«Глубинка»

Глубинка (fb2) - Глубинка (Филипп Лазарев - 1) 557K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Артур Гафуров

Артур Гафуров Глубинка

Пролог

Наверное, вообще не стоит об этом рассказывать. В жизни каждого человека бывают случаи, распространяясь о которых, можно встретить, в лучшем случае, непонимание. Но, с другой стороны, когда происходит такое, после чего уже нельзя оставаться прежним, то и держать все в себе не получается. И волей-неволей обмолвишься раз-другой на встрече с друзьями, а потом вдруг возьмешь и выложишь все как на духу первому встречному. Впрочем, не то, чтобы история, произошедшая со мной, является тайной или несет в себе что-то постыдное. Напротив, обо мне даже писали в газетах, причем, выставляя в лучшем свете, однако… В общем, если вам все еще интересно, я расскажу.

Начнем, пожалуй, с того, кто я вообще такой. Меня зовут Филипп Лазарев, живу я в Москве и по своей сути являюсь рядовым офисным планктоном в обычном офисном аквариуме. Работаю по профессии уже довольно долго, когда-то мне это даже нравилось — я уже не помню, когда это было. Родился я… Ай, да ну, это все не важно. Опуская подробное изложение моей мало чем примечательной биографии, перейду сразу к сути дела.

А началось все солнечным сентябрьским днем (та осень вообще выдалась на редкость теплой), когда по почте на мое имя пришел конверт из военкомата. В конверте, как можно догадаться, обнаружился документ, подтверждающий мою обязанность вступить в ряды отечественных вооруженных сил, на ближайший год передав свои тело и душу в распоряжение Министерства обороны РФ. Такие вот дела.

Обычно так все и происходит: живешь себе неспешной своей жизнью, строишь планы на будущее. Работа, дом, зарплата, телефон, что ли, новый купить, или нет, лучше, отложить на отдых летом… И вдруг все это меняется, кардинально и навсегда. Вестники у наступивших перемен бывают разные: для кого-то кирпич с крыши, для кого-то — визит к врачу по, казалось бы, пустячному поводу… А у меня повестка. Не самый худший вариант из перечисленного.

Впрочем, получил я ее не лично в руки. Треклятая бумажка пришла на адрес нашей фирмы, в отдел кадров, откуда мне позвонили и командным тоном предложили явиться и расписаться о получении. Ага, как же, размечтались. Ох, не зря я нашу начальницу кадровой службы недолюбливал. Не буду врать, что для меня призыв стал сюрпризом. Все легальные способы избежать службы в армии я исчерпал еще летом, когда в вузе, где я обучался в аспирантуре, закрыли диссертационный совет. До заветного двадцатисемилетия мне тогда оставалось еще полгода, но я надеялся, что обойдется. Ан нет, не обошлось.

Чего греха таить, топтать кирзу у меня желания не было. Не подумайте, что я какой-нибудь трус или убежденный пацифист, но одно дело идти служить в восемнадцать лет, и совсем другое — в двадцать шесть. Когда жизнь уже вошла в свою колею, когда есть дом, работа, жена, когда слишком многое жалко, а что-то и вовсе нельзя оставлять. Конечно, это все разговоры в пользу бедных: есть долг Родине, да и требования законодательства никто не отменял, особенно в части уголовной ответственности за уклонение от воинской службы. Конечно, кто-то меня осудит, и вполне заслуженно. Но в тот момент мной двигали именно эгоистические мотивы, а раз так, скрывать их — значит, проявлять неуважение к тем, кто, возможно, будет читать эти строки. В общем, в отдел кадров я не пошел, повестку под роспись получать не стал.

Тем временем до октября, то есть, до начала всеобщего призыва, оставалось еще три недели, а сам призыв, как я знал, продлится до конца года. Посему я небезосновательно полагал, что это не последний привет из военкомата, и приготовился ждать новых повесток. Мои опасения целиком оправдались, однако все оказалось гораздо неприятнее, чем я мог предположить. Миновал почти целый месяц, когда мне позвонил начальник и сообщил, что за мной пришли люди в форме. Но я был не в офисе, а в отъезде по делам, так что мне неслыханно повезло, военные ушли с пустыми руками. Но шеф, осведомленный о моей проблеме, выразился недвусмысленно:

— Бери отпуск и уезжай. В городе тебе сейчас делать нечего. Три месяца потусуйся где-нибудь, после нового года жду тебя на рабочем месте. И не вздумай загреметь под призыв, не сдав мне всех дел по арбитражу!

Начальник у меня был человек веселый, и говорил он свойственным ему полушутливым тоном. Однако мне было совсем не до шуток. Кое-как досидев до конца переговоров и даже не вникнув в их суть, я двинул домой, не очень хорошо сознавая, куда еще, собственно, еще двигать. Москва большая, однако друзей, которые согласились бы приютить меня на три месяца осеннего призыва… Нет, таких друзей у меня не было. К родителям в Смоленск? Там тоже искать будут, постоянной московской пропиской я так и не обзавелся, поэтому в отчий дом нагрянут во вторую очередь после работы… Вернее, в третью: после работы и дома здешнего.

В тот момент мысли мои витали где-то в панических сферах, здраво соображать категорически не получалось. Конечно, окажись тогда рядом со мной хоть один мало-мальски адекватно мыслящий человек, он живо вправил бы мне мозги, и, возможно, потом я был бы ему за это благодарен… Но такого человека рядом не оказалось. Может быть, Вера уже дома?

Жены дома не было. Еще бы, время послеобеденное, до вечера далеко… А нагрянуть могут в любой момент! Что же делать? Заперев дверь, я предался невеселым размышлениям. По всему выходило, что раз с работой вопрос разрешен, нужно уехать, хотя бы на время. Но куда? Не раз задавал я себе этот вопрос и раньше, но решать нужно именно сейчас. Снять домик за городом? Дорого. К родственникам, коих немало, в Питер, в Уфу? Не пойдет, у них своих проблем хватает и без меня. Да и безопасно ли ехать на поезде?

Перебирая в уме близких и далеких знакомых, я набрел-таки на ответ: нужно ехать за границу! Звучит громко и интригующе, но на деле все намного проще. Всего в пяти часах езды от столицы находится вполне себе незалежная и пока еще дружественная республика — Беларусь. Тем более, у меня там родственники есть, да и искать у брата в Минске точно не станут. Конечно, три месяца — большой срок, но всяко лучше провести их в европейской столице, чем год в казарме где-нибудь под Якутском. Выход, казалось, был найден, осталось рассказать о нем моему брату Андрею. И Вере.

Вера была, мягко говоря, потрясена. Точнее, просто ошарашена. Согласитесь, не каждый день вам в обеденный перерыв звонит муж и заявляет, что он уезжает на три месяца в другую страну, и до нового года дома его можно не ждать. Ну да, такая вот ситуация: грозит армия, нужно уехать… Но ведь и плюсы есть. Можно не готовить, не гладить рубашки, да и стирки в два раза меньше. Бедная Вера так обалдела, что даже не сразу смогла как-то выразить свои мысли по этому поводу. Зато потом выразилась весьма недвусмысленно, ибо эпитет «больной» в данном контексте, очевидно, не подразумевает альтернативного толкования. Но, к сожалению или к счастью, после получасовой перепалки я смог ее убедить, и на фразе «Ладно, делай, как хочешь, в конце концов, ты уже взрослый ма…» связь оборвалась, так как у меня закончились деньги.

Решив, что на этом консенсус достигнут, я переоделся в «дорожное», спешно собрал кое-какие вещи, промониторил округу в окно, тихонько вышел из подъезда, сел за руль и скрылся в потоке машин.

Так началась моя эпопея.

Глава I: Когда не знаешь, куда податься

Отрезвление наступило недалеко от Нелидово, то есть, где-то в трех сотнях километров Москвы. Из приемника доносилась бодрая музычка, небо потихоньку затягивало тучками, а я ехал себе и думал: ну что же я за идиот. И откуда вообще взялась эта параноидальная мысль о бегстве? Ну, пришли за мной на работу, ну нужно было отсидеться где-то… Но зачем рубить с плеча и при первой же угрозе, бросив все, бежать неизвестно куда? Детский сад какой-то.

Если бы Петр I после первой же военной неудачи бросил все свои начинания, на берегах Невы никогда бы не возник Петербург. Если бы Бетховен поддался своему недугу, мы никогда не услышали бы его симфонии. А Солженицын: что, если бы он сдался после первого же общения с правоохранительными органами… Если бы, если бы… По сравнению с великими мира сего я просто никто, но даже в своей ничтожной беде не смог поступить по-мужски. Едва ли кто-нибудь скажет, что мой поступок достоин уважения.

В голове невольно стали возникать картины одна неприятнее другой. Вот Вера приходит домой, вся расстроенная недавним разговором, надеясь все обсудить вечером — а мужа уже нет. Сбежал, бросил, даже не объяснив толком, куда и зачем. Захочется ли ей ждать непутевого супруга, да еще и целых три месяца? Она меня любит, я знаю, но вправе ли я был решать за нас обоих? А вот коллеги на работе за очередным обеденным перерывом перемывают косточки беглецу, кто-то сочувствует, кто-то ехидничает, но для большинства это лишь повод посудачить и через пару дней забыть. Да уж, а какие разговоры будут, когда я туда вернусь… ну нет, от таких мыслей можно совсем скиснуть.

Ехать к брату в Минск расхотелось совершенно. Кстати, я ему даже не позвонил. Но что делать?

Решив обдумать свое дурацкое положение, а заодно пополнить счет на телефоне, я свернул на заправочную станцию, благо там было и небольшое кафе. Отлично, пока будут заправлять машину и мыть стекла, успею перекусить! Заказал хот-дог, кофе и начал думать. Но мысли отличались упорным однообразием: теперь куда бы я ни подался, придется выставлять себя посмешищем, а этого как-то не хочется. И ехать не хочется. Ни обратно в Москву, ни домой в Смоленск, ни в Минск — никуда. Да уж… Если бы можно было отмотать время на шесть часов назад, я бы поступил совершенно по-другому и уж точно не помчался бы прочь из города поджав хвост. Да кто меня всерьез искать будет? Договорился бы с начальством, оформил бы командировку куда-нибудь в Уральский филиал — и поминай как звали! Или чего бы стоило просто три месяца посидеть дома, работая на удаленном доступе и не открывая дверей посторонним? Ну, или на крайний случай просто подать на военкомов в суд и потянуть время, ведь я же юрист, я это умею… Должен уметь.

Внезапно накатившее обилие вполне себе реальных и логичных способов избежать нежелательной службы привело меня в отчаянье. Ну надо же было так вляпаться! А тут еще и темнеет так быстро, за окном маячат какие-то тени… А там, за тенями плещется вода озера. Стоп, откуда озеро, ведь только что была дорога! И погода вдруг резко поменялась. Тихий летний день, степенно колышутся перебираемые теплым ветром полевые травы, а посреди поля стоит стол. Грубый, сколоченный из старых рассохшихся досок стол. И бездонное синее небо над ним…

— Молодой человек, тут вам не вокзал, тут спать нельзя!

Сотрудница заправки склонилась надо мной, при этом довольно резко тряся за плечо. Надо же, раньше никогда не случалось засыпать абы где, да еще и прямо за едой. Вот к чему приводит нервное перенапряжение. И опять приснился чертов стол посреди поля, уже в который раз. Последние полгода этот сон приходил ко мне с завидной регулярностью. Что бы это значило? Впервые подумал, что неплохо бы заглянуть в сонник, но как раз на заправке его не оказалось.

А за окном сгущались сумерки, в лужах плясали круги дождя, от дверей тянуло холодом и сыростью.

— С вас одна тысяча триста восемнадцать, — миловидная девушка по имени Настя — ее имя мне сообщил прикрепленный к блузке бэйдж, — виновато улыбнулась помятому мне.

— Что, простите? Я просил заправить всего двадцать литров, по бонусной карте!

— Прошу прощения, у нас молодой заправщик, он случайно залил вам полный бак. Мы приносим свои извинения…

— Интересно, а если у меня нет денег? — я хотел было поскандалить, но затем плюнул (мысленно, разумеется) и заплатил. Без того забот хватает, тем более, готовясь к поездке, деньги я с собой взял. Из заначки.

— Благодарю вас! — Настя буквально расцвела: похоже, ошибка заправщика могла стоить ей собственных кровных. — Еще раз приносим вам свои глубочайшие извинения!

«Свои извинения…». Хорошо, хоть не дизеля залили. Сев в машину (пресловутый заправщик остался без чаевых), я понял, что так и не решил, куда ехать, но чтобы не выглядеть совсем придурком, завел мотор и вырулил на шоссе.

Дорожный указатель, вынырнув из-за поворота, сообщал: «Себеж — 87 км». Бывал я в этом Себеже, ничего примечательного. Рынок там есть, кажется. Недалеко от Себежа, у самой границы с Белоруссией, у нас была дача в старой вымирающей деревеньке. Точнее, не у нас, а у родителей Андрея. Каждое лето они всей семьей отдыхали там. А поскольку мы с Андреем фактически росли вместе, то и я был в Зуево частым гостем. Так что в свое время мы с кузеном и двумя нашими друзьями из Питера провели в здешних краях немало беззаботных летних дней, убивая здоровье в разных нездоровых играх, гуляя по лесным просторам, купаясь в озере и феерически бездельничая.

С тех пор прошло двенадцать лет. Родственники купили дачу поближе к родному Полоцку, из прочих жильцов кто умер, кто тоже переехал. Деревня фактически вымерла, осталось всего несколько домов, и то обитаемых лишь в летний период. Интересно, а сейчас туда можно проехать? Раньше до самой деревни от шоссе вела довольно разбитая и путаная дорога длиной километров десять, к тому же, большей своей частью проходящая через лес. Ах, какие там были знатные колдобины! Настоящие пропасти. Попасть в такую колесом — смерти подобно. И пусть сейчас их уже нет — засыпали еще на моей памяти — наверняка за прошедшие годы дорога стала еще хуже, чем была раньше. Но при должной аккуратности проехать, скорее всего, можно, пусть даже у меня не вездеход.

В конце концов, если не знаешь куда податься, почему бы не отправиться туда, где никого нет? Особенно, если давно там не был.

Навигатор нарисовал дорогу до деревни, скрупулезно прочертив пресловутые изгибы и завороты вышеупомянутой лесной дороги и предложил через сто двадцать километров повернуть налево. Значит, Зуево. «Зуево, Зуево — деревенька… классная». Старый детский стишок собственного сочинения вертелся на языке, перед внутренним взором проплывали картины, о которых в последнее время я не вспоминал, картины светлых лет, картины… Впрочем, чего о них рассказывать, у каждого, кто был ребенком или, по крайней мере, у тех, кто еще помнит об этом, есть такие картины, свои неповторимые и непередаваемые картины детства, которые уже никогда к нам не вернутся.

Погода тем временем совсем испортилась, лило, как из ведра, фары с трудом пробивались сквозь темноту. Интересно, а живет там сейчас хоть кто-нибудь? И сохранились ли дома? Или все уже растащили местные бомжи? Последний раз мы разговаривали с братом на эту тему год назад, и он тогда сказал, что, вроде как, в нашем доме еще можно жить, хотя он, вроде как, немного покосился. А ведь и вправду, как давно я там не был… Во всем нужно искать положительные стороны, так говорят самые отбитые оптимисты и латентные пессимисты. Хорошо, что выдалась возможность заглянуть на денек, прогуляться по местам детства. Быть может, у меня все не так плохо, как казалось изначально? Только бы дорога не подбросила сюрпризов…

«Приготовьтесь, через пять километров поверните налево».

И в этот момент, когда я уже, было, решил, что на сегодня сюрпризов и сомнений достаточно, произошло еще одно событие, кардинально перекроившее все мои планы на ближайшее будущее.

…Она вылетела словно из пустоты, я даже не сразу понял, что там была боковая дорога. Белесая тень наперерез, визг тормозов, руль резко влево, короткий, до боли в зубах отвратительный скрежет металла о метал… и тишина. Я раскорячился на пустой трассе, встав почти перпендикулярно дорожной разметке, полуослепший, полуоглушенный и окончательно дезориентированный.

Что это было? Кто? Удар получился несильный, даже подушки безопасности не сработали, но… На дороге никого. Как я ни вертел головой, второй машины не было ни рядом, ни в сколько-нибудь видимом отдалении. Куда она делась? Заглушив мотор и включив аварийку, выскочил под проливной дождь. До чего же холодно! Куда ты, черт тебя дери, исчезла? Ах, вот оно что…

Перекресток, на котором я едва не простился с жизнью, был, как принято говорить, Т-образным. Слева, откуда вылетела шальная тачка, к шоссе прилегала грунтовая дорога, а вот справа дороги не было, и второй участник ДТП улетел под откос. Лететь, впрочем, там было недалеко, да и скопившаяся дренажной канаве вода смягчила удар. Блин, мигалки на крыше! Это же полицейская машина!

— Эй, есть кто живой? — мысль о том, что придется лезть в импровизированное болото, доставляла мало радости, но, похоже, придется. — Я сейчас спущусь!

В машине кто-то зашевелился, до меня донеслись звуки возни, какое-то нечеткое бормотание:

— Т-ты… Ааа… С-су…

— Что? — не понял я.

— Т-ты, ид-ди с-сюда… — обе передние двери «девятки» открылись почти одновременно, и оттуда, кряхтя и охая, стали выбираться люди в форме. Что-то в их движениях и речи показалось мне подозрительным, и дело было совсем не в том, что парни только что пережили падение с полутораметровой высоты, попутно саданувшись лбами о неровности руля и торпедо.

— Ребята, вы как, в порядке? — у обоих на лицах кровь, явно ехали непристегнутыми.

— Щ-щас мы т-тебя… т-тебе п-пи…ц, урод!

Чтоб мне провалиться! Они же бухие, пардон, пьяные в стельку! Или обкуренные, что не легче! Теперь понятно, почему они неслись по сельской дороге без фар и даже не подумали затормозить, чтобы избежать столкновения! И еще они, кажется, полагают, что в произошедшем виновен именно я… Вот это совсем уже нехорошо.

— Ребята, держитесь! Я сейчас…

Если честно, я совершенно не сомневался, чем все закончится, и кого признают виновником ДТП. Увы, наша современная действительность такова, что рассчитывать на защиту закона не приходится, особенно когда дело касается тех, кто, вроде бы, должен этот самый закон защищать. Они не видели моего лица, не видели номеров моей машины — это главное. Тут мне делать нечего.

По счастью, трасса оставалась абсолютно пустой: ни одного запоздалого дачника, ни единой фуры. Вырубив аварийку, я завел движок и дал газу. Вдогонку полетели какие-то нецензурные слова, впрочем, через секунду потонувшие в реве мотора. Теперь обратной дороги не было. А впереди Беларусь.

Мелькнула вывеска «Толосцы» — последний населенный пункт на российской земле. «Поверните налево». Черт, вовремя! До границы, где меня могли бы перехватить, я уже не доберусь, извините ребята, съезжаем на грунтовку. Впрочем, грунта тут почти не видно, одна вода, на невидимых выбоинах машину трясет, как названный в честь соседней республики трактор. А слева и справа уже сплошной лес, куда ни глянь, один лес. И ямы. Не такие эпичные, как в детстве, но тоже внушающие уважение. Самое поганое, что из-за воды их не видно, и был риск влететь, проезжая по обычной с виду луже. Но мне повезло. Пару раз буксовал, но удавалось выбраться. Справа показались какие-то полуразвалившиеся домишки. Еще рано, не сюда. Небольшая прогалина, и снова лес, лес, лес… Бревно!

Тошнотворный хруст пластика известил меня о безвременной гибели бампера. Черт, какой кретин додумался положить посреди дороги бревно? Пришлось снова лезть под дождь, оттаскивать внезапное препятствие. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что кретины здесь ни при чем: старое высохшее дерево упало само. Значит, здесь никто не ездит? Странно, неужели тут настолько все заброшено, что осенью людей вообще нет? А что же я найду, добравшись до пункта назначения? Сгнившие срубы с провалившимися крышами в окружении разросшихся лесных чащоб?

Деревья все не кончались, сливаясь на периферии зрения в монохромный фон, полузатопленная дорога маячила впереди в тусклом свете залепленных грязью фар, а я вдруг почувствовал дикую усталость. И без того «мокрая» картинка стала расплываться перед глазами. Ну когда уже кончится этот чертов лес? Время, казалось, остановилось, а дорога превратилась в пространственный мост, которому нет конца. Пять километров до цели, четыре… Огромная яма, которую чудом успел заметить и объехать… Три километра… Еще одна заброшенная деревня… Кладбище… Осталось совсем немного, потерпи… Два километра… Один… Как же болят глаза… Где же, где? Наконец, тьма впереди показалась не такой непроглядной, как раньше, я выехал на свободный от деревьев участок. А еще через минуту увидел деревню.

Наш дом был вторым с краю по правой стороне. «Интересно, а как я попаду внутрь?» — мелькнула мысль. Впрочем, не важно. Тишина. Двигатель уже минуту как молчит, а я сижу и не могу выйти из машины. Хочу, но не могу. Так тихо вокруг, неужели дождь тоже закончился? Почему я заметил это только сейчас?

Часы показывали 23:57.

Глава II: Деревня

Наверное, мне должны были сниться тревожные и беспокойные сны. Действительно, за последние двенадцать часов я пережил столько неприятных минут, сколько порой и за целый год не накопится. А тут все сразу: и повестка, и побег, и авария, менты еще эти очень вовремя появились. Немудрено, если нервишки начнут пошаливать, даже по ту сторону яви. Но, тем не менее, мне снился хороший сон. Я видел нашу с Верой свадьбу: второе сентября, берег Волги, нарядные гости, очаровательная маленькая Вера в простом белом платье безо всяких рюшек и кринолинов. Было здорово. Мы поженились всего год назад, поэтому семейная жизнь еще не успела набить мне оскомину, а жену я любил по-прежнему искренне, хотя вместе мы уже четыре года. Ну как я мог ее оставить?

Видимо, в какой-то момент я случайно попал рукой по рулю, потому что окрестности вдруг огласил резкий и противный звук клаксона, отчего я, собственно, и проснулся. Стекла за ночь запотели, видимость была не лучше, чем в тумане. А еще я умудрился уснуть в мокрой куртке, что немного снизило радость от пробуждения. Пришлось вылезать на свет божий, разоблачаться. Ну что ж, вылез, потянулся, разоблачился. Порадовался прекратившемуся дождю. Впрочем, на улице довольно пасмурно, да и туман, хоть и негустой, висит в воздухе, неприятно холодя кожу. Про сырость я вообще молчу — Амазонка отдыхает.

Первым делом осмотрел машину. Досталось ей вчера изрядно. На правом заднем крыле красовалась шикарная вмятина, переходящая на дверь, фонарь вдребезги, бампер перекосило — привет от полицейской «девятки». Однако мне, безусловно, повезло: ведь могли и прямо в меня влететь, выскочи они на секунду позже. Тогда все жизненные вопросы решились бы сами собой, остались бы только ритуальные. В переднем бампере огромная выбоина, трудно даже сказать, где его осталось больше: на машине или на дороге… Черт, я потерял номер! Вот радость-то! Теперь придется в ГАИ ехать, без номера за границу не пустят. А в ГАИ меня так и ждут с распростертыми объятиями. Ну, и, в довершение всех бед, спустило заднее колесо. Интересно, как долго я так ехал? Ладно, это все не смертельно, доберемся до сервиса когда-нибудь, починимся, а колесо поменяем. Только вот номер обязательно нужно найти, без него я вообще не имею права куда-то ехать. Да уж, смешно звучит: расколошматил полицейскую машину, сбежал от самих полицейских, а теперь думаю, как же дальше ездить с потерянным номером.

С транспортом все понятно, можно и по сторонам оглядеться. Что ж… Если честно, я боялся, будет хуже. Деревенька, по крайней мере, та ее часть, что была открыта моему обзору, действительно являла собой удручающее зрелище, хоть приглашай съемочную группу программы «Земля без людей: 10 лет спустя». Кольцо молодого леса почти вплотную подступило к некоторым оградам, а ведь раньше вокруг были поля, на которых выращивали овес и ячмень. Первых трех домов по левой стороне просто не было, о них напоминали лишь обгорелые остовы, торчащие из подсохшего осеннего бурьяна. Когда я был маленький, все три дома были обитаемыми, тут жили люди… Теперь не осталось даже домов. Первый дом справа также заброшен, но таковым он всегда и был, сколько я его помнил. Зато наш домик цел-невредим и летняя кухня тоже, что не могло не радовать. Конечно, прошедшие годы оставили на них свой отпечаток: краска почти целиком сошла, а дом немножко просел на один угол, но все равно, было видно, что сюда люди еще приезжают. Видимо, дядя Вова и тетя Лена временами наведываются, присматривают за старым домом. А может, и сам Андрей.

Следующий дом также цел, значит, дядя Валера Малеев (отставной военный, мы про себя называли его Генералом) тоже не забросил дачу. Участок Малеевых был застроен куда обильнее нашего: одних сараев аж четыре штуки, в том числе отдельный дровник. А еще баня, которая, впрочем, у нас тоже была, пасека и беседка.

Дальше тоже шли строения, целые и не очень, но осмотреться я еще успею, первым делом нужно попасть в наш дом и понять, пригоден ли он для жилья и можно ли тут «перекантоваться». Затем нужно позвонить Вере, успокоить ее, рассказать, что со мной произошло… Нет, лучше сначала расскажу, а потом успокою, чтобы два раза успокаивать не пришлось. А затем уже будем думать, то делать дальше. Путь домой пока что отрезан, ибо есть вероятность, что меня ищут, только уже не вояки, а полисмены (браво, Фил, ты умеешь решать проблемы), значит, как минимум, пару недель придется сидеть ниже воды тише травы…. Или наоборот говорят? Но я ведь именно этого и добивался.

Проблемы начались сразу же. Почти два часа я потратил на увлекательный квест «Найди ключ от летней кухни, чтобы открыть летнюю кухню и найти там ключи от дома». Я точно знал, что они, эти самые ключи, где-то спрятаны, причем, спрятаны именно по описанной выше схеме. Но вот где? Осмотрел все пространство вокруг собственно кухни и дома, заглянул во все банки и горшки, сложенные у входа, перерыл все ящики и поддоны, сваленные возле бани (кстати, баня тоже была заперта) и сарая (тут тоже замок), заглянул в туалетный домик (хоть он не заперт, и на том спасибо), пошарил рукой под кухней (нашел старый змеиный выползок), досконально изучил все щели и неровные стыки в обшивке, пока, наконец, мне не улыбнулась удача. Ключ мирно покоился на крючке, прибитом с внутренней стороны приткнутого к кухне «уличного» стола. Аллилуйя!

После такого подвига поиск основной связки ключей в небольшой кухне казался сущим пустяком. Плюс, в процессе поисков я сделал много полезных открытий, о которых расскажу чуть ниже, а тем временем связка ключей обнаружилась в одной из пустых жестяных банок, в обилии сваленных под умывальником. Итак, квест пройден, идем в дом!

Войдя внутрь, я невольно выдохнул. Жить можно. За двенадцать лет тут практически ничего не поменялось, даже книжки на полке были все те же, как я их запомнил. И запах… Запах детства, незабываемый запах… Дом был совсем небольшой, в одну комнату, только деревянная решетчатая перегородка отделяла «спальню» от «гостиной». Еще небольшая пристройка, выполнявшая функцию веранды-прихожей: там стояли одежный шкаф, холодильник, сервант, а также хранились верхняя одежда и обувь. Дальний угол дома, со стороны «спальни», действительно, немного просел, раньше в том углу стояла двухъярусная кровать, теперь лишь голый пол, на который настелен лист фанеры. Остальные кровати (их оставалось еще три, плюс кушетка в гостиной) стояли на своих местах и даже были застелены. В шкафу нашлось несколько смен чистого постельного белья, кое-какая одежда, в том числе теплая (ей я особенно обрадовался). На веранде в куче сваленной в углу обуви обнаружились мои старые резиновые сапоги с запаянной подошвой. Надеюсь, еще налезут. А еще куртки, шапки, посуда в серванте, холодильник (рабочий!), стулья, стол. И главное, есть электричество! Поразительно, но счетчик трещит, киловатты набегают! От такой удачи я совсем повеселел.

Из дома вышел в приподнятом настроении и первым делом решил связаться с Верой. Однако тут меня поджидал очередной облом: связи не было. Вот уж дудки, подумал было я, однако связь так и не появилась, сколько бы я не подбрасывал телефон вверх. Беда. Значит, нужно поискать открытое место, может, там будет ловить? Или сначала пообедать? Кстати, а что у нас на обед?

Вопрос с едой встал неожиданно остро. Действительно, а чем я тут буду питаться? Деньги у меня есть, но до ближайшего магазина десять километров, и находится он в тех самых пресловутых Толосцах, куда соваться не следует. Ну, разве что пешком прогуляться, чтобы не привлекать лишнего внимания своей крутой побитой тачкой. А пока что в моем распоряжении имелось несколько купленных на заправке круассанов с шоколадной начинкой да бутылка минералки. Позавтракав таким нехитрым образом («последняя цивилизованная трапеза»), я решил дойти до озера, авось, там хоть связь появится.

Озеро было недалеко, минут десять спокойным шагом, но я не торопился, походя осматривая деревню. Кроме нашего следы обитаемости сохранили еще два дома: один — упомянутого выше дяди Валеры-Генерала, а второй — дом моего друга детства Витьки Мазина. Точнее, его бабушки. Я знал, что последние годы она была фактически единственным обитателем Зуево, да и то сезонным: с апреля по конец сентября. Получается, мы с ней разминулись всего на несколько дней. Интересно, а сам Витька когда в последний раз сюда приезжал?

Дом другого друга детства — Макса Куликова — располагался аккурат посередине деревни, на полпути от нашего дома до Витькиного. Выглядел он еще вполне прочным, однако двор так капитально зарос бурьяном, что даже подойти к постройкам было проблематично, не то что осмотреть их. Остальные дома, а их уцелело всего четыре — прочие либо сгорели, либо совсем сгнили — как и Максов, пустовали. И хотя на дверях висели замки, а в окнах стояли целые стекла, совершенно очевидно, что хозяева тут — нечастые гости.

После деревни дорога резко сворачивала вправо, огибая границу леса, а потом снова отклонялась влево, выводя к озеру. Справа расположились поросшие молодым ельником холмы. Само озеро было просто шикарное: широченное, с песчаным дном и удобными подходами к воде, которые мы про себя называли пляжами. Кстати, на той стороне уже была Беларусь.

Возле берега я с удивлением обнаружил притопленную лодку, которую сразу опознал как нашу. Ну да, точно она — синяя, с прямым носом и узковатой кормой. Вдруг на ней еще можно плавать? Было бы неплохо.

За прошедшее годы лес здесь, как ни странно, совершенно не продвинулся вперед, и наш пляж практически не изменился внешне, только порос местами молодыми соснами. «И вокруг ни души, только муравьи да вши». Ладно, до вшей, надеюсь, не дойдет, в конце концов, у нас баня есть. А все же, что я буду кушать?

Внезапно я обратил внимание на следы, точнее, целые цепочки следов, ведущие от леса к воде и обратно. Никаким образом не относясь к следопытам или охотникам, я, тем не менее, сразу понял, кому могли принадлежать эти раздвоенные копыта, так четко отпечатавшиеся на прибрежном песке. «Свинка, свинка, хрю-хрю-хрю»… Не самые приятные соседи, что ни говори, особенно когда у тебя из оружия только складной нож, да и тот остался валяться в бардачке. Но человек ведь царь природы, не исключено, что сам факт моего присутствия отвадит зверей. А мы впредь будем осторожнее.

Вспомнился эпизод из детства, в мое последнее лето, когда я ездил в Зуево. Кто-то дюже хитроумный повадился обчищать наши рыболовные сетки, которые мы, вопреки всем санкциям Рыбнадзора, ставили вдоль берега. Проверяя их поутру, мы не находили ничего кроме слизи и двух-трех рыбешек, явно попавших туда перед самым нашим приходом. Больше всего это возмущало, почему-то меня, видимо, в отсутствие моего брата Андрея (он уезжал на неделю по каким-то уже забытым делам) я решил взять на себя функции лидера и выяснить, кто же нас обворовывает. Но лидер из меня получился так себе, вставать в 4 утра и устраивать засаду ребята категорически отказались. Пришлось идти одному. Хорошо помню, как, встав чуть свет, я крался в обход деревни, чтобы не спугнуть воров, пока в зарослях кустарника не столкнулся нос к носу с косулей. Это была незабываема встреча. Целый миг мы смотрели друг другу в глаза, и за этот миг я успел многое осознать и понять. Например, как здорово, что это не кабан. А еще, какой я молодец: так тихо подкрался, она и не услышала. Через секунду косули уже не было, только рыжеватая молния метнулась в сторону чащи, но с тех пор я стал гораздо трезвее смотреть на вещи. Скажем так, ко мне пришло сознание простого факта, что опасность может таиться на каждом шагу, даже там, где никому и в голову не придет ее ожидать. Как, все-таки, хорошо, что там была всего лишь косуля. А вот тут, значит, кабаны.

Телефон внезапно ожил, пришло три смс. Значит, связь есть! Первое сообщение гласило: «Вера: этот абонент звонил вам 11 (одиннадцать) раз». Хм, кажется, она вчера сильно переживала. Насколько сильно, я узнал из второго сообщения, благо, оно было от нее же: «Ты где? Напиши, когда доберешься, я волнуюсь». Да уж… образ рвущей на себе волосы от беспокойства жены померк также быстро, как и появился, а на смену ему пришла некая холодная и равнодушная особа, которая, непонятно как, согласилась стать моей супругой. Впрочем, обижался я недолго, тем более, как выяснилось позднее, это было лишь начало…

Третья смс была от шефа, и по содержанию отличалась от второй только отсутствием последних двух слов. Ну и ладушки. Написав жене, чтобы не переживала особо, мол, все в порядке, я пошел от озера, и связь снова пропала. Эх, если бы я знал, что за этим последует…

Тем временем перевалило далеко за полдень, и голод, на время отступивший под напором буржуйских круассанов, разгорелся с новой силой. Требовалось срочно что-то с ним делать. Так что обратно я возвращался бодрым шагом, не отвлекаясь на лирику и ностальгию: еще успеется.

Как я уже говорил выше, в процессе поиска ключей на кухне мной было сделано несколько неожиданных, но весьма приятных открытий. Добрые родственники оставили мне (ну, точнее, не мне, а себе на потом, но мне сейчас явно нужнее) несколько жестяных банок с различными крупами: манкой, гречкой, рисом. Также нашлось полбутылки подсолнечного масла, немного листового чая и соль. А вот сахара не было, обидно. Но, в целом, лучше, чем можно было ожидать, по крайней мере, на неделю хватит.

Как-то раз нас с Андреем, тогда еще довольно мелких, оставили вдвоем «на пару суток», снабдив, разумеется, необходимым провиантом. Но у взрослых что-то произошло, и в итоге наша «самостоятельная» жизнь растянулась на неделю. Разумеется, продовольствие закончилось уже на третий день, и нам грозила бы голодная смерть, не выручи нас лес и Витькина бабушка. Кстати, именно тогда я познал свой первый кулинарный опыт, оказавшийся весьма печальным. Это была рисовая каша, от которой мы с братом дружно… кхм… Но сейчас ни одной доброй бабушки поблизости не наблюдалось, да лес в начале октября едва ли сможет побаловать чем-нибудь съедобным, если, конечно, ты не лось и не кабан. Вот было бы ружье… Ладно, может, в огороде что-нибудь интересное найдется?

Видимо, в начале осени дядя с тетей приезжали сюда, чтобы собрать тот скудный урожай, который народился за лето, однако собрали далеко не все. Поэтому огород преподнес мне несколько сюрпризов. Самым главным из них стала картошка! Несколько борозд абсолютно пригодной к уборке и употреблению картохи! Радости моей не было предела! Голодная смерть теперь точно не грозит! Как почти любой Homo Sapiens с белорусскими корнями, я имел необъяснимую слабость к этому детищу американских субтропиков и мог питаться сими незамысловатыми корнеплодами хоть семь дней в неделю. Вот теперь и проверим, так ли это на самом деле. Начнем, пожалуй, уже сегодня.

Помимо картофана иных грандиозных находок мною сделано не было, однако удалось раздобыть с десяток крупных луковиц, немного чеснока, петрушки и базилика. Зелень я пока оставил на грядке (свежее будет), а все остальное тщательно собрал, отнес на кухню и разложил на подоконнике сохнуть. Затем вернулся с ведром и накопал картошки (лопата нашлась в сарае). Красота! Осталось решить, что из этого всего можно приготовить. Выбор, довольно невеликий, сильно ограничивался моими кулинарными навыками. Нет, раньше, еще в бытность студентом, я умел готовить гораздо лучше, чем сейчас, но за годы совместной жизни Вера так меня разбаловала… Ну да, ничего умнее, чем просто отварить картофель, я не придумал.

На готовку ушел последний светлый час. Пока я возился с ножом, стараясь, чтобы после чистки оставалось хотя бы пятьдесят процентов от изначальной картофелины, пока искал пригодную для употребления воду (колодец, оказывается, переехал к соседям), пока собрал плиту, раздобыв в сарае ополовиненный газовый баллон, пока варились клубни…

Чтобы не терять время, пока готовилась картошка, я успел сделать еще одно полезное дело — спрятал машину. Далеко прятать не пришлось. Когда-то дядя Вова захотел, чтобы его собственное авто могло въезжать прямо на участок, и соорудил за баней что-то типа ворот, за которыми разровнял небольшую площадку под сенью ветвей старой груши. Однако с тех пор прошло много лет, у автотранспорта никаких поводов появляться на участке так и не возникло, так как хватало места и снаружи, за забором. Тем более, падающие с веток груши вряд ли бы пошли на пользу припаркованным машинам. В итоге ворота стали просто частью ограды, со временем заржавели, а их створки срослись друг с другом. Но мне груши были не страшны, ибо к октябрю они уже все до одной опали. Поэтому, раскидав сваленный возле ворот хлам и, с помощью нехитрого устройства под названием кувалда, вернув им способность открываться-закрываться, я благополучно спрятал свою побитую ласточку от посторонних глаз, буде такие в окрестностях появятся. Теперь можно и покушать.

Картоха вышла на славу, на зависть хоббиту Сэму. Сдобрив ее нарезанной кольцами луковицей и несколькими листиками петрушки, я получил весьма симпатичный ужин, который скушал с огромным удовольствием. В качестве десерта выступил свежезаваренный чай, в роли конфет — освежающие дыхание леденцы. Все же, совсем без сладкого не комильфо.

Когда я закончил трапезничать, уже совсем стемнело, а еще ощутимо похолодало. Пошел в дом, там уже ждала натопленная печь. Развалившись на кровати, хотел было поразмышлять о том, как быстро меняется наша жизнь: еще вчера я планировал в ближайшие выходные съездить с женой за новыми брюками, а вот уже сегодня лежу в один-оденешенек, в старом пустом доме, а вокруг километры и километры безлюдных лесов, и ни единой живой души… Еще хотелось поразмышлять о том, как быстро человек привыкает к переменам, как к плохим, так и к хорошим… А еще о том, как плохо, когда рядом совсем никого нет, и как жутковато лежать одному в тишине… Ну, в общем, я хотел обо всем этом подумать, но не успел, поскольку едва мой организм почувствовал под собой горизонтальную плоскость, то мгновенно отключился от реальности.

Снилась всякая белиберда: рабочие будни в офисе, последний новогодний корпоратив, командировка в Тулу, Лев Николаевич Толстой в крестьянской одежде ведет под уздцы коня, затем какие-то шагающие молотки, снова пресловутый стол в поле, а вокруг него столпились инопланетяне, говорящие странными похрюкивающими голосами, такие страшные… Вдруг все это в один миг кануло в бездну, и я обнаружил себя сидящим, свесив в темноту босые ноги, на краю кровати и совершенно проснувшимся. Голоса инопланетян, правда, никуда не делись, только доносились они уже не из моей головы, а с улицы, через приоткрытую форточку. А потом начали скрестись в дверь, да так внезапно, что я аж подпрыгнул.

Что за чертовщина… Нет, не чертовщина, ни о каких аномалиях, конечно же, не может идти и речи. На участок пожаловали кабаны. Видимо, хрюшек чем-то привлекло мое появление, ибо до сего дня они сюда не заглядывали, по крайней мере, следов их я не видел, только на озере. Да и картошка целая, нераскопанная, а если бы они заходили и раньше… Черт, моя картоха!

Я кинулся к окну, выходящему на огород. В царящей за окном египетской тьме (часы на телефоне показывали начало третьего) ничего нельзя было разобрать, но, приглядевшись, я приметил чуть заметное копошение в районе картофельных борозд. Значит, эти свиньи уже принялись за свое грязное дело! Нужно их прогнать, но как? Никакого оружия у меня с собой нет. Огнем? Есть риск подпалить дом. Кидаться в них чем-нибудь тяжелым? Смешно.

В отчаянье я распахнул окно и принялся угрожающе кричать, пытаясь, если не прогнать пришельцев совсем, то, хотя бы, отпугнуть их от картошки. Но все было тщетным, мои крики действовали на свиней не сильнее, чем скрип старого флюгера на крыше соседского дома. Прошло уже минут пятнадцать, как я проснулся, и неизвестно сколько с тех пор, как кабаны оккупировали двор. Наверняка мои скудные запасы пасленовых уже перевариваются в ненасытных брюхах, которым нипочем даже тонна картошки! Оставалось сидеть до рассвета, топая ногами от собственного бессилия.

Но рассвета ждать не пришлось, помощь пришла, откуда не ждали. В ночной тишине, до того разбавляемой лишь негромким похрюкиванием да скрипом вышеупомянутого флюгера, вдруг раздался звук глухого металлического удара, после чего воздух буквально взорвался демоническим воем автомобильной сигнализации. Конечно же, я, как всякий ответственный автомобилист, включил на ночь защиту, пусть даже вокруг ни единой живой души. Какая тут началась паника среди свинюшек! Бешено визжа (судя по голосам, их было не меньше десятка) они кинулись врассыпную, снося все на своем пути, натыкаясь на ограду, путаясь в металлической сетке-рабице, отчаянно ища путь к спасению. Я ничего этого не видел, но мне хватило и тех звуков, что доносились с улицы. Хо-хо, так вам и надо, ветчина на ножках!

Скоро все стихло, но я решил выждать немного, мало ли. Лишь через двадцать минут рискнул приоткрыть дверь и увидел, что поле боя осталось за нами, враг позорно бежал. Посреди двора, грозно сверкая всеми своими уцелевшими фарами и габаритными огнями, меня радостно приветствовала моя верная Пенелопа. В правой двери у нее красовалась новая роскошная вмятина, оставленная каким-то слепым кабаном, который слишком увлекся подбиранием опавших груш. Что ж, как говорится, одной больше, одной меньше — страховой уже без разницы.

Решив, что сегодня ко мне уже точно никто больше не пожалует, я оставил осмотр владений и оценку ущерба на утро и пошел в дом, решив таки доспать. Но уснуть смог только под утро, когда небо на востоке уже начало светлеть.

Глава III: Новый Робинзон

Картоху нелюди-парнокопытные сожрали почти всю. Те жалкие остатки, до которых не добрались вездесущие пятачки, я в тот же день выкопал и спрятал в кухне. Получилось чуть больше ведра. Сволочи. Также потоптали всю зелень. Вообще все потоптали. Какого рожна они вообще приперлись?

В итоге половину следующего дня я потратил на укрепление «рубежей»: залатал дыры в рабице, где-то усилил конструкцию ограды всякими подручными материалами (в основном деревянными кольями и веревками из сарая) приладил к калитке задвижку. Получилось, вроде, неплохо. Конечно, если кто-то задастся серьезной целью нагрянуть ко мне в гости, то эту линию Мажино он, скорее всего, даже не заметит. Но от случайных четвероногих посетителей защита вполне достойная.

Где-то в середине работы, когда я стягивал алюминиевой проволокой свеженькую брешь в сетке (не иначе, один из ночных оккупантов ее и оформил давеча), до меня вдруг окончательно дошло, что я решил остаться здесь. Еще вчера я думал пересидеть в глуши с несколько дней, а потом вернуться в Москву и повиниться перед Верой за позорное дезертирство. Но сейчас я понял, что в Москву мне возвращаться нельзя. Можете считать это озарением, внутренним голосом, трусостью — чем угодно, но именно в тот момент я твердо решил: на ближайшие три месяца это мой дом. И поэтому ничего тут нельзя делать абы как. Только так, чтобы капитально, только так, чтобы надежно.

Закончив работу и перекусив остатками вчерашнего стола, я, наконец, смог сесть и составить перечень неотложных дел, которые требовалось исполнить в как можно менее отдаленном будущем. Список получился следующим:

1) Поменять колесо (машина на первом месте, тут нечего возразить — заслужила);

2) Раздобыть дров;

3) Помыться;

4) Объяснить Вере, что я пока остаюсь здесь (но сначала объяснить, где я вообще нахожусь, ибо такой вопрос непременно последует);

5) Прогуляться до Толосцев, разжиться продуктами и средствами личной гигиены, заодно отыскать пропавший номер от машины;

6) Обзавестись каким-нибудь оружием самообороны.

Замена колеса прошла быстро и безболезненно. Продырявленную шину пришлось пока спрятать в багажник, чинить ее было нечем. Заодно забрал из машины все, что могло бы пригодиться в хозяйстве: аптечку, нож, фонарик, небольшую саперную лопатку и моток буксировочного троса. Вообще, неплохо бы укрыть ее чем-нибудь от осадков, может, в сарае найдется какой-нибудь брезент? Надо будет еще поискать.

Дрова также проблем не составили. Возле двора Малеевых валялась целая куча березовых чурбаков, которые я решил у него «купить». Надеюсь, он будет не против. Тем более, они же явно из леса привезены, с ближайшей лесопилки, и лежат тут без дела, мокнут. Топор, точнее колун, нашелся в сарае. Топорище малость подгнило, но пока держится, да другого все равно нет. Через час в моем распоряжении была небольшая куча колотых дров, которые я оттащил в наш дровник, до того почти пустой. Деньги за древесину просунул под запертую входную дверь соседского дома.

Решив побаловать себя банькой, я натаскал в нее воды, после чего затопил. Баня была небольшая и совсем простенькая: очаг, обложенный камнями, над очагом котел, в углу бочка с холодной водой, вдоль стен лавки. Топилась банька по-черному, дым уходил прямо под потолок, где для него имелось отверстие — продух. Снаружи над продухом была приделана небольшая труба, чтобы лучше тянуло. В бане я нашел мыло, жесткую щетку, пемзу и несколько лыковых мочалок. От шампуня остался один только пустой флакон. Веников тоже не нашлось. Ладно, обойдемся и без них.

В общем, с помывкой все сладилось. Я накидал побольше дров и решил пока прошвырнуться до озера, чтобы, так сказать, прильнуть к цивилизации, то есть, позвонить домой. Но не успел я даже выйти на открытое место, как мой телефон буквально взорвался потоком смс-сообщений. Я насчитал не меньше десятка, многие из которых были весьма объемными, дошедшими частично: где-то отсутствовало окончание, где-то и вовсе наличествовала только середина. В целом из их содержания я понял, что я не муж, а кидалово с паспортом (почему именно с паспортом, я так и не понял), которому наплевать на жену, на то, что она уже третий день места себе не находит, беспокоится, волосы на себе рвет, а я даже не соизволил позвонить, ответил смской, что раз я бросил ее, то домой могу не возвращаться, и что вещи мои уже едут в Смоленск.

От хорошего настроения в миг осталось лишь воспоминание. Я тут же бросился звонить домой, но Вера, проявив достойное лучшего применения упорство, трубку не брала. Промучившись минут тридцать и посадив батарею, я плюнул и пошел обратно в деревню, тем более, уже начало темнеть. Ощущение было препаршивое. Примирение откладывалось на неопределенный срок. Интересно, она и вправду отправила мои вещи родителям? Да нет, вряд ли. Вера, конечно, бывает импульсивной и порой делает скоропалительные выводы, но не до такой же степени.

Баня доставила едва ли сотую часть того удовольствия, на которое я мог рассчитывать, когда ее затапливал. Конечно, я надраился лыковой мочалкой так, что туловище блестело, как новое, но на душе было гадко и мерзко. Едва ли что-то может мучить человека больше, нежели собственная совесть. И если раньше более или менее успешно мне удавалось затыкать ее, выдвигая на передний план первостепенные заботы, то теперь она с полным правом взяла верх и отступать не собиралась. Я мог себе простить глупое бегство от армии, недостойное, по сути, любого, кто считает себя мужчиной. Я мог себе простить бегство от коррумпированных гаишников, которые, наверняка, именно меня сделали бы козлом отпущения, наплевав на законы, логику и здравый смысл. Но бегства от собственной жены, даже ради спасения шкуры, я себе простить не мог.

Третья ночь в изгнании по спокойствию не отличалась от двух предыдущих. И хотя она прошла не в машине, а дома на уютной кровати, и во двор никто не ломился, просыпался я раз пятнадцать, не меньше. Под утро уже было решил бросить все и ехать домой, в Москву, но страх взял свое. Опасно. Мысль о возвращении пришлось оставить.

Едва рассвело, кинулся к озеру, поминутно поглядывая на значок антенны, показывающий наличие сигнала. Новых сообщений не было. Попробовал было снова дозвониться, но кроме длинных гудков иного ответа не дождался. Как-то это неправильно… Но, с другой стороны, что вообще в этой ситуации правильного? То-то и оно…

Слоняться без дела по берегу озера было глупо, посему следовало заняться оставшимися пунктами вчерашнего списка. На повестке дня стоял поход в Толосцы. Организация самого похода много времени не заняла. Поразмыслив, я решил пойти пешком, а дабы закосить под местного, переоделся в «рабочую» одежду огородника из имеющегося в моем распоряжении гардероба: двухслойные спортивные штаны а-ля гроза района, горластый свитер завсегдатая Грушинского фестиваля, штормовка с капюшоном и резиновые сапоги. В качестве тары был приспособлен старый десантный рюкзак дяди Вовы. Заперев дом и тщательно осмотревшись вокруг в поисках подозрительных личностей, двинулся в путь.

О своем решении передвигаться пешим ходом я пожалел где-то через полчаса, когда окончательно выбился из сил на размякшей после давешнего дождя дороге. Впрочем, глядя на это жидкое глинистое месиво, перемежаемое лужами размером с Азовское море, я вообще с трудом представлял, как смог здесь проехать. То ли мне несказанно повезло в ту ночь, то ли разгар ливня пришелся на время, когда я, добравшись до Зуево, уже пребывал в отключке.

Ага, а вот и знакомое бревнышко, рядом обломки бампера валяются… Так, а номера нет. Впрочем, логично, я же сам оттаскивал ствол в сторону, и обломки тоже, будь среди них номер, я бы заметил. Неужели он потерялся раньше? Или позже? А может, он вот в этой большой луже? Или вон в той? Только в поле видимости луж с десяток, а всего на дороге их сотни, если не тысячи. Блин…

Блин, не блин, а лужи пришлось обшаривать: номер-то нужен. В ближайших водоемах его не оказалось, и, хотя я измазался в грязюке и пару раз черпанул сапогами воды, усилия мои оказались тщетными. В конце концов, пришлось уйти несолоно хлебавши, надеясь на то, что проклятая жестянка отвалилась еще до встречи с бревном, и встретится дальше по дороге. Забегая вперед, скажу, что надежда моя умерла бесславно, номер я так и не нашел.

Отмыв руки в одной из незамутненных мною луж, которая лежала в стороне и потому не представляла интереса, я двинулся дальше. Пока шел, вспомнил историю, как я, будучи подростком, поехал в Толосцы за продуктами на одолженном у соседа велосипеде, и аккурат за полкилометра до магазина двухколесный друг приказал долго жить: переломилась педальная ось. В итоге мне пришлось прятать труп велосипеда в кустах, пешком тащиться до магазина, потом возвращаться обратно и десять кэмэ под палящим июльским солнцем волочь на себе не только тяжеленную сумку с продуктами, но и безвременно почивший байк. Помнится, к концу пути, на который ушло часа три, я лютой ненавистью ненавидел все велосипеды планеты, а засевшая в голове Песенка велосипедистов еще долгое время приводила меня в состояние немотивированного бешенства, как только доводилось где-нибудь ее услышать. А еще с тех пор я никогда не одалживаю транспортные средства, езжу только на своих собственных, а если собственного нет, хожу пешком. Вот как сейчас.

Наконец лес кончился, размытая колея сменилась более-менее твердой грунтовкой, идти по которой стало значительно легче. А еще через полчаса показались Толосцы. Особо задерживаться тут не было ни времени, ни желания, поэтому я прошел мимо памятника неизвестным героям Великой Октябрьской, а также мимо здания недавно открывшегося сельского клуба прямо к магазину. Там я оперативно разжился продовольствием и прочими необходимыми вещами, такими как шампунь, стиральный порошок и бритвенный набор, после чего, не медля ни минуты, отправился восвояси. Теперь все потребности моего быта оказались удовлетворены в полном объеме.

А через два дня на меня напала скука.

Конечно, я знал, что рано или поздно это произойдет. Мне, взращенному в мире беспроводного Интернета, сенсорных дисплеев и свободных отношений, нужна была свежая информация, общение с людьми, а заброшенная деревня не могла дать ни того, ни другого. Так что, в какой-то момент времени мне начало казаться, что мое убежище превращается в тюрьму.

Нет, я нисколько не скучал ни по московским улицам с их вечными десятибалльными пробками, ни по хамам-водителям, не уважающим в этом мире никого и даже себя самих. Мне не снились ни огни витрин дорогих бутиков в центре, ни красивые девушки в модных платьях и с жадными до чужих денег глазами. Я ни минуты не тосковал по вереницам серых лиц вечно спешащих куда-то москвичей, в бесконечном потоке которых едва ли блеснет лучик чьей-нибудь улыбки. Я не скучал по большому городу. Но я скучал по дому, по жене, по родителям — по той жизни, к которой привык. Мне не хватало обычного домашнего тепла и уюта, беззлобных перепалок с Верой и нормальной еды. Черт побери, мне не хватало обычного телевизора!

Конечно, будь я лет на десять младше, все воспринималось бы по-другому. И не было бы проблем с досугом. А так… Для решения всех насущных вопросов, связанных с моим здесь пребыванием, ушло три дня. Дальше началось маянье. Ну, соорудил я себе небольшую рогатину, приладив к березовой жерди заточенный металлический штырь. Теперь у меня имелось хоть какое-то подобие оружия. Ну, поднял я со дна нашу старую лодку и, убедившись, что она вполне на плаву, совершил небольшое путешествие, обогнув длинный полуостров, разделяющий наше озеро на две части, и вернулся обратно. Ну, пару раз прогулялся по лесу, набрал последних свежих грибов, разжился клюквой. Заготовил впрок дров на месяц. И даже еще раз сходил к бревну, поискал номер в подсохших лужах. А потом пришла тоска.

По вечерам темнело рано, приходилось сидеть в четырех стенах. Пытался отвлечься чтением, однако я слишком хорошо помнил здешнюю библиотеку, на девяносто процентов состоящую из старых книг неизвестных советских авторов, изучение творчества которых можно смело назначать вместо снотворного. В отсутствие лучшего принялся за «Анжелику» Анн и Сержа Голон, но от этой книги в голове рождались образы и мысли одинокому мужчине категорически противопоказанные. Ну и нравы у них тогда были, я вам скажу. А уж если бы Вера узнала, какие мне начали сниться сны… В общем, с французской литературой у меня как-то не заладилось, и на следующий день, во избежание эксцессов, «Анжелика» была предана огню.

В какой-то момент я даже стал подумывать о том, чтобы напиться, но вот беда — нечем. Запасов алкоголя в доме не нашлось, а в магазине ничего такого я покупать не стал, ибо и представить не мог, что дойду до мысли пить в одно лицо. Сгонять, что ли, еще разок до Толосцев?

В итоге, от нечего делать, начал страдать откровенной ерундой, вроде вытачивания из коры лодочек и запускания их по озеру. На смену лодочкам пришли бумажные самолетики, материалом для которых служили страницы из бессмертных творений классиков пролеткульта. Потом из того же материала и самодельного клея я соорудил большой и красивый бумажный замок — настоящий Хогвартс! — с зубчатыми башнями и красивыми арками для ворот. Сразу по окончании строительных работ замок был торжественно сожжен.

Затем, вспомнив детство, я решил соорудить лук, как у индейцев, и поохотиться. Помнится, последняя попытка смастерить метательное орудие, — а состоялась она как раз здесь, в Зуево, — закончилась позорным провалом: мой лук получился хуже всех. Посмотрим, насколько я эволюционировал в инженерном плане! К работе приступил основательно: выбрал и срезал подходящую иву, изготовил несколько стрел (даже с перьями: надергал из подушки), на тетиву пустил несколько нейлоновых шнурков, сплетенных в косичку. Все по-взрослому, но… Похоже, гены оружейника во мне так и не поселились. Хотя я старался изо всех сил и угрохал полдня кропотливых трудов, на выходе получилась невообразимая фигня; настоящий индеец, увидев мое детище, наверное, умер бы от смеха. Баллистическая экспертиза подтвердила неутешительные выводы: чтобы подстрелить хоть кого-нибудь, потребуется недюжинное везение у стреляющего либо наличие прогрессирующей формы олигофрении у обстреливаемого. По результатам ряда бесплодных попыток хоть как-то улучшить горе-оружие лук был признан бесперспективной затеей и отправился вслед за «Анжеликой», то есть, в печь.

Единственной достойной внимания проблемой, которая по-настоящему занимала меня в эти дни, было молчание Веры. Каждый день я по нескольку раз ходил на озеро, названивал ей, но безуспешно. Отчаявшись, я начал писать сообщения. Наконец, на четвертый день бесплодных попыток, она перезвонила сама. Причем, мне, можно сказать, повезло, так как я просто проходил мимо озера. Вообще направлялся я «в гости» к Витьке, чтобы одолжить на время примеченные ранее грабли (сгрести опавшие листья), и решил дать круг побольше; домой все равно торопиться смысла не было. Голос у жены был каким-то приглушенным, даже сдавленным.

— Когда ты вернешься?

Четыре дня она молчала, игнорируя мои звонки, и вот теперь просто, без «привет» или «я соскучилась», спрашивает, когда я вернусь. Как будто я в магазин за хлебом вышел! Естественно, отвечая, я тоже обошелся без всяких «зайчиков» и «кисок».

— Я же писал, что не раньше декабря. Что-то случилось?

— Нет, все в порядке. Просто… тут так плохо без тебя.

А потом мы говорили и говорили, без устали, перебивая друг друга, боясь упустить хотя бы малейшую деталь из произошедшего за последние дни. Я во всех красках поведал, что со мной случилось, не умолчав ни о полицейской машине, ни о кабанах. Вера ахала, вздыхала. Потом она рассказала, как дела дома, пожаловалась, что соседка достает, и что с подругой поругалась, так как та убеждала ее и дальше не отвечать на мои звонки. А еще из военкомата приходили, и она поняла, что я правильно уехал, но дома теперь так пусто. Я утешал, что скоро у нее начнется сессия, будет вообще ни до чего, а потом зима, и я вернусь, А потом у Веры закончились деньги, я перезвонил, и мы говорили еще и еще.

Это была первая ночь здесь, когда я спал спокойно.

Но разнообразнее мои дни не стали, а к середине недели зарядил ливень и окончательно похоронил все надежды хоть как-нибудь развлечься. От нечего делать я начал учиться метать ножи в стену, завел себе домашнее растение (посадил в горшок с десяток лимонных косточек, авось взойдут), прибрался в доме, постирал половички и занавески — в общем, делал все, лишь бы не начать деградировать и окончательно не скатиться до уровня корабликов из коры и самолетиков из бумаги. А еще я много спал, порой по двенадцать часов в сутки. И всегда хотел есть.

Внезапно источником досуга стал мой собственный мобильный телефон — единственный имеющийся в моем распоряжении электронный гаджет, не считая навигатора, который без питания от машины сдыхал через пятнадцать минут. Я вдруг понял, что не использовал и десятой части всех возможностей своего сенсорного друга. Для меня он был лишь звонилкой и пейджером. Ну, еще в Интернет с него можно было выходить, но явно не в этой местности.

Покопавшись, я отыскал в собственном телефоне кучу полезных функций, которыми не преминул воспользоваться, дабы развеять скуку. Например, там была камера. Весь следующий день я бродил по дому и веранде, фотографировал все подряд, а вечером с любовью рассматривал, мысленно представляя свои фото-шедевры в лучших арт-галереях Москвы. Правда, через день мне это надоело. Затем в недрах памяти смартфона нашелся скачанный когда-то Верой самоучитель английского языка. Вот чем я займусь! — возликовал было я, но жестоко пролетел: для работы приложения требовался Интернет.

Еще в телефоне нашлись электронная книга и радиоприемник. И хотя для чтения мне были доступны только классики: Достоевский, Тургенев и Толстой — но это всяко лучше, чем «Анжелика» или мастодонты пера времен первых пятилеток. А вот радио стало подлинным подарком. После бесконечных дней тишины и разговоров с самим собой услышать чужие человеческие голоса, послушать музыку… Плевать, что ни одной из моих любимых радиостанций поймать не получилось, я был рад и тому, что ловилось.

Так дождливым пятничным вечером я и отмечал неделю своей отшельнической жизни: в кровати, с наушниками в ушах и с чашкой лимонного чая на тумбочке. Было десятое октября, по радио шел концерт по заявкам. В какой-то момент я, похоже, начал засыпать, но вдруг, почувствовав холодное дуновение, повернул голову в сторону входа… и невольно вскрикнул. На месте двери зиял пустой проем. А в проеме стоял человек.

В ту же секунду я слетел с кровати, схватил лежащий на тумбочке нож и отскочил в угол. Задетая неверным движением локтя, чашка упала на пол и, жалобно звякнув, разбилась вдребезги. «Твое имя давно стало другим, глаза навсегда потеряли свой цвет…» — вещал мне в уши Слава Бутусов, а я стоял с бешено колотившимся сердцем и ждал. Незваный гость как-то весь затрясся — казалось, он смеется — после чего вошел в дом. Я увидел, что с него ручьями стекает вода, оставляя на полу целые лужи влаги.

— Кто ты такой? Что тебе нужно? — неестественно громким голосом (проклятые наушники!) спросил я.

А потом он поднял лицо к свету, и я узнал…

Глава IV: Человек, которого я ждал

Мой двоюродный брат Андрей вполне заслуживает того, чтобы написать о нем отдельную книгу. Едва ли в моей жизни встречался человек, который повлиял на меня больше, чем он.

Он был бы подобен гончаровскому Штольцу, если бы рядом с ним отыскался какой-нибудь Обломов. Невысокий, плотный и очень спортивный, Андрей всегда был увлечен, всегда к чему-то стремился. А еще он искренне верил, что можно узнать все на свете, чего бы не пожелал, стоит только задаться целью. И всего можно добиться, было бы желание. И эти принципы свои он не раз и не два подтверждал на деле.

Хотя в детстве мы виделись не так уж часто, только на каникулах, каждая встреча, каждый день рядом с ним были незабываемыми. И дело даже не в том неиссякаемом источнике фантазии, творчества и юмора, каковой представлял собой мой брат, а в том, с какой энергией он брался за любое дело и как искренне не переносил праздности и безделья. Взявшись за что-либо, он не успокаивался, пока не доводил работу до конца, до той степени совершенства, на какую был в данный момент способен. И после этого, не останавливаясь на достигнутом, шел дальше, к новой цели.

Будучи старше меня на полтора года, он все мое детство служил образцом и примером, будь то игра, учеба или какое-нибудь полезное дело. Всегда я следовал за ним, впитывая его опыт и невольно перенимая также его манеры, привычки, шутки и многое другое. Каждое лето мы проводили в Зуево, и практически во всех наших начинаниях он был заводилой и вдохновителем. Его розыгрыши мы вспоминали спустя годы, его чувство юмора порой приводило всех в бешенство, но мы признавали безоговорочно: он был нашим локомотивом, никто не мог сравниться с ним. И все это без каких бы то ни было претензий на лидерство со стороны самого Андрея.

Ну кому, скажите, пришло бы в голову намотать между соснами на холме капроновых нитей, а потом загнать в эту импровизированную сеть нашего друга Витьку Мазина и покатываться со смеху, наблюдая его безуспешные попытки высвободиться из невидимых пут? А в другой раз подбить нас всех на ночную экскурсию к старому лесному кладбищу сквозь кишащий всякой живностью, практически дикий лес? Или в ночь Ивана Купалы прикинуться повешенным на люстре?

Репутацию моего брата лучше всего иллюстрирует следующий случай. Однажды, будучи уже подростками, мы приехали в деревню отдохнуть последний месяц каникул. Завалившись к Витьке, мы от его бабушки узнали, что он поехал на лодке встречать своего друга из Питера. Не долго думая мы взяли нашу лодку, перемахнули через озеро и причалили на противоположном берегу к пляжу, который про себя называли Дальним. Витькина лодка, пустая, мирно стояла, уткнувшись носом в берег, весла лежали внутри. Сам Витька, видимо, пошел навстречу другу — от пляжа через лес шла дорога к белорусскому поселку Южевичи, через который проходило шоссе — но по времени скоро должен был вернуться. Андрей тут же, без колебаний вытащил весла из Витькиной лодки и спрятал их в кустах, после чего мы, предварительно убрав нашу лодку в камыши, залегли неподалеку, предвкушая веселье. Скоро из лесу донеслись голоса, в одном из которых мы узнали Витькин. Минут через пять ребята вышли к берегу. Мы затихли, ожидая бури — когда Витька злился или паниковал, выглядело это очень уморительно. Каково же было наше изумление, когда раздался его спокойный голос: «Оба-на, весел нет… Похоже, Андрюшка приехал». Все, после этого можно было давать занавес.

Конечно, он был не только весельчак и любитель розыгрышей. Андрей много читал, интересовался окружающим миром, всегда был отличным собеседником, одинаково хорошо умеющим как рассказывать, что умеет каждый второй, так и слушать, что дано не многим. Впрочем, мне почти никогда не удавалось понять, что у него на уме: при всей своей общительности он был достаточно скрытным человеком, и очень неохотно пускал к себе в душу людей, даже близких. Поэтому я просто доверял ему в те минуты, когда мне нужно было кому-то довериться, и старался не докучать, когда видел, что чем-то он делиться не хочет. Особенно это касалось противоположного пола, с коим у него не всегда все складывалось гладко, несмотря на то, что в отношениях с девушками он был истинным джентльменом.

Бывало по молодости мы нередко ссорились, как это бывает у всех детей. Но никогда наши обиды не длились больше суток. Ведь играть и придумывать новые шалости гораздо интереснее, чем дуться друг на друга из-за какой-нибудь ерунды. Повзрослев, мы с Андреем стали видеться гораздо реже, чем хотелось бы, но всегда сохраняли теплые братские отношения. Недаром, именно у него я собирался искать убежища, когда встал вопрос о том, чтобы покинуть Москву, и даже не сомневался, что он примет меня.

Такой вот человек, мой двоюродный брат Андрей. И, как можно было догадаться, именно он в дождливый октябрьский вечер переступил порог моего убежища, именно с его одежды, щедро орошая дощатый пол, стекали потоки воды. И в тот самый момент, узнав его, я почувствовал, что груз сомнений, страхов, тревог и неопределенности, всю последнюю неделю отягощавший мою душу, сразу стал легче на треть.

Одним движением я сдернул наушники и снова обрел способность слышать.

— Брателло! Я так и знал, что ты здесь обитаешь! И неплохо обитаешь, я смотрю! — Андрей окинул взглядом дом, который моими стараниями за последние три дня принял вполне себе ухоженный вид. — Признайся, не ожидал, что я к тебе нагряну?

— Честно говоря, не смел даже надеяться, — мысли немного путались, я даже не знал, что ответить. — Как дорога?

— Говно, если честно. Я вообще удивляюсь, как ты на своем пузотере до деревни дополз!

— Повезло, — я поймал себя на мысли, что все еще жмусь в углу с ножом в руках, и вышел навстречу брату. — Вещи мокрые лучше на веранде повесь, пусть обтекут.

— Ага, точно.

Андрей вышел обратно на веранду, и через минуту вернулся уже без верхней одежды и обуви. Куртку он захватил с собой, справедливо решив, что возле печки она высохнет быстрее. Забавно, я не видел его уже добрых три года, но за это время мой брат совсем не изменился. Как будто мы встречались буквально вчера!

— И заметь, это я только от машины до дома дошел, двадцать шагов! Каков дождина! — Андрей гордо продемонстрировал мне мокрую насквозь куртку и стал аккуратно вешать ее на плечики. — Чаем угостишь?

Но голова моя уже была занята совсем другим.

— Как ты меня нашел? Откуда ты вообще узнал, что меня нужно искать? — ответ вдруг пришел сам собой. — Вера сказала?

Андрей только пожал плечами, мол, зачем спрашиваешь, если сам такой умный?

— Ну конечно, Вера, кто же еще. Вообще, твоя жена здорово злится на тебя, угадай, за что. Правильно: за все твои детские выходки. Но кроме этого она еще и беспокоится. Поэтому три дня назад она позвонила, рассказала, что ты уехал ко мне, но не доехал, попал в аварию и теперь сидишь, прячешься в какой-то деревне, куда раньше ездил на лето. Не нужно заканчивать Оксфорд, чтобы понять, о какой деревне идет речь. Поэтому сразу, как смог, я поехал в Зуево. Как видишь, не ошибся. И по пути, кстати, узнал кое-что интересное.

— Интересное?

— Ну да, — пока я ставил чайник и убирал осколки разбитой посуды, Андрей быстренько соорудил себе бутерброд с маслом и сыром. — Дорогой брат, ты в курсе, что с недавних пор тебя ищут не только люди в зеленой форме, но также и люди в синей? Еще немного, по популярности ты обгонишь героя Маршака. «Ищут пожарные, ищет милиция…»… Слушай, а у тебя жена всегда так матом ругается? Раньше я за ней не замечал.

— Что? — я замер с чайником в руках, полушага не дойдя с ним до плиты.

— Ну, когда она звонила, то была, кажется, немного не в себе. Точнее, мне даже совсем не кажется. По крайней мере, несколько раз она точно матернулась, но, похоже, сама не заметила. У вас все в порядке?

— У нас, вроде бы, да… Мы с ней разговаривали вчера… И позавчера. Мы уже помирились. Подожди, я не об этом хотел спросить!

— А о том, как я узнал про людей в синей форме? Все просто, друг Горацио. Во-первых, Вера сказала. Знаю, ты в подробности не углублялся, но я решил уточнить на местах. И уточнил. На пограничном пункте среди ориентировок висит информация о местных нарушителях, в числе прочих там и номер твоего авто значится. Рядом с фамилией владельца. А вы сильно треснулись? Я когда через двор пробегал, не заметил, чтобы твоя машина побитая была.

— Ты ее при свете дня не видел. Ужаснешься. Но… откуда они узнали мой номер?

— Похоже, тебе не повезло: несмотря на то, что, если верить оперативной информации, в момент ДТП пацаны были укурены в хлам, регистратор у них в машине работал в автоматическом режиме, и тачку твою запечатлел. Так что тебя ищут, и все, что я могу сделать — это поздравить тебя за прозорливость. Ты совершенно правильно решил не высовываться.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…

Говоря откровенно, полученная от Андрея информация так меня расстроила, что я не сразу подумал спросить, откуда ему известны такие подробности. Признаться, за неделю беспросветного отшельничества мой робинзонский пыл изрядно охладел, и, несмотря на относительную надежность Зуево в качестве убежища, я надеялся в ближайшее время вернуться домой. Самое позднее, через неделю. Но, получается, все мои задумки накрылись медным тазом. Нужно как-то искать выход. Неужели совсем нет зацепок?

— Стоп! — Я так резко вскочил на ноги, что Андрей подавился воздухом на вдохе. — Но если регистратор работал, он должен был зафиксировать, что это не я нарушал правила! Каким боком я вдруг стал виновником?

— Фил, да ты тут совсем одичал, — Андрей откашлялся и сочувственно покачал головой. — В конце концов, кто из нас юрист и кто из нас живет в России? Ты что, не знаешь, как у вас такие дела делаются? Регистратор был им нужен только чтобы твой номер определить и занести в протокол. После чего бухие полицаи чудесным образом отрезвели. Дальше их машину, которая мирно патрулировала трассу, внезапно подло протаранил заезжий отморозок, после чего столкнул в канаву и уехал, даже не оказав пострадавшим служителям порядка необходимой помощи. Так что не регистратор твой номер засек, а они сами все своими глазами видели и запомнили. Благодаря отменной выучке, а также вопреки пережитому стрессу и полученным в результате ДТП травмам. И, кстати, один из двоих, находившихся в машине, получил средней тяжести вред здоровью, а это по вашему кодексу уже уголовная статья. Теперь смекаешь?

— Подожди, я чего-то не понимаю… — чем дальше, тем веселее, оказывается, я уже уголовник! — А почему вообще такое внимание к этому делу? И откуда ты обо всем узнал?

— На первый вопрос я так отвечу: вот здесь, братан, тебе не повезло конкретно и по-крупному. Потому что одним из твоих случайных знакомцев оказался старший лейтенант Лопарев Сергей Александрович — сын начальника Псковского УМВД.

— Вах… Дело швах…

— Судя по рассказам, сие тот еще кадр, но ты у себя в Москве, наверное, на таких насмотрелся. Девиз по жизни: «папа крутой — творю, что хочу». Он в свое время в Пскове так отметился, что его только связи родителей от тюрьмы отмазали. Какая-то там была история со школьницей одной, вроде как они встречались, а потом она подала заявление на групповое изнасилование, после чего ее чуть живую нашли в придорожной канаве. В итоге дело как-то замяли, но нашего героя от греха подальше перевели в Себеж. Впрочем, он и тут, смотрю, не скучает.

— Да уж… — все мое участие в диалоге как-то невольно свелось к роли активного слушателя. Слушателя и офигевателя.

— А теперь они тебя ищут. Батя ему сказал, чтоб репутация чистая была, без пятнышка. А тут машину служебную разбили, виновного не поймали. Они видели, как ты по трассе дальше поехал и почти сразу же на пограничный пункт ориентировку послали. Так что им известно, что в тот вечер похожая по описанию машина границу не пересекала. Значит, ты где-то здесь. И твоими поисками настолько интересуются, что этот самый Сергей Александрович лично каждую неделю приезжает. А ему докладывают, как положено.

Тут определенно было над чем подумать. Оказывается, на меня нашлась статья не только в Законе о воинской обязанности, но и в Уголовном кодексе, и, возможно, даже не одна! И я даже кровным врагом обзавелся. Вот уж пошел по нисходящей! Настоящий дерзкий пацан. Может, поискать в приемнике Радио-шансон?

На плите закипел чайник.

— Извини, у меня только безалкогольное, — я принес из серванта две чашки. — Так кто тебе все эти страсти рассказал?

Андрей широко улыбнулся.

— Не имей сто рублей… Помнишь, Шеиных, к которым мы в Южевичи за молоком ездили? Ну, вот, у них сын был, Борис, сейчас он как раз служит на пограничном пункте, считай, в двух шагах от дома. Мы с ним встретились, когда я оплачивал проезд по платной трассе. Разговорились. Он-то мне и поведал о злоключениях твоих. И ориентировку показал. Но ты не думай, он парень хороший, не сдаст. Кстати, может, ты мне объяснишь, почему я должен платить двести рублей за дорогу, по которой мне нужно проехать триста метров, до первого поворота?

— Дура лекс сед лекс…

— Сам ты дура. Ладно, ты, главное, не переживай, все будет хорошо. И вообще, я тебя в курс дела ввел, теперь твоя очередь меня радовать. Рассказывай, как ты тут?

— Ну, это долгая история…

Выходные пролетели очень быстро. С Андреем скучать было невозможно, он никогда не сидел на месте и всегда знал, чем следует заняться в ближайшую минуту. Сам он не приезжал в Зуево уже три года, для него здесь тоже многое изменилось. Посему следующим утром чуть свет мы были уже на ногах.

Погода как по команде наладилась и располагала к прогулкам.

Так, мы побывали на скрытой пристани, где раньше хранились лодки местных жителей. Она располагалась метров на триста правее основного пляжа, к ней вела узенькая тропинка, на сегодняшний день практически заросшая. Тихий уголок. По здравом размышлении после недолгого совета мы решили перегнать сюда нашу лодку. Правда, соседство у нее оказалось печальное: на берегу небольшой бухточки лежали рассохшиеся остовы двух ее сестриц, за которыми уже никогда не придут хозяева. Останки третьей догнивали в воде у самого берега. Но бухточка была тихая, а главное — укрытая от чужих глаз. А в сложившихся условиях кто знает, когда может понадобиться незаметно от посторонних воспользоваться собственным плавсредством?

Также мы прошвырнулись по лесу, и Андрей показал мне одну местную достопримечательность, о которой я не знал.

— Смотри. Я сюда сам лет пять назад случайно забрел. Похоже, здесь какие-то сектанты собирались.

Местечко и вправду было примечательное. Посреди леса, окруженная с трех сторон глухим буреломом, имелась прогалина, в центре которой красовался большой корявый пень. Габариты пня, еще больше внушавшие уважение на фоне растущих вокруг сравнительно молодых и тонких деревьев, указывали, что он являлся одним из последних напоминаний о росшем здесь когда-то гигантском реликтовом лесе, остатки которого еще сохранились западнее, в Беловежской пуще. Весь пень был утыкан свечными огарками, их было не меньше сотни, если не больше. Земля вокруг вытоптана, всюду следы кострищ — да тут кто-то регулярно бывает! И это все в трех километрах от деревни! Андрей задумчиво рассматривал капище.

— Собирались и собираются. И вправду местечко атмосферное — согласился я. — Но ты ведь не просто так мне его показал? По лицу вижу.

— Может, просто, а может, и не просто: я и сам пока не знаю, если честно. Просто чтоб ты в курсе был, что тут не так безлюдно, как тебе могло показаться.

— Хм, интрига. И что же, думаешь, по нашему лесу и вправду сектанты гуляют? Режут кошек? И славят Перуна?

Андрей хмуро огляделся по сторонам.

— Этот лес давно уже не наш. А про сектантов… Хочешь узнать?

— Да, хочу. Интересно ведь, что у меня за соседи тут нарисовались. Ты их видел хоть?

— Это ты у них нарисовался, — снова поправил меня брат. — Они тут раньше обосновались. Нет, я сам не видел, но знаю, кто видел. Если скучно станет, можешь у него порасспрашивать.

— Это кто же?

— Давай не здесь. Здесь лучше вообще не разговаривать… И оставаться надолго не стоит… Мало ли…

— Хорош нагнетать, — оборвал я его. — Тоже мне открыл рубрику «Страшилки лагеря «Орленок»». Не забывай, ты-то уедешь, а я тут останусь, один. Мне и без твоей мистики не очень комфортно спится под скрип деревьев. Пойдем домой.

— Извини, — Андрей почему-то развеселился. — Как-то не подумал с этой точки зрения… Да, лучше бы я тебе не показывал пенек. Домой пока не пойдем. У меня еще кое-что интересное для тебя есть. Не хочешь прогуляться до Черного ручья?

Черным ручьем мы называли небольшую речку, что текла к юго-востоку от деревни, в лесу. В самом его названии не было ничего мистического, просто вода в ручье и вправду черная: видимо, русло где-то проходило над торфяниками. Гуляли мы там нечасто, и хотя ничего страшного в нем вроде бы не замечали, по одиночке навещать ручей побаивались.

— Очередная паранормальная зона? — я скептически хмыкнул. Помню-помню, как ты Макса запугивал. Вообще, отсюда до ручья далековато будет. Или он здесь недалеко? Я ведь даже не знаю, в каком месте он в озеро впадает.

— Ха, а кто тебе сказал, что он впадает в озеро? — довольный Андрей начал решительно углубляться в чащу.

— А он не впадает?

— Я не знаю. Может, и впадает, но я не видел, и ты не видел. Так откуда нам знать? Ты же юрист, а разве юрист не должен быть педантом?

Я разозлился. И чего он так веселится?!

— Да ну тебя в пень, педант, что за тень на плетень ты наводишь? Ты что-то знаешь про этот ручей или просто так, ностальгия накатила?

— Кое-что знаю. Правда, не знаю, впадает ли он в озеро, но то, что я знаю, тоже весьма увлекательно. Пошли.

Спустя полчаса мы вышли на берег неширокой речки, воды которой не отбрасывали бликов. В царившем вокруг полумраке казалось, что вместо воды русло ручья заполнено кровью. Я невольно сделал шаг назад. Странно: раньше так не впечатляло. А всему виной этот улыбающийся дядя Шьямалан со своими страшилками!

— И что же ты хочешь мне показать тут? Еще одно капище?

Андрей не ответил, он с озабоченным видом обшаривал кусты возле самой воды и что-то бормотал себе под нос:

— Так тут же были… Или не тут? Здесь нет… Но я точно помню… Были тут…

Наконец я не выдержал.

— Что было тут? Что ты ищешь?

— Я тут три года назад водку спрятал… Две бутылки… Думал, мы с Витькой выпьем, а он, гад, соскочил тогда, вот я их и спрятал до лучших дней. А теперь их нет.

— Мда… Ты бы их прямо в воду засунул. Ручеек-то по весне разливается! А за три года… Не, тут без шансов. Уплыли твои бутылки.

— Б…!

Видя, как веселье брата в долю секунды сменилось неприкрытой досадой, я не смог удержаться от смеха.

Вечером мы сидели на летней кухне и пили чай с печеньем и свежими булочками, которые Андрей испек в духовке. Я был настроен на то, чтобы экономить газ, но если мой брат что-то решил, то переубедить его было не проще, чем повернуть вспять Миссисипи: он кивал, вслух соглашался с тобой — после чего делал все по-своему. Но булочки получились вкусными: на такие газа не жалко.

— Ты сказал, что знаешь человека, который мог бы рассказать мне про капище. Кто он?

— Ты тоже его знаешь. Это Пашка Смирнов, помнишь такого?

— В первый раз слышу.

— Да ладно! Может, ты и Веню-шамана не помнишь?

— Помню, конечно. Такого забудешь!

— Ну вот, а с ним паренек все время ходил, байки нам всякие рассказывал.

— Ааа… Теперь вспомнил.

Веня-шаман был своего рода здешней знаменитостью. Когда мы были совсем детьми, он жил в Зуево, ему принадлежали два крайних дома, что сразу за Витькиным. Свое прозвище он обрел благодаря образу жизни: он носил длиннющую шевелюру, бороду, все время ходил босым, и летом (на минуточку, летом у нас в обилии водились змеи, и не только безобидные ужи, а вполне себе ядовитые гадюки), и зимой (ну, сами понимаете), и постоянно рассказывал всевозможные небылицы. Говорили, он был йогом, спал на стекле и питался воздухом. Немного повзрослев, я узнал, что питался он еще и водкой. К нему часто приезжали гости, иногда обычные, иногда странные, но всегда у него было людно, слышался смех, то и дело накрывали на стол. В какой-то момент Веня собрал вокруг себя небольшую группу не то последователей, не то собутыльников, все — молодые ребята из соседних деревень, и стал ходить с ними, в чем-то их просвещая. Вреда от них не было, и деревенские мужики их не трогали, хотя и болтали всякое за спиной. Среди этих последователей был и Пашка Смирнов, длинный нескладный парень, который говорил, будто понимает язык комаров.

Вообще, мы Веню побаивались, и, хотя он знал массу интересных историй и страшилок, старались держаться от него подальше. Особенно напугал он нас однажды в ночь Ивана Купалы, когда мы жгли костер на берегу озера, а он вывалился из леса вместе со всей своей бандой и устроил бесовские пляски на глазах четверых маленьких детей. Потом, конечно, пришли взрослые, разогнали буянов, но мы еще долго не могли отойти от увиденного и обсуждали произошедшее исключительно шепотом. Среди беснующихся тогда был и Пашка. После этой истории Вениным ученикам запретили ходить в деревню. А уже позже я узнал, что Веня бросил свои дома и уехал в Москву, где стал успешным предпринимателем и сейчас владел небольшой сетью продуктовых магазинов. Вот вам и шаман.

— А Пашка, стало быть, не уехал?

— Нет. Он в Толосцах живет. По крайней мере, жил, когда я последний раз сюда заезжал. Мы с ним в магазине встретились, он меня узнал, в гости звал. Он сразу за магазином и живет, это я запомнил.

— Ты не пошел?

— Нет, я торопился тогда. Но ты, если хочешь, зайди, вдруг совсем уж скучно станет здесь куковать. Он тебе много интересного расскажет, я уверен.

Глава V: Обо всем понемногу

Рассвет застал меня нежащимся в кровати и совершенно не желающим поднимать свое туловище выше уровня матраса. Андрей уехал еще затемно, бодро взревев на улице всем своим внедорожным табуном под капотом. Моя несчастная Пенелопа в ответ жалобно чвиркнула брелоком сигнализации, словно призывая хозяина рвануть следом за удаляющейся машиной. Нет уж, дорогуша, у небесной канцелярии относительно нас совсем другие планы.

Мысли лениво перетекали в голове, задерживаясь на каких-то незначительных остановках, после чего снова начинали неспешное кружение в дебрях памяти и чувств. Например, подумалось, что сегодня понедельник, и сейчас в сотнях городов и деревень, от Мурманска до Кейптауна, толпы людей идут, кто на работу, кто на учебу, кто просто по делам — а я лежу тут, совсем один, и мне почти хорошо. Меня не ждут на работе, и мне не нужно никуда идти. Я — капля, выброшенная из людского моря, что мирно покоится в двух шагах от кромки прибоя, недостижимая для волн и приливов. Не выше других и не ниже — просто в стороне.

А ведь ровно год назад мы с Верой летали отдыхать. Какой тогда был восторг, впервые побывать за границей, впервые увидеть море, настоящее теплое море, а не зеленоватую муть Маркизовой лужи! Вот бы сейчас нырнуть в прозрачные воды того заливчика, на берегу которого стояла наша гостиница, поплавать над кораллами, снова увидеть все те диковины и чудеса, которые там обитают. С детства я грезил морем, не представлял себе иной жизни, кроме как на палубе корабля, будь это хоть самый вшивый катер. Лишь бы на море. Я думал стать капитаном, ходить в дальние походы. Нет, я не мечтал открывать новые земли, ибо знал, что белых пятен на глобусе уже не осталось, но как хотелось увидеть мир, пусть даже сам я этому миру не мог дать ничего. Море так и не стало моей родной стихией, просто не сложилось. Но с тех пор путешествие на любом плавсредстве крупнее надувного матраса вызывает в моей душе детский восторг, хотя, конечно, я стараюсь этого показывать. Но себя ведь не обманешь.

Может быть, позавтракать? Заботливый Андрей привез кучу самой разнообразной еды, теперь голодная смерть мне точно не грозит. Как насчет яичницы с ветчиной? Или обжаренных гренок с чесночным соусом? Но для этого нужно встать и тащиться на летнюю кухню, а на улице так прохладно… Нет уж, лучше еще полежу. Тем более, на сегодня все равно особых дел нет, разве что на озеро сходить, позвонить Вере. Без Веры тут плохо. Все, что ни попросили, отдал бы за то, чтобы коротать свою ссылку не одному, а с женой. Верочка…

Вообще, мы с ней довольно часто ругаемся, но никогда так, чтобы всерьез. Хотя порой получалось довольно громко. Раньше, когда мы только начинали встречаться, я был дико ревнивым, но потом это как-то вдруг сразу прошло. Наверное, научился ей доверять. Вот и сейчас, хотя я уже десять дней как живу тут, еще ни разу меня не посещала мысль, что она может искать замену моему обществу. Сама Вера тоже неревнивая, к счастью, хотя, к кому меня тут ревновать? К кабанам?

Кстати о кабанах. Андрей обещал в следующий раз привезти папино ружье, так что плохим свинкам не поздоровится, коль они решат снова меня навестить. Да уж, вот так мы и повзрослели. Раньше привозили из дому сохраненные с новогодних праздников петарды и хлопушки, а теперь ружья таскаем. Сразу понятно: мозги все те же остались. Чтобы это понять, достаточно было увидеть мое лицо, когда я услышал про ружье. Я сам увидел себя в зеркале, и от этого еще больше развеселился. Деградирую, похоже. Но блин, ружье!

Вчера мы еще раз проверили мой импровизированный крепостной вал, добавили, где нужно, кольев — получилось качественно. Особенно удачной была идея Андрея натянуть поверх прозрачных участков ограды куски старых тепличных пленок, что резко снизило обзорность со стороны потенциального противника. Может, раз уж будет ружье, сегодня бойницы соорудить? Или, все-таки, чем-нибудь полезным заняться?

Жалко, что сейчас не лето, а то можно было бы сходить за ягодами или грибами. Я сам не помню, но мне рассказывали, как меня четырехлетним первый раз привезли в Зуево. Тогда мы с мамой и тетей пошли за черникой. Тетя Лена, человек с оригинальным чувством юмора (видимо, Андрей от нее унаследовал), на вопрос моей мамы о змеях отмахнулась: «Да ну, какие змеи! Так, может, ужики встретятся». Мама лишь потом поняла, что это она так пошутила: поняла, когда обнаружила меня радостно тыкающим палкой в клубок гревшихся на кочке гадюк. Как же мне тогда повезло, что я не стал тянуться к незнакомый живности руками! Мою любознательность вполне удовлетворило то, что змейки забавно шипели и уползали. Бррр… Хорошо, я всего этого не помню. Тетя Лена тогда получила от младшей сестры суровый нагоняй. Кстати, собирать ягоды я никогда не любил, может, виной всему детская травма? А все говорили, что лень.

О чем бы еще поразмышлять? Вон в потолочную балку вбиты два загнутых кверху гвоздя, к которым раньше крепились качели. Забавно, но историю, после которой качели исчезли, я тоже не помню, хотя был главным ее участником. История довольно прозаична: в один прекрасный день качели улетели, да не пустые, а вместе со мной. Еще более забавно, что взрослые до сих пор расходятся во мнениях, в какую именно сторону я полетел. Находившаяся в то время на веранде тетя Лена утверждает, что я пролетел мимо нее через открытую дверь, а раскачивавший меня старший брат Илья говорит, что я спикировал под кровать. Вот и кому из них верить? А, может быть, я летал два раза?

Да уж, детство, что ни говори, получилось веселым, можно вспоминать и вспоминать. Именно в Зуево я научился плавать. Помню, как было стыдно, когда, приехав однажды летом (мне тогда было восемь), я узнал, что детей теперь отпускают самостоятельно купаться, но лишь тех, кто плавает. Андрей, Витя умели, даже Макс, который на полгода младше меня, уже держался на воде. А я? Почему я не могу? «Не переживай, — сказал мне тогда дядя Вова, папа Андрея. — Сразу плавать никто не начинает. Сначала выучи двадцать пять способов захода в воду и восемнадцать способов выхода из воды. Когда освоишь все, можешь приступать непосредственно к плаванию».

Дядя Вова военный, офицер, так что юмор у него тоже не рядовой (определенно, с такими генами Андрей просто обязан был становиться писателем-сатириком! И чего его так тянуло к информатке?). Шутки шутками, но я-то поверил и всерьез занялся подготовкой: в течение недели исправно заучивал способы захода в воду и выхода из воды. Разумеется, все способы я тут же придумывал на ходу. И задом наперед, и на руках, и на спине. Ребята плескались в отдалении, играли, заплывали на глубину, а я увлеченно ползал по мелководью, ибо верил, что постигнув все способы захода и выхода, я смогу научиться плавать. Звучит, конечно, бредово, но… В своих попытках и тренировках я отдалялся все дальше от берега, все меньше боялся воды… и поплыл! Для меня это было подлинным шоком: как же так, ведь еще не все способы изучены! Но я легко держался на глубине, не тонул и мог играть вместе со всеми — это было круто! Тогда я безмерно гордился собой, и было от чего: не каждому за неделю удается освоить технику плавания, да еще и без помощи взрослых! С тех пор я так и не выяснил, довелось ли еще кому-нибудь научиться плавать столь нетривиальным способом, но дяде Вове был очень благодарен — за науку.

Может быть, осмотреть просевший угол дома и попробовать как-нибудь его поднять? Если получится, будет здорово: нижние бревна в этом месте основательно отсырели, наверняка уже появилась гниль. Их придется менять, но пока можно хотя бы уберечь их от вредного воздействия. Стоит попытаться. Домкрат есть в машине, а щель между нижним бревном и фундаментом можно заткнуть сухим брусом и заделать паклей — в сарае ее предостаточно.

Ладно, что-то я совсем уже залежался — пора вставать.

Глава VI: «Отдыхаем хорошо» или второй поход в Толосцы

Вторая неделя прошла спокойно за исключением маленькой неприятности. Во вторник, гуляя по холмам, где мы в детстве строили крепости, я споткнулся о сухую ветку и потянул ногу. В результате два дня вынужденного полупостельного режима — нога распухла, — и зарок впредь быть осторожнее. Все-таки, до ближайшего травмпункта километров сорок, а запасными ногами я как-то не обзавелся, так что… Впрочем, в вынужденном бездействии были и свои плюсы: по крайней мере, не надо придумывать, чем себя занять, и можно бездельничать, так сказать, официально.

В пятницу пришла смс от Андрея, которой он извещал, что на эти выходные он не приедет, так как по работе заслан в Вильнюс. «Но ты не скучай, — гласило сообщение. — Сгоняй в Толосцы. Там по субботам дискотеки в клубе: музыка, девчонки. Развейся».

А почему бы и нет, решил я. В конце концов, надо хоть как-то развлекаться. Правда, про «сгоняй» Андрей явно погорячился, ибо придется идти пешком. Но, хотя бы, есть повод прилично одеться, недаром же я свои джинсы и рубашку вчера стирал. А то хожу в трениках и фуфайке, как алкаш.

На следующий день, побрившись, причесавшись и облачившись в чистое, я не узнал себя в зеркале. Ну, крутой! Теперь все девчонки будут мои, ведь в новеньких турецких джинсах и рубашке из супермаркета я просто Джеймс Бонд на фоне местных аборигенов! Интеллигентный, образованный, обходительный. Ха-ха, как же, такой мачо сразу привлечет к себе внимание, только, боюсь, не девушек, а их парней. А подобный контингент, помнится, чужаков не очень жалует.

Мысль о крепких деревенских ребятах несколько охладила мой энтузиазм, тем более, в памяти имелся похожий эпизод, связанный с походом в сельский клуб, который закончился весьма плачевно (не для сельских, разумеется). Но посмотреть на местный колорит очень хотелось, да и сидеть в четырех стенах откровенно достало, поэтому я дал тусовке зеленый свет.

Деревню покинул с таким расчетом, чтобы добраться до Толосцев еще засветло. Вообще, ходить пешком я любил, да и бешеной собаке десять верст не крюк, даже если одна из собачьих лап только-только оправилась от растяжения. Как-то раз мы с Верой за два дня прогулок прошли по Москве пятьдесят километров, так что долгие пешие марш-броски меня не пугали: десятка туда, десятка обратно — не рекорд. Да и полезно, как-никак физические нагрузки.

Погода радовала, дорога почти полностью оправилась от последствий недавних ливней, идти было приятно и почти легко. Осень вступила золотую пору. Тихо шелестел лес, разворачивая над головой хоровод листопада. Желтые, красные, зеленые листья бесконечной вереницей, кружась и планируя, укрывали землю пестрым мягким ковром. Легкие наполнялись чистейшим воздухом, какого не встретишь ни в одном городе мира. Как же здесь хорошо! Вдохновленный царившим вокруг умиротворением, я тихонько запел на манер вальса:

  Ах, извольте, сударыня, руку подать,   Я лишь этого мига весь вечер ждал,   Чтобы робко за талию вас приобнять   И, краснея, пройти через праздничный зал.   Посмотрите вокруг: ослепительный блеск   Новогоднего бала пьянит без вина.   Время сжалось в предчувствии новых чудес,   И я в ваших очах искупаюсь сполна.   Этот вальс для вас, этот вальс для вас,   Никого вокруг, только блеск ваших глаз,   Только блеск ваших глаз. Пусть закружит нас   Этот вальс, этот вальс, этот вальс…

Мой путь пролегал мимо двух опустевших деревень, при виде которых я невольно оборвал пение: слова сами застряли в горле. Если Крошково еще сохранило кое-какие признаки сезонной обитаемости (так, парочка мало-мальски целых домишек), то Валовники являли собой полнейший упадок. Подгнившие покосившиеся срубы с обваленными крышами, зияющие пустыми провалами окна, голые столбы оград, следы разорения и смерти — вот что видел я. И невольно становилось жутко при мысли, что еще десять лет назад в окнах этих домов горел свет, а на верандах отдыхали хозяева. Какой чудовищный контраст: запустение и тлен на фоне буйства красок осеннего леса!

С такими вот двоякими мыслями спустя полтора часа я вышел к Толосцам и только у дверей клуба вспомнил, зачем, собственно, сюда явился. Было начало восьмого, уже темнело, но дискотека только в восемь, так что у меня имелся почти час ничем не занятого времени. Если честно, я не фанат танцев. Природа не одарила меня ни пластикой движений, ни свойственной танцорам раскрепощенностью, поэтому сама дискотека была как-то по боку. Мне просто хотелось побыть в людском обществе, хоть в каком-нибудь. Две недели изоляции — вполне достаточный срок, чтобы «поплыть»: сейчас я был рад любым людям… Ну, почти любым.

Решив осмотреть поселок, я у первого же дома столкнулся с местной молодежью, и молодежь эта очень мне не понравилась. Взаимно. Трое пацанов, прикинутых по последней местной моде, в черные спортивные костюмы, встретили меня недружелюбно-агрессивными взглядами. Я уж было решил, что сейчас попросят закурить, расспросят, откуда такой взялся (с плавным перетеканием беседы в мордобой), но обошлось, пропустили. Пройдя до автобусной станции и встретив там еще одну компанию, я решил, что достаточно нагулялся и лучше вернуться к клубу.

Как раз вовремя: несмотря на то, что до начала «официальной части» оставалось еще добрых полчаса, народ вовсю стягивался на развлечение. В основном, конечно, молодежь, хотя встречались и женщины предбальзаковского возраста, и даже вполне себе взрослые мужики с пивными животами. Внутри клуба уже играла какая-то музыка, но немалая компания тусовалась и снаружи. Стояли, в основном, небольшими группками, по два-три человека. Почти как на светском рауте, только вместо бокалов шампанского пиво и коктейли в жестянках, а вместо речей о политике и искусстве… В общем, и так понятно. Не скажу, что мне все это особо нравилось, но раз уж пришел, будем осваиваться. Да и присесть хотелось, как-никак десять километров отмахал, ноги слегка гудят. Посмотрим, что там внутри.

Внутри тоже было нескучно, а главное, гораздо шумнее. Музыка рвала уши, девки лихо отплясывали, кто в такт, а кто уже не совсем. Сильный пол в основном кучковался по углам. Под потолком клубился дым, да такой густой, что я даже подумал, не горит ли чего. Оказалось, все в норме, дело привычное. У дальней стены имелось что-то вроде барной стойки — не знаю, как описать сие сооружение более точно — возле нее я и примостился, облюбовав высоченный стул и давая отдых ногам.

К слову, на меня совершенно не обращали внимания, что показалось странным, ибо в таких небольших поселках все друг друга знают в лицо, и любая новая физиономия невольно бросается в глаза. Причина подобной апатии внезапно разъяснилась сама собой: к «стойке» подошли два молодых парня, до этого оттягивавшиеся в центре «танцпола» (в дыму я их сразу не приметил), и только вблизи стало видно, что оба они в форме и при погонах. Полиция, значит. Ну и чудненько, мне тут спокойнее будет.

Чтобы не выделяться, я заказал себе пиво да так и сидел, напустив отрешенный вид и тихонько поглядывая по сторонам. Танцы продолжались, народ гудел, пустые бутылки катались по полу. Откуда вообще в Толосцах столько молодежи? Или тут не одни только местные?

Иногда музыка ненадолго смолкала, тогда до меня доносились обрывки различных разговоров:

— Славик, хорош!

— Юлька, ты сегодня супер!

— А где Колян?

— Серега, иди к нам!

— Музыка говно, в прошлый раз нормальную ставили!

— А кто это там такой?

Последнее, видимо, относилось к моей скромной персоне. Когда в очередной раз запустили музыку, к стойке подскочила какая-то девчонка, схватила меня за руку и потянула за собой. Желания танцевать так и не появилось, поэтому я как можно вежливее освободил руку и помотал головой. Мне ведь просто хотелось смотреть на людей, слушать голоса. Девушка, видимо, разозлилась, топнула ногой и, сказав мне что-то (по губам показалось, что «дурак»), вышла из клуба. Странная какая-то… Хотя, вроде, симпатичная.

Переведя взгляд обратно на танцующих, я внезапно ощутил чужое внимание. «Внимание» исходило от тех самых полицейских, и взгляды у них были… Ну, такие заинтересованно-подозрительные. Примерно так, сидя на подоконнике, смотрят коты на пролетающих за оконным стеклом голубей. Внутри вдруг все оборвалось. Какой же я дебил! Ведь меня разыскивают, в том числе и полиция, а я, как индюк, сижу тут весь такой неместный! Надо валить отсюда, причем, срочно!

— Уважаемый… — пока я озирался в поисках подходящей траектории для продвижения от стойки к выходу, один из полицейских, в форме лейтенанта, уже оказался возле меня. Музыка как раз на несколько секунд стихла, поэтому я успел расслышать несколько слов. — Лейтенант Рощин, Себежское РОВД. Ваши доку…

Музыка снова заиграла, слова лейтенанта потонули в грохоте электронных аккордов. Никогда не переносил драм, да еще такой долбящий, но сейчас он, как никогда, кстати. Я прикинулся глухим и, вопросительно-вежливо улыбаясь, уставился на офицера, вроде как, не понимая, чего он от меня хочет. В то же время мозг лихорадочно вращал всеми своими шестеренками в поисках выхода. А лейтенант Рощин все пытался что-то до меня донести, но слов я не слышал.

Тем временем подошел его сотоварищ в погонах старлея и молча посмотрел мне прямо в лицо, буквально сверля взглядом. Какой неприятный тип.

— Так ты кто такой, бл..? — проорал он сквозь шумовую завесу.

Счет шел на секунды, медлить было нельзя, и я решился. Выкатив глаза в притворном удивлении, я начал тыкать куда-то за спины сотрудникам правопорядка, и едва те повернули головы в указанном направлении (вот уж не думал, что такой детский трюк сработает!), что было мочи, оттолкнул их от себя и драпанул в сторону выхода.

Ох, я втопил! До двери было всего метра четыре, я пробежал три с половиной, наступил на пустую пивную бутылку и с заметным ускорением вылетел на улицу.

— Серега, это он! — неслось вдогонку. — Держите его!

Приземление получилось так себе: хорошо, хоть не носом. Вскочив на ноги, я невольно охнул от резкой боли, пронзившей только-только зажившую лодыжку. Твою мать! Сходил на дискотечку… Но ступать пока можно, значит, надо драпать, и драпать на пятой передаче.

Мое сколь внезапное, столь и эффектное появление, а также крики изнутри привлекли внимание общественности, отдыхавшей снаружи: отовсюду потянулись чужие руки. Но руки эти принадлежали людям уже порядком набравшимся, потому я легко протолкался сквозь редкий заслон и газанул… Нет, не к дороге в Зуево, на это у меня еще хватило ума — я побежал по шоссе в сторону Южевичей, к белорусской границе.

Наверное, вот так и бьются мировые рекорды скорости: в темноте и без свидетелей. По крайней мере, когда я отмахал по прямой уже метров двести, преследователи так и не объявились. И тут нога подвернулась во второй раз, да так, что на этот раз я едва не взвыл. Похоже, свой ресурс она исчерпала. Кое-как доковыляв до кустов, я практически скатился в придорожную канаву, где затаился, оказавшись по колено в холодной воде.

Тем временем наверху господа офицеры, похоже, смогли организовать какое-то подобие погони. Мимо меня пробежало человека три-четыре (самих людей я не видел, слышал только тяжелый топот ног по асфальту), потом крики, что-то вроде «Куда он делся?», после чего временно все затихло, но лишь временно.

Я понимал, что мой нехитрый маневр едва ли даст большую фору, потому оставаться на месте было опасно. Ледяная вода немного успокоила боль, и можно было передвигаться, пусть и не очень быстро. Но не успел я выйти на сухое место, как снова послышались крики, а затем и треск сухих веток, как будто сквозь придорожные кустарники ломилось крупное животное. Несколько животных.

— Ребятки, он в канаву сиганул, вон там, я видел! — раздался откуда-то сверху шамкающий старческий голос. — А он что, украл чего? Ох уж эти приезжие…

Отвечать непрошенному помощнику никто не стал, а я понял, что дело мое кисло. Чертов дедок! Небось, слепой уже, а даже в темноте нездешнего опознал. Вот тебе и местный колорит.

Но просто так, за здорово живешь, сдаваться не хотелось. Подняв с земли ветку потяжелее, я приготовился к отпору. Что мне еще оставалось делать? Прятаться? Но куда? Сейчас не лето, а где спрячешься в осеннем лесу, когда все кусты просвечивают, как полуистлевшие скелеты? Разве что в елках… Елки!

Всего в десяти шагах от меня высилось несколько мохнатых елей, ветви которых стелились до самой земли. Драться или прятаться… Треск усилился, и когда на прогалину, где только что стоял ваш покорный слуга, вышли люди, меня там уже не оказалось.

Земля была сырой и холодной, но я не чувствовал холода, как не чувствовал и боли в лодыжке. Зато заныл правый локоть, видимо, расшибленный при падении возле клуба. Но почувствовал я только сейчас.

Из кустов вышли двое. Те самые полицейские, едва различимые в ночной тьме, их выдавал блеск звездочек на погонах.

— Мих, ты уверен, что это был он? Я думал, он давно уже свалил.

— Если не он, чего тогда деру дал? Да по нему видно было, что левый какой-то, я тебе сразу сказал.

— Убью тварь, — прошептал тот, которого назвали Серегой. — Просто пристрелю, когда найду. Мне из-за него еще полгода здесь гнить.

— И мне тоже…

— Слушай, — Сергей вдруг хлопнул товарища по плечу. — А может, это, все же, не он? Вдруг просто дурачок какой? Если окажется, что не он, мы себя такими лохами выставим, всей деревне на посмешище. Смотри, если это не он, с тебя спрошу.

Тот резким жестом скинул руку.

— Давай без этого, а? Без подстав. Ты мне другое обещал! В обмен на то, что я взял тебя в дело.

— Ладно-ладно. Не ссы, Михалыч! Вообще предок мой отходчивый, и не такое разруливали! Через год мы уже в Пскове будем, а еще через два в Питере. А там такие дела! Дяде Гене твоему и не снились.

Миха, казалось, тут же успокоился.

— Слушай, Серый, — задумчиво сказал он. — А если мы его найдем, и он во всем сознается, твой батя не остынет пораньше?

Серый залился беззвучным смехом.

— Ты че, дорогой, из другой реальности приехал? Или уже попутал, что это только по материалам дела тот козел в нас въехал? Предок-то знает, как все на самом деле было. К тому же, у нас тут еще работа есть, если не забыл.

— Да, помню я, помню… Сам же тебя и привел туда.

— А что, уже жалеешь?

Все это время я лежал в каких-то пяти шагах от своих преследователей и слышал каждое слово. Это что за работа такая, интересно? Сомневаюсь, что для нее нужен полосатый жезл и папка с бланками… И кто такой дядя Гена?

Серега тем временем начал терять терпение.

— Ну что, кто-нибудь найдет этого ублюдка? Или мне самому искать? По любому, он где-то прячется. Выходи, мразь!

Ага, размечтались.

— Миша, Сергей! — на прогалине появилась еще одна фигура, и по голосу, несмотря на свойственную курильщикам хрипотцу, я опознал в ней девушку. — Я его видела, он через шоссе перебрался, в сторону Томсино побежал!

— Как через шоссе? Там никого нет, что ли? Козлы недоделанные! — через минуту о преследователях напоминали лишь отдаленные матерные вопли старшего лейтенанта Сергея Лопарева — во как, я даже фамилию его вспомнил! — а я лежал себе на сырой земле в окружении колючих веток и не мог взять в толк, кого они там увидели на шоссе. И, любом случае, был очень благодарен этому человеку: возможно, он спас меня от крупных неприятностей.

Глава VII: На грани

Дорога домой стала испытанием сродни подъему на высоченную гору типа Эвереста или Чогори. Конечно, сам я на Эверест никогда не поднимался, но мне кажется, по затраченным усилиям, а главное, по скорости передвижения это примерно то же самое. Ценой невероятных усилий получилось пройти, точнее, проковылять, примерно четверть пути, после чего я привалился к ближайшему дереву и понял, что это все. Нога распухла так, что не помещалась в штанине, правый локоть не гнулся, начали ссаднить все мелкие порезы и царапины, полученные при двух падениях и во время продирания через кустарники. Вдобавок ко всему я промок и потому дико мерз, а при себе не было даже вшивой зажигалки, чтобы зажечь костер и переждать ночь. Так что единственным средством для борьбы с холодом было движение.

Передохнув с полчаса, я пошел дальше, через силу, проклиная себя за безалаберность, непредусмотрительность и неосторожность. Казалось, прошедшие две недели могли научить хоть чему-нибудь, сделать взрослее, рассудительнее, но нет. К чему нам опыт — сын ошибок трудных! И теперь мне грозит настоящая опасность, сейчас я беззащитен, как никогда, как перед людьми, так и перед силами природы.

А силы природы не дремали. То тут, то там слышались шорохи, потрескивания, сдавленные вскрики. Над головой пролетела сова. Пару раз мне казалось, что я вижу среди деревьев даже чьи-то неясные тени. Все это не добавляло оптимизма.

Вдруг шагах в двадцати от меня на дорогу выскочило какое-то животное и замерло, заметив случайного свидетеля своих ночных похождений. Я тоже замер, ожидая, что будет дальше. Страха не было, ему на смену пришло что-то вроде фатализма: все равно защититься я не мог, так что будь что будет. К счастью, пришелец (или хозяин?) не проявил агрессии, а признав во мне человека, тут же скрылся в чаще.

Пот застилал глаза, даже удивительно, откуда взялся пот, если так холодно. Прошел час, два часа. Я потерял счет времени, все ресурсы организма были брошены на достижение одной единственной цели: дойти. Опираясь на подобранную в лесу палку, опускаясь прямо на землю, когда совсем не оставалось сил, снова поднимаясь, когда холод становился невыносимым, я двигался вперед, медленно, очень медленно, но вперед.

Это была самая кошмарная ночь из всех, что мне довелось пережить.

Пытаясь хоть как-то занять голову, не дать разуму затуманиться, я начал перебирать в голове различные воспоминания. Невольно вспомнился один день, который до недавних пор я считал самым неудачливым в своей жизни. День, когда всего за один час я успел искалечиться так, что в итоге еле дошел до дома. Что характерно, это случилось также здесь, в Зуево.

В тот день я должен был поехать на лодке через озеро, забрать дядю Володю с Дальнего пляжа. Изначально планировалось, что поедет Андрей, но он остался дома наводить порядок после трехдневного отсутствия взрослых. В столь деликатном деле, как уборка, брат никогда мне не доверял, что целиком и полностью меня устраивало.

Стоял солнечный августовский денек, прокатиться по озеру было в радость. Уж всяко лучше, чем орудовать веником и шваброй! Но короткое путешествие не заладилось с самого начала. Отталкивая лодку от берега, я соскользнул ногой с борта и в мясо распорол ногу о торчащий край штевня. Боль была дикая, на какое-то время нога просто онемела, я повалился на дно лодки не в силах подняться. Понадобилось несколько минут, прежде чем ко мне вернулась способность здраво соображать.

Тем временем посвежевший ветер отнес лодку от пристани и загнал в заросли прибрежного тростника. Узрев над своей головой зеленые стебли, я вспомнил про дядю Вову и спешно схватился за весла. В конце концов, чтобы грести, ноги не нужны. Но тут меня ждал неприятный сюрприз: вместо новых весел я второпях взял из дома старые, надтрестнутые. Грести ими было совершенно невозможно, более того, одно из весел тут же сломалось пополам, едва я уперся им в дно, пытаясь вытолкнуть лодку на глубокое место. Пришлось выгребать обломком на манер каноэ, против ветра, и все это с негнущейся ногой.

Время уже поджимало, потому, пристав-таки к берегу, я не пошел домой — к тому же, ходьба доставляла определенный дискомфорт, — а бросился на поиски весел нашего соседа дяди Валеры Малеева. Я знал, что он всегда прячет их в кустах недалеко от своей лодки. Пятиминутные поиски, наконец, увенчались успехом, но на веслах обнаружилась греющаяся гадюка! Ерунда, змею мы прогнали (это я сейчас говорю, мол, ерунда, на самом деле я дико боялся змей), и вот лодка снова на воде, весла в уключинах. Аккуратно разворачиваюсь кормой к берегу и делаю первый мощный гребок: Ррраз! «Двух» уже не последовало, ибо воды озера огласил очередной нечеловеческий крик: соседская лодка была шире нашей, что не могло не сказаться на длине весел, которые, встретившись ручками, отшибли мне обе кисти рук, практически размозжив большие пальцы друг об друга!

Отходняк наступил минут через пять все в том же тростнике, куда меня во второй раз услужливо доставил ветер. Наверное, в тот момент следовало понять, что некие высшие силы категорически не хотят, чтобы сегодня я ехал встречать дядю Вову. Но тогда я об этом не думал. Упрямство, знаете ли. Наконец, мне удалось организовать какое-то поступательное движение вперед, при этом весла продолжали время от времени напоминать о своей нестандартности, не без болевых последствий, разумеется. Через десять минут интенсивных физических упражнений я вошел в протоку.

Тут следует дать небольшое пояснение. Дело в том, что наше озеро (на картах оно обозначалось как Вальковское, но мы всегда называли его просто «озеро») примерно посередине было разделено длинным, далеко выдающимся полуостровом, поросшим густым лесом. Полуостров этот, протяженностью около километра, был довольно узким, а у своего основания сужался еще сильнее. Вот там-то, на перешейке, для удобства прохода к Дальнему пляжу и была прорыта узкая прямая протока, своего рода канал, соединяющий две части озера. В ином случае, чтобы попасть на дальний пляж, пришлось бы двавать крюк в несколько километров.

Дабы войти в протоку, следовало вынуть весла из уключин и, встав на корме, отталкиваться одним из них от дна. Так я и поступил, как поступал уже не раз. Но я слишком торопился успеть, и, отталкиваясь, забывал смотреть вперед. А зря. Примерно на середине протоки, наклонившись к самой воде, росла большая сосна. И об эту сосну я на полном ходу да спиной каак…

Завершая эту историю, я лишь хочу сказать, что дядя Вова в тот день так и не приехал, но мне было уже все равно. Полтора часа спустя Андрей встретил меня на берегу, всего отшибленного и окровавленного так, что до дома я шел, опираясь на плечо брата. Замечательный день, что ни говори, день, который я не забуду никогда.

Но тогда хотя бы был день.

Эту ночь я тоже никогда не забуду, пусть даже большая ее часть прошла в туманной завесе болевого шока. Уже начало светать, когда сквозь деревья я различил силуэты зуевских домов. Сил не было даже на то, чтобы радоваться. Но на то, чтобы снять ботинки, силы нашлись. Ибо, даже если ты теряешь сознание, и падаешь на кровать не раздевшись, ты все равно обязан перед этим снять ботинки. Я не знаю, почему, но мне кажется, лучше напрудить в простыни, во сне или осознанно, чем лечь спать в ботинках. Свои я снял.

Когда проснулся, за окном было уже темно. Часы показывали 20:02, но мне вдруг стало не до любования симметрией чисел. Меня бил озноб, да такой, что зубы стучали на манер драм-машины. Черт, неужели температура? Кажется, в тумбочке я видел старый термометр…

Ртутный столбик замер на отметке 39,2. Ни х… себе! Вот это погулял так погулял… В моем положении не хватало только слечь с пневмонией. А если это воспаление легких или еще что похуже? Кто откликнется, кто придет на помощь, кто вообще будет знать, что я тут загибаюсь? Никто не узнает, никто не придет… Стоп, Фил, опять ты себя накручиваешь раньше времени. Для начала нужно принять возможные меры, потом, по мере сил, проанализировать ситуацию. Начнем, пожалуй, с жаропонижающего.

Жаропонижающего не оказалось. В автомобильной аптечке нашлись только пластыри, бинты и зеленка, а Андрей лекарств не привозил. Паршиво. Причем, во всех смыслах. Не говоря уже про ногу, до которой невозможно даже дотронуться, не то, что наступить. Ладно, обойдемся тем, что есть. Затопить печь, раздеться, обработать ссадины, забинтовать разбитый локоть, наложить на ногу компресс из наколотого в морозильнике льда… Уфф… Как же холодно… Ватное состояние не проходит, да и куда оно пройдет? Может быть, есть какое-нибудь народное средство? Чай с лимоном, мед…

Вспомнилось, что от температуры помогает растирание уксусом. Уксус у меня был, но он на летней кухне, а до нее сейчас просто не дойти. Ладно, значит, нужно лечь в постель и попытаться уснуть. Сон — это единственное лекарство, которое я могу себе позволить в неограниченных количествах.

Надеюсь, к утру станет полегче.

Кажется, я поторопился, назвав прошлую ночь в лесу худшей в своей жизни. Нынешняя ничуть не уступала ей. Я не смог уснуть, трясло и колотило до такой степени, что не получалось даже сфокусировать взгляд на квадрате окна. Пот лился градом, через полчаса пришлось отбросить одеяло: кровать превратилась в настоящую баню. Тело пронзил нестерпимый холод, но стало полегче.

Попробовал снова измерить температуру — руки не подчинялись, дрожали, деления на шкале расплывались, а о том, чтобы различить положение ртутной полоски, не было и речи. Едва хватило сил дотянуться до тумбочки и взять чашку с чаем. В итоге половину расплескал.

В ушах стучало. В какие-то моменты казалось, что с улицы доносятся голоса людей, я поднимался и невидящими глазами вглядывался в темноту за стеклом, но ничего не видел. Да и кого ждать? Здесь никого нет.

Время тянулось медленно. Порой, взяв телефон, я видел на дисплее те же самые мутные цифры, что наблюдал, казалось, минут десять назад, но на самом деле проходило едва ли секунд тридцать. Похоже, температура еще больше поднялась, сознание играет какие-то злые шутки, еще немного, и по комнате начнут ходить домовые и лешие. Ах, да, и кикиморы. И души местных жителей, погибших в пожаре. Ведь был большой пожар, три дома сгорели, наверняка в них были люди…

Может, попытаться дойти до озера и вызвать скорую? А если не дойду? Скорее всего, не дойду, слишком далеко. Я даже до кухни, где лежит уксус, не дойду. Ладно. Если что, через неделю меня найдет Андрей и сообщит остальным. По крайней мере, я не превращусь в иссохшую мумию, как те бабушки, что годами лежат в своих квартирах, всеми покинутые и при жизни, и после смерти.

В какой-то момент получилось забыться, кажется, всего на несколько минут, и снова приснился этот пресловутый стол посреди поля. В который раз уже… Разбудил меня тихий скрип входной двери, наверное, я забыл ее запереть. Через силу приподнимаюсь, смотрю, но никого нет. Ветер? Тянусь к телефону и замираю в изумлении: на соседней кровати сидит Вера. Она тоже сон? Но как я могу спать, ведь я только что проснулся! Вера молчит, просто смотрит на меня, грустно улыбаясь, и я чувствую, как под ее взглядом успокаивается бешеное сердцебиение и уходит из тела смертоносный жар. Так я и уснул, а моя маленькая жена сидела рядом и до самого утра берегла покой больного.

Следующее пробуждение запечатлело на часах цифры 20:41. За окном снова темно, голова болит, нога — вообще без комментариев. Но, как ни странно, в целом чувствую себя лучше, чем вчера. Не верится, что кризис так быстро миновал. Даже есть захотелось. Вот бы сейчас сосисок с кетчупом и картофельного пюре! Но пришлось обойтись остатками позавчерашнего супа и паштетом. Суповар из меня, если честно, паршивый, но ничего, есть можно.

Передвигаться по дому получалось только прыжками.

В процессе поедания супа вспомнился вчерашний сон, ложка невольно зависла в воздухе. Бросил взгляд на кровать, где несколько часов назад «сидела» моя жена, словно что-то хотел там увидеть. Или кого-то. Но ничего и никого не было, покрывало лежало ровно, никаких примятостей, свидетельствующих, что здесь сидел человек. Нужно обязательно позвонить домой, а то я с самой субботы не звонил. Завтра попробую доковылять до озера. Подкрепившись, почувствовал себя еще лучше, даже рискнул ступить на больную ногу — зря рискнул, несмотря на обновленный компресс, болела, зараза, сильно. Температуру решил не мерить, ну ее нафиг, все равно сбивать нечем, только расстраиваться зря. А еще я нашел в себе силы с помощью вчерашней палки дошкандыбать до кухни (на улице был сильный ветер, не иначе, к дождю) и забрать оттуда уксус. Спустя десять минут дом заполнился резким запахом, исходившим от небольшой эмалированной миски с марлевыми тампонами внутри.

Не знаю, насколько помогло натирание уксусом, но стоило лечь, сон накрыл меня, как японские бомбы Перл-Харбор, и я мгновенно отрубился.

В кровати пришлось проваляться до конца недели. И хотя на следующее утро (получается, три дня я вообще не видел дневного света!), рискнув измерить температуру, я обнаружил на термометре вполне приемлемые 37,5, до выздоровления было еще очень далеко. Нога тоже заживала медленнее, чем хотелось бы, ходить было больно. В итоге, чтобы добраться до озера и позвонить Вере, пришлось «расчехлять» Пенелопу. Хвала богам, что я в свое время разорился на автоматическую трансмиссию, для которой достаточно одной ноги.

Вера, услышав, что я слег, была готова забить на надвигающуюся сессию большой толстый гвоздь и поехать в Зуево. Еле удалось ее отговорить, убедив, что я уже иду на поправку. Также рассказал ей про свое ночное видение.

— Как странно… Мне в ту ночь ничего не снилось. А ты уверен, что видел именно меня?

— Так же, как уверен, что именно тебя я сейчас слышу.

— А я разговаривала с тобой?

— Нет, ты только грустно улыбалась и смотрела мне в глаза. И так минут десять, пока я не уснул.

— Ну, тогда это точно была не я, — рассмеялась жена. — Думаешь, я смогла бы так долго молчать?

— Да, об этом я не подумал, — мысль о без умолку болтающей галлюцинации развеселила меня.

— Но я очень за тебя переживаю, — тут же посерьезнела Вера. — Ты обещал мне вернуться целым и невредимым. Я попросила Андрея, чтобы он за тобой присматривал. Он не даст тебе пропасть, он ответственный… в отличие от тебя.

Андрей приехал в пятницу вечером и помимо свежих продуктов привез целый пакет различных лекарств (очень вовремя): от перекиси водорода до корвалола — и в течение получаса рассказывал мне, что чем лечится.

От столь подробной лекции и здоровый сляжет.

— А от радиационных ожогов у тебя, случайно, ничего нет? — поинтересовался я, когда брат полез в сумку за очередным чудо-пузырьком.

— Эмм… — Андрей на секунду замешкался. — Нет, конечно, а тебе зачем?

— Да так… — я уже закинулся имунноукрепляющими таблетками и в данный момент с наслаждением втирал в ногу специальную мазь, чувствуя, как постепенно уходит ноющая боль. — Просто у меня ощущение, что ты по пути ограбил аптеку.

— Ну, примерно так это, наверное, и выглядело со стороны, — рассмеялся новоиспеченный Айболит. — Но я не был вооружен и за все заплатил, честно! Позавчера мне позвонила Вера, сказала, что ты там чуть ли не при смерти лежишь, без лекарств и заботы, и велела купить тебе разных медикаментов. А ты сам не мог мне сообщить, что болеешь, и что нужны лекарства?

— И ты приехал бы, бросив работу? — поинтересовался я с легким оттенком иронии в голосе.

— Приехал бы тут же, — серьезно ответил Андрей. — Работа эта у меня не первая и, надеюсь, не последняя, а вот такой бестолковый брат всего один.

Мне стало стыдно.

— Спасибо…

— Ладно, — отмахнулся тот. — Ты лучше зацени, что я тебе притаранил!

— Ух ты… — я замер в благоговейном восторге, который охватывает почти всех мужчин при виде оружия.

Андрей наслаждался произведенным эффектом.

— Я просто подумал, что последние семь лет ничего не дарил тебе на день рождения… В общем, вот, это тебе за все прошедшие семь лет… — и, подумав, добавил: — И за следующие семь лет тоже.

А я не мог отвести взора от новенького… Да, это был обычный травматический пистолет (хоть он и выглядел, как настоящий, я сразу понял, что на самом деле травматика), но это было оружие, наличие которого всегда успокаивает человека, даже если он не умеет с ним обращаться. Теперь у меня есть защита.

— Классный, да? Прицельно бьет на восемь-десять метров, семь патронов в обойме.

— Восемьдесят метров? — обалдел я.

— Восемь тире десять, мечтатель. Стрелять-то умеешь?

— Да, умею немного… Блин, это вообще супер, Андрюха! — я хотел обнять брата, но тот отстранился.

— Подожди, не торопись. Это не последний ствол в твою батарею. — Андрей сбегал в машину и вернулся с внушительным свертком, от которого пахло маслом. — Воот… папина двустволка, двенадцатый калибр, горизонталка… Правда, патронов я маловато нашел, думал, их больше. Это все с возвратом… Ну, кроме патронов, разумеется, если вдруг придется их расходовать.

Я задумчиво повертел в руках старое ружье. Если подаренный пистолет вызвал бурю радости, то вкупе с дробовиком все происходящее стало навевать какие-то смутные подозрения.

— Андрейка, такое ощущение, что ты меня на войну готовишь…

Андрей сделал неопределенный жест.

— Тебе тут, как я понял, еще больше двух месяцев сидеть. Так что сиди-ка ты лучше вооруженным. И нам с Верой спокойнее будет. Или мне ружье обратно забрать?

— Нет, не надо. Пусть будет. А Вера в курсе, что ты меня тут вооружаешь?

— Нет, этого я предпочел ей не говорить.

— Ну и ладушки.

Глава VIII: Источник таинственного света

Все выходные мы практически безвылазно просидели дома: ходил я все еще с трудом, да к тому же снова зарядили дожди, сделав всякое пребывание на улице довольно проблематичным. Забегая вперед, скажу, что это были последние дожди в октябре. Конец месяца, за редким исключением, выдался сухим и теплым.

В вынужденном заточении, к которому я уже успел привыкнуть, мы коротали время за просмотрами фильмов по ноутбуку (как же я соскучился по кино!), игрой в шахматы, а также за разговорами. С Андреем всегда было, о чем поговорить, да и историй из детства мы вспомнили немало. Кроме того, выяснилось, что какие-то случаи мной либо им были подзабыты, а в других ситуациях наши воспоминания сильно разнились.

Так, я совершенно не помнил, как в семилетнем возрасте совершил выдающийся полет с дерева, по пути снеся с пяток сухих веток. Когда я, чумазый и зареванный, прибежал к взрослым, те быстро осмотрели меня и, не обнаружив никаких внешних повреждений, задали вполне резонный вопрос: а чего, собственно, ревем? Задумавшись на секунду, я невозмутимо ответил: «Штаны же порвал» — и продолжил плакать.

А вот Андрей подзабыл, как чуть не зашиб Витьку Мазина спрятанным в кустах бревном, которое мой братец шутки ради установил на попа и зафиксировал в вертикальном положении посредством одной лишь тонкой капроновой нитки. На свое несчастье, человеком, в потемках задевшим нитку, оказался именно Витька… Каково же было его удивление, когда ему на голову приземлилось пусть и трухлявое, но вполне себе тяжелое бревно. К счастью, обошлось без травм… Почти без травм.

Еще я поведал брату о свалившихся на мою голову приключениях. Рассказ о посещении Толосцев довел его буквально до истерики, особенно та часть, где говорилось о моем бегстве от Лопарева сотоварищи.

— Филипп, я знаю тебя уже четверть века, но с каждой нашей встречей ты находишь, чем меня удивить. Ну как можно умудриться в такой захолустной глуши нос к носу столкнуться с человеком, встречи с которым ты так старательно избегал!

— Ты забываешь, что первый раз мы с ним пересеклись всего в паре километров от Толосцев, — возразил я. — К тому же, как я понял, он тут довольно часто бывает.

И я пересказал брату диалог, услышанный под елкой.

— Работа? Какая у них тут может быть работа? — отмахнулся тот.

— Не знаю, но мне почему-то кажется, что вряд ли она связана с правоохранительной деятельностью.

— А то ты не знаешь, чем ваша полиция большую часть времени занимается, — Андрей ехидно усмехнулся. — Уж точно не преступников ловит.

Не убедил.

— Тут я с тобой согласен, братан, в основном они трясут приезжих и крышуют рынки. Но что-то мне подсказывает, что Лопарев подразумевал другую «работу», более… прибыльную, что ли. По его тону слышно было… Вот бы узнать, что он имел в виду. Еще и дядя Гена какой-то…

— Думаешь, контрабанду через границу таскают, мерзавцы?

Я на минуту задумался.

— Да ну, нет, какая между Россией и Белоруссией граница. Вон, на посту даже машины не проверяют, контрабанду хоть тоннами вози, лишь бы не в фурах.

— Верно. Тогда не знаю…

— Что ж, будет возможность, я постараюсь это выяснить. Свободного времени навалом, а эти ребята мне явно задолжали — я сам невольно удивился сказанному, ибо еще пять минут назад подобной мысли в моей голове не то, что не было — не имелось даже каких-либо предпосылок к ее возникновению. Со времени истории в Толосцах прошла неделя, я успел нешуточно переболеть, и произошедшее в придорожном лесу уже начало изглаживаться в памяти. Но, рассказав обо всем брату, я пережил те события заново. И понял, что в душе моей поселилось новое чувство, которого раньше там не было, и чувство это звалось унижением. Мне стыдно было вспоминать, как спасался я от этих жестоких людей. Как прятался под еловыми ветвями, прижавшись к сырой земле. Как ковылял искалеченный до дому, не зная, дойду ли. Может, я и неправильно поступил, бежав от армии, но в истории с ДТП моей вины нет. Так почему эти люди хотят поймать меня, почему хотят засадить в клетку и наказать за то, в чем я не виноват? Чтобы обелить себя? Кто дал им право наживаться за мой счет? Кто они такие, эти люди, непонятно кем наделенные властью? Неужели я для них даже не человек? Вот уж дудки. Так просто я этого не оставлю. Если у меня есть хотя бы небольшой шанс расквитаться с ними, нужно воспользоваться им.

— Похоже, на тебя так оружие подействовало: сразу боевой дух появился — улыбнулся Андрей, однако, увидев мое окаменевшее лицо, тоже посерьезнел. — Хорошо, если тебе это поможет, я постараюсь узнать, что тут такое происходит. Конечно, я не могу навещать тебя часто, но у меня, хотя бы, есть Интернет и кое-какие знакомые. Связь будем держать по телефону. Не парься, братка, мы выведем этих негодяев на чистую воду!

Андрей уехал вечером в воскресенье, перед отъездом потратив немало времени на то, чтобы найти свой ноутбук, который я тщательно спрятал (там же еще куча кина!), а я остался выздоравливать, пить витаминки и строить страшные планы мести. Но с планами как-то сразу не заладилось, ибо я просто не знал, с чего начать. К тому же, для расследования нужны здоровые ноги, так что с активными действиями пока придется повременить.

Но во вторник произошло нечто, кардинально повлиявшее на мое дальнейшее пребывание в Зуево.

Был уже вечер, я вышел во двор за дровами и офонарел. Вдалеке над лесом, к югу от деревни, в небо бил сноп яркого света! Узкий лунно-белый столб озарял низко висящие облака. Нижняя его часть терялась в лесном массиве. Я замер, не в силах пошевелиться. Увиденное настолько не вписывалось в рамки здравого смысла, что в какой-то момент я решил, что опять вижу галлюцинацию, как во время болезни. Попытался проморгаться, но столб не исчез. Что за чертовщина?

Подвернись мне подобное еще месяц назад, я не сомневался бы в своих действиях ни секунды: сфотографировать на телефон, выложить в Интернет и обсуждать в комментариях с друзьями перипетии увиденного в тщетных поисках рационального объяснения. Но сейчас у меня не было Интернета, делиться также было не с кем. А еще я четко осознавал, что все происходящее вокруг имеет прямое отношение ко мне, и если не разобраться в этом сейчас, завтра может быть уже поздно. Нужно действовать сейчас. Кто-то скажет «идиот» и, наверное, будет прав, но… Ладно, скажу откровенно, год спустя тоже так про себя думал.

Через полчаса я, экипированный на манер белорусских партизан, вооруженный дядиным ружьем и пистолетом в кобуре (вообще, это обычный чехол, но с петельками для ремня, поэтому про себя я именовал его кобурой), а также ножом и фонариком, пробирался сквозь чащу навстречу неизвестности. Идти по ночному лесу было не очень комфортно — сыро, под ногами всякая дрянь, ветки то и дело тычут в лицо — но с недавних пор мне не привыкать. К тому же, время от времени попадались тропинки, уж не знаю, звериные или человеческие, но по ним можно было перемещаться, держа направление, до тех пор, пока оно совпадало с намеченным.

Промахнуться мимо источника света я не боялся: когда лес становился реже, в облаках были видны отблески. В том, что источник находится на земле, сомнении не было, ибо где же ему еще быть? Не в воздухе же. Пару раз натыкался на непроходимые буреломы, приходилось искать обходные пути. Темно, а фонарик не включишь, все буквально на ощупь. Моросил мелкий противный дождик, сапоги хлюпали по влажной траве, а я радовался, что одет в непромокаемую куртку, в которой не страшно ложиться даже на такую мокрую землю, не говоря уже о сухой.

А ложиться, похоже, определенно придется. Ибо чем ближе я подходил к свету — а скоро он уже забрезжил между деревьями, — тем больше признаков указывало на земное его происхождение. Нос улавливал запахи дыма, к которому чуть позже добавился запах шашлыка и печеной картошки. Интересное время для пикника… И еще более интересное освещение (в самом прямом смысле слова) сего события.

По молодости многочисленные «экстремальные» игры на лоне природы приучили нас перемещаться по лесу, даже в самых густых и темных зарослях, практически бесшумно. Ведь если тебя услышат — считай, все пропало, шутка не удастся. А если объектом для шутки служили ничего не подозревающие туристы, то вообще… Можно и огрести по самое не балуй. Признанными мастерами ниндзюцу, конечно, были Андрей и Макс Куликов, невысокие и подвижные, но и я, даром что увалень, кое-чего умел. И хотя за прошедшие десять лет от этого «кое-чего» осталось очень немногое, мне хватало. Когда я подобрался к самой границе растительности, за которой начиналось относительно открытое место, где собрались «отдыхающие», никто ничего не услышал и не всполошился. Правда, и я не заметил, что мероприятие охраняется, а заметить стоило бы…

Открывшееся зрелище напомнило о школьных походах: те же несколько палаток, костер и человек пятнадцать людей вокруг. Правда, в походах у нас не было армейского прожектора, которым мы могли бы подсвечивать облака. Зачем он здесь? И от какого источника питается? Кто вообще все эти люди и что они тут делают? Мирные они или опасные? И что произойдет, если вскроется мое присутствие, будь то прямо здесь и сейчас или позже, в деревне? Вопросы сыпались один за другим, неплохо бы поискать ответы. Локализация действа, поиск ориентиров… Опачки, да это мега-пенек, который мне давеча показывал Андрюха! Полянка-то знакомая. Сектанты, значит…

Люди в лагере были заняты своими делами, однако в их действиях я не наблюдал какой-либо закономерности или логичности. Чудаки какие-то. Один, совсем маленького роста (или это ребенок?), бродил вокруг костра с лопатой, время от времени выкапывал неглубокую ямку и что-то кидал туда, после чего зарывал обратно, притаптывая ногой. Второй, молодой парень, упоенно рубил березовую и еловую поросль, которая попадалась ему на пути, используя для своих целей не то мачете, не то кавалерийскую шашку. Третий пытался поджечь одну из палаток, но его никто не останавливал, впрочем, кажется, никто и не видел. Имелись и другие интересные персонажи. К сожалению, было слишком темно, чтобы можно было хоть что-нибудь разглядеть подробнее: проклятый прожектор лупил вертикально вверх и рассеянного света почти не давал, а костер заслоняли спины сидящих возле него людей. Сам лагерь издавал довольно ровный гул, какой может производить небольшой человеческий муравейник: услышать что-то конкретное кроме общих фраз мне не удалось.

Так прошло минут десять, и я уже стал подмерзать, как вдруг началось нечто интересное. Несколько человек из сидевших у костра поднялись и начали сгонять «гуляющих» к огню. К слову, делали они это довольно тактично, без грубости, чаще всего просто приобнимали за плечи и, сказав что-то ласковое, увлекали за собой. Исключение составили только парень с мачете — пришлось ждать, пока он дорубит особенно стойкую березку, — и еще один, который просто лежал на земле и подниматься категорически отказался (им оказался давешний поджигатель палатки). В итоге его просто отнесли к огню, взяв за руки, за ноги. Создавалось ощущение, что те, кто повыше — это, своего рода, опекуны, а все прочие, низкие — опекаемые.

Костер осветил лица некоторых из «опекаемых», но ничего примечательного я не заметил, разве что все они были очень молоды, а некоторые — и вовсе дети. Попадались и мальчики, и девочки. Когда огонь выхватил из темноты лицо мальчугана с лопатой, я не мог не подивиться его глазам. Огромные, глубокие, но в то же время совершенно бессмысленные, смотрящие как будто сквозь пространство. Я читал, что американцы называют такое выражение лица «взглядом на две тысячи ярдов», и бывает он у людей, переживших смертельную опасность. Например, у военных на фронте. Этот парень неврастеник? Или сумасшедший? Они все сумасшедшие? Это что, дурдом на выгуле? Я ничего не понимаю.

Раздался щелчок взводимого курка, в тот же миг краем глаза я уловил какое-то движение слева, и, повинуясь скорее рефлексам, нежели мыслям, отпрянул назад, в чащу. Грохнул выстрел, и из древесного ствола, за которым я успел укрыться, брызнула щепа и ошметки коры! Вот это номер! Курок щелкнул второй раз, я бросился на землю, и новая пуля просвистела над головой, улетев в никуда. Ни фига себе! Он же бьет зряче! Он увидел меня за деревом, увидел и выстрелил на поражение!

Я затаился, боясь даже дышать. В наступившей тишине раздались голоса, один — возбужденный и дрожащий, второй — спокойный и уверенный:

— Степан Аркадьевич, он там, я попал в него!

— Вадим, кто там? Кого ты увидел?

— Охотник! Охотник там! Он на нас зырил!

— Успокойся, Вадим. Вы же дежурили вокруг, как посторонний мог пройти?

— Я видел, я видел! — казалось, говоривший еле сдерживается, чтобы не сорваться в крик.

— Ладно, пойдем, покажешь, где ты его видел.

— Вон там, за деревьями стоял!

Голоса смолкли, зато послышались шаги. Поразительно, но в лагере не было никаких признаков нервозности или суеты. Выстрелы, похоже, никого не напугали, а ведь там дети. Я начал медленно давать задний ход в сторону кустарника, стена которого темнела шагах в тридцати за спиной. Но тридцать шагов — довольно большое расстояние, если перемещаешься ползком, да еще и задом наперед, так что скрыться я не успел. Ветви раздвинулись, и в поле зрения показались два человека. Меня невольно кольнуло ощущение дежавю. Пришлось вжаться в землю и прикинуться бревнышком.

— Ну и где ты его видел, Вадим? — луч фонаря заскользил по траве.

— Да вот здесь же, вон дерево, куда я попал… Вот, вот же следы!

— И вправду следы… — второй голос стал тише, словно приглушили звук колонок. — Но ты сказал, что попал в него?

— Да, я видел, как он упал! — Вадима, похоже, не на шутку захлестывал адреналин. Или он по жизни такой неспокойный?

— Здесь его нет, — размеренно ответил тот, кого назвали Степаном Аркадьевичем. — И нет следов, что ты в него попал. Зачем ты вообще стрелял?

— Но я же видел его! Чужого!

— Да, здесь кто-то был, но, похоже, ты промахнулся. Он, скорее всего, уже далеко. И я же просил не стрелять.

— Но он был…

Все это время я лежал ничком в каких-то трех метрах за ногами переговаривающихся, прикрытый лишь темнотой да парой чахлых кустиков. Световое пятно от фонарика беспорядочно металось вокруг да около, но, вот парадокс: на меня свет ни разу не упал. И это притом, что на траве от моего перемещения остался отчетливый след. Просто не верилось в подобное везение. О том, что делать, когда меня обнаружат, я почему-то не думал. Да, я вооружен, но как пустить в ход оружие против живых людей? Остается только бежать, надеясь на удачу.

— Вадим, ты идешь? — послышался звук удаляющихся шагов. Я рискнул приподнять голову, но увидел лишь два силуэта. — Если он нас видел, оставаться тут не стоит.

Но Вадим не двигался с места.

— Если он нас видел, мы должны догнать его, разве нет?

— Это не тебе решать. И не мне.

— Но вы здесь старший, Степан Аркадьевич, как же так? Спустим Дину, она его вмиг отыщет!

Степан Аркадьевич, казалось, заколебался. Тем временем, к этим двоим подошел еще один участник.

— Ну, что тут? Ого, следы!

— Игорь, тебе где положено находиться? Ты отвечаешь за южное направление! Неужели ты думаешь, что мы тут без тебя… — но договорить Степан Александрович не успел.

«Бабах!» — где-то за спиной вновь прибывшего Игоря раздался ружейный выстрел. За ним последовали новые: второй, третий, четвертый — а после них возбужденные крики, перемежаемые собачьим лаем.

— Что там, бл…, происходит?! — Игорь развернулся и секунду спустя исчез в кустах. За ним последовали Степан Аркадьевич и, с секундной задержкой, Вадим. Последнему, впрочем, уходить явно не хотелось, но приказ есть приказ.

Подождав, пока стихнут шаги, я вскочил на ноги и, пригибаясь, кинулся к спасительным кустам, но, кажется, поторопился.

— Вон он! — раздался за спиной вопль Вадима. — Я же говорил, он здесь! Убегает, ловите! Ах, черт, ружье разряжено! Где собака?!

Глава IX: Новый друг

Только отбежав на порядочное расстояние от этого странного лагеря, я смог ненадолго остановиться и перевести дух. Пот катился ручьями, застилал глаза, дыхание сбилось. На щеке горел свежая ссадина шрам — след хлестнувшей по лицу ветки. Я прислушался — вроде тихо. Ни шума, ни криков, ни собачьего лая. Даже странно немного. Решили не рисковать и уйти? Возможно. Но пока существовал хотя бы небольшой риск, что меня все еще ищут, следовало двигаться, по возможности, путая следы.

Погони я почему-то совсем не боялся. Мною внезапно завладело ощущение странной нереальности происходящего. Как будто я сижу сейчас перед экраном телевизора, смотрю остросюжетный фильм и лишь переживаю за героя фильма, а не являюсь этим героем сам. Как будто не в меня пятнадцать минут назад стреляли боевыми патронами и не меня хотели убить — это все происходит с тем парнем. И парню этому я бы не позавидовал.

Стараясь сбить с толку возможную погоню и не вывести преследователей к Зуево, я побежал в сторону озера, рассчитывая впоследствии пройти вдоль берега, после чего снова углубиться в лес. Но исполнить свои планы до конца не получилось. За спиной совершенно отчетливо послышался собачий лай. Вот и все. Они рядом, совсем близко. Феноменальное везение закончилось, дальше нужно полагаться только на расчет.

Не имея даже теоретических знаний о том, как ведется охота (и, уж тем более, о том, как правильно поступить, если охотятся на тебя), я действовал, скорее, интуитивно, чем логически. Свернув чуть правее, минут через десять я выбежал на берег Черного ручья, мерно журчащие воды которого в лунном освещении выглядели особенно зловещими. Но сейчас было совсем не до мистики: собачий лай становился все громче, вот-вот покажется его источник. Пора вспомнить о том, что «у меня тоже есть пушка».

Ручей в том месте, где я к нему вышел, имел ширину метра три, не больше, а вот глубину определить на глаз не получилось — темно. Лезть в ледяную воду наугад? Рискованно. Тем более, противной ноющей болью напомнила о себе не полностью зажившая нога, морозить которую, наверное, не стоило. Но до ноги ли, когда за спиной сердитые дядьки с ружьями?

Выход нашелся в виде большого корявого дерева, росшего на берегу: одна из его ветвей протянулась над водой аккурат до противоположного берега. Древолазаньем я никогда не увлекался, но, как говорится, нужда — лучший учитель, поэтому полез, никуда не делся. Сначала было не очень трудно, благо, ветвей у дерева хватало, но последние метры дались ценой невероятных усилий. Пришлось идти по ветке на корточках, держась руками за что придется, иногда даже за воздух. Когда ветвь стала прогибаться под моей тяжестью, я спрыгнул, довольно изящно приземлившись в воду, но было совсем неглубоко, да и до берега оставалось всего полтора шага. Никогда бы не подумал, что сумею так, жаль, Вера не видела, а то она все время дразнит меня неуклюжим. Так, ладно, теперь ждем.

Ждать пришлось недолго. Как бы успешно ни преодолевал я водную преграду, на это ушло несколько минут, и погоня почти настигла свою жертву. На берег выскочила тень, в которой я признал собачью. Кинувшись к кромке воды, тень отпрянула и залилась громким лаем. Потеряла след, не иначе. Из леса, скрытые темнотой, ей ответили возбужденные голоса людей. А я взвел курки. Прости, собачка, выбора у меня нет: либо ты, либо я. Псина продолжала брехать: снова учуяв чужака, она яростно облаивала послужившее мне переправой дерево. На секунду она замерла, словно услышав что-то. Удар приклада в плечо, затем второй. Выстрелов я не слышал. Вот и все.

Уходим.

Завернув еще несколько петель, я вышел к берегу озера. Где мои преследователи, как далеко Зуево — я не знал. Тело горело от макушки до пят, похоже, снова поднялась температура, во рту привкус желчи. Хотелось броситься в воду, смыть с себя всю грязь, всю мерзость. Мысли исчезли, в центре головы билась лишь одна. Я только что убил живое существо. Осмысленно и добровольно. Лишил жизни лишь за то, что оно встало у меня на пути. И пусть это была обыкновенная собака, пусть даже это была злобная и опасная собака, натасканная нападать на людей — мне было наплевать. Я знал, на что иду, и не колебался ни секунды. Но сейчас было больно, будто пули, предназначенные ей, попали в меня. Лишь сделав что-то, начинаешь осознавать настоящую цену совершённого.

Пройдя с полкилометра вдоль берега, я снова ушел вглубь леса и бродил примерно час, прежде чем смог безбоязненно повернуть в сторону дома. Мои преследователи не были настоящими охотниками и, лишившись собаки, они тут же потеряли след, но я не хотел рисковать. Наконец, наткнулся на дорогу и понял, где нахожусь. Невдалеке виднелись надгробия старого кладбища, на которое мы, будучи детьми, ходили ночью тайком от взрослых. Крошково.

Вернувшись домой, я первым делом затопил баню, и сидел внутри, пока она не прогрелась. Угореть от дыма я не боялся. Лишь попарившись и помывшись, почувствовал себя легче. Спал как убитый, однако проснулся (был полдень) с мыслями об убитой собаке. Казалось бы, самого чуть не пристрелили, выжил — радуйся, но не так все просто. Пытаясь отвлечься, пошел рубить дрова, однако это не помогло, работа валилась из рук. Плюнув, пошел домой и снова лег, окончательно отдавшись невеселым мыслям.

Никто не знает, за какой чертой спокойствие переходит в равнодушие: то, что больно ранит одного, другой даже не заметит. Для кого-то гибель живого существа, будь то человек или комар — рядовой случай. Естественный отбор. Естественный. Для другого любая смерть — трагедия. Все мы когда-то были детьми, а дети по природе своей жестоки, они не понимают смерти и не умеют ценить чужую жизнь. Это естественно. Но дети взрослеют. Рано или поздно они должны осознать простую, казалось бы, вещь: убивать может любой, воскрешать же не умеет никто. И человек, существо разумное, как никто другой, должен следовать простому правилу природы, гласящему, что убийство допустимо лишь в целях выживания. И это естественно. Но выживал ли я, когда нажимал на курок?

Я не был вегетарианцем и понимал, что, кушая мясо, живу за счет чужих смертей. Я прекрасно осознавал, что, включая в розетку фумигатор, уничтожаю десятки и сотни окружающих меня живых существ. Я воспринимал это спокойно. Но как близко мое спокойствие подошло к границе равнодушия? Я смог убить собаку, потому что в ином случае мне пришлось бы стрелять в людей. Равноценная замена? О том, чтобы принести в жертву себя самого, не было и речи: не те условия, не та цена. А какая цена была бы допустимой? Может, было бы лучше, если бы сумасшедший Вадим получасом ранее прострелил мне череп? Тогда не пришлось бы выбирать. Но Вадим промахнулся, и настала моя очередь. И просто так получилось, что я попал.

Мы всегда склонны сомневаться в сделанном выборе, и чем важнее выбор, тем тяжелее наши сомнения. Иногда одного крохотного довода достаточно, чтобы сокрушить прочнейшую стену логики, зацементированную непреложными фактами. Моим доводом была жизнь. Жизнь обычной псины. Слабый такой довод, который не оставил мне шансов.

В итоге, промаявшись с час и не найдя себе успокоения, я решил еще раз посетить место гибели несчастной собаки. Ни чудной лагерь, ни ночная погоня не занимали мои мысли так, как она. Проще было поддаться навязчивой идее, чем выдвигать доводы о разумности подобного поступка. Возможно, меня остановил бы тот факт, что искомое место находится в глубине леса, и дорогу к нему я едва ли найду даже днем. Но я знал, как следует поступить.

Ветхая лодка, надежно спрятанная от посторонних глаз в заросшей камышами бухточке, радостно приветствовала своего старого знакомого. Отвязать швартовочный канат и вычерпать лишнюю воду — дело двух минут. И вот «Мечта» — именно так мы называли лодку, когда она была крупнейшим судном в нашей «флотилии», — выйдя на чистую воду, уверенно берет курс на юг.

Грести пришлось довольно долго, лодка скользила вдоль берега легко, но через час я уже порядком устал. Так далеко от родного пляжа мне забираться еще не доводилось: как-то вышло, что мы очень хорошо знали «нашу», северную часть водоема, а вот в южной не бывали. Длина озера была такой, что детям на весельных лодках было просто не под силу досюда догрести.

Наконец, мне улыбается удача: вода возле берега становится ощутимо темнее. Ну что, Андрюша, стало быть, ты не знаешь, впадает ли Черный ручей в озеро? А я теперь знаю. Еще три сильных гребка — и моя бригантина входит в заросли прибрежных камышей, за которыми открывается устье речки с черной водой. Ширина речки едва ли больше, чем в том месте, где я перелезал через нее по дереву, поэтому плыть на веслах почти сразу становится неудобно: мешают торчавшие отовсюду корни и прочая местная растительность. Приходится встать на корме и отталкиваться веслом от дна.

Проходит еще с полчаса, и вот за очередной излучиной показалась редеющая крона того самого дерева. Ни с каким другим его не спутаешь. Под сенью корявой ивы (при свете дня становится ясным, что это именно ива), уже слегка присыпанный опавшими листьями лежит бездыханный серый комок. Эти уроды даже не удосужились похоронить того, кто погиб, выполняя их приказ. С тяжелым сердцем схожу на берег и изумляюсь. От большого комка отделяется маленький, такой же серый, и с тявканьем несется ко мне. Щенок!

Все прояснилось буквально через минуту. Убитая мною собака оказалось сукой. С ней был щенок, видимо, он находился в лагере и в момент погони увязался за матерью, а потом отстал. Разминувшись в темноте с хозяевами, он нашел место гибели родителя и остался здесь, не зная, что делать дальше. И погиб бы, не реши один замученный совестью чудак заявиться в гости. Щенок был крупный, месяца четыре, может, пять, и довольно нескладный: худой, с большой головой, длинными лапами, и тонким «крысиным» хвостом. Кавказец, но нечистокровный: по крайней мере, его мама на кавказскую овчарку была не очень похожа, скорее уж алабай. Подбежав ко мне, щен залился злобным тявканьем словно знал, кто виноват во всех его бедах. Я присел на корточки, протянул руку, чтобы погладить, а маленький стервец тут же попытался цапнуть меня за палец! Чему его учили эти люди, если он в столь юном возрасте уже пытается выказывать агрессию? И кто вообще его хозяева?

Впрочем, теперь это не важно. Изловчившись, я со второй попытки смог поймать щененка за шкирку и тут же обалдел от того, какой мягкой и шелковистой была шерсть у него на загривке. Если бы он еще не извивался и не рычал… Но подход к щенку найти несложно. У меня с собой были бутерброды с колбасой, которые я, не задумываясь, отдал новому знакомцу. Взятка подействовала: явно голодный, щен схомячил бутеры в минуту, и вторая попытка его погладить была встречена куда более благодушно, нежели первая.

Нужно было уходить: не исключено, что щенка все же ищут, а я с лодкой в узенькой речушке представляю собой слишком уж легкую добычу. Также пришлось внять голосу разума и оставить на месте мертвую собаку: нельзя давать понять, что я здесь был, а могильный холмик послужит прямым указанием обратного. Да и лопаты у меня с собой нет.

Постелив на носу лодки старый плед (захватил с собой на случай, если заплыву слишком далеко и придется ночевать под открытым небом), я посадил туда щенка, после чего, в три приема развернув суденышко, взял курс на «открытое море». Плыть по течению было значительно проще, требовалось лишь время от времени отталкиваться от берегов. Щенок, насытившись, свернулся на пледе калачиком и мирно спал. Прошедшая ночь оказалась для него не самой простой. В этом мы с тобой, брат, схожи, как никто.

Обратный путь прошел без приключений, и через три часа мы были дома. Но, хотя руки у меня буквально вываливались из плеч (проклятые весла!), требовалось переделать еще кучу дел. С собаками я общался с самого детства, как с домашними, так и с уличными, посему прекрасно знал, что потребуется, чтобы все остались довольны. И откладывать нельзя.

В первую очередь, из старых досок я сколотил небольшой короб высотой около полуметра, куда накидал всякого тряпья. Тут, дружок, ты будешь обитать в мое отсутствие. Впрочем, вряд ли высоты хватит надолго, со временем придется наращивать… Короб встал около печки, по сути, в самой теплой зоне дома. Затем мой новоиспеченный сожитель обзавелся ошейником (прости, Андрей, я помню, что это твой ремень), поводком, собственными гигиеническими принадлежностями и, главное, миской. Конечно, миска тут же наполнилась молоком.

Ну, вроде бы все, время отдыхать. Сегодня я могу спать с чистой совестью. Надеюсь, мы сдружимся, приятель.

Своего нового друга я за серый цвет окрестил Агатом.

Глава X: Информация к размышлению

— Да, брат, тебя послушаешь, так ты живешь, как в сериале: что ни день, то приключение, — веселился Андрей, слушая мой отчет о событиях прошедшей недели.

— И содержание последних «серий» явно намекает, что тут, блин, творится какая-то неведомая фигня, — я взял с тарелки жареное куриное крылышко, откусил и начал задумчиво жевать. Вкуснятина! Сидевший под столом Агат, учуяв свежую порцию запахов, оживился и возбужденно заелозил. — Но становится ни разу не смешно, когда вспомню, что в меня стреляли.

— Слушай, а ты уверен, что в тебя стреляли боевыми? Может, это холостой заряд был, ну, или соль, например? — Андрей похоже, не мог поверить, что мой рассказ — целиком правда. Видимо, и вправду Беларусь более спокойная страна, чем Россия, для ее жителей подобные вещи уже в диковину.

— Я мог бы так подумать, — ответил я, разделяя слова. — Мог бы предположить, что с перепугу померещилось, да. Но я стоял за тем деревом. Я чувствовал, как оно вздрогнуло, когда в него попала пуля. Я видел, как во все стороны полетели щепки и куски коры. И это все было взаправду.

— Мдаа… Это меняет дело, не так ли? Раз там творятся такие серьезные дела, за которые стреляют, то те сведения, что я раздобыл, становятся в разы интереснее.

— Что за сведения? — встрепенулся я.

— Подожди. Сначала скажи, ты еще узнал что-нибудь?

Я замялся. Несмотря на проявленную на прошлой неделе решительность, а также стрессовый поход в лес, дальше мое «расследование» не продвинулось ни на йоту. Виной тому, несомненно, была собака. Агат оказался настоящим умничкой: смышленый, веселый и — при более близком знакомстве — совсем не злой. По крайней мере, Андрея он облаивал ровно минуту, пока не понял, что я его врагом не считаю и охранять меня не надо. Прошедшие три дня мы учились проситься на улицу (пока не очень успешно), сидеть и лежать (тут прогресс, определенно, имелся), и еще кое-что по мелочи. Вообще, с появлением Агата моя жизнь стала гораздо веселее, даже не верилось, какой ерундой я мог страдать раньше, до него. Сейчас же все мои мысли были заняты этим маленьким мягким зверенком, и, конечно же, прочие заботы отошли в сторону. Андрей вежливо вернул их на подобающее место.

— Ладно, я все понял, — брат оценил мой виноватый взгляд, после чего взял с кресла свою сумку и извлек оттуда небольшую коричневую папку. — Вот, смотри, это захватывает покруче твоей «Анжелики».

— Ты предлагаешь мне все это прочитать, а потом уже поговорить?

— Нет, читать все смысла нет. Хотя, будет время, не поленись, тут занятные вещи встречаются. Разные статьи из Интернета, распечатки кое-каких газетных полос, архивные сведения из тех, что в свободном доступе. Что-то я просто записал из нашего разговора с Борей Шеиным — это пограничник из Южевичей, если не помнишь. Кстати, ты знал, что сейчас даже у самых захудалых провинциальных газет есть веб-сайты в сети, куда они выкладывают весь свой материал? Если читать все это, так сказать, вне контекста, то ничего интересного не увидишь. Но если серьезно вникнуть, то такое всплывет…

Слушая брата, я мимоходом пролистывал распечатки. «Деревня Предково уничтожена пожаром: погибла семья пенсионеров». «Последний житель села Непадовичи рассказывает об НЛО». «Вымирающая глубинка: Себежский район пополнился новой деревней-«призраком»». «Черепитское озеро: кто хозяин?». «Страшная находка в деревне Мелёво». Все это названия близлежащих деревень… «Во время пожара в деревне Зуево погибли два бомжа». Значит, мой бред про погибших в пожаре был небезосновательным… Точно, в крайнем доме ведь жили двое бродяжек… Василием одного звали, кажется… я его помню. А второй…

— Филипп, ты меня слышишь? Или ты тут в одиночестве настолько отвык от человеческой речи, что уже не воспринимаешь ее?

— Иди ты… — я запустил в брата кухонным полотенцем. — Просто задумался, что все эти деревни: Непадовичи, Мелёво, Предково — они ведь недалеко отсюда. Вот, тут и про Зуево есть!

— И не только эти. Крошково, Валовники — знакомые названия? Мощеное, Мылинки, Девицы, — все эти населенные пункты объединяют две вещи. Первая: они располагаются на относительно обособленном участке леса, примыкающего к белорусской границе. С севера этот участок ограничен трассой А-117, а с юга сетью озер, в число которых входит и наше, Вальковское. Получается чуть ли не заповедная зона.

— А вторая?

— Что вторая?

— Ну, вторая вещь, которая все эти деревни объединяет?

— Блин, не перебивай меня! И вообще, неужели ты еще сам не догнал?

Но я, кажется, уже «догнал». И вывод, честно говоря, получился совсем не радостный.

— Все эти деревни вымерли.

— Да, вымерли. Либо близки к вымиранию. У нас в Зуево остались только Малеев и бабушка Витьки Мазина, и те только в теплое время приезжают. А помнишь, сколько здесь раньше народу было?

Я решил возразить:

— Но русская глубинка вымирает уже лет двадцать, начиная с развала СССР, и это непрекращающийся процесс. Твои родители вон тоже купили дачу поближе к дому.

— Да, вымирает, но не такими же темпами! По моим подсчетам, в 2003 году население девяти означенных населенных пунктов составляло не менее ста пятидесяти человек, а в летний сезон и вовсе утраивалось. Получается не так уж и мало. Однако теперь на месте большинства домов одни лишь развалины. Кто-то переехал, кто-то умер, кто-то просто перестал посещать эти места. Сейчас в радиусе десяти километров нет никого, кроме нас с тобой, да пары случайных охотников. Причем, деревни регулярно горят, а старики умирают быстрее, чем во времена голодомора. Но ни одного уголовного дела, одни лишь несчастные случаи: упал с крыльца и расшибся, пьяный замерз в сугробе, наткнулся в лесу на кабанов. Пройдет еще год-два, и тут не останется вообще никого, даже дачники забросят свои огороды.

— И что ты думаешь по этому поводу?

— А что тут думать, факты перед тобой. Я и раньше подозревал, а теперь окончательно убедился в том, что все происходящее кем-то заранее спланировано.

Было видно, что Андрей не первый день хотел рассказать мне все это. Ему не терпелось поделиться своими догадками и соображениями. Подобный порыв можно было понять: мой брат любил Зуево даже больше, чем я, и не мог сидеть спокойно, осознавая, что месту, которое так много значит для него, грозит окончательная гибель.

Но меня мучили сомнения. Просто не хотелось верить в столь чудовищные вещи, несмотря на их кажущуюся очевидность.

— А эти ребята в лесу?

— В лесу ты видел людей, которые вели себя, как хозяева. Я буду набитым дураком, если это как-то не связано с тем, что здесь происходит. И нужно разобраться, что именно. Я выясню.

— Думаешь, в этом стоит разбираться?

— Да, — утвердительно кивнул Андрей. — Пока что перед нами лишь следствие, но, если мы докопаемся до причины, то сможем…

— А ты не боишься, что в следующий раз эти горе-охотники не промахнутся? — перебил я брата. — Пока мы будем докапываться до причин, мотивов и поводов. В тебя стреляли когда-нибудь? В меня — да, и мне хватило. Не самое приятное воспоминание, смею тебя уверить. И освежать его лично я не хочу, даже ради памяти о нашем детстве. Я хочу вернуться домой и, желательно, своим ходом, а не в ящике.

Повисла неловкая пауза. Андрей сжал зубы, но не нашел, что возразить. Наконец, искры в его глазах погасли, он отвел взгляд.

— Прости, — ответил он. — Ты прав, я не могу просить от тебя заниматься такими делами. Это было бы… чересчур. Действительно, мне у себя в кабинете за компьютером легко рассуждать, что стоит делать, а чего не стоит. Просто пойми: Зуево дорого мне.

— Мне тоже дорога эта деревня. Я уже почти месяц живу здесь и чувствую себя как дома, честно. Мне только Веры здесь не хватает, с ней я бы и до весны здесь зимовал. Я совсем не скучаю по Москве, и в какой-то степени даже не хочу туда возвращаться. Но это наша жизнь, и лишь в жизни есть смысл. Пока мы живем, мы можем влиять на наше будущее, будущее окружающих нас людей, будущее этого мира… в той мере, в какой нам дано. Если то, о чем ты сейчас рассказывал, хотя бы на треть является правдой, нас прихлопнут, как клопов, едва лишь мы попытаемся разнюхать, что к чему (Андрей угрюмо кивнул). Я видел тех людей, один из них выстрелил, даже не подумав разобраться или, хотя бы, спросить: я просто оказался помехой. А кто знает, скольким повезло меньше? Зуево очень много значит для меня. Но оно не дороже наших жизней.

— Не дороже…

Над столом повисло тягостное молчание, нарушаемое лишь потрескиванием дров в печи да ворчанием уснувшего Агата. Каждый думал о своем. Я — о том, что раньше мне никогда не удавалось так легко переубедить брата. Он всегда действовал самостоятельно, на свой собственный страх и риск. Решение принято — вперед к цели! А тут он явно смущен и даже немного пристыжен. Похоже, он не до конца изжил в себе весь авантюризм, которым славился в детстве. Но сейчас все происходящее — далеко не игра. И он это понимал… Но, видимо, на какое-то время забыл. Зуево, Зуево — деревенька… классная? Как так вышло, что столь желанное, сколь неожиданное укрытие от всех житейских бурь совершенно внезапно оказалось местом куда более опасным, чем камера в отделении моего знакомого старшего лейтенанта Лопарева? Лопарев… Лопарев?

— Слушай, а вдруг добрый старлей Сережа в курсе происходящего? Не может ли его «работа» быть связана… — я не закончил фразы.

— Хм, допускаю. В принципе, все, о чем я рассказывал, не может происходить без прикрытия сверху, — Андрей оживился, но тут же снова проникся скепсисом. — Это уже не важно. Слушай, а как насчет того, чтобы перебраться ко мне, в Минск? Машину твою пока тут спрячем, позже заберем. Или хотя бы на недельку заглянешь, погостить? А на следующие выходные я тебя верну.

Я покачал головой.

— А Агата куда? Его еще многому научить нужно, прежде чем людям показывать. Нет, я тут останусь. Лезть никуда не буду, а сюда тоже, вроде бы, никто не лезет пока. Не переживай, с твоей помощью я не пропаду.

Андрей встал, задумчиво прошелся по комнате, подошел к окну.

— Сегодня первое ноября, — зачем-то сказал он, рассматривая через запотевшее стекло мертвый пейзаж запущенного огорода. — Скоро похолодает.

Глава XI: Незваный гость

Следующие дни прошли без каких-либо заслуживающих внимания происшествий. Я занимался домашними делами, при этом не забывая высыпаться, много гулял (правда, не очень далеко), а еще читал. В домашней библиотеке обнаружилось пособие по воспитанию щенка — первая по-настоящему полезная книга, ознакомление с которой не могло не сказаться на воспитании Агата. Конечно, мы по-прежнему проводили с ним много времени, и я уже никуда не мог пойти без того, чтобы он не увязался за мной. Надо было назвать его пятницей, или какой тогда был день, когда мы познакомились?

Также невольно пришлось заняться кулинарией. Дело в том, что снабжавший меня продуктами Андрей имел несколько отличные от моих понятия о том, что вкусно, а что нет. Я же, как правило, готовил себе довольно простые блюда из того набора, который освоил еще в бытность студентом. Поэтому на исходе первого месяца моего холостятского житья-бытья и у меня в холодильнике скопился солидный запас продуктов, которые я всю жизнь относил к разряду несъедобных: баклажаны, брокколи, спаржа, хумус и тому подобное. Выкидывать все вышеперечисленное было жалко — все-таки стоит денег и немалых — но и употреблять эту экзотику в пищу я не собирался. Кроме того, заморские яства занимали место в холодильнике, а с недавних пор там же стали жить мясная каша, которую я варил Агату, и хлеб, ибо в хлебнице он быстро портился. Поэтому скоро места для всех стало не хватать. И хозяин холодильника, который с недавних пор получил прозвище «Коммуналка на Шпицбергене» (разумеется, холодильник, а не хозяин) был вынужден принимать неприятные решения.

Возможно, я решился бы на кощунство и выбросил невостребованные продукты, что разгрузило бы «жилплощадь», но, несомненно, оставило бы тяжелый осадок на моей совести. Однако в середине недели мне написал Андрей и сообщил, что в ближайшие выходные он не приедет, ибо его пригласили на свадьбу. Свадьба — это, конечно, хорошо, но пересчитав свои запасы, я нервно сглотнул. Получалось, что даже в режиме строгой экономии и недопущения буржуазных излишеств еды мне хватит ровно до следующего понедельника. А что кушать во вторник, среду, четверг и пятницу? И где гарантия, что у Андрея на следующей неделе не нарисуется еще какая-нибудь свадьба? Тогда сюда он приедет как раз к моим похоронам.

Из сложившейся ситуации я вычленил три возможных выхода:

1) Доесть продукты, после чего героически голодать, подпитываясь оптимизмом и собственными жировыми клетками;

2) Сходить в Толосцы с риском вместе с продуктами принести с собой новых проблем;

3) Побороть брезгливость и стереотипы, и приготовить таки себе что-нибудь из продуктов, которые до сей поры относились к категории «фуу».

По здравом размышлении возобладал третий вариант.

Дабы не травмировать свой организм столь радикальной сменой меню, я решил переходить на непривычную еду постепенно: сегодня на завтрак бутеры с хумусом, завтра на обед картошечка с баклажанами, послезавтра на ужин… впрочем, как правило, я не ужинаю, ограничиваясь лишь чаем.

Хм… Через пару дней у несуществующего ужина появились реальные шансы стать моей любимой формой трапезы. Экспериментальные блюда выходили такими, словно готовились не на плите, а в алхимической лаборатории. Брокколи вызывала тошноту одним своим видом, баклажаны получались несъедобными, а спаржа вообще не порождала никаких эмоций, даже отрицательных. Готовил я теперь исключительно на печке — запасы газа стремительно приближались к нулю, — потому практически каждый поварской эксперимент сопровождался заполнявшими дом запахами, от которых даже собака лезла под кровать. И в этом доме мне приходилось жить.

Единственное, что удавалось кушать без отвращения — это икра. Икры у меня скопилось целых четыре пол-литровых банки, и по четвергам я решил устраивать себе рыбный день: особенно хорошо шли бутерброды. Кстати, Агату икра тоже понравилась, намного больше, чем спаржа, да простит меня Андрей.

Раз уж продовольственная проблема развернулась перед нами во всей красе, пришлось искать альтернативные источники пропитания. Одним из таких источников могло стать озеро. В сарае я нашел старую удочку-телескопичку и, после недолгих манипуляций, смог привести ее в «рабочее» состояние. И вот одним прекрасным утром мы с моим верным другом, заняв места в лодке согласно штатному расписанию (я — на веслах, Агат — на носу), вышли на «лов». Весь день мы обильно экспериментировали, меняя то место дислокации, то глубину, то тип наживки — но безуспешно. Нашей добычей стал всего один, видимо, не очень умный подлещик и две рыбки, названия которых я не знал. Вот и все. Рыбешки пошли на корм собаке, а я в очередной раз осознал, что посиделки с удочкой — удел избранных.

Конечно, имелось ружье, а в лесу водилось много дичи, и ничто не мешало сходить на охоту. Но охота была еще меньшим моим призванием, чем рыбалка. Кроме того, выстрелы могли быть услышаны теми, кому совсем не обязательно знать о моем здесь присутствии. Не говоря уже о том, что я не имел ни малейшего понятия, что делать с дичью, когда она уже подстрелена. Свежевание? Разделка? Нет, спасибо, воздержусь.

Ноябрь ознаменовал торжество осени: дни становились все короче, с деревьев облетела почти вся листва, и только сосны и ели щеголяли нарядной зеленью. Погода стояла на удивление хорошая — было солнечно и тепло. Видимо, природа решила сжалиться надо мной после месяца почти непрерывных дождей. Когда на дворе такая красота, грех просиживать дома, и мы много времени проводили на улице, впитывая последние крупицы солнца перед зимой. В Москве так бы не получилось: там приходишь на работу чуть свет, а уходишь, когда уже смеркается — какие тут солнечные ванны? А потом ходим бледные и жалуемся на плохой иммунитет.

Но я понимал, что не за горами настоящие холода, и нужно утепляться. В первую очередь это касалось одежды. Перерыв весь свой нехитрый гардероб, я откопал несколько более-менее пригодных для носки в морозную погоду вещей. С верхней одеждой и обувью дела обстояли сложнее. Точнее, их у меня просто не было. Вот как так: уехать из дому под новый год и не прихватить с собой пуховик и пару теплых ботинок? Балда. Пришлось писать Андрею, тот обещал что-нибудь придумать. Уже легче.

Неожиданно остро стал вопрос с дровами. До недавних пор я просто таскал чурбаки из кучи возле двора нашего соседа дяди Валеры. Однако ничто не вечно под луной, и в один прекрасный день у моего колуна, и без того не идеального, сломалось топорище. Заменить его было нечем, и от экспроприации соседской древесины пришлось отказаться. К счастью, в моем распоряжении еще оставался небольшой топор (увы, слишком легкий, чтобы им можно было колоть огромные чурбаки) и ножовка, а в лесу хватало сушняка. Так что по два часа в день я таскал из леса мертвые деревья и разделывал их возле дома.

В одну из таких ходок я решил прогуляться по дороге в сторону Крошково и собрать сушняка на обочине, благо так не надо углубляться в лес и потом, волоча древесный труп, цепляться за его еще живых сородичей. Пройдя метров триста и не найдя ничего подходящего на роль будущих дров, я хотел было повернуть обратно, как вдруг почувствовал, что я не один. Агата со мной не было — набегавшись за день, он остался спать дома, — однако я буквально спиной почувствовал чужой взгляд. Вот так раз… Сердце тут же учащенно забилось, не в силах совладать с иррациональным страхом неизвестности. Кто здесь? Может, это просто самовнушение? В лесу тихо, лишь где-то в отдалении кричит птица. И в то же время кажется, что кто-то чужой позади, и можно его увидеть… стоит только обернуться.

Я начал медленно поворачиваться, стараясь делать это, по возможности, естественно, и вдруг прыгнул в сторону, укрывшись за ближайшим древесный стволом. Нет, я ничего не увидел, заросли показались мне абсолютно необитаемыми, и в то же время… Черт, не схожу ли я с ума? Пальцы сами потянулись к висящему на поясе пистолету. Прошло уже минут десять, а я все стоял за деревом и вслушивался в тишину. Ну, давай, прояви себя, дай мне доказательство, что я не начал шизеть… Но ни звука в ответ.

Вернувшись домой, первым делом умылся холодной водой. Руки ощутимо дрожали. Вот так наваждение! Дожил, в лесу барабашки мерещатся. Это все из-за постоянных стрессов и отсутствия людей, я читал, такое случается. Не хватало только обзавестись невидимым «другом». Первый шаг уже сделан, а дальше что? Будем сидеть и играть в шахматы, пока не приедет Андрей и не вызовет санитаров. Интересно, а как он выглядит, этот мой глюк? У полярников, говорят, снеговики и белые медведи. Надеюсь, мой будет не в погонах…

За окном тем временем начал накрапывать мелкий дождик. Нет, не хочу в дурку. Нужно еще раз сходить на то место и пошарить по кустам, может, найдутся какие-нибудь следы. Пока существует вероятность, что там действительно кто-то был, следует отталкиваться от нее, пытаться мыслить здраво, а не принимать теорию поехавшего шифера за единственно верную.

Облачившись в непромокаемое, я вышел из дома и… тут же спрятался за угол. Если я и вправду один, можно чудачить сколько угодно, все равно никто не увидит. А если не один? Тогда и расклад другой. Так или иначе, стоит соблюдать осторожность. Пока понаблюдаем.

Наблюдательный пункт я наспех организовал в соседнем доме, давно уже заброшенном хозяевами. Собственно, от дома остались только стены да межкомнатная перегородка: крыша обвалилась еще во времена моего детства. Устроившись у крайнего окна, я не мог не порадоваться удачно выбранной позиции: вся дорога вплоть до самого леса — а это метров двести — прекрасно просматривается.

Дождик постепенно усиливался, но мне было все равно: выручал полиэтиленовый плащ. Прошло пять минут, десять — ничего не происходило. И вдруг я чуть не вскрикнул от изумления: из леса вышел человек! Точнее, не то, чтобы вышел, а просто оказался в поле моего зрения. Хотя он старался быть незаметным: осторожно крался, переходя от дерева к дереву, и не выходил на открытые места — я прекрасно видел все его перемещения. Неужели по мою душу?

Вообще я был благодарен нежданному пришельцу, ибо он буквально спас мой разум: я уже готов был поверить, что рехнулся. Но кто он такой? Орлиным зрением я не обладал (спасибо офисной работе за компьютером) и в пелене крепчающего дождя с двух сотен метров мог различить лишь темный силуэт. Возможно, он рискнет подойти ближе, и тогда… А, собственно, что тогда?

Тем временем неизвестный, видимо, убедившись, что меня в поле зрения не наблюдается, действительно сократил дистанцию. Похоже, он решил, что в такую непогоду хозяева носа не покажут за порог дома. Напрасно, напрасно. Я извлек травмат из кобуры, взвел курок и, стараясь не шуметь, покинул свое убежище.

— Руки вверх!

Как, должно быть, удивился бедолага, услышав эту фразу за своей спиной. Пока он осторожно миновал первый дом, я обошел его сбоку и оказался у чужака в тылу. Вот они, зуевские навыки скрадывания! Ну и дождик лишние шумы скрыл.

Но ответ меня огорошил.

— Да пошел ты, придурок.

Голос был женский.

— Эмм… — неготовый к такому повороту событий, я растерялся. — Ты женщина?

— Нет, я трактор, — она повернулась и встала напротив меня, уперев руки в бока.

Не трактор, факт. Но и не женщина. Девушка. Одета, как заправская дачница: ветровка, свитер, спортивные штаны, кроссовки. На голове дурацкая шапка-петух, меня такую в младших классах заставляли носить. Лицо ее, совсем молодое, показалось мне смутно знакомым.

— Ну и? — с вызовом спросила она, увидев мое замешательство.

— Что «ну и»? — еще больше опешил я, опуская пистолет.

— Что значит, что? Как будто ты не знаешь?

— Я?

— Ты еврей что ли? — разозлилась девушка.

— Почему еврей? — совсем растерялся я. Происходящее уж слишком смахивало на какую-то альтернативную реальность. Ведь всего полчаса назад я мирно собирал дрова в пустом лесу.

— В общем, что тебе от меня надо? — она подошла ближе, и я увидел перед собой даже не девушку — подростка. На вид ей было лет шестнадцать-семнадцать, не больше. Но взгляд, как у тридцатилетней: подобная «взрослость», присуща выходцам из не самых благополучных семей. Или здесь у всех такой?

Ее едва ли можно было назвать красивой: невысокая, плотная, со слегка вытянутым бледноватым лицом. Немного курносая, на носу — редкие веснушки. Тонкие губы сейчас были плотно сжаты, словно говорила она нехотя. Еще и хмурится. На фоне невзрачной внешности особым контрастом выделялись глаза: светло-голубые, теплые. На глазах я задержался особенно долго, собственно, больше задерживаться было не на чем — так себе девочка.

— Ты глухой?

— Нет, не глухой, — ответил я. — Я здесь живу.

— Я знаю, что живешь. Кто ты? Тебя правда Филипп зовут? Я думала, так уже никого не называют.

— Да… а откуда ты знаешь?

Она вдруг улыбнулась, и вся ее «взрослость» улетучилась в тот же миг: передо мной была обычная девушка, а когда улыбается — еще и довольно милая. Впрочем, она быстро спохватилась и снова нахмурилась.

— Знаю, откуда надо. Не твое дело.

— Ясно, — изобразил я понимание. — А как тебя зовут хотя бы?

Ответить она не успела: раздался звонкий лай, и «на сцену» буквально влетел мой верный Агат, услышавший посторонние голоса и поспешивший на выручку хозяину. Девчонка, испуганно вскрикнув, отскочила в сторону, а я ловким движением перехватил пса за шкирку. Тот повис, недоуменно взирая на людей и бестолково дрыгая лапами.

— Какой классный! — тут же растаяла она и через секунду уже чесала щенку пузо к вящему неудовольствию последнего. Я молча наблюдал с минуту, после чего принял решение.

— Ладно, пошли.

— Куда? — тут же вскинулась она, оставив собаку.

— Куда, куда… Ко мне. Ты ведь все равно знаешь, где я живу, а на улице, вообще-то, дождь.

— Знаю, — серьезно кивнула девушка. — Но дождя я не боюсь. Скажи, а как ты меня заметил там, в лесу?

— Опыт… — многозначительно промолвил я, напуская вид познавшего жизнь человека.

— Хм, а где же твой опыт до этого был? Я ведь здесь не в первый раз уже. Как-то раз ты вообще в шаге от меня прошел и не заметил.

Что я мог на это ответить, следопыт хренов? Только тактично сменить тему.

— Как тебя зовут?

— Аня.

Глава XII: Аня

Мы сидели на веранде, пили чай и разговаривали о том о сем. Мне было очень интересно узнать, что же это за Аня такая свалилась на мою голову.

Но сначала, конечно же, рассказывать пришлось мне. Не то чтобы я очень хотел, но девушка настояла, а я уже достаточно хорошо знаю людей, чтобы определить, с кем из них спорить бессмысленно. Аня была как раз из таких.

Я довольно подробно поведал о своих злоключениях, начиная со дня получения повестки, и заканчивая проблемой с дровами. Конечно, кое о чем (например, об истории с хозяевами лесного прожектора) я предпочел пока умолчать, но в целом был честен.

Аня внимательно, не перебивая, выслушала рассказ.

— Значит, ты от армии сбежал. Интересные вы, москвичи… У нас ребята в армию рвутся изо всех сил. Если не карьеру сделать — так хотя бы год не будет на шее у родных сидеть. А если кого не берут, по здоровью, например, то для парня это позор, свои же не поймут. А ты, значит, слиться решил? Молодец, мужик.

Мне стало неловко.

— Ты осуждаешь?

— Это твое дело. Я не знаю, как у вас там в Москве принято.

— У нас есть много других возможностей, — зачем-то стал оправдываться я. — Я сначала учился, потом работал, думал о карьере, семье. Армия в эту жизнь как-то не вписывалась.

— Ну да. Это у нас больше податься некуда.

— А ты чем занимаешься?

— Учусь. В школе, — уточнила она, заметив, что я не совсем понял. — Последний класс.

— И как там?

— Гадюшник. А кем ты работаешь?

— Я юрист, — похоже, ее этот ответ удовлетворил, уточнять она не стала.

— И как тебе здесь? Хуже, чем в Москве?

В ее словах я уронил плохо скрытую иронию и не сдержался.

— Да что ты заладила, в Москве, в Москве. Я не москвич, родился и вырос под Смоленском, а в Москву переехал, потому что там у меня жена.

— Ты женат? А почему тогда кольца нет?

— Ну… Не ношу просто. Не люблю я колец.

— А жена твоя знает, что не носишь?

— Что за вопрос? Конечно, знает! Почему вообще тебя так интересует мое семейное положение?

— Да так… Ты просто странный. От армии прячешься, от Сереги прячешься, даже от жены собственной прячешься.

— А что ты про Серегу этого знаешь? — зацепился я за знакомое имя в отчаянной попытке сохранить хотя бы то немногое, что еще осталось от моей самооценки, которая уже трещала по всем швам.

Аня мотнула головой, как бы показывая, что данная тема ей совершенно не интересна. Ее длинные иссиня-черные волосы заколыхались в такт движению головы. Какие красивые волосы! Просто королевские. А она их прячет под идиотской шапкой.

— Что мне про него знать. Много чего знаю. Знаю, что он с моим братом в тебя врезался по пьяни, а ты сбежал от них и теперь здесь сидишь. Только зачем сидишь, не пойму. Уехал бы лучше.

— Подожди, подожди… — я напряг память. — Так этот лейтенант… Рощин, кажется? Он твой брат?

— Ну да. Я Анна Рощина. А это так важно?

Но я вспомнил еще кое-что.

— Так тогда во время дискотеки это ты ко мне подходила и тянула к выходу!

— Да, это я была. А ты остался сидеть, как баран. Я слышала, что Серега на тебя Михе кивал, мол проверить надо, подозрительный какой-то. Я хотела, чтобы ты ушел, пока они спорили. Он ведь ищет тебя… Искал. Его из-за тебя еще на полгода с обратным переводом в Псков завернули, поэтому он злой очень был.

— А сейчас?

— Сейчас успокоился, вроде, думает, ты уже уехал. Но тебе не поздоровится, если он узнает, что это не так. Уделает так, что ты пожалеешь, что сразу им не сдался.

Я задумался. Последняя фраза меня задела гораздо сильней, чем предыдущие, но крыть было нечем — он сейчас в силе, а я нет. Зато все более-менее вставало на свои места. Кроме одного.

— А тогда в лесу, после дискотеки? Я их видел, твоего брата и Серегу этого. К ним подбежала девушка и сказала, что засекла меня где-то в другой стороне. Но это ведь не ты была?

Аня улыбнулась. Как я успел заметить, улыбалась она редко, но когда это случалось, от нее как будто исходило теплое дуновение. И невольно хотелось улыбнуться в ответ.

— Нет, это Ритка была, моя одноклассница. Ей Миша нравится, вот я ей и сказала, что видела, как ты дорогу перебегаешь. А она передала, будто сама видела.

— Ты меня тогда здорово выручила. Они стояли буквально в трех шагах. Я ногу подвернул, еле до дома дошел потом.

— Ногу подвернул? Я не знала.

— А что, — усмехнулся я. — Помогла бы и здесь?

— Может быть. Я понятия не имела, где ты обитаешь, но тебя выдал твой друг, он к тебе на машине по выходным ездит.

— Он мой брат. Зачем ты вообще взялась мне помогать, если я такой странный, слабый, трусливый и, к тому же, москвич?

— Я не говорила, что ты слабый. Сергей часто у нас остается. Когда они с Мишей поддадут, он начинает перечислять, что с тобой сделает, если ты попадешься. И он… они это могут. Они вообще без тормозов, я видела. Мне стало тебя жалко, я ведь знаю, ты не виноват в той аварии.

— Понятно…

— А когда ты в клуб пришел, я сразу поняла, что это ты.

— Угу…

Значит, жалко стало. За полчаса беседы эта девочка поведала мне обо мне самом больше, чем я мог предположить. Вот, значит, как я выгляжу в ее глазах. Трусливый, беспомощный и жалкий. С другой стороны, а чего было ожидать? Здесь действуют другие правила, и совсем другая шкала оценок. Все мои достоинства превращаются в недостатки, жизненные кредо и принципы рушатся, как песчаные замки, под напором простой и беспощадной логики шестнадцатилетней девочки. Эти люди жестче, много жестче меня… и гораздо жизнеспособнее. Что мне дает мое высшее образование в условиях вынужденного выживания? Помогло оно мне хоть раз? А мои знания, коими я так гордился, начитанность, эрудированность? Что я вообще могу противопоставить человеку, с которым так яростно хотел поквитаться?

Аня тем временем встала из-за стола.

— Ну ладно, мне пора. Скоро стемнеет.

Я подорвался.

— Ты пешком? — почему-то совершенно не хотелось, чтобы она уходила. — Я тебя провожу.

— Нет, я на мотоцикле. Он в лесу спрятан. Это брата мотоцикл, он в восемь вернется. Если увидит, что я его брала, мне попадет.

— Ты с братом живешь? А родители?

— Папа умер, а мама в колонии, сто шестидесятая. Еще два года осталось, — она отвечала так спокойно, словно ее родители ушли в кино. — Мы с Мишей живем. Ладно, я пойду.

Я проводил ее до мотоцикла. Мне еще так о многом хотелось расспросить, но она села и уехала, а на мой вопрос, приедет ли еще, лишь пожала плечами.

Следующие два дня я буквально не находил себе места, вся работа встала. Ночью долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок, а днем бесцельно мыкался в четырех стенах. Не помогало ни чтение, ни пес. Я ждал, что Аня вернется, но она не возвращалась. Я не мог себе в этом признаться, но внезапно она заняла все мои мысли, и объяснения этому найти не получалось. Конечно, я понимал, что общество одного лишь Андрея раз в две недели не могло излечить меня от тоски по людскому обществу. А тут появилась девушка, настоящая живая девушка, из плоти и крови. Которой, к тому же, небезразлична моя судьба… На второй день я уже собрался было рвануть в Толосцы, но в последний момент благоразумие взяло верх.

Вместо этого я позвонил Вере.

— Родной мой, как ты там? — голос жены подействовал, как теплый душ после долгого пребывания на морозе. — Я так соскучилась… А у нас тут такое произошло, ты не поверишь…

Мы разговаривали и разговаривали, и ледяной комок одержимости в моей груди потихоньку таял. Все-таки никто и ничто не заменит тепла, даруемого любимым человеком. Даже если у тебя есть только его голос. Далекий, но такой близкий и незаменимый… Положив трубку, я почувствовал себя гораздо лучше. Можно даже покуховарить.

А на следующее утро шум мотора и лай Агата известили меня о приезде гостей.

— Я школу прогуляла, — деловито сообщила Аня, слезая с мотоцикла. — И дома есть нечего.

Едва ли она нуждалась в моих нравоучениях о важности и необходимости получения образования, поэтому я просто предложил ей картошки с баклажанами. Она согласилась и съела почти целую сковородку, то есть все, что у меня было. Лишь доев, спохватилась:

— Ой, у тебя же, наверно, еды мало?

— Не мало, — успокоил я. — Меня брат хорошо снабжает. Тем более, я баклажаны не очень люблю.

— Спасибо.

— А почему у вас дома еды нет? Брат тебя не кормит?

— Он? Нет, если он продукты покупает, я готовлю. Но он забывает иногда.

— А напомнить ему сложно? — не понял я.

— Когда он забывает, к нему уже не подойдешь, чтобы что-то попросить — он все равно не услышит, — она так посмотрела на меня, что я сразу все понял и предпочел тему не развивать.

Чай со сладостями пили в полном молчании.

Покушав, мы отправились гулять по деревне. Аня закурила. Оказалось, она уже бывала здесь, но давно, когда Зуево было еще обитаемым.

— Озеро очень красивое, — заметила она. — Мы раньше с мамой сюда приезжали купаться.

Я показывал своей спутнице памятные для меня места и рассказывал истории из детства. Слушая о наших приключениях, смешных и страшных, Аня немного оттаяла.

— У нас тоже всегда компании разные были, и мы тоже играли. И на кладбище тоже ночью ходили. И пушки из запаянных трубок и спичечной серы делали.

— Выходит, «москвичи» не так уж сильно отличаются от остальных людей? — с улыбкой спросил я.

— Так то дети. Дети везде одинаковые, хоть здесь, хоть в Африке, — невозмутимо парировала Аня, и я не нашел, что ей возразить.

Мы катались по озеру на лодке, играли с Агатом, собирали рябину на компот — день прошел незаметно. Вечером, уже садясь на мотоцикл, Аня спросила:

— За то время, что ты здесь живешь… ты не встречался с чем-нибудь странным?

Я тут же напрягся. Не встречался, как же…

— Да нет, вроде бы… А что?

— Да так… ничего. Просто, говорят, над лесом НЛО недавно видели. Ну ладно, пока. Я, может быть, приеду послезавтра.

— Подожди, — я схватился за руль, удерживая мотоцикл. — Кто говорит?

— Да Пашка. Он раньше здесь жил, потом в Толосцы переехал. Я потому и вспомнила, что он тоже из Зуева. Паша хороший, только чудной и пьет много. Больше, чем… остальные. И с сектантами раньше дружил. — Она убрала мою руку с руля. — Мне пора. Если хочешь, я тебе в следующий раз расскажу.

Едва Аня уехала, я пулей кинулся в дом, схватил с полки собранное Андреем «досье» и еще раз внимательно его перечитал. Из семнадцати имевшихся газетных заметок и вырезок четыре были посвящены НЛО.

Через два дня она приехала снова и застала меня за наполнением бани водой. Дело было нетрудным, но долгим и довольно однообразным, поскольку в моем распоряжении имелось всего одно ведро, а топать до колодца было далеко. Увидев Аню, я бросил рутинное занятие в предвкушении общения, но она сходу остановила излияния моей радости:

— У тебя деньги есть?

Признаться, от такого начала я немного опешил, но все равно утвердительно кивнул.

— Будет рублей пятьсот? — я кивнул во второй раз. — Хорошо, давай.

Я отдал ей деньги, и она уехала, ничего мне не объяснив. Вот тебе и пообщались. Минут двадцать я ждал ее, присев на капот укрытой брезентом машины, а потом вернулся к своим делам. Но не к бане. Вместо этого я прибрался дома: тщательно вымел и помыл полы, стер пыль с полок, разгладил покрывала на кроватях, сложил одежду. Идеальный порядок. И даже вдвойне идеальный, учитывая, что все вышеперечисленное я проделывал и вчера. И позавчера.

Наконец, по истечении часа Аня вернулась. За ее спиной висел туго набитый рюкзак.

— Пойдем, поедим по-человечески, а то ты со своей экономией и гордостью скоро совсем отощаешь.

Оказывается, она ездила в магазин и накупила всякой еды. Я был так рад свежему хлебу и сосискам! Пообедали мы по-королевски, скромнее и не скажешь.

После обеда наступило время говорить. Мне не терпелось узнать про НЛО, но начал я, почему-то, с другого.

— Ты опять прогуляла школу? — осведомился я.

— Ну да, — лениво ответила Аня, развалившись на моей кровати (почему из четырех имевшихся в доме она выбрала именно мою?). — Там сегодня не очень интересные предметы.

Поискав, куда бы приткнуться, я устроился на соседней койке, подложив под спину подушку и прислонившись к стене.

— Ты не собираешься после школы поступать куда-нибудь?

— Куда? Разве что в Себеж, в училище. Не хочу говорить об этом. Расскажи мне лучше что-нибудь о Москве. Какая она?

— Москва? — признаться, такого вопроса я не ожидал. — Ну, Москва очень большая и там много людей… И метро есть…

Внезапно Аня рассмеялась.

— Ты бы еще сказал, что там Красная площадь с Кремлем и Останкинская башня. Говоришь таким тоном, словно мне пять лет. Думаешь, я совсем дурочка? Я знаю, что она большая, и что там есть метро. Как там живется?

— Я не думаю, что ты дурочка, — буркнул я. — А живется там так же, как и везде. Кому-то хорошо, кому-то — не очень.

— А тебе?

— Не знаю. Не скажу, что люблю Москву. Она немного бездушная, на мой взгляд. Питер мне нравится больше, но там сыро и редко когда бывает солнечная погода.

— Ты и в Питере был? — я увидел, как у нее загорелись глаза.

— Да, приходилось. Даже жил там какое-то время. Петербург — хороший город, душевный. Впрочем, мне кажется, это личное ощущение каждого человека. Например, у меня есть друзья, которые обожают Москву, знают каждый переулочек в центре. А вот Питер они терпеть не могут, говорят, это мертвый город.

— Хотела бы я побывать в Питере… — задумчиво произнесла Аня.

— Обязательно побываешь, — приободрил ее я.

Но тут же пожалел об этом.

— Не побываю. Я нигде не побываю. Так и сгнию в этих Толосцах.

— С чего ты так решила? Сейчас не Советский Союз, каждый волен жить, где хочет.

— Ага. Где хочет. Я уже говорила Мише: давай уедем — но нет, ему и тут хорошо. А что, родителей нет, на мозги никто не капает — я не в счет. Крыша есть, карьера будет. Платят нормально, даже хорошо по местным меркам. И плевать, что я этих денег не вижу, он их спускает на всякую дрянь, а дома еды нет. Еще и Лопарев… Втянул его в гнилое дело, гадина. Ненавижу.

Она вдруг заговорила, не в силах остановиться, выплескивая все, что так долго, видимо, с самого детства, копилось в ней, скрываясь в незаживающих ранах и неизлечимых увечьях ее души. И раны, и увечья, и боль — я узнал все. Как умирающий перед смертью открывает священнику самые потаенные уголки своей души, так и она поделилась со мной всем тем, о чем так долго молчала. А кому рассказывать?

Безнадежность была ее девизом, приговором и образом жизни. Она не смела надеяться на что-то хорошее — на что можно надеяться, когда живешь в крошечном поселке? Пределом мечтаний было выйти замуж за человека, которых хотя бы не будет ее бить («Но все у нас жен бьют, и как их не бить, когда они такие швали»). Это не жизнь, это — существование. Она рассказала, что хотела уехать, но ехать некуда, она никому не нужна, и за пределами родной деревни ее уделом станет панель или вертеп («А я так не хочу, понимаешь? Но по-другому не выйдет, проходили уже»). И вокруг ни единого просвета, ни единого шанса что-то изменить.

Аня уже не могла успокоиться, она все говорила, выворачивая душу наизнанку. А я сидел, слушал ее и размышлял: сколько таких же вот Ань обитает на просторах нашей огромной страны, и сколько из них плачут сейчас по своим несбывшимся мечтам. Многим ли доводилось разочаровываться в жизни в шестнадцать лет и осознавать, что лучше уже не будет? Разочаровываться по-настоящему. Я не говорю о несчастной любви к симпатичному однокласснику или ссоре с лучшей подругой. Легко бросаться красивыми словами, смаковать свое несчастье, сидя в уютной квартире, под негласным присмотром заботливых родителей и в глубине души зная, что все наладится. Порой мы умышленно завышаем тяжесть свалившихся несчастий, дабы потом гордо заявить: «Посмотри, через что мне пришлось пройти, но я выстоял, я живу». Наверное, я и сам ничуть не лучше. Хотя, почему наверное — так оно и есть. А в этой девочке не было ни капли лицемерия — ему просто неоткуда было взяться. Но так получилось, что впервые за всю жизнь ей повстречался человек, который мог посмотреть на ее мир со стороны. Который захотел посмотреть. В какой-то момент наши вселенные столкнулись, и столкновение это повлекло немыслимые катаклизмы для обоих: грохот кирпичей и густое облако пыли на месте рухнувшей стены. И вот мы сидим друг перед другом, совершенно открытые и беззащитные.

Но тогда мы еще не могли догадываться обо всем этом. Аня, выговорившись, умолкла. Я пытался успокоить ее, говорил какую-то лабуду, но она лежала молча, глядя в потолок, никак не реагируя на мои слова, и глаза ее были сухими. Да и нужна ли ей вообще моя болтовня? Отчаявшись, я негромко запел:

Сумерки протягивают руки, Холодом смыкаются уста. Мы в плену бессонницы и скуки В этих заколдованных местах. Под двумя чадящими свечами Коротаем пасмурную ночь, Расскажите мне, что вас печалит, Может, я сумею вам помочь.

— Красиво… — задумчиво произнесла Аня. — Кто это написал?

— Один мой друг. Он пишет стихи и песни. Только все в стол, сам не поет.

— Зря не поет, — ответила она. — Это мне нравится. Спой еще что-нибудь?

Я смутился.

— Даже не знаю… гитары нет. Без гитары как-то не очень.

— Понятно, — я решил, что сейчас она снова замолчит, но ошибся. — Как зовут твою жену?

— Вера.

— Она красивая? Сколько ей лет?

— Ей двадцать два. А красивая… — я вызвал в памяти образ жены и мысленно залюбовался. — Да, она очень красивая. Я могу тебе фото показать, если хочешь. У меня в телефоне есть.

— Не хочу. А я красивая?

Я внимательно посмотрел на нее. Бледное лицо, едва заметные веснушки на носу, узкий подбородок, уши немного торчат (она тщательно скрывала это за волосами) — нет, она не красивая. Но что-то в ней было такое… что-то в ней, безусловно, цепляло. Особенно когда она улыбалась. Девушка может обладать модельной внешностью, но грош цена всем ее формам, если она не умеет улыбаться. А у Ани улыбка была особенная, своя, неповторимая. И густые волосы цвета антрацита: любая Мисс Вселенная позавидовала бы таким.

— Ты красивая. Любая женщина может быть красивой, если захочет.

— А я красивее твоей жены?

Ну, пипец у нее вопросы…

— Вы слишком разные. Я не могу сказать, кто из вас красивее (господи, слышала бы меня сейчас Вера! — через секунду я был бы трупом). Но ты заметная, это точно.

Аня хмыкнула: кажется, я подобрал неверный эпитет.

— Ладно, проехали.

Глава XIII: Расследование продолжается

Минут десять мы провели в тишине. Наконец я решился.

— Ты знаешь, чем твой брат занимается с Лопаревым?

Аня пристально посмотрела на меня, словно впервые видела.

— Они полицейские.

— Ты понимаешь, что я не об этом.

Она села.

— Понимаю. Сказать тебе правду?

— Ну… желательно.

— Хорошо. Я не знаю, чем они занимаются, кроме работы. Миша не говорит. Но я думаю, это что-то незаконное, иначе зачем ему скрывать. И если ты все разузнаешь, то сообщишь, куда надо, и моего брата посадят. Причем, скорее всего, только его одного, а Лопарева отмажет отец. Я не хочу этого. Я понимаю, у тебя есть причины не любить их, но он мой единственный брат, поэтому я не позволю тебе навредить ему.

Мда… Об этом я как-то не подумал. Вот ведь незадача, девочка не подставит братца, будь он хоть новоиспеченным Ганнибалом Лектером. Но, черт возьми, дело ведь не только в мести! Девять деревень вымерло, как от чумы, кто-то стоит за этим, и неужели совсем никому нет дела? Мы с Андреем, правда, тоже решили не лезть… Но вдруг Аня сможет дать зацепку? Да, это опасно, да, страшно. Но что может быть хуже страха? Только неизвестность.

— Хорошо, я понял тебя. А если я пообещаю, что не стану мстить твоему брату? И Лопареву тоже, — добавил я, поймав ее скептический взгляд. — Но мне нужно разобраться, что в ваших славных краях происходит.

— А что здесь происходит? — не поняла она.

— А то ты не знаешь. Почему исчезли деревни между озерами и трассой?

— Деревни? Деревни стоят, — недоуменно ответила Аня.

— Да, стоят. А жители где? Где жители? Когда я был маленьким, в Зуево почти все дома были жилыми, тут селились люди, трудились, отдыхали. А сейчас? Одно запустение. И то же самое в других деревнях. Валовники, Крошково — ты же проезжаешь их, когда едешь ко мне сюда. Ты видела там людей? Я не видел. И нигде их нет. Летом еще кое-кто приезжает, и то все реже и реже. Даже банальных заезжих грибников и охотников не встречается. Почему? Здесь же такой замечательный край: воздух, лес, озера. Почему люди бегут отсюда, даже дома не продают? А те, кто остался, быстро умирают. Ты уверена, что это нормально?

Произнося эту спонтанную тираду, я видел, как меняется лицо Ани, все больше и больше вытягиваясь от удивления. Похоже, обо всем сказанном она задумалась впервые. И, задумавшись, встревожилась.

— Этим летом, — неуверенно начала она. — Я ездила за ягодами в лес и проезжала через Непадовичи… Это недалеко отсюда, чуть в стороне. Там за деревней вырыт большой котлован. Я не знаю, кто его вырыл, но он появился совсем недавно. Дядя Матвей, последний, кто там жил, зимой умер, и когда его хоронили, котлована еще не было.

Аня посмотрела на меня вопрошающе, как будто этот пресловутый котлован мог быть ответом на все вопросы. Но меня ее рассказ не впечатлил, я ожидал чего-то большего. Ну, яма, ну большая. Земля здесь, по сути, государственная, мало ли кому и зачем взбрело в голову рыть котлован? Может, какие-нибудь полезные ископаемые искали.

— И что ты в этом находишь необычного? — напрямую спросил я.

Девушка замешкалась.

— Ты сказал, что здесь странные вещи творятся, вот я и вспомнила. Больше ничего странного я не встречала. Кроме тебя.

— Ладно, лучше что-то, чем ничего. Ты покажешь мне этот котлован?

— Покажу, — Аня встала. — Ты сказал, что тебе нужно узнать. А зачем тебе это нужно?

— Иногда лучше узнать и пожалеть об этом, чем жить в счастливом неведении, — глубокомысленно изрек я. — Тем более, я уже начал узнавать, так что с неведением и, тем более, со счастьем вышла накладочка.

— Что за чепуху ты несешь… — она поморщилась, как от зубной боли. — Ладно, пойдем.

В Непадовичи поехали на мотоцикле. Агата, по понятным причинам, брать не стали, пусть дома сидит, стережет. Сев позади Ани, я обнял ее за талию и тут же почувствовал подозрительные отзывы где-то в глубине организма. Вроде бы, мы ведь только друзья… Блин, я уже пять недель тут отшельствую, какой еще реакции можно было ожидать? Надеюсь, она ничего не заметила. Впрочем, даже если и заметила, то никак этого не показала.

Чтобы отвлечься от крамольных мыслей, решил в процессе передвижения изучать маршрут. Ехать было не очень далеко: сначала до Крошково, там дорога поворачивала налево в сторону Толосцев, однако мы взяли правее и еще километра два двигались по старой лесной колее. Раньше сюда два раза в неделю приезжала продуктовая машина, и жителям не нужно было добираться до Толосцев за продуктами. Сейчас в машине уже нет необходимости. Еще я удивился хорошему состоянию дороги, как будто ее регулярно укатывали.

Наконец, приехали. Непадовичи, совсем крошечная деревенька, произвели удручающее впечатление: разруха здесь капитальнее, чем в Зуево. Более-менее целым выглядит лишь один дом, видимо, обиталище недавно почившего дяди Матвея. Остальные же постройки — просто швах, такое гнилье даже на дрова не сгодится. Я с некоторой задержкой отлип от сидевшей впереди Ани и пошел смотреть котлован.

Действительно, впечатляющая ямка, шириной метров тридцать, не меньше. Правда, глубину оценить уже не получится, так как почти до самых краев котлован заполнен мутной глинистой водой, зато объем имевшейся в наличии вырытой земли внушает уважение. Хорошо, посмотрели, что теперь?

— Еще в лесу я видела сгоревшую машину, вон там, — словно услышав мои мысли, сказала Аня. — В кустах она лежала.

Пошли в кусты, но искомого авто не обнаружили.

— Что ты вообще в этих кустах забыла? — осведомился я, борясь с неуступчивой ивовой веткой, не пускавшей нас обратно на свободное от растительности место.

— Тебе правда неизвестно, что можно делать в кустах? — удивилась Аня. — Могу рассказать.

— Не надо. Лучше опиши, что это за машина была? Русская?

— Да обычные «Жигули». Белые, кажется. Там еще скелет внутри сидел, наручниками пристегнутый, — увидев, как мои глаза начали вылезать из орбит, она рассмеялась. — Да я шучу. Но машина и вправду была.

Прогулявшись по окрестностям, обнаружили почти новенькую лопату.

— Уж не этой ли лопатой они котлован выкопали… — я задумчиво вертел инструмент в руках, что-то высматривая на черенке.

— Ты это всерьез? — заинтересованная Аня встала рядом и тоже стала разглядывать лопату.

— Конечно, нет, сейчас же не тридцатые годы! — я отдал лопату ей и, удовлетворенный отмщением, пошел в сторону единственного уцелевшего дома. — Едва ли мы найдем здесь еще что-нибудь, но подумать определенно есть над чем. Тем более, кое-какие мыслишки у меня уже появились.

— Ты знаешь, зачем здесь вырыли эту яму?

— Я не знаю, зачем, но можно узнать, чем. А узнав, чем, можно узнать, кто. Копали явно карьерным экскаватором, и едва ли у кого-нибудь имеется такой в частной собственности. Следовательно, если навести справки у местных фирм, мы узнаем, кто из них получал подряд на подобные работы. И выйдем на заказчика. Думаю, мой брат с этим справится. Когда умер дядя Матвей, и в каком месяце ты была здесь летом?

— Он умер в феврале, число я уже не помню. А летом я здесь была в июле.

— Итого получается примерно пять месяцев… Многовато, конечно, но попробовать стоит.

Мы остановился перед крыльцом дома. По виду, здесь никто не бывал уже очень давно.

— Дядя Матвей хороший был, — зачем-то сказала Аня. — Истории разные рассказывал.

— Какие истории?

— Он огни видел. Думал, это НЛО. И Паша Смирнов тоже НЛО видел, помнишь, я тебе говорила?

— Да, помню… Ты обещала эту историю дорассказать, — рассеянно ответил я. — Как думаешь, в доме есть что-нибудь интересное?

— Провода не сняли.

— Что?

— Провода не сняли, — повторила Аня. — Они на месте висят.

— И что?

— Ты точно русский? — моя спутница посмотрела на меня так, словно впервые увидела. — Или в Москве воров нет? Дядя Матвей уже почти год как умер, а на его доме до сих пор целые провода, и никто на них не позарился, не снял. Мне кажется, это, как минимум, странно.

— Да… Возможно, ты права… — старательно отводя глаза, ответил я. — Давай посмотрим, что в доме?

Ничего интересного в доме не оказалось. Точнее, там в принципе ничего не оказалось. Дом был совершенно пуст, только мусор по углам. Теория о добропорядочных россиянах, которым не нужно чужого, рассыпалась в пыль.

— Даже книги забрали, — заметила Аня. — А когда он раздавал за так, не брал никто.

— И ты не брала?

— Я не люблю читать.

— А зря. Кстати, счетчик на месте, — я подошел к висящей на стене металлической коробке, из которой доносилось характерное потрескивание. — Ого, даже электричество есть!

— Он крутится? — удивленная Аня подошла ко мне. — Но ведь тут даже работать нечему!

— Выходит, есть, чему. Тут проложен обходной провод. Кто-то обкрадывал твоего дядю Матвея, прогоняя свое электричество через его счетчик, и, похоже, продолжает обкрадывать его даже после смерти.

— Но кому это надо?

— Не знаю, — я внимательно осмотрел проводку в доме, после чего вышел на улицу. — Поблизости никто не живет, а чтобы дотянуть линию до ближайшего населенного пункта, потребуются километры провода. Если вдуматься, выгоды никакой.

— Пашка говорил, в этом лесу раньше сектанты жили, — вспомнила Аня, выйдя вслед за мной на свежий воздух.

— Да, он сам из них. Я помню, как они по деревням бродили. Но это давно было…

Хм, Пашка. Пашка Смирнов. Младший собрат проповедника Вени, человек, который уверял, что умеет разговаривать с комарами. Вспомнились слова Андрея, мол, хочешь узнать про большой пень в лесу, спроси у Пашки. А ведь я уже видел, кто возле того пенька собирается. Может, и мне пора познакомиться с этим Пашкой поближе? Есть риск. Если он тоже в курсе происходящего, мне несдобровать: узнай он меня, и сразу станет понятно, что я обитаю в Зуево. С другой стороны, едва ли он меня вспомнит, сколько лет уже прошло. Так что, можно попробовать. Да и вообще, если бы меня всерьез искали, то давно бы уже нашли. Вон, та же Аня нашла без проблем. Значит, нужно обставить все настолько грамотно, чтобы выведать у него нужную информацию, не подставив себя. И, кажется, я даже знаю, как это сделать. Ну что, рискнем? Это ведь так интересно!

— Анечка, — похоже, Анечка не привыкла к подобному обращению, ибо посмотрела на меня так, словно я назвал ее Адольфом. — Ты можешь свозить меня в Толосцы? Я хочу пообщаться с этим Пашей Смирновым.

Аня задумалась.

— Нет, — наконец ответила она. — После дискотеки тебя многие запомнили в деревне, а Сергей обещал за тебя деньги, десять тысяч.

— Ну, это немного, — отмахнулся я. — Если нас поймают, я предложу пятнадцать.

— Я серьезно.

— Я тоже. Мне очень нужно с ним поговорить. Я думаю, он может нам помочь. А если вечером поехать? Сейчас темнеет рано, а в темноте меня не заметят.

— Вечером… Вечером можно. Но тогда я не смогу отвезти тебя обратно, пойдешь пешком.

— Пешком… — такая перспектива мне совсем не улыбалась. Я, конечно, любил ходить, но слишком уж болезненные воспоминания остались от маршрута «Толосцы — Зуево».

— Ладно, поедем днем. Я просто оденусь неприметно. Замаскируюсь так, что родная мама не узнает.

— Хорошо, послезавтра. А сейчас давай домой? Я есть хочу.

— Да, погнали. Я тоже проголодался.

Глава XIV: Ученик шамана

На подготовку встречи с Павлом в моем распоряжении имелось два дня. Так что было время, чтобы провести анализ: обмозговать имеющуюся информацию, сделать выводы и наметить возможные перспективы.

С последним, то есть, с перспективами, как-то сразу не заладилось.

По всему выходило, что Зуево и окрестности — просто какая-то аномальная зона. Уж больно много всякой дребедени здесь происходит. Для начала мы имеем стремительное сокращение местной популяции Хомо Сапиенс, категорически не объяснимое одними лишь объективными факторами. Далее, по лесу шарахается компания полоумных детей с прожектором и вооруженной охраной, которая палит во всех посторонних, да еще и спускает собак им вдогонку. Затем, в заброшенной деревушке кто-то без всяких на то видимых причин роет яму размером с бассейн для водного поло. Недешевое удовольствие, кстати. Мало того, во всем этом как-то замешаны местные менты. Можно ли все вышеперечисленное считать звеньями одной цепи? Или я где-то перемудрил? Психи, яма, менты… Менты заставляют психов рыть ямы… Нет, не то. Зачем психам ямы? Зачем ментам психи? Зачем… Эх, вот бы прокатиться над здешними просторами на вертолете. Наверняка, много интересного можно было бы рассмотреть. Но пока вертолета нет, остается надеяться только на пресловутого Пашку. Причем, надеяться без особых на то оснований: нет никаких гарантий, что со встречи с ним я вынесу что-то полезное. Такие вот перспективы.

В принципе, план мой был прост как пять копеек. Из разговора с Аней я узнал, что наш клиент активно барыжит всякими целебными травками, которые сам же и собирает в полнолуние на секретных делянках. Так что ничего не стоит заехать к нему якобы за этими самыми травками, в качестве оплаты предложив самый ходовой в российской глубинке товар — сорокаградусную. Представлюсь ему, что я, например, из Себежа, знакомый знакомого. Дальше все в лучших национальных традициях. Правда, имелись возможные загвоздки. Первая: Паша может отказаться пить со мной водку. В этом случае, придется импровизировать. И вторая: я не знал, насколько сам восприимчив к этому замечательному напитку, ибо не особо его жаловал. Что ж, заодно и узнаем.

В назначенный день (был четверг) Аня заявилась с утра пораньше и бесцеремонно разбудила меня. Агат — тоже мне сторож! — даже не гавкнул, когда она вошла, и я был позорно застигнут прямо в койке.

— Доброе утро, — без намека на улыбку приветствовала она меня, садясь в кресло. — Я купила, что ты просил. Ты не передумал?

— Доброе утро. Нет, не передумал.

— Ясно. Тогда вставай и собирайся, поедем.

— Хорошо, встаю… — черт, как бы помягче намекнуть ей, что я не одет? — А ты кушать не хочешь? На летней кухне сырники остались.

— Нет, спасибо, я позавтракала.

Зашибись. Может, для кого-то это и в порядке вещей, но лично я не привык представать во всей своей первобытной красе перед девушкой, с которой, мало того, что знаком всего неделю, так она еще и на десять лет младше! Да и было бы хоть, что показывать, бицепсы там какие-нибудь или кубики пресса, так нет же ничего почти. И вообще, что скажет Вера, если узнает… Впрочем, об этом лучше не думать. Хотя нет, именно об этом и нужно думать! Только об этом и думать. Так, ладно, раз других вариантов нет, проявим выдержку. Это же совсем просто: откидываешь одеяло и встаешь… Сколько раз приходилось проделывать сию нехитрую операцию, всегда же справлялся, справлюсь и сейчас.

Конечно, я пытался действовать степенно и размеренно, но в какой-то момент все же понял, что одеваюсь со скоростью поднятого по тревоге морпеха, чей корабль только что торпедировала вражеская подлодка, а в шлюпку голым не пускают. Таким образом, весь процесс облачения занял от силы секунд двадцать. Аня в это время листала старый журнал и, вроде как, не смотрела в мою сторону, но мне упорно казалось, что она все видит и даже еле заметно ухмыляется. Маленькая чертовка!

Позавтракав пресловутыми сырниками (и кто это только что говорил, что не голоден?), мы начали готовиться к вылазке. Первым делом экипировали меня в горожанина (моя некогда новая, а теперь порядком поношенная одежда, в которой я приехал, идеально для этого подошла), затем подготовили мне рюкзак ходока: две бутылки водки, шпроты, помидоры и хлебушек. Во избежание неприятных эксцессов я решил взять с собой пистолет, но не знал, куда его спрятать. На пояс — заметно, в карман куртки — неудобно. В итоге не придумал ничего умнее, как засунуть в носок, закрепив для надежности изолентой. Авось не потеряется. Все, теперь утепляемся старой дядиной курткой и в путь!

Ехали долго: мы решили дать большой круг, но подобраться к Толосцам со стороны трассы, а не по зуевской дороге. Якобы я приехал на автобусе. Аня высадила меня на остановке и, предупредив, что будет неподалеку, уехала.

— Запомни, я смогу ждать тебя до шести часов. Если выйдешь после, домой пойдешь на своих двоих, — напутствовала меня моя юная подельница, после чего дала по газам и скрылась за ближайшим поворотом.

Сразу накатил совершенно ненужный мандраж. Ну какого лешего я это все затеял? Как будто у меня не хватает проблем и без этих дурацких тайн? Тоже мне, шпион нашелся. Рихард Зорге недоделанный. В меня уже стреляли один раз, неужели мало? Или так скучно просто сидеть в деревне, общаться с милой девочкой и ждать, когда пройдут оставшиеся полтора месяца заточения? А потом вернуться домой к жене, познакомить ее с Агатом и всем вместе встретить новый год. Помыться в душе, в конце концов! Сходить в кино!

Хотя, с другой стороны, будь моя воля, я бы скорее предпочел, чтобы Вера приехала сюда. Несмотря на всю дикость здешних мест, тут здорово. И тихо. Нет никаких начальников, пробок, малолетних уродов, по ночам скручивающих номера и дворники у машин (хотя, эти есть, вон двое навстречу идут), метробабок, депутатов, телевизоров и прочей ерунды. Отвыкнув от всего этого, уже не хочется привыкать обратно. Решено: как вернусь в Москву, переедем за город, обменяем квартиру на участок с коттеджем. Надо будет тогда вторую машину купить, для Веры, чтоб ей в электричках не трястись.

Интересно, а если Вера и вправду приедет сюда, как я познакомлю ее с Аней? Кем представлю? Вопросик, что надо. Благоразумие подсказывает, что лучше этих двух дам наедине друг с другом не оставлять. Иначе меня… Ой, чуть нужный дом не прошел. Додумаю потом.

Жилище Павла Смирнова ничем не выделялось среди соседних построек: обычный такой домик, одноэтажный, крыша на два ската, сбоку небольшая веранда. Все это окружено невысокой, по грудь, дощатой оградой. Собаки, вроде бы, нет. На стук в калитку отозвалась только тишина. Постучал еще: с тем же результатом. Может, его нет дома? Тогда придется ждать. Будет обидно вернуться назад несолоно хлебавши, не дойдя даже до порога.

Наконец, на третий стук дверь дома приоткрылась, и оттуда выглянуло заспанное лицо хозяина:

— Тебе чего?

— Добрый день! — начал я заготовленный заранее текст. — Мне друг посоветовал к вам обратиться, сказал, у вас есть травы от камней в почках.

— От камней в почках в больнице лечиться надо, — буркнул Павел. — И чего всем так приспичило не пойми чем себя пичкать.

Подобной антирекламы собственного бизнеса я как-то не ожидал. Несколько драгоценных секунд ушли на то, чтобы сообразить, как вести беседу дальше. Тем временем голова исчезла.

— Эй! — только и успел я крикнуть вдогонку закрывающейся двери. — Так есть трава-то?

— Да есть, есть, — дверь распахнулась на всю ширину (цепочка у него там, что ли?), и Павел вышел на крыльцо. — Только с ней аккуратно нужно, а то вместе с камнями и сами почки вылезут. Проходи, я тебе инструкцию дам, да.

На этом и строился весь расчет. От мамы, которая как-то пробовала лечить камни в почках какой-то чудо-травой, я помнил, что самое тонкое в этом деле — рецептура. Потому человек, продающий лекарство, просто не мог отпустить меня без подробной инструкции. Обрадованный первоначальным успехом, я проследовал в дом.

Внутри было темно и как-то тухловато. В смысле, не очень приятно пахло. Внешний вид единственный комнаты я оценил как нечто среднее между любительской лабораторией и свинарником. С одной стороны, на полу валяются колбасные шкурки, коробки из-под чипсов и пустые бутылки, дырявый палас давно уже не общался с пылесосом, а диван выглядит так, словно на нем оттачивал свои когти амурский тигр. А с другой… Вдоль стен аккуратные стеллажи, на которых сушатся собранные в пучки травы, а на столе в углу — я даже не поверил сначала, — мощный электронный микроскоп и еще какие-то умные штуки, названия и назначения которых я не знал. Одна из них, кажется, нужна для работы с небольшими деталями, например, при изготовлении миниатюр.

— Короче, вот травка, — передо мной внезапно возник хозяин.

— А курить ее можно? — осведомился я, с нескрываемым интересом разглядывая обстановку. Пошутил типа.

— Если жить надоело — хоть здесь приступай, — любезно ответил Пашка.

— Нет, я лучше в другой раз, — оторвав взгляд от микроскопа, я повернулся к нему и решил, на всякий случай, уточнить по легенде. — Мне вас друг мой посоветовал, из Себежа. Вы его другу здорово помогли как-то.

За прошедшие пятнадцать лет Паша совсем не изменился: среднего роста, худой, волосы соломой, деревянный крест на груди. И все то же простоватое выражение лица. Вот только к волосам добавилась борода, да голос стал намного ниже, грубее. Едва ли теперь он смог бы изобразить, как звенят комарики.

— Друг друга посоветовал, значит, — усмехнулся в бороду Пашка. — Видимо, так себе друг, раз траву советует пить, а не врача хорошего искать.

— Да там… сложный случай… бабушка… — начал было объяснять я, но увидев, что ему это не интересно, предпочел заткнуться. В конце концов, зачем врать, если можно не врать?

— Короче, вот, — повторил он, протягивая мне полиэтиленовый пакет с какими-то ветками внутри. — Заваривать и пить. Сколько заваривать, как и когда пить, я тебе сейчас напишу.

Пока Павел расписывал рецепт, я лихорадочно соображал, как бы перевести беседу в сидячую стадию. По всему выходило, что моему визиту он не очень рад и постарается поскорее меня сплавить, что будет означать провал операции, ибо его травка мне нафиг не сдалась.

— Держи, не потеряй, — так я стал обладателем подробной инструкции, как выводить камни из почек. Ценная штука, авось, пригодится лет через двадцать. — Еще чего-нибудь?

— Нуу… Спасибо, — я сунул бумажку в карман. — Сколько с меня?

— Да нисколько, пятьдесят рублей. И бабушке поправляться чтоб, да.

Пятидесяти рублей у меня с собой не было, я дал сто, после чего начал запихивать пакет с лекарством в рюкзак. Звякнули бутылки. Я тут же поднял глаза и успел поймать заинтересованный взгляд врачевателя. Похоже, с наживкой мы не прогадали.

— Тут еще бабушка передала, вот… — я извлек на свет божий сосуды с живительной влагой и протянул их Павлу. — Это вам.

— Спасибо, — он принял подарки от несуществующей бабушки и отнес на кухню (небольшое помещение, отделенное от комнаты массивом печки). — Это уже что-то… Я же деньги неохотно беру, брать деньги за помощь — грех. А тут другое дело, да.

Я стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу. Через десять секунд меня попросят на выход. Нужно любым способом отсрочить этот момент.

— Павел, — наконец придумал я. — А где тут пересидеть можно? До автобуса еще три часа, не на остановке же ждать… Может, есть тут какие… заведения, куда можно наведаться, скоротать время?

Павел окинул меня хмурым взглядом, в котором читалось плохо скрываемое недовольство.

— А ты кем работаешь, любезный? — внезапно спросил он.

— Я? — вопрос застал врасплох. — Я охранником сейчас работаю, в охранной конторе.

— Хорошо, что не в тюрьме, — хмыкнул Павел в ответ. — А что ты разговариваешь, как адвокат или учитель какой-то?

Меня прошиб холодный пот. Дубина! Тупица! Сосредоточившись на внешней неприметности, я совершенно не следил за речью, и упустил из виду, что она может выдать меня со всеми потрохами. Если в начале беседы я еще пытался быть убедительным в плане говора и лексикона, то потом, забывшись, совершенно спустил данный элемент с тормозов и говорил практически так же, как всегда говорю с малознакомыми людьми. Получился жуткий диссонанс: парень с внешностью пригородного нищеброда и речью сорокалетнего интеллигента.

— Да я и работал раньше учителем, — ух, если врать, то до конца. Вспомним школу, какие у нас там были предметы? — Историю преподавал, да вот выгнали за драку, пришлось охранником идти.

— Историю, говоришь? — внезапно заинтересовался хозяин. — История — это хорошо. А вот скажи тогда: как ты смотришь на нашу Великую Октябрьскую?

Как я на нее смотрел? Да никак не смотрел, я же тогда еще не родился! Но так отвечать нельзя. Вопрос явно с подвохом. Интересно, он монархист или коммунист? Придется наобум.

— Как смотрю… Развалили красные великую страну, в грязь втоптали да там и оставили — вот как смотрю. Все ведь могло по-другому сложиться.

Павел на секунду задумался, после чего произнес:

— Знаешь, парень… Как насчет того, чтобы пересидеть у меня? Тебя как зовут, кстати?

— Гошей зовут.

На всякий случай я решил представиться чужим именем: вдруг он кроме меня других Филиппов не встречал и сразу вспомнит?

Павел расплылся в улыбке.

— Ну, Гоша, будем знакомы тогда.

Глава XV: Лишние промилле

Мы гудели уже часа два, если не больше. Разговор шел безостановочно, темы хаотично сменяли одна другую: то мы спорили, перебивая друг друга, то бурно радовались, сошедшись во мнениях. Пашка оказался отличным мужиком: начитанный, образованный — совершенно непонятно, что он делает в такой заднице мира. Почти сразу я ощутил с ним какую-то духовную близость. Конечно же, не обошлось без влияния матушки «Столичной», но, черт, как же давно мне не было так хорошо и весело!

Когда была почата вторая бутылка, у меня снова появилось забытое со студенческих времен ощущение, когда голова кажется абсолютно ясной, но при этом язык очень сильно опережает мысли. А про то, чтобы встать, не может идти речи: ноги ватные и непослушные.

— Вот и я говорю, этот шельф нас еще долго кормить сможет, нефти и газа там хоть залейся. Только неправильно это. Нужно промышленность развивать, высокие технологии, а не тупо углеводороды за рубеж качать. У нас бензин вон дороже, чем в США, а ведь у них даже своей нефти нет! А все почему? Потому что у них технологии. Они из нашей нефти втрое больше бензина получить могут, чем мы сами. Потому они в шоколаде, а мы тут сидим в носу ковыряемся, олигархов кормим, — Паша не на шутку разошелся, доказывая мне то, в чем я и так был с ним полностью согласен.

— Так и я о том же говорю! Давно уже пора конфискацию вернуть, чтобы не только сажать, но и наворованное возвращать, хотя бы то, что еще вывезти не успели!

— Хороший ты парень, Гошка, хоть и имя у тебя дурацкое! — восклицал Павел. — И как я сразу в тебе своего не признал. Что ж ты раньше ко мне не заглядывал?

— Дык… нужды не было, — радостно ответствовал я. — А вот нужда появилась — сразу заглянул. И вообще, что в моем имени дурацкого? Георгий — звучит красиво. И на гербе Москве Георгий. Победоносец.

— Ну, Георгий — еще куда ни шло, но Гоша… Ай, ладно, что мы, бабы какие, чтобы твое имя обсуждать. Так ты у нас раньше не бывал?

— Не, не доводилось, — я помотал головой. — А что у вас делать? Тут же ничего нет интересного. Таких деревень, как ваша, и вокруг Себежа полно. Хотя, нет: ты вот интересный! Налей еще!

— Ну, не скажи, — Павел хитро прищурился. — Есть и у нас, о чем поведать приезжим. У меня так точно есть.

— О чем это? — я тут же встрепенулся. Непроизвольно мы затронули как раз ту тему, ради которой я сюда и заявился. Е-мое, я ведь уже так повеселел, что вообще забыл о цели своего визита! Ну, то есть, я помнил, конечно, но… отвлекся.

— У нас тут НЛО летает, — доверительным тоном сообщил Павел. — Я сам видел!

— Да ну!

— Да видел, и не раз! Как-то в лесу собирал зверобой, тут глядь — свет над деревьями, яркий такой. Раз мигнул и погас. Я стою, жду, что дальше. А он, свет этот, еще раз пять появлялся, такой сильный, что облака светились. Я аж обомлел. Ну, думаю, вконец спился.

— Да откуда здесь НЛО возьмется! — я хлопнул рукой по столу, внутренне восхищаясь своим актерским мастерством: надо же, как ловко я все делаю! — Чего ему здесь надо?

— Не знаю, — пробурчал Павел, разжевывая хлеб. — Но я его часто здесь вижу. Может, наблюдает за кем.

— А другие? Тоже его видели?

— Кто другие? Другие ночью в лес не ходят, да. Это мне нужно травки собирать, коренья. Людям помогать.

— И не страшно тебе в лесу-то ночью? Вдруг зверя встретишь или человека…

— Зверя я не боюсь, — Паша налил еще по стакану. — А человек больше не бывает в тех лесах. С тех пор, как…

Внезапно он замер, неестественно запрокинув голову; стакан завис в воздухе на полпути от стола ко рту. Мой собутыльник, казалось, весь обратился в слух. Взгляд его расфокусировался, руки задрожали, и я решил, что сейчас он вырубится. Не рановато ли? Напротив стола висело зеркало, и, взглянув в него, я увидел собственное пьяное лицо, исполненное нетерпения услышать нечто важное.

— С тех пор, как… что? — максимально невинным тоном поинтересовался я в надежде на окончание фразы.

— Да не живет там никто теперь, — отмахнулся Паша, приходя в себя. — Старики только и жили, да почти все поумирали. Время идет, да…

— Подожди, — перебил я. — Ладно, никто не живет, но ты сказал: никто не бывает. То есть, в лес не ходят. Почему?

Павел посмотрел мне прямо в глаза. Зрачки его были темные, расширенные — я невольно отвел взгляд.

— Сила там живет, — проговорил он. — Темная. Мы ее хозяином леса называем.

— Хозяин леса? — фыркнул я. — Ты сам-то его видел, этого хозяина.

— Я не видел. Но люди знающие рассказывают. Мне наставник мой говорил…

— Веня, что ли? — брякнул я, не подумав.

— Веня? — взгляд Павла пронзил меня, словно рентгеновские лучи. — Ну да, Веня и рассказывал. А ты откуда его знаешь?

Блин… Попадалово.

— Так друг мне про него говорил, — нашелся я после секундной заминки. — Они знакомы были, отдаленно, по каким-то делам в Себеже. Веня — он ведь заметная личность.

— А, ну понятно, — мне показалось, или мой ответ совсем не убедил его? — Смотрю, у тебя много друзей, это хорошо. А хозяина леса побаиваются тут, детей одних в лес не пускают.

Мы выпили еще.

— А что он хоть представляет собой, этот хозяин? — продолжил допытываться я.

— Никто не знает, — Павел поднялся и зажег свет. Я про себя отметил, что на ногах он держится твердо, хотя выпил больше меня. Да, опыт не пропьешь. Особенно если опыт застольный. — Но точно, что он может увести далеко в лес, так далеко, что обратно уже не вернешься.

— Хм… — я более-менее представлял себе местную географию: лесные пространства тут, конечно весьма значительны: километры и километры. Но, все же, это не тайга. Трудно поверить, чтобы можно было заплутать настолько, чтобы совсем пропасть. В лесу встречаются деревни, пусть заброшенные, но от них ведут вполне себе функционирующие дороги и тропы. Местами можно встретить линии электропередач. Опять же, единого лесного массива, как такового, в здешнем регионе нет, он разграничен на части трассами и водоемами. А значит, что-то этот Пашка мне загоняет… Пугает? Или он имеет в виду зверей?

— Не веришь мне?

— Не верю. Как и во все эти паранормальные штуки. Но места у вас и вправду занятные, будет повод — обязательно еще приеду. А сейчас мне, наверное, пора.

Да, пока еще хоть как-то могу соображать, надо сваливать. Тем более, вряд ли я услышу еще что-нибудь полезное.

— Уходишь? — Павлу такая идея, кажется, пришлась не по душе.

— Ну а что? Бабушкин подарок мы приговорили. Посидели знатно, что и говорить (бедная моя печень, хорошо хоть закусывали, и водка, вроде, не паленая). Спасибо тебе, давненько таких душевных собеседников не встречал. Правда, на автобус я, кажется, опоздал…

— Ну, посиди еще часок, хорошо же сидим, — Паша подошел к серванту и достал еще бутылку. Я невольно охнул.

Что мне оставалось, кроме как остаться? Прошу прощения за каламбур. Когда я в следующий раз посмотрел в окно, на дворе стояла уже такая темень, что хоть глаз выколи. Все это время мы сидели и разговаривали о самых разных вещах: о политике, о спорте, об НЛО, еще о чем-то… Я уже и не помню. Хороший он, все-таки, парень…

— Т-так… Ладно, х-хватит бухать. Я п-пойду… п-пойду… домой.

Но стоило подняться из-за стола, как ноги предательски подкосились (а чего ты ожидал, Филя?), и я рухнул бы на пол, не подхвати меня Пашка. Он все также уверенно стоял на своих двоих, как и раньше. Поразительно. Но тут я заметил, что он обхлопывает мои карманы.

— Эй, ты чего? — удивился я.

— А у тебя, это… Телефона нет? Позвонить хотел, такси тебе вызвать.

— Не, телефона нету… — ответил я, поблагодарив небеса за собственную предусмотрительность. Телефон остался дома.

— А, ну ладно. Пойдем тогда прогуляемся, да.

— Куда?

— До остановки тебя провожу.

— Эмм… Нет, не надо. Я с-сам дойду.

Еще не хватало, чтобы он и вправду отправил меня на автобусе в Себеж. Как я потом обратно вернусь? Да и денег с собой нет. А без телефона меня даже Аня потом не вызволит. Ибо просто не найдет.

— Куда ты сам дойдешь? — Павел перекинул мою руку себе через плечо. — До первого столба? Шагай давай. Вместе пойдем, да.

Мы вышли на улицу, где меня тут же обдало нешуточным холодом. Середина ноября, как-никак, скоро зима… И темнеет рано уже. Кстати, а сколько сейчас времени? Не припомню, чтобы я видел часы в доме. Зачем я так напился? Он ведь рассказывал мне… про НЛО, да, рассказывал, это я помню. И про какого-то хозяина леса. И…

— Стой, Паш, к-куда мы идем? Почему мы с-сошли с дороги?

— Тихо ты. Пройдемся немного, автобус через полчаса будет, надо пока проветриться, да.

— Ха, а я и не з-знал, что автобусы так поздно х-ходят!

— Ходят, ходят…

Но я уже заподозрил неладное. Мы углублялись в лес! В тот самый лес, где волки, нечисть и летающие тарелки! Ну его к лешему, такое проветривание! Я засопротивлялся, но без толку: слишком неравными получались силы.

— Я б-буду кричать, — пригрозил я.

— Кричи, — хмыкнул в ответ мой собеседник. — Раньше надо было. Теперь никто не услышит уже.

— Куда мы идем?

— Ну, ты же хотел хозяина леса увидеть. Вот и увидишь.

— Подожди, подожди! — с перепугу я, кажется, даже немного протрезвел. — Я не хотел! И вообще, ты говорил, что не видел его!

— А я и сейчас его не увижу. Зато ты увидишь, да. Кто тебе про Веню рассказал?

— Про какого Веню? Не знаю я никакого Веню, — мне вдруг стало по-настоящему страшно.

— Не знаешь? Ну-ну. Я так и понял.

Мы все шли и шли, деревья не кончались, и я совершенно потерял ориентацию в пространстве. Третий раз ночью оказался в этом чертовом лесу, и третий раз подряд все идет к тому, что добром текущий визит не кончится. Ноги упорно не слушались, несмотря на обилие выброшенного в кровь адреналина. Острые ощущения, блин!

Наконец, куда-то пришли. Ровная земля прямо перед нами круто обрывалась и уходила вниз. Овраг, догадался я. Или река?

— Ну, так что ты мне еще расскажешь, Гоша? — боже, это голос абсолютно трезвого человека. Но ведь он выпил не меньше литра! — Или тебе веские аргументы привести в пользу продолжения беседы? Ты же образованный, сам все понимаешь, так что, может, без аргументов обойдемся?

— Какие еще аргументы? Я не понимаю…

Когда выхода из ситуации не наблюдается, единственный способ отсрочить неизбежное — это тянуть время. Жизнь непредсказуема, и мало ли, что произойдет в следующую минуту. А там, глядишь, и варианты появятся.

Но не в этот раз.

— Вот такие аргументы. Держи.

В темноте сверкнула белесая молния, и в тот же миг я сложился пополам. Если кто не знает, кулаком в живот — это очень-очень больно. Следующий удар — с локтя в лицо — отправил меня в неприятное путешествие на дно оврага.

Катился я недолго, но болезненно, под конец налетел спиной на мохнатый валун, который окончательно выбил из меня весь дух. Мда, Филипп, тянешь время ты довольно бездарно…

Сверху послышалось шевеление: Павел спускался вниз. На то, чтобы прийти в себя, есть всего несколько секунд. Голова гудит, дышать тяжело, как-то подозрительно онемел правый бок. Да еще в лодыжку неприятно тычется что-то холодное. Сунув руку, ощутил под пальцами холод металла. Пистолет! Как я мог про него забыть! Но забыл и не вспомнил бы, да повезло: во время падения порвалась державшая ствол изолента, вот он и попросился из носка наружу.

— А ну… стой! — схватив спасительный травмат, я снял его с предохранителя, взвел курок и направил на приближающийся силуэт. Было очень темно, в глазах все плыло, поэтому я не видел, ни ног, ни лица — только надвигавшуюся на меня светло-серую куртку. Зрелище было жутковатое.

— А, вот ты где, — куртка скорректировала направление, взяв на пару градусов правее. Я замер, пытаясь унять дрожь в руке. Травмат бьет на пять метров, не больше. Примерно, как до того дерева. Попаду ли? Не важно, главное, чтоб он отвалил.

Когда силуэт поравнялся с «пристрелочным» деревом, я выстрелил, целясь в грудь. Грохнуло так, что заложило уши, а когда дым рассеялся, передо мной никого уже не было. Куда он делся? Я попал?

Резкое движение слева — я не глядя вскинул руку и нажал на спусковой крючок еще дважды. Сдавленный крик, рядом со мной на прелые листья грузно рухнуло тело. Кажется, на этот раз точно попал. Однако Павел тут же вскочил на ноги и что есть мочи кинулся вверх по склону оврага. Слышно было только, как трещали ветки. Через минуту все стихло.

С трудом поднявшись на ноги, я прислонился спиной к березе. Колени подгибались, тело била дрожь, воздух из легких вырывался какими-то всхлипами. Так простоял минут десять, ни живой, ни мертвый. Наконец, бешеное сердцебиение немного улеглось, и я начал соображать, как мне отсюда выбраться.

Вокруг было совершенно тихо. И темно. В какую сторону от Толосцев ушли мы с Павлом, я не знал, поэтому не имел ни малейшего представления в какую сторону двигаться сейчас. Да и куда мне, собственно, нужно? К шоссе? Обратно к Толосцам? Или лучше, выбрав примерное направление, идти в сторону Зуево в надежде, что удастся сориентироваться на ходу? Я выбрал третье, тем более, первые два варианта пришлось отбросить — они могли привести к встрече с Павлом. Сначала пошел в сторону, противоположную той, куда убежал мой недавний собутыльник. Авось, куда-нибудь приду. Вообще, ориентирование в лесу было важной составной частью нашей маленькой детской школы жизни. Так что правильно определять, где находится север, я умел. Правда, ночью и пьяным заниматься этим мне еще не доводилось. Как назло, небо было затянуто облаками, поэтому с Полярной звездой (самый простой способ) вышел облом. Но имелись и другие приемчики. Например, найти одиноко стоящее дерево и посмотреть, с какой стороны у него длиннее ветви. Ага, проще простого: найти в лесу одинокое дерево. Так, еще варианты?

Конечно же, я не верил ни в какого хозяина леса, но на душе было неспокойно, а потому я то и дело оглядывался по сторонам в поисках возможной опасности. Под ноги тоже приходилось смотреть: тропинок нет, так что распороть себе ногу о какой-нибудь торчащий сук — плевое дело. Но главной проблемой стали не лешие и кикиморы, а последствия алкогольной интоксикации: сначала тошнота, а четь позже подоспела и головная боль. Вдобавок болел живот. Здорово он мне съездил, как бы не отбил чего. Ладно, дома осмотрюсь. А пока надо выйти на дорогу и организовать небольшой привал.

Свежий воздух потихоньку делал свое благое дело: спиртосодержащие пары выветривались из крови, мысли прояснялись. Я хотел было проанализировать события прошедшего вечера, но стоило подумать об этом, как земля ушла из-под ног, и я свалился в неглубокую яму. Чертыхаясь, вылез обратно и только тогда заметил, что яма явно антропогенного происхождения, то бишь, выкопанная лопатой. Длиной метра полтора-два, шириной полметра, глубиной всего по колено. А вот еще одна яма, точно такая же, и вон там две, и чуть дальше еще несколько…

В следующую секунду меня пронзил леденящий кровь ужас, когда я понял, что это за ямы. Один, два, три, четыре… я насчитал одиннадцать могил, и некоторые из них, если судить по состоянию почвы, были разрыты совсем недавно. Значит, возможно, это не все? Дьявольщина, куда я попал?

От переизбытка чувств и эмоций меня таки стошнило, прямо в одну из ям. Тут же, не разбирая дороги, я пошел прочь от этого жуткого места. Шел быстро, иногда срываясь на бег, рукоять пистолета крепко сжата в руке. Минут через пятнадцать выбрался на большую прогалину. Вдалеке виднелись избы заброшенной деревни. Что заброшенной — сразу ясно: не горело ни единого огонька, нос не улавливал характерного запаха печного дыма. Расположение домов, точнее их останков, показалось знакомым. Это же Непадовичи! Вон и странный котлован: чуть левее видна гряда земли, поднятой из глубин ковшом неведомого экскаватора.

Теперь я знал, куда идти.

Глава XVI: В поисках ответа

Говорите, что хотите, но величайшим изобретением человечества, безусловно, является кровать. Разве может быть что-нибудь желаннее и дороже в тот миг, когда ты, вымотанный до предела после тяжелого дня (или ночи — тут кому как повезет), добираешься до дома? Только она одна занимает все твои мысли, а добравшись до нее, ты забываешь обо всем на свете. Ты уходишь в другой мир, где нет забот, тревог и страхов — нет беспощадной реальности. Ты просто спишь.

Вот и я… Собственно, а что я? Я лежал. Только не на кровати — откуда может взяться кровать посреди поля? — а на старом, грубо сколоченном деревянном столе. Странное дело: стол, вроде бы, и деревянный, и весь из себя такой грубый, но на нем так мягко, уютно… Лежать, вдыхать аромат луговых трав… Слушать ветер… И волны, где-то рядом плещутся волны, только я их не вижу. Я лежу на спине и смотрю в небо: оно ясное — ни единого облачка — и бездонное. Бездонные голубые глаза, смотрящие на беззащитного меня с теплотой и грустью… Неужели я умер и попал в рай? В песню ветра вплетается ласковый голос, сначала чуть слышный, а затем все более и более отчетливый, он зовет меня по имени:

— Филипп… Филипп…

— Аня…

— Филипп…

— Анечка…

— Ого! Анечка? Что-то новенькое!

Та-ак… Этот голос едва ли встретит меня в раю. Скорее уж на другой конечной станции. Видимо, с переселением души в высшие миры придется повременить.

— Ну, здравствуй, братец, — с трудом разлепляю глаза и вижу над собой очертания лица Андрея, а ниже, прямо над краем кровати, — очертания еще одного лица. Точнее, морды. Собачьей. В комнате темно, видимо, на дворе ночь или глубокий вечер. — А что, сегодня пятница?

— Мне бы очень хотелось услышать эту историю от начала и до конца, — убедившись, что я проснулся, Андрей направился к двери, на ходу стягивая куртку. — Я даже обещаю, что не стану пересказывать ее твоей жене. И да, сегодня пятница. Или ты уже счет дням потерял?

Щелкнул выключатель, в глаза ударил слепящий свет.

— Блин…

— Что, ярко? — заботливо поинтересовался брат.

— Доярка.

— Это та, которая Аня, доярка?

— Иди к черту… — погладив Агата (вопрос на сто миллионов долларов: его кто-нибудь кормил последние сутки?), я сел на кровати. Интересно, где организму сейчас паршивее: внутри или снаружи?

Увидев меня в свете электрической лампы, Андрей невольно охнул.

— Ну ты и красавчик… Кто тебя так? Медведь, что ли?

— Что, хорош? — можно представить, досталось вчера изрядно.

— Как тебе сказать… До Джареда Лето в «Бойцовском клубе», конечно, не дотягиваешь, но, в целом, есть, на что посмотреть… — брат был явно обескуражен. — Ты сам взгляни.

Я подошел к зеркалу и ужаснулся: левая скула расквашена чуть ли не в мясо, на животе кровоподтек размером с блюдце, второй такой же на боку и еще по одному — поменьше — на спине и ноге. И это не считая полутора десятков синяков и ссадин по всему телу.

— Да уж… А кто-то обещал мне тут чуть ли не курорт, — осмотрев себя, я не без удивления отметил, что все крупные повреждения обработаны йодом, а кровоподтеки, в том числе и на лице — какой-то липкой мазью.

Брат невесело хмыкнул.

— Обещал курорт, а выходит, чуть ли не фронт. Хотя, не могу не признать, кое в чем проживание здесь точно пошло тебе на пользу.

— Это в чем же?

— Пузо меньше стало! — рассмеялся Андрей и, опережая взрыв моего праведного гнева, протянул мне бутылку с колой. — Будешь?

— Буду, — увидев бутылку, я вдруг понял, что очень хочу пить.

— Тогда держи. Я печку растоплю, а ты пока поведай мне, что за Аня такая, которую ты во сне звал. Красивая? А она знает, что ты женат?

— Если ты не заткнешься, я ничего рассказывать не буду, — добредя до кресла, я обессилено плюхнулся в него и присосался к бутылке.

— Намек понял, молчу, молчу, молчу.

— Уфф… — напившись, почувствовал себя гораздо лучше. — В общем, дело было так…

Следующий час говорил только я. Андрей лишь временами перебивал, уточняя детали. Все-таки, он отлично умел слушать. И слышать. Я рассказал о знакомстве с Аней, о нашей поездке в Непадовичи, о загадочном котловане, о рейде в Толосцы к Павлу, а также о пьяной прогулке по лесу и сделанном мною страшном открытии. В общем, все, что заслуживало внимания.

Когда я закончил, он с минуту молчал, после чего задумчиво изрек:

— Значит… у вас с ней ничего не было?

— С кем? — целиком занятый мыслями о пустых могилах, я даже не сразу понял, кого имеет в виду мой братец.

— Ну, с Аней.

— Тьфу ты! — в сердцах воскликнул я и хотел даже театрально вскочить, но, почувствовав резкую боль в боку, передумал. — Кто о чем, а белорус о картошке! Ты слышал вообще, что я тебе сейчас рассказал?!

— Успокойся, мой маленький шовинист с русским паспортом. Конечно, слышал. Но эти могилы — если это могилы, конечно — никуда не денутся. А вот ты в очередной раз дал повод к восхищению: даже в жопе цивилизации умудрился подцепить девчонку! Значит, это ее я встретил по пути сюда.

— Так она была здесь? — дотронувшись рукой до щеки, я почувствовал легкое пощипывание бактерицидной мази.

— Это тебе виднее, была она здесь или нет. Я так понимаю, Агат должен прогавкать ей троекратное «спасибо» за то, что он до сих пор не умер от голода.

— Видимо, да… — ну, дожил, стыдно перед собственной собакой!

Андрей тем временем настроился на более серьезные вопросы.

— Теперь вернемся к нашим барашкам. Для начала поясни, какого лешего ты вообще куда-то поперся, когда мы с тобой решили, что происходящее нас не касается? Это Аня тебя подбила?

— Боюсь, скорее, наоборот, — ответил я. — Когда я узнал, что она сестра одного моего знакомого полицая, то просто не мог ее не расспросить. Знала она не много, но и этого хватило, как видишь. Я не хотел нарываться, честно. Только разобраться.

— Отлично разобрался, я вижу. Еще пару-тройку таких разборок, и Вера, боюсь, тебя уже не дождется, — так, похоже, мой брат вспомнил, что он старший. — Не забывай, я обещал присматривать за тобой и вернуть тебя жене в целости и сохранности. А ты, мало того, что заводишь себе курортных подружек, так еще и суешь голову во все темные углы, авось, оттуда не прилетит. Думаешь, тебе и дальше будет везти? Ведь уже трижды еле ноги унес!

— Сомнительное везение: в первый раз я без малого две недели провалялся в кровати, во второй пришлось пристрелить ни в чем не повинную собаку, а в третий — ну, ты уже в курсе. У меня тут постоянные марш-броски по пересеченной местности с полной выкладкой, а порой и стрельбы. Такими темпами я такой боевой опыт приобрету, покруче, чем в любой армии.

Андрей легонько постучал кулаком по лбу.

— Такими темпами ты скорее пулю в башку приобретешь, а не опыт.

— Ха-ха, что я слышу! Не ты ли две недели назад предлагал мне разворошить это осиное гнездо?

— Предлагал, и теперь об этом жалею, ибо ты тут со скуки можешь наворотить дел. Ей-богу, не при Вере будь сказано, но лучше бы ты эту свою Аню оформил, а не лез в сомнительные авантюры.

— Да уж, — ехидно ответил я. — Кто бы мог подумать десять лет назад, что осторожный и рассудительный Филипп будет настаивать на сомнительной авантюре, а сорвиголова Андрей станет его отговаривать. А ведь в детстве мы спорили точно так же, только отстаивали диаметрально противоположные точки зрения.

— Да не отговариваю я тебя! — Андрей, казалось, (редчайший случай!) начал терять терпение. — Ты сам меня отговорил, если помнишь. И я с тобой согласился. Самое лучшее, что ты можешь сделать — это вернуться в Москву и поднять свои связи в органах, если они есть, конечно. Рассказать о том, что здесь происходит. А не играть в агента Малдера!

— Андрей, не кипятись, — я примирительно поднял руки. — Вернуться в Москву можно, правда, связей в органах у меня там нет. Но перед тем как я вернусь, скажи мне вот что: а мы сами знаем, что здесь происходит?

— Может быть, и знаем, — неохотно отозвался Андрей, а в ответ на мой удивленно-вопросительный взгляд пояснил. — Это ты у нас фронтовиком заделался, а я, как и положено тыловой крысе, собирал нужную информацию. И насобирал кое-что.

Вот тебе и решили не вмешиваться! Братец, оказывается, тоже времени даром не терял!

— И что же ты насобирал, если не секрет? — деловито поинтересовался я. На плите закипел чайник, я торопливо поднялся с кресла, снял его и поставил на тумбочку. Брат мрачно зыркнул в мою сторону: похоже, после нашего разговора делиться ему совсем не хотелось. Но раз уж сказал «А»…

— Не секрет, — наконец ответил он. — Пашка не зря удивился и испугался, когда ты Веню Копытова назвал. Дело в том, что под этим именем его уже лет десять здесь никто не знает.

— То есть? — не понял я.

— А вот то и есть, — Андрей раскрыл ноутбук. — Он давно поменял имя и сейчас он Марк Володин. Но это не самое интересное. Мне удалось выяснить, что некто с такой же фамилией скупает окрестные земли. Чуешь подвох?

Ага, подвох. Поздновато я его учуял. Теперь понятно, почему меня раскусил Павел. Надо же так глупо проколоться: назвать человека по имени, которое он давно уже сменил!

— Значит, Володин. Ну я и дурак… (Андрей с готовностью кивнул). Подожди, я не совсем понял: что он скупает? Леса? Но ведь это запрещено законодательством!

— Нет, не леса. Давай, я чай налью (я послушно протянул чашку). Володин скупает земельные участки в заброшенных деревнях. В последнее время люди умирают часто, и когда это происходит, он договаривается с наследниками, а если наследников нет — с государством. Часто сговариваются почти за бесценок. Кстати, два крайних дома в дальнем конце нашей деревни тоже принадлежат ему.

— Зачем ему эти халупы? В них уже лет десять никто не живет, — я отхлебнул чаю и почувствовал, как разливается по телу живительное тепло.

Андрей неторопливо, даже степенно отпил из своей чашки.

— Я тоже долго думал, зачем, и, кажется, нашел ответ. Видишь ли, если все окрестные деревни лишатся населения, то есть, грубо говоря, вымрут, есть риск, что лесом заинтересуются власти. Пока ситуация пребывает в относительном равновесии: участок леса площадью сто пять квадратных километров числится в лесном фонде, на участке имеется девять населенных пунктов, и к каждому проведены коммуникации — электричество. Вроде как, все хорошо, не считая того, что населения почти не осталось. Как только эти деревни полностью опустеют — я не знаю, как они это определяют, — их статус, как и статус земли, на кторой они стоят, будет пересмотрен. С последствиями. С одной стороны кажется, кроме леса ничего интересного здесь нет. Охота? Ну да, но мест для охоты на Псковщине и так завались, есть леса и покрупнее. Озера? Все водоемы, в том числе наше Вальковское озеро, принадлежат Белоруссии, граница проходит аккурат по береговой линии. Так что ни о каких пансионатах и домах отдыха здесь не может идти и речи. Без жителей есть риск, что лес, как это порой случается, тупо пустят на древесину. Поэтому видится мне, что Копытов, то есть теперь уже Володин, этого не хочет и потому создает видимость обитаемости, дабы не привлекать ненужного внимания со стороны властей. Несколько участков в каждой из деревень, желательно, чтобы где-то имелись целые дома, в которых работало электричество — большего и не надо. Договориться с лесничим и кадастровой службой, думаю, для него проблем не составит, так же, как и оплачивать набежавшие киловатты. Таким образом, он имеет в своем распоряжении свыше тысячи гектаров никем не занятой территории, на которой можно делать все, что душе заблагорассудится.

— Мда… — не хотелось признавать, но определенная логика в сказанном имелась. Особенно, когда я вспомнил работающий электросчетчик в доме покойного дяди Матвея. — Как ты раздобыл информацию?

— Проще, чем кажется, — усмехнулся Андрей. — Залез в вашу базу кадастровых номеров. Это нетрудно, если есть друг-хакер. У меня такой есть. А посмотрев на картинку в целом и увидев, что всюду хозяйничает Володин, я тут же предположил, что он не только у мертвых землю покупает. Тогда я спросил у родителей, не интересовался ли кто нашим домом здесь, в Зуево. И знаешь, что мне ответил папа?

— Эмм… что?

— Не далее, как в сентябре, им звонил какой-то мужик и предлагал загнать участок вместе с домом. Правда, сумму предложил небольшую. Сначала они с мамой думали согласиться, но потом решили отложить этот вопрос до следующего лета, тем более, мужик, вроде как, не торопил. Смекаешь, к какой горке колобок катится?

— Смекаю… Но это не доказательство.

— Не доказательство, ты прав. Но еще одна зацепка. Потом я позвонил Витьке Мазину и Максу Куликову: так вот, их родственникам тоже предлагали участки продать. Витькина бабушка отказалась, родители Макса думают пока, — Андрей вздохнул. — Я, кстати, со своими родителями поругался, когда узнал, что они чуть дом не пустили с молотка. Сколько раз им говорил, что не надо, не продавайте. Я отстрою здесь все, будем на лето ездить!

— Да ладно тебе, ты про это с четвертого курса талдычишь, сколько уже лет прошло? А воз, пардон, дом и ныне там. Значит, покупают участки, говоришь… — я поднялся с кресла и принялся бродить по комнате: три шага от двери до кровати, три шага обратно. Так легче думалось. Агат, явно обрадованный подобной «движухой», ходил за мной по пятам. Внезапно меня озарила догадка. — Но по твоей логике выходит, что Копы… Володину для полного контроля над территорией мало просто скупать освобождающиеся участки.

Андрей кивнул.

— Да, ты прав. Получается, что если он преследует какую-то определенную цель, ему выгодно вымирание окрестных деревень. Забавный парадокс: ему нужны «живые» деревни, но так, чтобы без жителей. Поэтому он и начал скупать все подряд: кто сюда поедет, если жилья больше нет, все в чужих руках? Вот тебе и связь с происходящим. Но это уже серьезное обвинение. Давай прибережем его, пока у нас не появятся улики.

— А ямки в лесу? — обнаруженные давеча могилы до сих пор стояли у меня перед глазами и не давали покоя.

— Филипп, ну кто из нас юрист? — брат досадливо потер виски. — Ты когда-нибудь слышал про презумпцию невиновности, или у вас в стране данный термин из правового лексикона изъят? Вообще, в наших умозаключениях пока еще слишком много домыслов и предположений, без пруфлинка, то есть, без ссылки на доказательства нам никто не поверит.

— Где же мы его раздобудем, твой пруфлинк? Или ты знаешь, какие сайты надо для этого взломать?

— Нет, боюсь, тут нам Интернет не поможет: доказательства нужно искать на месте. Вот что, — Андрей тоже поднялся с места. — Пока мы здесь вдвоем, я предлагаю прочесать лес. Но не ночью, как ты любишь, а днем, и не с ружьями, а с фотоаппаратом. Нужно посетить хотя бы пару деревень. Глядишь, не только в Непадовичах что-нибудь любопытное найдется.

Своих идей у меня не возникло, поэтому я согласился.

— Хорошо, можно попробовать… Начать, хотя бы, с Крошково и Валовников. Ведь сколько мы мимо них ходим и ездим, а в сторону от дороги ни шагу.

— Вот завтра и шагнем, — отозвался повеселевший Андрей. — Кстати, я привез тебе зимнюю обувь и куртку. Если с размером не угадал, извини.

Все выходные мы скрупулезно обшаривали окрестности. Начав с близлежащего Крошково, мы углублялись все дальше в лес. Агат был с нами и, как мог, помогал: его единственного не напрягало скакать по буреломам. Мы же обладали всего двумя пригодными для ходьбы конечностями, а потому перемещались гораздо медленнее. К тому же, одно дело просто гулять по лесу, а совсем другое — искать, пусть даже сам не знаешь, что.

После Крошково мы принялись за Валовники, затем дальше на северо-восток, в итоге дошли аж до урочища Предково — давно уже необитаемого пустыря, где от домов остались лишь каменные фундаменты да печные трубы. Деревня была уничтожена мощным пожаром восемь лет назад, никто не погиб, но оставшиеся без крыши над головой жители не стали восстанавливать разоренное хозяйство и разъехались кто куда.

Кстати, с размером обновки Андрей и вправду не угадал. Куртка была почти впору, а вот башмаки великоваты. Но лучше так, чем ничего. Недостающий размер нарастили за счет тройного слоя носков. Заодно и ноги всегда в тепле будут.

В Предково мы переночевали. Пришлось соорудить шалаш и плотно укутаться в пледы, но все равно было холодно, не спасали даже тройные носки. В итоге полночи мы просидели возле костра, греясь вином и вареными яйцами. Утром, едва начало светать, двинулись в обратный путь. Видели кабанов, но те нас не тронули, ушли. И правильно, ибо нефиг: у нас ружье. На обратном пути забирали левее, чтобы охватить неисследованные ранее области леса. Так, мы посетили деревню Мощеное, что располагалась километрах в пяти к северо-востоку от Зуево. К моему величайшему изумлению, в Мощеном обнаружились жители, да сразу трое: пожилая семейная пара и одинокая старушка. Осторожно расспросив их, мы двинулись дальше и к обеду достигли Непадовичей, где я показал Андрею заполненный водой котлован. Также мы отыскали пресловутые могилы, однако при свете дня они не выглядели столь устрашающе, да и размеры некоторых из них заставляли усомниться: слишком уж невелики. Напоследок прошли несколько километров вдоль русла Черного ручья, побывали на месте загадочной ночной сходки возле древнего пня. Наконец, наша тридцатичетырехчасовая экспедиция подошла к концу: еле волоча ноги от усталости (два дня гулять по пересеченной местности, да еще и с тяжеленьким рюкзаком за плечами — это не шутки!), мы добрались-таки до дома. И только рухнув каждый на свою койку, смогли признать полный провал.

— Ни-фи-га, — подытожил Андрей, невидящим взглядом буравя потолок. — Нифига в этом лесу нет. Одни деревья.

— Ну, не скажи, — я попытался дать волю оптимизму. — По сути, мы исследовали лишь небольшой участок на огромной площади. На юго-восток вообще не заглядывали.

Андрей в ответ только махнул рукой, и мой оптимизм остался в безнадежном заточении. Все и так было понятно.

Два дня насмарку.

— Видимо, придется ждать до следующих выходных. Я попробую раскопать что-нибудь еще, а ты пока наблюдай, хорошо? Но только наблюдай, никуда не лезь, — в голосе брата я услышал заботу, и невольно был тронут: пусть мы ничего не нашли, это вовсе не значит, что я в безопасности, и он это понимает.

— Да чего тут наблюдать. Когда что-то происходит, то и наблюдать не надо, все и так на виду.

Андрей издал нечленораздельный стон, в котором я уловил разочарование.

— Когда мы этих бабулек и дедульку в Мощеном встретили, я так обрадовался, — сказал он. — А они ничего не знают, чертовы древляне, лесовики…

— Да мы у них и не спрашивали толком… — валяться было приятно, но надо дела делать: вон, Агат на веранде поскуливает, намекает, что неплохо бы помыть ему лапы и впустить в дом. А потом сварганить что-нибудь съедобное. И перекусить. — Ты же сам настоял, чтобы мы их не мурыжили наводящими вопросами и подозрений не возбуждали. Перестраховались, так сказать.

— Перестраховались… — Андрей поднялся и пошел растапливать печь. Вздохнув, я последовал за ним. — Думаешь, зря?

— Не знаю: может, и зря, а может, и нет. Заметь, нас они не испугались. Значит, пока их местное лихо стороной обходит.

— А чего старым бояться…

— Тоже верно.

Беседа стихла сама собой, мы занялись делами: Андрей — печью и обедом, а я — собакой. Набрать в тазик воды из уличной бочки, по очереди окунуть туда каждую из четырех лап, после чего вытереть их — дело нехитрое. Агат недовольно ворчал — не нравилась ему холодная вода, — но лапы давал, слушался. Всего три недели прошло с тех пор, как я подобрал этого худосочного крысохвостого щенка с непропорционально большой головой, а он уже вырос в половину от прежнего, возмужал и похорошел. Куцая шерсть отросла, теперь можно было определенно сказать, что мой друг будет очень даже пушистым. Только очищать эту шерсть после прогулок по лесу было сущим мучением… А еще я все больше и больше убеждался, что Агат растет совершенно беззлобным, что очень меня радовало. Ведь он поедет домой вместе со мной. А пока я просто радовался, что мое одиночество скрашивает этот смышленый и (тут уже не могло быть сомнений) преданный мне щенок. Уже даже не щенок — молодой пес.

— А твоя Аня не заглядывает, и непохоже, что заглядывала, пока нас не было, — затопив печь и ожидая, пока она нагреется до состояния пригодного для готовки, Андрей вышел ко мне на веранду. — Боится она меня, что ли?

— Нет, видимо, у нее брат дома, она в эти дни не может приезжать.

— Жаль, жаль, а я хотел познакомиться с женщиной, которую ты зовешь во сне, — к Андрею, похоже, потихоньку возвращалось хорошее настроение. — А у нее, видите ли, брат дома, и все, гулять нельзя… Брат у нее дома… Брат дома… Брат… дома.

— Ты чего? Заело? — от удивления я даже забыл про собаку, и Агат замер нелепо с вытянутой лапой, которую я перед этим тщательно намывал.

— Кажется, у меня есть идея… Ты ведь не совсем еще устал? Хватит сил еще на одно дельце?

— С чего бы вдруг?

— А вот, с чего, — Андрей дождался, чтобы я домучил несчастного пса, после чего продолжил: — Если брат твоей новой пассии («Она не пассия!» — возразил было я, но тот только отмахнулся), так вот, если ее брат как-то завязан с Володиным, почему бы не выйти на их малину через него? Например, с помощью Ани?

— Аня не станет нам помогать, — я скептически покачал головой. — Она может помочь в поиске улик, но ровно до тех пор, пока это не затрагивает ее брата. Его она подставлять не станет, я уверен.

— Ясно, — уцепившись за свою идею, Андрей не был готов так легко с ней расстаться. — А не хочешь вечерком проехаться со мной до Толосцев?

— Нет. Я понял, к чему ты ведешь, и эта идея мне нравится еще меньше. Проследить за ним и Лопаревым мы все равно не сможем: они на машине. А шпионить за домом я не буду, ибо это глупо, и есть риск подставить Аню.

Андрею мои доводы едва ли пришлись по душе, но после недолгого спора он, все же признал их правоту.

— Ладно, черт с тобой… Придумаем что-нибудь еще.

Я был удивлен и польщен одновременно.

— Уже второй раз мне удалось тебя переубедить… Невероятно!

— Не принимай на свой счет, — похоже, хорошее настроение Андрея улетучилось так же быстро, как и появилось.

— Может, имеет смысл пройтись по озеру на лодке? Я пытался, но в одиночку это нереально: слишком долго грести.

— Может, — ответил он и ушел обратно в дом: готовить обед. А может, собираться в обратную дорогу.

Глава XVII: Огонь внутри

Понедельник и вторник прошли в рутине и хлопотах: стирка, готовка, дрова, вода — все это стало привычным, как раньше было привычным ходить вечером в магазин или раз в неделю звонить домой в Смоленск. А еще работа позволяла отвлечься от негативных мыслей. И от скуки.

Ходя в течение дня от дома к бане и обратно, я то и дело бросал взгляд на свою «Пенелопу». Скрывавший ее брезент покрылся ровным слоем опавшей листвы, колеса слегка ушли в мягкий грунт, кое-где в местах сколов краски уже виднелась ржавчина. Машина всем своим побитым и запущенным видом словно говорила мне: Давай уедем! Вернемся в Москву! Ты снимешь там квартиру на месяц, можно будет даже выйти на работу. Кто нас найдет? Там дом, жена… А здесь? Что держит нас здесь? Воспоминания о счастливом детстве? Шестнадцатилетняя девочка, которая тебе вообще неизвестно кто? Великая миссия по спасению Зуево?

Но каждый раз я проходил мимо, не поддаваясь на безмолвные увещевания одинокой легковушки. Наконец, от соблазна подальше, я обставил ее старыми ящиками и досками, валявшимися возле бани. Куски рваного целлофана довершили маскировку. Если еще снежком сверху присыплет, то никто и не догадается, что под кучей древней рухляди спрятана машина.

Вечером во вторник я решил устроить себе баньку: прогреться, расслабиться. В виду недоступности медицинского обслуживания требовалось тщательно следить за своим здоровьем, пресекая все болезни еще на стадии их зарождения. И, конечно, в подобной ситуации баня была незаменимой вещью.

Всю вторую половину дня я регулярно подбрасывал дровишки в ревущий под котлом огонь. В конце концов, вода забурлила, а воздух накалился так, что волосы начинали трещать. Температура, что надо! Жаль, что веника нет: хотя, я и не очень люблю эту забаву, сейчас бы в охотку попарился березовым или дубовым.

Но не успел я поудобнее устроиться задом на раскаленной лавке, как за стеной послышалось знакомое чертыханье старого мотоциклетного движка. Чертыхнувшись в ответ, я спешно оделся и выскочил наружу. Приехала моя красавица! От радости хотел было ее обнять, но, увидев вблизи, невольно отпрянул.

— Что, так совсем не нравлюсь? — Аня скинула с плеча большой рюкзак. — Уже не нужна?

— О чем ты говоришь? Конечно, нужна… Ну, то есть, конечно, заходи… — я хотел взять у нее сумку, но она небрежным жестом отпихнула меня и прошла в дом.

В электрическом свете видимость была лучше, чем на улице, в вечерних сумерках. И я понял, что зрение меня не обмануло: под правым глазом девушки ярко переливался всеми оттенками фиолетового большой круглый синяк. Еще я увидел, что у Ани дрожат руки, а, наклонившись, чтобы снять обувь, она поморщилась, как от боли. Что же стряслось?

— Я ушла из дома, — просто ответила она на мои осторожные расспросы. — Мне надоело.

— Что надоело? — насколько я знал, Аня не была склонна к пустословию: раз она говорит, значит, действительно ушла. И откуда этот синяк? — Кто тебя так?

— А что, если скажу, пойдешь морду бить? — она с вызовом посмотрела на меня, но я выдержал взгляд. — Ну, Лопарев.

— Лопарев… — я почувствовал, как во мне поднимается клокочущая злоба. — Лопарев… снова Лопарев. Что ты ему сделала?

— Спать с ним отказалась. Надоел. Как нажрутся с Мишей, так он сразу ко мне, пока Миша в отключке, — от ее будничного тона веяло таким равнодушием и обыденностью, что я на миг потерял дар речи.

— Так ты…

Аня вскинула руки.

— Так, друг, давай только без этой твоей столичной утонченности и манерности. Лучше сразу определимся, чтобы потом не было вопросов друг к другу. Да, я давно уже не девочка и иногда сплю с мальчиками. Да, иногда я сплю с Лопаревым. Точнее, спала. В первый раз он меня особо не спрашивал, во второй тоже, а потом мне уже все равно было. До сегодняшнего дня. Сегодня они опять надрались, а вдогонку накурились, Сергей какую-то дрянь принес. Он снова полез ко мне, но я вырвалась. Тогда он избил меня. Я сбежала через окно, взяла мотоцикл и приехала сюда. Вот и вся история. Не надо на меня так смотреть. Если я тебе теперь неприятна, скажи, и я уеду.

Что я мой ей на это ответить? Ну да, я взрослый человек, и не должен придавать значение подобным вещам… Мы все взрослые люди. Но почему вдруг так погано стало на душе? Не из-за Ани ведь: вот она стоит прямо передо мной, такая же, как и всегда, и мое отношение к ней нисколько не изменилось… Но что же тогда не так?

— Ты всегда можешь остаться здесь… И не только здесь, а в любом месте, которое я могу считать своим домом, — только и смог ответить я.

— Спасибо.

— Ты позволишь, я отлучусь полчаса? Там просто баня стынет, я весь день ее топил…

— Конечно, иди, — Аня положила рюкзак на кресло. — Я пока переоденусь.

Наверное, даже если бы я узнал, что дом вот-вот взлетит на воздух, то испытал бы меньшее желание покинуть его, чем сейчас. Нужно было на время остаться одному, остаться наедине с самим собой, чтобы понять, почему от слов этой девочки мир вдруг покатился кубарем под откос.

Раскаленные камни с шипением приняли первую порцию кипятка. Я разделся, но в какую-то секунду решил не снимать плавки. Казалось, в тот момент я стыдился собственной половой принадлежности и стремился сделать все, чтобы ничто мне о ней не напоминало. Мне было стыдно за весь мужской род и за само разделение людей на мужчин и женщин, которое одним своим существованием порождает ненависть и насилие. Еще один повод для ненависти и насилия.

Никогда раньше близкие мне люди не сталкивались с этой дрянью, и я не мог даже представить, что буду чувствовать, если подобное вдруг произойдет. Что буду делать. А что делать? Отомстить, и тем самым умножить зло? Оставить, как есть, и всю жизнь чувствовать себя бессильным ничтожеством? Ну уж нет. Я выведу тебя на чистую воду, животное. Ты у меня сядешь, обязательно сядешь, и я приложу все силы, чтобы тебя закрыли на подольше.

Я лежал на полке минут десять, стараясь выпарить из тела все злые мысли и вновь обрести хоть какое-то подобие душевного покоя. Успокоиться, успокоиться. Как там говорил доктор? Излишние стрессы ведут к ранним проблемам с сердцем, к инфарктам и инсультам. Стрессов в последнее время хватает, даром, что на природе живу. Так что лучше успокоиться: время платить по счетам еще придет.

Но, как часто бывает в жизни, мы не можем знать, сколько нам отведено времени. Потратив свои минуты на бессильное скрежетание челюстями, я не знал, что покой сегодня ко мне так и не придет. Просто не успеет. Моя импровизированная медитация оборвалась, даже толком не начавшись.

В предбаннике послышались негромкие шаги, затем со скрипом отворилась дверь, и вошла Аня. Обернутая в белую простыню, она села на край полка и закрыла глаза, подставляя лицо и тело набегающим от печки волнам тепла. Казалось, она уже забыла обо всем произошедшем, в том числе о нашем разговоре, и вообще не замечала моего здесь присутствия. Вряд ли так оно было на самом деле, но всем своим видом она показывала, что являет собой образец женщины, которую не так просто сломить.

А я смотрел на нее и тихо сходил с ума: как она была хороша в те минуты. Хороша и желанна. Все смешалось, все перепуталось. Обида, ревность, страх, стыд и вожделение образовали немыслимый коктейль, испить который — значило потерять рассудок. Я уже и не думал про Лопарева и месть ему. Я проклинал свое отшельничество и все его невольные последствия, проклинал себя за малодушие и Аню — за все те мучения, которыми она щедро меня одаривала в эту минуту. Я хотел обладать ею. Мой организм при виде полуобнаженной девушки просто-напросто взбунтовался и послал разум вместе с его доводами куда подальше. И чем, скажите, я лучше Лопарева?

А Ане, казалось, все было нипочем: она вытянула ноги — увидев ее белоснежные стройные икры, я не придумал ничего умнее, чем начать мысленно считать мертвых щенков — и, откинувшись назад, глубоко задышала полной грудью. Казалось, жаркий воздух должен был обжигать ее, но нет. Ничего более пошлого и сексуального я в жизни не видел: все, чего мне хотелось — это сорвать с нее эту чертову простыню и… Вот где-то в районе «и» космическим усилием воли я сумел себя притормозить. Просто заговорив с ней.

— Ты очень красивая.

Аня открыла глаза и недоуменно посмотрела в мою сторону, словно впервые увидев.

— Издеваешься?

— Совсем нет, — возмутился я. Вообще, пытаться отвлечься от девушки, делая этой самой девушке комплименты — не самая удачная идея. Но раз уж начал…

— Совсем да, — ответила она. — Я никакая. Так, фигура еще ничего, а все остальное — как принято говорить: «на троечку» или «с пивом потянет». Так вы говорите?

— Я так не говорю… — пробурчал я.

— Может, раньше говорил, не про меня, а про… — Аня оборвала сама себя на полуслове, а потом добавила. — Твоя жена красивая.

— Вера… — я специально назвал ее по имени, чтобы хоть как-нибудь сбросить напряжение, не прибегая к крайностям.

— Да. Я глядела фотографии у тебя в телефоне, пока ты спал. Вы хорошо смотритесь вместе.

— Да, Вера хорошая…

Аня в ответ только фыркнула.

— Хорошая… Странными словами ты называешь человека, которому клялся в верности. Я думала, любимые другими словами друг друга называют.

— Называют… — как ей так легко удается вгонять меня в конфузы? — Но зачем ты это говоришь?

— Не знаю. Я никогда не любила. И меня никто не любил.

Я сел на полок и тоже вытянул ноги. Они были кривые и волосатые — совсем не такие красивые, как у Ани. Впрочем, я и не претендовал.

— Ты еще очень молода… у тебя все впереди.

— А у тебя?

— У меня тоже, — я усмехнулся. — Только лет на десять поменьше уже.

— А ты мог бы меня полюбить, — Аня посмотрела мне прямо в глаза. — Если бы не был женат?

— Если бы я не был женат…

Если бы я не был женат… Девочка, ты играешь с огнем. Мы здесь не в той ситуации, чтобы кидаться словами. Мы оба загнаны по углам, и то, что ты на время перебежала из своего угла в мой, не дает тебе оснований думать, что это теперь и твой угол тоже. Мы лишь случайные попутчики, едем вместе до ближайшей станции, где разойдемся и больше не увидимся никогда. Просто в какой-то момент мы оказались рядом, вот и все…

Не устаю удивляться, каким быстрым бывает порой мой разум, как легко находит он ответы на самые сложные вопросы. Вот бы он всегда был рядом. Но где он сейчас, мой несчастный разум, чтобы повторить мне все вышесказанное?

— Аня, — уж лучше смотреть в глаза, чем на это молодое зовущее тело. — В любом из существующих миров, кроме нашего, я давно бы уже полюбил тебя. Но здесь и сейчас я могу любить тебя только, как сестру. Надеюсь, ты понимаешь меня.

— Я понимаю, — коротко ответила она, отведя взгляд.

Ночью ко мне долго не шел сон. Аня давно уже тихо сопела на соседней кровати, а я лежал и думал, что же делать дальше. По всему выходило, что теперь какое-то время нам придется жить вместе. И если ситуации, подобные сегодняшней, будут повторяться, у меня есть все шансы позорно провалить битву с природой. Да и если бы дело было только в природе! Она ведь и вправду мне нравится. Конечно, сегодня я был молодцом: проявил выдержку и сумел сдержать рвущиеся наружу инстинкты и чувства. Пока сумел. А что будет дальше?

Глава XVIII: Огни над водой

С этого дня мы с Аней жили вместе. Домой она возвращаться отказалась, написала брату, что уехала к бабушке в Полоцк («он даже не знает, что она умерла в прошлом году»), после чего отключила телефон. В школу она также не ходила («все равно там все учителя — бездари»), зато помогала мне по хозяйству. Последние три года она в одиночку тащила на себе домашний быт, так что в этом деле у нее имелся большой опыт. По крайней мере, больший, чем у меня. Уборка и стирка сразу отошли к ней, чему я был весьма рад. А как она готовила… Отведав ее блюд, я до конца жизни зарекся готовить сам.

Конечно, я тоже не бездельничал: для мужчины в доме работа всегда найдется. Погода все активнее намекала на скорое приближение зимы, требовалось срочно утеплять дом и заделывать дыры в фундаменте. Также был актуален вопрос с дровами, поскольку первый же снег значительно затруднит их добычу. Поэтому мы с Агатом большую часть светового дня проводили на улице, затыкая паклей щели в срубе или таская бревна из леса.

С каждым днем температура падала все ниже, несколько ночей подряд шли мощные дожди. Земля раскисла. Деревья торчали голыми скелетами, лишившись последних остатков зелени. Осень, пусть и несколько запоздало, вступила в свою заключительную стадию.

В один из вечеров я пошел на озеро позвонить жене. Разговор сразу не заладился: конечно же, я не мог сказать ей, что с недавних пор живу не один, а Вера как-то сразу уловила, что что-то не так.

— Мне нужно с тобой поговорить… — обычно такое начало никому ничего доброго не сулит.

— В чем дело, любимая? Что-то случилось? — как можно более бодрым тоном поинтересовался я.

— Да нет, не то, что бы случилось… Просто я хочу, чтобы ты вернулся.

Вот тебе раз… А ведь не так давно в данном вопросе, у нас, казалось, был найден консенсус.

— Почему ты этого хочешь? Здесь безопасное место (да уж, безопасней не найти), а в Москве сама знаешь… Тем более, остался всего месяц.

— Месяц… Целый месяц! Тебя никто уже не ищет, последний раз приходили еще в октябре, — в голосе жены проявились нотки легкого раздражения. — Что стоит хотя бы снять комнату на месяц, если ты не хочешь рисковать, сидя дома? Все же, ты будешь в городе, а не в этой глуши ходить неизвестно в чем и есть не пойми что.

— Видишь ли…

— К тому же, мне тяжело одной. Я не думала, что без тебя будет так трудно. Месяц я крепилась, второй кое-как терпела, но теперь… Я скучаю…

Понятно, теперь она взяла на прицел мою совесть. Что будет дальше, угрозы?

— Родная, но ведь осталось подождать всего месяц… — продолжал увещевать я, по возможности мягко, но упорно настаивая на своем.

— Родной, если честно, я категорически не понимаю, зачем тебе дальше оставаться там. Скоро зима начнется. Ты собираешься и новый год встречать среди сугробов и медведей?

— Здесь нет медведей (ну, вообще-то есть, но я пока не встречал), и сугробы наверняка будут небольшие, вон какая теплая осень стояла. И нет, конечно, я не собираюсь встречать новый год здесь, но…

— Что «но»? Вот скажи мне, что «но»? Чем вы там с Андреем занимаетесь? (Ага, вот откуда ноги растут!) С недавних пор от него тоже двух связных слов не добиться: отвечает, как партизан на допросе в гестапо. Но ладно он, а теперь и от тебя я не слышу ничего, кроме «да», «но» и «видишь ли»! Я ведь волнуюсь за тебя, если ты еще не забыл, что у тебя вообще есть жена!

— Вера, ну что ты говоришь? Я прекрасно помню…

— Помнишь? Хорошо, что хотя бы помнишь. Раньше ты мне звонил через день, теперь, в лучшем случае, раз в неделю. Видимо, у тебя и так есть, чем заняться в этой милой деревеньке. В таком случае, не буду мешать.

— Ты мне не мешаешь! — я едва не сорвался в крик, но вовремя спохватился. — Просто мне нельзя возвращаться! Я не могу пока ничего объяснить, так как сам не разобрался еще, но сейчас я должен быть здесь, понимаешь?

— Нет, не понимаю. Позвони, когда разберешься, тогда, может, пойму.

Я хотел было ответить, но в трубке раздались короткие гудки. Ну что за черт! И так ситуация, лучше не придумаешь, так теперь еще и Вера! Моя последняя опора!

Впрочем, в какой-то степени это справедливо… даосисты даже сказали бы, что закономерно. И причина сей малоприятной закономерности сейчас ждет меня дома — и не в Москве, а здесь — и готовит пироги с капустой.

Куда-либо идти почему-то расхотелось, но и просто стоять на обдуваемом холодным ветром берегу было глупо. Насобирав валявшегося там-сям сушняка, запалил небольшой костер и уселся возле него на старую самодельную скамейку. Когда-то мы с друзьями почти каждый летний вечер собирались здесь, точно так же жгли костры и болтали о самом разном, просиживая по полночи, а порой и до утра. Сейчас друзей рядом не было, но все равно я буквально каждой порой своего тела ощущал родство с этим местом, где провел лучшие дни своего детства.

Я вдруг понял, что не смогу так просто уехать отсюда. Обязательно захочется вернуться. Пусть не сразу, не сейчас, а, например, летом. Почему бы не приехать сюда летом? Взять Веру, Агата… Позвать Андрея, Витьку с женой — он ведь женился. Еще Макса… Только будет ли здесь что-нибудь через год? Кто поручится? Может быть, следующим летом от Зуево останется только пепелище и…

— Ты чего здесь сидишь?

Я аж подскочил от неожиданности. Вот тебе и бдительность!

— Я? Да просто сижу. На огонь вот смотрю…

— Понятно, — Аня стояла в трех шагах от меня, маленькая, и до смешного нелепая в огромной дутой куртке, шерстяной шапке и с ружьем за плечом. Живописную картину дополняли сигарета и уже начавший подживать, но все еще заметный даже в сгущающихся сумерках синяк. — С женой неудачно поговорили?

— Можно и так сказать.

— Понятно, — повторила Аня, и села рядом так, чтобы сигаретный дым не летел в мою сторону. — А она знает про меня? Что мы с тобой живем?

Я посмотрел на нее с невольным удивлением. Чего-чего, а прямоты этому человеку не занимать.

— Нет, не знает.

— А почему тогда неудачно поговорили? — простодушно поинтересовалась она.

— Да просто… — я не знал, что ответить, и фраза повисла в воздухе.

— Ты всегда так говоришь, что просто, а каждый раз получается сложно.

— Разве у других не так?

Аня пожала плечами.

— Может быть, у кого-то и так. Но зачем усложнять то, что и так сложно? Говори как есть, и тебя поймут. Лучше потратить время на то, что действительно непонятно и неизвестно, чем переливать из пустого в порожнее.

Интересно, она не врала, когда говорила, что не любит читать?

— Моя жена хочет, чтобы я вернулся, — решил признаться я.

— А ты хочешь?

— А я… и хочу, и не хочу. С одной стороны, мое место там, но с другой — мы должны разобраться в происходящем здесь. Чтобы, приехав в следующем году, не увидеть на месте деревни пустырь.

— Ты вернешься в следующем году? — из моей фразы она, кажется, вычленила только это.

Я невесело хмыкнул:

— Да я пока никуда не уезжаю.

Спасаясь от холода, наклонился поближе к огню. Озорно гудело пламя, в небо летели искры, а над деревьями плыли подсвеченные луной облака. На секунду я даже усомнился, не прожектор ли снова? — но после успокоился. Ночь обещает быть ясной, вон и звезды проглядывают…

Однако скоро выяснилось, что костер, луна и звезды были далеко не единственными источниками света в нашем тихом уголке.

— Смотри, — Аня ткнула пальцем в темноту. — Огонек над озером.

Я взглянул в указанном направлении и обомлел. Действительно, над водой, примерно посередине озера, колыхалось небольшое световое пятно. Точнее, не колыхалось, а медленно плыло по воздуху, отбрасывая тусклые блики на поверхность озера. В том, что это был именно огонь, не могло быть сомнения. Свет горящего пламени не спутаешь ни с чем. Но откуда он взялся и какова его природа?

Я почувствовал, как напряглась Аня за моей спиной. Так уж устроен человек: весь его мир крутится вокруг выстроенных им самим непреложных канонов, истин и установок. И чем статичнее все эти истины и каноны, тем спокойнее человеку живется. Аня жила в мире, о котором она знала все: никакой динамики в ее вселенной до недавних пор не предвиделось, а потому малейший отступ от шаблона мог вывести ее из равновесия. Впрочем, точно таким же «нонсенсом» для нее был и я, так что не в первый раз… Зато меня загадочный огонь не напугал, ибо нечто подобное я уже видел. Медлить не стоило, потому решение я принял быстро.

— Пойдем.

— Куда? — Аня машинально посмотрела в сторону деревни, но у меня были другие планы.

— К лодке. Посмотрим, что это за светляк такой.

Швырнув в огонь остаток дров, чтобы потом проще было найти родной пляж, мы нырнули в прибрежные кусты, а уже через три минуты освобожденная от пут «Мечта» разворачивалась под негромкий плеск весел. Старались особо не шуметь — мало ли что. Дабы весла не скрипели в уключинах, я заранее смазал их солидолом. Интересно, почему эта идея не пришла нам в голову в детстве? Ведь раньше приходилось каждые пять минут поливать уключины водой.

Аня сидела на корме и корректировала курс. В руках она крепко сжимала ружье. Я на секунду нагнулся, чтобы посмотреть уровень воды на дне лодки, как услышал негромкое «ой».

— Пропал!

— Как пропал? — я обернулся, но света над водой не увидел. — Блин, обидно!

До огонька, по моим прикидкам оставалось всего метров сто, но он, как воду канул. Хотя, возможно, обошлось и без «как» — мы же на озере.

— Смотри, вон еще один! Нет, два, второй выше! — Аня указывала куда-то правее по курсу, и, приглядевшись, я тоже разглядел два неярких пятнышка, правда, совсем далеко, у противоположного берега.

— Интересное кино… Но, кажется, я начинаю догадываться, что это за огоньки такие.

— Ты знаешь, откуда они? — Аня продолжала обозревать горизонт и скоро высмотрела еще один огонек, приближавшийся с южной оконечности озера.

— Нужно подойти хотя бы к одному, тогда скажу точно. Давай выйдем на середину озера и немного подождем, вдруг нам повезет. Если ветер поможет, то вот этот четвертый будет наш.

Но ветер оказался плохим помощником: четвертый огонек улетел вслед за вторым и третьим, и нам не достался. Мы проторчали на середине озера с полчаса, изрядно продрогли, но огоньки больше не появлялись. Холодные и недовольные, мы вывалились на берег и кинулись к костру: греться.

— Так что это за огни? — спросила Аня, старательно растирая руки над остатками пламени.

— Мне кажется, это бумажные фонарики, — я замерз не меньше, но старался все делать степеннее. Получалось не очень. — Кто-то запускал их с южного берега.

— Это такие штуки, которые, как воздушные шары, только маленькие и из бумаги?

— Ну да, принцип тот же. Только вот кому приспичило запускать их над безлюдным озером? Не иначе, наши старые друзья с прожектором на прогулку вышли, только в этот раз без прожектора, извини за каламбур. Зато с фонарями.

— Думаешь, это те самые? — в голосе Ани не было ни единой нотки испуга: вот она разница между понятным и непонятным: опасные, но вполне себе материальные недруги кажутся ей гораздо менее страшными, чем неведомые огни.

— Да больше некому. Вряд ли в этом лесу такая высокая концентрация полоумных, — я вышел к берегу и на минуту обратился в зрение и слух, пытаясь хоть что-нибудь уловить, но ничего не увидел и не услышал. — Знаешь, что, пойдем домой? Я только лодку назад в бухту перегоню.

Утром я снова пошел к озеру: хотелось поговорить с Верой. Вера сбросила мой вызов, потом написала, что занята. Ну и ладно. Подумаешь, какие мы обидчивые. Я уже собрался уходить, как вдруг мое внимание привлек какой-то пакет, прибитый волнами к камышовым зарослям. Вообще, мусор на природе для жителей нашей страны — дело привычное, увы. Но здесь мне он пока не встречался.

Быстро организовав себе нужной длины жердь, я выудил странную находку из воды и отнес ее Ане.

— Что и требовалось доказать: один — ноль в пользу команды знатоков.

— Значит, это и есть тот самый фонарь… — Аня без особого интереса покрутила в руках маленький бумажный аэростат с привязанными к нему остатками горючего груза, прошлой ночью послужившего топливом для недолгого, но красивого полета. — И что теперь?

— А ничего, — я забрал у нее останки фонаря и выбросил их в мусорное ведро. Это значит лишь то, что мы знаем, где искать наших друзей.

— И где же их искать? — поинтересовалась Аня.

— Готов побиться об заклад: возле воды.

Глава XIX: Опасный противник

— Я думаю, ты можешь смело биться об заклад, ибо лично я полностью с тобой согласен, — голос в трубке принадлежал моему брату Андрею, и, судя по всему, последний пребывал в отличном расположении духа. — Кстати, как ты мог заметить, в эти выходные я не приеду.

— Конечно, я мог заметить, ведь сегодня суббота, — я прогуливался по берегу озера, попутно обозревая окрестности. — Но сначала расскажи, что тебе удалось еще узнать.

— Если тебе интересна информация, которую я «узнал», то тут, увы, негусто: строительных фирм в Псковской области оказалось гораздо больше, чем я предполагал, а вычислять пути перемещения всех крупных экскаваторов — и за год не управишься. Но, — Андрей выждал театральную паузу, и, дождавшись моего нетерпеливого «ну?», продолжил. — Но я сделал кое-какие умозаключения и, кажется, небесполезные.

— Допустим, — я присел на скамейку возле вчерашнего кострища.

— Они как раз касаются воды. Почему ты решил, что неведомые антагонисты обитают именно возле берега?

— Ну… Фонарики натолкнули меня на мысль, что если бы у меня в глуши имелась какая-нибудь недвижимость, я бы предпочел, чтобы она стояла поближе к воде.

— Фонарики натолкнули, — Андрей коротко хохотнул. — А вот меня на точно такую же мысль натолкнуло отсутствие дорог.

— Дорог?

— Да, дорог. В восточной части интересного нам лесного массива находится два населенных пункта: Мылинки и Девицы. Обе деревеньки еще обитаемы: это я узнал, позвонив на местную почту. Но на картах нет никаких путей, которые вели бы от этих деревень дальше в лес. По сути, там всего одна дорога, она ведет от трассы через Девицы к Мылинкам, последние уже стоят на берегу озера. Сам лес в тех краях — заболоченный и практически непроходимый, потому и дорог нет.

— Об этом тебе тоже рассказали на почте? — поинтересовался я, поддерживая разговор.

— Хватить хохмить. Нет, об этом мне рассказал папа. Они с друзьями пару раз ездили туда охотиться. Так вот, местные в западную часть леса предпочитают не соваться, ибо опасаются болот, тем более, под боком Беларусь, гораздо более доступная и безопасная: всего-то дел озеро переплыть. А там в лесу есть заповедные зоны, проложены тропы, имеется лесничество…

— Подожди, притормози. Я, конечно, рад, что твоя родина уделяет столько внимания облагораживанию собственной территории, но какое отношение все вышесказанное имеет к нам?

— А такое, сообразительный мой брат, — ответил Андрей. — Что если в нашем лесу и правда живет кто-то посторонний, то подвозить стройматериалы, продукты да и все прочее он может только по озеру. Или по воздуху. Но ты хоть раз видел над лесом вертолеты?

— Нет. Вертолетов я не видел.

Эта, казалось бы, простая мысль была так поразительна в своей простоте, что оставалось лишь удивляться, почему я сам не додумался до нее раньше. Откуда еще можно получать снабжение?

— Это значит, — продолжил Андрей. — Что искать их нужно со стороны воды… Я имею в виду, как только нам понадобится их найти.

— Но получается, что следы ведут в Белоруссию, — я мысленно уже прикидывал, сколько времени может понадобиться, чтобы добраться до Мылинок на лодке. Разгадка лежала где-то на участке берега между этой деревней и устьем Черного ручья. Выходило порядка десяти-пятнадцати километров. Но ладно бы там было всего одно озеро — их целая сеть, и наше Вальковское даже не самое крупное.

— Может быть, может быть… — голос в трубке превратился в нечеткое бормотание. — Но тогда это будет даже проще, если мы схватим их за хвост у меня.

— Почему проще? — кажется, сегодня я немного туплю.

— Потому что я, в отличие от некоторых, живя в столице, сумел обзавестись полезными знакомыми!

— Знаешь что, братец! — вскипел я.

Мало того, что Аня компостирует мне мозги моим якобы столичным происхождением, так теперь и этот туда же!

— Не, не знаю… А что? — отозвалась трубка.

— А то, что гордись до пенсии, блин! Знакомые мои ему не нравятся! Мы твоих еще не видели! И вообще, не взять бы тебе всех их, этих твоих полезных знакомых, и не засунуть себе в…

«Извините, связь прервалась», — вежливый женский голос в трубке сообщил, что на счету закончились деньги. Так Андрей и не узнал, как ему поступить со своими полезными знакомыми, расстроился я. Ладно, пойдем домой.

То, что на телефоне закончились деньги — плохо. Вера со мной все еще не разговаривает, а теперь я даже не могу написать ей, чтобы попросить пополнить счет. А чтобы пополнить его с кредитки, нужны деньги на телефоне, хотя бы на одну смс. Порочный круг какой-то…

Дома тем временем что-то происходило. Еще издалека я услышал какой-то посторонний шум, к которому примешивались крики и собачий лай. Агат просто так лаять не станет, да и Аня не из шумливых… Я припустил по дороге, когда, пробегая мимо Витькиного дома, услышал один за другим два ружейных выстрела. Ну, приехали!

Дабы не привлекать к своему появлению лишнего внимания, я перемахнул через истлевший забор и помчался сквозь заброшенные огороды и пасеки соседей пока, наконец, не оказался на участке Малеевых, смежном с нашим. Выстрелов и криков больше не раздавалось, но у нас во дворе явно кто-то был: до меня доносились звуки раздираемой ткани, сопровождаемые невнятным урчанием. Между дворами располагался старый дровник, на который я аккуратно забрался и произвел визуальную рекогносцировку. На первый взгляд, никого, пусто. Правда, моему взору открылась лишь половина двора, вторая половина (в том числе входная дверь) скрыта пристроенным к дому сараем.

И тут он вышел из-за угла, а я, увидев его, не смог удержаться от испуганного вскрика:

— Медведь!

Медведь увидел меня и зарычал. Точнее заревел. Мне даже показалось, что сейчас он, подобно цирковому встанет на задние лапы, но нет, не встал, ограничился ревом. Здоровенная зверюга! Впрочем, это первый медведь, которого я встретил вживую на свободе, так что сравнивать не с чем. Но все равно впечатляет. Главное, чтобы он не оказался последним встреченным. Вот ведь давно ли я говорил Вере, что медведи здесь не водятся?! Вера, Вера… Хорошо, что тебя сейчас здесь нет… Где Аня?

— Аня!

— Филипп! — небольшая дверца на фронтоне дома распахнулась, и оттуда выглянуло испуганное лицо девушки.

— Ты цела? Где Агат?

— Цела, — увидев меня, тоже невредимым, она немного успокоилась. — Агат со мной, с ним все в порядке.

— С тобой? Наверху? — невольно изумился я. Затащить вверх по лестнице извивающегося и лающего пса весом в четверть центнера — это не каждому мужчине по силам. Вот это женщина! Или просто адреналин сказался…

— Мы за водой ходили, — пояснила Аня. — Когда обратно возвращались, я увидела, что кто-то в кухне роется. Затем он вылез и пошел на нас, но я выстрелила из ружья. Там мелкая дробь была, его посекло лишь, кажется. Пока он очухивался, мы успели залезть наверх. Воду жалко, разлилась.

Под окнами дома действительно лежали опрокинутое ведро и сломанная лестница.

— Лестницу ты сломала?

— Нет, я хотел ее втащить, чтобы ты, когда вернешься, тоже смог залезть. Но он вцепился и вырвал ее у меня из рук, я чуть сама не выпала, — виноватым голосом ответила Аня.

— Ладно, не переживай, — успокоил я. — У меня все равно пока немного шансов к тебе перебраться…

Тем временем подраненный и явно разозленный медведь метался от дома к дровнику, выбирая более доступную добычу. Но везде его поджидал облом: ни ко мне, ни к Ане забраться он не мог. Конечно, если бы у него хватило мозгов обогнуть дровник и зайти с соседского двора, то его ждал бы приятный сюрприз, в равной, если не в большей степени неприятный для меня. Дело в том, что покатая крыша дровника с обратной стороны обрывалась всего в двух метрах над землей, и на нее вполне можно было залезть, воспользовавшись, например, пристроенной рядом пустой собачьей конурой. Так что задерживаться на своем непрочном убежище мне явно не следовало.

— У тебя есть патроны? — спросил я у Ани.

— Нет, — ответила она со своей «колокольни». — Я выстрелила два раза, а больше у меня не было. Остальные в доме лежат.

— Печально. А зачем ты вообще за водой с ружьем пошла? Оно же тяжеленное.

— Ты ведь говорил, что опасно здесь, я и взяла, — просто ответила девушка, чем в очередной раз привела меня в чувство восхищения. Лично я это ружье точно не стал бы брать и в подобной ситуации, скорее всего, сразу пошел бы мишке на корм. Правда, у меня с собой пистолет…

— Как думаешь, если засадить по нему из травмата, он что-нибудь почувствует?

— Не знаю, — отозвалась Аня. — Ты же говорил, твой пистолет слабо бьет. Хотя, если в голову попасть, может, и почувствует.

— Ага… Семь раз, и все в глаз… Чтоб шкуру не попортить.

Якорь мне в клюз, ситуация идиотская, что делать с этим медведем? Ночевать по крышам, надеясь, что рано или поздно он сам уйдет? Да мы тут в первую же ночь околеем — сейчас не лето. Мое положение и вовсе шаткое. Хотя, теоретически, я могу спуститься с обратной стороны и поискать другое убежище, а заодно увести Потапыча подальше от дома. Небольшая фора у меня есть. Секунд в дадцать. Но не зря ведь говорят, что медведь — зверь очень умный, а бегает быстрее лошади. Так что где гарантия, что до этого самого более надежного убежища я вообще доберусь? С другой стороны, если убрать его со двора, Аня сможет спуститься за патронами… Можно рискнуть. Тем более, иного варианта все равно нет.

— Аня, слушай! Сейчас я спущусь и переберусь на соседский сарай, вон тот, который дальше. Попробую отманить его от дома. Когда я крикну, спускайся и бегом за патронами. Забрав патроны, возвращайся на крышу с обратной стороны, там тоже есть лестница. Ты поняла? Не вздумай стрелять в него на земле, только сверху, из безопасного места!

Аня, разумеется, запротестовала:

— Ты самоубийца! Не знаешь, на что способен раненый зверь! Это не цирковой мишка!

— Хорошо, я тебя понял, — ответил я. — Расскажешь мне об этом потом, когда мы его завалим.

— Нет, постой! Мы придумаем другой способ! Тут наверху есть какие-то железяки, можно соорудить…

— Соорудить что? Пушку? Ты сама себе противоречишь! Что ему сделаешь ржавой трубой?

Меня удивляло ее упорство. Сама ведь ничего не придумала, а чужую инициативу губит! Но не скрою, было приятно, что она волнуется, значит, я и вправду ей небезразличен.

— Я не знаю, — всплеснула руками Аня. — Но спускаться — это глупо. Это опасно.

— Да, опасно, — ответил я. — Поэтому пока я буду спускаться, ты отвлечешь его: кинешь ему какую-нибудь одежду. Можешь даже несколько вещей по очереди. Пока он будет их обнюхивать, до меня ему дела не будет.

— Может, мне совсем перед ним раздеться и станцевать? — съехидничала она.

Медведь внимательно вслушивался в нашу перепалку, поворачивая голову то ко мне, то к Ане, в зависимости от того, кто сейчас говорил. Понимал ли он что-нибудь? Или, может, догадывался?

Пора было сворачивать дискуссию и приступать к операции.

— Давай без крайностей. Ограничимся курткой, шапкой и… В общем, сама выбирай, не маленькая!

Но Аню все еще терзали сомнения.

— Ты уверен, что у тебя получится? Как ты на этот сарай хотя бы заберешься?

— Как в детстве забирался: по выемкам и дыркам в стене. Дело привычное. Все, пока мы тут языками чешем, ночь наступит, — я реально боялся, что мой смелый порыв пропадет, уступив место вполне рациональному страху, потому торопился. — Готова? (Девушка энергично замотала головой, но стащила с себя куртку). Давай!

Куртка полетела прямо в морду медведю, тот схватил ее и начал трепать, точно щенок хозяйские тапки, и в ту же секунду я сиганул с крыши и помчался к спасительному сараю. Двадцать метров, десять, пять… Завернув за угол, я остолбенел.

— Твою мать!

Вместо спасительных выемок, пользуясь которыми мы не раз взбирались на крышу к вящему неудовольствию дяди Валеры, передо мной красовалась идеально ровная трехметровая стена, заканчивающаяся шиферным козырьком! Видимо, хозяева не так давно ремонтировали постройку, доски совсем свежие. Никакой возможности забраться!

— Филипп, он идет!

Мишка уже рвался к добыче. Быстро смекнув, что одна из жертв стала для него досягаемой, он бросил Анину куртку и пустился в погоню за мной. Напрасно я рассчитывал, что он станет метаться вдоль разделявшего дворы забора: выбрав место поплоше, косолапый просто проломился сквозь ветхую ограду, оказавшись практически нос к носу передо мной. Вот тебе и хитрый план…

Не долго думая я выстрелил в него из пистолета (кажется, промахнулся) и рванул за угол. Обежав сарай, я хотел было метнуться обратно к спасительному дровнику, но понял, что не успею: медведь быстро смекнул, в чем особенность гонки по кругу, и пошел на перехват с обратной стороны. Мне ничего не оставалось, как отступить, перескочив через забор, и оказаться на соседнем дворе, еще дальше от Ани. Медведь — за мной. Пока он ломал забор, я выстрелил в него еще дважды: и на этот раз удачно. Взревев, мишка отпрянул назад, а я на форсаже пролетел через старую пасеку и выбрался на деревенскую дорогу.

Но так просто оставлять меня в покое хищник не собирался: до сих пор только «пересеченная» местность не давала ему возможности воспользоваться преимуществом в скорости. Запоздало осознав, что на открытом месте я перед ним совершенно беззащитен, я побежал было к дому, но притормозил: вдруг Аня сейчас на земле?

А мой преследователь уже снова был рядом: перевалив через забор, он мчался к цели. Медведь передвигался короткими скачками, таким забавным галопом. Зрелище умилительное, если опустить тот факт, что эта мягкая мохнатая тушка — практически идеальная машина для убийства. Нас разделяло метров сорок, не больше, и все, что я мог сделать — это снова рвануть во двор к Малеевым. Захлопнув за собой калитку (потеряв одну секунду, выиграл две), я хотел было запрыгнуть на конуру, а оттуда перебраться на крышу, но оступился и кубарем полетел на землю. Плечо пронзила тупая боль, но разлеживаться было некогда. Передо мной чернел вход в дровник, и я, не раздумывая, скрылся темноте.

Внутри дровник оказался завален всяким барахлом: обрезки стройматериалов, старый рубероид, какое-то тряпье — все это было свалено на полу и составлено по стенам без какого-либо намека на порядок. Продираясь сквозь запыленный хлам, я стремился отойти как можно дальше от входа. Времени в запасе было — чуть больше, чем нисколько, и вот совсем близко послышалось дыхание разозленного зверя. Медведь уже был в дровнике, где-то рядом, но даже в этом кавардаке перемещался совершенно бесшумно. Я затаился за какими-то полусгнившими досками, сжав в руке травмат. Сердце было готово выпрыгнуть из груди — так бешено оно колотилось. Каждая секунда повисала в воздухе, словно тягучая капля меда. Медведи любят мед… И мясо тоже любят. Вот ты где, мишутка!

Как только из-за старой лодки показалась медвежья морда, я поднял руку и выстрелил в нее практически в упор. Такого рева мне в жизни не доводилось слышать: на пару секунд даже заложило уши. Те, кто утверждает, что травмат — не серьезное оружие, спросите у несчастного топтыгина. Тот, казалось, обезумел: закрутился волчком, круша все на своем пути и при этом истошно ревя. Затем он начал драть когтями подвернувшийся ковер и исполосовал его в лоскуты, после чего принялся тереться головой об опорный столб, отчаянно пытаясь избавиться от источника боли.

Я в это время тихонько отступал в дальний угол, и собрался уже было, выломав доски, выбраться наружу. Но едва я успел наметить в стене место похлипче, как медведь бросился в атаку. Двигался он как-то неуверенно, боком, и, похоже, не видел одним глазом. Я начал отходить вдоль стены, периодически отстреливаясь, пока не истратил весь боезапас. Медведь все приближался, и выбирать уже не приходилось: сильный удар плечом — и в стене появилась заметная брешь, откуда тут же хлынул дневной свет. Еще два удара — и я вывалился на свежий воздух прямо под окна родного дома.

Сил практически не осталось, но нужно было подниматься и бежать дальше: до спасительной лестницы оставалось совсем немного. Я поднялся, сделал несколько неуверенных шагов… И тут за спиной раздался треск разбиваемых досок, а секунду спустя прямо мне в ухо грохнул ружейный выстрел, а за ним — второй. Полуоглушенный, я обернулся и увидел распластанного на земле медведя, в двух шагах от которого стояла Аня. В руках у нее дымилась разряженная двустволка.

— Я же сказал ждать меня наверху… — воздух с трудом входил в легкие, голос получился неестественно сдавленным и хриплым.

— Ага. А еще ты сказал, что заберешься на сарай… — девушка старалась говорить спокойно, но было видно, как она запыхалась. Только сейчас я сообразил, что, несмотря на кажущуюся продолжительность, наши с медведем догонялки длились от силы минуты две, не больше. За это время Аня успела спуститься, добраться до дома, найти патроны, перезарядить ружье и примчаться ко мне на помощь.

— Вообще, ты вовремя, конечно, — выдохнул я.

— Я не знала, где вы. Когда я спускалась, ты был далеко, возле ульев. Я нашла патроны, хотела бежать к вам, но тут услышала выстрелы в сарае, а потом ты стал ломиться через стену…

— Это не сарай, это дровник, — зачем-то перебил ее я.

Аня осеклась и замолчала, а я подумал, что нервы мои, кажется, начинают понемногу сдавать. Что это за отдых такой: то погони, то стрельба, то пьянки, то медведи… У кого хочешь крыша поедет, а я и вовсе к такому по жизни не готовился. То ли еще будет…

Я подошел к девушке и молча обнял ее. Наверное, это было странное зрелище: побитый мужчина в изодранной одежде, весь в глине и паутине, обнимает маленькую растрепанную девушку, крепко сжимающую в руках старое ружье, и все это над телом испускающего дух медведя. Но мне было наплевать. Ружье упало на пожухшую траву, Аня, обняв меня, расплакалась.

Глава XX: Точки над гласными

Медведя пришлось похоронить прямо в огороде. Вблизи он оказался совсем не крупным, но, все же, я потратил весь остаток дня, чтобы выкопать яму подходящих размеров. Конечно, было немного жаль закапывать такую ценную добычу, ведь, насколько я знал, мясо и жир медведя очень ценятся, не говоря уже о шкуре. Но, с другой стороны, как все это из него получить? Я понятия не имел, да и Аня опытом свежевания и разделки туш тоже не обладала. А потому от идеи разжиться медвежьим ковром, к сожалению, пришлось отказаться.

Мне не давал покоя вопрос: что вообще понадобилось зверю на нашем дворе? Я не бог весть, какой биолог, но, кажется, именно в конце ноября медведи должны забираться в уютные берлоги и мирно сопеть до весны, не тревожа покой трудящихся и отдыхающих. Этот же, судя по поведению, баюшки не собирался. Может, он был болен? Или ранен? Едва ли теперь удастся это выяснить.

Выдержав поединок со столь грозным противником, я удивительно легко отделался: синяк на плече (от падения) да пара ссадин на руках. Впрочем, медведь даже ни разу до меня не дотронулся… К счастью. Хотя, у нашей победы были и обратные стороны. Так, меня беспокоило, что своей канонадой мы могли привлечь к себе ненужное внимание тех, чье внимание привлекать не следовало бы. Вторым минусом было ничтожно малое количество оставшихся патронов к ружью: четыре с дробью и всего три пулевых. Надеюсь, Андрюшка не забудет в следующий раз подвезти еще. Патронов к травмату еще осталось полкоробки.

Поздно вечером, когда я, чисто вымытый и довольный жизнью, лежал в постели и уже собирался отойти в мир сновидений, ко мне под одеяло забрался кто-то теплый и вкусно пахнущий и беспардонно потеснил меня к стенке.

— Ты чего? — только и успел спросить я у нежданного пришельца, но Аня (конечно, это была она, кто же еще?) молча обвила меня руками и ногами и уткнулась головой в плечо. У меня не было ни сил, ни желания ее прогонять. Так мы лежали минут десять, неподвижные и притихшие.

— Я очень испугалась сегодня, — наконец произнесла она.

— Я тоже испугался… — если честно, я надеялся тихонько уснуть и избежать возможного щекотливого разговора. — Ты храбро вела себя.

— Я растерялась. Это ты храбро поступил. Сразу принял решение, не побоялся спуститься вниз, сразиться с ним.

— Да уж, знаменательное вышло сражение, — усмехнулся я. — Большую часть времени храбрый воин улепетывал со всех ног.

— Дело не в этом. Любой на твоем месте побежал бы, тут нет трусости. Но ты не потерял голову. Увидев, что твой план не сработал, ты не сдался, а продолжал сражаться — ты вел себя, как настоящий мужчина.

— Эмм… Эуу… — слышать все это было, конечно, безумно приятно, особенно на фоне той оценки, что я получил от нее при первой встрече… Но к чему все эти дифирамбы?

— Я ошибалась в тебе, — наконец призналась Аня. — Сильно ошибалась… Ты такой… Я думала, что ты… а на самом деле, ты… — что она думала обо мне раньше и как изменилось ее мнение после сегодняшнего дня, я так и не узнал, потому что Аня снова заплакала, и на смену словам пришли неразборчивые всхлипы. Странно, раньше за ней подобного не замечалось, а теперь вот второй раз за полдня… С чего бы вдруг?

Аня не могла успокоиться, но что было делать мне? Только лежать рядом и, обняв, гладить ее по волосам. Параллельно я размышлял о том, насколько вообще можно считать правильным такое поведение со стороны женатого мужчины. Которого, между прочим, только что назвали настоящим. Но ведь, с другой стороны, это не я пришел к ней в постель за поддержкой и опорой…

— Анечка, родная… — наконец решился я. — Тебе нечего бояться, пока я рядом. Тебя никто не посмеет тронуть.

— Пока ты рядом… — всхлипнула в ответ Аня. — А когда ты уедешь, что будет со мной?

Я не знал, что ответить.

— С тобой я впервые почувствовала, что кому-то нужна, что обо мне заботятся, меня защищают. Сначала мне таким глупым казалось, когда ты все время пытался мне услужить, двери придерживал или запрещал тяжести таскать. А теперь я привыкла, что это так… Что это правильно, понимаешь? Я девушкой себя почувствовала, как должно быть, а не как у нас в деревне, где любой пьяный урод может затащить тебя в машину или на сеновал, а потом с дружеским видом похлопать по плечу и позвать пить пиво. Ты другой. Но ты не мой.

Вот и побеседовали. Что тут еще скажешь?

— Ты жалеешь, что встретила меня? — спросил я.

— Нет, не жалею. Ты рассказал и показал мне, что можно жить по-другому, и не важно, где: в Москве или в деревне. Даже здесь, вдали от людей, ты не опускаешься, ты работаешь и пытаешься сделать хоть что-нибудь полезное. Вы с братом хотите спасти свое Зуево, потому что оно дорого вам. И поэтому ты все еще здесь. Ради меня ты бы не остался. Ну и пусть. Пока ты здесь, я жива. Я…

Но тут она замолчала, поняв, что сказала лишнего. Хотя мне и без того хватило с лихвой. Так вот какие мысли в голове у этой девочки…

— Аня, — я приподнялся, отстранив ее от себя. — Не думай сейчас об этом. Да, примерно через месяц мне придется уехать, но я вернусь, обещаю тебе. Ты не останешься одна.

— И ради меня ты готов обманывать свою жену? Или бросить ее? — с вызовом спросила она.

Господи, ну как у нее получается так легко загонять меня в тупик? Даже медведю этого не удалось! И что мне ответить? Правду? Или… Нет, ей нельзя врать. Нельзя обманывать того, кто верит каждому твоему слову.

— Нет… не готов.

«Зачем усложнять то, что и так сложно…»

— Тогда будь со мной, хотя бы, сейчас. Здесь. А потом… Потом будет потом. Ведь у нас есть еще целый месяц…

В ту ночь она так и не ушла к себе. Мы просто уснули вместе: само существо состоявшегося разговора исключало что-либо большее. На следующий день, правда, я заметил в ее поведении некоторые странности, которые поначалу предпочел проигнорировать. Однако ночью Аня снова пришла ко мне, а днем я окончательно убедился: несносная девчонка вознамерилась меня соблазнить! Как еще объяснить тот факт, что одежды на ней каждый вечер стало оставаться все меньше, а физическая дистанция между нами начала стремительно сокращаться? Она свободно садилась ко мне на колени, обнимала, брала за руку по поводу и без. А в чем она ходила перед сном… Разжившись в бездонных просторах шкафа кое-какими вещами моей старшей сестры, Аня начала проводить безумные эксперименты со своим гардеробом и моей психикой.

Вместо невзрачного подростка передо мной вдруг предстала молодая женщина, движимая четкой целью: добиться своего. Да, у нее было, чем привлечь меня, а отсутствие конкуренции значительно упрощало стоящую перед ней задачу. Она стремилась стать желанной, и готова была на все ради главной роли. Откуда, черт побери, она вообще понабралась всего этого? Когда я на третью ночь не пустил ее к себе, она показала мне язык, после чего выключила свет и, раздевшись донага прмо передо мной, ушла спать в свою постель.

Я решил не обращать внимания на ее грязные провокации, но решить оказалось гораздо проще, чем не обращать. Тем более, когда вокруг тебя нет других людей, и не на что отвлечься, а перед тобой день за днем разворачивается ТАКОЙ спектакль… Только мысли о Вере кое-как сдерживали меня от падения в бездну. Я прекрасно осознавал, что, поддавшись один раз, уже не смогу остановиться. А Аня, казалось, получала какое-то мрачное удовольствие от моих мучений. Она осознавала все преимущество своего положения и спокойно выжидала, когда я сломаюсь и стану принадлежать только ей.

Так прошло четыре дня, и, наконец, я не выдержал.

— Слушай, ты не могла бы одеться как-нибудь… основательнее? — спросил я однажды утром, когда она продефилировала мимо меня в одной лишь тонкой футболке.

— А что? — невинным голосом поинтересовалась моя Лолита и сладко потянулась, оголив стройные бедра. — Мне жарко.

— Жарко? Можно открыть дверь, — я был настроен очень решительно.

— Зачем открывать? Ты же дрова таскал, трудился. Видишь, как горячо печка топится.

— Печка-то топится, ответил я. — Но с твоими нарядами и поведением у меня тоже вот-вот кое-что затопится, и тоже станет очень горячо. А это неправильно.

Все, к черту все намеки, полунамеки и даже четвертьнамеки! Буду говорить прямым текстом, в конце концов, не она ли недавно втолковывала мне, что так понятнее всего?

— Какая еще печка? — хихикнула Аня. Получилось не очень естественно, и она сама это заметила. — Твоя, что ли? Судя по твоему поведению, она у тебя давно уже не горит.

— А ты, судя по твоему поведению, подрядилась ко мне в кочегары, — я поднялся с места и посмотрел на нее сверху вниз. — Зачем ты это делаешь? Чего хочешь добиться?

— А то ты не знаешь.

— Догадываюсь. Но я, кажется, уже все тебе сказал. А сейчас ты рушишь то хрупкое равновесие, которое между нами есть.

— А может, — парировала Аня. — Я хочу его разрушить?

— Зачем?

— Затем. Чтобы ты был мой.

— Ты всерьез считаешь, что таким образом можно привязать кого-то к себе? — удивился я. — И многих ты знаешь, кого привязали через постель?

— Какая разница, многие или нет. У нас всего месяц, теперь уже меньше. А ты все ломаешься, как девочка.

— Ну ты и… — только и смог произнести я.

— И… кто? — привстав на цыпочки, чтобы казаться выше, она наступала на меня. — Ну, скажи, кто я? Боишься сказать? А чего ты тогда не боишься? Если боишься говорить — покажи делом!

— Тебя я не боюсь, — ответил я, остановившись. — Я боюсь за тебя. Если ты кого-нибудь полюбишь по-настоящему, как ты, наверняка, хочешь… Не вздумай добиваться его подобным способом. Ты наверняка его потеряешь. Не рано, так поздно.

Аня не ответила мне. Она стояла в шаге от меня и смотрела исподлобья. А я смотрел на нее, в тот момент такую простую и вожделенную. Нет, она ни разу не красавица, многие даже скажут, что она страшненькая — но сколько сексуальности в ней было, и она, эта сексуальность, сейчас рвалась наружу с неистовой жаждой свободы. Маленькая взрослая Аня хотела любви, больше всего на свете хотела любви. А большой ребенок Филипп отвечал ей «нет».

Наконец пламя в ее глазах постепенно утихло, и она стала снова той самой серенькой девочкой в растянутом свитере и спортивных штанах, которую я встретил без месяца вечность назад.

— Прости, — поежилась она. — Наверное, тебе неприятно быть рядом со мной.

Я бросился было в который раз убеждать ее, что это не так, что она замечательная, но… Но она не слушала меня, лишь молча оделась и, сказав «Мне нужно побыть одной», вышла за дверь, прихватив собаку. А я остался ненавидеть себя и всю эту несправедливо сложную жизнь. Вот зачем мне такое счастье?

Однако прошло не больше получаса, как дверь снова открылась, и вошла Аня. Она казалась озабоченной, но вовсе не из-за состоявшейся сцены. Прислонив ружье к стене, она, как была, в обуви прошла в дом.

— Там, на берегу, — я прочитал на ее лице нескрываемую тревогу. — Я видела каких-то людей.

Глава XXI: Беглец

Мы стояли у самой кромки воды, скрытые густыми ветвями прибрежных ив, и пристально всматривались вдаль.

— Ты видишь что-нибудь необычное? — спросила Аня.

— Неа, — ответил я. — Ничего необычного, разве что танцующее дерево, вон там, чуть левее.

— Я серьезно!

— Ладно, про дерево наврал, — признался я. — Но, боюсь, зрение у тебя будет получше моего, так что если ты ничего не видишь, то и с меня невелик спрос.

При детальном расспросе выяснилось, что все не так уж страшно, как мне изначально доложили. Людей было не много, а всего один, по крайней мере, Аня видела только одного. И не на нашем берегу, а на противоположном, на острове-полуострове, что делил северную часть озера пополам. До него было метров триста водной глади, но Аня утверждала, что полчаса назад там стоял человек в яркой одежде. Яркая одежда — это не нонсенс, возможно, к нам пожаловали обыкновенные туристы. Помнится, по молодости мы не раз развлекались, запугивая заезжих гостей. Один раз Андрей даже… Впрочем, об этом позже, не до того. Но для туризма время года явно не подходящее, вот над чем следует подумать. И признать, что при общей концентрации чертовщины в нашей местности к любому контакту с представителями разумных цивилизаций следует отнестись со всей серьезностью.

— Думаю, нам стоит дождаться темноты и нанести визит на полуостров, — наконец резюмировал я.

— Я с тобой, — тут же вызвалась Аня. Вторым добровольцем тут же выступил Агат, но у него точно не было шансов: слишком несдержанный.

— Посмотрим… Я подумаю еще. Возможно, нам не будут рады, и нужно заранее предусмотреть варианты отступления.

— Тогда зачем туда вообще идти?

— Как зачем? — удивился я. — Чтобы узнать, что к чему.

— Ну, ладно… — неуверенно согласилась девушка. — А мы на лодке поплывем?

Я невольно отметил это «мы» и понял, что моя реплика про «я подумаю» ушла в вакуум.

— По суше не пройти: все заболочено, — задумчиво ответил я, попутно придумывая, как бы поделикатнее оставить Аню на берегу. — Остается только лодка. Ты умеешь грести?

— Конечно, умею, — кивнула та.

— А плавать?

— Умею.

— А тихо ходить в темноте, скрываться?

— Лучше, чем ты.

Ох… Видимо, и вправду придется вдвоем. С другой стороны, так, может быть, даже безопаснее. Да и вероятность того, что потенциальный враг приготовил нам такую вот экстравагантную ловушку в виде «живца», уж слишком невелика — чтобы сцапать нас тепленькими, не обязательно так выкаблучиваться.

— Ладно. Тогда пошли домой, приготовимся.

До дома шли молча. У обоих скопился немалый осадок после недавнего разговора, попусту трепать языком не хотелось. Лучшее, что может отвлечь от грустных мыслей — это работа. Или еще более грустные мысли.

Приготовления не заняли много времени, и уже через час мы были полностью экипированы. Но до наступления темноты оставалось еще немало времени. Чтобы как-то себя занять, я вернулся на берег: вдруг неведомый пришелец снова явит себя народу? Но до сумерек никто себя так и не явил, а я развлекался тем, что сочинял примирительный диалог с Верой. Тут было над чем поразмыслить. В семь часов, как мы и договорились, пришла Аня. Чем она занималась все это время? Едва ли готовила кушать.

Молча сели в лодку, и я аккуратно, стараясь лишний раз не шуметь, повел ее плавными гребками вдоль линии прибрежной растительности. Плыть было совсем недалеко, и минут через десять нос лодки плавно ткнулся в берег, а я, прозевав момент толчка, не очень изящно раскорячился, чтобы не упасть. Было довольно холодно, хотя чего еще ждать: конец ноября, через четыре дня зима. А у воды еще холоднее. Скоро начнет подмораживать, тогда о прогулках по озеру придется забыть: ледокола у нас нет.

— Учти, — одними губами прошептал я. — Здесь не лес, бежать некуда. Поэтому запомни, с какой стороны мы причалили, лодка — наш единственный путь к отступлению.

Аня молча кивнула и сняла с плеча ружье. Мы договорились, что я буду идти шагов на двадцать впереди, а она, в случае необходимости, прикроет меня с тыла. Несмотря на всю сложность наших взаимоотношений, сейчас мы действовали слаженно, без намека на недавние трения. Жаль, что это лишь здесь и сейчас…

Осмотревшись, мы не обнаружили никаких признаков постороннего присутствия. Но это ничего не значит: полуостров большой, лесистый — тут целый полк можно спрятать при желании. Вместе с танковой бригадой. Вот Агат быстро нашел бы чужаков, но Агата мы с собой не взяли. Поэтому придется самим.

Осторожно, выверяя каждый шаг, мы продвигались вдоль берега. Идти вглубь я пока не решался, предположив, что те, кто высадился здесь, скорее всего, остановятся возле воды. И мои расчеты на этот раз оказались верными: пройдя метров триста, я увидел впереди тусклые отблески углей догорающего костра. Костер! Значит, Аня не ошиблась, здесь есть люди! Или были. Сколько я ни всматривался в темноту, ни возле костра, ни поодаль мне не удалось разглядеть каких-либо признаков присутствия людей. Куда все подевались?

Минут десять ожидания показались бесконечностью. Но нет, я определенно ничего не видел и не слышал. Пришлось отойти назад, к Ане — мы договорились, что если останавливаюсь я, она тоже стоит на месте — и увести ее подальше от подозрительной находки.

— Ты видела?

— Да, видела, костер догорает. Но рядом никого нет. Что будем делать?

— А хрен его знает… — я и вправду не знал, что делать дальше. Разделяться? Или обойти стоянку стороной? Но там самые заросли, мы сразу же выдадим себя, когда начнем ломиться, как слоны сквозь индийские джунгли.

— Может, тогда просто пойдем дальше? — спросила Аня.

— Дальше… — да, остается либо назад, либо дальше. — Ну, пошли дальше.

Скорее всего, там и вправду никого нет. Возможно, пришельцы не решилсь ночевать на полуострове и с наступлением темноты отплыли восвояси. Неужели просто туристы? Тогда точно пора в больничку, если враги мерещатся уже в самых… Оп!

Не успев дойти до костра всего шагов пять, я нелепо растянулся на земле, споткнувшись обо что-то мягкое и… шевелящееся?! Тут же откатился в сторону и вскочил на ноги, приготовившись бежать. Но «что-то» не двигалось с места, только как-то нелепо дергалось и, кажется, ругалось.

— Что случилось?! — на полянку выскочила Аня, тоже споткнулась и улетела бы прямо в угли, не подхвати я ее. — Ой, это же спальник!

Ну да, обычный спальный мешок, который я не заметил раньше, так как он, явно в целях маскировки, был присыпан сверху старой жухлой травой. Сейчас из мешка, кряхтя и тря заспанные глаза, выбирался… или выбиралась?… твою ж, налево! Ребенок! Девочка!

— Кто вы?

«Ну зашибись, Как будто, мне одной девочки-экстемалки мало, вторую подогнали…» — подумал я, а вслух сказал:

— Не бойся, мы мирные. Ты здесь одна?

— А я и не боюсь, — после теплого мешка ей было явно неуютно на холодном ночном воздухе. — Да, я одна. А вы не за мной пришли?

— А что, похоже, что за тобой?

Чтобы дать ребенку хоть немного тепла, я подобрал несколько валявшихся на земле веточек и кинул их в тлеющие угли. Аня молча стащила с себя куртку и протянула ее девочке. Ну да, так, наверное, будет быстрее…

— Нет, не похоже, — помотала головой та, внимательно рассмотрев нас. — Вы одеты, как местные. Вы здесь живете?

Она надела куртку Ани и блаженно улыбнулась — тепло. Я, тем временем, отвесил своей спутнице легкого леща.

— Ты чего прискакала, как на пожар? Мы же договорились, что ты меня прикрываешь. И с помощью ружья, а не собственным телом!

— Я растерялась, — прошипела в ответ Аня. — За тебя испугалась. Или твои приказы — закон? Простите, господин, больше не повторится. Еще распоряжения будут?

— Ладно… — не хватало еще ругаться на глазах у новой знакомой. — Извини.

— Извиняю.

Девочка тем временем подошла к своему спальнику и извлекла из него ярко-красный пуховик. В бликах разгоревшегося костра мелькнул ярлык, и я невольно присвистнул: одежда данной марки лично мне была не по карману, хотя я считал, что, вроде бы, зарабатываю нормально.

— Возьми, — девочка протянула пуховик Ане. — Он теперь твой.

По моему изменившемуся лицу Аня, кажется, поняла, что здесь что-то не так, но куртку взяла и поблагодарила.

— Спасибо. Она очень красивая. Это ее я увидела на берегу, яркую одежду.

— Я поздно подумала, что надо взять что-нибудь менее приметное, — улыбнулась девочка. — А твоя куртка мне как раз подойдет.

— Носи на здоровье, — улыбнулась в ответ Аня.

— Как тебя зовут? — прервал я трогательную сцену зарождения новой женской дружбы.

— Меня Эльвира зовут. Можно просто Эля. А вас?

— Я Аня, а это Филипп, — ответила за меня Аня.

— Филипп? — прыснула девочка. — Впервые встречаю живого Филиппа.

— Звучит, как угроза, — пробурчал я, присаживаясь к костру. — Может, ты расскажешь, что делаешь здесь одна?

— Если честно, — потупилась Эльвира или просто Эля. — Я сбежала из дома.

— Ха, — не удержался я. — Тогда добро пожаловать в наш клуб.

— Клуб? — не поняла она.

— Он шутит, — пояснила Аня, одарив меня недобрым взглядом. — Как ты сюда попала?

— На лодке. Она вон там, в камышах стоит.

— Откуда ты?

— С усадьбы, — равнодушно пожала плечами Эля, словно это все объясняло.

— С какой еще усадьбы?

— Первоцветово.

— Впервые слышу, — сказали мы одновременно с Аней и недоуменно посмотрели друг на друга. Кажется, в тот момент наши мысли сошлись. Какое еще, к лешему, Первоцветово?

— Конечно, не слышали, — рассмеялась Эля. — О ней мало кто слышал.

— Мало кто слышал… — повторила Аня.

— Значит, так, — решил я. Здесь холодно и ветрено. Если никто не против, мы переместимся в местечко потеплее, где и поговорим. Эльвира, ты как?

— А вы далеко живете? — спросила девочка. Удивительно, но она совершенно не боялась нас: двух незнакомых, не очень цивилизованно одетых и, к тому же, вооруженных людей. И вообще странно все это, сама ситуация странная. Да и девочка тоже… На вид ей лет двенадцать, не больше, а ведет себя и говорит она так, словно вдвое старше.

— Недалеко, — ответил я. На противоположном берегу деревенька есть, там и живем.

— В Зуево? — поинтересовалась Эльвира. — Там же только летом люди бывают, зимой никого нет.

— Ну… Это да… Но мы на даче у родственников остановились…

Откуда у ребенка такая информированность? Хотя, если она с усадьбы, о которой мало кто слышал…

— Ладно, я с вами, — девочка оперативно свернула спальник и потащила его к лодке. Я проследовал за ней. В небольшой заводи мерно покачивалось на волнах легкое двухместное суденышко, на корме которого был закреплен небольшой электромотор.

— Я думаю, тебе лучше к нам, — заметил я. — У нас места больше. А лодку твою возьмем на буксир. Я бы предпочел лишний раз не шуметь.

— Да, я понимаю, — кивнула Эльвира. — Я бы тоже не хотела. Пойдем на веслах?

— Слушай, — прямо обратился я. — Сколько тебе лет?

— Девятнадцать, — ответила она.

Наверное, в тот момент у меня было очень глупое выражение лица.

Глава XXII: Эльвира Добренко

— Понимаете, мы давно уже здесь живем, — рассказывала Эльвира. — Уже пятнадцать лет, если я не ошибаюсь.

Мы сидели на кроватях друг напротив друга: с одной стороны я с Аней, с другой — наша новая знакомая. Недоверчивый Агат был временно посажен на цепь. Увидев пса, она удивленно вскинула брови, но ничего не сказала. Я тоже решил подождать с расспросами. Еще успеется.

Глядя на Эльвиру, я чувствовал себя как-то неуютно. Очень тяжело было воспринимать ее как взрослую, но все, кроме внешности говорило о том, что ей действительно девятнадцать лет. Так, на вид, это была обыкновенная девочка, коих можно встретить в каждом дворе: светленькая, курносая, с большими серыми глазами. Только вот эти самые глаза были совсем не детскими. И разговоры тоже.

— Наверное, вы думаете, что я какая-нибудь ненормальная, но это не так. Я не стала бы сбегать из дома абы куда, если бы не обстоятельства. Наверное, стоит рассказать по порядку. Раньше, до переезда сюда, мы с семьей жили в Москве, в маленькой квартирке. Я почти и не помню ее. Вообще, у нас была большая семья: мама, папа и восемь детей.

— Восемь? — не удержавшись, перебил я. — Немало по нашим временам.

— Да, восемь, — кивнула Эльвира. — Тимофей, Андрей с Петром — близнецы, Арсений, Вероника, Григорий, Надежда, ну и я. Я самая старшая. Всем детям имена христианские дали кроме меня, родители потом жалели, что меня назвали не по-христиански. Хотели даже в Елену переименовать, но я воспротивилась… Впрочем, не важно. Когда мне было два года, родились близнецы, Петя и Андрюша. Они росли очень буйными, если не сказать больше. Еще через год родился Тимофей. Конечно же, в квартире стало тесно, и тогда мы уехали из города, сюда. У нас здесь усадьба… Мы ее так называли, хотя сначала это был обычный дом, я помню, как его строили. До войны на этом месте стояла деревня Цветково, но это название не понравилось маме, и тогда мы переименовали ее в Первоцветово. Там строился наш маленький детский рай. Вообще, на природе жить здорово: лес, вода, тишина… Папа всегда говорил, что свежий воздух полезнее городского, тем более, Тимофей родился очень слабеньким. Родители даже боялись, что он не выживет, но все обошлось.

— Подожди минутку, — слишком много информации, я не успевал все переваривать. — Ты говоришь, вы переехали еще пятнадцать лет назад?

— Да, около того, — кивнула Эля.

— Получается, мы с тобой давно уже соседи.

— Получается, так. После дом разобрали и перестроили. Сейчас у нас большой коттедж, прямо возле озера. Постепенно мы так отстроились на участке, что теперь это действительно настоящая усадьба. Большая огороженная территория, много построек, самых разных. Есть конюшня, гараж, домик для прислуги, летний домик, причалы, обсерватория, даже бассейн, в котором можно плавать зимой. А в доме у каждого своя комната, а еще…

— Подожди, подожди… — снова не выдержал я. — Где все это находится?

— Это в Черепитском озере, километрах в десяти отсюда, — пояснила Эльвира. — Там есть большой залив, по берегам которого папа скупил всю землю и благоустроил территорию. Причем, сделал все так, что с воздуха ничего не видно, все закрыто деревьями, а зимой мы натягиваем специальные маскировочные сети.

— А он объяснял, от кого вы прячетесь? — спросил я, с трудом сдерживая ликование в голосе. Андрей оказался прав! Вот она, ниточка, которая, возможно, выведет нас к свету! Вот они, тайные обитатели леса!

— Объяснял, — помрачнела Эльвира. — Но я не хочу говорить.

— Почему ты сбежала? — подала голос Аня. Мне показалось, она до сих пор пребывала в небольшом ступоре после того, как узнала, что девочка, которую она собралась было опекать, на самом деле на три года старше ее. Тут у кого угодно шаблоны порвутся, а у Ани и без того выдался непростой день. А может, она думала обо мне?

— Я сбежала, потому что жить здесь стало невыносимо. Сначала все было хорошо. Про детский рай я не преувеличивала: все, чего бы мы ни пожелали, исполнялось буквально на следующий день, будь то новая игрушка, пианино или учитель французского. Родители в один голос твердили, что в городе нам делать нечего, что мы счастливы и тут. Мы и были счастливы. А вот папа с мамой, кажется, не очень… Теперь я понимаю это. У Нади на втором году стали проявляться симптомы аутизма, затем Гриша родился глухим… К девяти годам у близнецов на фоне постоянных приступов немотивированной агрессии развилась шизофрения. («Ну и семейка, — про себя отметил я. — Просто образец здорового генофонда»). В общем, дети часто болели, поэтому у нас дома постоянно жил врач. Это оборотная сторона нашей счастливой и безбедной жизни. Одна я была здоровой, и родители смотрели на меня, как на лучик света, свою последнюю надежду. Но в двенадцать я неожиданно перестала расти. Гормональное расстройство — и все. Такой я останусь до самой старости.

— Кошмар… — одними губами прошептала Аня.

— Моя болезнь окончательно подломила маму, хотя какое-то время она еще крепилась, старалась не подавать виду. А два года назад от обычного гриппа умер младший, Арсений, у него был слабый иммунитет. И мама не выдержала… Мы похоронили ее через месяц после Арсика…

Эльвира замолчала. Я понимал, что ей тяжело говорить, и не торопил, хотя мне не терпелось слушать дальше. Ведь в моих руках была разгадка! Разгадка, которая сама пришла ко мне в дом! Выручила Аня: пересев к Эле, она обняла ее за плечи. По ее лицу я увидел, как сильно подействовал на нее рассказ. Она ведь тоже пережила потерю. Так мы и просидели с минуту в тишине, Наконец, девушка продолжила:

— После маминых похорон отец стал сам не свой. Его отношение к нам очень изменилось, все тепло куда-то исчезло, а на смену пришла едва ли не ненависть. Наши прихоти по-прежнему исполнялись беспрекословно, но сам он уже не общался с нами, не хотел. Он начал пить, часто уезжал, порой его не было по три-четыре дня. Почти всю старую прислугу разогнали, набрали не пойми кого, как я поняла — по рекомендациям папиных друзей. Иногда к нам в гости приезжали какие-то люди, видимо, те самые друзья. И тогда мы откровенно ему мешаем. Время от времени — как правило, ни с того ни с сего — папа снаряжает нас, якобы в поход. Выделяет людей в охрану и выпроваживает подальше от дома, веля не возвращаться раньше следующего утра. Сначала эти походы были в радость, все-таки, что-то новое, детям интересно. Но на пятый раз мне надоело, а на десятый, когда нас выперли на ночь глядя — я взбунтовалась. Без толку. И ладно бы ночью. Нас могли отправить в лес и зимой, и летом, и в дождь, и в снег. В охрану наняли каких-то уголовников, видимо, тоже по протекции. Раньше у нас работали профессиональные охранники, из агентства, а теперь эти… Иногда они напивались и стреляли по кустам, поднимали тревогу, кричали, что видят людей. Андрей с Петром быстро нашли с ними общий язык. Это были не походы, а праздники безумия: безумные дети, безумные сторожа… Спасает лишь то, что пока еще выгнали не всю прислугу, осталось несколько адекватных людей, кому на нас не наплевать. Они и присматривают за детьми.

Что отец делает в наше отсутствие, я не знаю. Мы стали никому не нужны. Андрей и Петр и раньше сбегали, да так, что их несколько дней поймать не могли — они жили в лесу. А потом нас совсем забросили, и они вообще творят, что хотят. Дома то и дело появляются незнакомые люди: то проститутки, то милиционеры (я заметил, как напряглась Аня), то еще кто-нибудь. Нас шпыняют, как котят. Моя чаша терпения лопнула, когда один из этих уродов начал приставать к Веронике. Я пошла к отцу, но он лишь пожал плечами. И тогда я решила бежать, чтобы выбраться к людям и рассказать о нас. Я понимаю, что не просто так мы безвылазно живем в глуши, не просто так натягиваем зимой маскировочные сетки. Мы прячемся от кого-то. Я мирилась с этим пятнадцать лет… Хватит, надоело. Вчера ночью я украла лодку. Может, если обо всем узнают люди, кто-нибудь нас защитит… На большее мне рассчитывать не приходится.

Я сидел, и слушал, как завороженный. Как многое стало понятно! Люди в лесу, неадекватные стрелки, Лопарев с Рощиным и их «работа», детские фонарики над озером и планомерная кампания по изживанию окрестного народа! Все это ради укрытия одной усадьбы, где живет одна-единственная семья! Но неужели отец этой девочки (девушки, девушки!) — такая важная шишка, что ради сохранения инкогнито готов сжигать целые деревни?

— Эльвира, как зовут твоего отца? — прервал я повисшее молчание.

— Отца? Геннадий Добренко.

— Добренко…

— Да, — кивнула Эля. — Я Эльвира Добренко. А ты знаешь моего отца?

— Впервые слышу о нем. Но фамилия не самая распространенная, можно попробовать навести справки… — я был готов прямо сейчас пойти на озеро звонить Андрею, но вовремя вспомнил, что на телефоне нет денег. Впрочем, сегодня четверг, завтра он должен приехать сам.

— Думаете, он известный человек?

— Вполне возможно. А ты ничего не знаешь про него, кем он работал?

— Нет, — ответила Эльвира. — Он всегда жил с нами, не считая тех случаев, когда начал пропадать после смерти мамы. Я не знаю, работал ли он кем-нибудь до моего рождения, но при мне он не работал точно.

— А чем же он тогда занимался? — удивилась Аня.

— Они с мамой почти все время уделяли нам. Это сейчас ему стало на нас наплевать… А раньше они постоянно были вместе. Мне кажется, они никогда не разлучались, и даже если делали что-то разное, то все равно рядом. Я думаю, он любил ее, но не смог простить нам, что мы испортили им жизнь.

«Интересно, откуда у них тогда столько денег, — размышлял я между делом. — Не иначе он какой-нибудь нефтяной магнат. Но тогда зачем строить себе виллу в русской глубинке, а не, скажем, на Лазурном берегу?»

— Вы поможете мне?

Вопрос застал меня врасплох. С одной стороны, выходит, что мы с этой девочкой сейчас союзники, так как хотим одного — разоблачения. Но с другой стороны, едва ли она знает про махинации своего папы с землей и про то, какой ценой он превращает здешний край в свою вотчину. И где гарантия, что, узнав, она по-прежнему будет тверда в своем решении донести на родителя в компетентные органы? Таким образом, возникает закономерный вопрос: а стоит ли ей все это рассказывать?

— Помочь тебе… — я еще колебался, но заглянув в эти чистые искренние глаза, глаза человека, который, как на духу, поведал о своих бедах первым встречным и попросил помощи… Нет, я не мог ее обманывать. — Хорошо, мы готовы помочь тебе (Аня вскинулась было, но я жестом остановил ее порыв), но только после того, как ты выслушаешь меня. Приготовься, рассказ будет долгим, и, когда я закончу, возможно, ты уже не станешь просить у нас помощи. Начнем, пожалуй, вот с чего: что тебе известно о пожарах в окрестностях?

Только под утро я смог уснуть. Водоворот мыслей кружил меня в своих неласковых объятиях, не отпуская ни на миг, без единого шанса забыться. Эльвира была так поражена услышанным, что не могла вымолвить и слова, а потом попросила дать ей время до утра. Ее можно было понять. Но что же делать дальше? Что делать с Эльвирой, с ее отцом, с Аней? Аня… Когда я пожелал ей спокойной ночи, она не ответила. Похоже, сегодня между нами все закончилось, так и не начавшись. Что ж, наверное, это к лучшему.

— Зачем вам был нужен прожектор? — спросил я, когда Эльвира подтвердила, что именно их я видел той ночью, когда погибла родительница Агата.

— Вероника просит брать его с собой, — ответила девушка похожая на ребенка. — Один раз Степан Аркадьевич — начальник охраны — взял его шутки ради, повеселить детей, и ей так понравилось, что теперь мы берем его в каждый поход. Степан Аркадьевич хороший, он ворчит, но уступает. Вероника говорит, что когда луч светит вверх, то Бог видит нас с неба и не допускает, чтобы случилось злое.

— Ты в это веришь?

— Верю. Ведь Бог не позволил им причинить тебе вред. А еще он подарил тебе друга, твою собаку. Наверное, он считает, что ты идешь правильным путем.

Глава XXIII: Игра в открытую

Утром Эльвира встала и, как ни в чем не бывало, начала помогать Ане с завтраком. Я в приготовлениях не участвовал, предпочтя работе руками работу головой. Когда Аня позвала за стол, у меня уже сложилась определенная картина. Но сначала свое слово должна сказать гостья.

— Я совершенно запуталась, — призналась Эля. — Вчера я была полна решимости положить конец всему, что происходит в усадьбе, и, в том числе, нашей изоляции. Но после твоего рассказа, Филипп, я не знаю… Я могу навредить своему отцу.

Понятно. Еще одна любящая родственница. Одна боится за брата, а теперь вот эта — за отца. Я, конечно, все понимаю, но на кой тогда вы взялись помогать мне?

Вслух я, конечно же, сказал совершенно другое.

— Ты в своем праве, Эльвира, и лично я не могу тебя осуждать — Аня кивнула, подтверждая солидарность со мной в данном вопросе. — Ты вернешься домой?

— Нет, не вернусь. Сначала я хотела бы попробовать во всем разобраться сама. Если вы не против, — мы дружно помотали головами, показывая, что нет, не против. — Тогда я могу пожить у вас пару дней?

— Это без проблем, — ответил я. — Но разве тебя не будут искать?

— Будут, — нахмурилась Эля. — Но меня в любом случае стали бы искать, в том числе и в Зуево, неизбежно. Если я буду с вами, вам не причинят вреда.

— Зашибись…

Черт, об этом следовало подумать сразу. Разумеется, если в поисках беглеца будут участвовать местные, то первым делом они прочешут населенные пункты. Получается, у нас очень мало времени.

— С чего начнем? — мрачно поинтересовалась Аня. — Кажется, она даже раньше меня поняла, чем чревато обнаружение нашего убежища. Мне придется уехать.

— Я хотела бы посмотреть котлован, про который ты рассказывал вчера, — Эля, к счастью, ничего не знала о нашей местной «Санта-Барбаре», поэтому, получив согласие, не на шутку воодушевилась. — Он ведь в Непадовичах находится?

— Да, именно там, — ответил я. — А почему он тебя заинтересовал?

— Я практически не выходила за границы усадьбы, поэтому не так много знаю про местную жизнь. Но вот о Непадовичах слышала кое-что: папа мне рассказывал, что там есть колодец без дна.

— Без дна?

— Да ладно? — вмешалась Аня. — Я думала, это вымысел.

Похоже, один я был не в курсе.

— Нет, не вымысел, папа не стал бы врать, — парировала Эльвира.

— Глупости какие…

— Почему ты думаешь, что глупости?

— Потому что… как такое возможно? — не унималась Аня. — Это только в кино бывает. Бездонный колодец!

— Видимо, существуют подобные природные аномалии. Откуда мне знать, как такое возможно? Я не геолог, — Эльвира, кажется, растерялась перед внезапным напором своей новой подруги.

— Так, стоп машина! — уже не выдержал я. — Докладываем по порядку. Эля, что за колодец?

— Колодец… — Эля настороженно посмотрела на Аню, но та послушно замолчала. — Папа говорил мне, что в детстве они боялись ходить к бездонному колодцу, потому что, упав туда, уже не выберешься.

— Твой папа из этих мест? — удился я.

— Ну да. Когда он был маленьким, то каждое лето приезжал сюда отдыхать.

— Хорошо, продолжай.

— Так вот, якобы на месте, где стоял колодец, в земной коре имелась глубокая впадина. Иногда в сухое лето вода уходила, и ребята тогда светили фонарями вниз, но дна не видели, только бесконечные стены, обрывающиеся пустотой.

— Это называется карстовый колодец или воронка, — блеснул я почерпнутыми в Интернете познаниями, заслужив удивленно-уважительный взгляд обеих дам.

— Однажды вода так и не вернулась, — продолжила Эля. — И тогда жители заделали вход, чтобы никто не провалился, и оставили его. Но, по словам папы, дети потом еще долгое время боялись подходить к бездонному колодцу, так как оттуда по ночам вылезали призраки.

— Интересная история… — я задумчиво поскреб небритый подбородок. — Я ведь тоже не одно лето здесь провел, но о колодце этом слыхом не слыхивал.

— Так ведь все это намного раньше происходило, лет тридцать назад, — пожала плечами Эля.

— Раньше здесь мои старшие брат и сестра отдыхали со своей компанией, а до них — еще ребята, например, мамы моих друзей Макса Куликова и Вити Мазина.

— Я не знаю…

— Зато я кое-что знаю, — сказала Аня. — Не могу сказать, правда ли то, что рассказывал Эльвире ее папа, но котлован находится точно на том месте, где раньше стоял старый колодец. Я сначала и думать об этом не думала, когда мы с тобой туда ходили, а теперь вспомнила. Там на земле лежал большой деревянный щит. Когда я спрашивала про него дядю Матвея, он отвечал: «Это колодец, к нему не подходи, провалишься». А еще помнишь, я говорила про сгоревшую машину в кустах, которая потом пропала? Возможно, ее скинули в котлован, чтобы проверить, докопались ли они до шахты. А еще дядя Матвей говорил мне, что…

— Я все понял… — приятно, когда тебя осеняют умные мысли. Но очень неприятно, если от мыслей этих спина покрывается мурашками. — Разрытые ямы в лесу… От них до котлована всего метров пятьсот. Бездонный колодец… Идеальный тайник, где никто никогда ничего не найдет. Никаких улик. Так, мне нужны крюк и веревка.

Час спустя мы вчетвером выдвинулись по направлению к Непадовичам. Агат гордо возглавлял шествие. Погода портилась: небо заволокло тучами, сильный ветер, проносясь сквозь ряды голых деревьев, бил в глаза. К моему поясу был привязан тридцатиметровый моток веревки с импровизированной кошкой на конце. Кошку я наспех скрутил из куска стальной проволоки.

Настроение было так себе, особенно при мысли, что моя теория окажется верной. Впрочем, если котлован и вправду является карстовой воронкой, едва ли мы что-нибудь найдем: все уже надежно сокрыто в глубине земных недр.

Чтобы как-то отвлечься от недобрых мыслей, я заговорил с Эльвирой.

— Кажется, не сегодня-завтра пойдет снег, — заметил я, прибавив шаг, чтобы поскорее проскочить прогалину, где ветер был особенно силен.

— Да, — ответила Эля, кутаясь в подаренную Аней куртку. — Осень выдалась очень теплой, но она уже подходит к концу.

— Как вы проводите зимы?

— Раньше мы с отцом часто ходили на лыжах по лесу, катались на коньках — у нас прямо на территории усадьбы есть небольшой искусственный водоем. Для детей строили горки и ледовые городки. А по вечерам собирались в зале у камина. Последние два года ничего этого нет. Да и я выросла, хотя по мне не скажешь, — она грустно улыбнулась. — У меня уже немного другие интересы: нужно думать об учебе, о дальнейшей жизни, о собственной семье.

— Ты хочешь в город?

— Я не хочу всю жизнь жить в лесу. Я училась в домашних условиях, родители нанимали педагогов. Но теперь, если я хочу получить хорошее образование и в дальнейшем жить самостоятельно, мне нужно поступать в вуз, — она помолчала немного, потом добавила. — Людям трудно это объяснить, но я уже не ребенок.

— А твои братья и сестры?

— Для этого я и хочу учиться: чтобы стать самостоятельной и иметь возможность заботиться о них. Да, мы все не совсем здоровые, но мы не уроды какие-нибудь или калеки. Тима любит мастерить, разбирается в черчении, Надя хорошо рисует — среди нас есть одаренные люди, которые не пропадут. А об Эдике и Веронике мы позаботимся. Только близнецы меня пугают: они неуправляемые, иногда откровенно злые, и, если честно, я их боюсь.

— Может, это у них переходный возраст такой, потом перебесятся, — я хотел хоть как-нибудь приободрить Эльвиру. Что ни говори, на ее долю выпали такие испытания, какие мне и не снились. Невольно забываешь о том, насколько ты, по сути, счастливый человек, пока не встретишь кого-либо много несчастнее себя. Но Эля не сдавалась, и ее порыв поистине заслуживал уважения.

— А что у вас с Аней?

— В смысле? — я невольно обернулся, но Аня была шагах в двадцати позади и слышать нас не могла.

— Ты ведь нравишься ей.

— Да, я знаю… — говорить на эту тему как-то не хотелось, пусть даже сама Эля была со мной предельно откровенна. — Но едва ли у нас что-нибудь получится.

— Почему? Она хорошая.

— Да, Аня замечательная… Но я женат.

— Ааа…

— У нас ничего не было, — Эльвира смотрела осуждающе, и я зачем-то начал оправдываться. — С Аней ничего не было. Мы просто живем вместе.

— Да, — раздался за спиной громкий голос Ани, от которого я невольно вздрогнул. — Мы просто живем вместе. Ничего нет.

Она обогнала нас и первой вышла на опушку, за которой начиналась заброшенная деревня. Показались дома, сараи…

— А где котлован? — удивился я. — Его нет.

Котлован, впрочем, оказался на месте. Исчезли только окружавшие яму кучи вырытой земли. Видимо, кто-то постарался, избавить водоем от признаков искусственного происхождения.

— Землю скинули прямо вниз, чтобы не вывозить, — предположила Аня.

— Да, это самое логичное объяснение… — рассеянно ответил я. Получается, мы зря сюда пришли. После того, как по склонам земляной чаши прокатились сотни тонн породы, искать что-либо в мутной воде стало совершенно бессмысленным: возможные улики сгинули в воронке.

Я уже собрался было дать сигнал в обратную дорогу, как ухо уловило шум двигателя, и, прежде чем я успел, что-либо сообразить, на лесной дороге показался полицейский «уазик». Агат залился таким злобным лаем, какого я от него еще не слышал.

— Фу, — приказал я, и пес тотчас умолк. Бежать было поздно, да и куда? Кругом открытое пространство. Девушки, как завороженные, смотрели на медленно приближающийся автомобиль.

— Миша… — чуть слышно произнесла Аня.

«Уазик» остановился в трех шагах от нас, и из кабины с ленивым видом вышел мой недавний знакомый и Анин давний родственник, лейтенант Михаил Рощин. Один. А где же верный друг и негласный начальник Сережа Лопарев?

— Вот вы где. А я уж в Зуево ехал, да на повороте свежие следы увидел и решил сначала сюда заскочить. Не ошибся!

— Миша, что ты здесь делаешь? — спросила Аня.

— Могу у тебя спросить то же самое, сестренка — ответил он. — Как бабушка в Полоцке поживает? Или уже не поживает? Или это (кивок в мою сторону) наша новая бабушка?

— Не твое дело.

— Да нет, мое, — скривился лейтенант. — Вот как ты, сестра сотрудника полиции, могла снюхаться с человеком, подозреваемом в совершении преступлений?

— Неуместная ирония, — пора бы и мне вякнуть что-нибудь многозначительное. — Ты за мной приехал или за кем?

— Сдался ты мне, — Рощин дернул головой. — Если бы понадобилось, ты давно уже давал бы показания у нас в отделении. Думаешь, ты прям такой неуловимый Джо? И никто не знает, где ты прячешься?

Еще десять минут назад я был в этом свято уверен, но теперь лучше промолчать: когда молчишь, проще сойти за умного.

— Вы приехали за мной, Михаил? — подала голос Эльвира.

Рощин перестал сверлить меня взглядом и повернулся к ней.

— Да, Эля. Отец волнуется.

— Понятно… — кивнула девушка. — Но я никуда не поеду.

— Он сказал, что если ты откажешься, мы имеем право привезти тебя силой.

— Тогда у меня нет выбора.

— Так ты поедешь со мной?

— Поеду.

— Подождите, — встрял таки я. — Она не поедет с тобой, она не хочет.

— И кто мне помешает? Ты? Да ты до сих пор жив-здоров только благодаря мне. Это я попросил Геннадия Романовича не говорить Сереге, что ты живешь с моей сестрой в Зуево. Твое счастье, что я узнал об этом раньше него. Так что захлопнись и сиди здесь, пока разрешают, а на Новый год катись к жене домой елочку наряжать. Шкура цела будет, если Сереге на глаза не попадешься. Сестру я тоже забираю.

— Аню? — только и смог вымолвить я.

— У меня одна сестра, идиот. И она поедет со мной. Домой.

Я беспомощно посмотрел на Аню, но та лишь молча кивнула, не глядя в мою сторону. Все вопросы вмиг стали бессмысленными.

— Понятно…

— Очень хорошо, — удовлетворенно произнес Михаил. — Девочки, давайте в машину.

Аня посмотрела на меня не то осуждающе, не то сожалеюще, и, не попрощавшись, села на переднее сиденье. Я думал, что Эльвира последует за ней, но она подошла ко мне.

— До свидания, Филипп, — сказала она, глядя на меня снизу вверх. — Думаю, мы еще увидимся. Не переживай за Аню, ей не навредят. Я прослежу.

— Спасибо, Эля. Мне очень приятно, что я познакомился с тобой, — только и смог ответить я.

— И мне очень приятно, что я встретила тебя. Ты хороший. И ты обязательно во всем разберешься. И в себе тоже.

Она села в машину. Мы с Рощиным остались вдвоем.

— Я повторяю: сиди в Зуево, и тебя никто не тронет. Но если сунешься, куда не просят — тебе не жить. Да, и если ты думаешь, что сможешь переждать здесь, а потом побежать жаловаться в органы, то ты ошибаешься. Ее папа (поворот головой сторону машины) — птичка слишком высокого полета, такие так просто не падают. Учти это.

— Что ж его тогда охраняют уголовники с дробовиками да продажные менты, если он весь из себя такой высотный? — не удержался я. Хотелось напоследок сказать что-нибудь обидное.

— Я сказал. Полезешь — уже не вылезешь, — с этими словами лейтенант сел в машину, и они тронулись. В нос ударил запах бензина.

— Ага… Сдался мне ваш Добренко… — сказал я вслед уезжающему автомобилю и закашлялся от дыма из выхлопной трубы. — Сходил бы он… в одно место.

Я сел на валявшийся неподалеку булыжник и едва не заплакал. Так погано себя не ощущал, наверное, еще никогда. Хотелось нырнуть в этот проклятый котлован, найти дыру в его дне и заползти поглубже, туда, где холод и мрак, чтобы никого не видеть и не слышать. Полтора месяца я пытался разгадать тайну этого места. Какая работа была проделана, сколько километров пройдено по лесам и дорогам, сколько опасностей довелось пережить! И вот теперь мне сообщили, что все мои поиски были сродни игре младенца в песочнице, за которым внимательно наблюдают бдительные взрослые. Конечно, как я мог хоть на секунду предположить, что для кого-то станет тайной истинное местонахождение беглой офисной планктонины! Я еще должен сказать спасибо этому Рощину, что б ему до пенсии на одну зарплату жить, что он не сдал меня своему корешу. И Аня… Он Аню защищал, а не меня…

Плевать. Теперь уже на все плевать. Что мне здесь делать? Ждать еще месяц? Да пошли они все к черту! И этот неведомый Добренко со своей цирковой семейкой. И Аня, у которой я, видите ли, первый настоящий мужчина в жизни… Хреновая жизнь, ничего не скажешь, если она меня настоящим мужчиной назвала. И Лопарев тоже пусть к черту катится в орган… Во внутренний. На пару с дружком. Всех перечислил? Ах, да, и Андрей со своим Зуево тоже может быть свободен… Андрей! Он же должен приехать сегодня!

Я вскочил на ноги, вместе со мной подорвался верный Агат, до того лежавший рядом и терпеливо ждавший, когда же хозяин изволит оторвать свой зад от холодного камня. Казалось, я просидел всего минут пятнадцать, но затекшее и замерзшее тело сообщило, что, на самом деле, гораздо дольше. Так и почки застудить недолго! Форсированным темпом двинулись в обратный путь, и, все равно, когда я вышел к Зуево, уже начало темнеть.

Но в деревне меня поджидал отнюдь не Андрей.

Их было двое, и они стояли напротив первого дома, возле которого я когда-то поймал Аню. Один повыше, другой пониже. Увидев меня, они тут же двинулись навстречу, а я, второй раз за день застигнутый врасплох, мысленно махнул на все рукой: будь, что будет. Ну, чем вы меня удивите? Агат несколько раз гавкнул, но замолчал, едва я положил руку ему на загривок.

Они приближались, и чем отчетливее становились их лица, тем меньше я верил собственным глазам. Тени прошлого, далекого… и незабываемого.

— Ну, привет, Робинзон, — тот, что повыше, кудрявый, светловолосый и в очках, протянул мне руку.

— Кажется, он нас не узнает, — заметил второй, увидев мою реакцию, которую можно было описать одним лишь словом — шок.

Передо мной во плоти стояли друзья моего детства: Виктор Мазин и Максим Куликов.

Глава XXIV: «Как в старые добрые времена»

— Я даже не буду спрашивать, откуда вы здесь, ребята, — говорил я, пока мы шли к дому. — Потому что до сих пор не верю.

— А чего тут спрашивать, — Витька кивнул на припаркованный у входа во двор внедорожник. — Узнаешь?

Конечно, узнаю. А где хозяин?

— Все так изменилось, — Макс смотрел по сторонам с таким видом, словно впервые попал сюда. — Я ходил к своему дому, так он зарос по самую крышу! Даже до двери продраться не смог. Ты видел?

— А наш дом в порядке, — отвечал ему Витя. — И вообще, Максимка, надо чаще приезжать в родные места, тогда не будешь ходить с открытым ртом. Закрой рот, говорю, еще залетит чего-нибудь!

Ребята обступили меня с двух сторон и не замолкали ни на секунду.

— Фил, а ты на озере был? Как оно, пляж совсем зарос?

— А ты видел, что ваша лодка еще целая?

— Я ни разу не был в Зуево осенью.

— О, я, кстати, тоже.

— Так, народ, не шумите, дайте мне опомниться хоть! — я проследовал мимо джипа и через калитку вошел во двор.

Ага, вот и хозяин машины. Стоит на крыльце, улыбается.

— Ну что, как в старые добрые времена? — поприветствовал меня Андрей. — Чем обрадуешь, братан?

— Да как тебе сказать…

— Скажи, как есть?

— Как есть, ты и сам знаешь. Ртом. А вообще, пошли в дом.

— Хм… — Андрея так просто не обескуражить. — А где твоя дама? Ты нас познакомишь, наконец?

— Дама? — заинтересовался Макс. Он был ниже всех, но зато с усами и бородой, как у Д'Артаньяна, и слыл любителем слабого пола.

— Да, наш Фил обзавелся дамой, которую скрывает не только от жены, но и от друзей, — голосом телеведущего-разоблачителя известил всех Андрей.

— Ого… — Витька удивленно вскинул белесые брови. — А мы им тут не будем мешать?

— Андрюх, ты не рассказывал нам про даму, — упрекнул Макс.

— Я думал, от первоисточника вам будет интереснее услышать.

— Так, хватит! — поднявшееся было настроение снова испортилось. — Нет тут никакой дамы. Уехала. И вообще, вы многого не знаете еще. Пойдемте в дом. Я замерз.

Час спустя Андрей уже не улыбался, а сидел и с озабоченным видом морщил лоб: думал. Я загрузил его под самый потолок, без лишних предисловий вывалив все, что стало известно за последнее время. Пока же можно спокойно поговорить с друзьями.

— Нам Андрюха рассказал, чем ты тут занимаешься, — ответил Максим на так и не заданный на улице вопрос. — Он ведь звонил нам несколько раз: то про землю спрашивал, то про жителей местных, кого мы помним и родители наши. Мне интересно стало, к чему такие вопросы. Сначала он отнекивался, отшучивался, но потом собрал нас по видеосвязи и все рассказал: и про тебя, и про чертовщину, что здесь творится.

— Конечно, мы вправе знать, — добавил Витька. — Нам не наплевать, мы здесь тоже, считай, все детство провели, даже больше тебя.

— Да, мы взяли отпуска и прикатили, чтобы тебе не скучно было.

— Спасибо, ребята, — только и мог ответить я. — Я рад, что вы приехали, хотя, в последнее время здесь небезопасно.

— Но ты ведь как-то обитал здесь, и, вроде бы, живой, — Витька откупорил пиво. — И даже от одиночества не сильно страдал, как мы поняли.

— Да, так ты расскажешь, что за дама-то? — если Максиму что-то взбрело в голову, то он не успокоится. — Где ты ее нашел?

— Это долгая история… — хотел было «слиться» я, но Макс не унимался, поэтому пришлось уступить и вкратце поведать об Ане и обо всем, что между нами было. Точнее, о том, чего между нами не было.

Рассказ друзей впечатлил.

— Так вот оно что… А она хоть красивая?

— Макс, имей совесть!

— А что? Откуда такое смущение? Фил, ты, как школьник прям! Или перечитал французских романов?

— Он «Анжелику» читал, мне Андрей говорил! — радостно сообщил Витька, после чего оба воззрились на меня, словно ожидая подробностей.

— Господа, я бы вас попросил…

— Ого, уже господа! Слушаем вас, милорд.

— Да пошли вы!

— Так, ребята… — вмешался Андрей, похоже, до чего-то додумавшийся. — Мне кажется, у нас есть вопросы поважнее любовных дел и литературных предпочтений нашего дорогого Фила.

Признаться, в тот момент я был с ним полностью согласен.

— И с чего мы начнем? — поинтересовался Виктор.

— Начнем мы вот с чего. Суммируя всю имеющуюся у нас информацию, можно сделать однозначный вывод: этот Добренко, про которого рассказал Фил, нам не по зубам. Значит, на него нужно натравить кого-то равносильного.

— У тебя есть знакомые олигархи? — озадаченно поинтересовался Макс, наконец-то оставив меня в покое. — Или министры?

— Нет ни тех, ни других. Зато есть кое-какие идеи… Но первым делом нам нужно увидеть воочию эту самую усадьбу Первоцветово. Дальше посмотрим по результатам. Это возможно?

— Думаю, возможно, — ответил я. — По рассказам Эльвиры, народу там трется, как на почте в день получения пенсии… Ну, на русской почте, я не знаю, как у вас. Значит, не такая уж эта усадьба и секретная. Просто закрытая для посторонних. Но имеются и минусы: в чужаков там стреляют, не задумываясь. Информация — сто процентов.

— Да, хотелось бы как-нибудь без стрельбы… — Витя согласно кивнул в ответ. Странно, раньше он в нашей шайке был самым безбашенным. Видимо, недавнее отцовство сказывается.

— Зачем тебе вообще смотреть на нее? Мы же примерно знаем, где она находится, что еще нужно? — не понимал я.

— А затем. Где гарантия, что твоя Эльвира не насвистела тебе по ушам? — Андрей пристально посмотрел на меня. — Ты, конечно, хорошо разбираешься в людях, этого у тебя не отнять — говорю безо всякой иронии. Но все же? Если я буду просить помощи у людей, я не имею права вводить их в заблуждение.

— Я понял, — что ж, раз надо, значит, сплаваем и посмотрим. — Когда выступаем?

— Завтра утром.

— Решено.

Мы еще долго сидели и строили планы, изучали карты, выдвигали предположения, гипотезы. Затем вспоминали детство: игры, походы, тайны, мечты. Вспомнили, как улепетывали по лесу от случайно найденной медвежьей берлоги, думая, что внутри сидит медведь, да так бежали, что Макс по дороге потерял обе сандалии. Как Витька чуть не лишил себя способности к деторождению, когда решил вскрыть невзорвавшуюся самодельную шашку, разрубив ее топором. Как Андрей залез на дерево и крикнул: «Рубите!» — а Витя, не долго думая, взял и на самом деле подрубил ствол, и Андрей, матерясь, улетел в малиновые кусты.

Да, нам было, что вспомнить. Прокручивая назад события давно минувших дней, я не перестаю удивляться, как мы умудрились вырасти, не поубивав друг друга и не убившись самостоятельно в наших порой далеко не безобидных играх. Сколько мы взрывали всякой дряни, в том числе и самодельной! Сколько раз шутили друг над другом, да так, что порой сам шутник чудом избегал суровой расправы со стороны своих жертв! А несчастные туристы, которые имели неосторожность искать себе приюта у наших берегов! Мы объявляли им священные войны и не отступали до конца, до тех пор, пока захватчики, осознав свою ошибку, позорно не ретировались искать себе другое место для стоянки. Это были незабываемые победы.

Но мы не просто уцелели в круговороте беспощадных детских забав. Мы выросли, мы изменились до неузнаваемости. Виктор стал предпринимателем (дела, правда, пока шли не очень хорошо), женился, стал отцом и души не чаял в своем маленьком сыне. Максим работает инженером на железной дороге, путешествует по стране и наслаждается жизнью. Андрей — успешный программист с замечательными перспективами. Он, правда, пока холост, но какие его годы. А я… Ну, про меня вы и так все знаете. И все же, несмотря на все перемены в жизни, спустя двенадцать лет мы собрались все вместе, снова объединенные общей целью.

Значит, скучать не придется.

Утром, когда все еще спали, я тихонько поднялся с кровати, оделся и, прихватив телефон Андрея (с предварительного согласия последнего), пошел к озеру. Неугомонный Агат увязался за мной.

Стояли предрассветные сумерки. День, похоже, будет солнечным, но в воздухе уже отчетливо чувствуется лед. Мы пошлепали по лужам мимо старых заброшенных домов, вдыхая запахи поздней осени. Вообще, я не люблю ноябрь. Мне кажется, нет более унылого и беспросветного месяца, когда тебя окружает одна лишь промозглая серость, которая, кажется, вот-вот заберется внутрь и поселится там навсегда. Но этот ноябрь был не таким. Этот ноябрь я не забуду никогда. И не потому, что он выдался на редкость теплым. Просто он выдался таким, какого никогда не было и больше никогда не будет в моей жизни.

А послезавтра уже зима.

Продолжительные гудки в трубке, звуки набираемого номера. Голос, приглушенный расстоянием, но такой знакомый и близкий:

— Алло?

— Вера, это я!

— Филипп?

— Да! Я не мог тебе позвонить, сидел без денег, но вот приехал Андрей…

— Без денег… А я тебе звонила, ты был недоступен… Я думала, ты не хочешь со мной разговаривать. А ты без денег…

— Вообще-то, — напомнил я строгим голосом. — Это ты со мной разговаривать не хотела. И трубку не брала.

— Прости… Я вспылила. Я переживаю, как ты там, уже хотела ехать к тебе…

— И ты прости. Мне нужно кое-что тебе рассказать. Кое-что очень важное. Тебе нельзя сейчас ко мне. Но я скоро уже вернусь…

Когда холодное осеннее солнце поднялось над горизонтом, подтянулись проснувшиеся ребята. Мы с Агатом расположились на давешней лавке и завтракали поджаренным на костре хлебом. Увидев нашу трапезу, Витя укоризненно покачал головой.

— Ты чего это от коллектива отбиваешься? Одичал?

— Кто тебе такое сказал? — я с вызовом посмотрел на него, не переставая жевать.

— Я сказал, — с этими словами Витька плюхнул на лавку рюкзак, из которого ощутимо потянуло чем-то вкусненьким.

— Сосиски? — недоверчиво спросил я.

— Да здравствует цивилизация! — громко провозгласил Макс.

Такого замечательного завтрака у меня не было уже давно.

Глава XXV: В двух шагах

Два часа спустя к неширокому проливу, разделявшему Вальковское и Черепитское озера, подошла старая синяя лодка, приводимая в движение небольшим электромотором. В ней удобно расположились четыре человека. Немного покрутившись возле камышей, лодка скрылась в прибрежных зарослях, но спустя пару минут показалась снова, правда, пассажиров в ней стало вдвое меньше. Дав еще один небольшой круг, она пошла прочь от берега.

Мотор был позаимствован у оставшейся бесхозной лодки Эльвиры Добренко, что было очень кстати — грести пришлось бы немало. К тому же, новинка оказалась весьма тихой, что также было нам на руку. А вообще, незадолго до высадки мы едва не передрались, решая, кому сходить на берег, а кому оставаться. В итоге тянули жребий. Повезло Максу, что никого не удивило, так как ему всегда феноменально везло в играх, где присутствовал элемент случайности, а также мне. Мы договорились, что Витя с Андреем будут неторопливо крейсировать вдоль берега, время от времени заходя в бухточку, чтобы подобрать нас. Поскольку емкость аккумулятора была ограниченной, предполагалось, что дальше они будут двигаться на веслах. Собственно, поэтому никто и не хотел оставаться.

Само место высадки было выбрано не случайно: по описаниям берега, данным Эльвирой, а также с помощью старых советских карт, которые Андрей одолжил у отца, мы с высокой степенью вероятности вычислили местоположение усадьбы. Кроме того, именно на стыке озер находилась упомянутая Элей деревня Цветково, разоренная и покинутая жителями еще в сорок втором году. Так что, теперь мы искали не вслепую и имели все основания рассчитывать на успех.

— Ну, с богом.

— Да, без него сейчас никак. Но лучше бы вместо бога был пулемет.

— Тебе мало того, что дали? Уверяю, с богом, но без пулемета гораздо лучше, чем без того и без другого.

Макс был вооружен одноствольным пятизарядным охотничьим ружьем шестнадцатого калибра. Ружье принадлежало Витьке, но, поскольку патронов к двустволке Андрей так и не привез, пришлось поменяться. Двустволка осталась в лодке. На всякий случай. У меня с собой был верный травмат, уже дважды оказавшийся весьма полезным.

План действий был следующим: продвинуться как можно дальше вглубь вражеской территории, по пути производя рекогносцировку местности. Задачей минимум ставилось определить существование усадьбы как таковой, задачей максимум — приблизиться на достаточное расстояние и сделать фотографии. Но на такую удачу мы не рассчитывали, поэтому хорошо, если просто получится что-нибудь найти.

Однако не успели мы с Максом толком углубиться в лес, как наткнулись на колючую проволоку. Круто, уже что-то нашли! Находка, кстати, знаковая и вполне логичная: тот, кто печется о своей неприкосновенности, вряд ли ограничится одними лишь маскировочными сетками на деревьях.

— Выходит, наши предположения оказались верными… — Макс задумчиво потрогал ногой шипастую стальную нить.

— Да, — отозвался я. — Усадьба где-то рядом. Только зря ты ноги суешь — вдруг она под напряжением? Пойдем поищем, где можно пролезть.

Однако, пройдя вдоль ограды метров пятьсот, прорех в ней мы так и не нашли. Пришлось вернуться немного назад и перелезть поверху, придавив проволоку валявшимся поблизости сухим бревном. Старались не шуметь, и не зря: преодолев препятствие, мы почти сразу же увидели людей.

Люди, впрочем, нас не видели, ибо были заняты тем, что, вооружившись граблями и тачками, сгребали и свозили в большие кучи опавшую листву. Мы притаились за деревьями: дальше пути не было.

— Придется ждать, — одними губами произнес Макс. Я кивнул в ответ.

Осторожно выглядывая из своего укрытия, я обратил внимание, что сразу за колючей проволокой шла неширокая полоса кустарника (в которой, собственно, проволока и была спрятана), а за ней начиналось что-то вроде парка: все кусты и молодая поросль были аккуратно удалены, оставлены только большие деревья. Вокруг них и суетились неизвестные труженики, собирая не только листву, но и упавшие сухие ветки. Таким образом, мы расположились на самой границе «благоустроенной» территории.

Люди (их было трое) работали еще минут двадцать, после чего, побросав инструмент, ушли, видимо, на обед. Невдалеке, полускрытые стволами деревьев, виднелись одно- и двухэтажные деревянные постройки.

— Дальше опасно идти, — заметил я, едва стало возможным говорить. — Мы рискуем оставить их в тылу.

— Ты, кстати, не думал о том, что здесь могут быть камеры? — на Макса первая же встреча с чужаками, кажется, произвела впечатление. Ну да, ему в новинку, это я уже привыкший.

— Они наверняка есть. Предлагаю вернуться к лодке и прийти снова, когда стемнеет.

— Окей.

Мы хотели уже дать задний ход, как вдруг сзади, практически с той стороны, откуда мы пришли, послышались голоса людей.

— Черт… Куда?..

— К листьям! — и вот мы уже несемся во весь опор в направлении спасительных куч. Пятьдесят метров преодолены за считанные секунды, еще пара мгновений на то, чтобы нырнуть в листву, присыпаться сверху и стать полностью невидимм для посторонних глаз.

— Уфф… Успели.

— Тсс…

Аккуратным движением головы стряхнув с глаза прилипший осиновый листик, я обрел возможность видеть. На поляну вышли двое. Оба в охотничьей экипировке и с ружьями за плечами. Добычи с собой нет. Идут спокойно, размеренно, беседуют о чем-то, но слов не разобрать. Хотя, нет, вот они приблизились, теперь слышно.

— Значит, Степаркадич, решил на покой?

— Да, Кирюх, пора.

— Да ладно! Вы так говорите, словно совсем уже старик.

— Не старик. Но устал я. Вроде, и на природе живем, а нервов на все не хватает. Особенно с нашим хозяином.

— Да уж… Геннадий Романович совсем не тот, что прежде.

— Не то слово… — отозвался Степан Аркадьевич, по голосу и имени опознанный мной как начальник психованного стрелка Вадима. — Каким сбродом сейчас приходится руководить… Сил никаких нет.

— Жалко, конечно, — ответил второй, которого назвали Кирюхой. — Мы с вами бок о бок, считай, три года проработали.

— Это ты здесь всего три года. А я четырнадцать лет уже. А что нажил? Только хронический бронхит.

— Жалеете потраченных лет?

— Потраченных лет не жалею. А вот детей жалко. Что им тут приходится терпеть… Будь моя воля, давно бы забрал их отсюда. Как Лидка померла, так житья и не стало.

— Детей жалко… — пробормотал Кирилл. — Но только не этих двоих, одинаковых. Им я бы собственными руками бошки пооткручивал.

— Не говори так, — строго внушил собеседнику Степан Александрович. — Они тоже дети, и тоже несчастны.

Они прошли мимо, продолжая беседовать, пока не скрылись за деревьями. Я хотел было встать, но лежавший рядом Макс прошипел на ухо: «Не торопись». Я замер, прислушался — и точно, шаги! Неужели рабочие? Быстро у них обед закончился… Придется ждать темноты прямо здесь, в куче. Надеюсь, они не будут тыкать в нее вилами?

Но это оказались не рабочие, это возвращался Степан Александрович. И шел он снова мимо нас. А нет, ошибочка вышла: не мимо.

— Значит так, клоуны. Вылезаем из дерьма на свет божий и идем за мной. Без лишних вопросов.

Я тихонько повернул голову. Человеческая фигура нависала аккурат над нами.

— Я думал, тебя информировали о том, чем грозит излишнее любопытство, — отчитывал меня начальник охраны усадьбы Первоцветово.

— Информировали… — глухо отозвался я.

Мы стояли возле колючей проволоки, прямо напротив нашей импровизированной «переправы». Свое имя и должность Степан Аркадьевич сообщил нам сразу, а вот дальше начались встречные вопросы, сопровождаемые головомойкой.

— Ваша работа? — мозолистый палец указал на поврежденную ограду.

— Угу…

— Угу… Ну вы и кретины. Вам повезло, что Кирилл ничего не заметил: ни вашего бревна, ни следов на земле. А ведь он опытный охотник, его на мое место хотят поставить, когда я уйду.

— Он не вернется? — уточнил Максим.

— Нет, не вернется. Он обедать пошел, а я сказал ему, что нож обронил в лесу и буду искать. Вот что тебе здесь нужно?! — набросился он на меня. — Мало, что тебя чуть не пристрелили тогда ночью? Скажи спасибо, что Вадим — слепой пень и не видит дальше собственного носа.

— Слепой, не слепой, а стреляет метко… Вы меня видели?

— Видел и слышал. И, как мог, старался увести Вадима, пока он не увидел тоже.

— Спасибо, — вот тебе и техника ниндзя. — Но зачем вы меня выручили тогда?

— Чтобы он тебя не убил ненароком, — сказано было таким будничным тоном, словно речь шла о штрафе за превышение скорости. — Он просто не очень уравновешенный, этот Вадим. В прошлом году покалечил охотника, который имел неосторожность забрести в эти места.

— Суровый Вадим, — пробормотал себе под нос Макс. Степан Аркадьевич тяжело вдохнул.

— Миша Рощин должен был тебе передать условия, на которых ты можешь спокойно жить в Зуево. Почему ты их не соблюдаешь?

— Потому что я ему ничего не обещал. А еще потому, что хочу разобраться. В том числе, с чего вдруг мне такая поблажка со стороны вашего начальства.

— Разобраться в чем? Кто здесь живет? Я и так тебе скажу: очень влиятельная персона, которая в силу различных причин вынуждена избегать общественности.

— И все? — меня такой ответ не устраивал. — Зачем тогда эта персона выдавливает население из окрестностей? Кто жжет деревни? Что за разрытые могилы в Непадовичах?

— Какие могилы? — удивился пожилой охранник. — Нет там никаких могил. Не городи чушь!

Мой собеседник, кажется, не на шутку разозлился, и я не понимал, почему. Похоже, он сам не в курсе всех дел хозяина.

— Сходите да посмотрите, а потом уже говорите, что чушь, — вмешался Макс, который сам лично вышеупомянутых могил в глаза не видел.

— А котлован? Зачем было вскрывать старую воронку? Что вы собираетесь там прятать? — напирал я.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — Степан Аркадьевич скрестил на груди руки. — Но если вы сейчас меня не дурите, я все выясню. А вы уходите. Я и так слишком добр к вам.

— Вы не ответили, почему ОН так добр ко мне.

— Этого я не знаю, — человек, который, как оказалось, знал далеко не все, уже повернулся в сторону усадьбы и говорил, уже удаляясь. — Но он из местных. Возможно, он тебя помнит.

С этими словами он ушел, предварительно скинув с ограды наше бревно.

— Что будем делать дальше? — поинтересовался Максим. — Дождемся темноты?

Я пребывал в сомнениях, потому не спешил с ответом. Но что-то решать надо.

— Думаю, не стоит. Послушаем мудрого человека и вернемся к лодке. В конце концов, что было нужно Андрею, мы выяснили. Усадьба находится здесь.

— Не согласен, — Макс недоверчиво посмотрел вслед Степану Аркадьевичу. — Саму усадьбу мы не видели, только какие-то постройки.

— Ага… Но как мы к ней подберемся, если тут все перегорожено?

— А ты уверен, что все?

— Абсолютно. И эта проволока — далеко не последний рубеж.

— Тсс… Кто-то идет!

— Да чтоб их!..

Мы укрылись в ельнике, благо, поблизости оказался небольшой, и в скором времени увидели двух молодых людей, стремительным шагом следовавших вдоль проволоки. Я невольно выдохнул про себя: они шли с «внутренней» стороны, в то время как мы прятались с «внешней». Миновав нас, парни исчезли в чаще.

— Через десять минут они могут вернуться, берег близко, — заметил я. — Идем!

— Ты видел? — спросил Макс, пока мы ускоренным темпом драпали вглубь леса.

— Что видел?

— Они одинаковые.

— В смысле?

— В смысле, близнецы.

— Аааа… Нет, я не видел лиц. Вероятно, это те самые Петр и Андрей, детишки хозяина. Тогда нам точно стоит держаться подальше: Эльвира говорила, они слегка того… неуравновешенные.

— Что здесь вообще за проходной двор? Вроде, глухое место, а людей как на Невском в субботу — возмущался Макс, когда до нашего слуха донесся выстрел. Стреляли у нас за спиной, со стороны берега.

— Черт… Мне это не нравится. Нужно срочно найти наших.

Примерно час мы слонялись в лесной чаще, пытаясь выбраться к воде, но везде натыкались на непреодолимые препятствия в виде плотно обступавших берега озера зарослей ивняка и прочей деревянной дряни. За прошедшее время мы слышали еще два выстрела, что отнюдь не добавляло оптимизма. Я не знал, что делать, и совсем растерялся. Пробовали звонить по телефону Макса — безрезультатно: сеть есть, но абонент недоступен. Наконец, мы решились вернуться к той бухточке, где нас высадили, однако никаких следов лодки не нашли. Еще через час на смену беспокойству пришла паника.

«Ну зачем мы разделились», — в сотый раз упрекал я себя. Что теперь делать, как поступить? Возвращаться в Зуево без ребят нельзя, нужно ждать до последнего. И искать.

— Кажется, дымом пахнет, — сам себя не слыша, сказал я. Точнее, подумал вслух.

— Действительно, пахнет, — Макс на всякий случай, снял с плеча ружье и щелкнул предохранителем. — Ветер оттуда дует.

Не сговариваясь, мы двинулись в сторону, откуда тянуло горелым, но, пройдя с полкилометра, ничего не нашли. Да и сам запах пропал.

— Черт, черт… — хоть в воздух стреляй, но нельзя: услышат чужие, и будет еще хуже.

— Вот, что я думаю, — внезапно сказал Макс. — Ребята по-любому нас не бросили, значит, либо они высадились на берег, либо ждут нас на воде. Если мы не можем пробиться к берегу со стороны суши, то, значит, и они не могут сделать этого со стороны озера. Нужно идти вдоль кромки и искать выходы к воде. Только так мы их найдем.

Недолго думая я признал, что в сложившейся ситуации это самая здравая идея, и мы двинулись в путь. Идти пришлось долго. Троп как таковых в лесу не было, кроме того, часто попадались обширные буреломы, которые приходилось обходить — все это сильно замедляло скорость передвижения. К слову, когда мы плыли на «дело», никому и в голову не пришло наметить возможные места высадки, что было, конечно же, непростительным упущением. Но, как говорится, хорошая мысля…

Наконец, когда я уже начал сомневаться, правильно ли мы поступили, уйдя так далеко от усадьбы, сплошная стена деревьев закончилась, и нашему взору предстала довольно обширная бухта с прекрасным видом на озеро. Водная гладь отлично просматривалась до самого противоположного берега, и…

— Ничего, — не удержал я вздох разочарования.

— Пусто, — по-своему изложил Макс ту же самую мысль.

Неужели, Андрей и Витя…

— Руки вверх! — вдруг раздался за спиной громкий голос. Мы замерли на месте, но рук не подняли. — А ну быстро! А то стреляю!

— Да ладно тебе их пугать, — к первому голосу присоединился второй. — У нас даже ружья нет.

— Андрей? Витька? — еще не веря своему счастью, мы кинулись было обнимать друзей, но, увидев их, дружно замерли на месте.

— А… почему вы голые? — как можно более нейтральным тоном поинтересовался Макс.

— Мы не голые, мы в трусах, — мрачно отозвался Витька. — И в обуви. А за всякие двусмысленные намеки и интонации ты, Максимка, рискуешь получить по помидоркам.

— Что с вами случилось? — спросил я у Андрея, с трудом сдерживая смех. Похоже, сказалось нервное перенапряжение. — Где ваша одежда?

— Где, где… Сушится у костра, — ответил тот. — Пойдемте скорее, тут не жарко.

— А лодка где?

— А как ты думаешь, где лодка, если у нас вся одежда мокрая?! — взорвался Витька, которого, похоже, бесило мое радостно-дебильное выражение лица. — Утонула лодка.

— Как утонула?!

— Как «Титаник», утонула: вперед носом. Не суетитесь, сейчас все расскажем.

Последовав за друзьями, мы вышли к очередному бурелому, коих за сегодняшний день повидали немало. Там, среди поваленных ураганным ветром деревьев и вывороченных с корнями кустарников, имелась небольшая брешь, войдя в которую мы увидели горящий костер. Вокруг него на торчащих со всех сторон ветках сушилась одежда. Вещей не было.

— Вы что же, ничего не спасли? — поинтересовался я.

В лодке оставались весла, мотор, оружие, патроны, два ножа, карты, медикаменты, запас еды на сутки, Эльвирин спальный мешок, два пледа, полиэтиленовый навес от дождя… Где все?! Мой мозг, за время пребывания здесь приучившийся беречь каждую мелочь, просто не мог смириться с подобной потерей.

— Ну как же, не спасли… Мы спасли себя, — Витька потрогал штаны и досадливо поморщился: еще совсем сырые. Я протянул ему свою куртку. — Уцелело то, что было в карманах. Кроме телефонов — они немножко не работают теперь. Хорошо, Андрюша додумался взять с собой походные спички в непромокаемой коробке.

— Вы слышали выстрелы? — спросил Андрей, сев на деревянный чурбан поближе к огню и закутавшись в куртку Макса.

— Да, слышали, три штуки.

— Это они нас.

— В смысле? — не понял я. — Вас потопили из ружья?

— Я не знаю, что это было за ружье такое, — ответил Андрей. — И какого оно было калибра, тоже не знаю. Но первым же выстрелом нам в носу проделали сквозную дыру размером с кулак. На оба борта. Мы были метрах в двухстах от берега. Стреляли из кустов у самой воды, я заметил дым. Мы бросились на дно и попытались увести лодку подальше, даже мотор завели. В одну из дыр заливала вода, Витька заткнул ее шапкой. Но мне показалось, над нами просто издеваются. Следующий выстрел — попали в то же самое место! — окончательно разворотил нос, щепки полетели во все стороны. Меня одной несильно садануло. Мы развернули лодку кормой вперед, дали задний ход, чтобы не заливало, и сами перебрались на корму. Минут через десять по нам выстрелили еще раз, но промахнулись — только всплеск на воде.

— Да, — перебил Андрея Витя. — Мы вышли на глубину и тут поняли, что скоро сделаем буль-буль. Лодка старая и от сотрясения потекла. Мы отчерпывали, как могли, и искали, где бы высадиться, но вдоль берега такие джунгли разрослись, что вообще без вариантов. Наконец, увидели бухту, пошли к ней, но тут заглох мотор, а пока я его реанимировал, Андрей отчерпывал в одиночку… В общем, мы метров пятьдесят всего до берега не дотянули.

— Надо было мотор выкинуть, — зачем-то посоветовал я. — Тогда дотянули бы на веслах. Мотор же тяжелый.

— Да ты что?! — смотреть на беснующегося Витьку всегда было комично, даже в ситуациях, когда, казалось бы, совсем не до смеха. — Жаль, тебя с нами не было, умного такого! Ты бы тогда всех нас спас!

— Ладно, ладно… — лодку жалко, конечно, вещи тоже, но главное, что Андрей с Витей живы. — Вам еще повезло, что стреляли по лодке, а не по вам.

— Я не понимаю, кому вообще могло прийти в голову так развлекаться, — отозвался Андрей.

— Зато мы, кажется, знаем, — Макс рассказал о результатах нашей разведки, в том числе и о встрече со Степаном Аркадьевичем, а чуть позже — и с близнецами.

— Вот гаденыши! Придушу при встрече! — Витька содрал с ветки свои штаны и натянул на себя сырыми. — Так быстрее досохнут.

— Ну да, — ехидно отозвался Макс. — У тебя уже есть дети, можно не бояться.

Витька запустил в него своим безвременно погибшим мобильником.

— Что дальше делать будем, господа? — Андрей тоже хотел последовать примеру друга и облачиться в мокрое, но фраза о детях, кажется, его остановила. — По всем статьям выходит, что наша экспедиция провалилась: информации добыли с гулькин нос, зато утопили лодку и ружье. («Все равно к нему патронов почти не было», — заметил Макс). Теперь решаем, что делать дальше: уйти с тем, что есть; уйти, чтобы потом вернуться; или не уходить и вернуться прямо сейчас… Ну, когда одежда высохнет. Высказываемся, господа.

— Я за первый вариант, — отозвался Виктор. — Мне кажется, большего мы все равно не узнаем, а вот на проблемы можем нарваться. Не подумайте, что я трушу, но обстоятельства заставляют мыслить здраво.

Следующим по часовой стрелке был я.

— Думаю, нам стоит попробовать еще раз, прямо сейчас. На нашей стороне будет темнота. Правда, оружия у нас маловато, и есть вероятность, что эти шизанутые близнецы неподалеку, поэтому я бы предложил пойти, но не всем, а вдвоем. Остальные могут ждать тут или пока разведать путь к отступлению.

Не то, чтобы я так рвался на рожон, но если есть шанс проникнуть на усадьбу, его надо использовать… А вдруг Аня сейчас там? Возможно, Эля взяла ее с собой…

— Если близнецы там, то я тоже пойду, — оживился Витька. — С ружьем. Но вообще, не очень хочется. Ты что думаешь, Максимка?

Максим задумался.

— Я думаю, Фил прав: мы сейчас практически безоружные, одно ружье на четверых — это несерьезно. Такой толпой от нас толку не будет. Но я против того, чтобы еще раз разделяться. Поэтому я за то, чтобы вернуться позже, через неделю, когда мы подготовимся, как следует. Нам понадобится хороший фотоаппарат, чтобы все заснять, а не телефон с камерой. Можно даже с дерева попробовать, если не получится подойти близко.

— Зашибись, господа, — резюмировал Андрей. — Каждый выбрал по варианту. Значит, решать придется мне.

— Выходит, что так, — пожал плечами я. — Ты сам-то знаешь, господин, что хочешь там найти?

— Знаю. Мне нужны улики. Четкие, прямые улики. Иначе нам не помогут.

— Кто не поможет?

— Никто не поможет.

— И что тогда? — спросил я, уже понимая, к чему клонит брат.

— А то, что я не хочу рисковать нашими жизнями, даже ради Зуево. И тем более ради твоей Ани, — я хотел было возразить, но Андрей остановил меня жестом. — В нас сегодня стреляли, и я ощутил, насколько это неприятно — чувствовать себя беспомощным. Мы решили поиграть в детство, чуть не доигрались. Хватит. Мы уже не дети, и это не игры. Я поддерживаю Витю. Мы уходим.

Глава XXVI: «Дым и пламень»

Следующим утром, едва мы добрались до дома, Андрей уехал, сказав, что вернется через несколько дней. На прощание он строго наказал нам не совершать никаких глупостей. «Когда я вернусь, желательно, чтобы все оставалось, как сейчас». Нет, может быть, мы и рады были его ослушаться и что-нибудь такое совершить, но вот беда: мы просто не знали, что именно. А потому предпочли вести себя, как хорошие мальчики.

На следующий день после его отъезда выпал снег и шел не переставая двое суток. Окрестности скрылись под ровным, цвета чистейших облаков, ковром. Всюду, куда ни падал взгляд — слепящая белизна. Температура упала ниже нуля, приморозило. Озеро возле берегов покрылось тонкой ледяной коркой, которая пока еще ломалась при первом же дуновении ветра. Но стало очевидно, что навигации вот-вот придет конец.

А мы маялись от безделья и пили. Ребята привезли с собой изрядный запас алкоголя (Андрей, по их словам, был против, но они настояли), который теперь планомерно уничтожался. Ну да, отдых на природе, как же иначе…

На третий день пьянка мне надоела. Сначала, конечно, было весело, но потом, когда прошел эффект новизны, все истории были перерассказаны по второму кругу, а головная боль по утрам перестала вызывать даже негативные эмоции, стало скучно. Признаюсь, я был бы даже рад вернуться к прежнему образу жизни, безлюдному и безалкогольному. Тем более, под градусом накатывали такие мысли, от которых и в трезвом состоянии с трудом удавалось отбиться.

Утром в среду я пошел на озеро. Ради разнообразия решил посетить скрытую пристань, где, усевшись в «интернированную» лодку Эльвиры, позвонил Вере. Благо, после недавнего с ней примирения такая возможность снова появилась. Однако разговор сразу не заладился. Изводящаяся от беспокойства жена, поняв, что я, мягко говоря, нетрезв, окончательно вышла из себя. Я еще добавил угольку, ибо, воодушевленный нашим прошлым разговором и, в большей степени, переизбытком градусов в организме, едва не выложил всю историю своих похождений. И хотя в своих полупьяных откровениях я даже не успел дойти до Ани, хватило и без нее. Вера взорвалась.

— Я не понимаю, Лазарев, ты что, развода добиваешься? — ледяным тоном поинтересовалась она, бесцеремонно перебив не очень связный поток моего повествования.

— Р-развода..?

— Да, развода. Ты уже третий месяц вешаешь мне лапшу на уши: то у тебя военкомы, то авария с полицией, то расследование чуть ли не государственной важности. А теперь ты звонишь мне с залитыми шарами и несешь какую-то ахинею в духе голливудского боевика про беглого олигарха в лесу и трупы в канаве. Повторяю: чего ты хочешь от меня?

— От тебя… От тебя не хочу… Я к тебе хочу…

Блин, зачем вообще решил позвонить?

— Значит, так. Я не буду с тобой разговаривать, пока ты не вернешься домой. Тогда мы все обсудим, в том числе наши с тобой дальнейшие отношения. Но не по телефону. Я не знаю, чем ты на самом деле занимаешься, и, прости, уже не знаю, чему верить. Все, мне некогда, пока.

— Любимая… — только и успел воззвать я к коротким гудкам.

Вообще, можно было заметить, что на протяжении моего здесь пребывания общение у нас получается несколько полярным. То мир, то война — третьего не дано. Что ж, значит, больше не буду звонить. Вернусь — поговорим, объясню ей, что к чему.

Хотя, про развод — это уже перебор. Если она о разводе заговорила… Думает, я тут развлекаюсь, живу в свое удовольствие. Ну-ну… Легко ей там рассуждать, сидя в тепле, в окружении интернетов и мобильных сетей! А может… может, это она там живет в кайф, пока мужа нет? И подводит почву. Развода захотела… Может, я ей и не нужен уже? Плевать! Если я разведусь, значит, буду свободен. И тогда мы с Аней… Господи, о чем я думаю! Лучше заткнись, идиот. И не думай.

Вывалившись из лодки, я умылся снегом и побрел к главному пляжу. Там, кажется, связь лучше. Хотя, зачем мне связь, я же решил не звонить. Или попробовать перезвонить? Например, завтра. Тогда сегодня нельзя пить. Точно, отличный повод отказаться! Так и скажу ребятам, сегодня, мол, нельзя. Ох, как лицо горит… От снега. Или от стыда. Или от того и от другого сразу.

Но выйдя на пляж, я в ту же секунду забыл и про Веру, и про развод, и даже про «горящее» лицо. На свежевыпавшем снегу я увидел следы. Две цепочки человеческих следов выходили из леса и вели в сторону деревни. Может, Витя и Макс пошли меня искать? Но где тогда следы, которые вели бы ИЗ деревни?

Голова соображала не очень внятно, и я, вместо того, чтобы пойти по следам в деревню, двинулся в обратном направлении. Как выяснилось, не зря. Пройдя всего шагов пятьдесят, я вышел к крошечной бухточке, в которой раньше хранилась лодка Витьки. Это в свое время было его коронной фишкой: «У моего крейсера своя отдельная гавань». Сейчас же посреди бухточки плавно покачивался на якоре большой моторный катер! Его высоко задранный нос доходил мне до уровня груди. На таких машинках обычно катаются вдоль морского побережья: мощный движок (не чета подвесному лодочному мотору), просторная палуба на полубаке, в носовой части имеется каюта с койко-местом и небольшой камбуз — настоящий корабль!

— Вот так так… У нас гости, — только и смог сказать я.

И, озаренный недоброй догадкой, что было сил, припустил к деревне.

Дым был виден издалека, еще до того, как дорога обогнула стену деревьев, и мне целиком открылась картина происходящего. Горел крайний дом и прилегающие к нему постройки. Горел ярко и с размахом: в небо летели снопы искр, трещало пожираемое огнем дерево, ружейной канонадой трещал раскаленный добела шифер. Хорошо, что нет ветра, отметил я про себя, когда заметил возле второго дома две человеческие фигуры с канистрами в руках. Секунда — и по стенам поползли еле видимые языки пламени.

— Не смейте! — что было сил завопил я, выхватывая из чехла травмат.

Следующий дом был Витькин.

Увидев меня, чужаки побросали канистры, но не пустились в бегство, как я наивно предполагал, а достали свои пистолеты. Судя по всему, вполне себе настоящие.

— Твою налево… — бросившись на землю, я откатился за чахлые кусты и вжался в снег. Мелькнула нелепая мысль, что до предстоящего развода можно и не дожить. Вот тебе и поругались напоследок. Эх, Вера, Вера, помрет твой муж не то героем, не то дураком — он даже сам еще не понял.

Стрелять в меня сразу, впрочем, не стали.

— Эй ты! А ну вставай! Мы тебя не тронем!

Ага, как же, держите карман. Может, вам еще и тайну Военную рассказать?

— Ты что, глухой?

Лежать лицом в холодном снегу было не очень приятно, зато сразу заработала голова. «Шуметь не хотят», — дошло до меня. Чего бояться, в грохоте лопающегося шифера можно хоть из пушки стрелять — никто не услышит. Но как хотите, парни.

Чуть высунувшись из своего псевдоубежища я, тщательно прицелился и выстрелил.

— Ты труп!

Пироманов как ветром сдуло с открытого места, а я для пущего эффекта выстрелил еще дважды, молясь про себя, чтобы Макс с Витькой продрали глаза и пришли мне на помощь.

Нас разделяло метров пятьдесят. Для пистолетной стрельбы это довольно приличное расстояние. Для стрельбы из травмата — и вовсе безнадежное: пуля, скорее всего, даже не долетит до обидчика. Однако они не знают, чем я вооружен, и в данной ситуации это мой единственный козырь. Они стреляют ответ!

— Держи, паскуда! — над моей головой что-то свистнуло, я, как мог, распластался по горизонтали. Было страшно, очень страшно. Я, не глядя, стрелял в ответ: просто для того, чтобы не дать им как следует прицелиться.

— Петя, хватит, уходим!

— Нет, подожди! Сейчас я его…

Господи, они же меня убьют. Не сейчас, так через минуту. Прощай, Вера, так мы с тобой и не помиримся. Прощай, Аня…

«Бабах!» — громыхнуло так, что эхо рокотом прокатилось над лесом. Ого, это уже не пистолет!

— Стоять, гаденыши! Пристрелю на месте, обоих!

Я приподнял голову и едва не заплакал от радости: оба супостата стоят, подняв руки, а за их спинами видна могучая фигура Виктора с ружьем в руках. Пистолеты валяются на земле, их уже подбирает Максим.

— Фил, ты цел?

— Ну, вроде бы… — только сейчас я увидел, что крайний дом выгорел уже почти до основания, зато второй полыхает вовсю, и огонь подбирается к стоящим вплотную сараям.

— Макс, обыщи их и свяжи покрепче. И быстро!

На Витьку было страшно смотреть. Казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не расправиться с близнецами прямо здесь, на месте. Близнецы… Похожи, как две капли воды. Андрей и Петр Добренко, стало быть. Почему я не удивлен, что наше знакомство состоялось именно в подобной обстановке?

Макс спешно выпотрошил карманы пленников и стянул им руки и ноги собственными шнурками.

— Готово!

— Отлично! Теперь живо тушим все это!

Так вот почему он так взбесился! Из-за угрозы бабушкиному дому! А я уж было решил, что за меня испугался…

Мы толпой кинулись во двор. Витька взломал собственный сарай и извлек оттуда лопаты и ведра. До колодца бежать далеко, но вокруг полно снега, можно забрасывать огонь им.

— Потушить дом мы уже не сможем, — заметил Макс. — Тут пожарная машина нужна.

— Нам и не надо его тушить! Хрен с ними, с этими домами! Нам нужно, чтобы огонь не перекинулся дальше! Засыпайте снегом все, что еще не горит!

Почти два часа мы отчаянно боролись с огненной стихией, не отдавая без боя ни кусочка свободного пространства. Лопаты мелькали в воздухе, без устали черпая снег. Когда снега поблизости не осталось, мы похватали ведра и принялись таскать воду из колодца, поливая любую огнеопасную поверхность. Воздух раскалился так, что к открытому пламени невозможно было подойти ближе, чем на три метра. Приходилось действовать издалека, что, несомненно, снижало общую эффективность. Как назло, подул легкий ветер. На беззащитный дом посыпались искры, и в какой-то момент показалось, что битва проиграна. Но Витька самолично, чуть ли не голыми руками принялся гасить паклю в тех местах, где она начинала тлеть. Я окатывал стены водой. Пристроив лестницу, мы полили также и крышу. Дом был спасен, но загорелся сарай, про который в суматохе никто не подумал. Благо, вокруг него лежало еще много снега, и новый очаг был быстро подавлен. Затем мы потушили забор, а когда стало ясно, что противник «выдыхается», кинулись в контратаку и сумели спасти соседскую баню, которая стояла несколько в стороне от прочих построек и горела не так охотно, как остальные.

Все это время приходилось также следить за близнецами, которые, видя, что нам не до них, попытались распутаться и сбежать. Каждые десять минут приходилось отвлекаться и заново стягивать путы, от которых парни старательно избавлялись, пока на них никто не смотрел. Угомонились они, лишь когда разъяренный Витька пальнул над их головами из ружья, пообещав, что следующий выстрел будет не «над», а «в».

Наконец, пламя было побеждено, опасность пожара миновала, и мы, обгорелые, чумазые и надышавшиеся дыма, дружно рухнули на снег в том месте, где он еще оставался. Кайф… Какое здоровское ощущение: ты жив, сделал большое дело — спас дом, рядом друзья, всегда готовые придти на помощь. А враги лежат поверженные и в бессильной злобе грызут мерзлую землю. Вот это досуг!

Но долгого отдыха мы себе позволить не могли.

— Нужно с этими разобраться… — прохрипел Витя, указывая на пленников. — Предлагаю далеко не ходить, здесь побеседовать.

Мы с Максом согласно кивнули: что угодно, лишь бы еще минутку посидеть, перевести дух. Витька поднялся — и откуда у него столько энергии? — пошарив под крыльцом, извлек оттуда связку ключей, после чего отпер дом. Мы вошли внутрь и, убедившись, что все в порядке, ввели братьев Добренко. Те были только «за»: еще бы, без малого два часа на снегу — так и до воспаления недалеко. Но нам было плевать.

Затопили печь.

— Ну, зороастрийцы, огнепоклонники, сами будете рассказывать или с огоньком поспрашивать? С тем самым, что еще на улице тлеет — для вас специально сходим наберем.

— И что же ты, дядя, хочешь услышать?

Парни были совсем молодые, лет по семнадцать, не больше. «Ну да, они же вторыми родились, значит, им семнадцать и есть», — подумал я. Невысокие, щуплые, но на вид — полнейшие отморозки; такие обычно вечерком в подворотне нарочито вежливым голосом просят прикурить. Получится ли их запугать?

— Все хочу услышать, — Витю их апломб не смутил. — Я спрашиваю, вы отвечаете.

— Ну, давай попробуем, дядя, — лениво отозвался один, Петр или Андрей — я так и не понял, кто из них кто.

— Хорошо. Что вы здесь делаете?

— Тупой вопрос, дядя, — усмехнулся тот, что справа. — Как будто ты сам за два часа не понял.

— Ладно, — Витя, как мог, старался сдерживаться, хотя у меня сложилось впечатление, что не будь рядом нас, он порвал бы близнецов в клочья. — Спрошу по-другому: зачем вы подожгли дома?

— А нам это нравится, — пожал плечами второй, тот, что слева. — Спроси вон у своего друга, он тебе расскажет, сколько мы тут всего интересного пожгли. И у вас в гостях тоже не в первый раз уже.

— Я в курсе ваших подвигов, — ответил Витя. — Сейчас вы просто так приехали позажигать или потому что мы здесь?

Занятно, подумалось мне. А я вот не был в курсе, что это именно близнецы поджигают деревни. Хотя, со слов Эльвиры их можно было заподозрить. Не просто же так они пропадали на несколько дней.

— Дядя, тебе, кажется, надо проспаться, — сочувственно заметил «левый». — Ты порешь какой-то бред. Сам посуди: какая радость, когда спектакль идет без зрителей?

— Вы хоть в курсе, чьи дома сожгли? — поинтересовался я. — Марка Володина. Знаете такого?

Парни обменялись испуганными взглядами.

— Вот блин… Точно, здесь же дяди Марка дома…

— Я же говорил, надо было тот, что посередине, поджигать!

— Говорил, говорил… А кто говорил, что надо подальше от этих, чтобы не сразу заметили?

— Что вам сделали старики? — снова вклинился в беседу Витя и, видя, что они не понимают, уточнил. — Которые погибли в деревнях? В том числе и при пожарах.

— Ах, эти… — пожал плечами «правый». — Ну да, бывает иногда. Но они все равно старые уже, пожили свое. А те охотники, которых мы спалили в сторожке, пьяные были: кто же думал, что они не выберутся? Мы даже дверь не подпирали снаружи, честно. Папа очень расстроился тогда… Но вы не думайте, что мы убийцы какие-нибудь: если бы мы хотели вас порешить, то стреляли бы не по вашей лодке, а по вам. У вас в деревне тоже двое сгорело. И тоже по пьяни. Это все водка виновата, она людей губит. И та бабка в Валовниках…

Второй близнец пытался остановить заболтавшегося брата, злобно шикая на него, но без толку: того понесло. А мы стояли с разинутыми ртами и слушали, как семнадцатилетний парень спокойно, будто речь шла о рядовых вещах, рассказывал о «случайно» погибших людях. Слов не было. Наконец, Витька не выдержал и наотмашь ударил говорившего по лицу: тот, как подкошенный, рухнул на пол. Из носа хлынула кровь, запачкав ковер.

— Твою мать, — Витя потер отбитые костяшки. — Теперь не отстирается. Ладно, новый бабушке подарю.

— Зачем ты так? — спросил Макс. — Посмотри, они же больные оба, их лечить надо.

— Их… надо, — прошипел сквозь зубы Витя.

— Правильно, правильно, — поддержал его лежащий, сплевывая кровь из разбитой губы. — Так и надо с нами! Вы же еще всего не знаете!

— Андрей, заткнись! — не выдержал второй, который, выходит, оказался Петром.

— Да, ты прав, брат, — согласился Андрей. — Пусть сюрприз будет… ему.

— Кому сюрприз? — Витя поднял истекающего кровью и приготовился ударить вторично. Тот встретил его взглядом полным спокойствия и презрения.

— Я больше ничего не скажу, дядя. Извини, ты дерешься.

— Он блефует, — предположил я. — Ничего они не знают, он и так все рассказал. Им светит лечебница. А их папе — как минимум, тюрьма за укрывательство.

— Посмотрим, как ты запоешь, когда… — начал было Петр, но вовремя осекся.

— Когда что? — спросил Макс.

Но близнецы молчали, и ничего от них было уже не добиться. Я сел на стул, ребята последовали моему примеру. Пленники остались стоять. Из носа Андрея по капле сочилась кровь, но это никого не беспокоило. Ровно гудела печь, наполняя комнату приятным теплом и изгоняя скопившийся запах сырости.

— Стоят, как святые, — не удержался Витя, злобно глядя на братьев. — Так и не скажешь, что психи.

— У них шизофрения, — вспомнил я слова Эли. Что-то царапнуло в памяти. — Андрей и Петр… А где Павел?

— Павел? — близнецы дружно вытаращились на меня, словно увидели привидение. — Павел…

— Да, Павел.

Кто такой Павел, я понятия не имел, но раз это так на них подействовало…

— Помер Павел… — глухим голосом ответил Андрей.

— Мне очень жаль, — сочувствующе ответил я. — Он был дорог вам?

— Что ты знаешь…

— Знаю, что если он был вам дорог, вы поймете меня. У меня тоже есть люди, которые мне не безразличны.

— Девка что ли? — вскинулся было Петр, но развивать тему не стал: упоминание о неведомом Павле почему-то сломило его. — Тогда торопись. Серега знает про вас. Он сейчас в Пскове, но завтра должен вернуться.

Глава XXVII: Водяной конь

— Макс, ты останешься с близнецами, — я перехватил у Вити инициативу руководства.

— Почему я? — недовольно воскликнул Макс.

— Потому что Витю нельзя с ними оставлять: он их зашибить может ненароком, если они снова начнут барагозить. Мы оставим тебе один из трофейных пистолетов. И да, приведи Агата: от него далеко не убегут.

— Он же меня не слушается!

— Ничего, главное, чтоб он их тоже не слушался.

— Ладно…

— Фил, кто такой Павел? — спросил Витя, когда мы вышли во двор.

— Я не знаю. Но по их реакции могу предположить, что когда-то братья Добренко были не двойняшками, а тройняшками, — отвечая, я лихорадочно соображал, не упустил ли чего из виду.

— Как ты догадался? — удивился Витя и тут же хлопнул себя по лбу. — Апостолы!

— Ну да, — кивнул я. — Их назвали в честь апостолов. Эля говорила, что всем своим детям, кроме нее, родители давали христианские имена. Этих тоже, они же вторыми родились. Но обычное в таких случаях сочетание имен — это Петр и Павел, вот я и подумал, что Андрей как-то не в тему. Видимо, третьего родители не ожидали. Так, ладно, нам что-нибудь еще нужно?

— А что нам нужно? Разве что переодеться…

— Это некогда. Пошли!

— Куда?

— К озеру. Ай, черт, я забыл вам сказать: они приплыли сюда на катере. Им-то мы и воспользуемся.

— Катер? Ого…

Катер оказался на месте. Ключей у братьев при себе не было, значит, они где-то спрятаны. Оказалось — в канатном ящике. Но возникла проблема: никто из нас никогда подобными штуковинами не рулил.

— Думаю, это не сложнее, чем на машине, — заявил Витька садясь в кресло и беря в руки руль… Точнее, штурвал, похожий на руль.

— Ладно, разбирайся… — я спустился в каюту и через минуту вернулся, таща за собой здоровенное ружье. — Узнаешь?

— Ни фига себе, — уважительно присвистнул Витька. — Из него с рук стреляют?

— Похоже, что да. Приклад есть. Но отдача, наверное, будь здоров. Видимо, из этой бандуры вас и потопили.

— Да уж… Но теперь наша очередь.

Наконец, мы более-менее разобрались с управлением, и катер, дав задний ход, плавно вышел из бухты и лег на нужный курс. Шли экономичным ходом, на малых оборотах: во-первых, не так громко, а во-вторых — уже темнело. Зажигать ходовые огни и, тем самым, раньше времени демаскировать себя не хотелось. А без огней да на большой скорости как-то страшновато.

Стоя на корме и глядя на пенный след винтов, я подумал, что Витя отправился со мной, даже не спросив, зачем нам вообще куда-то нужно. Действительно, ведь он имел полное право отказаться от сумасбродной затеи. Андрей говорил по делу: мы не в том возрасте, чтобы бездумно рисковать собой. Тем более, едва ли я для Вити сейчас самый близкий человек, мы не виделись уже десять лет. Но все же, он пошел с мной, и это дорогого стоит. Что нас ждет впереди? Несмотря на экономичный ход катер идет быстро, так что скоро узнаем.

— Протока, — привстав, сообщил Витя. — Вход в Черепитское озеро.

— Причалим в бухте? — я имел в виду бухту, где несколько дней назад высадили нас с Максом.

Витя скептический посмотрел на меня.

— А смысл? В прошлый раз вы даже до построек не добрались. Пошли прямо к ним, катер-то здешний, нас не опознают.

Логика в его словах была, но и риск повышался в разы. С другой стороны, мы здесь не для того, чтобы вслепую тыкаться в заборы и ограды в поисках входа. Нужно быстро найти Аню, если она здесь, и забрать ее. Я кивнул в знак согласия.

— Хорошо. Но в дом я проберусь один. Ты оставайся в катере, и, если что — тут же вали. Мы выйдем сушей.

Для удобства обзора я перебрался на нос.

— Ты-то проберешься… — Витя критически хмыкнул, когда я, оступившись, чуть не сверзился за борт. — Эх, надо было тебя в Зуево оставлять, а с собой брать Макса: это он у нас, как мышка, в любую норку проскочит.

— Да, по норкам он спец… Но и меня со счетов рановато списывать, — улыбнулся я, в мыслях матерясь самым непристойным образом.

— Подожди, — Вите было не до шуток. — Где здесь причал?

Пока мы разговаривали, катер преодолел пролив и вышел в Черепитское озеро, примерно такое же по размерам, как и наше, Вальковское. Перед нами развернулось обширное водное пространство, местами разбавленное небольшими островами. Но на берегу, в том месте, где, по идее, должна стоять усадьба, никаких признаков пирса или какой-нибудь пристани мы не увидели.

«Да и откуда ей здесь взяться, — запоздало понял я. — Если усадьба замаскирована от посторонних глаз, то и пристань явно скрыта. Но где?»

Тем временем, Витя направил катер к берегу. Он сбросил обороты до минимума, видимо, опасаясь мелководья.

— Смотри в оба, — предупредил он. — Не прощелкай причал. И за глубиной следи.

— Да нет здесь прича… — начал было я и вдруг осекся на полуслове, увидев кое-что любопытное. — Смотри! Похоже на устье ручья… или канала?

— Точно, — одно движение штурвала, и катер, описав изящную дугу, вошел в узкую — всего метра три шириной — и прямую, как стрела, протоку. Неужели, оно самое?

Протока оказалась довольно длинной, и когда она закончилась, берег озера был уже скрыт за деревьями, которые, казалось, росли здесь гораздо гуще, чем в остальном лесу.

— А вот и пирс, — отметил я.

— Ничегошеньки себе… — Витька от изумления разинул рот. — Вот уж никогда бы не подумал…

Мы очутились в небольшом водоеме, размером примерно с половину футбольного поля. В дальней его части были оборудованы причалы. Возле них стоял еще один катер, копия нашего, и несколько суденышек поменьше, в том числе одно парусное. Невдалеке виднелся довольно крупный двухэтажный дом — его ярко освещенные окна разгоняли царивший вокруг мрак. Рядом можно было различить несколько построек поменьше.

— Вот и приехали, — прошептал Витя. Он уже перестал глазеть и, вырулив к свободному пирсу, включил холостые обороты. Катер по инерции продолжил движение вперед. — Все-таки, эти греки, которые брали Трою, были мудрые мужики.

— Да, мы сейчас чем-то похожи на них. Но выбраться отсюда будет сложнее, чем я думал, — с некоторым волнением я разглядывал открывшуюся картину. Сколько сил потрачено на то, чтобы попасть сюда! И вот мы у цели, так близко, как не могли и мечтать.

— Да ладно тебе. Не парься, я вас тут подожду, и мы оперативно свалим.

— А, вот и гуляки вернулись! — на пирсе, который секунду назад был совершенно пустым, возникла человеческая фигура и замахала руками. — Давайте сюда конец, я пришвартую. Отец вас искал.

Загорелся фонарь, осветив швартовочные тумбы и самого доброжелателя.

— Эмм… Да не надо, мы сами! — ляпнул я первое, что пришло в голову. — Отдыхай, старик!

— Что-о?! Вы вообще кто…

Закончить он не успел: едва катер вошел в круг света, Витька, с невероятной для своего грузного тела легкостью, перемахнул через борт и, схватив дядьку за горло, повалил на доски пирса. Борьба длилась ровно одну секунду.

— Что с ним? — шепотом спросил я, хватаясь за штурвал. Пришлось спешно перегнуться через лобовое стекло. Борт катера не очень изящно ткнулся кранцами в доски пирса.

— Все нормально, — отрапортовал Витька. — Я его придушил малость, скоро очухается. Ты, Фил, конечно, жжешь напалмом: какой он старик, ему лет тридцать пять, не больше. Ладно, давай, не тормози. Дуй за своей дамой, а я здесь похлопочу.

Без лишних слов я соскочил на твердую землю и нырнул в темноту. В тот же миг свет за моей спиной погас: Витька выключил фонарь. Кажется, проникновение во вражескую крепость прошло более чем успешно.

От пристани к дому вела вымощенная булыжниками дорожка, однако пройдя по ней несколько шагов, я счел за благо уйти в сторону. Вряд ли усадьба охраняется настолько серьезно, чтобы кто-то отслеживал все перемещения по территории, но и борзеть, разгуливая в открытую, не стоит. Людей вокруг не видно, однако из дома доносится музыка. Не будь ее, я бы решил, что кроме злосчастного швартовальщика здесь вообще никого нет. Но, оказывается, люди были. Парадная дверь распахнулась, и из нее показались три мужика. Разговаривая и смеясь между собой, они пошли куда-то по своим делам. Вслед за ними вышла молодая, вроде бы, женщина с большой кастрюлей в руках. Интересно, сколько в усадьбе всего обитателей? Если прикинуть по размерам построек — выходит, не больше двадцати-тридцати человек. Наверняка еще и животные есть, собачки там всякие. Слава богу, их пока тоже не видно. Так, ладно, будем искать.

Обойдя дом с обратной стороны, я обнаружил, что источник музыки находится на втором этаже в крайнем окне справа. В нем также горел свет. Только подойдя вплотную я смог, наконец, разобрать мелодию и понял, что поют, кажется, по-японски. Притулился к стене, стараясь слиться с местностью, но полному слиянию препятствовал идущий изо рта пар: холодно, как-никак зима уже. Пока я размышлял, что предпринять дальше, над головой негромко проскрипела рама, и соседнее, неосвещенное окно открылось.

— Ты кто? — из оконного проема показалась детская головенка. Судя по голосу, девочка не испугалась, увидев под окнами незнакомого дядю.

— Тсс… — как можно доверительнее ответил я. — Я к Эльвире и Ане.

— Аааа! — обрадовалась девочка. — Я тебя знаю! Ты Филипп!

— Да, это я!

— А я Вероника!

— Ты сестра Эли? Очень приятно! — я старался, по возможности быть галантным. В конце концов, от этого ребенка сейчас зависит все: закричи она — и я покойник. — Только, пожалуйста, потише. Ты можешь их позвать?

— Сейчас, сейчас… — голова исчезла, а я остался ждать. Какая сговорчивая девочка!

Следующие три минуты показались вечностью. В любой момент меня могли заметить, и тогда все, каюк. Наконец, окно снова распахнулось, и к первой голове присоединилась вторая.

— Филипп!

— Эля!

— Филипп, Ани здесь нет! Она с папой.

— С каким еще папой? — не понял я.

— С моим… с нашим папой, — Эля выглядела взволнованной. — У него есть отдельный домик для работы. Вон там, за яблонями. Он ее с полчаса назад забрал.

— Забрал?

— Да, сказал, им нужно поговорить. Кажется, это как-то касается того неприятного милиционера, что дружит с ее братом.

— Ясно, спасибо, — не дожидаясь дальнейших разъяснений, я пошел по направлению к домику, нечеткий силуэт которого проступал сквозь деревья.

— Стой, подожди! Чего ты хочешь, Филипп?

— Чего хочу? — я обернулся и посмотрел на них. Две детские головы смотрели на меня с вниманием и легким испугом. Такие похожие, даже не верится, что одна вдвое старше другой. — Я просто заберу Аню и уеду.

— Хорошо… — Эля потупилась, а вот Вероника все также смотрела мне прямо в глаза. — Только, пожалуйста, не делай ничего плохого папе.

— Я обещаю.

— Спасибо тебе.

Идти было недалеко. Я преодолел небольшой яблоневый сад, но дальше начиналось открытое место, и подойти незаметно не представлялось возможным. Домик был совсем маленьким, размером с прицеп-трейлер. В единственном обращенном ко мне окошке тускло горел свет настольной лампы. Внезапно дверь домика открылась и меня окликнули.

— Филипп, иди сюда!

Голос был мужской, незнакомый, а потому откликаться я не спешил: мало ли кому кричат?

— Я знаю, что это ты. Только ты у нас занимаешься подобной ерундой. Выходи, ничего тебе не будет. Обещаю.

— Да и хрен с тобой, — что мне терять, раз уж попался? Уйти все равно не позволят. Разве что Витю предупредить, чтобы сматывал удочки. Но выстрелить в воздух я всегда успею.

— Вот и молодец, — одобрил голос, когда я отделился от яблони и пошел к домику. А оттуда навстречу мне уже бежала…

— Ты, придурок!.. — Аня бросилась ко мне на шею и обняла так крепко, словно я вернулся с того света. — Зачем ты пришел…?! Ты точно конченный…!

— Анечка… — ее поведение настолько не вязалось с ее же словами в мой адрес, что на несколько мгновений я просто «завис», не зная, что сказать. Аня же буквально повисла на мне, обвив шею руками и попутно обсыпая обсцентной лексикой. Видимо, она могла делать это бесконечно долго, ибо запас матюков у нее оказался достаточно обширным, но тут, к счастью, вмешался третий участник этой занимательной сцены.

— Аня права. Тебе давно уже следовало быть подальше от этих мест. И да, позволь представиться: Геннадий Романович Добренко. Мы знакомы, хотя вряд ли ты меня помнишь.

— Да, я вас не помню, — как можно ласковее отстранив от себя Аню, я попытался разглядеть лицо хозяина усадьбы. Оно мне ничего не сказало: обычный, с виду ничем не примечательный человек, не высокий, не низкий, ни усов, ни шрамов. Как сказал один мой знакомый: «Нет примет — живи без бед».

— Неудивительно, ты ведь был совсем малой, — улыбнулся Геннадий Романович. — А вот твои родители, да и твой старший брат Илья наверняка меня помнят. Но это не важно. Важно, что если тебе дорога твоя жизнь и жизнь твоей девушки, вы должны немедленно уехать. Сережа Лопарев — сын моего очень хорошего друга, с которым я не хотел бы ссориться. Ты знаешь, что он любит вашу Аню? Ваша недомолвка на дороге — сущий пустяк по сравнению с тем, что он сделает с тобой теперь.

— Любит… В каком смысле любит? — ошалел я.

А вот Аня, кажется, удивленной не выглядела.

— Думаю, она тебе все расскажет, но не сейчас.

— Подождите, подождите…

— Подождать можно, — ответил Добренко. — Только я не вижу в этом смысла. Вы достигли своей цели, вы проникли в Первоцветово. Теперь я прошу вас уйти.

Я почувствовал, что Аня взяла меня за руку.

— Филипп, родной…

— Подождите же! — я с трудом высвободил запястье. — А что вы скажете Лопар… Сергею?

— Я ему ничего уже не скажу, — мужчина снова улыбнулся, на этот раз как-то печально. — Через несколько часов мне придется уехать. Видишь ли, Филипп, другой твой брат, Андрей — ох и дельный парень, он всегда мне нравился! — сумел донести на меня людям, с которыми я едва ли сумею договориться. Так что мне ничего не остается, кроме как уйти с насиженных мест. Жаль, я здесь уже привык, да и дети тоже. Правда, близнецы и Эля явно скучают… но ничего, на новом месте им будет лучше.

— Да… Возможно… — пробормотал я.

Видимо, Геннадий Романович еще не в курсе, каким путем я проник в усадьбу, но, судя по всему, ему это не очень-то интересно.

— Обрати внимание, — продолжил он. — Я знаю, что это ваша семейка так навредила мне. Навредила по-крупному, смею заметить. Но я не трону вас, как не трогал до того, насчет этого можете не беспокоиться. А вот Сережу берегитесь. Он неконтролируем, а потому опасен.

«Не он один. У самого сынишки выросли — тоже палец в рот не клади».

— Наверное, я должен сказать спасибо? — осведомился я.

— Не говорите ничего, просто уходите, как пришли. И не попадайтесь на глаза жильцам, особенно — моим сыновьям.

— Геннадий Романович, простите, — я не мог не спросить. — Вы знали, что ваши сыновья виновны в смертях людей? Знали и покрывали их? И это по вашему распоряжению вскрыли забытую всеми воронку: чтобы можно было прятать улики?

— Значит, и ты уже знаешь… — задумчиво протянул Добренко. — Тогда ты очень глупо поступаешь, говоря мне об этом сейчас, когда я уже отпустил вас. Очень глупо. Впрочем, все равно. Они психически больны, их не посадят. И да, воронка здесь совершенно ни при чем.

— Ни при чем? Но зачем тогда…

— Слишком много вопросов, Филипп. Мне кажется, сегодня ты и так узнал достаточно.

— Вы говорите, их не посадят, — не унимался я. — А вас? Вас тоже не посадят?

— За меня не переживай. Переживай за себя. И за нее. Аня, может, у тебя лучше получится уговорить своего упрямого друга уйти?

— Пойдем? — Аня потянула меня в сторону причала.

— Хорошо, пойдем, — я, наконец, сдался. — Но перед этим я должен сказать еще кое-что: Геннадий Романович, ваши близнецы у нас. С ними все в порядке, и как только мы вернемся, я отправлю их на катере назад. И еще: на причале лежит один из ваших людей, он оглушен и связан.

— Благодарю, — ни один мускул не дрогнул на лице этого странного человека, когда он узнал, что его дети попали в заложники. — До свидания, Филипп, до свидания, Аня.

Он не сомневался, что я сдержу слово.

Я повел Аню к пристани. Дойдя до яблонь, мы оба как по команде обернулись: хозяин усадьбы уже скрылся в домике. Зажглась настольная лампа.

Странный человек: два месяца я искал его, рискуя жизнью и здоровьем, искал, поначалу даже не подозревая о его существовании. А когда нашел, когда смог с ним поговорить, он выделил мне всего десять минут. И даже не ответил на все вопросы. Геннадий Добренко. Я видел его, разговаривал с ним — но ни на йоту не приблизился к пониманию того, кто же он такой.

Витя ждал нас в катере, сидя, как на иголках.

— Вы долго!

— Всего двадцать пять минут! — возмутился я, посмотрев на часы.

— Это долго, — безапелляционно заявил он, заводя двигатель.

Катер начал набирать ход.

Глава XXVIII: Партизаны

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спросил я у Ани, когда мы вышли из канала и взяли курс на пролив, ведущий в Вальковское озеро.

— А что ты хочешь услышать? — Аня села на канатный ящик. Холодный ветер развевал ее волосы, бил в лицо, но она, повернувшись полубоком, казалось, совсем его не замечала. — Знала ли я, что Лопарев имел на меня виды? Подозревала. Но я его ненавижу: он наркоман, садист, и он отнял у меня брата. Так что мне все равно.

— Понятно…

— Я вижу, что понятно. Ты бы хотел, чтобы на меня запал кто-нибудь поприличнее?

— Возможно… Но мы сейчас решаем реальные проблемы, а не абстрактные.

— Что значит «абстрактные»? — не поняла Аня.

— Это такие, которые могут пока подождать, — объяснил я.

— Ну да, это может подождать.

— Ребята, простите, что вмешиваюсь в ваши семейные дела… Но куда мы теперь двинем лыжи?

Это к разговору присоединился Витя. До того он был целиком поглощен процессом руления, лишь изредка с любопытством поглядывая на Аню.

— В Зуево, — ответил я. — Заберем Макса и Агата, потом валим.

— Через лес?

— Других вариантов нет. В лодку Эльвиры мы все не поместимся, а катер я обещал вернуть близнецам, — вообще, я уже начинал жалеть о своей честности, лишившей нас прекрасного транспортного средства, на котором мы без проблем могли бы добраться до «большой земли».

— Ладно, — с философским видом заметил Витя. — В лесу дорог много, прорвемся. Эх, Зуево, Зуево — деревенька…

— Сбавь ход, — посоветовал я. — А то нас слышно за десять верст.

Уже скоро катер вошел в ту самую бухточку, где двенадцатью часами ранее я его обнаружил. Бросили якорь.

— Ага, приехали, — приветствовали нас, едва мы сошли на берег. Из темноты показались Петр и Андрей Добренко. — Не, дядя, стрелять не надо! Мы уходим. Катер свой можно забрать? О, Анютка!

— Ну-ка стоять, выхухоли! — Витя взял братьев на прицел. — Где Макс?

— Это ваш друган, который, как Д'Артаньян, бородатый? Сбежал куда-то, — пояснил Андрей. Теперь его легко было отличить от брата: по распухшему носу. — Там за вами приехали какие-то ребята мрачные. Он как их увидел, так нас развязал, а сам в лес с собачкой убег.

— Когда?

— Час назад где-то. Что за ребята, мы не знаем, потому нам тут тоже не в кайф оставаться. Ну так что, катер вернете?

— Забирайте, — хмуро ответил я.

— А ружье? — Петр протянул руку к «слонобою», из которого их выцеливал Витя. Честно говоря, с таким калибром даже целиться особо не надо — хватит и касательного.

— Обойдетесь.

— И хрен с ним. Будет вам компенсация за лодку. Ладно, ни пуха ни пера!

Через минуту об их присутствии напоминали только плавно расходящиеся следы на воде да едва слышимый удаляющийся шум мотора.

— Нужно Макса найти, — резюмировал Витя, и с ним все согласились.

— Где он может быть? — спросила Аня.

— Да где угодно, — я понятия не имел, где его искать. — Разве что Агата позвать. Он откликнется.

— Вообще, есть одно место… — задумчиво произнес Витя. Мне потребовалась лишняя секунда, чтобы понять, о чем он.

— Родник!

— Так точно, сэр!

Да, если Макс где и мог прятаться, то у родника. Дело в том, что за холмами, на которых мы в детстве строили всякие укрепления и играли, располагался обособленный участок леса, вроде крупной рощи. Сейчас я знал, что подобные образования называют урочищами, но не это важно. В этом урочище имелось несколько достопримечательностей, из-за которых мы частенько там бывали, в числе прочих могила Витькиного кота, который прожил 23 года, и родник. Летом в жару мы часто бегали к нему напиться живительной, кристально чистой воды, бьющей из земных глубин. Возле родника мы часто встречались, даже если изначально не планировали: просто так получалось. Кроме того, родник был, наверное, самым удаленным местом, которое мы считали частью деревни, и там никогда никого не бывало кроме детей. Потому мы с Витькой пришли к одному и тому же знаменателю, когда встал вопрос, где искать друга.

— Беда в том, что мы слишком хорошо видны на снегу, — заметила Аня, когда мы, пригнувшись, форсировали пляж по направлению к спасительным деревьям. — Выручает лишь то, что темно.

— Ничего, куда большая беда в том, что на снегу замечательно видны наши следы, и с этим уже ничего не поделаешь.

Витя возглавил шествие, крепко сжимая в руках трофейный «слонобой». Следом шла Аня, которой я передал пистолет. Я с Витькиным ружьем наперевес следовал замыкающим.

Мы благополучно преодолели открытое место, не встретив «противника». Через десять минут нашему взору предстал старый родник, сейчас уже заброшенный. За два месяца, проведенных в Зуево, я так и не побывал здесь, потому оглядывался по сторонам с некоторым ощущением новизны. Хотя, новизны и без того хватало, порой даже с перебором.

— Похоже, мы оказались правы, — Витя, в отличие от меня, смотрел, куда надо. — Вон его следы.

— Ребята, я здесь! — Макс появился из импровизированного укрытия, которым, как уже случалось не раз, оказалась елка.

Короткие возгласы радости, объятия и знакомства.

— Так вот ты какая, Аня, про которую Фил так много рассказывал! — Макс протянул девушке руку.

— Так уж и много? — усомнилась та, ответив на рукопожатие.

— Ну, если честно, почти все приходилось вытягивать клещами. Но того, что удалось вытянуть, хватило, чтобы составить самое лучшее впечатление. Позвольте представиться: Максим Куликов. В отличие от этих двух хануриков, я еще не женат.

— Я это учту, — невольно улыбнулась Аня.

— Где Агат? — спросил я, когда все, наконец, немного успокоились.

— Он убежал, — сокрушенно ответил Макс, переведя взгляд с Ани на меня.

— Как убежал?!

— Ну, так, — было видно, что ему неловко говорить об этом. — Когда они приехали, я был у Витьки, сторожил этих чеканутых. Услышал шум машины и выскочил на улицу. Их всего было человек пять, и первым делом они кинулись в ваш дом — видимо, знали, куда им надо. Я решил, что это не к добру, хотел уйти, но подумал, мало ли что? И отпустил близнецов.

— Правильно, — одобрили мы втроем.

— Затем я взял Агата на поводок, но он начал лаять и вырываться. Мы рванули в лес, благо, было уже темно, нас не заметили, и, кажется, не услышали — они сами шумели, будь здоров. Но Агат не успокаивался и в какой-то момент поводок вырвался из моих рук, а пес убежал. Я звал его, но тут услышал, что снова завели машину, пришлось затаиться. На этот раз они остановились возле дома Витьки и стали все ворошить там. После этого я ушел глубже в чащу, боялся, что следы меня выдадут, потому путал, как мог. В итоге вышел сюда и стал ждать, надеялся, что вы тоже придете.

— А почему ты не пошел к озеру, чтобы предупредить нас?

— Близнецы обещали мне, что предупредят вас, если вы им катер вернете… А с ними я не рискнул идти.

— Нашел, кому верить, — хмыкнул Витя.

— Они не предупредили?!

— Предупредили, слава богу…

— Ну вот.

— Ладно, — перебила Аня. — Что будем дальше делать? Ты как думаешь, Филипп?

А я думал об Агате. Куда он убежал? Не вернется ли домой? В этом случае он в страшной опасности: скорее всего, его просто застрелят, не посмотрев, что по сути он еще щенок.

— Пойдем через лес? — предложил Витя.

— Через заваленный снегом лес по морозу? Шутишь? — удивился Макс. — Мы и до Крошково не доковыляем.

— Может, на лодке? — предложила Аня. — Она маленькая, но, может, поместимся? Или две ходки сделать на тот берег?

— У этой лодки нет весел, — на этот раз парировал Витя. — Иначе мы бы давно уже на ней свалили.

— Она же моторная!

— А мотор, судырыня, мы уже утопили.

— Ну, вы даете…

У меня тоже была идея.

— А где сейчас стоит их машина? — поинтересовался я у Макса.

— Думаю, все там же: возле Витькиного дома. Они ее больше не заводили.

— Что думаешь? — спросил Витя. — Угоним их машину?

— Это риск, — заметила Аня довольно спокойным, впрочем, голосом.

— Это не риск, это самоубийство, — в отличие от своих друзей я за два месяца выживания приобрел кое-какие навыки и мог трезво оценить наши шансы. — Но нам и не нужна их машина. У нас есть своя.

— Точно! — воскликнул Макс. — Фил, ты гений!

— Если она, конечно, заведется… — добавил я.

— И если ее не нашли дружки Лопарева, — вставила Аня, проигнорировав мой косой взгляд при упоминании этого имени.

— Будем надеяться, что нет, — я обдумывал план. — Сейчас, в темноте, они вряд ли рискнут искать нас: мы эти места знаем, как свои пять пальцев. Значит, дождутся утра. Но мы утра ждать не будем. Надо действовать как можно скорее. И еще, нужно увести их поближе в сторону озера, то есть, подальше от дома.

— И лишить их собственного транспорта, — добавил Витя, похлопав ладонью по стволу «слонобоя». — Думаю, с этой малышкой проблем не возникнет.

— Прекрасная мысль! Осталось решить, как мы будем их выманивать. Есть идеи?

Идей не оказалось. Разве что…

— Можно разжечь костер и положить туда несколько патронов, — предложила Аня. — Когда костер разгорится, патроны начнут взрываться, и шум…

Мы критически переглянулись втроем. Вот тебе и детство полное самодельной пиротехники: до такой простой вещи первой додумалась девушка!

Для надежности решили организовать два костра: один с пистолетными патронами, второй — с ружейными. И тех, и других оставалось не очень много. Поэтому ограничились четырьмя «выстрелами» на каждый «залп».

Макс с Витей направились на разведку, проследить, не приступил ли противник к активным действиям. Мы с Аней на несколько минут остались наедине. Воцарилась неловкая тишина, каждый, как будто, занимался своим делом: я потуже перешнуровывал боты, которые по-прежнему были великоваты, она — собирала сухие иголки на растопку. Наконец, молчать дальше я посчитал просто неприличным.

— Замерзла? — вопроса умнее на ум не пришло.

— Немного, — коротко, в своей манере, ответила она.

— Ты так обрадовалась, когда меня увидела…

— Да. Ведь ты пришел за мной.

— Возможно, уже завтра все закончится.

— Не закончится, — она помотала головой. — Будут еще суды. Тебя вызовут, как свидетеля.

— Наверное… И тебя тоже.

— Ты будешь по мне скучать?

Я так и не привык к ее прямым, как уколы рапиры, вопросам… Но на прямые вопросы нужно отвечать только прямо, иначе это будет не ответ.

— Да, Аня, я буду по тебе скучать.

— У вас с женой все будет хорошо, — зачем-то сказала она.

— Я надеюсь.

«Правда ли я надеюсь на это?» — в сотый раз спросил я себя и в сотый раз сам себе ответил утвердительно. Но сейчас без какого-либо удовлетворения. Так, галочку поставил.

Тихий шорох в кустах — и на сцене появляется Витя.

— Все в порядке, полисмены расположились на отдых. Макс караулить остался. Выдвигаемся.

— Полисмены?

— Да, они в полицейской форме и на служебном «уазике». Фил, ты чего тормозишь? Вспоминаешь, что в уголовном кодексе предусмотрено за нападение на полицейских? Сейчас не время, идемте!

Мы быстро наломали сухих веток (чтобы дольше нужного не светиться на берегу) и двинулись на «позиции». Оба костра было решено спрятать, дабы не облегчать задачу супостатам. Один, с ружейными патронами, мы организовали в скрытой бухте. Может быть, увидев оставленную лодку Эльвиры, они решат, что мы ушли по воде, и кинутся в погоню? Или хотя бы потратят на обсуждение несколько минут — уже хорошо. Поначалу мы просто расчистили от снега клочок земли, вывалили на него собранный сушняк и запихали внутрь патроны. Но Аня заявила, что это ерунда какая-то, а не костер, так взрывы могут начаться гораздо раньше, чем нам нужно. Пораскинув мозгами, мы удлинили нашу конструкцию, добавив еще веток и выложив патроны на расстоянии друг от друга. Расчет был на то, что огонь, пожирая дерево, будет поочередно подбираться к каждому из «снарядов».

— Надеюсь, первый же взрыв не разнесет весь костер к чертовой матери.

— Да, вроде, не должен, мы специально его удлинили, — ответил я, правда, без особой уверенности в голосе.

Вторая «адская машина» была заложена на берегу маленькой бухточки, где братья Добренко, отправляясь жечь Зуево, оставляли свой катер. С этим костром заморачиваться не стали, просто накидали кучу веток, а патроны зарыли поглубже, чтобы жар не сразу добрался до них.

Мы уже заканчивали приготовления, когда услышали чьи-то торопливые шаги. Спешно взвели курки. Интересно, а смогу я и вправду выстрелить в живого человека? Не из травмата, а из боевого оружия?

Но, к счастью, это был Макс.

— Ребзя, беда. К ним подкрепление подъехало.

— Сколько? — вскинулся Витя.

Макс молча поднял вверх два пальца.

Глава XXIX: В зимнем лесу

На этот раз все оказалось гораздо хуже. Новоприбывшие расположились в нашем доме и, кажется, были настроены весьма решительно. Их было семеро на двух машинах. Итого двенадцать против четверых, расклад хоть куда. Неприятным бонусом стало присутствие среди «оккупантов» Лопарева и Рощина. Правда, оба были в штатском, видимо, не при исполнении.

— Но это не полицаи, — заметил Макс, с которым мы отправились посмотреть, «что там как». — В отличие от тех, первых.

— Похоже, это люди с усадьбы, — ответил я. — Да, теперь до «Пенелопы» точно не добраться…

— До какой еще Пенелопы?

— До машины, то есть.

— Ты зовешь машину Пенелопой? — несмотря на всю серьезность ситуации Макс, казалось, не на шутку развеселился.

— Ну да, — смутился я. — Она ведь уже два месяца меня ждет…

«Огородами» вернулись к роднику, где нас ждали Витя с Аней.

— Ну, как? — поинтересовался Витя.

— Кисло, — подтвердил я первоначальные опасения.

— Что делаем? План с кострами в топку?

— Похоже, что да. Их теперь слишком много, вряд ли получится распылить их силы.

Тем временем небо на востоке стало потихоньку принимать серый оттенок, что, несомненно, указывало на скорую близость рассвета. Черт, я и не заметил, что за всей этой возней и приготовлениями прошла ночь! Уже семь утра, через два часа будет светло! А мы топчемся на месте, только мерзнем впустую.

Но, как скоро выяснилось, топтаться дальше нам бы просто не позволили. Со стороны деревни донесся шум, в котором мы без проблем опознали едущий автомобиль. По громкости шума несложно было догадаться, что автомобиль отечественного производства.

— Чего это они в такую рань… — начал было Макс.

— А мы очень долго чешемся, — перебил Витя. — Они знали, что мы здесь, вот и не торопились до утра нас ловить. Но через час начнет светать, и тогда нам кабздец. Идите к дому! Я подожгу костер и прикрою вас.

Не заставляя лишний раз себя упрашивать, мы ломанулись через лес. Господи, сколько я уже набегал по этому лесу за два месяца! Уж, казалось бы, сложно придумать еще более неприятное занятие… Особенно если бегаешь не в свое удовольствие, а от кого-то или за кем-то. Ничего, осталось недолго… Вот вернусь в город, и ноги моей в этих лесах больше не будет. Только тихие ухоженные парки с асфальтированными дорожками и откормленными жирными утками…

Со стороны озера донесся выстрел. Уже началось? Я перехватил ружье поудобнее, Аня и Макс достали пистолеты. Мы втроем заняли удобную для наблюдения позицию на пригорке, в тени деревьев. От ведущей к озеру дороги нас отделяло несколько пологих, словно приплюснутых сверху, холмов, скорее даже, не холмов, а бугров, местами поросших одиночными соснами. Поскольку мы сами стояли на возвышенности, видимость была замечательная, несмотря на темноту.

По дороге, выключив фары, ехал «уазик». Ехал очень медленно, можно было даже сказать «крался», если бы он так не тарахтел. По всему видно, наши преследователи не хотят лезть на рожон, действуют осторожно. Вот машина проследовала мимо нас, повернула к озеру, еще чуть-чуть, и она скроется из виду…

«Бах!» — громкий хлопок отозвался противным звоном в ушах. Машина ощутимо вздрогнула, но не остановилась, а даже попыталась ускориться. Тогда за первым выстрелом последовали второй и третий.

— Не машина — танк, — невольно восхитился Макс.

Лишь после третьего попадания из-под капота повалил то ли пар, то ли дым, и «уазик», проехав по инерции еще несколько метров, окончательно встал.

— Минус один. Теперь ждем Витьку.

Двери машины распахнулись, оттуда повалил народ. Я насчитал пятерых (люди в форме, похоже, как раз полицейские из первой группы), все они дружно попрыгали с дороги на обочину, укрывшись за деревьями.

— Мда… Нас теперь точно посадят за нападение на представителей власти…

— Филипп, Макс, смотрите! — воскликнула Аня и указала пальцем, куда смотреть: со стороны деревни через поле пешим ходом приближались еще пятеро.

— Идут прямо на нас…

— Отходим, — решился я. — Только тихо.

Тем временем один за другим прозвучали еще два приглушенных «выстрела»: костер горел успешно. Та пятерка, что шла через поле, остановилась и, перегруппировавшись, заняла верхушку соседнего холмика, в том месте, где сосны росли гуще — не одно, а целых три дерева. Очевидно, они пытались определить, откуда «стреляют». Это правильно, просто так подставляться под пули никто не хочет. Приказ об отходе был временно отменен.

— Эй, Лазарев! Хватит прятаться, как крыса! Выходи!

Кричали как раз с холма.

— Знакомый голос… — пробормотал я.

— Это Сергей, — шепотом ответила Аня. Да я, в общем-то, и так понял, можно было не уточнять.

— Ты слышишь меня? — продолжал тем временем вещать Лопарев. — Тебе все равно не выпутаться! Со мной люди из Первоцветово и они хотят выяснить, кто убил их хозяина!

— Что? — стоявший рядом Макс изумленно вытаращился на нас с Аней. — Я чего-то не знаю?

— Тише ты… — я был шокирован не меньше Макса. — Понятия не имею, что за бред он несет. Когда мы уезжали, хозяин был жив-здоров.

— Да, это так… — подтвердила Аня.

— Или хочешь сказать, это не ты его застрелил? — во надрывается, я же все прекрасно слышу, зачем так орать? — Ты был в усадьбе прошлой ночью, ты похитил Аню. Тебе не отвертеться.

Интересно, он всерьез рассчитывает таким образом мотивировать меня к сдаче? Чтобы я вышел к толпе разозленных потерей «кормильца» криминальных и полукриминальных элементов? Спасибо, на проблемы с психикой пока не жалуюсь.

— Ладно, идем, — решил я. — Может, пока он тут выступает, мы успеем добраться до машины.

— А Витя?

— А Витя уже здесь! — довольный улыбающийся Виктор стоял позади нас. В этот момент он, как никогда, был похож на того прежнего отмороженного Витьку, который рубил топором взрыв-пакеты и агитировал всех сходить ночью к соседям за яблоками для самодельного сидра. — Я задержался немного, думал, вдруг, еще кто подъедет. Правда, патронов всего три осталось, жалко… И еще, я только один костер успел подпалить. Вы уж извините.

Словно в подтверждение его слов грохнул последний, четвертый «выстрел». Высунувшиеся было из-за елей преследователи поспешили снова укрыться за их ветвями, а мы со всех ног рванули навстречу спасению.

Дом, как ни странно, был пуст, даже машины Лопарева и Ко оказались припаркованы в дальнем конце деревни.

— Да и фиг с ними, — я кинулся открывать ворота. — Аня, бери ружье, прикроешь нас с улицы. Витя, Макс, убирайте все это!

Под «этим» подразумевался разнообразный хлам, которым я обложил «Пенелопу», чтобы сделать ее неприметной с виду. Задумка моя удалась в полной мере: под бесформенной, засыпанной снегом кучей ее не нашли, даже не подумали искать.

— Эй, у тебя тут задний бампер вот-вот отвалится! — заметил Макс.

— Ну и оторви его к черту, чтоб не мешался!

— А передний?

— Передний оставь.

Только бы завелась, только бы завелась… Почти два месяца она стояла без дела, ржавея по линиям царапин, сажая аккумулятор и беспросветно падая в цене на рынке подержанных авто. И вот настал момент, когда она снова должна спасти мою шкуру. И не только мою.

— Ребята, они идут! Идут по дороге!.. — крик Ани потонул в грохоте выстрелов.

— Я помогу! — Витька со «слонобоем» наперевес кинулся прочь со двора, туда, откуда слышалась стрельба. — Не тормозите тут!

— Агат! Агат, ко мне! — что было сил заорал я в надеже, что пес где-то поблизости и придет. Но никто не откликнулся.

— Фил, где ключи?!

Время поджимало. Пятнадцать секунд на то, чтобы вломиться в дом, найти спрятанные ключи и вернуться обратно. Пять секунд на то, чтобы сработала сигнализация, отпирая заледеневшие замки. Еще пять секунд, чтобы сесть внутрь и вставить ключ в замок зажигания. Полминуты на то, чтобы на посаженном практически в ноль аккумуляторе раскрутить стартер и запустить двигатель, и еще пять секунд, чтобы убедиться, что все работает. Итого ровно минута, но какой же долгой она мне показалась…

— Есть, завелась! Ребята, садимся, садимся!

Выстрелы тем временем не стихали. В их однообразной «мелодии» особенно громко и внушительно прозвучала партия из трех «нот» исполненная трофейным ружьем. Но вот Витя и Аня влетели во двор и заняли места на заднем сиденье. Макс уже сидел спереди.

— Что с тобой? — спросил он, увидев, что Виктор (бесполезное теперь ружье он где-то бросил) зажимает рукой плечо.

— Кажется, дробью задело. Ерунда, жить буду.

— Аня, ты в порядке? — в зеркале я увидел ее глаза, такие голубые, чистые и спокойные, что казалось, она совершенно не боится всего происходящего вокруг. Невероятно красивые глаза…

— Цела, — кивнула она. — Поехали.

— Да, поехали!

Я дал задний ход, и машина, пробуксовывая, выкатилась со двора.

— Пригнитесь! — крикнул я. — Сейчас мы под обстрелом.

Но стрельба почему-то стихла, и мы, встав в колею, тронулись, постепенно набирая ход.

— У тебя хоть резина зимняя стоит? — недоверчиво поинтересовался Макс.

Я в ответ только посмотрел на него, но как посмотрел… Мой друг все понял и, сглотнув, спешно пристегнулся.

Колея была хорошо видна в снегу, благо, ее «обновляли» всего несколько часов назад. Мы миновали Крошково, но тут дорога разделилась надвое: одна вела к Толосцам, вторая — куда-то вбок. Я выбрал первую. Ребята понемногу успокоились: Аня помогала Вите перевязать рану, используя захваченный из катера бинт, Макс оглядывался по сторонам, видимо, прикидывал, сколько нам еще осталось до трассы. Я не рисковал гнать быстро, опасаясь заносов. Но вскоре возникла проблема посерьезнее, и заметил ее Макс.

— За нами гонятся, — сообщил он нарочито спокойным голосом.

Посмотрев в зеркало заднего вида, я без труда убедился, что он прав. Тем временем мы проезжали Валовники, и до меня не сразу дошло, что на открытом участке дорога занесена снегом куда капитальнее, чем в лесу. Первый же снежный «язык» поперек пути нашего следования оказался и последним.

— Осторожнее! Держитесь! — только и успел крикнуть я, а машина, закрутившись, уже вылетала на обочину, где, проскользив на брюхе метров десять, остановилась. Повезло: по пути торможения попадались отдельные деревья, но мы их благополучно миновали…

— Все целы? Тогда живо наружу! Уходим!

Мы спешно выбрались, но тут же стало ясно, что песенка Зуевских партизан спета. К обочине подъехали два внушительных внедорожника, откуда стали неспешно выходить люди. Их было девять: пятеро с усадьбы и четверо полицейских, в том числе Лопарев с Рощиным. От места нашего «приземления» до лесной опушки метров тридцать, но до преследователей еще меньше. Так что, без вариантов.

Мы укрылись за машиной и залегли в снегу.

— Ну что, Ф.А. Лазарев, теперь я стою на дороге, а ты ковыряешься в дерьме, так? — блин, ну и паскудный же у него голос, у этого Сережи. Хотя, может, это я предвзято сужу?

— Может, и так, — решил ответить я. — Только дерьма тут нет. Зима ведь, снег. И вообще, тебе-то что?

— А просто моральное удовлетворение получаю. Такой ответ тебя устроит?

— Да мне вообще все равно, — прошептал я, чтобы слышали только Аня, Макс и Витя.

— Выходите по одному, — тоже знакомый голос, только не Лопарев и не Рощин. — Мы всего лишь хотим выяснить, что с Геннадием Романовичем произошло, да.

— Паша, это ты? — удивился я. Оказывается, в ряды преследователей затесался и мой недавний собутыльник! И по совместительству местный целитель.

— Да, это я. Мы вас не тронем, пока все не выясним, обещаю.

— А остальные тоже обещают? — недоверчиво поинтересовался Витя.

— Я только за себя могу сказать, — ответил Павел. — Вы как, ребята?

Два или три голоса нестройно буркнули что-то вроде «да».

— Маловато будет… — шепотом констатировал Макс.

— Сергей нас не отпустит, — вмешалась Аня. — Может, остальные и решили бы сначала разобраться, но не он. А они решат то, что решит он.

Тем временем Лопарев, кажется, напрягся, решив, что может потерять союзников.

— Паша, Кирилл, вы чего? Вы не знаете, что ли, что ваш Филиппок стуканул, кому нужно, и в усадьбе уже хозяйничают люди из ФСБ? Вы остались не только без Геннадия Романовича, но и без работы, а скоро, может, и небо вам в клеточку раскрасят за все ваши делишки.

— Это твои делишки, — огрызнулся Павел. — Лично меня они не касаются.

Но на этот раз он оказался в меньшинстве. Реакция «общественности» была куда более бурной и однозначной: народ потребовал виновника. Чтобы немного их охладить, пришлось выстрелить из пистолета в воздух.

— Кстати, Филя, — обратился ко мне Лопарев (после выстрела все благоразумно сделали пару шагов назад). — Ты не в курсе, что за собачку мы пристрелили возле деревни? Вздумала, дворняжка, на Женю Парамонова броситься. Но Женя молодец: с первого выстрела ее уложил. Не твоя собачка-то?

— Ага, — подтвердил невидимый Женя. — Большая псина-то. Это тебе за Дину, козел.

Я почувствовал, как сердце сжалось в холодный плотный комок. Так вот куда пропал Агат… Все это время он был возле дома, ждал меня… Или не меня? Ведь, получается, он напал на своего бывшего хозяина. Что же такого сделал ему этот Женя, если добрый и ласковый молодой пес бросился на него без команды? Теперь я вряд ли узнаю… Вряд ли захочу узнать. Агата, моего верного друга, моей опоры — больше нет.

— Филипп… — я посмотрел в лицо Ане: в ее глазах стояли слезы. — Филипп, пожалуйста, не сейчас. У тебя такое злое лицо… Не надо сейчас.

— Да, ты права, — невообразимым усилием воли я прогнал из сознания образ друга и сосредоточился на происходящем. — Лопарев! Если я выйду, ты отпустишь остальных?

— Остальных? — недоверчиво спросил он. — Можно подумать.

— Ты что, заболел?! — вцепился мне в руку Витя.

Но я не заболел — я рассматривал стоящую в трех метрах от нас одинокую осину. Не очень широкая, но другой рядом все равно нет. Притормози мы чуть пораньше, в пределах досягаемости оказались бы более подходящие деревья.

— Да, остальных, — ответил я Лопареву. — И Аню в том числе.

— Да пожалуйста, — небрежным голосом ответил он. — С Аней я потом разберусь, без тебя.

— Серег, хватит уже, — ого, похоже, вмешался доселе молчавший братец! — Оставь ее в покое.

— Миха, не лезь.

— Я уже просил тебя…

— А я просил тебя захлопнуться, — отрезал Лопарев. — Без твоих соплей скользко.

— Нет уж, с меня хватит, — похоже, в Михаиле Рощине, наконец, проснулась что-то похожее на гордость. — Хватит подставлять ее и пользоваться ей, как вещью. Хватит издеваться над ней. Хватит мучить ее!

— Миша, а ты сам долго к этому шел? — неожиданно громко поинтересовалась Аня. — Долго до тебя доходило, что я не вещь, которую можно подкладывать под тех, дружба с кем тебе выгодна?

— Аня, не говори так! Я не хотел…

— Да закройтесь уже вы оба, семейка! — перебил Лопарев. — Лейтенант Рощин, вернитесь в машину, я приказываю как старший по званию! Так, теперь вы. Трое могут валить, куда им вздумается. Мы с вами потом разберемся. Четвертый остается.

— Что ты задумал? — прошипел мне в ухо Витя. — Куда мы пойдем?

— Недалеко, — после того, как из группы удалили брата Ани, я окончательно уверился в своей задумке. — Я скоро к вам присоединюсь. Только задержу их ненадолго.

— Каким же образом?

— Немного их подпалю.

— У тебя что, есть бомба? — удивился Витя.

— Бомбы нет. Но над нами полный бак бензина, — сейчас я с благодарностью вспоминал ту небольшую станцию с дрянной кафешкой, где меня по ошибке заправили под завязку. — Вы отойдете в лес, а когда они приблизятся, я зажгу фитиль и спрячусь вон за тем деревом.

— Ты взорвешь свою машину? — тихо ахнул Макс.

— Если хочешь, я могу доверить эту почетную миссию тебе. Для меня так будет даже менее затратно, но, боюсь, тогда ты можешь столкнуться с таким малоприятным явлением, как суброгация. Я потом объясню, что это такое… Если выживем, конечно. В общем, если никто не против, я сделаю это сам.

— Фил… — начала было Аня, но я лишь приложил палец к ее губам, и она замолчала.

— Ну что вы там, попрощаться никак не можете? — нетерпеливо рявкнул Лопарев. — У нас мало времени.

— Уже идем… — уши уловили посторонний механический шум: похоже, к преследователям спешит подкрепление.

Фитиль быстренько соорудили из длинного куска бинта, оставшегося после перевязки Вити. Аня отдала мне также свою зажигалку. Незаметно открыв крышку бензобака, я засунул туда один конец, оставив второй свободно свешиваться наружу. Интересно, а сыроватый бинт быстро горит?

— Мы встаем! — сначала осторожно выглянуть: нет ли какой подставы? Вроде, все в порядке, можно подниматься.

— Иди сюда, — велел Лопарев.

— Нет, сначала они уйдут, — возразил я, и, не дожидаясь ненужных дискуссий, приказал ребятам: — Уходите в лес, живо!

Едва Макс, Аня и Витя скрылись из поля зрения, я тихонько щелкнул зажигалкой.

— Ну, теперь ты к нам.

Шум, между тем, все нарастал. Дождаться этих новых или сейчас? Темнота уже сменилась предутренним полумраком, но лица людей все еще были неразличимы. Забавно: в третий раз встречаюсь с этим козлом, и все не при свете дня.

— Не могу, — виновато улыбнулся я. — При ударе ногу повредил, больно ступать. Так что лучше вы ко мне.

— Ты что, издеваешься? — Сергей чуть сам не кинулся к машине, но вовремя опомнился и ткнул пальцем в группу своих подельников. — Вы двое, помогите ему подняться.

В ту же секунду пламя коснулось бинта.

— Не торопитесь, пацаны, если хотите жить! — я помахал перед ними зажигалкой. — У меня тут для вас сюрприз: небольшая самодельная Хиросима!

Кричать приходилось громко: шум уже ощутимо бил по ушам, и это явно был не автомобиль. Но другие, как будто не замечали его: всеобщим вниманием завладела зажатая у меня в руке маленькая пластмассовая коробочка со сжиженным газом.

— Псих!

— Самоубийца!

— Камикадзе!

Смекнув, что к чему, люди дружно бросились прочь от обреченной машины. Перебежав через дорогу, они залегли на обочине с обратной стороны и стали ждать взрыва.

План удался на все сто, но я не торопился бежать. Я увидел вертолет. И лишь убедившись, что он летит к нам, выдернул недогоревший конец бинта из бензобака.

Глава XXX: История Геннадия Добренко

Вертолет с опознавательными метками ФСБ сел на полянке, всего в пятидесяти метрах от нас. Едва из него вышли люди, Лопарев кинулся к ним: было видно, как он отдает честь, представляется… Но стоило вновь прибывшим услышать имя, старшему лейтенанту заломили руки за спину и заковали в наручники.

Я так и стоял возле своей машины и, увидев, что произошло, удовлетворенно вздохнул. Кажется, на этот раз пронесло. А затем из вертолета выскочил Андрей, непривычно встрепанный и с лихорадочно горящими глазами.

— Я так боялся опоздать! — он подлетел ко мне, сгреб в охапку. — Братан, вы такие крутые! Просто не передать, какие крутые!

Он кинулся обнимать подошедших Витю, Макса и Аню.

— Как ты все это организовал? — спросил его я, указывая на вертолет.

— Это долгая история. Но если вкратце, то мне удалось достучаться до нужных инстанций в Беларуси, а те уже вышли на ваших. И все это в обход местной «крыши». Повезло, что регион пограничный, поэтому здесь хоть какое-то взаимодействие налажено. На самом деле, ты удивишься, насколько они «там» хорошо друг друга знают. И молчат, до тех пор, пока их не ткнут носом те, кто постарше. Этих, — кивок в сторону вертолета, — ткнули.

Через полчаса на место происшествия прибыли сразу три машины: полиция, пограничники и ФСБ. Наших супротивников оперативно оформляли (тех, кто попытался, сбежать повязали еще раньше), после чего по одному — по двое увозили в неизвестном направлении. Подоспели и оставшиеся в Зуево полицейские, с ними также провели разъяснительную беседу, после чего в деревню отправилась оперативная группа. А в двух шагах от нас криминалисты осматривали поврежденную «Пенелопу».

Машины приезжали и уезжали: следователи, спасатели, пожарные… Работа кипела. А мы все это время скромно стояли в сторонке, дожидаясь, когда наступит наша очередь. Только Витей заинтересовались: миловидная девушка в синем комбинезоне врача отвела его в сторону и сейчас обрабатывала полученную им рану.

Наступившее утро обещало погожий денек.

Одна из машин со спецномерами и с мигалкой — недешевая, кстати, иномарочка — привезла раскрасневшегося и явно чем-то возбужденного дяденьку. Дяденька сразу же направился к нам, видимо, торопясь воспользоваться тем фактом, что других представителей власти поблизости временно не наблюдалось.

— Вам не жить, щенки, — прошипел он, приблизившись. — Я вас за сына раздавлю. Всех пятерых.

Я невольно напрягся, но тут вперед выступил Андрей.

— Генерал-майор Лопарев, полагаю? Думаю, вам будет интересно почитать вот это, — с этими словами он извлек из своего портфеля небольшую папку и протянул ее Лопареву-старшему. — Милости прошу.

Тот недоверчиво взял папку, раскрыл, пробежал глазами содержимое. Не без удовлетворения я отмечал, как в процессе чтения его круглое лицо все более и более вытягивалось, пока не приобрело форму практически идеального эллипса.

— Откуда это…

— Это копия, — пояснил Андрей. — Оригиналы будут приобщены к делу. Ну, так что, товарищ генерал, вы все еще намерены давить щенков?

На начальника Псковского УМВД было страшно смотреть: человек как будто сразу постарел лет на десять.

— Чего вы хотите? — упавшим голосом спросил он.

— Вы же понимаете, что все, о чем мы можем договориться сейчас — это моральная компенсация.

— Понимаю…

— Так вот, — Андрей перешел на деловой тон. — Для начала вы оплатите моему брату ремонт машины, включая расходы на эвакуацию.

— Оплачу, — кивнул полицейский и недобро усмехнулся. — Хотя, в вашем положении вы могли бы попросить и новую.

— Спасибо. Но мне дорога моя, — ответил я. — Тем более, как я понял, это лишь моя часть компенсации.

— Совершенно верно, — улыбнулся Андрей.

В это время к нам подошел немолодой уже человек лет шестидесяти в генеральских погонах и в сопровождении еще двоих, которых я про себя назвал адъютантами. Что-то многовато сегодня генералов… Увидев его, Лопарев-старший поник еще больше.

— Разрешите представиться: генерал-полковник Балагутин, заместитель министра внутренних дел Российской Федерации, — мы втроем при этих словах невольно вытянулись во фронт, только Аня никак не отреагировала на высокое звание. — Александр Семенович (кивок в сторону Лопарева), приветствую.

— Здравия желаем, — поздоровался за всех молчавший доселе Макс.

— Ну и заварили вы кашу, ребята — за год не расхлебаешь.

— Надеюсь, товарищ генерал, кое-кому придется ее расхлебывать гораздо дольше, чем один год, — с легким нажимом в голосе ответил Андрей.

— Несомненно, Андрей Владимирович, — степенно кивнул генерал-полковник. — Мы во всем разберемся, и виновные будут наказаны. Но сейчас мне бы хотелось поговорить с Филиппом Анатольевичем.

— Со мной? — удивился я.

— Да, с вами. Ведь, если я ничего не путаю, именно вы стояли у истоков разоблачения… всей этой шайки.

— Ну… наверное, можно так сказать. Хотя, если честно, я до сих пор не вполне понимаю, в чем именно их разоблачили.

— Ваш брат еще не рассказал вам? — удивился пожилой генерал.

— Не успел, — виновато развел руками Андрей. — Хотелось более спокойной обстановки.

— Ааа, понимаю, — короткий взгляд в сторону Лопарева, под которым тот невольно отступил на полшага назад. — Тогда вам, Филипп Анатольевич, должно быть вдвойне интересно. Вы не против пройтись? Разговор, возможно, будет долгим. Ваших друзей пока опросят, да и, как я вижу, ваш разговор с Александром Семеновичем еще не окончен.

— Пройдемся, — согласился я. — Думаю, ребята разберутся тут без меня (Андрей утвердительно кивнул). Только, если вы не против, я бы хотел, чтобы мы прошлись в сторону Зуево. Я должен увидеть… Там осталась моя собака.

— Хорошо, как скажете. Через час ваши друзья также будут там. Миронов, Панчук, останетесь здесь и присмотрите, — велел он «адъютантам».

Мы пошли по следам недавней погони. Заснеженная дорога, разворошенная шинами, не очень подходила для пешей прогулки, но выбирать все равно не приходилось. В голове крутилось разное: о доме, об Ане, об Агате… А ведь скоро, уже завтра, все изменится. Моя эпопея, кажется, подошла к концу. Как оно будет дальше?

Но все мысли вмиг улетучились, едва Балагутин заговорил.

— Пусть вас не пугает то, что вы сейчас услышите. Также скажу сразу: вам и вашим близким нечего бояться.

— Простите? — не понял я.

— Дело в том, что Гена давно уже играл с огнем. Рано или поздно это должно было прекратиться. Хотя, в произошедшем, конечно, есть и моя вина.

— Простите?.. — повторил я, предчувствуя недоброе.

— Думаю, стоит начать с самого начала. Меня зовут Роман Германович. Геннадий Романович Добренко — мой сын.

— Оу… — в какой-то момент я даже забыл о данном мне минуту назад обещании и чуть не бросился бежать. — Так вот оно что… Сын…

Могучий покровитель живущего в лесной глуши богатого отшельника. Конечно, что, кроме денег, может обеспечить покой и безопасность? Только власть. А первое планомерно вытекает из второго. И наоборот. Но почему тогда этот генерал так спокоен? Или его сын на самом деле не умер?

— Теперь уже нет смысла скрывать, когда все выплыло наружу, — грустно улыбнулся генерал Балагутин. — Прошу вас, выслушайте меня, узнайте все с самого начала, а потом уже спрашивайте, если возникнет желание. Не думайте, что услышанное как-то повлияет на ваше или мое будущее — просто мне кажется, вы имеете право знать. Надеюсь, вы сможете оценить мою искренность.

— Я слушаю, — только и смог ответил я.

— Так вот. Все началось сорок три года назад, когда я, тогда еще молодой лейтенант, познакомился девушкой. Не буду впадать в стариковскую ностальгию, скажу лишь, что между нами вспыхнула страсть. Но поженились мы не по любви, а по глупости: Ирина забеременела дочкой. Страсть угасла, а любовь так и не пришла. Полтора года длилось мучение, которое кто-то даже пытался называть семейной жизнью, после чего мы разошлись. Я уехал по распределению в гарнизон, а бывшая жена с ребенком остались в Ленинграде.

Опуская подробности, скажу, что два года я мариновался на Дальнем Востоке, пока судьба не смилостивилась ко мне. Я встретил ту, которую мог с полным правом называть своей единственной любовью — Танечку. Вы ведь тоже любили, вы меня поймете. Более светлое и чистое создание едва ли досель появлялось на свет. По крайней мере, лучше нее я не встречал. Конечно же, ухажеров у нее хватало, но меня это не остановило — я всегда умел добиваться своего. Мы поженились, а меньше чем через год, у нас родился сын, Гена. Я был в счастье: сын, продолжатель рода, фамилии, профессии.

Годы летели быстро. Гена рос, мужал. Только вот дело отца продолжать не хотел: его интересовали математика, экономика. Но разве это страшно: парень умный, не пропадет, лишь бы дело свое знал. В семнадцать лет я, на тот момент уже подполковник, отправил его учиться в Ленинград — как раз тогда он снова стал Петербургом. Через год Гена позвонил мне и радостно сообщил, что нашел невесту, и они собираются пожениться. Если бы я знал, что за этим последует… Я думал, подобное встречается только в бразильских сериалах.

Когда до намеченной свадьбы оставалось всего два месяца, и я уже запланировал себе отпуск, чтобы заранее съездить познакомиться с невесткой, ко мне прикатила Ирина, моя первая жена. Она буквально вломилась к нам в дом и рассказала такое, от чего мы с Таней схватились за сердце: Гена женится на Лиде — моей дочери от первого брака, своей единокровной сестре! Оказывается, после развода Ира сменила Лиде фамилию на свою собственную. Сами ребята ничего не знали друг о друге: после развода мы не поддерживали никаких отношений, я только перечислял им алименты.

Грозил разразиться нешуточный скандал: меня представляли к внеочередному повышению, как в звании, так и в должности — а тут такое… Свадьбу еще можно было отменить, но Лида уже была беременна! Конечно, мы попытались уговорить ее на аборт, но внезапно заупрямились дети: узнав, кто есть кто, они не только не охладели друг к другу, но наоборот, наотрез отказались разлучаться. Оказывается, бывает и такое: брат и сестра, никогда не встречавшиеся прежде, полюбили друг друга.

Не одну ночь провели мы на кухне, обсуждая сложившуюся ситуацию, настолько нелепую, насколько и чудовищную. Не один час потратили мы, уговаривая упрямцев, взывая к разуму, к морали. Все было тщетно. Наконец, затягивать дальше стало просто опасным, и мы нашли выход, устраивавший, если не всех, то многих. Гена сменил фамилию на материнскую: Добренко, после чего их с Лидой быстро расписали и переселили в Москву, в квартиру, которая досталась мне в наследство от умершей бабушки. Скоро родилась Эльвира.

Все произошедшее не могло не отразиться на обеих моих женах: и бывшей, и нынешней. Не прошло и года, как я потерял Таню: у нее за рулем прихватило сердце, машина вылетела с трассы… Едва я как-то пришел в себя после похорон, из Питера прилетела новость: Ира слегла с инсультом. В 44 года инсульт, понимаете? Нет, она оправилась и прожила еще десять лет… Но что это была за жизнь…

А Гене и Лиде, казалось, все было нипочем. Это было время девяностых, сами знаете, что тогда творилось. А тут столица, плюс я неплохо их обеспечивал. Началась веселая жизнь. Клубы, тусовки, друзья. Гена забросил учебу, Лида начала выпивать. Но, несмотря ни на что, они никогда не разлучались: всегда вместе, всегда с горящими глазами. Они любили друг друга, и это было единственным, что их оправдывало. Через два года после Эли Лида родила тройню — один ребенок, правда, скоро умер, — затем Тимофея. В двухкомнатной квартире стало тесно, да и Москва как место их проживания мне нравилась все меньше и меньше. Дело в том, что в то время меня как раз перевели в столицу, младшим заместителем мэра по внутренним делам. Я не хотел, чтобы у моих недоброжелателей — а их, уверяю, и в тот момент было немало — возник соблазн раздобыть такой шикарный компромат. Я поговорил с сыном и поставил ему ультиматум: либо они уезжают в глубинку, либо за рубеж. Конечно, он склонялся ко второму варианту, но Лида запротестовала: чужой климат мог навредить детям. Бред, конечно, но она так уперлась… К тому же, еще была жива ее мама…

В итоге мы решили, что они поселятся на Псковщине, в Себежском районе. Да, именно здесь. У нас тут в Непадовичах была летняя дача, где они с мамой отдыхали летом. Иногда сюда наведывался и я. Вы, Филипп, тогда еще не родились, а вот вашего старшего брата Илью я помню: шустрый был мальчуган, они с Генкой вечно что-то делили. И старшая сестренка Андрея Владимировича, и ваша, стало быть, тоже, здесь по окрестностям рассекала, совсем маленькая была. Хорошие, светлые дни… В Непадовичи мы возвращаться не стали, отстроились подальше от чужих глаз. С землей помог мой старый знакомый и хороший Генкин друг Веня Копытов — он потом сменил фамилию на Володина — в тот момент не последний предприниматель в регионе. Он же придумал схему, при которой к усадьбе еще долго не возникнет стороннего внимания: выкупить несколько домов в каждой из окрестных деревень и прописывать там фиктивных жильцов. Получалось, что деревни якобы живые, хотя многие из них уже опустели. Мы знали, что когда-нибудь старики совсем вымрут, и были спокойны: детей и внуков никто не побеспокоит. Я обеспечил их всем необходимым: начиная от продуктов и заканчивая образованием.

Но шли годы, у Гены с Лидой появлялись новые дети, и становилось все более очевидным, что это не божий дар, а проклятие. Разве могло у них появиться здоровое потомство? Конечно, нет. Я беседовал с ними, просил не брать греха на душу. Но они не слушали. Особенно много проблем было с близнецами: эти двое росли маленькими уголовниками, остальные дети откровенно боялись их, да и многие взрослые тоже. Скоро до меня дошли слухи, что Андрей и Петр стали сбегать из усадьбы и поджигать дома в деревнях. Сначала я надеялся, что обойдутся без моего вмешательства, но потом появились первые жертвы. Я приехал разбираться и пришел в ужас, когда добился от них признания. Не каждый криминальный авторитет может похвастаться таким списком, какой имелся у двух четырнадцатилетних мальчиков. Кроме того, их злодеяния покрывал собственный отец! Я вспылил и заявил Гене, что больше не желаю знать его, и отныне прекращаю их содержать.

К несчастью, про проделки близнецов стало известно Лиде. А затем умер младший сын… Все это подкосило ее: она слегла и больше не поднималась. Через месяц Лиды не стало. С ее смертью в усадьбе наступил полный разлад. Мой сын пошел по наклонной. Я продолжал потихоньку перечислять средства на его счет — не мог же я бросить внуков! — но теперь требовал подробного отчета о расходах. Таким образом, ему стало катастрофически не хватать денег, которые раньше он тратил не считая. Началась экономия на всем подряд, вплоть до охраны и ремонта. А затем Гена использовал свои старые связи, в том числе уже знакомого тебе Лопарева, чтобы превратить усадьбу в перевалочную базу контрабандистов, используя ее выгодное положение рядом с Белоруссией. Эдакий маленький криминальный оазис: лесная местность, людей практически нет, под боком другая страна с открытой границей. Сначала переправляли всякий китайский ширпотреб, технику. Но вскоре этого оказалось мало, тогда был налажен канал посерьезней — наркотики. Такого поворота я стерпеть уже не мог и потребовал свернуть бизнес. Черт с тобой, сказал я тогда, хочешь денег — будут тебе деньги. Но знаете, что ответил мне сын? Он послал меня к черту и заявил, что если я влезу в их дело, он расскажет про меня и про всю нашу семью средствам массовой информации. Это был самый примитивный шантаж, но я был обезоружен и прижат к стенке.

Конечно, в усадьбе у меня был верный человек, который сообщал обо всем происходящем там. И вот примерно месяц назад мне доложили, что в деревеньке Зуево поселился подозрительный субъект, который, кажется, что-то вынюхивает. Одновременно до меня дошла информация, что в соседней Белоруссии также заинтересовались моим сыном. Вот Гена и доигрался, решил было я. Однако в дальнейшем выяснилось, что это не официальное следствие, а всего лишь двое энтузиастов, проводящих частное расследование. Наведя справки, я без особого труда вычислил, кто эти двое, и удивился — оказалось, это младшие братья Генкиных друзей детства!

По всему выходило, что Гена знает про ваши поиски, но, почему-то, не препятствует и не трогает вас. Раз так, решил я, то и мне не следует вмешиваться. Лишь позже я понял, как сильно он вас недооценил: когда мне сообщили, что вопрос решается на уровне министров внутренних дел двух государств, причем, втайне от меня, — было уже слишком поздно что-либо предпринимать. Используя полученные сведения, ваш брат смог достучаться до высоких чинов в Минске и предоставить им неопровержимые доказательства существования базы контрабандистов и наркокурьеров. Все, что я успел — это примчаться сюда, чтобы узнать: мой сын застрелился, а в усадьбе уже хозяйничают силовики.

Вот так, Филипп Анатольевич, и закончилась эта долгая история, которая едва ли сделала хоть кого-нибудь счастливым. И, в некоторой степени, я даже благодарен вам. Вы положили конец безумию, которое уже двадцать лет гложет мою душу.

Глава XXXI: Прощание

— Зачем вы рассказали мне все это? — спросил я. Мы уже подходили к Зуево, когда генерал закончил говорить.

— Чтобы вы знали, и чтобы у вас не осталось вопросов, — ответил Роман Германович. — Теперь, как вы можете догадаться, все кончено и для меня: моя роль в произошедшем непременно станет достоянием общественности. В тюрьму я, конечно же, не отправлюсь — возраст и заслуги выручат — но своего поста, безусловно, лишусь. Ну и бог с ним: уже послужил свое.

— А что будет с вашими внуками: с Элей и прочими?

— Я позабочусь о них, не переживайте. Они уже в безопасности. Конечно, близнецов придется отправить на лечение…

— Лечение? — удивился я. — Они же…

— Вы не понимаете, — резко перебил меня Балагутин. — Вы думаете, они убийцы. Ведь думаете? Да, согласен, они творили ужасные вещи и виновны в смертях людей. Но они не преступники. Они больны, и их нужно лечить. Я уверен, им еще можно помочь.

— А как помочь тем, кого они зарыли в лесу? — не сдержался я. — Тем, кого потом сбросили в воронку без дна, чтобы замести следы?

— В воронку? Похоже, вы заблуждаетесь, молодой человек. В воронку в Непадовичах действительно сбрасывались улики: нереализованный товар, который опасно было хранить, отработанные остатки прекурсоров. Но не людей. А обнаруженные вами ямы в лесу — это не могилы. Это лишь вскрытые тайники, в которых отпала необходимость, едва мой сын вспомнил про заброшенный карстовый колодец и нашел ему применение.

— То есть… вы знали все?

— Да, Филипп Анатольевич, — генерал остановился и заглянул мне в лицо. — Я знал, но не препятствовал, ибо у меня не было выбора. Но вы должны понимать: мой сын — не убийца. И мои внуки тоже не убийцы.

Я счел за благо промолчать. Да и какой резон спорить с человеком на тему, которая для него принципиальна, а для тебя — нет?

— Вы мне верите?

— Верю, — ответил я после недолгого раздумья.

— Благодарю. Для меня это важно, — возможно, для него и вправду было важно оправдать своего сына хоть в чем-то. — Что вы планируете делать дальше?

— Наверное, как только следователи отпустят меня, вернусь домой. Раз вы знаете все, то для вас не секрет, что мне все еще грозит армия. Но я уже решил: будь что будет. Если придет повестка, я найду способ с ней разобраться.

— Думаю, она к вам не придет, — несмотря на то, что нашу беседу едва ли можно было назвать веселой, Балагутин чуть заметно улыбнулся. — Но, в любом случае, желаю вам удачи. У меня к вам еще один вопрос, если позволите.

— Да, конечно, — кивнул я.

Что он имел в виду, говоря, что повестка не придет?

— Как вы думаете, почему мой сын так благосклонно отнесся к вам, несмотря на все ваши попытки разоблачить его?

— Я не пытался разоблачить его, — возразил я. — До последнего мы вообще не знали, кто такой ваш сын и чем он занимается.

— Допустим. Но все же? Почему вы оказались так ему… симпатичны?

— Если честно… — я задумался, вспоминая свою первую и одновременно последнюю встречу с Геннадием Добренко, которая произошла меньше суток назад. — Я не знаю ответа. Возможно, это как-то связано с тем, что он знал меня с детства.

Генерал покачал головой: такое объяснение его не устраивало.

— Ладно, — ответил он. — Мы уже пришли. Вы говорили, у вас тут собака? Не она ли сейчас лает?

— Лает… — вспомнив об Агате, я помрачнел. — Нет, вряд ли это она. Хотя… И вправду, кто-то лает.

— Но вряд ли это полицейская собака. Смотрите.

Возле нашего дома явно происходило что-то интересное. Трое полицейских в форме, топтались у закрытой калитки, но войти во двор не решались. Потому что путь им, яростно прыгая и лая, преграждал…

— Агат!

Стражи порядка разлетелись в разные стороны, как от взрыва гранаты, а секунду спустя мне в грудь врезался огромный пушистый серый ком. Я не удержался, полетел на землю, смеясь, как ребенок. Агат был ранен — вся спина в крови — но пуля лишь скользнула по шкуре, вырвав клок шерсти и оглушив его. Придя в себя, верный пес кинулся искать хозяина и, не найдя, остался охранять дом, где его и застали полицейские. Я так крепко прижал к себе уцелевшего Агата, что тот начал вырываться.

— Я очень рад, что ваш друг остался жив.

Подняв голову, я увидел над собой лицо генерала Балагутина. Пожилой военный улыбался. Это казалось невероятным. Он потерял сына, наверняка потеряет должность, и, возможно, ему грозит суд — и все же, несмотря на все свалившиеся невзгоды, этот человек нашел в себе силы улыбнуться чужому счастью. И только тут я окончательно осознал: все закончилось, все позади. Агат, изловчившись, облизал мне лицо, и я, не сдержавшись, заплакал.

Потом приехали ребята, их привезли на двух полицейских машинах: мы обнимались и прыгали, как сумасшедшие. Увидев врача, я попросил его осмотреть Агата и оказать ему помощь. Потом лысый майор долго и скрупулезно записывал мои показания, тщательно внося их в протокол. А после ко мне снова подошел отец Лопарева, извинился за сына, пообещал, что все, о чем договорились, будет сделано. Я кивал, даже не зная, о чем, собственно, Андрей договорился с этим неприятным человеком: мне было все равно.

А потом вдруг все исчезли, остались только Андрей, Аня, Макс и Витя. Мы завалились в дом, выпотрошили холодильник и закатили пир. Витя гордо демонстрировал раненую руку, Андрей рассказывал, каких усилий ему стоило организовать наше спасение. Тосты сменяли друг друга, вопросы следовали за ответами: мы говорили, говорили, говорили… В итоге все сошлись на том, что следующим летом мы обязательно вернемся в Зуево и займемся ремонтом: починим наш дом, дом Макса… Было здорово и весело, но я поймал себя на мысли, что боюсь смотреть Ане в глаза: завтра нам предстояло расстаться.

Я проснулся посреди ночи, словно по будильнику. В голове немного звенело, но сон исчез бесследно, как бывает, когда просыпаешься с мыслью, что куда-то опоздал. Комнату освещал пробивавшийся сквозь занавески лунный свет: ночь выдалась ясная, наверное, завтра приморозит. Кажется, наша пирушка оборвалась довольно внезапно, ибо ее участники в какой-то момент поняли, что буквально с ног валятся от усталости. Да и вино помогло, а мы как раз допили остатки. Денек получился долгим… Сейчас дом наполнен сопением мирно спящих людей. Не хватает только одного. Одной. Так и есть: небольшая кушетка в «женской» половине пустует. И собаки тоже нет. Куда это они намылились?

Ночная деревня погружена в тишину, которая пугает человека, не готового к ней. Лишь прислушавшись, понимаешь, что тишина эта мнимая. Под ногами хрустит снег. Ветер тихонько нашептывает что-то в ветвях деревьев. Скрипит старый покосившийся флюгер на соседской крыше. Но ни одного звука, который мог бы напугать. Это были мирные звуки, а я за два месяца наслушался и не такого.

Идя по единственной улице, мимо слепых заколоченных окон и присыпанных снегом заборчиков, я в очередной раз остро осознал, как же мне будет не хватать всего этого. Можно бесконечно долго и красиво говорить, придумывая все новые и новые эпитеты, но все они будут лишь словами — искаженным отражением чувств. Спустя десять лет я снова полюбил Зуево. Но нельзя жить в двух местах одновременоо, рано или поздно приходится выбирать, какое из них называть домом. У меня уже есть дом, и меня там ждут. «Но я вернусь», — мысленно обращаюсь я к деревне, как к живому существу. Старому, дряхлому, покинутому — но живому. Не сломленному.

Аня сидела возле берега на скамейке и смотрела на подмерзшее озеро, словно ожидала, что вот-вот над водной гладью снова полетят волшебные фонарики. В неярком лунном свете, неподвижная, она казалась видением, обманом зрения, порождением потустороннего мира — нави. Лишь пар ее дыхания говорил, что передо мной не призрак, а живой человек. Агат, завидев меня, подбежал, виляя хвостом.

— Привет, — сказала она, когда я подошел ближе.

— Привет, — ответил я. — Ты чего не спишь?

— Да так… Не спится. Со мной бывает, когда переволнуюсь: сон не идет. Хоть снотворное пей.

— Такое случается.

— Да, наверное… — пожала она плечами.

— У тебя есть средства к существованию? — я решил перевести тему на что-нибудь приземленное. Ощущение нереальности происходящего давило, казалось, вот-вот — и я проснусь в своей постели. Только где проснусь? В Москве? Или маленьком домике в окружении спящих людей?

— Да, средства есть, — ответила Аня. — Отец Сергея выплатит мне компенсацию. Этого хватит, чтобы нормально жить, пока Миша будет в тюрьме.

— Боюсь, он может попасть туда надолго…

— Нет. Андрей договорился, что на Мишу не станут вешать того, чего он не совершал. В худшем случае ему светит четыре года, но, может, дадут условный срок. Так отец Сергея сказал.

— Ты расстроена?

— Нет, — она повернулась ко мне. — Все могло закончиться гораздо хуже, если бы не Андрей… и не ты.

— Я мало чем могу помочь тут. Мне даже не позволят защищать его в суде.

— А ты стал бы?

В который уже раз на ее, казалось бы, простые вопросы у меня не находится простых ответов.

— Ради тебя — стал бы.

— Мне кажется, ты так не думаешь, — Аня встала и подошла ко мне. — Ты злишься на него из-за меня и из-за того, что он сделал со мной. Не надо злиться, Филипп. Теперь уже не надо. Ты смог изменить меня, сам того не желая, исправить все, что сделали они. Я уже не та, что была до встречи с тобой. Они выбили из меня всякое желание жить, а ты вернул его обратно. Я вернусь в школу, постараюсь сдать выпускные экзамены. Я решила, что хочу поступить в вуз. Как думаешь, у меня получится?

— Думаю, да, — я представил Аню в выпускном платье и решил, что оно ей пойдет. Особенно с ее фигурой…

— А потом я устроюсь на хорошую работу, буду сама себя обеспечивать, ни от кого не зависеть. И найду себе мужа, чтоб он был как ты, и рожу ему столько детей, сколько он захочет. Я сделаю его счастливым. Хотя нет… Такого, как ты, я точно не найду.

— Да уж, постарайся, чтоб он был более сговорчивым и менее принципиальным в вопросах домашнего гардероба.

Я хотел отшутиться: мечты шестнадцатилетней девочки, какими они еще могут быть! Но зря старался. Аня подошла ко мне вплотную, и я не даже не понял, когда успел обнять ее и привлечь к себе. Мы целовались — в первый и последний раз в жизни — не в силах отпустить друг друга. Ветер над нами напевал прощальную песню ушедшей осени. Нашей осени, которая никогда уже не вернется.

Утро прошло в сборах и сопутствующей им суете. Мы боялись что-то забыть, что-то оставить, что-то не доделать.

— Не переживай, — подбадривал меня Андрей. — Мама с папой обещали наведаться сюда, когда сойдет снег. Так что если ты что-нибудь забудешь, то не позже майских праздников я тебе привезу.

В два часа за нами приехал большой семиместный внедорожник: оказалось, это Андрей договорился с Лопаревым-старшим. Мы быстро погрузили вещи — их оказалось немного. Теперь можно отправляться в путь: сначала в Толосцы — доставить Аню домой, а затем в Себеж — посадить Макса и Витю на поезд.

— А мы как? — спросил я брата.

— В Себеже осталась моя машина. Я, так и быть, подброшу твое высочество до Москвы. Заодно прослежу, чтобы Вера тебя не сразу пришибла, а сначала выслушала. Только чур твой мохнатый друг едет в багажнике, там после него будет проще пылесосить.

Мохнатый друг, гордо восседавший в проходе между задними сиденьями, недовольно покосился на Андрея, как будто мог понять, что речь идет именно о нем.

— Готовы? — спросил водитель. — Едем.

Мы как по команде повернули головы к окнам и проводили глазами оставляемую нами деревню. Деревню, которая хранила так много воспоминаний, и плохих, и хороших. Даст бог, это не последние воспоминания, которые подарят ей люди. До свидания, деревенька Зуево, мы еще увидимся.

Проезжая Валовники, я не без удовлетворения отметил, что мою «Пенелопу» уже извлекли из сугроба и увезли — надеюсь, в мастерскую, а не на свалку. Выходит, и здесь папа Сереженьки не оплошал. Что ж, очень хорошо.

Хоть и медленно мы ехали, а десять километров, разделявшие Зуево и Толосцы, пролетели, казалось, в один миг. Заснеженная колея сменилась чистой грунтовкой, а ей на смену, в свою очередь, пришел асфальт. Вот и дом Ани, в котором я так ни разу и не побывал. Здесь нас ждет еще одно расставание.

— Эй, парни! — не успели мы вылезти из машины, как нас окликнули. — Вы уезжаете уже?

— Да ну нафиг… — я с некоторым недоверием смотрел на бегущего к нам Павла Смирнова.

— Уважаемый, вы чего хотели? — не очень дружелюбным тоном обратился к нему Витя, едва тот притормозил возле машины. Витю можно было понять: Паша был среди тех, от кого еще вчера мы удирали со всех ног.

— Попрощаться хотел, — Паша запыхался и с трудом переводил дыхание. — Вы на меня не сердитесь, особенно ты… Гоша. Я ведь и вправду зла вам не желал. Я у Генроманыча работал, детишек его врачевал, ничего более, да. А тут такое дело… Конечно, я тоже пошел справедливости искать. Кто же знал, что Лопарев этот нас дурит.

— Ты ведь раньше с Веней Копытовым дружил, — напомнил Макс. — С тем, который нынче Володин.

— Ну да, а что? Дружил, да сейчас не дружу. Я вообще…

— Сейчас ты свистишь, — оборвал его я. — Ты и знать про меня не знал, когда я к тебе пришел. И раскусил меня лишь, когда я, не подумав, Веню упомянул, да еще и назвал его прежним именем.

— К чему ты ведешь?

— К тому, что аферу с землей вместе с Веней проворачивал не твой Генроманыч, а его папа, Роман Германович. И это ты по старой дружбе, ну и за денежку, разумеется, шпионил в Первоцветово, сливая отцу информацию о сыне. Тебе несложно было попасть в усадьбу: Геннадий с подачи твоего наставника сам вышел на местного лекаря с нестандартным подходом к нестандартным пациентам. Ты и работал там. Узнав, что появился человек, интересующийся местными делами, ты первым делом доложил обо мне вовсе не Геннадию, а Балагутину. Ты проследил за мной в ту ночь в лесу, не так ли?

— Да, стреляешь ты хреново. Надо же, три выстрела в упор — и ни разу не попал! — Паша скрестил на груди руки. — Но даже если и так, если ты прав, то что?

— А ничего, — махнул рукой я.

— То есть?

— То и есть, — пояснил Андрей. — Мы тебе верим, что ты не замешан в деле с контрабандой и в бесчинствах этих гоблинов Геннадьевичей, вот и все.

— Аааа… — кажется, Павел не ожидал, что его так просто оставят в покое. С другой стороны, зачем он тогда вообще подходил?

— Впрочем, — весело добавил Витя. — Раз ты на воле, значит, и следствие тебе поверило.

— Да, — добавил Макс. — А чтобы ты лишнего не колдовал, мы тут девочку оставим, она за тобой присмотрит. Хорошая девочка, жалко оставлять.

Все, как по команде, посмотрели на Аню. Наступал момент прощания. Девушка грустно улыбнулась той самой лучистой улыбкой, которая так красила ее.

— Что ж… Как говорится, долгие проводы — лишние слезы. Пока, ребята. Мне будет вас не хватать.

Мы поочередно обнялись. На какой-то миг, когда наступила моя очередь, посетил соблазн не разжимать объятий, не отпускать ее. Но это был лишь краткий миг.

— Не скучай! Мы обязательно приедем!

— Я знаю, — ответила она. — Но скучать мне некогда: теперь все на мне. И нужно готовиться к экзаменам, через полгода поступление.

— И скоро все наладится, — пообещал я.

— Надеюсь, что скоро, — определенно, если она будет чаще улыбаться, то долго одинокой ей не быть. От кандидатов стать ее второй половинкой отбоя не будет. — Ой, я чуть не забыла!

Аня отстранилась от меня и скрылась в доме. Мы вчетвером недоуменно переглянулись. Но через минуту она вернулась, неся в руках белый жестяной прямоугольник, в котором я без труда опознал собственный автомобильный номер. Признаться, я уже успел о нем позабыть.

— Вот. Я его нашла, еще когда в первый раз к тебе ездила, тайком. На обочине лежал. Хотела оставить себе на память, но ведь тебе он нужнее. Сейчас такая морока, чтобы новые получить… А память у меня и так останется.

— Спасибо… — я принял номер у нее из рук. Все, нужно ехать. — Береги себя, Аня.

— И ты береги себя, Филипп. Себя… и вас.

И вот уже за окнами проносятся километровые столбы автострады, отсчитывая версты до Себежа. Странно, казалось, и не было этих двух месяцев: все лишь привиделось. Только ноющие раны и ссадины, да нелепая заношенная до дыр одежда указывают, что я только что «вышел из леса».

В Себеже мы первым делом обновили мой гардероб. Никогда раньше не приходилось надевать новые вещи прямо в магазине и уходить в них, оставляя старые в ближайшей урне. Лицо той продавщицы я, кажется, запомню надолго.

— Знаете, что, — озвучил я внезапно возникшую мысль, когда мы уже стояли на перроне. — Вы все непременно должны приехать ко мне на Новый год!

— На Новый год? — недоверчиво переспросил Макс. — Я думал… Меня уже звали…

— Максимка, ну что ты мямлишь, как пятиклассник! Ведь это мысль! — поддержал меня Витя. — Но учти, я буду с женой. Сына, так и быть, оставим бабушке.

— Я тоже приеду, раз зовешь, — ответил Андрей. — Ты-то до меня никак не доберешься: вон даже когда поехал, и то… не доехал.

Мы рассмеялись, после чего Макс сообщил, что раз пошла такая пьянка, то и он приедет.

— Ну что, господа мушкетеры, — поприветствовал я уезжавших друзей. — Не жалеете, что скатались к местам детства?

— Ты шутишь?! — ответил Витя, забрасывая на плечо зачехленное ружье. — Если бы мы знали, что тут такое месиво будет, то вовек бы не сунулись!

— Да уж, отдохнули, как надо…

Меня такая реакция немного огорошила.

— Но на самом деле, — Витя подмигнул. — Все хорошо, что хорошо кончается. Деревню мы спасли, кого надо, посадили, оборотней в погонах разоблачили. Будет, что вспомнить в старости, о чем сыну рассказать. Согласитесь, за свою жизнь мы совершаем не так уж много стоящих дел. Так что спасибо тебе, Фил. Это — по-настоящему.

Эпилог

Одометр равнодушно отмечал километры пройденного пути, свет фар рвал наступающую темноту, радио тихонько пело про майский дождь. Смешно: в декабре петь про майский дождь! Уже пять часов мчались мы по Новорижскому шоссе навстречу крупнейшему городу из всех, где мне доводилось побывать.

А я, откинувшись в кресле, разговаривал с братом, но не с тем, что сидел слева от меня и, прищурившись, смотрел сквозь лобовое стекло в расступающуюся темноту — а с другим, родным. Илья Лазарев был старше меня на десять лет. В свои годы он уже успел стать генеральным директором небольшой фирмы и обзавестись всеми атрибутами состоятельности: домом, женой, детьми и брюшком. Но обсуждение всего вышеперечисленного заняло не более минуты, ибо сейчас меня интересовали совсем другие вопросы.

— Вот и МКАД, — вслух заметил Андрей, краем глаза увидев, что я отключил телефон.

Действительно, мы только что проехали развязку и сейчас выруливали на внутреннюю сторону главного московского кольца.

— Вот и ответ… — задумчиво протянул я, переваривая только что услышанное от Ильи.

— Да? И что большой братан говорит?

— В первую очередь он сказал, что мы чудаки на букву «м», раз мимо проезжали, а в гости не заглянули.

Андрей, кажется, смутился.

— Я к нему на обратном пути заеду. Правда, нехорошо как-то получилось… Но ведь мы спешили. Так что насчет нашей темы?

— Начет нашей темы… Илья рассказал кое-что. Да, он помнит Гену Добренко. Они общались в детстве, даже дружили, но потом, во взрослом возрасте, уже не пересекались. Илья расстроился, узнав, что он умер. И рассказал мне один интересный эпизод…

— Какой эпизод?

— Такой эпизод, — передразнил я. — Ты дашь мне договорить?

— Все, молчу-молчу…

— Так вот, — продолжил я. — Один раз ребята играли в Непадовичах возле небезысветного тебе колодца, в те времена уже разрушенного и прикрытого сверху деревянным щитом. Парни на спор начали выходить на щит, типа, кто дольше простоит и не испугается. Гена решил покрасоваться перед девочками и начал прыгать на досках. Подгнившие деревяшки не выдержали, ну и…

— Что ну и?

— То ну и! Дальше сам додумывай!

— Фил, все, я молчок, чесслово! Только ты дорасскажи! — взмолился нетерпеливый Андрей.

— Ладно, — тут же сжалился я. — В общем, щит не выдержал, и Гена так и не стал бы Геннадием Романовичем, если бы Илюха не успел среагировать. Он выдернул его из дыры прежде, чем тот успел окончательно провалиться вниз. Как сказал Илья, так везет раз в жизни: какой-то миг — и было бы уже поздно.

— Вот Гене и повезло… — Андрей, кажется, на какое-то время даже перестал следить за дорогой. — Получается, это Илье мы обязаны тем, что нас не закатали в бетон?

— Получается, что так… Странно, он никогда не рассказывал мне, что спас человека. И родители тоже… Хотя, возможно, они и не знали. А ведь в ином случае и мы с тобой могли на дне этого колодца очутиться.

Андрей в ответ философски пожал плечами.

— Не зря говорят, что добро не проходит бесследно. Все возвращается на круги своя.

Но меня подобный фатализм не вдохновлял.

— А вот если подумать с другой стороны: стоило ли Илье спасать этого Добренко? Сколько бед в итоге принесла его шальная любовь, во сколько жизней обошлись ее последствия… Не окажись Илья в ненужное время в ненужном месте — и не было бы ничего того, что произошло.

— Братан, ты не о том думаешь! — Андрей ободряюще хлопнул меня по плечу. — Считаешь, Илья был не прав? А как ты бы поступил на его месте? Ну? То-то же. Нельзя судить людей, тем более, постфактум — легче легкого нарисовать мишень в том месте, где больше всего попаданий, а потом объявить себя снайпером. Наш брат сделал хорошее дело, подарил жизнь человеку. А уж как этот человек своей жизнью распорядился — не его забота. Какой смысл отматывать назад прошлое, которое уже не изменишь? К тому же, кто знает, может, потомство Добренко многократно покроет то зло, которое он породил? Не надо загадывать, мы сами все увидим со временем.

— Да, — согласился я. — Думаю, ты прав. И все же жаль, что отец Эли так потратил подаренную второй раз жизнь.

Брат улыбнулся.

— У нас есть замечательный шанс не повторить его ошибок. И вообще, неплохо бы перед Илюхой проставиться: все-таки, выходит, теперь мы его должники. Кстати, через пятнадцать минут уже будем на месте.

При упоминании о доме меня охватило неописуемое волнение, такой мандраж, что и сравнить не с чем. Все прошлые мысли тут же улетучились, как брызги воды, упавшие на раскаленную плиту. Через четверть часа я увижу Веру. Вспоминая наш позавчерашний разговор (боже, это было лишь позавчера! — а кажется, прошел целый месяц), едва ли стоило рассчитывать на теплый прием. Даже наличие «громоотвода» в лице Андрея успокаивало слабо. Может, Агату она обрадуется? Вера любит собак…

Двор, площадка, парковка… Все такое знакомое и такое забытое. Что я скажу Вере? Что она скажет мне? Примет ли? Из подъезда вышла соседка, поздоровалась, с опаской покосилась на огромного пса, жавшегося к моим ногам. Агату все здесь непривычно, он подобного отродясь не видел. А сколько новых запахов! Ничего, возле дома большой лесопарк, есть где разгуляться.

Ожидание лифта сравнимо с ожиданием конвоя в утро казни. Вот-вот звякнут ключи — и приговоренный станет обреченным. «Мужайтесь, Филипп! Час расплаты настал». Лязгнули двери. Еще тринадцать этажей можно дышать. Двенадцать. Одиннадцать…

«Здравствуй, любимая. Знакомься, это Агат, он будет с нами жить. Не бойся, он хороший, и даже приучен ходить на улицу. Машина? Машина в ремонте, но ее скоро вернут. Одежду я в Себеже купил. А старую выкинул, она износилась. Я тебе такое расскажу, ты не поверишь… Что? Не хочешь слушать? Уйти? Мне уйти? С собакой? Ну конечно, с собакой… Кто такая Аня?».

— Боишься? — Андрей второй раз за полчаса и за всю жизнь хлопнул меня по плечу, при этом ободряюще подмигнув. — Не переживай, все будет, как в кино. Не из такого выпутывались, а она тебя любит.

Агат ткнулся носом мне в ладонь, как бы подтверждая слова брата.

— Да я не боюсь… Так, задумался…

— Теперь думать уже некогда. Приехали.

Приехали. Вот она, такая знакомая лестничная клетка, такая знакомая дверь… Запахи. Все это тут же накрыло, закрутило, завертело. Это не конец. Это — продолжение. А что будет дальше — да какая разница! Главное, что будет.

И я нажал на кнопку звонка. За дверью послышались шаги. Щелкнул замок.

PS

Теплый ветер нежно ласкает кожу, прогоняя назойливо звенящую мошкару. Стрекочут невидимые в траве кузнечики, недалеко в роще слышно пение дрозда. В небе, противно курлыкая, кружит цапля, все ниже и ниже — уже над самой водой. Да, вода совсем близко — ее зеркальная гладь отражает высокое полуденное солнце. Странно, на него, на это солнце, можно смотреть, совсем не щурясь. Это и не солнце даже, а просто большой апельсин: протяни руку и бери. Я протягиваю руку, и вижу, как апельсин на глазах увеличивается в размерах, приближается ко мне…

Нет! Это не апельсин приближается, это я возношусь все выше и выше. Я вижу все, как видит та самая цапля, сверху. Вижу стол, на котором только что лежал — отчетливо вижу. И ни стульев, ни скамеек рядом — один лишь стол, обычный грубый деревянный стол. Но на столе лежит человек. Другой человек, не я. Мужчина. Черты его лица кажутся хорошо знакомыми, хотя мы встречались всего однажды.

А рядом раскинулось озеро, с высоты становится понятным, насколько оно большое. Обращенный ко мне берег разделен надвое длинной, поросшей густым лесом косой. Даже не косой — полуостровом. А там, дальше, на противоположном берегу…

— Вспомнил!

— Любимый, ты чего! Не пугай меня так!

Я открыл глаза — и все исчезло: апельсиновое солнце, озеро, стол. Надо мной склонилась Вера, сонная, встрепанная… и испуганная.

— Что случилось? Ты никогда раньше не разговаривал во сне!

— Прости… — вот так конфуз, в первую же ночь дома напугал жену! А какой была эта ночь, до того, как мы заснули…

— Что ты вспомнил?

— Вспомнил… Я вспомнил, где этот стол. Стол, понимаешь? И Добренко, он жив! Генерал обманул меня!

— Не понимаю… — Вера помотала головой, ее непривычно короткие волосы разметались по сторонам. Она постриглась, пока я отсутствовал. — И не надо кричать, в соседней комнате Андрей спит. Расскажи спокойно. Какой еще стол? Какой генерал?

— Ну, стол… Помнишь, я тебе рассказывал, что мне часто снится один и тот же сон, как я лежу посреди поля на столе?

— Да, припоминаю, — испуг в глазах жены сменился любопытством. — И где же этот стол?

— Он — там, — я откинулся на подушку, словно эти два коротких слова отняли у меня последние силы.

— Где там? — не поняла Вера.

— Там, откуда я приехал. Я вспомнил. На дальнем пляже. Я видел его во сне. И на нем Геннадий Добренко. Живой.

Больше объяснять было нечего. Я все сказал.

— На дальнем пляже, значит… — в ее голосе внезапно прорезались угрожающие нотки. — Надеюсь, это не означает, что ты снова ломанешься как потерпевший в эту глушь?

Я посмотрел на Веру и только сейчас заметил, что она совсем без одежды. Пауза невольно затянулась. Ох уж эти женщины… Порой они сами отвечают на свои вопросы, даже не подозревая об этом. Я обнял ее.

— Ну конечно же нет, глупая! Я никуда не уеду от тебя.

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнула жена. — Тогда давай спать.

Оглавление

Пролог

Глава I: Когда не знаешь, куда податься

Глава II: Деревня

Глава III: Новый Робинзон

Глава IV: Человек, которого я ждал

Глава V: Обо всем понемногу

Глава VI: «Отдыхаем хорошо» или второй поход в Толосцы

Глава VII: На грани

Глава VIII: Источник таинственного света

Глава IX: Новый друг

Глава X: Информация к размышлению

Глава XI: Незваный гость

Глава XII: Аня

Глава XIII: Расследование продолжается

Глава XIV: Ученик шамана

Глава XV: Лишние промилле

Глава XVI: В поисках ответа

Глава XVII: Огонь внутри

Глава XVIII: Огни над водой

Глава XIX: Опасный противник

Глава XX: Точки над гласными

Глава XXI: Беглец

Глава XXII: Эльвира Добренко

Глава XXIII: Игра в открытую

Глава XXIV: «Как в старые добрые времена»

Глава XXV: В двух шагах

Глава XXVI: «Дым и пламень»

Глава XXVII: Водяной конь

Глава XXVIII: Партизаны

Глава XXIX: В зимнем лесу

Глава XXX: История Геннадия Добренко

Глава XXXI: Прощание

Эпилог

PS Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg