«Пламя в джунглях»

Пламя в джунглях (fb2) - Пламя в джунглях 1812K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Иванович Сучков

Пламя в джунглях

ПРЕДИСЛОВИЕ

Повесть Николая Сучкова «Пламя в джунглях» написана им раньше, чем «Репортаж из ада», опубликованный в 1966 году в «Звезде Востока». Этому предшествовали путевые очерки о Бирме — «В стране вечного лета» и «Там, где течет Иравади», напечатанные в московских издательствах.

Автор хорошо знает Бирму, ее людей. Он прожил там несколько лет, объездив и прошагав вдоль и поперек эту замечательную солнечную страну. Ему довелось побывать в тропических джунглях, познакомиться с интересными народностями, их своеобразным бытом, обычаями, легендами и сказаниями, в которых запечатлены сокровенные надежды, чаяния и мечты народа. Теперь Николай Сучков в художественной форме выразил свои впечатления о том мире и, особенно, о том поразительном факте, что даже в затерянном среди дремучих лесов и гор крае благородные идеи борьбы за свободу и счастливую жизнь ассоциируются с понятием «советский человек».

Действие повести развертывается в годы второй мировой войны, в период оккупации Бирмы милитаристской Японией. Повесть содержит большой познавательный материал о борьбе малых народностей Бирмы, о жизни в джунглях. Кстати, этот период в жизни бирманских джунглей, в жизни народностей, населяющих их, не нашел еще отражения в нашей художественной литературе, а в западной литературе изображен тенденциозно.

Народность нага населяет северо-западный угол Бирмы, где сходятся границы трех независимых ныне государств: Индии, Китая и Бирмы. Это — край гор и лесов, непроходимые джунгли. Тропинки — там основные пути сообщения. В сезон дождей — с мая по октябрь — тропы тонут в жидкой грязи и становятся непреодолимыми даже для пешеходов.

Нага живут еще родоплеменным строем, сохраняя в своем быту многие древние обычаи. Это результат не только географических условий, но и следствие колониального гнета. Англия, захватив в прошлом веке Бирму и превратив ее в свою колонию, объявила окраинные территории страны, населенные малыми народностями, «особыми районами». Допуск туда был строго ограничен. Жизнь и обычаи там застыли на долгие годы, чуждые каким бы то ни было переменам. Непосильные поборы, произвол колониальных чиновников, ограничения в передвижениях для этих полукочевых народностей, разжигание междоусобицы и тому подобные атрибуты колониализма обрекали местное население на жалкое прозябание, поставили многие племена на грань вымирания.

Нага, другие народности и национальности Бирмы не раз поднимались против поработителей. Однако колонизаторам удавалось топить в крови все выступления народа. В мае 1942 года Япония оккупировала Бирму, изгнав из страны английских колонизаторов. Она пришла со сладкозвучным призывом: «Азия для азиатов», и потому японских солдат и здесь и в других колониях Юго-Восточной Азии встречали, как своих «освободителей».

Заняв обширные территории в Юго-Восточной Азии, Япония вышла к границам Индии — жемчужине английской колониальной империи тех времен. Фронт трещал и распадался под натиском японских дивизий. Колонизаторы были в замешательстве. В тылу у них росло и ширилось освободительное движение порабощенных народов Индии. Тем временем первый эшелон японской армии завяз в горно-лесистом массиве, отделявшем Индию от Бирмы. Начавшийся муссон — сезон дождей, сделал джунгли Нагаленда почти непреодолимыми. Англичане получили передышку, чтобы спешно организовать оборону этой колонии.

Так в горных джунглях Бирмы завязался один из узлов борьбы, исход которой мог повлиять на судьбы Азии. Образовался важный фронт сухопутной военной кампании, развязанной Японией за обладание азиатским континентом.

Японская военщина, закрепившись на захваченных землях, вскоре показала свое истинное лицо. Начались поборы и насилия над местным населением. Хваленые «освободители» оказались на деле жестокими оккупантами, хозяйничающими по-разбойничьи в чужом доме. Слетала пышная позолота словесно-пропагандистской шелухи с японского дракона, обнажился его хищный оскал. Народы поднимались на борьбу с оккупантами. Освободительное движение затронуло и нага, вспыхнув пламенем восстания в джунглях.

Бирма была далеко от Европейского театра военных действий, но гром великой освободительной битвы против фашизма достигал и самых глухих уголков Азии. Успехи этой битвы, во главе которой встал Советский Союз, оказывали решающее воздействие на национально-освободительное движение азиатских народов. Перелом в войне после блестящей победы Советской Армии под Сталинградом явился существенной предпосылкой для проведения наступательных операций на индо-бирманском фронте. Он вызвал бурное нарастание партизанской борьбы в тылу японских оккупантов. Разгром фашистских армий, победное наступление советских Вооруженных Сил в Европе создали могучую основу для развития национально-освободительного движения в Азии. Подорваны были не только силы гитлеровской Германии, но и силы империалистической Японии, которая вынуждена была перейти к обороне, все более безнадежной. Разгром Квантунской армии и вслед за тем капитуляция Японии создали условия для победы освободительного движения в Азии.

Эти события вошли в ткань повести. Перед читателем проходит множество людей с разными характерами, разными судьбами, разными взглядами на цели освободительной войны. Они и сражались по-разному: многие — не щадили своих жизней во имя свободы и счастья людей, а некоторые воевали корысти ради, плетя сеть интриг и подвохов в закулисной борьбе. Англичане, оберегая свои колониальные интересы, противились усилению позиций американцев в своих владениях.

Николай Сучков в своей книге придерживается важного принципа в работе с историческим материалом — исторической достоверности во всем — в основе описываемых событий, в обстановке быта, во всех тех деталях, из которых складывается вся картина жизни в далекой стране или в далекой эпохе.

В этой книге всему можно верить, здесь все подлинно — в этом ее большая познавательная ценность, а художественная манера автора — простота композиции, спокойная ясность языка, немногословные, но зримые описания страны, — все это усиливает ощущение подлинности и, надеемся, будет способствовать успеху книги.

Интернационализм — это основа человеческих взаимоотношений. И здесь, в этой повести — основная сила, движущая всеми событиями, судьбами и определяющая эти судьбы и эти события.

Автор справедливо отводит значительное место бирманцам в освободительной борьбе малых народностей Бирмы. Кровь, пролитая в совместной борьбе за освобождение страны, цементирует дружбу и единство народов Бирманского Союза. Это единство особенно важно теперь, когда под него ведут подкоп националистические сепаратистские элементы, подстрекаемые империалистической реакцией и экстремистами. Книга дает понять, что единство и дружба — основа мира и счастья народов и независимого существования бирманского государства.

Пусть не удивляется читатель, что эти люди гор и джунглей Бирмы так сильно отстали от стремительного бега нашего века. Раньше их искусственно отгораживали от более развитых народов, закрывали перед ними путь к свету и прогрессу. Да и сейчас еще империалисты засылают в джунгли своих эмиссаров, надеясь использовать религию и невежество против новой жизни в стране, которая им не по душе.

Правительство новой независимой Бирмы пришло к этим людям окраин на помощь, проводя политику равноправия всех бирманских национальностей и племен. Оно помогает им избавиться от невежества, голода, междоусобиц, встать в один ряд с развивающимся бирманским обществом. В джунглях прокладываются дороги, открывается все больше школ. Воплощением идей единства национальностей и племен Бирмы является Академия национальных меньшинств страны, открытая в 1964 году. Сотни ее выпускников каждый год возвращаются в джунгли и несут туда свет и знания. Лучшая, многообразная жизнь открылась ныне перед национальностями и племенами окраин Бирмы.

Книга Н. Сучкова «Пламя в джунглях» помогает нам узнать этих людей, понять их чувства, чаяния и надежды, прикоснуться к их жизни. Читатель, и главным образом молодежный читатель, получает интересную и полезную книгу.

Сергей Бородин

ОХОТА НА ЧЕЛОВЕКА

Уйти, во что бы то ни стало, уйти!

Выстрел взорвал притаившиеся джунгли. Стеганули пулеметные очереди. Зашлась злобным клекотом суматошная пальба. И лес, живой, могучий, глухо застонал. Заметались звери, испуганно закричали птицы. Но никто не собирался их убивать. Шла охота на человека.

Человек уже выбился из сил. И все-таки обернулся, расслышав позади стон. Ну, конечно, это Пу, хороший бирманский друг! Больной, а не вытерпел, пошел за ним. Не то что другие, предпочитающие гнить в лагере. Только что это с ним, другом? Обнял деревце и медленно сползает на землю. Помочь, надо помочь ему. Но там уже замелькали юркие фигурки. Поздно! Не повезло бедняге.

Вдруг обожгло левое плечо, прошило насквозь. Он побежал вперед, зажимая рану рукой. А вслед ему неслись выстрелы и крики преследователей.

Беглец продирался сквозь густые заросли. Срывался, плюхался в бочаги. Ветки бамбука яростно хлестали по лицу, петли лиан, как щупальца осьминога, обвивались вокруг тела, опутывали ноги. Колючие кусты раскрывали цепкие объятия, пытаясь задержать его. Острые шипы рвали кожу. Он защищал лишь глаза. Сердце отчаянно выстукивало: уйти, во что бы то ни стало, уйти!

Стрельбы не слышно. Еще не веря себе, беглец остановился. Все тихо, за ним не гонятся. Успокоились, думают, одному ему в джунглях крышка. Значит, свободен! Свобода! Ну что может быть ценнее в жизни! На свободе он!

Перевел дух и смело шагнул в надежный сумрак джунглей. И полетел куда-то вниз. Неловко подвернулась нога.

— А-ах! — заскрежетал зубами. — Неужели сломал? Проклятая яма!

Человек осторожно ощупал ногу. Кость цела, очевидно, вывих. Полулежа прислонился спиной к стенке. Сухая земля посыпалась за шиворот. А-а, пусть! Надо беречь силы. Он внимательно осмотрелся. Так и есть — заброшенная охотниками яма-западня. Бамбуковые колья сгнили и рассыпались. Его счастье, а то бы торчал, как жук на булавке.

Очень тихо. Даже странно после такой бешеной пальбы. Но, чу! Прислушался: свистящее шипение, тревожное, как сигнал бедствия. Час от часу не легче. Две живые толстые трости с плоскими ромбовидными набалдашниками раскачиваются маятниками в трех шагах. Кобры! Ближе, ближе отвратительные морды на раздувшихся шеях. В льдинках-глазках никакой пощады.

Холодные мурашки побежали по спине. Вжался в стену. Зашуршала, посыпалась земля. Он замер в ужасе. Ведь нельзя шевелиться. Малейшее движение вызовет молниеносную атаку, от которой нет спасения. Он в их власти. Вечностью показались ему эти минуты на пороге смерти.

Вот зловещие капюшоны опали. Кобры успокоились и уползли в полутемный сырой угол. Отлегло на душе. Надо что-то предпринять. Не затем он бежал из плена, чтобы сгнить в этом гадючнике. Вон бревно и ведет на волю. Правда, трухлявое. Ну, ничего. Должно выдержать. Должно! Скорее, скорее отсюда! Подальше от страшных соседей!

Как ему удалось выбраться из этой ямы? Он так и не понял. Но выбрался. Отдышался, растянувшись на опавших прелых сучьях. Потом подобрал бамбуковую палку и, прихрамывая, двинулся прямо на зеленую стену джунглей. Звериной тропой уходил он прочь от западни.

Над головой сплошной шатер из веток и листьев. Лучи солнца не проникают сквозь него. Здесь всегда сумерки. Мрачная глубина чащи отпугивает, а яркие пятна цветов заманивают. Лианы, лианы, тонкие, как стальные тросы, и толстые в ногу человека. Величаво возвышаются лесные гиганты в мохнатых бородах из мха и лиан, древние, как легенды.

Едва заметна узенькая тропка. Змеится, ведет. Куда только? Вот пропала, и в сердце вползает тревога. Он нагнулся, пытливо всматриваясь в стелющуюся по земле растительность: листочки, усики, цветочки, скрученные спиралями отмершие лианы, папоротники, шилья-шипы. Где же тропа? Нельзя в джунглях идти непроторенным путем.

Хрустнет ветка под ногой, прошелестит высохший лист, прошуршит кто-то невидимый. И опять тихо. Безмолвие угнетает, а неясные шорохи настораживают. Кажется, тысячи внимательных глаз следят за каждым шагом из-за несчетных складок зеленой завесы. Сырая многослойная листва.

Кружится голова. То ли от резкого сладковатого аромата цветов, то ли от раны, то ли просто от голода. Сорвал листочек с куста, пожевал и выплюнул: горько. Душно. И липкий пот. Человек купается в нем. Даже губы вспотели. Он опустился на изогнутое узловатое корневище лесного исполина. Привалился к дереву, расслабился. Голова отяжелела, клонится на грудь. Нет! Только не спать! Так можно вообще не проснуться. Он встряхнулся. Поднялся на подгибающихся ногах. И снова побрел вперед, волоча поврежденную ногу.

Он шел так долго. Очень долго. Повеяло прохладой. Еще несколько усилий, и он с наслаждением окунул голову в холодные струи.

Здесь, на берегу говорливого ручья, он задержался. Нарезал молодых побегов бамбука и поел. Удалось поймать лягушку — настоящее лакомство! Вывихнутая стопа опухла. Он намочил тряпку и сделал компресс. Отполз к дереву и там меж могучими корнями приготовился встретить ночь.

Ночь упала камнем. Стемнело быстро, будто тушь разлилась из опрокинутого пузырька. Джунгли заворочались, задышали, заговорили, стряхивая сонное оцепенение дня. Слышались какие-то вздохи, стоны, щелканье, цоканье, стрекотанье, бульканье; справа пронзительно верещали, словно там работала циркулярная пила; со всех сторон наплывали таинственные шорохи, пришептывания, всхлипывания.

Вдали грозно зафыркал леопард — самый коварный и злобный хищник тропиков. Его покрыл грозный рык: Ы-р-р! Яугх, яугх! Это тигр. Визгом откликнулись на рев царя джунглей шакалы и виверры. Над головой заверещали обезьянки. Дикий вопль оборвал все.

Затряслась земля, затрещали кусты. Целое стадо крупных животных вихрем пронеслось мимо. И снова мгновения дрожащей стонущей тишины. Как она обманчива и тревожна! Трудно человеку в джунглях, очень трудно.

Ночь колдует над ним. Обволакивает кислыми запахами плесени и тления, то душит, то отпускает. Мрак сгустился. Лишь от земли струится мягкий рассеянный свет, словно подземный городок сказочных гномов зажег свои огни. Это светятся тысячи грибов, стоящих среди влажной гнили.

Мириады ночных насекомых устремляются на призрачные огоньки. И все они натыкаются на человека. Жалят, кусают, лезут в рот, нос, глаза. Даже земля шевелится под ним. Между ногами снуют ящерицы, суетятся букашки, жучки. Здоровенные тараканы объедают лохмотья штанов, а их пожирают черные муравьи. Все ополчилось против человека, и некуда деваться от этой напасти. Один он, совсем один против всего хищного мира джунглей, начавшего жестокую ночную жизнь.

Странное было это состояние между сном и бодрствованием. Ему казалось, что он в затхлом покинутом погребе. За ним гонятся. Шаги преследователей все ближе: хруп, хруп, хруп. Он сжался в комок.

Дикий тоскливый вопль прорезал джунгли. Человек очнулся. Что за чертовщина? Вскочил и, прижимаясь к шершавой коре, выхватил нож. Прямо перед ним — лесной дух: на месте глаз — два огненных шара, рот скалился в беззвучном злорадном смехе, на голове — острые ушки, задние ноги похожи на ходули. Призрак кривлялся, дергался, плясал. Потом подпрыгнул, как бесенок из сказки, и исчез. Какой-то бред!

Когда несмело проклюнулся новый день, человек вздохнул облегченно: наконец-то! Оторвался от дерева, заковылял, прихрамывая, по полянке. Хоть бы согреться, унять дрожь. Он замерз в своем рубище, сползающем с плеч. Вот тебе и тропики!

Перевязал рану, наложив свежий лист падаука. Сменил компресс на ноге. Опухоль чуть уменьшилась. Можно идти дальше. И тут он почувствовал на затылке давящую тяжесть. Резко обернулся. Этого еще не хватало! Огромный питон, устроившись на низко нависших ветвях, прилип к нему взглядом, пронзительным, леденящим.

Гад и человек настороженно следили друг за другом. Время тянулось медленно, и нервы стали сдавать. Глазки питона, мертвенно блеснув, оторвались от человека. По тропе на водопой кралась пугливая лесная антилопа гапи. На нее-то и нацелился питон. Он молниеносно выбросил массивную голову и оглушил зверька ударом. Свалился вниз, схватил жертву мощными челюстями. Хвост страшилища извивался в поисках опоры и зацепился, наконец, за ствол бамбука.

Жалобно застонала крохотная гапи, стиснутая в стальных кольцах питона. Беглецу показалось, что он даже слышит, как хрустнули ее кости. И человек не выдержал. Свистнул сингапурский стилет с утяжеленной для метания рукояткой и вонзился в горло гада. Кольца медленно распались, освобождая жертву. Удав дернулся и пропал в зарослях, унося драгоценный нож.

Что же теперь делать? Человек лишился единственного средства защиты в этом диком мире. Опираясь на дубинку, он заковылял по полянке.

И снова змеится звериная тропка. Колдобины, камни, корневища, лианы, сучья. Потом тропа начала ветвиться и затерялась. Впереди было сплошное непроходимое море буйной зелени. Человек пошел напрямик по замшелому гнилому стволу упавшего дерева. Пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за свисающую лиану. Ой! Разжал кулак, на ладони капельки крови. Под зелеными листиками и розовыми цветами прятались острые шипы. Что же, могло быть и хуже, змея минья, укус которой приносит мгновенную смерть.

Но куда теперь идти без компаса, без ножа и без пищи? Будешь кружить на одном месте. Нужно искать какой-то другой путь. Проплутав добрых часа три, человек очутился на прежней полянке и обрадовался ей, как хорошей знакомой. Сел у ручья. Зелень без конца и края. Он словно на дне глубокого колодца. А там в синем небе привольно, светло. Эх, взлететь бы! Вырваться из зеленой прожорливой массы. И прямо на родину. Далеко она…

Задумавшись, человек опустил голову. Загляделся на светлую дорожку воды, бежавшую в сумрачную чащу. А если попробовать? Может быть, выведет? Это, пожалуй, единственный шанс. Он собрал сухой бамбук, зубами и руками связал лианы в пучки, соединил их вместе — получился плотик. Осторожно, придерживая поврежденную ногу, улегся животом на хлипкое сооружение. И поплыл темно-зеленым туннелем. Здоровой рукой человек цеплялся за ветки, кусты и траву, подгребая, где нужно. Но скоро выдохся. Упал горячим лбом на полусогнутую мокрую руку. А ручей уносил его все дальше.

На третью ночь грянул тропический ливень. Молнии сверкающими ножами вспарывали обступившую его темноту. Слепящая стена дождя расступалась и снова смыкалась. Гром раскалывал небо, врубался в джунгли и раскатами катился вдаль, сотрясая плотный воздух. Ручеек вздулся на глазах, превратившись в бурный стремительный поток. Плыть было невозможно. Человек лишился последнего средства передвижения.

Потянулись голодные тоскливые сутки.

По ночам беглец слышал как приходили на водопой кабаны, буйволы, козы. Однажды пожаловал тигр, известив о себе грозным рыком. Из кустов раздавался вой шакалов. Ливни сменялись моросящими дождями. И с ними навалилась тоска, отчаяние. Он был отрезан от всего мира. Один, совсем один, голодный, обессилевший, израненный. А вокруг него джунгли. Неужели правы были те, там, в лагере, твердившие, что беглецу нет спасения в джунглях, что джунгли страшнее японского плена? Что же, пусть он умрет. Но он умрет свободным! Впрочем, нет. Умирать он не согласен. Ни за что! Ведь ему же нет и двадцати пяти. А главное, его ждет Родина, которая сейчас в опасности. Он должен жить!

Надо только оторваться от мокрой земли. Трудно. Ох, как трудно. Тело налито свинцом. Он поднялся, царапая пальцами бугристую кору. Небо низкое, тяжелое, сырое. Давит, гнет к набухшей влагой земле. Неужели конец?

Неожиданно дождь прекратился. Уровень воды в ручье быстро упал, и к человеку снова пришла робкая надежда. Поднатужившись, спихнул он с берега свой плотик. На это ушли остатки сил. Он лежал лицом вниз на плотике. Иногда плотик останавливался, зацепившись за куст или корягу. Потом напор потока проталкивал его, и он продолжал плыть дальше. Журчащие струи убаюкивали.

Человек пил воду и ел траву, до которой мог дотянуться. Его сердце не сдавалось, гулко стучало в груди: жить, жить, жить. Жить, хотя бы ради того, чтобы одним глазком взглянуть на мать и отца, на родной город, чтобы отомстить за изуродованную жизнь, за плен, за смерть товарищей.

Ташкент… Там вишни в нежном розовом цвету. А под ними улыбается отец, тянет к нему руки.

— Санек, — зовет он.

Да, так ласково звали его в семье.

Память последними усилиями возвращает человеку незабываемый мир его юности. Отец, Игнат Александрович Громов, был военным, и они много кочевали. В Ташкенте семья осела, отец стал работать в штабе Военного округа.

Санек был первенцем. Хотел стать, как отец, военным, поэтому в любую жару довольствовался двумя стаканами чая в день. Спал на узкой солдатской койке, занимался боксом, борьбой, фехтованием, метко стрелял. Он был первым забивалой в сборной волейбольной команде школы — ростом он удался в отца: метр девяносто. Весь класс провожал Саню в военное училище.

Выпускной вечер вновь испеченных лейтенантов. Читали приказ: его впервые назвали Александром Игнатьевичем. Гордость распирала грудь — он теперь настоящий мужчина, командир. Но яблочную настойку по случаю торжества выпил по-мальчишьи, скрываясь от старших. Затянутый новенькими хрустящими ремнями, он не чувствовал июльской жары. Весь мир лежал у его ног, у ног командира великой армии Советов.

Халхин-Гол. Выжженная степь, беспощадное солнце, раскаленная пыльная земля. Их полк пришел из Забайкалья, чтобы помочь братьям-монголам отбить японских захватчиков. И тут однажды он со своим взводом попал в хитро расставленную ловушку. Увлекся преследованием. Лейтенант Громов заметил это, когда с флангов забили тяжелые пулеметы, а преследуемые японцы вдруг остановились и начали забрасывать их гранатами. Он попытался собрать бойцов, чтобы прорваться обратно. Взрывом его повалило наземь…

Японский плен. Это хуже смерти. Сколько раз бежал оттуда. Но ловили и жестоко били. Сидел в вонючих подземельях Харбинской тюрьмы, гнил в концлагере под Муданцзяном, надрывался в каменоломнях и карьерах Цицикара. По отбору, как один из самых крепких, был переведен в особый рабочий батальон, сопровождавший фронтовые части, которые действовали в Китае. Там узнал страшную весть: фашисты напали на Родину.

Скоро Япония бросилась в новую авантюру. Седьмого декабря 1941 года она подняла свои воздушные армады и ударила по Тихоокеанскому флоту США в Пирл-Харборе. Крупнейшее препятствие для дальнейшего продвижения было уничтожено. Мощный вал японского наступления стремительно покатился вперед, подминая огромные районы Азии и Океании.

С рабочим батальоном зашагал Александр Громов по дорогам войны. Работал на строительстве дорог в джунглях Таиланда. Он работал до тех пор, пока мог стоять. И получал за это горсть риса. Да еще плеть, бамбуковую палку или «железный ящик» на солнцепеке, где буквально варился в собственном соку и день, и два, и три. Там свирепствовали бери-бери, пеллагра, лихорадка, амебная дизентерия, донимали желтуха и чесотка, язвы и грибковые заболевания. Прошел и через это.

Потом Бирма. Японская армия, словно хорошо смазанная машина, катилась по бирманской земле. Ей и здесь не оказывали серьезного сопротивления. И здесь люди поддались магической власти призыва: «Азия для азиатов». Япония не ошиблась в своих расчетах, когда бросила этот ядовито-сладкий клич народам Азии. Он разил сильнее оружия.

В плену товарищи звали его Алексом. Это наполовину урезанное имя прилипло к нему, почти заменило прежнее привычное Санек…

Сейчас Алекс лежал у самой кромки воды. Он не слышал, как раздвинулись кусты и не видел, как вынырнуло оттуда смуглое широкоскулое лицо. За ним в высокой траве мелькнули еще две темные крепкие фигуры. Алекс лежал, и громадный тамаринд раскачивал над ним могучие ветви, словно оберегая от беды.

Трое стояли уже на поляне, готовые к нападению. Один из них наклонился и тут же отпрянул назад:

— Белый! Англэ!

Человек слабо застонал, и они горячо заспорили, решая его судьбу. Им улыбнулось охотничье счастье, столь редкое в сезон дождей: убили двух кабанов. Взять чужеземца с собой, значит оставить часть добычи. В деревне так надеются на них. Там стосковались по мясу. Наступают голодные дни. Дожди загоняют дичь в непроходимую глушь. Он — англэ, а англэ приносят зло. Но он человек, ему нужно помочь. Таков закон джунглей.

Человек слабо застонал. Спор разом прекратился. Один принес воды, двое других занялись раной. Незнакомец что-то мычал, когда его тяжелое тело приподнимали, переворачивали. Ему плеснули в лицо пригоршню воды. Дрогнули ресницы, веки медленно разлепились.

— Ты кто? Англэ? — спросили его.

Человек молчал.

— Я — Гаро, Он — Нгамба, Тот — Дегалант. А ты кто? Англэ?

Незнакомец пошевелил головой. Вытянул губы, напрягаясь, вытолкнул из себя:

— Русс…

— Рус, рус! — трое заулыбались, весело переглянулись.

Они откровенно радовались: не нужно теперь ломать голову. Он не инглис, а обычный человек, и все решается просто, само собой. До деревни — рукой подать, подняться лишь в гору. Успеют обернуться до ночи. Авось, звери не сожрут тушу кабана.

— Рус, где живет твое племя? — допытывался высокий атлет, назвавшийся Гаро.

Но человек молчал.

Он закрыл глаза, отключаясь от желанной игры. Это же бред! Он так жаждал встречи с людьми, что вызвал их силой воображения. Сейчас все пройдет. Сейчас. Его поднимают и несут. Или ему это кажется?

ГАУДИЛИ

— Мама!

Строгое лицо со скорбными складочками в уголках сухого рта колеблется. То приближается, то удаляется. Глаза смотрят печально, озабоченно. Они по-матерински ласковы. И все-таки это не мама. Чужие руки прикасаются к Алексу, чужие слова шелестят над его головой.

Время остановилось. Да полноте, существует ли вообще мир? Есть ли простор и голубое небо? Каменный свод и звериные шкуры. Ни солнца, ни звезд. Сплошная ночь. Плотный мрак по углам, который бессилен осветить дрожащий язычок фитиля. Где он? Что с ним? И кто эта женщина с таким суровым и добрым лицом, на котором годы сплели частую сеть морщин?

— Маури, — говорит женщина и улыбается, совсем как мать. С ней, заботливой Маури, очень легко и покойно, словно стал он опять Саней и попал в родной дом.

Тревожит другая женщина. Молодая, пристально изучающая его из темного угла пещеры.

Она поразила уже тем, что заговорила с ним на хорошем английском языке. От неожиданности он даже привстал, но она сразу ушла, приложив палец к губам. Видно, просто хотела, чтобы он экономил возвращающиеся силы и не тратил энергию на пустые разговоры. Она часто заглядывала сюда. Звали ее удивительным звучным именем — Гаудили.

Алекс выздоравливал. Клейкая рисовая кашица и мясо, пахнущее дымом, твердая лепешка и полусырые пирожки со странной начинкой (он потом лишь узнал, что это были запеченные в тесто гусеницы), дикие бананы и гауава, батат и обычный лук, сладкая редька и кислые плоды тамаринда, нежные побеги бамбука и пряная трава — все это он поглощал с таким завидным аппетитом, что вызывал искреннюю радость у женщин, лечивших его. Наконец настал день, когда он соскочил с топчана. Выпрямился и головой подпер потолок. Прошелся из угла в угол — нога в порядке. В жилах бродит кровь, живая, горячая. Развернул плечи, заныло в левом. Ну, ничего! Провел ладонью по лицу. Вот так бородища! Настоящий дед. И усы, усы!

Тесная пещера, увешанная шкурами, показалась Алексу уютней. Наверное, от того, что он должен скоро распрощаться с ней.

— Большое спасибо тебе, Маури! — Алекс низко поклонился сухонькой старушке и повернулся к Гаудили. — И тебе, Гаудили, спасибо. Никогда не забуду, что вы спасли меня от смерти. Вы и ваши люди.

— Женщинам делать здесь больше нечего. Я пришлю Гаро и Нгамбу, — Гаудили помолчала, раздумывая. — Скоро ты покинешь нас. Твой дом не здесь. — И вздохнула.

Она впервые вышла из угла. Робкий огонек осветил ее лицо, и Алекс замер, потрясенный.

В самой глубине больших темных глаз девушки вспыхнули золотые искорки. Она прикрыла их короткими пушистыми ресницами. Живые тени затрепетали на позолоченной солнцем коже.

Тяжелый узел волос оттягивал гордую голову назад, у самого уха качалась белоснежная орхидея.

— Ты покинешь нас, — грустно повторила девушка.

— Да, я спешу на Родину помочь ей избавиться от врагов. Мое место там.

— Что ты можешь сделать один?

— Моя страна огромная. Нас много. Каждый встанет, лес вырастет. Смотри! Эти пальцы в отдельности — ничто. А теперь, — Алекс сжал кулак и ударил о ладонь, — это уже сила.

— Но ты — деревце в джунглях, капля в реке.

— Без деревьев не будет джунглей, а из капель рождается река.

— Я читала в одной книге, что незрелости возраста не обязательно сопутствует незрелость мысли. Ты доказываешь справедливость этих слов. Молод, а рассуждаешь, как наши старейшины. Однако уходить тебе еще рано. Путь трудный, а ты еще слаб. Прощай! Я пришлю Нгамбу и Гаро!

Это были огромные парни, рослые, широкогрудые, от которых в пещере стало совсем тесно. Удлиненное лицо Гаро, его тонкий с горбинкой нос, изогнутые черные брови, выразительные глаза с тяжелыми веками и энергичный рот подчеркивали его властность, силу воли. Гаро был сыном жреца. Нгамба выглядел попроще: скуластое округлое лицо, крупный прямой нос с широкими ноздрями, прямые мохнатые брови да скошенный подбородок. Пухлые, немного выпяченные губы и мягкий свет карих, чуть косо поставленных, глаз скрадывали грубоватость лица.

Оба были нчиелис, то есть переживали неуловимый переходный момент, когда юноша готовится стать мужчиной. Они казались угловатыми от неумения совладать с переполнявшей их энергией.

Парни приносили Алексу еду на весь день и поочередно дежурили. Часто засиживались, стараясь развлечь рассказами о своей деревне и охотничьими историями. Дотошно интересовались его прежней жизнью, расспрашивали, имеет ли он семью, какова там охота. Негодовали на врагов, напавших на его сильное и доброе племя; предлагали набрать много-много воинов и идти выручать из беды соплеменников. Так родилась их дружба.

От Гаудили Алекс получил первые уроки местного языка. Теперь он, призывая на помощь жесты, мог вести продолжительные беседы.

Что же это было за племя, спасшее Алекса?

Сиеми — лесные люди. Над ними постоянно висит угроза нападения со стороны более сильных соседей. Поэтому они всегда настороже. У них даже вошло в обычай стрелять из лука в каждого чужого человека, появляющегося без предупреждения вблизи их деревни. Селения сиеми прячутся по обрывистым склонам, в уголках долин, в дебрях джунглей. К ним можно приблизиться лишь с одной стороны по узкой тропинке, перерезаемой рвами и стенами из бревен и камней для обороны. Вокруг деревень устроены заграждения, ловушки. Там, в высокой траве или под прикрытием опавших листьев, торчит много острых колышков из бамбука, и даже местные жители иногда наступают на них.

Когда-то сиеми считались сильным племенем. Среди них было много искусных мастеров и храбрых воинов. Они жили в горах и владели секретом изготовления део-мони — бусинок-духов. Как известно, эти бусы обладают тайной магической силой. Ожерелья из них есть у каждого взрослого нага и передаются по наследству, как драгоценный талисман. Бусы-духи изготовлялись из тщательно обработанного бамбука гарео при помощи огня. Сиеми, полагаясь на волшебную силу део-мони, были беспечными и поплатились за это.

Однажды, когда сиеми делали свои део-мони, дымы их костров заметили качары — могущественное злобное племя. Король качаров послал своих воинов выяснить причину столь черных дымов. Те напали на селение и захватили несколько сиеми в плен. У них потребовали открыть секрет изготовления део-мони, но пленники отказались. Тогда несчастных подвергли пыткам: им надели на головы железные горшки, раскаленные на огне. От жары у пытаемых лопались черепа, но ни один не выдал тайны.

Король качаров разгневался и послал на сиеми целую армию воинов, которая их разбила. Земли сиеми перешли качарам. Захваченных пленников подвергали все новым и новым пыткам: заставляли лизать острия ножей, срывали кожу со ступней ног и гнали по колючкам. Но сиеми оставались немыми.

С тех пор племя рассеялось по джунглям. Небольшая группа воинов сиеми укрылась в пещере. Оттуда ночью они делали набеги на поселения качаров, мстя врагам за причиненное зло. Долго действовали отважные мстители, пока качары не выследили наконец их тайного убежища. Завалили вход деревьями и подожгли. Храбрецы задохнулись в пещере. С тех пор пещера стала для сиеми святыней, хотя о ее местонахождении знал очень узкий круг лиц. Попав сюда, Алекс удостоился величайшего доверия и чести.

Эта пещера находилась в отвесной скале на высоте десяти-двенадцати метров. У подножия росли два исполинских пьинкадо — железные деревья, густая листва которых искусно маскировала вход. Плетеная из лиан висячая лестница обычно убиралась внутрь и спускалась только по необходимости.

Прошла неделя, как Алекс выздоровел. И он не выдержал. Послал Гаро за вождем. Хватит отсиживаться. Он совсем здоров. Пора домой.

— Ты меня звал, рус? — в пещере стояла Гаудили. Алекс и не заметил, как она появилась.

— Нет, я хочу видеть вождя.

— Вождь перед тобой, рус. Говори!

— Я… Простите, — Алекс в замешательстве остановился, — н я не знал…

— Теперь ты знаешь, — Гаудили улыбнулась, присаживаясь на чурбак, покрытый обезьяньей шкурой. — Я слушаю. Алекс внимательно оглядел девушку.

— Обращаюсь к вашей доброте и надеюсь на ваше ко мне расположение. Прошу вас дать мне проводника. Добраться бы только до Индии…

— Я бы рада помочь тебе. Но тропы стали опасными. В джунглях появилось много плохих людей. Ты опять попадешь в руки тех, от кого бежал.

— Разве у сиеми перевелись хорошие охотники, знающие свои потайные тропинки?

— Не думай плохо о наших охотниках. Мы опасаемся за твою жизнь. Джапони вылавливают в джунглях таких, как ты. В соседней деревне они захватили много беженцев и убили всех.

— Почему вы позволяете джапам разбойничать на вашей земле? Кто хозяин здесь: сиеми или джапы?

— Ты не знаешь законов нага, чужестранец. Это не наши люди, и мы не обязаны защищать их. Племя вступается только за своего члена. А нас они не обижают. Даже обещают освободить от англэ…

— Почему же тогда вы заботитесь обо мне? Я же не ваш!

— Ты — другое дело.

— Неужели я так и буду сидеть в этой норе?

— Лучше подождать, чем искать смерть.

— Чего ждать? Джапы завоевали полмира именно потому, что все ждали. Вот увидите, разделавшись с бирманцами и индийцами, они примутся за вас.

— Проглоти свой язык, чужеземец! — вспыхнула вождь. И сразу же прикусила губу. Шагнула к нему, обожгла дыханием. — Какое тебе дело до нас? Ты уйдешь, мы останемся. А кто такие мы, маленькие сиеми? Джапы всех покорили, уничтожат и нас, стань мы на их пути, вмешайся в их отношения с другими чужестранцами.

Алекс виновато опустил голову.

— Извините меня! Я не хотел вас обидеть.

Она смотрела на него гневными глазами. Потом гнев растаял. Гаудили опустилась на чурбак. Задумалась.

— Ты тигр слова, рус. А каков на деле? — наконец, глухо заговорила она. — Гаро сказал мне, что ты водил воинов-русов на войну. Это правда?

— Правда. Меня учили этому. Но воевал я мало.

— Мы, сиеми, тоже учим мальчиков быть хорошими воинами. Да, но боги отвернулись от нас. Ну, когда же? — вскочила она, всплескивая руками. — Когда мир придет на землю сиеми? Когда Саламандра всемогущий вернет нам свою милость?

Она посмотрела на Алекса и вдруг рванулась к нему.

Припала, словно ища защиты на широкой груди. Перед ним была женщина, трогательная в своем порыве. Было счастье. И это счастье кружило ему голову сильнее, чем пряный аромат увядающей орхидеи в ее черных волосах.

— Я не отпущу тебя. Нет, нет. Я крепко держу тебя, — прошептала она, все плотнее прижимаясь к нему.

— Мы упадем так, — сказал Алекс и неожиданно для себя поцеловал девушку в губы. Гаудили резко отклонила голову. Расширенными удивленными глазами смотрела она на него. Он опомнился, покраснел, как мальчишка. Руки, сжимавшие ее смуглые, обнаженные плечи, упали.

— Нет, нет! Держи меня крепче! Это так хорошо, — и Гаудили сама потянулась к нему. — Я видела это там, у белых. Но никогда не думала, что это так прекрасно.

И они забыли обо всем, снова прильнув друг к другу.

Наконец, Гаудили отстранилась. Радостными, сияющими глазами взглянула на Алекса.

— Ведь ты останешься со мной? С нами! Ты поможешь сиеми?

— Чем же я могу помочь? — ласково коснулся ее волос Алекс. — Ну, чем?

— Я объясню тебе. Только не уходи. И главное, никому не говори, что ты рус! Смотри, твоя кожа чуть белее моей. Сделаешь татуировку — и ты наш. Ты будешь Великим Нага.

— Но почему? Зачем этот маскарад?

— Так нужно. У нас не любят чужаков.

— А Гаро, Нгамба, Маури? Они же знают, кто я.

— Они будут молчать. Подожди меня здесь.

Гаудили неслышно выскользнула. Скоро вошел Гаро. В его черных глазах светилось лукавство, будто он догадывался о происшедшей здесь сцене. В руках — дымящийся котелок с зеленым чаем.

— Ты подвел меня, брат, — с укоризной сказал ему Алекс — Оказывается, Гаудили — ваш вождь.

— Я думал, ты знаешь. Она — единственная женщина-вождь у нас, нага. И мы гордимся этим.

Гаудили стала правительницей у сиеми сравнительно недавно. Пост этот достался ей по наследству. Когда англичане завоевали нага — они разгромили многие племена нага, в том числе и качаров — главных соперников сиеми. Дед, а затем отец Гаудили — наследственные вожди сиеми, сумели сплотить племя, поднять его авторитет среди нага. Сиеми во главе с отцом Гаудили сопротивлялись пришельцам, которые стали угнетать их еще сильнее, чем злобные качары.

Напуганные волнениями в Нагаленде, англичане придумали дьявольскую штуку. Они сделали вид, что согласились с требованиями нага. Об этом было объявлено по всему краю, и люди радовались свободе, как дети. И, как дети, оказались доверчивыми, — сунули голову в пещеру тигра. По приглашению англичан вожди самых крупных племен нага вместе со своими детьми поехали в большой город для заключения договора и торжественного празднования его. Оттуда они уже больше не вернулись — англичане убили их.

Гаудили отдали в миссионерскую школу-интернат, которая находилась в горах, севернее Мандалая. Там она была обращена в христианскую веру. Накануне войны за ней приехали соплеменники. После долгих поисков им, наконец, удалось найти ее.

Рассказывали, что началась междоусобица. Многие главы сиемских кланов и родов претендуют на место вождя племени. Гаудили — единственная наследница вождя. Она должна вернуться, чтобы помешать распаду племени. Так решил племенной совет.

Ночью ее выкрали из интерната. Это сделал Гаро. Он явился к ней, одетый как лондонский дэнди: в цилиндре, белых перчатках, в смокинге, с тросточкой в руках, которую, правда, держал, как боевое копье. Гаро назвался дальним родичем Гаудили, верным британской короне. К своей роли, как и к европейскому костюму, ему пришлось с неделю привыкать. До сих пор парни в родной деревне зовут его Мггенапу — чужой зад, за то, что он носил брюки.

Цвели орхидеи. Бесчисленными гирляндами украшали они тик, высившийся напротив. Множество цветов, унизавших длинные свешивающиеся с дерева стебли, раскрывали свои продолговатые ослепительно белые лепестки, переходящие в неуловимо розовые и нежно сиреневые оттенки. Свежие, хрупкие, они сверкали на фоне мохнатой листвы и казались беззащитными перед грубой сочной силой жизни и разрушения, лезущей из всех пор джунглей. Но орхидеи жили. Жили в самом сердце джунглей наперекор всему их темному порождению.

Ничего подобного Алекс еще не видел. Он часами замирал перед этим открывшимся ему чудом. Раздвинув ветви, прикрывавшие вход в жилище, выглядывал он сквозь крохотное оконце в новый необычный мир. Он не покидал своего поста, даже когда становилось особенно тоскливо, когда в дождливую погоду полянка на окраине деревни была скучна и безлюдна, а орхидеи напоминали белоснежную фату смущенно потупившихся невест.

В погожие дни полянка оживала — сюда приходили полуголые ребятишки в сопровождении пожилого мужчины, кутавшегося в синее одеяло. Мальчики метали копья, прыгали через высокий камень, стреляли из лука, боролись и возились, катаясь по ярко-зеленой траве. Из лука целились не прямо в мишень, а пускали стрелу вверх, и она, описав траекторию, попадала точно в цель.

Иногда наведывались обнаженные до пояса девушки в коротких, выше колен передниках. У некоторых на плечах были цветные шали. Следом тянулись юноши, державшиеся особняком. Они забирались на дерево за орхидеями. Потом подходили к облюбованной девушке и украшали ее гирляндой прекрасных цветов.

Раза два приходили парочки. Юноша и девушка стояли рука об руку. Молчали, вздыхали. И здесь, оказывается, торжествовала любовь. Алекс отворачивался и уходил в полутемную пещеру. Ждал.

А сегодня ждать уже не было сил. Он осторожно раздвинул ветви, маскировавшие отверстие пещеры. На зеленой лужайке у ворот деревни толпилась группа полуголых людей. Они горячо жестикулировали, размахивали копьями, выкрикивали что-то.

Открывшийся кусочек жизни всколыхнул Алекса. Вон они, люди! Здоровые, энергичные, Стоят прямо под жарким небом. А за спиной его — мрачная, тесная клетушка. Он тянулся к людям из пещеры, рискуя свалиться вниз. Он все еще колебался. И не выдержал. Быстро спустился вниз.

Ноги мягко коснулись зеленого ковра травы. Алекс жадно вдохнул влажный воздух, развернул плечи. Закружилась голова, но только на мгновение.

Дикий вопль потряс полянку.

Перед Алексом была толпа, многоликая и необыкновенная. Одни кутались в куски темной грубой ткани, другие стояли в одних набедренных повязках, но у всех на голой груди болтались бусы. Темно-коричневые тела, мускулистые и дряблые, худые и упитанные, были покрыты причудливой татуировкой. У некоторых в волосах торчали перья с черно-белыми полосками, как у северо-американских индейцев.

Черные округлившиеся глаза в недоумении уставились на него. Алекс остановился в замешательстве. Он силился вспомнить приветствие, которому научила его Гаудили. Наконец, вспомнил:

— Нгахапайемаро!

— Хайо, хой! — выкрикнула толпа и повалилась ничком на землю, не смея поднять глаз.

Алекс стоял на пригорке. Черный плед, ниспадавший с его широких плеч, подчеркивал бледность лица, синеву глубоко запавших после болезни глаз. Яркое солнце освещало его статную фигуру. Он возвышался над ниспростертыми сиеми, как пришелец из неведомого мира.

Даже Гаудили, стоявшая среди своих коленопреклоненных людей, оцепенела от изумления. Потом встрепенулась и поклонилась Алексу. Нагнувшись к Гаро и Нгамбе, шепнула что-то. Нгамба пробрался через толпу и бросился в деревню. Гаро, поднявшись с колен, приблизился к Алексу и ввел его в круг почтительно склонившихся людей. Усадил его на большой барабан. Гаудили что-то резко выкрикнула, и люди выпрямили спины.

Алекс теперь мог подробно рассмотреть этих мускулистых крепышей. Обнаженные, чумазые, пропахшие потом и дымом костров, сидели они на корточках перед ним. Набедренные повязки из волокон камыша туго перепоясывали их талии, позавидовать которым могла бы любая модница. Но если модницы заботились о красоте фигуры, то нага беспокоились о душе. Затягивали покрепче пояс с тем, чтобы вредные флюиды, исходящие из земли, не могли проникнуть в голову — главное обиталище души.

Женщины в разноцветных шалях держались особняком. Круглолицые с узкими глазками-щелками дети выглядывали из-за их спин.

Из первых рядов поднялся крепкий сухой старик с реденькой бородкой — староста деревни Гамбия. Он был закутан в черное одеяло, отороченное в знак его сана красной полосой. Большие серебряные серьги растянули мочки ушей до самых плеч. Темные глазки, прищурившись, изучали, оценивали незнакомца. Пошептавшись с Гаудили, староста отступил назад.

Гаудили жестом заставила попятиться правое крыло толпы и указала пальцем вниз. Там лежали два мужских обезображенных трупа. Что-то холодное коснулось плеча, и Алекс вздрогнул. Оглянулся. Нгамба сзади протягивал ему винтовку. Это японский карабин! Вот здорово! Алекс схватил обеими руками оружие, щелкнул затвором: в патроннике был всего один патрон. Люди колыхнулись.

Зазвенел напряжением голос Гаудили:

— Хэйо, люди сиеми! Какое у него белое тело! А взгляните на его лицо! Оно ослепляет. Он весь, как утренняя заря. И глаза, как наше небо! Хэйо, люди сиеми! Он сын самих богов неба. Да, да! Мы молились, и он явился нам. У него ружье, посылающее громкую смерть. Ему вести воинов на убийц. Он отомстит за нас. Попросим его, сына богов, люди сиеми! Попросим хорошенько!

И она первая склонилась у ног Алекса, поцеловала край его пледа. За ней подошел, согнувшись пополам, староста и тоже приложился к пледу. Остальные, распростершись на земле и подняв над головой сложенные ладонями руки, раскачивались и тихо гудели.

Алекс невольно отшатнулся. Этого еще не хватало! Ему, советскому офицеру, оказывают почести, как какому-нибудь средневековому феодалу! Провалиться со стыда можно!

Но Гаудили сделала предостерегающий жест рукой.

— Скажи «да»! — чуть слышно шепнула она. — Это нужно нам, очень нужно…

Вот он, случай! Ему представилась возможность сделать добро для сиеми, спасших его от смерти. Разве он мог отказать.

— Я согласен. Только скажите: куда вести? На кого?

— Хо-хо-хой! — единодушное одобрение вырвалось из мощных глоток.

Словно вихрь сорвал мужчин с земли, закружил вокруг. Сверкали белозубые улыбки, блестели глаза, лоснилась смуглая, разрисованная татуировкой кожа, перекатывались упругие комки мышц.

К Алексу подвели мужчин из соседнего селения, пришедших в Мангло за помощью, они повторили ему свой рассказ. Недалеко от их деревни группа чужеземцев встретила охотников, возвращавшихся домой, отняла у них добычу и убила их. Предполагают, что убийцы — джапони. Чужеземцев немного — два раза по две руки, но у них ружья. Кража простой вещи считается у нага большим преступлением. Ограбить же охотника, присвоить его добычу способен только злейший враг. За это карают смертью, и все племя встает на защиту своих членов.

В это время староста деревни Мангло, умудренный жизнью Гамбия спрашивал у Гаудили:

— Что это за человек? Откуда взялся?

— Я молилась небу в священной пещере, и он явился мне. Он возродился из пепла сожженных качарами героев. Ты же видишь, как он бледен. Он горяч, но справедлив, ибо пепел мучеников жжет ему душу. Он убьет наших врагов, и мир придет на землю сиеми.

Староста глядел со страхом на устремленные вдаль пылающие глаза Гаудили, на ее вдохновенное лицо. Мудрый Гамбия онемел. Удивительные слова вождя отняли у него язык. Смысл их был загадочен и непостижим.

ЗДРАВСТВУЙ, ОРУЖИЕ!

«Вот так отряд! Ну кто бы мог подумать, что Александр Громов будет командовать такими солдатами?» — усмехался он про себя, обходя строй живописных воинов.

Перед ним замерло два десятка самых крепких ребят по семнадцати-восемнадцати лет. Для боя все оделись в военный наряд. Он состоял из широкого пояса, изготовленного из кожи буйвола и украшенного рядами мельчайших бисеринок. К поясу подвешивался круглый щиток из полированной меди, напоминающий крышку кастрюли. Щиток призван отпугивать злых духов: увидев свое уродливое отражение в щитке, демон должен ужаснуться и убежать.

На многих были боевые шлемы, украшенные кабаньими клыками, лисьим хвостом и пером орла. Атрибуты эти имели символическое назначение: кабаньи клыки должны сделать воина храбрым, лисий хвост — хитрым, перо орла — быстрым. У воинов и прическа особая: голова с висков выбрита, по темени и затылку оставлена полоса жестких волос, похожая на гребень классического шлема. У каждого бамбуковое копье с металлическим наконечником, продолговатый щит и полуметровой длины нож — дах. А у некоторых — арбалеты и колчаны со стрелами.

Они вышли из деревни, едва забрезжило. Цепочкой, один за другим, как принято ходить у охотников и воинов. Небо опять слезилось, хотя земля еще не просохла после обильных ливней. Однако ни хмурое утро, ни угрюмые горы, мимо которых они шли, не могли испортить хорошего настроения Алекса. Вдыхая полной грудью удивительно чистый воздух, пьянящий, как молодое грузинское вино маджари, он чувствовал себя сильным и бодрым. А главное, очень счастливым. Временами он задевал крутое плечо Гаро, идущего впереди, и тогда они радостно улыбались друг другу.

Алекс, конечно, знал о том, что ожидает его в мокрых диких джунглях. Ему ли, оставшемуся столько дней один на один с джунглями, не знать этого! И все же он не представлял, как нелепо будет выглядеть по сравнению со своими воинами на тернистой лесной тропе.

Предательская вымоина. Ее не сразу заметишь. Она до краев заполнена гнилыми отбросами джунглей, поэтому кажется твердой. Наступишь — и проваливаешься по щиколотку. Камни, корни, колдобины прячутся под ползучей растительностью и папоротниками. Алекс старался, как сиеми, идти след в след. Но ноги скользили, спотыкались, проваливались. Он производил столько шума, что ему было стыдно перед воинами, которых он вел. Злился, напрягался, стараясь точнее подражать воинам, а получалось еще хуже. В такие минуты очень помогала ободряющая улыбка Гаро.

К середине первого дня похода он вконец вымотался. После желанного и такого короткого привала поднялся с трудом. Усилием воли заставил себя сделать первый шаг и пошел, зашагал. Ремень карабина давил плечо, ноги одеревянели, пот заливал лицо. Где же враги? Скорее бы встретиться, и тогда конец этой пытке. Он смотрел на воинов и удивлялся. В то время как он едва держался на ногах, сиеми не выказывали никаких признаков усталости. Несмотря на липкую духоту, на лбу у них не выступило ни капли пота.

Они шли только днем. Безлунной ночью не всякий осмелится продираться вслепую сквозь мокрую чащобу, полную ядовитых змей.

На ночлег остановились в сухой пещере. Воины разожгли костер, сушились, готовили ужин. Алекс прилег у стены, положив на камень ноги, перетрудившиеся до ломоты в костях. Не заметил, как заснул.

С утра зарядил дождь. Воины сорвали большие листья дикого банана вместо зонтика. Но это не помогало. Одежда сразу промокла. Сырость пропитала кожу, мышцы, кости, проникла в самую душу. Липкая сырая духота отнимала последние силы. Разбитые ботинки совсем развалились. Пришлось перейти на местную обувь гехи, которой у каждого воина было по паре про запас. С помощью двух тесемок из выделанного ротанга Гаро прикрепил ему эту многослойную подметку из коры. Но многие шли босыми, и Алекс уже узнал, что подошва ноги нага прочнее подметки из сыромятной кожи, сделанной на заводе. Кроме того, босая нога лучше сцеплялась с осклизлым грунтом.

Они миновали Бонг, где обнаружили девять трупов на двух высоких помостах у входа в деревню, мертвую собаку посредине улицы и ни одной живой души. Люди разбежались при их приближении. Теперь на подходе к следующему селению дудели в манилку-свирель, сделанную из бамбука. Она гнусаво пела и предупреждала: «Идут свои».

Через несколько дней обнаружили следы убийц. Это были японцы. Воины крепче сжали оружие. Только по-прежнему чавкала грязь под ногами да шептались листья под каплями дождя.

Они так же шли друг за другом, когда неистовый вопль вспорол монотонный шелест дождя. Он дрожал, звенел, переходил на визг, срывался и вновь набирал силу, этот сводящий с ума вопль. И воины забыли осторожность. Атака их была так стремительна, что японцы успели сделать только несколько выстрелов.

А джунгли все гремели нечеловеческой мукой. Алекс кинулся с дахом к кричащим несчастным, стремясь поскорее освободить их от пут. Его о чем-то предупреждали, но он не обращал внимания. Он видел только вопящую корчащуюся груду тряпья около дерева, и ничего больше. Рубанул тесаком но веревкам, и ком с душераздирающим криком начал кататься по земле.

И в ту же минуту Алекс подпрыгнул от боли. Раскаленные иглы вонзились в ноги, руки, живот, спину. В одно мгновение ока сотни крупных черных муравьев набросились на него и он побежал, срывая с себя рубашку и штаны, хлопая по рукам и бедрам. В одних трусах с карабином в руке, оглянулся в последний раз назад. На веревках держались три обглоданных скелета. Трава уже шевелилась около трупов побитых японцев. Алекс содрогнулся: тело все еще нестерпимо жгло после укусов прожорливых муравьев.

Лесные муравьи постоянно передвигаются в поисках пищи и быстро пожирают все живое, что не успевает убежать или улететь. Они текут подобно огненной лаве полосой, шириной до тридцати сантиметров, поверхность земли кипит и шевелится. В воздухе слышится щелканье миллионов муравьиных челюстей. На пути этого потока японцы и привязали своих пленников, возродив древний обычай ацтеков Центральной Америки, приносивших подобным образом человеческие жертвы.

Привал сделали под развесистым тамариндом. Подсчитали потери: один воин убит выстрелом в упор, двое — легко ранены. Гаро сделал раненым перевязку из листьев падаука, обратная сторона которых считалась стерильной. Алекс наскоро облачился в зеленый шелковый халат, найденный в одном из японских ранцев, подпоясался солдатским ремнем. С трудом натянул тесные брючки. В таком виде он и появился перед бывшими смертниками, ожидавшими решения своей участи.

— Здравствуйте, друзья! — приветствовал их Алекс по-английски.

Их было восемь человек. Все вскочили, заулыбались и нестройно ответили. Здоровенный рыжеволосый детина, всматриваясь в чумазое от грязи и копоти лицо Алекса, шагнул к нему с широко раскрытыми объятиями.

— Американец?

— Нет. Местный.

Рыжий удивленно поднял брови, отстранился чуть назад, прицеливаясь острыми глазками, запрятанными под низкие надбровья.

— Ты совсем не похож на этих черномазых, хотя и подгримировался.

— Ну, братец, доказывать обратное не собираюсь. Хочешь верь, хочешь не верь — твое дело.

— Э-э, не все ли равно, чей ты. Главное — вы свои ребята, и спасли нас. Я Рыжий Билл, — проговорил он, весело осклабясь и протягивая широкую, как доска, ладонь. — А это Стив. Мы американские летчики. Эй, Стив. Иди сюда!

К Алексу подошел худой оборванец с бледным вытянутым лицом. За ним потянулись и другие, посыпались имена: Джорджи, Тони, Питерс, Радж, Сами и бирманец Маунг Джи. Они горячо жали руки своим спасителям.

— Трех бриттов сожрали муравьи — им первым японцы предоставили честь открыть парад, — заговорил снова Билл. — Два бирманца пытались убежать, их застрелили. Нас вы спасли. Клянусь дедом Биллом-старшим, я до самой смерти буду обязан тебе. Потому что страшней казни не придумаешь. Джапы знают в этом толк.

— Идемте к костру. Подкрепимся, — предложил Алекс.

Дважды просить не пришлось. Огромный кабан был перемолот в крепких челюстях голодных мужчин за один присест. Потом настала трудная задача дележки трофеев, особенно оружия.

По обычаю нага добыча делится поровну между всеми членами племени. Лучшую долю получает добытчик. Хотя никто из воинов еще не держал в руках винтовки, они много слышали о ней от старших и, конечно, хотели получить. Всего же трофейных карабинов было одиннадцать.

Трофеи кучкой были сложены на поляне: патронные ленты, холщовые сумки с гранатами, солдатские ранцы, кожаные ботинки, гимнастерки, металлические коробки из-под сигарет, картонки с консервами. Карабины лежали рядом. «Здравствуй, оружие! Пусть пуля твоя будет честной и меткой!» — радовался в душе Алекс при виде этого богатства.

Он обратился к своему возросшему отряду:

— У нас теперь есть оружие, как у японцев. С его помощью мы, тигры Нагаленда, отомстим японцам, посягающим на нашу свободу.

— Хойо! Правильно говоришь! Пусть не трогают нас! — послышались возгласы.

— Кто может стрелять, шаг вперед!

Воины сразу замолкли. Они стояли, не шелохнувшись. Улыбки стерлись, губы плотно сжались.

— Нам нужно вернуться домой. На нашем пути еще может встретиться враг. Поэтому пусть сейчас получит ружье тот, кто может из него стрелять. А там в Мангло я всех научу владеть ружьем и гранатой. У нас будет много оружия, и каждый получит винтовку.

Сиеми снова заулыбались, зашушукались, и тогда Гаро сказал:

— Верно говоришь, брат. У тебя хорошая голова. Мы все довольны.

Воины засмеялись. Подняли руки кверху, закивали головами. Послышались одобрительные: «Хо-хо!»

Новым товарищам вручили японские карабины, выдали по паре гранат. Оставшееся оружие Гаро распределил между наиболее смышлеными и зрелыми воинами.

Заночевали они в Йобие, где десятка три мокрых нахохлившихся хижин вытянулись в одну улицу на небольшом плато между крутыми оврагами, в которых бежали стремительные потоки воды. В селение вела одна тропинка, проходившая по гряде и терявшаяся в ущелье.

Староста, высокий седой старик, встретил Алекса, Гаро и Нгамбу на пороге своего дома. Это означало, что они здесь желанные гости. Многочисленная семья старосты расселась вокруг огня, жадно вдыхая запах варившегося в горшке риса, запекаемою на раскаленных камнях мяса. Она потеснилась, освобождая лучшее, сухое и теплое место почетным пришельцам.

Староста Негела молча предложил каждому по ореху бетеля. Вместе пожевали в знак дружбы. У Алекса защипало в носу. Он поперхнулся, закашлялся и отвернулся, красный от смущения. Негела, невозмутимый и торжественный, не обращая никакого внимания на случившееся, поведал последние новости.

Японцы расположились во многих соседних деревнях, скоро доберутся и сюда. У жителей Йобие настроение подавленное. У японцев ружья, как их не пустишь? А кто хочет видеть у себя чужеземцев? От дум голова болит. Что делать?

Утром, когда выходили из селения, неясное предчувствие беды охватило Алекса. Сырой туман окутал горы, лес и землю. Идущие впереди люди ныряли в него, как в молоко. Алекс едва различал тропу в этом молочном мраке. И ему вдруг показалось, что он снова один. Но впереди глухо чавкала грязь, сзади он ощущал горячее дыхание Гаро. Отчего же так тревожно? Стиснув зубы, крепко сжимая карабин, шагал Алекс в центре отряда.

И вдруг совсем рядом ударил пулемет. Затявкали винтовки. Ухнули гранаты.

— Все налево! За мной! — подал команду Алекс и бросился в сторону, натыкаясь на деревья, продираясь сквозь густые заросли бамбука. Он поминутно издавал пронзительный свист для ориентации воинов и не отстреливался, опасаясь попасть в своих. Но он не пробежал и сотни метров, как в упор полыхнул ружейный залп, еще и еще. Алекс плюхнулся в грязь и пополз назад. «Окружены, попали в засаду», — мелькнула тревожная мысль.

Он лежал, затаясь за огромным корневищем, выставив карабин перед собой. Мокрая рубашка липла к телу. Выполз из грязной лужи на место повыше и посуше, но над головой сразу же зачиркали пули. Пришлось вернуться в спасительную яму, полную липкой холодной тины.

Впереди кто-то тихо позвал по-английски: «Иди сюда, иди сюда!», Алекс обрадовался: Там, наверное, Билл. Осторожно выбрался из ямы. Пригнувшись, перебежал к другому дереву. Его еще раз окликнули, и он заторопился. Хотел уже отозваться. Но в это время под ним треснул гнилой сучок, и оттуда, куда он стремился с такой надеждой, полыхнули выстрелы.

Алекс отскочил в сторону и залег за деревом: «Обмануть хотели, негодяи!» В двух шагах от него замаячил неясный силуэт человечка. «С той стороны, значит, враг», — понял он, и нажал на спусковой крючок. Зашумели кусты под рухнувшим телом. Алекс быстро сменил позицию. Впереди затрещали выстрелы, и все смолкло.

Он подождал немного. Свистнул раз, второй. Снова тихо, ни звука. Тогда вложил два пальца в рот, и громкий разбойничий свист прорезал тишину. Наконец он уловил еле слышный клекот орла. Скоро голос Гаро глухо позвал:

— Брат?!

— Да, да. Это я, брат, — радостно отозвался Алекс.

Из серого тумана вынырнул Гаро. За ним Маунг Джи, оба американца, индийцы, несколько воинов. Они лежали плотной кучкой, укрываясь за деревьями и валунами. В лесу после стрельбы стояла такая тишина, что было слышно, как с листьев падали тяжелые капли: кап-кап-кап.

Гаро вернулся из разведки и сообщил: японцы залегли перед ними небольшими группами на некотором расстоянии друг от друга. Пока туман еще достаточно плотен, можно незаметно проскользнуть между ними. Все задумались.

— Нет, так мы, пожалуй, не пройдем, — сказал Алекс — Под ногами грязь и вода. Шума не избежать. Японцы услышат и возьмут нас под перекрестный огонь.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Стив. — Неужели нет выхода из этого волчьего капкана?

— Выход есть, — ответил Алекс. — Лучше сделаем так. Я с кем-нибудь останусь здесь и огнем отвлеку внимание противника на себя. Остальные с Гаро выходят в стык группы и нападают на японцев с тыла или фланга — как удобней.

Посидели молча, обдумывая план. Гаро объяснил все воинам, и те закивали в знак согласия.

— Ну что ж, — нарушил молчание Билл, — я тоже согласен. Этот вариант лучше.

— Кто остается со мной? — оглядел всех Алекс.

— Выбирай любого.

— Хорошо, пусть Маунг Джи. Остальные вперед!

Один за другим нырнули в туман люди. Алекс подождал, посмотрел на часы: прошло десять минут, пора. Он поднял вверх руку, подавая сигнал Маунг Джи, и открыл огонь, перебегая от дерева к дереву. Японцы ожили. Пули звучно чмокали в сырую древесину. Чем больше сближались противники, тем яростнее становилась перестрелка.

Японцы были уже рядом. Алекс залег за громадное корневище, беспрерывно паля в разлитый вокруг туман. Сзади что-то мешало. Оглянулся. Маунг Джи прижимался к его ноге. Он, спрятав голову за его башмак, выставил вверх карабин и нажимал на спусковой крючок. Магазин был давно уже пуст, а он все жал и жал на спуск.

— Ты что трясешься? Струсил? — в сердцах бросил Алекс. Маунг Джи поднял голову. Широко открытые глаза смотрели испуганно и непонимающе. Он замотал головой:

— Я никогда не держал это.

Послышался клекот орла — Гаро начал атаку.

— Не отставай! — крикнул Алекс и с карабином наперевес рванулся вперед. За ним тяжело топал Маунг Джи. Они пробежали несколько шагов и угодили прямо в объятия друзей. Те, возбужденные и радостные, показывали результаты своей работы: семь солдатиков были втоптаны в жидкую темную грязь на дне неглубокой впадины.

Подобрав оружие, они рысью бросились в пробитую брешь. Густой туман начинал редеть. В стороне продолжали греметь выстрелы. С минуты на минуту могли нагрянуть японцы. Гаро орлиным клекотом подавал знак тем, кому удалось выбраться из западни. Однако джунгли хранили безмолвие. Там остались тринадцать товарищей, и они молчали.

— С ними Нгамба, он храбрый воин, — сказал Гаро, пытаясь как-то утешить себя и других.

Тяжелое это было возвращение. Лил нескончаемый дождь. Люди шатались от усталости и голода. Многих лихорадило, мучила дизентерия. И клещи. Откуда только брались эти твари? Заползали под одежду, падали на шею, впивались в руки, грудь. Ногтями не выковырнешь. Головка паразита оставалась в коже и вызывала язвы, которые разъедали мясо до кости. Клещей приходилось выжигать огнем.

Из этой боевой вылазки Алекс вынес два очень важных правила борьбы в джунглях: первое — не стреляй, пока не выстрелят в тебя, и второе — на ночь обязательно мой ноги и имей всегда про запас пару чистых носок, иначе не избежишь изнуряющего грибкового заболевания.

Горы и горы. В роскошной шубе тропических лесов, прорезаны глубокими зелеными долинами. Бурные реки вскипают на камнях, падают с высоты вниз и разбиваются в мелкие сверкающие брызги, чтобы вновь появиться у подножия вершин пенящимся потоком. На вершинах орлиными гнездами прилепились деревеньки. Бамбук и слоновья трава, тигры в горах и выдры у рек. Буйный зеленый мир, край, где царствует Саламандра — бог плодородия и изобилия.

Это мир нага. Нагаленд. В шапках седых облаков дыбятся высокие скалистые пики, принимая на себя удары ледяных гималайских ветров. Здесь высится грозный хребет Паткой — отрог Великой Крыши Мира. Он идет на юг и пальцами горных цепей хватается за изумрудный ковер Индийского океана.

Государственная граница делит край на две территории: одна находится в Индии, другая — в Бирме. Нага — монголоидная народность. Насчитывает более двухсот тысяч человек и распадается на множество племен, живущих по древним обычаям.

Война докатилась до края нага, будя дремучие горы и селения, рассыпая искры пожара в джунглях. Именно здесь завязывался один из узлов борьбы, исход которой решал судьбу Азии. Здесь наступал кульминационный пункт всей сухопутной военной кампании, развернутой Японией за обладание обширным азиатским континентом.

Первый эшелон японской армии в составе четырех дивизий подошел к горно-лесистому барьеру, отделявшему Бирму от Индии, и завяз в джунглях Нагаленда. Там не было дорог. В конце мая начался сезон дождей, и тропы, утонувшие в грязи, стали непроходимыми даже для отдельных пешеходов. Без специального снаряжения нельзя было передвигаться и жить в джунглях. Обувь быстро сгнивала и разваливалась, оружие мгновенно ржавело до такой степени, что им невозможно было пользоваться.

Несмотря на муссонные дожди, японцы мелкими группами проникали в Нагаленд. На пароходах по реке Чиндвин поднимались на север. Упорно просачивались в джунгли, занимали важнейшие тропы и проходы в горах, вылавливали беженцев и беспощадно уничтожали их. Оседали в деревнях нага, вербовали проводников. Готовились для решающего броска.

Сюда были согнаны сотни тысяч рабочих: бирманцев, малайцев, филиппинцев, индонезийцев, китайцев, корейцев, таиландцев, чтобы строить дороги, подносить грузы, сооружать войсковые склады. Многие из них умирали от непосильного труда, от малярии. Не щадили людей и хищники. Они настолько обнаглели, что спокойно выбирали жертвы и уносили их среди бела дня на глазах у всех…

В Нагаленд, в этот затерянный, разбуженный войной, мир, и попал наш герой. Он хотел вернуться на родину, дравшуюся с фашистами. Но судьба рассудила по-своему. События стремительно развивались и, чтобы не потеряться в их водовороте, нужно было скорее найти свое место. Сделать правильный выбор.

КАДОНГИ — ВЕЛИКИЙ ПРЕДВОДИТЕЛЬ

Нет в джунглях ничего страшнее лихорадки. Она валит с ног самых крепких, самых выносливых.

Люди падали один за другим. Но трофейный хинин творил чудеса, возвращал к жизни этих людей в течение нескольких дней. Первым поднялся на ноги жилистый худощавый Стивен Тейлор. Знакомый с медициной по справочникам, американец оказался наиболее подготовленным к роли врача. Он выходил и остальных. Тогда Стивену натянули на глаза черную повязку и доставили в тайную пещеру к Алексу, чтобы он осмотрел командира и оставил Гаро необходимые медикаменты.

Лихорадка жестоко потрепала Алекса. Он поднялся оглохший после лошадиных доз хинина, на которые Гаро был столь щедр. Кожа Алекса стала серо-желтой, глаза приобрели кровавый оттенок, а руки тряслись. Но лихорадка прошла. Алекс снова мог улыбаться.

На следующее утро Гаро явился необычно торжественным, в полном боевом снаряжении. Тон его был пугающе сух и официален. С каменным лицом строго отчеканил: вождь и старейшины ждут.

«На суд племени. Пора дать отчет о судьбе пропавших воинов», — понял Алекс.

Поспешно натянул гимнастерку, подпоясался широким офицерским ремнем и направился к выходу. Гаро молча остановил его, показав на стоявший в углу карабин. Алекс, недоумевая, взял оружие, закинул за спину на ремень.

Лохматая свинцовая туча низко нависла над землей, сея дождь. Серая пелена затянула горы и лес. Крыши из пальмовых листьев легких бамбуковых и тростниковых хижин потемнели от дыма и непогоды. Единственная улица словно вымерла.

Морунг высился мрачный, позеленевший от плесени. Огромные деревянные доски, напоминавшие изогнутые гигантские рога буйвола, образовывали края фронтона. У крыльца морунга толпились друзья. Оттолкнув Гаро, они окружили Алекса плотным кольцом.

— Не ходи туда! Они затеяли плохое.

Билл опустил свою тяжелую руку на его плечо:

— Останься. Эти черномазые сварят тебя живьем в котле и проглотят, как цыпленка.

Алекс покачал головой:

— Спасибо, но я должен идти.

— Возьми хоть этот мячик! — Билл протянул ему гранату.

— Обойдусь и без этого, — отстранил гранату Алекс. — Все будет о’кей!

— Ну, держись там! В случае чего, свистни. Поможем!

Внутри морунга было дымно и людно. Большой дом гудел, словно пчелиный улей. Посредине на плотно утрамбованном полу горел костер. Языки пламени тянулись к самой крыше. Просторный зал подсвечивался еще четырьмя смоляными факелами, прикрепленными к деревянным колоннам, подпиравшим крышу. За огнем костра виднелись призрачные фигуры людей, ряды черноволосых голов терялись в дальнем затемненном конце зала. Сверкали белки глаз, белели тюрбаны. Слева тесной кучкой толпились женщины. Там мелькали малиновые, зеленые, желтые шали, доносились приглушенное хихиканье, детские голоса, шушуканье. Справа в полном военном уборе выстроились воины — плотные, мускулистые, подтянутые мужчины.

В первых рядах на низких массивных скамьях восседали старейшины — старики с редкими выщипанными бородами, — чинные, невозмутимые, кутавшиеся в черные и синие одеяла — тоги с красной каймой. В самом центре их — Гаудили.

Сотни глаз устремлены на Алекса в ожидании чего-то. Он стоял по другую сторону костра на небольшом помосте у всех на виду. За его спиной беспокойно переступал Гаро. Справа — высокий белобородый главный жрец Мггедабу — «чужая смерть».

Тревожной дробью рассыпались удары там-тамов. Стало очень тихо, Поднялась Гаудили, строгая, торжественная. Полосатый фанекс свободно облегал ее стройную фигуру, тонкую талию перетягивал пояс из черного бархата, унизанный драгоценными камнями. На лбу алой каплей крови горел рубин. Грациозным жестом Гаудили сложила руки на груди.

— Боги неба сжалились над муками своих детей. Не напрасны наши жертвы. Первая молния монсуна на кончике острия принесла нам своего сына. Вот он, Алиссандербонг, — Гаудили вскинула руки в сторону Алекса, отчего тень ястребиным крылом метнулась по стене и стропилам. Голос вождя звенел от волнения, слова падали в притихший зал. — Он мудр и справедлив, как Саламандра. Он могуч и бесстрашен, как тигр Бала. Душа его из пепла сожженных врагами героев. Он объединит всех, кто ест из деревянных тарелок. Он отведет от сиеми беду, которая копится в наших джунглях. Быть ему нашим кадонги — Великим Предводителем Нага! Хэйо!

— Хэйо, Хой! — дрогнул морунг от громкого приветствия.

Алекс жадно слушал вождя, с трудом постигая смысл речи. Уловил одно: ему вручается судьба племени. По силам ли ему такое? Достаточно ли жизненного и боевого опыта? Хорошо ли он понимает этих людей, их желания и чувства?

Алекс ясно представлял, какая беда надвигается на нага. Достаточно нагляделся на дела этих «освободителей» и «единокровных братьев-азиатов» в Индокитае. Ему страстно хотелось помочь бесхитростным, отважным сиеми и их молодому вождю.

— Скажи слово, Алиссандербонг! — дошел до него глухой голос жреца.

— Я, — начал в замешательстве Алекс, лихорадочно выискивая в памяти слова местного языка, — я очень благодарен вам. Это большое доверие. Но я потерял тринадцать воинов. Это моя вина.

— Ты постоял за нашу честь и отомстил обидчикам. Ты — тигр справедливости, — сказала Гаудили.

— Я плохо знаю джунгли. Я живой, а они…

— У войны нет глаз. Она не выбирает, кого ей убивать. Люди сиеми! Наш кадонги знает оружие чужеземцев, их военные хитрости. Он победит врагов их же оружием. Хэйо!

— Хэйо! — выдохнул зал.

Тут выступил вперед Гамбия.

— Пусть он ответит: почему вместо наших воинов привел сюда белых чужеземцев?

Наступила тревожная тишина. Во рту Алекса пересохло. Ладони взмокли от пота.

— Воины здесь, уважаемый совет! — веселый рокочущий баритон разбил тягостную тишину.

Раздались возгласы удивления, всплески восклицаний. Морунг зашумел, качнувшись к входу, где высился улыбающийся атлет. За ним плечом к плечу — воины. Холодно мерцали концы копий и дула карабинов.

— Нгамба, брат! — Алекс рванулся к чудесно появившемуся другу, но Гаро задержал его, укоризненно покачав головой.

— Есть еще вопросы? — ликующе спросила Гаудили.

— Нет, нет. Хэйо, наш вождь! Хэйо, наш кадонги, хэйо! — от мощного крика людей сотрясались стены морунга.

Тяжелые звуки гонга заполнили зал, призывая собравшихся к вниманию. Старый жрец в длинном синем балахоне с желтым кругом на груди вышел к костру. Он взял петуха за ноги и взмахнул им над Алексом. Выхватив из-за пояса блестящий нож, отсек птице голову и отпустил. Петух забился на полу, заковылял, расправив крылья. Жрец присел на корточки и стал внимательно изучать оставленные следы. Вот он выпрямился во весь рост и провозгласил, что предзнаменование оказалось самым хорошим. Толпа одобрительно выдохнула: Хой! Сбоку подскочили два полуголых прислужника, схватили зарезанного петуха и тут же стали его ощипывать.

Тем временем Мггедабу продолжал священнодействовать. Убил цыпленка, омочил его перья в крови и прикоснулся к одежде Алекса, провел перьями по волосам. Пристально глядя в глаза Алекса, жрец воздел руки вверх и громко, торжественно зарокотал:

— Боги неба нарекли тебя именем Алиссандербонг, ибо ты сын грома и молний. Все знают, что ты с нами, хотя могут и не видеть тебя. Ты вождь борьбы и мести, и голова твоя цвета крови, — жрец обмакнул палец в чашу с кровью цыплят и провел на лбу Алекса горизонтальную черту.

Набитый битком морунг выдохнул: Хо!

— Ты вождь справедливости и добра, и лик твой — отражение души. — Две белые полосы проведены по щекам Алекса, и морунг подтверждает: Хо!

— Вестник зари окрыляет тебя и отдает тебе душу на бессмертие, — жрец поднял над Алексом откормленного петуха и помахал им, как знаменем. Сверкнул дах, и голова петуха с красным гребнем осталась сжатой в пальцах жреца, а тело забилось на земле. Мггедабу макнул пальцы в кровь, струящуюся из петушиной шеи, и помазал губы Алекса.

— Ты отныне вестник зари и надежды. Ты подгоняешь ночь и ускоряешь восход солнца. Ты хранитель надежды на восход солнца и передашь эту силу из рода в род. С тобой наша свобода, надежда, жизнь. С тобой, о сын богов, мир в джунглях, единство нага, смерть врагам! Хэйо! Хэй! Хэйо, хэй!

И морунг ответил: Хэй!

Потом жрец за руку вывел Алекса, одурманенного церемонией, на улицу. Алекс повторил за жрецом клятву кадонги. Приняв от Мггедабу священное куриное яйцо, он что есть силы ударил им о землю. Яйцо взорвалось, как граната. Собравшиеся восторженно показывали, как далеко разлетелись капельки белка и желтка. Довольные, возвратились все в морунг. Там жрец провозгласил, что клятва принята землей и небесами. Мггедабу накинул на плечи Алекса красный плед с тремя продольными черными полосами и символическим изображением Саламандры на груди и отступил, пятясь и кланяясь.

Алекса усадили на высокий обрубок дерева, покрытый шкурой мраморного леопарда. По бокам встали Гаро и Нгамба — телохранители. Алекс делал все как во сне, безропотно подчиняясь повелительным жестам жреца, завороженный пронизывающим взглядом толпы. И только где-то в мозгах билась подсознательная мысль: «Так надо. Так надо ради общего дела».

Ему хотелось смеяться, хотелось взглянуть на себя, на всю эту церемонию со стороны. …Все это должно было выглядеть очень забавно. Подумать только! Он, Александр Громов, красный командир, из двадцатого века совершил стремительный бросок назад, чуть ли не в каменный век! Смешно, да и только! Расскажи своим однокашникам — не поверят! Засмеют!

…Но вокруг никто не смеется. Все торжественно-серьезны. Милые дети природы! Они верят во все это. Пусть верят. Я тоже буду серьезным. Так нужно. Так нужно для общего дела…»

На большом медном подносе жрец преподнес Алексу сваренного петуха, а его молодые служки поднесли корзины, наполненные дымящимся рисом. Алекс растерянно оглянулся на Гаро, не зная, что делать дальше. Гигант мгновенно оценил обстановку, и с его помощью кадонги уверенно продолжал церемониал. Оторвал у петуха ногу, взял по щепоти рис из каждой корзины и положил еду на небольшую медную тарелку, подсунутую Нгамбой.

Гаудили молча протянула Алексу чашу домашнего пива. В ее глазах светилась такая откровенная радость, что невольная догадка осенила его: не она ли подстроила все это. Алекс пригубил из чаши и вернул ее обратно, не сводя глаз с торжествующей Гаудили. Она не выдержала, потупилась.

Блюдо с петухом, корзины с рисом и чаша с пивом пошли по кругу старейшин, чтобы каждый мог отведать угощения.

В зале становилось все оживленнее. Слышались взрывы смеха. Девушки с лукавыми улыбками обносили присутствующих пивом.

Забили там-тамы. В их тревожную дробь вплелись тягучие звуки гонга, вступили низкие басы воинов. Скоро тамтамы взяли ритм, и в круг выскочили первые танцоры. Они нестройно запели веселую песенку, раскачиваясь из стороны в сторону. Песня крепла, набирая силу. Ее подхватили зрители. Танцоры пошли легким шагом. Глубокий тревожный рокот барабанов сотрясал воздух. Ритм учащался. Танцоры кругом обходили костер. Они прыгали и извивались так, что земля сотрясалась от топота ног. Стены глухо гудели.

Потрясая копьями, выскочили разукрашенные перьями мужчины. Начался танец охотников. Алекс с любопытством наблюдал за возбужденными людьми, так щедро расплескивающими избыток накопившейся энергии.

Стив, Маунг Джи и Пит, сидевшие рядом с Алексом, коротко обменивались впечатлениями. Только Билл молчал. Он впился своими маленькими глазками в толпу, где передергивая бедрами, плясали полуобнаженные девушки. Нижняя губа Билла отвисла, широкое белое лицо пылало пятнами.

Хрупкая тоненькая девушка, задрапированная в желтую шаль, обнесла пивом старейшин и направилась к гостям. Правой рукой придерживала она глиняный кувшин на голове, отчего ее фигурка напряглась. Нежное личико светилось, влажно блестели зубы.

Красавица подошла к Маунг Джи. Молодые люди встретились глазами и замерли. Пиво уже переливалось через край половинки кокосового ореха, а они все смотрели друг на друга. Раздался громкий хохот, и они, вспыхнув, отвернулись. Заливаясь румянцем, девушка поспешила удалиться. Но перед ней присел Билл и преградил дорогу.

— А нам рома! — он распахнул свои огромные ручищи.

Раздался испуганный крик, кувшин качнулся и свалился на Билла. На мгновение он оторопел. Но только на мгновение. Потом рванулся за убегавшей девушкой. И тут на его пути встал Маунг Джи.

— Пусти, сволочь! — рявкнул Билл, отпихнув его в сторону. — Она хотела убить меня.

От сильного толчка Маунг Джи упал. Но он тут же вскочил и с поднятыми кулаками кинулся на верзилу. Однако Гаро и Нгамба опередили его. Спокойно стиснули крепкими плечами американца, и он обмяк, сел.

А веселье продолжалось. Кружились танцоры. Отблески огня ложились на смуглые тела, играли мышцы под лоснящейся кожей, сверкали медные браслеты и метались тени но раскрашенным татуированным лицам.

За костром призрачные фигуры колебались и жались ближе к стенам, чтобы дать побольше места танцующим. А хор пел, и все качались в такт песне. Качались люди, качались стены, качался потолок. И Алекс тоже раскачивался.

Исчезло представление о времени. Какой это век? И что это за страна, дикая, прекрасная? Танцуют сиеми, как будто ворота их крепко заперты от врагов. Танцуют сиеми, как танцевали их предки много лет назад. Гудят барабаны, и трепещет, рвется песня.

Праздник кончился очень поздно. Всю ночь Алекса преследовали кошмарные сновидения. Кто-то гнался за ним, хватал его за горло и давил, давил. Алекс рванулся, с трудом разлепил веки. Что это? Чьи-то руки обвивают его шею, чье-то горячее дыхание щекочет ему ухо.

— Кто это?

— Твоя Гаудили. Пусть боги покарают меня. Я виновата. Прости!

— За что?

— Я послала тебя в джунгли, где ты едва не погиб. Я сделала тебя кадонги, ты долго не увидишь своей родины. Прости! Хочешь, я брошу все, и мы с тобой уйдем туда, к твоим русам? Мои телохранители проведут нас по самым тайным тропкам. Хочешь?

— Нет, Гаудили. Теперь твой народ — мой народ. И я буду защищать его, пока хватит сил.

В кромешной тьме он ощупью нашел Гаудили, сидящую на холодном земляном полу, поднял ее на руки.

— Иди сюда. Ты простудишься!

— Ты простил меня! Да, любимый? — шептала она.

— Родная моя, — целовал он ее соленые от слез глаза. — Единственная!

Свадьба Гаудили и Алекса состоялась в неурочное время — в конце сезона дождей, когда начиналась полевая страда. Существует строгое табу на совершение бракосочетания в разгар важных дел племени. Сезон свадеб обычно начинается после того, как соберут урожай. Но совет старейшин разрешил немедленно отпраздновать это событие. Кроме того, Гаудили была вождем племени, и на нее это табу не распространялось.

Гаудили вообще была редким исключением в племени сиеми. Как правило, мужчина там стоит выше женщины по общественному положению. Женщина не может появиться в суде, ее представляет мужчина — родственник. Ни один мужчина не станет есть дичь, убитую женщиной. Это противоестественно, ибо охота — сугубо мужское дело.

Однако вся хозяйственная жизнь племени держится на женщинах. Женщины мелют рис и готовят пищу, собирают в лесу съедобные листья, коренья и насекомых. Они приносят дрова и воду, сеют, полют огород, убирают урожай, прядут, делают передники и набедренники, плетут корзины, иногда даже строят дома и, конечно, растят детей. Смерть жены или матери — самое ужасное несчастье для семьи. Вот почему мужчина, желающий жениться, должен выплатить солидную компенсацию отцу девушки за потерю такого ценного члена семьи.

Это придает женщине в роду и племени большую силу, и женщины хорошо сознают это. Однажды, когда в селении во время собрания вспыхнула крупная ссора, женщины, вооружившись палками и дубинками, прибежали на место происшествия и каждая мать забрала своего сына, жена — мужа. Ссора затухла, как костер, залитый водой.

На свадьбу вождя сиеми кадонги сошлись жители соседних деревень. Накануне все женщины Мангло целый день усиленно жевали листья и коренья наби и сплевывали разжеванную массу в сосуды из бамбука и высушенной тыквы. Перебродив сутки, она превратилась в острый горький напиток «наби», вызывающий опьянение, варили рисовое пиво «пади».

Праздник был до слез простым и трогательным. Молодые сначала направились к старосте Гамбии. Там Алекс подарил старосте трофейный карабин в знак уважения и пятьдесят рупий как символический брачный выкуп за невесту. Староста вручил невесте одежду обручения: шерстяную накидку с малиновой оторочкой.

Вечером морунг был набит до отказа. Новобрачные стояли на помосте, покрытом шкурой мраморного леопарда, перед ярко горящим костром.

Жрец племени Мггедабу отрезал головы двум цыплятам, помахал ими над новобрачными. Потом задушил петуха, которого сварили и вместе с наполненной рисом корзиной передали молодым. Староста от имени нареченного вручил Гаудили горшок для варки пищи, свинью, топор, мотыгу и веретено, как символ брачной жизни. Алекс одел ей на шею ожерелье из жадеита. И принял от Гаудили блестящее черное кольцо из бамбука гарео. С этого момента они стали считаться мужем и женой. А потом начался пир, который длился всю ночь и весь следующий день.

Молодых провожали всей деревней. За новобрачными гигант Гаро нес блюдо с петухом и рисом, чтобы молодые поели риса из общей посуды. Поющая, танцующая, болтающая и хохочущая толпа проводила новобрачных до дверей их дома, стоявшего на пригорке против морунга.

Люди не хотели расходиться. Они пели под аккомпанемент тростниковых флейт и там-тамов. Наконец, вверх поднялась рука Гаро, и весь хор застыл на одной ноте. Последовала пауза. Потом в багрово-красное от заката небо взвилось громоподобное неистовое «Хой-хао хой!» и все закончилось.

Молодые супруги стояли на пороге дома, прижавшись друг к другу. Там, за синими горами и зелеными джунглями, бились народы. Здесь же царил мир.

Последние лучи солнца покинули Мангло, скользнули по далекой горе, и короткие тропические сумерки вползли в деревню.

ВРЕМЯ ПОТРОШИТЬ ПЕТУХА

Алекс проснулся, когда серый рассвет вполз в хижину. Это уже стало привычкой. В одних трусах он выскочил на улицу. Обежал вокруг баши — так нага называют свой дом. У задней стены две молодые женщины готовили на огне меж камней завтрак для воинов. Они бросили стряпню, с изумлением наблюдая как он делает простейшие гимнастические упражнения.

Алекс сделал стойку на руках и пошел на них. Женщины попятились, юркнули за угол. Он громко расхохотался им вслед:

— Испугались! Держи их! Ха-ха-ха!

Женщины выглянули. Потом, осмелев, вышли из своего укрытия, засмеялись вместе с ним. Какое утро! Горный, пьянящий воздух распирает грудь, наливает все тело живительной силой. А над синеватыми далями встает золотистая заря. Замечательная будет погода!

— Доброе утро! — вбегая в башу, весело приветствовал Алекс хлопотавших у очага тетушку Маури и Гаудили. — Я сегодня голоден, как слон. Все поем, что бы ни приготовили.

Гаудили вся засветилась. Прижалась к нему, пряча лицо на его груди. Алекс оторвал ее от пола и поцеловал в губы.

— Опять спозаранку за свое, — добродушно заворчала Маури. — И не стыдно!

Хотя для Гаудили, как для вождя племени, существовали строгие табу на все хозяйственные дела, она старалась обходить эти запреты. Сама готовила еду для мужа. Сейчас она с нежностью смотрела, как он с аппетитом поглощает неприхотливый завтрак: клейкий рис без масла, зажаренный на раскаленных камнях ломоть кабанятины. А он торопился: нужно успеть в морунг, повидать Гаро и Нгамбу, сколотивших по небольшой группе воинов.

— Спасибо! — приподнялся Алекс из-за низенького столика.

— Куда ты?

Алекс не успел ответить, как распахнулась дверь и вбежала закутанная в кусок синей ткани девушка. Бросилась к нему в ноги, приподняла свое круглое, как луна, лицо. Глаза ее требовательно сверкнули:

— Кадонги, скажи Гаро! Пусть возьмет меня в жены!

— Как же так? — опешил Алекс, пытаясь поднять девушку с пола.

— Я хочу быть его женой. Прикажи ему! Я не могу долго ждать. Мне уже много лун.

— Ты уж как-нибудь сама добейся.

— Я пробовала. Он сильнее. Только ты можешь его заставить.

— Нет, Мэйо. Я не в силах заставить Гаро полюбить тебя и жениться на тебе. Это зависит от желания обоих.

— Но ведь ты кадонги — сын богов! Ты все можешь. Ты можешь заговорить пулю и превратить ее в каплю воды. Заставь Гаро! Прикажи!

Девушка снова распростерлась на полу перед Алексом.

На помощь подоспела Гаудили.

— Глупая, в любви боги неба бессильны. Лучше рассчитывай на себя. Только ты сама можешь добиться Гаро. Сумей понравиться.

— Я делала все. Он плюет на меня. Помоги, о вождь! Ты сама женщина и должна знать, как силен огонь этих мук.

— Ну иди, иди! Я поговорю с ним. Успокойся!

— Прости, вождь! — и девушка вскочила, размазывая слезы по щекам. У входа налетела на Гаро, оттолкнула его обеими руками, кулаками ударила в грудь шедшего следом Нгамбу.

— У-у, бешеная! Лезет везде под ноги, — буркнул Гаро, отступая.

— Ты сам виноват, — тихо сказал Алекс. — Влюбил в себя девушку. Она хочет, чтобы ты женился на ней. А что? Хорошая жена воину, отчаянная, храбрая.

— Нашла время, хо! Джапони кругом, воевать надо, а ей — жениться! Пока хоть один джапони топчет наши джунгли, не могу и думать об этом. Я молод, и все свои силы хочу отдать моей родине, моему народу. Ты же сам говорил нам так.

Алекс вспыхнул — слова Гаро были очень похожи на упрек.

— Как хочешь, — махнул рукой. — Но ты хоть объяснись с девушкой.

— С женщиной говорить — попусту тратить время… — поймав взгляд Гаудили, Гаро поперхнулся. — Простите, о вождь, кадонги! У меня не язык, а бычий хвост.

— Хуже, чем у минчи-кабанчика, — резко бросила Гаудили. — А если и голова такая же? Разве можно доверить ему серьезное дело?

— Ну зачем же так? — вступился за юношу Алекс, — Гаро хороший командир. У него уже два десятка юных храбрецов.

— Вот, вот. Им всем еще нужно играть на поляне, где растут орхидеи. Это просто мальчишки.

— Я уверен, что его ребята покажут себя мужчинами, — твердо сказал Алекс.

Гигант Гаро стоял, опустив голову, как провинившийся школьник, переминался, не зная, куда девать свои длинные руки.

— Разрешите молвить! — выговорил он глухо.

— Говори!

— Вождь, кадонги! Поручите Нгамбе охрану деревни! У него воины опытные, уже стали мужчинами. А мне разрешите пройти в джунгли.

— Это для чего же?

— Джапони бродят по джунглям, как у себя в доме. Их уже видели в соседней деревне. Нужно их припугнуть. Разрешите! Я выйду на тропу, и Дземму — бог джунглей, поможет нам.

— Я же говорила: у него ветер в голове, — отвернулась Гаудили.

— Не горячись, вождь, — ласково взглянул Алекс на свою жену. — В его просьбе есть здравый смысл. Разведка нам сейчас очень нужна. Соглашайся!

— Ты — кадонги. Тебе виднее.

— Гаро, бери своих молодцев! Пойдешь в разведку. Посмотри, что делают джапы в джунглях, в селениях, в каких деревнях осели, как относятся к ним жители. Но сам не нападай на джапов! Ясно? Рано пока. Иди!

— Хо, кадонги, хо! Благодарю тебя! Сделаю все, как ты сказал, — и Гаро, довольный, выскочил на улицу.

— Нгамба, а тебе поручается охрана деревни. Это очень важная задача. Помни это!

— Хо, кадонги, хо! — Нгамба тяжело повернулся и удалился.

Гаудили подошла к Алексу.

— Ты, наверное, забыл обо всем, занявшись воинами, — сказала она. — Мы должны прийти вместе и сидеть вместе. Совет старейшин племени важнее всех других дел.

Алекс очень скоро понял, как права была Гаудили. Когда они вошли, присутствующие как один поднялись, почтительно поклонились, коснувшись лба пальцами обеих рук. Вождь, кивнув головой, мягко опустилась на низкий чурбан, покрытый шкурой леопарда, жестом разрешила садиться. Зашуршали одежды, зашелестел смутный говор.

В морунге, где совсем недавно шумел пир, было торжественно и тихо. В просторном, освещенном факелами зале, вокруг горячего костра на циновках чинно восседали мужчины с суровыми лицами. Красные пледы, окаймленные черной полоской и украшенные прядями волос, скрывали их фигуры. У некоторых на голове шапочки, усыпанные мелким блестящим бисером. У других в длинных черных с проседью волосах, перетянутых через лоб широкой красной лентой, торчат орлиные перья. Это старосты деревень, главы кланов и родов, вся аристократия племени. К ней сейчас принадлежал и Алекс, став вторым после вождя лицом у сиеми.

— Теперь понимаешь, для чего нужно было посвящение в кадонги? — шепотом спросила его Гаудили. — Тебе было неприятно, я видела. Но лишь пройдя через такую церемонию, ты поднялся на самую вершину. Эти люди очень уважают тебя, а они высокого происхождения, им повинуются сотни и тысячи.

Алекс улыбнулся.

— Я простой парень, и вдруг — аристократ. С аристократами там у себя мы давно покончили!

— Тс-с! У сиеми ты должен жить по обычаям сиеми. Люди низкого рода не вхожи на совет племени, разве только в исключительных случаях. Теперь ты — кадонги. В твоей власти все воины племени, в твоих руках судьба сиеми. Запомни это.

— Да… Слишком большое бремя взвалила ты на меня.

— Выдержишь, ты сильный.

— Но ведь я нужен моей родине. Ей сейчас тоже очень плохо.

— Я понимаю… И здесь ты тоже нужен. Послушай, что будут говорить сегодня старейшины. И хватит шептаться. Совет начинается. Соблюдай ритуал! Присматривайся. Я дам тебе слово.

Мальчики в набедренниках разносили в чашах плоды арековой пальмы и зеленые листья бетеля. Каждый брал один орешек, заворачивал в лист с известью и закладывал за щеку. Старейшины молча жевали бетель дружбы и согласия, сосредоточенные и важные, преисполненные уважения к столь высокому собранию. Текли минуты торжественной тишины.

— Прошу высказываться, отцы племени! — раздался спокойный глуховатый голос Гаудили. — Высокий совет вас слушает.

Первым поднялся тощий сутулый староста с расплющенным носом.

— Высокочтимые вождь и кадонги! Уважаемый совет, — торжественно начал он. — В нашей деревне две руки джапони. Они не обижают нас, живут мирно. Ругают англэ. Говорят нам, что пришли освободить нас от этих бледнолицых злодеев. Но англэ больше нет, а джапони живут. Ждут еще солдат. Это плохо. Гость пришедший без приглашения и сам приглашающий новых гостей так может и выгнать хозяев. Это очень плохо. Что делать?

— Когда приходит чужое племя с оружием в руках, жди беды, — заговорил крепкий плечистый мужчина по имени Нагкхулоа — староста деревни сиеми Тангкхулоа. — Джапони приходили много раз. Жили тихо. Потом пришли еще солдата. Брали кабана, брали рис, брали бананы. Хватали марис и намис. Увели проводников, те не возвратились. Терпеть больше нельзя. Ведь это может случиться во всех наших деревнях. Нужно защищаться! Давайте выделим кадонги воинов и создадим большой отряд.

— Зачем торопиться? — возразил сухопарый пожилой староста из окраинного селения Кхантунг. — Да, джапони пришли сюда. А зачем? Прогнать англэ. Они не наши враги, они их враги. Хорошо, пошлем воинов кадонги. А кто будет защищать наши семьи? У нас мало воинов. А вы забыли ласи, тилое, андами? Их налеты страшнее. Надо ждать — это мое первое и последнее слово.

— Я был сегодня в деревне, знаю о событиях в других селениях, — заговорил внятно и размеренно Гамбия — староста главной сиемской деревни Мангло. — Я слышал, что говорят люди. Они говорят: это не наша война, мы должны отойти от нее. Мы не англэ, мы не джапони, мы сиеми. Что общего у нас с войной? Джапони пришли сюда по следам своих врагов — англэ. Они прогонят их и уйдут. Так они и сами говорят. Да, нам надо быть в стороне от этой войны, и джапони не тронут нас.

Алекс с трудом сдерживался, слушая осторожную речь Гамбии, которая казалась такой логичной и такой рассудительной. Но ведь это было нежелание заглянуть в завтрашний день, трусость перед наглым и сильным врагом, стремление отсидеться, переждать опасность в укромном месте.

Наконец, Гаудили предоставила слово ему, и он весь подобрался. Заговорил тоже медленно и твердо, следуя манере предыдущих ораторов и традициям высокого собрания:

— Я знаю японцев. Они прикидываются братьями, чтобы легче влезть в душу. Что сделали они с нашими охотниками? Убили. Что делают они в Тангкхулоа? Грабят, насилуют, убивают. Они пришли недавно. А что будет дальше? Не поддавайтесь обману. Готовьтесь к борьбе сейчас, иначе вас проглотят потом. Нужно достать огнестрельное оружие, научить воинов пользоваться им. Необходимо создать запасы продовольствия, боеприпасов. Дорог каждый день сейчас, пока дожди мешают японцам.

— Ненависть слепит тебе глаза, сын богов, — тотчас же откликнулся Гамбия. — Плохо ведут себя отдельные солдаты. Но мы обратимся к их начальникам, и плохих солдат усмирят. Нам нечего опасаться джапони. Пусть они воюют с англэ. Это нам на пользу.

Тут снова поднялся староста Тангкхулоа.

— Волосы у всех нас черные, а мысли разные, — заговорил он. — Это потому, что мы по-разному узнали джапони, а некоторые и вовсе не видели их. Но все знают: в джунглях уважают силу и смелость. Не дадим отпор обидчикам, они перестанут уважать наши законы и обычаи. Кадонги прав: нужно готовиться к худшему. Буйволу рога не помеха.

Старейшины резко разделились в мнениях: одни предлагали ждать развития событий и не предпринимать ничего, что могло бы раздразнить японцев; другие советовали создавать по селениям отряды и выделить в распоряжение кадонги по пятьдесят воинов для формирования крупного подвижного отряда сопротивления.

Трудно сказать, как далеко зашли бы эти споры, не появись Нгамба. Он на цыпочках подошел к Гаудили и склонился к ней. Наступила тишина.

Вождь встала бледная-бледная.

— Уважаемый совет, — слова давались ей с трудом. — Джапони в Мангло. Они просят принять их для важных переговоров. Каково мнение отцов племени?

— Совет выслушает их, — сказал Гамбия. Остальные только качнули головами в знак согласия.

— Нгамба, введи на совет гостей!

Когда в дверях морунга появились знакомые коренастые фигуры, Алекс весь напрягся, до боли сжимая кулаки. Их было пять: четыре японца и молодой нага — переводчик. Они остановились в центре круга, образованного старейшинами. Вперед энергично шагнул плотно сбитый человек в офицерской форме. Обнажив в широкой улыбке все свои лошадиные зубы, он вскинул два пальца под козырек кепи и произнес на английском языке:

— Честь имею, офицер доблестной императорской армии майор Сатэ. Мои солдаты и переводчик, — небрежно махнул он рукой в сторону свиты. — С кем имею честь?

— Вы находитесь на совете сиеми, — ответила Гаудили, не вставая. — Перед вами вождь племени, Великий Предводитель, старейшины, самые уважаемые люди сиеми. Чем можем служить?

— О, я восхищен! — воскликнул офицер. — Вы превосходно говорите по-английски и мы можем обойтись без переводчика. — Он склонил набок голову, напоминавшую футбольный мяч и тут увидел Алекса. Не сводя сверлящих глаз с его обросшего лица, сладко улыбнулся. — Где бы нам присесть?

— Прошу! — показала Гаудили жестом на циновки слева от себя.

— Вы очень любезны, — пропел японец, усаживаясь на корточки вместе со своей свитой и все еще оглядываясь на Алекса. Он сделал короткую паузу, весь налился важностью, и заверещал: — Великая Япония и ее божественный император предлагают Вашей чести, вождю сиеми, руку дружбы и помощи. Английские шакалы терзали тело Нагаленда, но непобедимая армия божественного Микадо принесла вам освобождение. Живите счастливо под чистым небом и благословенным солнцем Великой сферы взаимного процветания. Мой генерал, на которого возложена миссия охранять ваш покой и благоденствие, высочайше уполномочил Вашего покорного слугу просить Вашу честь проследовать в ставку его превосходительства для подписания договора о дружбе. Отправимся в любое удобное для вас время, — и он опять обнажил свои лошадиные зубы, вглядываясь в Гаудили.

Вождь тряхнула головой.

— Прежде чем дать ответ, я хотела бы знать, на каких условиях предлагается договор и кто кому должен помогать?

— Условия обычные, как и для всех народов, освобожденных доблестной японской армией: ваши люди соблюдают лояльность, не чинят препятствий передвижению наших войск, не мешают мероприятиям, вызванным военной необходимостью. Вы должны предоставлять нам сведения о численности и вооружении ваших отрядов и извещать командование императорской армии о своих намерениях в отношении использования их. Мы освободили ваш народ от английских угнетателей, от вас нам требуется немного: дайте проводников для наших частей, помогите нам вылавливать вражеских парашютистов и диверсантов. Те отряды, которые согласятся участвовать в дальнейшем освобождении Азии, будут с почетом приняты в ряды непобедимой императорской армии. Они получат щедрые награды от божественного императора.

Гаудили нахмурилась.

— В договоре почему-то не говорится о самом важном для нас: о гарантии безопасности нага. Ваши солдаты уже теперь отбирают зерно и дичь у наших селян, насилуют наших женщин, силой берут проводников и убивают их.

— Это делают отдельные преступники, и мы их накажем. Императорская доблестная армия не допустит никаких бесчинств там, где она стоит. Ваша безопасность гарантируется словом непобедимой армии Ниппон, словом чести нашего командующего, его превосходительства генерала Иокосуки.

— Но мы пока не слышали, чтобы за грабежи и убийства наших людей наказали кого-нибудь из ваших солдат.

— Вы забываетесь, госпожа вождь, — нахмурил бровки-колбаски японец и зашипел сквозь зубы. — Бессмертная японская армия знает, что делать. Ее слово нерушимо, как и слово японского офицера. Наше командование не обязано за свои действия отчитываться перед туземцами. Разрешите узнать, не означают ли ваши замечания отказ от переговоров.

— Мы готовы вести переговоры, но с одним условием — они должны происходить здесь, в нашей деревне, — твердо сказала Гаудили.

— Вы, очевидно, оговорились, высокочтимая госпожа? — вкрадчиво спросил Сатэ. — Условия ставит бессмертная армия Великой Ниппон.

Японец упивался собственными словами. Он пыжился, дулся, и щелочки глаз его совсем потерялись на лоснящемся лице.

— Хозяева здесь мы, — с трудом сдерживая возмущение, сказала Гаудили. — Это наш дом, здесь земля наших предков, здесь их могилы. С каких это пор гость диктует свою волю хозяину?

— Вы изволите ошибаться, госпожа! Хозяевами здесь были англичане. Мы их прогнали и дарим эти земли вам. Вы должны быть благодарны нам, японцам. Руку дающего не кусают.

— Англэ — захватчики. Мы боролись против них. А от одного слова «свобода» люди свободней не станут.

— Я просил бы вас, госпожа, перевести любезно наши предложения старейшинам и узнать их мнение. — Офицер наклонился к своим и сердитым шепотом по-японски приказал: «Запомнить всех этих птичек на всякий случай». Алекс краем уха уловил зловещий приказ.

Гаудили тем временем коротко рассказала совету, чего хотят японцы. Старейшины поддержали своего вождя, о чем она и объявила офицеру. Японец сверкнул глазами.

— Я передам ваше решение, но боюсь обещать положительный ответ. Ваши шансы возросли бы, если бы вы доказали свою лояльность нашей божественной Ниппон.

— Как это?

— Очень просто. Выдайте нам наших и ваших врагов, которых подослали к вам. — Офицер вскочил на ноги и пальцем указал на Алекса. — Вот этого! — зашипел, брызгая слюной. — Это не ваш, я вижу. Это инглис. Отдайте его нам во имя своего же блага.

— Вы ошибаетесь, чужеземец. Это наш кадонги. Он член нашего племени.

— Нет, он не азиат. Я же вижу! Его место в концлагере. Я требую передать нам этого английского агента!

Старейшины недовольно загудели. Еще никто не вел себя так на великом Совете. А японец все повышал голос. Он уже визгливо кричал, топая ногами.

Гаудили встала.

— Нгамба, проводи гостей, — приказала она.

— Надеюсь, мы еще встретимся, госпожа вождь и ты, кадонги. — Японец сделал ударение на последнем слове.

Алекс усмехнулся.

— Если вам будет угодно. Только грубость придется оставить за порогом этого дома.

— В следующую встречу я постараюсь быть ангелом. Ха-ха-ха! Прощайте!

Некоторое время все молчали. Потом встала Гаудили. Как вождь племени она председательствовала на совете старейшин, и за ней оставалось последнее решающее слово. Она обвела присутствующих задумчивым взглядом, задержалась на миг на Алексе и глухим от волнения голосом сказала:

— Теперь вы все увидели и услышали джапони. Знакомство не из приятных. А условия еще хуже. Как думает уважаемый Совет?

Старейшины молчали.

— Эта война не обойдет нас стороной, как хотели бы мы, — продолжала Гаудили. — Бодаются буйволы с быками, а погибают мухи с комарами. Будем готовиться скрытно. Пусть каждая деревня пришлет кадонги столько воинов, сколько сможет. Пусть в каждой деревне воины тайно точат ножи и копья, чтобы враг не застал нас врасплох. Так будет. И да помогут нам боги неба и земли, духи джунглей и гор. Хой!

— Так будет! Хой! — подтверждали старейшины, поднимаясь один за другим.

— Подождите, уважаемые старейшины! — выступил вперед Алекс. — Вам следует остерегаться. Я слышал, как офицер приказал своим провожатым запомнить вас в лицо. Неспроста это.

— Но он обещал прийти только с миром, — зашумели старейшины.

— Офицер коварен, как випера. Я не удивлюсь, если поблизости он спрятал отряд своих солдат.

— Ты шутишь, кадонги?

— Нет, сейчас не до шуток.

— Как ты недоверчив, кадонги! — воскликнул Гамбия. — Ведь он улыбался, когда прощался.

— Они всегда улыбаются. Даже когда убивают. Я прошу предупредить всех о грозящей опасности.

— А я и все старейшины не видим ее, — настаивал Гамбия.

Махнув с досады рукой, Алекс направился к воинам, чтобы предупредить их.

— Становись! — заорал Билл, увидев вошедшего в морунг Алекса. Воины в набедренниках, рубашках, френчах цвета хаки засуетились. Две шеренги бойцов выстроились друг против друга: справа — десятка полтора бывших солдат колониальной армии и два американца, слева — двадцать воинов во главе с Нгамбой.

— Смирно! — зычно скомандовал американец. — Мой коммодор! Отряд в количестве тридцати семи человек построен. Один болен, двое — на кухне, шестнадцать — на выполнении особого задания. Докладывает сержант Билл Вуд!

Алекс улыбнулся. На него повеяло полузабытым армейским духом. В волнении обходил он строй. Молодцеватые парни замерли, вытянувшись в струнку. Их было мало. Но главное сделано: начало положено!

— Здравствуйте, братья! — гаркнул Алекс во весь голос, приветствуя первых бойцов армии сопротивления. Послышались нестройные выкрики, воины сконфузились. — Вольно!

Бойцы окружили Алекса.

— Спасибо тебе, дружище! — с чувством произнес Алекс, положив руку на плечо Билла. — Вы не теряли время даром. И правильно делали — джапы добрались до Мангло.

— Мы видели их. Что им нужно?

— Это были голуби дружбы, теперь жди ястребов войны.

Кругом загалдели.

— Досиделись! Доигрались в игрушки с дикарями! Эй, командир! Веди нас в Индию!

Алекс обвел гневным взглядом своих бледнолицых собратьев.

— А что будет с сиеми? Подумали вы об этом? Они спасли нас от смерти, рискуя собой. А сейчас, когда джапы нацелились на них, мы в Индию? Разве здесь нельзя воевать? В какую сторону ни стреляй, попадешь во врага. Джапы лезут во все щели. Вы забыли о муравьях, пожирающих людей? Джапы напомнят вам. В общем, я остаюсь. Кто со мной?

— Я, — вышел вперед Маунг Джи. — Мое место с вами, мой кадонги.

— Я рад тебе, малыш, — Алекс обеими руками крепко пожал руку Маунг Джи, и тот совсем застеснялся.

Проходившие через Мангло беженцы, а в их числе были и бирманцы — звали Маунг Джи с собой. И то, что он остался и первым стал на его сторону, показалось Алексу счастливой приметой. Так много в юноше было светлого, искреннего, честного, что даже в этот тревожный день укрепляло надежды на самое лучшее.

— Я тоже с вами! — раздался звонкий мальчишеский голос с топчана.

Все обернулись. Там лежал доктор Макгрейв. Щуплый коротконогий австралиец заживо сгнивал от ужасной болезни джунглей — нага. Алекс прислал Маури, и старушке удалось вытащить «маленького дока» из могилы. Теперь он быстро поправлялся.

— Да, да! Я с вами, милейший Алисандро! На животе, а поползу за вами! — крикнул Макгрейв.

Вперед выскочил долговязый новозеландец Тони.

— Ребята! Доку все равно хана, ну и пусть доползывает на брюхе последние денечки перед этим выскочкой! Джунгли не для нас! А в Индии кругом будут свои ребята. Мы…

— Заткнись, Тони! Что ты за всех горло дерешь: мы да мы, — расталкивая впереди стоящих, вышел сухопарый жилистый Питерс — Мак — честный парень и дело говорит. Я с тобой, Ал.

— Здесь же дикари, черномазые обезьяны. Много с ними навоюешь! — завопил Тони.

— А ты хуже их, бараний огузок!

— Но-но, полегче, скунс! А это не нюхал?

— У меня с душком, покрепче. На-ка!

Сухо треснул удар, и длинный Тони отлетел к столбу. Но он тут же вскочил на ноги, выхватил нож и, набычив голову, пошел на Питерса. Все в ужасе шарахнулись.

В тот самый момент, когда новозеландец сделал молниеносный выпад, Алекс ударил ребром ладони по его руке. Нож, оцарапав живот Питерса, зазвенел на полу. Тони тотчас же скрутили и уложили на топчан, где он в ярости колотил пятками по циновке.

— Благодарю, Ал, — тепло сказал Питерс, — если бы ты не отбил ножа, мне бы крышка.

Алекс с укоризной посмотрел на него.

— Бросьте драться, ребята! — заговорил он. — Поберегите заряд для джапа! Он скоро будет здесь. А ты чего отмалчиваешься, Билл? Приводи в порядок своих молодцов! Будешь у них за командира! Все!

— Становись! — крикнул Билл, вытягиваясь перед Алексом.

— Отставить! Готовьте оружие и гранаты! Приду, проверю. Разойдись!

— Давно бы так, командир! — улыбнулся Питерс. — Нечего фигли-мигли разводить. Что мы, кисейные дамочки? Приказал и баста!

Алекс подозвал Нгамбу и попросил его усилить дозоры, посоветовав выделить самых смышленых воинов с ружьями.

На единственной улице Мангло было суетно и оживленно. Люди толпились кучками, обсуждали одно тревожное событие: визит джапони.

Застрекотали цикады, встречая наступление ночи. Гаудили увидела Алекса, бросилась ему навстречу. Губы у нее дрожали.

— Ты уходишь в джунгли с воинами? Это правда?

— Дело идет к тому.

— Я боюсь, — ткнулась она ему в грудь. — Тебе будет очень трудно. Джунгли страшны для таких, бледнолицых.

— Не бойся, родная! Джунгли признают меня, дай срок.

И вдруг послышался приглушенный расстоянием тоскливый вопль. Повторился чуть громче. Потом раздался ближе, повторился опять, наводя тоску.

— Слышал? Это сигнал тревоги, — заволновалась Гаудили. — Идет враг. Бежим! Поднимай воинов!

— Галюша, — рванулся к ней Алекс. На мгновение прижал ее к себе. — Выводи народ в горы! Не мешкайте! Мы постараемся задержать джапа. Прощай.

А в джунглях уже трещали выстрелы, лопались гранаты. По улице заметались люди, нагруженные домашними вещами. У нага нехитрый скарб: мотыга, котел для варки пищи, пара циновок, несколько тыквенных сосудов да пара одеял. Все имущество умещается в плетеной высокой корзине «чаппа», которую женщины носят за спиной при помощи сыромятного ремня через лоб. Ну и, конечно, неизменный дах, который у мужчины всегда при себе. Увидеть нага без даха равносильно оскорблению.

Селение окружала плотная живая изгородь из колючих кустарников. В обоих противоположных концах имелись проходы, запираемые на ночь воротами. Один из них вел по ущелью в тайное убежище, другой был обращен к джунглям. К последнему из леса подступала узкая тропа, проходившая по гребню горы с крутыми, обрывистыми склонами. Здесь и заняли оборону люди Алекса.

Незаметно подступила ночь. Проклюнулся узкий серпик месяца. Замерцали белые звезды. Открытый гребень горы четко выделялся на фоне ночного неба. Рассыпавшись цепочкой и группами, воины ждали.

Наконец, появились пригибающиеся к земле фигурки. Словно призраки, они горбатыми тенями плыли по звездному небу.

Алекс тщательно прицелился и выстрелил. Первую тень как метлой смахнуло. Засвистели пули и стрелы, фигурки исчезали, чтобы появиться вновь. Теперь они уже ползли поодиночке, пытаясь перебраться через опасный отрезок, но тут же падали в пропасть от метких выстрелов. Первый, второй, десятый… Все.

Японцы больше не показывались. Напрасно воины до рези в глазах вглядывались в ночь, — тропа словно вымерла. Уж не приснилось ли все это? Но стволы карабинов еще теплые, болят плечи от отдачи прикладов, а воздух прогорк от пороховой гари.

Внезапно в небе вспыхнул большой факел. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее понеслась вниз огромная горящая капля. Она упала за домами, вскинув кверху длинный язык пламени. И тотчас же засветилось от множества факелов. Они сыпались и сыпались на землю.

Ярко запылала Мангло. Стена жаркого огня, кроваво-красного в клубах аспидного дыма, выросла за спиной, отрезая путь к отступлению. А впереди из темных джунглей вдруг поднялась, покачиваясь, большая светящаяся маска-череп, раздались гулкие удары барабанов.

— Горе нам! Горе! — закричали воины. — Это Ялу! Он гневается на нас. Небо бросает в нас огненные камни!

Друг за другом бросились они назад. Ныряли прямо в бушующий огонь. К Алексу подбежал дрожащий Нгамба.

— Кадонги, боги неба гневаются на нас! Небесный огонь уничтожит всех. Бежим!

— Какие боги! Японцы пустили баллоны с нефтью на парашютах. А это впереди — всего навсего маска, натертая фосфором. Но теперь уже делать нечего. Придется отступать.

Не успели они отойти в Мангло и собрать потрясенных воинов, как среди пылающих хижин замелькали знакомые фигурки в зеленом. Зловеще засверкали штыки. Солдаты молча делали свою страшную работу.

Алекс приказал приготовить ручные гранаты. По команде: «Разбить капсюли!» все разом выдернули предохранительные чеки, в гранатах с шипением загорелся дистанционный состав. Гранаты полетели в японцев. Одна из них, ударившись о карниз крыши морунга, рикошетировала и подкатилась к ногам Алекса. Не долго думая, он схватил ее и отбросил дальше от себя, и сразу же упал на землю. Граната разорвалась, едва коснувшись земли, осколки просвистели над головой, не задев его.

Завязалась рукопашная схватка. Высокий воин впереди дико закричал и повалился мешком, обхватив живот. Зеленый солдатик бежал теперь на Алекса, неся перед собой пламенеющий кровью штык. Алекс нажал на спуск. Парабеллум не действовал. Швырнул в набегающего врага уже ненужный револьвер. Мимо.

Алекс отпрыгнул в сторону. У ног блеснул дах. Он успел подхватить тесак, снизу отбил прямой выпад японца. Заскрежетал металл, брызнули искры. Еще раз увернувшись, Алекс ударил сбоку. Еще выпад, и дах вонзился между ребрами. Солдатик, завопив, рухнул.

Высокие языки пламени жадно лизали душный воздух, тянулись к небу, подбирались к самой луне. При свете пожара Алекс пытался разобраться: где свои, где чужие. Но все перемешалось. Его дернули за гимнастерку.

— Галюша?! Почему ты здесь?

— Пора уходить. Людей в горы повели жрецы.

Гаудили вдруг вскрикнула и, как кошка, прыгнула с вытянутым в руке дахом. Японец рухнул к их ногам. Подхватив лежащие на земле карабины, они бросились к выходу из деревни. Рядом вспыхнул огромным факелом морунг.

Алекс засвистел, сзывая воинов. Стрельба затихла. Слышалось только неровное злое гудение огня и треск разваливающихся домов. Из пожарища рвались дикие вопли, стоны заживо горевших людей.

Воины выскакивали из огня, прокопченные, возбужденные. Показались Гамбия, Нагкхулоа, еще два старосты.

— Откуда вы здесь? — поразился Алекс.

— Кто не может держать оружия в руках, тот ушел с Мггедабу, — ответил Гамбия. — У меня есть силы, я еще могу водить воинов, а не только стариков и детей.

— В минуты опасности место вождя среди воинов, а не среди женщин и младенцев, — буркнул устало Нагкхулоа.

Алекс махнул рукой.

— Отходим. Будешь прикрывать жителей и старейшин, брат, — приказал он Нгамбе.

— А как же вы? Вас так мало осталось.

— Там же вожди, старейшины! Ты отвечаешь за них головой. Понял? Потом присоединишься к нам. Я дам знать. Торопись!

— Прощай, кадонги!

— Прощай, брат! Живы будем, не помрем. Ну, кто живой, уже здесь. Там остались только мертвые, вечная им память! — мрачно произнес Алекс, глядя на зловещее веселье огня.

Вдруг из пламени вывалилась большая темная масса, покатилась на них. Она тлела и дымилась. Алекс вытащил Последнюю гранату, воины взяли карабины наизготовку — от джапов теперь всего ожидали. Непонятный ком остановился. Это была куча черного в копоти тряпья. Вот она зашевелилась, и появилась массивная фигура Билла. Американец был неузнаваем: левая половина лица залита кровью, один глаз закрыт синяком, рыжие волосы стоят дыбом над почерневшим лицом. Крупное тело все еще курилось синеватым дымком. Билл уставился на уцелевших воинов единственным глазом и сразу же как из бочки понеслись знакомые ругательства:

— Год дамн! Дьяволы преисподней! Тысячу чертей им в печенку! Чуть не зажарили, проклятые!

— Золотой дьявол, золотой дьявол! — зашептались воины между собой.

— Ну и парень! Действительно, черт из чистилища! Ты и в огне не горишь, Билли Вуд! — воскликнул в изумлении Алекс.

— Ха-ха-ха! Явление пятое, отродье проклятое! Лучше посмотрите, что за птичку я вытащил из огня! — Билл развернул одеяло, и из него, словно Дюймовочка из цветка, показалась хрупкая тоненькая женщина. Огненные блики играли на красивом бледном личике. — Наглоталась дыма, бедная.

— Берегись! — вдруг крикнул Пит, бросая гранату в кучку солдат, выскочивших из пламени.

Снова защелкали выстрелы, захлопали гранаты.

— Отступаем, друзья! — приказал Алекс. — Медлить больше нельзя! А то джапы зажарят нас на этой сковородке.

Отходили вверх по ответвлению ущелья, ведущему в горы. Алекс и Питерс замыкали их сильно поредевшую группу. Позади догорала столица сиеми, деревня, давшая им приют. Скоро пожар совсем затих, и ночь стала еще чернее.

Они свернули в сторону и там, в чаще, расположились на отдых.

— Понимаешь, Ал, я встретил того джапа, что приходил в Мангло, — говорил Билл Алексу на следующее утро. — Мы столкнулись с ним нос к носу у морунга. Горело здорово, я хорошо видел, что это он. Я бы душу вытряс из этого проклятого офицерика! Жаль, шарахнули чем-то по голове, я упал. Очухался, когда почуял запах своего поджаренного мяса. Потом вижу: ползет на меня эта куколка и стонет. Завернулись мы с ней в тряпье и давай бог ноги. Да-а! — протянул Билл, потер переносицу. — Ну никак не доходит до моей глупой башки одно: как этот джап сумел за один день добраться до своих и вернуться с солдатами?

Алекс задумчиво посмотрел на Билла.

— Значит, мои догадки оправдались. Сатэ спрятал свой отряд в джунглях, а сам приходил в Мангло прощупать нас. Учтем это на будущее!

— Настоящий дьявол этот японец. А вот и мой трофей! Полюбуйся, Ал, какая красотка! Да ты не смущайся, Джекки! Это же наш кинг, аристократ и свой в доску парень. Ха-ха-ха! Ведь ты же на самом деле кинг, Ал!

Из-за широкой спины Билла показалась робкая женщина. Нежные щеки ее пылали румянцем, пушистые длинные ресницы трепетали.

«Где-то я ее видел, — напряг память Алекс. — Да, конечно, это из-за нее на празднике между Биллом и Маунг Джи чуть было не произошла драка. И вот кому она досталась!»

— Прилипла дура-баба, — ухмыльнулся Билл. — Хочет быть с нами.

— Это правда?

— Да, кадонги, — едва слышно произнесла женщина, не поднимая глаз.

— А ты знаешь, на что идешь? Нам предстоит такое, что иному мужчине не под силу.

— Я знаю, кадонги.

— Ладно. Куда же тебя девать? Будешь помогать Гаудили ухаживать за ранеными.

Женщина постояла в нерешительности. Она оглядывала воинов, настойчиво выискивая кого-то. Ее взгляд остановился на Маунг Джи, понуро стоявшем в стороне. Женщина вспыхнула и спряталась снова за спину Билла.

«Уж не влюбился ли наш Манжи? — подумал Алекс. — Бедняга».

Было решено найти в джунглях подходящее место и устроить временный городок.

Нагкхулоа ушел в свою деревню. А дня через два к ним присоединился Гаро со своими юными воинами. Собралось их десятка три. Отдохнувшие крепкие парни в полном боевом снаряжении радовали глаз. У многих — трофейные карабины, копья, арбалеты со стрелами, Каждый держит продолговатый щит, сплетенный из прочных бамбуковых пластинок, покрытых звериной шкурой.

Алекс все оглядывал строй. Люди стояли полукругом. Это были воины, суровые, мужественные. И лишь блеск в глазах выдавал их молодость. Невольное волнение охватило Алекса. Он хотел сказать им такие слова, которые вселили бы надежду и уверенность в их души, смятенные первым поражением и большой бедой.

— Смелее, кадонги! — шепнул ему Гамбия. — Теперь в почете вы, молодые, наша гвардия. Я лучше помолчу, не буду мешать.

— Друзья, братья! — начал тихо Алекс. — Джапы сожгли Мангло, убили наших товарищей. Мангло — не последнее их зло. И другим нага несут они смерть и рабство. Война вошла в наш дом. Мы вынуждены взяться за оружие, чтобы защитить свои очаги, свою жизнь, свою свободу. Мы первыми начинаем освободительную борьбу против жестоких захватчиков. — Голос Алекса окреп, зазвенел. — Смелее, сиеми! Выше головы! Мы не одни. Поднимутся все нага. И этого ждать недолго. Джунгли — наш родной дом. Врагам они будут могилой. Мы победим! Хэйо, хо!

— Хо-хо! — закричали воины. Они затопали ногами, ударили оружием о щиты. Заколыхались орлиные перья над головами.

— Воины сиеми! — вышел вперед Гаро. Он на целую голову возвышался над остальными. Поднял руки, словно подпирая ладонями небо, закричал. — Время потрошить петуха пришло! Смерть джапам, свобода нага!

Гаро горделиво вскинул голову. В ясное синее небо рванулся грозный военный клич нага. Он начался с глухих низких нот, гудел и вибрировал, поднимался все выше и закончился пронзительным воплем. Наступила тишина. Затем все воины разом выдохнули: Хэйо! Хой! Хой!

ЗАКОНЫ ДЖУНГЛЕЙ

Большую поляну с журчащим ручьем окружало несколько могучих деревьев, образовавших наверху такую плотную крышу из листьев и ветвей, что ее почти не пробивал тропический ливень. Здесь можно было разводить костер без риска обнаружить себя дымом. Эта поляна и стала им домом.

С трех сторон соорудили длинные навесы, приподняв их сваями на метр от земли, чтобы предохраниться от змей. Для Алекса, Гаудили и Гамбии поставили отдельную хижину. Приходилось пока прятаться. Разведчики доносили: японцы ищут вождя, кадонги и мангловцев.

В занятиях и тревогах проходили дни. Люди затерялись в безбрежном зеленом океане джунглей. Алекс поделился своими сомнениями с Гаудили: вряд ли старосты будут направлять своих воинов невесть куда.

Вождь возразила ему: нет, он не прав. Она знает своих старост. Суровая жизнь в джунглях научила их быть осторожными, тщательно взвешивать все и уже потом принимать решение, от которого зависела судьба не одной сотни людей. Они могут терпеливо ждать своего часа, чтобы в самый удобный момент нанести врагу молниеносный смертельный удар. Кадонги может не беспокоиться: они выполнят долг.

И как-то вдруг сразу наладилась связь с деревнями сиеми. Командир разведки Гайлуба раскинул целую сеть агентов, разработал систему сигнализации и знаков, понятную лишь своим. Незаметная кропотливая работа его разведчиков стала приносить плоды. В отряд прибыл первый помощник жреца племени Гонда с прислужниками. Сдержали слово и старосты — прислали по нескольку человек. Правда, пополнение не особенно радовало. Кажется, сюда собрались самые захудалые воины, страдавшие всяческими физическими недостатками. Среди них можно было встретить одноглазых, хромых, сухоруких и даже прокаженных.

Часть бойцов все же удалось отобрать. Из них выделялся коренастый одноглазый крепыш, подвижной веселый парень, полюбившийся сразу всем. Он брался за любую работу и делал все отлично. Но лучше всего метал нож. Парень попадал в бамбуковую ветку толщиной с указательный палец на расстоянии десяти-пятнадцати шагов. Звали его трудным именем — Жениапагаланг. С легкой руки Пита крепыша прозвали Джонни. Новое имя так понравилось ему, что другого он больше не признавал. Алекс взял его к себе ординарцем.

Вскоре в отряд влилась еще группа бежавших японских военнопленных: пять гурков, три австралийца, пять индонезийцев, два малайца. Вместе с другими не местными жителями они составили отдельную группу под командой Билла. Гаро командовал всеми воинами нага, составившими роту из трех отделений.

Староста Гамбия только качал головой, глядя на рвущихся в бой ребят. Уж слишком молоды! Настоящие нгаис, не успевшие еще стать мужчинами и жениться. Но не устоял перед уговорами Алекса. Согласился проводить занятия с молодежью, передавать им свой богатый опыт военачальника, водившего воинов в ночные набеги на врага.

Воинов обучали обращению с огнестрельным оружием, ручными гранатами. Молодые сиеми усваивали все быстро. И хотя упорно отказывались пользоваться прорезью прицела, стреляли довольно метко. Они никак не хотели признавать значения этого приспособления для стрельбы из ружья.

— Смышленые, черти, хоть и черномазые, — говорил Билл Алексу. — Рассказываешь, ничего не понимают. Вылупят глазищи и хлопают ими. Зато когда покажешь, запоминают до мелочей и повторяют в точности, как показал.

— Хороши ребята, — хвалил Питерс. — С такими чувствуешь себя в джунглях уверенно. Отчаянные, сильные, душу за товарища отдадут.

Нага были прирожденными бойцами. По традиции охотников за головами они с малых лет приобщались к воинскому мастерству. Воспитание их проходило в морунге — важнейшем институте нага.

Каждая деревня или клан имеет по крайней мере два морунга — мужской и женский. Мужской морунг — это своеобразный клуб, второй родной дом для мужчин деревни. Там старшие обсуждают дела селения и работает деревенский кузнец, чистят оружие, слушают рассказы о предках. Там устраиваются праздники и танцы, хранятся барабаны, копья, щиты, факелы. Дом нередко служит и гостиницей для путников или друзей из соседней деревни. Просторный главный зал с длинными скамьями вдоль, стен, вечно горящий костер, пиво и рассказы стариков составляют особую прелесть мужского морунга.

Ребенок становится членом морунга в день своего рождения. Начиная с восьмилетнего возраста, мальчики и девочки уходят спать в соответствующие общежития, и с этого момента морунг уже оказывает на них главное влияние. Мальчики в отличие от девочек проводят в морунге круглые сутки. Коллектив членов клуба называется «киенга», и принадлежность к «киенге» бывает гораздо сильнее родственных связей. Повседневная жизнь коллектива, мнение сверстников заменяют слова отца.

Старшие мужчины деревни поддерживают строгую дисциплину в «киенге». Это под их руководством молодежь совершенствуется в охоте, рыболовстве, борьбе, метании копья и ловкости.

В шестнадцать лет юноша получает набедренную повязку. Но он еще не может жениться. Чтобы получить на это право, ему нужно убить крупную дичь (раньше он должен был принести голову врага). Только в этом случае он из разряда младших охотников переходит в класс охотников. Он становится мужчиной и после женитьбы уже не спит в своем морунге за исключением периода войны, когда все мужчины деревни собираются здесь.

В морунге юноши воспитываются по строгим законам джунглей. Нужны большая закалка и чувство товарищества, чтобы выжить в лесу, кишащем врагами, в этом краю охотников за головами.

Сейчас охота за головами сохранилась только у самых отсталых племен в Юго-Восточной Азии, которые еще верят в существование сонма враждебных духов и духов-защитников. Особенно сильными считаются духи покойных сородичей. Предполагается также, что и душа врага может принести пользу, если овладеть его головой. Охота за головами связана и с представлениями о возмужании юноши. Чтобы перейти в разряд мужчин, на которых лежит обязанность охранять селения, юноша должен доказать свою храбрость. И лучшим доказательством храбрости считают успешную охоту за головой.

Многие нага давно уже отказались от этого кровавого обычая. Но среди племен продолжает существовать междоусобица, приводившая к ожесточенным стычкам. Это еще больше омрачает жизнь в джунглях, и без того трудную. Приступ лихорадки или нападение зверя, горный обвал или падение дерева могут оборвать жизнь человека в любую минуту. Люди здесь живут просто и грубо. Но человек выращивает урожай и строит дома не только для себя. Все это достается его детям, братьям, племянникам. Плодами его труда могут так же пользоваться родственники клана, племени. И потому член сиеми за все отвечает перед своим племенем, а племя защищает его. Здесь действует закон: один за всех, все за одного. И только благодаря этому закону люди могут жить в джунглях.

По вечерам у костра собирается весь их городок. Покуривают местный самосад, ведут разговоры об охоте, делятся новостями, и все чаще упоминается в этих разговорах новое слово «джапони». Молодежь любит слушать рассказы и притчи умудренного жизнью Гамбии. Как-то староста поведал о том, как в дни далекой юности он впервые принял участие в набеге на селение врага.

Ночью они подкрались к становищу, обнесенному высоким в рост Гаро частоколом. По сигналу старшего легко перемахнули через забор, держа в одной руке факелы, в другой — дахи, и с громкими криками напали на сонных людей. Он действовал, как все: поджигал бамбуковые хижины, убивал женщин и детей. Тогда он впервые взял голову врага и доказал, что стал мужчиной. Ему одели ожерелье возмужалости и разрешили жениться. Приняли в ряды воинов и охотников.

Один из молодых воинов удивленно перебил Гамбию:

— А зачем убивали женщин? Разве нужна для этого храбрость?

Гамбия пристально посмотрел на него.

— Когда жрецы племени объявляют, что настала пора потрошить петуха и сеять рис, убивают всех. Даже женщин и детей. Больше голов — лучше урожай. А хороший урожай — это сытые храбрые воины. Теперь тот обычай умер. Да, это был обычай горячей крови и мужской доблести… И люди сейчас не те пошли, — с сожалением поцокал Гамбия языком. — Раньше нас как учили? Только начнешь ходить, а уже заставляют прыгать через камешек. Мы росли, и камень становился выше. В ваши годы я мог перепрыгнуть Болу. А он высотой с Гаро, даже выше. Ну, кто из вас может это сделать? И половины не наберется! А как же вы будете воевать? Если придется ворваться ночью в деревню врага, в ворота вас не пустят — вы не гости. Нужно тренироваться каждый час, каждый день. Только тогда станете хорошими воинами.

Тренироваться больше приходилось Алексу и билловцам. С помощью многоопытного Гамбии познавали они премудрости лесной войны. Джунгли уже не казались Алексу притаившимся врагом, они становились ему домом, где всегда можно найти убежище и защиту. Он научился ориентироваться по окружающим предметам и растительности не хуже лесного жителя. Ведь если присмотреться к деревьям внимательнее, они совсем не одинаковы: их можно отличить по породе, по наростам на стволах, по характеру оплетающих лиан, по густоте и по другим признакам.

Алекс учился видеть в темноте ночи и при обманчивом свете луны, не пугаться крика совы и не теряться при встрече с коброй или питоном. Он дисциплинировал свою память, заставляя ее удерживать малейшие детали. Привыкал оглядываться назад, когда вступали в незнакомую местность.

— Враг близко — двигайтесь по-тигриному, ни одного резкого движения! — учил Гамбия воинов. — Делайте короткие и частые остановки, чтобы слушать шорохи. У кого лицо белое и светится, пусть растит бороду или мажет его глиной, пеплом. Не поднимайте лица и рук к свету. Когда крадетесь ползком, становитесь коленом в то место, куда упиралась рука. В джунглях всегда нужно смотреть, куда ставить ногу. Старайтесь двигаться под шум ветра. Когда порыв ветра стихает, останавливайтесь. Замирайте. Всегда помните: ночью у врага лишь уши начеку, глаза не видят.

Как-то с наступлением ночи на лесной поляне собрались все мужчины. Они сидели на корточках вокруг костра в полном молчании, полусогнувшись, глядя перед собой. Мускулистые коричневые спины лоснились, натертые каким-то жиром, по коже пробегала мелкая дрожь. В центре изваянием застыл колдун Гонда. Увидев Алекса, он с достоинством поклонился ему.

Вдруг Гонда сбросил с плеч черный плед и оказался в одном набедреннике. В руках его сверкнули ножи, начался танец жертвоприношения богу джунглей. Гонда высоко подпрыгивал, поджимая ноги, тряс бедрами, коленями, головой. Крутился волчком, катался по земле. Наконец, он затих и, качаясь из стороны в сторону, стал глухо бормотать. Прислужник протянул ему чашу, и Гонда пошел по кругу. Делал у каждого на запястье крестообразный надрез, выжимал кровь в чашу и смазывал ранку темно-бурой жидкостью. Обойдя всех, Гонда встал спиной к костру, лицом к джунглям. Он поднял вверх чашу и начал громко выкрикивать:

— О Дземму! Прими нашу скромную жертву! Пусть милость твоя будет больше! Мы твои дети. Добром за добро, злом за зло! О великий отец!

Затем, бережно неся перед собой чашу, удалился в джунгли. Сиеми снова склонились к земле, подняв над головой сложенные ладонями руки. Из джунглей донесся дикий крик, и люди сразу расслабились, выпрямились, облегченно вздохнули — бог джунглей принял их жертву.

Жидкость, которой смазали ранку, приковала Алекса на сутки к постели — его сильно лихорадило. Но она обладала чудесным свойством — вырабатывала в организме человека иммунитет против змеиного яда.

Праздник жертвоприношения в честь бога джунглей устраивается у сиеми раз в год. Производилась своеобразная противозмеиная прививка. Благодаря этому сиеми, как и все нага, безбоязненно ходили босыми в кишащих змеями джунглях.

Новый день родился в ослепительном сиянии солнца. Тепло и глубоко дышала земля, по-матерински щедро отдавая свои соки всему живому. Огромные грифы, оседлав одинокое разлапистое дерево, расправляли для просушки полутораметровые крылья — ночью был дождь. Птицы равнодушно смотрели на цепочку людей, скользящих по бурому склону горы и пропавших в лесу.

Свет померк. Сверху — плотный шатер листвы. В густой зелени сверкают разноцветными красками тропические цветы: белые, оранжевые, фиолетовые. Шеренгой выстроились рододендроны, увешанные гирляндами из мха. Над головами перебранивались с белками обезьяны. Пронзительно кричали попугаи, перелетая с ветки на ветку. Их яркое оперение вспыхивало и переливалось всеми цветами радуги. Равномерно и тяжело падали крупные капли, обдавая легким душем идущих.

Потом отряд вступил в зону молчания. Слышался лишь хруст гнилых сучков под ногами да шорох опавших листьев. Воздух был неподвижен и мертв. Тропа узка, можно идти только по одному. Она петляет и петляет, выискивая проход в чащобе. Кто ее проложил: человек ли, зверь ли? И тот и другой пользуются ею, чтобы передвигаться в этих непролазных дебрях.

Временами тропа расширялась и переходила в полянку или натыкалась на развалины упавшего лесного исполина, оставившего светлое оконце в зеленой крыше над головой. И тогда вплоть до неба вырастали прямые, сотканные из солнечных лучей, колонны. Люди невольно замедляли шаг, радуясь живительным потокам яркого света и тепла. Иногда лес редел, и солнце, проникая сквозь листву, смутно освещало все. Мелькали, плыли пятна. На таком фоне леопарда или змею не заметишь и в двух шагах.

Тропы паутиной покрывают джунгли и являются единственными путями сообщения здесь. Если о них забывают на неделю, они зарастают и исчезают бесследно. Но вместо них появляются новые тропинки. В таком лабиринте легко заблудиться чужеземцу. Только охотник племени, кочующего в границах своих владений, в состоянии читать мудреную книгу лесных и горных троп.

От Маунг Джи, находившегося в передовом дозоре, пришло донесение: захвачен японский обоз, охрана из трех солдат перебита. Известие принес Мбанго — шестнадцатилетний паренек, востроглазый и юркий, как ящерица. Он и проводил отряд. Там уже все было спокойно: пять мулов мирно пощипывали травку, гурк Бахадур и сиемец Абунг о чем-то тихо беседовали, Маунг Джи с карабином в руке расхаживал около горки трофеев: мешков с рисом, ящиков и тюков.

— Один джап пытался удрать, и нам пришлось его прикончить, — завершил молодой бирманец свой короткий рапорт.

— Действовали вы смело и решительно, за это хвалю, — сказал Алекс, любовно оглядывая четверку юных храбрецов. — Но вы же наши глаза и уши! Ввязываясь в разные переделки, рискуете не только собой, но и всем отрядом. Это учтите на будущее. А вообще-то, вы молодцы! — Алекс сгреб всех четверых, и юноши молча прижались к нему, не пытаясь оправдываться.

Задержанные погонщики мулов рассказали, что за ними должен пойти еще один более крупный обоз. Охраны там тоже мало, японцы спокойны пока за свои тылы. Совет командиров решил: захватить. Выслали дозоры, отряд залег в ожидании врага.

В джунглях не устроишь привал, где пожелаешь. Тропа порой долго идет по болотам или петляет по скалам и кручам. Встречаются большие участки пути, где нельзя остановиться на отдых из-за москитов, клещей, древесных пиявок или слепней. Ни человек, ни животное не могут выдержать их атак. Часто тропа пробивается сквозь непроходимые заросли, и она слишком узка, чтобы раскинуть лагерь. Да и вода встречается далеко не везде, подчас приходится довольствоваться лужей, оставшейся от дождя. Однако отряд вели охотники, знающие здесь каждый уголок. Привал сделали у прохладного чистого родника.

В отряде наладилась поистине военная дисциплина. Одни расчищали место, другие сооружали легкие навесы. Посланные за водой воины вернулись и разводили небольшой костер, почти не дававший дыма. Поначалу Алекс решил было не разжигать огня, чтобы не выдать себя врагу, который мог находиться вблизи. Но когда неожиданно закричала сова в сумраке наступавшей ночи, Алекс увидел ужас в глазах воинов. «Без огня не обойтись», — подумал он и отменил свое решение. Даже зрелые мужчины боятся джунглей ночью. А его воины еще так молоды!

Непроглядная тьма подступила вплотную. То тяжко вздыхает, то глухо рокочет, то сотрясается от топота крупного животного, то взрывается ревом вышедшего на охоту тигра. Какая-то птица издала странный преследующий крик. Часовые замерли. Крик повторился, щемя сердце и наводя безысходную тоску. Часовые сошлись к самому костру, судорожно сжимая оружие.

— Потерянная душа бродит, — проговорил кто-то. — Кого она найдет, тот станет бессмертным, но одиноким.

— Хуже не придумаешь: вечно мучиться в одиночестве, — молвил другой.

Алекс не спал. Не отрываясь, глядел на ровное пламя огня. У ног его свернулась калачиком Гаудили. Она совсем измучилась за день. На ее худенькие плечи легла забота о раненых. Гаудили находила целебные листья и коренья, делала из них отвар, меняла повязки, осматривала и здоровых, у которых любая из многочисленных царапин могла стать причиной тяжелого заболевания. Лекарь отряда колдун Гонда еще не закончил программу жертвоприношений: существует слишком много духов и богов, от которых зависит успех воинов, вступивших на тропу войны, и всех нужно умилостивить.

Огонь несмело пробивается мене толстых чурок. Воины спят мертвым сном, редко кто вскрикнет или вздохнет глубоко. Алекс не спит. Наплывают картины далеких дней. Разве такое забудешь! Курсантские лагеря. Изнурительный поход по раскаленным пескам, а ночью — долгожданный привал на Аму-Дарье. И костер. Тогда они пекли картошку. Комиссар училища подсел на огонек. Стал рассказывать об Испании. Он воевал там добровольцем. Раненный, попал в плен к фалангистам. Убежал. Набрел на группу окруженных республиканских бойцов, отчаявшихся во всем. Своей рукой расстрелял паникера, а в остальных вдохнул надежду. Их поддержали крестьяне. Стали партизанить и бить врага в тылу. Каждый партизан дрался за десятерых. Об отряде ходили легенды. Франкисты дрожали при упоминании о «красных дьяволах» — так прозвали партизан. Они прорвались к самому Мадриду и были одной из лучших частей республиканской армии.

Навсегда запомнил Алекс слова комиссара: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не сдаваться! Бей врага из любых положений!» Где он теперь? Где друзья-курсанты? Во всяком случае, над ними свое небо, теплое, родное.

А у него над головой чужие холодные звезды. Он ли всматривается в них, или они глядят на него? Весь окружающий мир до чрезвычайности прост: звезды во мраке, воины с копьями, словно выскочившие из прочитанных в детстве книг, и тоскливый крик в ночи. Время остановилось, застыло.

Тропики, о которых Алекс когда-то в детстве лишь мечтал, теперь стали частью его новой удивительной жизни. И он привык к ним, тропикам, невероятно многообразным, первозданно диким и прекрасным.

Утром проснулись рано.

Трудно было придумать более удобное место для засады, чем это. Здесь тропа полого поднималась по дну неглубокого оврага. По его склонам густо разросся бамбук, мелкий кустарник, среди которого возвышались валуны и деревья.

За поворотом сделали завал. Билл занял позицию впереди, Алекс с одним отделением — в центре, за хвост обоза отвечал Гаро. Каждый тщательно замаскировался. Концы копий и дахи вымазали глиной, чтобы не блестели на солнце. Кто умел обращаться с гранатой, получил по две штуки. Воины сняли с пояса щитки, отдали Гаудили бусы део-мони и одели бусы смерти. У них не было ни страха, ни тревоги. Они готовились к бою, как к торжеству.

Может быть, из-за солнечного веселого утра и приподнятого настроения и произошел обычный для джунглей случай, поставивший под смертельный риск задуманную операцию и весь отряд.

Алекс укрылся за большим валуном, привалившимся к стволу развесистого баньяна. Джонни примостился у его ног, держа в руках груши ручных гранат. Подошел гонец от Маунг Джи с вестью: обоз скоро будет здесь.

Он передал сообщение и вдруг тихо вскрикнул. Алекс увидел его полные ужаса глаза, устремленные куда-то вверх. Он резко повернулся и похолодел: в зеленой листве горели две огненных точки.

В тот же момент гибкое тело огромной дымчатой кошки метнулось, как спущенная пружина. Алекс мгновенно пригнулся, и зверь, сбив с него кепи, упал на грудь воина. Тот сразу опрокинулся. Напрасно старался он закрыться руками. Хищник рыча, терзал свою жертву.

Алекс машинально ухватился за толстый хвост, крутящийся перед самым носом. Дернул, но гигантская кошка даже не обернулась. Только тут он вспомнил о дахе. Выхватил его из-за пояса и рубанул наискосок по крупу.

Животное взревело от боли. На Алекса обернулась окровавленная морда с оскаленными клыками, жарко дыша. И он отшатнулся.

Тут откуда-то сбоку вывернулся Джонни. Отчаянным прыжком махнул прямо на хребет леопарда и оседлал его. Держась за холку, Джонни вонзил между лопатками широкий нож по самую рукоять. Выхватил и снова вонзил. Хищник яростно взвыл и опрокинулся на спину, судорожно царапая воздух всеми четырьмя лапами с цепкими когтями. Потом изогнулся и затих.

— Ты ранен? — спросил Алекс, помогая Джонни выбраться из-под хищника.

— Я в порядке. Это кровь того дьявола, — верный ординарец, все еще горя от возбуждения, пнул ногой бездыханный труп зверя.

— Ты с ума сошел?!

— Прости своего слугу, мой кадонги! Но ты первый подал пример.

— Оба вы безумцы, один — седлает леопарда, другой — хватает его за хвост, как котенка, — сердито проговорила Гаудили, подходя к ним. — Воин захлебнулся собственной кровью. Я ничем не могу помочь ему.

Гонец от Маунг Джи лежал на земле, залитый кровью и обезображенный. Лицо его превратилось в кровавую маску. Из разорванного горла пузырилась розовая пена. Он был мертв.

— Внимание, по местам! Приготовиться! — тихо приказал Алекс.

Сиеми медленно расходились, мрачно качали головами, бормоча что-то о плохом предзнаменовании. Но отступать уже было поздно. Снизу доносилось слабое позвякивание бубенчиков — шел обоз.

— Черт бы побрал эту кошку, — проворчал про себя Алекс. — Не вовремя принесло ее на нашу голову.

Все громче шарканье ботинок по камням и опавшей листве. Наконец, передовой дозор поравнялся с Алексом: два солдата, взяв карабины наизготовку, зорко вглядывались в заросли. Медленно двигались мулы, погонщики испуганно озирались. Сомнения не было: они слышали рев леопарда и держались настороже.

Вот и главная колонна. Солдаты, шедшие группой, чувствовали себя уверенней. Тихо переговаривались, перекидывались шутками. Офицер, ехавший верхом на муле, попыхивал сигареткой, изредка посматривая по сторонам. Поравнявшись с Алексом, он почему-то забеспокоился. Прозвучала резкая команда, и говор прекратился. Напряжение достигло предела.

«Пора!» — решил Алекс. Пронзительный свист прорезал гнетущую тишину. Японцы остановились, как вкопанные. И в тот же момент в них полетели гранаты.

Алекс выскочил из укрытия, лихорадочно стреляя в облака пыли и дыма, поднятые взрывами. С громкими криками темная масса полуголых воинов, размахивая дахами и копьями, со всех сторон хлынула на ошеломленных японцев. Завязался жестокий бой.

Душераздирающие стоны, вопли и крики слились в один сплошной жуткий вой. Дравшиеся разбились на кучки. Началась рукопашная схватка. В ней нага были непревзойденные ми мастерами. Мускулистые, ловкие, они вертелись, как черти. Их руки мелькали в воздухе, словно крылья мельниц.

Из свалки внезапно пробкой выскочил солдат, Сжав в ладонях истекавшее кровью лицо, он понесся толовой вперед. Алекс не успел увернуться. Удар пришелся в живот, и у него перехватило дыхание. Сжавшись от страшной боли в комок, он даже не видел, как японец занес над его головой большой камень.

Просвистел нож и вонзился в горло солдата. Тот, открыв широко рот, сделал несколько шагов и, хрипя, повалился рядом.

— Что с тобой, кадонги? — над Алексом склонилось встревоженное лицо Джонни.

— Нии… ничего. Пройдет, — с трудом ответил Алекс, все еще держась за живот. — Спасибо тебе, брат.

Скоро все было кончено. Из японцев никто не уцелел. Потери отряда были незначительны. Трофеи оказались богатыми: рис, консервированные продукты, медикаменты, боеприпасы и два новеньких ручных пулемета. Оружия теперь хватало всем. Воины радовались, заполучив заветные винтовки. Имелся и вьючный транспорт — два десятка мулов. Что ни говори, а начало боевых операций складывалось удачно.

Лишь Гаро не мог успокоиться. Он строго выговаривал Джонни, и у того был такой удрученный вид, что Алекс вступился за малого:

— Хватит ворчать, брат! Джонни сам переживает эту историю. Здесь есть и моя вина. В следующий раз будем осмотрительней.

— Нет, кадонги, — не согласился Гаро. — Самый первый закон джунглей — гляди в оба, а Джонни — лесной человек, забыл, этот закон. Чуть не погубил все дело и нашего кадонги.

— Джонни храбро дрался и дважды спас мне сегодня жизнь.

— Да вы оба друг друга стоите: один хватает леопарда за хвост, другой — седлает его. Настоящие Гаридекумба[1] и Гаронд[2].

— Вот и породнились мы с тобой, ты же Гаро — леопард. Ха-ха-ха, — рассмеялся Алекс. — Ты разве не рад такой родне?!

Хмурая маска сползла с лица Гаро. Улыбка растянула рот, довольный хохот вырвался из мощной груди. К нему присоединились Джонни, за ним воины, и скоро над горной тропой, где совсем недавно слышались стоны и проклятия умиравших, загремел веселый смех.

Часть захваченных трофеев Алекс отправил в убежище Мангло с Гамбией, который сам попросил Алекса и Гаудили отпустить его к своим селянам — нет уже былой прыти бродить по джунглям с молодежью. На прощанье Гамбия советовал еще разок ударить по джапони. «Но не отвергай их руку мира, — говорил он. — Сиеми — мирные люди. Джапони скоро протянут эту руку, потому что они, как и все в джунглях, уважают силу». Алекс обещал Гамбии исполнить его совет и просил передать Нгамбе приказ присоединиться к отряду. Место встречи у селения Тангкхулоа.

Алекс собирал воинов, впереди предстояли бои.

ГАРОНДЫ

Разведка перехватила трех охотников из Тангкхулоа. Они сами искали Алекса. По их словам в деревне скопилось много японцев, которые съели все скудные запасы продовольствия. Заставляют охотников приносить для них свежую дичь. Выпускают тех, у кого есть семья — ее оставляют в залог. Староста деревни находится под охраной солдат. Джапони грозят отрубить ему голову, если кто-нибудь проявит недовольство.

Тангкхулоа — самое крупное и богатое селение сиеми. Прилепившись к горной вершине, орлиным гнездом нависло оно над важным перекрестком караванных троп. Внизу по плоскогорью проходят пути, ведущие из внутренних районов Бирмы в Индию, на юг — к морю, на север — к Гималаям. Туда забредают даже караваны купцов из Тибета. Там живут два самых могущественных клана сиеми, оказывающих решающее влияние на дела племени.

— Надо помочь. И рис у нас есть, — сказал Гаро.

— Это наши трофеи, — угрюмо мотнул рыжей головой Билл. — Отдадим рис, а сами что жрать будем?

— Обойдемся. Не хватит, добудем. Мы воины, а не женщины.

— Ты мальчишка, Гаро! Мы же проливали кровь за этот рис!

— Гаро прав! Поможем братьям! — загудели командиры.

Взглянув на отвернувшегося Билла, поднялся Алекс.

— Я тоже «за», — сказал он. — Только учтите: помощь будет с боем. Японцев этих придется похоронить там, в Тангкхулоа.

— Драться, так драться, — откликнулся Гаро. — На то мы и воины.

— Готовьте людей к бою!

— Хо, хо!

Алекс отпустил охотников домой. Он просил передать старосте, что отряд окажет помощь, как только дождется его представителей для согласования действий.

— Эй, кинг! Ну подумай, чего мы лезем опять в пекло? — говорил Билл Алексу, шагая с ним к навесу с ранеными, где трудились Гонда, Гаудили и Джекки. — Ты уже забыл, как нас поджаривали в Мангло?

— Знаешь, друг, боишься, не ходи. Оставайся охранять обоз и раненых, — отрезал Алекс.

— За кого ты меня принимаешь? — взъерошился Билл.--Ты меня не понял. Ну чего нам еще нужно? Все у нас есть: рис, оружие, медикаменты, бабы. Найдем укромное местечко, и все будет о’кей.

Алекс остановился.

— Ты не прав, Билл. Мы не суслики, чтобы отсиживаться в норах. Мы — бойцы. Нужно помочь этим людям в беде. Ты же видишь, как им плохо. А дальше будет еще хуже.

— Да какое мне дело до этих черномазых! — зарычал Билл. — Пусть сами выпутываются из заварухи. Я вовсе не хочу попасть на штык джапу или на зуб леопарду. Разве ты не хочешь вернуться домой живым?

— Хочу. Хочу вернуться на родину, обнять близких, но не ценой того позора, что предлагаешь ты.

— Ха-ха-ха! Как я тебя зацепил! Да ты, оказывается, такой же, как все! А еще корчит из себя христосика!

День клонился к вечеру, а Тангкхулоа не отвечало. Воины забеспокоились. Уж не предал ли кто отряд? Не заметили чего джапы?

— Пойду я, — решительно сказала Гаудили. — Жрец и старейшины будут говорить только со мной.

Алекс уговаривал ее:

— Джапы схватят тебя. Они ищут нас, ты для них — залог за племя.

— Никто из джапони не знает меня в лицо. Разве я не похожа на других женщин деревни? А с женщинами они не воюют.

— От них всего можно ожидать. Ты вождь и нужна здесь.

— Но я хочу помочь тебе, всем нам.

— Довольно! Прекрати! — вскипел Алекс и тут же пожалел об этом.

Гаудили нахмурилась, поджала губы.

«Вот и первая семейная сцена», — мелькнула грустная мысль у Алекса. Вслух он сказал:

— Ну извини меня, дорогая! Пойми, же, это очень рискованная затея. Племя не может лишиться вождя, а я жены, которую очень люблю.

Лицо Гаудили разгладилось.

— Другого выхода нет. Ты не беспокойся: все будет хорошо.

Она встала перед ним, запустила тонкие пальцы в его густые черные волосы, подрезанные на манер нага. Потом, легко касаясь, пригладила курчавые баки, бородку, редкие топорщащиеся усики. Их глаза встретились. И они тотчас же прильнули друг к другу. Алекс подхватив на руки жену, но тут же опомнился, опустил.

— Прощай, любимый! — прошептала Гаудили, заглядывая ему в глаза. Она схватила его руку, потерлась щекой и неожиданно припала губами к ладони. — Прощай, родной! К полуночи ждите моего посланца.

Маленькая группа нырнула в зеленую чащу. Лишь чуть колыхнулась листва. Алекс постоял в раздумье. На душе было очень смутно. Тревога сутулила его плечи, гнула к самой земле. Он тряхнул головой и поспешил к командирам, собравшимся под шатром громадного пьинкадо.

Вот они сидят перед ним, спокойные и невозмутимые. Одних он назначал сам, других — выделили и признали воины. Гаро — высокий атлет. Может броситься в бой с десятью врагами сразу. Билл Вуд — тяжеловесный великан, свиреп и жесток в бою. Дегаланг — коренастый крепыш, хитрый и опытный воин, осторожный в принятии решений и стремительный в бою. Гайлуба — стройный худощавый волевой командир, действующий наверняка, не любящий риска. Абунг — красивый, веселый парень, коновод морунга, любитель дерзких отчаянных налетов. Они все разные, но все верные товарищи. Его опора. Он глядел на своих друзей, и тревога улетучивалась. Сколько отваги в их глазах!

— Вождь ушла в Тангкхулоа, — сказал Алекс. — На всякий случай и мы приблизимся к деревне вплотную.

— Хо-хо, — приняли приказ немногословные командиры.

Бесшумно снялись, бесшумно подошли к самым воротам. Все было бы хорошо, если бы не москиты. Они неотступно преследовали отряд. И теперь собрались сюда, казалось, со всех джунглей. От них не было спасения. Люди с головой кутались в одеяла, но и это не помогало. Воины с нетерпением ждали боя: лучше быть под пулями японцев, чем гореть от укусов проклятых москитов.

Настороженная тишина внезапно лопнула. Сухими частыми щелчками забили японские карабины, разорвались ручные гранаты. Стрельба быстро катилась к закрытым воротам. Совсем рядом застрекотал пулемет. Они даже видели мельтешащие прерывистые вспышки белого пламени. Между ними и этой машинкой, злобно плюющейся огнем, была только высокая плотная двухметровая изгородь из колючего кустарника.

— Друзья, медлить нельзя! — поднялся взволнованный Алекс. — Там начался бой, умирают наши братья. Вся их надежда на нас. Гаро, твоя задача: захвати пулемет и открой ворота. Действуй!

— Будет сделано, мой кадонги! — бросил атлет и растаял в темноте.

И вдруг в начинающийся шум боя врезался призывный наводящий ужас клич смерти. Он взмыл и понесся вверх к небу. А вместе с ним по блестящим белым звездам мелькнули стремительные черные тени. Одним гигантским прыжком, как в страшные ночи охотников за головами, гаровцы перемахнули через высокую изгородь и обрушились на опешившего врага. Пулемет замолк. Открылись ворота. Отряд Алекса ворвался в деревню.

Перед Алексом вырос Гаро и сунул ему ручной пулемет.

— Возьми! Ты лучше с ним управишься, — сказал и исчез.

Впереди в черном провале улицы мельтешили частые огоньки выстрелов. Отряд молча двигался им навстречу. Послышались сдавленные крики, восклицания. Снова из мрака появился Гаро, а плечом к плечу с ним — его двойник.

— Жакунда, — отрекомендовался рослый молодец. — У меня сорок воинов. Мы хотели отбить вождя.

— Разве ее схватили?

— Да, она в руках джапони. Нам не удалось ее освободить. У нас только копья и ножи. Мы отступили к воротам и попали под огненный ливень смерти.

— Где японцы и сколько их?

— Они у морунгов, там и вождь заперт. Их много. Очень много.

— Поведешь нас туда, — приказал Алекс. — Но сначала уничтожим тех, что перед нами. Обходи их с флангов? Гаро слева, Жакунда справа.

Передовая группа японцев продвигалась осторожно. Они недоумевали: куда исчезла кучка мятежников? Почему молчит пулемет? Один из них бросил гранату в стоявшую особняком хижину, чтобы осветить местность. И не успел домик загореться, как темная сливающаяся с ночью волна воинов, страшная в своем молчании, поглотила их.

Преследуя японцев, воины выплеснулись на деревенскую площадь, где стояли морунги. Они неслись вперед и попали прямо под пулеметный огонь. Отстреливаясь, отступили в спасительную тень хижин, окружавших площадь.

Оба морунга находились на небольших пригорках метрах в двухстах друг от друга. Меж ними пролегал неглубокий очень пологий овражек, по дну которого журчал ручей. Перед строениями почти в центре площади горели два больших костра. За кострами и в овражке залегли японцы.

Стрельба постепенно затихла. С гор потянуло прохладой. Робко вздыхали, ворочались джунгли, затаившись во мраке.

— Жакунда, заходи джапам с левого фланга, — скомандовал Алекс — Захвати морунг, да осторожней — там вождь. Потом выйдешь им в тыл, в овражек. С тобой пойдут ребята Билла. С правого фланга на мужской морунг идут Гайлуба и Абунг. А мы поддержим отсюда. Ну, желаю успеха!

— Джонни, брат мой, — подозвал Алекс своего телохранителя и крепко обнял его за широкие упругие плечи. — Иди с Жакундой. Лично тебе поручаю заботу о вожде. Надеюсь на тебя!

— Будет сделано, мой кадонги! — весело откликнулся Джонни и пропал во тьме.

— Гаро, заходи слева! Не давай им опомниться!

Скоро на левом фланге затрещали выстрелы — Гаро завязал перестрелку. Алекс, сменив магазин, ударил длинной очередью. Справа зататакал пулемет Маунг Джи. В овражке полыхнули взрывы ручных гранат. Японцы заметались под перекрестным огнем.

В свете костров показались маленькие пригибающиеся к земле фигурки. На них черными волнами накатывались атакующие. Остатки японцев укрылись внутри морунга и заперли массивную дверь.

— Прочь от двери! — крикнул Алекс.

Соскочив с подмостков вниз и убедившись, что там никого не осталось, Алекс метнул гранату. Раздался взрыв. Над головой просвистели щепки, камни, обломки досок. В стене зазияла дыра, курившаяся дымом. Гаро и Алекс рванулись к дымному входу, увлекая за собой воинов. Внутри морунга при неверном свете смоляных факелов заколыхалась беспорядочная хрипящая масса.

— Это же свои, дьявола вам в глотку! Стойте, черти дырявые! — взревел вдруг трубный глас Билла.

Зажгли новые факелы. Стало светлее. Огляделись. Кругом были свои, живые среди трупов. В центре — целый клубок сцепившихся в предсмертных объятиях тел. У задней комнаты, отгороженной от зала бамбуковым матом, еще одна ужасная группа. У самых дверей распластались порубленные японцы. В середине ничком лежал воин. Между лопатками его торчал штык. Вынули солдатский тесак, перевернули осторожно храбреца. Он слабо застонал, силясь открыть глаза.

— Абунг! — узнал его Гаро. — Вон сколько навалял. И ударили в спину, крысы проклятые.

— Спасите вождя! Нам не удалось, — прохрипел юноша.

Это были его последние слова. Черные глаза, наконец, распахнулись и остекленели в невысказанной муке.

— Жакунда, прочеши лес! — приказал Алекс. — Похитители вождя не ушли далеко.

Вот и нет Абунга. Всеобщий любимец, он вышел без единой царапины из ада Мангло, чтобы погибнуть в тесном углу морунга от предательского удара в спину. Шестнадцатилетний юноша командовал отделением смельчаков. Все сорви-голова. И все полегли здесь. Тяжко, ох как тяжко видеть, как умирают молодые!

Алекс облизнул пересохшие губы и вышел на улицу. Небо на востоке порозовело. А земля все еще дышала жаром сражения. Стонали раненые.

Они выиграли первый серьезный бой. Победа нужна была им, вступившим на трудную тропу борьбы за свободу. Они уже заплатили дорогой ценой за нее. Обходя выстроившихся воинов, Алекс многих недосчитывался в рядах.

— С победой, братья! — поздравил он всех, останавливаясь перед строем — В открытом бою вы победили джапа. В честь такого великого дня вы достойны называться отныне славным именем гаронды. Потому что победить таких свирепых врагов, как японцы, труднее, чем оседлать леопарда. Слава вам, гаронды Нагаленда! Хэйо, хой!

— Хо-хой! — восторженно отозвались воины.

— Наша победа ты, о Гаридекумба! — выкрикнул Гаро.

— Победа — Гаридекумба! Победа — Гаридекумба! — скандировали воины, притоптывая на месте и потрясая оружием.

Подошел Жакунда, сообщил: вождя нигде нет, исчез и Джонни.

Алексу было и горько и радостно. Погибли товарищи, совсем юные, как Абунг, пропала Гаудили — жена и вождь. И в то же время так приятно было сознавать, что хвастливые японцы разбиты в открытом бою, что воины поверили в его и в свои силы, что людям возвращена утраченная свобода. Он готов был обнять всех этих героев, но только коротко приказал:

— Вольно! Отдыхайте!

Воины не расходились.

Алекс обернулся. На площади собирались жители деревни. Мужчины выжидающе смотрели на него и на воинов. Старики стояли впереди, кутаясь в накидки из синего холста. Выглядывали голопузые ребятишки. Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как сладко причмокивал младенец, сосущий грудь у молодой женщины. Мать застеснялась и грубо оторвала малыша. Тот залился пронзительным плачем.

Алекс невольно улыбнулся. В толпе тоже заулыбались.

— Люди Тангкхулоа рады видеть тебя, кадонги, и в уважении склоняются перед тобой, — провозгласил староста, выходя из толпы и склонив седеющую голову.

— Здравствуй, высокочтимый Нагкхулоа! Здравствуйте, уважаемые старейшины и люди Тангкхулоа! — ответил торжественно Алекс.

— Хвала нашему кадонги! Хвала его отважным воинам! Пусть ваши ружья не знают промаха! Хвала вам, наша защита, наша надежда! — староста приложил руки к груди и поклонился Алексу и воинам.

Толпа одобрительно загудела, повалилась на колени. Согнувшиеся спины замерли в глубоком поклоне.

Алекс смутился, растерянно оглядываясь.

«Ну, вот, опять! Как мне заставить их отказаться от этого?»

Нагкхулоа подошел ближе, ободряюще улыбнулся:

— Не смущайся, мой сын! Ты заслужил это.

А днем со стороны деревни Мао послышалось какое-то урчание. Воины, не ожидая команды, схватились за оружие. Все от мала до велика высыпали на улицу. Старики качали головами, не зная, что сказать. В небе появилось гудящее существо. Это была очень большая птица, похожая на огромного орла. И летела она необыкновенно быстро, как никакая другая птица. Пролетела и исчезла за горой. Оттуда послышался взрыв, и черное облако поднялось над зеленым ковром джунглей.

Все пошли к Алексу узнать о загадочном существе, и Алекс рассказал о самолете. По ходу его рассказа старики и юноши щелкали языком, восхищались чужеземцами и хвалили волшебную птицу.

— Такую птицу надо уметь сделать, это правда, — сказал Нагкхулоа. — Но у нас колдуны лучше, чем у джапони и англэ. Наши колдуны, если захотят, могут летать по воздуху без всякой птицы. Это труднее.

Дозорные побывали на месте катастрофы и принесли планшет летчика и пистолет. В планшете Алекс нашел полетную карту и полосу газеты «Нью-Йорк таймс» за десятое января 1943 года. Находка была поистине великолепной. Наконец-то он не будет бродить наугад и целиком полагаться на искусство проводников. Однако, рассматривая карту, Алекс не нашел той местности, где действовал его отряд. Вместо нее были белые пятна.

Разочарованный, он взялся за газетный листок двухнедельной давности. И там среди тысяч слов сразу увидел одно короткое и самое дорогое: Москва. Затуманилось в глазах. Он оторвался от газеты. Посидел, пытаясь утихомирить заколотившееся сердце. Это была долгожданная весточка о Родине.

Алекс читал и перечитывал короткую заметку. В ней сообщалось, что советские войска доколачивают крупную группировку немцев в Сталинграде. Перечислялись разгромленные части и соединения гитлеровцев. Говорилось также, что наступление советской армии ведется на широком фронте, что в тылу у немцев действует много советских партизан. Это был осколок родного мира, который теперь далек.

— Гаро! Друзья! — закричал Алекс взволнованно. — Замечательные вести! — И когда вокруг собрались воины, он рассказал о прочитанном.

— И мы с вами являемся частью той великой армии, которая бьет захватчиков. Мы, как и советские партизаны, помогаем уничтожать врагов свободы, — горячо закончил он свой рассказ.

— Значит, мы тоже партизаны? — вскочил Гаро. — Можем мы называть себя так?

Тога соскользнула с его крутых плеч, и он стоял могучий, как пьинкадо. На коричневой груди — ожерелье из белоснежных зубов задушенного им мраморного леопарда. Языки костра тянулись к стропилам, и в их фантастическом свете Гаро казался бессмертным богатырем, сошедшим со страниц старинных сказок: гордо закинутая голова, тонкий с горбинкой нос, горящие восторгом глаза.

— А что, гаронд больше не подходит вам? — шутливо спросил Алекс, любуясь своим названным братом.

— Гаронд хорошо и партизан хорошо! — громко засмеялся Гаро.

Алекс ударил ладонь о ладонь.

— Вы кровью заслужили эти гордые звания.

— Партизан, партизан! — заговорили воины, восхищаясь незнакомым звучным словом.

Вбежал Маунг Джи и крикнул:

— Смотрите, что делается!

Вместе с воинами Алекс выскочил из морунга, и то, что он увидел, заставило его сжать кулаки. Над далекой синеватой горой поднимались черные султаны дыма. Выше они сплетались в толстый ствол, который жирным питоном ползал над замершими джунглями. Горела Хванде. Глухо рокотали там-тамы, передавая печальную весть: джапони сожгли деревню в отместку за то, что она дала приют беженцам из Мангло.

Жители Тангкхулоа и воины стояли молча. Даже дети не шалили. Так и разошлись, не промолвив ни слова.

В Тангкхулоа шло брожение, тайное, скрытое. Женщины шушукались и тотчас же замолкали при виде воинов. Мужчины больше отсиживались по домам. Встречая Алекса, молча кланялись, пряча глаза, и ускоряли шаг. Нагкхулоа не заходил в морунг, где разместился отряд. Гаро объяснял такое поведение просто плохим настроением, а Алекс всё чаще тревожно задумывался.

В джунглях, действительно, тысячи причин могут повлиять на настроение человека: удушливая жара, моросящий дождь, вечные сумерки в зеленых зарослях, однообразие пищи, укусы насекомых. Но нага по своей натуре — большие оптимисты. Стоит сытно покушать, поболтать с добрым товарищем, погреться у костра или на ласковом солнышке, как бодрость возвращается.

Однако проходили дни, а напряжение в Тангкхулоа не падало. Мужчины становились все раздражительнее, женщины — злее. Горько плакали дети — взрослые чаще вымещали на них свою досаду.

Поиски вождя не дали результатов. Воины и охотники обшарили весь прилегающий лес. «Если Джонни жив, он сделает все, чтобы выручить вождя», — успокаивал себя Алекс.

Через два дня загорелась Мао. Черный дым драконом пополз по голубому небу, надвинулся на яркое солнце, словно стремясь проглотить его. Эта деревня была совсем близко от Тангкхулоа. Беда подступала к сиеми.

— Там Пагаланг и с ним двадцать воинов, — признался Гаро. — Я послал их помочь убрать урожай.

Алекс только посмотрел на него и ничего не сказал.

А вечером на следующие сутки приплелся усталый, весь в подпалинах, юный воин Мбанго. Он бежал и день и ночь, забыв о всех опасностях джунглей. Ему одному удалось спастись из горящей Мао.

— Не могли же они все погибнуть, — не поверил Гаро. — И Пагаланг?

— Погибли, кадинбо. И командир Пагаланг, и Гебба, и Берау.

— А почему ты живой?

— Я… — паренек смутился, опустил голову.

— Пусть расскажет все по-порядку, — вмешался Алекс.

Мбанго взглянул с благодарностью на Алекса и сбивчиво, путаясь, поведал обо всем.

Японцы незаметно окружили их в поле, где они вместе с мужчинами Мао жали рис. Сиеми сделали попытку прорваться, но пули отбросили их назад. Японцы подожгли поле. Сухая стерня и солома горели хорошо. От невыносимого жара начала тлеть одежда. Напрасно сиеми босыми ногами пытались затоптать пламя, огненная петля затягивалась. Девочку — единственного среди них ребенка, загородили своими телами. Она не плакала, терпеливо переносила пытку наравне со взрослыми. Зарыдала лишь тогда, когда от искры на ее голове загорелись волосы. Огонь потушили, но девочка продолжала плакать. Она жалобно звала: «Мама, мама!» И Пагаланг не выдержал. Прижав девочку к груди, выскочил из огненного кольца. Он нес ребенка над головой, чтобы было видно. Джапони подпустили его вплотную и подняли на штыки. Ребенка швырнули в огонь.

— Они хохотали, эти дьяволы, — закончил Мбанго.

— А ты?

— Меня отпустили предупредить вас: кто против джапони, того пожрет огонь и поразит гром.

— А, может быть, через тебя они хотят выследить нас? — спросил Гаро.

Мбанго вытаращил глаза в недоумении.

— Вы слышали, друзья? — обратился Алекс к командирам, окружившим юношу. — Будем просить милости у злодеев?

— Я все слышал, — в дверях морунга стоял Нагкхулоа. — Человек хуже зверя, когда он зверь. Такого не тронут реки слез. Такого надо утопить в его собственной крови. Кадонги, воины! Люди собрались на площади. Они хотят тоже услышать, что произошло в Мао. Пойдемте к народу!

Мбанго виновато оглянулся на командиров. Алекс протянул ему котелок с водой. Юноша трясущимися руками схватил его и жадно опустошил. Поклонился Алексу и направился к выходу, за старостой. Все остановились на площади, заполненной людьми.

Шум разом утих. Нагкхулоа вывел Мбанго на помост и оставил одного. Юноша дрожал от смущения, и никак не мог начать. А толпа терпеливо ждала. Наконец, Мбанго справился с волнением и повторил свой рассказ.

Сказано последнее слово, замолк слабый голосок. А люди все чего-то ждали. Было очень тихо.

— Горе нам, горе! — прорвалось вдруг со стороны женщин. — Вождь сиеми не нашла у нас защиты! Ее держали в мужском морунге! Позор нам, неслыханный позор! Перевелись у нас мужчины. Джапони жгут наши деревни. Где наши воины? Дайте оружие нам, женщинам!

Мужчины растерялись от неожиданности: еще никогда голос женщин не звучал на деревенских собраниях. И вот женщины заговорили. Воины не постояли за честь вождя, не могут отмстить за зло, причиненное чужеземцами. Есть от чего краснеть мужчинам! Того и гляди назовут трусами!

Гневно запылали под нахмуренными бровями глаза мужчин. Губы сжались в ниточку, словно стремясь удержать рвущуюся из груди ненависть.

И вдруг все бушевавшие чувства: ненависть и отчаяние, гнев и стыд, вылились в один дикий ужасный вопль. Замелькали сжатые кулаки, засверкали дахи, раздались крики:

— Смерть желтым дьяволам! Месть похитителям вождя! Отомстим джапони за вождя и сожженные деревни!

Староста поднял руку. Строго смотрел на кипящее море человеческих страстей. Заговорил, когда смолк последний крик:

— Слыхано ли, чтобы женщины учили нас воевать? Война — дело мужчин. И теперь кричи не кричи, война началась. Джапони отняли у нас все: наших жен и дочерей, нашу дичь и рис, наши земли и леса. Мы расправились с обидчиками. Нам помог Великий Предводитель со своими храбрыми воинами. Теперь джапони жгут другие деревни, убивают наших людей. Все сиеми поднимутся на врага! У нас есть кадонги! Он сын богов. Он непобедим! Хэйо, хой!

Словно ток прошел по толпе. Она качнулась вперед в едином порыве. Люди тянулись к своему кадонги, пытаясь прикоснуться к его одежде. Широко открытые глаза, узловатые крепкие руки, радостный гул.

Ошеломленный Алекс чувствовал, что становится кумиром этой толпы. На него возлагали все свои надежды эти бедные люди. В него верили преданно и исступленно. Он больше не принадлежал себе. В нем они хотели видеть воплощение своих надежд, сконцентрировать свою волю.

— Спокойно, кадонги, спокойно! — шепнул Нагкхулоа. — Не пяться!

Староста стоял плечом к плечу с ним. Властное, прорезанное морщинами лицо его было величавым и торжественным. Он сложил руки на груди, откинул голову назад и горящим взглядом обводил возбужденных людей.

Алекс взял себя в руки. Решительно шагнул вперед.

— Люди сиеми! — крикнул он. — Люди сиеми, воины встанут на вашу защиту! Мы победим. Ведь и слабые, если они объединятся вместе, побеждают сильного врага. Смерть джапам, свобода народу! Хэйо, хой!

— Хой, хой, хой! — прогремело над площадью.

Ночью забил большой барабан Пао. Тяжелые удары гулко отдавались в горах, тревожа джунгли. Они обращались к людям нага с горячим призывом:

— Поднимайтесь, сиеми! Враг сжег Мангло, Хванде, Мао. Он угрожает Тангкхулоа, он похитил вождя. Этот враг — джапони. У нас нет другого выхода. Настало время потрошить петуха. Кланы Мангло, Хванде, Тангкхулоа, кадонги Алиссандербонг зовут вас на борьбу за жизнь, за честь и за свободу. Смерть джапони, свобода нага!

Жители Тангкхулоа жадно вслушивались в ночь. А ночь молчала. В тревожную тишину врывались только отголоски джунглей: голодное рыканье тигра, трусливое тявканье шакалов, пугающее уханье совы. Люди толпились у морунга, переговаривались. Не расходились, ждали ответа.

Вот вдали зародился смутный гул. Он ширился, наплывал перекатами. Уже можно было различить отдельные удары. Ритм участился. Потом удары посыпались реже, зато зазвучали громче. Они уже звучали со всех сторон. Там, в горах, словно собиралась большая гроза, рокотавшая тревожным громом. Люди джунглей, сыновья гор откликались на призыв гнева и горя.

Долго не ложились спать той ночью гаронды. Соблюдали траур, скорбели о друзьях, соплеменниках. Смотрели в огонь, который был сегодня особенно игривым. Бог огня принял много жертв и был удовлетворен.

Алекс глубоко задумался. Где-то теперь его любимая? Что с ней сделали? Он не сводил глаз с огня. Удивительная вещь костер, живой, неукротимый. Он в вечном движении, успокаивает и волнует, ласкает теплом и наводит ужас.

Огонь вызывает глубокие раздумья и далекие воспоминания, навевает причудливые фантазии и расцвечивает воображение, притягивает, как магнит, рождает чувство близости у всех, кто собирается вокруг костра. Недаром ему поклонялись древние. С помощью его люди быстрее находили друг друга в первозданном мраке, сплачивались, создавали семью, род, племя, из которых вырастали потом народы и государства. И Алексу казалось, будто он сейчас, здесь, стоит у начала цивилизации, закладывает первый камень в фундамент нового справедливого мира.

Солнце расплавило вершину горы. Потом сверкающим мячиком замерло на ней, рассыпая ослепительные лучи и словно раздумывая: не покатиться ли ему вниз по склону в тот прохладный лесок, не окунуться ли в кусты, кудрявящиеся в перелесках. И будто испугалось чего-то, закарабкалось по невидимой лестнице выше и дальше от страдающей земли.

Утром походные там-тамы забили сбор. Отряд выстроился на площади. Женщины с чаппами за спиной обходили ряды воинов. Каждый запускал туда руку и вытягивал завернутый в банановый лист пакет с едой. Алекс в последний раз договорился с Нагкхулоа о сигналах опознавания — Тангкхулоа тоже готовилось укрыться в тайном убежище. Прозвучала команда, и отряд тронулся в путь. Алекс обернулся, сорвал с головы панаму и помахал на прощание.

ДЬЯВОЛЫ НОЧИ

В долине было неуютно. И не столько потому, что она кишела врагами. Сиеми — горцы, им привычно в родных горах. Они спустились вниз, чтобы показать долинным племенам, что японцев можно бить везде. Пусть каратели ищут их там, в горах, гаронды ударят по врагу здесь, в долине. Нага должны почувствовать: они хозяева джунглей, не японцы.

На первой стоянке дозорные увидели двух неизвестных. Окликнули их, но те затаились. Потом один появился из кустов и подал голос: «Кто вы?»

Алекс ответил. Через некоторое время неизвестные вышли из укрытия, подняв руки вверх. Исхудалые и оборванные, на исцарапанных обросших щетиной лицах лихорадочно светились запавшие глаза.

Это были американские парашютисты. Они плутали в джунглях больше недели, чтобы войти в контакт с племенами нага. И как им чертовски повезло!

Один из них, Даниэль Рибон походил на боксера: перебитый нос, вспухшие губы, бычья шея, темные решительные глаза. Другой — Рэджи Гринвуд, красивый стройный парень с непропорционально маленькой продолговатой головкой, посаженной на широкие плечи, глаза серые, цепкие.

Американцы набросились на еду. Горстями запихивали в рот горячий белый рис, жадно рвали зубами полусырое недожаренное мясо. Жир тонкими струйками стекал по подбородку и капал на грудь. Алекс забеспокоился:

— Довольно, ребята! У вас же заворот кишок случится.

— О’кей, босс! У меня желудок медный, а кишки стальные. Мне и быка мало, — захохотал довольный Даниэль. — Наголодались!

— Дан и фунт гвоздей переварит. Дай ему только пинту рома для смазки, — усмехнулся Рэджи.

— Эх, Рэджи, ром — мечта. Хотя бы закурить!

— Друзья, — обратился Алекс к воинам, — дайте им табачку, своего, что до печенок достает!

Отряд вышел на большую дорогу. Командиры залегли у обочины. Мимо с небольшими интервалами проносились тяжелые грузовики и легковые автомобили, броневики и мотоциклы, проходили танки и артиллерия. Слышался лязг гусениц, бренчание плохо пригнанного снаряжения, приглушенный говор и смех солдат, тарахтение моторов. На машинах горели лишь подфарники.

— Эх, жаль взрывчатки нет. Устроили бы им бал-маскарад! — шумно вздохнул Билл.

— Сменил бы ты свое оперение. Сверкаешь, как поп на обедне, — отозвался Алекс.

Билл рассеяно оглядел себя. Ему не хотелось расставаться с роскошным шелковым халатом, добытым в трофеях. Два золотых дракона, вшитых по синему полю во всю грудь и спину, светились даже в этой кромешной тьме. Улыбка раздвинула его тонкие губы:

— Проклятые джапы так мелки, что ни одна рубашонка не подходит. А эта поповская риза пришлась впору. Испачкаю ее сейчас в земле и будет о’кей.

Отползли в кусты. Тесно сгрудились, притираясь плечами друг к другу. Жарко дышали на Алекса.

Он медлил. Операция сложная. Сейчас он отдаст последние приказания, и механизм заработает, возврата не будет. Сработают ли все его части, как задумано?

— Пора, братья! По местам! Гаро уже у цели, — тихо скомандовал Алекс. Ощупью нашел Маунг Джи, привлек к себе. — Тебе предстоит самая трудная задача, мой дорогой. Не зарывайся! Как направишь первую машину, так бегом к Гаро. Не медли! И не рискуй напрасно. Ну, желаю успеха!

— Спасибо, мой командир! Сделаю, как нужно.

— Все будет о’кей, кинг! Мы присмотрим за мальчиком, — весело крикнул Рэджи. — Бай, бай!

Стояла глухая тропическая ночь. Черное небо опоясала серебряная лента млечного пути. Над головой мерцали бесчисленные звезды, а здесь, на земле, словно разлита густая гоми, в которой чины красят свои холсты. Мост через глубокий овраг угадывался по тусклым разноцветным огонькам: его обозначали два зеленых фонаря, висевших на перилах; по обеим сторонам маячили два красных, запрещающих проезд, — там был обрыв.

Эти огни светофора и подсказали Алексу идею диверсии. Разместив бойцов из своей группы в кустарнике вдоль дороги, он устроился на земле так, чтобы хорошо видеть мост.

На фоне звездного неба четко вырисовывался темный силуэт регулировщика. Ручным фонариком он помогал ориентироваться водителям машин. Прошла батарея артиллерийских орудий, и наступила томительная тишина. Человек постоял, затем медленно двинулся по мосту к домику караульных. Тут снова заурчали моторы, и он вернулся на свой пост. Зеленый луч описал дугу, машины прогрохотали по мосту. Все стихло.

Регулировщик застыл. Чиркнула зажигалка. Там выросла еще одна тень. Сдавленный стон повис в душной ночи. Алекс облегченно вздохнул: первая часть плана прошла гладко…

Маунг Джи стоял спиной к мосту, крепко сжимая в руке фонарик регулировщика, хранивший еще его тепло. Он чутко вслушивался в ночь. Маунг Джи знал, что кругом друзья, и все-таки он чувствовал себя очень одиноким. Со всех сторон обхватила его темнота, тягучая от густых испарений, плотная от непроницаемого мрака, тревожная-тревожная.

Плеснул и замер тоскливый крик птицы ваулу — крик потерянной души. Маунг Джи насторожился. Крик повторился еще раз, уже ближе. Юноша понял: это подают сигнал свои — идут машины с пехотой. Но от самого сигнала веяло такой безысходной тоской и отчаянием, что у него защемило сердце.

Маунг Джи оглянулся. Темные легкие фигуры скользили по мосту, меняя местами фонари, укладывая топорщащиеся ветви. Они исчезли быстро и бесшумно.

— Вот сюда, где теперь зеленые фонари, я должен направлять машины, именно сюда, — твердил себе Маунг Джи.

Гул нарастал. Он ширился, грохотал, сотрясая воздух и землю. Вот он грозно взревел моторами и появился из-за горы. Одна, вторая, третья пара огненных глаз неотвратимо надвигаются на юношу. Многоголовое чудовище несется на него неудержимо, стремительно.

Ну разве справиться ему с драконом — этим порождением зла и мрака? И единственное оружие — крохотный фонарик. Да тут нужны сотни пушек и тысяча таких богатырей, как Гаро.

Бежать! Спрятаться от этого чудовища, чтобы не видеть его кровавых глаз, не слышать тяжелого дыхания и натужного рева. Маунг Джи качнулся. Крепко сжал зубы и вдруг рванулся навстречу дракону. Закричал ему прямо в огнедышащую морду:

— Сволочи! Крысы! Проклятые, вонючие крысы! Как я ненавижу вас! Будьте вы прокляты!

Ему показалось, что крик его сотрясает весь ночной мир, объятый тревогой и страхом. Кого он испугался? Да и вообще, стоит ли кого-нибудь бояться? И он запел песенку из голодного детства. Ее распевали они, мальчишки-носильщики, сидя на вокзале в ожидании поезда с пассажирами из Рангуна или Мандалая. Он запел, стараясь перекрыть нараставший рев моторов:

Было нас семеро братьев, Каждый по зернышку риса съедал. Откуда ж такие вы, ребята? Староста наш однажды сказал.                  Кто вас кормит? Мать-земля!                  Кто вас поит? Отец-небо!                  Кто вас учит? Учитель-народ! Ветер нам брат, солнце — дядя, Вот кто нам силу дает!

Пусть рушится небо на голову, он еще крепко стоит на земле! Он им еще покажет!

Первая машина была уже совсем близко, когда Маунг Джи опомнился. Отступил к мосту, грудью загораживая проезд туда. Зеленым лучом фонарика описал полукруг, показывая в сторону зеленого света. Сидевший в кабине офицер высунулся, смеясь, что-то прокричал ему и тотчас же его крик перешел в душераздирающий многоголосый вопль, проваливаясь вниз. За первой машиной последовала вторая и третья.

Из-под моста неслись такие вопли и стоны, что Маунг Джи показалось, будто стоит он на шевелящейся груде убиваемых им людей. И юноша содрогнулся.

«Ведь это я своими руками обрек на мучительную смерть столько людей. Ведь у них есть отцы и матери, жены и дети, братья и сестры. Что же я наделал? Простится ли мне этот страшный грех?» — металось в его голове.

В глаза ударил ослепительный свет. Это водитель четвертой автомашины, почувствовав неладное, затормозил и включил фары.

— Ложись, дурной! — заорал Рэджи, выскакивая из темноты и швыряя гранату. Полыхнул взрыв, и день снова обернулся ночью. — Бежим, друг! Молодчина, о’кей!

Маунг Джи бежал, ничего не видя. За спиной громыхали взрывы гранат, трещали винтовки. Навстречу торопились черные тени. Пахло пролитым бензином.

— Манжи, жив, здоров! Ты герой, настоящий мужчина! — Маунг Джи упал в крепкие объятия Гаро.

Он ткнулся носом в грудь гиганта и ему вдруг стало легко-легко. Слезы невольно хлынули из глаз.

— Ну что ты, братишка! Успокойся! Ты же у своих, — похлопывал его по спине Гаро, уводя в будочку. — Посиди здесь, отдохни! А мне нужно докончить еще одно дело.

Снаружи грохотало. Будочка мелко дрожала. А Маунг Джи все еще казалось, что это земля под ним сотрясается от многих трепещущих жизней, сброшенных им в огромную могилу…

Мальчишкой бегал Маунг Джи встречать поезда, но не из прихоти или любопытства. В шумной ватаге своих сверстников носился он вдоль вагонов, звонко выкрикивая: «Кофе, ориндж, кари!». Заработанные гроши отдавал отцу, вечно занятому одной заботой: как бы прокормить семью. Мать умерла рано. Две младшие сестренки Чи-Чи и Ма вели их нехитрое хозяйство.

Чем старше становился он, тем дольше пропадал на вокзале. Жаркое тропическое солнце прокалило его насквозь, а физический труд сделал мышцы эластичными и тугими, как джутовый канат. Худощавый и крепкий, как молодое тиковое деревце, он пользовался уважением среди товарищей. У них сила и ловкость ценились превыше всего. Юноши создали корпорацию носильщиков, и право на работу пришлось отвоевывать у взрослых с боем. Это были крепкие, отчаянные ребята. Жили дружно, и все им удавалось.

Беду принесли на крыльях три самолета. Прилетели днем, покружили над городом, обстоятельно примериваясь. Ребятишки восторженными криками приветствовали огромных невиданных птиц. Но от птиц отделились черные капли и понеслись вниз, увеличиваясь на глазах. Мощные взрывы потрясли воздух. Огонь захлестнул город. Клубы дыма затянули безоблачное небо.

Горели священные города: Рангун, Пегу, Сагаинг, пылал Мандалай — мировая святыня буддистов. Улицы были завалены трупами, — их не успевали убирать. Гордый Альбион, столетие державший Бирму в цепких лапах, без оглядки улепетывал от тщеславного самурая. Командиры бросали своих солдат. Каждый думал только о себе, об остальных заботились шакалы и воронье.

Завертело, закружило ребятишек в бешеном водовороте событий. Отец погиб в первую бомбежку. А их поток беженцев принес в Мониву, переправил через Чиндвин и выплеснул на правый берег. Там в импровизированном лагере в лесу собрались десятки тысяч людей всех возрастов и сословий. Группами отправлялись они пешком в спасительную Индию. Путь их лежал по диким джунглям. Это был страшный путь, «черная тропа».

Сезон дождей застал их в самом начале похода. И это означало смерть для многих беженцев, хотя они еще и не догадывались об этом. С первыми ливнями появились полчища москитов и с ними — малярия. Малярия валила людей с ног. Некоторые умирали за несколько часов. Другие долго валялись в мокрых джунглях, дрожа от сырости и лихорадки, беспомощные, жалкие. И голодали, страшно голодали. Оставшиеся в живых продолжали идти.

Они шли мимо лагерей, которые походили на затопленные водой кладбища с непохороненными мертвецами. Хижины, попадавшиеся на дороге, были забиты больными оспой, холерой, дизентерией, малярией. Особенно плохо было на окраинах деревень, где одичавшие свиньи пожирали ослабевших.

Это была процессия живых скелетов. Беженцы превратились в стадо животных.

Самыми выносливыми оказались женщины. Бирманки, хрупкие и маленькие, неутомимо шагали вперед и находили даже силы помогать другим… Маунг Джи сколотил группу молодежи, которая оказывала посильную помощь беженцам: добывала съедобные корни и травы, приносила и кипятила воду, ухаживала за больными. Все чаще задавали они себе мучительный вопрос: Кто виноват? Кто бросил их на «черную тропу»?

Через месяц кошмарного похода за рекой Нам Юнг, когда до спасительной Индии было рукой подать, они впервые встретили японцев. На вид японцы не казались такими грозными, как о них говорили. Низкорослые, кривоногие, с большими ранцами за плечами, делавшими их горбатыми, они были бы совсем безобидными, если бы не их ружья с холодно поблескивающими штыками.

Джапы отобрали из толпы беженцев десятка три наиболее крепких, в число которых попал Маунг Джи. Оставшихся сбили в кучу и штыками погнали к обрыву. Пронзительные вопли сбрасываемых в пропасть людей могли свести человека с ума. Но и тогда он выдержал. Он верил, что придет час возмездия. И вот сейчас пришел этот час.

Маунг Джи встрепенулся. Нет, он не может сидеть в этих хлипких стенах! Юноша выскочил наружу. Ночь светилась огромными кострами. Горел мост, облитый бензином. Пылали грузовики на дороге. Кроваво-красные языки жадно лизали небо.

Алекс дал сигнал отхода. Партизан не преследовали — японцы не решались углубляться в ночной лес. Они лишь провожали их пальбой.

Перед рассветом группа Алекса соединилась с ротами Жакунды и Билла. С группой Гаро, действовавшей по ту сторону оврага, встреча была назначена в горах.

— Ну дали мы им жару, — жестикулируя рассказывал американец. — Как они забегали, заметались! И не поймешь: где головы, где ноги, где доски, а где колеса. Нефтецистерну разнесло вдребезги. Плеснуло на грузовик, вспыхнул факелом. Джапы завизжали, будто попали к черту на сковородку. А мы им еще огонька для веселья! Взбесились джапы и кинулись к нам в кусты. Но встретили их не объятия гейш, а ножи и руки, эти вот, — и Билл с хохотом вытянул рыжеволосые ручищи. — Да-а, бал-маскарад что надо! Будут меня помнить, год дамн!

Алекс отвернулся. Он понимал: для того, чтобы победить врага, нужно ненавидеть его. Но ненависть не должна перерастать в следую безудержную злобу. И это особенно важно здесь, среди нага, где еще живучи ужасные обычаи охотников за головами. Нельзя, чтобы полузабытые кровавые традиции возродились и с новой силой разгулялись в Нагаленде.

— Он сошел с ума, этот Билл! — уверял Алекса Жакунда. — Он рычал. Руками душил джапони и бросал на дорогу, в огонь. Здоровенный, дьявол!

— Послушай, кинг, — как-то сразу сник Билл. — Ребята устали, болеют. Мартин и Гленн доходят, их несет одной водой. Пата-акулу треплет лихорадка. Я сам… Да что там болтать! У меня всего их дюжина, и мы едва держимся на ногах. Нужен хороший отдых, иначе сгнием в этих гнусных джунглях.

— Я понимаю, Билл, — посочувствовал Алекс: — Потерпите немного! Встретимся с Гаро и повернем на базу, на отдых. Договорились?

— Ну я же всегда говорил, что ты свой парень, — Билл хлопнул Алекса по плечу. — Пойду обрадую ребятишек!

Лес постепенно редел, начался подъем в горы. Вышли на бурый каменистый склон, покрытый пучками пожухлой травы, Алекс остановился, пропуская воинов мимо себя. Тяжело протопал Билл, чертыхнулся. За ним тащились Питерс, Нэд, Тони, австралийцы, новозеландцы, бирманцы, индонезийцы, индийцы, малайцы. Одни кивали приветливо, другие злобно поблескивали глазами. Воины нага выглядели гораздо лучше, двигались легко. И лишь глаза выдавали: не было в них живого блеска.

«Да, отдых нужен всем и не меньше недели», — думал Алекс. По себе чувствовал, как изнурительны бессонные ночи, длительные марши и даже простое пребывание в джунглях. Он понимал, что уставшие солдаты начинают бояться, а тогда они уже наполовину побеждены еще до начала боя.

Алекс посмотрел назад. Там, над лесом, откуда они уходили, колебались на ветру два черных столба дыма. Подбежал возбужденный Жакунда.

— Кадонги, беда! Это сигнал бедствия. Там деревня земи. Я бывал у них.

— Что могло случиться? Уж не джапы ли мстят им за то, что сделали мы?

— Может быть и так.

— Придется помочь.

— Правда твоя, кадонги. Никто не должен страдать из-за нас. Разрешите мне вести воинов. Ты устал. Прости, если я не так сказал…

— Ты хорошо сказал, Жакунда. Но я солдат и пойду с воинами. Останови отряд!

В боевую группу отобрали самых крепких и здоровых, приблизительно пол-отряда. Остальные продолжали свой путь.

Боевая группа шла звериными тропами. Набрела на логово тигров, и потревоженные хищники с фырканьем отскочили в сторону, провожая людей злыми глазами… Высоко подняв оружие, по грудь в гнилой воде пересекли затхлое болото. На ходу соскабливали с себя присосавшихся черных пиявок.

Особенно досаждали москиты. Чем дальше забирались в дебри, тем больше их становилось. Лицо и шея распухали от бесчисленных укусов. Едкий пот, душный, как вата, воздух, колючие заросли без конца.

На коротком привале Алекс уединился, чтобы расслабиться на несколько минут, скрыть от воинов смертельную усталость. Ведь предстоял ночной бросок через джунгли. Жакунда принес ему сочный ломоть кабанятины и котелок зеленого чая. Ах, как это кстати! Возвращались силы, стало веселее.

У костра уже шутили. Никто не боялся этой ночи, может быть, самой трудной из всех прожитых ночей.

Алекс постепенно приучал своих партизан к ночным действиям. Можно привыкнуть к темноте и ориентироваться в ней, как при свете. Нужна лишь соответствующая тренировка, чтобы приучить глазные нервы.

Почти всю ночь гаронды продирались по непролазной, мрачной, как подземелье, чаще, цеплялись друг за друга, опасаясь потеряться в чернильной тьме. Не сразу поверили, когда по цепочке передалась радостная весть: они у цели.

Алекс, присев на узловатое корневище, послал за Жакундой. Бойцы опустились на корточки, нахохлились, кутаясь в свои одеяла. Издали они походили на термитники. Серый туман стлался меж деревьев, клочьями висел на кустах.

— Кадонги, исчез Мбанго, — угрюмо доложил Жакунда, вырастая из грязно-серых сумерек.

— Когда? Куда?

— Никто не знает.

— Неужели предатель?

— Не знаю. Мы не верили ему. Джапони даром не отпускают живым никого.

— Но он еще слишком молод, чтобы стать подлецом! По-моему, Мбанго честный парень.

— Надо доказать это.

— Поднимай людей, Жакунда! Если он решил нас предать, мы должны опередить его.

— Есть, кадонги!

Алекс не на шутку встревожен. До сих пор ему не приходило в голову, что в отряде может оказаться предатель. Хотя этого следует ожидать. Борьба обострялась, и враг шел на все, чтобы сломить их.

Дальше двигались быстро, но осторожно, готовые в любой момент вступить в бой. Лес кончился. Они вошли в широкую полосу жесткой в рост человека слоновьей травы. В конце ее косматилась высокая изгородь. Это деревня. Ворота гостеприимно открыты. В воротах встречает Жакунда, как хозяин, и ликующе говорит:

— Мбанго нашелся! Он захватил ворота и не хочет уходить, пока не увидит тебя, кадонги.

— Где он? Что с ним?

— Он ранен. Убил двух часовых, храбрец.

— Видишь, я не ошибся в нем. Одно плохо: чуть не сорвал нам всю операцию. Какое отчаянное легкомыслие! Но не говори ему об этом. Пусть будет между нами.

У бокового столба, на циновке, где, очевидно, располагались японские часовые, теперь лежал Мбанго, самый молодой воин гарондов. К груди он крепко прижимал небольшой сверток. Увидев Алекса, он расплылся в улыбке. Его тускнеющие глаза оживились.

— Мой кадонги, теперь ты поверишь мне, и ты, Жакунда, и Гаро, и воины, — слова давались ему с большим трудом. Трясущимися руками он развернул узелок, и с груди его покатилась голова японца. Жакунда поднял ее.

— Мбанго — настоящий мужчина и храбрый воин. Поздравляю тебя, Мбанго, с первой головой врага! — торжественно произнес Жакунда.

— Ты молодец, Мбанго! — сказал Алекс одобряюще, а сам отвернулся, чтобы не видеть отрубленную голову. — Поправляйся быстрее.

— Спаси меня, мой кадонги, — страстно зашептал юноша синеющими губами. — Я хочу жить. Не дай мне умереть. Ты все можешь… Джапони сохранили мне жизнь и послали шпионить за вами. Я согласился. Я хотел жить. Но я не хотел быть предателем. Я не предавал вас и постарался доказать это… Спаси меня, мой кадонги! Я… Я хочу быть с вами…

Юноша дернулся, застонал. Подскочил отрядный лекарь Гонда. Дернул окровавленную рубашку на груди Мбанго. Обнажил рваную рану, пониже правого соска, заткнутую пучком травы. Гонда разложил свои инструменты и снадобья.

— Будет жить? — спросил Алекс.

— Должен. Он же молодой и крепкий.

— Сделай все, что можешь! Жаль такого парня потерять. — Алекс постоял еще, потом обратился к Жакунде. — Ну, брат, теперь не мешкать! Ночь кончается. Вперед!

Бой длился недолго. Японцев застигли врасплох, во время сна. Гаронды, бесшумно проникнув в морунг, вырезали весь карательный отряд. Освободили из-под ареста старосту и десять заложников. Последних японцы грозили повесить утром в отместку за совершенную на дороге диверсию и за «укрывательство диверсантов». В доме старосты взяли в плен генерала и двух офицеров.

Занималась заря. Все шире разливался свет, становясь с каждой минутой все ярче. Пропел петух в дальнем конце деревни. Ему откликнулся другой, третий. И пошла перекатами петушиная перекличка, задорная, горластая. «Как у нас в деревне», — вспомнилось Алексу, и сердце защемило тоской. Жители деревни, потревоженные ночным боем, сходились на площадь. Алекс отпустил воинов отдыхать, остался лишь с Жакундой и телохранителями. Они наотрез отказались оставить его одного, своего кадонги.

— Жакунда, проследи, чтобы воины не брали голов джапони. Нам ни к чему подобное зверство, — сказал Алекс.

— Этот обычай почти умер, кадонги, — Жакунда торопливо начал застегивать на пуговицы распахнутый ворот гимнастерки. — Мы берем только пряди волос с голов убитых врагов. Ты видел это на одежде наших мужчин. А Мбанго отрубил голову джапони, чтобы доказать свою верность нам.

— Я боюсь, чтобы не возродился ваш древний кровавый обычай «охотников за головами». А что ты прячешь, брат?

— Да так, разные дурачества, — смутился вконец Жакунда. Он расстегнул свой ворот гимнастерки, и там, на бронзово-коричневой мощной груди командира, Алекс увидел две вытатуированных синим цветом фигурки человечков.

Громов улыбнулся.

— Кадонги, — заговорил виновато Жакунда, — я убил уже двух джапони. Для счета нацарапал, чтобы не забыть, А еще это гордость воина. Но если тебе не нравится, я сдеру эти знаки вместе с кожей.

— Ну зачем же! В таких рисунках ничего плохого нет. Некоторые ведут счет убитым врагам зарубками на прикладе винтовки. Вы, нага — подобными рисунками. Сомневаюсь в одном: хватит ли у тебя груди на всех джапов, которых надо уничтожить, — добавил лукаво Алекс.

На площади состоялся импровизированный митинг. Селяне сидели и стояли. Многие были с детьми. Из первых рядов поднялся высокий старик.

— Вот эти храбрецы, — указал он сухой рукой на Алекса и Жакунду, стоящих рядом со старостой, — пришли к нам, побили японцев и уйдут. А мы останемся с ножами против пушек. Так и получается: бросишь глинкой, в тебя кинут свинцом. Я уже отжил свой век. Но куда податься им? — и старик показал на копошащихся перед собой детей. — Куда спрятаться от мстительных японцев? Разве тростник остановит пулю? И разве тростник не мог нагнуться, чтобы пуля не срезала его? Мы бы могли мирно договориться с японцами. Теперь поздно.

— Мы видели дым бедствия и поспешили на помощь, — возразил, волнуясь, Жакунда.

— Их зажег какой-нибудь трусливый юнец. Совет старейшин не давал согласия на это, — вмешался другой старик, жрец земи, продолжая сидеть на обрубке дерева, покрытом звериной шкурой. По бокам его стояли два молодых воина. — Ну и пусть повесили бы десять заложников. Поделом нам — не бери чужое! Это были бы жертвы богам, которых мы прогневили. Теперь жизнь наша повисла на кончике ногтя. Пролитую воду трудно собрать. Нас, как глупых щенят, толкнули на тропу войны. И это сделали они, — жилистый палец жреца ткнулся в Алекса и Жакунду. Палец дрожал, тряслась и белая окладистая борода главного жреца.

Тягостное молчание повисло над площадью. Оно не предвещало ничего хорошего. Земи переглядывались, тяжело вздыхали. И тут раздался дикий крик:

— Мы погибли! Проклятие убийцам! Хватайте их!

Толпа зашевелилась, заворчала, качнулась вперед. Телохранители подтянулись к своим командирам, встали рядом маленькой плотной кучкой.

В этот критический момент из середины толпы протолкнулся пожилой приземистый мужчина с вытатуированными фигурками человечков на широкой груди. Это был Миротеунг — прославленный воин, знаменитый в прошлом охотник за головами. Он глухо заговорил и все замолчали.

— Низкие трусы! Я уважаю старейшин и жреца. Их дело давать нам разумные советы. Но речь не о них, а о вас, жители Чмеозанга. Вы позорите земи — самое могучее племя нага. Даже если пчелу раздразнишь, она ужалит. А вы? Хотите, чтоб вас убивали, как жалких цыплят? Отбирали нашу добычу, наш рис, наши дома? Насиловали наших жен и дочерей? Сиеми не стерпели такого позора. Они защищаются, а теперь защищают и нас. Их воины кладут свои тела щитом между нами и японцами. И каждый уважающий себя мужчина благодарен им за это. Спасибо, братья! — Миротеунг с достоинством поклонился Алексу и Жакунде, потом решительно закончил. — Если нужно воевать, будем воевать. Разве перевелись у нас храбрые воины? Прямое дерево не боится умереть стоя.

Эти гневные слова, словно огненные стрелы, впивались в притихших людей, и земи склоняли головы, прятали глаза. Вперед выбрался мужчина с ребенком на руках. Он растерянно огляделся, потом затарахтел:

— Моя жена не вернулась из леса. Говорят, солдаты убили ее. А у меня трое детей, я не могу без жены. Что мне делать? Мстить солдатам? Тогда они убьют всех нас. Правильно говорят старики: не ныряй в землю — разобьешь лицо. Джапони не сосчитать. Они, как муравьи в лесу, и везде нас найдут. А как мы покинем наши поля и дома? Ведь такой хороший урожай!

В толпе раздались беспорядочные крики:

— Мы умрем в джунглях, останемся здесь!

— Уйдем в джунгли, здесь нас всех перебьют!

— Найдите Тагу жену, он же пропадет без женщины!

— Нельзя воевать с джапони!

— Смерть джапони!

Все кричали, не слушая друг друга. Кричали громко, беспорядочно.

Наконец, вперед выступил староста. Обвел хмурым взглядом возбужденную толпу. Поднял руку, люди замерли.

— Они явились по зову сердца, узнав о нашем несчастье, — сказал он гневно. — Правильно ли они сделали? Да, правильно. Нага — братья и должны помогать друг другу в беде. А вы забыли главный закон племени: один за всех, все за одного. — Голос старосты окреп. — Для глухого нет грома, для слепого нет молний. Вглядитесь, прислушайтесь! Эти чужеземцы из тех, кто в рот сует бананы, а в зад — колючки. Хуже! Джапони — это леопард, у которого тысячи когтистых лап. Эти жадные лапы тянутся к нашему добру, которого нам не хватает и для себя. Дай ему палец, он отхватит руку. Дай руку, он сожрет тебя целиком. Они кричали о том, что нас угнетали англэ, а сами в это время лезли в наш карман, в нашу душу. Они ничем не лучше англэ, хотя говорят, что похожи на нас. Вчера они убили одного, сегодня хотели убить уже десять. А завтра могут уничтожить все племя. Разве нужно ждать, пока японский удав не заглотит нас целиком? Упадешь, и козлы затопчут.

Староста сделал паузу, оглядывая толпу горящим взглядом.

— Так, что ли, Телве?

— Ты прав, староста.

— А что ты скажешь, Нгаинг?

— Нет, ждать нельзя, — ответил рослый мужчина с правильными чертами лица. — Но одним нам не одолеть джапони.

— Мы не одни. Восстали сиеми, поднимутся и другие. Нельзя больше ждать. Мы вооружимся японским оружием и, если нужно, уйдем в джунгли. Джапони забыли: не вороши гнездо шершней — налетят тучей, зажалят до смерти.

— Мы можем предоставить вам убежище в наших горах, — сказал громко Алекс. — Только нужно держаться вместе, братья. Мы хозяева джунглей, не японцы. И вместе нам никакие враги не страшны. Смелее, братья! Беритесь за оружие! Гоните захватчиков с родной земли!

Люди возбужденно зашумели. Одобрительными возгласами приветствовали они речь старосты и слова Алекса. А когда появились воины земи с карабинами в руках, опоясанные патронташами и увешанные гранатами, когда перед старостой поставили два ручных пулемета, в толпе раздались смех, шутки. Куда только девался страх перед японцами!

Староста не собирался сейчас же поднимать деревню и отправлять в горы. Решил немного выждать, договориться с другими селениями. Условились поддерживать тесную связь между собой, для чего два воина земи остались в отряде сиеми.

Когда Алекс вошел в комнату, где находились пленные генерал и офицеры, японцы не пошевелились.

— Встать перед Великим Предводителем! — приказал Жакунда.

Японцы продолжали сидеть, зло поблескивая глазами.

— Приказываю вам встать, — заговорил жестко Алекс по-японски. — Собирайтесь, пойдете с нами.

— Никуда мы отсюда не двинемся, — зло зашипел генерал, однако встал. За ним вскочили офицеры. — Дайте нам наши мечи, чтобы мы могли умереть так, как подобает истинным самураям.

— Мы не собираемся вас убивать. Вы будете нашими заложниками. Если вам суждено будет умереть, то в этом вините своих самураев.

— Грязные сволочи! — вскипел генерал. — Грязные сволочи, мы плюем на вас. Тьфу! Мы не боимся смерти. Только не хотим умирать от ваших нечистых рук. Ты, паршивая собака, без роду и племени! Ты — белый, они — азиаты. Чего тебе здесь надо? Что ты настраиваешь этих дикарей? Императорская армия непобедима. Она сотрет всех в порошок, если ей будут мешать!

— Вы сами порождаете ненависть к себе, — медленно, едва сдерживаясь, заговорил Алекс, в упор глядя на спесивого генерала. — Чем вы лучше англичан, грабивших и угнетавших этот народ? Земля Нагаленда стонет под вашими солдатскими сапогами. Вы посеяли ветер, теперь ждите тайфуна.

— Мы несем освобождение, — закричал генерал. — А кто не помогает нам, того мы уничтожаем. Уничтожим и вас!

— Народ победить нельзя. Мы ветер в поле, шелест листвы в джунглях, эхо в горах. Попробуйте поймать нас. Мы везде и всюду.

— Вы ни то, ни другое и ни третье. Вы — порождение тьмы. Вы — дьяволы ночи. Будьте вы прокляты!

— «Дьяволы ночи»? Ну что ж, в устах врага это звучит похвалой, — жестко усмехнулся Алекс.

ВСТРЕЧИ С НЕОЖИДАННЫМ

Джунгли полны неожиданностей. И неприятных неожиданностей там гораздо больше, чем приятных.

Считаясь с высоким положением, Громову ставили отдельную палатку. Однажды, проснувшись с зарей, он, сладко позевывая, хотел вскочить, как вдруг замер. На его груди возвышалась треугольная морда кобры. Змея спокойно спала, свернувшись кольцами. Алекс так и остался лежать, пригвожденный к циновке холодным страшным соседом, развалившимся прямо на сердце. Он не смел даже глубоко вздохнуть и позвать на помощь. Шум просыпающегося лагеря разбудил гада. Кобра медленно сползла на землю, нехотя расставаясь с теплом человеческого тела. А ошарашенный Алекс пулей вылетел наружу.

Всевидящие гурки из штабного отделения нашли ему в трофеях спальный мешок. На следующую же ночь он с ужасом обнаружил внутри своей постели двух здоровенных скорпионов.

Алекс старался не отделяться от остальных. Устраивался под общим навесом, где находились штаб и спальня. Спал на циновке или голой земле вместе с бойцами штабного отделения, завернувшись, как и они, в одеяло. Такая привычка дается с трудом. То сучок вопьется в бок, то муравьи налезут за воротник, то змея пригреется рядом, и нередко среди ночи какой-нибудь воин вскакивал со сжатым в кулаке гадом. При удобном случае Алекс пользовался гамаком, к которому тоже приходилось привыкать.

Но все это были мелочи быта. Радовало главное: подошла группа Гаро. Недоставало Нгамбы, которого не смогли дождаться в Тангкхулоа. Он должен присоединиться к ним на базе. Туда и направлялся отряд.

Последний ночлег в джунглях. Дозоры раскинулись с километр по периметру. У костра Гаро рассказывает о том, как его партизаны перехитрили джапони у моста. Он пересыпает речь непонятными Громову словечками, и все взрываются заразительным хохотом. Что нужно воину джунглей на тропе войны: раз в месяц повидать родных, раз в неделю выспаться, да раз в день плотно поесть. И тогда он снова бодр, полон сил и готов хоть к черту на рога.

Вкусно пахнет жарким. Это скорее бастурма из кабанятины, сочная, сытная, словом, пальчики оближешь, особенно после того, как продираешься весь день сквозь чащобу. В Нагаленде нет вегетарианцев. Здесь край сильных людей с железными нервами, стальными желудками, неиссякаемой энергией.

— О чем кручинишься, мой юный друг? — подсел Алекс к Маунг Джи, который один не принимал участия в веселье. — Вон как Гаро расписывает твой подвиг! И я присоединяюсь к нему: ты — герой, гордись этим!

— Чем же гордиться, кадонги? Я вовсе не герой. Я — трус. Мне было страшно там, на мосту. И мне, наверное, никогда не стать таким же храбрым как вы и Гаро.

— Зря ты самобичеванием занимаешься, мой мальчик. Ты думаешь, я или Гаро не боимся умереть? Боимся, потому что очень любим жизнь. Ведь она не повторится. Уж так мы устроены. Когда человеку угрожает опасность, все в нем восстает против. И первая реакция — страх. Он вползает в душу, нашептывает: беги, спасайся! Кто поддастся ему, тот, действительно, трус, тот погиб, ибо страх оглушает и ослепляет человека. А кто устоит, кто сумеет победить страх, тот — герой.

— Я и хотел убежать, хотел…

— Но ты выстоял до конца, победил страх. Значит, ты герой!

— Благодарю вас. Вы добрый командир и благородный человек.

— Эй, малыш! — воскликнул Рэджи, подсаживаясь с другого бока и протягивая плоскую фляжку. — На-ка, глотни за свою победу! Ну же, ну! Тогда хоть за то, что я вытащил тебя из-под пуль. Вот так!

Маунг Джи сделал глоток. Ром, обжигая горло, застрял раскаленным шаром. Юноша поперхнулся, закашлялся. Пряча покрасневшее лицо, вскочил и убежал. Алекс укоризненно посмотрел на американца.

— Совсем цыпленок, неоперившийся, — развел руками Рэджи.

— Маунг Джи хороший солдат. Может стать генералом. У него на родине нужны такие бойцы.

— Слишком молод, да и какие из туземцев генералы! Блажь пустая!

— Ошибаешься! Они сражаются не хуже нас с тобой, когда дело идет о свободе. Возьми Гаро. Дай ему немного подучиться да набраться опыта, любого вашего генерала заткнет за пояс.

— О’кей, Ал! Ты все философствуешь. Тебе бы судьей быть, а не командиром.

Из мрачной глубины джунглей послышался слабый щелчок выстрела и, словно горохом, рассыпалась, покатилась барабанная дробь беспорядочной пальбы. Лагерь всколыхнулся, мгновенно снялся, притушив костры.

Бой кончился также неожиданно, как и начался. Партизаны в тревоге вслушивались в тишину. Что за ней кроется? Не взорвется ли она опять треском винтовок? Но там зародился тихий заунывный крик. Он нарастал, близился и вдруг, наконец, вырвался им навстречу торжествующим воплем.

Они не отшатнулись, они откликнулись. Потому, что это были свои. Так нага извещают об одержанной победе. Но кто эти свои?

Воины зажгли факелы, и их смутный свет выхватил несколько ладных фигур. Одна, возвышавшаяся над другими, отделилась от кучки. Знакомое будто высеченное из камня скуластое лицо, на котором ширилась, плыла довольная улыбка.

— Нгамба, брат! — воскликнул Алекс, бросаясь к нему.

— Алисо! Брат мой! — оглушительно грохнул Нгамба. Он положил руки на плечи Громова и потерся щекой о его щеку.

— Ты задавишь нашего кадонги, бродяга! — воскликнул Жакунда, стискивая плечи Нгамбы.

— Друзья! Кадонги! Как же я рад! Наконец-то встретились! Хейо! Хой, хой! Ха-ха-ха! — гремел атлет, идя по кругу.

Кряканье, шлепки, радостные восклицания загуляли по лесу. Из темноты выскакивали воины, прыгали, что-то кричали. Блестели мускулистые обнаженные плечи, сверкали глаза.

Перед Алексом остановилась женщина, закутанная в черное. Он замер. Сердце гулко застучало.

— Гаудили! Дорогая! — прошептал он, все еще не веря своим глазам, и протянул руки. Гаудили ухватилась за них, сжала крепко-крепко, вглядываясь в него.

Она молчала. Только смотрела на него широко открытыми глазами, не отрываясь, словно стремилась наверстать дни разлуки. В самой глубине ее глаз замерцали знакомые золотые искорки. И он схватил ее, живую, родную, и крепко-крепко прижал к себе.

Немного успокоившись, Алекс, наконец, обратил внимание на квадратную темную массу, похожую на расплывшуюся тень Гаудили.

— Джонни! — озарила догадка. — Чего ты прячешься! А ну иди сюда!

Алекс обнял своего верного ординарца левой рукой, а правой стал гладить по животу. Потом потерся щекой о его щеку. Так по обычаю нага встречают самых дорогих друзей, Джонни засопел от волнения. Потом вдруг резко отпрянул. Приложив ребро ладони, к пухлым губам, отдернул широким жестом вбок. Отчеканил:

— Кадонги, задание твое выполнил!

— Большое спасибо, брат! От меня и от всего племени спасибо за спасение вождя!

А там дальше, в полумраке, нерешительно топтались остальные. Алекс безошибочно узнал их.

— Стив, Макгрейв! Рад вас видеть, друзья, живыми и невредимыми! Ты все тянешься ввысь, Стив. А у вас, милый доктор, такой цветущий вид, что жить вам еще сто пятьдесят лет!

— Уж я постараюсь, — в тон ему отвечал круглощекий Макгрейв. — Я ведь заново родился. И родители мои — вы с вождем.

Они вернулись на место прежнего привала. Разожгли костры, калили камни для приготовления ужина. И только тут хватились Гаро.

— Не напоролся ли на какого джапа? — встревожился Алекс.

— Я видел Гаро перед тем, как нам идти сюда. Он собирал своих воинов, — сказал Билл.

— Жакунда, бери полроты и поспеши обратно! Найди Гаро! — приказал Алекс.

— Да вон же он сам! Посмотрите!

Сомнений не было — к ним приближался Гаро. На плече его — большой куль. У костра Гаро небрежно сбросил сверток и тот, глухо стукнувшись о землю, издал стон. Все удивленно переглянулись. Гаро молча дернул за конец пледа, и к самому огню бревном подкатился человек.

Кто-то подбросил сучьев в костер. Пламя ярко осветило неподвижно лежащее тело. Человек снова застонал. Открылись щелки-глазки, посмотрели на одного, другого и споткнулись на Джонни. Стали расширяться, округляться, пучиться.

— Опять этот дьявол! — клацнул человек зубами и потерял сознание.

— Сатэ! — воскликнул пораженный Джонни. — Вот так встреча! Тесно нам с ним в джунглях.

— Он командовал джапони, а потом уполз в кусты, как побитый шакал, — подтвердил Гаро. — Он стрелял в меня, и я разозлился, хотел его прикончить. Тогда он упал на колени. Я пожалел, подумал: «Живой он что-нибудь расскажет нашему кадонги». Пришлось тащить на себе эту раненую обезьяну.

— Сатэ — злобный и хитрый враг, — тихо сказала, выступив вперед, Гаудили. — Хвастался мне, что если сиеми не покорятся, то он сотрет нас в пыль, натравит на нас другие племена нага.

— И чего я с ним возился! — досадливо поморщился Гаро, беря винтовку. — Давай я пристрелю его.

— Нельзя добивать раненого, даже если он враг, — вмешался Алекс. — Сатэ еще пригодится нам. Если этот джап виновен перед нага, будем судить его. А сейчас нужно оказать помощь майору, хотя нет, — уже подполковнику!

— Ты справедлив, как Саламандра, но мягок и добр, как лань, кадонги, — проворчал Гаро. — Закон джунглей требует: убей врага, иначе он убьет тебя.

Алекс нахмурился.

— Этот джапони не уйдет от заслуженной кары. Но он много знает, и я хочу допросить его, выведать нужные нам секреты джапони. Почему Сатэ назвал тебя «дьяволом», Джонни? Чем это ты так напугал джапа?

— Это длинная история, — смутился юноша. — Да и рассказывать я не мастер…

— Расскажи, Джонни! Не скромничай! Мы хотим послушать, — присоединились к Алексу Гаро и другие товарищи, рассевшиеся тесным кружком у костра.

— Ну ладно, — сдался Джонни. — Расскажу, как умею.

И Джонни так начал свой рассказ:

«Когда мой командир послал меня на выручку нашего вождя, я был горд. Не всякому могли поручить такое почетное дело. И я поклялся сложить голову, но спасти вождя. Вы же знаете, ночью я вижу, как тигр. Кругом были джапы, свистели пули. Я слился с ночью. Я же сам темный, как ночь, и одеяло у меня черное. Никто не мог меня заметить, зато я всех видел. Но я избегал встреч, хотя руки так и чесались. Я помнил одно: нужно освободить вождя. Наконец, добрался до морунга. Приложил ухо к стене — ничего не слышно. Тихо пошел дальше. Откуда ни возьмись — толпа. Навалились кучей, давят, жмут к земле. Обозвали бесхвостой крысой. «Свои, — думаю, — братишки мои». Но в долгу не остался.

— Как же ты им ответил? — спросил кто-то из внимательно слушавших воинов.

— Йору ма наба!

— Ха-ха-ха! Молодчина же ты! Придумал: зады бесхвостые крысиные!

«Так мы сразу нашли общий язык, — продолжал Джонни под громкий хохот. — И вместе отправились искать лазейку в морунг. Пробовали открыть окна, не вышло. Попытались отворить заднюю дверь, тоже не смогли. Тогда я забрался на крышу. Мне повезло: я нашел отверстие, через которое и свалился вниз, прямо на пол. К счастью, там никого не было, а то бы мне каюк. Открыл заднюю дверь и впустил воинов Абунга. Вместе стали искать вождя.

Но мы допустили большую ошибку забыли запереть переднюю дверь. — Уж очень нам хотелось быстрее найти вождя. В эту-то дверь и ворвались джапы. Сначала их было всего четверо. С ними расправились так быстро, что я не успел и глазом моргнуть. Абунг бросился к двери, чтобы запереть ее, но не успел. В морунг повалили еще солдаты, и завязалась драка. Я тем временем подкрался к комнате в дальнем углу зала. Позвал вождя по имени. Как я обрадовался, когда услышал ее слабый голосок! Распутывал железную проволоку, которой был прикручен засов, а сам краешком глаза следил за резней.

Абунговцы бились, как леопарды. Только мало их было, очень мало. Их прижали в угол, стреляли, кололи штыками. Эх, парочку бы гранат мне! Я бы им показал! Дошла очередь до меня, но я успел спрятаться в темный угол. Четверо японцев открыли дверь в комнату, схватили вождя и бросились вон. Я — следом за ними. У меня был только нож, у них — ружья. Я бы справился с ними и с десятью, не будь у них ружей.

Я знал, что где-то на выходе есть наши посты, и их не выпустят из деревни. Но этот майор Сатэ — сущий дьявол. Не успели постовые окликнуть их, как джапы, словно дикие кошки, кинулись и закололи наших.

Я шел за ними всю ночь. Утром они залегли в самой чаще, как кабаны. Было светло, и я не решился рисковать. Ужасно хотелось спать, но я покалывал себя ножом — лучшее средство против сна. Днем джапы снова заторопились. Дошли до ручья и зашлепали по воде. Я крался по берегу, чтобы не упустить их из виду. Потом вышли на тропинку. Теперь они громко разговаривали, смеялись, подгоняли вождя.

Бедная! Мое сердце обливалось кровью, глядя на нее. Хотелось наброситься на обидчиков и умереть у ног своего вождя. Но если бы я умер, кто бы спас вождя? Человек может потеряться здесь в наших джунглях, как капля в реке. Я был ее последней связью с миром друзей, последней надеждой. Так я убеждал себя, чтобы не дать волю своему гневу.

Мне очень хотелось есть. Они что-то жевали на ходу, вероятно, свои безвкусные консервы. А я рвал листья тамаринда, выковыривал клубни нгу-травы, жевал ягоды арео, чтобы хоть чем-нибудь успокоить зверя, сидевшего в животе. Лягушки почему-то не попадались. Наверное, знали, какой я голодный и разбегались.

Вечером они сделали привал у ручейка. Разожгли костер, вынули еду из мешка и заработали челюстями. Угостили и вождя. Она отказывалась. Тогда подошел майор, закричал что-то, и вождь поела. Мне опять пришлось довольствоваться корешками да листочками. Я ждал, когда джапы заснут, чтобы расправиться с ними.

Скоро они улеглись, захрапели, засопели. Тьфу, ну как старые спившиеся холостяки! Не спал только часовой. Он безостановочно мотался перед костром. Наконец присел. Я уже подкрался совсем близко. Не тут-то было, его словно кто ножом в бок кольнул. Подскочил и опять заходил. Я думал, он сядет на прежнее место, а он, словно чувствуя меня, примостился к противоположному углу. И смотрит в мою сторону. Не дышу, думаю, попался. Я поклялся, что убью его первым, так мучил он меня, проклятый! Опять он встал, заходил. Снова сел. И вот хитрюга, каждый раз садился на новое место.

Часовые сменились. Я обрадовался: хоть новый не будет таким непоседливым. Но ошибся — этот оказался еще хуже, он ходил, ни разу не присев. Услышав малейший шорох, он вскидывал свое ружье. Здорово, видно, напугались после той ночи в деревне. Что было делать? Ждать и ждать. Я отполз в сторону, прижался спиной к дереву и сразу заснул — так захотелось спать.

Проснулся вместе с ними. Они что-то ели, а я опять глотал слюни. «Если так будет продолжаться еще несколько дней, я умру с голоду», — подумал я. Ничего не оставалось, как обратиться к богу неба. И он услышал меня. Когда я поднял глаза к небу, сразу увидел на сучке большую змею.

Она прямо лезла мне в рот. Я сбил ее и съел сырой. Невкусно, зато сытно. Даже часть оставил про запас.

Они скоро заблудились. Остановились и начали громко спорить. Майор кричал на вождя, а она молчала и качала головой. Они ходили вокруг, возвращались на старое место — я не отставал. Наступила ночь. Опять спали кучкой, положив между собой вождя. И опять часовой долго ходил.

Я немножко уснул. Очнулся, когда было еще темно. Костер затухал. Часовой сидел на камне спиной ко мне и клевал носом. Я обрадовался: наконец-то утихомирился. Быстро подполз к нему. Зажал ему рот левой рукой…

В этот момент поднялся офицер. Поеживаясь, бросил в костер сучьев и вдруг увидел лежавшего в крови часового. Он закричал, открыл стрельбу из револьвера. Вскочили солдаты и тоже стали стрелять в темноту.

До утра эти перепуганные шакалы не спали. Наскоро поев, двинулись дальше. Продолжали плутать, кружиться на одном месте. Бранились, кричали, оглядывались назад. И опять наступила ночь, и опять часовой безостановочно ходил вокруг костра, настороженно глядя в джунгли. Я спокойно спал до утра: пусть поживут лишний денек, мне не жалко.

Следующей ночью все повторилось: я убил еще одного, а оставшиеся до утра бодрствовали. Снова брели по тропе. А ночью я не давал спать обоим — ходил вокруг их ночлега и тревожил кличем смерти. Стоило посмотреть, как они бесились, стреляли в темноту. Так продолжалось еще день и ночь, и еще. В последнюю ночь они уже не стреляли — может быть, кончились патроны. Но я не торопился — дичь была моей.

Утром они с трудом поднялись на ноги. Мешок с едой был теперь у Сатэ. Он шел позади солдата и украдкой жевал. А солдату ничего не давал. Верно старики говорят: на шкуре антилопы нет места двоим. Днем солдат упал на тропу и больше не хотел вставать. Майор толкал его, кричал, бил ногами. Тот стонал, охал, плакал. Потом вдруг вскочил, захохотал и бросился со штыком на майора. Тогда Сатэ выстрелом убил его наповал.

А я стоял за деревом, и мне было жаль солдата. Я бросил громкий клич смерти. Сатэ встал, как вкопанный. Я вышел на тропу и засмеялся ему в лицо. Он завопил диким голосом и бросился в чащу. Может быть, он сошел с ума. Я не погнался за ним: дракон стал ужом. Главное — вождь был свободен. Я был рад: мой командир не зря полагался на своего Джонни.

А теперь опять мы с ним встретились. Видно, Сатэ очень хотел еще раз встретиться с нами, поэтому джунгли и укрыли его от Ялу…»

Сатэ лежал, не шевелясь, под гортанную булькающую речь и хохот воинов. Догадывался: о нем говорят, над ним смеются. Ему казалось, что с него содрали кожу и положили под камнепад грубых, непонятных слов. И бешеная злоба душила его, злоба к этим дикарям, которые сумели перехитрить, поймать в силки, как глупую пичужку, его, офицера штаба Сатэ, бесстрашного разведчика…

Но не все еще потеряно. Он жив, значит, есть и надежда. Он верит в свою звезду. Не может погибнуть так вот позорно и страшно он, истинный японский самурай, слава о котором дошла до самого императора. Ему приходилось бывать и в более сложных переплетах, и он всегда выскальзывал, как угорь.

Так переменчивая военная судьба и бог-начальство свели Сатэ с гарондами во второй раз.

Что и говорить, он не был в восторге от этой встречи. Его не столько страшила сама смерть, сколько бесконечное ожидание ее, страх перед неизвестностью. Снова он в их власти, и опять эта неопределенность. Можно сойти с ума.

А если они узнают, как он сам рубил головы пленникам? Дикий ужас охватил Сатэ. Рубил, ну да, конечно, рубил! После одного боя в живых уцелело с десяток англичан и австралийцев. Солдаты срубили пленникам головы самурайским мечом. Такие забавы Сатэ нередко устраивал для своих подчиненных в воспитательных целях: прививал им жестокость, связывал круговой кровавой порукой. Он и сам любил позабавиться, и ему приберегли одного.

Пленники умирали молча, как подобает солдатам. Последнего, предназначенного для Сатэ, вели на веревках четверо солдат. Это был рослый плечистый африканец. Он шагал медленно, оглядывая синее небо и могучие деревья. Вот его глаза остановились на Сатэ, который подбоченившись ждал свою жертву. И тут на черном лице сверкнула полоска крепких зубов.

— Обезьянка! Ха-ха-ха! Смотрите, обезьянка! — оглушительный хохот заставил вздрогнуть всех.

Сатэ поежился и завопил, размахивая мечом:

— Молчать! Заткнись, идиот!

А африканец продолжал хохотать. Он хохотал даже когда его поставили на колени и сорвали рубаху, оголив шею. Вздрагивали от хохота могучие налитые плечи. Сатэ в бешенстве рубанул по короткой мощной шее и промахнулся, меч скользнул по лопаткам. Сатэ снова ударил, и опять неудачно. Не помня себя, он рубил по плечам, голове, по спине. Пленник давно умолк, а он все рубил. Стоял весь в крови, и в ногах — кровавая каша.

— Сатэ — мясник! Тьфу, чертовщина! — выругался он, опомнившись, и отшвырнул окровавленный меч…

— Вставай! — кто-то пнул его ногой в бок, отрывая Сатэ от воспоминаний. — Топай на своих! Не пойдешь, останешься здесь. Ты не царь, чтобы тащить тебя на носилках.

Сатэ с трудом поднялся. Ему сунули палку, он поплелся, ковыляя. И теперь его поддерживал страх. Он боялся отстать. Все силы собрал для этого, может быть, последнего своего марша.

БЕЗ МИЛОСЕРДИЯ

Еще утро, а воздух уже накалился. Красноватые скалы дышат жаром прямо в бледно-голубое небо с редкими белыми облачками. Только что поднявшееся солнце достает до самых глубин джунглей, выжигая там гниль и тлен. Стоит знойный май, канун монсуна, когда от жары скручиваются в трубки листья, трескается земля и желтеет бамбук, когда дуют сухие ветры, раскачивая деревья, и в джунглях вспыхивают пожары.

Люди, обнаженные до пояса или в набедренных повязках, переходят с места на место, долбят и ковыряют землю дахами, перегораживают ущелье частоколом заостренных на концах бревен. Другие плетут маты, строят легкие хижины из бамбука и пальмовых листьев. Девочки и женщины вывешивают для просушки выстиранное белье или раскладывают его на траве.

Весь лагерь обнесен тусклой колючей проволокой и бамбуковыми острыми колышками. Колышки, торчащие над поверхностью сантиметров на десять-пятнадцать, темны от закаливания на горячем дыму и потому тверды, как железо. Такой шип пронзает даже обутую в ботинок ногу, а кончик шипа обмазал навозом, грязью, ядом.

Алекс карабкается по склону, там где пулеметные гнезда и стрелковые ячейки. Это узкие каменные щели, созданные самой природой и расширенные человеком так, чтобы могли поместиться два-три бойца.

Обойдя щели, Алекс спускается вниз. У бамбуково-пальмовых хижин пожилые мужчины кланяются ему, приглашают зайти. Он вежливо отказывается: не до этого сейчас. Нужно еще осмотреть лагерь, укрепления, побывать в боевых группах.

Алекс разрешил родственникам навещать воинов, те обычно задерживались и оседали. Так вокруг лагеря вырос целый семейный городок. Вдоль горной речушки появились участки земли, разделанные под рис и овощи, были сооружены запруды для вылавливания рыбы.

Для нага страшнее всего быть вдали от семьи, от родной деревни. Даже холостые парни мучились длительной разлукой с родными. Теперь воины почувствовали себя увереннее и спокойней. Чаще раздавались шутки и смех.

Партизанская база расположилась в горловине ущелья, в небольшой рощице. Легкие хижины и палатки прятались среди зарослей бамбука: под могучими кронами тика, тамаринда, баньяна. На вершинах окрестных гор днем и ночью дежурили часовые. В крохотных пещерках, расположенных среди скал, разместились штаб, жилища, склады продовольствия и боеприпасов. Тут же была чистая проточная вода.

Извилистая тропинка уходила вверх по ущелью и дальше через хребет к тайному убежищу Тангкхулоа, где отряду было обеспечено укрытие на крайний случай. Чтобы добраться туда, нужно преодолеть массу препятствий: завалы, рвы, груды валунов и камней, а на отворотах — полуразрушенные стены. Здесь один человек мог сдержать целую вражескую армию.

Внизу ущелье постепенно расширялось и переходило в пологий склон, густо поросший тропическим лесом. А дальше раскинулась плодородная долина, вытянувшаяся языком с севера на юг. Там жили крупные и сильные племена нага: земи, андами, агорс, ао, а за ними на восток — чины. В горах севернее сиеми находились селения ласи, тилое, миенги.

Алекс заглянул в госпиталь, когда Макгрейв делал обход. Коротконогий, подвижный доктор в огромных очках, закрывавших почти половину его личика, шагал в сопровождении своего помощника Гонды и двух девушек в белых халатах. Раненые и больные лежали на нарах, расположенных вдоль стен барака и покрытых бамбуковыми циновками. Даже гулявший по помещению сквозняк не мог развеять тяжелые запахи лекарств и гниющих ран. Оттененные щетиной острые скулы, прозрачные до синевы лица, запавшие печальные глаза. Душно, ох, как душно, а малярийные больные трясутся от холода. Плотный партизан сидит на топчане и раскачивается из стороны в сторону, как маятник, пытаясь унять боль в обрубке руки. Но не слышно стонов и жалоб, хотя Алекс знает: нет обезболивающих средств, и операции здесь делают без наркоза.

— Алиссандро, уважаемый мой командир! — подкатился к Алексу Макгрейв. — Здравствуйте! Я не могу работать в такой обстановке. Ваши солдаты воюют и здесь. Они сбросили с нар японского офицера. Никто не хочет быть его соседом, и я вынужден поместить раненого в своей комнатке. И еще одно: мне придется закрыть госпиталь. Кончаются бинты, вата, йод, спирт, нет лекарств. Нужен хинин. Скоро начнутся дожди, опять половина солдат свалится от малярии. Почему вы больше заботитесь о том, чтобы убивать японцев, а не о том, чтобы возвращать к жизни раненых и больных?

— В последнем я полагаюсь на вас, мой бесценный док, — невесело пошутил Алекс — Больше используйте местных знахарей, лекарей. У них есть чудодейственные средства — на себе испытал.

— Слушайте, командир, дайте мне полсотни ваших молодцов. Уж я добуду лекарства, будьте уверены!

— Не сомневаюсь. Но пока в этом нет нужды. Стив разбирает вчерашние трофеи, что-нибудь найдет и для вас. И еще по секрету: Гаро и Жакунда гуляют по японским тылам. Я поручил им позаботиться о вас. А они, вы знаете, ребята исполнительные.

— Благодарю вас, Алиссандро! Беру свои слова обратно, — весь разулыбался доктор, прижимая руки к груди.

В дальнем углу госпиталя Алекс увидел хрупкую фигурку Джекки. Она сидела в изголовье пожилого андами. Темно-коричневый войн слушал ее и улыбался, показывая изъеденные бетелем зубы. Алекс удивился: у этого андами, вечно, угрюмого, плохо срасталась перебитая нога, он уже разуверился в Макгрейве и не подпускал его к себе. Алекс впервые увидел его улыбающимся. «Джекки умеет делать людей счастливыми, — подумал он. — Это великий дар».

— Она хорошая помощница, — сказал Макгрейв, перехватив его взгляд. — Помогает усмирять самых неукротимых и раздражительных.

Навстречу им шагнул худой, как палка, Питерс. Вместо правой руки — обмотанная тряпкой культя. На испитом лице недобро поблескивают запавшие глаза. Алекс хорошо помнил, как совсем недавно ему простой ножовкой отпиливали раздробленную кисть, и весь лагерь цепенел от звериного воя.

— Как дела? — Алекс дружески пожал безвольную левую руку Питерса.

— Уберите джапа! — скрипнул тот зубами. — Мы не ручаемся за себя…

— Хорошо, дружище. Доктор, переведите Сатэ в пещеру! Как здоровье, как настроение, Пит?

— Э-э, что спрашивать! Гнием, пропадаем. Куда я с такой кочерыжкой? — поднял он свою култышку.

— Кончится война, и я заберу тебя в клинику. Такой протез сделаем, что…

— Бросьте, док! Не притворяйтесь! Вряд ли кто выберется из этой вонючей трясины.

— С таким настроением, конечно, пропадешь здесь, — возмутился Макгрейв.

— С подобным настроением нигде не проживешь, — поддержал доктора Алекс, кладя руку на плечо австралийца. — Мы с тобой хорошо воевали, хорошо и жить будем. Встряхнись, Пит! Ты солдат, и будь им всегда. Потому что солдат это тот, кто никогда не теряет присутствия духа.

— Какой я теперь солдат? Нет, уж я больше не вояка. Все мы здесь, сколько нас есть, — он кивнул головой на нары, где внимательно прислушивались к ним люди, — и женам-то больше не нужны.

Алекс внимательно посмотрел на него.

— Хватит хандрить, ребята! Мы не дадим вам пропасть. В нашей близкой победе есть ваша доля, — Алекс уже обращался теперь ко всему госпиталю. — И вы вернетесь домой, товарищи. Вернетесь с чистой совестью и будете приняты, как герои. Вы же солдаты — орлиное племя!

— Спасибо, Ал, — слабая улыбка раздвинула тонкие губы Питерса. — Хоть это и слабое утешение. Заходи почаще с добрым словом.

— Поправляйтесь скорее! До свидания, братья!

— Это затея Пита выбросить офицера… — говорил Макгрейв, провожая Алекса. — Не приди я вовремя, забили бы его насмерть. Сколько в них ненависти, боже мой!

Подполковник Сатэ спал, а, может быть, только делал вид, что спит. Нос его заострился, под глазами — синева.

Алекс вопросительно посмотрел на доктора.

— Пуля застряла у него в мягкой части бедра, — шепотом пояснил Макгрейв. — Щипцами мне удалось выковырнуть ее. Он мог умереть от потери крови, когда его избили. Пришлось влить ему часть своей — у меня универсальная, первая группа.

— Доктор, ваше милосердие переходит всякие границы. Не надолго вас хватит, если даже врагам будете отдавать свою кровь.

— Это мой долг. Для меня он прежде всего больной, которому я обязан помочь. Ваше дело убивать, мое — возвращать к жизни.

Алекс нахмурился.

— Мы убиваем, чтобы защитить свою жизнь. Разве это не справедливо?

— Выходит, как в хирургии: удаляется неизлечимая токсирующая часть, чтобы дать жить всему организму. Что ж, в этом есть резон.

— Точнее, джапы — это инородное тело, вторгшееся в организм чужого народа, это разбойники, ворвавшиеся в чужой дом. И поступать с ними нужно соответственно. А офицера, дорогой доктор, все же уберите от греха подальше. До свидания!

— Его пока трогать опасно — очень слаб. Пусть полежит у меня денька два-три. Благодарствую, что навестили нас. Прощайте!

Алекс возвращался обратно. Узкая тропинка петляла между обкатанными камнями. От реки веяло прохладой.

Билловцы разместились в двух палатках и под навесами. Из закоптелого черного котла выбивался дразнящий запах вареного мяса, напоминал, что пора завтракать. У костра уже беспокойно галдели мужчины:

— Довольно зевать! Снимай баланду!

— Эй, разуй носище! Не чуешь! Горит каша.

— Раззява, проворонишь!

Кашевар, нескладный долговязый парень, суетился. Он подцепил котел крюком и поставил на землю. Длинный нос его шевелился, а глазки умильно жмурились, совсем как у кота. Он оглядел всех.

— Ну, чего раскричались? Подставляй чеплашки!

Билл уселся в сторонке с Даниэлем и Томом, прозванным «Молчуном», нага дали ему кличку «Кабан». Налил в чашки ром из фляги. Первым опрокинул содержимое в рот. Пригласил Алекса.

— Прошу, кинг!

Он протянул ему сделанную из бамбука ложку, ставя прямо на землю котелок, наполненный клейкой рисовой кашицей с крупными кусками мяса. Еда вкусно попахивала дымом и посуда быстро пустела.

Посуду и некоторые необходимые в обиходе предметы они сделали для себя сами: вилки, ножи, иглы, ножницы — из бамбука, миски и чашки — из кокосовых орехов и бамбука, маты — из пальмовых листьев и бамбуковой щепы.

— Ну, как тебе нравятся жареные ящерицы? — с ухмылкой спросил Билл, облизываясь.

— Но сегодня ящериц нет в меню! — воскликнул с обидой кашевар.

— Заткнись, поварешка! Тебя не спрашивают, — грубо оборвал его Билл. — Значит, сегодня повезло, выпал денек без ящериц. Ну, а эта еда, кинг, нравится вашему царскому брюху? А?

Алекс улыбнулся.

— Даже очень вкусно. Большое спасибо повару! Давно не едал так сытно.

Повар расцвел. Он стал хватать за локти соседей, жестикулировать, пытаясь обратить их внимание на подобную оценку своих заслуг.

— Ты шутишь или издеваешься, — нахмурился Билл — Ведь все несоленое. Уже неделю сидим без соли.

— Тогда делайте так, — Алекс взял из котелка кусок мяса и посыпал его серым пеплом.

Билл передернулся.

— И не противно? Ты, кинг, опустился до дикаря.

— Причем здесь дикари? Нужно просто приспособиться к джунглям, чтобы выжить в них.

Алекс уже привык довольствоваться тем, что давали джунгли. Познал на вкус лесное рагу — рубленые корешки с улитками, салат по-нага — пальмовые цветочные отростки с перцем-чили, лесное пирожное — жирные древесные гусеницы, запеченные в рисовой муке, испробовал жареных змей, ящериц, кузнечиков. Сейчас по его приказу отряд делал запасы копченого вяленого мяса, риса и других продуктов на долгие дни монсуна — сезона дождей. Поэтому лучшая дичь шла в неприкосновенный запас, что вызывало недовольство его «бледнолицых братьев» и, в частности, Билла.

К тому же кончилась соль. Раньше этим дефицитным продуктом в Нагаленде торговали тибетские и китайские купцы. Нацепив на коромысло двухпудовые соляные брусы, они ходили по деревням и отпиливали покупателю требуемый кусок в обмен на звериные шкуры или драгоценные камни. С нашествием японцев торговцы солью исчезли. Пришлось довольствоваться древним заменителем соли — пеплом.

— Забываешь нас, командир, — заговорил взлохмаченный новозеландец Бадди, смачно обсасывая ложку. — Редко подкидываешь такие кусочки. Тебе бы с нами жить.

— С вами страшно, — засмеялся Алекс. — Не похожи вы на рыцарей цивилизации. Как лешие — оборвались, закоптились, заросли щетиной.

— А чего нам прихорашиваться? Мы не на Бродвее, — присоединился к разговору американец Бен.

— Пришли нам парочку девочек для начала, посмотришь, какими красавчиками мы станем, — добавил долговязый Дик, прозванный воинами «Длинноногий шакал».

— С такой жратвы гладким не будешь, — проворчал Билл.

— Тебе-то, Рыжий, грех жаловаться. На курочках да яйцах сидишь, — сказал жилистый узловатый Нэд.

— А ты помолчи, Нэд! Не твоего ума дело.

— Зато у тебя слишком много ума. Думаешь, раз командир, так самый умный. Завел себе ферму и пользуешься нашей простотой. А мы, дураки, плати тебе втридорога за костлявых цыпок и яйца-горошины.

— Ты тоже можешь завести ферму. Кто мешает? Продавай кур и яички. Будут и деньги и жратва.

— Я солдат, а не торгаш. Не собираюсь промышлять золото и у джапа. Это гнусно.

— А ты что, шпионишь, сволочь?

— Просто случайно увидел, как ты обшаривал трупы и выламывал золотые зубы. Ты мародер, — и Нэд шагнул Биллу навстречу. — Ты вор. Ты наживаешься на нашей крови, негодяй!

Билл съежился, затравленно озираясь вокруг. Сбоку, подпирая его плечом, вырос такой же массивный, как он сам, Том Молчун или «Кабан», — командирский собутыльник и фермер:

— Дай-ка я заткну ему хайло, Билл!

— Постой, Том! Я сам вырву этот поганый лживый язык.

— Стойте! — вмешался Алекс. — Прекратите балаган! А тебе, Билл, нельзя командовать людьми, если ты стал торгашом и мародером.

— Не пугай, босс! Ха! Это они захотели меня в командиры, я не напрашивался.

— Чем не угодили, ваше высокотуземное предводительство? — выкатился перед Алексом круглый коротышка, сверкая белым натянутым, как барабан, животом из-под распахнутого мундира. — Аль не по ндраву вашим черно-буро-навозным кретинам? Ась?!

— По пузу ты генерал, а разумом — жаба, — Алекс шлепнул ладонью по животу кривляющегося шута, и тот от неожиданности хлопнулся на толстый зад, широко разинув рот.

— Ха-ха-ха! — захохотали кругом. — Вот так кадонги! Это по-нашему. Молодчина!

— Чего ржете, дурачье? — выскочил вперед рослый новозеландец. — Он же издевается над нами! Ребята, ради чего мы торчим в этой проклятой дыре, жрем всякое дерьмо, рискуем своими шкурами? Чего мы уцепились за этого парня, словно вылупившиеся цыплята за наседку? Надо подаваться к своим, в Индию!

— В Индию! В Индию! — загалдели все хором.

— Баста, ребята! — гаркнул молчавший до сих пор Даниэль. — Что вы раскричались, как базарные торговки? Думаете, вам дадут отсидеться за бабьей юбкой там, в Индии? Как бы не так! Зачислят в часть и погонят в джунгли опять. Я бы советовал дождаться Рэджи. Он наверняка привезет нам что-нибудь интересное.

Алекс оглядел их всех, горланящих, размахивающих руками.

— Вы знаете, как попали сюда и ради чего сражаетесь здесь, — жестко заговорил он. — Я никого не держу. Кто хочет, может уматывать хоть сегодня. Оставшимся буду рад. Мы и здесь принесем пользу. Нага правильно говорят: ударом ноги исподтишка можно и слона убить. Наши партизанские рейды уже причиняют джапам не мало неприятностей. Но дисциплина — прежде всего: командир подчиняется приказу, солдат — команде. Довольно бузить, ребята! Всем нам трудно. Я распоряжусь, чтобы с каждой охоты выделяли вам свежего мяса для котла. А соль Гаро обещал достать.

— О-о! Гаро — парень что надо! Раз обещал, у дьявола из пасти вырвет, — заулыбались вокруг.

Лица разгладились, подобрели.

Алекс попрощался и зашагал обратно. Конечно, и он виноват, что так получается с Биллом. А Билла завтра нужно сменить. Мародерствовал! Какой подлец! И ферму надо прикрыть, раз она торгашей разводит. Такие фермы, пожалуй, следует создать в деревнях и на базе для всего отряда.

У нага такого еще не случалось. Местные воины, оказывается, выше тех, кто презрительно называет их «черномазыми». Взять хотя бы бирманцев из отделения Маунг Джи. Храбрые, исполнительные бойцы. А ведь буддизм, которому они поклоняются, не поощряет храбрость, дисциплину и подчинение — основу успешной борьбы. Закон Будды выступает против войны, войны любой, и из этого закона нет исключений. Поэтому каждый бирманец-буддист, который сражается против японцев, считается грешником. За доблестную смерть в бою ему не обещано награды в будущей жизни. Буддизм не дает права нападать и не помогает верующему защищаться. Бирманцы не сражались за веру, но они знают разницу между добром и злом. Только любовь к свободе толкнула их на эту борьбу.

Алекс особенно гордился воинами нага — главной силой и основой своего отряда. Киенга научила их дисциплине и воинскому мастерству. Достаточно было одного взгляда или движения пальца, как они бросались выполнять приказ. Нага — непревзойденные мастера партизанской войны. Они знают каждый дюйм своей родной земли, а жизнь в джунглях научила их без страха глядеть в глаза опасности.

Но и за ними нужно внимательно наблюдать, чтобы хорошо знать все их печали и заботы. На то он и командир, чтобы видеть насквозь каждого своего солдата.

Алекс побывал в сильно разросшемся хозяйстве Стива. У него была даже взрывчатка, и Алекс уже подумывал о дальнем рейде на железную дорогу. Прошел в роту Нгамбы, отдыхавшую после очередной операции. Воины чистили и смазывали оружие, закаливали на огне концы копий и стрел, штопали и стирали гимнастерки, брюки, чинили обувь, набивали патронами пулеметные магазины.

Потом вместе с Нгамбой Алекс принял беженцев. Это были шесть андами. Дозорные перехватили их поблизости и доставили в лагерь с черной повязкой на глазах. Андами, отдохнув после трудной дороги, рассказывали, как обошлись с ними японцы. Жители деревни приютили небольшую группу джапони, выдававший себя за освободителей всех нага. Скоро в деревню пришли еще солдаты. Их становилось все больше, еды не хватало. Они стали брать рис, дичь, бананы, хватать женщин. Убили двух юношей, вступившихся за своих возлюбленных. Андами жаловались начальнику, но все оставалось по-прежнему. И вот терпение лопнуло, жители покинули селение. Джапони пытались помешать им. Тогда андами пошли на них с дахами и копьями, многие погибли.

Подобные истории стали повторяться все чаще. Японцы, очевидно, считали, что джунгли покорены, пора сбросить маску. Обнажался хищный оскал зверя. Казалось, не только людям, но и горам становится невмоготу. Горы не играли прежними красками. Они помрачнели, насупились, кутаясь в рваные темно-бурые плащи из тумана и дыма.

Мужественная борьба гарондов с захватчиками эхом перекатывалась по Нагаленду. Отчаянные налеты смельчаков, не побоявшихся бросить вызов японцам, прошедшим почти всю Азию, вызывали общее восхищение.

О самом Алексе распространялись легенды. Верили, что он может заговорить пули японцев и превращать их в капли воды, что победить его нельзя, ибо он сын неба и бессмертен; что он излучает невидимый свет, делающий людей счастливыми; что он обладает магической силой излечивать все болезни прикосновением руки или одежды.

Когда эти слухи доходили до Громова, он не мог сдержать улыбки. «Смотри-ка, чуть не в пророки попал! Это я, Александр Громов, воинствующий безбожник! Ничего, Саша, терпи, — успокаивал он сам себя, — нужно так, нужно, понимаешь? — И сам отвечал: — Конечно, понимаю, знаю, что нужно, потому и терплю… А легко разве?»

Вечером из рейда возвратились Гаро и Жакунда. Они коротко доложили о своих успехах: сто пятьдесят уничтоженных солдат, десять взорванных мостов и складов, богатые трофеи, в том числе медикаменты и соль. Самое главное приберегли напоследок: с ними прибыли посланцы от долинных племен андами, земи, агорс.

Послы приступили прямо к делу. Они уполномочены выяснить возможность объединения племен для совместной борьбы против общего врага и просить Алиссандербонга возглавить этот союз. Гаронды должны стать ядром восставших нага.

От имени племени и кадонги выступила вождь Гаудили.

— Сиеми готовы объединиться, готовы дать своих гарондов для освобождения всех нага, — сказала она.

Встречу вождей племен для утверждения соглашения наметили через десять дней в деревне Хванде.

Только перед рассветом послы покинули лагерь. Алекс был так взволнован, что не мог больше уснуть. Присев на пороге пещеры, задумался. События развиваются, как он и предполагал. Все нага объединяются для борьбы с общим врагом. Зреет восстание. Он, Алекс, ждал этого.

Громов вспомнил, как еще мальчишкой приглядывался к простой плетеной корзине, которую отец повсюду возил с собой. Она закрывалась на крохотный замочек, охранявший содержимое от посторонних рук. Как-то раз маленький Санек зашел в угол, отгороженный от остальной части комнаты большим платяным шкафом. Горела настольная лампа, отец писал, наклонившись над столом. Корзина была открыта. Санек заглянул внутрь, и сердце его забилось — как много там было книг.

Он очень любил книги. Рано научился читать, но в библиотеку его не записывали — слишком мал. После долгих просьб сестра записала его на свой абонемент. Первое время он получал по одной книжке и проглатывал ее за один присест. Страшно надоел сестре, заставляя ходить с ним в библиотеку каждый день. Потом ему стали выдавать по две книжки, но и этого было мало. Наконец сестра упросила библиотекаршу менять ему книги самостоятельно. Это был праздник. Он часами сидел в библиотеке, окруженный книгами. Старался прочитать как можно больше. На вечер забирал с собой домой разрешенные две книжки. Жизнь его озарилась удивительным светом романтики. Он с нетерпением ждал нового дня, чтобы встретиться с новыми книгами.

В тот памятный вечер Саня стоял перед отцовской корзиной, полной книг, прижимая кулачок к гулко бьющемуся сердцу. Он посмотрел на отца, целиком ушедшего в работу. Пошарил в корзине и достал толстую книгу в красном переплете. На обложке выделялись крупные черные буквы: «Ленин». Он уже много слышал о Ленине, и ему захотелось узнать, о чем пишет этот великий человек. Наверняка, об очень интересном. Стал переворачивать тонкие листки, вчитывался, но ничего не понимал.

С той поры не раз присаживался он у заветной корзины и перебирал книги в красном переплете. И хотя по-прежнему смысл прочитанного еще плохо укладывался в его голове, он испытывал странное волнение, вчитываясь в гремящие стреляющие слова. Особенно ему нравилось читать ленинские воззвания и письма. Они казались живыми, столько было в них гнева и страсти.

И потом курсантом, он, приходя в увольнение домой, как в детстве, нередко присаживался у отцовской корзины и брал в руки строгий том в твердой красной обложке. Новый мир открывался перед ним, мир захватывающих мыслей, идей, потрясающих, зовущих к прекрасному будущему.

Здесь, вот именно здесь, в джунглях, теперь развертывается освободительное движение, о котором он столько читал в прошлом. Этот народ, как и все люди, хочет жить свободной жизнью, и нужно помочь ему отстоять это право.

Алекс сделает все, чтобы помочь людям завоевать свободу. Ведь рядом с ним столько надежных друзей.

— О чем ты все думаешь, дорогой? — позвал его ласковый голос, и на плечи легли легкие руки. — Я давно стою за твоей спиной, а ты не замечаешь. Тебе пора отдохнуть. Не спал всю ночь. А скоро в новый поход. Теперь ты стал еще нужнее людям. Ты…

— Не надо, родная. Давай лучше помолчим! — Алекс обнял Гаудили.

— Ты забываешь меня, и мне страшно. К тебе все тянутся, и мне кажется, что ты удаляешься от меня. Вот и вчера ушел на весь день один без телохранителей. И опять толкался среди простых людей. Ну, почему ты избегаешь почета, положенного твоему высокому сану? Разве трудно не есть из одного котла с воинами, не спать вместе со всеми на земле, не лезть в самую гущу боя, будто там без тебя не обойдутся?

Он с укором посмотрел на нее.

— Я такой же, как и они. Я сын рабочего, то есть того, кто живет своим трудом.

Гаудили покачала головой.

— Не правда это. Ты сам говорил, что твой отец большой командир. Ты — кадонги, и нельзя тебе смешиваться с теми, у кого низкое происхождение.

— Не говори так, Галюша! — горячо возразил Алекс. — Нет ни низкого, ни высокого происхождения. Все люди рождаются равными, и только условности, придуманные людьми, разделяют их.

Она упрямо тряхнула головой.

— Я дочь вождя и сама вождь. Я должна стоять над ними. Тогда они будут уважать меня.

— Ты тщеславна, Галюша.

— Я тщеславна? — возмутилась Гаудили. — А разве там, в твоей стране, нет вождя?

Алекс внимательно посмотрел на нее.

— На моей родине есть вожди, но обязаны они этим не своему происхождению. Народ их выделил за полезные дела, за их ум и заслуги. И уважают у нас вождей за то, что они хорошо служат народу.

— Значит, по-твоему я не имею права быть вождем? — в ее темных глазах сверкнули огоньки, вся крепкая фигурка напряглась. Гневно вспыхнули щеки. Она опустила ресницы, прерывисто дыша.

Алекс спохватился. «И как только обращаться с этими женщинами, да еще с вождями, — растерянно подумал он. — Ну никакого такта у меня нет».

Он боялся, что Гаудили долго теперь будет сердиться. Но она поднесла палец к губам, улыбнулась и сказала с плохо скрытым коварством:

— Значит, будешь теперь вождем сам? Вот хорошо-то! С меня хватит и одного — быть твоей женой. Тем более, что эта должность меня очень устраивает.

— Ты не так поняла меня. Прости, Галюша!..

— Хотя да, вождь сиеми для тебя уже не подходит. Ты же поднимаешься все выше: племена хотят провозгласить тебя своим королем. Теперь уж ты прости меня! — и она, прижав подбородок к левому плечу, снова улыбнулась.

— Ну и лукава ты, как тигрица! — вскричал Алекс.

— Ты тоже хорош, слон!

И они оба расхохотались.

Гаудили коснулась пальцами его лба.

— Ты, действительно, очень хороший, умный, как тысяча наших старейшин, — посерьезнела она, пристально вглядываясь в него, будто открыв в нем что-то новое. — Только, пожалуйста, не скромничай. Что бы мы делали без тебя? Десять звезд не заменят одной луны. А что было бы со мной, если бы не ты?

— Это уже за тебя любовь говорит, — смущенно улыбнулся Алекс.

— Ну да, любовь! А разве я это скрываю? — Она тряхнула головой. Потом заглянула ему в глаза, — Пойдем отдохнем хоть часок? Пока все спокойно…

— Убили! Мой командир, беда! Убили!

Алекс и Гаудили резко повернулись. К ним спешил Маунг Джи, бледный, растерянный. Губы тряслись. Не похож он был на начальника караула, службу которого сейчас нес.

— Кого убили? — Алекс мягко отстранил жену.

— Там, там, — юноша показывал вверх по ущелью, — у дока!

Алекс кинулся к госпиталю. Он протолкался сквозь кучку взбудораженных людей и остановился на пороге. Посредине убогого кабинетика в луже крови лежал Макгрейв: голова запрокинута, уши обрезаны, судорожно скрюченные пальцы у горла, где торчал скальпель, в широко раскрытых глазах бесконечное изумление.

— Гаро ко мне! Гайлубу с собаками по следу! — отрывисто приказал Алекс, обжигая яростным взглядом Маунг Джи. Юноша опрометью бросился прочь.

Алекс стоял над Макгрейвом, не в силах оторвать от него взгляда.

«За что? — металось в его голове. — За что убили тебя?

Добрый доктор! Ты хотел, чтобы всем было хорошо, ты был неисправимым идеалистом. Для тебя не существовало врагов. Скольким ты спас жизнь! И вот тебя отблагодарили за это». Все ниже склонялась голова Алекса. В глазах окружающих его людей — вопрос. А что он может ответить на него?

Уйти, спрятаться от этих вопрошающих глаз! Туда, к Гаудили! Только она понимает его. У нее, как у матери, всегда найдется единственное верное слово, снимающее тяжесть с души. К чертям все это! Скорее к ней!

Как слепой шагнул Алекс к двери и ткнулся в широкую грудь Гаро. Сдавленный стон, похожий на рыдание, вырвался сквозь его плотно сжатые зубы. Он задрожал, как в приступе лихорадки. Гаро стиснул его плечи, молча похлопывая по спине. Среди больных и раненых слышались тяжелые вздохи, приглушенные всхлипывания. Это плакали мужчины. Те самые мужчины, которые, казалось, привыкли к Смерти, даже перестали замечать ее.

— Это сделал Сатэ, — жестко сказал Гаро. — И мы найдем его.

По всем расчетам Сатэ не мог далеко уйти. Но время шло, а японец будто провалился сквозь землю. Алексу доложили о результатах проверки: из роты Жакунды исчезли два воина тилое, недавно вступившие в отряд. Было ясно: хорошо зная горы, они послужили проводниками офицеру; побег был подстроен заранее, партизанская база выдана врагу.

Из ущелья потянулись группами родственники и семьи воинов. Они шли нагруженные рисом, солью и другими продуктами питания. За ними пойдут воины. Совет командиров решил немедленно эвакуировать лагерь. Главная база переносилась в Хванде, дополнительная — в Мангло.

Вечером похоронили Макгрейва. Он лежал на краю вырытой в склоне горы могилы. Бойцы молча подходили прощаться, клали в ногах желтый цветок падаука. Пламенел кумач, облегавший странную в своей неподвижности фигурку того, кого привыкли видеть в постоянном движении. Тело доктора опустили в могилу под сухой треск залпа-салюта.

С первыми проблесками зари Алекс провожал Нгамбу, рота которого была в авангарде. Туман курился над тропой. Воины словно плыли в молочных рваных волнах. Тяжело ступали мулы.

Алекс шагнул к Нгамбе.

— Смотри в оба! Я пойду следом. Держи связь со мной, как договорились. Счастливого пути! — Он крепко обнял названного брата. — До встречи в Хванде!

Постоял у тропы. По ней только что прошли сотни ног, не оставив и следа на твердом каменистом грунте. Было очень тихо. Даже из-за поворота не доносилось ни звука, хотя там скрылись сто пятьдесят бойцов Нгамбы.

Алекс прошел по сонному лагерю. Между хижинами бродили длинноногие австралийцы и новозеландцы — взвод Билла нес охрану. Узнавая командира, они вытягивались, салютовали карабинами. Многие красовались в новенькой зеленой форме, как новобранцы.

«Стив старается», — отметил про себя Алекс.

Стивенсон Тауэр оказался на редкость находчивым начальником тыла. Он обмерил всех партизан и, мобилизовав местных женщин, перешил из трофейного обмундирования куртки, гимнастерки, рубахи, брюки. Организовал починку быстро изнашивающейся обуви.

Возле пещер шумели. У входа теснились бойцы Билла. Они были так поглощены чем-то, что не заметили подошедшего Алекса.

— Что здесь происходит?

Люди вздрогнули. Посторонились, пряча глаза. С земли поднялась молодая женщина. Гордо подбоченившись, она вызывающе взглянула на Алекса. В правой руке ее сверкнул кривой охотничий нож. У ног женщины лежал связанный японский офицер. Во рту кляп, лицо залито кровью. Поодаль, у камней, скорчилось тело другого японца, вместо глаз — кровавые раны.

Алекс сжал кулаки, едва сдерживаясь. Выхватил из-за пояса парабеллум и выстрелил в воздух. Билловцы попятились, беря карабины наизготовку. Джонни и два телохранителя клацнули затворами. Подбежал запыхавшись Билл с караульными.

— Разоружьте их и под замок! — распорядился Алекс. — Офицера в госпиталь, труп уберите!

— Но, кинг… — начал было Билл.

— Оставить разговоры! Выполняйте! — оборвал его Алекс. Обернулся к женщине. — А вы пойдете со мной!

Гаро уже спешил навстречу в сопровождении десятка воинов. Выслушав рассказ Алекса, он только свел у переносицы мохнатые брови. Они вместе возвратились в хижину Гаро.

— Не толкайся, невежа! — дернула женщина плечом, когда Джонни подтолкнул ее к командирам. Она попыталась снова подбочениться, но, наткнувшись на строгий взгляд Алекса, глубоко вздохнула и опустила руки. Еще плотнее закуталась в желтую шерстяную шаль. Короткая выше колен юбочка из мягкого выделанного тростника не скрывала ее стройных ног, обутых в каучуковые сандалеты. Тонкую талию перетягивал кожаный офицерский ремень, на котором болталась пустая кобура. Из-за пояса торчала полированная черного рога рукоятка охотничьего ножа.

Над ее смуглым лицом возвышалась какая-то странная прическа. Большая прядь вороньим крылом наискось пересекала высокий лоб и закрывала левый глаз, часть щеки и ухо. Густые волосы стягивались на затылке большим узлом. От этого лицо как бы раздваивалось. Та часть, которая пряталась за прядью, была зловеще спокойна. Другая половина лица нежно освещалась трогательным румянцем. Тонкие нервные ноздри подрагивали. А взгляд был так печален, словно это не она только что хладнокровно расправлялась с пленниками.

— Как тебя зовут? — спросил Алекс.

— Мэри.

— Я хочу знать твое настоящее имя, которое дала тебе мать.

— Маэлите.

— Давно ты у нас?

Она показала четыре пальца.

— У кого же в группе находилась все эти дни?

— У оки, американа.

— Ты одна пришла к нам?

— Нет, у меня свой отряд. Нас пять человек.

Алекс с Гаро переглянулись. Оказывается, у них есть еще отряд, да к тому же женский. А они ничего не знают. Вот так дела!

— Кто твой командир?

— Я сама командир. Других — не признаю. У оки мы только жили.

— А как ты попала к нам в отряд?

— Меня схватили ваши и привели сюда. «Золотой дьявол» сразу взял нас, дал еды и постель. Пока нам здесь нравится.

— Так… Да ты садись, Маэлите! А теперь скажи, почему решила сама расправиться с пленными?

— Это злобные шакалы. Я их ненавижу.

— Мы тоже ненавидим захватчиков. Но если держим пленных, значит, они нужны нам. Они принадлежат отряду, а не тебе. Разве ты захватила их в плен?

— Нет, но…

— Вот видишь. А кто тебе дал право пытать их и убивать?

— Это закон мести! За доктора их надо убить столько, сколько у всех нас пальцев на руках и ногах.

— Слушай, Маэлите! Мы не можем мучить беспомощных пленников. Это бесчеловечно.

— Один из них уже бежал от вас! Вы человечно относились к нему, а он зарезал доктора.

— Это наша оплошность — плохо сторожили. Но кто тебя надоумил так пытать пленных?

— Они сами, — резко бросила женщина и откинула со лба тяжелую прядь. На месте левого глаза у нее темнела пустая глазница.

Алекс в замешательстве замолчал. Потом спросил:

— Кто тебе помогал?

— Я не доносчик. Все сделала сама.

— Ну, что будем делать с ней? А? — Алекс повернулся к Гаро. А тот, не скрывая своего восхищения, глядел на женщину. Он смутился, когда услышал вопрос и неопределенно пожал плечами.

— Я арестую тебя, Маэлите. А завтра еще поговорим.

— Кто ты такой, чтобы сажать меня в клетку? — она вскочила, выхватив из-за пояса нож.

— Убери свою ковырялку, женщина! — строго сказал Гаро. — Он наш кадонги. Ты у нас в отряде. Его слово закон для тебя.

— Ваша взяла, — сразу сдалась Маэлите. — Дайте мне проститься с подругами и взять одеяло. Я вернусь, поверьте.

— Иди и приведи своих бойцов. Надо ж знать, кто вступает в отряд.

Не успела Маэлите отойти, как из-за хижины выскочила Мэйо. Она так яростно набросилась на Гаро, что отважный командир опешил от неожиданности.

— Не смей так глядеть на эту женщину!

— На то и глаза, чтобы смотреть. Что же, мне ослепнуть, Мэйо?

— И ослепнешь! Я выцарапаю твои глаза. На кого они смотрят? Разве я не красива?

— Ты очень красива, Мэйо. За тобой много парней ухаживает. Почему бы тебе не выбрать из них…

— Не надо мне их! Только ты мне люб, только…

Мэйо не успела договорить, перед ней выросла Маэлите.

— Бесстыжая девчонка! — едва сдерживаясь, заговорила она. — Ты забыла о женской чести! Забыла о том, что сейчас идет война и нам некогда выяснять отношения. Наш долг — бороться в одних рядах с мужчинами.

Мэйо не нашлась, что ответить. Она съежилась под гневным взглядом Маэлите. Искоса взглянула на Гаро, который уже открыто восхищался этой гордой женщиной, невесть откуда появившейся на ее беду.

Группа Билла объявила забастовку, требуя немедленно освободить Маэлите и дождаться возвращения Рэджи. Алекс срочно созвал совещание. Гаро, Жакунда, Маунг Джи резко осудили забастовщиков, требуя сделать им последнее предупреждение. Даниэль предложил компромиссное решение: первое требование удовлетворить на следующее утро, а по второму — ждать Рэджи еще сутки.

С неспокойной душой принял Алекс решение остаться в ущелье еще сутки. Тяжелые предчувствия томили его. Беда неслышно ходила вокруг лагеря на мягких беззвучных лапах хищника.

В ЗАПАДНЕ

Монсун в этом году пришел раньше обычного. Сначала тучки, словно овцы без пастуха, растерянно бродили по бескрайнему голубому полю над головой. Но с каждым днем их становилось все больше и больше, и опускались они все ниже к земле. Сегодня тучи затянули все небо, скрыли солнце. С юга доносились глухие раскаты грома, как отзвуки далекого военного парада.

Теперь дорог каждый час, каждая минута. Монсун, сезон дождей, не станет ждать, вломится, и тогда ущелье заполнится водой, джунгли раскиснут, тысячи новых препятствий встанут на пути. Могут появиться и японцы, хотя по всем расчетам они должны подойти через четыре-пять дней. Но чем черт не шутит, а Сатэ похож именно на черта.

Алекс опять с тоской взглянул на небо: когда же появится самолет с Рэджи? Из-за него теряют они драгоценное время и ставят отряд под смертельный риск.

Да еще эта забастовка! Билл баламутит там, разводит склоку. Его следовало бы разжаловать в рядовые, не ограничиваться выговором, не соглашаться на голосование, в результате которого большинство группы приняло сторону «Рыжего» и оставило его на посту командира.

Вдалеке сухо щелкнули выстрелы. Неужели началось?

И сразу же загремели барабаны: тревога. В штабе от запыхавшегося гонца Алекс узнал, что боевое охранение сдерживает мелкие группы японцев. Как ни странно, Алекс почувствовал облегчение: кончилось мучительное ожидание неизвестности; все стало предельно ясным — японцы опередили партизан. Однако положение не казалось ему безнадежным. На крайний случай имелся выход в тайное убежище, о существовании которого мало кто знал.

Алекс начал спокойно отдавать приказания: рота Жакунды выходит на первую линию обороны, взвод Маунг Джи с пулеметами занимает укрепленные ячейки на склонах ущелья, рота Гаро и взвод Билла — во втором эшелоне. Биться за каждую траншею, за каждый камень.

Сам он с Гаро и Даниэлем поспешил к переднему краю. Перестрелка усиливалась, гулко перекатываясь в горах. Забили пулеметы. Короткие очереди рвали воздух, умножаясь многократным эхом.

Обошли рвы, вырытые по берегам речушки. Их уже заняли бойцы Жакунды. За выступом скалы открылось поле боя. По пологому склону между кустами и валунами, низко пригибаясь, перебегали юркие фигурки. Они волнами выплескивались из зеленого моря, видневшегося вдали леса. Боевое охранение медленно, редкой цепочкой отходило под прикрытие основных сил и скрывалось в траншее. Передняя линия молчала.

Японцы подходили все ближе. Наконец, остановились, накапливаясь для броска. Узкая речка разрезала боевые порядки наступающих и обороняющихся почти пополам. Вот из-за камня появился человечек. Он взмахнул сабелькой и засеменил вперед. Словно из-под земли выросли солдатики и покатились за ним.

И тут заговорила первая траншея. За клубами порохового дыма некоторое время ничего нельзя было разглядеть. Только когда порыв ветра разорвал дымную завесу, открылась узкая полоса пространства, усеянная телами убитых и раненых.

Отброшенные назад японцы открыли ожесточенный огонь. Передний край вновь окутался дымом. Полыхали частые разрывы — наступающие ввели в действие минометы и гранатометы. Они били минут двадцать, и сразу вслед за ними японцы бросились на штурм. К концу дня им удалось занять первую линию траншей.

После этого японцы сделали длительную передышку. Ночью Гаро совершил несколько дерзких вылазок, но сбить врага с занятых позиций не удалось. Первая половина следующего дня прошла спокойно. Алекс недоумевал: чего они тянут, может, решили держать партизан в осаде?

К вечеру в стане врага началось оживление. Вдали показались темные массы людей, медленно приближавшиеся к ущелью, Алекс внимательно присматривался к ним.

— Эх, черт! Не может быть! Дай-ка большие глаза, — обратили он к Гаро за биноклем.

Да, он не ошибся: японцы везли два орудия, облепив их и проталкивая вперед. За ними шли нагруженные чем-то мулы. Одна группа остановилась. Когда мулов развьючили, появились две трубы тяжелых минометов. Этого больше всего и боялся Алекс. Нага никогда еще не сталкивались с артиллерией. Им не устоять против артиллерийского огня.

Он послал к Жакунде предупредить о появлении грозного оружия, просил его проследить, чтобы бойцы лучше укрылись и не поддавались панике. Направил к Гонде — он теперь возглавил госпиталь — гонца с приказанием немедленно начать эвакуацию больных дальше в тыл и приготовиться к приему большого числа раненых. Ничего другого не оставалось, как отступать в тайное убежище Нагкхулоа. Это был последний шанс на спасение отряда.

Японцы торопились успеть до темноты. За спиной с громким кваканьем стали лопаться тяжелые мины. Загрохотали пушки, они били прямой наводкой. Первые снаряды разорвались на склонах, там, где были оборудованы пулеметные гнезда. А вот наступил их черед. Раздался тоскливый вой, и с оглушительным громом снаряд рванул повыше их КП. Осколки и камни со свистом пронеслись над головой.

Кто-то стянул Алекса на дно траншеи, налег всем телом на него. Алекс оттолкнул воина — это был Джонни. Бледный, он намертво вцепился в его гимнастерку. Вот разорвался новый снаряд, еще ближе, и Джонни снова навалился. Стало трудно дышать. Воздух наполнился пылью, пороховой гарью. Алекс, столкнув с себя Джонни, поднялся на ноги. Ущелье стонало, ухало, дрожало мелкой дрожью, заволакивалось клубами пыли и дыма. Огромные глыбы камней с грохотом обрушивались вниз. Люди глохли, некоторых тошнило от пороховой гари.

Когда же придет ночь? Только она могла положить конец этому аду, дать им передышку и возможность оторваться от врага.

Наконец, стемнело, и бомбардировка прекратилась. У Жакунды было много раненых, к счастью, легко. Они отказались идти в госпиталь, сделали необходимые перевязки на месте.

Алекс созвал совет командиров, объяснил положение. Мнение было общее: уходить. Прикрывать отход вызвались Жакунда и Маунг Джи. Первыми уходили Гаро и Билл. Алекс оставался руководить отходом.

Все вышли на улицу и потонули в непроглядной тьме. Остающиеся прощались с уходящими. Было тихо-тихо. Неожиданно в горах раздались выстрелы. Стрельба на минуту смолкла, потом вспыхнула с новой силой. Она слышалась с той стороны, куда собирался отступать отряд. Не успевшие разойтись командиры стояли тесной кучкой, вслушиваясь в тревожную ночь.

Послали Бахадура выяснить причину перестрелки. Все почему-то предполагали, что очевидно произошла драка в группе Билла.

Неожиданно вспыхнула стрельба на переднем крае, осветительные ракеты заполосовали низкое небо. Жакунда и Маунг Джи простились, заторопились к своим бойцам. Постепенно стрельба затихла.

Снова наступила тревожная тишина. Было очень душно, как перед грозой. Вдали играли сполохи. Даниэль направился в группу Билла, Гаро поспешил к своим. А Алекс зашел к себе. Там находились Гаудили, Маэлите со своими амазонками, телохранители.

— Вот пришли к тебе, требуют задания, — показала Гаудили на Маэлите. — Что там случилось, дорогой? Чем ты так встревожен?

— Ничего серьезного, незначительная стычка, — стараясь говорить весело, откликнулся Алекс. — А насчет задания, так оно у всех одно — уходим в горы. Поэтому давайте-ка заправимся получше, да и в путь. Что там у тебя на ужин? Маэлите, Джонни, ребята, садитесь к огню!

Все сильно проголодались, поэтому вторичного приглашения не потребовалось. Ели много — дорога предстояла трудная и дальняя. Закончив с едой, женщины засобирались, чтобы присоединиться к Гаро. Гаудили подошла к мужу.

— Береги себя, любимый, — прижавшись к нему, шепнула она. — Уходите быстрее! До неба не достанешь, против пушек не устоишь. Я никогда так не боялась за тебя, как сейчас. Храни тебя земля, и небо, и бог Саламандра!

— Не беспокойся, Галюша. Не пропаду. Прощай! — Алекс поцеловал жену, прижал к себе. Почувствовал, как ее рука осторожно засовывает в его карман пакет с едой. Он еще крепче обнял Гаудили и проводил за порог, где ее уже ожидали присланные Гаро воины и пятерка Маэлите. — Прощайте, друзья! Скоро встретимся.

Он еще постоял, вслушиваясь в шаги уходящих.

— Командир, где вы? — позвали из темноты.

— Здесь я, Бахадур. Иди сюда.

— Большая беда, мой командир, — зашептал невидимый в темноте Бахадур, уцепившись за рукав гимнастерки Алекса. — Мы отрезаны, туда, в горы, хода нет. Людей Билла обстреляли, когда они хотели бежать. Там узкая тропа, и у джапов два пулемета. Их невозможно взять. Выход заперт.

— Кто еще знает об этом?

— Многие. Они вернулись обратно и всем рассказывают, как влопались.

— Ах, черт побери! Они же поднимут панику.

— Нет, командир. Паникуют только они сами. У Гаро и у меня все спокойно, солдаты готовы умереть.

— Да разве нам это нужно? Нужно думать, как спастись, чтобы потом бороться. Но как?

— Не знаю, мой командир. Я солдат, прикажи — умру или сделаю.

— Ладно, Бахадур! Билл не сумел прорваться. Но твои гурки — это ж горные орлы. Неужели не возьмем джапа?! Собирай своих, пошли!

Бахадур тихо свистнул, и темнота зашевелилась. Люди угадывались по теплоте дыхания. Алекс зашагал по каменистой тропе, подсвечивая себе фонариком. Узкий луч упал на чьи-то ноги, поднялся вверх.

— Гаро! Тебе уже все известно?

— Да, брат. Этот дьявол устроил нам западню.

— Не все еще потеряно. Теперь попытаемся мы с Бахадуром.

— Не ходи туда, Алиссандро! Доверь мне!

— Это очень важно, и я должен быть там.

— Ну тогда и я с вами. Со мной два десятка отборных воинов.

— Быстро, марш-марш! — скомандовал Алекс, и колонна устремилась вперед. А там над ущельем, куда они шли, уже вспыхивало странное бледное свечение, и от этого становилось не по себе.

— Мы близко, — шепнул Бахадур.

Остановились у огромного валуна. Алекс припоминал место. С шипением взвилась ракета, и при ее мертвенном свете он увидел напротив в скале два черных отверстия. Да так и есть. Здесь ущелье поворачивает, его стены сужаются, становятся почти отвесными и гладкими. У самого поворота находятся две пещеры: одна — на высоте пяти метров, другая — чуть повыше. Вот где они засели. Позиция — лучше не придумаешь.

Ракеты время от времени вырывались из-за поворота, освещая лежащую перед пещерами местность. И там у них были люди.

— Попытаемся, друзья, — проговорил Алекс. — Задача состоит в том, чтобы подкрасться к пещерам и гранатами уничтожить засевших там пулеметчиков. Остальные выдвигаются к повороту и обеспечивают штурмовую группу. Нужно десять добровольцев.

— Разрешите нам, командир, — сказал Бахадур. — Нас десять охотников.

— Хорошо, мой друг, — Алекс крепко обнял своего взводного. — Иди, только помни: нельзя взять — отступай.

Гурки прошелестели мимо. Гаро издал клекочущий звук, и еще два десятка воинов прошуршали по тропе.

— Рики Рам, расставь воинов, бейте по пещерам! Свой пулемет — тоже на пещеры, — тихо приказал Алекс помощнику Бахадура, командовавшему вторым отделением штабного взвода. Сам с ручником нащупал углубление и залег.

Раздалось шипение, зловещее, как у змеи, и очередная ракета осветила узкую теснину. Гурки Бахадура стали видны как на ладони на этой каменистой площадке. Черными комочками застыли воины Гаро у самого поворота. Враг не мог не заметить их. Ракеты пачками полетели к небу. Бешено, захлебываясь злобой, застучали из пещер пулеметы. Группа Алекса открыла ответный огонь.

Гурки упрямо ползли вперед, ужами извиваясь меж камней. Пулеметы уже не доставали их. Они быстро приближались к отвесной стене. Вот один встал на плечи другому, чтобы точнее метнуть гранату в пещеру. Но из-за поворота вдруг полоснула длинная очередь, и пирамида рассыпалась. Пулеметы били не умолкая. Ущелье стонало и ревело. Вот у стены опять встали два человека и попытались подняться к пещере. Но тотчас же стоявший на плечах воин взмахнул рукой и упал. На них посыпались гранаты.

Приполз Гаро с несколькими воинами. Он был вне себя от неудачи, просил новое подкрепление, Алекс придержал его.

Бой замер. Они напрягали слух, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук, но люди Бахадура не подавали признаков жизни. Зашипела ракета, освещая каменистую площадку, и снова все погрузилось в темноту.

— Дайте мне еще попытать счастье! — умолял Гаро Алекса. — Я доберусь до них на этот раз. Клянусь! Я приведу всю свою роту. Разреши!

— И всю роту ты оставишь там. Нет, брат. Тут целым отрядом не пробьешься. Их можно взять только пушкой. Да-а, этот Сатэ действительно дьявол. Мы в западне.

Вдруг тугой порыв ветра пронесся по ущелью. Полыхнула ослепительная молния, озарив на мгновение и серые скалы, и свинцовое небо, и жалкую кучку людей. Грянул оглушительный гром, раскалывая небо надвое, и на землю словно из распоротого бурдюка хлынула вода. Все сразу промокли до нитки.

— Давай, давай! — кричал Гаро в небо. — Топи джапов и пушки! Давай! Лей!

Начинало светать. Ливень продолжал хлестать, щедрый, крупнокапельный, теплый. Люди гуськом двигались обратно, шлепая по лужам и потокам воды, бьющим отовсюду. Алекс, ссутулившись, углубился в свои мысли. Что же делать? Боковых троп из ущелья нет. Оставалось одно: сжаться в пружину и ударить, прорваться.

— Хэйо! Посмотри, Алиссандро! — услышал он ликующий возглас Гаро. — Мы спасены! Хэй!

Алекс взглянул, куда указывал Гаро. Там, где они стояли, ущелье сужалось. Повсюду был раскидан бурелом, поваленные деревья, камни. С берегов к середине речушки, как бы образуя там узкий шлюз, шли насыпи-запруды, сделанные для ловли рыбы. Неподалеку яма наполнялась водой, Алекса осенило:

— Гаро! Братишка! — что есть силы хлопнул он гиганта по плечу. — Да ты просто гений! Вот что нас выручит. Поднимай людей. Ломайте дома, собирайте лес, камни — все на плотину! Строй повыше и надежнее! И быстрее! Ты здесь командуй, а я — к Жакунде!

Японцы тоже не дремали. Они торопились покончить с отрядом как можно скорее. Еще в молочных сумерках бомбардировку начали тяжелые минометы, а когда из серой пелены выплыли смутные силуэты скал, загрохотали пушки.

Жакунда с бойцами затаился за выступом. У него было еще около сотни воинов. На них белели окровавленные повязки. Много ранений причиняли осколки камней, разлетающихся при разрывах снарядов и мин. Алекс объяснил обстановку и посоветовал, на всякий случай, держаться более возвышенных мест.

Замолкли пушки и минометы, раздались радостные крики: враг взял вторую и последнюю линию укреплений. Часть жакундинцев начала переход на другой рубеж, остальные вместе с Алексом рассыпались по склону. Везде журчали бесчисленные ручейки, в углублениях булькала вода. Продрогшие воины скользили и падали, занимая позиции.

Тяжелая мина разорвалась наверху, потом еще одна. Камни и осколки с визгом пробуравили зыбкую пелену дождя. Алекс охнул. Все закачалось у него перед глазами.

Было необычно тихо, когда он очнулся. Только голова гудела. Потрогал — бинты. Глазам больно смотреть, сплошь серо. Но это же дождь. Донеслись крики: «банзай, банзай». Он сел. К нему придвинулся улыбающийся воин.

— Жив, жив, кадонги!

— Где Джонни?

— Побежал за колдуном.

«Банзай» все громче. Алекс мотнул головой, пытаясь сбросить тяжесть. Поднялся и пошел, пошатываясь, на крики. Выглянул из-за выступа. Воины медленно, перебежками, отступали. Жакунды не было видно. Алекс зашагал им навстречу. У самых ног пули вздыбили фонтанчики грязи. Кто-то толкнул его, и он тяжело плюхнулся в воронку с острыми зазубренными краями. Жакунда, весь в глине, спросил его с укоризной:

— Зачем ты здесь, кадонги?

— Так надо. Как дела?

— Людей мало. Долго не продержимся. Вон, опять пошли в атаку. Что ж он молчит, дьявол?!

Жакунда вскочил и прыжками кинулся вверх по склону к груде камней. Через минуту оттуда забил пулемет. На противоположной стороне ожили еще два ручника. Юркие фигурки, сновавшие по дну ущелья, начали спотыкаться и неловко валиться. Потом залегли, попятились, отползая.

Показался Жакунда. Он выпрямился во весь рост. Помахал приветливо. Изогнулся, примеряясь сделать прыжок. И вдруг дернулся, застыл, поводя головой, и грохнулся оземь. Покатился по склону.

— Ох! — стоном отозвалось ущелье.

Алекс бросился к Жакунде. С помощью подоспевших воинов перетащил его отяжелевшее тело за большой валун. Разорвал пакет с бинтом. Осторожно приподнял голову командира, чтобы перевязать рану. Жакунда слабо застонал, открыл невидящие глаза. Алая полоска обозначилась от виска до уголка рта.

— Горькая у меня кровь, — отчетливо произнес он и обмяк.

Командир третьей роты был мертв.

А ущелье все грохочет, стонет, содрогается. Потом затихает. Сейчас джапы пойдут в атаку. Алекс поднял ручной пулемет. Огляделся. Десятка три изможденных, черных от грязи и пороховой гари воинов присели на корточки полукругом. Молчали, опустив головы. «А ведь держатся!» — удивленно подумал Алекс.

А это кто? К ним приближалась кучка забрызганных грязью людей. Впереди, чудом держась на осклизлом склоне, шагала долговязая худая фигура. Вместо правой руки — култышка.

— Пит! Нэд! Друзья! Как это вы? — Алекс растерялся от неожиданности.

Их было шесть — австралийцы, новозеландцы, американец и англичанин.

— Там и без нас хватает народу, — сказал Нэд, махнув рукой назад.

— Наше место здесь, — решительно произнес однорукий Питерс. Его словно подменили. Он весь светился и дрожал от возбуждения. В левой руке зажат револьвер, через плечо — сумка с ручными гранатами.

— Мы рады вам, братья, — взволнованно заговорил Алекс. — Вот, погиб Жакунда. Скажем ему последнее прощай! Он умер, как герой. — Алекс помолчал, потом сказал сурово и твердо. — Это наш последний рубеж. Отступать некуда. Салют Жакунде, герою гарондов! Только цельте не в небо, а в джапов! Вот так. Получайте! Пли!

Воины разом выпрямились. И так, стоя, не прячась, начали стрелять по бегущим внизу фигуркам. Алекс, выпустив весь магазин из ручного пулемета, скомандовал:

— По укрытиям! Держитесь! Мы им еще покажем!

Группа Питерса залегла за грядой камней и валунов, отбиваясь гранатами и булыжниками.

— Сюда! Назад! — кричал им Алекс. Собрав с десяток воинов, попытался пробиться к ним. Но было уже поздно. Последний, кого Алекс видел, был Питерс. Он забрался на валун, стреляя из револьвера. Потом бросился вниз на штыки обступивших его солдат.

Алекс беспомощно оглянулся.

Что же там с запрудой? Не детская ли это игра?

А люди на плотине не жалели сил, хорошо сознавая, как важно сейчас выиграть время. Ломали пальцы, срывали ногти. Больше всего хлопот доставляла центральная часть плотины, где часто прорывалась вода. Гаро первым заметил, что Маэлите попыталась телом закрыть крупную брешь, грозившую подмыть все сооружение. Он бросился на помощь. Подскочила Мэйо с вдвое сложенным бамбуковым матом. Гаро вывернул громадный камень, завалил мат, удерживаемый женщинами на проломе.

— Молодцы, — похвалил Гаро их. — Выручили.

— Она больше не выдержит, надо заканчивать, — показала Маэлите.

Гаро оглядел плотину. Тонкая стена запруды чудом сдерживала массу воды. Под мощным напором она прогнулась, кряхтела, как живая.

— Ты права. Всем наверх! — приказал громко он.

Гаро остановился над самой плотиной. Связал ремнем несколько ручных гранат, поднял руку и резко опустил вниз: «Ложись!»

Внизу оглушительно рвануло. Затрещало. Посыпались щепки, мусор, камни. Краем глаза Гаро увидел, как сооруженная их руками запруда подпрыгнула, зашаталась, и на землю с угрожающим грохотом рухнула огромная масса воды. Взметнулись ввысь брызги, обдав дождем лежащих на склонах людей.

Освобожденные потоки воды со страшным ревом ринулись вниз, сокрушая все на своем пути. Огромные камни катились словно горошины. Пулей неслись коряги. Толстые бревна ломались, как спички. А люди безмолвно смотрели на разбушевавшуюся стихию.

Слабенькая речушка превратилась в бурный поток. Нужно было скорее выбираться из этой мышеловки. Повсюду валялись трупы. На камнях, на идущей по берегу тропинке, в расщелинах, в воде. Особенно много трупов река разбросала по выходе из ущелья. Здесь же торчали и две перевернутые набок пушки.

Они долго добирались до Хванде. Мулов у них не осталось, еды тоже. Раненых несли на себе. Алекс нашел Маунг Джи полузасыпанным в разрушенной пулеметной щели и передал Гонде.

А дождь между тем все лил. Люди еле брели под его хлесткими струями. Алекс послал Гаро вперед за подмогой.

Когда Нгамба встретил их, то пришел в ужас: люди не могли дальше идти и лежали в лужах воды, в противной холодной тине, под открытым небом.

Устроили навесы, разожгли костры, покормили товарищей горячей пищей. Тяжелобольным помогли переодеться в сухое. Получив первую помощь, отряд добрался до Хванде.

Алекса трепала лихорадка. Последний приступ был особенно жестоким, но и тогда его сверлила одна мысль: через день для оформления союза племен прибудут вожди андами, земи, агорс. А у него половина воинов не может подняться. Тяжело с вооружением, продовольствием, медикаментами. Особенно с медикаментами. Хинин стал важнее риса и винтовок. Нельзя воевать без хинина в этом малярийном краю. Болезни, особенно в сезон дождей, косили воинов страшнее японских пулеметов.

— Как дела, старина? — раздался веселый голос, и над Алексом склонилось улыбающееся бородатое лицо Рэджи.

— Ты? Каким образом? Когда? — Алекс приподнялся и порывисто схватил обеими руками руку Рэджи. — Жив, курилка! Ну, теперь заживем!

Радость Алекса была такой бурной, что Рэджи даже смутился.

— Ха-ха! А тебя ничего не берет.

— Ну, рассказывай, — заторопился Алекс. — Рассказывай все по порядку.

— Значит, так, — посерьезнел Рэджи. — Нас сбросили перед началом монсуна. Японцы уже наседали на вас. Четверо наших тоже попали к ним в лапы. А нам удалось набрести на ваших лазутчиков. Теперь заживем: с нами рация. Ты рад?

— Очень. Но как мы тебя ждали! И вот что осталось от нас…

— Ничего. Все будет о’кей! Я быстро поставлю тебя на ноги. У меня еще сохранилось немного хинина, прихваченного из Калькутты. Ох, совсем забыл, извини! Представляю тебе нашего помощника и советника.

— Тимольд Бичер, майор королевских войск, — сухо представился плотный среднего роста офицер с пышными усами на загорелом одутловатом лице.

Он был в новеньком английском френче с большими накладными карманами, узких галифе и высоко шнурованных ботинках на толстой каучуковой подошве.

— Это опытный офицер английских коммандос, — пояснил Рэджи, — Он уже воевал в джунглях в составе диверсионных отрядов «чиндитов» Уингейта. У него большой опыт, и, конечно, он поможет нашим командирам.

Алекс протянул руку англичанину.

— Очень рад!

Он совсем не был так рад, как изображал это. От дружеской помощи не отказываются, но назначение английского офицера к нему в отряд его не осчастливило. Было ясно — ему прислали опекуна.

«Поживем, увидим, — решил он про себя. — Мы — не поросята, он — не серый волк».

Главное Рэджи приберег на конец. Алексу предлагалось прибыть в Калькутту и там лично договориться с союзным командованием о координации действий.

Предложение было неожиданным. Алекс не мог его принять, не посоветовавшись предварительно с командирами.

Желтый, оглохший от усиленных доз хинина, сидел Алекс в окружении своих командиров и старейшин сиеми в доме старосты Хванде. По правую руку от него находилась Гаудили, по левую — Гаро. Вожди андами, земи, агорс входили один за другим в сопровождении небольшой свиты, почтительно кланялись и рассаживались на звериные шкуры по другую сторону пылающего очага.

Алекс передал по кругу коробочку с бетелем. Пожевали молча, соблюдая ритуал.

Вожди говорили по-одному, медленно, с достоинством, тщательно взвешивая слова. Они сообщили высокому собранию, что их люди готовы объединиться в общий боевой союз для борьбы с японцами. Во главе союза вожди хотят видеть Великого Предводителя Алиссандербонга. К этому союзу могут присоединиться и другие племена с одобрением всех членов. Союз будет готовить общее восстание нага.

Вечером в битком набитом морунге состоялась торжественная церемония. Чадили смоляные факелы, горел костер. Вожди племен и Алекс окружили вместительную чашу из начищенной меди. Каждый протянул к чаше левую руку. Сверкнули стальные клинки, и жрецы сделали неглубокие надрезы. Кровь струйками потекла в сосуд. Минут через пять они искусно наложили повязки, останавливающие кровотечение.

Вперед вышел старший жрец сиеми, державший огромного рыжего петуха. Он одним взмахом отсек ему голову и бросил на землю. Петух беспомощно забился на плотно утрамбованном полу, разбрызгивая хлещущую из шеи кровь.

Жрец внимательно следил за кровавыми узорами, оставляемыми птицей. Когда та затихла, он воздел руки вверх и провозгласил, что бог Саламандра одобряет этот союз и все решения собрания. Выдернув из крыльев петуха перья, он обмакнул их в медную чашу и помазал кровью вождям губы, лоб, щеки. Последним этой процедуре подвергся Алекс. Затем вожди произнесли на улице клятву перед богами неба и земли.

Вернувшись, они уселись перед костром на небольшом возвышении. Из котла вынули уже сваренного петуха, разделили его ровно на шесть частей и положили на блюдо, полное пахучего разварного риса. Жрец взял часть птицы и щепоть риса и бросил их в темный угол, ублаготворяя духов. После этого, начиная с Алекса, он обнес всех, и каждый взял свою долю.

Алекса дернули за рукав. Он обернулся — Гаро.

— Брат, разреши! — шепнул тот, заглядывая ему в лицо.

— Пожалуйста, все что хочешь! — ответил также шепотом Алекс, не зная еще, что задумал его первый помощник. Он был доволен. Начало положено, великое начало.

Гаро поднялся, огромный, торжественный. Лицо его посуровело, заострилось. Темные глаза смотрели сосредоточенно. Он гордо закинул голову и начал:

На славу бойцу, Врагу на беду Взрывается ночь кличем смерти. Враг не пройдет! Свобода зовет! Стеною встают нага вместе.

Люди в морунге начали раскачиваться под, припев, звучавший все грознее и громче: Хэй, хэйо, хэй! Хэйо-о-о-о!

Гаро раскинул руки. Он походил на орла с распростертыми крыльями. Взмахнув полами черного пледа, он запел еще громче. И песне стало тесно в морунге, она вырвалась за прокопченные стены, туда, на вольные просторы джунглей Нагаленда:

Пламя, гори Победой зари. Родины нага слава гремит. Солнце, взойди! Ночь, отступи! Жизни нага не кончатся дни. Хэйо, хэй, хэй, хэйо-о-о!

Толпа уже гудела грозно и воинственно, дружно раскачиваясь. Заколебались языки пламени. Заметались тени по стенам, стропилам. На середину выскочили воины в боевом наряде. Они высоко подпрыгивали, колотя копьями о щиты.

Танцы продолжались всю ночь. Алекс не стал ждать, когда закончится пир — он очень устал. Они с Гаудили вернулись в дом старосты, где их временно поселили.

— Ты помнишь такую же ночь, дорогой? — ласково спросила Гаудили, прижимаясь к мужу.

— Да, родная. Я все помню.

— В ту ночь ты решил, что останешься здесь, с нами. Ты до сих пор этого хочешь?

Повисла напряженная тишина.

Алекс долго молчал. Потом сказал тихо:

— Я хочу на родину. Ведь человек без родины, как поваленный бурей тик: гниет и чахнет.

— Но ты носишь ее в сердце. Разве этого не достаточно?

— Видно не достаточно, — вздохнул Алекс. — Такой уж я уродился. Хочу стоять на земле отцов ногами, видеть ее глазами, щупать руками. И драться за нее. Ведь ей так же тяжело, как твоей родине. А я бью не ее врагов…

— Неправда! Ты же сам говорил, что джапони напали на землю твоих предков. Значит, они и твои враги. Ты бьешь их здесь, значит, помогаешь и нам, и своей родине. Разве не так?

— Дорогая, ты мудра, как совет старейшин. И все же мне очень хочется на землю отцов.

— А как же я?

Алекс внимательно посмотрел на нее.

— Поехали на мою родину вместе?

— Ты возьмешь меня с собой? — встрепенулась Гаудили, прижалась к нему еще теснее. — Правда, возьмешь? Как я рада! Любимый мой! Знаешь, я должна сказать тебе… У нас будет сын!

— Что? — подскочил Алекс. — Неужели?! А почему ты думаешь, что сын?

Она нежно улыбнулась.

— Потому что очень хочу, чтобы это был именно сын. Тебе нужен помощник.

ДРУЗЬЯ ИЛИ ВРАГИ?

Лето 1943 года в Калькутте выдалось на редкость жарким и душным. Если от тропического ливня можно было укрыться дома, то стрелы раскаленного солнца, казалось, пронизывали все насквозь. Тень не спасала — нагретый, плотный воздух был недвижим. Пот обжигал лицо.

Подогреваемое невыносимой жарой, нарастало ощущение больших перемен. Алекс почувствовал это уже в день своего приезда. У городского вокзала он увидел демонстрацию трудящихся. Встретивший их майор Кирк поспешил увезти всю группу закоулками в гостиницу. Оставив Алекса там, он просил не выходить пока в город. Кирк приезжал каждое утро, извинялся и просил ждать. Газет не было. Из разговора с администратором отеля Алекс узнал, что огромный калькуттский порт бездействует — бастуют докеры. Их поддерживают другие рабочие. За чашкой кофе этот интеллигентный индус доверительно сообщил Алексу, как сильно обеспокоены «хозяева» Индии состоянием своего тыла. Англичане оказались между двух огней, и самым страшным для них было пламя народного гнева. Они держали наготове огромную «пожарную команду», насчитывающую сотни тысяч солдат и полицейских.

На четвертый день Кирк приехал веселый: кончилось их затворничество, вся группа приглашена на бал к генерал-губернатору. Алекса он увел на склад подобрать костюм. По дороге обычно немногословный английский майор разговорился: бал устраивается по случаю окончания забастовки в порту.

В тот вечер у губернатора Алекса наконец представили тем, кто вызвал его в Калькутту: английскому полковнику Хэтчинсону и американскому подполковнику Роберту Морроу, возглавлявшим отдел специальных акций.

Никогда еще красивый губернаторский дворец не видел таких необычных гостей с крепкими скулами и пронзительными черными глазами. Не трудно было понять этих вылощенных леди и джентльменов, забывших всю свою чопорность и правила этикета. Они с неподдельным любопытством разглядывали рослых воинов, одевших на бал полный боевой наряд. Особенно занимали их шлемы воинов, украшенные кабаньими клыками, орлиными перьями и лисьими хвостами, замысловатая татуировка на коричневых лицах. Холеные руки, пальцы в перстнях так и тянулись дотронуться до больших медных колец в ушах и бус део-мони на груди, но отпугивали гренадерские фигуры, перепоясанные патронташами, и сверкающие дахи за поясом.

Самое большое любопытство возбуждал Алекс. Кто он? Почему эти свирепые дикари так послушны ему? Но приблизиться к Алексу невозможно — от него ни на шаг не отходит закутанный в черный плед Джонни. Он так посверкивает глазами на особо любопытных, что те невольно пятятся.

Дым костров, терпкий запах джунглей и вольный ветер гор ворвались во дворец и заставили многих поежиться. Может быть, поэтому толпа выхоленной знати так быстро рассыпалась, и гаронды остались одни на сверкающем паркете. Алекс понял: спектакль окончен, пора убираться. Воины с облегчением покинули неприютный дом, населенный холодными непонятными существами с бледной нездоровой кожей, напоминавшей им термитов, боящихся света и предпочитающих мрак.

На Алекса хотели произвести впечатление. Его возили в шумный калькуттский порт, где с океанских кораблей разгружали танки, бульдозеры, орудия, автомашины и бесчисленное количество ящиков с оружием, боеприпасами, продовольствием, медикаментами. Его водили по краснокирпичным казармам английской дивизии, где рослые упитанные солдаты четко маршировали по булыжнику плаца, стремительно ходили в штыковую атаку, ловко орудовали штыком, прикладом и кинжалом, метко стреляли по мишеням, далеко бросали гранаты.

Его познакомили с полковником Мериллом и группой его «матадоров». «Матадоры», прибывшие из Соединенных Штатов, насчитывали три тысячи человек. Их набрали в юго-западной части Тихого океана и островов Карибского моря. Эта часть была известна под названием «Галахад», Вместе с новой группой Уингейта из пяти бригад они обучались в ста пятидесяти милях от Бомбея ведению партизанской войны в джунглях.

Полковник Фрэнк Мерилл получил недавно назначение командовать полком американских пехотинцев. Его «разбойники», здоровенные мордастые парни, шумные, наглые, с громким восторгом осматривали воинов Алекса, щупали их мускулы, хлопали по спине и плечам, пробовали силу рук.

Фрэнк Мерилл рассказал Алексу, как во время маневров его «разбойники», или «матадоры», как они еще себя называли, захватили в плен штаб одной из бригад Уингейта и уговорили многих солдат сдаться в плен на том основании, что их, «матадоров», лучше кормят.

Потом Громова принял подполковник Морроу. Он был приветлив и предупредителен. Усадил гостя в низкое тиковое кресло против себя, предложил виски. Закурили. Серыми острыми глазками разведчик впился в Громова. Алекс спокойно выдержал этот изучающий взгляд.

— Я советский офицер, — первым прервал он молчание. — Мое место там, где наш народ громит фашистского зверя…

Морроу ничем не выдал своего удивления, он умел владеть собой. Но для подстраховки поморщился и бросил небрежно первое, что пришло на язык:

— Джунгли не отучили вас заниматься пропагандой.

Алекс сделал вид, что не расслышал реплики.

— Обращаюсь к вам, как к союзникам, помочь мне вернуться на родину.

— Вы хорошо сделали, что обратились ко мне, — сказал Морроу, наклоняясь вперед и одобрительно похлопывая Алекса по плечу. — А то ведь этот старый осел Хэтчинсон вообразил, будто вы, извините, — англо-туземный гибрид, которых бритты немало развели здесь.

Морроу привстал, давая понять, что аудиенция окончена, «Будь ты хоть сам дьявол, лишь бы помог нам осесть в джунглях, а потом… Потом мы уже позаботимся о тебе, парень. Будь уверен». Но сказал совсем другое.

— Можете быть спокойны. Дезертиром вас не сочтут… Ваше командование будет знать о вас…

Алекс вернулся в гостиницу и, как обычно, попросил коридорного принести все сегодняшние газеты и журналы на английском языке. Чтение прессы стало для него самым радостным событием во время пребывания в Калькутте. Это были дорогие мгновения общения с родиной. Ведь ее заботы, ее дела и здесь составляли смысл жизни Алекса.

Снова появился коридорный.

— Газеты и журналы, сэр! Что еще изволите, сэр?

— Благодарю. Больше ничего не нужно.

Алекс с нетерпением зашелестел газетами. Целый день он не слыхал ничего о родине! Первые полосы были заполнены сообщениями с разных фронтов мировой войны. На советско-германском фронте фашисты начали свое летнее наступление. Под Курском развернулось гигантское сражение. Комментаторы расходились во мнениях об исходе этой битвы. Тревога охватила Алекса. Не может быть, чтобы немцы победили под Курском. Нет! Дали же им по зубам на Волге. И теперь дадут, еще крепче.

Он вдруг почувствовал нестерпимую тоску по родине. Вскочил, возбужденно заходил по комнате. Нет, так дальше нельзя! Скоро снова джунгли, бессонные ночи, кровавые схватки. Надо послать весточку домой. Как обрадуются отец с матерью! А военная цензура? Пропустит! Союзники они или кто, в конце концов?!

Не раздумывая больше, Алекс вырвал из блокнота листок. Торопливо написал: «Мама, отец! Дорогие мои! Жив я и здоров! Ждите с победой! Скоро вернусь. Ваш Санек». Всего несколько слов. Дрожащей рукой вывел на конверте: «СССР, Ташкент». Здравствуй, Родина!

Потом торопливо, словно боясь передумать, сбежал вниз по лестнице и сунул письмо в щель почтовой тумбы на углу улицы. Медленно вернулся в отель. На душе стало легко, будто он поговорил с родителями, пожал руку далекой родине. А немного погодя зародилось неясное тревожное предчувствие.

На другой день Алекса вызвал полковник Хэтчинсон. Утром за ним прикатил майор Кирк, как всегда холодно любезный и подтянутый. Офицер выскочил из машины, отдал честь. Он поморщился, когда вслед за Алексом в джип пролез Джонни, кутавшийся в неизменный черный плед, но промолчал. За рулем сидел круглолицый бородатый сикх. Кончик его бороды был упрятан под чалму.

— Доброе утро, Алиссандер! Как поживаете? — приветливо поздоровался шофер.

— Доброе утро, Сингх! Благодарю, все хорошо! Как у вас дела? Как жена, дети?

Сингх не успел ответить. Улыбка сползла с его широкого лица — в джип просунулся Кирк и грузно опустился на сиденье.

Индийские сикхи известны как прекрасные воины. Их насчитывается более шести миллионов. Сикхи — это воинственная секта, своеобразный мост между индуизмом и мусульманством, Как индуисты они кремируют умерших и не едят мяса. Как мусульмане они поклоняются одному богу и не признают кастовых барьеров. Ортодоксальный сикх никогда не бреется, потому что отращивание бороды и волос на голове — признак силы и мужского достоинства. Он закручивает волосы на затылке и покрывает их тюрбаном обычно белого цвета. Самое распространенное имя среди сикхов — Сингх, то есть человек с львиным сердцем. Это вроде титула, показывающего принадлежность носителя его к братству сикхов.

Машина быстро мчалась по оживленным улицам Калькутты, разбрызгивая лужи. Иногда джипу приходилось преодолевать целые озера, и вода чуть не захлестывала его. Шофер лишь следил в основном за тем, чтобы не задеть священную корову.

В Калькутте коровы невозмутимо разгуливают по центральным улицам. Они не обращают никакого внимания на снующий транспорт, презрительно пережевывая свою бесконечную жвачку. И, действительно, их никто не трогает. Грузовик скорее заденет человека, чем корову. Поэтому то и дело раздается скрежет тормозов — это корова спокойно переходит улицу. Нигде, пожалуй, нет такого скопления коров, как в Индии — одна корова на каждых два жителя. Индуисты чтут корову за то, что она дает молоко детям, удобрение полям, а ее мужское потомство пашет землю.

Наконец, джип вырвался на зеленую чистую аллею. По сторонам ее тянутся живые изгороди из аккуратно подстриженного бамбука. За ними газоны ядовито-зеленой кудрявой травы, яркие цветочные клумбы, веерообразные пальмы, пышнокронные деревья манго, смоковницы, магнолии, кустарники с разноцветными листьями. В глубине дворов — громоздкие замшелые дома с колоннами и изящные виллы.

Джип резко затормозил перед низкими решетчатыми воротами. На черном столбе блестели золотом большие начищенные буквы «IN» — въезд, а метров через двадцать у таких же ворот сверкали — «OUT» — выезд. Ворота отворились. Машина прошуршала по дорожке, посыпанной битым красным кирпичом, и остановилась под покоящейся на белых колоннах лоджии. Могучий бородатый сикх с бесстрастным лицом распахнул массивную дверь в просторный холл и, держа перед собой сложенные ладонями вместе руки, почтительно склонился. Появился высокий щеголеватый офицер. Небрежно козырнув, он провел их к другой огромной двери, у которой стоял тоже бородатый гигант-сикх, и процедил:

— Прошу, сэр!

Алекс, а за ним Джонни, вошли в просторную комнату, утонувшую в полумраке. Из-за массивного стола, стоявшего в дальнем конце, поднялся Хэтчинсон и пошел навстречу. Обменявшись рукопожатием и обычными в таких случаях любезностями, полковник жестом попросил Алекса пройти к задней стене.

— Хэллоу, сэр! Нехорошо не замечать друзей! Как поживаете, старина? — услышал Алекс знакомый голос.

Алекс повернулся направо. От полузатемненного гардинами окна шагнула коренастая фигура подполковника Морроу. Вынув изо рта дымящуюся трубку, он крепко пожал руку Громова. Потом похлопал по плечу и посоветовал держаться, как дома.

Полковник Хэтчинсон отдернул голубоватую портьеру на стене и одновременно щелкнул выключателем. Свет залил большую подробную карту Индо-бирмано-китайского театра военных действий. Линия фронта проходила, примерно, по индо-бирманской границе. Главное направление прикрывала четырнадцатая армия под командованием английского генерала Слима, входившая в одиннадцатую армейскую группу Джиффарда. Фронт стабилизировался. У японцев пока еще не хватало сил для решающего броска на последний азиатский оплот британской империи. В японском тылу англо-американское командование наметило создать несколько опорных баз для действий диверсионных групп. Партизанскому отряду нага полезно связаться с одной из этих баз.

Алекс внимательно следил за указкой полковника Хатчинсона, блуждающей по карте, вслушивался в бесстрастные четкие слова. Для него было все ясно. Пожалуй, даже более ясно, чем того хотело союзное командование.

В брошенных вскользь словах полковника он находил подтверждение уже слышанным разговорам, вычитанным сообщениям из газет, подчищенным военной цензурой. Больше половины четырехсоттысячной армии было обращено против внутреннего фронта, где упорно росло народное движение против колонизаторов. Перед японцами редкой цепочкой выстроилось несколько слабых не полностью укомплектованных дивизий. Они не представляли серьезной преграды для агрессоров. Индия была открыта для вторжения.

Алекс, правда, не знал, что Индо-бирмано-китайский театр военных действий еще окончательно не оформился. Лишь спустя месяц было создано командование театра во главе с адмиралом Луи Маунтбеттеном. Это был честолюбивый молодой человек, двоюродный брат короля Георга, любимец премьера Черчилля. До своего нового назначения он руководил комбинированными операциями в Англии. Заместителем к нему назначили генерал-лейтенанта армии США Стилуэлла, которого за беспокойный нрав и упорство в отстаивании своих планов штабники прозвали «старым козлом».

Потом слово было предоставлено Алексу. Он коротко рассказал о своем отряде. Заметил, что действия отряда могли бы быть более успешными, если бы союзники обеспечили хорошую помощь, особенно вооружением, медикаментами, продовольствием.

— У меня пятьсот воинов. Какие они, можете судить по прибывшей со мной группе, — закончил Алекс. — С началом восстания нага дадут пять тысяч бойцов. А в будущем году это число удвоится и утроится.

— Восстание? — поморщился Хэтчинсон. — Какое еще восстание? Бунт, очевидно. Против кого? Объясните!

— Разумеется, против захватчиков. Нага хотят жить свободными. Я считаю это стремление глубоко справедливым и законным.

— Простите, сэр, — вмешался Роберт Морроу, обращаясь к Алексу с простецкой улыбкой на лице. — Скажите откровенно, Алиссандербонг — так кажется величают вас ваши молодцы. Ну вот мы поможем вам выгнать японцев. Бирма и область нага как часть ее территории будет возвращена прежнему хозяину — Великобритании. Как тогда будут смотреть на англичан ваши нага и вы? Как на освободителей или как на угнетателей.

— Видите ли, — начал Алекс после некоторой паузы. — Нага, конечно, будут встречать союзников, как своих освободителей. Если союзники не вздумают остаться на их земле…

— Браво, браво! — хлопнул в ладоши оживившийся Морроу. — Из вас получится неплохой дипломат. Что вы на это скажете, полковник?

Хэтчинсон вяло махнул рукой. Потом, пронизывая маленькими глазками Алекса, назидательно сказал:

— Нас вполне устраивает ваш отряд. Вы можете увеличить его до полка, и мы поддержим вас в этом. Но зачем вам понадобилось восстание? Это же анархия, хаос. Восстание годится лишь для таких варваров, как русские. У нас все должно идти в строго обдуманном порядке, без суетливости, хаоса.

— Но, господин полковник, не я организую восстание. Это же реакция населения! Семена восстания сеют сами захватчики, и плоды уже зреют.

— Вы должны предотвратить бунт. Вы руководитель племен. У вас есть вооруженная сила. Мы поможем вашему отряду, произведем вас в офицеры. Но вы должны во всем советоваться с нашим представителем, майором Бичером. Через него мы будем держать связь с вашим отрядом.

— Хорошо, господин полковник. Я постараюсь сработаться с ним, — уперся Алекс взглядом в лошадиное лицо англичанина. — Хочу только докончить свою мысль: если слить удар восставших с ударом ваших войск с фронта, враг будет неминуемо раздавлен. Разве это не устраивает союзников? Ведь, хотите вы этого или нет, ненависть растет и взрыв неизбежен. Бегущего слона за хвост не остановишь.

— Ха-ха-ха! Отличная пословица! — расхохотался Морроу. — Ее нужно запомнить, Хэтчинсон. В Индокитае я слышал нечто подобное: чем больше давить лимон, тем кислее будет.

— Опять вы с этой навязчивой идеей! — поморщился полковник, — Мы уже, кажется, договорились с вами обо всем.

— Ну, будь вы русским, вас бы не выпустили отсюда, дружище, — вмешался Морроу. — Нет, это только подумать: русский в сердце Азии, в жемчужине Великобритании, делает революцию. Ха-ха-ха! Да Черчилль лопнет от ужаса!

— Оставьте глупые шутки, господин подполковник! — рассердился Хэтчинсон. — Вы — американцы, как и русские, никогда не были джентльменами. В общем, так, — повернулся он к Алексу. — Завтра утром вы явитесь сюда со своими воинами, получите необходимое и после лэнча отбудете поездом обратно. Прощайте!

— До свидания, господин полковник, — Алекс поднялся, кивнул американцу и вышел.

— Я полагаю, вы согласитесь провести последний вечер в Калькутте в компании веселых друзей, — говорил по дороге Кирк. — Когда вам еще удастся вырваться из джунглей!

— Благодарю за приглашение. Извините, сегодня хочу побыть один.

— Смотрите, не пожалейте! Прелестная Лора жаждет видеть вас. Гордитесь, вы завоевали ее любовь с первого взгляда.

— Я должен привести в порядок свои дела. А Лоре, если вас не затруднит, передайте мой нижайший поклон и наилучшие пожелания.

— Только и всего? Ну что ж, рад служить вам. Завтра я провожу вас. Будьте готовы к двенадцати ноль-ноль! Гуд бай!

Алекс поднялся к себе в номер. Попросил боя принести свежие газеты и журналы. Прилег на тахте, приказав Джонни готовиться к отъезду. Настроение у него испортилось. И все из-за письма. Беседа у Хэтчинсона окончательно все прояснила. Ему несдобровать, если перехватят его весточку на родину. Да что — он! Все нага пострадают. Как он мог?! Мальчишка! Размяк, расчувствовался.

Не читалось. Отложил газету в сторону. Попытался отвлечься другим. Вспомнил Лору. Эта женщина, конечно, интересовала его. Интересовала потому, что ее, славянку, как и Алекса, война забросила далеко от родины, сюда, в сердце Азии. И он очень жалел ее, как женщину страшно одинокую в этом шумном блестящем окружении поклонников, как человека, потерявшего в жизни все: родину, друзей, любовь.

В первый же вечер после приема у губернатора майор Кирк предложил проехаться пр ночной Калькутте. Алекс охотно согласился. Город был затемнен — наведывались японские бомбардировщики. И тем не менее было приятно окунуться в ночной свежий воздух после духоты губернаторских апартаментов.

Быстрая езда, бьющий в лицо ветер, сытое урчание мотора, таинственность каменных нахохлившихся громад и темные провалы ущелий-улиц — все это доставляло острое наслаждение.

Джип неожиданно остановился под развесистым деревом. Шофер дал два коротких сигнала, ворота бесшумно отворились, и они въехали во двор. Кирк, чертыхаясь, окунулся в кромешную тьму и потянул за собой Алекса.

— Пропустим по паре пеков и домой, — сказал Кирк. — А то я совсем продрог. Нуреддин!

— Да, сэр, — отозвалась темнота. — Прошу вас, сэр. Очень рады вам, сэр.

Неслышно открылась дверь и тотчас закрылась за ними. Распахнулась тяжелая портьера, открыла зал, заполненный мерцающими свечами, голыми плечами и полированными жирными затылками. Они бесчисленное количество раз отражались в зеркалах, сплошь покрывавших стены. Справа на ярко освещенных подмостках шло представление.

Алекс не успел еще осмотреться, как к ним по-кошачьи подкрался метрдотель в белоснежном смокинге и провел их к свободному столику, на котором в тяжелом серебряном подсвечнике горела толстая свеча. Кирк что-то шепнул подскочившему официанту, отодвинул свечу и, усаживаясь удобнее, сказал:

— Этого ты не увидишь в своих джунглях.

Утром Алекс со своей группой прибыл в штаб специальных акций. Их встретил подполковник Морроу. Американец передал Алексу подробную карту Нагаленда, изготовленную английским генштабом для корпуса парашютистов Уингейта. У Морроу была копия. На обеих картах наметили пункты сбрасывания грузов, нанесли примерное местоположение партизанской базы в Хванде, договорились об опознавательных сигналах.

Затем Морроу от имени союзного командования подарил каждому по новенькому автомату и стилету с прямым обоюдоострым лезвием из темно-синей стали. На черной эбонитовой рукоятке надпись: «Побеждает быстрейший». Кинжалы были изготовлены специально для английских «коммандос». Воинов нагрузили коробками с драгоценным хинином, консервированными продуктами. Сунули в джип ящик с ромом.

Американец пригласил Алекса в кабинет на «отвальную чашу».

— Тебе с содовой? Нет? Правильно. Прощальная чарка должна быть крепче, чтобы дольше помнилась друзьями, — он протянул Алексу полный стакан неразбавленного виски.

Выпили. Громова передернуло. Он поспешно проглотил подряд три маленьких сэндвича.

— Война, — усмехнулся Морроу. — Все испортилось. Даже виски — дрянь.

Помолчал. Потом придвинулся вплотную и, глядя прямо в глаза Алексу, доверительно заговорил:

— Слушай, дружище! Я ценю твой размах и решительность. Это по-нашенски, по-американски. Самодовольные бритты хотят загребать жар чужими руками. И в то же время страшно боятся, как бы другие не вывели их из игры и не дали бы пинка, как джапам. Англичане не простят тебе, если твои парни поднимут восстание. Но ты не отчаивайся. Вот тебе моя рука здесь, а там — Рэджи и Даниэль. А это возьми, пригодится.

Он протянул ему побрякушку.

— Зачем это мне? — спросил Алекс, недоуменно вертя в пальцах кольцо с квадратным вензелем. — Я же не барышня.

Морроу молча взял кольцо обратно. Нажал сбоку неприметный с булавочную головку выступ, и вензель раскрылся. Внутри в белый квадратик были вписаны черным лаком три буквы «C. I. C.». Он щелкнул крышечкой и вернул кольцо.

— Покажешь это кольцо американцу, и он всегда поможет тебе. Но не дай бог, если его увидят бритты или их агенты. Не будь наивным, мой мальчик! Давай лучше выпьем! — Морроу наполнил стаканы виски, сделал большой глоток и продолжал энергично. — У англичан своя цель — не выпустить своих владений из рук. У нас совсем другое: дать им новую жизнь под эгидой Америки! Вот так-то, кадонги! Ну, пора на поезд. Держи со мной связь. Счастливого пути! — Морроу под руку вывел Алекса из кабинета. — Если что-нибудь тебе не ясно, обратись к Рэджи. Он в курсе. Прощай, дружище!

На вокзале было столпотворение. Казалось, весь мир помешался на бегстве. Прибывавшие поезда были до отказа набиты теми, кто жаждал попасть в славный город Калькутту. Отходящие составы штурмовались толпами тех, кто рвался из каменной клети города. Эти два встречных потока бушевали, затягивая в свой водоворот все новые массы беженцев. Полчища нахальных крикливых носильщиков с неистовой яростью бросались на приезжающих и отъезжающих, выхватывая поклажу прямо из рук обалдевших пассажиров.

Алекс и его группа затерялись бы в этом кипящем море, не будь с ними услужливого майора Кирка. Выстроившись гуськом во главе с Кирком и двумя солдатами, они тараном дробили галдящую массу. Воины шли охотничьей цепочкой, как ходили в родных джунглях. Алекс замыкал шествие.

И вот поплыли за окном залитые водой поля, перелески, вспухшие мутные речки. На полустанках и станциях поезд осаждали толпы изможденных людей, желавших уехать. Но двери вагонов были накрепко заперты, за ними стояли угрюмые усатые проводники. Только отдельным солидным господам, одетым в ослепительно белые дхоти или хороший европейский костюм, удавалось пробиться на поезд. Их обычно сопровождала целая армия слуг: одни несли хозяйские чемоданы, узлы, зонты, судки с едой, другие палками расчищали путь.

Алекс с воинами должен был добраться до Димапура, а потом уже пешком добираться через линию фронта до своих. Димапур — крупный узел на Ассам-Бенгальской железной дороге. От него вело мощеное шоссе на Имфал, главный опорный пункт союзных войск на центральном участке фронта. От Имфала уже рукой подать до Нагаленда.

Ехали оживленно. Воины рассказывали о своих впечатлениях со всеми подробностями, заново переживая необыкновенные приключения в необыкновенной гигантской деревне чужеземцев. День, когда, наконец, показались холмы и горы, стал праздником. Все прилипли к окнам, неотрывно глядя на синеватые силуэты горных в зазубринах хребтов. Потом попросили у Алекса горячительного.

Они все собрались в одном купе, отметить праздник чаркой рома. Сидели кружком и пели родную песню. Купе гудело низкими грубыми голосами:

Горы не выдадут, горы укроют, Злому врагу глаза заметут. Горе трусу, слава герою! Горы беду отведут.

Женщины и ребятишки у полустанков махали им руками.

Ночью на остановке перед Димапуром Алекс вышел на платформу. Дождь, ливший весь день, прекратился. Сырая мгла прильнула к телу. Алекс поежился.

Послышалось хлюпанье многих ног. Алекс прижался к стене вагона, пропуская колонну солдат.

— Заходи по-одному, — раздалась команда, и солдаты, бряцая котелками и оружием, полезли в соседний с ними последний вагон.

Дверь купе отворилась, голос Джонни позвал:

— Кадонги, где вы? Отзовитесь!

— Здесь я, иду, — Алекс направился на узкую полоску света.

— Если ты русский, удирай немедленно, — шепнул у самого уха кто-то. — В Димапуре или раньше тебя схватят. Беги!

Алекс стремительно обернулся — никого. Показалось, что ли? Нет, секунду назад он ясно даже чувствовал на затылке чье-то теплое дыхание.

«Неужели все-таки письмо меня подвело? — подумал встревоженный Алекс, входя в свое купе. — Не для нас ли прибыл этот почетный эскорт? Скорее всего просьба о возвращении на родину…

Паровоз свистнул и медленно тронулся.

Что же делать? Выпрыгнуть на ходу? Но нельзя оставить воинов, они не догадываются об опасности. Что же делать? Кажется, придумал. Очень рискованно, совсем как в детективном романе. Но там, конечно, все получается. А вот получится ли здесь?..

Джонни все понял с полуслова. Потушив свечу и приказав воинам ждать его, Алекс распахнул дверь. Джонни ногой придерживал ее открытой, пока Алекс взобрался по двери наверх и уцепился за крюк крыши. Подтянулся на руках, впился ногтями в железо. Тугие порывы ветра толкают, спихивают вниз. Вот и грибок вентилятора. Пальцы соскальзывают. Кругом мокро. Наконец-то! Он распластался на крыше, перевел дух. Опустил конец веревки Джонни. Вот они оба уже на скользкой крыше. Потом по лесенке спустились на буфера.

Джонни жмется к нему, дрожит то ли от ужаса, то ли от сырого ветра. А ветер стегает по глазам, щекам, не дает раскрыть рта. Кругом мрак. Две полоски белеют внизу — рельсы. И грохот. Он бьет в барабанные перепонки, отдается в мозгу. Они летят над самой землей.

Алекс ощупью нашел ухо Джонни, крикнул в него:

— Все хорошо. Хэйо, Джонни! Держи меня за ремень. И сам держись крепче!

Нагнувшись, отсоединил шланги воздушного тормоза. Нащупал сцепление. Теперь нужно уловить момент: когда натяжение ослабнет, откинуть петлю с крюка.

Грозно стучат колеса. Уже совсем близко. Вот, наконец, и этот момент! Усилие, еще одно — и тяжелая петля потянула за собой, лязгнула о буфера. Вагон быстро отдаляется, становится все меньше.

— Уф! — Алекс выпрямился и с облегчением вздохнул. — Брат! Подожди здесь, а я пойду на паровоз!

Взяв у Джонни свой автомат, Алекс поднялся на крышу вагона. Сжав зубы, он побежал по скользкой крыше. Глаза шарят перед собой. Вот черная пропасть. Сжалось тело, холодок пробежал по спине. Прыжок. Есть, перепрыгнул. Снова разбег, прыжок и дальше. Замаячил высокий тендер паровоза.

Алекс скатился по лесенке, рысцой по буферам и снова наверх. Уселся на водяной бак. Ну, кажется, все. Только здесь и перевел дух. Паровоз пронзительно засвистел, и к Алексу прижалось что-то теплое, дрожащее.

— Джонни, ты? Зачем ты сделал это?

— Оставить своего кадонги — никогда! Я не боюсь его теперь, — он довольно засмеялся. — Не боюсь этого дракона, который дышит огнем и дымом.

Они съехали с угольной кучи, и полуголый кочегар с широкой лопатой в руках отпрянул назад, изумленно тараща глаза. Две мрачные фигуры решительно шагнули в тесную металлическую коробку туда, где среди блестящих ручек и колесиков священнодействовал одетый в серую спортивную курточку и короткие шорты под ремень машинист. Он обернулся на сдавленный крик кочегара.

— В чем дело, сэр? — спросил он растерянно Алекса. — Вы, очевидно, заблудились. Ваше место в вагоне…

— У меня нет времени объяснять вам, почему мы здесь. Остановите немедленно поезд. Чем скорее это сделаете, тем будет лучше для всех, — жестко отчеканил Алекс, выставив вперед автомат и внимательно оглядывая кочегара, машиниста и его помощника, стоявшего у окошка.

— Если я это сделаю, меня расстреляют, — сказал машинист, чуть дрогнув лицом. В огромных черных глазах его промелькнула тоска. — Уж лучше стреляйте вы. Тогда моей семье хоть пенсию будут платить.

— Не стреляйте, умоляю ради Аллаха, — рухнул в отчаянии на колени кочегар. — У меня куча детей, жена. Они умрут с голоду. Им никто не поможет. Не стреляйте! Пощадите!

— Далеко Димапур?

— Двадцать пять миль.

— Ну, ладно. Покажи, каким краном остановить поезд, — обратился к нему Алекс — А чтобы на вас не подумали, мы свяжем всех. Ну, живее!

Все трое переглянулись и опустили головы. Помощник машиниста исподлобья глазами показал на горевший золотом кран.

— Джонни, скрути им руки и ноги! Я сам теперь знаю, что делать и как, — приказал Алекс. Подошел к медному начищенному крану и крутнул. Зашипел пар, паровоз резко затормозил, всех кинуло вперед. Поезд дернулся и замер. Алекс и Джонни соскочили, оставив на железном полу связанную команду паровоза.

— Сидеть всем на местах! Из вагонов не выходить! — громко требовал Алекс, пробегая вдоль поезда. Для острастки дал две короткие очереди в воздух.

Через несколько минут партизаны уже шагали напрямик по грязи и лужам. Алекс, подсветив карманным фонариком карту, сориентировался на местности. Поглядывал на светящиеся стрелки миниатюрного компаса, подаренного Робертом Морроу.

Наступал серый мутный рассвет. Низкий туман стелился над полями. Заморосил мелкий нудный дождик. Путники набросили прорезиненные плащи — тоже подарок американца.

«Это к счастью, — подумал Громов. — Смоет наши следы. Скоро войдем в джунгли, а там ни одна собака не разыщет».

Алекс понимал, что нужно опасаться даже местного населения, среди которого могли быть агенты англичан. Многие нага, проживающие на территории Индии, были завербованы англичанами в ополчение для несения сторожевой службы и в разведчики.

Если бы не находчивость его воинов, им не пройти бы всю широкую полосу, протянувшуюся до японских передовых линий и просматриваемую тысячами внимательных глаз.

Молодцы Алекса умели договариваться с добровольцами-ополченцами, среди которых находили общих знакомых. Только однажды напоролись они на сторожевую заставу, которой командовал английский лейтенант. Огрызнувшись огнем, обе группы разошлись в разные стороны, скрывшись за спасительной завесой дождя.

Здесь у союзников их окружало больше опасностей, чем в японском тылу. Алекс не переставал удивляться подобной метаморфозе: союзники, друзья по общей борьбе стали для него страшнее злейшего врага. Конечно, перехватили письмо в Ташкент и повели охоту на русского, на «красного». Всполошились! А тут еще моя просьба. Эх, союзнички! Друзья вы или враги?

Не получилось из него посла. Однако, по крайней мере, теперь все выяснилось: надеяться на помощь союзников нечего: англичане попытаются восстановить старые рабские порядки, когда вернутся в Бирму. Нет, только сами нага, объединившись, могут отстоять свою свободу.

Линию фронта перешли без труда. По неуловимым приметам воины узнавали свой край, родные горы. Обходя деревни, набитые японцами, они медленно продвигались по покрытым грязью и водой тропам. Усталость и голод сказывались все сильнее.

Как-то Джонни обрадовался; до Хванде всего два-три перехода. Измученные люди воспрянули духом. В тот же день им повезло — набрели на свободную от японцев деревню. Впервые после целого месяца мытарств они были в безопасном сухом и теплом месте.

Крепкий сон и горячая пища преобразили воинов, подняли им настроение. Впереди дом, родные, свои. Разве усидишь, когда это уже так близко! И партизаны поспешили проститься с гостеприимными хозяевами.

Черная тропа вилась по склону горы, торопила домой. Алекс с нежностью думал о Гаудили. А вдруг он уже отец, и у него есть сын?

Даже погода переменилась, словно по заказу. Стоял яркий солнечный день. Разрозненные тучки старательно, словно боясь обжечься, обходили стороной пылающее солнце. Распевали птицы. Природа играла всеми красками. И земля, чуть было не захлебнувшаяся в потоках сокрушительных ливней, задышала во всю свою силу. Густые испарения поднимались в воздух, и тот становился плотным, осязаемым, как вата.

Наконец-то они вырвались из сырых душных объятий леса. Пологий склон, покрытый свежей зеленой травой, развернулся широко и привольно. А на дальнем краю, на горбу плоской кудрявой горы чернели косматые крыши хижин Хванде.

Внезапно шедший впереди Джонни остановился. Вдали среди кустов мелькала хрупкая фигура девушки. Ее преследовал рослый мужчина. Он уже протянул руки к девушке, как вдруг с громкими проклятиями исчез. Раздался душераздирающий вопль.

Алекс с воинами поспешили на помощь. На тропе безудержно рыдала девушка, рядом из-под земли доносились крики и стоны.

Поспешно разгребли настил из травы и тонких жердей, и глазам представилась жуткая картина: на дне ямы на одном из острых кольев корчился человек. Чем больше ворочалось его тело, пытаясь освободиться, тем ниже оно оседало. Из спины его вырос конец кола. Человек поднял искаженное болью лицо. Он попытался что-то сказать, но изо рта ого хлынула кровь. Человек задергался, захрипел и обмяк.

Алекс узнал его. Это был ближайший друг и подручный Билла — Том, по прозвищу Молчун, американский парашютист.

Воины молча переглядывались. Неслышно подошел Джонни, ведя за руку девушку. Она уже не плакала, только испуганно смотрела на всех и пряталась за широкую спину Джонни, словно ища у него защиты. Девушка, запинаясь, смущенно призналась, что этот оки уже несколько дней преследует ее. Утром она с подругами пошла в лес насобирать съедобных трав и кореньев на обед. Он подкараулил ее и погнался за ней. Подруги разбежались. Он уже догонял ее, как вдруг провалился. Видимо, она пробежала через эту яму-западню, устроенную на хищного зверя и японца. Ее легкую фигурку выдержали тонкие жерди, а под тяжеловесным оки провалились. Девушка опять заплакала.

Воины сняли Тома Молчуна с кола, сделали из бамбуковых шестов носилки и понесли труп американца в деревню.

Их никто не остановил, никто не окликнул. Улица простиралась пустынная, безлюдная. Но вот из соседнего дома донесся грубый смех, смутный шум. Показались три долговязых фигуры. Их полусогнутые длинные ноги разъезжались во все стороны. Они горланили песню, слов которой невозможно было разобрать. Вдруг один из них выхватил кольт и начал палить вверх. Увидев небольшую процессию, молча надвигавшуюся на них, он с бранью приказал остановиться. Мрачный Алекс молча шел на него. Долговязый выстрелил еще раз. Пули просвистели над головой. Джонни не выдержал, прицелился — короткая очередь, и пьяница выронил кольт, с криком схватившись за раненую руку. Двое его товарищей тоже выхватили револьверы.

— Отставить! Бросай оружие, сволочи! — крикнул в ярости Алекс.

Те застыли с нацеленными пистолетами. Алекс поднял автомат и сыпанул длинной очередью вверх. Только тогда пьяные солдаты бросили оружие.

Алекс недоумевал: на улице по-прежнему никого. Неужели этот шум не встревожил их? Куда все подевались? Что здесь происходит? Алекс хотел зайти к старосте, но дверь сама отворилась. Вывалилась беспорядочная ватага взлохмаченных людей. Билл и Рэджи, оказавшиеся впереди, попятились назад, удивленно моргая заплывшими глазами.

— Командир! Алекс! — заорали они разом и полезли обниматься.

— Хватит, хватит, ребята! — Алекс отстранился от них, дышащих на него алкогольным перегаром. — Вы лучше скажите, что у вас здесь творится. Что это за гульба? По какому случаю?

Билл открыл уже рот, как вдруг увидел двух своих солдат в кольце воинов. Его взгляд уперся в третьего, который тихо стонал, держа на весу раненую руку. Джонни пытался сделать ему перевязку.

— Не трогать, собаки! — взревел Билл, хватаясь за кобуру, висевшую на животе. — Тысяча чертей вам в глотку! Да как вы, черномазые скоты, смели! Это же мои солдаты, мои часовые. Убью!

— Назад, Билл! — Алекс схватил американца за плечо и дернул на себя. — Они выполняют мой приказ.

— Ах, так это твой приказ, сэр? — Билл повернул свое опухшее в рыжей щетине лицо к Алексу. — Не успел заявиться с того света и уже командуешь! Есть, сэр! Слушаюсь, сэр! Что прикажете, сэр? — с каждым новым словом Билл вытягивался, прикладывал ладонь к своей рыжей шевелюре, пытаясь отдать честь. Потом громко расхохотался в лицо Алекса. И тут он замер, узенькие глазки его расширились, уставившись на носилки, где лежал окровавленный Том Молчун. Как котят, отпихнул он товарищей, пытавшихся увести его, и тяжело плюхнулся на колени перед трупом друга.

— Том, братец! Как же ты? Что же с тобой сделали? — его голос буравил уплотнившуюся тишину. Билл как-то сразу сник, ссутулился. Провел ладонями по лицу, словно снимая паутину пьяного дурмана. Медленно поднялся на ноги и глухо спросил, не поднимая глаз:

— Кто убил?

— Билл, пойдем, дорогой! — обхватил его за плечи Рэджи, — Потом все выясним. Он не уйдет он нас, этот убийца.

— Нет, я хочу знать сейчас. Вы думаете, я вдрызг пьяный и ничего не понимаю? — он отвел руку Рэджи, взгляд его колючих глазок трезвел, перебегая с Джонни на Алекса и обратно. Остановился на девушке. — Ага, вот она, дрянь! Она долго водила за нос Тома, а теперь завела в западню, к командирскому холую. Они убили Тома, — взорвался Билл, бросаясь на Джонни и пытаясь выхватить револьвер из кобуры. Джонни с девушкой отступили за стенку воинов, взявших оружие наизготовку.

Билл налег на дула автоматов мощной грудью, но достать молодых нага уже не смог. Он отпрыгнул назад, затравленно озираясь по сторонам. Среди его собутыльников поднялся ропот, раздалась ругань.

— Братцы, наших бьют! — взвизгнул кто-то.

— Отставить! — крикнул Алекс. — Довольно галдеть, как бабы на базаре! Солдаты вы или щенки слепые? Слушай меня! Внимание! Смирно! Рэджи, ведите свою команду домой! Когда протрезвеете, будем говорить.

— Слушаюсь, сэр, — произнес Рэджи.

— Снова ты за черномазых и против нас, — шагнул к Алексу Билл. Встал рядом с ним, грудь в грудь. — Ты же насквозь красный, я давно это заметил. Жаль там поздно узнали. — Наливаясь гневом, он повернулся к своим и заорал: — Ребята! Кого вы слушаете? Да это же красная сволочь! Чего нам еще ждать? Давай!..

— Билл, пачкун несчастный, назад! Застрелю, как бунтовщика! — взревел Рэджи. Хладнокровие и выдержка изменили ему. Обернулся к Громову с заискивающей улыбкой. — Извини его, командир, он рехнулся.

— Заберите с собой товарища и похороните, — сухо сказал Алекс. — Молчун сам провалился в яму, когда ловил девушку. Мы все видели это. А трех хулиганов, пьянствующих на посту, я посажу под арест. Ступайте! — приказал Алекс.

Он смотрел вслед наполовину протрезвевшей компании, уходившей во главе с Рэджи, начальником штаба отряда, и тревожные предчувствия зарождались в нем: «Что они задумали? Неспроста болтал Билл и призывал разделаться со мной, как с красным. Очевидно, Калькутта дала знать и сюда».

С молниеносной быстротой распространилась по Хванде весть о возвращении Алиссандербонга. Люди несмело выглядывали из хижин. Озираясь по сторонам, собирались кучками. Улица оживала. Сиеми подходили, здоровались. Начинались расспросы, разговоры.

— Пошли слухи, что вы все погибли, — говорил старик с окладистой бородой. — А вы живые и с ружьями. Очень хорошо.

— Великий Саламандра услышал наши мольбы, — вторил другой. — Он охраняет тебя, потому что ты нужен народу, вождь Алиссандербонг.

— Твои солдаты обижают нас. О, прости несуразного, сын грома и молний! — теребил его за полу пледа сморщенный старичок.

— Это правда, кадонги, — выскочил вперед молодой крепыш. — Они взяли мою жену только на день постирать им белье и не хотят возвратить обратно. А меня избили, когда я пришел за ней.

— Алиссандер, брат! — к Алексу, энергично расталкивая толпу, пробился Нгамба. Крепко сжал его в своих могучих объятиях. — Жив, здоров. А говорят, тебя бритты убили. Э-э! Захотелось змеенышу проглотить слона. Подавились! Ха-ха-ха!

— Я же заговоренный! — смеялся вместе со всеми Алекс — Твоими молитвами, брат! А где Гаро? Что здесь у вас происходит?

— Гаро с Гайлубой в горах. Вождь ласи позвал их на встречу горных племен. Они хотят объединиться с нами. Маунг Джи болен. Вчера белые опять встречали большую птицу. Получили вино и еду, теперь гуляют, празднуют. Они отделились. Все, что прилетает им по небу, оставляют только для себя. Переманивают наших воинов в свою группу вином и мясом. Подожди, брат! — спохватился Нгамба. — Ты же главного не знаешь. У тебя родился сын. Понимаешь? Сын у тебя, наследник твой! Гаудили еще больна. Она ждет тебя. Она не верит, что ты ушел в дом Ялу. Пойдем!

Скорым шагом пересекли улицу. Завернули в проулок, прошли, и Алекс увидел с десяток новых деревянных домов, выходящих фасадом на просторную в пятнах зеленой травки площадь. Площадь кипела народом. Слышались резкие команды, пестрая масса быстро рассасывалась в ломаные шеренги, загибаясь на флангах.

Нгамба оторвался от Алекса, встал перед колыхающимся волнами строем.

— Эо-яр-р! — хлестнула по рядам жесткая команда, строй замер.

Обернувшись к медленно приближающемуся командиру, Нгамба раскинул руки, словно готовясь обнять весь мир, запрокинул радостное лицо к небу, и взмыл над притихшей площадью ликующий клич привета и победы!

— Хо-хо, хо! Хэйо! — гаркнули в ответ гаронды.

Алекс вытянулся перед строем, развернул плечи и, набрав полные легкие воздуха, во всю силу крикнул:

— Здравствуйте, братья гаронды!

— Хэй-йо, хэй! — дрогнула площадь.

Зарокотали барабаны. Нгамба затянул какой-то стих. Он начинал глубоким низким голосом и возносился до неимоверно высокой ноты, а воины заключали оглушительным «Хэй-йо!»

Алекса осторожно тронули за плечо. Рядом стоял Джонни. Скуластое простое лицо его расплылось в улыбке. Он протягивал младенца, завернутого в черное. Розовое личико морщилось под яркими лучами солнца.

Алекс взволнованно принял драгоценный сверток. Ребенок смешно таращил глазенки и ворочал головкой, словно что-то мешало ему. Грянуло новое «Хэй-йо», и младенец заплакал.

Слабый детский плач вплелся в торжественный гул, сотрясавший землю и небо. Били все барабаны Хванде. Воины ревели во всю мощь своих молодых глоток, размахивая оружием, колотя копьями о щиты. И Алекс, ошеломленный, радостный, шагал вдоль рядов, подняв над головой ребенка.

— Мой сын! Это мой сын! — повторял он.

Обойдя площадь с сыном на руках, Алекс поспешил к жене.

Гаудили лежала на низком топчане у слабо горевшего очага. Увидев Алекса, она приподнялась, молча протянула к нему руки. По ее заострившимся щекам медленно катились слезы. Алекс бросился на колени:

— Галюша!

Гаудили потянулась к нему, и он прижал к своей груди два дорогих существа — жену и сына.

Из темного угла медленно выступила Маури. Она еще больше высохла и согнулась. Щурила узкие глазки, стараясь разглядеть вошедшего. Алекс передал сына жене, подошел к своей крестной матери, ласково обнял. Почувствовал, как сухое слабое тело старушки задрожало. Он поцеловал ее в темную цвета армейского сухаря морщинистую щеку. Маури беззвучно плакала.

— Не надо, матушка! Успокойся! Я вернулся живой и здоровый.

— Это от радости, — бормотала Маури. — Ялу не взял тебя. Жить тебе вечно, сын мой! — и старушка захлопотала у домашнего очага.

После плотного завтрака уложили сына спать. Посидели, прижавшись друг к другу.

Гаудили нехотя высвободилась из объятий мужа. Подняла свое побледневшее лицо с поджатыми губами. Меж нахмуренных бровей ее врезалась крохотная прямая складка. Гаудили с усилием выдавила:

— Кадонги, твои воины нарушают законы племени. Ты вернулся, и я не хочу больше откладывать. Через два дня созываю совет старейшин, будем судить твоих оки.

— Надеюсь, не всех, вождь? — спросил Алекс, пораженный официальным тоном жены. — Назовите, кого из них!

— «Золотой дьявол», «Длинноногий шакал», «Кабан». Двух еще укажут.

— «Кабан» уже мертв. Трех оки я арестовал. Я сам вижу: оки распустились, их давно нужно было призвать к порядку.

— Гаро и Манжи ждали тебя. Они не хотели обидеть своего кадонги. Я… — Гаудили запнулась, посмотрела на Алекса долгим взглядом, — я болела, и старейшины пожалели меня. Теперь я здорова и применю к твоим оки законы племени и власть вождя.

— В чем их обвиняют?

— В грабежах и насилии. Отбирают дичь у охотников. Пострадавшие расскажут подробно. Оки дерутся с нашими парнями из-за девушек, нескольких уже убили. Оки живут не по законам сиеми и должны покинуть племя.

— Я согласен с тобой, вождь. Но если белый человек не подчинится решению совета, тебе нужна будет поддержка моих партизан, не так ли?

— Ты — кадонги, и имеешь такой же авторитет в совете племени, как я. Но как бы ты ни поступил, воины сиеми мне верны и выполнят мой приказ.

— Ты лучше знаешь законы племени, законы нага. Тебе их и вершить.

Алекс пристально всматривался в свою жену. А она сидела прямая, холодная, неприступная. Глядела перед собой широко открытыми глазами, не мигая. Говорила твердо, четко, словно читала приговор. Нежное лицо ее отвердело, заострился вздернутый нос. Сейчас перед Алексом была не ласковая жена, мать его ребенка, а суровый, властный вождь племени.

ВСЕ НАХОДЯТ ДОРОГУ К ДОМУ ЯЛУ

— Кадонги, вести от Гаро! — расталкивал Джонни сонного Алекса.

— Ну что тебе? А-а, сейчас. Зови сюда! — бормотал Алекс, пытаясь стряхнуть сон.

— Они там, — Джонни угрюмо указал на дверь и удалился. Алекс соскочил с топчана и, накинув шерстяной плед, вышел на улицу. Джонни и два дозорных о чем-то переговаривались посредине улицы. Увидев Алекса, они замолкли.

— Плохие вести, кадонги. Гаро в беде, — хмуро сказал коренастый воин. — Посмотри туда!

Занималась заря. В низинах стоял густой туман, будто разлилось по Нагаленду жирное козье молоко. И в нем плавала темно-зеленая вершина с узким столбом дыма, тянущимся к розовому небу. Это был сигнал бедствия, призыв о помощи. Его мог подать или Гаро, или кто-нибудь из тилое, живших в той стороне.

— Тревога! Объявляй тревогу! — крикнул Алекс.

Дозорные бросились к стоявшему в центре дому, вынесли большой барабан и заколотили колотушками. Барабан недовольно загудел, заворчал, потом грозно зарокотал, сзывая людей. Воины высыпали из хижин, казарм, протирая глаза. Выстраивались отделениями, взводами, ротами, бряцая оружием. Приковылял, шатаясь, Маунг Джи, поддерживаемый своим помощником Тин Е.

— Здравствуй, мой друг, — расцеловал юношу Алекс. — Сегодня тебе лучше? Вчера ты был в бреду и не узнал меня. Поправляйся, тебе еще рано в поход.

— Мне очень жаль. Прости, мой командир.

Перед Алексом вырос Нгамба.

— Отряд построен, командир. Приказывай! — доложил он.

— Горы сигналят: наши братья в беде, — заговорил громко Алекс. — Идем к ним на выручку. Здесь остаются рота Зонига и билловцы, главным назначаю Маунг Джи. Остальным даю полчаса на сборы. Разойдись!

— Извини, чуть опоздали, — подошел улыбающийся Рэджи в сопровождении Даниэля и Тима Бичера. Билл со своей бандой так и не появился.

— Вам нечего извиняться, — жестко сказал Алекс. — Это не любовное свидание. Вы опоздали по боевой тревоге на двадцать пять минут. Это серьезное нарушение воинской дисциплины. Объявляю вам замечание. В поход со мной начальником штаба идет Тим Бичер. Возражения есть? Ну и хорошо. Выступаем через полчаса.

Даже в самую дождливую погоду женщины нага удивительно быстро умеют разжечь костер и приготовить пищу. Ведь они жены воинов, бывших охотников за головами, и привыкли к тревожной военной жизни. Очаг у них тлеет всю ночь, в запасе всегда сухие дрова. Если нужно сварить похлебку, они сразу разводят сильный огонь, и не успеют воины одеть боевые доспехи, как еда готова. Ну, а поджарить на углях или раскаленных камнях нежное мясо антилопы — дело нескольких минут.

Джонни вел отряд хорошо знакомым ему путем. Поднимающийся туман почти закрыл вершину, и черный столб дыма повис между бледно-розовым небом и белесой землей. Он маячил перед глазами воинов, взывал к ним, подстегивал: «На помощь! Торопитесь, друзья! Нам плохо!»

На вторую ночь подошли они к становищу тилое. Оставив отряд в укрытии на окраине, Алекс с гурками Рики Рама и десятком своих телохранителей-автоматчиков проник в деревню. Джонни точно вывел их на дом вождя. Несмотря на поздний час, оттуда слышался громкий смех и говор многих людей.

Рики Рам тихонько открыл дверь, и Алекс через расширяющуюся щель увидел пирующих тилое. В просторной комнате вокруг костра сидело на корточках человек пятнадцать мужчин. Несколько юношей обносили сидящих баклагами с хмельным. Тилое громко разговаривали, не слушая друг друга, часто прикладывались к чашкам, жадно пили и ели.

Вот один из них встал, выхватил из костра головешку и, пошатываясь, пошел к столбу, у которого на веревках повисла фигура человека. За волосы поднял лицо привязанного, пытаясь осветить. Дым попал в легкие ему и его жертве, оба закашлялись. Тилое с досадой ударил головешкой пленника по лбу, и все захохотали.

Одним прыжком Алекс очутился у костра, поднял автомат. Воины обезоружили оторопевших гуляк, связали их и положили рядком. Джонни отвязал от столба человека, принес к костру. Алекс откинул с лица несчастного длинные волосы и ахнул: Маэлите!

— Маэла! Дорогая, очнись! Воды!

Джонни поднес черпачок с водой к ее обветренным губам. Открылся глаз. Блеснула жизнь и погасла — опустилось тяжелое веко. Маэлите медленно глотнула, еще, затем, захлебываясь, стала пить. Лицо ее чернело пятнами ожогов и ссадин, на голове запеклась кровь от вырванных прядей волос. Стройное тело, едва прикрытое лохмотьями, было в синяках, ссадинах. Грудь кровоточила.

— Кто тебя так разделал? Скажи! — воскликнул Алекс.

— Это неважно, — медленно, с трудом сказала она. — Спешите на помощь к Гаро! Нас предали, он в ловушке. Я покажу дорогу. Скорее!

Женщину трясло. Алекс закутал ее в шерстяное одеяло, протянул пакет с едой. Она покачала головой. Но, увидев у своих губ кусок мяса, впилась в него зубами. С благодарностью посмотрела на Алекса. Крупная слеза выкатилась из глаза и сползла по щеке.

— Торопитесь к Гаро! Он ждет вас.

— Идем. Вот носилки. А что будем делать с этими? — Алекс кивнул на связанных тилое.

— Захватим заложниками вождя, — Джонни кивнул на мужчину, подходившего с головешкой к Маэлите, — и вот этого старика, их главного жреца. Иначе нам не выбраться отсюда.

С каждым шагом путь становился труднее. Это было сплошное месиво камня и растительности. Горы нахмурились, нависая темными громадами. Ободранные вершины налезали друг на друга или обрывались пропастями. Нага со страхом осматривались, твердя, что здесь живет дракон, который и натворил такое безобразие. Они были на территории ласи.

Подъем скоро кончился. Отряд шел по гребню хребта. Вдруг Маэлите привстала на носилках и закричала:

— Гаро! Гаро там! Оставьте меня! Бегите туда!

Впереди в плоской впадине виднелась кучка беспорядочно разбросанных хижин. Над ними возвышался лесистый утес.

Не прячась, они бегом пересекли деревушку и начали карабкаться по крутому склону. Всюду — у деревьев, в ямах, за камнями валялись трупы. Японские солдаты лежали вперемежку с воинами нага. Среди убитых было несколько тилое. Самая жаркая схватка, видимо, произошла на вершине: трупы там лежали кучками. Нашли Гайлубу, раненного ножом в спину. Еще несколько партизан, подавших признаки жизни. Но где же Гаро? Попал в плен?

— Вот он, — показал наверх Рики Рам. — Это Гаро.

И Алекс увидел это. Окровавленные куски человеческого мяса.

Ноги его вросли в землю. И это — Гаро? Гаро с его прекрасным телом. Эти бесформенные куски — Гаро?!

Взгляд Алекса отяжелел, упал вниз, туда, где на темно-коричневой коре дерева белела пригвожденная штыком тряпка. Кровью криво написано:

«Годдамнед Алис! Ты еще позавидуешь этой собаке. Тебе приготовлено похуже. Сатэ».

Алекс сорвал отвратительную тряпку. Сунув ее в карман, прошептал в ярости: «Посмотрим, бандит! Сберегу на память».

Вот, значит, какой смертью умер Гаро. Его привязали за ноги к пригнутым верхушкам двух деревьев и, отпустив верхушки, разорвали тело пополам.

— Йы-ыхм! — заскрежетал Нгамба зубами, сверкнул потемневшими от гнева глазами. — Попадись мне теперь, джап!

О преследовании врага нечего было думать — наступала ночь, а кругом лежал незнакомый враждебный край. Молча, сдерживая кипящую в сердце ненависть, спустились воины в деревню.

В доме бежавшего старосты Маэлите, еще не веря себе, подползла к носилкам. Трясущейся рукой откинула угол одеяла. Увидев изуродованные дорогие черты, она онемела от горя. И вдруг закричала жалобно, застонала, забилась в истерике. Ведь она его любила…

Алекс отвернулся, судорожно глотая застрявший в горле комок.

— Кадонги, — тронул его за плечо Джонни, — ребята нашли колдуна. Может, он что-нибудь знает.

Джонни привел Алекса к темной косматой хижине на окраине деревни. Распахнулась дверь, и Алекс шагнул в полумрак. У тлеющего очага сидел человек, сбоку от него стояли две большие корзины. Лицо человека было бесстрастно. Он даже не шевельнулся. Потом неожиданно открыл глаза. На узком лице они казались большими и глубокими. Эти глаза пристально смотрели на Алекса, обволакивали, подчиняли. Колдун, не отрывая взгляда от кадонги, взял свирель и засвистал. Из корзины поднялась треугольная голова с мелькающим раздвоенным язычком, а за ней все длинное толстое туловище. Огромный удав скоро весь выполз, устроившись у ног хозяина. Свернувшись кольцами, он поблескивал льдинками-глазами. Человек и змея не отрываясь смотрели на Алекса и Джонни, гипнотизируя их.

Вдруг за тонкой стенкой раздался душераздирающий крик. Алекс, тряхнув головой, перепрыгнул через удава и ринулся к дверце, видневшейся за спиной колдуна.

— Стой! Берегись! — закричал Джонни, устремляясь за ним.

Алекс толкнул дверь и остановился на пороге. Там чернела тьма. Засветил карманный фонарик. Узкий луч скользнул по стенам комнатушки, упал на землю и выхватил круглую дыру, в беспорядке прикрытую ветками. Осторожно приблизились они к отверстию. Луч фонарика ощупал каменистые стенки колодца и уперся в шевелящийся клубок на дне. Джонни встал на колени, напрягая зрение.

— Кадонги, — прошептал он в ужасе, — там много змей и человек.

— Да, да, я тоже вижу, — откликнулся Алекс. — Кто там в яме? — обернулся Алекс к колдуну.

Тот, высокий, в ниспадающем до пят балахоне, стоял в дверях. По обе стороны его замерли воины. Колдун молчал.

— Ну? — подступил к нему Алекс. — Говори!

— Там предатель. Он нашел достойную смерть, — процедил, наконец, колдун.

— Вытащи его наверх Мы хотим посмотреть.

Колдун молча вышел и сразу же вернулся с длинным бамбуковым шестом, на конце которого была прикреплена петля. Видно, не впервые приходилось ему пользоваться этим приспособлением. Скоро труп был поднят наверх.

У костра удалось рассмотреть его. Он был очень молод. На почерневшем лице застыла маска ужаса: глаза вылезли из орбит, рот перекошен.

— Жалкий трус, — буркнул колдун, — он умер от страха прежде, чем змеи коснулись его. Этот тилое прибежал ко мне, как только вы вступили в деревню. Он искал здесь убежище…

— И ты толкнул его в яму, чтобы он замолк навсегда? — спросил Алекс.

— Я — главный жрец племени ласи, слуга их змеиного бога, — колдун указал на удава. — Тилое искал защиту у него, не у меня.

— Хорошо, завтра мы разберемся.

Утром труп туземца был выставлен на площади. Только несколько воинов Гаро узнали в нем своего бывшего товарища. Протолкавшись вперед, подошла, прихрамывая, Маэлите. Пристально всмотрелась в перекосившееся лицо. Глаз ее зажегся яростью, она плюнула и закричала, обернувшись к воинам:

— Я узнала его! Это тилое. Он был воином Гаро. А потом перешел к солдатам «Дьявола», они давали ему вино. Это он. Я не ошиблась.

Алекс послал Джонни за колдуном. Тот появился в сопровождении целой свиты низкорослых полуголых воинов с тонкими копьями и большими продолговатыми щитами в руках. От группы отделился пожилой, закутанный в полосатую синюю ткань, мужчина с грязно-серой от проседи головой. Он приложил руки к широкой татуированной груди и заговорил скороговоркой. Джонни перевел:

— Вождь племени ласи просит не трогать верховного жреца их змеиного бога, иначе всему племени грозит уничтожение. Ласи будут помнить великодушие сиеми и их вождя и отплатят добром за добро.

— Мы не тронем вашего жреца. Но мы хотим знать, как предали наших людей, и кто еще повинен в этом.

— Клянусь нашим богом Гао, — заговорил жрец, устремив на Алекса свои огромные глаза, — ни я, ни вождь ласи не можем помочь вам в беде. Накануне прихода ваших людей к нам в деревню нагрянуло много японцев. Под страхом смерти нам было приказано не покидать своих хижин. Вечером в деревне поднялась стрельба. Ваши люди попали в ловушку. Им удалось прорваться на утес. Там они держались два дня, и все погибли, сражаясь. Наши жители, узнав о вашем приближении, скрылись в горах — они боялись вашей мести. Но, клянусь богом Гао, мы не виноваты. Мы ничего не знали о ловушке.

— А откуда вы узнали, что этот тилое предал наших воинов?

— Он привел сюда японцев и заходил вместе с их командиром ко мне. Когда японцы покинули деревню, тилое тоже хотел уйти. Тут пришли вы, и он в страхе прибежал ко мне.

Рассказ казался правдоподобным. Тем не менее Алекс с подозрением присматривался к колдуну, который больше походил на индийских факиров, чем на местных горцев. Делать было нечего: не ссориться же с горным свирепым племенем ласи. Напротив, Алексу хотелось заручиться их поддержкой. Поэтому, ловя вождя на слове, он сказал:

— На вашей земле свершилось предательство. Ваша деревня стала западней для наших воинов. В страшных мучениях погиб здесь наш лучший командир, мой первый помощник и брат. Мы не все еще узнали, но хотим верить, что в этом нет вашей вины. Мы уходим отсюда с миром и принимаем ваше обещание, что вы добром отплатите за страшное зло, случившееся на вашей земле. Но если что-либо подобное повторится, я не ручаюсь за своих воинов.

— Благодарю за доверие, — признательно произнес темнолицый крепкоскулый вождь, — ласи выполнят свое обещание. Мы не забудем вашего предупреждения и еще посчитаемся с тилое. Прощайте!

Вождь ласи с достоинством поклонился и удалился со своей свитой. Жрец оглядел Алекса, словно пытаясь навсегда запомнить его лицо, потом посмотрел на Тима Бичера, и что-то неуловимое мелькнуло в его загадочных глазах. Он резко отвернулся и прямой, как палка, зашагал за своим вождем.

Когда пришли за телом Гаро, в ногах его лежал еще один труп. Алекс с удивлением посмотрел на Маэлите, сидевшую рядом с покойным.

— Жертва за Гаро, — объяснила она. — Они сознались, что навели джапов на Гаро. Но ловушку устроили белые. Так говорит и второй, этот трусливый вождь тилое. Я оставила в живых этого гада. Пусть расскажет на совете всем нага о предательстве.

Гаро похоронили на вершине утеса. В ноги ему бросили трупы предателей. Яму засыпали и наложили тяжелый валун, чтобы хищники не разрыли могилу. Сухо прозвучал залп — прощальный салют.

Алекс поддерживал совсем ослабевшую Маэлите.

— К дому Ялу все находят дорогу, — пытался утешить Нгамба женщину. — Пойдем, бедная.

— Оставьте меня! Я хочу посидеть с ним еще. Идите! Я приду.

— Не убивайся так, Маэл, дорогая! — тихо сказал Алекс. — Здесь опасно задерживаться. Солнце село. Тяжело, ох как тяжело терять таких, как Гаро! Но у войны нет глаз. Многим замечательным ребятам укорачивает она путь к дому Ялу.

— Дорогу к Ялу ему укоротили предатели, — мрачно сверкнула глазами Маэлите, с трудом поднимаясь с земли. — Прощай, мой Гаро, моя любовь! Твоя душа скоро успокоится: предатели поплатятся за твою смерть.

Тим Бичер плелся, спотыкаясь, позади всех. От белых блестящих звезд веяло холодом. Тоненький молодой месяц отвернулся от него. Чужой враждебный мир. Он один, как затравленный волк. Ами? Они продадут его, чтобы спасти свои шкуры. И шеф обманул. Где же обещанные помощники? Вся надежда только на самого себя. Нужно выпутаться как-то, с нага шутки плохи.

— Тараканы затараканились, — шепнули вдруг сбоку.

Тим Бичер дернулся. Что это? Не ослышался ли он? На всякий случай отозвался:

— Трубач протрубил.

— Остановитесь у крайней хижины справа!

Тим Бичер воспрянул духом. Наконец-то! Это свои. Как во-время подоспели! Шеф точен и как всегда приходит на выручку в критическую минуту. Вот и место свидания. Остановился. Шаги впереди идущих заглохли. Из темноты невидимый голос зашептал:

— Подойдите ближе к хижине! Слышите меня?

— Слышу.

— Запоминайте! Займитесь свидетелем! Поможет «Б-2». Он сам найдет вас, сломает стрелу и скажет: «Фина». Главный — моя забота. Смелее! Вы под моей защитой.

— Кто вы?

— А-2. Ваш ангел-хранитель. Удачи вам. Прощайте!

К Бичеру вернулась уверенность. Он распрямил плечи. Ну, теперь посмотрим, кто кого!

МАЭЛИТЕ

У ярко горящего костра сидят воины. Смотрят, не мигая на пляшущее пламя. Игривые языки пламени ласкаются к людям, будто стремятся отвлечь их от грустных дум. Но люди молчат. Не слышно обычных шуток. О чем-то задумался Нгамба, повесил голову Рики Рам. Джонни перебирает черные бусинки део-мони. Тим Бичер чертит прутиком между ногами.

Маэлите сгорбилась, кутаясь в темное шерстяное одеяло. Она сильно осунулась, пожелтела. Ничего не ела последние дни. Только сегодня ее силой заставили поужинать.

— Он не хотел идти, — медленно, словно ворочая тяжелые камни, заговорила она. — Бледнолицые дьяволы уговорили его. Сказали, что если он не пойдет на собрание горных племен, то сорвется восстание, и кадонги не простит этого. Гаро был уверен, он даже не выслал разведку. У ласи нас встретили пули и штыки. Я хотела остаться, а он накричал на меня. Приказал спешить за помощью. Женщине, говорил, легче пройти. Я хотела умереть вместе с ним. Он прогнал меня, обманул. Ведь знал же, что помощь не успеет, — она судорожно глотнула воздух, закачалась из стороны в сторону. И вдруг горестно, по-бабьи запричитала. — А-а, ушел один! Не дождался! О-о, горе мне, горе!

Маэлите вскочила на ноги, закричала, грозя кулаками джунглям:

— Ну подождите, предатели, чья душа поросла шерстью! Я еще доберусь до вас, не будь я «Черная смерть».

Она замолкла. И снова наступила тягостная тишина. Алекс с болью смотрел на молодую женщину. Но чем он мог помочь ей?

Маэлите не было и двадцати, она уже испила полную чашу горя. Она была из племени ао. Как и все девочки племени, Маэлите день проводила дома, помогая матери по хозяйству, а к вечеру уходила в девичий дом, женский морунг, где все они — молоденькие девушки ао, плели маты и корзины, развлекались музыкой и танцами. По ночам она слышала, как юноши украдкой приходили в морунг, как крались вдоль нар, ощупью ища свою возлюбленную. Из них девушки и выбирали себе мужей.

Маэлите нравилась многим. Веселая певунья и лучшая танцовщица деревни, она разбила не мало сердец. Ребята часто ссорились из-за красавицы Маэлы. А ей приглянулся один статный парень. Он всегда выходил победителем из стычек с соперниками и поэтому чаще других добивался чести провожать ее, бывать с ней наедине. Потом он исчез, а через несколько дней вернулся из джунглей, приволок на себе крупного вепря. Деревня торжественно встретила юношу. Староста одел ему на шею медное ожерелье — знак мужества и зрелости, воины и охотники приняли его в свои ряды. Он получил право называться мужчиной и жениться на своей избраннице.

Так соединились их судьбы. Маэлите иногда ходила с ним на охоту: муж не мог отказать ей в этом желании, хотя мужчины и смеялись над ним. В сезон дождей к ним забрела группа японцев. Муж ее, соблазнившись обещанием получить винтовку, согласился быть проводником.

Она долго ждала его. Потом до нее дошла ужасная весть: супруг лежит в госпитале безглазый. У него вырвали глаза для какого-то полковника, ослепшего в бою. Маэлите ушла в город. Там она упросила японских докторов вырезать у нее глаз и вставить мужу. Ее обманули: глаз у нее удалили, но не для мужа, а для другого японского офицера.

Едва оправившись, привела она слепого мужа домой. Ей было стыдно быть с ним обузой для деревни, и она сама ходила на охоту. Она не уступала любому мужчине в метании копья, стрельбе из лука. Но охотники не принимали ее в свою компанию и даже не брали своей доли из приносимой ею добычи. У нага считается зазорным мужчине пользоваться дичью, убитой женщиной. Он скорее умрет с голоду, чем пойдет на это унижение.

Муж таял на глазах, несмотря на все ее заботы. Так и умер, не узнав, что и жена отмечена страшной японской печатью. Маэлите осталась совсем одна. Правда, вдовцы старались добиться ее руки, она всем отказывала. Замкнулась, ушла в себя и все чаще задумывалась: стоит ли дальше жить.

Убрали с полей урожай, настала пора свадеб. В эти-то дни и убила она первого японца. Когда в чьей-то пустой хижине солдат, обдав дурным запахом алкоголя и гниющих зубов, навалился на нее, она яростно отбросила его. В борьбе нечаянно коснулась рукоятки штыка, осторожно вытянула. Потом, сунув в открытый слюнявый рот японца скомканную шаль, всадила тесак в мягкий податливый живот.

Не помня себя, бросилась Маэлите вон. Толкнула дверь, и плотный мрак охватил ее. Лишь звезды кололи глаза, да из морунга доносился приглушенный шум разгулявшейся свадьбы. Нужно было немедленно уходить. Собрала нехитрый скарб: шерстяное одеяло, новую шаль, дах, глиняный горшок и котелок, огниво и некоторые мелочи; обмотала голову куском черной ткани в виде тюрбана. Не было только винтовки. Она спокойно вернулась. Перешагнула через спящего часового в хижину, которую занимали японцы. На ощупь у изголовья топчана нашла оружие, перепоясалась патронташем, вскинула за плечи два карабина и ушла.

Маэлите поселилась в джунглях. Она выходила к окраинам деревень, подстерегала одиночных японцев и безжалостно их уничтожала.

Однажды, попытавшись освободить двух женщин от джапони, Маэлите попалась. Одного японца ей удалось пристрелить, другой, офицер, сумел приемом джиу-джитсу ошеломить ее. Пришла в себя она от дикой боли. Офицер тыкал зажженной сигаретой ей в щеки. Она молчала, только глаз ее пламенел. Это ему и не понравилось. Злорадно усмехаясь, он вынул из кармана авторучку и толстым концом стал давить на глазное яблоко.

Тогда она закричала. Закричала страшно. Из-за кустов выскочили освобожденные ею девушки. Втроем они быстро справились с офицером. На прощанье Маэлите выколола глаза уже мертвому японцу. С тех пор на всех японских офицерах оставляла она эту свою ужасную метку, за что и прозвали ее «Черная смерть». Когда Маэлите со своим маленьким отрядом присоединилась к воинам Алекса, она сразу же обратила внимание на Гаро. А он потянулся к ней. Так Маэлите полюбила во второй раз. Но видно ей не дано было любить. Смерть отмечала того, на кого падала ее любовь. Ей дана была только ненависть. Что ж, пусть будет так.

Маэлите упорно смотрела на огонь, не замечая сочувственных взглядов Алекса. Вдруг тишину всколыхнул сдавленный крик. «Там же пленник!» — встревожился Алекс, бросаясь на стоны. Вождь тилое стоял невредимый, в окружении сбежавшихся воинов, сжимая кисть правой руки. По пальцам сочилась кровь. На земле в луже крови распростерлось неподвижное тело.

— Давно его приметил, — повторял тилое свой рассказ, — на сердце у него зло. Я умею читать сердце. Недаром зовут меня «Змеиный глаз». Он напал на меня, но я оказался быстрее. И часовой помог.

Когда Гонда закончил перевязывать рану, тилое поманил Алекса в сторону.

— Уходи отсюда, парень, пока не поздно. Ты окружен врагами. Мне жаль тебя. Одного предали, очередь за тобой.

— Если ты позвал меня, чтобы болтать пустые угрозы, то напрасно тратишь энергию, — с раздражением ответил Алекс, отворачиваясь.

— Постой, не горячись, — потянул его за полу пледа вождь тилое. — Твой друг, этот белый, сказал, чтобы я держал язык за зубами. Он тайный враг, берегись его! Этот неудачливый убийца из ласи — его человек. Меня ты отпусти, а то тилое начнут мстить за меня. Это плохо.

— Ты нам пока нужен, как единственный свидетель предательства. Потом отпущу тебя. Спокойной ночи!

— Прощай, кадонги! Джапони толкают нас на войну с вами. Я не поддамся чужеземцам. Обещаю тебе.

— Хочу верить, вождь.

Алекс приказал беречь вождя, не подпускать к нему никого.

Невесело встречала их Хванде. Сюда уже дошла весть о гибели Гаро и его группы.

Молча проходили воины по улице сквозь строй хмурых селян. Легкая охотничья поступь, обычно неслышная в джунглях, теперь оглушала. На небе сгущались тучи, горы потемнели.

Алекс шепнул Джонни: «Песню!» И вот над притихшей деревней, над печальной вереницей шагающих устало воинов поплыла песня. Воины вяло подхватили припев:

Ээйо-хо-хо! Герой не подвластен беде! Ээйо-хо-хо! Герой не подвластен беде!

Алекс залихватски присвистнул, и голос Джонни окреп, зазвенел:

Горы и джунгли стоят стеной, Небо над нами крыша. Здесь предков прах и дом родной. Нага, голову выше!

На этот раз воины дружно грянули припев, отбивая шаг. Расправились морщины, разгладились лица, появились улыбки. Молодо заблестели глаза. Воины подняли головы и расправили плечи. Они шли гордые, уверенные в себе, непобедимые. А песня все гремела.

Трепещут враги, услышав о нага. Ведь нага значит дракон. В руке копье, в сердце отвага. Смерть врагам — вот наш закон!

Колонна, бряцая оружием, втягивалась на площадь. Вспыхнули костры, высоко поднялись смоляные факелы, ночь отступила. Партизан встречал весь конклав сиеми: вождь Гаудили, жрецы, кадепео, старейшины. Маунг Джи выстроил свой гарнизон, отдавая салют боевым товарищам.

Гаронды сомкнули ряды. Со всех сторон стекались ручейками жители Хванде.

— Яр-р бунга! — скомандовал Алекс и повернулся к встречающим. — Вождь, жрецы и старейшины! Гаронды сиеми приветствуют вас! Хэйо!

— Хо-хо-хо! — подхватили воины.

— Наш отважный командир Гаро и все его воины погибли. Мы не успели спасти их. Гаро предали. Свидетель с нами. Я требую судить предателей.

— С благополучным возвращением, кадонги! — вышла вперед Гаудили. Она приложила руки к сердцу и вся засветилась радостью. Потом строго поджала губы, гася улыбку. — Я назначаю на завтра суд и совет племени. Эта ночь — ночь траура. Сиеми будут скорбеть о павших воинах и нашем славном кадинбо Гаро.

— Я согласен, — произнес Алекс. Он поднял руку, призывая к вниманию. — Люди сиеми, предатели не скроются. На место павших встанут новые бойцы. Смерть джапам, свобода народу!

— Смерть джапони, свобода нага! — грозно откликнулась площадь.

Алекс распустил отряд. Приказал Нгамбе усилить караулы, подготовиться ко всяким неожиданностям, особенно завтра, во время совета племени. Он понимал, что открытое осуждение предателей может расколоть отряд, но все-таки очистит его от измены. Алекс опасался лишь одного: как бы суд не вызвал у нага вспышку гнева ко всем иноземцам — членам отряда.

— Кадонги, прими меня в отряд вместо Гаро! — выросла перед Алексом Мэйо. Она продолжала любить Гаро и после смерти. — Прими! Ты сам сказал, чтобы вставали на его место.

— Не каждый может заменить такого, как Гаро.

— Я постараюсь и, может, буду лучше, чем он, — не отставала девушка.

Алекс не мог удержать улыбки. Он даже не знал, что ответить на это. На помощь пришла Маэлите.

— Иди ко мне, Мэ! У нас свой женский отряд. Мы отомстим за Гаро.

Мэйо исподлобья поглядела на Маэлите. Она колебалась, И вдруг бросилась к своей сопернице, пряча лицо в ее шали. Оторвавшись, повернулась к Алексу, в черных глазах сверкнули слезинки.

— Это даже лучше. Мы покажем мужчинам, на что способны!

— Галюша, устрой Маэлу у нас! Хорошо?; — попросил Алекс Гаудили.

— Хорошо, хорошо, А сейчас идем, тебе нужно отдохнуть!

Они пошли к дому, стоявшему между двумя морунгами.

— Здравствуй, командир! — вывернулся из полумрака Рэджи. — Слава богу, возвратился невредимым! Рад тебя видеть. Провожу вас. Можно?

— Здравствуй, Рэджи! Ты кстати. Распорядись, чтобы завтра утром все командиры явились на совет племени.

— Слушаюсь, сэр! — козырнул Рэджи, останавливаясь и вытягиваясь перед Громовым. Он продолжал улыбаться, — Мои ребята занесли к тебе в дом продуктовую коробку — наш солдатский подарок наследнику. А это разреши вручить твоей супруге и вождю! — Рэджи протянул сверток.

Гаудили посмотрела на мужа. Алекс нахмурился: «Неужели так грубо хотят купить нас мои бледнолицые собратья?»

Вслух он сказал:

— Оставь, Рэджи! Слишком большая честь для нас. Не правда ли, Гаудили?

— Да, кадонги. Мы не заслужили дорогих подарков.

— Ну что вы, Ал, вождь? Поверьте, от чистого сердца. Это — безделушка, а там в коробке — молоко, шоколад, сладости, соки и кое-какие мелочи. В общем, как раз то, что нужно ребенку. Мы же понимаем. Прими, Ал! Не обижай своих солдат и друзей!

— Нет, Рэджи. Не хочу, чтобы выделяли меня из остальных. Продукты следует распределять справедливо, поровну.

— Я здесь не причем, провалиться мне на этом месте! Это все ублюдок Бичер. Он запретил давать твоим людям что-либо из того, что нам доставляют. Говорит, так распорядилось командование.

— Поделитесь хотя бы с детьми! Разве не видите, как у нас трудно с продовольствием? Урожай еще не созрел. Вы объедаетесь, а кругом голодают люди, те самые люди, которые делились с вами последним куском хлеба, когда самолеты не знали сюда дороги. Эх вы!

— Но что делать, если все в руках Бичера! А он…

— «Бичер, Бичер!» Солдаты — это одна семья, пойми! В ней все делится поровну: горе и радость, кровь и вино, пули и хлеб. А вы не солдаты, а коммерсанты какие-то: там выгодно, здесь — нет, тому дать — он платежеспособен, этому отказать — он несостоятелен.

— О’кей, командир! — Рэджи недовольно поморщился. — Ты же свой в доску! Так чего шумишь, прикидываешься? Тебе привет от Боба.

— Какого Боба?

— Брось ломаться! От Роберта Морроу — нашего с тобой шефа.

— Ничего общего у меня с ним нет. И никакой я вам не свой. Эти свои хотели арестовать меня там, в Индии.

— Ты сам виноват — неосторожно вел себя.

— Не понимаю.

— Перехватили твое письмо на родину и узнали, что ты советский.

— Но советские — ваши союзники, вместе воюют против фашистов.

— Ты наивен, Ал! Союзники — это для газет и дипломатов. А в жизни все по-другому. Ты проник в святая святых бриттов — Индию и Бирму. Они даже нас пускают сюда с боязнью — нужда заставляет, пропадут без нашей помощи. А ты же советский. Ты один страшнее бомбы. Советский, значит Ленин, революция, экспроприация. А у тебя к тому же сотни отважных молодцов. Вот и подумай, спится ли сейчас Черчиллю с такой занозой у сердца, как ты. Наш шеф смог лишь предупредить тебя там в пути, да навязать свой план — брать тебя в Димапуре, чтобы дать время улизнуть. Большего он не в силах был сделать. Здесь хозяева англичане.

— Ах вот оно что! Я ваш должник. Чем я должен отплатить за услугу? Что вы хотите от меня?

— Шеф запрашивает: будешь ли ты работать с нами заодно? Настало время дать определенный ответ. Для нас, американцев, безразлично, какой ты национальности. Русские нам даже больше нравятся — боевые ребята.

— А что это значит «работать с вами»?

— У нас общая цель: нести свободу и демократическое руководство всем народам. На этой основе мы — союзники. На западе наши солдаты, американцы и русские, воюют рука об руку против немцев. И на Востоке так должно быть. Сейчас нам нужен от тебя пустяк: не трогайте на завтрашнем собрании американцев. Берите Бичера и делайте с ним, что хотите. Кстати, он и предал твоего друга Гаро.

— Не я устраиваю совет племени, а вождь и старейшины. Племя хочет знать правду. Кого найдет виновным, тот и ответит.

— Пойми ты, наивный человек! Бритты замышляют против тебя недоброе. Только мы, ами, можем спасти тебя от несчастья. Держись нас!

— Благодарю за совет! Но я не продаюсь. Я ваш союзник, поскольку у нас общий враг, и хочу сообща с американцами и англичанами бить этого врага. Переходить на службу к твоему шефу или другому хозяину не собираюсь.

— Выходит, завтра все-таки состоится суд? Черномазый дикарь запачкает мое имя, а ты даже не вступишься?

— И ты так говоришь о тех, кого хочешь освобождать! — возмутился Алекс — У тебя два лица, Рэджи. Какое из них настоящее? Суд нага справедлив. И я не стану на защиту преступника, даже если им окажется мой начальник штаба.

Рэджи внимательно посмотрел на Алекса. Потом положил тяжелую руку ему на плечо и твердо сказал:

— Благодарю за откровенность, командир! Видит бог, я сделал все, чтобы ты вошел в наше братство и находился под его щитом. У тебя крепкая хватка и верное сердце. Мне не хотелось бы быть твоим врагом. Ну, прощай!

Наконец Алекс попал домой. Поужинал. Посидел у тлеющего очага. Гаудили сидела рядом. Они молчали, испытывая какое-то беспокойство. За дверью заунывно свистела флейта, наводя тоску.

Уже давно спала Маури, укачав их сына, а они все сидели и молчали. Вдруг послышалась возня, и в комнату ворвался Рики Рам. В левой руке — смоляной факел, в правой — сверкающий дах. Остановился у очага. Алекс медленно поднялся, сжимая кулаки. Но Гаудили выскочила вперед. Она раскинула руки, загораживая мужа.

— Нет! Нет! Убейте лучше меня! Не дам! Не троньте его!

Рики Рам не обращал на них внимания. Он высматривал что-то внизу.

— Вот она, гадина, — вскричал командир штабных гурков, показывая блестящим дахом на пол. Там в центре комнаты поднимала свою страшную голову королевская кобра.

Змея застыла на миг в своей грозной позе. Потом медленно двинулась на Рики Рама. Тот замер, напружинившись.

Алекс тоненько свистнул, и кобра повернула голову на звук. Этого было достаточно, Блеснул дах, обезглавленная змея закрутилась на полу.

— Спасибо, дружище! — подошел Алекс к отважному командиру. — Я обязан тебе жизнью.

— Спасибо и тебе, кадонги! Если бы ты не свистнул, мне было бы худо.

— Пойдем на воздух, Галюша! Успокойся, дорогая! — Алекс обнял дрожащую Гаудили.

У порога в растерянности стоял Джонни. У его ног лежал на спине человек, вцепившись себе в горло.

— Слегка ударил — и готов, — смущенно оправдывался ординарец.

Удар очевидно пришелся в адамово яблоко и оказался смертельным. Это был индиец из группы Билла. Алекс вспомнил: он перебежал к ним из армии Субха Чандра Босса, формируемой из военнопленных индийцев под покровительством японского командования.

— Возьмите на память! — протянул Рики Рам Алексу тростниковую свирель. — Этой штучкой предатель вызвал кобру. Вон и корзина в углу. Спокойной ночи!

— Ах, любимый, как я перепугалась за тебя! — Гаудили обняла Алекса, посматривая снизу вверх широко раскрытыми темными глазами.

— Все уже позади. А где же Маэлите? Что-то ее не видно.

— Маэлите простилась, ушла от нас. И ничего не сказала, куда, зачем.

— Бедная, она так переживает гибель Гаро.

Маэлите вернулась к Биллу. Когда со своими женщинами она вошла в морунг, где жили его люди, там шла очередная попойка. Билл, увидев их, приподнялся за колченогим столом, моргая осоловелыми глазами.

— Братцы! — рявкнул он и грохнул по столу так, что подпрыгнули баклаги с ромом. — Наша Мэри вернулась! Ура-а-а!

Все столпились вокруг пятерки женщин. Хохотали, наступая, тянулись к ним, пока Билл не закричал, размахивая огромными руками:

— А ну разойдись! Это вам не куклы Бродвея. Разойдись, кому говорю!

Буйная ватага постепенно рассосалась по углам. Билл пригласил женщин поужинать. Придвинул им открытые банки с консервированной колбасой, сгущенным молоком, шоколад, галеты. Давно уже так вкусно не ужинали женщины.

Стив и Даниэль ушли спать. За столом остались Рэджи, Бичер и Билл. Они таинственно переговаривались. Маэлите, не подавая вида, внимательно прислушивалась к заговорщикам. Чуткое ухо ее лишь один раз уловило имя Гаро, и сердце мгновенно отозвалось: они! Их снова трое, трех называли и тилое, и среди них этого «Золотого дьявола». Она все больше убеждалась: именно эта троица подстроила ловушку ее Гаро. Они — предатели. Маэлите проследила, за какой дверью скрылись Бичер и Рэджи.

Был поздний час. Все уснули. Клевали носом и подружки Маэлите. Билл подсел к Маэлите, заглянул ей в глаза.

— Горюешь о покойнике, эх! Думаешь, я навел крыс на Гаро? Из-за тебя? Ха, девочек мне хватает. Даже жена есть: Джекки. Не веришь? Она скучная, возится все со своим щенком. Уверяет, что мой. Ха-ха! Чепуха. У меня, и сын? Фуй! Нет, ты послушай! Всю кашу заварил тот долговязый англэ Бичер. Он мастер на такие штучки, хэк… Гаро мешал ему. А мне что нужно? Побольше жратвы и рома. Я простой парень, без всяких фи… фиглей… миг…

Американец шептал ей в самое ухо, пересыпая речь непонятными словами. Потом хмыкнул и отвалился, пьяно икнув. Засвистал носом, уронив голову на стол.

Отовсюду доносились густой храп, бормотанье. Кто-то всхлипывал во сне. Маэлите не двигалась. Тело налилось свинцом. Ей не хватало воздуха, тошнота подступала к горлу. Она сжала кулачки с хрустом, напряглась, сгоняя цепенящую одурь. Приподнялась. Билл заворочался. Она отшатнулась брезгливо. Решение созрело, она покончит с теми двумя, затем придет за головой Билла. Он здоровенный, может преждевременно наделать шуму.

Маэлите набросила на плечи шаль и скользнула между столами. Крадучись добралась до комнатки, где скрылись зловещие собеседники Билла. Перевела дыхание, прислушалась. Все спокойно. Приоткрыла дверь и ящерицей шмыгнула внутрь. Вот они совсем рядом, сопят, как кабаны. Шагнула вперед. Забелело лицо с черным пятном рта. Удачно лежит, на спине. «Черная смерть» медленно наклонилась над ним. Замерла. Потом ткнула в темневший рот конец шали и одновременно полоснула ножом пониже. Под рукой жалобно хлюпнуло, пискнуло, как комар, и все кончилось. Также бесшумно убила она и второго. Нащупала два автомата, повесила через шею. Постояла, прислушиваясь. И вышла.

Маэлите не отказалась от своего намерения: настала очередь Билла. Проходя мимо подруг, она решила предупредить их.

И тут узкий луч карманного фонарика разрубил тьму. Наткнулся на нее, метнулся в сторону. Кто-то крался ей навстречу. Послышался шум падающего тела.

— Какого черта бродишь по ночам! — захрипел голос Билла, удаляясь. — Убирайся на свое место!

Маэлите шепнула проснувшимся подругам:

— Бежим, быстрее на выход! Не задерживайтесь!

Женщины бросились к двери. Маэлите прислушивалась к шагам Билла. Вставила магазин, взвела на боевой взвод. Придется расстрелять его из автомата. Где он, «Золотой дьявол»? Ей пора уходить.

Билл сам искал Маэлите. Он знал, где ее найти. Еще вечером Рэджи дал понять: Бичера надо убрать, чтобы всю вину свалить на него. И Билла осенило. Почему бы не использовать для этой цели Мэри, жаждущую отомстить за своего возлюбленного? Он и постарался навести на Бичера эту тигрицу.

«Ты, кажется, не додумал, рыжий дуралей, — говорил себе Билл, освещая фонариком трупы своих товарищей. — В темноте не станешь разбираться, и чертовка для большей уверенности зарезала обоих. Э-э, туда и дорога! Рэджи тоже хорош. Заигрывал со всеми и под всех подкапывался. Даже меня грозился снять с командиров. Вот и получил. Что же, все к лучшему. Теперь он, Билл, будет здесь хозяином, будет один распоряжаться своими мальчиками…»

Вдруг огневым вихрем ударило над головой. Он опрокинулся. «За мной охотится «Черная смерть» — мелькнула догадка.

— Тревога! Убийство! — завопил он, продолжая лежать.

Морунг уже завозился, заворочался, заохал. Кто-то догадался зажечь факел.

— Живее, черти! — выскочил Билл, размахивая автоматом. — Ловите убийц!

— Каких убийц? Где? Кого убили? — сыпались вопросы.

— Командиров убили. Бабы проклятые! Понимаете вы, олухи! — вопил Билл. — Баб ловите! Они не могли далеко убежать. Ищите здесь!

Он бросился к выходу. За ним гурьбой повалили солдаты. Толкнули дверь и высыпали в душную ночь.

Билл вскинул автомат.

— Спятил совсем! — схватил за оружие Даниэль. — Не стрелять! Без шума! Их теперь не догнать.

— Ну и ночка! — вздохнул Билл, вытирая трясущейся ладонью пот со лба. — Надо смываться, братцы! Не то эти черномазые сдерут с нас шкуры и натянут на свои дурацкие барабаны.

— Не разводи паники, болван! — буркнул Даниэль. — Не все еще потеряно. Возьми себя в руки! Что ты трясешься, как овечий хвост?!

— У них этот грязный тилое. Завтра он все расскажет, и нам крышка. Бежим, Дан, пока не поздно!

— Не скули, щенок! — зашипел Даниэль, схватив Билла за грудки. — Мы с тобой еще должны выполнить приказ центра 101. Мы, американцы, будем командовать и здесь, и везде. План Рэджи действует. У нас почти сотня крепких готовых на все ребят. Я заменю Рэджи, отвлеку внимание на себя, обвинив Алекса в предательстве. А ты возьми на мушку кинга и всех его прихвостней. Дам сигнал, тогда и кончай с этой бандой. Стиву нужно…

— Я отказываюсь участвовать в вашей грязной игре, ребята, — выдавил из себя Стив, бледнея. Потом, ожесточаясь, стал бросать им в лицо: — Я хочу честно драться с джапами, и мне нравится, как это делает Алекс. А вы хуже гангстеров! Готовите новый удар в спину. За что? За то, что он не похож на вас? Это нечестно! На меня не рассчитывайте. Хватит!

— Хо! Тихоня хочет честности! — ощерился Билл. — Ангелочек, чистюля! А грязную работу кто будет делать? Я? Дан? Подосланные бабы режут наших командиров, как поросят. Красный и черномазые дикари верховодят. А мы ради них лезь в зубы джапу. Это ты называешь честностью?

— Не передергивай карту, Рыжий! — возразил Стив. — Женщины пришли к тебе, ты сам их принял. А сейчас хочешь свалить свою вину на других. Мы обижаем туземцев, поэтому нас и не любят. А-а, что с тобой говорить! В общем, я пошел.

— Стоп, тихоня! — рявкнул Билл, хватая Стива за плечо. — Продать хочешь?

— Пусти, рыжий убийца! — рванулся Стив.

С другой стороны к нему придвинулся Даниэль, такой же рослый, плечистый. Оба верзилы зажали узкое тело Стива, словно пытаясь раздавить его. Их взгляды не предвещали ничего хорошего.

Стив затравленно оглянулся. Но он ни у кого не встретил сочувствия. Многие просто не понимали, что происходит. Все они были озлоблены, напуганы убийством вожаков. Сделай сейчас из него Дан козла отпущения, и они затопчут его, задавят. Среди них нет у Стива друзей, и живет он здесь только по старой традиции: белые с белыми, цветные с цветными. Вот и все, что у него с ними общего — только белая кожа.

Стив съежился.

— Ну что вы, ребята! Я… Я же свой. Не доносчик я. — Стиву было стыдно своего слабодушия. Но он ничего не мог поделать с сердцем, которое невольно сжалось от ужаса и заставило язык произнести эти унизительные слова. Что плохого, если он ценою пустой болтовни купит жизнь? Чем не выгодная сделка: слова ничего не стоят, зато жизнь — это все. За нее не жаль отдать горы такой шелухи, как слова.

Стив так умоляюще поглядел на своих товарищей, что те недоуменно переглянулись. Они отмякли.

— Довольно крови на сегодня, Билл, — тихо сказал Даниэль. И, сверля серыми глазками Стива, зашипел ему в лицо: — Но ты берегись, гнида! Если донесешь, пеняй на себя. От нас не уйдешь.

— Пусть будет по-твоему, Дан, — мрачно промолвил Билл, — хотя я предпочитаю мертвецов. Мертвые не болтают.

Среди переполошившихся обитателей морунга была и Джекки. При первых выстрелах она схватила сынишку на руки и встала, прижавшись к стене, в своем углу. Здесь, отгородившись от зала двумя плетеными матами, как ширмами, она жила с тех пор, как появился малыш. Билл прогнал ее из своей комнаты — ребенок мешал ему спать.

Когда суматоха в морунге улеглась, сын запищал, и Джекки сунула грудь в маленький жадный ротик. Он сладко зачмокал. Мать зажгла жировик, любовалась малышом. Ну, настоящий сын солдата! Тишины не переносит, не спит; засыпает под шум, стреляй рядом — не проснется. И веселый, забавный. Такой маленький и уже шалун! Хороший будет воин и матери опора.

Утром Джекки помогла трем женщинам, живущим в морунге, приготовить завтрак. Только присела подкрепиться, как плач сына поднял ее. Она угомонила малыша и удивилась странной тишине морунга. Выглянула в зал — никого. Пошла к выходу, остановилась. Чуткое ухо уловило отдаленный гул. Он нарастал, накатывался волной и, наконец, разбился о двери. В морунг ворвалась ватага орущих мужчин.

Джекки отступила к себе. Она слышала, как мужчины переговаривались, собираясь бежать в джунгли куда-нибудь подальше от мстительных туземцев; слышала, как воины возбужденно рассказывали о Билле, который расстрелял из автомата вождя тилое. Но вот раздалась знакомая брань. Джекки сразу узнала этот хриплый голос.

— Где моя негодная баба? — орал Билл. — А-а, вот ты куда запропастилась! Я не оставлю тебя здесь. И не думай!

— Я не хочу, — упиралась Джекки. Она пыталась спрятаться в самом темном углу морунга, рассчитывая, что ее забудут в спешке сборов. Но Билл нашел ее. — Пожалей хоть сына! Оставь нас у своих! Там мы пропадем. Умоляю тебя нашим сыном!

— Ха! Сыном! Он — такой же мне сын, как ты — жена. Черномазая — и жена! Ха-ха! Вот умора!

— Ну, хорошо. Больше я не нужна тебе. Оставь меня! Умоляю!

— А это ты давно не видела? На-ка, поцелуй! — Билл резко обернулся и ткнул ей в губы волосатый кулачище. — Ты еще пригодишься. Я не оставлю тебя щенку Манжи. Ты принадлежишь мне. Поняла? Пошли!

И Джекки покорилась, как привыкла во всем покоряться этому жестокому верзиле с того злосчастного дня, когда в благодарность за спасение стала его женой. Лучше бы ей сгореть тогда в огне. Не знала бы этих бесконечных мучений и унижений. До сих пор ей был дорог Манжи, который полюбился в памятную ночь чествования кадонги. Несколько раз она пыталась убежать от мужа. Но Билл ловил ее и бил. Как он умел бить! А унижать! Где только он этому научился? Единственным утешением для Джекки стал сын. Вот и сейчас этот живой комочек, лежащий на руках, согревает ее надеждой…

Зарядили дожди. Утром они просеивались мелкими иглами через белесые пласты тумана. А когда туман растекался в стороны, в образовавшиеся просветы низвергались потоки тропического ливня. За ливнем с разбойным свистом, в перехлесте молний и гроз, налетал шквал. Стонали, гнулись вековые деревья, грозя рухнуть на притулившиеся у их подножия жилища.

Все размокло, набухло влагой. Плесень покрыла домашнюю утварь и обувь, наросла в углах хижин. Лавины грязи ползли с гор, затопляя тропы. Под тесно переплетенными лианами, ветвями деревьев и кустарников — невыносимая духота. Оружие ржавело на глазах. Малярия косила людей.

Алекс наладил производство некоторых лекарств на месте. Ему помогали Гонда, заменивший погибшего Макгрейва, и старушка Маури. Гонда, где хитростью, а где угрозами, вынуждал подчиненных ему колдунов, прикрепленных к партизанским ротам, раскрывать свои тайны. Он, например, научился приготовлять противозмеиную сыворотку из слюны ящерицы силеочанг — пожирательниц змей. Мазь Маури, сделанная из корней и листьев таинственного растения хоа, излечивала болезнь «нага». Но малярия поддавалась только хинину, а хинин был у японцев. Поэтому воины, несмотря на проливные дожди, выходили в рейды на японские гарнизоны. Во время одного такого рейда партизаны вызволили из плена «Золотого дьявола».

Билла привели ночью. Трудно было узнать в нем того заносчивого толстомордого американца, каким Алекс видел его в последний раз. Щеки запали, глаза потухли, уголки тонких губ опустились книзу. Страшная это штука — пройти через руки джапа. Потом мстительные тилое, узнавшие, что он — убийца их вождя, пытались содрать с него кожу живьем. Но им пришлось довольствоваться лишь маленькими кусочками кожи с прядью рыжих волос. Гаронды Алекса поспели вовремя. Партизанский доктор Гонда промыл запекшуюся кровью рану — алую полоску шириной в сантиметр, которая начиналась с середины лба и терялась в густой шевелюре.

— Где Джекки? — спросил Маунг Джи. — Где ты ее оставил?

— А? Что? — Билл поднял тусклые глаза, обвел собравшихся вокруг командиров отсутствующим взглядом.

— Джекки жива? — настойчиво добивался Маунг Джи.

— А-а, не знаю, — ответил сквозь зубы Билл. И тут, словно вспомнив что-то, злобно выдавил: — Что ей сделается? Ее сам Сатэ пригрел.

— Сатэ? Этого еще недоставало! — с болью воскликнул юноша.

— Пойдемте, друзья! — сказал Алекс. — Пусть он придет в себя, поест.

Билл сидел у тлеющего очага, положив на колени ручищи, покрытые до самых ладоней рыжей кудрявой порослью. Зажал в кулаке лепешку и совсем забыл о ней.

Круг замкнулся — он вернулся к тому, от чего бежал. И нет выхода из заколдованного кольца. Он ушел от этих людей. Почему они спасли его? Может быть, для того, чтобы самим поиздеваться над ним?

Билл с опаской оглянулся. Нет, на него никто не обращает внимания. У Билла отлегло на душе. Не похоже, чтобы они затеяли плохое. Да и что с него взять? Кто он такой?

Он простой американский парень. До него не доходили соображения высшей политики, с которыми носился Рэджи и те, кто прислал его сюда. Рэджи твердил, что сейчас, когда бритты ослабли, надо отхватить этот кусочек — Нагаленд. Отсюда рукой подать до Индии, Бирмы, Китая. Настало время взять в свои руки весь земной шарик. Поэтому там, где есть хоть один американец, следует насаждать американские порядки.

Так говорил Рэджи. Билл же туго соображал и никак не мог понять, почему этот забытый богом край привлек внимание боссов и какую пользу он может принести самой сильной и богатой стране, лежащей за десять тысяч миль отсюда. И вообще его мало волновало, что думают там, в Вашингтоне и Калькутте. Эти жирные боссы не испытали и тысячной доли того, что ему приходится переживать каждый день. Он, Билл, еще не замечал, чтобы от дикарей была какая-то польза. А Рэджи? Какой парень! Прошел огонь и воду. Хитрый, как тысяча чертей. Мог бы вполне проскочить в генералы. А чем кончил здесь? Погиб от руки сумасшедшей дикарки!

Так рассуждал Билл, когда бежал из джунглей. И вот он снова в джунглях, среди этих людей, от которых бежал.

— На-ка, подкрепись! Может, аппетит прорежется! — Алекс подошел к американцу, протягивая чашку с ромом.

— Благодарю, кинг! — буркнул Билл. Он опрокинул в рот жгучую жидкость.

Потом медленно повернул перевязанную голову, и Алекс заглянул, наконец, в зеленые глазки «Золотого дьявола».

— Забудь прошлую обиду, Ал! — глухо заговорил Билл. — Теперь не вернешь ничего. Погибли все товарищи, один я остался. Очень дорогой ценой заплатили мы за Гаро. И поделом нам. А ты, кинг, скоро будешь генералом, туземным генералом. Провалиться мне на этом месте, если я вру! Смотри, у тебя уже целая армия. Ты…

— Ладно. Будешь с нами. Потом еще поговорим о всех твоих «подвигах»…

Алекс отвернулся. Жалок был сейчас «Золотой дьявол». Генерала ему пророчит. Ишь ты! Кто еще называл его так? Когда?

С гор потянуло свежестью и сразу вспомнилось. Ну, конечно, это было в детстве.

Пионерский лагерь в Чимгане. Трое суток продолжалась военная игра. Саня командовал «синими». И, как уж повелось, «синие» должны были потерпеть поражение. Днем они схоронились в кустарнике шиповника. Никому и в голову не пришло искать их там, среди колючек, которых избегали даже козы. В вечерних сумерках, исцарапанные и довольные, выбрались они из колючего кустарника… Саня провел свой отряд без дорог и тропинок прямо через гору и бурливую горную речушку.

А на рассвете, когда лагерь сладко посапывал во сне, «синие» обрушились на «красных». Вопреки традициям «синие» победили. Старший пионервожатый сказал ему тогда у костра: «Ты провел эту операцию, как Суворов в Альпах. Быть тебе, Саня, генералиссимусом, но уже советским».

ПЛАМЯ РАЗГОРАЕТСЯ

Тянулись к небу тревожные столбы дыма. Они взывали о помощи. Сиеми потом гордились: они помогли земи, самому могучему племени нага. Возрождалась былая слава сиеми.

Пламя гнева разгоралось в джунглях. С просьбой о помощи прибыли гонцы от ао и агорс. Алекс, договорившись с вождем земи Джагонангом о связи и взаимодействии, повел гарондов на север.

И снова под натруженные ноги легли километры тяжелой дороги.

Тропа бежала в расщелину, и над ними громоздились горы, черно-синие от покрывающего их мокрого леса, ныряла в зеленые озера жесткой в рост человека слоновьей травы с узкими и острыми, как штыки, стеблями. Прохладный воздух мягко ласкал разгоряченные лица. Иногда Алексу казалось, что он шагает через знакомый с детства лес. Кругом стоят низкорослые дубы, ясени, литые платаны. Сквозь голые, ободранные ветви просвечивает голубое небо с облаками. В вышине парят орлы. Шуршит под ногами опавшая листва.

Горы округлые и зазубренные, лежали у их ног или вонзались пиками в небо. Падали вниз сверкающие воды, разбиваясь о камни тысячами бусинок. На горах теснились косматые деревни с пальмовыми крышами, темными от дыма и непогоды. Террасами золотились поля зреющего риса.

Однажды они вышли к реке следами тигров, лающих оленей и кабанов. На другой стороне были земли ао и агорс.

— Неплохо бы выкупаться, Ал! — подошел к Громову Билл.

— С удовольствием, — откликнулся Алекс.

Они спустились к небольшому заливчику. Быстро раздевшись, бросились в чистые холодные воды. Фыркали, как два больших моржа. Глядя на них, осторожно сползли к реке и некоторые воины, но под общий хохот, как пробки, выскакивали на берег, затевали веселую возню.

Алекс вытерся полотенцем так крепко, что покраснела кожа. И сразу же москиты с яростью накинулись на него. Пришлось лезть чуть не в самый костер. Рядом примостился Билл. Он веточкой достал уголек, закурил. Глубоко затянулся, выпустил дым длинной струей, крякнул:

— Хорошо! Глоток бы рома, а? Слушай, Ал, — наклонился американец к Алексу, заглядывая ему в глаза. — Скажи, ты русский? Так нам сообщили из Калькутты…

Алекс поднял голову.

— Да, я русский. Почему даже тебя беспокоит это?

— Э-э, мне наплевать! А бритты взбеленились. Препротивные людишки. Заграбастали себе все, а мы проливай кровь за их Бирму, Индию. Нашими руками хотят держать свои колонии. А нам что? Пустая банка из-под консервов?

— Не будет этого больше, Билл. Освободятся народы от японцев, погонят заодно и вас, и англичан. Смотри, нага встают на борьбу за свободу. И мы помогаем им.

— Это называется по-русски, да? Понятно, почему Калькутта приказала нам не болтать, что ты русский. А почему ты сам скрываешь это? Разве дикари знают, что такое русский, советский?

— Они знают. О моем народе, о его жизни и борьбе за справедливость я рассказывал сиеми. — Алекс помедлил, будто опасаясь выдать сокровенную тайну.

— Чудной ты какой-то, Алекс. У нас в Америке ты бы не выжил. С детства жизнь била меня и учила: «Плюй на всех! Думай только о себе! Хватай все, что идет в руки». А ты думаешь о себе в последнюю очередь. Странно, что именно тебе я дважды обязан жизнью и должен отплатить по счету.

— Жизнь тебя изуродовала, Билл. Поэтому ты в каждом не похожем на тебя человеке видишь урода. Не святоша я, я просто хочу, чтобы было хорошо не только мне, но и другим. А за спасенную тебе жизнь никакого счета не представляю. Мы не бизнесмены, и здесь не Америка. Мы солдаты. А теперь скажи: кто был третий предатель?

Алекс смотрел прямо в глаза американцу. Билл щурился, жмурился, пытаясь скрыть правду за короткими светлыми ресницами, под тяжелыми надбровьями.

— Дан, — буркнул сквозь зубы, съеживаясь.

— На мертвого валишь?

— Не веришь? Клянусь матерью, это был Даниэль. Мне приказали сопровождать Гаро, а он прогнал меня еще в деревне тилое.

— Почему? Что произошло между вами?

— Я просил его вернуться, мне показалось, что дело нечисто. Он обозвал меня трусом и прогнал. Клянусь матерью, это правда!

— А жива мать у тебя, Билл?

— Увы, ее уже нет на этом свете, — вздохнул американец. — Ей досталось. Она не знала ни минуты отдыха, работала ночами. Надо ж было прокормить нас, ораву в восемь гавриков! Отец потерял работу, запил. Напивался до бесчувствия и бил всех. А мать защищала нас, и ей доставалось больше всех. Так и умерла от побоев. В тот же день отец утопился. Мы остались сиротами. А кому сироты нужны? Эх, почему все так несправедливо устроено, Ал?

Что-то светлое появилось в выражении вечно угрюмого лица Билла. Глаза погрустнели, расширились. Он был искренним сейчас, может быть, впервые за много лет. Вопросительно смотрел на Алекса.

Но что мог ответить ему Алекс, когда сам вспомнил свою мать, свой дом. До боли отчетливо вспомнил, как провожали его. Молодые лейтенанты уезжали в полк. Немного хмельные и грустные, они прощались с родными и товарищами, целовали девушек, обещая скоро вернуться за ними.

Уже стоя на подножке уносившего их вагона, Саня бросил прощальный взгляд на своих «стариков». Отец, высокий, прямой, с непокрытой седой головой, сжав губы, не отрываясь смотрел на сына. Рядом с ним притулилась черненькая сухонькая мама. Она все старалась выпрямиться и улыбнуться своему первенцу.

Эти прощальные взгляды до сих пор жгли сердце Алекса.

Ему нестерпимо захотелось хоть бы на несколько минут оказаться в Ташкенте. Крепко прижать маму к груди и поцелуями осушить ее слезы, увидеть улыбку на усатом лице отца, пройти по скверу, взглянуть на куранты, броситься в студеные воды Чорсу. Мама, мама! Когда же, наконец, попадет он на родину? Когда?!

Алекс застонал и откинулся на спину. Закат окрасил часть неба во все цвета радуги. Фиолетовые, синие, зеленые, оранжевые волны отходили от алой, пламенеющей на самом горизонте полосы и таяли в начинавшем сереть небе. Сумерки сгустились. Сразу высыпали звезды. Чужие холодные звезды.

Шелестит тростник, клонясь метелками к земле. Перешептываются вверху деревья. Бесшумно проносятся над водой летучие лисицы. Говорит и говорит неумолчно Чиндвин, словно спешит выговориться перед пришедшими на его берега людьми, поведать им тайны джунглей, обременивших его непомерным грузом ужаса и отчаяния. Захлебывается, торопится успеть. Ведь люди в джунглях стали непоседами. Уйдут, и не расскажешь всего.

Тихо льется песня. Алекс встряхнулся, пошел по лагерю. После купания в ледяной воде тело горело. Он остановился у группы поющих воинов. В середине сидел пожилой крепкий воин в короткой, туго перепоясанной патронташем куртке нараспашку. Закрыв глаза и раскачиваясь, глухим грудным голосом он запевал:

Древняя наша земля, Годы тянутся чередой. Зреет золотом урожай. Люди гордятся собой. Это плоды их труда.

Воины сосредоточенно смотрели ему в рот, хором заканчивали куплет:

— Гей, нага трудяга!

Алекс не мог без волнения слушать песни нага. Простые, бесхитростные, они полны любви к природе и безотчетного страха перед ее могучими силами, тихой печали и великой радости бытия.

Ночь прошла спокойно. Утром они переправились по висячему мосту и напали на страшный след Сатэ.

Вышли к первому селению агорс. Ни души. Одно лишь жаркое солнце в небе. Хижины безмолвны, как стога сена.

— Куда все подевались? — сказал воин, заглядывая в одну из хижин.

— И там никого нет, — откликнулся другой.

— Смотрите, смотрите! — закричал кто-то в смятении.

Алекс взглянул и дрогнул. За большим домом-морунгом торчал ряд высоких шестов. На конце каждого — отрезанная человеческая голова. Их много. Целая цепь, десятка три-четыре. Длинная цепь голов. Весь отряд — восемьсот воинов, замер перед страшным частоколом.

— Не-ет! — истошный крик вонзился прямо в небо. — Не-ет! Нет!

Кто-то бросился из строя. Воины смешались, заволновались, загудели. Маунг Джи кинулся в хижину и исчез внутри.

— Вот, сорвал с шеста. Что это? — подошел Нгамба и протянул Алексу рваный белый лоскут.

— «Смерть всем, кто не со мной! Алиссандербонг», — перевел Алекс надпись, сделанную кровью. Вынул скомканную тряпку, найденную на месте расправы с Гаро. — Одна рука.

— Я ничего не понимаю, брат. Почему твое имя здесь?

— Бандиты хотят показать, что это зверствуем мы, партизаны. Пытаются восстановить против нас всех нага. Понял?

— Даже дьявол не придумает такое! — схватился за голову Нгамба.

— Они хуже дьяволов. Сохрани на память! Мы еще припомним им это.

Вступили на земли ао. И здесь пепелища сожженных деревень. Уцелевшие селения обезлюдели, жители попрятались в горных убежищах. Беглецы присоединялись к отряду.

У селения Бонгья партизаны настигли крупный японский отряд. Банда Сатэ несомненно укрылась под его надежным крылышком. Командиры с трудом сдерживали воинов, рвавшихся в бой.

В лесу царила мертвая тишина. Ночной воздух был недвижим. Казалось, что и деревья погрузились в глубокий сон. Даже вечно досаждавшие москиты притихли. Гаронды крались в высокой траве, зажав концы головного платка в зубах, чтобы заглушить звуки собственного дыхания. Послышались шорохи. Все остановились. Шорохи смолкли, и никто не смог определить, кому они принадлежали — вражеским дозорным или диким свиньям, собиравшим отбросы.

Двинулись дальше. Красный колеблющийся свет костров делался все ярче. Он манил, притягивал к себе. Там враг. Безжалостный, кровожадный.

Спокойно спит лагерь и не слышит, как крадутся гаронды. Часовые маются, борясь со сном. Вот один дернулся, всполошился. Всматривается в ночь, Джонни подпрыгнул и метнул нож в него.

— Получай, крыса!

Часовой, схватившись за горло, захрипел и повалился на бок.

Пронзительный свист вспорол тишину — гаронды набросились на спящий лагерь. Засвистели пули, сбивая листву и сучья, загрохотали гранаты.

Перед партизанами были опытные солдаты знаменитой восемнадцатой дивизии, прошедшие непролазные дебри и хляби джунглей Индокитая, опаленные огнем штурма Сингапура и Тимора. Бывалые бойцы джунглей, они быстро оправились от неожиданного удара и отошли в чащу. Шквальными залпами в упор встретили они атакующих гарондов. Зеленая трава сразу окрасилась алой кровью.

— Назад, назад! — закричал что есть силы Алекс, видя, как Нгамба и Зониг собирают роты для новой атаки.

Партизаны медленно отступали в спасительные заросли, укрываясь за деревьями и кустами, в корневищах и ямах. Противников разделяла теперь широкая поляна, где все еще дымились тлеющие костры. Занимался рассвет. Тронулись, поплыли над землей рваные космы тумана. Японцы затаились. Стояла гнетущая тишина.

«Что делать? Отступить и рассеяться в джунглях? Ночью это бы удалось. А сейчас только начался день, — мучительно думал Алекс. — Джапы прицепятся, окружат, уничтожат всех. Их больше, они лучше вооружены. Чу! Заурчали моторы бронемашин. Готовят атаку. Что же делать, черт побери?»

Он огляделся. Вокруг командиры и телохранители: Нгамба, Зониг, Массанг, Рики Рам, Маунг Джи, Билл. Смотрят на него, своего вождя и командующего, и ждут. Ждут его решения, его приказа.

«А что если побить джапа его же хитростью?» — осенило вдруг Алекса. Он послал Джонни за командирами, и когда те собрались, объяснил свой план.

— У тебя не голова, а совет старейшин, — улыбнулся Нгамба.

— Довольно разговоров. По местам! Стрелять по команде!

Командиры скрылись в густой листве. Алекс выждал еще немного. Потом взобрался на дерево. Большие рыжие муравьи накинулись на него. Смахнул с рук, с шеи. Они полезли снова. Делать нечего, придется терпеть: дорога каждая минута. Не выбирать же другое дерево! Он сложил рупором боевую карту и закричал во всю силу легких по-японски:

— Вперед, храбрые солдаты Ниппон! Бейте дьяволов! Вперед, вперед!

Тихо. Неужто не клюнули! А муравьи ожесточенно грызут его, впиваются в тело. Что это там? Браво! Клюнули! И он опять закричал:

— Вперед, вперед! Бейте трусливых собак! Колите их штыком!

Заросли расступились, и показались фигурки, юркие, как мыши. Первая волна, вторая, третья покатились через поляну. Уже совсем близко. Грянуло «банзай». Сверкающие лезвия штыков, перекошенные яростью скулы, орущие провалы ртов.

Пора! Алекс сунул два пальца в рот и пронзительно засвистел. С оглушительным треском лопнул липкий воздух джунглей. Взахлест ударили пулеметы и автоматы, смели передние ряды вопящих солдат.

— Вперед, доблестные самураи! Бейте лесных дьяволов! Вперед! — подбадривал Алекс атакующих.

И все новые цепи солдат спешили в свинцовую круговерть, слепо повинуясь зычной команде, и падали замертво. Наконец кто-то опомнился там.

— Назад, назад, идиоты! — взвыл отчаянно истошный голос.

Наступающие смешались: одни все еще бежали вперед, другие повернули назад, третьи топтались на месте.

Алекс спрыгнул с дерева. Крикнул, обращаясь уже к своим:

— В атаку, гаронды! Вперед, братья! Смерть джапам, свобода народу! — Размахивая дахами, копьями и карабинами, партизаны с яростью врубились в эту мешанину, рассекая ее на мелкие кучки. Однако японцы сопротивлялись упорно, их буквально приходилось выковыривать из каждой щели. Некоторые притворялись ранеными и призывали по-английски на помощь, а когда воины приближались, закалывали их ножами.

Алекс двумя гранатами вывел из строя бронемашину. Другой броневик захватили Билл и Маунг Джи. Грозная колесница врезалась в свалку, изрыгая огонь и свинец.

Партизаны штурмом взяли высоту, куда отступили остатки японцев. Алекс шел с автоматчиками. И тут неожиданно из какой-то ямки в упор хлестнул пулемет. Джонни прыгнул вперед, заслонил Алекса, приняв за него всю увесистую порцию свинца на свою широкую грудь. Задело и Громова, у него подкосились ноги, потемнело в глазах. Уже падая, успел он бросить ручную гранату, и пулемет замолк.

Воины ринулись вперед. В ярости хватали они японцев и швыряли их с вершины. Один богатырь подскочил к минометам и голыми руками срывал прицелы, разбивал трубы о камень.

Рассвет занимался багрово-алый, словно окрашенный обильно пролитой кровью. Тяжелым знаменем поднималась заря над джунглями, над расстрелянной землей многострадальной Бирмы. Она возвещала рождение нового дня. Свобода рождалась в крови.

ЗАПРЕЩЕННЫЙ ПРИЕМ

Следующей ночью партизаны разгромили штаб пятьдесят пятого полка восемнадцатой дивизии и тыловое ее хозяйство. Бурей промчались по тылам других частей, устраивая засады и перерезая коммуникации. За несколько дней боев и засад гаронды уничтожили около четырехсот вражеских солдат, разрушили ряд складов, опорных пунктов в японском тылу. На переднем крае японцев поднялась паника: окружены.

Но Сатэ тоже не дремал. Воспользовавшись тем, что ударные группы партизан были в рейдах, он ночью напал на деревню, где находился раненый Громов. Колдун Зеди провел тайным ходом больных, раненых, детей и стариков. С отвесного обрыва спустили их по веревочным лестницам в ущелье. Штабные гурки Рики Рама и жители, способные носить оружие, прикрывали отход. Зеди остался последним. Он уничтожил все следы отступления и сдался головорезам Сатэ, чтобы повести их в ложном направлении. Позднее партизаны нашли Зеди распятым на баньяне. Узнали его по лохмотьям одежды — труп был обглодан хищниками.

Дней через пять в башу старосты ворвался Рамзимба. Он был очень красив, как кавказец: продолговатое с правильными чертами лицо, энергичный рот, черные дуги бровей, широкие плечи, осиная талия. Горячий, стремительный, подскочил он к топчану, на котором лежал Алекс. Тонкие ноздри Рамзимбы раздувались от возбуждения. Он поднял руку, словно отдавая воинскую честь, но приложил пальцы не к виску, а к губам, потом рывком их отдернул и широко развел рукой, приветствуя Алекса по обычаю нага.

— Мои воины беспокоятся о твоем здоровье, кадонги.

— Спасибо! Все в порядке, — Алекс медленно встал. Голова, еще тяжелая, клонилась вниз. Ему повезло: пуля лишь скользнула по черепу, отхватив край уха.

— Как поживает малыш и жена?

— Хорошо. Ты не тяни. Выкладывай!

Но таков уж обычай нага — лишь вождям можно начинать разговор без предварительного вступления.

— Предатель не ушел от меня. Давай! — крикнул Рамзимба, оборачиваясь назад. — Он навел на вас джапони, крыса поганая!

Вперед вытолкнули человека среднего роста. Губы и реденькая бородка его тряслись от страха.

— Как ты смеешь, — пробормотал он не совсем уверенно. — Я глава рода, староста, кадепео.

— Ты предатель. Надо б голову твою принести сюда, а не возиться с тобой.

— Ты еще пожалеешь об этом! Это твоя голова будет болтаться на моей пике, — повысил голос староста. — Племя встанет на мою защиту. И ты, кадонги, не имеешь права судить меня. Я наследный глава рода и делаю, что хочу!

— Ах ты, негодяй! — вспылил Рамзимба, хватая старосту за грудки. — Дай я покажу ему, кадонги!

— Оставь его! — махнул рукой Алекс. — Пусть предателя судит совет племени. Уведи! Только чтобы не убежал.

— Я за ним послежу. Никуда не денется от меня!

Алекс знал уже этого старосту. Он запрещал воинам своей деревни вступать в партизаны. Зато охотно давал проводников японцам, получая взамен ром и оружие. А кто не соглашался, угрожал сжечь дом и изгнать из селения. Он создал себе сильную дружину, вооруженную японскими карабинами. И вот теперь дошел до открытого предательства. Ладно, совет племени разберется.

— Кадонги, я выручил оки, — виновато потупившись, произнес Рамзимба. — Я не мог не сделать этого. Джапони душили их.

— Правильно поступил, дружище! Сколько их?

— Не хватит пальцев на руках и ногах, чтобы сосчитать.

— Пойдем! Хочу посмотреть на них.

— Слабый ты еще. Рано тебе выходить. Умрешь.

— Живы будем, не помрем. Пошли!

На окраине селения выросло несколько новых хижин. Там и поместили американцев. Они лежали бок о бок на циновках. Было очень тихо — ни жалоб, ни стонов. Около ста человек, и ни одного здорового. Американцы безропотно принимали чудодейственные снадобья Гонды. Они не тешили себя никакими иллюзиями и были безучастны ко всему, как манекены.

Это были «матадоры» Мерилла, а точнее — жалкие остатки батальона полковника Генри Кенисена. Батальон попал в ловушку и забрел в местность, кишащую тифозными клещами. Сам полковник и большинство отряда погибли. Оставшиеся в живых тонули в море грязи, с трудом отстреливались от врага. Изможденные, с потухшими глазами, они молили только о скорой смерти-избавительнице.

Партизаны с трудом втолковали осажденным, что блокады больше не существует. Они свободны.

Алексу было искренне жаль американцев. Он приказал сжечь их лохмотья, покрытые тифозной заразой. Выделил охотников для заготовки мяса, затребовал часть риса из имеющихся запасов на базе, приставил к ним Билла для оказания различных услуг.

В последней хижине Алекса подозвал здоровенный детина, помигал ресницами. На его черном, как земля, лице с ввалившимися скулами жили лишь глаза, блестевшие лихорадочным огнем. Он вытащил, поднатужившись, из-под себя помятый берет, приложил его к сердцу и протянул Громову.

— Возьми… На память, — прошептал он.

— Благодарю, друг! Но мне ничего и не нужно.

— Прошу! — глаза у него затуманились. — Не обижай!

— Хорошо, я сохраню на память, — Алекс взял берет. На подкладке прочитал надпись: сержант Лесли Чейз. Больной помигал глазами: я, мол. — Благодарю, сержант!

Днем прибыл гонец от Маунг Джи юный Мбонго, разведчик. Известие оказалось чрезвычайно важным: обнаружено логово Сатэ. Алекс наскоро сколотил группу из оставшихся партизан и мужчин селения и, не мешкая, вышел на подмогу. Головорезов Сатэ нужно взять. Упустишь, потом гоняйся за чертовой бандой.

В сети партизанских дозоров попался рослый парень Пандилу из племени агорс. Изгнанный из родной деревни за попытку похитить свинью для калыма за свою невесту, Пандилу нашел приют в банде Сатэ «Длинные ножи». Он каялся и обещал гарондам искупить вину любой ценой. Пандилу и привел партизан к стоянке бандитов — глухой деревушке, прикорнувшей у подножия высокой скалы.

Солнце быстро, словно его тянули за нитку, опускалось на потемневшие джунгли. Вот оно коснулось макушки далекой горы и зажгло ее ослепительным огнем. Потом медленно подернулось дымкой и спустилось за гору.

Когда высыпали звезды, Пандилу с неотступной своей тенью — Тсавео, помощником Маунг Джи, зашагал к большой хижине в центре селения. Спокойно отстранил часового, попытавшегося задержать его. Откинул полог, шагнул внутрь.

— Что надо? — свирепый коренастый тилое приподнялся у костра, положив руку на висевшую у пояса кобуру. Насторожились телохранители, — с полдюжины сидело их у огня. Двое направились к Пандилу.

— Важное сообщение, кадинбо, — громко сказал Пандилу и, кивнув в сторону телохранителей, добавил. — Секретное, только для твоих ушей.

— Они не помешают, — буркнул первый заместитель Сатэ, все еще подозрительно косясь на вошедшего. — Давай ближе!

Пандилу подошел вплотную к тилое, наклонился к его уху, будто собираясь что-то сообщить ему, и вдруг молниеносным движением выхватил у тилое из открытой кобуры револьвер и всадил всю обойму в живот ошеломленного гиганта. Из открытой двери Тсавео прошил из автомата кучку телохранителей.

Звучно лопнули ручные гранаты, застрочили пулеметы вспыхнули, как порох, бамбуково-пальмовые хижины, осветив всполошившихся бандитов. Они отступили к дому командира. Однако оттуда забили автоматы. Бандиты с проклятиями метались в огненном кольце.

Нелегко их было удержать. Сплошной массой покатились они на группу Маунг Джи. Они падали, вскакивали и снова мчались навстречу пулям. Так бешено обрушились их жалкие остатки на автоматчиков, что те дрогнули. С другой стороны незаметно подобралась еще одна кучка бандитов и ударила в спину.

Когда Маунг Джи очнулся, бой кончился. Голова у него гудела. Пощупал — здоровенная шишка. Камнем саданули. И узнал: прорвались бандиты и с ними Сатэ. Маунг Джи впервые за всю жизнь выругался. Велика была его досада: Сатэ, как змея, выскользнул из рук. Опять он на свободе и снова наберет банду, чтобы разбойничать на земле нага. Придет ли ему когда-нибудь конец? Или Сатэ также неуловим, как сам дьявол?

Алекс, спешно собрав группу бойцов, бросился в погоню. Маунг Джи увязался с ним, хотя голова болела ужасно. Они преследовали бежавших головорезов по единственной тропе, петлявшей в зарослях. Полная луна, словно фонарь, подвешенный на стропилах неба, подсвечивала им путь. Скоро на тропе стали попадаться ранцы, куртки, мешки, карабины. Потом увидели Джекки, лежавшую поперек тропы в глубоком обмороке.

Бандиты уходили, отстреливаясь. Алекс рассыпал группу цепью. Лес поредел. В кустах валялись убитые и раненые, Сатэ среди них не было. Наконец, стрельба затихла. Но партизаны крались очень осторожно.

Вдруг штык уперся в грудь Маунг Джи, и он увидел японца, привалившегося к дереву. Луна хорошо освещала его лицо. Сатэ! Глаза подполковника застыли в изумлении. Юноша опомнился первым. Он прыгнул и выхватил винтовку. Взмахнул прикладом, целясь в бесстрастное лицо японца. Подоспевший Алекс отшвырнул Маунг Джи.

— Прочь! — и сам не удержался, упал.

Сатэ не дрогнул. Лицо его с широко открытыми глазами оставалось зловеще спокойным.

— Что с ним? Нас испугался? — поднялся Маунг Джи, держа винтовку над головой.

— Прочь! Прочь от него! Разве не видишь, что делается? — Алекс потянул юношу за пояс.

— О боже! — прошептал Маунг Джи, приближаясь, чтобы получше рассмотреть. Только теперь он заметил на коленях Сатэ змею. Другая ползала рядом.

Они побежали напролом через кусты обратно. Перевели дух на тропе. Алекс пронзительно свистнул, сзывая группу.

— Это же обычная змея. Почему мы удрали? Надо бы захватить с собой Сатэ, или хотя бы его голову, чтобы показать нашим, — удивлялся Маунг Джи.

— Ты ошибаешься, Манжи. Это летающая змея. Они живут на деревьях, живут всегда гнездами. Там их кишмя кишат. Я видел три. Они взбираются на деревья, свиваются в пружину и падают на свою жертву. Мгновенная смерть, малыш! Сатэ еще теплый. Умер несколько минут назад.

— А я хотел наступить ему ногой на колени! Проклятые змеи! Благодарю, мой командир! Вы опять спасли мне жизнь.

— Все в порядке, Манжи! Каждый воин поступил бы так на моем месте, — похлопал его по плечу Алекс. Обратился к собравшимся воинам. — Друзья, возвращаемся. Сатэ получил свое. На него напали летающие змеи. Он там, мертвый.

Воины заволновались, зашушукались:

— Великий Дземму покарал шакала.

— Летающие змеи — стрелы Дземму.

— Туда нельзя ходить — прогневим бога джунглей.

— Кадонги, скорее отсюда!

По пути Маунг Джи рассказал, что его миссия в штаб фронтовых частей союзников кончилась неудачей. Он беседовал с самим командующим генералом Стилуэлом. Генерал принял его хорошо и дал роту китайцев, чтобы проверить, действительно ли гаронды пробили брешь в боевых порядках японских войск. В лесу два японских кукушки-пулеметчика напугали сопровождающих, и как Маунг Джи ни пытался вернуть их обратно, все было напрасно. Партизаны нага до конца выполнили свою задачу. Однако их рука, протянутая союзникам для укрепления боевого содружества, и на этот раз повисла в воздухе.

— Брось ты хмуриться! — успокаивал Алекс юношу. — Не хотят, не надо. Мы теперь тоже силища.

У дома старосты в деревне толпилась странная группа: громкий смех, безумолчное стрекотанье голосов, мягких и звучных, грациозные жесты.

— Кто это? Что они здесь делают? — удивился Маунг Джи.

— Не узнаешь? Присмотрись-ка лучше!

— Маэлите? Каким образом?

— Она тоже выследила банду и приходила за подмогой, но опоздала. А это ее бойцы. Хороши, а? Смотри, как бы не сманили твою Джекки!

— Она вольна решать свою судьбу. Я не стану ей мешать.

— Она очень робка. Горе сильно надломило ее. Если ты любишь ее, то должен первый сказать об этом. Ты мужчина.

Маунг Джи опустил голову.

— Я не пойму самого себя, Алис. Во мне так все перегорело, будто я уже старик и не способен больше любить.

— Это пройдет, Все у тебя еще впереди, И радость, и любовь.

Маэлите, увидев приближающихся командиров, одернула своих шумливых бойцов, шагнула навстречу. В знак приветствия прижала обе руки к сердцу, склонив голову. Прядь волос, словно взмах вороньего крыла, приподнялась и опустилась. Посуровевшее лицо ее осветилось белозубой улыбкой, а одинокий темный глаз строго вопрошал.

Алекс и Маунг Джи громко расхохотались.

— Конец грязной крысе, — догадалась Маэлите. — Опередили, перехватили! Эх вы! Он же мой был, мой!-Я клятву дала.

— Какая разница, Маэл? Главное, бандит получил по заслугам.

— Что же, раз дело сделано, о чем говорить… Разреши девчатам отдохнуть, кадонги! Мы скоро уходим.

— Оставайся с нами, Маэл! Будем действовать вместе.

— Наши тропы пока расходятся. Ты за всех нага, а я за женщин. Уж очень их обижают кое-где. Да и парней твоих смущать не хотим. Вот будет у меня сотня, поравняемся с тобой, тогда попробуем сообща.

— Бабье ли дело воевать? — вмешался Нгамба. — Что у нас мужчины перевелись?

— Эх, Нгамба! Сердцем ты тигр, а разумом цыпленок. Когда враг приходит в дом, и женщины должны браться за оружие. Понял? А у меня каждая, что твоя пантера. Хочешь, померяемся с твоими молодцами?

— Да ну вас! С бабой состязаться, сам бабой станешь!

— Скажи лучше: боитесь осрамиться.

Нгамба смутился и, махнув рукой, отошел.

— Здорово ты отбрила моего командира, — засмеялся Алекс. — Ну, делай, как знаешь! Ты сама командир. А у нас всегда можешь рассчитывать на поддержку. Будем держать связь. Договорились?

— Договорились. А теперь разреши мне поговорить с Манжи! Ему надо проститься с Дзией. Она молчит, но я знаю, что у нее на сердце.

— Что за Дзия у тебя появилась?

— Разве вы не знаете? Дзия по-нашему «цветок». А «Золотой дьявол» назвал ее по-свинячьи «Джекки». Ох, зря таскаешь ты за собой эту гадину, кадонги! Наделает он еще беды.

— Он скоро уйдет с американцами, вот только они поправятся немного. Ну ладно, не буду мешать вам. Прощай, Маэла!

— Прости меня, Манжи! — нарушила молчание Маэлите. — Дзия попросилась ко мне в отряд, и я не смогла ей отказать.

— Я… Я не могу ей запретить. Нет у меня никакого права на это, — язык не повиновался юноше. У него словно оборвалось что-то внутри. И он вдруг почувствовал, что все еще любит Дзию, несмотря ни на что. Любит и снова упускает свою несчастную любовь.

— Где Дзия? — голос его задрожал. — Я хочу видеть ее. Сейчас, немедленно!

— Я провожу тебя к ней. Но не советую отговаривать ее.

— Почему? Я нашел, отбил Дзию у джапа. И опять терять?!

— Слушай, Дзии нужно прийти в себя. Поверить снова в то, что она человек.

— Ей незачем оправдываться передо мной.

— Эх вы, мужчины! — покачала головой Маэлите. — Ну неужели не понимаешь: нужно время, чтобы забыть все это. Не может пока она оставаться в вашем отряде. Ну, пойдем, разыщем ее! Слишком много горя обрушилось на ее плечи за эти последние дни. И самое страшное — она потеряла сына.

Маунг Джи увидел Дзию перед самым расставанием. Он подошел к ней, взял ее руки в свои. Попросил остаться. И услышал твердое: «нет». Он молча смотрел на нее, суровую, подтянутую, с карабином на узком, как у девочки, плече. Понял, что иначе нельзя. И тогда сказал, что будет ждать ее. Дзия подняла глаза. Обычно синие, сейчас они потемнели. С осунувшегося лица пропал румянец, но когда она улыбнулась ему, появились прежние ямочки. В ее «прощай» Маунг Джи услышал: «Жди! Мы еще встретимся».

Отряд провожал бойцов Маэлите. Их встреча была короткой, но оставила глубокий след: слабые душой окрепли, колеблющиеся простились с последними сомнениями, храбрые стали отважнее. Воины, хотя это и не принято у нага, сами приготовили для женского отряда сытный завтрак и передали им автоматы, добытые в последнем бою с бандой Сатэ. И женщины, тронутые столь необычными знаками внимания, ласково оглядывались на них, уходя в джунгли.

Днем партизанские патрули попали под обстрел. Отряд залег. Лес одинаково укрывал тех и других. Громадные разноцветные бабочки безмятежно порхали над блеклой травой. Внезапно тишину разорвала дробная очередь, и снова все смолкло.

— Они разговаривают по-английски, — сказал Маунг Джи, показываясь из зарослей.

— Японцы тоже кричат по-английски, зазывая наших воинов в ловушку, — отозвался Алекс.

— Но эти и между собой переговариваются так.

— Хорошо, я проверю сам, — и Алекс осторожно пополз вперед. — Хелло! Кто вы?

В ответ стеганули автоматной очередью и наградили грязным ругательством. Так ругаться могли только американцы. Возможно, сюда уже забросили матадоров Мерилла?

Вдруг рядом выругались забористо и витиевато. Алекс оглянулся — Билл. С той стороны ответили, и началось состязание. Билл даже вспотел от усердия. Ему не повезло — противником оказался, очевидно, вояка из морской пехоты. Одолеть такого еще никому не удавалось. Однако Билл был доволен: это конечно ами!

— Мы ваши друзья, партизаны! Не стреляйте! Давайте договоримся, — крикнул Алекс.

— Ну если ты свой и не трус, тогда покажись. Мы посмотрим, на какого черта ты похож.

Алекс, не обращая внимания на протесты Маунг Джи и телохранителей, выпрямился у дерева во весь рост. Стало необычно тихо. Алекс ожидал под невидимыми зрачками автоматов, ощущая их мертвый взгляд на своей груди. Тоскливо заныло сердце. Наконец из кустов впереди медленно поднялась огромная широкоплечая фигура в зеленом берете с автоматом на груди. Камуфлированная пятнистая одежда хорошо сливалась с растительностью, и различалось только широкое белое лицо.

— Американец, сержант, — сказала спокойно фигура.

— Командир партизан нага, — представился Алекс.

— Ого! Тогда и я позову командира. Вам лучше с ним поговорить.

Через минуту на том же месте выросли уже три человека, одетые в зеленые камуфлированные комбинезоны.

— Капитан Гримсби.

— Командир партизанского полка нага Алиссандербонг.

— Идите к нам для переговоров. Пять человек, не больше, — предложил капитан.

Алекс поручил командование отрядом Нгамбе и, захватив двух телохранителей и Билла, отравился к американцам. Попросился с ним и Маунг Джи.

Капитан Гримсби — высокий статный мужчина, крепко пожал делегатам руки, с любопытством оглядывая их. Его взгляд задержался на зеленых беретах телохранителей и Алекса, и он помрачнел.

— Оружие оставьте здесь, — коротко приказал он.

— Почему? Мы же не пленники.

— У нас такой порядок. Иначе не допустят до командира.

Капитан негромко свистнул. Из кустов выросли мрачные плечистые фигуры с наведенными автоматами. Алекс побледнел, предчувствуя недоброе. Переглянувшись со своими, он молча снял автомат и положил на землю.

Капитан привел их на полянку, где стояло несколько палаток и навесов, и удалился. Дюжие молодцы подходили вразвалку, вылезали, щурясь на свет, из палаток, поднимались с травы, грудились вокруг. Разглядывали настороженно.

— Эй! Откуда у вас чепчики? — дахом рассек гнетущую тишину хриплый голос.

Алекс не понял вопроса. Недоуменно посмотрел на толпившихся солдат, вооруженных до зубов. Угрюмые их взгляды не предвещали ничего хорошего. Раздались выкрики:

— Оглох, что ли, тысяча чертей тебе в глотку!

— Куда дел наших ребят, негодяй?

Алекс попытался объяснить:

— В чем дело, друзья? Ваши ребята в деревне, лечатся…

— Не прикидывайся дурачком! Придумал: «лечатся»! В землю загнал парней!

— Да что с ним говорить! Пришей ему язык к пятке, Боб!

Толпа кричала, надвигаясь на кучку партизан.

— Ребята, здесь какое-то недоразумение. Постойте! — горячо убеждал Алекс напиравшую толпу. — Мы спасли ваших ребят. Они живы. Вот и Билл подтвердит. Скажи им, Билл!

— Я… Я… Ничего не знаю, — залепетал Билл, пятясь под защиту двух стражей, конвоировавших их сюда. — Пощадите, братцы! Я же ваш, американский летчик. А к ним попал случайно. Не впутывай меня! — рявкнул он на Алекса и, тыча в него пальцем, закричал. — Это все он! Он погубил ваших парашютистов Дана, Рэджи, Тима. Он и меня хотел убить. А я ваш, ваш, братцы!

— А-а, сволочи! — вырвался в круг детина, грязно ругаясь. — Вы мне ответите за Чейза, моего лучшего друга!

Он замедлил шаг, набычившись и наливаясь кровью. Выхватил из-за голенища сапога узкий кинжал, двинулся на Алекса. Громов напрягся, зорко следя за движениями американца. Широко расставил полусогнутые в коленях ноги, развел, как крылья, руки, чтобы парировать удар, припоминая нужный прием «джиу-джитсу».

Детина сделал резкий выпад правым плечом. И в этот миг наперерез ножу метнулась легкая фигурка.

— Манжи, зачем? — вскрикнул Алекс, подхватывая обмякшее со стоном переломившееся тело друга. Маунг Джи скривился от боли, сжимая обеими руками живот. Пальцы его окрасились кровью.

— Врача, скорее врача! — закричал Алекс.

Убийца отходил под прикрытие толпы, держа перед собой окровавленный кинжал. На него, хищно изогнувшись, двигались нага-телохранители. Солдаты загудели недовольно.

Алекс, осторожно положив Маунг Джи на землю, одним прыжком нагнал своих телохранителей, отстранил их назад. Убрались обратно и солдаты, вышедшие подраться. Он остался безоружный один на один с убийцей, поблескивающим длинным стилетом. Алекс, как завороженный, смотрел на смертельное жало и шел на него. Шаг, еще один. Полшага, еще чуть вперед. Глазами, телом рванул вправо.

Противник мгновенно среагировал на финт и пырнул ножом. Но кинжал ткнулся в пустоту, а рука попала в цепкую хватку. Алекс сильно надавил на запястье, выворачивая руку, и убийца взвыл, перегибаясь и запрокидывая голову. Четко обозначилось адамово яблоко. Ребром ладони с оборотом в сторону Алекс рубанул по горлу. Детина, судорожно глотая воздух, повалился навзничь в траву.

— Чего вы ждете, подлецы? Врача! — закричал опять Алекс на примолкших солдат.

— Не беспокойтесь, мой командир! — произнес печально юноша, пытаясь улыбнуться. — Мне никто не поможет. Я не боюсь смерти, мы, буддисты, не умираем. А вам нужно жить, обязательно нужно жить.

— Крепись, родной! Потерпи немного. Сейчас придет доктор. Держись! Ты нужен нам, своему народу. Отсюда ты поведешь полки гарондов освобождать свою многострадальную Бирму. Это время уже близко. Нельзя тебе умирать, ни в коем случае нельзя!

— Нет, это конец. Прощайте, мой брат… — Маунг Джи еще что-то хотел сказать, поднатужился и затих.

Алекс платком вытер у Маунг Джи кровь с уголков рта, закрыл ему глаза. Откинул со лба юноши седую прядь — безмолвный след пережитой трагедии, и поцеловал. Он потерял друга, а родина — замечательного бойца. Нет больше рядом скромного и отзывчивого Манжи. Без раздумья бросился он на нож, предназначавшийся ему, Громову.

Тугой комок встал в горле Алекса, но глаза были сухими. Нет, он не заплачет перед этим сбродом линчевателей, жаждавших крови и упившихся ею. Молчат, прячут глаза. Поняли — виноваты. Убийца поплатился. Но ведь Манжи уже не вернешь. Не заставишь биться его горячее сердце, не вдохнешь в него улетевшую жизнь!

— Ты убил моего лучшего рейнджера, — тронул Алекса за плечо офицер. — И без того веревка плачет по тебе. Мы искали тебя, а ты пришел сам.

— Кто вы такой? И почему разговариваете со мной в таком тоне?

— Трупу не обязательно знать мое имя. А ты уже труп, Алекс. Мы хорошо знаем тебя, бандита здешних мест.

— Мы не бандиты, а партизаны. Справьтесь у японцев: любят ли они нас. Предупреждаю, мистер неизвестный: если мы не вернемся через часа два, мои люди начнут атаку, и вы на своей шкуре узнаете, что это такое. Запомни, майор!

— Не грози! Матадоров Мерилла не запугаешь!

— Как? Мерилл? Веди к нему! Он знает меня.

— Нам некогда возиться с тобой. Вон и твой рыжий подтверждает, что ты убивал наших людей. Прихватил их оружие, береты даже. Теперь не выкрутишься.

Алекс задумался, вспоминая. Быстро обшарил себя. Из уголочка нагрудного кармана вытянул кольцо Морроу. Нажал на головку, и крышечка перстня открылась.

Увидев черные буквы «C. I. C.», майор переменился в лице, посерел.

— Извините нас, сэр! — забормотал он, мигая глазами. — Как нелепо все получилось! Простите, сэр! Одну минутку, сэр!

Как по волшебству появилось их оружие, толпа рассеялась, а через час они уже были в небольшом селении, где расположился штаб Роберта Мерилла. Полковник принял Алекса в просторном деревянном доме, полном офицеров и солдат.

— Друзья, — обратился он к окружающим, показывая на Громова. — Это тот знаменитый Алекс, под которого пытались работать джапы. Недавно он со своими молодцами поддал джапам такого жару, что те запаниковали и побежали с фронта. Только сейчас они очухались. Вот как надо воевать!

Алекс нахмурился.

— Но приняли нас далеко не по-дружески: убили моего лучшего друга, отличного командира. Его щадила пуля врага, а рука союзника…

— Прости нас, дружище! — мягко перебил его Мерилл. — Вместе с тобой горюем мы об этой утрате. Японцы применили запрещенный прием и выбили нас из равновесия. Подбросили нам группу нага, которые назвались твоими партизанами. Туземцы завели сначала батальон Кинисена, а затем батальон Стрингера в западню и погубили много хороших парней. Только вчера мы узнали правду: захваченный моими «разбойниками» негодяй признался, что твоим именем прикрывалась банда, созданная из местных туземцев неким подполковником Сатэ.

— Такое недоразумение слишком дорого нам обошлось, — мрачно сказал Алекс. — А Сатэ уже на том свете.

— Поздравляю с победой! Ты сам наказал убийцу. Вообще-то у меня неплохие ребята. Им пришлось пережить здесь ужасные дни. Вот тебе моя рука солдата: давай бить джапа вместе. Согласен?

— Я давно добивался этого. Вместе лучше.

— Благодарю, Алекс! Наступает горячее время. Без твоей помощи нам не выкинуть отсюда джапов. Твоим воинам нет цены в джунглях.

Мериллу приказали овладеть Валоубумом — важным пунктом долины Хуконг. В начале марта они вышли на подступы к городку. Американцы наступали в лоб, партизаны охватили фланги и перерезали пути отхода. Штурм начался ночью. Японцы быстро оправились от первого удара и перешли в контратаку. Матадорам было плохо, и неизвестно чем бы это кончилось, если бы не партизаны Алекса.

Неистовый крик смерти покрыл шум ночного боя. Пошли в атаку нага, стремительные, неудержимые. Перед этим натиском ярости ничто не могло устоять. Гаронды по пятам дрогнувших японцев ворвались в городок. Перемешались кумачовые платки партизан и зеленые береты «рейнджеров».

Сражение за долину Хуконг было выиграно. Японцы откатились в глубь джунглей. Первая фаза освобождения Северной Бирмы завершилась. По этому случаю ожидался приезд Луи Маунтбеттена.

Визит главнокомандующего солдат не радовал — новые заботы. Они вспомнили, как в Ледо, другом селении Нагаленда, доставали ему ванну. Возможно, и на этот раз английский лорд пожелает комфорта Лондона в этих диких джунглях. Они были рады другому — представившейся возможности отдохнуть.

Алекс тоже не ожидал удовольствия от встречи с высоким гостем. Он уводил партизан. Громов пообещал Мериллу поддержку — полковнику предстояло месяца через два выступать на Мьитчину. Передал ему свой знак, выжженный на кусочке бамбука гарео: кто предъявит этот знак в любом селении сиеми, земи, ао и агорс, получит требуемую помощь. Мерилл отдарил его бритвенным прибором, авторучкой и толстой тетрадью.

Гаронды выстроились на площади. Напротив встали сомкнутые колонны «матадоров».

— Спасибо, кадонги, за выручку! — подошел вразвалку Чейз, — накануне он привел свою группу. — От всех ребят благодарю! Не забудем никогда.

— Внимание! — прошла по рядам команда. — Смирно!

Алекс выдохнул: Марш, марш! И партизаны двинулись. Под взглядами американцев они шире развернули крутые плечи, гордо закинули головы. Увешанные оружием, перепоясанные патронными лентами, они шли свободным размашистым шагом.

Синие горы, седой туман. Зверь сторожит на тропе…

Полилась грозная песня воинов джунглей. Эхом откликнулась стена «матадоров».

Дьявол пред нами бледнеет, Мы, рейнджеры, знаем одно: Проворнейший уцелеет, Слабый, катись на дно.

А песня нага звенела, лилась и сплеталась с песней друзей…

Сидят вокруг костра воины, покуривают американские сигареты и ведут неторопливые разговоры. Бывалые вояки хвастают своими подвигами. Пытаются вставить словечко молодые, но быстро замолкают под презрительными взглядами ветеранов. Позади долина Хуконга — гнилые болота, море грязи, зеленая многослойная стена зарослей.

— Я видел, как Кенге — Большой змей завлек в реку двух джапов и утопил. Кенге рассердился на чужеземцев, значит, им скоро конец. Он могуч и силен, — рассказывает Нддагеба.

Нддагеба, то есть «старик» — самый пожилой, поэтому его и называют так в отряде. Это прирожденный воин, одним из первых вступивший в партизаны. Он знает множество всевозможных историй, сказаний, легенд. Молодежь льнет к нему.

— Когда-то сестра Бангклавонга, великого духа и короля всего живого на земле, отложила семь больших яиц у истока реки Чиндвин. Из них вылупились шесть духов, а седьмое яйцо осталось целым. Долго ждали новорожденные духи, но из яйца никто не появлялся. Тогда они скатили яйцо в воду и отправились на поиски своей матери. Когда они нашли ее и рассказали о судьбе седьмого яйца, она стала горько плакать и рвать на себе волосы: «О горе, горе! Мой бедный младший сын! Ты был бы самым лучшим, великим и мудрым из них». — Нддагеба помолчал. Чья-то рука протянула фляжку, и рассказчик, отпив глоток, продолжал: — Но из яйца в глубине реки вылупился Кенге — Большой змей. Так и живет он в глубоких водяных ямах. Он выходит на сушу в поисках матери и братьев. А теперь душит чужеземцев, топит их в реке.

— Отец, расскажите, как девушка победила дракона, — попросил кто-то из молодых воинов.

— На сегодня довольно. Я еще и не пробовал бетеля, а вы уже умяли свои порции, — он достал из матерчатой сумки орех бетеля и стал медленно с наслаждением жевать.

Молодежь постепенно расходилась. Нддагеба сидел притихший. Задумчиво глядел в огонь. Вдруг спросил Алекса:

— Куда это мы идем?

— Домой, старик, домой.

— Вы шутите.

— Да нет же, Нддагеба! Мы действительно идем домой.

Старый воин замолк. Повесил голову на грудь. Робкая улыбка осветила доброе смуглое лицо.

— Пойдем приляжем, Нддаби. Нужно отдохнуть, намаялся ты за день. И вечером молодежь покоя не дает, — сказал Алекс, с уважением глядя на старого воина. Тронул за плечо. Нддагеба неловко повалился набок.

— Гонду, Гонду сюда! — закричал Алекс.

Сбежались все. Суетились, горевали. Но Нддагеба больше не встал. Он был мертв от великой радости, что может вернуться домой.

Птица помнит гнездо, человек — землю предков. Шла война, и сиеми уже много лун бродили по джунглям вдали от родных очагов.

Алекс видел, как скучали воины. Да, партизанам нужно домой. Увидеть близких, побывать в своей утлой хижине, вдохнуть ее знакомый с колыбели запах, посидеть в кругу семьи, чтобы почувствовать прилив новых сил.

Партизаны покидали Хуконг со смешанным чувством горечи и радости. Они могли гордиться новыми победами: прошли «Ворота дьявола» у Швенгияунга, разбив там японский полк, выбрались из моря грязи у Валоубума и вместе с американцами отвоевали затерявшийся в джунглях городок, пересекли непроходимую эту долину, нашпигованную японцами. Их теперь не могли остановить ни скалы, ни коварство врага, ни тропические болезни, разъедающие кожу и мышцы, вызывающие наросты дикого мяса и язвы на теле.

Они прошли трудный путь и потеряли многих боевых товарищей: Дегаланга, Бахадура, Жакунду, Гаро, Джонни, Маунг Джи и многих других. Их могилы поросли густой травой, затерялись в джунглях.

Полил Хуконг эти могилы горючими слезами проливных дождей.

Горы встретили партизан хорошей погодой. Солнце во всю светило им, свежий ветер ласкал разгоряченные лица. Стояла тропическая весна. Ослепительной белизной сверкали рододендроны, нежными оттенками переливались магнолии, золотыми искорками высвечивал падаук. Пламенели гроздья крупных гуль-мохур. Нага любят гуль-мохур — цветы надежды и счастья, и каждый заткнул за ухо алый цветок, ибо каждый шаг приближал их к родным очагам.

Джунгли сильно изменились за это время. Тропы расширились и кипели в беспокойном движении. Бесконечной вереницей тянулись войска: солдаты и тяжело нагруженные мулы, артиллерия и грузовики, согнувшиеся под тяжестью ноши носильщики и опять солдаты, солдаты. Бульдозеры расчищали путь танкам, обрушивая на землю деревья и сталкивая с грохотом валуны. Резкие выкрики команды грубо врывались в мягкий шелест листвы, скрежет танков и натужный рев моторов заглушали рыканье тигра, дымы бивачных костров и горящих деревень коптили чистое, как стеклышко, небо.

Все это двигалось в одном направлении — на запад. Там по ночам полыхали зловещие зарницы, глухими перекатами рокотал гром.

В марте 1944 года девять японских дивизий, стоящих против Индии, перешли в наступление. Они форсировали реку Чиндвин у Хомалина и Таунгдута. Японцы пересекли индийскую границу и двумя колоннами покатились вперед. Третья колонна начала продвигаться вверх по долине Кабау. Семнадцатая дивизия англичан неожиданно оказалась отрезанной.

Обходя города и главные магистрали, японцы занимали деревню за деревней, пытаясь окружить столицу провинции Манипур Имфал. Они обошли Укрул и появились в районе Кохимы, залегли в джунглях вдоль дороги Имфал — Кохима — Димапур. Японцы укрепились в Кангла-Тонгби в двадцати километрах от Имфала. Их передовые отряды вышли к пункту, находящемуся в сорока пяти километрах от Ассам-Бенгальской железной дороги — важнейшей линии коммуникации обороняющих Индию войск. Четырнадцатая армия Слима была отрезана от баз снабжения.

Военное поселение Кохима стало главной ареной ожесточенной битвы за Индию. Эту, в прошлом красивую деревню, расположенную на высотах между Имфалом и Димапуром, защищали английские и индийские солдаты. Японцы окружили городок со всех сторон и начали напряженную осаду.

На помощь Кохиме была брошена знаменитая вторая британская дивизия, которая разгромила немцев в Северной Африке. Рослые упитанные краснощекие ребята с новенькими автоматами шли в бой и больше не возвращались. Они в первый и последний раз узнали, что такое джунгли, как обманчива их сочная зелень. Львы Ливийской пустыни оказались беспомощными котятами в джунглях Нагаленда.

Японцы заманивали их в дебри и набрасывались на них со всех сторон, не выпуская живым никого. Полки герцога Корнуэльского, Королевских стрелков, Его величества короля, Ее величества королевы, Дургемский, Норфолкский — все они растаяли в джунглях, как туман. Вторая дивизия — краса и гордость Великобритании, за несколько дней была перемолота в страшной мясорубке лесной войны.

Не успели воины Алекса вступить в Хванде, как весть об этом мгновенно распространилась по деревне. Сбегались селяне, обступали отряд, растворялись в нем. Они возбужденно переговаривались, тянули к Алексу руки.

Вдруг все смолкли, расступились. Показалась Гаудили. Желтая с черной каймой шаль на ее покатых плечах развевалась, как фата.

— Галюша! Родная! — Алекс рванулся ей навстречу. Вождь склонила гордую голову, чтобы люди не видели сверкнувших в уголках ее глаз слезинок.

Алексу поднесли сына. Подбрасывая визжащего Алиса, он громко смеялся от радости. Гаудили, не отрываясь, смотрела на них.

— А где Сандуни? — вдруг спросил Алекс. — Почему его нет?

— Сандуни ушел в дом Ялу, — ответила печально Гаудили. — Когда вы отправились на север, японцы опять напали на нас. Их было очень много, и с ними стальные чудовища, изрыгавшие пламя. Сандуни и воины полегли здесь, защищая нас.

Алекс опустил голову, стянул порванный берет. Стоял, мрачнея. Тяжелая волна ненависти поднималась в его душе.

На другой день главный жрец племени Мггедабу устроил проводы умерших. По обычаю эта церемония проводится на Новый год, в марте, и он едва дождался этого дня. Слишком много людей погибло уже на месте вновь отстроенной деревни. Они мешали жить живым.

Нага верят в загробную жизнь. По их поверьям мертвые, вернее, их души, остаются жить в прежнем доме до тех пор, пока их не вынудят удалиться. Трупы раскладывают на высокий помост, сооруженный у входа в селение, кости потом сжигают.

После смерти в доме обычно ставят пищу и питье для духа умершего в то время, когда живые садятся обедать. По праздникам иногда ставят горшки с водой и размолотыми лианами-мочалкой, чтобы мертвые тоже могли помыться и принять участие в празднике. Так делается до тех пор, пока не проведут церемонию отделения мертвых от живых.

Накануне были приготовлены все вещи, которые потребуются мертвым в другом мире: одежда, орудия труда, семена. В полдень Мггедабу поднялся на верхний конец деревни. Улица опустела, все живое попряталось: дети и взрослые, куры, свиньи и собаки, чтобы мертвые не забрали их с собой.

Мггедабу шел по улице, неся в руке тлеющую головешку. Его седые волосы блестели под солнечными лучами. Он громко взывал к духам взять свое имущество и удалиться:

— О, все вы мертвые! Идите на свои места и оставьте здесь живущих! О, мертвые! Пришло время расстаться! Пусть живые останутся, а мертвые уйдут!

Когда старый жрец убедился, что последний дух умершего прошел нижние ворота деревни и удалился по дороге в сторону мертвых, он запер ворота и зашагал обратно, громко возвещая:

— Мертвые ушли к себе! Мертвые отделились от живых! Мертвые ушли.

Сразу же распахнулись все двери. Завизжали свиньи, пинками выгоняемые на улицу. Деревня ожила. К Алексу подбежал юноша, почтительно склонился: староста зовет кадонги.

Огонь горел между тремя камнями очага. Рядом лежал умирающий Нагкхулоа. Алекс удивился перемене, происшедшей с этим когда-то крепким суровым мужчиной. Сейчас перед ним на тростниковом мате лежал скелет.

— Джапы, — ответил на немой вопрос сын старосты Семранг.

— Я рад тебя видеть, кадонги, — прошептал Нагкхулоа еле слышно.

— Спасибо, мой друг! Мы еще успеем наговориться. Лежи спокойно, поправляйся! У нас все хорошо. Бьем джапа. Привет тебе от воинов.

— Эх, Алис! Я уже отговорился. Злой дух грызет душу и не отвяжется от меня, я знаю, — дрожащей рукой умирающий потянулся к Алексу, присевшему у его изголовья. Алекс взял его руку и стал гладить по шершавой сморщенной коже. — Боги неба снова к нам милостивы. Ты вернулся, и моему сердцу легче. Теперь я могу спокойно умереть. Сем-ранг, сын мой! — обратился он к сыну. — Ты заменишь меня. Будь верен кадонги, как я.

Нагкхулоа вдруг закашлялся, отплевывая кровь и глядя на Алекса извиняющимися глазами. Потом, горестно покачал головой и хрипя откинулся на чурбак, служивший подушкой. Дыхание с присвистом вырывалось из тощей груди. Немного погодя оно стало ровнее — староста заснул. Алекс тихо удалился.

Вечером люди сходились на деревенскую площадь. Народу собралось много — Хванде разрослось. Слышались крики:

— Кадонги! Мы хотим видеть кадонги! Пусть расскажет! Пусть скажет, когда кончится война!

Алекс взошел на небольшой помост перед горящим костром. У подножия расположились старейшины племени. За ними — плотными рядами толпа.

— Второй год мы сражаемся с врагом, вторгшимся в наш дом, пролито много крови, — начал он. — Но наши жертвы не напрасны. Враг уже боится нас. Он нападает теперь, как трусливый шакал, когда охотники вдали. Мы начали одни, а сейчас с нами земи, ао, агорс. Поднимаются ангами, лота, ренгма. В наших рядах тысячи закаленных воинов. Люди сиеми! Посмотрите туда, где заходит солнце! Прислушайтесь! — и собравшиеся, повинуясь его взволнованному голосу, повернулись лицом на запад, где с глухим гулом метались по небу зловещие красные блики. — Там идет великая битва. И чем сильнее будут наши удары, тем скорее кончится война. Свобода в наших руках!

Воины одобрительно загудели, размахивая оружием.

Но вот на помост взошел высокий худой старик с редкой бородкой. Он поднял руку, призывая к молчанию:

— Я прожил тысячу лун. Зачем совать голову в пещеру тигра? Осторожному гибель не грозит. Вот вам мой совет: не хватай кобру за хвост, укусит.

Толпа заохала, застонала. Страсти бушевали не долго — вышел Семранг, новый староста Хванде.

— Люди сиеми! — сказал он твердо. — Вон сколько у нас воинов! Где они родились? В крысиной норе? Нет, они выросли в борьбе за свободу. Их будет еще больше, и тогда нам не страшен никакой враг. Мы вынуждены защищаться. Лучше умереть в честной борьбе, чем жить в позоре. После смерти тигра остается шкура, после смерти человека — слава. Не посрамим же нашей славы!

Наступило тяжелое молчание. И вдруг тишина взорвалась криками:

— Ты хорошо сказал, староста!

— Кадонги прав!

— Смерть дьяволам!

Совет старейшин вынес решение: продолжать войну.

Нгамбе удалось прорваться к Алексу на исходе недели. Он пришел не один. За его спиной пряталась тоненькая девушка.

— Вот… Привел к тебе, старший брат. Моя жена… То есть, — он поперхнулся и замолчал, не зная куда девать свои большие руки.

Алекс улыбнулся.

— Поздравляю! От всей души поздравляю! — Он подошел к своему первому помощнику и крепко обнял его. — Да что ты такой невеселый? Галюша, принимай дорогих гостей! Проходите, проходите! Какой же ты молодец, Нгамба, что зашел. Ну, как там дела?

— Да все пока тихо. О джапах ничего не слышно. Дождь льет и льет. Люди сидят по домам, скучают.

— Присаживайтесь вот сюда. Давайте выпьем за здоровье молодых! Знаете, как у нас в России говорят в таких случаях: горько! Это значит, что молодые должны поцеловаться, чтобы подсластить пиво и пищу. Ой горько, горько!

Девушка сидела очень прямо. В ушах у нее покачивались большие кристаллические серьги. Они были настолько тяжелыми, что поддерживались тесемками, завязанными через голову. Она взглянула на своего возлюбленного. Оба смущенно коснулись друг друга носами, потерлись ими и отвернулись, краснея. Нгамба схватил чашку с рисовым пивом и залпом осушил ее. Вытер губы рукой и впервые улыбнулся.

— Она, Сомра, значит, еще жена не моя, а другого…

— Как так жена другого? — удивился Алекс, переглядываясь с Гаудили.

И Нгамба рассказал свою романтическую историю. Он — бедный человек, и родители его бедны. Девушка, которую он полюбил, — из богатой семьи. Она тоже его полюбила и согласилась стать женой. Но когда Нгамба ушел в последний рейд, родители девушки выдали ее за богатого человека из другой деревни. Узнав обо всем, Нгамба похитил свою любимую. Обиженный муж с друзьями бросился в погоню за похитителями. Догнать их не сумели, но настояли на созыве суда племени. Суд только что состоялся и вынес решение: похититель в соответствии с принятыми ранее законами должен уплатить большой штраф за обиду, нанесенную мужу, и ущерб его хозяйству. Учитывая время войны и заслуги похитителя, штраф уменьшили наполовину. Однако Нгамба за всю свою жизнь не владел никаким хозяйством. Вот и пришел за советом.

— Н-да-а, тяжелый случай, — задумчиво сказал Алекс. — Даже не подозревал, что здесь может произойти подобное.

— Это закон племени: постановление суда для всех одинаково — и для богатых и для бедных, — проговорила Гаудили.

— Ну раз так, то нужно как-то помочь нашему другу. Что же можно сделать для них, дорогая? — Алекс знал, что Гаудили хранила в заветном месте около сотни рупий, унаследованных от отца. Эти деньги она берегла, как зеницу ока, — они предназначались для поездки в Россию.

— А как же наши планы? — спросила в тревоге Гаудили, догадавшись, куда клонит Алекс.

— Как-нибудь обойдемся. Еще наживем.

Гаудили молча удалилась в дальний угол. Через минуту она вернулась с глиняным горшочком в руках. Ударила им о плоский камень, на котором готовили пищу. Послышался мелодичный звон, кучка золотых и серебряных монет засверкала в отблесках костра.

Алекс отсчитал Нгамбе необходимую сумму. Гигант схватил его руку, прильнул лицом к теплой ладони. Сомра опустилась на колени, пришлось поднимать ее. Счастливые влюбленные низко поклонились Гаудили, взялись за руки и выбежали.

Алекс положил руку на плечо жены.

— Что с тобой, Галюша? Тебе жаль это золото? Но ведь оно принесет счастье нашим друзьям.

— Нет, дорогой, — ответила Гаудили сдавленным голосом. И вдруг кинулась ему на грудь, заливаясь слезами и крепко прижимаясь. — Никому я тебя не отдам, даже смерти! Когда я разбила горшочек с деньгами, мне почудилось, будто кто-то шепнул: «Это конец вашей мечте». У меня теперь такое чувство, что мы не поедем в твою Россию.

— Успокойся, родная! Все будет хорошо. Мы обязательно увидим Россию, увидим Ташкент. Я познакомлю тебя с моими родителями. Ты им понравишься. Ну, улыбнись, Галюша, любимая! Вот так.

Монсун задержал наступление японской армии. Все больше хлопот доставляли японцам партизаны Алекса. Они орлами взлетели на самый верх хребта Лета, откуда уже была видна многострадальная Индия в прозрачном сари из синеватой дымки. Партизаны создавали завалы на тропах, короткими налетами вносили панику в вереницы японских обозов, медленно ползущих к фронту, разрушали вражеские склады.

Объединившись с отрядами земи, подошедшими с юга, Алекс занял главную магистраль, по которой шло снабжение японских войск у Кохимы и Имфала.

Боевые группы партизан проникали в занятые японцами пункты. Совершали нападения на склады, обозы, штабы, узлы связи, перерезали важные дороги, держались на них, пока не подходили крупные части врага и исчезали в джунглях, как призраки. Они появлялись то там, то здесь, ошеломляя японцев.

Японцы теперь за километры обходили районы, где подозревали засаду. Особенно боялись они засад с пунджис. Пунджис — это закаленные на горячем дыму бамбуковые колья в тридцать — пятьдесят сантиметров длины. Пунджис ставились вдоль тропы и маскировались. При появлении врага открывался сплошной огонь. Японцы сбегали с тропы, ныряли в кусты и траву, падали на землю и напарывались на скрытые там пунджис. В одной из таких операций группа Нгамбы уничтожила около ста японцев, не потеряв ни одного своего воина…

В ночном бою Алекс был ранен в левую руку зажигательной пулей. Рана заживала медленно, тупо ныла. Но Алекс не мог усидеть дома. Подвязав раненую руку, он допоздна пропадал в морунгах среди воинов. Дела захлестнули и Гаудили. Нужно было устраивать прибывающих в Хванде беженцев, находить новые участки для огородов, разбирать распри между селениями, которые часто возникали из-за земли или взносов на содержание партизанского отряда.

Как-то заявился Лесли Чейз. Его уже произвели в офицерский чин. Алекс поздравил вновь испеченного лейтенанта. Чейз сообщил: союзники начали большое наступление на севере, там много работы для партизан.

— Полковник шлет тебе привет и тысячу благодарностей. А главное вот этот дар! — Он протянул Громову аккуратно упакованный сверток.

Алекс усмехнулся.

— Разверни-ка, что там у вас! А то, как кота в мешке, подсовываете.

— Ха! Ты не дурак. Начальство, оно из любви к тебе и мину подложить может. А? Нет, этот подарок от души. Смотри!

Чейз развернул пакет и начал вытаскивать одно за другим: камуфлированный костюм рейнджера, пару крепких ботинок, флягу с ромом, крохотный несессер и прорезиненный мешочек.

— А это что? За какие такие заслуги? — удивился Алекс.

— Медаль «Пурпурное сердце» за Валоубум, рекомендательное письмо, характеристика. Подписаны самим главнокомандующим. Старик был в хорошем настроении, и наш полковник воспользовался: рассказал ему о твоих подвигах и подготовил эти документы.

— Достали все же ванну?

— Ха! А ты сомневался? «Матадоры» выкрали ванну вместе с японским подполковником. Тот вез ее с самого Мандалая. Старик Луи был страшно доволен и каждому участнику операции дал по ордену.

Алекс крутил документы.

— И чего только не написали! «За неоценимые заслуги перед короной и королевской армией…». Зачем это мне?

— Зря ты, Алекс! Надо! Так что не хорохорься! Припрячь-ка получше бумажки и медаль! Пригодятся.

— Где он сейчас, полковник Мерилл?

— Ушел на Мьитчину. Твои молодцы здорово помогли. Они провели «матадоров» по старым заброшенным тропам. — Чейз протянул Алексу знак кадонги. — Хороша вещичка! Не хочется и отдавать… Ничего не поделаешь — старик просил вернуть.

— Я рад, что мой знак помог.

— А не дал бы ты мне его, Ал?

— Для чего, Чейз?

— Начальство послало меня с Биллом набрать туземцев в отряд. С твоим знаком мы бы в два счета обернулись. Стоит показать, как сами повалят к нам.

— Видишь ли, Лесли, — Алекс посмотрел прямо в серые глаза американца. — Мне всегда нравится в людях честность, но здесь ты что-то не договариваешь. Зачем вам такой отряд? Нага сливают свои отряды в полки, действуют вместе. А вы хотите разъединить их, сколотить особую группу. Не пойдет!

Однажды Гаудили, возвратившись раньше обычного, застала дома веселую возню. Алекс боролся с сыном. От их беззаботного смеха у нее сжалось сердце: скоро муж уходит. Она ничего не сказала, молча присоединилась к Маури, хлопотавшей у очага.

Сыну Алису шел уже второй год. Он неутомимо топал маленькими ножками, забираясь во все углы и щели, поблескивая любопытными черными глазенками. Сейчас он, визжа, с разбегу повис на шее отца. Алекс присел к очагу, усадил уставшего малышку на колени.

— Вот и мама наша! Поздоровайся с мамой, сынок!

— Ма-ма, — пролепетал Алис.

— Здравствуй, сынуля! — Гаудили выхватила у мужа ребенка и принялась целовать его пухленькие щечки. Глухо спросила: — Когда?

— Дней через пять, — ответил Алекс. — Рамзимба должен подойти. Завтра созови совет племени. Надо решать.

Гаудили отвернулась, украдкой вытирая слезы.

— Мало тебе здесь врагов? А рука твоя? Нужно еще подлечить рану.

— Время не ждет, Галюша. Деревни просят помощи. Племена готовы восстать хоть сейчас.

— Пусть Нгамба идет. Он здоровый.

— Не могу я отсиживаться дома. Пойми, наступают решающие дни. Я должен быть впереди, Галюша. А рука уже подживает.

Гаудили глубоко вздохнула.

— Ты прав. Когда говорит Большой Пао, женское сердце должно молчать. И как вождь я не могу удерживать тебя. Нага зовут своего кадонги. Иди! И пусть хранят тебя духи джунглей и боги неба и гор!

Гаудили провела совет старейшин. Оставалось несколько дней до похода.

Все эти дни Гаудили ни на шаг не отходила от мужа. Она старалась угадать малейшее его желание. Ночами он просыпался от ее пристального взгляда.

— Ну что ты так переживаешь, Галюша? — ласково уговаривал он ее. — Не в первый раз мне идти в поход. Ничего со мной не случится.

В последнюю ночь они оба не сомкнули глаз. Гаудили странно притихла. Алекс провел ладонью по ее лицу, мокрому от слез. Откинул распущенные волосы жены за подушку, просунул руку под шею и положил ее голову себе на грудь. Ее слезы жгли ему кожу.

— Почему ты плачешь?

— Ты опять уходишь от меня. Я больше не увижу тебя…

Она подняла голову, пристально глядя на него. Ее глаза были теперь еще темнее и глубже. И он тонул, тонул в них.

— Не беспокойся, дорогая. Твои боги охраняют меня.

— Я молюсь им каждый день, каждую ночь. Боги неба милостивы. Но Дземму что-то хмурится, я видела его во сие.

— Самое трудное позади, Галюша. Скоро конец войне, и я повезу тебя на свою родину.

— Ах, Алекс, умоляю, береги себя! Услышьте меня, о боги! Храните его, моего Алекса! Не оставляйте своей милостью! Умоляю вас, о боги!

Страстные ее слова бились о стену плотного мрака и, отскакивая, кружили по комнате, обволакивали Алекса.

Оставив усиленную роту в Хванде, Алекс с остальными четырьмя ротами направился на север помогать поднимающимся племенам. Они шли от селения к селению.

Отряд вступил в главную деревню ао. Алекс шел впереди. За ним по три в ряд шагали автоматчики, гордо подняв приплюснутые носы. Урчал захваченный в последних боях броневик. Покачивалась на мулах вьючная артиллерия: одна пушка и несколько минометов. Отделениями, взводами, ротами проходили воины, обвешанные гранатами, с патронташами и карабинами, копьями и арбалетами.

Жители деревни выстроились по обеим сторонам улицы. Вперемежку стояли кое-как вооруженные воины. Широкогрудые крепкие мужчины высоко держали факелы. Все молчали, даже дети. Такая встреча с зажженными факелами и в полной тишине подчеркивала высокое уважение к гостю. А когда вождь ао Бадионо вышел навстречу Алексу и склонившись поцеловал полу его черного пледа, словно вихрь промчался по толпе.

— Нгаумбонг хой! Слава Великому Предводителю нага! — прогремел клич ао.

Порядок нарушился. Люди бросились к Алексу. Хватались за его плед, пытаясь поцеловать полу, прикоснуться к нему. Алекс отступил. Он никак не мог привыкнуть к столь необычному выражению чувств.

Бадионо пришел на выручку и увел его к себе.

На другой день в башу вождя Бадионо вбежал Нгамба. Он весь светился торжеством. Лицо блестело, плыло широченной улыбкой.

— Смотри, брат, кто пожаловал!

От темного входа, где смутно виднелись люди, выступила на свет очага коренастая крепко сколоченная фигура, поклонилась:

— Вождь ласи Лонга приветствует кадонги. Я привел тебе двести отборных воинов.

Алекс шагнул к Лонга. Громов очень волновался: самое дальнее племя из самого глухого угла Нагаленда! И туда залетела искра свободы. Схватил за упругие неподатливые плечи и прижал к себе. Молча стояли они грудь в грудь.

Лонга внезапно опустился на колено, прижал полу пледа к губам. Алекс встрепенулся.

— Ну что ты, брат! Встань! Выйдем лучше, друзья!

На площади перед домом возвышался строгий четырехугольник строя. Сверкала начищенная медь браслетов, лоснилась темная в татуировке кожа, перекатывались тугие комки мышц. Узкие щиты с причудливым узором, частокол тонких копий, орлиные перья над головами, пряди черных волос на копьях, поясах, накидках из синей ткани.

Алекс в знак приветствия поднял правую руку. Строй колыхнулся и грозно загремел — воины заколотили копьями о щиты.

— Хэй-ойо-йо-о-о-о! Хэй! — взмыл ввысь приветственный клич.

Ночь опустилась на Нагаленд. Она стерла краски дня, чтобы отдать весь мир во власть звуков. Джунгли настраивали свои голоса: застрекотали цикады, ухнула сова, рыкнул тигр, прочищая мощные легкие. И тут в симфонию джунглей вторгся посторонний звук. Он повторился, усиливаясь, стал множиться и дробиться. Завеса мрака задрожала, будто туго натянутая козлиная кожа боевого барабана под ударами колотушек. Джунгли замерли, вслушиваясь, пытаясь вникнуть в смысл гулких звуков, нарушивших ночной распорядок.

Это был язык человека, грозный и требовательный. Работал туземный телеграф. Там-тамы отстукивали то размеренно и четко, то выбивали частую дробь. Их рокот поднимал людей, гремел тревожно и радостно:

— Отзовитесь, кадонги! Воины геба идут к тебе! Смерть врагам, свобода народу!

Потом туземный телеграф передал о выходе отрядов ренгма, агорс.

Командиры и воины не спали. Все слушали ночь. Вот снова там-тамы забили часто и дробно. Но на этот раз они взывали о помощи.

— Выручай, кадонги! Деревни Менгпа и Кемео зовут тебя!

Алекс приказал наладить Большой Пао. Главный сигнальщик заколотил по огромному барабану. Гулкие удары понеслись в ночь:

— Кадонги услышал! Помощь идет. Поднимайтесь все, кто ест из деревянных тарелок! Смерть врагам, свобода народу!

Алекс говорил Нгамбе в штабной палатке:

— Бери полк сиеми и помоги деревням! Собери вместе идущие отряды племен. Это будет первая сводная бригада нага, и ты ее командир. Ты первый генерал нага, Нгамба.

— Спасибо! — Нгамба расцвел. Потом вдруг нахмурился. — А генерал разве хорошо? У джапони и англэ тоже генералы.

— Генерал — это большой командир. У него очень много воинов, целая армия. Наш генерал хороший, потому что он служит народу. Понял?

— Да, да, понял! Нгамба генерал! Чудно!

— А мы тебя проверим. Хаунгап — вот экзамен на генерала. Возьмешь Хаунгап — значит, бригада создана, а тебе быть генералом. Выйдешь на юго-западную окраину, там у большой горы по ту сторону реки дашь сигнал. И мы той же ночью навалимся со всех сторон на город.

— Хо, я сделаю все, как ты сказал. В соседней деревне зашевелились оки. Гайлуба передал: Чейз уводит своих.

Алекс пристально посмотрел на Нгамбу.

— Куда они идут? Может быть, навстречу наступающим союзникам? А может, тоже нацелились на Хаунгап?

Нгамба презрительно улыбнулся:

— Не по зубам кость. Нет, они опять что-нибудь плохое надумали. Я больше не верю этим оки. К тому же с ними «Золотой дьявол».

— Им не удастся помешать твоему народу, Нгамба. А «Дьявол» притих — он теперь не командир.

— Алиссо, брат мой! — с чувством произнес Нгамба. — Я скоро вернусь. Без меня не рискуй! Хэй!

Он положил руки на плечи Алекса и потерся щекой о его щеку. Не хотел он оставлять кадонги без своего присмотра. Но приказ есть приказ.

Алекс обнял своего первого помощника.

— Удачи тебе, брат!

Гаронды наступали на север. Они заняли все тропы и ручейками устремились вперед.

С высокой скалы, откуда виднелся Хаунгап, Алекс с командиром изучил подступы к городку, определил направления движения для рот, установил сигналы, наметил рубежи и цели атаки. Довел до командиров план взаимодействия с полками Нгамбы и поставил им боевые задачи. Вместе с разведчиками и командирами он излазил несколько километров каменистого берега, выбирая места для переправы. Организовал занятия с группами обеспечения и ударными группами. В общем, он проделал всю ту сложную и большую работу командира, который готовит ответственную операцию.

Разведка доносила: гарнизон городка насчитывал не менее шестисот человек с артиллерией, бронемашинами. Там разместился штаб Северного корпуса, находились различные службы тыла и крупные армейские склады. Захват Хаунгапа ставил под угрозу уничтожения всю северную группировку японских войск. С Хаунгапа начиналось освобождение Нагаленда.

По вечерам Алекс приходил на высокую скалу. Он снова изучал Хаунгап, подступы к нему. И отдыхал. Он еще недостаточно окреп после ранения и к концу дня совершенно выбивался из сил. Здесь, на скале, дышалось легко и привольно. Внизу по зеленому ковру вытянувшейся языком долины петляла лента Чиндвина. К южному ее изгибу лепились хижины и огороды. Мирно курились домашние очаги.

Наконец на той стороне долины встали два столба дыма и прогремели там-тамы, известившие, что Нгамба на месте. Алекс отдал приказ.

Воины остановились в нерешительности перед мутным, бурливым в завитках водоворотов Чиндвином. Переступали с ноги на ногу. Тогда Рамзимба и Бадионо подали пример: смело вошли в воду и, держась за пучки камыша, поплыли. За ними пошли воины. Некоторые, попав в водоворот и выпустив случайно спасительный поплавок, тонули. Тонули молча, не зовя на помощь, чтобы криком не выдать своих товарищей. Потом двинулись плоты.

Алекс с минометчиками занял позицию на одном из холмов, окружавших городок. Еще раз обошел свою роту, с ручным фонариком проверил установку прицелов. У каждого взвода свой прицел: первый взвод накрывает штаб, второй — казармы, третий — пять минометов, самый большой подавляет огневые точки и укрепленный пост у входа в городок. Алексу на ощупь, из рук в руки, передали холодную стальную чушку. Опустил ее в трубу. И сразу вспышка, грохот. Попал!

— Продолжай так! — приказал он высокому воину и пошел по взводам, грохочущим и полыхающим снопами огня. Поправлял, советовал, сам становился к миномету и стрелял. Отсюда со скалы было хорошо видно, как пожар, занявшись в центре, у штаба корпуса, распространялся к окраинам. Всплескивали разрывы, беспорядочно суетились темные фигурки. Ну, держись, джап!

Замолк последний миномет, послана джапу последняя мина. Наступила необычная тишина. Потом раздался слабый, но дружный крик, из мрака покатились темные волны — гаронды пошли на штурм. Ночь светилась неровным трепещущим заревом, вспыхивала летучими зарницами.

Тяжелое знамя зари заалело над джунглями. Засверкала земля, легли глубокие тени. Туман расползался рваные клочьями. Солнечный луч брызнул на бамбук и позолотил паутину. Заблистали капли росы на траве и листьях.

— Эй, кинг! Иди сюда! Помоги!

Алекс оглянулся. Телохранители клевали носами, а минометчики, завернувшись в одеяла, спали после бессонной ночи. Кажется, или действительно его зовут?

— Эй, кинг!

«Похоже, голос Билла, — подумал Алекс. — Но почему он здесь?»

Медленно поднялся, встряхнулся, отгоняя дремоту. Направился к кустам. Никого. Повернул обратно. За его спиной метнулись неясные тени.

И вдруг грохнул выстрел. Алекс схватился за грудь, повалился навзничь, судорожно сжимая кулаки, как бы пытаясь этим удержать уходящую из тела жизнь.

«Вот она какая, слепая смерть!» — мелькнула мысль и погасла.

Нгамба ворвался на каменистую в редкой поросли площадку, бешеный от гнева и ярости. Еле волоча ноги, все еще не веря, подошел он к носилкам с неподвижным телом.

Сидящий рядом с носилками Гонда прошептал:

— Ялу подкрадывается к кадонги. Плохо.

— Отгони его, колдун! Ты должен его отогнать!

Тот покачал головой.

— Ялу сейчас очень силен.

— Это «Золотой дьявол»! — взревел Нгамба. — Я же говорил, что он принесет беду! — Гигант грохнулся на колени, стукнулся головой о землю. — А-а, проклятье ему!

Алекс открыл глаза, пошевелил губами:

— Как дела, брат?

— Ты живой, кадонги! — загремел Нгамба, припадая к груди Алекса и обдавая его жарким дыханием. — Как же ты напугал нас! Джапы разбиты, Хаунгап наш. Оки хотели войти в город, но я дал им пинка. Свою победу мы не отдадим чужеземцам. Я привел много воинов. Посмотри! Армия! А без тебя она, что тигр без головы. Нельзя тебе уходить в дом Ялу. Нельзя!

— Живы будем, не помрем! — Алекс попытался улыбнуться.

Нгамба отрывисто приказал, и восемь воинов приподняли носилки высоко на вытянутых руках.

— Смотри, кадонги! Твоя армия, — сказал Нгамба, делая широкий жест.

Огневая позиция минометной роты была забита людьми. Партизаны стояли плотно плечом к плечу, еще не остывшие от ночного боя. Закопченные, над головами колышутся полосатые орлиные перья. Еще не сняты бусы смерти. Холодно блестит оружие, патронные ленты.

Алекс последний раз улыбнулся и откинулся на спину.

Покачиваются носилки. Покачивается небесный свод над Алексом. Шу-шу-шу, — шуршит трава под тысячами ног. Это идут воины Алекса. Они не верят, что их кадонги умер. Разве он может умереть? Пусть закрылись его глаза, пусть остановилось его сердце, они все равно не верят!

Герои не умирают. Они живут вечно.

А в родной деревне окаменела от горя Гаудили. Маленький Алис не может понять, что с его мамой, почему она вдруг замолчала. Мальчик вертит игрушечный арбалет и удивленно таращит глаза на бесконечный поток суровых людей, вливающийся на площадь. Молчат люди. Молчит и мама. Почему они молчат?

Нгамба подхватывает на руки малыша и высоко поднимает его над замершей толпой. Мальчик тянется к ней ручонками, довольный, оглядывается на мать.

— Мама, мама, бух!

Чуть заметная улыбка трогает губы Гаудили. И люди светлеют, поднимают головы.

А над ними звенит радостный голосок маленького Алиса.

Рангун — Москва — Ташкент

1956—1966 гг.

Примечания

1

Гаридекумба — хватающий леопарда за хвост.

(обратно)

2

Гаронд — оседлавший леопарда.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ОХОТА НА ЧЕЛОВЕКА

ГАУДИЛИ

ЗДРАВСТВУЙ, ОРУЖИЕ!

КАДОНГИ — ВЕЛИКИЙ ПРЕДВОДИТЕЛЬ

ВРЕМЯ ПОТРОШИТЬ ПЕТУХА

ЗАКОНЫ ДЖУНГЛЕЙ

ГАРОНДЫ

ДЬЯВОЛЫ НОЧИ

ВСТРЕЧИ С НЕОЖИДАННЫМ

БЕЗ МИЛОСЕРДИЯ

В ЗАПАДНЕ

ДРУЗЬЯ ИЛИ ВРАГИ?

ВСЕ НАХОДЯТ ДОРОГУ К ДОМУ ЯЛУ

МАЭЛИТЕ

ПЛАМЯ РАЗГОРАЕТСЯ

ЗАПРЕЩЕННЫЙ ПРИЕМ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg