«Игра. Реванш»

Игра. Реванш (fb2) - Игра. Реванш 977K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мария Юрьевна Обатнина

ИГРА.

РЕВАНШ

ГЛАВА 1

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

«Я не верю в психологию, я верю в сильные ходы.»

Роберт Джеймс Фишер, гроссмейстер

«Какого чёрта?! – подумал Смолин, открывая глаза, тотчас зажмуриваясь от слепящего света.

Жив!» – констатировал он, с непередаваемой тоской во взгляде рассматривая лампу, висящую над головой. Воспоминания нахлынули подобно снежной лавине: дом Белова, пронзительный взгляд заклятого врага, выстрел и тишина. Пока он не понимал, ни того, что с ним произошло, ни, где находится, но сердце лихорадочно билось в его груди, а мозг привычно работал подобно вычислительной машине. Прикрыв глаза, Алексей отчётливо представил до боли знакомое лицо Белова и прошептал сквозь плотно сжатые губы:

– Молись, сука, в кого веришь, я ещё приду!

Ослабевший, но не потерявший былую хватку Смолин, притушив сумрачный блеск глаз чёрными, доходящими до самых бровей, ресницами, прищурившись, обвел комнату мутным расфокусированным взглядом. Он плохо помнил происходящее с ним за последнее время, равно как не знал, сколько провалялся на больничной койке. Память услужливо блокировала цепочку трагических совпадений, все смешалось в одно черное облако, накрыв сознание мрачной грозовой тучей. Смерть Гарика, Ники, арест Круглого, все это мертвым грузом давило на сознание Алексея, позволяя безумию взять над ним верх. Он гигантскими темпами сходил с ума, но ничего не мог поделать с этим, или не хотел. После гибели Ники, на месте которой должен был быть он, что-то безвозвратно сломалось у него в душе.

– Белов, сука! – пробормотал Смолин, сжимая руку в кулак. – Ты выиграл лишь раунд, победа в партии останется за мной! Настоящий игрок, даже находясь за чертой невозврата, всегда найдёт силы, чтобы вернуться и начать новую партию! Я выберусь отсюда, способ найду!

Ощупав бинты на шее, Алкесей раздражённо вздохнул, вновь закрывая воспалённые глаза.

«Недолго тебе осталось, Смолин!»

«Пашка… Прости!! Что меня ждёт? СИЗО, суд и вперёд в «Белый лебедь» или какую-нибудь «Сову».

Алексей закрыл глаза, отгоняя нарастающую тревогу.

«Выход там же, где и вход, Алекс!» – вспомнил он слова деда.

«Побег, или из СИЗО, или с зоны. Помощи ждать бессмысленно. Возможно, кто-то из «славянского братства» сдёрнуть меня, но кто? Мирко? Розенкрканц? Зима?»

Смолин стиснул зубы. Отчаянно хотелось курить – пара затяжек настроили бы его на нужную волну, вдобавок ко всему прочему головная боль мешала адекватно мыслить.

«Чёрт, чёрт, сука, шахматист! Это всё из-за тебя!» – Алексей уставился вникуда и стиснул зубы.

«Прав дед, выход там же, где и вход…»

* * *

Новость об сресте Смолина пронеслась печальной чайкой среди всех сопричастных к легионерскому братству. Дмитрий Зимовский, выключив телеканал «НТВ», взадумчивости прошёлся по комнате.

«Алекс, Алекс, как же так!»

Подойдя к окну, он распахнул его, вдыхая свежий утренний воздух.

«Что ж, настало время перемен!»

Дмитрий, проведя рукой по вспотевшему лбу, увидел за окном вместо зелёных деревьев, выжженную солнцем пустыню Джибути.

«Отставить, Зима, слышишь?! Ты должен жить, какого чёрта я корячился и вытаскивал тебя, ну же, Зима, давай, дыши, твою мать, это приказ, вот так… молодца, терпи, будет немного больно…»

Дальше он слышал свой душераздирающий крик, а потом, словно чужими глазами увидел картину, будто кадр из фильма про войну – Алекс Смолин, поступивший в легион под именем Иванов Алексей Иванович, его строгий, требовательный командир на своих плечах оттаскивает раненого Дмитрия с линии огня, а он, находясь в пограничном состоянии между жизнью и смертью, громко стонет от боли.

– Я вытащу тебя, Смолин, чего бы мне это не стоило! Дай мне время, я тебя непременно вытащу.

Круто развернувшись, Дмитрий подошёл к столу, взял сотовый телефон и, набрав номер, произнёс, едва на том конце провода раздался знакомый хрипловатый голос Кристиана:

– Hallo…

Этим же вечером Дмитрий, согласно договорённости, встретился с ней в одном из пригородных пустынных парков. Её кандидатуру он вычислял не особо долго: отец адвокат, сама – натура взбалмошная, эксцентричная, в своих кругах известная, как любовница одного из крупных воров в законе, непутёвая дочь адвоката, не проигравшего ни один судебный процесс, работает медицинской сестрой, словом, то, что надо. Как только худенькая точёная фигурка девушки показалась на аллейке, Зимовский шагнул на неё из темноты, блестя льдистыми акульими глазами.

– Лика?

– Да, – Рязанцева сдержанно улыбнулась.

– Честно говоря, что за тайны? Вы бы ещё в крематории встречу назначили.

– Ценю Ваш юмор, Анжелика, но время – деньги, предлагаю перейти к делу.

Дмитрий протянул ей руку, и девушку, не смотря на свою эфемерную комплекцию, ответила неожиданно сильным, почти, что мужским рукопожатием.

– Как Вы похожи… – Зимовский в упор рассматривал черты лица дочери адвоката, не выпуская руки девушки.

– На кого, простите,– начала терять терпение Рязанцева.

– Не один в один, но невероятная схожесть, просто потрясающе, только цвет волос другой, и рост, Вы совсем дюймовочка.

– Послушайте, – Анжелика поёжилась от холода, выдернув руку.

– Дмитрий, Вы позвали меня для того, что бы…

– Есть работа, Анжелика. Очень серьёзная работа, за которую Вам хорошо заплатят!

– Видите ли, у меня нет недостатка в деньгах…

– А мне говорили, что Вы та ещё перчинка… – задумчиво протянул Дмитрий с явным разочарованием в голосе.

Да, но…

– Работа бывает разной, Лика, точно так же, как и плата за неё.

– Что за работа, скажите конкретно? – голубые с поволокой глаза Рязанцевой смотрели пытливо и прямо.

– Анжелика, для начала ответь Вы действительно любите рисковать?

– Вы же знаете, что да…

– Окей, допустим, сумма в двадцать тысяч долларов Вас устроит? – интимно касаясь губами её уха, прошептал Зимовский, выпрямляясь, довольный произведённым эффектом.

– Господи, ещё спрашиваете. Что нужно делать?

– Всё, что я буду тебе приказывать.

– А именно?

– Сейчас ты всё узнаешь.

– Сразу заявляю – интим не предлагать, – пошутя, полусерьёзно предупредила Анжелика, сдувая со лба непослушную чёлку.

– Уверяю, обойдёмся без сексуальных домогательств, чего, собственно говоря, буду требовать и от тебя – никакой самодеятельности, сохранять трезвую голову и не влюбляться!

– Влюбляться? Глупости, в кого? Делать мне больше не чего…Я недавно стала вдовой.

– Знаю, милая, как только ты увидешь его, в мозгу твоём запустится программа ЛЮБОВЬ, так вот я требую, чтобы ты немедленно удалила этот ненужный файл и как прежде продолжала следовать моим инструкциям.

– Господи, прекратите интриговать меня, – нетерпеливо топнула ногой Анжелика, гневно сверкнув глазами.

– Вы что ли тот самый человек, в кого я не должна влюбляться?

– Нет, не я.

– Дмитрий, – Анжелика облизнула губы.

– Прошу Вас, ближе к делу.

– Добро пожаловать в ад, моя красавица! – Зимовский заговорчищески подмигнул.

– Для начала ты должна будешь поменять работу…

* * *

Прошло три дня, как Смолин лежал в больнице при СИЗО №1. Все эти дни превратились для него в один непрекращающийся кошмар, и хотя мозг его не переставал выстраивать всевозможные комбинации побега, надежды таяли, словно весенний снег в половодье. Кошмары и галлюцинации, терзавшие его в последнее время, на время отступили, уступив место глухому раздражению. Он снова и снова задавался вопросом, как смог дать загнать себя в ловушку, позволив Белову переиграть его.

«Ты можешь проиграть лишь один единственный бой, Алекс – своей смерти!»

«Это игра, милый, относись ко всему, как игре, это значительно упростит жизнь!»

«Прав дед, моя партия ещё не проиграна! Надо дать им время. Но что если у них не хватит мозгов выдернуть меня? Тогда что? Пожизненный срок? Из «отстойника» не сбежать, при перевозке тоже не вариант, Белов выстроит кордон охраны, как для президента! Остаётся дождаться суда!»

– Чёрт… – Алексей мучительно вздохнул, морщась от боли. – Три дня бездействия, три дня…

Смолин закрыл глаза.

«Сон, лучшее лекарство…»

Дверь в палату распахнулась и в сопровождении конвойного вошла миниатюрная голубоглазая медсестра в накрахмаленном халате. Сделав буквально несколько шагов по направлению к постели, на которой лежал пристёгнутый наручниками Смолин, Рязанцева хотела было сказать бодрым голосом «С добрым утром!», но тут Алексей, открыв свои огромные, практически чёрные, бесовские глаза, и у Анжелики задрожали руки, а ноги от волнения сделались ватными.

Это был самый красивый мужчина, которого ей довелось встречать в своей жизни: правильный овал лица, смуглая кожа, волевой подбородок с едва заметной ямочкой, чёрные брови в разлёт, римский нос, чётко очерченные губы. Но самым удивительным во всём облике, безусловно, были глаза: чёрные, нереальной величины, с длинными, пушистыми, до самых кончиков тёмными ресницами, они затягивали, словно в омут, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Поражало ещё и то, что, даже находясь в больнице при следственном изоляторе, Смолин умудрялся выглядеть властным, высокомерным королём, на чьих губах блуждала снисходительная улыбка.

– Доброе утро, – деревянным голосом пробормотала Анжелика, звякнув медикаментами на подносе. Конвойный, застыв при входе, с мрачным выражением следил за движениями Рязанцевой.

–Сейчас я сделаю Вам укол, а потом поставлю Вам капельницу.

Смолин молчал, пристально глядя на залившуюся румянцем девушку.

– Ника…

– Простите?

– Чёрт… – Смолин пристально рассматривал пуцовую от волнения Рязанцеву.

– Ника…

– Я – Лика…

– Что?

– Меня зовут Анжелика, если коротко, то Лика.

Игла легонько щипнула кожу, но Смолин даже не почувствовал укола, продолжая рассматривать медсестру своими демоническими глазищами.

«Насмешка… очередная насмешка судьбы… невероятное сходство.. За что… сука, сука, сука!!!»

Алексей в сердцах дёрнул рукой, прикованной наручником к спинке кровати.

– Не дёргайтесь, – велела Рязанцева, подходя к двери и вкатывая в палату капельницу.

– И постарайтесь не шевелиться.

– Хватит болтать, – одёрнул её конвойный.

– Простите, – кивнула Анжелика, протирая кожу на запястье спиртом.

Лику трясло, словно через неё пропустили слабый разряд тока. Смолин оказался в сотни тысяч раз красивее, нежели на фотографиях, а опасная близость к чуть ли не самому гениальному преступнику за последнее время, что греха таить, возбуждало, мешая девушке адекватно мыслить.

«Не влюбляться, понятно, что именно имел в виду Дмитрий!»

– Потерпите…

Игла проткнула кожу, а тонкие пальцы медсестры стали прилаживать катетер.

– Чёрт, – выругался Смолин, вновь закрывая глаза. Вместо медсестрички он видел расстроенное лицо Ники, держащей на руках сына. Она с укором смотрела на него, а в огромных тёмных глазах застыли кристально чистые слезы. Чувство вины перед ней накрыло Алексея подобно штормовой волне.

«Милая, милая, милая…» – думал он о той, с чьим уходом умерла часть его души.

– Дайте-ка я уложу Вам голову подубобнее, – Рязанцева, отрегулировав скорость падения физиологического раствора, низко склонилась над Смолиным, делая вид, чо поправляет ему подушку. Смолин горько ухмыльнулся одной половиной рта, на что Рязанцева вдруг ответила ему заговорческой полуулыбкой.

– Больно? Знаю, ранение очень серьёзное, но ПРИДЁТ ЗИМА, И ВСЁ ПРОЙДЁТ, ВОТ УВИДИТЕ, К ЗИМЕ ВЫ ДОЛЖНЫ БУДЕТЕ НЕПРЕМЕННО ПОПРАВИТЬСЯ!

Взгляд Алексея стал острым,цепким, пронизывающим: он, будто насквозь просвечивал Анжелику, читая её самые сокровенные мысли.

«ЗИМА, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ЗИМА!» – вихрем пронеслось у него в голове.

Облизнув губы, Смолин нахмурился.

«Девка завербованная, значит, братство решило меня сдёрнуть отсюда, прав дед, выход там же, где и вход!»

Глубоко вздохнув, он вперил в неё свои космические, с фиалковым отливом, чёрные глаза.

– Зима, я люблю зиму,– философски ответил он. – Но это замкнутый КРУГ.

– Круг? – память Рязанцевой фиксировала каждое слово подследственного, притворяясь, что поправляет бутылочки с раствором.

– КРУГЛЫЙ, земной шар, говорю, круглый, а я обречён на бег по кругу.

– Ну, Вы сами Виноваты! – пожала плечами Анжелика.

В глазах Смолина отразилась такая ненависть, что Рязанцева даже поёжилась.

– Ты похожа на мою жену…только шрам у тебя вот здесь…

– Да? – туповато переспросила она, вглядываясь в его расширенный угольный зрачок. – Это я на коньках каталась…

– … у него тоже жена красивая, правда, красота не вечна..

–

– Оставьте нас! – услышал Смолин знакомый голос.

Белов стоял против солнца, так что Смолину пришлось прищуриться, чтобы сфокусироваться на ненавистном лице.

-Только не долго, больному нужен покой! – попросила медсестра.

– Это опасный преступник. Попрошу без сантиментов, – чеканя каждый слог, припечатал Павел Дмитриевич. Рязанцева,дсестра, пожав плечами, вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Повисла напряжённая тишина. Было слышно, как громко стучат сердца заклятых врагов.

– Ну что, дружок, – первым нарушил молчание Белов, – теперь для тебя всё кончено!

– Посмотрим. – процедил Смолин, скользнув по Павлу ледяным рентгеном пронзительных глаз.

– Второй раз у тебя ничего не выйдет. Шах и мат. Ты проиграл. Но скажи мне, где смысл? Ты к этому стремился? Ты разрушил всё, что окружало тебя.

– Заткнись… – процедил Алексей. – По-хорошему прошу, захлопнись!

– Я лично добьюсь, чтобы тебе дали пожизненное.

– Ну-ну, – Смолин цинично цыкнул, прикрыв один глаз, а вторым насмешливо, с провокационной издёвкой, подмигнул полковнику.

– Знаешь, о чём я жалею? – спросил Белов с абсолютно непроницаемым выражением лица.

Алексей молчал.

– О том, что не убил тебя!

– Браво, Белов, – хмыкнул Смолин, – Браво! В этом месте шквал аплодисментов! Появился звериный блеск в глазах, чувствую эмоциональный накал до ведённого до точки человека, браво, как сказал бы Станиславский, ВЕРЮ!

– Ты же умный мужик, Смолин, с твоими-то мозгами мог бы добиться немыслимых высот, а из-за своей гордыни разменял свою жизнь по пятикопеячным монетам, и что теперь, ответь мне, Смолин, что? На твоём счету столько человеческих жизний,что я лично буду добиваться тебе пожизненного срока где-нибудь в «Дельфине» или «Сове», – казалось, Павел Дмитриевич не обратил на язвительный сарказм Алексея, но по тому, как сквозь зубы цедил слова полковник, было ясно, насколько трудно даётся ему этот диалог и каких немыслимых усилий он прилагает, чтобы не отправить оппонента на тот свет своими собственными руками.

– ЛИЧНО, СЛЫШАЛ, СМОЛИН?

– Ты чё пришёл, шахматист? – Алексей облизнул губы, одарив Белова сексуальной ухмылкой.

– Соскучился? Знаю, у нас взаимная любовь.

– Паясничаешь всё? Не долго тебе осталось, Смолин, и не таких там ломали,будь уверен.

– Пришёл сообщить, что на «крытке» в тираж меня спишут? – проницательные глаза Алексея отсвечивали шалым безумием.

– Расслабься, Белов, ты же герой, поймал меня, радуйся.

– Месть тебя сгубила, Смолин, будь ты чуточку поумнее, ты бы…

– Да пошёл ты, – приказал Алексей низким железным голосом, – вали давай, шахматист, не мешай мне отдыхать!

«СУКА, ДАЖЕ НА НАРАХ УМУДРЯЕТСЯ КОМАНДОВАТЬ!»

Окинув высокомерного Алексея сочувственным взглядом, Павел направился к выходу, но в дверях обернулся, адресуя противнику многообещающую улыбку.

– Увидимся на допросе, Смолин.

Алкесей проводил его нахальным бандитским взглядом, но едва лишь за Беловым закрылась дверь, с лица Смолина схлынули все краски, а в глазах появился холодный, расчётливый блеск.

«За всё ответишь, шахматист, за всё платить по счетам будешь! Я убью тебя, Белов, слово даю, убью!»

После разговора с Беловым, Смолин снедаемый злобой, потерял счёт времени. Тошнота подкатывала к горлу, щемящая тоска сдавила грудь словно в тисках, а перед глазами расплывались туманные оранжевые пятна. Кругом мелькали расплывчатые фигуры, размытые лица, лица, где-то вдалеке гремела какофония звуков, мешая ему сосредоточиться на очень важном моменте, который он упустил из виду, что и явилось причиной его недавнего поражения в доме Белова. Тугая повязка на шее сильно мешала, и его натужное дыхание со свистом вырывалось из груди. Застонав, как от зубной от боли, Алексей попытался перевернуться на бок, но, увидев своего двойника, стоящего лицом к нему, поморщился, процедив непечатное ругательство.

– Опять ты?

– Я! – Смолин скрестил руки на груди, прислонившись спиной к дверному косяку.

– Чего тебе?

– Ну что, родной, добегался?

– Иди ты, – огрызнулся Смолин, сжав руку в кулак. – Слушай, проваливай, а, советчик хренов.

– Слушал бы меня – не лежал бы сейчас здесь, – на Смолине-двойнике был надет забрызганный кровью джемпер, чёрные волосы всклокочены, под глазами залегли тёмные круги. – Хорошо, что хоть бронежилет надел.

– Отвали, а, в натуре!

– Ну-ну, – хмыкнул двойник, бесцеремонно присаживаясь на кровать.

– Пошёл ты, родной.

– Думай лучше, где ты допустил ошибку!

– Отстань, а? И без тебя тошно! Башка съехала, глюки мерещатся!

– Ты скажи мне, долго валяться собираешься?

– Повторяю для тупых -пошёл ты!

– Я-то пойду, только сын чёрти где, Круглый в больнице, а Белов прав – ты к ЭТОМУ стремился? Гнить на «пожизненном»?

– Если ты сейчас же не свалишь…

– Тогда что? – усмехнулся Смолин-двойник, дёрнув носом.

– Я выйду отсюда, эта тварь Белов ещё… – прохрипел Алексей, яростно сверкнул глазами.

– Не пори горячку. Всё гораздо сложнее, чем в первый раз. Это тебе не «лепилу» шприцом мочить. Белов выставил кордон охраны, мышь не проскочит. Послушай мой совет! ЗИМА ВСЕ ОФОРМИТ В ЛУЧШЕМ ВИДЕ. Ты же везунчик, родной. Приведи в порядок нервы, перестань накручивать себя, тебе нужны чистые мозги!

– Чистые мозги… чистые мозги… Оставь меня.

– Как скажешь, ты главный!!! Только помни, выход там же, где и вход… – промолвил двойник, растворяясь в дрожащей дымке галлюцинаций Алексея Смолина.

– Выход там же,где и вход…-

Смолин перевёл взгляд на капельницу, завороженный процессом падения капель физиологического раствора.

«Выход и вход… дед… как же так… где я допустил неточность… где…»

* * *

Смолин умел ждать: для него было совершенно не важно, час или два просидеть в засаде, главное, во что бы то ни стало достичь поставленной цели. Он подкрался незаметно, со спины, дождавшись, когда Белов отпустит охрану и поднимется по ступеням в парадное. Мелькнула чёрная тень, и карающая рука судьбы приставила дуло пистолета к беззащитной шее ненавистного чекиста.

– Вот и свиделись, шахматист! Не ждал?

– Ты? – удивлённо прохрипел Белов, занеся ногу над новой ступенькой.

– Я обещал, что прикончу тебя.

– Этого не может быть! – в интонациях полковника сквозило удивление. Он опустил ногу, но тот час получил увесистый тычок в спину.

– Стой, не двигайся, тварь! – лязгнул затвором гнева Алексей.

– Ты дьявол, Смолин, как тебе удалось сбежать?

– Это философский вопрос, Белов, – органическим тоном процедил Алексей, – Не время устраивать дискуссию. Шах и мат, ты проиграл, шахматист.

– Чёрт бы тебя побрал!

– Час назад я убил твою жену, Белов! – просто и внятно известил противника Смолин. Полковник дёрнулся как от удара, спина напряглась, а руки непроизвольно сжались в кулак.

– НАТАША!

– Я же обещал отнять у тебя всё! Всё, что тебе дорого! Юля, Артём, его невеста, твоя жена!

– Где Лера.. она жива? – непослушными губами прошептал Белов.

– Такую радость я не предоставлю тебе! – зашёлся кхекающим смехом Алексей, наводящим на мысль о его полном безумии, – Воссоединения семьи на небесах не будет. Я не воюю с детьми. Она будет жить, а ты сдохнешь, сдохнешь, тварь, сдохнешь сука, молись, в кого веришь! – разразился демоническим смехом Смолин, нажимая на курок.

– Мат, это конец, реванш! – сплюнул себе под ноги Алексей, опустив руку с пистолетом, скептически рассматривая кровавые брызги на стене. – Ты проиграл, Белов, хреновый из тебя шахматист.

С приятным шуршанием шин по асфальту подъехал чёрный бронированный «Хаммер». Алексей, круто развернувшись, широким размашистым шагом спустился по ступеням.. Тонированное стекло внедорожника опустилось – сидящий за рулём Круглый коротко просигнали. Без сил плюхнувшись на переднее сидение, Алексей обернулся, пряча торжествующую ухмылку. Младший и Ника, расположившиеся сзади, тепло улыбнулись ему в ответ.

– Трогай, – велел Алексей, откидываясь на сидении, – Дуй к Ежову, мне с ним перетереть кое-какие вопросы надо!

Ласковые руки Вероники Азаровой обхватили его за шею. По телу Алексея разлилась блаженная истома.

Смолин очнулся, бессмысленным взглядом смотрел в потолок, крепко сжав руки в кулак. Разочарование накрыло его с головой. Это был сон, реалистичный, сладостный в своём дьявольском исполнении, но всего лишь сон. Он умудрился заснуть с открытыми глазами.

Алексей прерывисто вздохнул. Мысли хаотично бегали в голове, мешая сосредоточиться на чём-то очень важном. Отчаянно хотелось курить, нет, даже не курить, а жадно втянуть ноздрями щедрую порцию кокаина, тогда, возможно, мозг заработал бы чётче, а в голове прояснилось. Час назад ему поставили новую капельницу, но, к сожалению, для Алексея это было как для слона дробинка. Хотя, видения больше не посещали его, но Алексей понимал, что это всего лишь временное затишье перед бурей.

«Крышу снесло капитально, это диагноз!» – констатировал он, лениво рассматривая жирную чёрную муху, сидящую на плафоне под потолком. Эта муха неимоверно раздражала его, словно являлась причиной всех его бед. Муха, словно в подтверждение его подозрений, самым бесцеремонным образом уселась на нижнюю губу.

«Чёртова сука!» – дёрнул головой Алексей. В забинтованной шее мгновенно запульсировал очаг боли, разум помутился, а дыхание перехватило от злости. «Сука, тварь, тварь!» – выругался, гремя браслетами, Смолин. Муха, с гудением вспорхнула, но тот час вновь уселась на облюбованное место. Алексей смачно плюнул метра на два и муха, обиженно стрекоча крыльями, перелетела к нему на грудь.

– Ну и чёрт с тобой, живи!

Смолин злился на себя, на свою беспомощность, на то, что лежит с тяжёлым ранением в шею, прикрученный ментовскими наручниками к кровати и не в силах даже согнать с лица надоедливое насекомое. К тому же мысли о Нике не давали ему покоя, а тут ещё эта смазливая медсестра, похожая на Азарову, как сестра –близнец.

«Вот она, расплата. Потерять любимую женщину, единственную, которую любил, и в насмешку получить её зеркальную копию!».

Смолин усмехнулся, вспоминая миндалевидные голубые глаза Лики Рязанцевой.

«Лика и Ника, ирония судьбы!». – Смолин тяжело вздохнул, вновь устремляя рассеянный взгляд в потолок, с тупым безразличием уставившись в одну точку.

* * *

Согласно договорённости, Зимовский и Рязанцева встретились на том же самом месте. Дмитрий поджидал девушку, присев на колченогую, давным-давно разломанную скамейку, а когда Анжелика торопливым шагом приблизилась к нему, то порывисто обнял дочь адвоката, словно перед ним стоял сам Смолин.

– Ну, как?

– Всё прошло гладко, – Лика шмыгнула носом. – Господи, как холодно-то! Значит, слушай. По порядку. ОН ВСЕ ПОНЯЛ!

– ЧТО ОН СКАЗАЛ, он ведь передал мне какое-то послание?

– Передал, – Анжелика засунула руки в карманы куртки.

– «Но это замкнутый КРУГ. КРУГЛЫЙ, земной шар, говорю, круглый, а я обречён на бег по кругу».

– И всё?

– Что ещё, – приподняла одону бровь Рязанцева. – Потом пришёл Белов, всё, слово-в слово.

– Круг, Круглый… ничего не понимаю… – Зимовский наморщил нос. – Круглов, да, Круглов Виталий, его друг, находится в СИЗО, вот что…

– Круглов? – Лика вздохнула, вспоминая огромные глаза Смолина.

– Круглов, ну, конечно, двойной побег, ДА ОН ОБАЛДЕЛ!!!

Зимовский принялся нервно вышагивать, смешно шевеля бровями как всегда, в моменты напряжённых раздумий.

– АЛЕКС СОШЁЛ С УМА!

– Не поняла, он что, действительно …

– ДА, ЧЁРТ БЫ ЕГО ПОДРАЛ, СТО ТЫСЯЧ РАЗ ДА! – Дмитрий сплюнул себе под ноги, в бешенстве пнув валяющийся камень.

– ЧОКНУЛСЯ, ОДНОЗНАЧНО, СВИХНУЛСЯ! КАК МЫ ВЫТАЩИМ И ЕГО И ЭТОГО ПРЕСЛОВУТОГО КРУГЛОВА…. КАК?

– Никак, – равнодушно ответила Рязанцева. – Устрой побег Смолину и всё…

– Нет, – отрицательно мотнул головой Дмитрий. – Так дело не пойдёт, для чего-то ему нужен этот Круглов, он же говорил мне, точно, ещё в Джибути говорил, «Круглый, мы со школы вместе!»

– Ну, мало ли, что говорил…

– Алекс хочет, чтобы он соскочил вместе с ним, что же, придётся потрудиться… Деньги, надо как-то узнать, Лика, где деньги!!

– Какие бабки?

– Я уверен,у Алекса где-то схрон, он не такой дурак, чтобы идти к Белову, не припрятав бабки!

– Запуталась…

– Узнай, всё, что сможешь и как сможешь, где схрон, слышишь?

– Да, но…

– НИКАКИХ НО, ЛИКА, Я ПЛАЧУ ЛАВЭ – ТЫ ИСПОЛНЯЕШЬ МОИ КОМАНДЫ.

– Не нужно вовсе на меня орать, – флегматично хмыкнула Анжелика.

– Это всё, больше он ничего не велел мне передать?

– Велел, – фыркнула Рязанцева. – Больше ничего, хотя, стоп, стоп!!! Вот ещё, сказал, что я красивая, и, дословно: «У него тоже жена красивая, правда, красота не вечна..»

Высушав реплику Рязанцевой, глаза у Дмитрия сделались круглыми, как пять копеек.

– Нет, Алекс однозначно сдвинулся по фазе!

– Не поняла?

– А, не важно… забей, это уже не твои проблемы…

Звук открываемой двери заставил работающую Наталью Кравцову поднять голову от монитора. Рука непроизвольно потянулась к пистолету, который с некоторых пор она всегда держала при себе. Вскинув «ствол», она напряглась, приготовившись к атаке.

– Наташка, а вот и я!

– ПАША, наконец-то!!! – Кравцова, рванув навстречу мужу, порывисто схватила его за грудки, нечаянно тыча пистолетом в подбородок.

– ПОЧЕМУ ТАК ДОЛГО, ПОЧЕМУ?

– Тихо, родная, успокойся,– Белов разжал руки жены, отбирая пистолет.

– Всё позади, милая, всё позади… – Павел поцелова жене руку. –Умница, Наташка, молодец!

– испугалась, какая к чёрту молодец… – Кравцова усмехнулась.

– Ладно, ты прав, надо как-то отвыкать от жизни в страхе…

– Я сегодня у него был, Наташ, я добьюсь максимального ускорения дела, скоро его закрою туда, откуда ещё ни одному заключённому не удавалось сбежать.

– Паш…Ты… сам не грузись, посмотри, до чего довёл нас этот моральный урод, а ведь мог бы быть хорошим бизнесменом… Так, давай мой руки и садись ужинать.

– Проголодался, зверско! – потирая руки, заявил полковник, усаживаясь за стол. – Что у нас на ужин?

– Тушёный кролик в сметане. –Наталья вытащила из микроволновки тарелку. – Не бойся, Белов, готовила не я!

– М-м, божественный аромат, – потянул носом Павел Дмитриевич, вооружаясь ножом и вилкой.

– Белов, что я вижу? Ты снова надел кольцо?

– А, кольцо, да, да, кольцо… Наташка, как ты смотришь на то, чтобы пожениться? – круто поменял тему Белов, прищурившись.

– Ты с ума сошёл, Белов!!!

– Почему бы нет? Лерка обрадуется!

– То есть Вы, Пал Дмитрич, хотите снова накинуть ярмо на шею? – усмехнулась Кравцова. – Подумай, Белов, я же могу и согласиться.

– Сгораю от нетерпения!

– Да ну?

– Наташка, – Павел схватил её за руку и усадил к себе на колени.

– Один раз живём.

– Пашка, – на глаза Натальи навернулись слёзы – Я просто не верю, ты снова надел кольцоююю

– Да, я снова надел кольцо, хотя, развестись это была именно твоя идея…– ухмыльнулся Павел.

– Кольцо, ох, Белов…

– А что, не должен был? Могу снять?

– Я тебе сниму, – крикнула Наталья, запечатывая рот мужа поцелуем.

* * *

– Почему, почему со мной… – гоняла мысли, словно гоночную машину, Анжелика, сжимая руль джипа побелевшими от волнения пальцами.

– Неужели опять, снова и опять, опять и снова, прав отец, беспутная я… так и тянет на криминал, но, Бог мой, до чего хорош… Смолин, Смолин… что, что, Лика, ты снова втюрилась не в того? Это не вор в законе, это матёрый убийца, почему я помогаю, деньги? Деньги да… бабки, капуста, лавандосы, хрусты, зелень, как ещё, но деньги у меня есть… бежать, бежать, куда глаза глядят, пока не поздно… Не забыть.. всё, что сказал… не забыть…Второй день прошёл, а я, словно одержимая, Смолин, Смолин, разве можно быть таким красивым, Господи…

В голове Рязанцевой мелькнула спасительная мысль исчезнуть, возможно навсегда, надёжно укрывшись от полыхающих ненавистью тёмных глаз, чтобы не видеть этого осунувшегося лица,не слышать скрежета железного голоса, диктующего свои правила, подавляющего её разум и волю, но вместо этого она с трепетом вслушиваласьсь в хриплый шёпот, понимая, что увязает в гибельном болоте, именуемом Смолин Алексей Владимирович.

– Господи, что со мной… – она, чертыхнувшись, пронзительно посигналила, чуть не сбив переходящую на красный свет старушку. – Раскрой глаза, бабуся! – рявкнула она и тут же устыдилась своего поступка.

– Вечно со мной одно и тоже… – с тоской подумала она, вспоминая последнего мужа. Рязанцева дважды была замужем и оба её избранника имели непосредственную связь с криминальным миром. Первый был известный на всю Москву карточным шулером, не гнушающимся налётами и разбоем, последний, покойный авторитет Краплёный, имел серьёзную группировку в Ростове, и настолько задурил голову Анжелике, что та, по своей женской дурости, вляпалась в одну дурно пахнущую историю, исход которой удалось замять её отцу, адвокату Рязанцеву.

Вот уже несколько лет Рязанцев закрывал глаза на чудачества своего ребёнка, не только потому, что испытывал чувство вины за смерть матери Анжелилики, погибшей по его вине, но ещё и потому, что сам был нечист на руку.

Вот и сейчас Лика, вместо того, чтобы носить траур, как и подобает любящей вдове, готова, как в омут с головой, пуститься во все тяжкие. Дьявольское обаяние ещё несколько дней тому назад находящегося в федеральном розыске Смолина, не оставило равнодушной душу девушки, в чьём омуте обитали такие черти, что даже сам Рязанцев порой пугался отрицательной силе, заложенной в Лике, имеющей ангельскую внешность голливудской кинозвезды. Ведь это она, солгасившись на предложение тёмной лошадки Зимовского, уговорив отца устроить ее на работу в тюремную больницу при СИЗО номер один.

– Втречаемся, словно замшелые преступники на окраине заброшенного парка…– Анжелика притормозила, гася габаритные огни и вылезая из внедорожника. Дмитрий, в чёрной косухе, вязаной шапке и потёртых джинсах, уже поджидал её, вертя в пальцах недокуренную сигарету.

– Ну,– не здороваясь, призвал её к ответу Зимовский.

– Баранки гну,– окрысилась Рязанцева. – Для начала, доброй ночи.

– Лика, ближе к делу.

– Послушай, Дмитрий, – Анжелика вздохнула. – Я очень рискую…

– Брось, я тебе плачу – ты выполняешь все инструкции. Что сказал Алекс?

– Ничего утешительного. Делал вид, что флиртует со мной, говорил дословно: «Ты, словно пещела Али бабы, надёжно закрыта от наглого вторжения.»

– Понятно, Алекс не может датьточные инструкции, радует, что бабки есть, они пригодятся нам, нужна будет пластика, придётся своими ресурсами…

– Дим, – Анжелика прищурилась. – Кто ты?

– Конь в пальто.

– Нет,я серьёзно?

– Робин Гуд, помогающий графу Монте Кристо убежать из темницы.

– Шуточки шутишь…

– Меньше знаешь – крепче спишь.

– Ещё он спросил: «а дети у Вас есть?»

– И что? – стальные глаза Зимовского полоснули Рязанцеву острым, будто бритва взглядом.

– Я сказала, что нет, а он: «А у меня сын!»

– Ясно, Алекс в конец охренел там и усложняет задачу,– Зимовский раздражённо отщёлкнул сигарету.

– Но, постой, причём здесь сын? Он хочет, чтобы мы забрали его сына?

– Разумеется, – Дмитрий взглянул на неё, как на умалишённую. – Я знаю Алекса, он не будет валить из страны без ребёнка.

– Но, как…

– Мордой об косяк, – хмыкнул Дмитрий. – Что-нибудь придумаем.

– Ты один, а…

– Я НЕ ОДИН! – припечатал Зимовский.– ЗАПОМНИ, Я НЕ ОДИН, ТАК ЧТО ВЗДУМАЕШЬ СРУЛИТЬ, ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО С ТОБОЙ БУДЕТ…

– Вот только не надо меня пугать, – психанула Рязанцева, показав еу неприличый жест. – Я с Вами, до конца, и вовсе не потому, что деньги… ну, не совсем.. то есть…

Анжелика смутилась, кашлянув, на что Дмитрий возвёл глаза к небу.

– Я же просил тебя, предупреждал…

– так получилось, – она виновато улыбнулась.

– Так получилось…

– Теперь, главное, чтобы Алекс не сдвинулся по фазе до окончания суда…

– Он не сдвинется, – с жаркой убеждённостью воскликнула Рязанцева.

Зимовский, усмехнувшись, заговорчишески подмигнул ей, отмечая лихорадочный блеск её подёрнутых стратсью глаз.

– Он сильный, мне ли не знать…

* * *

Последующая неделя прошла в относительном спокойствии. Несколько раз Белов приходил в палату к Смолину вместе с преемником Артема майором Денисовым, но Алексей упорно молчал, только продирающим до печенок взглядом смотрел на полковника, не проронив при этом ни слова. Он словно понимал, что Белов, торжествуя победу, расслабился, вздохнул с облегчением, ведь через день должен был состояться суд.

"Приговор "пожизненное" и в дамки, Алексей Смолин больше ни для кого не будет представлять опасности. Финита ля комедия. А там можно и отпуск взять, да махнуть с Наташкой в Сочи.» – думал Павел Дмитриевич, но каждый раз, глядя в непроницаемое лицо заклятого врага, перед его глазами вставали лица Юли, Артема и Даши, с немым укором смотрящие прямо ему в душу.

"Ты как никто понимаешь меня, Белов!" – пришли на ум полковника слова Алексея.

"Ошибаешься, – Белов, чеканя шаг, зашел к себе в кабинет и уселся за стул. – Я понимаю одно – не легион сделал тебя таким,а ты сам!" – повел мысленный диалог со Смолиным полковник, в бешенстве сжимая кулаки: даже находясь за решеткой Смолин по-прежнему представлял для него угрозу, устранение которой повлекло бы душевное спокойствие не только для самого Белова, но и для всех членов его семьи.

"Там ты дошел до кондиции, Смолин, но сломался ты гораздо раньше, когда пырнул ножом ни в чем не повинную Иванникову! Гнить тебе теперь на пожизненном, Смолин, хотя, надо было пристрелить тебя, как бешеную собаку. Я ускорю процесс, скоро ты окажешься там, откуда не возвращаются, Смолин! " – полковник сбросил пиджак, повесив его на спинку кресла, и усталым движением взъерошил свои волосы.

– Чай, вот, что приведет в порядок мысли, крепкий чай…

ОДнако, как не старался Белов, какие усилия не прикладывал, закрытое заседание суда над Чёрным Ферзём состоялось лишь через два долгих месяца…

* * *

Слушается дело.. Cмолина Алексея Владимировича…по статьям… Приговаривается к пожизненному заключению с конфискацией.. обжалованию не подлежит…

Алексей, несгибаемый, с прямой, натянутой как струна,спиной, смотрел, как бесцветные губы судьи зачитывали приговор.

"Это не мне конец, это начало конца для тебя, шахматист!" – Смолин миг позволил себе поймать ищущий взгляд полковника и встретится с ним глазами.Кадык нервно задвигался на шее Павла; Алексей с удовлетворением заметил, как заиграли его желваки.

В первом ряду Рязанцев переглянулся со своей дочерью Анжеликой. Та подняла внимательный взгляд сухих блестящих глаз, но Смолин даже не взглянул на нее, выводимый из зала суда в сопровождение конвоя, и уж тем более не заметил притаившегося на последнем ряду мужчину

«ОН ОТВЕТИТ ЗА ВСЁ, ЧТО СДЕЛАЛИ С ТОБОЙ!»… – прошептали его сухие потрескавшиеся губы.

«ЗА ВСЁ!!!»

* * *

– Ну что, как отдохнула– то?-спросил Белов свою дочь, которая только что вернулась из Канады. Они с женой решили устроить Лере маленький сюрприз, и в честь приезда дочки устроили щикарный праздничный ужин.

–Дааа хорошо…-посмотрела она на потолок с улыбкой, и закрыла глаза, вспоминая прекрасный отдых.

-А что так грустно? А??– присоединилась к разговору Наталья, улыбнувшись,-А ну-ка, рассказывай!!-весело попросила она дочь.

Лера взяла яблоко, и, откусив кусочек сказала:

-Ничего не грустно!-ответила она,-Просто устала!

-Это ты отдыхать что ли, устала?-спросил отец,-Во даешь! Я думал, от отдыха люди не устают!-рассмеялся он.

Лера улыбнулась.

-Ну скучновато было там,-с полуулыбкой сказала она, жуя яблоко,-Целый день играю, играю…А дедушка даже не сводит меня никуда!!-

Родители засмеялись.

-Так дедушка же уже старенький!!-улыбнулась мать,-Лень ему идти куда-то!

-Ну и что! Взял бы со мной сходил в зоопарк!!-подняла бровки Лера.

Отец, облизнув ложку от торта, сказал:

-Не переживай, Лерочка! Мы с тобой обязательно сходим в зоопарк! И в парк тоже! Куда хочешь! Только с работой управлюсь!

-Пааа…– тихо прошептала Лера, оглянувшись по сторонам.

– Что, принцесса?

–А тот.. Ну с такой страшной фамилией…Смолин.. Он… еще живой??

Павел Дмитриевич обнял Леру за плечи.

-Пааа??-пихнула она его в бок,– ЧТО МОЛЧИШЬ, ОН ЖИВОЙ?.

-Вот что, Лерочкая знаю, ты всё ещё боишься, он внимательно посмотрел на дочь. – Но уверяю, больше поводов для волнения нет. Смолина посадили в тюрьму.

Он немного слукавил, испытывая странное волнение, а не попытается ли Ферзь снова бежать, когда его будут этапировать в «Чёрный Дельфин».

-Да… Папа.. в тюрьму это хорошо, но вдруг он сбежит, снова придет в школу и на этот раз убьет меня? Вдруг он убьет всех!!! Папа!!! УБЬЁТ ЗА ТО, ЧТО ТЫ ПОСАДИЛ ЕГО!!!-глаза девочки наполнились слезами.

Белов испуганно взял ее к себе на руки. Наталья, сдерживая слёзы, встревоженно посмотрела на мужа.

– Паш,– она развела руками.

-Нет, Лер.. Только не это.. Не плачь, прошу!!-судорожно попросил Белов.

Но Лера уткнулась ему в плечо и всхлипывала.

-Лер..-начал он,– Лера, он повернул ее к себе лицом и посмотрел ей в глаза,-Лера, он в тюрьме! В ТЮ-РЬ-МЕ!!! Лера, он там.. понимаешь..Навсегда. Он ничего нам не сделает, поверь!

Девочка внимательно посмотрела на отца,громко шмыгнув носом.

-Папа!-смотрела она на него сквозь пелену слез,-Но он же.. Он умный!! Он как всегда найдет выход! Папа!!!-чуть ли не кричала девочка. Ее руки тряслись. Белов прижал ее к себе.

– Я БОЮСЬ, ПАПОЧКА, Я БОЮСЬ!!! ВДРУГ ОН УБЬЁТ МЕНЯ, МАМУ, ТЕБЯ…

"Ну вот… Вот и веселый день!"-подумал Белов,-"тварь, гад.. гад…надо было валить тебя там, скотина…"– Белов в буквальном смысле сходил с ума от ненависти,-"Нет, Смолин, ты у меня не выйдешь.. Ты будешь сидеть там до конца своей поганой жизни!"-думал полковник, успокаивающе поглаживая взрагивающую всем телом дочь по спине,-"Такого как ты, казнить мало."

* * *

      После оперативного совещания, на котором Белов поставил перед сотрудниками новую задачу вычислить главаря преступной группировки, совершившей рейдерский захват одного из столичных концернов, полковник вернулся к себе в кабинет, налил себе крепкого кофе и уселся за широкий письменный стол. Он не мог поверить, что на повестке дня больше не фигурирует вопрос найти и обезвредить Алексея Смолина. Дело Смолина закрыли, но с возвращением Леры, полковник осознал, что рано расслабился, утратив бдительность, празднуя преждевременную победу. В глубине души внутренний голос предостерегающе нашёптывал держать ухо востро: преступник такого уровня, как Алексей Смолин никогда не сдастся, и успокоить его может только пуля в лоб. После того, как Лера прилетела из Канады, полковник для очистки совести оставил охрану, хотя, тревожное состояние не покидало его. Расширенные от страха глаза Леры, полные тревоги и пережитой боли, с надеждой смотрели на него, ища защиту и покровительство.

«А вдруг он придет в школу?? Вдруг он убьет меня? Убьет всех нас!!! Папа!» – Белов в сердцах стукнул кулаком по столу, опрокинув горячую чашку с дымящимся кофе. Даже находясь за решёткой, Смолил, по-прежнему, представлял серьёзную опасность не только для окружающих, но и для его семьи. Один раз ему удалось бежать, другого шанса он ему не предоставит.

– Я должен обезопасить свою семью. Горько признать, что совершил ошибку, не пристрелив его тогда.. но я исправлю эту оплошность, недолго тебе осталось, Смолин, это ты разбудил во мне зверя…

Прошипев сквозь зубы, Белов вскочил с кресла, одной рукой пытаясь спасти промокший ежедневник, другой нажимая кнопку селектора.

– Ира, я разлил кофе! – сдержанно проинформировал он, направляясь к входной двери, где нос к носу столкнулся с майором Денисовым.

«Зря Вы не пристрелили его, Павел Дмитриевич!» – так некстати вспомнил Белов слова майора, и по лицу его скользнула тень внутренней борьбы.

«Я заберу всё, что у тебя есть, шахматист!»

– Пойдём, разговор есть! – Полковник, выглядевший мрачнее тучи, властно развернул Денисова обратно к двери и вышел в коридор, игнорируя появление Ирины, вооружённой внушительных размеров тряпкой.

* * *

      Смолин отсутствующим взглядом смотрел сквозь решётки на затянутое грозовыми тучами, небо. Его давно перевели из больницы в СИЗО, так что теперь жизнь превратилась в череду бесконечных терзаний. Случилось то, чего он больше всего боялся и не мог допустить не при каких обстоятельствах – потеряв всё, он оказался за решёткой, в одиночной камере, без права на свидания и амнистию.

«Никогда не попадайся, Алекс!» – вновь рефреном всплыли в его мозгу слова деда.

– Чёрт… – Алексей хрипло кашлянул, – попался, сука, сука…

Предстоял «этап», а потом… потом он окажется в камере «Чёрного Дельфина», потянутся безрадостные, полные беспросветной чернухи дни, наполненные ожиданием и тревогами.

«Не подкачай, Зима, давай же!» – смолин хмыкнул.

Его мало волновало, каким образом легионерское братство обеспечит ему побег. Видения и Галлюцинации прекратились, но на смену угрызениям совести пришла безумная тревога за сына. Смолин отдавал себе отчёта в том, что сломал ему жизнь, но тоска по единственному ребёнку съедала его целиком и без остатка.

«Ничего, чертёнок, выйду отсюда, заберу тебя, и мы уедем, далеко-далеко: ты, я и Круглов с Зимовский…»

С воспоминаний о сыне он вдруг вспомнил полные слёз глаза дочери Белова, а затем, красивые, блестящие, с дымчатым отливом, Натальи Кравцовой.

– Сука, недолго тебе осталось…»

Внезапно его, словно током шлёпнуло.

«А не она ли заказала меня?» – это озрение раскрыло ему глаза.

«Ну, конечно, больше не кому, это она подложила закладку под водительским сидением! Тварь, наняла профессионалов, действовала втихоря за спиной Белова! Как же я раньше не догадался! Ты забрала у меня Нику – я заберу у тебя жизнь! Совсем скоро ты заплатишь по счетам, сука!»

* * *

Стрелка настенных часов остановилась на 12-ти, когда щелкнул дверной замок, и он вошел в квартиру – очередное временное обиталище. Постоянной прописки Дмитрий не имел, эта «хата» была очередным местом дислокации – стандартный образ жизни профессионального киллера.

– Алекс, как же так… – пробормотал Зимовский, проходя на кухню.

Никогда ни к кому и ни к чему не привязываться – ни к людям, ни к вещам – таков закон его существования, однако, Смолин для него был единственным, к кому он испытывал достаточно сильную эмоциональную привязку.

Сквозь небольшую щелку в плотно закрытых жалюзях осмотрел окрестности – хвоста нет, кукушки (снайпера) тоже не видно.Открывать холодильник особого смысла не было – там давно уже повесилась мышь…

– Черт, такие бабки получаю, а пожрать нормально не могу купить.

Распахнув дверцу, он все-таки нашел закатившуюся в дальний угол бесполезной морозовырабатывающей железяки банку пива, с удовольствием прицокнул и, зайдя в комнату, плюхнулся на диван.

На вид ему было около тридцати лет. Среднего роста, худощавого, но крепкого телосложения – можно было с уверенностью сказать, что сделан он из стальных мышц. Светлый шатен с цепкими внимательными серыми глазами, смотревшими на окружающий мир с легкой усмешкой. Своё настоящее имя он специально забыл, а новое, Дмитрий Зимовский, сообщил при поступлении во французский легион.

– Ничего, прорвёмся…

Дмитрий понимал, что взявшись за дело «Чёрный Ферзь», он собственноручно перечёркивает свою карьеру профессионального киллера.

«Что я здесь имею? А что там буду иметь? Так или иначе, настало время перемен! Права была Мышь, когда говорила: «Глупец тот, кто стоит на одном месте!». Открыв пивную банку, Дмитрий включил ноутбук – проверить почту.

Из всех виртуально-социальных средств общения он пользовался лишь аськой под смешным для такого образа жизни ником «ромашка». Мигнул значок сообщения, сделав глоток холодного пойла, Дмитрий открыл вкладку:

«Сегодня.21.00. Арарат. 5 столик»

И больше ничего лишнего. Все посредники, которые пользовались услугами киллера «ромашки», писали максимально лаконично. Заказчики не знали, как связаться с ним, а посредники за такие услуги получали вполне кругленькие суммы – ведь Зимовский, он же Зима, считался в своих кругах лучшим киллером.

***

      Приехав к назначенному времени, Дмитрий, квакнув сигнализацией, вошёл в здание ресторана «Арарат», проходя к пятому столику. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – перед Зимой был непосредственно сам заказчик, никто иной, как один из самых влиятельных криминальных авторитетов Москвы. Не спрашивая разрешения, Зима сел напротив.

– Слушаю, – перешёл сразу к делу Дмитрий.

– Мои парни немного промахнулись, выполняя один заказ, – авторитет досадливо нахмурился, отодвигая бокал с вином.

– Понимаю, наносит урон Вашей деловой репутации.

– Именно, – овторитет пододвинул заклеянный скотчем конверт.

– Там фото, на обратной стороне номер ячейки в камере хранения и сумма аванса.

– Отлично, как спрочно я должен выполнить заказ?

– Мне характеризовали Вас, как профессионала высокого уровня, – ограничился ответом атворитет, из чего Зимовский сделал неутешительный вывод, что тот очень спешит с «ликвидацией» объекта.

– Понял, дело не терпит отлагательств.

– Я рад, что мы с Вами пришли к общему знаменателю.

Дальше, вор в законе самого высокого эшелона, поднялся с места, положил на столик купюру, номиналом в тысячу рублей, и, не удостоив Дмитрия даже взглядом, направился к выходу, окружённый с двух сторон быками-охранниками.

– И Вам доброй ночи,– Зимовский проводил его задумчивым взглядом, удивляясь столь неожиданному повороту событий.

«В принципе я всегда могу отказаться, правда, бабки лишними не бывают, а пару недель Алекс может и подождать!»

Побарабанив пальцами по столу, Зимовский открыл конверт, двумя пальцами вытаскива фотографический снимок.

– Чёрт подери, – присвистнул Дмитрий, сдвинув брови на переносице.

С фотографии на него смотрели слишком знакомые, нереальной красоты глаза, с горящим в них лидерским бесовским огоньком.

«Алекс, Алекс… кому же ты так дорогу перешел», – Зима перевернул фото и вторично присвистнул.

«Пятьдесят тысяч евро. Не хило так перешел, даже перебежал. Значит правильные твои догадки! Что же, это нам только на руку!!! Всё решил случай, глуп тот конь, кто щиплет траву на выжженной земле!»

Привычно щелкнув зажигалкой, поджег край фото и немного подержал на весу, пока пламя не коснулось кончиков пальцев, опустил в пепельницу – секунду посмотрел на догорающие черты лица, задумчиво поднялся и направился к выходу. Предстояло ещё одно, не терпящее отлагательств дело.

* * *

      Шикарный, новый, белоснежный «Мерседес» представительского класса, выехал на магистраль, разгоняясь до максимально допустимой скорости. Езда от офиса до загородного дома, составляла примерно минут пятьдесят при условии остутствия пробок, и Кравцова, включила музыку, в надежде немного расслабиться. Оправившись после ранения, она была полна кипучей энергии, с головой погрузившись с бизнес. Пройдя курс у психолога, Белова избавилась от гнетущего её чувства вины за жизнь Вероники Азаровой, а возвращение Леры оказало ещё большее плодотворное влияние на исцеление души жены полковника. Вид счастливого мужа и улыбающейся дочери за партией в шахматы, действовал лучше всякого лекарства. Наталья уменьшила громкость магнитолы и включила громкую связь в салоне, набирая номер своего делового партнёра. Мелкий противный дождь, зарядивший с утра, немного действовал ей на нервы, и она в сердитых тонах отчитала компаньона, досадуя на то, что приходится объяснять прописные истины такому зубру, как он.

Внезапно тревожное предчувствие надвигающейся беды навалилось на неё, деморализуя волю и лишая способности адекватно думать. Дождь усилился, и «дворники» без устали очищали стекло, двигаясь туда-сюда как заведённые. Наталья, отсоединив связь, лишь на миг ослабила контроль за дорогой, но так или иначе, могла побиться об заклад, что ещё секунду назад на шоссе не было одинокой мужской фигуры в надвинутом на глаза капюшоне. Посигналив, Наталья увидела, как мужчина, не обращая внимания на сигнал клаксона, сутулясь, шагнул прямо под колёса «Мерседеса».

«Обкурился или под дозой!» – успела подумать Наталья, выкручивая руль вправо и нажимая на тормоза. Последнее, что увидели расширенные от ужаса глаза Натальи, это фонарный столб. Следовавший сзади джип на всём ходу врезался в «зад» «Мерседеса», впечатывая его «носом» в столб. Последнее, о чём подумала Наталья в своей жизни, это почему не сработала подушка безопасности.

Известие о гибели жены застигло Павла Дмитриевича в дороге.

– Нееееет! – дурным голосом заорал Белов, теряя управление. Машину занесло влево, колёса пробуксовали, полковник на автомате вывернул руль, резко ударив по тормозам, выскочил из салона и, упав на колени, прямо в лужу, прокричал, бессильно стукнув кулаками по асфальту.

– НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!

* * *

Вот уже два дня Анжелика Рязанцева не находила себе места, вспоминая судью, надтреснутым, лишённым эмоций голосом, зачитывающего приговор: «… приговаривает Смолина Алексея Владимировича, одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, к пожизненному заключению с отбыванием наказания в закрытой тюрьме «Чёрный дельфин» с полной конфискацией имущества. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит…»…

Вторую ночь впечатлительная Анжелика просыпалась в холодном поту, вспоминая Алексея, в сопровождении конвойных выходящего из зала суда. С прямой спиной, несгибаемый, с заведёнными за спину руками, он даже не взглянул на неё, и тем более не мог заметить, как сухие блестящие глаза девушки подёрнулись пеленой непрошеных слёз.

Лику колотил озноб. Взятка судье не возымела нужного действия: вместо оплаченного «Владимирского Централа» Алексея повезут в Соль-Илецк. Про зону «Чёрный Дельфин» разве что легенды не слагали. За всю историю существования знаменитой тюрьмы, отличавшейся от других суровыми условиями содержания заключённых, оттуда до сих пор ни одному из них не удалось совершить побег.

Вторым ударом был состоявшийся накануне суд над другом и подельником Смолина, Виталием Кругловым. На первый взгляд ничего страшного: приговор – зеркальный тому, который вынесли его другу и патрону – пожизненное заключение с конфискаций имущества, за исключением того, что Круглого перевезут не в Соль-Илецк, как Смолина, а в Соликамск, в неменее знаменитый «Белый Лебедь».

Лика, спустив босые ноги с кровати, сдерживая глухой стон, встала на одну ногу, пытаясь избавиться от судорог. Когда боль стихла, она в ярости зашвырнула тапки под кровать и прошла на кухню, где, не зажигая свет, выдула целый графин клюквенного морса.

– Лёшенька… я с тобой, с тобой… – тихо сказала она, подходя к окну и отодвигая занавеску. Лунный свет, тихий и печальный, высветил осунувшееся лицо Рязанцевой. Дрожащей рукой она набрала номер отца, но бездушный робот известил её о том, что абонент выключен или находится вне зоны действия сети. Она горько вздохнула, роняя робкую слезинку на атласную ткань рубашки. Завтра Смолина «пустят по этапу» в Соль-Илецк, Круглова следом за ним повезут в Соликамск, и пути-дороги двух преступников разойдутся, для того, чтобы никогда уже не пересекаться. Рязанцева не понимала, каким образом им с отцом удастся организовать побег сначала Алексею из «Чёрного дельфина», а затем Круглову из «Белого Лебедя», как и то, почему она без памяти влюбилова и в который раз Анжелика наступала на одни и те же грабли,

– Мамочка, почему так, почему! – она уселась на подоконник, натянула ночную рубашку на голые колени, проклиная и вместе с тем восхваляя тот день, когда впервые увидела чёрные как смоль магнетические глаза Алексея…

* * *

      Бомжевал Артамонов Евгений Антонович на своей памяти последние десять лет. Вечно мёрзнущий, голодный, но всё такой же весёлый, как и в бытность крупье одного из столичных подпольных казино, он шёл и насвистывал под нос какую-то арию из водевиля. Артамонов любил гулять в парке после того, как над городом сгущались сумерки – идёшь себе, думу думаешь, в урны заглядываешь.

Кстати, в московских урнах чего только Артамонов не находил – и сотовый телефон и кошелек, правда пустой, и недоеденный завтрак из «Макдональдса».

Споткнувшись обо что-то большое и внушительное, Евгений Антонович, близоруко щурясь, склонился над лежащим бревном и стал с любопытством шарить руками впотьмах. Что-то мягкое, шершавое, приятно защекотало его пальцы. Перевернув бревно, Артамонов отшатнулся, плюхнувшись на пятую точку. С бледного как полотно лица смотрели остекленевшие серые глаза.

«Вот те раз, второй покойник за месяц!» – Артамонов отполз подальше, истово перекрестившись. Перспектива снова давать показания полицейским ему не улыбалась. В тот раз его промурыжили часа три, заставляя по сотому разу рассказывать, как он нашёл тело той смазливой блондинки, но любопытство взяло верх над осторожностью. Опасливо оглядываясь, Артамонов профессионально, не хуже любого карманника, исследовал содержимое карманов трупа, стараясь не смотреть на залитую кровью рубашку убитого. В кармане он нашёл шикарное мужское портмоне, набитое кредитными картами, пятьсот евро, десять тысяч рублей, водительское удостоверение на имя «Рязанцева Ираклия Вениаминовича» и ключи с брелоком от машины. Засунув кошелек к себе в карман, Артамонов, вскочив на ноги, ещё раз перекрестился и, трусливо оглядываясь, растворился в ночи.

* * *

      Смолину не спалось. Узник сидел на нарах, сцепив руки, закованные в браслеты, в замок и в глубокой задумчивости смотрел прямо перед собой. «… День простоять и ночь продержаться…» – он усмехнулся, вспоминая слова Младшего. Руки сводило судорогой от застоя крови, но Смолин привычно гасил боль, отрешённо думая о чём-то своём. Накануне перед этапом чекисты так перебдели, что даже не удосужились отомкнуть наручники, лишая заключённого возможности самостоятельно сходить в туалет. Алексей подозревал, что в этом заслуга самого Белова. Теперь, когда ему припирало сходить по нужде, он вынужден был, как последняя замшелая отморозь ждать прихода «смотрящего», который под дулом автомата, в компании с другим вертухаем, отщёлкивал «браслетки» и разрешали справить нужду.

«Шахматист, недолго тебе осталось! Отыграюсь, слово даю. Ты пожалеешь, что родился на этот свет, обещаю тебе! Твоя жена – это прелюдия.»

Мысли постоянно лезли в голову, мешая отдохнуть и привести в порядок изрядно истрепавшиеся нервы. Завтра его пустят по этапу и привет, Соль-Илецк! Алексей скрипнул зубами, с такой силой сжав кулаки, что побелели костяшки пальцев. Его вымораживала одна лишь мысль, что ему придётся, пусть на время, опуститься на самое дно. Всё, что Смолин знал про закрытую тюрьму «Чёрный дельфин» это было то, что ни одному из «зэков» так и не удалось «соскочить» оттуда не смотря на все старания.

«СУКА!» – выругался Смолин, звякнув наручниками.

Алексей ненавидел не только тюрьмы, зоны и прочие следственные изоляторы, опутанные обманчивым ореолом тайн, воспетых в блатном шансоне, но и всю ненавистную ему систему. Жить по расписанию было для него подобно смерти: расчерченное на квадраты звёздное небо, солнечный зайчик на стволе винтовки часового, караульный на вышке, остервенелый лай собак, лязганье тюремного замка.

Алексей содрогнулся, представляя, какой ад придётся пережить ему в колонии, пока Зимовский не найдёт способа вытащить его оттуда. Он знал, что жизнь после того, как заключенный попадал на зону, разграничивалась на «до и после». До – мираж, обман, а после – яма, длинною в бесконечность. Время не просто замедляло свой бег, оно замирадл, как в сказке Льюиса Кэррола, когда на часах всегда файв о клок… Каждый, кто оказывается за колючей проволокой «Чёрного дельфина» – автоматически становится невозвращенцем… Он либо сходит с ума, либо его убивают сокамерники, или же загибается, выхаркивая с кровью свои лёгкие.

Смолин слышал, что в камере «Дельфина» находятся по два-четыре человека. При выходе из камеры под конвоем, за заключённым следует кинолог с собакой. Подъём в 6 утра.. Изнуряющий тяжёлый труд, а при переходе из одного корпуса в другой корпус заключённым надевают повязку на глаза. Минимальное количество конвоиров, сопровождающих заключённого – три человека и кинолог с собакой. Каждые 15 минут по камерам проходят дежурные. Какой к чертям собачий план Зимовского?

Что может быть губительнее для него, чем жизнь в камере размером 4,5 квадратных метра, в компании сокамерников, чьи физиономии изборождёны злобой и отчаяньем, а души вывернуты наизнанку. Стать таким же, как и все, с серым землистым лицом, давящимся туберкулёзным кашлем до кровавой мокроты?

«Выход там же,где и вход!» – повторил Алексей, словно заклинание, слова Коли Смолы, утешая самого себя.

«Там же, где и вход…»

* * *

Шавка всегда тявкает беспричинно, но если ей показать внушительную кость – становится более покладистой. Зима знал, как следует обращаться с информаторами – напугать и приласкать одновременно – вот хозяйская рука, дающая кусок мяса, и в то же время рука, которая может наказать. Кнут и пряник. Держи шавок в страхе, чтобы не вякали лишнего, и подкармливай, когда хочешь, чтобы они неплохо поработали на тебя.

В голове давно созрел план: во что бы то ни стало устранить всех тех, кто в криминальном мире имел зуб на Смолина, и перевести стрелки на других, чтобы самого не спалили. Если не устранить их сейчас, то они и на зоне до Лёхи доберутся – там у них власти еще больше, чем на воле. Зима уже знал, что скоро Смолина пустят по этапу, эту информацию со счетов сбрасывать нельзя – чем ближе этап, тем меньше времени на устранение врагов.

Зима думал только об одном – с кого начать. Был авторитет и трое его приближенных, которые знали о деле Смолина. Если убрать сначала шестерок – то вполне возможно, что главный насторожится и усилит охрану. Нет, конечно же, киллера не волновали сложности, для него любая охрана не была помехой, просто тогда его план мог затянуться на неопределенное время, что было чревато неприятными последствиями. Убрать главного – вот цель номер один. А потом уже не торопясь можно заняться чисткой его окружения – вряд ли они после смерти лидера будут покушаться на Смолина, да и вообще вряд ли будут что-то предпринимать в отношении него, но их излишняя осведомленность о Лёхе предопределила их дальнейшую судьбу.

***

      Закинув руки за голову, Дмитрий лежал на диване, глядя в потолок. Завтра он намерен нанести первый удар. Механизм слухов и сплетен уже был запущен. Дезинформировать противника – лучшая тактика ведения войны. Эта тактика поможет ему отвести подозрение от самого себя. О фотографии в конверте знал наверняка он и заказчик, остальные были не в курсе того кто избран в качестве исполнителя, что было на руку Зимовскому. Наутро у него была назначена встреча с проверенным временем поставщиком оружия. На обед сама операция. Дмитрий всегда просчитывал каждый свой шаг – не должно быть никаких непредвиденных ситуаций – все четко распланировано по минутам, даже по секундам. Упустить одну секунду для киллера – то же самое что упустить свою жизнь. Один неверный шаг и ты труп.

А еще Дмитрий знал, что в той жизни, которую он выбрал себе, нет места эмоциям. Поддавшись эмоциям, ты можешь упустить ту самую жизненно-важную секунду. Не думай лишнего во время операции – действуй четко на автомате.

На мгновенье из памяти вновь всплыла картинка из прошлого. Он никогда не забудет тот день, когда Смолин во второй раз спас ему жизнь.

«Буду должен, брат», – шептал он окровавленными губами, понимая, что рано или поздно, возможно даже не в этой реинкарнации, настанет тот день и час, когда он сможет отплатить Алексею Смолину той же монетой, жертвуя своей собственной судьбой ради его спасения.

***

      Дмитрий знал наверняка, где будет авторитет именно в это время. Впервые за свою карьеру работал в маске. Заранее пробрался на крышу дома, из которого мог свободно вести обстрел

Когда машина въехала во двор, телохранители плотным кольцом обступили вышедшего из салона клиента. Такой поворот мог смутить кого угодно, но не Зимовского. Доля секунды – на землю полетела граната, сопровождаемая громким криком «Ложись!». Охрана тут же повалила авторитета на землю. Телохранители легли по бокам от него, закрывая своими бронежилетами от гранаты. Они ждали взрыва, не поднимались. Нникто и подумать не мог, что «гранатка» окажется без запала. Неподвижный клиент лежал на земле – такой мишени желал в своей жизни любой снайпер – открытая и недвижимая. Зимовский достал его сверху. Быстро. Профессионально. Без лишней суеты. Настоящий спец.

Усмехнувшись, «Ромашка» разобрал винтовку, сложил ее в спортивную сумку, после чего спокойно вышел из подъезда с другой стороны от двора, где, проходя мимо мусорного контейнера, с улыбкой выбросил сумку.

«1:0, товарищи… 1:0…»

Со смертью жены жизнь Белова практически потеряла смысл. Мать, с которой в последнее вреня у него были сложные, натянутые отношения, находилась при дочери неотлучно, но чем могла помочь пожилая женщина бьющейся в истерике внучке?!

«Я умер…» – стенобитной машиной стучала в голове одна-единственная мысль. Не в состоянии находиться в доме, где всё напоминало ему о Наталье, Белов, вероятнее всего, спился бы, но любовь к дочери держали его на плаву, не позволяя окончательно сойти с ума.

«Почему, Наташка, как же так…»

Павел вскочил с места, схватил стоящий на столе портрет покойной жены, всматриваясь в до боли желанные черты лица.

«… несчастный случай… не справилась с управлением…примите наши соболезнования…»

– К ЧЁРТУ ВАШИ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ, – Белов рухнул на колени, раскачиваясь из стороны в стороную.

– Наташа, почему, почему ты оставила меня, сейчас, когда Смолин скоро окажется за решёткой, почему…

«Лерочка, мама…наша мама…»

«Я ЗНАЛА, ЗНАЛА, ПАПА, ОН УБИЛ ЕЁ, ПАПА, Я ЗНАЛА!» – орала дочь, с совершенно безумными глазами бросаясь на него с кулаками.

«ПОЧЕМУ, ПАПА, ПОЧЕМУ ОН УБИЛ ЕЁ!»

– Я СОЙДУ С УМА, – пошатываясь, полковник ухватился за край стола, на котороме стояла чашка с недопитым кофе,а рядом начатая бутылка виски.

– Плохо, без тебя, плохо, – Белов, по стеночке добравшись до кровати, рухнул лицом в низ, совершенно не стесняясь своих слёз.

– Почему… – прошептал он, но ответом ему была гробовая тишина, царившая в его загородном коттедже.

Нутром Белов чувствовал причастность Смолина, но даже если в аварии не было его прямой вины, именно с того самого момента, ограбления Волгоградского банка, после задержания криминального гения в аэропорту, и началось чёрная полоса в жизни полковника.

Он лежал без сна, наглотавшись корваллола, перед глазами мелькали видения – Артём, Даша, Юлия и она, Наталья. На ум приходили слова Смолина: «Я заберу у тебя всё». Раз за разом он прокручивал их диалог после того как он прикончил его брата и каждый раз пытался убедить себя в невиновности Смолина.

«Завтра он идёт по этапу. Из «Чёрного дельфина» ещe никому не удавалось совершить побег. Шах и мат. Смолин в Соль-Илецке, но отчего так тревожно сжимается сердце?»

Промучившись до утра, Павел Дмитриевич и сам не заметил, как заснул. Во сне Белов снова увидел Смолина.

Как-то слишком уж отстранённо полковник наблюдал за тем, как Смолин поднимается по трапу самолёта, а через несколько мгновений стальная птица скрывается за горизонтом, унося Чёрного Ферзя в заоблачные дали. Там же, среди облаков, далеко за горизонтом, он увидел её, единственную и любимую, ту, которая никогда больше не улыбнётся и не позовёт ласково «Белов, очнись, заработался!».

Наташа шла медленными шагами, опустив голову, в ореоле слепящего белого света, ступая осторожно, как по минному полю. Даже во сне Белов ощущал, как гулко колотится его сердце. Он хотел двинуться ей навстречу, но словно врос в землю, не в силах ступить ни шагу.

Наталья, подойдя вплотную к полковнику, подняла на него грустные глаза и тихо сказала:

«Пашка, береги себя…»

Опустив голову ещё ниже, Наталья стала медленно растворяться в воздухе. Полковник ощутил боль, её боль: визг тормозов, звон разбитого стекла, последний вздох той, кто наполняла его жизнь смыслом…

Белов дёрнулся, просыпаясь весь покрытый холодным потом. Помотав головой, Белов обречённо закрыл глаза.

«Вот так и сходят с ума…» – подумал он, без сил падая на смятые простыни. До утра он больше не сомкнул глаз …

ГЛАВА 2

ЧИСТИЛИЩЕ

«Шахматы это жизнь!»

Роберт Джеймс Фишер, гроссмейстер

– Направо, лицом к стене, стоять! – рявкнул крепкий здоровяк, впечатав Смолина лицом в обшарпанную, покрытой тёмно-зелёной масляной краской стену, едва не сломав тому нос.

– Налево, теперь пошёл! – бесцеремонно ткнул другой конвойный дулом автомата в спину Алексею. Скрипнув зубами, Смолин, развернувшись, пошёл по тюремному коридору, отгородившись стеной ледяного презрения ко всему происходящему. Одному Богу известно, каких трудов ему стоило не выхватить автомат у конвойного и не уложить всех к чёртовой матери, тем самым подписав себе смертный приговор.

«Дождаться этапа – там всё получится! Пашка, я выйду, сынок! Осталось совсем немного! Сегодня я буду на свободе!» – мысленно обратился Алексей к сыну. Не выспавшийся, в серой арестантской робе, с всклокоченными немытыми волосами, запавшими смоляными глазами, струйкой крови, стекающей из разбитого носа, Алексей мало походил на того яркого, броского, невероятно красивого мужчину, с детства умеющего одним своим видом внушать страх, пускать на колени и подчинять своей воле. Неизменным оставалось одно – тёмные глаза, горящие холодным непримиримым огнём, да медальное непроницаемого выражение лица человека, чело которого при рождении судьба отметила особым мрачным поцелуем.

Когда в шесть утра Алексея Смолина, в окружении пяти конвойных, вывели из здания следственного изолятора №1 и подвели к автозаку для перевозки заключённых, он поймал себя на мысли, что, возможно, всё может пойти не так, как он планировал. Увидев два бронированных военизированных джипа, стоящие по бокам автозака, он внутренне напрягся, понимая провальность задуманной операции. Слишком много внимания было привлечено к его персоне. Белов явно перестраховывался, бросив все силы на этапирование особо опасного преступника, и теперь все мысли о побеге разом отпали, а в душу Алексея закрались самые скверные подозрения.

«Этап… Боль… опять долбит, сука!» – скрипнул зубами Алексей, лихорадочно проигрывая в голове возможные комбинации. Руки в браслетах затекли, но он не обращал внимание. В этот раз фортуна явно была на стороне полковника, повернувшись к Смолину срамным местом, и этот факт вымораживал Алексея, причиняя не только душевные муки, но и физические.

«Зима, давай же, легионер, давай!»

Военный джип, возглавивший колонну, двинулся вперёд, следом, соблюдая дистанцию, тронулся с места автозак, а следом, с равным интервалом, замыкал шествие другой джип, нашпигованный бойцами из спецподразделения.       В голове ворочался шуруп, словно рука садиста медленно и планомерно вкручивала его, причиняя арестанту неимоверную боль. Безумие мягкими волнами вновь накрывало Алексея, но вопреки ожиданиям ни его двойник, ни Гарик не явились из небытия, лишь только боль увеличивала зону охвата, нанося яростные удары то в висок, то в лобную часть, то в темечко.

В автозак, где не наблюдалось ни зарешеченного окна, ни малейшего намёка на вентиляцию, вместе с ним загрузились все пятеро конвойных. Крепкие молодые парни – гора железных мускулов, бычьи шеи, свирепый взгляд.

«Суки, завалил бы всех! – злобно подумал Алексей, глядя прямо перед собой, в который раз укорив себя за свой мальчишеский поступок: шахматная партия, затеянная Смолиным для услады собственного эго, не только стала причиной ареста Смолина, сломав ему судьбу, исковеркала её Павлу, Круглому, но и унесла жизни близких ему людей, Вероники, Гарика. В ночных видениях он раз за разом возвращался в тот вечер, где в дурманном полузабытье высаживал обойму в грудь ненавистного полковника, являющегося причиной всех его несчастий. В глубине души Алексей понимал всю абсурдность собственных суждений, выказывая согласие с тем, что это именно он виноват в аду, на который он обрек не только себя, но и преданных ему людей, но сделать с испепеляющей его ненавистью к Белову, был не в силах.

« Жаль я не прикончил тебя тогда сразу, шахматист! Партия не закончилась, ничья меня не устраивает, это лишь временное отступление! Жизнь это игра, Белов, а перевес в развитии ненадолго! Пат не для меня. Мой ход будет последним, рокировка, угроза, шах и мат! Молись, сука, я ещё приду!»

Алексей мысленно простонал, вспоминая ясные, небесной чистоты, глаза сына:

«Папа, ты хороший!» – вспомнил он и лёд, сковавший сердца Алексея, треснул – он выберется на свободу, только за тем, чтобы у Пашки был отец, чего бы ему это не стоило!

Дорога до вокзала заняла минут пятьдесят. Увидев знаменитые столыпинские вагоны для перевозки заключенных, сердце Алексея застучало в утроенном ритме: спецвагон, камера 3,4 квадрата, до отказа забитое урками купе, грязь, духота, тряска в провонявшем потом, страхом, отчаяньем и ненавистью вагоне, после чего прощайте мечты о свободе…

Пока ситуация «на доске» была в пользу Белова – Смолина перевозили как царя, в одиночном купе, в сопровождении пяти конвойных. Со стороны ни дать ни взять император и его свита: прямая спина, холодный и расчетливый взгляд высокомерного любимца фортуны, а рядом – чернь, вассалы, послушные воле господина.

«Запомни, Алекс, чтобы ни случилось, ВСЕГДА ПОМНИ О ТОМ, ЧТО ТЫ КОРОЛЬ!»

Один из конвойных, с бегающими, маленькими как у крысы, глазами, не сводил со Смолина пристального взгляда, и Алексей поднял на него тяжёлый взор, сумрачно горевший в оправе чёрных длинных ресниц.

– Б*ть как душно! – выругался тот самый конвойный, с бусинками на изрытом оспой лице, смачно сплюнув себе под ноги, – Ненавижу весну, зима другое дело! – добавил он, ни к селу, ни к городу. – В этот сезон я подготовил дом к зиме основательно!

Парни переглянулись между собой, один даже повертел пальцем у виска.

– Ты что, Колян, не выспался? Чем тебе весна не угодила?

– Бл*ская слякоть, грёбанное солнце, птицы расчирикались, а мы тут, мразь всякую перевозим, короче, зима – не повод для депрессии! Дня два – три, буду подавать прошение на отпуск! Устал, три дня максимум выдержу этого ада и в деревню…

Конвойные усмехнулись, явно не разделяя точку зрения товарища. Смолин напрягся, уловив двойственный смысл дважды оброненной фразы. Этот обглоданный оспой конвойный пытается передать ему послание от Зимовского, недвусмысленно сообщающего ему о том, что дело на мази.

«Зима всё продумал. Единственный выход из «Чёрного дельфина» – в позе трупа! Алексей Смолин навсегда останется в стенах «Дельфина». Пёс продажный явно ждёт от меня ответа, Зима хорошо подготовился. Заберу пашку, а на Кубу».

Смолин усмехнулся и, сосканировав остальных конвойных, издевательски произнёс с ледяной ухмылкой на губах, обращаясь к связному:

– Послушай покойничка Круга! Помогает от депрессии!

Переболевший оспой гнусно заржал, но Смолин уже знал – весточка будет дословно передана адресату.

«Придётся немного подождать!» – Алексей прикрыл глаза и задумался.

* * *

К началу операции под кодовым названием «КЛЕТКА» Зимовский подготовился основательно, потратив внушительную сумму денег для приобретения необходимого: взрывчатка, нервно-паралитический газ, оружие, предоплата пятеым бойцам, без обрисовки схемы работы.

– Отлично, – радовался Зимовский, заезжая на платную парковку аэропорта «Домодедово».

«Потерпи, Алекс, сначала Круглов, затем ты. Обещаю, скоро, совсем скоро ты будешь на свободе!», – вёл внутренний диалог с сержантом Дмитрий, широким, пружинистым шагом направляясь в зал прибытия. Взглянув на электронное табло, Дмитрий отметил, что самолёт, следовавший рейсом «Берлин– Москва», совершил посадку двадцать минут назад, а это значит, у Кристиана Розенкранца было достаточно времени, чтобы пройти паспортной контроль.

Заняв удобную позицию, Зимовский взглянул на часы, и тут увидел старого товарища – Кристинан, стильный, уверенный, в чёрном пальто, настоящий бизнесмен, с широченной улыбкой подошёл к нему, вскидывая руку для крепкого рукопожатия.

– Легионер, брат! – с лёгким акцентом рассмеялся Розенкранц.

– Крис, сколько зим!

– Прости, Крис, но только ты можешь нам помочь. Твой бизнес, деньги, и потом, ты был одним из лучших, вместе с Алексом в легионе…

– Не стоит, я знаю Алекса не хуже тебя, всё в порядке!

– Мирко… Мирко… После ситуации с Белградом, мы не можем привлечь его, придётся вдвоём, окружение Алекса по легиону должно оставаться вне подозрения.

– Понимаю, ты… вот что, как это по-русски, я уже забывать стал, «не парься», скажи лучше, людей нанял э-э… стощяих?

– Да, с этим проблем нет, бойцы не в курсе, я заплатил им предоплату.

– Пойдём, завтра в ночь у меня обратный вылет. Я приехал… под другой фамилией…

– Умно. Брат, Крис, глазам не верю, ТЫ!!!

Друзья обнялись, похлопав друг друга по плечу. Зимовский был действительно рад встречи с однополчаниным по легиону, равно как точно такой же радостный блеск заметил во взгляде обычно скупого на эмоции немца.

– Пойдём, я обрисую план действий по дороге.

–Это то, что мне не хватало, – ослепительная европейская улыбка осветила суровое лицо Кристиана.

– Мне тоже, Крис, мне тоже…

* * *

Когда Рязанцевой сообщили трагическую весть о гибели её отца, Лика к тому времени уже приняла окончательное решение уволиться из московской больницы для заключенных в закрытую мужскую тюрьму в Соль-Илецке и даже успела сделать пару нужных звонков тем, кто смог посодействовать в её скорейшем переводе. Начальник убойного отдела Георгий Романович Орлов, с присущими в такой ситуации бесстрастными интонациями должностного лица при исполнении, выдержав формальную паузу, проинформировал Лику о смерти адвоката, то услышал в ответ лишь гробовое молчание. Посопев в трубку для проформы, Орлов выдавил из себя пару-тройку дежурных фраз, велел гражданке Рязанцевой явиться в морг для опознания трупа и поспешил отключить связь, так как больше всего на свете он ненавидел подобные щекотливые моменты.

На опознании Анжелика упала в обморок, а потом долго и безутешно рыдала, громко цокая зубами о стакан с водой, оплакивая не только смерть отца, бывшего мужа, но и свою горькую судьбу, преподносящую молодой женщине удар за ударом…

– Пришло… значит пришло время перемен…

* * *

– Будет тебе Круглый, Алекс, – вслух произнёс Зимовский, подмигивая Розенкранцу, когда они, добравшись до места «Х» на арендованной фуре, преднозначенной для крупногабаритных перевозок, спрыгнули на землю, вдыхая свежий утренний воздух. Дмитрий заранее узнал маршрут, по которому повезут Виталия. Белов настолько был одержим Смолиным, что на пресечение его побега был брошены все силы, как мыслимые так и не мыслимые, так что, о том, что есть опасность побега Круглова никто даже и не думал – его конвой был стандартным.

– Нервничаешь? – поддел друга Розенкранц, надевая перчатки.

– Иди ты, – Зимовский холодно блеснул серыми, со стальным отливом глазами в прорези маски.

– Минут сорок на подготовку у нас есть, они редко выходят из графика.

– Добро, – Кристиан обошёл фуру с обратной стороны и, стукнув по фургону, распахнул двери.

– Schnell schnell!!!

– Чёрт, думал всё, вторая Великая Отечественная началась, – пошутил один из бойцов, спрыгивая на землю.

– Смешно, – органическим тоном ответил Розенкранц с кривой, какой-то злой ухмылкой.

– По позициям, – властно крикнул Зимовский, задав направление повелительным взмахом руки.

– Ну, к чёрту.

– Сказали бы, кого с зоны-то стягиваем? – низким тяжлым басом поинтересовался один из мужчин, поправляя маску на лице.

– Меньше знаешь, крепче спишь.

– А всё-таки…Интересно, ради кого впряглись-то.

– Ради лавэ, – подытожил Дмитрий, – ФУРУ В КУСТЫ, по местам!!!

– Он там один будет?

– У Пушкина спроси, – мрачно отшутился Розенкранц.

– Стрелять только по конвойным!

– Ясно уж!

– ВСЁ, НА ИСХОДНЫЕ!!!

– НАДЕТЬ ПРОТИВОГАЗЫ!

Мозг Зимовского, как всегда перед боем, работал подобно ЭВМ, а зрение фиксировало любую мелочь, вплоть до мельчайших деталей, поэтому, но тем не менее, когда на дороге показался белый фургон с зелёной полосой на боку «ФСИН РОССИИ», сердце его пропустило серию частых ударов.

«НАЧАЛОСЬ!»

Первая граната разорвалась всего лишь в метре от фургона, причём метраж был расчитан с детальностью пвлоть до сантиметра, ведь любая неточность могла поставить под удар всё дело. Водитель фургона резко затормозил. Несколько выстрелов с обеих сторон, и все колёса автозака были разом выведены из строя. Двери фургона с грохотом распахнулись и двое конвойных тот час упали замертво, уложенные точными выстрелами в голову Розенкранца и Зимовского.

Дмитрий понимал, что те, кто остался внутри, будут осторожничать, но, схватив лежащий на земле гранатомёт, ринулся вперёд, «поливая» окрестность чередой выстрелов. Розенкранц и трое бойцов бежали следом, а сбоку несся ещё один, готовый в любую минуту применить нервно-паралитический газ. Спереди раздались приглушённые выстрелы – водитель автозака, с прострелянной головой, завалился на ветровое стекло, а когда чётко работающая команда подбежала к дверям фургона, в ход был пущен газ: Зимовский с Кристианом всего за несколько секунд расправились с остальными конвойными.

«Порядок», – подумал Дмитрий, вытряхивая из фургона Виталия Круглова, чья кожа уже стала приобретать синюшную окраску, а изо рта выделялась пенистая мокрота.

Зимовский с Розенкранцем, не сговариваясь, в упор расстреляли четверых бойцов, выписав пятому путёвку на тот свет, едва он примчался к ним на помощь.

Содрав с одного трупа противогаз, Дмитрий надел его на Виталия, и, вдвоём с Кристианом, оттащили задыхающегося Круглова до спрятанной в кустах фуры. Забросив теряющего сознания друга Смолина внутрь грузового транспорта, Зимовский сбросил собственный противогаз, бросив: – ВАЛИМ!

Кристиан, зашвырнув свой собственный в кусты, торопливо прыгнул за руль, выруливая на просёлочную дорогу.

– Потерпи, Круглый, – прошептал Зимовский, вытаскивая из противохимического пакета жидкость. Стащив с него противогаз, он сунул ему в рот таблетку антидота, тщательно прорёт лицо, шею и уши специальной жидкостью, сделал инъекцию, и, похлопав бледного, но уже без устрашающей синивы, Виталия по щекам.

– Эй, Круглый, как слышно…

– Где я… -

Картинка расплывалась перед замутнённым взглядом Круглова. Кое-как сфокусировавшись на лице своего неожиданного спасителя, он облизнул губы и судорожно вздохнул.

– Всё, Круглый, релакс, дыши, давай, брат, дыши…

– Не… понимаю…кто ты…

– Привет тебе от Алекса.

– Алекса… – Виталий душал прерывисто и глубоко. – Моего Алекса…

– Я – Зима, служил вместе с ним в легионе. Дмитрий меня зовут.

– Это он тебя попросил… меня… с этапа дернуть?

Зимовский только усмехнулся, а потом, выдержав, паузу сказал:

– А что, кто-то ещё мог?

– Сам где… Лёха…

– Там пока, – замкнулся Зимовский, мрачнея.

– С ним не всё так просто, если тебя, Виталий, одного перевозили, к нему просто выставят полк охраны.

– Лёха…

– Ты, вот что, давай, лежи…

– Куда едем?

– В одно место, отдыхай…

– Спасибо…

– Пустое, Круглый, пустое…

– За рулём… кто…

– Друг Алекса.

– Ясно…

Круглов прикрыл глаза, всё ещё ощущая дурноту, слабость и сильное головокружение.

«Я свободен… я свободен…» – Круглов улыбнулся бледной вымученной улыбкой.

«Вот и всё… конец… прав был Лёха, выход там же, где и вход… Мама, прости…»

– Сдёрнем Алекса, рванём все за кордон.

– Как?

– Не бери в голову, всё будет, всё…

– Лёха умный, он придумает…где он, куда его этапируют… суд был?

– Был, на «крытку», разумеется, в «Дельфин».

– Дельфин… но оттуда…

– Выход есть из любой ситуации, я разрабатываю план, скоро Алекс будет на свободе.

– Лёха… друг…

Круглов вспомнил огромные, чёрные, словно южная ночь глаза Смолина, его низкий, железный голос, отдающий команды, надлежащие к мгновенному исполнению, его кривую фирменную ухмылку, немного высокомерную, надменную, с провокационной издёвкой, насмешливый прищур глаз. Вспомнил, как смотрел вслед убегающему Алексею с пробитой костью в ноге, его слова: «… Я приду за тобой, и хрен, кто меня остановит». Ещё раз обвёл мутным взглядом стены фургона и понял одну простую вещь, что готов будет идти за своим лидером любым путём, пусть это будет дорога смерти, ибо находясь за чертой невозврата, его король не забыл про своего первого вассала, устроив еиу побег. И уже за это Виталий не только шагнёт в ад, но и с радостью положит свою жизнь к ногам Чёрного Ферзя.

– Виталий…

– Круглый, можешь называть меня Круглый, Лёха меня так зовёт, со школы, и все вслед за ним…

– Окей, Круглый, ты не можешь предположить, где бабки Алекса, я ознакомился с материалами дела, то, что Вы с Ежова сняли?

– Нет. – Круглов ещё раз облизнул губы. – Печёт как. Дай воды.

– Сейчас, – Зимовский достал из сумки бутылку, распечатал её и протянул Виталию.

– В гаражах опасно, он должен был куда-то спрятать их, я знаю Лёху, скорее всего, завалил кого-нибудь, хозяина квартиры, бомжа, где-нибудь на окраине, на выселках в ебенях….совершенно новую, нигде не засвеченную, не знаю, не в ячейки, это факт… он …

– Круглый, жаль, ничего, справимся, но капуста понадобится после, пластика, документы, взятки…

– Лёха сам всё скажет.

– Прорвёмся. Ты давай, отдыхай, лежи…

– Что потом, что?

– Потом? – Зимовский завинтил крышку на бутылке. – Потом пластика, другая страна…

– Будут искать, меня, Лёху… Тебя..

– А меня нет, нет меня, тебя, кстати, тоже не будет.

– В смысле?

– В том самом, – Дмитрий интригующе улыбнулся. – Авария, мы оба погибнем! Взрыв.

– А Пашка, сынл Лёхи?

– Он тоже, – вздохнул Зимовский, подмигивая. – Я всё продумал до мелочей, никаких следов, уверен, Алекс бы сделал тоже самое!!!

Виталий снова закрыл глаза, прислуживаясь к жжению в области сердца.

«Мама, прости…подвёл я тебя, подвёл… – с болью подумал Виталий, – если сможешь, прости, Лёха не виноват, это был мой, только мой выбор…»

* **

Первые часы, проведённые за колючей проволокой в «Чёрном дельфине» показались Смолину сплошным непрекращающимся кошмаром. Любой, даже самый чёрный день в его жизни даже на сотую долю не мог сравниться с тем ужасом, который свалился на голову Алексея. После долгой утомительной дороги в Оренбургскую область, его, едва передвигающего ноги от нехватки кислорода, бесцеремонно выволокли на улицу, где, не дав сделать ни единого глотка живительной влаги, запихали в автозак в компании с остальными, точно так же как и он приговорённых к пожизненному заключению. Дорога не заняла много времени, так что когда автозак въехал на территорию славившегося суровыми условиями, «Чёрного дельфина», Алексея вновь вытряхнули на улицу, моментально надев холщёвый мешок на голову. Смолин, не имевший ним алейшего понятия о порядках, царивших в печально известной тюрьме, предназначающейся исключительно для осужденных на пожизненное заключение, был шокирован и взбешон такой вопиющей бестактностью, однако, позже он понял, для чего соблюдались столь радикальные меры безопасности. Во избежание инцидентов, ни единый заключённый, насильников, людоедов и убийц, должен был знать, кого именно из вновь прибывших ведут по мрачной территории к своим камерам под остервенелый лай сторожевых собак.

Алексей, скрежеща зубами от злости, как последний висельник сквозь строй охранников и рвущихся с поводка псов, шёл на свой пожизненный эшафот, не смея не только сделать глоток свежего воздуха, но и обозреть территорию «Чёрного дельфина». Мыслей не было, лишь тупая как заноза месть с методичностью отбойного молотка стучала у него в висках: «Я прикончу тебя, шахматист, дай только оказаться на свободе! Слово даю!».

Едва он оказался в одиночной камере, то душу его затопила самое, что ни на есть чёрное отчаянье. Камера представляла собой крохотное помещение, специальный блок, клетку от окна до входной двери отгороженный решётками, протяжённостью два шага по диагонали. Признаться, он был даже рад оказаться в «одиночке», хотя, краем уха успел услышать о том, как тасуют и перемещают заключённых из одной камеры в другую будто колоду карт при раздаче.

Как только за ним с могильным грохотом захлопнулись решётки и тяжёлая металлическая дверь, дежурный охранник приказал Алексею подойти вплотную к решетке и заслушать распорядок дня. Лишённый эмоций на гладковыбритом лице охранник, с челом, не тронутым печатью интеллекта, охранник проговорил механическим голосом, и каждое его слово вбивало гвоздь в крышку импровизированного гроба Алексея Смолина.

Подъём в «Чёрном дельфине был в шесть утра. Далее заключённым отводилось сорок минут на умывание, заправку постели и уборку камеры. За пылинку или складку на покрывале – суровое наказание. Завтрак в шесть сорок пять. В семь пятнадцать включаются розетки, разрешено бриться безопасной бритвой, вскипятить вод на электрической плитке. Параллельно с розетками включают и радио. В отличие от других тюрем, приговорённые к пожизненному заключению в «Чёрном дельфине» не работают, поэтому забыться тяжёлым изнуряющим трудом, тем самым отстраняясь от ежедневного кошмара, не получится. С девяти до десяти – обход врача. С десяти до одиннадцати прогулка по небольшому дворику – два шага вперёд, два шага назад в сопровождении охранников с собаками. С часу до двух обед, затем до пяти часов снова работает радио, с шести вечера ужин до половины седьмого, с восьми до половины девятого вечерняя поверка….

Привезли Смолина около девяти часов вечера, когда непроглядная ночная темнота опустилась над зоной. Ужина, арестанту, к сожалению, не полагалось, и первая ночь показалась Алексею нескончаемым бредом. Голодный, злой, отчаявшийся, но не сломленный, не смыкая глаз до утра, он бодрствовал до пяти часов и лишь за час до подъёма смог забыться тревожным чутким сном.

Ему снился чудесный сон – он и Младший сидят на берегу озера, а Ника, которая тоже во сне была ребёнком – прелестная девочка с пышным бантом в глянцевых тёмных волосах вместе с покойной матерью братьев Смолиных ловит разноцветных бабочек при помощи большого, как у Паганеля, сачка. Счастливые и загорелые, Алексей с Гариком удят рыбу, а отец колдует у костра, распространяющего вокруг одуряющий аромат шашлыков.

– Сука, сука, сука… – проснувшись, ы прошипел Алексей, моргая на ярко горевшую лампу в отсеке. – Как в клетке!!!

Стряхнув с себя сонную одурь, Смолин сполоснул лицо водой, почистил зубы дешевой зубной щёткой, принимаясь заправлять постель. Послышался звон металлического кругляшка – дверного глазка.

– Заключённый Смолин, завтрак! – услышал он резкий окрик и, согласно правилам поведения, подошёл к решетке…

Зима всерьез задумался над вызволением Смолина из «Черного дельфина».

– «Черный дельфин», – рассуждал он вслух, меряя комнату шагами, – одна из самых охраняемых колоний для пожизненно заключенных. Выходят оттуда только вперед ногами.

«Ну, конечно, выход там же, где и вход!»

Алексей догадывался, что Зимовский, бросивший на разработку плана все силы, далеко не дурак, обязательно прокачает ситуацию и узнает о том, что при проведении смертной казни в некоторых странах использовали смертельную инъекцию, которая называлась «техасский коктейль». Этот самый коктейл состоит из трех препаратов, один и которых погружает в глубокий сон, второй – панкуроний – останавливает дыхание, а третий – притормаживает работу сердца. Если немного изменить дозы всех трех составляющих, то можно получить инъекцию, посредством введения которой в организм можно добиться инициации смерти.

Разумеется, сам Зимовский сделать не мог, зато мог найти какого-нибудь повернутого неленального гения медицины, занимающегося «разборкой» похищенных людей на «запчасти», с целью продажи органов и тканей за границу, попутно ставя опыты на подручном материале, не особо заботясь о гуманности их проведения.

«Я возьму реванш, Белов, тогда, сука, тебе придётся заплатить мне за каждый миг моего позора!»

***

Смолин был прав, догадываясь о том, что Зимовский будет искать именно такого «двинутого эскулапа». Правда, искать-то особо ему и не пришлось. «Доктор Борменталь» был широко известен в узких кругах преступного мира, так что когда ему на электронную почту пришло письмо от «Ромашки», он написал в ответ «полночь».

О том, как Зимрвский познакомился с доктором, никто не знал. Ни тот ни другой не распространялись по этому поводу. Да и зачем знать посторонним, что связывает киллера и торговца человеческими тканями.

На два коротких звонка в дверь, посмотрев в глазок, доктор повернул замок и впустил в квартиру Зимовского.

– Хайль Гитлер! – задорно крикнул тот, вскидывая руку в приветствии.

– Издеваешься, – не то спросил, не то утвердил худощавый человек, невысокого роста, даже дома он расхаживал в чем-то очень смахивающем на белый медицинский халат.

– Нужна твоя помощь, – Зима разулся в прихожей, зная, как доктор сдвинут на чистоте и гигиене.

– Да я понял уже, что ты не чаи пришел гонять, – издавна считалось, что большую часть своей повседневной речи строят на сарказме медики и юристы, а нелегальному доктору в нем было не занимать.

– От чая бы тоже не отказался, – не дожидаясь особого приглашения, Зимовский прошел на кухню и сел за стол.

Доктор театрально вздохнул и включил электрический чайник.

– Ну-с, зачем пожаловал?

– Нужно инициировать смерть одного человечка, и «уничтожить» его тело в морге.

Чайник закипел, и Менгеле налил кипятка в две кружки, добавив из небольшого заварника зеленого чая, пододвинул одну кружку Зимовскому, сам сел напротив, постукивая пальцами по крышке стола:

– Мне самому инъекцию вводить или у тебя есть исполнитель?

– Ну, если ты желаешь засветиться в «Черном дельфине», то можешь сделать сам. Авось тебе там понравится – решишь остаться, – Дмитрий обезоруживающе улыбнулся.

Доктор едва не подавился чаем.

– Нет уж, спасибо, – нервным движением тонких пальцев поправил он воротник вдруг ставший тесным. – Инъекция будет завтра, насчет близлежайшего морга договорюсь. Цена вопроса тебе известна. Я полагаю.

Зима молча кивнул.

– Исполнителя сам найдешь?

– Да, исполнитель есть.

– Тогда, пей чай и милости прошу на выход, – лучезарно улыбнулся Борменталь, явно давая понять, что расшаркиваться перед ночным визитёром он более не намерен.

***

Рязанцева сидела с котом на коленях, завернувшись в любимый плед отца, и листала твердые страницы семейного альбом. «Завтра похороны, милый мой папочка, почему ты ушёл так рано? Мне так тебя не хватает…» – по щеке Лики Рязанцевой нескончаемым потоком текли слезы. С глянцевой фотокарточки серьезные серые глаза глядели пытливо, с его фирменным прищуром из-под чуть нахмуренных бровей.

– Кто же тебя заказал, папуля… Кто…

– Мама, милая… – всхлипнула Анжелика, перевернув страницу. Мать она помнила плохо. Когда она умерла, ей было лет семь. Память лишь сохранила обрывочные воспоминания –зоопарк, сдобные пирожки,сладкую манную кашу, щедро сдобренную вареньем, нежный, любящий поцелуй и тихий вкрадчивый голос: «Ангел мой, просыпайся! Первый раз в первый класс!»

Простонав, Лика захлопнула альбом и уткнулась в пушистую шерсть Кузи, заплакав пуще прежнего. Кот дернулся, протестующе замяукал, на что Разанцева лишь сильнее стиснула несчастное животное.

– За что, Господи, за что??? – выла она, высмаркиваясь в мягкую шерсть придавленного кота, – ну, за что?

Наутро были назначены похороны. Все хлопоты и бюрократические вопросы героически взяла на себя двоюродная тетка из Саратова, вот уже пять лет обитающая в Москве, тем самым позволяя Анжелике побыть наедине с собой.

Она оплакивала не только гибель отца, но и сою собственную судьбу, в который раз повернувшуюся к ней задом. Помимо смерти отца, она с ужасом отдавала себе отчет в том, что без памяти влюбилась в Алексея Владимировича Смолина и теперь, словно отважная героиня бульварного романа, готова была преданной декабристкой идти за ним и в ад и в рай, куда бы не забросила судьба ее возлюбленного. Рязанцевой, привыкшей делать только то, что взбредет ей в голову, этого было достаточно что бы нарисовать в своем мозгу картину судьбоносной встречи с самым опасным преступником Российской Федерации. Ну не интересовали Анжелику примерные мужчины, хоть ты тресни.

«Если на дороге лежит говно, ты, Анжелка, обязательнов него вляпаешься!» – любила приговаривать ее лучшая подруга Кристина, но Лика как всегда никого не хотела слушать. Смолин глубоко запал ей в душу, поработив разум и сердце, и теперь она не представляла своей жизни без этого амбициозного, властного и харизматичного злого гения, каковым, собственно, он и являлся на самом деле.

«Я опять сознательно создаю чернуху вокруг себя…» – подумала Лика, сдавив кота так сильно, что тот, вздыбив шерсть, полоснул ее когтями, разодрав руку от кисти до сгиба локтя,и мохнатой бомбой метнулся прочь.

– Ну и вали, предатель! – тупо пробормотала Лика, рассматривая капли крови на расцарапанной руке. Недавняя встреча с Зимовский, что говорить, немного охладило пыл Рязанцевой, но отступать было не в ее правилах. План дальнейших действий был прост: по поддельным документам, согласно принятому ею самой решению, она должна немедленно улететь в Оренбург, а оттуда, после очередной смены паспорта, в гриме проследовать по новому месту назначения, а именно в закрытую тюрьму «Черный дельфин», где по протекции одного высокопоставленного чинуши из органов и займет должность медицинской сестры, прихватив с собой шприц с инъекцией.

Дальше – дело техники. Тюремный лепила констатирует смерть, дальше морг и свобода.

«Не кисни, я всю жизнь живу по поддельным документам, – утешил её Дмитрий. – Например сейчас ты разговариваешь с Петром Фёдоровичем Дубравиным. Не мандражируй, всё пройдёт, как по маслу!»

– Как же, не мандражируй, – Анжелика нахмурилась. – Господи, помоги…

Резкий звонок в дверь испугал её не на шутку. На цыпочках подкравшись двери, она посмотрела в дверной глазок. На пороге стояла полненькая старушка божий одуванчик.

– кто? – резко спросила Лика, не припоминающая такую бабуля, сунув в дверной глазок фотографию,на которой был изображен Смолин и Круглый, который должен был быть этапирован во Владимирский централ. Не чувствуя под собой ног от радости, Лика широко распахнула дверь, огрев несчастную старушку по носу.

– Заходи, баба Рита! – она втянула старушку в коридор и, оглядевшись по сторонам, захлопнула входную дверь.

– Ты одна? – хрипло осведомилась старуха мужским баритоном, проходя на кухню, бросив клетчатый баул у двери. Лика хлопала ресницами, наблюдая за бесцеремонностью своей лже-родственницы.

– Д-да…

– Отлично! – Старуха сняла пышный седой парик,сбросила стоптанные женские ботильоны сорок второго размера и бесцеремонно усевшись за стол, залпом выдула целый графин любимого клюквенного морса Рязанцевой.

– Задрался по городу передвигаться в этом гриме! – старуха по-мужски вытерла губы,– Курить есть что?

– Д-да… – Лика достала из шкафчика пачку отцовских «Пэлл Мэлл» и щелкнула зажигалкой у кончика сигареты гостя.

– ты – Виталий? – голос ее дрогнул.

– Он самый! – Круглов блаженно затянулся, выпуская колечко дыма, – Поживу пока у тебя. Прости за маскировку, сама понимаешь, чекисты на ушах!

– Я слышала, по всем каналам трубят!– Лика уселась на стул, во все глаза таращась на подельника Смолина.

-Кто это тебя так? – хмыкнул Круглов, указав глазами на расцарапанную руку Рязанцевой.

– А, производственная травма, – отмахнулась Лика, промакивая кухонной тряпкой сочившуюся кровь, –Потом обработаю.

Кузя, опасливо заглянув на кухню, покосился на подозрительного субъекта, поднял хост трубой и пятясь, стал отступать, сверкая зелеными глазищами.

– Кузя, брысь! – Шикнула на него Лика, недоверчиво глядя на Круглова, – Я… Ты точно Виталий?

– Да точно, точно! – Круглый взял тряпку и стер с лица театральный грим. – Круглов Виталий, друг детства Алексея…

– Как ты узнал про меня? – заплетающимся языком спросила Лика.

– Сорока на хвосте принесла! – Круглов причмокнул губами.

– Понятно, Зимовский!!!– Лика рассеянно наблюдала за тем, как Виталий распахнул холодильник и стал вытаскивать оттуда кастрюли с едой.

– Что ты делаешь?

– Собираюсь обедать, – пожал плечами Круглый, зажав сигарету в уголке рта, открывая крышку и нюхая ароматный наваристый борщ. – Ты, если честно, так похожа на Веронику, что я веду себя как дома, извини!

– Н-ничего, мне не привыкать… -слабо улыбнулась Рязанцева, голова которой шла кругом. – Вот за что люблю Вас, мужиков, так за умение в любой ситуации плавать как рыба в воде. Э-э, не из кастрюли,дай-ка я погрею тебе!

– Угу, а я пока в душ, рожа чешится, как педик же загримирован!

Лика фыркнула, поставив кастрюлю на электрическую плиту. – Расскажи в двух словах? Зачем я тебе нужна?

– ну, во-первых, надо полагать, Зима обрисовал тебе план как вытащить Леху, а во-вторых, мне же надо где-то отсидеться, чтобы не светиться. К тому же у тебя связи, а мне нужно устроить аварию, и в этой варии, как ты понимаешь, я и должен погибнуть!!!

– Понятно, в принципе, все понятно… – Лика проводила глазами Виталия, а потом, едва за ним захлопнулась дверь в ванной, зашла туда и, деликатно отвернувшись, встала к нему спиной, облокотившись на дверной косяк.

– Ну и кроме того нам надо решить вопрос с Пашкой. Леху мы вытащим, вопрос времени. Слышал, ты в Черном дельфине собираешься работать? – Круглов загремел баночками с шампунями и гелями для душа Рязанцевой.

– Д-да..

– Всё будет, всё…

* * *

После прогулки, где заключённым разрешалось мерять крохотный дворик короткими шагами, Смолин обнаружил, что в камере его ждёт новый «сюрприз». Стоя лицом к стене, рядом со входом в свой отсек, Алексей дождался когда его впустят в бокс, протянул руки в решетку и вздохнул свободнее, ощутив как браслеты расщелкнулись на его запястьях.

Алексей держался из последних сил, чтобы не сойти с ума. Все здесь обстояло не так, как он мог предугадать Контроль, охрана – по пять конвойных на каждого заключенного и никакой возможности свести счеты с жизнью… Смолин не собирался провести здесь остаток жизни, но знал,что первый год на зоне у заключенного уходит на то, чтобы привыкнуть, свыкнуться с мыслью о том, его ждет не яркая, полная приключений феерия, а унылое беспросветное существование здесь, за колючей проволокой, в тюрьме строгого режима. Целый год уходит на адаптацию… Спустя год осужденный постепенно привыкает, напоминая собой живого зомби, через три более –менее вливается в колею, но не многие из них доживают до той поры, когда через двадцать пять лет им разрешал первое послабление –редкие, раз в три месяца свидания. Только мало кто из них доживает до сего светлого часа… жены осужденных на пожизненное не дожидаются своих мужей, дети вырастают, а отцы с матерями умирают, либо, чаще всего, сам заключенный погибает от туберкулеза или какой другой хвори.

Стоя возле нар (сидеть в течение дня на заправленной койке категорически запрещалось) Алексей не сомневался, что его побег лишь вопрос времени. Оставалась крохотная надежда на то, что Круглый и Зима придут к общему знаменателю, и как можно скорее организуют ему «повестку на тот свет».

– Сука, шахматист… – Смолит в сердцах хватил кулаком по стене, поднял затуманенный гневом взгляд, увидев, как приоткрылся дверной глазок, лязгнули металлические замки и в камеру вошли пятеро конвойных.

– ЛИЦОМ К СТЕНЕ, ОБХОД! – рявкнул усатый, швырнув Смолина лицом о кирпичную стену. Другой, поплотнее, со зверским выражением на сплюснутом могнолоидном лице, придирчиво оглядел постель, проведя пальцем по едва заметной складке на покрывале.

– ЭТО ЧТО, СМОЛИН? – осведомился он, рывком разворачивая Алексея лицом к себе. Тот свирепо скрежетнув зубами, промолчал, с бесстрастной ненавистью уставившись в пол, избегая зрительного контакта с конвойным.

«Терпи, ради сына, молчи!» – приказал он сам себе.

– Я спрашиваю, что это такое? Смолин, тебя предупреждали, ни единой складки? Что это, мразь, я спрашиваю? Жрал, а крошки оставил? А ну смотреть сюда, паскуда!

– Да пошел ты,– не выдержал Алексей, метнув на него бешеную молнию. Охранник, вскинув руку, ленивым, механическим движением со всего маху заехал дубинкой по губам Алексея, едва не выбив два передних зуба. Смолин нагнулся и с ноги врезал ботинком прямо в челюсть монголу, сворачивая ее набок.

– Ы-ы, бля! – замычал ушибленный, вытаскивая дубинку. – УБЬЮ, МРАЗЬ!

– Тебе пиздец! – услышал Алексей, прежде чем упасть на пол, сокрушаемый мощным ударом. Тот час град ударов посыпался на Алексея, сбивая его с ног и опрокидывая на бетонный холодный пол. Пятеро охранников, в угрюмом молчании, стали методично избивать лежащего Смолина нанося беспощадные удар за ударом коваными ботинками, ломая ребра, отбивая почки и другие внутренние органы. В ход пошли резиновые дубины, электрошокеры… Алексей даже не сопротивлялся, не имея ни малейшей возможности выбраться из-под адского замеса. Подошва ботинка с налипшей жвачкой, вмонтировавшись на полном ходу, сломала ему нос: раздался противный хруст, и Смолин ощутил, как хрустнули кости. Кровь хлестала как из неисправного водопроводного крана, не только из переломанного носа, но и с лохмотьев губ, разбитых в красное месиво. Попытавшись привстать, Алексей молча, без единого стона, рухнул на пол – рука от удара дубиной переломилась в локте и повисла плетью, причиняя адскую боль. Последнее, что увидел он, прежде чем потерять сознание, это носок ботинка, летящий прямо в глаз. Вспышка дикой, нечеловечной боли ослепила его, после чего наступила непроглядная тьма, подарившая блаженное забытье…

* * *

Узнав о побеге Круглова, Белов пришёл в ярость.

– Как, я спрашиваю как!!! – полковник в бешенстве швырнул мобильник о стену. – КАКИМ ОБРАЗОМ? СМОЛИН В ДЕЛЬФИНЕ, КТО? Я СПРАШИВАЮ, КТО???

– Вероятно кто-то, кто решил сдёрнуть обоих! – Денисов поднял сотовый телефон начальника и положил на стол.

– КАК?

– Положили конвой, водителя, на месте происшествия ещё пять трупов.

– Наняли бойцов, после чего произвели зачистку, – Павел Дмитриевич несколько раз яростно треснул кулаком по столу.

– Твою мать, твою мать. В розыск объявили?

– Пал Дмитрич…

– К СМОЛИНУ УСИЛЕННУЮ ОХРАНУ. Я УВЕРЕН, ЭТО С ЕГО ПОДАЧИ. ПРОВЕРИТЬ ОКРУЖЕНИЕ ФЕРЗЯ ПО ЛЕГИОНУ, ВСЁ ПРОШЕРСТИТЬ, СДЕЛАЙ ЗАПРОС, ПОТОРОПИ, ОБЪЯСНИ ВСЮ СРОЧНОСТЬ!

– Должны же быть хоть какие-то зацепки!!!

* * *

Боль выдернула Смолина из спасительного забытья, словно, дохлую рыбу на поверхность реальности. На щеке с огромными кровоподтёками сверкали кристаллики слёз. Свидание с сыном причинило душевные страдания,

«Настоящие мужики тоже плачут, сынок, но не от физической боли, а от душевных мук!» – вспомнил он золотые слова отца. Открыв глаза, Алексей мутным взглядом обвёл больничную палату. Изображение было расплывчатым, блёклым, причём правый глаз видел хорошо, а левый был закрыт повязкой. Собрав волю в кулак, Смолин привычно протестировал тело, как всегда после серьёзных ранений на войне. Годы каждодневных тренировок в легионе не прошли бесследно: Алексею даже не пришлось ощупывать себя, чтобы сделать первичное медицинское заключение – перебит нос, вероятно, сломана носовая перегородка, травмирован глаз, сломана рука, отбиты почки, печень, пострадали пару рёбер. Ощупав языком зубы, Смолин пришёл к неутешительному выводу, что все целы, но два передних подозрительно шатаются.

«Твою мать!» – Смолин пошевелил пальцами рук – работают, только дикая боль прострелила руку от локтя до основания предплечья. В таком состоянии о побеге не могло быть и речи, хотя, его состояние здоровья должно сыграть ему на руку, подтвердив внезапную смерть заключённого.

«Рязанцева…. Неспроста она появилась в моей жизни!»– Алексей вспомнил блестящие от слёз глаза Анжелики в зале суда, не выпускающие его ни на секунду из поля зрения,

«-Не так много способов сымитировать смерть, один укол и никакой судмедэксперт не догадается, главное, найти нужную инъекцию, подкупить патологоанатома, а дальше – вот она, свобода, дело исключительно цены вопроса… Круглый на свободе! День-два, максимум неделя отсидки и я выйду отсюда! Дальше по стандартной схеме…» – Смолин с трудом поднял руку и потрогал повреждённый глаз – повязка шла через всю голову и закрывала половину лица.

– Знатно они тебя отделали! Красавец! – ударил по ушам холодный расчётливый голос двойника с явным намёком на издёвку. Здоровый глаз Алексея зафиксировал фигуру Смолина-видения в дверях больничной палаты: неизменная куртка, шапка, холодный прищур тёмных глаз, ухмылка самоуверенного человека на чётко очерченных губах.

– Что дальше? Куба, пластика, а потом возвращение и реванш?!

Смолин молчал, недовольно глядя на застывшего в дверях двойника. Тот, приподняв брови, цинично сосканировал больничное помещение, подходя к постели Алексея,

– А потом снова день сурка? – прицел ледяных глаз сосредоточился на бледном забинтованном лице Смолина. – Рокировка на шахматной доске ничего не изменит. Поставишь шах и мат Белову – на его место придёт другой, устранишь его – будет третий, и так до бесконечности?

– Я должен…

– Кому ты должен, – перебил его двойник, издевательски хмыкнув, – Нике, Гарику, или Толстяку? А может, матери Круглого? Никому ты ничего не должен, и почему я должен напоминать тебе твои же слова?

– И ты не должен!

– О том и речь, родной! – поймал его на словесной перепалке двойник, – Может, достаточно потерь? Или ты хочешь лишиться ещё и сына?

– Причём здесь мой сын? – Пока я жив, Пашке не угрожает опасность!

– Удивляешь ты меня, родной, – видение скривило губы в пародии на улыбку, – Или вместе с почками тебе мозги отбили? Ты сам – вот самая большая опасность для Павла!

Алексей, сделав попытку приподняться, без сил рухнул на некогда белые лагерные простыни, ныне напоминавшие собой выцветшее полинявшее белье.

– Опасность… Ты на чьей, собственно, ты стороне?

– Ответ очевиден – на твоей! – по лицу двойника скользнула теплая улыбка. – Думай о сыне! Сделай пластику, открой нормальный бизнес! Всё будет – власть, деньги, что тебе ещё надо? Ходить по острию ножа? Притормози! Месть сжигает тебя!

– Тогда какого чёрта ты читаешь мне мораль? – вспылил Смолин, встречаясь с тяжёлым пронзительным взглядом двойника, – Что ты несёшь? Бизнес, притормозить!

– Ты не хотел этого ада! – Смолин-двойник скрестил руки на груди, пристально наблюдая за тем, как мелькают тени гнева и раздражения на лице Смолина,– Осуждённый на пожизненный срок Смолин Алексей Владимирович! Слушай сюда! Ты определённо везунчик, и теперь у тебя есть шанс всё исправить! Пойми ты, Пашке нужен отец, а не уголовник. Ты уже перешёл все границы, даже за решеткой представляешь опасность для окружающих: жена шахматиста, Ежов! Кто следующая жертва?

– Пошёл ты, – беззлобно оскалился Смолин, – Я сам знаю, что лучше мне, Круглому и Пашке! Я прикончу шахматиста, чего бы мне это не стоило, слово даю!

Смолин-двойник покачал головой, разглядывая лежащего на постели Алексея долгим изучающим взглядом. Наконец, когда здоровый глаз Смолина заслезился от напряжённой игры в «гляделки», двойник процедил с мрачной иронией, кривя рот в сердитой гримасе:

– Ты главный! Как скажешь, Алексей, да, я всё понял, Алексей! Наше дело выполнять твои указания!

– Да пошёл ты, – грубо послал его Смолин, – Достал!

– Как прикажешь! – хмыкнул двойник Смолина и, повернувшись спиной, направился к выходу.– Только не забывай, что ты это я, и вопрос кто из нас главный спорный, как и тот, кто из нас двоих отдаёт приказы.

Алексей выдохнул, неподвижным взором глядя на то место, где только что стоял его двойник: в висках стучали отбойные молотки надвигающейся мигрени, тошнота подкатила к горлу, перехватывая дыхание, действие обезболивающего заканчивалось. Морщась от боли, Алексей отвернулся к стене, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Все органы дружно ныли, словно по нему проехался асфальтораскаточный каток, в голове заклубился туман, из которого выплыло белое как облако лицо полковника.

«Я убью тебя, Белов, убью. – прошептал он про себя, трогая языком разбитые губы, – Месть блюдо для гурманов, подаётся холодной, как хорошее вино: чем больше выдержка, тем богаче послевкусие. Сладок будет день, шахматист, жди меня, сука, я приду, пусть через год, через два, но я вернусь и прикончу тебя, слово даю!»

Круглый снял трубку стационарного телефона и, набрав с детства знакомую комбинацию цифр, стал вслушиваться в длинные гудки. Сердце его бухало в грудной клетке в учащенном ритме: тук… тук-тук.. Перед глазами стояла пелена слез, горло сжалось до размеров трубочки для коктейлей. На пятнадцатом гудке, когда он уже хотел отключить связь, он услышал безжизненный голос своей матери и изо всех сил укусил себя за губу, чтобы не разреветься.

–Алло… -произнес самый близкий, и, увы, навсегда потерянный человек на всем белом свете, вызывая у Виталия коллапс дыхательных путей.

– Слушаю.. – в безжизненных интонациях было столько невысказанной боли, горя, отчаянья, что Круглову сдавило сердце, а в голове в который раз за день закралась мысль о непоправимой роковой ошибке.

–Не молчите… – бесцветным тоном попросила мать.

Круглый, не в силах более выдерживать этот немой укор, нажал пальцем на клавиши. Трубка выскользнула из его ослабевших рук, а на глаза навернулись слезы.

Видения стали сменяться один за другим со скоростью перемещения цветных картинок в детском калейдоскопе: вот он, пятилетний мальчишка с ободранными коленками, ревет белугой, а мать, источающая дивный аромат ванили и корицы, ласково целует его в вихрастую голову.

Вот он, гордый первоклассник, с громадным букетом садовых гладиолусов идет на свой первый звонок, вцепившись в подол цветастой материнской юбки…

Дальше видение сменилось школьным двором с ватагой ребят – старшеклассников, обступивших плотного, коренастого Виталия. В глазах Круглова застыли слезы, взгляд загнанный, испуганный. Старшеклассники, мнившие себя королями микрорайона, требуют у него плату за проход в школу. Гопота была настроена враждебно.. Круглый отнекивается, лепечет что-то невразумительное, и когда первый удар сбивает его с ног, появляется он – невысокого роста худенький чернявый мальчишка. Он смело расталкивает стену дворовой шпаны, становясь лицом к лицу к главарю, даже не глядя на онемевшего от ужаса Круглова. Восьмилетний Виталий, полуживой от страха, может только судорожно хватать ртом воздух, не спуская обалдевшего взгляда с не по-детски серьезного, властного лица парнишки. Старшеклассники вначале принимаются оскорбительно гоготать под свист и улюлюканье, но смех их разом обрывается, едва парнишка вытаскивает из кармана рогатку и, приладив увесистый камень, катапультирует его прямо в глаз главарю шайки старшеклассников….

Их тогда здорово побили, но с того самого дня Круглый, попавший под влияние этого невысокого, на редкость симпатичного, паренька, был готов идти за Лёшей Смолиным хоть на край света, признав в нем безоговорочного лидера. Виталик Круглов, смотрящий в рот своему самоуверенному другу, стал ему преданным вассалом, когда он, заявив в третьем классе о себе, как о школьном лидере, составил ему достойную партию в виде верного оруженосца. Куда Смолин туда и Круглов, будь то секция самбо, хоккей или битье стекол в соседских гаражах. Круглов во всем старался не отставать от бойкого друга, но заметно уступал ему в учебе – Алеша заглатывал книгу за книгой, а математические задачки щелкал как орехи. Именно там, в далеком детстве, и произошла та самая расстановка сил, закрепивших навсегда за Смолиным роль безоговорочного лидера, а за преданным Кругловым вакантное место правой руки короля, перед харизмой и лидерскими качествами которого склоняли колени одни за другим ровестники, подчиняясь железной воле Лёхи Смолы.

Выдохнув, Круглый провел рукой по глазам и с болью поморщился, затравленным взглядом обводя шикарно обставленную комнату Лики Рязанцевой. Уже теперь, с высоты прожитых лет и свершенных ошибок, он ясно отдавал себе отчет в том, что сознательно ступил на скользкий путь, в чем-то противясь самому себе, но свято чтя волю своего друга. Виталий знал, что это был не его выбор, здесь Белов оказался прав, это был выбор Леши Смолина, а он сам, привыкший во всем идти за своим лидером, просто не представлял другого выхода, кроме как следовать за ним.

Сколько раз Круглов мог соскочить с этого пути, пусть даже тогда, когда высадил Алексея на одной из Парижских улиц. Как так вышло, что его друг перешагнул ту тонкую грань, отделяющую добро от зла? Виноват ли в этом был сам Смолин или таков был злой рок его судьбы, но так или иначе, Круглов дождался своего друга, а когда тот вернулся из Легиона совершенно другим человеком, одним своим присутствием и пожатием руки скрепил еще в детстве подписанный пакт о взаимовыручке. Круглов прекрасно видел, что творится в душе у Смолина и в какого зверя он превратился, но по странному стечению обстоятельств еще сильнее попадал под его влияние. Иногда, конечно, на него снисходило прозрение: он взбрыкивал, выказывал легкий бунт на корабле, но Смолин подавлял его бунтарские потуги в самом зачаточном состоянии одним лишь парализующим разум взглядом и Круглов был снова готов рваться на любые баррикады во имя победы их общего дела, а по сути дела самого Смолина. Несомненно, Круглого будоражил весь этот обманчивый антураж, присущий криминальному миру. Ему хотелось достатка, власти, денег, но не только ради всей этой мишуры он отрекся от собственного я и своей матери, а кроме того, он не мыслил своей жизни без друга, которому был предан так, как обычно предан верный пёс своему любимому и обожаемому хозяину. Жизнь Круглова строилась так, что на все была воля Смолина. Виталий по собственному желанию выбрал тот путь, на который ступил вместе со своим другом, пусть даже теперь эта жизненная дорога вела к развилке с отчим домом и материнской любовью… И вот в финале, раздавленный свалившимся на него горем, но не сломленный, навсегда потерявший мать, Круглый с ужасом поймал себя на мысли, что даже если бы ему еще раз предоставили право выбора, он бы, не сомневаясь, встал бы по правую руку от Алексея, заведомо зная, на что обрекает сам себя, связывая свою жизнь с такой сильной личностью с отрицательным способом подачи, как Смолин.

Очнувшись, Круглов молча поднял упавшую трубку и, бережно подержав ее около груди, положил в гнездо телефона, с невыразимой грустью рассматривая дорогой стационарны аппарат Анжелики с закосом под допотопные телефоны аристократов.

В комнату неслышно вошла Лика. Разделяя весь ужас и сумбур, царивший на душе у Круглова, она молча обняла его и поцеловала в макушку, прижав его бритую голову к своей пышной груди.

– Поплачь, быть может, станет лучше?

– Нет. – Виталий вырвался из объятий девушки, сцепил руки на затылке и молча уставился перед собой.

–Вот тут больно, понимаешь? – после длительного молчания прохрипел Круглов, прижимая руку к сердцу, – Где я ошибся, где?

Виталий вытер выступившие капельки пота со лба. Возможно, разгадка крылась в том, что ему нравилось все то, что импонировало Смолину. Одни и те же игрушки, девочки, марки джинсов, автомобилей, запах власти, денег, свободы и, конечно, одна единственная женщина, Вероника Азарова, на которую как две капли воды смахивала Рязанцева Анжелика.

Лика понимающе хранила молчание, а мысли Круглого снова вернулись к матери, которой, как он полагал, уже успели сообщить о взрыве, в результате которого погиб ее единственный сын.

– Значит судьба такая… – повторил он слова Смолина, поймав напряженный взгляд Анжелики. Его морозило второй день, но он упорно не хотел признаваться самому себе в болезни. Температура по всей видимости поднялась до тридцати семи и восьми градусов, а Круглов, не признающий никакой химии в лекарствах, по-прежнему не сказал Лике о своем недомогании.

«Сначала дело! Подумаешь, температура, вот Леха там в «Дельфине»! Он все, что у меня осталось в этом мире, и я клянусь, Леха, скоро ты будешь на свободе, мой единственный друг!» – Круглов с невыразимой благодарностью вспомнил тот день, когда Алексей поехал вызволять его, рискуя не только своей жизнью, но и судьбой собственного сына.

«Разве есть у меня выбор? Куда он, туда и я!»

Приказав себе не думать о матери, кусая губы, он сдерживал наворачивающиеся на глаза слезы, размышляя о грядущем завтрашнем дне. Лицо матери так и стояло перед глазами, такой, какой он видел ее в последний раз на суде – опухшей от слез, состарившейся лет на десять, поседевшей…

– Ей так будет лучше… -вслух произнес Круглов, поднимаясь со стула, – Лучше… Лучше мертвый сын, чем жизнь в постоянном стрессе…

– Виталик, пойдем, я покормлю тебя! – Рязанцева, так же не находившая места от волнения, вела себя неестественно и скованно в присутствии Круглова. Похороны отца опустошили ее, выпили до дна. Страх терзал душу, но та самая авантюрная жилка, присущая ей с самого детства, не позволяла раскиснуть.

– Ника, – Круглов уселся на стул и машинально отщипнул от каравая хлеба большую горбушку. – Я надеюсь, ты понимаешь,во что ты ввязалась? Завтра тебе трудный день… Пашка для всех должен будет умереть… Для всех мы все должны быть покойниками…Я, Леха, Паша…Подумай еще раз…По документам ты –эмигрируешь в Канаду…Навсегда! У тебя есть шанс передумать, есть! Выплатим тебе остаток и разбежимся.

– Я подумала, – Лика поставила в микроволновку пиццу, – Я вдова, сирота, что меня держит в городе, где меня преследовали одни несчастья? Я не знаю, как это называется, любовь или наваждение, но я хочу быть со Смолиным, это решение взвешенное, и…

–Ладно,я понял, – буркнул Круглый, неосознанно назвавший Рязанцеву именем покойной Азаровой.

– Прав был Белов, это не наш выбор, а его выбор… – тихо прошептал он, но Рязанцева услышала. Сердито нахмурившись, она с грохотом распахнула холодильник, вытащила банку с маринованными помидорами и с шмякнула ее на стол.

– Завтра как договаривались – по схеме, утвержденной вчера. Вылетаю в Канаду, а оттуда по поддельному паспорту в Оренбург! Кстати, – губы Анжелики задрожали.

– Виталь, где Зимовский взял тело мальчика?

– Не важно, – Круглов помотал головой, – Это не важно. Не бери в голову… Ребенок был обречен… серьезная болезнь… Все проплачено! Лика, – Круглый напоминал себе загнанного в угол клетки волка, – куда ты вляпалась, а? Ладно я, пути возврата уже нет.. Но ты… – он посмотрел в ее решительные глаза и шумно сглотнув, сказал, положив тяжелую ладонь на столешницу, – Налей выпить, иначе я сойду с ума!

Рязанцева секунду-другую изучала бледное лицо Круглова, а затем, не проронив ни слова, открыла дверцу шкафа и, вытащив бутылку дорогого коньяка, поставила его на стол…

* * *

Павел Белов, с неестественно прямой спиной, сидел на диване, и беззвучно плакал, совершенно не стыдясь своих слёз. Перед глазами проносились обрывки воспоминаний их совместной с Натальей жизни. Смерть Юли сильно пошатнула его психику, укрепив злобу на Смолина, трагическая гибель Артёма с Дашей пуще прежнего разожгла пожар ненависти в его душе, но, только оставшись без жены полковник, ощутив себя глубоко несчастным, осознал, что не успокоится, пока не убедится, в том, что тело Чёрного Ферзя покоится в могиле.

«Ты сдохнешь, собака, я сгною тебя в «Дельфине», – агонизировал Павел, вспоминая недавний разговор с дочерью.

«Папа, не подходи ко мне, не подходи!!! Это Смолин убил её, СМОЛИН!»

Лера билась в истерике, обвиняя отца, швыряла в него вещи, кричала, отбивалась, грозилась покончить с собой. Павлу пришлось вызвать психолога, ибо сам совладать с дочерью он был не в состоянии.

«Лерочка, мама не справилась с управлением… пойми, малыш, так бывает…»

«НЕ ПОДХОДИ, СЛЫШИШЬ, УБИРАЙСЯ, УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ, ПРОЧЬ, ПРОЧЬ!»

Пришла в себя Валерия лишь спустя три часа,тогда-то между ними и состоялся более-менее адекватный диалог.

«Пообещай мне, папа, ты убьйшь Смолина!»

«Лера, прекрати. Смолин в тюрьме. А я не убийца. Мне больно слышать, что моя дочь говорит такие ужасные вещи. Лерочка, нельзя желать смерти другому человеку, даже если этот человек исчадие ада. Карать и миловать может лишь Господь Бог …»

Белов долго утешал дочь, затихшую у него на груди, а слёзы застыли на его длинных ресницах, словно скорбя вместе с ними о безвременной утрате.

«Папа, мама умерла, прости меня, папочка, я наговорила ужасных вещей… – деревянным голосом прошептала Лера, повиснув у него на шее, – умерла, умерла, может Смолин не виноват, я плохая девочка, прости меня, папа…я очень плохая девочка…»

Павел болезненно поморщился, тяжело вздыхая. Он знал, что прямой вины Смолина в гибели его жены нет, но глубоко на уровне подсознания поселилась одна-единственная мысль, не давашая ему покоя. Авария была подстроена, и заказчик его жены – ни кто иной, как Чёрный Ферзь.

«Права Лера, даже если это не его рук дело, я не успокоюсь, пока не уничтожу его. Клянусь, я убью его, Наташка, закончу то, что ты не доделала, любой ценой, даже если мне придётся положить на это свою собственную жизнь…» – пообещал Белов, а в его больших серых глазах зажёгся холодный огонь отмщения.

* * *

Круглый не находил себе места. Собственно, волноваться он начал с того самого момента, как расстался с Анжеликой. Необъяснимое чувство тревоги сжимало грудь, предчувствуя грядущее несчастье. «Такая чуйка обычно присуща охотникам», – вспомнил он слова отчима, и сердце его вновь пропустило болезненный удар. Круглов закрыл для себя воспоминания о матери, но именно это насилие над своим сознанием и причиняло ему неимоверную моральную боль. До отправления поезда оставалось чуть больше двух часов. Сына Смолина должны были привести с минуту на минуту в съемную квартиру, и Виталий порядком издергался, не зная, как пройдет встреча с мальчиком: бедняга пережил за последние несколько месяцев столько горя, сколько не каждому взрослому выпадает испить на своем жизненном пути. К тому же, не смотр на запрет, мысли так или иначе возвращались к его матери. Он еще раза два набирал ее номер и молчал, дожидаясь, пока она не первой не повесит трубку. Разумеется, со временем боль утраты утихнет, но сейчас душу его разрывало на части, тому же он совершенно не готов был к этой душевной ломке.

Про Алексея он тоже старался не вспоминать, слишком больная была для него тема ареста Смолина. Круглов предпочел бы сам отсидеть пожизненный срок, в обмен на полную свободу лучшего друга, но по иронии судьбы он оказался на свободе, а тот, за которого не задумываясь отдал бы жизнь, гнил в «Черном дельфине», в закрытой тюрьме особо строго режима.

Виталий взглянул на экран своего мобильника – десять минут назад Штырь отзвонился и сообщил, что везет Пашу. Необходимо было замаскироваться, но Виталий не хотел пугать и без того впечатлительного ребенка, предпочитая предстать пред ним не в маскарадном гриме, а единственным, кого он воспринимает как связующее звено со своим отцом. Со стороны должно было все выглядеть правдоподобно, и именно эта правдоподобность и настораживала Круглова. Мальчику и без того досталось, а тут на его глазах в парке родная тетя получает сокрушительный удар по голове, а его самого запихивают в машину, после чего увозят в неизвестном направлении.

– Пашенька, бедный ты малыш! – Круглов прошелся по комнате, рассматривая унылую меблировку зачуханной съемной квартиры. Концы обрублены, мосты сожжены, прошлого больше нет, есть –настоящее, которое рисовать будет талантливый гений криминальных авантюр, его лучший друг, лидер и король, Алексей Владимирович Смолин.

Круглов пытался понять, где мог Алексей спрятать оставшиеся деньги. В засвеченных гаражах? Однозначно нет.

«Как же так, Лёха, как же так! КАК ты допустил, что Белов перехитрил тебя, где ты просчитался, Алекс!!! Почему, сто тысяч раз, почему… нужны деньги, прав Зимовский, но где, Лёха, где ты их спрятал? Зная тебя, зная школу, которую ты прошёл у своего деда, ты спрятал их в таком месте, где никто и никогда не найдёт! Конечно, ты не знал, что фэбос обыграет тебя, но ты должен был подстраховаться… Думай, твою мать, Виталька… Думай… Гаражи нет, банк – отпадает, стоп.. стоп.. КАК ЖЕ Я СРАЗУ НЕ ДОГАДАЛСЯ! ЛАНЧАК! ОН КАК И ВСЕ ПРЕДАН ТЕБЕ, НУ, КОНЕЧНО, ДУРЬЯ МОЯ БАШКА!»

Хлопнув себя по лбу, Круглов вскочил с места, с грохотов навернув за собой стул, смахнул полную окурков пепельницу и набрал засекреченный номер Зимовского.

– Привет, это я. Я знаю, знаю, кому он передал на хранение деньги!! – в ажиотации проорал он, оглушая Дмитрия своим рыком.

– ГДЕ?

– Ланчак, Олег Ланчак, больше негде, этов стиле Алекса!

– ПОНЯЛ!

Виталий отключил связи, прошёлся по комнате, плюхнулся на диван и бросил сотовый телефон рядом с собой. На Украине Круглов должен был дожидаться приезда Анжелики и Павла, потом, в очередной раз сменить документы и вернуться в Оренбург, где уже осесть на конспиративной квартире до освобождения Алексея, после чего благополучно отбыть на Кубу. Что именно они будут делать на этой пресловутой Кубе, и почему именно остров свободы ещё ранее, до ареста, выбрал Алексей для места их дислокации, Круглов не знал, но догадывался – в стране, где до сих пор царят коммунистические порядки, скрыться от глаз правосудия самое милое дело.

Представив райский остров, накаченные тела кубинок, с упругими задницами, реки рома, сигарный дым и заводные ритмы сальсы и реггатона, Круглый блаженно заулыбался, замечтавшись, что не услышал как хлопнула входная дверь,а лишь среагировал на шаги, раздавшиеся в коридоре. Вздрогнув, он молниеносно вскочил со стула и. выхватив пистолет, направил его на вошедшего Штыря.

– Сдурел, Виталич? – Штырь покрутил пальцем у виска, выпуская руку малыша, – ребенка напугаешь. Паша, бледный, насмерть перепуганный, стоял и молча поедал глазами Круглого, уставившись на него как на соскочившее с экрана телевизора приведение. Круглов, засунув пистолет за пояс джинс, бросился к Пашке и, схватив его на руки, с такой силой прижав ребенка к груди, что едва не переломал ему все кости.

– Пашенька, привет, малыш! – Круглов опустил сына Смолина на пол и присел перед ним на корточки. Громадные отцовские глаза мальчика растерянно таращились на знакомое лицо, связующую ниточку с его отцом и матерью, по которым он тосковал со страшной силой.

– ПАВЛИТО, ну, Слава Богу! – широченная рука Виталия бережно погладила Пашу по голове, – Пашка, милый ты мой! – он в порыве чувств поцеловал его в щеку. На глазах навернулись слезы. Сын Алексея напомнил ему не только ему щемящее прошлое – Леху, Веронику, Гарика, Ежова в конце концов, но и туманное, но такое возможное будущее. Секунду другую Павел изумленно хлопал длинными ресницами, а затем недоверчиво прошептал, дотрагиваясь пальчиком до груди Круглова.

– Дядя Виталик!!! Я испугался.

– Ну вот, заговорил, а то всю дорогу молчал,я уже подумал – онемел со страха. – улыбнулся Штырь, топая в ботинках по изъеденному временем ковру.

– Пашка, – Круглов подхватил ребенка и подбросил высоко в воздух, – ПАШКА! Как же Леха будет счастлив! ПАШЕНЬКА!

– Где папа? – Павел заозирался по сторонам, в робкой надежде увидеть своего отца.

– Пашуль, – Круглый кивнул Штырю и тот понимающе пошел собирать вещи Виталия, – Нам надо с тобой поговорить,как со взрослым! Ты готов?

– А где тетя Марина?

– Пашенька, – Круглов поднял ребенка на руки, донес до дивана и усадил рядом с собой, заглядывая ему в глаза.

– Постарайся выслушать меня очень внимательно,– Круглов сжал в своих лапищах крохотную ручку ребенка. Тот согласно кивнул, все еще толком не оправившись от перенесенного потрясения.

– Тетя Марина сейчас дома. С ней все в порядке. А нам надо уехать, Пашенька. Мы поедем с тобой в отпуск. К твоему папе. Я знаю, ты очень испуган, тебе сказали, что папа далеко, так далеко, что и не доехать, но это не совсем так. Папа твой, Пашка, ближе,чем они все думают и мы с тобой поедем в далекое путешествие на поезде, к нему. Я знаю, как ты скучаешь по нему, я тоже, очень скучаю по твоему папе. Тебе, возможно, говорили про него много плохого, Паша, но ты должен знать– каждый человек может совершить ошибку, плохой поступок. Но у каждого человека есть шанс все исправить. Папа твой очень любит тебя. Он сделал одну ошибку, сынок, и теперь хочет ее исправить. Папа твой очень тебя любит, и ты должен расти рядом с ним. Не думай, Пашенька, что я хочу обмануть тебя. Несколько дней и ты увидишь своего папу. Но для начала, Пашуня, мы поиграем с тобой в одну очень интересную игру.

– В какую?

– Помнишь, мама рассказывала тебе сказки, которые ты так любил слушать? Вот мы с тобой и поиграем в одну такую сказку. Только, чур играть по правилам, не жульничать. Обещаешь?

– Обещаю.

– Так вот, Пашенька, я буду старушкой, а ты – моей внучкой. И мы поедем на поезде, я буду называть тебя внученька, а ты меня бабушка, так надо. Малыш. Так папа велел!

– Хорошо. –кивнул Паша, серьезно глядя на Круглова.

– Папа знает, что лучше, милый. – Круглый сознательно упомянул отца, стимулируя игру весомым аргументом. – Так веселее, чтобы не скучно было в дороге, ты – моя внучка, я кто?

– Моя бабушка!

– Вот и умничка, Полиночка. Ну, раз мы играем – тогда надо и имена придумать. Я буду звать тебя Полиночкой.

– А я не похож на девочку, – выдал Павел и Круглов невольно рассмеялся,– Правильно, это ты сейчас не похож, а будешь очень даже похожим. Я купил тебе столько разных красивых нарядов для игры. И себе тоже.

– А может, поиграем в человека-паука?

– Ой, ну какой из меня паук, – Круглый расхохотался, – я скорее на слона похож! Нет, Пашуня, мы будем играть в Красную Шапочку и ее бабушку, которые поехали в соседний лес навестить больного дедушку.

– Ладно, давай, а красная шапочка у меня будет? – спросил Павел. Он довольно быстро пришел в себя от испуга и теперь с интересом включился в игру. Круглов вздохнул – часть сложнейшего дела была сделана.

– Будет, милый, будет. Пойдем, Пашка, я тебя покормлю, молоко и слойка, и еще «Киндер-сюрприз», помнишь, как папа покупал тебе? – он подхватил ребенка на руки и понес на кухню.

– Ну-ка, попей, малыш!– он пододвинул заранее подготовленную вазочку с печеньем, слойками и стакан молока. Павел послушно взял ручонками стакан, и у Круглого защипало в глазах – до чего он был похож на Алексея и Веронику.

– А где Киндер сюрприз?

– кушай, потом сюрприз! – Круглов подмигнул и направился в комнату – необходимо было заняться маскарадом…

* * *

К вагону поезда подошли трое – здоровенный парень, тащивший сумку на колесиках, старушка, в весеннем пальто, старомодной шляпке на крашеных белых волосах, и маленькая симпатичная девочка в демисезонной куртку, с длинными рыжими волосами и красной шапочке с огромным помпоном на голове. Проводница проверила у них билеты и предупредила, обращаясь к верзиле:

– Не задерживайтесь, отправление поезда через пять минут. Сопровождающий согласно кивнул.

– Пойдем, тетя Раиса! – он легко, как пушинку, поднял чемодан и помог старушке подняться по ступеням.

– Полинка, ну-ка иди сюда! – перенес он красивую девочку, хлопнув ее по попке, – Позвоните, как доедете.

– Позвоню, Андрюшенька, позвоню! – старушка зашаркала по коридору следом за амбалом, в одной руке державшим девочку, а в другой чемодан на колесиках.

– Ну вот, тетя Раиса, Ваше купе, как и обещал – выкупил все целиком. – Штырь,а это был он, распахнул дверь и, ухмыляясь, пропустил вперед Круглова.

– Полиночка, опа! – он усадил Павла на нижнюю полку, – Ну, все, с Богом, тетя Рая!

– Пока, Андрюшенька, ты бы шапочку носил! – прошепелявил Круглый, в котором обнаружились недюжие артистические способности. Штырь, потоптавшись на месте, вышел, показав на прощание Круглому большой палец. Виталий снял пальто, под котором обнаружилась вязаная кофта из объемной пряжи и поставил на столик сетку.

– Ну вот и все, Полиночка! – подмигнул он Павлу, вытаскивая из пакета до верху набитую пирожками, купленными в пирожковой на вокзале, котомку.

– Сейчас поезд поедет, Полиночка, а мы закажем с тобой, внученька, чаю, с пирожками, бабуля напекла тебе вкусненьких, как ты любишь…

Он посмотрел на сына Смолина и увидел обозначившуюся понимающую улыбку на его лице. Мальчик с удовольствием включился в игру, тем более, впереди маячила встреча с горячо любимым отцом.

* * *

      Выйдя из здания аэропорта в Оттаве, Анжелика в задумчивости остановилась. Человек от Мирко обещал встретить ее возле входа с табличкой «Miss Angela». Самолет до Оренбург только через три часа, и за это время ей надлежит получить через него документы на имя канадской туристки Ванессы Рэй, вылетающий в Оренбург для ознакомления с культурой России. Франко она увидела не сразу, а когда обнаружила, то радостно замахала рукой, торопливо шагая ему на встречу.

– Yes, Angela, I am glad to see you! – Франк властно схватил ее за руку и, положив ненужную табличку на стойку, потащил ее к выходу.

«В машине поговорим!» – шепнул он ей по-русски. Лика возбужденно хмыкнула. Любительница авантюрных приключений, девушка ощущала себя героиней криминального боевика, или же иностранной разведчицей-шпионкой, до того ее распирало от давно забытого чувства выброса адреналина в кровь. Инъекцию она спокойно перевезла через границу в пузырьке от глазных капель «Визин». Все было готово к началу операции по освобождению Смолина, осталось – пустяки: получить документы, долететь до Оренбурга,оттуда переправиться в Соль –Илецк и устроиться на работу по протекции в «Черный дельфин», где ее ожидали вместо внезапно отказавшейся от вакансии Рязанцевой.

Франко подошел к открытому красному кабриолету БМВ и распахнул дверь.

– Прошу!

– Мерси, – Анжелика уселась на переднее сидение, а Франко, пристегнувшись ремнем безопасности, предложил:

– Может, кофейку выпьем? Знаю тут недалеко одну неплохую кафешку, успеем до начало регистрации на рейс.

– С удовольствием… Я бы перекусила!

– Да, держи, – Франко вытащил из бардачка запечатанный пакет,– Там канадский паспорт, полис, страховка, полный пакет.

– К чему такая сложная перестраховка? Я могла бы вылететь по документам Васнецовой? – Лика пожала плечами, заснув пакет в сумку. Франко не ответил, выруливая на проезжую часть. Минут тридцать они молчали – Франко был сосредоточен на дороге,а Лика с удовольствием рассматривала незнакомые пейзажи Оттавы.

В тому времени Франко вырулил на малооживлённую трасссу, прибавив скорость.

– Вот козел, а? –выругался Франко, открывая окно и показывая «фак» какому-то лихачу на ярко-красной спортивной Мазератти..

– Он по-моему, обкурился или в дрыбанан пьян! – сердце Лики кольнуло нехорошее предчувствие. Перед глазами поплыло, ее замутило, а в ушах застучали отбойные молоточки.

– Останови, меня что-то тошнит, – попросила она. Обкуренный на Мазератти, поравнявшись с кабриолетом Франко, вильнул в сторону – Анжелика успела увидеть совершенно белое как мел лицо водителя и его неподвижный расфокусированный взгляд. Франко грязно выругался, заорав «Fuck your mоther», и тут Мазератти, водитель которой не справился с управлением, занесло на БМВ Франко. Тот поспешно выкрутил руль, сворачивая к обочине, но было уже поздно: на всем ходу кабриолет врезался бочиной в высоченный столб рекламного постера, раздался оглушительный скрежет металла, и сидящая спереди Лика, забывшая пристегнуться ремнем безопасности, изо всех сил вмонтировалась в этот самый столб, проваливаясь в черное забытье…

Tревожное чувство ни в какую не хотело покидать Белова.Закравшись в далекий уголок,оно скреблось подобно мыши.Но мужчина никак не мог понять,с чем это связано.Отмахнувшись от раздумий,как от назойливой мухи,Павел повернул обратно ключ зажигания и вышел из машины.Наконец-то он дома…Был довольно напряженный день.Но ведь все имеет свой конец,и этотдень также не являлся исключением.Почему-то на этой мысли воспоминания нарисовали лицо…Страшное лицо,которого в свое время опасались все.Но теперь все кончено,эта персона оказалась за решеткой."А конец ли это?"-сумасшедшая мысль пронеслась в голове.Но сделав вид,что не заметил ее,полковник наконец зашел в дом.С верхнего этажа доносился переливчатый смех дочери.Мужчина поспешно разулся,скинул пиджак и поднялся наверх.Заглянув в комнату,он обнаружил психолога и Леру,сидящих на кровати.Девушка,приобняв его дочь за плечи,читала ей какую-то книжку,сопровождая чтение веселыми репликами.Белов намеренно кашлянул.Обе особы,как по команде,подняли свои головы и устремили свой взгляд на человека,нарушегшего их идилию.Полковник улыбнулся.Девчушка слезла с кроватки и бросилась отцу на шею:

-Привет,пап!Я скучала!,-мужчина ласково чмокнул дочку и спросил,чем они сегодня занимались.Лера взахлеб в мельчайших деталях пересказала свой день,проведенный в компании психолога.Полковник внимательно выслушал все сказанное его маленькой копией,а затем обратился к психологу:

-Спасибо большое,за то,что посидели с ней.Не смею больше вас задерживать.-немного смущенно проговорил он.Белова младшая дернула отца за рукав:

-Паап,а она завтра придет?-заглядывая прямо в глаза с надеждой спросила она.

-Солнышко,ну у нееведь и своих дел по горло,-и извиняющимся взглядом посмотрел на девушку,как бы прося прошение за нетактичность дочки.Женщина очаровательно улыбнулась и ответила,что если Лерочка очень хочет,она с удовольствием придет.И уже тише,чтобы услышал только Павел,добавила:

-Не оставлять же ребенка одного.

Немного позже,поужинав и уложив дочку,Белов решил лечь сегодня пораньше,а потому выключил телевизор и свет на кухне,еще раз проверил,все ли в порядке и направился в свою комнату.Сегодняшний день вымотал его,организм настойчиво требовал сна.Едва голова коснулась мягкой подушки,глаза мужчины тут же сомкнулись и он погрузился сон…

Ему опять снилось,как он выходит из собственного дома,рядом всплывает зловещая фигура его заклятого врага…

-Ну как ты,мой юный друг,все нормально?-с нотками сарказма сказал ненавистный ему человек.Глаза зловеще загорелись.-Ничего,это не на долго.-ухмылялся сумасшедший гений.-Это не мне конец,это начало конца для тебя,шахматист!-Мужчина недобро рассмеялся.Смех его подобно грому поразил безмолвного слушателя.-Я ближе чем ты думаешь.

Белов вскочил.Он своей комнате.Черт.Этого всего лишь сон."Смолин…не даешь покоя,даже сидя за решеткой"…Он нервно хихикнул.В горле стоял неприятный комок.На лбу выступили капельки пота.Павел вытер его рукой и взглянул на будильник.3:44,-оповестили его часы…Из головы настойчиво не выходила эта проклятая фраза:"Я ближе,чем ты думаешь"…А сон ли всего лишь это?Вдруг там есть доля правды…Но внутренний голос сегодня был явно не на его стороне,и "услышав" утешающее "он за решеткой,тебя ему не достать",мужчина относительно успокоился и попытался заснуть…

– НИКА, ДЕВОЧКА МОЯ!!! – закричал Смолин, просыпаясь с холодном поту.

Дверь с пинка раскрылась и в палату зашли пятеро охранников с пожилой медсестрой. С испитого морщинистого лица на Смолина равнодушно смотрели траченные временем бесцветные глаза потерявший смысл жизни женщины. Конвойные, подойдя вплотную к постели Алексея, бесцеремонно стащили с него одеяло и, содрав с койки, поставили рывком на ноги. Сломанная рука тот час дала о себе знать резкой болью, в голове зашумело, а из носа закапали рубиновые капельки крови. Изображение было мутным, правый глаз видел нечётко, скорее всего, из-за лёгкого сотрясения головы, но Алексей сумел взять себя в руки, тренированно загасив боль, и холодным многообещающим взглядом стал сверлить одного из конвойных, участвующего в избиении Алексея.

– Что уставился, оса* Смолин, подъём! – рявкнул он, грубо встряхивая Смолина за шкирку, – На выход, здесь тебе не санаторий!

Остальные охранники небрежно помахивали резиновыми дубинам, обрекая Смолина на тупое скотское повиновение. «Завалить. Всех! Тварей!» – подумал Алексей, скрипнув зубами, досадуя на своё вынужденное бездействие. Выступить ещё раз и тем самым перечеркнуть любую надежду на побег? Нет, он слишком любит себя, чтобы доставить этим скотам, в том числе и Белову, воистину райское наслаждение. Стерпеть, смолчать, наступить ногой на горло, чтобы потом, выйдя на свободу, нанести сокрушающий удар, последний удар, завершающий нокаут, поставив шах и мат, причём сделать это с особой жестокостью, чтобы, непременно глаза в глаза, а во взгляде визави страх, первобытный животный страх загнанной в угол крысы. Тот бой в доме Белова он не проиграл, всего лишь вынужденная потеря фигур и небольшая рокировка. Он возьмёт своё, пусть не сейчас, находясь в невыгодном положении для боя в ограниченном пространстве, а через год-другой, но он поставит точку в этом длинном, перегруженном предложении с обилием запятых и многоточий.. Смолин, прищурив здоровый глаз, сосканировал конвойных, оценивая их весовую категорию и физические навыки. Сойдись он с ними на открытой местности без всей этой тюремной атрибутике в образе дубинок и газа «Черёмухи», тренированный в легионе сержантом Бавье бы спокойно уложил всех пятерых, но здесь обстоятельства были, к сожалению, не на его стороне. Медсестра, пододвинула Смолину выданные ему больничные тапки. Алексей, посмотрев на себя со стороны, ощутил вдруг неимоверный подъём сил: не смотря на травмы, с перевязанным глазом через всю голову, сломанной рукой, носовой перегородкой, загипсованными рёбрами, он стоял с прямой спиной, и равнодушно, с многообещающим блеском в глазах, глядел перед собой.

–Двигай, оса, двигай! – конвойный, широкоскулый блондин, оскалился, закинув резиновую дубинку через плечо.

Смолин, на котором мешком висела с чужого плеча больничная роба, двинулся вперёд, мрачно глядя перед собой. Лагерное начальство, судя по всему, было настроено по отношению к нему отнюдь не лояльно, и Алексей мог побиться об заклад, что всё это происходит с подачи ненавистного шахматиста. Из рассказов Младшего он знал, что любой заключённый стремится попасть в больницу любыми, мыслимыми и немыслимыми способами: глотают гвозди, протыкают острыми предметами грудную клетку, вызывают воспаление конечностей, глотают всякую дрянь – это для них нечто вроде курорта, но только не в «Чёрном дельфине». Свести счёты с жизнью или выписать себе собственноручно «направление» в лазарет здесь из разряда фантастики. «Дельфин» это не обычная тюрьма, не зона, и уж тем более не поселение – суровые нравы, царящие в тюрьме, давно стали притчей во язытцах, поэтому Смолин и не надеялся на длительный больничный уход весьма сомнительного качества.

При выходе из больницы на него снова надели холщёвый мешок на голову, и Смолин, задыхаясь, молча стиснул зубы, вслепую передвигаясь в плотном кольце конвойных. Он знал, что в настоящее время мешки давно заменили на повязки, и тем сильнее росла и крепла ненависть к полковнику Белову, постаравшемуся максимально приблизить условия содержания Смолина, нахлобучив ему на голову мешок, чтобы тот не смог запомнить расположение коридоров.

Около камеры с него резко содрали мешок.

– Первый пост, в исходную! – крикнул брутальный конвойный с ёжиком редких рыжих волос. В ответ из камеры донеслось дружное «Еееееееееееееесть, гражданин начальник»!. Смолин внутренне напрягся: его привели не в одиночную камеру как до избиения, а в общую, что считалось обычной практикой в «Чёрном дельфине» – тасовать смертников** словно колоду карт, постоянно перемещая из одной камеры в другую, причём будущих сокамерников выбирают путём тщательного психологического анализа. Трое арестантов подбежали к стене и, ударившись в нее головой, подняли вверх руки, с вывернутыми наружу ладонями, закрыли глаза и открыли рот. Поза продумана до мелочей – чтобы заключенные не увидели, кто открыл камеру, а растопыренные пальцы исключали возможность спрятать между ними какой-либо предмет. Громыхнув массивной железной дверью, больного и ослабевшего, втолкнули в камеру, впечатав лицом в стену.

– ДОКЛАД! – прогремела очередная команда. Дежурный, бритый налысо исхудавший мужчина лет пятидесяти, скороговоркой отрапортовал, словно отче наш, оглашая имена и фамилии арестантов, даты начала отсидки, и кто за какие деяния получил срок.

Смолин уловил дикую волну агрессии – атмосфера накалена до предела. Дай только шанс – разорвут в клочья любого. Звери, не люди, звери.

– Оса, вперёд! Руку на стену, живо! – Смолина развернули лицом к камере, и он мгновенно сориентировался, осмотрев камерную обстановку: внутри стен – клетка, расстояние от стены до решетки приблизительно метр, что исключает возможность подойти к окну и к двери. Из внутренней клетки виден лишь крохотный, жалкий клочок неба, при всём желании не увидеть двор и внутреннее расположение тюрьмы. В камере кровати, стол, стул, параша, все намертво вмонтировано в пол, взять и передвинуть, к примеру, стул или стол нельзя.

«Твою мать…» – Смолину ничего не пришлось сделать, кроме как подчиниться: не обращая внимание на гипс и перевязанные рёбра, он согнулся, положив не травмированную руку на стену.

«Я прикончу тебя шахматист…» – пообещал Смолин, и его живое воображение нарисовало душераздирающую картину тупого скотского существования, на которое обрёк его Белов. Не известно, сколько дней ему придётся просидеть в этой убогой клетке, где ни сходить в туалет, ни поесть нельзя без присмотра соседей и надсмотрощиков, причем, первые представляли для него наименее ощутимый дискомфорт. В этом затхлом бетонном мешке, разграниченном железными прутьями, каждый занят своим делом, как будто никого нет рядом, мера, разумеется, вынужденная, но именно она спасает сокамерников от безумия. Как они живут тут, при этом, не потеряв рассудок одному Богу известно. Смолин напрягся, лишь на секунду представив, что будет, если у Круглого с Зимовским по каким-то, не зависящим от них причинам, не получится устроить ему побег.

«… сука…сука…» – Смолин не слышал докладывал конвойному дежурный, в голове билась одна единственная мысль – придушить эту гадину, раздавить, уничтожить, стереть с лица земли, тем самым очистив свою душу от гнетущих воспоминаний. Ненависть гигантской тенью заслонила слабое освещение тюремной камеры, на лбу выступили крупные капли пота, глаза налились кровью, а угольно чёрный зрачок расширился до предела, вытесняя тёмную радужную оболочку.

«Дыши спокойно, родной, – услышал он долгожданный голос двойника и заметно расслабился. – Вот так, вдох-выдох, концентрируй волю, ещё раз вдох-выдох!»

«Я убью его!» – процедил Смолин, продолжавший стоять в согбенной позе с высоко поднятой рукой.

«Убьёшь, родной, а сейчас – соберись. Пару дней в «дельфине» это не шесть лет в легионе. По-моему, трое убийц, людоед и два насильника пустяковая задача для тебя. Ты должен показать им кто главный. Вспомни, кто ты, кем был всегда! ТЫ КОРОЛЬ, АЛЕКС, ВОТ И ВЕДИ СЕБЯ, КАК КОРОЛЬ! Кнут, плётка и ежовые рукавицы. Зверьми управлять легче. Пару дней и ты будешь на свободе. Сейчас – соберись. Спокойный. Собранный. Лидер. Таким тебя должны увидеть твои соседи. Компания не самая подходящая, но ты должен подчинить себе не только этих тварей, но и свою ненависть. Думай о Пашке, о Толстяке. Это даст тебе силы. Всё это – явление временное. Младший пять лет отсидел, а тебе потерпеть пару дней. Всё, пришёл в себя? Молодец. А полковник? Шахматист своё получит, месть не терпит спешки…»

– ДОСМОТР ЗАКОНЧЕН! – откуда-то издалека донёсся начальственный рык конвойного. Смолин очнулся, выпрямил спину под грохот и лязг закрываемых засовов.

«Время действовать…» – он поправил здоровой рукой повязку на лице, повернулся к сокамерникам и пронизывающим тяжёлым взглядом обвёл камеру, держа на прицеле тёмных глаз каждого из сокамерников. Нехорошая ухмылка блуждала на его чётко-очерченных губах…

Примечание:

оса* – лагерный жаргон конвойных в "Чёрном дельфине". Оса – значит осуждённый.

** Смертник – так в "Чёрном дельфине" называют зэков, потому, что каждому из них согласно мораторию на отмену смертной казни заменили её на пожизненное заключение

      "Какой дурацкий сон",-Лика с трудом разжала глаза, дотрагиваясь до лица.

"Черт,все же не сон… кровь…Кошмар, я сплю и вижу дурной сон…Франко мертв, водитель мёртв…»

Она, постанывая, кое-как вылезла из салона, в ужасе оглядываясь по сторонам. В том, что Франко был мёртв, в этом не было никаких сомнений. Заглянув в салон «Мазератти», Анжелика поняла, что водитель серьёзно пострадал в аварии.

«Я медсестра… я дожна… помочь…но не могу.. бежать…пока не приехала полиция…Господи.. за что!!! – невдалеке, словно в насмешку от переменчивой Фортуны, волею злого рока, послышался вой сирены. -Вот черт,только этого не хватало!!!"

Рязанцева с гулко бьющимся сердцем глядела на подкатившую полицейскую машину.

«Мне конец, я не владею английским, документы… по легенде я из Канады… молчать.. немая, точно, я немая… Алексей… Господи… Не паниковать, документы на руках,всё в порядке…

Из автомобиля вышел молодой мускулистый полицейский,в белоснежной рубашке,заправленной в черные строгие брюки,на которых также была прикреплена кобура с пистолетом,рация и наручники,бликующие на солнце.Все того же черного цвета галстук,фуражка и солнцезащитные очки.

-Good morning,mem,officer Williams.

Рязанцева жестами попыталась обрисовать ситуацию, на что страж порядка коротко сказал:

-Please,come with me.

«Попала, мне же могут подогнать сурдопереводчика! ВСЕ ПРОПАЛО!!!»

Полицейский, бережно поддерживая её под локоть, стал усаживать участницу ДТП в машину.

«МЕНЯ ПОСАДЯТ, О, ГОСПОДИ!»

Дальше Анжелика действовала, словно находясь в состоянии аффекта. Лягнув стража порядка, отчего тот, не ожидавший нападения, согнулся перочинным ножичком, выхватила у него их коббуры пистолет и несколько раз ударила по голове. Бывший муж учил её, как надолгое время вырубить человека, не убивая его. Повертев головой, она, прострелив все четыре колеся на полицейской машине, отбросила пистолет в сторону и, нырнув в искарёженный салон, она схватила папку с канадскими документами, сумку с драгоценной инъекцией, и уже потом, с перекошенным от страха лицом, бросилась бежать. Свернув с шоссе в придорожные кусты, она, крадучись, скрываясь за кустами, неслась вперёд, подворачивая каблуки и спотыкаясь. Через двадцать минут изнурительного бега, запыхавшаяся, растрёпанная и насмерть перепуганная Рязанцева проголосовала, останавливая первую попавшуюся попутку.

– Airport, please!!! Крикнула она, падая на передние сидение рядом с водителем.

* * *

Молчание затягивалось. Смолин по-прежнему стоял, держа на прицеле холодных расчетливых глаз сокамерников, те, в свою очередь, изучали его, словно оценивая на прочность. В наэлектризованном воздухе витали искры неподконтрольной агрессии и зверского желания убивать. Алексей прекрасно понимал, что завоевать царство среди такого контингента ему будет не просто, но восхождение на трон было неизбежно. По другому он просто не мог. Так его учил дед. Таковой была его сущность. Задачей Алкесея было обеспечить максимально комфортное существование в камере на протяжении двух-трех ней, из чего следовало подавить подчинить себе трех «саблезубых тигров», заставить прислушиваться к каждому его слову, уважать и признать авторитетом.

Прищурив здоровый глаз, Смолин оценил каждого из них, прокручивая на уровне подсознания запомнившийся доклад дежурного, сосредотачиваясь на мрачном плохо выбритом лице некогда тучного плешивого мужичка.

«Что я имею? Головорезов Антон Августович – фамилия говорит сама за себя: тридцать девять лет, статья сто тридцать первая, преступления против половой неприкосновенности и свободы личности с отягчающими обстоятельствами».

Смолин нахмурился, с расчетливой брезгливостью рассматривая Головорезова. Он не держал за людей мужчин, занимающихся «износом», считая их отбросами общества, хламом, грязным мусором под ногами. Алексей перевел взгляд на сутулого дрыща, на котором как на вешалке болталась вылинявшая застиранная роба.

«Богомолов Эдуард Петрович, тридцать один год, статья аналогичная, изнасилование, повлекшее за собой смерть жертвы. Кто еще?» – Алексей, скривив рот, взял на прицел последнего худенького юношу, на вид которому было не больше двадцати пяти.

«Иващенко Петр Семенович, восемьдесят восьмой год рождения, статья сто первая часть вторая, убийство с особой жестокостью и каннибализм, а так же статья двести сорок четвертая – надругательство над телами умерших и местом из захоронения.»

Алексей не смог сдержать усмешки. Дело обстояло куда лучше, чем могло показаться на первый взгляд. Если бы его запихали в камеру к авторитетным ворам в законе, террористам, на счету которых не один десяток громких ограблений и экономических преступлений, то ему пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы доказать свое лидерство и противостоять таким сильным личностям, подчинивших себе не одни десятки людей, тем более сейчас, когда перебиты ребра, сломана рука, поврежден глаз и отбиты внутренние органы. Здесь же сплошной благоприятный материал для лепки послушной своей воли свиты. Ведь по сути насильник, зашоренный своими комплексами, как собака, всегда ляжет кверху пузом перед тем, кто сильнее его, пассуя перед доминантным альфа-самцом, а уж про достойное сопротивление каннибала, вообше, и речи быть не могло.

«Белов, сука, надеялся, что меня ночью сожрет этот дохлый отморозок? – насмешливая усмешка скривила разбитые губы Алексея, – я заставлю тебя харкать кровью, за каждый твой тщательно рассчитанный ход против меня, шахматист!»

Смолин вздохнул. Предстояло сделать привычное дело – громко, с апломбом заявить о себе,да так, чтобы урки ушастые подойти к параше без его разрешения боялись, лишь бы не нарушить личностный покой новоявленного лидера. Он понимал, что за ними постоянный контроль со стороны надзирателей, но так же взял в расчет тот факт, что им самим будет выгодно превращение камеры в образцово-показательную.

«Ну, это даже не интересно!» – подумал Смолин и прицельным взглядом обвел камеру, изучая расположение шконок.

– Ну, проходи, садись, в ногах правды нет! – первым нарушил молчание сидящий на прикрученном к полу стуле Головорезов, – Кто ты, имя, фамилия?

Сокамерники, со своих мест наблюдавшие за Смолиным, молчали. Алексей вспомнил обычную реакцию Круглого: «Леха, как у тебя это получается?», когда он без особого труда подчинял своей железной воле одной лишь силой взгляда. Наделенный от рождения талантом полководца, взращенный собственным дедом по системе «наследного принца», Смолин без труда манипулировал людьми, умудряясь с первой же секунды заставлять их повиноваться себе.

– Говорить будешь, когда я разрешу, – металлическим тоном отрезал он, вплотную подходя к нему, – ВСТАТЬ! – властно рявкнул Алексей, вобрав в свой окрик всю силу команды. Тот, привыкший за время отсидки к начальственным рыкам конвойных, опешив, медленно сполз со стула, явно не ожидая подобного прессинга со стороны нового сокамерника. Алексей занял его место и, положив подбородок на здоровую руку, несколько секунд прожигал его продирающим до печенок взглядом, а затем, выдержав паузу, отпустил его, переключаясь за того самого каннибала, должного по расчету Белова отхватить лакомый кусочек от ляжки Смолина.

– Доложить распорядок дня!

Тот, вздрогнув, словно его ударили в поддых, бешено сверкнул глазами, но, не выдержав строгого и сурового взгляда Алексея, вдруг сник и послушно оттарабанил как на военном параде:

– В шесть подъем, на заправку постелей и туалет полчаса. В шесть тридцать завтрак. С семи пятнадцати до восьми включают электро розетки, можно бриться, вскипятить воду. С шести пятнадцати до восьми работает радио. В восемь утренняя поверка! С девяти до десяти обход врача. В десять прогулка. С часу обед пятьдесят минут. С двух до пяти снова включают радио, обычно это радио «Маяк». С шести ужин – сорок минут. В восемь проверка. В половине девятого снова включают радио. В двадцать два ноль-ноль отбой.

Смолин одобрительно улыбнулся одним лишь глазом, снова поправляя повязку на лице.

– Время? – очередная команда выстрелила в воздух словно пуля, выпущенная из заряженного пистолета

– Девять утра, время обхода, – отрапортовал Иващенко.

Смолин строго прищурился, обводя начальственным взглядом каждого из офонаревших от такой командирской наглости зэков.

– Слушать сюда. Фамилия моя Смолин, но для Вас я Алексей Владимирович. Статьи мои Вам лучше не знать, меньше знаешь – крепче спишь! А теперь, я хочу отдохнуть, и не дай Бог, я услышу от Вас хоть один звук!

Гробовое молчание было ему ответом: обалдевшие заключенные даже рта не посмели раскрыть, переваривая команду нового сокамерника. Вопрос о том, вынужденная это была пауза, грозящая перерасти в затишье перед бурей или нет, Смолина не волновал: он умел гасить на корню любое сопротивление его власти. Теперь до прихода врача можно было подумать над планом побега.

* * *

Ещё с самого детства Круглов обожал ездить в поездах: привокзальная суматоха, толчея на перроне, специфический запах, витавший в составе, всё вызывало в нём сладкую дрожь, пробуждая давно забытые воспоминания, когда маленький Виталик, в сопровождении матери и отчима, выезжал на Украину к родственникам на всё лето в деревню. А зимой его матери приходилось, заручившись разрешением вечно занятого работой отца Смолина, отправлять на зимние каникулы сына вместе с его другом, худеньким черноволосым мальчиком, без общения с которым её Виталька не мог прожить и дня.

Глядя в окно, Круглов невольно улыбнулся своим мыслям, испытывая щемящее ностальгическое чувство, какое бывает у всех романтиков. Ему вспомнилась их первая совместная поездка с Алексеем на Украину: из глубин сознания выплыла бередящая душу картина, в ушах зазвучал мерный перестук колёс, напевающий ритмичное тутук-тутук, тутук-тутук… Ноздри Круглого уловили запах свежей выпечки, зажаренной в духовке курицы, солёных огурцов, коттлет, и ещё чего-то неуловимо родного, связанного с тем безоблачным периодом детства который он тщательно скрывал от самого себя за железным засовом памяти. На верхних полках они, Лёшка и Виталька, закадычные друзья, Круглов и Смолин, отличник и середнячок, ведущий и ведомый. Под подушками спрятаны игрушечные пистолеты, за поясом заткнуты рогатки, в глазах азарт предстоящих приключений. Две пары блестящих глаз таинственно переглядываются между собой, тёмные как смоль непроницаемые Алексея с хитрым властным прищуром, и радостные, безмятежные светло-серые Виталия. На губах маленького Смолина блуждает снисходительно суровая улыбка общепризнанного школьного короля, а на добродушном, с мягким подбородком и высоким лбом лице Виталия отражается безграничное доверие и радостное предвкушение череды безумств, которые обещают им школьные летние каникулы.

Вздрогнув, Круглый перевёл взгляд на Пашу, сидящего рядом с ним с чуть отрешённой улыбкой, изредка, в редкие моменты душевного умиротворения, появляющейся на лице старшего Смолина. Парик с длинными волосами лишь почеркнул его тонкие черты лица, оттеняя громадные глаза в оправе загнутых кверху отцовских ресниц. Паша сидел в красном девчачьем платье, тёплых шерстяных колготках и замшевых ботиночках на нижней полке, вертя в руках куклу, и задумчиво смотрел перед собой. В этот момент он, не смотря на длинные волосы и коротенькое платье, Виталий в который раз отметил, как сильно маленький Паша похож на своего родителя.

–Бабуля, я кушать хочу! – сказал Паша, с робкой надеждой поднимая огромные отцовские глаза на Круглого.

–Полиночка, сколько же можно есть, ты же полчаса тому назад пообедала?!?! – рассмеялся Виталий, – Бабушка твоя тоже много ела и стала толстой и старой!

– Я девочка, и должна вырасти красивой!– выдал Смолин младший и Круглый, не удержавшись от смеха, по-мужски хмыкнул, тряся накладными буклями.

– Да, Полиночка, быть тебе артисткой! – он потрепал Пашку по плечу, отмечая про себя с какой недетской серьёзностью этот маленький пятилетний ребёнок включился в игру. Унаследовав от отца его блестящие актёрские данные, кои Смолин старший нередко применял на практике, Паша смог бы стать со временем медийным лицом, наделённым от рождения даром лицедейства.

– Ну, давай-ка я скипячу нам чайку, или заварю лапшу «Ролтонн»! – по-стариковски крякнув, Круглый, не выходя из образа ни на минуту, неуклюже поднялся, схватившись за спину.

– Проклятый радикулит, совсем замучил.. – посетовал он дребезжащим старческим голосом, веселя не только сынишку Алексея, но и самого себя. Паша заулыбался, отчего на его щеках заиграли трогательные ямочки.

«Лёха был не такой!» – подумал Круглов, листая в памяти старые фотографии Алексея в пятилетнем возрасте. С выцветшей фотокарточки на мир серьёзно и пристально взирали огромные чёрные глаза, а рот, приоткрывшийся в самоуверенной полуулыбке, того и гляди выстрелит в воздух очередной командой.

«Я игрок по жизни, мои ставки высоки: на кону не только моя жизнь, но и судьбы близких мне людей. Скинуть бланковые карты – моё первое правило. Даже при плохом раскладе нужно уметь рисковать. Завладеть инициативой, собрать сильнейшую комбинацию и взять банк, только тогда ты сможешь подчинить себе фортуну», – пришли на ум слова Смолина, сказанные дня через три после гибели Гарика. Круглов, нахмурившись, поправил парик, причинявший ему жуткие неудобства. Надо сказать, грим доставлял воистину зверские мучения: голова под нашлёпкой искусственных волос нещадно прела, гладко выбритое лицо жутко чесалось под толстенным слоем тонального крема, а губы, намалёванные помадой коммунистического колера, противно липли руг к другу. Кроме того в узкой юбке, стесняющей движения, он чувствовал себя спеленутым младенцем, а от хождения на каблуках ноги гудели от основания икры до коленной чашечки.

«Лёха, Лёха, где же ты так просчитался!!» – Круглый сжал руку в кулак, сдерживая порыв звездануть по равнодушному холодному стеклу. Ставки, сделанные Смолиным, оказались убийственно высокими: первой жертвой, попавшей в жернова адской машины, стал его брат Гарик, затем Вероника, лучший друг Виталий, и, в конце концов, он сам. Смолин оказался не просто потенциально опасен для окружающих, он, будто злой гений-кукловод, даже находясь за решёткой, продолжающий дёргать за ниточки послушных его воле марионеток. Круглов видел, как Алексей на свой лад перекраивает не только свою собственную судьбу, жизнь своего друга, но и единственного сына, вместе с посторонней женщиной, по роковому стечению обстоятельств попавшей в этот жёсткий замес, и это ввергало его в состояние ступора.

Взглянув на безмятежного Пашку, Круглову стало стыдно за своё малодушие. Алексей рисковал не только его жизнью, но и своей, когда бросился ему на выручку в тот злополучный день его ареста. Вот и теперь, находясь в закрытой тюрьме «Чёрной дельфин» Смолин приложил все усилия на то, чтобы вытащить его, Круглова, на свободу, а он сидит тут и как последний жалкий трус мандражирует, вместо того, чтобы сконцентрироваться на успехе затеянного предприятия.

Выглянув в окно, Виталий заметил, как поезд, замедлив ход, скрипнул колёсами и спустя несколько секунд, железнодорожное полотно сменилось наплывающим перроном.

– Станция «Брянск Орловский». Стоянка поезда пять минут, – объявили в динамиках остановку состава. Пашка с интересом прилип носом к окну, разглядывая вереницу бабусек, радушно встречающих поезд «хлебом-солью» и жареными пирожками. Состав, скрипнув длинным телом, с лязгом остановился. Вагон, распахнув дверь, исторг на улицу первую партию заядлых курильщиков. Виталий, которому отчаянно хотелось курить, чертыхнулся и опустил окно, полной грудью вдыхая свежий вечерний воздух.

– Бабушка, смотри! – Смолин младший указал пальцем на виднеющийся неподалёку ларёк. – Там сникерс!

– Сникерс, говоришь, – Круглов бросил быстрый взгляд в сторону ларька. – Ты хочешь сникерс, Полиночка?

– ДА! – нежный румянец тронул щёки Паши Смолина, длинные ресницы дрогнули, а в глазах заплясали знакомые бесенята. – Папа мне всегда покупал! Бабуля, купи мне Сникерс!

Круглов порывисто встал, одёрнув задравшуюся юбку.

«Минута до ларька, минута обратно, успею, заодно куплю «Пэлл Мэлл», сдохну же, если не покурю!» – решил он и, прихватив свой старушечий редикюль, проворно выскочил из купе, бросив на ходу: «Жди, Полинушка, я мигом».

– Ох, старость не радость, молодость не потеха! – буркнул Виталий, играя на публику, сиречь на проводницу, по-стариковски спускаясь по ступеням. Узкая юбка стесняла движения, ноги на каблуках ковыляли, но Виталий не обращал внимания на эти мелочи. Проковыляв по перрону до ларька, он сунул круглую голову с кудрявым париком и, улыбнувшись намазанными губами, войдя в раж, попросил сонную и заспанную толстую деваху в окошке торговой палатки:

– Доченька, дай бабуле пять «Сникерсов», чипсы любые, две пачки, фисташки, пивко «Балтика четвёрку» и «Орбита», да, ещё блок «Пэл Мэлл». И поживее, красавица, стоянка всего пять минут!

Девица, возликовав, стала торопливо сгружать покупки в полиэтиленовый пакет. Увлечённый покупками Круглов достал из редикюля дешевенький кошелёк, не заметив, подошедших сбоку трёх ражих парней. Двое работали на прикрытие, закрывая сутулыми спинами ларёк, а третий, с испитым, покрытым россыпью веснушек, лицом, дёрнул за ручки сумки, ударив сзади Круглога ногой под колено. Согнувшись, Виталий, не ожидающий нападения, потерял равновесие и ткнулся носом в стекло палатки.

– Отдай сумку, б*ть старая! – рявкнул веснушчатый, со всего маху треснув Виталия ребром ладони по шее. Продавщица, равнодушно зевнув, даже и не думала вызывать полицию, явно опасаясь мести со стороны местных отморозков. Круглый, подвернув ногу, услышал хруст ломающегося каблука, развернулся и, нанёс мощный апперкот, насколько позволяла длинная узкая юбка, попутно с разворота отвешивая мощный хук в нос рыжему детине. Треск материи совпал с хрустом ломающегося носа. Круглов, прорвав оцепление, заехал по почкам одному из дружков, рванул к поезду, но блондинистый парень, с длинными сальными волосами, стянутыми в хвост, ухватив его за шкирку, рывком потянул на себя, сбивая с ног, принимаясь яростно пинать по рёбрам. Парик, свалившийся с головы Круглова, моментально втоптали в чавкающую весеннюю грязь, а бритая как колено голова послужила катализатором к всплеску агрессии со стороны взбесившихся бандитов.

– Мочи его, Кащей, это педик! – крикнул один из них, а двое остальных, подлетев, стали методично избивать Виталия, нанося беспорядочные удары. Блондин с сальными волосами, грязно выругавшись, опустил подошву кроссовка между ног Виталия брызгая слюной. Охнув, тот согнулся пополам от невыносимой боли. В глазах на миг потемнело, а в паху словно разорвалась атомная бомба. На миг, всего лишь на миг мелькнуло перед глазами осунувшееся лицо Смолина в тюремной робе, и этого видения Круглову хватило, чтобы он с недюжей силой ухватив за лодыжку, опрокинул веснушчатого на землю и, сатанея от слепой неподконтрольной ярости, врезал ему ногой в висок. Крутанувшись на каблуках, он ударил затылком в зубы одного из нападавших, но третий, рассвирепев, надел кастет и бросился на Круглова. Трель полицейского свистка потонула в протяжном гудке поезда. Отморозки, испуганно вскочив, кинулись врассыпную, но один из них, самый хлипкий, успел заехать кастетом прямо в челюсть Виталию. Зуб, описав душу, отлетел на расстояние метра, шлёпнувшись в лужу, в которой мирно плавал использованный презерватив и три сигаретных окурка. Промычав нечленораздельное, Виталий поднял валяющийся в грязи парик и, даже не стряхнув его, нахлобучил на голову, тревожно озираясь по сторонам. На сердце образовалась гнетущая пустота, как в вакууме: убегая, один из дворовой шпаны успел прихватить его сумку, а вместе с ней исчезла не только внушительная сумма денег, но и все документы с проездными билетами.

Состав поезда «Москва –Киев», набирая ход, загромыхал по рельсам, наматывая метр за метром железнодорожное полотно. На миг Круглову показалось, что он увидел в окно испуганное лицо Паши.

– А сумку-то, сумку! – запоздало выкрикнула продавщица, высовываясь по пояс из ларька.

– Твою мать, ПАШКА!!! – заорал Виталий, сломя голову бросаясь вслед ускользающему составу. Юбка, разорванная до колена, путалась под ногами, в груди билась одна единственная тревожная мысль: «Не успел!». Хвост поезда, вильнув, исчез за поворотом, а Круглов, выскочив на перрон, разразился грязной нецензурной бранью, чувствуя, как земля медленно уходит у него из-под ног.

Увидев приближающихся полицейских, Круглов, стараясь не впадать в панику, поправил изгвазданный парик, придал страдальческое выражение злому раскрасневшемуся лицу, и, слегка ссутулившись, повернулся спиной к железнодорожному полотну, приготовившись к разговору с так некстати подоспевшей полицией. Собственно говоря, он плохо соображал, как он будет объяснять блюстителям порядка отсутствием документов, но отступать было некуда, а удирать, спасаясь бегством в данной ситуации самое глупое, что может позволить себе новоиспечённая мадам Васнецова.

«Что, самое глупое ты можешь сделать, если на тебя залаяла собака? Правильно, убежать! Никогда не бойся рисковать, Круглый!» – пришли на ум слова Алексея, и Виталий, сориентировавшись, мгновенно оценил обстановку, рассматривая приближающихся «ментов».

«Двое: пониже и посубтильнее явно стажёр, недавно окончивший школу МВД, другой долговязый, потрёпанный жизнью стопудняк дежурный по вокзалу, явный неудачник. Таких облапошить, как два пальца обоссать!»

Круглов одёрнул разодранную юбку, вживаясь в роль обиженный хулиганами старушки. Дежурный, в сопровождении лопоухого стажёра, неспешно приблизились к нему, старательно хмуря сердитые брови, всем своим видом инсценируя спектакль: «откройте, милиция». Виталию и одного взгляда хватило для того, чтобы сделать нужные выводы: скорее всего, оба полицейских ленивые увальни, совершали обход вверенной им привокзальной территории, и, конечно, в их планы отнюдь не входило составление протокола и разбирательство по делу известных всему микрорайону хулиганов, в энный раз изобидевших очередную залётную жертву. Разглядев на их лицах тупую печать беспросветной лени, Круглов плаксиво всхлипнул и, придав голосу трагическую дрожь, громко выкрикнул старушечьим фальцетом: «ОНИ УДРАЛИ, ВОТ ВЕДЬ БАНДИТЫ! ПОЕЗД-ТО МОЙ УШЕЛ! АХ ТЫ, ГОСПОДИ, ГОРЕ-ТО КАКОЕ!!!», для достоверности разводя руками в разные стороны, рисуя картину: «помогите, хулиганы зрения лишают!». Дежурный, вяло козырнув, махнул «корочкой» и уныло осведомился, сожалея о хорошо прожаренном куске бифштекса, ожидающем его в заботливо приготовленном супругой контейнере с домашним обедом:

– Ну что же, гражданочка, заявление писать будете?

Виталий понимал, что любой контакт с полицией чреват необратимыми последствиями: это в случае подлинности документов сотрудники железнодорожного вокзала связались бы с машинистом поезда и передали бы информацию о том, что в купе остался маленький ребёнок без присмотра; но в случае Виталия вмешательство со стороны органов может пагубно сказаться на судьбе не только самого Круглого, но и Паши, за жизнь которого Круглому придется держать ответ перед Смолиным и не дай Бог хоть один волосок упадёт с головы сына Алексея. Пропажа денег мало опечалила Круглова – всего-то тысяч двести, тогда как основная сумма была спрятана в потайном кармане пальто, оставшегося в купе, а вот отсутствие документов и, как следствие, изготовление новых, могло немного оттянуть сроки перелёта на Кубу.

«Отделаться от «ментов», остальное по ходу!» – решил он и, выдавив одинокую слезинку, прогундосил, проклиная полное отсутствие актёрских способностей:

– Да какое заявление, я только сошла с поезда, к племяшке приехала в Брянск, покупки зашла купить в ларёк, гостинцы, да пиво для мужа её, а эти как налетели на меня, побили вот, юбку изодрали, сумку украли!

– Ну-ну, -дежурный пошевелил гусарскими усами, с застрявшими на них хлебными крошками, – Значит, не будете заявление писать, протокол составлять? – без особого энтузиазма осведомился он.

– Да пошто мне протокол, – Круглов старчески покачал головой, тряся запачканным париком, – Документы у меня под юбкой, по привычке ношу, по-стариковски, а там денег всего-то тысячи две, да и не разглядела я их, голубчики.

Стажёр, подозрительно хмуривший брови, поинтересовался, пристально разглядывая нескладную фигуру замаскированного Виталия.

– А Вы, бабуся, я смотрю, каратэ владеете! Да и молоды Вы для старушки-то по возрасту, сколько Вам, нет же и семидесяти! Прыть, вон какая! Антон Петрович, надо бы у неё документы проверить!

Дежурный, зевнув, не смотря на отчаянное желание отправить придурошную старую вешалку восвоясие, вдруг воспылал служебным рвением, явно задетый предприимчивостью стажёра.

– Да, гражданочка, покажите документы!

Всё произошло в сотую долю секунды.

«Твою мать, паскуда!» – Круглый, засунув правую руку в разрез блузки, успел переферийным зрением произвести рекогносцировку: продавщица палатки, поспешно выставив табличку «технологический перерыв», быстренько слиняла, не желая давать свидетельские показания, на перроне – никого, около урны, свернувшись калачиком, спит беспродубным сном пьяный бомж. Перед глазами мелькнула картина – зал заседания суда, наряд конвойных, а через решётку в первом ряду заплаканное бледное лицо убитой горем матери, заслушивающий оглашение приговора.

– Каратэ – да, пожалуй! – заявил Виталий, выхватывая из-за пазухи маленький бесшумный самозарядный пистолет «Грач» с глушителем. Стажёр, безусый юнец, неосмотрительным рвением подписавший себе смертный приговор, широко округлил глаза и, хватая ртом воздух, грузно осел на залитую кровью землю. Вторую пулю «схватил» дежурный, толком не успевший сориентироваться: маленькая дырочка посередине лба и долговязый увалень, качнувшись, рухнул навзничь как подкошенный.

Виталий, на бегу засовывая «грач» за пазуху, помчал в сторону торговой палатки, громко выстукивая невысокими квадратными каблуками. Перемахнув через невысокий забор, Круглый дворами выбежал на проезжую часть, остановившись на тротуаре, оглядываясь по сторонам. Угрызений совести за смерть двух ни в чём не повинных людей не было: разум застилала тревога за жизнь маленького сына Смолина, а также страх за свою собственную шкуру, и волнения за судьбу Алексея, до сих пор остававшегося в закрытой тюрьме «Чёрный дельфин». В крови бушевал адреналин, и это ни с чем несравнимое чувство мобилизовало Круглова, как всегда превращая его в минуты опасности в безжалостную машину, сметающую всё на своём пути для достижения цели.

Новенький красный «Фиат» он увидел в трёх метрах слева от себя. В открытом капоте возился щуплый парнишка лет так двадцати пяти с небольшим. Бесшумно подкравшись сзади, Круглов схватил его за голову и сильным движением с первого раза переломал шейные позвонки, сворачивая шею на бок. Опустив обмякшее тело на тротуар, Круглов, бросив беглый взгляд опытного преступника по сторонам, заскочил на водительское место и, сорвавшись с места, втопил максимально допустимую скорость.

Проехав метров триста, Виталий, немного придя в себя, пошарил руками в бардачке и, обнаружив пачку «Мальборо», с наслаждением закурил. Никотин привёл в порядок мысли, успокаивая нервную систему. Собравшись с мыслями, Круглый, не выпуская руль, методично обшарил бардачок угнанной машины. Ему несказанно повезло – в мужской барсетке он нашёл карту Брянска, мобильный телефон и кошелёк с двадцатью тысячами наличных денег. Включив навигатор, Круглов вбил примерный маршрут движения в сторону Киева и, напрягая свою фотографическую память, вспомнил номер своего сотового телефона, оставленного в купе сбежавшего поезда.

– Паша, ну давай же, малыш, возьми трубку! – нетерпеливо прохрипел Круглов,

Глядя на себя в зеркальце: глаза бешеные, расширенные, зрачок вытеснил яркую радужную оболочку; на щеках грязные разводы, стекающие с парика, губная помада размазана, грим потёк. Виталия трясло как в лихорадке. Он не мог допустить мысли о том, что будет, если он потеряет Пашку. Он сам не простит себе этого, не говоря про гнев Смолина, который тот обрушит на его голову, как только Виталий устроит ему побег.

«Пашка взрослый мальчик, он сообразит, что нужно снять трубку!»

Гудков через десять, когда Виталий уже успел изрядно поволноваться, он услышал испуганный голосок Паши и, не сдержавшись, заорал, едва не врезавшись в фонарный столб, вовремя успев вывернуть руль вправо.

– Пашка, милый, это дядя Виталий! Слушай внимательно. Из поезда НИКУДА не выходи. Запрись в купе и не выходи. Дверь сумеешь закрыть? Вот и умничка! Я отстал от поезда, но ты ничего не бойся. Я на машине, выехал наперерез тебе! Возможно, уже на следующей станции я запрыгну на поезд. В туалет не выходи. В коридор носа не показывай. Если очень захочешь писать – тихонечко выйти, и так же тихо зайди обратно! И ничего не бойся, Пашенька! У тебя папа – храбрый, сильный и смелый, и ты должен быть таким же, как он! Понял меня?

– Да, дядя Виталик, я боюсь!

– Павлито, папа не раз говорил тебе, что его сын ничего и никогда не должен бояться! Спи, кушай курочку, конфеты, скоро увидимся, думай о папе, скоро мы все его увидим, не только мы с тобой. Обещаешь мне, малыш?

– Да!

– А теперь скажи, что ты должен делать?

– Никуда не выходить, и не бояться!

– И помни, ты человек –паук, а героям не ведом страх!

Повесив трубку, Круглов подумал о Лике, которая к тому времени должна была вылетать из Канады в Оренбург. С Рязанцевой, как это часто бывало в последнее время, мысли плавно перетекли на покойную Нику, единственную женщину, которую Круглов по-настоящему любил, тщательно скрывая свои чувства не только от неё с Алексеем, но и от самого себя. Ника, положившая на алтарь любви к Смолину свою честь, гордость и преданность, а также собственную жизнь, на протяжении всех пяти лет, которые Алексей провёл в легионе, ощущала постоянную заботу со стороны Круглова, при одном лишь взгляде на Пашу с явным сожалением не раз говорящего себе: «Сложись судьба иначе, Павлито мог быть мой с Вероникой сын!»

Чертыхнувшись, Виталий с раздражением содрал с головы ненавистный парик и, прибавив газу, свернул налево, следуя указаниям навигатора.

* * *

Пожилая, но прекрасно сохранившаяся женщина, не смотря на нездоровую бледность, привычно месит тесто, чтобы хоть как-то отвлечь себя от душевеных мук. По кухне витает приятный аромат домашней выпечки и ванили. Слышится грохот посуду,звук льющийся воды и голос диктора,доносящийся из включенного телевизора. Звонок, резкий, пронзительный, тревожный, заставляет её сердце ухнуть куда-то вниз.

-Алло!

-Добрый день,Мария Геннадиевна Круглова?

-Да…-немного недоумевая ответила женщина.-А кто это?

-Майор ЭфЭсБэ Николай Денисов, коротко и четко прозвучало в ответ.Сердце матери забилось чаще,прекрасно понимая,что речь пойдет о сыне..

-Мария Геннадиевна…даже не знаю,как мягче сообщить…Ваш сын…погиб. В автокатастрофе.-Сказал как отрезал.Внутри бедной женщины,и так пережившей кучу бед и хватившей горя сполна,что-то оборвалось.

-Мария,с вами все в порядке?

-Да,да…-проглотив комок,не дававший говорить,опустошенно проговорила она.Не в силах далее продолжать разговор,Мария выронила трубку, непослушными руками хватаясь за вешалку для одежды..Ну вот и все…Она лишилась своего сына.Своего единственного ребенка.Больше никогда она не сможет обнять его,прижать к себе,поговорить…Даже посмотреть в глаза.

"Егоо большее нееет"-горькие слезы рекой хлынули из глаз."А все из-за это Леши,будь он проклят!".Если бы не этот мальчишка,с огромными,темными как смоль глазами,ее Виталик никогда не ступил бы на этот путь,все было бы иначе…все было бы иначе…Ну зачем?Зачем он связался с ним?.Но как?Не может быть!Здесь какая-то ошибка.Он не мог погибнуть. Он жив! Я чувствую, чувствую…»

Слезы большими горошинами скатывались по щекам.Мир для нее опустел.Потерял цвет.Стал бессмысленным и темным.

-Мальчик мой…-прошептала одними губами женщина, теряя сознание.

* * *

– Разрешите, Павел Дмитриевич?

– Входи, Николай, – Белов вымученно улыбнулся, оторвав взгляд от монитора, глядя на майора Денисова, тихонечко приоткрывшего дверь в его кабинет. Бледный, с огромными фиолетовыми кругами под глазами, так и не придя в себя после смерти жены, полковник чувствовал себя отвратительно, не смотря на кажущуюся излишнюю эмоциональность в общении с коллегами. Его не могла не насторожить реакция Лары на гибель матери.

– Товарищ полковник, – Денисов подошёл к столу полковника и, повинуясь его приглашению, уселся на стул, стоящий напротив стола.

– Что-то срочное, Коля?? – Белов протёр глаза и смахнул выступившие капли пота со лба. Разговор с матерью Круглова выжал из него последние соки. Он был опустошён не только морально, но и физически. Отчаянно хотелось лечь, уснуть и не просыпаться, по крайней мере, лет пять, а лучше всего десять. Белов взял стоящую рядом с монитором бутылку «Аква минерале» и, сглотнув, налил себе полный стакан.

– Тут такое дело, – майор сцепил пальцы в замок, глядя в глаза начальнику, – найден труп сына Смолина.

– ЧТО? – Павел дёрнулся, словно его изо всех сил огрели прикладом по голове, подпрыгнул на месте, и, поперхнувшись, закашлялся. – Что ты сказал?

– Только что позвонили из убойного отдела. – Денисов сдвинул брови на переносице, – По первоначальным данным это сын Смолина, с уверенностью мы сможем сказать только после результатов патологоанатома.

– Чёрт, этого не может быть! – Полковник в ярости хватил кулаком по столу, уронив целую кипу бумаг, – Череда совпадений? Я НЕ ВЕРЮ! Сначала авария, в которой якобы гибнет Круглов, теперь сын Смолина. Я НЕ ВЕРЮ, НИ В КАКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ, ИХ МОЖНО ПОДКУПИТЬ…

– Пал Дмитрич, – Денисов спокойно выдержал всплеск гнева полковника. – Я тоже об этом подумал, смотрите, какая картина вырисовывается: в аварии, в которой погиб Круглов, от его тела осталось сплошное месиво, всё сгорело, идентифицировали труп по состоянию зубов, а в случае с сыном Смолина картина схожая – мальчика сначала изнасиловали, а затем, облив бензином, подожгли. И в том и в другом случае со стопроцентной уверенностью подтвердить факт гибели именно Круглого и Паши Смолина нельзя.

– Этого не может быть! – Белов обхватил голову руками, резко подался вперёд, вперивая жёсткий взгляд в бесстрастное лицо Денисова.

– Товарищ полковник, сейчас у нас в допросной находится Марина Азарова. Я поговорил с ней, вот картина, проясняется её слов. Она гуляла с сыном Смолина, в парке, находящимся недалеко от дома. Помнит, как к ней подошёл мужчина в чёрном плаще, ударил чем-то тяжёлым по голове, а очнулась она около скамейки, в том же парке, пролежав без сознания минут пятнадцать-двадцать. Мальчика рядом с ней нигде не было. Азарова сразу же вызвала полицию, труп обнаружили в заброшенной части парка спустя три часа. Личность ребёнка удалось опознать по нательному кресту, правда, сильно обгоревшему и фрагментам одежды – рядом валялся ботинок и рукавица.

Белов помассировал ноющие виски – голова разламывалась на части.

– Что выходит, буквально в один день погибают друг Смолина и его сын. Тела обезображены до неузнаваемости.

– Пал Дмитрич, мать Круглова должна приехать на опознание, – Денисов забарабанил пальцами по столешнице, – Азарова же опознала племянника, но всё стянет на свои места после результатов экспертизы, когда мы будем иметь на руках заключение судмедэксперта.

– Не слишком ли рьяно подброшены улики, как думаешь? – Белов залпом осушил бокал с водой, – В «Чёрный дельфин» запрос сделали?

– Да! Смолина сегодня перевели из больницы в общую камеру.

– Сердце у меня не на месте, – Белов в сердцах запустил пустой бутылкой в стену, – Веришь, курил бы – давно бы задымил, говорят, нервы успокаивает! – Белов крутанулся в кресле, встречаясь взглядом с Денисовым, – Не верю я в такие совпадения, не верю!

– Я тоже, – Денисов холодно усмехнулся, – Кстати, именно поэтому я пробил Анжелику Рязанцеву, ту самую, дочь Рязанцева, который просил отдать ему защиту по дело Смолина.

– И что? – полковник напрягся; кадык нервно задвигался на его шее.

– Рязанцева вылетела в Канаду, сегодня. Любопытно, что она продала квартиру и села на рейс авиакомпании «Российские авиалинии».

Белов тяжело вздохнул, невидящим взглядом уставившись в окно.

– В Канаду.. .значит, в Канаду… в Канаде у меня тесть… – Павел, помертвев лицом, осёкся, поднялся с места и, не слова не говоря, вышел из кабинета, оставив майора Денисова в недоумении глядеть ему в след.

– Товарищ полковник, – Николай сорвался с места, догоняя удаляющегося Белова.

– Мне нужны постоянные отчёты из «Чёрного Дельфина»! – отрывисто приказал Павел Дмитриевич, размашистым шагом пересекая приёмную, – Утром, днём и вечером, в письменном виде! Я должен знать о Смолине всё, вплоть до того, сколько раз он сходил в туалет!

– Слушаюсь, товарищ полковник! – Николай бежал рядом, подстраиваясь под торопливые шаги Белова.

– Я в допросную, пойдёшь со мной, Коля.

– Так точно, Пал Дмитрич! – отрапортовал Денисов, одновременно протискиваясь в двери вместе с Беловым.

– Это не человек, дьявол какой-то… – Павел, проигнорировав лифт, пробежал два лестничных пролёта, перепрыгивая через три ступени.

– Всё-таки, возможно это чистая случайность, Пал Дмитрич? Каким образом здесь может быть замешан Смолин?

– А таким, – взревел Белов, напугав своим рыком проходящего мимо лейтенанта, – Сначала кто-то расстрелял весь конвой на этапировании Круглого во «Владимирский Централ», потом ты подсовываешь мне известие то о смерти Круглого, а теперь о гибели сына Смолина!

– Пал Дмитрич…

– К чёртовой матери, «Пал Дмитрич», – прорычал Белов, бешено сверкая белками глаз, – Смолин исчадие ада! Я не удивлюсь, если он попытается бежать из «Дельфина». Свяжись с начальником тюрьмы в Соль-Илецке, передай, что я просил быть предельно бдительным: Смолин гений, злой гений нашего времени. Твой предшественник Климов говорил, что ему дьявольски везёт, но я считаю всё это бредом, списывая исключительно на его гениальный мозг! – прорычал Белов, входя в рекреацию, едва не прибив Денисова дверью.

– Я могу побиться об заклад, день-два затишья, но как только Смолин очухается, он попытается сбежать, это, надеюсь ясно?

– Так точно, товарищ полковник!

– А ты мне тут о совпадениях говоришь, – выпустив пар, Павел в сердцах махнул рукой, останавливаясь перед комнатой допросов.

– Марина Азарова в каком состоянии? – чётко и внятно спросил он, одёргивая пиджак.

– Держится, Пал Дмитрич! – Денисов кивнул, понимая, какую бурю эмоций переживает в душе начальник, чью жизнь Смолин разрушил почти до основания. Чутьё подсказывало ему, что к смерти жены полковника Алексей Смолин имеет самое непосредственное отношение. Николай не знал как именно, но аварию подстроил именно он, даже находясь за решёткой умудряясь продолжать воздействовать на своё окружение, заставляя попавших к нему в зависимость людей выполнять свои приказы.

Белов вздохнул, взявшись за ручку двери. Предстоящий разговор с сестрой Вероники Азаровой обещал быть сложным.

– ПАША! – раздался позади полковника тихий, до боли знакомый голос. Белов обернулся и вместо майора Денисова увидел стоящую рядом с ним Наташу. Серые бездонные глаза смотрели на него, не мигая, взгляд прямой, несгибаемый, блестящая, чуть отросшая чёлка, прикрывает один глаз.

«НАТАША!» – сердце Белова пропустило резкий болезненный удар. «НАТАШКА!» – он протянул руку вперёд, дотрагиваясь до её груди, но дрожащие пальцы Павла наткнулись лишь на шершавую ткань двубортного костюма майора Денисова.

– Чёрт, чёрт, чёрт… – процедил он, чувствуя, как гулко колотится его сердце.

– С Вами всё в порядке, Вы побледнели, товарищ полковник! – Денисов участливо подался вперёд, заглядывая в застывшее, бледно-зелёное лицо Белова.

– Пусти. – Белов холодно блеснул ледяными айсбергами застывших озёр, распахивая дверь в допросную…

* * *

-Объявляется посадка на рейс номер 735 авиакомпании «Lufthanza» Оттава -Оренбург.Просьба пассажиров пройти на регистрацию.

Анжелика встрепенулась, схватив драгоценную сумку и, залпом допив давно остывший кофе, поспешила в нужном направлении.

«Ещё немного и конец… – подумала она. – Ещё совсем немного…»

Круглый гнал как сумасшедший, наплевав на правила дорожного движения. Пару раз его тормозили «гаишники», но купюра, достоинством в пять тысяч рублей, оказывала своё магическое действие, и Виталий беспрепятственно продолжал свой бешеный марафон, на кону которого стояла не только безопасность маленького сына Смолина, но и его собственная жизнь. Залив полный бак на ближайшей автозаправочной станции, Виталий постирал в туалете свой парик, кое-как высушив его под сушилкой для рук. В первом попавшемся торговом центре Круглый обновил себе маскарад, заменив непрактичную узкую юбку, разодранную до бедра, на широкое старушечье платье в крупную клетку, а туфли на каблуке на удобные мокасины. Ему чертовски везло, и, хотя, пропажа документов опечалила его, он старался не думать ни о друге, ни о его сыне, ни, тем более, о матери, которую он не увидит до конца своих дней.

«Потом, когда выправлю документы, сделаю пластику, по прошествие времени, быть может, тогда я и признаюсь ей в том, что жив и здоров!» – обманчиво утешал сам себя Круглый, врубая магнитолу, чтобы немного отвлечься от гнетущих депрессивных мыслей. Круглов понимал всю абсурдность собственных мечтаний. Для матери её единственный сын покойник, кроме того, Смолин ни за что не разрешит своему другу подставить под удар их новые судьбы, да и он сам не обречёт родного на человека на пожизненные страдания – ведь какого это увидеть сына в новом обличье, пусть и живого, но всё так же до сих пор скрывающегося от правосудия?

Ужасно хотелось есть, но Круглый не мог потратить ни единой драгоценной минуты: на ходу проглотив совершенно несъедобный гамбургер, заливая шипучей кока-колой, Виталий сверил маршрут по карте с указаниями навигатора. По его расчётам он должен был опередить прибытие поезда примерно минут на десять – пятнадцать. Он даже мысли не допускал что будет, если по каким-то причинам, несговорчивая проводница откажется узнавать в запыхавшейся пожилой женщине пассажирку, потерявшую документы, удостоверяющие личность, то ему удастся сделать внушение посредством элементарной взятки, против которой ещё не устоял ни один, не обременённый моральными принципами, государственный служитель…

* * *

Вот уже минут сорок Мария Геннадьевна, не меняя положения, сидела на диване, уставившись в наполовину зашторенное окно: руки на коленях, спина сгорбленная, взгляд потухший. Материнское сердце не могло смириться с потерей сына. Не верила она в то, что ее Виталька погиб, не верила и все тут, не смотря на улики, красноречиво доказывающие его смерть. Сердце сжалось у бедной матери, но не от боли потери, а от предчувствия беды, зависшей над ее сыном. Матери! Их не обманешь, не проведешь вокруг пальца: связанные на всю жизнь тонкими невидимыми ниточками со своими детьми они нутром, душой чувствуют любую опасность, грозящую единственному чаду, вот и здесь, выйдя из здания морга, Мария Геннадьевна не ощутила щемящей тоски, перехватывающей дыхание и парализующей разум, а напротив, приоткрыв простынь, в изнеможении закрыла глаза, возликовав: «не он, чужой!»

Майору Денисову и полковнику Белову, знакомому по визиту к ней домой, Мария Геннадьевна подтвердила гибель Виталия, даже разыграла немую сцену: упала в обморок, обмякнув на руках Павла Дмитриевича. Сердце подсказывало ей, что нужно скрыть от органов ФСБ факт инсценированной гибели сына. Понимала Мария Круглова, что Виталий устроил театрализованную постановку собственной смерти, тем самым надеясь, заметя следы, скрыться от правосудия, изменив внешность, документы и начав новую жизнь, если таковое возможно в обществе Смолина, от которого, собственно, и шли все беды. Еще в далеком детстве, когда маленький Виталик привел в дом своего нового друга, Мария Геннадьевна свято уверовала, что с приходом в их жизнь Леши Смолина и начнется череда невзгод, которая перечеркнет все надежды на светлое будущее в судьбе Виталия. Леша Смолин имел такое авторитарное влияние на ее сына, что Кругловай нередко становилось страшно за то, с каким восторгом ее сын подчинялся другу, признав в нем безоговорочного лидера.

Очнувшись, она вытерла слезы, без устали катившиеся по впалым исхудавшим щекам. Виталий жив, он непременно подаст весточку, а даже если нет, только бы знать, что жив, остальное уже не важно, даже если она никогда больше не увидит его, не прижмет к своей груди. Услышав шевеление ключей в замочной скважине, пожилая женщина вытерла слезы и безвольно уронила руки вдоль теля. Она вслушивалась в знакомые звуки: вот муж разувается, вешает куртку на вешалку, и, шаркая тапками, входит в комнату, избегая встречаться с женой взглядами. Немой вопрос застыл на его губах: «А ты точно уверена, что это он?»

– Господи, – надломлено прошептала убитая горем женщина, с немой мольбой глядя на супруга.

– Сынок… Виталик… – она раскачивалась взад вперед, словно китайский болванчик, тихонечко подвывая. Сходив на кухню, любимый мужчина сунул ей под нос валерьянку, а затем, обняв, поцеловал в макушку:

– Маша, так всем будет лучше, и ему и тебе… В тюрьме не сахар, смерть избавление от всех бед!

– Я знаю… Пусть это будет избавлением… – стуча зубами о край стакана, прошептала она, залпом осушив принесенные успокоительные капли.

Смолин не спал, отрешенным взглядом здорового глаза глядя между железными прутьями решетки. Неяркий свет горящей лампочки, освещающей камеру, ужасно раздражал его, а тихий шепот зэков, переговаривающихся между собой, мешал нестройному течению мыслей. Заключенные время от времени кидали опасливые взгляды на лежащего на нарах Алексея, но заговорить с ним никто не решался. Прикрыв глаз, Смолин, кашлянув, оборвал ход мыслей и прислушался к разговору.

– Жрать хочу… – задумчиво протянул Головорезов, шумно сглатывая слюну, – сдохнем тут от голода… Замкнутый круг, не соскочишь.

– Фонтан прикрой, не трави душу,– огрызнулся Богомолов, нервно завозившись на шконке. – Со строгача еще можно соскочить, здесь тухляк..

– Это да… В десятом в «Озёрном» слыхал зону распечатали и так грамотно вскрыли, как по нотам разыграли.

– А я помню, на первый срок шел – вполголоса произнес Богомолов, хрустнув суставами пальцев, – так в ночь перед этапом в «Бутырку» один кент гвоздем вспорол себе брюхо, а внутренности развесил у себя на шконке.

– Желтополосник что ли? – спросил Иващенко.

– Да нет, кран него сорвало конкретно, хотя, ему даже не «строгач» вытанцовывался, общий режим.

– По какой теме срок мотал? – поинтересовался Головорезов, переводя взгляд на худое лицо сокамерника.

– Да там подстава была чистой воды, адвокат купленный, восьмерик ему на суде впаяли, а он шел по «износу», на зоне его в «петухи» заделали бы, а кому охота в жопе у себя концы вымачивать ежедневно?

– Это что, брателло мой, когда червонец мотал в «Тишине», базарил, как один вор в законе в отказ пошел, ему же по понятиям работать не в масть, так тот глаза себе выколоть пытался, а когда его дожали «шизняком» в очередной раз, дал согласку, вышел на лесопил и оттяпал себе руку по локоть бензопилой. Кровищи было.

–Кровь…мясо… Щас бы бифштекс с кровью… – тихим вкрадчивым голосом отозвался Иващенко и Смолину, которому порядком надоели эти охотничьи рассказы, рявкнул, словно затвором автомата щелкнув:

– Рты закрыли! Тихо чтобы у меня до утра!

– Ладно тебе, Ферзь, молчим мы! – Головорезов перевернулся на бок, шумно всхрапнув носом.

Смолин, переглянувшись с Иващенко, одной лишь силой взгляда заставил его послушно укрыться простыней и закрыть глаза. Богомолов не проронил ни слова, лишь только глаза его заблестели холодным недобрым блеском.

Смолин скривился от отвращения к ситуации, в которой он оказался. Его тошнило от общения с этими в конец опустившимися урками, от их базаров по фене, тюремного сленга, от собственного погоняла, закрепившегося за ним еще на вечернем досмотре, словом, от всего того, что окружало его, и, главное, от собственного бессилия.

«Только оказавшись в аду, ты понимаешь, что обратной дороги нет», – подумал Алексей, трогая загипсованную руку. Вот он ад – замкнутое пространство, железные решетки, мат конвойных, баланда, досмотры и ощущение собственной неполноценности, замешанной на отсутствие возможности разрешить ситуацию. Нестерпимо хотелось курить: всего две-три затяжки и никотин приглушил бы эту раздирающую на части боль. Человек железной воли, с детства прошедший жёсткую муштру Колей Смолой, а многим позже суровую школу выживания в легионе, Смолин блокировал боль, сосредотачиваясь на своем скором освобождении.

«Сука, шахматист, это из-за тебя я здесь! Но где же я так просчитался, где допустил неточность в расчетах? Лишь опытный игрок, находясь у цели, знает, как важно не сделать шаг, отделяющий победу от полного поражения, и этот шаг я сделал исключительно по собственной глупости, когда не прикончил их обоих сразу же в квартире шахматиста. Что теперь? Финита ля комедия? Всегда думал лучше пулю в лоб, чем зона, но здесь ты не имеешь шанса даже на этот последний шаг. А что теперь? Ждать? Ждать… «Сто лет одиночества»…Только оказавшись на самом дне, ты понимаешь, что существуют еще и нижние этажи, и только ты сам вправе сделать выбор падать вниз или, стиснув зубы, карабкаться вперед и вверх. Это всего лишь рокировка. Шах и мат не за горами. Вы все колода карт в моих руках, и только я имею право «резать» колоду. Придется немного подождать».

Смолин прислушался. В камере было подозрительно тихо, сокамерники спали, или делали вид, что находились в объятиях Морфея, и вот это самое затишье ужасно не нравилось Алексею. Зверь, даже самый полушный, всегда воспользуется случаем, чтобы растерзать жестокого хозяина, а эти «урки» не составляли исключения. За послушанием и покорностью скрывались оскаленные пасти диких волков, в любую минуту готовых вонзить острые клыки в беззащитное горло «дрессировщика».

«Всегда будьте готовы к нападению!» – учил новобранцев сержант Бавье и Смолин полностью разделял его учение. Из всех троих наибольшую опасность представлял для него Иващенко, осужденный за убийство и каннибализм. Оба насильника, признав его лидерство, послушно легли кверху пузом, подчинившись Алексею как «смотрящему» по камере, тогда как Иващенко, бросавший на него пристальные взгляды, явно замышлял то-то недоброе по отношению к Алексею.

Часам к одиннадцати, когда закончилось действие обезболивающего, сломанная рука Смолина разболелась со страшной силой, а все ребра дружно заныли, будто по нему проехался асфальтораскаточный каток, вдобавок раненый глаз пульсировал, что Смолин засомневался, а не потеряет ли он зрение. Легкое сотрясение мозга, несомненно, пагубно сказалось на способности видеть, и он, поморщившись, закрыл слезящийся глаз. Спустя минут двадцать, скорее звериным чутьем, нежели рецепторами слуха, он уловил осторожный скрип пружин, шорох изъеденного клопами матраца и легкие крадущиеся шаги. Притворяясь спящим, Смолин приготовился к отражению атаки, мобилизовав все внутренние ресурсы. Ноздри почувствовали кисловатый запах немытого тела около своего лица, дурной запах изо рта, а когда острые зубы сомкнулись на его горле, то молниеносным движением, Алексей сомкнул стальную хватку на шее нападавшего, перекрывая доступ кислорода. Зубы Иващенко разжались, послышался слабый вскрик, затем последовал мощный удар головой в переносицу, а потом завершающий хук кулаком в висок. Тело Иващенко, обмякнув, безвольно завалилось на пол рядом со шконкой Алексея.

– Минус один, – устало сказал Смолин, поднимаясь на нарах, вытирая сочившуюся из прокушенной шеи кровь, – Я же сказал «ТИХО ДО УТРА!»

Головорезов, вскакивая с нар, ошалело выкрикнул:

– Ферзь, да ты замочил его!

В дверях загрохотали замки, железная дверь с противным лязгом распахнулась, в камеру, гремя подошвами ботинок, ввалились пятеро конвойных.

– Сейчас начнется хаос и паника… – только и сказал Смолин, в изнеможении опускаясь на застиранное постельное белье.

"Камеру к досмотру!" – выкрикнул конвойный.

Смолин, положив руку под голову, прищурившись, наблюдал за ввалившимися с топотом в камеру охранниками. Один из них, тот самый, который больше всех усердствовал, избивая Алексея, подкинул в руках резиновую дубину и, обведя камеру холодным взглядом, рявкнул:

– ВСТАТЬ, ОСЫ!

Головорезов с Богомоловым, послушно соскочили с нар, застыв по стойке смирно с поднятыми и заведенными за голову руками, Смолин же единственный остался лежать, выказывая полное пренебрежение к происходящему. Блондин, с изрытым оспой лицом, сплюнув себе под ноги, рывком стащил Алексея со шконки, затем, ударив дубиной в живот, распрямил его, крепко схватив за шкирку:

– Смолин, в «шизняк» захотел, паскуда? Я тебе оформлю там постоянную прописку!

Алексей, тиснув зубы от боли, нашел в себе силы выпрямиться и, криво усмехнулся одной половиной рта наглой ухмылкой, снисходительно глядя на поигрывающего дубиной детину. Мгновенно сориентировавшись, он произвел молниеносный анализ.

«Соскочить с камеры не реально. Выход только через больничку. Там сделать инъекцию для Рязанцевой не составит особого труда, значит, нужно спровоцировать».

– А мне белый билет полагается! – нагло заявил Алексей, цинично хмыкнув, – Тяжело ранен на Колчаковских фронтах!

Ответом ему был новый сокрушительный удар дубиной по почкам. Скрипнув зубами, Алексей согнулся пополам, а когда второй охранник сделал ему подсечку, поставив на колени, добавил серию ударов по спине и по шее.

Рыжий детина, склонившись над трупом Иващенко, проверил пульс, оттянул веки, и, констатировав летальный исход, снизу вверх обвел заключенных мрачным, ничего не предвещающим взглядом.

– Жмурика нам еще не хватало на дежурстве… КТО? – только и спросил он. Головорезов, встретившись глазами с побледневшим от боли Смолиным, пожал плечами:

– Обычная тема, начальник: шел, поскользнулся, упал, очнулся – труп; пол в камере скользкий, сам знаешь.

– «Смотрящего» выгораживаете? – конвойный двинул Головорезову дубиной по зубам. Тот, выплюнув передний зуб, щербато ощерился. Нестандартное поведение Смолина сорвало с заключенных смиренные маски: звери оскалили пасти, готовые вот-вот вцепиться в глотку конвойных и растерзать их в клочья. Годы тупого скотского существования, проведенные в постоянной скрытой агрессии и вынужденного подчинения, аккумулировали в них выход негативной энергии. Богомолов, едва сдерживаясь, стоял с поднятыми руками, и, кивнув в сторону стоящего на коленях Смолина, которого удерживали в такой позе сразу трое охранников.

– Закусить он хотел Ферзём, начальник, Ферзь со сна силу не рассчитал, а «Ванька» об шконку виском и ударился!

– Цирк, – мрачно констатировал рыжий, переводя взгляд на Алексея, – Ты, сука, беспредел будешь творить, а мы покрывать твои художества? Белый билет тебе полагается, говоришь, так это мы мигом организуем, – процедил он, приподнимая голову Смолина за волосы. – Ты, сука, замочил его?

Алексей, насмешливо хмыкнув, высокомерным взглядом уставился в лицо рыжему.

– Базар фильтруй, гандон мусорской, – подражая блатному жаргону выдал Смолин, полный отвращения к сложившейся ситуации, – по понятиям разговаривай, а то ведь за накат отвечать придётся!

– Что ты сказал, тварь? ПОВТОРИ! – прорычал охранник, со всей дури ударяя дубиной по загипсованной руке Алексея. Тот, перекосившись от боли, прохрипел:

– А мне с тобой чирикать масть не позволяет, – Смолин сплюнул сквозь зубы, попав прямо на пятнистую форму конвойного. – Усек, начальник?

– Кранты тебе, – только и сказал рыжий, позеленев лицом. Краем глаза Смолин успел увидеть летящую ему прямо в лицо подошву ботинка. Тьма, разорвавшаяся в голове Алексея, поглотила его, а боль, затянув в гигантскую воронку, накрыла подобно снежной лавине. На десятом ударе ему удалось абстрагироваться от боли, а мысли о сыне помогали не сойти с ума. Никогда, даже в самых горячих точках, находясь в эпицентре боя, Алексею не приходилась выдерживать такую адскую боль. Удары сыпались на него как из рога изобилия. Трое конвойных, обуреваемые молчаливой злобой, наносили беспорядочные удары по заключенному, превращая его лицо в кровавую маску, со знанием дела отбивая внутренности и ломая вторую руку. Впечатанный лицом в пол, Смоли, харкая горячей кровью, мыслями был далеко, там, где шумит камыш, поют кузнечики и доносится заливистый смех Ники:

«Лёшка, я хочу тебя, прямо здесь, – Азарова призывно улыбается, лежа на ароматной скошенной траве: черные волосы разметались, чувственные губы приоткрыты, влажная полоска зубов белым жемчугом сверкает в лучах полуденного солнца. – Любимый, мой единственный, мой…»

Смолин жадно целует полураскрытые губы возлюбленной, неторопливо расстегивая пуговицы на ее блузке.

«Твой, детка, твой…»

«Лёша, я хотела сказать тебе, милый, кажется, я беременна!»

Окончательно отключаясь, Смолин успел подумать о том, до чего же Рязанцева внешне похожа на покойную Азарову: тот же овал лица, цвет глаз, изгиб губ…

«Главное выдержать, а там – свобода…» – подумал Смолин, проваливаясь в черную бездну.

Когда он открыл затекший глаз, то почувствовал дурноту, накатившую на него. Изображение было расплывчатое, мутное, в воздухе плясали черные мушки, ноздри приятно щекотал специфический аромат карболки, хлорки, а так же с примесью йода и хлороформа.

«Получилось!» – удовлетворенно подумал он, и разбитые в кровь губы тронула легкая торжествующая полуулыбка.

* * *

Добравшись до Соль-Илецка и пройдя долгую проверку по всем инстанциям режимного предприятия, Рязанцева остановилась перед выкрашенную серой краской дверью.

– Добрый день, – Рязанцева напористо вошла в кабинет начальника отдела кадров закрытой тюрьмы строгого режима "Чёрный Дельфин".

– Проходите, гражданка Васнецова, – седовласая женщина мрачно кивнула, не отрывая взгляда от монитора, указав на стул, стоящий напротив её стола. Анжелика невесело усмехнулась своим мыслям, отметив печать беспросветной тоски на землистом лице безликой начальницы.

– Ольга Юрьевна, вот мои документы, рекомендательные письма, послужной список, – она протянула ей пакет документов, но та, мелькнув взглянув на него, отрывисто распорядилась, наконец-то удостаивая Рязанцеву взглядом.

– Я уже ознакомилась с Вашим личным делом, присаживайтесь, Наталья Фёдоровна.

– Спасибо, – Анжелика опустилась на стул, расправив прямую строгого покроя юбку на коленях.

– Не знаю какие цели Вы преследовали, устраиваясь сюда,возможно, это бегство от реальности, и Вы ещё ой как пожалеете о своём поступке, но в данный момент у нас "горит" вакансия, поэтому, душещипательных бесед я проводить с Вами я не намерена. Вижу, вижу, опыт работы с "Зэками" у Вас внушительный, что же, перейдём прямо к делу. Не буду объяснять специфику работы в закрытом режимном учреждении, Вам это не ново. Отмечу, что контингент наш – сплошь "смертники", поэтому, никакой жалости, но и попустительства наш главврач не допустит. График работы пять дней в неделю, с восьми утра до семи вечера, к окладу премиальные, плюс надбавка за ненормированный рабочий день.

– Да, я в курсе, меня всё устраивает. – Лика улыбнулась, – Я уже ознакомилась с режимом работы.

– Отлично! Я уже подготовила все документы, подпишите приказ, вот здесь, да, и вот здесь – в трудовом договоре…

Лика поставила чужую размашистую подпись в нужных графах, игнорируя гулко колотящееся сердце – Смолин был ближе, чем когда либо и эта самая близость к объекту её внезапно вспыхнувшей страсти не на шутку взволновала излишне эмоциональную натуру Рязанцевой.

– Надеюсь, процедура проверки Вас не утомила? – кадровик приподняла правую бровь.

– Нет, я привыкла. – Лика кашлянула, – Обычная проверка, разве чуть более доскональная.

– Отлично, Наталья Фёдоровна, думаю, Вы сможете прямо сейчас приступить к Вашим должностным обязанностям?

– Да, как скажете. – Рязанцева поднялась с места, демонстрируя служебное рвение.

– Ступайте на второй этаж, кабинет сорок пятый, спросите Ивана Петровича, это заместитель Ветрова, главного врача, он выдаст Вам одежду, поможет с устройством и введёт в курс дела.

– Всего доброго, – Анжелика дошла до двери, крепко сжимая ручки кожаного дипломата. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к стене и в изнеможении вздохнула: часть сложнейшего дела была сделана…

Несмотря на поздний час, Павел Белов сидел у себя в кабинете, безжизненным взглядом запавших глаз глядя в потухший экран монитора. Время для него замедлило свой бег, превращая в некое подобие робота, способного лишь рефлекторно агонизировать снова, снова и снова переживая известия о череде внезапных смертей людей, погибших по вине Смолина. Даже находясь за решёткой это исчадие ада каким-то непостижимым образом творило зло, превращая окружение в послушных марионеток. Список его жертв с каждым днём становился всё более внушительным: Виктор Ежов, по глупости попавший в жернова адской машины, именуемой Алексей Смолин, теперь ещё Анжелика Рязанцева, ставшая жертвой дьявольского обаяния самого опасного преступника, пожалуй, за последние двадцать лет.

Голова нестерпимо болела, словно в неё какой-то садист ввинчивал острый ржавый гвоздь, загоняя его всё глубже и глубже. Выйдя из состояния ступора, полковник задел локтем чашку с давно остывшим кофе, заливая сладкой коричневатой жижей собственным брюки.

– Твою мать, – севшим голосом процедил он, промакивая влажными салфетками расползающееся пятно. Выбросив испачканные салфетки в корзину для бумаг, Белов щёлкнул по клавиатуре, выводя компьютер из спящего режима. Из отчётов агентуры было понятно, что девушке не покидала Канаду, но внутренний голос ему нашёптывал обратное. Белов знал невероятную способность противника к нахождению гениальных решений для выхода из самых критичных на первый взгляд ситуаций, и мог побиться об заклад, что сподвижники Смолина уже нашли способ, при помощи которого Рязанцева без проблем улетела по подложным документам из Канады, и теперь находится где-нибудь на подступах к Соль-Илецку. В том же направлении двигается и Круглов с сыном Смолина, а заодно, быть может, и сподвижник, устроивший побег его другу Круглову. Мысли путались в голове полковника, мешая адекватно размышлять. Шахматы. Вот что поможет ему проанализировать происходящие события. Вытащив шахматную доску, Белов расставил фигуры и задумался, вперив острый взгляд покрасневших голубых глаз в деревянного чёрного ферзя. События последних дней окончательно выбили его из колеи, постепенно делая из него агрессивного, расчётливого и, несомненно, жестокого противника. Так и не сумев прийти в себя после смерти горячо любимой Натальи, Белов напоминал собой оживший труп, этакого соскочившего с экранов очередного ужастика вампира, с налитыми кровю глазами и бледной, с зеленоватым отливом кожей.

«Итак, что мы имеем? Некто из близких друзей Смолина помог Круглову совершить побег из автоказака, организовал поддельные документы для него, сына Смолина и Анжелики Рязанцевой и вскоре непременно посодействует в передаче инъекции в «Чёрный Дельфин. Личность его мне и придётся установить, но каким образом, если весь предполагаемый круг общения Смолина мной уже досконально проработан? Ладно. Рассмотрю вариант передачи инъекции!».

Белов оторвал слезящиеся глаза от шахматной доски, вооружаясь личным делом на Анжелику Рязанцеву. С глянцевой фотографии на полковника смотрела девушка, как две капли воды похожая на погибшую Веронику Азарову.

«Вот очередная пешка в игре Смолина. Рязанцева! Но, что их связывает? Даю голову на отсечение, они прежде не были знакомы. Определённо решающую роль сыграла внешность Рязанцевой, но что толкнуло её на безумный шаг помогать бандиту такого масштабного уровня? Собственный дух авантюризма, кармическая завязка или непостижимая харизма Смолина? Стоп. Мне нужно мыслить как преступник. Какие бы действия я предпринял на его месте? Для начала внедрил бы своего человека в штат медицинского персонала,а дальше – инъекция, клиническая смерть, новые документы, вылет в другую страну, пластическая операция, ну и под занавес долгожданный реванш, холодная, и расчётливая месть!»

Белов надсадно вздохнул. Головная боль становилась просто нестерпимой. Выпив таблетку «анальгина», Павел сцепил руки в замок на затылке и нахмурился, вновь вперивая взгляд в шахматную доску.

– Ни единой зацепки, – Белов обречённо скривился.

В данный момент сотрудники его оперативной группы просматривали всех пассажиров женского пола от двадцати до семидесяти лет, вылетевших из Канадо в Екатеринбург. Разумеется, на это должно уйти уйма времени, но пока агентура прочёсывает списки, Смолин вполне может совершить самый дерзкий побег за всю историю тюрьмы «Чёрный Дельфин, при помощи Рязанцевой растворяясь в неизвестности. Устанавливать слежку за квартирой матери Круглова не имеет смысла. Виталий Круглов давно сделал свой выбор, равно как и гражданка Рязанцева. Надо каким-то образом вычислить пособника Смолина, но пока этот загадочный сподвижник оставался для Белова тайной за семью печатями.

Полковник взглянул на доску, где были прикреплены фотографии Смолина, Рязанцева и Круглова. Нахмурившись, Белов набрал по рации Денисова.

– Коля, – веско сказал он, с ненавистью глядя в привлекательное лицо Смолина. – Есть новости из «Дельфина»?

– Пал Дмитрич, ответ мной получен, но если честно, я не вполне уверен в том, что это именно та Рязанцева. Некая гражданка Васнецова сегодня была принята на работу в штат медсестры, но из фотографии из личного дела я не могу с уверенностью сказать, что это именно она.

– Мне нужны результаты, а не размытые оправдания. Немедленно прислать мне досье этой Васнецовой.

– Уже отправил, товарищ полковник, а заодно запись с камер наружного видеонаблюдения.

– Ты понимаешь, если это наша Рязанева, то она попытается «списать Смолина в покойники» в ближайщие же сутки своего пребывания в чёрном дельфине. Ему всегда дьявольски везло, но не в этот раз. Усилить охрану Смолина. Ни в коем случае не позволять Васнецовой приступать к должностным обязанностям до твоего приезда. Берёшь всё под личный контроль. Вылетаешь первым же рейсом.

– Слушаюсь.

– Увеличить численность бойцов около моего дома.

– Так точно, товарищ полковник.

– Что с анализом данных пасажиров? Есть зацепки?

– Пока нет, Пал Дмитрич.

– Отбой.

Белов, отключив связь, в ярости швырнул рацию в доску с фотографиями, с которой на него смотрели горящие опасным огнём глаза Смолина. В ушах раздался тихий угрожающий голос заклятого врага:

«Я тебя поймаю и прикончу, слово даю. Я способ найду»!

– Сука, – прохрипел Белов, сметая на пол шахматную доску. Фигуры с грохотом рассыпались на пол. Наступив подошвой ботинка на чёрного ферзя, Белов процедил металлическим голосом, словно затвором автомата щёлкнул:

– Вдвоём нам не жить. Я убью тебя, Смолин! Убью!

* * *

– Подъём, оса! – раздался над ухом Алексея властный начальственный рык. Выйдя из дремотного состояния, Смолин с трудом сфокусировался на суровом лице тюремщика: один глаз совсем заплыл, а второй видел лишь замутнённую картинку окружающего мира.

«Отделали знатно, суки! Дорожка кокаина и я был бы в норме!» – констатировал Алексей, с трудом вглядываясь в расплывающееся лицо конвойного – оттопыренные уши, распухшая картофелина вместо носа и жёсткий провал рта. Рядом с ним маячило ещё одно лицо: тонкий нос с горбинкой, трёхдневная щетина на впалых скулах, мясистые губы, белый халат на плечах, чуть поодаль – двое надсмотрщиков, неотвратимых, как сама судьба.

– Очухался, уркаган гандонистый? – с издевательской ухмылкой осведомился конвойный, скаля прокуренные жёлтые зубы. Алексея обдало волной его несвежего дыхания. Он промолчал, соображая, что от него понадобилось тюремным смотрителям.

– Волоките его в камеру! – распорядился тюремщик.

– Всё, оса, кончился твой санаторий!

Фигура в белом халате склонилась над Смолиным, пальцами приподняла опухшее слипшееся веко, посветила фонариком в зрачок, проверила пульс, послушал дыхание, после чего безразлично пожала плечами, констатируя безысходность ситуации:

– Переведёте его сейчас – и он может не дожить до рассвета.

– Ласты склеит, значит, карма у него такая, – хмыкнул конвойный.

– Как знаете, – врач спрятал стетоскоп и отошёл на шаг назад.

– Мой совет, пусть дней пять полежит, оклемается.

– Приказ свыше! Из Москвы. ФСБ.

– А, ну, как знаете.

Врач отошёл к стене, наблюдая за действиями тюремщиков. Смолин напрягся, молниеносно оценивая ситуацию.

«Вероятность побега ноль. Если переведут в камеру, шанса соскочить с зоны не будет. Несомненно, Белов приложил к этому руку. Рязанцева до сих пор не появлялась, значит что-то пошло не так! Надеюсь, Зима смог передать ей инъекцию!»

Двое конвойных, рывком сорвав Алексея с койки, бесцеремонно поволокли его к выходу. Врач равнодушно наблюдал за их действиями, а Смолин, чьи кости дружно ныли, понял, что посмей он издать хотя бы звук, его просто закатают до смерти, тем более, приказ сверху даёт им зелёный свет. Единственное, о чём успел подумать Алексей, прежде чем начать действовать, это любой целой остаться в лазарете.

Один из уроков, который преподнёс новобранцам сержант Бавье, был на умение имитировать клиническую смерть. Невысокий, щуплый, Бавье одним своим видом внушал благоговейный ужас зелёным легионерам.

«Мозг человека гениален. Нужно только послать нужную команду в тот или иной орган человеческого тела. Умение имитировать собственную смерть является одной из важнейших ступеней обучения!»

– Переставляй ноги, Ферзь, мы тебе палаты царские подготовили! – заржал один из конвойных, наподдав дубинкой ему в спину.

«Действуй!» – откуда-то издалека услышал Смолин свой внутренний голос. Он вздрогнул, выгнулся дугой, затем побелел как полотно, и, согнувшись пополам, мучительно застонал. Конвойные встряхнули обмякшее тело Алексея, зарядив ему кулаком в живот. Смолин промычал что-то нечленораздельное, затем его вырвало зелёной, вонючей желчью прямо на ботинки тюремщика, а потом, он отключился, шмякнувшись лицом прямо на каменный пол тюремного лазарета.

– Вот млять, – грязно выругался облеванный конвойный, встряхивая находящегося без сознания Смолина.

– Я Вас предупреждал! – врач обеспокоенно заглянул в безжизненное лицо Алексея.

– На кровать его, быстро!

Надсмотрщики швырнули тело Смолина на жёсткие, пахнущие карболкой, серые простыни. Врач склонился над Алексеем, сердито сверкнув глазами.

– Да он в отрубе. Пульс не прослеживается.

– Сейчас мы его приведём в норму.

Конвойный с размаху залепил Алексею в под дых, для верности «погладив» по голове дубинкой. Тело Смолина дёрнулось от удара, но осталось безжизненно лежать на кровати, представляя собой классический образчик впавшего в состояние комы больного.

– Он без сознания, в смотровую его, живо!

– Док, ты не понял, – лицо главного конвойного не выражало ровным счётом ни каких эмоций. – У меня приказ от полковника ФСБ!

– Да мне чихать на твой приказ, – возразил было врач, но тот ледяным прищуром стальных глаз оборвал его на полуслове.

– Послушайте, мне проблемы от начальства не нужны.

– Сюда летит его помощник, майор Денисов.

– Да по мне, хоть сам полкан! Я должен буду составить отчёт…

– Ты, видать, не понял, – конвойный мрачно хмыкнул. – Смолин не должен жить. ПРИКАЗ СВЫШЕ. Нам же проще, если он сыграет в ящик без нашей помощи!

– Вам да, а мне потом рапорт составляй, – вяло огрызнулся врач, которому ужасно не хотелось возиться с очередным загибающимся уголовником.

– В камеру его.

– Не имею права, – засунув руки в карманы халата, отрезал врач, кинув беглый взгляд на тело Смолина. – Он останется здесь.

– Ладно, хер с тобой. Но не вздумай его реанимировать.

– Сам коньки отбросит, – тот нехотя махнул рукой. – Обработали Вы его на славу!

– Вот сука, заблевал все ботинки! – раздражённо скривился конвойный, направляясь к двери. Двое других прошествовали следом, переговариваясь между собой.

– Вонища жуть.

– Усиленную охрану к лазарету.

– Да.

Врач, несколько минут в нерешительности простоял над кроватью Смолина, пытаясь разглядеть хоть какие-нибудь признаки жизни на его избитом в кровь лице. Нащупав слабый нитевидный пульс, он утвердился в правильности своей догадки. По-хорошему пациентом следовало бы заняться, но приказ московского полковника ФСБ не подлежал обсуждению. Тем более, в кабинете его дожидались любовно приготовленные супругой трёхслойные бутерброды с колбасой, копчёным сыром и огурцами, а в чашке заваривался крепкий, кирпичного оттенка ароматный чай.

– Мда, – пробормотал врач, с грохотом захлопывая за собой дверь.

«Белов, тварь, приказал убить меня. Это мы ещё посмотрим. Дай мне только выбраться отсюда! Заберу с собой Круглого с Пашкой, Зиму прихвачу, выжду время и возьму реванш … – Алексей скривился от боли. – Пабло, сынок, потерпи! Скоро мы будем вместе!»

Каждый раз, думая о сыне, Смолин вспоминал красивое лицо любимой женщины, однако, в последнее время, когда перед его мысленным взором вставал облик печальной темноволосой Азаровой, картинка постепенно исчезала, а вместо её печальных бездонных глаз на Смолина в упор смотрели пронзительные озёра Анжелики Рязанцевой. Женщины были похожи, как сёстры-близнецы, разницу между ними составляла лишь россыпь веснушек на лице последней, щербинка между зубами, цвет глаз, волос, светлая кожа, невысокий рост, чуть более метра шестидесяти и вздёрнутый, курносый нос. Алексею было достаточно всего лишь один раз заглянуть ей в глаза в зале суда, чтобы понять готовность Рязанцевой пожертвовать собственной жизнью ради его спасения. Такая самоотверженная преданность незнакомому человеку отчасти напрягала, отчасти импонировала Смолину. Приняв решение помогать Алексею до самого конца, Рязанцева, сама того не ведая, автоматом становилась пешкой в его холодной, расчётливой игре, пополняя ряды всех тех, кто положил на алтарь служения интересам своего лидера не только собственные интересы и право выбора, но и свою жизнь.

«Паблито, сынок, я обещаю, у тебя будет такая жизнь, о которой можно только мечтать!»

Прекратив терзать себя мыслями о сыне, Смолин, принялся диагностировать состояние своего организма, находя его весьма плачевным: заплывший глаз не открывался, другой утратил процентов тридцать своей работоспособности, несколько рёбер и рука сломаны, внутренности отбиты, нога переломана в нескольких местах. Смолин тяжело вздохнул – даже если Рязанцева объявится в ближайшем времени и ему удастся соскочить с зоны, о перелёте на Кубу в таком состоянии не могло быть и речи, разве что в инвалидной коляске.

Рука Смолина непроизвольно сжалась в кулак.

«Белов, это из-за тебя я здесь. Я выйду отсюда, поймаю и прикончу тебя. Знай, скоро я буду ближе, чем ты думаешь, и дальше, чем тебе хотелось бы!»

ГЛАВА 3

ВЫХОД

«Нет такой женщины, у которой я не выиграл бы, даже дав коня вперёд»

Роберт Джеймс Фишер, гроссмейстер

* * *

Чёрный, внушительных размеров внедорожник остановился в квартале от дома, в котором вместе с мужем проживала мать Виталия Круглова. Осмотревшись по сторонам, Дмитрий Зимовский увидел курившего около гаражей двенадцатилетнего школьника, вышел из машины, прихватив с переднего сидения перевязанный верёвкой пакет, надвинул шапку до самых бровей, и зашагал в его сторону. При виде взрослого брутального мужчины парнишка бросил на него надменный взгляд, явно копируя какого-нибудь героя из криминального боевика.

– Уроки прогуливаем! – ухмыльнулся Зима. – Не хорошо…

– Слышь, – окрысился тот, показав ему для верности «фак». – Иди, куда шёл!

– Будешь много курить, импотентом станешь.

– Не стану,– парнишка цинично скривился, выпустив в воздух колечко дыма. – Те чё надо, дядя?

– Косарь заработать хочешь?

– Да пошёл ты, педараст грёбанный.

– Ну как знаешь, – Зима, скептически приподняв правую бровь, сделал вид, что собирается уходить. Мальчишка, видимо осознав, что на представителя сексуальных меньшинств мужик явно не тянет, а деньги, как известно, никогда лишними не бывают, торопливо окликнул незнакомца, с жадностью глядя ему в глаза.

– Косарь, говоришь? А чё делать?

– Работу работать.

– По делу чирикай, дядя,– мальчишка криво ухмыльнулся, для наглядности сплёвывая через плечо, и выбросил сигарету на асфальт.

– Отнесёшь пакет вот по этому адресу, получишь бабки!

– А чё в пакете? Бомба? – глаза парнишки оживились.

– Наркота, вот чё, – в тон ему ответил Зима.

– Да лан…

– Документы. Самому мне светится не в масть.

– Ладно. Давай сюда. Так чё я должен сделать, просто отдать и всё?

– И всё.

– А ты чё, от легавых скрываешься что ли? – глазёнки парнишки зажглись опасным азартным блеском.

«Далеко пойдёт, пацан, жаль по кривой дороге!» – с грустью подумал Зима.

– Меньше знаешь – крепче спишь.

– Или из коммерсов? Точила у тебя что надо.

– Я же сказал, много будешь знать, рано в ящик сыграешь. Одна нога здесь, другая там. У тебя десять минут.

– Лан, – по-волчьи оскалился парнишка, принимая у Зимовского пакет, на котором была приклеена бумажка с адресом. – Я мигом, жди меня здесь.

– Время пошло.

Пацан, сгорая от чувства собственной значимости, побежал исполнять свой первый в жизни заказ.

«Жаль парня!» – констатировал Зима, засекая время на часах.

Разумеется, в пакете были не документы, а крупная сумма наличных, предназначавшаяся для матери Виталия. Для Марии Кругловой горячо любимый сын мёртв, а деньги – всего лишь жалкая часть компенсации за все страдания, выпавшие на долю пожилой женщины. Зима понимал, что Круглов вынужден жить с тяжким грузом на душе, осознавая, что морально уничтожил собственную мать, но иных виноватых в этой истории, кроме него самого не наблюдалось: Виталий сделал осознанный выбор ещё шесть лет назад, когда помогал своему другу Смолину скрыться во Франции.

Зима прикинул финансовые возможности Смолина: часть денег ушла на взятку патологоанатому и всех сопричастных, подтвердивших заключение о смерти Павла Азарова и Виталия Круглого, а если у ФСБ и возникнуть хоть малейшие сомнения на сей счёт, по всем документам данные экспертизы послужат лучшим тому доказательством.

На счёт Круглова с Павлом Зима пока что не особо беспокоился – в данный момент они скрывались на конспиративной квартире в Оренбурге, а вот с самим Смолины дело обстояло гораздо сложнее. По своим каналам Зима узнал, что к особо опасному заключённому по приказу полковника ФСБ Белова запрещён допуск новых сотрудников медицинского персонала, значит, что шанса сделать ему инъекцию у Рязанцевой не предвидится.

Незаметно в раздумьях протекли десять минут. Вскоре Зима увидел приближающегося мальчишку.

– Эй, дядя, давай косарь! – запыхавшийся парень деловито протянул руку за деньгами, но Дмитрий холодно поинтересовался, пригвождая к месту его продирающим до печёнок взглядом:

– Докладывай, кому отдал?

– Женщина пожилая, – парень нетерпеливо перекатился с пятки на носок.

– Опиши её, – потребовал Зима.

– Да чё описывать, не надул я тебя, дядя! Ну, такая полноватая, волосы седые, крашенные в белый цвет, синяки под зарёванными глазами. Я в дверь позвонил, а она мне с порога: «Сынок, ты от Виталика?».

– Верю, – Зимовский протянул мальчишке купюру, достоинством в тысячу рублей.

– Ну, я погнал, дядя?

– Чеши, давай. На сигареты не трать. Фруктов лучше купи домой.

– Да пошёл ты, – беззлобно огрызнулся парнишка.

Зима круто развернулся, ссутулился и пошёл в сторону джипа, вдыхая полной грудью тёплый апрельский воздух. Кругом была редкостная благодать: радостно чирикали птицы, ласково припекало весеннее солнце; весна заявляла о своих правах, а следом за ней напирало пыльное и засушливое лето, но для Зимы не было места для подобных сантиментов. Сев за руль внедорожника, он включил «радио Шансон» и закурил, вспоминая своё знакомство со Смолиным.

«Держись, я тебя вытащу!»

Свободных мест для парковки у входа в клинику не наблюдалось, поэтому Дмитрию пришлось припарковать машину в нескольких метрах от станции метро «Чистый Пруды». Около кабинета двое мужчин дожидались своей очереди, но как только оттуда вышел предыдущий пациент, Зима властно махнул полицейской «ксивой» и беспрепятственно вошёл внутрь.

– Олег Ланчак? – скорее утвердительно, нежели вопросительно осведомился Зимовский, глядя в удивлённые глаза «лепилы».

– Да, Вы по какому вопросу?

– Выйдем, разговор есть!

– Но я не могу, у меня приём!

– И всё-таки Вам придётся выйти, – отрезал Дмитрий, помахав перед его носом «ксивой».

– Хорошо, если Вы так настаиваете…

– Куртку возьмите, – спокойно приказал Зимовский.

– Да, но…

– Поторопитесь.

Прихватив куртку, Ланчак извинился перед пациентами, закрыл за собой дверь на ключ и в сопровождении Зимовского вышел на улицу.

– Я не совсем понимаю, что от меня понадобилось органам, – недоумевал Ланчак. Он заметно нервничал, что не могло не укрыться от зоркого взора Зимы.

«Попадись он к гэбэшникам, раскололи бы его в два счёта!»

– Куда Вы меня ведёте? Собственно, могли бы вызвать повесткой! Простите, я не успел рассмотреть Вашу фамилию и должность?

– Ланчак, от тебя просто пасёт страхом! – презрительно прищурился Зимовский. Олег отшатнулся от него, как от прокажённого.

– Вы, не из полиции, – догадался он, отступая на шаг назад, но крепкие пальцы бульдожьей хваткой сомкнулись на его предплечье.

– Кто Вы?

– Иди спокойно, не дёргайся!

Ланчак шёл нервной прыгающей походкой, постоянно оглядываясь по сторонам. Зимовский недоумевал, что общего могло быть у Алексея с нерешительным трусливым Олегом. У автомобиля Зима распахнул дверцу джипа, ухарски подмигивая Ланчаку.

– Ну, что, красивая, поехали кататься?

– Я простой врач… – залепетал Олег, нехотя залезая на переднее сидение.

– Вы меня, наверное, с кем-то спутали…

– Не скули и слушай сюда, – процедил Зима, усаживаясь на водительское место, заблокировав двери.

– Тебе придётся прокатиться со мной в Оренбург.

– Куда? – Ланчак дёрнул закрытую дверь и затравленно прошептал, с мольбой глядя на собеседника.

– Ты слышал, – приправил металлом интонации Зимовский.

– Но… Послушайте…

– Алексей в большой беде…

– Я так и знал, – не дав договорить, Ланчак в изнеможении откинулся на спинку кресла. – Он… он… что, сбежал из тюрьмы?

– Пока нет.

– Так, сразу говорю, я пас…

– Ты меня не понял, – на губах Зимовского заиграла нехорошая ухмылка.

– Я не собираюсь уговаривать тебя. Тебе придётся прокатиться со мной в Оренбург.

– Но послушайте, как…

– Возьмёшь больничный.

– Но я…

– Рассчитаемся с тобой после. В накладе не останешься. Сможешь открыть собственную клинику.

– Да послушайте Вы, чёрт бы Вас подрал, у меня семья, и я не могу вот так подставлять под удар жизни…

– Пристегнись, – только и сказал потерявший терпение Зима, срывая джип с места.

Ланчак промычал что-то нечленораздельное и, застегнув ремень безопасности, обречённым взглядом уставился в окно.

* * *

Вот уже битых сорок минут полковник Белов вглядывался в фотографию гражданки Васнецовой, не находя ни малейшего сходства между ней и затерявшейся в Канаде Рязанцевой. Возможно, кое-какое сходство, конечно, прослеживалось, но разве что самое отдалённое. Наталья Васнецова оказалась этакой брутальной мадам, с тяжёлыми скулами, набрякшими веками, сосудистой сеточкой на щеках и подбородке, нависшими бровями, и коротко стриженными рыжими волосами. В глубине блёклых глазах Васнецовой отражалась такая вселенская печаль одиночества, что Павел невольно поёжился. Привыкшая к каторжному труду медицинской сестры в госучреждении, давно махнувшая на себя рукой женщина по природе своей не могла пуститься во все тяжкие, и уж тем более привлечь к своей персоне внимание такого мужика, как Смолин. Чем дольше всматривался полковник в фотографию Васнецовой, тем сильнее его одолевали сомнения. Никакой грим, пусть даже театральный, не мог превратить яркую броскую Рязанцеву в приземистую тётку с лицом, сохранившим следы юношеских прыщей. Так-то оно так, но не слишком ли неожиданно появление мадам Васнецовой в Чёрном дельфине?

Белов снова и снова просматривал её послужной список, а там, к слову заметим, было на что посмотреть: пять лет работы в психиатрической клинике, шесть в легендарной тюрьме «Бутырка», последующие три года по переводу в петербургских «Крестах».

– Не замужем, детей нет, лесбиянка…

Поперхнувшись, Белов нахмурился. Ещё и лесбиянка, полный комплект. Прокрутив в десятый раз запись с камеры видеонаблюдения, полковник так и не смог прийти к общему знаменателю, Рязанцева это или нет. Майор Денисов должен быть уже прилететь в Екатеринбург, а уж он-то сразу распознает подделку. Телефонный звонок прогремел пистолетным выстрелом, от которого полковник вздрогнул, больно ударившись коленом о столешницу.

– Папа.

– Лерочка!

– Папа, ты, когда домой?

Услышав грустный голосок дочери, Белов смахнул выступившие на глаза слёзы. Девочка едва отправилась от потрясения после смерти матери, и он просто не в силах запугивать её известием о готовящемся побеге Смолина.

– Валерия Павловна, ты сделала уроки?

– Да, папа, тебя жду.

– Сегодня я отыграюсь, – деланно рассмеялся полковник, стараясь, чтобы голос звучал как можно бодрее.

– Я приеду через часок, малыш, и мы с тобой поужинаем.

– Хорошо.

– Вот и славно. Целую, кроха.

Отключив связь, Павел Дмитриевич устало потёр ноющие виски. По-хорошему следовало бы отправить дочь в Канаду, но пока Смолин находится за решёткой, нет никакого смысла пороть горячку. Из заключения патологоанатома свидетельствовало, что погибли именно Круглов и сын Смолина Паша, но интуиция со смехом опровергала подобное заключение судмедэксперта.

«Круглов определённо жив. Кто-то организовал ему побег, сымитировал смерть Виталия и Смолина младшего, а заодно дал на лапу судмедэкспертам, но кто? Никаких зацепок. Этот дьявол, даже находясь в заключении, на два шага опережает меня!».

– Господи, когда это всё кончится?!

Полковник ответил на звонок вновь ожившего сотового телефона.

– Товарищ полковник, я долетел, еду в машине. Только что получил отчёт, касательно пассажиров, вылетающих рейсом из Канады. Есть зацепка, Павел Дмитриевич. Похожая на Рязанцеву женщина вылетела вечерним рейсом. Скан паспорта я переслал Вам на почту.

С гулко колотящимся сердцем Белов развернул сканированную копию паспорта, и сердце у него пропустило болезненный удар.

– Это она.

– Да, это она.

– Всё сходится. Значит Рязанцева уже в Чёрном Дельфине.

– Товарищ полковник, не будем торопиться, она вполне может отсиживаться где-нибудь в Екатеринбурге вместе с Кругловым и сыном Смолина. Перед отъездом я ещё раз поговорил с Мариной Азаровой.

– КОЛЯ!

– Да не волнуйтесь Вы так, мы просто поговорили. Она действительно ничего не слышала о Виталии Круглове. А вдруг мы ошибаемся…

– Нет, мы не ошибаемся. Я уверен, Круглов жив! Кому надо убирать Круглова, если лидер ОПГ – Смолин?

– Верно, тогда получается, что они стирают любое воспоминание о Смолине старшем, младшем и о его шестёрке Круглове.

– Нет, Круглов для Смолина не шестёрка. Между ними настоящая мужская дружба. Вспомни, как он отказался сдать нам Смолина.

– Прямо Саша Белый с Филом из «Бригады», – на том конце провода Денисов издал презрительный смешок.

– У меня нехорошее предчувствие. Где сейчас Смолин?

– В палате.

– Немедленно в одиночную камеру. Никакой медицинской помощи. Никаких контактов с врачами.

– Слушаюсь.

– Пусть околеет там, как собака, – выкрикнул Белов, удивляясь собственной агрессии.

«Куда я качусь!!!» – подумал он, сквозь нарастающий в ушах грохот автоматной очереди на свадьбе Артёма Климова и Даши.

– Да Вы – зверь, товарищ полковник! – в голосе майора Денисова сквозило невольное уважение.

– А говорили, что мои методы драконовские.

– Смолин не должен дожить до утра, – чеканя каждый слог, приказал Белов, швыряя мобильник на стол. Подняв тяжёлый, налитый свинцом взгляд на портрет Смолина, Павел тяжело задышал, с опаской прислушиваясь к собственным ощущениям. Грудь сдавило, словно в тисках, на губах образовался металлический привкус, в голове шумело, а живот скрутили резкие спазмы. Впервые в жизни полковник Белов не просто желал смерти своему заклятому врагу – он собственноручно был готов разрядить обойму в противника, с наслаждением упиваясь его предсмертными конвульсиями.

– Твоя взяла, Смолин, я принимаю твои правила……– процедил он.

Перед Анжеликой Рязанцевой стояла на первый взгляд совсем невыполнимая задача – сделать Смолину инъекцию. Со слов Круглова она знала, что на расчётный счёт сопричастных к данному делу продажных тюремщиков было переведено крупное денежное вознаграждение, но поскольку пособников в лицо знал только Зима, Анжелика оказалась в весьма затруднительном положении.

«Они сами выйдут на тебя. Тебе дадут знать. Замаскируйся так, чтобы мать родная не узнала. В Оренбурге тебя будет ждать художник-гримёр, спившаяся тётка, раньше работала на «Ленфильме», после смерти мужа скурвилась, но дело своё знает чётко. Как только сделаешь инъекцию, сваливай оттуда, тебе помогут в этом вопросе! Дальше всё по схеме – на конспиративной квартире тебя будет ждать Круглый. До этого никаких контактов. Как только доберёшься до места – смена телефонов и симок».

Рязанцева надсадно вздохнула. Время бежало неумолимо, потекли долгие, томительные часы ожидания. По слухам она знала, что Смолин в данный момент находится в лазарете, и что согласно приказу из столицы ему была выписана «путёвка на тот свет», так сказать нет человека, нет проблем, ликвидация заключённого в закрытой зоне, безо всякого суда и следствия. Нервы Рязанцевой были натянуты до предела. Разумеется, маскировка удалась на славу, но обольщаться на сей счёт не следовало. Рано или поздно Белов сопоставит все списки пассажиров, вылетевших рейсом до Екатеринбурга, а там не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять – Васнецова и Рязанцева одно лицо, далее занавес арест, обвинения, суд…

Лика зажмурилась, до боли прикусив нижнюю губу.

«Что я наделала, папа!» – она сделала глубокий вдох-выдох, выравнивая дыхание. Перед глазами стояло волевое лицо отца. Серые глаза взирали с немым укором и от этого, полного тоски и безысходной боли, взгляда Рязанцева издала протяжный стон.

«Ничего. Вытащим Алексея и уедем за границу!»

Анжелика усмехнулась, упорно отгоняя здравую мысль, поселившуюся в её сознании с момента её последнего разговора с Виталием Кругловым. Их тяжёлая беседа до сих пор не давала девушке покоя, нашёптывая о том, что зерно истины, несомненно, присутствуют в словах его лучшего друга.

«Послушай меня, зачем тебе впрягаться ради него? Неужели деньги?»

«Виталий…при чём здесь деньги, вернее, не только деньги…»

«Ты же его даже не знаешь! Нет, мне, конечно, на руку твоё пособничество, Лёха мой друг, но мой тебе совет…»

«Мне не нужны советы, Виталик. Я уже для себя всё решила».

«Ты ещё скажи, что любишь его!»

«Пойми ты, я хочу быть с ним. Мне достаточно было его увидеть всего лишь один раз, чтобы понять – он мой человек. Знаешь, так бывает…»

«Знаешь, твою мать, как оно бывает? Ты думаешь так, а выходит, сука, совсем раз-эдак! Ника расплатилась жизнью за свою любовь к нему, но готова ли жертвовать ты своей ради незнакомого мужика?»

«Вот видишь, всё у нас получится, у нас есть шанс!»

«Это у тебя ещё есть шанс. Анжелика, не ломай себе жизнь. Ты молодая, красивая! Найдёшь ещё себе сильного мужика, бизнесмена или врача, который полюбит тебя, сделает счастливой!»

«Виталий, прекрати, я точно знаю, это карма!»

«Какая на хер карма. Отчего баб вечно тянет на крутых мужиков?!»

«Но мне достаточно было посмотреть на Алексея, чтобы понять, он моя судьба!»

«Это я уже слышал. Скажу тебе правду, какой бы горькой она не была. Ты действительно очень похожа на его покойную жену, но не обольщайся, Лёха не из тех, кто приносит себя в жертву ради женщин, и не только! Он такой, какой он есть, его уже не переделаешь. Возможно когда-нибудь, ради Пашки, он попробует вести более-менее легальный бизнес, в чём я, конечно, очень сомневаюсь! Лёха просто не сможет существовать иначе, адреналин нужен ему как воздух, это заложено у него в крови!»

«Виталик, но…»

«Не перебивай. Все мы пешки в его игре – я, Ника, Гарик, Мирко, тот же Зима, теперь ещё и ты!»

«Пешки, чушь, Виталик, какая чушь, не ты ли говорил, что Лёша не раз спасал тебя…»

«Это другое. У меня такое впечатление, что разговариваю со стенкой. Твоё дело. Хочешь ломать себе жизнь ради мужика, которого видела всего дважды – ломай. Насмотрелась бандитских сериалов, вот тебя и прёт на криминальную романтику. Но любовь к Лёхе это не прогулки под луной, поездки в жаркие страны и не свитое любовное гнездышко. Даже если нам удастся прорваться за кордон, искать его не перестанут никогда!».

«Но ведь будет свидетельство о смерти…»

«Лика, Белов не дурак, далеко не дурак»

«Но Алкесей, он же…»

«Всё, закроем тему. Я пытался тебя спасти. Хочешь вечной игры в прятки, хочешь зависимости от Смолина, хочешь проблем с законом – я тебя неволить не стану!»

Грохот открываемой двери выдернул Рязанцеву из неприятных воспоминаний. Подняв глаза, она растерянно уставилась на ввалившегося в дверной проём конвойного.

– Пора, – только и сказал он. Сердце Анжелики ухнуло куда-то вниз, в животе образовался тугой ноющий ком, и она едва сдержала рвотные позывы. На ватных расползающихся ногах девушка проследовала из кабинета вслед за конвойным, едва различая очертания высоченной фигуры тюремщика.

– Действуй быстро. До конца обеденного перерыва работай спокойно. После тебя выведут. И не бойся. Остальное – за нами.

– Х-хорошо, – зубы Рязанцевой выстукивали барабанную дробь, а руки дрожали, как у неврастенички. Не чувствуя под собой пола, она шла по плохо освещаемым коридорам, вдыхая специфический тюремный запах. От витавших в воздухе «ароматов» её затошнило, перед глазами поплыло, замельтешили размытые оранжевые круги.

– Стой, – приказал надсмотрщик.

Рязанцева послушно остановилась, ошарашенно рассматривая двух медбратьев в белых халатах с каталкой, поджидавших их у поворота.

– Ложись.

Время на раздумья у неё не было. Юркнув на холодную каталку, она увидела, как один из медбратьев накрыл её сверху простынёй. Страх когтистой лапой поглаживал её по спине, под халатом потекли прохладные ручейки пота.

«Так же меня повезут, когда я умру – положат на каталку, накроют тряпкой, а от чего я умру, как говорится, вскрытие покажет!»

Обычно в подобных ситуациях справиться с волнением девушке помогал мрачный ёрнический юмор, но в этот раз в голову полезли всякие крамольные мысли. Ей       нестерпимо захотелось сдёрнуть с себя эту пропахшую медикаментами простынь, соскочить с каталки и бежать, куда глаза глядят, но страх перед всесильным бандитом Смолиным парализовал несчастную Рязанцеву, стирая под ноль последние ростки здравого смысла.

«Мама, зачем…Меня поймают и посадят…»

В ушах приговором загремели пистолетные выстрелы, откуда-то издалека донёсся остервенелый лай собак. Игры в крутую девчонку закончились, на кону стояла не только свобода Алексея Смолина, но и её собственная жизнь.»

«Всё. Будет. Хорошо» – застучало отбойными молотками в висках Рязанцевой. Вслушиваясь в торопливый грохот кованых ботинок конвойного, сопровождающего медбратьев в сторону лазарета, она почувствовала во рту металлический привкус крови – прокушенная губа саднила и кровоточила.

«Я смогу. Всего-то один укол. Я смогу.

– Вылезай, – услышала она хриплый осторожный шёпот. Сильные узловатые пальцы сорвали с неё простыню; Анжелика неуверенно спрыгнула с каталки, но, не удержавшись на дрожащих ногах, упала на каменный пол, сильно треснувшись коленкой.

– Действуй.

Расширенные до предела глаза Рязанцевой зафиксировали двух обезьяноподобных охранников, безучастно разглядывающих невысокую фигурку Анжелики. Юркнув в палату, Рязанцева ослабевшими пальцами нащупала в кармане халата шприц с уже заранее приготовленной инъекцией.

– У тебя меньше минуты.

– Да, – беззвучно прошелестела Анжелика, отыскивая взглядом кровать, на которой лежал Алексей. При виде избитого Смолина на глаза Анжелики навернулись слёзы. Вся нерешительность мигом улетучилась при одном лишь взгляде на бледное непроницаемое лицо этого железного человека.

– Потерпи, Лёшенька… – прошептала Анжелика, склоняясь над ним. Заплывший глаз Смолина по-прежнему оставался закрытым, а здоровый едва смог сфокусироваться на побледневшей от волнения Рязанцевой.       Точным, профессиональным движением Анжелика вытащила шприц, закатала рукав застиранной выцветшей тюремной робы Смолина и вколола ему в вену укол.

– Пашка, сынок… – только и сказал Алексей, проваливаясь в чёрную бездну. На миг, всего лишь на один миг глаза его стали ясными, но сознание тот час покинуло его. Анжелика опустила ему веки, пощупала пульс, удовлетворённо кивнула конвойным, выбежала из палаты и улеглась на каталку, делая отмашку рукой.

– Валим! – скомандовал конвойный медбратьям, и снова скрип колёс, топот ног по коридору, заскорузлый тюремный запах …

Анжелика не помнила, как она оказалась в кабинете врача, в царстве нашатыря, йода и хлороформа. Происходящее воспринималось ей через призму непрерывного страха, не только за жизнь Смолина, но и за свою собственную, которую она так опрометчиво поставила под удары судьбы. Рязанцева беспомощно посмотрела на конвойных, переводя бегающий взгляд с одного, на другого тюремщика.

– Что теперь?

– Через два часа обеденный перерыв. Дальше – по сценарию, – хриплый шёпот охранника напугал Рязанцеву ещё больше, нежели содеянное ей преступление.

– А что Смолин?

– Не твоя печаль. Для всех Смолин умер! Работай, как работала. И приди в себя. Не пались. Всё. Отбой.

Сообщник вместе с медбратьями удалился, оставляя Рязанцеву в одиночестве. Девушку колотила крупная дрожь. Из памяти всплыли слова Виталия Круглова.

«Таким образом, Лёху признают мёртвым, повезут на вскрытие, там и будет сымитирована констатация его смерти. Маску на лицо нам изготовит один хер с «Мосфильма», с этим вопрос решён. Найти бомжа, по комплекции похожего на Лёху, не проблема, маска будет сидеть, как влитая, да и не будет Белов копать так глубоко, Зима верно всё рассчитал. Все, кто надо – подкуплены. К сожалениа, на это ушли почти все наши бабки, но Зима должен разъяснить тему с бизнесом Ежова, так что бабло будет обналичено, а затем переведено на его расчётный счёт в немецком банке».

– Господи, помоги…

Рязанцева подошла к шкафу, вытащила из сумки зеркало и проверила свой грим.

«Страшная, как смерть!» – констатировала она, разглядывая чужое отражение измождённой, потрёпанной жизнью женщины.

« Ничего, скоро всё закончится, а там, пластика, несколько смен паспортов и здравствуй, свобода!»

Спрятав зеркальце, Рязанцева достала из шкафчика с медикаментами перекись и промыла себе прокушенную губу. Гель, который ей вкачали в Оренбурге в одной закрытый частной клинике по наводке Зимовского, делал её похожей на дешевую проститутку из отечественного порнофильма.

«Какая гадость!» – поморщилась она.

Мысли её путались, хаотично наскакивая друг на друга.

«Главное, дождаться обеда и под каким-нибудь предлогом покинуть здание тюрьмы!» Анжелика нервно прошлась по комнате, хрустя суставами пальцев. Ко всему прочему её волновал вопрос сможет ли Смолин выжить после инъекции, или же его сердце навсегда перестанет биться.

«Риск, что Лёха откинется, есть, но минимальный!» – пришли на ум слова Круглого. Звук открываемой двери заставил Анжелику подпрыгнуть на месте.

– Васнецова, ты здесь? – в кабинет заглянула её непосредственная начальница, тучная женщина с красным, как свёкла лицом. – Отлично, не пришлось искать тебя, посиди-ка ты тут.

– Зачем? – Рязанцева напряглась. – Мне сейчас как раз уколы делать.

– Приказ директора тюрьмы.

– Не понимаю, какой приказ, у меня работа.

– Вот-вот должен приехать какой-то начальник из ФСБ, он хочет задать тебе пару вопросов.

– Хорошо, – деревянным языком пробубнила Анжелика, провожая бессмысленным взглядом начальницу до двери.

«Что. Почему. Неужели. Конец!» – Лика без сил упала на стул, опуская голову. Руки плетьми безвольно повисли вдоль тела.

«Делайте Ваши ставки. Ставки сделаны. Ставок больше нет»!

Последующие два часа молодая женщина провела как в тумане, тупо глядя в одну точку. Встреча с помощником Белова окончательно деморализовало Рязанцеву. «Он расколет меня как орех, а потом адская машина, именуемая системой правосудия, раздавит, словно перезревшую сливу. В чём Зима так просчитался, где они все допустили ошибку?»

Анжелика понимала, даже если у них всё получится и Смолина вывезут из «Дельфина», её собственные липовые документы и карнавальный маскарад без особого труда выведут её на чистую воду, но что она будет делать, когда её начнут прессовать чекисты, она не знала. Игры в отчаянную девчонку остались за чертой прошлого, впереди маячила суровая правда, и она была такова, что отсюда Анжелики обратной дороги на волю нет.

Рязанцева тщетно старалась выровнять дыхание, мелькали какие-то эпизоды из прошлого, в голове проносились обрывочные воспоминания: вот она идёт в первый класс с огромным букетом гладиолусов, вот отец учит её плавать на речке, а всего лишь год назад она с подругами отдыхает на Кипре…

Обхватив голову руками, Анжелика раскачивалась из стороны в сторону сродни маятнику, нервно сводя и разводя колени.

«Бежать. Бежать, немедля!» – решила она, с тоской глядя сквозь решётку в давно не мытое, загаженное птицами окно.

* * *

– Что, док, урка копыта отбросил?

– Да, думаю, к счастью для него, – с кислой миной на лице констатировал врач, рассматривая белое, словно домотканое полотно, лицо Алексея Смолина.

– В его случае смерть лучший подарок, – равнодушно усмехнулся охранник.

– Кому охота загибаться на пожизненном.

– А я Вам говорил, что не доживёт до утра, – передёрнул плечами врач.

– Списываем на хер.

–Забирайте, мне он в палате не нужен.

– Тогда подготовьте заключение.

– Вы его кремировать повезёте?

– Да, родственников-то у него всё равно нет.

– Ну да…

Конвойные швырнули тело Смолина на каталки, и даже, не удосужившись накрыть простынёй, демонстративно повезли по коридору. Запущенный механизм работал, как часы: за несколько тысяч евро все те, кого сумел подкупить Зима, действовали чётко и слаженно, понимая, что им всё сойдёт с рук, ибо за всю историю существования «Чёрного Дельфина» ни одному заключённому так и не удалось покинуть его стен живым.

Так, без особых трудов, совершался самый дерзкий побег за всю историю российских тюрем, ибо недаром говорят, чем сложнее на первый взгляд кажется задача, тем легче на поверку получается её исполнение.

Беспрепятственно проведя тело по всем инстанциям, его, вместе с сопутствующими документами, вывезли с территории самой закрытой в России тюрьмы «Чёрный Дельфин», а полковник Белов, сам того не ведая, своим негласным приказом «списать заключённого в тираж» сыграл на руку своему злейшему врагу, облегчив дьявольский план по организации его побега…

** *

Майор Денисов без стука пошёл в кабинет директора тюрьмы «Чёрный Дельфин» с неудобоваримой фамилией и такими же труднопроизносимыми именем с отчеством: Селивемирдинов Сигизмунд Этельбертович.

«Угораздило же родиться под такой фамилией…» – усмехнулся Николай, отвечая на крепкое мужское рукопожатие. «Хозяин» тюрьмы, получивший от Зимы взятку в размере миллиона евро, закрыл глаза на инъекцию с транспортировкой тела, и теперь вполне себе достоверно играл свою роль, якобы удивляясь внезапному визиту представителя органов госбезопасности.

– С приездом, товарищ майор.

– Вас что, не предупреждали? – подозрительно осведомился Денисов, бросая на спинку дивана осеннее пальто.

– Я в курсе Вашего приезда, просто удивлён таким вниманием со стороны ФСБ.

– Итак, приступим.

– Николай, простите, не знаю Вашего отчества?

– Можно просто Николай. Смолин в одиночке?

– Уже нет.

– Как это «уже нет»? – нехорошим голосом переспросил Денисов, прищуривая свои холодные акульи глаза.

– Да так нет, сами же приказали «списать» его в тираж.

– Он что – умер?

– Откинулся два часа назад.

– Хм… так быстро… Где тело?

– Как где? «Труповозка» увезла.

– Куда? – Денисов вперил в Селивемирдинова тяжёлый испытующий взгляд.

– Куда-куда, в морг, у меня тюрьма, а не крематорий, – рассмеялся Селивемирдинов.

– Так быстро транспортировали тело? – интонации Денисова лязгнули металлом, но на «хозяина» тюрьмы начальственный тон эфэсбэшника не возымел нужного действия.

– Заключение о смерти? Покажите мне личное дело осужденного! – Денисов властно протянул руку, на что Селивемирдинов лишь сухо и официально кивнул. -

– Личное дело сейчас принесут, да Вы присаживаетесь.

– Нет времени. Где Васнецова? Надеюсь, не умерла? – съехидничал Денисов.

– Васнецова дожидается Вас, пригласить?

– Да, – Николай Денисов уселся на стул, закидывая ногу на ногу. То что «приговорённый к смерти» Смолин не доживёт до вечера, было ясно и без слов, но не слишком ли гнали коней с транспортировкой в крематорий его тела, хотя, и это было вполне достоверно – тюрьма не камера хранения умерших тел осуждённых.

«Не стоит торопить события!» – решил он, барабаня пальцами по коленке.

Николай нахмурился, глядя в зарешечённое окно. Он никогда не понимал загадкой, какие именно мотивы толкали преступников на свершения тех, или иных противозаконных действий, коль страх провести лучшие годы своей жизни за решёткой, с тоской взирая на небо в клеточку, не могли удержать их от содеянного зла.

«Бандитская романтика, воспетая Михаилом Кругом, буйство адреналина в крови, или же преобладающий у человека ген зла?» – подумал майор.

Дверь в кабине начальника тюрьмы распахнулась и в сопровождении Селивемирдинова вошла гражданка Васнецова. Рядом с ней маячил быкообразный конвойный.

– Добрый день, Вы хотели меня видеть?

– Садитесь, Наталья Фёдоровна, – от майора, специально использовавшего этот глагол, не укрылось, как испуганно вильнул в сторону взгляд молодой женщины

– Вы хотели меня видеть? – она прочистила горло, явно играя на публику непривычную для неё роль.

– Да, – тон для беседы Денисов специально выбрал резкий, колючий, сразу же приступая к формальному запугиванию. Рязанцева внутренне напряглась, что тоже было моментально отмечено Николаем.

«Это она!»

– Представлюсь, я майор КГБ Денисов Николай Петрович…

– КГБ? – Анжелика выпятила нижнюю губу. – А я-то думала, что у нас уже ФСБ.

– А я из КГБ, – засмеялся Денисов своей излюбленной фишке.

– ПРЕДСТАВЬТЕСЬ.

– Васнецова Наталья Фёдоровна, тысяча девятьсот…

– Когда Вы последний раз видели Смолина?

– Кого? – Анжелика удивлённо вытаращилась на него, стараясь придать голосу неподдельное изумление. Сидела Рязанцева прямо, как аршин проглотила, но вспомнив, что по сценарию ей надлежит с блеском сымитировать роль лесбиянки-мужененавистницы, скроила на своём загримированном лице презрительную гримасу.

– Смолина? Не знаю такого. Я мужиками не интересуюсь.

– Да ну? – вкрадчивый шепот Денисова пригвоздил Анжелику к стулу, заставив нервно вцепиться обеими руками в сидение.

– Смолин Алексей Владимирович, семьдесят восьмого года рождения, которому Вы собирались сделать инъекцию.

– Какую к чёрту инъекцию, какому к чёрту Смолину, – вспылила Анжелика, чувствуя, как гибельно тонет в этом вязком болоте допроса.

– ТАКОЙ СМОЛИН! – прикрикнул Денисов, треснув кулаком по столу.

– Повторяю, не знаю я никакого Смолина, тут зэков в лазарете, как грязи! Может, наконец, объясните мне, в чём меня подозревают, и по какому поводу ведётся допрос?

– А разве я должен Вас подозревать? – искренне удивился майор, с откровенным сарказмом в голосе. – ИЛИ ДОЛЖЕН?

– Говорите по существу, – Анжелика запоздало взяла себя в руки, но в интонациях по-прежнему сквозил страх.

– А с чего Вы взяли, что я Вас допрашиваю? – недобрый взгляд льдистых глаз майора воздействовал на Рязанцеву, как удав на беззащитного кролика.

– Зачем тогда Вы пригласили меня сюда? – тем не менее, она хмуро сдвинула брови, отчего промеж лба залегли глубокие поперечные морщины. Дальше вопросы обрушивались подобно снежной лавине, не давая Анжелике опомниться ни на секунду.

– Почему Вы уволились с прежнего места работы?

– Не сошлась характером с начальством.

– Когда у Вас день рожденье?

– Двадцать пятого мая одна тысяча…

– Когда Вы первый раз переспали с женщиной?

– С женщиной?

– Вы же лесбиянка!

– Это была девушка. И, вообще, не Ваше дело когда.

– В какой школе учились до седьмого класса?

– В э-э, сорок восьмой…

– Как звали Вашего отца, гражданка Рязанцева?

– Васнецов Иван Фёдорович…

– А не Фёдор Иванович?

– Ну, конечно, Фёдор Иванович, я оговорилась. Только я не Рязанцева…

– Когда Вы сделали укол Смолину – час, два, три тому назад?

– Я не…

– Каким рейсом Вы прилетели в Екатеринбург?

– Я ехала из Питера на поезде…

– Сколько лет Вашему сыну?

– У меня нет сына…

– По документам есть.

– Я не…

– Насколько задержали вылет в аэропорту Оттавы?

– Повторяю, я приехала…

– Кто Вас так назвал мать или отец?

– Мать…

– Вас же воспитывал отец?

– Мама умерла, когда я пошла в первый класс…

– Вы путаетесь в показаниях!

– Ничего я не…

– Мне надо снять с Вас отпечатки пальцев.

– Для чего? В чём меня подозревают?

– Вопросы здесь задаю я.

– Раздевайтесь.

– Что?

– РАЗДЕВАЙТЕСЬ.

– Не понимаю, как раздеваться?

– ДОГОЛА!

– Да отвалите Вы от меня, майор, я буду жаловаться! – высоким фальцетом взвизгнула Рязанцева, обороняясь руками от наступающего на неё майора.

Резким движением      Денисов разодрал на Анжелике халат, и треск рвущейся материи заставил Рязанцеву позеленеть от страха. Под халатом в белье скрывались утолщители, делающие её фигуру мужеподобной и кряжистой.

– Что Вы себе позволяете? – Рязанцева медленно попятилась к окну, натыкаясь спиной на стул.

– Ну что, голубушка, успела сделать Смолину укол?

– Нет… – слёзы градом полились по щекам девушки. В глазах потемнело, и чтобы не упасть, она ухватилась за спинку стула. – Я Вас не понимаю… Какой укол… какому Смолину…

– Плохи твои дела, Рязанцева, плохи! Подделка документов, пособничество в организации побега особо опасному осуждённому, и это только на территории Российской Федерации, не считая того, что ты успела натворить в Канаде.

– Что.. Вы… такое.. несёте…

– Ну, а дальше суд, приговор, тюрьма, оно тебе надо?

– Я…

– А я тебе предлагаю реальную помощь, – Денисов многообещающе улыбнулся, – Ты мне сдаёшь конспиративную квартиру, на которой скрывается Круглов с сыном Смолина, рассказываешь, куда повезут потом Алексея, а также кто конкретно стоит за всей организацией побега…

– Да Вы с ума сошли, – Рязанцева истерично всхлипнула и заплакала, размазывая по щекам слёзы.

«Ставки сделаны, ставок больше нет»…

Сейчас это, знающий своё дело, чекист спрессует её, и отправится она вместо призрачной Кубы в следственный изолятор. А дальше долгие месяцы следствия, полные надежд свидания с адвокатом, изнуряющие допросы, а в конечном итоге строгий, но справедливый суд, приговор, последующая апелляция, отклонение, этап, и привет места не столь отдалённые, где глоток свежего воздуха за счастье, а весточка с воли, словно манна небесная. Но даже если она обречена, возможно, Алексея удастся спасти, а там или он или Зима найдут возможность вытащить её, ибо такой человек, как Алексей Владимирович Смолин. Никогда не бросает преданных ему людей в беде.

Поняв, что отпираться бессмысленно, Рязанцева попыталась спасти ситуацию.

– Прекратите на меня давить! – гневно вскричала она.

– Я сто тысяч раз повторяю, я не знаю никакого Смолина. Какая конспиративная квартира, какой Круглов? Да, у меня проблемы с полицией, да я подделала себе документы, но я не знаю никакого Смолина!

– Прекрати вешать мне лапшу на уши! Ты не просто так оказалась в «Чёрном Дельфине»! Что ты делала в Канаде? Для чего ты подделала документы? Признавайся, сука, иначе весь дух из тебя вышибу, ты успела сделать Смолину укол, или он сам сдох? Мне терять нечего, на тебе и так столько всего висит, что по гроб жизни не отмажешься!

Денисов наотмашь ударил Рязанцеву по лицу. Голова девушки мотнулась на бок, а на губе выступила кровь. Селивемирдинов с конвойным равнодушно наблюдали за допросом, не выказывая никакого интереса к происходящему.

– Что вы себе позволяете? – давясь слезами, прохрипела Анжелика. – Вы с ума сошли, я буду…

– Заткнись, и слушай! Нет свидетелей – нет дела. Никто тебя не бил, – майор многообещающе хрустнул суставами пальцев.

– А это что было? – Лика в ярости брызнула слюной, попадая на воротник рубашки Денисова. – Вы ударили меня!

– Нет.

– Как нет?

– Даже и не начинал! Ну, так что, сдашь мне Смолина?

Рязанцева в ужасе смотрела, как он снимает пиджак, кладёт на стол наручные часы, неторопливо, словно в замедленном кино, закатывает рукава рубашки.

– Вы… что… себе… позволяете… – она хотела было вскочить со стула, но Денисов успел поставить ногу, оставил её сидеть на месте.

– Успела сделать укол, сука?

Он пнул ботинком под сидение и Анжелика, упав на пол, стала отползать к окну, бешено мотая головой в разные стороны.

– Успела, тварь? Да, успела сделать ему укол?

– Какой укол? Это фантастика…

– Я из тебя весь дух вышибу сейчас, фантастика… – Денисов ещё раз изо всех сил звезданул Рязанцеву кулаком в лицо. Лика закричала, закрывая лицо руками.

«Знаешь, твою мать, как оно бывает? Ты думаешь так, а выходит, сука, совсем раз-эдак! Ника расплатилась жизнью за свою любовь к нему, но готова ли жертвовать ты своей ради незнакомого мужика?» – совсем не кстати выплыли из подсознания пророческие слова Виталия.

– Не знаю я Смолина и Круглова… – пискнула Разанцева. Левый глаз противно дёргался в нервном тике. Денисов удовлетворительно прищурился, наслаждаясь беспомощностью Рязанцевой.

– Врёшь, тварь, ты была в зале суда! – майор снова ударил её.

Лика зарыдала так громко, что Селивемирдинову пришлось закрыть дверь, чтобы в коридоре не раздавались её громкие выкрики.

– Смолина я видела в последний раз в больнице… Я не успела сделать укол, он умер, да, он умер… сам умер, – Рязанцеву трясло, словно в лихорадке. По лицу расползлись красные пятна, которые проступали даже сквозь плотный слой грима.

– Круглов… я не видела никогда Круглова… Слышала, что его заказали, какие-то серьёзные криминальные авторитеты, когда узнали о его побеге. Это мне друг Алексея рассказал… Они и организовали взрыв, а заодно и Пашку похитили, сына Смолина, а потом убили…

– Имя! Как зовут друга Смолина?

– Я боюсь…

– Рязанцева, – проникновенно пообещал Денисов, пристально глядя в тревожные, расширенные до предела, глаза девушке. – Я сам лично обещаю тебе полную амнистию, если ты сдашь мне друга Смолина…

– Я не знаю, его все называли Пепел, какой-то Пепел, больше я ничего не знаю… Мне заплатили… вернее, обещали заплатить, много денег… Это всё, что я знаю… Пепел достал инъекцию, но сегодня я узнала, что Смолин умер… сам умер… Господи.. я правда не знаю, что за Пепел, там же клички, никаких имён…

– Всё ясно. Гражданка Рязанцева, ты арестована! Вставай, – Денисов рывком поставил её на ноги.

– Вы же обещали…

– Дашь все нужные показания, найдём друга Смолина – тогда отпущу. Развалю всё твоё дело, докажу как фальсификацию и отпущу на все четыре стороны.

– Я Вам не верю…

– Шевели ногами, Рязанцева… У тебя есть ещё время подумать, чтобы сдать нам все их явки, пароли и блат-хаты…

В голове несчастной девушки вихрем пронеслась череда грядущих событий: допрос, камера, снова допрос, снова камера, перед глазами встали страшные кадры документальных хроник из жизни русских исправительных колоний, в нос резко ударил запах немытого женского тела и вонючего едкого пота.

– Воды, дайте воды…

Анжелика побледнела, мучительно застонала, хватая ртом воздух, будто выброшенная из воды рыбу.

– Темно… – прохрипела она, куркулем оседая на пол.

Денисов поспешно подхватил Рязанцеву на руки. Дотащив до дивана, он склонился над ней, начиная делать искусственное дыхание.

– Твою мать, – выругался начальник тюрьмы, – Ей плохо, врача! – выкрикнул он, нажимая кнопку своего селектора, но было уже поздно. Предсмертная судорога пробежалась по лицу Анжелики, глаза закатились так глубоко, что стали видны одни белки, она выгнулась коромыслом, затем дёрнулась, схватилась ослабевшей рукой за сердце, и затем расслаблено затихла, безжизненно глядя в потолок стеклянным невидящим взглядом…

– **ть, – грязно выругался Денисов, в бешенстве поворачиваясь к Селивемирдинову. – Где врач?

– Сердце, – констатировал директор тюрмы, которому одного взгляда хватило, чтобы понять причину внезапной смерти подозреваемой.

– Чёрт, чёрт, чёрт…

Денисов вытащил из кармана пиджака мобильный и набрал номер полковника Белова. На душе было грязно и муторно.

– Товарищ полковник, это Денисов.

– Какие новости, Коля?

– Пал Дмитрич, Смолин умер. Два часа назад. Похоже, что сам. Говорят, обработали его на славу. Места живого не было.

– Что Васнецова?

– наши догадки подтвердились. Это была она. Она умерла. Только что. Сердце. Товарищ полковник??? Вы меня слышите? – подул в трубку Денисов, но ответом ему раздались лишь частые короткие гудки…

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg