Леонид Фадеев Операция «Аркийские столбы»
19 декабря 1917 года В. И. Ленин в записке на имя Ф. Э. Дзержинского предложил выработать «Экстренные меры борьбы с контрреволюционерами и саботажниками». На следующий день, 20 декабря, под председательством В. И. Ленина состоялось заседание Совета Народных Комиссаров, на котором было принято решение «О создании боевого органа Октябрьской Социалистической революции — Всероссийской Чрезвычайной комиссии». В общую борьбу за торжество идей революции внесли свой вклад и чекисты Забайкалья.
Автор предлагает читателям документальный рассказ о забайкальских чекистах. Написан он на основе архивных материалов.
В. Чикичёв, почетный чекист.I. ХОД КОНЕМ
Мыльников так хлопнул дверью, что форточка резко распахнулась и жалобно прозвенела разбитым стеклом. Фирс Ксенофонтович не обратил на это внимания. Он бросил на грязный стол фуражку и упал на кровать, застеленную серым солдатским одеялам.
«Попался как кур во щи, — бормотал он. — Боевой генерал в шпионы записался. Позор! До чего докатился!»
Сегодня утром на квартиру Мыльникова прибежал казак и доложил, что его превосходительство генерал Эпов просит генерала Мыльникова к себе по очень важному делу.
Фирс Ксенофонтович не спеша оделся и побрел чуть не на другой конец Харбина. Эпов встретил его на пороге дома с любезной улыбкой, совершенно ему несвойственной.
— О, — пропел он, — дорогой гость. Милости прошу, милейший Фирс Ксенофонтович. Ждал, ждал вас. Ведь так редко теперь видимся. И словом-то не с кем перекинуться. Проходите, — и он широко распахнул дверь.
Мыльников настороженно молчал. «Что этой старой лисе от меня надо? — гадал он. — Не просто же так заманил он меня к себе. Сколько в Харбине живем, первый раз в гости позвал. Да полноте, в гости ли?»
Эпов засуетился возле стола — расставляя тарелочки с солеными огурчиками, свежим салатом, принес из кухни мясо, колбасу.
— Ну, а теперь самое главное, — пропел он и вновь скрылся в кухне.
«Ждал, ждал ты меня, готовился», — отметил про себя Мыльников и насторожился еще больше.
А Эпов уже вынырнул из кухни с двумя бутылками водки.
— Вот она, родимая, — провозгласил он, — рассматривая на свет запотевшие бутылки. — Чуринская, экстра класс, милейший Фирс Ксенофонтович. У нас в России теперь такой прелести днем с огнем не найдешь. Это же не водка, а слеза девственницы. Прошу к столу.
Они сели. И гость и хозяин чувствовали натянутость. Эпов поспешно разлил водку по граненым стаканам.
— Давайте поднимем эти бокалы за нашу родину, за Россию-матушку.
Они чокнулись и одним залпом осушили стаканы.
— Парадокс, Фирс Ксенофонтович, говорю о бокалах, а пьем из стаканов, как в самом захудалом кабаке. И ведь за столом сидят не пьяницы, а два боевых генерала русской армии, — сокрушался хозяин.
— Бывших, — поправил его Мыльников.
— Ну, это как сказать, — возразил Эпов, — кому-нибудь может показаться, что мы бывшие, но я, например, не сложил еще оружия, да и вы тоже. Просто у вас сейчас не то настроение. Но мы его поднимем, — и он снова наполнил стаканы.
Мыльников выпил, но водка на него сегодня не действовала. Он вяло жевал салат, ожидая, что Эпов вот-вот начнет говорить о том, для чего пригласил его в свой дом. И Эпов не заставил долго ждать.
— Был я недавно у главкома, — хрустя огурцом, заговорил он. — Неспокоен Семенов. Требует, чтобы мы активизировались. Из-за границы приходит много перебежчиков. Они жалуются на тяжесть налогов. Крестьянство недовольно Советами. В Забайкалье казачество уже несколько раз поднимало восстания. Нам здесь трудно удержать горячие головы, они так и рвутся в Россию. Да вы и сами знаете, как настроено наше казачество. Люди отдохнули после боев и теперь снова готовы в огонь и в воду.
Эпов в третий раз наполнил стаканы.
— Давайте выпьем еще по одной.
Мыльников послушно проглотил водку. Эпов продолжал:
— Атаман предлагает организовать глубокую разведку в тыл к большевикам. А если появится возможность, то одного из наших людей легализовать в Забайкалье. И вы знаете, чью кандидатуру предложил главком? — Не ожидая ответа, торжественно произнес: — Вашу! Если бы вы знали, как высоко ценит вас атаман. Он так и сказал, что опытнее и смелее Мыльникова нам никого не найти. Главком отлично знает ваши деловые и боевые качества еще по тем временам, когда вы были у него заместителем.
«Так вот где собака зарыта», — подумал Мыльников. Эпов торопился выложить все.
— Вы, Фирс Ксенофонтович, пойдете не один. У вас будет отличный помощник — Владимир Ильич Деревцов. Вы его помните?
Мыльников хорошо помнил этого полковника и в ответ кивнул головой, а про себя опять подумал: «Уже все решили, не спросив даже согласия, и помощника подобрали»...
— Полковник Деревцов уже получил указание. Он вам все и расскажет подробно.
— Когда же мне велено выходить? — задал первый и последний вопрос Мыльников.
— А зачем оттягивать время, — ответил Эпов, — для нас дорог теперь каждый день. Не спешите, конечно, но поторапливайтесь, — улыбнулся он, — а вообще к этой операции следует подготовиться очень тщательно, продумать все детали, запастись необходимыми документами. Ведь вам, Фирс Ксенофонтович, придется работать в тылу у большевиков до нашего прихода.
«Это сколько же»? — чуть не спросил Мыльников, но воздержался, зная, что об этом разговоре будет известно атаману Семенову.
Уже ночь. Генерал ворочается в постели и никак не может уснуть. Он отчетливо представляет себе сложность предстоящей операции. «Слава богу, — вздохнул он, — хоть помощника-то умного подобрали». Многих офицеров из окружения атамана Семенова Мыльников не любил. Это были выскочки, обращавшие на себя внимание жесткостью, но мало что понимающие в военном искусстве. По преимуществу они были добрыми рубаками и только. Недолюбливал Мыльников и самого Семенова, но мирился с ним, борясь против общего врага.
Мыльников страница за страницей вновь перелистывал свою не очень богатую биографию. Вспомнил родное село Акшу, что раскинулось на берегу полноводного Онона, безбедное детство. Как кадры в синематографе, мелькали годы учебы в сибирском кадетском корпусе, затем в Михайловском артиллерийском училище. Вспомнил октябрь 1914 года, когда под Домбровском, опасаясь пленения, готов был покончить с собой. И тот случай, когда в Чите в Мариинском театре на одном из спектаклей не подал руку цыганке Машке, содержанке Семенова, и как потом Машка требовала отстранить Мыльникова от должности. Правда, Семенов на этот шаг не решился, но вход в его дом был с тех пор закрыт для Мыльникова. И еще какие-то воспоминания наплывали одно на другое...
Только к утру Фирс Ксенофонтович забылся в тревожном сне.
Разбудил его громовой голос полковника Деревцова:
— Долго изволите спать, ваше превосходительство. Утро на дворе, да еще какое...
Деревцов вытащил из портфеля бутылку водки и, хитро посмотрев на хозяина, сказал:
— Я ведь знаю, где вы вчера изволили быть, а поэтому и захватил с собой вот этого зелья. Голову надо поправить перед работой, у нас ее немало.
Они наспех выпили, и Деревцов, по-хозяйски смахнув все со стола, разложил на нем карты пограничной зоны Забайкалья.
...По степи неторопливо движутся два всадника. Они опустили поводья и лениво покачиваются в седлах. Тихо в степи. Солнце повисло в самом зените. Печет нещадно. Редко выдается такая погода в приаргунской степи. Еще только конец мая, а духота, как в августе. Степь и увалы покрылись нежным ковром травы, редкие кустарники приветливо пошевеливают зелеными листиками.
Степь бескрайняя, молчаливая, безлюдная. Можно ехать от рассвета до заката и не встретить ни одной души.
Всадники разомлели на солнце, молчат. Лишь изредка перекинутся какой-нибудь незначительной фразой. Каждый думает свою думу. Скоро кордон. Что-то их ждет там, за государственной границей? Вроде бы и родина, да вот как она встретит их?
— Где нас ждет Размахнин? — спросил Мыльников.
— Верстах в десяти от Березовки, — ответил Деревцов, — скоро подъедем. Пить хочется, — он потряс пустой флягой, — хоть бы родничок какой встретить.
Посторонний человек никогда не подумал бы, что перед ним военные люди. Одеты оба в крестьянские поддевки, кони заседланы старенькими седлами. И лишь посадка выдает опытных кавалеристов.
На увал выскочил верховой. Деревцов присмотрелся. Узнал:
— Размахнин! Легок на помине, — и, сняв картуз, приветливо замахал им.
Размахнин подскакал, лихо осадил скакуна.
— Здравия желаю, господа!
— Здравствуйте, Андрей Давидович, — протянул руку Деревцов, — знакомьтесь, это генерал Мыльников, Фирс Ксенофонтович.
— Мы когда-то встречались в Чите, но вы меня, наверное, не помните, — проговорил Размахнин.
— Да, что-то не помню.
— Куда теперь? — спросил Деревцов.
— Тут совсем рядом, рукой подать, — Размахнин развернулся почти на месте и пустил лошадь вскачь.
Мыльников с Деревцовым последовали за ним. Из-за увала показалась река Дербукан. Почувствовав близость воды, лошади сами прибавили шагу.
— Там вас ждут, — крикнул на ходу Размахнин.
— Кто ждет? — недовольно спросил Мыльников.
— Прапорщик Фрол Чернецкий привел людей, да еще этот, как его, тоже прапорщик, Алексей Федосеев. С ним человек пятнадцать.
— Не многовато ли? — нахмурился Мыльников. — Ведь куда идем.
— На месте решим, — неохотно ответил Деревцов. Он, наоборот, предпочитал иметь побольше народа, чтобы обезопасить переход через границу. Еще там, в Харбине, он получил указание: людей не жалеть, создать видимость перехода несколькими отрядами, самим оторваться и уходить с группой в 15-20 человек.
У заимки на берегу Дербукана расположилась пьяная компания казаков. Одеты они были кто во что и все без оружия. Но настроены по-боевому.
Размахнин пригласил гостей к себе. Наскоро помывшись, сели за стол.
— Специально для вас вчера подстрелил доброго дзерена, — похвастался Размахнин, разливая в стаканы самогон, — и этого добра на той стороне раздобыли.
— Как с оружием? — спросил Деревцов.
— Уж больно вас много пришло. Я ожидал меньше, но кое-что есть. В общем, наверное, на всех хватит.
Утром Мыльников попросил собрать казаков. Собирались медленно, у всех опухшие лица после вечерней пьянки.
— Казаки, — начал Мыльников, — вы знаете, куда и зачем мы идем. Предупреждаю заранее: кто будет сводить счеты с большевиками или мародерничать — пощады не ждите. Расстреливать буду сам, лично. Без суда и следствия. Ясно?
— Понятно, — не очень дружно ответила толпа.
День прошел в сборах, уточнении маршрута. Как только сумерки опустились на Аргунь, подогнали лодки. Грузились без шума и суеты. Без единого всплеска переплыли на противоположный берег. Проводник шепотом объяснил:
— Здесь, ваше превосходительство, безопасно. Пограничники придут только утром, а вы уже будете далеко. В хутор Кумары не заходите, лучше сразу в село Лежанкино...
Казаки подобрались и шли, соблюдая все правила ночного перехода в тылу врага. В домах еще светились лампы, когда банда вошла в село. Собрались кучкой.
Проводник сказал:
— Вот в тех домах живут чоновцы, а рядом председатель Совета.
Мыльников снова предупредил:
— Повторяю, людей не трогать, взять только оружие и продовольствие.
В селе начался переполох, заголосили бабы. Но вся операция продолжалась несколько минут. Вновь собрались у околицы. Казаки принесли несколько винтовок, около сотни патронов к ним и пять мешков с хлебом и мясом.
Проводник вывел банду на тропу и скрылся в ночи...
II. КЛИНДЕР ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ
Начальника ОГПУ Забайкальской области Иосифа Ивановича Клиндера разбудил телефонный звонок.
— Срочная шифровка на ваше имя с границы, — раздалось в трубке.
Через несколько минут Клиндер был уже в своем кабинете. На столе лежала расшифрованная телефонограмма:
«В ночь на первое в селе Курюмдимкан были люди. Взяли хлеб. Ушли в село Кунгура. Подменили седло, потник. Количество людей не выяснено. Направление неизвестно. Наш отряд тридцать человек преследует. Думаем, банда разбилась, идет Сретенск.
Громов.»Иосиф Иванович вызвал дежурного.
— Передайте всем начальникам отделов, что из-за кордона вышла банда, пусть на местах принимают меры для обнаружения. Докладывать мне каждые два-три часа.
Иосиф Иванович потер переносицу и взглянул на часы: половина шестого утра. Он распорядился вызвать всех оперативных работников. Пока они собирались, поступило новое сообщение:
«В 12 часов достиг поселка Уданиканский. Получил сведения, что банда вошла в улус Верхне-курингинский и отобрала у чоновцев восемь винтовок и пятьдесят патронов, а также продовольствие, одежду и обувь.
Банда одета в штатское. У населения отбирает продукты и вещи. Банда состоит из местного населения. При занятии улуса бандитами один из них был ранен чоновцами. При допросе его выяснено, что банда вышла из-за кордона, переправилась через Аргунь, пошла на местечко Морон. Отряд в 50 человек под командованием генерала Мыльникова состоит в основном из семеновских офицеров. Из Хайлара за ним следует еще шесть групп, в каждой по 50-60 человек.
Маршрут следующий: две группы на Амурскую дорогу, две в Нерчинск, две — в Сретенск.
Веду разведку по окрестностям. Дальнейшее преследование крайне затруднительно. Фуража нет, лошади голодные и через день-два выйдут из строя.
Жду указаний. Остаюсь в улусе.
Командир кавалерийского отряда КАЧИНСКИЙ Военком ПАНЧЕНКО».— Теперь многое прояснилось, — удовлетворенно произнес Клиндер, — осталось только узнать, что за птица этот самый Мыльников и откуда он?
— Наш, местный, — поднялся из-за стола один из оперативных работников, — акшинский.
— Ясно, что за птичка перелетела к нам. Значит, он и идет на Сретенск, а остальные группы только прикрывают его. — Так, так... — Клиндер задумчиво постучал карандашом по столу. — Но зачем он рвется в Сретенск? Что ему там надо? Соедините-ка меня с начальником сретенского боеучастка.
Немного погодя дежурный доложил:
— Сретенск на проводе.
— Кто у аппарата?
— Рокоссовский.
— Здравствуй, Константин Константинович, извини, что рано поднял тебя, но дело, брат, срочное. Из-за кордона вышла банда, да не простая, а во главе с генералом Мыльниковым. Вот здесь мне подсказывают, что это бывший заместитель атамана Семенова. И по нашим данным, движется эта банда в твою сторону, на Сретенск. Что ей надо, пока неизвестно, но ты будь готов. Свяжись с оперуполномоченным ОГПУ и ждите моих указаний. Ясно?
Положив трубку, Клиндер обратился к своим сотрудникам:
— Итак, товарищи, границу нарушила пока одна банда, но надо ждать еще несколько групп. Пока же вести неусыпное наблюдение за этими, не выпускать из поля зрения Мыльникова. Генерал пришел сюда не просто пострелять или отобрать несколько винтовок у чоновцев. За ним нужен глаз, да глаз.
Затем Клиндер попросил принести ему досье на Мыльникова. Внимательно прочитал. «Совсем молодой. В тридцать лет получил генеральские штаны. И что же тебе надо у нас, Фирс Ксенофонтович?»— приговаривал он, ожесточенно растирая переносицу...
Прошло уже несколько дней с тех пор, как банда генерала Мыльникова перешла государственную границу. Двигалась она ночью, а днем отсиживалась в тайге. Бандиты были из местных жителей и отлично знали глухие таежные уголки. Они легко уходили от преследования чекистов, уводя их то в болота, то в непроходимую чащобу. Пока преследователи выбирались на торную дорогу, банда вновь заметала следы.
Работники Читинского ОГПУ перешли на казарменное положение. Они не покидали своих кабинетов. А сообщения приходили одно тревожнее другого. Границу нарушила новая группа. Начальник Нерчинского райотдела писал:
«Банда двигается по нашей территории сугубо осторожно, стараясь не обнаружить себя до прихода на установленное место. Есть основания полагать, что бандиты, достигнув намеченных пунктов, попытаются поднять восстание. Нами обнаружена банда Гордеева. Идет по направлению на Ушумун. Ее преследует наш отряд 119 сабель. Давыдов».
По телефону Клиндеру сообщили, что в поселке Кокертай член партия Куценко, выследив бандитов, решил сам расправиться с ними. Он спрятался на сельском кладбище и, когда бандиты стали переправляться на другую сторону реки, обстрелял их из винтовки.
Банда шла к Сретенску. Это явствовало из всех донесений. Клиндер решил выехать туда, чтобы лично руководить операцией по ее уничтожению.
Лампочка под потолком едва светила. Клиндер посмотрел сначала на нее, потом на Рокоссовского.
— Неужели, батенька, ты в таких условиях можешь работать? Ведь ни черта не видно, а карта как назло мелкомасштабная.
— Ну, это дело поправимое, — Рокоссовский встал на стул, развернул шнур и опустил лампочку почти на самый стол. — Теперь устраивает, Иосиф Иванович?
— Устраивает. Садись, соображать будем. — Он разгладил ладонью карту и положил перед собой остро отточенный карандаш. — Войсковой разведкой установлено, что банда Мыльникова находится в сопках, у Аркийских столбов. Это вот здесь, — он ткнул острием карандаша в карту. — Бандиты пытаются связаться с населением. Мы должны загнать их в тайгу и затянуть петлю обхвата. Для этого, Константин Константинович, тебе придется послать в Кокуй сто штыков. Поставь перед ними задачу перейти через Шилку и двигаться падью Савипиха и Заваловка. Вот здесь, — кончик карандаша уперся, в названные пункты.
— Затем пошли такой же отряд в Усть-Курлыченскую. Пусть он переправится через Шилку и через село Епифанцево идет в падь Березовка. Третий отряд в 90 штыков отправим в Кокертай. Оттуда по падушке Черенцкой он двинется на высоту 482,1.
— Ваш отряд, Константин Константинович, должен сосредоточиться в «Кислом Ключе». Вот здесь. А отряды Качинского пусть прослеживают долину Куренги до пади Дорея, чоновцы же из Шилки должны следить за падью Куркура до заимки лесничего...
Клиндер встал, потянулся. Красным карандашом обвел круг на карте и, улыбнувшись, сказал:
— Ну, как мешок? По-моему, ничего. Остается только затянуть горловину. Пусть теперь его превосходительство помечется. Сейчас он отсиживается в тайге, а попытается выйти — поймет куда попал.
В комнату вошел красноармеец с двумя стаканами чаю.
— Вот это кстати! — Рокоссовский чуть сдвинул карту, освободил угол стола. Красноармеец поставил стаканы и вышел.
— Хорошая штука, чай, — отхлебывая глоток, проговорил Клиндер. — Меня к нему один знакомый кореец приучил. Вот чудеса творил, вот умел заваривать чай!
— Где это вы с корейцем познакомились? — спросил Рокоссовский. Он не так давно знал Клиндера и полагал, что чекист приехал с запада.
— А я ведь здесь воевал, еще при японцах в городе Зее в подполье работал, — объяснил Иосиф Иванович. — Устроился официантом в ресторан Общественного собрания. Сервировал столы для городской знати, обслуживал господ офицеров, а заодно внимательно слушал, о чем они говорили. Узнавал много интересного.
Клиндер помолчал, допил чай.
— Но вскоре меня расшифровали. И кто же? Свои! Тот самый кореец, который чай здорово заваривал. Он у нас был командиром бронепоезда. Увидел меня и говорит громко так, да еще при хозяине: «Что же это такое — командир Красной Армии, а работает официантом». Ну и пришлось мне живенько удочки сматывать.
В дверь постучали. Вошел работник штаба и положил перед Клиндером шифровку. Едва пробежав ее глазами, Иосиф Иванович вскочил из-за стола.
— Нет, ты почитай, ты только почитай, — чуть не кричал он, — где у них голова, да есть ли она?
Рокоссовский взял листок и стал вслух читать:
— Отряд двигался от Епифанцево в направлении Аркийские столбы. В двух верстах от Епифанцево молодой красноармеец 108 полка натолкнулся на полковника Деревцова, ехавшего за продуктами. Деревцова арестовали. Ввиду непроходимой тайги и из боязни, что Деревцов сбежит, последний был убит одним из красноармейцев. У Деревцова была лошадь, винтовка, гранаты...
— Ну и ну, — перебил Клиндер, — 108-й — это, что же, твой полк?
— Мой, — виновато сказал Рокоссовский.
— Как же такое могло случиться? Сами из тайги вышли, а пленного вывести не смогли. Ерунда какая-то. Самосуд учинили, не иначе. Да за такие вещи...
— Разберусь, — ответил Рокоссовский, — напортили здорово, но сейчас уже ничем не поможешь.
Клиндер подошел к карте и стал внимательно рассматривать только что нарисованный «мешок».
— Когда выходит ваша группа, Константин Константинович? — спросил он.
— Часа в четыре выйдем.
— Ну, тогда идите отдыхайте, а то ведь подниматься рано. По возможности чаще ставьте меня в известность о своих действиях. Спокойной ночи...
III. ЗАПАДНЯ
Восьмой час шел отряд по таежным буреломам. Красноармейцы устали и выразительно поглядывали на Рокоссовского, надеясь, что он наконец разрешит привал. Тот и сам готов был присесть на какой-нибудь замшелый пенек или полежать на жухлой прошлогодней траве, но к двум часам дня они должны обязательно выйти к Аркийским столбам.
По спине противно стекали струйки пота, гимнастерка коробилась, а в полевую сумку и кобуру, кажется, насыпали дроби, так они оттягивали пояс. Красноармейцам, конечно, еще тяжелее. И он старался не смотреть на них.
С вершины сопки, на которую поднялся отряд, они увидели каменную гряду, венчающую ближайшие горы.
— Совсем немного осталось, товарищи, — громко сказал Рокоссовский, — вон они, Аркийские столбы. Еще один переход и мы будем на месте.
Красноармейцы приободрились, да под горку и идти стало легче. В пади наткнулись на журчащий родничок. Пили долго и жадно, наполнили фляги и начали подниматься на новую сопку. Откуда-то налетели тучи злющих слепней. Воздух наполнился зловещим звоном.
Наконец, вышли к серым каменным утесам.
— Привал, — весело крикнул Рокоссовский и расстегнул портупею. Красноармейцы бросились в тень и с наслаждением растянулись на земле. Немного отдохнув, Рокоссовский решил осмотреть местность.
Он поднялся на обомшелый утес, спрятался на теневой стороне и стал в бинокль рассматривать ближайшие сопки. Тайга... Тихая, безмолвная. Вековые сосны лениво пошевеливают своими лохматыми шапками. Вдруг до его слуха донесся треск. Рокоссовский огляделся — вроде ничего подозрительного не видно. И тут под скалой, на которой он притаился, заметил человека. Шел он очень осторожно, все время прислушиваясь, озираясь. Рокоссовский подождал, пока человек поравняется с ним, и крикнул:
— Стой! Бросай оружие!
Тот вскинул винтовку, но понять, откуда раздался голос, не мог и беспомощно водил стволом по серой громаде скалы.
— Бросай оружие! — повторил команду Рокоссовский.
Человек на тропинке стал медленно пятиться к зарослям черемухи. Рокоссовский выстрелил из нагана. Человек, бросив винтовку, побежал в кусты. Вслед ему прогремел новый выстрел. Человек упал. Из кустов и из-за скалы раздались ружейные залпы. Стреляли по Рокоссовскому. «Ага, вся банда здесь», — отметил он про себя и, спрятавшись за уступ скалы, начал было отстреливаться. Но почти тотчас понял, что стреляют бойцы из его отряда. «Они приняли меня за бандита, — догадался Рокоссовский и крикнул: — Товарищи! Не стреляйте, здесь свои». Пальба прекратилась.
Выскочив из-за скалы, Рокоссовский поднял отряд и повел его в обход кустов. Из зарослей крикнули:
— Товарищ командир, здесь тоже свои.
— Кто такие? — спрятавшись за ствол сосны, спросил Рокоссовский.
— Первая и вторая роты 108-го полка, — ответили из кустов.
— Так это вы чуть не подстрелили своего командира? — Рокоссовский вышел из укрытия.
— Не виноваты мы, — пожал плечами боец, — вчера только пришли сюда. Знаем, что тут банда скрывается. Услышали стрельбу и подумали, что это бандиты...
— Быстро вон к тем кустам, — распорядился Рокоссовский, — там я, кажется, действительно подстрелил бандита.
Бойцы цепью двинулись к зарослям черемухи. Вскоре нашли трехлинейную винтовку, окровавленную тряпку и котомку.
Рокоссовский развязал котомку. В ней была огромная пачка мелкомасштабных карт. Здесь же лежали общие планы Забайкальской и Прибайкальской губернии. Они были расчерчены красным, желтым и зеленым карандашами.
— Да-а, — многозначительно протянул Рокоссовский, — я уверен, что встретил на этой тропинке его превосходительство генерала Мыльникова. Ни у кого другого карт быть не могло. — Он поднялся. — Товарищи, мы не можем позволить бандитам уйти. Сейчас они рядом с нами, прячутся где-то неподалеку. Командиры, ко мне!
Через несколько минут, растянувшись двумя цепями, красноармейцы вошли в притихшую тайгу...
Услышав окрик: «Стой! Бросай оружие!» — Фирс Ксенофонтович почувствовал, что внутри у него все похолодело, ноги налились свинцовой тяжестью. Он вскинул винтовку. Перед глазами — серая громада скалы с большими черными трещинами. А сзади — рукой подать — спасительные кусты черемушника. «Бежать», — мелькнула мысль. И, когда сверху вновь раздалась команда, Мыльников бросился в заросли. Прогремел выстрел, за ним другой. Мыльников почувствовал: обожгло правую руку. Извиваясь ужом, он скользнул в кустарник. Над головой снова загремели выстрелы. Он выхватил из кармана тряпку и приложил к ране. «Легко отделался, — отметил он про себя. — Но ведь нас обложили со всех сторон. Надо выходить к Шилке», — и сбросив с плеча ставшую ненужной котомку, стал пробираться сквозь густые заросли.
Перестрелка продолжалась. Мыльников бежал, не чувствуя, как ветки царапают лицо, рвут одежду. В разгоряченном мозгу билась только одна мысль: «Уйти... уйти... подальше...»
Сердце, кажется, готово вот-вот выпрыгнуть из груди. Дыхания не хватает. Сколько прошло времени, далеко ли осталась завязавшаяся перестрелка, он не знает. Наконец, обессилев, упал на траву, попытался расстегнуть воротник рубашки, но не смог. Резко рванул — полетели пуговицы. Дышал, как загнанный зверь, тяжело вздымая грудь.
«Все, Мыльников, все, — повторял он про себя, — теперь уже все. Пришла и твоя очередь». Он только сейчас спохватился, что бросил там, на месте встречи, винтовку. «Эх ты, кадровый офицер! Бросил оружие. Какое постыдное бегство. А как же дальше: без оружия, без продуктов, даже без спичек? А-а, теперь все равно...»
Вдали опять загремели винтовочные выстрелы. Мыльников встрепенулся, вскочил. Стреляли там, у Аркийских столбов. «Взяли, всех взяли», — в бессильной злобе застонал он и медленно побрел в сторону Шилки.
Догорал закат. Потянуло сыростью. Мыльников прибавил шагу. Сквозь редкие деревья мелькнула серебряная гладь реки. Выбрав удобную логовину, Мыльников наломал веток и стал устраивать для себя лежку. На противоположном берегу раскинулся поселок, светились окна домов. Мыльникову даже показалось, что он почувствовал запах парного молока. И сразу под ложечкой засосало, с утра у него не было во рту маковой росинки. Поднялся, нашел куст черемухи, и стал обрывать неспелые ягоды. Во рту все стянуло, и есть захотелось еще больше. Уж в темноте нашарил толстую суковатую палку и горько улыбнулся: «Вот теперь твое оружие, генерал».
Вернулся на место, устроился на ночлег. Небо на него смотрело сотнями мигающих глаз. Он почувствовал себя затерянным, никому не нужным. В голове родились мысли одна тяжелее другой.
Хрустнула ветка. Этот хруст испугал Мыльникова сильнее, чем пушечный выстрел. Он привстал и крепко сжал в руке палку. Прямо на него шел человек. Мыльников различил силуэт на фоне редких прибрежных кустов. Как назло, из-за облачка выглянула луна, залив все окрест бледным мертвящим светом.
Человек остановился в нескольких метрах от замершего Мыльникова, пошарил по карманам и чиркнул спичкой, раскуривая цигарку. В неярком свете Мыльников узнал его.
— Федосеев, — позвал чуть слышно.
Цыгарка полетела в сторону, человек бросился к кустам, срывая на ходу с плеча винтовку.
— Кто там? — прохрипел он из темноты.
— Это я, Мыльников, — ответил генерал. Он закряхтел, распрямляя затекшие ноги.
— Ваше превосходительство? — удивился Федосеев. — Ну и напугали же вы меня.
— А ты меня, думаешь, не напугал. Мне еще хуже, я ведь задремал. Ты неровен час мог в темноте наступить на меня. Ну, а потом бы пристрелил.
— Сразу уж и пристрелил, — добродушно пробурчал в ответ Федосеев.
— У тебя пожевать ничего нет? — спросил Мыльников.
— Кой черт пожевать, хорошо хоть сам-то вышел целый, — уже со злостью ответил прапорщик и начал сворачивать новую цигарку.
— А как остальные? — снова спросил Мыльников.
— Остальных, наверное, уже чекисты пытают, если не расстреляли прямо там, у Аркийских столбов. Я-то чудом выскочил из этого пекла. — Он прикурил и уже не спеша стал рассказывать. — Сначала стрельбу услышали. Ну, понятно, насторожились все, потом опять тишина. Фрол Чернецкий с Мишкой Лоншаковым сунулись было на разведку, да чуть прямо в лапы к черту не угодили. Вернулись, а на них лица нет. Видимо, говорят, невидимо прет на нас красноармейцев. Мы в другую сторону, а там тоже цепи. Началась перепалка. Я сразу рванул в кусты, затаился. Цепь-то мимо меня в трех шагах прошла. Ну, только прошли они, я и побег. Верст, наверное, пять отмахал рысью, ажно сердце зашлось. А вы-то пошто здесь?
— С меня, брат, стрельба и началась, — вполголоса произнес Мыльников, — меня обнаружили. Тоже вроде тебя — убежал.
Федосеев поднялся, пошел к реке. Постоял, подумал и, вернувшись к Мыльникову, сказал:
— Надо уходить с этой стороны да поживее. Неровен час продадут нас суки, ведь искать придут. На этом берегу лодок нет, придется вплавь добираться. На той стороне мое родное село. Я сейчас поплыву, а у вас здесь хламиду свою оставлю.
— Это по такой-то воде? — удивился Мыльников.
— Лучше в Шилке захлебнуться, чем в лапы чекистов попасть, — ответил Федосеев, сбрасывая с себя одежду.
Он вошел в воду и поплыл большими саженками. Мыльников долго смотрел ему вслед и благодарил бога за то, что послал ему спасителя.
Часа через полтора Федосеев бесшумно появился на берегу.
— Лодка есть, а весла ни одного не нашел. Подобрал в темноте какую-то доску, да с километр заводил лодку вверх по течению. Поехали, уж где пристанем, там и бросим эту посудину.
Течение было быстрое. Лодку несколько раз разворачивало то кормой, то боком. Федосеев ругался свистящим шепотом. Наконец, прошуршав по песку, лодка уткнулась в берег.
— Не знаю, как и заводить ее, окаянную, теперь, сил моих больше нету, — прошептал Федосеев.
— Ничего, я заведу, — успокоил его Мыльников, — только на место надо поставить.
Взявшись за корму, он толкал впереди себя лодку. Вдруг потерял опору под ногами и окунулся в холодную воду с головой. Вынырнул, жадно хватая воздух, и повис на корме. Лодку стало заносить. Федосеев с берега подал доску. Подтянул лодку к берегу и предложил:
— Да бросим ее к черту здесь. Только вытащим из воды и айда в село, там обогреемся.
Мыльников не стал спорить. Вышли на тропинку, которая вела в село. Жались к плетням, боясь встретить загулявшихся парней или девчат. Федосеев здесь вырос, его знали все. Наконец, подошли к его дому, огляделись, Федосеев осторожно постучал в ставень. Из хаты раздался недовольный голос:
— Хто там?
— Афанасий, — откликнулся Федосеев, — я это, Алексей, открой.
Наступило молчание. Потом загремел засов, дверь чуть приоткрылась. Не переступая порога, Афанасий испуганно оглядел пришельцев.
— Ты чо, спятил? — напустился он на брата. — В деревне чекистов и чоновцев полно, а ты прешься прямо на рожон. Себя не жалко, так хоть семью пожалей. Не пущу я тебя, Алексей, — и за дверью снова прогремел засов.
На какое-то мгновение ночные гости опешили, потом, не сговариваясь, отошли от дома.
— Дожил, мать твою, в родной дом не пускают, — Федосеев сорвал с плеча винтовку, передернул затвор. — Перестрелять собак, один ответ.
— Не дури, — остановил его Мыльников, — это сделать никогда не поздно. Сейчас уйти надо. Мы еще вернемся, Алексей Захарович.
Но Федосеев не мог успокоиться.
— Родной брат отказал. Куды уж больше. Ну, ладно, посчитаемся еще, — грозил в сторону дома.
Ночь провели неподалеку от села, под мостом. Показалась эта ночь вечностью. Мыльников никак не мог согреться после купания в Шилке. Он бегал вокруг моста, а утром юркнул под него, как в спасительную нору.
По мосту громыхали крестьянские телеги. Селяне ехали на покос. Из села тянуло дымком, в котором вплетался запах свежего хлеба. Это было невмоготу, и Федосеев несколько раз порывался сбегать до дома. Мыльникову стоило немалого труда удержать его от этого опасного шага, хотя он и сам уже обессилел от голода. День прошел не менее мучительно, чем ночь.
Только сумерки упали на землю, оба по-пластунски поползли к селу. Задами выбрались на огород Федосеева. Из-за стайки бегом бросились на крыльцо. Дверь открыла жена Федосеева.
— Лешенька, — только и проговорила она, припав к груди мужа.
— Ладно, не до нежностей, — грубо оттолкнул он ее, — жрать нам накрой да двери запри.
Подперев голову рукой, смотрела Марья, как жадно ели гости.
— Сердце кровью зашлось, — горестно сказала она, — когда Афоня не пустил тебя в избу. Всю ноченьку не спала, а утром куда бежать, не знаю...
— Сука он, а не брат, — метнул злой взгляд на жену Федосеев, — сегодняшнюю ночь я ему в жисть не забуду.
Захватив с собой винтовку Федосеева, Мыльников ушел ночевать в стайку. Зарывшись в душистое сено, он быстро заснул.
Когда рассвет начал робко пролезать в щелястую крышу, Мыльников встал, осторожно опустился во двор дома. Там его уже ждал Федосеев.
Подошли к пади Глубокая, что начиналась у кромки леса, как вдруг Федосеев стал нещадно ругаться: он забыл дома узелок с хлебом, что утром приготовила жена. Опять предстоял голодный день.
Мыльников предложил сегодня же уходить подальше от села.
— А куды пойдешь,— возражал прапорщик,— перво-наперво надо продуктишками запастись, по селам-то сейчас не очень напромышляешь, везде Красная Армия.
В полдень пришла жена Федосеева, принесла обед. Ели жадно и предупредили, что вечером придут домой ночевать, а утром тронутся в путь.
Вечером Мыльников опять зарылся в сено и забылся крепким сном. Разбудили его громкие голоса. Открыв глаза, он увидел четыре вороненых ствола, направленных в его грудь...
IV. ДНЕВНИК ГЕНЕРАЛА МЫЛЬНИКОВА
Настроение Клиндеру испортили с утра. И кто? Рокоссовский. От него с Аркийских столбов прибыл посыльный. Рокоссовский в депеше сообщал, что банда Мыльникова частью уничтожена, остальные же сдались в плен. Но самое главное было в конце: «Генерал Мыльников ранен и скрылся. Веду поиск».
— Раз-зявы, — ругался Клиндер. — Деревцова убили, этого упустили!.. Раззявы!..
Он ходил по кабинету, растирая переносицу. «Где теперь его брат, где?» Клиндер подошел к столу и еще раз перечитал сообщение. Только сейчас он обратил внимание на очень существенную деталь: оказывается, среди бандитов не досчитались еще и прапорщика Федосеева, а это что-нибудь да значит. Было известно, что Федосеев из местных, сретенских, что семья его живет в селе Кокуй.
— Так-так, милые, — сразу успокоился Клиндер. — теперь ясно, где вы вынырнете. Федосеев мимо дома не пройдет. Вот тут мы вас и подождем.
Клиндер вызвал к себе оперуполномоченного и срочно откомандировал его с небольшим отрядом в село Кокуй, строго наказав внимательно следить за домом Федосеева, ни в коем случае не спешить и выяснить, есть ли у лазутчиков связи с местным населением. Главная задача — доставить Мыльникова в Сретенск в добром здравии.
— Учти, — напутствовал уполномоченного Клиндер, — никаких объяснений не признаю, если у Мыльникова будет хоть одна царапина. Он мне нужен живым и здоровым. Ясно?
В районе буйствовала еще одна банда — Гордеева. Бандиты налегли, стараясь отвлечь внимание на себя. На столе у Клиндера лежала телеграмма. В ней сообщалось:
«В четыре часа утра ограблен прииск Берукай, что от Усть-Кары в 25 верстах. С приискателей сняты обувь, верхняя одежда, требовали выдачи золота и оружия. Делали поголовный обыск. Взяли одну винтовку и девять лошадей».
Банда Гордеева разбилась на несколько групп и каждая давала о себе знать.
Вот еще одна весточка, самая неприятная за последнее время. Командир взвода Ширашаков докладывал:
«Совместно с погранэскадроном и отрядом ЧОН преследовал банду. Банда устроила засаду в 15 километрах от Шилки. Отряд ЧОН попал в ловушку и вступил в бой.
Банда заняла выгодную позицию и отряд ЧОН вынужден был отступить. В бою убито три комсомольца: Алексей Бояркин, Владимир Шишмарев и Борис Соломкин.
По сведениям коммунаров, население к белой банде относится враждебно».
Клиндер распорядился срочно отправить большой отряд красноармейцев в район Усть-Кары для уничтожения банды Гордеева.
А телеграммы продолжали поступать одна за другой. Из Читы сообщили, что красноармейцы отказываются брать в плен бандитов, расправляются с ними прямо на месте. И опять пришлось предупреждать товарищей, что подобная жестокость навлечет беду на жителей отдаленных сел и деревень. Клиндер за самоуправство грозил трибуналом. Но когда ему рассказали, что 300 мужиков деревни Усть-Начин, узнав, что в окрестностях остановилась банда, вооружились вилами, дрекольем, дробовыми ружьями и целиком уничтожили банду, он только развел руками.
Утром следующего дня пришла долгожданная весть: генерал Мыльников арестован и этапируется в Сретенск. А через несколько минут в кабинет Клиндера нерешительно вошел Рокоссовский. Он ждал неприятного объяснения с начальником ОГПУ, и вид у него был сейчас совсем не боевой. Клиндер встретил его в дверях, обнял и потащил к столу.
— Наконец-то, наконец-то прибыл, — рокотал Клиндер, — я так рад. Тем более, сегодня у нас состоится интересная встреча. А вот с кем, не догадаешься.
Рокоссовский ошеломленно молчал.
— Ты садись, садись и послушай, о чем я тебе расскажу. Только что позвонили из Кокуя, арестован бежавший от тебя Мыльников.
— Неужели? — радостно выдохнул Рокоссовский.
— Вот тебе и неужели, — рассмеялся Клиндер, — уже везут сюда, в Сретенск. Тебе, наверное, не терпится рассмотреть его поближе, а то в лесу-то не успел. Ну, ладно, понимаю, что всякое может случиться, а признаться честно, так четвертовать тебя готов был, когда Мыльникова упустили. Ну, да теперь все в порядке. Сейчас иди отдыхай, а вечером прошу ко мне.
Во второй половине дня Рокоссовский опять зашел к Клиндеру и застал его за чтением каких-то бумаг.
— Знакомлюсь с дневником Мыльникова, — сказал Иосиф Иванович. — Уж очень хочется знать сокровенные мысли его превосходительства. Откровенней, чем в дневнике, он не будет. Тебе это тоже интересно. Садись, буду читать вслух.
«9-е. Один в тайге без людей и без мяса. Неудачный загон. Дождь.
12-е. Ильич отправляется на охоту. Иван утянулся тоже. Полманерки сараны — отличный ужин.
13-е. Сон до одиннадцати. Меньше голоду. Снова за саранкой. Опять полманерки. Радостное событие: Ильич принес полпуда хлеба и полкозы. Он рассказал о бунте китайских солдат в Олочах.
15-е. Скромный ужин и разговор о розовом будущем».
— Ишь ты, о розовом будущем заговорили, когда мы им на хвост сели, — засмеялся Клиндер,— кто такой Ильич, ты знаешь? Это и есть полковник Деревцов. Тут дальше у него непонятное написано, пропустим немного.
«Вверх через перевал к Бурукану. Без хлеба. Присталые люди. Через три версты привал. В брод через Газимур. Трофим на разведку. Неудача Ильича. Он занял три деревеньки. Комячейки бегут на помощь. У Трофима тоже неудача — деревня занята взводом красноармейцев. Не поели, не попили.
2-е. В Бурукан и через хребет в Туров. Ночлеги не доходя пади Аркия. Переход через Куренгу — последний барьер. Удачное начало, неудачный конец. Ранение Трофима. Поспешное отступление через горы. Ссора. Вчерашние распоряжения были плохи, а исполнение еще хуже. Доблестный Трофим мертв.
7-е. Лепешки из охвостьев. Чай вышел. Ильич носится с перекочевкой. Сборы, уход Ильича. Последние охвостья на лепешки.
9-е. Сидим под навесом у Аркийских столбов, дождь. Федосеев ушел в Сретенск. У меня осталось полтора фунта лепешек из охвостьев. Часа в четыре пришли Деревцов и его спутник. Как в насмешку принесли восьмушку ковриги. Ее сейчас же разделили и съели без остатка. Оказывается, в Епифанцево Ильич впал в панику и отступил стремительно, захватив лишь одну буханку хлеба. Ему показалось, что в поселке нас ждут уже третий день. В конце концов он сам понял, в какое глупое положение себя поставил, собрался и снова уехал в Епифанцево... Утром на другой день туда пришел эскадрон и искал нас по Куренге. Из военных новостей: по Шилке повстанцами был обстрелян пароход. Трофим жив и отправлен в Сретенск. Хорошо же он о нас думает. Красные хотят изморить нас голодом. В Епифанцево, где нет местных коммунистов, поставили шестерых из Сретенска. Их и перепугался Ильич.
10-е. С утра дождь прекратился, но небо облачно и изредка моросит. Люди ходят, как сонные мухи. Большинство спит, чтобы меньше чувствовать голод. Попили пустой чай, он плохо пьется. Я съел последнюю половину лепешки. В общем скверно, надо постараться заснуть. Тем более, что пошел дождь при полном солнечном свете. Ильич не прибыл, зато прибыли красные войска, окружили столбы. Перипетии этого события чрезвычайно сложны. Люди метались, не зная, что делать, пока не раздались выстрелы с северной стороны. Я бросился на юго-восток, упал, потерял карты».
— Ай-яй-яй, ваше превосходительство, — звонко рассмеялся Клиндер, — ну как вам не стыдно врать! Мы-то знаем, при каких обстоятельствах вы потеряли карты, а заодно и винтовку. Ну, ладно, простим ему эту слабость. Все-таки неудобно писать о собственной трусости.
«Красноармейцы подошли почти вплотную, работали пулеметы. Наши почти не отвечали. Я спасся потому, что попал в логовину и пули летели поверх головы. Постепенно обогнул высоту на юго-запад от Аркийских столбов. Спасся... от пули, но остался без кусочка пищи, без котелка и даже кружки, обреченный за сотни верст от своих на голодную смерть. Но возблагодарю бога за спасение и положусь на его великие благости. Слава богу! Решил идти куда глаза глядят и попытаюсь узнать, где живут люди... Наконец-то Шилка и поселок Епифанцево. Начал наблюдать. Боже, Федосеев! Перст божий! Реку не переедешь ни на чем. Сон под полой у Федосеева в какой-то канаве. Крадучись на новое место. Солнце и обсушка. Боль в горле от холодной воды.
Под вечер из Сретенска прошел состав из трех пустых вагонов, потом он вернулся, набитый солдатами. По кратковременной остановке можно подумать, что разъездов в Кокуе не оставлено».
— Вот ведь пес, — ругнулся Клиндер, — и мокрый весь, и холодный и загнан уже, а мысль о разведке не оставляет. Видишь, заметил эшелон и догадался, что никого мы в Кокуе не оставили.
«Немое отчаяние. Господи, помоги. В желудке начинает болезненно сжиматься. Мрачные предположения.
Сегодня узнал ужасную новость: убит Ильич. Головная боль. Сердце стучит, как паровой котел. Нетерпение в ожидании ночи. Бесплодность.
На новой логовине. Церковный звон — день святой троицы. Молитва господня, как она начинает мне нравиться. Святые и простые слова, как я раньше их не читал... Остался, можно сказать, совсем без всего. Но полагаюсь на господа бога, на его святую волю. Пока устраивал себе новую берлогу, пришел Федосеев. Он рассказал, что в Сретенск привезли семерых наших раненых. В деревне весь день шла гулянка.
Съели по калачику, запили их холодной водой. Больше ничего съедобного не осталось. И это теперь каждый день, без запаса на будущее. Пусть будет на все святая воля господня. Иду на свой пост. В дополнение ко вчерашнему эшелону сегодня утром провезли две походные кухни.
Ужинали одной водой. Единственное, что хорошего впоследствии всех событий и поездки сюда — избавиться от навязанных атаманом обязательств. Если буду жив, то прошлое, толкавшее фатально в бездну, отпадет, и с помощью божьей я буду строить жизнь на прежних началах труда и воздержания...»
Клиндер улыбнулся.
— Поздно же пришло раскаяние к вам, генерал. Раньше надо было думать. А теперь вам жизнь уже не перестроить. Поздно, — повторил он с ударением.
«Немножко воды вместо утреннего чая. Спокойствию конец. Нервы поиздергались. Воображение начинает работать в самом фантастическом направлении. Одному богу известно, что ожидает впереди. Вот при таких обстоятельствах смиряется ум человеческий, преклоняется перед волею божьей».
— Ну, вот, Константин Константинович, и познакомились мы с сокровенными мыслями генерала Мыльникова. Теперь остались допросы всей банды. По этому народишку видно, что устал он и разговаривать будет охотно, абы уже прийти к одному концу. А тебе огромное спасибо, дорогой, за помощь...
Комментарии к книге «Операция «Аркийские столбы»», Леонид Петрович Фадеев
Всего 0 комментариев