«Пус Мидун»

Пус Мидун (fb2) - Пус Мидун 1257K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Юрьевич Рыбка

Михаил Рыбка Пус Мидун

Сюрреалистическая сказка для детей старше 18 лет

Предисловие:

Данная книга не рекомендуется лицам до 18 лет; беременным и излишне впечатлительным; носителям истинной морали и моральной истины; глубоко верующим и мелко неверующим; любителям животных и ревнителям настоящей культуры; тем, кто желает видеть в окружающем мире только прекрасное, и людям с аллергией на литературный ширпотреб.

Автор категорически осуждает любое насилие над живыми существами и подчеркивает, что данная книга не является призывом к любому действию, кроме любви.

Часть I Восход

Глава 1

Пус Мидун был редкой скотиной. В их краях эта тварь успела нажить дурную славу раньше, чем тут поселилась. Говорили, что Мидун даже пиратствовал на кораблях корсаров в открытом океане. Правда, при этом добавляли ему лишних 50 лет жизни, что, в принципе, никого не смущало, ведь все охотно верили даже самым нелепым слухам, которые шепотом ходили за спиной у Мидуна. Он сам никогда не рассказывал о своем прошлом, и не являлся на традиционные субботние собрания жителей поселка, чтобы поговорить о том, о сем, да сторговать какой-нибудь нехитрый скарб. Пус отменно ловил рыбу, тем и промышлял. Затем просто ходил по домам, да менял ее на еду или какую-нибудь копейку. На вырученные деньги покупал себе кислое молоко, добавлял туда настойки валерьяны и валялся у себя под калиткой, надрывно мяукая про дохлых собак.

Все это вспоминала Барка, которая, на свою беду, выменяла у Мидуна неделю назад несколько мелких рыбок в долг. И пообещала отдать кислым молоком. А молоко не хотело скисать. Тучун его знает, какую траву ели коровы, но молоко уже третий день стояло в тепле и не скисало. Она понимала, что Мидун особо церемониться не станет. Возьмет, что под лапы попадется, и на том закончит разговор. Он как раз стоял на кухне и, нервно махая хвостом, недовольно ворчал.

– Пус, может тебе сыром отдать? Я сыр хороший собрала. Бери, хороший сыр ведь, – Барка топталась в кладовой и от страха грызла собственные лапы.

– На кой мне твой сыр? Ты мне что обещала?

– Ну не скисает оно!

– Ну а раньше скисало?!

Пус опять покрутил хвостом, высматривая, чем бы еще поживиться на кухне своей хозяйственной соседки Барки. Он уже успел стащить банку грибов с полки за занавеской, хотя понятия не имел на кой она ему. Стекло предательски звякнуло в надутых карманах кошачьей жилетки. Барка снова подала голос:

– Ну что мне делать, Пус? Может, возьми такое? У тебя и прокиснет?

– Вдруг не прокиснет?

– Да как же не прокиснет-то?…

– Да так же, как и у тебя не прокисает!

Барка, наконец, робко высунула нос из кладовой. Втянула им воздух и уставилась глазами-бусинками на Мидуна.

– Ну что мне делать?

Пус Мидун оскалился и махнул лапой.

– Тучун с тобой. Завтра отдашь. Добрый я сегодня, пойду к еноту, может он чего приготовил. Смотри, чтобы до завтра скисло!

Барка вздрогнула и спешно закивала. Страшно ей было жить с таким соседом, а еще страшнее было, когда он приходил к ней в гости. Но она должна была тогда взять рыбы в долг, ведь был мышиный праздник Большой Норы, а без рыбы в такой день никуда…

– Ой, спасибо тебе, Пус! Завтра точно будет, я туда гнилой гриб кину, вмиг прокиснет!

Огромный кот только дернул усами и, более не сказав ни слова, ушел. Он толкнул калитку когтистой лапой, оставив несколько царапин на доске, и пошлепал, грузно ступая по пыльной дороге навстречу закатному солнцу. Но ему удалось пройти едва ли сто шагов, как сзади раздался скрипучий голос.

– Мидун! Стой!

Хвост Мидуна снова дернулся. Он терпеть не мог, когда кто-то оказывался за его спиной, да еще и окрикивал на всю деревню. Пус, не сбавляя шага, повернул голову и сразу же натолкнулся на остановившегося посреди дороги волка на мотоцикле. Волк был местным стражем порядка, он всегда носил служебную фуражку темно-красного цвета с ярко-желтой звездой, отполированной до тошноты. Из остальных атрибутов формы он признавал только кобуру на пару с ремнем, белую, но сильно поношенную. Двигатель у мотоцикла давно расплавился от перегрева, и теперь это транспортное средство приводилось в ход с помощью педальной тяги. Волк, однако, расценивал это как преимущество – теперь он мог подкрадываться к кому угодно практически бесшумно.

Пус оскалился:

– Привет, Кабанов. Что ты среди дороги встал-то?

Волк Кабанов лишь хмыкнул, но ничего не ответил. В это время к коту сзади подошел запыхавшийся медведь Драный. Он перевел дух, согнувшись в пояснице, и выдавил из себя слова вперемешку со слюной:

– Пус… уф… Ну ты быстро ходишь, с леса за тобой бегу, кричу, а ты все и ухом не ведешь!

Мидун недовольно покосился медведя.

– Драный, ты чем-то отравился? С какого леса? Я у соседки был, за молоком ходил, – презрительным тоном сообщил кот.

Медведь достал из кармана огромных штанов сверток с пчелиными сотами, отломил кусочек и положил под язык.

– От сердца, – пояснил он, глядя на волка. – Так, Пус, не путай меня, ты же точно с реки шел, ты же той дорогой гуляешь, – медведь не унимался.

Мидун махнул лапой почти возле самой морды медведя.

– Лапоть ты, пойди и проспись, я тебе сказал. Я у Барки только что молоко сторговал. Не мог ты меня видеть, морда ты багровая. Чего орал-то, что ты хочешь? – Пус говорил как можно более небрежным тоном.

Медведь обиженно посмотрел сначала на Мидуна, потом на волка, и, жуя соты, принялся снова лазить по карманам.

– Да по делу я! Что ты такой нервный? Не пил давно? Вот, – он достал монеты и протянул Мидуну, – я рыбы заказать хотел. Хочу тещу угостить, отпраздновать сто дней с момента ее приезда, стол праздничный накрыть.

– А ты что, никак забыл, где рыба водится? – Пус не спешил брать деньги, памятуя, что Драный никогда ранее не заказывал у него рыбу, поскольку и сам был умелым рыбаком.

– Да с коленями беда, ты же знаешь… Нельзя мне в воду. Очень суставы по ночам беспокоят, ох, старый я стал. Ну, Пус, ты же знаешь, что мне нужно. Мне как всем. С десяток штук лосося, а для тещи фугу вылови. Ты говорил, что знаешь, где она норы делает. Мне одной хватит. Фугу этой.

Волк, который все это время молча наблюдал за беседой, клацнул зубом и спросил у медведя:

– Драный, да ты что! Фугу – она же отравленная.

– Ядовитая, – медведь ухмыльнулся, – но я рецепт вычитал. Всего-то, чтобы убить этот яд, надо варить ее в крапиве полчаса и добавить туда стакан одеколона. Выварится.

– Ты убить ее надумал? – волк стал серьезным.

– Кабанов, она мне как мать, что за идеи? – Драный снова обиженно посмотрел на Мидуна, а потом на волка.

Кабанов опять клацнул зубом и процедил:

– Ну-ну. Ты теперь знаешь, что я все слышал. Так что будь осторожен.

Мидун оттолкнул медвежью лапу от своей морды и сказал:

– Завтра принесу, там рассчитаешься. Цену знаешь, будь готов.

Медведь Драный, не сказав более ни слова, высыпал мелочь в карман, кивнул и ушел прочь.

Кот и волк остались наедине, глядя друг другу в глаза. Через минуту Кабанов слез с мотоцикла и принялся обходить кота кругом.

– Что скажешь, Пус? Врут они все, да?

– Врут.

– Ты еще не знаешь, кто и о чем.

– А что тут знать? – Пус опустил зад на песок, скосив взгляд на заходившего ему за спину волка. – Все равно про меня и все равно неправда.

Волк достал из-под фуражки папиросу и дунул в нее.

– Будешь? – он сунул папиросу в морду коту.

– Нет, мне идти надо, – Мидун приподнялся и собрался было уходить. Но волк быстрым движением схватил его за хвост и не дал двинуться с места. Зрачки кота мгновенно сузились, а глаза хищно прищурились. Для него это было самое неприятное ощущение. «Хочешь, чтобы я тебя убил? Дерни меня за хвост!» – любил повторять Пус. Он оскалился и нервно дернулся.

– Кабанов, пусти, – Пус изо всех сил старался быть спокойным и сдержанным. Кот понимал, что задрать волка сейчас не составит труда, но потом из столицы пришлют с десяток таких же и будут снимать с него шкуру живьем на базарной площади. Понимал это и волк, поэтому сдавил хвост еще крепче и произнес краем рта, держа зубами зажженную уже папироску:

– Мидун, я за тобой наблюдаю, скотина. Вздумай что-нибудь выкинуть, я тебе рыбные консервы сам знаешь, куда засуну! – и отбросил хвост Пуса в сторону.

Кот, не оглядываясь, пошел дальше своей дорогой. А волк, устав смотреть на удаляющуюся тень своего недруга, сел за мотоцикл, и, натужно пыхтя, принялся крутить педали.

Мидун нетвердой походкой шел вдоль отвесных стен скальной гряды, которая запирала деревню с противоположной от реки стороны. Чуть дальше, в пещере, между двумя большими валунами, похожими на два отломленных зуба, жил и берег свои припасы енот. Были в его погребах и волшебные засушенные соцветия валерьяны, и собрания всевозможных корешков, бережно уложенных в пакетики, и толченые стебли неведомых трав, которые приводили Пуса в трепетный восторг. Именно сейчас зелье, которого он нанюхался накануне вечером, начало отпускать его разум, окуная и без того злое и раздраженное сознание животного в состояние похмелья. Похмелье это традиционно приходило внезапно, словно кто-то гасил керосинку посреди ночи, погружая все кошачье естество во тьму. Пус шел, сбиваясь с тропы, и мечтал поскорее добраться до енота. Спустя целую вечность Мидун, наконец, подошел ко входу в пещеру.

– Чумазый? – Пус с трудом выдохнул из себя имя енота.

Никто не отозвался. Кот сунул морду в темноту пещерного свода и попытался разглядеть хозяина обители. Енот спокойно спал на тряпках, валяясь в углу и обнимая лапами банку с какой-то жидкостью. Мидун ввалился в пещеру и шумно раскинулся посередине в позе звезды.

– Чумазый… – голос Мидуна звучал все слабее. Сознание кота постепенно погружалось в зловонную горячую жижу, булькающее кипение которой затмевало другие звуки.

Неожиданно енот открыл один глаз, и по его телу пробежала судорога. Он вскочил, начал пятиться, щелкая зубами, его открытый глаз задергался, шерсть встала дыбом. Упершись затылком в стену, Чумазый вдруг поднял банку и швырнул ее в голову Мидуна, а сам, что было мочи, рванул вон из пещеры. Банка, расплескивая содержимое, звонко стукнула кота в голову и отскочила в угол. Тот не успел даже подумать о том, чтобы увернуться, отреагировать на происходящее у кота не было решительно никакой возможности. Ошарашенный Мидун закатил глаза и, хрипя с каждым вдохом, потерял сознание.

Проснулся он от приятного запаха. Енот Чумазый стоял над ним и водил около носа засушенным стеблем валерианы. Дивный аромат моментально заставил сердце биться, как отбойный молоток, зрачки кота расширились до размеров глазниц, уши плотно прижались к голове. Пус схватил стебель и сделал глубокий вдох. Облегчение приятной холодной волною пробежало по его телу, освободив из темного мрачного плена горевший разум. Для его сознания моментально наступил день. С минуту он вдыхал чудный запах, не имея сил пошевелиться, но вскоре мышцы налились силой и желанием действовать. Мидун резко вскочил на лапы и сходу отвесил Чумазому звонкую оплеуху. Енот, в принципе ожидавший такую реакцию кота, все равно не устоял и улетел в тот же угол, в котором спал.

– Ты сдурел? Чего в голову-то кинул? – закричал кот.

Енот закашлялся и поспешил зарыться глубже в тряпье. Оттуда он глухо изрек:

– У меня из-за тебя сердце чуть не встало. Я только третий месяц как после сердечного приступа, а ты меня пугаешь.

– Та не пугал я тебя, дурак! Я звал и стучал, мне плохо было!

– Ты все-таки извини, Пус. И за мочу извини.

Кот поднял уши.

– Какая моча, Чумазый?

Енот под тряпьем постарался чем-нибудь обмотать голову на случай новых ударов.

– В банке моча была. Я туда это… Ну чтобы на улицу не бегать, у меня энурез, ты же помнишь…

Кот вздохнул и опустил голову. Он смотрел на свой живот. Его шерсть, намоченная жидкостью из банки, свалялась комками, из-за этого появившиеся кое-где проплешины стали еще более заметны.

– Тебя как, утопить или тоже по башке двинуть чем-нибудь, чтобы ты издох и не мучился?

– Прости, Пус, ну я же не контролировал себя, я испугался, – Чумазый выглянул из тряпок и шумно сглотнул. – Я тебе еще травы дам. Уж как-нибудь рассчитаемся. У тебя еда есть какая-нибудь?

Мидун достал из своей ветхой котомки банку с грибами, украденную у Барки. На крышке банки была нанесена реклама: «Замучили кошки? Покупайте наш яд на основе валерьяны! Ваши кошки издохнут!» Кот скривился.

– Держи вот. Ты бы свою траву на еду менял, а то загнешься и без моей помощи.

Енот радостно выхватил банку и ловким движением челюсти содрал крышку.

– Спасибо! Вот ведь друг настоящий!

Пус посмотрел в сторону входа в пещеру. Отсюда открывался чудесный вид, позволявший окинуть взором мелкие холмики, возвышавшиеся за поселком. Некоторые из них жались поближе друг к другу, другие стояли одиноко, отбрасывая длинные тени. Солнце уже практически сбежало отсюда, оставляя ночи право на свой промысел. В тех краях мало кто бродил, местность была заболоченной и тропы не приживались на ней. Все интересы жителей поселка были связаны с лесом, росшим по другую сторону. А здесь правил Тучун – гора, на которой и жил енот, выброшенный обществом поселка далеко за пределы своего терпения. Иногда по ночам со стороны этих холмов доносились жуткие завывания, но никто не знал, чья беда там бродит. А может, это все лишь казалось им. Коту однажды привиделось, словно холмы передвигаются с места на место, стараясь покинуть эти дикие края.

– Тьфу!

Кот отпрянул от плюющегося енота, который вдруг перестал есть грибы и схватился за горло.

– Та чтоб ему! – Чумазый поднял открытую банку с грибами, из которой только что ел, и вышвырнул ее из пещеры. – Там черви!

Мидун опять вздохнул.

– И все-таки, ты дурак, Чумазый. Барка, а я у нее эти грибы взял, добавляет туда опарышей и личинки овода, чтобы вкус лучше был. Их есть можно, это же не куриные яйца.

Хозяин пещеры грустно и отрешенно кивнул, и пошел искать банку с грибами, чтобы доесть.

Кот тем временем сел поближе к давно потухшему кострищу и начал грести когтями пепел. Когда енот вернулся, Мидун спросил:

– А где тот твой капкан большой, который ты когда-то на слонов ставил? У тебя он еще?

– У меня, конечно. В кладовке вон висит, на стену я его приклеил, – ответил Чумазый, поджигая керосинку.

– А он рабочий еще?

Енот обиженно скривил губы.

– Само собой, работает! У меня все работает! А зачем тебе такой капкан? Он же слону ногу перебивает.

Пус пожал плечами.

– Была мысль на лосося его поставить. Может, чего побольше удастся изловить.

– Бери, если надо будет. Мне не жаль. Только смажешь потом и на место приклеишь.

Мидун согласно кивнул и замолчал. Вспомнив что-то, он добавил:

– Там, на реке, иногда такое что-то из воды высовывается, что мне заходить туда страшно становится. Мутанты какие-то. Доел?

– Почти. Маловато, конечно. Но и то хорошо. И баночка лишняя появилась! – с умилением сказал енот.

– Ну, хорошо, давай мне, что там мое, и я пойду. Завтра мне на рыбу идти, а перед этим еще дела будут, так надо успеть выспаться.

Енот кивнул и засеменил в самый слабоосвещенный угол пещеры, отодвинул деревянную дверку в половину своего роста и исчез за ней. Раздался шум падающих камней, сдавленная ругань енота и через минуту он вернулся, волоча за собой небольшой пакетик, набитый аккуратно сложенными стеблями травы.

– Пус, может, попробуешь варить ее, а? Экономнее будет, да и сшибет лучше. Снотворное все-таки дорогая штука нынче, поди попробуй эту траву накосить, когда она ночью только косится.

Пус скривился:

– Мне Барка молока не приготовила, у нее оно не киснет. В чем варить?

– Да в чае можно.

– Может, сварю, только не в чем мне.

– Тебе котелок дать?

– Стащу где-нибудь. Очень мне надо тащить еще и котелок твой!

– Смотри, Пус, будь осторожнее. Я слыхал, что про тебя говорят… Вчера брат заходил, рассказывал. Подозревают тебя во всяком, и в том, что делал, и в том, чего не делал. За кирпичи-то ты знаешь, ну это ведь ты их украл и зарыл. Но тебе, кроме этого, приписали еще и то, что ты лес повалил, – енот осмотрелся по сторонам и перешел на шепот. – И что к макаке ты приставал, когда она в лесу была. А та сволочь обезьянья сидит и кивает! А как ты мог к ней приставать, если мы с тобой тут были и дурь варили?!.

Пус даже не моргнул.

– Пусть говорят. Не впервой, они всегда за моей спиной говорят.

– Оно-то может и так, но Кабанов все записывает, о чем они говорят.

Чумазый съел последний гриб.

– Кстати, у коз во дворе кто-то давеча памятник какой-то построил из грязи. Твоя работа?

– Ну, моя.

Енот заржал.

– Так, а почему памятник-то?!

– А что им, ратушу городскую строить?

– Ты – дикое существо, Пус, особенно когда под этим, – енот потряс пакетом. – А помнишь, как тогда, восемь лет назад в экспедиции?…

Мидун кивнул и ответил:

– Это когда тебе капканом ухо обрубило? Помню. Ты тогда еще кричал, что твоя енотиха тебя теперь домой не пустит, потому что какой же ты мужик без уха.

Енот описался.

– Та чтоб тебя, – протянул он. – Уже и днем достает.

Прикрывая срам, енот выбежал из пещеры и зашумел охапкой травы.

– Не тот ты уже, старик, не тот, что был раньше. Раньше из-за тебя тигры ссались, а теперь ты вон из-за сквозняка.

Чумазый вернулся и утер слезу.

– Раньше я дураком был, не ценил того, что имел. А теперь я умный, но мне от этого не легче.

– Ты и сейчас дурак.

– Тем более.

– К чему это ты?

– К тому, Пус, что мы издохнем скоро. И что все эти мои болячки… в общем, время берет свое.

Кот улыбнулся.

– Зато коты живут дольше енотов раза в два.

– Кто тебе сказал? Ты столько травы жрешь и кислого молока пьешь, что твоя печень уже наверняка черная. Ты еще меня опередишь.

Мидун встал и собрался уходить.

– Ладно, Чумазый, спасибо тебе за мочу, за пепел, и за банку в голову. Я тебе завтра рыбы занесу под вечер, не помри к тому времени. Может, воск достану, так мы бутербродов каких-нибудь сделаем. Ну, давай. До скорого!

Ничего более не говоря, кивнув на прощальные слова Чумазого, Пус Мидун захватил пакет и растворился в густой темноте за порогом освещенной керосинкой пещеры старого енота.

Глава 2

Утром следующего дня Пус Мидун проснулся, традиционно терзаемый похмельем. Нервно разбив пустую чашку, он набрал в соседнем колодце воды и вылил целое ведро себе на голову, после чего наплевал в колодец и пошел собираться на рыбалку.

Свой инвентарь, который состоял из ножика и большого мешка, он запихнул в карманы жилетки. Выйдя из дома привычным крадущимся шагом, кот огляделся и подался на тропу, огибавшую лес, местами забегая в него, словно в гости, и выводившую к мелководным порогам быстрой речки, которая вверх по течению намыла глубокие карманы, привлекая в них сомов, лососей и разную другую живность. Топая по тропе, Пус напевал под нос песню «Рискуя сердцем, мы всех под нож поставим» и считал, сколько успел разрушить муравейников. Главным условием его странной игры было не отдаляться при этом от тропы больше, чем на пять шагов. Увлекшись своим занятием, он неожиданно встретил волка Кабанова, перегородившего тропу поперек мотоциклом. Полицейский спокойной сидел и курил. Мидун растерянно замер, но тут же вернул свое привычное выражение полного безразличия. Волк молча смотрел на Мидуна, а тот бросив короткий взгляд в его сторону, заметил движение чуть поодаль от тропы. Там суетилось несколько волков, что-то вынюхивая и записывая.

– Пришел-таки, – довольно хмыкнул Кабанов.

– Таки я тут каждое утро хожу, – перекривил его довольную морду Мидун.

– Тем более, тем более… – протянул волк.

– Пустишь или обходить?

– Ни то, ни другое, Мидун. Сейчас мы будем проводить следственный эксперимент. Пройдемте? – лапа волка в пригласительном жесте указывала в сторону бегающих в лесу псов.

Пус замахал головой. Он втянул воздух носом и, все еще посматривая в сторону, злобно сказал:

– Ты мне мешаешь на рыбалку идти, а мне к десяти надо успеть наловить много добычи.

Волк не сдвинулся с места.

– А ты мне жить мешаешь, Мидун. Ты и твой обоссанный друг енот, вы просто два урода, которые портят мне всю статистику по району. Ты у меня, как бельмо на глазу, и скажи спасибо, что я еще не успел сегодня за тобой сам приехать.

– Какая жалость, – буркнул кот.

– Пошли за мной. Дернешься – считай, что уже труп.

Пус осознал, что выбора у него не осталось. Рядом суетились коллеги Кабанова и на помощь ему они успеют быстро. Он прошел вслед за волком, который сделал десять шагов, а потом резко отошел в сторону и пропустил кота вперед, лишив того возможности отступить. Волки на минуту перестали бегать и покосились на своего шефа, но тот жестом приказал им продолжать, после чего они вернулись к обнюхиванию окрестности.

Мидун и Кабанов вышли на небольшую полянку, которую уже начало лениво освещать сквозь редкие деревца встававшее солнце. Вокруг не было ничего такого, что могло бы привлечь внимание, и уже начавший нервничать кот повернулся к волку.

– Чего ты от меня хочешь?

Волк облокотился боком о дерево, достал новую папироску и спросил:

– А ты что, разве не узнаешь места?

Кот опять осмотрелся.

– Я вон той тропой хожу за рыбой. Почти каждый день. Места для меня давно знакомые, но я не понимаю, что я должен тебе сказать.

– Ну как что… Просто сознаться во всем, и мы все быстро оформим и закончим.

– Сознаться в чем? В том, что мне это надоело?

– В том, что ты тут натворил.

Пус вновь осмотрелся.

– Кабанов, заканчивай. Я тут не был, ничего не делал, никого не трогал.

Волк саркастически улыбнулся.

– А это? Не ты? – лапа волка поднялась вверх.

Мидун, следуя направлению, поднял голову и отпрянул.

– А Тучун бы тебя взял! Какого ж это… – выдохнул он.

Наверху, метрах в пяти над землей, висел кабан, прибитый за шею и уши огромными гвоздями к дереву. Его живот был вспорот, кишки обмотаны вокруг ствола дерева, а задние ноги были сломаны в суставах и вывернуты в неестественном направлении. Мидун, быстро окинув взором открывшуюся картину, ощутил подкативший к горлу комок и отвернулся.

– Вот в чем дело, Мидун. Теперь сам видишь, какая получается ситуация. Мы нашли этот труп сегодня ночью. По этим тропам шляешься только ты, и, дайте-ка вспомнить, угадайте, кто прошлым воскресеньем подрался с хозяином таможенного склада, с кабаном? Уж не наш ли любимый гражданин Пус Мидун, а?

Мидун косо посмотрел на Кабанова. Он хорошо понимал, к чему идет разговор, но боялся поддаться приступу агрессии и напасть на волка. Поэтому кот лишь молчал и старался оставаться хладнокровным.

– Да, Мидун, твое дело плохо, как ты видишь. Защитника у тебя нет, да и взяться неоткуда. Сказать, где ты был прошлым вечером, ты вряд ли сможешь, потому что наверняка был пьяный в доску и валялся в собственной блевотине, где я нашел тебя, когда в прошлый раз к тебе зашел. Вот такая у меня ситуация, Пус. Что мне делать?

– Дать мне пройти. Любой дурак поймет, что я тут ни при чем, – выдержав паузу, сообщил тот.

– А как я должен понять, что ты ни при чем?

– А как бы я это сделал? И зачем оно мне надо? Мало ли с кем я вообще дрался?!.

– Ну, нет, Пус, так не пойдет. Верить твоим словам, все равно, что просить муху не лететь на дерьмо. Сам понимаешь, надо верить фактам. А факты таковы, что это ты сделал, и что запах кабана сейчас на твоих лапах. Как и его кровь, впрочем.

Мидун внимательно посмотрел в глаза Кабанову, источая своим взглядом горячую ненависть.

– Какой запах, волчара, опомнись. Ты вешаешь на меня свои проблемы.

Волк дал команду подчиненным, которые тем временем незаметно для Мидуна оказались позади него. Следуя приказу, те схватили кота за лапы и резко кинули на землю. Попробовав сопротивляться, Мидун понял, что это бессмысленно, и только зашипел.

– Спокойнее, братец, сейчас мы проведем эксперимент, и все выясним, – волк, становясь над Мидуном, нагнулся и проверил его карманы.

– Ага, нож и мешок. Отличный набор, Пус, видать шел за новой добычей.

– Я рыбу в мешке ношу, а ножом ее убиваю. Понюхай мешок, Кабанов, – Мидун задергался.

– Ваня, сюда! Давай, обнюхай эту тварь, – скомандовал Кабанов одному из бегавших около них волков.

Ваня, будучи главным следователем отделения, утер нос лапой, потом высморкался за деревом и подошел к лежащему коту. Он стал возле него и втянул воздух, издавая носом булькающие звуки, потом приблизился к Мидуну в упор и снова вдохнул. Сразу же его морду исказила гримаса отвращения.

– Фу, Кабанов, что за дерьмо ты меня нюхать заставляешь? От него мочой разит, да валерьяной. Не пахнет он кабаном, отпускай его. Завоняешь тут все.

Волки, державшие кота, резко выпустили его лапы и разбежались в разные стороны. Мидун поднялся с земли и потер сдавленные лапы. Он зло смотрел на Кабанова и бесшумно шевелил усами, ругая про себя волка на чем свет стоит.

– А пошло бы оно все… – раздосадованный волк швырнул свою фуражку в пыль и резко развернулся.

– Ваня, да как же не он-то?! – волк взывал к своему подчиненному. – Это что же, у нас теперь дело висеть будет. И не просто дело, а убийство! Да сколько лет у нас убийства не было! Ну не тучунский же дьявол это творит!

Ваня только сдвинул плечами.

– Не пахнет он кабаном, что я сделаю…

Пус тем временем подобрал с травы свои нож и мешок, и спрятал их обратно в карманы.

– Слышь, волчара. Я сделаю вид, что этого не случалось вовсе. Но запомни – и я не боюсь сказать это при всех – если ты будешь позволять себе валить на землю невиновных котов без суда и следствия, то я обещаю, что перегрызу тебе горло. Пусть меня посадят после этого голым задом на угли, но я не останусь в долгу, помни это.

Волк, опешив, развернулся к Мидуну и начал судорожно искать свой пистолет, но кобура была пустой. Не дожидаясь больше от волка новых действий, Пус рванул к своей тропе, уклоняясь от камней, которые в него запустил орущий и матерящийся Кабанов, и пустился к берегам своей речушки.

Погода в этот день решила побаловать прохладой, и речка своими быстрыми водами холодила Мидуна, который по брюхо забрался в заводь, вынюхивая, где сегодня ночевал лосось. Обычно после его ночевок оставались следы – бутылки, консервы, банановые шкурки и поленья несгоревших дров. Весь мусор лосось сносил к берегу и выталкивал на сушу. Но сегодня берега были чисты, лишь кое-где виднелись залежи мусора, которые находились тут уже не первый день. Пус решил немного подумать, выбравшись обратно к берегу, а заодно и сыскать замену потерянной намедни палке. Палка нужна была увесистая и достаточно длинная.

В нескольких метрах от воды лес наступал на владения реки, местами оголяя могучие корневища – в них тоже путались заблудившие косяки, и ловить их там также было удобно, если только без палки. Но без палки значило нырять, чего кот делать не очень любил. Подходящее орудие он вскоре нашел и отломил нужной величины ветку, обрезая лишнее своим острым ножиком. Пустые берега означили либо то, что лосось ушел выше по течению, прячась от комаров, либо то, что он не куролесил прошлой ночью. Тем более, невероятно, учитывая смену власти в их иерархии – старого вожака лососей Пус изловил буквально неделю назад, а новых принято потчевать безудержным весельем и хмельными водорослями весь месяц. С приходом нового дня хмельные рыбины обязательно плавали там, где мельче, собирая мусор возле своих территорий и укладываясь на дневной сон. Терять время уже было нельзя, и Мидун упаковал пожитки в карманы и потащил палку за собой на север, выше по течению, где река раскидывала свои берега шире, образуя некое озерцо. Стараясь не шлепать по воде, он вскоре выбрался к водоему. Над водой витали покой и тишина, рябь нигде не проступала, хотя обычно это место хорошо продувалось ветрами. Складывалось впечатление, что вся рыба ушла еще дальше.

Пус вздохнул. Очевидно, повторялся прошлогодний сценарий, когда лосось выработал свою тактику защиты. Тогда появился рыбный дозор, состоявший из рыбин, дежуривших поближе к берегу. Разведчики, завидев рыбака, спешили доложить о появлении врага, давая фору всем обитателям вод для того, чтобы успеть нырнуть поглубже. Кот, в свою очередь, стал дезинформировать разведчиков, бросая булыжники в разных местах реки тогда, когда не собирался рыбачить, повторяя эту процедуру до десяти раз за день. Вскоре коллективный разум лосося осознал неэффективность своего метода защиты и снял дозорных.

Понять, чем и когда Пус выдал свое присутствие, вряд ли представлялось возможным, и он решил действовать напролом. Почти в каждом районе реки у кота была спрятана заначка нужных для разного способа рыбалки вещей. Возле озера тоже имелся свой тайничок, в котором дожидались своего момента пустая консервная банка, моток ниток и большой кусок карбида, который кот украл когда-то на таможне. Мидун привязал конец нитки к тонкому деревцу у воды, второй – к банке. Затем он ножом накрошил несколько кусочков карбида в банку и загнул небрежно обрезанную крышку. После этого осталось только приспособить к банке камешек потяжелее и приступить к атаке.

Встав на берегу, Мидун осмотрелся и проследил за тем, как по течению плывут листья, кое-где покрывавшие поверхность воды. Местами они замедляли движение и начинали кружиться – значит, в этом месте дно резко уходило вниз, и там почти наверняка таилась заветная рыба. Приметив такое место поближе к себе, Пус замахнулся и ловким броском отправил в него банку, наблюдая, как она моментально ушла на дно. Потом он взял свою палку, зашел в воду и принялся ждать. Несколько минут ничего не происходило, но опытный рыбак не смутился, стараясь не обращать внимания на холодеющие конечности, да не макать лишний раз хвост в воду. Вскоре на поверхности появились пузырьки, и если бы Пус в это время нырнул, то отчетливо услышал бы шорох, шипение и другие звуки, которые значили явные признаки беспокойства там, на дне.

Беспокойство на дне тут же перекинулось на поверхность, где появились рыбные плавники, стремглав несущиеся в разные стороны от того места, куда угодила банка с карбидом. Лосось всегда выбирал путь покороче, а значит, направлялся к ближайшему берегу, где уже ждал Пус Мидун с занесенной над головой палкой. Едва первая рыбина приблизилась на достаточное расстояние, как сокрушительный удар сломал ей хребет. Но одуревшие от газовой атаки лососи не обращали внимания на опасность на берегу, и, даже не замечая ее, неслись прямо под лапы рыбаку. Через несколько минут вокруг кота плавало брюхом вверх с два десятка искалеченных тел – более, чем достаточно, чтобы считать рыбалку удавшейся и обеспечить себе еду и выпивку на пару дней. Собрав улов на берегу, Мидун сосчитал и взвесил на глаз добычу, упаковывая ее в свой мешок. Затем кот вытащил за ниточку консервную банку с карбидом, промыл ее и спрятал обратно в тайник. Не тратя времени на передышку, он принялся тащить мешок обратно к тому месту, где лесная тропа упиралась в реку, откуда Пус сегодня начал свой рыболовный день.

Спрятав там свою палку, кот положил мешок под деревом подальше от дороги и снова вернулся к воде. Ему предстояло еще выловить фугу для Драного. Обычно промысел этой рыбы не был козырем Мидуна, но все же способы и места обитания ее он знал. Да и как не знать, если прошлой весной он умудрился напиться и полезть под воду жить, пока не захлебнулся. И что бы было, если бы одна из фугу не приняла его за мусор, которым лосось обычно снабжает местные воды, и не выперла обратно к берегу. Вот так Пус и заприметил профессиональным взглядом, куда потом ушла рыба, несмотря даже на охмелевшее сознание. А ушла фугу к своим норам, которые соорудила под большим камнем на противоположном берегу. Камень этот неизвестно как попал сюда, местные породы не изобиловали камнями такой величины, а этот был в два роста, правда, большей частью находился под водой. В планах Мидуна не было рисковать захлебнуться снова, зато сорвать большую охапку сухой травы и вывалять ее в куче дерьма, которую сам только что произвел, он не побрезговал. «Валериана не пахнет», – подумал Пус. Да и привыкать ли ему. С этим оружием в лапах он перепрыгнул в узком месте на другой берег и подобрался к заветному камню. Далее следовало найти еще один небольшой камень и, что есть силы, швырнуть им в воду рядом с предполагаемой норой. А охапку травы расположить между большим камнем и берегом, и поджечь ее. Мало кто знал, что с этой стороны камня у фугу устроена вентиляция, которая снабжает свежим воздухом закрома ее жилища. И попав в эту вентиляцию, дым с характерным запахом устремился прямо в нору к рыбе. А рыба тем временем, испугавшись шума снаружи, постаралась глубже заплыть к себе в нору, но там ее ждал угарный дым, умноженный на запах кошачьих экскрементов. И в этот раз Мидун использовал слабость рыб к свежему воздуху и чистоте, что и являлось залогом успешной рыбалки. Фугу не стала носиться по поверхности, подставляя свою спину под удары, но замелькала под водой, пестря своими желтыми пятнышками. Переливаясь в лучах уже высоко поднявшего солнца, рыба мелькала, панически нарезая круги вокруг своей норы. Пус только этого и ждал, и с высоты камня просто ринулся сверху на нее, вцепившись когтями в ее спину. И без того напуганное существо сделало отчаянный рывок к другому берегу, неся на себе кота, но его когти уже впились в жабры, выдавливая из них жизнь.

Туго набитый мешок тяжелым грузом давил на плечи кота. Он шел обратно в поселок по другой дороге, не желая больше видеться с Кабановым и его псами. Размышлять о судьбе павшего жертвой невероятной жестокости кабана тоже не хотелось, да и настроение было не располагающим. С одной стороны, душу грела удавшаяся рыбалка, а с другой – мутило похмелье, которое не отпускало Мидуна до тех пор, пока он не примет новую дозу. В ближайших его планах было занести улов Драному и получить плату за рыбу.

Из кустов, беспорядочно тянувшихся вдоль дороги, вдруг послышались шорохи, тихий писк привлек внимание кота. Издалека еще он узнал в этом писке вечно жалующийся тон крысы Клавдии Сыцер, которая, блуждая исключительно в компании своего мужа Прокопа, рассказывала каждому встречному, как же плохо им живется. В этот раз Клава заверяла мужа, что теперь убьют и их, ведь они были самые бедные и незащищенные жители района. Более того, и детей-то у них нет, потому как она бесплодная. Не дала ей злорадная судьба радости нянчить потомство, а значит, никому они такие не нужны, и никто за них не заступится. Говоря, как обычно, очень быстро, Клава успела все это выложить прежде, чем Пус прошел мимо них.

– Пус! – громкий голос Прокопа внезапно раздался громче писка его жены.

– Ой-ой-ой, ты что, Прокоп, он же нас убьет, – запричитала сразу Клава Сыцер.

Мидун, сдавленный ношей в три погибели, пыхтел, стягивая мешок со спины. Ему и впрямь надо было передохнуть, а от крыс всегда можно было услышать, что нового говорят в селе. Пуса интересовали не столько новости, сколько слухи об убийстве кабана.

Из кустов показался крысиный нос, который втянул воздух и вывел своего хозяина к дороге. Крыса Прокоп, на котором из одежды была только белая бескозырка да маленькие туфли кремового цвета, обутые на передние лапы, выбежал перед котом, осторожно оглядываясь. Он был очень обеспокоен, его движения выдавали панику и страх. Клава так и не решилась выйти из кустов и лишь недовольно сопела в своем убежище.

Прокоп потоптался на месте и озадаченно спросил:

– А ты уже слыхал про убийство, Пус?

Кот уже уселся на свой мешок, переводя дух, и устало произнес:

– Да, я даже как бы видел…

Прокоп от удивления обомлел.

– Ты видел, как убили? Да что ты!

– Да не видел, как убили, а труп видел, – Мидун отмахнулся, – Ты еще разнеси по селу, что Пус видел. Мне и так хватило общения с Кабановым, ты еще подлей масла в огонь!

Прокоп повернулся к кустам и прошипел:

– Кла-а-а-в-а-а-а-а, он не убивал, я же тебе говорил!

– А она думала, что я убил? – Мидун озадаченно повернул голову к кустам.

Клава Сыцер быстро спрятала нос обратно в кусты и начала шепотом изрыгать проклятия.

– Она нет, что ты, – вступился за жену Прокоп. – Но ведь в селе молва идет. Ой, идет, Пус, и даже говорят, что не ты, а Кабанов это все. Что он виноват, раз не может раскрыть дело сразу.

– Не удивлюсь, – хмыкнул Пус. – И на меня повесить хотел…

Крыса Прокоп топтался на месте.

– А вы чего сюда выползли? – поинтересовался Мидун.

Прокоп замялся.

– Да мы… Этого… Вроде как беженцы. Бежать хотим. Клава думает, что теперь и нас на колбасу пустят. Мы же с кабаном на таможне работали. Только он на складе начальником был, а мы старшие по качеству товаров. Товароведы.

– И вас убьют? А что, идея! – Пус оскалился, что иногда означало у него улыбку.

Все еще волнующийся Прокоп не понял, то ли кот шутил, то ли он настроен серьезно, но поспешил заверить:

– Да что мы, у нас-то и взять нечего. И Клавка вон бесплодная, есть ее нельзя. А она думает, что нас теперь придут убивать. Народ в селе волнуется, все ходят и камни в карманы суют, чтобы было чем отбиться. Ох, не думал, что такое время застану.

Пус потянулся, разминая затекшую спину.

– Всегда так было. Ты просто не видел ничего в своей норе. А что ты как на парад оделся? Разве в парадном бегут из села?

Прокоп не нашелся сразу что ответить, и задумчиво наклонил голову в бок, смотря в сторону от Мидуна.

– А в чем же надо бежать, Пус? Я не особо важная птица, мне инструкций никто не давал. Но я читал когда-то, чтобы стать беженцем, надо взять самое ценное и уйти из дома. Вот я и обулся в свои лучшие туфли и иду теперь из поселка.

– Самое ценное? А что ж ты ее с собой взял? – заржал кот, указывая на кусты, где сидела крыса-жена.

– Другой не будет… – философски изрек Прокоп.

Мидун поднялся с мешка, еще раз хорошенько потянулся и наклонился, чтобы разогнать кровь по мышцам.

– Ну, беги, раз бежишь. А мне дел много еще надо успеть сделать.

Прокоп кротко кивнул и развернулся с тем, чтобы скрыться в кустах. Но сделав пару шагов, остановился и повернул голову.

– Пус, а если что будет, ты за нас заступишься? – спросил он кота, который уже успел взвалить себе мешок на спину.

– А на кой вы мне нужны?

– Я тебе помочь могу. Но если ты дашь слово, что заступишься, когда придет время. Может, я еще и не сбегу из деревни. Договорились?

Пус немного удивился такой смелости обычно трусоватого Прокопа, но, видно, страх прижал его так, что даже он уже перестал бояться всего остального, кроме своего страха.

– Ну, если будет ситуация, то я тебя не трону. Слово даю, – нехотя произнес кот.

– Барка доносит на тебя. Следит и доносит. Кто к тебе домой приходит, что ты пьешь, и вообще все, что видит и знает про тебя.

Мидун помолчал некоторое время, искажая морду презрительной гримасой, а затем проговорил:

– Вот сука, а…

Прокоп уже спрятался в кустах, но оттуда еще добавил:

– Помни, что слово дал! И учти, она доносит, она сама Клаве говорила!

Раздосадованный Мидун направлялся сельской дорогой к землянке Драного, задумчиво пиная мелкие камешки. После такой новости он перестал замечать тяжесть мешка, усталые плечи не донимали его ломотой. Мидун был ошарашен, ведь в свое время он не раз жалел Барку и не бил ей морду, не воровал ее вещи, кроме той банки с грибами и еще каких-то пустяков. По-пьяни он не ломился к ней в хижину и не мочился на крышу ее дома. Он думал, что эта несчастная мышь относится к соседу с уважением. К пущей его досаде, ничего путного из способов мести пока что не пришло ему в голову. Но мстить надо было. Так, блуждая в своих мыслях, кот неожиданно для себя оказался возле дома медведя, больше походившего на глинобитную землянку.

Медведь Драный, преодолевая боль в коленях, скривившись, копал саперной лопаткой огород на своей делянке. Согнутый, словно вбитый в крепкое дерево гвоздь, он окучивал жиденькие кустики какой-то овощной культуры, а между ними рыл другие ямки, кидая в них по нескольку семян из своих широких карманов. Возле входа в его землянку сидела старая беззубая медведица, потерявшая естественный цвет шерсти и выглядевшая как старый выцветший ковер. Она сидела на большой кастрюле, перевернутой вверх дном, и наблюдала за работой Драного, иногда отпуская нелестные комментарии, негромко, но так, чтобы Драный слышал ее. Пус без труда узнал в ней тещу Драного, и подумал, что тоже поймал бы фугу, будь у него такая родственница. Мидун обошел делянку с другой стороны, где медведь возился возле одиноко стоящей секции забора, и кашлянул.

Медведь поднял морду и сразу ухмыльнулся, завидев кота.

– Пришел мой спаситель. Пус, что бы я без тебя делал! – бросив лопатку и широко расставив лапы, забасил он.

– Остынь, Драный. Не вздумай меня обнимать! Принес я, что ты просил. Как договорились.

Медведь оглянулся по сторонам и понизил голос:

– Погоди, за деньгами схожу, – он воткнул лопатку в землю и скрылся за землянкой, игнорируя замечания тещи что, мол, перекур еще не наступил. Через минуту медведь, хромая на обе лапы, вернулся, сжимая в ладони горсть монет. Расплатившись, медведь достал из бездонных карманов мешок и принялся перебрасывать рыбу в него из мешка Мидуна.

– А ты что деньги не дома прячешь?

– Здрасьте! – медведь радостно кивнул проходившей мимо лисе. – Да какое там дома, Пус, меня туда не пускают! Даже ем вот в летней кухне. Хорошо, что еще не очень холодно ночами, а то почки совсем плохие стали.

Кот мельком взглянул на «летнюю кухню» – жалкую будку из наспех сколоченных кривых досок с огромными щелями.

– Ну, ты тут прямо, как король, живешь. Когда корону выдадут? – съязвил он.

– Горемычный я, Пус, меня жизнь всегда била бочкой по макушке. Знаешь, откуда у меня этот шрам? – медведь загнул ухо, за которым виднелся операционный шов.

– Скалкой получил или в пьяной драке, что же еще это может быть.

– Нет, Пус, это на меня стрела крана упала. Когда я в цирке работал, мы остановились на пустыре одном. Шатер разбили, то да се. А рядом стройплощадка была, и надо же было посреди ночи одному крану завалиться. Аккурат на шатер лег, никто не пострадал, а мне голову раскроило так, что глаза вывалились…

– Э, Драный, постой, не вся рыба тебе. Мне пять штук оставь.

– Так вот я и говорю, удар был сильный. И это только один случай, а сколько их у меня было, сколько было… Один раз полез купаться. Тоже с цирком проезжали. И купаться полезли в реку-то. Тепло, захотелось освежиться. Так всем ничего, а я с моста прыгал и угадай, на что напоролся?

Кот со скучающим видом зевнул.

– На бронзовый памятник королю! Спрашивается, вот что он делал там, в воде… Главное, прыгали все, а напоролся я. И башкой-то опять напоролся. Опять череп мой лопнул, а внутрь воды налилось… А ты говоришь…

Мидун, в большей степени занятый своими мыслями, пробубнил:

– Там фугу сверху была, видел?

– Видел, Пус, спасибо. Ну, пойду я, мне еще копать надо. И готовить. – Медведь ушел за землянку и вскоре вернулся к своей работе в огороде.

Пус Мидун развернулся и зашагал в сторону горы Тучун, которая возвышалась над поселком и была видна из любой его точки. Совсем уже легкий мешок перестал напоминать о себе, и кот погрузился в переживания, которые он испытал сегодня утром. Мысли перепрыгивали от одной к другой, словно играя в салочки, но неизменно возвращались, гонимые ветром воспоминаний, к той полянке, где висел растерзанный кабан. Зрительные образы воспоминаний почему-то были резко обрезаны на уровне роста волка Кабанова, а то, что было выше, не восстанавливалось в памяти. Но кот мог описать это словами, повторяя их про себя. Странное ощущение, скорее, не желания созерцать эту картину, а любопытства, накатывало на Мидуна и окутывало тонкой невидимой паутинкой. Вдруг, ни с того ни с сего, в стройный хоровод мыслей ворвалась эта подлая серая мышь, которая достойна лишь того, чтобы сжечь ее дом и предать забвению ее имя. Барка деловито расхаживала по своей чистенькой кухне и шевелила усами, строго поглядывая на Мидуна. Пус Мидун замахал лапой перед своей мордой, пытаясь отогнать наваждение.

Пройдя центральную площадь поселка, Пус, игнорируя полные страха взгляды редко встречающихся поселенцев, снова осмотрел нависший, словно облако над полем, холм, состоявший из камня и серой сыпучей земли. Вряд ли он был выше двухсот метров, но на фоне окружавших деревню низменностей он выгодно вписывался в здешний ландшафт, пряча закатное солнце, скрывшееся раньше времени за поросшей редким лесом шапкой холма. Отсюда не было видно, что между этими редкими деревцами показывала свой цвет солнцу волшебная трава, которую растил «тучунский дьявол», как называли в народе мистического хозяина горы. Такое прозвище он получил только потому, что нарыл вокруг своих полянок множество узких и глубоких ям, где жители ломали себе конечности, пытаясь подобраться к зелью. Никто не знал точно, как тучунский дьявол выглядел и кем вообще являлся, но все были абсолютно уверены, что с ним ручкается Пус Мидун, раз уж бесстрашно гуляет в тех местах. И тем более никто не догадывался, что маленький больной енот Чумазый в одиночку ведет всю ту деятельность, которую и приписывали дьяволу. Между тем, только они вдвоем хорошо знали гору и не боялись по ней гулять ни днем, ни ночью, изучив все ее мелкие расщелины, углубления, выступы и хитрые повороты. Уже на горе, оказавшись у начала тропы, которая вела прямо к дому Чумазого, кот посреди нее присел отдохнуть – совсем его измотали и рыбалка, и встречи с беседами, и тем более похмелье. В последнее время кот стал замечать, что смертельная усталость стала накатывать внезапно и не оставляла шансов на сопротивление. Он мог ощутить истому, а через минуту лапы отказывались идти, и необходимо было прилечь восстановить силы. Так и сейчас, веки сделались свинцовыми, глаза наливались приятным теплом, как только он их закрывал, и бороться со сном становилось все тяжелее. В какой-то момент Пус прекратил сражение и отдался в теплые объятия глубокого сна. Он рассчитывал поспать десять минут, и после этого податься в гости к другу. Но вместо десяти минут, сон кота занял всю вторую половину дня и продолжался до глубоких сумерек, которые наступали не так и поздно ввиду того, что осень перевалила за середину.

Пробуждение Мидуна вряд ли можно было назвать приятным. Он получил хорошего пинка по почкам и, подняв сонную морду, увидел перелетевшую через него тень. Тишину ночного покоя разрушил звук бьющегося стекла, а за ним – шум падающего тела, покатившегося со склона вниз. Перемешиваясь со звуками гулко стучащих камней, оттуда неслись ругань и крики, которые Пус узнал быстро: Кабанов. Очевидно, он крался этой тропой, но в наступившей темноте не увидел разлегшегося посреди дороги кота, споткнулся через него и улетел со склона горы. Разбираться в деталях Мидун не стал, вместо этого он рванул, сгребая в охапку свой мешок с рыбой, к пещере Чумазого. Оказавшись возле входа в нее, Пус на миг забыл теперешнее приключение, но вспомнил, как получил банкой по башке, а потому подобрал небольшой булыжник и кинул им в темноту пещерного свода. Стука камня не послышалось, зато прозвучал глухой удар, будто тот упал на землю. Кто-то сдавленно ойкнул. Внутри пещеры зажглась керосинка и желтый ядовитый свет очертил полукруглый потолок каменного мешка, его нехитрую обстановку и Чумазого, потирающего ушибленную лапу.

– Камни летают… – он ошарашено пытался понять, откуда в него прилетел этот представитель минерального мира.

Мидун нарочито шумно вошел в пещеру. Казалось, будто енот не особо удивился столь позднему появлению друга, вопрос с камнем интересовал его явно сильнее.

– Ты видал, Пус? Камни откуда-то летят. Тучунщина. А еще полночи какие-то шаги слышны.

– Да это я камень кинул. Я! Успокойся.

Енот подозрительно скосился на Мидуна.

– Вот еще. Зачем это?

– А чтобы ты мне банку в голову не запустил. Слушай, я не по этому поводу пришел. Погоди, дай сообразить…

В еще не пробудившемся окончательно сознании Мидуна спутались события последнего дня. Он вздохнул и попросил попить чего-нибудь. У енота нашлось, кроме заготовленной для варева воды в котелке, немного застоявшегося чая с плесенью, который он предпочел разделить на двоих. Коту досталось пару глотков отдававшей гнилью жидкости, после чего он продолжил:

– Там к тебе Кабанов шел. Но не дошел. Упал, видимо ходить в детстве не научился. Думаю, сегодня и не придет уже. Но ты будь осторожнее, не говори лишнего. Вот тебе еще рыбы немного, поешь.

Енот схватил принесенное угощение и почти сразу расправился с одной рыбиной, так как был очень голоден. Пус, как и в прошлый раз, молча дал еноту насладиться пищей.

– Ты слышал, что с кабаном случилось прошлой ночью? Я туда вот рыбу всю сложу, в угол, потом еще поешь. – Мидун достал и себе рыбешку и начал не спеша смаковать ею, отрезая ножиком маленькие тонкие полоски. – Я как на рыбалку шел, меня Кабанов встретил и допрос устроил с обвинительным приговором. Говорил, что я это все устроил. А кабану там серьезно досталось, я такого ни в жизнь не видывал! Прибило его какой-то силой к дереву, а кишки все выдавлены из него. Короче, страх. Так представь, волчара этот на меня сразу…

– А когда же было-то? – енот навострил уши.

– Ночью. Я же тогда спал. Ну, я от тебя домой пришел, с пакетом. По пути искал, где можно украсть котелок, но не нашел нигде. Так я решил просто так съесть немного травы. Но, видать, перебор вышел, я сразу отключился и вообще не помню ничего больше. Проснулся утром и пошел на рыбалку.

Енот покачал головой.

– Кто его знает, Пус, кто и как это сделал. Кабан один и знает.

Мидун закончил с рыбой и залег на бок, давая отдых своим утомившимся лапам. Ломка становилась все более навязчивой и уже начала проявляться ломотой в суставах. Ему казалось, что на них кто-то наступает, и как ни положишь лапы, через секунду невидимая тяжесть сдавливает болью конечности. Перевернувшись на спину, в надежде немного уменьшить боль, Пус обратился к другу:

– А что у тебя из травы есть? Одолжи мне еще пучок, а то моя дома, а я с собой не хочу ее таскать.

Чумазый поплелся в свою тайную коморку, откуда вскоре появился, отдав Мидуну несколько стеблей. Кот сначала робко, затем все более уверенными движениями начал нюхать хрупкие сухие листочки. Очень приятное ощущение обволакивающей легкости и свободы сбросило оковы с его тела. Вновь вдохнув полной грудью, Пус принялся разжевывать траву.

– Ты не увлекайся этим, – исподлобья енот следил за котом. – Там еще новый вид травы, я экспериментирую. Мало ли…

– Все хорошо будет! – широко улыбнулся Мидун. – Ох, какая! Как же хорошо! – Он принялся умывать морду лапой, предварительно натирая ее раскушенным и смоченным слюной стеблем травы.

Чумазый доел вторую рыбину и принялся мастерить слабый костер с тем, чтобы нагреть немного воды. После того, как она начала закипать, енот бросил в котелок хорошо размятый в лапах стебелек и щепотку золы. Поколдовав немного у этого блюда, он налил себе в пустую консервную банку приготовленного варева и принялся попивать его, прихлебывая и жмурясь от горечи напитка.

– Опять огоньки вон там вышли! – лапа енота указывала в сторону выхода из пещеры, – а вчера что было! Я же тебе не рассказывал! Как ты ушел – такое было!

– Что, твои друзья тебе рассказали много нового?

Енот приосанился и с гордым видом заявил:

– Они меня на другие планеты брали!

Пус замер и скосил глаза на друга.

– Ты, видать, лучшую траву себе оставляешь…

– Пус, ты даже не представляешь, как там все необычно! Я вот раньше читал, что кроме нас нет никого там. Ну, вот что мы одни. Сделали, мол, ученые такие вот выводы – потому что не видят никого. А я там был!

Кот начал чесать бок лапой, потом перевернулся и принялся тереть им о каменистый пол пещеры. Наступила пауза, во время которой енот поспешил сделать еще несколько глоточков напитка.

– Ты, видимо, ждешь, пока я попрошу тебя рассказать, как же там было.

– Можешь не просить, я и сам расскажу. Хочешь? – Чумазый протянул коту банку с напитком. У самого енота шерсть на затылке уже стояла дыбом, что свидетельствовало о степени сильного опьянения. Кроме этого он больше ничем не выдавал своего состояния. Разве что содержанием разговора.

– Во-первых, у них нет твердой поверхности. Они живут как бы в воздухе, – начал Чумазый.

Пус принял банку от енота и внимательно внюхался в запахи напитка.

– То есть, они сами называют это плотностью, – продолжал енот. – Внизу там начинается что-то вязкое, типа грязи, но они не могут туда добраться – они сами по весу как воздух, и поэтому парят в своем пространстве и не могут опуститься вниз. У них нет поверхности в нашем понимании. А сами они интересно устроены. Они очень легкие, но поскольку имеют форму вытянутой рыбы, могут быстро летать. В нашем понимании. В их понимании это ходить. Хотя это что-то среднее между полетом, плаванием и ходьбой. Короче, это перемещение.

Осушив консервную банку, Пус попросил добавки.

– Бери вот. Ты дальше слушай! У них нет никакого социального строя, они не создают городов и так далее. В их мире они имеют исключительно удобные условия для обитания: там всегда идеальная температура, им не нужны дома и одежда. Там всегда вдоволь пищи, они едят такую шаровидную траву, которая поднимается снизу, когда созревает. У них нет преступности, потому что нечего красть и делить. Семьи у них создаются из семи особей, то есть, чтобы создать себе подобных, надо чтобы их собралось семь, таких как они. И только двое из них воспроизводят потомство, причем один сразу шести видов, а другой только одного, себе подобного. И они имеют представление о морали, сознании, социальном строе, звездах. Чисто в теоретическом плане. Они знают о нашем существовании. И о тебе, Пус, они знают. – Енот увлеченно жестикулировал, деловито расхаживая по пещерке.

Мидун безразлично смотрел на звезды, которые доносили свое тусклое свечение сквозь свет уже разгоревшейся керосинки, местами прерывая свое созерцание для того, чтобы удивиться, насколько сильно дурман пробирает сознание Чумазого.

– Так вот, они все почти одинаковые, и у них нет войны. Никакой. Ни за пространство – всем хватает места. Ни за ресурс – все, что надо, есть в достатке. Ни за любовь – у них нет такого понятия вообще. Все они живут сегодняшним днем и верят в разум. Представляешь, Пус?

Мидун, не отрывая взгляд от кусочка видимого неба, мотнул головой.

– Видишь, как. Я думаю, ты очень хорошо бы подошел для них. Я с ними поговорю, может, они и нас возьмут к себе…

Кот потянулся.

– Мы слишком умные для них, – вполголоса сказал он.

– Почему это?

– Да потому что. Потому что ум – это результат того, что у тебя есть проблема. И тебе ее надо решить. Нет проблем – нет ума. Вот попади они к нам, что бы вышло? Да они себе еды добыть не смогут. Даже кислого молока!

– А что, только молоко имеет значение? – Енот подсознательно стал на сторону обвиняемых.

– Значение имеет только то, что тебе нужно.

– Мышление примитивного существа из нашего мира…

– Вот сломаю тебе хребет, и поймешь, что такое примитивное существо. Дай еще этого напитка. И возьми вот этот стебель, туда кинь, у меня остался, – Пус яростно боролся с нарастающей внутри него тревогой, которую объяснить он не мог. Что-то его беспокоило. Что-то такое, что уже скрылось за пеленой безмятежности, но вот-вот прорвет сознание и кольнет где-то внутри накатившим, словно ледяное дыхание зимнего утра, понимаем. И не успел енот звякнуть банкой о чугунные стенки котелка, набирая для Мидуна новую порцию, как тот вдруг вскочил и зашипел:

– Барка, сука!

Чумазый от неожиданности пролил полбанки варева на свое брюхо. И сразу же описался.

– Представь, она доносит на меня Кабанову! Я-то за твоими травами и забыл совсем!

Поникший енот, молча переживал боль от ошпаренного пуза и стыд за лужу под лапами.

– Вот ведь сволочь, поди, и сейчас морду выставила в окошко и сечет – дома ли я? Что мне делать, а?

Не дожидаясь ответа друга, Мидун схватил валявшуюся на земле банку и набрал себе напитка.

– Нельзя это так оставлять, – сказал он, отпивая обжигающую жидкость. По всему было видно, что он возбуждался и заводился тем сильнее, чем чаще угощался коктейлем Чумазого. И вскоре накрутив себя до состояния вибрирующей лески, кот вышагивал круги по диаметру пещеры, напрочь забыв про друга и все остальные заботы. Сейчас его волновало только предательство соседки, жгло обидой и кололо чувство уязвленного самолюбия. В голове зрел план мести, в котором с каждой минутой становилось все больше жестокости.

Отвлекаясь от своих проблем, Чумазый тонким голосом спросил, откуда Мидун узнал про это.

– Сыцер мне рассказал. Я его встретил, он как раз сбегал из села.

– Странно, что Сыцеры теперь твои друзья, – отметил енот.

– Они мне не друзья. Но они ищут сейчас союзников, и почему бы им не найти его в моей особе… – обычно грубому Мидуну впору было и самому удивиться тому, как складно стала литься его речь.

– Не бойся врагов, а бойся друзей. Это они строили Колизей… – не своим голосом процитировал енот.

– Еще ты со своей травой… Говорим так, будто книгами камин топим.

– Да, чего бы в огонь кинуть, холодно уж.

Пус не ответил, а только проследовал в дальний угол, откуда вскоре вернулся и спросил:

– Что мне с ней делать?

– Ничего, – со вздохом ответил Чумазый. – Ты ничего не можешь сделать. Оставь ее.

– А ты случайно не стал бояться их всех во главе с Кабановым? – кота начало пошатывать от количества выпитого. Он неловко споткнулся и присел на задние лапы.

– А что мне его бояться. Мое дело простое, я тут сижу и никого не трогаю. Повесьте мне решетку на вход и ничего не изменится. Ни для них, ни для меня.

Енот пошел к мешку с рыбой и вытащил еще одну для себя.

– Ложился бы ты спать, Пус, а завтра что-нибудь придумается.

Помутившийся разум кота не стал сопротивляться совету друга, которому можно было доверять. Отдохнуть следовало, учитывая бурные обстоятельства прошлого дня. Шатаясь, Мидун подошел к котелку и одним глотком осушил еще одну банку напитка, после чего повалился на землю и уснул хмельным сном.

Лишь спустя полчаса енот погасил керосинку и принялся укладываться в тряпье, держа неподалеку свою банку. Кинув последний взгляд в сторону выхода из пещеры, он от неожиданности вздрогнул – на него оттуда смотрели светящиеся в темноте два глаза, которые, казалось, прищурились и оценивали енота как добычу. Но затем глаза погасли и на фоне звезд, отчаянно бросавших еноту остатки своего света, обрела очертания косматая дрожащая фигура, в которой Чумазый узнал Пуса Мидуна. Он выгнул спину, припал к земле и растворился в темноте, разинувшей свой зев прямо на кромке пещерного свода.

Глава 3

Пус открыл глаза. Первое, что он почувствовал – дикая головная боль, которая сдавила его мозг раскаленными тисками. Боясь дернуться лишний раз, Мидун осторожно поднял лапу, закрываясь от яркого дневного света, обжигающего ноющие нервы. Сфокусировав взгляд, он осознал, что находится не дома, а в пещере Чумазого, валясь у выхода. Дополнительный осмотр доступных взгляду предметов показал, что шерсть на его лапе свалялась засохшими комками крови. Стараясь избегать резких движений, Пус медленно повернул голову внутрь пещеры и увидел Чумазого, который сидел на своих тряпках, прижавшись спиной к стене. Его взгляд был совершенно пустым, губы беспорядочно дергались, а лапы сжимали пустую банку. Зверек не откликнулся на слабый оклик Мидуна ни с первого, ни со второго раза.

Пус попытался медленно подняться, одуревая от того, какой сильной может быть головная боль. Все мышцы нещадно трясло, тошнота была неимоверной. Пересохший рот на самом деле не был способен на большее, чем простое мычание – не удивительно, что Чумазый не отреагировал на попытки кота связаться с реальностью. Где-то запропастившийся язык не смачивал запекшиеся губы, и даже пожаловаться на жуткую боль не получалось. Кое-как доковыляв до котелка с заветной жидкостью, Мидун сподобился только на то, чтобы уронить в него голову и предаться блаженству от ощущения влаги в колючем горле. С минуту он пускал пузыри, а когда жажда была утолена, и добрая половина похмелья осталась только в памяти от свежей порции напитка, он поднялся и уже новым взглядом попытался оценить ситуацию.

Енот все еще не реагировал на внешние раздражители, скосив ничего не видящие глаза к полу. Иногда он отрывал лапу от банки и, как будто удивляясь, поворачивал ее ладонью вверх и пожимал плечом, словно сомневался в реальности происходящего. Через какое-то время Пус бросил попытки допросить товарища и решил осмотреть пещеру. Но стоило ему только повернуться к дальнему углу, как волна ужаса докатилась до самых дальних и запыленных закромов его сознания. В том углу, словно безумный художник плеснул краской, все стены были в крови. На полу валялись куски мяса, обрывки шкуры и красной шерсти, под стенами покоились разорванные внутренние органы и даже угадывались очертания сердца и печени.

Замерев, Пус сразу понял, что кровь на его лапах явно того же происхождения, что и кровь на стенах. Он опустил морду, прогоняя из сознания эту жуткую картину. Попытка вспомнить, что же вчера произошло, провалилась. Последнее, о чем мог рассказать мозг Мидуну, это то, как он лежал и мирно начинал дремать под рассказ Чумазого о далеких неизвестных существах. Не могло же так быть, чтобы это все было делом лап енота. Мидун собрался с духом и подступил на пару шагов ближе к месту вчерашней кровавой бойни. В одном углу лежала голова убитого, но отсюда не было возможности опознать, кто же это был. Подходить ближе Пусу претило, все же проще было растормошить енота. В конце концов, он развернулся к нему снова, но тот уже зарылся в свои тряпки и тихонько скулил под ними.

– Чумазый, это что же ты вчера сотворил? – издалека начал кот.

Не ожидая, что енот ответит, Пус подошел к нему и извлек его из-под тряпок. Сопротивления Чумазый не оказывал, и вряд ли был способен на это – он обмяк и безжизненно повис в лапах кота.

– Чумазый! – кот похлопал друга по щекам. – Очнись! Кто это там, в углу? Что случилось-то?

Енот вдруг быстро-быстро заморгал и оскалился. Он закатил глаза и отвратительно, хрипло засмеялся. Мидун даже опустил енота на землю, испытывая какое-то брезгливое чувство. Чумазый внезапно пришел в себя:

– Так это же ты, Пус!

– Как я? Что я? Я вот стою, там, в углу не я, ты чего?

Енот рассмеялся вновь.

– Это ты сделал. А в углу Барка. Ты ее того. Вчера. Ночью.

Пус растерянно покрутил хвостом и прижал уши к голове. Он осторожно взглянул через плечо в сторону места убийства и шепотом протянул:

– Ка-а-ак? Не мог я это быть, я не помню ничего…

– Ты не в себе был. Совсем не в себе! Ха-ха! – енот продолжил истерически смеяться.

– Та как же я это… Да что ты такое говоришь!

Енот только пожал плечами. Заикаясь и шумно сглатывая, он поведал:

– Сначала ты ушел. Тихо так… Ничего не сказал. А через полчаса приволок ее. Затащил в угол, душил ее, насиловал, потом начал… снова душить… Она кричала, негромко… А потом ты начал ее бить. Я тебе говорю – стой, а ты знай себе, лупишь. Камнями бил. Она уже давно молчала, а ты все возился там. Я сначала керосинку зажег, но ты так посмотрел на меня, что я потушил ее обратно и зарылся поглубже. Ты уже тогда ножиком своим ее резал. На части. Кости хрустели, грыз, видно… А потом сел у выхода из пещеры и слизывал с себя кровь. И уснул там же. А я тут все время сидел. Что я сделать-то мог, ты так посмотрел на меня, что я подумал, будто я следующий…

Пус Мидун громко дышал. Он вдруг вспомнил, как вчера злился на нее за то, что она, будто бы, сотрудничала с органами против него. Из памяти всплыли угрозы, которые он выкрикивал в присутствии енота. Только верить во все это Мидуну не хотелось.

– Чумазый, а ты это не придумал часом? Может, все-таки, не я, а ты с испугу на меня вину перевел?

Енот молчал.

– Что же делать-то?… – глаза Пуса выражали скорее растерянность, чем страх. – Кабанов пригонит туда свою свору и по запаху быстро след возьмут в эту пещеру.

Енот опять ничего не сказал.

– Думай, Чумазый, думай! Тебя за компанию в яму посадят!

Чумазый втянул язык и грустно посмотрел на кота.

– Да за дело-то пусть садят. А так? За что?

– А за то, что ты сейчас тут сидишь, а не у Кабанова в кабинете.

– Удружил…

– Соберись. Думай.

– Да что тут думать, я знаю!

Енот метнулся к своему тайнику и вытащил оттуда дощечку, что когда-то была доской от забора.

– Это я ее на всякий пожарный храню. Смотри, сейчас все решим!

Енот ловко вытянул из пепла под котелком обгоревшую головню и начал ею водить по дощечке. Справившись за минуту, он поднял ее и показал Мидуну свои старания. На ней коряво было выведено: «Входит запрыщено».

Мидун застонал и взялся лапами за голову.

– Что это значит-то хоть? «Запрыщено» – это от какого слова? Прыщи что ли?

Чумазый повернул дощечку надписью к себе и с непонимающим видом снова прочел то, что написал.

– Нет, это значит, что проходить нельзя!

– И что это нам даст?

– Да я сейчас поставлю ее на тропе к моей пещере, и никто не пройдет. Нельзя же!

Пус решил прилечь. У него начала кружиться голова, и настроение стало хуже некуда. Енот тем временем убежал за порог пещеры, оставляя после себя мокрый след, и принялся мастерить недалеко свой знак. Мидун хорошо понимал, что, похоже, погулял он хорошо, но в последний раз. Видать, его сознание совсем уж потеряло всякую связь с ним самим, особенно во время бурного охмеления. Стараясь не думать о вчерашнем – вдруг что-то вспомнится – он выбрал в куче енотового тряпья то, что когда-то было простынкой, и разложил ее возле места преступления. Теперь следовало собрать останки и зарыть их подальше, и надеяться, что волки не возьмут след. Занявшись этим делом, он не заметил, как вернулся енот и принялся снова варить свой напиток. Разложив возле себя несколько мешочков с травой, Чумазый, с видом маститого знахаря, выбирал то с одного, то с другого щепотки травы и закладывал их в котел. Вдруг он внимательно посмотрел на один из пучков травы и захихикал.

– Пус! Идея! Идея же!!!

Не оборачиваясь, Мидун хмыкнул.

– Какие у тебя идеи… Одна светлее другой.

Енот не обиделся и показал коту пучок травы.

– Я тебе позавчера траву давал, и вчера ты ее пил. Но это же не просто трава! Это же сунь-трава! Тайная трава древних охотников! Они или ею, или ее отваром мазались, и всякий запах тела напрочь уходил. И через полдня как будто с чистого листа начинались запахи, прежних вообще не возвращалось. Так можно было подобраться к дичи поближе! Мы тут вчера ею все облили! Давай я еще больше тебе сварю этой травы, и мы весь запах точно выведем!

Пус закончил собирать куски тела Барки и связал простынь в большой узел. Кровавые пятна предательски проступили во многих местах, грозя рассказать всему миру о страшном содержимом узла. Он тоскливо глянул на друга, буркнул «вари» и ушел из пещеры зарывать ужасные улики.

Вернувшись, он натолкнулся на енота, который активно мешал отвар для победы над запахами. По мокрым глазам и высунутому на бок языку Мидун заподозрил, что психическое состояние друга очень сильно ухудшилось со вчерашнего вечера. Чумазый не обратил внимания на окалину, упавшую ему на лапу и пропалившую немалый участок шерсти. Уже без всякого стеснения енот справлял нужду под себя и даже, казалось, не замечал этого. «Плохо дело, плохо…» – среди своих блуждающих мыслей о вчерашнем Мидун нашел время подумать про друга.

– Вот! – котел с кипящей жидкостью оказался возле Пуса. – Мойся!

– Свихнулся, что ли? Я же сварюсь, – брезгливо молвил кот.

– Мелочи! Запаха не будет, тебя в яму не посадят!

– Да нет, давай уж подождем, пока остынет немного. А я потом пойду, посмотрю, что в городе творится. Кто о чем рассказывает. Поесть что ли?…

Взгляды друзей остановились на мешке с рыбой, оставленном вчерашним вечером в углу пещеры. И только тут они обратили внимание, что мешок несколько больше, чем был накануне. По очертаниям нельзя было угадать, что же в нем появилось. Осторожно крадучись, кот подошел к мешку и поднял его край. Пус обомлел. Внутри лежало тело Клавдии Сыцер.

Глава 4

Время давно перевалило за полдень, и солнце близилось к закату, когда Пус Мидун вышел из пещеры енота. Справившись с новыми похоронами, он хорошо намазался травяным отваром и сам заприметил, что запаха на нем никакого нет. Так, немного воодушевленный этим фактом, он гнал от себя дурное наваждение – образ Клавы, который то и дело врывался в его мысли наперегонки с образом Барки.

Алгоритм мышления кота свелся к трем самым простым функциям: прятаться, пить, трястись. Они поочередно сменяли друг друга, заставляя Мидуна часто останавливаться, делать несколько глотков воды из ближайшей лужи, оглядываться, припадать к земле или нырять в кусты при подозрении на малейшую опасность. Пус приблизился к первой постройке – крайней черте их поселка. Во дворе дома было тихо, даже местная детвора почему-то не скулила под забором, как обычно. Все куда-то ушли. Забредая все дальше в сеть дворов, он больше и больше настораживался необычной даже для ночного времени тишине, не говоря уже про светлый день. И только через некоторое время он услыхал гул голосов, донесшийся со стороны параллельной тропы. Согласно появившейся уже привычке кот нырнул в пышный куст, росший возле дороги, и едва не взвыл – это была полынь. Учуяв ненавистную траву, все блохи в шерсти Мидуна разом ощутили тошноту и принялись активно грызть хозяина. Но выбираться было поздно, вот совсем рядом уже замелькали жители, шедшие организованной толпой в одну сторону. Так, стиснув зубы и периодически почесываясь, Пус постанывал и терпел. А толпа тем временем, собрав почти всех жителей поселка, двигалась мимо кустов с затаившимся котом. Похоже было на то, что это похоронная процессия, и двигалась она к местному погосту. Вскоре догадка кота подтвердилась – мелькнул гроб с закрытой крышкой, водруженный на плечи участников действа.

«Что-то слишком много похорон на сегодня» – подумалось коту. Верной оказалась и вторая догадка: хоронили кабана, ставшего жертвой безумного маньяка. Родственники покойного шли за его гробом, подбадривая друг друга объятиями.

Но на этом неожиданные события не закончились. Вдруг за этой процессией появилась следующая, правда гораздо меньше. Но куда более неожиданная. На сей раз в толпе был медведь Драный, идя с совершенно непричастным и скучающим видом. За ним топала его жена, а за их спинами несли гроб с тещей Драного. К изумлению кота, замыкал шествие не кто-нибудь, а волк Кабанов. Его передняя лапа была загипсована и болталась на повязке. Но в ликующем взгляде Кабанова читалось торжество, и волк не сводил своих глаз с медведя Драного. Очевидно, сразу после церемоний Драного заберут в участок для задушевной беседы по поводу скоропостижной кончины его родственницы.

В конце концов, и эта процессия прошла мимо, и Пус, не оставив на себе живого места после неистовой чесотки, выбрался из своего укрытия. Пытка полынью закончилась, возникло такое чувство, что все блохи не выдержали и покинули тело кота. Короткими перебежками он двигался от забора к забору, норовя почесать бока о доски, подбираясь все ближе к своему дому. Обойдя на сей раз центральную базарную площадь стороной, он вскоре оказался у своей калитки. Похоже, никто не пробирался на эту территорию в отсутствии хозяина и опасаться было нечего. Войдя к себе, Мидун поспешил растянуться на своем коврике, давая отдых уставшим конечностям. После употребления отвара Чумазого все тело обычно несносно ныло, суставы гудели, а по мышцам время от времени пробегали судороги. Так, оказавшись в тишине и под защитой родных стен, кот вновь ощутил непреодолимое желание поспать с пару часов. И сопротивляться этому сил не было никаких.

Пус ощутил прикосновение к своей морде. Моментально открыв один глаз, он увидел в упор крысиный нос, который тыкался ему в переносицу. От неожиданности Мидун вскочил и собрался уже дать деру, как вдруг сообразил, что крыс-то ему бояться нечего. Последние сомнения развеял очень знакомый голос, пропищавший в темноте:

– Пус, это я. Я это!

Кот унял дрожь от испуга, поспешил придать голосу презрительный оттенок и ответил:

– Я понял, что ты. В следующий раз голову откручу, если будешь так ко мне подкрадываться. Ты чего сюда приперся, Прокоп?

– Я… Мне и идти некуда больше. Жена моя пропала. В моем доме уже кто-то живет. И я вспомнил, что ты мне обещал защиту…

Через несколько мучительно долгих мгновений глаза кота привыкли к мрачным сумеркам, царившим в помещении, и Пус обрел зрение. В них он разобрал топтавшегося на месте посреди комнаты гостя. Крыса Прокоп за последние сутки изрядно истрепался, потерял свою бескозырку и испачкал парадные туфли. На морде у него можно было различить несколько заметных ран.

– Это я через кустарник дрался, что у Барки за домом… – пояснил Прокоп, поймав взгляд Пуса.

– Так а от меня тебе что надо?

Прокоп не сразу нашелся, что ответить. Он только засопел, а через минуту начал повествовать:

– Ты когда ушел со своим мешком… Мы еще посидели в кустах и пошли дальше. Но только реку мы не смогли перейти. Не нашли, где там брод, а я чуть не пошел на дно, пока искал. А потом Клава… Начала переживать за эту глупую Барку, что, мол, ты ее задерешь… – Пус немного напрягся. – Все рассказывала, как Барка к ней хорошо относилась, и что нельзя так с ней поступать… В общем, я ее отговаривал, как мог, но ночью она ушла, пока я спал. К Барке, видать. Предупредить ее что ли… А теперь я пришел за ней, а дома ни Барки, ни жены моей… Я их весь день ждал, а потом гляжу – ты домой к себе пошел. Я и поплелся за тобой следом. Сначала стучал, ждал, пока ты откроешь, а потом вошел.

– И что тебе сейчас от меня надо?

Крыса Прокоп вздохнул. Он и сам толком не знал, что ему надо.

– Так ты не знаешь, где они могут быть? Барка и Клава?

Пус не ответил сразу. Он не хотел сейчас выдавать себя, чтобы не пришлось еще и Прокопа придавить. Он встал, подошел к окну и принялся рассматривать очертания дома соседки, словно что-то вспоминая. Потом повернулся к крысе и ответил:

– Не видел я никого. Я у Чумазого в пещере всю ночь провел, мы пили там.

– Я так и думал…

Раздался громкий стук в дверь.

– Хозяин, ты дома? – грянул из-за двери громкий бас.

«Бах, бах, бах» – опускалась неведомая тяжелая кисть на испещренную сколами и торчавшими гвоздями дверь. Прокоп сразу завертелся по комнате, ища место, куда бы спрятаться. Выбрав для этого кучу хлама в углу, он шмыгнул туда и затих. Пус затравленно осмотрелся по сторонам. Если это волки, то вылезать через окна нет смысла – там наверняка засада, дом окружен. Самое умное, что смог придумать Мидун, это спокойно ответить, вдруг обойдется.

– Чего надо? – Голос кота дрожал и выдавал его страх в полной мере.

– Это я – Шолох. Я спросить пришел.

Пус тяжело выдохнул. Шолох – его старый приятель. По крайней мере, не враг, они выпивали несколько раз вместе.

– Зайди.

Натужно скрипя, дверь отворилась и впустила внутрь огромного орангутана, который неловко переваливался с одной короткой ноги на другую и поднимал повыше принесенную с собой керосинку, освещая помещение. Войдя из тесной прихожей в единственную комнату в доме Пуса, Шолох, чуть не касаясь затылком потолка, прислонился спиной к стене и немного подался вниз, присев. Его керосинка опустилась на пол рядом с ним. Помимо традиционной обезьяньей наружности, характерными для внешности Шолоха были огромные красные усталые глаза. Казалось, будто он месяцами не мог нормально выспаться и каждую секунду своим нездоровым взглядом искал место поуютнее, куда можно было бы завалиться поспать. Так и теперь, переведя взгляд от одной стены к другой, Шолох неспешно начал речь:

– Ты слышал, что за тучунщина творится?

– И да, и нет. Смотря, о чем ты. Вчера я у Чумазого ночевал, и что было в поселке, я не слышал. Выпьешь? – Пус принялся отдирать в одном месте половицу.

– Выпью, – шумно сглотнул орангутан.

Из-под содранной доски возникла наполовину пустая бутылка с черной жидкостью, лунным самогоном, который назывался так из-за того, что был черным, как ночь, но глаза, выпившего его, становились большими, словно полная луна. Варился он из смолы и забродивших рыбьих жабр.

– Это мой запас. На такие дни, когда молока кислого не достать.

Мидун взял из кучи хлама совсем рядом с притаившимся Прокопом пустую чашку и налил в нее пойла.

– Держи вот, – чашка перешла к гостю.

Они чокнулись и в тишине вечернего часа забулькали два глотающих горла.

– Ух-х-х! – протянул густым голосом Шолох.

– Да, отборная, – согласился кот, отставил бутылку и угостился протянутой Шолохом закуской – ириской с давно истекшим сроком годности.

Шолох продолжил:

– Я о том говорю, что творится вокруг. Сначала семья белок пропала, потом кабана разорвали, а вчера ночью по городу тучунский дьявол гулял.

Залипшая на зубах ириска мешала Мидуну нормально говорить.

– Белки? Дьявол?

– Да-да, натурально дьявол, с Тучуна, тот самый! Я его слышал и даже тень его видел! – орангутан с важным видом поднял палец вверх.

Повеселевший было Пус, на минуту ощутил, как от страха у него под шерстью пробежали мурашки вместе с блохами. Ладно тучунский дьявол, но какие белки… Кот попытался вспомнить что-то, но все было тщетно.

– Все просто, – продолжал пояснять Шолох, – вчера после часу ночи я во двор вышел. Покурить, значит. Вот, вышел, и то ли мне показалось, то ли что еще, а сначала я услыхал, как что-то по дороге пронеслось. Быстро так, как ветер бывает – вжик! И листочки потащит за собой по земле. А потом со стороны твоего и Баркиного дома как будто стук, а потом… Потом такой истошный вопль пронесся по округе, что я сигаретку-то свою и проглотил разом всю. Даже не подавился. Со стороны Баркиного дома и кричали, будто заживо режут кого-то. Я сразу смекнул – то дьявол свои дела творит. А как смекнул, так дома то у себя и закрылся на все засовы. Да ты что, я такого ужаса никогда не испытывал. Приходит ночью и просто-таки из дома забирает! Я как в доме спрятался, сразу в окно начал смотреть – вдруг и за мной придет. И что я вижу – на фоне луны прошел ОН! Во весь рост! Где-то в два раза выше тебя, Пус, страшнее я не видел ничего! И идет, значит, а за собой тащит за хвост кого-то. Ну как я понял – Барку он тащил… Барку, значит…

Стоявший возле стены, неведомо, когда украденный Пусом железный прут, вдруг с диким лязгом грохнулся на половицы. Пробираясь сквозь хлам, Прокоп выбрался из своей засады и кинулся к очумевшему от испуга Шолоху.

– Да что ты, братец, ну неужто сам дьявол приходил? – заорала крыса.

Ставшие от неожиданности еще более круглыми глаза орангутана изобразили тихий ужас и едва не лопнули, а затем он схватился за сердце и начал медленно сползать по стене на бок. Мидун, который намного легче пережил испуг, пнул лапой Прокопа под ребра и схватил сползавшего Шолоха.

– Ты идиот, Сыцер! Ты же его угробил! – завопил кот.

Прокоп не понимал, что именно он сделал не так и только мешался под ногами.

– Держи вот, лекарство! – Пус перевернул в горло орангутана бутылку с остатками спиртного, которое побулькало и полностью впиталось в горло обезьяны.

– Не дышит он! – метался внизу крыса Прокоп.

– Уйди, я и без тебя вижу, – кот снова пинком отогнал крысу подальше от себя. После чего встал возле умирающего, который все еще опирался о стенку, и растерянно развел лапами – он не знал, что еще можно сделать, чтобы помочь. Орангутан опал, обмяк и уронил голову на плечо. В наступившей тишине были слышны лишь короткие вдохи крысиного носа и электрические разряды в кошачьей голове от натужной работы обоих полушарий мозга. Но ничего умного в голову кота не приходило.

Однако через минуту от Шолоха послышались звуки, похожие на кипение воды. Короткая судорога пробежала по его губам, и дыхание вдруг само по себе восстановилось. Тяжело хрипя, орангутан сел и принялся глубоко дышать, время от времени сухо прокашливаясь. А спустя пару мгновений Шолох явил вторую сторону своего характера, гоняя Прокопа по небольшой комнатке Пуса.

– Да чтоб твою жирную шкуру, прыщ ты мохнатый, на барабан натянули! – гремел раскатистый голос огромного существа.

Пус ушел в прихожую и попытался как-то отвлечься от надоевшей уже ему суеты. Он уставился в щель приоткрытой двери, куда вскоре проскочил и Прокоп, спасаясь от карающей длани разгневанного гиганта. Шолох, увидев, что гоняться больше не за кем, высунул морду в прихожую и пожаловался Мидуну:

– Чуть не извел меня, сволочь такая!

Пус только вздохнул. Он вдруг очень остро ощутил необходимость побыть одному.

– Я завтра на рыбалку пойду, – сказал он, вспоминая, почему-то, медведя Драного. – Вставать рано.

– Понятно… Ну ты не серчай, если что не так, – на вдохе выговорил Шолох, поднял керосинку и направился к выходу. Уже находясь в дверях, он повернулся к Пусу и сказал:

– Дьявол существует, Пус.

Закрыв за собой дверь, Шолох с керосинкой растаял в излившейся по округе темноте.

Глава 5

Ранее утро тревожно ощупало рассветом верхушки деревьев и вскоре начало пробираться в обитель кота. Кое-как уснув вчера вечером, Пус ощутил себя вполне выспавшимся, и даже похмелье не было таким жестоким, как обычно. Среди хлама в своей комнате он вытащил припрятанный заранее еще один мешок для рыбы вместо того, который стал саваном для Клавдии Сыцер. Положив мешок к ножу в карман жилетки, кот оценил перспективы погоды через окно – день обещал быть солнечным, хотя легкие порывы ветерка временами будоражили пожелтевшую листву в нижней части большого дерева, видневшегося из окна. Ворочая во рту сухим языком, Мидун пошел к Баркиному колодцу, достал ведерко воды, напился и смочил водой сухую свалявшуюся шерсть на морде.

Вскоре Пус шагал своей любимой тропой и старался совершенно ни о чем не думать. Не очень приятные воспоминания о провалах в его памяти не поднимали настроения. Кот осознавал, что стал убийцей, но мысль эта была дикой даже для его наполовину опустошенного разума. Хотелось перевернуть страницы последних дней и забыть, что они были. Следовало вернуться к тому месту, когда он последний раз рыбачил, завести новую соседку, подружиться с ней и предаться беззаботному пьянству у Чумазого. Повезло, что никто ничего толком не видел, никто не догадывается о тех тайнах, которые сквозняком гуляют в закоулках кошачьего мозга. Волноваться о Чумазом не стоило, ведь никто в поселке не принимал его за здорового члена общества. В головах жителей свежи были воспоминания о том, как прошлым летом енот, перепачканный в грязи, спустился со своей горы и, будучи в состоянии острого алкогольного делирия, бегал из одного двора в другой, пытаясь продать Солнце с доставкой на дом. Зверька тогда изрядно избили, после чего он перестал появляться в селе вовсе.

Так Пус Мидун вскоре миновал то место, где распяли кабана, и вдали уже проблесками виднелась река. Мидун вдруг что-то вспомнил, остановился и сквозь карман пощупал на месте ли ножик. На месте. Успокоившись, он сделал еще пару шагов, как вдруг сбоку раздался громкий шум, будто там сорвалось с места и бросилось бежать целое стадо диких коров. Он прижал уши к черепу от резкого треска сучьев и шелеста листьев.

– А ну пошел вон с дороги! – Пус ощутил толчок в спину и отлетел к другому краю тропы. Растерянно подняв голову, он увидел, как несколько волков мелькнули над тропой и быстро растворились в густой растительности. Там, откуда они появились, вскоре замелькала еще одна тень, и через минуту на дорогу выскочил волк Кабанов. Его лапа, скованная бинтами, безжизненно болталась и пачкалась о дорожную пыль. Сам волк неуклюже пытался догнать своих подчиненных, прыгая на трех лапах. Он косо глянул на кота, но, не сбавляя скорости, пропыхтел мимо него и скрылся вслед за другими.

Удивляться у Пуса не было желания. Он кое-как отряхнулся и пошел своей дорогой. Оказавшись на берегу реки, кот уселся на камень и начал разглядывать округу. Река дышала утренним прохладным паром, неся по течению множество желтых листьев. Царила благоговейная тишина, ей солировал лишь еле слышный ветерок. Окружающая кота обстановка утихомирила его, он едва ли не впервые в жизни испытал что-то похожее на восхищение красотой природы. Легкие наполнялись воздухом легко, сознание прояснилось, конечности налились силой. Коту захотелось наловить много рыбы и заработать на улове денег на неделю вперед. Следовало пополнить свои истощенные запасы провизии и выпивки. Он достал ножик и принялся править его о камень, на котором сидел.

Ему что-то послышалось, и кот, перестав скрежетать своим оружием, оглянулся. Позади него был лес, и Пусу показалось, будто деревья замерли, молча глядя прямо ему в спину. Он услышал собственное сердцебиение и уже решил было вернуться к своему занятию, как вдруг из кустов поодаль раздался невнятный треск и чавканье. Пус по-пластунски припал к камню и соскользнул с него. Первое, что пришло ему в голову – кто-то шпионит за ним, пытаясь выведать секреты его рыбалки и рыбные места на реке. Кот ревниво оберегал тайны своего ремесла, и всякому, кто пытался что-то разведать, без зазрения совести чистил рожу или прогонял камнями. Быстро спрятав свой ножик в карман, кот застегнул жилетку и почти возле самой воды принялся ползти к тем кустам, откуда уже явно слышалось чье-то присутствие. Кто-то грыз там твердые сухари, выдавая себя этим занятием с головой. Азарт охотника выключил кошачью логику, и он не успел подумать о том, что шпион вряд ли так явно стал бы себя выдавать. Мидун был уже в двадцати шагах от кустов, но различить, кто там сидит, не удавалось. Лишь одну вещь подсказали ему инстинкты – судя по дыханию, этот кто-то был большого размера, а значит, следовало бы избежать прямой схватки. Кот осмотрелся, и его взгляд уперся в большой булыжник, одиноко лежащий неподалеку. Недолго думая, кот подполз к булыжнику и оценил его параметры – довольно увесистый, можно и не добросить. Но решение уже было принято, Мидун вскочил, схватил камень и, раскрутившись, запустил его по дугообразной траектории прямиком в кусты. Послышался гулкий звук, словно палкой ударили по деревянному ящику. Секунду все было тихо, а потом, проламывая телом кусты, из них выпал медведь Драный, раскинув лапы по сторонам. Из его раскрытой пасти выпали сухари. По его морде струей текла кровь, глаза закатились, и вся левая сторона тела конвульсивно подергивалась.

Замерев, кот только и смог выдавить:

– Твою-то мать, Драный…

Медведь, судорожно дыша, прохрипел:

– Пус?… Ты чего это?

Мидун стоял поодаль и не хотел подходить ближе.

– Да это вовсе не так все… Ты погоди, Драный, я волков позову, они где-то тут в лесу. Они помогут.

– Нет!.. Нет… Нет… – Драный коротко вдыхал после каждого слова. – Они меня ищут… Всю ночь травили по лесу… За то, что теща умерла…

Пус только ковырнул лапой землю и отвел глаза от этого зрелища.

– По голове меня что-то… Опять по голове… Дай… Воды…

Кот неторопливо повернулся и пошел к реке. Найдя на берегу пустую бутылку, оставленную лососем, он набрал в нее воду и остановился. С минуту он о чем-то размышлял, тер лапой щеку и не решался. Но затем, швырнув бутылку обратно в воду, Пус бросил короткий взгляд на трясущегося медведя, который лапой пытался что-то нащупать возле себя, и пошел подальше от этого места вверх по течению.

Несколько часов кряду он отрешенно рыбачил, но почти ничего не поймал. В мешке испустили дух лишь три рыбины, да вот четвертая на подходе. Мидун решил, что для еды достаточно, а завтра он что-то придумает. С мешком за плечами он зашаркал лениво двигающимися лапами к своей тропе в обход того места, где остался Драный. Но уже издали стал слышен гвалт, доносившийся оттуда. Осторожно подкравшись, Пус сквозь кусты разглядел волчью свору, бегающую кругами вокруг места преступления, уткнувшись носами в землю.

«Понятно все. Скоро опять ко мне придут с вопросами», – Мидун больше не раздумывал, а пустился короткими перебежками от дерева к дереву в направлении поселка, тревожно оглядываясь назад в поисках погони. Но погони не обнаружилось до самого поселка, а там Пус сразу перемахнул через ближайший забор и прилег перевести дух. К его счастью, в селе не было принято особо ухаживать за огородом и территорией, поэтому почти в каждом дворе было укромное сильно заросшее место. Он оказался на делянке козла Степаныча, на которой росли только несколько вишен и высокие лопухи. В этих лопухах Мидун, прикрыв глаза, обдумывал, что ему делать дальше. Было очевидно, что волки ринутся его искать – возле медведя они явно учуяли запах кота, и его причастность к преступлению вряд ли вызвала бы у них сомнение. Обыскать все село было невозможно, ведь оно раскинулось на пятьдесят дворов в одну сторону и на сорок в другую. Да и хитросплетения улочек и тупиков могли сбить с толку многих местных, кроме самого Пуса, который давно уже обошел все дворы и хорошо знал, у кого и что можно своровать. Другими словами, кот не сомневался, что прочесывать село волки не станут, а сразу пойдут его искать по тем местам, где он обычно бывает. Кот вряд ли и сам мог толком сказать, где он обычно бывает, кроме как у себя дома и у Чумазого. Стало быть, это первые два места, куда сегодня точно соваться не следует. Но лежать всю ночь в кустах ему не хотелось, да и ночи уже были холодными. Мидун достал и съел одну рыбешку, утолив голод. Но еда не утолила его жажду к выпивке, и ближе к вечеру желание напиться становилось все сильнее и сильнее. Появилось беспокойство, ощущение надвигающейся беды и неусидчивость – первые признаки ломки. Вскоре кот ощутил, как его подмывает плюнуть на все и побежать к Чумазому, несмотря на блуждающих без особой цели местных жителей. Его мысли прервали две овцы, остановившиеся для светской беседы как раз возле того места, где Пус нервно дергался и косился в сторону видневшегося за домами Тучуна.

– Так я и говорю, Валюшка, муж мой как заваривает это дело, то сразу запах такой – ну просто не встать! – овца продолжила разговор, прерванный приветствием с кем-то из проходивших знакомых.

– И зачем оно ему надо?

– А помогает. Очень хорошо помогает!

– Ну, вам виднее, но я бы не стала. Все-таки рискуете, мало ли как потом оно всплывет…

Наступила некоторая пауза.

– Ой, Валюшка, а ты про Барку слыхала?

– А кто про нее не слыхал… Дьявол ее забрал, за то, что с Мидуном зналась. Точно зналась, он к ней в гости шлялся.

– Ну, у нее много кто молоко-то брал. И я не думаю, что она с Мидуном шлялась-то.

– Точно шлялась! Мне как-то он сам рассказывал! Пьяный был, пришел ко мне и приставать начал. Сначала еду просил, а потом и в спальню начал тянуть меня. Так я ему копытом в морду дала, он и успокоился. А потом плакать начал, жаловаться, что Барка-де ему, наверное, изменяет. И что скоро его совсем пускать на порог не станет.

Пус попытался разглядеть одним глазом, что это за Валюшка.

– Ой, как ты правильно поступила, Валюшка! Ну, этот Мидун давно заслуживает, чтобы ему хорошенько зад надрали! Я собираюсь скоро пойти к волкам и буду им говорить, что это он кабана убил.

– Так они же его и подозревают, – заметила Валюшка.

– Подозревают, но доказать не могут. А я скажу, что Мидун мне про кабана сам рассказал. Тогда пусть открещивается, как знает. Я ему вспомню, как он мужа моего однажды избил и обгадил. И поделом твари будет. Он у нас как опухоль в селе.

Валюшка только проблеяла в ответ.

– А ты на похороны кабана ходила?

– Нет, я, знаешь ли, у медведей была на похоронах. Ой, как они убивались там… Только Драный был какой-то… Но ты же знаешь, она все равно не жилец была. У нее было проклятие когтя, так ей в больнице-то сказали, что до зимы не доживет. Летом это обнаружили, так она к дочке-то и приехала, чтобы до конца побыть вместе.

Подруга Валюшки вдруг зашептала:

– А говорят, что и тут без Мидуна не обошлось! Недавно видели, как Драный с Мидуном о чем-то договаривались, а потом лиса за день до смерти тещи видела Мидуна у них дома!

– Какой ужас! – неприкрыто возмутилась Валюшка.

– Надо бы нам собирать население поселка, да решать, что с Мидуном делать. Надо всем решить и уже избавиться от него. Я бы сама его вздернула на собственном дымоходе, попадись он только ко мне в копыта. Да прячется эта сволочь, уже несколько дней как. А если увижу его – сразу придушу!

– А сама не подохнешь от натуги? – Пус неслышно приблизился к забору и оперся передними лапами о него, смотря из-за на онемевших от неожиданности овец.

Внезапно кот сделал резкий рывок головой и заорал:

– А ну вон отсюда!

Овцы, ни секунды более не медля, рванули в разные стороны, истошно блея и спотыкаясь о каждый камешек. Пус постоял немного, с хитрой ухмылкой глядя им вслед, но потом вернулся обратно к лопухам и снова залег там. В его голове завертелась новая идея, которую ему невольно подбросили тупые овцы – попробовать спрятаться у Барки. Там-то его точно искать не будут, и у нее должны были остаться запасы кислого молока. Если повезет, то получится сделать себе сегодня выпивку. Вскоре кот выждал момент, когда на улице никого не осталось, и посеменил к дому Барки, который соседствовал одной стороной забора с его двором. По пути ему никто более не встретился – жители стали опасаться выходить в сумерках из домов. Не только темнота сгущалась над поселком, но и предчувствие надвигающейся беды. И никто не хотел стать причастным к странным смертям и диким убийствам. Со всех сторон слышались хлопки ставней и лязги замков. Начинался бесконечно долгий, тревожный вечер.

Через несколько минут Пус был уже на месте. Внимательно прислушиваясь, он убедился, что в доме Барки никого нет. Невидимой тенью он проник внутрь, и в знакомой ему обстановке стал искать молоко. К удивлению кота, дом был абсолютно целый, кроме выломанной двери. Никто не поживился скарбом и запасами довольно хозяйственной мыши, и вся ее консервация припадала пылью на своих полках. Наверное, все боялись проклятия дьявола, которое наверняка коснется любого, кто сюда зайдет. И только Пус знал, что тучунского дьявола-то как раз бояться и не стоило. На кухне он осмотрел полки с банками за занавеской, изучил нанизанные на нитку баранки и сушеную рыбу, сухофрукты и мотки вяленой колбасы. Продуктов Барки хватило бы не на один месяц сытой жизни, но кот никак не мог взять в толк, зачем ей одной столько еды.

Перебравшись в кладовую, он, наконец, увидел, что ему было нужно – два чана, закрытые крышками. В них Барка держала молоко, пока оно скиснет. Первый из них оказался пустым, зато второй до половины был наполнен отличным скисшим молоком, которое уже расслоилось и кое-где начало браться зеленой плесенью. Бросив свой мешок с рыбой, Мидун опустил голову в жидкость и сделал несколько больших глотков. Затем он с довольным видом вытер лапой усы и почувствовал, что жизнь снова начинает ему нравиться. Но вкус пустого молока был слишком банальным, как показалось коту. Он решил добавить туда кое-чего из своих травяных запасов, принесенных от Чумазого. Кот решился на дерзкую вылазку в стан предположительно оккупированных территорий. Быстро перемахнув через забор, разделяющий его и Баркину землю, Пус обежал свой дом с задней стороны и выудил из-под крыши пакет, спрятанный туда в качестве запаса. Вскоре он уже маячил над чаном и решал, сколько кинуть травы. Подумав немного, он бросил все. А еще через десять минут, довольный собой, Мидун набрал несколько бутылок кислого молока с травой, намотал на шею приличный отрезок колбасы, и ушел в спальню валяться на большой кровати и пьянствовать.

Разлегшись среди по-деревенски расшитых одеял, Пус начал рассматривать картинки, которые висели возле кровати. На них были изображены эпизоды из разных моментов мышиной жизни. На одной были запечатлены хороводы вокруг огромной кучи рыбы в праздник Большой Норы. В этот день, как слышал кот, мыши собираются семьями, зовут своих дальних родственников и неугомонно танцуют и радуются своей мышиной доле. А на картинке снизу мастерским пером художника нарисован процесс приготовления секретного блюда из серой каши и отрубей с червями. Большая мышь, натужно работая огромной ложкой, мешала некое варево в казане над костром. А внизу подпись гласила: «La sempriarra et istofa nesis». Понять, что это значит, кот не смог, но вместо этого проглотил очередную порцию молока и рассмотрел другой эскиз. На нем была нарисована большая площадь, заполненная мышами в средневековых одеждах. Они как будто что-то скандировали и смотрели в центр площади. А в центе был возведен большой костер, на котором мыши сжигали обритого наголо кота.

– Что за ерунда?… – Пус сорвал эту картинку, помял ее и выбросил в угол.

Вскоре ему надоело смотреть на рисунки, и он закрыл глаза, представляя, как было бы хорошо, если бы их река стала вдруг состоять из кислого молока. Ведь у кота тогда не осталось бы никаких забот. А вдобавок вкусная Баркина колбаса росла бы прямо на деревьях, свешивая свои золотистые бока поближе к земле. Пус представил, как он бы оцепил весь лес и продавал жителям колбасу, просто срывая ее с деревьев. А потом закрывал бы лавочку и бежал к реке, чтобы понырять в кислом молоке.

Звякнула об пол очередная опустошенная Мидуном бутылка. В Баркиной кровати было тепло и уютно. Не давило твердой доской на позвоночник, а сквозняком не тянуло по шее и носу. В кармане приятно ощущались еще две бутылки молока. Завернувшись в мягкое одеяло, кот ощутил настоящее блаженство и радость. Тепло внутри ему придавало кислое молоко с травой, а снаружи грел уют Баркиного быта, ее хозяйственность и запасливость. Пус даже забыл о том, что Барка, которая и создала весь этот комфорт, сейчас зарыта в потайном месте на одном из склонов Тучуна. Он не думал о том, что Чумазый сейчас подвывает от голода и холода, ожидая, когда придет Пус Мидун с обещанным ужином. Он не думал о том, что в своем участке волк Кабанов составляет план захвата Мидуна. Он уже ни о чем не думал. Он провалился в сон.

Разбудил его, вернее привел в чувства, жалобный писк. Пус открыл глаза и сразу зажмурился от яркого света. Он услышал тонкий голосок:

– Пус, нет, пожалуйста! Не убивай, родненький, что же ты!

Сильно щурясь от режущей глаза яркости, Мидун осмотрелся и понял, что находится совсем не в доме у Барки. Он стоял посреди комнаты, залитой светом четырех керосинок. Перед ним жалась на полу, поближе к кровати, макака Синеванова, держась за окровавленную голову. Мельком глянув на свои лапы, Пус обнаружил, что они тоже в крови. Синеванова подбирала поближе к себе свои конечности и, не обращая внимания на бившую ее мелкую дрожь, запричитала вновь:

– Ко мне Стенечка скоро придет!.. Я его ждала, Пус. Не убивай! Я не скажу никому, клянусь пальмой!

Кот все еще недоумевал, как он очутился тут, и что происходит. Его глаза постепенно привыкли к освещению, и вскоре он выдавил из себя слова:

– Что ты тут делаешь?

Синеванова не поняла, что это ее спрашивают, и не отвечала, тихо скуля.

– Как ты тут оказалась? – Пус вновь обратился к ней.

– Я? Так я же тут живу… Это ты ко мне пришел, и бить меня начал.

Пус сел на пол. Наконец он ощутил, как гудела его голова, объятая пламенем дурмана. Лапы были сбиты и больно саднили. Вообще все происходящее напоминало дурной сон, который никак не хотел заканчиваться.

– Кто придет? – переспросил Мидун.

– Стенечка… Он мой… Изменяет он жене со мной… Не убивай меня, пожалуйста! Бери, что хочешь, но не убивай!

Пус обхватил лапами голову и вдруг ощутил бодрящий запах крови на своих лапах. Он сам не смог понять, почему этот тонкий аромат так взбудоражил его. Встрепенувшись, Пус снова сделал глубокий вдох носом, втягивая воздух с появляющейся улыбкой на морде. Его зрачки в считанные секунды округлились, и он ощутил некое доселе не известное ему чувство глубокого умиротворения и согласия с окружающим миром. Все вдруг стало на свои места, и проклятые зимы, и знойные лета, и даже Кабанову нашлось место и объяснения в этом таком ярком чувстве. Чужая кровь заставила его собственную вскипеть и с новым напором устремиться в мозг, возбуждая те его участки, которые до сих пор молчали и не подавали признаков жизни. Кот ощутил в своих лапах, в этой чужой крови, дикую первобытную власть, абсолютно сумасшедшую и необъяснимую. Власть вершить чью-то жизнь, власть повелевать страхом и надеждами. Он вдруг в эту минуту стал местным богом, правителем. Пусть не над всеми, но в этот миг в этом доме он был главный, и никто не смог бы его остановить.

Боясь сломать это тонкое чувство, кот перевел взгляд на окровавленную голову обезьяны и понял, что хочет еще. Он хочет радоваться возможности разрушить что-то, сделать что-то непоправимое. Такое поначалу непонятное ощущение стало приобретать четкую форму, указывая на то, что действительно нужно сейчас сделать, к чему он стремился последнее время, а может, и всю жизнь. В эту секунду он осознал, что Синеванова больше не жилец, и теперь очень явно осознал свою причастность к этому. Но на этот раз такая мысль не казалась дикой, не шла вразрез с его пониманием и восприятием мира. Она стала ему роднее всего на свете, такой естественной и простой, что об этом захотелось кричать на каждом углу. Внутри лопнула тонкая, как леска, нить, которая все это время удерживала его сознание от понимания своей истинной натуры. Все, что плохого или хорошего сделал он доселе, были подготовкой, долгой репетицией того поступка, который он хотел совершить сейчас намеренно.

– В пустыне пошел дождь… – прошептал кот, сверкнув глазами, глядя на обезьяну.

Синеванова уже было решила, что Пус передумал ее убивать, и приободрилась. Но, увидев его взгляд, прижалась к полу еще ниже. Теперь ей, как никогда в жизни, захотелось слиться с поверхностью. Она вдруг представила себя водой, разлившейся вокруг кровати и стекающей в щели в полу, и, смеясь, впитывающейся в землю. Но она не исчезла никуда, а только с ужасом смотрела, как Мидун медленно поднялся на лапы и, смакуя каждое движение, сделал к ней несколько шагов. Он ухмылялся, а глаза, казалось, затмила пелена, потому что его взгляд не был сфокусирован.

Вот их разделяет всего один шаг, и Пус, закатив глаза, втянул носом воздух у ее головы и лизнул запекшуюся возле уха кровь. Вдруг он мяукнул, резко схватил ее за лапу, развернул и швырнул на пол. Синеванова услыхала неприятный хруст и не сразу осознала, что это ломается ее плечевой сустав. Не успев понять, что к чему, она увидела свою конечность, отлетевшую в другой конец комнаты. На ее шее оказалась лапа Мидуна, крепко прижимая тело макаки к полу. И только теперь к ней пришло настоящее осознание всего ужаса, который с ней произойдет. Верить в это мозг отказывался, а глаза, бешено вращаясь, искали хоть что-нибудь, что могло бы ее спасти. Дикая боль пронзила острым кинжалом ее затылок, парализовав волю. Она только безмолвно наблюдала, как в стороны разлетаются куски ее кожи и мяса, да оглохла от стоявшего в ушах свиста. Ее легкие вырывали из воздуха лишь обрывки кислорода, судорожное дыхание потихоньку замирало. Очень скоро она захотела спать.

Глава 6

Час спустя Пус подкрался околичными путями к пещере енота Чумазого и заглянул в нее. В золе виднелось несколько тлеющих угольков, значит, енот на месте. Кот, едва касаясь земли, прошмыгнул внутрь и прислушался. Все было спокойно, лишь время от времени ветер доносил гулкий стук калиток со стороны поселка. Чумазый сопел в своих тряпках, в пещере пахло сухими травами и рыбой. Наконец, Мидун смог ощутить себя в безопасности и быстро растолкал друга, прерывая его сон.

– Что еще? – енот поднял сонную морду и зевнул. – О! Пришел-таки! Где же тебя носит все время?

Пус отмахнулся, но, поскольку енот плохо видел в темноте, пошел разжигать керосинку. Несмелый огонек трепетно задрожал, возвращенный к жизни раздутым угольком. Вскоре пещера снова осветилась тусклым светом. Кот поставил керосинку рядом с сонным енотом и попросил:

– Мне твой отвар нужен. Который запахи отбивает. Прямо сейчас.

– На кой он тебе среди ночи-то?

– Надо, Чумазый, надо.

Енот увидел, что шерсть кота слиплась, будто он только что принимал ванну.

– А ты чего мокрый? Купался что ли?

– Помылся я. В поселке воды набрал и помылся. Смыть надо было с себя… Ну, давай, Чумазый, просыпайся.

Енот поднялся и проследовал к своим кладовым.

– А Кабанов к тебе не наведывался? – вслед ему бросил Мидун.

– Нет, не приходил. Я отваром полил всю дорожку к пещере, они запахов не почувствуют.

Пус облегченно вздохнул.

– Чтобы я без тебя делал-то…

– А что… Сидел бы в яме давно. Поставь вон котелок на огонь, – енот принес свои травы и принялся колдовать над установленным котлом. – А еды нет какой-нибудь?

И только теперь кот вспомнил что, вопреки обещанию, не принес другу рыбы. Мешок, скорее всего, остался у Барки в доме возле чанов с кислым молоком. Или в доме у Синевановой.

– Я… мешок-то… потерял.

Енот вздохнул и молча продолжил варить отвар. Через некоторое время кипящий котелок был поставлен перед дремлющим котом.

– Готово. Вот, – пробубнил енот.

Мидун широко заулыбался. Сейчас он смотрел на это варево как на единственное лекарство от самой страшной болезни, угрожавшей его жизни. Он хорошо натерся, а остальное налил в бутылку, которую принес из дома Барки, и спрятал в жилетку. Наблюдая за первыми признаками рассвета, он обдумывал, в какую сторону от поселка ему следует идти прятаться. Нужно было выбрать для себя новое место жительства, перетащить туда запасы еды и спрятаться там, делая время от времени ночные вылазки в поселок. Что он будет делать во время этих вылазок, кот не сомневался ни минуты, составляя список тех, к кому он хотел бы зайти в первую очередь. Ночное приключение отрезвило и освежило его разум и придало телу сил, и теперь ему совсем не хотелось спать. Вся усталость осталась во вчерашнем дне на кровати Барки.

– Утром Чумной придет, – сообщил енот, – новости расскажет и еды мне принесет. Я ему знак подавал вчера, он знает, что мне еда нужна.

Пус скривился, он не очень ладил с родным братом Чумазого. Да и тот отвечал коту взаимностью, полагая, что Чумазый стал наркоманом из-за дружбы с Мидуном.

– Ну, пусть приходит, я молчать буду, – промямлил Пус, вспоминая просьбу енота не ссориться с Чумным. Во время их предыдущей встречи Чумному хорошо досталось от Мидуна, и его хвост так и не сросся.

Чумазый посидел для приличия еще несколько минут, а потом ушел укладываться досыпать прерванный сон. Кот сел рядом с выходом из пещеры и уставился в горизонт, стараясь разглядеть что там, за ним. Если бы кто-то попросил его сейчас описать свое состояние, то он ответил бы одним коротким словом «лед». Внутри него все было холодным, упорядоченным, все раны затянулись всего за несколько часов. Будто какой-то неведомый часовщик смазал все его внутренние механизмы маслом, и они заработали, как часы. Слух обрел доселе неведомую остроту, нюх стал тоньше лезвия его наточенного ножика. Внутри холодным огнем горел разум, наделенный возможностью быстро принимать решения. Сейчас кот ощущал себя совершенно другим существом. Словно заново родившимся.

Тем временем Солнце неспешно вылезло из своего ночного убежища и занялось тем, что начало постепенно укорачивать тени. В алом свете восхода Мидун продолжал размышлять о произошедшем этой ночью. Каждый раз, возвращаясь к тем мгновениям в памяти, кот будто заново переживал все эти острые и приятные ощущения. Внутри него была заведена пружина, которая приводила в движение маятник воспоминаний, будоража сознание. По телу пробежала мелкая дрожь – он снова представил себе, как отрывает Синевановой голову и жадно пьет ее кровь. Его зубы смачно соскальзывают с ее черепа, когда он пытается выгрызть ее глаза. Кот подозревал, что вскоре ощущения притупятся, и ему придется искать себе новые впечатления, разукрашенные чужой болью и вкусом горячей крови. Новые жертвы будут смотреть на него с ужасом и молить о пощаде, а он будет решать их судьбу. Решать, жить им или умереть. Хотя нет, вернее, решать, сколько минут еще им жить, и как быстро они умрут. Но они не должны умирать быстро, нет! Они должны извиваться в страшных муках и биться головой о землю, они должны захлебнуться собственной кровью и оглохнуть от своего крика. Они должны смертельно его бояться и понимать, что он – последнее, что они видят в своей никчемной жизни. А ему останется лишь смотреть на всю эту прелесть сверху и радоваться тому, что он стал самим собой.

Сквозь сон Пус услыхал возню в пещере и мигом проснулся. Он увидел старого знакомого – енота Чумного со сломанным и нелепо болтающимся хвостом. Чумной стоял возле Чумазого и что-то ему рассказывал. Входя в пещеру, брат Чумазого не потрудился снять свой промазанный воском берет, натянутый, как обычная шапочка. Почти сразу Чумной увидел, что кот проснулся и решил отступить от него в дальний угол пещеры, увлекая за собой брата. Пус огляделся и озадаченно замотал головой – он не заметил, как уснул на пороге енотовой пещеры. Солнце было уже высоко и изо всех сил отдавало последнее осеннее тепло земле. Через некоторое время сюда придут дожди и снег.

– Пус! Ты слышал новость?! – раздался возбужденный голос Чумазого.

– Какую новость? – Мидун покосился на Чумного.

– Синеванову ночью убили! Да как убили-то – на куски просто порвали! И уже нашли убийцу!

– Кого нашли?… – навострил уши Пус.

Чумной набрался смелости и ответил за брата:

– Убийцу нашли. Мне лось рассказывал, он утром Кабанова видел. Тот сказал ему и велел передать всем в обед прийти к базарной площади, будут судить и казнить убийцу. Поймали его прямо на месте преступления.

– Так… а кто это? Кого поймали-то? – удивился кот.

– Не говорил Кабанов, кто это. Велел только приходить и смотреть.

Мидун долго не мог переварить эту информацию.

– Я вот пришел Чумазого позвать на площадь. Посмотреть на убийцу. Кто это кабана смог на дерево подвесить. Да и Синеванову, я слышал, порвали на мелкие куски.

Чумазый топтался на месте в луже своей мочи и с нетерпением потирал лапы.

– Пойдем, Пус! Надо посмотреть на это! – радостно лепетал он. Судя по всему, в его расплавленном мозгу уже стерлись воспоминания о том, как Пус убивал Барку и Клаву прямо на том месте, где он сейчас стоял.

– Пойдем… Посмотрим… – медлительно сказал кот.

Собравшись на скорую лапу, компания шагала к месту казни. Впереди шествовал Чумной и периодически ойкал, когда Чумазый наступал ему на хвост. Чуть поодаль шагал, задумчиво хмурясь исподлобья, Пус Мидун. Они спустились с горы и вскоре пошли между редкими оградками двориков жителей поселка. Как и прежде, завидев Мидуна, каждый старался убраться с дороги и сделаться невидимым. А Пус, напротив, уже без страха шел посреди улицы и всем своим видом старался показать пренебрежительную обиду за ту напраслину, которую на него возводили все жители. Еноты о чем-то беседовали, лишь Чумазый иногда всплескивал лапами и нервно хихикал. Так они добрались до базарной площади, венчавшей центр поселка. На ней уже было достаточно много зверей, кто-то вел жаркие споры в небольших стихийных компаниях, а кто-то в одиночку ожидал свершения правосудия. На секунду гвалт стих, когда сдавленный шепот «Мидун! Значит, это был не он, если пришел!» пронесся над зверями, и сотни глаз тут же уставились на кота. Перед ним почтительно-трусливо появился коридор из расступившейся толпы, по которому Пус прошел до середины площади и уселся рядом с енотами. Около него сразу образовалось пустое пространство – инстинкты зверей не так просты, как их умы. Каждый в душе до ужаса боялся Мидуна, умножая этот страх переносимыми вместе с ветром слухами о нем. Лишь двое-трое его соседей кивнули коту в знак приветствия, да коротко взмахнул рукой орангутан Шолох, качающийся на пятках в нескольких метрах. Выждав минуту, Шолох направился к Мидуну и протянул ему руку для приветствия. Толпа вновь затихла, но под тяжелым взглядом орангутана все быстро вернулись к своим беседам и забыли об этой паре.

– Привет, Пус. Рад тебя видеть.

– Как сердце? – ухмыльнулся тот.

– Да стучит вроде еще… стучит… – Шолох расстелил рядом с котом небольшую тряпочку, извлеченную из кармана, и уселся на нее. – А что слыхать про Синеванову?

Пус только пожал плечами, но в разговор сразу вступил Чумной:

– Так вроде же досталось ей перед смертью. Говорят, как и кабану досталось. В общем, тяжело померла она. Тяжело.

Шолох вздохнул.

– Не думал я, что доживу до таких времен. Когда убивать будут вот так просто ни за что.

– А может было за что, откуда ты знаешь? – скривился Пус.

– Да за что ее убивать-то? – Шолох вскинул руки. – За то, что она бананы ела? Или что делала красивые ковры? Кому она вред причинила?

Пус не хотел слишком углубляться в спор, чтобы это не выглядело подозрительным. Он промолчал.

– Не знаю, кто там кому пакость какую сделал, а не заслужила она такой смерти… – не унялся орангутан.

– А Барка заслужила что ли? – возразил Пус.

– Так разве точно известно, что она умерла? Унес ее дьявол, так может она теперь ему слугой там стала?

– Мне кажется, что она умерла… – понуро отметил Пус.

– Ну, покамест не найдут хоть клочка ее тела, то будут считать ее живой. Таков закон.

Кот поднял голову.

– Что говоришь? Закон?

– Ну да. Закон. Доказательством смерти может служить только наличие тела или его части. Мне Кабанов по старой дружбе читал когда-то статью эту. Вот так, иначе не будут считать ее убитой, а просто пропавшей. А куда она пропала – кто ее там знает. Может, снялась и уехала к родственникам. Так и искать ее особо не будут.

Пус почесал лапой шею.

– А какой она мне ковер сплела… Настоящая картина! Много деревьев, лес такой красивый. А в лесу на ветвях я и мое семейство… – грустно поведал Шолох.

По толпе прошла волна поднявшегося ропота. Все разом начали оглядываться и увидели волков, тянущих по площади большие доски. Добравшись до средины площади, они начали разгонять толпу, освобождая место под помост. Вскоре прибыли бобры-плотники и принялись мастерить из досок место будущего суда и казни. По прошествии десяти минут на площади уже стояла конструкция на высоком помосте, чтобы всем было видно происходящее. Зрители постоянно крутили головами, чтобы не пропустить ничего из происходящего – даже то, как обвиняемого будут вести к месту казни, очень интересно и не должно быть упущено из виду. Енот Чумазый от нетерпения уже приплясывал на месте и тихо просил: «ну начинайте уже!». Тем не менее, волки не торопились начинать процесс. Несколько из них растворились в толпе, чтобы пресекать попытки как-то повлиять на последующее событие.

– А где же козел Федор, братцы? А не он ли это Синеванову-то прихлопнул? – раздался голос из толпы. По ней сразу пошел гул, все оглядывались и обсуждали появившийся слух.

– Да ты сдурел что ли? – Федор стал на задние копыта и высунулся из толпы в дальнем углу площади. – Кто там такой умный, иди сюда я тебе покажу кой-чего.

Кто-то заржал, толпа снова зашумела, обсуждение Федора вскоре закончилось. Шолох достал пару бубликов и принялся со смаком их разгрызать, отвлекая Мидуна от мыслей о ночных событиях.

– А то, что я им про дьявола не сказал, так это потому, что они и не спрашивали. Нет, ну соседям то сказал, а волкам нет, – поделился эмоциями Шолох.

– Угу… – кота утомляла бесполезная болтовня с Шолохом.

– Интересно, за кем дьявол придет в следующий раз?

– Если будешь часто его вспоминать – так за тобой и придет, – обнадежил товарища Пус.

Новая волна шиканий пронеслась над головами, и на помосте возник волк Кабанов. Он высокомерно окинул взором толпу, снисходительно улыбнулся и закашлял. Из-за его ремня с кобурой торчал кусок бумажки, которую он тотчас же выудил, развернул и принялся читать.

– А вы не верили!.. – хрипло заявил он, но его почти никто не услышал.

Прокашлявшись, волк повысил голос и продолжил:

– Вы все сомневались в силах вашей доблестной полиции! Вы писали заявления о том, что мы бездействуем и не в состоянии никого поймать. Я с пониманием отношусь к этому, потому что вы были напуганы! – растягивая каждое слово, прочитал он.

Толпа одобрительно и с благодарностью загудела, все закивали.

– Так вот, теперь вам бояться не надо! И все потому, что мы честно делаем свое дело! Недосыпая ночей, мы сидим в засадах и ловим злодеев, потому что им не место в нашем прекрасном обществе!

Кто-то начал аплодировать. Волк, воодушевившись теплым приемом, продолжил увлеченно вещать с помоста.

– Вчера ночью, благодаря спецоперации, проведенной мною и моим личным составом, мы изловили опасного преступника, за плечами которого достаточно злодеяний, чтобы он понес самое суровое наказание. Мы сумели вычислить и выйти на след того, кто жестоко расправился с кабаном, кто извел стаю наших лесных соседей, белок, и кто, наконец, совершил самое ужасное преступление в истории нашего поселка, – волк начал прохаживаться взад-вперед, смакуя минуту славы. – Того, кто изувечил и погубил макаку Синеванову!

– Ах!.. – в толпе изумленно воскликнули. Наверное, эта новость еще не всем была известна. Шолох пустил слезу и начал всхлипывать.

– На кол его, урода! – не сдержался орангутан.

– Погодите, погодите… Мы же не можем без суда, вот так, казнить кого попало. Надо разобраться! – Кабанов примирительным жестом своей уцелевшей лапы успокоил поднимавшуюся волну негодования. Во второй, перебинтованной, он держал бумагу.

– Так разберитесь уже! – послышался нетерпеливый возглас из дальней стороны площади.

Волк не ответил. Он повернулся в сторону и отдал приказ:

– Ведите!

Площадь разом смолкла. Слышны были лишь всхлипывания Шолоха. Все уставились в ту сторону, куда смотрел волк. Поверх голов виднелось какое-то движение, помощники Кабанова тащили обвиняемого, изредка облаивая толпу, чтобы та расступилась. Волки несли тяжелый и объемный мешок, давая время от времени ему пинка. Видимо, для профилактики. Через минуту мешок уже упал возле лап Кабанова и замертво осел. Вряд ли в нем можно было угадать очертания живой фигуры, скорее он напоминал бесформенную массу пары ведер картошки. Кабанов в свою очередь наградил мешок увесистым ударом, проконсультировался с бумажкой и вновь обратился к толпе:

– Вот он! Тут сидит тот, кто ответит перед судом и обществом за свои дела!

– Да! – победным жестом вскинул лапы Чумазый.

– Так его! Поддайте там ему! – слышались отовсюду голоса.

– А кто это?

Волк ожидал этого вопроса. Он снова успокоил народонаселение леса поднятой лапой и наигранно, словно на репетиции, изрек:

– Вы вряд ли ожидали, что им окажется именно он! Развяжите мешок!

Нож быстро разрезал связывавшую мешок веревку, и оттуда вытряхнули полуживого зайца. Распластавшись на помосте, он не смог самостоятельно подняться. Волки обступили его и подняли, демонстрируя зверя публике. Морда зайца была сильно избита, нос и вся левая щека сильно распухли. Его уши висели безжизненными изорванными тряпками, а левая задняя лапа была, очевидно, переломана. Про методы дознаний в местных органах некоторые из жителей поселка знали не понаслышке, и поэтому помимо возгласов «убить гада», по площади поползли сочувствующие вздохи.

Ослепленный гневом, Шолох поднялся и что было мочи заорал:

– Если вы его не прикончите, то завтра это сделаю я! Судите эту падаль, высшую меру ему! Он не заслужил прощения!

– Да что ты несешь, обезьяна! – возразили ему с другой стороны. – Да ты посмотри, что с ним сделали! Кто угодно сознается!

– Ну, разве мог этот интеллигентишко кабана распять-то?

– Он мог! Мог! Вы посмотрите, какие мышцы у него! Тельце тщедушное, а сам маньяк!

– Заяц, ты скотина!

– Вот же гад, он мне денег должен! Теперь-то не отдаст, наверное…

– А где наш управляющий? Где Закрейздо? Почему он молчит?

– А ну пасти позакрывали! – волк постарался придать своей морде как можно более суровое выражение.

Все замолкли. Заяц правым глазом смотрел на толпу и сокрушенно мотал головой. Громко сказать что-либо он, очевидно, просто не мог. Волк подошел к нему и схватил за оборванные уши, заставляя поднять морду выше.

– Смотрите все! Так будет с каждым, кто нарушит законы! Усадите его, – скомандовал он подчиненным.

Зайца усадили на помост. Позади него с ножом в лапах встал один из волков, покалывая зайца под ребра, если тот от бессилия заваливался на бок. Подсудимому предписывалось сидеть ровно. Кабанов же, деловито заложив лапу за спину, принялся важно расхаживать перед зайцем, обдумывая свою речь. На этом суде он выступал обвинителем и судьей. А защитника подсудимому вообще не полагалось.

– Заяц Стенечка, ты сейчас находишься на суде. От того, чем он закончится, будет зависеть, умрешь ты или будешь жить. Понятно?

Тот еле заметно кивнул.

– Я тебе сейчас оглашу весь список преступлений, в которых ты обвиняешься, – волк снова прокашлялся. – Значит так! Первое – жестокое убийство кабана с отягчающими обстоятельствами. Второе – жестокое убийство макаки Синевановой с отягчающими обстоятельствами. Третье – ты подозреваешься в убийстве семьи белок, шкурки которых мы нашли за лесом три недели назад. Это пока все. Если ты решишь сознаться, то можешь это сделать в любой момент суда. Понятно?

Заяц снова кивнул и чуть было не завалился на бок, но немедленно вернулся в прежнее положение, ощутив укол ножа в бок.

– Держись, браток! – послышался голос из толпы.

Волк гневно сверкнул глазами в сторону говорившего и зарычал.

– Все сочувствующие убийце могут быть признаны соучастниками! Кто тут сочувствует убийце?!

Но таковых больше не нашлось. Ропот стих, внезапно захлебнувшись.

– Продолжим, – сухо произнес Кабанов. – А теперь я тебе объясню, почему мы считаем, что убийца все-таки ты. А все потому, что мы тебя застали на месте преступления.

Он повернулся уже к толпе и многозначительно поднял загипсованную лапу вверх.

– Вчера ночью я шел мимо дома Синевановой! Проходя мимо, я обратил внимание на непонятные пятна на шторах в ее окнах. Их было очень хорошо видно, потому что внутри горели лампы. Я решил зайти и проверить, в чем дело. Описывать, что я там увидел, не стану. Поверьте мне, вам это не надо. Но еще больше я удивился, когда увидел, как заяц Стенечка, забившись в угол, старался спрятаться от меня, накрывшись тряпками! Тут-то я его и изловил. Да, поймал гада прямо на месте преступления!

Заяц вдруг застонал.

– Молчать! В свое оправдание потом будешь говорить! – вспылил Кабанов.

В назидание волк ткнул ножом в подсудимого.

– Я его привел в участок, где он нам все рассказал и подписал соответствующую бумагу, – волк достал из кобуры сложенный листок. – В ней написано следующее. Что, дескать, я, заяц Стенечка, находясь в сытом состоянии и в целой шкуре (кто-то в толпе хмыкнул), даю показания, что это я вчера собственноручно загубил свою любовницу, обезьяну Синеванову, на почве ревности. Я оторвал ей конечности и голову, вырвал хребет, выгрыз ее глаза, содрал с нее шкуру…

– Полно вам… – недовольно проворчал Шолох.

– … и еще всячески издевался над нею. Таким образом, я признаю себя также виновным в убийстве кабана несколькими днями ранее на почве жадности с целью ограбления. Я распял кабана на дереве и вырвал ему кишки. А еще ранее я убил семью белок путем выдавливания из них внутренностей грубой физической силой… Дата и подпись.

Волк поднял высоко над собой листок, с которого читал.

– Это документ, мои дорогие! И этот документ есть доказательство против зайца. Этого доказательства вполне достаточно, чтобы приговорить его к соответствующему наказанию.

На этот раз толпа ответила пустым молчанием. Многих повергло в шок описание смерти Синевановой, некоторым стало просто не по себе. Лишь Шолох, троюродный брат Синевановой, требовательно произнес:

– Давайте уже!

– Чтобы соблюсти все процедуры, предоставим слово зайцу, – объявил волк. – Подсудимый! Твое слово в свою защиту!

Заяц затуманенным взглядом осмотрел толпу и, надрывисто дыша, с присвистом выговорил:

– Это… не я…

Кабанов помялся на месте с полминуты.

– Все? Больше сказать нечего?

Но подсудимый не отвечал. Он почти потерял сознание от боли, парализовавшей заячье тело – переломанные лапы опухали и пульсировали, словно от ожогов, в ответ на каждое его движение. Дышать мешали сломанные ребра, а в голове стоял сплошной туман от того, что всю ночь его били палками по затылку и морде.

– Ну что же… В таком случае я как представитель власти объявляю решение: суд признает зайца виновным в совершении ряда убийств. Ввиду особой жестокости преступлений, суд постановил назначить зайцу наказание в виде смертной казни прямо после заседания суда. Казнить следует, содрав с преступника шкуру заживо.

В толпе раздались приглушенные восклицания, ослица рухнула без сознания на землю. Несколько животных бросились прочь от этого места, дабы не смотреть на то, что будет дальше. Кто-то поспешил увести детей, которых зачем-то сюда привел. Шолох разразился рыданиями, потому что понял, что от этого его сестра не оживет и облегчения он не испытает. Чумазый приплясывал на месте и нетерпеливо хлопал в ладоши. Очень быстро на помосте появились бобры и установили посредине два крепких шеста с ремнями на них. Подхватив зайца под лапы, волки подняли его и привязали к этим ремням так, чтобы осужденный не упал во время приведения приговора. Через пару минут на помост взошел старый и беззубый пес Шрам, который был палачом в третьем поколении. Еле забравшись на помост, он вдруг вспомнил о чем-то и достал из кармана маску с прорезями для глаз. Надевая ее, он распорядился следующим за ним волкам окатить зайца водой и привести его в чувства.

Тем временем с площади унесли ослицу, которая так и не пришла в себя. Толпа заметно редела, даже козел Федор хоть и слыл брутальным самцом, не выдержал это зрелище и зацокал копытами к своему участку. В этот момент Мидун начал оглядываться, понимая, что нигде не видно жены Стенечки. Хотя ее присутствие ничего не поменяло бы.

Мокрый заяц вздрогнул и поднял висевшую голову. Он уже с трудом понимал, где находится, и что с ним происходит. Боязливо осмотрев одетого в маску пса, он вопросительно глянул на волка, который дал псу команду – приступай!

Вооруженный ножом и клещами пес обошел приговоренного сзади и быстрым профессиональным движением разрезал кожу зайца между лопаток. Затем, поддев клещами шкуру, пес рывком потянул инструмент вниз. Вся площадь замерла, превратившись в каменное изваяние, оглушенная истошными воплями зайца, изо всех сил рвущегося прочь из державших его пут. Неописуемая боль облила его спину кипящей смолой, в бушующем пламени которой он совсем позабыл о своих вчерашних бедах, о том, как его зовут, и как вообще называется эта планета. Это зрелище потрясло оставшихся на площади наблюдателей, и лишь Пус Мидун хладнокровно смотрел на происходящее, да выживший из ума енот Чумазый радовался и пританцовывал.

Спустя полчаса волк Кабанов с деловым и довольным видом убедился, что кровавая куча мышц, которая недавно была зайцем, наконец, испустила дух, и спустился с помоста. Он неторопливо прошелся вдоль оставшихся нескольких жителей поселка и вдруг повернул в сторону Мидуна, который пока не собирался уходить. Подойдя к коту, волк вытащил из фуражки папиросу, дунул в нее и прикурил. Сизый дымок едким запахом ударил в нос коту и тот скривился.

– Ты, поди, лопухи куришь… – заметил кот.

Волк не спешил отвечать, а только еще раз затянулся.

– И что ты на меня смотришь? Подарить что-то хочешь? – язвил Пус.

Кабанов оценил степень наглости разнузданного кота и с прищуром произнес:

– А тебе, я видел, нравилось смотреть, как зайца казнили.

– А тебе нравилось его казнить, – не растерялся Пус.

– А у меня работа такая. Ловить и наказывать всяких уродов.

– Это не значит, что тебе не нравится мучить.

Волк опять ухмыльнулся.

– Ты, Мидун, последнее время очень смелый стал. Я гляжу, приходишь на главную площадь, зад свой в крапиву больше не суешь. Ты, наверное, думаешь, что все, закрыли дела, списали на зайца и точка?

– Мне какое дело до ваших расследований. Вы там себе по лесу носитесь, как идиоты, только приличных котов с лап сбиваете. Но мне на самом деле никакого интереса до ваших расследований нет.

Кабанов осмотрелся по сторонам.

– Видишь, вот, соседи наши, – он показал лапой в сторону близстоящих жителей. – Они живут с нами в поселке, делают свое дело, строят планы. Но только есть проблема одна. Никто из них не убивал Драного. Но о тебе я такого сказать не могу.

– Чего? – неприкрыто возмутился Пус. – Вы, твари серые, меня под свой каток загнать решили? За компанию? Шиш вам! – кот увенчал свою речь соответствующим жестом. Но волк, находясь в хорошем расположении духа, не отреагировал на это заявление Мидуна.

– Да, это факт, что твоего запаха на медведе и возле него не было. Лишь возле реки твоей немытой шерстью разило. Но это не значит, что это не твоих лап дело.

Пус разглядывал брусчатку, из которой была выложена площадь. Он совсем забыл про несчастный случай с Драным.

– Я там рыбу ловлю. Ты знаешь это сам. Потому и запах мой там был.

Волк оглядел догорающую папироску и сказал:

– Ты же помнишь, я тебя недавно предупреждал. Я слежу за тобой. Будь осторожен. А доказать, я докажу. Немного позже.

Кабанов швырнул окурок Мидуну под лапы и направился прочь к своему участку. Небольшая компания проводила его взглядом до поворота. Пус недовольно шевелил носом и усами, всячески выказывая свое искреннее желание поквитаться с волком за обиду. И тут же сам себе сознался в том, что уже давно задумал убийство Кабанова. Еноты вскоре засобирались по своим домам и, обнявшись на прощание, разбрелись в разные стороны. Лишь Чумазый споткнулся о черепаху, которая спешила к площади, чтобы поглазеть на суд и новых слухов послушать.

– Вот и все, братец… – внезапно произнес гнусавым басом заплаканный Шолох. Он поднялся, отряхнул зад, и вяло поплелся, куда глаза глядят. Сегодня в его планах было лишь одно – постараться дожить до завтра.

Пус только мельком взглянул на забытую орангутаном тряпку, на которой тот сидел, отрешенно улыбнулся и зашагал на край села. В ту сторону, в которой он давно заприметил хорошее место для нового жилья.

Глава 7

Холода уже безраздельно царили на этих землях, и по ночам температура сковывала толстой коркой льда лужицы и водоемы. Дожди закончились пару недель назад, а вместе с ними ушел и лосось ниже по течению. Говорят, в нескольких десятках километров под водой пролегает какая-то большущая труба, и что она всегда теплая. Нынешний лосось повадился зимовать около нее, припадая по очереди к теплым стенам трубы и отогревая бока. Не далее, чем вчера вечером Пус обнаружил вмерзший в лед рой пчел, водивший хороводы перед своим ульем в знак окончания медоносного сезона. По необъяснимой загадке природы они все разом вдруг оказались во льду, как будто бы мгновенно замерзли. Если присмотреться, то можно было бы разглядеть, как у них устроены празднества: молодняк и насекомые среднего возраста угощаются муравьиными головами и капельками забродившей на подорожниках росы. А пчелы постарше, которые отработали прошлый год, позволяют себе открыть кое-что из зимних запасов меда и мажут им друг дружку, теряясь в беспорядочном танце. По приметам стариков, обнаружить рой пчел, вмерзших в лед – к необычайным холодам. А еще можно было смело лакомиться оставшимся в улье медом – никто уже не станет ни защищать его, ни требовать за него денег. Одна беда – не ел Пус меда, аллергия на мед была у него страшная. И все, что ему оставалось делать, так это нагадить в улей, повинуясь своим бессознательным асоциальным потребностям, что он и сделал.

А сегодня, словно подтверждая правдивость старых примет, засобирались на горизонте низкие серые тучи, прочащие сильный снегопад и ветер. Кот сидел на высоком пеньке, оставшемся тут еще со времен лесопилок, и вглядывался в черноту надвигавшегося ненастья. Он буквально носом мог ощутить тот холод, который несла с собой эта буря. Позади кота, низко над землей, между двумя маленькими холмиками располагалось его новое убежище. Он нашел это место случайно, когда после убийства козла Федора спасался бегством от его друзей, с которыми тот квасил капусту. Запутывая следы, Мидун кружил между холмами и камнями, бегая от одной рощицы к другой – скорее, веселья ради, чем от страха возмездия. И вдруг он забрел в это место, закрытое с трех сторон холмами, а с четвертой подобравшимися сюда деревьями. Только последний простофиля смог бы пройти мимо такого места и не осесть здесь на некоторое время. Все, что надо было сделать, это принести несколько досок и бревен, положить их между двумя холмиками, образующих естественные стены для нового дома. А получившуюся крышу следовало законопатить тряпьем, кусками мха и воробьиными гнездами. Дверью коту служила украденная из местной школы картина, на которой была нарисована мышь, повешенная на виселице за хвост и смотревшая грустными глазами на окружавший ее мир. Дверь в виде холста с маслом совершенно не пропускала воздух и хорошо удерживала тепло внутри, а холод снаружи.

Когда первые снежинки достигли земли, Пус еще раз окинул взглядом видневшийся вдалеке Тучун, на темном фоне которого непогода раскрывала карты, крутя снежными хлопьями. Пришло время прятаться от непогоды и залечь в своем убежище. Неторопливо он спрыгнул с пенька и, важно ступая, побрел в тепло и уют, скрытые за изображением повешенной мыши. Внутри его дома обстановка, согласно внутреннему миру кота, была аскетической. Из мебели имелся только полосатый матрац, набитый соломой, одиноко дремавший в углу. Да стояли рядом пару мисок с засохшей едой. Удалось коту на той неделе раздобыть немного каши, которую он растянул на несколько дней. Еще пару комочков были оставлены на сегодняшний вечер, правда кое-где кашу уже начала брать зеленая плесень. С другой стороны от матраца кот соорудил нехитрый очаг из камней и тонкий дымоход. Пус умел правильно построить очаг, и весь дым, не задерживаясь, вылетал в трубу. Труба же, прежде чем пронзить крышу, делала несколько совершенно неожиданных с точки зрения траектории и здравого смысла витков и, рассеивая оставшееся от дыма тепло по жилищу. Сейчас в золе еще тлели несколько поленьев, которые Мидун бросил пару часов назад, желая натопить помещение перед морозной ночью. Воздух в его жилище, по мнению кота, был приятным и очень теплым. Пахло старой рыбой, шерстью, кровью и испорченной едой, и валяться на матраце, усеянном пятнами и дырами, ему было так же уютно, как когда-то в доме у Барки. Через несколько минут после того, как Пус улегся и принялся наслаждаться приятной истомой, за стенами поднялся ветер, и буря приступила к своей работе. Кот еще некоторое время прислушивался к скрипу старых деревьев, как их ветки ломаются и трещат, как гудит на ветру повешенная им пустая бутылка, чтобы отпугивать незваного гостя. Из этого шума кот умудрялся выделить даже шорох, издаваемый падающим на крышу снегом. Все эти звуки умиротворили животное. Пус Мидун уснул.

Спустя несколько часов сырой холод подобрался сквозь проплешины к животу кота и заставил его открыть глаза. Вокруг было темно, но остатки тлеющих угольков давали достаточно для кошачьего зрения света, открывая взгляду нанесенный ночной бурей сквозь щели хижины снег. Пус неторопливо потянулся, пошамкал пересохшим ртом и принялся на спине делать несложные упражнения для затекших лап. Вскоре он поднялся на них, прошелся с хозяйским видом по скудному жилищу, охваченному изнутри инеем, и принялся отодвигать картину, пытаясь выбраться наружу.

Весь горизонт, насколько хватало зрения, слепил отблесками солнечных лучей, не дававших, однако, никакого тепла. Немного зажмуриваясь, кот поставил дверь-картину на место и длинными скачками направился в левую от поселка сторону, намереваясь проведать в пещере Чумазого. По пути коту удалось, внимательно ступая по уже оставленным следам, пробраться в чей-то двор и стянуть кусок крапивной колбасы, вывешенной за окно для сохранности от порчи. Уложив его за пазухой, он направился дальше. К енотовой пещере уже заботливо была прочищена дорожка, орошенная местами желтыми следами мочи. Из входа в пещеру валил густой черный дым, подымающийся ровно, словно опорный столб, подпирающий небо. Заглянув внутрь, Пус увидел своего друга, греющегося у костра. Возле енота валялись куски резины, которые Чумазый подбрасывал в огонь, подставляя поближе к нему замерзшие лапы. В пещерке невообразимо воняло, весь потолок сплошь покрылся копотью и сажей. Сам енот тоже был практически весь абсолютно черный, лишь шерсть на задних лапах свалявшимися комками была охвачена желтыми ледышками.

– Ты что это делаешь? – Пус прикрыл нос лапой и поморщился.

– Пус! – радостно воскликнул енот. – Вот здорово, что ты пришел! Проходи!

– Ты зачем резину-то палишь?

– А греться чем? Дров нет, – развел енот лапами.

Пус прошел в пещерку и понял, что в ней ничуть не теплее, чем под открытым небом.

– Двери себе поставь. Ты же издохнешь от этой гадости. Хотя… – беглого взгляда на морду енота хватало, чтобы понять, что тот доживает последние дни. По крайней мере, как существо мыслящее.

– Держи вот, поешь, – кот выудил колбасу и разделил ее ловким рывком привычных уже к таким действиям лап. Енот схватил свой кусок и жадно разделался с ним менее, чем за минуту. На его морде засияла блаженная улыбка.

– Ты тут как вообще, не ешь ничего ведь?

Енот снова развел лапами – нечего есть, мол.

– Только пьешь свою отраву?

Кивая, енот возразил:

– И не отрава это вовсе.

– Ты, братец, совсем уж из ума-то выжил…

Мидун сокрушенно вздохнул и отдал еноту свой надкушенный кусок колбасы.

– Спасибо… – наклонил благодарно голову, Чумазый принял угощение и вновь проглотил его одним махом, словно не ел месяц. – А ты голодный будешь?

– Это ничего, – потянулся Пус. – Я сегодня на охоту пойду.

Видя довольную улыбку на морде кота, енот переспросил:

– А на какую это охоту? На ворон что ли? Так и мне чего принеси, а я тебе отвару дам. Как обычно.

Кот лишь отмахнулся от друга.

– Не ешь ты такого. И отвар твой я уже не пью. Бросил.

– Понятно… – грустным виноватым голосом пробубнил закопченный зверек.

– Так и не придешь уже зимой? Редко ты заходишь, – пожаловался он. – Чумной тоже почти не приходит, а я вон и дорожку расчистил, вдруг кто и повернет в мою сторону. Мне такого рассказать надо…

– Я тебе другой еды принесу, – поспешил успокоить друга кот. – Не пропадешь.

– А я в будущем был!

Кот ухмыльнулся.

– Чумазый, где ты хочешь, чтобы тебя похоронили? До весны хотя бы дотяни, не долбить же мерзлую землю, чтобы тебя зарыть.

– Да где зароете, хоть в снегу! – отмахнулся тот черной лапой и бросил в огонь последний кусок резины. Дым с новой силой закрутил под сводами пещерки и потянулся к выходу. – Так я точно в будущем был. Ой, там интересно так!

Пус достал из енотовой кладовки смятый мешок и расстелил его на полу, чтобы не садиться на холодный камень.

– Ну и что же там? Кабанов живой еще?

– Да я не в таком будущем был, а в далеком будущем. Ну, сто лет вперед, короче.

– Надо же. Я не доживу, что мне до того будущего.

– Никто не доживет! – почему-то радостно сказал Чумазый.

– Ты мне уже это два раза рассказывал. Надоело.

– Разве рассказывал? Когда же?…

– Говорил, что новое что-то узнаешь. Узнал?

Енот смущенно скривил губы.

– Да много чего узнал, только скучно это.

– Ничего нового, как говорится.

Чумазый глянул на Пуса, по-дружески хихикнул и развел лапы в стороны, показывая что-то большое:

– Вот такую книгу читал. «Анатомия восприятия» называется.

– Не интригует.

– Да ты погоди. Там написано, что все мы по-разному воспринимаем мир. Представляешь?

– А чего тут представлять. Ты – как енот. Я – как кот.

Енот поспешно указал на выход из пещеры и спросил:

– Это какой цвет?

– Снег-то? Белый.

– А вот и нет! Он белый только потому, что ты его таким видишь. А я его вижу так, как ты видишь синий. Понял?

– А оно мне надо? – Пус решил поиздеваться над другом.

– Это всем надо! – енот расплылся в улыбке. – Но ты не сердись, если не понимаешь. Это не все понимают. Вот просто ты видишь снег белым, а откуда ты знаешь, что он белый? Ты думаешь, что он белый потому, что тебе так сказали. Показали на снег и сказали «он белый». И ты думаешь, что это так. А это не так. Вернее, он белый, но для тебя белый. А для меня он такой, как для тебя синий. Понимаешь? Потому что мне показали на синий снег и сказали «вот он белый». И я всегда думаю, что синий снег называется белым. А для меня он синий.

– Масштабно мыслишь…

– Высшее образование все-таки!

– Но добыть себе еду не можешь.

Енот вздохнул и кинул в костер камешек. Резина почти прогорела, но запах от нее стоял еще сильный.

– Знаешь, Пус, я всегда сомневался в том, что правильно поступил в жизни, когда пошел учиться на инженера по системам деградации мелиорационных систем полей на три тысячи выше уровня предельной точки давления постоянного проверочного показателя. И жизнь меня всегда била по нервам. Помнишь, как меня посадили за хранение запрещенных книг? Или как лапы повозкой перебило? В общем, меня постоянно мучили сомнения, часто думал, что не выжить мне никак. Но вот в чем я не сомневаюсь – так это в том, что ты меня не бросишь тут умирать.

– Да куда ж тебя денешь, крыса ты пещерная.

– А я тебе еще расскажу кое-чего. Знаешь, что такое время?

– Да. 10 часов. Или 5 часов. Это – время.

Енот, гордо подняв подбородок, изрек:

– Нет, Пус, время – это то, что отдаляет тебя от рождения и приближает к смерти.

Мидун скривился, как он обычно делал, когда не понимал, о чем идет речь, или не хотел задумываться об этом.

– Время растягивает тебя по шкале лет, но сжимает тебя, когда дело доходит до радости. Время смеется над тобой, когда ты сам уже смеяться не способен, и потом обманывает тебя, заставляя думать, что вместе с тобой оно остановится. А ты потом смотришь, а оно не останавливается. И не замечает никто того, что остановился ты. И не знаешь, и не думаешь, что там, за окном время шевелит весь мир, которому плевать на тебя.

Мидун засобирался к выходу.

– Чумазый, ты, когда пьяный, такую ерунду начинаешь нести…

– Я не употреблял! – перебил кота друг.

– … но когда трезвый, то тебя понять вообще невозможно, – закончил тот свою мысль.

Чумазый ничего не ответил, только помолчал пару минут и подался в свою кладовую, откуда вынес что-то круглое, обмотанное старым тряпьем.

– С Днем Рождения тебя, Пус.

Кот навострил уши.

– С чем?

– С днем Рождения, говорю. Это тебе вот, подарок.

Кот оторопел и принял из лап енота сверток.

– А почему ты решил, что у меня сегодня День Рождения?

– А когда он у тебя?

Пус замялся. Он на самом деле не знал, когда у него День Рождения.

– Так почему бы и не сегодня? – енот уставился на него своей прокопченной мордой.

Мидун развернул тряпье и увидел простой круглый камешек, которых вокруг валялись тысячи.

– Ааа… Камень… Надо же, а я как раз хотел себе такой!

– Да, Пус?! А я знал! Ну, можешь не благодарить, это от всего сердца, от всего моего предынфарктного сердца!

Кот спрятал подарок в карман жилетки и пробурчал:

– Спасибо, друг мой дорогой. Жди ночью в гости, зайду.

Вскоре кот шагал мимо зигзагообразных желтых полос на снегу и размышлял, куда ему следует податься дальше. Совсем недалеко жил одинокий старый лев, потерявший свою гриву, хвост и нижнюю челюсть, работая машинистом в местной котельной. Ему однажды приспичило по нужде во время смены, и он быстренько сбегал к деревьям. А когда вернулся на пост, то увидел, что забыл открутить вентиль сброса давления пара, после чего котельную рвануло так, что льва нашли в сотне метров от того места. С тех пор в поселке не стало отопления, и приходилось топить дровами да навозом. В полусотне шагов дальше от его дома ютилась в маленькой хибарке выдра, которая промышляла тем, что продавала свое ухоженное лоснящееся тело любителям экстравагантных развлечений. Но тут кот самодовольно отметил, что такого развлечения, какое есть у него, нет больше ни у кого.

Пока кот предавался мыслям, лапы сами вынесли его к поселку. Стояло морозное утро. Солнце еще не успело подняться высоко и обрезать тени. Над несколькими домами висел дымок, подгоняемый ленивым ветром. А жителей нигде не было – в такое время лучше сидеть дома и не выпускать нагулянное за ночь тепло. Коту дышалось легко, грудь сама расширялась, затягивая сладковатый и будто липкий морозный воздух, но в гостях у друга он основательно продрог, сидя на холодном камне. Пус вскоре захотел забраться в тепло, отогреть лапы. Недолго думая, он толкнул первую попавшуюся калитку и ввалился во двор. Кот не тратил времени на разглядывание мелких хозяйственных сооружений, разбросанных на придомовой территории. Впереди в глубоком снегу виднелся домик, к которому даже дорожка не была прочищена. Втягивая носом воздух, кот определил наличие в доме кое-какой еды, которую недавно поставили на плиту. Пахло болотной колбасой, а это редкий деликатес. Мало кто достает ее из кладовых, не имея особого повода. А наличие особого повода почти всегда означает наличие гостей в доме. Впрочем, кота это не пугало. Стараясь не шуметь лишний раз, кот плавно, но быстро, прошел через двор к темным окнам домика и притаился под одним из них. Уши подсказали коту, что в доме только один хозяин, но может, кто-то спит в другой комнате. В чужих шагах, которые он слышал, читалась старческая шаркающая неравномерность ходьбы, и Мидун вспомнил, чей это дом.

Тут жил старый Шакал, давно растерявший зубы и когти в неравных боях с беззащитными слоями населения. Шакал Петрович был известен в своей молодости лихими разъездами на мотоциклах со своими дружками. Частенько они собирались вместе и вдруг срывались в соседние края пить, шуметь и бить морды всем, кто попадется под лапы. А иногда и не утруждали себя выездами, а начинали гулять прямо в своем поселке, ломая сдуру заборы, столбы и зубы. Несколько раз доходило до ножей, и горячие головы начинали выяснять отношения. Беды натворили они много, но родственные связи с волком Кабановым и его покойным отцом всегда помогали Петровичу уйти от ответственности, и через время снова начать буйную деятельность. Но в последнее время он сильно сдал и отошел от дел. Бывшие друзья, которые остались в живых, забыли его на следующий же день и перестали оказывать какую-либо помощь. Расстроенная печень больше не разрешала гулять, как раньше. Сломанные в боях суставы теперь отдавали тянущей болью при любой попытке их согнуть. Клыки сгнили и местами выкрошились, шерсть поредела и свалялась, не зная ухода. Стоило коту лишь мельком заглянуть в дом через окно, как он увидел это увядающее существо, которое пыталось доползти до кипевшего на углях чайника, еле-еле переставляя лапы.

В один прыжок, преодолев расстояние к порогу, Пус Мидун постучал в дверь. Ждать пришлось несколько минут, пока Шакал добрел до двери. Едва послышался звук снятого дверного крючка, как Мидун рванул на себя дверь и еле успел поймать вылетевшего за ней хозяина. Старик потерял равновесие и повис на кошачьей лапе, растерянно шамкая и поглядывая по сторонам. Без особых церемоний кот втолкнул Шакала обратно в дом и захлопнул за собой входную дверь.

Деловитым шагом он быстренько пробежался по дому и оценил, чем богат хозяин. В комнате нашлось пару свертков с сухарями, несколько просроченных консервов из мяса осьминога и пригоршня растаявших сосательных конфеток на газетке на подоконнике. На кухне шипел и плевался кипятком чайник, рядом с ним стоял казанок, обмазанный засохшей кашей. А рядом с ним на третьей конфорке остывала сковорода с разогретой на ней болотной колбасой. Скудная кухонная обстановка довершалась надломленным грязным столом на трех ножках, который был прислонен для устойчивости к стене. На столе стояла большая алюминиевая кружка без ручки, которая позвякивала при каждом шаге топавшего кота.

Шакал поднял голову и выцветшими глазами, когда-то светло-коричневого цвета, уставился на наглого гостя.

– Чего тебя принесло, сволочь? – скривившись, прошипел хозяин.

– В гости зашел. Ты не рад?

– Шел бы ты мимо, – слабым голосом ответил Шакал.

Мидун саркастически улыбнулся.

– Ты совсем дикий стал, Шакал Петрович. С гостями не вежлив. Лежать! – кот толчком лапы швырнул обратно пытавшегося подняться шакала.

– Да ты страх потерял, гроза свалки! Я знаешь, что с тобой сделаю, наркоман ты паршивый? – Петрович нарочито придал своему голосу оттенок наглости, пытаясь говорить с ухмылкой. Но то, что у старика получилось, выглядело жалко и ни капельки не устрашало. Шакал хрипел и давился слюной, и кот не обратил на его угрозы особого внимания. Вместо этого он обмотал край жилетки вокруг лапы и снял с плиты раскаленный чайник.

– Сделай что-нибудь! – сказал Пус и плеснул кипятком на спину Шакала.

Едва ли с улицы кто-то расслышал утонувший в хрипоте визг когда-то первого хулигана всего поселка. Через несколько минут Шакал перестал орать, не имея больше сил на крики. Его спина превратилась в один большой вздувшийся красный волдырь, куда кот вскоре поставил горячую сковороду, сняв с нее колбасу. Раздалось тихое шипение, но вместо того, чтобы снова заорать, Шакал дернулся и потерял сознание.

Вскоре он пришел в себя и обнаружил, что лежит на столе в комнате, его голова свесилась вниз, и под ней стояло ведерко. Рядом прохаживался кот и о чем-то галдел себе под нос. Шакал слегка подвигал конечностями, чтобы понять привязаны они или нет. Едва завидев движение, кот мигом оказался возле шакала и потуже затянул ремень, которым тот был прихвачен через талию к столу.

– Удобно тебе? – участливо спросил Пус Мидун.

– Чего ты от меня хочешь?… – гримаса боли перекосила морду шакала.

– Да много не возьму, не переживай. Убью, да и только. И колбасу заберу. И консервы другу отнесу.

– Зачем это?… – выдохнул тот.

– Ну как, друг ведь голодный! – Пус пошел снимать вновь закипевший чайник. – Я сейчас, не уходи никуда.

– Вот падаль дрянная… – бормотал привязанный зверь. – Да ты хоть понимаешь, что Кабанов с тобой сделает?…

– Ну как тебе сказать! – голос кота звучал довольно, он вернулся с горячим чайником в лапе. – Он ничего не сделает, но я понимаю, что я сделаю с тобой, и это мне очень приятно!

– Да кто ты вообще такой?!

– Я твой гость. Правда, необычный, но очень дорогой. Да?

Шакал только злобно покосился на кота, но промолчал.

– А я думал, ты обрадуешься мне! Не расстраивай меня, радуйся. Потому что тебе суждено стать частью великого действа, понимаешь? – кот поставил чайник на пол. – Потом все будут говорить о тебе, и обсуждать, но уже не так, как раньше! Ты должен бы меня благодарить!

– Угу… Спасибо, на хрен…

– Да ты не расстраивайся, у тебя билет в первом ряду на это зрелище. И знаешь, что? Я тебе расскажу. Ты представляешь, как это хорошо? Как это воодушевляет? Как придает сил? Не знаешь ты, брат. Хотя, ты тоже такое делал, но только забавы ради. А я ради высшей цели. Понимаешь? В этом есть глубокий философский смысл. Какой? Очень простой. Я всемогущий. Хотя и заключен в это тело. Но вот, благодаря тебе и таким как ты, я становлюсь самим собой. Понял?

Шакал лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал.

– Ну, раз понял, значит, продолжим.

Шакал ощутил струю вара на своем животе и снова хрипло заорал, выплевывая легкие и булькая горлом.

– Больно же… Не надо!..

– Не надо? – кот приблизил свою морду к морде своей жертвы. – А знаешь, что мне когда-то енот Чумазый рассказывал? Как ты однажды пришел к нему домой и зарезал его отца. На глазах у детей. А твои товарищи его мать изнасиловали и порезали. Так он знаешь, что? С тех пор того… Головой-то тронулся. А так хороший зверь был.

– Это не я был! Стой, хватит!

– Да не ты, конечно не ты. А его мать тебе орала – не надо, пожалуйста, нет! Ты остановился?

– Да пошел ты, сука!

Кот снял с чайника крышку и все, что в нем оставалось, плеснул в морду шакала. Тот закрутился под ремнем, пытаясь вырваться, но силы уже почти полностью покинули старое тело. Морда шакала вздулась, веки набухли и не открывались. Потрескавшиеся обваренные губы зашевелились, но голос его звучал тихо, так что коту пришлось прислушаться.

– Ты такой, как я… – прошептал хозяин.

Пус хмыкнул и достал нож.

– Нет, Шакал. Ты не прав. Я хуже.

Острый нож воткнулся между шеей и плечом шакала, разрывая ссохшуюся плоть. Через несколько минут ковыряния кот сумел разорвать вену и подставил под льющуюся кровь ведерко.

– Так-то, зверюга, – довольный Пус отошел подальше и осмотрел свое творение. – Так-то!

Через минуту в его лапах оказалась тяжелая жердь, которую он нашел в коридорчике. Похоже, когда-то Шакал брал ее на свои бандитские вылазки, она была старой, с давно засохшими и затертыми сколами. Жердь взлетела над головой кота, а потом с большой силой рухнула на коленный сустав Шакала. Хруст засвидетельствовал точный удар, и раздробленное колено превратилось в кровавую массу.

Настроение кота начало стремительно улучшаться. Он ходил из стороны в стороны в сторону, нанося поочередно удары по суставам, костям, ребрам. Через десять минут, насытившись страданиями жертвы, кот опустил жердь и толкнул Шакала. Никаких признаков жизни тот уже не подавал. Тогда кот схватил ведерко с кровью, наспех сгреб провизию в импровизированный узел, сооруженный из куска какой-то ткани, и вышел на улицу. Вокруг дома белел отвратительно чистый снег, разрушая его тонкое настроение своей безупречностью. Кот бросил узел наземь и принялся носиться по придомовой территории, набирая в рот кровь шакала и разбрызгивая ее вокруг себя. Через время весь снег во дворе окрасился в зловещий алый цвет, радуя звериный глаз. Наконец-то все идеально, решил кот.

Пус Мидун стоял и смотрел на результат своих трудов. Уронив пустое ведерко, кот утер краем жилетки кровь с морды и довольно цыкнул.

– В пустыне пошел дождь!.. – заорал он, что было мочи.

Спустя мгновение Мидун уже мчался обратно к пещере енота, гремя консервами в узелке.

Глава 8

Енот с неописуемой благодарностью в глазах вгрызался в консервные банки, выбирая языком оттуда последние крохи еды. Он уже опустошил четыре банки, сминая в лапах пятую. Пус, прислонившись боком к входу в пещеру, вглядывался в темнеющую даль снежных полей и бормотал под нос что-то про хорошее самочувствие. В своих лапах он вертел любимый ножик, затачивая его о камень. Солнце давно ушло ночевать на запад, и густая темнота уже вовсю властвовала на горизонте. Тяжелая синева кусала низкие облака, набегающие с юга и предвещающие новый снегопад.

Вскоре Чумазый с довольным видом побрел, пошатываясь, к горе тряпья, собираясь прилечь.

– Топить больше нечем? – повернул голову к нему Пус.

– Давно все сжег уже. Даже резину.

Мидун передернул плечами от холода. По пути сюда он захватил несколько сучьев, но те давно сгорели и тепла не осталось.

– Что-нибудь придумаем. Замерзнешь ведь.

– Помню, одной зимой мы как-то попали с экспедицией в горы, в буран. Холод страшный, а ветер такой… и не померзли. Зимний я.

– Ну, раз зимний… – пробормотал Мидун и вышел из пещеры. Через пять минут он вернулся и осмотрел в сумерках очертания своей лапы. Стоя в темноте, он вдруг ощутил, что тело начало затекать, и кот потянулся. Приятная истома, как после славного трудового дня, овладела его конечностями и звала забиться в уголок, вздремнуть. Прикладываться боками к холодным камням не хотелось, поэтому Пус надергал из-под ойкающего енота тряпок и примостил себе небольшое место для сна глубже внутри пещеры и подальше от пашущего ветрами входа. Вскоре в пещере настала тишина, прерываемая иногда скулением спящего енота. Пус Мидун, напротив, забылся крепким и ровным сном здорового и счастливого существа.

Вскоре на улице вновь воцарилась непогода. Снег закрутился и посыпался с небес бесконечными кругами, будто знакомя снежинки друг с другом. Ветер, подхватывая их, стелил снег горбами, набивая в каждую щель и под каждый камешек. Видимость не превышала нескольких метров, серьезно затрудняя зверям взятие пещеры енота в осаду. После часа такой метели все следы и запахи бесследно улетучились, но Кабанов уже точно знал, кто на какой позиции должен находиться и за какие пути отхода отвечать. Весь вечер и полночи он строил план захвата Пуса Мидуна, для чего привлек практически все силы своего личного состава.

С самого утра Кабанов неторопливо прохаживался, скрипя снегом под своими могучими когтистыми лапами. Волчий след проходил около каждого двора, останавливаясь и прислушиваясь к происходящему в доме. Чутье говорило волку, что дежурство будет сложным и беспокойным. В животе неприятно крутило, голова болела еще с самого утра. Завершив обход ближе к вечеру, волк потопал к своему участку, как вдруг краем глаза в наступающем полумраке он заметил красные пятна на снегу во дворе шакала. А потом Кабанов долго приходил в себя после увиденного. Руководствуясь невиданной жестокостью, убийца окропил двор кровью убитого, а что сделал с самой жертвой не стоит и вспоминать. Даже у видавшего виды Кабанова комок к горлу подкатил, когда он вошел в дом Шакала. С краев стола безжизненно свисали куски мяса, бывшие когда-то его дальним родственником. На морде замерла гримаса боли и отчаяния, которых это животное отродясь не испытывало. Через десять минут и после выкуренной папироски, Кабанов поймал возле двора проходящего мимо козленка и отправил его в участок с важным посланием, а сам принялся обыскивать место преступления. Долго искать не пришлось, снег пестрил кошачьими следами. Наглая тварь даже не пыталась скрыть свой запах – важнейшую улику – открыто расхаживая по всему двору. Вспомнилось убийство козла Федора, но тогда ни следов, ни запаха… Из памяти всплыли и другие жуткие преступления, произошедшие за последнее время. Буйвола Сигизмунда заживо сожгли в погребе. Суслика Надымыча утопили в собственном туалете. Пару недель назад на центральной площади нашли искусно выделанную лисью шкуру. Куда делись все ее органы, так и осталось загадкой. И всякий раз не было никаких улик. Кабанов выругался и принялся чесать затылок, одергивая свой пояс с кобурой. Он всеми костьми чувствовал, что эти злодеяния дело лап Пуса Мидуна. Но почему этот мохнатый выродок вдруг перестал бояться волка? Почему не скрыл следы, а оставил более чем явные улики? В его голове крутилось множество вопросов.

Вскоре прибыла подмога. Из участка прибежало пятеро волков, грозно рыча. Они деловито помахали хвостами и побежали обследовать место преступления, замерев, правда, на минуту при виде окровавленного снега. Даже несмотря на сгустившийся мрак, слабого света из окон дома было достаточно, чтобы оценить масштаб разгула преступника. На сбор улик и составление необходимой документации ушло не более часа. Кабанов приказал не тратить времени на это, ведь улики налицо и убийца известен. Вместо этого волк отослал одного из своих подчиненных пронюхать тропинку, ведущую к пещере енота. Тот вернулся с более чем обнадеживающими вестями – запах Мидуна отчетлив и свеж. Псу удалось даже заглянуть незаметно в пещеру и обнаружить там беседующих кота и енота, которые ютились у небольшого огонька.

Кабанов внимательно выслушал подчиненного, закурил и случайно плюнул на спину принесшему эти сведения волку.

– Тьфу ты. Извини. Брать надо его, – подумав несколько минут, сказал волк.

Те снова ответили рыком и дружно закивали.

– Опасно, но надо. У него совсем голова уехала. Ишь, что творит… Так, все в участок, а ты иди к тропе, карауль, чтобы он оттуда не ушел. Если уйдет, за ним двигай. Проследи. Жди нас, через пару часов будем.

План, составленный волком, был прост до безобразия. Обойти, окружить, налететь и схватить. Для этого служебных волков и собак хватало даже с лихвой. В участке лежала конфискованная рыбацкая сеть, которую можно было бы набросить на кота и обездвижить его. Сеть понес на себе один из псов. Еще в полутораста шагах от пещеры Кабанов распорядился, кому куда идти и что делать, и подчиненные послушно рассыпались по склонам горы, перекрывая все возможные тропы. Подождав с десяток минут, чтобы все заняли свои места, Кабанов лично возглавил облаву, шикая на подчиненного, тащившего на себе сеть. Волку подумалось о том, как его представят к награде за героическую поимку особо опасного преступника, как он будет полировать почетную медаль и прогуливать премию. Как высшее руководство из столицы распорядится установить на центральной площади отлитый в бронзе бюст Кабанова, назовет его именем одну из улиц и присудит пожизненную пенсию.

Оказавшись недалеко от входа, волк жестами приказал подчиненным начать окружение, а сам в это время выбирал себе наблюдательный пункт. Ему на глаза попалась хорошая проплешина в снегу, образовавшаяся за счет того, что ветер, огибая лежащий рядом камень, нанес сюда совсем мало снега. Отсюда было бы очень удобно вести наблюдение и отражать атаки врага, если такие вдруг последуют. Недолго думая, он плюхнулся задом как раз на это место. В ночном воздухе, который только-только успокоился вместе с внезапно закончившимся снегопадом, раздался щелчок и металлический стук. К удивлению волков, ступавших как можно тише и старавшихся не спугнуть преступника, их слух потревожил не приказ начальника «вперед», а его прямо-таки дикий вой, наполненный болью и ужасом. Громадный волк взвыл во всю мощь своих сильных легких, сотрясая ночной покой. Его подчиненные растерянно замерли и дружно уставились в сторону волка, не зная, что делать дальше.

В этот самый момент из темного зева пещеры бесшумно вылетел увесистый булыжник и угодил прямо в затылок стоявшего ближе всех пса. Тот даже гавкнуть не успел, беззвучно заваливаясь набок. Второй камень, пущенный Мидуном, с точностью попал в следующего захватчика. Опешившие собаки успели заметить тень, мелькнувшую от входа в пещеру. Вооруженная ножиком, тень метнулась к третьему псу, стоявшему над входом в пещеру, и вонзила свое оружие ему в шею. Натянутая, как тетива лука, тишина на миг повисла в ночном воздухе, Кабанов перестал орать и потерял сознание от болевого шока. Пус отпрыгнул от собаки, которая, схватившись за горло, с хрипом рухнула на камни у входа в пещеру. Бросив короткий взгляд вокруг, кот в два прыжка оказался возле тропы, в нескольких шагах от затихшего в снегу Кабанова. Он поднял лежавший рядом булыжник и занес его над головой волка, искоса поглядывая на двух оставшихся в стороне псов.

– Ну, вы поняли… – хрипло изрек он. – Шаг в мою сторону, и Кабанов труп. А теперь пошли вон. Увижу – разорву. В поселке вы больше не имеете власти.

Псы нерешительно топтались и не могли понять, что им делать. Кабанов команду дать не мог, он лежал и бредил, совершенно не понимая происходящего. Трое их товарищей замертво растянулись на свежем снегу, что также стало отличным сдерживающим фактором. Кот явно сошел с ума и в таком состоянии живым не дастся. Поразмыслив, один из псов пустился наутек, второй побежал за ним секунду спустя.

Пус довольно улыбнулся, окинув взглядом Кабанова у своих лап.

– Сетью меня, значит, хотел… Как тебе мой сюрприз? Капкан-то я специально тут поставил. Только уж никак не думал, что ты туда сесть решишь. Думал, за лапу тебя прижмет.

Он отбросил камень, когда убедился, что собаки убежали совсем.

– Ты уж прости, что тебе прямо хрен отхватило. – Пус присел и покосился на распространяющееся вокруг волка красное пятно. – Что же делать с тобой-то теперь?

Волк, схватившись лапами за то место, где недавно были его половые органы, еле слышно хрипел и стонал, не поднимая головы из глубокого снега.

– Теперь ты понимаешь, Кабанов, что все это сделал я. И кабана, хотя и не помню, как было дело. И Синеванову, и козла Федора. И Шакала того. Я все. Так что зря ты Стенечку извел. Не он это был.

Кот пнул волка по почкам.

– Ну, ему тоже было больно. Так что не стони особо. Мне тебя не жаль. Думал я тебя сразу пришибить, когда в капкан попадешь. Но ты так метко туда попал, что я теперь тебя даже трогать не стану. Ты и сам подохнешь. Забавно вышло-то… Ну, так что, надо ли теперь говорить, что я бы не хотел, чтобы ты мне мешал? Теперь в поселке я хозяин. Теперь я буду решать, кому сколько жить и что делать.

Кот поднял волчью морду с земли и заглянул в его затуманенные глаза.

– Не будешь ведь мешать мне? Нет? Нет?! – срываясь на крик, кот изо всех сил ударил волка по зубам.

Один из псов, пришибленных камнем, вдруг зашевелился и попытался встать.

– Эй, эй, эй! Куда? – Пус бросился к нему и вцепился зубами в горло зверю, находившемуся в полусознательном состоянии. Пес, не успев оказать никакого сопротивления, снова рухнул наземь, и кот дождался, пока тот обмякнет совсем.

Утро еще было не близко, когда кот стащил мертвые тела к краю тропы, в одном месте заканчивающейся крутым обрывом, и спустил их туда. Кабанова он поднял и повел в сторону поселка, отпустив его восвояси. Обессилевший волк упал в снег и не смог пошевелиться.

– Да чтоб тебя… Что ж такое, когда не надо, ты издыхаешь. Когда хотелось бы – так в добром здравии. Ты специально что ли? – кряхтел Мидун, неся на себе Кабанова дальше в поселок. – Эх, на кой же ты мне сдался…

Дотащив Кабанова до дома Шакала, кот кое-как перетащил его за порог и сразу за входной дверью бросил.

– Подыхай, падаль! – злобно прошипел Пус Мидун и помчался в участок, чтобы разбить рацию, по которой в поселок могли бы вызвать подкрепление.

Отныне в поселке нет власти. С этого момента он был волен делать все, что угодно, и когда заблагорассудится.

Спустя несколько часов Пус Мидун спокойно вошел в дом семьи плотника бобра. Семейство еще спало, и никто даже ухом не повел, когда за котом щелкнула дверь. Старшие бобры развалились на шкурах своих предков, поближе к очагу. Молодняку доставались лавки и столы, стоявшие у стенки. Посреди комнаты на полу валялся огромный ствол дерева, погрызенный во многих местах, и почти везде густо обмазанный соусом «разминка» – смесь уксуса, золы, рыбьего жира и томатной пасты. Этот соус был широко известен в поселке как средство, помогающее есть даже камни, если им хорошенько смазать то, что собираешься съесть. Окна дома изнутри покрылись толстым слоем, в полторы ширины лапы, инея, который вылез далеко за оконные рамы и охватывал даже подоконник. Кое-где в иней вмерзли прозрачные шторки, которые летом спасали от мух.

– Подъем, ребята! – Пус захлопал лапами. – Просыпаемся! День уже давно!

Сонные морды десятка бобров разного возраста зевая и с недоумением уставились на незваного гостя. Тот, не теряя время, достал из жилетки молоток и гвоздь, и загнал его наискось через дверь в косяк, блокируя, таким образом, выход.

– Ну, чего разлеглись, твари дикие? – кот недовольно обернулся, зажимая молоток в лапе. – Сейчас мы будем близко с вами знакомиться!

– Мидун! Тебе чего надо? – вдруг пришел в себя глава семейства. – А ну пошел отсюда, сволочь!

Поймав на себе сверкающий яростью взгляд кота, бобер осекся, но отступать и не думал. Он вскочил и, выставив вперед лапы, пошел на кота, намереваясь его как-то обездвижить. Но стоило ему только подойти к озверевшему коту, как тот наотмашь ударил бобра по вытянутой лапе.

Бобер с визгом отскочил, хватаясь за ушибленное место.

– Да ты чего?!!

Кот, изогнувшись, в один прыжок подлетел к бобру и свалил его на пол. Следующий удар молотком пришелся уже по большим белым зубам бобра. Остальные члены его семьи замерли в диком ужасе, наблюдая, как их отец истошно орет, выплевывая сгустки крови и обломки зубов. Но кот не стал добивать жертву, вместо этого он начал носиться между бобрами и отвешивать каждому удар молотком по голове. Через минуту все бобры в доме лежали без движения, кто с проломленной головой, а кто просто без сознания. Кот, отдышавшись, обыскал одежду чавкающего кровавыми деснами бобра и нашел небольшую стамеску для тонкой работы по дереву.

– Слышишь меня? – кот постучал бобра по щекам. – У вас зубы такие, я просто не могу спокойно смотреть на них! Я бы хотел, чтобы у вас их не было! У меня вот и инструмент есть. А?

Бобер лишь беззвучно промямлил что-то и помотал головой.

– Ну не переживай, это же не просто так! Это же за то, что ты с Кабановым работал всю жизнь. Понял?

Бобер не отреагировал.

– Потерпи маленько, я быстро справлюсь, – кот расплылся в улыбке. – И потом самое главное: в пустыне ведь пошел до-о-о-оджь!.. – протянул он шепотом.

Стамеска уперлась в беззубые окровавленные десна бобра, и кот замахнулся молотком.

– Не серчай, дорогой. Сегодня у меня вечеринка. А тебе и твоей семье помирать, – и ударил.

Коту даже пришлось отступить от бобра, который зашелся в судорогах и конвульсиях.

Оглянувшись, кот пробубнил:

– Много же сегодня работы…

Часть II Закат

Глава 1

По дороге, гремя деталями, медленно катилась старая железная повозка, гонимая вперед запряженной в нее собакой. Старый пес, ушедший на пенсию со службы в полиции еще несколько лет назад, тащил поленья, высокой горкой уложенные на повозке. Он промышлял добычей дров, развозя их по домам. За связку он получал две копейки, а за целый воз – полтинник. Деньги не ахти какие, но на полусытую жизнь вполне хватало. Он даже умудрялся скопить пару стопок монет в год на подарки внучатам, приезжавших к нему в теплое время года погостить. Теперь была зима, морозы стояли крепкие, и спрос на дрова был высок. После пятой ходки в лес старый пес уже ощущал сильную усталость в лапах и чаще делал остановки для отдыха. Так и сейчас он свернул телегу с дороги и притормозил ее своим телом. Тяжело вздохнув, он перетянул заново ремень, съевший местами густую собачью шерсть, и взобрался на поленья, чтобы не сидеть на холодной земле. Откуда-то из недр повозки он вытянул засаленный узелок для перекуса и расположил его на коленях. От него пахло крапивной колбасой и сухарями, чем чаще всего пес и обедал. Вот первый сухарь отправился в жадное горло и разломился под тяжелым нажимом все еще крепких зубов. Ох, сколько мелкой пакости он переловил этими зубами… Иногда предаваясь воспоминаниям, пес удивлялся, как только ему удавалось наводить порядки во всем поселке, когда никто не боялся гулять ночью да оставлять любой скарб во дворе. Никто не посягал на чью-то жизнь, а дети беспечно бегали к реке купаться и не знали запретов от родителей. Но то было давно, с тех пор много чего изменилось. Последний кусок крапивной колбасы провалился в собачью пасть. Вместе с ним провалились воспоминания о счастливом прошлом, и снова вернулась печальная реальность настоящего. Холод игольчатой рукой похлопывал по щекам да лапам, потягивал за уши и щекотал затылок. Говорят, по форме снежинок старики определили еще большие морозы, которые должны были наступить через пару-тройку дней, но он не умел этого делать. Кряхтя, пес спустился с повозки и впрягся в нее снова. Впереди еще были две ходки в лес, бесконечное тюканье топорика и обмерзшие лапы, так что времени было слишком мало, чтобы его терять на досужие воспоминания. Подкрепившись, он ощутил наливающееся тепло внутри брюха. От такого ощущения обычно становилось легче жить.

Внимание пса, который уже было напрягся, чтобы сдвинуть телегу с места, привлекло движение на дороге. Искоса посмотрев в ту сторону, он увидел непривычную картину – по ней, приплясывая, шел кролик, ростом едва псу по пояс. В его лапах звенел бубен, который содрогался от ударов кроличьих лап в такт танцующей походки. Переваливаясь, кролик каждые десять шагов останавливался и делал оборот вокруг своей оси, а потом, оглянувшись назад, снова шел по дороге. Старый пес на секунду даже вывалил язык от удивления. Вскоре ушастый поравнялся с псом и, даже не глядя в его сторону, прошел мимо, обернувшись вокруг себя. Провожая необычного зверя взглядом, пес не заметил, как со стороны, откуда пришел кролик, появилась еще более необычная процессия. Тяжело ступая и шумно выдыхая, по узкой протоптанной дорожке двигался бегемот, впряженный в золотистую карету. На ней гордо восседал кучер – животное неопределенного вида с длинными усами и воткнутыми в водительскую кепку пушистыми ушами. Бегемот для защиты от холодов был туго обмотан пледами, прихваченными веревками вокруг его толстого тела. Местами плед выдернулся и висел мешкообразными пузырями, набиваясь в области живота снегом. К могучей шее бегемота было прицеплено ярмо, сцепленное ремнями с каретой. Двигаясь вперед короткой поступью, он неравномерными рывками дергал карету, заставляя ее еще сильнее подпрыгивать на кривой дороге. За каретой тянулась на привязи еще одна небольшая тележка в три этажа заполненная чемоданами, коробками, обмотанными в сухую траву вазами и прочим домашним скарбом. Для сохранности этих пожитков, верхом на них сидел тушканчик, облаченный в служебную куртку ярко-красного цвета, но работник он был никудышный – с десяток метров назад с телеги вылетел и упал на землю тугой сверток, который так и остался лежать в неглубоком снегу. Когда карета поравнялась с неподвижным псом, в свою очередь добровольно впрягшимся в свою телегу, кучер вдруг зашевелился и потянул за вожжи, соединенные с хвостом бегемота. Тот резко остановился, и получил в зад налетевшей каретой. Лениво оглянувшись, бегемот зевнул и навалил кучу.

Кучер, суетясь, спрыгнул с козлов и подбежал к двери кареты, поспешно ее отворяя. В завешенной плотными тканями темноте кареты началось шевеление и послышалось недовольное бормотание. Мелькнув яркими перьями, из дверного проема показалась сова, но только совсем уж странная: ее перья были жиденькими, клюв – совершенно непропорциональным, а в довершение всего из-под приоткрытого клюва белели зубы. Чересчур маленькие глазки были совершенно неподвижными, но излучали чувство собственного достоинства, присущее только знатным особам. Эти глазки с пронзительным выражением уставились на пса, впряженного в телегу с дровами. Через короткое мгновение сова бархатным голосом произнесла:

– Милейший, позвольте. А где здесь можно остановиться на пару деньков? Или совсем осесть? У вас есть распорядитель?

Остолбеневший пес только клацнул зубами и закрутил хвостом, словно щенок-подхалим. Он никогда в жизни не слыхивал подобного голоса у птицы, ведь обычно они или ухали, или мерзко кудахтали.

– Милейший, вы изволите отвечать? – сова скривилась и покосилась на своего кучера.

Но пес только мотнул головой. Он хотел сказать «извините, госпожа, я не знаю, кто теперь в нашем селе распорядитель», но всем показалось, будто он просто отказался говорить.

– Ухарь! – молвила сова, посмотрев на своего кучера. – Если ты будешь останавливаться возле каждой недоеденной падали, я тебя вместо колеса прикручу к карете. Извините, милейший, я не знала, что вы поганая тварь! – сова мило улыбнулась псу.

Кучер, с ненавистью глядя на пса, прытко взобрался на козлы и щелкнул по заду бегемота плеткой. Карета снова затряслась и, рискуя потерять управление, тронулась дальше своей дорогой. Еще долго пес смотрел вслед растворявшейся в морозном дне процессии, и не мог понять, кто же с ним только что говорил. Лишь когда мороз окончательно прихватил суставы, он сдвинулся с места и поплелся развозить дрова.

Глава 2

Пус Мидун, специально растягивая удовольствие, неторопливо сервировал стол. Под уютное потрескивание камина, разведенного Чумазым, кот раскладывал, как умел, вилки, ставил тарелки. Он водрузил во главе стола большой кувшин с настоем чмыряги приземистой – сладких ягод, которые давали густой сок, едва их прокипятишь. В это же время енот метался между кухней и кладовкой, грабя чужие запасы и вываливая их на стол. Впереди была шикарная вечеринка, которую друзья решили затеять в одном из недавно освободившихся домов. Да и повод не заставил себя долго ждать: буквально в этот день, ближе к обеду, к прогуливающемуся неспешной походкой коту подкрался Порфирий Закрейздо, который уже на второй год был избран местным распорядителем. В его ведении находились земельные вопросы, вопросы границы села и торговые отношения с окружающими поселками. Кроме этого, он также организовывал медицинскую и пожарную службы, да руководил народным ополчением в случае нужды. На близкий контакт со страшным зверем, Пусом Мидуном, его вынудили жители поселка, которые на подпольных встречах условились если не оказать организованное сопротивление душегубцу, то хотя бы регламентировать его нахождение в их обществе. Звери смирились с тем, что Мидун теперь в их краях главный, что его воля выше воли любого другого существа, семьи или группы, но им для выживания необходимо было осуществлять хозяйственную деятельность и вести хоть какой-то промысел. С этими словами, трясясь, словно лист на ветру, Порфирий побеспокоил кота и попросил о переговорах. Кот же поначалу скривился да отмахнулся лапой – не лезь, мол, в мои дела. Но через минуту размышлений согласился:

– Поговорим вечером. Приходи в дом Бубеля, он свободен уже.

Закрейздо, сам удивленный своей смелостью и тем, что нашел в себе силы вымолвить пару слов для обоснования необходимости встречи, часто закивал и поспешил скрыться из виду. А кот, не ощущая под густой лоснящейся шерстью холода, залег подремать под чьим-то забором. Лишь спустя некоторое время он начал вертеться, да неосмотрительно выставил хвост на дорогу, где его и переехала карета. Кот не успел даже понять, что случилось, а карета уже повернула за поворот и скрылась из виду. Отряхнувшись от снега, Мидун решил, что ему все это приснилось и пошел за Чумазым, чтобы вместе с ним готовиться к встрече с Закрейздо.

Когда на улице стояла уже непроглядная ночь, в дверь коротко постучали. Компания и не расслышала бы этот стук, если бы в этот момент не настала пауза между обсуждениями экзистенциального смысла и физиологического назначения тошноты. Не дожидаясь команды, енот спрыгнул с насиженного места и, подбоченясь, с деловитой мордой пошел открывать дверь. Навстречу ему, словно из холодильника, отряхивая с боков снег, вошел Закрейздо. Вернее, вполз: это был очень толстый удав, который в прошлом году потерял на лесопилке хвост. Из-за этого змея выглядела похожей на короткий валик. Он был обмотан в теплый шарф, связанный тугими узлами на спине – для сохранения тепла. Порфирий, неуклюже сгребая за собой половые дорожки, протащился в комнату к столу и замер на полу, поглядывая на Мидуна.

– Вечер добрый, Пус. Пришел я.

Кот повел ухом и сделал широкий жест:

– Проходи. Садись, где хочешь.

Закрейздо с тоской осмотрел место, куда его приглашали. Каждый житель поселка прекрасно знал, что Порфирий не может есть за столом. В его доме не было мебели выше пяти сантиметров, преодолеть иное препятствие было для него сложной задачей. Знал это и Мидун, но, согласно внутренним убеждениям, совершенно не ставил перед собой задачу деликатничать в щекотливых ситуациях.

– Я не смогу туда забраться…

Кот недовольно крякнул.

– Тучун с тобой, валяйся там. Чумазый! Айда за стол. Проголодался я.

Енот шустро переступил через Порфирия и шмыгнул под столом на другую сторону. Вскоре над яствами замаячила его ухмыляющаяся и довольная от такого обилия еды морда. Не мешкая, енот отсыпал в свою тарелку добрую порцию слякотных грибов и подставил стакан поближе к Пусу – тот как раз разливал чмырягу из кувшина. Следующие десять минут друзья, шумно чавкая, лакомились вкусной едой, которой давно в их животах не было. Казалось, они даже забыли о своем госте, который все это время терпеливо ожидал возле стола, наблюдая лишь за дергающимися лапами хозяев вечеринки. Некогда грозный и авторитетный Порфирий Закрейздо не смел сейчас лишнего слова молвить, чтобы не раздражать Мидуна.

– Да!.. – пустая тарелка полетела со стола в угол.

Кот, поглаживая усы, довольно откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

– Блаженство ли? О нет, мой дорогой Чумазый. Что такое настоящее блаженство, никто кроме меня не знает!

Енот косо посмотрел на кота.

– Что?

– Жрать вкусно, говорю. Дурень ты.

Под стулом енота раздался звук льющейся жидкости.

– Простите! – с набитым ртом выпалил Чумазый.

– Тьфу, зараза… – кот спрыгнул со стула и, едва не наступив на удава, перебежал в другой угол комнаты.

Там он немного постоял, пытаясь высмотреть что-то в окне, а затем повернулся к Порфирию и спросил:

– Ну, так чего пришел? Что сказать хочешь?

Удав облизнул губы узким языком и подполз поближе к коту. Скорее, чтобы размять затекшие бока.

– Меня, Пус, жители уполномочили. Поговорить хотят.

– Ага. Но только какой смысл мне говорить с ними? Убить меня они хотят.

– Не торопись… – Порфирий всегда считал, что знал толк в переговорах, – послушай… Мы тут все давно живем, раньше тебя, ты знаешь. У нас тут свой порядок… был. Мы устроились, как могли и жили так, как получалось. Понимаешь, мы не мечтали о том, что дрова и колбаса будут на нас сыпаться сверху, мы хотели что-то для этого делать, а затем – пожинать плоды своих трудов. Пусть это будут иногда зеленоватые, часом переспевшие, а порою и червивые плоды. Но это то, что нам нужно – краюха хлеба и тишина в простенках. Мы строим мосты и дороги, затем, чтобы наслаждаться ими как определенной вехой в развитии нашей социальной системы. Мы возвели ограды вокруг домов, но не друг от друга, а для порядка, для правильных форм. Понимаешь, мы стремимся созидать, творить, мечтать… А также хотим развиваться в тех сферах, в которых нам еще есть, что сделать, что доказать. Пусть, опять-таки, самим себе – ведь судей мы не назначали – но мы сами и будем радоваться всему, что у нас получится, что мы сможем передать своим детям, братьям, друзьям. Нам совершенно не чужды волнения и переживания прекрасного, нам хочется достигать того, чего раньше не было ни у кого, ни у наших предков, ни у наших соседей. Мы с опаской смотрим в прошлое и думаем, может, что-то пошло не так, может, чего-то не успели сделать… Решаем, что надо успеть сделать. Надо торопиться, потому что жизнь, она такая… Сегодня ты сверху, а завтра уже внизу. Завтра ты попался на удочку и там, наверху, кто-то тянет с такой силой, что враз забудешь о том, что мы все должны строить свою жизнь сами, должны колдовать над своей судьбой, словно сам маг приглашен к нам домой, чтобы разобраться и вымести всякий хлам. К примеру, мы вот весной собрались построить академию у нас при таможне. Будем обучать всех, кто хочет, сносить туда кто какие имеет книги, и торговлю внутри устроить. Но это будет не торговля за деньги, а товаром будет не вещь, там будет бартер знаний. Ты – мне, я – тебе. Такой вот порядок будет. Вот у нас есть Зискосевич, так он ведь видный ученый в области переломов сосудов. Ну, на симпозиумы ездил, толк в этом знает. Так сколько он может рассказать нашей молодежи! Ну, это вот такие планы. А еще построим общими силами крытый базар. И каждому место дадим, чтобы знал, что может прийти сторговать чего-нибудь в любое время. Видишь, мы не разбрелись по домам и не прячемся в норах. Мы вот на собраниях обсуждаем, как обустраивать больницу будем. Сделаем там для стариков палату, чтобы можно было полежать день-два, когда надо будет. Или для таких, как вот Драный был, ему же стационар прописан был, а он огороды лопатил… Так за этим будет следить специально приставленный житель. Мы для этого дежурство устроим, каждый будет отрабатывать дежурство свое. А еще мы решили, что каждый год будем проводить общее собрание и обсуждать результаты прошедшего периода, планировать новый, а потом…

Внезапный хруст позади удава прервал его речь. Чумазый, задремав, накренился на стуле и начал падать, резко схватившись за стул. Они оба рухнули оземь, а стул дал хорошую трещину. Это отогнало наваждение и от Мидуна, который только скривился и грубо оборвал дальнейшие попытки Закрейздо продолжить речь:

– Довольно. Ты мне эту ерунду не сказывай, мне это все как лисичке сестричка. Ты что сказать-то хотел в итоге? Что у вас все тут хорошо? Ну, так нет проблем, я порадуюсь вместе с вами. Или что в местных закусочных заканчивается мясо? Да вы его отродясь не ели, а я ел. И могу сказать, что мяса еще полно.

– Пус, – дрожа от волнения, прошипел Порфирий. – Но ведь мы же ни о чем не договорились! Обществу нужна какая-то уверенность! Ты сам посуди, к нам переезжают новые жители – сегодня приехала сама госпожа графиня Блоходарова-Кисинская! Ты понимаешь, она же богата!

Мидун хмыкнул:

– Вам всем от ее богатства какой прок?

– Ну как же… Ну, вот вскоре займы собирались брать, а теперь не придется. Это же экономит сто кубов плодородной земли! Отдавать не придется!

– То есть, ее деньги уже ваши деньги?

– Ну, есть же налоги… Есть система…

– Да мне чихать на вашу систему! – Мидун начал нервно расхаживать по комнате. – И на деньги!

– Мы это знаем, мы не против… Ты только дай нам возможность как-то продохнуть.

– Дышите, кто ж не дает-то?

– Мы на улицу ходить не можем.

– Так ходите!

– Да как же нам ходить, если не сегодня-завтра ты задавишь кого-то из нас!

Пус приостановился и внимательно посмотрел на Закрейздо.

– И?

– Пус… Мы тебя просим… Не надо больше этого… Не изводи поселок.

– Ха! – Пус не удержался и презрительно фыркнул, попав каплей слюны Порфирию в морду.

Порфирий притупил взгляд и понуро уставился под лапы коту.

– А какой смысл мне вас не трогать? Чтобы потом вы меня изводили? Как раньше…

Удав с наигранным изумлением посмотрел на собеседника:

– Как это раньше было?

– А не ты ли на ваших «тайных» посиделках выносил вопрос «о том, как извести всех тварей, имя которых начинаются на М и П»? Не учел ты, что Чумной тоже ходил туда. Он мне по секрету рассказал.

Удав промолчал.

– Знаешь, Порфирий… Я тебе так скажу. Чтобы ты понял раз и навсегда. Мне полностью и абсолютно наплевать на то, что вам нужно, чего вы хотите, мешаю ли я вам или нет. Я даже не собираюсь рассматривать ваши пожелания и предложения. Живите, как знаете, я буду жить так, как хочу сам. Ты знаешь, что мне для этого нужно. Немного, самую малость. Но я буду это брать до тех пор, пока у меня есть силы. Вопрос закрыт.

Закрейздо начал ерзать на полу, поднимая волнами дорожки. После минутной паузы гость продолжил:

– Тогда можешь хотя бы не трогать Блоходарову-Кисинскую? Как же ее имя… А! Науса. Она только прибыла, и нам очень надо, чтобы она осталась.

– Ничего я тебе обещать не стану. Как будет, так и будет. Все. Ты свободен. И скажи спасибо, что я наелся. Не думай, что у тебя у самого есть какие-то гарантии.

Порфирий, не испытывая более судьбу, поспешил проползти мимо вздувшихся ковров и упереться лбом в дверь, пытаясь ее открыть. Через минуту у него это получилось, и удав скрылся в густой темноте ночи.

Глаза кота еще долго пытались разглядеть в черном зеве окна следы уползающего Порфирия. Не моргая, он смотрел в ночь и размышлял о том, что ему делать дальше. Он и сам не заметил, как набросал в уме коротенький список необходимых дел, и затем начал вычеркивать из него некоторые пункты – он этому не учился и не знал, как додумался до такого. Но вычеркивать ему понравилось, поэтому кот отогнал вязкое наваждение и принялся шарить по тусклым углам в поисках куска бумаги и какого-нибудь карандаша. Найти, на чем писать, ему все равно не удалось. Поэтому спустя некоторое время он плюнул на это дело и пошел спать в тот угол, где теплее. «Утром следует просто отправиться туда, куда захочется» – подумалось ему перед тем, как закрытые глаза подарили сытому телу крепкий сон.

Утро следующего дня выдалось теплое. Выходя на улицу, кот заметил, что морозы резко отступили и местами в плотном снежном покрове даже наметились проплешины. Кое-где снег решил уступить грызшей его снизу земле. Белое одеяло легко подавалось давлению тепла. Кот задумчиво попинал несколько сугробов и осмотрелся, спрашивая себя, в какую именно сторону его поманит желание. Но желание не захотело приходить так просто. Ни влево, ни вправо дорога не была просторнее. Ничего не привлекло внимание, а вечно опаздывающий случай не пришел вовремя и в этот раз. Пус Мидун сел на дорогу.

– Давно такого не было… – подумал он вслух и быстро навострил уши. Потом успокоился, поняв, что услышал он сам себя. – М-да…

Небо застилала легкая дымка, которая, однако, не мешала солнцу хорошенько припекать в открытых от тени местах. Издалека послышался раздражающий стук дятла, и Пус пожалел в этот момент о том, что не имеет под лапой рогатку, которую отобрал как-то у местной детворы, да так и потерял в тот же вечер спьяну. Он слепил снежок, но понял, что до дятла никак не удастся добросить. Прикидывая в лапе вес снежка, Пус осмотрелся и запустил им в ближайшее окно, которое со звоном разлетелось на мелкие осколки. Из окна послышалась грязная ругань. Через мгновение сквозь шевеление шторы мелькнула морда Чумазого.

– Ну, какого дьявола же вам не спится, уважаемые твари, а?

Пус инстинктивно припал к земле и, сдавленно хохоча, решил просто дать деру, удивленно спрашивая сам себя, как это он смог забыть, что в этом доме он и сам временно поселился. Сворачивая за угол, кот выпрямился и пошел дальше не спеша, размеренно вышагивая по белой дороге. Пропуская мимо себя новые дома и сараи, он намеренно не замечал мелкого шевеления напуганных жителей, которые передавали друг другу шепотом «идет! он идет!», прыгая, кто куда. Они все почему-то не интересовали его. Шум захлопывающихся ставней его не раздражал, скрежет старых петель на воротах не беспокоил. Остался позади дом почившего давным-давно Драного. Свой старый дом он прошел, даже не покосившись в его сторону. Лишь у дома Барки он остановился и прислушался. Нет, ничего, внутри тихо. Кот отворил калитку к Баркиному дому и взгляд его выхватил следы на доске, оставленные три месяца назад его же когтями, когда он, недовольный тем, что молоко не прокисало, покидал дом своей соседки. Отметины были такими свежими, словно были оставлены им вчера, и Пус с надеждой втянул носом воздух. И снова нет. Никаких эмоций. Мидун с досадой мяукнул.

Через несколько дворов начинался лес. Провести его по лесу вызвалась давно знакомая тропа, по которой он ходил на рыбалку и возвращался обратно с полным тяжелым мешком за спиной. От воспоминаний кот даже ощутил боль в теле, вызванную толстыми рыбинами, хлеставшими мешковину и его ребра. Пус решил довериться тропе и проследовал вслед за ней, благо, дорожка была протоптанная и укатанная многочисленными ходками какой-то телеги. Все это время осторожный и чуткий зверь спиной ощущал чужой взгляд, но как только он свернул в лесную чащу, этот взгляд вдруг отпустил его, и он почувствовал себя в некоторой степени брошенным и одиноким.

На самом деле, в поселке не нашлось существа, которое осмелилось бы следить за Пусом Мидуном в лесу. Обязанность по очереди пытаться отслеживать его перемещение в поселке тайным голосованием досталась троим жителям, которые от такой новости насчитали на себе множество побелевших шерстинок. Стараясь избавиться от опасной работы, они придумывали самые разные поводы – кто болел, кто себе лапы калечил капканами, кто в погреб падал. Но замены им не находилось, после чего они выдвинули свое самое главное условие: ни в коем случае не следить за котом ночами и вне границ поселка. Никакие уговоры на них не действовали, да и другие звери их понимали. Никто не согласился бы это делать.

Если бы Пус подумал об этом, то сам додумался бы. Но ему совершенно не хотелось ни о чем думать. Все его естество питало интерес лишь к одному факту: почему он не хочет адреналина, почему не чувствует жажды? Почему его не тянет в чей-то дом, чтобы оторвать пару кусочков кожи со спины несчастной, но уже приговоренной жертвы? Куда делся аппетит? Сам того не замечая, кот забрел глубоко в чащу леса, куда не доезжала уже даже телега-попутчица. Через пару сотен метров сквозь стройный ряд лесного войска показался просвет – река, одетая в ледовый панцирь. Ее берега были все также обозначены теми самыми камнями, по которым он не так давно шнырял, выискивая рыбные норы. Река тянулась все так же вальяжно, словно и не заметила перемены погоды. Но постороннему зрителю все здесь казалось изменившимся – и толстый лед, который мешал рыбе дышать, и непонятная звенящая тишина, резавшая привычный к лесным звукам слух. Кот просто брел дальше, не заостряя на всех этих деталях внимания. Он понимал, что-то происходит в голове, но не хотел знать, что именно. Дойдя до границы озера выше по течению, кот остановился. Дальше идти некуда и незачем. Там уж точно он не сможет найти ответов. Там просто некому их подсказать. Губы Пуса Мидуна исказила совершенно не свойственная ему эмоция непонимания и замешательства. Странные ощущения собственной неприкаянности, казалось бы, мимолетные, никак не хотели отступить и дать инстинкту шанс намекнуть на дальнейшие действия. Все это – лес, река, озеро, воспоминания – было ему не нужным. Все было не то…

Кот резко повалился на бок, раскидывая лапы в стороны. Ему захотелось просто поваляться, как он делал это давным-давно, будучи маленьким котенком. Но в те давние времена он запросто получил бы булыжником в голову за такие выходки. Теперь, само собой, ему было нечего бояться, но память сделала свое дело. Зверю не удалось просто отпустить тело, которое снова съежилось в комок и встало на лапы.

Мидун начал вспоминать – что могло заставить его ощутить перемены. Но решительно ничего не смогло прийти в его полупустую голову. Еда? Нет. Холод, зима? Нет. Кислого молока захотелось? Пус прислушался к себе – нет, не это. Что же заставило его потерять свое желание? Закрейздо? О, кажется, уже ближе! Шерстяная морда резко и непроизвольно оскалилась – вот оно! Он сказал что-то, и это не давало коту покоя, возвращая его память во вчерашний вечер, но совершенно никак не обнаруживая себя в потоке слов управляющего. Что он говорил… что говорил… О мостах, о займе, об академии, колбасе, заборах… Тучун бы его побрал, он нес полную околесицу и даже заставлял себя слушать. Займы? Ближе! Что займы? Их не придется брать. Почему? Потому что приехала… Она! Наконец-то тело кота отреагировало – все мышцы спины начали сокращаться, и шерсть встала дыбом. Она!

Ну, вот же, в чем дело! Закрейздо попытался запретить Мидуну посягать на жизнь Наусы Блоходаровой-Кисинской! Да по какому такому праву, позвольте узнать? Кот, сопровождая свои умозаключения вопросительным мяуканьем, осмотрелся и только теперь понял, как далеко от поселка ушел. Он сам не осознавал, куда занесли его лапы, следуя лишь пустому внутреннему вопросу. Но теперь ответ был найден. Пус даже не заинтересовался приездом этой Наусы, пока ему об этом не сообщили. Притом сообщили с намеком на запрет, чего его естество не могло стерпеть.

Внутренний конфликт был разрешен чрезвычайно быстро, и мозг бешено заработал. Глаза сощурились, нос втянул воздух и по запаху быстро подсказал кратчайшую дорогу к поселку. Напряженный, словно стрела, хвост трубой взмыл в небо, а затем отклонился назад и замер вдоль тела, предупреждая всех вокруг, что Пус Мидун выходит на охоту.

– В пустыне пошел дождь, – сообщил сам себе Пус и в два огромных прыжка преодолел берега озера вместе с опушкой, снова окунаясь в лес, который вел себя так тихо, как только мог. Несколько раз кот пересек виляющую тропинку, совершенно не удивляясь, почему это она оказалась проложена не напрямик. Так ведь гораздо короче… Его мышцы только добавили ходу, когда он проносился над тем местом, где когда-то в беспамятстве распял кабана. Через минуту остались позади кусты, в которых прятались крыса Прокоп с женой из-за своих ложных переживаний. Пронеслись мимо первые дома с ветхими крышами, похожими на проломленные черепа. Мелькали напуганные местные жители, не успевшие предупредить друг друга о надвигающейся угрозе. Кот лишь проносился мимо них на бешеной скорости, прижимая уши к голове и видя перед собой только одну цель: дом Порфирия Закрейздо. До него осталось пробежать лишь половину улочки, всего десять прыжков.

Словно шаровая молния Пус Мидун влетел во двор Порфирия и с наскока развалил доселе прочно стоявшее строение, предназначенное для хранения зимних запасов дров. Поленья и щепки полетели во все стороны, как будто это были брызги воды, стряхиваемые с шерсти каким-то могучим огромным мокрым животным. Едва затормозив, кот изменил траекторию и сходу вышиб дверь в хибарку удава. Но далеко пролезть коту не удалось, хибарка была лишь немного выше половины кошачьего роста. Понимая, что сейчас застрянет, Пус дал задний ход, когда внезапно обнаружил, что еще влетая в жилище, придавил несчастного удава выбитой дверью. Тот как раз подполз посмотреть на апокалипсис, пришедший в его двор, но даже не успел ничего подумать, прежде чем дверь, вырванная хищной мордой, накрыла Порфирия до кончика его обрубленного хвоста. Недолго думая, Пус ухватил удава за хвост зубами и рванул из-под обломков. Раздался неприятный хруст – кот увидел, что голову Закрейздо все еще сдавливала дверь, на которой он стоял. Подавшись снова назад, Мидун освободил дверь от своего веса и снова дернул тело удава на себя. На сей раз оно с легкостью высвободилось и полетело куда-то в сторону, зарывшись в сугроб.

– Стоять, братец! – яростно зашипел кот. – У меня к тебе дело есть!

Однако удав и не смог бы никуда деться при всем желании – у него был сломан позвоночник ближе к голове. Пус это обнаружил сразу, как только выудил его из сугроба. На спине Закрейздо под кожей виднелась солидная по размерам выпуклость, которая в таких случаях означала только одно. Больше этот удав ползать не сможет. Сам Порфирий находился в состоянии глубокого шока и совершенно не отдавал себе отчет в том, что сейчас произошло. Полминуты назад он мирно полз из кухни в гостиную, когда вдруг услыхал шум на дворе. А вот сейчас он со сломанными костями ощущает, как когти кота все глубже и глубже проникают в его горло, а он смотрит в пасть самому страшному жителю своего поселка. Лишь спустя бесконечно долгие мгновения до него дошло, что раскаты грома в его ушах – это крик Мидуна, который требовал сказать, где живет Науса.

– Где она?! – Пус снова сотряс голову удава сильным ударом лапы и еще глубже запустил когти в его плоть.

Порфирий лишь удивленно уставился на душегубца и вытянул свой длинный мерзкий язык.

– Да говори же ты, выродок змеиный!

– Ой-ви! – раздалось откуда-то из-за спины кота. Повинуясь охотничьему инстинкту, тот молниеносно повернул голову и увидел соседку Порфирия, свинью Гену, которая каменным истуканом замерла возле низкого забора, разделявшего ее участок и двор Закрейздо. Она цокнула копытцами и снова заорала с примесью поросячьего визга:

– О-о-о-о-о-ой-ви-и-и-и-и!..

Пус с досадой огляделся по сторонам. Его мозг требовал жертвы, но ни Порфирий, ни это копытное млекопитающее не удовлетворило бы его потребности, и он это понимал. Ему совершенно не хотелось сейчас тратить время на то, чтобы отправить парочку жителей в вечный сон, для этого будет другое время и другое желание. В этот момент ему надо было лишь узнать, где поселилась Науса, о чем он сразу же спросил Гену. Но свинья не отличилась адекватным поведением и снова цокнула копытцами.

– О-о-о-о-о-о-о-о-о-ой-ви-и-и-и-и-и-и-и-и-и! – визг, словно снежная лавина пронесся по ушным туннелям Пуса Мидуна и многочисленным эхом спустился во все уголки поселка.

Пус Мидун резко изогнулся и, что было мочи, запустил полудохлым удавом прямиком в свиную рожу, в ее разверзнувшуюся, словно жерло вулкана, пасть, готовую к извержению новой порции противного пульсирующего визга. Это помогло делу, и свинья от удара завалилась на бок, хрипя и давясь снегом и… удавом.

– Чтоб вы все издохли, – задыхаясь от ярости, прошипел Пус. В одно мгновение он преодолел двор Закрейздо и перемахнул за забор, чтобы раствориться за ближайшими домами. Его целью была Науса Блоходарова-Кисинская. И он шел ее искать.

Глава 3

Спустя некоторое время после бессмысленных метаний по поселку Пус Мидун немного успокоился и остыл. Науса жила в одном из брошенных домов, больше ей поселиться было негде. Ярость, как уже давно понял Пус, не была самым лучшим союзником в деле поимки желанной жертвы. Следовало сбавить шаг, осмотреться, принюхаться, послушать свой инстинкт, который редко обманывал бывалого охотника. Если до событий во дворе Порфирия поселок казался вымершим, то теперь постороннему наблюдателю могло показаться, что он начал разлагаться. Жители тряслись в закупоренных хибарках, некоторые вообще стали прятаться в подвале, если таковой у них имелся. Исчезли даже последние отголоски существования жизни – дымок из ветхих дымоходов словно не желал будоражить парализованную реальность и ютился где-то в изгибах труб. Кот оглядывался и облизывался, но никак не мог взять в толк, что ему делать дальше. Сердце и некое подобие кошачьего «я», словно стояли на распутье десятка дорог.

Среди его спутанных мыслей быстрее всех, будто босиком по льду, бежала мысль о необходимости допросить кого-то, кто мог быть в курсе, где найти эту самую странную гостью из ниоткуда. Но даже вопрос о поиске нужного свидетеля загонял его ум в тупик. Тот самый ум, который буквально недавно блистал остро наточенной гранью жестокости, освещенный высшей идеей и мыслю о новой жертве! Болезненное желание напиться чужого страдания куда-то ушло, остался лишь след, бороздой пропахавший воспаленное сознание животного. Не так и велик этот поселок, однако он был намного больше возможностей кота принять решение в данный конкретный момент. «Тучун с ним!» – подумал Пус и сел в снежный сугроб.

Несмотря на то, что стояла середина зимы, снег был очень мягким и рыхлым, поддаваясь солнечным лучам, терял свою силу, собираясь растаять вовсе. Солидные проплешины оголяли прошлогоднюю жухлую траву, брошенную природой на съедение заморозкам. Словно оставленный своим телом на произвол судьбы, мозг кота полностью потерял ориентир и решил закрыться в себе, игнорируя внешние раздражители. Ему захотелось уснуть, прямо здесь, совсем рядом с базарной площадью. Удушливая волна сонливости своей бесконечной массой навалилась Пусу на спину, придавила его к земле и закрыла веки. Кот просто уснул, подобрав под себя конечности. Но спать ему довелось недолго. Огромная ворона, размером почти с кота, ступая осторожно, словно между раскаленных угольков, подкралась к животному, имея все основания полагать, что оно издохло. Любопытство, присущее этим птицам, стирало границы между опасностью и желанием жить, толкая ее клюнуть валяющееся тело в череп. Что и случилось, едва она подобралась к Мидуну. Раздался глухой звук, словно обухом топора ударили по толстому бревну. Кот продрал глаза и с диким мяуканьем ринулся бежать в одну сторону, а ворона, удовлетворив свое любопытство сполна, стала на крыло и понеслась в противоположную.

– Тьфу ты, тварь пернатая, – посетовал Пус, отирая лапой выступившую на голове кровь. Неприятное пробуждение вызвало в нем чувство раздражения и досады. День с самого начала не задался и собирался вскоре вовсе кануть в прошлое. Сегодняшнее буйство жажду не только не утолило, но и раззадорило ее. Наступили ранние зимние сумерки, которые развели дневную палитру мрачными синими и серыми красками.

Ждать озарения Пусу уже не хотелось. Кот решил не изменять своему старому проверенному методу и просто ворваться в первый приглянувшийся дом, а потом сориентироваться по ситуации. Недолго думая, он рысью понесся к ближайшей постройке, в окнах которой робко дрожал еле заметный свет. Преодолеть забор труда не составило. Вскоре Пус Мидун прильнул к окну и заглянул внутрь, пытаясь разглядеть происходящее. К его удивлению, обстановка там царила едва ли не праздничная: богато украшенные коврами стены, множество нужных и не очень предметов быта, низкие помпезные кресла. В позолоте отражались танцующие блики горевшей на столе керосинки. Но обитателей этого помещения видно не было. Вся утварь казалась сиротливо брошенной на произвол неведомой судьбы. Кот подумал, что керосинка не могла бы сама по себе гореть очень долго, и ее явно кто-то зажег. Значит, хозяин дома.

Не имея привычки стучаться в дверь, Пус Мидун бесцеремонно ее распахнул и протиснулся в прихожую. Весьма странный запах лишь сейчас донесся до его носа, почему-то раньше он его не уловил. Это был доселе незнакомый запах животного, которого в их поселке раньше не было. Запах тяжелый и отдававший испражнениями, потом, мухами. Запах какого-то большого существа, гигиена которому была неведома. Однако не сам запах смутил кота, а то, что он увидел, едва поднял голову вверх, чтобы оглядеться. На торчавших из потолочных балок гвоздях то тут, то там торчали содранные случайно клочки шерсти. Проблема была в том, что балки эти находились на запредельной для кота высоте – больше, чем четыре его роста. Некоторое время кот озадаченно рассматривал открывшуюся ему картину, пытаясь понять, с чем ему придется столкнуться. Страха он не испытывал, лишь полное непонимание увиденного. И вдруг к совершенному изумлению кота один из ковров зашевелился и посмотрел на вошедшего гостя. От неожиданности Пус Мидун даже отшатнулся и вжался спиной во входную дверь. На него смотрело фантасмагорическое существо, видеть которое ранее коту не доводилось. Это было огромное нечто, похожее то ли на корову, то ли на огромную собаку. С той лишь разницей, что цвета оно было серо-коричневого, а на спине красовались два кривых горба. Вид животное имело до ужаса нелепый, скорее даже комичный, но чувство юмора в данный момент покинуло Мидуна. Пус молча уставился в глаза этому зверю, не зная, что и сказать. Но первым заговорил зверь. У него был такой же странный и отвратительный голос, похожий на звук, который издает пила, когда режет камень. Очень громкий, практически оглушающий рев наполнил обитель:

– Ты чего копыта не вытираешь, ты мне все полы перепачкаешь!

Кот даже не шелохнулся.

– Камешек! Камешек! – зверь позвал кого-то и повернул свою большую длинную голову вглубь комнаты.

– Моншер! Господин Олух-Горбатый чего-то изволит? – невесть откуда, словно из тени, подскочил маленький миловидного вида зайчик, судя по размерам, совсем еще юный.

Зверь, которого, очевидно, звали Олух-Горбатый, кивнул в сторону кота.

– Ты почему всех подряд в дом пускаешь?! Ты хочешь, чтобы тебя уволили? Так я тебя здесь не держу! – противный голос продолжал громыхать.

Зайчик по имени Камешек блеснул глазками на кота и виновато скривил губы. Олух-Горбатый хмыкнул и повернул голову в свое первоначальное положение. Оказывается, рядом с ним на пюпитре стояла раскрытая книга, которую тот читал, пока не был отвлечен вошедшим котом. Зайчик помялся несколько секунд и ускакал обратно в темный угол. Наступила тишина, которую вскоре нарушил хозяин дома.

– Что ты стоишь, сгорбившись? – два круглых черных глаза опять смотрели на кота. – Встань ровно!

Кот отошел от двери и крутанул хвостом.

– Зачем ты вообще ходишь? Тебе заняться нечем? Иди вон на свое место! – Олух-Горбатый скомандовал неизвестному и, как ни в чем не бывало, вернулся к чтению.

Кот помялся, не зная, что предпринять дальше. Он вообще забыл, зачем пришел сюда. Потом Пус просто проследовал вглубь помещения и сел на пустующее кресло поодаль. Тишина вновь была нарушена противным визгом Олуха-Горбатого:

– Ты почему сидишь неровно? – выпалил он, не отрываясь от чтения. – Ты не знаешь, что это вредно? Сядь ровно! Камешек!

Зайчик метнулся из своего угла к хозяину.

– Моншер?

– Предложи гостю чего-нибудь выпить и тряпку, чтобы он копыта вытер и не разносил мне тут грязь.

Камешек сделал несколько шагов в сторону Мидуна и поинтересовался:

– Выпить желаете что-нибудь?

Кот пожал плечами.

– Желаю.

– Есть только вода, – предупредил Камешек и отправился, судя по всему, на кухню. Вскоре он явился оттуда, зажав между лап миниатюрную чашечку с водой. Ее хватило ровно на половину глотка, который шумно отправил жидкость во чрево кота. Вернув чашку, Мидун снова осторожно покосился на диковинного зверя. Камешек отнес чашку обратно и прискакал назад, держа в зубах грязную тряпку.

– Вытрите, пожалуйста, свои копыта, чтобы грязь не разносить, – мягким тихим голосом попросил Камешек.

Пус выпрямил лапы, подставляя их Камешку. Зайчик вздохнул и принялся вытирать грязные кошачьи конечности.

– Ты почему плохо трешь? Ты лучше три! – прогремел Олух-Горбатый.

– Моншер! – отозвался Камешек и стал интенсивнее вытирать лапы гостя. Закончив дело, Камешек скрылся на кухне и затих. Выждав с минутку, Пус кашлянул. Ему стало жутко интересно, чем могла бы закончиться подобная необычная встреча, и он хотел поторопить события. Олух-Горбатый не заставил гостя ждать.

– Ты почему плохо работаешь? Ты что, не умеешь работать?! Ты почему все время отвлекаешься от своей работы и делаешь невесть что?

Кот снова пожал плечами. На мгновение его голос потерял былую уверенность и твердость.

– Да я вроде как отлично работаю… Очень даже хорошо я свою работу делаю…

– Ты почему мямлишь?! Не можешь нормально говорить? Сначала нанес грязь своими копытами мне тут, а теперь мямлишь. Говори четко и ясно!

– Я отлично работаю! – заявил Пус.

– До тебя все работали лучше! И будут работать лучше после тебя!

– Кто это сможет лучше меня?! – не понял Пус.

– Да все смогут лучше! – Олух-Горбатый отвлекся, наконец, от своего чтения. Он внимательно посмотрел на кота и сделал шаг в его сторону. Головой он тут же напоролся на торчавший в потолке гвоздь, и хотел было грязно выругаться, но осекся. – Ах ты ж пресв… чтоб тебе… Камешек! КАМЕШЕК! – заорал он.

Камешек мигом явился из кухни.

– Я тебе сколько раз говорил, позови плотника и убери эти гвозди! Ты почему никого не позвал?

– Моншер… Вы только сегодня распорядились это сделать. А в этом поселке, похоже, нет плотника. Куда-то делись все, никто не пришел. Завтра, может…

– Очень плохо ты работаешь, Камешек! Очень плохо! Я тебе не заплачу ничего!

– Моншер… Вы мне уже полгода ничего не платите.

– Это потому что ты плохо работаешь! Понял? Нечего мямлить, говори четко! Ни тебе не заплачу, ни плотникам! Никому!

– Но плотники… А им почему? – грустно спросил Камешек.

– Потому что плохо работают они все, и вообще, я не хочу платить! Вот пусть сделают сначала, а потом заплачу! Но они плохо сделают, поэтому я ничего им не заплачу!

Олух-Горбатый раздраженно посмотрел на кота.

– Тебя как зовут, любезный?

– Пус Мидун, – ответил кот.

– Пус Мидун? Какое глупое имя. И что ты пришел, мне сюда грязь копытами наносить? Ты ковры мне испачкал!

Кот напрягся. Снова появилось то самое чувство внутри, которое велело ему причинить кому-то боль. Только на сей раз оно было вызвано желанием дать отпор наглому Олуху-Горбатому.

– Да плевать мне на твои ковры! – в доказательство своих слов кот плюнул на пол.

Олух-Горбатый зло взглянул коту в глаза.

– Я тебе тоже ничего не заплачу, понял?

Кот ухмыльнулся и промолчал. С минуту Пус Мидун и Олух-Горбатый молча смотрели друг на друга, после чего хозяин жилища повернулся, и, на сей раз нагибая голову ниже, ушел в спальню.

– Ничего вам не заплачу… Вы не достойны, вы муравьи, вы не заработали… – бубнил он себе под нос, пока не скрылся за дверью.

Пус и Камешек остались наедине. Зайчик умоляюще смотрел на гостя, намекая, что пора бы уходить. Но кот не спешил с уходом.

– Что это было? Кто это? – спросил он, кивая на дверь, за которой раздавались иногда тихие проклятия в адрес всех плохих работников мира.

Камешек не спеша подошел к креслу. Уселся рядом, вздохнул и сказал:

– Олух это. Горбатый. Он распорядителем у графини служит.

– У какой графини?

– Как это у какой? У нас одна графиня на всю округу.

– Блоходарова? – Пус оскалился.

– Блоходарова-Кисинская! Вы, уважаемый Пус, все-таки имейте к ней уважение, а то этот верблюд опять выйдет и устроит здесь.

– А он откуда такой взялся? – озадаченно спросил кот.

– Да как откуда… Графиня однажды его на свалке нашла. Он там ел это… не помню уже, что. В общем, побирался. Так она сжалилась над ним, накормила. А тот стал рассказывать, что он все знает и готов у нее служить кем угодно. Ну, она и взяла его распорядителем финансов своих. А мне приказала помогать ему.

– А почему это он не хочет никому платить?

– Да потому что считает, что он лучше всех все умеет делать. Хотя он ничего не умеет. За него все отчеты я пишу.

– Оригинальный персонаж, интересный, – кот покрутил торчащим сзади кресла хвостом. – Он меня заинтересовал, займусь им.

Камешек снова вздохнул.

– Слушай, потомок овцы и дятла, а где графиня живет? – отбросив остатки вежливости, спросил кот.

Зайчик потряс ушами и покрутил носом.

– Да как где… – нехотя и с обидой ответил он. – Известно, где. Напротив этого дома, там есть дом побольше. С мезонином такой.

– С чем?

– Да как с чем… С мезонином… – вяло отвечал Камешек.

– Вкусная, поди, штука! – Пус снова оскалился и сладко потянулся в кресле. Все его тело начало ныть в предвкушении скорого удовольствия. – Ладно, хомяк лесной, твоим Олухом я позже займусь. До встречи!

Больше ничего не говоря, кот спокойно вышел из дома и спрятался в ночи.

Дом напротив действительно был больше того, где остановился Олух-Горбатый. Однако все его окна своей чернотой говорили либо о том, что внутри никого не было, либо, что обитатели не желают пользоваться такими благами цивилизации, как свечи или керосинки. Пус Мидун несколько раз обошел дом, прислушался, принюхался – ни звука, ни запаха. Скрип снега под его мягкими лапами, и тот звучал громче окружающего мира. Следовало, как можно тише, проникнуть в дом, чтобы на месте разобраться в его обстановке. Только сейчас кот понял, как сильно сглупил, не спросив у Камешка о наличии какой-либо охраны у графини. С этим тоже предстояло разобраться опытным путем. Он давно уже никого не боялся, но в последнее время стал ощущать недостаток энтузиазма для возни с неинтересными ему личностями. Пус, наконец-то, почувствовал первые щекочущие волны желания, за которым охотился весь последний день. Оно робко постучалось в подкорку головного мозга и попросилось войти. Мидун не возражал.

Кот на всякий случай решил попробовать пробраться через входную дверь, вдруг у графини, так же, как и у Олуха-Горбатого, не принято ее закрывать. И он не ошибся. Дверь легко поддалась и беззвучно провалилась во тьму, прятавшуюся в коридоре. Морду кота обдало уютным домашним теплом, запахом еды и чем-то вроде яблок. Этот запах раззадорил его желание еще больше, еще сильнее. В ушах начало стучать, сердце кота стало биться громко и часто. Во рту пересохло, и сухой липкий язык нервно скользнул по губам. Кот осторожно сделал первый шаг внутрь, пригибаясь, словно прятался в высокой траве. Вокруг на расстояние целой галактики было тихо. Ему казалось, что он даже слышит, как в доме, где они ночевали, сопит во сне Чумазый. Следующий шаг ровно ничего не изменил. Кот наполовину уже вошел в дом. Третий и четвертый шаг затащили в тепло истрепанный в боях хвост кота, который трясся мелкой адреналиновой дрожью. Ползя практически на животе, Пус выкатил глаза насколько мог, пытаясь высмотреть впереди себя хоть что-то. Но ничего, кроме очертаний еще одной двери, он не видел. Коридор был пуст, в следующей за дверью комнате полновластно царила пугливая тишина, готовая сорваться прочь от малейшего звука. Несколько следующих шагов кот проделал, словно в тумане, сам не помня, как он их преодолел. Уши стала застилать оглушающая канонада собственного сердцебиения. Пус опустил брюхо на пол и решил заставить себя успокоиться. Слух начал подводить его, следовало замереть и не спугнуть свою добычу. Добычу, которую он ощущал кожей, каждой клеточкой напряженного тела. Ее страх, ее ужас, ее дрожащее тело, трепещущее в его твердых неумолимых когтях. От удовольствия и предвкушения глаза кота едва не закатились. Зато ему удалось справиться со своими эмоциями, утихомирить сердце, уже готовое было разорваться, сбавить громкость ударов в ушах до приемлемого уровня. Можно продолжать охоту.

Оказавшись возле второй двери, кот прильнул к щели носом и втянул воздух. Отчетливо пахло яблоками. Пахло догоревшим камином и старыми книгами, пахло жжеными перьями и протертыми коврами. Но никаких звуков, словно кот пытался забраться не в жилой дом, а в гробницу царя, умершего тысячелетия назад. Легкий толчок лапой показал, что уж эта дверь закрыта. Но ее легкий ход давал понять, что закрыта она не на щеколду или засов, а всего лишь придавлена изнутри чем-то не очень большим. Совсем слабого усилия хватило для того, чтобы приоткрыть дверь и образовать щель, достаточную для тела кота. Он стал осторожно протискиваться внутрь. Его чуткие глаза сразу же заметили тлеющие угольки в камине, говорившие о том, что огонь угас совсем недавно, и камин даже продолжал отдавать тепло. Один уголек внезапно треснул и выстрелил окалину куда-то вверх. От неожиданности кота передернуло, закрутившийся хвост гулко ударил в дверь.

– Чтоб тебя! – прошипел едва слышно Пус.

Удар пришелся откуда-то сверху. Кот не успел понять, что именно это было, но сполна ощутил, как череп едва не раскололся на части. В глазах моментально запрыгали огоньки, в ушах возник шум накатывающей волны, лапы подкосились. Он безжизненно рухнул на пол и потерял сознание.

Глава 4

– Граф! Граф! Очнитесь, миленький! – эти слова порезали уже начавшийся сон о том, как котенок Пус Мидун игриво прыгал на пасущихся овец и старался выцарапать им глаза. Его мать при этом жутко ругалась, но не отрывалась от работы, собирая в корзину коровьи экскременты. Сон резко улетучился, вместо него в сознание ворвалась жуткая головная боль. Кот открыл глаза и увидел горящую прямо перед носом свечу. Вокруг суетилась какая-то нелепая сова. Кот по ее манерам сразу понял, что это и была графиня Науса Блоходарова-Кисинская. Она прикладывала к голове кота окровавленную тряпку, то и дело ополаскивая ее в стоящем рядом тазике с водой.

Кот ошалело вертел глазами, пытаясь понять, что произошло.

– Граф! – пропела Науса, – ну, что же вы изволили шляться в потемках без предупреждения! Я едва не угробила вас своей сковородой, доставшейся мне от маменьки в наследство!

– Что же ты, убогая, натворила… – Пус выдохнул из своих легких булькающие слова.

– Ничего особенного… Я думала, это вор какой-нибудь, или кто-то из ваших глупых родственников! Граф, как вы себя чувствуете?

– Какой я тебе граф, шуба ты облезлая?! – кот попытался отклонить голову от промоченной тряпки, но она была глубоко вдавлена в подушку.

– Вестимо, какой! Муж мой, Граф Блоходаров! Ушедший на войну девять лет назад, и вот вернувшийся живым и невредимым. Только почему-то жену свою не признавший.

Кот не ответил, лишь закрыл глаза и ощутил сильную тошноту. Ему показалось, будто стены начали наплывать друг на друга, левая сменилась правой, а правая и вовсе стала потолком. Графиня вновь тяпнула кота по лбу мокрой тряпкой, выжимая холодные капли. Он скривился и почувствовал, как реальность ввинчивается спиралью в какую-то далекую белую точку, висевшую, словно звезда, над головой. Он снова потерял сознание.

Холодные синие лучи уже довольно длительное время продирались сквозь слепленные веки, мешая коту спать и заставляя его жмуриться. Теплое забытье стало покидать те уютные уголки, где раньше ютились мысли. В лапах чувствовался зуд и покалывание, словно они давно были на лютом морозе. Кот сжал пальцы, понимая, что находится не в привычной ему обстановке. Вслед за первыми нелепыми воспоминаниями о вчерашнем дне в его голову ворвалась вчерашняя гостья, острая головная боль, которая была похожа на ощущение вбитого в глаз гвоздя. Пус Мидун попытался открыть веки и осмотреться.

Он обнаружил себя лежащим на кровати, укутанным со всех сторон теплым белоснежным одеялом. Его голова покоилась на взбитой подушке, обрамленной кружевами. Вокруг царила роскошная обстановка – стены, увешанные богатыми картинами, полы, укрытые дорогими коврами, мебель с резными узорами, блестящие шелком шторы. Посреди этой роскоши стояла кровать, на которой ничего не понимающий кот силился все-таки понять, что происходит.

– Уть! – раздалось откуда-то сверху. Вместе с этим звуком большое совиное крыло накрыло морду кота. – Граф! Как хорошо, что вы проснулись! Вы уже пятнадцать часов к ряду спите! Ну что же вы, так сильно устали с дороги?

Крыло скрылось куда-то вверх, за голову кота. Пус промямлил что-то нечленораздельное и попытался приподняться на кровати, превозмогая туман гудящей головы, которую едва удалось оторвать от подушки.

– Граф, не торопитесь! Резко вставать вредно, я вам сколько говорила!

Кот повернул голову, пытаясь разглядеть собеседницу. Но она игриво пряталась за боковиной его кровати, и лишь смотрела на него через решетку своими неестественно маленькими глазами. Противно улыбнувшись, она снова произнесла «уть!» и шаркнула крылом по голове кота. Пус, пошатываясь, сел на кровать. Помолчав с минуту, он-таки собрался с силами и спросил:

– Что случилось вчера?

Графиня хихикнула и, не высовываясь из-за кровати, произнесла:

– Вы надумали заявиться ко мне без предупреждения. Но я же не знала! Я услышала, что кто-то глупо ржет в коридоре, взяла сковороду и встала у двери. А когда эта тварь протиснулась в комнату, так я ее и огрела сковородой аккурат по макушке. И представляете мое удивление, когда я увидела, что это вы, граф! Могли же хотя бы окликнуть меня, ну я бы не стала вас бить! Вон сковородочка та, у двери так и валяется.

Кот глянул в ту сторону и увидел огромный предмет кухонного быта. Удивительно, как голова и вовсе не оторвалась от шеи. Он сглотнул, но во рту было сухо.

– Какой я граф тебе?! Я не граф.

– Вестимо, граф, мой муж. Ну что вы, разве я вас спутаю с кем-нибудь? Не думайте, что я вас за девять лет позабыла-то. Нет, нет!

– Я Пус Мидун. А ты старая уродливая выдра. Лучше бы убила на месте, чем теперь ходить с расколотым черепом, как Драный.

– Пус Мидун? Это ваше фронтовое прозвище? Или воинское звание? Миленько, миленько! Мне нравится! Но позвольте, я вас буду называть так, как вам больше всего идет. Граф! – Науса высунулась из-за кровати и внимательно оглядела голову кота. – Кровь уже не идет, отлично. Будете жить, граф, будете еще внучат нянчить!

– Иди ты со своими внучатами, чучело облезлое, – прошипел кот.

– Полно вам ругаться, миленький мой. Поди, серьезно я вам зарядила, что вы весь такой злой? Или это контузия фронтовая? Ну, ничего, я вас выхожу. Муж мой! – с этими словами сова прильнула к коту, пытаясь его обнять.

Кот уперся в тело Наусы лапами и отстранил графиню от себя.

– Мы еще посчитаемся, Блоходарова, – прошипел он.

– Что, граф?

– Еда есть? Принеси пожрать.

– Граф, ваши манеры…

– Манеры за шифоньером. Жрать дай.

– Я распоряжусь… – промолвила Науса и удалилась на кухню, нелепо и смешно переставляя толстые лапы. Было видно, что ходьба на задних конечностях вызывает у нее затруднения. Словно она лишь с недавних пор стала так ходить.

– Матушка! – прозвенел голос Наусы. – Приготовьте прием пищи! Мой супруг желает утолить голод!

Из-за двери послышалось ворчание.

– А издохнуть ваш дорогой супруг не желает? У него почти что получилось вчера!

– Матушка! – возмутилась Науса. – Ну как вам не совестно? Вы же меня позорите! Не будьте тварью, умоляю вас!

Вместо ответа послышалась возня с кастрюлями и звон разбитой тарелки. Науса снова появилась в дверном проеме. Чтобы увидеть ее, коту надо было неудобно повернуть болевшую голову. Но он повернул и услышал ее слова:

– Маменька вас любит, не переживайте. Она вас ждала.

Издалека вновь послышалось недовольное ворчание:

– Вы, графиня, ему расскажите все. Или я расскажу. Пожалейте убогое создание. Смотрела я на него, не он это! Хоть и похож.

– Матушка, если бы все так были похожи. Он это, вижу, что он! Вернулся, наконец!

Пус Мидун решил прилечь, пока было время. Думать о чем-либо не было сил. Былая удаль была выбита из тела животного вместе с остатками здоровья. Прислушиваясь к себе, кот отметил, что даже его низменные позывы прекратились, ушли куда-то. «На время, конечно, – решил Пус. – Пока не приду в себя после встряски. Пока не отосплюсь». Он снова задремал, однако вскоре очередное раздражительное «уть» вывело его из дремоты. Совиное крыло не больно, но неприятно стучало в лоб.

– Муженек, просыпайтесь. Пообедайте, и на охоту, на уток!

– Чего? Какая охота, мать? Я рыбак. Да и уток нет, зима ведь, – скривился кот, толком не успев проснуться.

– Милый, что же вы. Вы же всегда на охоту ходили после обеда.

– Да оставь ты его в покое, в конце-то концов. Не видишь – убогий он! Я же говорила.

– Маменька, сидите себе и не мяукайте. Мне лучше знать.

«Семейка…», – подумал кот и принялся снова подниматься с належанного места. Рядом с его кроватью стоял накрытый стол. Из большой супницы исходил паром горячий суп, а из-под накрытых крышками подносов шел запах жареных яств. Суп пах очень приятно, в животе кота моментально засосало.

– Давайте я вам помогу пройти к столу, дорогой мой, – совиное крыло замаячило перед носом Мидуна. Тот, испытывая головокружение, еле поднялся с кровати и, опираясь на Наусу, проковылял к столу, моментально плюхнувшись на ближайший стул. Только сейчас Пус заметил, что за столом сидела далеко не молодая кошка, шамкающая беззубым ртом. Ссохшаяся, побитая во многих местах сединой, она глядела на Мидуна выцветшими глазами и сокрушенно мотала головой.

– Не он это. Науса, дочь моя, граф был благородный кровей. А у этого рожа опустившегося энцефалитного клеща.

– Матушка, знайте, сидите себе. Молча. Сердце чует, что он.

Старая кошка вздохнула.

– Ты эдак только себя изводишь. И меня за компанию.

– Потерпите, матушка, ради дочки. Вы же помните, как я мучилась без него!

– Помню я, что сбежал он от тебя. Но это не граф. Хоть и похож. У того усы были – во! – матушка развела лапы. – Глаза были – во! – матушка нарисовала лапами два круга в воздухе. – А говорил он, как будто книгу читает. А этот что?…

Пус Мидун щелкнул зубами.

– Видите, матушка, он есть хочет. Болен он. Дайте ему время прийти в себя. Он с охоты другим совсем вернется, – ворковала Науса. – Давайте, граф, я за вами поухаживаю.

– Зовут-то тебя как, болезный? – прошамкала старая кошка.

– Пус Мидун, – сказал Пус, отклоняясь то пронесшейся мимо его морды тарелки с горячим супом.

– Экий странный персонаж. Ты кореец что ли?

– Индеец, – оскалился по мере сил Пус.

– Умный шибко.

– Матушка, дайте графу спокойно поесть.

– Да пусть ест, мне-то что. Я так, я ничего… Я тебя, доченька, предупредила, значит. Потом не рыдай.

– Мне, матушка, рыдать нечего. Мне счастье в дом постучалось.

Кот попробовал взять в непослушные лапы ложку. Он когда-то видел, как этим предметом пользовались, но ему доводилось делать это впервые. Неловкими движениями он сразу расплескал жидкую еду на скатерть.

– Убогий… – снова подала голос старуха.

– Уставший… – едва ли не пропела Науса.

– Заткнитесь… – без прежней твердости промямлил кот.

– А еще и хам. Ну и где, доченька, графские манеры?

– Матушка, что вы все «манеры». Он девять лет как дома не был. Отвык, поди.

– А мышей ловить привык. Позор какой.

Кот смог-таки отправить несколько ложек супа в рот. Горячая еда вызвала ощущение умиротворения. Злобный шепот старухи больше не вызывал внутреннего раздражения, а поскрипывал где-то далеко-далеко. Науса уселась рядом с Пусом и привычными движениями справилась с налитой себе тарелкой супа. Постоянно косясь на Мидуна, она улыбалась и напевала себе под нос мотив какой-то старинной песни, чем-то напоминавшей коту его любимую бравую песню про дохлых собак. Старая кошка лишь едва притронулась к своей еде, затем с недовольным видом прошептала «сидеть за одним столом противно», покинула стол и уселась на кресло рядом. Оттуда она прожигала Пуса взглядом, полным холодной высокомерной брезгливости. Когда с супом было покончено, Науса забрала пустую тарелку и заменила ее на другую.

– А на второе, граф, печеные медузы. Заморский деликатес, мы выписали их из самого побережья. Конечно, это стоило нам копеечки, но ведь по такому поводу можно и погулять. Как вы считаете?

На тарелке оказалось нечто бесформенное и почти бесцветное, присыпанное травами и политое соусом. Пус пнул тарелку лапой, наблюдая за тем, как начала трястись его порция.

– Граф, это медуза. Не бойтесь. Забыли уже? Вы их раньше частенько себе выписывали, когда дела у нас шли лучше. Но ничего, теперь все опять будет хорошо! Я допишу книгу, а вы приметесь за домоуправление, поправите хозяйство. В наших землях без вас порядку не было.

Старуха снова подала голос:

– Этот, извините, граф, судя по всему, под себя в туалет ходит. А ты хочешь, чтобы он по делам на графские собрания ходил. Фи!

Науса никак не ответила на этот выпад. Вместо этого она взяла вилку, наколола кусочек медузы и поднесла ко рту Мидуна.

– Пробуйте, граф. Вспоминайте.

Кот, аппетит которого разыгрался после употребления супа, рискнул откусить кусочек. Медуза оказалась совершенно отвратительной на вкус. Склизкая, воняющая болотной гнилью, медуза обожгла язык Мидуна, сковала скулы и застлала белой пеленой его глаза. Он надул щеки и из глаз его выступили слезы.

– М-м-м… – промычал он.

– Вкусно? Я знала, что вам понравится. Берите еще… откройте ротик… ну же, граф, давайте. Ой, что это вы?…

Кота рвало. Рвало прямиком на сервированный стол, в супницу, в тарелки и на подносы. После небольшой паузы раздалось новое «у-у-у-э-э-э-э», сдобренное хриплым басом Мидуна, и он снова выплеснул содержимое своего желудка на всеобщее обозрение. Науса отпрянула, скривившись от неожиданности. Старуха всплеснула лапами и загоготала:

– Ни дать ни взять – граф. Даже свечи заблевал.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Приступы тошноты моментально откатили, судороги прекратились. Кот стоял возле стола, опираясь передними лапами об стол. Его морда застыла в дикой хищной ухмылке, из пасти толстой нитью свисала слюна до самого стола. Округленные глаза безумно рыскали по комнате. Он вдруг начал хрипеть, а потом закашлял.

– Граф… – еле слышно пропищала Науса, ошалело оглядывая стол.

– Да к Тучуну все! – кот оттолкнул от себя грязную тарелку. – И вас всех к Тучуну! Чтоб вас дьявол тучунский имел! А ну-ка брысь все!

Бесцеремонно сорвав с шеи платок, кот оттолкнул Наусу и, шатаясь, пошел к выходу.

– Граф, позвольте… – Науса попыталась загородить ему дорогу опять.

– Отстань, крыса! – заорал кот. – Ладно, просто по голове, я не издох! Но травить зачем? Я никого не травил!

– Да кто же вас травит! Это же ваша любимая еда! Граф, миленький…

– Пусть проваливает поскорее! – подала голос старуха.

Кот насколько мог быстро доковылял до двери и покинул дом, оставив Наусу стоять посреди комнаты. Она начала всхлипывать, но потом остановила себя и виновато произнесла:

– Граф, простите… Вернитесь!

Но кот уже штурмовал запертую калитку. «Пошло оно все, пошло оно! Не так все должно быть, нет, не так!» – мысли прыгали одна за другой. Пус Мидун, наконец, сорвал калитку и пустился в сторону дома, где они поселились с Чумазым.

Енот тихонько спал в кровати, обернувшись содранной с окна занавеской. В комнате было холодно, точно на улице – сквозь разбитое окно в дом с легким завыванием врывался зимний воздух. Общее состояние кота было ужасным, его мутило, голова неистово кружилась, лапы деревенели, язык и вовсе отказывался ворочаться. Он доплелся до кровати и рухнул в нее с тем, чтобы поскорее закрыть глаза и забыться.

Глава 5

Через некоторое время кот услышал возню и приоткрыл глаз. На улице было светло, но был ли это тот же день, или уже следующий, Мидун не знал. Возле обеденного стола суетился Чумазый, убирая старые грязные тарелки, ставя вместо них чистые. В комнате уже было тепло – кот обратил внимание, что дыра в окне была кое-как законопачена тряпками. Вещи лежали на своих местах, мебель была аккуратно застлана покрывалами, а посреди стола в большой вазе стояли черные веточки, срезанные с дерева во дворе. Чумазый то и дело хмыкал, когда ему удавалось поднять тарелку без особо шума, и тот же час исчезал с ней на кухне. Через миг он уже возвращался с новой тарелкой. Он увлекся своим занятием и вывалил язык на бок, прикусив его. Что не мешало еноту, вместе с тем, напевать какую-то песню себе под нос.

Кот не спешил подниматься. Вместо этого он прислушался к своим ощущениям и с удовольствием обнаружил, что тошноты и головокружения больше нет. Он пошевелил лапами и отметил, что прекрасно их чувствует. Общее состояние более чем удовлетворительно, подумалось Пусу. Думать о других вещах не хотелось, тем более, что вдруг появился дикий голод, который отогнал все иные мысли. Кот потянулся. Чумазый вновь вернулся из кухни с чистой тарелкой и заметил движения Мидуна. Он застыл и широко улыбнулся, издав при этом звук, похожий на чавканье грязи под большим сапогом.

– Ах ты волосатая морда! – весело вымолвил кот. – Ты тут не подох?

– Пус, привет! Ну, ты и пропал! Неделю тебя не было, считай. Я тут почти все съел уже, думал на Тучун обратно возвращаться.

– А вот он я! Живой, как видишь.

– Где тебя носило? – енот водрузил последнюю тарелку на место и облокотился о край стола головой.

– Ты сначала поесть дай, потом расскажу.

– Садись! – енот гостеприимно махнул на стол. – Все готово уже.

Кот свесил зад с кровати и сполз с нее без особых усилий, оказавшись на полу. И опять он с удовольствием отметил отсутствие каких-либо проблем с головой и координацией. Енот в это время поспешил на кухню и вновь появился оттуда, неся в лапах кастрюлю. По запаху кот понял, что внутри варилась крапивная колбаса. Причем варилась довольно долго.

– Ты колбасу что ли сварил? – удивился Мидун.

– Именно. Полезно поесть жиденького, горячего.

– Вот дурак-то, а…

– Вкусно-о-о! – протянул енот и мечтательно закатил глаза.

Пус покосился на темно-коричневое варево, но запах действительно был не самым плохим. Да и с таким чувством голода перебирать едой не особо хотелось. Он подставил тарелку, куда енот и плеснул горячей жидкости. Кот ощупал лапами пространство возле тарелки.

– А ложки-то где? – спросил он.

– Что? Откуда у нас ложки, Пус? Ты чего?

– М… – осекся кот. – Ладно, приснилось, видать.

– Ешь, как всегда. С захватом! – енот схватил свою тарелку и припал губами к ее краю, смачно чавкая. Жидкость разливалась и текла по щекам енота, заливала стол и даже лилась на пол, но енот не обращал на это внимания.

– Свинья… – шепнул кот умиленно, улыбаясь.

– М-м-м… Чвак… А?

– Ешь так, словно пожар вокруг, говорю.

– А… м-м-м… Чвак… – тарелка енота опустела. Он с довольным видом поставил ее на стол и принялся вытирать щеки лапами, слизывая с них еду.

– Так куда же ты девался? – поинтересовался енот.

Кот медлил с ответом и смотрел в свою тарелку, стараясь различить свое в ней отражение. Ему показалось на миг, что оттуда на него смотрело другое существо, но не он сам. Словно бы у него была другая форма морды, да и цвет шерсти незнакомый. Енот неловко спрыгнул со стула, задев стол, и это существо в тарелке испугалось возникшей ряби и вовсе пропало. Пус вздохнул.

– Ходил в гости к новой соседке. Познакомиться.

– Надеюсь, она недолго мучилась! – выпалил Чумазый.

Коту вдруг пришла в голову мысль, с каких пор енот воспринимает жажду кота убивать нормальной? Как он свыкся с этой новостью?

– Она жива. Она огрела меня сковородой по башке, я и провалялся у нее, поди знай, сколько времени. А потом сбежал.

Енот вопросительно заглянул в глаза коту.

– Я не шучу… – вяло произнес Пус и таки поднял тарелку, чтобы отпить варева.

– Пус Мидун. Это ты вообще?

Кот продолжал молча медленно пить свою порцию. Еда успела остыть и теплым потоком промывала слипшиеся кишки животного. Она вносила в гамму его чувств ощущение тепла, сытости и уюта. Веки снова стали наливаться сонливостью, конечности тяжелеть. Однако ко сну его организм не призывал. Он хотел лишь развалиться, где удобнее, и заняться раздумьями над всем, что произошло за последние несколько дней. Пустая тарелка опустилась на стол.

– Чумазый! А где тут зеркало? Оно вообще есть?

– В шкафу кусок был, я видел. Вон в том, глянь.

Кот соскользнул со стула и подошел к шкафу. За дверцей хранилась целая уйма самых разных по цвету и фасону зонтов, а также много банок с краской, которой, очевидно, зонты и красились. Удивляться не было желания, потому Пус быстро окинул взором все барахло в шкафу и заметил-таки осколок зеркала. Взяв его в лапы, он осторожно заглянул в него и даже несколько удивился, когда увидел там себя. Та же морда, глаза, обрубки усов, нос в шрамах. Вот только взгляд был другим. Без прежней остроты. Глаза словно округлились, и перестали видеть все детали окружающего мира. Перестали замечать малейшие движения, улавливать движение теней, оценивать расстояние до жертвы. Это уже были не глаза охотника, а глаза потерявшегося в лесу кота. От этого взгляда Пусу захотелось припасть к земле и, хрипло мяукая, заползти под кровать, спрятаться там и не показывать нос.

С неким разочарованием Пус обронил зеркало и вздохнул.

– А к нам тут приходили, тебя искали. За день до того, как ты пришел. Позавчера.

– Кто приходил? – без особого интереса спросил кот.

– Да эти же… Волки.

– Кто? – кот поглядел на енота наполнившимся тревогой взглядом.

– Волки-и-и, – протянул Чумазый. – Спрашивали, не знаю ли я, где Кабанов. А потом спросили, где найти Пуса Мидуна. Ну, я сказал им, что Кабанов и Мидун живут вместе на Тучуне, уже полгода как.

– Я живу с Кабановым?

– Ну, я так сказал.

– Зачем?

– А чтобы не говорить, что я с тобой живу.

– Вот так новости…

Енот развалился на кровати в позе морской звезды.

– Да что тебе, Пус. Ну, сделаешь с ними то же, что и с Кабановым и его сворой. Дела-то тебе. На пять минут.

– Да если бы все так просто было, мой убогий друг.

– Все просто. Я вот знаешь, что подумал. Что вокруг все вообще очень просто. Все вокруг – это то, что нам кажется. Вот я точно знаю, что ты мне кажешься. Ну, словно это сон. Только наяву. Тебя нет, а я тебя вижу. И все остальные тоже видят. А потом, когда засыпают, то не видят. А если не видят, то какой же ты реальный? И я тебе кажусь. Я ведь сам себя будто бы придумал. Ну, не должен я жить, понимаешь. Ни в одном из толкований меня нет. Я даже думаю, что ты меня и придумал. Как будто хотел доказать себе, что ты не злой сам по себе. И для этого тебе нужен был друг.

– Чумазый, если бы я тебя придумывал, то уж точно не придумал бы, что ты постоянно ссышь под себя.

– То мелочи!

– Вонючие мелочи жизни. Ага.

– Или вот смотри: никого ведь нет там, за окном. А я сейчас возьму и придумаю кого-то. Будто в гости кто-то придет. Хочешь?

– Нет, спасибо.

– Ну, давай, вот смотри. Я думаю! – енот приложил лапы к голове и начал себя ими хлопать.

– Перестань. Ты опять обоссался.

– Сейчас…

В дверь резко постучали. Звук был такой неожиданный, что кот не удержался и ринулся под кровать. Шумно дыша, он выглянул оттуда и оскалился.

– Я же говорил! Ха-ха-ха! Нет, нет, ничего этого нет, я все придумал сам!

Снова раздались тяжелые мерные удары в дверь: бум-бум-бум.

– Сходи, глянь, кто там? – прошипел кот.

– А то! Жаль, я не придумал, кто пришел, не надо было бы идти проверять. Момент! – закричал енот. – Иду-иду-у-у!

«Вот ведь нечисть какая, ишь, чего сумел сделать», – подумал кот.

Зашумел крючок на входной двери, которая со скрипом отворилась. Сразу же по полу потянуло холодным свежим воздухом. Кот прижался к стене поближе и опасливо поглядывал на проем двери в комнату.

– Да здесь, он здесь! – весело загоготал енот. – Прошу, проходите!

«Вот ведь тварь, сдал!» – пронеслась мысль в голове Мидуна. Он стал лихорадочно прикидывать пути отступления. Окна? Окна теперь уже не казались ему непреодолимой преградой. Может, обвалить шкаф и закрыть проход? А что потом? Дом успеют окружить, если уже не успели. Понятно, что успели. Они знают, на кого идут. Под пол? Там нет никакого подвала, куда можно было бы провалиться. Чердак? Выход на него через кухню, а там уже кто-то есть. Надо баррикады делать немедленно!

Кот резко поднялся и перевернул кровать, под которой сидел. Он схватил свалившееся одеяло и швырнул его в проход. Затем зацепил подушку и запустил ее следом. Подушка угодила прямо в вошедшую Наусу Блоходарову-Кисинскую, которая решила предстать перед его очами в довольно парадном виде – в изящной шляпке с вуалью и синими цветами, в плотном черном пальто с широкими рукавами, и с маленькой сумочкой, зажатой подмышкой. Тяжелая подушка без предупреждения прилетела ей в голову, отчего ее шляпка мигом слетела и укатилась в угол, а сама Науса опрокинулась на спину и неожиданно для всех громко зарыдала. Енот Чумазый едва успел отскочить от падающей Наусы и теперь с опаской глядел из-за угла в комнату. Пус Мидун продолжал бушевать. Он перевернул стол, чем поднял невероятный шум, осколки тарелок полетели во все стороны. Кастрюля с супом звякнула и покатилась по полу, выливая содержимое на пол. Скатерть кот также бросил в сторону Наусы и снова умудрился попасть в нее. Затем взбешенное животное ринулось к шкафу, запрыгнуло на него и, упираясь в стену, с легкостью перевернуло шкаф на пол. Поднявшийся грохот заставил стекла в окнах задрожать. Из-под шкафа появились разноцветные лужи красок. Кот, прежде успевший соскочить со шкафа до того, как он упадет, уперся спиной в одну его сторону и принялся, что было силы, толкать тяжелую мебель в сторону двери. Шкаф, словно огромная нелепая улитка, оставлял за собой шлейф смешавшихся красок. Лапы кота стали скользить в краске, и он несколько раз упал. Вскоре он обессилел, а шкаф и вовсе уперся в кресло. Кот бросил эту затею, шарахнулся в самый дальний угол за кресло и принялся угрожающе оттуда шипеть.

В наступившей тишине остались лишь лежащая на спине и плачущая Науса, шипящий за креслом Пус Мидун и выглядывающий из-за угла, с круглыми от страха глазами, енот Чумазый. Спустя несколько мгновений енот изрек:

– Ты прав, Пус, тебя точно не я придумал. Я бы не смог.

Ответом ему послужила новая порция угрожающего шипения, а затем надрывный мяукающий утробный крик. Енот махнул лапой в сторону кота и подошел к гостье. Та лежала, громко всхлипывая и причитая.

– Да вы не волнуйтесь, он у нас не всегда такой, – попробовал было утешить графиню енот. – Ну, сейчас покричит, и успокоится. Подымайтесь. Вот так.

Графиня с помощью енота подняла спину и приняла сидящую позицию. Глазами, залитыми слезами, она глядела на енота и пыталась что-то сказать, но ничего членораздельного вымолвить не могла. Только тяжело вздыхала, время от времени икая. Енот метнулся за чашкой воды – рядом с входом, в небольшом ведерке, стоял талый снег. Не успев растаять, он горкой выглядывал над краями чашки, что, однако, не смутило графиню. Она откусила кусочек и принялась нервно его жевать, выплевывая снежинки во время икоты. Кот перестал шипеть и огромными круглыми глазищами таращился на гостью, все еще до конца не придя в себя.

– Однажды у меня спросят, как я смог столько лет дружить с Мидуном, – вымолвил енот, – и как при этом он меня не пришиб. А я знаю, что им сказать. Я им скажу, что Пуса Мидуна надо понимать. Он не плохой. Он просто слетел с катушек. С ним просто нельзя спорить. А так он даже хороший. Он мне еду приносил.

Влажные глаза Наусы вновь устремились на енота.

– А… простите, милостивый господин… Ик… Вы давно с этим котом знакомы?

– Давно. Лет десять уж как. С того дня, как я его подобрал в лютый мороз возле своей пещеры, пьяного и оборванного. Он у меня отоспался, с тех пор и признает как своего.

– Вот как?… А до этого он где был?

– Да кто его знает. Он не помнит ничего. Сколько ни спрашивал – молчит. Ну, значит, не помнит. Иначе чего бы ему молчать.

– Ик… простите… А в чем он был одет, когда вы его нашли?

– Одет?… Давно уж было это… – Чумазый присел на пол рядом с графиней, – Да ни в чем он был, кажется. Как есть, сирый. Жилетку вот эту, что на нем, я ему сразу и дал. Она уже тогда была того… не самой свежей. Теперь и подавно. А вы, значит, та самая графиня? – енот заискивающе улыбнулся.

Науса вспомнила про этикет и подняла повыше подбородок.

– К вашим услугам, мой любезный друг. Графиня Нау… ик… са Блоходарова-Кисинская, супруга графа Блоходарова.

– Графиня! – енот расплылся в улыбке, снова издавая чавкающий звук. – А я Чумазый. Друг и, считай, родня Пуса Мидуна. Он у нас местная аномальная зона.

– Помогите мне встать, господин Чумазый.

– Чумазый! – строгий голос Мидуна пригвоздил собеседников к месту. – Сходи-ка, снегу набери, пить нечего.

Енот удивленно оглянулся.

– Да вон же ведро целое!

– Давай, давай. Это выбрось, нового набери. И проследи, чтобы растаяло там. Полчаса минимум следи. Иди.

Енот обиженно поджал губы и поплелся, прихватив ведро с собой на улицу. Стукнула входная дверь, в доме воцарилась тишина, изредка прерываемая иканием. Кот высунул голову из-за кресла и оскалился. Он рывком сбросил с себя жилетку и оставил ее одиноко валяться за креслом.

– Граф!.. А я вас искал… ла… – к концу этой фразы интонация голоса Наусы изменилась с уверенной на растерянную.

– Не стоило, – прошипел кот.

– Что с вами?…

– Дождь, – кот вышел из-за кресла. – Дождь в пустыне.

На полусогнутых лапах он проследовал в сторону графини, ступая тише, чем бьется сердце мертвеца. Его лапы оставляли на полу следы краски цвета сошедшей с ума радуги. С каждым шагом кот старался почувствовать прилив сил, бодрости и того сладкого ощущения желания. Но что-то было не так.

– Граф, вы меня пугаете…

– Молчи!

Пус Мидун приблизился к ней почти вплотную. Он изо всех сил слушал себя, хотел нащупать ту самую струну, которую следовало дернуть, чтобы музыка заиграла вновь. Чтобы лапы налились силой, чтобы в глазах появились четкие очертания всех предметов и теней, чтобы цвета вновь стали яркими и различимыми даже в темноте.

Пус пододвинул свою морду к глазам Наусы и в хищной ухмылке оскалил пасть, демонстрируя острые желтые зубы. Его гортань издала нечто похожее на хриплый рык. Он глядел в глаза Наусы и старался различить в них страх, питающий его, дающий ему силы. Он схватил ее за плечо и довольно резко повалил на спину, став над ней, прижимая к полу. Он смотрел на нее сверху, затем закрыл глаза и шумно втянул воздух носом, постоянно повторяя про себя фразу «в пустыне пошел дождь». Он хотел ощутить ее запах, помесь страха и крови, представлял, как этот аромат ударит ему в голову, отключит ощущение границ своего тела, превратит его во всесильное существо, лишенное сомнений и нерешительности. Он вновь хотел ощутить бесконечную власть над живым существом – и вот, кажется, это чувство появилось. Возникло, словно искорка в ночи, в тысячу раз слабее самой тусклой звезды, но кот бережливо прикрыл эту искорку лапами и принялся раздувать ее, аккуратно подбрасывая сухие листья, чтобы лучше горело. Он изогнул шею и заулыбался, не открывая глаз. Он вдруг смог очень глубоко вдохнуть, так, как раньше не получалось. Искорка превратилась в голубой огонек, трепещущий в его лапах, слишком хрупкий, чтобы гореть, но слишком ценный, чтобы погаснуть. Из его раскрытой пасти потянулась нить слюны, все ближе приближаясь к клюву Наусы.

– Граф…

Кот открыл глаза, и его оскал появился вновь. Он склонился над ней.

– Дождь… В пустыне пошел дождь… – прошептал он, словно боясь дыханием потушить огонек.

– Граф… Вы меня пугаете, но я боюсь не вас. Я боюсь того, что вы сами не знаете, кто вы!

– Ты не боишься меня? Это не так. Я вижу, как ты дрожишь!

– Тут очень холодно, на полу. Я замерзла.

– Ты меня боишься!

– Граф, чего мне вас бояться. Ну вот что вы мне сделаете?…

– Замолчи! – кот выпустил когти и пробил ими неплотное оперение ее плеча.

– Ай, граф! Что это вы?! – ее глаза снова наполнились слезами.

Кот вгляделся и вдруг осознал, что она говорит правду. Она не боялась. В ней не было того страха, который был у всех остальных. Она не осознавала, кто он такой и что может с ней сделать. Она не отдавала себе отчета в том, что ее жизнь может вдруг оборваться, в эту самую минуту, прямо на этом самом полу. Что весь ее жизненный путь, такой сложный и глупый, вился только затем, чтобы закончиться именно на этих холодных скрипучих досках, в этом чужом и мрачном доме, наполненном страхом всего поселка. Но она не ведала страха. Она была не способна на это.

Пус Мидун отпустил ее плечо и растерянно поднял лапу. Он не знал, куда ее поставить, не знал, что делать с тремя остальными конечностями. Его взор источал нерешительность, пасть сомкнулась, губы начали мелко дрожать. В один миг обрушилась вся его система мировосприятия, выстроенная с такой тщательностью за несколько последних месяцев. Стены его мирка пошатнулись и дали бесчисленные трещинки, все его нутро сотряслось от треска цемента и звука ломающихся кирпичей. Горевшая, некогда такая яркая, звезда, которая доселе указывала ему путь, сократилась до размера едва различимой пылинки, ее подхватил ветер и начал уносить куда-то за горизонт. Холод одиночества вдруг навалился на его окрашенную красками спину, раздавил волю и жажду, столь невосполнимую, как он раньше думал. Пустыня исчезла. Дождь не идет. Сухой песок поднялся вслед за ветром и превратился в песчаную бурю, застилающую глаза, набивающуюся под веки, режущую тысячами мелких царапин. Эволюция сознания, ставшая в один прекрасный момент социальной революцией, замерла, застонала, словно огромный зверь, зависший над пропастью, и медленно начала катиться вспять.

Пус Мидун пятился от графини, упираясь задом в лежащий на полу шкаф, скользя в лужах краски, царапаясь об осколки тарелок. Он глядел на нее со страхом, откуда-то появившемся в его сгущенном и вязком сознании. Затем кот развернулся, перепрыгнул через шкаф и спрятался за кресло, откуда несколькими минутами раньше шипел на графиню. Он обессилено рухнул на пол, подобрал под себя лапы, свернулся и опустил голову на пол. Глаза его, не моргая, смотрели в окно куда-то за облака, нависшие теперь не над всем миром, а над ним лично. Науса не поднималась, лишь снова начала всхлипывать и что-то причитать. Она забыла о холоде, провалившись в свои столь же далекие от реальности мысли.

Спустя полчаса дверь осторожно приоткрылась, и в дом вошел Чумазый. Лапами он прижимал к себе ведро, полное снега, пытаясь растопить его теплом своего тела. Но вместо этого енот сам продрог до костей. Он очень долго стоял под дверью, слушая, что происходит в доме. Тишина убедила его войти и погреться. Оглядевшись, он поставил на пол ведро, отряхнул лапы от снега и несколько раз щелкнул зубами, как бы не решаясь нарушить молчание. Потом вдруг спросил:

– Вы есть будете?

Глава 6

Шкаф было решено оставить в покое – Пус даже вдвоем с енотом не мог сдвинуть его с места. Чумазый решил не спрашивать, каким образом кот умудрился в одиночку его повалить и протащить несколько метров. Стол они поставили на то место, где стоял раньше шкаф. Залитый краской пол застелили гардинами и занавесками, хотя Пус сам был полностью испачкан разными цветами со всех сторон и продолжал следить везде, к чему прикасался. Один его бок был красным, ближе к морде цвет переходил в темные тона. Другая сторона больше походила на сочную летнюю зелень полей с примесями неопределенного цвета. Окрас хвоста, лап и живота не поддавался описанию. Кровать встала на свое место, но расстилать на ней грязное белье не имело никакого смысла. В окна начал забираться густой сумрак накатившегося, словно морская волна, вечера, дом будто погрузился в пучину океана, и енот поспешил развести огонь на кухне, поставить пару свечей да одну керосинку на столе в комнате. В доме стало теплее, и Науса, сидевшая все это время в кресле, наконец, согрелась. Она перестала всхлипывать и икать, и даже начала выводить какие-то ноты, хотя все получалось весьма нескладно и противно для слуха.

– Тарелок-то почти не осталось, – пожаловался енот.

– Да и Тучун с ними, – вяло произнес Пус Мидун.

– Пойдемте ко мне, граф. У меня и ужин как раз будет готов.

– К этой твоей полоумной старухе? Сама иди.

– Она вас любит, вы заблуждаетесь!

– Меня тут все так любят.

Енот хихикнул.

– А Пус вон летом памятник из грязи строил! – весело рассказал он.

– Что вы говорите, мой друг! – изумилась Науса.

Кот лишь скривился и промолчал.

– Весело жили. Были времена. Сунь-трава росла у меня вот такая! – енот поднял лапу выше своего роста.

– У нас тоже трав всяких полно. Моя матушка травница страшная! Все что-то сушит, что-то перетирает, что-то подсыпает. Затейница. Недавно моего финансиста Олуха-Горбатого лечила от кашля. Оказалось, трава слабительная… Однако вообразите, она его таки вылечила! – Науса прикрыла клюв крылом и неловко захихикала.

– Чумазый, ты бы достал что-то из еды, – попросил кот.

– Сей момент, мои дорогие. Хотя там уже почти ничего не осталось. Колбаса и вот банка грибов. Ах, еще рыба была. Соленая. Я не ем такое соленое. У меня суставы не те уже.

– Все давай на стол. Мы тут больше не будем оставаться. Только сегодня.

– Как? А куда пойдем? – енот оглянулся на кота.

– Не знаю. Ищут меня. Идти надо.

– Граф, вы можете у меня остаться. Никто вас не тронет у меня.

– Сама со своей блаженной живи. Я лучше в поле где-нибудь.

Науса демонстративно обиделась и поджала клюв.

Енот водрузил на огонь кастрюлю, насыпал в нее так и не растаявший снег, и бросил сверху колбасу.

– Куда ж ты опять ее переводишь! – Пус подскочил к кастрюле и вытащил колбасу. – Грибов свари! А колбасу просто поломай и на стол. Рыбу еще туда кинь, в кастрюлю. Вкуснее будет.

– Ты же готовить-то, никогда не готовил…

– Тебя зато смогу приготовить.

– Навару с меня, что со снега.

– Всяко лучше, чем с крапивной колбасы.

Енот вновь забегал по кухне, выполняя поручения Мидуна. Кот посмотрел на его действия со стороны и затем улегся на диван, ожидая ужина. Науса в это время просто молчала в своем углу, тайком поглядывая на маячивший в полутьме силуэт Пуса. Она чувствовала, что в ее судьбе намечается новая полоса, озаренная идеей и стремлением. Каким-либо образом осмыслить четкий план ей не удавалось, как не получилось уловить смысл большинства тех вещей, которые Пус говорил двумя часами ранее. Вряд ли она сама себе отдавала отчет в том, что раньше она обязательно бы докопалась до сути всего, что происходит. Тогда все было под контролем, понятно и разложено по полочкам. Но уже давным-давно эти мелочи перестали ее волновать даже в самой малой степени. Очень многие вещи изменились в ее жизни, большинство из которых могли бы стать главной и достаточно веской причиной, чтобы поменять уклад и способ мышления. Еще в начале своего пути перемен она иногда задавала себе вопрос – является ли ее естество достаточно ценным, чтобы нести себя без изменений сквозь годы, чтобы изменять весь мир вокруг, но самой оставаться такой, какой была когда-то? И однажды она поняла – не является. Она, по сути, ничего собой не представляла, ее идеи не были ценными, ее опыт никому не был нужен, ее прошлое было до ужаса банальным и граничило с пошлостью. Сберегать было нечего. При мысли о том, что ее жизненный опыт можно было бы передать потомкам, становилось смешно. Сначала смешно, а затем накатывали слезы и душили ее днями, неделями, месяцами. Матушка поначалу суетилась вокруг нее, пытаясь как-то разбавить тоску, поила горячими чаями и заставляла парить лапы в отваре свеклы, но затем бросила эту затею и погрузилась в свое личное замкнутое состояние. Так они и жили последние годы – каждый в своем мире, в своей комнате.

В дверях появился Чумазый, пыхтя под тяжестью кастрюли. Он дотащил ее до стола и поставил на его край. Взглянув на Наусу, енот сделал пригласительный жест.

– Как чудесно пахнет! – соврала графиня, движимая требованиями этикета.

– Я, между прочим, повар по первому образованию, – гордо улыбнулся тот.

– Я нисколько в этом не сомневаюсь, милый друг. Будем трапезничать?

– Как хотите, но я поем… – опустил морду енот.

– А что там наш любезный граф?

Кот дышал ровно и глубоко. Он провалился в сон. Науса подкралась к его кровати и занесла крыло над его мордой.

– Уть!

– А? Что такое? – кот поднял сонную морду и огляделся.

– Граф, миленький, не время еще ко сну отходить. После ужина положено побеседовать, выпить по стакану вашей любимой козьей настойки и только затем укладываться. Вставайте к столу!

Пус нехотя поднялся – сон был довольно крепким и сладким, как это обычно бывает, когда засыпаешь неожиданно.

– Не граф я. Когда же ты поймешь?…

– Не бормочите себе под нос. Ваше место ждет вас! – Науса подошла к столу и согнала Чумазого, который уже уселся во главе. – Простите, мой друг, но это место для графа. Графам всегда положено уступать место во главе, даже если они в гостях. Уть! – ее крыло коснулось носа енота.

Тот, смутившись и потирая нос, пересел на другое место.

Науса немного посуетилась возле Мидуна, подставляя тарелку поближе и накрывая колени кота краем скатерти.

– Ну, раз салфеток у вас нет, то и этого достаточно будет. – Сова заняла свое место. – Разливайте, граф.

Пус покосился на гостью, но молча поднял кастрюлю и плеснул жидкости каждому в тарелку до краев. Брызги капель полетели во все стороны, и если Наусу это смутило, то енот даже хихикнул от радости. Кот сел на свое место. Графиня смотрела на него с ожиданием, немного приподняв брови, словно ждала, что Пус сейчас прочтет стихотворение. Кот занервничал.

– Ну, что еще?

– Мы вас ждем, граф. Вы должны дать команду к началу ужина.

– Да Чумазый вон уже лакает.

– Оставьте бедному существу право быть немного диким. Мы же с вами должны следовать правилам.

– Ешь, давай, – кот поднял свою тарелку и пригубил суп.

Науса вдруг стала присматриваться к своей тарелке и ощупывать пространство вокруг нее.

– Господа, а где же ложки?

– Ложки мы носим как сапожки, – злобно сказал кот.

Науса снова вздохнула.

– Так тому и быть. Простите, матушка, – она подняла тарелку и принялась неловко надпивать горячую жидкую еду. Пус отметил, что, несмотря на некую искусственность ее движений, она справилась с этим вызовом достаточно успешно. Не пролила ни капли супа.

Некоторое время компания молча потребляла пищу, вздрагивая лишь, когда енот начинал громко чавкать. Покончив с супом, кот откинулся на спинку стула и погладил свой живот.

– Слышь, веник, а где колбаса?

Енот, не переставая жевать попавшиеся ему грибы, прошепелявил:

– Так мофет, на шафтра?

– Неси, давай.

– Ну хорофо… – зверек метнулся на кухню и притащил крапивную колбасу, положив ее рядом с кастрюлей.

Кот отломил себе половину куска и, жуя, уставился на сову, которая кротко сидела и ждала, что скажет Пус.

– Науса Блоходарова-Кисинская, – медленно произнес кот, – и почему мне кажется, что с тобой что-то не так? Ты не очень-то похожа на сову. Может у тебя родители того?…

– Ну… Дело в том, что я не всегда была совой…

– Что-о-о? – протянул кот.

Енот со звоном поставил тарелку на стол.

– Граф, как вы могли забыть…

– То есть как это не всегда?

– Извольте не удивляться столь сильно. У всех бывают в жизни переломы и испытания! И мое испытание длилось девять… Ах, уже целых десять лет! Это, знаете ли, приличный срок. Очень приличный. Я раньше была кошкой. А затем сделала операцию по перемене вида. Уже третий год как я – сова.

Кот от изумления проглотил большой кусок колбасы не жуя, и едва не подавился.

– Да как так то? Ты что, обратно в матушку свою забралась, а оттуда вылезла совой? Что за сказки?

– Не болтайте ерунду, граф. Сейчас за границей такие операции делают. Стоят они прилично, мне пришлось заложить ваш именной герб вместе со всеми правами на него, а также ваше загородное поместье. Но мне было это необходимо!

– Вот граф-то обрадуется. И как оно теперь? – поинтересовался Пус.

– Теперь я просто счастлива! Мне кажется, что со сменой кошачьего облика я смыла с себя некие закономерности, которые преследуют только кошек. Теперь-то я не кошка вовсе, так что теперь, к примеру, меня не тянет вылизывать себя. Да и не удобно это клювом делать…

– А летать-то ты научилась? – перебил ее кот.

– Летать? Нет необходимости. Летать нужно для охоты, а у меня есть еда и без этого. Правда, граф, последнее время дела шли шатко, мне опять пришлось закладывать имущество. Вся ваша коллекция ювелирных украшений и золотых мисочек ушла…

– Мне прямо интересно, что же это за граф такой был. Не граф, а король какой-то.

– Все верно, вы же из королевской семьи. Вы – внук младшего наследника трона, и очередь до вашего деда так и не дошла. Потому ему жаловали графский титул и отправили наместником в дальнюю провинцию. Но после революции многое поменялось. Ваш отец командовал войском при взятии Трехдневного замка, который всего в сотне верст отсюда, и теперь те земли носят его и вашу, стало быть, фамилию. Село Блоходарово, вы же знаете.

Енот осоловевшим сытым взглядом посмотрел на Наусу, затем мрачно изрек:

– А раньше это было Чумазино…

– Было, мой друг, но история не терпит разночтений. Хотя…

Пус снова прервал Наусу:

– А сюда зачем ты приехала?

Науса замешкалась, подбирая нужные слова и решая, с чего бы начать рассказ.

– Понимаете, граф, время сложное было. Я обратилась к нашим влиятельным друзьям в столице, и те мне посулили щедрые деньги за какую-нибудь научную работу. В столице нынче модно заниматься исследованиями, государство дает большие деньги. Гранты распределяет комиссия, а ее председатель – друг нашей семьи, который вам в свое время проигрался в карты. Вы тогда еще ему сказали, что деньги пусть он оставит себе, но также пусть он считает себя должным вашей фамилии одной услугой. Вы были как всегда прозорливы, граф, услуга понадобилась. И вот, я к нему обратилась с вопросом, что же мне делать. Он и посоветовал писать о науке. Знаете, я в тот момент подумала, что он издевается, поскольку я к науке не отношусь никак. Не относилась на тот момент. Но затем мне приснился чудный сон. Поймите меня правильно, граф, сон был про вашу смерть, но это была идея. Я отправилась в городскую библиотеку и стала искать экономические труды на тему смерти. Влияние смерти на экономику, экономическая выгода смерти, экономический убыток от смерти. И оказалось, что такими изысканиями занимались лишь некоторые социальные исследования, а вся эта обширная тема даже не выделена в отдельную научную дисциплину! И вот мне пришла в голову мысль заняться исследованиями экономической смерти.

– Вот уж не сказал бы, что это наука.

– Ошибаетесь, граф, ошибаетесь! Я уже два года активно исследую тему взаимосвязи смерти и экономики как в отдельно взятых регионах, так и в государстве в целом. И могу сказать, что выводы у меня крайне занимательные. Так вот, я подала заявку в академию наук. Заполнила кучу анкет, даже нашего адвоката пришлось привлечь. Но в итоге мне выдали сертификат и грамоту о том, что я являются основоположником нового течения в экономике – некрономики! Это наука об экономической смерти. Не так давно закончила писать седьмую главу моего учебника с одноименным названием, а всего их планируется десять. Рецензии на первые три главы уже получены из академии. И они весьма лестные. Моей работой уже заинтересовались на высшем уровне, выплатили полную сумму гранта. Обещают удвоить мой гонорар, а еще через год после выхода учебника будут рассматривать вопрос о создании кафедры некрономики в Столичной академии. Подумать только!

– Занятно. Интересно. А чего ты сюда-то притащилась? – грубо спросил кот.

– Ваш край является крайне интересным для исследования по моей теме. У вас зарегистрирован резкий скачок смертности, и мне необходимо исследовать не столько причину этой смертности, хотя и ее тоже, сколько последствия. Состояние административных органов власти, пищевой промышленности, экономической эффективности в условиях, когда социальная активность населения практически сводится к нулю. Этот упадок социальной активности тоже результат определенных факторов, но и он интересен для моей следующей главы. Я вывела четкую последовательность между социальной активностью и экономической эффективностью, учла влияние сезонности. Так вот, в вашем поселке творится что-то удивительное. Даже с учетом сезонности занятости населения, экономический показатель вашего региона резко возрос. Нет, это не новость для меня. Подобные показатели существуют и в других регионах, особенно там, где буйствует эпидемии, но у вас прямо-таки резкий скачок эффективности государственной системы управления на местах. Во-первых, резко снизились прямые расходы, – Науса начала загибать перья на крыльях. – Во-вторых, уменьшились дотации региону. В-третьих, почти полностью исчезла нагрузка социальных выплат. И самое интересное…

– То, что это крайне нудно… Посмотри на Чумазого.

Зверек уже давно дремал, уткнувшись мордой в тарелку. Науса вздохнула.

– Граф, но ведь это же работа моей жизни!..

– И моей смерти, – в который раз перебил ее кот. – Не вовремя ты приехала. Очень не вовремя. Твое исследование привлекло много внимания к нашему селу, ты, я так понял, птица важная.

Науса гордо подняла клюв и состроила величественный взгляд.

– Да, меня теперь ценят в академии наук!

– Курица ты тупая. Кому ты тут нужна?

– Граф…

– Замолкни. Скоро сюда прибегут ищейки со всех окрестностей. А знаешь, кого они ищут?

– Уж не вашего управляющего Закрейздо? Я и сама его искала, да найти не смогла.

– Уж не его точно. Кому он нужен, вшивый носок. Они меня ищут.

– Граф, они, наверное, знают, кто вы есть, вы же в розыске уже давно.

– В каком розыске? – удивился Пус.

– Ну как в каком? Я же подавала заявление о том, что вы пропали после войны. Но теперь-то вы нашлись. Я завтра же подам заявление, что вы нашлись, что не надо вас больше искать.

– Вздумай только! – заорал кот. Енот дернулся и поднял голову из тарелки, испуганно оглядываясь.

– Да что такого-то? – произнесла Науса нарочито со столичным акцентом.

Кот спрыгнул со стула и метнулся к окну.

– Всем молчать, собаки!

Науса повернула голову в окно и едва не заорала – в нем напротив заснеженных деревьев маячила огромная тень, украшенная двумя глазами-огоньками. Завидев движение внутри дома, тень исчезла быстро и бесшумно.

Глава 7

Науса ощутила, как ее бьет мелкая дрожь от страха.

– Керосинку прикрути! – прошипел кот.

Науса выполнила поручение. Енот тоже спрыгнул со стола и побежал на кухню.

– Ай, обложили меня полностью! Тучун всем вам на голову! – шипел кот, неистово стуча хвостом по полу. – Чумазый, быстро сюда!

Зверек прибежал к коту и плюхнулся рядом с ним, имитируя засаду хищника в кустах.

– Чумазый, надо в разведку. Надо, надо. Выползи из дома, доползи вон до того дерева. Там под ним камней куча. Затем возьми мелкие камни и кидай в это окно. Сколько этих тварей увидишь, столько камней кинешь. Тебя они не заметят, ты мелкий. Только пойди сейчас, в саже измажься. Если тебя будут брать – ори, словно тебя режут. Это крайний случай, я тогда что-то придумаю. А сейчас надо смыться без боя.

Енот с готовностью кивнул и снова уполз на кухню. Послышались шорохи и возня, и вскоре раздался тихий скрип входной двери. Енот оказался на улице и все стихло. Кот бросился в прихожую и задвинул задвижку на двери.

– Ты где там, сова недоношенная?

– Я здесь, граф, под кроватью. Страшно-то как!

– Сиди тихо. Что бы ни случилось, тебя они не тронут. Они меня ищут. Я ухожу из поселка. Мне тут больше нечего делать.

– Граф, но…

– Тихо, я сказал!

– Не уходите без меня!..

Кот гневно сверкнул глазами в ее сторону.

– Тс-с-с, зараза такая!

Графиня проглотила почти уже сказанное слово, уткнулась клювом в перья и начала беззвучно рыдать.

Некоторое время кот напряженно слушал, что происходит на улице. Но не было слышно ровным счетом ничего. За окном ничего не шевелилось, даже звезды, и те, двигались по небу заметно быстрее. Ночь стала еще более густой, тени обрели полную силу и казались жирными увальнями, застрявшими между тесными домами. Прошло минут двадцать – ни единого звука. Кот решил, что енота либо уже взяли по-тихому, либо он куда-то сбежал. Он смотрел в окно и скалился, хищно обнажая клыки. Никакого выхода из этой ситуации не приходило в голову, вариантов к отходу не было никаких. Вдруг одна идея вломилась в его сознание, словно вода из прорвавшей плотины. Коту стало стыдно за то, что он раньше не додумался до этого.

– Слышь, графиня? – прошептал он.

– М-м-м-м?

– Тебя же они не тронут, правда?

– Не должны, вы же сами сказали.

– Я тебя беру в заложники. С этого момента ты не делаешь ни одного шага без моей команды. Сиди тихо, а то прихлопну!

– Граф, бросайте уже свои шутки.

– А кто шутит?

– Это не смешно.

– Тихо. Слушай.

За окном послышались какие-то звуки, похожие на хлопки мокрой тряпкой по полу. Где-то раздался скрип веток, стук, что-то похожее на очень далекий и тихий шепот, и снова все стихло. Нервы кота начали сдавать, он даже заскулил. Когти впились в подоконник, рискуя выдрать из него приличный кусок дерева. Надо было принимать решение. Пус нашарил под лапами свою жилетку и накинул ее.

– Пойди сюда, графиня, – грозно сказал кот.

Науса покорно подползла к коту. Он стал за ее спиной, вытянул свой старый, но острый ножик, завернул сове крылья назад и скомандовал:

– Будешь идти спокойно, не дергаясь. Я тебя держу. Если только придется – сломаю шею без промедления. У меня есть нож, пущу в ход сразу. Веди себя спокойно, просто иди туда, куда я сказал. Сделаешь все как надо – отпущу при первой возможности. Ясно?

– Граф… Как вы можете?!

– Я еще не так могу. А теперь заткнись и…

Не успел кот договорить, как с улицы раздался истошный вопль и треск дерева. Затем окно с оглушительным звоном разлетелось вдребезги, в комнату влетел большой предмет и шумно ударился о стол. Зазвенели падающие тарелки, и вновь душераздирающий вопль разнесся по округе.

Пус, повинуясь невероятному давлению нервов, притоку адреналина и инстинктам, отшвырнул Наусу в сторону и бросился через разбитое окно на улицу. Источник крика находился всего в пяти шагах впереди, возле дерева, где замаячила та самая огромная тень. Пус Мидун в один прыжок достиг тени, не останавливаясь, полоснул ножиком по животу зверя, а сам бросился ему на шею, стараясь добраться своими огромными клыками до артерии. Зверь резко стал заваливаться на бок, оставляя на снегу довольно внушительный кровавый след. Борьба продлилась секунд десять, после чего зверь упал и, хрипя, испустил дух. Кот оттолкнул от себя шею зверя и вскочил на лапы, кровожадно шипя и выискивая глазами нового соперника. Но рядом никого не оказалось. Кроме маленькой дрожащей и скулящей тени под деревом, которой оказался Чумазый. Он прибился к стволу, свернулся в клубок, трясся и скулил. Кот припал к земле и принялся совершать обход вокруг дома, чтобы проверить периметр. Спустя пару минут он вернулся к дереву, шагая уже более-менее уверенно. Вокруг не было никого, тишина и темнота опять стали полновластными хозяевами ночи. Пус Мидун присел около Чумазого и ткнул его лапой.

– Подъем, истеричка. Что случилось-то?

Енот оглянулся вокруг, шумно сглотнул и, заикаясь, вымолвил:

– Ту… ту… тучунский дьявол, н… не… не иначе.

– Этот? – кот посмотрел на большое тело на земле. – Значит, я убил дьявола. То-то народ обрадуется.

– Уб… ил?…

– Как худого таракана. Сам посмотри.

Енот покосился в сторону тела.

– Уби-и-ил?

– Да все, все, успокойся. Разведчик, – кот хихикнул. – Тебя только в бой и посылать. Я за лампой. Самому интересно, что это было.

Пус вернулся в дом через окно, нащупал керосинку и разжег ее. Порхающее пламя выхватило из темноты большую ветку, которая разбила стекло и влетела в дом. Комната, и до того будучи похожей на помойку, теперь напоминала последствия землетрясения. Тепло быстро улетучивалось, холод и сквозняк беспрепятственно гуляли по углам. Науса шумно дышала из-под кровати. Кот покинул дом через дверь и вернулся на место боя. Картина, нарисованная огнем, предстала жуткая. На белом снегу чернело огромное пятно крови вместе с вывалившимися кишками. Внутренности тянулись несколько метров в сторону от разверзнувшейся утробы покойного. Подойдя поближе, кот присвистнул. Это был не кто иной, как Олух-Горбатый.

– Интересно… Чего ему надо было…

– Он меня за хвост с дерева стащил! – воскликнул енот, придя в себя. – Думал, и оторвет напрочь!

– Это ты так орал?

– А кто же?! Я такого страху натерпелся…

– А ты чего на дереве был?

– Да так…

– Как?

– Ну, я вышел на улицу. Лежал минут пять у порога, никого не видно и не слышно. Пополз к дереву, выждал еще минут пять. Потом нарыл камней и стал кидать в окно. Да только попасть не мог. То в крышу, то в стену.

– А зачем ты бросал камни, если не было никого?

– Чтобы ты вышел. Или не так надо было?

– Вот ты дурной.

Енот вздохнул.

– Потом я полез на дерево, думал, оттуда попаду. Не попал. Отломил ветку, хотел ею кинуть. А тут вдруг меня за хвост как схватили и вниз…

– То есть ты не заметил, как к тебе подкралась эта здоровая скотина?

– Ну… нет.

Кот заржал.

– Тебе только мусор выносить, Чумазый. И то не всегда.

Пус Мидун снова оглянулся и притих. Он зачем-то припал к земле, навострил уши и погасил керосинку.

– Тихо! Слышишь? – он показал в темноте куда-то лапой, но енот этого не увидел. – Оттуда кто-то идет. Притом не один. А ну-ка подымайся, пора уходить.

Енот лишь помотал головой по сторонам, хмыкнул, поднялся и трусцой засеменил вслед за котом.

– Граф? – голова Наусы высунулась из разбитого окна.

– Ах ты ж выдра старая, еще громче заори! – прошипел кот.

– Граф, где вы? Не бросайте меня!

– Та чего тебе надо, иди к себе! – слышалось из темноты.

– Граф, я с вами! Погодите!

Из окна выпало нелепое тело совы. Смачно ударившись оземь, она поднялась, отряхнулась и принялась крыльями шарить в темноте, пытаясь понять, куда надо идти.

– Угораздило… – вздохнул кот. – Она сейчас весь поселок на уши подымет, жертва науки. Придется с собой тащить. Иди сюда! Да вот, вот я. Замолчи и иди тихо.

Науса почувствовала, как кто-то схватил ее крыло и потащил в сторону. Почти сразу она ударилась клювом об забор, подняв грохот.

– Ай! Больно!..

– Да затихни же ты, Тучун тебе в печень.

Кот протащил сову в отверстие калитки и свернул влево, подальше от одному ему слышных звуков.

– Идем без остановки до дома могильщиков. Там решим, куда дальше.

Компания проследовала за своим проводником, стараясь сохранять тишину, однако не очень успешно. Науса постоянно спотыкалась, неуклюже переваливаясь с боку на бок, то и дело наступая на хвост енота. Чумазый же взвизгивал и постанывал, когда его прокушенный хвост попадал под лапы совы. Пус Мидун сдавленно ругался и шикал, но ход не сбавлял. Через двадцать минут они подошли к самому краю поселка.

– Привал, – сказал кот. – Никому не дышать.

Енот и сова затихли. Пус некоторое время вслушивался, затем обреченно изрек:

– Идут… все время идут следом. Будто видят нас. Видать, собак опять прислали. Эти след возьмут и не отстанут.

Он принялся оглядываться.

– Идем на запад. В дальний поселок. По пути место есть, там остановимся. Надо запах отбить. Пошли.

Все покорно поднялись и вновь образовали караван.

– Пус, а кто это был во дворе? Кого ты там положил? – спросил Чумазый.

Кот через плечо глянул на Наусу.

– Да этот… Олух-Горбатый. Нашей графини счетовод.

– Кто? – переспросила сова.

– Олух-Горбатый.

– Где он был?

– Во дворе. Это он в окна заглядывал.

– А куда он делся?

Кот хмыкнул.

– Улучшил экономические показатели нашего региона.

– Как так? – снова не поняла графиня.

Кот встал посреди дороги.

– Убил я его, ясно? Он на Чумазого напал, мне ничего не оставалось делать. Да и жалеть нечего. Ясно? Пошли. Заткнулись.

Через пару минут Науса нарушила тишину:

– А чего он приходил? Наверное, меня искал? Как же вы его так, граф? Он же дела мои вел.

– Плохо вел.

– А чего он приходил?

– В следующий раз обязательно спрошу, прежде чем кишки выпустить. Замолчи уже.

Сова вздохнула. Тишина и на этот раз продолжалась недолго.

– А вы правда взяли бы меня в заложники, граф?

Кот промолчал.

– А я не думаю, что взяли бы. Вы же не можете свою жену взять в заложники. Даже юридически.

В ответ – тишина, нарушаемая лишь мерными шагами по рыхлому снегу.

– Конечно, не взяли бы, – продолжала говорить Науса. – Вы же все помните, вы же не сможете меня обидеть. Я вот иду и думаю, как мне повезло встретить вас. Столько лет мучений, теперь-то я от вас ни на шаг!

Енот ойкнул.

– Простите, милый друг, мне не видно ваш хвост. Так вот, мы сейчас погуляем, потом вернемся ко мне, и я распоряжусь привезти ваши вещи. Чтобы вы, наконец, переодели это тряпье на положенные вам по статусу костюмы. А то вы зимой совсем застудить свое горло можете, куда в такую погоду без одежды. А потом подадим на стол печенье, наведем чай, и я буду вам рассказывать, как мы встретились. А потом я почитаю несколько интересных отрывков из «Некрономики». Там, знаете, есть чудесная глава о влиянии смертности низших слоев населения на прибыль воскового дела. Индукция этого явления такова, что…

– Да заткнись же ты, курица! – вскипел Пус Мидун.

– Граф…

– Просто заткнись! Мы не идем гулять! Мы уходим насовсем!

– Граф, но я же не переоделась к дальней прогулке!

Кот встал. Его начало трясти. Он обошел Чумазого, подошел вплотную к графине и, плюясь ей в клюв, выпалил:

– Мы! Уходим! И не вернемся! Если хочешь переодеться – иди обратно, к себе, переодевайся. Я тебя не держу, животное ты полоумное!

– Граф… Миленький, ну не надо так переживать. Пойдемте со мной, быстренько переоденемся, выпьем чаю и пойдем гулять. Не годится, у нас даже хлеба с собой нет! Мы эдак к утру очень голодными будем.

Кот напрягся изо всех сил, чтобы обнаружить в себе то прежнее желание разорвать стоящее перед ним существо. Он хотел вновь ощутить внутренний мотив вершить власть над жизнью, натянуть тоненькую, словно нерв, струну, чтобы она задрожала в нем, чтобы ее звуки заглушили все происходящее вокруг. Он напрягся, зажмурился, глубоко вдохнул и выдохнул. Внутри ничего не было. Кроме раздражения.

Он плюнул.

– Чумазый, что с ней делать?

Енот пожал плечами:

– Не надо ничего делать. Она хорошая.

– Они все хорошие. Но она не даст нам убежать.

– Просто идем, Пус.

Мидун снова плюнул.

– Ладно, я просто пойду. Посмотрим.

– Граф, я с вами.

– Как лишай…

– Ну не ругайтесь, милый мой граф. Уть! – она хлопнула крылом Мидуна по носу.

– Тьфу! Пошли!

Любые дальнейшие попытки совы заговорить моментально пресекались фразой «заткнись», которую кот старался выговорить как можно более злобно. Но злобы не получалось. Получалось что-то вроде вежливой просьбы не шуметь в библиотеке. Потому Науса молчала лишь несколько минут. Затем вновь порывалась рассказать о тех травах, которыми отпивала ее матушка, о знаменитом вине, которое ждет кота в ее доме, о знатных поэтических вечерах, которые они устраивали для своих друзей. Но кот ничего не желал слышать. Они прошли около часа, когда Пус остановился и внимательно огляделся.

– Так, кажется туда. Да. Вон те камни.

Дорога давно закончилась, они шагали по холмам, время от времени попадая в глубокие лужи. Впереди маячили высокие крутые холмы, увенчанные большими валунами. Между двумя из них ютилась нехитрая хибарка, насквозь пробитая снегами и холодом. Внутри все было занесено снегом, лишь миска и матрас выделялись небольшими холмиками, да краснела в углу приставленная картина с мышью на виселице. Впрочем, ее никто не заметил. Кот принялся усиленно вспоминать, куда он подевал свою старую котомку. Поднял матрас, заглянул под пол, отодвинул буржуйку. Обнаружить ее удалось лишь после того, как он отодвинул картину. За ней торчала лямка, потянув которую, из щели в полу вылезла старая дырявая котомка. Кот довольно хмыкнул, раскрыл ее и вывернул содержимое на пол. Оттуда выпали лишь моток веревки, какие-то стеклянные осколки и зеленая ледышка.

Енот принюхался, наклонился к ледышке и бережно поднял ее.

– Пус! Да это же сунь-трава! Тот самый отвар!

– А ты думал, я здесь зря сидел? Сейчас запах уберем весь. Растирайся этим.

Енот принялся живо тереть ледышкой свои лапы, хвост и живот. Затем он передал ледышку коту. Пус Мидун повторил ту же процедуру и спросил у друга:

– Думаешь, она сама справится?

– Куда ей.

– На, натри.

– Она высокая, я не достану. Сам три.

– Вот зараза. Эй, графиня! Иди сюда. Духи новые пробуй.

– Граф, мне приятно, что вы позаботились о такой мелочи! Что это за аромат?

– Называется «ЗакройКлюв», в одно слово, – кот принялся тереть Наусу изрядно уменьшившимся кусочком, пока тот совсем не исчез. – Ну, теперь порядок. Хоть отбило ваше книжное амбре, и на том спасибо.

– Пус, а что такое амбре? – спросил енот.

Кот замер, почесал подбородок и хмыкнул.

– Что-то знакомое, не могу вспомнить. А что?

– Ты только что отбил графине амбре, я вот не знаю, что это за часть тела такая.

– Ха-ха, вы такие милые! – воскликнула Науса.

– Хоть ты не лай, а? – попросил енота Пус.

– Что дальше делать будем? – поинтересовался Чумазый.

– Пока не знаю. Дойдем до дальнего поселка и там посмотрим. Дойдем завтра после обеда.

– Еды надо достать.

– Снег будем есть. Нет еды.

– Я снег всю зиму ел… – пожаловался енот.

– А я вообще ничего не ел. Вот эту можем съесть, если уж совсем припечет.

– Графиню?

Она вмешалась:

– Граф, что съесть? Я так плохо слышать стала последнее время…

– Куриный бульон любите, графиня? – оскалился Мидун.

– Куриный?… Пожалуй, нет. Не по душе. Лучше желе из медуз. Ваши любимые.

Кот ощутил подкатывающую тошноту:

– Я тебе, графиня, еще за медуз должок-то верну…

– Что, граф?…

– Привал окончен, говорю. Пора идти. Подымайте свои куриные перья.

– Ох, граф, вы всегда любили длительные прогулки! А чай есть?

– Бульон есть, чая нет.

– Ну, тогда ладно, я еще потерплю.

– Сколько я еще потерплю… – грустно сказал кот. – Зачем мне это?

– Не печальтесь, мой друг. Уть!

Кот отмахнулся от нее, как от комара.

– На выход!

Процессия снова тронулась в путь. До конца ночи они шли, не сбавляя шага и не останавливаясь на отдых. Пус все так же пресекал словесные излияния своей спутницы, енот же шествовал молча, ощущая всю важность наступивших перемен. Когда наступил поздний зимний рассвет, все ощутили разительную перемену температуры воздуха. Солнце моментально прогрело спины, и без того рыхлый снег стал стремительно таять.

Яркий свет позволил оценить последствия вчерашних событий, которые оставили след на обличье упорно шедшей вперед компании. Внешний вид спутников вселил бы ужас в постороннего наблюдателя: кот был полностью перепачкан в краске, которая смешалась на нем безумной палитрой. Шерсть сбилась клочьями, окровавленные лапы прихрамывали. Сова напоминала взъерошенный веник, ее перья торчали в разные стороны, ее походка была медлительной и нелепой, тело все время стремилось завалиться вперед и стать на четыре конечности. Енот представлял собой не менее унылое зрелище: понуро опущенная морда, облысевшие от постоянного контакта с мочой живот и задние лапы. Его хвост безжизненно волочился по земле и явно был сломан.

Вскоре Науса стала недовольно ворчать и сетовать на жару. Она стянула с себя пальто, постоянно жалуясь на то, что граф, дескать, не печется о ее комфорте, чего раньше никогда не было.

– Граф, – говорила она, – вот вы раньше таким внимательным были, мои подруги все мне завидовали. Все отмечали, что мой муж такой внимательный и заботливый, то мисочку молоком наполнит, то подушку теплую поближе пододвинет. И вот в таких мелочах вы проявляли всю свою истинную любовь. А теперь вы такой холодный…

– Заткнись.

– Ах…

– Отдохнуть бы неплохо, – наконец заговорил Чумазый.

– Да, граф, наша прогулка давно перевалила за рамки приличий. Извольте сыскать нам место для привала.

Кот окинул взглядом процессию, и в который раз тяжело вздохнул.

– Заткнитесь оба… – грустно произнес он. Сил у него было еще достаточно, чтобы идти до вечера, и ему не хотелось без надобности терять время. Но…

– Ладно, – сказал он. – За тем холмом есть роща. Там остановимся. Поищем еды.

Енот довольно заворчал, а сова шумно выдохнула, словно смогла-таки донести тяжелую ношу до места назначения.

Поселок остался далеко позади. Давно не было видно ни Тучуна, ни прилегающих к нему возвышений. Солнце поднялось выше, безжалостно истребляя снег. Теплые лучи нарисовали новый ландшафт, в котором появилось место проблескам зеленого цвета, украшавшего редкие хвойные деревца. Стремительно таявший снег все больше обнажал прошлогоднюю траву, уложенную на бок снегопадами. Тропа, по которой они шли, почти полностью потеряла снежный покров, и идти по ней становилось сложнее – лапы путались в траве, скользили и проваливались в грязь.

Холм, за которым было решено сделать привал, оказался дальше, чем представлялось коту. Но в итоге им удалось обойти его и остановиться возле рощицы перемешанных лиственных и хвойных деревьев. Эти редкие заросли не таили в себе ровным счетом никакой живности, найти там приют для обогрева и прокорма было задачей непростой. Но кот быстро отыскал мелкие низкие кусты, под которыми не было снега. Завел туда своих спутников, а сам, оглянувшись вокруг, стремительными прыжками взлетел на дерево и принялся там ломать и сбрасывать вниз сухие ветви. Чумазый дежурил внизу, подбирая хворост и стаскивая его в кучу. Когда накопилась приличная горка дров, кот спрыгнул вниз и велел еноту развести костер. А сам тем временем ушел из рощи и подался куда-то в сторону, скрывшись из виду.

Чумазый ловкими привычными движениями сложил из хвороста шалашик, взял две сухие ровные палки в лапы и начал тереть ими друг о друга, пока не приметил, что тонкая кожура на них начала менять свой цвет. Затем он выдернул небольшой пучок шерсти со своей спины, смотал ее в клубок и приложил его к одной из палок. Шерсть начала плавиться и дымить, покуда Чумазый аккуратным выдохом не заставил ее вспыхнуть. Вскоре огонь уже исполнял замысловатый неритмичный танец в своем шалашике, а Науса удивленно смотрела на все происходящее и не могла поверить, что развести огонь, оказывается, так легко и просто.

– Мой друг, – сказала она. – Вы давно этим промышляете?

– Давно, но редко. Это меня Пус научил. Он сам так костер разводил. Только все равно использовал мою шерсть.

– Вы таки странная парочка друзей, не находите?

– Графиня, мы тут все странные, не находите? Ваша история заставляет улыбнуться.

– Вы уснули, когда я ее рассказывала.

– Только, когда вы начали про некрономику рассказывать. Все эти точные науки на меня всегда сон нагоняли.

– А куда граф делся?

– Если вы про Пуса, то он пошел за едой. Добудет чего-нибудь.

Науса выдержала паузу.

– А вы не верите, что он граф? Который потерялся много лет назад на войне…

– Честно? – енот почесал морду.

– И никак иначе, мой друг.

– Он не граф. Ну, когда я его нашел, он точно не был похож на графа. Он еле дышал. У него рана была в животе. Кто-то его ножом ударил. Весь опаленный, усов нет, ухо оборванное. Я думал, что он совсем спятил. Бредил, выл по ночам. Тогда я решил его валерианой и отпоить. Вы знаете, графиня, помогло. Он успокоился, дошел до какой-то точки спокойствия, и в ней остался. Только уж очень грубым стал. И со мной иногда тоже, но не так сильно, как с остальными. Он мне еду потом носил, рыбу. Когда я совсем занемог, помогал мне.

– Странно это все очень, мой друг.

– С ним что-то случилось, но он не помнит, что. Или не говорит просто. В общем, так мы и жили. Он поселился в доме поближе к реке, ходил туда ловить рыбу, продавал ее потом жителям. Брал молоко, крапивную колбасу и приходил ко мне. А потом, прошлой осенью, с ним что-то случилось. Он вдруг проснулся ночью и превратился в дьявола. Я думал, что он и меня придушит, да, видать, помнил то мое добро. Потом его всем поселком травить начали. Подбрасывали отравленную колбасу с иголками внутри. Но Пус умный был, не ел никогда подброшенное. И потом ушел вообще из поселка. Сначала думали, что он совсем покинул наши края, но он наведываться стал. А потом пришел ко мне в пещеру – а у меня холодно было! И говорит, так и так, там дом есть свободный, переселяйся. Ну, я и переехал. Он у нас странный немного…

– Немного?

– Не больше чем мы все, графиня, – голос енота внезапно обрел какую-то твердость и уверенность. – Он тоже много чего перевидал и перетерпел на своем веку. Но видите, живее всех остальных оказался. А с чего вы решили, что он граф?

– Сердцем чувствую!

– Он не похож на графа.

– Я вам точно говорю, он это! Мой граф пошел добровольцем на фронт, причем снял с себя командирскую форму и пошел рядовым. Это он хотел показать, что не трус, и не боится идти в бой плечом к плечу с солдатами. Потом мне письмо пришло, что он в первом же бою и сгинул. Да только тело не могли дать, не нашелся. И я поняла, что живой он, просто пропал. Вот и ищу его с тех пор. Он это. Разве я не узнаю? Он, конечно. Хотя ростом другой стал, да и манеры не те, конечно. Но глаза точно его. Десять лет – это приличный срок, многое изменилось. Но глаза-то, глаза ведь не подделаешь!

– Да, такого, как Пус, сложно подделать.

– И не говорите. Он чудесный! Какая поступь, какой стан! Картина!

Енот ухмыльнулся. Но ответить не успел, так как со стороны донеслось шуршание кустов и перед ними предстал Мидун, мокрый, но с тремя рыбинами в зубах. Он бросил добычу еноту под лапы и сел поближе к костру, подставляя теплу дрожащий бок. Краска с его шерсти потекла, оставляя разноцветные разводы, да кровь смылась с лап. Кот пригрелся, закрыл глаза и подумал, что в его новой, изменившейся жизни, осталось совсем мало необходимых для выживания вещей. Чумазый принялся потрошить рыбу, умело оперируя ножом Пуса. Через несколько минут три рыбины уже были нанизаны на палку и начали потрескивать над открытым огоньком.

После молчаливого приема пищи кот сообщил, что на сон есть не более получаса, тут же улегся и свернулся калачиком. Енот подступил к нему, подлез под бок кота и тоже моментально уснул. Лишь сова некоторое время с недоумением осматривалась, не понимая, куда же ей лечь. Затем она расстелила свое пальто, улеглась на него и закрыла глаза. Ей показалось, что едва она уснула, как кот уже начал будить ее, грубо толкая лапой в спину.

– А? Граф, что такое? К нам пришли?

– Вставай, графиня. Пора идти.

– Дайте мне поспать еще минут пять, граф. А вы пока распорядитесь по поводу чая и пирога. Я замерзла почему-то, – Науса даже не открыла глаза.

– Давай оставим ее, а, Чумазый?

Енот прокашлялся и изрек:

– Графиня, вот уж право, требуется дальше идти. Надо скорее попасть к поселку, а то ночевать второй раз на ходу не шибко заманчиво.

Науса открыла глаза и удивленно посмотрела на них. Лишь через некоторое время она все вспомнила и, кряхтя, стала подниматься, отряхиваться и сокрушенно мотать головой.

– Вот уж прогулка, так прогулка, – говорила она. – Всем друзьям на зависть! Второй день гуляем. Без горячего чаю.

Кот нетерпеливо шикнул и закрутил хвост.

– Иду, граф, иду, миленький, не сердитесь. Мне очень нравится ваша прогулка, а ваша компания и подавно. Только где же мне взять воду для утреннего туалета? Мне бы укладку сделать, перья вот, видите, сбились совсем. Куда же я пойду в таком виде?

– Вот туда и пойдешь. За мной. Всем заткнуться.

Путешествие вновь возобновилось, компания вернулась на дорогу и в прежнем порядке двинулась к поселку. После отдыха дорога показалась более легкой, идти стало проще и веселее. Кот даже перестал одергивать Наусу, заставляя ее замолчать. Она то и дело вскрикивала, вспоминая ту или иную деталь из ее прошлого, требовала остановиться и выслушать ее. Увидев, что ее призывы не имеют действия, нагоняла друзей и, задыхаясь, сбивчиво рассказывала всякую ерунду. К концу дороги Пус и Чумазый уже хорошо разбирались в тонкостях некрономики, и даже могли бы сдать вступительный экзамен по основам этой науки. Солнце уже одной стороной касалось горизонта, когда они увидели впереди легкий дымок и первые строения. Вскоре поселок раскинулся перед ними, приглашая затеряться в паутине прочищенных от снега дорожек, зажатых между искусно сделанными плетеными заборчиками.

Науса снова остановилась и потребовала:

– Господа, уделите даме минуточку внимания… Граф, куда же вы! Я хочу кое-что важное сказать!

– Говори на ходу, – сухо выговорил кот.

– На ходу не могу… ох… выдохлась. Ну, граф, послушайте!

Кот продолжал идти.

– Граф, я знаю распорядителя в этом поселке!

Мидун замер. Он повернул к ней голову и уставился с вопрошающим взглядом. Науса подоспела к коту, наступила на енота, извинилась и, тяжело дыша, продолжила:

– Вестимо, знаю. Местный распорядитель мой старый… Как бы это сказать… Он предлагал мне лапу и сердце, когда прознал, что мой граф пропал. Я ему отказала, но мы вроде остались друзьями с ним. Он мне столько всего приятного говорил! Я думаю, мы можем у него остановиться и выпить чаю.

Кот задумался. Затем посмотрел на енота, но в его глазах читались лишь безразличие и грусть.

– Что думаешь, Чумазый?

– Думаю, плохое это место. Чувство у меня нехорошее. Нельзя нам сюда.

– План был именно сюда дойти.

– Так-то оно так… – енот вздохнул.

– Ха-ха, ну перестаньте, граф, ревновать! Право же слово, я никогда вас не предавала!

– Ой, заткнись ты. Я не граф, я Пус Мидун, – зло сказал кот.

– Кем бы вы ни были, а вы – мой граф! На том и порешили, ладно? Нам надо обязательно зайти к нему в гости, я обещалась посетить его, как буду в этих краях.

Пус промолчал и стал внимательно рассматривать поселок, лежавший в небольшой долине. С холма, на котором они стояли, открывался прекрасный вид на аккуратные ровные домики с масляными фонарями у входа, на хозяйственные помещения, стоявшие организованно в одной из частей поселка, на главную площадь, забранную булыжником. Поселок мирно дремал перед наступлением вечера и суетой, которая сопровождает подготовку к ужину. Делать было нечего, других вариантов нет. Кот повернулся к Наусе и кивнул.

– Вы моя прелесть! Уть!

– Зараза… – кот потер переносицу лапой. – Пошли уже.

– Я вас проведу. Его дом издалека видно. Вон он!

Глава 8

Дом, на который указывала графиня, выделялся среди остальных строений своими размерами, а также тем, что в каждом из его огромных окон горел свет. Спустившись с холма, кот, сова и енот окунулись в тесные улочки, которые Пусу Мидуну казались удавками, и душили его. Он дергался от каждого звука, доносившегося со стороны дворов, будь то скрип двери или удар топора, детский смех или крик воронья. Поселок казался коту слишком громким для того, чтобы в нем жить, но был слишком тихим для своих размеров. Все было ухоженным и аккуратным, что казалось вновь прибывшим коту и еноту неуютным. Науса же, привыкшая в последнее время к столичной жизни, радовалась тому, что дорога перед ней была чистая, а впереди их ждал теплый прием и горячий чай. Объятия городских строений всегда успокаивали ее.

Вскоре они оказались возле большого дома. Двор выглядел пустынным, так как был очень большим. Отворив калитку, Науса смело пошла впереди, обогнав Мидуна. Но дойти до двери она не успела: дверь отворилась, и оттуда выглянул довольно большой баран с огромными закрученными рогами. Он окинул взглядом посетителей и заблеял.

– Здравствуйте, любезный! – громко и приветливо воскликнула Науса. – Мы пришли в гости к господину Майну! Будьте добры сообщить ему, что пожаловала графиня Блоходарова-Кисинская.

Баран снова заблеял и скрылся за дверью, закрыв ее. Гости остановились, ожидая, что будет дальше. Прошло несколько минут, но никто не появился их встретить. Утомившись от ожидания, Науса вспомнила, что этикет позволял сделать следующий шаг, если реакции хозяина приходилось ждать более нескольких минут. Она подошла к двери и постучала в нее. Почти сразу же дверь открыл тот же баран. И заблеял.

– Эээ… Добрый вечер. Мы к господину Майну, могли бы вы его пригласить?

Баран вновь закрыл дверь. Пришлось ждать еще несколько минут, по истечению которых ровным счетом ничего не произошло.

– Он издевается, – недовольно пробубнил Пус.

– Постойте, граф. Тут, наверное, неразбериха вышла. Давайте еще раз, – она постучала.

Дверь открыл все тот же баран. Он уставился на Наусу пустыми глазами и заблеял.

– Мы к вашему хозяину, любезный! – резко повторила Науса.

Баран попытался было опять закрыть дверь, но на этот раз Пус Мидун перехватил ее и распахнул настежь. Баран вылетел вслед за дверью и, надрывно блея, покатился по крыльцу вниз. Из дома послышался шум топающих копыт, словно вся мебель разом пришла в движение.

– А ну стоять, падаль! Всех порежу! – гнусавый резкий голос раздался из недр внутренних комнат. На пороге появился совсем маленький медвежонок, словно ему было не больше года отроду. На шее у него был праздничный желтый бантик, но в лапах он держал большой блестящий нож. Всем своим видом медвежонок вызывал умиление, кроме той части, которая называлась мордой. Ее выражение было злобным и агрессивным, губы искривлены в раздраженной гримасе, глаза, полные гнева, перепрыгивали с одного гостя на другого. Воспринимать это существо в комплексе было очень тяжело, настолько не соответствовали друг другу детское невысокое тельце и нахальная морда со звериным оскалом.

– Чего пришли?! Кто такие-е-е?!! – орал он.

– Господин Майн, ну что же вы, меня не признали? Это же я – графиня Блоходарова-Кисинская! Зашла к вам в гости, как и обещала…

– Кто? Графиня? – Майн скривился в попытке разглядеть сову, которая была в два раза его выше.

– Уберите ваш нож. Мы стучали три раза, но нас не хотели принимать. Мы пришли в гости! – пыталась успокоить медведя Науса.

– Кисинская? О, ты погляди-ка! Надо же! – зверь резко сменил злобную гримасу на истинное радушие. – Не ждал я вас, графиня! Приятно, приятно, что зашли. А кто это с вами?

– Господин Майн, позвольте представить, это вот мой муж, граф Блоходаров. И его верный друг, господин Чумазый, – Науса широким жестом указала на стоявших в стороне спутников.

Кот все это время напряженно наблюдал за развитием событий, готовый в любую минуту броситься на любого, кто проявит агрессию.

Енот, обрадованный тому, что угроза миновала, поспешил приблизиться к Майну и уважительно протянул ему лапу:

– Можно просто Чумазый. Мы – народ простой!

– Вот как? – Майн поднял брови и окинул взглядом Пуса.

– Представляете, нашелся мой граф!

– Хм… представляю. Ну что же, я рад за вас, графиня! Примите мои поздравления!

– А ваш этот слуга не хотел нас пускать! – пожаловался Чумазый, указывая на стоящего возле крыльца барана.

– Цыс, скотина, ты чего натворил? – взревел Майн и швырнул нож прямо в барана. Рукоять угодила тому в лоб, после чего баран опять заблеял и пустился убегать куда-то вглубь двора. – Не обращайте внимания, он с рождения тупой, как его зад. Проходите!

Майн вышел из дома и жестом пригласил всех войти внутрь. А сам тем временем спустился с крыльца, поднял нож, оглянулся и пошел вслед за своими гостями.

Дом распорядителя принял гостей роскошным убранством. Стены были украшены шпалерами фиолетового и бордового цветов, частично прячась за большими картинами с морскими, горными и городскими пейзажами. Мебель ручной работы от самых искусных мастеров дружелюбно предлагала разместиться в ней с максимальными удобствами. Полы, забранные ткаными коврами, скрадывали шум ходьбы и довершали изысканный интерьер. Одна богатая комната сменялась другой, все они были ярко освещены и жарко натоплены. Майн, поводив гостей по своему особняку, привел их в гостиную, обставленную чуть менее роскошно других помещений. Широким жестом он пригласил всех сесть, и сам взобрался на слишком большое для себя кресло, которое стояло в центре. Оттуда он мог видеть всех одновременно, заодно поглядывая на входную дверь.

– Само собой, чай? – поинтересовался он, лукаво глядя на графиню.

– Мы не откажемся, спасибо.

– К чаю желаете сладостей?

– Чудесно! Очень хочется поесть после дальней дороги. Мы, видите ли, решили поступить несколько экстравагантно и прийти к вам пешком. Потому и без предупреждения вопреки этикету. Вы уж отпустите нам эту оплошность, у нас настроение было такое.

– Ну что вы, никаких неудобств! Я вам говорил прежде, графиня, мой дом для вас и для ваших друзей открыт всегда.

– Вы очень любезны, мой друг! – Науса улыбнулась.

– Эй там, на дежурстве! – Майн громко хлопнул в ладоши. – Из двери тот же час выглянула обезьянья морда. – Подать к столу чай и съестное. На четыре персоны. Живо! – обезьянья морда исчезла.

Енот кашлянул и пересел в другое кресло. На прежнем предательски темнело пятно влаги. Но Майн не обратил на это внимание.

– Итак, графиня. Что за удивительную новость вы мне рассказали? Ваш граф нашелся?

– Представьте себе, господин Майн! Вот так же внезапно, как и потерялся. Просто пришел в мой дом и сказал: «Вот он я!».

– Подумать только. И где же вы были все это время, граф? – Майн обратился к Мидуну.

– Да там… Рыбу ловил. Отдыхал, в общем.

– Прекрасно. Графиня Кисинская… Простите, Блоходарова-Кисинская, конечно же, очень тосковала по вам. Изводилась вся, одно время даже кутила в столичных кабаках, пытаясь утопить на дне бутылки свое одиночество. Там мы с ней и познакомились. Я рад, что вы появились, очень рад. Как вы расцениваете некоторые перемены в ее жизни?

Кот почесал морду и пожал плечами.

– Нормально расцениваю. Ей так хорошо.

– Ну вот! – Майн захохотал. – Все что делается – все к лучшему!

Из дверей посыпались в комнату слуги-обезьяны, неся большой стол, обставленный всем необходимым для чайной вечеринки. Майн сделал знак одной из них, та подскочила к хозяину и склонилась над ним. Сказав буквально два слова, Майн оттолкнул слугу от себя, сам спрыгнул с кресла и произнес:

– Позвольте мне отлучится на некоторое время. Есть срочное дело, но я быстро вернусь. А вы пока угощайтесь.

Медвежонок покинул комнату и стукнул дверью в соседней. Обезьяны тот час исчезли в том же направлении.

– Странный персонаж, – констатировал Пус Мидун.

– Он в детстве переболел переломом спины. С тех пор не растет. Так и остался. Вы же не ревнуете, граф? – обходительным тоном спросила Науса.

– Вот как стану графом, так начну ревновать, – прошептал Пус, наблюдая, как Чумазый наливает себе чашку чая и макает в нее печенье.

– Бросьте. Он вам не ровня.

Кот слез с кресла и огляделся.

– А хорошо тут живут. Получше нашего Закрейздо.

– Господин Майн является хозяином нескольких игорных заведений в столице. А еще владеет переправой на озере. И одной котельной. Живет в достатке, что, в принципе, не испортило его личность. Уверяю вас, граф.

– Да мне-то дела нет. Но он очень странно на меня посмотрел, – Пус осторожно выглянул за дверь, затем перебежал к окну, отодвинул занавеску и попытался разглядеть происходящее на улице. Почти сразу он дернулся обратно:

– Там он, на улице. С бараном этим говорит.

– У него большое хозяйство и много помощников. И дел, поди, невпроворот. Но он, я уверена, проявит гостеприимство и предложит нам ночлег.

– Вот этого я и боюсь.

– Почему, граф?

– Потому что он меня знает.

– Мы о вас много говорили тогда, когда он ухаживал за мной.

– Да не графа он знает, курица ты!

– Вы уже наслаждаетесь чайком? – раздался внезапно гнусавый голос Майна.

Кот вздрогнул и оглянулся. Майн как раз входил в комнату и широко улыбался.

– Прошу вас, друзья, не стесняйтесь. Ешьте печенье. У меня для вас приятная новость! Сегодня по поводу вашего визита я устрою маленький праздник для жителей моего поселка. Я уже дал распоряжение обустроить на площади несколько столов и накрыть их. Будем слушать музыку и смотреть огненное шоу!

Енот захлопал в ладоши. Науса кивнула в знак согласия и благодарности. Пус Мидун остался серьезным и смерил хозяина дома холодным взглядом.

– Стоило ли так хлопотать, дорогой Майн? – графиня улыбалась.

– Поймите меня правильно, графская чета редко заезжает ко мне в гости! Оставьте мне право насладиться вашей компанией и как следует попотчевать вас своими угощениями! Мой повар получил задание достать самые лучшие припасы. Потому приберегите немного аппетита для вечеринки. А завтра я дам всему поселку выходной в вашу честь, потому вы здесь навсегда станете очень желанными гостями!

– Вы чересчур любезны к нам, господин Майн.

– Ну что вы. Как продвигается ваша научная работа, графиня? Сколько уже глав написано?

– Уже семь. Работаю над восьмой частью, называется «Теория и практика экономической смерти региона». Собственно, с целью практических наблюдений я и прибыла сюда из поместья. Необходимо лично составить графики, провести статистический анализ и расчеты.

– Вы потрясающи, графиня, клянусь! Надо же, какой бриллиантовый ум скрывается в вашей головушке!

– Ах, господин Майн, перестаньте меня хвалить, почем зря.

– Вовсе не зря, дорогая моя. Я рад, что в свое время мне представился случай помочь вам в ваших изысканиях. А теперь я прошу у вас прощения и удаляюсь. Мне следует проконтролировать подготовку и позвать моих жителей на праздник. Думаю, часа через два мы будем готовы начинать. А пока отдыхайте.

Майн развернулся и вышел. Все это время кот неловко ерзал на своем кресле, ощущая свою неуместность ни в этом доме, ни в этом выхолощенном разговоре. Он даже не притронулся к угощениям, а лишь напряженно вслушивался в речь хозяина дома, пытаясь понять, что именно его так настораживает. Но ясности не прибавилось. Пус вздохнул и откинулся на спинку кресла. Он закрыл глаза и погрузился в свои внутренние чувства, пытаясь рассортировать разноцветную груду осколков, которая когда-то была единой мозаикой и составляла его личность. Он бережно вытаскивал осколки и складывал их в разные кучки согласно цвету. Довольно скоро жара внутри дома заставила кота разомлеть. Он пытался менять позу, но сонное состояние накатывало все сильнее – сказывались нагрузки предыдущих дней и довольно тяжелая травма головы с легкого крыла графини. Пус уснул нервным неглубоким сном, когда он вроде бы слышал, как беседуют Чумазый и Науса, часто открывал глаза и смотрел на них, и в то же самое время проваливался куда-то глубоко внутрь сознания. Так продолжалось, пока в дверях не появился тот самый баран. Сначала он уставился на гостей, затем начал блеять. Кот вздрогнул, открыл глаза и сел ровно, словно и не спал вовсе. Баран блеял и смотрел на них.

– Что ему надо? – спросил Пус у графини.

– Должно быть, зовет нас за собой, дорогой граф. Время уже к празднику. Хорошо, что мы отдохнули и выпили чаю. Не придется за столом есть.

Кот удивился:

– А зачем садится к столу, если не есть?

– Граф, вы, как маленький. На таких мероприятиях не принято есть. Следует отведать парочку блюд и беседовать до конца застольного действа. Туда приходят не поесть, а поговорить.

– А в постель ложатся не поспать, а полежать. Дикие вы существа.

– Граф, не ворчите. Помогите лучше мне надеть мое пальто, – Науса протянула коту свою одежду. Кот принял ее от графини, но не мог понять, что от него требуется. Науса тем временем повернулась к нему спиной и вытянула крылья назад, ожидая, пока ей подадут пальто как положено.

Кот улыбнулся и попросил Наусу немного согнуть лапы в коленях.

– Зачем? – не поняла она.

– Ну согни.

Она согнула.

Пус Мидун дал ей пинка под хвост, графиня от неожиданности подпрыгнула, а затем свалилась на пол.

– Далеко не улетай, птица. Это тебе за медузу. На-ка, сама оденься, – кот бросил ей пальто и вышел из комнаты вслед за бараном.

Они вдвоем оказались на пороге, ожидая, пока все соберутся. Баран стоял к коту боком и косился на него, стараясь не терять из виду, что несколько раздражало Пуса. Он нервно крутил хвостом и мысленно перегрызал барану горло.

Из дверей вышел енот Чумазый. Он подошел к коту, встал рядом и зачем-то положил свою лапу коту на спину, словно бы обнимая того.

– Иногда очень хочется спать. А иногда совсем не хочется, – изрек Чумазый.

– Ты что несешь?

– Я говорю, что завтра будет теплый день. Закат сегодня был кроваво-красный, значит, завтра будет тепло. Ты, главное, скорее иди на закат.

– Чумазый, ты что, в чай себе травы насыпал какой-то?

Енот хихикнул.

– Кстати, пока ты спал, я немного по дому побегал. Там есть одна комната, совсем забитая пакетами с травой. Да такая трава, скажу я тебе! По запаху – самая чистая! У меня и то редко когда такая получалась. Видать, торгует он ею. Надо бы у него испросить один пакетик, как думаешь?

– Я бросил, ты знаешь.

– Ну как хочешь. Смотри, завтра на закат иди.

– Да что с тобой?

Чумазый не ответил. Он лишь вздохнул и покрепче прижался к Мидуну. Внезапно мимо них проследовала Науса. Она гордо поднимала голову, не смотря под ноги, не глядя по сторонам. Молча пройдя мимо них, графиня последовала по двору к выходу.

– Обиделась она на тебя, – тихо сказал Чумазый.

– Ей не повредит.

– К ее чести, она сделала вид, будто ничего не произошло.

– А ничего и не произошло.

– Тебе виднее, Пус, – снова тихо сказал енот. – Пошли за ней.

Они поднялись и, ступая рядом, отправились вслед за бараном и графиней к центральной площади, где их ждал праздничный стол.

Центральная площадь буквально преобразилась за то время, пока Пус, Чумазый и Науса гостили у Майна. На ней появилось десятка два длинных столов с приставленными лавочками, над столами были натянуты праздничные ленты. Между столами в больших металлических чашах на ножках горели костры, давая тепло и свет. Вокруг площади стояла уйма зверья, шумя, веселясь и толкаясь. Между столами, туго набитыми всевозможными подносами со всяческой едой, сновали обезьяны в передниках, заканчивая сервировку. В центре площади красовалась наспех сооруженная небольшая сцена. Сам Майн стоял недалеко от главного стола и с кем-то разговаривал, оживленно жестикулируя и рисуя лапами круги. Едва кто-то из толпы заметил прибывшую троицу, как шушуканье прекратилось, и сотни глаз уставились на них. Майн тоже перестал разговаривать, обрубив разговор короткой фразой «все, работаем», и поднял лапы вверх.

– Дорогие мои! Гости мои! Мы собрались здесь в вашу честь! Прошу вас к столу, начнем наш праздник!

Он торопливо подошел к главному столу и показал каждому, где ему надо сесть. Троица заняла одну лавку, а напротив них сел сам хозяин поселка. Едва они уселись, как толпа шумно ринулась к столам, занимая места и толкая друг друга. Минуты две они рассаживались, ругались, кусались, спорили, хватали тарелки, кувшины, наливали себе настойку и накладывали еду. Выждав, Майн поднял кувшин со стола, учтиво передал его Пусу Мидуну и жестом показал, что он должен всем разлить напиток. Кот с недовольным видом и намеренно расплескивая часть жидкости мимо стаканов, наполнил всем посуду и сел обратно. После этого Майн поднял свой стакан, взобрался на лавочку и поднял лапу. Оглядевшись, он понял, что его никто не видит, поскольку шум не прекращался. Оценив обстановку, Майн запрыгнул на стол и уже оттуда как можно громче объявил:

– Друзья мои! Прошу всех поднять ваши кубки!

Над столами, словно по команде, со скоростью звука пронеслась тишина. Кто-то пукнул, чем вызвал взрыв смеха за одним из столов.

– Друзья мои! Прошу всех поднять ваши наполненные кубки! Позвольте мне сказать небольшую речь! – стаканы один за другим взмыли со столов вверх. – Итак, дорогие соседи, коллеги и друзья. Сегодня в мой дом и в наш поселок пришел праздник. Сегодня нас посетили очень высокие и дорогие гости, мои друзья, мои соратники, и те, кто всегда может называть меня другом! Я спешу представить вам чету моих гостей – это граф Блоходаров из старой и почетной семьи Блоходаровых, напрямую причастных к короне и королевскому двору! И его супруга, графиня Блоходарова-Кисинская, чей шарм и красота затмевают собой и небо, и звезды! В их компании прибыл также друг их семьи, господин Чумазый, который олицетворяет собой саму непосредственность, доброту и очарование. Я хотел бы выпить за них, за моих гостей. И поблагодарить их за ту честь, которая оказана моему двору и моему поселку, ведь принимать таких почетных гостей не каждому приходится в жизни. За вас, мои дорогие!

Столы взорвались возгласами, приветственными криками, улюлюканьем и смехом. Сотни глоток в едином порыве превратились в шумный водопад, выпивая, по традиции, до дна. После раската стучащих о столешницу стаканов гул разразился пуще прежнего. Отовсюду были слышны призывы наливать и пить за Блоходаровых, предложения подарить им дом, землю, рабов или детей.

Майн слез со стола, но лишь слегка пригубил со своего стакана. Кот последовал его примеру и спешно поменял свой почти полный стакан с опустевшим стаканом енота. Чумазый наслаждался от всей души – смеялся, перекрикивался с соседним столом, ел все, до чего мог дотянуться. Науса же довольствовалась несколькими кусочками колбасы и лепешкой, после чего гордо подняла голову и внимательно посмотрела на Майна. Хозяин праздника даже не притронулся к еде, наблюдая за своими гостями. Вскоре он сделал какой-то знак за спины гостей, и оттуда появилось огромное животное на высоких ногах и с очень длинной шеей. Оно проследовало к сцене и взобралось на нее, хотя и без нее было гораздо выше даже домов.

Кот вопросительно посмотрел на графиню. Она, поймав его взгляд, пересилила себя и вымолвила:

– Это жираф, обычное существо в дальних краях. Нечего так удивляться.

– Да, да, это Жанночка, моя талантливая певица! – перехватил речь Майн. – Сейчас она нам споет.

Чтобы посмотреть на Жанночку, стоящую на сцене, коту пришлось задрать голову высоко вверх. Она тем временем переминалась с ноги на ногу, после чего прокашлялась и затянула песню. Песня эта была без слов, скорее напоминала какой-то этнический ритм с хлопаньем губами, цоканьем зубами и постукиванием копыт. Жанночка то стонала, то ржала, то завывала. Назвать это песней язык не поворачивался, но толпа пребывала в благоговейном экстазе, равно как сам Майн. Они зачарованно смотрели на свое чудо природы, закатывали глаза и заламывали лапы. Кое-кто даже пытался поймать ритм и пританцовывать, что не имело особого успеха.

Через несколько минут гул вернулся за столы, жители поселка опять загудели и обезьянам пришлось спешно менять пустые кувшины на полные. Вечеринка достигала своего апогея, а за главным столом никто не произносил ни слова. Кот напрягся до предела – его раздражала вся эта фантасмагория. Енот увлеченно чавкал и поливал еду соусами. Науса и Майн обменивались взглядами и делали вид, что слушают Жанночку. Пус начал нервно постукивать лапой по столу, что вскоре заметил Майн и спросил:

– Граф, вас все устраивает?

– Абсолютно. Вот только шумно очень.

– Помилуйте, у нас так принято – праздник, веселье. А тишина убивает всякое веселье.

Кот ухмыльнулся.

– Конечно, – продолжил Майн, – веселье убивает осторожность, но вам боятся нечего. Постарайтесь отдохнуть.

– Вот я бы предпочел отдохнуть вдали от этого шума.

– Граф, – вмешалась Науса, – будьте более сдержанны. Вы в гостях.

– Действительно, Пус, что это вы нервничаете. Праздник скоро закончится, тогда и отдохнете, – продолжил Майн.

Вся шерсть на загривке кота мгновенно поднялась дыбом, холод, словно волна, накрыл все его тело. Он изо всех сил постарался не выдать то, что заметил оговорку Майна, лишь кивнул в ответ и отвернулся. После того как Майн снова уставился на Жанночку, Мидун наклонился к Наусе и прошептал:

– Нам надо убираться отсюда как можно скорее. Нельзя больше оставаться. Собирайся.

– Но граф, мы не можем! Этикет нам этого не простит!

– Я тебе сказал, здесь нельзя оставаться больше! Он знает, кто я, он нас здесь специально держит!

– Граф, не говорите ерунды. Ну что вы болтаете, как нервный старикан! Майн – мой друг, и он не причинит нам вреда.

– Дура, какая же ты дура!

– Граф! Вам не кажется, что на сегодня с меня достаточно оскорблений? Дайте мне отдохнуть!

Кот в отчаянии осмотрелся. Затем наклонился к Чумазому.

– Надо уходить!

Енот покачал головой и запихнул себе в рот большой кусок колбасы.

– Нет, Пус, уже поздно.

– Почему поздно?

– Они уже здесь, – енот, жуя, улыбнулся.

– Кто здесь?

– Волки. Там они, – Чумазый небрежно махнул лапой за спину. Кот затравленно оглянулся, но там никого не было.

– Откуда ты знаешь?

– Они воняют, ты что, не чувствуешь?

Кот опять обернулся. Орущая Жанночка не позволяла ему сконцентрироваться на своих ощущениях. Словно назло кто-то за соседними столами вскочил и бросился в пляс. За ним последовали и другие, поднимая невообразимый шум. Пус Мидун ерзал на своем месте и скалился. Он то и дело толкал Наусу в бок, стараясь ударить посильнее.

– Слушай, курица ты недожаренная, я серьезно говорю. Мы уходим! – злобно крикнул он сове в ухо.

– Нет, граф! – Науса схватила его за лапу. – Я остаюсь. Вы тоже остаетесь!

Кот вырвал свою лапу и вскочил. Майн, завидев его действия, тоже вскочил.

– Граф, не пренебрегайте моим гостеприимством! Это невежливо, и я могу обидеться!

– Можешь обижаться до самой смерти. Но чем дольше я остаюсь здесь, тем скорее она может случиться! – выпалил кот.

– Вы меня оскорбляете! Сядьте на место! – Майн поднял лапу в повелевающем жесте.

Пус Мидун схватил стол за край и потянул его вверх из всей силы. Тяжелая древесина поддалась, оторвалась от земли и, повинуясь могучему усилию, опрокинулась вперед. Майн успел отскочить от падающего на него стола. Толпа вдруг замерла. Жанночка оборвала песню на полуслове и уставилась сверху вниз на происходящее. Майн злобно смотрел на кота.

– Ах так?! – загремел его голос в наступившей тишине.

Вдруг он заорал:

– Ребята, вперед!!!

Кот среагировал мгновенно. Он выхватил свой ножик из кармана и, разворачиваясь, ударил наотмашь. Этим движением он отрубил нос одному из волков, которые выросли за его спиной. Животное взвыло и, скуля, бросилось прочь. За его спиной стояли другие – около десяти штук. Они сразу же постарались взять Мидуна в кольцо, окружая перевернутый стол. Толпа с криком бросилась прочь, бросая все на ходу. Жанночка, обезумев от шума, соскочила со сцены и пронеслась мимо, по пути затоптав одного из волков. Кот одним движением толкнул Наусу на землю, затем перепрыгнул через поваленный стол, схватил тяжелый кувшин, валявшийся там, и бросился на ближайшего волка. Тот упал почти сразу, являя окружающим проломленный череп. Пус Мидун зашипел и завертелся, пытаясь предупредить нападение с любой стороны, угрожая врагам ножом и керамическим оружием. Один из волков тоже взял кувшин с другого стола и молча запустил его в кота. Удар пришелся в плечо, кот услышал неприятный хруст и выронил от резкой боли кувшин.

– Чумазый, беги! – закричал кот.

Енот в это время укрылся под лавочкой. Он увидел, как графиня пыталась выползти из кольца окружения, да на нее никто и не обращал внимания. Вскоре она оказалась посреди площади между столами, где никто не мешал ей встать и пуститься наутек.

– Чумазый, беги! – снова раздался зов Пуса Мидуна. Но у енота не было сил бежать. Ни физических, ни моральных.

Пус Мидун кинулся на очередного волка, кромсая его плоть ножом и когтями. На кота мгновенно накинулись трое других волков, один из которых сразу отступил с перерезанным горлом. Вскоре и второй волк рухнул на землю. Остальным удалось скрутить лапы кота и вырвать его нож. Они накинули ему на шею веревку и затянули ее, растягивая в обе стороны концы удавки, лишая кота возможности вывернуться из их лап. Еще двое волков вытащили Чумазого из-под лавки и уложили наземь, заломив лапы за спиной. Кот пытался что-то сделать, но чувствовал, как каждое его движение затягивает петлю на шее, парализуя его возможность пошевелиться. Волки подняли кота на задние лапы и повернули мордой к Чумазому. Один из державших Мидуна волков крикнул: «Давай!». Двое других, которые держали Чумазого, схватили его зубами. Один за шею, другой за спину поближе к хвосту. И начали рвать енота. Ярость их была огромной, поскольку тело Чумазого разорвалось практически сразу же. Голова енота отлетела в сторону, почти перекушенное тело развалилось на две части.

Пус Мидун взвыл и стал дергаться с удвоенной силой, презрев путы, стягивающие его шею. Оба волка, державшие кота, едва смогли устоять на лапах, веревка больно врезалась в пальцы и пережимала сухожилия. Буйство кота невозможно было остановить. Он дергался то в одну, то в другую сторону, водя за собой своих палачей. Вдруг один из волков замертво рухнул наземь, получив сокрушительный удар кувшином по голове. За ним оказалась Науса с огромными от страха глазами, полными слез.

Кот, получив свободу, питаемый бесконечной злобой и ненавистью, набросился на другого волка, превратив его за несколько секунд в кровавую кучу мяса. Затем он развернулся к тем двоим, которые разорвали енота. Волки, оценив ситуацию, бросились бежать, но убежать успел только один из них. Другой, поваленный сильным ударом в спину, вскоре расстался со своей головой.

Пус Мидун стоял возле своей последней жертвы, хрипло дыша. Он оглядывался по сторонам, склонив низко голову. Из его открытой пасти капала кровь, все тело было ею перепачкано. В глазах скопилась ярость всей его жизни. Сейчас он мог убить любого. Но никого больше в поле зрения не было. Майн куда-то пропал сразу после начала схватки, все жители давным-давно разбежались и попрятались в своих домах. Кот, медленно ступая забитыми лапами, подошел к телу енота. На глазах его выступили слезы, он застонал и одновременно заскулил, мяукнул и захрипел. Он прикоснулся лапой к голове Чумазого, заметив, что губы его друга замерли в улыбке.

– Отмучился… прости, мой друг.

Кот оглянулся на Наусу, которая сидела рядом и беззвучно плакала. Он ослабил петлю, которая все это время сдавливала его горло, затем отыскал и поднял свой ножик, и спрятал его в карман.

– Я ухожу, – сказал он и, припадая на две лапы сразу, пошел на запад, к давно закатившемуся солнцу, как ему и советовал Чумазый.

Глава 9

Первую минуту Науса бессмысленным взглядом смотрела коту вслед, затем спохватилась и поспешила за ним. Кот не оборачивался, не реагировал ни на какие звуки. Он просто шел вон из поселка, не обращая внимания на жуткую боль в плече, в горле и голове. Думать что-либо связное не было никакой возможности – слишком ярко горела его ненависть ко всему миру, слишком душно было мыслям в его воспаленной голове, и они погибали в ней тысячами.

Очень скоро кот покинул поселок. Никакого преследования не было – все силы были брошены на облаву, которая захлебнулась в крови. Пус спокойно вышел за черту аккуратных улочек и вновь стал утопать в распутице, скользя в грязи, путаясь в траве, проваливаясь в ямки. Веревка на его шее так и продолжала болтаться на нем, кот не обращал на нее никакого внимания. Он шел, не оборачиваясь. Графиня, стараясь не отставать, то подбегала к нему, то отставала, то хныкала, то начинала довольно громко плакать, но все время находилась где-то сзади и не решалась окликнуть кота. Вскоре Пус свернул с дороги, услышав характерный плеск воды в стороне. Это была небольшая заводь, которая походила скорее на лужу. Мидун попил из нее, затем резко окунулся в воду всем телом, быстро выскочил, отряхнулся и двинулся дальше. Сова, вторя своему проводнику, зашла в воду по колено и вышла обратно, сокрушаясь, что сейчас еще не пляжный сезон.

Через несколько часов пути, когда намека на рассвет еще не было, они добрались до леса. Черные деревья зловеще потрескивали ветвями, охраняя вход. Но кот, игнорируя свои же правила не делать привал в лесу, проследовал к густой роще, отыскал какие-то кусты и упал в них замертво. Он сразу же уснул глубоким, но очень неспокойным сном – его усы и губы постоянно дергались, пытаясь обнажить клыки. Лапы то и дело дрожали и сгибались в суставах. Хвост дергался из стороны в сторону. Графиня наблюдала за котом, не решаясь ничего спросить. Посидев с полчаса, она сняла и расстелила свое пальто, легла на него и тоже уснула.

– Уть! Просыпайтесь, граф!

Кот скривился и отмахнулся от совы. Открыв глаза, он обнаружил, что день давным-давно наступил. Яркое солнце нахально прорывалось сквозь лысые ветви деревьев, обжигая землю и его тело. Было жарко, как летом. От снега не осталось и следа, лишь на память о нем сырые пятна блестели в тени. Лес дышал на свой манер, потрескивая и шевеля ветром поникшую траву. Над головой кота навис совиный клюв, расплывшийся в улыбке.

– Граф, ну сколько можно спать? Вы эдак весь день пропустите. Смотрите, какая чудесная погода!

– Уйди от меня, – потребовал кот, сообразив, где и почему он находится.

– Не могу, граф. Вы – моя судьба, я от вас ни на шаг!

Кот попытался подняться и сразу же рухнул обратно, сбитый ужасной саднящей болью от полученных вчера травм. Плечо распухло, кожа на шее пекла, словно от ожогов, десна во рту воспалились, и язык едва ворочался между ними. Вдобавок ко всему, его донимало жуткое головокружение и тошнота. Надо было полежать еще некоторое время, и только потом вставать, решил кот.

Сова, тем временем, суетилась вокруг него. Она сорвала несколько охапок травы и положила коту под голову. Укрыла его своим пальто, а из его кармана выудила кусок колбасы и подсунула Мидуну под нос.

– Откуда это? – спросил он.

– Я вчера на вечеринке спрятала кусочек. Думала вас удивить во время прогулки. Вот, удивляйтесь.

Пус молча лежал, глядя в небо, исцарапанное качающимися ветвями. Он чувствовал себя совершенно ужасно, настроение было более черным, чем этот лысый холодный лес.

– Куда мы идем? – поинтересовалась сова.

– Никуда. Главное – откуда.

– Граф, вы хотите убежать от своей прежней жизни?

Кот снова не ответил.

Науса ушла куда-то в сторону и принялась бесцельно бродить между деревьями, оборачиваясь и изучая свои следы. Затем она зачем-то попыталась взобраться на дерево, но свалилась оттуда, захныкала и бросила эту затею. Иногда она поглядывала на кота, но никакой динамики в его поведении заметно не было. Кот потерял ощущение времени и не знал, сколько уже лежит так, с открытыми глазами. Под теплым пальто было жарко, каждый вдох приносил боль в горле и между ребер, и он понял, что долго так не сможет валяться. Пришлось настроиться на то, чтобы вставать и идти дальше.

Одним движением он скинул пальто и, как можно более медленно, постарался сесть. Поначалу острая боль глушила его разум, но постепенно его тело нашло компромисс, когда можно было медленно двигаться и не кривиться от колющих ощущений.

– Граф, вы такой молодец! Что с вашим плечом?

Кот злобно глянул на спутницу.

– А то ты не видела, что вчера было.

– Да, случилась мелкая неприятность…

– Мелкая неприятность?!

– Не стоило вам ссориться с Майном. Теперь он точно обиделся, и нам придется идти к нему и просить прощения. А может, и посулить каких-нибудь даров в качестве компенсации.

– Что?!

– Граф, ну сами подумайте. Мы заявились к нему в дом, перевернули стол с его угощениями, испортили праздник, перебили всю его охрану. Я, по правде, хотела вас хватить тогда кувшином по голове, но промахнулась, сильно уж вы извивались. Я думала, что вам следует успокоиться и прийти в себя. Вы просто устали с дороги и сильно нервничали.

– Дура! Какая же ты дура! Заткнись!

– Ох, граф, моему терпению пора уже памятник ставить. Не припомню я, чтобы какая другая жена терпела столько оскорблений от мужа. Но за десять лет я так истосковалась, что готова простить вам все! И я вас прощаю, граф, знайте.

Кот обхватил голову лапами, подозревая, что она сейчас взорвется.

– Но я знаю, что надо делать. Мы пойдем с вами обратно, зайдем к Майну в гости. Только теперь говорить буду исключительно я, потому как дипломат из вас никудышный. Так вот, мы придем, попросим аудиенции, официально принесем свои извинения, пообещаем компенсировать все понесенные затраты. А еще я хочу предложить господину Майну сделку, которая его явно заинтересует. Я укажу его имя в качестве соавтора одной из глав «Некрономики». Это его обрадует, и он дарует нам свое прощение. Нам такие конфликты ни к чему, граф, поверьте. Сейчас наша фамилия существенно ослабла, враги только усугубят нашу ситуацию.

Кот ошалело смотрел на сову. Он даже на некоторое время забыл о своей боли.

– Они порвали Чумазого, ты что, не видела?

– Видела, граф. Мне безумно жаль этого милого зверька. Но сознайтесь: вы первым пустили оружие в ход. И второе: толку от Чумазого было мало. Он не дворянин.

– Что?! Что?!! – взревел кот. – Да я твою дворянскую бесполезную тушу прямо здесь закопаю!

Он выхватил из кармана свой нож и подскочил к Наусе. Коротким движением кот приставил острое лезвие к горлу совы и затуманенным взором уставился ей в глаза. Но ее мимика не поменялась. Она не испугалась и не ощутила ни капельки страха.

– Это был мой друг, курица ты тупая! Мой! Единственный! Друг! – орал он ей в клюв.

– А я – ваша единственная жена, граф!

– Да не граф я! Я Пус Мидун! Я никогда не был никаким графом! Из-за того, что ты наглухо сумасшедшая, Чумазого вчера порвали! Это из-за тебя все!

– Это все из-за того, граф, что вы оскорбили господина Майна!

– Ваш господин Майн сдал меня волкам! Это не его охрана, это из столицы полицейских прислали! Ты что настолько тупая, что не можешь понять ничего?

– Ну, помилуйте, граф, ну зачем вы нужны столичной полиции?

– Да потому что я не граф! Я Пус Мидун! – кот так громко кричал, что сорвал горло.

– А Пус Мидун чем не угодил полиции?

Кот замахнулся ножом, готовясь ударить ее. Но не смог. Словно его конечности оказались стянуты за спиной тугими ремнями. Он не смог ни ударить ее своим оружием, ни толкнуть. Пус выронил острый предмет и заорал, закрыв морду лапами, затем упал на землю и продолжал кричать и выть. Его била истерика, все тело ломили судороги, когти били по земле, вырывая из нее большие комки. Он кричал, пока горло перестало слушаться и вместо крика издавало только бульканье. Затем кот затих, обмяк и распластался на земле. Его глаза были закрыты.

Науса, спрятавшись за деревом, с опаской поглядывала на его конвульсии, а потом подошла к нему и принялась гладить по спине.

– Ничего, граф, ничего. Все наладится. Не переживайте вы так. Смотрите, солнце клонится к закату. Но знаете, только затем, чтобы завтра снова встать. Так всегда бывает.

Кот не издал ни звука. Вместо этого он тихо поднялся, подобрал ножик и поплелся вглубь леса. Сова, потоптавшись на месте, схватила свое пальто, сунула колбасу обратно в карман и поспешила за Пусом. Мидун стягивал со своей шеи веревку. Развязав ее, он набрал несколько маленьких петель и просунул в них веревку другим концом.

– Знаете, граф, о чем я жалею? – спросила Науса, когда нагнала кота. – Я жалею, что не удалось вчера потанцевать. Жанночка отлично пела, а народ так интересно танцевал! Такой заводной танец! Я, по правде говоря, очень давно не танцевала. Очень давно!

Кот молча шел вперед.

– Было бы прекрасно, если бы господин Майн организовал подобную вечеринку еще раз. Вот уж было бы интересно! Я бы вам показала, как научилась танцевать в столице! Очень красиво у меня получалось, точно вам говорю! Вы бы гордились своей женой, граф.

Кот всматривался сквозь редеющие деревья вперед, где он увидел холмик, выступающий над крышей леса. Туда он и двигался.

– А вот я вам и станцую, граф! Специально для вас! Только вы мне ритм зададите, хорошо? Вот как станем на привал, так я вам и станцую. И кстати, вот я о чем забыла вам рассказать. Согласно моим исследованиям, высокий уровень смертности среди культурно занятого населения способствует экономическому развитию региона. Да чего там региона, всей экономики! Представляете?

Пус шел дальше, наблюдая, как солнце прячется за холмом, как ветер подымает траву, как тонут в лужах длинные тени деревьев. Он не проронил ни слова. Он хотел сохранить ту благоговейную тишину, которая настигла его разум.

– Вот вы все идете, а не знаете, что я думаю, граф. Вот вам и невдомек, что я уже представляю, как мы возвращаемся в наше поместье, как наши слуги окружают вас и радуются вашему возвращению. Как вы будете рассказывать нашим детишкам о своих бравых военных подвигах, как наши друзья съезжаются со всей округи по поводу грандиозного банкета, который мы закатим по случаю вашего чудесного возвращения. И все будут танцевать, танцевать, танцевать!

Они подошли к подножию холма. Кот остановился и обернулся.

– Привал? Замечательно, граф! Вы только представьте, как это будет замечательно! Я буду переодевать свои наряды каждые полчаса. Все дамы будут охать, все кавалеры хлопать нам в ладоши! Вы подымете бокал за здравие всех, кто собрался, скажете чудесную речь, от которой прослезятся даже наши слуги! А потом все соберутся вокруг вас в центре нашего банкетного зала, и будут, затаив дыхание, слушать ваш удивительный рассказ, полный интриги, неожиданных поворотов, удивительных судьбоносных встреч! А потом вы расскажете о ваших схватках с врагом, когда вы выходили победителем один против целой своры. Но потом я вдруг подойду к вам, граф, и скажу: «Мой дорогой супруг, давайте веселиться! У нас счастье, у нас праздник! Музыку!». Заиграют наши музыканты, лучшие музыканты в округе! Заиграют специальный марш, написанный по поводу вашего чудесного спасения. И все наши гости, все как один примутся кружиться вместе с нами, и мы утонем в смехе, в улыбках, в веселье, в поздравительных возгласах наших самых близких людей! И мы с вами будем кружиться, кружиться, кружиться! Все уже устанут, а мы будем кружиться! Вот так, видите? Как я сейчас!

Науса сбросила пальто и стала носиться по траве, закрыв глаза, представляя себя в самом центре волнительного танца. Пус Мидун уже шел на вершину холма, где одиноко стояло высокое разлапистое дерево. Подойдя к нему, кот опять оглянулся. Науса все кружилась в своем танце и кричала:

– Я танцую, граф, я танцую для вас! Вместе с вами!

Кот вогнал свой нож в ствол дерева. Затем он взобрался по нему к первой же толстой ветке и сел на ней.

– Я танцую, граф! Смотрите!

Пус Мидун привязал конец веревки к ветке. Его взгляд скользнул по простору, открывавшемуся с высоты холма. Глаза сощурились от яркого солнца, которое вот-вот примется сжигать линию горизонта. Он закрыл глаза и шумно втянул воздух носом.

– Я танцую! Я танцую, граф! Я так давно не танцевала! Хорошо-то как!

Кот набросил петлю себе на шею и затянул ее. Он посмотрел вниз. Было не слишком высоко, но вполне достаточно для задуманного. Главное, не потерять эту тишину внутри, не прогнать ее, не разбудить ничем.

– Я танцую!

Пус Мидун в последний раз оглянулся на графиню. Науса без устали кружилась в своем танце. За спиной уже надвигалась ночь, но впереди, на закате, день, казалось, и не думал уходить. Яркие красные краски заливали небо и редкие облака, заполняли золотым теплом измученную зимой траву, побитый погодой и временем ствол дерева, истерзанное в драках и грязное от краски тело кота.

– Я танцую, граф!

Пус Мидун вздохнул и закрыл глаза.

– Я танцую, граф, я танцую!..

2015 г.

Оглавление

Часть I Восход

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть II Закат

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg