«Красная маска»

Красная маска (fb2) - Красная маска 4737K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Георгий Ланин

Георгий Ланин КРАСНАЯ МАСКА

1. Мумия в колонне

Человеческая голова, бесконечно худая и коричневая, лежала на серой массе бетона. Боясь проронить слово, рабочие смотрели на нее.

— Страсть какая! — шопотом сорвалось у одного из них.

— Видать, не от добра, — произнес рабочий в полосатой кепке.

Сильные ливни рассосали фундамент одной из громадных колонн перед Горным институтом, и возникла опасность, что колонна рухнет. При ее разборке в нижней части колонны и был обнаружен труп.

Работа возобновилась. Послышалось лязганье железа и звуки падающего бетона. Вскоре показалась шея, сплетенная из множества вертикальных жил.

— Видать, сброшен, — заметил тот же рабочий.

Когда на место прибыл Шубин, начальник следственного отдела, рабочие уже успели очистить мумию по грудь. И над разрушенной колонной, в ярком солнце июня, стоял бюст, одетый в серый костюм. Правая рука трупа с оторванной кистью была поднята над головой в судорожном жесте защиты.

Капитан Шубин, огромный мужчина, в соломенной шляпе, легко забрался на козлы, возведенные вокруг колонны. Молча остановившись перед трупом и достав блокнот в черном переплете, Шубин несколько минут изучал позу и лицо умершего.

— Ничего не трогали? — спросил он рабочих.

— Камень малешенько пообломали.

Капитан еще раз посмотрел на колонну, разборка которой уже подходила к концу, на коричневую мумию, застывшую в бетоне, и сказал:

— Ну, братцы, считай, работе вашей конец. — И прямо с козел подозвал эксперта–фотографа. — Роман, давай сюда! А вам, — обратился он к рабочим, — сегодня зайти в милицию. Третий этаж, кабинет тридцать девять. Тридцать девять! — повторил он.

Фомичев, худой, со впалой грудью, долго не мог взобраться на козлы, пока Шубин не протянул ему своей крепкой руки. Поднявшись, он неторопливо, словно священнодействуя, стал фотографировать труп и рубчатую колонну, все время передвигаясь по часовой стрелке.

В это время к колонне подъехала вторая машина. Из нее вышел врач Пучков, работник уголовного розыска Крестовский и лаборанты. Не касаясь трупа руками, Пучков заглянул в глазные орбиты погибшего, осмотрел оскаленный рот и пинцетом извлек оттуда несколько мелких камней. Пинцетом же Пучков прикоснулся к сморщенному и тонкому, как картон, уху и свалявшимся от времени волосам. Особое внимание медицинский эксперт обратил на правую руку, кисть которой была начисто срезана.

— Топором, — проговорил он вслух, но осмотрев обнаженные кости через лупу, тут же поправился. — Ножом! И острейшим.

И Шубину, и Пучкову было ясно, что перед ними насильственная смерть, а не случайное падение в колонну. Однако капитан знал, что потребуется еще много доказательств, чтобы установить факт убийства, и методически продолжал свой осмотр.

Серый костюм на трупе хорошо сохранился. Лишь местами на нем держался прилипший бетон и отдельные камни. Был ясно виден узор галстука и сорочки.

У колонны уже работали люди. С помощью зубил они отбивали вокруг трупа бетон и тут же ставили на кусках номера, передавая куски вниз. В лаборатории предстояло восстановить ту часть колонны, в которой находился убитый, и залить образовавшуюся пустоту гипсом. Так будет получен слепок тела с его подлинными размерами.

В то же время Шубин напряженно размышлял. Вместе с Пучковым ему предстояло обследовать труп в секционной, изучить гипсовый слепок, который отольют сегодня ночью. Он также должен выяснить дату сооружения этой колонны, чтобы начать поиск убийц и, наконец, ему предстояло ознакомиться с одеждой и вещами убитого. И Шубин давал одно распоряжение за другим.

— Горнаев, — говорил он молодому следователю отдела. — Мигом в горисполком! Узнай, кто и когда строил это здание, фамилию инженера. Если инженер в городе, отыщи и поговори. Да спроси, не было ли чего необычного во время стройки. Зайди к Власенко и пошли его в регистратуру. Пусть ищет без вести пропавших — мужчин среднего возраста, сильного сложения, блондинов, из интеллигенции.

Лейтенант Горнаев уже бежал к синей «Победе».

— Сегодня ночью в кабинете! — кричал ему вслед Шубин.

Еще не заработал мотор, а Шубин уже говорил с экспертом НТО — научно–технического отдела:

— Бетон под трупом тоже надо выбрать. Передашь его Крицкому на рентген. Слепок, сам понимаешь, надо быстрее.

Помогая лаборантам, Шубин одновременно давал распоряжения подходившим к нему людям и успевал еще делать записи в блокноте.

Труп уже освободили по пояс. Теперь требовалось поддержать его, чтобы полностью извлечь из бетона. Шубин надел нитяные перчатки и хладнокровно, как врач при операции, сдавил ими грудь и спину убитого.

Когда труп извлекли из колонны и перенесли в санкарету, где уже сидел Пучков, Шубин так же последовал за убитым, отдав последние распоряжения оставшимся работникам милиции.

Девизом Шубина было беречь время до секунды и вместе с тем никогда с ним не считаться. Даже сейчас, у накрытого простыней трупа, он продолжал работу, забыв о Пучкове и не замечая медсестры, украдкой смотревшей на него.

Из секционной Шубин вернулся в управление лишь в девятом часу вечера. В его блокноте содержался ряд новых сведений: труп пробыл в колонне не менее двух–трех лет; суставы его не затвердели, и даже хрящевые клетки сохранили свои ядра; берцовые кости правой ноги сломаны; на руке остались часы марки «Лонжин», на циферблате чернел треугольный глазок механического календаря, в котором остановилась цифра «13».

Капитан Шубин знал, что сегодня в его кабинете выяснится ряд новых деталей и терпеливо ждал своих подчиненных.

Ожидание не обмануло его.

2. Два алмаза

К приходу Шубина рабочие уже были допрошены. В трех коротких протоколах капитан прочитал бесхитростный рассказ о том, как рабочие по наряду № 179 «сводили колонну по причине трещиноватости» и, обнаружив в бетоне человеческую голову, заявили в милицию.

Не успел Шубин допить чай и доесть бутерброд, как в кабинет торопливо вошел Горнаев.

— Товарищ капитан, — начал он прямо с порога, — институт строил Крайстройтрест два года назад. Фамилия инженера Киселев. Сейчас работает в Иркутске, — и Горнаев положил на стол несколько бумаг.

— Садись, Фомич! На тебе лица нет, — и Шубин поставил перед лейтенантом стакан чаю.

— Это — выдержка из плана, — продолжал Горнаев. — Это — копия приказа о переводе Киселева в Сибирь. Вот — о приеме здания комиссией. Все заверено, — говорил он, поочередно касаясь бумаг мизинцем, — после июньских ливней фундамент колонны дал опасную трещину, и колонну решили заменить новой.

Шубин задал первый вопрос, когда следователь выпил чай и съел пирожок.

— Как с пропавшими без вести?

Пропавших без вести за последнее три года в Сверкальске не зарегистрировано. Проверял в архиве и Первом отделе. Пришлось искать «не вернувшихся». В госбезопасности сообщили, что два года назад у работника Геологоуправления Гориной муж выехал на запад и до сих пор не вернулся. Ответ пока телефонный.

Что известно о Гориной?

— Живет в Сверкальске, Синеглинная, двенадцать. Горный инженер. Семья — мать и сын девяти лет. По неизвестным причинам об отъезде мужа скрывает. Фамилия и имя мужа Горин Анатолий Александрович.

— Не замужем ли вторично?

— Нет. Был у начальника кадров. В управлении на хорошем счету. Второй год профорг управления.

— Хорошо, — похвалил Шубин, когда лейтенант кончил доклад. — Иди, отдыхай.

Сделав несколько пометок в блокноте, Шубин позвонил Иванову — эксперту и художнику НТО.

— Ивханов, — услышал он заикающийся голос.

— Скажи, Николай Петрович, слепок готов?

— Гхотов. Тхолько чтхо зхастыл.

Спрятав бумаги в сейф и закрыв кабинет, Шубин спустился на первый этаж и прошел в лабораторию. Художник мыл руки, оттирая гипс щеткой. Не оглядываясь, Иванов показал щеткой на большой пирамидообразный предмет, стоявший на рабочем столе и накрытый материей.

Подойдя к столу, Шубин обошел слепок кругом и лишь затем отдернул сатин. На фоне блестящей черной ткани отчетливо выделялась белая фигура человека. Талия его была неестественно выгнута, голова запрокинута назад, культя правой руки защищалась от невидимого врага. Вся динамика застывшей фигуры, каждое движение окоченевших рук и ног говорили о жестокой предсмертной борьбе.

— Попроси Фомичева сфотографировать, — распорядился Шубин, быстро задернув покрывало.

По дороге дежурный офицер передал ему отпечатанный на машинке список вещей, найденных на убитом. На плотном листе белой бумаги было написано:

1 — Костюм мужской, двубортный, чистошерстяного трико «Люкс», пестротканого рисунка.

2 — Запонки серебряные с синим турмалином.

Пропустив описание сорочки, белья, галстука, туфель и бумажника, Шубин перешел к часам:

8 — Часы швейцарские, серебряные, марки «Лонжин», на 12–и камнях, № 76591, на ремне натуральной кожи, с механическим календарем, вмонтированным в корпус часов.

И лишь в одиннадцатом часу Шубин закончил изучение материалов, собранных за день. Только тогда, отложив в сторону блокнот, он устало откинулся на спинку своего стула. У настольной лампы толклись мотыльки и зеленые комары. В голове Шубина все рельефнее вырисовывалась картина смерти убитого: «Часы исправны, остановились 13–го числа. Значит, убийство произошло накануне. Дорогие часы, бумажник, костюм целы. Все это исключает мотив ограбления. При неизвестном нет документов. Это говорит, что убитый — житель Сверкальска. Видимо, завлечен на стройку обманным путем, скорее всего ночью, и сброшен в пустую еще колонну. Правая рука срезана необыкновенно острым предметом. Пучков утверждает, что для этого помимо большой силы требуется особое умение. Поза гипсового слепка говорит, что убитый защищался. Строительная документация свидетельствует, что колонны возведены два года назад в июне. Значит, тогда же произошло и убийство».

Здесь Шубин прервал размышления и долго смотрел на упавшего на спину и жалобно жужжавшего черного жучка. Перевернув его острием карандаша, Шубин стал размышлять дальше.

— Все это только начало, — наконец вслух проговорил он и вызвал дежурного.

— Принеси мне часы из угрозыска. Они знают, какие.

«Интересно, что найдет рентген? Окажется ли что‑нибудь под трупом?$1 — продолжал думать Шубин.

Вот уже несколько часов заведующий рентгенкабинетом Крицкий, остряк и любимец всего управления, сидел с лаборантом, просвечивая и фотографируя размельченные куски бетона, выбранные из той части колонны, которая находилась ниже трупа. Его доклад выяснит, правильна ли гипотеза Шубина, что отсеченная рука лежит в колонне и, быть может, хранит в себе тот предмет, из‑за которого совершенно преступление.

Крицкий вошел к Шубину в двенадцатом часу ночи. Рентгенолог был утомлен. Крицкий держал высоко над головой какой‑то предмет в белом платке. Не говоря ни слова, он положил его на стол, сел напротив.

Сняв платок, капитан содрогнулся. На столе лежал коричневый кулак, будто вылепленный из окаменевшей глины. Пальцы кулака были сжаты, между ними зияли темные щели.

— Внутри ничего не обнаружено, — пояснил рентгенолог. — Бетон проверил дважды. Ноль целых, ноль десятых, — и Крицкий лукаво взглянул на капитана.

— Не мучь, Михаил Борисыч.

— Вот тогда мы изучили ваш цемент, — тут Крицкий вытащил из кармана кусок ваты, — и нашли вот это.

Перед Шубиным засверкали два желтоватых камня, размером с ноготь мизинца.

— Алмазы! — воскликнул Шубин.

Он положил драгоценные кристаллы на свою большую ладонь и восхищенно протянул:

— Хороши!

Алмазы холодили руку и жарко блестели, излучая яркие, острые искры.

— В рентгенлучах еще красивей. Чем только не горят! И голубой, и синий и желтый! Тысячи оттенков!

Глядя на драгоценности, Шубин теперь яснее представлял себе картину убийства. Ночью, два года назад, человек, выдавший себя за друга погибшего, привел владельца этих алмазов на верх многоэтажной колонны Горного института. Здесь на лесах, поставленных над пустой тогда колонной, завязалась жестокая борьба. Обманутый не отдавал камни, зажимая их в кулак. Убийца пустил в ход не известное пока экспертизе оружие, и рука полетела вниз. Вскоре за нею последовал и сам владелец алмазов. Забыв о рентгенологе, Шубин мысленно ковал стройную логическую цепь, и у него возникло подозрение о работе иностранной разведки.

После доклада комиссару, Шубин вернулся в кабинет и долго не мог уснуть на коротком диване. Время от времени он вскакивал со своего неудобного ложа, зажигал свет и делал записи в блокноте. Утром, едва лишь собрались люди отдела, капитан послал их в Ювелирторг, в Крайстройтрест, в Бюро судебной экспертизы, к архитектору города. Оставшись один в опустевшем отделе и обдумав разговор с Гориной, он позвонил в Геологоуправление.

Шубина прежде всего поразил необыкновенно чистый, звонкий голос Гориной, походивший на звучное сопрано из ученического хора. Женщина–геолог дала согласие принять Шубина в тот же день в 8 часов вечера.

3. Часы «Лонжин»

Дом Гориной стоял среди старых лиственниц и почерневших от времени берез. Открыв тяжелую дверь в высоком кирпичном заборе, Шубин оказался в небольшом саду, чисто выметенном и усыпанном красным песком. Всюду яркими розовыми цветами благоухали пионы, цвели лиловые и желтые ирисы. Капитан подошел к двери изящного одноэтажного дома, высокая красивая женщина лет 30 встретила его у порога.

— Товарищ Горина? — осведомился капитан, входя в светлый коридор.

— Да.

— Добрый вечер, — поклонился Шубин.

— Здравствуйте. Проходите, — удивительно певуче проговорила Горина.

На ней было легкое платье стального цвета, чуть прикрывавшее ее полные, белые руки. Проведя капитана в гостиную, она пригласила его сесть. Из соседней комнаты выбежал стройный темноволосый мальчик.

— Вова, ступай в сад! — ласковым голосом проговорила Горина.

— Шубин, Иван Васильевич, — представился капитан, — работаю в Управлении милиции.

— Анна Ильинична Горина.

Голосом, который так подкупал всех знающих капитана, Шубин начал:

— Я пришел к вам, Анна Ильинична, с просьбой оказать нам помощь.

— Пожалуйста.

— Мы бы хотели узнать у вас некоторые детали о вашем супруге.

— Что вам известно о моем муже? — воскликнула Горина. В ее голосе послышался вызов. — Что?

— Очень мало. Почти ничего.

Горина смягчилась. Но ее глаза стерегли каждое слово, каждый жест громадного элегантного мужчины, сидевшего против нее.

— Мы не знаем, почему ваш супруг до сих пор не вернулся в Сверкальск.

Горина сжала свои свежие вишневые губы, и Шубин увидел, как они стали лиловыми.

— Нас интересует, где бы сейчас мог быть ваш супруг?

После долгой паузы Горина произнесла:

— Эти два года от него нет писем.

— Позвольте спросить еще. Вы можете не отвечать. Ваш супруг не оставил семью?

Вопрос задел сокровенные глубины души Гориной. У ее тонкого прямого носа легли две вертикальные складки, гладкий лоб покрыла сетка морщин.

— Нет, мы не расставались, — медленно ответила Горина.

— Тогда позвольте спросить, жив ли ваш муж?

Синие глаза опять уставились на Шубина. Горина старалась разгадать, что скрывается за этим деликатным вопросом.

— Я полагаю, что он жив, — без малейшего колебания ответила она.

— Не могли бы вы описать мне внешность вашего супруга, его одежду?

Снова наступило молчание.

— Анатолий — это имя моего мужа — был высок и силен. — Горина взвешивала каждое слово. — Лучше я вам покажу его карточку, — и женщина вышла в другую комнату.

Вскоре она вернулась с большой фотографией в литой серебряной раме. Шубин заметил, что Горина держалась спокойнее.

Капитан увидел типично русское лицо — открытое, с добродушным взглядом светлых глаз, с широким лбом. Сильная шея, широкие плечи. «Только такой и мог покорить эту красавицу», — невольно подумал Шубин.

— Ваш супруг располагает к себе, — сказал капитан, регистрируя одновременно, что комплимент не произвел на Горину ни малейшего впечатления. — Вы, конечно, понимаете, Анна Ильинична, что встает естественный вопрос — почему супруг и отец в течение двух лет не подает о себе никаких известий?

— Это интимная сфера, — парировала Горина, и Шубину пришлось извиниться.

План его, однако, еще не был выполнен и наполовину, но несмотря на первую неудачу, капитан решил не отступать.

— Может быть, вы сказали бы мне, куда и когда точно выехал товарищ Горин два года назад?

— Извольте. Он выехал двенадцатого июня. Но куда — мне не известно.

Это совпадало с цифрой «13» на часах и месяцем сооружения колонн.

— Все же, — не уступал Шубин, — как уехал ваш супруг? Отпуск, ссора, поиски нового местожительства, или что‑нибудь иной?

— По делам, — неожиданно резко проговорила Горина.

— Я уже кончаю, — улыбнулся капитан. — Позвольте спросить, не носил ли Анатолий Александрович какой‑либо приметной вещи? Скажем, не носил ли он швейцарских часов, например, «Лонжин»?

При этих словах Горина нервно провела по лбу маленькой ручкой, с ее губ сорвалось:

— Лонжин?

— Да, вот таких, — и капитан извлек из платка изящные, плоские часы с сиреневым циферблатом.

Делая вид, что не смотрит на женщину, Шубин в то же время отмечал себе каждое движение ее губ и глаз, каждое движение мышц лица.

Прошло около минуты, прежде чем Горина овладела собой. На ее лице сменилась целая гамма эмоций — испуг, растерянность, колебание.

— Нас интересует, где ваш супруг приобрел эти часы? — уже настойчиво спросил Шубин. — В СССР или за границей?

— Видите ли …он был в Финляндии, лет 10 назад. Там и приобрел. — Но, спохватившись, Горина быстро поправилась. — Однако я не уверена, что это именно те часы. Все часы одинаковы. И, конечно, это не его часы, — убеждала она капитана. — Конечно не Анатолия!

Шубин ушел с Синеглинной в 9 часов. Дорогой он не мог отделаться от странного чувства, которое оставила у него Горина. «Умна, холодна, красива, — подытоживал он свои впечатления. — Чем‑то встревожена. Скрывает личные вещи мужа и описания его одежды. Но какая выдержка! И какие нервы! И почему за эти два года ни одного заявления о пропавшем муже?!»

4. Ядовитая роза

Поистине это было потрясающее превращение! Исчезло свежее лицо с молодыми глазами, и вместо него в зеркало смотрелся старик. В комнате горел свет, но даже опытный глаз не нашел бы на лице старика фальши — торчали волоски редких бровей, желтел высохший лоб, темнели складки щек.

Примерив резиновую маску тончайшей работы, гладко выбритый человек с крепким торсом и сильной шеей опустил штору окна спальни и, быстро одевшись, стал извлекать отовсюду свое вооружение. В его руке появился черный портсигар и металлический карандаш. Короткими тренированными движениями, словно сборщик часов, он извлекал предмет за предметом из рамы овального зеркала, из корешка словаря, из флакона с тушью, из ножек кровати. Свое оружие человек прятал в часовом кармане брюк, на груди, вешал на пояс. Наконец, он осторожно снял с лица маску и, сложив ее внутрь лицом, поместил в плоский футляр. И опять произошла метаморфоза! Исчез старик с угреватой кожей и редкой седой шевелюрой. Вместо него стоял сосредоточенный человек с немигающим взглядом светлых глаз.

Но только сейчас наступила важнейшая часть его подготовки. Человек снял с полки ящик и отыскал в нем флакон с надписью «Синие чернила». Тут же в его руках появилась резиновая груша размером с яйцо. Далеко отставив руки, человек быстрым движением открыл опасный флакон и еще быстрее опустил в него хоботок резинового баллона. Наполнив грушу ядовитой жидкостью, он присоединил к ней тонкую трубку и укрепил баллон на ремне под мышкой. Затем человек вывел трубку по лопаткам на грудь около сердца и надел пиджак. В его петлице алела пунцово–красная роза из пластмассы. Через отверстие в пиджаке он соединил резиновую трубку с розой, и главное орудие нападения было готово. Включив свет, человек на минуту задержался в комнате и мысленно проверил снаряжение. Затем он, никем незамеченный, вышел в сад. Шел второй час ночи.

Дул легкий прохладный ветер. Чуть шелестели листья. Майор Дэм несколько раз глубоко вдохнул чистый воздух, легко перебрался через забор, словно бесшумная рысь миновал площадку детского сада и очутился на улице с противоположной стороны квартала. Луна давно скрылась за домами. Было совершенно безлюдно. Дэм зашагал к Алмазному институту. Информация говорила о том, что директор института Рублев на эту ночь оставил в своем сейфе коробку с большим редким алмазом.

Много времени прошло, прежде чем Дэм проник в СССР, прежде чем вошел в свою роль и, став русским гражданином, получил работу по алмазам. И никто не подозревал, что обходительный специалист — майор разведки врага. И все же Дэм чувствовал себя, словно под острым ножом гильотины. Здесь, в Сверкальске, городе тайн и алмазов, этот нож был особенно остер. Еще в школе разведке Дэм приобрел волчью осторожность и повадку шакала. Днем и ночью он был готов дать отпор нападению. Дэм опасался уборщиц, стен, сослуживцев. Он ждал нападения, сидя в столовой, находясь на работе, во сне, стоя в автобусе. И сейчас он шел в институт, сжимая в руке микрогранату. Ветер гладил головы елей и сосен. Ночь все ниже опускала свои крылья на город. Разведчик никогда не оглядывается, и Дэм шел прямо и прямо, лишь на углах улиц проверяя с помощью зеркальца, не следят ли за ним? Через несколько кварталов вдали показался высокий забор института — центр алмазных исследований Сверкальска. Дэм хорошо знал это учреждение Академии наук — каменный забор, нетронутый лес во дворе, трехэтажное здание, первый вахтер у входа, второй — в здании. Но еще лучше Дэм знал, что кабинет директора расположен на втором этаже.

У института Дэм на ходу извлек маску и, надев ее, перевоплотился в старика. В то же мгновение корпус его ссутулился, плечи опустились вперед, втянулась грудь, потух взгляд. Голова Дэма дрожала. Майор был не только разведчиком, но актером–профессионалом.

Остановившись у проходной будки, Дэм без стука открыл дверь и вошел внутрь. Его ослепила сильная лампа. Навстречу майору двинулся рослый человек в синем свитере.

— Скажи, товарищ, — шамкающим голосом спросил Дэм, — далеко ль отсюда до гостиницы? Уже в какой дом захожу — спят.

Сверкальск всегда был полон командированных. Лампа у входа привлекала людей, и вахтера не удивил поздний визит старика. Он доверчиво подошел ближе к Дэму и, глядя на морщинистое лицо посетителя, сказал:

— До гостиницы далече. Лучше поймать такси.

Разведка учит — лучший способ отвлечь внимание от своей внешности это смотреть человеку прямо в глаза. И Дэм не спускал с вахтера благодарных, заискивающих глаз.

— Где же поймать‑то такси? Лучше поясни, — сказал Дэм, незаметно приближаясь к человеку.

Когда расстояние между ними сократилось до метра, майор перешел на дыхание носом, где в ноздрях лежали предохранительные тампоны. Одновременно нажав под мышкой баллон с ядом, он пустил в лицо вахтера струю усыпляющего газа. Через трубку жидкость побежала в розу, внутри которой стоял миниатюрный распылитель. Из прекрасного цветка теперь выходило ядовитое облако газа без цвета и запаха. Оно на десятки секунд выключало мозг жертвы. И будь то часовой оборонного объекта или бдительный страж золотой кладовой, Дэм мог беспрепятственно пройти мимо него.

— Спасибо, товарищ, — иронически поблагодарил Дэм и вышел.

Он знал, что газ еще не полностью сковывал память и мозг человека. Только через полминуты вахтер превратился в бессмысленное существо. Отсчитав сорок секунд, Дэм в том же обличии старика опять вошел в коридор. Вахтер не заметил вошедшего, не шелохнулся, когда человек прошел мимо.

В полном мраке, меж клумб и деревьев, Дэм шел по дорожке вперед к зданию Алмазного института. Под ногами хрустел гравий. Пахли невидимые цветы. Вскоре показался свет, и в нескольких десятках шагов Дэм увидел освещенный вход. Все остальное утопало во мраке. Там впереди находился более опасный противник — второй вахтер. Сотни тренировочных операций на острове шпионов, где многие годы учился Дэм, приучили его нервы, сердце и мысли к ледяному спокойствию. И все же майор испытывал сейчас подобие волнения. Осмотревшись, Дэм заглянул в вестибюль сквозь щель меж дверей.

За небольшим столом сидел мужчина средних лет и читал книгу. Майор знал, что наружный воздух обычно течет внутрь зданий. Не теряя времени, он стал нагнетать в дверную щель ядовитые пары. Одновременно Дэм достал из кармана небольшую дудку, похожую на охотничий манок, и извлек из нее несколько звуков — среднее между тревожным чириканьем воробья и пронзительным стрекотом сороки.

Человек за столом поднял голову. Незнакомые резкие звуки опять нарушили тишину и, отложив книгу, он встал из‑за стола. Дэм, не отходя от двери, продолжал нагнетать газ. Когда вахтер был в трех метрах от двери, Дэм со скоростью ягуара кинулся в сторону и исчез за накладной колонной. Прижавшись к стене так, что холод камня чувствовался через одежду, Дэм слышал, как вахтер остановился у двери, видимо, ожидая повторения странных звуков.

Шли секунды. Налетел порыв ветра. Какая‑то птица захлопала во сне крыльями. Отсчитав сорок секунд, Дэм двинулся к двери и бросился мимо охранника туда, где на втором этаже в кабинете № 28 лежал один из крупнейших советских алмазов.

5. «Красная маска»

В то время как капитан Шубин занимался делом мумии и искал неизвестных убийц, в органах безопасности имелась своя большая забота. Уже второй месяц шли поиски группы похитителей алмазов, действия которой граничили с наглостью и продуманной издевкой. Тревога началась в мае, когда из рудоуправления Амакских копей бесследно исчезли девятнадцать алмазов. Вор оставил в сейфе свою визитную карточку — страшное лицо азиатского божества, вырезанного на дощечке красного дерева, размером с коробку спичек. Через две недели драгоценные камни пропали из «Главалмаза». Как и в предыдущий раз, в сейфе хранения лежала красная маска — лицо бога устрашения на куске красного дерева. Эти два случая встревожили людей госбезопасности. В третий раз алмазы исчезли при особо загадочных обстоятельствах. Сорок два больших камня общим весом в триста девяносто четыре карата пропали из того же сейфа рудоуправления, несмотря на то, что их посменно охраняли два вооруженных человека. И опять в сейфе лежала знакомая красная маска.

Руководитель поисков майор Демин кропотливо собирал все, даже самые незначительные детали по действиям неизвестной группы. Сообщение о двух алмазах, обнаруженных в колонне, заинтересовало его. В кабинете Демина концентрировались все материалы по «Красной маске», как условно называлось похищение алмазов. Многое в этом деле не могло уложиться в строго математическом мышлении Демина. Прежде всего, он не понимал, почему квалифицированные преступники, для которых не существует самых сложных замков, оставляют отпечатки пальцев на месте похищения. Не знал он также, с какой целью «Красная маска» облюбовал алмазы, хотя сбыть их в СССР не представлялось возможным. И, наконец, он не знал, что ответить на вопрос — почему не исчезло золото, хранившееся рядом с камнями, и почему каждая пропажа происходила в четные числа.

Уже в который раз, Демин достал из сейфа белую пачку с материалами по маске и стал листать плотные страницы розоватой бумаги. «Совершенно секретно$1 — прочитал он гриф в правом верхнем углу документа.

Протокол допроса Белова Александра Кузьмича, главного инженера Амакских алмазных копей.

«4 мая около 5 часов дня я открыл в своем кабинете сейф, чтобы просмотреть список платиновой аппаратуры управления. На первой полке я сразу заметил незнакомый предмет из красной пластмассы с вырезанным на нем лицом дьявола. Этот предмет я не клал в сейф и поэтому проверил содержимое хранилища. Все оставалось нетронутым, но кожаный мешочек с 19–ю крупными алмазами бесследно исчез.»

За показаниями инженера были подшиты протоколы допроса вахтеров, уборщиц, секретаря. Тут же находилась дактилоскопическая карточка с отпечатками пальцев преступника. На светло–сером картоне шло десять квадратов — пять вверху и пять внизу. В верхнем ряду значилось: «Правая рука», в нижнем — «Левая рука». В восьми клетках из десяти чернели снимки отпечатков пальцев, снятых на месте похищения. Тут же находилось письмо из уголовной регистрации. Оно говорило, что в ее картотеках подобных отпечатков нет.

Перелистнув несколько страниц, Демин задержался на показаниях директора «Главалмаза».

«Совместно с геологом Кривицким мы отобрали для Промышленной выставки в Москве 78 алмазов различных цветов, различных комбинаций кристаллов кубической системы и с разными химическими элементами–красителями. Среди камней были и крупные алмазы — «Суворов», «Желтый», «Тигриный». Камни мы поместили в сейф Первой части в присутствии начальника части товарища Игнатьева. Через два дня, 22 мая, мы с инженером Кривицким открыли сейф в присутствии того же Игнатьева, обнаружив пропажу алмазов. В шкатулке палехской работы, где хранились камни, лежал восточный фетиш в виде оскаленного лица.»

Серая карточка содержала отпечатки с трех пальцев похитителя. Экспертиза говорила, что на этот раз действовал другой человек, с более толстыми пальцами. Показания Игнатьева, вахтеров говорили, что ничего подозрительного за эти два дня ими обнаружено не было.

Демин порывисто встал. Мысли его опять потекли вокруг трупа в колонне. Демин был уверен, что между «Красной маской» и убитым прямая связь, но его смущали некоторые обстоятельства. Взяв со стола одну из бумаг, он подошел к столу сидевшего с ним Пикова и протянул ему сообщение из управления милиции.

— Опять алмазы.

Демин считался с проницательным умом молодого следователя и хотел знать его мнение. Лейтенант Пиков прищурил свои маленькие глазки и внимательно прочитал сообщение Шубина о случае в колонне.

— «Красная маска$1 — наконец произнес он, не поднимая головы.

— Значит, они начали два года назад?

— Да.

— Но в колонне не обнаружено маски.

— Ее там и не должно быть. Ведь группа оставляет свою марку с единственной целью устрашения. Она как бы говорит нам: «Не верьте в свои силы! Мы сильнее вас. Мы даже памятку о себе оставляем». А зачем бросать сувенир в бетонную могилу, которая, по их мнению, должна скрыть преступление?!

— Ты полагаешь, труп может помочь поискам?

— В колонне должны быть вещи, которые что‑то скажут о противнике.

— Но до сих пор «Красная маска» не шла на убийство. Вахтеры у сейфа Амака ведь целы. А что стоило маске убить их?

Пиков промолчал.

Майор Демин подошел к окну и стал смотреть на далекую реку и горы за ней. Затем он достал из сейфа коробку из черной пластмассы и, сев, высыпал на лист бумаги три совершенно одинаковых красных маски. Взяв одну из них в руки, Демин поднес маску к окну, чтобы лучше рассмотреть ее. С небольшого тяжелого куска дерева на майора смотрело почти круглое, выпуклое лицо. Вместо волос у маски бежали огненные змеи, вырезанные с исключительной тщательностью. Выпученные зрачки косых глаз застыли у переносицы, непомерно широкий рот был оскален, и меж растянутых губ торчали волчьи клыки.

Снова и снова майор перебирал в памяти простые детали похищений алмазов, но как только доходил до отпечатков пальцев, тропинка его мыслей обрывалась, падая в пропасть неизвестного. И уже не в первый раз в его голове всплывала мысль о Язине.

Каждый разведчик, каждый работник внутренних дел знал Язина — начальника БОРа. БОР — бюро особых расследований, работал лишь в особо важных случаях вражеского шпионажа. Его методы и приемы изучались в школах безопасности, внутренних дел. «Анаконда», «Мурена», «Зеленый Будда», «Синий тарантул$1 — были лишь немногими из дел, которые раскрыл БОР за последние годы. И Демину порой казалось, что только БОР может победить «Красную маску».

— Товарищ майор, вам пакет, — неожиданно раздался чей‑то голос.

Перед ним стоял секретарь генерала, юноша лет двадцати. Сорвав с пакета печать, Демин нашел внутри письмо и твердый предмет.

СЕКРЕТНО

При этом препровождаем роговую пуговицу. Найдена 16 июня с. г. в колонне с трупом. По–видимому, с костюма убийцы, т. к. пуговицы на пиджаке погибшего целы. Экспертиза прилагается.

Нач. Следотдела УВД

Капитан Шубин.

Майор прочитал письмо.

В бумаге лежала светло–коричневая роговая пуговица размером с трехкопеечную монету. Плотный бланк экспертизы говорил, что «пуговица из натурального рога, стандарт МП 157–54, размер 23 мм. Затылок объекта хорошо полирован, отверстий четыре».

— И еще новость, — тут секретарь загадочно улыбнулся. — Приехал Язин.

Не успел майор открыть рот, чтобы сказать что‑то Пикову, как в кабинете уже стоял дежурный по отделу:

— Товарищ майор! — взволновано проговорил лейтенант. — Только что звонил Шубин. В институте пропали алмазы.

6. «Голубой Амур»

В кабинете Рублева, директора Алмазного института, царило подавленное молчание. Был час обеденного перерыва, но ни Рублев, ни его заместитель Нилов не оставляли кабинета. Тут же сидел Белов, главный инженер Амакских копей. Этот кряжистый человек, с лицом юноши, время от времени нервно вздрагивал и смотрел на дверь, где, как ему казалось, слышался скрип шагов. Но работники следствия все не приезжали. Нилов, сухощавый человек с гладковыбритым волевым лицом, не выдержал и встал. Он прошелся по кабинету и, ни к кому не обращаясь, с чувством произнес:

— Черт–те знает что такое! На копях пропажа. В «Главалмазе» пропажа. Теперь и у нас. Что делает розыск?!

Рублев, седой как лунь, человек, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, молчал, застыв в своем кресле. Белов тоже молчал, хотя в душе соглашался с заместителем. Изредка он поглядывал на сейф, который был оставлен открытым. Мощная дверца смотрела в кабинет своей внутренней частью. Сейф зиял темнотой и казался пустым.

Наконец, в приемной послышались шаги, приглушенные голоса, дверь открылась, и в комнату вошло четыре человека. Громадный брюнет с приятным лицом, поздоровавшись, предъявил синее удостоверение.

— Шубин. Из следсвенного отдела.

— Сюда, пожалуйста, — поднялся Рублев и подошел к сейфу.

Его голос был тихим, даже слабым. Много лет назад он болел лучевой болезнью и до сей поры не мог оправиться от ее последствий.

Шубин и Демин пропустили вперед эксперта.

— Кто открывал дверцу? — спросил он, доставая из кармана плоскую коробку.

— Я, — ответил Рублев. — Обнаружив пропажу и увидев сувенир с азиатской маской, я понял, в чем дело, и ни к чему больше не прикасался.

Надев резиновые перчатки, эксперт кончиками большого и среднего пальцев взял оскаленную «Красную маску» за противоположные углы и, осмотрев ее в лупу, вложил в металлическую коробку. С той же осторожностью он вынул небольшую шкатулку, в которой хранился алмаз, и убедился, что она пуста.

Началась следственная процедура. Эксперт сфотографировал со всех сторон кабинет, внутренность сейфа, шкатулку, маску, снял отпечатки пальцев всюду, где они были, обратив особое внимание на ручку дверцы.

— Как вы открывали шкатулку? — наконец спросил он директора.

— Увидев маску, я заподозрил неладное и открыл шкатулку концом спички. — Рублев проглотил комок, подошедший к горлу, и его высокий кадык совершил движение вверх и вниз.

— Как открыли такой сейф? — сорвалось у Нилова. — На двух замках.

Эксперт почесал концом мизинца нос и снисходительно посмотрел на ученого:

— Специалист работал.

Тем временем Демин начал допрос Рублева.

— Когда вы обнаружили пропажу?

— Полчаса назад.

— Как это произошло?

— Вчера инженер Белов и охрана доставили нам этот алмаз. Его вес двести двадцать семь каратов. Для наших копей это огромный камень. Я оставил его у себя. Сегодня в половине первого открываю сейф и… остальное вам известно.

— Есть цветные фотографии алмаза, — вмешался Белов. — Рабочие окрестили его «Голубым Амуром».

Нилов протянул следователю пачку фотографий, каждая с ученическую тетрадь. Снимки запечатлели нежно–голубой алмаз из двух соединенных основаниями четырехгранных пирамид.

— Сейф открыли один или в чьем‑либо присутствии?

— Я видел всю сцену, — подтвердил Нилов. — Мы сразу же позвонили в милицию.

— Кто знал, что «Голубой Амур» находится в сейфе Рублева? — Демин поочередно посмотрел на Белова и Нилова. — Этот вопрос позвольте задать все присутствующим.

Кадык Рублева опять совершил движение вверх и вниз.

— Об этом известно было мне, моему заместителю и еще парторгу Кудрявцеву. Знал об алмазе и начальник Первой части.

— Я узнал о камне позавчера, — добавил Нилов.

— Не делились ли вы, товарищи, с кем‑нибудь о предстоящем поступлении алмаза?

— Я — с начальником Первой части, — ответил Рублев.

— Позавчера я говорил о «Голубом Амуре» своей лаборантке Орловой, — добавил Нилов. — Скоро, мол, будем исследовать большой отечественный алмаз.

— В нашем рудоуправлении, — сказал инженер Белов, — о передаче «Голубого Амура» в институт знало три человека: начальник управления, я и начальник хранения, выдавший камень. Однако ему неизвестно место отправки алмаза. Охрана, ехавшая со мной, также не знала, что я везу.

— Интересовался ли кто‑нибудь у вас алмазом?

И Нилов и Белов ответили отрицательно.

— Как реагировала Орлова на сообщение об алмазе?

— Мне кажется, она не придала значения моим словам.

— Надо спросить еще парторга, — и Рублев снял телефон. — Скажи, Ермолай Никитич, спрашивал ли тебя кто про камень? Вспомни, пожалуйста… Нет, говоришь? Ну ладно, извини.

— Почему алмаз был оставлен в кабинете, а не в хранении?

— Это моя ошибка.

— Что думаете, товарищи, о мотивах похищения? — опять задал вопрос Демин.

— Насколько мне известно, алмазы пропадают в четвертый раз, — начал Рублев. — Может быть, это не воры, а шпионы. Иностранные фирмы не продают нам алмазов и, видимо, не хотят, чтобы мы добывали их сами.

Белов повернулся к Демину всем корпусом и коротко сказал:

— Мне кажется, это работа не наших людей. Для чего им неограненные камни? Хотя алмаз и в 300 раз дороже золота, но сбыть камни нельзя. Тот, кто похищает алмазы, еще и пугает: «Смотри, мол, не поймаешь меня. Я и деревянное пугало после себя оставлю».

— Цели преступников загадочны, — сказал Нилов.

Допрос продолжался.

— Форточка была закрыта?

— Да.

— Кто убирает кабинет?

— Женщина по имени Егоровна.

— Где б ее найти?

— Рублев снял телефон.

— Товарищ Лисицын. Это Рублев, пусть Егоровна зайдет ко мне.

Опрос уборщицы продолжался пять минут. Егоровна наотрез отказалась сесть. Она встревоженно поглядывала то на Рублева, то на незнакомых мужчин.

— Вы убирали сегодня этот кабинет? — спросил Демин.

— Убирала.

— Все ли было здесь, как обычно? Или, может быть, вам бросился в глаза какой‑нибудь беспорядок?

— Пропало что? — побледнев, спросила Егоровна.

— Нет, ничего не пропало.

Егоровна опять посмотрела на Демина, затем на Рублева, пожевала губами и сказала:

— Кабинет ихний всегда чист — не курят, мусор не бросают. Не то, что в девятом номере — нашаркано и окурки на полу. И сегодня все чисто было.

— Все‑таки, может быть, пустяк какой заметили? Скажем, волосок, пятно, бумажку или что‑нибудь другое?

Егоровна задумалась, глубоко втянув щеки.

— Разве вот ниточка здесь лежала, — и, нагнувшись, уборщица показала на ножку сейфа. — Черная, кажись. Видно, штаниной кто зацепил.

— Где б сейчас могла быть эта нитка?

— Да где ж ей быть, — и, снова нагнувшись, Егоровна пошарила рукой под сейфом. Она вымела оттуда кучку мусора и, перебрав его, торжествующе протянула Демину две тонких шерстяных нити, сплетенных между собой. — Вот!

Демин принял темную нить, как величайшую ценность и вложил ее в записную книжку.

Через четверть часа Демин и Шубин покинули директора Алмазного института, не подозревая, что они в последний раз видят инженера Белова.

7. Тайник под корой

За два дня до события, взволновавшего все алмазные копи, в десяти километрах от Амака в вековом лесу шли два человека. Гигантские сосны красной смолистой корой уходили далеко вверх. Ниже стояли лиственницы, окутанные густым игольчатым нарядом. Всюду росло множество белых грибов. Изредка слышались раскаты далеких взрывов.

— Клянусь эндокарпием сливы, — на ходу говорил человек с ружьем через плечо, — это редкий вид лярикса. Изогнут под влиянием западных ветров. Павел Лукич, вы только посмотрите. Типичное направление ветвей лярикса изменено на волнообразную горизонталь.

Голубоглазый человек в соломенной шляпе, устало бредший позади, приложил руку к сердцу и, проверяя пульс, устало ответил:

— Передохнуть бы, Андрей Петрович!

— Уверен, вы ничуть не устали. — Человек в шляпе автоматически кивнул головой и, споткнувшись о пень, негромко чертыхнулся. Павел Лукич Баков был другом профессора Алоева, директора Лесного института. В свободные дни он сопровождал ученого в его научных посещениях леса, стараясь запомнить как можно больше растений и деревьев. И сейчас, несмотря на усталость, он на ходу срывал цветы и травы, заталкивая их в толстый блокнот.

Минут десять они шли в полном молчании, прерываемом лишь сердитыми восклицаниями Бакова, когда он спотыкался о валежины или ударялся головой о низкие ветви. Впереди показалась зубчатая скала густого серого цвета. У ее подножия стоял огромный темно–зеленый кедр.

— Пинус сибирика, — воскликнул профессор, — насчитывает не менее трехсот лет! — И он уже шел прямо на могучее дерево.

Тяжело вздохнув, поплелся за профессором и Баков.

Вблизи дерево оказалось еще более громадным. Вертикально в небо уходила колонна не менее трех–четырех обхватов. Алоев уже суетился у ее корней. Он поднял с земли несколько хвоинок, вынул лупу и, остановившись, прочитал лекцию о кедре:

— Типичный представитель своего вида. Хвоя длинная, трехгранная, почти тринадцать сантиметров. Ширина около восьми миллиметров, смоляных ходов три. Не слушая ученого, Баков кивал головой, радуясь тому, что может отдохнуть и снять тяжелый рюкзак.

— И кора очень типична — пластинчатая, легко отделяется. Клянусь протококком, надо срезать кусок. — И, став на цыпочки, Алоев стал резать кору.

Через несколько секунд он издал такой звук, что Баков вздрогнул и вскочил на ноги.

— Клянусь тройной дозой нефелина… — растерянно бормотал профессор. — Тайник!

Забыв усталость, Баков кинулся к своему учителю. Толстая кора на дереве была незаметно надрезана в форме квадрата, который наподобие маленькой дверки отходил от ствола. Открыв дверцу ножом, Алоев увидел, как из тайника выпало что‑то белое.

— Письмо! — пробормотал Баков, подняв с земли сложенный вчетверо лист бумаги из обычной школьной тетради. На нем было четыре колонки цифр, написанных мягким черным карандашом:

195 261 395 721

179 697 541 798

952 869 941 654

869 985 421 141

801 970 591 424

Некоторое время Алоев и Баков молча смотрели на цифры.

— Не переписка ли геологов? — наконец проговорил Баков.

— Геолог не будет ставить тайники и писать шифром. У него есть пикетажная книжка. Это… — Алоев недоговорил и, вынув блокнот, быстро переписал цифры.

— А теперь спишите и вы, Павел Лукич, — и профессор протянул Бакову влажную от лесной сырости бумагу.

Когда вторая копия была снята, профессор заставил Бакова спрятать ее в часовой карман. Затем он положил бумагу на прежнее место и тщательно закрыл ее дверцей из коры.

— Надо стеречь кедр, — решил он. — Клянусь зерном хлорофилла, мы узнаем, кто адресат этой бумажки.

Однако Алоев тут же переменил свое решение.

— Надо иначе, — в раздумье заговорил он. — Вы, Павел Лукич, остаетесь здесь с ружьем и караулите, а я бегу на Амак.

Алоев уже хотел тронуться в путь, но опять остановился.

— Нет! Здесь опасней, и вы плохо стреляете. Лучше наоборот: я караулю, а вы спешите на копи. Идти километров десять. — Алоев взглянул на часы. — Теперь час дня. К четырем доберетесь. Идите прямо к начальнику рудоуправления или к главному инженеру. Если их нет, ищите уполномоченного по охране. Передайте им письмо и пусть шлют нам подмогу. Без шума, разумеется.

Баков понимал, что надо действовать быстро. С него разом сошла усталость. Скинув рюкзак, заправив брюки в носки и подтянув туже ремень, он кинулся в сторону Амака.

— Возьмите компас! — крикнул ему вдогонку Алоев. — Если собьетесь, копи от нас на юго–востоке!

Когда высокая фигура Бакова скрылась за поворотом узкой тропинки, Алоев перекинул ружье через плечо, взял в одну руку оба рюкзака и, осторожно осматриваясь вокруг, отошел от кедра шагов на пятьдесят. Здесь в густых зарослях бузины, за большим камнем, Алоев сложил в кучу снаряжение, снял ружье и опять осмотрелся. Стояла полная тишина. Недалеко во всем своем величии зеленел кедр. Кругом не было не единой души.

Однако человек в плотной рубахе защитного цвета, с острым носом и фляжкой на ремне видел каждый шаг незнакомых людей, слышал каждое их слово и видел, как Алоев переписал письмо. Когда Баков ушел, а Алоев спрятался за грудой камней, человек с фляжкой пополз в сторону профессора.

Алоев устал от дороги. Отгоняя назойливо жужжавших комаров, он плотно поел, запивая еду чаем из термоса. Затем он достал флакон с янтарной жидкостью и смазал ею лицо и руки. Комары сразу же перестали кусать.

Прошел час. «Баков уже одолел километра три, — думал Алоев. — В четыре будет на копях». Его мысли прерывали раскаты грома, приглушенные густой листвой. Где‑то прокричал коршун. На соседнем дереве бурым пушистым хвостом мелькнула белка. Стараясь не шевелиться и прячась за камни, Алоев стерег кедр. Не шевелился и человек, лежавший в засаде. Он подкрался к профессору сзади и караулил каждый его шаг.

В пятом часу потянул ветер. Положив руки на мешок и опустив на них голову, Алоев не спускал глаз с кедра. Однако сытная пища и усталость смыкали ему веки. Он поднимал голову, прислушивался к шелесту деревьев. Незаметно Алоев уснул, побежденный тишиной и кристально чистым воздухом гор. Этого и ждал человек с острым носом. Сантиметр за сантиметром он пополз к Алоеву, как ползет змея к задремавшей птице, пока его фигура не выросла за спиной профессора. Никогда ученый не был так близок от смерти, как в эти секунды, когда человек за его спиной решал, что предпринять. Он прибыл за письмом в тайнике, пройдя нелегкий и опасный путь, скрываясь от встречных людей, обходя охотничьи привалы и костры. И сейчас он хладнокровно рассчитывал — умертвить ли спящего, переписать ли письмо, оставив подлинник на месте, отравить ли человека медленным ядом.

Придя к решению, незнакомец надел на руки перчатки, осторожно взял ружье человека и, осмотрев его и проверив заряд, повернул к кедру. Крадучись, словно кошка, и стараясь не разбудить спящего, он добрался до дерева, достал письмо, быстро списал цифры и положил бумагу обратно. Лишь после этого, он вернулся к Алоеву.

Профессор спал в той же позе. От него пахло глицерином, по лбу катились капли пота. Так же бесшумно положив ружье на прежнее место, человек в серой кепке скрылся в лесном полумраке.

8. Смерть инженера

На алмазных копях стоял грохот и шум. Драгоценный камень прятался в твердом синем кимберлите. И человек сверлил его алмазными зубьями, рвал жидким кислородом, проникая в грудь земли все глубже и глубже. Стучали перфораторы, от взрывов стонала земля, дрожал лес, в страхе летели прочь стаи птиц. Из темных колодцев поднимались вагонетки, скрежещущие под тяжестью камня. После взрывов люди спускались вниз в колодцы, поперечник которых иногда достигал сотен метров. Из них наверх шли сотни тросов, словно волосы распущенной стальной косы. По ним, подчиняясь воли машиниста–лебедчика, то ползли вверх тяжелые вагонетки, таившие в себе алмазы, то пустыми падали вниз, чтобы там внизу, у экскаватора, проглотить порцию синего камня. В вертикальных колодцах было темно, журчала вода, жужжали насосы, лязгали стальные пасти машин. Наверху уже было жарко, изредка дул легкий ветер, принося запах пыли и сухого дыма.

18 июня в десятом часу утра моторист–лебедчик Дьяков увидел, как главный инженер копей Белов вдруг упал, взмахнув руками. Дьяков работал в просторном помещении на втором этаже лебедочной, близ обрыва колодца. Не бросая поста, лебедчик через открытое настежь окно наблюдал за инженером. При падении он, видимо, потерял сознание, так как недвижно лежал все в той же позе. «Солнечный удар», — решил Дьяков и крикнул проходившему мимо рабочему:

— Эй, слышь! У парапета упал инженер. Сбегай, посмотри.

Рабочий был потрясен тем, что увидел. Скрючив пальцы, с лицом, залитым кровью, у самого края пропасти лежал главный инженер. Рабочий растерялся, не зная что делать, — то ли поднимать упавшего, то ли звать людей. Опомнившись, он просунул под голову инженера камень, приложил платок к кровоточащей ране у виска и бросился в санчасть.

Дежурный врач мог только установить мгновенную смерть от пули, пробившей голову Белова. Свинец вошел в левое ухо и вышел близ правого виска. Через сорок минут начальник Уголовного розыска Крестовский, Шубин, врач и эксперт уже были на месте.

Подойдя к трупу под ослепительно белевшей на солнце простыней, Шубин, пересилив себя, поднял край материи. Уже во второй раз за эти дни Шубин поймал себя на слабости при осмотре мертвых. Он отошел в сторону и, стараясь не смотреть на убитого, взглянул поверх металлического забора. Трехсотметровый обрыв падал отвесно вниз, словно горная пропасть. Справа визжали натянутые и горячие от работы тросы. Внизу рокотали экскаваторы. А здесь лежал человек, быть может, убитый из‑за алмазов. Вагонетки поднимались высоко над пропастью, отдавали людям свою добычу и опять бежали вниз. На глазах Шубина блеснули росинки. Много раз он выезжал на места происшествий, много раз видел убитых, но ни одна смерть не была воспринята им так, как эта.

Пока Крестовский и эксперт занимались своей работой, Шубин несколько успокоился и подошел к Пучкову. Крестовский ходил по наваленным вокруг грудам пожелтевшего кимберлита. Он тянулся кругом на многие сотни метров, и лишь в километре от разработок начинался лес.

— За такой дресвой не спрячешься, — задумчиво проговорил начальник розыска и достал оптический дальномер. — Девятьсот шестьдесят метров, — определил он расстояние до ближайших деревьев.

Подошел эксперт. Он успел сделать фотографии и расспросить Дьякова и людей, находившихся в момент убийства около колодца.

— Никто не видел стрелявшего, — сказал он Шубину. — Никто не слышал выстрела. Однако, судя по ране, по траектории полета пули и по росту инженера, убийца находился недалеко. Но разве здесь скроешься? — спросил он сам себя и озадачено посмотрел на каменное поле за своей спиной.

Прищурив глаза от солнца, посмотрел на него и Шубин. Далеко вокруг шла серо–желтая раздробленная порода с картофель величиной и, действительно, за ней могла спрятаться только крыса.

— Вывод один, — с трудом произнес баллист, — пуля пришла из леса.

Шубин и Крестовский с удивлением посмотрели на него.

— Расстояние здесь девятьсот шестьдесят метров, — продолжал эксперт, не столько обращаясь к слушавшим его офицерам, сколько рассуждая сам с собой. — У инженера рана от малопульки, калибр 5,6 миллиметра. Но за километр малопулька даже не ранит. Значит, специальное ружье, с давлением четыре тысячи атмосфер. Значит, оптический прицел. Значит, снайпер.

— Маузерная пуля, говоришь?

— Да. Вот если б найти ее, тогда яснее было бы.

Поодаль собралась толпа рабочих. Несмотря на жаркое солнце, они стояли с непокрытыми головами, молча глядя на людей, исследовавших место убийства.

Шубин делал все новые пометки в блокноте. Он уже полностью овладел собой. Это был прежний Шубин — неутомимый следователь, полный ума и энергии. Он положил кусок кимберлита в карман, зарисовал обстановку и положение трупа, изучил местность, срисовал лес, зеленой щетиной стоявший вдали. Он поднялся к машинисту Дьякову и подробно записал все, что тот видел из окна.

Люди, бывшие в момент убийства близ колодца, в один голос утверждали, что не слышали ни выстрела, ни свиста пули. Дьяков говорил, что на момент убийства инженер Белов стоял к нему спиной. Рана у левого уха свидетельствовала, что пуля была пущена из леса, находившегося на востоке от копей. Однако самый тщательный осмотр деревьев на восточной стороне тайги не дал ничего.

Изучение места преступления и допросы людей закончились к трем часам дня. Пулю найти не удалось. Убитого повезли в морг, и все рабочие, находившиеся на поверхности, вышли проводить Белова, своего любимого инженера. Они шли за белой санкаретой, наклонив головы и не говоря ни слова. Глядя на эту печальную процессию, Шубин чувствовал упрек и немую просьбу людей скорее найти убийцу.

Вернувшись в управление, Шубин стал готовить доклад комиссару. Его уверенность, что преступление связано с «Красной маской», все росла. Это подтверждалось и запиской баллиста, говорившей, что убийца обладает необычным снайперским ружьем–винтовкой, бьющей мелкими пулями на неслыханное расстояние. Капитана, впрочем, смущало то, что нигде не был найден значок врага — красная маска.

— Вам письмо, — проговорил секретарь, входя к Шубину. — Местное.

Взяв обычный зеленоватый конверт с сорокакопеечной маркой, капитан не без волнения надрезал его край и прочел пять строк круглого почерка с твердым нажимом:

Уважаемый товарищ Шубин!

Все эти дни содержание наших бесед не выходит у меня из головы. Вспомнила некоторые детали. Прошу зайти вечером 19 июня.

А. Горина

Шубин прочитал письмо дважды, поймав себя на том, что ему не терпится увидеть Горину и узнать дальнейшие подробности об ее муже. В это время раздался телефонный звонок:

— Товарищ капитан, — громче обычного проговорил врач Пучков. — В кармане убитого Белова я только что обнаружил красную маску.

Шубин с трудом удержал в руках телефонную трубку. Он сам, в присутствии понятых, Крестовского, Пучкова и баллиста проверил карманы инженера, но не нашел там ничего, кроме ключей, карманного словаря и денег.

9. Геолог Савич

19 июня вечером Шубин оправился на Синеглинную. Горина ожидала его в саду. Проведя капитана в гостиную, она усадила его в кресло и, как в прошлый раз, сказала сыну:

— Вова, иди погуляй!

На Гориной было красивое платье цвета спелой вишни. Оно подчеркивало белизну ее лица и скрадывало чуть округлые формы. «Женщина со вкусом», — отметил про себя Шубин, заметив, однако, что, как и предыдущий раз, глаза хозяйки задернуты шторой холодной настороженности. Шубин не начинал разговора, ожидая, что скажет геолог.

— Видите ли, товарищ Шубин, — мягким грудным голосом заговорила Горина. — Многие из нас имеют предубеждение или, быть может, страх перед милицией. Признаюсь, грешна этим и я. Вот почему в прошлый раз я обошлась с вами несколько неучтиво.

Шубин молчал, стараясь разгадать планы своей собеседницы.

— Я была удивлена, почему вдруг мной интересуется милиция. Скажу больше, я немного струсила. Но теперь все это позади, и я написала вам. Если у вас есть еще вопросы, пожалуйста, задавайте. Но мне интересно одно — в прошлый раз я не догадалась спросить, — как попал к вам «Лонжин», если он действительно собственность моего мужа.

Шубин колебался. Женщина говорила искренне, но по опыту следственной работы капитан знал, что люди нередко отказываются от собственных слов и показаний. Он и верил Гориной и не верил. «Не хочет ли она отказаться от часов?»

— «Лонжин» передали мне в отдел с просьбой узнать, не собственность ли это вашего супруга.

— Но как мог Анатолий, мой муж, расстаться с «Лонжином». Он берег его, говорил, что это точнейший механизм. И вдруг часы у вас!

Шубин промолчал.

— Не могли бы вы показать мне часы еще раз?

Капитан достал из кармана коробку и передал ее женщине.

Горина взяла часы, и весь ее облик сразу изменился. По лицу геолога разлилось что‑то кроткое и женственно–нежное. И Шубин понял, что перед ним женщина одного чувства, твердая, даже грубая с одними, и мягкая, даже покорная с другими. Горина осмотрела ремешок, оборотную сторону часов, циферблат. Тем временем Шубин запоминал ее внешность: лоб высокий, скорее лоб умного мужчины; у губ едва заметные почти вертикальные морщинки. Тут Шубин поймал себя на мысли, что он замечает красоту Гориной и весь ее одухотворенный облик.

— У меня есть номер часов мужа, — наконец проговорила Горина, нехотя расставаясь с часами. — Вы извините, я сейчас принесу.

Она быстро вернулась и громче обычного произнесла:

— Номер часов 76591, — и протянула фабричный паспорт часов на французском языке.

Шубин помнил номер и, плохо скрывая радость, ответил:

— Цифры сходятся.

Горина чуть побледнела.

Скажите, Анна Ильинична, — приступил к делу капитан, — вы не помните цвет костюма, в котором уезжал ваш супруг?

— Вы спрашивали меня об этом. Признаться, я тогда боялась сказать. На нем был серый костюм. Мы вместе покупали материал. Трико «Люкс». Расцветка нежна и красива.

Номер часов, название ткани и ее цвет сходились. Шубин достал шелковый платок и положил на стол серебряные запонки с синим турмалином.

— Не знакомы ли вам эти запонки?

Горина, как загипнотизированная, не могла оторвать глаз от тяжелых запонок с красиво блестевшим камнем.

— Это мой подарок мужу… ко дню рождения, — дрогнувшими губами прошептала она.

— Не взглянули ли бы вы еще на некоторые вещи, которые были при вашем супруге?

— Были? — испуганно переспросила Горина. — Вы так говорите, будто с мужем что‑то стряслось. В ее голосе звучала тревога.

— Мне передали эти алмазы, — сказал он, раскрыв небольшую коробку–кубик. — Знаете ли вы их?

Горина взяла обтянутую атласом коробочку и повернулась с нею к окну. Выражение, мгновенно возникшее на ее лице, безошибочно сказало капитану, что камни ей знакомы.

Стараясь сохранить остатки спокойствия, с трудом выговаривая слова, Горина произнесла:

— Эти алмазы… я видела у мужа. У них редкий розовый цвет. Такие камни трудно забыть…

Шубин решил идти напролом. Он раскрыл чемодан, который принес с собой, и извлек оттуда серый пиджак, бывший на человеке в колонне. Тщательно вычищенный и выглаженный пиджак казался совершенно новым.

— Его… — едва слышно, одними губами произнесла Горина и остановила на Шубине полный горя простой человеческий взгляд.

Она нерешительно, почти боязливо, потрогала материал, посмотрела на пуговицы и сказала:

— Как… к вам попал?

Теперь перед Шубиным сидела обычная женщина, охваченная беспокойством за мужа и уже догадывающаяся о его судьбе.

— Я прошу вас, скажите, муж… арестован?

Шубин молчал.

— Или… — и, не будучи в силах выговорить страшное для нее слово, Горина закрыла лицо руками.

Сквозь пальцы было видно, как горе заливало ее прекрасное лицо. И Шубин уже не сомневался, что человек из колонны инженер Горин. Ему предстояла тяжелая миссия сообщить женщине трагическое известие. Он начал мягко и деликатно.

— Могу вас заверить, Анна Ильинична, что ваш муж не арестован.

Он сделал паузу.

— Значит, он… мертв, — и руки Гориной опять судорожно закрыли лицо.

— Не расстраивайтесь, пожалуйста. Это предположение может еще не оправдаться.

— Но есть такое предположение?

Шубин опять сделал паузу. Он знал, что печальные известия воспринимаются легче, если их преподносить постепенно.

— Откровенно говоря, есть. Ваш супруг значится в списках без вести пропавших, — Шубин подчеркнул слово «без вести пропавших». — Доказательств же смерти пока нет.

— Пока? — эхом отозвалась Горина.

Она отняла руки от лица, и Шубин увидел на ее глазах слезы. Капитан решил, что пришла пора сказать женщине правду.

— Не исключено, однако, что может быть и печальный конец.

И Шубин рассказал, как рабочие нашли труп в колонне, как специалисты получили статую–слепок с погибшего. Горина слушала, окаменев, не роняя слов и не задавая вопросов. Она не закрывала больше лица, слезы высохли на ее глазах.

— Когда вы найдете в себе силы взглянуть на слепок, мы проводим вас в лабораторию. Вдруг убитый не ваш муж.

— Я хочу видеть его сегодня! Непременно сегодня, — в ее глазах появилась решимость. — И как можно скорее.

— Вы увидите слепок, — обещал Шубин. — Если у вас будет желание, мы покажем вам и само тело в морге. У нас общая цель — обнаружить убийц. И я надеюсь на вашу помощь.

— Спрашивайте все. В тот раз вы назвали свое имя, отчество, но, признаться, я забыла его.

— Иван Васильевич.

— Спрашивайте, Иван Васильевич!

— Не так просто доставить физически сильного человека, каким был ваш муж, через весь город на стройку и там поднять его на верхний этаж. Несомненно, вашего мужа доставили на стройку обманом.

Капитан замолчал.

— Есть предположение, что кто‑то из мнимых друзей вашего супруга завел его на стропила, где и завязалась борьба.

— Борьба?

— Да. Ваш муж смело защищался, но во время схватки он был… ранен в правую руку.

Труп лежал на этих алмазах. Поэтому очень важно знать фамилии таких знакомых вашего мужа, с которыми бы он мог отправиться на прогулку ночью.

— В этом городе мы недавно, всего три года. Анатолий не имел много друзей. Я знаю их наперечет. Это Павловы. Они сейчас в Сверкальске, но в день отъезда мужа Павлов был на курорте. Далее идут Коротковы, Вахрушевы. Вот разве Савич! — вдруг осенило ее. — Да, да, Савич! Не знаю, как и где познакомился он с мужем, но этот человек никогда мне не нравился. Мужа, однако, он обворожил. Савич тоже геолог. Он и передал мне, что Анатолий в Иркутске.

— В Иркутске? Когда он сообщил это?

— Анатолий уехал двенадцатого июня. Значит, позднее, но в июне.

— Где бы в Иркутске мог быть ваш муж?

— Скорее всего, в Геологоуправлении.

— Не был ли у вас Савич в день отъезда?

Шубин записывал свои вопросы и ответы Гориной.

— Нет. Вечером двенадцатого муж неожиданно собрался и уехал. Я утаила от вас одну вещь, — тут Горина виновато посмотрела на капитана. — Мы с Анатолием сильно поссорились из‑за Вовы. Муж вышел, сказав, что никогда не вернется.

Помня состояние Гориной, Шубин закончил допрос и спрятал блокнот. Около десяти он вызвал машину и повез женщину в управление.

10. Первый доклад

Вечером 22 июня в кабинете начальника Управления госбезопасности генерала Черкова сидел подтянутый человек в кремовом костюме. На столе перед ним лежала папка из черной кожи. Тонкие кисти рук с чуть выступавшими венами лежали на папке. Человек почтительно слушал генерала в штатском костюме кофейного цвета. У окна сидел человек в форме полковника.

— Обстановка такова, товарищ Язин, — говорил генерал, — что дорог каждый час. Налицо активизация действий врага. Если между похищением алмазов четвертого и двадцать второго мая прошло восемнадцать дней, то уже следующая пропажа имела место через пятнадцать дней, а затем через десять дней. Убийство же Белова произошло всего через два дня после исчезновения «Голубого Амура». Надо полагать, группа «Красной маски» собралась в полном составе. Повторяю, товарищ полковник, мы очень рассчитываем на помощь БОРа, и я слушаю вас с величайшем вниманием.

Генерал мягко улыбнулся и замолчал.

Язин неторопливо раскрыл папку, перебрал в ней несколько бумаг и начал доклад. В голосе его слышались сила и скромность. Язин не навязывал своих выводов, а сообщал их спокойно, иногда даже с нотами неуверенности в голосе.

— Наша работа пока идет в трудных условиях. Мы не знаем, где база врага, и распыляем силы. Враг действует и в Исследовательском институте, и в Главалмазе, и на Амакских копях, и в их окрестностях. Перед нами два убийства, четыре похищения алмазов, экзотическая красная маска и слухи, ползущие по копям.

Начну с трупа в колонне. Здесь трудно дополнить отличную работу следователя Шубина. Убитый геолог Горин, 36 лет, сибиряк, нередко использовал отпуск для поездки в тайгу и проверки своих открытий. На работе Горин известен как первооткрыватель многих важных месторождений. Не исключено, что за ним следили. Его вещи, слепок и труп опознаны женой. Возможно, он убит за особо ценную находку месторождений алмазов. Вскоре после возвращения из тайги Горин ссорится с женой и уезжает, так рассказывает сама Горина. В тот же вечер он попадает в бетонную колонну. Вдова геолога подозревает некоего Савича. Внешность Савича — средний рост, темные волосы, крепкое сложение, темные глаза. Однако, по нашим справкам, Савич в учреждениях, связанных с геологией, никогда не работал в Сверкальске, никогда не прописывался. Савича мы разыскиваем по СССР, допуская — не вымысел ли это Гориной?

Об отрезанной руке Горина. Как известно, правая рука убитого была отсечена неизвестным, чрезвычайно острым предметом. Зачитаю экспертизу нашего специалиста.

Язин достал из папки лист бумаги и стал читать:

«Правая рука отсечена между запястьем и ульной–радиусом неизвестным оружием повышенной режущей способности. Характер отсечения напоминает работу типографского ножа. Подсчет говорит, что силу, необходимую для нанесения вышеуказанного поражения, может развить лишь орудие весом не менее 2100 граммов, длиной не менее 60 см, при амплитуде размаха 170 см, со скоростью удара не менее 29 метров в секунду. С режущим инструментом подобных свойств экспертиза встречается впервые. По точности отсечения следует категорический вывод, что нападавший обладал знаниями по анатомии человеческого тела…»

Предварительное изучение обстоятельств убийства Горина дает следующее. Геолог был сброшен в узкую трубу колонны, еще не заполненную раствором. Усыпляющих средств микроанализ не обнаружил. Раньше Горина в колонну полетела его рука. Каких‑либо отпечатков пальцев на трупе не обнаружено. Найденные алмазы, видимо, находились в кисти руки. Сбросив геолога в жерло колонны, преступник удалился. Тело залили бетоном, быть может, уже на следующее утро. Рабочие не могли знать, что находится в 20–метровой и совершенно темной внутри трубе. Возможно, Горин пробыл живым в колонне и несколько дней.

Немного о Гориной. Первое впечатление, что она помогает нашим поискам: опознала труп, часы, запонки, алмазы. Однако Горина умолчала, что через одиннадцать дней после гибели мужа на ее сберкнижке появилось десять тысяч рублей, а еще через неделю пять тысяч. Ставка Гориной тысяча сто рублей, у нее старая мать, сын девяти лет. В этих условиях двукратное появление столь больших сумм вызывает естественный интерес.

Перехожу к «Голубому Амуру». Во время первых трех похищений наших людей еще не было в Сверкальске. Мы могли детально ознакомиться лишь с местом пропажи «Голубого Амура». Товарищ Демин обнаружил близ сейфа Рублева — начальника Алмазного института — темно–серую двуцветную нить из шерсти и просновки из искусственного шелка. Мы проверили окна, форточки, стены и потолок кабинета Рублева. Целость их не нарушена. Отсюда вывод — похититель проник через входную дверь, несмотря на специальный замок БИЛ-107. Он открыл также двойной замок сейфа с внутренней печатью. Одно это уже говорит о квалификации врага. Дальнейшие поиски показали, что нить под сейфом принадлежит костюму научного сотрудника Алмазного института Змеева. В прошлом Змеев был под следствием. Переведен в институт из Главалмаза. Причина — неуживчивость характера.

Есть у нас и новая находка. При осмотре кабинета Рублева в мусоре под сейфом обнаружен обломок ногтя. Анализ ногтевого обломка говорит, что он принадлежит мужчине 25–35 лет. Ноготь заражен лейконихией — болезнью, когда на ногтях появляются белые точки или пятна. Наши поиски показали, что в подноготной грязи содержится пыль химических солей. Установлено, что на безымянном пальце Змеева отломлен кусок ногтя, — тут Язин достал из папки лист бумаги. — Совпадение в составе солей ногтя и солей в колбах и ретортах Змеева полнейшее. К тому же Змееву тридцать один год. Однако отпечатки пальцев, оставленные преступником в сейфе Рублева, и отпечатки Змеева расходятся самым разительным образом.

Перехожу к сувениру «Красная маска». Мы начали знакомиться с этой своего рода маркой преступной группы с экспертизы. Зачитаю ее:

«Предъявленный образец ручной резьбы по дереву размером 48 мм на 32 мм, толщиной в 12 мм, весом 39 гр выполнена по красному дереву ценной породы «Тектона грандис» из Ост–Индии. Резьба глубокая, высокорельефная…»

— Это разъяснение кустаря–резчика. Что же касается самого изображения, — продолжал Язин, — то художник Кругов из Академии художеств дал следующую характеристику:

«Осмотренная резьба по темноцветному красному дереву представляет собой копию лица божества Яма, в тибетском названии, видимо, Синрэ, что в переводе значит «Топу пугающий». В буддийской религии Яма — повелитель дьяволов. Резьба изготовлена из ост–индийского дерева, более сорока лет не импортируемого в СССР. Манера исполнения, трактация подлинника типична для резчиков Филиппинских островов».

Язин сложил в папку листы, посмотрел в темные глаза генерала и сказал:

— А теперь о вещах более серьезных. Демонстративность действий врага, его умение проникать в недоступные сейфы и места хранения, находится в вопиющем противоречии с недосмотром, которого не допустит даже обычный, начинающий вор. Я говорю об отпечатках пальцев. Они найдены в сейфах, на шкатулках с алмазами, на ручках дверей. Всего в наше распоряжение поступило более 30 отпечатков пяти разных лиц, по экспертизе мужчин в возрасте от 20 до 40 лет.

С одной стороны отпечатки будто находятся в гармонии с вызывающим образом действий группы, но мой заместитель Жуков отнесся к ним по–другому. Совместно с химиком и дактилоскопистом Шустовым он провел кропотливое исследование микрочастиц, оставшихся между пальцевыми узорами на ручках и шкатулке. И Шустов, и Жуков были вознаграждены сторицей. Установлено, что отпечатки оставлены не человеческой кожей, а синтетическим кожеобразным веществом, близким к человеческой эпидерме. Это дает нам два важных вывода:

Первый. Преступник действует в резиновых перчатках, на пальцы которых нанесены ложные дактилоскопические линии.

Второй. В похищении алмазов участвует не пять человек, как то хочет внушить нам враг, а может быть, всего один человек. Лишь меняющий каждый раз дактило–перчатки.

При этих словах генерал откинулся на спинку кресла, а его густые черные брови поднялись вверх. Полковник у окна сделал движение.

— Это открытие — наша удача. Но есть и неудачи. Шифрованное письмо, переданное в БОР из Рудоуправления Амака и найденное под корою кедра профессором Алоевым, было расшифровано электронной машиной. Как известно, письмо дало три связно толкуемых варианта, из которых вариант № 2 мы признали наиболее вероятным. Повторяю его текст.

Язин вынул из голубого конверта кусок картона и прочитал:

«УБРАТЬ ВТОРОЙ НОМЕР

НЕ ПОЗДНЕЕ ВОСЕМНАДЦАТОГО.

ОДНОВРЕМЕННО ПОДНЯТЬ ВОЛНЫ».

— Эти девять слов, товарищ генерал, как теперь стало понятно, — на слове «теперь» Язин сделал ударение, — приказ убить инженера Белова. На Амакских копях он первый после начальника Рудоуправления, то есть «второй». Письмо обнаружено шестнадцатого, а убийство Белова произошло восемнадцатого. В наших руках находилась возможность спасти человеческую жизнь, но она не была использована.

Очень мало дало нам и расследование на Амаке. Пуля все еще не найдена. Подозрительных лиц на копях не обнаружено. Наши баллисты полагают, что выстрел произведен из дальнобойной винтовки–маузера типа «ДЭЦ», что в переводе значит «Смерть». Убийство, несомненно, демонстративно: противник хочет запугать нас, как он старался это сделать масками и отпечатками. На копях в связи с убийством пущены слухи. Они сводятся к следующему: смерть главного инженера только начало тех неприятностей, которые произойдут на копях; работа на Амаке опасна; ожидается взрыв бомбы, которая даст стойкое радиоактивное заражение, отчего погибнет много людей. Эти слухи и есть вторая часть письма — «Поднять волны». Как вам известно, на копях работают и люди БОРа. Они ищут источник слухов. Однако, кроме записей, пугающих народ высказываний, ничего не обнаружено.

Отсюда важный для нас вывод — на копях действует один или несколько агентов врага; между врагом на копях и убийцей вне зоны согласованные действия и связь; над ними общий руководитель, который находится в тайге или через связных шлет письма в тайник под корой. Замечу, что за кедром установлено круглосуточное наблюдение.

Язин сделал паузу и переложил бумаги в папке. Генерал поднялся и встал против Язина, скрестив на груди руки. Ему нравился Язин — выдержанный и немногословный. Из доклада начальника БОРа генерал все яснее представлял себе обстановку, и в его голове уже складывался план широких действий и поисков врага.

— Позавчера на Амакских копях были обнаружены любопытные вещи, — вновь зазвучал голос Язина. — Около семи утра радиолокатор, установленный в зоне Амака, заметил в утреннем тумане над копями неизвестный квадратный предмет. В бинокль предмет не различался. Как установили, это был воздушный змеек. Вчера и сегодня змеек не появлялся. Возможно, что на нем поднимался топографический фотоаппарат. Есть опасения, что с его помощью территория копий заснята врагом.

Язин замолчал и, открыв боковой кармашек на папке, извлек оттуда коричневую пуговицу.

— Это роговая пуговица для пиджака найдена в бетоне вместе с Гориным. Самое внимательное ее изучение не дало нам ничего: обычная пуговица, ГОСТ М–П 157–54. Однако наш чудесный Мильцов нашел, что пуговица внутри полая, открывается рывком с нитяного пришива, — и сильным движением Язин разъединил пуговицу на две половинки.

Внутри открылась пустота с четырьмя отверстиями в нижней части пуговицы, и четырьмя тончайшими трубками для нити в верхней.

— Внутренняя емкость достаточна для помещения в ней микрофотоаппарата или ампулы с ядом, или для другого микроприбора специального назначения. — Язин поднял голову, посмотрел на бронзовый подсвечник на столе, и добавил: «Мне вспоминается дело „Анаконда". Там у задержанного врага мы нашли пуговицы с зажигательным прибором и взрывателем. Пуговица непререкаемо говорит: убийца инженера Горина опасно вооружен. Об этом можно судить уже по одной пуговице, не говоря о неизвестном режущем орудии. Это роговая находка в известной степени — указующая стрелка для нас. БОР приступил к негласной регистрации всех костюмов, как мужских, так и женских, с подобными пуговицами в алмазных учреждениях Сверкальска. О результатах сообщу вам отдельно».

— Заканчивая на этом доклад, я хотел бы, товарищ генерал, сделать из сказанного пять выводов:

Первый. В город проникла иностранная шпионская группа численностью не менее трех человек.

Второй. Демонстративность действий группы наталкивает на мысль — не работает ли враг без местной агентуры? Безагентные группы, как известно, разоблачаются лишь с большим трудом, ибо у них нет того хвоста, за который прежде всего их можно было б схватить.

Третий. Убийство Горина, возможно, первая акция врага, быть может, акция ее руководителя, прибывшего в СССР ранее остальных членов группы.

Четвертый. Похищение алмазов, убийство Белова и Горина — лишь авангардные бои, за которыми могут последовать действия более опасные для нашей алмазной промышленности. В наше время алмаз — камень исключительного значения. Применение его для буровых работ даст миллиарды рублей экономии в год.

Вот почему в качестве пятого вывода следует, что надо опасаться массовых отравлений, взрывов, покушений на ученых–алмазоведов и других серьезных неприятностей.

Язин сложил папку и, передав ее начальнику Управления, приготовился отвечать на вопросы.

11. Амакские копи

Несмотря на убийство главного инженера, несмотря на то, что враг тайно пробрался на Амакские копи, добыча алмазов не останавливалась ни на минуту. Здесь, в пятнадцати километрах южнее Сверкальска, сотни упорных, молчаливых людей ввели в бой множество сильных машин. Они взрывали и дробили синий камень, наполняя воздух грохотом и пылью. Они разбрасывали стальными лентами драгоценный щебень на многие гектары вокруг, струями воды, острыми, как меч, и быстрыми, как пуля, крошили голубой камень. Солнце, дождь, свирепый мороз — все служило человеку, облегчая ему добычу алмазов более твердых, чем сталь и непобедимый корунд. Измельченный кимберлит спускали по отполированному камнем конвейеру в черные пасти приемщика. Там на вибрационных лентах алмазы налипали на жир — магнит драгоценных кристаллов. Но никто на копях не знал, как велика добыча алмазов.

Люди БОРа были на копях всюду. Они взрывали породу, бурили узкие норы для взрывчатых веществ, составляли бумаги, стерегли небо копий всевидящим оком радиолокаторов. Каждый день они слали в управление ГБ, где сидел Язин, лаконичные доклады. Работники БОРа замечали все: и оставленный включенным рубильник — горло могучего электромотора, и любимый одеколон, и материал костюма заподозренного человека. Они замечали незримые змейки над копями, роговые пуговицы на пиджаках, серу, подмешанную в горючее для машин.

Убийство Белова насторожило и рабочих. Они удвоили зрение и слух с того печального дня, когда белая карета увезла инженера в Сверкальск. Они знали теперь, что где‑то вблизи находится враг. Белов погиб на глазах лебедчика Дьякова, и теперь он, словно часовой на посту, берег зону копий, стараясь подметить все из своей просторной лебедочной будки. Он раньше всех заметил, что охранник Лапин, пожилой человек лет пятидесяти, хромавший на одну ногу и немного сутулый, — украдкой наблюдает за Шиповым, новым инженером копей. Шипов, сильный человек в роговых очках, еще не знал Амака и всюду ходил с заместителем. Дьяков понимал, что охранник следит за инженером, и ему становилось не по себе. Когда Дьяков видел хромого позади инженера, он крепче сжимал рычаги управления, с большей силой нажимал пусковые кнопки. В лебедочной гудели электромоторы, раскаленный трос наматывался на барабан, словно нить на катушку, и острые глыбы кимберлита шли на поверхность земли, пустые же вагонетки бежали вниз на глубину семидесяти этажей. Стальные тросы были жилами и мышцами огромной руки, черпавшей алмазы из кладовой земли, и Дьяков берег их, как любящий сын бережет сердце отца. Но уже в который раз он видел, что любопытный охранник подходил к тросам слишком близко, трогал их горячую сталь, боязливо отдергивая руку от их дрожащей тетивы. И решение проследить Лапина пришло в голову моториста само собой.

В свободный от работы день Дьяков пришел на свою вышку и, поздоровавшись с Ковшовым, сел близ раскрытого окна. Перед ним тянулась знакомая кимберлитовая пустыня. В слепящем солнце каждая фигура у колодца была видна особенно хорошо, но Лапин куда‑то исчез. Проходили люди в белых и голубых робах. Двигались машины, стучали моторы экскаваторов. Прошел час, второй, но охранник словно провалился сквозь землю. Моторист несколько раз выходил из помещения, сидел в тени здания, но сутулая фигура человека с усами будто растворилась в небытие.

Но вот Дьяков вздрогнул. У шахты № 1, словно в волшебной сказке, вдруг неизвестно откуда возник Лапин. Он стоял близ парапета в коричневой куртке и зачем‑то смотрел вниз. Дьяков спрятался за окно, забыв о присутствии Ковшова. Неторопливо, будто совершая обычный обход, Лапин двинулся вдоль предохранительного забора, поставленного вокруг шахты–колодца. Обойдя зияющую пасть кимберлитовой разработки, охранник вновь оказался у скрипящих тросов колодца. Постояв немного около них, он повернулся и ленивым шагом тронулся в сторону выхода из зоны. Но Дьяков сразу заметил, что охранник идет под линией высоковольтной передачи. Вот он постоял у первой электромачты, затем обошел ее кругом. Вот то же самое он сделал у второй, третьей мачты. Жалея, что у него нет бинокля, Дьяков даже привстал со своего наблюдательного пункта. «Куплю бинокль. Сегодня же!$1 — решил он и быстро вышел из будки, стараясь не терять из виду хромую фигуру.

На бетонированной дороге, проложенной между горами кимберлита, еще не рассыпанного по полю, Лапин вдруг круто свернул влево и вскоре был у трансформаторной будки. «Небось знает, что смотреть, — заметил себе Дьяков. — Ведь и пошел другой стороной, чтоб отсюда видно не было.» И в самом деле! Лапин скрылся за будкой, и Дьяков не знал теперь, стоит ли охранник у будки — электрического сердца копей или двинулся в сторону забора.

В это время машиниста внезапно осенила мысль: «А что, если охранник от госбезопасности? Что, если он стережет копи? Потому он и проверяет трос, мачты, будку». Однако лебедчик тут же отбросил эту догадку: Лапин слишком стар для органов безопасности, лицо его уж очень неприятно, да и человек от КГБ так действовать не будет. И тут у Дьякова внезапно возникло решение осмотреть жилище охранника.

Общежитие, в котором жил Лапин, стояло в нетронутом рубкой лесу на противоположной стороне копий, вдали от трансформаторной станции. Сделав вид, что он бесцельно бредет и, все убыстряя шаг, Дьяков добрался до двухэтажного дома, в котором жил Лапин. В клумбах цвели флоксы и гвоздика. Пахло политой землей. Машинист осторожно осмотрелся. Никто не шел за ним следом, никто не заметил его. Дьяков вытер ноги о мокрую тряпку, разложенную перед входом, и вошел в длинный коридор.

В висках лебедчика стучало. Он чувствовал себя, как человек, впервые идущий на кражу. Половицы пола нестерпимо скрипели, и Дьякову казалось, что сейчас откроются все двери в коридор и люди спросят, куда и зачем он идет. «А может быть, не ходить?$1 — спрашивал он себя, прикладывая палец к виску. Упругая венка быстро стучала в подушечку пальца. Где‑то послышались крадущиеся шаги. Дьяков оглянулся, но все это было обманом напряженного слуха. В коридор никто не выходил, лишь краснели огнетушители на стенах, да скрипели высохшие половицы. Лебедчик остановился перед дверью, крашенной под слоновую кость.

Комнаты в общежитиях не закрывались, и Дьяков знал, что стоит ему сейчас толкнуть дверь, как он окажется в комнате Лапина. Только здесь у двери моторист почему‑то вспомнил слова Ковшова, второго машиниста лебедки: «Лапин у нас отдельную комнату выторговал, словно «семейный». «А все ж заходить в чужой дом незаконно, — говорила Дьякову совесть. — Но Белова убили! И Шилова убить могут. И что плохого, если один рабочий забредет к другому!»

Наконец, электролебедчик нашел выход: он даст о себе знать, а потом уж толкнет дверь. И робко, едва касаясь двери согнутым пальцем, Дьяков постучал несколько раз в дверь. Но и этот стук показался ему неимоверно громким. В коридоре по–прежнему царила полная тишина, и только муха билась где‑то о стекло. Сжав зубы, Дьяков постучал еще громче и лишь после этого толстой ладонью толкнул дверь. Но она не открылась. Дьяков толкнул ее чуть сильнее, и опять без результата. Он стал искать замок или скважину, но дверь была чиста, как стол. Опасаясь, что в коридор может войти кто‑либо, Дьяков торопливо и со всей силы толкнул дверь, но, к его изумлению, она опять не открылась. Он дернул ее на себя, но увы, дверь, лишенная замка, была надежно закрыта. Недоумевая и чувствуя, что подозрение его возрастает, машинист всей тяжестью своего мощного тела навалился на дверь, раз, второй, третий… Он толкал ее снова и снова, рвал на себя и, вдруг позади, словно взрыв бомбы, раздался хриплый насмешливый голос:

— Вы ко мне?

Испуганно вздрогнув и побледнев, Дьяков нервическим рывком обернулся в сторону голоса и увидел охранника. Лапин стоял перед ним в угрожающей позе, сутулый, с седыми концами усов. Его глаза смотрели на лебедчика с нескрываемой враждебностью и подозрением.

12. НИАЛ

Кончалась вторая неделя поисков, но Язин пока не мог даже предположить, где база врага — копи ли Амака, Главалмаз или НИАЛ — научно–исследовательский институт алмазов. Сообщение о подозрительном охраннике Лапине, убийство Белова, странные слухи, двойная кража алмазов, казалось, говорили, что противник затаился на Амакских копях и что здесь надо ждать главный удар. Однако похищение камней из Главалмаза и «Голубого Амура» из НИАЛа, важные изыскания в его алмазных лабораториях были свидетельством того, что враг мог обосноваться и здесь.

НИАЛ стоял на Озерной, 40, в большом саду, где в нетронутом виде сохранился лес, росший здесь до постройки Сверкальска. Двухэтажное здание НИАЛа тянулось почти на сто метров. Розовый доломит и фальшколонны украшали его фасад, высокий каменный забор защищал НИАЛ от посторонних взглядов. Под зданием шел сухой светлый полуподвал. Верхний этаж НИАЛа занимали лаборатории спектрального анализа, рентгенографии, петрографический кабинет и гордость института — лаборатория алмазов. На первом этаже шли кабинеты химической и фотолабораторий, а так же кабинеты лаборатории искусственных алмазов. В подвале находились склады, вспомогательная подстанция и специальная большая печь для нагрева воды, которую сотнями кубометров поглощала лаборатория алмазов.

Каждое утро институт наполняли ученые. Специалисты по химии, силикатному анализу, петрографии, кимберлитам, алмазам расходились по кабинетам и лабораториям. Они надевали на себя белые халаты и целеустремленным, согласованным отрядом штурмовали тайны горных пород, изыскивали простейший способ добычи алмазов. В этом храме кристаллов ученым служили тысячи простейших приборов, сотни трубок, реторт, колб, реактивов, платиновых, графитовых тиглей, фарфоровых и агатовых ступок, точные до волшебства весы, катодные и рентгенаппараты, микроскопы — поляризационные, полярографические и электронные. Изо дня в день ученые все глубже проникали в тайны алмаза, решая проблемы, скрытые от человека в дальних углах отраслей изучения природы. И в секретных кабинетах лаборатории искусственных алмазов готовился переворот в экономике алмазов.

НИАЛ возглавлял седой как лунь профессор Рублев. Лучевая болезнь избороздила его длинное лицо сетью глубоких морщин. Рублев вел синтез драгоценных камней и порой днями не выходил из стен лаборатории.

Заместитель Рублева Нилов был известен как первый после профессора специалист по алмазам. Он обожал драгоценные камни. Если речь шла о самоцветах, его глаза загорались подобно камням, и он был готов говорить о них бесконечно. Нилов вышел из семьи потомственных геологов — его отец разведывал недра, мать помогала отцу в экспедициях. После трагической смерти жены Нилов носил темные костюмы, и лишь платиновый перстень с большим изумрудом, подарок отца, диссонировал с его строгим нарядом. Нилов был одинок и работал исступленно, просиживая в лаборатории ночи напролет. И только редкие выходы на работу отвлекали его от трудных изысканий.

Люди НИАЛа встречались с Ниловым больше, чем с Рублевым. Он часто обходил свое «царство», знал ученых и работников института по именам, помогал, если мог, решению отдельных проблем. И каждый работник института знал, что, несмотря на семейную драму и кажущуюся замкнутость, Нилов был человеком отзывчивым и расположенным к людям.

Таинственная пропажа «Голубого Амура» была воспринята в НИАЛе очень болезненно. О случившемся знали только четыре человека — Рублев, Нилов, парторг Литвинцев и начальник первой части Корнилов. Но углубленная работа мысли, постоянная интеграция и анализ бесконечного числа выводов, фактов и данных поглощали все умственные силы этих людей, и горечь пропажи постепенно сглаживалась из памяти. Лишь визиты работников следствия напоминали ученым, что кражу не забыли и преступников ищут.

Кипела работа и в подвале НИАЛа. Лаборатория алмазов — одна из центральных частей института — пожирала тонны горячей воды. И в подвале почти всегда топилась большая чугунная печь. Здесь были владения истопника Рогова. Он нагревал воду, под огромным давлением она шла в лабораторию алмазов. Каждый ученый НИАЛа знал колоритного старика Рогова, так же, как знал его прозвище «ученый кочегар». Несмотря на свои 60 лет, Рогов не потерял щепетильной приверженности к чистоте. Круглый год он носил чистую синюю спецовку, шелестевшую складками поверх свежей сорочки, воротник которой всегда сверкал белизной. Рогов был неизменно гладко выбрит.

В образцовом порядке содержалась Роговым механизированная печь. Работал он быстро, легко. А когда пламя вырывалось через открытые дверцы гудевшей печи и яркие блики бегали по суровому лицу кочегара, освещая его мохнатые и еще темные брови, Рогов казался сказочным владыкой огня.

Порой близ него сидел Зотов — дворник НИАЛа, иногда замещавший Рогова у печи. Тихон Зотов — вторая достопримечательность НИАЛа — был контужен на войне в голову и медленно отходил от ранения. Тихон, как его звали все в НИАЛе, никогда не отдыхал. Этот глуховатый человек средних лет, сопевший во время работы, был трудолюбив как пчела. Зотов жил во дворе НИАЛа в небольшой комнате при складах института.

Бывший армеец любил чистоту не меньше, если не больше Рогова. На его брюках всегда стояла острая складка, на ботинках жарко блестел свет. Безответный и скромный труженик, Тихон был всегда готов услужить. Он подменял вахтеров, строгал доски, подбирал окурки и поливал цветы, мыл Рогову печь, сметал в коридорах паутину, помогал электромонтерам, даже заменял больных лаборанток. И все знали отзывчивого фронтовика, любили его за услугу.

У Тихона была, однако, и страсть — охота. Если Рублев или Нилов брали его в лес, Зотов весь преображался. Его бесцветные, подернутые тусклой пленкой глаза расширялись, он радостно сопел, словно олень, выпущенный из вольера. Рублев не раз говорил, что с охоты Тихона приходилось уводить почти силой.

Комната Зотова была всегда убрана, словно светелка невесты. Блестел вымытый с уксусом пол, на окнах росли цветы, ярко блестела чистая скатерть, сверкала эмалью подержанная стиральная машина — подарок Нилова товарищу по охоте. И только на кровати спали две кошки — его любимицы Мурка и Орел. Тихон ухаживал за ними, будто за малыми детьми. Он мыл кошек, вытирал их полотенцем и после бани сушил на солнце меж окон. В бытность на фронте Зотов хорошо стрелял, и как память об этом с потолка комнаты смотрели янтарные глаза чучел серого орла с острыми, как шило, когтями, черноклювого коршуна и хищного филина.

Всякий, кто не знал души и дел этого обиженного судьбой человека и кто в первый раз видел Тихона, долго не мог потом забыть его лица. «Экий вурдалак!$1 — говорил он себе, ибо при первой встрече Зотов пугал. Зачесанные назад редкие темные волосы открывали узкий лоб с большими надбровными дугами. Мутные слезящиеся глаза чуть косили и, казалось, смотрели мимо. Короткий нос, плотно прижатые к голове уши, толстая шея и угловатое лицо напоминали рубленную из дерева голову буддийского идола. Тихон ходил тяжело, ступая на пятку и сотрясая пол. Он знал, что непривлекателен лицом и старался не пугать людей своим видом. При виде женщин Тихон или отворачивался, или уходил вовсе. И лишь одна Нина Орлова из лаборатории Нилова вывала у Тихона давно забытые эмоции. При виде ее он замирал. Лицо его становилось жалким, из глаз капали слезы. Тихон поворачивался вслед Орловой и долго стоял без движения, забыв работу и лопоча что‑то себе под нос.

13. Змеев

Следствие по «Голубому Амуру» продолжалось. Демин официально допросил Рублева, Нилова, уборщицу Егоровну, вахтеров, работавших в здании в ночь похищения. Оставалось вызвать Змеева, научного сотрудника, работавшего в НИАЛе в ночь с 16 на 17 июня, когда пропал алмаз. Демин знал, что Язин интересуется этим человеком. Но в то же время начальник БОРа дал совет вести допрос так, чтобы не заронить у Змеева подозрений.

Демин сидел в кабинете завхоза НИАЛа, ожидая Змеева, за которым послали. Окно кабинета выходило на север, отчего в комнате было чуть мрачно. Демин опасался, что отсутствие света не даст ему разобраться в эмоциях на лице Змеева во время допроса. Майор сидел спиной к окну, так, чтобы лучи падали ему в спину.

В дверь постучали, и в кабинет быстро вошел человек выше среднего роста, с пушистыми темными волосами.

— Здравствуйте, — сказал он и остановился близ стола, шурша серым халатом.

— Здравствуйте, товарищ Змеев, — поздоровался Демин. — Садитесь, пожалуйста.

Змеев повернул стул на 90 градусов и сел к следователю вполоборота. Половина лица Змеева исчезла, и Демин не знал- случайно ли это сделано или это ловкий трюк опытного человека. Демин взглянул на допрашиваемого, запомная его внешность — крепкая челюсть, высокий лоб. Лицо Змеева могло бы быть привлекательным, если б не тонкие сжатые губы. Держался он независимо, и Демин почувствовал перед собой сильный характер.

Собранные материалы по Змееву были невелики. Два года назад он прибыл с запада в Сверкальск. Раньше занимался редкими элементами. Сейчас работал в лаборатории алмазов НИАЛа. С рабочим временем не считался, приходя в лабораторию за час до начала работы. Иногда он оставался на работе вечерами и ночами. Змеев имел обыкновение разгуливать по коридорам института и заходить в кабинеты других лабораторий. Уже в первые дни Змеев стал резко отличаться от других научных сотрудников. Он отказался от казенного белого халата и носил собственный, из нежно–серого шелка. «В скользком халате легче работать», — объяснил он всем. Змеев носил крахмальные воротнички и галстуки в горошек. Ни с кем не дружил, хотя был общителен и услужлив. На приглашения в гости отказывался, говоря: «На пустые разговоры времени не трачу».

— У меня к вам просьба, — начал Демин, — в институте имели место неприятности, и мне хотелось бы кое о чем вас расспросить.

— Неприятности? — переспросил Змеев, подчеркнув множественное число.

— Да.

Демин заметил, что у Змеева мочка уха идет сразу от лица, ушная же раковина четко очерчена. «По такому уху его легко отыскать среди тысяч людей».

— Вы не будете возражать, если я запишу ваши ответы?

— Пожалуйста.

Змеев был совершенно спокоен. Он не проявил любопытства, не спросил, какая неприятность случилась в его институте. Он все так же сидел к следователю вполоборота, и казалось, был равнодушен ко всему.

— Ваше имя Сергей Николаевич?

— Да.

— Возраст?

— Тридцать один год.

После записи анкетных данных Демин спросил:

— Не заметили ли вы что‑нибудь необычное в НИАЛе ночью шестнадцатого июня? Вы, кажется, работали в институте допоздна?

— Ничего не заметил.

— До которого часа вы работали в ту ночь?

— До трех ночи.

— Был ли еще кто‑нибудь в институте?

— Не знаю.

— Скажите, пожалуйста, вы заменяли вахтера Лизукова?

В первый раз Змеев на секунду задумался. — Заменял.

— Как долго и по какой причине отсутствовал вахтер Лизуков?

— Я ходил по коридору второго этажа. Ко мне подошел вахтер, — я его фамилии не знаю, — и говорит: «Провожаю жену с вечерним поездом. Подмените меня на четверть часа». Я согласился и заменил его минут на двадцать.

— Лизуков говорит, что минут сорок.

Змеев опять задержал ответ.

— Может быть.

— Я повторяю вопрос: не случилось ли за это время чего‑нибудь необычного?

— Нет, — с неожиданной живостью ответил Змеев.

— Скажете, пожалуйста, ночью двери института открыты?

— Последнее время они закрыты.

— А в ту ночь?

— Были открыты.

— Лизуков говорит, что когда он вернулся, ему пришлось долго стучать в запертые двери. Это правда?

Вопрос, видимо, смутил Змеева, в первый раз за весь разговор он повернулся к следователю всем лицом и полоснул его взглядом живых карих глаз.

— Да, заменяя Лизукова, я не хотел терять даром времени и пошел в лабораторию за реактивом. Чтобы никто не вошел в мое отсутствие, я закрыл дверь.

— Чем объяснить, что Лизуков долго стучал, хотя дверь находилась недалеко от вас?

— Я несколько раз ходил в лабораторию и заставил вахтера ждать.

Опыт следователя научил Демина с первой же минуты допроса настраиваться на ту же волну, на которой работала психика допрашиваемого. Малейшая неуверенность, миганье глаз, легкое движение мышц лица — тотчас же принимались его внутренней антенной, и сейчас майор видел перед собой человека серьезно встревоженного, несмотря на его кажущееся спокойствие и самообладание.

Но главная часть допроса была впереди.

— Скажите, пожалуйста, часто ли вы бываете в Главалмазе?

— Я уже давно там не работаю.

— Все же, чем и когда вы занимались в Главалмазе?

— Проблема наиболее экономичного размельчения алмазосодержащих пород. — Тут Змеев опять повернулся всем лицом к майору и спросил: — Позвольте снять халат?

Получив позволение, молодой геолог не спеша отошел в угол, встал спиной к Демину и снял халат. Он вернулся на свое место совершенно спокойным. И опять майор не мог понять — невольный ли это поступок или продуманная уловка для возвращения утраченного хладнокровия.

На Змееве был дорогой темно–серый костюм и белая сорочка с выступавшими из рукавов манжетами. На материале ярко блестели три светло–коричневых роговых пуговицы. Демин воочию убедился, что темная нить, найденная у сейфа Рублева, действительно от этого костюма.

— Когда вы были в Главалмазе в последний раз?

Змеев достал из кармана книжку и, перелистнув в ней несколько страниц, ответил:

— Последний раз я работал там двадцать первого мая вечером и ночь на двадцать второе.

4 и 22 мая, 6 и 16 июня — даты похищения алмазов Демин знал слишком хорошо, чтобы не вздрогнуть от слов Змеева.

— Вечер двадцать первого и ночь двадцать второго мая?

— Да, я ушел часа в четыре ночи.

— Не заметили ли вы чего‑нибудь необычного в ту ночь в Главалмазе?

— Я не выходил из лаборатории.

Когда допрос был закончен и когда Змеев расписался в протоколе, Демин сказал:

— Товарищ Змеев, неприятная обязанность окончена. Мы опросили также и ряд товарищей из вашего института. Больше вас, вероятно, не будут беспокоить. У меня лишь одна просьба — не разглашать содержания нашей беседы.

Змеев энергично кивнул головой, перекинул на руку халат и быстро вышел.

Спрятав протоколы, Демин задумался. Змеев имел репутацию талантливого ученого, но в то же время он нигде не мог ужиться больше года. «Зачем он оставил Ростов, сменив его на далекую часть Союза? — спрашивал себя Демин. — Почему такое совпадение? Горин убит через месяц после прибытия Змеева в Сверкальск. В ночь похищения камней из Главалмаза Змеев работал там. В день исчезновения «Голубого алмаза» Змеев — опять в институте. Или это невероятное совпадение, или Змеев связан с «Красной маской». Или же враг знает Змеева и за его спиной похищает алмазы? Однако, станет ли столь ловкий враг действовать так грубо, что подозрение сразу падет на него? А быть может, Змеев мелкий помощник? Или весь расчет Змеева построен на том, что контрразведка оставит его в покое, сочтя подобную работу грубой сверх меры?»

Последняя мысль была весьма убедительной, и Демин застыл с карандашом в руке, глядя на большого пушистого кота, спавшего на книжном шкафу.

14. Серая шляпа

В конце июня, в седьмом часу Язин сидел в своем кабинете на четвертом этаже Управления КГБ. Справа от него на листе бумаги лежала темно–серая фетровая шляпа с черной креповой лентой. Шляпу нашел профессор Алоев близ сибирского кедра с тайником под корой. Язин ценил эту находку, ибо понимал, что она могла дать некоторое представление о наружности одного из участников секретной переписки.

Перед начальником БОРа лежала папка с материалами экспертизы, проведенной по шляпе. В трудных случаях Язин имел обыкновение размышлять вслух, и сейчас он спрашивал себя:

— Что представляет собой эта шляпа? Серая, фетровая, пятьдесят девятого размера, принадлежит крупному или высокому человеку. Фетр из кроличьего пуха, среднего качества. — Здесь Язин краем глаза прочитал первую строку экперт–документа: «Ворс низкий, длиной в 1,2 мм». Шляпе придана красивая обтекаемая форма. Это характеризует ее хозяина, как человека со вкусом, человека, для которого шляпа — привычный головной убор.

— Новая ли это шляпа или ношенная? — спрашивал себя Язин.

— Первое впечатление — шляпа новехонька. Однако экспертиза говорит: «Собственно, шляпа и креповая лента на ней мыты трижды. Сохранившиеся микрочастицы говорят, что в первый раз фетр мыли банным мылом. Далее идет наслоение детского мыла. В последний же раз применялся раствор воды с хлорной известью».

— Что следует из этого? — опять спрашивал Язин и отвечал:

— Поскольку шляпа чищена в сезон один раз, возраст ее должен быть не менее года. Ворс шляпы не слипся, мало примят, приглаживался платяной щеткой.

В это время дверь открылась, и в кабинет вошел Жуков, заместитель начальника БОРа. Это был рослый, атлетически сложенный человек с румяным лицом и детскими голубыми глазами. Язин продолжал рассуждения, не обратив на вошедшего ни малейшего внимания.

— Череп владельца шляпы широкий. Если исходить из вертикальной нормы, перед нами сфероидный череп явного брахиоида.

Язин перевернул шляпу, положив ее вверх полями. Жуков, не проронив ни звука, сел перед Язиным и стал рассматривать серую шляпу.

— Дальше. Хозяин шляпы коротко стрижен. Точнее говоря, он стрижется каждое лето…

— Из чего это следует? — перебил Язина Жуков.

Начальник БОРа ответил, не поворачивая головы и не отрывая взгляда от шляпы:

— Внутри обнаружено три седых волоска. Наш удивительный Жигалов описал их подробнейшим образом, — И Язин опять заглянул в папку: «Предъявлены три волоска длиной в 7мм, с нормальной луковицей и соединительно–тканным сосочкам, возрастом от 13 до 16 дней».

За клеенкой шляпы подложена свежая бумага. Это говорит, что после стрижки шляпа стала велика. Бумага сложена в 16 слоев, — достаточно толстая подкладка и бесспорное свидетельство того, что у человека густая шевелюра. Бумага под клеенкой потребительская, для пишущих машинок, формат 203 на 288 мм. Здесь в наши руки попадает первый намек — не знает ли хозяин шляпы машинописи?

Язин достал из папки сложенную в несколько рядов бумагу, извлеченную из‑под клеенки шляпы, положил ее перед собой и, забыв о Жукове, вновь углубился в анализ, разговаривая сам с собой.

— На бумаге–вкладке сохранены отпечатки пальцев. Дактилоисследование говорит, что отпечатки подлинны, оставлены пальцами человека. В руках БОРа важная улика против врага — подлинные дактилоследы, по его недосмотру оказавшиеся за клеенкой.

Тут Язин замолчал, выровнял документы в стопку и, подтянув шляпу ближе, заговорил опять:

— Каково же лицо обладателя шляпы?

— У нашего противника лицо широкое, большое. Это нетрудно заключить из того, что жировые насалины на боковых частях внутренней клеенки значительно толще, чем насалины на лобно–затылочной части.

— Далее. Возраст человека более сорока лет.

— Из чего это следует? — не вытерпел Жуков.

Язин посмотрел в голубые, как бирюза, глаза заместителя и, не меняя интонации, спросил:

— Чем подтверждается, что возраст владельца шляпы около сорока? Жировые отложения, оставшиеся на клеенке, проанализированы Васьковым. Жир людей молодых, как известно, содержит больше влаги. По своей чудесной шкале Васьков и незаменимый Жигалов, независимо друг о друга, дали возраст от тридцати пяти до сорока лет.

Здесь Язин сделал самую длинную выдержку, с тех пор как вошел Жуков, и, весело посмотрев на своего заместителя, сказал:

— В наших руках, Юрий Ильич, теперь довольно точный портрет врага, ибо шляпа оставлена у кедра им, и никем другим. Постараюсь его воспроизвести. Это учитель средней школы, молодой еще мужчина около сорока лет. Высокий, с пышной, тронутой сединой шевелюрой на большой голове. Глаза светлые, вес более семидесяти четырех кило, руки большие, с длинными пальцами. На лето снимает волосы под бритву, ходит в сером костюме и коричневых туфлях, всегда до блеска начищенных. Одевается со вкусом, чистоплотен, всегда в свежей светлой сорочке. Прибыл в Сверкальск с Запада. Имеет собственную пишущую машинку, на которой печатает по слепой, то есть десятипальцевой системе. Дома пишет научную работу, скорее всего, педагогического характера. Женат, имеет много детей, честен, трудолюбив.

Жуков уже хотел было раскрыть рот и задать сразу несколько вопросов, как шеф перебил его. В серых глазах Язина пробежали лукавые огоньки.

— По вашим глазам, Юрий Ильич, вижу, что у вас по меньшей мере пять вопросов.

— Не меньше.

— Отвечу на них по порядку. Ваш первый вопрос — почему учитель?

На увеличенных отпечатках пальцев правой руки, — здесь Язин протянул Жукову пачку фотоснимков, — напомню, что они сняты с бумаги–вкладки, положенной под клеенку, дактилолинии стерты на концевых подушечках большого и указательного пальцев. Потертости эти химического характера. По таблице профессиональных потертостей пальцевых линий — это идет от мела, которым хозяин шляпы пишет на школьной доске.

Второй вопрос — почему средней школы? Анализ пыли на фетре говорит, что в ней содержатся микрочастицы произвольных бензола–крезола, а также щелочные составы. Это дезинфекционные средства наших школ. Что же касается места работы, то учителей–мужчин больше в средних школах, чем в семилетках.

Третий вопрос — о туфлях и цвете костюма и глаз. Думаю, на него можно не отвечать. Человек со вкусом, каким является наш объект, конечно, приобрел серую шляпу под цвет глаз. Серый же цвет к карим глазам не идет. Отсюда же цвет костюма и туфель: известно, что сочетание коричневых туфель с серым костюмом более приятно, нежели с черными.

Почему имеет машинку и знает слепой метод? На это ответить легче всего. Те же отпечатки на вкладке дают еще и концевые потертости на всех пальцах обеих рук. Они типичны для машинисток. Размеры потертостей говорят, что объект часто пользуется машинкой. Человек же, который много печатает, работая в школе, несомненно имеет собственную машинку. И спросите себя сами, Юрий Ильич, что может писать учитель сорока лет? Только труд по опыту преподавания! Вот вам еще один ответ на вопрос. С Запада же в Сверкальск учитель прибыл потому, что машинопись развита там больше, чем на Дальнем Востоке.

Наконец, вы хотели спросить, из чего видно, что он многодетен? Учитель средней школы, знающий машинопись, пишущий труд о собственном преподавательском опыте, аккуратный и чистоплотный, — напомню, что заселенность клеенки очень невелика, верх шляпы внутри чист, креповая лента тщательно мыта, — конечно, зарабатывает достаточно, чтобы приобрести себе летнюю шляпу. Но перед нами человек, который ходит в заячьем фетре, несмотря на жару. Только дети, только большая семья могут поглощать все его средства.

Язин замолчал и опять перевернул шляпу вниз полями.

— Выходит, что наш враг затаился под личиной учителя — многодетного, работающего, трудолюбивого? — спросил Жуков.

— В этом и заключается наиболее ценное, что дает нам шляпа. Я хочу сказать, что шляпа дает так же четыре необъяснимых противоречия.

Первое. Почему бережливый учитель, который чистит свою шляпу мылом и хлором, надевает ее и идет в хвойный лес, где ветви деревьев быстро испачкают шляпу смолой?

Второе. Почему на внутренней теменной части шляпы нет даже следов жира? А они ведь должны быть, так как ходьба по лесу, где ветви срывают с головы даже кепку, заставила бы человека нахлобучить ее на голову.

Третье противоречие. Почему противник, который имеет перчатки, снабженные ложными дактилолиниями, оставляет нам свои подлинные дактилоследы.

И четвертая нелогичность. Туфли, шляпа, галстук дают следствию столько материалов об их владельце, что только новички от разведки станут забывать их у мест тайных встреч.

— Значит, шляпа украдена у учителя и подброшена нам?

— Именно так. И мы должны найти этого учителя.

— Но как, товарищ полковник, наш враг мог знать, что он будет обнаружен у кедра, и как в нужный момент у него оказалась ворованная шляпа?

— Это пока не известно. Скорее всего, шляпа находилась у него про запас. Заметьте, Юрий Ильич, враг, даже полагая, что он неуловим, разбрасывает всюду дезориентирующие следы.

Мы должны, Юрий Ильич, сделать для себя три важных вывода, и это самое главное, что дала нам шляпа.

Первый. Похищенная шляпа говорит, что база врага или в Сверкальске, или в одном из наших городов.

Второй. Шляпа, подкинутая у кедра, — свидетельство того, что враг видел Алоева. Он видел, как было извлечено письмо из‑под коры и видел, как с него сняли копию. Это означает, что враг больше не придет к кедру, а потому запишите задание: «Наблюдение за сибирским кедром в точке КА немедленно снять».

Третий. Самый важный вывод: действительная внешность противника, очень возможно, диаметрально противоположна внешности учителя. Я хочу сказать, что наш враг не высок, не кряжист, не обладает пышной шевелюрой и не стрижен. Можно пойти еще дальше и допустить, что пред нами не мужчина, а женщина.

— А теперь, Юрий Ильич, будем искать нашего честного многодетного учителя.

15. Лаборантка Орлова

В лабораторию Нилова вход посторонним был воспрещен, и не каждый работник НИАЛа мог видеть это царство искусственных алмазов. Сегодня, впервые за все время, Орлова стояла в огромной зале с шестью большими окнами, потрясенная видом приборов, машин, аппаратов по синтезу драгоценных камней. Левый угол лаборатории занимала высокая белая печь, похожая на огромный холодильник. На ней никелем горели ленты, квадраты и круги, похожие на иллюминаторы. Фасад печи заполняли циферблаты приборов с дрожащими на них зелеными, красными и желтыми стрелками. В смотровых окошках внизу мерцало ярко–белое пламя. Здесь ученые вели штурм тайн природы, и оружием им служили приборы, каждый из которых стоил сотни тысяч и даже миллионы рублей.

У самого входа, словно строй боевых солдат, тянулся длинный ряд двухметровых машин, формой похожих на пудовые гири и окрашенных в нежно–зеленый цвет. В центре лаборатории, бросая причудливые сизо–голубые тени, стояло фантастическое сооружение, похожее на змеящиеся корни тропического мангра. Подобно длинным щупальцам, оно опутывало желтыми гофрированными руками большую машину, напоминающую пианино и окрашенную в темно–красный цвет.

Каждый, даже самый мелкий прибор, вызывал у Орловой восторг. Ее красивая голова то поворачивалась к стенам из мраморных досок с черными рубильниками, то к столам с фосфоресцирующими кругами манометров, карбометров, перикулометров, предупреждающих, докладывающих и регистрирующих. В лаборатории чувствовался запах легкого угара. Было немного жарко. Где‑то гудела скрытая вентиляция. Пол дрожал, как автомобиль с заведенным мотором.

Несмотря на дневной свет, на многих циферблатах горели разноцветные лампочки.

— Проходите, пожалуйста! — раздался откуда‑то мужской голос, и только сейчас лаборантка увидела человека в углу лаборатории.

Орлова ступила вперед по зеленой дорожке. Ее ноги сразу же утонули в мягкой ткани, словно она шла по лесному мху. Пол блестел, словно полированный мрамор. В нем, как в тусклом зеркале, отражались тени машин, дрожали солнечные блики, двигалась тень самой Орловой.

Когда она была у стола, Нилов встал и придвинул ей кресло:

— Садитесь, пожалуйста, Нина Николаевна.

Орлова заметила, что стены приглушают звуки и что голос ее начальника едва слышен.

— Наконец‑то вспомнили о нас, — с мягкой укоризной проговорил Нилов.

В НИАЛ Орлову приняли давно. В прошлом, по ее вине, в большом химическом кабинете произошел взрыв и пожар, за что она отбывала наказание. Красота лаборантки была исключительной, и Нилову казалось, что только внешность помогла Орловой вернуться к прежней работе. Отложив в сторону вычислительное задание, которое он готовил для электронной машины, Нилов помимо своей воли посмотрел на лицо лаборантки. Оно удивительно походило на лицо античной богини. Копна густых темно–каштановых волос резко контрастировала с необыкновенно белой кожей. Большие карие глаза горели умом, и Нилов прочел в них еще и девичью робость, и восторг перед секретной лабораторией, в которую ее только что перевели.

— У вас и страшно, и интересно, — звучным альтом проговорила Орлова. — И притом красиво. — Тонкие и черные как смоль брови лаборантки при этом чуть шевельнулись.

Нилов согласился глубоким кивком головы.

— Признаться, никогда не ожидала, что в стенах института может быть такое волшебство и все подобрано в тон, словно гарнитур для гостиной.

— Здесь последнее слово техники, — не без гордости ответил Нилов и опять посмотрел на румяное лицо лаборантки с ямочками на щеках. Он знал, что ей тридцать лет, хотя выглядела она значительно моложе, что муж оставил Орлову после приговора суда. И с первых же дней, как Нилов увидел Орлову, его стало тянуть к этой женщине, скромной и простой. И сейчас он был рад, что Орлова зашла в его царство и находится рядом с ним, чуть утомленная, но живая и восхищенная.

В это время большой экран перед столом ученого вдруг загорелся дымчато–оранжевым светом. Послышалось низкое гудение, затем шипение и на стекле возникло колышущееся ослепительно–белое пламя. Оно тянуло вверх свои живые струйчатые языки, и невидимая сила сжимала их в плоские, как мечи, ленты.

Орлова испуганно отшатнулась.

— Цветное телевиденье, — коротко пояснил Нилов, — передает процесс, идущий в камере синтеза. Там чудовищное давление, оно‑то и гонит пламя вверх. Случись авария, и печь даст взрыв, после которого от лаборатории ничего не останется.

Лаборантка опасливо посмотрела в сторону эмалированной печи. Ее длинные ресницы задрожали. Тем временем пламя стало подниматься выше и выше, и вдруг взорвалось мириадами нестерпимо белых искр. Тотчас же стал виден черный стержень с сосудом–ромбом на его конце.

— Геометрический тигель с углеродом, — пояснил Нилов. — В нем должен родиться алмаз.

Орлова смотрела теперь на экран, как завороженная. Нилов молчал и, двигая верньером, показывал лаборантке раскаленный желудок алмазной печи. Так же внезапно экран потух, и только легкое шипение говорило, что еще минуту назад он горел и будто дышал жаром.

— Позвольте, Нина Николаевна, познакомить вас с нашей лабораторией.

Орлова поднялась, и Нилов увидел, что она выше среднего роста, с изящной талией и высоким бюстом. Щеки ее раскраснелись, не тронутые косметикой губы горели вишней.

— Такая лаборатория, и вся для вас? — несколько осмелев, спросила она.

— Для синтетиков НИАЛа, в том числе и для меня.

— Вам мало алмазов в земле, вы хотите их печь как пирожки?

— Именно.

Орлова замолчала. Ей нравился заместитель невидимого Рублева с энергичным, как у Мефистофеля, лицом. В отличие от других мужчин, он не ел ее глазами, и Орловой казалось даже, что этот ученый не в состоянии выделить ее среди других женщин.

— Здесь вы печете только алмазы или другие камни тоже?

— Пока здесь один углерод. Но можно работать и с рубином, топазом, сапфиром.

Нилов держал себя просто, ничем не показывая, что он выдающийся ученый, а Орлова всего лишь его лаборантка. И от этого Орлова чувствовала себя легче и смелее.

— У вас готовые рецепты, или вы только экспериментируете? — спросила она, остановившись у белой, как молоко печи.

— Если бы был рецепт! — воскликнул Нилов. — Вся‑то и беда, что мы изобретаем сотни рецептов в надежде, что один из них будет правильным. И для каждого рецепта своя температура, свое давление, свой катализатор. Если же нас постигнет неудача, эта печь пойдет на слом.

Тогда будем строить более мощную, с еще большим давлением и температурой.

Орлова повернула голову в сторону печи, и Нилов увидел точеный нос и бесконечно мягкую линию подбородка. Орлова быстро повернулась, успев поймать восторг в глазах своего руководителя.

— Но хоть крохотные алмазики у вас получаются? — спросила Орлова, и Нилов поймал в ее голосе нотку кокетства.

— Печь дарит нам самые неожиданные вещи, словно котел чародея. То мы извлекаем из тигля графит, то сажу черную и липкую, то камни опасные, как бомбы. Они взрываются, точно крохотные гранаты. Иногда мы получаем карбид бора — черный камень, более твердый, чем алмаз. Недавно печь родила нам вещество, которое шутя царапало металл, но, упав на стол, взорвалось облачком стеклянной пыли.

— Опасно! — сорвалось у Орловой. Нилов почувствовал, что она боится за него.

— С алмазами бывают неприятности, — согласился Нилов.

— И давно вы работаете с этими камнями?

— Давно, Нина Николаевна.

— Интересно, вы сами ведете работу, или вам помогают? — Орлова становилась смелее, помня о взгляде, который минуту назад на нее бросил Нилов.

— Помогает руководитель — академик Воронов.

— Интересно, какие неприятности бывают с алмазами?

Орлова смотрела на зеленые огоньки манометра в стене и, казалось, ей было совершенно безразлично, что ответит ей Нилов.

— Всякие бываю неожиданности. То взрыв, то утечка газа, то тепла, то похищение… — тут Нилов осекся.

— Похищение? — подхватила Орлова.

— Видите ли, — замялся Нилов, — недавно у нас прямо из сейфа исчез алмаз весьма внушительных размеров. А до этого из Главалмаза пропала целая коллекция камней. Вот был набор! — не удержался он от восхищения. — Все формы кристаллов! Начиная с октаэдров и сростков до волнистых и радиально–лучевых кристаллов!

— Целая коллекция? — недоверчиво протянула Орлова.

— Да! Пропала целая коллекция, все до единого. — Нилов спохватился. — Но это тайна, Нина Николаевна.

Орлова понимающе наклонила свою пышноволосую голову.

— И нашли преступника?

— Не знаю. МГБ нам не докладывает. Все делают молча. Вызовут, спросят, запишут и точка.

Орлова вдруг переменила тему разговора.

— У вас здесь так интересно, что у женщины прямо‑таки глаза разбегаются. Вернусь домой, непременно буду читать об алмазах.

Минут через десять Нилов проводил лаборантку до дверей, взяв с нее обещание не забывать его алмазного царства.

16. Фигура во мраке

Для Рогова этот памятный вечер был полон событий таинственного значения. Назавтра предстояло пустить гидравлическую печь и подавать воду под особо высоким давлением. И вечером, после конца рабочего дня, трудолюбивый кочегар прошел в подвал, чтобы проверить механизмы, трубы и распылители угля. Его встретил запах угара и масла и знакомая влажная жара. Проверив механизмы подачи угля, моторы и гидроаппараты, Рогов сел за свой рабочий стол. Здание института давно опустело, и ни единый звук не доходил до котельной. Подвал представлял собой длинный просторный коридор, в который вели две широкие лестницы. В одном конце подвала находилась котельная Рогова. На другом конце в специальном помещении был вырыт аварийный колодец с электрической помпой. Между колодцем и котельной находились вспомогательные помещения, а также четыре больших склада с аппаратурой, химикалиями и запасными частями. Их двери, как двери котельной и колодезной, выходили в коридор.

В десятом часу вечера Рогову послышались чьи‑то осторожные шаги. Выглянув в коридор, он ничего не увидел. В дальнем конце коридора, в сером полумраке, тусклым угасающим квадратом виднелось окно. Угадывались черные ступени лестниц. Шаги раздались вновь, и только сейчас Рогов различил черную фигуру, кравшуюся в сторону насосного помещения. Вечером НИАЛ обычно пустовал. «Кому бы это быть? — думал Рогов. — Ученые давно разошлись по домам. Тихон у себя во дворе. Вахтеры не могут бросить свой пост». Тем временем фигура уже была у окна, и Рогов понял, что, несмотря на бесшумность шагов, неизвестный двигался быстро, даже торопливо. Фигура задержалась у входа в последний склад, где хранились химикалии для института, и скрылась в колодезном отделении.

Первой мыслью Рогова было окрикнуть неизвестного, но его остановило чувство осторожности. Синяя роба скрывала кочегара в темноте и, сбросив туфли и схватив в руки гаечный ключ, он вышел из своего укрытия. Прижимаясь к стене спиной и ладонью свободной руки, он перебежал до первой, затем до второй лестницы. Переводя дух и стараясь дышать как можно тише, Рогов ждал, что будет дальше. Но неизвестный все еще оставался в насосной. «Не мотор ли он хочет испортить?$1 — пробежало в его голове, и неожиданно Роговым овладел страх. Переборов себя и крепче сжав гаечный ключ, старик двинулся дальше. Добравшись до четвертого склада, он осторожно толкнул рукой дверь, а затем посмотрел в замочную скважину. Дверь не шелохнулась. Значит, человек скрылся в насосной.

Ступая на носки, Рогов пошел к окну. Вот оно совсем рядом. Окно уже потемнело. Прутья защитной решетки таяли в нем. Рядом был вход в насосную. Ступая еще тише, Рогов осторожно заглянул в помещение. Два окна бросали внутрь его едва различимый свет. Чернел квадрат крышки колодца. В углу стоял мотор в темном чехле, похожий на большую катушку ниток. На стенах угадывались трубы. Но человек бесследно исчез. Лишь стоял незнакомый запах — ядовитый и едкий, будто кипятили серную кислоту. Рогов отчетливо видел кравшуюся фигуру, и сейчас он был растерян. Дорожа каждой секундой, старик опять кинулся к четвертому складу, но его дверь была заперта. Не поддалась и дверь третьего склада. Вернувшись обратно, кочегар ощупал чехол на моторе, готовый в случае появления незнакомца спрятаться за машиной. Но, кроме твердого кожуха мотора, под чехлом не было ничего. Все также на цыпочках он бросился к колодцу, но несмотря на все его усилия, крышка даже не шелохнулась. «Не прошел ли человек через окно?$1 — наконец, догадался старик, но стальные решетки стояли крепко и неподвижно.

Кочегар растерялся. «Видно, померещилось, — решил он. — Не от вчерашнего ли укола? Недаром от него полдня рябило в глазах». Однако зрение и слух Рогова говорили ему, что он не ошибся, что лишь по неизвестным и загадочным для него причинам фигура каким‑то образом растворилась в насосной. Он хотел уже остановиться и решить, что предпринять дальше, как голос инстинкта заставил его так же бесшумно и насколько позволяли ноги быстро вернуться к первой лестнице. Спрятавшись здесь, кочегар приложил ко лбу руку и убедился, что его лоб горяч и влажен. Сердце Рогова стучало необычно громко, как никогда не билось оно даже во время самой жаркой работы у печи. «И чем это пахло в насосной? Не ядовитый ли газ? И не от него ли такая одышка?»

Медленно тянулось время. Коридор все сильнее заливала летняя ночь. Она охватила подвал сплошным мраком. Исчезли окна коридора, исчезли стены, и Рогов стоял, будто на дне глубокого моря, куда не достигают лучи солнца. Рогов широко раскрыл глаза, так что даже стало больно орбитам. Приложив руку к левому уху, напряженно вслушивался. Но по–прежнему никто не нарушал могильной тишины.

Но вот послышался шуршащий звук, будто кто‑то провел по камню ладонью, затем Рогов услышал приглушенный удар двух металлических предметов. Все внутри старика напружинилось, и икры ног, казалось, вот–вот схватит судорога. «Сейчас человек будет здесь! Что, если он пойдет не по второй, а по первой лестнице?!» В висках Рогова стучало. Внутри его самого, казалось, тикали громадные часы. Из насосного помещения вдруг выскользнула та же черная фигура. Она быстро мелькнула в густой темноте и пропала на второй лестнице.

Рогов был достаточно находчив, чтобы кинуться обратно в котельную: человек мог появиться в коридоре вновь, и все внутри истопника говорило ему, что встреча с неизвестным опасна.

Выждав полчаса и не зажигая света, Рогов вышел из засады. Он миновал внутреннего вахтера и прошел в сад. В проходной будке сидел Пименов:

— Скажи, Лукич! — обратился к нему Рогов. — Кто сейчас в институте из ученых?

— Да никого, — не отрывая головы от книги, ответил человек в черном костюме.

— А из лаборантов?

— Одна Орлова.

— А еще кто?

Пименов отложил книгу, посмотрел на бледное лицо истопника, и спросил:

— Чего ты привязался? Случилось что?

— Да ничего, просто спросить хочу по науке.

Рогов вернулся на станцию, решив проверить Орлову. Он знал эту красивую женщину, которая поступила в институт лишь недавно. Сердце старика не лежало к ней. Рогов прошел по коридору, ступая по пушистой дорожке, дернул за ручку несколько дверей, пока нашел Орлову.

— Можно? — спросил он, войдя в кабинет и остановившись на пороге.

В освещенной лампами дневного света лаборатории шумел невидимый вентилятор. У стола, покрытого мраморной доской, за батареей стеклянных трубок, колб, реторт, мензурок и тиглей стояла женщина с лицом киноактрисы. Кочегар все же заметил, что при виде его Орлова вздрогнула, что она без халата, хотя переливала кислоту.

— Проходите! — наконец, сказала лаборантка и пристально, совсем не по–женски, взглянула на невысокого старика в темной робе, с редким седым пухом по бокам головы. И Рогову показалось, что женщина запоминает его лицо. — Я хотел узнать… — замялся он, — нет ли где здесь ученого?

Орлова еще пристальнее посмотрела на кочегара, и старик понял, что она насквозь видит все его ухищрения.

— Кажется, никого нет. Лучше узнайте у вахтера, — и женщина открыла кран высокой стеклянной банки, из которой сразу же побежала оранжевая струя дымящейся жидкости.

Выйдя в коридор, Рогов повел беседу с самим собой: «Значит, это Орлова ходила. Но к чему ей лазить в колодец? А голова болит как! Все от укола. Может быть, это внутренний вахтер Ивенков? Но нет, нет, — тут же опроверг он себя. — Когда я поднялся к нему, Ивенков сидел в здании и писал. Да и как же ему оставить пост, когда перед ним телефон?! Вдруг звонок!»

Никогда честный старик не был во власти стольких подозрений, и он чувствовал, что растерян, выбит из колеи и совершенно бессилен узнать, кто был там, в насосной. Обстоятельства сделали его свидетелем загадочного поступка, и вот сейчас он должен гадать, кто этот неизвестный, должен хитрить, лукавить и думать невесть что о людях, которые, быть может, во сто крат честнее его.

Уже дома, ворочаясь на постели, Рогов решил сходить на следующий день к Рублеву и Нилову и все им рассказать. «Мало ли что может быть, — думал он, взбивая кулаками подушку. — Диверсант. Бомба. Имущества в институте на десятки миллионов».

С этой мыслью он забылся тяжелым беспокойным сном.

17. Тревога

В приемную Нилова Рогов пришел в половине девятого. Он помог уборщице принести воды, прошелся по коридору. Увидев заместителя на лестнице, торопливо бросился к нему:

— Товарищ Нилов, у меня дело.

Нилов только утром вернулся с охоты и сейчас был немного утомлен. Все же он приветливо улыбнулся истопнику, заметив при этом, что Рогов необычно бледен, даже зелен.

— Пойдемте, — и Нилов взял кочегара под руку.

— Я, может быть, и не к вам должен, — тяжело шевеля губами, начал Рогов.

— В чем дело?

— Кажется, нам диверсию готовят.

Нилов мгновенно переменился в лице.

— Сегодня мне пускать гидравлическую печь, — продолжал Рогов. — Поэтому вчера зашел в котельную. Все проверил, сел за свой стол. Было темно. Вдруг, слышу, крадется кто‑то. «Почудилось», — думаю, и не шелохнулся. А все ж опять, слышу, идет кто‑то, да мягко, будто на резине. Выглянул — человек.

— Человек? — необычно серьезно переспросил Нилов.

— Да. Смотрю за ним дальше. Вдруг шел–шел и пропал! Я выждал, и за ним. Иду, а сам думаю: «Не померещилось ли? Кому же быть здесь ночью?». Так и есть — ни на складе, ни в насосной ни души.

— Склад был открыт?

— Заперт. Тогда я в насосную. Все там проверил — никого! «Померещилось», — решил. — Вышел на лестницу, притаился, жду. Долго ли ждал, не знаю, но смотрю, человек обратно идет.

— Из насосной или из склада?

— Будто, из насосной.

— И кто это был?

— Где ж ночью заметить?

— Мужчина или женщина?

Рогов задумался, прищурил бесцветные глаза и ответил:

— Не разобрал.

Нервное переживание и утомление после бессонной ночи сделали лицо старика больным. Нилов налил ему воды:

— Вам нездоровится. Выпейте, пожалуйста.

Рогов выпил несколько глотков холодной воды.

— Вы не проверяли, кто вчера вечером оставался в институте?

— Спрашивал. Одна Орлова.

— Орлова? удивился Нилов. — Значит, к колодцу ходила она?

— Не знаю, — и кочегар опять выпил воды.

— Вы никому не рассказывали о случившемся?

— Никому.

— Этот случай надо хранить в строжайшей тайне, — Нилов нахмурился и плотно сжал губы. — Мы примем срочные меры.

Свое обещание Нилов исполнил. В тот же вечер, когда Рогов возвращался с работы, его догнал человек:

— Товарищ Рогов?

— Я.

— У нас к вам просьба, — и незнакомец показал удостоверение. — Вас хотят видеть в управлении.

Словно из‑под земли появилась «Волга», и через десять минут кочегар находился в просторном кабинете. За большим столом сидел человек с утомленным лицом и что‑то писал. Около него стоял крепкий светловолосый мужчина. Еще один читал у окна какую‑то бумагу.

— Проходите, товарищ Рогов, — поднялся из‑за стола мужчина и, протянув кочегару длинную руку, извинился: — Вы нам очень нужны, и мы даже не дали вам отдохнуть.

Голос человека был ясный и добрый, и старик сразу проникся к нему доверием.

— Курите, пожалуйста, — и Язин протянул коробку папирос. Выждав, пока Рогов закурит, начальник БОРа задал первый вопрос: — Что вас вчера так взволновало?

— Да как же? Случай такой!

— Вот о нем бы мы и хотели узнать.

Язин достал блокнот. Жуков и человек у окна повернулись в сторону кочегара.

Рогов подробно описал все, что случилось с ним накануне, рассказав об исчезновении человека в насосной и о своих последующих поисках.

Люди в кабинете слушали Рогова с величайшим вниманием. Язин записывал каждое его слово.

— Вы не помните время первого появления фигуры? — спросил он.

— Поздние сумерки.

— Вы сильно дергали крышку колодца?

— Что есть мочи.

— Смотрели ли вы на потолок колодезной?

— На потолок? — удивился Рогов. — Не смотрел.

— Есть ли на крышке колодца замок?

— Есть. Замок, как у двери.

— Не заметили ли вы в насосной, в коридоре или на лестнице чего‑нибудь особенного?

— У колодца пахло чем‑то. Мерзко пахло.

— А сегодня, когда вы ходили в насосную, этот запах остался?

— Нет.

— Сколько времени вы ждали человека, находясь на лестнице? — спросил Жуков.

— Минут десять, а может и больше.

— Кроме Орловой, никого не было в институте?

— Вахтер сказал, что никого.

— Фамилия вахтера?

— Пименов.

— Его одежда?

— Весь в черном.

— Кому сообщили о случившемся?

— Товарищу Нилову. Он заместитель директора.

— Вам нездоровится?

— Голову ломит.

Язин замолчал. Затем строгим голосом, совсем как Нилов, он сказал кочегару:

— Этот случай — большая тайна, никто не должен знать, что вы были у нас.

— Даже Нилов и Рублев?

— Мы сами сообщим им.

Язин опять изменил голос, и теперь его речь была полна внимания и заботы.

— Кстати, как у вас со здоровьем?

— Не жалуюсь. Только голову ломит.

— С вашего позволения, вас осмотрит наш врач, — и не дожидаясь согласия кочегара, Язин обратился к Жукову:

— Юрий Ильич, проводите, пожалуйста, товарища Рогова к доктору.

Врач проверил Рогова самым тщательным образом. Он поднимал его веки, ощупывал живот, стучал ребром ладони по ногам, брал слюну и кровь и рассматривал ее в спектроскоп. При этом врач качал головой.

— Вам надо бы чаще показываться доктору.

Провожая своего пациента, Голубев распорядился, чтобы кочегара доставили домой на машине. Старику он сказал:

— Будем вас лечить. Сердце шалит. Но — молчок! — и он предостерегающе поднял указательный палец.

В то время, когда Рогова осматривал врач, Язин и Жуков совещались:

— Ваши впечатления, Юрий Ильич?

— Старик честный.

— Что делал неизвестный у колодца?

— Спускался в него.

— Зачем?

— Это надо проверить. Может быть, там потайной ход. Может быть, все это ложная тревога.

— Может быть, в колодце спрятаны похищенные алмазы и красные маски, — задумчиво добавил Язин.

Он вышел из‑за стола, прошелся по кабинету, сел за пианино, взял несколько аккордов, потом, встав около Жукова, заговорил:

— Спрашивается, что нам делать? Сделать же можно две вещи. Первая из них — поставить на колодец тайный электросигнал. Даже легкое прикосновение к колодцу — и мы извещены. Кстати, — вспомнил Язин, — попросите майора Демина снять со старика официальный допрос. Он понадобится для прокурора. Но сигнал ставить нельзя, — продолжал начатую мысль Язин, — Враг может открыть его по проводам. Остается только обследовать колодец. Это большой риск, — и Язин задумался. Он заговорил лишь через несколько минут:

— А что если рассказ Рогова — выдумка? Ложная стрелка, уводящая нас в сторону от прямого пути?!

Язина перебил вошедший врач. Голубев был сильно взволнован. То, что он сообщил начальнику БОРа, потрясло не только Жукова, но и человека у окна. Даже на его каменном лице появилось выражение не то испуга, не то оторопи. Язин тут же отказался от своих сомнений. И отставил план, только что сложившийся в его голове.

18. Сокровище Горина

В деле «Красной маски» промежутки между вылазками врага все сокращались, и это грозило опасными неожиданностями. Шубин ежедневно ожидал звонка или письма Гориной, но вдова молчала. Капитан понимал ее: несколько лет назад он сам потерял новорожденную дочь и жену, так и не вышедшую из роддома.

Горина вспомнила о Шубине только через неделю. В этот день моросил редкий дождь. В открытую форточку кабинета врывался влажный воздух. Он приятно освежал легкие и голову. Работалось и весело, и легко. Телефонный звонок оторвал Шубина от кипы бумаг.

— Иван Васильевич, здравствуйте! — услышал он знакомый певучий голос.

— Здравствуйте! — Обрадовался Шубин.

— Не могли бы вы зайти к нам сегодня?

— Зайду.

Горина на этот раз была в черном платье. Горе наложило на нее свой отпечаток. От замкнутой настороженности и недоверия не осталось и следа. Она казалась обычным человеком — задушевным и добрым.

— Здравствуйте, — протянула она руку следователю, — у меня для вас новые вещи.

Ее предубеждения против людей, которые ведут допросы, исчезли совершенно. В Шубине она теперь видела чуткого и тактичного человека, не лишенного обаяния. В душе она была благодарна, что офицер не беспокоил ее все эти тяжелые дни.

Некоторое время они молча сидели друг против друга.

— Я перед вами виновата, — начала Горина очень тихо и не глядя в глаза капитану. — Сегодня я расскажу вам все, что утаила на предыдущих встречах.

Шубин чуть наклонил свою большую голову.

— У мужа был необузданный характер. В минуты гнева он мог натворить такого, о чем потом раскаивался бы всю жизнь. Я знала это и всегда уступала ему. Два года назад он приехал из одной экспедиции сильно возбужденным. «Нашел алмазы», — были его первые слова. Тут же он начал хлопотать об отпуске. Получил его и кинулся в тайгу. Из нее муж вернулся десятого июня, то есть за два дня до смерти. Анатолий был необыкновенно оживлен. Я поняла, что он сделал большое открытие. И тут мы повздорили из‑за Вовы. Как это случилось, не знаю, но я в первый раз не уступила. Тогда он сказал мне вещь, которую я никогда б ему не простила. Только увидев страшный… белый слепок, я забыла обиду.

Горина замолчала. Воспоминания нахлынули на нее, и она долго не могла совладеть с собой.

— Он сказал: «Я уйду к другой, — наконец, нашла в себе силы продолжать Горина. — Не хочу с тобой жить». «Значит, он не в тайгу ездил, а к той, другой», — подумала я и сказала: «Ну и ступай к другой!» И он ушел. Это было вечером двенадцатого июня. Вот почему я молчала эти два года. Мое заявление Анатолий понял бы как просьбу вернуться.

— Я знала, что Анатолий нашел алмазы. Он оставил мне карты. Он нашел богатейшую трубку кимберлитов. Простите, — поправилась Горина, — вы ведь не знаете, что такое кимберлиты?

— Твердая порода, нередко богатая алмазами. По имени города Кимберли, в Южной Африке.

— Да, да, — приятно поразилась Горина. — Я затем и просила вас зайти, что хочу передать эти карты. Это большая ценность, и к тому же — государственная тайна. Правда, пока я не убедилась, что Анатолий погиб, я считала, что эти карты — всего лишь ненужная копия.

Горина встала и ушла в свой кабинет. Вскоре она вернулась с тонкой синей папкой, обвязанной шнурком и скрепленной печатью. Сорвав сургуч, Горина показала Шубину пачку небольших геологических карт, раскрашенных цветными карандашами.

— Здесь такое богатство алмазов, что даже трудно себе представить.

Шубин смотрел на яркую мозаику из желтых, зеленых, красных, черных, коричневых пятен, полос, четырехугольников, кружков. Они были обведены черным карандашом, на них стояли цифры и латинские буквы. «Волчанка», «Черемша», «Медвежий вал», — читал Шубин. Пришлось признаться:

— Здесь, Анна Ильинична, я полнейший профан.

— Это геологическая карта. На ней породы, в которых лежит кимберлит. Подробности на другой карте. Вот этой.

И Шубин увидел более детальную карту. Он различил на ней реки, тропинки, перекаты, болота, кочки, перевалы. Крестики, нанесенные красной тушью, видимо, указывали на какие‑то важные точки.

— Таких детальных карт две. Для геолога — это сокровище. Но и это не все. Муж привез и сами алмазы, и богатую ими породу.

С этими словами Горина открыла маленькую деревянную коробку. На лиловой бархатке даже в сумрачном свете дождливого вечера заблестели алмазы разной величины с рисинку, с горошину. Один камень был размером с фасолину.

— Добытые мужем на месте, — пояснила Горина. — Это очень важно, так как подтверждает ценность трубки.

— Большая находка! — восхищенно произнес Шубин, не отводя глаз от камней.

— А теперь я расскажу о деньгах, — вдруг переменила тему разговора Горина.

Шубин насторожился.

— Через несколько дней после ухода мужа ко мне зашел Савич. О нем я уже вам говорила. Он всегда был мне неприятен. Савич сказал, чтобы я берегла карты, так как они — большая ценность, за них Анатолия и его, Савича, могут наградить в министерстве. Я поняла, что алмазы они нашли вместе, хотя о Савиче Анатолий мне ничего не говорил. Он ушел очень быстро.

— Прошло дней десять, и вдруг я получаю от Савича перевод на десять тысяч рублей. У меня остался талон. На его обороте письмо.

Горина протянула капитану небольшой четырехугольник плотной бумаги, который выдается получателю вместе с переводом.

— Деньги я положила на книжку и не прикасалась к ним. Ждала Анатолия. Вскоре приехал и Савич. Он сидел в этой комнате на вашем месте. И прежде всего, спросил, получила ли я деньги? Он объяснил, что министерство наградило Анатолия и его за находку. Он сказал также, что Анатолий готовит секретную работу по алмазам и не может приехать в Сверкальск. Я спросила, где Анатолий? Савич сказал, что это секрет, но потом все же назвал Иркутск. Затем он передал просьбу Анатолия: «Попроси Анну Ильиничну выдать тебе карты и доказательства». Он пояснил, что специально за этим приехал в Сверкальск.

Горина посмотрела на Шубина, который записывал ее рассказ, поправила складки на скатерти и продолжала:

— Первым моим порывом было отдать ему карты и алмазы. Но я вспомнила слова Анатолия: «Береги это сокровище, как зеницу ока». Тогда я ответила: «Муж строго приказал никому алмазов и карт не выдавать». Савич не рассердился. Он только спросил, хорошо ли я берегу «их» находку и где она? Я чуть–чуть не сказала, что храню ее дома. Однако я солгала ему: «Пакет держу у себя на работе». Савич сказал, что это хорошо и ушел успокоенный. Помню, я даже добавила, что если через месяц–два Анатолий не заберет карт, я перешлю их в министерство.

Стало совсем темно. Горина зажгла свет и продолжала рассказ.

— Прошла еще неделя, и Савич посетил меня в третий раз. Он передал мне половину новой награды — пять тысяч — и платок Анатолия, вот этот, — тут Горина положила на стол голубой, вышитый по краям платок. — Савич теперь был немного сердит. Он сказал, что Анатолий помнит ссору и не хочет писать, что этот платок — доказательство — он еле выпросил у него, что без карт и алмазов их работа задерживается.

Горина перешла на шепот.

— После первого приезда Савича я спрятала карты и алмазы подальше. И теперь у меня уже ноги было двинулись за ними, но не знаю почему я сказала: «Пусть Анатолий потребует их из министерства. Я отправила их туда».

— Это все. — Горина сжала руки и поднесла их к груди. — А теперь у меня вопросы к вам, Иван Васильевич. Если Анатолий убит, то зачем Савич говорил, что муж жив и требует карты? Как министр наградил Савича и мужа? Посмертно? Зачем Савич показывал мне платок Анатолия? Зачем он передал мне еще пять тысяч рублей? И чьи это были следы под окном?

— Следы? — вскинулся Шубин.

— Да. Через день–два после ухода Савича Вова увидел под окном кабинета отпечатки ног. Я сама смотрела их. Признаться, я даже обрадовалась: «Наверное, приходил Анатолий. Он приехал с Савичем и хочет мириться».

— А недавно, дней пять назад, Вова опять нашел следы. Кто это — Савич? Вор? И не связан ли Савич с убийством? И кто он такой?

— У вас ничего не пропало?

— Ничего.

— Не заметили ли вы, чтобы какой‑нибудь предмет или бумага оказались сдвинутыми?

— Все на своем месте.

— Как выглядит Савич?

— Ему лет пятьдесят. Сутул, глаза темные, шатен. Волосы густые, нос плоский и широкий. Ходит тяжело.

— Не дадите ли вы мне талон?

— Пожалуйста.

Шубин взял за уголки переводной талон и прочитал четыре строчки прямого почерка с сильным нажимом:

Тов. Горина!

Вашего супруга и меня наградил министр, по его просьбе высылаю половину награды.

В. Савич.

В это вечер Горина сообщила столько важных вещей, что Шубин не мог в них сразу разобраться. Прощаясь, капитан с благодарностью посмотрел в печальные глаза Гориной и крепко пожал ей руку. Для большей безопасности Шубин вызвал машину и в сопровождении двух людей вернулся в управление.

19. Приметы врага

Комиссар Данилов, начальник управления милиции, принял Шубина без очереди. Несмотря на позднее время, Данилов все еще сидел в кабинете, разбираясь в сложном деле «Красной маски». Выслушав доклад и осмотрев карты, алмазы и переводной талон, комиссар достал из стола металлическую коробку, имевшую форму портсигара. Положив талон между зажимами коробки, генерал сказал:

— Берегите отпечатки. А сейчас на машину и к Демину.

Шел двенадцатый час ночи, когда Шубин во второй раз за этот вечер коротко изложил содержание своей беседы с Гориной. Не говоря ни слова, Демин снял трубку и позвонил Язину:

— Товарищ полковник, у меня капитан Шубин. У него важные вещи от Гориной… Зайти? Хорошо.

Обратившись к капитану, Демин сказал:

— Полковник Язин просит вас к себе.

О начальнике БОРа Шубин знал уже много лет. На выпускном экзамене он сдавал «Три икса$1 — блестящую операцию, проведенную Язиным и известную каждому следователю. Капитан и сейчас помнил ее в мельчайших деталях. Волнение, смешанное с любопытством, охватило Шубина, и он не заметил, как поднялся на четвертый этаж.

— Язин любит короткие доклады, — сказал Демин, когда они остановились у двери кабинета № 48.

В комнате Язина окна были открыты настежь. Начальник БОРа стоя разговаривал с румяным широколицым человеком. Шубин сразу узнал знаменитого контрразведчика. Таким он и представлял себе его все эти годы, простым, спокойным, с немного бледным лицом.

— Капитан Шубин. Начальник следственного отдела, — доложил Демин.

Язин прервал разговор и быстрой походкой подошел к Шубину, протянув ему руку.

— Садитесь, пожалуйста, товарищ Шубин, — усадил он капитана в кресло, и сам сел напротив, любуясь могучим ростом следователя. — БОР с признательностью пользуется вашими материалами.

Шубин сразу же приступил к делу.

— Я только что от Гориной.

— Если позволите, мы запишем ваш рассказ на ленту, — сказал Язин и включил магнитофон. Где‑то рядом послышалось негромкое гудение мотора. Шубин почувствовал себя, как человек, впервые попавший на радиостудию. Поборов волнение и стараясь говорить как можно короче, он начал:

— Горина призналась, что утаила некоторые важные вещи. Два года назад ее муж нашел алмазы и поссорился с женой. Уйдя из дому, он сказал, что уходит к другой. Вот почему Горина молчала до сих пор: самолюбие не позволяло ей обратиться к поискам. После Горина остались карты. Вот эти — и Шубин положил на стол синюю папку. — Тут богатейшее месторождение алмазов.

Он привез также и камни, найденные им в кимберлитовой трубке, — Шубин положил на стол коробку с алмазами. — Через десять дней Савич прислал из Ель–Каменска перевод на десять тысяч. Вот этот. На обороте он написал, что это половина общей награды за находку алмазов. На талоне есть обратный адрес: Байкальская, восемь. Вскоре приехал сам Савич и от имени Горина потребовал карты и алмазы. Горина отказала. Савич ушел, но через неделю явился опять, и Горина получила еще пять тысяч. Теперь у Савича был и платок Горина. Вот этот. Он сказал: «Горин помнит ссору, не хочет писать. Но в картах нуждается». Горина отказала и во второй раз. Вскоре под окном ее кабинета оказались мужские следы. Эти же следы она обнаружила у окна вторично совсем недавно — двадцать третьего июня.

Язин молча выслушал доклад капитана. Включив микрофон, он приказал:

— Шустова и Воронова!

— Товарищ Шубин, — обратился Язин к капитану. — Должен вас информировать, что в СССР в геологических учреждениях всех существующих ведомств работника по фамилии Савич, по имени Николай Степанович нет. — На слове «нет» Язин сделал ударение.

В кабинет вошел худой человек с красными глазами.

— Товарищ Шустов, вот талон и труднейшее задание. Надо отсортировать отпечатки пальцев. На обороте письмо. Оно требует тщательного графологического анализа. Передайте Щеглову, что от него будет зависеть очень многое. Проверьте также, не в перчатках ли был писавший письмо.

Шустов исчез так же быстро, как и появился. Вместо него в кабинете уже стоял Воронов, человек с удивительно широкими плечами. Это был мастер особых дел.

— Товарищ Воронов, мчитесь в Ель–Каменск. Там на почтамте вы должны найти работника, который два года назад принимал перевод на десять тысяч рублей в Сверкальск. Узнайте все детали, какие возможно, и, прежде всего, запишите внешность отправителя. На всякий случай узнайте в адресном бюро Ель–Каминска, жил ли там Савич.

— Юрий Ильич, — повернулся Язин к своему заместителю, — попросите телеграммой начальника ГБ Ель–Каменска о помощи Воронову. За Гориной установить круглосуточное наблюдение — ее жизни может угрожать опасность. Горину провести через медосмотор. Поручить его Голубеву. Карты передать Шустову для дактилоэкспертизы. Их надо сфотографировать в цвете, так же как и алмазы. Подлинники завтра же передать в фельдсвязь и отправить в министерство. Просите у министра экономическую оценку находки.

Окончив распоряжения, Язин совершенно спокойно, как будто их беседа не прерывалась, спросил Шубина:

— Ваши впечатления от Гориной?

Женщина с характером, но, думаю, искренна.

— Знает ли она еще что‑нибудь?

— Думаю, Горина исчерпана.

Глядя на широкую спину удалявшегося следователя, Язин повторил про себя :«Капитан Шубин». Начальник БОРа запоминал лишь тех людей, которые хорошо показывали себя в деле.

На почте Ель–Каменска Воронова встретили очень учтиво. К его счастью, уже пятый год переводы бессменно принимала пожилая женщина Валунская. Вскоре она сидела в кабинете начальника почты, раскрасневшаяся от волнения и втайне обеспокоенная вызовом.

— Товарищ Валунская, — обратился к ней Воронов, — нам нужна ваша помощь. Многое будет зависеть от вашей памяти. Не вспомните ли вы мужчину по фамилии Савич, который в июне два года назад отправил десять тысяч рублей в Сверкальск, — и Воронов протянул ей фотокопию талона. На нем стоял год и число — двадцать седьмое июня. По круглой печати шли буквы:

«ЕЛЬ–КАМЕНСК–ПОЧТА. СССР».

Подтянув черные нарукавники, Валунская взяла копию и, осмотрев ее, сказала:

— Печать наша: буквы «…ЕНСК» на конце скошены.

За эти 730 дней перед ней прошли тысячи мужчин, женщин, студентов и девушек, то спокойных и медлительных, то нервных и придирчивых. И она молчала, перебирая в памяти людей, пересылавших крупные суммы.

— Десять тысяч переводят не часто, — после долгого раздумья сказала она. — Особенно, если не учреждение. Помню, десять тысяч переводил старик, но… в Иркутск. Женщина за дом переводила. Но это в прошлом году.

И вдруг, осененная, она радостно воскликнула:

— Помню! Мужчина в светлом костюме! Глаза серые. Я еще сказала ему: «Гражданин, видно, выиграли?» А он, симпатичный такой, улыбнулся и говорит: «Министр наградил». Помню, помню. И глаза серые.

Воронов стенографировал каждое слово Валунской, делая в скобках пометки ее эмоционального состояния и подчеркивая места, сказанные ею с уверенностью.

— Товарищ Валунская, не заметили ли вы каких‑либо особых примет незнакомца? Скажем, в очках, хромой, золотой зуб, бородавка, шрам, чрезмерно высокий или низкий рост?

Но память женщины иссякла.

Поблагодарив ее за помощь и попрощавшись с начальником почты, Воронов отправился на Байкальскую улицу. В ЖКО человека по фамилии Савич не знали и в домовой книге такого жильца не нашли. Адресный стол также ответил, что Николай Степанович Савич в городе никогда не проживал.

Это было все, что смог добыть в Ель–Каменске Воронов.

20. Второй доклад

В жаркое воскресенье начала июля полковник Язин опять сидел в кабинете генерала Чиркова. На Язине были белые брюки и белая рубаха. Генерал сидел без пиджака и сосредоточенно слушал доклад начальника БОРа.

— Первое сообщение о работе БОРа имело место двадцать второго июня, — говорил Язин. С той поры прошло больше декады. Сегодня мне предстоит доложить вам по двенадцати пунктам, и я надеюсь на ваше терпение, товарищ генерал и товарищ полковник, — тут Язин посмотрел на сидевшего перед ним остроносого человека.

— Терпения хватит, — улыбнулся начальник управления.

— Хватит, — поддержал полковник.

— Начну с Горина. О картах и алмазах, переданных его женой, нам уже известно. Скажу немного о Савиче. Его прием был прост. Мнимой премией сначала в десять, а потом в пять тысяч он хотел войти в доверие Гориной и обманным путем получить геологические карты. Замечу, что карты уже в Москве, и шифр–телеграмма министра говорит о важном значении их. Здесь помощь Гориной чрезвычайно велика. Она еще натолкнула нас на мысль: «Не похищает ли он, помимо алмазов, чего‑нибудь более ценного. Например, секретных документов, сводок и карт?» Но об этом речь будет ниже.

Наша слабость в данное время: мы не знаем примет ни одного из наших противников, а их, повторяю, не менее трех. Враг для нас пока неосязаем, невидим и неслышим. Это призрак, если хотите, привидение. И вдруг благодаря Гориной, точнее благодаря переводному талону, мы получаем сразу три штриха, рисующих одного из людей «Красной маски».

Шустов установил, что талон написан рукой без перчатки. На талоне отпечатки пяти лиц. Благодаря содействию Гориной, Валунской и Шубина нам удалось отсортировать дактило–линии и обнаружить остатки одного отпечатка из 11 линий. Скорее всего, он оставлен Савичем, — я условно буду пока пользоваться этой фамилией. Линии с большого пальца правой руки. Особенно важно, что это, как показал микроанализ, — следы человеческой кожи. Думается, что в свое время эти отпечатки будут незаменимы для окончательного опознания врага. Это первая примета.

Дальше. Графолог Щеглов установил, что письмо на талоне написано человеком, у которого при отличном знании русского правописания доминируют навыки латинской прописи. Он дает «р» в латинском написании. Его большая буква «В» полностью совпадает с прописью иностранных школ. Это не только лишнее доказательство, что перед нами зарубежный враг, но также и возможный ключ к его разоблачению.

И третье. Важная примета дана нам работником связи Валунской. У Савича — одного из группы «Красной маски$1 — серые глаза. Так утверждает Валунская. Это тем более важно, что Горина полагает, что у Савича глаза темные. Возможно, что перед Гориной он появлялся в маске.

Относительно следов под окнами Гориной. К сожалению, у нас нет ни их копий, ни слепков.

Наши люди осмотрели место, где находились следы, но все размыто дождем. Видимо, в комнаты Гориной пробирался враг, может быть, Савич. Он искал карты. Найди он карты, они бы бесследно исчезли. Здесь я хочу высказать предположение, что в вечер смерти Горин встретил Савича и сообщил ему о своей находке. Что касается следов под окном Гориной, обнаруженных 23 июня, то здесь можно говорить о двух вещах:

Первое — враг продолжает поиски карт.

Второе — враг знает о Шубине и что‑то замышляет против Гориной. Ей грозит опасность. Поэтому большая просьба к вам, товарищ генерал, помочь в охране Гориной. Соответственно и мы приняли особые меры, чтобы враг не узнал о находке трупа Горина: новая колонна уже возведена взамен старой.

Генерал кивнул головой и записал просьбу Язина.

Тем временем начальник БОРа достал из папки небольшую тетрадь с надписью «Медицинская карта» и положил ее перед собой. Перелистав несколько страниц, он продолжал: — Этот медицинский документ — свидетельство того, что Горина в опасности. Он говорит, что Горина уже отравлена неизвестным ядом из группы криптоцидов, то есть тайноубивающих ядов. Следы неизвестного нам криптоцида обнаружены по темным линиям в спектре ее крови. Скорость действия яда пока не установлена, и это самое страшное. Доктор Голубев, сделавший это открытие, настаивает на самом быстром и энергичном лечении, вплоть до ухода Гориной с работы и отправки ее в санаторий. Должен сообщить, товарищ генерал, что сегодня утром к нам прибыл специалист–токсиколог. Горина уже прошла сегодня первую лечебную процедуру. Приезд врача–токсиколога тем более необходим, что враг отравил уже двух человек. В обоих случаях яд одинаков. Факты отравления говорят, что враг где‑то около нас. Не исключено, что мы знаем его, разговариваем с ним, быть может, делимся с ним нашими планами. В этом наша слабость и в то же время сила «Красной маски».

Сообщу новые вещи о Змееве. Это выдержка из закрытой характеристики, полученной из отдела кадров Восточно–сибирского геологоуправления. Прочитаю ее:

СЕКРЕТНО

«После окончания геолого–разведывательного факультета Томского университета Змеев С. Н. сменил шесть мест работы. Это Белоруссия, Молдавия, Москва, Свердловск, Кавказ, Украина. Ныне работает в Сверкальске. Во время работы в Чизметском рудоуправлении Змеев был заподозрен в хищении секретных материалов из лаборатории титановых сплавов. Находился под следствием — следователь капитан Аничков, прокурор подполковник Пахомов. На следствии держался вызывающе. Отпущен за отсутствием улик. Научные способности Змеева С. Н., однако, весьма велики, прилежание огромно. Его поручитель доктор геологических наук Сорванов А. М.».

Если не считать характеристики, то против Змеева появилась новая улика — на его костюме обнаружены роговые пуговицы того же стандарта МП 157–54, который был найден в бетонной колонне. Впрочем, не исключено, что это всего лишь совпадение.

Есть, однако, детали и в пользу Змеева. Так, за несколько дней до похищения «Голубого Амура» Змеев в беседе с научным сотрудником Антоновым рассказал следующее. Проснувшись накануне утром, он обнаружил у себя в комнате явственный запах «Пачули». Из этого напрашивается следующий вывод — «Голубой Амур» похищен человеком, знающим биографию Змеева и сознательно толкающим нас на ложный путь; похищен человеком, который оставляет после себя запах «Пачули» и который похитил нить из костюма Змеева и, быть может, подобрал кусок его ногтя.

Но возможно и другое — вымыслом о «Пачули» Змеев допускает смелый маневр и отводит от себя подозрения. Но в то же время, как может Змеев знать, что у сейфа нами обнаружена нить из его костюма? Вот почему, несмотря на ряд серьезных улик в отношении Змеева, еще рано делать выводы.

Перехожу к убийству инженера Белова. С помощью Госохотинспекции едет проверка всех ружей. Но этим путем мы вряд ли обнаружим снайперскую винтовку. По вашему предложению зона вокруг копей разбита на квадраты, и уже вторую неделю идет тайный патруль каждого квадрата. Хорошую помощь мы получаем от местных охотников. Однако, враг в лесу пока не обнаружен. Пуля все еще не найдена. По расчетам баллистов, она должна была перелететь алмазный колодец и упасть в 20–30 метрах от края копей. Поиски продолжаются.

Теперь о змейке над копями.

На первом докладе мною сообщалось, что над Амаком был обнаружен прозрачный змеек. 30 июня он опять висел над копями. Возникло несколько возможностей изучить его с вертолета, перетереть его нить режущей нитью нашего змейка, вычислить кривую его полета и, найдя место пуска, произвести облаву. Но вертолет предупредил бы противника, что за ним следят. Наша сильная сторона: враг не подозревает о БОРе и о его поисках. Перерезанный змеек упал бы в тайгу с разбитой аппаратурой и вряд ли мы смогли бы найти его в густом лесу. Люди БОРа выбрали четвертое. Они подняли в воздух прозрачный воздушный шар и, действуя одними приборами, отыскали змеек врага и сфотографировали его вблизи.

Язин достал из папки большой черный конверт и передал его генералу. На снимках генерал увидел четырехугольный воздушный змей, весь покрытый каплями воды. От змея вниз треугольником шло две нити. На их пересечении висела короткая труба.

— Это фотоаппарат, — пояснил Язин. — Нацелен на землю. Змеек висел на высоте сто девяносто три метра. Его примерные размеры два на четыре метра.

Язин извлек из папки лист бумаги и сказал:

— Ориентировочная экспертиза по составу материала змейка предполагает, что это органическое стекло на основе метакриловой кислоты с необычными свойствами резины и стекла одновременно. Предполагается, что змеек складной, поднят на нити повышенной прочности. Эксперт утверждает, что змей таких размеров не может быть пущен в густом лесу одним человеком, даже в сильный ветер. Электронная счетная машина дала нам изгиб нити и примерное местонахождение ее прикрепления к земле. За указанным квадратом установлено усиленное наблюдение.

Одновременно возникает несколько вопросов. Какова связь между змейком и людьми, переписывающимися через тайник в кедре? Связаны ли люди, пускающие змей, и снайпер–убийца? Где база этих людей? В лесу? В Сверкальске? На копях?

Перехожу к серой шляпе. Вам уже известно, что капитан Шубин установил, что она принадлежит Касаткину: учителю математики сверкальской средней школы № 5. По предположению гардеробщицы, шляпу унес хорошо одетый светлоглазый мужчина среднего роста. Гардеробщица дала также очень важную для нас деталь — у похитителя туфли со скрипом. В поединке с незримым врагом каждый штрих действительной его внешности на вес золота. Вот почему надо так ценить показания Валунской и гардеробщицы. Они в известной степени сходятся между собой, и спрашивается — не Савич ли взял шляпу?

О колодце алмазного института. От капитана Демина вам уже известно, что 26 июня в подвал НИАЛа проник неизвестный. Он прошел в насосное помещение, где непостижимым образом скрылся. Кочегар Рогов, случайно видевший его, последовал за неизвестным, но ничего подозрительного найти не мог. Предполагается, что человек проник в колодец, заперев замок изнутри. Возможно, в колодце тайник или подземный ход. Необходимо осмотреть насосное помещение, его окна, трубы, мотор, и, прежде всего, колодец. Эта операция требует самой тщательной подготовки. Малейший промах, и враг будет предупрежден.

Проверка вахтеров, дежуривших в НИАЛе ночью 26 июня, ничего не дала. Живущий во дворе института Зотов был на охоте. Орлова не выходила из кабинета. Мы пока лишь не можем выяснить, где находился в эту ночь Змеев. Расследование продолжается.

Теперь, товарищ генерал, должен сообщить весьма неприятную вещь. Медицинский осмотр Рогова показал, что и он отравлен тем же криптоцидным ядом, что и Горина. Прибывший сегодня токсиколог начал лечение. В случае крайней необходимости кочегара следует освободить от работ и направить в санаторий. Из фактов отравления следует несколько выводов:

Первый — враг каким‑то образом узнал об открытии Рогова в насосной.

Второй — решение уничтожить Рогова говорит о важном значении колодца для «Красной маски».

Третий — покушение на Рогова и фигура в насосном помещении лишний раз заставляют нас предположить, что база «Красной маски» скорее всего в НИАЛе.

С санкции прокурора над расходованием электричества в НИАЛе установлен негласный контроль. С помощью ваших людей мы ищем утечку тока в институте. Я исхожу из предположения, что враг вооружен наиболее современными приборами, которые без электричества мертвы. Стоит нам обнаружить секретную электропроводку или расхождение между действительным потреблением электроаппарата и показанием счетчика, и в наших руках важная указующая стрелка.

Мой доклад близится к концу. Но прежде чем сообщить самое неприятное, я хочу просить вашего ходатайства об усилении БОРа. Надо вызвать техническое подкрепление, без которого нам трудно бороться с «Красной маской». Тем более, что впереди очевидны опасные сюрпризы.

И, наконец, о самом неожиданном и неприятном. Изучение действий «Красной маски» родило вопрос — не происходит ли одновременно с исчезновением алмазов чего‑нибудь другого, более опасного для нас? Таков закон войн, что противник пускает дымовую завесу на одном фронте, а атаку ведет на другом. Короче, я стал спрашивать, не похищает ли «Красная маска» секретных документов — движущих винтов алмазной промышленности? На эту мысль натолкнула меня Горина заявлением о следах под ее окном.

Генерал весь превратился в слух.

С санкции прокурора Строгого и с помощью товарищей Рублева, Урмалюка и Каменского, и руководителей интересующих нас учреждений, мы осмотрели места хранения ценностей и бумаг в Главалмазе, НИАЛе и Рудоуправлении. Ничего, однако, обнаружено не было. Тогда мы стали интересоваться мелочами.

Язин достал из папки лист голубой бумаги.

— Вот, например, что заявил Рублев: «Принимая из Спецчасти совершенно секретную геокарту месторождения алмазов номер одиннадцать, я обнаружил, что она была сложена иначе, чем я сложил ее при сдаче в хранение».

Этому обстоятельству Рублев не придал серьезного значения.

Начальник Главалмаза Каменский сообщил, что полугодовой отчет о работе главка, засекреченный на страховой волосок, при последующем чтении оказался без волоска. Каменский считает, что это случайность, и что контрольный волосок, соединявший края двух обложек и незаметный для постороннего глаза, отсоединился случайно. Но качество волосков не таково, чтобы отпадать от защищаемых объектов.

Лицо генерала стало очень серьезным.

— Думаю, алмазам Сверкальска угрожает большая опасность. Необходима мобилизация всех наших сил, — продолжал Язин. — И хотя сказанное о секретных документах достоверно не более чем на половину, нельзя не считаться с каждым, даже самым незначительным фактом.

Здесь Язин сложил свою папку.

— И все же враг допустил три ошибки, которыми мы должны немедленно воспользоваться. Его первая ошибка, — подкинув нам чужую шляпу, он оставил нам примерное описание своей подлинной внешности. Его вторая ошибка — он дал нам в руки свой почерк и часть дактилолинии с большого пальца правой руки. Его третья ошибка — отравив Рогова, он указал, что НИАЛ его возможная база, — с этими словами Язин передал генералу собранные БОРом бумаги.

21. Загадка

Прошло несколько дней с тех пор, как Дьяков встретился с Лапиным у дверей его комнаты. Но машинист все не мог забыть глаз охранника, казалось, пронзивших его насквозь. Чтобы не вспугнуть сторожа, Дьяков сделал вид, что оставил его в покое. Он приобрел себе театральный бинокль и тщательно вымыл окна лебедочной; отныне место его работы должно стать обсерваторией наблюдения за Лапиным.

Сменный лебедчик Ганшин нравился Дьякову своим трудолюбием и молчаливостью, и он решил привлечь его к наблюдению. На следующий день, принимая от чернявого Ганшина пульт управления, Дьяков как бы невзначай спросил:

— Как думаешь, Волоха, кто бы мог порешить нашего инженера?

— Банда.

— И я полагаю, банда. А как думаешь, откуда стрелял человек?

— Снайпер.

— И это верно, — одобрительно согласился Дьяков. — А как полагаешь, наводка снайперу от нас?

Ганшин задумался.

— Сдается мне, — продолжал Дьяков, — наводка от нас. И человек у меня есть на примете.

— Лапин?

— Он самый! — воскликнул машинист, обрадовавшись совпадению своих выводов с мыслями помощника.

— Словом, Волоха, за Лапиным смотреть надо.

Ганшин понимающе кивнул.

— Скажем, увидел его, ну и гляди в оба. Я увидел — то же самое. И писульку вести надо — к чему подходил, что трогал, с кем говорил. А то прошел, и запамятовал все. По себе знаю.

Ганшин опять кивнул. И лишь сейчас Дьяков рассказал сменному лебедчику все, что заметил за подозрительным сторожем: как он с непостижимой быстротой оказался за его спиной в коридоре, как тайком осматривал тросы, машины, трансформатор, место, где убили Белова. Оставляя дежурство, Дьяков торжественно передал бинокль Ганшину:

— Если Лапин далеко, гляди сквозь стекла, — сказал он. — Чуть что, зови меня, — и машинист дружески ткнул союзника кулаком в грудь.

Из лебедочной Дьяков направился ко Второй шахте. После случая у дверей Дьяков не мог часто ходить в общежитие № 5, где сторож занимал комнату. Нужен был еще один помощник, который смотрел бы за Лапиным вечерами. Выбор машиниста пал на рабочего Бутова. Он жил в том же коридоре, что и Лапин, имел нрав общительный и располагающий к себе. Бутов любил поволочиться, всегда сидел без денег, нередко возвращался из города с синяками.

Поймав Бутова у парапета вокруг копей, Дьяков кивнул ему:

— Витей, здорово!

— Здравствуйте, — почтительно поклонился Бутов.

— Скажи, Витей, — без обиняков начал Дьяков, — чья работа убитый Белов?

— Империалисты, — не задумываясь, ответил Бутов и поправил упавшие на лоб волосы.

— А наводка империалистам от кого?

— Изнутри.

— Кто?

— Кабы знать.

— А если скажу, кто наводит, тогда что?

Бутов недоверчиво посмотрел на большое лицо Дьякова.

— Я б его во, — и рабочий грубыми мозолистыми руками сдавил горло воображаемого врага.

— Слушай, Витей, что я тебе расскажу, — и лебедчик повторил Бутову то же, что недавно говорил Ганшину.

Так родился союз трех. И теперь за хромым сторожем днем следил Дьяков и Ганшин, вечером Лапин попадал в орбиту внимания Бутова. Выяснилось, что через день сторож ездит в город, где на Сосновской, 30 у него жена. День за днем, час за часом Дьяков отмечал в тетради все действия Лапина в зоне копей. «Лапин дважды обходил склад взрывчатых веществ в километре от Амака», — было записано в тетради со слов молодого горняка. «Лапина особо интересует лебедочная, подъемные машины, промывочные механизмы, приемник кимберлита, дробильный цех, трансформатор и электропитание», — говорилось в дневнике далее. На отдельной странице машинист в деталях описывал привычки охранника: «Рано ложится, на стук в дверь не открывает. Лекций для рабочих не посещает, знакомств не водит. Не курит, в столовой сидит особняком».

«И почему б Лапину не отпереть дверь, если стучат?$1 — все чаще задумывался Дьяков и решил проверить, чем занят сторож ночами.

В тот же день около десяти вечера Дьяков, Ганшин и Бутов собрались у общежития №5. Жужжали назойливые комары, пахли табачки. Было душно. По разработанному заранее плану Бутов сел у входа в коридор и стал незаметно караулить дверь Лапина. Открыв калитку в заборе, Ганшин и Дьяков вошли в сад позади дома и двинулись к окну охранника.

Хитрый сторож, однако, предвидел осаду и со стороны сада: земля у подоконника была взрыхлена и посыпана песком, так что на ней ясно отпечатывался даже самый незначительный след. «Страховая полоса, — подумал про себя Дьяков, — как на границе». Все же он и Ганшин ступили на песок. Машинист уже хотел забраться на подоконник, как вдруг из‑за дерева выскользнула чья‑то бесшумная тень. Это был Бутов. По уговору он должен был вызвать Лапина и пригласить его поиграть в карты.

— Стучал, стучал, — шепотом заговорил Бутов, — кожу с пальцев слупил. Не открывает.

— Ступай обратно, — распорядился Дьяков, — и карауль дверь! Чуть что, сигай сюда!

Бутов ушел, и лебедчик вновь стоял у окна. С помощью сильных рук Ганшина машинист уже начал было взбираться на подоконник, как вдруг в комнате сторожа загорелся свет. Оба рабочих едва успели выскочить из его яркого косого квадрата.

— Ведь дома сатана, — выругался Дьяков, — а открыть не хочет.

Внезапно свет погас. Все же Дьяков успел заметить, что несмотря на жару, форточка в окне наглухо закрыта. Ганшин видел, что его товарища по вылазке все больше охватывает азарт преследования, и он прошептал на ухо лебедчику:

— Переждать надо. Не то нарвемся.

Прошло полчаса, час. Где‑то застрекотали ночные жуки; выпала роса. Дьяков решил, что пора действовать. Уже в третий раз за этот вечер он подошел к окну, с трудом забрался на узкий подоконник и заглянул внутрь комнаты поверх занавески. Глазам его предстала сплошная темнота. Постепенно, однако, глаза привыкли к мраку, и с помощью бинокля он увидел, что кровать сторожа пуста.

— В комнате ни души, — не удержался от восклицания Дьяков, почувствовав одновременно, что подпиравшие его снизу руки чуть дрогнули.

— Может под кроватью? — тихо спросил Ганшин.

Но комната была совершенно пуста: ни за столом, ни на кровати, ни на стульях не было видно никого. И неожиданно для себя машинист постучал в окно:

— Вылезай, Лапин! Чего испугался. Тебя же зовут.

Но комната все так же молчала, и вдруг опять неожиданно вспыхнул свет. Пораженный Дьяков едва не свалился на Ганшина. Придя в себя, он решил идти напролом, и не спрыгнув на землю, еще громче постучал в стекло:

— Лапин, тебя зовут поиграть в карты!

В то же время он запоминал убранство небольшой комнатки сторожа: несмятое покрывало на кровати, голубая скатерть на столе, хлебница из желтой пластмассы. Прямо против окна у самой двери чернел выключатель, и лебедчик понимал, что свет зажегся без выключателя, каким‑то не известным ему способом. Иначе бы он заметил сторожа, будь он даже быстрее стрижа. Не успел Дьяков закончить осмотр, как невидимая рука, не прикасаясь к выключателю, погасила свет. На этот раз лебедчик был настолько поражен, что медленно сполз с подоконника, прямо на своего помощника. Придя в себя и быстро заровняв следы на песке, Дьяков кинулся к Бутову. Молодой рабочий сидел на крыльце и, напевая себе что‑то под нос, стерег выход из коридора.

— Витей, — едва переводя дыхание, спросил его машинист, — не выходил?

— Не–е.

— И в комнате его уже нет!

Бутов недоверчиво посмотрел на бледное лицо Дьякова и свистнул.

До полуночи все трое порознь обходили клуб, сад, дорожки, общежитие и зону копей, но сторож бесследно исчез, хотя вахтер проходной и заверял, что ни Лапин, и ни кто другой в этот вечер не оставляли Амака.

22. Шерлок Холмс

Рано утром Дьяков, полный сомнений и тревоги, сев на автобус, отправился в Сверкальск к майору Демину. Из Управления госбезопасности он вернулся только после обеда. В конце рабочего дня, собрав у лебедочной Ганшина и Бутова, машинист рассказал им о своем визите в Управление и о встрече с вежливым майором.

— «Передайте вашим товарищам, — пересказывал Дьяков слова офицера, — наше спасибо. Будьте бдительны всегда и везде. В этом наша сила».

— А еще что говорил майор? — спросил Ганшин.

— А еще говорил : «Если заметите что, сразу нам сообщайте!»

— А фамилия майора?

— Фамилию вот не спросил.

— Один в кабинете сидел или еще кто был? — вмешался Бутов.

— Еще человек сидел — худенький, молодой. Все бумаги читал.

— Какие?

— Не глядел. В папках они — в белых, желтых. Потом майор и говорит: «Меры примем, только вы не пугайте птичку». Так и сказал: «Не пугайте птичку».

После ужина Дьяков сидел на траве у холма из руды и напряженно думал, стараясь понять, что произошло накануне. Непонятное исчезновение сторожа и самозажигающийся свет не давали ему покоя.

И чем больше размышлял Дьяков, тем тяжелее становилась его голова. «Все же удрал Лапин, — наконец решил машинист, — и не иначе удрал, как через коридор». «Каков человек, — рассуждал он дальше, — трех вокруг пальца обвел. А если не трех?$1 — вдруг мелькнуло у него в голове. Последующая мысль, пробежавшая в его утомленном мозгу, настолько испугала лебедчика, что, вскочив, он бросился к колонке. Сбросив с себя пиджак, Дьяков подставил голову под кран и долго лил на нее холодную воду.

Еще не упала из чугунной трубы последняя капля, как машинист уже сформулировал донельзя простое положение: «Кто караулил коридор? Бутов. Лапин ушел? Ушел. Не через окно? Нет. Значит — через коридор. Но там был Бутов. Стало быть, его пропустил Бутов. Выходит, он с ним заодно».

После ледяного душа мысли Дьякова текли быстрее и легче. Уже через некоторое время Дьяков стыдил себя за подозрения на Бутова, руки которого сплошь в мозолях. «Чуть голова не сварила, и уж на своего же парня напраслину возводишь. А вопросы какие он задавал?$1 — оправдывал себя лебедчик.

Дьяков лег спать с чувством неуверенности в Бутове и с сознанием своей неспособности разбираться в поступках людей. Все же одно было ему ясно — впереди наблюдение не только за Лапиным, но и за молодым горняком. К утру следующего дня Дьяков твердо решил: «Когда на твоих копях убивают инженера, всякое подозрение надо проверить».

Проходя мимо конторы, лебедчик увидел, что Лапин там и читает какую‑то книгу. Во время отдыха Дьяков прошел мимо еще раз. Сторож все еще просматривал ту же книгу в темном переплете. Он часто снимал очки, протирал их платком, смотрел вдаль и затем опять углублялся в чтение. «Уж и в контору протерся, — недовольно подумал Дьяков. — Обещали за ним наблюдать», и машинисту казалось, что никто не следит за охранником, никому нет до него дела.

Вечером прямо с работы Дьяков отправился в общежитие к Бутову. Горняк лежал на кровати в носках, в новом костюме, румяный и побрившийся. На его лоб большими прядями падали черные волосы. Добродушные голубые глаза смотрели весело и открыто. Стараясь казаться равнодушным, машинист в то же время анализировал лицо своего помощника, силясь угадать по нему, что за человек Бутов. «Банда — не банда?$1 — мучительно спрашивал он себя. «Волосы не вьются, простые, — отмечал он, — значит парень, как парень. Уши вон какие! — словно топором кто их вырубил. А брови! Не нашенские — и тонки и длинны. А нос! Словно по угольнику ровный. Не рабочий нос». Но тут же он оправдывал горняка: «На губы погляди! Что два вареника сляпаны. Как есть рабочие губы.»

— Что вы на меня так глядите? — перебил его мысли Бутов. — Точно я ваша невеста, — и горняк расхохотался.

— Вот смотрю на тебя, Витей, и думаю: за что девчата тебя балуют.

Бутов благодарно улыбнулся. Всякое внимание к его особе трогало молодого рабочего.

— Влюбился я, — неожиданно понизив голос, сказал он, глядя Дьякову прямо в глаза. — Она из универмага, из отдела шерстяных тканей. Если согласится, ей–богу, женюсь, — и Бутов поправил волосы, упавшие на лоб.

— Это хорошо, — одобрительно кивнул головой машинист, не переставая изучать горняка. Но чем больше он смотрел на него, тем больше убеждался, что в Бутове нет ничего необычного.

Прошло еще несколько дней. Дьяков, хотя и чувствовал, что, быть может, ошибся, все же не отставал от Бутова.

В пятницу вечером Бутов отправился в город. Встретив у лебедочной Ганшина, он бросил ему:

— Съезжу в Сверкальск. Часика на два.

Вслед за Бутовым в город поехал и Дьяков. Уже стемнело, когда горняк спрыгнул с автобуса и, не оглядываясь, кинулся прямо по Садовой. Смешавшись с толпой, за ним следом двинулся и Дьяков. На случай если б он был замечен, машинист решил превратить свое преследование в шутку.

На углу Березовской Бутов круто свернул и через несколько кварталов вошел в подъезд трехэтажного дома. Выждав немного, лебедчик тоже вошел в подъезд и, убедившись, что второго выхода нет, вернулся на улицу. Сев на скамью близ дома, Дьяков принялся ждать. Вскоре совершенно стемнело и над подъездом зажглась лампа. В дом вошла женщина, за ней — две дочки. Чей‑то голос из окна второго этажа долго кричал: «Геночка! Гена! Генка! Генка — черт!$1 — пока на улице не показался резвый мальчик с колесом в руках.

Бутов все не выходил из дому.

«Надолго засел Витя Бутов, — думал машинист, — а хотел на пару часов.» Около полуночи Дьяков встал со скамейки, прошелся перед домом, вытягивая онемевшие от долгого сидения ноги. Радио проиграло гимн, в окнах погасли огни. Стало прохладнее. Но никто не выходил из подъезда.

В три часа ночи Дьяков опять встал со скамьи и, чтобы согреться, сделал несколько резких движений руками. Затем он застегнул пиджак на все пуговицы и прошелся по улице, не теряя из виду освещенный лампою вход. В пятом часу стало светать, померкли звезды. Лампочка из белой и колющей глаза стала тускло–желтой. Бутов все не выходил. В шесть часов показался дворник и, недоверчиво поглядывая на Дьякова, стал мести тротуар. В начале седьмого хозяйки пошли на базар. Но Бутов словно под землю исчез. «Ему к восьми на работу$1 — недоумевал машинист и, полный новых подозрений, оставил свой пост. Взяв такси, он помчался на Амак, чтобы успеть к утренней смене. На обеденном перерыве, лебедчик, вытирая платком красные от бессонница глаза, подсел к Спасскому, товарищу Бутова по комнате, и будто нечаянно спросил:

— Как Витей, сегодня дома ночевал?

— А где ж ему быть! — удивился Спасский. — До двенадцати резался в карты, а потом на боковую.

За последние дни лебедчик привык к неожиданностям, но сейчас он был потрясен не меньше, чем когда услышал за своей спиной насмешливый голос Лапина. С трудом овладев собой, Дьяков спросил:

— Стало быть, Витей рано вернулся?

— Часов в десять, может и раньше.

От этих слов машинист окончательно растерялся. Из дому на Березовской был только один выход, который он стерег всю ночь. И никто лучше его не мог знать, что Бутов не выходил из подъезда. И все же горняк в десять был в Амаке! Злость и досада овладели вдруг машинистом: Бутов ловко провел его, отлично выспался, а он остался в дураках, продежурил ночь невесть зачем, и вдобавок в глазах его резь, будто от толченого стекла.

В тот же вечер Дьяков опять отправился в КГБ за советом.

23. Похищение пепла

После работы Нилов сидел в своем кабинете в НИАЛе и учил английский.

— Вил, вил, — повторял он грамматику, — частица желания. — Ай вил гоу, ай вил гоу — Я хочу идти…

Легкий стук в дверь прервал его занятия.

— Можно? — послышался знакомый голос, и на улице ученого показалась радостная улыбка.

На пороге стояла Орлова.

— Проходите, Нина Николаевна, — поднялся навстречу ей Нилов.

— Шла домой, — певуче заговорила лаборантка, — зайду, думаю, и посмотрю, что делаете вы по вечерам.

— И очень хорошо поступили, — любуясь женщиной, проговорил алмазовед. — Садитесь, пожалуйста.

На Орловой было легкое безрукавное платье, не шее висел небольшой медальон. Сегодня лаборантка выглядела особенно хорошо.

— Очень рад, очень рад, — повторил ученый, придвигая стул лаборантке.

Орлова села, сложив на коленях крохотные ручки. Сегодня она смотрела на своего руководителя мягче, чем обычно, даже ласково, и Нилов сразу это заметил.

— Вы что‑то учите?

— Английский язык.

— А на кандидатский вы что сдавали?

— Немецкий.

— Давно учите, Андрей Павлович?

Впервые за все время Орлова назвала алмазоведа по имени, и он уловил в этом особый смысл. Лаборантка нравилась ему, и каждый знак внимания с ее стороны он воспринимал с повышенной остротой.

— Давно.

Нилов знал, что его гостья занимается на пианино и, чтобы сделать ей приятное, спросил:

— Как ваше пианино, Нина Николаевна?

Орлова сразу оживилась.

— Хорошо, каждый день играю. Иногда — по часу, иногда по два. В воскресенье — все три. Прошла гамму ля бемоль мажор. Однако левая рука все не идет. Стараюсь, стараюсь и зря. Учительница дала мне учить вальс «Доремифа».

Увидев на руке Орловой сумочку, Нилов спросил:

— Вы идете домой?

— Да. Готовила реактив АН-17, завтра с ним первые опыты. Поэтому и задержалась.

— Вы позволите проводить вас?

— Пожалуйста, — охотно согласилась молодая женщина. — Вдвоем веселее идти.

Нилов закрыл учебник, спрятал тетрадь. Заперев ящик стола и положив ключ в карман, он осмотрел кабинет и извинился:

— Простите меня, я на минутку схожу в лабораторию, проверю аппараты.

Орлова ничего не ответила и лишь откинула назад свою красивую голову. Но едва ученый исчез за дверью, Орлова преобразилась, она вскочила на ноги и легким, бесшумным шагом кинулась к дверям. Прислушавшись к звукам и убедившись, что Нилов далеко, лаборантка молниеносным движением раскрыла свою сумку. Достав оттуда черную трубку размером с вечное перо, лаборантка с ее помощью быстро открыла ящик стола. В ту же секунду в ее руках оказался тюбик точно такой, в каких бывает губная помада. Это был фотоаппарат. Лихорадочно листая страницы научных записей, Орлова сфотографировала их при свете электронной вспышки, спрятанной в медальоне. Закончив съемку, женщина с быстротой серны бросилась к металлической урне около стола, где алмазовед сжигал секретные бумаги. Заглянув в нее, она увидела комок сожженной бумаги, черным перекореженным цветком, лежавшим на куче золы. И уже в ее руках темнела небольшая коробка–контейнер. Осторожным движением лаборантка, концами ногтей обеих рук, перенесла пепел в контейнер…

Почти одновременно в коридоре послышались торопливые шаги. С полным присутствием духа, не теряя координации и стремительности движений, Орлова закрыла коробку и кинулась к стулу, приняв прежнюю лениво–томную позу. Но тонкие пальцы ее двигались со скоростью челнока в ткацком станке. Они успели спрятать контейнер, защелкнуть сумку и перекинуть ее через правую руку. Через несколько секунд вошел раскрасневшийся Нилов.

— Извините, что заставил вас ждать.

Орлова улыбнулась очаровательной улыбкой.

Шеф еще раз машинально взглянул на стол, подергал ручку ящиков, посмотрел на форточку, на мраморный щит с рубильниками в углу, включил один за другим два каких‑то механизма и лишь после этого сказал:

— Теперь все. Связан сотнями замков, проводов, рубильников, кнопок — словно муха в тенетах.

Орлова утомленно молчала.

Вскоре ученый и лаборантка шли по улице. Было душно, нагретые за день тротуары отдавали теплом. Попадались редкие прохожие. Нилов любовался своей спутницей.

— Нина Николаевна, — нарушил он молчание, — вы очень любите музыку?

— Очень.

— А раньше любили?

При слове «раньше» Орлова укоризненно посмотрела на ученого, и он понял, что упоминание об ее прошлом неприятно лаборантке.

— Раньше я о музыке не думала, — через полквартала сказала она и опять взглянула на алмазоведа.

— Вот и моя обитель, — показал Нилов на второй от угла дом и смущенно замолчал, не зная, что сказать дальше.

Орлова уловила колебание в голосе шефа и, вся повернувшись к нему, лукаво спросила:

— Вы что‑то хотели сказать?

В ее темных глазах блестел огонек, в ее голосе смешались настойчивость, смешанная с капризным приказом.

— Я хотел сказать… — замялся ученый, — то есть я хотел пригласить вас на ужин… Моя экономка — большая мастерица стряпать.

Не говоря ни слова, лаборантка повернула в сторону дома.

Нилов занимал две больших комнаты, убранных богато и со вкусом, как было при покойной жене.

— Хорошо у вас, — не удержалась от восхищения Орлова, входя в столовую и любуясь мебелью красного дерева, темно–оранжевым паркетом, картинами с видами севера, резным буфетом с хрусталем вместо стекла. У большого трюмо молодая женщина осмотрела себя со всех сторон.

— Марья Алексеевна, — распоряжался между тем Нилов на кухне, — у меня гостья. Приготовьте нам что‑нибудь, да по первому разряду.

Вернувшись в столовую, он объяснил:

— Много месяцев живу бобылем и без Марьи Алексеевны пропал бы вовсе. Пока идет кулинария, я покажу вам свой кабинет. Прошу сюда.

Кабинет алмазоведа — смесь женского будуара и комнаты ученого мужа — поразил Орлову в полном смысле этого слова. Массивные книжные шкафы поднимались до потолка. На их полках шли бесконечные ряды книг, журналов, разноцветных папок, энциклопедии, издания Академии наук в дорогих переплетах. У окна сверкал ярким блеском письменный стол. Угол комнаты украшал мраморный камин. На его ослепительно блестевшей доске стояли экзотические безделушки из лакированного бамбука, плетеных золотых нитей, из моржовой и слоновой кости.

— Хоро–шо–о-о! — воркующее протянула лаборантка.

Нилов, не отрывая глаз от изумительного лица своей гостьи, читал на нем гамму чувств искреннего восхищения и восторга. Вдруг Орлова, не спрашивая позволения, с кокетливой властностью села в его рабочее кресло и из‑под своих длинных ресниц кинула на Нилова загадочный взгляд. Но тут же, побледнев, женщина схватилась за грудь. Ее красивый рот широко раскрылся и стал жадно хватать воздух.

— Воды… — с трудом проговорила она.

Не на шутку испугавшись, Нилов выбежал из кабинета. Как ни стремителен был ученый, еще стремительней оказалась Орлова. Она стояла на ногах, и знакомый потайной фотоаппарат чернел в ее руках. Мгновенным движением лаборантка открыла ящик стола и принялась фотографировать лежавшие там бумаги. Из кухни доносился обеспокоенный разговор и бульканье льющейся воды. Успев осмотреть еще внутренность камина, лаборантка села на прежнее место. Одновременно в кабинет вошел Нилов. Женщина, бедная и тяжело дышавшая, сидела в кресле в бессильной позе человека побежденного приступом предательской болезни.

Выпив воды из рук шефа, лаборантка нашла в себе силы проговорить:

— Машину..

Вернувшись домой, Орлова, едва только вышел ученый, заперла дверь на ключ и бросилась к столу, чтобы сделать шифрованную запись.

Через полчаса в надежном месте ее комнаты был спрятан тюбик помады, медальон, контейнер с похищенным пеплом и подробная запись, сделанная кодом.

24. Царство теней

Охваченная сумраком комната Зотова по вечерам напоминала келью алхимика. Бросая пугливые тени, дрожал и шипел огонь высокой свечи. Темнели кровать, тумбочка у изголовья, угадывались цветы на окне. За столом, положив ладони на подбородок, недвижно сидел Тихон. Широко раскрыв глаза и застыв, точно изваяние, он бездумно смотрел в одну точку. С ним рядом сидел большой кот, другой спал на кровати.

Из‑за больных глаз Тихон не выносил сильного света. Неверный огонь от свечи наполнял комнату тихим уютом и баюкал его душу. Пламя, то угасая, то разгораясь, бросало бегающий свет на круглый лоб Тихона, вычерчивало на его лице треугольники скул. В колышущихся бликах лицо Зотова казалось еще более страшным, чем днем. Губы его четырехугольного рта беззвучно шевелились, словно набожный схимник шептал молитву во мраке своей кельи. Перед глухим Тихоном мерцало доброе видение. Он видел женщину с каштановой шапкой волос и легкой походкой. В комнате по углам потолка летали острые тени от чучел птиц, перед глазами Тихона стояла женщина в белом халате. Она сторонилась Тихона, хотя он не сделал ей ничего плохого. Зотов был вездесущ на работе, и много раз, чтобы не пугать лаборантку, прятался где‑нибудь в НИАЛе и стерег волнующую тень. Орлова приходила в институт раньше других. В час дня она гуляла по саду, и бывший фронтовик, сметая пыль с забора или подметая дорожки, видел ее совсем близко. После работы Орлова оставалась в институте, и Тихон знал об этом от вахтера Куркова.

Трещала свеча, ее желтое пламя танцевало над чашей расплавленного воска, и птицы у потолка оживали. Двигались острые клювы, шевелились когти, янтарные глаза загорались феерическим блеском. Иногда после ухода ученых Орлова выходила в коридор и, не видя спрятавшегося Тихона, открывала кабинеты. В неуклюжем волнении Зотов переступал с ноги на ногу, но не покидал своего укрытия: это ходила ОНА, и Тихон знал, что ОНА ничего плохого сделать не может.

Метался капризный огонь свечи, голова Зотова опускалась ниже, ласковый кот Орел клал свои лапы на руки хозяина. Из глаз Тихона падали слезы и катились по шерсти кота. Все так же перед одиноким сторожем бежала картина за картиной. Сторож знал, что Орлова, отдыхая, бродила по институту, спускаясь в подвал, когда не было людей в лабораториях и когда внутренний вахтер, устав от сиденья, выходил на подъезд у вестибюля. Тогда на Орловой не белел халат, шаги ее становились бесшумными.

Только два человека бывали в гостях у контуженого солдата — вахтер Курков и кочегар Рогов. Зотов встречал их тихой улыбкой, при этом глаза его нервно мигали. Он торопливо доставал печенье, сыр, конфеты, открывал холодильник и извлекал на стол мороженое, которое всегда держал для гостей. Разложив на скатерти свое угощение, Тихон сразу замирал, словно божья коровка, которую тронули пальцем. Он молчал, чтобы не пугать своим голосом добрых друзей. Молчали и гости. Они гладили ластящихся кошек, ели замороженный крем, поправляли наплывы на свече, и, не перекинувшись и десятком слов, уходили. И Тихон снова клал голову на тяжелые ладони.

Иногда в свободные часы он шел в сад института, где из земли выбивался родник. Прозрачная, как воздух, вода тихо журчала и безостановочно бежала по разноцветной гальке. Зотов сидел здесь и вечерами, неподвижный, как статуя из базальта, дожидаясь, когда выйдет из института Орлова. Его губы шептали ее имя, по лицу Тихона пробегало выражение, полное неуловимого счастья и преображавшее черты его квадратного лица. Порой голос его срывался и тогда Зотов растеряно поднимал голову и осматривался кругом. В редкие дни Тихон, осмелев, поднимался на второй этаж института и, постояв у дверей лаборатории, робко заходил к ней. У себя на груди он прятал утиное крыло и, боясь смотреть на нее, сметал пыль, проверял гардины, переставлял стулья, и был несказанно рад, когда Орлова говорила:

— Благодарю вас, товарищ Зотов, у меня все чисто.

Тихон замирал, глядя на лаборантку своими тусклыми глазами и что‑то довольно мычал себе под нос. Но Орлова уже не видела его, забыв о присутствии Зотова. Тогда Тихон сникал и оставлял кабинет, долго еще дожидаясь чего‑то у дверей в коридоре.

Как‑то Зотов видел Орлову в полуподвале. Было темно, но ОНА не зажигала свет. Она шла туда, где, как знал Тихон, у колодца стояли машины. Он хотел пойти ей навстречу, но Орлова уже шла из насосной, опять не включив свет. Зотов хотел выбежать из засады и зажечь ей огонь, но не мог шевельнуться, ликуя, что ОНА ходит в том же подвале, где работает он. И когда у него опять были гости, Тихон говорил об этом Рогову и Куркову, но они не могли понять его неразборчивой речи.

Если Орлова встречала Тихона в коридорах, она ускоряла шаг. Лаборантка боялась этого медлительного мужчину с тяжелыми шагами, короткой шеей и невидящими глазами. И Зотов старался не пугать свою Эсмеральду. Заметив Орлову, он исчезал с ее пути и только украдкой наблюдал за знакомой фигурой.

Все так же чернели в комнате тени, все так же переливались фосфором глаза кошек. Положив голову на стол, недвижно сидел человек со страшным лицом. Беззвучно шевелились его губы, в мутных глазах прыгал красноватый отсвет. Хищные птицы в углах потолка стерегли покой своего хозяина.

25. Поиски двойника

Еще не поднялось солнце, а Язин уже работал.

— У «Красной маски» нет местных агентов, это почти аксиома, — звучал его неторопливый голос. — Как же тогда ее люди информированы о Гориной, Шубине, Рогове, Белове?

— Это пока неизвестно.

— Каков излюбленный прием врага?

— Маскировка. Серая шляпа — маскировка, дактило–перчатки — маскировка, Змеев, — скорее всего, маскировка.

— Но враг уже в Алмазном институте, это почти аксиома. Какова же его маскировка в НИАЛе? И кого бы он хотел завербовать в свой состав?

— Рублева, прежде всего. Николова, далее профессора Гуляева. Хорошей добычей был бы и Корнилов — начальник спецчасти.

— Мог ли он завербовать этих людей?

Язин выдвинул ящик, достал из него зеленую папку и, перевернув несколько страниц, стал читать.

«Корнилов — старый работник, женат в третий раз, — покачал головой Язин, — немного донжуан, любит азартные игры, дома собираются компании.»

«Профессор Гуляев — имеет орден Трудового Красного Знамени, крупнейший алмазовед СССР, руководитель секретных изысканий НИАЛа».

«Рублев — за заслуги перед промышленностью алмазов награжден орденом Ленина, выдающийся синтетик».

«Нилов — потомственный геолог, многие годы на секретной работе, ведущий алмазовед СССР».

— Вывод бесспорен, — заключил Язин, — таких людей не завербовать.

Вот уже много дней, как Язин полагал, что человек от «Красной маски» проник в НИАЛ не подкупом одного из его работников, а загримировавшись под одного из старших людей.

— Враг знает секретные материалы института, — продолжал Язин, — знает он и наши шаги, быть может, направляет по ложному пути работу НИАЛа.

— Но что говорит против «Гипотезы двойника»?

Начальник БОРа вынул из папки голубой листок секретного доклада и прочитал:

«Данные визуального осмотра сотрудников института алмазов при АН СССР, Сверкальск, Озерная, 40.

В течение 25 июня — 6 июля осмотрено 77 сотрудников института с целью обнаружить на их лице грим. Осмотр проведен по системе «Дубль» с последующей перепроверкой. Проверено 5 руководящих работников, 10 старших и 20 младших научных сотрудников…»

Пропустив полстраницы Язин прочитал вывод:

«…из чего следует: на мужском персонале каких‑либо следов грима не обнаружено, у женщин гримировка обычная — окраска губ, волос и бровей, фальшивые косы…»

Полковник отложил бумагу и задумался. Точный и бесстрастный документ до основания разбивал его гипотезу–догадку. Но, не сдаваясь, Язин продолжал свой анализ:

— Какова внешность Савича?

— Рост средний, глаза серые, — тут начальник БОРа включил диктофон — прибор, записывающий человеческую речь, и продиктовал в него задание своим подчиненным:

«Возможно быстрее составить альбом цветных фотографий старшего состава НИАЛа. Сероглазых выделить в особую категорию».

Если враг заменил собой одного из ученых НИАЛа, — продолжал Язин, — то кто бы мог его разоблачить прежде всего?

— Члены семьи.

Взглянем на людей института с этой точки зрения, — плел дальше логическую ткань Язин. Здесь он достал из пачки новую бумагу.

«Рублев — семья в Свердловске, выписывать из Свердловска пока не намерен, неделями не выходит из лаборатории, из клиники геологов перешел в клинику партактива, сменил терапевта».

— «Сменил терапевта», — повторил Язин, — сменил прежнего врача, который немедленно бы заметил, если не перемену внешности, то организма.

«Нилов — днями и ночами сидит в лаборатории, сидит по лабораториям института, порой путает знакомых, вдовец, дома экономка, шестидесяти двух лет».

«Корнилов — оклад тысяча сто двадцать, общителен, частые гости, жена не работает, месяц провела на курорте «Предгорный» в Алупке, брал отпуск без содержания».

— «Отпуск без содержания», — опять повторил Язин. — Откуда средства? И был ли он в Алупке? — и Язин уже диктовал новое задание.

«Возможно быстрее через УКГБ проверить, отдыхал ли в октябре истекшего года на курорте «Предгорный» в Алупке, Крым, Корнилов Илья Иванович, начальник спецчасти НИАЛа. В любом случае получить с курорта портрет и произвести сопоставление.»

«Гуляев — убежденный холостяк, замкнут, имеет доступ к секретной документации НИАЛа, врачей не посещает из убеждений», — читал Язин дальше.

— Холостяк, без врача, кому ж заметить перемену, если квалифицированный грим, — задумчиво проговорил он.

— Перейдем к Змееву. Если Змеев — маскировочная ширма, то по чьему требованию его перевели в НИАЛ? — и Язин читал выписку из приказа по отделу кадров НИАЛа:

«Перевод Змеева С. Н. из Главалмаза в штат НИАЛа оформлен по повторному требованию директора института профессора Рублева В. И. (отношение № 2–709, КК)».

— Кто послал Змеева в ночь похищения алмазов вечером двадцать второго мая на работу в Главалмаз? — спросил Язин и стал читать письмо Жукова, который уже успел познакомиться и подружиться с молодым ученым.

«Вчера в беседе со мной Сергей Николаевич Змеев мимоходом сказал, что ночью, 22 мая с. г. он работал в Главалмазе по срочному распоряжению профессора Рублева. Лично Змеев полагает, что большой необходимости в этой работе не было. Сообщаю для реабилитации Змеева в Ваших глазах.»

— Кто поручил Змееву секретное задание по описанию трубки–колодца алмазоносного «Гиганта»?

— Профессор Рублев.

Вправе ли он давать такие приказы?

— Вправе, ибо такова текущая работа НИАЛа. Язин перелистал страницы второго доклада Жукова:

«Змеев несомненный талант, однако, непомерно честолюбив, остер на язык. Рассказывал, что в прошлом находился под следствием, так как гулял по коридорам Чимкентского рудоуправления, заходил в чужие лаборатории. Там это было запрещено. Когда пропали секретные бумаги, его заподозрили в похищении».

— Но, быть может, за спиной Рублева стоит кто‑то другой? Скажем, Рублев действует по совету профессора Гуляева или заместителя Нилова.

И Язин опять диктовал распоряжения:

«Выяснить, по чьему совету Рублев пригласил в НИАЛ Змеева, послал его в Главалмаз, поручил ему алмазную трубку «Гигант».

Начальник Бюро особых расследований прошелся по кабинету, вернулся за стол.

— Если в НИАЛе двойник, то где подлинный работник института? Убит, похищен, чтобы давать врагу сведения, без которых тот может быть разоблачен?

Ни одну свою гипотезу Язин не оставлял без проверки, и уже несколько дней люди госбезопасности, БОРа и милиции искали малейший намек на тайное убийство или похищение человека.

— Чтобы стать двойником, — размышлял далее Язин, — надо изучить объект замены и притом самым тщательным образом. Кто это сделал — сам будущий двойник или его помощник?

— Савич! — вдруг громко воскликнул Язин — Только он! Прибыл в Сверкальск два года назад, посещал НИАЛ под видом геолога, выбрал жертву для будущей операции. Одновременно действовал как разведчик, стараясь выкрасть геологические карты.

И опять Язин диктовал распоряжения:

«Снять копии с фотографий ученых НИАЛа по состоянию на два года назад. Предъявить снимки Гориной, спрашивая: «Нет ли Савича среди предъявленных ей снимков?». На посещение Гориной просить разрешения врача Голубева. Встречу провести капитану Шубину».

«В кратчайший срок проверить копии пропусков НИАЛа за два предшествующих года. Выяснить, посещал ли институт Савич Николай Степанович. Результаты доложить немедленно!»

— Если Савич прибыл в СССР первым — опять послышалась размеренная речь начальника БОРа, — то, скорее всего, он шеф группы.

— Сколько же тогда людей в «Красной маске»?

Сам «двойник$1 — раз, Савич — два. Еще один на копях, четвертый в лесу. Но сели на копях или в тайге — Савич? Тогда три человека, — и в голосе Язина появилась неуверенность.

Если ученый убит или спрятан, то где это могло произойти?

Язин опять диктовал, требуя сверки — нет ли совпадений между выходами в лес ученых НИАЛа и появлением змейков над копями.

— Рублев, Нилов, Гуляев, — бежали фамилии в голове Язина, — Корнилов. Кого их них враг заменил двойником, и как заменил двойником?

И Язина осенила догадка:

— До чего просто! — возбужденно вскочил он на ноги. — И до чего сложно!

Язин берег отдых своих подчиненных, но сейчас он неистово стучал по кнопке звонка, и в ожидании секретаря диктовал запрос в Академию медицинских наук.

Когда в кабинет прибежал встревоженный, полузаспанный Дымов, Язин был уже невозмутим и спокоен.

— Товарищ Дымов, снимите ленту с диктофона — там задания большой срочности. Запрос в Академию отправьте немедленно, — и только дверь закрылась за секретарем, как начальник БОРа по–ребячьи хлопнул в ладоши и радостно закричал на весь кабинет:

— Только двойник, и только этим путем!

26. Три опроса

Уже четвертую неделю Язин почти не отдыхал. Приезжая с Амака, он принимал холодный душ, ужинал, поднимался к себе в кабинет на четвертом этаже Управления КГБ и два часа спал. Ровно в восемь неумолимый Жуков безжалостно будил своего шефа. Язин поднимался с дивана, делал короткую гимнастику, и кабинет №48 закипал оживленной работой.

Люди госбезопасности и подчиненного ей БОРа незримо находились всюду на объектах близ НИАЛа. Микрорации, потайная связь, телеобъективы, локаторы, посыпанные тончайшим песком площадки — ловушки у заборов и окон были их верным оружием. Они ухаживали за цветами, сидели за рулем грузовиков, красили здание, работали в лабораториях Алмазного института, и враг не знал, что десятки пар глаз и ушей ежесекундно готовы заметить малейший его промах.

Вечером того дня, когда Язин дал приказ составить альбом цветных фотографий людей НИАЛа, Жуков терпеливо ждал, когда Язин закончит обычную серию своих гимнастических упражнений. В кабинете было прохладно. Сиреневые лучи уходящего солнца играли бликами на лаке стола и тонули в коричневой коже тяжелых стульев.

Язин кончил разминку и остановился перед Жуковым. Рабочий день начался.

— По вашему распоряжению, — доложил подполковник, — приглашен Шумков из Главалмаза, Балалаев от Амака и Сальников из НИАЛа. Каждый из них работал в своем учреждении не менее трех лет. Шумков ожидает. Балалаев прибудет в девять. Сальников — в девять тридцать.

Язин взял своего заместителя под руку, внимательно посмотрел ему в глаза и сказал:

— Расскажите о себе, Юрий Ильич!

Этот вопрос он задавал каждый вечер с того дня, как его заместитель стал играть, по собственной воле, роль инженера Шапова на Амаке. С десяти утра и до пяти вечера он проводил на копях, ведя наблюдение всюду, где того требовали поиски БОРа, и ни единым движением лица не выдавая Язина, работавшего на тех же копях. Язин знал, что новая пуля может угодить в его бесстрашного заместителя, но Жуков не уступал никому своего места.

— Ни единого подозрения, Николай Николаевич, — отвечал Жуков. — Ни единой новой мысли.

Язин повторил:

— Ваша игра на Амаке опасна. Не исключена повторная пуля.

— Не так страшен черт, как его малюют. Позвольте еще несколько дней?

Язин ничего не ответил и сел за стол. Это означало порицание. Переменив тему разговора, он спросил:

— Ваше окончательное мнение по Змееву.

— Не виноват. Самобытный нрав, анархист, если так можно сказать. Перед нами шпионы–академики. Если же Змеев — разведчик, то он лишь зазубренный топор.

Язин одобрительно кивнул.

Змеев настоящий ученый, только необуздан и дик. Чей‑то проницательный глаз заметил это и за его спиной творит преступления.

— Что такое Савич?

Жуков ответил сразу.

— Вероятно, шеф группы.

Воцарилось молчание.

— Начнем, пожалуй, — сказал Язин и, включив микрофон, распорядился: — Пригласите, пожалуйста, товарища Шумкова.

Медленно вошел работник Главалмаза. Паркет скрипел под ним.

— Добрый вечер! — негромко поздоровался он и, не ожидая приглашения, сел в кресло.

Шумков волновался. Чтобы скрыть это, он снял очки и долго протирал их платком.

— Товарищ Шумков, — мягко начал Язин, — нам нужна помощь.

Слово «помощь» успокоило гостя, и он ответил с явным облегчением:

— Пожалуйста.

— Вы возглавляете отдел кадров Главалмаза?

— Восьмой год.

— Содержание нашей беседы должно остаться в тайне.

— Разумеется.

— У меня четыре вопроса. Ваши ответы очень важны для нас.

Шумков понимающе кивнул головой.

— Не показалось ли вам, что кто‑либо из работников Главалмаза, и, прежде всего из руководящих работников, когда‑то неожиданно переменился в лице? Пусть чуть–чуть, но стал выглядеть иначе?

Начальник отдела кадров недоуменно посмотрел на сидевшего за столом худого человека в голубой рубахе.

— Я хочу сказать, не заметили ли вы, что один из старших работников главка вдруг сильно постарел, или помолодел, одним словом, как‑то изменился внешне. С ответом можете не торопиться.

Шумков откинулся на спинку стула, снял очки и задумался.

— Народ я вижу все время, — сказал он, — особенно руководяще кадры. Но чтобы изменился кто‑либо — не заметил. Однако, я понаблюдаю.

— Я вас буду очень просить. Второй вопрос — не заметили ли вы за кем‑нибудь из того же состава странной забывчивости? Скажем, адрес забыл, знакомого вдруг не узнал, или забыл такое, что должен бы уверенно знать.

Шумков задумался опять.

— И такого ни за кем не заметил.

— Дальше. Не было ли, товарищ Шумков, так, чтобы старший работник уклонился от командировки или совещания в таком месте, где он должен был бы встретить большое число знакомых?

— Такого у нас нет. В командировку народ едет охотно, особенно в города.

— И последнее. Не заметили ли вы за кем‑нибудь из сотрудников Главалмаза, в том числе и за руководителями главка, чего‑нибудь странного, что бросилось бы вам в глаза.

Шумков долго молчал, перебирая в памяти людей.

— Нет, не заметил. Разве, вот, Зверев жену бросил. И молодая, и с высшим образованием, а бросил. А так больше ничего.

Ровно в 9 в кабинет вошел Балалаев из Амаканского рудоуправления — высокий, совершенно лысый инженер. Но и он ничего не дал Язину. В рудоуправлении все шло обычно. Никто не изменился внешне, никто не проявлял забывчивости, все охотно едут в командировки, ни за кем ничего страшного не замечено.

Язин был разочарован и в то же время обнадежен. Не говоря ни слова, он прошелся по кабинету и, скрестив на груди руки, остановился у окна.

— Все же это единственный путь, — нарушил он, наконец, тишину.

Сальникова из НИАЛа Язин принял особенно дружелюбно.

— Нам нужна ваша помощь, — начал он разговор, посадив ученого перед собой. — Но это должно быть тайной!

— Конечно, — живо согласился Сальников.

— Давно вы работаете в институте?

— С февраля — шестой год.

— Профорг института?

— Четвертый год, в сентябре.

— Видимо, часто встречаетесь с людьми НИАЛа?

— Частенько.

— У нас к вам четыре вопроса. Не заметили ли вы, чтобы кто‑либо из руководящих людей НИАЛа переменился вдруг в лице?

Сальников задумался.

— Задайте второй вопрос, — попросил он. — Так мне будет легче.

— Не заметили ли вы за кем‑нибудь из работников института непонятной забывчивости? Скажем, адрес забыл, важную вещь забыл, или близкого друга не узнал?

Сальников опять промолчал. Это был вдумчивый и неторопливый научный сотрудник института. И на этот раз он попросил:

— Если можно, задайте остальные два вопроса?

— Не заметили ли вы, товарищ Сальников, чтобы кто‑либо из ученых института, особенно из старших работников, уклонился от совещания, или командировки туда, где он мог встретить прежних знакомых? И, в заключение, не заметили ли вы странностей в поведении одного из ваших руководителей, таких странностей, которые бы вызвали у вас недоумение, даже подозрение.

— Вот здесь я ничего не заметил, — живо откликнулся Сальников. — А по первым трем кое‑что есть. — Он подтянулся, посмотрел в глаза сначала Язину, затем Жукову и сказал:

— Насколько я вас понял, у нас в институте что‑то стряслось. Вы полагаете, что в институте шпион. Он предварительно убрал одного из руководителей НИАЛа, замаскировался под него, и теперь вредит нам. Короче, вы ищете двойника. И я вам должен помочь.

Язин отметил про себя, что Сальников умен.

— У меня кое‑что есть. Но сначала скажу о лаборантке Орловой. Совершенно непонятно, как она попала в НИАЛ! У нее судимость, пусть снятая судимость, но все же она допустила взрыв и пожар. — Профорг волновался. — Из тюрьмы и в Академию наук! Ничего не понимаю. Я категорически против Орловой.

Язин внимательно слушал и делал заметки.

— Теперь насчет изменений в лице. Начальства у нас пять человек — директор, заместитель, старшина ученых Гуляев, парторг, начальник отдела. Среди них есть один человек. На лицо он, может быть, не так переменился, но странная забывчивость у него была, правда, только в начале этого года. Кстати, не я один это подметил.

— Кто этот человек? — Язин «впился» в профорга.

— Позвольте мне подумать.

— Пожалуйста, — нехотя согласился Язин, — но чем быстрее, тем лучше.

Сальников поднялся, чуть ссутулил плечи и вышел из кабинета.

27. Человек в дупле

На ветке старой липы сидел краснобокий дрозд. По густому лесу неслись его трели и прищелкиванья. Но вот птица склонила набок голову и посмотрела вниз в дупло дерева. Дрозд увидел человека. Человек, спавший в дупле, был разбужен птичьей песней. Он открыл глаза и, увидев светлое брюшко птицы, потянулся за ружьем: лейтенант Виг не доверял никому, даже дроздам. Птица вспорхнула и улетела. Выглянув из своего убежища, Виг долго осматривался. Несколько минут лейтенант вслушивался в тишину. Затем проверил электросигнализацию — тонкий как волос зеленый провод, идущий на землю от вершины соседнего дерева. Только сейчас он освободился от одеяла и посмотрел на часы.

С Амакских копей раздавались далекие взрывы. Виг открыл охотничью сумку и стал завтракать. Он запивал шоколад теплой водой. Завинтив термос и поставив его под одеяло, он достал металлический флакон с анольфом — жидкостью, лишающей собак обоняния. Дорожа каждой каплей, лейтенант смочил ею подошвы сапог. Затем он еще раз осмотрел лес и, перекинув ружье через плечо, спустился на землю. Внизу некоторое время неподвижно стоял у липы. На Виге была гимнастерка защитного цвета и серая кепка. Внимательно вглядевшись, в лейтенанте можно было узнать человека, который брал ружье профессора Алоева, когда тот спал у сибирского кедра. С тех пор Виг загорел еще больше, его небритое лицо похудело. Но вот он подтянул пояс, поправил малопульное ружье и двинулся в сторону Амака. Шел он легко, почти не оставляя следов. Виг переступал через камни, покрытые мхом, обходил густую траву и болотца, перепрыгивал через валежины. Одежда и обувь его промокли от росы, но он уверенно шел к копям, ориентируясь на взрыв и изредка поглядывая на компас, вмонтированный в головку часов.

К десяти утра лейтенант вышел к окраине леса. Отсюда был виден поселок Амака и черные мачты высоковольтной линии. Сделав остановку, Виг опять осмотрелся. Затем он лег на живот и пополз вперед. Добравшись до большой ели на границе между лесом и полем, Виг остановился. Здесь он развернул снятую с плеча скатку и постелил на землю шерстяную подстилку.

Шифрованный приказ из Сверкальска говорил, что сегодня, 8 июля, инженер Шапов с Амака должен быть убит. От своего человека с копей Виг знал, что каждое утро русский инженер обходит шахты–колодцы. Поставив ружье на опору, лейтенант извлек из сумки оптический прицел и надел его на ружье — замаскированную снайперскую винтовку. Затем он измерил расстояние до края алмазного колодца и продолжил свой завтрак. В душе Виг был неспокоен: от этой ели он стрелял и в прошлый раз, и конечно ГПУ ищет убийц, может устроить засаду где‑то вблизи. Но приказ оставался приказом, и Виг продолжал ждать, посматривая время от времени на двухэтажное здание лебедочной, на движущиеся фигурки людей и проезжающие машины.

Вскоре лейтенант вздрогнул: у шахт показалась едва различимая темная точка. В ту же секунду он был у ружья, одно нажатие курка, и пуля угодит в цель. Но снайпер опять приложил к глазам бинокль, и перед ним четко возникали бревна домов, серый цемент гаражей и человек у края копей. Но это не Шапов. По фотографиям с Амака снайпер знал его коричневую кожаную куртку, большую шляпу и роговые очки.

Еще несколько человек прошло между алмазным колодцем и Вигом. Каждый раз лейтенант, вскидываясь, прикладывал к глазам бинокль, но Шапова все не было. И лишь в половине двенадцатого снайпер узнал нового инженера — рослого мужчину в очках и шляпе. Виг хорошо видел его куртку, очки и шляпу. В глазах лейтенанта появилась злобная радость. Крепко прижав винтовку к плечу, он повел над головой Шапова страшное дуло. Приказ говорил — убить главного инженера в голову. И остроносый лейтенант ждал, когда Шапов остановится хотя бы на секунду. Будто повинуясь его приказу, Шапов поднял что‑то с земли и стал рассматривать находку, не подозревая о смертельной опасности. Виг нажал на курок, бесшумное ружье лишь щелкнуло металлом. Инженер взмахнул руками, секунду постоял на месте и вдруг всей тяжестью рухнул на землю.

В то печальное утро в лебедочной опять дежурил Дьяков. Увидев из окна лежавшего навзничь человека, машинист что было сил крикнул проходившему внизу Бутову:

— Витей, к парапету! Человек лежит!

За эти дни нервы Дьякова сильно сдали, и он легко терял самообладание. «Не нового ли инженера порешили?$1 — думал он в тревожном предчувствии. Неподалеку сидел сменный лебедчик, и машинист, высунувшись из окна, умоляюще попросил его:

— Слушай, подмени маленько. Прошу.

Передав помощнику пульт и вызвав по телефону санкарету, Дьяков побежал к шахте. Шапов был еще жив и пальцами зажимал кровоточившую рану на лбу. Его губы шевелились и хотели что‑то сказать. Плохо повинующимися руками Дьяков скинул с себя пиджак и укутал им голову инженера. Карета скорой помощи уже мчалась по дороге. Овладев собой, лебедчик стал осматривать поле. Серая зыбь каменной равнины, как в прошлый раз, была совершенно пуста. Лес стоял далеко. На шоссе тянулись грузовики, но оттуда стрелять не могли. Из санкареты торопливо вышла сестра, раненого положили на носилки, и машина уже мчалась в город. Дьяков отупело смотрел вслед. Увидев рядом с собой хромого Лапина, машинист вздрогнул и лишь сейчас вспомнил, что все утро сторож рыскал около лебедочной.

После выстрела Виг еще некоторое время наблюдал переполох, поднявшийся у алмазного колодца. Убедившись, что пуля угодила в цель, он торопливо свернул подстилку, вскинул ружье на плечо и, тщательно опрыскав место засады анольфом, пополз в лес. Низкие ветки кустов срывали с его головы кепку, прелая сырость била в нос, но лейтенант торопливо полз все дальше от ели. Виг встал на ноги лишь в безопасном месте и не спеша тронулся обратно к липе. Несколько раз он останавливался и проверял местность, но лес был нелюдим и пуст.

Лейтенант Виг не видел одного: за ним следили два черных охотничьих глаза. Человек с узкими глазами, заметив неизвестного, задавал себе вопрос за вопросом: почему охотник ползет, хотя впереди нет дичи? Почему у него малопулька, хотя стрелять косуль запрещено? Чего он боится? И, неслышно ступая по мху, охотник следил за убийцей, словно это был драгоценный горностай.

28. Квадрат анольфа

Ночью по узкой тропинке на восток от Амана шел невысокий человек с ружьем наперевес. Было прохладно и сыро, тайга молчала. Изредка гукал филин, да свистели крылья ночных птиц. Под ногами человека зеленоватыми точками мерцали неверные огоньки. Это фосфоресцировали гнилушки. Позади по той же тропинке двигались еще трое с собакой. Они старались копировать движения впереди идущего: останавливался он — останавливались и они, ускорял шаг человек — ускоряли ход и они.

— Уже скоро, — сказал один. — Поворот в сторону, затем метров 300, болотце, кустарник, и у цели.

— Надо успеть к двум часам ночи, — сказал другой.

— Доберемся, товарищ полковник.

В это время за их спиной послышался свист — условный сигнал. Все трое замерли, собаки принялись нюхать воздух. Вскоре к ним присоединилось еще два человека с овчаркой.

Когда все пятеро выстроились на тропинке, Язин дал команду. Вскоре группа догнала идущего впереди человека.

— Нет не один душа, — доложил он.

Это был охотник Егор, тот человек с узкими глазами, который заметил в лесу убийцу. Он выследил его до большой липы и видел, как снайпер скрылся в ее дупле. Заподозрив неладное, Егор бросился в милицию Амака. Через полчаса о липе знал Демин, через час — Язин. В тот же день Управление госбезопасности создало оперативную группу с Язиным во главе. Проводником группы назначили Егора.

— Навести рации, надеть рукавицы! — приказал Язин, и люди опустили на уши крохотные наушники.

— Товарищ Егор, — обратился Язин к охотнику, — веди нас теперь к дереву!

— От этот места еще большой дорога, — предупредил Егор. — Говорить, шум — все нельзя, — и он шагнул в сторону от тропинки.

Люди Язина последовали за ним и сразу же оказались во власти колючих и упругих ветвей. Ветви росли всюду — у самой земли, на уровне груди и лица. Люди наклонялись, делали зигзаги влево и вправо, разводил кусты руками, но упругие ветви больно хлестали по лицу. Под ногами неожиданно возникали камни, ручьи, чавкающие лужи. Егор шел легко и бесшумно. Собаки тянули своих поводырей вперед. Вскоре дорога пошла вниз.

Охотник вел группу неторопливо, но точно. Он помнил приказ высокого начальника: «Веди, Егор, так, чтобы на месте быть к двум часам ночи и чтоб у людей сила осталась». Группа перепачкалась грязью и смолой.

В половине второго Егор остановился на небольшой опушке. Отсюда были видны бежавшие по небу тучи.

— Теперь совсем недалеко, — сказал Егор вполголоса. — Отдыхай надо.

— Привал! — скомандовал Язин.

Люди образовал кружок. Собакам дали мясные брикеты: чем лучше накормлена овчарка перед работой, тем сильнее ее обоняние. После отдыха группа поднялась, и люди пошли гуськом в метре друг от друга. Слышался легкий треск сучьев.

— Дерево! — вдруг сказал Егор и остановился.

Как не напрягал Язин зрение, он ничего не мог увидеть.

— Там, — многозначительно добавил охотник.

— Окружаем дерево, — сообщил по радио Язин, и шесть бесшумных фигур оцепили липу, в дупле которой спал убийца. Теперь полковник различал темнеющий ствол дерева. Липа угадывалась также по сильному аромату цветов.

— Отдых! — сказал по радио Язин. Он берег силы людей.

— Рекс потерял нос! — вдруг раздался встревоженный голос. — Прошу проверить собак.

Одновременно по рации доложил и второй голос.

— Джек лишился обоняния.

Язин кинулся к поводырям Рябову и Курцову. Обе служебные овчарки потеряли обоняние. Они беспомощно тыкались носами в землю и, поджав хвосты, жалобно скулили. Язин понял, что логово врага, найденное благодаря искусству охотника Егора, опрыскано анольфом. Отныне собаки из оружия наступления становились ненужным балластом, без них же цепь окружения может быть прорвана без особого труда.

— Ближе к дереву на два шага! — приказал Язин.

Теперь даже в темноте люди видели друг друга. Полковник ощупал пистолет и дал команду:

— Кривцов, на дерево!

В ту же секунду бывший цирковой акробат кинулся на дерево. Еще днем он узнал о задании подняться на дерево и усыпить газом спящего в дупле человека. И Кривцов несколько часов тренировался на большом тополе во дворе управления.

Единственным оружием гимнаста был висевший на шее газовый баллон. Чем выше забирался акробат, тем более гладким становился ствол. Вскоре показалось небо. Кривцов скорее угадывал его, чем видел. Еще одна–две ветки и будет дупло. Он ощупал пусковой вентиль баллона. Немного отдохнув, Кривцов поднялся на последний метр, не зная, что его ожидает. Помня приказ Язина, он нехотя привязался ремнем к дереву и снял с шеи баллон.

Электросигнал от провода, паутинообразно раскинутого по траве вокруг липы, предупредил Вига об опасности. Многократное жужжание зуммера сказало ему, что внизу много людей. Высунув голову из дупла и держа в руке бесшумный пистолет, Виг приготовился отбить атаку. Он ничего не мог различить в сплошной темноте. Но вот зашуршала кора и задрожал ствол: кто‑то полз вверх. Совершенно неожиданно у самого дупла возникло черное пятно, и Виг с размаху ударил по нему пистолетом. Издав стон и выпустив из рук баллон, Кривцов сначала осел, потом рухнул вниз, повиснув на пятнадцатиметровой высоте.

Язин услышал звук упавшего баллона и уловил едва слышный стон.

— Кривцов, что случилось? — тревожно спросил он по радио.

Ответа не последовало.

— Кривцов, отвечайте! Что случилось? — повторил Язин, но наушники молчали.

— С Кривцовым несчастье, — предупредил людей Язин. — Всем отойти на пять шагов. Смотреть вверх! Враг предупрежден скрытой сигнализацией, — и начальник БОРа отдал новый приказ:

— Сергеев на дерево! Помочь Кривцову! Доложить обстановку!

И Сергеев уже лез по стволу.

Потекли полные неизвестности минуты. Молчала липа, молчал Сергеев, молчали люди Язина. Вдруг что‑то упало на землю, раздался слабый взрыв, и тот час же сильная струя едкого газа ударила людям в глаза. Язин почувствовал, что слизистые его глаз, гортани, носа заливает жгучая, режущая жидкость.

— Мы в облаке слезоточивого газа, — проговорил Язин в микрофон. — Всем стоять на месте, если есть вода, смочить платок и приложить к глазам. Ожидать прорыва врага.

Но газовая граната была лишь началом. Снова что‑то тяжело ударилось о землю, и на этот раз Язин уловил запах фосфорного дыма. Крупицами сохранившегося еще зрения сквозь дрожащую завесу из слез, он различал густые черные клубы дыма.

— Стоять на месте! — стараясь быть спокойным, говорил Язин. — Сброшена дымовая завеса. Фосфорный ангидрид. Не опасно для жизни. Враг готовиться к бегству. Приготовить оружие!

— Сергеев, доложите!

— Очень… темно…. — послышался задыхающийся шепот. — Ничего не вижу…

Не успел Сергеев добраться до вершины липы, как где‑то наверху послышалась сильное гудение. Что‑то трещало, всасывая в себя воздух. «Огонь», — понял Язин, заметив ярко–желтое пламя.

— Дерево… подожжено! Кривцов, Сергеев в опасности! — передал он и бросился на горящее дерево.

29. Пирозон

Одиннадцатое июля было поворотным днем в поисках БОРа. Рано утром Язин сидел за своим столом. На его голове лежала влажная примочка — память о ночной операции против Вига. Полковник сосредоточенно размышлял, не замечая тонких, как нити, струек воды, стекавших из примочки по его лицу. В это время в кабинет Язина вошел его помощник, капитан Глебов.

— Доброе утро, товарищ полковник!

— Здравствуйте.

Глебов сел против начальника БОРа, ожидая его разрешения начать доклад. Язин сказал:

— Пожалуйста. Капитан был лаконичен.

— Прибыли роговые пуговицы, точно такие, как в колонне под трупом. Когда предстоит подмена?

— Я сообщу.

— Поиски «Пачули» идут полным ходом. Горский закончил таблицу духов и одеколона, которыми пользуются работники НИАЛа. Духов в институте одиннадцать видов: «Ассорти», «Маки», «Алмаз», «Утро», «Сулико», «Тайга», — и капитан перечислил все одиннадцать названий. — Одеколона — девять запахов: «Манон», «Спидола», «Санта», «Лиго», «Танголита» и другие. Запаха «Пачули» пока не обнаружено. Вот ольфактограмма, — и Глебов положил на стол длинный лист бумаги. На нем против имени каждого работника алмазного института стояло название духов или одеколона, который он употреблял. — Отпечатано и роздано нашим людям по НИАЛу, с запахом «Пачули» люди ознакомлены.

Язин слушал, не спуская глаз с лица капитана.

— Проверка вахтеров Куркова, Пименова, Ивенкова, Лизукова закончена. Люди вне подозрений.

— Как с Зотовым?

— Вне подозрений, инвалид Отечественной войны, бобыль, домосед, труженик, документы подлинны.

— Контроль над электричеством в НИАЛе утечки тока пока не показал. Боюсь, что поиски могут выдать нас врагу. Прошу разрешения отказаться от контроля.

— Откажитесь.

— Здоровье Рогова в норме. Детали сообщит Голубев. Гориной немного лучше. Ее навещает капитан Шубин. У них, кажется, роман.

Язин понимающе улыбнулся.

— После десяти надо съездить к ним, вместе с вами.

— Охотно, — согласился Глебов. — Вместо Рогова к гидропечи поставлен Зотов. Ему, возможно, известны тайны института. Но искать его помощи едва ли разумно: Зотов может проговориться и насторожить противника, — здесь Глебов остановился. Предстояла та часть доклада, которая заранее вызывала у Язина сильное волнение.

— Расследование по убийству Шапова, то есть Жукова… — нерешительно начал капитан и осекся, так как при первых же словах о Жукове, игравшем роль главного инженера на Амаке, полковник встал из‑за стола и нервно заходил по кабинету.

Глебов переменил тему доклада.

— Операция у липы. Подожженное снайпером дерево грозило лесным пожаром. Опасность ликвидирована. Состояние Кривцова тяжелое, перемены нет. У Сергеева ожоги менее серьезны. Просит выписать его и дать задание. У обгорелой липы подобрана малопулька. Баллист Желнов установил в ней замаскированную снайперскую винтовку. Он подтверждает, что выстрелы в Белова и Шапова сделаны из нее. Ваши предположения о способе исчезновения убийцы подтвердилась: нейлоновым шнуром особой прочности, вот этим, — и Глебов положил на стол плотный пакет из синей бумаги, — вершина липы была соединена с вершиной соседнего дерева. Пользуясь дымовой завесой, снайпер и скрылся по этой воздушной дороге. Узел крепления шнура к дереву байстрицкий, — и капитан передал Язину чертеж и фотографию замысловатого узла. — Пропавшая овчарка Джек обнаружена мертвой. Надо полагать, собака бросилась на убийцу по слуху. Отрава введена уколом, яд неизвестен. На зубах Джека клочки хлопчатобумажной ткани — бязи, полотняного переплетения, из кардной пряжи, жесткой отделки, цвета хаки. Состав дымообразующего вещества, сброшенного врагом в дымовой гранате, соединение белого фосфора. Подробный анализ здесь, — и начальник оперотделения положил на стол еще лист бумаги. — Поиски бежавшего расширены. Нам помогают охотник, местное население, лесорубы. Наблюдение в Сверкальске усилено.

Большие часы в углу кабинета пробили восемь. Одновременно послышался зуммер микрофона. Голос секретаря сообщил:

— К вам Светлов.

Капитан Светлов вошел медленно, немного вразвалку. Он поздоровался лишь тогда, когда вплотную подошел к столу Язина.

— Садитесь, Василий Дмитриевич.

В девять утра Светлов должен был быть в НИАЛе, где под видом члена инвентарной комиссии уже который день выполнял задание Язина.

— Товарищ Глебов, может быть, мы послушаем капитана? — спросил начальник БОРа.

— Пожалуйста. У меня время есть.

— В Алмазном институте тишина, — начал Светлов. — Заведующий хозяйством предоставил нам с Шаповым все удобства. Работаем тихо, внимания не привлекаем. Есть важная находка, — и карие глаза капитана остановились на разведчике. — Найден пирозон.

— Пирозон?! — удивленно переспросил Язин.

— В подвале, в кладовой для спецоборудования. По ведомости, — тут Светлов заглянул в книжку, — имеет номер девятьсот восемь, единица измерения — штука, название — огнелазный скафандр, стоимость две тысячи девятьсот один рубль, место нахождения — склад три, — скороговоркой прочитал он. — Упакован в плоский ящик, ширина шестьдесят пять сантиметров, длина девяносто четыре сантиметра. Марка пирозона советская, но по определению Опарина (фотография у него), костюмы не отечественные. Обращаю внимание на важную деталь: размер шестьдесят пять и девяносто четыре сантиметра переводится в дюймы, соответственно, двадцать шесть и тридцать семь дюймов.

— Это важно, — согласился Язин.

— Прочитаю описание скафандра. «Пирозон марки МПЗ-8, серого цвета, мягкий на ощупь, цельношитый, теплоотражательной системы, на груди влазная щель на четырех двойных застежках «молния», в шлеме глазные прорези, защищены двойным жаростойким стеклом».

— Что вы предприняли? — спросил Язин, желая проверить находчивость Светлова.

Капитан знал требование начальника БОРа всегда проявлять в поисках инициативу. Он весело взглянул на полковника и ответил:

— Мы с Шаповым прежде всего спросили: наш ли это пирозон? По чьему распоряжению приобретен? Какой рост скафандра? В какие печи института в нем можно пройти?

Лицо Язина посветлело.

— По словам Лисицына, пирозон приобретен по распоряжению профессора Гуляева в апреле этого года. По нашим измерениям, комбинезон годен для человека с максимальным ростом сто семьдесят шесть сантиметров. Единственное место в НИАЛе, куда можно поникнуть в пирозоне, большая печь в цокольном этаже здания. Размер ее топок шестьдесят на тридцать восемь сантиметров.

Светлов сообщил важные данные, и Язин сделал записи в блокнот, повторив про себя цифру «176».

— Хорошая работа, — похвалил Язин. — Продолжайте инвентаризацию. Найдите чертежи гидропечи и при первой возможности сфотографируйте их. — Начальник БОРа обратился к Глебову: — Изучите печь в мельчайших деталях, спрашивая себя, не прячется ли там что‑либо такое, из‑за чего враг пошел даже на присылку в Сверкальск специального пирозона. Поговорите с Роговым, спросите, не заметил ли он чего‑либо странного вокруг печи?

Когда Светлов вышел, полковник спросил Глебова:

— Товарищ капитан, что вы думаете о дюймах?

Начальник БОРа имел правило — в ходе поисков интересоваться мнением своих подчиненных по всем важнейшим вещам.

— Формально пирозон необходим институту: в нем стоят агрегаты высоких температур, возможна авария, и в огнелазном комбинезоне ремонт печи возможен на ходу. Но дюймы меня настораживают. Я думаю, что раскройка костюма также в дюймах.

Язин молчал, понимал, что обнаружен какой‑то след.

— Я закончил на мерах, принятых для поисков снайпера–убийцы, — продолжал доклад капитан. — Перейду к работникам института. Для проверки их личных дел нами выделено три человека — Машков, Земский и Яршов. Старший Машков. В штате НИАЛа семьдесят семь человек. И идентификация — точное опознание личности — закончена по сорок одному человеку. Как вы просили, особо тщательно проверен начальствующий состав — Рублев, Корнилов, Гуляев, Нилов. Заключение здесь, — и Глебов положил на стол папку вишневого цвета.

Глебова перебил голосок зуммера.

— К вам Воронов.

В глазах полковника загорелся огонек: вестей от Воронова он ждал с особым нетерпением. После поездки в Ель–Каменск мастер особых поручений Воронов выполнял важное задние Язина — он искал в Сверкальске и вокруг него малейший намек на убийство или похищение человека. Это было необходимо Язину для обоснования его «Гипотезы двойника».

Воронов вошел в кабинет быстро, даже возбужденно, и Язин понял, что у него важные известия.

30. Синий огонь

— Я из Сунтала, — не садясь, начал Воронов. — Это поселок в десяти километрах от Сверкальска. В милиции, как обычно, спросил, нет ли материалов с подозрением на убийство или похищение человека, на сожжение или утопление трупа. При разговоре случайно присутствовал бригадмилец. Он сказал: «Зайдите к Смирнову, у него что‑то есть». Смирнов — охотник. Я нашел его сразу. Он рассказал, что осенью прошлого года сунтальские ребята Иванов и Чекова видели в лесу костер необыкновенной яркости. Я не сразу стал искать детей, а сразу к вам.

— Что вы предприняли? — вскочил на ноги Язин.

— Заказал вертолет. Ожидает на Малом аэродроме. «Волга» внизу.

Язин кинулся к двери, бросив на ходу:

— Тварищ Глебов, выполняйте задание.

Воронов и Язин быстро нашли детей, о которых говорил охотник. К двенадцати часам дня в кабинете начальника милиции собралось семь человек: дети, мать Иванова, отец Чековой, начальник милиции Воронов и Язин.

Светлоголовый мальчик в очках и большеглазая худенькая девочка чувствовали себя героями дня. Мать Иванова немного нервничала. Отец Чековой гладил дочку по кудрявой головке.

— Товарищи из охраны леса от пожаров, — представил Язина и Воронова начальник милиции, — интересуются костром, который видели в лесу ваши дети. С вашего позволения они хотели бы поговорить с ребятами.

— Пожалуйста, — охотно согласилась мать Иванова.

Дети с любопытством рассматривали завернутые в розовую бумагу коробки, лежавшие перед незнакомым человеком.

— Вова, не болтай ногами! — тихо проговорила мать и дернула мальчика за рубаху.

— Как тебя зовут, девочка? — спросил Язин, доставая блокнот и ручку.

— Наташа.

— А я Вова.

— Пионеры?

— Да, — сразу ответили оба.

— В каком месяце вы видели костер?

— Уже начали учиться, в том месяце, — ответила Наташа.

— В сентябре, — уточнил Вова.

— Начнем с тебя, Наташа. Расскажи, пожалуйста, что ты видела в лесу.

— Вспомни все, Наточка, — добавил отец.

Девочка отняла руку от сиденья:

— Наш класс с Николай Васильевичем пошел на экскурсию на Гурдэй. У Вовы был папин бинокль, и мы в него все время смотрели.

— Вова с Наташей учатся в одном классе, — пояснила мать Иванова.

— И так засмотрелись, что отстали от класса. А кругом лес, и мне страшно. Я хотела кричать, но Вова говорит: «Лучше поднимемся на ту скалу и будем искать наших».

Я сказала: «Ладно». Мы поднялись на скалу и увидели огонь. Вова взял бинокль и говорит: «Какой костер!». Потом я посмотрела. И правда! Огонь горит высоко–высоко, и голубой–голубой!

— Не голубой, а бело–синий, — уточнил Вова.

— Ты видел синий, а я видела голубой, — не согласилась Наташа. — У костра сидел дядя и палкой трогал бревно.

— Какое бревно? — заинтересовался Язин.

— В огне лежало бревно — большое и толстое. И дядя шевелил его палкой.

— А деревья кругом горели? — спросил Воронов.

— Не–е! — отрицательно мотнула головой Наташа. — Не горели.

— У костра сидел один человек или больше?

— Один.

— Ты не ходила потом туда, где горел костер?

— Нет! Нас нашли, и нам попало от Николай Васильевича!

— Николай Васильевич — это преподаватель ботаники, — пояснил отец Наташи.

— Что ты, Наташа, видела еще?

— Больше ничего.

— Как долго отсюда до Гурдэя? — спросил Язин начальника милиции.

— Километров семь–восемь.

— Спасибо, Наташа, — поблагодарил полковник. Он перелистнул блокнот и обратился мальчику, — а теперь, Вова, расскажи нам, что ты видел в лесу, — на слове «ты» Язин сделал ударение.

— В конце сентября в нашей школе был двухдневный поход — в субботу и воскресенье, — начал Вова. — Наташа уже говорила, что мы отстали и увидели костер. Огонь горел та–а-к сильно, — протянул Вова, — что я даже думал пожа–а-р. У костра сидел дядя в кепке, и все время поворачивал палкой бревно. Оно лежало в огне.

— Ты хорошо видел, что бревно? — спросил Язин.

— Или бревно, или мешок.

Язин не спускал глаз с мальчика, и Воронов понимал, что полковник напал на след.

— Ты говоришь, огонь показался тебе бело–синим?

— Да. Он горел ярко–ярко, бело–бело, а потом из огня пошло что‑то будто синее.

— Что ты видел еще?

— Дядя шевелил мешок палкой, будто поворачивал его, — тут Вова зажурил глаза, чтобы лучше вспомнить. — Палку он менял несколько раз. Потом бросил в огонь что‑то и отскочил от костра. Вот тогда огонь и пошел голубым.

— Длинная ли палка была у человека?

— Дли–и-нная.

Больше ребята ничего сказать не могли.

Язин поблагодарил детей за наблюдательность и попросил у матери Вовы позволения сходить с ее сыном в лес.

Через несколько минут зеленый вертолет опустился на скалу у Гурдэя. Отсюда Вова показал место, где горел огонь. Но найти само кострище оказалось труднее. Прошел почти год. Земля заросла. Но все‑таки его нашли. Земля под ним оказалась перекопанной, и сейчас здесь росла какая‑то высокая трава с фиолетовыми цветами. Шагах в тридцати, где кончались последние лиственницы, начиналось болото.

Поиски начались лишь тога, когда, жужжа двойным звуком, вертолет скрылся с Вовой за лесом. И здесь был найден предмет, значительно облегчивший поиски БОРа.

31. Операция «Радуга»

Теперь, когда известно, что «Красная маска» свила свое гнездо в алмазном институте, БОР наступал на врага десятками тайных троп. Врачи, радисты, графологи, пиротехники, дактилоскописты искали человека, пробравшегося в НИАЛ под личиной одного из ученых. С 12 июля в борьбу вступила химия. Отныне союзником БОРа становился криптокол — краска стойкая, как анилин, незримая, как вирус, липкая, как клей. Раз попав на предмет, одежду или руки человека, криптокол держался недели, не выдавая себя. Но едва он соприкасался со специальным реактивом, как тотчас же загорался яркой краской, выдавая того, кто прикоснулся к потайному красителю. Семь разных цветов должны были окрасить семь разных объектов НИАЛа, и поэтому операцию нанесения краски генерал Чирков зашифровал словом «Радуга».

Ночью 12 июля люди БОРа нанесли фиолетовый краситель по верху каменного забора, шедшего вокруг института. Лишь в одном месте они оставили проход, нетронутый краской. Отныне всякий, кто вздумал бы перебраться через забор, запачкал бы руки и одежду несмываемым криптоколом цвета фиалки.

На следующий день в операции «Радуга» принял участие и Светлов. Телеграмма из Академии наук потребовала полной инвентаризации НИАЛа с участием крайфинотдела. Поэтому Светлов и Шапов работали в институте, не возбуждая ничьего внимания. Они были скромны и молчаливы, поглощены переписью бесконечного числа аппаратов, посуды, машин и приборов, название которых не всегда могли даже выговорить. Светлов и Шапов ползали по чердаку, пачкаясь в пересохших опилках, обходили бесчисленные кабинеты, не пропускали не единой вещи в вестибюле, коридорах и подвале. Они запоминали расположение предметов в ремонтных мастерских, в кабинетах, на складах, в лабораториях и при необходимости фотографировали помещение.

Задание Язина выкрасить огнелазный скафандр оранжевым криптоколом Светлов и Шапов начали выполнять немедленно. Длинный коридор полуподвала, где находился склад № 3, был пуст. Сквозь большие окна по концам коридора лился дневной свет. Под потолком горели невидимые лампы. Двери складов белели эмалью. Светлов и Шапов шли по коридору, проверяя составленную два дня назад инвентарную ведомость. Шапов негромко читал наименование предметов. Светлов проверял их наличие. В этот день большая печь не топилась, и до склада, где лежал пирозон, оставалось несколько метров. Светлов уже торжествовал, что никто не заметит их повторного посещения цокольного этажа, как вдруг на лестнице послышались легкие шаги, и в коридоре появилась красивая женщина в белом халате. Она легко прошла мимо людей БОРа, и Шапову показалось, что она украдкой заглянула в инвентарный журнал.

Светлов вошел в кладовую, лишь когда женщина оставила подвал. Он не первый десяток лет участвовал в подобных операциях, но каждый раз кровь приливала к его сердцу, заставляя его биться сильнее. На складе было душно и жарко, чувствовалось, что окна помещения не открывались несколько лет. На стеллажах лежали коробки, ящики, стояла посуда причудливой формы. Едва только Шапов вошел в кладовую, как исчезла его напускная неторопливость. Он тотчас же стал на часах у двери, а Светлов, сбросив туфли, в одних носках поднялся на верхнюю полку. Здесь у самой стены, за пакетами тканей и одежды, за коробками с аппаратурой стоял знакомый плоский ящик серого цвета. Сняв его с полки и положив на стол, капитан открыл крышку. Гвозди ржаво взвизгнули, и Светлов поймал себя на том, что вздрогнул; оглянулся. Капитан вытащил из ящика сложенный вдвое асбестовый костюм и несколько секунд смотрел на скафандр. Косые дымчатые стекла защищали прорези для глаз, круглая маска для рта придавала пирозону фантастический вид. Затем он натянул резиновые перчатки, развинтил винты на груди комбинезона и расстегнул застежку. Одновременно в его руках появился плоский черный тюбик. Яркая оранжевая головка говорила, что в тюбике оранжевый криптокол. Каждую минуту по коридору мог пройти человек и заглянуть на склад. Поэтому Светлов немедленно пустил краску и стал обрызгивать ею внутренность пирозона. В коридоре послышались чьи‑то шаги. Шапов дал сигнал тревоги, и Светлов, успев покрыть комбинезон простыней, поставил сверху еще несколько коробок. По подвалу шла знакомая женщина. Не останавливаясь, она миновала склад и вскоре исчезла на лестнице. Светлов продолжил операцию. Опылив изнутри рукава и подошвы костюма, капитан застегнул «молнию», закрепил винты и, заколотив ящик, поставил его на прежнее место.

Прошла минута, и Светлов уже шел по коридору, считая дверные ручки, лампы, дорожки и изредка заглядывая в журнал. Но ни он, ни его помощник не знали одного — в этот день за ними следила пара недоверчивых глаз, силившихся разгадать: действительно ли в институте идет опись?

В ту же ночь, во втором часу, у забора НИАЛа, в том месте, где не был нанесен криптокол, остановился человек в резиновой обуви. Густой теплый туман окутывал Сверкальск, заливая дома, улицы, прятал деревья. Человек у забора некоторое время слушал — нет ли прохожих, и только потом закинул наверх крючок с веревочной лестницей. Несколько точных движений и он уже стоял в саду института. Оставив лестницу на заборе, он неслышно двинулся к зданию НИАЛа. Туман все сгущался.

В нескольких метрах от входа, освещенного расплывчатым пятном тусклого света, человек включил рацию и шепотом заговорил:

— Семерка, Семерка, Семерка! Нахожусь у огня, нахожусь у огня.

По этому сигналу неизвестная женщина вызвала к телефону внутреннего вахтера Алмазного института. Одновременно в здании потух свет.

С торопливой осторожностью человек взбежал по ступеням, вошел в вестибюль, на цыпочках миновал вахтера и вскоре был на втором этаже. Повернув направо и отсчитав четвертую от лестницы дверь, он открыл ее специальным прибором и оказался в приемной Рублева. Отсюда опять раздался его негромкий, чуть хриплый голос:

— Семерка! Семерка! Я за огнем, я за огнем, — и, как по мановению волшебного жезла, в институте опять загорелся свет.

Это был Сергеев. При спасении Кривцова он получил ожоги, но вышел из госпиталя, не пробыв в нем и трех дней. Голову, шею и часть его лица покрывали легкие бинты.

Благодаря Светлову, Сергеев хорошо знал расположение кабинетов НИАЛа. Поправив резиновые перчатки, он открыл замок и вошел в кабинет Рублева. Здесь царила немая тишина, пахло прелым ковром и запахом сургуча. Контрразведчик ощупью достал необходимые инструменты, подошел к сейфу, и через несколько минут стальной сундук был открыт настежь. Теперь предстояло окрасить его синей невидимой краской.

Держа краску в руках, Сергеев дважды пересчитал рельефные кнопки, обозначившие цвет криптокола, и лишь тогда пустил шипящий краситель в сейф. Крохотный пульверизатор окрасил в нем каждый предмет, каждую полку, стенки и дверцы.

Кабинет Нилова находился напротив. Здесь Сергеев повторил операцию снова, открыл сейф и достал зеленую краску.

Язин опасался, что враг мог проникнуть в сейф парторга. Вот почему той же ночью Сергеев окрасил в яркий красный цвет еще и содержимое его сейфа. Только в четвертом часу он оставил институт, выбравшись на подоконник второго этажа. Балансируя на одной ноге, Сергеев прикрепил к подоконнику крюк со шнурком, спустился в сад — и ловким рывком сбросил крюк вниз.

Отныне оранжевый, синий, зеленый и красный цвета должны были окрасить руки и части одежды всех, кто прикасался к хранящимся в сейфах вещам. «Красная маска» действовал в страховых перчатках, но Язин знал, что нет еще такого человека, который бы мог открыть сейф, не коснувшись его хотя бы частью одежды.

32. Третий доклад

В этот день в кабинете начальника Управления госбезопаности Чиркова сидело пять человек. Строгий белый китель подчеркивал атлетическую фигуру и широкую грудь генерала. Он разбирал документы, только что принесенные секретарем. За длинным приставным столом сидел Язин и просматривал бумаги, собранные в папке. Напротив него военный прокурор, красивый мужчина средних лет, разговаривал со своим соседом. Светловолосый человек у окна незаметно рассматривал Язина. Генерал, кончив читать, спрятал бумагу и сказал:

— Вы готовы, товарищ полковник?

— Готов, — ответил начальник БОРа и снял руки с папки. Сегодня он также был в белом.

— Начну, прежде всего, со здоровья людей, — Язин посмотрел на собравшихся офицеров. — Здоровье Рогова в норме, Гориной немного лучше, но токсиколог не знает, когда она сможет выйти из санатория. Кривцову лучше, однако, сильные ожоги еще надолго удержат его в больнице. Сергеев на работе.

Язин сделал короткую паузу и хотел уже перейти к докладу, как генерал остановил его вопросом:

— Вы ничего не сказали о себе.

— Я не в счет. Огонь пошалил с частью моих бровей да испортил мне костюм. — Полковник достал из папки газету. — Позвольте начать сегодняшний доклад со статьи об алмазах. Леонтьев и Кондаков из Академии наук дали в «Правде» интересные цифры, и нам лишний раз становится понятным, почему «Красную маску» тянет на алмазы Сибири, как тянет птиц на маяк, — Язин повернул газету к окну: «…Каждый миллион тонн стали для своей обработки, — пишет «Правда», — требует двадцать килограммов алмазов. Алмазы убыстряют производство стальных изделий в двенадцать раз. Лишись США алмазов, и их промышленный потенциал упадет наполовину». Вот почему «Красная маска» делает все, чтобы лишить нас драгоценных камней, тем более, что, как пишут ученые, алмазы Сибири в семь раз ценнее африканских.

А теперь скажу о наших неудачах. Мы все еще не знаем, кто и как отравил Рогова и Горину. Мы не знаем — отравлен ли еще кто‑нибудь. Мы не смогли добыть новых сведений по карте месторождений №11, мы проиграли операцию в лесу, когда из кольца окружения ушел снайпер–убийца. Вина ложится на меня: я не предусмотрел воздушной дороги. Нами запеленгованы радиосигналы, скорее всего снайпера. Он находился в лесу, где‑то в радиусе 15 километров от Сверкальска.

Однако у нас есть и удачи. Если убийца сумел скрыться, то другому члену «Красной маски» уйти не удалось. Я говорю о человеке под фамилией Бутов. Первый наводящий след по нему дал лебедчик Дьяков. С санкции товарища Строгого, — здесь Язин посмотрел на прокурора, — мы негласно ознакомились с паспортом Бутова. Это дало нам следующий документ. — Язин достал из папки лист плотной бумаги:

«Осмотренный паспорт № 549.919, серия XIX–ОГ, на имя Бутова Виктора Петровича, экспертизой установлен как подлинный, что подтверждается исследованием герба и защитной сетки. Однако, обнаружена переклейка фотокарточки, что подтверждается разным химическим составом клея под ней. Часть оттиска печати на фотокарточке нанесена красителем, по своему составу отличным от красителя подлинной гербовой печати. В дате выдачи паспорта и в строке его действительности обнаружены следы травления спец–чернил — магниево–кислым калием с последующей отбелкой щавелевой кислотой…»

— Запрос в райотделение милиции по месту выдачи паспорта показал, что весной прошлого года житель города Пензы Бутов Виктор Петрович был обокраден в автобусе, потеряв при этом паспорт. Нам прислана фотография пензенского Бутова. — Язин передал генералу лист картона с двумя снимками, наклеенными рядом.

Фотографии пошли по рукам. Офицеры несколько минут сосредоточено рассматривали тяжелый подбородок, черные волосы, длинные брови Бутова–амакского и светлые волосы, скуластое лицо Бутова–пензенского.

— Да, разница велика, — первым нарушил молчание прокурор.

— Подделка явная, — согласился генерал.

— После этой экспертизы мы стали наблюдать за Бутовым более внимательно, спрашивая, не он ли распространяет слухи на Амаке? Нам удалось записать его на ленту в момент, когда он «начинял» Солгаева, служащего копей, очередной новостью. — Язин положил перед генералом металлическую коробку величиной с пудреницу. — Здесь рассказ о том, что амакский кимберлит, якобы, обладает вредным для людей излучением. Случай с потерей зрения на нервной почве Алдановым, рабочим копей, Бутов использовал как подтверждение слухов.

— Что представляет собой Солгаев? — спросил генерал.

— Служащий рудоуправления, подлинное лицо, семейный, любит быть первоисточником разных сенсаций, подхватив любой слух, выдает его за собственные мысли. Это подметил Бутов и, подружившись с ним, превратил его в рупор злостной дезинформации.

Итак, Бутов — первый раскрытый нами член «Красной маски». Время кражи паспорта говорит, что он появился под этой фамилией после весны прошлого года. На копи он поступил летом того же года. Наблюдение за ним усилено, используется спецаппаратура. Мы не можем пока трогать Бутова, соверши он даже убийство. Целесообразность этого подтверждается рядом важных открытий.

Первое, у стен алмазопромывочного помещения обнаружены мины сильного действия, замаскированные под строительный кирпич. Мины спрятаны у двух углов здания под кучами кимберлита. На мины навел нас сам Бутов.

Второе, саперы–миноискатели, — они работают сейчас на Амаке каждую ночь, — нашли у лебедочной № 1 второй минный заряд. Прочитаю доклад старшины саперов:

«При проверке зоны лебедочной №1 в раме миноискателя звуковым индикатором отмечен слабый ток. В результате обнаружены мины, имеющие вид строительных кирпичей красного цвета, размером 250 мм на 120 мм на 65 мм».

— Пока нами обнаружено шесть мин. Поиски продолжаются. Кирпичи скрытно разминированы и поставлены на прежнее место. Пробный взрыв одной из мин показал, что ее взрывная сила превосходит тротил в несколько раз. Я хочу особо отметить, что мины Бутова снабжены радиовзрывателем, настроенным на определенную волну.

— «Товарищ Лапин», — улыбнулся генерал Язину, — за находку мин мы должны, прежде всего, благодарить вас. Ночные исчезновения Лапина, о которых нас регулярно информировал Дьяков, дали отличный результат.

Сидевшие в кабинете офицеры оживились.

— На месте Дьякова каждый бы принял меня за врага, — весело улыбнулся Язин. — А пока же несомненно одно, — помимо отравлений, похищения алмазов и убийств на копях появились еще мины большой взрывной мощности. Десятого августа в НИАЛе состоится закрытый съезд алмазоведов края и не исключено, что «Красная маска» готовит нам неприятный сюрприз.

— Замечу, — продолжал Язин, — что съезд назначен на четное число, когда маска ради психологического эффекта совершает свои преступные акты. Мы выясняем, кто назначил совещание на это день. Кстати, появилось новое доказательство, что враг в НИАЛе — дважды перехвачен короткий радиосигнал из Алмазного института. Расшифровать его, однако, не удалось.

В это время дверь неслышно открылась, и в кабинет вошел Жуков. На цыпочках он подошел к окну и сел рядом со светловолосым человеком, который, не мигая, смотрел на Язина, боясь пропустить хотя бы одно слово из его доклада. Язин сделал несвойственное ему нервное движение: все эти дни он не мог забыть того испуга, который перенес, опасаясь за жизнь своего заместителя, когда снайперская пуля ударила в его шляпу, в действительности, каску особой конструкции.

Начальник БОРа помолчал несколько минут, посмотрел на Жукова и открыл вторую папку:

— А теперь я буду говорить о самом главном — о двойнике в Алмазном институте.

Прокурор сосредоточено посмотрел на Язина, человек у окна нахмурился, начальник отдела откинулся на спинку стула, приготовившись выслушать важное сообщение.

— Чтобы лучше пояснить свою мысль о двойнике, я начну со статьи из американской газеты «Фри Пост». — Язин извлек из папки сложенную вчетверо газету с огромным заголовком по диагонали через всю страницу, с двумя портретами одной и той же красивой женщины.

— «Похищенное лицо кинодивы», — прочитал полковник перевод сенсационного заголовка:

«Вчера здесь в федеральном суде начался «процесс украденного лица», процесс, который может быть только в XX столетии. Известный хирург А. Л. Бичли, 44–х лет, сотворив своей клиентке мисс Лидл новое лицо, не только привлечен к ответственности по суду, но и доставил массу неприятностей самой мисс Лидл, обратившейся к нему с просьбой исправить некоторые дефекты ее лица. Как установлено, хирург придал своей пациентке — полагаю умышленно — внешность знаменитой кинозвезды Греты Гарбо. Сходство до того поразительно, что мисс Лидл осаждают толпы пылких поклонников, доставляя ей неведомое удовольствие и принося убытки кинофирме «Метро- Голдвин–Майер», заключившей с Гретой Гарбо долгосрочный контракт…»

Язин оборвал чтение и посмотрел на офицеров, как бы желая убедиться, какое впечатление на них произвела заметка.

— Этой газете уже много лет. С той поры портретная пластика стала подлинным искусством. Вне всяких сомнений, ею вооружен и наш враг. Я позволю себе изобрести такой афоризм: «Без гипотезы нет контрразведки». Мое предположение таково — в Алмазном институте, на месте одного из руководителей НИАЛа сидит двойник с лицом–маской, сделанным хирургом–пластиком.

Начальник отдела с любопытством вперился в лицо Язина. Прокурор приоткрыл рот. Человек у окна издал невольное восклицание.

— Вот почему «Красная маска» неуловима для нас, вот почему она в курсе почти всех наших действий, вот почему я жду диверсии на съезде алмазоведов.

— Но можно ли так подделать чужое лицо? — спросил человек у окна.

Вместо ответа начальник БОРа открыл плотный конверт и пояснил:

— Справка из Академии медицинских наук.

«На Ваш запрос о портретной пластике сообщаем: в наши дни точная портретная пластика не только осуществима, но уже ряд лет практикуется в странах Европы и Америки. Истоки ее идут от восстановительной пластики, в которой выдающуюся роль сыграли отечественные хирурги Юдин, Богораз, Герцен, Ру…»

— Не буду читать до конца, скажу лишь, что наши медики подтверждают возможность нацеленного пластического портрета. Хирург, сочетающий в себе талант скульптора и художника одновременно, ваяет медицинским скальпелем лицо разведчику, после чего тот проникает в Алмазный институт и похищает чужое место. Как это ни горько, но двойник допущен в НИАЛе до всех секретов нашей алмазной промышленности, ездит на нашей машине, получает нашу заработную плату.

— Это, конечно, гипотеза, — перебил Язина полковник, — смелая фантазия. Не реальнее ли думать, что «Красная маска» просто завербовала кого‑то в НИАЛе, пусть даже одного из старших ученых. И разве члены семьи двойника не могут разоблачить подмену?!

— Свою гипотезу я постараюсь подтвердить фактами, — спокойно парировал Язин. — Итак, продолжаю. Справка подтверждает, что живые портреты — реальность, с которой надо считаться, особенно во время борьбы с такой группой, как «Красная маска».

— Какова, по–вашему, судьба «подлинника», если так можно сказать? — спросил генерал.

— Подлинный работник НИАЛа, замещенный двойником, или похищен, или убит.

Посмотрим на людей института глазами врага: кого целесообразнее всего заменить двойником? Разумеется, ученого, допущенного до наибольшего числа алмазных тайн. Таких людей в институте четверо — Рублев, Нилов, Гуляев, Корнилов. И, исходя из гипотезы, мы вправе подозревать эту четверку.

— Мы ведь подозреваем не наших ученых, — поддержал Язина генерал, — а место, занятое врагом.

— Именно так. И это парадокс, но чем больше заслуг и знаний у работника НИАЛа, тем больше подозрений падает на него!

— И как же вы ищите двойника? — спросил прокурор.

— Мы ищем его по многим путям. О подмене можно узнать через близких людей. Затем, если враг подделал лицо нашего ученого, подобрав сходный рост и сложение, то он не мог подделать его организм, группу крови, зубы. Однако проверка крови у четверки спугнула бы двойника. Нам может помочь дантист. Зубной врач помнит рот своего пациента, но по тем же соображениям мы прибегаем к помощи врачей Любавской и Кукариной, лечащих ученых НИАЛа, только в решающую минуту.

Мы сличили почерки Четверки, но не нашили в них изменений. Правда, Нилов и Гуляев пишут на машинке. При сверке подписей за последние два года графолог установил, что несколько изменились подписи Рублева и Гуляева. Однако известно, что подпись человека изменяется с годами.

Наше внимание привлекло следующее: из руководителей Амака и Главалмаза никто не слал запросов в УВД о ходе поисков алмазов. Нилов же направил в Управление внутренних дел письмо с вопросом: найден ли «Голубой Амур» и что делают, чтобы его найти? Вместе с тем, это естественно со стороны Нилова: алмаз исчез из его кабинета, и ответственность за пропажу легла на него.

Настораживает еще следующее — начальник отдела НИАЛа Корнилов ездил отдыхать в Крым. Проверка, однако, показала, что Корнилов на курорте «Предгорный» в Алупке не был. Мы выясняем подробности.

Для подтверждения «гипотезы двойника» интересно письмо Сальникова. Он профорг НИАЛа, ежедневно общается с людьми института. При вызове его в управление я задал ему вопрос: не изменился ли кто‑либо из старших сотрудников института по внешности? Не проявил ли он странной забывчивости или стремления избежать людных мест? Профорг ответил письмом. Он сообщает, что в ноябре истекшего года профессор Гуляев не узнал его вовсе, а во время беседы с ним в декабре ни разу не назвал его по имени, хот раньше это было его обязательной привычкой. Сальников отмечает также признаки рассеянности и у Нилова, но объясняет их смертью жены. Сальников также категорически против лаборантки НИАЛа Орловой.

Раньше я говорил, что «Красная маска» пускает над Амаком змеек, что этот змеек невозможно пустить одному. Полагая, что человеку от «маски» в лесу помогал кто‑то из НИАЛа, мы проверили, нет ли совпадений между пуском змейка и выходами в тайгу ученых Алмазного института. Выяснилось, что 20 и 30 июня, когда над копями висел змеек с топографическим фотоаппаратом, профессор Гуляев находился в лесу в районе Амака.

Далее, мы стали интересоваться, не Савич ли скрывается в НИАЛе? По словам работница почты Валунской, у Савича серые глаза. Цвет глаз у перечисленной Четверки таков : Рублев — карий, Нилов — голубой, Гуляев — серо–зеленый, Корнилов — голубой. У нас еще 11 дактололиний с большого пальца Савича. С разрешения прокурора мы сверили их с линиями пальцев Четверки. Сходства не обнаружено. Ничего не дало и сличение почерка Савича по надписи в переводном талоне с почерком четырех подозреваемых.

— Быть может, двойник в Четверке? — спросил прокурор.

— Вряд ли это возможно. Предпринимая столь серьезную операцию, как проникновение в СССР и подмена одного из ученых крупнейшего института страны, враг вряд ли пошел бы на замену высокопоставленного лица.

— Каким образом, полагаете вы, «Красная маска» заменила нашего ученого своим разведчиком? — спросил генерал.

— Мне кажется, это было сделано так. Первым в СССР прибыл Савич, имея объектом работы НИАЛ. Под видом геолога он побывал в Алмазном институте. Кстати, копии пропусков НИАЛа говорят, что два года назад геолог Савич трижды посетил Алмазный институт. Тогда он и подобрал жертву замены, и тогда же сфотографировал ее цветной фотокамерой. Полученные фотографии он отправил в свою страну, и там началась портретная операция над разведчиком, одинаковой с нашим ученым комплекции. Из сличения цвета глаз, почерка, дактилолиний мы видим, что Савич не тот человек, которому сделали фальшивое лицо. Вот почему мы и не можем найти его в НИАЛе. Скорее всего, Савич — глава «Красной маски» и, можно думать, что он все еще в СССР.

— Правильно, товарищ полковник! — поддержал Язина генерал. — В этом пакете из Комитета, — генерал протянул начальнику БОРа конверт с печатями и нитями страховой прошивки, — нам сообщают из Москвы, что два года назад для работы по сибирским алмазам в СССР заслан известный разведчик Бэл–Филиппинский.

— Полковник Бэл! — воскликнул Язин. — «Кровавый пес»! Помню его. В прошлый раз он ловко ушел от нас, убив двух человек.

— Вероятно, Савич и есть полковник Бэл. Комитет информирует также, что на помощь Бэлу направлено еще несколько человек. В пакете любопытные сведения о «Кровавом псе», как прозвали его на Филиппинах, есть и объяснение, почему Бэл пользуется «Красной маской».

Слова генерала произвели на собравшихся не меньшее впечатление, чем гипотеза о двойнике. Язин заметно оживился.

— Наши подозрения пока слишком разбросаны, — продолжал он, — и кажется, не так уж много данных в пользу гипотезы. Однако, помощь детей Иванова и Чековой из поселка Сунтал оказала нем неоценимую услугу. В спецсообщении БОР уже докладывал о костре. Сообщу, что мы перекопали кострище и обнаружили вот этот серебряный предмет.

Язин развернул мягко шелестящую бумагу и передал генералу перекореженную тускло блестевшую пластинку. Она обошла всех офицеров.

— Похоже на пряжку, — заметил начальник отдела.

— Именно, — согласился Язин. — Это действительно пряжка от поясного ремня, весьма важное для нас доказательство. Температура обычного костра, что‑то около трехсот градусов, и она не может так изуродовать серебро, точка плавления которого девятьсот шестьдесят градусов. Только особая горючая смесь могла дать жар настолько высокий, чтобы так скрутить серебряную пряжку. Ярко–голубой цвет пламени огня, замеченный детьми, это цвет горящего напалма. Поясню, напалм — это бензин, сгущенный до состояния вазелина. Спрашивается, где мог взять охотник боевое горючее вещество? А, добыв его, зачем добавлял в лесной костер? Ответ только один — человек из «Красной маски» сжигал на костре труп человека. Дети оказались случайными свидетелями того, как враг, надо думать, уничтожал труп «подлинника». Это предположение подтверждается еще и тем, что костище перекопано: вещь неслыханная для охотников этой местности! Вот почему мы не нашли костей трупа, а обнаружили только эту пряжку.

— Вот теперь я, кажется, за двойника, — убежденно сказал начальник отдела.

— Я тоже, — присоединился прокурор, — и, полагаю, слово «гипноз» надо отбросить.

— Обнаружив серебряную пряжку, — более уверено продолжал Язин, — мы стали выяснять, кто из Четверки носил серебро на ремне. Установлено, что Нилов и Гуляев носят серебряные пряжки сейчас, — на слове «сейчас» Язин сделал ударение. — Нам же надо знать — кто носил их в НИАЛе до сентября прошлого года, когда неизвестный был убит и сожжен на костре. Это можно сделать, вероятно, через портных института — Бородина и Строилова, но, разумеется, с большой осторожностью.

— Теперь позвольте предоставить слово майору Жукову. Он сосед по квартире ученого НИАЛа Змеева и они успели подружиться. Майор сообщит новые вещи по двойнику.

— Прошу, товарищ Жуков, — попросил генерал.

Жуков встал, сжал свои румяные детские губы, перелистнул несколько страниц небольшой черной книжки и начал:

— Буду краток. Я заочник физмата, хочу перейти на геологию. Люблю камни. Сказал об этом своему соседу Змееву и приобрел верного друга. Он геолог–энтузиаст. Добр, хотя и остер на язык. Склонен к откровенности. Змеев жаловался на директора Рублева: неожиданно шлет его то в Главалмаз, то дает ночные, неоправданные задания в институте. Даты этих неожиданных приказов совпадают с днями похищения алмазов. Я за гипотезу двойника, поэтому прочитаю еще отзывы Змеева о Четверке: «Рублев — вдохновенный ученый, жаль, скоро умрет. Нилов — талант, однако медленно работает, Гуляев — странный, изучению не поддается. Корнилов — юбочник».

И еще скажу об обрезках ногтей Змеева. Вспомним, что в день похищения «Голубого Амура» обломок его ногтя нашли в кабинете Нилова, где Змеев никогда не был. Я задал Змееву вопрос: не стригли он когда‑нибудь ногти в присутствии работников НИАЛа? Змеев подумал секунду и ответил: «Стриг, в феврале, в присутствии Корнилова».

На этом Жуков кончил и сел на прежнее место, сложив свои большие руки на коленях.

Язин продолжал доклад. Он раскраснелся от волнения, но голос его был по–прежнему ровен и чист.

— Змеев наш верный союзник, как это не парадоксально. Кстати, у нас ряд парадоксов — меткость снайпера спасла жизнь Жукову: промахнись он и не попади в шляпу–каску майора, мой заместитель был бы убит наповал; чем старше по положению ученый НИАЛа, тем сильнее мы подозреваем его; ногти Змеева вместо того, чтобы толкнуть нас на ложный след, могут дать нам звено величайшей важности. Прежде чем думать, что Корнилов подкинул ногти в кабинет Нилова, мы еще должны выяснить, не говорил ли Корнилов кому‑нибудь об ученом, который стрижет ногти в присутствии посторонних.

Я заканчиваю доклад. Как сообщил генерал Чирков, против нас действует разведчик Бэл. В НИАЛе двойник. Нам очень необходим опрос хотя бы одного человека из Четверки, и опрос Зотова, который, возможно, видит в НИАЛе такое, что неизвестно нам. Мы не знаем, сколько человек в «Красной маске», не знаем, есть ли в ней женщины? Мы должны найти гнездо Бэла, должны найти арсенал «Красной маски», ибо, судя по минам Амака, он, несомненно, где‑то существует. И хотя уже разоблачен один агент «Красной маски», обстановка сейчас опаснее, чем месяц назад. План «Тигровый глаз», который мы сегодня составим для поимки людей «маски», должен предусмотреть все, чтобы нанести врагу удар раньше, чем он соберет свои силы для решающей диверсии.

Язин закрыл папку и положил на нее свои руки с чуть выступающими венами.

— Сделаем перерыв, товарищи, — сказал генерал. — А затем приступим к «Тигровому глазу».

33. Совет незримых

Поздно ночью, не зажигая света, у окна своей спальни стоял майор Дэм. На небе блестели желтые звезды, тянуло прохладой. Уснувший двор глухо молчал. Дверь за спиной скрипнула, и в спальню вошел человек.

— Я не помешал вам? — условной фразой спросил он по–русски.

— Желанному гостю всегда рад, — паролем же ответил Дэм.

Дэм закрыл входную дверь на замок, вернулся обратно и продолжал ждать. Он все еще сомневался — действительно ли полковник Бэл в его доме. Лишь когда вошедший протянул майору левую руку, Дэм поверил, что перед ним тот, кого он ждал.

Не зажигая света, майор жестом пригласил гостя сесть.

Бэл заговорил первым.

— Как чекисты? — спросил он на родном языке.

— Полный штиль.

— Выясним обстановку, — сразу же приступил к делу полковник. — Алмазы взяты из четырех мест. Вы информировали, что психология русских поколеблена.

Бэл говорил, не двигая телом и головой.

— Русские сильно встревожены, — подтвердил Дэм.

— Каково ваше мнение: следует ли браться за алмазы промывочной?

— После двух инженеров я боюсь ловушек.

— Какие вести от «Кондора»?

— Слухи на копях имеют эффект.

— Как «Зулус»?

— В лесу стало опасно. Я уже сообщал, что «Зулуса» чуть не взяли, как птенца из гнезда.

— Передайте «Кондору$1 — третьего инженера поручаю ему. Может применить «Иглу» и «Дар Сатаны». На копях не должно быть мозгов. — Бэл помолчал. — Как русские реагируют на сувениры у убитых?

— Инженеров увозят, и дальше — завеса молчания. Убийства известны в институте. Считают диверсией, связывают с алмазами.

— Как реагируют рабочие на убитого Шапова?

— «Кондор» сообщает: там больше поисков, чем страха. Недовольства администрацией нет.

Внезапный порыв ветра заставил говоривших замолчать. В один миг Дэм был у окна и, осторожно выставив голову, посмотрел вниз, вверх и в стороны.

— Ложная тревога, — сказал он и сел на прежнее место.

— Что узнали по Рогову?

— Он в санатории: болит сердце, — и Дэм засмеялся жутким отрывистым смехом.

— Что нового предприняли чекисты по фигуре в подвале?

— Неизвестно.

— Как Горина?

— Лечится, — и Дэм повторил свой ужасный смех.

— Колонна на Саперной цела?

— На месте. Пока время не изгрызет бетон, супруг мадам Гориной надежно упрятан…

- … и душа его благодарна мне за даровой склеп, — закончил Бэл.

— Ваши прогнозы о работе чекистов? — спросил он, помолчав немного.

— Алмазы и трупы должны расшевелить русских, хотя они ленивы, как сто яков.

— Есть ли признаки… — начал было полковник, но остановился, услышав странный звук.

Где‑то недалеко выла сирена и слышался мягкий, дрожащий клекот. Сирена постепенно замерла, словно растворившись в темных углах комнаты.

— Сибирский филин, — объяснил Дэм. — Неприятная птица.

- … Есть ли признаки опасности вокруг вас? — закончил вопрос Бэл.

— Пока нет. Русским не дойти до концепции двойника.

— Так ли безопасно в институте? — и майор уловил скептицизм в голосе шефа.

— Нужно много фантазии, чтобы заподозрить подмену. У скифов нет взлета мысли. По институту бродят, как вам известно, два человека — Светлов и Шапов, — нехотя признался Дэм. — Заняты инвентаризацией. Хотя все идет, как обычно, и Москва действительно требует описи имущества, я не доверяю этой паре.

— Кто из них старший? — спросил Бэл, хотя и имел информацию об этом. — И чем питается ваше недоверие?

— Старший Светлов. Якобы из крайфинотдела. Заходил на склад, где лежит асбестовая игрушка. Правда, пирозон внесен в ведомость, но…

- …имей скифы интеллект, и они догадаются о складе в печи? — опять закончил полковник.

— Такова моя мысль.

— Угостите Светлова хоридоном, и пусть он узнает «Анаконду». Всякое сомнение надо разрешать только смертью. И подарите Светлову смазливую рожицу для надгробья, — и Бэл издал подобие смеха.

Майор продолжал свои опасения:

— Мы угостили Горину криптоцидом, и ее уже лечат, угостили Рогова — и он в санатории. Не скрываются ли за их спиной чекисты?

— Даже если это совпадение, нужна осторожность. Передайте «Зулусу», пусть сменит тайгу на Сверкальск. У него есть книжка, пусть станет шофером. Я поручаю ему долечить Рогова и Горину. Может применить «Райский туман».

— «Райский туман»? — недоверчиво переспросил Дэм. — Но это крайнее средство!

— Слово «Красной маски», как называют нас скифы, должно быть тверже алмаза. Эта пара не должна выжить, раз получила наши значки, — в голосе Бэла звучал приговор.

— Я слышу у вас «Пачули», — сказал он дальше. — В России этого запаха нет. Обманчивая тишина, и затем взрыв — это их стиль. Я бы уничтожил «Пачули».

— Есть!

— Расскажите о колодце.

— Эти две недели тишина. Жду ваших приказаний.

— Думаю, русским ничего не известно, кроме фигуры в насосной. Вряд ли им найти наши игрушки. Предлагаю все оставить на месте.

— Как быть с сигналом в колодце?

— Не трогать.

Несколько минут в спальне стояло молчание. Полковник по–прежнему был неподвижен, Дэм ждал вопросов.

— Что ответили на письмо Нилова?

— Обещают ускорить поиски алмазов, но не раньше августа. Славяне всегда медлят, и это наш щит.

— Готов ли взрыв в лаборатории?

— Да. Только закрыть клапан, и прощай Королевство синтетических алмазов! Батальон экспертов подтвердит, что произошел самовзрыв. — Надо лишь отвлечь от гидропечи Зотова.

— Я сообщу срок операции, ее имя «Вулкан», — по голосу полковника было слышно, что он доволен, — после «Вулкана» мы пошлем сувениры или «Красные маски», как зовут их чекисты, начальнику Амака и директору Главалмаза: две мгновенных смерти в один день и в один час! Даже генерал скажет: «Экселент! Отлично!» затем «Тайфун» и амакская канонада. Кстати, что делать с минами «Кондора»?

— Все готово. Промывочный цех, две лебедочных и главный гараж начинены адским кирпичом. «Кондору» мешает этот доморощенный Пинкертон Дьяков. Я уже говорил о нем. Не послать ли Пинкертона в Эдем?

— Позднее. На Амаке пока нужны большие эффекты.

В спальню опять ворвался неприятный крик совы.

— Дьявольская птица, — передернуло Дэма. — Под стать проклятой Сибири.

— Не угостить ли райским напитком и Шубина? — спросил майор, когда звуки затихли.

— Только «Анаконда».

— Это невозможно.

— Тогда ждать. Стоит сейчас явно убить, и русские ринутся в бой. Лучше не толкать факела в гнездо ос. Поэтому только «Анаконда». Демин, Шубин и другие не минуют рая, но после «Тайфуна». Главная цель, «товарищ» Дэм, лишить русских алмазных мозгов и лабораторий. Следите за датой съезда ученых. План «Тайфун» превыше всего. Так говорит генерал, значит, это слово «Многоугольника». Изменяют ли дату съезда?

— Десятое августа остается. Четный день, как вы хотели.

— Совещание на том же месте?

— Большой зал института.

Полковник не был разговорчив, и встреча подходила к концу. Только сейчас Дэм решился задать вопрос, который не оставлял его все эти месяцы.

— Как долго нам еще гостить в этой милой Сибири? Правда, у русских я «персона мага$1 — важное лицо, но все же безопаснее лежать на пляже Флориды и ловить акул со стариком Госпом.

— Дорогой майор, ваш покорный слуга Савич уже два года процветает в не менее милой России. Я тоже не прочь пощекотать спинку своей Лэзи, но генерал молчит. Это пахнет не только «Тайфуном», но и «Новой чумой».

— «Новой чумой»?! — плохо скрывая ужас, повторил Дэм.

— Именно «Новой чумой», — отчеканил Бэл.

Пока майор приходил в себя, шеф подошел к окну и, забрав веревочную лестницу, пожал руку все еще не пришедшему в себя Дэму.

34. Человек–невидимка

В этот вечер капитан Светлов сидел в своей комнате на третьем этажа гостиницы «Алмаз», не подозревая, что ждет его впереди. Откинувшись на спинку покойного кресла и вытянув ноги, он наслаждался тишиной. До девяти часов утра, когда он опять должен был идти в НИАЛ, оставалось еще много времени. Глаза Светлова бездумно скользили по лепному асбестовому потолку, по сверкающей люстре, по высокому зеркалу в бронзовой оправе. Капитан кайфовал после ужина, чувствуя приятную расслабленность во всем теле.

Где‑то в углу послышалось легкое царапание. Не обратив на него внимания, капитан продолжал рассматривать меблировку своего номера. Лишь когда скрежещущие звуки стали все громче и назойливее вторгаться в его слух, Светлов топнул ногой по ковру. Царапание прекратилось. Одновременно кто‑то постучал в дверь.

— Войдите! — пригласил Светлов.

Но человек не двинулся и постучал еще. Светлов подошел к двери и широко раскрыл ее. К его изумлению в коридоре не было ни души. Только легкий ветерок пробежал мимо него, чуть шевельнув волосы. Светлов озадачено вернулся на прежнее место. Сев в кресло спиной к двери, капитан принялся читать. Через некоторое время он инстинктивно оглянулся — на месте ли ключ?

Ключ находился в двери. Часы пробили полночь. Лишь только умолк последний удар часов, натренированное ухо капитана уловило легкий скрип у двери: кто‑то за его спиной осторожно шел по ковру. Повинуясь чутью разведчика, Светлов сделал вид, что не слышит шагов, и затем резко повернулся. Комната была пуста, но медный номерок на ключе тихо раскачивался из стороны в сторону. Легкий холодок пробежал по спине капитана. Он оставил кресло, посмотрел за гардероб, заглянул под кровать. Номер был пуст. «Здание новое, — решил он, наконец, — рассыхается, оттого и мерещатся всякие звуки». Но тут отчетливый звук в окно прервал его мысли. Кто‑то осторожно барабанил в стекло, видимо, желая привлечь к себе внимание.

Комната Светлова находилась высоко, не имела балкона. И капитан понимал, что в стекло могла биться только птица. Он не прикасался к спиртному, был совершенно здоров, и все же им владело сомнение — в порядке ли его нервы? Ясный, строенный стук «Тук–тук–тук» повторился опять, заставив стекло дребезжать. Припав лбом к холодному стеклу, он стал смотреть на улицу. Желтели огни домов, горели тусклые звезды, но ничего, кроме темноты, за стеклом не было. Капитан включил свет и растерянно сел в кресло, делая вид, что читает журнал. В то же время он настороженно караулил окно. Тикали часы, хрустнула страница «Огонька»… Стекло задребезжало опять; кто‑то сильно стукнул в него металлическим предметом.

Светлов вздрогнул, и внезапно его осенила догадка: кто‑то невидимый стучит по стеклу не снаружи, а изнутри комнаты. Неприятный холодком пробежал по его телу, и капитан невольно посмотрел на телефон: цел ли аппарат? Телефон чернел у стены, его длинный шнур неподвижно висел за краем стола. Светлов с шумом повернул кресло и углубился в чтение. Решив не обращать внимания на странные звуки, на стук, на шаги за спиной. Но смысл слов убегал от него, а внутренний голос шептал, что окно еще даст о себе знать. Как в подтверждение его мыслей, вдруг послышался звон разбитого стекла, и на ковер с глухим звоном упал какой‑то предмет. «Микрограната!», — мгновенно сработал мозг Светлова. Сорвавшись с места, он стрелой кинулся к опасному снаряду, чтобы успеть обезвредить его. Но на темно–зеленом ковре лежал четырехугольный кусок красного металла. На Светлова смотрела страшная, химерическая маска, с застывшим оскалом клыков.

— «Красная маска», — шепотом выговорил он.

От людей БОРа капитан знал, что предвещает это небольшой знак и невольно ощупал пистолет, спрятанный под мышкой. Затем, стараясь не терять присутствия духа и хладнокровия, капитан осторожно завернул маску в платок и спрятал ее в карман.

Годы борьбы с врагами приучили Светлова оставаться спокойным даже в минуты самой страшной опасности. Капитан подошел к окну и принялся осматривать пробоину в стекле, лучившуюся иглами свежих трещин. Затем он измерил шагами расстояние до места падения маски. «Четыре метра, — прикинул он. — Высота три этажа, то есть пять метров». Его мысли прервал электрический свет: он медленно гас, будто кто‑то держал ручку реостата и постепенно уменьшал напряжение тока. Углы комнаты уплывали вдаль, посерели краски потолка, очертания мебели стали мягче. Светлова уже во второй раз коснулось легкое дуновение; казалось, где‑то рядом пролетела летучая мышь. Капитан вышел в коридор — не померк ли свет там? Но лампы здесь горели, как обычно.

«Здоров ли я?$1 — уже во второй раз спросил он себя и щелкнул пальцем по ладони. Легкая боль говорила ему, что все вокруг реальность. И только сейчас у Светлова зародилась догадка, что в его комнату пробрался таинственный невидимка и умышленно хочет заставить его — работника БОРа — усомниться в ясности своего сознания. От этой догадки капитану стало спокойнее. Свет опять набрал силу, и ничто уже не говорило, что минуту назад он едва теплился неверным оранжевым полумраком. Светлов переложил пистолет из кобуры в карман.

Однако это было лишь началом того, что Светлову предстояло испытать в этот памятный вечер.

Капитан опять взял журнал, перелистнул несколько страниц и, нечаянно взглянул на телефон, испуганно вздрогнул: кто‑то неестественно широко раскачивал черный шнур телефонной трубки, и он шуршал, задевая скатерть. Светлов не верил в приведения, но сейчас, вцепившись пальцами в ручки кресла, он смотрел на качающийся провод, чувствуя, как останавливается его дыхание. Из‑под кровати послышалось царапание чьих‑то когтей.

Усилием воли Светлов заставил себя подойти к кровати, приподнял край плюшевого одеяла и медленно опустился на одно колено. Под кроватью стояла пара мягких туфель, чемодан, да темнел плинтус. Царапание прекратилось. Постояв так несколько секунд, Светлов успокоился и вернулся к креслу. То, что он увидел сейчас, едва не схватило судорогой его легкие, едва не остановило его сердце: за его спиной кто‑то бесшумно обрезал телефонный шнур, и он лежал на кровати.

Мучительно напрягая мышление, парализованное нарастающим страхом, капитан принялся анализировать то, что происходило перед ним. «Идет борьба с «Красной маской», — тяжело размышлял он, с трудом ловя мысли, расползавшиеся в стороны, подобно скользким вьюнам. — Техника этой группы весьма высока… Духов на земле нет… все от науки. Значит, враг надел костюм–невидимку с отражением лучей…», — и как бы в подтверждение его слов чье‑то теплое дыхание шевельнуло волосы Светлова. Схватившись за пистолет, капитан повернулся на каблуках, но позади него зияла прежняя пустота. И, как бы в издевку, сильная струя воздуха обдала его с ног до головы, перелистнув страницы журнала.

В припадке дикой решимости капитан принялся ощупывать воздух, делая рывки в стороны, неожиданно нагибаясь и подпрыгивая, словно играя в жмурки с невидимым ребенком. Но ничего, кроме воздуха, он не нащупал. Утомившись, Светлов бессильно упал в кресло. Его зрение и слух были напряжены до предела. Ему казалось, что он слышит дыхание стен, горение нити электроламп, движение ворсинок ковра. Но комната молчала, и лишь теплый воздух дул на Светлова, словно он стоял близ горячей печи. Резкий металлический щелк заставил капитана оглянуться: ключ, только что торчавший в замке, бесследно исчез! Капитан машинально поднялся и, как автомат, тяжелым шагом двинулся к выходу. Дверь была закрыта.

В испарине, чувствуя слабость в ногах, Светлов, едва шевеля языком, спрашивал себя: «Не бред ли все это? В сознании ли я?» Но капитан знал, что он в полном владении своими чувствами: он осязал жесткий ворс плюшевого кресла, слышал, как пахнет одеколон, видел движение какой‑то тени в углу — тусклой и полупрозрачной. Тень все темнела, росла, становилась больше, и вскоре капитан мог явственно различить широкий мерцающий силуэт. Его светло–серые краски все густели, словно силуэт появлялся от соприкосновения с воздухом. Вот показались очертания большой головы и неуклюжего тела, вот перед капитаном призрачной дымкой заструился прозрачный скафандр. В прорезях его шлема блестели два злобных, ядовитых глаза. Издав хриплый крик, Светлов выхватил пистолет и, опрокинув кресло, бросился на врага.

Но налитые свинцом ноги ступали словно чужие, и через два шага он упал. С трудом поднявшись и опираясь рукой об пол, он пускал пулю за пулей в человека в углу, но кем‑то разряженный пистолет лишь беспомощно щелкал гашеткой. Теряя остатки сознания, Светлов пополз к двери и в ужасе бил в нее рукояткой, оставляя вмятины на дереве, сбивал лак с ручек, пока, обессилев, не упал на пол в ледяной испарине.

35. «Анаконда»

Светлов пришел в себя только утром. Он лежал на ковре у окна, жаркий луч солнца неприятно грел ему лоб. Капитан с трудом встал, тряхнул головой и несколько раз провел рукой по лицу. Он не мог понять, где он и почему лежит на полу, почему под его теменем такая резкая, ноющая боль? Светлов осмотрелся и, заметив опрокинутое кресло, вспомнил все. Неверным шагом, чувствуя сильную боль в икрах, он подошел к двери — на месте ли ключ? К его удивлению, ключ был в двери. Капитан посмотрел на телефон, но и черный шнур висел цел и невредим. Он перевел взгляд на окно, где вчера зияла рваная пробоина, однако начищенное до блеска стекло было цело, и по нему ползала черная муха. Светлов ощупал карманы и нашел красную маску. Злобные, скошенные у переносья глаза, казалось, грозили капитану; на маске засохла кровь, и только сейчас Светлов заметил кровь у себя на губах и руках. Он растерянно сел на кровать, руки его дрожали, нёбо жгла сильная горечь. Целое стекло и неповрежденный телефон говорили, что ужасы вчерашней ночи были лишь галлюцинацией воспаленного мозга. «Кто‑то подлил мне в пищу хлоридин», — догадался Светлов. Положив руку на горячий лоб, мигая распухшими веками, он перебирал в памяти: кто бы мог дать ему жидкость, вызывающую у человека болезненные миражи и фантасмагории? Официантка? Повар? Нет, не они. Но кто? Где? Откуда взялась красная маска? Светлов ни с кем не встречался, после ужина в столовой пошел к себе в номер. Неужто в институте? Конечно, только там. Но кто и как мог дать ему хлоридин и подложить красную маску?!

И Светлов не знал, что ему делать: идти ли в институт на работу, ехать ли немедленно к Язину или исследовать комнату, в поисках возможных следов? Часы показывали четверть десятого. Опоздание в НИАЛ могло привлечь к нему внимание и вызвать нежелательные разговоры. Капитан спрятал маску в чемодан и отправился в ванную. Он долго тер полотенцем лицо, но так и не согнал желтизны со щек и лба, болезненных дуг под глазами. Отложив доклад Язину до обеда, Светлов сел на такси и поехал в НИАЛ.

Это был его роковой промах.

Шапов и Лисицын — завхоз НИАЛа — уже ходили по институту, пересчитывая бесконечные колбы, реторты, тигли, микроскопы. Они ответили на приветствие капитана, бросив на него беглый взгляд. Шапов отметил, что Светлов болен. Вскоре завхоз ушел к себе. Около 12 часов дня позвонили из Крайфинотдела. Женский голос попросил Шапова и Светлова зайти в отдел. Капитан послал Шапова, оставшись в НИАЛе один.

Он сидел в пустой лаборатории и крупным почерком переписывал ведомость.

— Я к вам с просьбой, — раздался позади него тихий голос.

Светлов вздрогнул от неожиданности. У дверей стоял ученый в белом халате.

— Внизу лежат реактивы, сейчас они нам очень нужны. Запишите их, пожалуйста, в ваш бездонный журнал, — и ученый смеющимися глазами показал на толстую книгу в руках капитана, — и отпустите нам.

Светлов согласился.

— Вот ключи. Это в подвале. Склад номер десять; вторая дверь, считая от печи. Я скоро зайду, — и ученый вышел.

Капитан бережно закрыл книгу, спрятал ручку и неторопливо спустился в цокольный этаж. Склад находился близ кочегарного отделения. Слышалось сильное гудение печи, пахло пыльным углем и пережженным машинным маслом. Склад был точной копией кладовой, где хранился пирозон, — то же длинное, горизонтальное окно шло у самого потолка, стояли те же стеллажи, слышался тот же аптекарский запах. Ящики всех размеров, разноцветные коробки, коричневые рулоны, бесконечные пакеты с наклейками забивали полки, лежали на каменном полу. В ожидании ученого капитан сел на ящик и занялся ведомостью.

Майор Дэм не заставил себя ждать. Он возник на складе бесшумно, словно приведение, вызвав у Светлова мимолетное подозрение.

— Я поищу реактивы, — сказал он, — и не буду вам мешать, — Дэм принялся осматривать коробки, все ближе придвигаясь к капитану.

Светлов продолжал писать, сидя к Дэму спиной и не замечая, как ученый достает из кармана тяжелый плоский предмет. Приблизившись вплотную к инвентаризатору, Дэм мгновенным сильным движением ударил им по голове капитана. Издав хриплый стон–выдох, Светлов рухнул на пол. И тотчас же исчезала напускная медлительность майора; он закрыл дверь, сбросил халат и опытной рукой обыскал капитана. В часовом кармане его брюк Дэм нашел портативную рацию в виде часов, подмышкой небольшой пистолет. Это говорило, что Светлов из органов безопасности, и Дэм преложил трофеи себе в карман. Действуя с той же быстротой, он достал из‑под пиджака большой резиновый свиток, развернул его на полу, и на цементе, параллельно Светлову, лег длинный мешок из резиноподобной пластмассы. Это была «Анаконда$1 — растворитель трупов. Капитан лежал рядом зелено–желтый, со стиснутыми зубами. Его веки болезненно дрожали.

Точным коротким движением Дэм открыл застежку на конце мешка и стал натягивать его на Светлова, как натягивают чулок на ногу. От резких движений Дэма капитан издал стон и шевельнул рукой. Когда тело исчезло в эластичном темно–зеленом мешке, майор застегнул герметичную застежку у ног капитана, затем металлической прищепкой перехватил еще «Анаконду» между замком и ногами своей жертвы.

И тут же, не теряя ни секунды, он поднялся на верхнюю полку, где лежала вторая часть «Анаконды», — плоская фляга емкостью больше ведра. Сняв ее на пол, Дэм проверил трубку на пластмассовой фляге и с ловкостью специалиста соединил ее с такой же трубкой на головной части «Анаконды». Затем он открыл кран, и нагнетенная под большим давлением всерастворяющая кислота метнулась из фляги в мешок из резинообразной пластмассы. Из выпускного клапана с шипеньем и свистом побежал выталкиваемый кислотой воздух. Человек в мешке забился и несколько раз подпрыгнул на полу, словно живая рыба.

Если девятиметровая змея анаконда, проглотив жертву, растворяет ее в своем желудке две недели, то «Анаконда» полковника Бэла растворяла труп за два часа. Дэм знал это и перетащил тяжелую резиновую куклу и черный баллон с кислотою под полки. Забросав «Анаконду» пакетами, коробками и пустыми ящиками, он достал платок, спокойно вытер им руки, затем методично осмотрел свой костюм, и только тогда надел халат. Стряхнув с его белого шелка обрывок бумаги, он вышел в коридор.

Ровно через два часа майор Дэм опять был внизу. Алмазный институт сосредоточено работал, и в его безлюдных коридорах царила тишина. Дэм заглянул в помещение, где стояла гидравлическая печь: Зотова там не было. И снова псевдо–ученый с благородными манерами превратился в человека молниеносных действий, снова скинул халат, освободил «Анаконду» от ящиков и коробок, и несколько секунд смотрел на огромную плоскую сосиску, лежащую перед ним. Носком ноги он потрогал черную флягу и, нагнувшись, ткнул пальцем в «Анаконду». Палец мягко ушел в резину. Это означало, что кислота растворила труп, превратив его в жидкий, бесформенный студень. Дэм отсоединил флягу от мешка, завинтил краны на трубках и сильным рывком вскинул «Анаконду» себе на плечо. Утробно булькая, тяжелый мешок с переливающимся внутри желе, сломался пополам, повис на спине и на груди Дэма.

Теперь майор открыл засов двери и осторожно выглянул в коридор. Подвал был все еще пуст. Торопливо, приседая под тяжестью ноши, Дэм добежал до гудевшей печи, сбросил «Анаконду» на пол, лихорадочно надел нитяные перчатки и быстро открутил винт, державший дверцу печи. Страшный жар обдал его с ног до головы, желто–белые струи огня ослепили майора. Став спиной к огнедышащей топке и чувствуя на спине страшный жар, Дэм поспешно, насколько позволяли его мышцы, затолкал «Анаконду» в свистящий огонь, и, не глядя в чрево печи, закрыл дверцу. Бросившись обратно на склад, он взял пустую теперь флягу, бегом вернулся в кочегарку и кинул ее в другую печку.

Не прошло и пяти минут, как все было кончено. Дэм снова надел халат, закрыл склад на замок и неторопливо оставил подвал, все еще не замечая человека, который, стоя за печью, мигал слезящимися глазами и смотрел ему вслед.

36. «Кровавый пес»

В седьмом часу вечера, после того, как был составлен план «Тигровый глаз», Язин и Жуков сидели у пианино в кабинете № 48. Стояла сильная жара, хотя вентилятор под потолком и лил в комнату свежую прохладу. Время от времени Язин проводил по лбу тыльной стороной руки; Жуков обмахивался папкой.

— Будем ужинать? — спросил Язин своего помощника, и в его глазах пробежали веселые искры.

Жуков решительно замотал головой:

— Пакет, — и майор глазами показал на карман начальника БОРа.

С той минуты, как генерал сообщил про Кровавого пса, Жукову не терпелось узнать содержание письма из Москвы.

Язин молча раскрыл вишневую папку и достал из нее большой конверт светло–коричневой бумаги. На пяти сломанных печатях красного сургуча висели разрезанные нити страховой подшивки. Полковник вынул из конверта пачку белоснежной бумаги, схваченной скрепкой, и Жуков увидел бланк Комитета Госбезопасности с гербом карминового цвета.

— Восемь страниц, — пересчитал Язин звонко шуршащие страницы. Посмотрел на своего заместителя и начал читать:

«Совершенно секретно.

Начальнику Управления Комитета Госбезопасности генерал–лейтенанту Чиркову Л. В.

Шлем новые данные по «Красной маске».

Установлено: два года назад известная Вам держава нелегально отправила в СССР полковника Эдвина Перси Бэла, 43 лет, для руководства шпионско–диверсионными действиями против алмазной промышленности Сибири.

Э. П. Бэл известен как крупный международный разведчик и как каратель на Филиппинах, где за жестокость получил кличку «Блад хаунд» — «Кровавый пес».

По последним данным, банда полковника Бэла зашифрована как «Группа-8» и имеет своей целью алмазоносный район Сверкальск. Численность группы и ее точная локация неизвестны. Сопоставление Ваших донесений с методом работы Э. П. Бэла дает основание полагать, что «Группа-8» и есть именуемая Вами «Красная маска». При этом направляем краткую биографию полковника Бэла».

Язин перевернул старицу.

«Биография Э. П. Бэла.

Эдвин Перси Бэл — сын неизвестных родителей, сирота; до 11 лет подавал теннисные мячи в клубе «Золотой Волк», штат Миссури, США. В 13 лет поступил младшим официантом в бар того же клуба. Переводчик Многоугольника заметил лингвистические способности мальчика и усыновил его, отдав в частную школу. Здесь Э. Бэл изучил русский язык и за пять лет прошел курс средней школы. После призыва в армию Э. Бэла перевели в армейское училище №119, штат Айдахо. Далее следы Э. Бэла исчезают, и лишь через три года он появляется в посольствах своей страны на Малайе, затем — в Бирме. Установлено: в последующее время Э. П. Бэл специализируется по русской линии на Острове шпионов Тихого океана, замаскированным под военно–морскую базу «Стон Грейв». За этот период Э. П. Бэл дважды появляется близ границ СССР: в Афганистане — районы Уджум, Чахи–Аб и Хазрати, в Иране — от Курена до Гюмюк–Штепе.

Оба раза Э. П. Бэл входит в состав туристических отрядов. Во время Отечественной войны 1941–1945 годов Э. П. Бэл в чине капитана действует на Аляске, в Турции и Болгарии, изыскивая наиболее безопасные маршруты нелегального проникновения в СССР. После войны Э. П. Бэл получает чин майора и засылается в СССР.

Дела «Бронзовый склеп» и «Вирус Ташкента$1 — работа майора Бэла. Обманув бдительность органов, Э. П. Бэл скрывается из Советского Союза в конце 1945 года и возникает теперь уже на Филиппинах. Здесь он добывает дурную славу жесткого картеля национально–освободительного движения тагалов. Э. П. Бэл создает на Филиппинах тайную террористическую организацию «Красная маска». С помощью вооруженных сил реакции и на деньги колонизаторов Э. П. Бэл ведет карательные операции против филиппинской Народной армии Хукбала–хап и прежде всего против ее руководящего состава.

Майор Бэл использует мрачную и широко распространенную среди тагалов легенду о «Красной маске», как символа неминуемой расправы. Его террорбанда получает печальную известность из‑за жесткой расправы с лидерами патриотических организаций, с целыми селеньями и деревнями. Резной знак «Красной маски», подкидываемый террористами Э. П. Бэла, приобретает зловещую славу предвестника смерти, огня и меча…»

Язин замолчал.

— Это все? — спросил Жуков.

— Есть еще небольшое пояснение:

«Легенда о «Красной маске» распространена на многих островах севера Филиппин. Среди суеверного населения «Красная маска» известна как символ неотвратимого, мистического возмездия. Феодальные группировки, политические партии, разбойничьи шайки и отдельные преступники веками использовали, и все еще используют в устрашающих целях вырезанный из дерева знак «Красной маски» как угрозу близкой расправы при неповиновении.

Воспользовавшись этим суеверием, каратель Бэл слал маски партизанам и вождям Хукбала–хап, не останавливаясь затем ни перед чем, чтобы уничтожить непослушных. Через реакционную пропаганду, через свою агентуру и часть служителей культа Бэл всячески распространял легенду о «Красной маске», пытаясь поднять терроризирующую роль своего символа».

— Теперь все, — сказал Язин и стал заталкивать бумаги обратно в конверт.

— Средневековье, — заметил Жуков, перестав обмахиваться папкой.

— Да. Легенда осталась бы безобидным фольклором и фантазией суевера, если бы за ней не стояли террористы, вооруженные современной техникой, оружием, ядами, деньгами, регулярными войсками и всем, что создано для истребления людей.

— Итак, Бэл хочет действовать в Сибири, как на Филиппинах, — с угрозой сказал майор.

— Именно так. Вспомните «Бронзовый склеп», «Вирус Ташкента». Сколько людей нам стоил тогда Бэл! — и Язин взглянул на руку майора. — А сейчас! Инженер Белов, Горина, Рогов! Пуля в ваш шлем. Мины. И неизвестно еще, что ждет нас впереди.

— Товарищ полковник! — раздался в микрофоне встревоженный голос секретаря. — К вам Шапов. Можно?

— Да, да! — озабоченно пробормотал полковник и кинулся к двери.

37. Тайна колодца

Словно чувствуя опасность, Язин все медлил с проверкой колодца. И хотя все было готово к операции — в группу назначены Смирнов и Воронов, изучен план насосного помещения, закончен процесс тренировки, — полковник все выжидал.

«Тигровый глаз» начинался с проверки колодезной. На следующий день после третьего доклада в Алмазный институт пришел инспектор водопровода и с ним рабочий. Органы предупредили завхоза Лисицына, и он вместе с Вороновым пошел проверять водопроводные трубы. В то же время рабочий — лейтенант Смирнов — неторопливо вошел в насосную и, положив на цементный пол брезентовый мешок с инструментом, принялся изучать замочную скважину в шестигранной крышке колодца.

Смирнов не спешил. В этот день гидравлическая печь не топилась, и он знал, что подвальный этаж пуст. Молодой контрразведчик знал устройство колодца — глубина равна четырехэтажному дому, ширина 180 сантиметров, боковых ходов нет, массивные скобы, чугунная труба от насоса к воде. Смирнов неторопливо натянул рукавицы, открыл замок и набросил на крышку большой кусок черной материи: внизу мог находиться электросигнал врага, реагирующий на свет. Чтобы не пропустить в колодец солнца, лейтенант прибегнул к затемнению. Приподняв материю, он в полной темноте проник в пропасть; его охватил прохладный, застоявшийся воздух. Чтобы не сработал предполагаемый электроглаз, Смирнов, лишь спустившись вниз метров на пять, зажег укрепленный на лбу фонарь. Круг желтого света осветил блестевшие грибной слизью стены, сверху за ворот упало несколько капель. Эхо копировало каждый звук.

Смирнов сразу же принялся за поиски. Широким ремнем он привязал себя к скобам, как это делают электромонтеры, работая на телеграфных столбах, в левой руке его появился второй фонарь. В сильном пучке этого света Смирнов искал шнурок или нить, на которой мог висеть предмет, важный для «Красной маски». Начальник технического отдела БОРа Опарин полагал, что к железным скобам или к гвоздю в стенке мог быть привязан яд, оружие, секретные записи или взрывчатые вещества.

Забыв об опасности и не зная, что «Красной маске» известен каждый шаг посторонних людей в НИАЛе, лейтенант осматривал каждый сантиметр бетонных стен, каждый миллиметр металлических скоб. Но ни шнура, ни нити не было видно. Сняв рукавицу и проверив стены голой рукой, контрразведчик достал из кармана небольшое шило, с крючком вместо острия, и стал царапать им поперек стенок. Но и острый крючок не зацепил потайной нити. Таким же образом Смирнов проверил и трубу, окрашенную в черный цвет и еще пахнувшую креозотом.

Стояла прежняя обманчивая тишина. Только два овала яркого света, — один большой и желтый, другой — белый и чуть поменьше, — то мчались по стенам колодца, то вдруг застывали, когда лейтенант рассматривал какой‑нибудь участок стены.

Смирнов спустился еще на несколько скоб. Холод железа чувствовался даже сквозь рукавицы. Он вновь проверил стены — сначала рукой, затем глазом и шилом. Но и здесь все было пусто. Только где‑то внизу чавкала пузырящаяся вода, да падали за воротник холодные капли.

Смирнов спускался все ниже. Осязаемо–липкий, тяжелый воздух неприятно щекотал горло, явственно слышалось бульканье воды, будто кто‑то дышал и сердито фыркал внизу.

Прошло полчаса. Едкий сырой воздух давил грудь лейтенанта, правая половина головы ныла. Теперь в свете фонаря Смирнов отчетливо видел зеркало воды, черное и блестящее. Время от времени на его поверхности появлялись пузырьки газа. И каждый раз, встревоженный неожиданными звуками, Смирнов настороженно всматривался вниз — нет ли там спрятавшегося в скафандре врага?! Но ни разу он не взглянул вверх, где с легкостью акробата и без единого шороха спускался Бэл. Радиосигнал сообщил ему, что в насосной чужой и, опасаясь за свой тайный склад, полковник Бэл кинулся в цокольный этаж. Войдя в колодезную, он той же тканью прикрыл крышку и неслышно пробрался внутрь.

Шеф «Группы-8» хорошо видел человека внизу, слышал его учащенное дыхание, видел, как он царапает стены металлическим предметом, и это вызвало особую тревогу Бэла. Он злобно сдавил ржавые скобы, и несколько чешуек металла упало на Смирнова. Посвети сейчас лейтенант вверх, и кравшийся человек был бы замечен. Но лейтенант продолжал царапать стенку, превозмогая давящую боль в висках. И тут острие крючка зацепило за прозрачную и тонкую, как волосок, нить. Лейтенант потянул за нее и почувствовал сопротивление подвешенного к нити предмета. Он навел свет вниз и одновременно дернул за нить — воду прорезали светлые, шелестящие полосы. Контрразведчик понял, что тяжесть, висевшая на прозрачной нитке, уходила в воду.

Бэл уже находился в нескольких метрах от Смирнова. Он видел крючок в его руке, различал цвет волос чекиста и план расправы с человеком, раскрывшим тайну «Красной маски», был готов. «Кровавый пес» замер, лишь выжидая, когда лейтенант отстегнет державший его ремень.

Не подозревая нависшей над ним угрозы, Смирнов снял ремень со скобы и, набрав полную грудь воздуха, спустился еще на одну скобу. Бэл застыл, как ягуар, стерегший чуткую птицу и, целясь в голову своей жертвы, резким движением бросился вниз.

Сильный удар каблуков «Кровавого пса» сломал лейтенанту ключицу и сбросил его вниз; фонарь выпал из его рук, и контрразведчик рухнул в ледяную воду. Быстрыми движениями гигантского паука Бэл успел схватиться за трубу и перебрался на скобы. Еще не замер всплеск от упавшего в воду тела Смирнова, как «Кровавый пес» был у самой воды и, включив мощный фонарь, ждал, не покажется ли над поверхностью голова человека.

Тысячи колющих игл охватили Смирнова в воде, обожгли его голову и вместе с тем вернули сознание. Захлебываясь и ища опоры уцелевшей рукой, Смирнов на короткий миг выбрался из воды и успел глотнуть воздух, но новый удар тяжелым каблуком выбил из его глаз снопы огненных искр. Контрразведчик погрузился в воду. На поверхности колодца пошли пузыри, сначала крупные, затем все мельче и мельче… Вот показалась рука со скрюченными пальцами, всплыло темя Смирнова, но новый, еще более сильный удар погрузил лейтенанта на дно.

Спустившись на последнюю скобу, Бэл пристально смотрел на расплывчатое пятно света, все еще горевшего в воде. Шипя и лопаясь, из колодца шли пузырьки газа. Свет стал меркнуть, задрожал и потух. Из воды поднялось несколько пузырей. Они подержались на воде, лопнули, и ничто больше не напоминало, что еще минуту назад здесь боролся лейтенант Смирнов.

«Кровавый пес» не доверял даже мертвым врагам. С трудом дыша, со свистом втягивая сырой воздух, он подозрительно всматривался в воду, готовя Смирнову новый удар и уже не железной подковой ботинка, а оружием, лежавшим в его кармане.

Прошло три минуты… Пять… Бэл с прежним недоверием смотрел на пузырьки газа, шедшие из воды. И лишь через десять минут он оставил свое место. При подъеме «Кровавый пес» несколько раз останавливал движение, зажигал фонарь и подозрительно глядел на блестевшее внизу шестиугольное зеркало. Но колодец молчал. Лишь влажно шуршало под ногами Бэла ржавчина скоб, да печально падали неутомимые капли.

38. Сюрприз лейтенанта

Через полчаса после того, как Бэл, переодевшись на складе, оставил подвал, на помощь Воронову и Смирнову спешили два человека в робах. В это же время встревоженный Воронов стоял у открытого колодца и разговаривал с Лисицыным. Потеряв Смирнова, они обошли весь подвал, служебный двор, сад, но так и не нашли лейтенанта. И тогда капитан по рации доложил Язину обстановку.

Вскоре Дедов и Сергеев, переодетые рабочими, стояли у колодца и вели между собой разговор:

— Видно, Степан в воду упал, — говорил Дедов, держа в руках водопроводные инструменты и показывая на зияющее отверстие колодца.

— Не иначе, — с деланной флегматичностью отвечал Сергеев, хотя все внутри него сгорало от нетерпения.

Сергеев надел брезентовые рукавицы, зажег электрический фонарь на шее и полез вниз.

— Воздух порченный! — крикнул ему вслед Дедов, — Поберегись!

Капитан ничего не ответил. Он быстро спускался все ниже, и лишь изредка смотрел на бесконечное число скоб, уходивших вниз.

— Степан! — позвал Смирнова капитан. — Сте–па–ан!

Но колодец молчал, и только эхо дразнило Сергеева. Как быстро не спускался он, до воды еще было далеко. Только изредка, когда луч фонаря падал вниз, там, вспыхивая, что‑то мелькало, будто освещенное солнцем грань зеленого камня.

— Есть кто? — раздался голос Дедова сверху.

— Ни ду–ши–и!

Дедов сел у края колодца так, чтобы при первом же сигнале кинуться на помощь Сергееву и в то же время видеть вход в насосное помещение. Остролицый и подвижный Лисицын вышел из насосной; вместо него в дверях появился незнакомый широкий человек.

Сергеев все спускался. Скобы неприятно холодили руки, черная труба за спиной казалась ожившей змеей.

— Есть кто? — опять крикнул сверху Дедов.

— Ни души!

Прошло несколько томительных минут. Наконец, Дедов и Воронов услышали бульканье воды. При этих звуках квадратный человек у входа двинулся к колодцу, и встал так, чтобы видеть все, что происходит в темнеющем отверстии.

Сергеев нырял в поисках лейтенанта и эхо, подхватив звуки шипящей и пенящийся воды, несло их вверх.

— На–ше–ел! — послышался вдруг голос. — Уто–оп! Петро, давай сюда!

Дедов бросился вниз. Воронов и неизвестный с большими руками остались одни в колодезном помещении. Воронов смотрел вслед своим людям и краешком глаза наблюдал за человеком с невидимыми глазами, запавшими в темных орбитах. Надо было вызвать скорую помощь и милицию, но капитан все медлил, инстинктивно боясь оставить открытый колодец. Наконец, пересилив себя, он быстрым шагом вышел, и тот час же вернулся назад.

Незнакомец стоял все в той же позе, но, как заметил капитана, сейчас он был ближе к краю колодца. Оттуда доносилось тяжелое дыхание и прерывающиеся от натуги голоса:

— Держи… за подмышку…

— Давай… еще разок.

— Дышать нечем!

Вошел Лисицын.

— А ты, Лукич, зачем здесь? — удивился он, глядя на широкоплечего вахтера.

— Помочь.

С трудом дыша, односложно переговариваясь, Сергеев и Дедов поднимали лейтенанта. Вода лилась с них ручьем, наполняя колодец звучным эхом. Смирнов лежал на плечах Дедова, голова его бессильно болталась, как кисть на шнуре. Лейтенант поддерживал Сергеева, и время от времени поправлял ему голову.

Когда оба контрразведчика появились у края колодца, их ожидали два санитара в белом и милиционер.

— Пименов, помоги! — кинул Лисицын вахтеру.

Тот двинулся вперед, но Воронов отказался:

— Спасибо. Хватит и нас, — заметив, что у вахтера глаза чисто–серого цвета.

— На дне лежал… — едва переводя дух, объяснил Сергеев, мокрый до нитки и посиневший от холода.

Лейтенанта положили на носилки, накрыли простыней, Воронов поправил упавшую плетью холодную руку Смирнова, и печальное шествие тронулось к выходу. Милиционер закрыл крышку колодца, вытер руки платком и остался охранять место происшествия.

Дедов и Сергеев сели прямо на каменный пол и принялись выжимать одежду.

— Не воздух, пакость одна, — говорил Дедов, а сам смотрел на тяжелые ботинки стоявшего рядом Пименова. — Не выдюжил Сидоренко на поручнях, и капут! — Дедов выразительным жестом показал, как упал в воду Смирнов.

Тем временем белая карета мчалась в госпиталь. Едва только амбуланс отъехал от института, как Смирнов с трудом поднялся с носилок. Он был жив. От долгого пребывания в ледяной воде лейтенант посинел, зубы его стучали. Один из санитаров, оказавшийся Голубевым, достал сухое белье и костюм, и вскоре голубоглазый контрразведчик, весь в чистой и сухой одежде сидел у окна, стараясь затолкать во внутренний карман пиджака темно–зеленый цилиндр, размером с бутылку шампанского. При этом он болезненно морщился, когда нечаянно касался левой руки.

— Болит? — спросил Голубев и осторожно ощупал кости плеча.

После госпиталя, где сломанную ключицу взяли в гипс, Смирнова привезли в Управление. Шел седьмой час вечера, стоял жаркий день середины июля. Язин и Жуков ожидали лейтенанта у входа. Начальник БОРа помог Смирнову выйти из «Волги». Он пожал трясущуюся руку молодого офицера и участливо спросил:

— Плечо очень болит?

Жестом здоровой руки Смирнов показал, что не болит, и сделал попытку выпрямиться. Но его пошатнуло, и лейтенант едва не упал. Жуков сильной рукой поддержал товарища и помог ему подняться на четвертый этаж. В кабинете Язина доктор дал Смирнову стакан горячего шоколада и сказал:

— Николай Николаевич, не больше десяти минут.

Смирнов собрался с силами и, не ожидая вопросов, заговорил сам:

— Сделал все… как инструктировали, — начал он, но пароксизм озноба перебил его речь. Лейтенант закашлялся и несколько минут дрожал, стучал зубами, прижимая здоровую руку к груди. Если, б не чрезвычайная важность происшествия в колодце, Язин немедленно бы отпустил лейтенанта, но сейчас он сидел и терпеливо ждал, когда силы вернутся к Смирнову. Кашель прошел, Голубев дал больному еще шоколада, и контрразведчик продолжал доклад:

— В колодце людей нет… Искал нить. Нашел у самой воды. Тонка, будто шелковинка. Прозрачна. Но на ней тяжесть. Спустился ниже, хотел вытянуть «улов», — здесь Смирнов сделал попытку улыбнуться, но вместо улыбки его лицо искривила гримаса. — Вдруг удар по голове… — лейтенант закашлялся опять. Жуков взял его руку и принялся растирать ее в своих горячих ладонях. — Упал в воду… — продолжал Смирнов. — «Маска», — понял я… — Всплыл, а в глаза свет и еще удар!

Голубев встал и осмотрел голову пострадавшего:

— Ссадина, — заключил он. — От каблука, подкованного железом.

— Пошел ко дну… Тут вспомнил про кислород, и схватил трубку. Дышу, а воздух выпускаю чуть–чуть. Чтоб «маска» не догадалась.

Смирнов опять замолчал.

— Юрий Ильич, — сказал Язин, — а вы еще хотели в колодец.

Жуков ничего не ответил и лишь сильнее стал массировать руку Смирнова.

Хрипло кашляя и делая остановки, лейтенанта постепенно рассказал, как «маска» караулил его у воды с зажженным фонарем, как минут двадцать он просидел в обжигающе холодной воде, и лишь затем, выбравшись на поверхность, сообщил по рации в БОР, получив приказ оставаться в колодце и симулировать мертвого, когда его станут извлекать наружу.

— Скажите, Вадим Васильевич, — спросил Язин, — вы не заметили каких‑либо примет нападавшего?

— Нет, меня ослепил свет.

— Что вы можете рассказать о предмете, который висел на маскировочной нитке?

При этих словах лейтенант Смирнов молча вынул из кармана зеленый цилиндр и протянул его начальнику БОРа.

Пластмассовый сосуд, похожий на большой стакан, был хорошо отполирован и весил больше двух килограммов. В его нижней и верхней части имелись углубления, в них — металлические крючки для крепления. На одном из крючков уцелела нить, настолько прозрачная, что, казалось, будто она сделана из стекла. Начальник БОРа вызвал баллиста Желнова.

— Товарищ лейтенант, проверьте контейнер — нет ли мин? И надо открыть.

Желнов вернулся буквально через несколько минут.

— Ларчик просто открывался, — доложил он с порога. — Не минирован. Внутри три отделения, — и баллист поставил на стол развинченный на части цилиндр.

Язин открыл пробку первого отделения контейнера и вылил из него синий мешочек, размером со стакан. Таким же образом он опрокинул на стол вторую и третью части шампанки. Теперь перед ним лежало три одинаковых мешочка плотно–синей бязи. Когда их содержимое предстало перед глазами офицеров, у собравшихся вырвался громкий возглас восторга.

39. Реакция «Феникс»

В жаркий полдень июля за столом, накрытым толстым слоем газет, сидел пожилой человек в белой рубахе и респираторе. Высокое солнце нагревало комнату сквозь занавеску. Перед человеком в беспорядке стояли пробирки, колбы, пипетки, аптекарские банки разноцветного стекла с порошками и кислотами. В горячем свете, пробивавшемся сквозь ткань окна, реактивы сверкали всеми цветами радуги — лиловым, канареечно–желтым, оранжевым, синим, густо–зеленым. Химик у стола костяной лопаткой брал нужные ему вещества и молча, будто священнодействуя, взвешивал их на точных весах; жидкости он сливал в мерную мензурку и затем переливал в большой, прозрачный стакан. Рядом в открытой металлической коробке лежал пепел, похищенный Орловой и НИАЛе. На обрывке сгоревшей бумаги виднелись цифры, буквы «…ский пост…» и крестики, поставленные синим карандашом.

Составив реактив, человек мизинцем почесал густые брови, открыл небольшой плоский шкаф и с осторожностью фармацевта, работающего с ядами, перенес в него причудливый черно–серый цветок пепла. Получившуюся в стакане жидкость он слил в отверстие наверху шкафа, включил мотор и одновременно пустил секундомер. Тихое жужжание сообщило химику, что жидкость распыляется на пепел. Ровно через 180 секунд он выключил электричество и, вытянув из шкафа ящик с пеплом, бережно перевернул увлажненный комок сгоревшей бумаги. Как переворачивает шеф–повар жаркое из редкостной птицы. Прошло еще три минуты, и специальный реактив пронизал хрупкие лепестки пепла, превратив его в эластичную светло–серую пленку.

Теперь человек достал из футляра лупу и принялся рассматривать увлажненный пепел, медленно поворачивая его длинной иглой. При этом его высокий кадык нервно шевелился, губы были вытянуты в нитку. Пепел заметно осел, издавал резкий запах кислоты. Вытерев со лба пот и, все еще не снимая респиратора, затруднявшего дыхание, человек налил в эмалированную ванночку жидкость янтарного цвета и плоской лопаткой перенес в нее сожженную Ниловым бумагу. Реактив покрыл пепел, и химик вновь начинал смотреть на бегущую секундную стрелку. По его сосредоточенному лицу было видно, что этой операции он придает особое значение.

Вымочив в ванночке бумаги ученого, человек слил реактив в пустую колбу, перекореженный огнем пепел теперь заметно посветлел и походил на комок смятой серой бумаги. Еще раз осмотрев его со всех сторон, химик перенес пепел в сушильный шкаф. Наиболее трудная часть работы началась, однако, после того, как пепел подсох. Теперь человек снял с лица респиратор, вытер со лба пот и с помощью двух игл принялся расправлять на куске белой фланели пепел — мягкий, как вата, и походивший на тонкую промокательную бумагу. Разворачивая сантиметр за сантиметром сожженные секреты Нилова, химик булавками прикреплял серую пленку к куску фанеры; затем он несколько раз окунул пепел в ванночку с густой белой жидкостью. В считанные секунды сгоревшая бумага приобрела светло–коричневый цвет и невидимые до сей поры буквы проявились; ясно различался твердый прямой подчерк Нилова, хорошо виднелась каждая точка и запятая. Огонь выжег из бумаги всю ее влагу, сдвинул поры, и буквы от этого резко уменьшились. Если сказочный Феникс, прилетавший в Египет раз в тысячу лет, сжигал себя, чтобы возродиться затем только в виде гусеницы, то химик в респираторе возрождал сожженные тайны в их целом и неизменном виде.

Окончив реакцию «Феникс», человек отодвинул в сторону тончайшую посуду и принялся фотографировать расправленные на булавках и еще влажные листы восстановленного пепла. Бережно перевернув пепел на обратную сторону, он тщательно снял и другую его часть. Несмотря на солнце, человек пользовался еще электронной вспышкой, после фотографирования химик спрятал реставрированный пепел между промокательными листами и поместил их в алюминиевые кассеты. Тяжелый труд был окончен, и человек, издав вздох облегчения, расслабленно откинулся на спинку стула.

Уже не в первый раз в органы безопасности шли предупреждения работников НИАЛа о красивой лаборантке. Вот и сегодня, стоя у окна, Язин читал новое письмо профорга Алмазного института:

«…К тому же Орлова И. И. неоднократно и беспричинно остается в лаборатории синтетических алмазов, — писал Сальников. — Днем она под любым предлогом посещает чужие кабинеты и лаборатории, спускается в подвальный этаж института, хотя к тому служебной надобности нет. Пользуясь своей эффектной внешностью, Орлова Н. Н флиртует с тт. Ниловым, Баглаевым, Володиным.

Как профорг института, я часто слышу от людей нашего коллектива о странной заинтересованности бывшей лагерницы работой института по природным и искусственным алмазам…»

Вызвав своего заместителя, Язин коротко сказал:

— Надо задержать Орлову. От Сальникова уже два предупреждения. От Антонец и Шелкова, сотрудников института, по письму.

Жуков удивленно посмотрел на полковника.

— Послушайте, что пишет профорг:

«…Я как профсоюзный организатор Алмазного института АН СССР, опираясь на коллективное мнение, считаю, что пребывание Орловой Н. Н. в НИЛе противоречит правилам внутренней безопасности института».

Язин кончил читать и посмотрел на майора.

— Но на каком основании мы могли бы задержать Орлову? — спросил Жуков, и в его голосе послышалось сомнение.

Язин протянул заместителю синий пакет.

— Материалы здесь. Ознакомьтесь, пожалуйста.

— Не спугнет ли арест «Красную маску»?

— Исчезновение Светлова, несомненно, работа «маски». Значит, враг догадывается о поисках. Да и не пора ли нам, Юрий Ильич, перейти в наступление?

— Хорошо, — согласился Жуков, — Я прочитаю документы. По великому совпадению я тоже нес вам письмо о той же Орловой. Пишет сотрудник института Семишагова.

— Тем более необходимы срочные меры. Если вы согласитесь на этот шаг, то, быть может, сегодня же обратитесь к прокурору за ордером. Операция требует быстроты. Об аресте необходимо сообщить Сальникову, пусть он успокоит людей.

— Хорошо.

— Арест поручите Шубину. «Красная маска» должна думать, что дело ведет милиция.

Жуков в знак согласия наклонил голову и быстрым шагом вышел из кабинета.

40. Слово рентгена

Уже второй день моросил мелкий шелестящий дождь. Он лизал окна, иногда с порывом ветра врывался через форточку. Тусклый пепельный свет сгущал тени, и от этого лицо Язина казалось еще более усталым. Второй месяц к начальнику БОРа непрерывной цепью шли доклады, телеграммы, эксперт–данные, спецдонесения, вещественные доказательства, фотографии; напряжение поисков все возрастало, и Язин принимал баллистов, саперов, радистов, спускался за советами к генералу, посещал копи, НИАЛ, выезжал на операции.

Сегодня Язин был особенно утомлен, и Жуков, и Глебов, сидевшие за приставным столом, все не начинали доклада. Словно читая их мысли, полковник сказал:

— Приступайте, Юрий Ильич, все мы одинаково устали.

Жуков виновато улыбнулся и начал:

— По Светлову пока ничего нет. Как известно, Шапов, вернувшись из финотдела, куда его ложно вызвал женский голос, поисков Светлова не вел, полагая, что капитан в Управлении. Потеряно дорогое время. В день исчезновения Светлова в наружной проходной будке дежурил Пименов. Он показал, что работник финотдела выходил днем из зоны и больше не возвращался. Вахтер передал пропуск, сданный Светловым. Экспертиза показала, что пропуск подлинный.

— Допрашивался ли кочегар? — спросил Язин.

— Нет.

— Пусть Шубин допросит Зотова. Протокол немедленно мне.

Жуков записал приказ.

В доклад вступил Глебов. Его морщинистое лицо потемнело от бессонных ночей.

— По вашему распоряжению найденный Смирновым контейнер спущен обратно в колодец. Крышка наглухо заколочена, милиционер снят с поста. Прибита надпись: «Ядовитый газ! Смертельно». Верхние скобы и крышка покрыты желтым криптоколом.

— Хорошо, — одобрил Язин. — «Красная маска» должна думать, что мы верим в естественную смерть лейтенанта.

Глебов положил на стол три цветных фотографии.

— Только что присланы генералом. Шутнайф — стреляющий нож. Не этим ли оружием отсечена рука Горина?

Язин увидел на снимках большой складной нож в оправе из темно–коричневого дерева, с ручкой на одной стороне. Под расширенной тупой частью лезвия находилось три коротких дула для патронов.

— Нажатие курка — и нож вылетает с огромной силой. Патрон обычный — калибр — 7,62, длина гильзы — 32,8, беспульный.

— Психологическое оружие, — заметил Язин, осмотрев фотографии и прочитав техническую записку. — Очевидно, шутнайф есть и у Бэла.

— Многотиражка с Амака, — продолжал Глебов, — извлекая из папки небольшую пахнущую краской газету. — Про инженера Горина, — и капитан показал заметку, аккуратно обведенную красным карандашом.

— «Новая алмазная трубка», — прочитал заголовок Язин. — «Решением рабочих и инженерно–технических работников… новая кимберлитовая трубка, исключительно богатая алмазам, названа «Горин», в честь открывшего ее геолога. В первые же дни трубка дала три крупных алмаза: «Якут$1 — цвета шампанского, вес — 84,2 карата; «Эдэр$1 — цвета прозрачной бирюзы — 77,5 карата; «Горин$1 — дымчато–желтого цвета — 69,8 карата…»

Язин был тронут заметкой.

— Не забыли Горина… — задушевным и совершенно неожиданным для начальника БОРа голосом проговорил он. — Газеты хорошо бы передать жене. Через Шубина.

— Только через Шубина, — поддержал Жуков.

— Бэл–филиппинский очень жесток, — быстро заговорил Язин. — Он сделает все, чтобы отыскать Рогова и Горину и добить их. Бэл всегда выполнял свои обещания. Не исключено, что он уже знает местонахождение Гориной и Рогова. Их надо перевести из «Сосен» в другое, более секретное место. Исполнение поручите Голубеву. Шубина ограничьте в визитах. Он может стать невольным наводчиком для «маски».

Глебов вышел, чтобы выполнить приказ.

— Под столом Рогова найдена лимонадная бутылка, — заговорил Жуков. — По словам Лисицына, кочегару лимонад приносил не то Курков, не то Пименов. Бутылка тщательно отмыта, ни единого отпечатка пальца, и ни следа лимонада внутри. Не из нее ли Рогова отравили криптоцидом?

— Интересно, — проговорил только Язин и сделал запись.

— Портные НИАЛа Бородин и Строилов опрошены в вольной беседе. Есть новое по серебряной пряжке, — и майор передал Язину несколько страниц машинописного текста.

Полковник взял листы с несвойственной ему порывистостью.

— Отлично! — сказал он, прочитав запись. «Отлично$1 — было высшей похвалой в скупой гамме одобрений полковника БОРа.

Подозрения Язина подтвердились, и на мгновение с его лица сошла усталость, морщины у глаз разошлись. Вошел капитана Глебов.

— Голубев приступил к исполнению приказа, — доложил он и сел на прежнее место.

Жуков продолжал:

— Товарищ полковник, вас интересовала фамилия бригадмильца, который сообщил Воронову о детях…

— И тем помог нам найти пряжку, — оживился Язин.

— Это Дубовик, известный спортсмен, чемпион края по бегу.

— Дубовик, — медленно повторил Язин, запоминая фамилию.

— Перехожу к Орловой, — продолжал Жуков. — Сальников сообщил об ее аресте на профсоюзном собрании. Начальнику кадров НИАЛа за халатность в подборе людей объявлен строгий выговор. С Володиным, Баглаевым, Ниловым проведена беседа.

— Если речь идет об институте, — вмешался Глебов, — то и у меня есть кое‑что. Выяснена фамилия женщины, из‑за которой Корнилов не доехал до курорта. Это — Спехова, Вера Игнатьевна, двадцать шесть лет, бухгалтер Тюменского хлебозавода. Они познакомились в поезде. На допросе Спехова рассказала, что провела с Корниловым две недели на частной квартире под Алупкой. Вот фотографии обоих и протокол опроса.

Язин отодвинул в сторону снимок красивой чернобровой женщины и взглянул на начальника первой части. С фотографии на него смотрело длинное холеное лицо с тонким прямым носом, губами сердечком и с вьющимися волосами.

Немного помолчав, Язин с внезапной резкостью обратился к Жукову:

— Юрий Ильич, запишите в мой доклад: «БОР категорически против пребывания на секретном посту первой части Корнилова, Сергея Васильевича, как человека морально неустойчивого».

— Правильно, — одобрил майор.

Глебов продолжал:

— Тайга в районе Амака прочесана ротой солдат. Однако в наших лесах это способ не надежный. Ничего не обнаружено. Все лица, прибывшие в Сверкальск после девятого июля — дня бегства снайпера из окружения — взяты на учет. Подозрение падает на двух — шофер Абдашев — по анкете прибыл из Ульбоя, на работу принят тринадцатого июля, и рабочий Ургалов — из Вилюйска, сторож вещесклада номер сорок семь, на работу принят четырнадцатого июля. Абдашев и Урагов проверяются.

— Надо максимально ускорить проверку, — и Язин встал.

— Сегодня в девять сорок пять утра вновь отмечен радиосигнал из НИАЛа, — продолжал Глебов. — Расшифровка не удалась. Слежка за Бутовым усилена. К минам–кирпичам пока не подходит. Радиосигналы «Красной маски» Бутов слушает, прикладывая рацию–часы к уху и делая вид, что вслушивается в их ход. По Бутову есть новые материалы. — Глебов достал из папки несколько черно–белых фотографий. — Рентгенснимки спящего Бутова. На нем трусики с ремнем. Пряжка ремня обшита материей. Рентген показывает, что в пряжке замаскированный взрыватель. Вот этот снимок, — и Глебов протянул фотографию, на которой четко виднелся черный квадрат с округлыми углами. — С помощью этого пояса Бутов может не только самовзрываться при желании, но и умертвить еще несколько человек, которые вступили бы в борьбу с ним. Здесь, — продолжал капитан, — антенна бутовской рации, — и он показал на темные вертикальные линии, шедшие по фотографии. — Электропровода. Скрыты в швах рукавов. Рация Бутова не имеет отдельного электропитания. Опарин полагает, что она действует от электричества, вырабатываемого сотрясением воздуха в микрофоне.

Язин некоторое время сосредоточено рассматривал фотографии.

— Как с рентгеном Четверки?

— Сняты. Проявление заканчивается.

— Что дал опрос медсестры?

— Вот ее приказания, — и Глебов протянул шефу прокол допроса на одном листе. — Медсестра Бурбелло рассказывает, что она нашла «Красную маску» на полу санкареты и положила ее убитому Белову в карман, когда везла его в морг. Сестра полагала, что маска выпала из кармана инженера.

— Какое впечатление производит женщина?

— Правдива.

— Как попала маска в амбуланс?

— Скорее всего, Бутов подкинул маску в карету во время суматохи после убийства.

Доклад Глебова был окончен, и в беседу вступил Жуков.

— Выяснено, что в район Сунтала в сентябре прошлого года ездили Нилов, Володин и Гуляев. Цель поездки — охота, рыбная ловля.

— Как с родственниками Четверки, вернее, Тройки?

— Сын Рублева — работник Уральского геологоуправления — уже едет в Сверкальск. Мы организуем «нечаянную» встречу отца с сыном, затем опросим Рублева–младшего. Сестра профессора Гуляева в поезде. После ее встречи с братом, которая также будет «случайной» проведем такой же опрос. Найден брат Нилова на Кавказе. Его оправданный выезд сейчас организуется местным управлением КГБ.

— Есть ли новости от Воронова?

Воронов выполнял новое задание Язина и с утра до вечера ходил по часовщикам, ювелирам, слесарным мастерским в поисках детали, которая должна была окончательно разоблачить Дэма.

Жуков бессильно развел руками:

— Молчит.

На этом доклады кончились, и Язин отпустил офицеров.

Все так же моросил дождь, было сыро. Полковник подошел к окну и стал задумчиво смотреть на расползавшуюся по стеклу воду. Сейчас, когда майор Дэм находился на грани разоблачения, он особенно интересовал Язина. «Бэл, несомненно, в НИАЛе, — размышлял Язин, водя пальцем по запотевшему стеклу. — Совершенно очевидно, что не Дэм прыгал на Смирнова в колодезной, что огнелазный скафандр предназначен не для него. Под чьим же именем скрывается Бэл?$1 — этот вопрос назойливо точил мозг Язина все последние дни. Начальник БОРа не знал, что скоро новая, еще более дерзкая вылазка Бэла покажет, что «Кровавый пес» свил себе гнездо в Алмазном институте.

В кабинет торопливо вошел Глебов и, не говоря ни слова, положил на стол пачку фотографий.

— Рентген Четверки.

Язин знал, что, пробравшись в НИАЛ и заняв там чужое место, враг каждую секунду был начеку и имел при себе замаскированное оружие. По его приказанию каждый из Четверки был негласно сфотографирован рентгеном, и вот долгожданные снимки лежали перед Язиным — влажные и блестящие глянцем. Сейчас всевидящее око рентгена скажет свое непререкаемое слово — кто из Четверки майор Дэм, — и полковник от волнения проглотил подошедший к его горлу комок.

— Трое не представляют интереса, — коротко доложил капитан, — среди них Корнилов. — Но этот снимок, — и Глебов протянул полковнику фотографию размером со страницу из книги, — заслуживает большого внимания.

Язин застыл. Его серые глаза сузились и нетерпеливо смотрели на капитана. По темно–серому фону рентгенограммы четким ожерельем шли небольшие черные квадраты. По контурам человеческой фигуры было видно, что квадраты окружают чью‑то талию. Они были вытянуты в замкнутую цепочку, образуя букву «О», поставленную на бок.

— Плоские микрогранаты, — пояснил Глебов. — Вделаны в ремень. Всего десять штук.

— С кого снимок?

Глебов перевернул рентген и показал фамилию ученого, записанную на обороте. В то же мгновение на лице полковника приливом крови вспыхнула радость: фотография подтверждала его гипотезу. Язин вскочил со стула и, забыв о присутствии Глебова, начал с воодушевлением декламировать «Конька–горбунка»:

Наш Иван, кряхтя с надсады,

Вылез кой‑как из засады,

Ко пшену с вином подполз -

И Жар–птицу хвать за хвост!

Увлекшись, Язин долго читал старинную сказку. Глебов не шелохнувшись, слушал начальника БОРа: он знал, что полковник читает стихи лишь в моменты наибольших удач.

41. Уши врага

Пробравшись в секретное учреждение, враг нередко прячет в его кабинетах крохотные микрофоны подслушивания — «майки». С их помощью он хочет знать тайны, скрытые от него. Язин опасался, что «Красная маска» установила «майки» и в Алмазном институте.

Уже в который раз Егоровна, уборщица НИАЛа, просила у Лисицына трехдневный отпуск, но завхоз отпустил ее лишь в последних числах июля. В этот день рано утром по длинному коридору второго этажа института шла женщина в синем халате и в резиновых туфлях. В одной руке она несла ведро с теплой водой и тряпку, в другой — паркетную щетку и кусок мыла. Маша (так звали новую уборщицу) должна была заменить Егоровну на время ее отсутствия. У двери приемной Рублева женщина остановилась, поставила ведро, открыла приемную и кабинет директора.

В большой комнате все отличалось изяществом и изысканной простотой — блестевший лаком стеклянный шкаф с книгами, большой письменный стол, чернильный прибор темно–коричневого мрамора с бронзой. Еще раз взглянув в коридор, Маша Ильина — работница БОРа — перенесла ведро в кабинет и полузакрыла дверь. Здесь она немедленно принялась за поиски аппарата подслушивания.

Держа в одно руке влажную теплую тряпку, Ильина прижала щеку к крашеной маслом стене и сначала заглянула за книжный шкаф, затем за шкаф с химической посудой. После этого она осмотрела сидения тяжелых кресел и стульев. В приемную никто не входил, но все же Ильина смочила водой тряпки и за несколько минут вытерла пыль со стола и подоконника. Только после этого она села на пол и забралась под стол, между тумб. Здесь пахло пересохшим деревом, каждый шорох отдавался в ушах непривычно гулко. Ильина не обнаружила «майк» и здесь. Быстро протерев щеткой паркет, Ильина перешла под приставной стол с тяжелыми резными ножками. Каждую минуту в коридоре мог появиться человек, и женщина настороженно вслушивалась, не раздастся ли чьих‑либо шагов. Но и здесь Ильина не нашла ничего. Лишь когда она провела рукой по дальнему углу столешницы, ей попалась плоская деревянная планка, прибитая к столу. Она имела толщину стиральной резинки и размеры портсигара. Планка приросла к дереву, словно квадратный домовой гриб. В центре ее темнело круглое окошечко звукоуловителя, закрытое страховой сеткой. «Майк!».

Микрофоны подслушивания, как сильные звуковые объективы, чувствительны, и, помня инструкцию, Ильина закрыла рот платком, чтобы не дышать на прибор. Надев перчатки, она осторожными движениями сняла «майк» со столешницы. Он был тяжел, как кусок свинца, имел две острых иглы и походил на огромную четырехугольную кнопку. Тут же под столом Ильина бесшумным аппаратом сфотографировала «майк» со всех сторон, освещая его электронной вспышкой. Затем она ввела иглы в прежние отверстия и поставила микрофон на старое место. «Майки» имели собственное электропитание и магнитофонную ленту, для записи звуков, шириной не больше иголки, малейшее сотрясение воздуха, и вибрационный контактор включал сверхчувствительные приборы. Поэтому, по–прежнему не снимая с лица платка, Ильина ушла из кабинета.

Не убирая комнаты секретаря, Ильина перешла в кабинет Нилова, имевший общую с Рублевым приемную. Он мало чем отличался от рабочей комнаты директора — та же настольная лампа под голубым абажуром, тот же книжный шкаф, сейф, не было лишь большой мраморной доски с приборами. В углу стоял круглый столик с живыми пионами в черной вазе. Ильина открыла настежь окно, вдохнула свежий воздух и, повернувшись, сразу же приступила к поискам. Ее внимание привлек, прежде всего, необычный столик, однако, под ним ничего не оказалось. Не нашла она «майка» и за книжным шкафом, а так же под приставным столом. Ильина продолжала осмотр, не оставляя ничего, что могло бы привлечь ее внимание. Только заглянув между тумб большого письменного стола, женщина обнаружила «майк» в одном метре от кресла Нилова.

«Дерзко спрятано, — отметила про себя Ильина. — Видно, кабинет заместителя чем‑то важен для «маски». Она не без усилий сорвала «майк» со стальных шипов и сфотографировала его при голубоватой вспышке.

Лишь после этого Ильина приступила к наиболее трудной части задания. Оставив ведро и щетку в коридоре, она подошла к лестнице и перегнулась через перила: внизу никого не было. Лишь после этих предосторожностей она неслышным шагом спустилась на первый этаж, где убирала Дуся Выркова. Двери нескольких комнат были открыты, слышался быстрый стук щетки. Вахтер сидел у подъезда, греясь на утреннем солнце. До кабинета парторга, куда предстояло проникнуть Ильиной, оставалось еще три двери, и женщина вернулась обратно.

Убрав две лаборатории, в которых пахло чем‑то едким, Ильина опять спустилась на первый этаж. Вахтер по–прежнему оставался в саду. Кабинет № 18, в котором работал парторг института, был открыт, и из него слышалось чихание. Это означало, что пора начинать. Ильина расстегнула пуговицы халата и через висевшую на груди рацию заговорила:

— «Тополь», «Тополь», я «Незабудка». «Тополь», «Тополь», я «Незабудка»!

Получив ответ, она убрала рацию, застегнула пуговицы, и вошла в кабинет.

— Здравствуйте! — сказала она высокой женщине, вытиравшей белой тряпкой фаянсовый бюст Менделеева.

— Здорово! — пробасила Дуся и, не прекращая работы, осмотрела новенькую уборщицу, худенькую и светлобровую.

— Егоровне дали отпуск, — продолжала Ильина.

— Ты откуда?

— Из крайгосархива.

В коридоре пронзительно зазвонил телефон, послышались торопливые шаги вахтера.

— Дуся, тебя! — крикнул вахтер через несколько секунд. Уборщица вышла грузным и тяжелым шагом.

Не теряя ни единого мгновения, Ильина бросилась под письменный стол, затем — под приставной стол. В кабинет мог войти вахтер, и Ильина была вдвойне осторожна. Скатерть темного малинового сукна спускалась до полу и затрудняла поиски. Ведя рукой по доскам стола, Ильина искала «майк». Она не доверяла глазам и шарила по дереву рукой, влажной от нервного напряжения. Но ей попадались лишь обрывки паутины да юркие бесцветные паучки.

Вымазав лицо известкой стен, Ильина с трудом заглянула за шкаф с одеждой и за шкаф с протоколами. Затем она поднялась на стул и осмотрела люстру. Однако прибора подслушивания все не попадалось. «Быть может, в этом кабинете нет «майка»? — думала Ильина. — Для чего нужен парторг людям «Красной маски»? Но, помня слова полконика о самой тщательной проверке трех кабинетов и одной лаборатории, она продолжала поиски, слова Язина: «Ни в коем случае не прикасайтесь к ручкам сейфов$1 — все еще звучали в ее ушах. Но вот внимание Ильиной привлек широкий подоконник за креслом парторга. «Не под ним ли прибор?» Женщина бросилась к окну, встала на одно колено и сильным движением провела рукой по нижней части подоконника. Она нащупала длинный кусок дерева, прибитый к доске. Он имел треугольную форму и был не длиннее карандаша.

Разговор Дуси по телефону кончился, в коридоре слышались ее громкие шаги. Забыв об осторожности, Ильина всмотрелась в находку и увидела на треугольной планке два круглых звукоприемника. «Майк» новой формы», — поняла она. Шаги уборщицы были совсем рядом. С быстротой хорошего бегуна Ильина вскочила, бесшумно пробежала на цыпочках несколько метров и успела схватить тряпку.

— Сам звонил, — показавшись в дверях, доложила женщина. — Лисицын. О тебе спрашивал, — и Дуся с уважением посмотрела на новенькую, сосредоточенно вытиравшую фаянсовую скульптуру. — Помоги ей, говорит, если надо.

— Раз звонил, то и сюда прийти может, — заволновалась Ильина. — Побегу, — и, не говоря ни слова, она выбежала из кабинета.

Оставалось еще проверить лабораторию Гуляева. Шел девятый час. Язин готовил наступление на «Красную маску» и приказал Ильиной осмотреть кабинеты по возможности в одной утро. Профессор Гуляев занимал большую комнату через пять дверей от Рублева. Ильина уже убирала близ комнаты № 36, где работал ученый, как на лестнице послышались чьи‑то шаги. «Кто бы мог быть?$1 — застучало сердце Ильиной, и она незаметно оглянулась. По коридору шел невысокий человек в серых брюках и голубой рубахе. Остановившись на секунду, он понюхал воздух и подпрыгивающей походкой двинулся в сторону уборщицы. Чтобы скрыть волнение, женщина принялась ожесточенно тереть дверь. Неизвестный поравнялся с Ильиной, и она увидела острое лицо и неподвижные лисьи глазки. «Гуляев!$1 — узнала Маша. Перед операцией Язин показал ей пять фотографий, среди них три снимка ученых. Ильина вспомнила слова шефа, когда он показывал на Гуляева: «Этот профессор требует особого внимания». «И чего так рано? — с неудовольствием думала Ильина. — Работящий какой». Она открыла дверь в соседнюю лабораторию, прибрала ее, затем перешла в следующую комнату. Когда она постучалась к Гуляеву, никто не ответил. Не ожидая позволения, она вошла в лабораторию ученого, но неприятный сухой голос остановил ее у порога. Не поворачивая головы в сторону уборщицы, Гуляев сказал:

— У меня все чисто.

Не успела Ильина отойти от двери на несколько шагов, как за ее спиной раздался металлический щелк: профессор бесцеремонно закрыл лабораторию.

Не в этот, ни в два последующих дня, когда Ильина заменяла Егоровну, ей так и не удалось попасть в лабораторию № 36 и выполнить секретное задание начальника БОРа.

42. Ночная гроза

Шли дни, и петля вокруг «Группы-8» стягивалась все туже. В конце июля Язин получил справку из города Лузянска — важное звено в цепи доказательств против Бэла. И генерал Чирков назначил захват «Красной маски» на второе августа. Прослушивание эфира в зоне НИАЛа и Амака говорило, что члены группы поддерживают между собой непрерывную радиосвязь. Поэтому Язин решил взять людей Бэла в один день и в один час.

Часть алмазоведов уже съехались на предстоящую конференцию, и на 8 вечера 2 августа была назначены беседа гостей и ведущих ученых Алмазного института. Весь день стояла жара, улицы опустели, листья на деревьях не шевелились. К вечеру ожидалась гроза.

За полчаса до встречи геологов в кабинете парторга Кудрявцева собралось восемь человек. Председательское место за большим столом занимал генерал Чирков. Справа от генерала сидел Язин в белом халате. Стул слева от генерала пустовал. За длинным приставным столом Жуков, тоже в халате, листал записную книжку. Рядом с ним парторг института Кудрявцев и работник госбезопасности Демин о чем‑то говорили вполголоса. Здесь же сидели начальник отдела УКГБ, полковник в штатском, и сильно загоревший и осунувшийся Глебов. У окна за небольшим столом стенографист рассматривал что‑то для видимости в микроскоп. В кабинете становилось все темнее. Генерал Чирков взглянул на часы и спокойно, будто шло обычное совещание, проговорил:

— Товарищи, все в сборе, кроме капитана Шубина. Он в отпуске. Может быть, начнем?

— Пора начать, — поддержал Жуков.

— Сегодня мы завершаем операцию «Тигровый глаз». Ровно в восемь сюда прибудет майор Дэм, полагая, что в этом кабинете специалисты алмазной промышленности. Перед его арестом полковник Язин доложит новые материалы.

Генерал посмотрел на офицеров и спросил:

— Будем ли ограничивать товарища Язина временем?

— Лимита здесь быть не может, — заметил Демин.

— Надо кончить до прихода Дэма, — сказал начальник отдела.

— Прошу вас, — и генерал повернул свое кресло вполоборота к Язину.

Начальник БОРа раскрыл лежавшую перед ним вишневую папку и, встав, сделал шаг назад, чтобы лучше видеть контрразвдечиков, одновременно Жуков поставил на скатерть три одинаковых плоских ящика темного цвета.

— Постараюсь быть предельно кратким, — начал Язин, чуть волнуясь. — Дэм может появиться здесь и раньше восьми часов. «Красная маска» состоит, по данным Москвы, из полковника Бэла, ранее именовавшего себя Савичем; майора Дэма, сделавшего операцию лица и работающего в институте; снайпера лейтенанта Вига, ныне шофера Абдашева из центрального гастронома, и Бутова–Кайта, рабочего Амакских копий.

«Группа-8» названа так по числу входящих в нее людей. Ее руководитель — полковник Бэл и атташе N–ского посольства. Еще три человека ожидают группу по ту сторону наших границ, чтобы помочь ей бежать.

— Для своей безопасности, — продолжал Язин, — «Красная маска» не вербовала местной агентуры, что и затянуло поиски.

— Перейду к биографии Дэма, — сказал Язин.

— С биографией стоит ознакомиться, — заметил генерал, — особенно, когда мы ждем к себе самого виновника торжества.

Начальник БОРа взял два листа бумаги и стал читать:

«Фрэнк Чэлси Дэм родился в семье дипломата, в штате Флорида. Русский язык стал изучать еще в детстве, когда вместе с отцом, сотрудником посольства в Югославии, жил в Белграде. С 10 и до 16 лет Дэм — ученик Русского колледжа при «Многоугольнике». В последующие годы проходит разведподготовку на Острове шпионов — Стон Грэйв. Далее Ф. Дэм появляется в Южной Корее, Гонконге, Пакистане, Польше, на западе Германии. Его последний чин — майор, маскировочная профессия — геолог. Помимо русского языка Ф. Дэм владеет чешским и польским языками. Характерная примета Ф. Дэма — темный шрам, пятно размером с фасолину на большом пальце правой руки…»

Язин спрятал биографию в папку и продолжал:

— Скоро сюда войдет Дэм. Как и все эти месяцы, он играет роль алмазоведа, непоколебимо уверен в своей безопасности.

Кудрявцев взглянул на дверь.

— Необходимо полное спокойствие. Майор Дэм — человек проницательного ума и тонкой интуиции. Спугнуть его очень легко. Поэтому, товарищ генерал, я прошу вашего позволения сделать несколько распоряжений.

— Пожалуйста.

Зазвонил телефон. Начальник управления взял трубку и сосредоточено выслушал чей‑то короткий доклад.

— Дэм приехал, — при общем настороженном внимании сообщил генерал, — Миновал наружного вахтера.

За окном сверкнула молния, и раздался удар грома. Свет потух.

— Гроза! — проговорил Глебов.

— Начинаю распоряжения, — спокойно заговорил Язин, будто не замечая бесновавшейся непогоды. Несмотря на вой ветра и шум ливня, его голос слышался отчетливо и ясно.

— Товарищ Глебов и товарищ полковник, Дэм сядет между вами. Не скрою, это опасно. Вы, товарищ Кудрявцев, займитесь, пожалуйста, газетами, вон за тем столиком.

Язин взял со стола тетрадь и монотонным голосом стал читать геологический доклад: «…Кристаллы кубического габитуса среди амакских алмазов исключительно редки…»

За дверью послышались чьи‑то шаги. Кто‑то вытер ноги о ковер и стал снимать шуршащий резиновый дождевик.

— Можно? — раздался знакомый голос, и дверь тихо открылась.

Язин на секунду остановил чтение и мельком посмотрел на вошедших.

На пороге стояли профессор Рублев — седой, с длинным нездоровым лицом, и Нилов — румяный и непринужденный.

43. Живая маска

— Добрый вечер! — поздоровались ученые и остановились, не зная, куда им сесть.

— Сюда, пожалуйста, — и Жуков показал Дэму место против себя.

Не обратив внимания на вошедших, Язин продолжал читать. Когда же Рублев и Нилов заняли свои места, генерал дал незаметный знак, и Язин закрыл тетрадь.

— Товарищи, — обратился начальник управления к офицерам, — на наше совещание прибыл майор Дэм, поисками которого мы были заняты в последнее время. Поэтому отложим геологию и перейдем к «Группе-8».

Воцарилось тяжелая, настороженная тишина. Начальник БОРа открыл зеленую папку, специально заведенную на майора Дэма, сделал небольшую выдержку и сказал:

— Товарищ стенографист, прошу вести запись.

В саду с прежней силой бушевал ливень. При вспышках молнии со стонущим шелестом качались деревья, ураган срывал ветви и листья и уносил их прочь.

— Майор Дэм, видим, не понимает, о чем мы ведем речь, — начал Язин. — Хирургическая маска на его лице сделана превосходно и это вселяет в майора уверенность в том, что он не может быть разоблачен. Мы, однако, постараемся представить господину Дэму ряд доказательств, чтобы убедить его в противном.

Язин взглянул на «Нилова», но тот слушал, делая вид, что не понимает, о какой «Группе-8» говорит высокий ученый в белоснежном халате. В глазах его не было ни тени тревоги или испуга.

Полковник взял из папки медицинскую карточку Дэма и, подойдя к нему, сказал:

— Прежде всего, господин майор, на этой медкарте у вашего предшественника, чье место вы заняли, совершив преступление, вторая группа крови. У вас же кровь третьей группы. Признайтесь, что трудно объяснить столь резкое расхождение.

Дэм продолжал спокойно сидеть. Казалось, он не слышит обращенных к нему слов.

— Вместе с Савичем–Бэлом вы убили своего предшественника по месту и сожгли его труп напалмом, забыв о людях, которые всюду вокруг вас с той самой минуты, как вы проникли в Союз. Быть может, вы помните эту пряжку? — и Язин положил перед Дэмом перекореженный квадрат обгорелого серебра.

При упоминании имени Савича и при виде пряжки на лице Дэма мелькнуло подобие удивления, но оно тут же исчезло, побежденное усилием воли.

— Нам пришлось сделать с вас и рентген–фото, чтобы познакомиться с вашим поясным ремнем. — Язин положил рядом с пряжкой большие черно–серые снимки. — Вы видите эти черные квадраты? — полковник показал на них концом карандаша. — Взрывная сила этих гранат весьма велика и мы были вынуждены обезопасить вас от них.

Язин сделал несколько шагов, открыл один из ящиков, лежавших на зеленой скатерти приставного стола, и положил перед Дэмом чешуйчатые гранаты, внешне и по размеру более похожие на шоколадные конфеты. Человек из «Многоугольника» небрежно взглянул на страшное оружие, все эти месяцы хранившееся на его талии, но ни единый мускул лица Дэма не выдал его чувств.

— Вы, вероятно, догадываетесь, кто помог нам добыть эти гранаты?

Дэм не ответил, и только его брови чуть шевельнулись. Дэм не побледнел, не кинул на Язина злобного взгляда, его рука не потянулась к гранатам.

Тишина в кабинете стала еще большей, лишь под напорами ливня уныло дребезжали тонкие стекла.

— Четвертое. Вы с Бэлом расставили по кабинетам института микрофоны, — Язин достал из ящика три миниатюрных прибора, каждый размером со спичечную коробку. — Один из них вы для маскировки поставили и самому себе.

И снова на лице Дэма мелькнуло что‑то, отдаленно похожее на эмоцию. Он безразлично скользнул взглядом по «майкам» и опять углубился в геологические бумаги, которые разложил перед собой.

— Благодаря все тому же лицу, мы добыли и ватчмен — механизм, стерегущий ваши окна. — Язин опять подошел к Дэму и положил перед ним несколько витков сдвоенного и тонкого, как паутина, электрошнура. — Кто бы ни забрался на окна вашей квартиры, пусть даже птица или мышь, звуковой и световой сигнал немедленно давал вам знать об этом. Согласны ли вы, господин майор, что ватчмен совершенно излишен для вас, тем более что живете вы не на первом этаже?

Дэм искоса взглянул на ватчмен и небрежным движением достал из кармана блокнот в серебряном переплете. «Хладнокровие — щит разведчика», — знал он и оставался невозмутимо спокоен. В то же время он фотографировал потайным аппаратом, необнаруженным пока людьми ГБ, Язина, Жукова, седого человека на председательском месте, всех незнакомых ему людей в кабинете.

— Седьмое. Должен удивить вас тем, что криптоцид, которым вы отравили Горину и Рогова, побежден противоядием, и они быстро поправляются. И хотя Савич–Бэл и замуровал Горина в колонне, «Зулусу», как вы зовете снайпера Вига, не удалось убить инженера Шапова.

На лицо Дэма вновь набежало мимолетное облачко, но тот час же исчезло.

— Больше того, я могу вам представить самого «Шапова», — и начальник БОРа показал рукой на Жукова. — Его спас предохранительный шлем. Жив так же и рабочий водопровода, который спускался в колодец. Правда, полковник Бэл сломал ему ключицу, но обычная кислородная маска спасла его от смерти. Вы догадываетесь теперь, что водопроводчик добыл и спрятанный в колодце контейнер.

Язин подошел к столу и взял из деревянного ящика темно–зеленый цилиндр, размером с шампанку. В это время зазвонил телефон, генерал снял трубку и выслушал новый доклад.

— Бутов и Виг только что арестованы, — сообщил он офицерам. — При задержании оказали сопротивление.

При этих словах едва заметная бледность покрыла лицо Дэма.

— Продолжаю о контейнере, — опять заговорил Язин и развинтил пластмассовый контейнер. На столе оказалось три синих матерчатых мешочка, каждый величиной со стакан. Развязав тесемки, полковник высыпал на стол содержимое первого мешка. Рядом с Дэмом вспыхнула разноцветными огнями груда желтоватых алмазов. Особенно выделялся своими размерами большой, нежно–голубой алмаз из двух четырехгранных пирамид, соединенных основаниями.

— «Голубой Амур»! — вырвалось у Демина.

— Во втором мешочке, как вам известно, — продолжал Язин, — такие же микрогранаты, как и на вашем поясе. А здесь, — полковник высыпал из третьего мешочка груду красных масок, — филиппинская эмблема устрашения.

— Добавлю, что усыпляющий пульверизатор, столь незаменимый для обмана охранников и вахтеров, тоже у нас.

— Восьмое. Господин майор, вы не только слушали с помощью «Майков» то, что говорится в кабинетах института, но еще и регулярно интересовались содержимым чужих сейфов.

Начальник БОРа достал из кармана трубку, похожую на автоматический карандаш, и подошел с ним к Дэму:

— Мы окрасили ручки и внутренность сейфов НИАЛа разноцветным криптоколом — невидимой краской. При соприкосновении со специальным реактивом криптокол проявляется, к чему бы он ни пристал.

Язин надавил кнопку, едва слышно щелкнул металл, и из карандаша полетела тонкая, как газ, струя распыленной жидкости. Полковник опрыскал ею рукава Дэма, и на глазах у всех на ткани появились ярко–красные пятна.

— Красный цвет — цвет этого сейфа, — объяснил Язин. — Теперь нет ни каких сомнений, господин Дэм, что ваши руки касались секретных документов парторга.

— Скифы… — едва слышно слетело с пересохших губ Дэма, но он все еще делал вид, что занят серебряным блокнотом.

— Как видите, против вас еще один факт. Я уже не говорю о том, что родной вашему предшественнику человек прибыл в Сверкальск, и вам предстоит с ним очная ставка.

44. Конец операции «Красная маска»

Ливень прошел, и Язин открыл окно. В кабинет ворвался свежий и прохладный ветер.

Глебов держал сломанную руку в кармане, не шелохнувшись, его тотчас же отправили в госпиталь.

Рублев все еще сидел в кресле и смотрел в одну точку перед собой.

— Товарищ профессор, — обратился к нему генерал. — Вы, конечно, в недоумении. Объясню вам коротко ситуацию, — и начальник УКГБ рассказал директору о «Красной маске» и обо всем остальном.

Рублев слушал молча. Начальник управление взял из груды алмазов «Голубой Амур»:

- 227 каратов! Самый большой в СССР.

— Позвольте задать вам два вопроса, — обратился Язин к Рублеву, — Не возникало ли у вас за эти месяцы подозрения в отношении «Нилова»?

— Подозрений не было, но с осени прошлого года «Нилова» будто подменили. Он стал работать медленно, многое забыл.

— «Нилов» говорил вам о Змееве?

— Он много дней убеждал меня взять Змеева в институт. Просил послать Змеева в Главалмаз; он же нашел Змееву задание в НИАЛе в ночь похищения «Голубого Амура».

Тем временем Язин спрашивал по рации:

— Как «объект»? Не оставлял «точку»?

— Кажется, спит, — ответил в наушники приглушенный голос.

Начальник БОРа отложил в сторону зеленую папку Дэма и продолжил:

— Мне сейчас сообщили, что Бэл, видимо, спит. У нас есть некоторое время. Хочу продемонстрировать адские машины, то есть мины с часовым механизмом. Они обнаружены в колодце, после вторичного осмотра.

Язин подошел к столу и изъял из ящика зеленый контейнер, точно такой же, какой нашел Смирнов. Развинтив его, полковник высыпал на стол белые, как известь, адские машины, каждая из которых была величиной с коробку для кнопок. Мины напоминали шахматные часы: два циферблата рядом — один для взрыва, другой для часа и минуты. Адские машины были усыпаны прочными металлическими крючками для крепления к гвоздям, к выступу на стене или мебели.

Рублев дрожащей рукой взял один из взрывающихся приборов. Он был тяжел, словно налит свинцом.

— Мины начинены тротилом повышенной взрывной силы, — пояснил Язин. — Они предназначались для конференции алмазоведов. Если бы не кочегар Рогов, вряд ли мы смогли бы вовремя найти тайный склад в колодце.

Перехожу к Бэлу. Нападение в колодце говорило, что кроме Дэма в институте есть еще кто‑то из людей «Красной маски». Кроме того, наши радисты перехватили шифр–разговор двух радиоточек в институте. Пользование рацией означало, что второй враг находится в НИАЛе на такой работе, что ему почти не приходится встречаться с Ниловым. Кто же наиболее подозрителен из людей, живущих при НИАЛе? Получался один ответ: «Зотов».

У Нины Николаевны Орловой интуиция разведчика обострена до предела. Женским чутьем она угадала, что ухаживания Зотова — замаскированная слежка. Орлова нам сказала: «Не Зотов ли Бэл? Он разгадал во мне чекиста и под видом ухаживания ведет слежку…». Развивая мысль Орловой, нам удалось выяснить, что в бане Зотов моется только в отдельных номерах. Возник вопрос, не делает ли он этого из‑за частичного грима, к которому он, быть может, прибегает? Зотов человек большой аккуратности, однако, волосы он отращивал длиннее нормы и стригся всегда у одного мастера — глухонемого их парикмахерской № 16. Это был пустяк, но он опять вызвал подозрение на частичный грим. После мнимой гибели Смирнова Шубин допросил вахтеров и работников НИАЛа, проживающих во дворе института. В управление милиции Зотов пришел в новом костюме с роговыми пуговицами на бортах. Точь–в-точь такими, какие были найдены в бетонной колонне. Глаза Зотова нередко слезились, хотя, как объясняли врачи, контузия в голову не повышает слезоотделения.

Далее. После исчезновения Светлова в проходной будке оказался пропуск капитана. Вахтер Пименов сообщил, что Зотов заходил к нему в проходную. По времени это совпало с исчезновением капитана. Возникло подозрение — не Зотов ли подбросил пропуск? Отсюда следовал вывод — Светлов, которого мы ищем вне Алмазного института, зоны НИАЛа не оставлял. Выяснилось также, что вахтер перепутал Шапова со Светловым и ошибочно сообщил, что капитан, якобы, оставил институт…

При первом же подозрении мы отправили запрос в главное управление информации. Позавчера пришла справка, где говорится, что старшина Тихон Гаврилович Зотов, контуженный на фронте, умер семь лет назад в госпитале Лузянска. После справки из управления информации, сверили дактилолинии Зотова с отпечатками на денежном переводе от Савича. Проверка показала, что Савич–Бэл и Зотов — одно лицо.

— Не будет преувеличением сказать, товарищи, — раздался голос генерала, — сказать, что Зотова–Бэла помогли разоблачить женщины. Горина передала органам переводной талон, почтовый работник Валунская вспомнила и описала внешность Савича, а Орлова заподозрила в стороже врага… Я записал имена тех, кто помог нам в поисках. Получилось немало — восемнадцать человек! Это рабочий Дьяков, якут Егоров, завхоз Лисицын, профорг Сальников, Алоев, Змеев, Рогов и другие. Много просчетов допустила «Маска», но главная ее ошибка в том, что она забыла о простых советских людях вокруг нее…

Слово вернулось к Язину.

— Я уже заканчиваю, — сказал Язин. — Эти двое суток Зотов под наблюдением; с двенадцати часов сегодняшнего дня окружен.

Язин закрыл папку, застегнул ее на кнопку и повернулся к начальнику Управления:

— Товарищ генерал, позвольте приступить к операции.

Генерал встал, обвел глазами контрразведчиков и сказал:

— Приступайте! Берегите себя. От Бэла можно ожидать всякого.

Один за другим офицеры вышли.

В саду работники госбезопасности разделились на две группы. Ливень прошел, воздух стал прохладным и чистым. На прозрачном стекле черного неба горели тысячи жемчужин–звезд. Вдали приглушенно гремел гром. Всюду журчала вода. Порывы ветра срывали капли с мокрых деревьев. Под ногами влажно шелестели листья. Разведчики шли молча.

— Как «Точка?$1 — спросил по радио Жуков.

— Без перемен.

По дорожке, усыпанной песком, офицеры обогнули здание и вошли во двор. Около дома, в котором жили рабочие и служащие НИАЛа, Жуков замедлил шаги. Коридор был ярко освещен. Войдя в него, Сергеев и Курков остановились около высокой двери с набитой на ней планкой: «Квартира № 6».

Сергеев тихо постучал. Ответа не последовало. Сергеев постучал сильнее, но снова за дверью молчание. Тогда Курков крикнул:

— Тихон, отворяй, что ли! Это я, Кузьмич.

Но дворник не отвечал.

— Вскрывайте дверь, — скомандовал Язин…

Сергеев, провозившись несколько секунд с замочной скважиной, распахнул дверь настежь. Первым вошел в комнату Курков.

— Чего заспался? — бросил он в темноту и одновременно зажег свет.

Зотов спал на постели спиной к вошедшим. Курков толкнул его в спину, но рука провалилась во что‑то мягкое: под легким байковым одеялом и простыней лежало чучело, свернутое из матраца. В комнату вошли остальные.

Жуков посмотрел за гардероб. В стене было прорублено небольшое квадратное отверстие. Для маскировки Бэл аккуратно заклеил лаз бумагой и побелил ее под цвет стены. Сейчас она была порвана.

— Обманул, «Кровавый пес», — шепотом сказал Жуков.

Язин прежде пощупал постель, она была холодна…

Все вышли…

…Парторг Кудрявцев сидел на прежнем месте и вместе с Рублевым сосредоточено рассматривал трехгранный «майк».

— Ушел. Вот, значит, как, — хмуро подытожил генерал, выслушав доклад Язина.

Несколько минут в кабинете стояло молчание, затем генерал достал из кармана сложенную вдвое шифр–телеграмму и протянул ее Язину:

— Только что доставлена.

Язин прочитал:

«СРОЧНО ВЗН СЕРЬЕЗНЫЙ СЛУЧАЙ НА КАСПИИ ТЧК СООБЩИТЕ ЕСТЬ ЛИ ВОЗМОЖНОСТЬ ОТПУСТИТЬ ГРУППУ ЯЗИНА ВПР СМОЛЕВ ТЧК»

— Дело почти кончено, — размышляя вслух, проговорил генерал. — На Каспии, видно, что‑то поважнее. Езжайте.

Язин попросил:

— Товарищ генерал, ищите, пожалуйста, Светлова ежедневно, везде и всюду. Он только в НИАЛе, только там и нигде больше. И если будет что‑нибудь, очень прошу сообщить мне.

— Это само собой, — и генерал пожал руку Язина.

* * *

Через день пассажирский самолет стремительно летел на юго–запад. В креслах кабины сидели Язин и члены его группы: Сергеев, Смирнов, Орлова, Глебов, Кривцов и Воронов.

Внизу на аэродроме, блестевшем мокрым бетоном, стояли генерал Чирков, Рублев, парторг Кудрявцев и Демин. Они долго смотрели вслед скрывшемуся самолету. Первым нарушил молчание генерал. Проникновенно, совсем не по–генеральски, он сказал:

— Пожелаем нашим товарищам новых успехов в их трудной работе…

Оглавление

1. Мумия в колонне

2. Два алмаза

3. Часы «Лонжин»

4. Ядовитая роза

5. «Красная маска»

6. «Голубой Амур»

7. Тайник под корой

8. Смерть инженера

9. Геолог Савич

10. Первый доклад

11. Амакские копи

12. НИАЛ

13. Змеев

14. Серая шляпа

15. Лаборантка Орлова

16. Фигура во мраке

17. Тревога

18. Сокровище Горина

19. Приметы врага

20. Второй доклад

21. Загадка

22. Шерлок Холмс

23. Похищение пепла

24. Царство теней

25. Поиски двойника

26. Три опроса

27. Человек в дупле

28. Квадрат анольфа

29. Пирозон

30. Синий огонь

31. Операция «Радуга»

32. Третий доклад

33. Совет незримых

34. Человек–невидимка

35. «Анаконда»

36. «Кровавый пес»

37. Тайна колодца

38. Сюрприз лейтенанта

39. Реакция «Феникс»

40. Слово рентгена

41. Уши врага

42. Ночная гроза

43. Живая маска

44. Конец операции «Красная маска» Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg