«Дело Эрбэ и К°»

Дело Эрбэ и К° (fb2) - Дело Эрбэ и К° 1923K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - М. Протусевич - И. Саблин

М. Протусевич, И. Саблин ДЕЛО ЭРБЕ И К°

I. Шифр двойного обозначения

— Тов. Костин, — обратился шифровальщик к следователю, задумчиво барабанившему пальцами по оконному стеклу, — приходится сознаться в полном бессилии.

Он встал, потянулся, подошел к Костину и посмотрел в окно. Начиналась весна. Солнечные лучи слепили глаза.

— К каким все же выводам вы пришли?

— Выводы почти все отрицательные.

Костин поморщился:

— Что-ж. В нашем деле и отрицательные выводы часто играют положительную роль. Формулируйте их.

Тонкие пальцы шифровальщика скользнули по морщинам откинутого лба, как-бы массируя набегающие мысли. Пятнадцать лет тюрем и ссылок сделали из него опытного разгадчика шифров, но теперь весь его многообразный опыт разбивался о маленький клочок бумажки, который имел следующий вид:

После небольшой паузы, шифровальщик сказал:

— Во-первых: боковая надпись «Т. П.» может означать название шифра, во-вторых: буква «ц» в четвертей строчке дает основание предполагать, что шифр составлен не в обычном порядке. Вам, тов. Костин, вероятно, известно, что даже при максимальном сокращении алфавита, буква «ц» в шифре остается. К тому же выпадающие из шифра буквы, обыкновенно, заменяются другими. В-третьих: слова не отделены друг от друга и путь извлечения часто повторяющихся букв ни к чему не приводит. Все это наводит меня на мысль, что мы здесь имеем дело с фиктивной записью. К сожалению, я не знаком с делом, в котором я мог бы найти подтверждение своей гипотезы.

— Ну-с, а если бы у вас была уверенность, что шифр здесь налицо…

— Тогда… тогда остается еще один вывод… И последний…

— А имение?

— Что составители шифра пользовались методом, впервые применением итальянскими карбонариями. Вы знакомы с ним?

— Нет, а в чем он заключается?

— О, эти ребята были мастерами своего дела. Они пользовались цитатами из священного писания. Строки разбивались на буквы и получался шифр двойного обозначения.

Костин улыбнулся.

— Никогда не думал, что священное писание найдет себе толковое применение.

— В нашей записке, — продолжал шифровальщик, — судя по римским цифрам, мы имеем четыре строки, а в каждой из них, приблизительно, по 30 букв…

— Не наводит ли вас на размышление количество строк, — перебил Костин, — не дает ли это основание думать, что ключей к шифру могут быть стихи?

— Что-ж, это весьма вероятно. Священным писанием вряд ли сейчас пользуются, а вот стихи… Стихи, пожалуй удобны для запоминания.

— Да, но это предположение ничуть не облегчает нашей задачи. Стихов, к сожалению, тысячи.

Костин усмехнулся и распахнул окно. Комната наполнилась шумом весенних разноголосиц.

— Глядите-ка, что за погода. Вы, Николаев, кажется, в душе немного поэт. Проветритесь от шифров, пококетничайте с солнцем, а вечерком заходите. Дела, дружище, не так уж безнадежны, как вам кажется. Впрочем, и я поддаюсь влиянию весны, а весной так верится…

Николаев вышел. Оставшись один, Костин оживился.

— Стихи, стихи… Это ясно. Тридцать букв в каждой строке. Этот Николаев, кажется, не так глуп, как я думал. Да, конечно, это стихи. А если стихи, то уж, конечно, Лермонтова.

Костин быстро подошел к столику, где находились вещественные доказательства по делу Эрбе. На столике лежали четыре машинки, начиненные порохом и пироксилином и книжка в кожаном переплете с золотым тиснением «Полнее собрание сочинений М. Ю. Лермонтова, Том I». Костин взял книгу и внимательно стал ее просматривать. Уже через час книга была просмотрена.

— Что за чорт! Не может быть, чтоб я ошибся. Неужели Николаев прав?

Он снова углубился в шифр. Вдруг ударил себя по лбу: «Т. П.» — название шифра. Открыл оглавление. Ключ найден. — «Три пальмы». Через полчаса перед ним лежала расшифрованная записка:

Рождение Марии 14— I. Позаботьтесь о здоровьи больных. Рецептура выслана 15. Катя в Батуме на поправке. Найдите подходящего, человека для сообщений.

Шифр, конечно, был раскрыт, но, судя по результатам, он был двойным, а этого Костин ожидал меньше всего. Перед ним возникла логическая часть задачи.

— Будем сперва извлекать конкретные данные, — подумал он. В глаза ярко била фраза: «Катя в Батуме на поправке». Это сразу подтвердило предположение следователя, что нити дела тянутся из-за рубежа. Костин стал сличать данные, полученные следствием, с результатами расшифрованной записки.

Эрбе был арестован на Столешниковом 2/5. Комната имела нежилой вид. По всем имеющимся данным, Эрбе только недавно прибыл в Москву и работы своей, по-видимому, не успел обнаружить. В комнате были найдены машинки и книга Лермонтова. Роль последней выяснена. Над назначением же машинок долго думать не приходилось. Ясно, что Эрбе предполагал организовать в Москве покушение. Бидоны, начиненные пироксилином, имели своеобразную форму. Костин выяснил еще в начале следствия, что они были изготовлены на юге. Уже тогда запахло Черным морем. У Эрбе был найден злополучный шифр — выплыли Батум и Катя. Что такое Батум — для Костина было, понятно, но кто такая Катя? Над этим стоило подумать. Эрбе во время обыска удалось отравиться. Значит, все остальные данные должны быть найдены в записке и в Батуме. Костин продолжал извлекать данные из записки:

— Здесь мы имеем дело или с покушением на вождей революции, — думал он, — или же с желанием причинить материальный ущерб Республике. Возможно, что с тем и другим одновременно. Так или иначе «больные», о которых упоминается в записке, — объект покушения. Это ясно. Дальше. «Рецептура выслана 15». Сегодня 29, Эрбе арестован три дня назад. Остается предположить, что рецептура уже получена в виде бидончиков, пересланных из Батума.

Клубок постепенно распутывается. Костин продолжал исследование. — «Пришлите надежного человека для сообщений», — прочел он, — здесь можно предположить, что человек еще не послан, а может быть, не найден, так как у Эрбе, не было надобности посылать человека до покушения. Во всяком случае все это принимается на вид. Остается первая фраза, самая загадочная и, по-видимому, самая важная: «Рождение Марии 14—I».

«Остается первая фраза, самая загадочная»…

Разница в цифрах, обыкновенная для календарного исчисления — 13. Если это так, тогда «рождение» легко заменить противоположным значением «смерть» — столь обычное средство логической зашифровки, а «Мария» — объект внимания террористической организации. В последнем выводе Костин был не совсем уверен. Легкость. Легкость и навязчивость его казались следователю подозрительными… Однако, на этом Костин остановился, закурил папироску, сложил в ящик дело Эрбе и вышел на улицу. Бледные фонари тщетно буравили надвигающуюся темень.

II. Первые шаги

В одном из номеров бывшей гостиницы «Париж», живописно развалившись, спорили три молодых человека. Старшему, Андрею Сомову, было лет 25. Плоскостное, немного вялое лицо. Темные острые зрачки, как бы тонущие в молочных озерах. Закинув ноги на подоконник, с непотухающей трубкой во рту, он порою с улыбкой бросал несколько слов, как бросают щепки в разжигающийся костер. Средний — Сергей Стрелецкий — неспокойно ходил по комнате. Густые кудри черными гиацинтами сползали на лоб и виски. Резкоизрезанный рот, смягченный постоянной полуулыбкой, говорил о горячем темпераменте. Младший, Миша, черный, как смоль, с нежным лицом, высокий ростом, — был совсем еще юнец.

Тема разговора перебегала с быстротой молнии. Говорили о фронте, о пролетарской поэзии, о международной революции, о приемах конспирации. Словесные атаки сопровождались дымовыми завесами и перерезались острым поблёскиваем папирос.

Уже давно надоели споры. После недели безделья обещание Костина жгло и томило их. Вдруг— стук в двери. Все всполошились. Вошел Костин. Зная его привычки, никто не проронил слова. Костин был оживлен.

— Ребята, весна началась. Земля треснула. Травка выползла, а вместе с нею всякая тварь; зеленая, желтая, белая.

Очевидно, нам придется травку пощипать? — спросил Сергей.

— Вот именно. Я приберег для вас хорошее дельце, некоего гражданина французской республики Наталя Эрбе.

— Имя — многообещающее, — процедил Андрей.

Костин стал рыться в портфеле и знакомить друзей с делом Эрбе. Когда он дошел до цифровой расшифровки записки, Андрей промычал:

— Значит, в Батум нам съездить придется.

Костин с удовольствием заметил:

— Вот это я люблю. Сразу быка за рога: вам необходимо познакомиться с Катей, хотя бы под этим именем скрывалась обезьяна. Я думаю — мы имеем дело с ловкой шайкой белогвардейских бандитов, широко субсидируемых Антантой. Тульский взрыв, покушения в Петрограде, события в Казани— все это, как подсказывает мне нюх и некоторые почти неуловимые обстоятельства, дело одних рук. И теперь мы как будто, на верном следу. Не выпустить бы только нитей. Но я на вас, ребята, надеюсь.

— По тому мужеству и хладнокровию, с которым Эрбе покончил с собой, видно, что работник он серьезный и ответственный. Мне кажется, что к нему еще заглянет какой-нибудь молодчик заграничный. Вот его и нужно будет сцапать. Мише я предлагаю, поэтому, поселиться в Столешниковом, его кстати легко загримировать под Эрбе — и рост и характер волос, и овал лица те же. Кроме того, Миша будет резервом — независимо от Батума нам здесь придется поработать. Тебе же, Андрей, вместе с Сережей, завтра же нужно катить в Новороссийск. Поезд уходит в 3. В 10 утра — все у меня. Знакомьтесь с делом, получайте нужные бумаги и деньги.

С этими словами Костин ушел. Оставшись одни, друзья долго еще ломали головы над загадкой.

— Не может быть, чтобы 14—I означало календарное число. А ты, Андрей, как думаешь?

— Это явка. А вот— Мария, — Здесь явное злоупотребление женщинами: Катя, Мария…

* * *

На Черноморье кипело, как в котле. Неразбериха стояла страшная. Каждый город жил автономно. Средств передвижения не было, если не считать нескольких моторных лодок. Мосты были разрушены, корабли затоплены. Бронепоезда спущены в воду. Еще недавно здесь проходила белая армия, гонимая сзади красными войсками, а с боков и спереди тревожимая зелеными отрядами. От Новороссийска и до Туапсе вся дорога была усеяна дохлыми лошадьми. Кое-где валялось военное имущество. Сотни семейств, связавших свою судьбу; с белыми, не выдержали тягот отступления до корней прогнившей армии и осели в городах и дачных местностях.

Среди них было много переодетых офицеров, не оставивших мыслей борьбы с красными. Гражданской власти еще не было.

В один из вечеров по главной улице Новороссийска разгуливали два молодых человека и вели следующий разговор:

— Ваню Клячко я знаю два года. Он замечательный подпольщик. Два раза был приговорен к расстрелу и оба раза остроумно выворачивался из беды, но предложение его мне не нравится. Что за смысл ехать на авось, не зная местностей, не имея даже заявок!

— Ваня — это мотор.

— Мотор мы и без Вани могли бы достать. Бумаги, которыми снабдил нас Костин, на кого угодно окажут влияние.

Андрей улыбнулся.

— Здесь еще у всех лихорадка. Бумаг не читают.

— А Ваня, думаешь, сможет получить мотор?

— Уверен.

Оба друга замолчали, продолжая думать о предстоящей поездке. С моря поднялся сильный ветер, возбуждая и обостряя мысли.

— Андрей, а ведь следует добыть кой- какие документы?

— Не мешало бы.

— Есть идея, — вскрикнул Сергей. — Я думаю произвести обыск в консульствах. Там никто еще не рылся. Быть может, удастся серийку бланков прихватить. Время терять нечего. Иду в консульства, а ты?

— По кофейням бродить буду. В десять у Вани.

Кофейни были переполнены народом. Выбитые из колеи торговцы, комиссионеры, владельцы судов и более мелкие сошки пытались найти здесь успокоение в сочиняемых друг другу сплетнях и небылицах. Обволакиваемые дымом наргиля, они отдавали весь нерастраченный за день базарный азарт бешеным движениям руки, бросавшей кости. Шум стоял невыразимый.

Переходя от столика к столику, как бы интересуясь игрой, Андрей прислушивался, к разговорам. В одной из кофеен, за партией в кости, ему удалось разговориться с греком. Жаловались друг другу на тягости жизни.

— Ничего здесь не сделаешь, — печально пробормотал Андрей.

— Нет, почему? Можно сделать большие дела, если съездить в Батум за камешками для зажигалок.

Андрей насторожился.

— А что они сейчас разве в цене?

— Откуда вы свалились, что таких простых вещей не знаете? — подозрительно спросил грек.

Андрей быстро придумал правдоподобную историю, как ему пришлось, продвигаясь с белыми, осесть в Новороссийске. Грек успокоился.

— Да, здесь камешки на вес золота. Привезите несколько кило, и вы будете на всю жизнь обеспечены.

— А как же туда поехать — с поддельной агитацией? — спросил Андрей.

— Какой умный! Как поехать!! Если бы это было, то в Новороссийске, кроме солдат не осталось бы ни одного человека. Судна все конфискованы. А если и достанешь лодку — из порта, все равно, не выпустят.

Уплатив за проигранное кофе, Андрей вышел. Яркая мысль закипала в мозгу: — нужно составить солидную греческую кампанию, дать им возможность поспекулировать и тогда все пути в Батум открыты.

* * *

— Представьте себе мое удивление, когда в греческом консульстве, делая выборку бланков, я застал за такой же работой одного грека. Впрочем, тот не удивился, не испугался, наоборот, предложил мне свои услуги. Я охотно согласился, когда он показал удостоверение из Особого Отдела. Все же подозрительным он мне показался.

— А как был одет грек? — спросил Ваня, поднявшись во весь свой гигантский рост. Его тусклые монгольские глаза вдруг замерцали.

— В синем пальто и котелке.

— Ага, — Ваня заходил по комнате…

— Ты его знаешь? — спросил Андрей.

— Да, знаю. Но не все знаю о нем. Субъект странный. И познакомился я с ним при странных обстоятельствах.

На другой день после вступления нашего в Новороссийск, приходит ко мне оборванный грек и просит принять его в секретные сотрудники. Доставляет мне интересные материалы. В это время входит Саша Стуков, тот самый, которого я отправил в Тифлис. Грек в ужасе пятится. Стуков обнаруживает достоинства прекрасного боксера. Грек падает в беспамятстве: — Теперь можешь его использовать, он человек полезный, — заявляет Стуков. И больше ни слова. Так и не узнал — в чем дело, ни от него, ни от грека. Работает исправно и добросовестно. Великолепно ориентируется. Я полагаю, что никто лучше не сможет провести в жизнь план Андрея. Только чур — быть осторожным.

— Ладно, — пробормотал Андрей.

Ваня ушел, а друзья стали пить чай, молча и обдумывая.

Через полчаса пришел Ваня в сопровождении грека. Синее пальто, котелок. Быстрые, хитрые глазенки перебегали с одного лица на другое. Почти отсутствующие щеки и заостренный нос говорили не об одном месяце тревоги и фальши. Особенно неприятна была его заискивающая улыбка.

— Киракопуло, — представился грек.

— Что, пригодились бумаги.

— Да, пригодились, — смотря в упор ответил Сергей.

Грек смежился и замолчал.

— Нам нужно ехать в Батум!

— Знаю.

Андрей удивился.

— И вы хотите камешками торговать? — улыбнулся грек.

— Ты его уже успел познакомить с делом, Ваня?

— Нет, ничего не говорил.

— Греческий язык — длинный язык. С греком говорить будешь, язык за зубами держи.

Андрей понял, что разговор в кофейне был передан греку.

— Ну, ладно. Нам нужны греки для вывоза камешков из Батума. Пропуска достану.

— Камешками торговать всякий рад будет. Клячко их трогать не будет — все хорошо будет и им и вам. Людей достану честных. Положиться на них можно. Завтра приеду, все скажу. А вы завтра утром к фотографу сниматься идите для документов. Больше ничего не нужно?

— Пока ничего.

— До свидания. — Грек исчез.

III. Отъезд

Андрей сосредоточенно попыхивал трубкой. Ему многое не нравилось. Не нравилась горячность Сергея, неосмотрительность и рискованность партизанского Вани, наконец, следующая история с фотографическими карточками: Киракопуло доставил снимки его и Сережи, но по одной карточке не хватало. Случайность или провокационный маневр?! Да, наконец, не нравился ему сам Киракопуло и некоторые пассажиры.

Слишком уже много инициативы и самостоятельности у этого грека, а заинтересованность?.. Вот этот пункт поглощал массу трубочного дыма — заинтересованность нужно искать. Где?..

В комнату вошли Сергей, Патманиди и Селиди. Патманиди — высокий бородатый и Селиди — толстенький, маленький с экспаньолочкой и ласковыми глазами — казались нашим друзьям наиболее симпатичными из всей компании. Патманиди, умный грек, сразу заметил недоверие «большевиков» к Киракопуло.

— Товарищ Андреа! Киракопуло больше видать не будем. Дело важное, а человек он маленький. Сами ехать будем. А теперь нужно в порт идти — с капитаном говорить.

Капитан «Софии», двухмачтовой парусно-моторной шхуны, коренастый старик, внимательно слушал.

— С нами поедут два большевика — хорошие люди. Они достанут разрешение на эвакуацию греческих беженцев. Обыскивать здесь не будут. Можно будет кое-что повезти с собой.

— А фрахт?

— Фрахт наш, конечно. И обратный пропуск будет.

Старик Христо не пожалел о своем приезде в Новороссийск и, когда на сходнях показалась фигура Андрея, обветренное лицо старого моряка заморщилось улыбкой.

— Судно хорошее, не беспокойтесь. С мотором шесть узлов верных, а под ветром так и все десять.

Через час начала собираться публика. Какие-то древние старухи возились на палубе с тюками, ватными одеялами и детьми. Несколько франтовато одетых молодых людей устраивались около машинного отделения. Патманиди и Селиди, отделившись кубриком от остальных пассажиров, отвели для себя и двух друзей место на носу. Несколько матросов, перекликаясь по-гречески, вирали якорь. Цепь с тяжелым грохотом и звяком падала кольцами на палубу. Шхуна задрожала и начала медленно отдаляться от пристани.

Андрей с Сергеем спустились в кубрик и, призвав Юрко, сына капитана — его помощника, вооружились линейкой и циркулем.

— Сейчас около шести, мы на линии Досбекского маяка, — говорил Андрей. — В восемь будет уже темнеть. За это время мы сделаем миль двенадцать. И за ночь нам надо пройти линию блокады. Как вы думаете, Христо, не лучше-ль всего нам взять Константинопольское направление. В нашем распоряжении десять часов — миль 50 мы за это время пройдем. Если встретим кого-нибудь на этой линии, скажем, что едем в Константинополь. А утром пройдем еще миль 30, там уже будет безопасно и повернем на Поти…

— Я так и думал идти, — ответил, немного задетый за самолюбие моряка, Христо. — Эту ночь ты будешь на руле, Юрко. Смотри, не сбейся.

Широкоплечий черномазый Юрко, парень лет 20, в ответ только весело рассмеялся.

На море был редкий для весны штиль. Ровно стучал мотор. Андрей лег головой к бугшприту, положив под подушку револьвер. Через несколько минут он крепко спал. Сергей нервно ворочался. Ему не спалось. Вскочил и, сев на борт, — жадно вдыхал острый морской воздух. Вздрагивала палуба. Тонкая полоска пены, плавно обтекала корпус, пропадала где-то во тьме за кормой… Пристально вглядывался в горизонт и чудилась светящаяся точка, дрожащая и робкая. Но только переводил взгляд, и она исчезала. Всходившую яркую Венеру он принял за огонь приближающегося судна и разбудил Андрея. Андрей посмотрел в указанное направление и тихо сказал: — «Ты бы заснул, Сергей, а то нервничаешь. Это — звезда».

Уже начинало светать, когда Сергей, поборов, наконец, свое волнение, заснул тяжелым сном.

Утром Андрей проверил по компасу направление, записал пройденное расстояние и заглянул в машинное отделение.

— Ну, Христо, все в порядке. Мы с Вами правильно рассчитали.

— Да, через два часа брать Потийское направление будем.

Подошел Юрко: — Андреа, на дельфинов поохотиться хотите.

Целыми стаями, обгоняя одна другую, морские свиньи кувыркались, подскакивая над водой и, шибко извиваясь, проносились у самого борта. За кормой широкой лентой тянулся молочный след… С помощью одного из матросов, Юрко прикрепил на якорной цепи под бугшпритом доску и Андрей, обвязав вокруг пояса канат, взял сандоль. Огибая нос, дельфины шли под водой и попасть в них было трудно. При всеобщем хохоте Андрей несколько раз мазал, поспешно изворачиваясь на качавшейся доске. Наконец, он изловчился, и вода окрасилась кровью, конец палки выделывал причудливые выкрутасы.

Матросы вытащили отчаянно бившегося дельфина на палубу и Юрко быстрым умелым ударом ножа прикончил его.

В охоте прошел весь день. Угол у кормы был завален добычей.

Вечером произошел небольшой инцидент.

Друзья сидели у Христо и совещались.

— Путь от грузинской границы на Севастополь проходит так, что мы его пересекаем на траверзе против Сочи, от которого милях в пятидесяти будем перед рассветом. Дым или огонь мы всегда заметим и тогда возьмем на Синоп или… — Андрей вдруг оторвался от карты и оглянулся. Изогнувшись, возле койки крался Сергей к поднимавшейся на палубе лестнице. Став на первую ступеньку, он стремительно прыгнул. Послышалось сдавленное «ох», тяжелое падение тела и голос Сергея:

«Простите, я не заметил».

— Прохвост, — сказал Сергей. — спускаясь вниз — этот франтик подслушивал. Я еще раньше заметил, что он любознательно настроен.

— А, это Киракопуло. Он вчера совсем пьяный был. Целый пень пили с Киракопуло, — заметил Юрко.

Андрей с Сергеем переглянулись.

Ночью Юрко был на руле. Было как-то не по себе. Все расчеты казались совершенно правильными, блокаду они проскочили, путь добровольческих судов пересечен… и все-таки… Он обернулся. То, что он увидал, заставило его судорожно схватиться за рулевое колесо. Мелкая дрожь прошла по телу. В расстояния полумили уверенно и ярко сверкали огни парохода. По характерному расположению огней на мачтах он понял — военное.

В несколько прыжков он очутился на носу — изо всех сил трясет Андрея.

Друзья бросаются в кубрик. Передают капитану сверток с деньгами и документами.

Откуда прется без дороги это военное судно?

— В сторону, как можно, скорей в сторону.

Но в тот момент, когда шхуна с крутым креном делает поворот, темноту рассекает острый луч. Скользит по палубе прожектор.

За исключением Христо и Андрея, все волнуются.

Орудийный выстрел глухо лопается над морем, шлепается где-то далеко за бортом. Перелет. Предупреждение.

— Сто-оп! Задний, — хрипло кричит Христо.

С полного хода винт заработал в обратную и шкуру со скрипом затрясло на месте.

С подошедшего военного судна спускали лодку. Андрей стал за кубриком, мрачно сжав губы.

— Сергей сойдет за грека, черный, юркий. А он… Трюм, кубрик, машинное… Взгляд его падает на веревку Сандоли. За борт!

— Я к дельфинам. Держи конец, — и он, соскользнув под бугшприт, бесшумно спустился в воду.

Шхуна приняла на борт трех. Английский морской офицер и русский переводчик потребовали капитана, а матрос с двумя фонарями влез на кубрик.

— Что за судно?

Не давая Христо ответить, Сергей вышел вперед и по-английски обратился к морскому офицеру:

— Здравствуйте, сэр. Здесь нет ни одного русского.

 — Здравствуйте сэр, здесь нет ни одного русского…

Это судно идет из Новороссийска в Батум с греческими беженцами.

— Вы большевики?

— О, нет, сэр. Здесь все коммерсанты и мирные люди. Мы дали взятку большевистской комендатуре в Новороссийске и получили пропуск на Туапсе, а сами удираем в Батум.

Заметив подозрительный взгляд переводчика, он закричал что-то на языке, будто греческом, обращаясь к Юрко, но вряд-ли кто из греков мог бы перевести или хотя бы уловить смысл его речи.

Тем не менее Юрко подошел к нему с документами.

— Посмотрите документы, — предложил Сергей англичанину.

Английская, а затем «греческая» речь Андрея, отсутствие русских на судне и беглый осмотр документов успокоили англичан. Поздравив с освобождением из «большевистского ада», они поехали к стоявшему вблизи миноносцу.

В это время шхуна под ветром начала медленно поворачиваться и стала к миноносцу тем бортом, на котором висел Андрей. У Сергея похолодело в груди. Он бросился к борту. Андрея не было. «Утонул» — промелькнуло в голове, но подошедший Юрко улыбался:

— Андреа за кормой. Все хорошо.

— Однако, в чем тут дело, — говорил укутанный в одеяло Андрей.

— Откуда он шел?

— Из разговора я понял, что они были на добровольческом фронте и шли в Севастополь.

— Но ведь мы не должны были проехать это место. Ничего не понимаю.

— Да, здесь что-то не ладно.

Уже совсем рассветало и, когда над морем рассеялся туман, за левым бортом ясно стала видна земля. Юрко опрометью кинулся в кубрик за биноклем. С полминуты он рассматривал берег, затем бросился к рулевому колесу.

— Пиленково. Деникинский фронт…

Бешено завертелось колесо и шхуна, повернувшись к земле кормой, быстро удаляется в море.

Христо смущен. Молча пожимает плечами.

Еще никогда за все свое тридцатилетнее плавание шкипером с ним не случалось такой ошибки. Дать маху почти на 200 миль при такой тихой погоде… Он ничего не понимал…

Христо стоит у компаса и что-то соображает. Улыбка скользит по губам. Вдруг подбегает Сергей с револьвером: — «Изменник… Я теперь понимаю»…

Христо спокоен:

— Стреляй. Чего же.

Но Юрко сзади сбивает руку с револьвером. Подбегает и Андрей.

— Ты с ума сошел, Сергей.

— Молодой очень. Горячий, — с мягкой иронией произносит Христо. — А вот, — и он толкнул ногой высовывавшуюся из-под наваленных вещей груду запасной якорной цепи.

Христо, ворча, подозвал матросов. Общими усилиями они перетащили цепь на нос. Стрелка компаса забегала и, колеблясь, остановилась на Зюд-Весте.

— Вот ошибка почему была, — говорит Христо и улыбается Сергею.

Сергей готов провалиться.

Погода тихая. День проходит без всяких инцидентов.

— В Поти наш консул. В Поти и Батуме мы, как дома, — все можем, — уверяет Андрея Патманиди.

Проснулись они поздно, когда портовые сооружения уже видны простым глазом. Было яркое солнечное утро и богатый зеленью берег низко стлался над водой. Вышли за мол и на рейде бросили якорь. На пристани толпилось много людей. Среди характерных фигур кавказцев видны были кучки интернированных в Грузии добровольцев в английских куртках и шинелях.

Андрей в синем пальто и котелке спокойно сидел на носу и разговаривал с Патманиди.

— За Киракопуло не беспокойтесь. Пока мы с Селиди здесь, он ничего не сделает. Все будет хорошо, — успокаивал Патманиди.

На берегу показалась группа грузинских милиционеров во главе с офицером. Подъехал доктор на ялике и, узнав, что судно направляется в Батум, вернулся. Со шхуны забросили на берег конец и начали приставать. В стороне от местных властей стояло трое русских военных и о чем-то перешептывались. Разглядывая их, Сергей обратил внимание на одного, небольшого роста, с опухшей физиономией обтрепанного офицера, который указывал на него глазами, в чем-то убеждая своих приятелей. Сергей вспомнил: Допрос. Больной алкоголик, плача и унижаясь, просит освободить его. Предъявляет документы, в которых значится его пребывание в Деникинской тюрьме. Документы впоследствии оказались подложными, а он, задержанный, ухитрился бежать… Вспомнил фамилию — Ширенко.

Ширенко подошел к грузинскому офицеру и стал с ним рядом. Были брошены сходни и капитан сошел на берег с судовыми документами.

— Патманиди, — говорит Андрей, — я не хотел вас раньше пугать, но теперь должен сказать. Знайте, что Ваши семьи оставлены в Новороссийске заложниками. Остальное вы понимаете. За каждый наш волос они могут поплатиться. Патманиди бледнеет.

Капитан на берегу заявляет: — «Мы идем в Батум с беженцами. Зашли сюда воды набрать».

— Хорошо, мы вашего судна осматривать не будем. Вас проверят в Батуме. А вы, молодой человек, — крикнул грузин Сергею, — пожалуйте-ка сюда.

Сергей подошел к грузину, протягивая паспорт.

— Как ваша фамилия.

— Попадануло.

— Ха-ха-ха. Попадануло, — смеется офицер с опухшей физиономией и щурит левый глаз. — Давно ли вы из… в Попадануло превратились. Неужели меня, чорт возьми, не узнаете. Короткая память.

— Я Попадануло. Вот мой паспорт.

— Хорошо. Паспорт дайте сюда, — говорит грузин. — Отойдите в сторону, сейчас мы все выясним.

— Кто-нибудь сходит на берег?

Сергей видел, как Андрей шептался с Солиди и тот, захватив чемоданчик, вышел.

— Я схожу здесь. Мне надо в Тифлис.

— Зачем?

— У моего брата кофейня на Эриванской, я его компаньон.

— Так, паспорт у вас в порядке. А этого молодого человека знаете.

— Как же. Это Попадануло. У него мануфактурный магазин был в Новороссийске.

Между тем Ширенко подошел к Сергею. Происходит следующий разговор:

— Вам деньги нужны?

— Нужны.

— Тогда исчезайте.

— А где я вас увижу?

— Хотя вон у той кофейни вечером.

— А сколько дадите?

— Две тысячи керенками.

— Ладно, — и офицер смешивается с толпой.

Грузин оборачивается, ищет его глазами и не находит. С досадой в голосе говорит: — пожалуйте за мной в комиссариат.

Сергей не волнуется. Он знает, что греки выручат.

В комиссариате его допрашивают.

— Вы слишком хорошо говорите по-русски, чтобы быть греком.

— На русском говорю лучше, чем на родном языке. Родился в Мелитополе. И отец с детских лет там торговал. Учился в Севастопольской гимназии. Не мудрено.

В это время входит Селиди и еще несколько человек.

— Г-н комиссар, у нас срочное дело.

— Подождите.

— Селиди показывает ему записку.

Грузин читает и сразу становится почтительным.

— Пожалуйте.

Уходит с ним в смежную комнату. Оттуда доносятся голоса. Греки протестуют, затем на чем-то соглашаются и выходят.

— Вы знаете его, — спрашивает греков комиссар.

— Мы все хорошо знаем Попадонуло. Это — наш компаньон. У нас с ним большие дела.

Комиссар извиняется. Сергей на свободе.

В одну из улиц сворачивают. Греки его вводят в кофейню, где уже сидят Патманиди с Андреем и пьют кофе.

— Сколько вам стоила эта история, — спрашивает Сергей у Селиди.

— Пять тысяч бон. Торговался, как сапожник.

IV. Бег с препятствиями

Было условлено — Андрей вместе с греками продолжает путешествие на «Софии». Сергей же с Селиди остаются в Поти до первого удобного случая.

Из окошка чердака над кофейной Сергей видел выходившее судно. Вот оно подошло к концу мола, поравнялось с будкой, кто-то машет рукой, кричит в рупор… и затем, прибавив ходу, судно быстро уменьшается, тает в синеве волн…

Утром Андрей будет в Батуме… А он в этой проклятой дыре должен ждать удобного случая…

Сергей перебрал в уме всевозможные пути. На лошадях — нельзя. В сторону Батума линейки не идут. Можно доехать до Самтреди, но пропуск все равно нужен. Морем? В ближайшие дни судов нет. Значит поезд — поезд — поезд… Попал в вагон — и все. В чем же дело? Много раз еще мальчиком ездил он зайцем, пробирался в театр без билетов. А теперь, когда на весах революции важнейшие дела, колебаться из-за такого пустяка!

Перегнулся через перила узенькой лестницы и тихо окликнул:

— Кирие Селиди?

— Ористи.

— Я еду в Тифлис с одиннадцатичасовым.

— А пропуск?

— Как-нибудь проберусь.

Грек сокрушенно покачал головой.

Рассчитав, что толкотни на вокзале будет больше всего перед отходом поезда, Сергей не торопился.

В пол-одиннадцатого с маленьким саквояжем, с видом опоздавшего пассажира, мчался он к вокзалу. Селиди на своих коротеньких ножках едва поспевал за ним.

Проход на перрон был набит публикой. Проходившие предъявляли паспорта с пропиской, им ставили печать, и они выходили на перрон. Сергей терпеливо ждал. Вдруг у столика пропусков заварился скандал. Кто-то на ломаном русском языке требовал пропуск, показывал документы, горячился. Дело дошло до оскорблений. Вмешалась публика. Сергей воспользовался случаем, обошел иностранца и, идя вслед за грузином, внимательно рассматривал на своем паспорте воображаемую печать.

Кто-то из публики кричал вслед:

— Вот один прошел без пропуска, — но Сергей уже скрылся в толпе пассажиров.

Селиди он потерял из виду. Сел в вагон и ждал отхода поезда. Бессонная ночь и последние события начали сказываться, и, когда поезд, мерно постукивая и покачиваясь, отошел от Поти, Сергей заснул.

В Самтреди он проснулся и увидел против себя двух молодых офицеров. Инстинктивно отвернулся и, притворившись спящим, стал слушать их разговор. Ехали оба из Батума к представителю командования В.С.Ю.Р. в Тифлисе.

Лица их показались знакомыми. Силился вспомнить, но вскоре снова заснул.

Второй раз проснулся от ощущения пристального взгляда.

— Это он. Я его сразу узнал…

Сергей открыл глаза и порывисто сел.

Высокий блондин ехидно смотрел ему в лицо.

— Ну-с, как поживаете, товарищ. Ростов помните?

— Помню. А что?

— Плохо, видно, помните. Вот приедем в Тифлис, быть может, в Метехе[1], вспомните.

Сергей наклонился к блондину и шепнул:

— Я ничего не помню, но все понимаю. Сколько?

— О нет, деньгами не откупитесь. В Тифлисе у Кедия[2] потолкуем, зачем вы сюда пожаловали и что вы здесь поделываете… Ведь вы не рядовой красноармеец, я видел тогда все ваши знаки отличия.

Говорилось категорическим тоном.

Сергей понял — денег не возьмут, предадут.

— Ну что-ж, я к вашим услугам. С Кедия я давно мечтал познакомится, правда, при других обстоятельствах. Но ничего не поделаешь.

Проехали уже горы с разрушенными землетрясением постройками. Начали складываться. Сергей поднялся, чтобы взять чемодан — оба офицера вскочили.

— От них, пожалуй, не удерешь, — подумал он.

Подъехали к вокзалу. Сергей направился к выходу. Впереди шел молчаливый офицер, высокий блондин «охранял тыл».

Сергей лихорадочно соображал. Поднять стрельбу — наверняка влопаться. Бежать — догонят. Он уже сходил по ступенькам с вагона, когда пришла в голову отчаянная мысль.

Неожиданный бросок — подножка, удар кулаком в лицо. Один из офицеров лежит у буферов. Рванул левой рукой занесенную над ступенькой ногу высокого блондина. Услыхал неприятный хряст. Схватил чемоданчик. Бросился в толпу. Сзади несся женский крик. В ушах шум. Сбивая с ног и расталкивая публику, мчался он по залам и коридорам вокзала. У самого подъезда стоял открытый «Мерседес» с английским флажком. Мотор работал — ив тот момент, когда Сергей сбегал на тротуар, машина дрогнула.

С разбега прыгнул на ступеньку автомобиля, вскочил внутрь.

— А ну, гони! — крикнул обернувшемуся шофёру, угрожающе направляя на него дуло револьвера.

— А ну, гони! — крикнул обернувшемуся шофёру.

Малый в английской форме, напряженно следивший за картиной бегства, окинул пристальным взглядом неожиданного пассажира и дал полный ход. Машина с гулом и ревом неслась по узким улицам Тифлиса, обгоняя трамваи, лошадей, осликов, груженных углем. На Вирейском спуске мотор зарокотал, и шофёр передвинул рычаг.

— А где остановиться? — подумал Сергей, — этак не успею оглянуться, как он меня к Особому Отряду подвезет.

— Ну! — крикнул Сергей, — остановись мне только!

Шофёр обернулся:

— Да вы не бойтесь, товарищ, я «свой».

— Какого дьявола свой. Гони, говорят. Не то влеплю!

Шофёр снова обернулся — его широкое лицо расплылось в улыбку.

— Гоню, гоню… А как, товарищ, Клячко поживает?

— Какой там Клячко. Чего мелешь…

У Сергея похолодело в груди.

— Да вы бы хоть пуговицы перешили. На пиджаке так и написано…

Сергей невольно посмотрел на борт пиджака. Пуговицы еще в Новороссийске возбуждали его недоумение: таких неказистых деревянных он в жизни не видал… Но шофёр… Клячко… Пуговицы…

— Перешить надо, товарищ. Очень приметно. Я тогда еще на месте перешивал, — продолжал шофёр, хитро улыбаясь.

Они ехали по ярко освещенному Головинскому.

— Куда вы меня везете, — спросил, все еще ничего не понимавший Сергей.

— К себе домой. Надо же вас устроить.

Свернув за угол, они сразу очутились в узеньком, очень темном переулке.

Автомобиль остановился.

— Я живу здесь. Но не один, — предупредил шофёр, — сожителя, вероятно, еще дома нет.

— Видите ли, — говорил Сергею новый знакомый, входя в небольшую, заваленную различными инструментами, комнату, — я стоял у вокзала, когда услыхал, что гонятся за каким-то большевиком, я тотчас же завел машину. Вы бежали впереди всех… Ну, а потом ваш костюм… Я получил через Клячко такой же.

Сергей пытливо осмотрел небольшую, но стройную фигуру говорившего. Вдруг вспомнил.

— Джу-Джитсу знаете?

— Знаю.

— На каком судне ехали из Новороссийска?

— «Екатерина» — трехмачтовая шхуна.

— С грузинской миссией?

— Да.

— Саша Стуков?

— Именно.

Сергей спрятал револьвер.

— Мне нужно в Батум, товарищ, и как можно скорей.

Стуков задумался.

— Завтра утром я еду туда со своей машиной на вагоне-площадке. Вызывают в штаб Кук-Коллиса[3], но меня должен сопровождать помощник по службе, бывший поручик, мой сожитель…

— А нельзя ли мне вместо него…

— Можно-то можно. Но тогда я испорчу себе карьеру. А это не годится.

— А заболеть он не может?..

В дверь постучались.

— Ложитесь. Притворитесь спящим.

Сергей быстро лег на кровать, натянув одеяло на голову.

— Тише, не шумите. Это мой приятель. Спит с дороги. Вы знаете, завтра нам в Батум ехать: пойдем вспрыснем на радостях. Надоел Тифлис до черта.

Они ушли.

Сергей, заперев комнату, лег и тотчас же заснул.

Вернулся Стуков поздно. Он почти на руках внес своего бравого помощника и осторожно уложил его в кровать. Затем достал из-под кровати сундучок. Вынул резиновую сумочку и всыпал оттуда в стакан какого-то порошку. Налил воды и заставил своего сожителя выпить.

— Ну теперь проспит часов двадцать. Нужно ему ругательскую записку оставить, чтобы выезжал завтра. Едем грузиться. Вот вам форма — переодевайтесь. Англичане предусмотрительны — сразу по два комплекта выдают.

Сергей переоделся, и они вышли.

V. Батумское подполье

Выбрасывая тонкие кружева, волновалось море. Капитан, прислонившись к мачте, спал. Греки, сбившись в кучу, ожесточенно жестикулируя, беседовали. Андрей подозрительно следил за ними. Не нравился ему молодой франтик, сейчас он отбояривался от наседавшего на него Патманиди. По некоторым неуловимым признакам Андрей догадался, что речь идет о нем.

Подошел Патманиди.

— Когда приедем в Батум, Вас будут спрашивать, кто: Вы скажете, что мой двоюродный брат… А мы все подтверждать будем.

— Хорошо.

— Через три часа в Батуме будем.

Вдали уже назревал восход. Темно-зеленые мускулы моря эластично стали разряжаться. По ним пробежали красные токи. У самой линии горизонта чья-то рука прошлась золотистыми нитями. На восточном небе росло набухание. Медленно выползал красный шар. Вдруг нарыв прорвался — и брызнули розоватозолотистые лучи. Еще и еще. Глянула синь и разлилась по всему небу и морю. Ветер утих. Мотор развил максимальную скорость. Через некоторое время стал виден Батум. Осмотр.

С берега какой-то рыжеусый, неопрятно одетый грек, кричал что-то стоявшим у борта соотечественникам. Андрей встрепенулся. До него донеслось — большевистский комиссар. В чем дело? К нему уже подходил Патманиди с сосредоточенным лицом.

— Плохая весть.

— А что?

— Передают, будто англичанам известно, что на судне большевистский комиссар в синем пальто и котелке.

Андрей побледнел. У берега уже отчалила лодка с англичанами — военными контролерами.

— Вы не беспокойтесь, — с сочувствием сказал Патманиди, — мы попробуем контролерам дать деньги. Они берут.

Андрей оглянулся. От их судна и до самого берега зигзагами тянулась линия рыбачьих лодок. Ближайшая была у самой кормы. Лодка с англичанами приближалась. Андрей быстро спросил:

— Где встретимся? Я бегу.

— Куда бежите?

— Увидите. Где встретимся? Скорей!

— На Шепелевской, 14. Спросите Патманиди Кириака — доктора. Это мой брат. Завтра в 7 час. вечера буду вас ждать.

Андрей смелым прыжком очутился на носу турецкой фелюги.

Андрей смелым прыжком очутился на носу турецкой фелюги.

Сунул бумажку в руку хитро улыбающегося турка. Сбросил пальто и котелок — и дальше. Так, путешествуя по лодкам, незаметный за парусами и сутолокой, он добрался до берега. Слыхал, как о чем-то кричали с берега мотору. Но что это? Перед ним тот же подозрительный рыжеусый грек?

— Вы не видали здесь человека в синем пальто и котелке? — спрашивает он.

— Видел, — спокойно отвечает Андрей, — он пошел туда, (Андрей указал рукой направо, а сам пошел быстрыми шагами налево).

— Теперь меня будут искать по всему городу, — подумал он, — синее пальто и котелок единственная примета.

— Андрей улыбнулся. Недаром он выбрал яркие покровы: они так бросаются в глаза, что все остальные признаки исчезают.

Все же Андрей был неспокоен. Откуда они могли знать о «большевистском комиссаре»? Кто передал? Попадонуло? Он не мог еще известить Батум. Значит, кто-нибудь из греков? Кто их разберет! Этот франтик ему положительно не нравится. А он имел достаточно времени, чтобы изучить наружность Андрея. Нужно остерегаться. За Патманиди Андрей был уверен. Угроза подействовала. Куда же идти? Где ночевать? От греков сегодня подальше. В это время несколько звонкоголосых газетчиков высыпали на набережную.

— Газета профсоюзов. Ограбление парохода…

Андрей купил газету, вошел в один из переулков. Стал искать кофейню. Искать долго не пришлось. Заказал кофе и стал пробегать газету. Сообщения его не интересовали. Он искал статей. Ему нужно было найти какие-нибудь связи с подпольной организацией для получения ночлега.

В гостинице останавливаться не решался, так как ясно: искать приезжего будут раньше всего в гостиницах. Стал читать передовицу. Уже с первых строк улыбка заиграла на его лице. — Эх, трубку бы. Но трубка — тоже признак. Нужно воздержаться. Что они рехнулись, эти профсоюзы или я сплю? Предъявляют ультиматум англичанам, чтобы не смели везти товаров в Крым. Англичанам! Непонятно. Во всяком случае передовую мог написать только коммунист. Или же ситуация здесь такая, что меньшевика не отличишь от большевика? В конце заметил адрес редакции. Допил кофе. Расплатился. Вышел. Взял извозчика и поехал в редакцию. В редакции редактора не застал, но узнал, что фамилия его та же, что и у автора передовицы. Ему сообщили домашний адрес редактора. Через полчаса был у того на дому.

Красивый, коренастый грузин. Эспаньолка. Осторожные глаза. Тихий голос.

— Здравствуйте. Чем могу служить?

— Хотелось с вами побеседовать, — улыбаясь, спокойно ответил Андрей. — Я только недавно прибыл из России.

— Из России? — глаза грузина оживились, но годами выработанная осторожность притупила удивление и интерес на лице.

— Ну, как там: голодают здорово?

— Порядком.

— Что-ж, приехали поправляться?

— Разве я так плохо выгляжу, — с ироническим смехом произнес Андрей. Смех видно покоробил редактора.

— Собственно, какая цель вашего прихода? — отрезал грузин.

— Видите, я сам журналист и до некоторой степени могу быть вам полезен.

— К сожалению, я вам ничего предложить не могу.

Андрей снова расхохотался.

— Я и не посягаю ни на что. Я просто думал, что вы настолько отрезаны от России, что всякая весть оттуда будет вам интересна.

Андрей нарочно произнес эту фразу многозначительно. Грузин насторожился.

— О, конечно, мы будем рады всякому сообщению, но для нас не так уж редки гости из России. Пожалуй, добрая треть Батума состоит из русских гостей.

— Гость гостю рознь, — ехидно улыбнулся Андрей.

Редактор промолчал.

— Я вас слушаю.

— О чем прикажете говорить? Что вас, интересует больше всего?

Теперь уже грузин стал улыбаться.

— Мне наш разговор начинает напоминать допрос.

— Мне тоже. — Я удивляюсь.

— Чему?

— Несоответствию между тоном вашего разговора и редактируемой вами газеты. Там вы не столь осторожны. Собственно, сегодняшняя ваша статья и дала мне возможность к вам явиться. Вы должно быть, социалист?

Грузин передернулся.

— А поскольку, собственно, все это интересует? И вообще, с кем я имею дело?

— Я человек из России. Вероятно, непохожий на большинство ваших гостей. Ведь ваши гости — это белогвардейцы.

— Я думаю, не станут же к нам бежать коммунисты.

— Кто знает!

— Уж не станете ли вы разносить слухи, что Ленин арестован Троцким, что ЧК пошла против ЦК, что коммунисты бегут из России?

— Не стану.

— Тогда объяснитесь.

— С удовольствием. Вы, вероятно, коммунист?

— Неужели вы думаете, что если бы я был коммунистом, то я вам, неизвестному и подозрительному человеку, сказал бы об этом.

— Да, думаю, что вы мне скажете. К сожалению, у меня при себе нет документов, но они у меня будут, если вы поможете.

— Что же. Вы приехали из России. Являетесь к незнакомому человеку. Не имеете документов и претендуете на доверие.

Андрей, как будто, не обратил внимания на слова редактора.

— Мне нужен человек, который отправится на судно, сообщится там с капитаном и принесет деньги, оружие и важные документы. В качестве заложника буду у вас я. Пошлите человека. Кроме того, мне нужно сегодня где-нибудь переночевать.

Редактор преобразился. Глаза заблистали. Взял трубку:

— Барышня! Профсоюз моряков… Да. Да… Миша, это ты!.. Да… Пришли Кубышку сейчас же… Да. Да…

Позвонил. Заказал чай. Пили молча. «Хорошая выдержка» — подумал Андрей. Через десять минут в комнату вкатился толстый паренек лет 12.

— Можете ему все поручить и довериться.

Андрей назвал судно и сказал, что делать. Паренек выкатился. Андрей читал газеты. Редактор что-то писал. Через полчаса снова вкатился паренек с сумкой в руках. Андрей вынул из сумки 2 парабеллума, «Кольт» и пачку ассигнаций.

— Спрячьте. По первой просьбе дадите мне. А теперь адрес квартиры, где ночевать?

— Быть может, вы раньше объявитесь.

— Ладно. Я вам не могу показать всех документов, но эта бумажка удостоверяет мой приезд для работы в Батуме. Вы удовлетворены?

— Вполне, товарищ. А вот это удостоверяет меня.

Андрей получил адрес, попрощался и вышел. На душе было спокойно. Однако, красивый город, подумал он, подойдя к раскинувшемуся над морем бульвару. Андрей спустился к берегу. Лег. Внизу сидели два офицера и о чем-то толковали. До Андрея долетали отдельные слова: «Крым», «наступление», «минировки». Он стал медленно перекатываться невидимый за пригорком. Вот уже совсем близко. Гудит густой бас:

— Много жертв нужно понести, но взять Крым можно и наши возьмут, я в этом уверен. — Трудно, — возражает другой, но в возражениях чувствуется симпатия к Советской России.

— Ну, Валико, нужно идти раздобывать деньги. Как думаешь, Андрей Михайлович даст взаймы?

— Не даст. Он вчера мне заявил, что с большевиками дел не хочет иметь. Ему ведь все слышно, что мы с тобой говорим перед сном.

— Ребята, — вдруг прозвучал голос. — Простите, что случайно подслушал ваш разговор. Вам нужны деньги, а мне нужны люди. Вот и по рукам.

— Это мне нравится. — захохотал обладатель баса, небольшого роста с калмыцким лицом, — зачем же вам люди?

— Для работы на пользу Советской России.

— Ладно, — сказал Валико.

— Дело, — вторил Леонид, высокий, худой украинец с длинными и, как будто, выщипанными усами.

— Тогда будьте завтра в 3 часа на этом самом месте. А пока получайте деньги.

Андрей бродил по городу. «Общество деятелей искусства», прочел он на вывеске. Было воскресенье. Доклад о современной поэзии. Андрей позвонил.

— Можно кого-нибудь из членов Правления видеть?

— Войдите.

Обратил на себя внимание. Какой-то женственный юноша с римским обручем на голове обольщал группу пожилых разряженных дам мелодекламацией. Тут же Андрей увидал одного из блиставших в свое время московских поэтов. К нему подходит высокий, сгорбленный, в темных очках с насмешливой улыбкой человек средних лет.

— Лапиди, — произносит он.

У Андрея екнуло сердце: Лапиди — по документам значится он — Андрей.

— Попался. Откуда знают… Попадонуло… Грек-франтик… Блестящая агентура… Как быть…

— Да. Да. — Андрей улыбался и жал руку человеку в очках.

— Я — председатель Правления, — с усмешкой говорит подошедший.

— А я — поэт, только-что приехавший из России. Впрочем, вам, вероятно, это известно.

— Да. Кто-то мне говорил про вас. Очень хорошо сделали, что пришли сегодня. У нас как раз интересный доклад. Будут прения и вы, конечно, выступите. Мы все так оторваны от России, что бесконечно рады свежему человеку. — Идемте, я вас познакомлю кое с кем.

— Зверь из России, — весело представлял Андрея председатель.

Пошли расспросы. Только сбивчивость их и тут же публикой даваемые ответы и споры — помогли Андрею ориентироваться. Андрей обстоятельно рассказал о масонских ложах в среде пролеткультовцев, о все растущих космических настроениях. Назвал первые пришедшие на ум имена.

— А книги, книги привезли?

Увы, он не смог. Но на днях приезжает его друг, известный теперь поэт. Он привезет с собой много новых книг.

К нему подходит толстый студент, внимательно его осматривает. Потом прохаживается с председателем, и они о чем-то оживленно толкуют, порой поглядывая на него. Где он видал это лицо? По свойственной привычке Андрей прикидывает к студенту офицерское обмундирование. Что-то знакомое. Где-то видал… Ах, да… Осва… Харьков… Теперь ясно, в какую компанию попал. Вероятно, половина «поэтов» — шпики. Его знают или подозревают… Андрей прогуливается с дамой. Та подозрительно улыбается…

— Где я вас видела… Никак не припомню… У вас такая наружность, что не забудешь…

Все это произносится многозначительно.

Но вдруг взрыв бомбы…

— Лапиди! Лапиди! Где Лапиди?..

Кричат сразу два мужских голоса. Рука на браунинге.

— Простите, — шепчет даме. Быстро направляется к выходу. Рука студента на плече.

— Куда вы, куда вы так скоро?

Движением плеча срывает руку и выбегает… Несется во всю. Оборачивается. За ним никто не следует. Однако… Чуть пошатываясь, подходит к извозчику. Пьяным голосом кричит.

— За город…

В одном из загородных духанов обедает. Сидит лицом к стене — на всякий случай. Вдруг взор падает на висящую карту Батума. Подходит. Долго и внимательно рассматривает. Опять садится. Пьет вино. Много пьет. Пьет и улыбается. Улыбается и пьет. Наконец, забыв все приличия, громко хохочет. Рядом сидят грузины. Тоже пьют. Его поведение никого не удивляет. В этой стране крики, смех, драки и плясы в духанах — обыкновенное явление. Да и какое дело Андрею до всего мира теперь. Он разрешил, наконец, задачу, над которой ломал голову Костин… Вот тебе и карта… Хорошо жить, чорт возьми…

Вечером Андрей был в условленном месте. У редактора сидел еще товарищ. Его серые глаза внимательно были устремлены на планы. На этот раз встреча была радушная.

— Вы с военным делом знакомы? — спросил сероглазый грузин.

— Отчасти.

— Вы, значит, будете нам очень полезны. Мы проверяли ваш документ. Никаких подозрений он не вызывает. Все же разрешите вам предложить несколько вопросов?

— С охотой.

Небольшой допрос. Нашлись общие знакомые и даже одно общее дело в Киеве. Впрочем, они друг друга тогда не знали.

— Видите, я секретарь местного парткома и поэтому можете мне вполне доверять. А для того, чтобы у вас не было никаких сомнений — я вам покажу одну из старых моих бумаг.

— Я удовлетворен, — сказал Андрей, прочитав документ.

— Вы, вероятно, приехали не один.

— Пока один. Но завтра, послезавтра должен прибыть из Поти еще товарищ, кстати — хороший красный командир.

— Это приятно. Вы приехали как раз вовремя для нас. Здесь такая ситуация, что мы каждую минуту можем быть арестованы, или же… или… — печальные глаза спустились на стол, где лежала карта, — или же… возьмем власть в свои руки… Да. Когда приедет ваш товарищ, мы с вами обстоятельно разберемся по карте. У нас здесь чрезвычайно сложно. Много враждующих между собой народностей… Грузины, аджарцы, армяне, греки и пр. Есть китайцы, что работают на железных дорогах… Сотен восемь… Они в наших руках.

VI. В центре заговора

За большим столом сидело 9 человек. Запах крепких сигар. Бутылки вина. Икра анчоусы, фрукты… Проявляли признаки нетерпенья. Кого-то ждали. Высокий мужчина с татарским носом, черными откинутыми волосами, сросшимися бровями и неприятными, как ножницы режущими, глазами, вполголоса говорил с хрупкой блондинкой, как бы снятой с портрета Боттичелли.

Высокий мужчина говорил с хрупкой блондинкой…

Рядом сидели два офицера со знаками отличия на груди и обсуждали план какой-то боевой операции. Остальная публика состояла из штатских, прилично одетых, пожилых, за исключением черного юноши, типа музыканта. Последний чувствовал себя неловко.

— Полковник Войтинский, — пронеслось вдруг вдоль стола. В комнату вошел — молодой еще — человек, с энергичным польским лицом. Чуть сгорбленный нос придавал ему вид хищной птицы. Стальной упор глаз и синие круги под ними. Военная выправка.

По тому вниманию и вместе с тем почтению, с каким его встретили, видно было, что это его ждали с большим нетерпеньем.

— Теперь мы можем приступить с совещанию, — тихим голосом начал высокий мужчина: — Раньше всего, я хотел бы Вам представить нового товарища и соратника в нашем славном историческом деле. Долго о нем говорить не буду. Его рекомендовал Эрбе, рекомендую и я. Отца его расстреляли большевики. В Советской России он пользуется хорошей репутацией, как музыкант. Приехал сюда из Парижа.

Человек энергичный и со связями. Предлагаю его кооптировать, в члены комитета. Зовут его Вацлав Иоаннович Янкович.

Нервный молодой человек протянул руку, которую поочередно жали все присутствующие. Он еще больше смутился.

— Разрешите мне сделать внеочередное, очень важное заявление, — властным голосом сказал Войтинский.

— Просим.

— Сегодня утром я получил известие, что к нам из Новороссийска через Поти направились два большевистских комиссара с важным поручением. Один из них был арестован грузинскими властями в Поти и затем освобожден. Другой прибыл сюда утром. Одет в синее пальто и котелок. Маскируется греком. Зовут его Андрей. Ему лет 25–26. В Новороссийск прибыл из Москвы. С ним ехал человек, посланный Киракопуло, который из Поти отправил мне телеграмму. Я сообщал английской контрразведке, но задержать его не удалось. Не имею представления, как ему удалось скрыться. Как видите, парень ловкий и привычный. Мною уже приняты меры через штаб генерала Драценко к задержанию.

Сегодня же я получил от полковника Вороновского письмо, в котором он просит меня прислать нескольких политических руководителей и военных организаторов. Иначе — пишет он — дело зеленых на побережье прогорит. Я, со своей стороны, настаиваю, чтобы Виктор Александрович, еще с кем-нибудь немедленно ехали в Гагры. Двух инструкторов я уже отправил.

Виктор Александрович, маленький, толстый, в пенсне, присяжный поверенный, стал с неожиданной для него энергией возражать. Он, мол, работник городского масштаба. О крестьянах знает только по книгам. Вообще он — теоретик. Да и наружность его как-то не подходит.

Угрюмов — так называли высокого мужчину — поддержал Виктора Александровича.

— Господин Войтинский, Вы не беспокойтесь. Людей я найду и завтра же вам предложу, а Виктор Александрович нам еще пригодится.

Затем Войтинский начал свой доклад о Москве.

— Все сведения о ранении Троцкого оказались вымышленными. Соболеву удалось в Туле взорвать склад, но после этого о нем ни слуху, ни духу. От Эрбе ожидаю многого. У него опыт. Он настоящий революционер. Но предупреждение. Эрбе не дорос до принятия политических перспектив. Он не знает о нашей связи с белыми и Антантой и для пользы дела нужно от него это скрыть. В последнее время от Эрбе сведений нет. И вообще неналаженность связи — полная. Я полагаю, что хорошо бы направить туда Катю. Она кого угодно проведет и сможет связать, как отдельные тройки между собой (а это, в виду расширившегося масштаба работы — необходимо), так и нас с ними. Кстати — о провале Нюрина. Беспокоиться нет оснований. Он был убит при преследовании. Вместе с Катей я предлагаю послать нашего нового товарища г-на Янковича. У него, оказывается, дядюшка работает во Всероглавштабе. Я думаю, — он сможет быть нам полезным. В особенности вам, полковник.

— Все-таки вы слишком мало сделали, вернее сказать, почти ничего не сделали, если соразмерить вашу работу с той суммой, которую вы получили, — вырвался вдруг голос молодого офицера со знаками отличия на груди. — Нас совершенно не интересуют ваши политические комбинации, и все эти фразы — «о настроении среди масс» — мы уже слышим не первый год. Нам дело подавайте. Мы — люди военные.

— Успокойтесь, Александров, — хитро улыбнулся Войтинский. — Во-первых, впереди еще время, во-вторых, и настроения важны: нужно пропитать массы враждой к большевикам под каким бы то ни было соусом. А в-третьих, среди друзей такой тон бесед не годится. Все мы раньше всего подчинены одной идее — сломить ненавистных большевиков. А дальше — сговоримся.

Все же доклад встретил сильные возражения среди военных. Подчеркивалась штатская расхлябанность, преобладание политических моментов над военными. Было внесено предложение ввести двух военных в комиссию по «московским делам». Поднялся шум и неразбериха.

— Вы забываетесь, — возвысила вдруг голос женщина. Ее синие глаза горели негодованием. Все смолкли.

— Вы забываете, что это не митинг 17-го года, а конспиративное собрание. А вы, — обратилась она к офицерам, — забыли наше изначальное соглашение. Вы нам помогаете в работе «московской», а мы вам в работе «южной». Когда дело дойдет до вооруженного выступления — мы в вашем распоряжении, теперь же подпольная, политическая работа. У нас большой опыт и большой импульс. У нас и больше прав. Не может быть никакого другого решения. В конце концов, мы можем отказаться от вашей помощи, ибо золотые источники и нам известны.

Угрюмов не сводил глаз с Кати, как называли ее товарищи, и гордо улыбался.

— Я вполне согласен с m'lle Катей, — заявил Войтинский, — сейчас не время изменять наше соглашение. Временные неудачи ничего не доказывают и смею вас уверить, что с приездом Кати в Москву дела сразу изменятся к лучшему.

— Я хотела бы вам сообщить одну новость, — продолжала Катя. — Это касается вас, г-да офицеры; мне давно уже известно, что профессиональные союзы, в особенности союз моряков, довольно удачно чинили вам препятствия в ваших сношениях и делах с Крымом. Вчера я беседовала с английским генералом Кук-Коллисом по этому поводу и могу вас обрадовать. В течение ближайших дней главные руководители профсоюзов — коммунисты будут арестованы и увезены англичанами в Константинополь. Я предлагала сразу расправиться с ними, но Кук-Коллис колеблется. Он боится волнений и нагоняя сверху.

Опять поднялся шум, но на этот раз радостный, и опять Кате пришлось напомнить о конспирации.

Инцидент был ликвидирован. Началось обсуждение текущих дел. Затем Войтинский дал военный обзор.

— Каждый день мы можем развить из Крыма наступление. Как только получим нефть от англичан, мы широко применим метод десантов. Дела сейчас, как никогда, хороши. Дух войск — отличный. Технически армия вооружена, как любая западная. Танки, пулеметы, орудия, воздушный флот — всем этим союзники снабдили нас вдоволь. Скоро, скоро будем в Москве. И вам, Николай Николаевич, — он благожелательно улыбнулся Угрюмову, — больше всех нужно подумать над этим, так, как только тогда начнется ваша работа — и уже не боевая, подпольная — а мирная созидательная в масштабе русского государства.

Часам к 12 стали расходится по одному, по два, пока, наконец, остались только Угрюмов, Катя и Войтинский.

— Ну что, Екатерина Павловна, были у Драценко? — спросил Войтинский.

— Была. Чрезвычайно милый генерал. Он был очень обрадован, когда узнал про Янковича. А Янковича в оборот я возьму. Он уже, кажется, влюблен в меня. Работы будет много. Вы знаете, что сейчас многие важные дела в Москве сосредоточены в руках Костина. Его ближайший сотрудник — мой бывший обожатель — Сергеев. Думаю, удастся как-нибудь изъять Костина со всеми делами. Больше всего меня волнует молчание Эрбе. Боюсь, что арестован. Тревожит также ваше сообщение о комиссарах. Есть предчувствие, что приезд их связан с молчанием Эрбе. Нужно во чтобы то ни стало заполучить их и хорошенько допросить, как помните, Гумидзе, — по ее тонкому, текучему рту скользнула хищная улыбка…

Угрюмов молча допивал вино.

— Пора, полковник, идем.

Они, беседуя, вышли.

VII. Уроки бокса

Квартирный вопрос разрешался с чрезвычайной быстротой. Андрей недаром радовался в духане. Просматривая карту Батума, он сообразил вдруг, что Мария 14—I есть просто-напросто Мариинская, одна из главных улиц города. Направил Валико по этому адресу, и тому удалось снять комнату в первой квартире 14-го номера, где жил присяжный поверенный Угрюмов. Такая квартира чего-нибудь да стоит. Помимо того, ориентация на греков опять увенчалась успехом. В передней д-ра Потманиди к нему подошел рыжий грек, тот самый, что сперва предупредил Андрея о розысках, а потом сам искал его. Из двухминутного разговора Андрей узнает, что грек служит в английской контрразведке, пользуется там доверием, обременен семьей, отнюдь не заработками, не прочь съездить в Новороссийск с камешками, но с тем, чтобы вернуться живым обратно, и, в заключение, грек предлагает комнату у себя, вполне застрахованную от обысков, а Потманиди готов ответить головой за грека. И вот первый результат: грек вручает Андрею список агентов, служащих в английской контрразведке.

Лежа на гальках и просматривая газету, в конце страницы. Андрей заметил петитом напечатанное:

— «Даю уроки бокса. Ученик знаменитого боксера Костина. Цены по соглашению. Видеть с 12-ти до 2-х. Спросить Сержа. Городок III Просека, 18, кв. 9».

Но тут начинаются затруднения. Тупая физиономия со шваброй вместо усов и с маузером на ремешке, — вместо выражения на лице (что означает: «я — есмь грузинский шпик», ибо другим маузеры запрещено носить), вменяет себе в обязанность быть молчаливым спутником Андрея.

Грузин со шваброй вместо усов следил за Андреем…

Андрей стремится в Городок, но и грузина обуяло это желание. Тогда Андрей заходит в павильон и ждет. Через полминуты входит грузин, садится против, заказывает мороженое. В то время, как барышня подносит ему порцию, Андрей спокойно встает и уходит. Грузин давится мороженым: ему расплачиваться.

Едва ликвидируется первое затруднение, как возникает другое. Навстречу Андрею выходит парень, нисколько не похожий на Сергея.

— Вам кого?

— Боксера Сержа.

— Это я.

Андрей бросает взгляд на молодца. Физиономия понравилась. Неужели ошибка?

— Пришел по объявлению. Однако, уроки мне не нужны. Я сам не плохой боксер.

— Очень приятно. Рад встретиться в любое время на любое количество раундов.

— Не в том дело. Я ученик Костина. Как поживает старичок?

Андрей произносит это так трогательно, что на этот раз у Саши Стукова мелькает — неужели ошибка?

— Мы, вероятно, о разных Костиных говорим.

— И мне это кажется, м-р Сергей.

И вдруг оба партнера заливаются хохотом. В это время сзади доносится сухой голос.

— Где тут живет боксер?

Оба весельчака переглядываются и оборачиваются.

— Вы не ошиблись адресом. Боксер — я.

Высокий военный смотрит в упор подозрительно и говорит:

— Я имел другое представление о вашем сложении.

— Вы думали встретить атлета, а не боксера? — с иронией спрашивает Стуков.

— Нет. Но Костин, как я помню, придавал сложению первостепенную роль.

— Простите, — перебивает Андрей, — вы говорите об Андрее Костине, или о Петре?

Этот неожиданный вопрос ставит военного в тупик.

— А что? Разве и вы Костина знаете?

Андрей смеется.

— Видите, я сам Костин. Федор Костин.

— Тоже боксер?

— Вот именно.

С неприятным смешком:

— Вероятно, Костины взяли себе патент на боксерство, или же, наоборот, так называемые боксеры взяли патент на Костиных?

— Милостивый государь, вы забываетесь… — вспыхнул Андрей.

В следующий момент противники, нащупывая, обходят друг друга. Через минуту военный с синяками под глазами и расшибленным носом лежит на земле.

Через минуту военный лежит на земле.

Серж считает до десяти и затем заявляет.

— Чисто сработано. Чувствуется школа старичка.

Военный поднимается, обтирает кровь с носа и подает руку Андрею.

— Благодарю за урок.

После этого Андрей, отвесив поклон, входит в коридор, подымается по лестнице, отыскивает 9-ый номер и попадает в объятия Сергея.

— Смотри, смотри!.. — указывает Сергей в окно.

С противоположной стороны улицы, у забора стоят франтоватый грек и несколько грузин из особого отряда. Но вот грек отделяется от грузин и входит во двор. Внимательно осматривает Стукова и отрицательно качает головой. Затем военный прощается со Стуковым и вместе с греком уходит. Стуков, смеясь, вбегает наверх и сообщает нашим друзьям, что в пятницу у него начинаются уроки бокса.

Таким образом, честь 3-ей квартиры Андрей отстоял кулаком.

* * *

Андрей и Валико тщетно прикладывали уши к дверям. Все щели были заложены, к тому же стена была задрапирована. До них доносился шум голосов, но слов разобрать нельзя было. Ясно было только, что присутствовала женщина с правом голоса, да еще властного, и, судя по звону шпор — военные. Часам к 12-ти стали расходиться. Валико горел от нетерпения.

— Андрей, зачем медлить? Нужно проследить этих птиц. Быть может, удастся подслушать.

— Важные птицы улетают последними.

Через несколько минут снова послышался легкий шум голосов.

— Мы не ошиблись. Женщина осталась. Помните, Валико: в нашем деле женщина это все.

Наконец, говор смолк. Послышались шаги. Хлопнули дверью.

— Теперь айда за ними!

Трое: офицер, штатский и дама направлялись в сторону бульвара.

Двое: Андрей и Валико следовали за ними.

На углу остановились.

— Значит, до моего отъезда в Москву, вы еще зайдете ко мне, полковник!

— Непременно. Непременно.

Попрощались. Офицер пошел в одну сторону, штатский с дамой — в другую.

— Валико, — шепнул Андрей, — проводите офицера.

На бульваре дама прижалась к штатскому и стала что-то шептать; вдруг она нервно подняла голос:

— Мне жутко, Коля, ехать в Москву. Я не боюсь казней Ч.К. и других опасностей. Но почему-то Костин внушает мне страх… И эта история с боксером. Так странно! Так странно!..

Затем опять шопот. Последняя фраза, которую услышал Андрей, была произнесена совсем истерично:

— Я его сама буду допрашивать, понимаешь…

Придя к себе на новую квартиру, Андрей застал Валико.

— Этот полковник весьма близок к генералу Драценко. В такое позднее время к нему жалует.

— Ах, вот как. Значит, штатские люди непосредственно связаны с белым штабом. Интересно.

— Господин Серж, профессор бокса, в обществе которого я получил знаменательный урок, — представил со смехом Войтинский Сашу Стукова молодой интересной даме, сидевшей у него в кабинете.

— Рад познакомиться. Однако, ваши синие глаза острее шпаги, — заметил Стуков, смотревшей на него в упор, даме.

Катя вздрогнула.

— Благодарю за комплимент. Мы с вами как будто где-то встречались?

— Увы. Положение мое было невыгодно. Вы были пассажиркой, соседкой генерала Кук-Коллиса, я же — всего только его шофёром.

— А относительно Костина, вашего учителя, он, кажется, теперь занимается следственными делами. Что, он здоров?

Войтинский выходит на середину комнаты.

— Ну, шутки в сторону! Вы влопались! Умейте держать ответ — и все обойдется благополучно.

Вы ошибаетесь, полковник, не я влопался, а вы оба влопались. Дом окружен нашими людьми. Они за дверями и под окнами. По первому свистку будут здесь.

Полковник оборачивается и тут же получает удар в висок. Со стоном падает. Стуков бежит к двери. В это время чьей-то сильной рукой навстречу открывается дверь, ударяя Стукова по лбу. Он падает. Входят два военных. Катя подбегает к Стукову и кричит военным:

— Держите его, он убежит!…

Но Стуков сам вскакивает и снова с улыбкой поднимает руку кверху. Катя оборачивается — сзади стоит Войтинский, бледный, как смерть, с револьвером в руках.

— Что-ж, будем дальше беседовать, мадам? Как видите, уроки Костина даром не прошли.

— Разговаривать-то мы будем, но на этот раз — вас это, конечно, не стеснит — мы вас свяжем.

— Сделайте одолжение.

Сашу Стукова связывают по рукам и по ногам веревками.

— Господа, — заявляет Катя, — оставьте нас одних, у нас есть, о чем побеседовать.

— Ладно, вот вам ключ и, на всякий случай, браунинг, а мы пойдем к вам, Викторов.

Военные ушли.

Оставшись одна, Катя отходит к столику, где лежит ее шляпа, вынимает длинную булавку и подходит к Стукову, лежащему на оттоманке.

— Вы будете говорить мне правду, иначе… — она вонзает булавку Стукову в плечо. Тот невольно вскрикивает:

— Сударыня, я не вижу причин, по которым я должен вам говорить правду. От боли я кричу, часто вру, могу впасть в обморочное состояние. Но правды от боли не говорю.

— Слушайте, Серж, или как вас там зовут, вы мне нравитесь. Вы хладнокровны, решительны и умны. Я вас оставляю здесь на полчаса. Подумайте — вы получаете выгоды, деньги и дружбу — с одной стороны, и пытки, и казнь — с другой. Я еду сейчас к генералу, посоветуюсь относительно вас. Англичане, знаете, не церемонятся со шпионами. Через полчаса буду здесь. Если, вы одумаетесь — будем друзьями в работе и в жизни. Помните — я вас оценила, а это очень важно. Если же… — по ее лицу пробежала дьявольская улыбка, — одним словом, пытать я умею.

— Катя ушла, заперев за собой двери. Как только шаги ее стихли в отдалении, Стуков свалился с кушетки на пол и стал перекатываться по направлению к столику, где раньше лежала шляпа Кати. Подкатившись, оттолкнул боком столик и тот упал на него. Посыпались папиросы, блокнот, зажигалка и пепельница. Сильным движением сбросил с себя столик и подполз к зажигалке, которую взял ртом. С усилием поднявшись, опустил зажигалку на письменный стол, повернулся спиной к нему и связанными руками зажег ее. Затем он стал обжигать веревки на руках, отскакивая от боли и снова приближаясь. Прошло не меньше трех минут, пока веревка ослабла настолько, что он без особенного труда, рванув, освободил руки. А еще через минуту — вскочил на ноги.

— Теперь произведем обыск у любезных хозяев, — пробормотал Саша.

С легкостью заправского громилы, вскрыл все ящики, вынул бумаги, уложил в портфель с монограммой Войтинского, лежавший на письменном столе, вышиб дверь плечом и вышел.

В Городке он застал одного Леонида. Рассказав ему историю портфеля, они вместе с Леонидом стали рыться в нем. Большинство бумаг были шифрованные, но вскоре они нашли ключ к шифру в записной книжке Войтинского. Масса ценных сведений: относительно формирования воинских частей, времени их отъезда в Крым, снабжения Крыма, Батума и Константинополя, о покупке нефти и проч. Но больше всего Стукова заинтересовала телеграмма: «Высылаю сорок тысяч долларов сегодня вечерним тчк Курьер белой повязкой на рукаве тчк Встречайте вокзале тчк Свэн».

Телеграмма была помечена сегодняшним числом.

— Великолепная идея! Мы можем сцапать этого курьера в пути. Часа через полтора уходит поезд на Тифлис.

VIII. Белые документы и нефть

В приемной штаба оккупационных английских войск, у генерала Кук-Коллиса, сделавшего свою карьеру на усмирениях в Индии, царило обычное оживление. У дверей «самого» стоял невозмутимый верзила «боби» с традиционной дубинкой на ремешке. Юркий переводчик — местный батумец, расставляя посетителей в очередь, услужливо пропускал вперед знакомых и влиятельных в городе людей. Дубинка «боби» нередко коротким взмахом, тяжело ложась на головы, плечи и спины просителей, помогала ему устанавливать порядок.

Во время одной из таких сцен укрощения из дверей губернаторского кабинета высунулась упитанная физиономия капитана Гарриса. Он молча обвел белесоватыми глазами сразу притихшую толпу и кивнул переводчику: «Мистер Григ! К телефону».

— Тише вы тут без меня, — прошипел тот и скрылся вслед за капитаном в кабинет.

— Алло. Кто говорит? — Пристань. — Да, какой, какой пароход вы говорите. — «Возрождение» из Севастополя. — Что. — Бумаги в штаб. — Говорите громче. Ничего не слышно. — Важные донесения. — Хорошо, сейчас приеду. — А как на фронте. Бьете. — Наступление. — Что. — Да, да, на машине.

Он перевел разговор нетерпеливо дожидавшемуся Кук-Коллису и быстро сошел к подъезду, где стоял дежурный автомобиль штаба.

Саша Стуков уже второй час сидел на нем, не слезая. Он то дремал у руля, то с любопытством поглядывал на индуса-часового, с усыпляющей монотонностью шагавшего по тротуару и, несмотря на 35° жары, ни разу не замедлившего шага.

— На пристань. — крикнул Саше Григ, открывая дверцу.

— Подождите, подождите. Мистер Григ. — неслось с лестницы, по которой сбегал второй переводчик штаба, — подвезите меня в Павильон.

— Некогда, некогда. Тороплюсь. Не до Павильонов теперь.

— Да ведь это почти по дороге. Я с поручением от Гарриса.

— А меня послал Кук-Коллис. Пришли важные сообщения из Крыма. Ну, трогайте же скорей, чего вы ждете, — бросил он Стукову.

Машина дрогнула и, круто завернув за угол, понеслась, поднимая клубы дыма и гари. И вместе с трепетом мотора в голове Саши стучала мысль: «Сообщения из Крыма. Сейчас, здесь, рядом со мной, в автомобиле будут секретные донесения…»

Он с удовольствием замедлил бы скорость, чтобы дать себе время обдумать, взвесить… Но Григ поминутно торопил и нервничал, ибо он знал — генерал Кук-Коллис не любит ждать.

Проносились мимо широкие витрины магазинов, декоративные пальмы, мелькали лица нарядной толпы Мариинской. Подъезжали к пристаням.

Пароход «Возрождение» стоял еще на пристани и должен был пришвартоваться к берегу часа через два. Григ взял лодку, и не прошло получаса, как он уже возвращался с маленьким толстым офицером в погонах полковника.

В ожидании их Стуков разговорился с знакомым лодочником-турком, парнем лет шестнадцати, одним из лучших пловцов Батума.

Толстяку офицеру трудно было влезть на высокую пристань, и они пристали сперва к маленькому, грязному буксирному катеру, с которого на берег были скинуты сходни.

Первым поднялся Григ.

— Помогите, полковнику, — сказал он Саше, — его, кажется, сильно укачало.

И, действительно, офицер стоял, беспомощно покачиваясь, с обалдевшим лицом, левой рукой держась за перила, а другой — судорожно прижимая к животу свой портфель. Стуков с жадностью посматривал на сокровенную ношу. Он быстро спустился, взял толстяка под левую руку и, осторожно поддерживая, повел по сходням. Дойдя до середины, он неожиданно поскользнулся и упал на четвереньки, не выпуская руки полковника. Тот инстинктивно вскинул занятую бумагами руку к перилам, и портфель, мягко шлепнувшись в воду, скрылся около борта катера.

…И портфель мягко шлёпнулся в воду.

Полковник, нелепо болтая ногами, уже погрузился по пояс в воду, когда, ловко вскочивший на ноги, Стуков вытащил его и почти на руках донес до растерянно прыгавшего на одном месте Грига. Лицо переводчика подергивалось конвульсивными гримасами, горло схватывала спазма, он силился что-то выкрикнуть и не мог.

— Черти косолапые, — неистово ругая команду катера, кричал Саша, — облили сходни нефтью, ишаки батумские.

— Да вы меня сами уронили. — горячился полковник.

— Ну вот. Что вы. Я же поддержал вас, а то и вы бы утонули: здесь ведь очень глубоко.

И он снова начал ругаться и грозить вышедшему на борт капитану.

Онемевшему Григу, наконец, удалось преодолеть страх перед угрожавшим скандалом в штабе, и он, визгливо крича, перебегал от одного лодочника к другому, предлагая достать портфель.

Но коренастые моряки, великолепно умевшие и нырять, и плавать, угрюмо посматривали на тщедушную фигуру раздраженного переводчика, а некоторые, посмеиваясь, отходили в сторону — никому из них не хотелось помочь «англичанину». Красная феска молодого турчонка, с весело вздрагивающей кисточкой, давно уже юркнула к себе в лодку и затерялась в общей суматохе.

Вода стекала с полковника ручьями. Он широко растопырил короткие ноги и поддерживал руками края набухших от воды галифе. Узкие щелки глаз дрожали, и глаза растерянно перебегали от одного лица на другое — он понимал только, что его служебной карьере грозит катастрофа, что он здесь беспомощен, бессилен…

— Господин Григ, господин Григ. — чуть не всхлипывал он, — ну помогите же. Неужели вы не можете заставить кого-нибудь из этих мерзавцев полезть в воду. Эх, если бы это было у нас в Севастополе. Я бы их….

Григ бегал к телефону, звонил в штаб, искал багры и, наконец, получив приказ Кук-Коллиса, велел катеру отойти на несколько саженей и оцепил это место пристани полицейскими.

Когда, наконец, нашлось трое грузчиков, согласившихся за крупное вознаграждение исследовать дно, у места происшествия собрались уже члены врангелевской миссии и английского штаба. Через два часа, после неоднократных ныряний, закидывания баграми и крючками, всем стало ясно — портфеля не было…

* * *

Стуков вошел своей обыкновенной четкой и сдержанной походкой.

— Посмотрите-ка, Сергей, что я выудил. Не пригодится ли вам.

И он протянул несколько листов покоробленной бумаги.

— Побывали в воде, но это ничего — прочесть можно.

Сергей удивительно перелистывал страницы, потом весь встрепенулся и в волнении вскочил:

— Чорт возьми. Ведь у нас там почти совсем нет войск. Если они теперь высадят десант под Новороссийском — вся Кубань пропала…

— Надо переслать эти бумаги Клячко, там у меня еще сушатся доклады общего порядка. Может быть, успеют подтянуть части с севера…

— Переслать, конечно, нужно… Но это не разрешение вопроса. Надо… надо… — Сергей сосредоточенно соображал, — надо сделать так, чтобы они не смогли высадить десанта. Или, по крайней мере, отложили его.

Он снова углубился в чтение.

— Вот что. У них нет горючего. Им нужна нефть. Нефть в Батуме. Но ведь и мы в Батуме. Эти десять тысяч пудов ячменя, что присланы на «Возрождении», всего не окупят, и англичане будут ждать присылки добавочной партии, а тем временем мы должны действовать…

— Что же вы хотите сделать. Неужели…

— Вы, кажется, угадали: взорвать, сжечь…

— С этим делом я знаком. Вся нефть сосредоточена здесь, в баках Нобелевской компании; нефтяные приемники там же.

— А не поможете ли вы достать план их расположения.

— Да я и так знаю там каждую пядь земли, ведь я работал в этой компании года два назад. У меня там и знакомые есть.

Саша карандашом набросал чертеж.

— Вот видите. Если взорвать эти два бака, то пожар распространится на всю площадь и от здания приемника останутся одни развалины.

— Пожалуй, правильно. Нужно только достать пироксилин. Для такого взрыва он вернее динамита. Двоих участников хватит.

— Вы пойдете?

— Пойду, — спокойно ответил Стуков. — только мне помощника не надо: я привык один орудовать, так-то вернее, всегда знаешь, что делать.

— Но вам придется взорвать два бака, иначе пожар может не распространится, там же есть барьеры. Одному не управиться. Я вам дам хорошего парня — не сморгнет. А пироксилин?..

— Пироксилин сможет достать Шюкри. Шустрый турчонок, который выловил мне бумаги. Он глушит рыбу динамитом, у них и шашки, и шнур и детонаторы найдутся.

— Вот хорошо. Товарищ Леонид скоро придет ко мне. Подождите его здесь. А как, однако, обошлось у вас в штабе.

— Такую кутерьму подняли, что сам чорт ногу сломит — ничего не разберешь. Послали за водолазами. Накинулись было на меня, но сам врангелевец меня защищал. Жаль только, что он знает содержание доклада, при мне рассказывал капитану Григу.

* * *

Надежда Николаевна Перцева, или просто Наденька, как ее почти все звали, девушка лет девятнадцати, дочь заведывающего Нобелевским складом, была очень удивлена, получив записку от своего старого знакомого. Ведь Саша два года назад, во время захвата Батума турецкими войсками, пропал без вести, и она с тех пор о нем ничего не знала.

С нетерпением прохаживалась Надя по двору перед своим домом.

Большой электрический фонарь, висевший над воротами, резко бил в глаза и загонял черные тени за причудливые очертания высившихся баков.

Двое молодых людей, в широких английских пальто, подошли к калитке, и часовой решительно поднял винтовку, загораживая вход.

Пришедшие указывали на дом заведывающего, и солдат позвал офицера. Надя обернулась и, когда люди вошли в полосу света, вскрикнула:

— Пропустите, пропустите их. Это ко мне.

Она сразу узнала Сашу и бросилась ему навстречу. Офицер поклонился, и ей пришлось знакомить их: ее старый знакомый, сослуживец отца, был в турецком плену. Офицер еще раз поклонился и обиженно отошел. Этого русского предпочитали ему, английскому офицеру.

Саша рассказывал. Сражение, плен, мытарства и лихорадка, побег, тюрьма… Надя с увлечением слушала и, когда Леонид остановился около одного из баков, мимо которых они прохаживались, она не заметила.

Вскоре Стуков взглянул на часы и, отговариваясь неотложными делами, стал прощаться. Он обещал придти на следующий день и, попросив ее не провожать до ворот, исчез в темноте.

Стуков быстро нашел Леонида и начал прилаживать пироксилиновые шашки к стенке намеченного ими бака. Несколько шашек были привязаны к доске, которую надо было вплотную припереть, прочно укрепив к баку, чтобы вся сила взрыва направилась в сторону железа.

Работать приходилось тихо, так как сторожевые посты расположены были недалеко.

В нескольких саженях возвышался каменный барьер, разделявший на двое площадь складов.

Саша, еще не закончив укрепление первой доски, сделал знак Леониду, и тот, забрав часть шашек, направился ко второму баку.

Барьер был не высок и перелезть через него не представляло особой трудности. Стуков продолжал спокойно работать, когда вдруг услышал глухое падение тела и шум посыпавшихся камней… Где-то рядом раздался свисток, другой, третий…

— Пропал. — бросилось в голову Саше, — дурак, сапог не снял. — и он, кое-как приладив доску, зажег шнур.

Леонид с трудом поднялся на ноги и, подхваченный Стуковым, побежал вдоль барьера. Сзади слышались свистки, крики и приближающиеся шаги.

Выхватив револьверы, друзья спрятались за один из дальних баков.

Друзья спрятались за один из дальних баков.

В это время, между оставленными ими баками, взметнулся высокий столб пламени и оглушительный взрыв тяжелым ударом упал в затихшее предместье.

Момент полного безмолвия — затем, глухой топот нескольких пар ног, убегавших в разные стороны и нарастающий шум чего-то, растекающегося по каменистому двору нефтяных складов.

Стуков и Леонид остановились за городом, у кладбища. Оглянулись, еле переводя дух.

Пожара не было. Они посмотрели друг на друга, снова на город, пожали плечами и обессиленные опустились на землю.

IX. На службе у белых

Молодой поручик, туго стянутый, с лихо закрученными усиками, прогуливался по платформе, привлекая умильные взгляды станционных барышень.

— Скажите, пожалуйста, на мое имя не пришло телеграммы? — спросил он, зайдя на телеграф.

Чиновник подал телеграмму, которую он тут же вскрыл и прочел.

«Станция Кабулети Тихорецкому. Встречайте курьера белой повязкой руке ночным. Сопровождайте Батум. Войтинский».

Затем он снова стал ходить по платформе, с нетерпением ожидая поезда. Но вот набежали огни, и стальное чудовище, фыркая и шипя, проглотило станцию…

Поручик вскочил в первый от паровоза вагон и стал внимательно осматривать пассажиров.

Поезд тронулся, но его это мало смущало: он переходил из вагона в вагон, пока, наконец, не успокоился, увидев человека с белой повязкой на руке. Сел против него. С трубкой во рту, в английском пальто и кэпи, курьер походил на иностранца. На коленях его лежал чемоданчик, который он обхватил обеими руками. Единственная соседка, бывшая в купе, спала на верхней койке.

Поручик протянул телеграмму своему визави. Тот с удивлением прочел.

— Очень приятно. Очень приятно — пробормотал он.

— Повязка вам больше не нужна. — тихим голосом сказал поручик. — Она может только навлечь подозрения.

Повязка была снята. До самого Батума не было произнесено больше ни слова. Когда подъехали к станции, поручик шепнул своему соседу:

— Следуйте за мной!

Они молча прошли мимо ряда извозчиков. Наконец, у одного, запряженного парой лошадей, остановились. В экипаже сидел человек в английском обмундировании.

— Это вы, Тихорецкий, великолепно! Полковник Войтинский ждет вас у себя на квартире.

Не успели они усесться, как вдруг сзади зазвенел женский голос:

— Глядите! Вон наш боксер?..

Вероятно, эта фраза придала много бодрости кучеру. Он с таким усердием рванул лошадей, что, даже много видавший видов, соседний извозчик пробормотал: «Что ты рехнулся»…

Но ему не суждено было кончить свою фразу. Три офицера бешено вскочили в фаэтон и, указывая револьверами на ускользающую добычу, кричали: — Догоняй, мать и прочее…

Началась бешеная гонка по улицам Батума.

Началась бешеная гонка по улицам Батума.

Лошади преследователей были свежее и расстояние между экипажами стало медленно уменьшаться.

Вдруг из фаэтона преследуемых вылетела фигура, шага три пробежала и упала. Раздались три выстрела. В то же время с другой стороны фаэтона выскочила другая фигура с чемоданчиком и тоже упала. Внимание преследователей было перекинуто на левую сторону улицы — и это дало возможность человеку с правой стороны скрыться во двор. Выстрелы, как видно, были удачны, так как послышался стон, заглушенный свистками постовых и голосами из переулков.

Картина преследования изменилась. Теперь перевес был, вследствие уменьшения груза, на стороне преследуемых. Расстояние между фаэтонами стало быстро расти. Офицеры, в ярости осыпая лошадей и кучера проклятиями, стали беспорядочно стрелять.

— Сергей, заверните во второй переулок налево, там проходной двор.

Кучер — Сергей поспешил выполнить совет поручика — Валико. Затем он уменьшил ход и оба выпрыгнули из экипажа. Прежде, чем показался фаэтон противника, Сергей и Валико исчезли.

Напрасно стреляли и ругались, напрасно обшаривали все дворы трое военных — наши друзья были уже далеко…

Между тем, как в центре города ребята завели волынку из-за денег. Андрей мрачно сидел в загородном духане. Его также смущал денежный вопрос. Против него сидел худой и очень высокий человек с разбитыми стеклами на глазах и с неутолимой жаждой к спиртным напиткам.

Безнадежная полуулыбка, тоскливые движения рук и умные с хитрецой глаза привлекли внимание Андрея. В это время в духан ввалилась пьяная компания. Одна парочка отделилась и села за столик худого и печального человека. Сперва тот не заметил, но, когда, подняв глаза, увидал грузина с маузером — улыбка искривила его тонкие губы.

— Будьте добры оставить меня в покое. Я со шпиками за одним столом не сижу!

— Ишак! Как ты смеешь оскорблять особый отряд. Ты балшевык — сукын сын!

Со всех столиков потянулись особоотрядчики.

Положение молодого человека было аховое. Однако, он допил стакан водки, вынул револьвер и сказал:

— Резать себя не позволю.

Грузины сгрудились, бросая циничные слова по адресу смельчака, а тот поднялся, сделал шаг вперед, поклонился даме:

— Простите, я не имел намерения вас оскорбить, — и снова сел.

Дама подошла к разгорячившимся грузинам и стала их уговаривать не затевать скандала.

— Только для тебя, мой свет, я его оставлю. Мерзавец!..

Молодой человек иронически улыбнулся, продолжая пить водку.

Грузины еще немного пошипели, поругались, а затем ушли в отдельный кабинет пьянствовать.

Андрея заинтересовал этот флегматичный парень.

Он попросил разрешения присесть и получил согласие. Разговорились.

— Я не удивляюсь вашей смелости, но меня поражает, почему дюжина особоотрядчиков отступила перед вами?

— Это не смелость — это знание нравов. Я действовал наверняка. Не из любезности извинился я перед дамой, а только спасая свою шкуру. Если бы хоть немного погорячился — был бы убит: впрочем, нисколько бы не пожалел об этом.

— Почему такой пессимизм?

— Делать нечего.

— Это в такое-то время делать нечего, что вы?

— Мое место не здесь. Здесь мне работы нет, а туда, где я нужен, мне места нет.

— Почему?

— Друг, не спрашивайте меня о прошлом — оно позорно…

Он снял разбитое пенсне и долго смотрел на Андрея.

— Знаете, за стаканом водки в трактире иногда совершаются чудеса. Я чувствую, что вы могли бы дать мне работу. Попробуйте. Спасете меня от пули или от этого зелья. Меня зовут Виктор Стрепетов.

* * *

— Ладно. Попробую. Ступайте за мной.

У Андрея кружилась голова от проектов Стрепетова. Самые смелые планы, о которых Андрей и мечтать не смел, в устах Стрепетовых казались легко выполнимыми пустяками.

— Кто наши враги? Если англичане, с ними можно бороться простым способом. Я их берусь выжить. Не забудьте — здесь минный двор. Охраняется он армянами; значит — дружба, вино, женщины и через несколько дней он в нашем распоряжении. Англичане беспечны, чувствуют себя, как дома. Я берусь, посредством одной моторной лодки и мин, одновременно взорвать все суда, находящиеся в порту. Я ежедневно рыбачу и уже осмотрелся.

— Если же враги грузины, — достаньте малость денег и мы отрежем их со всеми бронепоездами. Для них это смерть. Помните, что 30.000 аджарцев готовы в любую минуту выступить во главе с Кескин-Зодэ. Я у них бывал, и они мне верят.

— Если же белые — то тогда нужно прервать сообщение с Крымом — и они увязнут в 2 месяца.

— А каким образом?

— Взрывать суда.

— Это дело.

— Тогда я буду ночевать в порту.

— Ладно.

Они разошлись.

* * *

Валико нервничал. Среди суетящихся белогвардейцев он заметил вдруг высокую фигуру полковника и почувствовал на себе быстрый и пронзительный взгляд его. На секунду мороз по коже пробежал. Узнает ли? Но тут же успокоил себя — ведь лицо было загримировано, а фигуру в фаэтоне вряд ли заметил.

Валико стоял в очереди на запись отъезжающих добровольцев в Крым. Записавшись, каждый входил в кабинет, адъютанта генерала Драценко, где после опроса получал соответствующее удостоверение.

Каково было удивление Валико, когда, открыв дверь кабинета, он увидел за письменным столом полковника Войтинского.

— Чему вы удивились так, г-н офицер, — подозрительно спросил Войтинский.

Начало было скверное. Валико решил действовать. Он ближе подошел и, внимательно рассматривая полковника, пожал плечами и стал протирать очки.

— В чем дело? — возмутился полковник.

— Г-н полковник, припомните, мы с вами уже встречались, — твердо отрезал Валико.

— Ничего не понимаю!..

— Полковник, вы в Москве в 19 году что делали? Войтинский вскочил, как ошпаренный.

— Однако!

Валико тихо и настойчиво повторил вопрос.

— Да вы с ума спятили. Понятно, нет!

— А могли бы вы удостоверить это?

— Чорт возьми! Это уже слишком! Конечно, могу. Но откуда такой разговор?

— Очень просто. В 19-м году я был в Москве по делам и могу ручаться, что вас видел. А время теперь, знаете, опасное и я не успокоюсь до тех пор, пока не буду убежден, что ошибаюсь.

— Ах, вот как! В таком случае вы правы, 19-й год я провел на фронте, в этом вы убедитесь. Но вы что, милейший, делали в Москве?

Валико, хитро улыбаясь, надел очки.

— Я на фронте не был, но я помогал фронту, вы меня понимаете?

— Работали в разведке?

— Вот именно.

— Это хорошо. Это очень хорошо — оживился полковник — ваша осторожность говорит лучше всяких документов. Такой человек как раз теперь необходим. Мы с вами ближе познакомимся на дому. Приходите завтра, непременно.

— А когда прикажете готовиться к отплытию?

— К отплытию?.. Не торопитесь, милый друг, не торопитесь, вас ожидает работа более интересная.

— Понимаю — щелкнул шпорами Валико.

— Итак завтра в 7, по этому адресу.

— Слушаюсь, г-н полковник.

* * *

На следующий день Валико был у Войтинского. Он застал там генерала Драценко. Войтинский встретил Валико как давно знакомого.

— Это тот офицер — мой приятель, о котором я вам говорил, ваше превосходительство, он предлагает нам услуги в качестве подпольного работника.

Генерал осоловелыми глазами рассматривал Валико. Он был пьян в доску.

— Корниловец… Корниловец… Молодец, сразу видно.

Валико удивился, но решил не возражать.

— Только, смотри, за этой бабенкой нужно следить в оба, да…. дась… Бабенка шикарная и пикантная… смотри, не того… дась… хитрит, сволочь… раздразнит, выведает… смотри, брат… расстреляем в три счета… дась…

Войтинский дружески мигнул Валико, и тот вытянулся в струнку.

— Рад стараться, ваше превосходительство…

— Молодец… Молодец… Корниловец… Ну-сь… так-сь… Вы пойдите там… да-сь… по делам… а я посплю…

Войтинский и Валико вышли. По дороге Войтинский познакомил Валико с делом.

— Вы понимаете, что эсэры народ ненадежный. Но нам нужно их использовать. За исключением Кати, все остолопы.

— А Катя?

— Это чорт в юбке. Она всем вертит. Сейчас она поехала в Москву с поручениями. Но я бы отдал многое, чтобы узнать истинную цель поездки.

— Вы боитесь провокации?

— Всего ожидаю. Противник — опасный. Пользуется женскими средствами.

— Что-ж поддадимся ее чарам. Мне приходилось.

Оба рассмеялись.

X. Гости из Батума

Миша нервничал и вел себя подозрительно. На всякий звонок он реагировал: выскакивал в темный коридор и прислушивался к вопросам входивших.

Соседи Миши — рабочие печатники, заявили в милицию о подозрительном жильце. Однако, когда начальник участка, уходя, крепко пожал Мише руку, рабочие смекнули в чем дело и всячески старались оказать ему услугу.

Миша ждал и томился. Не раз он обращался к Костину с жалобой на бесцельность дежурства, но неизменно выслушивал:

— Не нервничай, брат, и не торопись. Все данные за то, что к тебе придут.

И Миша ждал, строя сотни планов, как надо будет повести себя в случае подобного визита. И все же, когда в передней раздался твердый голос, немного растягивающий слова:

— Гражданин Эрбе здесь живет? — Миша в первый момент растерялся. Прячась за коридорный шкаф, он разглядел высокую, широкоплечую фигуру с бритым лицом.

— Здесь. Вот его комната, — сказал сосед, запирая входную дверь. Входите прямо, он еще спит.

Когда гость, войдя в комнату, спросил:

— Эрбе, ты здесь, — у Миши мелькнуло: «Знает Эрбе в лицо». Быстро вынув револьвер, подскочил к дверям и крикнул:

— Не оборачивайтесь! Руки вверх!

Но вошедший, быстро присев на корточки, повернулся на одной ноге и, схватив Мишу за правую руку, ударом головой в живот сшиб его с ног. Все это было сделано с такой стремительностью, что, когда Миша сообразил в чем дело, он уже лежал на полу в коридоре. Быстро поднявшись, он бросился к дверям, но было поздно. Изнутри послышалось щелканье ключа и, когда Миша с силой рванул ручку, один за другим два гулких выстрела раздались из комнаты. Что-то острое обожгло плечо и горяче-липкое потекло по груди.

Отскочив в сторону, Миша, не целясь, выстрелил в дверь и, подбежав к комнате соседа, вполголоса, задыхаясь, бросил:

— Скорей звоните, — он назвал номер, — вызовите Костина. Сообщите, что гость явился. Я, кажется, ранен…

И снова был у своей двери.

— Не пытайтесь выйти, — крикнул он и подкрепил слова выстрелом…

Из комнаты послышалась беспорядочная стрельба. Затем вдруг все стихло. Мише показалось, что он слышит скрип открывающегося окна, и он опрометью кинулся по коридору, вниз по лестнице, затем, по тротуару к выходным воротам.

— Бежит в окно, но я его здесь сцапаю.

Миша ждал, но никто не показывался. Прошла минута — две. Миша с беспокойством вошел во двор и на секунду онемел. Незнакомец взбирался по водосточной трубе на крышу трехэтажного флигеля.

Незнакомец взбирался по водосточной трубе.

— Ни с места! Буду стрелять!

Незнакомец остановился. Миша, целясь в упор, подбежал.

— Спускайтесь, или вы погибли.

Незнакомец стал осторожно спускаться. Вдруг сорвался и прыгнул на Мишу. Оба покатились. Револьвер Миши выпал из рук…

Раненому было труднее подняться и когда он встал, гость уже выбежал из ворот. Но тут раздался крик. Рабочие-печатники, спустившись вниз, были свидетелями этого трюка, и когда незнакомец выбежал из ворот, то попал к ним в объятия. Началась дикая борьба: трое против одного. Но вдруг, откуда ни возьмись, в руках противника кастетка — и один за другим два печатника упали с окровавленными лицами. Незнакомец вырвался из рук третьего и пустился бежать по направлению к Петровке. Миша и оставшийся печатник за ним. На повороте показалась группа красноармейцев.

— Стой! — незнакомец продолжал бежать.

Тогда раздались несколько выстрелов из винтовок и, как подкошенный сноп, беглец свалился. С одной стороны, Костин с красноармейцами, с другой — Миша с рабочими побежали к нему. Высокий человек лежал, ухватившись обеими руками за лицо и судорожно вскидывая головой.

Он еще раз широко открыл рот, как будто ему не хватило воздуха, и с трудом проглотил слюну.

Раненый в ноги и грудь, он не мог встать и — бледный — зло оглядывал стоявших вокруг него людей.

* * *

— Ну, доктор, как, наш пациент выживет?

— Безусловно. Раны у него не опасны, кости не задеты. Правда, температура держится высокая. Но это понятно, особенно, если принять во внимание его душевное состояние.

— Да состояние, я полагаю, не из приятных. Однако, подлечите его поскорей. Когда, вы думаете, можно будет его допросить?

— Не ранее — недели — двух. Но вам с ним трудновато будет. Норовистый субъект. У него желудок не действует (это бывает у раненых в первые дни), я велел клизму поставить, ни за что не дал и слабительного не принял.

— Перевязки приходится силой делать.

Костин нахмурился и, когда доктор ушел, повернулся к ходившему по комнате Сергееву.

— Скажи, ты окончательно уверен, что это Баранников.

— Ни малейшего сомнения. Я его хорошо знаю, помню по Парижу, когда решался вопрос о его исключении из партии с-р. за слишком правый уклон. Он бывший террорист: человек решительный. Как это он сдался?!

— Растерял все патроны Ну, а потом — раны…

* * *

На следующий день доктор по телефону вызвал Костина.

— Баранников при смерти. Приходите скорей. Я еще сам не знаю в чем дело.

Баранников лежал на койке с посиневшим лицом, заметно осунувшись. Крупные капли пота покрывали его лоб. Он громко стонал, то и дело хватаясь за живот. Судорогой подергивалось все тело.

Доктор растерянно глядел на больного.

— Все признаки затора в желудке…

Костин вдруг оживился.

— Вы говорите — затор в желудке, а отчего он мог бы быть?

— В данном случае нет причины. Прошло ведь три дня. Я ничего не понимаю.

— А хирургическим путем помочь нельзя?

— Все равно нужно попробовать: мне это важно.

Но еще до операции Баранников начал агонизировать и умер на операционном столе.

— Сделайте немедленно вскрытие, — коротко распорядился Костин.

Минут через десять, перед удивленными глазами собравшихся, доктор разворачивал извлеченный из кишечника кусок шелковой материи.

— Вот она — причина затора.

— Ну-сь, дорогой доктор, — поспешно сказал Костин, — вы можете читать лекцию своим ассистентам о причине преждевременной смерти вашего пациента, а тряпку эту пожалуйте сюда. Кажется, на ней еще можно прочесть кое-что, — обернулся он к Сергееву.

* * *

— Это, черт, знает, что такое, — горячился Сергеев, нервно прохаживаясь по комнате, — со смертью этих двух типов у нас теряются здесь всякие следы…

— Ну, положим, не всякие, — задумчиво остановил его Костин. — Смерть Эрбе дала нам указания на Батум и, думается мне, — ребята съездят туда недаром. Сейчас это наш самый сильный козырь. А несколько строк на полотнянке из живота Баранникова говорят о том, что у них, во-первых, более широкие связи, во-вторых, до сих пор здесь из центра был только Эрбе, и Баранников прислан ему на помощь, и, в-третьих, в ближайшее время сюда наедут еще «молодцы».

— Конечно, хорошо уж то, что мы знаем из каких кругов исходят эти затеи, но все-таки нелепое положение: взять двух главарей, не нащупав периферии.

— Да, брось ты ворчать, старина. Не сегодня — завтра получим известия от ребят.

— Но они далеко… И неизвестно, как еще доехали. Знаешь… мне пришла мысль в голову использовать одну мою знакомую.

Бывшая эсэрка. С октября, когда я был ранен, потерял ее из вида и только вчера встретил. Она давно уже отошла от партийной работы и учительствовала последнее время где-то в провинции. Могу поручиться — целиком предана Советской власти. А знакомства у ней были широкие. Может пригодиться.

— Ну, что-же, если ты ее знаешь, потолкуй. Хотя уж больно человек ты доверчивый, дай-ка я с ней сперва сам познакомлюсь.

— Ладно.

* * *

Общежитие сотрудников Всероглавштаба гудело пчелиным ульем. Только в комнате заведывающего библиотечным отделом, Эдуарда Иосифовича, было тихо. Он сидел, поджав свои короткие ноги под стул и упираясь круглым животом в край стола. Толстые пальцы его нервно крутили бумажные шарики.

— После такого успеха твоих концертов и заметки, которую ты поместил в «Известиях», тебе нечего бояться, — говорил он развалившемуся в кресле Вацлаву Казимировичу, — но вот эти твои дела… я совершенно не знаю, как тебе помочь.

И его заплывшие глазки беспокойно забегали по комнате.

— Неужели вы думаете, дядя, — нарочно растягивая слова, произнес племянник. — что я только затем приехал из Батума, чтобы играть перед этой сволочью на скрипке и давать дурацкие заметки в газеты. Не забудьте, что ваше согласие помочь нам дано в письменной форме и цело.

Не забудьте, что ваше согласие помочь нам дано в письменной форме и цело.

— Да… но тогда Деникин был под Орлом, я думал…

— Вы в наших руках, вот так, — и, вскочив, он до боли сжал своими длинными тонкими пальцами пухлую руку старика. — Вот так, поняли? Вы забыли свою родину, честь! Вы должны искупить свою службу у большевиков. Одним словом, — продолжал он уже более спокойно, — нас мало интересуют ваши мысли и расчеты, нам важно ваше положение, ваши возможности. Ну, а затем, вы получите, разумеется, известное вознаграждение за свой риск, сможете переехать заграницу. А если нет, — угрожающе закончил он, — то ведь мне исчезнуть отсюда не трудно, а ваше письмо мы перешлем в Чека.

— Да… но тогда Деникин был под Орлом, я думал…

— Вы в наших руках, вот так, — и вскочив, он до боли сжал своими длинными тонкими пальцами пухлую руку старика, — вот так. Поняли. Вы забыли свою родину, честь! Вы должны искупить свою службу у большевиков. Одним словом, — продолжал он уже более спокойно, — нас мало интересуют ваши мысли и расчеты, нам важно ваше, положение, ваши возможности. Ну, а затем, вы получите, разумеется, известное вознаграждение за свой риск, сможете переехать за границу. А если нет, — угрожающе закончил он, — то ведь мне исчезнуть отсюда не трудно, а ваше письмо мы перешлем в Чека.

— Ну что ты, что ты, Вацлав… Я ведь вовсе не говорю… Только трудно… А я готов… конечно…

Он дрожал и его полное, сразу обмякшее и побледневшее лицо было отвратительно.

Племянник презрительно скривил губы и снова, усаживаясь поудобнее в кресло, протянул:

— Ну, вот, так-то лучше. А трудности тут никакой нет. Ключи от шкафа с секретными сводками ведь у вас?

— У меня. Но как же?!

— А очень просто: вы мне их дадите, я сделаю слепки, а остальное уже мое дело. Вам придется только достать пропуск.

— Но при первой же ревизии обнаружится пропажа. Ведь я вам могу еще быть полезен, — робко возражал библиотекарь.

— Пожалуй, но выход придется искать вам. Вы здесь больше заинтересованы.

Эдуард Иосифович беспомощно морщил лоб, боязливо косясь на неумолимого родственника и проклиная в душе и его и себя и это проклятое, поставившее все вверх ногами, время. Вацлав сидел прямой, строгий и трудно было узнать изнеженного, нервного юношу-музыканта в этой черствой, на все пуговицы застегнутой и напряженно ожидавшей ответа, фигуре…

— Ну, вот что, — прервал он, наконец, молчание, — вы, кажется, расположены думать до утра. Завтра вечером я приду, и вы передадите мне ключи и пропуск. До свидания.

На следующий день Эдуард Иосифович был так рассеян на службе, что помощник его кандидат в РКП, Игнат Новиков, ворча, осведомился о его здоровья, а проходившему военному шепнул:

— Следовало бы посмотреть за нашим завом, что-то он не в себе…

Но шепнул неосторожно, не оглянувшись, и библиотекарь услышал. Весь сжавшись, он окончательно потерял самообладание и, едва досидев до положенных четырех часов, с ознобом и шумом в ушах побрел в общежитие.

— Как дела, — с вкрадчивой хитростью начал вошедший Вацлав, — вы нездоровы, дядя? Ключи, надеюсь, с вами?

— Берите, все берите… и меня берите, — растерянно хватаясь за голову, бормотал дядя: —я не могу, я с ума сойду, за мной уже следят. Они поймут… Вацлав — он, сразу оборвал, увидя прежнюю жестокость и беспощадность в глазах гостя.

— Кто следит, — коротко спросил тот.

— Мой помощник, ему верят, он кандидат в РКП.

— Эх, вы! А еще полковник! Раскис, как баба! Давайте сюда ключи и пропуск. Так, теперь слушайте: завтра вы подаете рапорт о болезни и недельном отпуске. Сдаете дела помощнику. Когда мы сделаем выемку, вы возвращаетесь и, принимая дела от этого вашего коммуниста, обнаруживаете пропажу. Поняли. Будет арестован он, а не вы.

Полковник сразу сел и, хлопая глазами, старался понять этот план.

— А ведь верно, — расплылся он в улыбку облегчения.

— Верно — передразнил его Вацлав, — сами не могли додуматься.

Через четверть часа, сняв слепок с ключей и, получив необходимые указания о проходе в библиотеку, он распрощался.

* * *

Несколько дней спустя в одной из аллей Петровского парка, подернутых вечерними сумерками, показались две фигуры. Молодой человек, с заметной почтительностью, что-то тихо говорил своей спутнице. Оба засмеялись. Злорадно и жестко.

— Этот Новиков едва ли открутится: замки целы, дела он принял при комиссаре.

Женщина остановилась у дерева и запрокинула голову к звёздному небу.

— Вы хорошо придумали, Вацлав. Это как раз те сведения, которые нам были нужны. А за гибель Эрбе и Баранникова мы отплатим. Я возьмусь за это дело сама. Мы жестоко отплатим.

XI. Волчьи ворота

— Готовьте бумаги, Андрей, через два часа качу в Москву.

— Как, в Москву.

— А очень просто: курьером от Войтинского к Кате.

Андрей откинулся на спинку стула и расхохотался.

— Вот как. Однако, быстро вы его облапошили.

— За то экзамен мне учинили такой, что я предпочел бы стоять под беглым артиллерийским огнем. Кончилось тем, что они приняли меня за деникинского контрразведчика, о котором наслышались всяких небылиц.

— Ну, Валико, с этим вас можно поздравить. А явки получили.

— Одну в Новороссийск, другую— в Москву. Хотели, было, дать еще в Казань, где у них какой-то доктор сидит, да раздумали.

— А как вы проберетесь?

— На турецкой фелюге прямо в Новороссийск.

— Такой маршрут нам на руку. Я дам вам два пакета: один — для тов. Клячко, а другой — Костину. Как видно, организация значительно шире, чем мы думали. Постарайтесь скорей сообщить из Москвы как дела.

— Теперь они у нас в руках во как сидят.

Когда Валико ушел, Андрей сел писать. Совершенно ясно вырисовывалась связь Войтинского с Крымом, подготовка десанта под Новороссийском, бело-зеленые отряды в горах и группы в Москве, да в Москве ли только?! Загнанной на полуостров генеральской своре стало тесно в Крыму, как в мешке, но вылезть оттуда можно только разрушив тыл Красной армии. Со дня на день надо было ждать новых вылазок под боком и ударов в самые уязвимые места еще не окрепшей Советской России.

Перед отъездом Валико был принят Войтинским в кабинете штаба.

— Надо остерегаться, — пояснил тот, — город кишит этими негодяями. Англичане арестовали десятка два и успокоились. Впрочем, учить вас не приходится, ведь мы на вас возлагаем исключительно большие надежды.

— А в этом турке-лодочнике вы уверены? — закинул удочку Валико.

— Черт его знает, он только контрабандист. Знакомство с ним случайное.

Путешествие до Новороссийска не представляло никаких затруднений. На случай встречи с добровольческим или антантовским судом у Валико был пропуск от Кук-Коллиса и удостоверение от генерала Драценко. У Советских берегов предстояло говорить и действовать хозяину фелюги Мамеду, турку лет тридцати пяти, рослому красавцу с крепкими руками и зорким взглядом. Летняя жара смягчалась на море легким ветром и лайба, медленно вздрагивая, скользила по зеркальной поверхности.

Валико, знакомый с переплетом взаимоотношений закавказских народностей и хорошо изучивший кемалистское движение, сразу понял, чем дышит Мамед. Когда тот раздельно и выразительно произносил «Мустафа-Кемаль-Паша», то имя это в его устах звучало восторженным гимном, торжественной молитвой. Также явно проскальзывали и его надежды на помощь Советской России. Но если Валико быстро разгадал своего спутника, то моряк с первого слова подумал: «Врангелевский разведчик». И с тактом, достойным восточного дипломата, нащупывал убеждения пассажира.

— Как у вас дела на фронте, — спрашивал он в надежде, что ответ окончательно подтвердит его мнение, но Валико был осторожен.

— Затишье, кажется.

Один раз только за весь переезд на горизонте показался дымок парохода и они пересекли белесоватую полоску — след от судна. На четвертые сутки показались туманные очертания гор и в полдень, под легким норд-остом, входили они в Новороссийский порт. Выехавший катер особого отдела провел их мимо мола и около четвертой пристани фелюга, бросила якорь, ожидая осмотра. Валико никогда еще не был в Советской России и с любопытством глядел на новых людей, так решительно и уверенно делавших свое дело на берегу.

После докторского опроса сотрудники особого отдела, три военмора и два портовых рабочих, запросто поздоровавшись с Мамедом, уже не в первой наезжавшим в Новороссийск, обратились с вопросом к Валико: но тот, помня наставления Андрея, стал нарочито громко рассказывать какую-то нелепую историю и, сбившись, понес такую околесицу, что один из моряков, махнув рукой на все объяснения, и повел его в особый отдел. Мамед, что-то шептавший во время допроса одному из матросов, ехидно посмотрел ему вслед. По дороге Валико заметил небольшую юркую фигуру, с бегающими колючими глазками и неспокойным лицом, испуганно смотревшую на него.

— Кого это вы, товарищ, ведете, — спросил маленький человек, подходя к конвоиру.

— А вам, товарищ Кириакопуло, обязательно все нужно знать, — отозвался моряк. Не видите разве, беляка заполучили с турецкой фелюги.

— «Кириакопуло» — мелькнуло в голове у Валико. Не тот ли самый?

А Кириакопуло точно ударило: «не ко мне ли?» И, заметив, что задержанный смотрит на него, дружно подмигнул и злобно покосился в сторону матроса.

Валико насторожился. Когда они вошли в караульное помещение и сопровождающий докладывал о приводе, Валико нагнулся к греку и шепнул ему пароль Войтинского.

Юркие глаза Кириакопуло забегали по всем углам и, боязливо озираясь, он произнес отзыв.

— У вас при себе «вредные» бумаги есть. Давайте скорей.

Валико замялся, но в этот момент его вызвали в другую комнату.

Короткий разговор с комендантом, недоверчивые вопросы и, наконец, телефонный звонок к Клячко.

В то время, как посланный по делам в город Кириакопуло бегал по улицам, путая все поручения и лихорадочно обдумывая план освобождения Валико, тот подробно и обстоятельно описывал Клячко план захвата Новороссийска белыми. Один из пакетов Войтинского, адресованный «Парикмахеру», содержал ряд ценнейших документов. Были точно указаны предполагаемые места высадки десанта и давались определенные инструкции.

Над столом нависло несколько фигур, сосредоточенно разглядывавших карты побережья.

Молчание нарушали только взволнованные восклицания и короткие вопросы. Судя по письму, до десанта оставалось около месяца.

— Однако, кто же этот «парикмахер», — спросил Клячко, когда общая картина готовящегося наступления стала ясна.

— Один из ваших сотрудников, — ответил Валико, обращаясь к Бондаренко, начальнику особого отдела, — некий Кириакопуло.

— А, черт, — опомнился первый Бондаренко и, вскочив, как ужаленный, с силой хватил кулаком по столу. Он сейчас в городе, нужно послать за ним.

В комнате наступила давящая тишина. Всем было ясно, что значит иметь шпиона в такой организации.

— Тише, тише, товарищ, — остановил его Валико, — грек никуда не убежит: он видел, что я арестован и, без сомнения, захочет со мной снестись. Кроме того, в этих бумагах только одна сторона дела.

— Товарищ прав, поддержал Клячко, — представьте это дело нам.

И, переговорив вполголоса с Бондаренко и Валико, Клячко ушел.

Валико был отведен в одиночную камеру и к вечеру его посетил Кариакопуло. Худощавое лицо грека дергалось в хитрую усмешку.

— Вы спасены, — объявил он Валико, — я назначен следователем и ваше дело поручено мне. Вас уже обыскивали.

— Да, но ничего не нашли. Адресованное вам письмо я запрятал на фелюге.

— Но ведь турок мне не поверит: он сразу увидит, что я грек.

— Да, Пожалуй, вы правы, Мамед ярый кемалист. Постарайтесь освободить меня.

Кириакопуло задумался. Затем спросил:

— Что вы им говорили?

— Говорил что — моторист, у белых не служил, еду на родину.

— Ну тогда я вас удостоверю и поручусь. Я здесь пользуюсь большим уважением и мне сразу поверят.

И, самодовольно причмокнув языком, Кириакопуло скрылся за дверьми.

На следующее утро караульный начальник вызвал Валико к коменданту и тот, проделав всю процедуру освобождения, отпустил его на все четыре стороны.

Кириакопуло уже ждал в условленном месте. Нетерпеливо распечатав письмо и прочтя точные указания места и времени десанта, он улыбнулся; но затем побледнел и выронил листы на пол: в дававшихся ему инструкциях от него требовали быстрых и решительных действий, сопряженных с большим риском, а вот этого-то последнего Кириакопуло никогда не любил.

— Я знаю содержание этого письма, — сказал ему, еле сдерживая смех, Валико. — Десант будет высажен через два дня и мне поручено помочь вам во всей этой операции, так что часть работы вы сможете возложить на меня.

— Да, да… бормотал Кариакопуло— очень много дел в городе… я не могу выехать… мое отсутствие заметят…

— Я в полном вашем распоряжении.

— Ну, тогда вы поедете в горы, — обрадовался трусливый шпион, — и переладите «зеленым» диспозицию. Вы человек, военный, помогите-ка составить ее.

Поработав около часа над картой, Валико знал точное расположение «зеленых» отрядов и под его диктовку, в соответствии с только что прочитанными инструкциями, была составлена диспозиция.

Кириакопуло облегченно вздохнул, развалился на кресле и, расставив циркулем свои короткие ноги, начал обдумывать план переезда на конспиративную квартиру...

Кириакопуло погнал рысью.

В это время Валико и Клячко встретились за широкими постройками складов около мола.

Клячко стоял неподвижно, точно в землю врос. И, сдвинув брови, напряженно слушал. На только что закончившемся заседании ему было поручено провести план захвата белозеленых, и он сосредоточенно взвешивал все шансы на успех.

— И так, по нашей диспозиции шоссе у моста и «Волчьи Ворота» под Геленджиком послезавтра на рассвете будут заняты зелеными, — говорил, волнуясь, Валико, — хватит ли у вас сил, чтобы встретить их сразу и достойно.

Клячко с минуту помолчал, потом дернул бровью, скосил глаза и переступил с ноги на ногу.

— Езжайте скорей, Валико, и завтра к утру возвращайтесь. О достойной же встрече не беспокойтесь.

Валико предстояло проехать верст сорок с лишним по шоссе, а затем пешком или на лошади двинуться в горы. Нельзя было терять ни минуты, но надо было во время пути остаться незамеченным и это значительно осложняло задачу.

— Автомобиль у вас есть, — спросил он Клячко.

— Но вам нельзя…

— …сидеть в автомобиле, — перебил его Валико, — я буду лежать внутри, покрытый брезентом.

Через четверть часа, обдавая прохожих пылью и жаром, автомобиль уносил Валико по извилистому шоссе. Лежать было неудобно. Но подняться Валико не решался. По дороге тянулись арбы, плелись прохожие.

Через полтора часа машина замедлила ход, подъезжая к Геленджику и, свернув за кусты, остановилась.

— Завтра в 7 утра встречайте, — сказал, разминая ноги, Валико.

Валико пересек живописный городок и, пройдя по данному ему Клячко адресу, встретил старика-крестьянина, возившегося с чем-то во дворе. Тот с трудом прочел записку и старческие глаза его метнулись злобой.

— Двух сыновей у меня белые убили, дочь изнасиловали… Чем могу помочь?

И, разузнав в каком направлении едет Валико, старик подробно объяснил ему дорогу и вывел ему лошадь.

Проехав верст восемь, Валико повернул вправо и едва заметной тропинкой стал взбираться в гору.

Уже темнело, когда среди низкорослых деревьев послышался окрик и трое вооруженных людей окружили его. По разношерстной одежде и разговору в них нетрудно было узнать сторожевое охранение бело-зеленого отряда. У одного на френче ясно видны были следы споротых погон. Валико дал обыскать себя и назвав пароль, сообщенный ему Кириакопуло, решительно заявил:

— Этот пакет лично полковнику.

Через полчаса провожатый провел его в лагерь. Самодельные шалаши были великолепно замаскированы, а несколько военного образца палаток покрыты ветками и зеленью.

Полковник, еще молодой, крепкого сложения офицер, сперва подозрительно поглядывал на Валико, но, когда тот, отклоняя вопросы о расположении красных частей, сказал, что только вчера прибыл из Батума и назвал несколько знакомых полковнику имен, разговор принял дружеский характер.

— А почему никто из офицеров не носит у вас погоны? — спросил его Валико.

— Видите ли, здесь довольно сложная ситуация. Приходится работать не только с нашими, но и сторонниками кубанской рады и социалистами. Зачем отпугивать от себя? Мы свое возьмем!

Дав лошади отдохнуть, Валико собрался в путь и только к вечеру попал в Геленджик. — Вместе с Клячко они всю ночь просидели у телеграфного аппарата. Распоряжения были даны. «Волчьи Ворота», где группировались зеленые, были со всех сторон окружены войсками. Рано утром телеграфист читал донесение:

— Взято в плен 643, убитых 158, раненых 235. В районе расположения зеленых был задержан подозрительный человек, по документам Кириакопуло. Пытался бежать, — убит.

У высокого берега Черноморья в Геленджике, именуемого «Толстым мысом», стояли Клячко и Валико.

Молодой грек ездил в телеге, до верху нагруженной хлебом, неистово крича:

— Хлеб кончается… Хлеб кончается…

Начиналось пряное Геленджикское утро. Из двухэтажного белого домика, где помещался Морпункт, в трусиках, высыпали молодые ребята. Бодрые крепкие песни, разрезавшие безоблачное Геленджикское утро, — звучали в такт настроениям, стоявших у «Толстого мыса» Клячко и Валико.

— Вот что значат «Волчьи Ворота», дружище Валико, — сказал Клячко, устремив усталый, — с радостным, бодрим огоньком, взор в точку моря, сливавшегося с безоблачной синевой горизонта, к таким же «Волчьим Воротам» надо прижать и раскромсать московскую «челядь».

XII. Развязка[4]

Военком был в столбняке. Красные пятна зловеще играли на лице. Наконец, он задыхающимся голосом произнес:

— Вот оно что. Да, да. Понятно. Все теперь понятно.

— Что это вам, товарищ, понятно, — иронически спросил Костин.

— Да поймите же: шкаф всегда на замке. Без пропуска никто войти не может, а Новиков?

— Оставьте вы Новикова в покое. Он арестован мною для отвода глаз.

Военком развел руками. На лице его распласталось недоумение, потушив все признаки мысли. Костин невольно улыбнулся.

— Да, о Новикове я имею точные сведения. Он тут не при чем. А вот относительно других сотрудников вашего учреждения я не совсем уверен.

— В таком случае я ничего не понимаю.

— От этого нам нисколько не легче. А кто до Новикова заведывал архивом?

Военком презрительно улыбнулся.

— Ну, о том беспокоиться не приходится. Есть здесь у нас старичок-полковник. Душа в теле еле держится. Труслив, как заяц. К тому же был болен и дела все при мне сдал.

— А давно он заболел?

— Да вот несколько дней до кражи.

Костин с Сергеем переглянулись.

Когда военком ушел, Костин обратился к Сергееву.

— А, что ты скажешь?

— Скажу, что преступники действовали наверняка. Великолепно знали расположение комнат. Кто-то «дал дело». А твоя теория, что всякое преступление сопровождается действием, заметающим следы, и что отсюда нужно начинать расследование — на этом деле великолепно подтверждается.

— Нет, что ты здесь считаешь этим действием?

— Внезапная болезнь старика. Нужно его сейчас же арестовать, пока не поздно.

— Ну, брат, ты чересчур торопишься. Нужно ему только переменить соседа по комнате. Ты за это возьмёшься?

— Ладно. Сделаю. Кстати, какое впечатление на тебя произвела Екатерина Дмитриевна?

— Женщина умная… Боюсь — только не чересчур ли…

— Что ты этим хочешь сказать?

— Пока ничего… Но мне показалась подозрительной ее настойчивость… Она бьет все время в одну точку…

— В какую именно.

— Ее интересует только дело с покушениями на вождей революции… Впрочем, завтра я думаю кое-что узнать. Я нарочно не взял у нее адреса, но, конечно, узнал его. Думаю, грянуть неожиданно. Это действует на психологию. А с женщинами без психологии не обойдешься.

Сергеев сокрушенно и недоверчиво покачал головой.

На следующий день Костину сообщили по телефону, что «хозяйка дома» и он отправились с «визитом».

— Можно? — постучался он в одну из комнат квартиры известного артиста Юшина.

— Войдите.

Катя вздрогнула и побледнела.

— Вы! Но как?

— Шел мимо, решил вас навестить? Вы не в претензии?

— Нет… пожалуйста… садитесь.

Через минуту уже Катя взяла себя в руки и все лицо ее осветилось обворожительной, ангельской улыбкой.

Она подсела близко к Костину.

— Однако, вы быстро, — глаза ее смеялись, как будто говоря: «я же понимаю, какой вы молодец».

И только рука, державшая букет цветов, дрожала.

— Пустяки, — сказал Костин, — вполне естественно, что я знаю адреса своих знакомых.

Он закурил трубку, оглядывая комнату. Внимание его привлекла пепельница и не столько сама пепельница, сколько то, что он в ней увидел.

Продолжая разговор, он незаметным движением руки подвинул к себе пепельницу. Потом спокойно взял лежавший в ней окурок и начал его разглядывать.

— Итак, вы говорите, что в провинции активной работы нет…, — говорил он с удивлением, читая английскую надпись на папиросе.

Катя вскинула на него свои длинные ресницы. За ними метнулся страх. Но страх в ту же минуту был убит развязным смешком. Грациозным движением всего корпуса достала из кармана платья синюю коробочку.

— Не хотите ли английскую папиросу. Сегодня на улице какой-то мальчишка продавал.

Катя, вскинула на него свои длинные ресницы: «Не хотите ли английскую папиросу?»

Костин невольно залюбовался смелой и настойчивой противницей.

Поговорив еще минут пять — он попрощался и вышел.

— Усиленное наблюдение за квартирой Юшина — коротко приказал он агенту. Затем он быстро направился к себе, где его ждал Сергеев.

— Слыхал ли ты, — спросил он Сергеева, — чтобы на улицах Москвы можно было купить настоящие английские папиросы?

— Нет. А что?

— Ничего особенного, но уездная глушь, в которой пребывала Екатерина Дмитриевна, на карте РСФСР, вероятно, не помечена, — и он протянул Сергееву папиросу.

— Это у нее такие?

— Да.

— Постой… постой… Я где-то видел такую же. Да, да вспоминаю. На вечере у скрипача Янковича. Он привез из Батума несколько коробок и угощал своих знакомых.

Из Батума — чуть не подпрыгнул Костин, — скрипач из Батума, английские папиросы и сельская учительница… да-с….

— Но ведь она меня познакомила с Янковичем. Быть может, он просто дал ей пару коробок?

— Тогда при чем тут мальчишка-папиросник.

Наступившее молчание прервал вошедший шифровальщик.

Радиотелеграмма из Новороссийска. Шифр Сомова.

— Ага! Комсомольцы — вскричал Костин. — Вот что нам теперь нужно.

Телеграмма гласила:

«Выехали в Москву двое белых, скрипач Янкович и блондинка Катя. Везу почту. Белые явки. Буду седьмого. Морев».

— Морев? Кто это?

— Условная подпись, едет посланный… Распорядись установить наблюдение за этой музыкальной знаменитостью.

Голос Костина звучал сталью, глаза сверкали, на щеках появился румянец.

— Молодцы, комсомольцы, — говорил он в волнении, прохаживаясь по комнате, — без них пришлось бы нам долго повозиться.

До седьмого осталось четыре дня, и Костин решил пока Кати не трогать и поддерживать знакомство. Сергеев уговаривал быть осторожней. Раз сама навязывается на работу, значит — метит его убрать.

— Ладно, посмотрим, — ответил, Костин, — я ей помажу губки таким предложением, что она отложит это дело.

И на следующем свидании с Катей он говорил:

— Видите ли, Екатерина Дмитриевна, все наши старания открыть белых здесь, на месте, потерпели крах. Не возьметесь ли вы поехать в Батум. Я дам вам явки к своим людям. Вы человек опытный, имеете старые связи. Что скажете?

При упоминании о явках, Катя оживилась, но, чтобы не выдать себя, просила подождать день-другой.

Костин назначил встречу через три дня.

Приезд Валико сразу разрешил все. сомнения и вопросы.

Оставаясь незамеченным, он присутствовал при разговоре Костина с Катей, побывал на концерте Вацлава и с нетерпением повторял:

— Это они, они. Берите скорей, а то упустите.

Но Костин не торопился. Он знал, что делает, и бил наверняка.

Валико зашел к Кате, которая видала его у генерала Драценко в Батуме.

Он с таинственным видом передал, пароль и, рассказав на словах о поручениях, сразу вошел в курс дел Московской организации.

— Пакет с инструкциями я вам принесу на днях. Он у меня на конспиративной квартире.

Катя послала в Ленинград и Тулу двух агентов, которых невидимо сопровождали люди Костина и песенка их была спета.

Оставалась невыясненной казанская явка, где главную роль играл какой-то доктор. Валико тщетно придумывал инструкции для Казани. Катя находила преждевременным посылать туда человека. Один из таких разговоров велся в присутствии болтливого Вацлава.

— А удобная эта штука, — закидывал Валико удочку, — иметь на явке доктора: в качестве пациента ведь всякий может придти?

— Ну, я не хотела бы попасть ему в пациенты, — усмехнулась Катя.

— Да, ведь «хирург», — рассмеялся Вацлав. — Никогда не думал; что можно быть хирургом не только не кончив университета, но и едва ли видел, как делают операции. Ха-ха-ха. Я думаю, он с таким же успехом мог быть музыкантом.

— А как же он… — начал было Валико.

— Держится пока… в госпитале. Уйма смертных случаев. Как вы думаете, Катя, он ведь больше всех нас отправил на тот свет красных негодяев?

— Пожалуй, но у нас есть дела поважней: Костин обещал мне дать завтра свои Батумские явки, документы и деньги. Это будет нашим последним свиданием, как он сказал. И завтра же я его…

— Но, может быть, можно поручить это кому-нибудь другому, — перебил Вацлав.

— Нет. Это сделаю я сама, — с плотоядным смешком бросила Катя, — завтра, после передачи явок. Вы ведь приготовили квартиру.

* * *

У Костина шло совещание. В Казань были отправлены Сергеев и Миша с поручением выловить фальшивого доктора.

Место свидания Кати с Костиным (одна из аллей Петровского парка) было оцеплено нарядом красноармейцев, и Катя была задержана. В кармане был найден револьвер. В ту же ночь были взяты все участники организации и старому библиотекарю довелось еще раз встретиться с племянником.

Через несколько дней Сергеев телеграфировал из Казани об успешной ликвидации докторской явки.

Группа Эрбе была разгромлена, а, полученное через некоторое время, радио из Трапезунда гласило:

«Взорвано белое судно „Русь“ горючими снарядами Врангелю тчк десант задержан два месяца тчк Войтинский помощниками едет Константинополь тчк Сомов Стрельбицкий тчк».

Андреем была проделана колоссальная работа совместно с Стрепетовым, — по подготовке взрыва этого судна.

Тем самым одна из главных нитей «Дела Эрбе», которая вела к организации десанта, — была также разорвана умелыми и смелыми действиями Андрея.

* * *

На одной из узких, извилистых улиц Трапезунда, граничащих с отвесным обрывом к морю, как ласточкино гнездо под карнизом, лепилась турецкая кофейная. На балконе сидело человек пять русских.

Молодые, загорелые лица дышали задором.

— Я все-таки думаю уломать Мухтар-бея дать нам радио, — сказал один из них.

— Собственно и уламывать то тут нечего. Он больше для проформы тянет…

Друзья молча продолжали любоваться расстилавшимся перед ними южным морем, залитым лучами полуденного солнца. Кое-кто курил нергиле, остальные потягивали из маленьких чашек крепкое кофе, запивая его холодной, как лед, водой.

— Дай-ка сюда бинокль, Сергей. Что это за итальянский пароход на рейде.

Через минуту бинокль обошел пять пар зорких глаз.

— А чорт. Ведь и в самом деле это Войтинский.

— А слева — Угрюмов. Ишь, как поэтично на перила облокотился…

— Да их тут целая свора.

— Эвакуируются… Вся головка в сборе.

— По-видимому, Валико свое сделал, — с облегчением сказал Андрей, допивая кофе.

Примечания

1

Метехская крепость — тюрьма, известная ужасным режимом. В годы революции — служила пребыванием коммунистов.

(обратно)

2

Кедиа — Нач Груз. Особого отряда.

(обратно)

3

Кук-Коллис — английский генерал, начальник оккупации.

(обратно)

4

Глава XII дана в сокращенном виде.

(обратно)

Оглавление

I. Шифр двойного обозначения

II. Первые шаги

III. Отъезд

IV. Бег с препятствиями

V. Батумское подполье

VI. В центре заговора

VII. Уроки бокса

VIII. Белые документы и нефть

IX. На службе у белых

X. Гости из Батума

XI. Волчьи ворота

XII. Развязка[4] Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg