«Светящиеся ворота»

Светящиеся ворота (fb2) - Светящиеся ворота 3518K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Саша Кругосветов

Саша Кругосветов Светящиеся ворота Публицистика

Саша Кругосветов

Детский писатель Саша Кругосветов, математик, философ, мастер боевых единоборств, всю свою сознательную жизнь интересовался личностью знаменитого капитана Александра, жившего во второй половине XIX – начале XX века, и изучал историю его путешествий. Капитан Александр ходил на деревянных парусных кораблях и не изменял парусникам даже тогда, когда появились первые железные корабли с паровым двигателем.

Письменных документов о его жизни осталось очень мало, поэтому Саше Кругосветову пришлось самому пройти по маршрутам знаменитого капитана в поисках людей, которые что-то знают сами или узнали от своих родственников и знакомых о капитане Александре. Во время своих путешествий автору книги удалось собрать много интересного и поучительного материала о плаваниях и приключениях своего героя.

Путешествия капитана Александра

«Путешествия капитана Александра» – это сборники приключенческих рассказов для детей и юношества. Их герой, будучи юнгой, участвовал в Синопском сражении и в обороне Севастополя. Кумирами капитана Александра с детских лет были адмиралы Лазарев и Нахимов.

Он путешествовал вместе со своими друзьями – Боцманом, Штурманом, Поваром-Коком и говорящим голубем Митрофаном. С ними путешествовали также два мальчика-великана Дол и Зюл, найденные на побережьях островов Франков и Бриттов.

Приключения героев происходят в море, на суше и на островах, имеющих конкретную географическую привязку: Нормандские, Азорские острова, остров Комодо, Галапагосские, Маркизские острова, острова Туамоту, остров Мадагаскар, Патагония, Огненная Земля.

Всего сборников – четыре. Первый сборник «Большие дети моря» предназначен для детей шести лет. Издан в бумажном исполнении и был представлен на Лондонской и Нью-Йоркской книжных ярмарках. Второй – «Киты и люди», для детей 10–11 лет. Третий и четвертый – для детей 14 лет и старше. Третий сборник состоит из двух книг, представляющих собой облегченные политические памфлеты, предназначенные для юношеского и взрослого прочтения. Первая из этих книг, «Суеверная демократия. Остров Дадо», издана в бумажном и электронном исполнении и представлялась на книжных ярмарках. Эта же книга в электронном виде издана на английском языке. Вторая, «Остров Мория. Пацанская демократия», публиковалась частями в электронном виде. Сейчас находится в процессе подготовки к полному изданию. Приложение к ней «Морийские рассказы» издано отдельно в венгерском сборнике.

Четвертый сборник – «Архипелаг Блуждающих Огней» – содержит только одну книгу. Издан в бумажном исполнении отдельно и в составе зеленого альманаха «Российский колокол» в 2012 был представлен на ярмарках.

Надеюсь, что жизнь и приключения капитана Александра, до настоящего времени мало освещенные в литературе, окажутся интересными и поучительными для юных читателей и их родителей.

Помимо приключенческих книг для детей Саша Кругосветов выпустил три книги для взрослого читателя. Это публицистика – книги «Сто лет в России», «А рыпаться все равно надо» и «Живите в России».

Биографические данные Саши Кругосветова

В 27 лет стал кандидатом технических наук. Написал три докторские диссертации. Опубликовано более ста научных трудов в области математики и электроники. Заслуженный изобретатель СССР – 27 авторских свидетельств. Все внедрены. Руководил подразделениями, занимающимися исследованием и проектированием в области ракетостроения. Позднее руководил подразделением в Академии Наук СССР. Был руководителем ряда опытно-конструкторских и научно-исследовательских работ. Параллельно преподавал в Институте повышения квалификации руководящих работников. В 1991 году ушел из Академии в связи с закрытием направления. В настоящее время предприниматель, руководитель предприятия. Ветеран труда. Награжден медалями «За доблестный труд», «За вклад в развитие местного самоуправления».

Член Союза писателей-переводчиков г. Москвы, член Интернационального Союза писателей, куратор петербургского отделения Интернационального Союза писателей, член Международной ассоциации авторов и публицистов APIA (Лондон). Медали им. А. С. Грибоедова, имени Адама Мицкевича. Гран-при Крымского фестиваля фантастики «Созвездие Аю-Даг», 2013: «Новое имя в фантастике». Лонг-листер премии «Золотой Дельвиг – 2014» Литературной газеты. Победитель Всероссийского литературного конкурса «Бумажный ранет», 2014. Премия Крымского фестиваля фантастики «Созвездие Аю-Даг», 2014: «Фаворит НИФа». Премия «Алиса» фестиваля фантастики «Роскон-2014» за лучшее детско-юношеское произведение года. Премия «Серебряный Роскон-2015» в номинации «Повести и рассказы».

В студенческие годы писал тексты, рисовал декорации, выступал в КВНах, участвовал в агитбригадах. Выставлял свои графические работы на выставке художественного творчества молодых ученых Академии Наук СССР. Был чемпионом Ленинграда по академической гребле. Более 35 лет занимался боевыми единоборствами. Много путешествовал.

Книги

«Остров Дадо. Суеверная демократия». М.: Московская городская организация Союза писателей России. 2012.

«Большие дети моря» (+СД). М.: Интернациональный Союз писателей. Продюсерский центр Александра Гриценко. 2013.

«Архипелаг Блуждающих Огней». М.: Интернациональный Союз писателей. Продюсерский центр Александра Гриценко. 2013.

«Остров Дадо. Суеверная демократия». Электронная книга. М.: Московская городская организация Союза писателей России. 2012. Электронная книга. -krugosvetov/ostrov-dado-suevernaya-demokratiya/

Dado Island. The Supersttous Democracy. Электронная книга на английском языке. М.: Московская городская организация Союза писателей России. Продюсерский центр Александра Гриценко. 2013.

Dado Island. The Supersttous Democracy. APIA-London-2014. Internatonal Union of Writers-Moscow-2014. -krugosvetov-2/dado-island-the-supersttous-democracy/

«А рыпаться все равно надо». Продюсерский центр Александра Гриценко. Издательство Виктора Ерофеева. Интернациональный Союз писателей. 2014.

«Сто лет в России». Продюсерский центр Александра Гриценко. Издательство Виктора Ерофеева. Интернациональный Союз писателей. 2014.

«А рыпаться все равно надо». Продюсерский центр Александра Гриценко. Издательство Виктора Ерофеева. Интернациональный Союз писателей. 2014. Электронная книга. -krugosvetov/a-rypatsya-vse-ravno-nado/

«Сто лет в России». Продюсерский центр Александра Гриценко. Издательство Виктора Ерофеева. Интернациональный Союз писателей. 2014. Электронная книга. -krugosvetov/sto-let-v-rossii/

«Архипелаг Блуждающих Огней». Продюсерский центр Александра Гриценко. Издательство Виктора Ерофеева. Интернациональный Союз писателей. 2013. Электронная книга. -krugosvetov/arhipelag-bluzhdauschih-ogney/

«Киты и люди». Серия «Новое имя в фантастике». МТА IV. Интернациональный Союз писателей. Оргкомитет «Роскон». Оргкомитет «Созвездие Аю-Даг». Оргкомитет «Басткон». Продюсерский центр Александра Гриценко. 2014.

«Победители Первого альтернативного международного конкурса „Новое имя в фантастике“. МТА IV Киты и люди». 2014. Электронная книга. -krugosvetov/pobediteli-pervogo-alternativnogo-mezhdunarodnogo-konkursa-novoe-imya-v-fantastike-mta-iv-kity-i-ludi/

«Живите в России». Серия «Современники и классики». Интернациональный Союз писателей. Продюсерский центр Александра Гриценко. 2014.

«Живите в России». Серия «Современники и классики». Интернациональный Союз писателей. Продюсерский центр Александра Гриценко. 2015. Электронная книга. -krugosvetov/zhivite-v-rossii/

«Бывальщина и небывальщина. Морийские рассказы». Интернациональный Союз писателей. Продюсерский центр Александра Гриценко. 2015.

«Киты и люди». Серия «Сергей Лукьяненко представляет автора». Интернациональный Союз писателей. Продюсерский центр Александра Гриценко. 2015.

«Киты и люди». Серия «Сергей Лукьяненко представляет автора». Интернациональный Союз писателей. Продюсерский центр Александра Гриценко. 2015. Электронная книга. -krugosvetov/kity-i-ludi/

Сайт писателя -krugosvetov.ru/

Адреса для переписки

-svetov.livejournal.com/

krugosvetov@gmail.com

Светящиеся ворота[1]

Предисловие

Длинная дорога к морю

У читателей среднего и старшего поколения нет-нет да всплывут в памяти воспоминания из детства. Вечер, вокзал, купе. Ночь под мерный стук колес, плывущие по стене вагона огни вокзалов и полустанков, утро, южнорусские мазанки под соломенными крышами за окном, Симферополь, встречающий сухим зноем. Поиски такси, серпантины дорог, перевал – и вдруг, как чудесное видение, перед глазами распахивается необъятная сверкающая синева моря, соленый густой воздух врывается в легкие и кружит голову. И на мгновение чувствуешь себя летящей в бесконечном просторе птицей. У кого не ёкнуло радостно сердце от такого волшебства? Крым всегда открывался приезжим как сказка, как древняя легенда, которую готов слушать и слушать, помня каждое её слово, но все равно ожидая продолжения с замиранием сердца. Кто не жалел бедную Медведицу-гору, пытавшуюся выпить море, кто не помнит павших моряков, и на дне морском останавливавших врага. Крым – край-легенда.

Веками и тысячелетиями приходили сюда и уходили отсюда народы. В Тавриде блистала красотой и умом Ифигения, искал пророчеств Улисс. Расцветал и умирал в упадке Херсонес, сменяясь Скифским царством со своим Неаполем – Симферополем. Грозные скифские воины несли смерть далеко за пределы Крыма, но и они пали под войсками Митридата. Царя, который приучил себя не бояться ядов и, проиграв римлянам войну, не перенеся измены, благодарно принял смерть от меча своего друга. Так и плавились здесь в большом котле войн готы, хазары, римляне, генуэзцы. Жили, умирали, давали свои загадочные названия городам, озерам, скалам и водопадам. Жили в пещерах монахи, бежавшие из Византии. А потом пришел Батый, и Крым надолго захватила Орда, трансформировавшаяся в Крымское ханство, которое перешло под контроль Турции. А в это время на севере крепла Россия, которая после долгих кровопролитных войн утвердилась в Крыму навсегда. Новые времена рождали новых героев – Кутузов, Нахимов, матрос Кошка… И новые легенды. Кровавым Молохом пронеслась революция, тоже рождая и своих героев, и свои легенды.

Когда мальчишки и девчонки в 60–70 годах, сидя у пионерского костра в Артеке, слушали легенды о Крыме, те давние времена представлялись сказочными и ушедшими навсегда. Крым, казалось, навечно пришел в гавань мира, спокойствия и безмятежной курортной жизни. Здесь, как сложилось за последние сто лет, собирались творческие люди, поэты, писатели, художники. Здесь на склонах Коктебельских гор открывали дорогу в небо ещё юные Туполев, Королев, Арцеулов. Полуостров летом был пересыщен знаменитостями. Сидя на пляже Нового света и наблюдая, как снимают фильм «Молчание доктора Ивенса», можно было и не догадаться, что рядом с тобой сидит Василий Аксенов и пишет свой знаменитый роман «Остров Крым». Можно было смотреть с тарханкутских скал за съемками «Пиратов ХХ века», слушая рассказы родителей об Ихтиандре. А вернувшись в промозглую осеннюю Москву, с нетерпением ждать, когда по телевизору покажут что-нибудь «про море и паруса», и мечтать о красивейшем из городов – Севастополе, въезд в который простым смертным был закрыт, что еще сильнее подогревало желание хоть когда-нибудь, хоть одним глазком взглянуть на корабли и бастионы… И взахлеб читать все, что попадется в библиотеке о великом городе – от Станюковича и Толстого до Крапивина и Черкашина. А потом до хрипоты спорить с друзьями: какому из городов присуще больше всего севастопольских черт – Зурбагану, Лиссу, Гель-Гью, и что случилось бы с русской литературой, если бы создателю этих городов все-таки удалось перелезть через стену и бежать из севастопольской тюрьмы…

Новые времена приносят новые вызовы. Совсем недавно казалось – ещё немного, и Крым уже никогда не будет тем местом, которое мы все так любим, и наши воспоминания молодости из светлых станут грустными, мы никогда больше не приедем сюда. Но теперь можно точно сказать – мы будем опять и опять приезжать в Крым, будет радостно биться сердце, когда первый раз вдали на горизонте сверкнет полоска моря. И опять и опять будем сидеть ночью на берегу, смотреть на закат, ожидая зелёного луча, находить на ночном небе знакомые созвездия, болтать с друзьями, читать стихи и петь песни под гитару. В небо будет уходить дым только от костра, и густое крымское вино будет согревать кровь.

И будем вспоминать юность и детство.

(«Все мы родом из детства», – написал когда-то Экзюпери… Фраза эта стала слишком крылатой, чтобы оставаться штампом, многие уже и не помнят автора.)

И вот детский(!) писатель Саша Кругосветов, автор известный, обласканный критиками, многократный лауреат литературных премий, неожиданно берется за совсем странную и неожиданную книгу. Не детскую. Она родом из детства, но не детская. Это не очередной том приключений капитана Александра, это не роман, не сборник рассказов или статей – это признание в любви.

Да, именно признание в любви. К полуострову, как это ни странно. «Как же так можно?» – спросите вы. Можно. И нужно! В это сложное время, когда со словом «Крым» у многих молодых ассоциируются политические дрязги, санкции, перекрытия дорог, бряцание оружием, выпрашивание денег у Запада и прочая ненужная грязь, – как никогда важно рассказать об этом чудесном месте, земле светящихся ворот, ведущих к умиротворению. Но Крым – место особое. Никакие чужаки, никакие режимы и деспоты не смогли отнять его у тех, кому он дорог. Любят ведь не за язык надписей на дорожных указателях и табличек на горсоветах. А за людей, историю, легенды и сказки, карму и прану, за душу, за память. За детский восторг, за вкус первого поцелуя, за объятия волн, за дальний свет маяка, за хранящие мрачные тайны курганы, за гордую белизну бастионов и равелинов, за древние городские стены – стражи Времени, застывшие среди пожухлой травы…

И если любить Крым именно так, безвозмездно и страстно, как любит его автор книги и как любят пишущие эти строки – он полюбит и вас. Он древний, мудрый и добрый.

Эта книга, как неоднократно упоминалось выше, – признание в любви. И солидный уже мужчина, автор сотен научных трудов и изобретений, писатель и публицист, скрывающийся под псевдонимом Саша Кругосветов, все-таки не может и не хочет изгонять детского писателя из такой сложной темы, как любовь. И это правильно, наверное. Искренним надо быть всегда и везде – и с детьми, и со взрослыми. Эта книга – еще один мост в Крым. Духовный мост.

Любите ли вы Крым, как любим его мы? Прочтите эту книгу – и поймете!

Дмитрий Байкалов, журналист, редактор, критик.

Сергей Слюсаренко, писатель, физик.

Остров Крым Вместо предисловия

«Остров Крым» – мне нравится повторять эти слова вслед за кумиром шестидесятых Василием Аксеновым. Дивный остров Крым – конечно, остров, он так отличается и от степной Украины, и, казалось бы, – рукой подать от пустынного Таманского полуострова, – желанная жемчужина Понта Эвксинского, яблоко раздора всех времен и многих, многих народов.

Вспомним племена и этносы, приходившие в Крым и обретшие там вечную славу. Оставшиеся в памяти человечества своей необыкновенной историей, борьбой за свою землю, подъемами и падениями, катастрофами и позорными страницами прошлого, а также взлетами и великими свершениями. Почему все эти народы так стремились в Крым? Почему именно Крым они считали своей заветной целью – светящимися воротами, которые откроют им дорогу к благоденствию и светлому будущему? Каково будущее сегодняшнего Крыма? Кто нам может ответить на все эти вопросы?

Вспомним тавров, принявших греческую богиню Артемиду как свою покровительницу. Их великого царя Фоапта, известнее и могущественнее которого не было в водах Эвксинских. Царя, пленившегося царственной красотой целомудренной греческой девы Ифигении, главной жрицы храма Артемиды. Научившей великого царя отправлять культ этой богини без человеческих жертв. Ифигении, спасшей своего брата и вернувшейся на его корабле в родной город. Ифигения, символ красоты, благородства и самопожертвования, о которой слагали стихи и пели песни, к ее образу обращались Овидий, Еврипид, Расин, Гете, Глюк, Гауптман.

Не забудем также и киммерийцев, среди которых когда-то нашелся отважный воин, бросивший вызов одноглазому великану – циклопу, а может быть, тепегёзу – жившему в жерле вулкана Кара-Дага и взимавшему дань с местных жителей в виде баранов и юных девушек. Вместе со своей красавицей-невестой он выманил чудовище из своего логова, и невеста отважного воина, прекрасная лучница, поразила великана в глаз отравленной стрелой. Долго кричал поверженный гигант, упавший в жерло вулкана, грохотал камнями, обрушивал утесы, выбрасывал лаву, плавил камни и погиб в конце концов.

Были и другие киммерийцы, которые приняли неутомимого путешественника, хитрого и изворотливого Одиссея, помогли ему найти дорогу и спуститься в Аид через подводное жерло того же Кара-Дага. Там, в царстве мертвых, Одиссей встретился с умершим прорицателем Тиресием, который предрек ему успешное возвращение в Итаку.

В VIII–IV веках до н. э. в Крыму появились постоянные поселения греков. На свободу греческих городов постоянно покушались цари Боспорского царства.

Легенда повествует о мудрости и отваге прекрасной херсонитки Гикии, дочери царя Ламаха, которая разгадала замыслы врагов Херсонеса, могущественного Боспорского царя Асандра и его сына, заманила боспорских воинов к себе в дом, напоила вином, заперла все двери и велела жителям ее города сжечь свой дом вместе с врагами.

III–II век до нашей эры – Крым становится центром скифского государства. Неаполь скифский – исчезнувшая столица скифского государства. Симферополь до сих пор хранит память об исчезнувшей цивилизации наших далеких предков.

Многочисленные скифские войска совершали дальние походы и набеги на богатые страны, доходили даже до Египта. По преданию, когда скифские цари возвращались домой после двадцатилетнего похода, их жены, за время их отсутствия народившие детей от своих рабов, организовали войско из этих рабов, и те вырыли глубокий ров и построили укрепления на узком перешейке, соединяющем Крым с материком. Там и произошло решающее сражение. Рабы знали, что в случае победы скифов они будут все до одного убиты, и сражались яростно и самоотверженно. Двадцать дней длилась эта битва, и скифские военачальники не могли продвинуться вперед ни на шаг. До тех пор, пока одному из них не пришла в голову идея. Скифские воины вышли против войска рабов на этот раз не с мечами и стрелами, а с кнутами и розгами. Приблизившись к защитникам Крыма, они осыпали их ударами, и те, увидев кнут и услышав свист розг, из отважных воинов снова превратились в рабов и в панике бежали. А скифы расширили ров и усилили укрепления, так появился Перекоп.

Потом Крым вошел в состав Понтийского царства, которое возникло в результате распада империи Александра Македонского. Херсонес терпел поражение от скифов, которые отняли у него Керкинитиду (Евпаторию), Прекрасную Гавань (Черноморское) и осадили сам город. В 110 году до н. э. войска понтийского полководца Диофанта совместно с херсонеситами уничтожили скифский флот и разгромили скифов. Диофант взял скифские крепости Неаполь (Симферополь), Хабеи, освободил от скифов Керченский и Тарханкутский полуострова. В дальнейшем Диофант уничтожил скифское войско и их царя Палака.

С именем Диофанта связана легенда о «девичьей башне» в Судаке. Именно с нее, согласно этой легенде, бросилась вниз красавица-дочь архонта, которая не захотела стать женой понтийского военачальника, потому что любила простого пастуха.

В 65 году до н. э. римские войска захватили Понтийское царство, которое перешло в подчинение Римской империи, а понтийские цари стали ее вассалами и получили почетное звание «друзей и союзников Рима». В центре современной Керчи возвышается гора, на которой когда-то располагался античный город Пантикапей. Гора названа именем понтийского царя Митридата («дар Митры», персидского бога Солнца), погибшего здесь вследствие политической и военной борьбы с римлянами.

Вот что об этом говорит легенда. Сын Митридата Фарнак решился на открытый мятеж против отца и встал на сторону римлян. Пытаясь избежать пленения, правитель принял яд, но не умер, яд не подействовал из-за выработанного с детства иммунитета. Тогда он попросил своего телохранителя и друга галла Битоита убить себя мечом.

Готы оказались в Крыму в ходе миграций поздней античности, в III веке нашей эры. В Крыму готы быстро захватили и ассимилировали остававшихся там скифов и заняли весь полуостров, кроме Херсонеса. В конце III века готы взяли под контроль Боспорское царство и встроились в его элиту, сохраняя традиции военной демократии. Отряды готов нанимались на службу в интересах Римской империи, участвовали в различных военных походах. Среди готов быстро распространилось христианство (арианство). К середине IV века после упадка Боспорского царства готы стали главной политической силой на полуострове.

В годы господства гуннов, а затем булгар и авар в северном Причерноморье (конец IV – начало VI веков) крымские готы становились своеобразным буфером между римским Херсонесом и азиатскими кочевниками.

В начале шестого века власть над Боспором перешла к Византии, которая использовала ослабевших от долгих сражений гуннов как наёмные войска. Новый властитель Крыма, византийский император Юстиниан I создавал укреплённые гарнизоны – в Херсонесе, в Алусте (ныне Алушта) и Горзувитах (ныне Гурзуф). Проходы в горных перевалах закрывали от варваров каменные оборонительные сооружения в виде высоких, крепких и длинных стен («длинные стены»).

Потом появились хазары (VII–X вв.) – тюркский кочевой народ, который принял иудаизм. Представитель хазарской власти, тархан, обосновался в Судаке. Хазары возводили свои населённые пункты и укрепления, остатки которых можно увидеть и сегодня в центре Керченского полуострова, возле Коктебеля, Феодосии и в других районах полуострова. Активно строились оборонительные феодальные замки-исары, большинство из которых располагалось на береговой полосе между Алуштой и Ласпи. С VIII по XX века на южном побережье Крыма появилось свыше семидесяти таких замков.

Недовольные новой властью местные жители уходили в горы, формируя там всё новые и новые поселения. В Крыму также появились «пещерные города», построенные в разное время и сконцентрированные, в основном, в Крымских горах – Мангуп-Дорос, Кырк-ор или Чуфут-Кале, Каламита Инкерман, Бакла, Тепе-Кермен, Эски-Кермен, Кыз-Кермен.

В конце VIII века в Крыму бежавшими из Византии монахами были созданы пещерные монастыри и храмы. Наиболее богатым был монастырь Апостолов на восточной стороне Медведь-горы. Известны крупный пещерный монастырь в Инкермане, базилика на холме Тепсень в Коктебеле, монастыри в окрестностях Белогорска, у села Терновки, Успенский монастырь у Чуфут-Кале, монастырь Качи-Кольон, Чилтер-Коба.

В 860 году в Крыму продолжительное время находился Константин Философ, будущий Кирилл – создатель славянской азбуки, посланный из Константинополя во главе специальной миссии в Хазарию для участия в прениях о вере.

С тех давних времен в Крыму остались караи́мы (от др.-евр. – «караим», букв. «читающие») – немногочисленная этническая группа, происходящая от тюркоязычных последователей караимизма в Восточной Европе. Согласно хазарской (тюркской) теории, караимы – потомки хазар.

Благодатные земли полуострова привлекали арабов, венгров и печенегов, которые, появившись в Крыму в конце IX века, а к середине X столетия постепенно заняли почти весь полуостров.

Атаковали Северное Причерноморье и дружины русов. Древнерусское государство, получив доступ к Чёрному морю, установило, при посредничестве печенегов, торговые связи с Херсонесом. С хазарами же русичи продолжали соперничать вплоть до шестидесятых годов X столетия, когда хазары были разгромлены, а владения их вошли в состав Древнерусского государства. Хазария окончательно потеряла Крым в 1016 году, после того, как русский князь Мстислав, поддерживаемый византийским флотом, уничтожил хазарское войско.

Херсонесом правила Византия, хазары исчезли, пришёл черёд и печенегов, которых в 1036 году также разгромили русичи. Благодатные места долго не пустуют, и на место печенегов явились половцы. В 1116 году они добили остатки печенегов и стали единовластными хозяевами степных областей Крыма. Керченский полуостров под их власть не попал, а Херсонес остался византийским. Своей столицей половцы сделали Сугдею (Судак). Через Сугдею проходили крупные торговые пути из Европы, Азии, Малой Азии, Индии, Китая и Древнерусского государства, и она стремительно разбогатела.

В середине двенадцатого столетия на юго-западе полуострова возникло княжество Феодоро или Гóтия, небольшое средневековое христианское государство со столицей в городе Мангупе, существовавшее до XV века; образовано византийцем из богатого аристократического армянского рода. Населяли княжество греки, аланы, готы, потомки киммерийцев и тавров, караимы. В начале XV века жители Феодоро возвели крепость Каламиту, защищавшую единственный морской порт княжества – Авлиту. Княжество, имея обширные международные связи, развивалось и крепло, но в конце XV века было полностью уничтожено турками. Территория, на которой оно располагалось, превратилась в турецкий округ.

В этот же период обострилось соперничество городов, находившихся под властью Готии и генуэзцев.

Память народная хранит легенду о прекрасной Феодоре, сугдейской царице. Владения Феодоры включали в себя крепость Алустон (Алушта) и граничили с генуэзской колонией в Кафе. Многие знатные вельможи мечтали назвать красавицу Феодору своей женой, но молодая царица дала обет безбрачия, чтобы все свои силы приложить к трудам и заботе о родном крае.

Феодору предал ее названый брат Ираклий, любовь которого она отвергла. Перейдя на сторону генуэзцев, Ираклий убедил их атаковать более слабую Сугдею и помог с помощью предательства захватить город. Феодора с войском и жителями отступила в Алустон, а после его штурма и падения укрылась в крепости на горе Кастель. Проникнув незамеченным в Кастель, Ираклий открыл ворота врагам, но был узнан и убит Феодорой, отсеченная голова Ираклия упала к его ногам.

Ночная луна осветила сражение на Кастель-горе. Сверкали щиты, звенели мечи, раздавались крики сражавшихся и стоны раненных. В первых рядах сражалась Феодора, вся израненная, с пылающим гневом лицом, – как же она была страшна и прекрасна!

В XIII веке внук Чингисхана Батый, основавший Кипчакскую орду, утвердил свою власть в Крыму не в форме единого ханства, а под властью нескольких подчиненных ему вассалов – беев.

Хлынули на крымскую землю орды завоевателей-кочевников – коренастых, длинноруких, круглолицых и свирепых. Дошли они до горы, которую местные жители назвали Дымящейся – Фунна. С его вершины поднимался столб горящего огня. И устроили пришельцы огромную кузницу внутри горы. Выбрали кузнеца – смотреть страшно и оторваться невозможно. Кто хоть раз увидит этого человека – никогда не забудет его тяжелого взгляда, огромной черной бороды и могучего тела. Целыми днями гора гремела, валил дым, плясало пламя, с тех пор у захватчиков было много, очень много оружия. Обезлюдели селения – самых сильных уводили в кузницу, где ковали оружие для борьбы со своим же народом. Гибли они от голода, лишений, от тяжкого труда. Пламя иссушало землю, мелели реки, чахли сады, возле Фунны – пустыня и смерть. Кто хотел потушить адскую кузницу, тех сжигали в огне, а родным отправляли горшок с пеплом и остатками костей. Никто больше не хотел говорить с кузнецом. Лишь одна девушка, Мария, не испугалась, пришла в его кузницу. «Уходи, чужой человек!» – закричала она и толкнула кузнеца в огонь. Упал он возле горна, опалил одежду, лицо и бороду. Вскочил, схватил только что выкованный кинжал – и пало на землю бездыханное тело Марии. Содрогнулась седая гора – от основания до вершины, раскрылось ее жерло и провалились в ее раскаленную глубину чернобородый с его помощниками-пришельцами. Когда потухло пламя, появились из дыма каменные изваяния кузнеца с его помощниками, а на самой вершине – скала, похожая на женскую голову. До сих пор она напоминает о Марии, последней жертве кузнеца. А гору теперь называют Демерджи («кузнец»).

Развитие меновых отношений, обязанность Верховного татарского властителя в Крыму защищать города от грабежа бейских орд, стремление обеспечить себе безопасность от генуэзцев требовали создания централизованного управления, так в 1443 г. появилось Крымское ханство. Первым ханом был Гаджи-Гирей (от слова «гирей» – «пастух», потому что он якобы в детстве во время татарских смут был спасен пастухом), отсюда все татарские ханы носили второе имя «Гирей» – «пастух».

Перекопский вал и ров длиною 8,5 км протянулись от Каркинитского залива Черного моря до Сиваша.

От Перекопа до берегов Черного моря дорога идет. Если можно было бы по следам читать, сколько бы рассказала дорога эта тяжкого и героического… По шляху татарскому шли невольники в Крымское ханство, шли связанные сыромятными ремнями, босые, голодные. И не раз степь оглашалась девичьим вскриком или стоном песни. Шли в неведомые земли, к неведомым горам полоняне в Крым. Расходились большими дорогами по портовым городам. Тысячами продавали невольников купцам генуэзским, купцам иранским и турецким. Все запомнил шлях.

А годы шли. И по шляху Крымскому проходили смелые дружинники воеводы Адашева, казаки Сирка, Кривоноса – шли невольников, ясыр выручать.

Турецкая империя, которая находилась в непосредственной близости к Крыму, естественно, не могла не проявить интереса к Крымскому ханству. С 1475 г. Крым попал под Турецкий протекторат. Ханы стали назначаться султаном, в этом же году создался конфликт между турками и генуэзцами на почве неуплаты установленных для них податей и таможенных пошлин, вследствие чего турецкими войсками были заняты города генуэзцев.

У берегов неспокойного моря, у гор, покрытых пеной трав и кустарников, в краю волшебной природы и несметных богатств, люди жили бедно и несчастливо – вот уже долгие годы томились они под гнетом турецких захватчиков во главе жестокого правителя Ялты Амет-аги. Он грабил местных жителей, пытал и убивал. От стона страдальцев темнело море и дрожали в гневе горы.

Но близок, близок час расплаты над жестоким Амет-агою! По степям Украины идет уже в Таврию большое русское войско, вооруженное мечами, фузеями и пушками литыми. Весть о приближении русских ошарашила Амет-агу, упал он на колени и стал молиться аллаху, взывая о помощи.

Равнодушно смотрело небо на него глазами холодных звезд, а суровые скалы зловеще молчали. С Сиваша доносилась уже песня русских солдат.

Спохватился Амет-ага и стал собираться в дорогу. Утром к берегу моря, где стоял корабль, потянулась вереница рабов. Они несли награбленное богатство ненасытного Амет-аги – ковры, сундуки с золотыми монетами, драгоценностями. Целый день на берегу были слышны окрики слуг и свист нагаек. Амет-ага торопился в открытое море. Не видел он, что небо нахмурилось и вспенилось, негодуя, море. Он понял все только тогда, когда грянул гром, когда ветер запел в мачтах, предвещая беглецам гибель в морской пучине. В реве волн не слышно было воплей утопающих. И когда молния разрезала темноту неба и осветила бушующее море, на его поверхности плавали лишь обломки корабля.

Пришли однажды люди к морю и увидели: в лучах восходящего солнца песчаный берег блестел, будто его усеяли золотыми монетами. Море возвратило жителям Крыма богатства, отнятые у них Амет-агой. С тех пор люди и называют этот берег не иначе как Золотым берегом.

Кючýк-Кайнарджи́йский мир – мирный договор между Россией и Османской империей, заключённый в 1774 «в лагере при деревне Кючук-Кайнарджи» (ныне Болгария); завершил первую Турецкую войну императрицы Екатерины II. Признал российскими первые земли в Крыму: город Керчь и крепость Ени-Кале (остальной Крым был присоединён к России в 1783 году).

Крымская война 1853–1856, война между Российской империей и коалицией в составе Британской, Французской, Османской империй и Сардинского королевства. Боевые действия разворачивались на Кавказе, в Дунайских княжествах, на Балтийском, Чёрном, Азовском, Белом и Баренцевом морях, а также на Камчатке. Но наибольшего напряжения они достигли в Крыму.

«Севастопольские рассказы» – цикл рассказов, написанных графом Львом Николаевичем Толстым об обороне Севастополя в Крымской войне. Толстой пишет как о героизме защитников города, так и о бесчеловечности и бессмысленности войны.

Сам Толстой с ноября 1854 по август 1855 находился в Севастополе, дежурил в течение полутора месяцев на батарее Четвёртого бастиона под артиллерийскими обстрелами, участвовал в сражении на Чёрной речке и в боях во время последнего штурма города.

В Севастополь пришла беда. Враги окружили город-крепость, поступил приказ: матросам сойти на берег, корабли затопить – преградить противнику путь в бухту, задержать его. Легко сказать – сойти с корабля, судно затопить. Ах, как тяжело моряку услышать эти слова, для него вся жизнь на корабле. А ещё страшнее потопить свой морской дом. То, чему радовались, чем гордились, – отдать воде? Матросы дрались на суше за море, за корабли, за гордость российскую, за честь морского флота, дрались и погибали. После боя люди видели странную картину: убитые солдаты лежали на земле, будто прощаясь с нею, а матросов нет. Говорили, что по ночам мёртвые матросы уходили в воду. Уходили и стеной становились там под водой у своих кораблей. Через такую стену вражеский корабль не мог пройти. Мертвые матросы крепко, по-братски держались за руки и не пустили врага… Так было под водой синей бухты Северной.

Многое может рассказать море севастопольское, многое может рассказать камень севастопольский, только надо уметь слушать. Не безликой была земля эта. По ней ходил ловкий сильный матрос. Кошкой звали. И вправду, он был словно кошка.

Уходил, уползал Кошка вглубь вражеских траншей. Не одного рядового, не одного офицера живьем захватил, к своим приволок…

Говорят, поймали все-таки враги матроса. Поймали и повели. Улыбаясь, стоял Кошка и молчал. Офицер дал приказ стрелять, матрос Кошка улыбнулся и показал на берег. А берег был крутой, и внизу шумело море. «Братки, нельзя меня стрелять здесь, матрос должен в воде погибнуть. Слушай, камрад, я – матрос, ставь меня на край, не дай умереть без чести». Команда «Огонь!», и матрос исчез. Море заволновалось, зашумело, приняло матроса, бережно с волны на волну перекладывая, покачивая, обмывая солёной водой, назад к своим понесло. Вынесло море матроса Кошку на берег, положило и отхлынуло, замерло. Тогда подняли Кошку друзья, перевязали. Встал Кошка на ноги и снова на бастион пошел.

Советская власть приходила на Крымский полуостров дважды: в декабре 1917 года, а потом в ноябре 1920.

Революция, гражданская война. В конце 1917 года, как вспоминал Волошин, «волна всеобщего развала достигла Крыма и сразу приняла кровавые формы. Когда я первый раз подъезжал из Коктебеля к Феодосии, под самым городом меня встретил мальчишка, посмотрел на меня, свистнул и радостно сообщил: „А сегодня буржуев резать будут!“».

В ноябре 1918 года в Крыму высадились англо-французские войска. Через полгода полуостров оказался в руках Добровольческой деникинской армии. После поражения в марте 1920 года на Северном Кавказе Деникин передал командование армией П. Н. Врангелю и эмигрировал в Европу. В «Очерках русской смуты» он писал: «Спекуляция достигла размеров необычайных, захватывая в свой порочный круг… кооператора, социал-демократа, офицера, даму света, художника и лидера политической организации… В городах шёл разврат, разгул, пьянство и кутежи, в которые очертя голову бросалось офицерство, приезжавшее с фронта. Шёл пир во время чумы, возбуждая злобу или отвращение в сторонних зрителях, придавленных нуждой, – в тех, которые кормились голодным пайком, ютились в тесноте и холоде реквизированной комнаты, ходили в истрёпанном платье…»

С 1 мая по 24 июня 1919 года Крым был занят Красной армией, но Керченский полуостров оставался в руках белогвардейцев. Вооружённые силы Юга России смогли удержать Акмонайский перешеек – ключ к Керченскому полуострову, а десант генерала Я. А. Слащёва (1885–1929) стал прототипом бесчинств булгаковского Хлудова. Слащёв свирепствовал в Крыму, расстреливал и вешал по малейшему подозрению в измене Белому движению.

Победы Белого движения на Юге были недолгими: к началу 1920 года назрела катастрофа. Неудачи на фронте, неразбериха в управлении армией, полный экономический крах, толпы беженцев со всей России, ужасающая инфляция, безысходность, разочарование и страх перед будущим. По воспоминаниям современника, «Крым был наводнен шайками голодных людей, которые жили на средства населения и грабили его. Учета не было никакого, паника была полная. Каждый мечтал только о том, чтобы побольше награбить и сесть на судно или раствориться среди незнакомого населения». Вооруженные люди сновали по степи, по горам, грабили дачи, безнаказанно убивали невинных.

Ни правительство Деникина, ни сменившее его в апреле 1920 года правительство барона Врангеля не смогли навести порядок. Близился конец Белого движения, зато оживилось партизанское.

Перекопский шлях помнит и двадцатый год. Везли тогда и пушки, и телеги с добром. И снова шел русский человек. И в огне горел, и в безводье страдал тяжкий шлях. И растекался он на ручейки – на маленькие тропинки и дорожки. А по тем тропкам-дорожкам шли новые люди, бойцы Красной армии.

В начале ноября 1920 года Красная армия под командованием М. В. Фрунзе подошла к Перекопу. В ночь на 8 ноября, несмотря на 15-градусные морозы, красные перешли Сиваш и высадились большим десантом в районе Судака. Во врангелевской армии была объявлена эвакуация. Сам главнокомандующий 14 ноября объехал на катере готовые к отправке суда, чтобы лично проследить, как ведется погрузка. Барон попрощался с войсками: «Мы идём на чужбину… не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца долга».

Около четырёх часов вечера последний транспорт «Россия» покинул Керчь. И уже 16 ноября командующий Южным фронтом Михаил Фрунзе телеграфировал Ленину со станции Джанкой: «Сегодня нашей конницей занята Керчь. Южный фронт ликвидирован».

Теперь о крымском голодоморе 1921 года. Когда ищут причины этой катастрофы, часто указывают на природные катаклизмы – невиданную за последние 50 лет засуху, нашествие саранчи и проливные дожди следующего 1922 года. Историки считают, что положение на самом деле усугубила безграмотная политика Крымревкома.

Народный комитет продовольствия РСФСР определил для Крыма в голодном

1922 году продналог в 1,2 миллиона пудов, запретив сельским жителям засеивать поля до тех пор, пока налог не будет внесен. Это была настоящая катастрофа. Началось насильственное изымание хлеба у крестьян. В случае невыполнения установленного плана заложников расстреливали. Первыми почувствовали наступление голода крестьяне, проживающие в горном Крыму. В ноябре 1921 года были зафиксированы первые смертные случаи от голода, а в декабре этого же года, по архивным данным, погибло уже около полутора тысяч человек.

Пик голода пришелся на март 1922 года. Это был самый страшный месяц для Крыма, люди были предоставлены сами себе. Начинаются повсеместные грабежи, кражи, убийства и мошенничества. На полуострове разразилась эпидемия тифа. Голод приводит к людоедству. Трупы умерших от голода валялись прямо на улицах, милиция отказывалась их убирать. Люди доходили до отчаяния, питались падалью, воловьей и овечьей кожей, собирали на кожевенных заводах отбросы, побывавшие в обработке известью. В городах не осталось ни одной собаки и кошки. Больницы были переполнены голодающими, которые умирали от истощения. В Карасубазаре ежедневно регистрировалось 25–30 смертельных случаев. Газеты писали: «Фунт хлеба в Алупке стоил до 160 000 руб. Все ужасы Поволжья имеются налицо в Крыму: целиком съеден весь скот и лошади, сельское население покидает свои жилища и наводняет города, процент смертности прогрессивно растет. По шоссейным дорогам Севастополь-Симферополь-Евпатория, в городах на улицах близ вокзалов валяются трупы…»

Национальные общины крымских татар, караимов, евреев с разрешения Крымского комитета помощи голодающим совершали закупки и получали продовольствие от благотворительных организаций в Константинополе. Мощное содействие мирового сообщества помогло сбить накал трагедии. Уже к лету 1923 года кошмар голода, наконец, ушел в прошлое.

Великая Отечественная. О планах германского командования в отношении Крыма и его обустройства авторы сборника «Крым в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» сообщают следующее.

«Крым должен быть освобождён от всех чужаков и заселён немцами», – заявил Гитлер на совещании в ставке 19 июля 1941 года. По его предложению, Крым превращался в имперскую область Готенланд (страна готов). Центр области – Симферополь – переименовывался в Готсбург (город готов), а Севастополь должен был получить название Теодорихсхафен (гавань Теодориха, короля остготов, жившего в 493–526 гг.).

По проекту Гиммлера, Крым присоединялся непосредственно к Германии.

В планах руководства Третьего рейха Крым имел стратегическое значение как для взятия под контроль Черного моря, так и для последующего наступления на Кавказ. Борьба за Крым продолжалась на протяжении трех лет. Героическая оборона Севастополя, главной базы Черноморского флота, продолжалась 250 дней и ночей. 1 июля 1942 года сопротивление защитников Севастополя было сломлено, и лишь отдельные группы советских солдат и матросов сражались еще в течение нескольких последующих недель. Путь на Кавказ через Керченский пролив был открыт для немецких захватчиков. Германская армия была в зените своего могущества – немцы рвались к Сталинграду. Чтобы через полгода оказаться полностью разгромленными и деморализованными в сталинградском котле…

С июня 1943 года на полуострове появляется вербовочный пункт власовской «Русской освободительной армии». Следует сказать, что популярностью он не пользовался.

В ноябре 1941 года в Крыму насчитывалось 27 партизанских отрядов. Руководство партизанским движением осуществлялось образованным в октябре 1941 года штабом партизанского движения Крыма. Партизаны сражались жестко и решительно. Вот что сказал об этом на допросе Нюрнбергского трибунала Эрих фон Манштейн, командовавший тогда 11-й армией: «Партизаны стали реальной угрозой с того момента, когда мы захватили Крым (в октябре-ноябре 1941 года). В Крыму существовала разветвленная партизанская организация, которая создавалась долгое время. Основная масса партизан находилась в горах Яйла. Там, вероятно, с самого начала было много тысяч партизан… Кроме того, партизаны имели крупные базы и своих помощников в городах… Они пытались контролировать наши главные коммуникации, нападали на мелкие подразделения или одиночные машины, как днем, так и ночью. В конце концов нам пришлось создать систему конвоев. Все время, что я был в Крыму (до августа 1942 года), мы не могли справиться с опасностью со стороны партизан».

Следует рассказать также об Аджимушкайских каменоломнях, расположенных неподалеку от Керчи, где в силу природных особенностей в течение веков в каменоломнях образовалась сеть разветвленных и протяженных катакомб. После разгрома Крымского фронта в мае 1942 года в них укрылось более 10 тысяч местных жителей и оставшихся в живых бойцов Красной армии. Был образован партизанский отряд, который наносил стремительные удары по ничего не подозревающему противнику. Начались кровопролитные бои. Нацисты бомбили партизан, травили их газом, засыпали колодцы – перекрывали партизанам воду. Но защитники полуострова продержались до конца октября 1942 года – в плен сдались считанные единицы. Остальные пали смертью храбрых. За 26 месяцев борьбы с оккупантами в Крыму партизанами было уничтожено более 30 тысяч немецких солдат и полицейских.

1943 год стал переломным в Великой Отечественной войне. Крымская наступательная операция началась в восемь часов утра 8 апреля 1944 года. После двухчасовой артиллерийской и авиационной подготовки силы 4-го Украинского фронта атаковали Перекоп. После трех дней ожесточенных боев оборона противника была прорвана. Сквозь образовавшуюся брешь были введены подвижные танковые соединения, устремившиеся на Джанкой. На третий день город был освобожден, а танковый корпус продолжил активное продвижение вглубь полуострова, вынудив керченскую группировку противника начать отход на запад. Огромную помощь Советской армии оказывали партизаны.

Гитлер призвал немцев до последнего вздоха оборонять Крым «как последнюю крепость готов». Севастополь был объявлен фюрером «городом-крепостью», а это значит, что германцы должны были сражаться за город до последнего солдата. Ожесточенные бои продолжались на протяжении трех недель. Генеральный штурм Севастопольского укрепрайона начался 7 мая 1944 года после полуторачасовой артиллерийской подготовки и при массированной поддержке с воздуха. Оборона фашистов была прорвана на 9-километровом участке. Советские войска овладели Сапун-горой, на которой немцы выстроили многоярусную линию укреплений со сплошными траншеями, дотами и дзотами. С ее вершины просматривался весь город вплоть до мыса Херсонес.

10 мая 1944 года войска 4-го Украинского фронта овладели крепостью и важнейшей военно-морской базой на Черном море – городом Севастополем, был ликвидирован последний очаг сопротивления немцев, а Крым полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков.

Для нас земля наша – священна. Сколько людей за нее полегло? Нет такого клочка земли, чтобы не был полит кровью советского солдата. Где хочешь копни в Крыму – на памятник наткнешься: здесь воевали, здесь защищали.

В завершение рассказа об этом периоде истории Крыма хочется напомнить, что именно на крымской земле состоялась встреча руководителей СССР, США и Великобритании, на которой решались судьбы послевоенного мира. Почти через год после освобождения Крыма в Ялте проходила известная конференция трех держав. В ее работе приняли участие И. В. Сталин, Ф. Рузвельт и У. Черчилль. На тот момент советские войска находились уже в 60–70 километрах от Берлина. Была достигнута договоренность о конференции Объединенных Наций, которая начала работу 25 апреля 1945 года в Сан-Франциско. Лидеры СССР, США и Великобритании публично заявили о решимости учредить ООН. Вот так Крым в очередной раз стал центром мировой политики…

В мае 1944 года состоялась депортация крымских татар. Помимо татар с полуострова выселили болгар, греков, армян. Больше всего, безусловно, пострадали крымские татары.

Один из распространенных мифов гласит, что выселяли всех крымских татар. Другой миф – что не всех. От выселения освобождались участники крымского подполья и члены их семей, фронтовики и их родственники. Оставляли на месте или даже возвращали обратно в Крым женщин, вышедших замуж за представителей других национальностей. Я, к сожалению, не владею информацией об этом, но дела это не меняет – депортация народов Крыма действительно была. Обвинения, выдвинутые в адрес депортированных народов, были и остаются необоснованными. Обвинили всех: и престарелых, и грудных детей, а печать изменников хотели поставить и на родившихся после войны.

Берия докладывает Сталину о болгарском, греческом и армянском населении полуострова. В этом документе утверждается, что все эти люди являются пособниками оккупантов:

«Государственный комитет Обороны

товарищу И. В. Сталину

5 июля 1944 г.

Во исполнение Вашего указания НКВД-НКГБ СССР в период с апреля по июль 1944 г. была проведена очистка территории Крыма от антисоветского шпионского элемента, а также выселены в восточные районы Советского Союза крымские татары, болгары, греки, армяне и лица иностранного подданства. В результате мер изъяты антисоветские элементы 7.883 чел., шпионов – 998 чел., выселено спецконтингента – 225.009 чел., изъято нелегально хранящегося у населения оружия 15.990 единиц, в том числе 716 пулеметов, боеприпасов – 5 млн. штук.

Л. Берия»

В этот период было убито и замучено более 135 тыс. человек. Свыше 85 тыс. отправили из Крыма на работы в Германию. А еще учтем, что десятки тысяч крымчан погибли на фронтах и в партизанских отрядах. Население полуострова сократилось с 1 млн. 130 тыс. на 1 января 1940 года до 350 тысяч на лето 1944 года.

Экономика Крыма после депортации коренного населения оказалась в катастрофическом состоянии. Старожилы Симферополя говорят, что в июне 1944 года негде было отремонтировать обувь, исчез занимающийся этим «национальный» цех армян. Исчезли многие профессии. Вместе с вывезенными болгарами было ликвидировано аборигенное высококультурное овощеводство, вместе с татарами – табаководство, высококультурные садоводство и виноградарство. На яйлах больше не паслись отары овец, прекратилось выращивание чая – эти отрасли полностью прекратили свое существование. Пришло в полный упадок рыболовство. Все надо было начинать с нуля.

Исчезло крымское чудо-яблоко «кандиль-синап» («кандиль» – «лампада», татар.), которое раньше шло на вес золота и отправлялось по огромным ценам в Париж. Татары использовали особые агрономические секреты, передаваемые из поколения в поколение. Секрет выращивания этих яблок до сих пор не восстановлен. Опустели чудные крымские города – Алупка, Алушта, Ялта, исчезли цветные татарские халаты, развалы фруктов и шумные рынки на каждом перекрестке, вкусные запахи шашлыков. Исчез знакомый посетителям и аборигенам Крыма неповторимый пряно-мясной аромат местной еды: всевозможные пловы, пироги, чебуреки, лагманы, бешбармаки и пахлавы.

В 1944 году начинается более чем тридцатилетняя программа трудового переселения на полуостров преимущественно колхозного населения России и Украины.

Помимо этого шла подготовка к приему населения, насильно угнанного оккупантами в Германию. В 1945 году Совнарком Крымской АССР принял специальное постановление «О приеме и размещении репатриируемого населения». Некоторая часть крымчан возвратилась из эвакуации. Многие прибыли по государственным и комсомольским мобилизациям для помощи в возрождении разрушенных городов. Переселенцев в Крыму в течение первых десяти лет размещали в домах депортированных, выделяли новоселам для пользования их личные вещи и инвентарь. При этом оказалось, что местные руководители не были готовы эффективно реализовать проект переселения.

В 1967 году Президиумом Верховного Совета был принят указ, который снимал с крымских татар обвинения в коллаборационизме и признавал их полноправными советскими гражданами. Но вернуться на малую родину крымско-татарский народ смог только в 1989 году, после того как послевоенная депортация была признана незаконной.

Сегодня, когда Россия вновь обрела Крым, крымско-татарский язык стал здесь одним из государственных. «Крымские татары вернулись на свою землю. Считаю, что должны быть приняты все необходимые политические решения, которые завершат процесс реабилитации крымско-татарского народа, решения, которые восстановят их права, доброе имя в полном объеме», – отметил наш президент в марте 2014 года. Поживем – увидим. Надеюсь, это не останется только благим намерением. Надеюсь, нам не придется с усмешкой вспоминать знаменитую шутку Черномырдина – «Хотели как лучше, а получилось как всегда».

Карадагский змей (Карадагское чудовище, или Опукский змей) – водное чудовище, согласно легендам, обитающее у берегов Крыма в Черном море. О страшном морском чудовище упоминал еще Геродот. По его описанию, это змей черного цвета, с гривой, огромной пастью, большими зубами и когтистыми лапами. Плавал он быстрее самых быстроходных греческих судов. В XVI–XVIII веках турецкие моряки, которые на кораблях ходили между Стамбулом, Крымом и Азовом, постоянно докладывали султану о черноморском драконе. А карадагским его прозвали потому, что, по легенде, чудище живет в районе массива Карадаг, в одной из подводных пещер, которых тут множество.

В одной из татарских легенд Крыма – «Отузской легенде» – рассказывается о змеином месте Юланчике на речке Отузка. «Здесь в камышах жила змея, которая, свернувшись, казалась копной сена, а когда шла полем, делала десять колен и больше. Правда, убили ее янычары. Акмализский хан выписал их из Стамбула, но остались от нее детеныши…»

М. Быкова упоминает в своей книге рассказ Марии Степановны Волошиной о том, что «в 1921 г. в местной феодосийской газете была напечатана заметка, в которой говорилось, что в районе горы Карадаг появился „огромный гад“ и на поимку была отправлена рота красноармейцев». Дальнейших сведений в газетах не было. М. Волошин отправил вырезку о «гаде» М. Булгакову, и она легла в основу повести «Роковые яйца». Гада якобы видели и в поселке Коктебель.

В эти же годы наблюдал «фантастичнейшего из фантастичнейших» змея Всеволод Иванов. «Весна 1952 г. в Коктебеле была холодная и дождливая. Еще апрель был туды-сюды, а май дождлив и холоден… 14 мая после длительных холодов наступила безветренная теплая погода. Предполагая, что во время бурь море выкинуло на берег немало цветных камушков, я прошел опять мимо Чертова пальца, по ущелью Гяур-Бах, а затем, чтоб не тратить много времени на трудный спуск к берегу моря в Сердоликовую бухту, на скале, возле дерева, откуда видна вся бухта, я привязал веревку и легко спустился с ее помощью вниз…

Дельфины стайкой двигались по бухте влево. Должно быть, туда передвинулась кефаль. Я перевел глаза вправо и как раз посередине бухты, метрах в 50 от берега, заметил большой, метров 10–12 в окружности, камень, обросший бурыми водорослями. До этого камня было метров 200. Я не мог его рассмотреть. И камень ли это? Я заметил, что камень заметно уклоняется вправо. Значит, это не камень, а большой клубок водорослей. Вырванные бурями, откуда принесло их сюда? Может быть, их прибьет течением к скалам и мне стоит посмотреть на них? Я забыл дельфинов.

Покуривая трубку, я начал наблюдать за клубком водорослей. Водоросли начали терять округлую форму. Клубок удлинился. В середине его показались разрывы.

А затем… Затем я весь задрожал, поднялся на ноги и сел, словно боясь, что могу испугать „это“, если буду стоять на ногах. Было 12.15 дня. Стояла совершенная тишина. Позади меня, в долине Гяур-Бах, чирикали птички, и усиленно дымилась моя трубка. „Клубок“ развертывался. Развернулся. Вытянулся. Я все еще считал и не считал „это“ водорослями, до тех пор, пока „это“ не двинулось против течения.

Это существо волнообразными движениями плыло к тому месту, где находились дельфины, т. е. к левой стороне бухты. Естественно, что мне пришло сразу же в голову: не галлюцинация ли это?

Я видел тела дельфинов, которые были вдвое дальше от меня, чем чудовище. Оно было велико, очень велико, метров 25–30, а толщиною со столешницу письменного стола. Оно находилось под водой на полметра-метр и, мне кажется, было плоское. Нижняя часть его была, по-видимому, белая, насколько позволяла понять это голубизна воды, а верхняя – темно-коричневая, что и позволило мне принять его за водоросль.

Чудовище, извиваясь, так же как и плывущие змеи, небыстро поплыло в сторону дельфинов. Они немедленно скрылись.

Угнав дельфинов и, может быть, и не думая за ними гнаться, чудовище свернулось в клубок, и течение понесло его опять вправо. Оно снова стало походить на коричневый камень, поросший водорослями. Отнесенное до середины бухты, чудовище снова развернулось и, повернувшись в сторону дельфинов, подняло вдруг над водой голову. Голова в размер размаха рук похожа была на змеиную. Глаз я по-прежнему не видел. Подержав минуты две голову над водой – с нее стекали большие капли воды, – чудовище резко повернулось, опустило голову в воду и быстро уплыло за скалы, замыкавшие Сердоликовую бухту. Я наблюдал за чудовищем сорок минут с небольшим».

7 декабря 1990 г. бригада рыбаков Карадагского филиала Института биологии АН Украины вышла в море для проверки сетей, поставленных для отлова черноморских скатов. Сеть представляла собой полотно шириной 2,5 м и длиной 200 м. Установлена была на глубине 50 м на расстоянии 3 миль по направлению юго-восток от бухты Лягушачья и 7 миль на юг от поселка Орджоникидзе.

Вытащили на поверхность дельфина – черноморскую афалину размером около двух метров, хвост которого был запутан в сетку. Подтянув дельфина к носу мотофелюги, рыбаки обнаружили, что живот дельфина выкушен одним укусом. Ширина укуса по дуге около метра. По краю дуги на коже дельфина были четко видны следы зубов. Размер следа от зуба около 40 мм. Расстояние между следами зубов около 15–20 мм. Всего по дуге было около 16 следов зубов. Живот у дельфина был выкушен с ребрами, так что четко просматривался позвоночник. В районе головы болтались остатки легких, с которых при подъеме стекала кровь. Следы зубов четко просматривались по обоим бокам, причем расположены были симметрично.

Может быть, и правда – до сих пор есть где-то подводный вход в подземное царство мертвых, и охраняет его от непрошеных гостей могучий морской змей?

Остров Крым. Он и сейчас остается яблоком раздора. До сих пор в жизни Крыма предостаточно трудностей, нерешенных задач. Но я ведь детский писатель, не политолог, не журналист. В этой книге я не пишу о делах, о насущных вопросах, о предмете внимания властей, о геморроях, засадах, осложнениях, о заморочках, заколупках, апориях, о закавыках, перипетиях, загвоздках. Просто пишу о Крыме семидесятых. Вы спросите: разве тогда не было проблем?

Были затруднения, предметы обсуждения, препятствия. И в Крыму, и в Советской России. И мы знали о них. Но сколько нам тогда было? Кому – двадцать пять, кому тридцать. Молодые, счастливые, талантливые, здоровые, веселые. Мы просто радовались тому, что дарит нам Крым, – великую историю, великую литературу, архитектуру, живопись, фильмы. «Бег», «Бумбараш», «Служили два товарища», «Три плюс два». Гомеровский образ Киммерии, страны мрака и вихрей, был впоследствии близок поэтам Полю Клоделю и Максимилиану Волошину, художнику Константину Богаевскому, которые узнавали эту Киммерию в предгорьях и степях восточного Крыма и воплотили ее в своих стихах и картинах. Гора Волошина, грот Шаляпина, Голицынский винный завод, гора Планерная, Воронцовский дворец, Ласточкино Гнездо, Херсонес, севастопольская диорама «Штурм Сапун-горы» – разве все перечислишь? И потрясающая крымская природа. Юношеские воспоминания окрашивают все в нежные тона, в них не остается места для особо глубоких раздумий о судьбах мира, для сомнений, не встают еще в полный рост вопросы ответственности и нравственного выбора… Может, это и хорошо? Каждый из нас сам ответит на вызовы жизни. Всему свое время. Но это будет позже. Я постарался сделать книгу о Крыме лиричной и по возможности беспроблемной. Постарался описать Крым таким, каким мы видели и любили его в свои молодые годы.

Поселок

В гранитах скал – надломленные крылья. Под бременем холмов – изогнутый хребет. Земли отверженной – застывшие усилья. Уста Праматери, которым слова нет! Максимилиан Волошин

Туриста, приехавшего в этот южный поселок, ждет неминуемое разочарование. Его утомленный, распаренный и застоявшийся внутренний взор ждет богатого бега рельефа, открывающихся просторов моря и буйных потоков зелени. Хочется, очень хочется, чтобы в нашей жизни все соответствовало простым и понятным идеалам – чтобы работа была творческой и высокооплачиваемой, квартира – многокомнатной, жена – красивой, доброй и послушной, а причерноморский поселок – тенистым и уютным.

Поселковый пейзаж, который впервые видит вышедший из автобуса турист, довольно бестактно сообщает, что надо забыть о своих камерных представлениях о счастье и из всех благ юга довольствоваться только жарой, чахлой и редкой запыленной растительностью, пересохшим руслом речки и плоским неприглядным пейзажем.

Турист приехал один. Он вздыхает и обращается к единственному своему собеседнику голосом, в котором он спрятал остатки своих теплых чувств: «Ну что, душа, принимаешь?» Душа не принимает. Что же делать? Тогда подвинься, душа… Одинокий путешественник помещает свое «я» немного в сторонке, а сам, в соответствии с рекомендациями модного тогда в полуинтеллигентной среде индуизма, решается окунуться с головой в окружающую его грязь и серость жизни.

Медленно и грустно бредет он по сухой, растрескавшейся и пыльной дороге – кто примет одинокого мужчину?

…нет, только семейных…

…если б вас было четверо, ищите троих…

…на двадцать дней можно, на десять не возьму…

…ну ладно уж, живите в коридоре за занавеской.

День прошел, теперь помыться и спать, а завтра – в море.

Спи, ешь, купайся, снова ешь, стой в очередях, везде пыль, пыль, смотри на пыль, ты не знаешь еще, как воздастся тебе за терпение и умение с достоинством нести свой крест.

Пойди от поселка влево. Что ты увидишь? Выжженную степь, покрытую верблюжьей колючкой. Землю, пережившую все времена и народы, старую и уставшую, неспособную больше рожать траву, цветы и кустарник.

Полупустыня перекатывается мягкими волнами. Ничего лишнего в этом скупом пейзаже, формы холмов – идеальные, без мелких деталей и растительности. Бежит, бежит глинистое море, покрытое желто-серой колючей кожей, бежит, горбится, торопятся навстречу ему бирюзовые черноморские волны, грызут глину белыми зубами прибоя.

Заберись на самый высокий холм – ты увидишь, глядя на линию горизонта, округлость нашей земли, ее величественные формы, пытающиеся скрыться в дымке влажного воздуха. На морской глади планеты – озноб, темные пятна от порывов ветра строят причудливые фигуры – модели неизвестного нам, чужого мира, для которого наша планета – Солярис.

Чем дальше от поселка, тем круче нрав холмов, обрывистей и причудливей берега, уже галечные пляжи. Бегите, волнуйтесь, застывшие волны земли!

Время и ветры разгладили морщины этих склонов. Взору реалиста не за что зацепиться – не углядеть ни одной случайной подробности, подтверждающей факт существования этих холмов и склонов. Все вокруг кажется сделанным фантазией и силой художника, тяготеющего к абстрактным формам.

Упругий бег холмов создает иллюзию искривления пространства. Уж не грезятся ли нам эти формы, существующие на самом деле только как миражи в могучих потоках теплого и холодного воздуха, с различной скоростью поднимающихся к бездонному небу?

Когда спускаешься крутой извилистой тропой, посмотри на ближайший соседний холм. Вот он вздымается совсем рядом, вертикальной стеной, по которой ты пройдешь через несколько минут. Кажется, протяни руку – и достанешь до его склона. Теперь опусти глаза – видишь? – путь к склону лежит через дно пропасти, ложбину, которая находится далеко внизу. Здесь что-то не по правилам, здесь без искривления пространства не обошлось. Оглянись по сторонам: в фас все склоны имеют отрицательный уклон, в профиль – положительный. Какой чудный праздник трехмерного пространства устроили здесь для путника боги земли!

Гнев природы закипает все сильнее, все выше и круче поднимаются окрестные холмы и горы и все труднее удержаться им в округлых, гармоничных формах. Склоны гор трескаются и разламываются ровными гранями. Трещины украшают их кубическими изображениями деревьев и кустарника. Глинистые плоскости разломов чутко реагируют на движение солнца сменой пепельных, сиреневых, желтых и зеленоватых тонов. Пейзаж скручивается в тугие водовороты и, не выдержав напряжения, разваливается на тысячи мелких осколков, призм, кубов, огромные груды ограненных гранитных геотел. Пробираясь через завалы, напоминающие горы битой посуды мифологических супергигантов, невольно заражаешься энергией и экспрессией этого пейзажа.

Потоки глиняного моря выбрасывают за береговую черту гейзеры мысов. Вот мыс в форме кита, он так сильно выдвинулся в море, что едва не оторвался от берега. Высокий длинный мыс, сложенный из кила, опирается – стоит, лежит, как лучше сказать? – на каменную плиту и имеет в разрезе форму готической стреловидной башни. Его обрывистые берега, срезанные и отполированные волнами, смыкаются вверху под острым углом, оставляя место лишь для узкой, извилистой тропы. Серая дорожка чуть присыпана сверху шоколадной крошкой мелких острых камешков.

Волны вырезали на стенках мыса затейливый узор. Кажется, что мыс собран из спускающихся под разными углами гирлянд призм. В течение дня лучи солнца по-разному освещают грани этих призм, и мыс переливается волшебными цветами на фоне окружающих его гор.

Этот глиняный кит – как апофеоз пейзажа, как последний яростный крик, который позволяет успокоиться ландшафту. Степь выравнивается, раскрывается широкой низкой долиной и роскошной, плавной, тишайшей бухтой с пологим дном и песчаным пляжем. Чтобы оградить эту умиротворенность и спокойствие природы, бухта в километре от берега замыкается на небольшой глубине каменной перемычкой. Местами эта перемычка выступает из воды небольшими скалами и камнями, приютом бакланов, чаек и редких отчаянных пловцов.

Но взглянем через тихую гладь моря на дальние берега. Там природа опять приходит в движение, волнуется, вздымается горами и мысами. Иди по берегу, отдыхай, купайся, снова иди, сравнивай его со своей жизнью и учись получать удовольствие от каждого данного момента, а также от того, что тебе вспоминается или представляется, глядя мысленным взором назад или вперед вдоль своего пути.

Если ты привык к палящему южному солнцу, кожа твоя задубела от морской соли и ветра, тело стало гибким и выносливым, если душа твоя отдохнула в спокойствии тихих бухт и созерцании гладких холмов, если она готова уже ринуться вниз с прохладных разреженных высот абстракций в душную, горячую атмосферу реальной жизни, где друзей и природу надо воспринимать непосредственно и без рассуждений, – оглянись еще раз по сторонам.

Вплотную к поселку справа примыкают коричневые и зеленые отроги живописного горного массива. Эти горы, капризом природы стремительно поднявшиеся над равниной моря, сморщились многочисленными кожистыми складками, покрытыми дерном и кустарником. Изобилующие конкретными деталями – пиками, выступами, обрывами, ручьями, осыпями и разнообразной субтропической растительностью, горы эти контрастируют с выхолощенными пейзажами далеких пустынных бухт и словно курортные красавицы привлекают путешественников своим веселым нравом и доступностью.

В центре массива видны мягкие очертания горы Святой. Центральная гора окаймляется полукругом круто падающих в море горных хребтов. В долине между ними пасутся стада кудрявого низкорослого кустарника.

Можно представить себе, что эту долину соорудил бородач Саваоф, играя в песочек на берегу ласкового моря. Он опустил могучие руки в склон горы и вытащил подкову хребтов из недр земли. Тяжелые базальтовые валы опрокинулись в море фантастическими обрывами, возмущенный камень взвился к небу огненными языками и застыл причудливым костром вытянутых, изогнутых скал. Саваоф осмотрел получившуюся небольшую горную страну и решил усилить декоративные эффекты этой своей миниатюры. Он вставил лупу в гигантский глаз и долго шлифовал скальные выступы, сделав из них дома, ворота, зверей, баб и мужиков. «А теперь, дружок, – шепнул он на ухо одинокому путешественнику, – возьми своих приятелей, погуляй вволю по этому маленькому горному парку и посмотри на мои чудеса».

За последним домом поселка дорожка резко, без предупреждения поднимается вверх. Загибаясь за округлость горы, дразнит, зовет вперед, маня кажущимся окончанием подъема. Душа гор бежит перед путниками, разматывая извилистую тропу; горы тяжело дышат, пульсируя складками рельефа, и на их разгоряченной коже дрожит марево. Каменное тело гор сохнет и трескается от тяжелого подъема. Погоди, вот уж я тебе… Мокрый, живой как ртуть человек – ни в силе, ни в скорости не уступят тебе эти горы.

Сердца путников бешено колотятся в такт с пульсом гор, лица заливает едкий пот, в кеды впиваются острые выступы скал – погоди, уж я тебя догоню… Но подъем сменяется подъемом, а перевала, к которому стремятся путники, не видно.

Разговоры, шутки, смех утихают.

Дыши глубже, ступай на пятку, голову выше, работай руками…

Вот увлеченность стремительным движением; так самозабвенно бежим мы по темному тоннелю жизни, жадными глазами следим за светлым окошком впереди, добегаем, а там уже могила.

Остановись, дорогой, успокойся.

По сторонам растут кизил и шиповник, покрытые серебряной пылью.

Оглянись – у твоих ног обрыв. Внизу поселок, маленький и ненатуральный, как географическая карта; за ним – неоглядные просторы. Утреннее солнце набросало множество мельчайших ярко-желтых осколков, рассыпанных дорожкой по голубому телу моря.

Погляди вперед – ближе уже ярко-зеленый перевал.

Не спеши, путник. Сколько вокруг всяких благ! Возьми в рот круглую мякоть плода, вкуси раскаленным языком его благотворную влагу, подержи ее во рту, осознай все ее разнообразные ароматы, проглоти и ощути полостями своего тела. Дай плоды спутнице и посмотри, как откроются ее глаза, разбегутся морщинки, выпрямятся плечи и спина, поцелуй ее в губы, влажные от кисло-сладкого сока. А теперь – вперед, к перевалу, где узнаешь, что час ходьбы отделяет знойный поселок от горной прохлады и освежающего ветра дубовых рощ, сочной зелени полян и спокойного горизонтального бега верховых троп.

Там, наверху, ты увидишь, что между двумя зазубренными хребтами, открывающимися к морю, стоит громадный прямоугольный камень. Похоже на то, что на его гладкие отвесные стены и верхнюю площадку не ступала нога человека или животного. Говорят, правда, что однажды в штормовую ночь туда чудом забрался испуганный барашек, и двое суток разносились с неприступной скалы его жалобные крики. Рассказывают также про девушку-болгарку, уроженку этих мест, которая босиком исходила все окрестные горы и единственная взбиралась якобы на этого титана.

Могучий каменный парень врос ногами в землю. Повернувшись лицом к древнему морю, он плечами удерживает тяжесть горных хребтов. Спокойно и уютно путнику за его широкой спиной. «Привет, Котубидзе! – крикнешь ему. – Я узнал тебя!» – и услышишь в ответ добродушное ворчание: «…я узнал тебя».

Под давлением гор сжалось пространство за спиной гиганта. Вот – твои друзья у его подошвы. Далеко, а кажется – рукой достанешь. И слышен каждый шорох и звук.

Беги от них по шару медленно поворачивающегося под твоими ногами горного массива – чем дальше, тем громче и отчетливей слышно их радостное пение на этой импровизированной эстраде: «Ааа-а-ри, а-а-ри, аари, ари-а-а-а, ари-а…»

Прощай, Котубидзе, – я еще вернусь к тебе. Прощай, мой добрый, умный, чуткий и сильный. Прощай, мой щедрый, терпеливый, прощай, мой стройный и красивый. Прощай, друг мой. Как бы мне хотелось встречать тебя иногда на улицах моего северного города! Я не забуду тебя, дружище. Буду вспоминать тебя холодными зимними ночами, когда ты будешь стоять среди вихрей ледяной пыли, один, брошенный и забытый случайными приятелями летних курортных прогулок…

Веди своих друзей дальше в горы, веди их в Мертвый город, это своеобразное нагромождение скал, напоминающее разрушенные простенки, лестницы и арки домов. Дай им напиться из источника, аккуратно прикрытого камнями от солнечного света и жары. Приведи их на смотровую площадку.

Глянешь осторожно с края площадки на вибрирующую внизу голубую бездну моря и ощущаешь внезапное падение; душа с ужасом отрывается от тела, как в самолете, проваливающемся в воздушную яму. Так падаешь, падаешь… Никак не упадешь – значит, летишь?

Тебя и твоих друзей на этой смотровой точке охватывает неописуемое ощущение, связанное, возможно, с сопереживанием стремительному и грандиозному низвержению каменного потока в пропасть, глубину которой трудно измерить человеческим глазом.

Веди своих друзей вниз по скалистым спускам, пыльным осыпям, пересохшим каменным ложбинам ручьев, напоминающим трассы бобслея, к морю, к морю, дающему прохладу, чистоту, горькое ощущение соли во рту.

Заботься о них, веди по пляжам, тропинкам и карнизам, где среди соленых брызг, смены жары и холода, среди пыли и волн, наблюдая красоту нашей планеты, ощущая радость физического движения и поддерживая друг друга молодыми руками, вы сами создаете самое хрупкое и радостное творение природы – человеческую любовь и дружбу.

Крылья на вешалке

Семидесятые годы казались продолжением шестидесятых.

Каждый год мы с друзьями едем отдыхать в Планерское (до 44 года – Коктебель). Вокруг Дома-музея Волошина и Дома творчества писателей «Коктебель» постоянно собирается творческая молодежь. И далеко не молодежь. Актеры, режиссеры, литераторы.

Из года в год увеличивалось количество знакомых. Однажды сразу по приезде в Планерское я столкнулся со своим приятелем, журналистом из Белоруссии. Решили выпить по стаканчику за встречу. И поговорить. Взяли в магазине несколько бутылок вина, стрельнули у кого-то стаканы и расположились на поребрике рядом с магазином. Вначале сухое, потом «Три топора» (777) и «Солнцедар». Мимо проходили знакомые, приятели. Присаживались ненадолго. Каждому наливалось по стакану. Благо, что магазин рядом. Поговорили о том о сем, двинулись дальше. На их место приходили другие. В то время мы одевались очень просто. Я, например, был во «вьетнамках», в засученных по колено брюках, в рубашке, завязанной на голом пузе.

На голове – полосатая тряпичная кепка. Так мы и сидели в окружении несметного количества порожних бутылок и выпитых стаканов. Пожалуй, ничего подобного у меня в жизни больше не было. Прокантовались вместе с этим парнем почти весь день. Кто-то из бомонда неодобрительно посматривал на нас. Что с того? Так ли уж это важно? Нам с белорусским журналистом было интересно друг с другом, было о чем поговорить.

Как мы проводили время? Купались, загорали. Поднимались на гору Волошина. Ходили к мысу Хамелеон. Посещали декорации, оставшиеся в Тихой бухте после съемок «Человека-амфибии». Может быть, это были декорации другого фильма. Ходили в Старый Крым, чтобы оставить памятную ленточку на могиле Александра Грина. Если была плохая погода, дождь, – собирались у кого-то дома и танцевали. Самыми интересными были прогулки через перевал Кара-Дага. Тогда этот потухший вулкан не охранялся. Заповедной зоной его сделали много позже.

Мы идем к перевалу и тайными тропами спускаемся по опасным сыпучим кручам к морю. По пути встречаем геологов-браконьеров. Те ищут сердоликовые прожилки в камне и кирками выбивают полудрагоценные камни. Спуск к морю – очень крутой. В конце пути оказываемся на уединенном пляже. Справа и слева – отвесные скалы, уходящие в глубину моря. Здесь нам никто не мешает. В море, недалеко от берега, – скала «Золотые ворота» с огромным сквозным проходом. Экскурсионные корабли проходят мимо нашего пляжа, некоторые – через ворота. Как это пошло – провозить экскурсионную группу через «Золотые ворота»! Не понимают, бедные люди, что это не просто большой камень с дыркой. Это ворота к счастью. Я вплавь приближаюсь к воротам, осторожно и трепетно проплываю под ними, возвращаюсь назад. Мое сердце открыто новой жизни. К вечеру солнце заходит за Кара-Даг, становится холодно. Собираем вещи, укладываем их на надувные матрасы. Туда же – девушек, которые неважно плавают. И вдоль отвесной стены – к поселку. С удовольствием возвращаемся мы обратно в поселок, день прошел удачно.

В Планерском было интересно. Вечером сидели у моря на «веранде», специальном деревянном помосте с навесом. Пили дешевое бочковое вино, пели песни, что-то рассказывали друг другу, о чем-то говорили. Не там ли Женя Клячкин написал свою песню «Я был мальчишка маленький и темноту любил»?

Несколько лет подряд мы отдыхали в Планерском вместе с актерами киевской труппы пантомимы. Молодые, красивые парни и девушки. Их руководитель – Витя Мишнев, лет, наверное, тридцати с небольшим. Обаятельный, талантливый, в чем-то наивный. Мы подружились, ребята приезжали ко мне в гости в Ленинград. Потом с Витей что-то случилось. Что-то пошло не так. Упадок, депрессия. Так бывает, когда люди долгое время пытаются прыгнуть выше головы. Очень уж хотелось ему стать гением пантомимы, открыть человечеству философские бездны бытия. Влюбился в Ленинграде в даму полусвета. Та принимала знаки внимания, высококачественно переживала, любила по всем правилам мелодрамы и всегда оставалась банальной, как и во многом другом. Они ездили друг к другу. Потом неожиданно оба пропали. Больше я их не видел. Виктора пытался разыскать в Киеве, родственники сказали – съехал с адреса. Куда – неизвестно. Что случилось – не знаю. Очень жаль. Он был заряжен на большее.

Планерское – модное место. И молодежь здесь бывала разная. Приезжали снобливые, развязные мальчишки семнадцати-восемнадцати лет. Дети номенклатурных работников. Много пили. Время проводили в постелях со своими более зрелыми подружками. Это были шикарные девчонки не самых высоких правил. Но вели себя в Планерском идеально. Не давали повода усомниться в их привязанности к своим мальчикам из правильных семей.

Приезжала киевская шпана. Аккуратные, вежливые ребята. У них были конфликты с местными. Когда выходили поваляться на «веранду», вытаскивали огромные ножи и втыкали их в деревянный настил рядом с собой. На всякий случай. Чтобы нежданный прохожий не сомневался в серьезности их намерений. В остальном они мало отличались от нас. Держались дружелюбно, миролюбиво. С наступлением темноты развлекались с «телками» в полосе прибоя. По обоюдному согласию, конечно. Отдыхали, как умели. Однажды навещали меня в Ленинграде. Все было очень пристойно, почти интеллигентно. Вот такая необычная шпана.

Познакомились с местной достопримечательностью Мишей Ляховым. Симпатичный бородатый блондин с цветастой банданой на голове. Известный скульптор и художник, Миша был одержим идеей создания махолета. Летательный аппарат он построил. И не один. Конструировал у себя дома, в Тушино под Москвой. А весной обычно уезжал в «страну голубых гор», в Коктебель, чтобы испытывать новые неуклюжие сооружения. Он показал нам свою последнюю модель махолета – «Дедал», вдрызг разбитую при испытаниях. «Вот оттуда прыгал, – сказал он и навел палец на остроконечную вершину Сюрю-Кая. – Разбился при приземлении». Ничего себе! Затащить такую бандуру на вершину. А потом спрыгнуть с огромной высоты. Сам-то как цел остался? «Заказал детали. Отремонтирую и снова полечу». Он долго рассказывал о своем аппарате. Говорил горячо, убежденно. Возражений не принимал. Мнение свое он выстрадал, посвятив махолетам около 20 лет жизни. Построил более десятка моделей. «В том, что у человека появятся машущие крылья, я абсолютно уверен». Говорил, что назначена премия за перелет пролива Ла-Манш на аппарате с мускульной тягой. Я был с другом Юрой Сергеевым. Мы говорили о том, что это интересная проблема и что, по нашему мнению, человек сможет полететь, используя мускульную силу рук и ног. Миша попросил нас обоих повернуться в профиль. «У вас одинаковый профиль. Он характеризует вас как людей, способных решать огромные задачи. Займитесь проблемой махолета на мускульной тяге. Вы перелетите Ла-Манш». Странный человек. Только странный человек способен продвигать прорывные идеи. Впоследствии мы узнали, что Михаил Григорьевич Ляхов погиб при испытании своей четырнадцатой модели.

Идея «машущего» полета давно волновала изобретателей. Начиная с Леонардо да Винчи.

Над махолетом работали Б. Черановский, И. Виноградов, А. Шиуков. Дмитрий Владимирович Ильин мечтал об индивидуальном аппарате с машущими крыльями, удобном и надежном. «Эти крылья должны висеть у меня в коридоре на вешалке, – говорил он то ли шутя, то ли серьезно. – Буду взлетать на них, выйдя на крыльцо». Каждый из этих изобретателей далеко продвинулся в создании «мускулолета», но, увы, никто не полетел. Слишком сложной оказалась проблема создания искусственных крыльев.

Интерес к идее махолета не обошел и меня. Я рисовал собственные конструкции. Их основой были имитатор киля птицы и огромные, до метра длиной, ключицы. При такой конструкции пилот смог бы приводить в действие крылья с помощью сильных плечевых мышц. До запуска модели в изготовление я не добрался, потому что не смог решить проблему совмещения точки приложения подъемной силы крыла с центром тяжести человека. У человека длинное туловище и тяжелые ноги, у птицы – короткое туловище, легкие ноги и длинный противовес шеи с вынесенной вперед головой.

Тем не менее, я думаю, что идея мускульного махолета будет когда-нибудь осуществлена. Как только появится первая действующая модель, придут тысячи последователей, которые доведут крылья до совершенства. Это существенно изменит жизнь человека. Наступит новая эра. Люди будут летать с детства. Появится племя «летунов». Они будут невысокими, крепкими, очень сильными. Думаю, что изменится не только уклад жизни, но и психология людей. Умение летать сделает людей свободнее. Уменьшится потребность в дорогах, в автомобилях и в общественном транспорте. Над созданием летательных аппаратов с машущими крыльями изобретатели работают и по сей день, работают во многих странах, не теряя веру в конечный успех своего нелегкого дела.

Планерское – место, где учатся летать. Сюда приезжают журналисты, актеры, режиссеры, литераторы, барды. Чтобы узнать, что это такое – полет. Дизайнеры – эти самые шустрые – просто чтобы быть в курсе. Дети советской номенклатуры – чтобы набрать воздух в легкие перед взлетом. Преисполниться. Артисты пантомимы – чтобы попробовать сделать невозможное. Свободные дети больших городов. Они тоже чувствуют в себе много сил для полета. Сил много, им хочется понять, куда лететь. Приезжают и те, кого тянет вверх, в воздух в прямом, а не в переносном смысле, – планеристы, летчики, изобретатели. Люди будущего.

Гора Клементьева (Узун-Сырт) – гора близ Коктебеля, колыбель советского планеризма. Здесь с 1923 г. в поселке Отважном находилась Высшая лётно-планерная школа (ВЛПШ), в которой начинали свой путь будущие генеральные конструкторы О. К. Антонов, А. С. Яковлев, С. В. Ильюшин, создатель космических кораблей академик С. П. Королёв. Сейчас на Узун-Сырте создан Центр планерного спорта «Коктебель». Здесь любой желающий может с инструктором совершить полет на дельтаплане.

Не забуду тебя, Коктебель. И своих друзей, с которыми мы вместе расправляли крылья, готовясь к полету.

Алупка в бронзовых тонах

Это произошло год назад в бархатный сезон.

Феликс путешествовал по Крыму. Чудесный, любимый Крым, исхоженный вдоль и поперек.

На полуостров добирался из Одессы. Вечером взял палубное место на пароме. Просто и недорого. Место… Никакого места это «место» не означало. Просто нашел уголок потише на деревянной палубе, завернулся в старое шерстяное одеяло. Не очень, конечно, удобно. Ночь была холодная, и одеяло не особо спасало. Немного поспать все же удалось. Утром был уже в Севастополе. Неделю провел в Крыму. Встретился со старым приятелем. Познакомился с тремя студентками из Молдавии. Девушки симпатичные, общительные, в общем – сугубо положительные девушки. Одна из них выказывала ему явное расположение. Феликсу она тоже понравилась – миловидная, «спортсменка, комсомолка» @ so on. Никаких душещипательных продолжений, однако, с ней не получилось. На второй день у девушки на губе выскочило огромное фуфло, она очень стеснялась, короче, все это не способствовало…

Потом неожиданное приключение в Алупке. Довольно опасное, между прочим… Скажу сразу, закончилось оно благополучно – как для Феликса, так и для всех остальных.

Феликс любил купаться в море на самой окраине города. Где ни набережной, ни парка, лишь отдельные жалкие хибары лепятся на крутом склоне, из года в год медленно, но уверенно сползающем в море. Не помогают бетонные тетраэдры – массивные, тяжеленные блоки, растопырившиеся четырьмя ногами в разные стороны. Глинистый склон, набитый картечью острых опасных камней, ждущих своего часа, чтобы в полной мере выказать наглым, крикливым людишкам свой злобный нрав, неуклонно ползет и ползет вниз, лениво поворачивая в сторону моря веер растущих на нем кипарисов – наподобие угловой решетки ленинградского Летнего сада. Это место называют почему-то Вторым ущельем. На ущелье оно не очень похоже, но пляжа там действительно почти нет, и прибрежная полоса завалена огромными, в человеческий рост, отполированными черными камнями, по проходам между которыми купальщик, утопая по щиколотки в крупной гальке, может пройти и погрузиться в хрустальную, зеленоватую зыбь моря. Но если волнение…

Не дай бог попасть в это кромешное месиво беспощадных волн и упрямой земной тверди, ощерившейся неумолимыми каменными глыбами. Феликс часто бывал здесь. Он хорошо знал и скалы, и проходы, и коварный нрав волн в этих теснинах. И не боялся здесь купаться. Даже если шторм. И в этот раз он вбежал в воду, уплыл далеко в море, от души накрутился и накувыркался в пенистых волнах, а потом на обратном пути отловил самый высокий вал, взлетел вместе с ним на вершину большого гладкого камня, называемого здесь «роялем» за красивые, изысканные изгибы, и съехал с него на попе прямо в прибрежную полосу гальки. Лихо! Местные ребята с восторгом наблюдали за маневрами приезжего парня из далекого северного города.

Однажды ветреным вечером мальчишки – поклонники Феликса – разыскали его в городе и потащили к морю: «Давай, Феля, давай, поторопись, там дядька тонет. Не, незнакомый, приезжий… Волна, блин, огромная, не выбраться ему – точняк утонет». Прибежали ко Второму ущелью. Оказавшийся в воде мужчина… Он пытался плыть к берегу, но набегала волна, крутила, бросала и вновь уносила пловца метров на двадцать назад в море. Не могло быть и речи, чтобы прыгнуть в воду и вытащить человека, тут самому бы выбраться, не то что вытащить другого. Феликс руками и голосом, с трудом перекрывая свист ветра и шум прибоя, попытался объяснить бедолаге, чтобы тот не приближался к прибрежным скалам, не тратил попусту силы и оставался в зоне, где волна еще не загибается и не захлестывает пловца. «Держись, мужик, мы скоро вернемся и поможем тебе». Заглянули в соседний дом, взяли у хозяина, старого знакомого Феликса, большущий моток толстой веревки. Феликс обернул веревку вокруг пояса, полмотка оставил у себя в руке, вторую половину – развернул и дал четырем ребятам – тем, кто постарше и покрепче: «Стойте на берегу и тяните изо всех сил, когда дам команду».

Феликс зашел по грудь в воду. Тяжелые валы с ревом обрушивались на него, и когда волна опадала, Феликс упирался ногами в дно, а ребята тянули за веревку, чтобы его не унесло в море. Вода отходила, и тогда был виден попавший в переплет купальщик – до него оставалось метров 10–12. Феликс бросил моток веревки с петлей на конце как лассо, но веревка развернулась не в ту сторону, и волна погнала ее к берегу. С третьего-четвертого раза ему все же удалось сделать бросок поточнее. Моток упал недалеко от несчастного купальщика. Мужчина напрягся, собрал последние оставшиеся силы и рванулся к берегу; в конце концов ему удалось зацепиться за петлю. «Держись, парень!» – крикнул Феликс и стал выбирать веревку, медленно отступая в сторону крошечного пляжа. «Теперь ваша очередь, мелюзга, а-ну-тяните-салажата-изо-всех-ваших-сопливых-сил!»

Несколько крутых волн, несколько ударов и падений, и обессиленного мужика общими усилиями выволакивают, наконец, на берег. Мальчишки повели-потащили пострадавшего домой, а Феликс, продрогший и уставший, так и остался сидеть на берегу моря. Разные ситуации бывали – и быструю Вятку переплывал «на раз, два, три» туда и обратно, и норовистая горная река, вся в камнях и перевалах, покорилась ему на Памире, но такого… Ничего подобного с ним еще не случалось. Внутри все дрожало от холода, от нервного возбуждения, а в голове звучала барабанная дробь и музыка победного марша: «I did it! Я сделал это!»

Закатное солнце временами появлялось в разрывах синеватых туч и заливало бронзовым лаком согнутую фигуру Феликса, гальку пляжа, веер наклонившихся кипарисов и вершины скал, нависающих над бушующей морской стихией.

Смерть

Интересно, как поживает дядя Рустам из Симферополя? Останавливался у него по дороге в Алупку, это было лет пятнадцать назад. Ночь перед отъездом была жаркая, душная, ни ветерка, все плавилось, лишь равнодушная луна безразлично взирала сверху на мучения этих ничтожных людишек.

Руслан долго не мог уснуть. Раздетый, в одних плавках, весь в липком поту, вышел на открытую галерею в поисках свежего воздуха. Там у ограждения галереи стояла жена дяди Рустама, его тетя, значит, – в легком халатике, смуглая, худощавая женщина лет пятидесяти. Тоже, видимо, мучилась от жары.

Она повернулась к Руслану. «Подойди ближе. Еще ближе». Распахнула халат: открылись острые груди с коричневыми сосками и темный низ живота. Обвила его шею руками, села на деревянные перила, сказала властно: «Возьми меня».

Отказать было невозможно, он обнял ее за талию под халатом и вошел в нее. Она приглушенно застонала – еще, еще, сильнее. Перебрались в комнату Руслана – еще, еще, сильнее, сильнее. Сколько это продолжалось, неизвестно. Похоже на то, что жаркая ночь никогда не кончится. Еще, еще… Пот стекал по ним ручьями, мокрая постель, волосы, она истерзала ногтями его плечи, искусала губы. Когда закончится это сладкое мучение?

Руслану казалось, что он – уже не он, всего лишь остатки телесной оболочки, послушно выполняющей все, что хочет эта женщина, а его уже почти нет, улетел куда-то, почти умер. Конец всему, больше не будет – ни нежности, ни счастья, ни любви, ни его любимых книг, эта ночь вытеснила все из его жизни, осталась только эта демоническая женщина.

Почему не боялась, что зайдет муж? – наверное, знала, наверняка знала, что тот ни за что не зайдет.

Еще, еще. Сколько это продолжалось? Она издала долгий, мучительный стон и рухнула на постель. Потом встала и, двигаясь как сомнамбула, почти не открывая глаз, подхватила брошенный в углу халатик, накинула его на плечи и уплыла в синюю ночь, распахнув полы как летучая мышь. Не поворачивая головы, бросила скрипучее: «Подбери трусы на полу галереи, племянничек». Ни поцелуя, ни человеческих слов на прощанье.

Руслан чувствовал себя растоптанным. В том, что произошло, не было ни любви, ни даже влечения. Она взяла его как секс-машину, с таким же успехом она могла бы взять осла или красавца дога.

Наутро жена дяди приготовила завтрак, они втроем позавтракали, говорили мало, потом Руслан уехал на троллейбусе к морю. Больше не виделись. Ни с Рустамом, ни с его женой.

Тогда он думал, что вышел за рамки, нарушил все мыслимые нормы приличия. Теперь он видел это совсем по-другому. В ту ночь приходила не просто женщина. Его посетила смерть. Бездушная, жестокая смерть, привычно выполняющая свою работу. Она пришла не забрать его – только предупредить. Чтобы он понял, какова эта смерть на самом деле и какой дорогой он, Руслан, придет к своему концу.

Сны любви

Ты спишь, дорогая, а я уже встал – так часто бывает в последние годы.

Объяснялся ли я когда-нибудь тебе в любви? Получается, что нет.

Мы встретились не в юном возрасте, у каждого за плечами – своя жизнь. Мне под сорок, тебе под тридцать. Я – ещё молод и силен, ты – чудо как хороша. Мы с тобой никогда не признавались в любви, не говорили нежные слова. Не принято было. У нас с тобой не было принято. Сын наш – сейчас уже совсем взрослый. Мы очень любим его. Никогда не баловали его нежностями и объятиями, принятыми в других семьях. Но очень любили его. И любим. Он всегда знал об этом. И сейчас знает.

Мы были как одно целое. Твои глаза неизменно светились, когда я смотрел на тебя или брал за руку. И земля качалась и улетала. Наверное, мои глаза тоже светились.

Мы только познакомились. С первого дня, где б мы ни появлялись, незнакомые люди принимали нас за молодоженов. Это было очень и очень долго. А сейчас, наверное, уже не принимают. Не потому что прошло больше тридцати лет. Я чувствую то же, что и раньше, когда держу твою руку. Просто какие уж мы молодожены. Молодожены – молодые муж и жена. Мне – за семьдесят. Тебе тоже немало. За шестьдесят. Хотя мы еще ничего себе.

Почему я никогда не объяснялся в любви к тебе? С теми, с кем был раньше, до тебя, с теми объяснялся, и часто. С тобой – никогда.

Сегодня утром, в тот момент, когда я проснулся, вся наша жизнь промчалась перед моими глазами. Я понял, как был счастлив с тобой. И мне захотелось сказать тебе об этом. Ты, конечно, знаешь. Но всё равно хочется сказать. Сколько мыслей и воспоминаний промчалось в это одно мгновение… Их не уместить в короткие слова. Я решил написать об этом в письме. Ты ложишься позже меня, просыпаешься – соответственно, у меня есть не менее двух часов. Я напишу все, что хочу сказать, ты проснешься и прочтешь. Просто прочтешь. И ничего не будем обсуждать. Потому что ты и так знаешь то, что я хочу сказать. И что я могу написать о нас. Больше тридцати лет быть с женщиной. Любить. И никогда не сказать об этом. Мне уже семьдесят. Когда же еще, если не сейчас?

Вся моя жизнь разделилась надвое встречей с тобой: до и после.

До – я жил, мечтал, работал, любил и был любим. Путешествовал, много путешествовал. И точно знал, что я тебя еще не встретил. Знал, что встречу обязательно. Признаюсь – готовился к этому. Часто думал об этом. Готов ли я? Не стыдно ли мне будет за себя, когда мы встретимся? Не сочтешь ли ты меня пресным, унылым, пошлым, неинтересным, мелочным, пустым, суетным, ограниченным? Что я скажу тебе? Заинтересует ли тебя то, что я скажу? Или сделаю? При встрече. И потом. И долгие годы после этого.

Было много новых лиц, приключений, путешествий. Я вбирал в себя впечатления от слетов, тусовок, соприкосновений, толковищ, междусобойчиков, свиданок, вечеринок, где знакомился с разными интересными и не очень интересными людьми. Но больше всего запоминались знакомства и встречи с красотами земли. Отбирал лучшее и хранил в своем сердце. Знал, что это будет нужно. Потом. Для тебя. Многое повидал, ведь я же моряк. Но в памяти оставалось немногое. Оставалось лишь то, что захватывало меня целиком, без остатка. Потом эти особенные впечатления и эти поездки приходили во сне. И во сне я снова переживал посещение прекрасных, незабываемых мест.

То была как бы предварительная жизнь. Эскиз. Черновик. Я думал, что люблю больше блондинок, смешливых хохотушек. Остроумных, дерзких. Такой была Жанетта. Мы совсем не подходили друг другу. И я упорно искал тебя. Но так же упорно продолжал думать, что мне нравятся только блондинки-хохотушки.

А потом мы встретились. Это произошло очень буднично и без фанфар. Увидел тебя и сразу подумал, что ты – это ты. Отметил про себя: она совсем другая, не такая, как я думал. Но все равно понял, что это ты. Сразу. Когда встречаешь суженую, понимаешь сразу: это та, которую искал. Просто я, наверное, был готов.

Началась новая жизнь. Наша общая жизнь. Для меня – жизнь набело. Я не говорил тебе о том, как бы мне хотелось поделиться с тобой самыми яркими впечатлениями. Которые я уже пережил раньше. Один. Начерно. Я хотел пережить это еще раз, вместе с тобой. Набело. Это получалось само собой. И тебе это нравилось.

Теплое море. Мы кладем вещи на матрас. И плывем. Вдоль берега. Я толкаю матрас. Плывем весь день. Спрямляем натянутые луки пляжей. Огибаем огромные скалы, убежавшие в море на сотни метров. Наблюдаем отчаянных ныряльщиков, разбегающихся, летящих вдоль скалы горизонтально и вниз, втыкающихся в хрустальную бездну с семидесятиметровой высоты. Плывем вдоль вертикальной горной стены без береговой линии, подводная часть которой столь же вертикальна, что и надводная.

Я держу твою руку, и мы опускаемся вниз, под воду, вдоль зеркально отвесной стены. Беспечные рыбешки играют в радиальных лучах солнца. И твои черные волосы развеваются вокруг головы, уходящей в веселую пучину. Мы плывем все утро, весь день. Из пункта А в пункт Б. Пересекая бухты, иногда оказываемся далеко в море. Потом плывем к берегу. Слышим призывы спасателей: «Купальщики, вернитесь в зону купания!» Да мы возвращаемся, возвращаемся. Мы и так уже возвращаемся. Находим уголок для ночевки. Совсем нам не подходящий. Мокрицы, сырость, теснота. Влажные простыни. А мы – молодые, загорелые, сильные, веселые. На следующий день плывем дальше. Ты и я. Мы. Мы и теплое море. И ничего искусственного. В море нет места для лжи. Обмана. Корысти. Гордыни. Бесчестности. Злобы. Суеты. Коварных замыслов. Всего, чем заполнена наша жизнь на суше. Только природа. Вода, мать всего живого. И любовь. Море – мать любви. Небо – отец любви. Солнце – заботливый друг любви. Ветер – веселый спутник любви. Ты вспоминаешь? В наших жилах бьют токи молодой крови. Она вскипает от эликсира любви, переданного нам в момент рождения неведомым механизмом, механизмом, запущенным любовью наших отцов и матерей, тогда еще молодых, безрассудных и любящих друг друга, как мы сейчас. Море, любимое море, – вот мой тебе подарок, дорогая. Я готовил для тебя свою любовь к морю. И взаимность моря. Море теперь любит тебя так же, как меня. Потому что мы вместе.

Мы поднимаемся к острой вершине, господствующей над разогретыми солнцем скалами старого кратера. Последний участок – самый крутой. Вокруг – отвесные обрывы. Тебе не хочется подниматься. Отказаться и вернуться ни с чем – тоже не хочется. Я не уговариваю. После некоторых раздумий ты делаешь последние сто шагов, держась руками за гладкие камни. Я помогаю. Ты на вершине. Площадка совсем маленькая. Метр на метр. Может, – полметра на полметра. Ты выпрямляешься. Складки старого горного массива у твоих ног. Здесь, в этом Киммерийском вулкане, был проход в царство мертвых. Глубоко под землей тихо течет Стикс, река мертвых. Харон во времена оны согласился перевезти через нее Одиссея туда и обратно. Сейчас Стикс надежно укрыт отрогами. Не видно Стикса и не слышно. Не видно прохода в царство мертвых. Видны лишь обрывающиеся в море грозные скалы. Внизу – Чертовы пальцы, тридцатиметровые каменные столбы. Которые, кажется, дырявят небо, когда смотришь на них снизу. А сверху – просто пальчики. Симпатичные. Но совсем не грозные. И голубые морские дали.

И крохотные деревеньки внизу. Теперь ты видишь то, что снилось мне. Что я лелеял и готовил для тебя в прошлой жизни. Ты вытянулась, как бутон цветка, только что пробившегося на вершине из каменного тела горы. Дух святой нисходит к нам с небес в лучшие моменты жизни. За твоей спиной распахиваются роскошные белые крылья. Я снимаю тебя на вершине горы, ангел мой. Это лучшая твоя фотография.

Все имеет начало и конец в подлунном мире. Прошло время. Казалось, заканчивается моя вторая жизнь. Прекраснейшая из моих жизней. Но она заканчивалась. Любовь устала. Света становилось все меньше. Осталась привычка. Твои глаза потухли. Мои – наверное, тоже. Упали сумерки. Жизнь остановилась. Должна была прийти третья, четвертая, еще какая-нибудь жизнь. Сердце забилось с новой силой. Казалось, вот он, новый свет. Казалось, мою жизнь осветили новые прекрасные глаза. Новые объятия. В голове – бардак. Чердак забит ерундой. Все перемешалось. Суета сует. Закрутились вихри, поднимая тучи пыли. Я расскажу тебе о том, о чем раньше не говорил. Демоны, прежде дремавшие в темных закоулках моего мира, проснулись и захватили все пространство. Они кричали, визжали. Впивались когтями в сердце. Царапали лицо, руки. Вокруг всё рушилось. Оказывались врагами те, что прежде казались друзьями. А враги не становились друзьями. Где я? Что со мной? Новые глаза с нежностью и грустью, но почему-то без сожаления следили за крахом моей жизни. Разваливались и падали здания, цирки, башни, которые я всю жизнь возводил вокруг себя. Размывались принципы, рушились идеи. Господи, помоги мне! Научи, дай хоть немного света во тьме кромешной. Укрепи мое сердце. Я был болен. Руки тряслись. Глаза ничего не видели. Губы пересохли. Мои ангелы-хранители спустились с неба, чтобы спасти меня. Они прикладывали влажную повязку к моему пылающему лбу. Они держали меня за руки. Чтобы унять их дрожь. Что-то нашептывали мне. «На свидание с Господом, – говорил мне библейский красавец отец Михаил, – надо приходить не только по праздникам». Вспоминались слова Сына Божьего: «Не делай другому того, чего не хотел бы, чтобы делали тебе». «И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». «Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь». «Входите тесными вратами». «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». «Блаженны чистые сердцем. Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источник жизни». Я был плох, и мои ангелы долго занимались мною. «Подобное притягивает подобное», – говорили они, чтобы объяснить мне, что происходит. Я уединялся. Подолгу бывал один. Но я не был один. Небесные хранители не оставляли меня ни на минуту. И везде устанавливали знаки на моем пути. Началось прозрение. Раскаяние. Катарсис. Очищение. Я чувствовал себя в церкви не только как в доме Отца небесного. Но и как в своем доме. В родном доме. Где хорошо. Где все радует. По-прежнему в собор приходили кликуши, агрессивные старухи, убогие, приходили беззастенчивые, просящие подаяние. Но теперь я не видел их. Они оставались вне моего зрения и сознания. Не раздражали. Не портили благолепия отчего дома. Демоны покидали насиженные места в моем сердце. Им нечего было ловить. Пиявки и присоски, облепившие во множестве мою жизнь, стали отваливаться. Сами собой. Без усилий с моей стороны. Исчезать из поля зрения. Теряли интерес ко мне, забывали обо мне. Потому что я перестал думать о них, думать, как они неправы, мысленно спорить с ними. Перестал вспоминать о них. Перестал притягивать их агрессию. Не смотри хищнику в глаза – не вызовешь агрессии и нападения. Забудь хищника. Пусть он живет своей жизнью. Новые, прекрасные, любящие глаза удалялись. Размывались их очертания. Размывались черты лица. Уже почти неразличимы звуки голоса, который прежде казался мне прекрасным. Я ли, в самом деле, тот, кто тянулся ко всему этому? Я ли все это натворил? Как удивительно. Будто бы не я. Я, но другой, прежний.

Наша любовь вернулась. Сразу. Сама собой. Будто и не уходила. Без объяснений. Без упреков. Дни и ночи напролет мы проводили в объятиях друг друга. И земля кружилась. Земля уплывала. Мы были переполнены любовью. Прохожие провожали тебя взглядом. Мужчины разворачивались, чтобы догнать тебя. Ошарашенные, они врезались лбами в водосточные трубы. Запинались о тротуары, падали. Говорили тебе что-то несуразное. Словно школьники, совали в руку записочки. Потому что ты была прекрасна как в дни своей молодости. Как утренняя звезда, обещающая новый радостный день, дарящая каждому надежду любви. Нет, так и не началась третья моя жизнь. Продолжилась вторая. Она лишь приостановилась на мгновенье, словно запнувшись. Чтобы снова устремиться вперед и продолжить свой победоносный путь. Триумф нашей любви.

Не исчерпаны все кладовые, все подарки, что я готовил для тебя. В моих снах снова и снова – волшебные видения прежней жизни. Я должен пережить их еще раз. Наяву. Вместе с тобой. Когда? Не знаю. Я ничего не планирую. Знаю, что непременно эти волнующие моменты наступят. В свой черед. Как бы сами собой.

Мы бродили по пыльной Бухаре, предпочитая её яркому разрисованному Самарканду. В Бухаре слышны говоры, топот и неторопливые ритмы жизни древних народов. Мы поднимались на мыс Горн, чтобы бросить вызов проливу Дрейка и невидимому за ним огромному ледяному континенту. Мы часами стояли, запрокинув голову, чтобы видеть покатые вершины Синих гор, трезубцем пробивающих небесную твердь. Мы слушали пение горных исполинов, возносящих благодарственную молитву создателю. Мы бродили по лабиринтам и глубоким ущельям красных гор, где из-за поворотов поднимаются вырубленные в толще скал величественные храмы Петры. Забирались на Киммерийские плоскогорья, источенные изнутри пещерами набожных греков. Окунались в священные воды реки Иордан. Господь, казалось, радовался вместе с нами. Потому что именно для нас он приготовил бесценные дары этого мира.

Мы плавали в горячих подземных реках Туркмении. Над нами летали мыши, а по стенам ползали какие-то бесцветные неповоротливые твари. Купались в известковых ваннах с голубой водой, прилепившихся к кручам Малоазийских гор. Опускались в базальтовые разломы континентальных плит, прикасались к древним, праматеринским породам нашей космической колыбели. Вместе переплывали бешеный горный Варзоб на Памире. Любовались «полетами» гигантского ската, морского дьявола манты и огромной тихоходной рыбы Наполеон.

Но больше всего запомнилось не это. Мне и нам. Не столь яркое. Не столь экстремальное.

Падающие листья. Мы – у подножья знаменитого дуба. Которому поэт посвятил строки: «Гляжу ль на дуб уединенный и мыслю: патриарх лесов переживет мой век забвенный, как пережил он век отцов». Весь день мы любовались неяркими осенними пейзажами Псковщины. Кормили лебедей. Пробовали у бабушек на обочинах десятки сортов яблок, лучших яблок России. Слушали бесконечно знакомые и бесконечно любимые стихи. И вот, когда сердце дрогнуло и облилось слезами, наступила тишина. И мы услышали. Как осенние листья отрываются от веток. Это было похоже на еле слышный, вернее – угадываемый щелчок. Мы внимали тому, как они, качаясь, медленно опускались на мягкую землю, покрытую ветхим одеялом упокоившихся уже листьев. Это было как череда вздохов. И слушали, как они касались упавших собратьев, закончив последний путь, – словно теплый шепот на ночь с пожеланием спокойной ночи. Множество звуков этих сливалось в тихую симфонию осени. Которую может услышать не каждый. Мы умылись музыкой среднерусской природы, сердце очистили стихами поэта поэтов. Мы были готовы. Ты услышала то же, что и я. Ты приняла мой подарок.

Деревянная церковь XIX века. Я позабыл дорогу к ней. Долго блуждали мы по заливчикам и берегам недалеко от маленького карельского городка. И все-таки мы нашли её. Потемневшее дерево. Черное серебро осиновой щепы на крышах, куполах и скатах. Ветхие лестницы. Убогий алтарь. Он пел нам какую-то незнакомую и непонятную песню из далекого прошлого нашей страны. Озадаченные, мы вышли из церкви. Отошли немного. И обернулись, чтобы еще раз посмотреть на нее перед отъездом. Церковь стояла в конце полуострова с крутыми берегами. Опять услышали тихое пение – кто это мог петь, чье это было пение? И тут мы всё увидели и поняли. Церковь слилась с крутыми косогорами берегов, падающими к узеньким пляжам огромного как море, уходящего вдаль северного озера. Стройная, неестественно высокая, она продолжала эти берега. На наших глазах она взлетала. Будто мы стали свидетелями вознесения к небесам, Успения Святой Девы Марии. Нет, архитектура – не «застывшая музыка». Такая архитектура – это мощная, живая музыка. Вместе с которой мы улетали к небесам. Вместе с Успенской церковью. Вместе с тобой.

И еще я хочу напомнить тебе о саде Эльфов. Я знал и любил этот сад очень-очень давно. Часто рассказывал тебе. И мы там оказались. Не то что этот сад неизвестен. Многие в нем бывали. Сад на берегу фьорда. Высоко над обрывом. Создатели сада оставили скульптурные портреты друг друга. Такие, какими они себя видели. Это были летающие люди. Они летали сами. Играли на простых музыкальных инструментах. Летали вместе с богами. Вместе с летающими конями поэзии. Они ныряли и плавали рядом с фантастическими существами, которых уже нет на земле. И все они пели песни. Здесь не было страданий. Все они были воплощением радости бесконечной и неудержимой жизни. Многим нравился этот сад. Как красиво! Сколько фантазии! И только мы с тобой знали, что это сад Эльфов. Нам повезло говорить с ними. Эльфы приняли нас, словно своих. Как нам повезло! Они говорили с нами, минуя слова. И мы понимали их. Удивительно! Они тоже понимали нас. Потому что это был язык любви. Который понятен всем любящим. И для него нет преград.

Много снов есть у меня еще, снов, которые мы пока не посетили, которые нам предстоит пережить вместе наяву. Как много было дано нам с тобой! Спасибо судьбе за это.

Но не всё суждено нам пережить вместе. «Есть в близости людей заветная черта»… Воспоминания, которые я не смогу подарить тебе. Мое смутное военное детство. Темная лестница. Какие-то бревна, почему-то сложенные аккуратно на лестничной площадке. Белый котенок играет среди огромных бревен. Он останавливается. Смотрит на меня. Моя будущая жизнь, и светлая, и беспокойная, всякая, смотрит на меня через его детские звериные глаза. Никак нам с тобой, дорогая, не попасть вместе в то время и туда, где был белоснежный котенок, где был я, маленький Саша. Когда тебя еще не было.

Мне снится огромная коммунальная квартира на Грибной улице. Очень хорошо знаю эту квартиру, каждый закоулочек. И где она находится. Я никогда там не был. Даже в детстве, в бессознательном возрасте. Там жили мои родители, когда меня еще не было. Хотел бы пригласить тебя, родная, в эту квартиру. Но это не по силам нашей любви. Пока еще.

Мне снится прекрасное место. У моря. Высокие холмы на берегу теплого моря. Так мне хочется, чтоб мы оказались там! И бросили взгляд на морские дали с этих холмов. Однажды мы c тобой побывали недалеко от этих мест. Даже двинулись в том направлении. Прошли полпути. Тритоновы бухты. Валуны-лягушки, торчащие из воды. Не сложилось. Мы повернули назад. Проходили годы. Сны-воспоминания об этих местах становились все более расплывчатыми. Я начал забывать, где точно они находятся. Помнил только крутые осыпи, уютную бухту и светящиеся каменные ворота недалеко от берега, арку в море, через которую проходят небольшие морские суда.

Однажды мы снова оказались недалеко от этих мест. Я был уверен, что сумею найти дорогу. «Пойдем, – сказал я тебе. – Мы доберемся за два часа не торопясь. И за два часа вернемся. Нам хватит времени». «Нет, – сказала ты, – мы не успеем. Не получится». Одна молодая женщина, которая слышала от меня о светящихся воротах, сказала: «Пойдемте, покажите мне. Я хотела бы увидеть светящиеся ворота. Мы успеем». «Иди, – сказала ты. – Ты же хочешь дойти до светящихся ворот. А я останусь здесь. Я подожду». Но я не пошел. Мне было неинтересно смотреть на светящиеся ворота без тебя. Это может быть только моим подарком тебе. Вместе смотреть на светящиеся ворота.

Я многое еще сумею тебе подарить, дорогая. Но светящиеся ворота я, видно, уже не подарю. Ворота эти еще приходят ко мне во снах. Иногда. Они все менее и менее отчетливы. Уже не помню точно, где эти ворота.

Как жаль. Прости меня, родная. Моя вина. Наверное, моей любви не хватило, чтобы подарить тебе светящиеся ворота. Пока еще не хватило.

Примечания

1

При написании книги использовались материалы из сборника «Легенды Крыма», Крымское областное книжное издательство, 1963.

(обратно)

Оглавление

Светящиеся ворота[1]

  Предисловие

  Остров Крым Вместо предисловия

  Поселок

  Крылья на вешалке

  Алупка в бронзовых тонах

  Смерть

  Сны любви Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg