«Белая королева (Повесть о Мэри Слессор)»

Белая королева (Повесть о Мэри Слессор) (fb2) - Белая королева (Повесть о Мэри Слессор) 315K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Макфарлен Дональд

БЕЛАЯ КОРОЛЕВА

(Повесть о Мэри Слессор)

Дональд Макфарлен

Одесса

«Христианское просвещение»

1994

БЕЛАЯ КОРОЛЕВА

Дональд Макфарлен

Originally published in English under the title of

«White Queen» by Donald McFarlan Copyright © Donald McFarlan 1955

Переведено на русский язык и подготовлено к печати миссией «Христианское просвещение» Украина, 270117, Одесса, а/я 21. Тел./Факс (0482) 54-07-58. Тел. 56-50-02. Художник-дизайнер С. И. Споденюк © русского издания:

миссия «Христианское просвещение», 1994 Издано при содействии миссии «THE ROUNDWOOD TRUST» Kingsbrook House 42 Kingsbrook Rd Bedford MK 42 OBH Tel: (0234) 267175

Напечатано на мисийной книжной фабрике „Христианская жизнь“

263006 УКРАИНА, г.Луцк ул.В.Стуса 3,

1

МЕЧТЫ ТКАЧИХИ

В самом раннем детстве Мэри Слессор узнала про Калабар. Она родилась в Абердине 2 декабря 1848 года, два года спустя после основания Калабарской миссии в Западной Африке. Еще ребенком она слышала историю этого захватывающего дух приключения. Знала на память и могла рассказать, как бывшие рабы ямайских плантаций решили послать своих миссионеров на африканскую родину; как их поддержала ее собственная церковь в Шотландии, и как деньги бедных людей, подобных ее матери, помогли делать Божье дело среди черного люда.

Крепко запомнилось ей, когда мать принесла домой из церкви и прочитала «Листок миссионера». Мэри, ее братья и сестры слушали новости из далекого Калабара, боясь пропустить хоть слово.

«Наша школа понемногу растет,— читала миссис Слессор.— Когда мы приехали, в школе было очень мало детей. Сейчас приходят ежедневно от 30 до 40 человек, но почти все мальчики. При всем нашем старании мы не можем добиться, чтобы и девочки так же посещали занятия. Сначала я набрала приличный класс, обучала их шитью, сейчас остались только две девочки. Посещают они уроки, пока не получат платья, а получили — больше не являются. Родителей не волнует, научились ли их дети читать, главное получить одежду. Так как мальчиков больше, чем девочек, то рубашек не хватает и приходится в некоторых случаях ребят одевать в девичьи платья, разницы они не видят. Но как гордятся своей одеждой!»

— Это письмо миссис Андерсон,— сказала мама.— Они с мужем живут в Калабаре, в Дюк-Тауне. Вот еще послушайте: «Мистер Андерсон делает все, чтобы встречаться с людьми в этом городе. Он выходит в 9 часов утра в воскресенье и проводит собрания во дворах и даже имеет человека, который выступает в роли переводчика. Иногда он переводит только то, что считает нужным. Они не желают, чтобы рабы много знали. А на таких собраниях обычно бывает много рабов. Молитесь за нас, наши юные друзья, чтобы Бог поддержал и благословил нас на этой темной земле, чтобы мы могли просветить этих бедных язычников».

Мэри вздохнула. Она мечтала стать миссионеркой. Но она была маленькой и хрупкой, а выдержать климат Западной Африки могут только самые сильные, свидетельством чему были «могилы белых людей». Между тем девочка играла в школу, похожую на одну из школ в Дюк -Тауне, и все ее воображаемые мальчики и девочки были черными.

Когда Мэри Слессор исполнилось десять лет, семья переехала в Данди. Ее отец был сапожником и в Абердине не мог обеспечить большую семью. А в Данди в то время происходил бурный рост населения за счет приезжающих сюда рабочих со всей страны, так что город стал известен как центр ткачества. Еще недавно маленький городок на берегу реки ко времени поселения в нем семьи Слессор в 1859 году превратился в крупный промышленный центр. Высокие дома в большинстве своем были темными, угрюмыми трущобами. Это был один из перенаселенных городов Великобритании. Сырьем для многочисленных фабрик являлся джут, ввозимый из Индии, из него изготовлялась мешковина, полотно для одежды. Работы всем хватало, даже детям.

Отец Мэри пошел чернорабочим на одну из фабрик, мать работала ткачихой. В одиннадцать лет Мэри также стала чернорабочей, проводя на фабрике неполный рабочий день. В первой половине дня она посещала школу, а во второй усердно трудилась. Через год-два девочка уже считалась квалифицированной ткачихой и за полный рабочий день получала хорошее жалованье. Вставая в пять утра, она успевала помочь матери по хозяйству, а ровно в шесть уже была на фабрике и работала до шести вечера с двумя перерывами на завтрак и обед.

Среди грохочущих машин в ткацком цеху совершенно некогда было думать о Калабаре. Лишь иногда Мэри приносила с собой книжку и в свободную минуту заглядывала в нее, а в воскресенье могла позволить себе мысленно путешествовать в дальние края. В те дни действовала воскресная школа. Мэри слушала уроки Библии и регулярно посещала церковь. Но она не была просто равнодушной слушательницей. Воспринимая сердцем то, что говорили, ей хотелось что-то сделать для других. Если не было такой возможности уехать в Африку учить черных ребятишек, то она могла по крайней мере взять класс детей в трущобах Данди.

* * *

Строить планы всегда легче, чем воплощать их в жизнь. Мальчишки и девчонки трущоб оказались не менее шаловливыми и непослушными, нежели африканцы. Большинство их не посещали школу, бродили шумными ватагами по улицам, никого не слушаясь. Любую попытку научить их чему-либо они зло высмеивали, разрушали площадки для занятий, преследовали учителей на улицах, швыряли в них комьями грязи. Однажды они подстерегли и окружили Мэри. У вожака ватаги была веревка со свинцовым грузом на конце, которой он размахивал над головой девушки, пробуя ее запугать. Но Мэри стояла неподвижно и спокойно глядела в глаза уличному проказнику. Прошли минуты, и он отступил. Бесстрашие молодой учительницы победило, мальчишки стали охотно посещать ее уроки.

Четырнадцать лет упорно трудилась она на фабрике. Отец скончался, мать уже была слаба, и опорой семьи осталась Мэри.

Работа у станка забирала почти все время, свободные часы она отдавала преподаванию в воскресной и вечерней школах. Однако мысли об Африке и Калабаре никогда не покидали ее. Даже когда утром спешила на фабрику, в ее воображении возникали яркие картины из жизни Кабалара, описанные в «Листке миссионера».

«Рассказывала ли я вам когда-либо про наш дом в Калабаре, — вспоминала Мэри глубоко запавшие слова из «Листка».— Наш дом стоит на холме высотою в 200 футов над рекой, так что мы видим лодки и корабли, плывущие внизу; вереница холмов представляет собой обширное плоскогорье. Рядом с домом акр земли, окруженный плотной оградой из лип, которые всегда свежи и зелены. Перед домом цветочная клумба и фруктовые деревья, посаженные в ряд мистером Андерсоном, который обычно работает перед богослужением с 6 до 7 утра. В тени под деревьями всегда веет прохладой — прекрасное место для прогулок! Растут в нашем саду апельсины и манго, хлебное дерево, кокосы, финиковые и другие виды пальм и много других экзотических деревьев, а в углу красивый бамбук. За изгородью растут ананасы, но на них пока еще нет плодов.

Дорога от Дюк-Тауна до Хеншо-Тауна и других деревень проходит прямо за нашим забором. А на другой стороне дороги, напротив наших ворот, находятся церковь и здание школы, помещение типографии, а также дом миссис Садерлэн и мисс Эджерии. За ними идут дома местных христиан. В нашем доме есть комнаты для туземных ребятишек, расположены они так, что шум-гам не мешает нам, но достаточно близко, чтобы присматривать за мальчишками. У нас обычно много домочадцев. Нам принесли несколько сирот месячного возраста, слишком маленьких, чтобы быть выращенными туземками. Такие дети обычно хоронились вместе с их умершими матерями, пока мы не стали брать их к себе. Нам некогда изнывать от скуки с бедняжками, которые так нуждаются в уходе.

Мы встаем в 5—6 утра, в зависимости от времени года, работаем все утро, разница между самым длинным и коротким днем всего один час. Все, кроме младенцев, работают до семи, затем колокол сзывает всех на богослужение. Завтрак ровно в восемь, в восемь тридцать дети идут в школу. Ежедневно я выдаю деньги на покупку продуктов. Занимаемся мы домашним хозяйство до часу дня, затем обед, после чего принимаемся за шитье, вязанье, плетение кружев и т.д. С трех до пяти — школа. Если нет больных в доме, я еду в город учить женщин и девочек читать, даю им также религиозные наставления, поскольку им не разрешается участвовать в общественных собраниях».

В стуке и грохоте ткацких станков в Данди девушке слышалось:

«Ка-ла-бар! Ка-ла-бар! Ка-ла-бар!»

Но это не было романтическим очарованием залитой солнцем земли, которая взывала к Мэри Слессор. Калабар нуждался в ней, о чем и писал мистер Андерсон: «Если вскоре не прибудет помощь в виде одного или двух сильных, энергичных молодых людей, родственных духом, лучше в сопровождении молодых женщин, боюсь, что эта земля будет потеряна раньше, чем эти молодые люди доберутся до Дюк-Тауна». Он писал также о кончине от лихорадки одной из лучших сотрудниц миссии. «Она была слишком изнежена, не приспособлена для этого климата. Я предупреждал администрацию миссии: физически слабые здесь не выдерживают».

«А я маленькая, худая и не очень сильная,— думала про себя Мэри,— сомневаюсь, что мистер Андерсон увидит во мне настоящего миссионера». Но во время работы она давала волю своим мечтам. Чтобы доказать себе, насколько она сильна, Мэри стала обслуживать два больших ткацких станка, однако никому не открывала своей тайны...

В 1874 году по Великобритании прокатилась весть о смерти вдали от родины великого шотландского миссионера Давида Ливингстона, который долгие годы трудился один среди туземцев в Африке. Мэри помнила его слова, обращенные к студентам Кембриджского университета.

— Вы должны направить все свое внимание на Африку,— говорил Ливингстон.— Я знаю, через несколько лет я буду отрезан от этой страны, которая сейчас открыта. Не дайте ей снова закрыться. Я возвращаюсь в Африку, чтобы открыть пути для торговли и христианства. Выполните ли вы работу, начатую мною? Я оставляю ее вам.

Мэри приняла решение. В мае 1875 года она послала письмо в отдел иностранных миссий своей церкви, предлагая свои услуги миссионера в Калабаре. Мать с радостью поддержала ее, а отдел запросил характеристику на нее из Данди. Прошло еще несколько месяцев, и Мэри уже не была фабричной девушкой из Данди, она стала студенткой Педагогического колледжа в Эдинбурге. Ткачиха готовилась стать учителем.

В возрасте 28 лет она совершила морское путешествие в Калабар. Это произошло 5 августа 1876 года. Пароход «Эфиопия» бросил якорь в мутных водах реки Калабар, чуть ниже Дюк-Тауна. Мэри Митчелл Слессор прибыла на землю своей мечты. Калабар стал ее домом почти на сорок лет.

2

МЕЧТА ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ

Первые дни пребывания в Африке были для Мэри Слессор наполнены восхищением. Жила она у Андерсонов в Дюк-Тауне, в Калабаре. Дом был построен из железных секций, привезенных пароходом из родной Шотландии. С веранды крошечный городок был словно на ладони, несколько жалких хижин под соломенными крышами виднелись в долине между двумя холмами. Ниже под лучами солнца серебрилась река, торопливо несущая куда-то многочисленные каноэ, за ней тянулся на целые мили лес, такой неизвестный и таинственный.

Население Калабарских городков занималось прибыльной торговлей пальмовым маслом. Его скупали европейские купцы, путешествующие по этой реке. Вся окружающая местность буквально утопала в зарослях масличных пальм. Когда гроздья их тяжелых плодов становились ярко-красными, их срывали и варили в больших котлах. Ценное масло затем снималось, и его сливали в специальные бочки, которые лодками доставляли на суда. Это были огромные, неповоротливые махины. Мэри они казались Ноевым ковчегом из детских книжек. Долгие месяцы эти неуклюжие парусники качались на якоре, бочки с драгоценным маслом принимались на борт медленно и тяжело. Но вот трюмы загружены; навесы из матов срывались, паруса наполнялись ветром, и корабли выходили в открытое море, курс — к родным берегам.

У сотрудников миссии не было времени мечтать и любоваться богатой природой. Поднимались с первыми лучами солнца, до шести часов, и миссис Андерсон давала каждому задание на день. В доме всегда полно народу. Правая рука миссис Андерсон, молодая африканка, по имени Юлия, отвечала за домашнее хозяйство. Кухарка, носившая редкое имя Мэри Стюарт, тоже знала свои обязанности. Обе девушки не первый день работали с мамой Андерсон и были преданы ей беззаветно. Кроме них, было около дюжины юношей и девушек разных возрастов, которых можно было куда-то послать, или они носили воду из ручья, смотрели за животными и птицами, которыми просто кишел двор.

Среди африканских детей, живших в миссии, были близнецы, и вскоре Мэри Слессор поняла, почему они оказались здесь. У племени Ификов, проживающего в Калабаре, существовало поверье: рождение близнецов — порождение дьявола. И коль скоро такое случалось в семье, мать сразу же после появления на свет младенцев убегала из дому куда глаза глядят. Обычно матерей изгоняли, а малышам наносились телесные повреждения, они, как правило, умирали, тела их выбрасывались в реку. Но в Дюк-Тауне наконец, благодаря миссионерам, для таких матерей и детей был открыт дом во дворе миссии. Одним из первых поручений Мэри было заботиться об этих крошечных черных младенцах, которых приносили часто под покровом ночи в убежище, находившееся в миссии.

Мама Андерсон, как называли ее с уважением, была строгой смотрительницей своего большого и сложного хозяйства. По ее указанию Мэри подымалась до рассвета, звонила в колокол, созывая всех на утреннюю молитву. Обычно в Калабаре первый звон раздавался в пять, затем в шесть, потом в восемь, когда собирались верующие. Большой колокол подарил миссии бывший «король» Дюк-Тауна Мямба. Когда Мэри тянула за веревку, и над спящим городком раздавалось динг-донг, ей вспоминался фабричный гудок, будивший ткачих Данди. Каким далеким казалось ей теперь то время!

Мама Андерсон сердилась, если Мэри иногда просыпала, так как пунктуальность во всем была чертой ее характера, этого требовала она и от подчиненных. Однажды мама резко отчитала девушку, пообещав в следующий раз оставить ее без обеда. Мэри ушла и закрылась в своей комнате. Спустя некоторое время в дверь кто-то постучал. Это был сам мистер Андерсон.

— Почему вы снова опоздали? — спросил он серьезно.

— Я шла зарослями к Оулд-Тауну,— ответила Мэри.— Я не могла определить время и поэтому опоздала к обеду, простите.

Девушка колебалась, но наконец она созналась.

— Я вскарабкалась на дерево, уселась на ветку. Было забавно наблюдать, как люди внизу что-то делали и не замечали, что я все вижу. Наверное, поэтому я и опоздала.

— Вскарабкалась на дерево! — воскликнул мистер Андерсон.— Неужели вы думаете, что именно этим забавам должна предаваться порядочная девушка-миссионер? Что бы сказала мама Андерсон, если бы узнала про это?

В его глазах мелькнул озорной огонек.

— Видите ли, я принес вам печенье и бананы,— сказал мистер Андерсон.— Это поможет вам продержаться до ужина. И я хочу,— продолжал он,— открыть вам один секрет. Знавал я одну девушку на Ямайке, учительницу миссии, похожую на вас. Она тоже хорошо лазила по деревьям, скакала по холмам Ямайки, словно резвая лань. С тех пор минуло сорок лет. Ей тогда было двадцать два. Но сейчас у нее слишком много дел, чтобы лазить по деревьям, нужно решать, как вести хозяйство, посещать женщин на подворьях, наведываться к матерям близнецов.

— Эта девушка — мама Андерсон? — спросила Мэри в изумлении.

Мистер Андерсон кивнул.

— Но не говорите ей о том, что я вам рассказал,— попросил он.— Вы должны помогать по возможности ей во всем, как подобает хорошей девушке. Работы так много, и не всякий может с ней справиться. Когда-нибудь вы будете сами управляться с сотней африканцев, которые будут слушаться вас. Я уверен: тогда вы поймете, сколь важен будничный труд мамы Андерсон.

Дни летели как мгновения. Мэри была занята с утра до вечера. Ей пришлось выучить язык племени ифик, чтобы свободно разговаривать с женщинами во время посещения их на дому. Сначала казалось это очень трудным, но мистер Голди, первый миссионер Крик-Тауна, дал ей экземпляр словаря языка ифик, составленного им самим, и мисс вскоре уже читала свою Библию во время собраний на языке ифик. А псалмы уже вовсе не казались ей трудными, так как исполнялись на мелодии, знакомые еще по воскресной школе в Шотландии. Вскоре Мэри поняла, что самый легкий способ выучить язык ифик — это разговаривать на нем как можно больше, даже если ты иногда ошибаешься.

Вскоре она научилась болтать с близнецами, девушками, служащими в доме, даже пробовала свои силы на рынке. Люди были в восторге:

— Она говорит, как калабарские женщины,— утверждали они.

Мэри на себе испытала коварство африканского климата. Она ходила от поселка к поселку под палящим солнцем и возвращалась в миссию в крайнем измождении.

Периодические приступы лихорадки вызывали неимоверную слабость. Именно тогда Мэри и поняла, как добра и нежна мама Андерсон.

* * *

Иногда Мэри раздражало все и всё вокруг. Жители Дюк-Тауна „жили в сплошной грязи, дети болели, половина их умирала, не достигнув одного года, по причине антисанитарии, плохого ухода со стороны матерей. Женщины принимали Мэри в своих грязных хижинах охотно, терпеливо слушали ее наставления, но своего образа жизни не меняли. На ее требование навести порядок в доме они только пожимали плечами: «Это наш обычай». Ей хотелось встряхнуть их, перевернуть городок вверх дном, но навести порядок.

Ей приходилось учиться контролировать свой собственный неугомонный, нетерпеливый характер. «Трудно ждать,— писала Мэри домой,— но есть один стих, который я всегда храню в памяти: «Научитесь от Меня». Христос никогда не спешил. Не было ни стремительного движения вперед, ни ускорения событий, ни беспокойства и волнений. Главное — регулярно выполнять свои обязанности, в остальном надо полагаться на Бога».

А ее основные обязанности сосредоточивались на дневной школе в Дюк-Тауне. Учила она 50 детей, в основном мальчишек. Их отцы считали: раз дети «учат книгу», то со временем станут хорошими торговцами, будут курсировать вверх и вниз по реке. Мэри обучала своих подопечных чтению и письму, используя перевод Библии на язык ифик, а также по книге «Путешествие Пилигрима» и «Краткому Катехизису». По воскресеньям она шла с учениками в церковь и в воскресную школу. Воскресные богослужения регулярно посещали более восьмисот верующих.

Большинство жителей Дюк-Тауна корпели на своих фермах, возвращаясь в город только с началом сезона дождей, когда работать на полях становилось невозможным. Почти круглый год они усиленно трудятся, очищая землю от зарослей кустарника своими примитивными орудиями труда, ухаживают за посевами батата, маниоки, перца, маиса. Мэри Слессор при всякой возможности совершала путешествие через лес в фургоне, запряженном волами, чтобы навестить их. С собой она брала простые медицинские инструменты, бинты, чтобы в случае надобности оказать первую помощь больному или раненому. Врачей и сестер не было, их заменяли знахари, которые обычно прикладывали к ране больного зловонное месиво из грязи и листьев.

Мэри вскоре убедилась, сколько невзгод приходится переживать маленькому народу Ифик. В любом несчастье виновником был злой дух или же враждебно настроенный сосед. За помощью обращались к знахарю, тот «выкуривал» врага: распластается на земле со своими амулетами, бормочет что-то невнятное, разбрасывает кости во все стороны. Потом вдруг набрасывается на женщину или девушку, обвиняя ее в наведении порчи. Несчастная приговаривалась к казни «орехом», это означало, что она должна была съесть ядовитый стручок, который измельчали в порошок, растворяли в воде, и жертва должна была проглотить эту ядовитую смесь. Если жертву рвало после этого, ее считали невиновной, в противном случае она умирала мучительной смертью. Значит, считали, виновна. Мэри Слессор не раз наблюдала эти ужасные картины, протестовала как могла против этого варварства.

В июне 1879 года она поехала в отпуск в Шотландию, уставшая и достаточно соскучившаяся по родине. Это был ее первый отпуск. Но стоило ей только восстановить силы, как ее снова потянуло в Калабар. Ей уже хотелось стать самостоятельной, оставить однообразную жизнь в Дюк-Тауне и поработать на неосвоенном острове близ Дюк-Тауна. Мистер Андерсон не одобрял ее идею. Первопроходство — не для женщины, слишком велики опасности и трудности. Но когда Мэри вернулась в 1880 г. в Западную Африку, она очень обрадовалась, узнав, что ей отдают Оулд-Таун в полное распоряжение. (Оулд-Таун находился в двух милях от Дюк-Тауна.)

Новый ее дом резко отличался от бывшего в Дюк-Тауне, хорошо меблированного и уютного, это была хижина-мазанка под соломенной крышей с самой примитивной мебелью. Но Мэри теперь сама была хозяйка и знала, что ей надо делать. Все время она отдавала преподаванию в школах Оулд-Тауна и близлежащих деревень. Школу посещали и стар и мал. Однажды среди детворы она увидела сидящего на низенькой скамейке самого старосту с букварем в руках.

Самым трудным днем для нее всегда было воскресенье. С раннего утра миссионерка через лес отправлялась в ближайшую деревню. Ее сопровождали два мальчика, которые несли на палке колокол. Надо было созывать людей на богослужение. Так они переходили из деревни в деревню. По окончании богослужения девушка посещала дома, беседовала с женщинами. Возвратившись к полудню в Оулд-Таун, направлялась в воскресную школу.

Вечером в приятной прохладе на открытом воздухе проводила собрания в присутствии старейшин. Кафедрой служил стол, покрытый белой скатертью, на котором находились массивная лампа и Библия. Мэри обычно читала отрывки, объясняла их суть, затем молилась вместе со слушателями, после чего они пели гимны народа Ифик. С наступлением темноты, когда на тропическом небе появлялись луна и звезды, ученики Мэри, усталые, но довольные, провожали ее домой.

Расходясь по своим жилищам, они говорили друг другу: «Тие суно», что означало «отдыхай с миром». Ответом было: «Сано-суно», иначе говоря «ступай с миром».

Мэри Слессор стала совершать короткие пробные плавания на каноэ вверх по реке Кросс Ривер. В какой бы уголок она ни заплывала, всегда брала с собой лекарства и перевязочный материал. Даже в те места, где еще боялись светловолосой, белолицей незнакомки. И все же они чутко отзывались на прикосновение ее рук, бинтующих раны, унимающих боль. В одно из таких путешествий по дороге домой на реке поднялся неистовый смерч. Каноэ прибило к берегу неподалеку от Оулд-Тауна. У миссионерки начался такой приступ лихорадки, что местным жителям пришлось отнести ее домой на руках.

Весной 1889 г. по настоянию врачей ей пришлось поехать на родину. С собой Мэри взяла одну из девочек-близнецов, которую когда-то спасла от смерти. Эта девочка стала потом ее верной служанкой и преданным другом до конца жизни. Темнокожую, кудрявую малышку крестили в старой воскресной школе в Данди, где некогда работала Мэри, и назвали Дженни.

Спустя двенадцать лет после первого приезда Мэри в Дюк-Таун комитет местной миссии уступает ее многочисленным просьбам, позволив ехать вглубь страны на новую миссионерскую станцию. Во время пребывания в Калабаре Мэри удается собрать богатую информацию о племенах внутренних областей страны. Она знала, например, что ифики обычно не допускают, чтобы люди, живущие вверх по течению реки, торговали с купцами, занимающимися поставкой пальмового масла в Дюк-Таун. Они стремились сохранить всю прибыль, получаемую от этих сделок, для себя. Ей также было известно, что время от времени происходят войны между племенами Дюк-Тауна и вождями племен Окойонга, Уман, живущими в центральных областях страны.

Особенно ее интересовал Окойонг. Один из миссионеров, Т.В. Кемпбелл, пешком исходил эти области. После одного из таких путешествий вернулся с целым отрядом мальчишек из Окойонга, которые стали посещать школу в Крик-Тауне. Этот миссионер и рассказал Мэри про рослый воинственный народ, встреченный им там.

— Они не поверят человеку, пришедшему из страны Ификов,— предупредил он Мэри.— Где б вы с ними ни находились, у них всегда наготове оружие. Если кто и завоюет у них доверие, то это должен быть только миссионер.

Мэри все больше и больше убеждалась, что Окойонг — это и есть ее призвание. Наконец в 1888 г. комитет миссии уступил ее притязаниям. Ей было уже сорок лет. Хрупкого телосложения, страдающая лихорадкой, она физически не походила на крепких, здоровых первопроходцев. Однако сильная духом, она могла перенести тяжелые испытания. Ее мать, сестры недавно ушли из жизни, поэтому Мэри чувствовала себя очень одинокой. «Небеса сейчас ближе ко мне, чем в Британии,— писала она,— и никто не вспомнит обо мне, если я туда попаду».

Ее калабарские друзья с сомнением качали головами.

— Им нужен военный корабль, а не миссионер,— говорили приезжающие европейцы.— Помните, в этой стране кет закона, и никто не спасет вас, если вы попадете в беду.

— Совершенно не женская работа,— единодушно заявляли мужчины-миссионеры. — Слишком обособленно и слишком опасно. Что случится, если вы заболеете?

В этот многоголосый хор включались и старейшины Калабара.

— Вы думаете, вас кто-нибудь будет там слушаться? Мы никогда вас больше не увидим. Вас убьют!

—Еду! — сказала Мэри Слессор. И 4 августа 1888 года она отправилась в путь.

3

СРЕДИ ВОИНОВ ОКОЙОНГА

Дорога в Окойонг была трудная. Лил, не прекращаясь, дождь. Мэри Слессор вместе с пятью африканскими ребятишками и всеми своими пожитками разместилась в длинном выдолбленном каноэ, которое продвигалось по реке очень медленно из-за сильного течения, хотя рослые гребцы усердно работали веслами. Уже совсем стемнело, когда они добрались до берега. А еще нужно было идти пешком 4 мили через лес. Плача, с большим трудом дети пробирались по грязным тропинкам сквозь мокрые заросли, и только мужество и вера Мэри воодушевляли их продолжать путь.

Когда они наконец добрались до Икенджа, одного из городов Окойонга, их встретили далеко не гостеприимно. Люди «праздновали» похороны матери одного из воинов. Это означало, что они будут пьянствовать несколько дней беспрерывно. Мэри уложила детей спать в хижине, а сама, уставшая, вернулась к реке, чтобы с помощью гребцов переправить коробки с продуктами и имуществом в ее новое помещение. Уже в полночь ей удалось немного поспать. Все тело ныло от усталости, а на душе было ужасно грустно.

Первым домом в Икендже для нее стала грязная, отвратительная комнатушка в одном из углов женского двора, принадлежавшего старейшине Идему. Комната кишела крысами и тараканами, было так тесно, что каждый вечер приходилось выносить за дверь все лишнее, чтобы освободить место, где Мэри и ее семья могли бы спать. Люди ни на минуту не оставляли ее одну. Они стояли возле дверей, таращились на Мэри и детей, громко обсуждали ее внешность, одежду, пожитки.

Особое внимание Мэри привлекла одна женщина. Это была Ма Эме, огромная толстуха, сестра старейшины, которая командовала всеми остальными. Она следила, чтобы Мэри давали пищу, помогала понять обычаи народа, с которым ей пришлось жить.

«Первые посещения городов Окойонга не сильно меня воодушевили,— писала Мэри Слессор подруге— Люди, казалось, боятся встречи с нами, а когда мы все же собрались все вместе, они пришли вооруженные до зубов». Жители Окойонга не доверяли ни приезжим, ни даже друг другу и никогда не выходили из дому без оружия. Единственный раз, когда они забыли свои ссоры, была смерть «большого человека». Тогда они собрались все вместе, чтобы выпить и попировать. Все, что Мэри Слессор когда-либо читала, слышала или видела про варваров, было здесь: колдовство, испытание ядом, убийство близнецов и охота за черепами.

Мэри открыла школу в Икендже и в Ифако, что в двух милях от Икенджа. Сперва к ней на занятия приходили люди всех возрастов, движимые любопытством, что же собой представляет эта белая «Ма». Позже взрослое население потеряло к ней интерес и оставило ей только детей. Она учила их писать первые буквы на песке или на необструганных кусках досок. Они заучивали на память главы из Библии и, возвращаясь вечером домой, рассказывали их односельчанам. Каждый учебный день заканчивался молитвой. Мэри учила их и гимнам ификов, и знакомила с шотландскими псалмами. Одним из самых любимых был гимн, сложенный ею самой.

«Esiere Mufan mi, о Esiere nde,

Ikot Jesus ifekhere ekim ye okoneyo.

Ima ye emem Esie ofuk nyin nte mba.

Usiere enyene nyim, edide uwem edide mkpa».

В переводе это звучит так:

Спокойной ночи, друзья, и снова спокойной ночи,

Народ Иисуса не страшит ни темнота, ни ночь.

Его любовь и доброта накрыли нас крылом.

И Свет — Он наш, при Нем приходит жизнь и смерть.

Они пели этот гимн на мелодию одной из популярных шотландских песен.

Медленно, очень медленно люди из Окойонга проникались уважением к белой чужестранке в своей среде. За ней часто посылали, когда кто-нибудь заболевал, и она никогда не отказывалась прийти в любое время суток. Если ей удавалось спасти жизнь мужчине или женщине, то она могла уберечь целую деревню от испытания ядом. Даже Идем, старейшина Икенджа, стал обращаться к ней за советом.

* * *

Совершенно случайно Мэри услыхала, что между двумя деревнями Окойонга должна произойти битва. Она сейчас же пошла к Идему и завела с ним беседу, стараясь задержать его в доме. Стало темнеть, Идем забеспокоился: ему было неловко. Наконец он предложил Мэри вернуться домой, так как было уже поздно.

— О, мне здесь очень удобно,— заявила простодушно Мэри.

Через несколько минут он снова попытался отправить ее домой.

— Ма, вы заболеете лихорадкой, ночной воздух очень свежий.

— Тебя волнует мое здоровье? — спросила Мэри спокойно— Идем, мой друг, я знаю твои планы на сегодняшний вечер. Я знаю, твой народ ждет, что ты поведешь его в бой. Но вспомни, вы обещали мне, что не будете воевать. Вот почему я сижу здесь и слежу, чтобы ты сдержал свое слово.

Идем поднялся и молча ушел на свою половину. А Мэри Слессор срочно вызвала Ма Эме.

— Я буду спать здесь,— сказала она.— Но если Идем выйдет хотя бы на минуту, сейчас же буди меня.

В середине ночи она почувствовала чью-то руку на своем плече. При свете луны она могла различить огромную фигуру Ма Эме, склонившуюся над ней. Африканка ничего не сказала, только указала на открытую дверь. Мэри быстро соскользнула с кровати и вышла. Недалеко от поселка, на опушке леса, она столкнулась со старейшиной Идемом, который шагал с мечом в руке. Она знала, что в кустах полно вооруженных людей и все они ждут только приказа, чтобы начать битву.

— Куда ты направляешься, Идем? — спросила Мэри.

— Я собрался прогуляться,— ответил он.

— Хорошо, я иду с тобой,— голос Мэри звучал спокойно.

Без лишних слов они прошли через лес, оставляя одну за другой лесные тропинки. Наконец они повернули к поселку, и Мэри знала, что этой ночью битвы не будет. Целую неделю она наблюдала за Идемом, днем и ночью не спуская с него глаз. В конце недели он подошел к ней и положил свой меч у ее ног.

— Я сдаюсь, Ма,— сказал он, и Мэри поняла, что она победила. Воин уступил миссионерке.

* * *

Спустя какое-то время люди помогли ей построить собственный дом для себя и своей африканской семьи. Он был сделан из бамбука, скрепленного грязью, с обычной соломенной крышей. В одной из двух комнат она соорудила себе буфет, также скрепленный грязью и обложенный камнями, и такой же диван. В другой комнате находились ее коробки, книги и кровать. Следующим было построено здание в Ифако для повседневной работы Мэри. По воскресеньям это здание называлось «Ufok Abase» (Дом Божий), а всю остальную неделю — «Ufok Nwed» (дом книг).

Примерно через год комитет миссии прислал мистера Овенза, миссионера-плотника, чтобы помочь Мэри построить постоянный дом. Это свидетельствовало о том, что они признали важность и значение ее работы. Икендж стал постоянной базой миссии. Мистер Овенз прибыл в понедельник и обнаружил, что Мэри проводит богослужение.

— Почему вы путешествуете в воскресенье? — спросила она вместо приветствия.

Он удивленно взглянул на нее.

— Сегодня понедельник. Вчера было воскресенье. Я в этом совершенно уверен, так как дважды посетил кирху в Дюк-Тауне.

Мэри смутилась.

— Я потеряла счет дням,— призналась она.— Но люди думают, что сегодня воскресенье, пусть будет два воскресенья на этой неделе.

На следующее утро мистер Овенз приступил к работе над новым зданием с настоящими дверьми, окнами, верандой, кухней и амбулаторией. Он был впервые в этой стране, и это было его первое задание. Вскоре он освоился со всем, что происходило в Окойонге и в окружении Мэри, и стал оказывать ей посильную помощь. Все время кто-то приходил и приносил новости: что должны родиться близнецы, что где-то происходит пьяный бунт, что кого-то обвинили в колдовстве и собираются судить. Не один раз шотландскому плотнику приходилось откладывать свои инструменты и присматривать за детьми вместо Мэри, которая спешила на помощь.

Однажды утром он работал над чем-то и вдруг заметил, что Мэри Слессор скрылась в лесу.

— Что случилось на этот раз? — подумал он.— Жаль, что я не знаю языка этой страны. Здесь никогда не знаешь, что может случиться.

Он позвал своего помощника калабарца и попросил его сбегать за Ма Слессор.

Очень быстро парень вернулся с известием, что произошел несчастный случай.

— Ма говорит, приходите быстрее и приносите лекарства,— произнес он, задыхаясь от быстрого бега.

Мистер Овенз нашел Мэри, стоящую на коленях перед телом молодого африканца, а вокруг вопила толпа односельчан.

— Это Итим, сын Идема,— объяснила она быстро по-английски.— Его ушибло упавшим деревом. Боюсь, что это серьезно, мне кажется, у него сломана шея... Сейчас он без сознания. Если он умрет... — Она не закончила предложения, но плотник прочитал ее мысли. Смерть такого важного человека положит начало господству ужаса во всем районе.

Мистер Овенз и его помощники сделали примитивные носилки и перенесли раненого юношу в Икендж, в дом его матери. Две недели Мэри посещала его, молясь за его выздоровление. Но однажды в воскресенье утром она обнаружила такую сцену: родственники юноши подняли его и фанатично пытались вернуть душу в умирающее тело. Они вдували ему дым в ноздри, натирали жгучим перцем глаза, отчаянно кричали ему в уши, но уже бездыханный Итим ничего не чувствовал и не слышал. Он был мертв. При виде этого страшный вопль вырвался из уст окружающих. Сам Идем был вне себя от ярости и отчаяния.

— Мой сын убит колдовством,— кричал он.— Приведите знахаря, пусть он узнает, кто это сделал.

При этих словах возникла такая паника, что все население деревни, взрослые и дети, бросились в лес. Никто не знал, кто будет обвинен первым. Но знахарь объявил, что в смерти Итима виновата другая деревня. Идем созвал своих воинов. Они быстро отправились в указанное место, схватили всех, кто там находился, и притащили в цепях на подворье Идема.

Вот когда мистер Овенз понял, из какого теста слеплена Мэри Слессор. Ситуация была тяжелой, но Мэри не отчаивалась. Порывшись в сундуках в здании миссии, она принесла гору старомодной одежды и орнаментов, которые были привезены из Шотландии. Пошла к Идему и сказала ему, что скорбит о смерти его сына.

—Я займусь его похоронами,— объявила она.— Он будет похоронен достойно его происхождению.

И она сдержала свое слово. Тело было одето в новый костюм и покрыто ярким шелком. На голову одет шелковый тюрбан, украшенный перьями. Бусы из больших медных пуговиц обвивали его шею. Тело усадили в кресло на женском подворье под ярким зонтиком. И как последний штрих: Мэри Слессор поместила зеркало перед Итимом, чтобы отражать все это великолепие. Люди были в восхищении. Никогда раньше в Окойонге не было такого величественного зрелища. Они плясали в диком безумии вокруг трупа, паля из ружей и воспевая хвалу погибшей юности.

Дни и ночи продолжалась оргия. Но Мэри твердо знала, что опасность еще не миновала. Захваченные пленники находились еще в цепях, привязанные к подпоркам веранды старейшины. Стручки ядовитой фасоли были стерты в порошок в большом количестве, приготовленные для испытания ядом. Утомленные, но терпеливые мисс Слессор и мистер Овенз наблюдали за пленными, он днем, она ночью.

Толпа зверела. Она встретила Мэри враждебными криками, когда та стала настаивать, чтобы яда не было.

— Верни к жизни нашего хозяина,— кричали они,— и мы отдадим тебе пленников.

В середине ночи наступил кризис. Пленную женщину расковали и поставили перед Идемом, чтобы она выпила яд. Ее стража покачивалась в пьяном угаре, но Мэри нашла выход. Она схватила перепуганную женщину за руку и помогла ей бежать. Вместе они миновали темный поселок и попали в безопасное убежище миссии. Оставив мистера Овенза охранять женщину, Мэри вернулась к бурлящей толпе. Просила и умоляла сохранить жизнь другим жертвам. Наконец Идем согласился похоронить Итима, только вместо толпы рабов принести в жертву корову для загробной жизни. Впервые в истории Окойонга обошлось без человеческих жертв при похоронах человека высокого ранга.

* * *

Мэри Слессор часто вспоминала свое письмо из Дюк-Тауна, отправленное много лет тому назад: «Христос никогда не спешил, повседневные обязанности выполняются регулярно, в остальном положитесь на Бога». Подражая своему Господину, доверчиво и терпеливо жила она и трудилась. В ее жизни не было ни эффектных христианских побед над язычниками, ни переполненных церквей, ни образцовых школ. Но ее влияние на племя было огромно. Старейшины просили у нее совета. Она была законником, учителем, целителем и другом для каждого. В ней они видели любовь Бога в действии.

Она обычно привозила своих черных гостей домой и показывала им свое нехитрое имущество. Обнаженные черные женщины трогали одежду миссионерки, занавески, покрывала. Они задыхались от восторга при виде кастрюль, сковородок и посуды. Мужчины ограничивались тикающими часами, показывающими время суток. Чудом казалось простое зеркало. Они пробовали сгущенное молоко, которое Мэри держала для младенцев, странный белый сахар, называя его «слишком сладким».

Учитывая их интересы, Мэри написала письмо своим друзьям в Калабаре с просьбой прислать каноэ с товарами. Она уверяла, что племя охотно будет покупать товары. Однако ифики, опасаясь за свою жизнь, не отважились отправиться вверх по реке. Мэри написала снова, на этот раз королю Эйо VII в Крик-Таун, который был христианином. Она просила пригласить к себе старейшин Окойонга. Он выполнил ее пожелание, и вожди очень неохотно отправились вниз по реке, а с ними и белая Ма. Король принял их достойно, показал все свои вещи и обещал открыть торговлю. С того времени Окойонг начал прибыльную торговлю пальмовым маслом и зерном. В обмен на это новые и разнообразные товары стали приплывать в Икендж и Ифако, в другие деревни внутренней части страны. Меньше оставалось времени для пьянства и войн.

Впервые отправляясь в Окойонг, Мэри писала: «Я еду к новым племенам вверх по реке, к диким и жестоким людям. Я не боюсь боли, но чтобы победить их страшные предрассудки, потребуется мужество и твердость с моей стороны». И через несколько лет она стала их признанной королевой, а воинственный народ сложил оружие к ее ногам. Она победила благодаря мужеству, любви и молитвам.

4

ВО ИМЯ КОРОЛЕВЫ

Время от времени Мэри Слессор ездила в Калабар, чтобы пожить среди белых людей. Все ее хозяйство вместе с детьми отравлялось с ней, так как у нее никогда не случалось, чтобы близнецы, нуждающиеся в уходе, или сироты были нежеланны ей. Ее друзья в Крик-Тауне или в Дюк-Тауне с радостью принимали ее, у них она могла отдохнуть и помечтать о лучших днях. Ее мысли были постоянно устремлены в будущее, она надеялась, что страна будет открыта для цивилизации, рабство уничтожено, а зло изгнано из этих огромных некультивированных участков земли, покрытых кустарником. Как и Давид Ливингстон, человек, всегда вызывавший в ней чувство восхищения, Мэри Слессор горячо верила в благотворное влияние торговых отношений.

Она была поражена переменами в Дюк-Тауне, которые произошли за последние 15 лет. В те далекие дни единственными белыми людьми в поселках были миссионеры. Купцы из Европы почти не сходили со своих кораблей. Единственным представителем закона и порядка был консул, который располагался на испанском острове Фернандо По, в стороне от побережья Гвинеи. Изредка он посещал Кабалар, следуя по реке в канонерской лодке, дабы убедиться, что торговля развивается мирно. Хотя миссионеры беспрестанно убеждали старейшин отказаться от убийств, рабства и массовых отравлений, их слова часто оставались пустым звуком. Не было закона, а в ответ слышалось одно: «Это наш обычай», и старейшины держали в своих руках жизнь и смерть одноплеменников.

Но в 1891 году Британское правительство взяло под контроль Калабар. С веранды дома миссии в Дюк-Тауне Мэри Слессор могла видеть на вершине соседнего холма величественное здание правительства. Это была штаб-квартира сэра Клода Макдональда, уполномоченного и Генерального консула протектората Нигерийского побережья. Калабар теперь стал столицей Британской территории.

Однажды солнечным утром уполномоченный сам нанес визит Мэри Слессор. Она сидела в кресле-качалке, маленькая, хрупкая леди с ясными глазами, на руках держала черного младенца. Остальные дети играли возле нее, а Дженни присматривала за порядком.

Миссионерка и представитель королевского правительства беседовали о планах развития страны.

— Вы, мисс Слессор, должно быть, заметили большие перемены в Дюк-Тауне,— сказал сэр Клод Макдональд.

— Да, сэр, конечно. Теперь у них хорошие дороги, вдоль берега посажены деревья, люди аккуратно одеты, и каждый занят своим делом.

— Это медленный процесс,— признался сэр Клод,— но ифики уже начинают понимать, что все улучшение жизни зависит от них самих. Вспомните прошлые годы в Калабаре, всего несколько лет назад... каннибализм, убийства детей-близнецов, жен и рабов хоронят вместе со старейшиной, испытание ядом. Вы, миссионеры, сделали для этих людей неизмеримо много. Теперь для поддержки вам нужны я и мои служащие.

— Мы заложили здесь хорошее начало,— продолжал он.— В распоряжении Дюк-Тауна есть два санитарных инспектора, улицы убираются каждый день. По сравнению с прошлыми годами это достижение — помните, какая грязь была вокруг, рассадник болезней?

Мы также очистили кустарники и осушили местность. Это помогает избавиться от малярии. Да, у меня ведь на Правительственном холме живет группа офицеров, не говоря уже об африканских воинах в бараках. И у нас не было ни одного смертного случая или серьезного заболевания за последние три года. Подумайте об этом! Если мы так же очистим городок, как это будет прекрасно. Кроме всего, у нас есть и почта, и здание таможни, и ботанический сад. Я организовал бесплатную раздачу саженцев кофе и какао-бобов всем, кто обещает заняться их разведением. Возможно, мы когда-нибудь будем экспортировать сотни тонн кофе и какао из Калабара, не говоря уже о пальмовом масле.

Я хочу сделать то же самое для Окойонга и внутренней части страны,— продолжал уполномоченный.— Я много слышал о вашей работе, мисс Слессор. Если только я смогу продолжить то, что вы начали, мы откроем Калабар и Кросс-Ривер для свободной торговли и докажем, что существуют закон, порядок и справедливость для каждого не только в Дюк-Тауне, но и внутри страны.

— Что вы собираетесь предпринять? — Мэри Слессор, как всегда, была практична.— Жители Окойонга все еще с подозрением относятся к белым и ификам, я пыталась положить начало их дружбе, но я всего-навсего женщина с одной парой рук и ног. Я не успеваю сделать все. Посмотрите, как я работаю в школе... мы ползем со скоростью черепахи. Мои ребята из миссии тоже преподают. А мои переговоры со старейшинами... они длятся часами, а мы все так же стоим на месте.

Сэр Макдональд показал на речку из окна. Он спросил:

— Вы видите там корабль?

— Да, с кормовым колесом, пришвартованный к новому причалу.

— Это «Бикрофт». Он станет первым кораблем, который откроет международные пути сообщения. Ваши друзья из миссии уже предприняли двухнедельную поездку вверх по Кросс Ривер. У вас уже есть четыре или пять баз к северу от Унваны. Но в любой момент воюющие племена могут перекрыть все пути. Во что бы то ни стало мы должны сохранить открытыми речные пути, чтобы каноэ могли свободно курсировать вверх и вниз по течению. С этой целью и прибыл «Бикрофт». Один только вид этого корабля уже вызывает мысль о законе и порядке. Все, чего я добиваюсь, это мирные пути водных сообщений, чтобы ифики могли провозить товар к любой пристани, а племена — экспортировать свое пальмовое масло и батат в Калабар.

— Да, у вас много работы,— спокойно заметила Мэри,— но это время грядет, да грядет. Папа Андерсон обычно повторял: мы должны возблагодарить Бога за прошлое и верить в будущее.

— Вы должны помочь мне с Окойонгом,— снова сказал королевский уполномоченный.— Британское правительство мне поручило назначить вице-консулов в местные суды, которые мы учредили. Я знаю, будут неприятности, если я пошлю незнакомого белого человека к вашим людям. Он не знаком с их обычаями, они не будут доверять ему. Но они доверяют вам. Вот почему я прошу вас стать вице-консулом в Окойонге. Вы будете представлять там Ее Величество Королеву. Вы будете заниматься всеми делами племен и председательствовать на суде.

* * *

Итак, все было решено. Мэри Слессор, бывшая ткачиха, становилась первой женщиной-судьей в Британской империи. А она не была мягким, сентиментальным законником. Она могла быть жесткой, кроме того, она знала обычаи, язык народа, среди которого жила. Большие перемены происходили в жизни Окойонга. Старейшины уже не были властны над жизнью и смертью людей. Их прихоти теперь покорялись закону. Мэри Слессор имела право вызвать полицейские отряды из Калабара в случае необходимости. Но она предпочитала полагаться на доверие людей и сама доверяла им, потому что считала их своими друзьями. Во время заседания суда она одновременно вязала, слушая долгие судебные разбирательства. Слушала терпеливо, иногда бросая наводящий вопрос. Затем делала заключение. Ее суд был скорый и правый. Она в совершенстве владела языком аборигенов. Могла кстати ввернуть местную поговорку и заставить людей смеяться, но могла и оборвать, заставить покраснеть, опустить голову от стыда. Иногда она буквально своими руками приводила приговор в исполнение, с достоинством отвешивая крепкую оплеуху какому-нибудь вождю за то, что осмелился солгать. Ее называли белой матерью. В ответ Мэри требовала от них послушания и честности, как от своих детей.

Говорили, что Мэри была необычным, иногда очень своеобразным миссионером. Скромная, хрупкая, часто пугалась диких зверей на лесных тропинках. Но когда она сталкивалась с вооруженным отрядом воинов, да еще подогретых алкоголем, она вырывала оружие у них из рук, говорила им:

— Идите домой и ведите себя примерно, как порядочные люди.

Ее образ жизни резко отличался от правил поведения белых в тропиках. Она не пользовалась сеткой от москитов, не фильтровала питьевую воду. Местная пища вполне удовлетворяла ее. Волосы подстригала коротко, как у мальчишек, это требовало минимум времени для ухода. Она не носила ни туфель, ни шляпы, ходила по лесу босиком, забывая про порезы и ссадины, не боясь укусов змей.

Несмотря на все это, она обладала большим чувством достоинства. Мир знал ее под именем Мэри Слессор, но даже самые близкие друзья не называли ее просто по имени. Для мужчин-соотечественников она была «мисс Слессор», для африканцев «Ма мисс Слессор» или просто «Ма» — местный титул высочайшего уважения.

Был случай, когда ее друзья-миссионеры, миссис и мистер Вер из Крик-Тауна, приехали к ней в Икендж на выходные. Они удивились простому образу ее жизни, но не сказали ни слова. Миссис Вер поехала с Мэри в дальнюю деревню на похороны вождя. Две белые женщины смотрели, как хоронили его под полом собственного дома по местным обычаям. Вместе с вождем положили все его вещи. Миссис Вер была удивлена, видя такое суеверие после стольких лет христианского учения в этой местности. Мэри Слессор угадала ее мысли.

— Вы думаете,— сказала Мэри,— они не очень изменились? Но когда я впервые приехала в Окойонг, здесь не было ни одного жителя, чья жизнь была бы в безопасности, как сейчас. Они обычно «убегали в кусты», как они говорили, при первом упоминании о смерти, кого ловили, тут же прирезывали и бросали в могилу к умершему.

Эпидемия оспы охватила деревни Окойонга, унося сотни жизней. Дом в Икендже превратился в больницу, и Мэри проводила дни делая прививки всем, кто приходил к ней. Многие уже были заражены, но искали спасения перед кончиной. Не находилось никого, кто бы ухаживал за больными или хоронил мертвых. Старейшина Идем тоже заболел оспой, и Мэри боролась за его жизнь. Но ему становилось все хуже, и он умер, оставленный всеми, только миссионерка находилась рядом. Все его друзья, которых не коснулась болезнь, разбежались. Своими руками Мэри смастерила гроб, выкопала могилу в пустынном поселке и похоронила его. Никто больше не селился на этом месте. Густой кустарник скрыл пустые хижины и безлюдные дворы, всю деревню, где Мэри впервые познакомилась с Окойонгом.

* * *

После восьми лет пребывания в Окойонге Мэри Слессор наконец убедилась, что ее мечта осуществляется. Кросс Ривер стала торговым путем. Возле Акпапа, ближе к реке, была открыта рыночная площадь, большая часть населения переселилась туда. Мэри последовала за ними. И снова она была первопроходцем и не имела ничего, кроме простой мазаной хижины для себя и своей африканской семьи.

В письме домой она описывала ежедневную жизнь миссионерского поселка. «Четверо у моих ног слушают,— писала она.— Пять мальчиков учатся читать под руководством Дженни. Мужчина лежит на земле, он сбежал от хозяина и нашел у меня убежище, пока я не добьюсь для него прощения; старик с девушкой, у которой страшная язва; женщина просит моего заступничества перед ее мужем; красивая девушка с тяжелыми медными украшениями, с которой я занимаюсь; трое пришли на прививку».

Непрерывное напряжение сказывалось на ее здоровье. Лежа в постели или на кушетке, она делала записи о годах пребывания в Окойонге:

«Все дети, достигшие возраста, посланы в школу... Налеты, грабежи, кражи рабов почти полностью прекратились. Любой человек из любой местности может свободно переходить с места на место, чтобы торговать или останавливаться, где захочет, его имущество неприкосновенно, как и в Калабаре. Почти год мы не слыхали о насилии даже в самых отсталых деревнях нашей страны. Люди поблагодарили меня за то, что я сдерживала их в прошлом, и просили, чтобы я была их консулом, так как они не хотели ставить ни черного, ни белого мужчину. Один старейшина, который несколько лет тому назад, злобно жестикулируя, требовал покончить с бледнолицыми, дабы они никогда не попадались ему на глаза, принес своего тяжелобольного ребенка и положил мне на колени рядом с близнецом.

— Они все ваши, живые и мертвые, все ваши. Делайте, что хотите и с моим».

Спустя несколько лет она писала о нуждах своего племени, высказывала свои соображения по этому поводу. Так много нужно сделать и так мало сделано! Но сама она была до крайности измождена и тяжело больна. В марте 1898 года Мэри Слессор вернулась в Шотландию. Это был ее первый отпуск за шесть долгих лет. В Шотландию она увезла кое-что из домашней утвари, а также Дженни, свою верную и неизменную компаньонку, и троих курчавых пятилетних детишек.

5

ЗЕМЛЯ ЛОНГ ДЖУ-ДЖУ

Мэри Слессор исполнилось 50 лет, когда она вернулась в Акпап. Климат и работа разрушали ее хрупкое здоровье, но духом она оставалась крепка. Ей был открыт район Окойонга, и она позаботилась о безопасности проживания в нем, подумывая теперь о переезде. Эта женщина была действительно пионером, зачинателем великих дел. Свидетельством силы и красоты ее характера было осознание собственных недостатков и понимание нужды африканцев в построении сильной христианской общины. Самой себе она заявила: «Я хочу поехать в глубь страны и поселиться среди племени каннибалов».

Она докучала правительственным чиновникам и миссионерам просьбой добыть ей информацию про племена, живущие выше по реке Кросс Ривер, особенно ее интересовали племена, населявшие земли западного побережья. Но мало кто мог ей хоть что-нибудь сообщить. В стране шли межплеменные войны, и продолжалась торговля рабами. Одним из самых крупных центров работорговли во всей Западной Африке была местность Лонг Джу-Джу в Арочуку. Слухи об этом ужасном месте доходили до Мэри из уст беглых рабов, которые искали у нее защиты. Но только после экспедиции к Аро в 1901 году Мэри и ее друзья полностью осознали, какие беззакония творились в этой части страны.

Территорией свыше сотни миль по правому берегу Кросс Ривер владел народ Аро. Их богатство и власть основывались на работорговле, а центр находился в таинственной роще бога Чуку. Это было ужасное место, простые смертные не смели приближаться к нему. В темной долине, затененной высокими деревьями, находилась Донг Джу-Джу, скалистая пещера, по дну которой протекал медленный ручей. Солнце никогда не проникало в ее таинственные глубины. Только жрецы культа знали, какие страшные дела творятся тут.

Слухи о зверствах Лонг Джу-Джу распространились далеко за пределы земель Аро. Жрецы рассылали своих шпионов по всей стране. Это были люди, которые поселялись в чужом племени под видом торговцев, но все они служили богу Чуку. Если в этой деревне был плохой урожай или эпидемия болезни, люди Аро подчиняли себе вождей. Они обычно говорили одно и то же: «Просите совета у Лонг Джу-Джу. Приносите человеческие жертвы. Тогда Чуку внемлет вашей молитве и посоветует, как защитить вашу деревню от зла».

Затем выбиралась беспомощная жертва, обычно крепкий юноша или девушка, так как Чуку требовал лучших и отвергал слабых. Эмиссары вели несчастную жертву лесными тропинками до одного из городов Арочуку. Здесь пленникам завязывали глаза, а руки связывали за спиной. Затем тайными тропами их приводили в рощу. С каждым шагом трепет охватывал их все больше и больше.

На берегу ручья повязки с глаз снимали. Жертвы видели небольшой остров, окруженный водой, а на нем алтарь Чуку, вокруг которого валялись останки животных и человеческие черепа. В глубине острова находилась скалистая пещера, вход в которую был скрыт от посторонних глаз и украшен скалящимися черепами. Жрецы Чуку таились в пещере и провозглашали пожелания бога.

Обычно перед обращением к оракулу рощи пришедшие приносили жертву в виде белого петушка, овечки или козочки. Затем из скрытой пещеры доносился гулкий магически повелевающий голос. После этого в святилище вводили жертву, и она исчезала в нем навсегда. Оставшиеся снаружи в ожидании смотрели на воду ручья. Через мгновенье она окрашивалась кровью, и становилось ясно, что жертва принята. Затем служители снова завязывали глаза посланцам и отводили их за пределы Арочуку, чтобы они принесли ответ бога своему народу.

Вот какие вселяющие ужас обычаи господствовали на земле Аро многие годы. Но окружающие не знали, что жертвы оставались живыми и невредимыми в пещере. Там их скрывали, а кровь заменяли кровью козленка или красной краской из растения бафии, чтобы обмануть сопровождающих. Затем пленников собирали всех вместе и в цепях отправляли на рынок рабов в Иту, город на месте слияния рек Энийонг и Кросс Ривер. Так и богатело племя Аро не только от продажи многочисленных пленников, но также от огромных поборов, которые брали жрецы за совет оракула.

Временами, чтобы держать в повиновении население, во все деревни передавалось послание Лонг Джу-Джу: «Чуку требует жертв!» Тогда каждый город или деревня, находящиеся под властью Аро, должны были послать на заклание своих юношей и девушек. Проходила оргия каннибальского пира, и на какое-то время Чуку был удовлетворен.

14 августа 1901 г. босоногий гонец отправился через леса Окойонга с важным послание от Верховного уполномоченного протектората Южной Нигерии. В нем предписывалось Мэри Слессор вернуться в Калабар. Аналогичное послание получили все миссионеры, живущие в верхнем течении реки. Мэри Слессор собиралась очень неохотно, но приказ есть приказ. В Дюк-Тауне и Крик-Тауне положение было напряженным. Организовывалась военная экспедиция против Лонг Джу-Джу и всех жутких обрядов Чуку. На Правительственном холме собралась полевая пехота — 150 белых офицеров и несколько тысяч местных воинов. Баркас миссии, под названием «Юбилей», был задействован в качестве плавающего госпиталя с врачом и двумя медсестрами на борту для ухода за ранеными. Экспедиция Аро выступила из Дюк-Тауна в октябре в сопровождении большой группы носильщиков. Её провожали миссионеры и жители Калабара. Полевые войска разделились на несколько отрядов и двигались в сторону Арочуку разными путями. Но люди Аро, благодаря своей отлично организованной разведке, узнали о наступлении задолго до появления войск и начали совершать набеги и грабить близлежащие деревни. Сперва они не ощущали страха перед приближающимися военными силами. Мудрые советы жрецов поддерживали мужество этих дикарей.

— Эти белые люди — альбиносы,— говорили они.— Альбиносы плохо видят на солнце. Атакуйте их днем, и все будет в порядке.

Они обещали вождям Аро много белых рабов и большой пир с жертвоприношениями. Но когда войска в строгом порядке подступили ближе и застрочили пулеметы, паника охватила народ Аро. В канун Рождества, в декабре 1901 г., армия расположилась лагерем в лесу рядом с Лонг Джу-Джу. Был заложен взрывной заряд, ущелье взлетело в воздух, вся местность была полностью разрушена. Несколько вождей и жрецов Арочуку были взяты в плен и привезены в Калабар в качестве заложников. Страшная власть Лонг Джу-Джу пала.

* * *

Вот так были освоены новые обширные земли, и Мэри Слессор всей душой отдавалась миссионерской работе с племенем Аро. Своими планами она делилась с молодым миссионером, преподобным А.У. Уилки, который только недавно прибыл в страну. Он совершил долгое путешествие по местам, где не ступала нога белого человека, в поисках новых баз для миссионерской работы. Повернув на юг, он прибыл в Акпап прекрасным рождественским утром 1902 года.

Мэри Слессор встретила его с распростертыми объятиями. Гость на Рождество да к тому же и соотечественник! Распоряжения раздавались направо и налево: «Дженни, поставь чайник! Анник, принеси воды для ванной! Мэри, накрой на стол!»

После купания в жестяной ванне и хлебосольного завтрака мистер Уилки уселся на полу, а Мэри Слессор, продолжая начатую с утра работу, расспрашивала его о проделанном путешествии. У нее было много забот. Нужно было выкупать четырех малышей, каждый из которых сидел в отдельном тазике с теплой водой, стоящими в ряд на печи. Мэри так увлеклась разговором, что вымыла некоторых дважды. Наконец детишек вынули, вытерли и с поцелуем уложили в ящики из-под молока, которые служили им кроватками.

Мистер Уилки часто вспоминал тот рождественский день. Когда наступил вечер, Мэри Слессор собрала всех детей вокруг себя и рассказала им про первое Рождество в Вифлееме. Потом они вместе спели гимн: 

Кто Он, в яслях народился?

К Чьим ногам пастух склонился?

То — Господь, склоним же главы,

То — Господь, король Он славы!

Дети получили по скромному подарку и спокойно легли спать. А два миссионера продолжали беседу далеко за полночь.

Тот разговор запомнился обоим надолго. Спустя несколько недель Мэри на каноэ отправилась в Иту, где издавна в устье Энийонг Крик торговали рабами. Она взяла с собой двух юношей, Эсьена и Эфиома, и девушку из миссии Ману и поселила их там с тем, чтобы они основали школу. Сама она обещала часто навещать их. Во время своего следующего путешествия она взобралась на вершину холма и, любуясь рекой Кросс Ривер, выбрала место для постройки школы и церкви. Народ Иту приветствовал ее. Теперь, когда опасность, исходившая от племени Аро, миновала, они радовались приезду белой женщины и даже надеялись, что она будет жить вместе с ними.

Но внимание Мэри Слессор привлекали отдаленные, спрятанные от глаз посторонних селения Арочуку. В июне 1903 г. она на правительственном судне посетила войска, которые все еще стояли у Арочуку. На борту судна находился полковник Монтанаро, который настоял, чтобы она поехала с ним. Для нее это означало ответ на молитву.

Вместе с полковником, выполнявшим роль гида, она посетила опустошенную местность Лонг Джу-Джу и встретилась с вождями племени Аро в их селениях. Многие знали ее по работе в Окойонге.

— Приезжайте пожить у нас,— просили они.— Мы построим вам дом, церковь, школу, все, что захотите.

Для начала она открыла небольшую школу в сарайчике в Амазу, городке недалеко от Крика. В этом месте в свое время высадились войска, наступавшие на Лонг Джу-Джу. Теперь это был аванпост христианской церкви.

Мэри Слессор была совершенно уверена, что приглашение вождей — это глас Божий, призывающий ее к новой миссионерской деятельности. Но церковь в Шотландии была обеспокоена ее намерениями. Миссионеров не хватало для уже существующих базовых миссий, а о создании новых не могло быть и речи.

В ответ на их возражения, явные и скрытые, Мэри пришлось написать формальное послание администрации в Калабаре. В нем она сообщала о своих планах на будущее.

«Последние десять дней я все время думаю о деревнях на берегу реки, по которой мы курсируем. Там никто не контролирует обстановку и не проводит вообще никакой соответствующей работы, поэтому дел, доведенных до конца, так мало...

2 января 1904 г. Я не была на родине уже пять лет, мне полагается отпуск, но нет ни малейшего желания ехать в Великобританию. Я с благодарностью говорю, что не чувствую необходимости ехать туда. Я намерена попросить освобождения от работы в Акпапе на шесть месяцев, за это время я попытаюсь — а почему бы и нет?— объехать районы между Окойонгом и Арочуку. Я уже видела церковь и жилой дом в Иту, школу и несколько квартир в Амазу. Я посетила несколько деревушек Энийонга в Крике, там достаточно удобств, как во всех полуевропейских домах.

Я сама подберу себе каноэ и команду и буду останавливаться в любом месте и на такой срок, на какой позволят обстоятельства, чтобы не слишком утомляться. Тем временем мои домашние будут проводить занятия в начальной школе. Проживая здесь, в Иту, в базовой миссии, мы сможем таким образом управлять небольшой школой в Идоте, понемногу начать работу в Эки, объезжать берега Крика, посещая города Энийонга, которые находятся на пути к следующей базе в Амазу, жить там или совершать объезды племен Аро, оттуда возвращаться снова через Крик и Иту домой».

Письмо создавало впечатление ненавязчивого приглашения на увлекательную летнюю экскурсию. Однако между строк читались не только непоколебимая решительность Мэри Слессор, но и трудности, с которыми она обязательно столкнется. Ей было уже 56, и не однажды она смотрела в глаза смерти, будь то риск в ее работе, опасность лихорадки или гибель от голода. В ее приглашении виделись дни, проведенные в каноэ под жарким солнцем, отдых в первой попавшейся хижине, где предложат кров, и странствие по неизвестной земле, раскинувшейся на тысячи квадратных миль.

Она пригласила своих друзей, супругов Уилки, принять участие в исследовании новых земель вместе с ней. Они остановились на ночлег в недостроенной церкви в Иту. Постель миссис Уилки была в одном конце церкви, Мэри расположилась на диване в другом конце, ее чернокожие воспитанники улеглись вокруг нее на подстилках, а Мистер Уилки спал в одной из хижин в поселении. Племена Иту были в волнении, так как солдаты все еще стояли у них, охраняя водные пути к Аро. Туземцы обратились за помощью и защитой к миссионерам, видя в них своих друзей.

До путешественников доходили слухи с рынка рабов, которые подтверждали доводы Мэри. До разгрома власти Аро сотни рабов регулярно продавались на побережье Иту. Особым спросом пользовались юноши: ифики из Калабара покупали их для работы гребцами на время их торговых экспедиций.

Миссионеры, не спеша, доплыли на каноэ до изгиба реки Крик, красовавшейся своими водяными лилиями и легким свисающим бамбуком. Они посетили несколько городков Арочуку, поинтересовались, как идут дела в Амазу, затем вернулись в Энийонгу. В одной из прибрежных деревень путешественники нанесли визит старому вождю. После обычных приветствий и беседы вождь неожиданно встал и скрылся в темноте своей хижины. Вернулся он с небольшим жестяным ящиком в руках, который положил у ног Мэри. Из ящика он извлек грифельную доску, букварь и Библию.

Мэри взяла Библию в руки и перелистала ее страницы.

— Откуда она у вас, эте (отец)? — спросила она.

И старый вождь рассказал ей, что он послал своего единственного сына в Калабар, чтобы тот получил образование и, вернувшись, обучал свой народ. Но два месяца тому назад мальчик скончался.

— Теперь некому учить нас,— печально добавил он.— Может, вы пришлете нам кого-нибудь, кто рассказывал бы нам о Боге?

Когда каноэ легко заскользило вниз по реке, Мэри обернулась к миссис Уилки. — Теперь вы понимаете, почему ехать туда я считаю своим долгом?

6

ЗАЛИВ ЭНИЙОНГА

Рослые африканцы пели, направляя каноэ вниз по реке Энийонг Крик. Мэри Слессор лежала в шезлонге под навесом из соломенных матов и дремала. Она посещала Амазу, где в деревенском сарае разместилась новая школа. В каждой деревне на берегу Энийонга жители приветствовали проплывающее каноэ. Мэри видела женщин с кувшинами на головах, голых детей, плескающихся на отмели. Она приветствовала их в ответ. Мысленно представляла себе церковь и школу в каждой деревне племен Ибибио, вдоль реки и в глубине леса. Воображение рисовало их будущее... центр в Иту с домом, церковью и школой, регулярные рейсы на каноэ из Арочуку, с остановками у каждой прибрежной деревни.

Река была спокойной и красивой, больше похожей на пруд под синим безоблачным небом. За каждым поворотом или витком взору открывались плавающие клумбы водяных лилий, восковые чашечки которых обращены к солнцу. Зимородки носились перед каноэ, словно показывая ему дорогу. Время от времени один из гребцов возгласом привлекал внимание Мэри, показывая ей на змею, быстро переплывающую реку. Трудно было представить, что эта река видела столько человеческого горя — каноэ, груженные мужчинами, женщинами, детьми в цепях, которых везли вниз по реке, как скот, чтобы продать на рынке в Иту.

Неожиданно небольшое каноэ оторвалось от берега и понеслось наперерез их лодке. Толчок был настолько сильным, что Мэри Слессор окончательно проснулась. Крепкий африканский юноша стоял в качающемся на волнах каноэ, протягивая ей письмо.

— Приветствую тебя, Ма! — сказал он.— Мой хозяин хочет поговорить с тобой. Он послал меня за тобой. Вот его приглашение.

Мэри знаком приказала гребцам следовать за посланцем, и каноэ повернуло к тихому маленькому заливу, почти скрытому от глаз нависшими деревьями. Вскоре они причалили к песчаному берегу, где их радушно встретили мужчина и женщина. Они помогли Мэри выбраться из каноэ, повели ее в аккуратный домик, меблированный в европейском стиле. Заинтересованная Мэри выслушала удивительную историю, которую ей рассказали хозяева этого дома.

Его имя — Онойом Им Ня. Он уроженец Энийонг Крика, крестьянин и купец. Когда он был мальчишкой, он часто видел стычки между жителями деревень или племенами, как и все, ощущал ужас при упоминании Лонг Джу-Джу.

Однажды, когда ему было десять лет, рассказывал хозяин, он увидел каноэ, медленно плывшее вверх по Энийонг Крик. В нем были двое белых. Ранее никогда не видевший белых людей, мальчишка застыл в ужасе и удивлении. Они причалили возле него и попросили на местном наречии отвести их к вождю. Мальчик подчинился, и вся деревня собралась, чтобы послушать, что скажут незнакомцы. Это были миссионеры из Калабара. Вождь, когда узнал про это, сильно рассердился. Земля Ибибио была, как и Арочуку, закрыта для чужеземцев, будь то ифики или европейцы. Он приказал сейчас же выдворить их из деревни и, повернувшись к Онойому, закричал, что мальчика надо засечь насмерть за то, что он привел незнакомцев. Белые поняли, что ничего хорошего сейчас не выйдет, но согласились уйти только в том случае, если Онойома пощадят.

Когда Онойом подрос, он стал ездить на рынок и учиться торговать. Он путешествовал вверх по Крику до рыночной площади в Арочуку и вниз до Ибу. Заработал много денег и купил себе рабов. Но когда приезжали правительственные чиновники и расспрашивали про Арочуку, Онойом не сказал им ничего. Как и весь его народ, он сделал вид, что ничего не знает про Лонг Джу-Джу и работорговлю.

Но пришел день, когда он уже не мог притворяться равнодушным. Так как он был важным человеком в общине, его вызвали в Иту и подробно допросили. На этот раз он рассказал все, что знал, про страну и народ и тайные тропинки в лесу. В конце концов его назначили проводником в экспедиции Аро и приказали вести войска к месту, где расположен Лонг Джу-Джу. Только когда в стране Аро установился порядок, ему разрешили вернуться домой.

Примерно в то же время Онойома Ия Ня стали преследовать неприятности. Правда, он был богат и уважаем своим племенем. Но его единственный ребенок умер, дом сгорел, и в безумии он пообещал отомстить тому, кто причинил ему это горе, как ему казалось, при помощи колдовства. Находясь на пределе отчаяния, он случайно повстречал одного христианина из Калабара, бывшего учителя миссии. Тот заговорил с ним о Боге, убедил пойти к «белой Ма» в Икед и попросить у нее помощи.

* * *

Вот какую историю рассказал Мэри Слессор туземец Онойом Ия Ня. С самой первой минуты встречи он знал, что нашел настоящего друга, а Мэри, в свою очередь, была уверена, что Бог благословил их встречу. Онойом крестился и обрел покой в сердце — то, к чему он так горячо стремился. Он посвятил себя, свои силы, богатство, влияние служению своему народу.

Редко встречала Мэри человека, который бы так ревностно служил Богу. Онойом стал проводить утренние и вечерние молитвенные собрания на своем подворье, как это делала «белая Ма». Затем он решил построить церковь в своей деревне, не просто плетеную мазаную хижину, а здание из наилучших материалов, во славу Христа. Древесину для строительства, как он решил, нужно подготовить, использовав гигантские деревья «джу-джу», которые росли на его земле. Односельчане были в ужасе. Они кричали, что страшное возмездие падет на них, если будут срублены священные деревья. Духи нашлют болезни и смерть на деревню за такую непочтительность к ним. Они умоляли Онойома не делать такие ужасные вещи. Но он твердо стоял на своем. Видя это, некоторые жители покинули свои дома, считая что деревня проклята, и поселились в других местах. Пусть Онойом сам навлекает на себя смерть.

А храбрый христианин послал за пильщиком и плотником в далекое Золотое побережье, где люди не боятся чужих предрассудков. Священные деревья были срублены, распилены, чтобы стать скамьями и кафедрой в новой церкви. Наконец, когда все было готово, Онойом Ия Ня послал устное сообщение в Калабар, предоставляя свою церковь в распоряжение миссии. Он также просил прислать учителя для открытия школы.

26 ноября 1905 г. миссионеры и многие из туземцев-христиан Калабара отправились вверх по реке на церемонию открытия. Деревня Онойома была расцвечена флагами, хозяин и его домочадцы облачились в лучшие одежды, было много гостей из других деревень Энийонга, интересующихся этим событием. Старики таращили глаза на Онойома, когда он принимал гостей. Он все еще был жив и здоров. Духи не отомстили ему. Но ему по-прежнему пророчили несчастья.

В новой церкви Мэри Слессор с глубокой благодарностью склонила в тот день голову в молитве. Бог благословил всё, что она делала в Эникон Крике. Все люди видели реальные доказательства этому. Миссионерский совет одобрил ее работу и разрешил продолжать на новой территории. Государственные чиновники, которые занимались планировкой дорог между населенными пунктами земель Ибибио, просили ее совета. И снова ей предложили выполнять обязанности судьи в суде Иту. Купцы, африканские и европейские, приезжали к ней в Иту, интересовались, на какие рынки они могли бы привозить свой товар.

Между тем Мэри Слессор жила так же просто, как и всегда, в скромном домике в Иту. Вечерами посетители обычно заставали ее в кресле-качалке, она нянчила одного из детей. В комнате стояли ящики из-под мыла, которые служили колыбельками для близнецов и сирот. Вместо пеленок использовалась оберточная бумага или старые газеты. Мэри собственноручно зацементировала пол в своей хижине, а Дженни побелила стены. Цемент защищал дом от муравьев, которые в Африке очень быстро размножались и выживали жильцов. Однажды кто-то спросил Мэри, знает ли она как, делать цемент?

— Я не знаю, как его делают,— ответила она.— я просто мешаю его как кашу, высыпаю, разглаживаю палочкой и все время молюсь: «О, Господи! Да будет Твоя воля!» И не было случая, чтобы это не подействовало!

Весь день и далеко за полночь к ней шел нескончаемый поток посетителей. Одни приходили, чтобы открыть судебное дело: семейная ссора или спор из-за земли. Другие собирались на уроки чтения: Мэри объясняла им главы из Библии. Многие просили залечить раны. Туземцы являлись отовсюду — из Арочуку, Ибибио и далее из Окойонга. И для каждого она находила доброе слово, совет, а также молилась за их благополучие.

Из Калабара шли хорошие вести. Один из членов Эдинбургской церкви предложил открыть больницу и амбулаторию, обеспечив их всем необходимым оборудованием в помощь миссионерке Мэри Слессор. Консул миссии решил, что больница будет в Иту, а врача нужно прислать как можно быстрее, чтобы он приступил к работе. И снова Мэри почувствовала, что она должна покинуть насиженное место. Она всегда прокладывала дорогу, а за ней приходили другие, чтобы продолжить начатое дело.

Уже не единицы — десятки небольших церквей и школ действовали в глубинке страны, вплоть до Арочуку, где было множество поселений. Там постоянно требовались учителя и проповедники. В письме в Шотландию Мэри рассказывала, что было сделано за такой короткий срок. «Сперва Иту, потом Крик, далее в стороне от Аро, где я оставила свое сердце, путь в уединенную пустыню с самым непривлекательным описанием, где тишина никем не нарушается. Здесь мили дорог, которые нужно пройти, и мили уже пройденных; места, где работают отовсюду хлынувшие люди; где свободный труд становится нормой, а потому работают с таким вдохновением, что трудно себе представить, даже человеку с воображением романиста».

Приходили новости из Арочуку. Один из миссионеров совершил путешествие не только по деревням Энийонга вдоль реки, но и в Аро, по следам Мэри Слессор. Нетерпеливо пробежала она глазами его отчет совету миссии.

«Вблизи Арочуку, в радиусе не более трех миль, расположено 19 больших деревень. Я посетил 16 из них, каждая больше или такая же как Крик-Таун. Народ здесь живет рослый, значительно крупнее ификов. Большинство настроено благожелательно. Часть очень агрессивна, доходит до того, что преследует тех, кто находится под влиянием мисс Слессор и тех, кто уже начал жить «по-божески». Мне кажется, что такая оппозиция является обнадеживающим знаком, т. к. доказывает, что в деревне не осталось равнодушных. Главный вождь всего Аро, который был когда-то под влиянием Лонг Джу-Джу в Арочуку, один из наиболее благосклонно настроенных к нам людей. Он уже объявил другим вождям о своем намерении править так, как желает Господь. Он особенно настойчиво просил приехать миссионера. Будет построена новая церковь, и он обещает дом миссионеру, который согласится приехать».

Сердце Мэри разрывалось между Ибибио и Арочуку. Какая огромная страна, а она одна, хрупкая женщина! Две вещи помогли ей принять решение. Во-первых, в Арочуку был послан миссионер с условием, что остальные присоединятся к нему позже. Другим решающим фактором было открытие земель Ибибио. Сеть дорог быстро покрывала местность, где некогда росли густые леса. Для Мэри это были дороги для Евангелия Господа нашего Иисуса Христа.

Теперь, когда Иту имел хорошо оборудованную больницу и базовую миссию, Мэри перевезла свое хозяйство из Иту в Икот-Обонг, находящийся в пяти милях от него вглубь страны. Снова, как прежде, ей нужно было построить дом, открыть школу и церковь, оборудовать диспансер. Но впервые за время пребывания в Африке она жила рядом с дорогой. Ей больше не приходилось тащиться изо дня в день через лес. Теперь ей крайне понадобился велосипед. Она получила его в подарок от районного управляющего. В какой восторг пришли жители Икот-Обонга, когда Ма Слессор впервые оседлала велосипед и прокатилась на нем по пыльной дороге! Туземцы назвали его «Enan ukwak» (железная корова). Мэри не могла успокоиться. «Представьте себе старушку вроде меня на велосипеде! — писала она.— По новой дороге легко ездить, и я катаюсь сюда-туда и даже езжу в деревню в двух милях отсюда. Велосипед доставляет мне большое удовольствие, и я скоро смогу еще больше расширить сферу своей работы».

И ее действительно ожидали приятные сюрпризы. Однажды правительственный чиновник подкатил к ее дому в автомобиле, к удивлению миссионерки и ее домочадцев. Позже это повторялось неоднократно, машину присылали в ее распоряжение с шофером-африканцем, благодаря чему Мэри могла быстро и не переутомляясь посещать более отдаленные школы и церкви.

* * *

Тем временем ее друг Онойом Ия Ня ни разу не дрогнул в своей вере. Церковь и школа в его деревне процветали, а печальные пророчества стариков все еще не сбывались. Вскоре наступил сезон дождей, река Энийонг вышла из берегов. В тот год дожди шли как никогда сильные, они наносили огромные убытки стране. С каждым днем потоки воды нарастали, грозя затопить поля батата. Люди в страхе ожидали этого. Конечно, это не была месть злых сил Онойому, спилившему священные деревья, действовала стихия. Вода залила всю местность, виднелись только крыши домов и новая церковь, жители спасались на каноэ. С болью в сердце Онойом как-то проплыл на небольшом каноэ прямо через открытую дверь церкви и увидел, что грязные потоки покрыли красивые скамьи, добрались до кафедры.

Теперь даже преданные друзья отвернулись от него, зато враги торжествовали.

— Ты видишь, какое горе накликал на нас,— кричали они.— Наш урожай погиб, наши дома пропали. Мы тебе говорили, чтобы ты оставил в покое это новое учение, но ты не послушался. Послушайся теперь, и мы вернемся к обычаям наших предков и помиримся с духами.

В своем горе и одиночестве Онойом снова посетил Ма Слессор.

— Может, люди говорят правду? — спросил он. — Или Бог наказывает меня?

— Я думаю, что рука Бога ведет тебя совсем к другому,— сказала Мэри.— Почему бы тебе не построить новый город, чистый, аккуратный и красивый? Быть может, именно это Бог пытается показать тебе.

Онойом воспринял эту мысль с восторгом. По всей деревне он отметил возвышенные места. И когда вода схлынула, он объявил свой план: перестроить деревню, перенести дома, школу и церковь на возвышенность. Это означало месяцы тяжелого труда — выкорчевать лес, выровнять землю, проложить улицы. И вот закипела работа. До наступления нового сезона дождей новый городок был закончен. Чистый, удобно расположенный, аккуратный. Центр его составляли собственный дом Онойома, церковь и школа, а также особая площадка для детей.

В порыве вдохновения Онойом назвал городок Обио Усере — Город Зари. Стоял он на горе, где чтили Бога.

7

ПО РЕКЕ ИКПЕ

Яне посмею вернуться домой! — так воскликнула Мэри Слессор, принимаясь завоевывать обширные территории новой страны для Христа. Ее отпуск был давно просрочен, а чувствовала она себя настолько слабой от усталости и постоянной болезни, что едва волочила ноги. Временами она думала что, возможно, дети могли бы возить ее в инвалидном кресле, но мало-помалу врачу удалось убедить ее, что она может умереть, если не поедет домой.

Итак, в середине мая 1907 г. она отплыла от Дюк-Тауна. На этот раз Мэри взяла с собой восьмилетнего африканского мальчика, по имени Дэн Макартур Слессор. Дженни осталась присматривать за остальными детьми. Мисс Слессор очень удивилась, узнав, что она известна во всей Шотландии. Единственным ее желанием было спокойно отдохнуть у друзей, но вскоре стали поступать письма и приглашения со всех уголков страны. Ее приглашали приехать и рассказать о своей работе.

Эта хрупкая, маленькая пожилая женщина, которая бесстрашно встречала опасности африканских дебрей, была слишком скромна, она едва ли могла заставить себя обратиться с трибуны к своим соотечественникам. «Я дрожу при мысли о выступлении,— писала она,— но уверена, Бог поможет мне, это Его дело». Она не терпела, когда при ней хвалили ее работу, как будто это было только ее заслугой. Это было Божьим делом, а она только Его слабая смиренная слуга. Однажды на встрече с министрами она сказала, Кому следует направлять сердечные благодарности. С возмущением повернувшись лицом к министру, восхвалявшему ее, она воскликнула: «Как жаль, что вместо того, чтобы благодарить меня, никто не сказал: «Давайте помолимся за работу в Калабаре!»

Один раз она съездила в Данди, где выросла. Там, к своему восторгу, встретила старых подруг, с которыми вместе работала в воскресной школе тридцать пять лет тому назад. Они гуляли по старой знакомой дороге, беседуя о том, что Бог сделал для них. В последний раз Мэри Слессор видела свою родную землю.

В ноябре 1907 г., после нескольких месяцев отпуска, она вернулась в Африку. Миссия заняла ее дом в Икот-Ойонге, там работали две миссионерки. Этот дом должен был стать педагогическим центром для девушек, как планировала Мэри Слессор. Она сама переехала со своим хозяйством в другое место, в Узе, расположенное на холме над дорогой между Икот-Обойонгом и Иту. И снова она строила, плотничала, замешивала цемент. Подруга, приехавшая навестить ее, увидела Мэри в маленькой комнатушке, постелью ей служил матрас, брошенный на пол. Гостья была удивлена, когда ее подняли рано утром, причем без всякого будильника. Для Мэри Слессор не существовало проблем. Она привязала маленького петушка к ножке походной кровати своей гостьи и сказала:

— Вот тебе будильник! Разбудит тебя вовремя!

Узе было уединенным местом, где водились леопарды. Часто Мэри возвращалась домой из близлежащих деревень поздно вечером. Однажды дорогу ей преградил, сверкая глазами, леопард. Дэн, который обычно сопровождал ее, был страшно напуган. Но Ма Слессор отломила ветку от куста и бесстрашно двинулась вперед, отпугивая дикого животного.

В другой раз, когда они плыли по Энийонг-Крику, Мэри лежала на дне каноэ, а дети сидели возле, поджав ноги. Она спокойно читала, как вдруг послышались тревожные голоса гребцов:

— Ма! Се изатина! (Ма, посмотри, бегемот!)

Она испугалась за детей, чтобы от страха никто из них не подпрыгнул и не перевернул неустойчивую лодку. Осторожно она встала во весь рост и подняла бамбуковый шест. Метнула его, как копье, в уродливую голову зверя и крикнула:

— Уходи прочь, ты!

К удивлению гребцов, гигантское животное нырнуло и скрылось с глаз. Они еще долго вспоминали этот случай, а молва о храбрости Ма Слессор катилась по всем деревням Крика. Мальчик Дэн запомнил слова Ма Слессор:

— Дэн, сынок, никогда не давай страху или слабости победить себя. Я знаю, наши места очень опасны, но если бы я поддалась слабости, мне ничего не оставалось бы, как уложить чемоданы и уехать в Шотландию.

Мэри Слессор теперь постоянно боролась с болью и усталостью. Хотя государственный автомобиль и возил ее по главным дорогам, но было много деревень в лесу, куда можно было добраться только пешком или в крайнем случае на велосипеде. Куда бы она ни шла, она брала с собой Дэна или кого-нибудь из мальчиков. Они подталкивали велосипед при подъеме в гору или помогали Мэри перебраться через стремительные ручьи. Очень часто она не спала по ночам, мучаясь от боли. Только сильные настойки опиума не давали ей лишиться разума. Случайный визит в больницу в Иту и в Дюк-Тауне позволял ей отдохнуть, но как только она чувствовала себя лучше, сейчас же возвращалась в Узе.

Что больше всего радовало ее в Дюк-Тауне, это успехи педагогического института. Прошло 16 лет с тех пор, как она отправила взволнованную просьбу в Шотландскую церковь о создании педагогического центра для мальчиков и юношей. И правительство, и миссия поддержали ее, в результате чего на холме в Дюк-Тауне появился просторный институт. Мальчики из небольших городов и деревень Окойонга, Ибибио, Арочуку, Иту и других мест охотно поступают туда. А возвращаются домой квалифицированными учителями, служащими, плотниками, инженерами, кузнецами, портными. Вспоминая мрачные времена пьянства, войн, работорговли, Мэри радовалась, видя, как много специалистов выросло за это время. Она надеялась, что когда-нибудь можно будет сделать то же для девушек в Икот-Обонге или Узе. Возможно, она не доживет до этого, но как первопроходец она могла планировать и прокладывать путь.

Между тем ее работа продолжалась, а ее непобедимый дух заставлял ее усталое, изнуренное болью тело выполнять ежедневную рутину. Дом ее все еще был наполнен близнецами и сиротами. Все еще она вела регулярные занятия с юношами и девушками в классах будущих учителей и проповедников. Суд тоже забирал много времени.

Как-то утром в Узе появился юноша, почти обнаженный, если не считать набедренной повязки. За ним стояли несколько мужчин, незнакомых Мэри Слессор.

— Приветствую тебя, Ма! — сказал паренек.— Мы пришли просить тебя посетить наше селение и открыть у нас школу.

— Откуда вы пришли? — живо поинтересовалась Мэри.

Парень махнул рукой в сторону Крика.

— Два дня пути на каноэ, а потом через кустарники,— сказал он.— Наша деревня зовется Икпе. Там живет много людей, и есть большой рынок.

— Большой рынок? — переспросила Мэри.— Почему же купцы из Калабара никогда не говорили мне о нем?

— Мы не позволяем ификам приходить на нашу землю,— последовал ответ.— Это закрытый рынок. Нам не нужны чужие. Но белые люди ходят строем из Арочуку со своими ружьями и пугают нас. Вот почему мы и пришли к тебе за помощью. Поедем с нами, мы построим тебе дом, а ты будешь учить нас читать.

Мэри вздохнула. Ее авторитет и слава достигли самых дальних уголков страны, но люди не могли и не хотели понять, что она уже старая женщина и не может справляться, как в молодости, с большим кругом обязанностей. Однако в этом был зов во имя Бога, и ее сердце откликнулось на него.

— Я приеду,— пообещала она,— нет, не сейчас, но скоро.

Путешествие в Икпе было долгим и утомительным. Сперва плыли целый день вверх по Энийоном-Крик на каноэ далеко за берега Арочуку. На следующий день, пройдя через лес, они очутились в деревне с большим рынком. Икпе действительно оказалось шумным поселением, как и говорил посланец. Удивительно, что юноши уже начали возводить мазаную церковь с комнатой отдыха для Мэри. Они верили, что Мэри выполнит свое обещание и приедет. Толпа голых любопытных мальчишек окружила ее. Только старые вожди казались более равнодушны к ее приезду, боялись нарушить свои обычаи.

Несколько дней она провела у них, питалась продуктами, которые ей приносили. Икпе было из числа диких поселений, Мэри повидала их немало. Люди обнажены, без клочка одежды на теле, темные хижины кишели мухами и москитами. Но для Мэри это была новая возможность помочь несчастным, и она в своем воображении уже видела здесь новую базу миссии. Обошла район пешком в радиусе расположения рынка, раздумывая, как совместить работу в Узе и Икпе.

«Если бы нас было двое,— думала она,— тогда один мог бы жить здесь и ходить туда и обратно по Арочуку. А другой сидел бы в Узе и строил приют для матерей близнецов и девочек».

Но вот беда! Была только одна Мэри Слессор, к тому же очень слабая. Вернувшись в Узе совсем измученная поездкой, она проболела несколько недель. Но юноши из Икпе не оставляли ее в покое. Они слали вниз по реке делегацию за делегацией в призывом: «Когда вы приедете к нам?» Они сообщали, что служба в церкви ведется регулярно, только некому учить их слову Божьему.

Несколько раз после этого она посещала их, но ей было так тяжело, что она мечтала о создании постоянного центра миссии в Икпе. В Дюк-Таун стали поступать письма, переходя из рук в руки, от одного посланца к другому. В них были просьбы о помощи, однако дело казалось слишком рискованным. Икпе до сих пор считалось неизвестным поселением.

«Мне одной не справиться с кучей школяров, просителей, больных, с домашним хозяйством,— писала Мэри. — Длинные бессонные ночи — теперь мой удел; когда тени удлиняются, хочется еще так много сделать до восхода солнца, поэтому мне приходится беречь свою энергию, как скупой бережет свою сокровищницу. Я снова напомнила, что связана обещаниями с двумя городами, находящимися на расстоянии десяти миль от горы, вдали от дороги, и этот район абсолютно для меня недосягаем, все деревушки в округе вопиют о помощи... не говоря уже о прихожанах, оставшихся без пастыря в Узе...»

Затем, с характерным для нее юмором, она извинялась за неровные строчки письма. «Прошу прощения за явную неряшливость письма, но у меня на коленях на подушке беспокойный малыш, которому только что сделали прививку, а он это больше всего не любит».

* * *

Она решила перевезти свое хозяйство в Икпе на некоторое время, но и не покидать надолго Узе. Каноэ привезли ей материалы для строительства дома: рифленые железные щиты для стен и крыши, дерево для окон и дверей. Десятки людей явились, чтобы очистить и выровнять землю, место постройки. Мэри металась с места на место, присматривала за работой. Все было, как вначале ее миссионерской деятельности, но она уже не была так молода и полна энергии. Ей было 63, она была слабой и одинокой. «Это становится понятным только здесь,— писала она,— что ни мощью, ни силой, а единственно своим духом человек может достичь цели, Мэри Слессор просто — ничто».

Совет миссии был против создания в Икпе новой базовой миссии. Во-первых, не было достаточного количества миссионеров, которые продолжали бы работу, начатую Мэри Слессор. Во-вторых, они понимали, что если Мэри останется там, это убьет ее, Икпе слишком неудачное место для постоянного проживания здесь белых людей.

В января 1912 г. молодой врач-миссионер, проживший в стране год, был послан в Икпе, дабы изучить на месте условия жизни и составить медицинский отчет. Его звали Джон В. Хичкок. Он должен был стать штатным миссионером в Калабаре. Он просто был пленен обаянием Мэри Слессор, а она, в свою очередь, полюбила его как сына. Хичкок был находкой, однако место для дома будущей миссии оказалось неподходящим. Дожди превратили его в болото. Грязь и москиты сделали это место непригодным для жилья.

Мэри Слессор, наперекор всем, была настроена настаивать на Икпе, но ее изможденное тело сдалось, она вернулась в Узе, и доктор Хичкок пешком проходил много миль из больницы в Иту, навещая ее. Он запретил ей путешествовать некоторое время. Восхищаясь молодым человеком и его работой, Мэри была вынуждена прислушаться к голосу разума.

— Необыкновенный человек,— говорила она о нем,— врач, целитель души и тела.

Он, в свою очередь, восхищался ею как человеком. Но ее трудно было заставить выполнять его предписания. У нее слабое сердце, оно требовало отдыха. Подозревал доктор, что Мэри получает и пищу недостаточно питательную.

— Вы должны есть мясо дважды в день,— настаивал он.

— Я никогда не ем слишком много, доктор.

В ответ он прислал ей птицу из Иту с наилучшими пожеланиями.

На следующий день она возмутилась:

— Зачем вы прислали эту птицу, доктор?

— Потому что она не может ходить сама,— шутя ответил доктор.

Ее горячим желанием было попасть опять в Икпе. Доктор Хичкок запретил ей пока и думать об этом. Он твердил, что ей нельзя ездить на велосипеде, ходить на большие расстояния через заросли. Ей подарили плетеное кресло на колесах, в котором ее могли возить мальчишки. В нем она и колесила вверх-вниз по дороге из Узе, останавливаясь в каждой деревне, чтобы посетить школу или обсудить планы дальнейшей деятельности. Но это долго продолжаться не могло. Она уже прослужила миссионером 36 лет, стала глохнуть, терять зрение, страдала ревматизмом, быстро уставала.

«Я хромая, слабая и глухая,— писала она о себе.— Мои морщины просто замечательны, никакая гармошка не бывает так чудесно сложена и изогнута. Я крошечная-крошечная женщина, очень маленькая старушка, тем не менее я держусь хорошо». И она держалась, поскольку еще было много работы.

8

ЖИЗНЬ, СТАВШАЯ ПЕСНЕЙ

После долгих, изнурительных от жары дневных дежурств в больнице в Иту доктор Хичкок обычно отправлялся по извилистой пыльной дороге через лес в Узе, чтобы проведать Мэри Слессор. На веранде накрывался чай, причем большая коробка служила столом, а коробки от молока — табуретками. Мэри всегда была рада видеть его. Пока Дженни застилала «стол» чистым полотенцем вместо скатерти, двое миссионеров беседовали о последних новостях из Дюк-Тауна или из далекой Великобритании. Угощенье обычно состояло из бисквитов, замешанных на воде и намазанных клубничным джемом, и неограниченного количества чашек чая. На всех был только один нож. Вокруг них на веранде играли и шумели дети, всех их журила и успокаивала «Ма».

— Вы должны уехать отсюда и по-настоящему отдохнуть,— настаивал врач.

— Я не поеду домой, если вы это имеете в виду,— твердо отвечала Мэри.— У меня нет времени и очень много работы.

— Ну, тогда,— предлагал доктор,— приезжайте ко мне на пару недель. Я буду кормить вас отбивными, жаренными на пальмовом масле. Затем вы отправитесь в Дюк-Таун и позволите доктору Адамсу из государственной больницы осмотреть вас. Он сразу поймет, на что вы годитесь.

Доктор Адамс знал Мэри Слессор давно и был так же настойчив, как и доктор Хичкок.

— Вы должны оставить тропики на некоторое время и переехать в места с более благоприятным для вас климатом,— сделал он свое заключение.— Отправляйтесь следующим катером до Канарских островов. Проведите там месяц в тишине и покое, и по возвращении вы почувствуете, что вы заново родились на свет.

Мэри колебалась. Ей была ненавистна сама мысль оставить людей, которые так нуждались в ней в Узе и Икпе. Но возможно, если она возьмет короткий отпуск сейчас, ей не нужно будет уезжать надолго в следующем году. Она решила ехать. Дженни должна была сопровождать ее, чтобы ухаживать и присматривать за ней.

Итак, начался самый замечательный отпуск Мэри Слессор за всю ее жизнь. Капитан и офицеры корабля выделяли ее из всех пассажиров и относились к ней, как к выдающемуся человеку, кем она, собственно, и была. Государственные чиновники в каждом порту во время стоянки поднимались на палубу, чтобы отдать дань уважения Мэри, приносили цветы и корзины с фруктами в знак своего восхищения. Многие знали ее еще по Калабару, когда они были «молодыми парнишками», как говорила Мэри, в начале своей службы.

Они производили странное впечатление на постояльцев роскошной гостиницы в Гранд Канари: хрупкая, маленькая старая леди, говорящая с сильным шотландским акцентом, и темнокожая застенчивая девушка, которая всегда сопровождала ее. Когда они высадились на остров, Мэри Слессор была так слаба, что не могла преодолеть даже небольшой подъем. Но через две недели спокойная красота местности и свежий, бодрящий воздух сотворили чудо. Каждое утро она взбиралась на вершину холма, находящегося за гостиницей, и сидела там на солнце, а сильный морской ветер дул ей в лицо. Завтрак и чай приносили ей наверх, и она проводила весь день в полном покое духа и тела.

Когда она вернулась в Калабар, доктор Адамс высоко оценил изменения в состоянии здоровья своей старой подруги.

— Вы зарядились на много лет вперед,— сказал он,— но вы должны заботиться о себе.

Мэри Слессор отправилась в Узе с уймой отличных советов, но вскоре уже работала в два раза больше обычного, чтобы наверстать упущенное время. Снова она совершала регулярные поездки в Икпе, иногда на каноэ, иногда окольным путем в государственном автомобиле, который возил ее в пределах пяти миль от ее дома. Письмо из Икпе в январе 1913 г. показывает, что она вернулась к своим старым, знакомым занятиям.

«У меня в это утро выдалось несколько свободных минут, пока наносят воду для стирки. У нас мало посуды, и они бегают к ручью по очереди. Я могу черкнуть несколько строк, пока не стою за корытом. Сегодня суббота, школы нет, и мы всегда стираем в этот день, а наносить воды — это тяжелая работа...»

Ниже, в том же письме: «Много посетителей в субботу не дают мне ничего сделать. У нас было удачное воскресенье, и все девушки, которые вызывали беспокойство вождей своим поведением, были на своих местах в церкви, что радует и утешает меня. Вчерашний день прошел в школе и с больными, а сегодня четверг, базарный день, и полно гостей из Энийонга. Я передам это письмо с полицейским, который дежурит на рынке, а служащий местного суда отошлет его с почтой в районный суд в двадцати пяти милях отсюда».

Если не считать ее африканских домочадцев, она была в полной изоляции, как будто отдалена от своих друзей-миссионеров и находилась в другом мире.

«Я здесь уже семь недель,— писала она,— и не имею никаких новостей из внешнего мира: ни письма, ни газеты — нечего читать, кроме старых рекламных плакатов на ящиках». Библия была ее постоянным утешением. Она вставала с рассветом, примерно в полшестого, и изучала Библию строка за строкой, находя глубокий смысл и делая пометки на полях. Библия с ее пометками и записи проповедей, которые она читала, все еще хранятся в Данди.

В Калабаре Мэри Слессор не забыли. Ее друзья в правительстве и миссии говорили и писали о ее выдающейся работе первопроходца. А в июле 1913 года Мэри Слессор пригласили в Дюк-Таун, чтобы вручить ей серебряный крест Ордена Госпиталя святого Иоанна Иерусалимского, почетным членом которого ее выбрали.

Тяжелым испытанием для нее была поездка из уединенного Икпе в Дюк-Таун для выступления перед множеством людей, собравшихся по случаю презентации. Правительственное судно доставило ее на место, и в Казармах в Дюк-Тауне состоялся прием в ее честь. Присутствовало все европейское общество Калабара. Ее чествовали, как королеву. Но когда местный комиссар повесил ей орденскую ленту на грудь и все затихли в ожидании ее речи, Мэри Слессор сказала просто: «Если я сделала что-то в своей жизни, то это было не трудно, ибо было предопределено Господом».

Мэри была рада снова сбежать в Икпе, подальше от льстивых слов и шумных сборищ. Еще так много нужно было сделать. Мысль о том, что тысячи людей вокруг нее никогда не слышали Божьего слова, тяжело давила на сознание. «Последний раз, когда я была в школе,— писала она,— я насчитала более восьмисот женщин и девушек, пробежавших мимо меня, чтобы занять лучшие места для обработки выловленной еще с утра мужчинами рыбы, а это только часть нашего женского населения. Так как же мне присматривать одновременно за школой, церковью, больницей и домашним хозяйством?» И ей не оставалось ничего другого, как снова отправляться в дорогу, вопреки предписаниям врача, путешествовать в своей «коробке на колесах», посещать все больше деревень, в которых еще не видали миссионеров. Она оставалась первопроходцем до последнего вздоха.

Мэри Слессор вернулась в Узе на Рождество 1914 года со своей африканской семьей. Она очень ослабела, сильно устала.

В начале января ее снова одолела лихорадка, и девушкам пришлось послать за ее друзьями-миссионерами в Икот-Обонг и за доктором в Иту. Все ее домашние собрались, чтобы ухаживать за своей любимой Ма в простом мазаном домике с цементным полом, железной крышей и всего несколькими предметами мебели. За час до рассвета 13 января 1915 года жизнь тихо покинула ее.

Когда это стало известно, крики и причитания оглашали селение и далеко за его пределами. Корабль миссии «Даймонд» прибыл из Калабара и увез тело неутомимой труженицы для захоронения в Дюк-Таун. Весь город присутствовал на скромном похоронном служении. В свежевскопанную землю возле могилы был посажен отросток розового куста из Узе, как благоухающая память о жизни, без остатка отданной Богу.

Сегодня огромный крест из пористого шотландского гранита венчает место упокоения Мэри Митчелл Слессор на холме в Дюк-Тауне. Рядом с дорогой в Узе простой памятник напоминает прохожим, что здесь был ее дом. В церкви ее родного Данди на прекрасных витражах из цветного стекла изображены сценки из ее жизни в Африке.

Но настоящая память о ней сохраняется не в лучистом стекле или в сером граните. Память о Мэри Слессор и сейчас живет в городах и деревнях Калабара. Она живет в Доме памяти Слессор в Арочуку, где девушек обучают искусству создавать счастливые, здоровые семьи. Помнят о ней и в педагогическом институте Хоупа Ваддена, для которого она много сделала и который рассылает своих выпускников далеко за пределы Нигерии, где они служат учителями, миссионерами, врачами, юристами, специалистами сельского хозяйства и государственными служащими. Память о ней живет в заботе о близнецах и их матерях, в уходе за больными и прокаженными, которые все еще проходят через миссию в Калабаре. Традиции ее образа жизни продолжаются в церквах, больницах и школах, которые появились во всех городах и деревнях.

В письме к юношеству Шотландии, написанном незадолго до смерти, Мэри Слессор обращалась к тем, кто пойдет по ее стопам: «Подготовь себя для борьбы и сохрани сердце молодым. Посвяти всего себя тому, чтобы создать музыку вокруг себя при свете дня и в темноте ночи, и тогда твоя жизнь превратится в песню. Я утверждаю, что получила совершенную радость и удовлетворение от своей жизни... хотя за мной и тянулся целый шлейф человеческих недостатков. Это замечательно! Моя жизнь была таким радостным служением Ему! Бог был милостив ко мне, позволяя служить Ему так смиренно. Я не могу выразить, как я благодарна Господу за честь, дарованную мне, когда Он послал меня на Черный Континент».

С верой в Господа она жила и работала всегда, фабричная девчонка, миссионер, домохозяйка, исследователь, судья, первопроходец, героиня, святая. Возможно, лучше про нее скажут короткие строчки из Библии: «Ты дал мне щит спасения Твоего, и десница Твоя поддерживает меня, и милость Твоя возвеличивает меня».

Оглавление

БЕЛАЯ КОРОЛЕВА

(Повесть о Мэри Слессор)

1

МЕЧТЫ ТКАЧИХИ

2

МЕЧТА ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ

3

СРЕДИ ВОИНОВ ОКОЙОНГА

4

ВО ИМЯ КОРОЛЕВЫ

5

ЗЕМЛЯ ЛОНГ ДЖУ-ДЖУ

6

ЗАЛИВ ЭНИЙОНГА

7

ПО РЕКЕ ИКПЕ

8

ЖИЗНЬ, СТАВШАЯ ПЕСНЕЙ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg