«Волчица и пряности. Том 11. Краски мира 2»

Волчица и пряности

Волчица и золотое обещание

Если выложить тесто на стол, пальцем провести по нему бороздку, влить в нее воды и посадить вокруг деревья, можно увидеть картину, открывающуюся сейчас с козел повозки. Лоуренс сглотнул слюну, осознав вдруг, что давно уже не ел свежего хлеба. Прошло три дня с тех пор, как путники покинули город, и хорошая пища осталась в далеких воспоминаниях.

В минувшие дни он мог запросто пересекать холмы всего лишь с караваем подсоленного, чуть плесневелого хлеба. И потому сейчас иметь свежий хлеб, вино да еще и на закуску что-нибудь — это выглядело просто роскошью. Так он себя уговаривал; однако его кошель сейчас разбух чуть сильнее обычного, и трудно было удержаться от того, чтобы себя побаловать. Эта поездка была самой роскошной за все его семь лет занятий торговлей.

— Куриные ножки.

Эти слова произнесла спутница Лоуренса — возможно, она услышала, как он сглотнул. Ее лицо было укутано в шарф из лисьего меха, но тот мех, который она расчесывала, держа на коленях, принадлежал не лисьему, а волчьему хвосту.

У волков обычно мех короче и хуже качеством, но этот был выше всяких похвал. По ночам с ним было тепло, как с зачарованным. Расчесывая мех, она, стремясь к совершенству, изредка покусывала кончик хвоста.

Сперва Лоуренс дивился про себя, насколько дорого стоит такой мех, потом — сможет ли он его продать по такой цене. Но, увы, хвост не продавался — он по-прежнему рос из своей живой владелицы.

— Значит, вот чего ты хочешь, э? — ответил он и тут же заметил, как ее уши дернулись. Уши были того же цвета, что и хвост, и с парой этих остреньких бурых ушей на голове она выглядела очень величественно. Несмотря на то, что уши были не человеческие.

Дело в том, что Хоро, юная дева, сидящая рядом с Лоуренсом, не была человеком. Она обладала волчьими ушами и хвостом, а истинным обликом ее был облик гигантской волчицы, присматривавшей за пшеничными полями.

— Но живая курица еще лучше.

— Потому что она откладывает яйца?

Перед его мысленным взором встал образ яичницы. У Хоро был дар заставлять Лоуренса мечтать о еде. Сама себя она прозывала «Мудрой волчицей из Йойтсу» и любила еду больше, чем людей.

— Вкус, ощущение во рту — просто невозможно устоять… перья, правда, доставляют неудобство.

Если бы она шутила, Лоуренс бы улыбнулся в ответ. Но, увы, она не шутила. Под ее губами скрывались острые клыки.

— Я никогда не ел сырую курицу, но знаю, как ее готовить.

— Хмм?

— Сначала ощипываешь ее, потом потрошишь, извлекаешь косточки. Добавляешь пряности. Отвариваешь овощи, начиняешь ими курицу. Чуть смазываешь кожицу маслом, чтобы получилась хрустящая корочка, потом жаришь… эй, у тебя слюни текут.

— Нн-муу… н-муу…

Лоуренс только слышал об этом ястве, сам его никогда не готовил, но описания хватило, чтобы разогреть воображение Хоро. Мудрая волчица, позабыв про гордость, уставилась в пространство. Лоуренс был с ней уже достаточно долго, чтобы привыкнуть к такому. И ее постоянного нудения он тоже уже не боялся. Того, что не продавалось, он никак не мог купить, а значит, у него было преимущество. Откашлявшись, он продолжил:

— Но знаешь — самые вкусные куры — те, с которыми по-особому обращались.

— По-особому?

Хоро уставилась на него своими янтарными с красноватым отливом глазами. Непохоже, что она притворялась; при виде этих глаз Лоуренсу всегда хотелось ее баловать.

— Куры, которые ни самцы, ни самки.

— Хмм?

Хоть возраст Мудрой волчицы и исчислялся веками, она, похоже, никогда о таком не слышала. Но вместо того, чтобы взволноваться, она возбужденно потребовала продолжить.

— Ну?

Не ожидая такого, Лоуренс прокашлялся и пояснил:

— Те, которых еще цыплятами оскопили.

— Но… почему…

— Они растут еще более мягкими и сочными, чем обычные куры. Они не такие сильные, их жизненная сила не уходит в яйца… что?

— Хмм…

Она нарочито опустила глаза и ухмыльнулась, обнажив клыки.

— Да, это звучит вкусно.

В своем истинном обличье она была колоссальна. Достаточно колоссальна, чтобы проглотить Лоуренса целиком. Поэтому ее шутки касательно его самых важных мужских органов заставляли Лоуренса чувствовать себя особенно уязвимым. Он громко прокашлялся и хлопнул поводьями. Хоро рассмеялась, но не стала продолжать атаку. Она смеялась и виляла хвостом.

— Не тревожься, я знаю, ты способный самец, когда это необходимо.

Хоро вновь показала клыки, усмехаясь. Будучи мужчиной, Лоуренс мог лишь улыбнуться в ответ; он знал, что танцует под ее дудку, но поделать с этим ничего не мог.

— Но…

— Ай!

Хоро схватила его за ухо, заставив невольно натянуть поводья; это стоило ему протестующего ржания лошади.

— Ты недостоин зваться мужчиной, если так смело преувеличиваешь, потому что считаешь, что так я не буду тебе докучать.

Она прочла мысли Лоуренса. Выпустив наконец его ухо, она недовольно уперла руку в бедро.

— Пфф! Поэтому я и буду тебя дразнить. В таких красках описываешь вкусную еду, когда мы едим что-то подозрительное… этак я просто исчезну!

Строго говоря, ели они одно и то же, и последняя фраза Хоро была, пожалуй, изрядным преувеличением.

— Послушай, это, конечно, не пир, но хлеб, который мы едим, не ржаной, а из пшеницы с овсом. Вино приятное и с хорошим послевкусием. Кроме того, у нас есть сыр, сушеная говядина, фрукты, изюм… В прошлом я при себе имел только лишь лук да чеснок, так что с моей точки зрения это просто роскошь!

Несмотря на то, что иногда Хоро вела себя по-детски, а иногда — по-звериному, ее ум Лоуренса поражал. Она была не из тех, кто подолгу упрямится без повода; но все же на подобные выплески была горазда.

— Этак я и умереть могу.

И она с печальным видом отвернулась.

Неужели такое лицедейство вообще возможно в этом мире? Лоуренс смотрел на презрительно глядящую в другую сторону Хоро так, будто прикусил язык.

Если он ответит, то проиграет; если промолчит, начнется состязание, кто кого переупрямит, и он сломается первым. Хоро ведь может его мысли читать. Все, о чем он мечтал в душе, — мирное путешествие с ней вдвоем, и она нисколько не стеснялась использовать это против него.

— Ладно, ладно.

— …Ладно что? — холодно переспросила она, по-прежнему сидя к Лоуренсу спиной.

— Прости. Куплю я тебе курицу, если будут продавать. Но только пока мы не доберемся до следующего города.

Самая большая уступка, на какую он был готов. Никогда бы он не сделал этого предложения, будь они уже в городе, поскольку все равно не мог бы позволить себе такую трату. Ему и сейчас казалось, что его рот сам эти слова сказал, помимо его воли. Хоро осталась сидеть спиной к нему, но уши встрепенулись. Несомненно, ее острый ум сейчас подсчитывал — можно ли заставить Лоуренса уступить еще.

— Ты ведь помнишь, что я умею отличать ложь от правды?

— Конечно, помню.

— Честно?

— Ага.

— Хмм…

Она снова замолчала. Лоуренс чувствовал себя преступником, ожидающим ее приговора, хотя, чтобы понять, виновен он или нет, умственных усилий требовалось совсем немного. И все же выбраться из этого нелепого положения он не мог.

В конце концов Хоро поняла, похоже, что его предложение — самое большее, что можно выжать, если она хочет закончить все с улыбкой… и она улыбнулась. Вот дьяволица! Ее стремительные смены настроения могли очаровать любого мужчину, не только одинокого путешественника.

— Ладно, но, ты…

— Что?

Он медленно тронул повозку вперед.

— Ты ведь вправду не лгал, верно?

— …Ты имеешь в виду — про оскопленных цыплят?

— Дурень. Про то, что ты купишь мне курицу.

Почему она так старается лишний раз убедиться? В Лоуренсе зародилась тревога, которая еще усилилась, когда Хоро потянула его за рукав. Он тут же снова стал торговцем.

— Говорил ли я что-то вроде —

— Ты ведь сказал, да?

Она придвинулась лицом вплотную к Лоуренсу и перебила его, поскуливая по-щенячьи. Лишь теперь он смог отчетливо разглядеть то, что было впереди. Возле бесконечной ленты дороги стоял человек. Что рядом с ним, Лоуренс разглядеть не мог, но, с учетом острых глаз Хоро, там, по-видимому, была курица.

— Конечно же, ты не станешь заводить безнадежный спор о том, что ты говорил и чего не говорил?

Ничего на свете не было более страшного, чем улыбка Хоро, когда она на самом деле не улыбалась. Ему хотелось объяснить ей, что куры очень дорогие, но это срабатывало только в тех случаях, когда она желала слушать, и Лоуренс сильно сомневался, что сейчас как раз такой случай. Он покосился на Хоро и вздохнул. Если сейчас он не скажет правильных слов, она его вообще убить может.

— Ладно, прости. Я сдержу слово. Но —

— Но? — ответила она практически одновременно с его словом, поедая Лоуренса серьезным взглядом. Лоуренс сказал себе, что слова надо выбирать лучше.

— Но только одну.

Хоро уставилась ему в глаза. Мгновение удушающего молчания — и Хоро, повернувшись вперед, ухмыльнулась. Лоуренс чувствовал себя, как фазан, которого спугнул пес. Поймав себя на этом сравнении, он тоже обратил взор вперед — и как раз в этот момент человек у дороги, заметив повозку, встал. Когда повозка приблизилась, человек замахал руками, улыбаясь до ушей; лишь тогда Лоуренс заметил привязанную у него в ногах курицу.

— Только одну, — повторил он, дабы избежать любых недопониманий.

* * *

— Желаешь что-нибудь приобрести в дорогу?

В этой дикой, холодной местности пешеходы встречались редко. Одинокий торговец, дождавшийся Лоуренса, был долговязым парнем примерно его лет. Впрочем, несмотря на худобу, выглядел он сильным — подобным телосложением могут похвастаться лишь крестьяне. Пожав ему руку, Лоуренс удивился, какая грубая у него кожа.

— Кроме курицы, у меня еще особое пиво есть, не желаешь попробовать?

Он был куда более загорелым, чем бродячий торговец. Несмотря на драную одежду и белые облачка при каждом выдохе, ясно было, что ему не холодно. Радостно улыбаясь, он постучал по стоящему рядом бочонку высотой по колено. Стучал он с веселым видом, хотя железный обруч на бочонке изрядно проржавел, и сей сосуд мог развалиться на части в любую секунду. А вот курица, напротив, была жирная, откормленная и бодрая. Интересное сочетание.

Лоуренс, задумавшись, поскреб подбородок. Судя по тому, что Хоро не подзуживала его, она тоже задумалась. Откуда вообще здесь взялся молодой парень даже без дорожного платья?

— Можно попробовать пиво?

Молчание никуда их не завело бы, так что Лоуренс наконец задал вопрос; мужчина быстро кивнул.

— Ну конечно!

Он извлек большой круглый черпак и, открыв бочонок, набрал пива.

— Совсем недавно сварено — погляди, какая пена!

Лоуренс отхлебнул и обнаружил, что пиво на удивление вкусное. Возможно, зерно или вода здесь были отменного качества. Почувствовав, что Хоро тоже хочет попробовать, Лоуренс дал ей глотнуть, и она тотчас взглядом попросила добавки.

— Не желаешь купить чего-нибудь?

Лоуренс кивнул и покосился на курицу. Он догадывался, с каким трудом Хоро сдерживается, чтобы не завилять хвостом. Пиво и жареная курица… она, должно быть, в диком восторге.

— Да. Я возьму вот эту курицу и немного пива.

Мужчина был так рад сделке, что даже не заметил, как у Хоро дернулись уши. Однако Лоуренс был не каким-то случайным попутчиком при Хоро.

При всех своих недостатках он все-таки мог более-менее считаться бродячим торговцем и потому уронил:

— Вообще-то, быть может, мне понадобятся еще куры… одной может не хватить.

— Ээ?

Парень, похоже, был потрясен. И Хоро в не меньшей степени — она смотрела на Лоуренса изумленно. В последнее время она сравнительно неплохо познакомилась с ценами на товары и, скорее всего, знала, как дороги куры.

Всякий раз, когда Хоро выпрашивала у Лоуренса что-нибудь, она находила способ возместить траты впоследствии. Все же она была благородным созданием.

И потому она явно была поражена, когда услышала, что Лоуренс собирается купить еще кур.

— Тут ведь где-то поблизости деревня? У нас есть немного времени; если ты свободен, не проводишь ли нас туда, чтобы мы купили еще?

Судя по набору товаров этого парня, он явно был не бродячим торговцем, а значит, скорее всего, пришел сюда из ближайшей деревушки, чтобы торговать или меняться с проезжающими.

Как и ожидал Лоуренс, его собеседник кивнул — сперва неуверенно, второй раз уже веселее.

— Ты не шутишь?! Ну конечно, с удовольствием!

Его радость была очевидна. Закрыв бочонок, он затем отправил свои пожитки в суму, положил ее на бочонок и привычным движением поднял это все на плечо. Другой рукой взялся за веревку, которой была привязана курица, и весело воскликнул:

— Идите за мной, я покажу!

И бодрым шагом двинулся прочь от дороги. Там, куда он шел, была дикая местность, однако же, на взгляд Лоуренса, достаточно ровная, чтобы можно было проехать на повозке. Натянув поводья, Лоуренс направил лошадь следом за провожатым. Лишь тогда Хоро потянула его за рукав и сказала:

— Послушай, если я тебя рассердила, то так и скажи.

Она смотрела застенчиво. Должно быть, она чувствовала, что Лоуренс дразнит ее, говоря, что собирается купить еще кур. Лоуренс не удержался от смеха; Хоро кинула на него сердитый взгляд.

— Прости. У меня просто возникла одна мысль, потому я у него и спросил.

— Мысль? — подозрительно переспросила Хоро.

— Да… можешь это назвать шестым чувством торговца.

Она смотрела на Лоуренса неверящим взглядом, но он предпочел не обращать внимания.

Хоро, конечно, умела подлавливать его с помощью лицедейства, но в свое чутье торговца он верил.

— Если все пройдет хорошо, я куплю тебе много кур.

Несмотря на заявление Лоуренса, выражение лица Хоро не изменилось.

— Поживем — увидим… но я особо многого не жду.

Хоро смотрела в будущее без восторга, но Лоуренс — с нетерпением. Куда бы бодрый молодой человек их ни вел — там Лоуренсу представится возможность получить прибыль.

* * *

Они добрались до маленькой деревушки близ леса и ручья. Дома стояли хаотично — по-видимому, деревню возводили впопыхах; поля, как ни гляди, были вспаханы неважно. Словом, деревня производила неприглядное впечатление.

В городах и деревнях, которым недоставало твердой руки, либо хаотично кипела жизнь, либо пахло нищетой, и это поселение явно относилось ко второй категории.

— Вот уж действительно — вдали от дорог.

При виде расстилающейся перед путниками картины не приходилось удивляться прямоте Хоро. Города существуют, чтобы соединяться дорогами с другими городами; деревни существуют, чтобы соединяться дорогами с поместьями аристократов. А здесь — не только деревня выглядела уныло, но и дорог поблизости не было видно. Можно сказать, это место было полностью отрезано от мира. Островок цивилизации в глуши.

— Вот и пришли. Добро пожаловать в деревню Джисаз!

Какая-никакая, а все же деревянная изгородь здесь имелась, отмечая землю, принадлежащую деревне. Парень приветственно обратился к Лоуренсу и Хоро, едва очутился за этой изгородью. Да, перед путниками была «деревня»… правда, чего-то большего о ней и не скажешь.

Давно заметившие повозку селяне подходили к приехавшим и бесцеремонно ели их любопытными взглядами.

— О, о, ну-ка! Для начала давайте-ка сюда! Отрясите пыль с ног в моем доме!

Вместо того чтобы познакомить прибывших с остальными селянами, парень гордо повел их к себе в дом. На этот раз Лоуренс улыбался вместе с Хоро, глядя, как гордится их провожатый тем, что привел в деревню путешественников. По словам «отряси пыль с ног» Лоуренс решил, что местные жители веруют в Единого бога. Поняв, что его ожидания оправдываются, он мысленно возрадовался.

Паренек открыл дверь своего дома и поспешно нырнул внутрь. Послышалось несколько приглушенных недоумевающих вопросов, потом наружу заполошно выскочила крепко сложенная женщина. Лоуренса позабавило то, что она и тот паренек были точно по одной мерке вылеплены.

— Ох, ох, добро пожаловать, заходите. Эй, ты, быстро позови сюда старейшину!

Лоуренс продолжал улыбаться, и отнюдь не из-за гостеприимства местных жителей. Лицо Хоро вдруг озарилось пониманием: похоже, она осознала наконец, какова истинная причина улыбки Лоуренса.

— Что ж, благодарю за теплый прием, но мы всего лишь обычные бродячие торговцы…

— О, о… мы вам так рады! Пожалуйста, проходите… Боюсь, правда, мы не можем предложить вам ничего дорогого или роскошного…

Лоуренс смущенно хмыкнул и повернулся к сидящей рядом с ним Хоро. Та сразу же подыграла ему — улыбнулась женщине и кивнула. То, что Лоуренсу не требовалось все объяснять Хоро, само по себе было прибылью — теперь он мог спокойно заниматься остальными вещами.

— Нет, благодарим за гостеприимство… и просим прощения за вторжение.

— Заходите, прошу… Повозку оставьте вон там. Ты! Эй, а ну-ка принеси сена и наполни кадку водой!

Этот возглас был адресован мужчине с мотыгой на плече, стоящему в толпе. Несомненно, женщина и была главой семьи. Мужчина посмотрел озадаченно, но тут же послушался и занялся тем, что приказали. Лоуренс сошел с повозки, Хоро за ним. Уже входя в дом, они заметили, что знакомый парнишка ведет старика.

* * *

Под ногами не было ни каменой плитки, ни деревянного или каменного фундамента — просто выровненная земля. Ямка в земле служила очагом, рядом с ней стояли стол и несколько деревянных ящиков, играющих роль стульев.

К одной из стен была прислонена разнообразная крестьянская утварь из дерева, со стропил свисали связки лука и чеснока. На верхней полке шкафа виднелось что-то белое — возможно, дрожжи.

При всей внешней неприглядности здесь было просторно. Исходя из количества стульев, горшков и мисок Лоуренс решил, что здесь живет несколько семей. На постоялых дворах Лоуренсу было уютно, но, выросши в бедной семье, особенно хорошо он себя чувствовал именно в такой вот обстановке. Хоро же, напротив, явно не видела здесь ничего хорошего.

— О, понятно. Вы едете на север.

— Да. Мы направляемся в Реноз.

— Ясно… что ж, наша деревня бедна, как вы можете видеть. Для нас визит бродячих торговцев — большая радость.

С этими словами старейшина поклонился. Старая поговорка гласит, что титул влияет на облик человека, и точно — те, кого зовут «деревенскими старейшинами», все одеваются в одной и той же манере. Даже любопытно.

— Думаю, сам Господь привел меня сюда. И тут такое гостеприимство. Если я могу чем-то помочь вам — спрашивайте, не стесняйтесь. Хоть я и скромный торговец, но сделаю все, что в моих силах…

— Благодарим тебя.

Улыбка на лице Лоуренса была вовсе не для того, чтобы произвести хорошее впечатление, — он улыбался искренне. Он действительно считал, что в эту деревню его направил сам Единый бог.

— Возблагодарим Господа за то, что свел нас вместе…

После молитвы Лоуренс и Хоро чокнулись деревянными кружками.

— Ахх… какое замечательное пиво.

— Нам стыдно… Господа надлежит благодарить вином, но виноград на нашей земле не растет…

— Что ж, хорошее или нет будет вино — конечно, во власти Господа; но хорошее ли будет пиво — во власти людей. И в вашей деревне, похоже, есть настоящие мастера.

Старейшина скромно помотал головой, но было видно, что он счастлив услышать такие слова. Сидящая рядом с Лоуренсом Хоро молча наблюдала за представлением; но Лоуренс знал, что она не считает его глупым, как и здешнюю еду не считает недостойной своего внимания. Он не мог не заметить вопросительные взгляды, которые она время от времени кидала в его сторону, будто говоря: «Что же именно ты затеваешь?»

— Это пиво варится по тайному рецепту, — сказал старейшина, польщенный, что их пиво похвалили. Чтобы заслужить приязнь старших, достаточно просто слушать, что они говорят, и Лоуренс старательно изображал интерес к словам старейшины — но тут снаружи поднялся шум.

— А потом… э?

Старейшина крутанул головой, и тут —

— Господин старейшина! Там Дрей опять!

Эти слова выкрикнул ворвавшийся в дом человек с измазанными грязью руками, встревоженно показывая куда-то наружу.

Старейшина поднялся на ноги и с поклоном извинился перед Лоуренсом:

— Прошу прощения… там что-то случилось…

— Что вы, вы нас так тепло приняли — конечно же, не стоит возиться с нами, делайте свое дело.

Старейшина еще раз поклонился и вышел, поторапливаемый мужчиной с грязными руками. Похоже, в этой деревне было принято, что именно старейшина занимается делами всех селян, поэтому, когда он вышел, внутри остались только Лоуренс и Хоро. Рядом с домом были люди, так что, если гостям понадобится помощь и они позовут, кто-нибудь обязательно придет, но Хоро явно получала наслаждение от краткого мгновения тишины.

— Ты.

— Хочешь, чтобы я объяснил?

Хоро сунула в рот горсть чечевицы и кивнула.

— Это колониальная деревня.

Хоро переспросила, как попугай:

— Колониальная?

— Люди колонизируют новые земли по многим причинам; если по-простому — они отправляются в необжитые края, чтобы основывать новые поселения… но иногда эти колонии оказываются просто островками в глуши, вот как здесь.

Хоро с любопытным видом закатила глаза, по-прежнему отхлебывая пиво.

— И зачем они это делают?

Она говорила, точно маленький ребенок.

— Ты видела большие камни и бревна возле ручья, когда мы въезжали в деревню? Возможно, они собираются построить монастырь.

— Построить… монастырь?

— Да. Монастыри служат местом поклонения для самых ревностных верующих. Но своей цели — позволить верующим жить непорочно и добродетельно, в скромной бедности — они могут достичь, только если возведены в отдалении от мирской суеты.

Для людей вроде Хоро монастырь — островок одиночества на фундаменте твердых правил. Для них даже один день в таком месте — сущая пытка.

Но отнюдь не все, кто возводит эти островки одиночества, — честные агнцы в рясах и со Священным писанием в руках. Жители этой деревни, вероятнее всего, имели родственников-преступников, а может, их обвинили в связях с язычниками.

Построить монастырь в глуши — тяжелая задача с земледельческой точки зрения. Людям необходимо не только возвести само здание, но также создать поля и отвести в нужном направлении речную воду, чтобы монахи могли жить в этом монастыре. Это был тяжкий труд, которым эти люди занимались, чтобы искупить свои грехи.

— Ну, если так…

На середине фразы Хоро остановилась, вспомнив, видимо, натуру Церкви. Понять дальнейшее ей было несложно, с ее-то умом.

— И ты, конечно, собираешься воспользоваться их положением.

Лоуренс знал, что эти слова она выбрала неслучайно.

— Я просто хочу помочь бедолагам.

— Ну конечно. Ты хочешь помочь им начать торговлю с тобой.

Улыбку Лоуренса породило то, что эта деревня — точно кишащее рыбой озеро, о котором никто не знает. В наше время никакая деревня уже не может обеспечить себя всем необходимым. Земледельческая и прочая утварь, скот, одежда, ткацкие станки — там, где появляется деревня, появляются спрос и предложение на великое множество товаров.

Продают в подобных местах жирных кур, свежее пиво и тому подобное. Для торговца это просто клад. Он может покупать пиво и кур в обмен на самые необходимые товары; а если он сможет обеспечить деревню всем, в чем она нуждается, то будет купаться в доходах, которые пахнут лучше, чем лучшее в мире пиво.

Хоро, похоже, была поражена — она молча сидела и потягивала свое пиво. Потом ее уши затрепетали под капюшоном, она повернулась к Лоуренсу и довольно улыбнулась.

— Тогда помогай им, получай удовольствие.

— ?

Попросить ее пояснить свою мысль Лоуренс не успел. В дверь постучали, и она тут же распахнулась. Снаружи стоял тот же мужчина, который несколько минут назад позвал старейшину. Уже поэтому можно было догадаться, зачем он открыл дверь на этот раз.

— Прошу прощения. Если ты умеешь читать, не поможешь ли нам?

Лоуренс был в уединенной деревушке, куда обычно не заезжают торговцы, и его спрашивали, грамотен ли он. Неудивительно, что он бодро вскочил на ноги со своего стула-ящика. Еще бы, такая удача.

* * *

— Ой, хватит уже! Мы в прошлый раз уже договорились! Или ты не хочешь держать слово?! Мое поле размером в шесть хиенов!

— Не ври! Это мое должно быть шесть хиенов, а твое пять! И почему тогда мое поле меньше твоего?! Еще забор тут ставит…

Лоуренсу не нужно было объяснять, что происходит, — голоса он услышал издалека и все понял сразу. По упомянутым в споре «хиенам» было ясно, откуда эти люди приехали. Из страны лесов и ручьев Реварии, правил которой мудрый и справедливый король Хиен Второй.

Его именем и назвали единицу измерения земли; хиен равнялся размаху его рук. Но каким бы мудрым ни был король, споры о земле есть и будут всегда. Старейшина явно понятия не имел, как успокоить ссорящихся.

В недавно основанных деревнях вроде этой у старейшин нет той власти, какой у них полагается быть. А без этой власти — и без способности смотреть на ситуацию извне — ему никогда не избавиться от подобных происшествий.

— Старейшина, наши гости пришли.

— О… о, о…

Несчастный старик перевел взгляд на Лоуренса и тут же расслабился, словно увидел своего спасителя.

— У меня к тебе очень неудобная просьба.

— Спор о земляных наделах, да?

Любой, кто достаточно долго торгует с деревнями, сталкивается с подобными ситуациями — они случаются весьма нередко; однако старейшина, похоже, счел Лоуренса человеком великой мудрости, если судить по тому, как он с пораженным видом воскликнул: «Ты совершенно прав!»

Затем он пояснил:

— Эта земля принадлежит аристократу, который попросил нас ухаживать за ней. И с тех пор у нас все время такие споры. Иногда мы все улаживаем спокойно, но между этими двумя кошка пробежала…

Спор двух мужчин тем временем из относительно разумного обмена репликами превратился в перекидывание оскорблениями. Селяне стояли кольцом на почтительном расстоянии и наблюдали за происходящим с явным неодобрением. Одна лишь Хоро наслаждалась зрелищем.

— В таком случае у вас должна быть купчая, договор — что-нибудь такого рода?

Видимо, поэтому-то у Лоуренса и спросили, грамотен ли он. Старейшина тотчас кивнул и извлек кусок пергамента.

— Вот он. Только у нас никто не может прочесть, что здесь написано.

Неграмотная деревня подобна сундуку с сокровищами, который даже не заперт. Торговцы знают, как перенести устное соглашение в письменный договор; как долго человек может оставаться честным здесь, где никто не способен прочесть написанное?

— Пожалуйста, позвольте взглянуть.

Подобные деревни встречаются редко, и еще реже торговцу везет зачерпнуть первую корзину золота из этой сокровищницы. Лоуренс взглянул на пергамент с невозмутимым лицом, но скрыть возбуждение ему было непросто.

— О, это…

Пробежав глазами по написанному, Лоуренс осознал, что без усилий тут все же не обойтись. Он улыбнулся, в душе смеясь над собой. Потом перевел взгляд на полное надежды лицо старейшины, и его улыбка стала немного натянутой. Ну конечно, этот пергамент никто не мог прочесть… он был написан на церковном языке.

— Некоторые из нас умеют читать, но не это… мы думаем, тут на иностранном языке.

— Нет… это на языке Церкви… Я могу прочесть только отдельные фразы и числа…

Лоуренсу доводилось уже видеть купчие на землю и свидетельства о тех или иных привилегиях, написанные Церковью. Хоро тоже взглянула, но, судя по всему, и она не знала этого языка: быстро потеряв интерес, она вновь принялась следить за продолжающейся ссорой.

— Аа… понятно, в чем проблема.

Лоуренс дважды прочел что смог, после чего пришел к заключению. Чтобы убедиться, он спросил:

— Те двое прежде были ремесленниками, верно?

Хоро захихикала из-под капюшона, когда у спорщиков окончательно лопнуло терпение и они принялись драться. Но тут набежали другие селяне и разняли их. Старейшина, похоже, раздумывал, не побежать ли и ему туда, но, едва услышав вопрос Лоуренса, изумленно взглянул на него.

— Верно, но… но как ты узнал…

— В общем, земля должна была быть разделена поровну, каждому по шесть хиенов… тут все верно. Но взгляните вот сюда…

Лоуренс показал на одно место в тексте, и старейшина уставился на пергамент. Однако, поскольку он не знал, что эти слова означают, понять, разумеется, ничего не смог.

— Здесь сказано «овечий загон». Один из двух овечьих загонов размером шесть хиенов, второй пять.

Старейшина какое-то время стоял столбом и смотрел на пергамент; потом он наконец осознал сказанное Лоуренсом. Зажмурившись, постучал себя кулаком по голове и прошептал:

— Вот, значит, что… а они просто не знают, что такое овечьи загоны.

Знание, как именно разделена земля, для селян жизненно важно. Конечно, этим неграмотным людям все условия в свое время объяснили — устно. Но если они не понимают значения слов, которые им говорят, то все объяснения тщетны. Все, что они помнят, — числа; и это не может не приводить к бесконечным спорам.

— Здесь сказано, что господин Хай Бартон пожертвовал монастырю немного больше, поэтому он получил овечий загон в шесть хиенов.

— Бартон — он сейчас слева… Проклятье… вот из-за этого они и ссорились все время…

— Если просто сказать «овечий загон», то все кажется очевидным, но если человек никогда не имел с этим дела, ему трудно понять, что это все значит.

Овечий загон, как и говорит название, представляет собой огороженный участок земли, где держат овец. Но его главное предназначение — не выращивать овец, а удерживать их на ограниченном участке земли возле деревни или монастыря, чтобы они удобряли эту землю.

Естественно, в большой загон вмещается много овец, в маленький — мало; но овечьи загоны измеряются не числом овец, которых они должны удерживать, а площадью земли. Бывает так, что площадь позволяет заполнить овцами весь загон, а бывает — что только половину.

Старейшина долго благодарил Лоуренса, потом побежал улаживать спор. Развернув пергамент, он принялся объяснять спорщикам ситуацию; там уже успела собраться приличная толпа. Лоуренс наблюдал за всем этим, довольный хорошо проделанной работой. Вскоре двое договорились и, хоть и с неохотой, но обменялись грубым рукопожатием.

— Что? И это все?

Хоро разочарованно наблюдала, как двое жмут друг другу руки в знак примирения; она явно была огорчена, что все так быстро улеглось.

— Память быстро тускнеет, написанные слова — живут.

Этому Лоуренса научил его наставник. Потому-то бродячим торговцам и не угнаться за городскими. Бродячие должны помнить каждую сделку, а городские свои сделки записывают. При любых разногласиях писаное слово побеждает.

— Дела просто невозможно активно вести там, где постоянно идут такие вот споры, поэтому-то так важны письменные договоры.

Слова Лоуренса Хоро выслушала совершенно равнодушно, потом укоризненно пробормотала:

— И обещание купить мне курицу ты тоже собирался нарушить.

— Нуу, это уж ты…

Пока Лоуренс разговаривал с Хоро, старейшина развернулся и поклонился ему. Лоуренс в ответ помахал рукой. Все же приятное ощущение, когда кому-то помог, подумалось ему.

* * *

За разрешение проблемы селяне с радостью поджарили Лоуренсу и Хоро на ужин еще одну курицу. Конечно же, денег за нее не взяли; другого спиртного не было, зато пива можно было пить вволю. Хоро вполне могла быть довольна; однако же ела она скромно, как монахиня на пиру, и вскоре ушла из-за стола.

Для гостей уже приготовили домик; Хоро извинилась, и ее проводили туда. Возможно, путешествие было слишком утомительным для нее, и мясо со спиртным плохо сказались на ее желудке. Такую возможность нельзя было сбрасывать со счетов, поэтому Лоуренс, посидев за столом еще немного из вежливости, тоже вскоре отправился следом за Хоро.

Это был третий день их путешествия сквозь суровую зиму — как раз достаточно, чтобы понять, кто способен на такое путешествие, а кто нет. Даже привычный человек может достаточно быстро утомиться, если не будет проявлять должную осмотрительность. Хоро за все время, что они были вместе, уже несколько раз неважно себя чувствовала. Даже Мудрая волчица, дух, обитающий в пшенице, была подвластна усталости.

После того как Лоуренса проводили до отведенного ему и Хоро жилища, он открыл дверь; его встретила тихая темнота. Он зажег масляную лампу и обнаружил, что селяне выставили посреди комнаты несколько ящиков, которые должны были служить кроватью. Сами они обычно спали на сене — значит, его и Хоро принимали как почетных гостей.

Он не вполне понимал, почему кровать была всего одна: селянам просто не хватило материала на вторую или же они проявили «деликатность»? Как бы там ни было, Хоро уже свернулась в комочек на кровати и натянула на себя одеяло. Лоуренс тихонько обратился к ней:

— Ты как себя чувствуешь?

Если она спала, Лоуренс совершенно не собирался ее будить. Если одной ночи Хоро не хватит, чтобы прийти в себя после путешествия, он просто потратит немного денег и поживет в деревне еще. С этой мыслью он загасил лампу, улегся на покрытую сеном кровать и укрылся тонким одеялом. Он беспокоился, что может разбудить Хоро, но она не проснулась.

Всего лишь самодельная кровать с сеном — но все равно спать здесь было куда удобнее, чем в повозке. Освещение в комнате ограничивалось лунным светом, пробивающимся сквозь маленькие отверстия, предназначенные для отвода дыма от очага; поэтому все, что Лоуренс видел, лежа на спине, — потолок и стропила.

Он закрыл глаза и стал думать о положении в деревне. Здесь жило тридцать-сорок человек. Вокруг были леса и ручьи, так что можно было с легкостью добывать мед, фрукты и рыбу. Луга вполне подходили для выпаса скота и земледелия, несмотря на то, что то тут, то там торчали камни.

Даже если бы эти люди просто поставили здесь монастырь, в нем смогло бы жить человек сто или даже больше. Если до сих пор за ними не присматривал никакой торговец, он, Лоуренс, вполне может взять в свои руки всю торговлю этой деревни. Во время трапезы он успел пообщаться с жителями насчет продажи им металлической утвари и коров.

Если аристократ желает возвести монастырь где-то в глуши, как правило, это означает, что либо он сам, либо кто-то из его близких чувствует дыхание смерти.

Вот почему планы строительства обычно составляют в спешке, а работу начинают раньше, чем утрясут все необходимые мелочи. Составитель проекта может вообще жить где-то в другом месте.

Поскольку права на землю выписываются на бумаге, они часто летают по миру, словно семена одуванчика. Ничего удивительного не было бы, если бы аристократ в конце концов подарил землю кому-то, кто жил в другом краю и с кем он вообще не знаком.

В любом веке такая вот лоскутная сущность прав на землю — как одеяние нищего, состоящее из одних заплат, — приводит к бесконечным спорам. И потому те, кто живет поблизости от спорных земель, частенько избегают общения с новыми соседями из опасения, что и их втянут в эти стычки.

Эта деревня — типичнейший пример. По словам селян, торговцам в соседних городах и деревнях недостает уверенности, чтобы вести с ними дела. И еще старейшина упомянул, что деревня отправляет юношу на дорогу торговать курами и пивом в попытке вызвать сочувствие в проезжающих. Несомненно, само небо даровало Лоуренсу такую возможность. Ну а для селян Лоуренс был подобен ангелу, посланному Единым богом.

Лоуренс пил не очень много, но все равно был весел и не мог этого скрыть. Ему было трудно винить себя за то, что у него слегка голова кружилась, — ведь то, о чем он мечтал, когда путешествовал в одиночестве, было сейчас прямо перед ним. Сколько прибыли можно извлечь в этой деревне? Ночь снаружи становилась все темнее, а его разум — все светлее. Виды на будущее пьянили сильнее, чем пиво, которым его угощали во время трапезы. Но когда он уже почти опьянел от собственных мыслей —

— Ох уж, какой же ты безнадежный самец.

Эти слова вместе со вздохом достигли его ушей; и одновременно он увидел, как Хоро тихонько ворочается.

— Хмм? О, так ты не спишь?

— Как я могу спать, когда ты так глупо смеешься?

Лоуренс невольно прикрыл лицо рукой.

— Я ушла с ужина, как обычно не ухожу, а тебе было все равно. Ты сидел и смеялся…

Теперь стало ясно — она и вправду нарочно ушла так рано. Следующие слова Лоуренс выбирал особенно тщательно, чтобы не казалось, будто он обвиняет Хоро, и чтобы она на него не разозлилась.

— Ты хоть представляешь, как я рад, что с тобой все хорошо?

Он почувствовал, что хвост Хоро шевельнулся под их общим одеялом. Волчица, умеющая распознавать ложь, ущипнула Лоуренса за щеку и оскалила клыки.

— Дурень.

Он молчал, понимая, что, как бы он сейчас ни ответил, Хоро рассердится; но, судя по всему, его ответ прозвучал более-менее приемлемо. Хоро повернулась к нему спиной. Это было настолько прямое выражение ее чувств, что Лоуренс уверился — она не так уж сердится на него.

— Почему же ты так рано ушла? Курица и пиво были просто замечательные.

Особенно пиво, мысленно добавил он. По правде сказать, он расспросил селян о рецепте и узнал о некоей сушеной пряности, которую они толкут в порошок и добавляют к пиву — это и придает ему такой необычный вкус и аромат. Пряности были изысканные, курица — такая откормленная, что чуть ли не сочилась жиром. Почему же Хоро была недовольна?

Она ответила не сразу, но в конце концов заговорила — медленно, еле слышно.

— Тебе так понравилось пиво?

— Э?..

Он переспросил не потому, что она говорила слишком тихо, — просто ее слова были невероятно далеки от того, что он рассчитывал услышать.

— Оно просто невыносимое. От него такая вонь — не могу поверить, что ты его пьешь и наслаждаешься.

У каждого свои вкусовые пристрастия, и ничего удивительного, что ей вкус здешнего пива не понравился. Но все равно Лоуренс не мог понять ее гнева… нет, ее печали.

Он позволил своему взгляду поблуждать в пространстве, потом заговорил медленно и осторожно, будто опасаясь, что Хоро исчезнет в облаке пузырей.

— Эти пряности они принесли с родины… они придают необычный вкус, который люди или любят, или терпеть не могут…

— Дурень.

Хоро пнула его под одеялом и вновь повернулась к нему лицом. Черты ее сморщившегося лица казались какими-то неестественными, но отнюдь не из-за лунного света, попадающего в дом сквозь отверстия в крыше. Такое лицо у нее всегда было, когда она хотела что-то сказать, но не могла себя заставить.

И Лоуренсу никогда не удавалось понять, почему же она не могла заставить себя говорить.

— Все, забудь!

С этими словами Хоро опять отвернулась и съежилась в комочек. Когда они спали в повозке, ее хвост обычно служил Лоуренсу одеялом. Но сейчас Хоро даже большую часть их общего одеяла забрала себе. Излишне говорить, что и хвостом она не поделилась.

Судя по тому, что ее уши были прижаты к голове, она больше не хотела слушать Лоуренса. По ее спине было видно: она хочет, чтобы Лоуренс разобрался в ее чувствах сам.

— …

Она затеяла эту ссору, потому что ей не понравилось пиво? Она что, вправду такая капризная? Ясно, что нет — пиво послужило лишь поводом.

Лишь тут Лоуренса озарило. С той самой минуты, как он встретил юношу на дороге, он был пьян от возможностей, помешан на торговле. Ему доводилось слышать, что охотничий пес ревнует, когда охотник женится.

Ему было трудно поверить, что Хоро способна на такое поведение, но, быть может, это и есть «мысли глупого самца», о которых она говорила? Лоуренс покосился на ее спину и смущенно почесал в затылке.

Что бы она сейчас ни думала, с завтрашнего дня ему надо будет уделять ей больше внимания. Ведь настроение волчицы непредсказуемо, как погода в горном лесу.

* * *

Зимой, когда с неба сыпет не то снег, не то дождь, одеялом Лоуренс накрывает товары. А самому ему достаточно просто обхватить себя руками — и так он может провести всю ночь. Так что сейчас, под крышей, да еще на устланной сеном кровати он чувствовал себя вполне хорошо.

Проснулся он утром и тут же, как всегда, чихнул. Прежде чем жаловаться, он решил обдумать свой прошлый опыт, чтобы легче было принять то, что есть.

Хоро уютно устроилась под одеялом рядом с ним и похрапывала. Лоуренс не относился к числу людей, которые никогда не сердятся, но, глядя на ее спящее лицо, он мог лишь тихонько вздохнуть и встать с кровати.

Помещение называлось «домом», однако по сути это была просто хибара с какой-никакой мебелью. Лоуренс выдохнул облачко белого тумана и потянулся; занемевшие суставы принялись скрипеть и трещать в холодном воздухе. То, что мягкий земляной пол был не устлан деревянными половицами, было и к лучшему — Лоуренс мог ходить, не боясь разбудить Хоро.

Он вышел наружу и еще сильнее потянулся под рассветным солнышком, приветствуя начало нового прекрасного дня. Селяне кучковались возле колодцев, набирая воду; издалека доносились голоса быков, свиней и коз. Прекрасная картина работящей деревни — такие на холстах рисуют. Завтрака ожидать не приходится; поняв это, Лоуренс грустно улыбнулся.

* * *

Когда Хоро наконец-то проснулась, стоял уже день. Обычно селяне на подобное реагируют неодобрительно, но здесь ей лишь улыбались — возможно, потому что это была колониальная деревня. Почти все они в какой-то период своей жизни много путешествовали вместе с семьями и скотом. Они знали, что внутренние часы путника не такие, как у оседлого человека.

Но насчет завтрака Лоуренс был прав. Завтрак считался роскошью даже в самых обеспеченных городках. Конечно, мысль «есть утром» даже не мелькала в головах простых, работящих селян, занимающихся постройкой монастыря.

— Эй, ты что делаешь?

Лоуренс подивился — быть может, Хоро спала именно потому, что понимала, что завтрака не дождется, а раз так, то лучше заспать голод? Сейчас она, проснувшись, тут же слопала ломоть хлеба с куском свиной колбасы (свиней как раз забили на зиму).

Лоуренс чувствовал бы себя виноватым, если бы столь роскошной едой они с Хоро наслаждались бесплатно, но, к счастью, сейчас ему не о чем было волноваться. Хоро, поглощая пищу, сосредоточенно смотрела на руки Лоуренса, а тот, в свою очередь, сосредоточивался на своей насущной задаче.

При виде того, как Хоро пожирает громадные куски хлеба и запивает их пивом, у Лоуренса протестующе заурчало в животе. Но, похоже, ее вчерашний гнев поутих, и Лоуренс счел разумным не рисковать пробуждением новой волны. Даже зная, что просто балует ее, Лоуренс предпочел ответить на вопрос Хоро, а не изливать на нее свое недовольство.

— Перевожу.

— Пере… водишь?

Лоуренс не мог не опасаться, что, даже если он сейчас просто пошутит насчет того, что Хоро говорит с набитым ртом, ему это аукнется немедленно. Поэтому он просто кивнул, убирая крошки с ее лица.

— Меня попросили перевести вот это с языка Церкви, чтобы больше не было таких споров, как вчера.

Приглашать кого-то из ближайшего городка, чтобы тот им переводил, было бы для селян слишком дорого. Лоуренс денег за работу не требовал, но, впрочем, и не обещал абсолютной точности перевода.

— Ооо…

Хоро, похоже, задумалась, глядя на лист пергамента на столе и грифельную дощечку, которую Лоуренс использовал для перевода. Но вскоре она потеряла интерес и, отхлебнув пива, произнесла:

— Ну, пока ты согласен работать, я могу есть и пить сколько пожелаю.

Бросив эту колкость — способную заморозить улыбку на любом лице, — Хоро сунула в рот последнюю краюху хлеба и двинулась прочь.

— Ты бы хоть рядом со мной посдержаннее себя вела, — пробормотал Лоуренс, глядя ей в спину, и вздохнул. Но как только его взгляд снова опустился, он кое-что заметил.

— Эй! Это же мой…

И точно — Хоро обернулась, и во рту у нее была последняя краюха.

— Просто маленькая шутка… не смотри на меня с таким ужасом.

— Если это маленькая шутка, почему осталось так мало хлеба?

— Мне же можно немножко побесстыдничать рядом с тобой, да?

— О, это для меня большая честь, — огрызнулся Лоуренс. Хоро с грустным видом села на стол. Лоуренс начал было думать, насколько же он ее избаловал, но тут она кинула в него зловещую улыбку.

— Тогда мне придется обратиться к селянам. «Добрый господин! Пожалуйста, всего лишь кусочек хлебушка…»

Совершенно очевидно было, кому будет стыдно, если она и впрямь так поступит; но если Лоуренс сейчас поддастся, она действительно совсем избалуется.

— Вообще, сколько же еды тебе нужно? На нескольких взрослых мужчин?

Он это выплюнул, будто стремясь щелкнуть Хоро по носу, потом выхватил у нее хлеб, откусил и вернулся к переводу. Хоро опустила голову и вздохнула, утратив интерес. Не успел Лоуренс подумать, что это ему тут стоило бы вздыхать —

— Если бы так меня спросили селяне, я бы положила руку на животик и ответила…

Лоуренс знал, что если скажет сейчас что-либо, то проиграет, так что он взял перо и притворился, что не слушает.

— …О да, я бы ответила… «Мне нужно на двоих».

Эти слова она произнесла прямо Лоуренсу в ухо, подойдя совсем близко. Лоуренс закашлялся, так что у него хлеб вылетел изо рта, и это отнюдь не была излишне сильная реакция с его стороны. Зловредная улыбка оставалась на лице Хоро, когда она спросила:

— Что? Ты разве не знал, что у меня аппетит двоих?

Чтобы выиграть у противника по торговле, необходимо как следует применять то оружие, которым обладаешь; однако у Лоуренса просто в голове не укладывалось то, насколько великолепно Хоро умела пользоваться своим. Он уже решил было перестать ее слушать и начал сгребать крошки со стола, когда рука волчицы протянулась и схватила кусок колбасы, который был между двумя половинками его хлеба.

— Ты, у тебя такой хмурый вид из-за того, что ты все утро сидишь скрючившись за этим столом. Выйди наружу, воздухом подыши.

Если бы эти слова она произнесла вскоре после их знакомства, Лоуренс принял бы их всерьез и ответил «занимайся своими делами», чем вызвал бы ее гнев. Сейчас он лишь молча откинулся на своем стуле, закрыл глаза и поднял руки, показывая, что сдается.

— Бывает нехорошо, если зерно падает на землю, когда сбор урожая уже закончен.

— О да, а я не могу обещать, что не влюблюсь в хлеба, которые здесь выращивают.

Так пошутить могла лишь она — волчица, живущая в пшенице.

Натянув капюшон и спрятав возбужденный хвост, Хоро первой направилась к двери и потянулась рукой, чтобы ее открыть.

— Да, у меня будут трудности, если ты влюбишься в здешние хлеба. Тяжело будет смотреть, как ты ешь зерно прямо с земли.

— О да. Для тех, кто ценит каждое зернышко, подбирать их с земли — сущая пытка.

Лицо Хоро надулось от гнева, и она куснула от хлеба, который держал Лоуренс.

* * *

Беззаботная прогулка по деревне — довольно приятный способ провести время. Тем более Хоро не видела обычной деревни с того самого дня, когда они вдвоем покинули Пасро.

Она, конечно, была несчастна, когда решила уйти из Пасро, но пребывание в этой деревушке пробудило ностальгию. Разглядывая снопы травы, которую должны были пустить на удобрения, и прислоненную к стенам замызганную утварь (такое и в Пасро можно было увидеть), она улыбалась.

— Они не очень много общаются с соседями, потому и высевают чечевицу в это время года.

Как правило, перед зимой в деревнях уже не занимаются земледелием, а плетут корзины или изготавливают деревянную мебель на продажу. Словом, работают в домах, а не снаружи. А тут все было по-другому. До ближайшего города было три дня пути, даже на повозке. Обычно города избегают вести дела со столь отдаленными деревнями, чтобы избегать каких-либо дорожных неурядиц. Поэтому для селян самой насущной заботой становится продовольствие. Прочее может подождать.

— Чечевица, конечно, поможет удобрить эту землю. Но ведь они могли бы сеять массу других растений, не заботясь о таких вещах.

Деревня была совсем небольшая; совсем скоро Лоуренс и Хоро оказались на окраине. Поле здесь было достаточно невелико, чтобы отсюда виднелся противоположный край; но все равно его размеры впечатляли, если учесть, как мало людей эту землю обрабатывало.

Поле не было поделено на участки ни изгородями, ни канавами, так что, скорее всего, эта земля принадлежала всей деревне. В большинстве таких удаленных поселений жители не утруждали себя отгораживанием своих наделов.

Кстати, можно было разглядеть нескольких людей за работой. Все они стояли лицом к ручью и, похоже, рыли канавы, чтобы отвести воду к полю.

Говаривают, что ложь часто произносят ради удобства; и Хоро была права — Лоуренс ни разу не нахмурился с тех пор, как они вдвоем вышли из дома.

— Слушай, а сколько денег ты сможешь выжать из этой деревни, как ты думаешь?

Шаткий на вид заборчик, окружающий деревню, оказался прочнее, чем выглядел: вес усевшейся на него Хоро он выдержал. Лоуренс сел на землю рядом и, помахав руками заметившим их селянам, повернулся к волчице и ответил:

— Это не слишком грязно с твоей стороны — так дурно обо мне думать?

— А твое выражение лица вчера было не таким же грязным?

Быть может, она так расстроилась накануне вечером из-за его жадного взгляда? Нет — эту мысль Лоуренс быстро отбросил. Судя по тому, что сейчас Хоро вроде как была счастлива, дело в чем-то другом.

— Прибыль можно получить везде, где одни вещи обменивают на другие. Если кто-то что-то роняет, я просто слизываю это с земли.

— Уу, прямо как вино…

Скорее всего, Хоро имела в виду капли вина, падающие из мехов с бродящим виноградом, которые люди подвешивают под крыши. Ягоды давятся под собственным весом, и лишь тот сок, который вытекает, люди используют для приготовления вина. Получается вкус, до которого обычным винам очень далеко. Волчья сторона Хоро оставалась на высоте: когда речь шла о чем-то съедобном, Хоро по части знаний не имела себе равных.

— Здесь мы сможем получить прибыль, даже не пользуясь твоими способностями. Для подобной случайной встречи в дороге здесь весьма прибыльное место… возможно, достаточно прибыльное, чтобы ты могла наесться кур до отвала.

Подул ласковый ветерок, принеся с собой далекое мычание коров. Как здесь спокойно, подумал Лоуренс — и тут же прямо у него за спиной раздалось громкое куриное кудахтанье.

— Как бы сказать… если подумать — я все время полагаюсь на твои способности; не следует ли мне время от времени проявлять великодушие и зарабатывать деньги собственными силами?

Вообще-то никаких сделок он здесь еще не заключил, так что говорить подобные слова было рановато. Но Лоуренс чувствовал, что Хоро не будет его корить, если он выскажется чуть пафосно.

Вот, и еще: если он аккуратно подсчитает свои доходы и траты, окажется, что Хоро заработала для него куда больше, чем он потратил, утоляя ее голод и жажду, — в этом Лоуренс был уверен. Вот почему ему хотелось иногда позволять Хоро есть и пить сколько ее душе угодно.

— Ты.

— Хмм?

— Ты серьезно веришь, что я способна есть, пить и веселиться без капли беспокойства?

Лоуренсу показалось вдруг, что время остановилось. А потом на него снизошло озарение — он нашел ответ.

— Так ты… поэтому сердилась вчера вечером?

Хоро постоянно нудила, чтобы Лоуренс купил ей то то, то это; однако она всегда возмещала его траты. Она зарабатывала то, что расходовала, и помогала Лоуренсу — когда в открытую, когда втихаря — разрешать проблемы, встречающиеся им во время путешествия.

И ее страх, что ей будут поклоняться как богине — не из-за того ли, что она вообще терпеть не может, когда с ней обращаются как с каким-то особенным существом? Если взглянуть под таким углом, вся «деликатность» Лоуренса оборачивалась совершенно не так, как он хотел.

— Ну… мне кажется, тебе можно не переживать так уж сильно, даже если чувство долга и сострадание так глубоко в тебе сидят.

Эти слова привели лишь к тому, что Хоро взглянула на Лоуренса с отвращением, будто говоря: «Ты что, совсем не понимаешь, пока я вслух не скажу?»

— Пфф. Я всего лишь невежественная волчица. Я даже не могу прочесть эти… слова.

Аа, значит, он был прав… она просто волновалась, что не может внести своего вклада. Проснуться и увидеть, что Лоуренс сидит за столом и работает, — должно быть, для нее это было как пощечина.

— Ну, если дело только в этом, то кое в чем ты можешь помочь.

— ?

Лицо Хоро расслабилось, она с нетерпением посмотрела на Лоуренса. Он улыбнулся и продолжил:

— Почему бы тебе не поучить их выращивать хлеб?

Его шутка, похоже, ударила Хоро настолько сильно, что волчица даже не знала, рассердиться или нет. Ее лицо наполнилось смесью чувств, потом она надула щеки и отвернулась.

— Я серьезно. Даже крохотному кусочку твоей мудрости эти люди будут благодарны. В конце концов, некоторые из них даже не знают, что такое овечий загон. Тебе же есть чем поделиться с ними, да?

И потом добавил еще одну фразу:

— А чем счастливее они станут, тем больше денег я смогу заработать.

Хоро повернулась к нему с таким лицом, будто вот-вот расплачется. На лице этом было написано: «Ты чересчур хитрый».

— Эм… ээ…

— Да ладно тебе, ты думаешь много лишнего. Тебе ведь есть что им дать?

Эти слова Лоуренс произнес с улыбкой. Хоро задумчиво прикрыла глаза и нахмурилась; уши под капюшоном подергивались. Все же у нее очень обостренное чувство ответственности, подумал Лоуренс. Она слишком разумна, чтобы это шло ей на пользу. Отвернувшись, он все с той же улыбкой принялся разглядывать птичек в небе. И тут —

— Господин Лоуренс.

Услышав, что кто-то зовет его издалека, Лоуренс повернулся к деревне.

— Господин Лоуренс.

Оказалось, его звал старейшина.

— Аа, простите, мой перевод еще не —

— Нет, нет! Я здесь не из-за этого. Мне очень жаль, что приходится тебя беспокоить другими делами, когда тебе уже приходится помогать нам с переводом, но я хотел бы спросить твоего совета еще кое о чем…

— Спросить совета?

Лоуренс изо всех сил пытался скрыть возбуждение; он догадывался, что речь о еще какой-нибудь проблеме с распределением имущества среди жителей. Он покосился на Хоро; та сидела с совершенно равнодушным видом.

— Что ж, если я могу чем-то помочь, я с радостью.

Наплевательское отношение Хоро вызвало у него улыбку; увидев эту теплую улыбку и услышав ответ Лоуренса, старейшина немного успокоился.

— Я очень, очень тебе благодарен. По правде сказать, в последнее время у нас таких проблем все больше, и я надеюсь, что ты одолжишь мне свою мудрость…

— Мою мудрость?

Лоуренс вновь улыбнулся; старейшина с утомленным видом принялся объяснять.

* * *

Лоуренс в раздражении повесил голову, глядя, как много еще текста осталось нанести на грифельную дощечку по сравнению с тем, что было на пергаменте.

Проблемы, подобные описанной старейшиной, существуют в каждой деревне.

Обычно деревни решают их разными способами — с помощью власти Церкви, старейшины или местного аристократа. Иногда для этого даже составляются нерушимые законы. Но в таких деревнях, как Джисаз, все эти способы не работают.

Деревни, лишенные мощной объединяющей силы, часто рассыпаются. Именно это и угрожало сейчас Джисазу; и Лоуренс верно угадал, что проблема здесь связана с разделом земли.

Похоже, аристократ с самого начала очертил границы земли, принадлежащей деревне, а селянам предоставил самим ее делить, указав только размеры, кому сколько.

Здесь-то и лежал корень всех трудностей: каждый знал, сколько земли ему полагается, но никто не знал, как именно разделить землю, чтобы все остались при своем.

— Так вот, до сих пор они просто выбирали себе куски земли, и лишь после первой ссоры все поняли, что такое необдуманное и поспешное разделение — плохая идея.

— Да. Сначала, когда ничейной земли оставалось много, никаких проблем не было. Но если они просто нарезали землю, как хотели, ничего не планируя наперед… ну, я могу начертить простую схемку, и они поймут. Рано или поздно они останутся с кучей мелких обрезков, которые никто не захочет брать.

— Ты им лучше не схемку нарисуй, а покажи на примере — разломай тонкую лепешку, — весело посоветовала Хоро, сидя на столе.

— Овсяную, ты имеешь в виду? Но овсяный хлеб жесткий… Ты ведь, кажется, его не любишь, да?

— Ну, на вкус он, конечно, не очень, но приятно ощущается на зубах. Мои клыки иногда так чешутся, просто невыносимо…

При виде клыкастой ухмылки Хоро Лоуренсу стало слегка не по себе.

— Однако твои зубы, по-моему, страшнее моих.

— Что? — глупым голосом переспросил Лоуренс, не подумавши. Хоро, положив руку на грудь, ответила:

— Ведь если они меня укусят, на меня начнет действовать твой яд.

Лоуренс ничего не ответил, лишь в задумчивости опустил голову, обхватив ее руками. Когда бегающая где-то поблизости курица прокудахтала в третий раз, Хоро пнула Лоуренса и с кислой миной спросила:

— Это дело что, важнее, чем поговорить со мной?

— Конечно.

— Чт…

Он ответил не думая, но, увидев, какие круглые у нее стали глаза и как напряглись уши, понял, что совершил грубую ошибку.

— Н-ну… я имею в виду, что если я не уважу просьбу старейшины, то не смогу завоевать их благорасположение. Ты ведь понимаешь, что наш шанс заработать здесь быстро улетучится, а на разговоры у нас и дальше будет много времени?

— Тогда молись, чтобы мои добрые намерения не улетучились так же быстро! — прокричала Хоро и отвернулась.

Лоуренс был уверен, что сможет построить хорошие и крепкие отношения с людьми, с которыми встречался лишь на короткий срок, однако для Хоро это ничего не значило.

И все же эта деревня предоставила Лоуренсу очень редкий и драгоценный шанс — судя по тому, с какой охотой старейшина посвящал его в важнейшие дела деревни. Если Лоуренс не оправдает ожиданий селян, они, возможно, будут разочарованы, и шанс окажется упущен.

Любовь купить, конечно, нельзя, но благорасположение можно превратить в деньги.

— …

Лоуренс не знал, что сказать, но лишь потому, что был сильно занят попытками решить насущную задачу. Однако он лишь сидел на месте, ничего не предпринимая. Он никогда не сталкивался с подобными задачами, когда путешествовал в одиночку, и его не учили ничему, что помогло бы ему справиться.

В конечном счете, когда чаши весов в его голове перестали раскачиваться, он понял, что на самом деле для него важнее всего. Но как только он раскрыл рот, решив, что нужно сказать —

— Ты. Ты и вправду редкостный дурень. Начинаю сомневаться, что ты вообще способен чему-то научиться.

Поскольку Хоро сидела на столе, а Лоуренс за столом, естественно, она смотрела на него сверху вниз. Мало кому понравится в таком положении выслушивать столь надменные слова, но в янтарных с красноватым отливом глазах Хоро явственно читалось, что возражений она не потерпит. Никаких разумных причин думать так у Лоуренса не было — просто он это знал благодаря долгому путешествию вместе с ней.

— Что я тебе только что сказала? Что я сказала, хоть и очень стеснялась? Вот я сижу рядом с тобой, и все равно ты отталкиваешь меня, чтобы обдумывать свои проблемы в одиночестве…

— А…

Ну да, она и вправду совсем недавно жаловалась как раз на это. Она чувствовала себя лишней — и вот он повторил ту же ошибку прямо у нее на глазах.

Лоуренс решил, что сейчас надо не извиняться, а спросить.

— Тогда… н-не поделишься ли ты со мной… своей мудростью?

После того как он, то и дело запинаясь, произнес эту фразу, Хоро прищурилась и уставилась на него с серьезным видом. Ее хвост мягко покачивался из стороны в сторону, словно весы, решающие, согласиться или отказать. Но в конце концов хвост замер, и Хоро вздохнула.

— Похоже, самая большая дуреха здесь я.

Лоуренс даже не успел понять, что Хоро имела в виду, когда она продолжила говорить. Ему оставалось лишь выпрямиться и вслушаться в ее слова.

— Пф. Я только знаю, каким способом пользуются люди в той отвратительной деревне Пасро.

— …Ну, камни и бревна можно передвигать, так что они не годятся, чтобы ими границы размечать… Границы вообще почти невозможно как-то обозначать, а если это делать словами, обязательно будут споры.

Если только не вмешиваются боги, идеального решения просто не существует. Однако же необходимо было найти такое решение, с которым согласятся все жители деревни; решение точное и справедливое.

Селяне дошли до того, что попросили Лоуренса о помощи; и если он просто кинет им самое очевидное решение, то лишь разочарует их. Хоро ведь не собирается принять свое истинное обличье, нет? Едва эта мысль у Лоуренса мелькнула, как Хоро тихонько пихнула его локтем и сказала:

— Дурень. Ты что, забыл, что больше всего досаждало мне в Пасро?

Что ж, если Хоро не собирается изображать божественное вмешательство, остается одно — собрать вместе всех жителей деревни, заставить их раз и навсегда определиться с границами их наделов и запечатлеть эти границы в их памяти.

— Но как нам это удастся? Лишь те, кто умеют определять положение звезд, могут измерять все с хорошей точностью. Ну, допустим, мы сможем воспользоваться и приметными местами на земле, как это моряки делают, но записать это словами будет просто невозможно… если мы на этом построим карту, она будет слишком нечеткая…

Карты, которыми пользуются путешественники, могут быть примитивными, и это не вызовет серьезных проблем. Но селяне нуждались в карте, которая послужила бы основой для решения всех земельных споров.

— Ты вчера упомянул, что человеческая память ненадежна, да?

— Э? Да, говорил такое. Вот почему нам приходится все записывать.

— Хорошо; а люди верят, что записанное не изменится никогда. Это я понимаю; но неужели у людей и впрямь такая ненадежная память?

Лоуренс не понимал, к чему она клонит, поэтому ответил как мог:

— Ну, когда люди ссорятся из-за чего-то, их память едва ли достаточно беспристрастна, чтобы на ней можно было основываться, когда принимаешь решение. А такие вещи необходимо помнить годами… даже десятилетиями.

Хоро внимательно выслушала, потом сказала:

— Что ж, ты прав.

Согласившись с Лоуренсом, она продолжила:

— Тогда… как насчет вот такого?

Хоро весело приникла к его уху и зашептала. Услышав ее слова, Лоуренс уставился на нее оторопело. Мудрая волчица радостно помотала головой.

— Ты правильно сказал, выбрать одну приметную точку недостаточно. Но если взять их несколько, точность оказывается гораздо выше. Так я прокладывала себе путь в горах. Со всех сторон были хребты, по ним я легко узнавала, где нахожусь…

Это жители деревни должны понять без труда, однако, если не ведутся записи, споры все равно неизбежны. А уж если дело идет о границах, люди тревожатся особенно сильно.

— И в этом мире есть такие воспоминания, с которыми каждый согласится.

Идея Хоро, несомненно, должна устроить всех. Во всяком случае она интереснее, чем все, до чего удалось додуматься Лоуренсу. С этой мыслью он встал со стула и взял руку Хоро в свою.

* * *

Какой бы век на дворе ни стоял, вести постоянные записи всегда тяжело. Даже родной город Хоро Йойтсу мог успешно хранить лишь те записи, которые были выбиты на каменных плитах или хранились в полутемных подземельях. Лишь немногие знали, как за ними ухаживать, и одним богам ведомо, пережили ли эти записи прошедшие с тех пор века.

Насколько ненадежны устные сведения, ясно уже из того, как часто случаются ссоры, когда все спорщики держатся своих версий и упрямо не желают идти на любые уступки. Такие ссоры могут длиться десятилетиями, и чтобы разрешать их ко всеобщему удовлетворению, приходится изрядно ломать голову.

Один из способов решения таких проблем Хоро подслушала, когда жила в пшеничных полях.

— Господин Лоуренс. Мы все собрались.

— Отлично. Кто будет представителем?

— Милостью Господней у нас в деревне есть подходящий человек.

Когда старейшина услышал от Лоуренса этот план, его первая реакция была точно такая же, как у Лоуренса, когда он услышал его от Хоро: это что, действительно хорошая идея? И он тоже вскоре понял, что она может оказаться вполне подходящей.

План не требовал ни каких-либо особых навыков, ни орудий, ни затрат, и тем не менее то, что должно родиться в результате, примут все, и это будет помниться даже десятилетия спустя. Старейшина немедленно собрал всю деревню возле колодца, который будет служить главной точкой в их «записях».

Осталось решить, кто будет представителем. После тщательных раздумий Хоро выбрала. Именно она — не только потому, что она сама была не из деревни, но еще и потому, что она лучше всех могла справиться с этим делом.

Селянам сообщили лишь о том, что их собирают, чтобы разрешить земельные споры. Все они относились к происходящему с подозрением, так что их выражениям лица не приходилось удивляться. Они ведь тоже искали подходящий способ, и уже довольно долго — но безуспешно.

Старейшина положил руку на плечо Хоро и, откашлявшись, произнес:

— Клянусь Господу всемогущему именем своим и всей деревней, что улажу раз и навсегда отягощающие нас проблемы с разделением земли, создав записи, которые будут жить вечно.

Говорили, что прежде он пас коров на бескрайних лугах, так что его голос, хоть и хрипловатый, был зычен.

— Все вы собрались здесь, чтобы быть свидетелями рождения разделительных вех на землях нашей деревни, а также чтобы, если спустя десятилетия снова возникнут споры, вспомнить сегодняшние события.

Не обращая внимания на Лоуренса, Хоро опустила голову, чтобы казаться как можно меньше и тем самым вызвать у людей симпатию. Поскольку накануне она за ужином вела себя очень сдержанно, все, похоже, решили, что она истинная монахиня. Она просто идеально подходила на эту роль.

Старейшина еще раз кашлянул и продолжил.

— Наши мудрые гости раскрыли нам ритуал, который веками применяют для разрешения споров о владении землей. Я как старейшина деревни предложил, кто должен стать представителем.

С этими словами он подтолкнул вперед мальчика лет пяти на вид. Его большие круглые глаза и очаровательные золотые волосы производили впечатление ангелочка, но он понятия не имел, чего от него хотят и что с ним сделают. Все, что он знал, — что его окружает множество взрослых с серьезными лицами. Он явно нервничал, но старейшина не стал обращать на это внимание.

— Кто-нибудь против?

Некоторые селяне запереглядывались, но возражать никто не стал. Вполне предсказуемая реакция со стороны тех, кто никогда не видел подобной церемонии. Лоуренс, однако, заверил старейшину, что, даже если у жителей останутся какие-то сомнения после ритуала, он сможет развеять эти сомнения.

— Тогда начнем.

Из толпы не доносилось ни звука. Старейшина шепнул что-то мальчику на ухо, затем подтолкнул его к Лоуренсу и Хоро. Ребенок, шатаясь, сделал несколько шагов, обернулся к старейшине — тот жестом показал, куда надо смотреть, — и наконец робко взглянул на путешественников. В таких деревнях даже взрослые побаиваются чужаков; когда мальчик медленно приближался, его взгляд то и дело уходил в толпу собравшихся; должно быть, мать искал.

— Мы все на тебя надеемся, — с улыбкой произнес Лоуренс, когда мальчик подошел, и протянул руку. Мальчик опасливо взялся за эту руку и что-то невнятно ответил; тогда Лоуренс показал на стоящую рядом Хоро. Та была невысока ростом, но мальчик был еще ниже.

С такого расстояния ребенок мог видеть ее лицо, несмотря на капюшон и опущенную голову Хоро. Когда он удивленно выпрямился и робко улыбнулся, Лоуренс догадался, что на лице Хоро тоже была улыбка. Судя по тому, как мальчик улыбнулся в ответ и взял Хоро за руку, в деревне не было юных девушек.

— Меня зовут Хоро, а тебя?

— А… Ку… Куроли.

— Мм. Куроли. Хорошее имя.

Мальчик съежился от смущения, когда Хоро его похвалила, да еще по головке погладила, но было заметно, что он счастлив. Судя по его виду, возможно, он вообще забыл, что тут какая-то церемония должна состояться.

— Ладно, Куроли. Сейчас мы с тобой поиграем немножко. Хмм, не бойся, это совсем нетрудно.

Его лицо застыло — похоже, мальчик вспомнил, зачем он здесь. Но одного объятия хватило, чтобы на его лице появилось решительное выражение. Похоже, все мужчины одинаковы, от возраста это не зависит.

— Сначала мы помолимся северу.

— Помолимся?

— Да, любой молитвой, какая тебе по душе. Ты ведь каждый день молишься, да?

Хоро, конечно же, более-менее знала о ритуалах Церкви. Мальчик кивнул и свел руки вместе, хоть и немного неуклюже.

— У севера свои ангелы и феи, у юга свои. Если ты в своей молитве скажешь просто: «Хочу, чтобы у меня была вкусная еда», — как знать, может, это и сбудется.

Хоро лукаво улыбнулась, и мальчик улыбнулся в ответ. Потом начал молиться, глядя на север.

— Когда ангелы и феи решают прислушаться к желаниям человека, они подают знаки. Хорошенько запомни, где какие реки и холмы, как они выглядят. Не пропусти знаки.

Мальчик кивнул и, распахнув глаза, принялся запечатлевать в памяти то, что видел перед собой, непрерывно читая молитвы и нервно сглатывая.

Север, восток, юг, запад.

Когда он закончил молиться всем четырем сторонам, он, поди, успел представить себе все лакомства, какие только знал.

— Аа, ты молодец… А теперь, Куроли…

Настал решающий момент. Мальчик поднял глаза на Хоро, как преданный песик.

— Ангелы и феи любят улыбки, так что улыбнись как следует.

Мальчик послушно приоткрыл рот в широкой зубастой улыбке — самой широкой, на какую он только был способен.

Внезапно что-то со свистом рассекло воздух, и через долю секунды раздался громкий хлопок.

— !

Все селяне, наблюдающие со стороны, разом ахнули. Они стояли столбом, не сводя глаз с Хоро и мальчика. Хоро с неловкой улыбкой потрясла рукой; ясно, что она ударила в полную свою силу, ни капельки не сдерживаясь.

Улыбнуться как можно шире она попросила мальчика, чтобы он не прикусил язык.

Получив столь мощный и неожиданный удар, мальчик не вытер кровь, бегущую из носа, даже не распрямился. Он просто смотрел во все глаза на Хоро, казавшуюся до сих пор таким ласковым ангелом.

— Человеческие воспоминания тускнеют со временем, но у каждого в жизни бывают моменты, которые он не забудет никогда. Теперь наш храбрый юный Куроли будет десятилетиями помнить картину, которую видел сегодня.

Сделав это заявление, Хоро улыбнулась, и тут в толпе поднялась суматоха. Это была первая реакция людей, только-только пришедших в себя от потрясения. Однако воцарившийся хаос быстро сменился раскатами смеха.

Все эти люди были переселенцами; они покинули свои дома, чтобы жить здесь. Должно быть, каждый из них, отправляясь в такое путешествие, стоял на окраине своего родного городка, глядя на то место, которое называл своим домом, и сердце его было переполнено тревогой и ожиданиями.

Перед уходом они запечатлели в своей памяти все, что видели вокруг, и каждый мог с уверенностью сказать, где именно он стоял в тот день и смотрел на свой прежний дом.

— Тот, кто желает возразить против состоявшейся церемонии, пусть поднимет руку! — провозгласил старейшина, и селяне мгновенно стихли. А потом разом закричали в ответ:

— Не возражаем!

Один за другим селяне восхваляли Единого бога и мудрость Хоро. Кто-то даже танцевать принялся. Возле мальчика остались лишь старейшина, Хоро и (естественно) его мать. Когда мать взяла ребенка за руку и подняла, он, похоже, наконец понял, что произошло, и расплакался, уткнувшись ей в живот.

— В моей старой деревне били не ладонью, а камнем.

Она единственная из всех заранее знала, что произойдет. Хотя, когда ей это предложили, она улыбнулась неуверенно, на ее лице было явственно написана гордость, что ее сына избрали для столь важного дела. Она принялась благодарить Хоро и Лоуренса, через слово поминая Господа.

— Что ж, вот и нет проблемы, — заявила Хоро, гордо выпятив грудь.

* * *

В любой деревне подобные дни сохраняются в памяти как важнейшие. Их отмечают грандиозными трапезами, и деревня Джисаз не стала исключением. Этой ночью предстояло большое празднество.

Старейшина тряс руки Лоуренсу и Хоро так настойчиво, что у Лоуренса рука начала распухать. Им даже предложили внести их имена в летопись деревни — как людей, сыгравших важнейшую роль в ее судьбе, — чтобы их помнили и почитали веками. Похоже, Лоуренс без проблем сможет построить долгие и крепкие отношения с этими людьми.

Солнце садилось; Лоуренс со счастливым видом наблюдал, как селяне украшают место, где будет пир. Перевод был завершен; Лоуренс потянулся, не вставая со стула, и повернулся к Хоро; та разлеглась на кровати, ухаживая за хвостом.

— Ты закончил?

— Да. Наконец.

— Ну, теперь мы можем пить, ни о чем не заботясь.

— Если бы все было так просто… После трапезы надо будет еще переговоры вести. Ну, конечно же… — он поднес руку к груди, сделал паузу и произнес с легким подвыванием, чтобы добавить драматичности: — Все это благодаря моей мудрой спутнице.

Хоро тут же подыграла. Однако ее реакция была чуть более искренней — ведь волчица и впрямь ему очень помогла. Сейчас Лоуренсу бы не только кур ей купить, но и пива столько, чтобы в повозке места не осталось.

— В который раз я в гораздо большем долгу перед тобой, чем ты передо мной. Как ты предпочитаешь, чтобы я вернул должок?

Он говорил беззаботно, предвкушая завтрашние переговоры и будущее, освещенное безграничными возможностями этой деревни. Когда здесь будет построен монастырь, она, возможно, даже в городок превратится.

— Оо… это может быть все, что угодно?

— Нет, «все, что угодно» — это чересчур смело. Это для меня слишком, но как насчет сотни серебряков? Этого хватит, чтобы купить тебе новое, роскошное одеяние.

Хоро несколько раз прошлась взглядом по своей одежде, потом закрыла глаза. Что она видела под опущенными веками? Яблоки? Персики в меду? Вдруг ее хвост заколыхался — стало быть, она приняла решение. Но она колебалась, говорить или нет, — значит, это что-то дорогое.

— Если это слишком трудно, я воздержусь, но…

— Как нетипично скромно для тебя.

Хоро улыбнулась шутке и указала на Лоуренса.

— Эта работа, которую ты только что делал.

— Работа? Ты про это?

— Ну да, эта писанина. Ты говорил, было бы дорого поручать ее кому-то в городе?

Грамотность сама по себе — профессиональный навык, уже поэтому чья-то помощь в написании письма обходится недешево. А плата за составление официальной бумаги еще выше.

— Что? Ты хочешь, чтобы я для тебя что-то написал?

— Хмм? Ну… думаю, можно сказать и так.

— Если это и все, то это сущая мелочь… Может, еще чего-то хочешь? Яблоки, может, или персики в меду?

Чтобы Хоро поставила что-либо выше еды — большая редкость. Быть может, после всех этих разговоров о записях ей захотелось предать бумаге воспоминания о доме?

— Это заманчиво, конечно… но еда долго не живет. А письменное слово, ты говорил, не меняется, и его можно хранить долго.

Судя по тому, с каким смущенным видом Хоро это произнесла, Лоуренс угадал.

— Думаю, если ты попросишь написать толстый том, это будет довольно тяжело.

— Нет… не очень много…

Она спрыгнула с постели и мягким движением уселась на стол. Она что, хочет, чтобы Лоуренс прямо сейчас это написал, раз уж оно не длинное?

— Так что же ты хочешь, чтобы я написал?

Вместо ответа она уставилась куда-то в пространство, будто тщательно обдумывая каждое слово, которое она желала вверить бумаге. Видимо, это что-то очень дорогое для нее, подумал Лоуренс; поэтому он молчал и терпеливо ждал. Наконец он услышал что-то вроде тихого дуновения ветерка и понял, что это Хоро, закончив размышлять, вдохнула.

— Слова будут такие. «Волчица Хоро Мудрая…»

Лоуренс быстро схватил перо и чистый лист пергамента. Хоро не стала дожидаться, когда он будет готов.

— «…Должна быть доставлена на родину в соответствии с данным договором».

Лоуренс застыл, потом повернулся к ней.

— Ведь человеческая память такая ненадежная. Если ты забудешь, выйдет нехорошо.

Она улыбалась, но с серьезным лицом, точно обвиняя. Лоуренс ничего не мог ответить: он вспоминал, как разочарована была Хоро накануне. Она солгала, когда сказала, что хочет быть полезной; а правда-то вот она. Их договор был просто на словах. А он в этой деревне сам показал ей, как слаба человеческая память.

— Н… не… но…

Ему удалось в конце концов выдавить какие-то слова, но они не складывались во что-то связное. Лоуренс никак не мог обратить в слова свои мысли, но чем больше он думал, тем яснее становилось, что Хоро ему важнее любых торговых сделок. Конечно, она это понимала; потому-то Лоуренс и не мог догадаться так долго, что ее расстройство вызвано именно этой причиной.

— Но? — холодно переспросила она. Логика была на ее стороне, ну а Лоуренс опять проявил бестактность.

— Ничего.

Он уже приготовился извиняться, но —

— Хех. Я тебя уже столько раз пугала, что наш договор ты уже не забудешь, — и Хоро рассмеялась. — Но, да… ты, похоже, раскаиваешься, так что на этот раз я тебя прощаю.

Лоуренс знал, что может возразить, если захочет (и Хоро тоже), но предпочел дать ей то, чего она желает.

— Прости.

— Мхм.

Ее уши довольно шевельнулись.

— Однако…

Ее лицо вдруг посерьезнело, и она взглянула на Лоуренса сверху вниз. Что еще? Лоуренс выпрямился. Хоро прижалась лицом к его лицу и сказала:

— Если в этом договоре нет нужды, я могу попросить какую-то похожую награду, правда?

Он отодвинулся чуть назад и кивнул. Естественно, он должен как-то ее вознаградить… но тут он вдруг осознал, на что именно Хоро только что заставила его согласиться.

— Ты сейчас —

— Цена написания такого договора… Интересно, сколько это выйдет в еде? Я вообще смогу все это съесть?

Она нарочито ухмыльнулась и махнула хвостом, едва не свалив все со стола. Лоуренс понятия не имел, сколько же она прождала, пока он не угодил наконец в ее ловушку; и вот он сам себя похоронил этим обещанием… отказать ей было уже невозможно.

— Эй, у тебя сейчас лицо, как у юного Куроли было.

Она ткнула Лоуренса в нос, дразнясь, но у него не осталось сил, чтобы отпихнуть ее руку. Хоро спрыгнула со стола, потом развернулась и прижалась к спинке стула Лоуренса.

— О, ты и плакать тоже будешь?

Лоуренсу оставалось лишь улыбнуться; он поднялся на ноги и ответил:

— А что, можно — раз уж мне повезло, что здесь есть кто-то, кто может меня обнять.

Хоро просияла; Лоуренс собрался с духом и продолжил:

— Но сможет ли эта маленькая грудь выдержать —

Бам! И Хоро рассмеялась, потряхивая рукой. Лоуренс взял ее за эту руку и успокоил свое покачивающееся тело. Улыбка Хоро явно была фальшивой, но Лоуренс знал заклинание, которое может превратить ее в настоящую. Конечно, было ясно как день, что Хоро ждет это заклинание, и у Лоуренса не оставалось выбора, кроме как его произнести.

— Теперь я никогда не забуду твою улыбку.

Хвост Хоро распушился, и она крепко ухватила Лоуренса за руку.

В деревне, где она жила веками, осталось лишь ее имя, а саму ее постепенно забывали. Одних слов недостаточно, чтобы сохранить память о ее улыбке. А здесь и сейчас селяне снаружи готовили для нее и Лоуренса праздничную трапезу. Похоже, сегодня ночью трудно будет не опьянеть.

Хоро мягко кивнула, и улыбка на ее лице стала застенчивой.

Волчица и зеленая прогулка

Порою даже посреди самой лютой зимы выдается денек столь ясный и спокойный, что поневоле дивишься, не пришла ли весна раньше срока. В такие безветренные дни, если сидеть на солнышке, бывает даже тепло.

Даже торговец, ценящий время не меньше, чем деньги, задерживается в пути, чтобы понаслаждаться такими деньками. Он останавливает свою повозку на первой же лужайке, где не пасутся всякие коровы, берет в одну руку флягу, а в другую кус ржаного хлеба и, глядя в небо, потягивает вино и жует хлеб. Он отщипывает мелкие кусочки, пока ему это не надоедает, потом запихивает в рот остальное и почти засыпает, жуя.

Покрывающее его одеяло впитывает теплый солнечный свет, и у торговца создается ощущение, что он дремлет возле очага. Все, что достигает его ушей, — чириканье птиц и воображаемый звук, с которым теплые солнечные лучи ласкают землю. Подобные моменты — роскошь, доступная лишь путешественникам…

И с этой роскошью время от времени рождаются соблазны.

* * *

Эта история началась поздним утром, когда солнце уже поднялось довольно высоко и зевать никому не хотелось; и началась она с карты. Лоуренс, путешествующий на запряженной лошадью повозке, встал вместе с солнцем и теперь думал, не разнообразить ли чем-нибудь скучную поездку; потому он и достал карту.

Эту карту он купил несколько лет назад вместе с подозрительной картой сокровищ — по дешевке, конечно. Карта сокровищ была на дешевой бумаге и, казалось, того гляди рассыплется вместе со своими секретами, но вторая карта, которая продавалась вместе с ней, была выполнена более практично — на прочном пергаменте.

Держа карту в руках, Лоуренс обратил взор на восток. Дорога, по которой ехала его повозка, шла вдоль леса, но на приличном удалении. Здесь было пустынно и скучно, а вот в том лесу деревья зеленели круглый год.

Лоуренс слышал, что сейчас этот лес вдвое меньше, чем был когда-то; изрядная его часть была вырублена, чтобы дать место новым городам. На карте были нанесены прежние границы леса, показывая, как велик он был прежде.

— Ты что там высматриваешь?

Лоуренс изучал карту, сидя на козлах, когда его спутница Хоро — обычно валяющаяся в повозке сзади — наконец заметила это и спросила. Лоуренс обернулся и увидел, что она, похожая на монахиню, полулежит, прислонившись к товарам, и, лениво склонив голову, смотрит на него.

— Похоже, тут где-то недалеко лесопилка.

— Лесопилка?

— Да, хотя ей больше не пользуются. Это такое место, где бревна пилят и хранят, чтобы потом использовать.

Естественно, былая красота леса Лоуренса не интересовала. Он отслеживал глазами идущую туда дорожку, потому что с той стороны лежала зеленая лужайка, которая его, напротив, как раз интересовала.

— О… так значит, та лесопилка прямо по пути?

Лоуренс вернулся к карте и продолжил объяснение.

— По эту сторону леса — торговый путь, который соединяет окрестные города и деревни. Здесь всегда людно, и пасется так много коров, что уже почти голая земля осталась. Но по ту сторону леса есть зеленая лужайка.

— Зеленая лужайка?

Хоро даже не удосужилась сесть, чтобы переспросить.

— Там трава растет всегда, даже в это время года.

Хоро замолчала надолго. Лоуренса это немного встревожило; он обернулся к ней и увидел, что она смотрит на него недовольно.

— Я не коза. Оттого, что я увижу лужайку, мое настроение не поднимется и вообще сердце не вздрогнет.

Она говорила абсолютно равнодушным тоном, и, если бы кто-нибудь подслушал этот разговор, он ни за что не уловил бы скрытого смысла ее слов. Однако Хоро не просто ходила вокруг да около.

Очаровательная пара острых ушей у нее на голове не принадлежала человеку, как и пушистый хвост, растущий от ее поясницы. Выглядела она девой лет пятнадцати, но на самом деле это была громадная волчица, способная проглотить взрослого человека целиком. Любой, кого бы озадачили сказанные ею только что слова, понял бы их значение сразу, как только увидел бы ее истинное обличье.

— Ну извини… но знаешь, было бы очень досадно, если бы та лужайка оказалась пригодна лишь для пастьбы.

— Хмм?

— В такие дни лужайка на пологом косогоре под теплым солнышком выглядит заманчиво, не правда ли?

Хоро устремила взор куда-то в пространство; секундой позже хвост в ее руках заколыхался. С ее-то воображением — она должна была отлично понять, как еще можно пользоваться лужайкой. Поэтому, когда она раскрыла рот, из нее буквально выпрыгнул вопрос:

— Но разве ты не торопишься?

Подремать на лужайке после поездки через лес — любой торговец скорее умрет, чем пойдет на такое; ведь время для этих людей — то же, что и деньги. Хоро спрашивала из искренней заботы о кошельке Лоуренса, но чарующая мягкость ее глаз могла дать сто очков вперед красавицам, что завоевывают сердца императоров.

При виде такого кокетливого поведения Лоуренс ощутил прилив сил. Хвост Хоро выдавал чувства своей хозяйки куда точнее, чем любые слова, выходящие из ее рта; и Лоуренс считал, что если Хоро будет так рада столь незначительной задержке, то и пускай.

Более того — если обычная солнечная ванна так ее приободрит, это будет стоить задержки. До сих пор ведь их поездка проходила довольно скучно, и разбить скуку им было особо нечем. Перерыв на отдых — как раз то, что надо.

— Хмм, нуу, даже если после этой остановки вторая часть пути пройдет повеселее, мне немного совестно пробуждать твои надежды…

— Что ты имеешь в виду?

Лоуренс слегка взмахнул картой и пояснил:

— К сожалению, я не уверен, насколько эта карта надежна. Если пробираться через лес окажется чересчур тяжело, мы эту идею оставим.

Будь ей столько лет, на сколько она выглядела, Лоуренсу было бы трудновато это сказать. Но, к счастью, он говорил с Мудрой волчицей. Она поняла все, что он имел в виду, еще до того, как он рот открыл.

Хоро перевернулась из полулежачей позы, в которой была, когда ухаживала за хвостом, подняла взгляд, чтобы встретиться с глазами Лоуренса, и сказала:

— Об этом можно не волноваться. Если так выйдет, мы можем просто лечь под деревом, там, где солнышко светит сквозь ветки и листья.

Они поменялись ролями; теперь уже Лоуренс рисовал в воображении картину, предложенную Хоро, так же как она только что воображала описанный им луг. Дремать вместе под стройным деревом в густом лесу, который круглый год не сбрасывает листву, слушать лишь шелест крон на ветру, смотреть на лучики света, заглядывающие между ветвей, — это звучало не менее заманчиво. Когда Лоуренс наконец вернулся к реальности, то обнаружил, что Хоро ест его взглядом в ожидании согласия.

— Да, звучит очень хорошо.

— Тогда решено.

Лоуренс отложил карту и взял поводья; Хоро улеглась на спину и уставилась в небо. Повозка медленно направилась к лесу. День ожидался ясный и светлый, утро перестало навевать тоску.

* * *

Дорогой, по которой они въехали в лес, похоже, пользовались. Охотники, быть может, или собиратели фруктов, или бортники, или дровосеки — словом, кто-то этой дорогой ходил, судя по ее хорошему состоянию. Даже повозка с легкостью преодолевала кустарнички.

В лесу было ни тихо, ни громко… для ленивой прогулки — самое то. Хоро явно не могла больше сдерживаться и не пить, оставляя вино для Лоуренса; она стала потихоньку прикладываться к меху, закусывая лишь птичьим щебетом.

Но Лоуренс не жаловался; все его мысли были сосредоточены на этой прогулке. Да, он обернулся пару раз, чтобы проверить, не выпила ли Хоро все вино до капли, но всякий раз она подкупала его, предлагая тоже глотнуть, и он соглашался.

Если карта была точна, то лес простирался длинной тонкой лентой, а дорога его рассекала поперек. Она пересекала лес в самой узкой его части, являясь, таким образом, самым коротким проходом через него.

Однако подобные дороги часто идут не так, как изображено на картах, и Лоуренс не удивился, когда их дорога, сперва ведшая прямо (как и указывала карта), вдруг вильнула вправо. И это не было похоже на попытку обогнуть какое-то препятствие — просто так вот само собой получилось.

Но, хоть дорога и не шла так, как подсказывала карта, зато она не ветвилась, так что Лоуренс ехал вперед без страха.

— …Кстати о зимних лесах, — нарушила молчание Хоро. — Было бы лучше, если бы мы сюда приехали рано утром.

Когда дорогу плохо видно — любая остановка грозит тем, что колеса повозки могут легко увязнуть в грязи или застрянут между корнями деревьев. Поэтому Лоуренс не хотел поворачивать назад. Впрочем, судя по голосу Хоро, она говорила, уже будучи изрядно навеселе.

— Почему?

— Ну, эти листья, которые с деревьев все-таки падают, они собираются на земле, так? Не выдерживая влажный холод ночи, они становятся мокрыми от росы, а потом, когда на них упадут лучи солнца, эта роса будет испаряться, превращаясь в белый туман. Если в это время его как следует вдохнуть…

— …Это будет замечательное ощущение после того, как долго дышишь сухим зимним воздухом.

Хоро довольно кивнула, когда Лоуренс закончил фразу за нее.

— Если и есть идеальное время года, чтобы посетить лес после полудня, то это лето. В летний день солнечные лучики, которые проходят сквозь листву, щекочут щеки, как перышки.

— Только летом насекомых слишком много.

Будучи бродячим торговцем, Лоуренс прекрасно знал достоинства и недостатки лесов всех времен года. Как он и ожидал, Хоро смущенно рассмеялась. Лоуренс мог с легкостью представить себе, как она раздраженно отмахивается от мошкары под залитыми солнцем деревьями в летнем лесу.

— Но леса вообще очаровательные, в отличие от лугов, через которые мы — ааааааау — слишком часто в последнее время ездим.

Похоже, Хоро клонило в сон. После ее фразы с зевком посередине за спиной у Лоуренса зашуршало. Должно быть, Хоро расстилала одеяло или что-то подобное делала. Поскольку до лужайки было далеко, она явно собиралась поспать еще. Такая прямота спутницы заставила Лоуренса протестующе ответить:

— Не только леса… можно и в лугах, и в прочих местах удовольствие получить, если знать, как.

— Хмм?

— …Например, беседовать со спутником.

В хорошую погоду путешествие по однообразным лугам является серьезным испытанием терпения. Но еще хуже, чем терпеть однообразие, — когда приходится постоянно держать поводья, а Хоро как ни в чем не бывало сопит за спиной. Отсюда и слова Лоуренса.

Хоро, конечно, была достаточно умна, чтобы понять, во что он играет; и верно — ее подбородок тут же опустился на спинку сиденья, глаза проказливо взглянули на Лоуренса.

— Я ведь волчица. Увы, пустые разговоры мне неинтересны.

Это была довольно мягкая атака, поэтому Лоуренс уклонился и сам мягко контратаковал:

— В таком случае можно начать горячий спор о том, что будем есть сегодня на ужин.

Ее губы слегка надулись.

— Мне бы хотелось услышать от тебя что-нибудь… поострее.

Хоро притворялась пьяной: прикрыв глаза, она ушами терлась о руки Лоуренса. Она дьявольски хорошо умела изображать пьяную, внушая окружающим ложное чувство безопасности. Лоуренс притворился, что решил, будто это у нее просто уши чешутся у основания.

— Поострее? Ты имеешь в виду какую-нибудь тему, которая заставляет краснеть?

— Пф. Мм.

Будь она кошкой или собакой, Лоуренс бы просто потрепал ее по головке и бросил что-нибудь вкусненькое, чтобы отвлечь от себя. К несчастью, Хоро была волчицей, способной проглотить его целиком, если только он зазевается. Он медленно поднял руку и примостил локоть ей на голову. Хоро недовольно заворчала, потом с серьезным видом посмотрела на него.

— Мне достаточно подумать, сколько ты уже выпила, и мое лицо уже краснеет.

— …Не так уж много я и выпила.

По лицу Хоро никогда нельзя было понять, насколько она пьяна на самом деле. Вообще-то оно почти не менялось, когда она пила. Но это вовсе не значило, что Хоро нравилось, когда над ней так вот неявно посмеивались; она спихнула локоть Лоуренса со своей головы и с силой потерла лицо руками.

— Не забудь оставить что-нибудь на потом, чтобы нам было чем насладиться на солнечной лужайке.

— Говорю же тебе, я не так много выпила, — резко ответила она и, вернувшись в заднюю часть повозки, уселась. Похоже, она действительно была раздражена. Лоуренс решил, что, видимо, она старалась не переусердствовать и выпила лишь свою долю.

Конечно, Хоро понимала, что Лоуренс ее не обвиняет, но, естественно, ей все равно не нравились его подозрительные слова.

С этой мыслью Лоуренс обернулся, чтобы извиниться, — и тут же наткнулся на озорную усмешку Хоро… после чего вздохнул. Все, начиная от перепалки и до его обеспокоенного, извиняющегося взгляда, было ею подстроено.

— Однако если честно — глупые разговоры мне тоже доставляют удовольствие. Особенно…

— …Особенно те, в которых тебе удается поиграть с несчастным торговцем?

— Хмм? Ну… да, это тоже забавно, думаю.

Непохоже, чтобы дорога собиралась в ближайшее время куда-то их довести. Хотя вообще-то лужайка уже должна была бы появиться. Лоуренс вдруг заметил еще одну дорогу — она шла вдоль их, и вроде как они впереди сливались. Он пожал плечами и достал карту, чтобы посмотреть, что к чему.

— А какие же разговоры тебе нравятся? — спросил он, поглядывая то на карту, то на дорогу впереди, то на деревья в надежде что-то за ними разглядеть. Дорога, по которой ехала их повозка, явно была не единственной в лесу. Похоже, тут сплеталось множество дорог, образуя хитрый лабиринт; и лучше бы Лоуренсу с Хоро отсюда выбраться, пока они не заблудились.

Едва эта мысль посетила голову Лоуренса, он ощутил, как чей-то взгляд прожигает дырку в его спине, и обернулся.

— …Уж во всяком случае не этот разговор, можешь не сомневаться.

Хвост Хоро медленно покачивался из стороны в сторону, выдавая ее недовольство. Все мысли в голове Лоуренса остановились — правда, лишь на мгновение. Скучные разговоры походили на формальные, но имелись и отличия. Лоуренс никогда не обращал на эти отличия внимания, почему и был сейчас так беспечен. Поэтому он решил прямо извиниться.

— …Прости. Так какие разговоры тебе нравятся?

Когда он задал этот вопрос вторично, Хоро посмотрела на него неверящим взглядом.

— Я тебе что, ребенок?

— Э?

— Разве разговоры не предназначены для того, чтобы следовать каким-то логическим путем? Ты что, веришь, что если задашь тот же вопрос второй раз, то я забуду про все, что мы уже сказали, и послушно отвечу?

Едва она договорила, как колесо зацепилось за корень, и повозку тряхнуло. Лоуренс поспешно крутанулся на месте, потом развернулся обратно. Он увидел, что Хоро уже разлеглась на пожитках, явно готовясь отойти ко сну. На Лоуренса она не смотрела.

— …

Он был смущен сверх всякой меры. Все, что он мог, — отвернуться и прижать ладонь ко лбу. В прежние дни, когда он разговаривал лишь с самим собой да с лошадью, которая его слушала, с ним никогда такого не было.

Размышляя, как именно ему следует извиниться, он наконец сообразил, что если попытается как-то замазать свою вину, то увязнет еще глубже. Собравшись с духом, он произнес:

— Прости.

Это слово он уже говорил совсем недавно. Но разговор должен следовать логическим путем.

— Пфф.

Недовольное фырканье Хоро означало, что Лоуренс прощен.

— Ну… и когда же мы наконец выберемся из леса?

Похоже, после этих слов она глотнула из кожаного меха. Какие именно глупые разговоры ей нравятся, она так и не ответила.

— Я слышал, духи леса могут создавать новые дорожки… а у волчицы Хоро Мудрой нет ли такого полезного умения?

— В полях пшеницы — вполне.

— О, правда? Хотел бы я это увидеть.

— Если выпадет такая возможность.

Ее голос звучал холодно, но если Лоуренс сейчас пожалуется, то лишь захлопнет очередную ее ловушку и даст Хоро возможность потребовать возмещения. Он проглотил свои слова в последнюю секунду.

— Но этот лес и вправду очень странный.

Повозку качнуло, когда она проехала через перекресток.

— Странный?

— Здесь очень уж много дорог. Слишком много, даже если они для перевозки дерева.

У Лоуренса мелькнула мысль, не лучше ли повернуть обратно прямо сейчас, пока они действительно не заблудились. Близился полдень; как только солнце пройдет над головой, тени в лесу станут смотреть в другую сторону. Лоуренс не забыл, как сюда ехал, но, когда тени перевернуться, заплутать будет очень легко.

— …

— Что?

Лоуренс задумался было, но Хоро вернула его к реальности.

— О, неужто мы заблудились?

Ну да, опять на ее лице была эта зловредная усмешка. Такие слова с такой усмешкой способны рассердить любого бродячего торговца, даже если он знает, что все это — дружеская шутка, высказанная ради него же.

— Я помню дорогу, по которой мы сюда добрались… все в порядке.

Он знал, что идет на поводу у чувств. Видимо, осознав это, Хоро медленно качнула хвостом, потом откинулась обратно на пожитки.

— Ладно… в конце концов, ты же всю жизнь путешествуешь.

Судя по тому, как она произнесла эти слова, она извинялась, что влезла не в свое дело.

* * *

Повозка, погромыхивая, продолжала ехать вперед. Дороги пересекались, вились, шли во всех направлениях, кроме как прочь из леса. Время потихоньку шло; и вот наконец повозка добралась до пятистороннего перекрестка. Любой бы давно уже сломался и взмолился к небесам о пощаде, будь это обычная поездка.

Лоуренс остановил повозку и поднял голову. Полдень миновал совсем недавно… сейчас было лучшее время, чтобы подремать на лужайке. Теперь чем дальше, тем меньше проку будет продолжать искать нужное место. Особенно если учесть время, потребное для возвращения.

С другой стороны — они ведь уже так далеко забрались. Если теперь повернуть обратно, даже глазком не посмотрев на роскошную лужайку, это будет просто нелепо. Вдобавок Лоуренсу не хотелось признавать, что Хоро была права со своей ядовитой фразочкой.

— …

Повозка стояла на месте; Лоуренс думал, что же делать, даже не пытаясь понукать лошадь.

Совершенно очевидно было, что разумное решение — повернуть обратно, не упорствовать в своем намерении двигаться вперед. Но если он скажет, что, столько проехав, они ничего большего не получат, что ответит Хоро? Он понимал, что всего лишь упрямится, но не мог заставить себя признать правду.

Все это время хвост Хоро покачивался, будто она слушала его внутреннюю борьбу. Она явно подначивала его, но когда он наконец поднял поводья, чтобы подстегнуть лошадь, то вдруг осознал: если из-за его упрямства они действительно заблудятся, что тогда?

— …

Он принял решение. Повернуть назад — лучший выход.

Секунду спустя —

— Пфф. Ох уж… ты такой милашка.

Нарушив наконец молчание, Хоро оперлась локтями о край козел и положила подбородок на руки.

— Хочешь заиметь такие же уши и хвост, как у меня?

— Что… о чем ты…

Неуклюжие слова Лоуренса она пропустила мимо ушей.

— Я имею в виду, что никогда еще не встречала самца, которого настолько хорошо видно насквозь.

— Что?

Услышав нотку раздражения в голосе Лоуренса, Хоро села прямо и придвинула свое лицо к его.

Заметив, что теперь ее улыбка совсем другая, Лоуренс невольно отогнулся вбок.

— Ты отмахнулся от моего предостережения, и теперь тебе трудно его принять. Однако продолжать двигаться вперед рискованно… что же ты выберешь?

Точно в яблочко.

Лоуренс по-прежнему пытался отодвинуться, но Хоро преследовала его, улыбаясь все той же улыбкой.

— Ты ведешь себя так безрассудно из-за сущего пустяка.

Создание, прожившее на свете много веков и зовущее себя Мудрой волчицей, было теперь так близко, что Лоуренс ощущал дыхание на своем лице. Ему отчаянно хотелось сбежать, но он уже был на самом краю крохотных козел — дальше отодвигаться было некуда. Янтарные глаза Хоро, словно видящие его насквозь, смотрели в упор.

— И все же…

Интонации Хоро внезапно смягчились — Лоуренс даже был почти разочарован. Она приникла вплотную, будто собираясь его проглотить, но тут же резко отодвинулась. Не в силах уследить за резкими сменами ее настроения, Лоуренс лишь тупо смотрел на Хоро, севшую на спинку козел.

— И все же я просто не могу сердиться… когда думаю о том, что тобой движет.

Сидя выше Лоуренса, Хоро смотрела на него сверху вниз — полная противоположность обычному положению их лиц. Ее полный достоинства взгляд вынести было трудно.

— Ты хочешь выиграть, даже если тебе приходится притворяться более сильным, чем ты есть, не так ли? Это такое детское поведение, что я просто не в состоянии сердиться.

Если бы Хоро сейчас глядела на него насмешливо, Лоуренс еще мог бы найти способ ей ответить. Но сейчас ответить ему было нечем — он ведь и вправду вел себя как ребенок, особенно когда Хоро ясно дала понять, что состязание ее не интересует, и взамен улыбнулась ему сверху вниз, словно великодушная старшая сестра.

Перед такой Хоро он был абсолютно беспомощен. Хуже того — она читала его мысли идеально, и Лоуренс прекрасно понимал, что скрыть их от нее он не сможет, даже если захочет.

— Твоя проблема… — Хоро соскочила на козлы и уселась рядом с Лоуренсом. Теперь она снова смотрела на него снизу вверх, как обычно. — Что ты все свои решения взвешиваешь на весах.

— …На весах?

— Мм. Куда они склонятся, кто получит преимущество. Такой настрой и приводит к неудачам… хотя для торговца это, возможно, и лучший подход.

Говоря эти слова, она одновременно тянула на себя одеяло, расстеленное на дне повозки, и наконец, шурша материей, уложила его себе на колени. Потом легонько хлопнула Лоуренса по руке (все еще сжимающей поводья) и продолжила:

— Сколько ты еще собираешься за них держаться?

— …Э? Сколько? Разве мы сейчас не отправимся обратно? — удивленно спросил он, совершенно не соображая, к чему она клонит. На лице Хоро тотчас появилось неверящее выражение.

— Ох уж… ты что, уже успел забыть, что я говорила? У тебя нет ни малейшей способности понимать, куда идет разговор.

Он вспомнил — да, она что-то такое говорила; но к чему она ведет сейчас? Как это все связано с тем, что он отпустит или не отпустит поводья? Может, она снова пытается заманить его в какую-то мудреную ловушку? Когда его мысли добрались до этого места, он вдруг понял.

— А!

— Ох уж, долго же ты соображал.

Лоуренс потерял дар речи. Если подумать — это было так очевидно. Все, что от него требовалось, — вспомнить разговор, который у него с Хоро был до того, как они заехали в лес. Что он тогда обещал сделать, если пробираться через лес будет чересчур тяжело?

— Ты это должен был сделать с самого начала, но тебе понадобилось лезть все дальше и дальше в болото. Тебя вовсе не мой ум загоняет в ловушки, а собственная глупость.

Хоро мягко потянула его руку на себя; Лоуренс дернулся, разжал кулаки и тут же сжал, но поводья уже выскользнули. Все было так очевидно — как же он этого не понимал?

— Теперь ты видишь? Чтобы меня порадовать, вовсе не нужно искать всякие лужайки.

Она распахнула одеяло и легким шуршащим движением накинула на Лоуренса. Его упрямое стремление добраться до лужайки тоже происходило из неспособности сделать вывод из предыдущего разговора. Что, по словам Хоро, ей нравилось делать во время поездки?

— Ты имеешь в виду — какие именно скучные разговоры тебе нравятся?

— Мм. Если бы ты это понял, ты бы меня порадовал, даже не заставляя себя искать какие-то там лужайки.

Ее голос звучал довольно. И, похоже, она действительно была довольна, бросая в Лоуренса атаку за атакой.

— Тогда какие именно разговоры тебе нравятся больше всего?

Глаза Хоро распахнулись, когда она услышала вопрос. Она не удивилась, не рассердилась. Не стала ни смеяться, ни браниться. Она, похоже… смутилась.

— Хе-хе… по правде сказать, я только в этом нашем разговоре могу произнести это вслух…

Хоро хихикнула и пожала плечами; она действительно была смущена до крайности. Если ее любимая тема разговора вгоняла ее в такую краску, то, должно быть, она только так могла это признать. В конце концов, сейчас она имела перед Лоуренсом громадное преимущество; так что ему оставалось только слушать.

— Больше всего я люблю такие разговоры, под которые засыпаю. Такие, знаешь, скучные, которые если слушать, то уши начинают чесаться…

После этих слов она отвернулась; похоже, ее смущение было искренним. Ну да: уплывать в страну сна под чью-то речь — все равно что наслаждаться колыбельной песенкой. И если вспомнить — Хоро постоянно засыпала во время их разговоров.

Лоуренс всегда полагал, что Хоро делает это нарочно, однако, по-видимому, это просто была еще одна из ее причуд. Он покосился на ее по-прежнему глядящее в сторону лицо. Оно раскраснелось от смущения.

— Ну, и что ты думаешь? Что это глупо, да?

— …Как бы больно мне ни было это признавать, вынужден сказать, что да.

Хоро повернулась к нему с упреком в глазах и боднула его в голову.

— Но кто из нас выиграл?

Сомневаться не приходилось — Лоуренс вел себя глупо; если бы он спросил Хоро раньше, сейчас выиграл бы он.

Ему бы даже не пришлось настаивать на том, чтобы отправиться искать лужайку, не пришлось бы рисковать своей гордостью. Да, быть может, и Хоро вела себя не вполне обдуманно. Но она видела, к чему все идет, так что победа осталась за ней.

— Я проиграл.

— Разумеется.

Хоро чуть поерзала, ее уши дернулись, и она зевнула.

— Ну и… раз теперь ты знаешь, что я предпочитаю, не выберешь ли какую-нибудь подходящую тему?

Хоро просила его совершенно по-детски, хоть и могла вертеть им как хотела. Но Лоуренс прекрасно понимал, что не может злиться на нее всего лишь потому, что расстроен поражением. Так что выбора у него не было, и он принялся перечислять, что они могут позволить себе сегодня на ужин.

Начал он с их обычной еды: хлеба и сушеных фруктов. Если они еще задержатся в лесу, то, возможно, сумеют поймать перепелку или кролика. Лоуренс усмехнулся, увидев, что уши Хоро дернулись, когда он упомянул этот вариант.

Продолжая болтать о том о сем, он в конце концов услышал, как Хоро сонно засопела. Вполне естественно, что она, вволю надурачившись с ним, устала. Лоуренс подивился про себя, сколько же пройдет времени, прежде чем он станет достаточно искусен, чтобы взять верх над Хоро.

Лежать на солнечной лужайке было бы теплее, чем под одеялом, но когда Лоуренс и Хоро закутались в одеяло вдвоем, это перестало иметь значение. Особенно — потому что Хоро была горячее обычного человека, почти как ребенок.

Он смотрел на спящую Хоро, молча восхищаясь ее беззащитной красотой. Непохоже было, чтобы она проснулась, даже если бы Лоуренс ущипнул ее за нос или пощекотал пальцем в ухе. При виде ее мирного личика ему очень захотелось так и поступить — после того как из него сделали дурака.

И тут, словно Единый бог услышал его мольбы, Хоро потеряла равновесие. Протянув руку и подхватив ее, Лоуренс воспользовался шансом на контратаку и обвил худенькие плечи своей спутницы, будто стремясь подчеркнуть, что он ее защитник. Он уже собрался было закрыть глаза тоже, когда —

— Приемлемо.

Услышав это тихое слово, Лоуренс ощутил, как у него все тело напряглось. Вот, значит, как она хотела закончить разговор. Хоро посмотрела на него снизу вверх с дьявольской усмешкой — блестящие клыки выглядывали из-за губ.

— Достаточно расставить сеть в озерце под водопадом…

Все, что Лоуренсу оставалось, — закончить фразу Хоро за нее.

— …И глупая рыба сама туда попадает.

Она хихикнула и весело кивнула. Лоуренс мог лишь задрать голову к небу. Его поражение было настолько полным, что это было почти невыносимо. Он чуть крепче сжал руку, обнимающую Хоро за плечи, и хвост волчицы радостно заколыхался.

Проклятье… ну почему он так глуп? Так безнадежно тупоумен? Подобная прогулка для торговца — просто смерть; он проиграл в ту же секунду, когда решился на нее. Он сам сунул голову в силок, даже не думая, кто держит веревку. А кто же еще ее мог держать?

Его голова опустилась на ее — у него просто кончились силы. Это был его способ сказать, что здесь разговор и закончился.

Колыбель черной волчицы

Выгрузив сено, она наконец-то смогла позволить себе передышку. То тут, то там еще лежал снег, но Флер, непривычная к труду, под весенним солнышком пропотела насквозь.

— Сено изумительное. Скотина в этом году хорошо будет расти.

Такую похвалу небрежно кинул человек из Торгового дома Джонса, пересчитав тюки. Флер отряхнула сено с одежды и широко улыбнулась этому мужчине, годящемуся ей в отцы.

— А раз она хорошо будет расти, то к зиме нарастит много мяса.

— Именно. Итак, это все? Я могу все забрать?

— За сколько?

Мужчина погладил подбородок пером, подсчитывая цену. Снова пересчитал тюки сена, подумал и наконец ответил:

— Семнадцать лиготов.

— На рынке это стоит двадцать.

Мужчина принялся крутить перо пальцами. Такой жест торговцы невольно делают, когда перед ними слабый противник.

— Следовало запросить больше. Двадцать пять.

— Ора?!

Флер развернулась лицом к старому торговцу, вмешавшемуся в разговор. Ее противник поскреб висок кончиком пера, улыбнулся и склонил голову набок.

— Хорошо. Раз ты такая честная, сойдемся на двадцати.

— Только если ты оплатишь прокат повозки.

Серебряных волос на голове Оры осталось уже мало, но он все равно каждое утро смазывал их яичным белком. Он глядел сверху вниз на не такого уж юного противника, как на мальчишку.

— Конечно. И плата за сведения тоже за мной.

— Да благословит тебя Господь.

Флер молча прокручивала в голове весь разговор. Пока Ора выгружал из повозки их пожитки, ей все равно делать было нечего.

— Возвращаемся.

Вот и все, что он сказал, сдав повозку и рассчитавшись, — и зашагал прочь. У него было крепкое телосложение, и он мог ходить быстро даже с такой тяжелой поклажей. Погрузочная площадь возле порта была запружена людьми, но Ора пробирался между ними с легкостью, словно какой-то волшебник.

Флер еще не привыкла закрывать лицо шарфом, чтобы не выдавать свой пол, поэтому ей было трудно идти по прямой. Догнать Ору ей удалось, лишь когда он вошел в переулок, которым необходимо было пройти, чтобы добраться до дома.

Откуда-то сверху доносился детский плач, снизу, из-под ног — мышиный писк. Из окон мяукали кошки. Еще совсем недавно Флер и присниться не могло, что она окажется в подобном месте. Но она знала, что людям приходится приспосабливаться к условиям, в которых они оказываются.

Проходя мимо окна с цветочным горшком, она пощекотала горло спящей на подоконнике кошке. Жить обычной жизнью, в общем-то, неплохо.

— Юная госпожа.

Сердитый голос Оры испугал кошку, и она спрыгнула с подоконника в дом. Флер глянула на своего спутника осуждающе, но наткнулась на куда более суровый взгляд.

— Вы думаете над своей ошибкой?

Как ни странно, Флер всегда улыбалась, когда ее бранили более взрослые и опытные люди. Вовсе не потому, что она была храбрая или не в своем уме; просто она вспоминала времена, когда она, еще маленькая, доводила до истерик учителей.

— А, да, прости. Я думаю.

Конечно же, она перестала об этом думать, как только Ора начал торговаться вместо нее.

— Знаешь, я надеялась, что ты оценишь, что я не стала сердиться на того типа за то, что он пытался купить сено по дешевке. Видимо, ты просто сегодня не в духе.

— Юная госпожа.

Ора нахмурился, услышав ее шутку. Его брови чуть ли не взлетели по круглой, как купол, голове. Когда он торговался, его лицо было как каменное, но в остальное время оно могло принимать много разных выражений — это достойно восхищения.

— Не сердись… и я же говорила: не называй меня юной госпожой!

— В таком случае будьте любезны вести себя как торговец.

Он держался настолько внушительно, что Флер пришлось отвести взгляд. Она всегда «вела себя как торговец». Она ведь не была более аристократкой Флер фон Эйтерзентель Мариель Болан, одиннадцатой наследницей рода Болан. Хотя, по правде сказать, по этому длинному до нелепости имени она уже немного скучала.

— Я и веду себя как торговец. Я перевезла столько сельди, что у меня все руки ею пропахли. И вернулась с полной повозкой сена.

— Замечательно. Теперь, я просто уверен, никто не догадается, что вы боитесь скакать верхом на лошади.

Он не шутил. Он был сердит, и она знала, почему. Но строгость Оры давала понять, что он хочет донести свои слова как можно лучше.

— Двенадцать лиготов на покупку сельди. Четыре на пошлины. Пол-лигота на белый хлеб, сушеную баранину, вяленую свинину, сыр и вино. Два за пользование лошадью и повозкой. Сколько получается?

Флер вздохнула под шарфом. Они потратили восемнадцать с половиной лиготов. Если бы они приняли предложение Торгового дома Джонса и продали сено за семнадцать, то оказались бы в убытке.

Для аристократов монетой больше, монетой меньше — особого значения не имело; но не для торговцев. Когда они что-то отдают, они требуют взамен бо́льшую плату. Лишь так они могут избежать голода.

— Ты же знаешь, что я бы не согласилась на семнадцать.

— Да ну?

Он просто шел и шел, на нее даже не смотрел. От такого отношения Флер тоже начала злиться.

— Ты хочешь сказать, что я трусиха, которая даже поспорить немного не посмеет?!

Ора повернулся к ней.

— Нет, но, даже если вы будете упрямо заявлять, что на рынке оно стоит двадцать, вы же этого не докажете. И дело не только в этом. В торговле нет ничего хуже бесконечных споров. Поэтому мы, торговцы, всегда назначаем цену с умом, чтобы прийти в итоге к цифре, которая устроит всех.

— Ты поэтому запросил двадцать пять?

Он кивнул, но так лениво, что стало ясно: он слишком устал и больше эту тему обсуждать не хочет.

То, что сказал Ора, знал любой торговец. Он ведь был торговцем с детства, даже вел дела крупных торговых домов.

Флер он звал «госпожой», потому что прежде работал на главного торговца семьи Болан и был вхож в их дом.

Однако тот торговец умер, когда Флер вошла в брачный возраст, а вскоре после этого семья Болан, давно уже находившаяся в упадке, перестала существовать. Так были утрачены все связи с торговым домом, на который работал Ора.

Флер не видела Ору, пока его новый хозяин не стал ее мужем. Это было не так уж давно, хотя воспоминания уже начали тускнеть.

— Ну, юная госпожа? А сено вы за сколько купили?

У Флер не было времени подумать над ответом. Ее положение все время менялось слишком быстро, она даже дух перевести не успевала. Титул ее семьи купил богатый торговец, потом этот торговец разорился.

Ора действительно спрашивает, по какой цене она купила сено? Флер была поражена; она и не думала, что он будет ее беспокоить по таким мелочам. Это было даже смешно.

— За два лигота.

Однако в ней воспитали умение скрывать свои истинные чувства при общении с людьми. Она ответила небрежно, и тут же лицо Оры стало бесстрастным. Он всплеснул руками и зашагал еще быстрее — похоже, он был просто невероятно сердит.

Это ведь он платил за перевозку сельди и сена между деревнями. И если они уже заплатили больше восемнадцати за сельдь, значит, двадцать, которые она запросила за сено, — слишком мало. Флер об этом знала, но у нее были свои причины. Догнав наконец разъяренного торговца, обожающего разговаривать на ходу, она объяснила:

— Селянам тяжело приходится. У них даже серпы все ржавые. Они жаловались, что просто не выживут, если не получат хотя бы два.

— Это точно?

Такой холодный ответ — вовсе не то, что она получила бы от обычного человека. Но даже если ее семья пала, все равно Флер оставалась аристократкой; потому она сердито огрызнулась:

— Ты думаешь, я лгу?!

Ора приостановился на миг, но ничего не ответил; потом зашагал еще быстрее. Ясно было, кто здесь неправ. Флер ведь была не аристократкой, нанявшей его, а просто обычным человеком, пытающимся выучиться ремеслу торговца.

Она побежала узким переулочком и снова догнала Ору.

— Прости меня, Ора… но я так сержусь, когда ты зовешь меня «юной госпожой».

Он наконец остановился, и Флер увидела на его лице горькую улыбку.

— Вам придется научиться придумывать лучшие оправдания, если хотите стать настоящим торговцем.

Она пожала плечами и сняла часть мешков с его спины. Когда они вышли из переулка, Флер увидела наконец свой дом. В этом квартале было много таких же домиков.

* * *

— Значит, юная госпожа, вы остались в убытке, хотя так усердно работали?

Служанка Бельтра, чистая душа, всегда говорила что думала.

— Вовсе нет.

— Тогда что было?

Бельтра была не только ниже Флер ростом, но и на год младше. И происхождение их отличалось, как небо и земля. Однако лишь на нее Флер могла полагаться в том, что касалось домашнего хозяйства.

Без денег они не могли себе позволить даже хлеба. В прошлом Флер могла полагаться на известность и состояние своей семьи. Увы, сейчас эта роскошь была недостижима.

Флер стянула шарф и плащ и повернулась, чтобы уйти.

— Юная госпожа, я почти ничего не знаю, только то, что сказал господин Ора.

— Не зови меня юной госпожой!

— Юная госпожа, подождите!

Не обращая внимания на Бельтру, Флер вбежала в соседнюю комнату. Она услышала, как служанка вздохнула, но побежала дальше — через комнату в коридор, затем мимо комнаты для умывания и по лестнице на второй этаж.

Через окна в деревянных рамах, расположенные вдоль лестницы, она видела огород, за которым ухаживала Бельтра. Этот огород давал им все овощи, пряности и прочие травы. Иногда их хватало даже, чтобы продать на рынке и купить немножко мяса.

А что Флер давала дому? Немногое, она это знала. И потому не могла винить Бельтру за то, что та вышла из себя. Складывать умеет даже ребенок, а она, Флер, не смогла скинуть цену ниже двух лиготов. Она поняла, что не создана быть торговцем. Она просто не могла так сурово обращаться с людьми, которые прежде были подопечными ее семьи.

— Юная госпожа.

Флер услышала стук в дверь и голос Оры. В минувшие дни, когда она вставала из-за стола, чтобы открыть дверь, ей приходилось делать шагов двадцать. Сейчас достаточно было сделать три.

— Не зови меня юной госпожой.

За дверью стоял Ора с совершенно каменным лицом.

— Бельтра вся в слезах. Она сказала, что вы ее не слушаете.

— …

Слово «безжалостно» было бы сейчас самым подходящим. Ора умел читать людей куда лучше, чем Флер. Он говорил, что это важнейшее искусство при торговле, но, похоже, и при воспитании оно не менее полезно.

Трудно ругать человека так, чтобы тот искренне почувствовал себя виноватым, но Ора знал, что использовать имя Бельтры — лучше всего. Флер кивнула, сдаваясь; потом еще раз кивнула, сильнее, и глубоко вдохнула.

— Ладно, ладно…

— Да?

— Я извинюсь перед Бельтрой и как следует ее выслушаю.

— …

— …И закончу ужин.

Ора улыбнулся и, сказав напоследок «пожалуйста, отдохните», закрыл дверь. Хоть Флер и вздыхала, но вскоре улыбнулась и села на свой шаткий стул. Все, что у ее семьи было, отобрали, все привилегии продали с торгов. Все слуги ушли. Сейчас Флер жила в домике для слуг и работников, практически в нищете. Не то что лошадей кормить — она не могла даже свиней откармливать на мясо для себя же.

Это был довольно обычный конец падшей аристократической семьи, но Флер не особенно жалела себя. Просто здравый смысл торговцев очень сильно отличался от здравого смысла аристократов. Порой это приводило ее в ярость, но все равно она изо всех сил старалась приспособиться.

Жить хотя бы так она могла лишь потому, что Ора взял ее под крыло, а Бельтра, ее самая близкая служанка, осталась и дальше о ней заботиться. Именно эти люди заставили ее осознать, что она не всех, кого могла называть семьей, потеряла, что не весь мир стал ее врагом.

Этого хватило, чтобы она могла продолжать жить; однако она прекрасно сознавала, что, если они хотят выжить, им нужны деньги. Нельзя больше позволять себе такие ошибки, как сегодняшняя.

— Я торговец…

Попытавшись таким образом себя приободрить, Флер спустилась по лестнице и пошла извиняться перед Бельтрой.

* * *

На следующий день, когда Флер, давясь, глотала тюрю, к которой еще не успела привыкнуть полностью, Ора сказал:

— Если сено такое хорошее, нам стоит заняться лошадьми.

— Лошадьми?

— Я слышал, за южным морем началась война. Если это правда, то цены на лошадей совсем скоро взлетят, как на крыльях.

Флер вовсе не недооценивала способности Оры собирать сведения, но ей нравилось расспрашивать его, делая вид, что чуть-чуть сомневается.

— Но если это так очевидно, нас, думаю, кто-нибудь уже опередил?

— Да, но нам вовсе не нужно быть первыми. Если доход такой хороший, достаточно быть вторыми или третьими.

Пока Флер говорила, Ора снял кусочек плесени с хлеба, который она ела. Когда ей впервые пришлось есть плесневелый хлеб, она морщилась, но вскоре привыкла. Живя в поместье, она никогда не сознавала, что вся кухонная прислуга вынуждена питаться так. Она была тронута, когда узнала, — но сейчас сама была в таком же положении.

— Заниматься лошадьми, э?

Лошади — предмет роскоши, и выращивать их недешево. Когда имя Болан имело вес, у ее семьи еще оставалась кое-какая собственность, а значит, и кое-какой доход — в основном от налогов, которые платили крестьяне за сенокос на землях Болан. Если сена будет требоваться настолько много, что цены на него взлетят, некоторым из этих крестьян станет нечем кормить своих лошадей.

— Я проверю в торговых домах, когда пойду за деньгами за сено, — сказала Флер, макая хлеб, очищенный Орой от плесени, в тюрю.

— Пожалуйста, не позволяйте им сбивать цену.

При этих словах Флер улыбнулась. Потом отвернулась — но не из-за его замечания.

— Опять… Не пойму, как он сюда пролезает? — сказала Бельтра, тоже заметив то, что увидела Флер, и встала со стула. Возле двери в коридор, ведущий на кухню и в умывальную комнату, поджав лапу, тихо сидел щенок.

— Он опять залез в мешок с зерном?

В городе обитало множество бродячих собак, однако Флер понятия об этом не имела, когда жила в большом поместье, окруженном лесами и лугами. Бельтре они досаждали, но Флер испытывала иные чувства.

— Ну, иди сюда.

Щенок отпрыгнул в сторону, увидев приближающуюся Бельтру, но, заметив протянутую руку Флер с крошками хлеба, прошмыгнул у Бельтры между ног и подбежал к Флер.

— Юная госпожа…

Бельтра, каждодневно ведущая на кухне войну с мышами, кошками и собаками, посмотрела на нее осуждающе. Когда щенок слизал с руки хлеб, Флер подняла голову.

— Мой муж умел только отбирать у других. Я не хочу быть такой же.

Щенок, похоже, знающий, как устроен мир, принялся с благодарностью выражать свою мимолетную преданность: сидел смирно и вилял хвостом, пока Флер гладила его по головке. Но он был далеко не рыцарем, а Флер — далеко не аристократкой. Бельтра взяла его за шкирку и выбросила в открытое окно.

— Вы слишком добры, юная госпожа.

— Разве так плохо иметь сердце?

Это была очень злая контратака, и Флер это знала. Как она и ожидала, Бельтра серьезно расстроилась. Ора тут же пришел служанке на выручку.

— Мы знаем, что было, когда вы были его женой. Конечно, мой господин был не самым замечательным в мире человеком, но сейчас нам все-таки нужно как-то выживать. Или вы знаете лучший способ, чем стать торговцем, юная госпожа?

Флер была далека от того, чтобы предлагать свои варианты. Она прекрасно знала, что значит быть падшей аристократкой. А поскольку она была женщиной, ее выбор был еще беднее.

— Отдавать то, чего еще не имеешь. Аристократ, сказавший такое, недостоин своей репутации.

— Ну, у любого добросердечного аристократа счетоводы всегда в слезах.

— Конечно. Но видеть в слезах Бельтру я не хочу.

Флер запихнула в рот остатки хлеба и встала.

— Тогда я пошла торговать. На этот раз я обязательно вернусь с прибылью.

Бельтра молча смотрела на нее, комкая в руках выцветший передник. Похоже, она услышала наконец то, что надеялась услышать, и улыбнулась.

— Удачи вам.

Они жили уже не в том большом, чистом поместье… но улыбка Флер оставалась прежней.

* * *

Когда река покрывается льдом, течение, естественно, останавливается. Однако северной зимой это приводит не только к тому, что прекращают плавать лодки. Порт становится безжизненным. С приходом весны он словно оттаивает — лодки начинают плавать туда-сюда. Во всяком случае, так сказал Ора, и это было похоже на правду. А в солнечные дни, такие как сегодняшний, в порту еще более людно, чем обычно.

— Вот твои деньги.

Хоть торговый дом и пытался сбить цену до 17 лиготов вместо 20, полную сумму они заплатили без задержки. Торговцы — такие странные существа. Так думала Флер, завершая сделку; а потом она наконец подошла к тому, о чем ей сказал Ора.

— Лошади?

— Да. Мы слышали, что началась война, и на лошадей большой спрос.

— О… так, так, лошади…

Торговец поскреб подбородок кончиком пера, поднял голову и прикрыл глаза.

— Чтобы кормить лошадей, приходится платить пошлины за сено, и, если цены на сено растут, селянам становится слишком дорого содержать лошадей.

— И это значит, что они будут их продавать, да?

Чтобы не дать себя обмануть, необходимо понимать, что думает собеседник, и предугадывать его ответы еще до того, как делать предложения. Так всегда делал Ора, и это казалось совсем простым.

Флер кивнула. Мужчина хмыкнул и взглянул на нее в упор.

— Надеюсь, ты не думаешь, что до тебя эта идея никому в голову не приходила?

Он смотрел на нее свысока, как будто она какой-то мальчишка-подмастерье. Возможно, он заметил, что перед ним женщина, да еще и молодая.

— Не думаю; но даже если мы будем вторыми или третьими, то все равно много заработаем.

Флер воспроизвела слова Оры в своей слегка эмоциональной манере. Мужчина прижал перо к губам, словно пытаясь не дать им изогнуться в улыбке. Но если Флер улыбнется в ответ, то проиграет; так что она смотрела из-под шарфа с бесстрастным видом.

— Прошу прощения. Похоже, ты растешь с каждым днем. И ты прав… но, как видишь, мы слишком заняты своими делами, чтобы сейчас куда-то ехать и покупать лошадей. Если ты сумеешь найти кого-то, кто продает, мы, возможно, согласимся купить.

Торговцы всегда говорят так туманно.

— Так ты покупаешь или не покупаешь?

Противник нахмурился.

— Трудно что-либо обещать наверное — ты ведь можешь привезти тощих и непослушных лошадей. Это было бы неприятно.

Он что, ей не доверяет? Впрочем, так оскорбленно может отреагировать лишь аристократ. Флер предпочла извиниться.

— Ну, даже если мы их не купим, найдутся другие покупатели. Рынок сейчас хороший, так что, если ты их купишь за хорошую цену, то сможешь продать за хорошую цену. Проблем быть не должно.

— Ясно.

— Хотя…

— ?

Мужчина закрыл учетную книгу и сунул себе подмышку.

— Все равно я думаю, что это трудно. Лошади — капризные существа. Даже если они послушны, когда ты их покупаешь, они могут не принять нового хозяина. Такое бывает сплошь и рядом.

— Да, это верно…

Еще живя в поместье, она не раз слышала, как иногда трудно бывает управляться с лошадьми. А сейчас ей самой придется нанимать повозку, ездить на ней туда-сюда и воевать с капризами лошадей. Если она, стараясь изо всех сил, купит-таки лошадь, а потом сумеет продать лишь по дешевке, даже она сама будет рыдать, как Бельтра.

— Да, кстати… как тебе вот такое предложение?

— Мм?

— Если у тебя есть деньги на покупку лошадей, возможно и по-другому их потратить.

— Например?

Торговец улыбнулся и, достав учетную книгу из-под мышки, снова открыл ее.

— Ни проблем с поведением, ни риска болезни, ни нужды в кормежке и уходе. Даже неопытный торговец с этим товаром справится без проблем. Никакого риска по сравнению с лошадьми.

Он говорил разумно, хоть Флер и знала, что он подозрителен. Она вовсе не хотела брать у него уроков, но невольно заинтересовалась.

— И что же это?

— Одежда.

— …Одежда, — повторила Флер, и торговец показал ей строки в учетной книге.

— Вот цены покупки. А вот цены продажи. Это не так прибыльно, как с лошадьми, но… В общем, смотри, тут любой товар прибыльный.

Он был прав… если только это не была попытка ее облапошить. Однако едва ли он мог так сразу, на месте составить план мошенничества. С этой мыслью Флер кивнула.

— Это надежное вложение денег.

С этими словами он закрыл книгу. Флер тут же спросила:

— Но какую именно одежду лучше продавать?

— Ну, это на твой вкус.

У него это звучало просто, однако одежду для Флер всегда выбирали другие. О моде она не знала ничего. Она задумалась, не спросить ли совета у Оры, но тут мужчина перед ней хлопнул в ладоши и сказал:

— А, кстати… один из людей, с которыми мы имеем дело, отлично разбирается в таких вещах.

— Отлично разбирается?

— Да. Он раньше помогал нам приобретать одежду… блестящий торговец. Ему всегда удается продавать одежду очень быстро. Он как раз хочет расширить свое дело и ищет кого-то, кто бы обеспечил его деньгами.

Флер знала, что не так уж умна. Она знала, что не все тонкие детали торговых отношений способна ухватить. Но о том, что сейчас сказал ее собеседник, она немного знала.

— Ты имеешь в виду… я даю деньги, и мы делим прибыль?

— Именно. И не только денежную прибыль. Ты узнаешь о торговле одеждой. А у него есть связи среди продавцов, так что он может получать одежду по хорошим ценам.

— Ну…

Похоже, ей в руки падает отличный шанс… большая удача. Возможно, не все в этом мире желают другим зла.

Торговец перевернул страницу учетной книги и назвал имя.

— Его зовут Мильтон Пост.

Это имя, несомненно, принадлежало аристократу.

* * *

Как и всегда, когда у Флер были при себе деньги, она не удержалась от соблазна чего-нибудь купить. Она взяла немного любимого сыра Бельтры и вина из определенной деревушки, которое нравилось Оре. Потом пошла домой. У них было не очень-то много денег, но Флер надеялась, что Бельтра и Ора не рассердятся на нее за то, что она купила им гостинцев. В конце концов, она нашла новое, стоящее дело.

— Одежда?

Флер подала Оре кружку вина, чтобы воспользоваться его хорошим настроением и рассказать все, когда он выпьет. Ора сидел, закрыв глаза и вдыхая аромат вина. Когда в своем рассказе Флер добралась наконец до разговора с мужчиной из Торгового дома Джонса, она даже не поняла сразу, слушает Ора или нет.

— Вот, и это мы попробуем сделать… Ора?

Услышав свое имя, Ора взглянул на Флер.

— Прости, я так скучал по этому аромату… Одежда? Вы этим хотите заняться?

— Есть один человек, который помогает дому Джонса продавать одежду. Судя по всему, он ждет, что кто-нибудь вложит деньги, а всем делом от начала и до конца займется сам.

— Ясно…

Ора вновь втянул запах вина своим клювоподобным носом и задержал дыхание. Аристократы не умеют наслаждаться мелочами так, как Ора. При этой мысли Флер забыла про раздражение и улыбнулась.

— Его имя Мильтон Пост.

Едва она упомянула имя, глаза Оры под морщинистыми веками распахнулись и странно сверкнули.

— Пост?

— Ты его знаешь?

Ора медленно выдохнул.

— Ммм… конечно.

Ора допил вино и поставил кружку на стол. Вечер был тихий и спокойный; Бельтра еще не вернулась с рынка.

— Его отец был знаменитым рыцарем. Храбрый, сильный, элегантный… просто картинка из романтической истории. Но кроме того, ходит множество слухов о его любовных похождениях. При этом он милосердный и любит свою семью, и, насколько я помню, фамилию Пост унаследовало не меньше тридцати человек.

В том, что у аристократа большая семья, нет ничего необычного… даже две-три наложницы в порядке вещей. Однако, несмотря на старую шутку, что перечислить всех детей аристократа не легче, чем прочесть Священное писание, так много потомков у одного человека бывает весьма редко. Да, похоже, этот мужчина был выдающимся человеком.

— Конечно, все его дети не могли получить в наследство землю. Думаю, этот парень — законный Пост. Говорите, он помогает Торговому дому Джонса продавать одежду?

— Мм… аа, что?

Флер ответила невнятно — ее отвлекла коза, жующая цветок в горшке неподалеку. Должно быть, она сбежала от кого-то, кто ее купил, а потом забыл привязать. Зрелище было такое странное, что Флер какое-то время просто молча таращилась на него, прежде чем нервно ответить:

— А, ну да.

— …Ну, скорее всего, он ее продает аристократам. Мы как-то раз пробовали это дело… наняли людей из аристократических семей, которым было некуда деваться, потому что в ряду наследников они были вторыми-третьими. С их помощью мы надеялись продать достаточно хорошей одежды, чтобы выдавить из торговли кого-то там из гильдий сапожников и кузнецов. Увы, мода у аристократов невероятно изменчива; мы должны были знать, кому что продавать.

— Вот как…

— Итак, вы уже встречались с этим Постом?

Коза решила наконец, что листья цветка невкусные. Мекнув, она медленно потрусила прочь.

— Нет… я решила не торопиться и сперва поговорить с тобой.

— Надо же. Похоже, юная госпожа чему-то учится.

— Я ведь уже дважды сама принимала решения и ошибалась.

Ора улыбнулся и кашлянул, потом указал на лежащие на столе монеты. Флер уже потратила немножко денег из полученных ею двадцати лиготов.

— Хмм?

Она склонила голову; Ора вздохнул.

— Вам еще многому нужно научиться. Дорога будет трудной. Вы не догадались проверить монеты, которыми они вам заплатили.

— А что такое? Они что, как-то недоплатили?

Она уже собиралась сказать «это невозможно», когда Ора с сожалением покачал головой.

— Посмотрите, как у них стерты края. Вы думаете, меняла их примет? Возможно, их придется отдавать за девять десятых стоимости…

Флер нервно вгляделась в монеты и увидела, что, действительно, среди них было несколько стертых и гнутых.

— Ну, даже если бы я вам все рассказал, все равно вы бы не смогли это запомнить. Лучше учиться всему постепенно. Однако…

— …Однако?

— Если бы вы были простым мальчишкой-учеником, которого я мог бы поколотить, я бы сейчас не так себя вел.

Слышать, как Ора шутит, доводилось редко… похоже, он и вправду оценил вино.

— Помню, как меня в первый раз как следует побили… я неделю плакал.

Весело глядя на монеты, он смахнул их в деревянную шкатулку и закрыл крышку.

— Ладно, давайте теперь поговорим о вашей новой затее.

— Хорошо…

— Итак? Скажите, что вы об этом думаете.

От столь внезапной смены темы Флер растерялась.

— По-моему, хорошая идея.

— Вот как? — тихо ответил Ора, потом взял перо и вписал монеты в старую учетную книгу. Из-за просчета Флер ему пришлось написать слово «убыток» под колонками.

— Я ошибаюсь?

— Нет. Если вам нравится, действуйте. В общем-то, тот тип прав: лошади умирают, болеют, ранятся, а одежда сохраняется годами. Когда я сам занимался одеждой, обычно только через три года ее уже нельзя было продать. Так что на ней трудно потерять много, и это отличный способ наточить ваши зубки.

— Значит…

Флер запнулась; Ора уверенно кивнул.

— Это будет третий раз, когда на вас будет вся ответственность за работу.

Когда Флер жила в поместье, она просто ела пищу, которую ей давали, и надевала одежду, которую ей приносили. Вот и все, что ей приходилось делать. Жизнь жены аристократа, лишенная всякой необходимости принимать решения. Нужно было лишь сидеть и слушать, что говорили вокруг.

Сейчас она еще только привыкала быть торговцем. Она не умела распознавать обман, ей было трудно вести переговоры. Но то, что она сама могла принимать решения, — это было просто замечательно.

Флер сделала глубокий вдох и кивнула.

— Но вы все же прислушивайтесь к моим советам, хорошо?

Если Ора будет недоволен ее действиями, он даст ей знать. Его недовольство будет означать, скорее всего, что она не справляется. И Флер отлично знала, что он хочет сейчас услышать.

— Конечно же.

— Да благословит вас Господь.

С этими негромкими словами он закрыл учетную книгу. Секунду спустя вошла вернувшаяся с рынка Бельтра — будто нарочно подгадала.

* * *

Падшие аристократы, незаконнорожденные дети аристократов, настоящие аристократы; несмотря на разные жизненные пути, у всех их есть кое-что общее — знаменитая фамилия. Многие из них цепляются этой фамилией за прошлое, чтобы продолжать жить. Но для таких, как Флер, — для тех, чей титул был продан, а потом стал совершенно никчемным, — фамилия служит лишь бременем.

Вот почему она закрывала лицо шарфом и старалась не представляться полностью. А значит, выбора у нее особо не было — чтобы находить работу, приходилось полагаться на связи Оры; но все равно время от времени называть себя приходилось. Впрочем, большинство людей, с которыми она имела дело, относились к ее положению с пониманием и помалкивали.

Однако на этот раз ей предстояло вести дело с Мильтоном Постом, опираясь только на собственные силы… не прячась за именем. По крайней мере так она надеялась.

— Мы не встречались на каком-нибудь балу?

Это было первое, что сказал Мильтон Пост, когда они пожали друг другу руки. Молодой паренек с опрятными золотыми волосами. Его одеяние — не вычурное, но по нему видно, что подбиралось тщательно и со вкусом. Если бы Флер не собиралась вести с ним дела, она бы и не догадалась, что перед ней человек из очень большой семьи.

Руки Флер уже никак нельзя было назвать «прекрасными белыми ручками в сатиновых перчатках». Они все равно были красивее, чем у Бельтры, но это уже не бросалось в глаза. Мильтон заметил, что ее взгляд потускнел, и продолжил:

— А, конечно. У сэра Милана.

— А… — вырвалось у Флер, когда она вспомнила, что действительно когда-то была на этом балу.

— Там мы познакомились, но, похоже, ты меня не помнишь.

Юные аристократки пожимают больше рук, чем трогают кусков хлеба. Даже если при каждом рукопожатии ладони лишь слегка соприкасаются, это повторяется так часто, что, бывает, за время бала они распухают.

— Но это и понятно. Ты тогда привлекла столько взглядов.

Это было, когда еще не умер предшественник Оры, а фамилия Болан еще что-то значила. В общем, давно, когда Флер была еще завидной партией.

— А твое имя…

— Флер Болан.

Давно она не называла свое имя полностью. Она немного взгрустнула и немного смутилась. Впрочем, смущение было вызвано не столько тем, что она произнесла эти слова, сколько тем, что произошло это в портовой таверне.

— Ах, да… старшая дочь семьи Болан… Ты потом вышла за Дюана, известного своим злобным характером.

— А!

На этот раз она искренне удивилась. К счастью, они были не на каком-то приеме. Флер поспешно прикрыла рот рукой, и Мильтон улыбнулся.

— …А ведь твоей руки искали многие юные рыцари; ты знала об этом?

Мильтон быстро положил в рот немного чечевицы — видимо, чтобы вежливо убрать улыбку с лица. Но от этого Флер только сильнее смутилась, ей захотелось сбежать куда подальше.

— Жаль, что получилось то, что получилось. От такого хочется и смеяться, и плакать.

Она знала, что Мильтон вовсе не намекает на то, что она рыдала неделями. Заставив себя успокоиться, она сделала глубокий вдох под шарфом и кивнула.

— В конце концов, мы не выбираем свою судьбу и свое будущее. Те, у кого есть такая сила, сидят куда выше.

Когда он подливал вина ей в кружку, Флер заметила, что, хоть он и не так грациозен, как аристократ, но и не так груб, как рыцарь. Он походил на игривого племянничка.

— Вся твоя семья…

— Вся моя семья оттуда свалилась, да. Но для меня еще есть место в этом мире… хотя, должна признать, я никогда не думала, что это будет место торговца.

Он кивнул, щурясь от солнца. Потом, глядя на свое вино, ответил:

— Я всего лишь третий сын второй наложницы. У меня нет земли, даже с ладонь; есть лишь фамилия Пост и немного денег. У меня нет даже повозки и лошади, чтобы зарабатывать деньги и жениться в конце концов на дочери знатного рода; нет дара писать стихи. Но я всего этого и не ожидал, так что не жалуюсь.

— Ты поэтому начал заниматься торговлей?

Похоже, его изгнали из родового поместья.

Мильтон снова отправил в рот немного чечевицы — на этот раз, чтобы скрыть горькую улыбку.

— К счастью, фамилия Пост открывает многие двери. Я люблю поесть, выпить, поговорить; когда я путешествую, меня часто приглашают на трапезы, так что мне всегда есть где утолить свои нужды.

После того как муж Флер умер, а все имущество семьи был распродано, Флер заслужила уважение слуг тем, как приняла этот удар. Но она вовсе не пыталась казаться сильной — просто плыла по волнам жизни.

Такую же «силу» она сейчас чувствовала и в Мильтоне.

— Я слышала, ты хороший торговец.

— Ха-ха. Немного неловко, когда тебя хвалят, но, должен признаться, я в себе уверен.

На свете есть немало людей, которые злоупотребляют своей фамилией, чтобы жить. Мильтон, ушедший из дома, чтобы торговать, понимал, видимо, что парить, как ангел небесный, он сможет лишь какое-то время; как только он лишится крыльев, его превосходство исчезнет вместе с ними.

Честно говоря, Флер была восхищена тем, что он понимает свое место в мире и стоит на собственных ногах. Настолько сильно восхищена, что невольно спросила:

— Каков же… твой способ?..

По словам Оры, любой, кто рассказывает другим свои способы работы, недостоин зваться торговцем. Флер сразу пожалела, что задала столь глупый вопрос; однако Мильтон прищурился и наигранно улыбнулся. Пока Флер отчаянно пыталась найти слова, чтобы спасти положение, он поднял глаза и ответил:

— Смотреть на себя и понимать себя.

Она никак не могла сообразить, что он имеет в виду; лишь смотрела в его красивые голубые глаза.

— Это и есть мой способ. Многие из моих друзей торгуют, но для них торговля — разовые сделки. Они считают себя такими же, как их торговые партнеры, и потому они никогда не произведут впечатления. Но не я; я всегда говорю своим партнерам, что имя Пост открывает множество возможностей. И даже если они смеются, они все же запоминают меня и то, какую хорошую одежду я им продал, — и я продаю им еще. Поскольку я всегда вожу хорошую одежду, продать ее несложно.

Слова лились изо рта Мильтона подобно воде; договорив, он улыбнулся.

— И мои деловые партнеры ценят это.

Он допил вино из своей кружки и налил еще. Флер молчала, но не из-за того, что он сказал. Восхищение найденной родственной душой переполняло ей грудь и сдавливало горло.

— Ха-ха… лишилась дара речи?

— Нет, нет…

— Однако… — Мильтон подал хозяину таверны монетку, а тот принес еще вина. — Все это я делаю, потому что у меня есть цель.

Услышав это, Флер едва ли не воочию увидела воображаемую девушку, стоящую рядом с ним… Но оказалось, что она совершенно не угадала.

— Я хочу… покрасоваться перед семьей.

И вновь Мильтон отправил в рот чечевицу, чтобы спрятать улыбку. Флер рассматривала его с серьезным лицом.

— И я это все делаю не во имя чести семьи Пост. Я хочу доказать, что они могут меня изгнать, но все равно я преуспею. Я хочу стоять перед ними с гордо поднятой головой, даже если для этого мне сначала придется ползать на коленях… ну, как торговцу, разумеется.

Что за целеустремленность… Флер было трудно держать руки неподвижно. Будь здесь не шумная таверна в торговом квартале, будь между ними не грубый деревянный стол, а красивый, с белой скатертью, — вполне возможно, ее рука потянулась бы и взяла его руку. Флер остановилась лишь потому, что приняла решение: она будет работать с Мильтоном.

— Итак…

— Да?

Ей по-прежнему казалось, что у нее что-то застряло в горле; она склонила голову чуть вбок и сказала:

— Я слышала, ты ищешь того, кто ссудит тебя деньгами.

Торговцы с легкостью меняют отношение к людям и делам, если того требует ситуация. Флер рассматривала Мильтона как торговца и потому говорила тоном торговца. Тот вроде как улыбнулся; Флер решила, что избрала правильный тон.

— Верно.

Она сделала глубокий вдох.

— Сколько тебе нужно?

Названную им сумму она могла себе позволить.

* * *

Суп был такой густой, в нем было столько хлеба, чечевицы, лука и остатков вчерашнего мяса, что, казалось, достаточно съесть пару мисок — и два дня потом будешь сыта. Более того, он был еще и с сыром. Такое блюдо и на столе у аристократа смотрелось бы. Настолько хорошо Бельтра умела управляться с кухней, хоть ей и не помогал никто.

Поскольку семья Болан была совершенно нищей, Бельтра хорошо научилась пользоваться дешевыми продуктами. Даже Ора, опытнейший торговец, был изумлен, когда она сказала ему, сколько это все стоило. Да, она свое дело отлично знала. Во всем, что касалось кухни, ей не было равных.

— Эти караваи не приняли хлеботорговцы, потому что они слишком жесткие, но для супа они в самый раз. У нас было немного лишних пряностей, я их обменяла у женщины через два дома от нас на лук. А мясо — просто куры, которые забрели к нам в дом.

Когда Флер была маленькая, ей строго-настрого наказали не ставить силки в заднем дворе. Поэтому она и не догадывалась, что их ставят, чтобы добывать еду для ужина. Когда узнала, была изрядно удивлена.

Но в поместье ловушки ставили старые садовники, а Бельтра у них это переняла и сейчас делала то же самое. Так что и Флер, и Ора прекрасно знали, что эти куры не просто «случайно забрели».

Но животных по городу бродило много — даже больше, чем в лесах и полях. Если одно-два «позаимствовать», особой суматохи из-за этого не будет. Ора, как обычно, похвалил ужин, но Флер ела, не произнося ни слова.

— Юная госпожа?

Она едва не уронила ложку, услышав вопросительный голос Оры. Поскольку все серебро было распродано, в руках она держала дешевую оловянную ложку. Бельтра иногда ловила себя на том, что по привычке полирует эти ложки, и сердилась на себя; однако Флер нравилась практичность таких скромных вещей.

— О, мм, очень вкусно…

Ора и Бельтра взглянули на Флер, удивленные волнением в ее голосе.

— П-правда.

На этот раз они переглянулись между собой. Флер отломила кусочек хлеба и сунула в рот. Хлеб был черствый, зато так у нее будет повод молчать какое-то время.

— Что-то случилось на переговорах с сыном семьи Пост?

Сердце Флер так колотилось, что она его даже слышала. Боясь, что и Ора услышит, она отвернулась и сунула в рот второй кусок хлеба, не проглотив еще первый.

— О, это насчет новой торговли?

Бельтра была мастерицей в работе по дому, но при этом на удивление тугодумной, когда речь заходила о чем-то другом. Впрочем, на этот раз она скорее уточняла, чем спрашивала, так что Флер ничего не ответила и отпила пива.

— Одна из основ торговли, — произнес Ора, как раз когда Флер встала из-за стола, — в том, что не следует чересчур сближаться с партнерами.

Ее сердце вдруг успокоилось, и она одарила Ору холодным, обвиняющим взглядом. Однако Ора не отступил.

— Чтобы торговля шла гладко, необходимо иметь нескольких партнеров. Это очень важно, ведь торговля по природе своей капризна и рискованна. Чтобы не допустить катастрофических убытков, ни в коем случае нельзя всецело доверять лишь одному партнеру. Если окажется, что товары, о которых уже договорились, не доставлены…

Какое-то время они молча смотрели друг на друга; однако Флер в этом состязании было далеко до Оры. У него на лице ни единый мускул не дрогнул; в конце концов она отвернулась и рявкнула Бельтре:

— Добавки!

— Те, кто хотят получать прибыль, должны знать, какие опасности с этим связаны. Если мечтаете о богатстве, умейте эти опасности преодолевать. Нам, торгашам, необходимо всегда сохранять холодную голову и избегать рисков.

Ора говорил монотонно, без нажима. Он, похоже, понял, почему Флер ведет себя так странно.

— Он искренен.

— У торговцев много масок.

— Он кажется искренним.

Ора кивком предложил ей продолжить.

— Доход надежный. Я даю деньги, он покупает одежду. Прибыль — три-четыре десятых доли. Делим пополам.

— Насчет одежды… где он ее будет покупать, у кого?

— Я слышала, она из знаменитого заморского города, покупает он ее через Торговый дом Джонса. Не беспокойся.

Она разрезала рыбку надвое и положила в рот меньший из кусков. Для удобства из рыбки были уже извлечены кости.

— А кто покупает?

— Его постоянные покупатели. Мы это обсудили.

Старый седой торговец прекратил расспросы. Флер смотрела на него искоса, осторожно, точно школяр, ожидающий похвалы от учителя. Рука Оры поднялась к голове, и он, вздохнув, принялся поглаживать почти лысый череп. Эта поза говорила, что он в раздумьях.

Флер снова мыслями вернулась к разговору с Мильтоном. Она была уверена, что они вдвоем составили достаточно подробный план. От обычной схемы Мильтона было лишь одно отличие: на этот раз деньги дает Флер, а не торговый дом. Когда платил торговый дом, он же и забирал почти всю прибыль, а сейчас они вдвоем, работая рука об руку, смогут получить куда больше.

Когда цели абсолютно ясны, никаких трудностей возникнуть не должно.

— Это все?

— А что, какие-то проблемы? — еще более напористо ответила она.

— Если вас интересует мое мнение…

— Ну что, говори, что хочешь сказать.

Едва закрыв рот, Флер тут же поняла, что говорила очень грубо, и отвела глаза.

— Прости. Я действительно хочу узнать у тебя, видишь ли ты здесь какие-то подводные камни; скажи, пожалуйста, что ты об этом думаешь?

Ора вздохнул и стер пивную пену с бородки.

— Можно ли ему доверять?

Флер не огрызнулась в ответ, и вовсе не потому, что хотела извиниться за недавнее поведение. Просто она об этом думала еще до того, как Ора спросил, — ее этот вопрос волновал не меньше. Ора верно говорил — лишь величайшие из торговцев умеют находить правду по обрывочным сведениям.

— Он что, такой подозрительный?

— Если нет, все выглядит даже слишком хорошо.

— Почему?

Ора уткнулся взглядом в собственную ладонь, потом покосился на Флер. Эта поза означала, что он в нерешительности. Он молчал, пока мысли крутились в его голове, потом вздохнул. Так обычно кончались все его размышления.

— Простите меня, юная госпожа.

— За что?

— Торговля подобна вот этой супнице, — он указал на стоящую на столе большую посудину, по-прежнему до половины наполненную вкуснейшим супом Бельтры. — Там внутри — прибыль, созданная умелыми руками Бельтры. Чем более умелые руки у торговца, тем больше прибыли он получит; но если внутри окажется слишком много, часть непременно выльется. Доходность торговли имеет предел.

Бельтра села рядом с Орой и принялась есть — ее явно не интересовало ничего, кроме домашнего хозяйства.

— По сути, риск всегда так же велик, как и прибыль, которую можно заработать.

— Я это понимаю. Мильтон нагружает риском меня, чтобы не дать торговому дому высасывать из него соки.

Ора кивнул, но не остановился.

— Это значит, что они на Посте заработают меньше. Вы об этом подумали? Торговые дома невероятно хитры и коварны.

— Э?

В первое мгновение Флер растерялась, но тут же улыбнулась.

— Если дело только в этом, не волнуйся. Все наоборот.

— Вот как?

— Да. Они тоже делают это, чтобы увеличить свои доходы. Потому что сейчас Мильтон продает одежду, которую покупает у другого торгового дома, а у Джонса хотят, чтобы искусство Мильтона работало на них. А Мильтон, вместо того чтобы просто перейти к ним, выдвинул условие, что он сам найдет того, кто вложит деньги.

Веки Оры медленно опустились. Когда они вновь поднялись, он посмотрел в сторону.

— Значит, вы будете работать с Джонсом, да?

— Да. Мильтон через них купит одежду, значит, во-первых, они будут с ним торговать, а во-вторых, это улучшит их отношения. Так что для них никакого вреда. Ну и конечно… — Флер сделала драматическую паузу, довольная, что может так порисоваться перед Орой. — Для нас с Мильтоном все еще лучше.

План был идеален. Мильтон избавится от тех, кто на нем наживался, и заработает больше обычного, хоть и отдаст половину прибыли. Торговый дом Джонса это устраивает. На плечи Флер ложатся все риски, но за это она получит достойный доход. И чем больше она будет зарабатывать, тем больше будет узнавать о торговле; в то же время Мильтон в конце концов скопит достаточно денег, чтобы открыть собственное заведение.

— Хмм…

Однако Ора, как ни странно, все еще колебался. Он хмурил брови и смотрел на свою ложку. Флер прикрыла глаза и стала терпеливо ждать его ответа. Время текло все медленнее и медленнее; в конце концов, не выдержав напряжения, она глотнула еще супа. Он уже совершенно остыл, но так вкус даже лучше чувствовался.

— Вкусно…

Бельтра, все это время молча евшая, улыбнулась. Лишь когда Флер попросила еще добавки, Ора наконец заговорил.

— Хорошо. Если вы так решили.

Флер была озадачена — даже после того как он повторил свои слова. Она просто не привыкла слышать от Оры «сделаем так, как вы хотите». Она положила ложку и посмотрела на него вопрошающе.

— Если у тебя есть сомнения, поделись ими…

— Нет, одними словами тут не объяснишь. Думаю, я слишком много беспокоюсь. Я стар, я не могу отказаться от своих методов; быть может, я чересчур осторожен, поскольку слишком много обжигался в прошлом. Но вы…

Он отпил супа, потом склонил голову в сторону Бельтры, выказывая ей свою похвалу. Несмотря на возраст, он оставался красив и следил за внешностью, даже оставшиеся волосы смазывал яичным белком, чтобы они лучше выглядели. Бельтра довольно улыбнулась.

— Вы растете своим путем. Я не могу отрезать вам ноги по колено лишь из-за того, что боюсь.

Флер не была уверена, что это похвала, но, в любом случае, то, что Ора позволил ей самой принять решение, — уже изменение к лучшему. Это значило, что она как ученица заслужила немножко доверия своего наставника.

— Торговец лишь тогда обретает независимость, когда уже как следует обжегся.

Флер улыбнулась.

— Ты имеешь в виду, что мне еще предстоит испытать неудачу.

— Я этого не говорил.

И все же он улыбался.

Вскоре Бельтра встала из-за стола, поняв, что миски опустели.

— Я не умею обращаться со словами и решать такие трудные задачи. Но свое дело я знаю.

Так серьезно она ко всему относилась.

Ничего нет лучше, чем быть частью такой семьи.

* * *

На следующее утро Флер проснулась рано. Ну — рано по меркам аристократов, не простолюдинов. В прошлом Бельтра будила ее лишь после того, как успевала переделать всю утреннюю работу по дому. А первым, по-видимому, вставал Ора.

Встав с кровати, Флер причесалась деревянным гребнем, который для нее смастерила Бельтра. Лишь заведя гребень за плечо, она вспомнила, что у нее больше нет длинных волос. Сегодня было первое утро после того, как она отрезала свой символ аристократичности. Это заметно ускорило расчесывание — оно пролетело вмиг.

Длинные, роскошные волосы аристократа для обычного человека — лишь источник проблем. Чтобы содержать их в чистоте и порядке, приходится каждодневно прикладывать много усилий. А времени на это у обычного человека нет. Вдобавок волосы могли бы выдать пол Флер при торговле — и потому она остриглась без колебаний.

Как ни удивительно, отнюдь не она была поражена этим больше всех. Другие были явно захвачены врасплох; когда Ора печально сказал, что волосы придется обрезать, Бельтра сопротивлялась яростно; к тому времени, когда они закончили спорить, Флер уже остригла волосы сама. Она до сих пор помнила, как Бельтра рыдала после этого; да и потрясенное выражение на лице Оры вряд ли удастся забыть быстро.

Но Флер, глядя в зеркало, не испытывала никаких сожалений. Она даже улыбнулась своему отражению — ее первая улыбка после того, как она остриглась. Если она собирается стать торговцем, то не должна сохранять внешность аристократки. Она должна выживать сама — как Флер Болан.

— Так!

По утрам возле колодца всегда было людно, поэтому Флер еще накануне вечером запаслась водой. Умывшись, она ловким движением выплеснула воду в окно, на грядки — словно всю жизнь этим занималась.

— Юная госпожа? — раздался за дверью голос Бельтры после легкого постукивания. Вполне естественно, что она решила заглянуть; обычно Флер с трудом вставала, даже если ее трясти за плечи. Но сегодня она сама с улыбкой открыла дверь.

— Доброе утро.

— Д-доброе утро…

— Где Ора?

— Эээ, он пошел на рынок, как обычно.

Было так рано, что Ора еще даже не вернулся, чтобы командовать Флер. Наконец-то она могла вести себя так, как ей хотелось.

— Тогда не могла бы ты приготовить мне завтрак? Ломтик хлеба с сыром и немного вина.

Завтрак был роскошью, привилегией аристократии и богатых семей. То, что падший аристократ теряет это право, приносит ему особую, символичную боль. Бельтра взглянула удивленно, потом задумчиво потупила очи долу. Наконец она подняла голову и с улыбкой кивнула.

— Сейчас сделаю.

Она решила вознаградить Флер за то, что та рано встала? Флер обняла служанку. Бельтра рассмеялась, потом убежала на кухню готовить завтрак.

Снаружи доносилось птичье пение. Утро было таким чудесным.

* * *

Съев свой тайный завтрак (о котором Ора не должен был узнать), Флер надела плащ, замотала лицо шарфом и собралась уходить.

— О, вы так рано уходите? — удивленно спросила Бельтра, вытирая руки о передник.

— Да, я иду в порт. Передай это Оре.

— О… ладно… — неуверенно ответила Бельтра. Когда Флер молча взглянула на нее, она нервно продолжила: — Я просто никак не привыкну видеть вас в этой одежде.

Флер это не беспокоило; она разгладила плащ и нарочно ответила низким голосом:

— Я пошла.

— Удачи…

Флер захотелось рассмеяться над обеспокоенной Бельтрой, но юная служанка просто не могла иначе. Идя по улице и вдыхая утренний воздух, Флер чувствовала, что счастлива. После холодной и сухой зимы наконец-то начало теплеть. Воздух пах свежестью, как в лесу. И дома, и деревья — все оживало под ярким солнышком, словно подталкиваемое хорошей погодой. Стояла весна, уже начали распускаться цветы. До зеленого лета, казалось, тоже было рукой подать.

Пойдя мимо нескольких торговцев, присматривающих за козами, Флер поймала себя на том, что ускоряет шаг, чтобы поскорее встретиться кое с кем в погрузочной части порта. Пройдя несколько улиц, она пришла наконец к месту назначения и увидела, что порт забит множеством лодок. Работники трудились не покладая рук, стараясь разгрузить их как можно быстрее.

Большинство портовых работников встали еще до рассвета… еще до того, как церковные колокола прозвонили начало утренней службы. Часы работы городских рынков были заданы строго, но к порту это не относилось. Никто ведь не может отказать лодке, которая добралась досюда, перенеся дожди и штормы, едва не потонув, и теперь, потрепанная, пытается войти в порт.

Впрочем, так это предпочитали видеть торговцы; кто знает, правда это или миф. Во всяком случае, рынок не откроется лишь потому, что усталая кляча привезет туда товары из порта.

— Отлично! Все готово! Да благословит тебя Господь! — громко выкрикнул грузчик с обнаженным торсом, хлопнув по повозке; но его голос мгновенно затерялся в общем гвалте. После восхода солнца перевозить грузы мог любой торговец — хоть молодой, хоть старый.

Это время дня и для путешественников было самым занятым. Погрузочные дворы лавок и торговых домов были забиты повозками, работниками, таскающими грузы, торговцами, проверяющими товары, и нищими, собирающими соль, которая высыпалась из бочек с соленой сельдью.

Типичный бурлящий порт. Поневоле хочешь сбежать от этого шума в ту же секунду, как твою повозку закончат грузить… но, как ни странно, позже по нему будешь скучать. К такому странному положению дел приспособиться было непросто. Флер не думала, что вообще когда-нибудь приспособится так же хорошо, как Ора, но по крайней мере ей следовало научиться сохранять спокойствие в такой среде.

— Это последний тюк? Сколько всего? Двадцать? Нет проблем! Грузи!

Вскоре Флер заметила в толпе молодого человека, указывающего всем, куда какой груз нести. В толпе обнаженных по пояс мускулистых грузчиков он выделялся изысканной одеждой; выглядел он довольно странно — как поэт на поле брани.

— Все, я поехал! Встречаемся на том холме! Да пребудет с тобой Господне благословение!

Чтобы командовать людьми в такой обстановке, от молодого человека, должно быть, требовалось высшее напряжение сил. Флер наблюдала за ним с интересом, подходя поближе. Он уже собрался было направить свою лошадь прочь, когда наконец заметил женщину.

— А…

— Доброе утро.

Флер чуть колебалась, думая, не следовало ли поприветствовать его более вежливым образом, но решила, что и так нормально. Мильтон кинул взгляд на товары, потом на Флер и улыбнулся.

— Здравствуй.

— Похоже, мне повезло, что я тебя застала.

— Ха-ха… не ожидал, что ты сегодня придешь.

Он рассмеялся; белое облачко вырвалось изо рта Флер и растворилось в холодном утре. Мильтон подошел к крупу лошади и, легонько хлопнув, отправил ее вперед.

— Поговорим на ходу?

— Давай.

Флер зашагала рядом с Мильтоном, думая, какие же разные есть аристократы. Одни живут в шумных, многолюдных городах. Другие в монастырях посреди степей. А Мильтон сейчас направлялся к семье, владеющей большим поместьем с лесом и речкой.

Флер мало спала последние дни, но все равно держалась бодро. На лице ее не было ни намека на утомление. Пока они с Мильтоном пробирались через толпу, она ни разу не зевнула. Она просто дышала сквозь шарф тихо и глубоко, сохраняя спокойствие. Нужно было поддерживать непроницаемый вид.

— Так, вернемся к тому, о чем говорили вчера…

Она заговорила лишь после того, как они покинули порт и направились вдоль многочисленных постоялых дворов и лавок виноторговцев. Но ее голос тут же увял. Не потому что кто-то заставил ее остановиться — просто Мильтон улыбнулся ей, ведя лошадь в поводу.

— Ч-что-то смешное я сказала?

Если бы она не понизила голос, могла бы и впрямь навлечь на себя шутки. Или он смеялся над чем-то другим?

— Ах, прими мои извинения.

Мильтон прикрыл рот рукой. Впрочем, Флер не могла сердиться на человека, улыбающегося так счастливо. Такие улыбки заразны. Утро было слишком хорошее, чтобы раздражаться по пустякам.

— Я просто подумал, что это невероятно.

— Что невероятно? — огрызнулась Флер.

Мильтон вновь улыбнулся, теперь смущенно. Флер на него не смотрела, но и не сердилась. Они деловые партнеры, и ей хотелось впитать его опыт.

— А, просто если бы это было год-два назад… да даже совсем недавно… если бы ты заговорила со мной таким тоном, я бы не удержался от смеха.

Их голоса почти не слышались за звуком лошадиных копыт. Флер закрыла глаза, удивляясь, почему столь непринужденный ответ Мильтона ее не рассердил. Быть может, потому что она и вправду изменилась за последнее время.

— Но, конечно, это не значит, что я и сейчас смогу долго сдерживаться.

Он ухмыльнулся; но, поскольку он явно шутил, Флер не могла не улыбнуться в ответ.

— Ох, прости, шутки в сторону. Итак, ты обдумала мое предложение?

Чем ближе они подходили к рынку, тем больше людей им попадалось. Возле многочисленных мастерских и кузниц, мимо которых они проходили, готовились к работе подмастерья, а пекари уже трудились не покладая рук (если запах свежевыпеченного хлеба хоть что-то значил).

— Я согласна.

Ответ Флер прозвучал кратко. Она специально так сделала, пока они вдвоем разглядывали пекарню, мимо которой проходили. Затем Флер перевела взгляд на Мильтона. Тот удивленно повернулся к ней.

— Серьезно?

— Я бы не стала тебе лгать.

Она вдруг осознала, что одета как торговец и часто дышит под шарфом. Глядя на радостную реакцию Мильтона, она почувствовала себя виноватой. В этот миг она поняла, что значит выражение «светящиеся глаза».

— Спасибо… огромное тебе спасибо!

Посреди фразы он глубоко вдохнул.

— Мм… ха-ха, — неуклюже ответила Флер, да так тихо, что сама еле услышала. В голове у нее возник образ Оры, предупреждающего, что Мильтона нельзя судить по внешности. А Ора всегда бывал прав.

— Я всю ночь думала над твоим предложением и решила его принять.

— О, э… прими мою благодарность.

— …

Флер смотрела на его улыбку, изо всех сил стараясь скрыть свою тревогу и успокоиться.

— Кстати, нам сейчас и вправду не о чем беспокоиться? О покупке, о продаже?

— Хмм, ну, я уверен, что торговый дом, который нас познакомил, действительно желает с нами сотрудничать.

Вновь в голове у Флер возникло лицо Оры; это подтолкнуло ее задать следующий вопрос:

— Им стоит доверять? У тебя нет мысли, что они это делают лишь затем, чтобы помешать другим торговым домам?

— Что ж, такое всегда возможно. Но я рассуждаю так: одежда легкая, и лодка может везти ее много. А чем больше мы перевозим разом, тем ниже расходы. Конечно, все это окажется зря, если мы не сможем всю ее продать. Но мы можем продавать по более низкой цене — это будет для нас не так болезненно, если мы закупим много. Настолько хорошие у нас возможности получить прибыль. А Джонс стремится стать крупнейшим торговым домом в городе. Кстати, на тебя когда-нибудь смотрели пренебрежительно?

Последний вопрос он задал с горечью в голосе и улыбнулся. В Торговом доме Джонса явно не очень-то любезно обращались с ним, когда он впервые к ним обратился. Судя по всему, Флер ошиблась, решив, что ему интересна только лишь прибыль.

Мильтон тем временем продолжил:

— Все в мире подозревают друг друга.

Флер, бывшую аристократку, мало знакомую с земными делами, это заявление заинтриговало.

— Все думают лишь о том, как бы самим обогатиться. Разумеется, я не исключение.

— Тогда…

Она замолчала, не договорив: «…почему я должна тебе доверять?» Задавать такой вопрос было бы по-детски. Она бы просто показалась со стороны ребенком, спорящим ради развлечения. К счастью, она избавила себя от этой неловкости.

И все же, как ни странно, она была не вполне уверена, стоило ли останавливаться. Когда она говорила, как ребенок, что-то внутри нее вспухало. Но сейчас она просто спрятала все сомнения под шарфом и лишь тихо разглядывала лицо Мильтона. Лицо было мягким, и так же мягко его обладатель произнес:

— Возможно, слышать от меня такие слова довольно смешно, но это все, что я могу сейчас сказать.

Они добрались до городской окраины. Мильтон остановился и добавил:

— Пожалуйста, верь хотя бы этим моим словам.

Флер улыбнулась и одновременно слегка прищурилась. Она уже не была уверена, что именно видит перед собой.

Они приближались к будке сборщика пошлин у въезда в город; там толпилось множество селян, привезших из своих деревень то, что вырастили. Были в толпе и путешественники — им тоже предстояло пройти досмотр и заплатить пошлины. Волы, лошади, куры, утки, люди… такого хаоса больше нигде не увидишь. Но Флер к гомону не прислушивалась.

— Ты говоришь не очень-то убедительно.

— Конечно, ты же даже моего лица не вспомнила.

Флер улыбнулась под шарфом, думая, что быть падшей аристократкой, возможно, не так уж и плохо.

— Нападать, отступать, вновь нападать…

— …А там, быть может, бабочку поймать, а то и кошку, кроля иль лису…

Это были строки из стихотворения, написанного влюбленным юным аристократом. Возможно, кроме Флер и Мильтона, во всем городе никто больше не знал этого стихотворения; и, стоя вместе, они весело рассмеялись. Когда смех утих, как круги на озерной воде, Флер тихо промолвила:

— Я доверяю тебе.

Это было короткое заявление, но куда более сильное, чем длинные договоры, которые обычно заключают торговцы. Мильтон с серьезным видом кивнул и опустил поводья.

— Рассчитываю на тебя.

Они обменялись рукопожатием, и Флер ответила:

— Это я хотела сказать.

Мильтон снова взялся за поводья и перевел взгляд на свою лошадь, но тут же опять повернулся к Флер.

— С твоего позволения, на этом закончим сегодняшний разговор, хорошо?

Он смотрел серьезно, хотя, пожалуй, серьезность эта была напускная.

— Ты умеешь говорить лучше, чем я ожидала.

— Достигли ли твои слова сердца слушателя, понимаешь только в момент прощания.

— Вести себя так, будто тебе интересна собеседница, чтобы она всю ночь затем думала лишь о тебе… ты это имеешь в виду?

Даже сама Флер была удивлена тем, насколько естественно у нее вырвались эти слова. Такое освежающее чувство — когда надеваешь проржавевшую маску аристократки, долго хранившуюся в глубине души.

— Похоже, я недостоин называться торговцем, если мои мысли так легко читают.

— Вот как? А я ведь еще не спросила о времени следующей встречи.

Она продолжала играть роль высокородной девы, ожидающей следующего визита рыцаря. Ее сердце просило, чтобы каждый день тянулся долго, как три осени, — настолько приятно было играть эту роль.

— Вечером через три дня.

— Буду ждать.

Почти неосознанно она сделала прощальный жест, подумав про себя, уж не голубая кровь ли заставила ее так поступить. Она даже не смогла удержаться от того, чтобы вздернуть слегка подбородок. Впрочем, тут же попыталась скрыть это движение — опустила голову и отвела глаза.

— До встречи.

С этими словами он двинулся прочь, хотя Флер была уверена — он притворился, что не заметил ее реакцию. Звук лошадиных копыт постепенно растворился в общем гаме.

Вечером через три дня. Так она пробормотала про себя, наблюдая за удаляющейся спиной Мильтона, — и вдруг поймала себя на том, что держится руками за грудь. Она поспешно разжала пальцы и расправила морщинки на одежде.

Мильтон поздоровался со стражами и успешно прошел досмотр. Лишь раз он обернулся на Флер. И тут же она зашагала прочь, чтобы со стороны показалось, что она давно о нем забыла. Хотя на самом деле она просто боялась и дальше смотреть ему в спину.

Вечером через три дня. Посреди гвалта и гомона пробудившегося к жизни города Флер мысленно повторяла эти слова, будто держась за сокровище.

* * *

Весеннее солнце одаряло землю ярким светом.

Здания в городе стояли так тесно, что между ними и лист бумаги не просунешь. Поэтому, хотя казалось на первый взгляд, что солнце должно заглядывать в каждый дом, на самом деле это было роскошью. А если даже солнечный свет, неистощимый дар небес, считается роскошью, легко понять, как тяжела жизнь простолюдина.

Такого рода мысли одолевали Флер, когда она сидела у окна, опершись щекой на руку, и смотрела, как птички клюют оставшиеся от обеда крошки.

— Юная госпожа.

Что за неудачный момент. Впрочем, сердиться Флер не могла и потому лишь продолжила рассеянно смотреть в окно. Если кто и мог сейчас сердиться, то это Ора.

— Юная госпожа!

Напуганные птицы разлетелись. Этого хватило наконец, чтобы Флер подняла голову и лениво обернулась на причину суматохи.

— Зачем надо было говорить так громко…

— Если это понадобится, чтобы вы меня слушали, я могу крикнуть еще громче!

— Ладно, ладно… просто день такой замечательный…

Выдохнув последнее слово, она зевнула и потянулась, не вставая со стула. На столе перед ней были разложены бумаги, перо и чернильница. Ближайший к ней лист был весь исписан аккуратным почерком Оры.

На нем были выписаны ходовые фразы, используемые торговцами в договорах. Там были такие слова, как «покупка», «продажа», «заем», «долг», и даже молитвенные фразы, которыми нередко завершаются договоры. Торговцам нередко приходится иметь дело с чужестранцами, поэтому для удобства они предпочитают пользоваться одними и теми же избитыми сочетаниями слов.

Не только денежные суммы — любое, даже одно-единственное слово в договоре торговец не должен позволить себе ошибочно понять, особенно если речь идет о таких больших деньгах, потеря которых может привести к разорению. Необходимо знать все ловушки, которые торговцы-хищники ставят на глупцов, — это, так сказать, основные правила игры.

Вспоминая нарочито подчеркнутые слова Оры, Флер отложила этот лист и взглянула на следующий. Там была большая таблица обменных курсов разнообразных денег. Для Флер это казалось каким-то сверхсложным заклинанием.

Конечно, человек, желающий стать независимым торговцем, должен запомнить все эти числа, и Флер знала, что ей придется это сделать, даже без понуканий Оры.

— Юная госпожа.

Его голос лишился всяческих интонаций; Ора явно рассердился всерьез. Флер хмуро посмотрела на него.

— Ох, не злись ты так… я тоже ненавижу, что я такая.

Будучи наблюдательным человеком, Ора не мог не понять, что Флер имела в виду вовсе не леность, вызванную прекрасной погодой. Наморщив брови, он лишь одним глазом изучал Флер.

Следующие слова он явно выбирал тщательно — умный и преданный человек, не бросивший Флер, несмотря на то, как безнадежно она себя вела с ним. Его слова прозвучали даже вежливо.

— Юная госпожа, как ваш наставник и счетовод, я должен сказать вам прямо.

— Хмм?

Он коротко вдохнул.

— Не принимайте вещи за что-то другое.

Что за глупый разговор. Такие напыщенные речи Флер терпеть не могла. Торговцы словно от рождения любят говорить туманными фразами, которые как хочешь, так и понимай.

Лицо Флер помрачнело — чего Ора и добивался. Он притронулся к голове и продолжил:

— Я не должен говорить дурно, но нынешний глава семьи Пост унаследовал свое место, соблазнив жену предшественника. Я слышал, в этой семье все делают женщины. А значит…

— А значит, и Мильтон, в жилах которого та же кровь, унаследовал с ней и стремление полагаться на женщин?

Договорив, Флер уткнулась взглядом в стену. Повисло молчание, посреди которого слышался лишь птичий щебет; быть может, те же птахи, что клевали крошки, сейчас и пели. Потом посреди щебета раздался вздох мудрого счетовода.

— Да-да, я знаю: он Мильтон Пост, торговец, пользующийся тем, что у него кровь аристократа, а я всего лишь женщина.

— Я не это имел в виду…

— Нет нужды объяснять; я понимаю. Я знаю правду. Я всего лишь птица, которой некуда приземлиться. Если я спрыгну с этого подоконника, то должна буду летать вечно.

Произнося эти слова, Флер угрюмо глядела на огород. Ора открыл рот, будто желая что-то сказать, но промолчал. Его бывший господин был и мужем Флер. Ора собственными глазами видел этот союз и ненавидел его даже больше, чем сама Флер.

И поэтому, когда семья Болан перестала существовать и Флер оказалось некуда идти, он помог ей. Она была его искуплением — несчастная дочь аристократа, вынужденная на замужество, полностью лишенное любви.

Но он был твердо настроен не сдаваться. Должно быть, как раз жалость и диктовала его действия. Конечно, все это Флер лишь предполагала, но, как бы ужасны ни были эти предположения, скорее всего, они были верны.

Поэтому она повернулась к Оре, будто смеясь над самой собой.

— Значит, в торговле человек меняет тон, как только дело заходит о прибыли, верно?

Старик молча сел. Он смотрел на Флер серьезно, потом наконец кивнул.

— А слова слишком дешевы… вот почему нам нужны договоры.

— Чтобы быть настоящими торговцами?

Чтобы Оре было полегче, она улыбнулась так естественно, как только могла. Когда его лицо наконец немного смягчилось, Флер негромко кашлянула и потянулась. Ей многое еще предстояло запомнить.

— Ладно, продолжаю. Я буду стараться изо всех сил, поэтому ты в меня верь хоть немного и позволь учиться с такой быстротой, как мне удобнее, хорошо?

Ора посидел еще немного, потом решил оставить Флер одну. Она наконец улыбнулась, когда он тихонько закрыл за собой дверь. Люди рядом с ней такие добрые. Она решила: надо сделать все, чтобы их усилия окупились.

Почесав нос, она сама пожала плечами при мысли о таких возвышенных устремлениях и взяла перо. Больше она не отвлекалась.

* * *

Чтобы она поверила слову мужчины, обещавшему вернуться через три дня, — это было сродни низкопробной поэме. Флер отлично знала, что торговля не всегда идет гладко.

На четвертый вечер она получила записку от Мильтона. Встреча откладывалась. Но Флер не возражала: Ора не давал ей бездельничать. Кроме того, она вела переговоры с Торговым домом Джонса — тем самым, который познакомил ее с Мильтоном, — по поводу покупки сена.

Ора каждое утро и вечер вдалбливал в нее знания об одежде. Она изучала все, начиная от изготовления пряжи и ткачества. Но будь то растительные волокна, шерсть или краски из какой-то далекой неизвестной страны — все это было для Флер внове. Через два дня она уже все забывала.

Например, шерсть не прядут там, где растят овец… и тем более не там, где красят и ткут. После того как Флер все это заучила, она перестала помнить названия городов, где делают одежду и где она хорошо продается. Ора знал так много, что Флер дивилась: быть может, у нее слишком маленькая голова, которая уже наполнилась?

Она даже поделилась своими тревогами с одним из наиболее дружелюбных своих торговых партнеров — как ни странно, с тем самым человеком, который собирался ей недоплатить за сено. Звали его Хансом, и он относился к ней с сочувствием.

— У меня точно такие же ощущения.

Флер не поверила своим ушам.

— Серьезно?

— Конечно. Запоминать приходится слишком много. Иногда мне кажется, что если я еще хоть что-нибудь впихну себе в голову, оттуда мое собственное имя выпадет.

Пахнущий сельдью и затхлой травой Ханс, который едва не обхитрил Флер с ценами, согласился с ней.

Флер была сама не своя.

— Но слушай… тебе не на что жаловаться. У тебя превосходный наставник и голубая кровь. Большинство подмастерьев от учителей получают плети — а то и скалку, если учатся на пекаря.

— О… значит, Ора и вправду очень добрый? Я думала, он шутит, когда говорит так.

Она улыбнулась, показывая, что с трудом может в это поверить. Ханс просто закатал рукава.

— Вот это от плети — я тогда учился писать на каменных табличках. Тогда у меня вся рука была в пыли, но плетью ее разом сдуло. А вот это, — он указал на левое запястье, где виднелся еще один шрам, — это я, чтобы не уснуть, жег себя свечой.

Он делился мучительными воспоминаниями, будто это была сущая ерунда. И смотрел спокойно, с явным сочувствием. Аристократов не учат тому, как приходится трудиться простолюдинам с самого рождения. Но Флер сейчас узнавала это из первых рук.

Теперь она понимала его прежнее отношение. Перед ней был человек, ведущий тяжелую жизнь, а она, если бы по-прежнему оставалась аристократкой, просто посмеялась бы над его усилиями.

— Когда я учился, там были другие подмастерья, поумней меня, и я чувствовал, что не должен им уступать. Сейчас я могу гордиться — я старался изо всех сил, и я преуспел. А вот они… — он вдруг оборвал свою речь и засмеялся. — Ох уж, ну я и разошелся.

Ясно было, что он собирался сказать. Те, кто усердно трудятся, побеждают; остальные проигрывают, даже если они умнее. Торговцы уверены в себе, и потому в них нет почтения к аристократам. Они даже о королях позволяют себе шутить.

Когда Флер все еще была аристократкой, она считала торговцев бесстрашными людьми. И думала про себя: быть может, этим людям просто нечего защищать?

— Но перед священниками мы опускаем голову.

Флер хотела побольше узнать у Ханса, что он думает. Похоже, это был не такой плохой человек, как ей казалось прежде.

— Они наша полная противоположность. Торговцы гонятся лишь за своими желаниями.

— А священники, думаю, не могут отказаться от своего стремления найти спасение самим и дать его другим.

На лице Ханса появилось удивленное выражение, когда Флер повторила то, что всегда говорил Ора. Но эти же слова еще во времена семьи Болан при Флер произносили сами священники, когда семья вносила пожертвования для Церкви.

Ханс с явным любопытством смотрел на Флер, поглаживая подбородок.

Этот жест торговцев, раньше казавшийся Флер таким грубым и надменным, вдруг стал казаться гораздо более привлекательным.

— Быть может, так и есть. Впрочем, хоть это и неуважительно, но мы, возможно, ближе к священникам, чем сами думаем. Они стремятся к миру, избавленному от болезней и смерти, а мы стремимся к миру, избавленному от убытков и разорений, — веселым голосом произнес Ханс, а потом пробормотал себе под нос: — Воистину это был бы рай.

Торговцы всегда сражаются за прибыль и готовы ради нее претворить в жизнь любой хитрый план. Они никому не доверяют, а если кому-то и доверяют, то все равно могут его обманывать. Все ради наживы. Титулы, даже аристократические и королевские, не значат для них ничего. Чтобы добиться успеха, торговцу приходится пройти через плети, кровь и дождь. А аристократы имеют все от рождения.

— Можно я спрошу у тебя кое-что?

Флер повернулась к Хансу. Они были достаточно давно знакомы, и скрывать от него лицо уже не требовалось, поэтому она размотала шарф. Ханс понятия не имел, что именно она собирается спросить, но ответил с мягким выражением лица (что застало Флер врасплох):

— Пожалуйста.

— Ради чего ты сражаешься?

Флер казалось, что она знает, что́ он может ответить; однако она была не настолько самоуверенна, чтобы считать, что угадает. По правде сказать, она надеялась получить ответ, о котором сама даже не задумывалась. Быть может, настоящему торговцу удастся ее удивить.

— Ха-ха, это и есть твой важный вопрос?

— Он тебе кажется странным?

Она улыбнулась с извиняющимся видом — типичный жест аристократки, привычной к балам.

— В общем, нет… я понимаю, почему ты спрашиваешь. Вообще-то мне самому хотелось это же спросить у владельца. В конце концов, я всего лишь простой человек и с трудом могу накормить себя и семью. Поэтому я не знаю, что тебе ответить.

Похоже, Ханс сам еще не отыскал ответа. Возможно, Флер всегда будет помнить его имя и лицо, если только не встретит кого-то, кто будет сбивать цены еще более жестоко. Невероятная жадность в сочетании со скромностью. Торговцы — такие странные существа.

— Я родился в семье бедных крестьян, которые никогда не знали, когда будут есть в следующий раз. Я был четвертым сыном, так что мне, пожалуй, повезло, что я дожил до сегодняшнего дня. Я ушел из дома, не зная, куда идти, да мне и некуда было идти. Этот торговый дом меня подобрал и воспитал, и другого места в жизни у меня нет. Хотя должен тебе сказать — такой образ жизни под силу не многим.

Он объяснял со смущенным видом и потирал нос, пытаясь скрыть волнение. Очаровательный юношеский жест. Человек, смеявшийся над другими за то, что те скучали по дому, сам теперь испытывал схожую тоску.

— В общем, я могу дать тебе много советов, как прожить так долго, но не знаю, пригодится ли тебе хоть что-то из них. Я только знаю, что мне они пригодились, так что, может, они и стоящие, но…

Несмотря на то, что Ханса самого одолевали те же вопросы, он явно был рад говорить о них. Сейчас он уставился куда-то в пространство и смолк; Флер опустила взгляд на руки. Ей самой было очень хорошо знакомо выражение лица Ханса. И его молчание служило доказательством того, что она была права.

Своего бывшего мужа она не любила, но, хоть и неохотно, уважала. Когда перед ним открывалась какая-то возможность, он, чтобы ухватиться за нее, готов был пожертвовать всем: честью, верой, дружбой, даже родней и любовью. Но к чему стремятся такие люди?

Флер тоже хотела увидеть то, что видят они… пусть хоть раз. К какой бы цели они ни шли, эта цель казалась настолько впечатляющей, что Флер ненавидела мужа все меньше и меньше. А в самом конце, когда он объявил о своем разорении, что-то исчезло у него из глаз… но что именно?

Ради «этого» людям приходится превозмогать такую боль и отчаяние; и даже Хансу пришлось много сражаться, чтобы ухватить «это».

— Я не могу выразить это словами, — произнес Ханс, выйдя из задумчивости, и выдернул из размышлений Флер. — Думаю, это что-то вроде надежды.

— Надежды?

Он улыбнулся и покачал головой.

— Я не знаю… я еще слишком молод, чтобы ответить на твой вопрос.

Его откровенность вполне показывала, насколько трудным был вопрос Флер. Это была не та добродетель, к каким стремятся рыцари. Флер как падшая аристократка не могла не признать, что уважает Ханса.

— Приношу извинения; мне не следовало задавать столь странный вопрос.

Вернув себе прежнюю невозмутимость, он искоса глянул на Флер.

— Ничего страшного.

Флер показалось, что они с Хансом стали немного ближе. Кроме того, она получила ответ на свой вопрос, хоть и не в виде слов.

— Спасибо.

Торговцы могут быть честными и скромными, пусть даже по жадности они способны оставить позади любого.

После этой беседы Флер перешла наконец к разговору о торговле сеном. Но мыслями она была где-то в другом месте. Вовсе не обязательно Ханс испытывал какие-то чувства по поводу их предыдущего разговора. Быть может, он приоткрылся лишь потому, что Флер, как и он, занималась сеном, а значит, могла поделиться с ним последними сведениями: в каких деревнях сено лучше, как подступиться к тамошним старейшинам.

Прежде она бы возненавидела эту игру «держаться по-дружески, чтобы узнать сведения», но не теперь. Торговцы преследуют не те цели, за какими гонятся мудрые от рождения; они не прекращают сражаться, даже если их бьют кнутами или палками. Конечно же, они ведут себя более дружелюбно с теми, кто может им помочь.

Пора было возвращаться к себе.

Флер, как обычно, закончила переговоры с торговым домом, обменявшись шуточками и сведениями о ценах, и пошла улицей, ведущей с городской окраины к порту. По пути она наткнулась на Мильтона, ведущего лошадь в поводу; его лицо было жизнерадостным, но скрыть усталость он не смог.

В голове Флер на этот раз было лишь одно.

Совместными усилиями ей и Мильтону необходимо получить как можно больший доход. Ведь не исключено, что, когда они разделят прибыль, заработанного не хватит даже на то, чтобы хлеб завтра купить.

Мильтон говорил ей, что трудится в поте лица ради того, чтобы смотреть с торжеством на семью, изгнавшую его. Но явно не эта причина заставляла его сейчас надевать на лицо вымученную улыбку… Он был такой же, как Ханс; он надеялся, что стезя торговца приведет его к чему-то достойному.

Если настрой Мильтона был именно таков, то сейчас Флер не нужно было ни приветствовать его, ни утешать. Она остановилась перед шатающимся от усталости, едва не засыпающим на ходу Мильтоном и произнесла:

— Я хочу обсудить с тобой покупку одежды.

Когда Мильтон услышал эти слова Флер, на его лице появилось удивленное выражение, постепенно сменившееся бесстрашной улыбкой.

* * *

Флер с Мильтоном пришли к ней домой.

Бельтра знала здесь все щели, через которые хотя бы мышь способна прошмыгнуть, так что можно было не опасаться, что кто-либо подслушает. Кроме того, прямо за стеной стоял Ора. Так что Флер, чувствуя себя в полной безопасности, размотала шарф.

— Я заходил в одну лавку, которой хотел продать одежду, и вел там переговоры.

— Значит, с ними ты впервые имеешь дело?

— Да, и поэтому мне удалось продать не очень много.

— Ты поэтому задержался?

Мильтон улыбнулся на вопрос Флер.

— Да. И кроме них, я сегодня ни с кем не собирался видеться. Если я перестараюсь, то могу лишиться покупателей. Но там я продал все, что мог, и, если только они внезапно не разжиреют, покупать у меня еще одежду им не скоро понадобится.

Когда он к ним отправлялся, у него было двадцать фартуков. Если это была обычная по размеру лавка, то они, скорее всего, купили больше, чем им было нужно. Мильтон, должно быть, заговорил им зубы, и это показывало, насколько искусным он был торговцем. С новыми покупателями следует обращаться честно.

— Значит, хуже всего при торговле одеждой — то, что приходится изо всех сил стараться, чтобы просто не остаться в убытке?

Мильтон погладил рукой подбородок. По сравнению с тем, что было неделю назад, его подбородок выглядел более… сухим, что ли. Возможно, это из-за щетины.

— В общем, да. Когда я начинал…

— Хмм?

Он поднял глаза. Под крышей что-то пискнуло — должно быть, мышь.

— Когда я начинал, я знал, что мне надо трудиться усердно. Но будь у меня выбор, я предпочел бы что-нибудь другое.

Он не поворачивался к Флер, а разглядывал копошащуюся мышь. Что он хотел сказать? Размышляя об этом, Флер пыталась сохранять спокойствие… ей не хотелось, чтобы Мильтон угадал, о чем она думает. Он имел в виду смену работы на что-то менее требовательное или же просто сравнивал себя с мышью?

— Кроме того, есть еще кое-кто, о ком мы должны думать.

— Э?

Этот звук вырвался у Флер от удивления. Ора предупреждал, что, когда она не знает, что ответить, следует молчать и размышлять над услышанным; но сейчас она просто не удержалась. Но подобное очень легко вырывается, когда кто-то намеренно меняет тему. Улыбка Мильтона выдала, что он смеется над Флер, но, когда он продолжил, стало ясно, что не только над ней.

— Мои заимодавцы.

— Заимодавцы?

Флер не стала спрашивать, что означает это слово; она была с ним знакома даже слишком близко.

— Да. Те, кто обнаружили мои способности. Но они довольно-таки неприятно со мной поступают — заставляют брать у них в долг деньги на жизнь. С одной стороны, мне повезло, с другой — я не очень-то им признателен.

Флер быстро поняла, что значит эта маленькая загадка. Губы Мильтона изогнулись в улыбку, какую можно увидеть на лице бесстрашного наемника.

— К работе следует относиться всерьез, но работать только днем. Ночь нам дана для отдыха. Эту истину дал нам сам Господь, а что мы делаем? Мы трудимся день и ночь напролет — даже в праздники. И этому нет конца. Лишь тот, кто заключает сделку с демоном, способен на такое.

Это было весьма известное высказывание, и Флер знала, чем оно кончается.

— И имя этого демона — ростовщичество.

Должно быть, Мильтон взял в долг громадные деньги и до сих пор их выплачивал. Конечно, жадность торговца есть жадность торговца; заимодавцы Мильтона, должно быть, назначили ему короткий срок выплаты и высокую лихву.

Муж Флер каждый день брал деньги в долг, чтобы покрывать убытки, пока однажды с ним не отказались иметь дело все, кроме ростовщиков. Они потребовали семикратного возврата долга через полгода — желая получить наибольшую прибыль, они надели на него ошейник более тугой, чем на любой собаке.

Это было обычное дело, и Флер смотрела на Мильтона с сочувствием. Ее удивляло, что он сохранил спокойствие, произнеся то известное изречение. Его мужественные и честные глаза давали понять, что он собирается расплатиться и что все будет хорошо. И что, если ему придется защищать Флер, он и это сделает.

Она понятия не имела, что следует говорить в такой ситуации. У Мильтона просто не было иного выхода, кроме как просить ее о еще одном займе.

— Но что если…

Она застряла на полуфразе; Мильтон ласково опустил глаза и знаком пригласил ее продолжить.

— Что если?..

— Что если бы я тоже попросила тебя вернуть деньги с лихвой? Что бы ты стал делать?

Даже те, кто не занимались торговлей, знают, что деньги — это власть. Флер, хоть и лишилась поместья, не встретила трагическую судьбу, и не только потому, что рядом с нею были Ора и Бельтра. Она ради мести крала деньги из кошеля мужа.

Мильтон мог зарабатывать больше, чем она, но если говорить только о деньгах, превосходство было на ее стороне.

Мильтон поднял глаза и медленно ответил:

— Я знал, что ты добрая, еще с первой нашей встречи.

— …

Флер изо всех сил старалась сохранить спокойствие, но тщетно. Лицо выдало ее, и то, что она опустила глаза, совершенно не помогло. Но ей хотелось смотреть на что-то другое. Она откашлялась и сказала:

— Н-но люди всегда меняются, когда речь идет о прибыли. Ты это знаешь.

Это она выучила у Оры, и лишь эти слова она сейчас смогла произнести. Если бы она попыталась сказать то, что думала, — просто задохнулась бы.

— Конечно, меняются. Но все равно можно видеть их истинную натуру. И еще… — он улыбнулся. — Ты никогда не потребуешь лихву. В этом я уверен — даже если бы ты сейчас была в своем шарфе.

Похоже, он не воспринимал ее всерьез как торговца — только как дочь аристократического рода. В обычной ситуации Флер была бы в ярости, но сейчас в ее сердце царил сумбур. Ей хотелось плакать, и в то же время она чувствовала, что счастлива. И она сдалась.

— Я… не буду просить лихву. Но доход делим пополам. Об этом мы уже договорились.

Это она сказала просто для того, чтобы сохранить лицо.

— Мы торговцы, и мы, конечно, ценим обещания, — лицо Мильтона стало тревожным, — но мы до сих пор не подписали никакого договора.

Он, конечно, имел в виду, что у Флер еще есть время передумать и оговорить лихву. Его, судя по всему, тоже угнетала атмосфера беспокойства.

Флер покачала головой, но выражение лица Мильтона не изменилось. Он просто откинулся на спинку стула. Это не походило на лицедейство; впервые Флер видела, чтобы он так нервничал.

— Тогда поговорим конкретно, — сказал наконец он после короткого молчания… чего и следовало ожидать от изгнанного аристократа. Он не заканчивал войну, он начинал новое сражение.

— Думаю, я могу доверять тебе полностью.

Совершенная фраза. Достаточно совершенная, чтобы успокоить Флер. Теперь все оставшиеся вопросы были связаны лишь с покупкой и продажей.

— Давай тогда обсудим, какую одежду и сколько мы будем покупать.

— Хорошо, — коротко ответила она и кивнула.

* * *

Время ужина.

Флер, Бельтра и Ора вновь собрались за столом.

Флер настаивала, чтобы и Мильтон к ним присоединился, однако он отказался. Но Флер знала, что он последние четыре дня занимался продажей одежды и зашел к ней лишь затем, чтобы обсудить условия договора. Конечно, ему сейчас требовался скорее отдых, чем ужин.

Флер пересказывала Оре свой разговор с Мильтоном. Тот задумчиво слушал.

— Хмм.

Когда она закончила, Ора вздохнул. Возможно, это возраст давал о себе знать — Ора закрыл глаза, откинулся на спинку стула и вздохнул еще глубже. Флер занервничала; впрочем, он не хмурился, так что, быть может, все не так уж плохо.

— Что ж, я такого и ожидал.

Это признание застало Флер врасплох.

— Он хорош, да?

— Да. Не просто хорош — он очень хорош. Предпочтения аристократов все время меняются, суть — никогда. Здесь в моде оборки и тонкие ткани, но он знает даже то, что в моде в далеких краях. Я впечатлен. Осталось только узнать, насколько искусно он умеет продавать.

— В этом я убедилась, — с горькой улыбкой ответила Флер; Ора кашлянул.

— Теперь по поводу договора о том, что ты даешь деньги сыну семьи Пост.

— …А что, там еще что-то не так? — надувшись, полуудивленно, полунедовольно переспросила Флер.

Черновик договора составила сама Флер — прописала все, что касалось передачи денег Мильтону и раздела прибыли; а потом Ора его проверил. От него не укрылся ни один недостаток, ни одна сомнительная фраза. Текст он переработал заметно.

Изменился не только подбор слов, но и построение предложений. Некоторые фразы стали довольно туманными. Их чтение напомнило Флер уроки языка.

Находя хоть одну букву не в порядке, он вздыхал и просил Бельтру подать чистый лист бумаги. И с каждым черновиком он хмурился все больше, поскольку бумага была недешева.

— Нужно быть исключительно осмотрительными. Любая небрежность в договоре — и мы потеряем все, что заработаем.

Он жил в мире торговли, сколько себя помнил. Много десятилетий. Его слова просто не могли не быть верными. Однако есть же предел разумной осмотрительности?

В конце концов, партнером по договору был Мильтон. Он не был настоящим торговцем, он вовсю использовал репутацию своей семьи. Он бы оскорбился, если бы узнал, с каким тщанием составляется этот договор. По крайней мере Флер бы на его месте точно оскорбилась.

Ора, прочтя, видимо, ее мысли, отставил договор на длину вытянутой руки и снова перечитал.

— Именем Господа нашего. От Флер фон Эйтерзентель Болан с глубоким почтением к честному Мильтону Посту. Указанные двое, которых свела вместе длань Господня, совместно приобретают у Торгового дома Джонса шерстяную ткань, полотно, сребротканые одежды, каковое приобретение деньгами обеспечивает единолично Болан. Однако же половина стоимости приобретенных товаров является займом, данным Посту. По продаже приобретенных товаров упомянутый заем списывается. По упомянутому займу Болан лихвы не взимает. Прибыли от продажи товаров делятся между указанными двоими пополам. Все приобретенные товары являются собственностью Болан. И да пребудет с нами благословение Господне.

Взгляд Оры застыл, не оторвался от договора. Похоже, у старика были еще какие-то мысли насчет отдельных фраз и слов, но Флер догадалась, что волнует его в первую очередь.

— Сколько мы даем в долг.

Как и ожидалось. Флер схватила ломоть хлеба и протестующе ответила:

— Половины достаточно.

Ее короткий ответ прозвучал вполне решительно, но Ора продолжал смотреть на договор — Флер его явно не убедила. Да, это было слабое место. Если в итоге придется распродавать товар по дешевке, убыток понесет в основном Флер.

Ора хотел, чтобы вся сумма считалась займом Мильтону. Более жадный торговец потребовал бы возврата в полуторакратном размере, а то и в двойном. Это было бессердечно, но в пределах, дозволенных Церковью. Две-три десятых доли в год считалось нормальным, а сделки могли длиться и по нескольку лет.

А доход при этом будет разделен поровну. Хотя всего половина денег считается займом. Настолько милостивым может быть лишь Единый бог. Ора никогда в жизни не читал такого договора. Флер не просто выказывала свое доверие Мильтону — нет, это было что-то куда более важное.

Флер рисковала потерять деньги, а вместе с ними и силу. Мильтон же, напротив, мог лишь стать сильнее. Мильтон, которому приходилось кланяться богачам точно так же, как Оре и Бельтре. И тем не менее Флер поставила себя на одну доску с ним, рискнула собой, чтобы помочь ему.

Даже сама Флер понимала, что это наивно, но лишь так она могла найти партнера, которому можно доверять. И потому она объяснила Оре, что убеждена: это решение не приведет их к мгновенному поражению… все будет хорошо.

Ора молча смотрел на нее, потом закрыл глаза и вздохнул. Похоже, он заставил себя принять точку зрения Флер. Из плеч Флер наконец ушло напряжение, на лице появилась улыбка.

— Тогда мне больше нечего сказать. Я могу лишь молиться, чтобы все прошло гладко.

Прибрав бумаги, Ора наконец потянулся к выпеченному Бельтрой хлебу.

— Все хорошо, тебе даже молиться не нужно.

С таким подробным договором и с умением Мильтона им едва ли придется полагаться на милость Единого бога. Но, когда Флер беззаботно потянулась за ложкой, чтобы попробовать суп, Ора громко кашлянул.

— Будьте осторожны. Никто не знает, что ждет впереди, пока сделка не будет завершена. Даже если планы безупречны, они никогда не идут гладко. Бури задерживают лодки, разбойники грабят караваны с товарами — случиться может всякое.

Флер как будто окатили ледяной водой из ведра. Перестав улыбаться, она отправила в рот ложку супа и задумалась. Сказанное Орой следовало воспринимать серьезно. Как бы хорош ни был план, случается действительно всякое. Однако если вечно думать только о риске, то и за порог дома не выйдешь.

— Но об этом должны беспокоиться мы, ваши слуги. Вам не следует волноваться из-за всего, — поспешно добавил Ора, увидев, что Флер практически не ест. Его слова расстроили ее, хоть и были правдой. Флер могла только лишь рассердиться.

Подняв глаза, она увидела, что Ора с горькой улыбкой смотрит в пространство. Ей уже доводилось видеть такой взгляд — когда Ора служил у ее бывшего мужа.

— Мой прежний господин тоже любил менять планы на будущее. Впрочем, скорее всего, он просто видел то, чего не видел я, и включал это в планы. Всякий раз я беспокоился, и всякий раз зря. Есть два рода таланта: талант прокладывать дороги и талант идти по дорогам. Они такие разные, но вы, юная госпожа, — он наконец взглянул Флер в глаза, — из первых, я уверен.

Он говорил искренне. Флер отложила ложку и потерла лицо, смущенно улыбаясь.

— Мне очень неловко, когда меня так хвалят… но зато теперь мне лучше.

— Это и хорошо, что вы так к этому относитесь. Заботиться о мелочах — моя работа; да и Бельтра за вами будет присматривать.

Бельтра сидела сбоку, как подобает служанке, и ела суп, не выказывая ни малейшего интереса к разговору Флер и Оры. В голове у нее умещались лишь мысли о домашних делах (потому, видимо, что она трудилась за нескольких человек).

Но когда Ора закончил говорить, она как будто вернулась к реальности. Покраснела и опустила голову — видимо, рассердилась.

— Ой, едва ли не худшее, что я могу сделать, — это рассердить Бельтру, — улыбнулась Флер и взглянула на явно удивившуюся служанку.

— О, а худшее что? — подыграл ей Ора.

— Заставить ее плакать.

Бельтра, которой совсем недавно было вовсе неинтересно, что говорят Флер и Ора, закрыла лицо руками и пробормотала:

— Перестаньте надо мной шутить.

Она крепка по-взрослому, с симпатией подумала Флер и улыбнулась Бельтре.

— Похоже, мне просто нечего добавить.

— Однако же добавили.

Больше сказать старому торговцу было нечего; он лишь поднял руки, показывая, что не вмешивается.

— Буду молиться за ваш успех.

Вечернее небо постепенно темнело.

* * *

Спускалась ночь.

Лодки торопились войти или покинуть порт. Вчерашняя флотилия, явившаяся из ниоткуда для починки и пополнения припасов, уже ушла… совсем недолго здесь оставалась.

Людей в лодках становилось меньше, как и священников, молящихся за их безопасность в пути. Если Флер с Мильтоном не поторопятся со сделкой, следующей возможности придется ждать не меньше месяца.

После разговора с Флер накануне вечером Мильтон теперь сидел в переговорной комнате Торгового дома Джонса. Однако Ханса, представляющего торговый дом в этой сделке, пока что не было.

Прежде чем вступить в сделку с Хансом, Флер и Мильтону предстояло заключить договор между собой.

— Так пойдет?

Договор был тщательно изучен и переработан Орой. Мильтон был далеко не новичок — чтобы во всем разобраться, ему много времени не понадобилось.

Когда аристократы записывают свои обещания на бумаге, они показывают, что не доверяют друг другу, — это почти что оскорбление. Флер надеялась, что боль в ее груди ей только кажется.

Мильтон ел глазами бумагу, делая вид, что вовсе не смотрит на Флер. Она пожала плечами и стала ждать его неизбежной сердитой реакции… которой так и не последовало. Мильтон улыбнулся, как будто его все полностью устраивало.

— Отлично, теперь у меня легче на душе.

Флер понятия не имела, что он хотел этим сказать, и потому переспросила:

— Как так?

— Ну, теперь это уже не обещание на словах. Я доверяю тебе, госпожа Флер, но это ты одалживаешь мне деньги, которые стоят больше, чем человеческая жизнь. Если бы мы так и оставили это устным обещанием…

Он шутливым жестом положил руку на рукоять меча.

— Будь я рыцарем, я бы защищал тебя даже ценой жизни.

Деловые отношения ничем не напоминали те, что существовали между рыцарями и аристократами. Сейчас главное было — предельно четко расписать, как делятся ответственность и прибыль. От этого становилось как-то неуютно на душе.

Слишком большое доверие приводит просто к тому, что человек меньше зарабатывает. Рыцарь может поставить на кон собственную жизнь. Торговец — никогда.

— Однако самая большая выгода в этой сделке именно для меня. Ни один торговец не будет жалеть, когда ему так доверяют, особенно если видит столь приятные глазу числа.

Числа были пока что лишь на бумаге, но все равно Мильтон решил польстить Флер. Обычно люди говорят так, желая выказать доверие, но переговорная комната торгового дома — не самое подходящее место для этого. Флер ответила, тщательно выбирая слова:

— Один старый рыцарь, переживший множество сражений, как-то сказал мне: сильнейшим может быть лишь тот, кто не волнуется.

— И доверием этого можно добиться.

Мильтон еще раз пробежал глазами бумагу и поставил подпись. Условия договора были выгодны для него, но все равно в худшем случае на нем мог повиснуть долг.

— Позволь мне убить твои волнения: я сумею продать всю одежду.

Флер вспомнила своего бывшего мужа. Он постоянно орал на людей: продавайте! покупайте!

Теперь такое поведение уже не казалось ей неприличным. Звуки его команд представлялись ей топотом конских копыт на поле боя.

— Если так, пора заняться покупками.

После того как Мильтон подписал договор, Флер сделала то же самое и позвонила в стоящий на столе колокольчик, чтобы позвать Ханса.

* * *

— Тонкая шерстяная ткань от Рувика, разных цветов, двадцать две штуки. Полотно с печатью гильдии ткачей Илина, двадцать штук. Дальше, сребротканые одежды от Квайфрута, четыре предмета…

Флер и Мильтон слушали, как Ханс перечисляет затребованные ими товары. Лицо Флер было непроницаемо, прочесть ее настроение было невозможно. Впрочем, Мильтон не рассчитывал, что она будет вмешиваться в разговор.

Они собирались покупать у Ханса, так что все должно быть в порядке. Ханс дважды проверил названия и числа в списке и сверил цены в зависимости от цвета. Потом потер глаза и взглянул на Мильтона.

— Не уверен, что смогу сейчас достать у Рувика двадцать две штуки. Их много покупают. Они делают достаточно, но хорошо знают наши потребности и потому держат высокие цены. Едва ли я смогу достать больше десяти-пятнадцати. Они будут без золотой оторочки, но все равно обойдутся недешево. Все равно желаешь приобрести?

Конечно, торговый дом, будучи посредником, заработает больше, если они купят больше. Подтвердить как-либо слова Ханса в любом случае было невозможно. Однако Мильтон колебался.

— Не выходи за указанную цену; а так — возьми сколько сможешь.

— Хорошо.

Ханс написал что-то у себя, потом перешел к следующим товарам.

— Эти из Илина… с цветом проблем не будет, и мы сможем, пожалуй, взять с печатью гильдии по этой цене. Теперь серебро… у тебя есть на примете какой-то определенный мастер?

— Любой сгодится; только одежда должна быть с жемчугом или кораллами.

Услышав эти слова Мильтона, Ханс впервые за все время нахмурился.

— Ясно… янтарь, значит, уже вышел из моды?

— Боюсь, что да.

Они говорили немного напряженно, но по-дружески. Флер недоставало мастерства, чтобы за ними угнаться, так что она помалкивала. Чувство было такое, будто они секретничают между собой у нее на глазах, но ее саму держат на расстоянии вытянутой руки.

— Очень хорошо. Я приложу все усилия, чтобы достать все, о чем договорились. Пожалуйста, оба подпишите здесь.

Ханс положил лист на стол и подтолкнул, потом довольно резким жестом указал то место, где должны были стоять подписи. Это что, уже договор? Мильтон посмотрел на Флер, та кивнула. Он подписал, потом передал бумагу Флер.

— Пожалуйста, еще раз проверьте названия товаров, — коротко произнес Ханс, стоя по другую сторону стола. Это выглядело разумно, раз уж приобретаются заморские товары: если они указаны ошибочно, вернуть их будет трудно, особенно крашеные.

Подпись под списком товаров и указаниями подводила черту под переговорами между Флер с Мильтоном и Хансом. Дальше никаких споров и обсуждений уже не будет.

Мысли Флер вдруг вернулись к тому, что недавно говорил Ора. У нее возникло какое-то странное чувство.

— Вот так правильно?

Несколько раз она перечитала договор, потом наконец подписала. Ханс посмотрел на обе подписи, потом перевел взгляд на Флер и Мильтона. Несмотря на непроницаемое лицо, Флер показалось, что она уловила удивление в его взгляде; но она промолчала.

— Теперь моя очередь. Именем Господа…

И Мильтон, и Флер привыкли писать пером, но Ханс их превзошел. Несмотря на то, что писал он стоя, его подпись получилась более жирной и твердой… даже изящной.

Подписанная бумага с договором — клятва перед Единым богом. Никакие возражения приниматься не будут. Изящные штрихи пера Ханса — это все равно что слово Господне. Сколько же раз он подписывал такие бумаги? Неудивительно, что торговцы вызывают уважение.

— Итак, именем Господа договор между вами двумя и нашим торговым домом заключен.

Флер присутствовала при заключении сделки столь высокого уровня лишь благодаря Оре; впервые в жизни она испытывала нечто подобное. Заявление Ханса, этот лист бумаги — все это словно направило судьбу Флер на путь, возврата с которого уже нет.

Ее охватило чувство, чуть-чуть похожее на сожаление, и она медленно выдохнула. Все-таки она была рада, хоть и нервничала.

— Что ж, рассчитываю на тебя.

Мильтон обменялся рукопожатием с Хансом, тот затем протянул руку Флер. Она была удивлена и возбуждена. Мысль, что сейчас она ведет себя совсем как настоящий независимый торговец, немного пьянила.

— На ваш заказ уйдет около двух недель.

— Так быстро? — вырвалось у Флер.

Ханс улыбнулся и кивнул.

— Если бы мы отправлялись за товарами в города, где их делают, конечно, времени ушло бы больше. Но мы знаем редкие места, где их хранят гораздо ближе. Когда мы узнаём, что заказывать, тут же находим подходящие порты, где заказывать. На доставку уйдет две недели… если, конечно, лодки ничто не задержит.

Решив, что чернила на договоре высохли, Ханс осторожно сложил бумагу и отправил в ящик стола. Флер была впечатлена; впрочем, это не расходилось с тем, чего она ожидала от типичного торгового дома. В конце концов, Хансу ни о каких других условиях волноваться больше не стоило. Он должен был просто купить товар. Никто не будет жаловаться, если, конечно, торговый дом не купит что-то не то.

Флер отвела глаза и посмотрела на шкаф у противоположной стены. Там было множество бумаг — сколько из них представляли собой договоры с другими людьми, такими же, как она? Эта мысль крутилась у Флер в голове, когда она и Мильтон покидали комнату.

— Надеюсь, все пройдет гладко.

Услышав произнесенные с напускным безразличием слова Ханса, Флер и Мильтон одновременно улыбнулись и кивнули, словно заранее договорились.

* * *

Чтобы отметить сделку, Флер и Мильтон отправились в трактир, который порекомендовал Ханс.

Товары, выгруженные в порту, везли сушей по утрам, так что на дорогах царило оживление. По вечерам же как раз лодки разгружали, чтобы следующим утром они могли отплыть. Флер знала это годами, но лишь теперь впервые задумалась. Она потягивала пиво, почти ничего не говоря, и Мильтон ее не дергал. Он просто сидел напротив нее и улыбался.

Купить одежду, потом продать. Поделить прибыль поровну — и у каждого останется примерно пятая доля от общей цены. Чтобы получить эту цифру, потребовалось провести кое-какие расчеты. Но каждый раз, когда они проделают эту операцию, их прибыль будет больше. На следующий раз они получат уже пятую долю от шести пятых первоначальной суммы, а после четырех сделок их деньги удвоятся. После девятого раза они будут иметь уже впятеро больше, чем вложили.

Если заказанная одежда приплывет через две недели, а еще неделя уйдет на то, чтобы ее продать, то таких сделок за год можно будет провернуть семнадцать. При этой мысли Флер не смогла сдержать улыбку. Она радовалась как ребенок, крутя цифры в голове. Выходило, что за год ее денег станет в двадцать два раза больше.

Лишь теперь она начала понимать, почему торговцы ради прибыли готовы на что угодно и почему их презирают аристократы: они способны всего за год заработать такие громадные деньги. Она может теперь рассказать Оре, как легко, оказывается, зарабатывать, и полюбоваться потрясенным выражением его лица. И времени этого ждать не так уж долго; она чувствовала, что шанс ей представится скоро.

Флер осушила большую кружку пива, как будто это был сущий пустяк, хотя она обычно столько не пила. Впрочем, это совершенно не казалось ей проблемой.

— Если будешь продолжать в том же духе, до дома не доберешься, — промолвил наконец Мильтон. К тому времени Флер и вправду была уже немного пьяна. Она подняла было руку, заказывая следующую кружку, но тут же пристыжено опустила. Ора будет недоволен, подумала она и улыбнулась.

— Знаешь, я вчера только за полночь смогла заснуть — все смотрела на свечу и думала, сколько же мы сможем заработать.

— Пятая доля за один раз, а за четыре деньги удваиваются, да?

Мильтон пришел к тому же выводу; произнеся эти слова, он тут же скрыл улыбку, отпив из своей кружки.

— Даже у меня такие мысли мелькают иногда; но я не позволяю себе думать, что все всегда будет получаться так, как мне хочется.

— Ты имеешь в виду, что Джонс как-то воспользуется своим положением? Или что ты не сумеешь вовремя выплатить свой заем?

Мильтон настороженно огляделся, потом снова повернулся к Флер.

— Ты слишком громкая.

— …Да, но мы договор-то уже подписали.

Пожалуй, такие вещи действительно лучше было бы обсуждать в более укромном месте, но Флер и Мильтон говорили здесь просто потому, что оказались в этом трактире.

— Я, быть может, чересчур осторожен, но честных и искренних торговых домов не бывает.

Он улыбнулся, будто насмехаясь над самим собой. В отличие от их прошлой совместной трапезы, здесь у них не было чечевицы, а была жареная баранина. Мильтон непринужденно отрезал кусок мяса.

— Я иногда работаю на них, но это просто еще одна компания, которая сделает что угодно, лишь бы заработать побольше.

— Этого достаточно, чтобы довести человека до исступления.

В прошлый раз Мильтон мог укрывать выражение лица, кидая в рот чечевицу, однако баранина с этой задачей справлялась хуже.

— Но я об этом уже думал. Они могли бы затребовать с нас гораздо больше. К примеру, могли запросить денег за то, что представили нас, или добавить какие-то невыгодные условия к договору. Но люди Джонса на этот раз были довольно-таки вежливы.

— Следует ли радоваться этому?

На вопрос Флер Мильтон склонил голову набок — не удивленно, а скорее несогласно. Но, в общем, это был не настолько недовольный жест, как можно было ожидать.

— Да, они нам дали такие хорошие условия, что в это с трудом верится.

Он явно ожидал, что Флер улыбнется и отведет глаза. После короткого молчания они оба рассмеялись. Чувства волнами проходили по их сердцам, как круги по воде от брошенного камня.

— Ну а сейчас — будем работать вместе.

Мильтон протянул руку.

Под этим «сейчас» Мильтон явно имел в виду не одну эту их сделку, подумала Флер. Мудрость Оры всегда была при ней, но она сознавала и то, что должна ценить любой шанс ухватить прибыль. Кроме того, двое, работающие вместе, получают куда больше удовольствия, чем если трудятся в одиночку. Мильтон казался не таким уж плохим партнером.

Флер не очень хорошо помнила тот раз, когда они с Мильтоном встретились у него дома, но сейчас она чувствовала себя явно по-другому. Она тогда цеплялась за него. Но почему-то делать так ей было больно, и эта боль не утихла, когда Флер вернулась домой. Сейчас, по крайней мере, она стояла на своих ногах — впервые за все время. Земля под ней была на удивление твердой, и рука, которую она держала, — тоже.

Мильтон улыбался и смотрел на Флер, пока они сидели, держась за руки; но между ними был не изысканный стол с белой скатертью. Обменявшись рукопожатием, они снова улыбнулись друг другу над пивными кружками.

— Мы торговцы; так лучше всего.

Услышав эту фразу Флер, Мильтон улыбнулся грустной улыбкой, которую она никогда не забудет. Он должен оказаться замечательным партнером. С этой мыслью она подняла свою кружку и чокнулась с его.

* * *

После ужина Флер пересказала все, что происходило при подписании договора. Она сказала и про длительность, и про условия, не забыла упомянуть чувство, промелькнувшее неожиданно на лице Ханса. Ора слушал с закрытыми глазами, но, как только Флер закончила последнюю фразу, эти глаза открылись.

— Будем надеяться, что все пройдет гладко.

Те же слова, что тогда сказал Ханс. Похоже, эту фразу опытные торговцы любят повторять. Они всегда чего-то ожидают, но никогда — чего-то слишком уж хорошего. Самое безопасное отношение к жизни.

Товары были заказаны, их можно будет начать продавать сразу, как только они прибудут. Весь вечер Флер была в таком возбуждении, что едва могла есть.

Позже, оглядываясь назад, она чувствовала, что этот момент был поворотным в ее судьбе.

Если бы только она еще точнее рассказала Оре все, что было при подписании договора.

Впрочем, что махать кулаками после драки.

Торговцы совершенно не святые. Две недели спустя Флер в этом убедилась.

* * *

Эти две недели она провела, занимаясь вещами, которыми никогда раньше не занималась. Она встретилась с таким огромным числом продавцов и покупателей, что приобрела некоторую уверенность в своих географических познаниях. Она говорила с владельцем водяной мельницы о шерстяной одежде, и каждый селянин, которого она встречала, казалось, собирался покупать новое одеяние. Флер была готова: они с Мильтоном непременно сорвут куш.

Ее голова была полностью забита тем, что необходимо сделать, чтобы продать заказанные одежды. Когда сделка пройдет до конца, Флер приобретет достаточный опыт, чтобы с каждым следующим разом все было легче и легче. Она всем сердцем верила, что так и будет.

Мильтон общался со слугами аристократов, приходящими в город; у них он вызнавал денежное состояние их господ и последние веяния в моде. Флер знала о городе, в котором жила, но не о замках, стоящих поодаль. Игра, похоже, была недешевая: если слуги и раскрывали секреты своих господ, то делали это за деньги.

Флер изумилась, когда увидела, как открыто они предают хозяев, когда приходят в город. Она была не настолько наивной, чтобы думать, что, идя за покупками, они ничем другим не занимаются, но такого совершенно не ожидала. Давным-давно, когда Бельтра рассказала ей об этом, она отвернулась с отвращением. Возможно, Бельтра тоже испытывала отвращение.

Флер была в таком смятении, что не удержалась от того, чтобы расспросить Ору. От него она узнала, что однажды ее бывший муж и Ора дали служанке другого аристократа большую сумму денег, чтобы разузнать о его неважном положении. Флер подивилась тогда, не сбежала ли та служанка, прежде чем ее господин узнал. Сейчас Флер уже не презирала ее поступок — напротив, она была впечатлена. Похоже, умные люди есть повсюду.

— Юная госпожа.

Поговорив с постучавшимся в дом человеком, Бельтра негромко обратилась к Флер, евшей обед, состоящий из вареных овощей с солидным количество сыра. В руке у Бельтры было письмо. Ора мельком глянул и кивнул.

— Спасибо.

Флер взяла письмо и открыла. Сразу же увидела печать Ханса, потом прочла, что лодка с товарами наконец пришла. Она тут же сложила письмо и, крепко сжав, поднялась на ноги. Обычно Ора бранил ее, когда она не доедала, но на сей раз он посмотрел на это сквозь пальцы. Флер извинилась перед Бельтрой, накинула плащ и обмотала шарф вокруг лица.

— Пора отправляться за большими деньгами.

Бельтра распахнула глаза, Ора вздохнул. Но Флер лишь молча расправила плащ и шарф и вышла из дому. Она направилась к Мильтону, живущему в квартале ремесленников. Давным-давно, когда Флер еще не понимала высокого положения своей семьи, у нее была близкая подруга, которая на самом деле была служанкой. Сейчас эта служанка работала как раз в том самом квартале; она и помогла бездомному Мильтону найти жилье.

Мир представлял собой столь сложную паутину человеческих отношений, что Флер невольно вспомнила слова Оры, которые он когда-то говорил по этому поводу.

— Прошу прощения, господин Пост дома?

В последнее время она привыкла менять голос, чтобы он казался мужским. Ремесленник, с которым она заговорила, перестал возиться с куском кожи и поднял на Флер глаза; она повторила вопрос. Лишь тут ее собеседник, похоже, осознал, кого она имела в виду.

— О, ты про Мильтона? Он только что вернулся и сейчас обедает. Поднимись на четвертый этаж, там его найдешь.

— Спасибо.

Флер коротко поблагодарила юного ремесленника, тот весело улыбнулся в ответ. Когда Флер только начала познавать искусство торговли, она поняла, что хорошее отношение таких людей, как этот ремесленник, тоже надо завоевывать.

Узкая витая лестница напомнила ей водяное колесо, вращающееся под собственной тяжестью. К такой бедной архитектуре она уже привыкла; поднимаясь на четвертый этаж, она думала о том, сколькому же она научилась в последнее время… и на мгновение удивилась, не обнаружив за лестницей коридора с дверями, где могла бы успокоить дыхание.

Она стояла, тяжело дыша, и смотрела на Мильтона; тот сидел за столом и со скучающим видом ел хлеб.

— …Здравствуй, — удивленно поприветствовал он ее, поспешно проглотив хлеб. Флер хотела ответить, но была настолько удивлена, что слова не шли. Наконец она достала письмо и протянула Мильтону.

— Привезли.

Это все, что ей удалось произнести, но, к счастью, говорить особо много и не требовалось.

Мильтон вскочил со стула.

— Лодка?

Флер кивнула, и Мильтон повторил те же действия, что и она недавно, — нервно накинул плащ и выбежал.

* * *

Через запруженный людьми порт к Торговому дому Джонса они буквально летели — иначе и не опишешь. Они так долго ждали этого момента, что даже не обращали внимания на людей, которые откладывали работу, чтобы поглазеть на бегущую пару.

— Где Ханс?

Как только Мильтон спросил, все — независимо от того, о чем говорили и чем занимались, — показали вглубь помещения торгового дома. Быстро поблагодарив, Флер и Мильтон вбежали внутрь. Это был их первый шаг на пути к богатству…

— Господин Ханс!

К счастью для них, Ханс и его работники как раз шли навстречу. Мильтон подбежал прямо к нему. Ханс оторвал взгляд от бумаги, которую читал, и заметил их; протянул бумагу работнику и что-то тихо ему сказал.

Похоже, шла какая-то большая торговая сделка — в воздухе витало напряжение. Но к Флер и Мильтону это никакого отношения не имело. Работник развернулся и направился прочь по коридору. Ханс смотрел ему в спину какое-то время, потом снова перевел взгляд на пришедших.

— Хотите забрать ваши товары? Забирайте.

Он надел на лицо деловую улыбку и скрестил руки на груди. Быть может, это была шутка, принятая в Торговом доме Джонса; Флер напряжено улыбнулась в ответ и кинула взгляд на Мильтона (который сделал то же самое). Стало быть, не только она нервничала.

— Милостью Господней все, что вы заказали, прибыло в целости. Сильные ветра едва не задержали лодку, но все закончилось благополучно.

Флер снова улыбнулась довольному Хансу, но скрывать волнение и дальше было выше ее сил. Мильтон, должно быть, это заметил, однако и он был на пределе. Он вмешался в разговор:

— Так, — он сразу взял быка за рога. — Мы хотели бы забрать товары сегодня, это возможно?

Быстрота — важная составляющая часть торговли, и Ханс это знал. Он грациозно кивнул и указал рукой вглубь дома.

— Они вон там, в погрузочном отделении. Я уже попросил своих людей их принять. Пройдемте со мной, вместе посмотрим.

Значит, он даже позаботился о том, чтобы принять их заказ? Это было просто идеально… но Флер не забывала: Ора всегда предупреждал, что надо проверять товар, прежде чем забирать его; позже все протесты будут гласом вопиющего в пустыне.

Флер и Мильтон шли по коридору следом за Хансом. Кидая взгляды по сторонам, они убеждались в великолепии Торгового дома Джонса. То тут, то там висели роскошные карты морей и портреты владельцев, а в конце коридора была дверь, ведущая в большую комнату, заполненную невероятным количеством бочек, ящиков и кувшинов.

Здесь ведь было то место, где суша встречается с морем. Даже Хансу, хоть он и имел какое-никакое влияние в торговом доме, приходилось уступать дорогу работникам, входящим и выходящим из комнаты. Здесь были не только ученики и юные торговцы — работали и дородные мужчины.

Войдя в комнату, Флер сразу ощутила запах зерна. Похоже, Джонс сейчас занимался первыми весенними поставками зерна… здесь все покрывала белая пыль, а люди, все в поту и в той же пыли, таскали полотняные мешки с себя размером.

Ханс провел Флер и Мильтона к ящику в углу погрузочной комнаты. На ящике пыли не было — это говорило о том, что он здесь стоит совсем недавно. Когда они подошли, работник, недавно покинувший их, вернулся и протянул Хансу свернутый в трубочку лист. Рядом с ящиком лежал железный ломик — для того, чтобы открыть его.

— Они что, все вошли в один ящик?

Работник, похоже, был готов к этому вопросу — явно его Ханс предупредил. Высокий, с цепким взглядом — молодой человек, полный духа. Не произнеся ни слова, он кивнул и поднял ломик.

— Мне открыть?

Так он лишний раз спросил, дабы подчеркнуть, что никакого мошенничества нет и быть не может.

Двум аристократам — одному нынешнему, одной бывшей — такого вопроса никогда раньше не задавали. Мильтон кивнул за них обоих, и Ханс подал работнику знак продолжить. Тот сунул ломик в щель между ящиком и крышкой и поддернул. Когда крышка чуть приподнялась, работник взял второй, меньший ломик и вытащил несколько гвоздей.

— Крышку и гвозди можно использовать по второму разу, хотя, когда дела идут хорошо, мы можем позволить себе их ломать.

Мильтон и Флер могли лишь кивнуть на эти слова Ханса. Каждое движение работника и Ханса казались наполненными каким-то особым значением. Юный работник, искусно выполнив свою задачу, шагнул в сторону. Скорее всего, прикасаться к самим товарам ему не дозволялось.

Ханс кашлянул и протянул лист. Флер его взяла, а Мильтон быстро шагнул вперед. Их первый совместный шаг в торговле… так много торговцев делают его, чтобы выйти в мир. Он заглянул в ящик —

— Э?

Голос принадлежал не ему, но Флер. Однако и Мильтон увидел нечто, что не должен был видеть. Он вздрогнул и развернулся к Флер, разом побледнев. Снова заглянул в ящик, потом выхватил лист из рук Флер.

— Что все это значит?

Его голос звучал, как из-под земли. Флер от ярости застыла на месте; не будь рядом Мильтона, она бы могла потерять сознание.

— Что ты имеешь в виду?

— Кончай эти шуточки!!!

Пыль поднялась с пола в воздух, еще добавив хаоса к творящейся суматохе. Двое стояли друг против друга, словно держа мечи в руках, и перекрикивали шум, творящейся в погрузочной комнате. Кто-то из окружающих заметил перепалку и принялся вслушиваться.

— Это вовсе не шутка…

Выражение лица Ханса не менялось, однако со стороны было видно, что он, изображая, что успокаивает Мильтона, на самом деле смеялся над ним.

— Почему… все не такое, как мы заказывали!

Мильтон был в таком гневе, что с трудом мог говорить. Он с силой сжал лист в руке, так что хруст было слышно.

— Не такое, как заказывали? Отнюдь. Клянусь именем Господа, что никакой ошибки не произошло. Я приобрел товары в полнейшем соответствии с твоим списком.

Несмотря на гнев, Мильтон явно задумался о том, почему слова Ханса прозвучали совершенно искренне. Он вдруг разжал напряженные пальцы и внимательно прочел список. Флер тем временем подошла к ящику и заглянула в черноту. Ящик не был пуст — он был полон черных одежд. Таких же черных, как ее будущее.

— Что за… глупости…

— Это в точности то, что ты заказывал.

— Чушь! — проревел Мильтон и с силой швырнул лист на пол. Он буравил Ханса испепеляющим взглядом, однако Ханс бесстрашно стоял на своем. Мильтон едва не набросился на него, но его удержал юный работник.

— Кажется, достопочтенный господин желает дуэли… но, к сожалению, мы всего лишь торговцы. Мы должны всего лишь следовать договорам. Уверен, ты понимаешь.

Взгляд Ханса был холоден, как у смерти, на лице играла неописуемая усмешка.

Флер ела глазами лист с их подписями и списком заказанных товаров. На нем должны быть выписаны совершенно другие одежды, подходящие для весны. Так почему же? Флер наклонилась и, подняв лист, перечитала. Ну да, текст договора был изменен. То тут, то там были добавлены новые слова — так вот и получился «черный» заказ.

Почему они так поступили?

То же самое случилось и с четырьмя «среброткаными» одеждами — там были добавлены новые слова, а кое-что затерто. В результате к одеждам добавились янтарные украшения.

Глаза перестали что-либо видеть; Флер в отчаянии хлопнула себя по лбу. Они ввязались в игру с торговцами, начисто лишенными каких-либо этических принципов. Ора тщательнейшим образом записал договор с Мильтоном, чтобы избежать как раз такого мошенничества; а здесь, добавив отдельные слова, торговцы полностью изменили смысл текста.

И Ханс не просто изменил договор. Он с самого начала собирался обвести Флер и Мильтона вокруг пальца. Уже в тот миг, когда он увидел их список, он понял, что может его изменить. Ханс аккуратно подвел их к тому, чтобы они подписали лист, сделав его официальным договором.

И потом он искусно отвлек их, так что они забыли потребовать второй экземпляр договора — хотя знали, что так полагается. Он сделал с ними что хотел. Флер и Мильтон подписали договор и, улыбаясь, как слабоумные, смотрели, как Ханс убирает его в стол.

Флер была в таком расстройстве, что не могла даже плакать. Чудовища… торговцы не люди, они чудовища.

— У нас есть договор, — холодно произнес Ханс, положив руку на плечо юного работника. — Поэтому будьте любезны заплатить причитающуюся сумму.

Работник подал ему гроссбух и перо.

* * *

Свеча горит ярче всего перед тем, как потухнет. Так и Мильтон, едва его ярость поутихла, тут же впал в уныние. Он не произнес ни слова, когда вместе с Флер забирал товары. Они оба ненавидели саму мысль о том, чтобы просить кого-то из людей Джонса помочь с погрузкой, так что работали вдвоем. В конце концов один из работников протянул руку помощи, и они смогли погрузить все на мула. Но благодарить его не стали, лишь заплатили.

— Спасибо, — сказал работник и ушел. Неужели и Флер станет таким же злобным созданием, которое интересуют лишь деньги? Осознание этого легло на ее сердце тяжким грузом. Настоящий торговец ни за что не позволил бы так себя обмануть и превратить свои деньги в мусор.

Потому-то Мильтон и был сейчас в полном унынии: почти все, что они купили, было мусором. Это может звучать жестоко, но, если все товары продать по рыночной цене, не удастся выручить даже тех денег, что Флер вложила. Конечно, Торговый дом Джонса поступил по-разбойничьи, изуродовав договор и продав им плохие одежды, такие же черные, как будущее Флер и настроение Мильтона.

— Вся одежда?..

Когда Флер поняла, что тягостное молчание ей невыносимо, она спросила очевидное. Мильтон не смотрел на нее, но его тело содрогнулось.

— Вся темная.

Флер понимала его уныние, но должна была верить, что какая-то надежда еще остается. Она пыталась как-то урезонить Мильтона, но тот лишь посмотрел на мула, пытающегося стоять ровно, и вымученно улыбнулся.

— Наши надежды растворились, как серебро в янтаре.

— Как же так…

По правде, она отлично знала, «как», но не могла заставить себя принять это. Мильтон сердито улыбнулся и покачал головой. Флер поняла: он прекрасно знал, что покупают аристократы, и потому был уверен, что их товар никчемен. Флер хотела подбодрить его, но понимала, какая действительность их ждет.

— …Сколько мы сможем вернуть?

Ведь не ноль же? Хотя бы семь десятых долей от затрат?

— …

По-прежнему не глядя на нее, Мильтон поднял четыре пальца. Четыре десятых доли.

— Их еще можно продать, они что-то стоят, но не намного больше, чем тряпье. Такое плохое качество, такие темные цвета… они только для похорон годятся.

Он улыбнулся, сдаваясь. Губы были искривлены как-то странно. Флер вспомнила своего бывшего мужа, но вовсе не потому, что сейчас была точно такая же ситуация. Она не испытывала ненависти к Мильтону.

— Но четыре десятых еще возможны, правда? Мы ведь можем удвоить деньги за четыре раза, значит, после пяти вернем свое, разве нет?

Похоже, это было для Мильтона последней каплей. На мгновение его лицо утратило всякое выражение, рот открывался и закрывался, будто он хотел произнести что-то, но не мог. Наконец он сумел выдавить:

— Дурочка.

Его лицо сморщилось; похоже, сказать что-то еще он сейчас был просто не способен… но Флер никак не сможет его понять, если он только этим словом и ограничится. Он вроде бы хотел продолжить, но проглотил остальные слова. Не желая ничего больше слышать от Флер, он развернулся и пошел прочь.

— Миль-…

Слабый голос Флер потонул в городском шуме, так и не остановив Мильтона. Вскоре он исчез из виду. Все, что у Флер осталось, — меньше четырех десятых долей от ее вложения. И нагруженный мул. Это жгло куда сильнее, чем убыток и обман Ханса. Флер оставалось лишь потащить мула домой.

Как отреагирует Ора? Она понятия не имела.

* * *

— Невероятно.

Флер ожидала, что на следующее утро ее будет ждать настоящий кошмар. Спускаясь по лестнице, она глядела сквозь дождь на огород — и тут Ора произнес это слово, даже не оборачиваясь.

Еще не вполне рассвело, но Флер увидела у него в руках маленькое стеклышко — линзу. Он взял эту линзу у другого торгового дома, на который работал, пока тот не разорился. Видимо, он пытался найти какой-то дефект в договоре, который принесла Флер. Свеча на его столе сгорела дотла.

— Невероятно. Настолько хитро сделано.

Его голос звучал как вздох — ни сердитый, ни пустой. Но все его усталое тело кричало, что в случившемся виновата Флер.

— Мне… так жаль.

Услышав, как она раз за разом повторяет эти слова, Ора прищурился, но ничего не ответил. Бельтра поднесла ей чашку теплого молока и попросила сесть.

— По моей оценке эти одежды стоят половину того, что мы заплатили. Но Пост знает рынок лучше — думаю, его оценка точнее. Впечатляет, что у торгового дома вообще нашлись эти одежды. Впрочем, насколько я помню, в прошлом они были в моде, так что это не очень удивительно.

Он указал на один из нарядов, лежащий на уголке стола. Они только для похорон годятся. Слова Мильтона продолжали звучать в голове Флер.

— Ваша удача, юная госпожа, что вы не взяли деньги в долг, чтобы купить это. Иначе вам пришлось бы признать свое разорение немедленно. А так — это еще можно продать, если вы хотите увидеть хоть часть своих денег. Но только вам придется поработать ногами.

Флер кивнула на его тихо произнесенные слова. Бельтра потихоньку подливала мед в ее чашку, которую она сама вырезала из дерева. Флер знала, что сейчас не стоит ни плакать, ни извиняться, но просто не могла заставить себя поднять голову. Нужно было поднять глаза и прокричать: «Я не позволю себе больше оступиться! Я обещаю! Обещаю!» Но эти гордые, храбрые слова целеустремленного торговца так и не прозвучали… слышен был лишь дождь снаружи.

Это было, как если на праздничной трапезе вдруг заставить человека торговать. Пользуясь тем, что он не готов и растерян, торговцы завоевывают его доверие… а потом искусно выбивают землю из-под ног. Флер уже видела этот кусочек мира. Она знала, что торговцам наплевать на чувства других, что им нужна только прибыль… как лучше всего ее заработать, как лучше всего ее увеличить. Средства не имеют значения — важны только лишь деньги.

Ора должен был напомнить ей эту суровую, холодную истину.

— …Мне так жаль.

Это все, что она сейчас могла заставить себя произнести. Ей хотелось погрузиться в тепло чашки с молоком, которую она держала в руках.

Ора сидел недвижимо. Бельтра попыталась было встать, но рука Оры ее остановила.

Флер собралась с духом.

— Похоже, нет в мире покоя уставшим, да, Бельтра?

Ора попросил Бельтру перенести одежды в сарай, потом сказал, что ему надо пойти проверить карнизы. Они оба ушли, Флер осталась одна. Только она и дождь. Дождь колотил по крыше обвиняюще, и Флер все не могла успокоиться. Она чувствовала лишь стыд.

Наконец слезы закапали в чашку, которую она держала. Флер переполняли сожаление и ненависть к себе за то, что она такой никчемный торговец. Но до слез ее довело осознание того, что ей все равно придется торговать с этими… существами.

Это просто нелепо… она не сможет. И не будет. Флер хотела объявить это Бельтре и Оре прямо сейчас. Она понятия не имела, что будет делать дальше; впереди был сплошной ад. Впрочем, если обернуться назад, ничего не изменится. Ад был со всех сторон, куда ни посмотри.

Флер воззвала к Господу. И вдруг.

— ?

Она подняла голову; но это были не Ора и не Бельтра — те еще не вернулись. Что же она только что услышала? Она уже решила было, что это кошка или крыса, спасающаяся от дождя, но тут услышала этот звук снова. Стук в дверь. В такое время — гость?

— …

Она быстро вытерла лицо и невоспитанно высморкалась в полотенце. Кто-то пришел к ней, несмотря на дождь… Это мог быть лишь один человек… один раненый, испуганный, не находящий себе места человек. Флер поднялась на ноги. Ее груз был непосильной ношей для одного человека, а для двоих?

Полная надежд, Флер протянула руку и открыла дверь. Первую секунду она не верила своим глазам. Может, это дождь виноват, и зрение ее обманывает?

— Мы можем поговорить?

Ее спросили, а она была в таком потрясении, что не могла ответить. Вовсе не Мильтон сейчас перед ней стоял. А тот самый злодей — Ханс.

— Насколько я могу предположить, ты заключила договор с господином Постом, по которому ты дала ему деньги, я прав?

Это было все равно что вести беседу с омерзительной змеей, пожирающей глазами добычу. Флер испытывала такое отвращение, что смогла выдавить лишь одно слово.

— Ну?

— Эти товары не принадлежат господину Посту. Значит, положение такое, что ты обеспечивала его деньгами, а он должен продавать товары, так?

Его роскошный кожаный плащ прекрасно защищал от дождя. Взгляд из-под капюшона казался взглядом священника, только каким-то масленым.

— …И ч-что?

Слова Ханса пугали. Флер изо всех сил старалась выиграть время, не понимая, что этому человеку нужно от нее. Он забрал все ее деньги и вернул мусор. Зачем еще она ему нужна? Зачем он проделал весь этот путь под дождем и теперь говорит такие пугающие вещи?

Честно говоря, ей хотелось никогда больше не видеть его лицо. И чтобы он ее тоже никогда больше не видел. И тем не менее — вот он, смотрит на нее, как змея, обвившаяся кольцами вокруг добычи.

— Значит, ты несешь не весь риск… какую долю? Три двадцатых? Четыре?

Рука Флер, держащая дверную ручку, задрожала, и отнюдь не от холода. А от ярости. Флер выжала из горла ответ:

— Я не такая, как ты! Я не такая подлая!

— Так сколько?

Флер злобно смотрела на Ханса, но он явно не собирался уходить. От напряжения она чуть не рухнула.

— Половину. Потому что я ему доверяю.

Она изо всех сил напускала на себя бравый вид. Но Ханс вытянул шею и весело сказал:

— Надо же, надо же… Значит, ты довольно много потеряла?!

Это была последняя капля. У Флер перед глазами все заволокло багровым туманом, она сделала глубокий вдох, чтобы заорать на Ханса. Но тот, неожиданно надев на лицо понимающее выражение, подошел на шаг и тихо произнес:

— Позволь мне выкупить твой договор с господином Постом. За полную сумму, которую ты уплатила.

В голове Флер вдруг воцарилась пустота.

— Э?

— Это обычное дело… передача ответственности. Не имеет значения, просила ты лихву или нет; я хочу купить у тебя сам факт того, что ты одолжила деньги господину Посту. На тебе эта сделка никак не отразится.

Отчетливые слова Ханса заставили голову Флер вновь заработать; его намерение постепенно стало понятным. Прояснился его изначальный план, его истинная цель. Он хотел выкупить долг Мильтона и тем самым заполучить себе превосходного продавца.

— Разумеется, ты вольна отказаться. Но рекомендую сперва обдумать свое собственное положение. Сейчас не самое подходящее время, чтобы вести себя как избалованная богатая девочка.

Его руки сжимали ей горло. По крайней мере так Флер сейчас казалось.

— Если все пройдет хорошо, ты по-прежнему сможешь выйти за него замуж. Я даже с радостью помогу —

Никогда прежде Флер не била человека кулаком.

— Стало быть… ты отклоняешь мое предложение?

Ханс поднес руку к лицу и убедился, что выступила кровь. Его выражение лица изменилось совершенно.

— Когда у тебя не останется иного выхода, постучись этой же рукой в наши двери. Этого — будем считать, что не было.

Он слизнул кровь с губы, ядовито глядя на Флер.

— А сейчас позволь откланяться.

Флер смотрела, как он уходит в дождь; но тут он внезапно снова повернулся.

— Когда передумаешь, отыщи меня.

Поведение Флер диктовалось лишь чувствами, а в голове у нее было только одно слово: торговец. Эти существа могут быть такими жестокими ради того, чтобы получить свой доход. Как же низко они способны пасть? Флер сверлила Ханса взглядом, пока он не исчез за завесой дождя. Самым нестерпимым было то, что в глубине души она понимала: она такой же человек, как и он.

Как только эта мысль мелькнула у нее в голове, Флер рухнула наземь. Бельтра, услышав шум, принялась звать Ору. Флер лежала и смотрела на льющуюся с крыши воду; она хотела плакать, но не могла. С трудом поднявшись на ноги с помощью Бельтры, она по-глупому вышла под дождь.

Бельтра подбежала к Оре, который уже мчался вниз по лестнице, на ходу спрашивая, что случилось; потом, увидев, что Флер вышла наружу, снова кинулась за ней.

Деньги меняют всех. В дожде Флер увидела нечто невероятное: стоящую рядом с ее домом повозку с товарами. Лица возницы не было видно; товары были навалены в беспорядке, будто кто-то грузил их в спешке.

Флер крикнула во все горло:

— Мильтон!!!

Несмотря на то, что дождь и слезы застили ей глаза, она увидела, что возница неестественно дернулся, а потом повозка тронулась с места.

— Мильтон!

Больше ничего она не говорила. Ора вылетел из дома и укрыл Флер одеялом, после чего утянул обратно под крышу.

— Мильтон… Мильтон… — шептала она, точно в бреду, при этом четко слыша разговор между Орой и Бельтрой. Дверь их сарая взломали.

— Юная госпожа.

К реальности ее вернул серьезный голос Оры.

— Что… произошло?

Ора сжал руками голову Флер, так что она не могла отвернуться. Ей так хотелось умереть, что она закрыла глаза. Но она понимала, что это ничего не изменит.

— Юная госпожа.

Слезы текли у нее из глаз, как у ребенка, которого бранят, но Ора продолжил, точно ласковый священник.

— Он был не от Джонса? Тогда это…

Флер кивнула. Не оставалось ни тени сомнений. Мильтон догадался, чего хотел Ханс, и, дождавшись своего шанса, украл одежды. Если он проявит весь свой талант при продаже, то, возможно, выручит половину цены. И тогда он сможет вернуть заем.

Флер вновь закрыла глаза; она осознала, что Мильтон никогда ей не доверял. Иначе ему не понадобилось бы красть одежду, пусть на нем и висел долг. Флер ведь ни разу не обвинила его, не потребовала денег, она даже не стала продавать его долг Хансу. Деньги меняют всех; Мильтон просто не смог заставить себя доверять ей.

— Юная госпожа.

Ее глаза тут же раскрылись сами, как у дрессированной собачки. Она не смогла удержаться — голос Оры всегда был с ней, всегда помогал, когда она была в беде. Но сейчас перед ее глазами был не Ора, который ее спасал, а суровый, целеустремленный старик.

— Пожалуйста, возьмите себя в руки.

Флер была в таком замешательстве, что забыла, как плакать; она могла лишь переспросить:

— Взять… себя в руки?

— Да. Ты хочешь, чтобы тебя и дальше унижали, обворовывали, швыряли в грязь? Или ты хочешь стоять на своих ногах и достигать своих целей?

Вот что он имел в виду. Чтобы идти дальше, она должна вернуть одежды.

— Юная госпожа!

Ей хотелось сбежать от грома и молний, которые сейчас, конечно, последуют, — совсем как собачке, которую ругают.

— Юная госпожа! Я не думал, что, приведя вас в мир торговцев, причиню вам такую боль. Это моя вина… я не желал всего этого. Я всего лишь хотел дать вам шанс обрести независимость.

После этих слов Ора втянул воздух и покачал головой.

— Нет… сейчас не время для таких разговоров. Честно говоря, все из-за того, что вы очень похожи на меня в юности.

— Что?

— Прежде чем устроиться к вашему бывшему мужу, я работал на знаменитую гильдию… но на самом деле я последний член аристократического рода.

У Флер едва не остановилось сердце.

— Чтобы превзойти других торговцев, мне пришлось сперва растоптать свою гордость и склониться перед ними.

Сейчас Ора не смотрел ей в глаза. Он выглядел совсем дряхлым.

— Я уже очень стар. Мне не занимать великих постов. Мой господин разорился, у меня нет наследников. Как бы неуважительно это ни звучало, я могу оставить вам лишь свою мечту.

Он явно насмехался над собой. Бельтра накинула ему на спину одеяло и положила руку ему на плечо.

— …Глупо, конечно.

Все это было слишком неожиданно для Флер, чтобы она могла как-то осмысленно среагировать. Ее взгляд метался, не в силах встретиться с его.

Ора сделал глубокий вдох и поднялся на ноги.

— Бельтра, принеси немного денег и мой плащ.

Флер подняла глаза; она понятия не имела, что он собирался делать.

— Даже если мне придется заплатить жизнью, я не позволю вам страдать. Я должен ответить за собственные грехи.

Лицо Флер распухло от плача, но она все-таки не была бездушной куклой… конечно, слова Оры ее тронули. Она должна защищать себя сама; ничего больше у нее нет, и если она неспособна хотя бы на это, на что она вообще годна? В ужасе Флер вцепилась в ногу Оры. Она не могла разумно мыслить, она боялась того, что происходило.

— Юная госпожа.

Никогда прежде Ора не был так ласков. Он опустился на колено, осторожно взял Флер за руку и принялся отцеплять ее от себя пальчик за пальчиком.

— Не подчиняйтесь порывам души.

Он словно видел все; но его слова лишь заставили Флер вцепиться в него еще крепче.

— …

Ора вздохнул, не зная, что еще сказать.

И тут что-то сломалось внутри Флер… Любящие глаза — совсем не то, что жалеющие. Ора был ласков, потому что считал ее слабой и ни на что не годной. Это было невыносимо.

— Не держи меня за дуру!

Сердито глядя в застывшее лицо Оры, она встала и прорычала:

— Не держи меня за дуру! Хватит! Это слишком жестокая шутка! Я тебе не ребенок! Если мне некуда возвращаться, я сама выберу свое будущее!

Выплеснув весь гнев разом, она стояла и тяжело дышала, глядя на Ору.

Предложение Оры позволить ему заняться всем и защитить ее было привлекательным, но согласиться на такое она никак не могла. Какое-то время все будет прекрасно, но Ора же не вечен. Время не знает жалости, а люди не знают доброты. Когда в игре участвуют деньги, предательство становится обычным делом. Время, когда Флер могла весь день купаться в солнечном свете, завернувшись в теплое одеяло, прошло, но надо продолжать жить.

— Тогда что вы будете делать?

Голос, глаза и лицо Оры оставались спокойными. Флер таки стерла насмешливую улыбку с его губ.

— Я верну их.

— Что?

— Одежды, конечно. Нет… — она устремила взгляд в землю и успокоила дыхание, потом вновь посмотрела на Ору. — И мою уверенность тоже. Бельтра!

Она повернулась к служанке, явно напуганной витающим в воздухе напряжением.

— Принеси все деньги, что у меня еще остались, мой плащ и меч.

Но, будучи хорошей служанкой, Бельтра быстро пришла в себя, кивнула и начала действовать.

— Юная госпожа.

— Надеюсь, ты не собираешься сказать «юная госпожа, не ходите»?

Флер смотрела на него в упор.

— Беру свои слова назад. Если он едет на повозке, полной товаров, он должен держаться дорог. К замкам дорог ведет не очень-то много; сейчас он может ехать лишь одним путем.

Ора не пытался возражать; он даже бровью не повел. Но Флер понимала, что говорят его глаза.

— Вы справитесь?

Она знала, что этот вопрос должен был быть задан.

— Я справлюсь. Я торговец. И должна вернуть себе свою уверенность.

Плащ, кошель со всеми оставшимися деньгами, короткий меч… взяв все это у Бельтры, Флер повернулась и поклонилась ей и Оре.

— На самом деле мне больше всего хочется лежать в постели и дрожать. Завернуться в одеяла и мечтать. Но я должна уметь жить, когда придет время вам меня оставить.

Она склонила голову набок и язвительно улыбнулась.

— Я… получу большую прибыль от Торгового дома Джонса.

Голубая кровь ничего не стоит, если ее не поддерживают деньги.

— Сейчас я могу идти только вперед, и я отлично понимаю…

— Что именно?..

— Что мы, торговцы, ни во что не верим и ничем не утешаемся, кроме денег, и что прибыль для нас должна быть важнее всего.

У Оры распахнулись глаза и отвисла челюсть. Было бы совсем небольшим преувеличением сказать, что вид у него был как у отца, ребенок которого нашел что-то, что не должен был. Флер грустно улыбнулась ему, накинула плащ и прицепила ножны на пояс. Когда шарф закрыл ей лицо, в сердце болезненно кольнуло.

— Я не могу просто сидеть здесь и ждать хорошей жизни… я должна сама бежать за ней. Ора…

— Да.

Верный наставник и счетовод встал.

— Я хочу, чтобы ты мне помог. Больше я не буду доставлять тебе проблем.

— Слушаюсь.

— Бельтра, — Флер завязала шарф и закончила: — Мы пошли.

* * *

Убрав деньги в седельную сумку, Флер вскочила на коня, приготовившись отправиться в погоню, несмотря на дождь. Если они позволят Мильтону уйти, то никогда больше его не увидят. Пусть одежды стоят немного — Флер должна поймать его и отобрать украденное. Все вопросы будут потом. А сейчас надо сделать дело.

Итак, они вдвоем поскакали, чтобы вернуть свою собственность.

— Ора, меч?!

Флер кричала, чтобы ее слова, тонущие в топоте копыт и звуках дождя, можно было услышать. Конечно, особо глубокого значения этот вопрос не имел — она просто хотела узнать, взял ли Ора меч.

— Юная госпожа, когда вы его видели, он был один? Тогда обойдусь!

Бывший муж Флер был очень свирепым торговцем. Не раз и не два ему приходилось драться. Ора в таких ситуациях был его правой рукой, и потому Флер сочла, что в этом отношении вполне может на него положиться.

— Но ты уверен, что знаешь, куда он направляется?

— Я знаю людей, которых он упоминал, а кроме них, такую одежду у него никто не купит! Так что у него нет выбора!

Дорогу развезло, и лошади время от времени спотыкались. Флер умела скакать верхом, но опытной наездницей не была. Она не могла заставить коня в такую погоду скакать галопом. Ей оставалось лишь вцепиться в поводья и рысить. Зато это дало ей достаточно времени, чтобы подумать, почему сейчас в ней не было ни любви, ни ненависти к Мильтону. Единственный ответ, который пришел ей в голову, — что она была такой же одинокой, как он.

— Юная госпожа!

Часть дороги дождем размыло вконец, но лошадь при виде лужи не остановилась. Благодаря не искусству Флер, но чистому везению она преодолела этот участок без происшествий. Просто лошадь вовремя увидела, в каком состоянии дорога и какой грязью заполнена лужа.

— Юная госпожа!

Флер удалось остановить лошадь, хотя от страха она едва не свалилась. Все же ей удалось сохранить прямую посадку. Но, когда Ора опять обратился к ней так, ее охватили еще большие стыд и раскаяние, чем обычно.

— Не зови ме-!..

Уже проорав эти слова, она заметила его выражение лица.

— Ора?

Дождь мешал видеть, повсюду была грязь… дорога больше походила на болото. Лошади тяжело дышали, с каждым выдохом возникали белые облачка и тут же растворялись в дожде.

Ора с противоположной стороны дороги тоже остановил коня.

— Юная госпожа, вон там…

Флер развернула лошадь и лишь тогда поняла, почему Ора ее звал. Видно было плохо, но на обочине…

Возможно, это было чудо.

Там лежало нечто.

— Возможно, как раз из-за этой выбоины.

— Да, похоже.

Флер спрыгнула с лошади и подошла к обочине дороги. Там был довольно крутой откос, спускающийся к реке. Из-за дождя вода в реке поднялась и стала мутной. А между дорогой и рекой… стояла увязшая одним колесом повозка. Лошадь лежала неподвижно, задрав морду к небу.

Так закончила свой путь повозка, совсем недавно отъехавшая от дома Флер.

— Юная госпожа.

Флер не могла поверить своим глазам. Быть может, ей это все чудится. Она стянула шарф и осторожно двинулась вниз по склону. Травы здесь было мало, но никаких следов Флер не видела. Но если бы Мильтон сбежал, они бы были… неужели он умер?

Шаг за шагом она приближалась к повозке под ледяным дождем. Когда ей осталось сделать всего несколько шагов, она наконец заметила человека. Он застрял под повозкой, одно колесо которой по ступицу ушло в раскисшую землю. Лицо человека было в крови и грязи; он лежал неподвижно, будто спал.

— …Ты… погналась за мной?.. — вдруг выдохнул он.

Все-таки он был жив. Флер остановилась, не подходя вплотную.

— …Я никчемный… но все равно…

Его левая рука была полуоторвана. Мильтон тянулся к Флер оставшейся, правой рукой и выдавливал слова.

— Пожалуйста… спаси меня.

Она что, похожа на человека, который пришел его спасать? Она и не собиралась вовсе. Но, конечно, на пороге смерти человек хватается за любую соломинку. Флер подивилась, искренен ли Мильтон сейчас.

— Так вышло… думаю… хочешь поговорить о моем долге?

Мильтон улыбнулся, на глазах его выступили слезы. Флер опустилась на колени и прикоснулась к его лицу. Слезы были теплыми.

— Мне было страшно… поэтому…

Повозка не пострадала — видимо, благодаря тому, что раскисшая земля была мягкой. Мильтон сжал ногу Флер с большей силой, чем она ожидала. Если она сейчас перетянет ему левую руку и согреет одеждами, что лежат в повозке, а Ору пошлет за помощью, то Мильтон сможет остаться в живых.

— Я никогда больше тебя не предам… пожалуйста…

— Значит, спасти тебя, да?

Слушая, как Мильтон снова и снова произносит эти слова, Флер впервые раскрыла рот. И, похоже, этот ответ зажег в Мильтоне искорку надежды. На его лице появилась чистая улыбка.

— Умо… ляю. Умоляю.

Флер закрыла глаза, но Мильтон сжал ее ногу еще сильнее.

— Мы ведь оба аристократы, правда?

Флер открыла глаза, но смотрела в сторону.

— …Флер?

Не обращая внимания на зовущего ее человека, она медленно протянула руку. Перед ней был то ли обломок спицы колеса, то ли еще какая-то деталь. Деревяшка застряла, воткнувшись в землю.

— Фле-…

Мильтон замолчал, лишь продолжал смотреть на нее снизу вверх.

— Ора, — позвала Флер своего верного наставника. — Как там товары?

— Отлично. Они не пострадали. Просто повозка увязла в грязи, дальше не поедет.

— Вот как.

Груз в безопасности. Раз так, то у Мильтона есть надежда на спасение. Должно быть, так он подумал — на его лице вновь появилась улыбка.

Но она исчезла, как только Мильтон увидел, что Флер по-прежнему держит торчащую из земли деревяшку.

— Ты сказал мне, — мрачно обратилась Флер к Мильтону, устало глядящему в небо, — что эти темные одежды… годятся только для похорон.

Мильтон был сообразителен. Он резко втянул воздух.

— У тебя очень красивое лицо… вправду… и как я раньше не замечал?

Он то ли рассмеялся, то ли закашлялся, словно борясь за каждый глоток воздуха. От грязи и холода его лицо стало желтоватым. Он продолжал смотреть в небо.

— Понятно… ха-ха…

Смех окончательно вымотал его. Он закрыл глаза и улыбнулся.

— П-проклятье… я притворялся, что умираю, чтобы пробудить в тебе сострадание. Но ты меня раскусила, да?

Флер знала, что Мильтон вовсе не лицедействовал перед ней. И все равно ее охватила нерешительность. Она поняла, на что рассчитывает Мильтон.

— Я обманывал тебя, значит, поделом мне. Ты никогда не переставала быть аристократкой, э? Ты, торговец? Кончай шутить! Мне даже не жалко тебя было, когда я обманывал. Нет, я радовался! Но в конце концов, похоже, я даже Господу надоел…

Мильтон замолчал, увидев, как Флер подходит ближе. Но глаз он не отвел. Флер колебалась… неужели ей и в самом деле придется оборвать его жалкую жизнь?

— Эй…

Голос Мильтона испугал ее, и она сделала шаг назад.

— …Ну давай уже, добей меня.

После этих ласково произнесенных слов Флер замахнулась, вложила всю силу…

Она никогда не забудет, с каким звуком деревяшка пронзает человеческое тело.

— …Вот как. Хорошо…

И запах крови, текущей изо рта, тоже никогда не забудет.

Мильтон взял ее за руку дрожащими пальцами.

— …Пока не сделаешь из сердца камень, хорошим торговцем не…

Флер услышала его последний вздох, а потом еще долго сидела, держа Мильтона за руку. Когда она наконец встала, больше не чувствовала себя собой. Она родилась заново.

— Ора.

На ее краткий призыв последовал немедленный ответ.

— Да.

— Перегрузи все товары на наших лошадей. Когда вернемся домой, немедленно начнем готовить темные одежды и янтарное шитье к продаже.

— Да.

Глядя на свои окровавленные руки, Флер произнесла последнюю фразу:

— Конечно, его изгнали, но все равно он сын аристократического рода, погибший от «несчастного случая». Для похорон понадобится много черных одеяний и янтарного шитья.

— Да. Юная госпожа…

Ора пытался что-то сказать, но запнулся. И это было не лицедейство. Флер повернулась к нему, и он поклонился.

— Я не «юная госпожа». Я торговец. Мое имя…

Лишь деньги приносят мир в душу торговца; этому ее научил Мильтон.

Флер решила позаимствовать его имя.

— Ив.

— Э?

Это будет метка, которую Мильтон оставит в ее жизни. Они были партнерами.

— Ив Болан. Торговец.

Дождь продолжал сыпать. Ив снова обернула лицо шарфом и принялась помогать Оре перегружать товары.

Под холодным дождем Ив Болан сделала свой первый шаг на пути торговца.

Оглавление

Волчица и золотое обещание

Волчица и зеленая прогулка

Колыбель черной волчицы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg