклонных лет…
– Так-так…
– После чего их жилье отошло в собственность мэрии и через фирму «Кодекс» было реализовано нужным людям.
– Это уже серьезно… Что ж, продолжай… Только без моей санкции – ни шага! Понял?
– Так точно! – выпалил Гаврилюк и оставил кабинет.
Эпизод 8
Красавчик с «галерки», которому предназначалось послание блондинки, медленно развернул бумажку. «Жду тебя в парке в 22.00. Р.». Однако содержание записки стало известно и его соседу – Игорю Проценко, старавшемуся ничего не упускать из личной переписки товарища…
– Вот шлюха! К тебе клинья подбивает, а сама не сводит глаз со Степана Ивановича…
– Глупости. Райка просто поспорила с подругами, что соблазнит этого недотрогу, а он, кроме своей старухи, никого не замечает…
– Ха-ха-ха… Разве ей нас мало?
– Кого ты имеешь в виду?
– Меня, тебя…
– И ты там был?
– А как же!
– Сука! Нужно пустить ее по кругу…
– Я не против!
Эпизод 9
Спецназовцы, оставшиеся в живых после боя, смогли собраться вместе только спустя несколько дней. Последними на базу прибыли Горный Король и капитан Фетисов, еще сутки незаметно преследовавшие боевиков, чтобы установить местонахождение их лагеря. Третий член их команды – прапорщик Панчук – погиб там, на высоте. Его тело прикидали землей и ветками, поэтому некоторые ребята предлагали немедленно вернуться назад, чтобы забрать тело товарища и перепохоронить его согласно христианским обычаям. Командир одобрил такое предложение и, не тратя попусту время, вызвал бронетранспортер…
На столе, за которым сидел майор Нестеренко, стояла откупоренная, но почти полная бутылка водки. Рядом лежали документы и награды: ордена, медали…
– Кто? – тихо спросил Горный Король.
– Валик…
Прапорщик молча налил себе полный стакан и так же молча опрокинул его.
– Как это произошло?
– Когда вы начали атаку с тыла, часть бандюг поперла на нас. Лейтенант был ранен, я вынес его из-под обстрела, но…
– Кто знал о нашем маршруте? – вмешался капитан.
– Только руководство.
– Опять в штабе «крот» завелся. Косит капусту на нашей крови… Эх, командир-командир! Я бы эту дрянь… собственными руками… Когда будет БТР?
– Обещали за полчаса.
– Водка еще есть?
– Конечно.
– Наливай. На этот «беспредел» трезвыми глазами смотреть невозможно!
В это время на территорию базы въехала новенькая «Шевроле-нива». Из нее вышел подполковник Костылев. Моложавый, ухоженный, в тщательно отутюженной униформе… Он решительно направился в палатку спецназовцев.
– Здравствуйте, товарищи офицеры…
– Привет, Вася… Садись… Присоединяйся… – пренебрегая субординацией, предложил Нестеренко.
– Что вы себе позволяете, майор?
– Забурел, зазнался… Боевых офицеров не уважаешь?
– Немедленно прекратите попойку!
– Наливай, Паша…
Горный Король растерянно смотрел то на одного, то на другого «военачальника», не зная что делать.
– Кому говорю – наливай… Я твой командир или эта крыса?!
– Вы-ы… – икнул прапорщик, наполняя стаканы.
– Ну, ты у меня еще попляшешь! – возмутился подполковник. – Я тебя под арест, на гауптвахту…
– А воевать кто будет? Ха-ха… Может, ты?
Следом за ним рассмеялись и другие спецназовцы.
Костылеву ничего не оставалось, как позорно ретироваться.
Эпизод 10
В приемной городского головы Сергея Тимофеевича Богуцкого не было никого – рабочее время закончилось еще полчаса тому назад. Лишь секретарша – не лишенная привлекательности незамужняя дама неопределенного возраста, которую все называли почему-то на западный манер Лизет, скучая, листала какой-то женский журнал.
– Тук-тук, – едва отворив тяжелые двойные двери, прошептал Богдан. – «Папа» у себя?
– Да.
– Можно?
– Ты еще спрашиваешь?!
Мэр, толстый, красномордый, сидел за столом под огромным портретом президента, написанным кем-то из местных умельцев. Перед ним, на блюдечке, стояла фарфоровая чашка, от которой исходил легкий ароматный дымок.
– Заходи, братишка, рад тебя видеть, – Богуцкий поднялся с места и двинул навстречу позднему посетителю. – Лизет, еще один чай и никого не пускать!
– Некогда нам с тобою чаевать, – отрезал Фенюк. – Ну, как дела?
– С Нестеренками?
– А то с кем же!
– К сожалению, они отказываются от всех предложений… Пока.
– Это я и без тебя знаю…
– Но мы работаем, изучаем другие варианты…
– Думаешь, нам поверят? Мои клиенты – ребята крутые: сначала стреляют, а затем включают мозги… Когда мы обещали начать капремонт?
– В марте…
– А сейчас на календаре что?
– Май.
– Нам дали время до первого июня… Если и до тех пор не выселим стариков – придется возвращать деньги. Конечно же – с процентами…
– Может, братишка, того… Как всегда…
– По-видимому, придется… Но это – не безродные бомжи, за которых вступиться некому. У них два сына!
Так что держи дело на жестком контроле. Чтобы все – чики-пуки! Менты, эксперты…
– Они у меня на поводке!
Эпизод 11
Степан Нестеренко уставший, но довольный возвращался домой. Сегодня был тяжелый день. Три пары в одном университете, две – в другом. Разве мог он еще десять лет тому назад подумать, что в родном городе, по сути, глухом и провинциальном, будет функционировать столько высших учебных заведений?
Вдруг кто-то вкрадчиво коснулся его плеча.
– Можно я вас провожу?
Это была Рая Сокальская, студентка третьего курса. О ней ходили разные слухи… Поэтому Степан заколебался:
– С чего бы это?
– Просто нам по пути!
– Ну, если по пути… Провожай…
Окончательно осмелев, девушка взяла его под руку:
– Знаете, я, по-видимому, буду переходить в другой вуз…
– Почему?
– Слишком трудно дается ваш предмет… Может, вы немного позанимаетесь со мной… индивидуально?
– Не хитри.
– Ну, пожалуйста, я отблагодарю…
– И где же мы с тобой будем заниматься?
– Можно у меня, можно – у вас…
– Позвони завтра днем. Но ничего обещать я не буду, – он остановился около опрятного особнячка и неуклюже освободил руку. – Вот мы и дома… А где живешь ты?
– Рядом. Вон там… – Рая указала рукой в направлении рабочей околицы.
– Тогда до свидания?!
– До скорого, Степан Иванович!
Профессор улыбнулся и толкнул калитку.
Красотка проводила его исполненным презрения взглядом, потом сердито сплюнула и пошла в обратный путь.
Эпизод 12
Подполковник Костылев сдержал слово.
Нестеренко арестовали и тем самым бронетранспортером, которым его подчиненные собирались отправиться к месту гибели прапорщика Панчука, повезли на гауптвахту. Остальные участники застолья отделались мелкими наказаниями.
«Нет худа без добра», – говорят россияне. Командир спецназовцев наконец выспался! В отличие от капитана Терехина, который утром буквально вполз в камеру.
Майор еле узнал его.
– Ха! Алексей Витальевич… «Ординарец императора»! Какими судьбами?
– Ох, и набрался же я вчера, Дим… Батю аж передернуло, когда увидел мою рожу! Орать начал… Мол, давай сам на «губу», не то под суд пойдешь.
– Да… Нашему командующему лучше не попадать под горячую руку.
– Ничего. Он хотя и самодур, но справедливый. И отходит быстро. А тебя за что?
– Костыля послал по старому адресу.
– Мой тебе совет, Дима: переведись куда подальше, пока не поздно. Семенович обид не прощает.
– Мне-то что? Я здесь уже два срока отмотал. Начнут прессовать – напишу рапорт, и на неньку-Украину.
– Опа-на! Выходит, мы земляки?
– А ты откуда?
– Я хоть и чистокровный русак, но родился во Львове. Папа отказался присягать независимой, и мы переехали в Саратов.
– Он военный?
– Да.
– Мой, к счастью, вышел в отставку еще до перестройки…
– Живой?
– Кто?
– Понятно, отец!
– А… Не знаю. Уже полгода писем из дому не получаю…
– Как не получаешь? Неделю назад я лично держал в руках конверт. «Д.И. Нестеренко»…
– Врешь!
– Да ты что, Дим? Хочешь, скажу, откуда растут ноги?
– Давай…
– Сам знаешь: особисты всю корреспонденцию просматривают… А у них – приказ: не доставлять адресатам письма, в которых содержатся призывы возвращаться домой… Особенно это касается нерусских, то есть выходцев из других республик…
– Ну, блин, дела! Все… Довольно. Отвоевался! Иду в отставку.
Эпизод 13
Проблемы с сердцем у Степана Нестеренко начались рано – на второй год супружеской жизни. По словам знакомого врача, виной всему стали нервные стрессы, которые он время от времени он переживал из-за непредсказуемого поведения своей собственной половины. Алена могла прийти домой ночью, а то и вовсе – под утро, объясняя это необходимостью лично контролировать работу персонала. Ресторан с красноречивым названием «Гуляй-поле» подарил ей папочка – прежний начальник облпотребсоюза, когда единственная доченька почти в тридцать лет наконец-то в первый (и пока последний!) раз вышла замуж.
Поначалу Степан слепо доверял супруге, но однажды не выдержал – проверил. Алены в ресторане не оказалось… С тех пор он не расстается с валидолом…
Очередной приступ случился посреди лекции. Нестеренко спешно закончил фразу и сделал вид, что переходит к другой теме. Воспользовавшись паузой, подошел к открытому окну, набрал полную грудь свежего майского воздуха. В то же мгновение прозвучал спасительный звонок. Не дожидаясь разрешения преподавателя, студенты высыпали в коридор. Все, кроме Раи Сокальской, которая тут же оказалась рядом.
– Степан Иванович, вам плохо?
– Нет-нет, все в порядке…
– Может, таблеточку?
– Не помешает…
– Сбегать в аптеку?
– Не нужно. Возьми в пиджаке.
Девушка торопливо вынула из кармана упаковку валидола, отломала одну пилюлю и дала преподавателю. Тот сразу положил ее под язык.
– Я проведу вас домой.
– У меня еще две пары…
– Не беспокойтесь. Я предупрежу декана!
– Лучше сделай это сейчас, чтобы он смог подыскать замену.
– Хорошо. Я быстро… А вы не двигайтесь, ладно?
И она побежала длинным коридором.
Ждать ее профессор не стал, и когда Рая исчезла из вида, сразу вышел на улицу…
Эпизод 14
Около его жилища стоял джип с регистрационным номером, который начинался на три тройки – именно такие с недавних пор стали цеплять на служебные автомобили высоких должностных лиц. За рулем дремал шофер – дородный дядюшка старше пятидесяти. Нестеренко вставил ключ в замок и попробовал провернуть – где там! Двери были закрыты изнутри.
Тогда он нажал кнопку звонка.
Никакого эффекта!
Степан обошел дом, заглядывая в окна, которые посреди белого дня почему-то оказались завешенными шторами, и громко стуча по стеклу. Когда услышал, что двери заскрипели, поспешил назад, к входу.
На пороге стоял городской голова Богуцкий. За ним, в коридоре – жена в полузастегнутом халатике. Ее всегда ухоженные волосы были растрепаны.
– Что-то ты сегодня слишком рано… – недовольно прошипела Алена.
(Мэр, раскланиваясь, попятился в направлении джипа; спустя мгновение двигатель машины зарычал, и она рванула с места.)
– Опять ты за свое! – кипя и негодуя, бросил Степан.
– Ну что ты, любимый… Сергей Тимофеевич забежал на огонек, чтобы собственноручно обследовать наши жилищные условия.
– Зачем?
– Если бы не его содействие, мы бы и до сих пор ютились в малосемейке.
– Начхал я на его содействие! У моих родителей есть квартира.
– Так и убирайся к ним!
– Но я люблю тебя…
Он стал на колени и вдруг зарыдал, уткнувшись лицом в ноги супруги…
Эпизод 15
Рапорт об отставке Нестеренко подал лично генералу Кирову, которому непосредственно подчинялся спецназ.
Тот сначала упирался, мол, кто тебя заменит, но вскоре поддался – подписал приказ.
Провожали командира всем личным составом. Горный Король даже прослезился.
– Я вас никогда не забуду. Приеду – сразу напишу! – пообещал Дима уже через опущенное окно комфортабельного купе.
Спустя мгновенье тяжелый состав тронулся с места и бойко побежал по извилистым рельсам.
Надвигалась ночь.
Свежеиспеченный отставник и его попутчики – немолодые супруги со взрослой дочкой – начали готовиться ко сну. Под непритязательные эстрадные мелодии, которые на радость девушке непрерывным потоком лились из радиодинамиков, сначала застелили постель, потом попили чаю, после чего все вместе внимательно прослушали вечерние новости, закончившиеся, как и подобает, прогнозом погоды для стран СНГ. «В Кавказских республиках – солнечно, плюс двадцать – двадцать два, в Москве, Санкт-Петербурге – облачно, кратковременный дождь, в Украине – опять туман, видимость ограничена, ветер порывистый от 10 до 15 метров в секунду…»
Дмитрий выключил громкоговоритель и спрыгнул с облюбованной верхней полки, намереваясь закрыть окно. Поезд как раз пролетал мимо небольшой станции, на которой, согласно расписанию, остановки не предусматривалось. Вдруг на перроне замелькали чьи-то тени. В сторону вагонов полетели камни и пустые бутылки.
Одна из них ударилась о верхний кант оконной рамы и разлетелась на мелкие кусочки именно тогда, когда Нестеренко начал поднимать кверху опущенное стекло.
Большой осколок разрезал Дмитрию щеку от уха к подбородку…
Молодая меломанша, оказавшаяся, на счастье, медсестрой, принялась обрабатывать рану и бинтовать ему лицо.
– Это ж надо! – грустно улыбнулся теперь уже бывший офицер. – Две чеченских кампании отбыл без единой царапины, а по пути домой умудрился получить настоящее боевое ранение…
Эпизод 16
В ресторане «Гуляй-поле» было, как всегда, многолюдно и шумно. Официанты еле успевали принимать заказы. То здесь, то там раздавались тосты, обильно пересыпанные вульгарностями, которые встречалась одобрительными возгласами и заливистым смехом. Вокруг гладкой никелированной жерди в эротическом танце извивалась обнаженная кокетка, на которую никто не обращал внимания. Когда она закончила свое «выступление», на сцене появилась группа музыкантов. Молодая очаровательная певица затянула грустную украинскую песню…
Сергей Богуцкий наслаждался ее пением за роскошно сервированным столом в отдельной кабинке. Рядом с ним сидела Алена Нестеренко, напротив – тщеславный господин Фенюк.
– Вижу, у тебя пополнение? – обращаясь к хозяйке, то ли спросил, то ли просто констатировал приятный факт Богдан.
– Да.
– Почему мы до сих пор не знакомы?
– Сейчас я ее позову.
– Пускай допоет…
– Ты об Оксане?
– А ты о ком подумала?
– О Надьке… Стриптизерше…
– Пускай ею интересуются кобели, а не такие орлы, как мы.
– Предупреждаю: Оксана не по сексу…
– Ну, это мы еще посмотрим! Я правильно говорю, Сергей Тимофеевич?
– Заткнись! – коротко отрезал Богуцкий. – И где ваше хваленое жаркое, Алена Максимовна?
– Ой! Совсем забыла… Одну минутку!
Она схватилась с места и побежала на кухню.
– Вот это цыпа! – восторженно затарахтел Фенюк, оставшись наедине со своим патроном. – Я бы ее суку – во все дыры…
– У тебя, братишка, не язык, а помело… Может, у нас с Аленой того… роман, а ты несешь всякую пургу.
– Ее бы в секс-тур, нам бы турки капусты отвалили – по самые помидоры, – будто и не услышал Богдан.
…Бизнес-леди быстро вернулась в кабинку в сопровождении официанта с подносом, заставленным разнообразнами снадобьями, и понравившейся Фенюку певички.
– Приятного аппетита. Я – Оксана, – отрекомендовалась девушка.
– Хорошо поете! – похвалил Богуцкий.
– Браво! Брависсимо! – поддержал босса Богдан.
– Вы пригласили меня лишь для того, чтобы выразить свое восхищение?
– Нет. Выпьешь?
– Я на работе.
– Ничего. Хозяйка позволяет.
– Выпей шампанского. Ты же любишь, – неохотно согласилась шефиня.
– Не буду…
– Тогда хоть поужинай с нами, – не отставал от девушки Фенюк.
– Благодарю, – Оксана опустилась на свободное место и протянула руку за бутербродом с красной икрой.
Богдан положил ладонь ей на колено и доверчиво зачирикал:
– Все девушки едут на зарубежные гастроли… А ты отказываешься…
– У меня нет загранпаспорта.
– Не беда! Поможем.
– Подумать можно?
– Да… Но недолго: вас уже ожидают в Турции!
– Если это все, то я пошла – вскоре опять мой номер…
Она взглянула на хозяйку; та утвердительно кивнула головой – и Оксана торопливо оставила кабинку. Спустя мгновенье в просторном зале опять зазвучал исполненный неподдельной тоски голос.
Между тем Фенюк промывал мозги владелице ресторана:
– Ты как хочешь, но чтобы эта киска обязательно попала в состав группы.
– Ладно. Я попробую ее уговорить…
– Хватит, – нахмурился Богуцкий. – Вели принести десерт – и разбегаемся.
Алена ушла. Сергей Тимофеевич по привычке сначала долго смотрел ей вслед, любуясь округлой и упругой попочкой, которой его любовница владела не хуже любой дипломированной соблазнительницы; потом, как бы между прочим, бросил в сторону своего компаньона:
– Кстати, братишка, супруги Нестеренко – ее свекор и свекровь…
– Жаль, – пробормотал тот, запихивая в себя варево из глиняного горшочка.
– Не переживай. Она еще и магарыч поставит, если узнает, что мы затеяли…
– Серьезно?
– Сто пудов. Они еще со свадьбы не разговаривают.
– Тогда пусть накрывает поляну…
– Давай лучше подождем до девятого мая…
Эпизод 17
Степан Нестеренко смотрел телевизор. По одному из спутниковых каналов транслировали футбольный матч, который должен был определить чемпиона Испании. Впервые за последние годы на этот титул реально претендовала и его любимая команда – «Барселона»…
Когда вдруг зазвонил телефон, профессор схватил трубку, сказал: «Алло!» и сразу узнал голос Раи:
– Добрый вечер, Степан Иванович…
– Здравствуйте.
– Как чувствуете себя?
– Хорошо.
– Тогда, может, начнем?
– Не выйдет. У меня срочная работа!
– Завтра – зачет, а я ничего не знаю. Умоляю, помогите мне!
В это мгновение каталонцы забили победный мяч, и сердце рьяного болельщика неожиданно растаяло.
– Ладно. Приходи – я же твой должник.
– Лучше вы ко мне. Запоминайте адрес…
Эпизод 18
В тот вечер в ресторане «Гуляй-поле» пил пиво и Виктор Гаврилюк. Впрочем, это он делал не по зову сердца, а по долгу службы. Когда Фенюк и Богуцкий, уже под хмельком, в сопровождении абсолютно трезвой Алены, пошатываясь, наконец прошли на улицу, где их ждал служебный автомобиль городского головы, он мигом перебрался в кабинку, где только что отрывались закадычные друзья.
Там уже хозяйствовала официантка, убиравшая грязную посуду.
– Вам что, в зале места мало? – удивилась она.
– Хватает. Но я хочу здесь.
– Ладно… Что вам принести?
– Кружку пива.
– На разлив у нас – только «Пауланер»…
– Ну и что?
– Пол-литра – семнадцать гривен.
– Я похож на нищего?
Майор натянуто улыбнулся и не без сожаления выложил на стол новенькую зеленоватую двадцатку.
Доверху загрузив поднос, девушка со спесивым видом направилась в сторону кухни.
Оставшись наедине, Гаврилюк провел ладонью под столом, что-то забрал и спрятал в карман.
Эпизод 19
Степан Иванович нерешительно потоптался на грязном коврике и потянулся к кнопке звонка. Вскоре из квартиры донеслось шарканье ног, за ним – игривый девичий голос:
– Иду-у!
Еще мгновение – и двери отворились.
На пороге стояла Рая в прозрачном халатике, под которым не было нижнего белья.
– Заходите… Сюда, пожалуйста, – она провела его по коридору на кухню и усадила на табурет. – Чай, кофе, капучино?
– Я не за этим пришел… Какие у тебя проблемы?
– Проблема одна… Я хочу тебя!
Блондинка неожиданно опустилась на колени и начала расстегивать профессорскую ширинку. Степан брезгливо оттолкнул девушку от себя и направился к выходу.
– Ты еще пожалеешь об этом!.. – донеслось ему вслед.
Эпизод 20
В эту ночь в кабинете начальника областного управления СБУ кроме законного хозяина – Фещенко, который не раз засиживался до первых петухов, находился также майор Гаврилюк. Он уже несколько минут без успеха пытался запустить лентопротяжный механизм нового портативного магнитофона. Наконец ему это удалось.
– «Кстати, братишка, супруги Нестеренко – ее свекор и свекровь…» – полился из динамика бархатный баритон городского руководителя.
– «Жаль», – ответил ему незнакомый голос.
– Кто это? – поинтересовался генерал.
– Богдан Фенюк. Известный бизнесмен и, так сказать, доверенное лицо Сергея Тимофеевича. Именно через него власть прокручивает всякие грязные делишки…
– Например?
– Незаконно выселяет людей из центральных районов города и распродает их жилье.
– А что значит «Подождем до девятого мая»?
– Всего я, конечно, знать не могу. Но, скрывать не стану, кое-что нарыть мне уже удалось.
– Что именно?
– Фирма «Кодекс» – откровенно криминальная организация – намеревается скупить весь первый этаж одной пятиэтажки. И лишь супруги Нестеренко, о которых идет речь на пленке, пока категорически отказываются продавать свое жилье.
– Выходит, в ближайшее время с ними может что-то случиться?
– «Что-то» – сказано слишком мягко…
– Следовательно, мы тоже будем с нетерпением ожидать Праздника Победы… Кассета останется у меня. Надеюсь, ты не против?
– Нет…
– Хочешь сказать, у тебя есть копия?
– Ну что вы, Николай Игнатьевич… Разве так можно? – И думать не смей! Не приведи Господь, узнаю, что ты ведешь двойную игру…
– Я же не самоубийца, пан генерал!
Эпизод 21
О том, что у следствия есть все основания возбудить уголовное дело против мужа его любовницы, Богуцкому сообщил родной кум и «по совместительству» прокурор города Никита Джмиль, с которым они не раз и не два «зависали» в «Гуляй-поле».
Конечно, медлить мэр не стал и сразу же «полетел» на другой конец города – в ресторан своей «боевой подруги».
Устроился в облюбованной кабинке, нервно закурил и, заказав кофе, велел официантке немедленно доложить руководству о своем визите.
Алена не заставила долго ждать себя. Закрыла дверцу и, удобно разместившись на коленях любовника, сразу же начала проверять на боеспособность его детородный орган. Тот, как всегда, находился в повышенной готовности. Но сам Сергей Тимофеевич почему-то не был настроен на «лирический лад».
– На твоего козла поступило заявление.
– Куда?
– На кудыкины горы… Не знаешь, куда поступают заявления? В прокуратуру.
– И что он натворил?
– Студентку хотел трахнуть…
– Шутишь, да?
– Мне Никита звонил…
– Вот, блин, Чикатило! А прикидывался образцовым семьянином…
– Сегодня его должны арестовать. Но я могу посодействовать. Разумеется – за определенную плату.
– Не нужно. Пусть посидит… лет пятнадцать. Он у меня уже вот где, – Алена красноречиво провела ладонью по горлу.
– Ты страшный человек, – неодобрительно покачал головой Богуцкий.
– А ты? – ответила бизнес-вумен.
Эпизод 22
Хотя закон и запрещает проведение после десяти вечера любых оперативно-следственных мероприятий, на наших доблестных стражей правопорядка это не действует. На дворе была глубокая ночь, когда около жилища Степана и Алены Нестеренко затормозил старый милицейский автомобиль с мигалкой. И началось то, что в народе называют «маски-шоу»!
Вооруженные до зубов бойцы в черной униформе без знаков различия бесшумно окружили дом. Один из них, по-видимому, самый смелый, держа в правой руке пистолет, левой нажал кнопку звонка.
Степан, который уже готовился ко сну и давно надел полосатую пижаму, даже не спросил: «Кто там?» – просто отворил двери и застыл на пороге с широко раскрытым ртом. Его мигом сбили с ног и, положив на пол лицом вниз, начали заламывать за спину руки, чтобы замкнуть кисти «браслетами».
На шум в коридор выбежала из спальни Алена. На ее холеном личике не было ни удивления, ни сочувствия, ни возмущения – только спокойствие, очень напоминающее полное безразличие.
– Вот ордер на арест, – пытаясь не смотреть в глаза достопочтенной госпожи, в заведении которой любил отрываться еще ОМОН[176], предвестник теперешних соколят и беркутят[177], виновато пробормотал крепкий юнец – единственный из всех, кто был в штатском.
Женщина лишь устало отмахнулась и злорадно процедила сквозь зубы по адресу своего благоверного:
– Допрыгрался, кобель… Так тебе и надо!
Эпизод 23
Когда-то этот день считали воистину всенародным праздником. Теперь он отличается от остальных разве что количеством исполненных патриотических песен и показанных художественных фильмов на военную тематику. Хотя… В прошлом году государство пошло навстречу ветеранам, позволив им бесплатно разговаривать по телефону с боевыми друзьями в других странах СНГ в течение целых десяти минут. А местная власть дала таксистам указание не брать денег с участников Великой Отечественной войны. Впрочем, супруги Нестеренко этой льготой не воспользовались и сидели дома, ожидая приветствия друзей и праздничного пайка.
Кому праздник, а кому работа!
Подоспевший Фенюк поставил на стол тяжелый пакет, поправил галстук и начал читать открытку:
– Уважаемые Иван Владимирович и Мария Павловна! От имени городского головы при содействии фонда «Ветеран» позвольте поздравить вас с Праздником Победы. Желаю счастья, здоровья и… достижения компромисса в нашем вопросе! – добавил он от себя.
– Даже в такой день не можете обойтись без ложки дегтя, – не удержался от язвительного ответа хозяин.
– Вы на нас, стариков, не обижайтесь, ладно? – попыталась смягчить ситуацию его половина.
– Вы на меня тоже.
– Так, может, того – выпьем по рюмашке за взаимопонимание?
– Нет-нет, – отчего-то испугался Богдан, но быстро собрался с духом и придумал более-менее приличную «отмазку». – Простите, я должен идти. Кроме вас, у меня еще несколько десятков ветеранов.
Он, кланяясь, попятился к выходу под рычание дворняги.
У дверей остановился, незаметно заблокировал английский замок и только тогда переступил порог. Конечно, хозяева не обратили на это внимания – все их мысли вращались вокруг полиэтиленового пакета с подарками.
– Взгляни-ка, Ваня, что нам Бог послал.
– Не Бог, а мэр!
– Не бурчи… Иди сюда!
– Мне и так ясно, что там: водка, коробка конфет… На большее у него фантазии не хватит!
– Еще гречка, консервы… Боже мой, как давно я не пробовала шампанского! Откроешь?
– Почему бы нет?
Не дожидаясь повторного предложения, Иван Владимирович взял в руки бутылку, с хлопком откупорил ее и до краев наполнил два широких фужера.
– За Победу! – бросил в стиле киношного генерала Иволгина.
– За тебя, за наших деток, – добавила Мария Павловна.
Чокнувшись, они выпили и сразу же упали на пол…
Вскоре в квартиру вернулся Фенюк, забрал свой пакет с нетронутыми продуктами, положил в него полупустую бутылку из-под игристого напитка, посуду, из которой пили пенсионеры, и, разблокировав замок, захлопнул за собой двери…
Эпизод 24
Следователь Хвостенко – высоченный молодой мужчина с бледным, болезненным лицом, уже третий час подряд допрашивал Степана Нестеренко, сознательно чередуя вежливое «вы» с презрительным «ты», чтобы подчеркнуть этим изменчивость своего настроения. А что? Он здесь царь и Бог! Хочет – покарает, хочет – помилует! На самом деле вынесение решения по таким жизненно важным вопросам не входило в его компетенцию. Даже в стадии досудебного следствия. Он – лишь винтик, малюсенькое колесико в сложном механизме. И судьба профессора не в его хилых ручках. Как решит руководство – так и будет.
– Значит, вы отрицаете факт попытки изнасилования Раисы Сокальской?
– Да. Отрицаю.
– Что тогда ты делал у нее дома?
– Занимался репетиторством.
– А одежду на себе она сама порвала?
– Да.
– И грудь сама исцарапала?
– Умоляю – проведите экспертизу… Я к ней не прикасался..
– Над этим вопросом уже работают.
– И вообще… Я противник любого насилия. Допросите жену, родителей, коллег.
– Елена Максимовна утверждает, что от вас всего можно ожидать! А родителей у тебя больше нет…
– Как это «нет»?
– Старики добровольно ушли из жизни…
– Оба?
– Да. Они отравились. По всей видимости, не вынесли позора… Лучше сознайся, не то получишь на полную катушку!
– Я вам больше ничего не скажу!
Эпизод 25
Очередная сессия горсовета подходила к концу, когда слово неожиданно опять взял Богуцкий.
– Хочу проинформировать депутатов, что в городскую собственность отошла одна неприватизированная трехкомнатная квартира, в которой раньше жили супруги Нестеренко. Вы знаете эту историю: старики покончили жизнь самоубийством из-за преступления сына… У меня есть предложение – передать освободившееся помещение фирме «Кодекс».
Кто-то из присутствующих депутатов негодующе воскликнул:
– Как… Бесплатно?
– Ну, не совсем… Компания обязывается перечислить в городской бюджет определенную сумму, кроме того, они оплатят похороны, поставят памятник…
– Может, все же лучше устроить тендер? Жилье в центре города нынче стоит немалых денег, – не успокаивался все тот же народный избранник.
– Не мне вам говорить, сколько всего хорошего сделала для города эта коммерческая структура, – в голосе мэра зазвенели нотки раздражения. – Вспомните, на чьи деньги была проведена реконструкция фасадов всех зданий по проспекту Свободы. Власть должна быть благодарной, пан Михаил…
– Ну, если…
– Итак, ставлю на голосование.
Решение было принято единогласно.
Эпизод 26
Дмитрий Нестеренко в российской военной форме с многочисленными боевыми наградами на груди и пластырем на мужественном лице наконец покинул надоевший поезд. Его сильные руки крепко держали небольшой чемодан, набитый сувенирами и деньгами. В последнее время начали неплохо платить, кроме того, уволенным в запас офицерам давали «подъемные» в размере нескольких десятков окладов. Теперь ему предстояло обменять рубли на гривны. А то и на твердую валюту: доллары или евро. Эта сумма станет стартовым капиталом для начала новой, гражданской жизни…
На привокзальной площади стояли десятки свободных таксомоторов, но Дима решил пройтись пешком. Чтобы и свежим воздухом подышать, и на родной город посмотреть. Визуальные изменения в его благоустройстве просто поражали. Центральные улицы вымостили современной бетонно-тротуарной плиткой, освободили от транспорта. Фасады старинных домов отделали с помощью новейших технологий, покрасили в разные цвета. Вместо громадных каштанов с обеих сторон дорог посадили канадские клены… Конечно, он не мог знать, что всю эту «Европу» создали несколько фирм, тесно связанных с властью, что заморские деревья обошлись налогоплательщикам в тысячи и тысячи так называемых условных единиц, что использованные для реконструкции строительные материалы на бумаге почему-то стоили в несколько раз больше, чем на рынке.
Вот и родительский дом.
Но что это?
Дверь его квартиры распахнута настежь, в комнатах – полно пыли, на полу – горы старой штукатурки, еще и какие-то незнакомые люди срывают в коридоре паркет. «Похоже, ремонт! Может, родителей переселили в подменный фонд?!»
Вдруг к его ногам подбежала собака, начала ластиться и вилять хвостиком.
«Это, наверное, Сема. Почему старики не взяли его с собой?»
– Эй, ребята, а где хозяева?
– В аду или раю… Это одному Господу известно, – по-философски изрек один из работяг.
– Ну и шуточки у вас…
– Какие шутки, служивый? Я серьезно…
– И что с ними случилось?
– Говорят – отравились.
– Чем?
– Этот вопрос не нам надо задавать… А ты кто будешь?
– Так… Просто знакомый…
Дмитрий, как ужаленный, выскочил из подъезда, купил в первом попавшемся киоске пачку сигарет, сел на скамью и закурил. Впервые за последние десять лет. Даже война не преподносила ему таких сюрпризов!
Вдоволь надымив, поднялся с места, сделал неловкое движение и сразу услышал чье-то скуление. Взглянул под ноги. Прямо на него смотрели умные глазенки все того же «двортерьера».
– Ну, здоров, Семен…
Он наклонился и погладил собачку.
Потом остановил случайного прохожего.
– Где здесь ресторан «Гуляй-поле», не подскажете?
– Ой, неблизко… Шесть остановок на троллейбусе.
– А если пешком?
– Два квартала отсюда. Идите прямо, никуда не поворачивайте.
– Спасибо!
…Ультрасовременный ресторанный комплекс был виден издалека.
Нестеренко на мгновение остановился у его входа, приказал Семе: «Сидеть!» и, когда увидел, что собака выполнила команду, пошел в середину, где сел за крайний столик и заказал себе бутылку водки.
Эпизод 27
Конечно, можно было поручить это дело кому-то из подчиненных, но на все сто Гаврилюк никому из них не доверял. Да и генерал настаивал: «Действуй сам, чтобы ни одна сволочь не пронюхала о нашем замысле!»
В работе пришлось использовать дедовский метод, базой для которого стало миниатюрное звукозаписывающее устройство – современные технологии подслушивания на расстоянии нуждались в особенной подготовке, а привлекать технарей контрразведчик не хотел.
Уже за неделю он стал своим в «Гуляй-поле». Впрочем, долго в зале Виктор никогда не задерживался. Забежит, поздоровается с персоналом и постоянными клиентами, выпьет кружку пенистого напитка – и айда дальше. Контора выделила деньги лишь на пиво, закуска, простите, – за собственный счет!
В этот раз майор решил расслабиться основательно – как-никак вчера выдали зарплату.
– Привет, – он нежно похлопал по упругим ягодицам официантку по имени Полина, с которой познакомился еще во время первых посещений ресторана, и с тех пор не оставлял надежды добиться ее благосклонности. – Как всегда – один «Пауланер»… В мою кабинку… И стейк из семги.
– Какой прогресс, – незлобиво поддела девушка, в глубине души тоже испытывавшая симпатию к этому серьезному и некапризному, одним словом – настоящему мужчине: таких теперь немного.
– Ты что-то будешь?
– На работе не положено.
– Так никто же не увидит!
– Тогда… Я налью себе немного «Бастардо». Если ты не против, конечно!
– Конечно, нет.
Полина зашла за стойку, чтобы передать барменам и поварам список востребованных напитков и кушаний, а Гаврилюк – в отдельную кабинку, облюбованную им следом за городским председателем. Быстро закрепил под поверхностью стола очередной «жучок» и от нечего делать через открытые двери стал наблюдать за посетителями. Вдруг его взгляд остановился на человеке в военной форме. «Черт побери, это же Димка Нестеренко!» Много лет тому назад они вместе учились в военном училище. Все остальные курсанты, а также преподаватели считали их тогда неразлучными друзьями. Впрочем, какие еще отношения могут складываться в армии между земляками?
Виктору хотелось немедленно броситься в объятия давнего приятеля, но что-то сдержало его. Может, виной тому была Оксана, вышедшая на сцену и затянувшая все ту же тоскливую песню о тумане и обмане? А может, Полина, слишком быстро выполнившая заказ?
Эпизод 28
Дмитрий не сводил с Оксаны глаз. Впервые в жизни он видел перед собой женщину, с которой, не раздумывая, связал бы свою жизнь. Каким бы нетерпимым ни оказался ее характер, каким бы позорным ни было поведение в былые годы. Кто-то сказал бы: «Перемкнуло!», а кто-то назвал бы это любовью с первого взгляда.
Едва дождавшись заключительных аккордов, он подошел к исполнительнице и поцеловал ей руку…
Эпизод 29
Возвращаясь к своему столику, Нестеренко издали заметил мужчину, шедшего ему навстречу, широко раскинув в стороны жилистые руки. Присмотревшись, он узнал в нем однокурсника по военному училищу. Когда Гаврилюк получил свое первое назначение на Дальний Восток, они даже переписывались, но вскоре грянул парад суверенитетов, спровоцировавший ряд региональных конфликтов, и связь прервалась.
– Вижбон!
– Димон!
Друзья обнялись просто посреди зала и начали хлопать друг друга по спинам.
Еще мгновение – и экс-майор оказался в отдельной кабинке, где сразу заказал графин водки и начал расспрашивать товарища о житье-бытье.
– Ну, как ты, еще служишь?
– Да… Только не в армии.
– А где?
– В органах…
– Как тебя туда занесло?
– О, это длинная история!
– Мы куда-то спешим?
– Да вроде нет.
– Да? Вроде? Или нет?
– Не спешим!
– Тогда давай – колись, дружище.
– Сначала ты. Откуда взялся?
– Прямиком из Чечни…
– Ого! У тебя отпуск?
– Нет… Я вышел в отставку.
– И куда теперь?
– Черт его знает…
– На учет еще не встал?
– Нет.
– Пошевелись. Может, в военкомате что-то тебе предложат. Теперь наших всюду полно: и в налоговой, и в милиции, и на таможне.
– Я вижу свое будущее только в войсках… Понимаешь ли – семейная традиция!
– Нет у нас будущего, Димон. Все разворовали, развалили… Здесь неподалеку ракетчики стояли, так местное население всю территорию части перепахало… На глубину два метра!
– Зачем?
– Искали кабель…
– С цветными металлами?
– Так точно. Слушай, я все хочу спросить: когда ты приехал?
– Сегодня днем.
– И почему не идешь домой?
– Был я уже там, был…
– Стоп. Твоя фамилия Нестеренко. Как я сразу не догадался?
– Ты в курсе того, что случилось с моими родителями? – жестко спросил Дмитрий.
– По официальной версии – они покончили жизнь самоубийством.
– А на самом деле?
– Как говорится, есть вопросы…
– Разжуй.
– Не сейчас…
– Когда?
– Потерпи несколько суток. Пока я все выясню…
– Есть потерпеть!
– Только теперь в военкомат – ни ногой!
– Почему?
– Обстоятельства изменились. Никто не должен знать, что ты вернулся. Иначе у нас обоих могут возникнуть неприятности.
– Понятно. А что думает по этому поводу мой брат? – Степан?
– Другого у меня нет.
– Он в тюрьме.
– Йо-пе-ре-се-те… С чего бы это?
– Его закрыли за попытку изнасилования…
– До смерти стариков или после?
– До…
– Выходит, родители наложили на себя руки из-за этого говнюка?
– Следствие считает, что так…
– А ты?
– Лично я имею относительно его вины большие сомнения, но к моему мнению вряд ли станут прислушиваться… Кстати, рестораном, где мы с тобой пьем водку, заправляет Степанова жена…
– Знаю. Отец писал… Именно поэтому я и зашел сюда.
В дверь кабинки кто-то постучал. Гаврилюк отворил дверцу и увидел перед собой… Алену! Та даже не соизволила взглянуть на лица клиентов. Прошипела, как змея: «Ребята, время! Вас же предупреждали!» – и показала им спину.
– О волке – промолвка, – громко констатировал Нестеренко со свойственным ему сарказмом.
Хозяйка вернулась, чтобы сказать еще какую-то гадость, и остолбенела от удивления:
– Ты?
При таких обстоятельствах Гаврилюк не нашел ничего лучшего, чем ретироваться.
– Ну, хорошо, вы здесь выясняйте отношения, а я пошел… Пан Дмитрий, проведите меня к выходу…
Уже на улице он добавил:
– Этой шлюхе обо мне – ни слова… Мы просто случайные знакомые – и точка!
– Понял. Когда свидимся снова?
– Завтра в восемь вечера под «Биг-Беном», – Виктор протянул товарищу пару новеньких банкнот с портретом Грушевского[178]. – Возьми, рассчитаешься.
– Не надо! У меня есть, – наотрез отказался Нестеренко.
Эпизод 30
Алена поджидала его около кабинки, в которой наводили порядок сразу две официантки.
– У нас есть пять минут? – без прелюдий приступил к делу Дмитрий.
– Да. Но не больше.
– Тогда рассказывай!
– О чем?
– А разве не о чем? Как погибли родители, как мой брат очутился за решеткой? Ну!
– Поверь, я знаю не больше, чем ты… Среди ночи в дом ворвались менты, забрали Степана, – она достала вышитый платочек и вытерла накатившуюся слезу. – А на следующий день отравились Иван Владимирович и Мария Павловна.
И тут рядом с ними выросли фигуры Богуцкого и Фенюка.
– Что здесь происходит? – сердито бросил мэр, заметив следы влаги в страстных глазах своей любовницы.
Алена подмигнула ему:
– Это брат моего мужа – Дмитрий Иванович. А это – Сергей Тимофеевич – наш городской голова. И его товарищ – Богдан.
– Ты к нам прямо из Чечни? – восторженно слетело с уст Богуцкого. Сам он недолго служил в Афганистане и с тех пор с неподдельным уважением относился ко всем, кто прошел через горячие точки.
– А вы откуда знаете?
– Ну… Елена Максимовна рассказывала.
– Вы так близки?
– Нет, – поспешила с опроверженьем братова супруга.
– Хорошо. Я разберусь… Не дай боже выяснится, что кто-то из вас причастен к этим событиям – убью!
Нестеренко смерил растерявшуюся троицу презрительным взглядом и решительно направился к выходу.
Эпизод 31
Дмитрий чувствовал, что невестка каким-то образом причастна ко всем бедам его семьи. Подозрения возмущали и выводили из равновесия бывшего спецназовца, чьи нервы и так были основательно расшатаны войной. Когда он, с перекошенным от злости лицом, вылетал на улицу, то чуть ли не сбил с ног Оксану, которая, наклонившись, чесала брюшко собаки. Сема лежал на спине. В его глазах читалось блаженство.
– Простите. Я не хотел, – виновато пробормотал Нестеренко.
– Ничего…
– Вы уже домой?
– Да. А что в этом странного?
– Я… Я… Думал…
– Что я такая же потаскуха, как все остальные, и за деньги готова работать круглосуточно?
– Ну, приблизительно так, – честно сознался Дмитрий. – Можно вас проводить?
– Пожалуйста. Только без рук!
– Договорились… Как вас величать?
– Оксана.
– А меня – Дима. Вы замужем?
– Нет… А вы женаты?
– Нет. И – прошу записать – никогда не был!
– Почему?
– Всю жизнь искал вас…
– А если серьезно?
– Серьезно? Я воевал, в любой момент мог погибнуть…
– Это ваш пес? – уловив грусть в последних словах нового знакомого, решила сменить тему певица.
– Да… Его звать Сема…
– Семочка, иди сюда, – она опустилась на одно колено и погладила собачку. – Какой ты красивый, ухоженный…
– Вам он действительно нравится?
– Да.
– Так возьмите его себе…
– Можно?
– Конечно… Вы будете довольны. Он преданный и верный. К тому же – совершенно не капризный… Ну, как я приблизительно!
– Спасибо… Вот мы и пришли.
– Жаль, что вы живете так близко.
– Почему?
– У нас было слишком мало времени, чтобы познакомиться поближе. Надеюсь, в следующий раз вы уделите мне гораздо больше внимания.
– К сожалению – нет…
– Это почему же?
– Завтра я отправляюсь за границу, на гастроли.
– Надолго?
– Сама не знаю.
– Посмотрите в контракте.
– Он у нашего импресарио…
– А с кем останется Сема?
– Не волнуйтесь, бабушка будет заботиться о нем лучше меня…
Эпизод 32
– Все… Капец… Он меня убьет! – испуганно затарахтела Алена, как только Дмитрий оставил ресторан.
– Заткнись! – не слишком любезно оборвал ее Богуцкий. – Мы найдем способ поставить его на место!
– Вы еще не знаете этого головореза! Он мастер рукопашного боя. К тому же умело владеет всеми видами оружия. Из рогатки может глаз выбить… Полная противоположность моему мужу!
– Ты знала его до свадьбы? – наконец осмелился вставить словцо трусливый Фенюк, переживавший определенный шок после угроз Нестеренко.
– Еще как! Одно время он даже нравился мне…
– Но не повелся на твои чары, и ты его возненавидела… Ради мести – легла под брата, да? – не замешкался с едким комментарием Сергей Тимофеевич.
– Оставь хамский тон для свой законной клуши, – огрызнулась Алена.
Эпизод 33
– И что будем делать? – поставил вопрос ребром мэр, оставшись наедине со своим компаньоном.
– Мо-мо-может, применим испытанный метод? – заикаясь, пролепетал Богдан.
– Не выйдет… Слишком много самоубийств на одну семью. В этом случае, братишка, придется разыграть настоящее представление…
– А-а-актерам нужно платить…
– Заплатим. Всегда найдутся несколько бомжей, готовых за чужие грехи сесть на скамью подсудимых.
– А бабки где возьмем? «Кодекс» нам ничего не даст, пока не получит документы на квартиру.
– Мало в городе коммерсантов? Сначала натравим налоговую, а потом – сами же их отмажем. Конечно, за определенную мзду. На кого там давно не наезжали?
– Есть такая команда… «Моррис» называется. Они сейчас на подъеме.
– Чем занимаются?
– Охранные услуги, растаможка грузов, одним словом – всякая всячина…
– Подожди… Это те чудаки, которые называют своего шефа «генералом»?
– Точно…
– Я обещал, что их не будут трогать календарный год…
– За что такая милость?
– Они дали на выборы полмиллиона гривен.
– Выборы давно закончились.
– Ты имеешь на них зуб? – догадался Богуцкий.
– Да… «Моррис» учредили бывшие менты, которые попили немало моей крови.
– Если это так, то они все уладят. И нам опять ничего не перепадет.
– А мы к ним неподкупных направим… Смалько и Выдрачева. День-другой – сами прибегут с мольбой о помощи.
– Это точно!
Эпизод 34
О вчерашнем недоразумении, а возможно, и откровенной ссоре между ее работодательницей и городским головой Гаврилюку по секрету сообщила Полина – утренний телефонный разговор между ними быстро превращался в ежедневный ритуал, обязательную потребность.
Дожидаться вечера Виктор не стал и появился в ресторане задолго до его открытия.
– Приходите позже! – грозно процедил швейцар – дядя Коля, уже добрых полчаса охранявший один-единственный парадный вход в ресторан в надежде заработать на похмельную рюмку.
Мечты сбываются!
Майор не пожалел для старика пятерки, и они вместе чуть ли не наперегонки поперли к барной стойке.
По пути встретили Полину, которая еще не успела даже накинуть фирменный передник.
– Я очень соскучился. Очень! – не моргнув глазом, солгал Виктор, мысленно успокаивая себя тем, что частица правды в таком утверждении все равно есть.
– Я тоже, – мило улыбнулась наивная официантка. – Тебе что-то налить?
– Как всегда – «Пауланер».
– Ладно. Подожди немного в кабинке.
Именно это ему и было нужно.
Чекист быстро снял старую закладку, поставил новую и с чувством выполненного долга затянулся своим любимым «Парламентом».
Эпизод 35
В то время, когда Гаврилюк отдыхал в элитном ресторане, его старый-новый товарищ навещал могилу родителей. Ивана Владимировича и Марию Павловну похоронили рядом на новом массиве – там, где когда-то было колхозное поле. Для этого пришлось отчуждать земли сельхозназначения и передавать их в собственность города.
Дима достал из сумки бутылку водки, плеснул немного в одноразовый пластиковый стаканчик и залпом выпил. Остальное поставил на бугорок свежей землицы.
– Это вам, мои родные… Что, не дождались блудного сына? Мама, матушка, неня… Ты же всегда была богобоязненной… Почему не испугалась гнева Господнего? А ты, папочка? Кто учил меня не повиноваться обстоятельствам, стоять до конца и никогда не сдаваться? Почему не уберег мать и сам дал слабинку, а? Неужели подлый поступок Степана выбил почву из-под ваших ног? Нет, нет… Не верю! Вы не могли так поступить! Я еще разберусь с этим самоубийством… Найду виновных и накажу… Боже, дай мне сил!
Эпизод 36
– Ну, о чем они говорили в этот раз? – спросил Фещенко, довольно потирая ладони.
– Не знаю, – пожал плечами Гаврилюк. – Вы же запретили слушать записи без вас…
– Молодец… Давай сюда…
Он включил диктофон и надел наушники. Разговора не было слышно. Лишь какие-то посторонние шумы.
Ничего не понимая, генерал вынул миникассету и постучал ею о стол. Потом поставил на место. Результат был тот же.
– Эй, Витя, что случилось?
– Может, я что-то сделал не так, а может, оппоненты приняли какие-то меры предосторожности…
– У меня нет оснований сомневаться в твоей квалификации… Допустим, они применили техническую защиту… Но это автоматически значит, что мэру стало известно о наших с тобой усилиях!
– Да…
– Ты с кем-то разговаривал на эту тему?
– Упаси господи!
– И я – нет… Выходит, у моего кабинета выросли «уши»?
– Чему вы удивляетесь? Теперь даже президентов прослушивают… Обратитесь к технарям – пускай проверят.
– Непременно… Ты можешь идти.
– Слушаюсь!
Гаврилюк развернулся и чуть ли не строевым шагом вышел из кабинета. Переложил во внутренний карман пиджака кассету с записью разговора Богуцкого с Фенюком и, что-то напевая, пошел по длинному коридору.
Эпизод 37
На первом этаже дома, полностью арендованного фирмой «Моррис», сидели двое юнцов в камуфляже, которые вели электронное наблюдение за прилегающей территорией. Виктор сразу нашел на мониторе свой автомобиль, оставленный просто на проезжей части, и облегченно вздохнул: теперь за иномарку, приобретенную в кредит, можно не волноваться.
– Вы к кому? – спросил один из парней, с виду более крепкий и старший, чем его напарник.
– К Слюсаренко…
– Он занят.
– Только не для меня.
– Подождите, я позвоню по телефону. Как вас представить?
– Гаврилюк.
Охранник набрал короткий номер, бросил в трубку: «Юля, Гаврилюк к шефу» и, получив разрешение, небрежно поинтересовался:
– Куда идти, знаете?
– Да.
Майор быстро поднялся на второй этаж, вежливо поклонился секретарше:
– Здравствуйте.
– Проходите. Юрий Леонидович ждет вас, – не отрываясь от бумаг, девушка указала на двойные двери, на которых большими буквами было написано «Генерал».
Виктор вошел в кабинет, осмотрелся вокруг. На стенах висели шутливые плакаты: «Заплатил налоги – спи спокойно (надпись на надгробии)», «Жизнь так коротка. Потерпи чуть-чуть», «Перед тем как войти, подумай, нужен ли ты здесь».
В дальнем углу, забросив на стол ноги, сидел симпатичный худощавый мужчина лет тридцати пяти в джинсах и свитере. Перед ним по стойке смирно стояли двое парней. Один из них чуть ли не плакал. Заметив Гаврилюка, Юрий Леонидович подал подчиненным знак, и те немедленно попятились к выходу.
Сам «генерал» поднялся и двинулся навстречу гостю.
В центре комнаты они обнялись.
– Ну, как служба, дружище?
– Так себе…
– Присядь, в ногах правды нет.
– Благодарю, – контрразведчик опустился на предложенный стул. – Твой кабинет того… чист?
– Конечно. Вчера только проверял.
– Поговорим откровенно?
– Давай.
– Против тебя готовят провокацию.
– Кто?
– Мэр и его холуй. Некто Фенюк…
– И что затеяли эти недоноски?
– Хотят натравить своих рексов, а затем выступить в роли спасителей.
– Сколько можно?! Я же им только на выборы пол-лимона дал! Совсем обнаглел Сергей Тимофеевич… Куда только СБУ смотрит?
– Себе в карман.
– А ты не блефуешь?
– Зачем?
– Хотя бы для того, чтобы сбить с нас пару «рубчиков» с портретами мертвых американских президентов…
Ясное дело, Виктор обиделся и предпринял попытку подняться с места:
– Если ты так думаешь – я ухожу.
– Прости, дружище… Ты же знаешь мою склонность обращать все в шутки.
– В настоящий момент они не очень уместны…
– Подскажи: что делать?
– Я же тебя предупреждал: дашь один раз – будешь давать всю жизнь.
– Нет… Хватит! Их нужно проучить… Но мне нужны доказательства.
– У тебя есть магнитофон?
– Конечно! – Слюсаренко выдвинул из-под стола потайной ящик, в котором находилось ультрасовременное звукозаписывающее устройство.
– Держи! – Виктор передал ему кассету, на которую переписал разговор между Богуцким и Фенюком.
Из динамиков полились голоса двух фигурантов, хорошо знакомые «генералу».
– Вот быдло… – только и сказал Юрий Леонидович, прослушав запись. – А кто эти люди, о которых они говорят?
– Супруги Нестеренко. Их убили ради того, чтобы завладеть квартирой в центре города…
– Ублюдки! И даже после собственноручного признания ты не можешь посадить их за решетку?
– Не могу. До выхода Фещенко в отставку остались считанные дни, он никуда не хочет влезать.
– Шеф всегда был такой… Знаешь, как мы его называли за глаза? «Отважный». Ясный перец, – в кавычках…
– Об этой кассете ему ничего неизвестно, – спокойно добавил Гаврилюк.
– Что ты за нее хочешь?
– Ты же знаешь: я работаю не за деньги, а за идею…
– Тогда подари ее мне.
– Зачем?
– Послушаем с компаньонами, посоветуемся… Лучше скинуться один раз по несколько тысяч и нанять киллера, чем терпеть это отродье еще почти четыре года…
– Ты серьезно?
– Да.
– Тогда выслушай мой совет. О приговоре мэру не должен знать никто. Лишь ты и я. Трое – уже много. А об исполнителе я позабочусь сам. Есть у меня один парень на примете… Доброволец…
– Сколько будут стоить его услуги?
– Нисколько. Он сделает все бесплатно…
– Я даром не хочу. Можешь пообещать ему любое вознаграждение.
– Ничего обещать я не буду. И вообще инициатива должна исходить не от меня…
– А от кого?
– Есть одна идея…
Эпизод 38
«Биг-Бен» – это название небоскреба с электронными часами в самом сердце города. Дмитрий в штатском нервно похаживал взад-вперед у его подножия, время от времени задирая кверху голову и бросая взгляд на световое табло. 20.10. Гаврилюк откровенно опаздывал.
Вдруг из-за угла кто-то свистнул.
Нестеренко обернулся и увидел Виктора. Тот жестом приказывал: «Следуй за мной!»
Оглядываясь, Дмитрий пошел в указанном направлении и очутился в тихом сквере. Там друзья наконец смогли обняться.
– Ну, где ты остановился? – зашел издалека чекист.
– В гостинице…
– Чем будешь заниматься?
– Стоп! Так не пойдет… Думаешь, смылся и пропустил очередь? Нет, батенька. Давай рассказывай свою историю.
– Она не очень веселая…
– Ничего. Мне чужда сентиментальность!
– Что ж – слушай. По окончании училища меня заперли на Курилы. Там я и познакомился с Даринкой, которая приехала на Дальний Восток из Закарпатья. Вскоре мы обручились. Понятное дело, в свадебное путешествие отправились на Украину. Здесь она и открыла мне свой небольшой секрет, что ее любимый папочка не погиб в автокатастрофе вместе с мамой, как раньше утверждала моя половина, а остался жив. «Теперь он большой начальник в кагэбэ!». Даша преднамеренно долго не давала знать родителю о себе, потому что считала отца виновным в гибели матери, – тот сел за руль под хмельком. Я убедил жену простить его. В Киеве мы встретились. Олег Андреевич был счастлив, когда увидел доченьку живой-здоровой. Оказывается, он искал ее уже два года. В тот же день тесть узнал, что инициатива примирения исходила от меня – и сразу предложил солидную должность на Владимирской[179]. Я согласился, вышел из российского гражданства и переехал на Украину. Но семейное счастье оказалось недолгим. Даринка связалась с одним полковником, влиятельный тесть, конечно же, стал на бок родной кровинки и меня поперли из центрального аппарата, хорошо, что вообще не из конторы. Вернулся домой, возглавил отдел по борьбе с коррупцией. Работаю. Хочешь, возьму тебя к себе?
– Сначала нужно разобраться с этим странным самоубийством… Может, Степану что-то известно? Слышишь, Витя, устрой мне с ним встречу.
– Пока он под следствием – это невозможно.
– Христом-богом молю!
– Ладно… Попробую. Ты деньги имеешь?
– Конечно…
– Бориса Клементьева помнишь?
– Того, что закончил училище на год раньше нас?
– Да. Сегодня Боря дежурит в СИЗО. За сто долларов он организует тебе экскурсию по подведомственной территории…
– Не поздновато? Уже девять.
– Самое время.
– Понял. Благодарю за совет.
– Спасибо на хлебушек не намажешь!
– Я отработаю.
– Вот это другие дело. Ну… Я пошел?
– Подожди, ты должен был раскрыть обстоятельства гибели моих родителей…
– Еще не вечер.
– Когда мы встретимся?
– Завтра на этом же месте.
– Ив это же время?
– Так точно!
– Договорились.
Эпизод 39
Выпендриваться Клементьев не стал. Лишь сказал, что обычно берет за такую услугу вдвое больше. Конечно, давнего знакомого можно было вообще пропустить бесплатно, но тогда бы его не поняли коллеги, «стуканули» бы наверх, что Борька не поделился – и прощай работа, а то и погоны!
Встреча происходила с глазу на глаз в следственном кабинете. Надзиратель караулил у дверей в коридоре.
Узник сразу узнал позднего гостя, а вот Дмитрий долго не мог врубиться, что этот седой небритый мужчина – его родной брат.
– Ну, рассказывай, Степан, как ты до такой жизни докатился?
– Не виноват я ни в чем, ей-богу, не виноват!
– Выходит, студентка врет?
– Кому ты веришь больше?
– Естественно – тебе… Меня удивляет не та сука, а твоя благоверная!
– Да-да, следак говорил, что она утверждает, якобы от меня всего можно ожидать…
– Я видел Алену в ресторане. С городским головой. Кажется, у них роман?
– Похоже на то.
– Это может быть как-то связано с твоим арестом?
– Не думаю…
– А с гибелью родителей?
– Кто его знает… К ним постоянно наведывался Фенюк, предлагал продать жилье, а старики отказывались..
– Как он выглядит?
Степан открыл рот, чтобы ответить на поставленный вопрос, но в этот миг двери заскрипели и братья услышали взволнованный голос контролера:
– Все… Ваше время закончилось!
– Боря, родной, еще секундочку, – попросил Дмитрий. – Говори быстрее, Степа!
– Такой себе франт. Лет тридцати. Высокий, элегантный брюнет с наглыми глазами.
– Вероятно, это он был вчера с мэром в «Гуляй-поле»…
– Да. Они всегда ужинают вместе.
Двери опять отворились.
– Слово чести, больше нельзя… – виновато сообщил Клементьев.
Дима без лишних слов обнял арестанта и, не прощаясь с ним, пошел прочь из кабинета.
Эпизод 40
Город быстро окунался в темноту майской ночи. Путь к гостинице был неблизок, но общественный транспорт Нестеренко решил игнорировать, пока вдоволь не насладится воздухом родного края. Повернув за угол пятиэтажки, он пошел напрямик через дворы. И вдруг впереди, на безлюдной узкой тропинке выросла чья-то тень.
– Ты Дима Нестеренко? – поравнявшись с ним, спросил сухонький человечек, маленькое лицо которого почти полностью скрывалось за старомодными круглыми очками. Роскошные пшеничные волосы у него на голове выглядели неестественно и сразу выдавали парик.
– Ну, я…
– Дело есть.
– Говори.
Они бок о бок прошли несколько метров и сели на пустую скамью.
– Твоих родителей убили, – начал незнакомец.
– Докажи!
– Вот… Послушай… – ночное «привидение» включило диктофон.
– Кто эти люди? – спросил Дмитрий, прослушав запись, хотя уже наверняка знал ответ на свой вопрос.
– Неужели не узнал? Мэр города Богуцкий и его прихвостень Фенюк.
– Я могу взять пленку?
– Нет. Это доказательство.
– Зачем ты так поступил?
– У меня свои счета с их бандой…
– Как я должен отблагодарить тебя?
– Решай сам.
– Мне нужно оружие…
– Ноу проблем… – незнакомец протянул Нестеренко полиэтиленовый пакет. – Здесь все, что тебе нужно. И десять тысяч самых настоящих американских долларов.
– Оставь… Я сделаю это не за деньги!
– Бери, не ломайся… За рубежом они не будут лишними.
– Благодарю. Как вас найти?
– Мы сами тебя найдем, когда понадобишься.
– Но как?
– В пакете есть еще и мобильный телефон. Я один знаю его номер.
– Спасибо… Виктор в курсе?
– Какой еще Виктор?
– Гаврилюк.
– Не имею чести…
– Тогда прощай.
– Ни пуха ни пера тебе, друг.
Эпизод 41
Осторожно прижимая к груди пакет с опасной начинкой, Нестеренко направился к гостинице.
«Привидение» пошло в другую сторону. По пути оно сняло с головы парик, выбросило в мусорник и превратилось в господина Слюсаренко – одного из совладельцев фирмы «Моррис».
Гаврилюк дожидался бизнесмена в условленном месте:
– Ну, как тебе мой кандидат в киллеры?
– Серьезный мужик… Кстати, он расспрашивал о тебе.
– И что ты ответил?
– Так, как мы и договаривались: «Не знаю такого»…
Эпизод 42
Утренняя беседа с главной фигуранткой уголовного дела его брата была непродолжительной и откровенной. По-видимому, мысленно девушка давно все для себя решила и не могла определиться лишь с суммой, так как очень боялась продешевить.
– Сколько ты хочешь за то, что заберешь свое заявление?
– Простите, а вы Степану кто будете?
– Никто. Просто благотворитель.
– А… У вас денег не хватит.
– Сколько?!
– Тысячу. Нет – две. Не гривен, долларов!
– Ладно… Держи. Здесь три тысячи зеленых. Две возьмешь себе, «штуку» дашь прокурору, чтобы не выеживался.
– Ладно, – сразу же согласилась Рая, прикинув, что следователю хватит и пяти сотен – он сам давно намекал на такое развитие событий.
Эпизод 43
Под «Биг-Беном» Дмитрий не останавливался – сразу пошел в сквер, где его уже ждал Гаврилюк.
– Ну, что скажешь, старина?
– Твоих родителей отравили… Точно. Но эту версию нам запретили даже рассматривать.
– Догадываюсь!
– Откуда такая проницательность?
– Твой друг рассказывал…
– Какой еще друг? У тебя, случайно, нет температуры?
– Нет… Я в норме. И теперь знаю, что делать.
– Тебе виднее, – контрразведчик сделал безразличное лицо и поспешно сменил тему:
– Кстати, как прошла твоя встреча с братом?
– Благодарю. Неплохо, – Дима ненадолго умолк, мысленно прикидывая, стоит ли рассказывать все Виктору и, решив, что нет, пустился в пространственные размышления: – Ты лучше скажи, почему в нынешнее якобы демократическое время все хлебосольные места в стране заняли бездарности и ничтожества?
– Этот вопрос явно не ко мне…
– И почему мы, рядовые украинцы, все это должны терпеть?
– Таков у нас менталитет. Хоть сри на голову, будем говно размазывать и благодарить власть…
– Следовательно, ты одобряешь мои намерения?
– Какие намерения, Дим?
Они пристально посмотрели в глаза друг другу. Взгляда не отвел никто.
Эпизод 44
В «Гуляй-поле» Нестеренко пришел раньше обычного. Заказал себе ужин и уставился на сцену. Музыкантов еще не было. Вокруг жерди кружила какая-то незнакомая стриптизерша.
Он жестом подозвал официантку.
– Где Оксана?
– Как «где»? На гастролях.
– Когда они поехали?
– Вчера.
– Куда?
– Не знаю. Спросите у хозяйки.
– Давай-ка ее сюда!
– А вы кто?
– Рядовой клиент, который хочет пожаловаться непосредственно владелице ресторана. Разве я не имею такого права?
– Успокойтесь, конечно – имеете, – неохотно согласилась девушка.
…Алена, вероятно, не надеялась еще раз увидеть деверя в своем заведении.
– Это опять ты? – она нахмурила брови и просверлила Дмитрия таким тяжелым взглядом, что тот растерялся. Впрочем – только на мгновение.
– Где Оксана?
– За рубежом…
– Где именно?
– В Стамбуле.
– Ты тоже приложила к этому руки?
– Да пошел ты!
Алена сплюнула и предприняла попытку уйти, но Нестеренко успел схватить ее за руку.
– Я еще не договорил…
– Говори!
– Твой любовник уже здесь?
– Кого ты имеешь в виду?
– Только не притворяйся недотрогой. Мэр здесь, я спрашиваю?
– Что ты затеял?
– Не твое дело. Он в кабинке?
– Да!
– Один?
– С Богданом.
– Кто их обслуживает?
– Я.
– Дай мне полчаса. Потом – поднимешь крик, вызовешь милицию, ну все, как положено. Будут допрашивать – скажешь, что они серьезно поссорились, ясно?
– Я-я-ясно…
– Степан завтра будет дома. Смотри, впредь веди себя, как любящая жена…
– Я-я-я…
– Перестань якать. Обо мне забудь. Мы не виделись свыше десяти лет – и точка.
– Ты уедешь от нас?
– Конечно. И если ты все сделаешь так, как надо, то еще долго-долго обо мне ничего не будешь слышать. А нет…
– Не продолжай, Дима… Ты всегда был настоящим мужчиной. Кому-кому, а мне это хорошо известно! Скажи, эти двое и в самом деле как-то причастны к гибели наших… твоих родителей?
– Да.
– Поверь, я об этом ничего не знала…
– Твое счастье!
Эпизод 45
Нестеренко улучил момент и, когда внимание окружающего люда полностью переключилось на горячительные напитки, решительно направился в кабинку. Уже за ее дверью натянул перчатки. После этого достал из-за пояса пистолет с глушителем и, войдя в кабинку, положил его на стол.
– Ну что, братья-кролики, погутарим откровенно?
Фенюк закоченел от испуга и в одно мгновение стал похож на мумию. На его лице не шевелился ни один мускул. Лишь левая нога сама по себе начала нервно дрожать, отбивая дробь. Сергей Тимофеевич, напротив, пытался держаться достойно и мужественно.
– Убирайся прочь, у нас деловой разговор! – смело заявил он и предпринял неуклюжую попытку подняться.
Одним взмахом правой руки Нестеренко вогнал мэра назад в кресло.
– Давайте быстренько, по очереди! Кто отравил моих родителей?
– Ты за кого пытаешься себя выдать, падла?! – и дальше продолжал возмущаться городской голова, пытаюсь за очевидной наглостью скрыть неуверенность и животный страх перед неминуемой расплатой.
– Это он… Все он… Я действовал по его приказу! – окончательно расклеился Богдан.
– Да я тебя, гада, собственными руками! – завизжал Богуцкий и потянулся к горлу своего соратника.
Дмитрий рассмеялся и демонстративно выключил диктофон, который до поры до времени находился в его кармане.
– Записано!
Он достал кассету и положил ее на стол.
– Это все? – обрадовался Фенюк.
– К сожалению, нет… – Нестеренко поднял оружие и дважды выстрелил. Сначала в мэра, потом в его подельника. После этого вложил рукоять пистолета в руку бизнесмена и спокойно вышел из кабинки.
Эпизод 46
Вернувшись за свой столик, Нестеренко подозвал официантку и приказал передать хозяйке, что он уже заждался.
Алена явилась как никогда быстро.
– Там на столе – кассета. Это признание твоих друзей… В убийстве… Проследишь, чтобы менты ее не потеряли.
– Ладно, Димочка, ладно… Только не…
– Не бойся! Мы же договорились…
– Спасибо… Благодарю…
– «Сирену» включишь не раньше, чем через полчаса.
– Я помню.
– И не вздумай кому-то сболтнуть, что я приезжал сюда!
– Никогда. Никому…
– Вот и все. Прощай, родственница!
– До свидания…
– Степана береги. Он тебя любит. По-настоящему.
– Ох, как бы я хотела, чтобы на его месте был ты! – вздохнула бизнесменша.
Эпизод 47
В Турцию он приехал с группой российских мелких торговцев, которых во всех постсоветских странах почему-то называют «челноками». Обошел сотни развлекательных заведений. Наши девушки были везде, работали горничными и официантками, танцовщицами и проститутками, но очаровательной певицы среди них Нестеренко пока еще не нашел.
Наступила очередь борделей. В одном из них, в самом центре Стамбула, как раз напротив Розовой и Голубой мечетей, по слухам, недавно гастролировала украинская труппа.
Дмитрий вошел в зал, заказал шампанское, которое здесь стоило в пять раз дороже, чем в обычном магазине, экзотические фрукты и стал ожидать начала программы.
Вскоре на подиуме появилась стриптизерша, которая раньше выступала в «Гуляй-поле», и Дима понял, что в этот вечер наконец встретит свою Оксану.
Эпизод 48
Первые аккорды песни вызвали шквал аплодисментов экзальтированной турецкой публики. Конферансье объявил следующий номер. Лишь тогда подвижная сцена вынесла к залу нескольких музыкантов и высокую стройную девушку в длинном белом платье.
В Украине снова туман…
Маленький худощавый азиат подозвал мужчину, который объявлял номер, и указал на певицу.
– Ноу… Найн, – ответил тот.
Узкоглазый достал кучу денег и начал размахивать ими…
Турок решительно подбежал к Оксане и молвил на ломаном русском:
– Все… Времья отрабатывать дьеньги…
– Лучше я перережу себе вены!
– Сначала он тьебя трахнет, а потом делай, что хочешь…
Конферансье грубо схватил девушку за руку и потянул к богатому клиенту…
Нестеренко поднялся со своего места и пошел им навстречу.
В центре зала их глаза встретились.
– Ты? – удивилась Оксана. – Умоляю, забери меня отсюда!
– За тем я и приехал…
– Кто это? – закричал конферансье.
– Твоя погибель! – Дмитрий схватил его за грудки, оторвал от пола и бросил под ноги музыкантов. На помощь турку из подсобного помещения заспешили охранники. Нестеренко легко разбросал их в разные стороны и, выхватив пистолет, выстрелил в потолок.
Молодые люди выскочили на улицу и побежали узенькой турецкой улицей. Никто из них не знал, как действовать дальше, куда идти, у кого искать спасения, но они были вместе, и разлучить их не смогла бы даже Ее Величество Смерть…
Примечания
1
Фортфюрен – продолжайте (нем.).
(обратно)2
По другим источникам – Баин-Цаган.
(обратно)3
Михаил Павлович навсегда остался в монгольской земле – он геройски погиб 12 июля 1939 года.
(обратно)4
Новоград-Волынский – город областного значения в Житомирской области Украины, в Российской империи – Звягель, административный центр Волынской губернии.
(обратно)5
Славу та – город в Хмельницкой области Украины.
(обратно)6
Шепетовка – город в Хмельницкой области Украины.
(обратно)7
Купель – село в Волочиском районе Хмельницкой области Украины.
(обратно)8
Сатанов – поселок городского типа в Город окском районе Хмельницкой области Украины.
(обратно)9
Проскуров – старое название города Хмельницкий, теперь областного центра Украины.
(обратно)10
Гусятин – населенный пункт в Украине, часть которого находится на территории Хмельницкой области, часть – Тернопольской.
(обратно)11
Каменец-Подольский – город в Хмельницкой области Украины.
(обратно)12
Новая Ушица – ныне поселок городского типа в Хмельницкой области Украины.
(обратно)13
Ярмолинцы – ныне поселок городского типа в Хмельницкой области Украины.
(обратно)14
Волочиск – город в Хмельницкой области Украины, некогда последний населенный пункт на западе Российской империи.
(обратно)15
Перемышляны – город в составе Львовской области Украины.
(обратно)16
Чертков – город в Тернопольской области Украины.
(обратно)17
Станислав – старое название украинского города Ивано-Франковск.
(обратно)18
Сарны – город в Ровенской, как теперь пишут – Ровненской (Ривненской) области Украины.
(обратно)19
Купель, Лычевка – села в Город окском районе Хмельницкой области Украины, Чернявка – железнодорожная станция, деревня в Красноармейском районе Житомирской области Украины.
(обратно)20
Золочев – город, районный центр Львовской области Украины.
(обратно)21
Поморяны – деревня Золочевского района Львовской области Украины.
(обратно)22
Винники – населенный пункт в четырех километрах от Львова, сейчас в составе Лычаковского района этого города.
(обратно)23
Впервые об этом эпизоде рассказал комкор Рябышев, о котором еще пойдет речь ниже. Книга его воспоминаний называется «В огне боев» (Ростов-на-Дону, 1972).
(обратно)24
Калагаровка – село в Гусятинском районе Тернопольской области Украины.
(обратно)25
Анцих – поднимайтесь (нем.).
(обратно)26
Ауфзитцен – садитесь (нем.).
(обратно)27
По версии журналиста Константина Бондарева, который услышал ее от друга Потапова, члена комитета ветеранов ВОВ Организации ветеранов Украины И.В. Зазулина (Краснодарские известия, 2007, 12 окт.) и академика НАК Казахстана Алексея Лукьянова, ссылающегося на генерал-полковника В.М. Шатилова (Мой последний выстрел: Сб. Сквозь пламя войны, Алматы: Жибек жолы, 2005).
(обратно)28
«Красными» тогда командовал генерал Дмитрий Григорьевич Павлов, как и Георгий Константинович Жуков, Герой Советского Союза, позже названный «разгильдяем, бездарностью и предателем». Расстрелян 22 июля 1941 года.
(обратно)29
Столь пренебрежительно немцы отзывались о своих итальянских союзниках.
(обратно)30
Так назывался один из самых больших в то время лагерей советских военнопленных, созданный на территории карьера около города Умань, в котором, по разным данным, находилось от 60 до 140 000 человек.
(обратно)31
Имеется в виду командующий 12-й армией генерал-майор Понеделин, впоследствии объявленный «трусом и дезертиром», главным виновником уманского позора.
(обратно)32
Лохвица – город, райцентр Полтавской области Украины.
(обратно)33
Основную часть сведений о боевом пути, вооружении, а также личном составе частей и соединений противоборствующих сторон автор почерпнул из воспоминаний непосредственного участника тех событий – заместителя начальника оперативного отдела 5-й армии РККА Алексея Викторовича Владимирского (На киевском направлении. По опыту ведения боевых действий войсками 5-й армии Юго-Западного фронта в июне – сентябре 1941 года. М.: Воениздат, 1989).
(обратно)34
Дубно, Млынов – города в Ровненской области Украины, админцентры одноименных районов. Велицк – деревня тогда в Голобском, теперь в Ковельском районе Волынской области Украины.
(обратно)35
Селец, Суходолы, Тростянка, Руссов, Хотячев, Березовичи (во многих документах советского периода и в мемуарах А. Владимирского почему-то – Верезовичи) – села Владимир-Волынского района Волынской области Украины.
(обратно)36
Горохов – город, райцентр Волынской области Украины.
(обратно)37
Так у Владимирского. На самом деле деревня называется Кучкив – теперь Иваничивского района Волынской области Украины.
(обратно)38
Яремковцы – народное название части села Милятин Иваничивского района – населенного пункта, вблизи которого происходили все описанные события. Теперь там, в обычной общеобразовательной школе, функционирует музей воинской славы. Шарпаньце (в современной украинской транскрипции – Шарпанцы), Лучица, Лещатув (теперь Лещатов, или, если быть точным – Лещатив), Ляшки – деревни Сокальского района Львовской области Украины.
(обратно)39
Битень – деревня в Ковельском районе Волынской области Украины.
(обратно)40
Киверцы – поселок городского типа, административный центр одного из районов Волынской области Украины, расположенный в десяти километрах от Луцка.
(обратно)41
Локачи – райцентр Волынской области. Свинюхи – деревня в Локачинском районе, в 1964 году переименованная в Приветное (Прывитнэ).
(обратно)42
Торчин – некогда районный центр, а сейчас поселок городского типа в Луцком районе Волынской области Украины.
(обратно)43
Затурцы – деревня в Локачинском районе Волынской области Украины.
(обратно)44
Гоща – поселок городского типа, административный центр одноименного (Гощанского) района Ровненской области Украины.
(обратно)45
Так у Владимирского да и во многих других военных документах. Скорее всего речь идет о деревнях Дубище, Клепачев и Сокирычи Киверцовского района Волынской области Украины.
(обратно)46
Корец – город, райцентр в Ровненской области.
(обратно)47
На самом деле восточнее Ковеля деревни с таким названием нет. Есть Большая (Вэлыка) Осница (Осныця) и Малая Осница теперь Маневичского района Волынской области.
(обратно)48
Степань – поселок в Сарненском районе Ровненской области.
(обратно)49
Людвиполь – поселок городского типа в Березновском районе Ровненской области Украины, с 1946 года – Сосновое.
(обратно)50
Боровичи – деревня в Маневичском районе Волынской области Украины.
(обратно)51
Тарговица – польский вариант названия деревни в Млыновском районе Ровненской области. Теперь – Торговица. Дубно – город, райцентр в Ровненской области. Кременец – город, райцентр Тернопольской области Украины.
(обратно)52
Клевань – поселок городского типа в Ровненском районе Ровненской области. Варковичи – деревня Дубновского района Ровненской области.
(обратно)53
Устилуг – приграничный город вблизи Владимира-Волынского. Крыстынополь (Кристинополь) – тогда небольшой городок в Сокальском районе Львовской области Украины; с 1951 года переименован в Червоноград.
(обратно)54
Так в большинстве советских источников. Сами же немцы называли свои соединения моторизованными.
(обратно)55
Войница – деревня Локачинского района Волынской области.
(обратно)56
Сокаль, Радехов – города, райцентры Львовской области Украины.
(обратно)57
Лопатин – поселок в Радеховском районе Львовской области Украины.
(обратно)58
Стырь – приток печально известной Припяти.
(обратно)59
Шуровичи – деревня в Радеховском районе Львовской области Украины.
(обратно)60
Вишнев – населенные пункты с такими названиями на Украине встречаются довольно часто (в чем мы еще будем иметь возможность убедиться); здесь, скорее всего, имеется в виду деревня в Любомльском районе Волынской области.
(обратно)61
Збараж – город в Тернопольской области Украины. Броды – город во Львовской области. Берестечко – городок в Гороховском районе Волынской области, известный тем, что возле него произошло одно из самых кровопролитных сражений между казаками Хмельницкого и польской шляхтой.
(обратно)62
Иква – правый приток реки Стырь.
(обратно)63
Островка – маленькая речка в Радеховском районе Львовской области, левый приток реки Стырь.
(обратно)64
Радоставка – река в пределах Буского, Радеховского и Бродовского районов, левый приток реки Стырь.
(обратно)65
В украинской транскрипции Билый Каминь, Сасив, Ляцьке (Лядське – теперь Червонэ, то есть Красное) – деревни Золочевского района.
(обратно)66
Буск, по-украински с мягким знаком – Буськ, – город, райцентр Львовской области.
(обратно)67
Шмон (жаргон) – обыск в местах лишения свободы, проводимых в целях выявления запрещенных предметов (оружия, агитационных материалов и т. д.).
(обратно)68
Деречин – поселок городского типа в Зельвенском районе Гродненской области Белоруссии.
(обратно)69
Река Щара – левый приток Немана.
(обратно)70
Вообще-то, город в Люблинском воеводстве Польши называется Бяла Подляска, так что правильно будет «в Бялой Подляске», но в большинстве советских документов того периода это название пишется через дефис, и автор решил не менять орфографию.
(обратно)71
После войны выяснилось, что Кокорин – аферист, не имевший к Молотову никакого отношения.
(обратно)72
Родные Потапова утверждают, что Михаил Иванович встречался с Яковом уже после того, как тот бросился на проволоку! Но эта история не имеет к нашей никакого отношения.
(обратно)73
Олыка – одно время районный центр, а сейчас поселок городского типа в Киверцовском районе Волынской области Украины.
(обратно)74
Тучин – деревня в Гощанском районе Ровненской области.
(обратно)75
Вельбовно – деревня в Острожском районе Ровненской области.
(обратно)76
Староконстантинов – город областного значения в Хмельницкой области Украины. Базалия – поселок городского типа в Теофипольском районе Хмельницкой области Украины. Новый Вишневец – теперь просто Вишневец, поселок городского типа в Збаражском районе Тернопольской области Украины.
(обратно)77
Станиславчик – село в Бродовском районе Львовской области Украины. Почему именно его советское командование решило привязать к Луцку, автор даже не подозревает.
(обратно)78
Цумань – поселок городского типа в Киверцовском районе Волынской области. Ставок – деревня там же.
(обратно)79
РГК – резерв главного командования (воеп.).
(обратно)80
Деревни Волынской области Украины. Малый Обзыр – в Камень-Каширском, Кашовка (Кашивка) – в Ковельском районе. Населенного пункта Бережницка автор так и не нашел. Возможно, Владимирский имел в виду село Бережница – теперь в Ровненской области. А может быть, Бережницу Маневичского района Волыни.
(обратно)81
Черемошно, Мельница – деревни в Ковельском районе Волынской области.
(обратно)82
Смердин – деревня в Рожищенском районе Волынской области, с 1946 года – Крыжовка. Волнянка – правильно – Вовнянка (от украинского слова «вовна», то есть шерсть), деревня на окраине Рожище, давно вошедшая в черту города.
(обратно)83
Углы – деревня в Ковельском районе. Навоз (Навиз) – (откуда взялись Навозы – ума не приложу?!), старинная деревня в Рожищенском районе Волынской области.
(обратно)84
Очередная ошибка. Правильно – Сытаровка или хотя бы Ситаровка – деревня, ныне присоединенная к Рудне Рожищенского района.
(обратно)85
В одних документах – Копче, а в других – Кобче, а это совершенно разные населенные пункты. Копче – деревня, позже переименованная в Новокотов, тогда – в Киверцовском, а теперь в Луцком районе Волынской области. Здесь же речь скорее идет о Кобче Рожищенского района.
(обратно)86
Вишнев – в данном случае речь идет о деревне в Киверцовском районе Волынской области Украины. Острожец – одно время райцентр, а ныне – деревня в Млыновском районе Ровненской области Украины.
(обратно)87
Городница – деревня в Млыновском районе Ровненской области Украины. Подгайцы – села с таким названием есть в обоих направлениях – на Дубно и на Луцк, причем на равном удалении от деревни Городница. Памятуя о главном направлении контрудара (на Дубно), можно с большой долей вероятности предположить, что речь идет о первой из них.
(обратно)88
Сильно, Карпиловка – деревни в Киверцовском районе Волынской области Украины; населенного пункта Вулька Котовская больше не существует – он присоединен к уже упомянутому Новокотову (раньше – Копче).
(обратно)89
Правильно – Покащев (Покащив), деревня в Киверцовском районе Волынской области. Долгошеи – в украинской транскрипции – Довгошии, деревня Млыновского района Ровненской области.
(обратно)90
Зарецк – деревня в Ровненском районе Ровненской области Украины.
(обратно)91
Река Устье (Устя) – приток Горыни.
(обратно)92
Коростень – город областного подчинения в Житомирской области Украины.
(обратно)93
УР – укрепленный район (воеп.).
(обратно)94
Грабов, Оржев – соответственно деревня и поселок городского типа в Ровненском районе Ровненской области.
(обратно)95
Поддубцы – деревня Луцкого района Волынской области. А Копче – деревня, позже переименованная в Новокотов.
(обратно)96
Путиловка – левый приток Горыни.
(обратно)97
И опять неточность в мемуарах. Не Деражня, а Деражно, возможно – Деражное (Деражнэ) – деревня в Костопольском районе Ровненской области, поэтому направление будет на Деражное.
(обратно)98
ОКХ – с немецкого ОКН (Oberkommando des Heeres) – главнокомандование сухопутных сил вермахта.
(обратно)99
Колки – некогда райцентр, а сейчас поселок городского типа в Маневичском районе Волынской области.
(обратно)100
Корчик – приток реки Случь.
(обратно)101
Соловьи, Яблоновка, Чигири – деревни в разных районах Житомирской области Украины, соответственно в Лугинском, Емильчинском и Коростеньском.
(обратно)102
Емильчино (у Владимирского и многих других – Эмильчино) – поселок городского типа в Житомирской области Украины, административный центр одноименного района.
(обратно)103
Рудница – поселок городского типа в Песчанском районе Винницкой области Украины. Белокоровичи – деревня в Олевском районе Житомирской области. Сербы – деревня в Емильчинском районе Житомирской области.
(обратно)104
КП – командный пункт (воен.).
(обратно)105
НП – наблюдательный пункт (воен.).
(обратно)106
Гульск – деревня в Новоград-Волынском районе Житомирской области.
(обратно)107
Фас – прямолинейный участок полевых укреплений с определенным направлением огня (воен.).
(обратно)108
Малин – город, районный центр в Житомирской области Украины.
(обратно)109
Барбаровка – теперь Варваровка, деревня в Олевском районе Житомирской области. Генриховка – с 1946 года Анд-реевка, деревня в Красноармейском (Червоноармейском) районе Житомирской области.
(обратно)110
Бараши – деревня в Емильчинском районе Житомирской области Украины.
(обратно)111
Олевск – город районного значения на севере Житомирской области, центр одноименного района.
(обратно)112
Коростышев – город районного значения в Житомирской области.
(обратно)113
Кривотин, Зарубинка – села в Житомирской области, первое – в Емильчинском, второе – в Коростенском районах.
(обратно)114
Радомышль (Радомысль) – древний город, райцентр в Житомирской области.
(обратно)115
Модыль – деревни с таким названием сейчас на карте нет, какой населенный пункт имел в виду Владимирский, неизвестно; зато Котовки в Житомирской области две: в Радомышльском и Андрушевском районах, речь идет о первой из них.
(обратно)116
Бондаревка, Турчинка – села в Житомирской области, соответственно, в Коростенском и Володар-Волынском (а может, Володарско-Волынском?) районах, (административный центр последнего называется Володарск-Волынский).
(обратно)117
Чеповичи – так у А.В. Владимирского и в других источниках, на самом же деле – Чоповичи Малинского района Житомирской области.
(обратно)118
Чмель (Чмиль) – деревня в Емильчинском районе Житомирской области.
(обратно)119
Позже он получил звание генерал-майора, командовал сначала 1-й гвардейской мотострелковой дивизией, а с января 1942 года – 181-й стрелковой дивизией. Во время Ржевско-Сычевской операции она попала в окружение. Новиков организовал прорыв, но сам попал в плен 15 августа 1942 года. Первоначально содержался в Нюрнбергской тюрьме, затем, с февраля 1945 года, в крепости Вайсенбург. В апреле 1945 года был переведен в концлагерь «Флоссенбюрг», где скончался от истощения.
(обратно)120
Сейчас название реки пишется через «о» – Словечна.
(обратно)121
По версии писателя Юрия Бедзика («Тайна Букрина») и журналиста Олега Краченко (статья «Верность присяге» в газете «Дуэль»). Нужно отметить: родные генерала Потапова утверждают, что Михаил Иванович ни разу не встречался с Гитлером. Но автор узнал об этом только тогда, когда закончил роман. Как говорится, не обессудьте, дорогие мои читатели…
(обратно)122
Белошицы – деревня в Коростенском районе Житомирской области, еще в 1934 году переименованная в Щорсовку. Но на военных картах еще долго оставалось старое название. Липляны – село в Малинском районе Житомирской области Украины.
(обратно)123
Сула, Десна – притоки Днепра; Конотоп – левый приток реки Езуч, ныне – ручей, загнанный в водосточную трубу.
(обратно)124
Лоев – городской поселок в Гомельском районе Белоруссии. Мнево – деревня с таким названием существовала в Черниговском уезде одноименной губернии Российской империи.
Какой населенный пункт находится на ее месте сейчас, автору установить не удалось.
(обратно)125
Навозы – деревня в Жлобинском районе Гомельской области Белоруссии (так вот откуда взялось «ы» в конце названия волынского села!).
(обратно)126
Плесо – озеро в Житковичском районе Гомельской области Белоруссии.
(обратно)127
Старый Глыбов – деревня Козелецкого района Черниговской области Украины.
(обратно)128
Жидиничи – село Черниговского района, теперь – Червоное (дословно – Красное).
(обратно)129
Новый Белоус и Старый Белоус – деревни Черниговского района.
(обратно)130
Неданчичи – село Репкинского района Черниговской области Украины.
(обратно)131
Дословно с украинского: «роща шумит». Так говорят, когда хотят гиперболизировать последствия какого-то события.
(обратно)132
Тетерев – правый приток Днепра.
(обратно)133
Окуниново – деревня в Козелецком районе Черниговской области.
(обратно)134
Остёр – город в Козелецком районе Черниговской области Украины; а также река, приток Десны.
(обратно)135
Кременчуг – город в Полтавской области Украины, административный центр района, не входящий в его состав.
(обратно)136
Лубны – город в Полтавской области Украины, административный центр района, не входящий в его состав.
(обратно)137
Ворскла и Псел – реки на территории России и Украины, левые притоки Днепра.
(обратно)138
Ромны – город в Сумской области Украины.
(обратно)139
Ладинка – деревня в Черниговском районе. Славино – установить не удалось. Владимирский пишет о населенном пункте в шестнадцати километрах юго-западнее Чернигова. Возможно, он имеет в виду деревню Славщина Черниговского уезда, существовавшую в Российской империи.
(обратно)140
Имеется в виду так называемый съезд астрологов в 1929 году, вскоре после которого все его участники были арестованы и расстреляны, но никаких документальных свидетельств, подтверждающих (или опровергающих) сие печальное событие, нет.
(обратно)141
Так у Владимирского, над которым, по всей видимости, довлел авторитет в то время генерал-полковника Андрея Ивановича Еременко, после войны ставшего Маршалом Советского Союза. На самом деле Москаленко передал свою бригаду командиру 712-го артиллерийского полка полковнику А.П. Еременко, о чем он сам неоднократно вспоминал в своих мемуарах. Здесь речь может идти об Александре Павловиче, позже ставшем начальником оперативного отдела 3-й гвардейской танковой армии, или (что, на мой взгляд, более вероятно) его полном тезке, возглавлявшем штаб одного из партизанских отрядов, действовавших на территории Витебской области Белоруссии.
(обратно)142
Вибли – село Куликовского района Черниговской области. В некоторых источниках почему-то Вибля.
(обратно)143
Андреевка – деревня в Черниговском районе Черниговской области.
(обратно)144
Максим – село в Козел едком районе Черниговской области.
(обратно)145
Какой населенный пункт назывался Куклин, мне установить не удалось. Может, Владимирский имел в виду село Кукшин Нежинского района? Лихачев (а никак не Лихачеве!), Держановка и Адамовка – деревни в Носовском районе Черниговской области Украины.
(обратно)146
Ничего похожего на Курешовку на карте современной Черниговской области нет. С Талалиевкой тоже не все просто. Есть райцентр Талалаевка и одноименное село в Нежинском районе. Рискну предположить, что речь идет о первой из них.
(обратно)147
Нежин – город в Черниговской области.
(обратно)148
Синяки – была такая деревня в Нежинском уезде Черниговской губернии. Позднее ее переименовали. Как – неизвестно.
(обратно)149
Ни в теперешних реестрах, ни в «списках населенных мест Черниговской губернии» за разные годы найти такой пункт не удалось.
(обратно)150
Вероятнее всего, имеется в виду Григоровка Носовского района Черниговской области.
(обратно)151
Хутор Козлов… Давным-давно был такой в Суражском уезде Черниговской губернии. Сейчас город Сураж входит в состав Брянской области РФ, следовательно, хутор, скорее всего, где-то там и затерялся. Киселевка – села с таким названием есть чуть ли не в каждом районе Черниговской области, в том числе и Носовском. Думаю, его-то и имеет в виду А.В. Владимирский.
(обратно)152
Ирживец – деревня в Черниговском районе.
(обратно)153
Лосиновка – поселок в Нежинском, а Запорожье – село в Бобровицком районе Черниговской области; что за Миловщина – не имею ни малейшего понятия.
(обратно)154
Веприк – село Бобровицкого района Черниговской области Украины.
(обратно)155
Верхояровка – село Пирятинского района Полтавской области Украины.
(обратно)156
Пирятин – город, райцентр в Полтавской области.
(обратно)157
Путивль, Конотоп – города, райцентры Сумской области Украины.
(обратно)158
Прилуки – город в Черниговской области.
(обратно)159
Погар – поселок городского типа, райцентр в Брянской области России. Шостка – город в Сумской области Украины. Глухово – село в Полтавском районе одноименной области Украины.
(обратно)160
Брагинцы и Гнединцы – села Варвинского района Черниговской области Украины.
(обратно)161
Бубновщизна… Здесь, скорее всего, речь идет о селе Бубновщина Прилукского района Черниговской области.
(обратно)162
У дай – река на Украине, правый приток Сулы.
(обратно)163
Яблоновка – село в Прилукском районе Черниговской области Украины.
(обратно)164
Городище – село в Чернухинском районе Полтавской области.
(обратно)165
Многа – левый приток реки У дай.
(обратно)166
Фридом – свобода (англ.).
(обратно)167
Абакумов Виктор Семенович – начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ НКВД СССР – стал генерал-полковником в июле 1945 года в 37 лет.
(обратно)168
Летцен – город в Восточной Пруссии, теперь – Гижицко в Варминско-Мазуркском воеводстве Республики Польша. Тамошний лагерь находился в старинной крепости и имел статус «особого опросного». Военнопленные, попадавшие туда, прощупывались на предмет службы в РОА или восточных армиях вермахта, подлечивались (для этих целей имелся госпиталь) и отправлялись на фронт.
(обратно)169
Мариенфельде – район Берлина. Одноименный лагерь изначально планировался как приемно-пересыльный для беженцев из Восточной Германии.
(обратно)170
Исконно русский вариант произношения названия польского города Замосць, где в войну находился один из офицерских лагерей.
(обратно)171
Вульхайде – парк в Берлине. Учебный лагерь с таким названием был создан по инициативе Министерства пропаганды и находился в распоряжении Отдела Восточной пропаганды особого назначения.
(обратно)172
Сувалки (Польша) – город в Подляском воеводстве.
(обратно)173
Вышка – высшая мера наказания {жаргон).
(обратно)174
Многие, в том числе и Алексей Лукьянов, которого я уже упоминал, считают, что запись, подтверждающую мужественное поведение Потапова в плену, доставил Сталину командир 150-й стрелковой дивизии 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта генерал-майор Василий Митрофанович Шатилов, войска которого первыми вошли в Берлин, брали рейхстаг и в конце концов водрузили на нем дивизионный штурмовой флаг, ставший Знаменем Победы. Но если не было встреч с Гитлером, значит, не было и пленок?..
(обратно)175
У вас сегодня день рождения (нем.).
(обратно)176
ОМОН – отряд милиции особого назначения.
(обратно)177
«Сокол», «Беркут» – теперешние спецподразделения украинской милиции.
(обратно)178
Портрет историка Михаила Грушевского (1866–1934) изображен на купюре номиналом 50 гривен.
(обратно)179
На этой улице в Киеве находится центральный офис СБУ.
(обратно)
Комментарии к книге «Путь командарма (сборник)», Сергей Иванович Бортников
Всего 0 комментариев