«Охотники за пармезаном»

Охотники за пармезаном (fb2) - Охотники за пармезаном 650K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Владимирович Беседин

Сергей Беседин

Охотники за пармезаном

Новосибирск

2017

© Сергей Беседин , 2017

© Издательство Superior Digital Printing, 2017

«– …А правда, что все журналисты мечтают написать роман?

– Нет, – солгал я». (Сергей Довлатов, «Компромисс»)

Кажется, что с новосибирским журналистом и писателем Сергеем Бесединым мы дружим всю жизнь. А познакомились-то в Facebook от силы года полтора назад. И произошло всё это как раз благодаря историям, которые вы прочитаете (или перечитаете) в книге «Охотники за пармезаном».

Выдержат ли фейсбучные юмор и сатира испытание бумагой? Лично у меня сомнений в этом нет. Не исключаю, что фельетоны Сергея начала 2000-х, написанные от имени почетного ВОХРовца и заслуженного деятеля всех наук Ивана Кувалды, несколько меркнут на фоне гомерически смешных историй про новую вампуку от создателей блокбастера «Викинг» или охоту инспекторов Роспотребнадзора на пенсионеров-грибников. Но помяните моё слово: лет через 20 быт и нравы нашей эпохи будут изучать по книжке Беседина – так же, как сегодня мы знакомимся с повседневной жизнью русской интеллигенции начала XX века по книжкам Тэффи.

Отдельное удовольствие – это главы из романа Сергея Беседина, который он писал и правил буквально на глазах изумлённых пользователей Facebook. На моей памяти, это первое юмористическое литературное произведение о российских бизнесменах после анекдотов про «новых русских» и «яйца Вексельберга». Прототип современного Остапа Бендера, о котором идёт речь в романе Сергея, жив и здоров – как и прототипы большинства действующих лиц, легко узнаваемых за прозрачными псевдонимами. Думаю, что после «Охотников за пармезаном» желание прочитать про все похождения бананового короля Тихманского начнёт сжигать вас так же, как и меня.

Ольга Проскурнина (журналист, писатель, Москва)

От автора

Эту книгу можно было также назвать «В поисках жанра». Здесь есть все: рассказы, фельетоны, «Итальянский дневник» и главы из моего романа «Метаморфозы». Но основой всегда был малый жанр, деталь, из которой вырастала мизансцена и каркас для более солидного произведения. Так, «Метаморфозы» – это роман-калейдоскоп, роман-пазл или, если угодно, роман-лего из ста мелких фрагментов. В каждой главе открывается новая грань героя – его отношения с друзьями, клиентами, женщинами, детьми, властью и религией. Итог – авантюрно-юмористическая сага о российском бизнесе, совершенно точно первая в Сибири и, возможно даже, первая в новейшей истории нашего отечества. Я опубликовал здесь пять глав из романа в качестве тизера. Каскад приключений моего персонажа Тихманского заставляет вспомнить и ещё один жанр, незаслуженно забытый – плутовской роман, давший миру множество лукавых и обаятельных авантюристов от Ласарильо с Тормеса до Феликса Круля.

И ещё. Чуть не забыл сказать, что все события романа вымышлены, а все совпадения с реальными людьми, живущими сейчас или когда-то жившими, случайны.

Я включил сюда и фельетоны, написанные в своё время, в 2005 году, для газеты «Новосибирские новости». Прошло двенадцать лет, полный астрономический цикл, и я обнаружил, что они смотрятся по-прежнему свежо и интересно, а значит, мало что изменилось. Ведь мы, как и раньше, боремся с террористами, держим границу на замке, пытаемся перекрыть интернет и мучаемся вопросом, не вернуть ли Ленина на деньги.

Приятного вам путешествия по страницам книги!

ФЕЛЬЕТОНЫ

ОХАБЕНЬ ИЗ МУХОЯРА

«Официально всех халявщиков посылаю на хер. Звонить по поводу трудоустройства и обучения только психически нормальным и хорошо воспитанным людям по телефону: 8 903 771 .......

Слава Исусу Христу!

Герман Стерлигов»

(Из фейсбука)

***

В честь открытия магазина «Хлебъ из русской печи и прочия товары от Гурмана Стерлингова» (на Новорижском шоссе) за прилавком стоял сам хозяин. Одет он был в полурасстегнутый охабень из мухояра еребелевого цвета, на голове – мурмолка с парчовой тульей. Если перегнуться через прилавок, можно было увидеть пестрядинные порты и новые сапоги в гармошку.

Свою бороду он расчесал гребнем надвое и смазал чистейшим репейным маслом.

В магазин зашёл робкий дедок и стал с испугом оглядывать полки.

– Хлебца мне бы свежего, мил человек…

– Пятьсот пятьдесят целковых! – благостно отозвался Стерлингов. – Слава Исусу Христу!

– Что ж ты, – сказал дедок укоризненно, – Христа славишь, а цены у тебя на хлеб диавольские?

– Никак меньше нельзя! – охотно отвечал Стерлингов. – Хлебушек-то без дрожжей, зерно настоящее, неотравленное, на чистом лошадином навозе взращено! Вот понюхай! – он протянул деду рукав своего охабня, от которого действительно разило навозом. – Это тебе не химический комбикорм из магазина! Посолен солью с Белого моря!

Дедок отдёрнулся от рукава.

– Мне рублей за пятьдесят. Нету больше.

– Свечу вот бери, – предложил хозяин. – Из натурального воска. Она ровно пятьдесят и стоит. Как одна копеечка, хе-хе…

– Да не надо мне свечу, мне б из еды чего, – протянул дедок, взирая на ценники и уже понимая, что просьба его – не по адресу.

– А иди-ка ты на хер, халявщик! – крикнул на него вдруг Стерлингов. – Вот бог, а вот порог! Ты не смотри, что я смиренный! Так метлой сейчас угощу, что до самой Москвы катиться будешь, до этого вертепа!

Взъерошенный дедок пулей вылетел из магазина.

– Здравствуйте! – в магазин зашла простоватая блондинка чуть маргинального вида. – Я по объявлению. Здесь в продавщицы набирают?

– Здорово, девка! – приветствовал ее Гурман, потянув с головы мурмолку. – Ты чьих будешь?

– В смысле чьих? – не поняла блондинка. – Так-то из райцентра я.

– Замужняя? Али разведена? Почему простоволосая?

– Да не замужем я ещё, – промямлила блонди.

– Ага, прелюбодеица! – коршуном накинулся на неё Гурман. – Где сатана сам не сможет, туда бабу пошлет!

– Что-то заумное вы несёте, – испугалась девушка. – Я пойду, пожалуй!

– Стоять! – приказал ей Стерлингов. – Лицо у тебя русское, белое да гладкое, на чурку богопротивную не похожа… сгодишься! Только разукрашена как обезьяна, но это мы с тебя сотрём с божьей помощью. А ну, сымай кофту!

На блондинку напал временный паралич.

– За-зачем? – пробормотала она побледневшими губами.

– Проверять будем! – подмигнул Стерлингов. – Нет ли картинок-татуировок на тебе сатанинских, не проколот ли пупок.

Находясь в состоянии почти обморочном, кандидатка потащила свой свитерок вверх, обнажив грудь в кружевном розовом лифчике. Стерлингов очень внимательно осмотрел представленную его глазам картину и даже зачем-то взвесил одну из молочных желёз на ладони. Блондинка залилась кармином.

– Чистенько все, – удовлетворенно подвёл итоги Стерлингов. – Теперь повернись и портки приспусти на минуту. Знаю я хитрости вашей сестры! Некоторые бесовщину ещё и на ягодицы себе колют!

Готовая уже на все блондинка показала Стерлингову крепкий упитанный тыл и начала было снимать джинсы, как тут в магазин зашёл мордоворот в золотых перстнях и дорогом костюме.

– Ого, – растерялся он на мгновение, – кажется, вы заняты, я позже зайду.

Стерлингов тут же забыл про девицу и растёкся в сладчайшей медово-масляной улыбке.

– Всегда такому гостю рады! Благослови Христос! А ты, дура, закрой срамоту, пандемониум здесь устроила. Повезло тебе, что настроение у меня хорошее, принята ты. Да не плачь, не благодари, завтра на работу выйдешь. А вы, господин хороший, выбирайте! Все у нас чистенькое, слава Исусу, натуральное. Не то что эта химия, которую г…еды в супермаркете покупают. И недорого. Сыр по три тысячи пятьсот за кило, молочишко козье – восемьсот рублей литр, медок с пасеки – тысяча шестьсот за баночку.

Амбал достал пачку валюты, перетянутую резинкой, и отслоил бумажку в сто долларов.

– Ну дай мне на пробу всего помаленьку. Братанов угощу.

И, пока Стерлингов суетился, раскладывая заказ по бумажным пакетам, здоровяк задумался.

– А правда, что ты без техники управляешься? – с любопытством спросил он. – Без тракторов всяких и культиваторов?

– Истинная правда! – перекрестился хозяин. – Машины эти – от лукавого они. На лошадях пашем и быках. Этой весной много сеяли, так приходилось и на жене моей, Алёне, пахать. Быку же тоже отдых нужен! Она у меня смирная! Кстати, вот книжечка ее авторства, «Мужем битая»! В подарочек вам к заказу!

Браток польщенно ухмыльнулся.

– Таких бы, как вы, покупателей побольше, – мечтательно заметил Гурман. – Сразу видно, порядочный человек, не хачик, не масон и не педераст. Всегда ждём вас в гости!

Внезапно за окном завыла собака. Стерлингов изменился в лице.

– Расплодилось бродячее отродье! – в сердцах бросил он. – Дураки с автозаправки подкармливают. Сейчас выйду разберусь.

Он вытащил откуда-то из-под прилавка двустволку и ринулся на улицу. Лопнул и раскатился гулкий выстрел. Через минуту Стерлингов вернулся, лицо его было печально.

– Промахнулся, – пожал он плечами. – Ну ничего, в следующий раз попаду. Ступайте с богом, господин хороший! И позвольте вас по христианскому обычаю на дорожку троекратно облобызать!

ТРИЛЛЕР

«Правительство вводит налог на сбор грибов и лесных ягод. Размер налога составит от 4500 до 6000 рублей»

(Из сообщений СМИ)

Инспекторы Росгрибнадзора Матвей Стручков и Кузьма Муравьедов выехали на рейд рано утром. Оставив джип на поляне, они бесшумно двинулись по ведомым лишь им одним тропкам. Затейливый камуфляж делал их практически невидимыми.

– Ложись! – дёрнул за рукав Матвей Кузьму, почуяв что-то неладное. – Не отсвечивай.

Кузьма послушно рухнул ничком, рядом примостился и Матвей.

– Вот она, зараза, – сказал Стручков, тяжело дыша и передавая свой армейский бинокль напарнику, чтобы тот в полной мере насладился открывшейся картиной. – Алевтина Мефодьевна. Знатная браконьерша. Давно за ней наблюдаю. Корзины по три сыроежек в день таскает. И все без лицензии. А когда масть идёт, ещё и белые!

– Тварь! – сплюнул Муравьедов, озлобившись. – Будем брать?

– Погоди, – велел Стручков. – Подпустим поближе и вот тогда… Бабка шустрая, хотя ей уже восемьдесят четыре. Надо действовать наверняка. Наручники, газовый баллончик, электрошокер – проверь, все ли на месте.

И друзья стали с нетерпением поджидать, пока жертва сама попадёт в их западню.

***

У Алевтины Мефодьевны с годами очень обострилась интуиция. Уже третий день ей было неспокойно, но сегодня с утра она просто-таки ужасно разнервничалась. Бродя по пустому лесу, она спиной ощущала чей-то пристальный и напряжённый взгляд. Несколько раз она резко оборачивалась, но ничего не увидела, кроме порыжевших от осени деревьев и колышущихся лохмотьев паутины.

Внезапно она остановилась, как чуткий, пугливый зверь. Тянуло сигаретным дымком, значит, кто-то рядом совсем недавно курил. Внимательный глаз Алевтины отметил несколько сломанных веточек и примятую сапогом кучу листьев. В кустах что-то зашуршало.

– Стой! Не уйдёшь! – встав во весь свой могучий рост в нескольких метрах от бабушки, выкликнул Матвей.

Мефодьевна развернулась и побежала что было сил. За спиной ударяли в землю сапоги ее преследователей; к счастью, те тоже были немолоды и физические их кондиции были далеки от идеальных. Нырнув под пригорок, Мефодьевна затаилась под корягой, где как раз был небольшой просвет для ее тщедушного тельца.

– Алевтина! – зловеще позвал Кузьма. – Мы знаем, что ты здесь! Все равно достанем!

– Осторожно! – предупредил напарника Матвей. – У неё складной нож!

Бабушка сидела, чуть дыша. Единственным выходом для неё было затаиться и ждать, не издавая ни звука – авось пересидит. Рядом проскользнула гадюка, но Мефодьевна сумела не вскрикнуть и не пошевелиться.

«Нет, живой я им не дамся», – подумала она и потянулась к росшей рядом бледной поганке…

(Окончание придумайте сами)

ПРАВИЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ

В небольшой кофейне в центре Москвы сидели Он и Она. Он – классический хипстер, который парил арбузную жижку; она – ничем не примечательная девица в экстремальном мини и на шпильках. В кофейню вошёл худощавый, коротко стриженый, со впалыми щеками и фанатичным взглядом человек, похожий то ли на Торквемаду, то ли на Савонаролу, и, несмотря на обилие свободных столиков, подсел к молодой паре.

– Курите, – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он, кивнув на вейп.

– Не курю, а парю, – насторожился хипстер.

– И очень зря. Вред от вашего … хмм… устройства ещё больше, чем от обычной сигареты. Точнее, он ещё до конца не исследован. Вы же не хотите заполучить рак гортани? Хотя это ваше дело, разумеется.

Он рассеянно повертел в руках салфетку и уставился на большой синнабон, возлежавший у хипстера на блюдечке.

– Довольно коварная вещь. Не советовал бы. Сдобное тесто, глазурь… да ещё и шоколад… просто бомба из калорий! Вот я всегда завтракаю овсяной кашей и кефиром.

– Послушайте, вы вообще кто?

– И чай у вас чёрный, – продолжал незнакомец, не расслышав вопроса. – А это кофеин, сердцебиение и все такое. Я рекомендую зелёный.

– Что вам от нас надо? – вступила в диалог девица.

Худощавый инквизитор перевел на неё взгляд. Точнее, на ее бесконечные голые ноги.

– Такая сырость, а вы в мини, – покачал он головой. – Плохо для детородных функций. Надеюсь, на вас не синтетические трусы? – он попытался заглянуть ей под юбку, но без особого успеха, так как девица немедленно взвизгнула и сдвинула колени.

– Вы что себе вообще позволяете?

– Да нет, это вы что себе позволяете? Такие каблуки исключительно вредны для позвоночника. Да и упасть с них можно, вывихнуть лодыжку.

– Может, вы все-таки уйдёте? – хипстер попытался казаться грозным.

– Уйду, – пообещал худощавый. – Но сперва задам один вопрос. Вы ведь наверняка занимаетесь со своей подружкой сексом? А в какой позе? Я спрашиваю просто как медик. Если в позе всадницы, то это чревато травматизмом и переломом сами знаете чего.

Тишайший хипстер вдруг надулся, покраснел и закричал:

– Да пошёл ты на....!

– Грубо, – меланхолично заметил странный пришелец. – Такими словами вы засоряете информационное пространство. Но вы можете и не просить. Мне и так пора.

И, встав из-за столика, с осознанием исполненного долга Геннадий Григорьевич Онищенко четким строевым шагом направился по месту работы, в Государственную Думу.

БРИФИНГ

Дональд Трамп взошёл на трибуну. Он чувствовал себя именинником и лишь самую чуточку волновался. Его лицо от автозагара было коричневым, как шоколадный донат. Глаза и ботинки его сияли.

Огромный зал был набит журналистами, которые размахивали плакатами «Айовщина», «Мичиганщина», «Невыплата пенсий», «Замерзаем на Аляске!»

– Мистер Трамп, – задал первый вопрос журналист Си-Эн-Эн, – вы подтверждаете свои связи с Владимиром Путиным и русской мафией?

– Да нет никаких связей, – разозлился новоиспеченный президент.  – Что мне, землю из горшка с цветами жрать?

– Но ведь говорят, вы были завербованы Кей-Джи-Би ещё тогда, когда приезжали в Москву на конкурс красоты…

– Ну, уж это совсем некрасиво, – возмутился Трамп. – Выковырнули информацию из своих гриппозных носов и размазали по бумажкам. Следующий вопрос!

– Газета «Молодой техасец», – поднялся с места пожилой репортёр, – у меня хорошая отечественная машина, Додж Калибер, но у нас в Хьюстоне совсем нет дорог. За что я плачу дорожные налоги?

– А зачем вам машина? – рассмеялся президент. – Доплатите немного и купите вертолёт «Робинсон».

– Журнал «Заря Оклахомы». Как вы планируете назвать свой грандиозный проект по возведению стены с Мексикой?

– Я его придумал, а вы называйте, – подмигнул президент.

– Черно-белый еженедельник «Гетто Детройта». У нас в Детройте растёт преступность, безработица, наркомания… в общем, все плохо…

– Все плохо? А вы у России внешний долг видели? – отшутился президент.

– Господин Трамп, издание «Рыболов Аляски». На рыболовецком сейнере «Залихватский» руководство третий месяц не платит зарплату. Помогите!

– Замучаются снег глотать, – пообещал Трамп. – Пошлём к ним ФБР, чтоб зачистить эти проблемы.

– Господин президент! А что вы скажете насчёт того, что доллар падает по отношению к рублю? Был 70 рублей, стал 59?

– Представьте, – сказал Трамп. – Мы продаём айфон в Россию за 50 тысяч рублей. Раньше мы получали всего 700 долларов, а теперь целых 830! Значит, денег в бюджете прибавилось!

– Г-господин п-президент, – поднялся с места журналист со следами ДЦП, – м-мы в Канзасе н-начали делать новый н-напиток Трампакола, но магазины н-не хотят с нами р-работать…

– Г-госпядин пьезидент, мы нацяли деять, – смешно передразнил инвалида Трамп. – Ты сам-то не хлебнул этой Трампаколы перед брифингом?

– Все, пора заканчивать, – вмешался пресс-секретарь.

– Господин Трамп, подарите бедной девочке из Чикаго собаку! – отчаянно закричал кто-то с галёрки.

– Я – человек небогатый, – ответил Трамп. – Отказался от президентского оклада. Могу только хомячка!

Усталые, но довольные, журналисты покинули пресс-конференцию.

БЛИЖЕ К НАРОДУ

– Присаживайтесь, господа рыбаки! – попросил Путин, сам первым умостился на стуле и умильно поглядел на знакомые лица, отчего щелочки его глаз стали ещё уже. – Совершенно неожиданная встреча! Кто б мог подумать! Захожу в храм и вдруг вижу вас, всех двенадцать! Ну, как год выдался?

– Так себе, – ответил рыбак справа с большими накладными усами и взял с блюдца пирожок.

– Но лучше прошлого, – вмешался в разговор рыбак слева с отпоротыми с куртки погонами.

– В следующем году будет еще лучше, – оптимистично заметил Путин и с интересом посмотрел на пирожки. – Старожилы говорят, семнадцатый всегда лучше шестнадцатого. Кстати, а какая там начинка?

– Грибы, – пробубнил вислоусый, форсированно жуя пирожок.

Путин отдернул руку.

– Совершенно нет аппетита, – пожаловался он. – Три недели ничего не ем. Хотя стол у вас неплохой. Манго, трюфели, свежая клубника, фуагра. Я думал, новгородские рыбаки живут похуже. А рыба где?

– Так в ноябре Ильмень льдом-то затянуло, – вступила бригадирша рыбаков, симпатичная Лариса. – На месяц раньше обычного. Вот трюфелями и перебиваемся.

– Проклятый Обама, – сочувственно покивал Путин. – Вот скоро придёт Трамп и будет полегче. Терпите.

– Да рыба-то есть, – подмигнул вислоусый и, порывшись в кармане, выставил на стол жестянку с надписью «Сайра тихоокеанская в масле». Путин с любопытством поглядел на незнакомую надпись.

– Я б чайку испил, – наконец решился он. – В горле пересохло.

– Вот чашечка, – предупредительно сказала блондинка.

– У меня своя, – парировал Путин, вынимая фарфоровую чашку с императорским вензелем и чайный пакетик. В полной тишине он заварил чай своим же кипятком и, блаженно отдуваясь, начал швыркать.

– А где Медведев? – набрался духу кто-то спросить.

– Да разве ж я сторож премьеру своему, – безразлично пожал плечами Путин.

Внезапно ему бросился в глаза совершенно незнакомый рыбак в углу, который с деланным спокойствием смотрел в пол. Путин похолодел.

– Кто это? – наклонившись, спросил он у бригадирши.

– Новичок наш. Стажёр. Младший лейтенант.

– Вы с ума посходили, – зло зашипел Путин. – Стажёра ко мне на встречу. Сворачиваем чаепитие.

По троекратному хлопку НТВ и Первый канал убрали камеры, ассистенты унесли пирожки из папье-маше, а рыбаки стали разбирать фанерные декорации.

– Весной теперь встретимся, – мстительно пробормотал Путин. – Поедете у меня на озеро… рыб кормить!..

ОККУЛЬТНЫЙ ЩЕЛКУНЧИК

Новосибирский губернатор предложил собрать круглый стол для обсуждения балета «Щелкунчик», который митрополит Тихон назвал «оккультной постановкой»

(По сообщениям СМИ)

***

ДИСКЛЕЙМЕР: этот фельетон никоим образом не призван задеть чувства православных, мусульман, иудеев и буддистов. Это всего лишь литературная шутка.

На объявленном губернатором Новоуральска Вольдемаром Деревенским круглом столе, посвящённом обсуждению «Щелкунчика», кроме режиссёра-постановщика, собрались митрополит Пахом, верховный раввин еврейской общины, главный муфтий города и настоятель пагоды.

– Господа, – сообщил губернатор. – Я собрал вас здесь для того, чтобы обсудить возможность дальнейшей постановки балета «Щелкунчик», который владыка Пахом назвал оккультным.

– И продолжаю называть! – пробасил Пахом. – Бесовщина про оборотней!

– Я вас умоляю, – сказал раввин деликатно, – какая же это бесовщина, если она приносит в городской бюджет такой хороший гешефт. Оно вам надо – трогать этот балет?

– Давайте я хотя бы зачитаю либретто, – взмолился режиссёр.

– Бисмилляхи Рахмани Рахим, – провёл рукой по бороде муфтий. – Приступим с помощью Аллаха!

– Итак, – начал читать режиссёр, – балет «Щелкунчик» по одноимённой сказке Гофмана…

– Еврея? – встрепенулся муфтий.

– Вы нам льстите, – ухмыльнулся раввин. – Он немец.

– Аллаху акбар! – облегченно выдохнул муфтий.

– Композитор – Петр Ильич Чайковский…

– Содомит! – гневно крикнул владыка.

– Вы это мне? – удивился режиссёр.

– Нет, это я ему. Продолжайте!

– Действие первое. Рождественская ёлка в доме советника Штальбаума…

– Еврея! – торжествующе заключил муфтий и обличительно взглянул на раввина.

– Может быть! Наши люди есть везде, – философски сказал раввин. – Читайте дальше.

– Погодите! – вмешался муфтий. – Ёлку надо убрать. Ёлка – это исраф, бесполезная трата денег. И покупают ее только масрифы!

– А вы что молчите? – спросил губернатор у буддиста.

– Пусть будет елка, – согласился буддист спокойно. – Елка – это Будда. Все на свете есть Будда. Омммм…

– Давайте-таки оставим ёлочку, – поддержал его раввин. – Только справа пусть будет небольшая менора. И все гости будут кушать халу, макать ее в мёд и пить вино, чтоб они были здоровы!

– Вино – это харам! – разозлился вдруг муфтий. – Пусть пьют зелёный чай и прыгают через костёр. Навруз должен быть Наврузом.

– Стойте-стойте! – замахал руками режиссёр. – Так мы никуда не продвинемся. Словом, крестный отец Дроссельмейер дарит девочке Мари деревянную игрушку, Щелкунчика. Приходит ночь и Щелкунчик оживает…

Владыка Пахом перекрестился.

– Субханаллах! Его заколдовали джинны и сам Иблис! – суеверно ужаснулся муфтий.

– Я же говорил, что это наша еврейская сказка про Голема, – пожал плечами раввин. – Когда не могут придумать своё, то крадут у бедных евреев.

– Щелкунчик тоже есть Будда, – меланхолично заметил настоятель пагоды.

– Но из-под пола появляются мыши во главе с Крысиным королём, – продолжал читать режиссёр. – Они коварно нападают на Щелкунчика!

– Мыши – это не свиньи, – заметил муфтий. – Это халяль! Можно.

Раввин хотел сравнить нападение мышей с ХАМАСом, но посмотрел на муфтия и передумал.

– Все верно, – сказал буддист. – Девочка должна страдать. И Щелкунчик тоже. Жизнь есть страдание.

– Щелкунчик собирает войско из оловянных солдатиков и отражает атаку мышей…

– Мне этот балет не нравится, – кротко заметил буддист. – Слишком воинственный.

– Так ведь надо было покарать неверных, – возразил муфтий, задумавшись о чем-то своём.

– А почему он не попробовал с ними договориться? – пожал плечами раввин. – Можно было бы недорого предложить им какие-то подарки с ёлки.

– Есть отличная опера «Рождество», которую написала матушка Ираида, – примиряюще сказал владыка. – Ее и надо ставить вместо «Щелкунчика».

– Только переименовать, – предложил муфтий. – В «Православный Навруз».

– Если в третьем действии там будет обряд ташлих, то я не против, – развёл руками раввин.

– А мне уж и подавно все равно, – проснулся буддист. – Оммм…

На все это со стены безмолвно взирал портрет Пётра Ильича Чайковского. В свете люстры на мгновение показалось, что по его щеке прокатилась слеза.

НА ДНЕ

Фёдор Конюхов и Артур Чилингаров заявили, что в 2018 году планируют опуститься на дно Марианской впадины и оставить там российский флаг и православный крест.

(Из сообщений СМИ)

***

Когда над головой путешественников Щелингарова и Понюхова с грохотом захлопнулся люк, Фёдор осенил себя крестным знамением.

– Господи! – сказал он с горечью. – В самую преисподнюю спускаемся! Я, конечно, море люблю, полжизни там провёл. Чего только не бывало! В крайнюю мою ходку в шторм попал, три недели по волнам носило. Все продукты кончились. Пришлось ботинки сварить. Умял за милую душу! А когда и ботинки съел, то за шнурки принялся.

– Ну и как? – спросил Щелингаров с любопытством.

– Как макароны! Сварил и на дуршлаг откинул! Попробовал – не уварились! Ну, я их обсосал и в холодильник. Вроде и полегче в желудке стало. Так и питался неделю, пока меня круизный теплоход не подобрал. Достану, оближу и на место.

Он зажмурился, вспоминая те нелегкие героические дни.

– Фёдор! – позвал его Щелингаров негромко.

– Ась? – встрепенулся Понюхов.

– Я давно тебя хотел спросить – как ты там без бабы обходился?

– Неправильные вопросы ставишь, – покачал головой знаменитый пилигрим. – Это у бабы моей надо спрашивать, как она без меня. А меня от грешных мыслей псалтырь отвлекал. И глобус. Как совсем туго станет, раскручу его, пальцем ткну и думаю: «Ого, острова Паумоту! Вот здесь-то я ещё и не бывал! Не время тебе, Фёдор, помирать!»

– Фёдор! – опять окликнул полярник друга.

– Ну, што тебе?

– А ты знаешь, что я с собой ящик коньяка прихватил? Мы ж на дне собрались три дня просидеть. Я на пресс-конференции так и сказал – мол, задержимся во впадине для исследовательских целей. А ты сам подумай – чего там на дне исследовать? Татьяна-то моя выпить особо дома не разрешает.

Некоторое время они сидели в тишине.

– Артур, – вдруг сказал Фёдор. – А ты сам-то как без бабы в Антарктике был?

Жизнерадостный Щелингаров засмеялся, что-то вспомнив, и зашептал Фёдору на ухо, хотя, кроме них, никого в батискафе не было.

– Ты што? – поразился Понюхов. – Это ж пингвин! Это ж божья тварь! Нешто можно так!

Он даже чуть отодвинулся от Щелингарова, хотя внутреннее пространство батискафа этого особенно не позволяло.

– Ну пингвин же, – обиженно сказал полярник. – Не крокодил, и ладно.

Чтобы поднять свой тонус, Щелингаров достал первую бутылку коньяка, вытащил пробку зубами и сделал большой глоток. Глаза его потеплели.

Судя по показаниям глубиномера, прошли отметку в две тысячи метров. Вдруг корпус батискафа сотряс мощный удар, затем ещё один.

– Кракен! – закричал Щелингаров, и от ужаса сделал ещё несколько глотков из горлышка. – Чудище морское!

Меж тем кракен или тот, кто его напоминал, продолжал тарабанить по стенкам батискафа. Затем он обвил щупальцем аппарат и начал мотать его, как игрушку.

– Это за грехи наши наказание, – смиренно забормотал Понюхов. – Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.

– Хватит тупить! – взревел Щелингаров, – включай фары!

Мощный сноп света испугал морского пришельца и тот, отпустив батискаф, ринулся куда-то в глубокую расселину.

– Уфф! – присел на пол Понюхов. Ноги его внезапно ослабли. – Дай мне, Артур, тоже коньячку.

***

Примерно через пять часов глубиномер показал, что наши герои недалеко ото дна. Щелингаров снова включил прожектор, чтобы осмотреться. Фёдор готовил флаг и крест, которые предполагалось оставить на дне впадины.

– Американцы! – душераздирающе крикнул Щелингаров. – Вижу их батискаф звездно-полосатый! Опередить нас решили! Не выйдет! Иду на таран!

Он завёл гребные винты и бросился наперерез конкурентам. Понюхов козлиным голосом сперва затянул псалом, а потом песню про Варяг. До гибели легендарного экипажа оставалось всего несколько секунд…

***

Фёдор Понюхов в ужасе проснулся. Ему стало ясно, что все это просто пригрезилось и на самом деле он лежит в кубрике своей яхты, которая тихо и мирно дрейфует по Атлантике куда-то в сторону Багам. Он с облегчением выдохнул, прошлепал к холодильнику и достал варёные шнурки.

«Попробую с кетчупом, авось, проскользнут», – подумал Фёдор оптимистично.

На душе у него стало тепло и хорошо.

ОХОТНИКИ ЗА ПАРМЕЗАНОМ

Ульяновский суд признал испанский онлайн-магазин по продаже хамона экстремистским сайтом, угрожающим безопасности России.

(Из новостей)

Майор полиции Пуздрич открыл банку дешёвого шпротного паштета, серого и вязкого, как цемент, и, орудуя ножом словно мастерком, начал шпатлевать и разравнивать деликатес на куске ржаного украинского хлеба. Поверх паштета он тщательно уложил кружочки тепличного огурца (в кабинете немедленно запахло свежескошенным сеном), а затем украсил конструкцию слаломной трассой из майонеза. Удовлетворившись полученным, он приступил к трапезе.

Его подчиненный, лейтенант Олялин, в это время сражался с раскалённой сарделькой, только что из микроволновки. Он вспорол ей брюхо точным ударом вилки, а она в отместку прицельно плюнула в него горячим соком из своих внутренностей. Пуздричу сарделька напомнила какого-то обитателя морских глубин, голотурию, которая активно защищается при нападении и готова дорого продать свою жизнь.

Завтрак офицеры запивали сладким чаем из граненых стаканов. ОВД города Верхние Ямки и Российские железные дороги – вот, пожалуй, два последних места на планете, где ещё использовались подстаканники.

– Гада одного выследили, – с набитым ртом промямлил Пуздрич, – с нелегальными веществами. Ты про хамон что-нибудь слыхал?

– Это фараон какой-то? – глуповато уточнил лейтенант.

– Сам ты фараон! Испанская свинина вяленая. Страшная вещь, доложу тебе. Сам я, конечно, не пробовал, но мы допрашивали тех, кто подсел. Берётся сперва тонкий ломтик, кладётся под язык, как марка с кислотой, и посасывается. Постепенно человек впадает в необоснованную эйфорию, у него резко подскакивает настроение, он начинает дурачиться, шутить, размахивать руками. Затем пациент хамон проглатывает, и у него начинается мощный приход. Говорят, это как двадцать гастрономических оргазмов подряд. Когда действие хамона проходит, человек становится вялым, впадает в депрессию; или наоборот, буйным, агрессивным, лезет драться. Ради новой порции хамона он готов воровать, убивать, заложить что угодно. Теперь ты понял, какая это опасная вещь?

– Да вы что! – побледнел Олялин, застыв с сарделькой на вилке.

– Я тебе точно говорю! Но есть дурь и покруче! Это пармезан. Может быть, про него ты и знаешь. У него много синонимов – рассыпуха, пыль, чума, итальянский белый…

– А почему рассыпуха?

– Потому что некоторые извращенцы для лучшего прихода втирают его прямо в дёсны или в макароны.

– О господи! – побледнел Олялин.

– Так вот, мы выследили, что наш подозреваемый получает и то и другое посылками из Европы. Килограммов по шесть. Ты представляешь, сколько там стоит один грамм, и какие деньжищи он делает на этом! Наверняка он берет такие количества не себе, а на продажу. Я примерно представляю себе эту схему. Продают хамон и пармезан через сложную систему закладок, сперва покупатель оставляет деньги в тайнике, а потом курьер их забирает и кладет туда же дурь. Общение строго через смс, никаких звонков. Говорят, чтобы подсадить на пармезан, первую дозу человеку дают бесплатно. А через полгода он уже и не человек вовсе, а жалкий креакл… бросает следить за собой, отращивает бороду, начинает подворачивать штаны. Есть те, кто машину свою продаёт, а самокат покупает. Конченые люди. Мы давно за этим грязным бизнесом следим. Некоторые неосмотрительно хвастаются, выкладывают кусочки хамона в социальные сети, но это все, как правило, мелкие потребители. А сегодня мы, наконец, вышли на крупную рыбу. Пробили его по ай-пи. Едем брать!

– Куда, на почтамт?

– На почтамт не надо, людей напугаем. Прямо домой!

Офицеры быстро допили чай и выехали по записанному у них адресу. Майор остановился у ничем не примечательной двери и троекратно позвонил. Лейтенант, приготовив пистолет, замер поодаль.

– Кто там? – раздался голос изнутри.

– Соседка сверху, – пропищал Пуздрич. – Вы нас затапливаете.

Когда дверь доверчиво распахнулась, офицеры пулей влетели в квартиру. Лейтенант уложил дилера на пол и надел наручники, а майор ринулся к холодильнику. Торжествуя, он вытащил оттуда большой кусок хамона.

– Вот! То, что мы искали! Эх, парень… что же ты… такой молодой, а всю жизнь себе сломал… Ну что, собирайся, едем в отделение. И вещдоки прихватим. Только это… Олялин… ты смотри, не вздумай пробовать хамон … его специальный трактор на полигоне потом уничтожит…

ОПАСНОЕ ЗАДАНИЕ

Министр иностранных дел Сергей Лавров заявил, что некоторые американские дипломаты переодевались женщинами и принимали участие в российских оппозиционных акциях.

(По сообщениям СМИ)

Джон Ф. Никербокер и Сэмюэл Л. Хитчхайкер, сотрудники американского посольства, наряжались для участия в оппозиционном митинге в центре Москвы. Никербокер натягивал чёрный чулок с кружевами, а Хитчхайкер, сделав губы куриной гузкой, наносил на них коралловую помаду.

– Наш босс окончательно сошёл с ума, – вздохнул Никербокер, – придумывает такие странные задания. И очень разорительные: приходится все эти женские штучки покупать на свои кровные. А чулок не напасешься; видишь, уже стрелка побежала. Рвутся один за другим.

– Есть хороший способ, – невозмутимо сказал Хитчхайкер, закончив макияж и спрятав тюбик в клатч. – Я вычитал на русском женском форуме. Эти русские, конечно, странные ребята, но иногда голова у них работает что надо. Сразу после покупки кладёшь чулки в морозильник на пару часов и они становятся куда более прочными. А стрелку можно остановить, если капнуть на неё лака для ногтей.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Никербокер. – А какой ты липстик предпочитаешь?

– Sisley, – сказал Сэмюэл уверенно. – Он заодно ухаживает за губами.

– Не знаю, – подал плечами Джон. – Мне больше нравится Guerlain, он придаёт объём и фактуру. Ты ноги, кстати, чем бреешь?

– Я не брею, я пластырь использую, – поморщился Хитчхайкер. – Больно, конечно, но что поделать. Зато эффект! А вообще, вот тебе мой совет, выпиши Cosmo. Там дельные советы встречаются.

– Мдааа, – протянул Никербокер. – Не нравится мне все это. Чувствую себя, словно милашка Тутси. Представляешь, вчера жена нашла у меня в тумбочке полную женскую амуницию. Трусики, лифчик, туфли на каблуках. Какой скандал был, ты не представляешь! А я ей и объяснить ничего не могу – задание-то секретное. Ладно, пусть думает, что у меня есть гёрлфренд из местных.

– У меня было хуже, – вспомнил Хитчхайкер. – На прошлой неделе я стоял у зеркала в ванной и примерял новый комплект женского белья. И вдруг заходит моя двенадцатилетняя дочь. Сразу глаза по серебряному доллару. «Ты что, – говорит, – делаешь, дэдди?» «Дарлинг, – отвечаю я ей, – это не то, что ты думаешь. Подрастешь – я все объясню». Кажется, так и не убедил. И вот что она теперь думает о своём папочке?

– Безвыходное положение, – пожаловался Никербокер. – Один раз я забастовал, мол, не буду больше переодеваться и все. Так босс на месяц перевел меня на самую грязную работу. Я вывинчивал лампочки в московских подъездах, крал канализационные люки по ночам, выламывал плитку на тротуарах. Бывало, что и кнопки в лифтах жёг. Так что брить ноги – не самый скверный вариант.

– Ты лучше подумай, что довелось испытать Эбигейл М. Чизбургер, блондинке из второго отдела. Наш больной ублюдок заставил ее переодеться мужчиной-сантехником и нанести визит к Мэри Захаровой из МИДа. Эбигейл пришлось монтировать видеокамеру у Мэри в душе и целый месяц вести потом наблюдение. Ждала, пока раскроются какие-то государственные тайны.

– Раскрылись?

– Нет, – вздохнул Хитчайкер. – За весь месяц Мэри в душе так и не появилась.

– Да много, много наших работает в городе. Видел человека-пончика, который на углу всегда рекламирует лучшую московскую пышечную? Думаешь, он зря там стоит?

– Что, неужели и он?

– А ты думал…

– Ну, дела. Но хуже всего пришлось Моргану Э. Писмейкеру. За какую-то провинность бедолагу сослали в Иркутск торговать боярышником. Правда, операцию он выполнил блестяще, ждёт возвращения обратно.

– Ну что ж, ближе к делу. Через полчаса начинается митинг, нам пора. Ты печеньки взял?

– Разумеется. Они как бы с предсказаниями, но там на бумажках вместо предсказаний написано «Путин – вор!», «Не забудем, не простим!» И так далее. Все же мистер Обама – это голова.

– Только давай в этот раз на такси. Хватит уже метро. В прошлый раз в вагоне, в толчее, какой-то грубый мужлан схватил меня прямо за ягодицу.

– И что же здесь ужасного?

– Ужасно, что мне это понравилось, – грустно протянул Никербокер.

БЛОКБАСТЕР

В комнате для совещаний Первого канала сидели Константин Эрнст, продюсер Анатолий Максимов, режиссёр Андрей Кравчук и почему-то Данила Козловский.

Обсуждался сценарий нового фильма о Малюте Скуратове, на который по сусекам, с горем пополам, из бюджета наскребли миллиард рублей, двадцать миллионов долларов и два мешка венесуэльских боливаров, которые Николас Мадуро отдал российским братьям за ненадобностью.

– Название! – мягко, но строго глянув на собравшихся, сказал Эрнст. – Нам нужно хорошее название, которое, как известно, половина дела.

– «Волхв»! – неожиданно вмешался Максимов.

– Почему «Волхв»? – обомлели все.

– А почему прошлый фильм назывался «Викинг»? По-моему, ничуть не хуже.

Эрнст отмахнулся.

– Кудесник… Фарисей… Богоборец… Чревоугодник… Проныра… – раскачиваясь, бормотал Максимов случайные слова. Сидевший рядом с ним Козловский заткнул уши, чтобы не слышать.

– Итак, синопсис, – бодро продолжил Эрнст. – Простой паренёк Григорий Скуратов-Бельский a.k.a «Малюта» встревожен тем, что царя окружают заговорщики и пятая колонна. Он приходит к Ивану Грозному и говорит: «Надежа царь! Челом тебе бью! Доверь мне борьбу с супостатами!»

Максимов поморщился, как от незрелой хурмы.

– Наше кино будет не для историков, а для обычного быдла, такого, как мы с вами. Говорить надо попроще. Например: «Васильич, если будут проблемы, ты нам свистни, мы сразу подъедем с мужиками с Уралвагонзавода…» Прошу прощения, просто с мужиками. Грозный немедленно замечает толкового паренька и делает его своим полномочным представителем. И тот возглавляет тогдашнюю ФСБ – опричное сыскное ведомство. Следующая сцена: талантливый Малюта гусиным пером набрасывает логотип новой службы – перекрещенные собачью голову и метлу. Лого закажем в студии Артемия Лебедева.

– Актёров нет на главные роли, – пожаловался режиссёр.

– Как это нет? – оскорбился Эрнст. – Широка и богата людьми земля русская. Вот же сидит Данила Козловский. А Безруков? А этот самый… как его… Козловский? Я уж и не говорю о Безрукове!

– Бондарчук! – подал голос Максимов. – На роль Грозного! У него вполне безумный вид! А Безруков будет его сыном, которого он убьёт. Думаю, он это сделает с удовольствием.

– Получается, Козловский – Малюта? – методом исключения догадался Эрнст. – Хорошо, что у него осталась ещё борода после «Викинга». Данила, не сбривай!

– Я не буду играть отрицательных персонажей! – капризно заявил Данила. – Хочу сыграть хипстера в современном сериале!

– А кто тебе сказал, что он отрицательный? – изумился Эрнст. – Да, были перегибы на местах. Была некая молодая горячность. Но в целом-то вектор правильный! Итак, сцена первая… «Скуратов отправляется к богатому боярину, чтобы разграбить его дом». Эх, кто ж такой сценарий-то дебильный написал? Не разграбить! Изъять излишки в государственную казну! Или даже не так! Оптимизировать налогообложение. Так их, олигархов этих! В общем, оптимизировав имущество, скотину, меха и зерно, Малюта отбирает у боярина дочь для царского блуда…

В комнате повисла зловещая тишина.

– Какого ещё блуда! – возопил Эрнст. – Что за идиотизм! Не отбирает, а отправляет на кастинг! На должность личного секретаря!

Он схватил ручку и зачеркнул несколько абзацев, в ажитации продырявив бумагу кончиком пера.

– Далее. Малюта едет к опальному митрополиту Филиппу получить его благословение для Грозного на штурм Великого Новгорода. «Благословляют только добрых на доброе, – говорит Филипп. – Не обманывай меня, испрашивая дар Божий». Тогда Малюта набрасывается на митрополита и душит его подушкой. Мдааа… Это ж какой национал-предатель такое сочинил?

– Карамзин! – быстро ответил Кравчук.

– Двушечку бы ему выписать… да жаль, что помер. Ну и заварили кашу… митрополит, подушка… как теперь это расхлебывать?

– Сделаем по-другому, – заговорил сообразительный Максимов. – Отвечает ему Филипп: «Нет, не могу я благословить царя. Грешен аз и бестолков. Задуши-ка меня за это подушкой».

– Вот так будет лучше! – одобрительно покивал Эрнст. – А ещё лучше – самоубийство! Филипп сам ей задушился.

– Заключительная сцена важна, – сказал Максимов. – Малюта ж погиб в битве со шведами. Надо это сделать очень трогательно. Все рыдают. Соратники Малюты, зрители, даже шведы, когда его убивают. Смертельно раненый стрелой навылет Скуратов поднимается во весь рост и говорит: «Патриотизм, самодержавие, духовность! Вот на чем стояла и стоять будет земля русская! Я верю – на смену мне придут Аракчеев, Бенкендорф, Берия и Андропов! Поэтому я легко испускаю дух!»

– Гениально! – завороженно сказал Эрнст, что-то черкая в блокноте. – Аракчеев и Берия. Вот и идеи для следующих фильмов.

– Берию играть не буду, – вновь надулся Козловский.

– Бондарчук сыграет, – подмигнул Эрнст. – Он тоже лысый.

ПРАЗДНИК К НАМ ПРИХОДИТ

Слесарь-сантехник Егорычев рано утром вышел из дома на улицу своего родного города Верхние Ямки. Улица была необычайно нарядной. Полоскались на ветру разноцветные флажки, громкоговоритель на столбе изрыгал бодрые призывы, работала мини-ярмарка. Румяные девушки продавали столь же румяные блины. Егорычев купил один блин в леопардовых пятнах припека, щедро политый топленым маслом, и задвигал челюстями. На сердце у него разливалась чистая, беспримесная радость.

Чуть поодаль, в три яруса, выстроился районный народный хор, который, не пугаясь январского ветра, распевал здравицы новоизбранному президенту Дональду Трампу.

Между прохожими на своей тележке сновал местный безногий, выпрашивая подаяние.

– Ради светлого праздничка! Ради инаугурации Трампушки нашего! – изменил он обычный текст. Подавали ему бойко.

На одном из лотков предприимчивая старушка торговала иконами с ликом сорок пятого президента. Они выгодно выделялись среди товаров конкурентов – футболок, постельного белья, кружек и блюдец, с которых радостно скалился рыжий миллиардер.

– Прикладываешь, значит, к больному-то месту, – словоохотливо поясняла бабушка желающим, – хворь-то как рукой и снимет! А завтра святую Меланью завезти обещали!

– Маловаты иконки, – нахмурился мужчина в шапке из енота, – метр на метр нету? Ну, хай так, давай сразу три – мне, сестре и тёще.

– Водичка ещё есть заряженная, – услужливо залопотала старушка. – Прямо с телевизора заряжала, во время церемонии.

– Ну, беру пузырёк на пробу, – махнул рукой человек в шапке.

Взяв фанфурик из рук пенсионерки, он тут же, в два глотка, осушил его до дна.

– Эх! До печёнок продирает! – радостно вскричал он. – Куда там боярышнику!

«Из местного ЗАГСа сообщают, – заскрипел громкоговоритель. – Все младенцы мужского пола, родившиеся вчера, получили имя Дональд, а женского – Иванка. Кроме того, зарегистрирована одна Инаугурация».

Егорычев вспомнил, что он опаздывает на работу. Он вскочил в подъехавшую маршрутку и стал искать двадцать рублей.

– Чего уж там! – заметив его старания, сказал водитель. – Бесплатный сегодня проезд! День-то какой, грех с людей деньги брать!

Выйдя на своей остановке, Егорычев бодро вошёл в ЖЭК.

– Домой иди! – даже ничего не став объяснять, осклабился начальник. – Выходной я сегодня объявил! Прими за Трампа сто граммов!

– А если трубы у кого лопнули или кран потек? – не понял Егорычев. – Что людям-то делать?

– Потерпят денёк! Чай, не баре! Тоже понимать должны…

Егорычев подал плечами и отправился домой. Придя в квартиру и сев за кухонный стол, он призадумался. Чувства переполняли его. Выдрав лист из тетради сына, он взял изгрызенную пластмассовую ручку и стал писать письмо:

«Дорогой товарищ Трамп!

Пишет вам Егорычев Виктор, простой рабочий из России. Живём мы хорошо, чего и вам желаем. Вот только бы зарплату чуть прибавить и асфальт во дворе починить. Обещайте, что пособите… на вас вся надежда…»

Закончив письмо, он заклеил его языком и положил под клеенку, наказав себе завтра обязательно отправить.

Жизнь налаживалась…

ДЕРЕВО БУБИНГА

Это было лет шесть назад, когда я издавал глянцевый журнал о светской жизни. Конечно, той светской жизни, каковой она может быть в Новосибирске. Как раз ударил предыдущий финансовый кризис, и бюджеты у рекламодателей стали стремиться к нулю. Из середины девяностых возник призрак коммунизма (зачеркнуто) бартера. Бартер порой был нужный, порой ненужный, а порой – удивительный. Так, например, позвонил нам в редакцию как-то открывшийся недавно крематорий и предложил рекламироваться по взаимозачету.

– Какой же здесь может быть взаимозачет? – спросил я с недоумением.

– Обыкновенный, – ответили на том конце провода. – Вы ставите нашу рекламу, мы кого-нибудь из вас сжигаем.

– Но у нас все еще живы, – на всякий случай предупредил я.

– Это пока, – оптимистично ответил невидимый собеседник.

Но речь пойдет про хороший, годный бартер. Филиал одной московской прокатной конторы сделал нам оферту – менять рекламные услуги на аренду их авто с водителем. А авто, надо сказать, были крутые. Десять новеньких, вальяжных Крайслер-300С (или в просторечии у автолюбителей «Караси») были только что куплены в автосалоне для свадеб, трансферов и прочих мероприятий. Большую часть времени они стояли на приколе, так как услуга была еще не раскручена. Поэтому один «Карась» закрепили на время за нашей редакцией.

Приезжал на подписание договора сам генеральный директор, мужчина столь же роскошный, как и его автопарк. Звали его Олег Аркадьевич. Привыкшие к небрежному бардовскому стилю сибирских мужчин, растянутым свитерам и стоптанным башмакам, мы с почтением взирали на его шелковое кашне и запонки, невиданное кашемировое пальто и сияющие лаком оксфорды. Олег Аркадьевич отличался необыкновенной учтивостью, улыбчивостью и в то же время умением вывернуть любое сотрудничество в свою пользу. За это он даже удостоился от нас прозвища «Хитрожов».

На следующее утро, даже без минуты опоздания, «Карась» был подан к подъезду.

Ах, какой это был экипаж! Больше похожий на небольшую яхту и внешне и в движении – даже на самых суровых ухабах он лишь чуть покачивался. Руль был декорирован каким-то дорогим деревом – в каком-то автожурнале я прочитал, что в вип-автомобилях часто в отделке используется дерево бубинга. Да, это была бубинга. Определенно бубинга. Мягчайшая изумрудная подсветка успокаивала. В самых обычных, не цифровых часах на приборной панели, с их размеренным тиканьем, было что-то викторианское. Не хватало только ключика, чтоб их заводить. Кожаные сиденья скрипели и остро пахли.

Нокаутирующим ударом был сам водитель. Краснощекий, жизнерадостный молодой человек в белой рубашке и красном галстуке предусмотрительно распахнул мне дверь, а затем уже уселся сам. Об румянец его можно было прикуривать, а о накрахмаленные манжеты – порезаться. Юноша дотронулся до ручки магнитолы, и мы покатились под звуки Моцарта.

Клиенты, мягко говоря, офигевали, когда за какой-то мелочью мы приезжали на столь внушительном седане. Если на выручке это впрямую и не отразилось, то рейтинг нашего журнала подскочил невероятно.

Так прошел месяц. И в один прекрасный день вместо столь чудесного «Крайслера» к нам приехал уже менее прекрасный пурпурный внедорожник «Додж», внутри которого погромыхивал дешевый пластик. Олег Аркадьевич, которому мы позвонили, что-то промямлил про то, что «Крайслер» занят, а по договору мелким шрифтом предусмотрена замена одной марки машины на другую в форс-мажорных обстоятельствах. Пришлось согласиться. Водитель уже был другой, он не выглядел как манекен с модной витрины, да и Моцарта он не слушал, предпочитая шансон. Еще через месяц «Додж» под сурдинку заменили на крохотную «Тойоту Витц», а потом на Жигули – «пятерку», которую водил лудоман и алкоголик Василий, всю свою зарплату просаживавший в игровые автоматы. Одна дверь «пятерки» не закрывалась, а боковое стекло не опускалось.

В последнюю свою поездку Василий попытался у меня занять денег, а когда не удалось, впал в меланхолию и всю дорогу не разговаривал.

Утром мы узнали, что он повесился.

Позже и сам Олег Аркадьевич, к сожалению, умер от рака. Так и закончилось наше сотрудничество. Но недосягаемый «Крайслер» я помню до сих пор.

КАК Я ИЗДАВАЛ ПОДПОЛЬНУЮ ЛИТЕРАТУРУ, А ПОТОМ УШЕЛ ОТ СПРАВЕДЛИВОГО СУДА

Дело было летом 2000 или 2001 года, точно не скажу. Я работал в очень тогда популярной и самой толстой за пределами Москвы (200 страниц) рекламной газете. Немного вспомнив свое профильное радиотехническое образование, я вел рубрику, где писал о новинках связи, видеонаблюдения, сигнализации и пр. Сам же продавал туда рекламу, в общем, как-то выкручивался.

И вот в одной пейджинговой (еще помните, что это такое?) компании мне предложили делать ежемесячный рекламный вкладыш в газету под названием «Пейджер и я». Наскоро набросав план тем, я выставил компании счет, написал статьи и уже через пару недель газета вышла с замечательной глянцевой вставкой, правда, на одном листе. Гордый делами рук своих, я пребывал в эйфории, пока вдруг не получил приглашение явиться в Главное управление МВД России по Новосибирской области.

Честно сказать, я был весьма озадачен. Ничего криминального во вкладыше не содержалось, кроме, может быть, плоских анекдотов в конце газетки, но ведь это не такое уж и серьезное преступление.

В указанный день и час я уже стоял на первом этаже мрачного серого здания, которое, наверно, еще помнило, как в 1937 году туда водили на допрос товарища Эйхе и других выдающихся сибирских партийных деятелей. Место, где я находился, я бы сейчас назвал ресепшеном, но тогда я просто не знал этого слова.

Дежурный без особого интереса выслушал мою сбивчивую речь и сказал: «Ааа, это вам к полковнику такому-то. Звоните вот по этой вертушке».

Дело накалялось и принимало серьезный оборот. Мной занимается целый полковник! Ему надо звонить по какой-то таинственной вертушке! Делать нечего. Позвонил.

Через пять минут тот самый полковник спустился, ухватил меня цепким взглядом и первым делом спросил:

– Сотовый с собой?

– Да! – вздрогнув, ответил я. У меня, как у заврубрикой связи, была модная по тогдашним меркам экипировка: сотовый таксофон (были и такие, только на исходящие звонки) и крутейший четырёхстрочный пейджер NEC. Со всем этим добром на поясе я чувствовал себя как техасский рейнджер с двумя кольтами.

– Выключите немедленно! – скомандовал полковник, озираясь.

Видимо, боялся, что я начну прямо отсюда сливать информацию куда-то на радио «Свобода». Я выключил, не спорить же.

– Идите за мной! – распорядился офицер. Мы пошли по широкой лестнице, покрытой такой пыльной красной ковровой дорожкой, которую я видел впоследствии только в галерее Уффици во Флоренции. Огромный бюст Ленина между первым и вторым этажом взирал на меня укоризненно и печально – как, мол, ты дошел до жизни такой?

Когда мы зашли в кабинет к полковнику, в глаза сразу бросилась моя многострадальная газетка, лежащая у него на столе. Не сомневаюсь, что некоторые места были отчеркнуты там красным карандашом с пометками NB!, Sic! и «архиважно».

Полковник уселся в кресло и взял в руки «Пейджер и я».

– Так, – сказал он глубокомысленно. – Так-так. Так-так-так.

Я испугался, что четырёхкратной серии «так-так-таков» уже не выдержу и кашлянул.

– Зачем вы это сделали? – сказал полковник ледяным голосом.

– Что?

– Вот это вот. То, что вы видите?

– Что я вижу?

– Ну вот смотрите, это что?

– Это вкладыш.

– А это?

– Это заголовок.

– А ниже?

Разговор стал напоминать двух дебилов из миниатюры Жванецкого.

– Это номер газеты в газете. Номер один. А в чем дело?

– А где же СКВОЗНОЙ номер? – зловеще прошипел полковник.

– Какой-какой?

– Сквозной. Вот тут на обложке вашей газеты стоит номер 337. Он же должен стоять и на вкладыше. Иначе получается что? Вы занимались нелегальным выпуском отдельного издания без лицензии.

Словно фокусник, он достал бланк протокола и начал, усердно сотрясая стол, заполнять его. Когда он придвинул бланк ко мне, я похолодел. Оттуда, кривляясь и высовывая язык, таращились обороты вроде «самовольное распространение незаконной печатной продукции» и «умышленные факты нелегального предпринимательства».

– Я далеко не согласен с такими резкими формулировками, – робко заметил я. – Я не подпишу.

– Если вы не подпишете, – отчеканил полковник, – то все будет гораздо, гораздо хуже.

Я не знал, куда уже хуже, потому что, судя по формулировкам, мне и так грозил, как минимум, расстрел. Но на всякий случай вздохнул и подписал.

Тут случилось удивительное. Полковник вдруг сменил тон и стал вкрадчивым.

– Вот вы же пишете о мобильной связи?

– Ну да!

– Возможно, вам попадутся факты продажи средств связи без лицензии. Или серой техники без растаможки. Вы нам сообщите об этом!

Я удивился. Мне предложили стукнуть на кого-нибудь и при этом даже не посулили ничего взамен. Даже протокол этот не пообещали порвать.

– Разумеется, – сказал я бодро. – Как только я наткнусь на факты продажи средств связи без лицензии или серой техники без растаможки, я немедленно сообщу вам. Я могу идти?

– Да! – сказал полковник железным голосом. – Вам надо будет явиться в райотдел милиции на Мичурина в понедельник в 8 утра, где вас под конвоем доставят в суд!

Назревал, судя по его тону, второй процесс Бродского с высылкой сперва в Вологду, а потом в Америку.

Я вздохнул, попрощался и, как человек законопослушный, явился в понедельник в 8 утра на Мичурина. Там никого не было. Сидела одна бабушка на вахте и вязала.

– Тут должен быть конвой, – путано объяснил я бабушке, чувствуя себя идиотом. – Меня в суд должны доставить за правонарушение. Вам должны были протокол передать…

– Нет у меня твово протокола, – сказала бабушка, не отрываясь от вязания, – иди на Серебренниковскую и ищи… мабуть там, перепутали опять все, аспиды.

Так как я еще не дошел до той степени белой горячки, чтоб самому на себя искать протоколы, я пошел на работу, а потом домой.

Больше мне не звонили и меня не искали.

А папочка с моим делом наверняка до сих пор пылится у товарища полковника.

ДРУГАЯ ПЛАНЕТА

Как-то раз в Новосибирск приехал Гришковец с моноспектаклем «Планета». В то время модное имя этого драматурга гремело по городам и весям. Огромный театр был переполнен. Мне по большому блату, как главному редактору журнала, дали пригласительный на один из приставных стульев. Жара, гул, духота, лето. Публика обмахивается программками и утирает лбы.

На сцену вышел Гришковец. Скромная декорация изображала фанерную стену с окном. Из окна выглядывала женщина, что уже автоматически превращало моноспектакль в дуо (или би?)спектакль.

В руках у Гришковца были березовые ветки. Он начал интенсивно размахивать ими, что-то символизируя.

– Окна … их так много! Города разные, а окна одинаковые, – сообщил Гришковец публике интимным картавым баритоном, как будто открывая нечто новое. – Идешь вечером по улице, вокруг много окон. Они все теплые, особенно если зима. Но на окна обычно не смотришь, когда идешь по улице. Обычно смотришь себе под ноги, чтобы не наступить в лужу или в грязь… или еще чего похуже. Вообще, обычно смотришь под ноги. А вокруг окна. Окна. А если заглянуть во двор… В какой-то двор, там окна кажутся меньше, потому что они дальше.

Публика зачарованно замолчала, впитывая эту новую для себя истину. Я тоже навострил уши. Ведь если писатель начал спектакль с такого мощного постулата, то дальше наверняка будет еще круче.

– А женщина в окне… А что она может делать там, за окном? – вопрошающим тоном обратился Гришковец в зал. Я тоже призадумался. Что? Бог ее знает, эту женщину. Женщины вообще непредсказуемые.

Хорошо, что Гришковец вовремя пришел на выручку.

– Например, готовить еду, или эту еду есть…, если это окно кухни. А если это окно спальни, она может… (интригующая пауза) например, читать. А что она может там читать? Ну, какой-то журнал или книгу, которую купила. Купила где-нибудь в переходе метро или на улице. Не специально же за книгой идти в магазин, это же не шторы. Нет. Просто шла, увидела краем глаза забавную обложку, вспомнила, что слышала что-то от кого-то про эту книжку… и купила.

Гришковец благоразумно умолчал, что еще женщина может делать в спальне, как с мужчиной, так и в одиночку.

На этом месте – а прошло уже минут тридцать после начала спектакля – я обнаружил, что на приставном стуле достаточно неудобно сидеть. Вытянуть ноги было некуда, сидеть скрючившись – не вариант. Я решил положить ногу на ногу. Для этого надо было правую ногу аккуратно, не потревожив соседей, перенести через колено левой и так закрепить. Я приступил к операции, чуть дыша.

– Бывают фрагменты жизни, которые я не могу вспомнить. Это случается после какой-нибудь вечеринки, – совершил Гришковец неожиданный каминг-аут. Глядя на небритое злое лицо Евгения с большими мешками под глазами, в это охотно верилось. Более того, сразу была понятна причина этого. – Но потом приходят друзья и помогают восстановить цепь событий вчерашней вечеринки. И вот это восстановление цепи событий чаще всего бывает приятнее и интереснее самой вечеринки. Но я не об этом.

А о чем же ты, Евгений? – захотелось возопить мне с места. Ногу на ногу я наконец положил, но, похоже, пнул по спинке стула впереди сидящего.

– Значит так… Сидишь у костра, вокруг темно, перед тобой какаянибудь речка чуть-чуть поблескивает, а за спиной и вокруг – лес… роща какая-то. И из-за того, что костер разгорелся, вся эта тьма и роща приблизились к тебе вплотную, а там, в темноте этой рощи очень остро ощущается волк, – заговорил Гришковец с безумным блеском в глазах. Публика оживилась. Она решила, что началась комедийная часть спектакля. В самом деле, нельзя же заплатить за билеты по три тысячи рублей и даже не посмеяться. Раздались первые робкие смешки. – И оттого, что речка блестит, и темнота окружает, и того, что волк близко – ты жмешься к костру. А там, в небе звезды, и искорки от костра по причудливым траекториям летят к звездам, и кажется, долетают. И откуда-то из тьмы, и кажется, что со звезд, прилетают мошки. И вот от всего этого – и от того, что волк рядом и может укусить, тебя охватывает жуть, но жуть такая… приятная, сладкая…

Нога затекла. Я перекинул ее обратно и, кажется, снова пнул соседа впереди. Тот недовольно заворочался. До меня, наконец, дошло, насколько в зале жарко. Захотелось пить. Я стал представлять ледяную, запотевшую баночку колы и ее змеиное шипение при открытии колечка.

Гришковец отодвинулся куда-то вглубь сцены и стал бубнить там. Через полтора часа он уже представлялся назойливо жужжащей вдалеке мухой. Я исследовал прически соседей, структуру обивки кресел, ковролин под ногами и люстру под потолком.

Гришковец бубнил. Пошел третий час. Минут на двадцать я заснул, затем проснулся, со свежей силой вслушался в пьесу и понял по контексту, что спектаклю скоро конец.

Ан нет! Девушка выглянула из окна и начала произносить бесконечный монолог почему-то на литовском языке. Тяжелое, мрачное забытье нахлынуло на меня… Очнулся я, когда зал уже аплодировал стоя.

С тех пор я отношусь к Гришковцу с огромным пиететом, но держусь на всякий случай от его творчества подальше.

ТРАВА ПО ПОЯС

Россияне – это тот народ, которому неуютно здесь и сейчас. Ему постоянно куда-то хочется: то на Берлин, хотя бы мысленно, то в сталинские или николаевские времена. Наверное, не зря так популярны у нас глупые книжки о попаданцах. А еще – огромное количество песен о поездах.

Начиная с того самого паровоза, у которого, как известно, остановка в загадочной коммуне (и который является жалким плагиатом с песни белогвардейцев «Чей черный форд летит вперед пред славными полками») и заканчивая совершенно психоделическим произведением «На дальней станции сойду», где главный герой совершает ряд, мягко говоря, неадекватных действий – отстав от поезда черт знает где, бродит в полях, ничем не беспокоясь, заходит в траву, как в море, босиком и под конец залезает на высокую ветку, чтобы оттуда заглянуть в детство.

Хорошо, что эта песня вышла в вегетарианские брежневские времена, и не было Роскомнадзора, чтобы заинтересоваться ее содержанием.

Для российского человека поезд – это целый микрокосм. Он должен быть (желательно) плацкартным, чумазым и страшно лязгать. Лязгать обязано все: колеса, полки, двери туалета, рукомойники. Если поезд не лязгает, он не российский.

Итак, пассажиры расселись и начали поглядывать на часы. В этот момент время приобретает какой-то сакральный характер. Оно становится ценнее, чем у Наполеона при Ватерлоо.

– Минут через пять тронемся, – наблюдательно замечает один из пассажиров.

– Пожалуй, что через четыре, – поправляет его второй, более педантичный, похожий на Айболита из старого детского фильма.

– Не будем ссориться, – примирительно говорит третий. – Через четыре с половиной.

И вот поезд трогается. Обычно первое движение вагона совпадает с ударом яйцом о прикроватный столик. Как демиург, пассажир разрушает это укрытие цыплячьей жизни, и по куполу яйца начинают бежать многочисленные извилистые трещины. Яйцо каучуковое и прыгает, если его выпустить из рук. Да и все целиком состоит из оксюморонов: прочная хрупкость скорлупы, серый белок и синий желток. Загадка для сведения с ума иностранных лингвистов. Затем вынимается курица, дальняя родственница тех самых яиц. А возможно, что и мать. Курица обычно имеет покорный, податливый вид, причем в любом случае – если ее положить хоть на спину, хоть на грудь. На спине она еще более беззащитна, так как не только разводит ноги, но и поднимает вверх крылья, капитулируя перед едоком. Есть в походном сидоре и еще кое-что. Обычно это краковская колбаса, которая в трио с бесполыми, практически пасхальными яйцами и женственной курицей несет грубое мужское начало. Колбасу обычно недоедают, она так и лежит на солнцепеке, потея и источая тягучий жир. Ей очень жарко. Опцией идут длинные водянистые огурцы, которые ломаются пополам с драматичным хрустом.

В поезде пассажир обычно сразу надевает на себя маску. Кто-то становится унылым гадателем на кроссвордах, кто-то – резонером и ворчуном, но большинство – эдакими жизнерадостными, деловитыми идиотами. Мне кажется, проводниц надо раньше отпускать на пенсию, поскольку за время своей работы они сильно разочаровываются в роде человеческом.

Перед сном наступает время эквилибристики, и люди тренируют навыки, которые в повседневной жизни не очень-то нужны. Раскручивать, балансируя, рулеты-матрасы, вдавливать багаж под нижнюю полку, уворачиваться от опускающихся на голову верхних либо балетным разворотом запрыгивать на них. В это момент вагон становится похож на театр теней, развешиваются простыни и за ними шныряют женщины, переодеваясь ко сну.

Посещение туалета – это отдельный квест. Во-первых, надо отстоять в тамбуре минут двадцать-тридцать, дожидаясь оленя, который в клозете беззаботно плещется, фыркает и вообще неизвестно чем занимается. Во-вторых, в туалете все качается и лязгает в два раза сильней.

Самая бессмысленная и отвратительная в мире вещь – осклизлое вагонное мыло, так как непонятно, кто и когда им вообще пользуется. Отвратительней может быть только вагонное мыло с имплантированным туда волосом. Никогда не протиравшееся туалетное зеркало выдает тебе нечесаное, небритое страшилище, основательно помятое в ходе поездки. Есть от чего прийти в ужас.

Всю дорогу уже ставшие за полдня привычными молчуны и зануды выходят на своих станциях, а вместо их заходят какие-то совершенно незнакомые и неприятные люди. Это напрягает.

И вот, наконец, ты приехал. На маленькую, заснеженную станцию с облупленной вывеской. И такой она кажется скучной по сравнению с великим таинством путешествия, что ты прямо сейчас готов взять обратный билет и двинуться назад.

КАК Я ПОПАЛ В САМОЛЕТ, ЗАХВАЧЕННЫЙ ТЕРРОРИСТАМИ, И ПРОСИДЕЛ В НЕМ ШЕСТЬ ЧАСОВ

Представьте себе 1992 год (кто помнит, конечно, и кто помнит его в России). Все подорожало в двадцать раз, народ обалдело бродит по улицам и смотрит на незнакомые доселе вещи в коммерческих ларьках: печенье Ulker, шоколад Toblerone, спирт Royal, загадочные ликеры Baren и Amaretto, сухие соки Yupi и Zuko. Большинство этих товаров стояло скорее как музейные экспонаты, потому что покупать их было не за что – средняя зарплата в Новосибирске была долларов эдак 40. Большинство советских заводов и НИИ в жуткой агонии, народ просиживает там штаны по инерции, не понимая, что делать дальше.

И вот в такой обстановке местечковые энтузиасты начинают снимать полнометражный фильм «Безумный рейс» про воздушных террористов. Конечно, по уровню это была далеко не «Воздушная тюрьма», «Самолет президента» или «Тревожные небеса». Это был малобюджетный набор туповатых гэгов, склеенных кое-как и смонтированных еще хуже. И три главных актера, приглашенных из новосибирских театров – рыжий нелепый Аитов, гиперактивный Выскрибенцев и профессорски солидный Чумичев – похоже, просто не понимали, что они в этом фильме делают.

Если вкратце, сюжет таков. Упомянутая троица летит на одном ряду из Сибирска в Волгород, в результате недоразумения их принимают за террористов, которые хотят угнать самолет в Турцию (как актуально зазвучало через 25 лет, ага!), ну, и вокруг этого крутится вся фабула. То пилоты уже строят планы, чего они накупят в Анкаре, то пассажир мечтает о собственном гареме, то команда новобранцев, летящая этим же самолетом, вместо того, чтоб обезвредить преступников, пожимает им руки и обещает помочь.

И вот я читаю в «Вечернем Новосибирске» объявление о том, что требуются актеры в массовку. Я в то время практически как раз дописал свой диплом и перед защитой было заниматься особенно нечем. И потом, звездные гонорары манили меня. У меня, видите ли, было совершенно искаженное представление о кинореальности. А так как жил я в основном на стипендию (ну и что-то платили на заводе, где я проходил практику), все время ужасно хотелось есть. Человеку свойственно в голодном состоянии совершать глупости. Вот я и позвонил насчет набора.

Крайне любезным голосом меня пригласили подойти в центр города к кинотеатру «Победа», где всех статистов и миманс будет ожидать комфортабельный автобус для доставки в аэропорт Толмачево.

И, действительно, он там ожидал. Буквально через час мы уже были на летном поле, где угрюмо стоял списанный Ту-154. По-моему, у него не было даже крыльев и хвоста. Кстати, забыл сказать, что установилась жара градусов 30—35. Поэтому внутри салона было только лишь чуть легче, чем в аду.

Режиссер был бородат, кудлат, очкат (или очков?) и преувеличенно оптимистичен. В наши дни из него бы получился заправский вейпер и веган на самокате.

– Это все ненадолго! – сообщил он собравшимся таким высоким петушиным голосом, что сразу захотелось ему поверить. – Возможно, на час-два. Мы снимаем всего три сцены. Итак, сцена первая: по салону прошел слух, что самолет захватили террористы. Но на самом деле террористов нет. Они как бы есть, и их как бы нет. Все элементарно. И вот вы должны перешептываться. А последняя пассажирка упадет в обморок.

– Ну, что тут не понять, – отозвались из толпы. – Как бы есть и как бы нету. Проще простого.

Всех рассадили по местам, а я удостоился места у прохода, как очень фактурный (в то время у меня были кудри не хуже пушкинских).

– Перешептывайтесь! – хлопнул в ладони режиссер.

Ну, перешептываться – дело несложное. Честно говоря, это не мешки ворочать. И все начали это делать.

До этого я думал, что у оператора для равномерного движения должно быть какое-то специальное оборудование, рельсы, что ли, и на них тележка. Все оказалось проще и печальнее – режиссер тупо толкал оператора в спину с постоянным ускорением, а оператор бежал по салону.

Сняли первый дубль. И тут в режиссере проснулся Станиславский.

– Где драматизм? – возопил он. – Где ужас в глазах? Кто так перешептывается? Вы как будто цены на семечки обсуждаете! Представьте только этот кошмар, этот армагеддон – террористы на борту. Вот вы, молодой человек, – обратился он ко мне, – вы вообще должны от избытка чувств перегнуться через проход и сообщить эту новость соседям! Я так вижу мизансцену! Все по новой!

Сняли еще один дубль, потом третий и четвертый. Дубля после шестого режиссер махнул рукой, решив, что сойдет и так.

– Вторая мизансцена, – явно входя во вкус власти над толпой, торжественно объявил режиссер. – Один из персонажей бросает через весь салон пистолет (зачем, он опять-таки не объяснил). Пистолет летит по параболе и вы все его провожаете глазами. Затем он падает на колени той же героине и она снова в обмороке.

Все напряглись и стали ждать, пока бросят пистолет.

– Забыл добавить, – заторопился режиссер. – Пистолет тоже воображаемый. И парабола воображаемая. Но испуг должен быть настоящий.

Если бы в этот момент в салон заглянул посторонний, он решил бы, что мы репетируем пьесу абсурда Ионеско или Беккета.

– Кидаем! – закричал режиссер. – То есть как бы кидаем! Начинаем следить!

Все послушно замотали головами.

– Вот же она! – занервничал бородач. – Воображаемая траектория! А вы куда смотрите??? Вообще куда-то в иллюминатор! Все по новой, никуда не годится!

Пересняли. Меж тем в самолете стало так душно и горячо, как в турецком хамаме. Дети стали робко плакать. Ни еды, ни воды никто не предлагал. Появилось полное ощущение, что мы действительно в заложниках у безумцев.

Пошел четвертый или пятый час съемок. Народ начал активно проявлять недовольство.

– Последний эпизод, – примирительно сказал режиссер. – Самолет срывается в пике и все теряют сознание. Вам надо просто упасть головой на спинку переднего кресла и все.

Дальше уже помню плохо, все было как в тумане, вспоминаю лишь, что часов через шесть эта бессмыслица наконец завершилась.

– Оставьте все свои телефоны, – бодро воскликнул режиссер. – Мы всех обзвоним и выдадим по 50 рублей!

– Скоооолько? – массовка почувствовала себя оскорбленной. Ведь килограмм сахара, к примеру, стоил 90.

Надо ради истины отметить, что и эти 50 никто не получил. А фильм к зиме вышел на большие экраны и без всякого триумфа через неделю с них сошел. Если кто-то интересуется антиквариатом, его можно найти по названию в ютубе.

IVAN KUVALDA SET (2005 ГОД)

НЕДРА – РАБОЧИМ!

От редакции:

Во всех уважающих себя изданиях есть должность колумниста – то есть человека, который ведет авторскую колонку, высказывая в откровенной, зачастую субъективной, форме свою точку зрения на события недели. У нас таким колумнистом по собственному желанию стал наш читатель Иван Спиридонович КУВАЛДА, пенсионер со стажем и ворошиловский стрелок. Каждый четверг он будет знакомить вас со своим, безусловно, оригинальным взглядом на ситуацию в государстве российском.

***

Тут давеча Министерство природных ресурсов отстранило иностранцев от торгов по природным месторождениям. На весь две тыщи пятый год. Не будет, значится, им доступу к нашим нефти, газу, золотишку и углю с палладием. И я вам скажу, абсолютно правильное решение! Пущай наш злобный зубовный враг клевещет! Пущай шипит из подворотни, что, дескать, без иностранных инвестициев вся наша добыча лет через десять на хрен загнется! А ежели даже и загнется, что с того? Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей врагу не отдадим. Помните, как в войну имущество взрывали, чтобы немцам не досталось? Ну, вот и теперь ничего не достанется! Ни немцам, ни американцам, ни, прости господи, голландцам с англичанами.

А то дай империалистическим гадам палец, они тебе и руку по локоть оттяпают. Так и рисуется воспаленному воображению тягостная, мрачная картина. Эдакий, знаете ли, открытый угольный разрез. Замученные российские шахтеры, чумазые, как негры, таскают на горбушке уголек. С их искаженных от нечеловеческих усилий лиц капают капли пота с ядреную горошину. А рядом сидит дядя Сэм в пробковом шлеме, уютно устроившись в ихнем импортном шезлонге. И поза такая противная: нога на ногу. Курит при этом, конечно же, толстую сигару. Сидит и поигрывает стеком – это палочка такая с веревочкой на конце. Вдруг у обессиленного шахтера, идущего последним, подламываются ноги. Он падает, а на него сверху рушится мешок с углем.

Дядя в пробковом шлеме вскакивает с места. Словно ожогом рот скривило господину.

– Ноу! – кричит он визгливо. – Стэнд ап! Вставай, русский сволотч! Я буду тебиа накасывать хлыстом! Саншайн истшо ярко сфетит! Рапотать и не сметь оттыхать!

И стеком его по спине, по спине. Шахтер поднимает глаза. А в глазах его мука. С ударением на «у». Ведь знает он, что нет ему избавления, а дочке его ничего не остается, как идти к богатеям в прислугу. А там, глядишь, обрюхатит ее мистер да пустит с байстрюком на улицу, телом торговать.

Одно остается бедному шахтеру: пойти вечером в пивную да налакаться до потери пульса, а потом дома устроить профилактический мордобой жене с тещей. «Жерминаль» прогрессивного французского писателя Эмиля Золя читали? Ну вот, тогда чего я вам тут рассказываю.

Вот ведь что может случиться. Поэтому пусть вкладывают свои проклятые грязные доллары куда хотят – в Нигерию и Кувейт, в Норвегию и Мексику и даже, извините за выражение, в Бруней Даруссалам. У советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока. Что мы, без их денег не проживем? Да запросто. Вон в тридцатых за трудодни работали, за палочки, а на поклон к толстопузым не пошли. И сейчас не пойдем.

Так держать, товарищ Путин! Ветераны с вами!

Иван КУВАЛДА, заслуженный ВОХРовец, почетный значкист.

УДАРИМ ПО ИНТРАНЕТУ НАРОДНЫМ КОНТРОЛЕМ

От редакции:

Сегодня наш неутомимый борец за справедливость Иван Спиридонович Кувалда выбрал для своей колонки тему весьма животрепещущую и, мы бы сказали, остромодную. А именно – тему цензурирования в интернете. Как именно наш обозреватель предлагает бороться с неподобающим контентом, см. ниже.

***

Давеча внук мне показал, что такое Интранет. Проще говоря, три дубль вэ. Подсказал, куда подключаться, чего набирать, где у них, значится, разнообразная тематика. Захожу я и чего вижу? Полная анархия – мать порядка. Каких только вражеских домыслов я там не прочитал! И что наша ФСБ отравила ихнего Ющенко! И что Басаева могут поймать, но не хочут. И что после монетизации пенсионеры хуже жить стали!

А уж про секс и порнографию я вообще помалкиваю! Я, между прочим, 48 лет с супружницей прожил, а такого до сих пор не видывал. Тут тебе и азиятки, и лесбиянки, и садомазо, и бондаж со связыванием. Затейники какие! Я три с половиной часа плевался, картинки смотрел. Если интересно, могу пару адресочков подкинуть – чтоб вы тоже разделили мое негодование. Пора брать пример с наших китайских товарищей. Вот они вообще призвали прекратить печать материалов, цитирую, «прославляющих встречи на одну ночь, супружескую неверность, и другие жизненные отношения и манеры, противоречащие нормам морали». Совершенно верно! Что в них хорошего, во встречах на одну ночь? Особенно в нашем возрасте! Затрат масса, а результат тьфу. Шаньпанское надобно, щеколат, хрензантемы – просто так же ни одна молодуха с тобой не пойдёт. Треть пенсии истратишь, а в итоге, извиняюсь, ещё и полшестого получится.

Дальше – хуже. Внук сказал, что, дескать, можно прямо в этом Интранете, не покупая приёмник и не подключая репродуктор, слушать вражеские голоса. Ну, это уж ни в какие ворота! Мало того, что на каждом углу кока-колу и гамбургеры продают. Мало того, что в каждом магазине лежат штаны наиболее вероятного противника с американской энблемой на заднице. Так ещё нашу неокрепшую молодёжь смущают, сеют в ее умах неразумное, злобное и сиюминутное.

Если есть вражеские голоса, то должны быть и глушилки. Резонно? А с другой стороны, внуку говорит, что ежели сайт залегестрирован там, у буржуев, то и никакой управы на них не найдёшь.

Чего же делать ? Делать-то чего? Вопрос сложный. Тут сгоряча можно таких дров наломать, что дров хватит до апреля печку топить.

Тут я задумался. Сильно. Всю ночь думал, ворочался. И к утру придумал.

Никакой цензуры в Интранете не надо. Даже наоборот. Пусть ходят, куда им нужно. Но! Поставить, значится, жучки и отслеживать, кто где бывает. Тем более, что внук говорит – с нынешним техническим прогрессом это как два пальца об асфальт. И, чуть чего, выезжает специальная бригада быстрого реагирования прямо на дом и вяжет аморальную личность. Что, гад, по порносайтам бродяжил? А интервью с Масхадовым читал? А в чате разные пакости про президента ручонками своими корявыми набирал? Умел шкодить, умей и ответ держать! За рога его и в стойло! И нечего потом сопли на кулак мотать и хныкать, что не на ту кнопочку ткнул нечаянно. Или, мол, само на экране всплыло. Просматривал жеребятину – пятёрку без права переписки, нахваливал Запад – десятку за низкопоклонничество, а коли к свержению строя призывал – все 25. Вот так-то! И пусть каждый сам тады решает, пользоваться Интранетом или нет.

С чекистским приветом, Иван Кувалда,

Заслуженный ВОХРовец и интранетчик со стажем.

Пы. Сы. Однако, пока такой закон не приняли, побегу быстренько на сайт ещё разок сгоняю. Там два раздела особо похабные я не досмотрел. «Мокрые девушки» и «Рыжие-бесстыжие».

НЕТ МАРИОНЕТОЧНОМУ РЕЖИМУ!

От редакции:

Широта интересов и политический кругозор нашего колумниста Ивана Спиридоновича Кувалды буквально потрясают. По крайней мере, от последнего его материала половина редакции до сих пор трясется. А вот сегодня крылатая фантазия заслуженного ВОХРовца занесла его… куда бы вы думали?.. в Молдову. Поистине, нет границ для творчества этого, как он сам себя называет, несгибаемого члена партии и, по нашему мнению, выдающегося экземпляра человеческой породы.

***

Похоже, вслед за бендеровской Украиной и Молдова скоро свалится в пасть империалистическому Молоху. Решили молдаване перед выборами выгнать всех «подозрительных» россиян, а заодно не допущать наших представителей на ихние участки.

Видите ли, не нравятся им наши наблюдатели на выборах! Знаем мы, что им нравится!

Подачки дяди Сэма, вот что!

Ишь ты! Дерьмократии возжелали! Своим умом захотели жить! А где там ум-то, еще надо разобраться. Думаете, зря анекдоты про молдаван рассказывают? Не сказал бы я, что это шибко умственная нация. В основном на то и годится, чтобы босыми ногами давить виноград, яблоки, груши и прочую сельскохозяйственную продукцию. Хорошо, если ноги еще мытые. А то как нет?

Да это вообще для них счастье, что их Сталин в сороковом году оккупировал… то бишь тьфу, присоединил! Они же опосля этого расписываться научились! А ранее все крестик ставили.

Вот, предположим, русские кто? Народ великих изобретателей. А что изобрели молдаване? Только Софию Ротару, кукурузную кашу мамалыгу и танец «жок».

И что это вообще за страна? Суверенная республика Молдова! Да от смеха можно портки намочить. Четыре миллиона народу по списочному составу, а в наличии всего два. Где остальные? А нетути! Разбежались – кто к нам, кто в Европу, кто к американцам.

Так скоро вообще останется Молдова без единого человека. И придется сдавать их суверенное государствие задешево кому-нибудь в аренду, как ненужную дачу.

Ну да и наши депутаты в долгу не остались. Взамен отыскали наш ответ Чемберлену. Так сказать, семетричный и одыкватный. Не пустим теперь ихнее винище и табак к нам в Россию. Да и молдаванские строители с дворниками пущай оформляют туристические визы. А то без визы подметать кажный дурак сможет. Ты с визой попробуй подмети!

И правильно, между прочим, решили. Вино ихнее, прямо скажем, дрянь. Плодово-выгодный спотыкач, кислятина. У меня лично в большом количестве вызывает изжогу, отрыжку и боль в районе затылочной части. И вообще, зачем покупать зарубежное, если есть хорошие российские марки. «Очи черные», например, или «Тамянка». От них, конечно, тово… тоже изжога, но зато поддерживаешь отечественного производителя!

А папиросы молдавские я, например, не курю. Я предпочитаю «Луч» бийской фабрики за четыре рубля пачка. Или «Приму-Ностальгию» с Лениным на этикетке. И дешево, и дыма по самые ноздри. Или вовсе возьму щепотку махры, оторву кусок «Новосибирских новостей», склею языком самокрутку и пыхаю сижу.

И самое безусловно верное решение – ограничить им наше электричество, нефть и газ. Я понимаю, что нефть у них отберешь – не шибко напугаешь. Я понимаю, что половина республики до сих пор на ешаках ездит, а ешаку бензин не нужен. Газ тоже не везде требуется: они очаг растапливают кизяками сушеными от того самого ешака. Ешак на плантации винограда с абрикосами объестся, его от этого сильно несет натуральным топливом. А вот без нашего электричества пущай спробуют свои выборы провести. Накуролесят там в темноте с лучиной. Сами назад прибегут и в семью братских народов запросятся!

Марионетки! Красные шапочки! Вы у нас станцуете еще не то что танец «жок» – железное болеро! Краковяк вприсядку! Мы вам устроим фигурные катания!

С пламенным приветом, Иван КУВАЛДА, несгибаемый член партии и знаток молдавского вопроса

ПИВО – НЕ ТОЛЬКО ЧЛЕНАМ ПРОФСОЮЗА!

От редакции:

Сегодня наш легендарный колумнист Иван Спиридонович Кувалда поднимает на редкость злободневную тему (впрочем, иных в его творчестве и не существует). Тему, которая заинтересует любую особь мужского пола старше 18 лет. И не только мужского. И не только старше. А речь пойдет о правильном распитии пива и, наоборот, о том, чем чревато неумеренное потребление этого бодрящего напитка.

***

Тут, надысь, прочитал я, что Владимир Владимирович Путин наконец-таки подписал бумажку о правильном употреблении пива. Значится, можно-таки пить пиво! Хочешь – пей его на улице, хочешь – в подъезде, хочешь – в Вербное воскресенье в ванне вверх ногами. Единственно, нельзя пить пиво на всяческих спортивных состязаниях и в общественном транспорте. И никто тебе ни словечка не сможет сказать!

И абсолютно верно! Потому как для пролетариата пиво – это главный напиток и деликатес. Чем ему, трудящему классу, освежить гортань апосля рабочей смены? Не тыкилой же с вискасом! Пиво, как известно, рушит рабочему человеку камни в почках, лечит в подогретом виде от простуды, да и в целом организьм омолаживается. Вот я легулярно потребляю, а мне уже, промежду прочим, семьдесят четыре года стукнуло. А на вид больше семидесяти двух никто не дает.

Что касаемо меня, так я собираюсь вообще этот полезный указ из газеты вырезать и в портомонет к себе положить. Остановит меня милиционер – дескать, чего ты, старый хрыч, прямо на проспекте Карлы Маркса глотаешь «Жигулевское» что твой насос – а я ему: пожалте бумажечку, мил человек, таперича никакой крамолы в этом нету. И обратите внимание, кто под ним подписувался – всенародно избранный Президент Российской Федерации. Не какой-нибудь хрен с горы! Кишка у него тонка, у милиционера, супротив таких аргументов! Ничего он мне не сделает, а только покряхтит, возьмет под козырек и скажет: идите спокойно, Иван Спиридонович, пейте и не обляпайтесь.

Вот только одна мысля гложет мой старческий мозг. Ничего не сказал президент по тому поводу, что если можно беспрепятственно пить, то можно ли столь же беспрепятственно отлить? Везде, кроме спортивных сооружений и общественного транспорта? Потому как пиво-то завсегда стремится себе выход отыскать, а с общественными клозетами, особливо бесплатными, у нас сами знаете как. Ведь ежели одно разрешать, а другое запрещать, получается дичь, гиль и сапоги всмятку. Вот я вам в подтверждение один случай расскажу. Истинная правда.

Выпили мы, значится, с мужиками пива у ларька. Немного. Литра три, можеть, или четыре. И возвращаюсь я домой, а дом у меня через два квартала, в частном секторе. Прямо около остановки мне и приспичило. Притулился на углу, расстегиваю мотню, достал оттудова свою достопримечательность и начинаю на сугробе автограф ставить.

А тут сержант. Сурьезный такой мужчина, с дубинкой.

– Ну-ка, – говорит, – геть отсюдова, старая калоша. И прекращай поливать газоны, зима еще, мелиорация не требуется.

Мне-то он приказал. А ведь моему градуснику не прикажешь! У него-то процесс в самом разгаре! Поэтому я с места не трогаюсь, а даю своему балдомеру дело закончить.

Милиционер тут осерчал.

– Ты что, – говорит, – не понял, сухофрукт сморщенный? Ну-ка, натягивай штаны обратно, а то огрею дубинкой!

Я спужался. Думаю – и впрямь огреет, недорого возьмет. Начал застегивать, и тут генератор-то мотней и защемил. Больно, е-мое! А кричать стесняюсь. Расстегиваю снова, время идет, а милиционер нервничает. Чую – вот-вот стукнет по пояснице. Тогда я своего пачкуна хватаю и заталкиваю прямо в портки. И застегиваю наглухо.

Вот тады я и пожалел, что эти не надел…, ну, которые дышат по ночам…, в которых робятишки ползают… – тампаксы, во! Литра полтора прямо в семейники надул. И мокрый еще с километр шел. А потом весь вечер у печки сушился.

Вот что может получиться, ежели непродуманные законы принимать!

С приветом, Иван КУВАЛДА, почетный значкист и любитель пива в третьем поколении.

А ЕЖЕЛИ СВЕРБИТ?..

От редакции:

«Не могу молчать», – говорил некогда в подобных ситуациях Лев Толстой. «Я обвиняю», – вторил ему Эмиль Золя. «Так жить нельзя», – соглашался с ними Станислав Говорухин. Сегодня к этому блестящему триумвирату присоединяется наш колумнист Иван Спиридонович Кувалда. Своей колонкой он больно ударяет по произволу российских депутатов, которые, – как водится, кое-где у нас порой! – издают нелепые и непродуманные законы. «Ударим Кувалдой по произволу», – обратился И. С.  к нашей редакции, и… мы не могли его не поддержать. Согласитесь, «Толстой, Золя и Кувалда» – это звучит гордо!

***

Что-то я уже совсем ничего не понимаю.

То ли у меня, дряхлого, бзик, то ли у всех остальных. Только, значится, я радовался, что наш всенародно избранный разрешил пить пиво, и туточки смотрю – уже обратно нельзя. Будьте любезны, заплатите сто рублев за распитие. Как одну копеечку. Так мало того! Вчера посмотрел передачу, и там этот хранцуз в черной шляпе… ну, из того фильма, где Атос, Портос и Харатьян, … сказал, что скоро уже и курить не положено будет на улице. Во дожились! Даже при Сталине таких репрессий не бывало! Что получается – сегодня не пей, завтра не кури, а послезавтра все остальное запретят? Ни высморкаться на улице, ни шептуна пустить, ни ногу на ногу закинуть, ни, извиняюсь, спину принародно пошкрябать. А ежели свербит?

И так меня эта картина сконфузила, что я, значится, забыл даже, что за хлебом в магазин собирался. Просидел в полнейшем ступоре полчаса на диване с одним валенком на правой ноге, а с другим в левой руке. И тут – чу! Внук приходит. Поделился я с ним своими сомнениями, своими горестными раздумьями, а он спокойно и отвечает: дескать, не волнуйся, дед: вон в Америке ужо давно полный произвол в этом плане творится. Вот там действительно страшно жить. И в доказательство зачитал мне несколько ихних законов. В одном штате, к примеру, нельзя пить пиво из ведра. В другом – не велено в шляпе плясать. В третьем – не моги рельсы солью посыпать. А в четвертом вообще – не разрешается крокодила к пожарному крану привязывать. Ну это ужо чересчур! А ежели мне по нужде приспичило, что тогда? С собой, что ли, вести эту агрессивную животную? Но уж, по мне, лучше так, со всей определенностью: то – не моги и се – не моги. А у нас – как? Нельзя, а потом снова льзя, а потом нельзя опять.

Вот сколько себя помню – апосля смерти Сталина всю дорогу так и мучаемся. Порядка нетути! То всенародный клич: поезжайте все на целину! Поехали. Не успели толком расковырять землицу – опять всенародный клич: пошли все на хрен с целины! Ладно. Потом срочно давай кукурузу сеять. Посеяли. Не успела эта кукуруза еще до конца перемерзнуть – новый клич: бросай кукурузу, берись за огурцы и другие сельхозкультуры. Выдвинули лозунг: Броз Тито вредитель и американский шпион. А через год уже этот Броз к нам приезжает, и наш Никита принародно с ним лобызается.

Опять же, водка. Не успеешь к цене два восемьдесят семь привыкнуть – тут тебе три шестьдесят две. Только три шестьдесят две мысленно переваришь, а она – уже четыре двенадцать. Но это все чепуха и мандрагория по сравнению с тем, что Миша Горбачев затеял. Вот это был путаник так путаник! А уж чего Борис Николаевич накуролесил – я вообще молчу. Так у рабочего человека совсем опухоль мозга может приключиться. От всех этих поворотов в генеральной линии партии.

Вот и стоим уже пятьдесят лет враскорячку. Ни в коммунизьме, ни в социализьме. Ни в плюрализьме, ни в капитализьме. Ко всему еще и пиво запрещают. А ведь мне уже 74. Я устал враскорячку. Колени подгибаются. Присесть бы надобно, пивка попить. Однако только присядешь спокойно, тут же какой-нить держиморда рядом оказывается. Тут, говорит, сидеть с пивом не положено. Поднимайся, дед, и двигай дальше. Эхе-хе… так и бреду по жизни, как Вечный Жид. А што делать? И кто виноват? И кому щас на Руси жить легко?

Иван КУВАЛДА, радетель за благо народное

ЧАЙКОВСКОГО – К ОТВЕТУ!

От редакции:

«Не пора ли нам замахнуться на Петра, значится, эээ… нашего Чайковского», – с такими эпохальными словами наш блестящий колумнист Иван Спиридонович Кувалда принес в редакцию свою очередную рукопись. Уши его при этом горели рубиновым светом, а глаза блуждали автономно друг от друга, словно у мадагаскарского хамелеона. Видно было, что человек сильно ушиблен культурой. Плоды этого ушиба Иван Спиридонович и демонстрирует сегодня на наших страницах.

***

Тут давеча Государственная дума приняла постановление по Большому теятру. Что-то насчет спектакля с названием, которое я не запомнил. То ли «Дети Перельмана», то ли «Внуки Циперовича». Я, конешно, не знаю, из-за чего весь сыр-бор разгорелся. Я вообще плохо во всей этой опере-фуопере понимаю. Во всем этом оппортунизме и ренегатстве. Но раз партия и правительство сказали, что там сплошная сальность и жеребятина – значится, так тому и быть. Словом, не смотрел. Но осуждаю.

Короче, я тоже решил через прицел идейности глянуть на наш местный балетный теятр. Тем более, что ни разу там раньше не бывал. Выкорчевать оттуда ростки пошлости и бездуховности.

Прихожу. Сначала отстоял полчаса туда, где польты собирают. Потом прошелся по первому и второму этажам. Ну что хочу сказать? Буфет справный, с полным ассортиментом закусок холодных и горячих. Сортир тоже богатый, все ручки на дверях позолоченные. И не подумаешь, что это на самом деле – берлогово диссидентов. И что здесь разврат угнездился. Постановка называется «Лебединое озеро». Это сразу мне показалось подозрительным. Буржуазное какое-то название. Нет чтобы назвать просто, по рабоче-крестьянскому: «Воробьиная лужа» или там «Утиная запруда».

И вот я сажусь на балконе в четвертом ряду. И достаю для вящей остроты зрения свой сорокакратный морской бинокль, который я припер со службы в 1952 году. Соседи шикать начали: «Ты бы, дряхлая руина, еще телескоп с собой притаранил! На треноге!» Ничего я не сказал этим несознательным людям, только навел резкость и стал за представлением следить.

И сразу же срам углядел. Да такой, что меня ажник в пот бросило. Прынц-то главный у них в бабских колготках пляшет! Словно извращенец какой. А все хозяйство под этими колготками бугрится очень уж безобразно. А ведь в зале дети, старики, сотрудники внутренних органов! Но это еще что. Выпрыгивает на сцену девка. Под названием Одета. Не знаю почему. Сама-то, наоборот, скорее раздета. Юбка на ней такая, которая торчком стоит. Даже женские придатки не закрывает. И начинает эта потаскуха около прынца кругаля выписывать. Причем радиус все меньше и меньше. И тут прынц хватает ее за самое не балуйся и подбрасывает эдак игриво. Всю излапал без остатка. Стыдобища-то какая! А вслед за тем выбегают еще четыре лебедя тоже в исподнем и начинают показывать всему народу филейные части.

Не мог я больше на такую Гоморру глядеть. Встаю во весь свой могутный рост – один метр восемьдесят пять сантиметров – и кричу им с балкона: «Вы чего делаете, паскудники! Собачью свадьбу при народе устроили!» Те, конечно, оторопели от моей пролетарской прямоты. Прынц Одету уронил. Лебеди друг об друга поспотыкались. Дирижер в обморок упал. А я с гордым таким, независимым видом встал и вышел из этого вертепа, из этого так называемого теятра.

Разве ж это культура? И в наше время такое народу показывать? Нет,  чтобы поставить сурьезный, нужный балет из современной жизни. И название дать ему такое матерое, увесистое. Например, «Монетизация льгот». Или «Выборы в Госдуму». А главным действующим лицом сделать, конечно, Владимира Владимировича Путина. Само собой, без всяких пачек и колготок, в строгом деловом костюме. А вокруг него пусть уже пляшут свое па-де-де товарищ Фрадков и остальные члены правительства. Слиска даже фуете может станцевать. Так что ежели чего – обращайтесь, уважаемые композиторы, к Кувалде за либретой.

Иван КУВАЛДА, теперь уже и заслуженный теятральный критик

ГОСПОДА БРЮХОНОГОВЫ – НАМ НЕ ТОВАРИЩИ!

От редакции:

Сегодня наш культовый автор, почетный значкист Иван Спиридонович Кувалда делится своими сомнениями по поводу грядущих выборов в горсовет. Мы долго думали, ставить ли это произведение в печать? Корректно ли это? Поймут ли доярки и не обидятся ли фрезеровщики? Конечно, вертикаль власти у нас крепнет день ото дня, но не опередил ли Иван Спиридонович свое время? А потом решили, что его точка зрения тоже имеет право на публикацию.

Грядут, грядут выборы в горсовет. А, собственно, на кой?

Во-первых, раньше были выборы так выборы. Ровнешенько в шесть утра под окном врубался репродуктор. И несся из него гимн Советского Союза: «Однажды в студеную зимнюю пору сплотила навеки Великая Русь…». Более точные слова забылись уже за давностью лет. Я сразу же вставал, делал производственную гимнастику, брился и тут же на участок – очередь занимать. В одной руке – паспорт, в другой – гармонь. Завсегда на выборы гармонь с собой брал! Иду по улице и наяриваю. Некоторые, конечно, удивляются, кто-то у виска крутит: трекнулся, что ли, дедуля? А мне до фонаря. Я еще и пою. Нам Сталин, мол, дал стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор… И все такое прочее. Прихожу на участок. Там уже колбаса по 2.20, пончики с повидлом по 6 копеек, водка по 2.87. Очередь, само собой. Энтузиазьм масс! Кому-то пончиков не хватило, другому ногу отдавили, третьему в морду дали. Веселье и хохот царят повсюду!

А сейчас чего? Ни пафосу, ни радости. Пришел, заполнил, сунул, и вся недолга. Да это еще полбеды. Самая-то беда в том, что и не знаешь, кому свой заслуженный пенсионерский голос отдать. Физиономий, конечно, много висит. Но все они какие-то подозрительные и шибко лощеные. Как их раскусить? Тут даже с моим пролетарским взглядом-рентгеном толку мало.

Вот по нашему округу, к примеру. Выдвигается депутат Брюхоногов. Утром, значится, принесли газетку, где утверждается, что Брюхоногов – защитник обездоленных, примерный семьянин, любит детей и животных. Уже почти что меня убедили. А после обеда – другая газетка. Там утверждается, что Брюхоногов – смутьян, фармазон, продувная бестия и детей с животными он любит совсем не в том смысле. Во задачка!

Что такие газетки могут сделать? Только посеять в умах разброд и шатания, а там и до смуты, знаете ли, недалеко. До какой-нибудь хвиолетовой революции.

Одним словом, за неделю всю улицу предвыборной макулатурой завалили. А ведь стране нужна бумага! Ради Брюхоногова, стало быть, вырубается то березка, то рябина, куст ракиты над рекой… А он, Брюхоногов, сажал эту рябину, чтобы под корень ее снизводить на газетку? Ни хрена он не сажал.

Короче, пришла одна мысля в мой истощенный умственным трудом череп. Надо сделать все – как раньше. Есть ведь у нас правильная партия? Вот и выдвигать от правильной партии одного правильного кандидата. Газеты экономятся – раз. Рабочему классу мозги не заморачивают – два. И никакая контра в горсовет уж точно не пролезет – три! А если кто-то хочет плюрализьму или дерьмократии, то предусмотреть три колонки – «За», «Против» и «Воздержался». Хотя «Воздержался» и не надо. А то уже какая-то политическая импотенция выходит! И еще надо подумать, чтобы, значится, отменить всякую тайность и анонимность. Нашему человеку скрывать нечего! Пусть он у всех на виду заполняет квиток. А рядом поставить сотрудника из органов. Так, на всякий случай. Чтоб избиратель трижды подумал, «за» галочку отчекрыжить али «против».

Иван КУВАЛДА,

сомневающийся почетный избиратель ажно с 1949 года

ВЕРНИТЕ ЛЕНИНА НА ДЕНЬГИ!

От редакции:

На этот раз наш колумнист Иван Спиридонович Кувалда вспомнил про святое. А святое в его понимании – это грядущий юбилей Владимира Ильича Ленина. Пусть дата и «полукруглая», пусть звонкоголосые дети уже не втыкают зеленеющие саженцы в почву накануне светлой даты – однако ж для нашего ВОХРовца и значкиста праздник остается праздником. Присоединяйтесь и вы, дорогие читатели…– те, кто пожелает, конечно.

***

Тут давеча Зураб Церетели сваял чугунного Сталина в обнимку с Черчиллем и Рузвельтом. Говорят, к маю появится этот выдающийся монумент на полях Волгоградщины. И это не может не радовать – что, значится, признали-таки заслуги генералиссимуса. Но где же Ленин? Где же, извините, за выражение, сталинский предтеча? Конечно, какой-нибудь остряк-самоучка может и пошутить: мол, Ленин в Мавзолее. Но я-то интересуюсь со всей сурьезностью!

Все вокруг стонут: плохо нам, пустота вокруг и безыдейность. Нет кумира и идола – некому ни подражать, ни салютовать. А чем же вам, дорогие мои, хорошие, Ленин не угодил? На кой его-то свергли?

Ведь в каждом народе есть свои герои. На Кубе – Че Гевара, в Италии – Чиполлино, в Японии – покемоны, а у нас – Владимир Ильич Ленин. Почему у ихних кубинцев завсегда можно купить рубашку с Че Геварой, а у нас Ленина даже на носовом платке не найдешь?

Пошто в книжно-канцелярском нет бюстиков вождя? А ведь сколько полезных хвункций можно было бы придумать для этого предмета! От хвункции естетической – смотреть и любоваться – до хвункции утилитарно-прикладной. Пресс-папье, к примеру, сделать или там гнёт для капусты. Значков опять же навыпущать с профилем Ильича. А то вот, допустим, едет за границу группа китайских товарищей. Любо-дорого поглядеть: все в единой униформе, во френче цвета хаки, со значком Мао Цзэдуна. И каждый прохожий с уважением может тыкнуть пальцем и заметить: вот они, отдыхающие из Китайской Народной Республики! А у нас? Как можно понять, что русский приехал за бугор? Только разве по тренировочным штанам. Путаница начинается. А вдруг это – и не русский совсем, а какой-нить хранцуз или норвег? С Лениным же – совсем другое дело.

Когда-то мелкобуржуазный поэт Андрюша Вознесенский писал: уберите, дескать, Ленина с денег. А я, Иван Кувалда, требую теперь зычным голосом: верните Ленина на купюры! Хотя бы на тысячерублевку. А на мелкие можно и других легендарных личностей. На десятку – товарища Берию, на полтинник – черт с ним, Никитку, на сотню – дорогого Леонида Ильича, а на пятихатку, вестимо, в преддверии Победы, – Иосифа Виссарионыча. А помните рубель юбилейный? А полтинник? Там, где Ленин руку тянет кверху? К новым победам зовет. До чего ж приятственная глазу монета! Даже отдавать ее не всегда была охота.

А вопче тенденция обнадеживает. Глядишь, скоро и волну переименований погонят по всей России. Вот чем плохо: наш Железнодорожный район опять станет Кагановическим? Надел с утра парусиновые штаны и клетчатую ковбойку, вышел, значится, на проспект Ежова, свернул на улицу Молотова, купил в киоске «Сталинскую правду»… лепота-а! Глянул по сторонам – а там гимназисты бегут в форменных фуражечках. В мужскую гимназию N 1 им. Валерия Чкалова. Апосля того останется только напиться ситро у продавщицы с передвижного лотка, откушать эскимо за два рубля и двинуть просматривать свежее кино. «Кубанские казаки», к примеру, или «Член правительства».

Эх! Замечтался я – быдто пять десятков годков назад отвертал! Вот оно, оказывается, какое было – щастье-то!

Иван КУВАЛДА, пламенный борец за будущее и воздыхатель по прошлому

ПАТРОНОВ НЕ ЖАЛЕТЬ!

От редакции:

Сегодня наш колумнист Иван Спиридонович Кувалда предлагает всем принять деятельное участие в борьбе с терроризмом. Выступить, так сказать, народным ополчением и раздавить гидру. Стройными колоннами!

***

И никаких там отговорок – дескать, картошку копал или жена не пустила.

Тут давеча прочитал я, что уже начиная с апреля наше ПВО будет сбивать гражданские самолеты, которые, значится, захватили террористы. Вместе с пассажирами. Прямо над Москвой и другими городами. Ежели они, дескать, начнут вилять, отклоняться от курса и двигаться черт-те куда. У меня, конечно, ретивое-то внутри взыграло. Давно не было таких верных решений партии и правительства! Аж со времен сбитого южнокорейского «боинга» в 1983 году.

Ведь аспиды, страшно сказать, могут самолет и на Кремль направить! На самого Владимира Владимировича Путина, а также на товарищей Иванова, Иванова-второго, Грызлова, Фрадкова, Суркова, Лаврова и других официальных лиц. И так, одним ударом, выбьют нам всю головку. А что мы есть без головы? Побегаем, как казненная курица, по двору, кукарекнем пару раз, свалимся и затрепыхаемся в судорогах. Тут-то подойдет враг и сунет нас в свой суп с потрохами.

Так что пусть прямо на подлете стрельнут. Ну подумаешь, свалится ероплан куда-нибудь на Черемушки или Свиблово. Так это ничего страшного! Лишь бы жил наш дорогой президент! Я заради Путина вообще на все готов. Вот скажут: отдай, Кувалда, президенту свою кровь для его спасения. И отдам! Скажут: отдай почку. Тоже отдам. Да и любой другой парный орган тоже пожертвую.

Вы знаете, я вам больше скажу. Я готов сам, прямо из квартиры, выставить в окошко базуку и вести по приказу партии прицельный огонь по пролетающим лайнерам. Уж больно диспозиция у меня удобная – живу прямо по дороге в аэропорт. Пусть мне, значится, дадут еще рацию, наушники, и я буду чутким ухом ловить сигналы, исходящие из штаба округа. И только раздастся суровый голос: «Летит зараза! Пли по ваххабитам!», то, будьте спокойны, у Кувалды палец не дрогнет. Даже ежели в этом самолете будет моя супружница или внук.

А представьте, что будет, ежели таких, как я, кувалд, посадить с соответствующим оружием на каждой улице, на каждом чердаке. Ни одна падла не пролезет! Тем более, ежели нас, сознательных пенсионеров, укомплектовать берданками и запустить патрулировать кварталы, так мы еще и вылавливать можем всяких чужаков. Черный, бородатый, горбоносый – ага, на заметочку его! Будьте добры, гражданин, ваш паспорт. И пока идет проверочка, оглоушить его каким-нибудь вопросом на чеченском языке. Например, «Герзах хлу дюхь?» («Почем у вас автоматы?»). Тут-то он от неожиданности и расколется.

А чем мне еще заниматься? Это другие несознательные обыватели заняты своими мещанскими интересами. Или вообще просто ходят, шаркают ногами. А я бдю. Бдю днем и ночью. Ночью я вообще, извиняюсь, так бдю, что даже супружница жалуется. Так пусть же мое бдение помогает стране в борьбе за дело.

Очень многообещающая идея. Предлагаю самолетами не ограничиваться, а перенести задумку на прочие транспортные средства. Трамвай захватили или там автобус – их разнести вместе с остановкой. В лифт террористы перекинулись – лифт к такой-матери взорвать. С подъездом. И так далее. Несмотря на гибель больших человеческих жертв. Чтоб горела у бандитов земля под ногами… Чу! Уже горит!

Горит что-то на кухне! Это моя старая поставила пирожки и выключить забыла. Побежал спасать.

С озабоченным приветом,

Иван КУВАЛДА, Меткий Глаз и Верная Мозолистая Рука Партии

ИТАЛЬЯНСКИЙ ДНЕВНИК (2004)

Первые впечатления. Мэйк-ап и щёчки-персики

Не знаю, как в Италии обстоит дело с рынком декоративной косметики. Полагаю, что не очень, ибо зачем нужна косметика женщинам, которых природа наградила естественным и роскошнейшим maкe-up’ом? Где-то у О.Генри написано: «Один взгляд на нее равнялся полному курсу заочного образования». Один же взгляд на итальянку равен посещению фруктово-овощного рынка. По крайней мере, ассоциации именно такие. Под щедрым итальянским солнцем все зреет, спеет, наливается и брызжет соком, в том числе и женские прелести. У итальянской донны не щечки – а смуглые персики с нежным пушком, не глаза – а влажно блестящие маслины, волосы отливают как самый черный виноград, а завиваются подобно усикам душистого горошка. Грудь у итальянки полновесная, дрожжевая, отвергающая худосочные модельные стандарты и напоминает – если продолжать те же съедобные метафоры – пару аккуратных круглых дынек. Нижние же, извиняюсь, половинки тоже наводят на мысли о бахче и обычно развиты еще больше: ситуация, когда в магазине к блузке размера «карранто кватро» (44) прилагаются брюки «карранто сэй» (46), не так уж и редка.

Когда-то в детстве в киножурнале «Хочу все знать» был сюжет про средневекового итальянского художника Арчимбольдо. Он специализировался именно на таких натюрмортах-портретах. Смотришь на картину – перед тобой обычная миска, наполненная овощами. Переворачиваешь – и вот он, портрет дворянина, миска становится шляпой, морковь – носом, луковицы – щеками, а салат – кружевными брыжами. Мне тогда, честно говоря, Арчимбольдо показался слегка тронутым. Что за нелепые фантазии, право слово! После путешествия в Италию многое в творчестве художника прояснилось. В самом деле, что брать за эталон и мерило в плодородной Италии, как не сами плоды! Любопытно, что даже плодоносят на юге Аппенин поля и синьориты одинаково обильно: лимонов и винограда снимается по четыре урожая в год, а урожай детишек в средней неаполитанской семье можно наблюдать в рекламе «Сделай на Тюнс больше».

Надо отметить, что, хотя итальянки не толстые, а вот именно наливные, животик над юбочкой проказливо свешивается даже у самых молоденьких синьорит. Вызван этот феномен, видимо, специфической итальянской кухней: практически не завтракая, итальянцы вечером садятся всей семьей и поглощают в огромных количествах пасту, пиццу, шницели, закуски, морепродукты – словом, все, что есть в холодильнике, от души запивая столовым вином. Правда, салаты заправляются только оливковым маслом – никаких майонезов! – а макароны якобы производятся лишь из твердых сортов пшеницы (так называемого семола), посему сильно от них и не полнеют. Округлости итальянок – это никак не повод для комплексов, а скорее причина гордости – иметь такую фигуру называется «держать линию». Мужчины более стройны – наверное, это следствие царящего в Италии матриархата. Но о матриархате чуть позже.

Первые впечатления-2. Спускаемся с Альп

С туманных Альп, где прямо за окном автобуса – бери и трогай рукой – висят кудели облаков, кажется, сотканные из руна местных буколических овечек, автобус съезжает в зеленые итальянские долины. Высыхает заплаканное окошко под накаляющимся солнцем, да и сам дождь перестал. Только что было плюс 9, через полчаса уже плюс 15, потом плюс 20… 25… 27. Горы, кипарисы, ложбины… По этому поводу Остап говорил: «Слишком много шику. Воображение идиота». При въезде в Италию – чудовищная пробка: это субботним утром немцы ринулись отдыхать к соседям, к морю. Литера D на номерном знаке выдает их с головой. Помните рекламу шоколада Ritter sport? Там еще такой слоган – «Quadratisch. Praktisch. Gut». Так вот, автомобили у немцев тоже такие – квадратные и практичные. А значит – хорошие, ведь для немца практичность – это как раз знак качества. Обычно это универсал, где к задней дверце приторочены три или четыре велосипеда. Федь катание на фелосипетах фсей семьей полесно тля сторовья, я-я, натюрлих! Осопенно после тофо, как фыпьешь пару литров топрофо пафарского пифа и съешь пару сфиных ношек. Вундербар!

Кроме того, на крыше обычно пристегнут скутер, точнее, нижняя его часть. А в багажнике находится склад самых разнообразных нужных вещей – рюкзаки, термосы, чайники, даже фены и утюги. В самом деле, доннерветтер, приедешь в гостиницу, и там не окажется, к примеру, яйцеварки! Это же катцендрек знает что!

Гидша сказала нам, что из всех приезжих итальянцы больше всего любят немцев. Ну уж это дудки! Скорее, любят их тугие портмоне. Ибо общеизвестно, что трудолюбивый опрятный немец на отдыхе совершенно преображается: напиваясь до чертиков, он затягивает во все горло «Моего милого Августина», начинает мотать нервы официантам и громко жаловаться на отсутствие в меню сарделек с кислой капустой. Врезался мне в память результат соцопроса, проведенного в самой же Германии: как вы расцениваете поведение своих земляков на отдыхе за границей? Так вот, 88 процентов ответили, что им просто-напросто за них стыдно. А 88 процентов зря не скажут, это уж точно.

Матриархат в действии

Итальянские же машины выглядят несколько по-другому. Это, наоборот, склад вещей ненужных. Через заднее стекло видны обрывки газет, непарные носки, пустые пластиковые бутылки. 
Сами итальянцы отдыхать начинают уже в авто: частенько можно наблюдать, как девушка на заднем сиденье, разувшись, кладет ноги водителю на плечи. Он никак не реагирует, знай передачи переключает. Расслабляйся, дорогая, только зеркало заднего вида пятками не закрывай. Наверное, это еще одно следствие итальянского матриархата. Нередко я видел такое: женщина в автомобиле возмущается, что-то выкрикивает своему сидящему за рулем мужу – дескать, остолоп! рогоносец!.. – или не знаю какие у них в моде обзывалки. Мужчина же вместо препирательств просто покорно вздыхает и поглаживает женщину по колену – мол, я тоже люблю тебя, дорогая.

Итальянец – вечный ребенок, маменькин сынок. Если вы, дорогие читательницы, захотите охомутать именно итальянца, приготовьтесь к тому, что надо сначала понравиться его маме. Каких бы ни было в его жизни женщин, он всегда прибежит к мамочке и похвастаться успехами, и пожаловаться на жизнь. А уж мама не остается в долгу – она день и ночь молит святую богородицу, чтобы ее сыночек стал большим начальником и целый день только и делал, что смотрел футбол по телевизору.

Но сначала, уважаемые читательницы, подумайте, нужен ли вам этот самый итальянец. Конечно же, он эмоционален, романтичен и будет бежать за вами с криками «Belissima! Donna mia!», причем восторгаться будет совершенно искренне… но только до того момента, пока не увидит следующую красавицу. Тогда он побежит уже за ней, выкрикивая те же самые фразы. Это считается у итальянцев совершенно нормальным – местные синьориты на это даже не обижаются. Приготовьтесь, однако, что если даже вам удастся завязать с итальянцем отношения, он будет динамить вас много лет, прежде чем решится на брак. Ибо развод в Италии – дело неспешное, дорогостоящее и иногда тянется всю жизнь. Плюс необходимо личное разрешение папы. Неудивительно, что на 2000 браков здесь приходится один развод, а на семью, где есть разведенный, показывают пальцем. Здесь особую актуальность приобретает поговорка: «Жена – не лапоть, с ноги не скинешь». Итальянцы так и говорят: я не столь богат, чтобы оплачивать развод, дешевле иметь жену и любовницу. Жениться итальянцы стараются, лишь если уж приперло, обычно, когда залетела их подружка. Наша гидша рассказала, что в прошлом году в Неаполе они видели целую процессию невест с животиком. Когда они спросили у их итальянского сопровождающего Карло, что за такой своеобразный экстерьер у новобрачных, Карло сочно захохотал и сказал: «А это наш неаполитанский обычай!»

Север и юг

Северная Италия, область Ломбардия, – это не совсем Италия в классическом понимании этого слова. Среди жителей встречаются ярко выраженные блондины, в гастрономии преобладают не макарошки, а телячья «котолетта», а оливковых и апельсиновых рощ на севере не наблюдается. Север – богатый, промышленный, утыканный заводскими корпусами с очень даже знакомыми словами вроде «Феррари», «Оливетти» или «Цептер». Юг – бедный, аграрный, где крестьяне ковыряются в своих огородах, по-мужицки упертые и твердолобые, а когда уж совсем припечет, грузятся на теплоходы и сотнями сбегают в благополучную Америку, где вступают в местную мафию или развозят пиццу. Это штампы. А как на самом деле?

Перечитывая «Крестного отца», я наткнулся там на любопытную фразу, которая сразу проясняет суть отношений северян с южанами: «Уроженец Северной Италии, человек образованный, он не испытывал ничего, кроме презрения, к этим южанам с Сицилии и из Неаполя, что набивались как тараканы в его дома и разводили насекомых и крыс, бросая мусор во двор и в ус не дуя, что портят его имущество». Страницей позже этот же домовладелец называет пришедшего к нему дона Вито Корлеоне «сицилийской обезьяной». Поняли? Южане для них и не совсем люди-то, а что-то вроде приматов. Итальянцы – не итальянцы, турки – не турки, арабы – не арабы. Черт-те кто и сбоку бантик. Промежуточное звено, одним словом.

И так везде. Помимо того, что итальянцы – страшные бахвалы и считают, что их город самый лучший, они обычно еще и поносят соседей. Немудрено, что, хотя итальянская нация, по идее, должна быть прочно сцементирована – и естественной, четко очерченной границей страны (сверху горы, снизу море), и единым итальянском языком, и католической религией, – страну многие века преследовал раздрай, и только в 1870 году Виктору Эммануилу II с его премьер-министром Кавуром удалось наживулькать на нитку единого телеграфа и железной дороги это лоскутное одеяло.

Кстати, объединение Италии началось именно с севера, точнее из Милана, города, который мы посетили первым. Меньше всего Милан похож на итальянский город. Первое впечатление – я снова попал в Париж.

Невероятные приключения Галины Львовны в Италии

Ну вот опять. Только собрался написать про Милан, как вспомнилась еще одна забавная история, рассказанная гидом. Да настолько забавная, что жалко ее упустить. Придется имплантировать в ткань повествования. А впрочем, почему бы и нет? Вот великий Боккаччо сочинил же по такому «принципу матрешки» целый «Декамерон»! Иначе эмоциональный итальянский гений, мысли которого скакали с пятого на десятое, так и не смог бы довести до конца свой труд. Кто это говорил: «Широк русский человек, надо бы сузить»? К итальянцам это тоже относится. Вон гляньте, как Леонардо разбрасывался: только напишет «Джоконду», тут же кидается изобретать парашют, на следующий день теряет к нему интерес и берется за создание миномета, через неделю уже новый проект – хрен с ним, с минометом, танк гораздо актуальнее, а вот еще подводная лодка в голову пришла… и так до бесконечности.

Итак, жила-была некая Галина Львовна, старушка – божий одуванец, преподававшая всю жизнь что-то гуманитарное. Была она помешана на итальянском искусстве и мечтала попасть в Рим. Но в советские времена этому препятствовало сами понимаете что, а вот позже, когда открылся железный занавес и туристы поперли на Запад, Галина Львовна была уже на пенсии и бедна как церковная мышь. Неужели не сбудутся грезы старушки? И предприимчивая пенсионерка устроилась на почту разносить письма, телеграммы и все, что там обычно разносят. Ежемесячно откладывая в загашник по десять долларов, настырная старушенция действовала по китайской поговорке «ибу ибу дэ дэ дао муди» – «шаг за шагом приближаться к цели».

И вот проходит пять лет. И бабушка набирает-таки необходимую сумму, и покупает туристическую путевку. И попадает, как назло, в группу к нашей Алле.

Нет, это была, безусловно, пытливая и любознательная туристка, которая все переспрашивала, уточняла, да и сама рассказывала другим много увлекательного. Но вот дисциплина у нее хромала на обе ноги. Она постоянно опаздывала, путала места и время явок, все забывала и прочее. Когда автобус приехал в огромный запутанный Рим, предчувствие беды начало витать в салоне. Многоопытная Алла сразу поняла, что со старушкой здесь что-нибудь случится. Так и произошло.

В Риме у туристов было свободное время, а вечером планировалась прогулка по вечернему городу. Сбор назначили в Ватикане, на площади Святого Петра. К условному часу группа была в полном составе, не хватало лишь Галины Львовны. Где искать поклонницу Рафаэля и Данте? Сотового телефона, разумеется, у старушки не было, отпустили ее, увы, без сопровождающего, со всех сторон наплывали бесконечные отряды китайцев и японцев, и ситуация представлялась совершенно безнадежной. Через полчаса вся группа уже тихо паниковала.

…Галина Львовна спешила к Ватикану. Она очень боялась опоздать. В руках она, как дароносицу, бережно несла фотоаппарат. Внезапно ею овладело сомнение: туда ли она идет? И справа, и слева тянулись одинаковые каменные львы, фонтаны и обелиски… Старушка заметалась. И вдруг взору ее открылась суровая красота собора Сан-Пьетро. Он гордо вздымал свою главу, увенчанную остроконечным шлемом-куполом. А крылья колонн, как две руки, сжимали с боков, теснили, пугали, брали в клещи.

Галина Львовна поняла, что просто так это оставить нельзя. Надо что-то делать. Она подняла фотоаппарат как можно выше и придавила спуск. Грянула вспышка, и бабушка, испустив чаячий вскрик, упала от этой невыносимой красоты в обморок.

Последний звук, который она услышала, – лязг упавшего рядом фотоаппарата…

Кое-что о Милане. Братья Фрязины и яйца Фаберже

Здесь я по всем законам жанра сделаю паузу. И исполню свое обещание – расскажу о Милане. Но еще лучше о нем расскажет карманный бедекер, купленный там же. Составлял его, видимо, итальянец, который не в ладах с русским, поэтому стиль путеводителя сильно напоминает китайское коммерческое предложение. Открываем и читаем: «Может, не хватает времени, чтобы показаться общительным, но умеет быть истинно благодушным: Милан может дать работу всем. Это уже не времена холодного города и не мягкосердечен к тем, кто осуждает «чужестранцев». В переводе с путеводительского языка на человеческий это значит: у нас тут рост производства идет, давай к нам, дешевая рабочая сила из Африки и Азии! И действительно, по улицам снуют мусульманки в клетчатых серых платках, элегантные стриженые негритянки модельного роста с ногами-циркулями, и много-много другого экзотического народа. Совершенно излишне, думаю, упоминать, что Милан еще и столица мировой моды, и родина двух знаменитых футбольных клубов.

В Милане есть две вещи, которые обязательно показывают туристам. Одна – собор Дуомо, безумное и роскошное нагромождение шпилей, нефов и пилястров, колючий шедевр готики, уже поэтому странный – ведь готика на Апеннинах не в чести. Вообще, от многих зданий в Италии остается такое впечатление, что это уже слишком. Санта Мария дель Фьоре во Флоренции, венецианский Сан Марко, многие соборы в Риме создавались, кажется, по одному принципу: архитектор хватал лист бумаги, карандаш (или что там у них было, сангину какую-нибудь) и в азарте начинал пририсовывать к своему детищу все навороты и прибамбасы, которые теснились в его архитектурной голове. То есть выпендривался вроде Масяни – «а еще под эту музыку можно делать так!». В общем, как говорят итальянцы, «бог дал нам три вещи – горы, море и фантазию». Хоть они и хвастуны, но в этот раз оказались правы.

Второй объект для осмотра – кастелло Сфорцеско, замок герцогов Сфорца, невероятно похожий на наш Кремль. Те же формы и пропорции, та же зубчатая стена. Я сразу вспомнил, что Кремль строили итальянцы; полез по возвращении в энциклопедию – точно! 1485-1508 годы, архитекторы Алевиз Фрязин, Марк Фрязин, Бон Фрязин и Антон Фрязин. Может показаться странным, что они все были Фрязины, – близнецы, что ли, или однофамильцы? – если не знать, что «фрязин» по-старорусски всего-навсего «итальянец». Вообще надо отметить, что мы любим потыкать в нос другим своим балетом и космосом, наукой и медициной, но, когда доходит до серьезного дела, приглашаем иноземцев. Чем мы сейчас хвастаемся перед всем миром? Тем, что создали иностранцы. Фрязинским Кремлем, Петербургом, спроектированным Росси и Растрелли, Медным всадником – воплощением национального духа, сработанным итальянцем Фальконе, яйцами, извиняюсь, Фаберже… да что говорить! Даже Камчатку в свое время отправили открывать датчанина Беринга.

Или возьмем врачей. Помните, Ленин писал про свое лечение: не подпускайте ко мне русских обалдуев, неумех, тунеядцев и пр. (вот уж мастер был поругаться! а вроде из приличной семьи), дайте мне немца или швейцарца.

Впрочем, я не русофоб. Одного случая вполне достаточно, чтобы восстановить попранную национальную гордость. Ну, того самого, когда немцы не справились, а Кутузов смог.

Из династии Сфорца особого упоминания заслуживает Людовико, который привел казну к разорению, но зато приютил флорентийского беглеца Леонардо да Винчи, заказав ему несколько работ. Кстати, именно расточительному Сфорца мы обязаны созданием «Тайной вечери», которая находится в миланской церкви Санта Мария делле Грацие.

Внимательный читатель спросит: «А где же Ла Скала»? А что Ла Скала? Во-первых, она на реконструкции, и спектакли пока дают в другом театре. Во-вторых, снаружи театр выглядит настолько провинциально, что даже оторопь берет. Главное – это то, что происходит на сцене, имена. Ну и публика, удивительная публика, которая на спектаклях складывает норковые шубы прямо в проходах и готова устраивать потасовки из-за спора, кто лучше пел – Мария Каллас или Рената Тебальди.

Невероятные приключения -2

Через некоторое время Галина Львовна открыла глаза. Двое высоких мужчин в лилейных одеждах, склонившись, простирали к ней длани… Над головой у них растекались золотым электрическим маревом то ли нимбы, то ли отблески вечерних римских фонарей. «Вот и все! Я в раю!» – промелькнуло у старушки, и она благодарно, с облегчением вздохнула. Поэтому, когда ангелы взяли ее за руки и за ноги и бережно понесли, она приняла это как должное. Однако, когда они почему-то засунули ее в такой до боли знакомый экскурсионный автобус, бабушка насторожилась…

Тем временем Алла на площади Святого Петра пребывала в состоянии, близком к коматозному. Самые жуткие картины рисовались ей: старушка под колесами сумасшедших римских мотоциклистов, неосторожное падение в Тибр, ограбление неграми… Поток тяжелых мыслей был прерван появлением на горизонте двух рослых красавцев в белых рубашках. Водители! «Не нервуйся, Алла, – добродушно сказали они (водители были поляки), – бабушка уже в автобусе». А вышло так. Заблудившись окончательно, Галина Львовна в итоге остановилась прямо напротив своего пассажирского лайнера, но в темноте не обратила на это внимания. Когда бабушка упала в обморок, то ударилась головой об автобус. Глухой стук загадочного происхождения разбудил водителей, дремавших в креслах. Когда они вышли, то обнаружили искомую бабушку прямо у колес. Оставалось только поднять ее и препроводить в салон. Но если вы думаете, что на этом приключения закончились, то вы плохо знаете Галину Львовну…

Pizza e pasta

Именно эти две вещи – пицца и паста, – как вы знаете, и составляют гордость итальянской кухни. Заведения, в которых они подаются, называются соответственно pizzeria и pasticceria. Бывает еще gelateria, то есть кафе-мороженое. Это уже реже. Чисто теоретически существует и yoghurteria, но это слово я встречал только в разговорнике.

Я, конечно, был готов к тому, что Италия – страна макарон. Но помилуйте, не до такой же степени! Нет, разумеется, в ресторанах полно шницелей, морепродуктов и всяких таких вкусностей. Но вот в большинстве фаст-фудов присутствуют только макароны да пицца. При этом итальянцы страшно оскорбляются, если сказать им, что их кухня однообразна. «Как это – однообразна? У нас ведь восемьсот видов заправок для макарон!» Каждая семья имеет свой фирменный рецепт заправки, а покупать к пасте магазинный соус считается моветоном. Есть даже такая пословица: «Он настолько беден, что ест макароны с кетчупом». Более презираемого субъекта итальянцы, видимо, и представить себе не могут.

Самое обидное – отдавать за лапшу, которую ты у себя дома трескаешь только в черный день, пять евро или около того.

На второй день ты вспоминаешь «Похождения бравого солдата Швейка»: «Лучше всего кнедлики с кислой капустой, – прибавил он меланхолически, – а макаронам место в сортире». Через три дня ты уже ненавидишь лапшовое меню и мечтаешь о тарелке борща и тазике пельменей. На четвертый день тебе хочется вывалить тарелку спагетти на голову официанта и полить сверху каким-нибудь соусом. На пятый ты воспринимаешь неизбежное зло под названием «макароны» с апатией и смирением.

Есть еще antipasti (закуски) и insalata (салаты). Antipasta больше всего напоминает что-то недоеденное другими клиентами, а потом заботливо собранное тебе на тарелку. Маленький кусочек пиццы, ломтик сыра, листочек салата, долька жареного баклажана.

Самый же популярный из салатов – frutti di mare (дары моря). Это разные морские гады, сбрызнутые оливковым маслом и перемешанные с зеленью. Среди них встречаются настолько причудливые, что, поедая их, ощущаешь себя героем шоу «Фактор страха».

А вот что мне действительно понравилось, так это итальянские фруктовые салаты и фруктовые напитки. Строгих правил приготовления нет. Обычно берутся любые фрукты, которые есть дома, смешиваются – и в холодильник.

Стакан напитка «фрутто» стоит в кафе 4 евро. Приготовленный собственноручно, он обойдется вам много дешевле.

Итак, рецепт напитка «фрутто». Для него необходимо взять высокий стакан примерно в половину литра. Нарезать кубиками (с гранями примерно 1,5—2 см) обыкновеннейший арбуз (он должен занимать примерно три четверти от всего количества фруктов).

Можно вместе с косточками. Затем – кусочки дыни. Затем – персик полосками. И в заключение несколько ягодок – например, красную смородину прямо с хвостиком и листочками и малину. Все заливается доверху водой, и добавляются кубики льда. Этот коктейль надо не только пить, но и есть. Поэтому к нему подаются и соломинка, и ложечка.

Турист в шоке

Въехав в Италию со стороны чистенькой Австрии, можно получить культурный шок. Слоем в три пальца вдоль обочин тянутся целлофановые пакеты, окурки, жестяные банки из-под кока-колы и местного газированного напитка «чинотто» (по вкусу – один к одному наш «Байкал», сдобренный чем-то жгуче-перечным). В больших городах – то же самое. К тому же в каждом итальянце дремлет непризнанный Леонардо да Винчи, который иногда просыпается с разрушительными последствиями. В результате фломастерами и маркерами в Италии разрисовано все: метро – как станции, так и вагоны (даже потолки), – стены шедевров архитектуры, заборы, скамейки, афиши, рекламные лайтбоксы… слишком долго все перечислять. Особенно я был удивлен, когда бросил взгляд на перрон в римском метро и увидел на полу круглые черные бляшки сантиметров так пять-шесть в диаметре, как на шкуре у жирафа. Самостоятельно понять их происхождение мне не удалось. Разгадать тайну помогли москвичи – у них в метро творится то же самое. Оказывается, римляне просто плюют жвачку на пол, а огромная толпа растаптывает ее ногами.

Чтобы меня не обвиняли в пристрастности, процитирую авторитетного Марка Твена, «Простаков за границей»: «Они очень нечистоплотны, эти люди, их лица, руки и одежда одинаково грязны. Если они видят на ком-нибудь чистую рубашку, то проникаются к нему презрением. Женщины полдня занимаются стиркой у общественных водоемов, но, вероятно, они стирают чужое белье. А может быть, у них одна смена для носки, а другая для стирки; как бы то ни было, в стираном белье они не ходят».

Тоскана

Это сердце Италии. Здесь самые красивые пейзажи, самый литературный язык, эталоном которого служит «Божественная комедия», самая классическая кухня… в общем, все самое-самое… по словам самих тосканцев, конечно. Но, по крайней мере, именно здесь великого писателя, урожденного Анри Мари Бейля, в самое сердце поразило то, что сейчас называется «синдромом Стендаля», или «флорентийским синдромом». Это когда человеку от обилия шедевров архитектуры или роскошной природы становится плохо.

Да и наш соотечественник все время протирает глаза, чтобы понять, не пригрезились ли ему покрытые нежной кудрявой зеленью Апеннины, так называемые «плюшевые горы», серебристое мерцание на солнце оливковых деревьев и бесконечные кипарисы, формой напоминающие эдакие вертикальные гигантские люля-кебабы.

Пиза – крохотная. Все, что осталось от ее грандиозного средневекового величия, когда четырехсоттысячная Пизанская республика снаряжала боевые корабли и торговала с половиной мира, – это Piazza dei Miracoli, или Поле Чудес. Это небольшая площадь, где на сочном, ярком травяном ковре раскинулись четыре здания: собственно башня, или кампанилла, затем баптистерий (крестильня), кафедральный собор и крытое кладбище Кампосанто. Хотя весь комплекс построен в период с XI по XIV век, но выглядит так нарядно и свежо, будто ему две недели от роду. Причина кроется в материале – белоснежном мраморе, который смотрится необыкновенно празднично. Вообще вся композиция напоминает что-то аппетитно-кондитерское, какой-то набор бисквитных тортов и пирожных в сахарной глазури. Раньше я думал почему-то, что Пизанская башня – это нечто торчащее отдельно. Оказывается, не так. Она органично вписывается в Поле Чудес и более того – даже теряется на фоне величавого баптистерия. Думаю, если бы не ее наклон, никто бы башню даже и не замечал.

Пизанская башня, между прочим, воздвигалась в два приема. Сперва в 1173 году Бонанно построил три этажа, а когда почва начала оседать, от испуга бросил это тухлое дело. Веком позже, как загадочно написано в путеводителе, «архитектор Джованни Симоне, пытаясь выпрямить башню(?!), достроил колокольню до шестого этажа». Оригинальный маневр делу не помог, и башня начала крениться дальше, пока не достигла наклона в пять с половиной градусов. В 1990 году кампанилла была закрыта для посетителей, и ее начали спасать. Сперва опоясали свинцовыми слитками. Нулевой результат. Потом начали трамбовать почву у основания. Толку не было. И, наконец, заморозили почву жидким азотом и установили систему якорей-противовесов. И башня снова начала двигаться, на этот раз в противоположную сторону. Легко представить, как струхнули итальянцы и какой кипеж поднялся в рядах реставраторов. Ведь если кампанилла рухнет, кому тогда нужна эта Пиза? И с каких автобусов сдирать по 60 евро за час стоянки? Работы приостановили. И начали пробовать другую идею – экскавацию земли под башней. К 1999 году наклон удалось остановить, и башню вновь открыли для туристов. Впрочем, подниматься на нее вряд ли имеет смысл. Во-первых, это стоит денег. Во-вторых, не каждый организм выдержит подъем на 294 ступеньки. И, наконец, в-третьих, вид с башни совершенно неинтересен: вокруг на сотни метров тянутся кварталы местных хрущевок, абсолютно таких же, как и у нас, разве что цвет у них терракотовый, а крыша – красная черепичная.

У меня проблема спасения башни вызвала почему-то ассоциации с больным шатающимся зубом. Наверное, потому, что у самого в поездке выпала пломба. При этом мне в голову постоянно лез стоматологический план укрепления знаменитого памятника: ввинтить внутрь какие-то титановые штифты, залить их цементом… в общем, полная чушь. Или не чушь? Может быть, надо запатентовать?..

Японцы атакуют

Если отвлечься от итальянцев, то какие все же шустрилы эти японцы! Везде они подсуетятся, влезут, смекнут и получат свой профит. Мало того, что они много лет смотрели нашу передачу «Это вы можете» и бесплатно передирали всякие разные изобретения. Мало того, что они до дыр зачитали нашу «Технику – молодежи», заимствуя оттуда все, что заблагорассудится. Так они еще и протянули свои японские щупальца по всему миру, на корню скупая лакомые куски. Вот в Зальцбурге стоял себе после войны разрушенный бомбежками домик Моцарта. Стоял и стоял целых пятьдесят лет, аж до 1994 года. Пока не вмешались японцы и не вложили свой капитал: восстановили домик и сейчас показывают за 12 евро пуговицу то ли Моцарта, то ли его отца и прядь волос, отстриженную невесть у кого.

А теперь самураи изматывают итальянское правительство предложениями взять в лизинг падающую башню. Дескать, отдайте нам, а мы ее гарантированно спасем. Каким образом – это наше дело. Например, поставим рядом огромную руку, которая будет башню поддерживать. Вы только отдайте. И заодно давайте Венецию, мы тоже не допустим ее утонутия. Итальянцы ломаются. Наверно, всякие дебаты идут в парламенте. Всякие местные ЛДПР и «Родины» выступают гневно. Мол, не допустим иностранцев на священную пизанскую землю! Тем временем кампанилла продолжает потихоньку крениться. И, говорят, если ничего кардинального не сделать, к 2200 году совсем упадет. А пока в Пизу регулярно наезжают экскурсионные автобусы, у подножия легендарной кампаниллы ведется бойкая торговля ее гипсовыми клонами масштаба 1:200. А глянцевые негры у входа на Поле Чудес предлагают почему-то огромные африканские тамтамы, около метра высотою. Ни фига себе сувенирчик! Я представил, как бы я повез такую безделушку домой, и развеселился. Думаю, если действовать согласованно и вчетвером, этот барабан еще можно пропихнуть в двери автобуса. Но вот дальше… Он, видимо, падал бы с багажной полки в проход салона каждые 15 минут, оглашая автобус гулкими громовыми раскатами и пугая попутчиков. Но сложнее всего, наверно, было бы объяснить потом на выезде из Евросоюза польским пограничникам, что это ПРОСТО БАРАБАН, а не тара для транспортировки валюты, наркотиков или спиртного.

А в городе Пизе у вас ничего не пропадало?

Есть такой бородатый анекдот (кто знает, может пропустить абзац). Всемирный конгресс филологов. Встает итальянский ученый и говорит:

– Путем длительных исследований мы выяснили этимологию слова «стибрить». Оказывается, в XV веке у купца на реке Тибр пропал корабль со всем грузом…

Тут поднимается русский коллега и, ядовито ухмыляясь, спрашивает:

– А в городе Пизе у вас ничего не пропадало?..

А вот у нас в городе Пизе пропал экскурсовод. И все из-за того, что у нас было предусмотрено свободное время. Тут надо заметить, что для туриста, без затруднений ориентирующегося на местности и владеющего языками, свободное время – это подарок, для всех остальных – настоящий бич. Помните мучения Семен Семеныча на тесных улочках то ли Каира, то ли Стамбула? Очень жизненно снято. Фраза «Встречаемся во столько-то у скамейки Гарибальди» еще не гарантирует успеха. Часть туристов перепутает ее с фонтаном Муссолини, а кто-то придет минут на пятнадцать позже – часы-то у всех идут по-разному. У кого-то спешат, у кого-то отстают, кто-то вообще с самой Москвы их еще не переводил. В общем, придя на место встречи, мы обнаружили, что пятнадцать гавриков здесь, а экскурсовод с остальной частью группы – неизвестно где.

Пришлось мне сделать самый первый звонок за рубежом по сотовому. 2 евро минута! Алла нашлась! Оказывается, собрав две трети народу, она не дождалась остальных и рванула к стоянке туристических автобусов.

Будь благословен, Мартин Купер, изобретатель мобильного телефона! Не будь тебя, я бы до сих пор сидел в Пизе и помогал неграм продавать их тамтамы.

Заклятые соседи. Особенности итальянских гидов

Флоренция находится от Пизы совсем близко. Кажется, 70 километров. При этом флорентийцы и пизанцы друг друга терпеть не могут. В частности, пизанцы говорят: «Лучше иметь дохлую собаку у порога, чем соседа-флорентийца». Флорентийцы не остаются в долгу: «Скорей бы уж упала ваша башня и к вам перестали ездить туристы». А на следующий день после теракта 11 сентября на флорентийском стадионе появился плакат: «Бен Ладен, не перепутал ли ты башню?» Вообще в Италии считается, что характер у флорентийца ядовитый, желчный, саркастический. Да и само слово «флорентиец» напоминает мне что-то скользкое, шипящее, бесхребетное. Хотя вот «Флоренция» звучит приятно – что в русской транскрипции, что в итальянской (Firenze), напоминая чем-то перезвон колоколов в городских церквях. И переводится тоже красиво – «цветущая».

Во Флоренции нас начала настигать знаменитая итальянская жара. Сами итальянцы выражаются так: «У нас сегодня не жарко, всего 31 градус». При таком показном стоицизме все они, однако, днем прячутся по домам. Кроме туристов, на раскаленных улицах города никого и не увидишь.

Здесь мы впервые познакомились с итальянской экскурсоводшей. Все они как на подбор – бодрящиеся старушки, забронзовевшие на жгучем южном солнце, сморщенные, как вяленая вобла. Говорят по-русски как будто бы правильно, но невыносимо монотонно и с таким скрипучим акцентом, что через несколько минут хочется послать к свиньям собачьим и старушку, и всех Веспасианов – Тертуллианов – Квинталов – Маргиналов, про которых она рассказывает. Усугубляют мучения наушники. На шею туристам принудительно развешиваются компактные радиостанции с наушниками – как поясняет турфирма, «для того, чтобы пояснения были хорошо слышны на шумных итальянских улицах». На самом деле – чтобы еще раз бессовестно ободрать экскурсантов на три евро.

Очередная пенсионерка-экскурсоводша привела нас на площадь перед самым красивым собором Флоренции – Санта Мария дель Фьоре. Площадь маленькая – собор гигантский. Поэтому осмотр его можно производить только задрав голову высоко вверх и разинув рот. Чем и пользуются карманники.

Собор похож на дорогой инкрустированный сервиз. Главный купол напоминает роскошную супницу, а колокольня Джотто рядом – огромную солонку. Но дель Фьоре надо не описывать – его надо видеть. Хотя бы на фотографии.

– Гор-р-ратшая зона! – раскатывался голос итальянки над площадью. – Р-р-работают тсигане! Снимают тшулки, не снимая босоношек, или, как говорят у вас в России, на ходу колеса тшинят! Незаметно вор-р-руют кошельки, телефоны, деньги, видеокамеры!

Мы в панике оглянулись по сторонам, ища этих ужасных цыган, невидимых, бесплотных, но опасных, как ниндзя. Хм! Попробуй разбери, кто здесь цыган, а кто нет! Все смуглые и кучерявые, как из одного инкубатора. Единственные подозрительные личности, которые тусовались вокруг, – это какие-то бангладешцы, продававшие пластмассовые пистолеты для пускания мыльных пузырей, да уже приевшиеся африканцы, торговавшие на сей раз кожаными сумками. Но испуг уже глубоко въелся нам в подкорку, и, когда к нам подошла безобидная цыганка и попросила мелочи якобы на восстановление храма, вся толпа дружно шарахнулась от нее.

Мечта русская и итальянская

Тридцать лет назад итальянцы жили гораздо хуже нас. Об этом с прискорбием, не свойственным обычно справочным изданиям, сообщает Большая Советская Энциклопедия: «Италия, – говорится там, – страна низкой заработной платы. Большинство рабочих получает 60-70 тысяч лир, а довольно значительная группа трудящихся, особенно на Юге, – не более 40-60 тысяч лир в месяц» (М., 1973).

60 тысяч лир соответствовали примерно нашим застойным 85 рублям. Конечно, тогда мы могли смотреть на итальянцев сверху вниз и даже сочувствовать им. Но за прошедшее время они совершили огромный скачок. Теперь средний доход на душу населения составляет примерно 1200 евро. Совсем неплохо для Южной Европы. Даже если учесть итальянскую дороговизну, получается, что уровень жизни у них выше нашего раза в три.

Несмотря на такой грандиозный экономический прорыв, итальянцы считают, что живется им скверно. Они на чем свет стоит костерят своего Берлускони, сочиняя про него злобные байки вроде: «Упал самолет с Берлускони и членами правительства. Вопрос: кто спасется? Ответ: спасется вся Италия». Стены, особенно на юге, разрисованы надписями наподобие «Берлуска – свинья». Рядом обычно намалеваны серп и молот. Или какая-нибудь красная звезда. Ну не наигрались они в свое время в социализм! Детская болезнь левизны у них, видите ли. Дурачки инфантильные. Они мечтают о недоразвитом социализме, мы – о развитом капитализме. Каждому свое.

Немудрено, что именно в Италии, во Флоренции, прошла самая первая в мире забастовка. Это случилось в далеком 1345 году, а организатором ее был чесальщик по имени Чупо Брандини. Не знаю, что именно он там чесал, но картинку эту себе живо представляю.

Чупо робко заходит в офис директора, подталкиваемый своими коллегами. Переминается с ноги на ногу, терзая в руках свой средневековый колпак.

Увидев столь внушительную делегацию, директор поперхивается кьянти.

– Вы чего, рагацци? Дверь перепутали?

– Ваше скородие! – робко начинает Чупо. – Просьбицу до вас имеем… Выслушайте, не обессудьте.

– Пронто, – директор поудобнее разваливается в кресле.

– Так это… чешем и чешем… а денег все нету… Надо бы прибавить, ваше скородие… Скузи, конечно, и все такое, но все-таки… мне вот пятерых детишек надо кормить… Чинкуэ бамбино, компрезе? Джованни, Джузеппе, Чезаре, Марчелло и Антонио.

– Ничего себе, настрогал! – покачивает головой директор. – Бычьим пузырем надо было пользоваться!

– Словом, мы так порешили… надбавку нам надо – по золотому флорину кажный месяц… и сверхурочные оплачивать в двойном размере… а то сыр с оливками дорожает… спагетти тоже недешевы… а у меня Джованни, Джузеппе, Чеза…

– Та-ак, – начинает багроветь директор. – Кажется, я догадываюсь. Это что, первая в мире забастовка?!

– Кажется, так выходит, – пожимает плечами Чупо.

– Да я вас! – орет директор страшным меццо-сопрано. – Запорю! Колесовать велю! В испанские сапоги вас! Щас стражников кликну!

– Воля ваша, барин, – кланяется Чупо, – только тады работу мы бросим, а сукно свое чешите сами.

– Холоп! – кричит директор. – Смутьян! Гарибальдиец! Может, ты еще и первый в мире профсоюз тут устроишь?

– А что, это мысль! – светлеет лицо Чупо. – Профсоюзные взносы можно собирать, путевки распределять… это ж какие деньжищи, мамма миа!..

Не знаю, чем закончилась эта забастовка – то ли Чупо Брандини сотоварищи добились желанной прибавки, то ли директор нанял первых в мире штрейкбрехеров… но все равно, по тем временам это был мужественный поступок.

Санта-Кроче. «Зал Тициана закрыли!»

В отличие от северных соседей, в Италии пахнет. И пахнет не всегда приятно. Например, Флоренция – столица итальянской кожи, и там постоянно ею прет на улицах. В Риме часто воняет хлоркой. А чем пахнет в Венеции, я пока говорить не буду, а скажу при удобном случае.

Еще одно культовое место во Флоренции – базилика Санта-Кроче. Там похоронены разные флорентийские гении всех времен. Галилей, например, Микеланджело, Макиавелли, Россини и даже Маркони, которого на Западе считают изобретателем радио. Кроме того, там есть гробница еще одного уроженца Флоренции – Данте, но самого Данте там нету. Его прах – в Равенне. Ну и правильно! Потому что к своим великим гражданам Флоренция относилась по-свински. Сейчас горожане на все голоса восхваляют Данте, даже поставили ему памятник, который сами же из-за широко расставленных ног прозвали «Данте, прыгающий через лужу». А семьсот лет назад осудили его на смертную казнь по политическим мотивам. За то, что он сочувствовал не каким-то белым гвельфам, а черным. В общем, средневековый Лимонов. Приговор отменили аж в 1966 году! С Галилеем тоже плохо обошлись. В общем, быть знаменитостью во Флоренции лет пятьсот назад – ничего хорошего.

Площадь Санта-Кроче – легендарный исторический центр. Но очень уж скучный. Увидеть там можно только разморенных жарой туристов да внушительных в бедрах итальянских синьорит, таскающих за собой огромные тележки с сувенирами.

Алла поведала нам, что в ту же самую экспедицию, в которой участвовала Галина Львовна, ездил один быковатый молодой человек. Так мы и назовем его для краткости – Быча. Одет он был по тем временам очень красиво: малиновая водолазка, фиолетовые брюки, зеленый пиджак и кремовые сандалии. На всех пальцах – по золотой гайке. Прослышал он от братков, что посетить Италию – это, типа, круто. А выбрал он малокомфортный автобусный тур, чтобы увидеть, чисто, все сразу – и Рим, и Венецию, и Помпеи с Везувием.

Вся беда была в том, что Быча очень плохо ориентировался в итальянской истории и не мог отличить спагетти от Капулетти, а пиццы – от Уффици. Поэтому где-то на третий день путешествия он ощутимо захандрил. И стал жаловаться, что вокруг одна какая-то непонятная лажа. Хожу здесь как лох, тему не просекаю. Даже пацанам, в натуре, нечего будет рассказать. В ответ Алла порекомендовала ему больше заниматься саморазвитием. Дескать, такой симпатичный молодой человек, не мешало бы и интеллект усилить. Подружитесь с кем-нибудь более подкованным, например с той же Галиной Львовной, и выспросите у нее что есть что. Быча оказался покладистым и действительно начал приставать к Галине Львовне с вопросами: а это чего за мраморная баба с большими сиськами? А что за мужик, у которого целый пакет лаврового листа на башке? И от ее пояснений Быча стал приобретать заинтересованность, на глазах умнеть и даже с апломбом рассуждать о Кватроченто и Ренессансе. Он снова налился жизненными соками и радостно повторял: «Ну вот, расскажу пацанам про Микеланджело, они вааще опупеют!»

Но добил Аллу случай во Флоренции. У группы было свободное время, и Быча ринулся – нет, не лакать мартини или покупать модный кожан – в галерею Уффици, осматривать живопись! Через некоторое время Алла недалеко от места сбора увидела Бычу, продирающегося к ним через водоворот туристов. По мордасам его текли светлые детские слезы.

– Алла! – страдальчески закричал он через всю площадь. – … твою мать!!! (Десятиэтажное ругательство.) Зал Тициана закрыли!!!

Огромная площадь, наполовину состоявшая из русских, грохнула. А «твою мать, зал Тициана закрыли» с тех пор стало самой популярной присказкой у наших гидов.

Галерея Уффици

«Уффици» в переводе с итальянского означает просто «офисы». Дело в том, что галерея создавалась герцогом Козимо Медичи (1560 год) для размещения офисов тринадцати городских магистраций (что это, кстати?). А потом уже офисы вытеснил музей. Странно, да? У нас обычно бывает наоборот. Всемирно известная галерея имеет достаточно запущенный вид. Ковер, покрывающий лестницу при входе, настолько пыльный, что начинаешь безостановочно чихать, ступив на него. Окна не мыли, наверное, как раз со времен Медичи. Картины висят на каких-то потертых веревочках. Стены белые, но грязные, украшенные странными овальными отпечатками – похоже, от ботинок хулиганистых посетителей.

Удивило меня то, что половина картин находится под стеклом, половина – без оного. Поясняя сей факт, бабушка-экскурсоводша сказала, что зависит это совсем не от их художественной ценности – под стекла попали только те картины, для которых нашлись спонсоры. Бедная, несчастная галерея Уффици! Прозвучало это так жалобно, что мне захотелось немедленно разыскать стекольных дел мастера, заплатить за работу и стать спонсором какого-нибудь средневекового шедевра.

Я сейчас стебаюсь, а дела и впрямь обстоят плачевно. Вот информация, выуженная мною давеча из Интернета: «Министр культуры Италии Джулиано Урбани пригрозил закрыть всемирно известную флорентийскую галерею Уффици, если правительство не откажется от своих планов по сокращению расходов, – передает Reuters. – «Бюджет требует 25-процентного снижения расходов на содержание музеев и археологических памятников… При таких мерах нам следует подумать о том, чтобы частично или полностью закрыть галерею Уффици», – заявил он в четверг. «Я не намерен, наблюдая за самоубийством, стоять и ничего не делать», – сказал министр и заявил, что дает правительству время одуматься (до декабря, когда бюджет будет принимать парламент) или оно увидит национальное достояние хотя бы частично, но закрытым». Во как! Не у нас одних культура страдает.

Собрание в Уффици весьма богатое. Джотто, Караваджо, фра Беато, Тициан, да Винчи и пр. Картины великолепные, но краски в основном тусклые, невыразительные – видимо, от избыточной музейной пыли. Наиболее знаменитый экспонат – Боттичелли, «Рождение Венеры». Из-за необыкновенной блеклости холст, к сожалению, не производит большого впечатления. Но постоять перед всемирно известным полотном все-таки приятно.

Из окон Уффици открывается очень красивый вид на крытый мост Понте Веккьо, гордость флорентийцев. Легендарная же река Арно, через которую он перекинут, представляет собой заболоченную зеленую канаву чуть шире нашей Ельцовки. Из тех речек, что курице по колено. Самое смешное, что по ней еще пытаются плавать катера.

Ближе к вечеру мы покинули Флоренцию и отправились в вечный город…

«Мы бандито-гангстерито…»

Помнится из школы изречение Ломоносова: дескать, Карл V говаривал, что на гишпанском языке – с Богом, на немецком – с солдатами, на французском – с друзьями, а на италиянском – с женским полом разговаривать пристойно. Язык у итальянцев действительно красивый и мелодичный, хотя итальянцы безбожно уродуют его своим раскатистым «р-р-р-р».

Интересно, как бы выглядели сейчас советы Карла Пятого в действии? Подходишь на новосибирской улице к какой-нибудь ногастой и грудастой и говоришь ей: «Бонджорно, бамбини!» А она и отвечает: «Тебе чего надобно, дурик?» Ты не отступаешь от своего: «Скузи, синьора, перметто ми вас обнимаре и поцеловаре?» Она в ответ: «Катись колбаской по Малой Спасской!» Ты настойчиво продолжаешь, протягивая к ней конечности: «Ти вольо бене, кара миа, ти вольо танто бене!» Она ударяет тебя сумочкой по голове и пускается наутек.

Так что итальянский язык, безусловно, хорошо, но только в самой Италии. Даже когда в гостинице просишь ключ от номера словами «Треченто трендичи, прего» («Триста тринадцатый, пожалуйста»), то кажешься сам себе чтецом-декламатором «Божественной комедии». А вообще итальянский достаточно прост, и уже на третий день начинаешь довольно бегло строить фразы в магазинно-гостиничных ситуациях. По крайней мере, вполне уверенно требуешь себе «аква минерале газзато», или «желато кон чильеджи» (мороженое с вишней), или «уна краватта кон фото Мэрилин Монро» (то бишь галстук). Главное – побольше добавлять «о» к концам слов, тогда ты безусловно будешь понят. Ну как в той песенке из «Капитана Врунгеля»: «Мы бандито-гангстерито, мы кастето-пистолето». И все будет в порядке.

Правда, не всегда удается правильно сориентироваться на местности. Начинаешь спрашивать дорогу, и первый попавшийся прохожий отвечает, пожимая плечами: «Сорри, ай эм греко». Другой оказывается албанцем, третий румыном… короче, проще разобраться самому по карте. А если ты встретишь истинно итальянскую пару, то муж с женой обязательно заспорят, куда тебя отправить – «дестра» или «синистра».

Стыдно ли быть невеждой?

Во время прогулок по Риму в тебе все время спорят два голоса. Когда экскурсоводческая старушка упоминает очередного неведомого тебе Кая Марцелла-младшего, один внутренний голос начинает нудно упрекать: «Стыдно образованному человеку не знать, кто такой Кай Марцелл-младший». А другой отвечает ему: «Ничего не стыдно! А итальянцы-то знают нашего Дмитрия Донского? Да и вообще, на каком уровне у нас преподавалась история Древнего Рима? Это же страх голимый! Несколько страничек убористого текста в учебнике за пятый класс! Такое впечатление, что светлыми личностями в Риме оказались только Муций Сцевола да какие-то братья Гракхи, защитники обездоленных. Остальные были просто компанией кровожадных маньяков и параноиков и совершали поступки, плохо объяснимые с точки зрения психически здорового человека: то назначали коня сенатором, то совращали своих собственных сестер, то еще чего-нибудь похуже».

Да ладно, добро еще бы мы эту историю учили! Так ведь играли на уроках то в морской бой, то в пробочки, то дрались портфелями. И нисколько нам не интересны были эти покрытые пылью древние бородатые дядьки со своими странными поступками.

Я не знаю, как еще описывать Рим. Одних соборов там то ли 358, то ли 385. И каждый достоин не одной такой главы. Придется просто вкратце перечислить то, что нам показывали в рамках экскурсионной программы: удивительный Пантеон, построенный в 27 году нашей эры и прекрасно сохранившийся до наших дней, где для освещения служит огромное круглое окно в куполе, открытое прямо в небо. Площадь Испании, где сотни туристов отдыхают на ступеньках лестницы Тринита деи Монти. Площадь Навона с тремя умопомрачительными фонтанами. Тибр, зеленый и заболоченный. Фонтан Треви, прозрачный, как слеза младенца; в него полагается бросить монетку, чтобы вернуться в Рим.

Ватикан

Муссолини – личность одиозная. Но вот папа римский должен быть ему благодарен: в 1929 году дуче наконец-то решил вопрос об автономии Ватикана и отделил его от Италии. Ватикан крохотный, его даже в квадратных километрах не выразишь, а только в сельскохозяйственных терминах – всего 44 гектара. Обнесен он грандиозной каменной стеной, у входа – огромная очередь из туристов. Все хотят посмотреть ватиканские музеи. Даже непонятно, как здешние священники служат Богу в такой суете, гаме и хаосе. Станцы Рафаэля – это здесь. И Сикстинская капелла – тоже здесь. Говорят, папа Юлий II заставил Микеланджело четыре года работать над фресками за свой счет, а потом придумал какую-то причину и не рассчитался. Оказывается, и тогда было кидалово! Представляю, как обидно стало Микеланджело. В конце концов, он же не молдавский гастарбайтер, чтобы с ним так поступать.

Сердце Ватикана – собор Святого Петра. В итальянских путеводителях он неизменно значится как самый большой собор в мире, хотя недавно римлян переплюнули африканцы – церковь на несколько метров выше построена где-то в Сенегале или Камеруне. Но не отдавать же пальму первенства несчастному Камеруну!

Проходя через собор Святого Петра, полагается потрогать правую ногу бронзовой статуи апостола Петра. И будет вам счастье. Оттого на правой его конечности пальцев уже совсем не видать – столько миллионов истрогало! Кто-то, похоже, не знает, где сено, где солома, и ошибочно трогает левую – на ней тоже с пальцами не все в порядке.

Насчет Сан-Пьетро злые флорентийцы, конечно же, тоже прошлись. Якобы Микеланджело, покидая Флоренцию, сказал, обращаясь к Санта-Мария-дель-Фьоре: «Я уезжаю в Рим, чтобы построить твою сестру. Больше тебя, но не такую красивую». Скорее всего, эта история придумана «от балды». В самом деле, чушь какая-то! Все равно что он сказал бы: надоело работать в полную силу, поехал я слегка подхалтурить. Это они, конечно, от зависти.

У выхода из Сан-Пьетро стоят швейцарские гвардейцы – охраняют покои папы. Разнаряжены довольно нелепо, но несут свою понарошечную службу очень серьезно. Говорят, идти в гвардейцы никто из молодежи не хочет – плохо оплачиваемая, да и непрестижная работа. Самого понтифика летом в Ватикане нет – отдыхает на море, поправляет здоровье.

Граница между Ватиканом и Италией условна. Несколько каменных столбиков на площади Святого Петра. Стоит переступить их – и ты снова в Риме.

Юг

Какой все-таки этот итальянский сапожок длинный! Это только на карте он такой компактный, а на самом деле в длину больше тысячи километров. Катишься по нему и катишься, ни сна ни отдыха измученной душе.

Кстати, сами итальянцы шутят: «Италия у нас в форме ноги, и все, что связано с ногами, мы делаем лучше всех: самые лучшие колготки, самую лучшую обувь, да и в футбол мы играем неплохо».

На юг от Рима ехать уже интереснее. За каких-то 220 километров, отделяющих столицу от Неаполя, пейзаж меняется с калейдоскопической быстротой: все начинает курчавиться, цвести и пахнуть, приобретать пышные диковинные очертания, и чем беднее становится жизнь, тем богаче природа.

Примерно за час до Неаполя появляются следы жизнедеятельности Везувия: обочины дороги отделаны угольно-черной лавой, блестящей, как стекло. Через некоторое время на горизонте возникает и сам Везувий, напоминающий двугорбого верблюда. У одного из «горбов» отломана верхушка. Она отлетела при самом знаменитом извержении 79 года, погубившем Помпеи, Геркуланум, Стабию и Октавианум. Причем про последние два города почему-то редко слышали не только туристы, но даже сами экскурсоводы. Этот кратер уже давно погас, а второй конус Везувия, который «дышит», более молодой и находится на южной стороне вулкана. Везувий видно отовсюду – из Неаполя, Помпей, с островов Капри и Искья, что и немудрено – по периметру он около 75 километров. Везувий считается самым опасным вулканом в Европе, гораздо опасней, чем, например, его соседка Этна на Сицилии. Последний раз он показывал свой нрав в 1944 году, тогда погибло двадцать шесть, кажется, человек. Случилось это во время высадки американских войск-освободителей, и янки целую неделю ходили в пепле. Наверное, думали про себя: «Ох, ни фига себе открыли второй фронт!» Да и сейчас курится он достаточно активно, любителей адреналина даже возят с экскурсиями заглядывать в жерло вулкана. Почти на самой вершине притулился одинокий ресторанчик.

Итальянское правительство вложило сколько-то миллионов евро в программу расселения местных жителей, но они уезжать никуда не хотят. Причина – в плодородии почвы, точнее, не совсем почвы, а вулканических пеплов и туфов. Снимают аж по четыре урожая в год! Видимо, итальянский «авось» ничем не отличается от нашего, русского. Извержение будет еще когда! А может, его и вообще не будет. А виноград с лимонами – вот он, только успевай собирать.

В самом Неаполе растения уже совершенно тропические – какие-то пузатые ананасоподобные пальмы. Африка, одно слово! Населения в городе миллион двести тысяч человек, и живут они преимущественно в социальном жилье – самых настоящих хрущевках. Тут уже Италия классическая, неоднократно показанная в фильмах неореалистов. То есть развешанное на веревках через всю улицу белье, крикливые домохозяйки переругиваются через улицу, а заодно стараются унюхать, какой суп варят себе соседи. На балконах стоят пузатые мужички в несвежих майках, покуривают и поплевывают вниз – точь-в-точь, как наши.

Но все было забыто, стоило увидеть море. Вот он, знаменитый Неаполитанский залив! Вот она, Санта-Лючия! Вот оно, Средиземноморье, которое я вижу первый раз в жизни!

Здесь для того, чтобы выплеснуть все свои эмоции, для которых язык бессилен, я оставлю одни знаки препинания.

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Пусть это прозвучит пошло, но я никогда не думал, что море может быть таким синим. Эта синева просто режет глаз. Не море, а глянцевая открытка. Какая-то диснеевская мультипликация. И все сравнения, которые я могу придумать, тоже отдают пошлятиной и банальностью. Аквамарин пополам с ультрамарином. Жаль, что эта страничка не цветная. А то бы вы могли получить хоть отдаленное представление о Средиземноморье.

Ещё о Неаполе

У Неаполя, как города не очень богатого, проблемы похожи на наши, российские. Например, здесь тоже знают, что такое ямочный ремонт дорог: тянется улица, а посреди мостовой пришлепнута аккуратная асфальтовая заплатка, цветом посветлее. Надо отдать должное, сделаны эти заплаты не в пример тщательнее наших.

В Неаполе расцветают не только пальмы и кактусы, но и личные отношения. Причем у всех на глазах. Я уже, кажется, говорил, что в Италии матриархат во всех областях. Так вот, итальянское ухаживание выглядит приблизительно так. Какой-нибудь кудрявый Ромео сидит на скамейке или там в метро, ангельски спокойно устремив глаза к небу, а вокруг него вьется какая-нибудь черненькая востроглазая Джульетта и оказывает ему различные знаки внимания. Теребит кучеряшки, поправляет воротничок, обвивает его шею руками и периодически впивается поцелуем прямо в губы. Не сказать, чтобы Ромео сильно отбрыкивался, – скорее, вздыхает с философской покорностью, как корова во время дойки или лошадь, которую подковывают. Некоторые джульетты складывают на него ноги, руки, ничуть не стесняясь публики. Хорошо, хоть на шею не садятся. Да, пылкая у них молодежь, очень пылкая.

Чем бедней город – тем наглее торговцы и попрошайки. Стоило нашей группе выйти из автобуса, как вдруг, откуда ни возьмись, перед нами вырос веселый пузатый мужичок, развернувший открытки с видами Неаполя. По-собачьи преданно глядя на нас, он показал два пальца – мол, всего «дуэ эуро». Дело шло к вечеру, все были уже достаточно измотаны, да и деньгами лишними не обременены – в общем, бойкий неаполитанец был отправлен куда подальше, а мы пошли на пешеходную экскурсию.

Через пару кварталов наша группа остановилась полюбоваться Неаполитанским заливом, и тут путь нам перегородил… кто бы вы думали? Опять тот самый мужичок. То ли быстренько срезал путь по огородам? Он достал свои открытки по-новой и что-то бойко залопотал.

– Синьор говорит, – начала переводить наша итальянская экскурсоводша (как мне показалось, с трудом сдерживая гнев на приставучего коммивояжера), – что в связи с поздним временем суток он готов отдать открытки за полтора евро.

Торговец был вторично отправлен, а мы вновь двинулись в путь. Справедливости ради надо сказать, что нудный разносчик перегородил нам путь еще раза три, пока окончательно не уверовал в свою несчастливую звезду.

Интересен торговый центр Неаполя. Не столько как архитектурное сооружение – здесь-то он решен вполне обычно: огромный стеклянный купол в центре, от которого крестообразно расходятся торговые галереи, – сколько тем, что здесь разного рода коробейники и попрошайки обнаглели уже совершенно. Например, мавр расстелил прямо посреди галереи огромное одеяло (четырехспальное оно, что ли?) и разложил на нем совершенно невероятное количество женских сумок. Естественно, никому ничего не платя за аренду места. Представляете себе этого негра со своими сумками у нас посреди ЦУМа? Здесь же к таким относятся очень лояльно, даже с незаконного места не гонят.

А еще по галерее ходят дуэтом маленькие сопливые и чумазые рэкетиры годиков по пять каждому. Непонятно, где их родители? Один пиликает на маленькой гармошке, терзая уши туристов своей какофонией, другой в этой время протягивает смуглую ладошку – дэнги давай!

Вся бухта Санта-Лючия усеяна лодками, лодочками и лодчонками. А также яхтами и яхточками, катерами и катерищами. Похоже, все богачи Европы собрались здесь покуролесить. А почему бы и нет? Погода располагает. Говорят, недавно здесь видели яхту нашего Абрамовича. Ну этот вообще ухитряется отметиться везде.

На дороге, ведущей к неапольской гавани, рыбаки продают свой утренний улов. Настоящие страшилища! Не рыбаки, а улов. Большую часть морских гадов я даже и не знаю как назвать. Объединяют их только зловещие усы и невероятные цены. Вся эта водоплавающая бяка стоит 35–40 евро за килограмм. На одном из столиков продавалась даже башка от меч-рыбы. Непонятно, кому она нужна и в каких целях ее использовать.

От гавани каждый час отходят мощные суда на подводных крыльях в сторону трех курортных островков – Капри, Искья и Прошиды. Типа нашей «Ракеты», но быстрее, больше и намного комфортабельней. Довелось побывать на Капри и мне… но об этом уже в следующей главе.

Помпеи

Между прочим, в Помпеях мы оказались ровно 24 августа. В годовщину знаменательного потрясения, аккурат 1925 лет спустя.

Вот уж где совсем жуткое и неуместное соседство веселых, цветущих Помпей современных и мирно спящих Помпей исторических. Тревожно, очень тревожно ходить по большому городу, где есть пекарни и лавки, театры и бани, доходные дома и лупанарии, но нет и никогда не будет людей, кроме туристов. Словно собрались потихоньку все помпейцы во тьме, сложили свой скарб в заплечные мешки и ушли куда-то искать себе лучшей доли. Проходя квартал за кварталом, испытываешь все более гнетущее чувство от этого мертвого города. Как человек с фантазией я сразу представил, каково это – отстать здесь от группы и заблудиться в этих катакомбах, особенно на ночь глядя. Бр-р-р!

Зато перед входом в Помпеи установлены палатки развеселых торговцев, которые продают видеокассеты о помпейской трагедии, какие-то гипсовые подделки «под Рим» и упакованные в красные коробочки образцы минералов с Везувия и даже с вулканической пылью. Мы подошли и на плохом итальянском поинтересовались ценой. Ответ был неожиданным.

– Да шо торговаться, я своим за восемь евро отдам.

Мы остолбенели.

– Вы что, русский?

– Ну да, с Краснодарского края, зовут меня Николай, – пояснил словоохотливый помпеянин. – Вот помогаю здесь этому торговать, – он кивнул на мрачноватого итальянца в темных очках, похоже хозяина всей этой мини-барахолки. Тот сильно напрягся, предчувствуя, что для соотечественников Николай даст дисконт гораздо более обычного. – Вон, глядите, уже за сердце хватается. Сейчас вы уйдете, а у него начнутся всякие страдания.

– Ничего, переживет, не облезет, – вступил в разговор торговец из соседней палатки. Наверно, тоже краснодарец. Никогда не думал, что даже Помпеи оккупируют наши. Что касается Украины и Молдовы, то создается впечатление, что уже половина этих суверенных государств проживает в Италии.

Вероятно, нет ни одного ископаемого города в мире, сохранившегося так хорошо. Интересны помпейские лупанарии (черт побери, я уже сам впадаю в менторский тон экскурсовода!). Проще говоря, публичные дома. Все по-спартански просто и сурово. Каменные скамьи, на которые некогда для умягчения стлали соломенные тюфяки. На стенах – росписи своеобразного содержания: гетеры оседлали мужчин в тех иных позициях, ну или наоборот. Дело в том, что у каждой дамы была своя, выразимся так, узкая специализация. А среди многочисленных иностранцев-посетителей редко кто знал латынь до таких нюансов, чтобы сказать: «Хочу развлечься в позе летящей ласточки». Поэтому сии зарисовки сильно облегчали жизнь древних интуристов. Достаточно было ткнуть пальцем в нужную картинку, и чужеземца препровождали к специализированной девушке.

Еще лет восемьдесят назад в Помпеи не пускали дам. Что и понятно – очень уж скабрезная вокруг обстановка. Культ фаллоса, одним словом. Почти каждый дом украшен этим незатейливым предметом, зачастую снабженным крылышками. Многочисленные фрески тоже стыдливостью не отличаются. Например, есть такая фреска: стоит бог плодородия, зовут его, кажется, Приап, с весами наподобие аптекарских. На одной чаше у него разные фрукты-овощи-виноград, а на другую он возложил свое мужское достоинство. Причем достоинство и по длине, и по диаметру напоминает скорее батон сервелата. С этим связана одна смешная история. Наша Алла несколько лет назад водила по Помпеям одну группу. В конце экскурсии она, как водится, спрашивает: было ли интересно, понравилось ли, есть ли вопросы. И вдруг одна экскурсантка говорит этаким серьезным тоном: «Все замечательно, вот только одного я не могу понять. Римская империя, первый век… неужели уже тогда продавали колбасу?» Фраза эта стала еще одним перлом в устном фольклоре наших и итальянских гидов.

Надо отметить также, что подрабатывать проституцией не гнушались даже владелицы лавок. У них тоже где-то в глубине за прилавком был такой же каменный топчан с соломенным тюфяком, а в ассортименте товаров было в том числе и тело.

Такой разврат легко объясним. Помпеи были портовым городом, куда стекались тысячи разных купцов-моряков-путешественников. А что им надо в первую очередь? Правильно, это самое. По крайней мере, дорога к лупанариям протоптана раз в пятьдесят сильнее, чем к театру.

Что показывают обычно в Помпеях? Во-первых, форум, где протекала деловая, торговая, религиозная жизнь. От многих зданий опять же остались рожки да ножки. Не из-за Везувия – на город падали мягкие вулканические породы. А из-за того, что часть Помпей (уже в ХIХ веке) растащили на свои строительные нужды местные жители. Руки бы им пообрывать! Во-вторых, форумские термы-бани с полностью сохранившейся монолитной мраморной чашей для омовения холодной водой, вокруг которой вьется надпись «Подарено городу кандидатом в депутаты таким-то». Политическая реклама, однако. В-третьих, остатки пекарни, где сохранились жернова для пшеницы и были найдены когда-то в печи даже обгорелые булки. В-четвертых, в больших стеклянных ящиках прямо посреди улицы скрюченные тела погибших. Тела, разумеется, не настоящие. В толще вулканического туфа были обнаружены пустоты, по размеру этих пустот сделали гипсовые отливки, и эти отливки уже выставили на обозрение. На лицах погибших явственно написан застывший ужас. Очень страшно. Такого нигде больше, наверно, не увидишь.

А еще потрясает здесь невероятное сочетание мертвого города и роскошной, живой, праздничной растительности, которая словно говорит всем нам: жизнь продолжается, господа!

АССИЗИ. СВЯТОЙ ФРАНЧЕСКО

У итальянцев сложные отношения с религией. Верят они в Бога так истово, как умеют только в Южной Европе: исповедуются, причащаются и т.д., и т.п. Но все это не мешает им легкомысленно завешивать реставрируемые соборы рекламными баннерами с полуголыми девицами и надписями вроде «Реставрацию спонсирует магазин нижнего белья такой-то, телефон этакий».

Когда итальянец разгневан, он тут же забывает о набожности и все у него идет в ход – от папского престола до архангелов. Поневоле вспоминается тот же Ярослав Гашек: «Я был раз в Венеции и знаю, что итальянец каждого называет свиньей. Когда он рассердится, все у него «porco maledetto» (проклятая свинья). И папа римский у него «porco» (свинья), и «madonna mia e porca, papa e porco» (мадонна моя – свинья, папа – свинья)».

Ассизи – город-святыня, здесь похоронен св. Франциск, покровитель итальянцев, да и всех католиков вообще. Поэтому приезжает сюда в больших количествах преклонить колени католическая паства Европы: испанцы, португальцы, поляки. В огромных двухэтажных автобусах. В основном это калеки и инвалиды, которые тут молятся об исцелении. Задела меня до глубины души тамошняя забота о немощных. Автобусы оборудованы специальными лифтами со второго этажа на первый, и водитель выгружает через специальную дверь инвалидов вместе с колясками – долго, трепетно, с бесконечным терпением, ни разу не проявив нервозности и уж тем более не повысив голоса.

В каком-то году, кажется, в 2000-м, объявленном ООН годом святого Франциска, здесь побывало аж 37 миллионов человек. Представляете? В городе, где живет 25 тысяч! Чтобы справиться с чудовищным наплывом верующих, пришлось строить множество новых гостиниц, в том числе одну – для абсолютных аскетов: с монашескими кельями, глиняными кувшинами и пр. Паломничество закончилось, но гостиница осталась и до сих пор приводит в восторг туристов-экстремалов.

Несколько слов о святом Франциске. Лет так до двадцати пяти это был беспечный средневековый юноша, сын богатого торговца. Прожигал жизнь всеми известными тогда способами. Но вот случилось ему видение, и Франциск захандрил. Бросил азартные игры, женщин, пирушки, отрекся от всего своего имущества и пошел проповедовать аскетизм и воздержание. Причем проповедовал не только людям, но также зверям и птицам. Поэтому Франциска часто рисуют с голубями. А осла своего он называл «брат мой осел». Надеюсь, он имел в виду – не по разуму.

Последователей у святого набралось немало – целый орден францисканцев. Потом Франциск отбыл миссионерствовать среди всяких нехристей – сарацинов да турок, а вернувшись из своей длительной командировки, обнаружил, что его идеи извращены, братья-францисканцы блудуют и набивают себе пузо. Захворал от этого Франческо да в 44 года помер. Тут же, в Ассизи, его и похоронили. Кстати, в программу пребывания в Ассизи входит посещение могилы святого. Она так же аскетична, какой была жизнь Франческо. На фоне серого камня нежно зеленеют живые цветы.

Как выглядел святой Франциск, мы можем увидеть на портрете знаменитого Чимабуэ. Тут напрашивается одно из двух: либо Чимабуэ толком не умел рисовать, либо Франческо был очень уж неказист. По крайней мере, с портрета его кисти на нас взирает заплывший от трехдневного запоя сантехник с низким лбом, рыжеватой щетиной и длинными, как у обезьяны, пальцами. Хочется верить, что настоящий святой был все-таки попривлекательнее.

САН-МАРИНО

Оказывается, многие новосибирцы даже не знают, что это такое. Поясняю: Сан-Марино – это такое маленькое, даже кукольное, государство в центре Италии, в десяти километрах от столь любимого россиянами курорта Римини. Оно умудряется почти целиком уместиться на одной-единственной горе Титано. При своих более чем компактных размерах (61 квадратный километр, 23 тысячи жителей) это самое древнее независимое государство в Европе, да и в мире, возможно. Началось все с того, что в четвертом веке нашей эры некий каменотес Марино, приехавший из Далмации (проще говоря, Хорватии) в Римини для строительства порта, скрылся на горе от преследований христиан императором-язычником Диоклетианом. Слава о подвижнике разнеслась по всей округе, и остальные христиане тоже потянулись за ним куда повыше.

Живо рисуется такой эпизод. Диоклетиан, разъяренный тем, что все его шабашники вместо работы отсиживаются бог знает где, решает самостоятельно пойти и разобраться с лоботрясами.

– Эй, – кричит он наверх, сложив руки рупором. – Есть кто живой?

Шуршит чащоба на самой верхушке горы, и из нее настороженно выглядывают перепуганные христиане.

– Ну-ка, – подбоченивается Диоклетиан, – позовите мне вашего старшого. Потолковать надобно.

Христиане шушукаются, и наконец среди них появляется святой Марино, совсем такой, как его изображают на старинных горельефах: в одной руке зубило, в другой – молоток, а у ног трется свежеприрученный медведь.

– Маринушко, дружок! – взывает Диоклетиан. – Ты чего на меня взъелся? Да и людей супротив настропалил. Не буду я тебя боле притеснять. Молись хоть Иисусу Христу, хоть пню осиновому, отправляй свой культ куда хочешь, только выходи, пожалуйста, на работу со своими архаровцами. У меня стройка простаивает, цемент засыхает. Ну чес-слово!

Святой Марино задумывается и начинает почесывать в нимбе. Где-то он чует западню, а где – понять не может.

– Нет уж! – заключает он решительно. – Я хоть и святой, но не такой придурок. Вы, императоры, сроду слово свое не держите. Я слезу, а вы натравите на меня диких львов да жирафов. Лучше я на горе посижу.

– Ты ж там с голоду помрешь! – вопит Диоклетиан. – На скале этой дурацкой!

– Ништа! – отвечает св. Марино. – Вон птички божии тоже не сеют, не жнут, а сыты бывают.

– А пить чего будешь? У тебя там что, пивопровод свой в кустах? С «Балтикой» номер пять?

– Дождевой водицы соберем в бочки, – солидно басит Марино, налегая на «о».

– Ну тогда хоть инструменты сдайте! – молит Диоклетиан. – Зубила, молотки, спецодежду. Между прочим, на каждом инвентарный номер проставлен.

– Шиш! – грубо отвечает св. Марино. – А ежели вы, супостаты, начнете нас штурмовать? Тогда-то нам струмент и пригодится.

С тех пор игрушечная республика и появилась на карте, в течение шестнадцати столетий успешно отбиваясь от атак то папской власти, то австрийцев, то еще бог знает кого. У маленькой республики оказалась большая душа – в XIX веке они приютили у себя опального Гарибальди, а во время Второй мировой войны, находясь в нейтралитете, укрыли сто тысяч итальянских беженцев – в восемь раз больше, чем тогда было населения. Такой народ не может не вызывать уважения.

Посему у въезда в Сан-Марино (никакого пограничного и таможенного контроля, естественно) вас встречает раскидистая надпись полукругом «Benvenuti nell’antica terra della liberta». Означает это, как нетрудно догадаться, «Добро пожаловать на древнюю землю свободы». С первого же метра пребывания на сан-маринской земле бросается в глаза более высокий уровень жизни, чем в Италии. На каждом гектаре этого пятачка сияют стеклом и бетоном банки, автосалоны известных фирм и пр. Правда, исторический центр республики сохранен в абсолютной целости – производить там какие-то усовершенствования посчитали кощунством. Вообще, в путеводителе по Сан-Марино есть один ключевой абзац. «Базилика дель Санто была спроектирована в неоклассическом стиле и построена на месте старой, снесенной для освобождения места под новый храм, приходской церкви Пьеве. Больше никогда за всю историю Сан-Маринской Республики не было совершено столь огромной ошибки». Вы слышите? Никогда за всю историю! А тут полстраны после революции разворотили – и хоть бы кто пожалел.

Не зря стойкие сан-маринцы так и не захотели присоединиться к Италии – они от этого только выиграли.

А если серьезно, без шуток, то во время пребывания в Сан-Марино поневоле подкатывает ком к горлу. Ведь у нас в Сургуте газ. А также в области балета мы впереди планеты всей. Так почему же хорошо живут они, а плохо – мы?

Думается, ответ здесь простой. Отсутствие минеральных ресурсов и сырья плюс крохотные размеры Сан-Марино заставили жителей республики с чувством, с толком, с расстановкой использовать для подъема экономики то, что имеется под рукою. Плюс редкое чувство уважения – к себе, к другим, к своей истории и памятникам архитектуры. Постоянно проходят костюмированные исторические шествия, карнавалы, соревнования арбалетчиков и пр. Более бережного отношения к прошлому я еще не встречал.

Смышленые сан-маринцы ухитрились превратить в доходную статью бюджета даже такую ерунду, на которую у нас никто не обращает внимания. Например, каждое третье евро в народном хозяйстве они получают от выпуска почтовых марок.

Сориентироваться в столице Сан-Марино очень просто. Она вся целиком – пешеходная зона. От городских ворот, где останавливаются автобусы, все вверх да вверх по мощеным булыжником улочкам, мимо зубчатых стен старинных зданий да мелких уютных магазинчиков. Захочешь вернуться – иди вниз, и всех делов. А какой вид открывается с вершины горы Титано, особенно в подзорную трубу! А какой здесь чистейший упоительный воздух! А какой здесь…

Но главный приварок получается от того, что Сан-Марино – зона беспошлинной торговли. Многие вещи стоят здесь сущие копейки, то бишь евроценты. Особенно спиртное. Трудно поверить глазам, когда видишь большую бутылку настоящего «Наполеона» за 10 евро, а «Хеннесси» – за 12. Хотя, конечно, нельзя гарантировать стопроцентной аутентичности. Главное – покупать вина у сан-маринцев, а не в лавках русских или поляков. Соблазнился и я, набрав несколько бутылок, в том числе знаменитые неаполитанские «Слезы Христа» – якобы лучшее вино в Италии из самого сладкого винограда со склонов Везувия, куда с небес спускался Христос. Дома продегустировал – натуральный портвейн «Три семерки»! Приторный донельзя. Вот так доверять брэндам!

О КАМБАЛЕ

Известно, что кукуруза – царица полей, а Венеция – царица морей. Это из-за того, что Венецианская Республика много веков подряд имела самый могущественный в Европе (а то и в мире) флот – и военный, и торговый. Апофигеем венецианской славы стал крестовый поход на Иерусалим. Правда, в пути крестоносцы передумали и повернули на Константинополь. Вот поживились-то! И заодно сперли знаменитую бронзовую квадригу.

Сколько уже говорено-переговорено про чудесный город на воде, писано-переписано, снято-переснято фильмов, а интерес к нему не угасает. Когда-то я думал, что в Венеции вообще шагу по твердой почве не ступишь – передвигаться надо только на гондолах. Это, разумеется, не так. Хоть Венеция и исчерчена каналами, в любую ее точку можно пройти и пешком.

Все в Италии на что-то похоже. Сама Италия – на сапожок, остров Капри – на телячью тушу, какой ее рисуют на схеме для разделки, а вот Венеция определенно напоминает камбалу. Эдакую внушительную камбалищу размером два на четыре километра.

ОБ ИСТОРИИ

Венеция – это диковинка, цветущая пышным зловонным цветом, и столь же диковинные – хоть нос затыкай! – характеры рождались в ней много веков. Чего стоит, например, один Казанова, обрюхативший свою собственную дочь. Или – но это уже скорей литературный фольклор! – Шейлок, купец-еврей, который готов был вырезать у должника фунт мяса со спины. Ревнивый мавр Отелло, помнится, тоже был дожем Венеции. Впрочем, и без литературных домыслов здесь хватало морального уродства.

Например, уже веков пять назад в Венеции действовала тайная полиция, прообраз нашего КГБ. Сосед доносил на соседа, брат на брата. Как пишет Марк Твен, «в те далекие дни, если человек кого-нибудь ненавидел, самым простым способом избавиться от своего врага было тайком сунуть в львиную пасть записку для Совета Трех: «Этот человек злоумышляет против правительства». Если ужасные Трое не находили подтверждения доносу, то в девяти случаях из десяти они все-таки приказывали утопить обвиняемого, считая, что он – особенно опасный негодяй, раз до его злоумышления не удалось докопаться». И все – на человеке можно ставить крест. Отводят его по знаменитому Понте деи Соспири, Мосту Вздохов, в городскую тюрьму, и пропадает он там без вести.

Извините за длинную цитату: уж больно сочно она показывает нравы тех времен. Надеюсь, на наших улицах все же не появятся специальные ящички для записок типа «Этот человек пособничает террористам и рассказывает анекдоты про Вовочку».

Немудрено, что именно в Венеции зародился обычай ходить в масках, а затем устраивать целые карнавалы. Одна из версий происхождения «масочной» моды заключалась в том, что Венеция, как город портовый, зачастую переживала эпидемии чумы-холеры. Случалось даже, что напасти выкашивали в городе каждого третьего. И вот маска стала самым первым асептическим средством – в ее длинный нос насыпали перец, который предохранял от всякой заразы.

Но я думаю, что все было не так. Просто маски исключительно удобны в условиях всеобщего стукачества. Надел масочку, накинул плащик – и пошел подслушивать неблагонадежные разговоры в трактир. Потом в этой же масочке шмыг в секретную полицию! И наоборот. Если опасаешься доносов – надевай маску и делай что хочешь, говори что хочешь: вычислить тебя будет достаточно затруднительно.

С тех пор маска стала одним из главных венецианских сувениров. Большие и маленькие, картонные и фарфоровые, они продаются всюду. Говорят, что не человек выбирает маску, а маска выбирает хозяина. После этих слов мне что-то стало жутковато и покупать маску расхотелось.

О ГОЛУБЯХ

Голуби здесь совершенно обнаглевшие. Ленивые, жирные, нахальные, как… ну не знаю… как коты, что ли. На площади Сан-Марко их миллионы. Стоит угостить их какими-нибудь крошками, как они начинают облеплять тебя сверху донизу, садиться на руки, плечи и голову, словно в фильмах ужасов Хичкока.

Ну и, конечно, гадят. Причем по-крупному. Запомнился мне один бюстик, притулившийся к углу дома и изображающий лидера итальянского освободительного движения Мадзини. Вид у Мадзини, обляпанного голубиным пометом, достаточно жалок. Трудно под этими археологическими слоями опознать лицо легендарного деятеля Рисорджименто. Меня голуби тоже не обошли вниманием – уделали всю рубашку сзади.

О САН-МАРКО

В который раз сталкиваюсь с ситуацией, когда перо (то бишь мышь) становится бессильным. Ну что можно сказать про собор Сан-Марко, где самым бредовым, горячечным образом перемешаны мавританский, итальянский и турецкий архитектурные стили?! И который все же (или благодаря этому?) безумно красив. Внутри собора, как следует из названия, захоронены мощи святого евангелиста Марка. Когда-то Марк побывал в здешних лагунах, после чего стал считаться покровителем Венеции. Спустя несколько веков венецианцы решили восстановить status-quo и забрать себе мощи святого. Ибо, по поверью, пока мощи Марка будут находиться в Венеции, город не исчезнет с лица земли. Вернули их самым бандитским способом, попросту украв из Константинополя, а точнее – вывезя из города кости в бочонке с салом, дабы обмануть таможню. Правоверные турки, увидев, что бочонок под завязку забит свининой, начали отмахиваться от гяуров, затыкать носы и кричать: «Ай, шайтан!» Вот так останки Марка и попали в Венецию.

Святой Марк почивает под знаменитым «Золотым алтарем», или Pala d’oro. Это огромный иконостас, весь в золоте (ну или позолоте), из-за сияющих окладов еле видны лики святых. Перед старинным алтарем установлен такой себе вполне современный турникет и сидит мужичок, принимающий добровольные пожертвования туристов в размере одного евро. Точнее, добровольно-принудительные. Не пожертвуешь – к могиле евангелиста не попадешь.

О ГОНДОЛАХ

Ну как же! Побывать в Венеции и не покататься на гондоле! Это все равно что прокатиться в Африку и не заболеть малярией. Думаю, что все хорошо знакомы с силуэтом этого знаменитого средства передвижения. Мне он напомнил старинный музыкальный инструмент с позолоченным грифом-носом, что-то вроде гигантской виолончели, а гондольер со своим шестом – исполнителя, который лениво водит смычком туда-сюда. Романтических песен, вопреки туристической мифологии, гондольер не поет. Может быть, за вокал ему нужно дополнительно сунуть барашка в бумажке? Не знаю. Впрочем, иногда меланхоличный судоводитель оживляется – это когда его нагоняет другой челн с коллегой-конкурентом. Они начинают задорно перекликаться, устраивают между собой гонки и демонстрируют чудеса своего высшего гондольерского пилотажа: одной ногой балансируя на корме гондолы, другой отталкиваются от стен, делают фуэте и пр. Первые минуты мы со сладостным предвкушением и замиранием ожидали, что он вот-вот плюхнется в грязный канал в своей наглаженной полосатой тельняшке. Обошлось, однако. Видимо, эти трюки хорошо просчитаны.

Все гондолы одинакового черного цвета. Этому обычаю по меньшей мере лет четыреста: когда Венеция была в зените своего могущества, сенат, обеспокоенный все возраставшей пышностью гондол, приказал оформлять их в едином черном цвете и без украшений. Говорят, что в последнее время городские власти приказали спилить у гондол их роскошные зазубренные носы – дескать, царапают и портят стены старинных зданий. Правда, воз и ныне там. Сами законодатели, видимо, понимают, что без своего шикарного фирменного шнобеля гондола уже не гондола, а жалкая пародия на индейское каноэ.

Гондольеры – самые завидные женихи во всей Венеции и самые богатые люди. Еще бы! Считайте сами: прогулка по каналам стоит 20 евро на человека и продолжается от силы 40 минут. В гондолу входит шестеро. Сколько таких кругов может нарезать гондольер за день? И сколько может заработать «водила»? Правильный ответ – от тысячи до двух ежедневно. Не рублей, естественно. Работы гондольерам всегда хватает, ведь за год в Венеции бывает двенадцать миллионов туристов. Когда-то гондольеров насчитывалось одиннадцать тысяч, а теперь осталось всего-навсего четыреста. А раньше ни один уважающий себя венецианец не обходился без личного «шофера». Были гондолы, видимо, и общественным транспортом. Представляю, как все это происходило. Толпа пассажиров, дождавшись маршрутной гондолы «Сан-Марко – железнодорожный вокзал» и радостно гудя, рассаживается по местам. Гондола украшена надписями «На остановках «тута» и «здеся» не тормозим» и «Мамаши! На колени надо садить маленьких бамбино, а не шестнадцатилетних оболтусов!». Гондольер хозяйским глазом наблюдает за садящимися и покрикивает: «Эй, вон тот синьор за проезд не рассчитался!» или «Не скапливайтесь на носу, проходите на корму». Кто-то интересуется, будет ли остановка на мосту Риальто. И т.д.

В передвижении на гондоле есть и свои преимущества. Нет ни навязчивых гаишников, спрашивающих, где у тебя запаска, огнетушитель и аптечка, нет светофоров и уж тем более пробок. Не перебегают дорогу бестолковые пешеходы. Тем не менее прогулка по венецианским каналам может испортить самое радужное настроение. Во-первых, в узкой вертлявой лодке начинает стремительно укачивать, и ты ощущаешь у себя все признаки морской болезни. Во-вторых, и самое главное – невыносимый запах тухлой рыбы и канализации, исходящий от грязно-зеленой воды. По стенам домов шествуют неспешные мокрицы. Им здесь прекрасно – тепло и сыро. Немудрено, что в такой атмосфере все гниет, разлагается, обрушивается и обшелушивается. Но венецианские здания практически не ремонтируют. Считается, что в этой облезлости заключен самый шарм Венеции и ремонтировать здесь что-нибудь – кощунство.

О ДОРОГОВИЗНЕ

В Венеции все очень дорого. Наверное, потому, что у венецианцев изначально в крови – купить подешевле, а продать подороже. Говорят, если венецианец за весь день никого не обманет, у него к вечеру вроде как живот болит. Впрочем, под вымогательство подведена статья местного законоуложения: якобы на уборку мусора после туристов уходит денег больше, чем сами туристы приносят, посему установлен официальный надбавочный коэффициент на все цены – сорок процентов, кажется.

В этом городе по-русски заговорили даже повара. Случилось мне быть в одном забавном селф-сервисе под названием «Смеющийся кот», где туристов на раздаче обслуживали трое. Один отгружал пиццу, пасту и лазанью, другой – мясные блюда, а последний – овощи. Видимо, платили им сдельно – проценты от проданного, потому что старались они как могли. Первый отличался невероятной мимикой, как у Луи де Фюнеса. По-обезьяньи гримасничая, он спрашивал: «Пицца? Паста? Лазанья?» И если клиент ничего не брал, повар воздымал руки к небу и начинал кричать: «Но пицца! Но паста! Но лазанья! Санта-Мария!» Дескать, чего ты сюда вообще приперся? Второй категорично оглядывал то, что посетитель набрал у первого, и жестами показывал, что, мол, все это чепуха, надо было лучше брать у него. А третий, самый улыбчивый, спрашивал у всех на псевдорусском языке: «Овочи? Нет овочи? Почему нет?» Перед таким обаянием и полиглотством устоять было, разумеется, невозможно.

Черт побери! Я совсем забыл про нашу Галину Львовну. Хорошо же, про ее приключения я расскажу вам далее, равно как про города Инсбрук и Вену. Ведь с Италией мы прощаемся.

Напроказив в Риме и набедокурив в остальных городах, Галина Львовна вместе с группой выехала в Венецию. Это был традиционно последний город в итальянском турне, поэтому логично было бы ждать, что бабушка отчебучит на сей раз нечто особенное. Так и случилось. Отчебучила.

Приключения Галины Львовны. Сиквел

В Венеции туристам полагалось, конечно же, свободное время. После чего они должны были собраться у пирса, погрузиться на оплаченный катер и отправиться в гостиницу.

Однако все оказалось не так просто. По крайней мере, для Галины Львовны. Перепутав время, она явилась к пристани на час раньше, огляделась и немедленно запаниковала, вообразив, что пришла слишком поздно. Тогда бабушкин мозг пронзила яркая, как вспышка ее фотоаппарата, мысль. Она будет догонять группу самостоятельно! И Галина Львовна решила купить билет на первый же отходящий катерок. Но путешествие подходило к концу, и брякающих в сумочке остаточных лир (тогда еще были лиры) явно не хватало. И тогда старушка поступила по рецепту незабвенного Кисы Воробьянинова. Она нашла подходящего размера картонку, написала на торце жалобный текст – отстала, мол, от группы, нужно догнать – и села собирать подаяние. В бабушкину коробку полетела мелочь, и билет на катер стал казаться не таким уж недосягаемым.

Внезапно бабушку осенило. Надо написать на картонке название гостиницы, где они живут, может, кто-то и подбросит (а отель назывался «Канада»). Галина Львовна криво нацарапала на коробке «Canada» и села ждать результатов. Бросать почему-то стали больше.

Накопив необходимую сумму, Галина Львовна тут же села на какой-то кораблик и отчаянно ринулась за своими. Через полчаса она насторожилась. Пейзаж за бортом был какой-то совсем не итальянский. И с каждой минутой становился «все страньше и страньше, чудесатее и чудесатее».

Оказалось, что бабушка плывет в сторону Хорватии.

Чудом отыскав в сумочке номер телефона экскурсоводши, Галина Львовна выпросила у кого-то мобилу и набрала Аллу. Та, разумеется, очередной раз пребывала в коме и была несказанно удивлена трелью на своем сотовом… История умалчивает о том, как удалось заставить капитана развернуть катер и о том, что высокие стороны сказали друг другу. Известно лишь, что бабушка сказала Алле в конце тура: «Вы такой замечательный экскурсовод! Теперь я буду копить деньги и поеду в Париж. Обязательно с вами!»

Вся группа, услышав это, плакала.

Прощание с Италией

Напоследок нас сводили (звучит, прямо как про стадо баранов) на фабрику знаменитого венецианского стекла. Сначала показали собственно процесс изготовления легендарных стеклянных изделий. Бойкий, маленький мужичок в майке, под комментарии экскурсовода, взял трубочку, обмакнул ее в жидкое стекло и начал выдувать очередной шедевр. Несколько движений специальными щипчиками, несколько ударов молоточком – и на глазах публики из радужной сферы стала получаться маленькая аккуратная лошадка. Затем распаленных (и высокой температурой у печи, и потребительским азартом) туристов отвели в выставочный зал. Цены, конечно, грабительские. Полторы сотни евро – пара бокалов. Поэтому наши туристы брали что подешевле да поплоше: какие-то подвесочки, сережки и прочую чепуху за десятку-двадцатку. Ну, тут, конечно, не обошлось без молдаван. Толмачила рассказы итальянца симпатичная чернявая девушка по имени Анжела. Оказалось, что она из Молдавии. Вообще, в Италии-Испании-Португалии молдаване чувствуют себя в своей тарелке. А что им? Язык похож – та же испорченная латынь, климат тот же, а зарплата – куда выше, чем в Кишиневе.

27 августа, вечером, мы выехали из Венеции и простились с Италией. Путь лежал в Австрию через Бреннерский перевал.

Альпы. Бреннерский перевал и Тироль

За что, кроме, конечно, всего прочего, стоит еще раз восхититься итальянским народом, так это за великолепную систему туннелей и дорог, проложенных в них. При том, что две трети Италии находятся на территории гор – Альп или Пиренеев – без этого чуда инженерной мысли движение через всю страну для туристов было бы почти невозможно. Дорога необыкновенно ровная и гладкая, так что заснуть на ней водителю в темное время суток – дважды два. Посему через каждые несколько километров встречаются подряд пять или шесть «лежачих полицейских», которые нарочно встряхивают шофера до самых печенок.

Город Инсбрук лежит во впадине между альпийскими отрогами, как в огромной чаше. Днем это, наверное, очень красиво, но, к сожалению, мы приехали сюда поздно вечером. Водитель-белорус, похоже, был здесь первый раз и поэтому нарезал по городу несколько кругов.

У первого же светофора мы увидели ЕЕ. Куртизанку. Демимонденку. Даму полусвета. Жрицу продажной любви. Одним словом, проститутку – в том самом, павлиньем, оперении, в каком ее изображал журнал «Крокодил» или первые комедии времен «перестройки». Девушка стояла, опершись на какой-то дорожный знак, в эдакой гривуазной позе, нагловато подбоченившись. Облачена она была в золотистое платье экстремальной длины (экстремально короткой, если уж говорить точнее). Из-под него развратно пялилось кружевное белье вызывающе черного цвета.

Самое смешное, что, увидев девицу, наш целомудренный водитель сразу же развернулся и поехал обратно. То ли его тонкая белорусская душа не смогла выдержать подобного распутства. То ли он был уверен, что в том районе, где находится наш отель, путаны водиться не могут. Тем не менее, этот хитрый маневр водителю не помог. На следующем перекрестке он опять столкнулся с камелией. А еще через квартал их оказалось сразу две. Этого шофер вынести уже не смог. Он крутанул баранку и начал закладывать совсем уж какие-то несуразные петли. Все это отдавало каким-то кафкианством. Тихий бюргерский Инсбрук, чуть больше нашего Искитима, погруженный к десяти вечера в спокойствие и сладкий сон. Ни людей, ни машин. Только светофоры, несущие свою нелегкую службу даже на ночь глядя и игривые дамочки, раскиданные через каждые сто метров. Кого они пытаются охмурить? Где их клиенты? Нет, как хотите, а мне это показалось очень загадочным.

Первая гостиница на территории Западной Европы. Мягко, чисто, уютно. Здесь я с наслаждением разлегся на кровати и включил австрийский новостной канал. При полном незнании немецкого языка мне через пятнадцать минут стало понятно, что жизнь в Австрии невероятно скучна. Потому что мне показали три одинаковых (по форме) интервью: сперва с каким-то местным спелеологом, который, видимо, объяснял, как правильно лазать по альпийским пещерам; потом с типичным представителем австрийской молодежи в яркой оранжевой курточке, со сноубордом под мышкой; затем, кажется, с бургомистром. При этом все трое были похожи на одного и того же человека, которого по-разному загримировали. Захотелось уснуть. Но тут начали передавать прогноз погоды по Тиролю. Показывали различные высотные срезы одной и той же горы и рапортовали: на высоте 500 метров температура такая-то, давление такое-то; на высоте 1000 метров творится то-то и то-то…; на высоте 2000 метров обстановка следующая… И все это под безостановочное пиликанье тирольской гармошки, столь навязчивое, что с ума можно сойти. Вот как, оказывается, развлекают себя тирольцы! Да-а, если бы не Россия как основной ньюсмейкер, их службы новостей давно бы уж развалились.

Австрийцы сами про себя говорят: «Нас мало, но мы очень качественные». Их, и правда, немного, всего восемь миллионов, и крепкий «замес» этой симпатичной нации основан на том, что Австрия – своеобразный плавильный котел, перекресток Европы. На этот счет у австрияков есть еще одна поговорка: «Если ты настоящий австриец, ты должен иметь бабушку-еврейку, деда-славянина, отца-немца и мать-венгерку». Ну или все наоборот, точно не упомню. Австрияки все делают очень основательно, продуманно и тщательно. Зарплаты здесь стабильные, а пенсии высокие, дороги, как зеркало, а зелень мультипликационно свежа. Живи себе и живи, не задумываясь о завтрашнем дне. А когда человеку не к чему стремиться, он просто теряет цель жизни и устает от самого процесса существования. Наверно, поэтому в Австрии один из самых высоких показателей самоубийств в Европе, да и во всем мире… .

Вот вам и иллюстрация к этой теме. Пару месяцев назад один маленький австрийский городок был взбудоражен необычайным происшествием. Несколько пенсионеров один за другим сообщили в полицию, что видели огромную гориллу, которая неожиданно выпрыгивала из кустов и пугала их до полусмерти. Сперва никто не поверил – горилла в Альпах? Но когда животное изловили и обследовали, оказалось, что это 25-летний молодой человек, который признался, что ему просто тоскливо в этой провинции и он хотел немного повеселить себя и окружающих.

Вена

Господи! Как в центре Вены чисто и опрятно, богато и цветуще! Как радостно бурлит толпа туристов, и как щеголевато на площади танцуют национальные танцы маленькие австрийские девочки, а им рукоплещет толпа зевак вокруг! Находясь в Вене, хочется кружиться в вальсе под музыку Штрауса, или бесцельно фланировать по ухоженным садам и паркам, или просто сидеть в кондитерской с чашкой кофе и штруделем – одним словом, прожигать жизнь всеми возможными способами.

Да, немного о знаменитом венском кофе и не менее знаменитом штруделе. Как известно, в конце XVII века ненасытная Османская империя захотела присоединить к себе Австрию (см. школьный курс истории) и решила взять осадой Вену. В 1683 году турки были отброшены от стен города, оставив в лагере несколько мешков кофе. Австрияки решили – не пропадать же добру – и забрали мешки, смололи и уже через несколько месяцев подавали кофе во всех кондитерских Вены. Тут сразу надо отметить, что черный кофе венцам не понравился. Они стали добавлять туда молоко. Так и появился знаменитый австрийский «меланж», где собственно кофе составляет едва ли треть чашки, а все остальное – это взбитая густая, сладкая, сливочная пена, посыпанная тертым шоколадом. Обедал я в Вене в семейном кафе «Розенбергер», так вот там покупаешь чашку кофе за 1,9 EUR, а точно такую же чашку (чистую) тебе дают в подарок – на память о Вене. Очень трогательно, По крайней мере, нигде в новосибирском общепите я не видел, чтобы всем посетителям раздавали посуду.

А сколько здесь разнообразных десертов и вкусностей! Разные там апфельштрудели, захерторте, пирожные и пр. – словом, страшный сон диетолога.

Но, разумеется, Австрия – это не только кофе и пирожные. А что еще – вы узнаете в следующем номере.

Опять о Вене

Кроме пирожных и штруделей Вена известна прекрасным голубым Дунаем (Донау, по австрийской версии), знаменитым колесом обозрения, которому сто с фигом лет, своими нудистами, которые периодически проходят парадом по центральным улицам, парками, где кусты и деревья любовно выстрижены в причудливых формах, и домом Хундертвассера. Хундертвассер – это такой чудак-архитектор (1928-2000, это годы жизни, а не домашний его телефон), который протестовал против привычной архитектуры и построил дом без единого прямого угла, в котором все окна, двери, балконы, стены совершенно разного размера и цвета. В таком же духе Хундертвассер отделал и венский Дом искусств и собирался даже выстроить целый квартал в своем оригинальном стиле, но ему не дали городские власти. Решили, видимо, что хорошего должно быть в меру.

Он же, кстати, и положил начало широкому движению нудистов.

А колесо обозрения – это часть народного парка Пратер, учрежденного еще Иозефом II в 1766 году. Монарх благородно открыл свои охотничьи угодья для всеобщего увеселения. Чертово же колесо сперва несло на себе деревянные вагончики, но в конце Второй мировой войны они сгорели (равно как и пульт управления) и, восстанавливая аттракцион, строители решили заложить материал покрепче – вагончики стали металлическими, правда, повесили их, для вящей легкости конструкции, через один.

Теперь пару слов о легендарном Венском оперном театре, или Штаатсопер. Внушительное, помпезное здание, на мой взгляд, довольно красивое, при строительстве не было оценено по достоинству. «Насмешки и издевательства народа, – пишет путеводитель, – вынудили ван дер Нюля (архитектор по интерьеру) покончить с собой, а у Зиккардсбурга (главный проектировщик) в скором времени случился инфаркт. Открытие придворного оперного театра оперой «Дон Жуан» прошло без обоих строителей». Ну, это уж я не знаю! Тут прямо одно из двух. Или народ был в прошлом веке в Австрии такой сволочной, или архитекторы у них такие совестливые. Скорее всего, второе. Вот многим нашим ответственным лицам хоть плюй в глаза – все равно божья роса. Они от критики снизу только лоснятся и жирком наливаются.

Если в Риме полно фальшивых гладиаторов, то в Вене – изобилие фиакров, на которых катают туристов. Группируются они около бывшей императорской резиденции Шенбрунн. Поэтому здесь довольно сильно потягивает лошадками.

Большую часть времени упитанные возчики просто дремлют, развалившись на козлах и надвинув на глаза свои котелки.

Вольфганг Амадей

С ума они все посходили с этим Моцартом! То музей Моцарта, то кафе «Моцарт», на улицах сидят безработные выпускники консерватории и на виолончели играют «Турецкое рондо». Кстати, от русских эмигрантов слышал, что при такой чудовищной любви к искусству и, казалось бы, большом спросе на музыку устраивается по специальности всего два человека из сотни с высшим музыкальным образованием.

Памятники, монументы повсюду, само собой. В магазинах продаются ликер «Моцарт» и даже «Шары Моцарта». Последнее – это совсем не то, о чем вы подумали, а шоколадные сферические конфеты, сделанные по определенной тайной рецептуре. По улицам же Вены расхаживают молодые люди, разодетые по чопорной моде тех времен: напудренные букли, камзолы, чулки и туфли с пряжками. Несмотря на столь аристократический облик, выполняют они плебейскую роль зазывал. Периодически подходят к тебе и конспиративным шепотом, будто речь идет о контрабандном товаре, говорят по-русски: «Сефотня фечером концерт Моцарта на Кляйнешвайнештрассе, 15 – прихотите, фам отшень понрафится».

Зальцбург

Последний день пребывания в Западной Европе прошел в чудном городке Зальцбург – на родине этого самого Амадея. Зальцбург еще провинциальней Инсбрука. Здесь даже путан не видно.

Приехали мы сюда очень-очень поздно, поэтому местные бюргеры, как всегда, дружно давали храпака, и единственные окна, что ярко горели, принадлежали какому-то злачному заведению. Что-то вроде бильярдной, интернет-кафе и игровых автоматов в одном флаконе. Заведение было изукрашено соблазнительными ценовыми предложениями. Даже я, практически не зная немецкого языка, понял, что все у них как-то необычайно дешево. Одна партия в бильярд – 20 евроцентов (демпинг? Может, это только ночью?) Одна игра на игровых автоматах – тоже 20 центов. Десять минут Интернета – опять же двадцатник. Прямо-таки бери один евро и до утра развлекайся. Наверно, я так бы и сделал, если бы веки не налились свинцом (штамп!) и не захотелось в кроватку.

Зальцбург тихий-то тихий, но вот полночи уснуть я не мог. Отель находился на самом берегу быстрой горной и каменистой речки Зальцах, которая грохочет, как бульдозер по гравию. Тут же, неподалеку, через Зальцах был перекинут железнодорожный мост, по которому с завидной регулярностью сновали поезда. И еще рядом располагалась старинная церковь, на которой каждый час били в колокол. Так я и ворочался под эту симфонию: перестук паровоза – колокол – грохот Зальцаха – колокол – грохот – перестук… Наконец, природа взяла свое, и я смежил веки.

Утром мы пошли гулять вдоль набережной Зальцаха в сторону Гетрайдегассе, улицы, где родился Моцарт. Зальцах – река порожистая, бурливая, очень чистая и прозрачная, и сразу видно, что холодная. По ней плавают утки, течением их сносит на стремнину, а они отчаянно выгребают лапками назад. Мимо проезжает благополучный австрийский пенсионер на велосипеде, предупредительно звеня в звоночек. Колокола, как с ума посходили. Если ночью ударял лишь один, то сейчас они тарабанят наперебой. И эти звуки хрустально рассыпаются, многократно отражаясь от окружающих гор.

Уникальный город Зальцбург. Расположен прямо в скалах, и в эти же скалы встроены дома, разве что, фасады чуть наружу выступают. Любой разумный человек догадается, что «Зальцбург» переводится как «город соли». Действительно, именно этим не хитрым, но опасным (все-таки штольни, подземные ходы!) промыслом и жили горожане много веков. А первооткрывателем соляных рудников стал епископ Руперт, за что и удостоился ранга Святого и памятника на одной из площадей. С памятником этим произошла какая-то сложная туманная история: изначально у него была голова другого деятеля, не столь популярного, а потом ту непопулярную голову оторвали и приставили рупертовскую. Результат – благословляющая длань, поднятая над головой, оказалась раза в полтора больше нее, головы. Словно у лемура.

Но самое главное в Зальцбурге – разумеется, домик Моцарта. Точнее, не домик, а квартира на втором этаже яично-желтого четырехэтажного дома. Здесь гений родился и прожил 17 лет, после чего поехал пытать счастья в Вену.

Голые стены, почти крестьянская обстановка. Осмотр начинается с кухни, здесь из всего убранства – только печка да закопченные котелки. Переходим в жилые помещения, где не намного краше. По стенам висят портреты родственников Моцарта, на редкость уродливых. Под стеклом в ящичках – разные сомнительные предметы, снабженные извиняющимися надписями: «Пуговица Моцарта(?)», «Возможно, гребень Моцарта». Как я понял, администрация музея – неуверенные люди. Говорят, где-то в запасниках музея хранится даже череп композитора. И тоже неизвестно, фальшивка или нет. Вспоминается по этому поводу старый анекдот: «А вот скелет Василия Иваныча в детстве…»

Впрочем, скрипочка, на которой тренировался юный Вольфганг Амадей, вроде бы подлинная, и фисгармония тоже.

Возвращение

Когда я только собирался в Италию, по телевидению шли страшилки о том, что Бен Ладен грозит Апеннинам терактом. Мрачные пророчества не сбылись, однако беда пришла, откуда не ждали. Кажется, в Риме экскурсоводша наша сообщила, что один за другим рухнули два российских самолета. Весь вечер по телевизору в итальянской гостинице только и талдычили в новостях об этом событии. Правда, понять что-либо было затруднительно из-за языкового барьера. Хотя, что там было понимать! На всех каналах шла одна и та же картинка – разбросанные по земле останки ТУ-154, а в комментариях журналистов повторялись словечки вроде «чечено», «терроризмо» и «президенто Путин». Ясненько. То есть обломки еще не собрали, а виновные, как всегда, уже найдены.

Теперь предстоящий перелет Москва – Новосибирск уже не вызывал никакой эйфории. Пребывание в Европе начало уже слегка поднадоедать, возвращаться же в Россию после таких событий хотелось еще меньше. Но делать нечего! Автобус на обратном пути мчался, как сумасшедший, чтобы успеть выехать до полуночи 30 августа. Иначе, как печально пошутила наша сопровождающая, автобус превратится в тыкву, вместе с нами и нашими итальянскими визами.

Прибыв в Москву около восьми вечера, я отправился в гостиницу «Байкал», дабы скоротать ночь перед полетом домой. Выйдя на своей станции метро (кажется, ВДНХ), я, никуда не спеша, поужинал в ближайшей забегаловке и направил стопы на ресепшн. Оформил документы, получил ключ и стал подниматься на лифте. Едущий со мной парень вид имел почему-то ошарашенный.

– Не видели – дым сейчас шел столбом на Рижской? – спросил он у меня.

– Я как раз проезжал мимо, ничего не понял. Говорят – то ли взрыв какой-то, то ли что-то в этом духе.

Я отрицательно качнул головой. Отперев номер, я, конечно же, приник к телевизору. Шел девятичасовой выпуск новостей. Оказывается, только что, в 20.15, шахидка взорвала себя у входа на «Рижскую». Проникнуть в поезд метро ей не удалось. Я внимательно изучил прокомпостированный свой билетик, на котором беспристрастный автомат отпечатал дату и время. Так и есть, в это время я находился на «Рижской», только внутри, в поезде. Кто знает, в какой вагон села бы смертница, если б ей удалось пройти через турникет.

Ну что ж, раз меня не задело, наверно, я для чего-то еще нужен на этом свете.

О том, какой обыск пришлось мне пройти при вылете из Домодедово (а ведь две недели назад я улетал так просто!), не буду даже говорить. Страна вступала в очередную фазу борьбы с врагами, внешними и внутренними.

Метаморфозы

(Фрагменты)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

– Банан! – воскликнул Тихманский патетически, глядя на нехорошо ухмыляющегося скептика Арбеньева. – Знаешь ли ты, что такое банан? Это самый нежный и мягкий фрукт! Это – интеллигент среди фруктов. Если с ним не так обращаться, он чахнет, пускает метастазы и пропадает. Он – не чета какому-то твердолобому кокосу или закованному в броню ананасу. Появление банана всегда говорит о наступлении благополучия, ну, по крайней мере, относительного. Ни Россия, ни Европа до конца девятнадцатого века просто не знали бананов, не было подходящих кораблей с холодильниками, чтоб их привезти. Кто знает, может быть, Лермонтов был бы менее желчным и так рано не оборвал бы свою жизнь, если бы регулярно ел бананы. Им всем не хватало серотонина! Гоголь бы дописал второй том «Мертвых душ», Чернышевский бы выяснил, что делать, а Некрасов – кому на Руси жить хорошо.

– Угу, а Герцен – кто виноват? – покачал головой Арбеньев.

– Может быть, может быть! И вот посмотри; на рубеже веков банан попадает в Россию. В тот самый момент, когда империя испытывает наивысший экономический подъем. Петербург был блестящей витриной России, магазин «Елисеевский» – витриной Петербурга, а бананы – украшением Елисеевского. «Необъятными, пудовыми кистями висят тропические бананы», – это, между прочим, Дядя Гиляй так восхищался «отделом колониально-гастрономических товаров».

И вот – 1914 год. Все катится в тартарары! Прямо перед войной бананы пропадают из продажи. Случайность? Как сказать… Турция заблокировала Босфор и Дарданеллы, Германия – Балтику, и о бананах пришлось забыть на многие годы. Ну и, конечно, какие бананы могли быть во времена военного коммунизма? – риторически спросил Тихманский, уперев палец в лацкан Арбеньева.

Арбеньев отвел палец и согласился, что да, никаких. Странно представить себе продотряды, изымающие излишки бананов у кулаков в Тамбовской губернии.

– И вот 1938 год, расцвет сталинского ампира, – вновь заговорил Тихманский. Видно было, что к этой лекции он готовился не один день. – У страны вновь появляются валютные излишки, которые, в том числе, направили и на покупку бананов. Погоди, я тут выписал все на бумажку, чтобы не переврать. Январь тридцать девятого, одна из киевских газет:

«На днях Киев получает партию бананов, которых здесь не было с 1913 года. Бананы – плоды тропических стран, прекрасны на вкус и богаты витаминами.

Первая партия 20 тысяч килограммов 15 января поступит в продажу в магазины «Гастронома», плодоовощные и др.».

А знаешь ли ты, что именно по банановой линии проходил водораздел между Сталиным и Микояном? Вождю бананы нравились, и он, уже после войны, приказал закупить их в большом количестве через австрийских и швейцарских посредников. Микоян же – наоборот! Не понимал, какой смысл тратить на них драгоценные доллары. Считал излишеством. А представь, если бы спор их обострился и дошел до критической точки! Микоян стал бы первым человеком в Советском Союзе, погибшим из-за бананов. Он писал бы из тюрьмы жалобные письма – Коба, кто тебе больший друг, банан или я? Но это бы не помогло, и вместо него поставили бы более сговорчивого наркома, а Микояна бы расстреляли во внутреннем тюремном дворике под его выкрик: «Да здравствуют бананы и товарищ Сталин!»

Тихманский присел, отдышался и налил воды из графина. Видно было, что эта речь отняла у него немало сил.

– Был интересный эпизод в 1951 году, когда Сталину по недосмотру, при Микояне, подали к столу зеленые бананы, – продолжил Тихманский. – Он очистил один из них, попробовал и надолго замолчал.

– Я хорошо представляю себе эту сцену, – стал фантазировать бизнесмен. – Сталин откусил кусочек, покашлял и отложил банан в сторону. Начал набивать трубку, приминать пальцем. Все это время Микоян сидит и багровеет. Дело происходит, возможно, летом, на даче, цветет сирень, оттого так гнетет эта знойная тишина. И только летающая вокруг оса нарушает тяжелое молчание.

«Анастас, – наконец говорит Сталин, и внутри Микояна все обрывается. – Папробуй этот банан, скажы мнэниэ а его качествэ! Можна эта кюшать или нэт?»

Паясничая, Тихманский незаметно для себя одну руку засунул за подклад воображаемого френча, а другой изобразил раскуривание воображаемой трубки.

Микоян взял банан, попробовал. Как он потом вспоминал, на вкус банан напоминал картошку и в пищу совершенно не годился. Но ведь тогда они, черти драповые, не знали, что бананы должны быть желтыми! Кто бы им это сказал?

И тут происходит, дорогой ты мой, удивительная вещь. Сталин же был человек с очень извилистой психологией. Никто не знал, чем и когда он закончит свою речь. И вот он, значит, выносит свой приговор – раньше, при Микояне, бананы были сладкие. а теперь, при новом министре внешней торговли Меньшикове, они несъедобные. Получается что? Виноват Меньшиков, никудышный специалист и хреновый коммунист.

«Импорт бананов – нэбальшое дэло! – говорит вождь. – А он его арганызавал плохо! И это показывает истинноэ лицо рукавадытеля мыныстэрства…»

Сейчас, спустя сорок лет, много бы я дал, чтоб посмотреть в ту минуту на истинное лицо этого руководителя, когда ему сообщили, что Сталин о нем думает.

Несмотря на небольшие виньетки и отступления, Тихманский был прав. Такой реальный случай действительно имел место и закончился позорной отставкой Меньшикова и отправлением его работать на дальние рубежи Родины.

Тут же за столом Сталин дал директиву Микояну разобраться с ситуацией. Но этого ему показалось мало, и он обратился с той же просьбой к Маленкову. А в шесть утра подключает тяжелую артиллерию – звонит Берии.

Фантазия у Тихманского всегда работала хорошо, поэтому в деталях перед ним всплыла такая картина.

Встревоженный Берия вскакивает с кровати в пижаме. Нацепляет пенсне. Полумрак, тикает будильник. Рядом, наверно, девочка какаято его очередная посапывает в слезах, лет пятнадцати. Берия знает, что в такое время суток звонить самоубийц нет, поэтому звонок может быть только от Хозяина. А зачем звонить Хозяину в шесть утра? Наверняка что-то экстраординарное. Наверное, восстание в Польше. Или еще хуже – ядерный щит Родины в безопасности. Кто-то из ученых сбежал на Запад! Точно!

Обливаясь потом, Берия хватает трубку и слышит вкрадчивый голос Самого.

– Лаврентий Павлович! Ты Меньшикова знаешь?

– Что с ним? – в панике кричит Берия. – Сбежал?

– Кто сбежал? Куда сбежал? Эээ, Лаврентий, как ты глуп! Ты знаешь, что у него бананы зеленые?

– Бананы? Зеленые? – Берия обычно соображал хорошо, но тут вдруг впал в ступор.

– Как картошка! Есть невозможно! Позвони в Совет Министров, разберись срочно и…

– Что, Иосиф Виссарионович? Расстрелять?

– Ну зачем же сразу расстрелять? Какие вы, мегрелы, кровожадные люди! А еще мать такая хорошая, добрая, еврейка…

– Почему еврейка, товарищ Сталин? – вконец перепугался Берия. – Грузинка!

– Шучу я, Лаврентий! Спи спокойно! Часов до восьми. а с бананами всё же разберись…

– Так чем дело кончилось? – спросил Арбеньев, который поневоле уже втянулся в эту абсурдную историю.

Микоян стал заступаться за Меньшикова. Дескать, товарищ идеологически подкован, просто опыта маловато. Сталин выслушал и сказал что-то вроде:

– Я считаю, пусть набирается опыта в другом месте. Где-нибудь на Амуре.

Микоян попытался что-то возразить, но Сталин мягко положил ему руку на плечо и сказал:

– А помнишь 38 год, Анастас? Твою дружбу с Ломинадзе и право-левацкий блок? Ведь когда его выгнали за его троцкистские загибы, кто его приютил в наркомате? Не ты ли уж? Ладно, не пугайся, я уж почти и не помню этого, сколько лет прошло…

– Потом с бананами стало чуть проще, – продолжил Тихманский. – Всё же и Вьетнам стал наш, и Лаос. И валюта стала не нужна – бананы шли по бартеру за военную помощь. Так что каждый маленький патрон на вьетнамской стороне превращался в большой полноценный банан на нашей. А когда коммунисты в 1950 году со второй попытки захватили остров Хайнань и его двадцать пять тысяч гектаров банановых плантаций, пошли китайские бананы. И вот все становится плохо. Мы ссоримся с Пекином, а Вьетнам начинает воевать с Америкой. Опять смутные времена, опять не до бананов. Но! Советский покупатель требует банан! Он уже привык жить красиво! И на смену нашим желтолицым друзьям (при этом обороте Арбеньев поморщился) приходят Эквадор и Гвинея. Гвинея – потому что им тоже нужно оружие по бартеру и потому что незадолго до этого дорогой Леонид Ильич ее посетил, а ему там нацепили красивую цацку.

Три года спустя вьетнамская война заканчивается. Вьетнамцы пытались вернуться на рынок, ан нет – все занято! Минвнешторг начал стравливать конкурентов и за счёт этого отжимать по цене. Эквадор стали нагибать, закупая бананы в Колумбии. В восемьдесят пятом году был максимум закупок, а потом цены на нефть рухнули и ты сам знаешь, что произошло. Но даже на пике без очереди их можно было купить только в Москве и Владивостоке. Ну, а три года назад советская монополия рухнула и бананы стали закупать кому не лень. Сейчас нет точной статистики, сколько в России продают бананов, но, думаю, раз в десять больше, чем в восьмидесятые.

Почему я хочу заниматься именно бананами? Потому что в них серотонин, гормон счастья. Я – продавец счастья! На них ни у кого нет аллергии, даже у младенцев. Организм принимает этот фрукт с радостью!

Еще пять минут, и Тихманский наверняка бы провозгласил бананы панацеей от рака, СПИДа и туберкулеза вместе взятых. Но ироничный взгляд Арбеньева его остановил.

– Итак, – вмиг посерьезнел Тихманский. – Если мы хотим быть успешными, нам надо предпринять ряд шагов. Во-первых, свой грузовой флот. Во-вторых, свои газационные камеры. И в-третьих, то, что еще никто не делал в России – свои собственные плантации.

– Где плантации? В Сочи? – искренне не понял Арбеньев.

– В Сыктывкаре! – передразнил Тихманский. – Плантации там, где бананы растут. Эквадор, Никарагуа, Колумбия, Коста-Рика… Ну, не знаю, где там еще. В общем, где нам будут продавать, там мы и купим. Сто гектаров, тысячу, десять тысяч. В любом потребном количестве. Я хочу проследить за бананом, как за ребенком, всю его судьбу от эмбриона до того момента, как он сгинет в желудке потребителя. Только тогда я смогу быть уверен в его качестве и мне не придется краснеть, когда покупатель станет высказываться. И обязательно нужна своя торговая марка. Давай прямо сейчас и придумаем.

Тихманский взял бумагу и стал что-то набрасывать карандашом.

– Предлагаю SunTi. Sun – это солнце, Ti – это Тихманский. Лаконично, красиво и несет подтекст.

– Не понял, – вдруг прервал его компаньон. – А где в этой схеме Арбеньев?

Тихманский растерялся первый раз за все время разговора.

– Эээ.. Саша… Ты не подумай про меня плохо, просто я что-то немного сглупил… Конечно же, мы равноправные партнеры… Давай я тебя вообще спереди добавлю. ArSunTi.

У Арбеньева прагматизм взял верх над гордыней.

– Это какое-то индийское название. Для молотой корицы подходит или шафрана. Давай назовем Bananarama!

– Что это вообще?

– Группа такая музыкальная. Когда-то в большой моде была.

– Так когда это было? При царе Горохе?

– Да, наверное.

Компаньоны загрустили. Ничего не шло в голову. Наконец Тихманский заговорил снова:

– Нам нужна ассоциация с фруктами. И нам нужен имидж мягкой, доброй, неагрессивной компании. Я предлагаю название BonFruit. Тут есть и отзвук бананов, и фрукты, и пожелание добра, международно понятное.

На том и решили. Следующим шагом логично напрашивалась покупка плантаций.

– Необходимо расположить к себе эквадорцев, – Тихманский постучал карандашом по зубам, что означало у него раздумчивость. – Нажать на какие-то их тайные пружины, привести в действие потаенные рычаги…

Арбеньев посмотрел на него с сарказмом.

– А ты знаешь тайные пружины эквадорцев? Что это за люди вообще? Каков у них менталитет?

– А, – отмахнулся Тихманский. – Что в них особенного. Примерно как испанцы, только еще ленивее. Все у них «маньяна», просто так лишний раз не почешутся. Ну, и, как любые латиносы, обожают социализм. Ждут пассионарного лидера, который придет и опустит американцев и устроит к общей радости уравниловку. Любят мате, листья коки, Боливара и Фиделя. Типичная банановая республика, словом. Нас они будут рассматривать как гринго, чужаков с долларами, легкую добычу, которую можно облапошить. Но легкой добычей должны оказаться они!

Тут Тихманский застыл. Его озарило.

– Да! Мы приедем и подарим им майки с Че Геварой. Вручим гаванские сигары. Наймем местных музыкантов, которые будут петь революционные песни. И станем для них своими. Адью, я побежал заказывать майки!

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

После бюджетных домов друзья занялись строительством домов жилья посолиднее. Одним из первых, если не первый, Тихманский придумал строить в Москве жилые кондоминиумы, с бассейнами, фитнес-залами, хамамами, зимними садами, автомойкой и мини-пекарней на первом этаже. Вспомнив верблюда Боню, он организовал в пределах кондоминиума контактный зоопарк с ламами, горными баранами, оленями, кроликами и белками. Арбеньев с присущим ему мрачным чувством юмора предложил назвать кондоминиум «Ноев ковчег». Мысль эту при здравом размышлении Тихманский отверг.

– Кощунство это, – заявил Тихманский. – Оставь библию в покое.

– Ну при чем тут библия, – уверял Арбеньев. – Наоборот, будет ощущение надёжности, твердыни. Наш жилой комплекс не тонет!

– У русских людей свои понятия о том, что не тонет, – оборвал разговор Тихманский. – В названии нужно что-то золотое. Чтобы было по-богатому. Наш человек любит, когда по-богатому. Так же, как араб или цыган. Погляди на интерьеры Брынцалова или Кадышевой. Вот к чему стремится народ, вот чего он втайне жаждет! Даже в советское время распространена была жалкая имитация богатства – чешский хрусталь, фарфор с японочками, ковёр на стене! Ковров уже нет, а желание пустить пыль в глаза осталось!

– Золотой ключик, – подсказал Арбеньев.

Откуда-то из детства, из глубин подсознания, вспомнилось, как маленький Эдик Тихманский лежал на животе, на полу, и самозабвенно листал «Буратино», мечтая заполучить собственный театр. Карабасом-Барабасом он уже побывал, остался только золотой ключик. Тихманский горько усмехнулся.

– Пусть будет золотое и геральдическое, – решил он. – Одно здание будет называться «Золотой Лев», другое – «Золотой Орёл». Кстати, у меня отличная маркетинговая идея. Всех, кто вложил больше миллиона долларов, мы будем принимать во дворянство! С титулом и сертификатом!

Надо сказать, что и со «Льва» и с «Орла» он получал впоследствии двойную выгоду – при строительстве и при дальнейшей эксплуатации, так как его Bon Realt Division одновременно был управляющей компанией. «Вы вносите только таксу за обслуживание и забываете о всех своих проблемах», – кричала реклама, умалчивая, однако, что такса тоже была проблемой и составляла около двух тысяч долларов в месяц. К концу 2008 года смешные ранее две тысячи превратились для многих в непосильное бремя.

– Не платят жильцы после кризиса. Точнее, жилички, – озабоченно сообщил Арбеньев. – Особенно один подъезд. Мы его называем между собой «подъезд брошенных жён». Дело в том, что там живут в основном дуры-блондинки, которым мужья, или чаще, любовники эти квартиры подарили. И вот после начала кризиса, после всей этой чехарды, мужчины их побросали и уехали в теплые края. Хорошо, если у какой-то остался бутик или салончик красоты. А ведь у основной массы ни черта нету. Выселить мы их не можем – жильё в собственности. Ну вот на нескольких для острастки в суд подали. А толку-то от этого суда…

– И что обещают? Что говорят? – заинтересовался Тихманский.

– Говорят, что не знали, сколько вообще такса за обслуживание. Мужчины платили. А им сейчас нечем.

– Кому? Мужчинам?

– Мужчин уже с фонарями искать надо. Женщинам.

– То есть покупать пентхаусы по 500 тысяч долларов и больше есть за что, а коммуналку платить нечем, – протянул Тихманский. – Да, дела… Пусть продают свои мини-куперы, своих собачек, брюлики закладывают. Прощать я им ничего не собираюсь!

– Хе-хе, – присвистнул Арбеньев, словно спущенный футбольный мяч, – ну, вот тебе списочек неплательщиц. Обойди сам, поубеждай, авось, что-нибудь и получишь.
Тихманский пробежал глазами по обширному кондуиту. Половина фамилий ему была знакома из глянцевой хроники: дамы полусвета, актрисы, певицы, фотомодели, хорошенькие бездельницы и тому подобная публика.

– Ого, какой паноптикум собрался, – не удержался от восклицания он. – Начну, пожалуй, с номера один – Даши Ежевикиной. Тем более, у неё долг почти уже за целый год.

– Желаю успеха! – сказал Арбеньев без особого подъема. – Я-то уже знаю, что это за ягодка.

***

Даша Ежевикина, по паспорту Палисадова, родилась в провинциальном и депрессивном Брянске двадцать семь лет назад. Тощая, голенастая, белобрысая Даша с первого класса дружила с полненькой и рослой Лизой Холодковой. Анемичную и бледную Дашу одноклассники звали Поганкой, а Лизу – Бегемотом. Поганка и Бегемот сидели за одной партой и строили планы на будущее.

– Надо идти в модельное агентство, – с фанатичным блеском в глазах говорила Лиза. – Я вчера читала, что открылось, первое в городе. Это единственный путь выбраться из Брянска. (Впоследствии Лиза действительно попала в Москву, потом в Нью-Йорк и стала первой в мире всемирно известной русской моделью «плюс сайз»).

– Какая из тебя модель? – засмеялась Даша. – Восемьдесят килограммов!

– Ну и что! – загорелась Лиза-Бегемот. – А разве только вешалки в модели годятся? Одежду-то разную шьют! Я толстая, ну и что? Зато красивая! Нет, ты как хочешь, а я после уроков иду записываться!

– Холодкова, Палисадова! – рявкнула химичка. – Вам неинтересно, что я рассказываю?

– Неинтересно! – буркнула себе под нос Лиза.

– Что ты сказала? – взвилась учительница.

У Лизы хватило ума промолчать. Она покраснела, как свёкла, и стала тщательно выводить ручкой кружева в общей тетради.

После обеда подружки действительно пошли записываться в агентство, занимавшее одну комнату в старом здании с рассохшимися половицами. Собеседование проходило в порядке очереди. Даша шла первой.

– Интересный типаж, – бормотала учредительница, замеряя параметры Даши. – Хорошенькая. Мы тебя берём. Несколько уроков дефиле и пойдёшь на показы.

– Приняли! – вылетела из комнаты в коридор сияющая Даша. Лиза, сидевшая в полутемном коридоре на колченогом стуле, оторвалась от бутерброда с колбасой и решительно шагнула в сторону агентства.

– Погоди! Ты так с бутербродом и пойдёшь?

– Ну, подержи его пока. Только не кусай! Знаю я тебя…

Она протиснулась в узкую дверь агентства и молча встала горой перед директрисой.

– Девочка, – пролепетала директриса, – ты что-то спутала. Это модельное агентство.

– Я знаю, – неожиданно басовито сказала Лиза. – Вы обязаны меня взять.

– Что за талия! – заломила руки директриса. – Что за бедра! Да тебе надо замок на холодильник вешать на полгода! И то не поможет! Где ты видела таких моделей?

– Это же Россия! – не растерялась Лиза. – У нас самый ходовой размер – икс икс эль! Вы в любой магазин зайдите! Такие девушки, как я, через несколько лет будут в тренде. А вы будете первооткрывателем! Ну или не будете, если растеряетесь… и потом, мы вместе с Дашей Палисадовой. Если не возьмёте меня, то больше не придёт и она.

– А девочка-то с характером, – сама себе сказала директриса. – Надо брать.

Через три дня подруги уже участвовали в первом в своей жизни модном показе. Они ходили в шубах по наскоро установленному деревянному подиуму на крытом вещевом рынке. Несмотря на шубы, было мучительно холодно. После показа Даша и Лиза получили по сто рублей и сразу же накупили себе косметики.

***

После школы Лиза уехала в столицу первая и устроилась на популярный музыкальный телеканал. Спустя месяц она перетащила туда и Дашу, которая устала жить с родителями-алкоголиками. Как раз в этот момент проходил кастинг на ведущую, и Даша прошла его с первого раза, сама изумившись этому.

Через год Ежевикина была уже всероссийски знаменитым виджеем. Вечеринки, корпоративы, фуршеты закружили некогда скромную брянскую девочку. Появились поклонники и деньги.

Платиновое сияние ее стрижки, силиконовая грудь, наполненные гелем губы – над верхней пластический хирург поработал довольно неудачно и она стала напоминать коромысло – стали уже неким брендом. Четыре года Даша прожила с брутальным бизнесменом-драчуном, который, однако, оставил ей на память квартиру в «Золотом Орле».

Уход бизнесмена из ее жизни совпал с увольнением Даши с телеканала. Руководство было очень недовольно тем, что Ежевикина перенесла центр тяжести с непосредственной работы на ведение корпоративов.

С горя блондинка ударилась в разгульную жизнь и целых полгода ее никто не видел трезвой.

Выйдя из запоя, Ежевикина взялась за ум и написала первую в своей жизни книгу «Мужчины как лимузины». В ней она старательно на триста страниц развезла одну, в общем-то, нехитрую мысль – что любого мужчину можно ассоциировать с каким-то автомобилем: эконом-класса, спортивным, лимузином, концепт-каром, новым или бывшим в употреблении. Забыв о том, что ее собственная жизнь дала трещину, Даша отчаянно давала советы о том, как сохранить семейный очаг.

Сейчас Даша усердно пропивала остатки гонорара за этот опус и совершенно не представляла, как ей быть дальше.

Тихманский остановился напротив внушительной итальянской двери и нажал звонок. За дверью что-то тихо прошуршало и замолкло.

– Даша, – сказал Тихманский как можно вежливей, – это совладелец «Золотого Орла». Откройте, пожалуйста.

За дверью кто-то выжидательно дышал и раздумывал. Наконец, дверь приотворилась, и оттуда показался платиновый локон и миндалевидный глаз с дымчато подведённым веком.

– Дааа, – промяукала Даша Ежевикина, и Тихманскому в нос ударил аромат ликёра. Блондинка была навеселе. – Что вы хотели?

– Поговорить с вами, – подчёркнуто корректно уточнил Тихманский. С пьяными он всегда старался общаться, как с детьми или умственно неполноценными.

Даша помялась и открыла. Она была в шёлковом халатике, очень небрежно запахнутом, из-под которого пробивались на свет божий ее наливные, искусственно-сферичные груди. Длинные и худющие загорелые ноги все ещё напоминали о Дашином модельном прошлом.

Тихманский пристально оглядел квартиру. Интерьер был решён в приятных жемчужно-серых тонах с розоватыми вставками; чувствовалось, что поработал дорогой, именитый дизайнер.

На столике валялась опрокинутая и порожняя бутылка из-под ликёра.

– Дарья, – строго сказал Тихманский, – за вами числится задолженность в двадцать две тысячи долларов. За одиннадцать месяцев.

– Я отработаю, – механически произнесла Ежевикина, – отработаю, отработаю…

Она ещё несколько раз повторила это слово и вдруг зажглась от идеи. Она упала на колени, подползла к Тихманскому и расстегнула ему ремень на брюках. Тихманский не шевелился. Поняв, что никакой реакции не последовало, Даша подняла вверх глаза и столкнулась с брезгливым, будто у энтомолога, взглядом.

Тихманский не был пуританином. Но когда ему так откровенно навязывались, ему становилось не по себе. К тому же близость с такой ненастоящей женщиной для него была экзотикой сродни сексу с роботом.

– Извините, – сказал Тихманский. – Мне кажется, что ваши услуги не стоят такой суммы. И потом, – не удержался он от того, чтобы не уколоть Ежевикину, – как я такой взаимозачёт оформлю? Счёт-фактурой и накладной?

– Господи, – начала вдруг рыдать Даша, – вы ведь не женщина! Вы не понимаете, как тяжело, когда тебя бросают! Когда все, все, мысли, переживания, мечты, заботы помещаешь в одного человека и он предаёт тебя, изменяет с другой! Я же все сделала ради него! Губы! Сиськи эти дурацкие надувные! Смотрите, какие швы!

Она вдруг распахнула халат и приподняла тяжёлую и округлую грудь. Тихманскому бросились в глаза большие коричневые ареолы вокруг молочных желез и тоненькие, белые, едва заметные рубцы на коже.

Тихманский с большим интересом следил за этим спектаклем.

– Дарья, – вдруг сказал он; его осенило, – вам так нравится Москва?

– Ненавижу ее! – истерично выкрикнула Ежевикина, размазывая тушь по лицу. – Город-вампир! Одни сволочи!

– А есть какой-нибудь город, от которого вы без ума? – полюбопытствовал Тихманский.

Ежевикина даже перестала плакать.

– Одесса, – мечтательно ответила она. – Жемчужина у моря.

– Одесса – это прекрасно, – начал подначивать Тихманский. – Фрукты, пляж, солнце, добрые и весёлые одесситы. Тепло, хорошо. Не то, что эта грязь, пробки и суета на улицах. Хотите квартиру на Дерибасовской? Тут у вас семьдесят квадратов, а там будет… ммм… сто пятьдесят. Обставим не хуже.

Даша шмыгнула носом и заинтересованно поглядела на Тихманского.

– Я согласна, – в первый раз грустно улыбнулась она. – Вы такой милый. Давайте я все-таки сделаю вам кое-что приятное… просто в знак нашей дружбы…

***

Операция по выселению Даши Ежевикиной прошла блестяще. Ее квартиру продали за восемьсот пятьдесят тысяч долларов. Но самой Даше сказали, что за семьсот девяносто. Она была так занята собой, что даже не обратила на это внимание. Далее, Тихманский сказал, что управляющей компании положено шесть процентов за продажу и забрал себе ещё сорок семь тысяч четыреста долларов. С оставшихся семисот сорока двух тысяч Тихманский вычел двадцать две тысячи в счёт накопленных долгов за коммунальные услуги.

Взамен Даше купили роскошный одесский пентхаус за триста восемьдесят тысяч на улице вице-адмирала Азарова и остаток зачислили ей на банковский счёт. У продавца одесской квартиры Тихманский, как посредник, выторговал ещё три процента. Таким образом, чистая прибыль от сделки составила сто сорок тысяч восемьсот долларов. Арбеньев был в восхищении. Авторитет Тихманского в компании поднялся необыкновенно.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

После того, как Тихманский завладел Павловским театром, он задумался про обновление репертуара. Для нового театрального сезона он пригласил знаменитого декоратора и дизайнера костюмов Алекса Фиансэ. Тот часть жизни провёл в Париже, чем и объяснялся столь звучный псевдоним. Настоящую фамилию Фиансэ уже никто не помнил. Бог знает, чем занимался Фиансэ во Франции. Сам он горделиво отвечал на этот вопрос, что поставил там больше ста спектаклей, в том числе с легендарной Марьей Пясецкой. В мемуарах же Марьи никакого упоминания о Фиансэ обнаружить не удалось. Злые языки утверждали, что в Париже Фиансэ подрабатывал лишь помощником бутафора. Впрочем, на то они и злые.

У Фиансэ было квадратное лицо с большим узким ртом, похожее на почтовый ящик с прорезью, и набор очков в дорогих оправах на все случаи жизни. Он обожал расписанные звёздами и полумесяцами костюмы, в которых выглядел то ли фокусником из заштатного цирка, то ли звездочетом из детского фэнтези. Утверждал, что ведёт родословную от известного белого генерала и щедро одаривал окружающих эпитетами «быдло» и «маргиналы».

В своё время он быстро сделал себе карьеру на критике примадонны российской эстрады Анны Горлачевой.

– Жуткая причёска, – говорил он, капризно поджимая губы. – А идею балахона стырила у Демиса Руссоса. А эти мини? Как их можно надевать с ногами, как у слонопотама?

Вообще создавалось впечатление, что Фиансэ всех ныне живущих женщин ненавидит и презирает. Любил он только почивших в бозе звёзд. Имена Риты Хейворт, Вивьен Ли, Грейс Келли срывались с его уст, как прекрасные бабочки, и порхали вокруг. Главным хобби Фиансэ было коллекционирование старых платьев известных женщин. Он мог часами толковать о них с каким-то женственным восхищением, с манерным придыханием, и Тихманскому легко было представить, как он у себя дома зарывается лицом в эти тряпки и вдыхает нафталиновые ароматы.

Фиансэ успевал все: вести телевизионное шоу, радиопередачу, писать книги о моде и проводить мастер-классы для обеспеченных скучающих женщин на выезде. Все это он делал весело, легко и как-то очень поверхностно. Ведя за собой выводок поклонниц по тесным улочкам Стамбула, Венеции, Касабланки или Барселоны, Фиансэ сыпал фактами – а зачастую их просто придумывал – о жизни знаменитостей, которые здесь бывали. С подопечными он обращался грубо, саркастически, шпынял и издевался, но странным образом именно это их и привлекало.

– Эй, колхозница, – слышался в стамбульских переулках тонкий фальцет Фиансэ, – давай-ка, шевели задницей. Что ты сегодня на себя напялила? Это платье идёт тебе, как корове седло! В нем работать только в дешёвом борделе! Чтобы сегодня купила что-нибудь от Шанель и переодела!

И отмеченная острым языком маэстро избранница жмурилась, получив свою кратковременную порцию славы.

Когда маэстро уставал от мирской суеты, то скрывался на неделю от публики в своём скромном деревянном домике на глухой эстонской мызе. Здесь же хранились и его коллекции костюмов. По случайности он купил его у унылого неразговорчивого эстонца за три тысячи евро. Когда Фиансэ был в хорошем настроении, он называл этот скворечник «элитной недвижимостью в Европе», «усадьбой» и даже «поместьем». Когда был чем-то раздражён, то домик превращался в «мою скромную хибарку для меня и двух-трёх друзей».

***

– Эдуард Романович, – озабоченно сообщила секретарша, заглядывая к нему в кабинет. – Вас какой-то турок ожидает.

– Какой турок? – обомлел Тихманский.

– Натуральный. В феске с кисточкой. По-русски, правда, хорошо говорит, почти без акцента.

Тихманский озадачился.

– Я вообще-то из Турции никого не жду. Но впустите.

Двери отворились, и в комнату вплыл сияющий редкозубой улыбкой Фиансэ в красной, усеченно-конической византийской шапочке и бархатном пиджаке, украшенном драгоценной рубиновой брошью в форме короны. В руке у него, словно пропеллер, вертелась трость со львиной головой.

– Твоя секретарша одевается как шалашовка, – безапелляционно заявил он с порога (он всегда и со всеми был на ты). – Алые туфли, карминное платье, багровая помада. Такое впечатление, что она сейчас залезет на столешницу танцевать. Вообще, ты знаешь, что все женщины делятся на три категории? Богатые глупые курицы, серые мыши и шалашовки, которые только и думают, как перейти из второй категории в первую. Поздравляю, тебе в секретарши такая и досталась. А знаешь, зачем она так одевается?

– Зачем?

– Хочет тебя подцепить!

– Да больно я ей нужен, – неуверенно сказал Тихманский. – У меня жена, ребёнок.

– А кому и когда это мешало? У вас в России (он так и сказал, будто и впрямь был родом из Турции) женщин шестьдесят процентов. А это означает что? Что каждая женщина – охотница. Ты вот сидишь тут, листаешь бумажки, а не знаешь, что на тебя уже расставлены капканы.

Тихманский поежился. Давно он не ощущал себя добычей.

– Вот подумай, чем ты плох? Не пьёшь. Не наркоман. Не гей. В тюрьме же не сидел?

– Да типун тебе на язык!

– Вот. Значит, входишь в десять процентов пригодных для размножения российских мужчин. И поверь, наличие таких мелких недостатков, как жена и ребёнок, совершенно блекнет на фоне твоих достоинств.

Он наконец соизволил обратить внимание на Тихманского.

– А кто вообще тебя одевает? Кто твой стилист?

– Сам Нестерович, – приосанился Тихманский.

– Фи! Это тот самый, что PESCHE SPORT? Да он профанирует моду, глумится над ней. Все, что он может – продавать втридорога криво сшитые в Индонезии коллекции, выдавая их за Италию. Счетовод от моды! Вот этот оливковый пиджак, эти лиловые брюки – зачем ты это нацепил? В таком наряде ты напоминаешь сицилийца-жиголо, который живёт с пожилой немкой для того, чтобы заполучить ее наследство! Такого директора никто не боится! Тебе бы пошли благородные тёмные френчи, застегнутые на все пуговицы, из дорогих материалов – альпака, кашемир, лама. Но ведь если тебя переодеть, пиши пропало. Наших мужчин нельзя переодевать – их сразу уводят из семьи молодые и дерзкие. Вот эта же секретарша тебя и уведёт. А ты посмотри на нее внимательно! Губы больше, чем у карпа, глаза круглее, чем у мопса… Но вот ноги у неё на удивление неплохие. Любые сапоги пойдут. Ты знаешь, ведь обычно у русских женщин ноги одутловатые от неправильного питания. Конечно, ты можешь с ней просто пофлиртовать или даже переспать, это ни к чему не обязывает…

– Да не нужна она мне! – рассердился Тихманский. – Что ты мне ее навязываешь?

– Я то же самое хотел тебе сказать! – обрадовался Фиансэ. – Не нужна она тебе. А кстати, знаешь, как можно рассмешить девушку?

– Ну, как? – устало спросил Тихманский.

– Скажи ей: «А вы знаете, что сейчас пост? Ничего мясного в рот нельзя!» Это такая сексуальная шутка, девушкам нравится.

И Фиансэ захихикал в рукав. Тихманский схватился за голову и тихонько застонал. Но Фиансэ было этим не смутить.

– Да я шучу, шучу, мой прекрасный принц. Надо девушкам дарить что-то весомое, а не букет незабудок. Например, нитку жемчуга или крупные бриллианты. Сейчас самые востребуемые у миллионеров бриллианты начинаются от двадцати карат. А то, что русские мужчины дарят своим женщинам – этим только стекло резать.

– Ты вообще по делу приехал, – осадил его Тихманский. – Костюмы для «Баядерки» рисовать.

– Ах да, костюмы… Кстати, история театрального костюма насчитывает много веков…

Тихманский махнул рукой и попросил принести в кабинет два кофе.

– Эдуард, – неожиданно сказал Фиансэ, и глаза его загорелись, – у тебя в театре танцует один солист, Иван Силантьев, такой юноша с копной смоляных жгучих волос…

– Ну, – нетерпеливо сказал Тихманский, – танцует.

– Ты познакомишь меня с ним? Хочу лично примерить на него свой костюм. Ты же дашь ему роль?

Тихманский удивлённо посмотрел на Фиансэ.

– Дашь, обязательно дашь, – стал канючить модный дизайнер. – Это идеальная кандидатура.

Тихманскому стало противно, и он поспешил завершить этот разговор.

***

Через пару дней Фиансэ принёс первые шесть набросков для премьеры. Поглядев на них, Тихманский даже на мгновение засомневался, такой ли выдающийся художник Фиансэ, каким его все считают. На всех них персонажи были изображены с преувеличенно развитой верхней половиной и поднятыми вверх руками. Тихманскому они напомнили раков, поставленных на попа и беспомощно машущих клешнями. Фиансэ зачем-то нарисовал героев балета с неприятными физиологическими подробностями – развитыми сосками и зарослями в подмышечных впадинах. Маленькие головы на длинных шеях были увенчаны однотипными чалмами. У всех персонажей натуралистично и выпукло бугрились гульфики.

– Недурно, – деликатно сказал Тихманский. – Совсем недурно.

Едва утрясли вопрос с костюмами, стряслась новая беда. К Тихманскому обратился тот самый Иван Силантьев, который, конечно же, получил одну из главных ролей; но, разумеется, не из-за вмешательства Фиансэ, а из-за того, что был одним из ведущих солистов театра.

– Эдуард Романович, – пожаловался он, – оградите меня от Фиансэ!

– А что случилось?

Выяснилось, что Фиансэ зачастил на репетиции «Баядерки» на правах декоратора, усаживался в первый ряд и рассматривал Силантьева в бинокль. Так происходило три или четыре раза. Однако Фиансэ этим не ограничился. После репетиции он подошёл к Силантьеву и мягко намекнул, что нельзя танцевать в «Баядерке», не представляя как следует биографию ее первого постановщика Мариуса Петипа. И что никто, кроме Фиансэ, франкофона и франкофила, столь близко не познакомит Силантьева с его творчеством. При этом Фиансэ взял Силантьева за руку и слегка сжал ее своими массивными пальцами.

– У вас есть настоящий друг? – спросил он проникновенно, поглаживая Силантьеву кисть. Силантьев поморщился и поспешил руку выдернуть. – Именно друг-мужчина, наставник?

– Простите, наставник в чем? – нервно уточнил Силантьев.

– Во всем. Женщины – избалованные, алчные, вредные существа. Они не способны понять мужчину даже в силу своей психологии. То ли дело – бескорыстная мужская дружба! Такого прекрасного молодого человека за каждым поворотом подстерегают искушения и ждут ошибки. И нужен обязательно кто-то старший и мудрый, кто от них предостережет.

Силантьев непроизвольно подумал, что, если бы он связался с Фиансэ, это и было бы его главной ошибкой.

– Извините, – сказал он жёстко, – мне не нужны никакие наставники.

Но Фиансэ не успокаивался. Он улыбался Силантьеву, носил ему на репетиции цветы, а в этих цветах подсовывал ему billet-doux с гнусными намёками. Дошло до того, что у Силантьева, когда он приходил на репетицию и видел в зале неизменного Фиансэ, начинало портиться настроение. Ему казалось, что танцует он в коконе из липких и страстных взглядов Фиансэ. На одной из репетиций он споткнулся и упал, чего ранее никогда не наблюдалось. Силантьев, человек мнительный и суеверный, как все театральные, решил, что Фиансэ его сглазил за неуступчивость. После этого в репетициях исчезла былая легкость, и Силантьеву стало мерещиться, что у него на ноге ядро, словно у каторжника. Прошла только неделя с момента знакомства с историком моды, а Силантьев уже чувствовал себя обессиленным. Однако, запретить Фиансэ посещать репетиции мог только Тихманский.

Выслушав Силантьева, тот пригласил Фиансэ к себе в кабинет. Фиансэ влетел, радостно гарцуя, в высоком цилиндре и вельветовой жилетке цвета фуксии. Шею его украшала на сей раз грандиозная сиреневая бабочка с белыми горохами.

Хмурясь, Тихманский изложил ему суть дела. Фиансэ помрачнел. От его игривости не осталось и следа.

– Вот оно! – сказал он трагически, тяжело дыша. – Вот оно – российское воспитание. Чуть что – бегать, кляузничать начальству, доносить! Да-с, тридцать седьмой год не прошёл даром! А ты не думал, Эдуард, что он меня совершенно неправильно понял? В силу опять же российского ханжества и зашоренности. Если для меня мужская дружба – это что-то чистое, сияющее, то он облапал это слово грязными пальцами и заставил его потускнеть. Я не приду больше к нему на репетицию! Он стал мне противен! И вообще, я разрываю контракт! Ухожу из вашего театра!

Только после того, как Фиансэ закончил эту тираду, он сообразил, что последние две фразы были явно лишними.

– А неустойку прямо сейчас выплатишь по контракту? – любопытно прищурившись, спросил Тихманский.

Фиансэ спохватился. Этого ему совершенно не хотелось.

– Мой прекрасный принц, – сказал он по возможности как более елейно. – Я погорячился. Чего только не бывает в нашей богемной среде! Надеюсь, уже завтра мы забудем об этом маленьком инциденте и продолжим сотрудничать как ни в чем не бывало.

С того дня Фиансэ вёл себя необыкновенно тихо и никому не докучал. Иногда по старой привычке он начинал что-то говорить о том, как бы выглядел этот спектакль в Париже, но сразу осекался.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Своё редкое имя Ванадий Сергеевич Газюкин, второй соперник Тихманского на выборах-2018, получил от не менее редкого металла ванадия. Его отец, потомственный пролетарий, всю жизнь производил этот ценный продукт, незаменимый, как известно, для нержавеющих сплавов. Сына он тоже назвал в лучших революционных традициях, вдохновлённый звонкими, ковкими фамилиями Сталина и Молотова.

Невероятным фрагментом биографии Газюкина являлось то, что в институте он был капитаном команды КВН. Дело в том, что от общения с Ванадием Сергеичем оставалось кристальное, химически чистое ощущение отсутствия чувства юмора и харизмы.

Свою совершенную лысину Газюкин также умудрился сделать элементом пиара. «У меня был роскошный ёжик, – говорил он обычно в интервью, – но, так как я служил в войсках химической защиты и ходил год в противогазе, то я его лишился». Один из въедливых журналистов подначил Газюкина: «А если бы вы знали, что потеряете все волосы, то пошли бы снова в химическую разведку?» Газюкин метнул в наглеца высокомерный взгляд и ответил идеологически безукоризненно: «Защита родины важнее, чем какой-то ёжик, молодой человек».

«Если вы послушали какое-нибудь одно выступление Газюкина, то вы слышали их все», – повторяли обычно оппоненты коммуниста. В этом действительно была доля истины: заржавелая шарманка Газюкина, заменявшая ему мозг, сотрясалась однообразными фразами: «Пятая колонна не пройдёт!», «Херсонес наш!», «Пролетарии голодают, олигархи жируют!» «Горбачёва под суд!» Что не мешало главному пролетарию страны заручаться финансовой поддержкой тех же самых олигархов, взамен на поддержку партийную. Рекордной сделкой Газюкина была продажа кресла заместителя бизнесмену-нефтянику Цегуриеву. Он выручил за операцию десять миллионов евро чистоганом. Были сделки помельче, но все равно очень выгодные. Например, в Белоярском крае коммунисты поддерживали своего идейного соратника Челюстьева, человечка дегенеративного вида с большими надбровными дугами. По результатам опросов, Челюстьев почти догонял соперника, миллионера Стукалина. Отрыв составлял доли процента. До победы оставалась пара ярких, зажигательных выступлений Газюкина на центральной площади Белоярска. И вот Газюкину пришло конфиденциальное известие: Стукалин предложил за поддержку его коммунистами четыре миллиона долларов.

Газюкин раздумывал недолго. Весь Челюстьев с его дикими экономическими теориями и парой запасных штанов не стоил даже половины этой суммы.

Он сделал поворот оверштаг и уже через два часа на местном телеканале вовсю стал расхваливать Стукалина. После передачи Ванадию позвонил Челюстьев:

– Ты что, Ванадий, обалдел? – закричал он в трубку. – Ты кого поддерживаешь?

– Интересы нашей партии, – голосом робота сказал Газюкин, – требуют высказаться за народного губернатора Стукалина.

– Какого губернатора? – Челюстьев не поверил ушам. – Это же толстосум, кровопийца!

– Да, – сказал с ледяным спокойствием Газюкин, – Алексей Зурабович богатый человек, но честно платит налоги и создал тысячи рабочих мест. Это достойная кандидатура.

– Ты продался! – заорал Челюстьев. – Иудушка! Сколько ты получил, тридцать сребреников?

– Извини, очень плохо слышно, – ответил Газюкин и повесил трубку.

***

Лучшее время Газюкина пришлось на начало 2000-х годов, когда он контактировал с Ираком и заступался за его интересы в Госдуме. Хусейн ежегодно дарил на нужды коммунистов полтора миллиона баррелей нефти, а подручные Газюкина легко обращали чёрное золото в настоящее.

«Я патриот, люблю берёзки, – повторял Газюкин своим монотонным жестяным голосом на каждом партийном собрании, – поэтому у меня нет активов ни в Европе, ни в Америке».

Он был здесь предельно честен: на Западе действительно у него не было ни цента. Впрочем, он благоразумно не упоминал при этом о некоторых мелочах, о которых широкой публике знать было не обязательно – вилле в Бахрейне больше чем за миллион долларов; цементном заводе в Иордании; нефтехимическом производстве в Сирии; яхте, приписанной к порту Триполи в Ливии. А скромный счёт в Saudi al Faran-si Bank позволял ему не беспокоиться о будущем детей и внуков.

Впрочем, тут его ждало огорчение: если Бахрейн и Иордания строго блюли права собственника, то революция в Ливии лишила его любимой яхты. Повстанцы реквизировали судно для своих нужд, даже не поинтересовавшись, кому оно принадлежит. После этого около месяца Газюкин метался и не находил себе места, пока душевная рана не зарубцевалась. Странно, но за все это время он ни разу не вспомнил клич великого вождя пролетариата: «Экспроприируй экспроприаторов!» А если даже и вспомнил, то не нашёл в нем утешения. Прошёл ещё год, и началась гражданская война в Сирии. Заводик Газюкина несколько раз переходил из рук в руки, от правительственных войск к оппозиции и обратно. В конце концов американский бомбардировщик « Рокуэлл Интернешнл В1 Лансер» уронил на него тяжёлую кластерную бомбу, оставив от заводика одни обломки. Почему-то на сей раз Газюкин был уверен, что это получилось неспроста. Если близким по духу ливийским революционерам он мог простить их гоп со смыком, то на американцев наточил зуб ещё сильней, чем прежде. С тех пор он регулярно покусывал Обаму, будучи почему-то уверенным, что какие-то тайные осведомители доносят до Барака смысл речей Газюкина. Один раз Ванадий Сергеич обозвал Обаму «хромой четырёхногой уткой», а другой набрался духу и рассказал с думской трибуны специальный анекдот.

– Обама сегодня утром встает и говорит жене: «Полный кошмар, достали меня эти русские. Я бы им все ноги повыдергал». Она ему говорит: «Подожди, ты посмотри на результаты Паралимпиады. Они без ног все золото захватили!»

И первым же добродушно расхохотался.

От пламенного коммуниста, уроженца посёлка Выдрино Тульской области, у Сергеича осталось только простецкая, улыбчивая физиономия с широким гуттаперчевым носом и мясистой бородавкой на лбу. Итальянские костюмы, французские коньяки, немецкие машины, дружба с олигархами были явно из другой жизни.

***

– Ага, – сказал охранник элитного дома в спальном районе Москвы своему напарнику, поднимая шлагбаум, – пожаловал. На двух «мерседесах» с думскими номерами.

– Кто пожаловал? – спросонья молоденький напарник ничего не понял.

– Пузо, – пояснил охранник. – Я его так зову. Наш главный защитник обездоленных.

От неожиданности напарник моментально проснулся.

– Это он? Тот самый? Ванадий Сергеевич? Может, автограф у него взять?

– Не советую, – нахмурился старший. – Он здесь инкогнито. К бабе своей приехал. Из двухсотой квартиры.

– Вот те да! Как-то не по-ленински выходит… а жена его где?

– Наоборот, по-ленински! Тот ведь тоже с Инеской баловался! А с женой они уж сколько лет не живут! Отвернись, отвернись, нечего так пялиться. Пусть не думает, что мы его узнали!

– Ага, не узнаешь такую бородавку…

У самого подъезда задняя дверь «мерседеса» отворилась и оттуда действительно вылез легендарный Газюкин в дорогой куртке, хорошем кашне и своей излюбленной суконной кепочке. Он держал в руках скромный букетик и настороженно озирался по сторонам.

– Не позавидуешь ему, – философски сказал старший. – Что за жизнь, от всех прятаться. И денег никаких не захочешь. Кстати, завтра же главный праздник у них. Седьмое ноября. Давай выпьем по этому поводу! У меня и мерзавчик с собой есть, и сервелат.

– А разве можно на посту? – испугался младший.

– Нельзя. Но кто ж нас сегодня проконтролирует, выходной ведь день… ты, главное, аккуратно, и закусывай. Не ровен час, нажалуется кто-то из жильцов.

Газюкин, немного потоптавшись у подъезда, свернул к одиноко стоящему во дворе минимаркету. Там он купил бутылку хорошей водки, напиток «Шиповник натуральный», ломоть белорусского сыра, нарезанную форель и банку помидоров.

– Ванадий Сергеевич! – обрадовалась продавщица. – Это вы?

– Это не я, – конспиративно сказал Газюкин. – То есть не он. Нас все время путают. Я – дрессировщик кошек Куклянский.

Продавщица с сомнением присмотрелась к Газюкину.

– А где ваша знаменитая рыжая шевелюра?

– Я обычно не рассказываю это людям, – смутился Газюкин. – Но это парик. Это часть циркового образа. А так я лысый, потому что год проходил в противогазе.

– Ох, как интересно! Мы с дочкой обязательно придём к вам на ближайшее представление. Кошкам привет!

***

Газюкин поднялся на шестнадцатый этаж к своей боевой подруге Марьяне Траут. Знаком с ней он был уже около двадцати лет и в свое время помог перебраться из стремительно нищающей Прибалтики в Москву. Элегантная блондинка Марьяна, товарищ по партии, как и прежде, волновала сердце старого коммуниста. Вот и сейчас он волновался, как в первый день знакомства.

Марьяна открыла, в игривом шёлковом халатике, как всегда, благоухающая пряным запахом арабских масляных духов Ajmal Entice. Этот аромат сам Газюкин и привозил ей из многочисленных ближневосточных командировок. Гуттаперчевый нос его учуял знакомый микс мандарина, жасмина, алоэ, тубероз, мускуса и кедра. Услужливая память потянула за собой все остальные приметы арабского быта: горячее дыхание пустыни, небо из чёрной бархатной бумаги с булавочными проколами звёзд, верблюдов, плоско двигающих челюстями, антикварные магазинчики с покрытыми патиной чайниками и кинжалами, запах кофе с кардамоном и большие серебряные блюда, полные мэнсафа, томленой в йогурте баранины с кедровыми орешками. Праздничный мэнсаф арабские шейхи готовили каждый раз к визиту господина Газюкина. Они знали, что приезжает он не просто так, а с полным чемоданом долларов и будет покупать или гостиницу, или ресторан, или другую выгодную недвижимость.

Все это Газюкин вспоминал, глядя в глаза Марьяны Траут, тёмные, как арабская ночь, что в сочетании с ее соломенными волосами придавало ее облику что-то тёплое, уютное, и в то же время таинственное.

– Вот тебе букет! – наконец вспомнил он, очнувшись. – Красные революционные гвоздики. Завтра ведь седьмое ноября.

– Надеюсь, ты не с памятника Ленину их утащил, – мило засмеялась Марьяна.

Газюкин принял вид оскорбленной добродетели.

– Шучу, шучу, коммунистик мой милый, – извиняюще протянула Траут. – Раздевайся, душ прими.

Газюкин, отличившийся педантичностью и аккуратизмом, тщательно, по стрелкам, сложил брюки, повесил на плечики рубашку и пиджак.

– А это что? – удивилась Марьяна, – красные трусы в серпах и молотах?

Газюкин порозовел.

– Это мне Ветчиновский подарил к празднику. Подшутить надо мной хотел. Думал, обижусь, а мне понравилось. Симпатичные же, правда?

Приняв душ, он улёгся в заботливо застеленную кровать, нащупал пульт дистанционного управления и включил телевизор. Он сразу попал на новости Первого канала и, более того, на запись собственного выступления, посвящённого ноябрьским праздникам.

«А ничего я ещё мужик. Крепкий», – похвалил сам себя мысленно Газюкин. – «Похудеть бы вот чуток».

В комнату вошла Марьяна.

– Что там, Вань? Ты чего к экрану прилип?

– Погоди, – нетерпеливо сказал Газюкин. – Меня показывают. Интересно, чего скажу.

«Пятая колонна наступает! Задушим олигархов ежовыми рукавицами! Херсонес наш!» – гремел Газюкин-телевизионный. Газюкин-реальный заслушался. «Ведь верные вещи говорит… ох, то бишь говорю!» – возликовал он.

Марьяна выключила телевизор и потянула Газюкина к себе. «Настало время овладевать массами», – почему-то подумал Ванадий и погрузился в мягкое благоухание женского тела.

***

На следующий день Газюкин возлагал цветы к бюстам на Красной площади. Прыткий мальчик из газеты «Столичный доброволец», из тех, для кого нет ничего святого, подскочил к Газюкину.

– Ванадий Сергеич, можно взять у вас интервью?

– Смотря на какую тему, – осклабился Газюкин.

– Тема личная, – страдальчески скривился молодой человек.

Газюкин понял, что это, скорее всего, касается его и Марьяны Траут. Пара циничных заметок на эту тему уже проскользнула в прессе.

– Нет, – отрезал Ванадий Сергеевич. – На личную нельзя. Не надо провокаций.

– А все же? У меня пара вопросов.

Газюкин сильно сжал руку корреспонденту, и тому на миг показалось, что он ее сломает.

– Вы участвуете в грязной провокации! – загремел он. – Идите к черту!

Корреспондент испуганно убежал. Газюкин отдышался. Пелена бешенства и злобы застигла ему глаза. «Как я все-таки устал, – подумал он, придя в себя. – Как я устал».

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ

Остров Кох Дек Куль, в переводе с кхмерского «Гвоздь», был по сути всего лишь крохотным обломком скалы. Много лет подряд здесь кудрявились джунгли, с криком гнездились чайки, на ветвях качались белые обезьяны, похожие на маленьких старичков. Единственная достопримечательность – маяк – вряд ли могла заинтересовать туристов.

Тихманский и его компаньон выкупили остров, вложили туда три миллиона долларов (кое-какие сбережения из России удалось вывезти) и открыли там тишайший, медитативный спа-отель, где при заселении полагалось сдавать свои мобильные телефоны и ноутбуки. Неделя в окружении кхмерок-массажисток, благовоний, шелеста волн и заглядывающих в окна гиббонов творила чудеса. Даже самый истерзанный цивилизацией постоялец превращался в безвольное, расслабленное, счастливое желе. Таким же стал и вечно беспокойный Тихманский.

После пяти на море спускался закат, по мере его угасания играющий сотнями оттенков синего от лазури до женственного лиловатого перванша и мрачного маренго. Небо было исчерчено длинными полосами молочных облаков, словно чья-то то гигантская когтистая лапа насекла на нем параллельные царапины, рыбацкие лодки под тентами продольно покачивались, а муссон трепал драные флажки, установленные на длинных шестах на корме; солнце, сплющиваясь и превращаясь из круга в яйцо, исчезало в море. Волны разбивались о прибрежные валуны в мелкую пыль, которая стреляла вверх и тут же рассыпалась. Тихманский брал роскошный черный кларнет с огромным раструбом и серебряными клавишами и начинал играть свой любимый джаз. Если настроение было меланхоличное, то он играл We will meet again Ларри Комбса, если более шалое, то Stomping’ At The Savoy. Когда он дул в мундштук и давил на клавиши, было ощущение, что жизненный круг замкнулся, ему снова тринадцать лет, как тогда, когда он впервые разучивал эти композиции. Только вместо разбитых постышевских мостовых перед глазами пальмы, гиббоны и вечно беспокойное, морщинистое море.

Спа-отель вмещал менее полусотни посетителей даже при полной загрузке (а такое бывало редко). Что было и к лучшему: за последние годы Тихманский очень устал от людей. Окружение его состояло сейчас из трех-четырех русских мальчиков и девочек, которые помогали управляться с отелем, и двух десятков кхмеров, либо беспричинно улыбчивых, либо жутко сосредоточенных.

В холле ресторана при отеле стоял колоссальных размеров аквариум, из которого клиенты выбирали себе морскую живность на ужин. В припадке хорошего настроения Тихманский частенько залезал в аквариум и купался среди морских черепах. Настроен он был ребячливо, записывал это видео на телефон и выкладывал его в ютуб, желая уколоть тех кредиторов, которые продолжали его разыскивать.

Впрочем, и здесь он вскоре нашел дополнительный способ заработка – стал приглашать всех желающих освоить его бизнес-мудрость на тренинг всего за две с половиной тысячи долларов. На тренинге Тихманский говорил осторожными, округлыми фразами, так, чтобы все остались удовлетворены, но в то же время уезжали с чувством некоей недосказанности – он лелеял в себе мысль устроить еще и вторую ступень.

Постепенно отель облюбовали бизнесмены с невнятным происхождением капитала для своих совещаний, русские поп-звезды второго эшелона и творческие люди, нуждающиеся во вдохновении. Так, однажды сюда на неделю заглянул Михас Парфенов, знаменитый художник с мушкетерской бородкой, чтобы в спокойной обстановке выполнить несколько срочных заказов. Тихманский еще в бытность в России много слышал о Парфенове – да и кто о нем не слышал! Его картины были похожи на сильно увеличенные слащавые фото из провинциального ателье. Ходили слухи, что он и рисует их, как плохой ученик, с фотографий по клеточкам, добавляя затем для непохожести на других два-три сюрреалистических элемента. Например, Вадима Вадимовича Стерхова он изобразил в виде итальянца времен Кватроченто, в берете с пером, камзоле с пышными буфами и лютней в руках. Вице-премьер Урсов, чью большую голову подпирала белая гофрированная фреза, скорей походил на средневекового англичанина. Он взирал с портрета своим добрым, полудетским, слегка наивным взглядом, словно хотел произнести: «Вы там держитесь!»

***

Еще в начале девяностых у Парфенова был один-единственный приличный френч, в котором он появлялся на всех без исключения московских тусовках и фуршетах. Заискивающе улыбаясь, он сперва дарил присутствующим открытки с репродукциями своих картин, а один раз даже принес бутылку водки «Парфеновка» с самостоятельно распечатанной в цвете этикеткой. Справедливости ради, скажем, что бутылку он так и не откупорил, унеся ее в конце вечера домой.

Обычно на таких мероприятиях, после раздачи открыток, Михас нагружал пластиковую тарелочку разнообразными канапе, тарталетками и волованами. Зажмурив глаза и мыча от удовольствия, он хрустел волованом, посыпая обломками слоеного теста свой френч. В этот момент все рецепторы его сосредотачивались на поглощении пищи, и даже если выкрикнуть Михасу его имя прямо в ухо, он бы наверняка не пошевельнулся. Закончив с трапезой, предусмотрительный Михас доставал полиэтиленовый пакет и аккуратно складывал туда все, что не доели гости, не обращая никакого внимания ни на окружающих его ВИПов, ни на секьюрити.

Поначалу никто не хотел заказывать портреты у Михаса, и он прибег к оригинальному ноу-хау. Прослышав, что грядет юбилей голландской королевы или люксембургского герцога, он находил их фотографию в интернете и кропотливо делал изображение монаршей особы, не менее, чем метр на метр. Далее он аккуратно упаковывал готовую работу в три слоя пергамента и отправлял в Хейс-тен-Бос или в Бергский замок. К портрету прилагалось короткое письмо, где Парфенов выражал совершенное почтение и просил принять этот скромный дар в знак нерушимой российско-люксембургской дружбы.

Через три-четыре недели драгоценную посылку доставляли герцогу. Распечатав все три слоя, герцог, обладатель огромного собрания подлинников малых фламандцев и великих флорентийцев, несколько минут изумленно таращился на картину некоего Mikhas Parfyonov, где почему-то был изображен в лавровом венке и римской тоге.

Через плечо ему, наконец, не выдержав тишины, заглядывала властная его мать, Жозефина-Шарлотта Бельгийская, по случаю тезоименитства прибывшая в гости.

– Анри! – восклицала она. – Кто это?

– По-видимому, я, – растерянно бормотал великий герцог, до конца не уверенный в этом.

– А почему ты одет как этот старый итальянский развратник, который сделал коня сенатором?

– Видимо, потому, что это нарисовал русский Mikhas, – флегматично отвечал Анри. – А они такие загадочные. Ну, по крайней мере, те, которых я видел, они иногда сбиваются с пути со своими чемоданами денег и вместо Цюриха сворачивают к нам.

– Русский с греческим именем? – переспрашивала Жозефина-Шарлотта, окончательно впадая в оцепенение, и они вместе еще несколько минут молча глядели на шедевр.

Наконец Жозефина вспоминала, что она мать, жена, сестра и дочь монархов и ей надо быть порешительней.

– Унесите это на чердак, – говорила она прислуге, – а ты, Анри, садись и напиши господину Mikhas благодарственное письмо. Конечно, бог не дал этому русскому господину таланта, но зато в полной мере наделил вниманием и вежливостью.

Помня, что перечить матери дороже – один раз она чуть не сорвала уже его свадьбу – Анри со вздохом садился писать ответ, а затем капал сургуч на конверт и придавливал его монаршим перстнем.

Спустя какое-то время Михас получал главное – собственноручное послание от великого герцога. Так через год у него накопилась целая коллекция галантных отписок, которые он начал показывать потенциальным заказчикам.

Постепенно он стал модным портретистом и поставил дело на поток.

– Вам портрет с ручками или без ручек? – встречал он всех входящих шаблонным вопросом. – С ручками – пятьдесят тысяч долларов, без ручек – сорок. Рекомендую с ручками. Можно во весь рост. Можно на коне. Конь идет по двойному тарифу.

Ошалевший клиент соглашался и на ручки, и на скипетры, и на коня, а чересчур богатых нуворишей Парфенов водружал на слона в образе магараджи. Поток стал полноводным, и, чтобы успевать за каждым заказом, Парфенов нанял бригаду подручных, которые размалевывали холсты в задней комнате и день и ночь. Он лишь подправлял пару штрихов, ставил в правом нижнем углу свою сигнатуру и отправлял нарочным портрет счастливому покупателю. Когда с заказом совсем уж опаздывали, картину просто печатали на фотопринтере. Через три года у него было пять квартир в Москве и замок в Шотландии.

***

– Не люблю плавать, – деланно потирая лоб и морщась, первым делом сказал Михас, ступая на берег, – я ведь в свое время закончил мореходное училище, и с тех пор меня укачивает в этих консервных банках.

И он посмотрел вверх. Во время общения с Михасом выяснилась удивительная особенность этого человека. Он всегда смотрел чуть выше собеседника, вверх под углом в пятнадцать или двадцать градусов, даже во время диалога. Иногда он силой воли опускал глаза на одну линию с визави, но тут же взгляд взметался еще выше.

– У вас есть хороший портрет? – неожиданно обратился он к Тихманскому. – С ручками, на коне.

Тихманский удивился подобной прямолинейности. Даже он не вел дела столь обескураживающе в лоб.

– Нет, – сказал он и зачем-то пожал плечами. Михас посмотрел на него с ангельским укором.

– Это плохо, – заметил он. – Что вы оставите своим детям? Вам обязательно нужен портрет. У вас такие живописные уши. Патрицианский нос. И щеки, как у Франсиско Пачеко.

Тихманский приосанился. Каким-каким, а патрицианским его нос еще никто не называл. Кто такой Франсиско Пачеко, выяснять было неудобно. Его тщеславной натуре идея с портретом пришлась по душе. Но он не спешил в этом признаваться, боясь, что Парфенов взвинтит несуразную цену.

– Вы один здесь хозяйничаете на этой вилле? – беспокойно оглядываясь, продолжал уточнять Парфенов.

– Есть еще компаньон, гражданин Камбоджи, – охотно пояснил Тихманский. – Так положено по местному законодательству.

– А у него есть портрет? – моментально отреагировал Михас.

– Понятия не имею, – сказал Тихманский. – Думаю, что нет.

– Я бы написал, – задумчиво протянул Парфенов. – Этот непроницаемый восточный взгляд, эти агатовые раскосые глаза, это широкое скуластое лицо…

– Он русский по национальности, – уточнил Тихманский.

Повисла неловкая пауза.

– А вы знаете, что я рисовал Мадонну и Шона Коннери? – моментально сменил тему разговора Парфенов. – Она мне предложила пятьдесят тысяч долларов за свой портрет в образе монашенки, а я рассмеялся ей в лицо. Говорю – если бы тебя Дали нарисовал, ты бы тоже предложила ему жалкие 50 тысяч? Так вот, я – русский Дали. И моя картина стоит полмиллиона! И это только для тебя! Да и потом она богатая, с нее не убудет. Купила!

– А Коннери?

– Коннери – это совсем другое дело! Это мой любимый актер! Он как увидел свой портрет, опустился на колени и пополз ко мне. Подполз, берет мою руку и кладет себе на лоб. Дескать, Михас, благослови меня, святой человек! Я ему – Шон, ну может не стоит так уж? А он: стоит, ты, Михас, гений и сам того не знаешь! Тогда я просто взял и подарил ему портрет!

Тихманский слушал художника, разинув рот. Он и сам склонен был преувеличивать факты, но тут видел человека, который жил в пузыре своей собственной реальности. Разумеется, ему не позировала ни Мадонна, ни Шон Коннери, но, когда ты слушал Парфенова, усомниться было невозможно. Заставляло поверить в его слова то, что Парфенов говорил без всякой ажитации и возбуждения, а мягко, медленно и нараспев. С годами в его благообразном облике все больше появлялось что-то библейское.

– Малевич, Шагал, Кандинский – все шарлатаны, – вдохновенно вещал Парфенов. – Осел хвостом лучше напишет. Просто распиаренные мошенники. А у меня уникальный стиль «дрим вижн», я кладу десять слоев краски. И потом картина начинает буквально светиться на выставке! Я, наверно, впитал самое лучшее от Гойи, Веласкеса и Ван Эйка. Только я лучше Гойи, потому что Гойя не изучал творчество Магритта и Макса Эрнста. Помнится, проводил я одну экспозицию в Швеции. Приходит супружеская пара и спрашивает – а что у вас картины такие дорогие, по пятьдесят тысяч? (Михас уже забыл, как только что говорил о том, что пятьдесят тысяч – смешные деньги). Мы про вас вообще не слышали! Я отвечаю – ну и я про вас не слышал, идите куда шли. И вот – через неделю приходят они на закрытие выставки и говорят: «Мы теперь не можем ни спать ни есть, все думаем про ваши картины. Продайте нам две! По сорок…»

– Вы Клаудию Шиффер знаете? Я с ней случайно встретился на выставке высокой моды в Париже. Свели знакомые. Нашли уютную brasserie, сели выпить по чашечке кофе. Она спрашивает – вы и есть тот самый знаменитый херр Парфенов, про которого ходит столько слухов и кривотолков? Да, говорю, тот самый, но кривотолкам не верьте – все это неправда. Ах, говорит она, Михаэль, какой вы эффектный мужчина. Не хотите ли сходить в кино? И пишет мне на бумажке свой телефончик. Я телефончик-то взял – а вдруг она захочет написать свой портрет? – но звонить не стал. Не люблю, когда мне навязываются, даже красивые женщины…

Если судить по словам Михаса, все знаменитые женщины мира дарили ему свою любовь, а все великие мужчины поверяли личные и государственные секреты. А он, как паук в центре паутины, сидел в центре мироздания и только дергал за нити. При этом было совершенно удивительно, что его до сих пор не выкрала Ми-6 или Моссад: ведь это был не человек, а буквально сейф, начиненный тайнами.

Слушать первые два часа все это было забавно, но потом Михас стал Тихманского утомлять. Тот сказал, что Парфенову после его трудов необходимо как следует отдохнуть, и отвел его на масляный массаж.

Через час, из любопытства приоткрыв дверь, он увидел, что вместо массажа Михас держит руки кхмерки в своих и повторяет по-русски:

– Голубушка, а вы знаете Софи Лорен? Вы знаете, что у меня с ней был роман? И вообще, у вас есть портрет? Я могу написать. У вас такие живописные уши…

Тихманский тихо прикрыл дверь. В конце концов, он уважал прайвеси.

Содержание

ФЕЛЬЕТОНЫ 5

Охабень из мухояра 6

Триллер 9

Правильная личность 11

Брифинг 12

Ближе к народу 14

Оккультный щелкунчик 15

На дне 18

Охотники за пармезаном 21

Опасное задание 24

Блокбастер 26

Праздник к нам приходит 29

Дерево бубинга 31

Как я издавал подпольную литературу, а потом ушел от справедливого суда 33

Другая планета 37

Трава по пояс 39

Как я попал в самолет, захваченный террористами, и просидел в нем шесть часов 42

IVAN KUVALDA SET (2005 ГОД) 46

Недра – рабочим! 47

Ударим по интранету народным контролем 48

Нет марионеточному режиму! 51

Пиво – не только членам профсоюза! 53

А ежели свербит?.. 55

Чайковского – к ответу! 57

Господа брюхоноговы – нам не товарищи! 60

Верните Ленина на деньги! 62

Патронов не жалеть! 64

ИТАЛЬЯНСКИЙ ДНЕВНИК (2004) 66

Первые впечатления. Мэйк-ап и щёчки-персики 67

Первые впечатления-2. Спускаемся с Альп 68

Матриархат в действии 69

Север и юг 71

Невероятные приключения Галины Львовны в Италии 72

Кое-что о Милане. Братья Фрязины и яйца Фаберже 74

Невероятные приключения -2 76

Pizza e pasta 77

Турист в шоке 78

Тоскана 79

Японцы атакуют 81

А в городе Пизе у вас ничего не пропадало? 82

Заклятые соседи. Особенности итальянских гидов 83

Мечта русская и итальянская 85

Санта-Кроче. «Зал Тициана закрыли!» 87

Галерея Уффици 89

«Мы бандито-гангстерито…» 91

Стыдно ли быть невеждой? 92

Ватикан 93

Юг 94

Ещё о Неаполе 96

Помпеи 98

Ассизи. Святой Франческо 101

Сан-Марино 103

О камбале 107

Об истории 107

О голубях 109

О Сан-Марко 109

О гондолах 110

О дороговизне 112

Приключения Галины Львовны. Сиквел 113

Прощание с Италией 114

Альпы. Бреннерский перевал и Тироль 115

Вена 117

Опять о Вене 118

Вольфганг Амадей 120

Зальцбург 120

Возвращение 122

Метаморфозы (Фрагменты) 125

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ 126

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ 133

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ 140

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ 147

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ 155

Сергей Беседин

Охотники за пармезаном

Верстка и дизайн:

Максимов А. В.

Подписано в печать 3 февраля 2017.

Формат А5. Бум. офсетная 80 гр на кв. м.

Гарнитура Арно Про. Печать цифровая.

Тираж 100 экземпляров.

Издательство Superior Digital Printing.

г. Новосибирск, ул. Кирова, 82, офис 225.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg