«Новые письма счастья»

Дмитрий Быков Новые письма счастья

ОТ АВТОРА

Сочинять политические фельетоны в стихах я начал, когда мне надоело делать это в прозе. Вероятно, это было как-то связано с отсутствием ротации в русской политике, или с дефицитом живых и ярких персонажей в ней, или с повторяемостью ее событий: как справедливо писал Слуцкий, поэзия делает интересным даже то, что в прозе уже категорически не звучит.

Сначала «Письма счастья» появлялись в «Огоньке», потом перекочевали в «Новую газету». Обоим главным редакторам – Виктору Лошаку и Дмитрию Муратову – я благодарен за долготерпение.

Постепенно фельетоны стали еженедельными и начали собираться в книжки. Читателю, наверное, приятно вспомнить, как все это было. Может быть, зарифмованная реальность приятней, эстетичней обыкновенной. Как бы то ни было, «Письма счастья» в 2005 и 2007 годах вышли в «Новом геликоне» (СПб.), а в 2009, под одной обложкой с серьезными стихами, – в «Вагриусе».

В этой книге впервые собрано то, что я писал в последние два года, и кое-что из предыдущего, неустаревшего. Автор надеется, что читать их будет хоть вполовину так же весело, как писать.

Дмитрий Быков

Москва, июль 2009

ЮБИЛЯР

Июнь 1999. Двухсотлетие Пушкина.

Виват! Пред славным юбилеем

Страна трудилась день-деньской.

Залит отборнейшим елеем

Кумир зеленый на Тверской,

Кумиру чистят бакенбарды,

Палят из пушек, жгут петарды,

Над кучерявой головой

Виется дым пороховой,

И все родное Хаммурапи —

Дядья без правил, голь, ворье,

Семья и присные ее, —

Повисли на одном арапе:

Вцепились с воплем «Погоняй!»

И мыслят ехать прямо в рай.

И с кепкой мэр, и Лебедь Саша,

И первых вице череда

Кричат: он наше все! он наше!

Все, да не ваше, господа.

И мэр, и нищий в переходе

Равно чужды его природе;

И от братка, и от бомжа

Он отвернулся бы, дрожа.

И русопят, и гордый горец,

И воин, что пред ним дрожит,

И профессиональный жид,

И самоучка-жидоборец —

Все чернь. А впрочем, белизна

У нас не менее грязна.

6

Но наш поэт, любивший славу,

Не отказался б от венка.

Ему, я думаю, по нраву,

Что треплют лавры старика,

Что не на нужды жизни низкой

Сбирают денежку подпиской,

А на издание плодов

Его михайловских трудов,

Что новое запомнит слово

Юнец, который в двадцать лет

Знал только слово «Интернет»;

И наконец, что не Лужкова,

Не Коха, не Бородина

Так пышно чествует страна.

Прости, поэт. Но если после

Всех этих воплей и пальбы

Души, коснеющей в коросте,

Коснется жар твоей судьбы,

И тот, кто был тупой скотиной,

Запомнит только звук единый,

И слово сможет уколоть

Его жиреющую плоть,

И тайным веяньем иного,

Таинственного бытия

Строка единая твоя

Иль хоть единственное слово

Смутит царей, проймет псарей, —

Не зря и этот юбилей.

ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ ОДА

Сентябрь 1999

Пока вокруг опасности таятся

И вся страна дежурит до шести,

Министра чрезвычайных ситуаций

Хочу воспеть и к власти привести.

Но так как я придумать рифму к «Шóйгу»

При всем своем таланте не могу,

То вместо установленного «Шóйгу»

Я буду называть его «Шойгỷ».

Отечество мое, как идиота,

Приходится спасать сто раз на дню.

Здесь есть одним спасателям работа —

Все прочие давно пошли ко дну.

Упал ли дом, нашли в крупе взрывчатку,

Жарою выжгло тундру и тайгу,

Без топлива оставили Камчатку —

Везде спешат спасатели Шойгу!

Старик забыл, где выход из сортира,

Ребенок ли объелся творогу,

Открылся свищ, закрылась ли квартира —

К тебе спешат спасатели Шойгу!

В моей стране, где даже к честной власти

Относятся как к злейшему врагу,

Исправить ситуацию отчасти

Способны лишь спасатели Шойгу!

Поэтому пора, не отлагая

До будущего лета этих дел,

Избрать его, Отчизна дорогая,

Чтоб он один тобою овладел.

Его ребят я не устану славить,

Его бойцам – приветствия писать...

Америкой, быть может, можно править,

Но Родину давно пора спасать.

БИТВА ТИТАНОВ

Октябрь 1999. Информационная война Гусинского с Березовским, Семьи с ОВР, «Итогов» с «Программой Сергея Доренко».

На авансцену выходят Сергей Доренко с противотанковым

ружьем. Следом за ним из-за кулисы Евгений Киселев выкаты

вает тяжелую шарманку.

ДОРЕНКО (аккомпанируя на противотанковом ружье):

Лужков – супруг своей жены,

Он муж Батуриной Елены,

И все Батурины страны —

Его семьи огромной члены!

Никто доселе не раздул

Разоблачения такого!

Мне кнопку бросили на стул,

И это происки Лужкова!

КИСЕЛЕВ (заводя шарманку):

А Ельцин старый и больной,

Он стал посмешищем для мира,

Четвертый год рулят страной

Его семья и два банкира!

Один – Роман, другой – Мамут,

Татьяна их гоняет шваброй...

Меня, наверное, убьют

За то, что я ужасно храбрый!

ДОРЕНКО (стреляя в воздух):

Лужков привык грозить Кремлю,

Прикрывшись честною личиной!

Его я в Африку сошлю,

Переодев его мужчиной!

Лужков и Пакколи – друзья.

Мэр не сказал о том ни слова.

В Испании объелся я,

И это происки Лужкова!

КИСЕЛЕВ (крутя шарманку):

А Ельцин старый и больной,

Системный кризис абсолютен,

Правитель нужен нам иной,

И до весны сгодится Путин,

А там «Отечества» отцы

Народ возглавят очумелый...

Боюсь, что мне придут концы

За то, что я ужасно смелый!

ДОРЕНКО (разражаясь градом выстрелов):

Лужков – чудило из чудил.

Кот испугался попугая!

Сначала дело возбудил,

За клевету меня ругая,

Но после двух недель возни

Его закрыли бестолково.

Я на свободе, черт возьми,

И это происки Лужкова!

КИСЕЛЕВ (вертя ручку):

А Ельцин старый и больной!

Он говорит с ужасным хрипом!

Помимо всяких параной,

Он третий год болеет гриппом!

Отшибло ум у старика,

Он разгребает хлам бумажный...

Меня убьют наверняка

За то, что я такой отважный!

ДОРЕНКО (стреляя):

Лужков – пахан и крестный дон!

КИСЕЛЕВ (играя):

Дьяченко – в роли кардинальши!

ДОРЕНКО:

Услать Лужкова за кордон!

КИСЕЛЕВ:

Отправить Ельцина подальше!

ДОРЕНКО:

Московской мафии – капут!

КИСЕЛЕВ:

Семья к отплытию готова!

Меня убьют! Меня убьют!

ДОРЕНКО:

И это происки Лужкова!

ИНСПЕКТОР РОБЛЕС

Февраль 2000. Международная инспекция в Чечне.

Сцена изображает Чечню.

Чечня выглядит соответственно.

ХИЛЬ-РОБЛЕС, комиссар Совета Европы:

Чечня желала отделенья,

Вы утвердили власть Москвы...

Но эти мирные селенья

Изрыты взрывами, увы!

Тут след от танка, там – от «Града»

Чернеет выжженный провал...

Ужели так оно и надо?

Суворов так не воевал!

ВЛАДИМИР КАЛАМАНОВ:

Вы зря, любезный, завздыхали.

Вы зря, милейший, трете глаз.

Мы не взрывали. Мы пахали!

Чеченцы сами просят нас!

Позавчера совет старейшин

Нам предложил cooperation.

И техника прошлась парадом,

Взрывая почву и рыхля:

Мы артиллерией и «Градом»

Вспахали мирные поля!

ХИЛЬ-РОБЛЕС (смущенный):

Пусть так. Но видел я не дале,

Как день назад, вблизи Шали:

Чеченца к танку привязали

И вслед за танком волокли!

СЕРГЕЙ ЯСТРЖЕМБСКИЙ:

Мой друг! Довольно провокаций.

Какая свалка в голове!

Вы начитались публикаций

И насмотрелись НТВ.

В борьбе с чеченским бездорожьем

Мы не жалеем наших сил.

Ну, привязали. Ну, положим.

Так он же сам и попросил!

Ему бы до родного братца

В село желательно добраться:

Машина вязнет – глинозем...

Нас попросили – мы везем!

ХИЛЬ-РОБЛЕС (потрясенный):

О да, о да... Ведь тут разруха...

Но мне почудилось слегка —

Один солдат отрезал ухо

У пленного боевика...

ИГОРЬ ИВАНОВ:

О друг мой, сколько вам наврали!

Как журналисты нам вредят!

Не порицанья, а медали

Достоин добрый сей солдат:

Чеченец, жертва золотухи,

Имел нарыв на этом ухе!

Отрезав ухо, наш Ахилл

Гангрену тем предотвратил!

ХИЛЬ-РОБЛЕС:

Да, вы ни в чем не виноваты,

Но мне бы фильтры посмотреть:

Мне говорят, что там солдаты

Чеченцев заставляли петь!

СЕРГЕЙ ЯСТРЖЕМБСКИЙ:

Во врут-то, гады! Вот пурга-то!

Да тут чеченский весь народ

При виде русского солдата

Луженым голосом поет:

«Ура, ура! Ликуют детки!

Пришел на родину покой!»

ХИЛЬ-РОБЛЕС (робко):

А это... кто висит на ветке?

ВЛАДИМИР КАЛАМАНОВ (дружески):

А... это слива. Сорт такой.

НАКАЗАННОЕ КОРЫСТОЛЮБИЕ, ИЛИ БЛУДНЫЙ ОТЕЦ

Нравоучительная драма XVIII века

Декабрь 2000

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Блудный Отец – мужчина с характерной внешностью, лет пятидесяти. Быстрая речь, бегающие глазки.

Добродетельный Сын – мужчина лет сорока пяти с губастым, открытым и честным лицом.

БЛУДНЫЙ ОТЕЦ:

Внемли, жестокий сын моих мохнатых чресел!

Почто ты на меня ярлык врага навесил?

Почто не обратишь губастого лица

Ты в сторону меня, несчастного отца?

ДОБРОДЕТЕЛЬНЫЙ СЫН:

Нет, ворон, я не твой! С упрямством ишачиным

Меня, главу страны, ты называешь сыном.

Дитя я органов и доблестной Семьи,

Но эти органы, папаша, не твои!

БЛУДНЫЙ ОТЕЦ:

Помилуй, дитятко! В семье признали сами —

Я создавал тебя вот этими руками!

Ты плод моих трудов, моих костей и жил,

А сколько долларов в тебя я заложил!

ДОБРОДЕТЕЛЬНЫЙ СЫН:

Ты деньги на меня давал по доброй воле.

А чем ты нажил их? Трудом полезным, что ли?

Спасибо же скажи, что я еще слегка

Даю тебе давно уместного пинка.

БЛУДНЫЙ ОТЕЦ (бурно жестикулируя):

Нет, вы послушайте! О боже, боже правый!

Не я ли год назад вскормил тебя «Андавой»?

Не я ли, сколотив «Единство», сбился с ног?

О да, я воровал – но для тебя, сынок!

Кристальный, как Прудон, расчетливый, как Струве,

Я все, что добывал, тащил тебе же в клюве!

Я первые твои купил тебе штаны,

А ты меня теперь погонишь из страны!

ДОБРОДЕТЕЛЬНЫЙ СЫН:

Ты мне купил штаны помимо всяких правил,

А скольких россиян ты без штанов оставил?

Ужели веришь ты, что за твои штаны

Все власти потакать тебе обречены?

Беги, ты мне никто! Скажи еще спасибо,

Что ты наказан днесь не стройками Запсиба

И не Чукоткою, как твой дружок Роман,

А выслан за рубеж и прячешься в туман!

БЛУДНЫЙ ОТЕЦ (глумливо):

А если рассказать стране и правосудью,

Как я тебя кормил вот этой самой грудью?

А если я скажу ликующей толпе

Всю правду про тебя, про Таню и тэ пэ?

Когда ты не вернешь мне прежних преференций,

Я столько соберу таких пресс-конференций,

Что книги Коржика, чтоб был он так здоров,

Тебе покажутся укусом комаров!

ДОБРОДЕТЕЛЬНЫЙ СЫН (с достоинством):

Да, это аргумент расчетливый и скотский.

Но помнишь – за рубеж был выслан некто Троцкий?

Он тоже был хитер и временами груб,

Однако на него нашелся ледоруб!

БЛУДНЫЙ ОТЕЦ:

О, нечестивый сын! Кому грозишь ты плахой?

Куда, куда меня ты посылаешь?!

ДОБРОДЕТЕЛЬНЫЙ СЫН:

К черту!

А вы запомните, блудливые отцы:

Вас тоже могут ждать подобные концы.

ЮБИЛЕЙНОЕ К 70-летию Бориса Ельцина

Январь 2001

Незабвенный Борис Николаич!

Черт со свечкою, поп с кочергой!

Все, чего ты себе пожелаешь,

Пусть сбывается, друг дорогой!

С угрожающей грацией лося

Ты гонял окружающих лис...

Пусть бы все это так же сбылося,

Как твои обещанья сбылись!

Что сулил нам возлюбленный Ельцин?

Право, кончу ли, если начну!

Собирался ложиться на рельсы

И в покое оставить Чечню,

А реформы, свободы, дефолты,

А привычка премьеров менять...

Впрочем, нет. Не настолько мы желты,

Чтоб Борису сегодня пенять.

Не такие мы, Боря, путанки!

Ты за все заплатил головой.

Ты в историю въехал на танке

И уполз из нее чуть живой.

Пусть, при жизни в забвение канув,

Попирают тебя остряки:

Ты взрастил поколенье титанов.

Может статься, себе вопреки.

Вот они – широки, гонористы,

Демократии нашей творцы:

Губернаторы, авантюристы,

Олигархи, писаки, борцы!

Рос любой, кто с тобою связался,

Попадая на твой карнавал.

Даже жулик гигантом казался

(Ибо кто еще так воровал?!).

Несравненных ты вырастил гадов,

Сверхгигантских вскормил пауков:

Березовский, Гусинский, Масхадов,

Сосковец, Барсуков, Коржаков...

Но зато и какие герои!

Кох, Чубайс, и Лужок-на-Москве,

И Явлинский, раздувшийся втрое

От сознанья, что он в меньшинстве!

Ты все реже являешься, скромник,

Ты навеки Барвихой пленен.

Твой преемник похож на приемник,

Детприемник дзержинских времен.

Все как будто бы тихо и гладко,

Старикам прибавляют монет,

Есть иллюзия полупорядка...

Все в порядке. А воздуха нет.

РАЗБОР ПРОЛЕТОВ

Июнь 2001. Арест Владимира Гусинского после недавней истории с таинственным исчезновением и столь же таинственным обнаружением Андрея Бабицкого.

Сцена изображает кремлевский кабинет Путина. ПУТИН нервно ходит по ковру. На ковре перед ним – вызванные на разбор полетов Рушайло, Патрушев и Устинов.

ПУТИН:

Это что же вы творите, сукины сыны?

В США и в Лондон-сити все потрясены!

Говорят, что я свободу прессы удушил

И российскому народу хавальник зашил!

Я ж велел вам только прессу мягко уломать,

Не теряя политесу, шлеп же вашу мать!

Вы ж Бабицкого ломали, как тайфун – тростник!

Нешто вы не понимали, резник и мясник?!

СИЛОВИКИ (хором):

Ну, пускай наполовинку пережали пресс —

Нам же все-таки в новинку этот политес!

Не чуждайся нашей дружбы и не обессудь:

Мы ведь все ж таки спецслужбы, а не кто-нибудь!

ПУТИН:

Ну, Бабицкого прощу хоть. Но налет на «Мост»?!

Я же вас просил прощупать, потянуть за хвост,

Но устроить маски-шоу посреди Москвы —

Это, братцы, по-большому мне наклали вы!

Можно было компроматом рожи им намять,

Но нельзя же автоматом, шлеп же вашу мать!

СИЛОВИКИ:

Ну допустим, ну а фиг ли? Тут же враг кругом!

Мы же, Вова, не привыкли цацкаться с врагом!

Так что мы не виноваты, зря не голоси:

Мы ж ведь все-таки солдаты, а не хрен соси!

ПУТИН:

Что же мне, раздать награды? Ручки вам пожать?

Ну Гусинского-то, гады, кто велел сажать?

Я ж сказал – пугнуть немного. Дескать, доконал.

У него ж, у демагога, собственный канал!

Тут про эту предварилку воет целый свет!

Я ж сказал – «Загнать в бутылку», а в Бутырку – нет!

СИЛОВИКИ:

Что он тут торчал, как цаца, грязью нас полив?

Пусть он едет издеваться на фиг в Тель-Авив!

Пред тобой, Вован, мы чËсты, или нет, чист˚,

Мы ж ведь все-таки чекисты, ровно как и ты!

ПУТИН:

Да конечно, это суки, сволочи, враги —

Но ведь нам связали руки внешние долги!

Запад как о троглодите воет обо мне!

Вы уж все-таки блюдите видимость вовне!

Чтобы мы хотя б снаружи, глядючи в упор,

Были все-таки не хуже, чем до этих пор!

Занимайтесь тут хоть сыском, жмите всю печать,

Но кончайте вы с Гусинским!

СИЛОВИКИ (радостно):

Стало быть, кончать?!

ПУТИН (с досадой):

Да к чему же нам расправа, пытки и бои?

Эк у вас зудит-то, право, прыткие мои!

Пусть бы он на волю вышел, шлеп же вашу мать,

Пусть бы я о нем не слышал дней хотя бы пять!

СИЛОВИКИ (с готовностью):

Мы, быть может, грубоваты, выжжены в борьбе,

Но, однако, мы – солдаты, верные тебе!

И тебе даем мы слово: про него, жида,

Ты не будешь слышать, Вова, больше никогда!

Бросаются к Путину и отрывают ему уши.

СДАЧА

Июль 2001. Югославия во главе с Воиславом Коштуницей сдала Слободана Милошевича Гаагскому военному трибуналу.

ЧЛЕНЫ ПРАВИТЕЛЬСТВА (шепотом, Джинджичу):

Смелей! Решайся, ренегат,

Ослица Буридана!

ДЖИНДЖИЧ (неуверенно):

Воислав! Вишь, какой расклад...

Мы сдали Слободана.

КОШТУНИЦА:

Ну, блин! Не жизнь, а волшебство.

Скандалы на скандале!

Кто согласился взять его

И что за это дали?

ДЖИНДЖИЧ:

Да на него еще когда

Прислали нам бумаги!

Короче, мы сказали «да» —

И он теперь в Гааге.

КОШТУНИЦА (бледнея):

Не может быть! Да ты в уме?!

Отдать в Гаагу Слобо!

Теперь мы все в таком дерьме!

И вы! А я – особо!

ДЖИНДЖИЧ:

Ты знаешь, я подумал тут...

Он, знаешь, шизофреник,

А нам сказали, что дадут

За это много денег!

КОШТУНИЦА:

Ух, как взъярится большинство!

Скажи мне, ради бога:

Вы, значит, продали его?

ДЖИНДЖИЧ:

Но денег правда много.

КОШТУНИЦА (остывая):

Весь мир теперь остынет к нам...

ДЖИНДЖИЧ:

Воислав, это враки.

КОШТУНИЦА:

Да он с собой покончит там!

ДЖИНДЖИЧ:

Воислав, это вряд ли.

КОШТУНИЦА:

И как я мог не уследить?!

Мне что теперь – убиться?

ДЖИНДЖИЧ:

Но не самим же нам судить

Народного любимца!

КОШТУНИЦА (с тоской):

Теперь начнется крик, скандал,

И шум, и тьма кромешна...

Но я не знал! Ведь я не знал?

СОВЕТ МИНИСТРОВ (хором):

Не знал! Не знал, конешно!

КОШТУНИЦА (примиренно):

Мне лишь Отчизна дорога!

Я чужд угрюмой злобы!

А денег много?

СОВЕТ МИНИСТРОВ:

До фига!

КОШТУНИЦА:

Но я не знал?

ДЖИНДЖИЧ:

Еще бы!

ПАРА КРУТЫХ

Октябрь 2001. Путин встречается с Бушем.

БУШ:

Мой друг Владимир...

ПУТИН:

Можно Вова.

БУШ:

Любезный друг, не всем дано

Понять друг друга с полуслова,

Но я-то понял вас давно.

Вступив на верную дорогу,

Вы сильно радуете нас.

Ведь демократия, ей-богу,

Всем надоела двадцать раз!

ПУТИН:

Любезный Джорджи!

БУШ:

Можно Жора.

ПУТИН:

И мы признаться вам должны,

Что доигрались до упора

В развале собственной страны.

Мог презирать любой узбек нас,

Про молдаван не говоря...

Какая, блин, политкорректность!

Россия требует царя!

БУШ:

Я знал, что мы поймем друг друга.

Я знал, что мы друг другу в масть.

Народы наши от испуга

Хотят лизать любую власть.

ПУТИН:

И как тут, Жора, ни крутись ты —

Поверь общественной нужде:

Когда приходят террористы,

Страна нуждается в вожде!

БУШ:

Признаться, Вова, не пора ли —

Скажу, как русскому царю:

Нас очень вовремя избрали!

ПУТИН:

И я про то же говорю!

Настало время нашей роты

Творить активное добро.

Что, кстати, думаешь про ПРО ты?

БУШ:

Оставь, мой друг! Какое ПРО!

Тому залог мои седины —

Об этом я давно умолк.

Теперь должны мы быть едины.

Тебе не нужно денег в долг?

ПУТИН:

Не надо, справимся легко мы.

Страна не зря горда собой.

Нужны ль тебе аэродромы?

Бери, пожалуйста, любой!

БУШ:

Давай, мой друг, поднимем знамя

Защиты вольности и прав!

И кстати, Вова... Между нами...

В Чечне ты был, похоже, прав.

ХОРОМ:

Гордитесь Путиным и Бушем,

Вовсю выпячивайте грудь!

Весь мир исламский мы разрушим.

Кто был ничем – ничем и будь!

ПОДАВИВШИЕСЯ ЛИМОНОМ

Июль 2002. Суд над Лимоновым.

Отечество судит писателя вновь,

Причем на закрытом процессе.

Писательство портит и нервы, и кровь.

Оно из опасных профессий.

Состряпанных белыми нитками дел

Немало в российских анналах:

Сидел Чернышевский, и Горький сидел —

Поэтому мир и узнал их.

Сидел Достоевский, и – горе уму! —

Бывал Грибоед под арестом.

Под стражей Тургенев задумал «Муму»,

Что стала его манифестом.

Кобылин сидел, и сидел Мандельштам,

Клеймивший опричников смело:

Он встретить бы мог и Шаламова там —

Писателей много сидело.

Российский Парнас – это смрадный подвал,

Россия – страна неурядиц:

И Пушкин – вы помните – в ссылке бывал,

И Бродский сидел, тунеядец...

Но судей Лимонов приводит в экстаз:

Всех прочих уделал Лимонов!

Писателей брали в России не раз,

Но брали, увы, без ОМОНов.

Должно быть, Лимонов – писатель крутой,

Не зря он попал на скрижали!

Зато уж Толстой – это полный отстой:

Его никогда не сажали.

Уж как он хотел посидеть, говорят,

Уж как он того добивался —

А все ж не попал в этот доблестный ряд,

Тогда как Лимонов – прорвался.

И ты не в обиде, российская власть,

И вы, доносители-шкуры:

Когда вам еще доведется попасть

В историю литературы?

БАЛЛАДА О ДВУХ ОТПУСКНИКАХ

Июль 2002

Отпуск пришел, на дворе июль,

В мареве горизонт...

Ельцин бросается в Иссык-Куль,

Путин – в Эвксинский понт.

Два президента, два главаря,

Светочи, блин, очей...

Плавает Ельцин, а втихаря

Хочет назад, в Ручей.

«Я бы, как грозное божество,

Им бы пустил кровя!

Я показал бы им всем... тово!» —

Думает он, плывя.

И вылезаючи на настил,

Прыгая на доске,

«Хоть бы назад он меня пустил!» —

Он говорит в тоске.

...Путин плывет, держа под волной

Ядерный ридикюль.

Путин устал управлять страной —

Хочет на Иссык-Куль.

«Здесь невозможно, спасая власть,

Не ущемить права...

Хоть бы, ей-богу, им всем пропасть!» —

Думает он, плывя.

И набирая воздуху в грудь

Прыгая на песке —

«Хоть бы уехать куда-нибудь!» —

Он говорит в тоске.

Так вот и плавают два вождя,

Хором себе твердя:

«Если бы нам поменяться!» Но —

Этого не дано:

Ельцин, брызги подняв, как куль,

Прыгает в Иссык-Куль —

Путин, сложивши солнечный зонт,

Лезет в Эвксинский Понт.

ТАЙНА ПОЛА

Май 2003. Приехал Пол Маккартни.

Страна была поражена: в субботу Путин принял Пола. Там были Пол, его жена и скромный гид мужского пола. Ловила жадно вся Москва беседы важные детали, но только общие слова до русской прессы долетали. О чем был главный разговор – гадать могли бы до утра мы, когда бы благородный вор нам не представил стенограммы.

ПУТИН:

Привет вам, милые, привет! Давно хочу спросить у Пола – без телекамер, без газет и вообще без протокола: вас обожало большинство, и меньшинство любило прочно – ваш рейтинг больше моего...

ПОЛ:

Не может быть!

ПУТИН (хмуро):

Проверил, точно. Мой – семьдесят, битловский – сто. Не веришь – спросишь у Суркова. И вот хочу спросить: за что? Чего вы сделали такого?

МАККАРТНИ (чувствуя себя виноватым):

Я ничего не делал, сэр! Мы просто музыку лабали! Я – на гитаре, например, а Ринго Старр – на барабане.

ПУТИН (начиная сердиться):

Мы много книг про вас прочли! Не надо с нами, как с ослами! Не замирили вы Чечни, Березу в Лондон не сослали, не поднимали ВВП, телемостов не проводили – а только шлялись и т. п. по этой вашей Пикадилли. Ну там концертик, ну другой... Но извини – у нас в России Газманов левою ногой писал бы песенки такие! А как Кобзон у нас поет? Включи любую передачу – и сразу видно: патриот! А вы что пели? Чушь собачью! Мне переводчик перевел – там слабо с уровнем моральным. Сравни ты эти песни, Пол, с моим посланьем федеральным – легко поймет любой дурак, что я владею словом метким. А все же хлопали не так! Не так, как вашим шансонеткам! Я даже пенсии плачу, я в Грозном одержал победу, когда куда-то не лечу – так, значит, я куда-то еду... Кому ты пенсии даешь? Кому, скажи? Не прячь глаза-то! Ты все про йестеди поешь, а я – про радостное завтра! Так объясни же, отчего на всей земле на самом деле твой рейтинг выше моего?

МАККАРТНИ (испуганно):

Не знаю, сэр! Мы просто пели...

ПУТИН (задумчиво):

Ну вот, поди теперь ответь, кого возносит случай шалый... Чего же мне теперь – запеть? Сыграй-ка, Пол! Споем, пожалуй!

ХОРОМ:

Can’t buy me love, yeah...

ПОСЛАНИЕ К ИРИНЕ ХАКАМАДЕ, как если бы она домогалась моей любви

Январь 2004. Правые потерпели на думских выборах

катастрофическое поражение.

Ты ни к чему, Ирина Хакамада,

У нас в степи.

Хотя тебе, наверно, хокку надо,

Но потерпи.

Тебе не будет никакого хокку,

И я клянусь:

Тебя не хочет ни с какого боку

Святая Русь!

Когда-то вы с Немцовым и Чубайсом

Пятнадцать лет

Имели нас по самое не бойся.

Тут рифмы нет,

Но мы народ простой, неприхотливый

И мы вполне

Без рифмы вовсе можем обходиться,

Когда хотим!

Когда бы ты под действием порыва

Любви земной

Вдруг извиваться стала похотливо

Передо мной, —

Тогда б науку вспомнил я отцову

И поднял плеть:

Ступай к Немцову, милая, к Немцову,

А к нам – не сметь!

Мы скифы все, мы евро-азиаты,

Нас тьмы и тьмы!

Вы тем уже пред нами виноваты,

Что вы – не мы!

Вы все отнять хотите – от Тамбова

И до Курил.

Оденься, ты! – сказал бы я сурово

И закурил.

Но даже если б ты не уходила,

Нюня, стоня,

И мне сквозь зубы жалобно твердила

«Возьми меня», —

Я, может быть, к мольбам влюбленной гейши

Бы снизошел,

Но избирать тебя на пост главнейший

Бы не пошел!

Уже довольно Родина страдала

От правых сил!

У нас теперь ни правых сил не стало,

Ни левых сил!

Их никаких у нас теперь не стало —

Один патрон;

Теперь тебя нам только не хватало

Избрать на трон!

Езжай домой, Ирина Хакамада,

Езжай, и все!

Там харакири, сакура, микадо,

Сумо, Басе,

Возьми с собою книги Мураками,

Сакэ, суши,

И впредь не трогай грязными руками

Моей души!

ПАРДОН!

Май 2004. Джордж Буш и Тони Блэр признали, что НАТОвские военнослужащие пытали мирных иракцев.

БУШ:

Ну что сказать... Я как в пекарне...

Пытали пленных наши парни.

Пытали. Да. Я признаю.

Пускали, в частности, струю...

БЛЭР:

На одного они мочились,

А одному сломали челюсть,

Как сообщила нам ПАСЕ...

Но это делали не все!

БУШ:

Они, конечно, там устали,

Не то бы делать так не стали!

БЛЭР:

И я не стал бы, например!

Ты стал бы, Буш?

БУШ:

Не стал бы, Блэр!

Иракца, кстати, как ни мучай —

Он удивительно живучий,

И это, в общем, частный случай,

Раздутый вражеской молвой!

Их дома плохо воспитали,

И потому они пытали,

Но тот, кого они пытали,

Остался все-таки живой!

БЛЭР:

Мы их замучаем судами!

А как пытали при Саддаме?

Конечно, нас он не пытал...

Но я читал!

БУШ:

И я читал!

Конечно, пленных били током —

Но ведь не всех и ненароком!

Держали без трусов и брюк —

Но ведь не вешали на крюк!

И всем давали хлеб и воду!

И вообще, когда свободу

Несешь иракскому народу,

Чтобы тирана победить,

И мочишь всех, себе в убыток, —

То как управиться без пыток?!

Я точно знаю, что без пыток

Нельзя свободу насадить!

БЛЭР:

Ну, поколотят. Ну, повяжут.

Ну, будет трещина в хряще...

БУШ:

И пусть они спасибо скажут,

Что не убили вообще!

КАКОЙ ТЫ!

Июнь 2004

Сцена изображает кремлевский кабинет Путина. Перед ним стоит президент Южной Осетии Эдуард Кокойты.

КОКОЙТЫ:

Прошу, от паники устав:

Моих сограждан успокой ты!

Возьми нас, Вова, в свой состав!

Мы рвемся к русским!

ПУТИН:

Ах, Кокойты!

Забудь резню, оставь возню,

Мы все давно уже решили —

Ведь если я тебя возьму,

Мне не простит Саакашвили!

КОКОЙТЫ:

Володя, что тебе грузин:

Кто он такой – и кто такой ты?

Ему лишь пальцем погрозим —

И он отступит!

ПУТИН:

Ах, Кокойты!

Конечно, ты не из разинь —

Вцепился в трон, живешь богато...

Но он не просто так грузин!

За ним же Буш и все ребята!

КОКОЙТЫ:

Володя, слушай, что нам Буш!

На это все глаза закрой ты.

Мы все – нас двести тысяч душ —

Хотим в Россию!

ПУТИН:

Ах, Кокойты!

Оставь напрасные мечты,

Тебе придется наклониться!

Ведь не Россию любишь ты,

А контрабанду на границе.

КОКОЙТЫ:

Ну да, люблю. И что с того?

Кто первый встал, того и тапки!

Россию любит меньшинство —

Все остальные любят бабки.

Делиться, кстати, я готов.

Уже теряешь рейтинг свой ты:

Где Абашидзе? Был таков!

А он за русских!

ПУТИН:

Ах, Кокойты!

У вас там ногу сломит черт!

Тебе скажи, а ты раструбишь...

Не русских он любил, а порт!

А ты... тоннель ты Рокский любишь!

КОКОЙТЫ:

Люблю! Но, денег не любя,

Нельзя, Володя, миром править!

А также я люблю тебя —

Сильней, чем можешь ты представить.

Земля у нас сейчас ничья,

Ее, пожалуйста, прикрой ты —

Иначе новая Чечня

Вас ожидает...

Падает к нему в объятия.

ПУТИН (потрясенно):

Ах, Кокойты!

ЮБИЛЕЙНЫЙ РАЗГОВОР С ТОВАРИЩЕМ АНДРОПОВЫМ

Июнь 2004

Грудой дел отшумев и отхлопав, день отошел и угас вдалеке. Двое в комнате – я и Андропов фотографией в родном «Огоньке». Светлым взором смотрит, как витязь, насквозь пронзая душу мою... Что вы сказали? «Прошу, садитесь»? Спасибо, не тревожьтесь, я постою. Товарищ Андропов, я вам докладываю. То есть закладываю, проще сказать. Товарищ Андропов, работа адовая будет сделана и делается опять. Это ничего, что я так разговариваю? Трудно выбрать достойный тон... Делают по вашему, в общем, сценарию: сначала – богатых, прочих – потом. Олигархи уже сидят у параши и тщетно ждут перемен в судьбе. Наверху уже, в общем, почти все ваши. Хоть не «КГ», но по-прежнему «Б». Все точно помнят вашу методу – сейчас дословно произнесу: «Можно отнять любую свободу, но надо сначала дать колбасу!» И вот я сижу с колбасой в обнимку – а также не голый и не босой – и рапортую вашему снимку, как хорошо мне тут с колбасой.

В России много умных и грамотных, кто вам посвящает восторг и пыл. В Петрозаводске поставлен памятник: лоб – как у Ленина, нос – как был, а выражение – как у Тютчева: мол, стой, Россия, на страх врагам! Все говорят – вы хотели лучшего, но не успели, хвала богам. Спасибо вам, что вы не успели! Не то бы я, как некий герой, давно в деревянной лежал постели, а то и просто в земле сырой. Неважно даже – чистки, война ли... Долго ли, в общем, найти заказ? Теперь вы, правда, меня догнали, но двадцать лет я прожил без вас.

Вы были правы, пресечь распад решив. Сегодня мы тоже не можем ждать. Так утверждает товарищ Патрушев, а он-то знает, что утверждать. Теперь во власти не паралитики, а сплошь спортсмены, сажень в плечах, но... Что касается внешней политики, эта область пока зачахла. Мир стал какой-то однополярный. Чуть отпустили его – и вж-жик!

Всем заправляющий Буш коварный ставит Ираком своих и чужих. А впрочем, таких подбирает лбов он и так не щадит чужих потрошков, как будто при вас еще завербован, а может, он наш, полковник Бушков?

На свете нет таких телескопов, чтоб в них увидать грядущие дни, но я боюсь, товарищ Андропов, что контуры как бы уже видны. Хотя и лежим под западным выменем, вовсю уже машем своим жерлом, и вашим, товарищ, сердцем и именем думаем, дышим, боремся и живем. А так как я ни на шаг от правил и жизнь моя тут далеко не легка, прошу запомнить: я вас поздравил. По поручению «Огонька».

ПЕСНЬ О ВЕЩЕМ ВЛАДИМИРЕ

Ноябрь 2004

Как ныне сбирается вещий Вован

Поздравить вождя Украины,

Не зная еще, что Павловского план

Уже превратился в руины.

Он трубку виском прижимает к плечу:

«Я вас, Янукович, поздравить хочу!»

Польщен Янукович: не каждый премьер

С Вованом общается вещим!

Но как, не нарушив приличных манер,

Сказать, что поздравить-то не с чем?

Ероша хохол и кусая губу,

«Вы рано звоните», – он цедит в трубу.

«Да как это рано? – не понял ВВ.

– Ведь я же сказал, чтобы сразу!

Приказы мои исполняют в Москве,

Как только закончу я фразу!»

«Все так, – отвечает соседний глава, —

Но тут, к сожаленью, пока не Москва».

«Ну ладно, – бурчит недовольный ВВ

И в ярости трубку бросает. —

Пока они тянут и пилят лаве,

Поеду я лучше на саммит!»

Но с саммита снова звонит Януку

И хитро ему произносит: «Ку-ку!»

«Ку-ку», – говорит Янукович в ответ.

Тогда с выраженьем зловещим

ВВ говорит: «Принимайте букет.

Иль снова ты скажешь, что не с чем?

Поставил я подпись! Ты понял, чувак?!»

Но вновь Янукович ответил: «Никак».

Меж тем и общественность как-то бузит,

Не ждавши такого сюрприза.

«Ты с чем поздравляешь его, паразит?!» —

Шипит из угла Кондолиза.

«С днем ангела!» – ей говорит ВВП,

А сам понимает, что это ЧП.

Три дня пробежало. Российский вожак

Настроен все резче и резче.

Он снова звонит: «Поздравлять или как?» —

Но, слыша привычное «Не с че...»,

Швыряет любимую трубку с гербом

И в твердую стену колотится лбом.

«Ну как это можно? – он стонет в тоске. —

Он что там – кидает монету?!

Когда я кого назначаю в Москве,

Вопросов, как правило, нету!

Бывает, назначишь кого-нибудь, мнять, —

И сразу же можно уже поздравлять!»

ЗЕЛЕНЫЙ ДРУГ

Ноябрь 2004

Осенью 2004 года доллар продолжил падение. Многие россияне разуверились в нем.

Люблю тебя, хоть ты не обещаешь создать со мной классической семьи. Ты спишь со мной (в подушке). Воплощаешь в себе одном все ценности мои. Ты символ власти, доблести, свободы, уверенности, нежности, еды. В тебе храню я прожитые годы. В тебя я воплотил мои труды. Ты заслонил кремлевские рубины, не говоря про русские рубли. Вся жизнь моя ушла в тебя, любимый. Отсюда и накал моей любви.

Идеи – фетиш. Мне не до идей уж. Патриотизм развеялся как дым. Меня тревожит то, что ты худеешь, но ты мне даже нравишься худым. Мы связаны с тобой, как Холмс и Ват-сон, как инь и ян, как горн и пионер, и как-то лучше падать вместе с баксом, чем подниматься с гривной, например. Толстеет рубль – теперь он весит много, но что мне проку от таких монет? Я на тебе читаю: «Верим в Бога». А на рубле читаю: «Бога нет».

Как опытный преступник – с адвокатшей, как модный галерейщик – с меценатшей, как эмират арабский – с эмиратшей, с тобой я свыкся. Ты мне не чужой. Ты падаешь – но с женщиною падшей приятней, чем с неопытной ханжой. С тобой резервы русского народа, я верю, будут в целости всегда. Пускай к финалу будущего года ты сбросишь пять процентов – не беда! Конечно, это бьет по нашим шеям и поджимает наши животы, но мы с годами все не хорошеем, и радостно, что с нами вместе ты.

В стране, где пахнет водкою паленой, где разбавляют даже молоко, – мне нравится, что ты такой зеленый и что тебя подделать нелегко. Что запретят тебя – мне думать больно. У нас ведь правят левою ногой... Но как люблю я чистый взгляд Линкóльна! Что? Линкольна? Как скажешь, дорогой! Тебя мне не заменит Центробанк, блин! Как будто Центробанк Россию спас! Все хороши, но самый милый – Франклин. Он лучше Вашингтона в сотню раз.

Исчезнет евро – я стерплю потерю: ты перспективней, ясно и ежу. По-прежнему я все тобою мерю и все, что есть, в тебя перевожу. Среди российской вечной круговерти лишь ты один – надежность и уют. Как ты стыдливо прячешься в конверте, когда тобой зарплату выдают! Надежная, проверенная суша, добытая в мучительной борьбе... Пускай я не люблю, допустим, Буша. Но Буша ведь и нету на тебе!

Пусть ценник, украшающий обменник, грустнеет с каждым днем календаря, – тебе я верен, как кавказский пленник был верен долгу, грубо говоря. И с гордостью, глотая ком соленый, я говорю российским господам: «Он будет стоить тридцать, мой зеленый!»

А если нет, то я его продам.

ИНАУГУРАНТ БУШ

Январь 2005

ГОЛОС ПУТИНА (в трубке):

Послушай, Джордж! Звоню тебе, как другу.

Есть несколько вопросов, но сперва

Хочу тебя поздравить с ина... угу...

Короче, с тем, что ты опять глава.

БУШ (прочувствованно):

Спасибо, Вов! И я тебе, как другу,

Готов сказать, что ты мне всех родней...

ПУТИН (перебивает):

Но ты толкнул какую-то речугу!

Я кой-чего не понимаю в ней!

Я уточнить хотел бы для проформы,

А то Россия тоже не поймет.

Вот ты сказал, что, делая реформы,

Не худо уважать бы свой народ.

А то иной берется слишком круто —

И вся страна в прогаре, почитай...

Ты, собственно, кого имел в виду-то?

БУШ (испуганно):

Китай!

ПУТИН (успокоенно):

И я подумал, что Китай.

Вот пара фраз буквально авантюрных —

Мы тут буквально все потрясены.

Мол, те, что кое-где томятся в тюрьмах,

Есть будущая власть своей страны.

А ежели тиран не верит в это,

То он недальновидец и дурак.

Скажи, кого ты держишь в голове-то?

БУШ (смущенно):

Ирак!

ПУТИН (обрадованно):

И я подумал, что Ирак!

Еще один вопрос – и я отстану.

Одна деталь меня буквально жжет.

Ты говорил, что есть на свете страны,

В которых власть свободу бережет,

Не жмет на кнопки, не ломает клавиш,

Но управляет, личностей ценя...

Ты, собственно, кого в пример-то ставишь?

БУШ (в отчаянии):

Тебя!

ПУТИН (удовлетворенно):

И я подумал, что меня.

НАЗНАЧЕНО!

В январе 2005 года были объявлены имена первых губернаторов-«назначенцев» (в Саратовской, Амурской областях, Еврейской автономной области и Ямало-Ненецком автономном округе).

Вхожу в кафе. Прошу себе меню. Официант, загадочен и мрачен, мне говорит, что выбор мой назначен и пусть я в этом сам себя виню. Так лучше с точки зрения морали, так думают эксперты и печать, но все, что мы когда-то выбирали, теперь нам будут сверху назначать. Либерализм, выходит, канул в Лету. Возьмите борщ и выпейте до дна.

Я говорю:

– Но я хочу котлету!

Он говорит:

– Котлета вам вредна.

– Ну хорошо, – я говорю в ответ, – привыкну я и к этой перемене... Но, может, завтра можно мне котлет?

– Нет, завтра, – говорит, – у нас пельмени.

– Ну ладно, – говорю, – пойду к жене. Но я ведь не женат; жениться, что ли? Хоть это-то в моей покуда воле – иль и жену теперь назначат мне?

Иду к Марусе. Говорю:

– Маруся! Моею будь, ты лучшая жена!

Она в ответ:

– Сейчас я разревуся, но я уже другому отдана. Женою я назначена соседу, его зовут Иван Попийвода, и завтра же к нему я перееду, хотя клянусь любить тебя всегда. И то сказать – у нас опасна воля! Начнется хаос, подкупы, пиар... Тебе ж, увы, назначен некто Коля. Вы лучшая из всех возможных пар. Увы, ты часто злишься беспричинно, ворчишь на президента, рвешься в бой... Он усмирит тебя.

– Но он мужчина!

– А женщина не справится с тобой!

– Ну что же, – говорю. – Чего же боле. Такой судьбы не пожелать врагу: котлеты нету, я женат на Коле... Но что-то выбрать я еще могу!

Иду домой, шагаю к гардеробу, хватаюсь за рукав от пиджака – из гардероба тянется рука и мне подносит каторжную робу, хотя и подновленную слегка.

– Что это? Может быть, в порядке штрафа? – я спрашиваю, словно идиот. И мне в ответ доносится из шкафа: «Нам лучше знать. Ей-богу, вам идет».

– Любой мой выбор, значит, неудачен? – я говорю, хватаясь за чело. А мне в ответ:

– Но ты сюда назначен! И ведь живешь? Привыкнешь, ничего. И сам подумай, милый: не пора ли нам отойти от ельцинских начал? При нем вы что попало выбирали, и ничего никто не назначал – и нагло жировал политтехнолог, и подкуп откровенно правил бал... Но радуйся: бардак у нас недолог. Он всю страну изрядно задолбал. Чуть-чуть поропщут дураки и дуры – они себе же сделают хужей, – а после всем назначат процедуры, начальников, одежду, жен, мужей... Подумай, экономия какая! Когда-то баба, мужа завлекая, на тряпки столько тратила, а тут, разврату нипочем не потакая, ей мужа при рождении дадут! Чтоб выбором не мучиться напрасным меж, например, коричневым и красным, ты будешь сразу серый получать...

– Ну что же, – говорю, – пора кончать. Кончать с собой, не думайте плохого. Пойду повешусь, что ли. Извини.

– Нет, – говорят. – Забудь про это слово. Стреляться – да, а вешаться – ни-ни.

НЕПРАВИЛЬНАЯ ПОБЕДА

Февраль 2005. Президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга высказалась о предстоящем юбилее Победы.

Недавно Вике-Фрейберга (она рулит покуда Латвией свободной) сказала, что она раздражена российской хамовато-стью природной. Мы не вольны, промолвила она, внушить манеры русскому соседу. Пускай они там пиво пьют до дна за эту их несчастную Победу, пусть на газете чистят воблин бок и, оторвав куски от рыбьей тушки, под рев гармони шпарят назубок свои неэстетичные частушки – нам варваров исправить не дано. История загонит их в парашу. Мы будем пить не пиво, а вино, и не за их победу, а за нашу.

Простите этот вольный перевод, но суть сводилась к этому, ей-богу. Итак, латвийский доблестный народ не хочет пить за нашу Перемогу. Не мне Европу гордую учить, – ее авторитет не поколеблен, – но Фрейбергу я должен огорчить. Она, похоже, будет в меньшинстве, блин. Не зря полки шагали на убой. Не только в Новом, но и в Старом Свете за ту победу станет пить любой, раскладывая воблу на газете. И англичане, дружно разложив на свежей Times бекон и чи-кен-карри, поднимут крепкий эль за тех, кто жив из тех, кто фрицам надавал по харе. Французы, разложив на «Фигаро» свои сыры и жирные паштеты, – о, как течет слюной мое перо, о, Франция упитанная, где ты! – поднимут тост среди парижских крыш за тех, кто в Resistance отличился, а вовсе не за тех, кто сдал Париж и под Виши от страха обмочился. И даже в Штатах, кажется, полно таких, что в память доблестного года свое калифорнийское вино закусят сочным лобстером Кейп-Кода – и, положив на «Вашингтонский пост» отваренного краба-исполина, возьмут его за ярко-красный хвост и скажут: «Ну, за взятие Берлина!» О Вайра! Я пишу вам из Москвы. Простите, я известный безобразник. Мы выживем, ей-богу, если вы в Россию не поедете на праздник. Пятнадцать лет мы, кажется, живем без Латвии – пленительной простушки, и нашу воблу жесткую жуем и распеваем грубые частушки. И пусть глава свободных латышей, угрюмая, как гордая гиена, разложит пару заячьих ушей на доблестном таблоиде Diena – оскалится, как нильский крокодил, который плачет, если безутешен, – и выпьет не за тех, кто победил, а за того, кто в Нюрнберге повешен.

БЛАГОДАРНОСТЬ

Февраль 2005. По всей стране прокатились прекрасно организованные демонстрации, на которых благодарное население под водительством единоросов выражало признательность партии и правительству за монетизацию льгот.

Открываю я давеча блок новостей – слава богу, они по-февральски пустые, – и тотчас пробирает меня до костей незабытый восторг пред величьем России! Демонстрации маршем идут по стране – вместо сна, вместо отдыха, вместо работы – и кричат, подражая святой старине: мол, хвала тебе, Путин, что отнял ты льготы! Протестующих надо загнать за Можай, чтоб они не позорили русскую старость. Не смотри на них, милый! Свое продолжай! Ты же знаешь, у нас еще столько осталось!

Так случилось – сейчас я как раз в Ю-Эс-Эй, весь февраль я нахально сижу в Каролине. Я тут вел семинары для местных детей, и меня три недели за это кормили. Но прочел – и как будто попал под обвал (каролинцы, увидев, пожали плечами). Я по Родине, в общем, и так тосковал, но теперь я буквально рыдаю ночами! Ах, какая там, значит, пошла полоса! Ах, какая вернулась родная картина! Там дешевая, может, уже колбаса? Там бесплатная, может, уже медицина? Может быть, там опять разморозили БАМ, и ввели про-дзаказы с тушенкой из сои, и грозятся Америке дать по зубам, если та не закончит с программою СОИ? О любимое детство, вонючий уют! Кто застал эти радости – те понимают. Кроме сроков, почти ничего не дают, и народ благодарен, когда отнимают! Как я помню те праздники, чистый рассвет, неизменная с первого класса программа: демонстрация утром, потом винегрет – и блокбастер от студии Горького «Мама». Но зато добродетель, назло сатане! Наслаждались любым октябрем или маем. Понимали, что жили в великой стране. И теперь, если честно, опять понимаем.

Не могу эту радость в себе удержать. Не поверите – сердце заходится в гимне. От восторга мне хочется к стенке прижать аспирантку Мелиссу. Мелисса, скажи мне: вот когда бы ваш Буш, провались он сто раз за попытку давленья на русскую душу, медицинские отнял страховки у вас – вы пошли бы на стрит с благодарностью Бушу? Идиот, – говорит мне Мелисса в ответ и при этом старается выглядеть строже, – мы бы сразу импичмент ему, и привет! И не тискай меня, не Россия же все же.

Вот поэтому вы – не великий народ. Вот поэтому мы – гегемон на планете. Только жаль, что меня не берут в оборот, что идут без меня демонстрации эти! Ведь на мне – все того же величья печать, тут в Америке я – как свинья в кринолине, мне хотелось бы тоже идти и кричать, чтоб от этого вздрогнули все в Каролине! И один, без знамен, полусумраком скрыт, на прохожих таращась, как снулая рыба, я иду к себе в кампус по Southern Street и шепчу в восхищении: «Путин, спасибо!»

КВОТНИЦЫ

Февраль 2005. Председатель Центризбиркома Александр Вешняков представил новую редакцию закона «О выборах депутатов Госдумы». Он предлагает ввести «гендерную квоту», согласно которой в партийных списках должно быть не менее 30% женщин.

Стал Вешняков вводить на женщин квоты: сперва – в Госдуме, дальше – по стране. Сначала я сказал себе: «Да что ты!», но вдумался – а почему бы не? Не меньше трети надо их в Госдуме. И каждой чтоб регламент – полчаса, чтоб больше не тонули в общем шуме их звонкие, живые голоса. Отличнейшая мера (я серьезен). Без них парламент действует с трудом. Ведь женщины же лучше, чем Рогозин, и точно уж, чем Слиска! (Ой, пардон...) Процент козлов хоть так бы стал уменьшен. Окрестный мрак не так бы стал глубок. И вообще, квотированье женщин – отличная идея, видит бог! Возьмем меня. Живу и в ус не дую, а жизнь моя меж тем обделена. Я трачу время на чухню любую, а много ли на женщин? Ни хрена! Того не можно более терпети. Прошу закон из нескольких статей, чтоб тратил я на них не меньше трети рабочих дней. Могу до двух третей. Опять же деньги: вот живу, не плачу, зарплата есть, хватает для житья – но как же мало я на женщин трачу! (Жена не в счет, она второе «я».) И вновь о деле: скажем, я не чайник, однако на работе, господа, терзает дважды в день меня начальник – а женщины буквально никогда! Я требую на это тоже квоты! Чтоб в день хоть раз (но я согласен пять) меня могла потребовать с работы на свой ковер любая. И терзать. Потом метро: тут тоже нет причины отбрасывать предложенную треть. Войдешь в вагон, бывало, – сплошь мужчины, и все уроды, не на что смотреть! Буквально стало ездить неприятно. Представить их в постели – просто страх. Хорошенькие бабы, вероятно, раскатывают сверху в бумерах. Я требую ограниченья эти распространить на наши поезда, чтоб в каждом было их не меньше трети, хорошеньких! И у любой... ну да! И у любой – открытая улыбка! Я греюсь под лучами женских глаз. Мне кажется, ужасная ошибка, что нету их в правительстве у нас. Вот так, бывало, смотришь на Фрадкова или на Шойгу, боже упаси, – и наслажденья в этом никакого, и кажется, что страшно на Руси! А если б баб туда, не меньше трети, – Фрадков бы стал смотреться как жених, и не роптали б старики и дети на то, что льготы срезали у них. С правительством таким бы никогда бы до ропота и близко не дошло, поскольку знают все, что если бабы – то денег ждать как минимум смешно.

ВАШИХ НЕТ

Февраль 2005. В подмосковном пансионате 27 февраля состоялся первый, строго засекреченный съезд новой молодежной организации «Наши». Инициативу ее создания приписывают главному пиарщику президентской администрации Владиславу Суркову.

О, новая радость детей, стариков и прочих насельников Раши! Ужасно мне хочется в «Наши», Сурков. Сурков, запиши меня в «Ваши»! Я знаю, ты вырос и в разум вошел в эпоху маразма и гнили, когда «Запишите меня в комсомол!» в четырнадцать лет говорили. Давно уже мне не четырнадцать лет (стареть неприлично поэту), и нет комсомола, и партии нет, а главное – радости нету! Теперь-то, я верю, ты сразу мне дашь и денег, и счастья, и смысла. Мне радости нет, потому что не ваш. А с вами мне будет некисло!

Ведь ваши теперь – побеждающий класс. Вы с каждой неделею краше. Ведь ваши купили «Юганскнефтегаз», и льготы оттяпали – ваши. Любимые наши! «Единство» ценя, ненаших погнали вы в шею. Похоже, что ваши имеют меня и все, что я лично имею. Хотите, я брошу стихи и статьи? Хотите, пинок мне навесьте, но только примите вот в эти, в «Свои», в идущие с нашими вместе! Хотите, я вызубрю ваш инструктаж и к черту пошлю своих Саш и Наташ, хотите, и сделаюсь тверд, как грильяж, и стоек, как шведская стенка, чтоб только сказал одобрительно «Наш!» любимец детей Якеменко.

Но, чтобы просить о приеме в ряды, не стоило пачкать бумагу. Сурков! Чтоб мои ты увидел труды, для вас сочинил я присягу. Чтоб вздрогнул при звуке ее маловер, чтоб скауты сжались кургузо, чтоб детям послышалась музыка сфер – «Хорст Вессель», допустим, «Рамштайн», например! Чтоб мог не стыдясь повторить пионер Советского, на фиг, Союза!

«Клянуся Перуном, четой, нечетой, клянусь Марракотовой бездной, клянуся бюджетника я нищетой, великой и малою Русью святой, клянусь диктатуры упругой пятой – резиновой, а не железной! Опричниной грозной, Потешным полком, петлею Ивана, Петра кулаком, пенькою и лесом, икрой, балыком, нефтянкой, Лубянкой, нетленкой – и всем, что успел я всосать с молоком, детсадовским, с вечною пенкой! Клянусь Кольцевою твоей, о Москва. Клянусь оборонкой, что вечно жива. Клянусь автоматом Калашникова, Гагарина горним полетом – клянусь, повторяя святые слова: “Считайте меня патриотом”.

Я буду страшнее, чем кузькина мать, и чище, чем сорок монашек. Я буду ненаших ногами пинать, где только увижу ненаших. Я буду любить доброту, простоту, я буду любить красоту, чистоту, ее защитить я за счастье почту, коль будет нуждаться в защите, – не всякую, братцы, конечно, а ту, которую вы разрешите. Я буду с хорошею книгой дружить, зимой закалять свое тело и нашему общему делу служить, не зная, что это за дело, я буду носить карабин, патронташ, хоть это не очень красиво, но чтобы с печатью и с надписью “Наш” была мне дарована ксива. За это я верою, правдой, добром, руками, ногами, пером, топором, погромом – коль будет вам нужен погром – служить обязуюся благу! Век воли не знать, разрази меня гром».

Вы примете эту присягу?

Не надо ни денег, ни новых портков, ни порции гурьевской каши, ты только одно объясни мне, Сурков: гожусь я теперича в «Ваши»?

ПРИГЛАШЕНИЕ

Март 2005. Президент посетил фронтовую разведчицу Антонину Ефремову, подарил ей «волгу», поцеловал у нее орден и принял в дар банку варенья. Есть предложение пойти дальше. Президента – в каждый дом! И жизнь будет искриться, как шампанское, хлещущее фонтаном из рога изобилия.

Я жажду, чтоб ко мне приехал Путин. Ведь боги у людей порой гостят? Хочу, чтобы со мною взял на грудь он по двести грамм. Ну, пусть по пятьдесят. Мы с Путиным не виделись доныне. Я до сих пор не знаю: он какой? Ведь в Серпухов он съездил к Антонине Ефремовой? А я ведь под рукой! Вошел бы, дружелюбен и нестрашен, в мой отчий дом в одном из тихих мест. Сказал бы, что подъезд давно не крашен (и тотчас бы покрасили подъезд). Сказал бы, что мои стихотворенья порой длинны, но в целом хороши. А я бы вынул баночку варенья и дал ему – бесплатно, от души. Или грибков – по августовской рани я сам собрал их, не жалея сил. Он дал бы их попробовать охране, а после, может, сам бы надкусил. И молвил бы: «Ну ладно, Дмитрий Львович, московский, с позволения, поэт. Конечно, ты тенденцию не ловишь и толку от тебя большого нет, не знаешь меры ты по части блуда, в крови твоей бесчинствует Сион – но бог с тобой, пиши себе покуда. Хотя в грибах ты более силен». Как я расцвел бы от таких диковин! Я стал бы так возвышен и духовен, как после первой рюмки – алкаши! Вбежал бы в «Огонек»: «Ты слышал, Вдовин? Сам президент мне разрешил – пиши!» А Вдовин бы ко мне навстречу вышел и с мимикой безжалостной судьбы ответил так: «Да ладно, все я слышал. Писать – пиши, но только про грибы».

Еще предвижу я вопрос от Влада, который скажет эдак не без яда: «Все это не лояльность, а корысть!» – «Мне ничего от Путина не надо!» – отвечу и в лицо ему – хлобысть! Корысти нет. Мне, что ли, не с кем квасить? Варенья, что ль, другим не отнести ль? Я, что ли, не могу подъезд покрасить? Я просто не люблю гламурный стиль... Следите, гады, глаза не смыкайте – когда и в чем продался я ему? Пусть не на «волге», пусть на самокате приедет он – я все равно приму! Мне будет просто, так сказать, приятно. Мне даже говорить не надо с ним. Про Родину? С ней все уже понятно. Про смысл всего? Но он неизъясним. Я посмотрел бы с ним бы киноленту, попил бы с ним бульона от «Нестле»... Я чувствовать хочу, что президенту нужны мы все, и сам я в том числе. А то гляжу, как город мой, завьюжен, покорно погружается во тьму, и думаю, что здесь никто не нужен. Ни Путину, ни Грефу – никому. Зачем Отчизна мучится, рожает, выводит поколения на свет? Здесь ни к кому никто не приезжает. За кем-то – да. А чтоб к кому-то – нет.

Но пусть моя душа грустит и бредит под бременем бесплодного труда – я верю: он когда-нибудь приедет, не так уж это трудно, господа. Достаточно подумать головою – что для такого надо сделать мне? Разведчицею надо фронтовою сначала быть и выжить на войне. Потом среди российского пейзажа возделывать участок небольшой. Лет шестьдесят водительского стажа иметь нелишне будет за душой. С чиновником выдерживая сечу, поднять из праха памятник бойцам. Потом прорваться к Путину на встречу – и в тот же вечер он приедет сам! Живой как жизнь. Несбыточный как морок. С охраной из десятка верных лбов. Я верю, лет хотя бы через сорок иль пятьдесят...

Пойти собрать грибов.

ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ

Март 2005. Самые богатые люди России – топ-менеджеры ведущих корпораций – слетали на полдня в Киев, чтобы встретиться с Виктором Ющенко. Вслед за ними по проторенной дорожке отправился и президент Российской Федерации

Летит, летит на Украину крутой десант РСПП. Он поредел наполовину, поиздержался и т. п. Уже он несколько ощипан, утратил лоск Больших Котов – но, слава богу, не погиб он и к новым подвигам готов. Позвал их лидер ряболи-цый, отважный Ющенко-боец – он хочет новых инвестиций и вот получит наконец. В России стало много змиев, готовых слопать всех подряд, – и полетел в свободный Киев олигархический отряд.

Летят с осанкой гордых пэров, дабы зайти на круг второй, Бажаев, Костин, Алекперов, Рязанов, Дмитриев-герой, Кудимов, Юров, Дерипаска, Тахаутдинов, Баденков – солдаты старого запаса, герои ельцинских деньков! Летят, от радости растаяв, по зову нового божка А. Городецкий, Легостаев и Евтушенков (друг Лужка), Шевчук, Каданников, Макаров (куда судьба их занесла?!) и, в гордом блеске окуляров, Степаныч (в качестве посла).

А там, под небом бирюзовым, вблизи английского двора, стоят Гусинский с Березовским и говорят: «И нам пора!». И снова власть они получат (и даже прессу, что важней) и ненавязчиво окучат невинных киевских вождей и все ресурсы, коих мало: поля, рабсилу, уголь, сталь... Читатель ждет уж рифмы «сало» – держи, читатель, мне не жаль! Приятен киевским принцессам москаль, когда москаль богат! И станет вновь рулить процессом олигархический отряд.

Мы знаем множество примеров, когда владели всей средой Бажаев, Костин, Алекперов, Рязанов, Дмитриев седой, Кудимов, Юров, Дерипаска, Тахаутдинов, Баденков – хоть их делам вредна огласка, мы знаем этих пареньков! Под стоны местных разгильдяев опять набьют по два мешка А. Городецкий, Легостаев и Евтушенков (друг Лужка), Шевчук, Каданников, Макаров – ведь Украина их спасла! И, в гордом блеске окуляров, Степаныч (в качестве посла).

«Какой урок вождям кремлевским! Какой свободный, гордый труд!» – Гусинский скажут с Березовским и чемоданы соберут.

Когда ж иссякнет все, что было, и истощится в энный раз демократического пыла неисчерпаемый запас, как на Руси, когда предстала она в печальной наготе; когда не станет даже сала, а только рифмы, да и те... Когда – от злости, от испуга ль – народ начнет кричать «Ганьба», когда растащат сталь и уголь, курорты, фрукты и хлеба, когда от рыжих революций, которым долгий век не дан, оставят лишь огрызок куцый да слово гордое «Майдан», когда, на радость инородца, все либералы прогорят, – тогда на Родину вернется олигархический отряд.

И с видом бравых офицеров опять вернутся в русский строй Бажаев, Костин, Алекперов, Рязанов, Дмитриев шустрой, Кудимов, Юров, Дерипаска, Тахаутдинов, Баденков (им скажут в Киеве: будьласка, не надо нам таких братков). Умчатся, Ющенко оставив у опустевшего горшка, А. Городецкий, Легостаев и Евтушенков (друг Лужка), Шевчук, Каданников, Макаров – все, чьим талантам нет числа. Плюс, в гордом блеске окуляров, Степаныч (в качестве посла).

А там, под дождиком московским, среди промозглой полутьмы, стоят Гусинский с Березовским и говорят: «А вот и мы!».

ВЕРХИ ХОТЯТ

Март 2005

На днях случилась вещь сенсационная. Начав перед народом выступать, Лужков сказал, что революционная в России ситуация опять. В Кремле решили – нечего бояться там, а между тем в ближайшие года все может получиться, как в семнадцатом. А может, даже круче, чем тогда.

Все это глупо, может быть, по сути, но... Сегодня жизнь и вправду нелегка. Хочу сказать, что я на месте Путина уже насторожился бы слегка. Страна не может называться крепкою, коль смены власти жаждет хоть один гиперактивный человечек с кепкою на лысине, сияющей, как блин. Что сделаешь, давно живу на свете я. История украла мой покой. Давно, в начале прошлого столетия, один такой уже взмахнул рукой. Не бойтесь Абрамовича и Лисина, а бойтесь лишь того, кому дана приплюснутая кепочка. И лысина. И очень энергичная жена. На власти глядя, мучаюсь в тревоге я. Не то чтоб нам захватчики грозят, – зато видна прямая аналогия с творившимся столетие назад. Все партии мне кажутся бессильными, народ по духу – сущий троглодит, Госдума занимается мультфильмами (и скоро их успешно победит), в рядах интеллигенции – апатия, всеобщий страх заглядывать вперед... Кто первым скажет «Есть такая партия!», тот рухнувшую власть и подберет. Не нравится стоять на перепутье мне. Чувствительность моя обострена. Россия при Распутине и Путине – одна и та же, в сущности, страна.

Рассудочность Лужкова вне сомнений, но... Кто может знать, на что способен мэр? Я думаю, что он похож на Ленина – отсутствием запретов, например. Когда-то все в войне решала конница, теперь же – лишь решимость и бабло. Успешен тот, кто меньше церемонится и может раньше засветить в табло. Их уровень сегодня – ниже скотского, народ готов на всяческую месть... Что, нет вождей? Кобзон сойдет за Троцкого. А не сойдет – так Церетели есть. Тут даже без оружия холодного возможно взять качнувшуюся власть – и в образе заступника народного на голову народную упасть. Всем олигархам дать под зад коленкою – пускай «Система» правит торжество, – и главное, что никаким Доренкою уже не остановишь никого! Один сегодня выход мне мерещится, достаточно спасительный на вид. Хочу вступить в лужковское «Отечество», когда Лужков его подобновит. Хочу флажком размахивать в азарте я, хочу валить смущенного врага... Когда он крикнет: «Есть такая партия!», я с места крикну радостно: «Ага!» Когда война окончится победою, падет последний вражеский редут – дадут ли пост в правительстве – не ведаю.

Но хоть квартиру в Митине дадут!

БАЛЛАДА О БЕДНОЙ АРМИИ

Апрель 2005. Украинская Рада обсудила возможность введения в стране легального откупа от армии. В России как раз начинается весенний призыв. Как выглядела бы откупная армия в российских условиях?

Пришла весна. Настал призыв. Мясистый военком, юнцам сурово погрозив, бряцает кошельком: – Сдавайте деньги, кто богат, – я дам вам белый билет! А тот, кто беден, – пожалте в ад, плясать строевой балет!» И кто богат – вернулся домой, птичье пить молочко, а тот, кто беден, – отправлен в строй, в казарму драить очко, и чистить поверхность краников медных, и старшим стирать хэбэ... О армия бедных, армия бедных! Легко воевать тебе.

Солдатская жизнь наперед размечена, занятья – нельзя тупей. Терять нам нечего, нечего, нечего, кроме своих цепей. В казарме им сказали: «Что ж! Держитесь, салажье. Кто беден – пусть берет штык-нож, патроны и ружье. Сперва он будет маршировать, чтоб дрогнули все враги, а после дедам заправлять кровать и чистить им сапоги. А кто побогаче, вам говорят, – сдавайте кто чем богат, и вас запихнут в кухонный наряд, а может – на тихий склад». И кто наскреб хоть сто рублей – в столовую повернул, а кто оказался и тут бедней – пошел стоять в караул, ногами тонкими в голенищах окрестных ворон смеша. О армия нищих, армия нищих! Для нас и ты хороша. Мозоль засохла, нога подлечена, в желудке – пустые щи... Терять нам нечего, нечего, нечего, – Вселенная, трепещи!

Пришла война. Коварный враг напал на милый край. И командир промолвил так: «О рота, выбирай! Кто может сдать мне по рублю, по рублику хотя б, – того я крепко полюблю и командирую в штаб. А кто не может – пойдет в окоп, и пусть его вошь заест. Я всем обещаю бесплатный гроб, а также бесплатный крест». И кто наскреб хоть рупь, хоть пять – ушел с передовой, а кто победней, пошел воевать, рискуя головой. И после пары сражений трудных испуганный сдался враг – ведь армию скудных, армию скудных нельзя победить никак!

Терять нам нечего, нечего, нечего! Бояться ли нам огня?! Кого страна уже изувечила, тому и война – фигня.

Победа, граждане. Парад. Желанней нет поры. Над Красной площадью парят воздушные шары. Равняйсь! Считайсь на первый-второй! Врага поверг во прах живых скелетов жалкий строй в дырявых сапогах. А в небе Бог проводит смотр погибших на войне, и молвит у райского входа Петр: «Богатые, ко мне! Кто здесь хоть чем-нибудь богат, входите без затей, а тот, кто беден, – ступайте в ад собою кормить чертей. У нас тут тоже хозрасчет – гоните хоть рупь, хоть шесть. А то и крыша в раю течет, и ангелы просят есть...» И вот на райских холмах пологих – те, кого Бог позвал, а самых убогих, самых убогих спустили в адский подвал. Не плачь, шагая в адское печево! Россия – наша страна. Терять нам нечего, нечего, нечего! И пусть дрожит Сатана!

КОКА-КОМА

Май 2005

В Америке опять проснулся коматозник. Несчастная семья изверилась вконец. Он был простой сержант, здоров, что твой колхозник, пожарник удалой, четырежды отец. Однажды он явил отвагу на пожаре, ударен балкой был (тому уж десять лет!) – и ровно десять лет врачи его держали в палате для таких, кому возврата нет. Недвижный и немой, лежал он на кровати. Порой к нему родня являлась на часок. «С ним можно говорить?» – врач отвечал: «Давайте», – но он молчал в ответ, ударенный в висок. Второго мая вдруг вернулся он из комы, позвал к себе жену, детей расцеловал – и тотчас попросил бутылку кока-колы: врач все ему давал, а колы не давал!

Сбежалась пресса вся – тут есть на что смотреть им! Он хочет видеть всех. Врачи кричат: «Нельзя-с!»... Два года уж тому – году в две тыщи третьем, – такой же случай был, но в штате Арканзас. Поехал я тогда писать про арканзасца, про Терри Воллиса (поселок Мантин Вью). Он двадцать лет назад с друзьями нализался, сначала громко пел, подобно соловью, в отцовский грузовик потом полез с друзьями, кататься захотел – и полетел с моста. Он три часа лежал в пятиметровой яме и в кому впал потом (друзьям же – ни черта). Он двадцать лет лежал недвижно в Арканзасе, врачи отчаялись, не прилагали сил, уже и дочь его была в десятом классе... Как вдруг очнулся он – и колы попросил!

Есть что-то странное в таком пристрастье к коле. Воистину, она у штатовцев в крови. Поэтому, когда они в глубокой коме не слышат никого (хоть в рупор их зови), когда они в бинтах от пяток до затылка лежат и видят сны, не мысля, не скорбя, – им чудится во сне заветная бутылка, и просят лишь о ней они, придя в себя. Потом им вспомнятся причастия, глаголы и прочие слова, но первые – о ней. Быть может, это все реклама кока-колы... Но я же видел их, очнувшихся парней! Я вообще люблю счастливые исходы. Мне нравится, когда пожарник иль шофер, в неведомой стране пространствовавший годы, очнулся и семье объятья распростер! Надеюсь, медики простят меня, невежду, коль честно я скажу (хоть правда не в чести): когда гляжу вокруг, лелею я надежду, что может полутруп в сознание прийти! Моя любимая лежит сегодня в коме. Никто ее пока в сознанье не вернул. Примерз Владивосток, и еле дышит Коми, и, кажется, покрыт коростой Барнаул, окраины горят и тихо отпадают, конечности гниют тому уж двадцать лет... «Опомнись! Отзовись!» – все родичи рыдают и пробуют будить, но им ответа нет. Варили кашу ей и за нее жевали... «Очнись! Ограбят ведь!» – орали сыновья. Теперь не знаю сам – жива ли, не жива ли... любил ли я ее – иль это бредил я... Боюсь, что даже врач, тупой, как жук-навозник, не лечит бедную, а яд вливает в грудь... Но если в Штатах вновь очнулся коматозник – то, может, и она очнется как-нибудь?

Откроет правый глаз, потом поднимет брови, припомнит, кто она, увидит белый свет...

Но вместо колы, блин, опять захочет крови.

Любимая моя, не просыпайся, нет!

РУКА МОСКВЫ

Май 2005

Когда, слетев из поднебесной выси, с Саакашвили обнимался Буш; когда внимал восторженный Тбилиси беседе этих двух высоких душ; когда тбилисцы радостно решили, что лидеры на дружеской ноге, когда уже сказал Саакашви-ли – «Мы лучший ваш партнер из СНГ!» (как если бы уже вторая Джорджия желала влезть под Бушево крыло), и нежно скалясь, словно Цезарь Борджиа, на это Буш сказал ему «Hеllo!» – и радостно добавил «Гамарджоба!», причем народ от счастья закричал, – когда публично обнимались оба и хлопали друг друга по плечам; когда уже пропел грузинский лидер, что всем грузинам вольность дорога, и счастлив он, что наконец увидел Эвксинский Понт свободным от врага, что он накрыл свободой, точно сетью, Абхазию, Аджарию и проч., и накрывает Южную Осетию (но в этом просит несколько помочь); когда он восторгнулся блоком НАТО и тут же захотел туда войти, – тогда внезапно шлепнулась граната от президентов метрах в тридцати.

На площади случилась потасовка. Охранники утратили покой. Всем как-то стало несколько неловко: ведь тут же гость, и главное, какой! Рыдала Бурджанадзе безутешно, и президенту было не смешно: она была учебная, конешно, но если б не учебная, то што?! Ведь на охрану чуть не разорились, ведь красили газоны чуть не год, ведь, кажется, почти договорились, что Грузия теперь – маяк свобод... И тут граната, батюшки, граната! Подумайте, в кого могло попасть! Откуда-то упала-то она-то – в стране, где так ужасно любят власть? Возможно, были зрители поддаты? А может, сам батоно Михаил велел толпе кидать ему гранаты, но объяснить, какие, – позабыл? Никто не знает. Так или иначе, грузинам омрачили торжества, и нынче в каждой третьей передаче там говорят, что это все Москва. Вот тут я рад. Вот тут бровей не хмурю. Восстал из праха русский исполин! Вы снежную свою недавно бурю – и то Москве приписывали, блин. Да, это наша, русская граната, ее подбросил Путин, мой кумир, а что не взорвалась она, ребята, – так это потому, что мы за мир. Мы тянем наши щупальца по свету, в карманы залезая и в умы. И ежели в Тбилиси газа нету и денег нет, так это тоже мы! Уж очень нам обидно, что грузины любезны всем, а нам никто не рад. Мы на корню сгноили мандарины, внедрили филоксеру в виноград, нагнали туч, взбесили буйный Терек, насыпали кавказские хребты – все для того, чтоб гости из Америк не оценили местной красоты!

И если будет что у вас неладно, и если в чем не преуспели вы, – допустим, слишком жарко, иль прохладно, иль дождь, – валите на руку Москвы. Вам это все равно, а нам приятно. На нас грешите: мы перенесем. Хотя величье наше невозвратно, мы любим быть виновными во всем. Погода, пьянство, кризисы, гранаты – во всем мы будем вечно виноваты по главному закону естества...

Саакашвили, правда, – это Штаты.

Но остальное, граждане, – Москва!

РАЗДАЧА ОСЛА

Уши от мертвого осла – вот что получит Латвия в ответ на свои территориальные претензии. Так и сказал президент Путин на встрече с редакцией газеты «Комсомольская правда», прошедшей 23 мая 2005 года.

Владимир Путин, братски посещая редакцию прославленной «КП», с коллегами распил немного чая, ответил на вопросы и т. п. Коснулись Белоруссий, Грузий, Латвий (все лезут на Россию, нашу мать, – и вскорости у нас не хватит лядвий, чтоб их передо всеми разжимать). Заспорили о договоре с Ригой: газетчиков давно волнует он. Согласьем мы ответим или фигой на просьбу сдать Пыталовский район? Взор Путина был деловит и светел. Едва «КП» вопрос произнесла, как он с большим достоинством ответил:

– Получат уши мертвого осла.

Мне нравится позиция такая. Не то чтоб я имперский троглодит, но гнусно усмехаюсь, представляя, как Фрейберге там в Латвии сидит, мечтает о Пыталовской распилке буквально двадцать третьего числа, а ей в кремлевской праздничной посылке приносят уши мертвого осла! Приятно мне достоинство ответа, решительного, как удар весла…

Но главное, что радует, – не это.

Пошла раздача мертвого осла!

Вот, нахватавшись штатовской заразы, почти целуя Буше-вы следы, грузины изгоняют наши базы и обещают их лишить воды. Мол, топайте домой еще до лета. Грузинская позиция ясна, продуманна – и скоро им за это вручат копыта мертвого осла.

Вот Украина. Мы теперь ей любы, как сионисту мил антисемит. Там Тимошенко искривляет губы и нашим энергетикам хамит. Конечно, СНГ – давно руина, разводка никого не потрясла, но что ж наглеть?! За это Украина получит хвост от мертвого осла.

Давно – еще когда мы жили с Борей и гибели не видели в упор – китайцы ждали наших территорий и, кажется, хотят их до сих пор. Японцы тоже жмут на нас жестоко, кремлевская пресс-служба донесла… Желающие Дальнего Востока получат попу мертвого осла.

И все, кто нами в чем-то недоволен, или обидит нашего посла, иль не уважит наших колоколен, получат части мертвого осла. Все эти радикальные исламы, и натовцы, и прочая шпана… Вот раздадим покойного осла мы – и будет здесь нормальная страна.

Ведь все у нас так мерзостно и тупо – нехватка сил, упадок ремесла – лишь потому, что мы в плену у трупа, что мы под сенью мертвого осла! Он, разлагаясь, провонял нам воздух. Все сны и мысли отравляет он. Он расплодил избыток мух навозных и прочих паразитов легион. Одни зовут его проектом красным, другие же – империей, как Кох, но мне покуда остается ясным лишь то, что он осел. И что издох. Когда-то, в прошлом, в детстве беззаботном, пропахшем бодрой «Красною Москвой», он, может, был полезнейшим животным – но всем животным срок отпущен свой. И хороши мы были или плохи – чтоб Родина сама себя спасла, она должна задачею эпохи признать раздачу мертвого осла. Ведь потому-то наш союз ослаблен. Нас потому и бросит большинство, что мы горой за мертвого осла, блин... и все реанимируем его... Вот так я понял путинское слово, истолковал его внезапный пыл.

Пора родить кого-нибудь живого.

Но не осла. Осел уже тут был.

ПРОПАВШАЯ ГРАМОТА

Лето 2005. Глава МВД Рашид Нургалиев, выступая на заседании, приуроченном к Дню защиты детей, заявил, что страна переживает третью – после Гражданской и Отечественной войн – волну беспризорности. Сегодня в России два миллиона неграмотных подростков, сказал он.

Рашид Нургалиев (от чьих новостей читатели часто немеют) поведал, что два миллиона детей в России читать не умеют. Со дня окончанья Второй мировой так много малюток с пустой головой и с памятью в виде провала в России еще не бывало.

Но стоит ли выть и прохожих кусать, подобно мультяшному волку? Пускай я умею читать и писать – а фиг ли от этого толку? Вот тут Ходорковский опять прогремел, он тоже немало имел и умел, и проку с такого уменья? Судья, приговор и каменья.

Страна наконец начала процветать, минуя капканы и мели. Здесь вечно умели писать и читать, а жить никогда не умели. Российские мальчики, мать-перемать, две вещи умели – читать и взрывать: едва «Колобка» прочитают – и царства на воздух взлетают! Читаешь – и думать уже ни о чем ни часу не можешь. Куда там! Булгаков остался бы классным врачом, и Горький – купчиной богатым, а Пушкин придворным закончил бы дни, когда бы читать не умели они. И Фета, и графа Толстого сгубило печатное слово! Российские новости – хвори лютей. Под нами бурлит преисподня. Как славно, что два миллиона детей узнать не сумеют сегодня о том, что в Кремле состоялся прием и Путин примазался к «Нашим» на нем, что снова подрались в Бишкеке (есть жертвы, а также калеки), что снова провален весенний призыв в армейской родной костоломке, что Путиной нравится русский язык (смотри интервью в «Комсомолке»)... Сказал же один замечательный дед: «Едите обед – не читайте газет! А лучше и после обеда не трогайте этого бреда».

Я часто жалею, что грамотен я, что азбука мною любима... Порою подумаешь – сколько вранья прошло бы, товарищи, мимо! Допустим, без всех этих азбук и школ «Муму» и «Каренину» я б не прочел, – но вспомню, хихикая жлобски, что я не прочел бы и Робски! Цветаева, думаю, все же права (бывают мудры поэтессы), сказавши достаточно злые слова о среднем читателе прессы. Тут все, понимаешь, летит под откос – а эти козлы обсуждают всерьез, пожара не видя пред харей, какой у откоса сценарий...

О вы, победительный будущий класс, не знающий грамоты сроду! Поспорить готов – вы замените нас к две тыщи десятому году. Помойка вам – стол, и коллектор – кровать, зато вы умеете так выживать, как мы, обойденные клеем, уже никогда не сумеем.

ХАРТИЙЦЫ

Крупные телеканалы подписали в 2006 году какую-то странную хартию. Шесть каналов, в числе которых контролируемые государством Первый, «Россия» и НТВ, отказались транслировать «порнографию, насилие и жестокость». Что они имеют в виду?

Шесть главных российских каналов решили отречься всерьез от оргий, оралов, аналов, от драк и сомнительных поз. Собравшись торжественно в зале и гордость свою истребя... Иначе бы их обязали. А так они сами себя. «Ведь легче же, ежели сами? Не то бы какой-то кретин...» – подумал, тряхнув волосами, испуганный Эрнст Константин. «Обидно, чтоб руки злодеев нас всех превращали в скопцов», – подумал Олег Добродеев. «Конечно», – подумал Попцов. «Мы лучше, наверное, сами», – Роднянский печально сказал. Короче, они подписали и дружно покинули зал.

«В чем польза?» – печально спросил я. И тут же ответил себе: отныне не будет насилья, не будет разнузданных б...! Порнухи нам на фиг не надо. К восторгу детей и отцов с экранов уйдет Хакамада, с экранов исчезнет Немцов, уйдут либеральные мрази, забудут про эту Чечню (тем более что на Кавказе война завершилась вничью)... Зато – позитивны, умильны, полезны для зрительских глаз – толпою вернутся мультфильмы и «Сельский...», я думаю, «...час». И зрители станут в азарте каналы на пульте менять. Но главное – сколько же хартий нам скоро придется принять! Мы будем писать их часами – вожди, олигархи, бомжи. Ведь легче же, ежели сами! Ведь лучше мы сами – скажи? К примеру, толпа олигархов придет на кремлевский прием, с порога восторженно гаркнув: «Берите, мы все отдаем! К подножию трона положим отборной “капусты” кочан: возьмите, мы больше не можем, нас совесть грызет по ночам! Возьмите и шахты, и яхты (ударятся в пол головой) – рабочей нам хочется вахты и жизни простой, трудовой! Стоять мы готовы часами – в ночи, на посту, у станка! Но только чтоб сами, чтоб сами, коль это возможно пока. Наш челн захлестнуло волнами. Команду измучил прибой. Но пусть не приходят за нами – мы сами придем за собой!»

А следом – толпа журналистов: «Простите родную печать! Не надо, чтоб сдержанный пристав лишал нас свободы пищать. Со сверстанными полосами стоим мы навытяжку в ряд, но помните – это мы сами! Так правильней, все говорят. Подобный исход неизбежен, как, скажем, начало зимы – давайте ж мы сами отрежем все то, что смущает умы! Зато уж подбавим елею, зато уж врага посрамим!» – И станут кидать к Мавзолею все то, что отрезали им.

И прочие граждане тоже, смиряя нервический смех, дотумкают, раньше иль позже, что хартия – выход для всех. Вот хартия граждан России: «Миндальничать нам не с руки. Мы, честные люди простые, глотаем свои языки, синхронно сдаем сбереженья, являя завидную прыть, и дружно встаем в положенье, в котором нас проще покрыть. Восторженными голосами поем мы во славу труда...

Но помните: это мы сами!»

Так как-то приятнее. Да?

ПОД СПУНОМ

Осень-2005. Правительство хочет создать электронное досье на каждого россиянина. Проект «Системы персонального учета населения» одобрен на прошлой неделе. Кроме обычной информации об уплате налогов и квартплаты база будет содержать сведения личного характера.

Покуда вся планета напрягает интеллект, способствуя прогрессу, ища увеселенья, – в России запускают эпохальнейший проект «Система персонального учета населенья». Ты дописался, Орвелл, на язык тебе типун, хоть со страной и датами проштрафился немножко. Система в сокращении зовется просто «СПУН» (по-русски это «соня», а по-английски – «ложка»).

Работы, прямо скажем, не на один семестр. Лет пять придется вкалывать, поскольку без изъятия все граждане Отечества включаются в реестр: фамилья, год рождения, судимости, занятья. Там будет, вероятно, и пятая графа, и данные о браках, если кто семью бросает... Раздолье для фискалов, милиции лафа: допустим, спросит кто-нибудь: «А где Шамиль Басаев?» А вот у нас, пожалуйста, о нем отдельный лист. Такой-то год рождения, манеры инородца. Приметы: одноногий. Специальность: террорист. Местонахождение: ночует где придется.

Сначала эту базу будут делать пять годков, в секретности, с защитами от кражи и прослушки. Потом сдадут Фрадкову (коль останется Фрадков), и тут же она станет продаваться на «Горбушке». Я там приобрету ее за небольшую мзду (за что платить-то, граждане? не больно интересно!), и познакомлюсь с девушкой, и в гости к ней приду: «Не представляйся, милая, мне все уже известно. Ты Маша Николаева? Смотри, секретов нет. Ты дочь простых родителей – врача и педагога. Окончила без троек, поступила в первый мед, читаешь, любишь пряники, пьешь колу, веришь в Бога. Оценки позитивные, слегка капризный нрав, твои духи – “Провокатер”, твой идеал – Пачовски... Однажды другу вякнула, что Путин был не прав, но тотчас же поправилась, что в выборе прически. Есть родинка на попе, вторая на губе. Партнеров было шестеро; куда же без соблазна... Поскольку все, что надо знать, я знаю о тебе, – без предисловий, Машенька, отдайся. Ты согласна?»

«Не будем тратить время на сближение, дружок, – ответишь ты улыбчиво, не дав закончить фразу. – Не скрою, знойной внешностью ты душу мне обжег, но я на всякий случай просмотрела ту же базу. Ты сын простых родителей и все-таки еврей, недавно бросил рыжую и заимел шатенку; конечно, ты срываешься порою с якорей и говоришь про Путина, но шепотом и в стенку. Твои произведения – ужасная фигня, но все-таки не худшее из вашей круговерти. Твоя зарплата белая убила бы меня, но есть еще и черная, которая в конверте. Ты весишь сто одиннадцать, ты толст на первый взгляд, зато ты щедр с партнершами – жена ли, не жена ли... Короче, ты мне нравишься, хоть пять годков назад ты вел дурную рубрику в сомнительном журнале».

И, избежав формальностей (хождения в кино, рассказы о родителях, уловки, ахи, охи), – мы то с тобою сделаем, что делать суждено всем юношам и девушкам во всякие эпохи. По лежбищу раскинемся мы розою ветров. Мы будем положения менять ежеминутно. А сверху будет пристально смотреть майор Петров, у монитора верного пристроившись уютно. Он будет подхихикивать: «Ну блин! Ну потаскун!» Он будет все записывать, востря глаза и ушки, а после эти сведенья внесет в систему СПУН, чтоб мы ее назавтра же купили на «Горбушке». Тебе, тебе, майор Петров, дарю я этот стих! Ты в том же самом перечне и тоже знаешь это. Ты сын своих родителей, гэбэшников простых. На левой пятке родинка – особая примета.

ПРОГРЕСС ВРУЧНУЮ

Грузовой корабль «Прогресс М-53» осенью 2005 года стыковали вручную. А все из-за того, что в Щелкове, откуда управляют космической станцией, были перебои с электроэнергией. Вот и Роспотребнадзор подал в суд на Московский метрополитен – за то, что тот плохо работал в день энергетического кризиса.

Недавно в направленьи МКС по бледно-голубому небосводу летел корабль транспортный «Прогресс», везущий космонавтам хлеб и воду. Он совершал очередной виток, – связисты принимали поздравленья, – когда внезапно отключился ток на подмосковном центре управленья. У главковерха сделалась мигрень. Припомнились ему Содом с Гоморрой. Там, в Щелкове, такое через день. И вот пришлось на день, через который.

Но тут не растерялся экипаж! Он плюнул на поломку сволочную! Он дружно взял «Прогресс» на абордаж – и смог пристыковать его вручную! Они его поближе подвели – и с помощью российского «А фули» в «Прогресс», неуправляемый с Земли, могучий штырь стыковочный воткнули. Забрали хлеб и воду с корабля, стотонный грузовик к себе придвинув. Вот люди, мля! «Какие люди, мля!» – сказал глава Роскосмоса Перминов.

Из Щелкова куда девался ток – не знаю сам. Причин всегда хватало. Украли, скажем, провода моток и сдали в пункт приема цветметалла. Мальчишка изолятор отвинтил. Дождями телеграфный столб подмыло. Монтера участковый поментил за пьяный выкрик: «Путина на мыло». Причины – чушь. Нам главное – итог. Нам, доблестным трудящимся Востока, не так уж нужен этот самый ток. Мы, если надо, можем и без тока.

Такой пример. В больнице гаснет свет (РАО ЕЭС не дремлет, все видали). Простой хирург берет велосипед, с размаху нажимает на педали, «динамо» крутит – и опять светло! Теперь продолжим начатое дело. Скрипит велосипедное седло, а скальпель аккуратно режет тело. Больной спасен. Или такой момент (его еще опишут журналюги!): в Дубне открыли новый элемент, но он возможен только в центрифуге. Там центрифуга набирает прыть – в секунду двадцать тысяч оборотов! Но тока нет, и некому крутить. Сгоняют сотню местных обормотов, впрягают кандидатов, докторов – и заставляют их бежать по кругу! Они за пару суток будь здоров раскручивают эту центрифугу (все бегают, и даже местный мент, и детвора, и пять старух-ворчуний). И открывают новый элемент, и требуют назвать его «Вручуний».

А вот и самый радостный пример. (Как описать? Накликать страшновато!) Россия наша, бывший эсесер, ведет войну с неугомонным НАТО. Боеголовки все наведены. Промозглый воздух трассами проколот. Но тут узнали, что среди войны бомжи опять украли медный провод! Что сделаешь? Ведь атомный заряд на нас летит, пронзая тьму ночную! Полковник Н. берет своих солдат и мучает противника вручную. Солдаты наши злы и голодны, и смерть в бою им кажется нестрашной. Исход ужасной ядерной войны решается в обычной рукопашной. Отчизна снова подтверждает класс. Она дерется быстро и жестоко.

Короче, если руки есть у нас, мы новый мир построим и без тока.

ПЯТЬДЕСЯТ ПОРОСЯТ

В открытых письмах важно не то, что написано, а кем они подписаны. Пятьдесят представителей общественности, спортсмены и деятели культуры, вспомнили о старой отечественной традиции и выступили летом 2006 года с письмом в поддержку приговора Михаилу Ходорковскому.

Чтоб растоптать вражину по праву старшинства, цепные псы режиму желательны сперва. Потом – для гигиены, чтоб нам не портил ряд, – шакалы и гиены его приговорят. Чтоб заглушить камланье прозападных сорок, имеется, каналья, обученный Сурок. Но надо опорочивать, а то кругом свистят… Тогда приходит очередь Придворных Поросят.

Заказ довольно тонок, условья непросты. Конечно, поросенок – не символ чистоты. Его считают хрюшею, бранят за внешний вид… «Не гажу я, где кушаю!» – он гордо говорит. Чтоб разобраться с Западом, с идейною войной, нужна зверюга с запахом получше, чем свиной. Чтоб лучше огорошить идейного бойца, была б уместней лошадь, а может быть, овца – но лошади, и козы, и весь рогатый класс бегут, как от угрозы, от слова «соцзаказ». Когда кого-то режут (а это часто тут) – они в ножовый скрежет свой голос не вплетут. И только поросята в сплотившемся строю сдадут родного брата и даже мать-свинью. «Ты прав, мясник достойный, и славою покрыт! – гремит их хор застольный от мисок и корыт. – Держи повыше знамя! Честна твоя стезя. Учти: иначе с нами, со свиньями, нельзя».

Но этот мир изваян со смыслом, по уму. И будет их хозяин ловить по одному и резать на котлеты законные свои, поскольку петь куплеты – не главный смысл свиньи. Мясник в привычном раже наделает котлет, не спрашивая даже: «Элита вы иль нет?», надежды их народца безжалостно поправ… А те, кто остается, споют: «Мясник, ты прав!»

Я этой скромной притчей, которой сотня лет, надеюсь тех, кто прытчей, остановить… но нет. Духовная элита, державная попса рыдает у корыта на разны голоса. Так дружно не рыдали с передвоенных пор. «Отлично! Мало дали!» – неистовствует хор. Я вижу те же знаки в послании попсы – «кровавые собаки», «взбесившиеся псы»… Как быстро все забыто! Лет семьдесят назад духовная элита (не сплошь из поросят) кричала: «Больше казней! Пощады нет врагу!» – призывов безобразней представить не могу, – а после ту элиту порвали (се ля ви!), как Гумберт рвал Лолиту, да только без любви. Всех дочиста прижали. Погнали в ту же дверь. Но тем хоть угрожали расстрелом – а теперь?

Какая вышла свалка, какие имена! (Донцовой нету, жалко, – но, может, и она?..) Каким оценишь баллом письмо такой толпы? Буйнов и Розенбаум, духовности столпы, Кабаева Алина попалась на крючок – и здесь же балерина по кличке Волочок! И Говорухин тоже (ну он давно в беде), и Кадышева (Боже! А Коля Басков где?). И даже от Калягина – чтоб знали, ху из ху! – готовно накарябана каракуля вверху. Конечно, тут величья не стоил ни один; молчу про неприличье, про милость к падшим, блин… Но при такой элите, горланящей «Ату!», чего вы все хотите? Смотреть невмоготу. Пусть даже Ходорковский – ужасный Карабас, но этот хор кремлевский его, по сути, спас. Теперь, на этом фоне, и полный идиот архангелом в хитоне в историю войдет. О нынешней элите я спорить не хочу: коль скоро вы их чтите – вам надобно к врачу. Сначала поросятам сказали: «Данке шон», но в царстве тридесятом их жребий предрешен. Я не об этом думаю. Смотрящий с Высоты! Скажи, за что страну мою по кругу гонишь ты?

СИРЕНЫ ТИТАНОВ

Радио «Свобода» обнародовало майское (2006) выступление крупного кремлевского администратора Вячеслава Суркова перед представителями бизнеса. Суть выступления сводилась к тому, что Сурков призвал бизнесменов вступать в «Единую Россию».

Плывет по морю синему шаланда, пиратская, на дилетантский взгляд. Однако в ней сидит отнюдь не банда – в ней генералы бизнеса сидят! Потрепанней, чем войско Одиссея, торчат по лавкам, ужас затая (да и понятно! тут у нас Расея, а там ведь были теплые края!). Им надоело жить с волнами в споре. Им хочется стабильности – но хрен! Внезапно с островка в угрюмом море к ним долетает пение сирен.

К недоуменью мировой арены – той, что подвоха ждет от Putin’s team: «Придите к нам! – вовсю поют сирены. – Мы вас сажать нисколько не хотим! Вы славно отдохнете, к нам приблизясь. Из вас еще никто не обречен. У нас во власти страшно любят бизнес, мы сами бизнесмены кое в чем! Мы вам дадим надежнейшую крышу и по перу двуглавого орла. Вы скажете, что посадили Мишу, – но Миша сел за темные дела! Плевать, что Запад лает, – пусть полает, а Миша пусть понюхает тюрьмы: он подчинить хотел себе парламент, а это можем делать только мы. Но в остальном, прекрасная маркиза, мы из него не делаем врага. Пусть дуновенье сладостного бриза пригонит вас на наши берега!

Придите к нам. Про взгляды про косые забудемте. Наш главный не таков. Вот говорят, “Единая Россия” сера и состоит из чудаков – но это мелочь! Я ее усилю. Вам тоже призадуматься пора: вступите к нам, в “Единую Россию”, тогда “Россия” будет не сера! Вы думаете, мы злодеи? Что вы! Мы, для друзей распахивая дверь, закрыть глаза на многое готовы... и в будущем, и в прошлом, и теперь... Сюда плывите, бедные скитальцы! Я отдых гарантировать могу. На многое посмотрим мы сквозь пальцы, увидев вас на нашем берегу. Вам может угрожать тайфун, цунами, налоговая служба, например, а с нами можно все. Но тем, кто с нами. Про остальных уже сказал Гомер. Пусть вас не обольщает ваша сила, и крепость парусов, и звон монет – вас будет ждать Харибда. Или Сцилла. А никакой Итаки больше нет.

Мы не хотим ни козней, ни двуличий. У нас обычай – честные глаза. Придите к нам с богатою добычей, с паролем древнегреческим: “Мы за!”. Спешите к нам, возлюбленные гости, мы устремимся к вам с душою всей...»

– А это что белеет? Вроде кости! – промолвил дальнозоркий Одиссей.

Тут море цвета пасмурной сиены нахмурилось, как грозный лик властей.

– Какие кости! – рявкнули сирены. – У нас тут сроду не было костей!

И Одиссей, чьи спутники, согбенны, гребли на скалы, в сладкозвучный ад, расслышал в пенье вой такой сирены, что мощно им скомандовал: «Назад! Уж лучше, блин, Харибда или Сцилла! Мне море не страшней такой земли!»

Но их уже течением сносило туда, к сиренам. И они гребли.

ЗАПРЕТНЫЕ СЛОВА

Государственная дума России рассмотрела в 2006 году законопроект, предусматривающий составление списка запретных слов. Эти слова, несущие негативную информацию и могущие гибельно сказаться на здоровье детей (и взрослых), планируется внести в отдельный перечень, опубликовать в СМИ и запретить.

Пока народ молчит угрюмо и ждет бензинового бума – Борис Грызлов, а вслед за ним и вся Госдума, боится слов. От этих слов – одни печали. Когда б мы вовсе их не знали – на том стою – уже мы жили бы в Валгалле. Или в раю.

Что запрещать? Смотрите, нате. Не говорю уже о мате, поскольку мат теперь не встретится в печати: коллеги бдят. Меж тем в отдельных регионах (ценя досуг, не стану оных перечислять) уже берут по сто зеленых за слово «б...». Но это, так сказать, эксцессы. Ужели думские повесы лелеют план навек изъять из русской прессы слова «Беслан», «долги», «инфляция», «кредиты»? Они страшнее, чем «иди ты». Хоть брань плоха, но люди более сердиты на ЖКХ.

Слова «бензин», «цена», «налоги» – им всем придется сделать ноги из словаря, но что останется в итоге, про междо-метья и предлоги не говоря? Мы все, конечно, папарацци, растлители и святотатцы, едрена мать, – но как писать мы станем, братцы, чтобы плохих ассоциаций не вызывать? Пришла за вольности расплата. Итак, попробуем, ребята, без ложных драм: «Вчера, тогда-то и тогда-то, Владимир Путин тра-та-та-та, тари-ра-рам». Зачем бумагу мы марали? Какой настал подъем морали! Цветет земля. Тра-та-та-та-та Жириновский, пам-пам-парампам Ходорковский и ум-ца-ум-ца Березовский, зато Госдума – тра-ля-ля! Люблю я русский наш парламент! Люблю могучий темперамент его людей. Люблю причудливый орнамент его идей.

В стране ограбленной, несытой, десятый век нещадно битой, заслуженно незнаменитой меж прочих стран – заняться б им еще защитой от марсиан! Борьбой за чистое искусство – а то у нас его негусто, кругом разбой… И запретить, допустим, Пруста, ведь голубой!

НАШИ ДРУЖИННИКИ

Выступая в Госдуме в 2006 году, вице-спикер Любовь Слиска оценила состояние российских силовых структур как «ужасное» и предложила заменить некоторые из них народными дружинами. Начать она предложила с ГАИ, учитывая опыт Украины и Грузии.

Коль говорит о чем-то Слиска, продвинутый единоросс, – осуществленье, значит, близко, и это не мечта, а вброс. Ей внятны скрытые пружины. Прогноз, мне кажется, таков: заменят русские дружины сомнительных силовиков. Допустим, ты ведешь машину – а вместо верного ГАИ узришь народную дружину из нацдвижения «Свои». Махнули палкой, окружили, ногою двинули в корму – и вот ты платишь всей дружине, а не кому-то одному. Другой пример: с бутылкой джина идешь гулять – и как на грех, тебе встречается дружина движенья «Наши против всех». Подержат в камере холодной, чтоб за ночь почки отсидел, – и это будет гнев народный, а не ментовский беспредел. А если так решили боги, что у тебя полно бабла, то изымать с тебя налоги дружина лучше бы смогла. Какой налоговый инспектор – смешное, в общем, существо – так точно обозначит вектор экспроприации всего? Придет движенье «Нечужие», тебе делиться предложив, и ты народной их дружине отдашь налог на то, что жив.

А если вдруг ты враг режима, то зря на Запад не глазей: к тебе заявится дружина организованных друзей. Бывало, следователь в штатском вам предлагал стучать, дружить… Интеллигентским этим цацкам конец бы надо положить! Пришла народная дружина (представь ее величину!), связала, на пол положила и объяснила, что к чему. Народ полюбит хитрость эту. Народу, блин, не все равно. Ты скажешь, добровольцев нету? Отнюдь, любезный! Их полно! Не надо прибегать к нажиму, крутясь как белка в колесе, чтобы в народную дружину пошли записываться все! Ты думаешь, соседка Лера не пишет в тайную тетрадь, как часто ты ходил налево, а возвращался только в пять? А твой сосед, мужчина строгий, полковник, списанный в запас, твои, ты думаешь, налоги не подсчитал пятнадцать раз? Берусь набрать в любом подъезде из отморозков и дубин отряд для разовых возмездий проекта «Новый хунвэйбин». Дана им полная свобода трудиться до семи потов. Ты думал, нет у нас народа? Он есть, и он всегда готов.

Виват сплотившимся дружинам! Вернись, забывшийся домком! Товарищ Слиска, покажи нам, как надо быть силовиком. А я – пока меня, вражину, народ не гонит от ворот – впишусь в народную дружину пропагандистов «Патриот».

ОДА БОРЬБЕ

Политическая борьба в России есть – причем в буквальном смысле слова. Недавнее избиение «левых» (осень 2006) это доказывает.

Ликуй, Отечество! Нацбола избили битой для бейсбола, других – обломками трубы. Вломилась банда с криком «Суки!», двоим переломала руки, еще двоим пробила лбы. Всех отпустили на поруки. И эти западные злюки врут, что в российском царстве скуки нет политической борьбы!

Какой борьбы тебе, Европа? Ждешь перестрелки ты? Окопа? (Бойцы предупредили копа, чтоб их не трогал ни хрена.) Да, нет парламентского трепа (он принят западнее Чопа), зато со скоростью потопа грядет гражданская война! Читатель ждет уж рифмы «...». Ты прав, читатель, вот она. Есть слух, что «Наши» виноваты и что футбольные фанаты, им пополняющие штаты, творили этот беспредел. Давно ль поэт, чья совесть смята, как форма старого солдата, к гражданским чувствам звал фаната?! Как в воду, умница, глядел. Открылась тайная изнанка, определился ход планет – у нас пошла такая пьянка, что равнодушных больше нет. За триста долларов на брата (грядет и лучшая оплата – сейчас возможности слабы) патриотичные ребята дотянут русского фаната до политической борьбы!

Когда-то сам геноссе Ленин, чей опыт нам поныне ценен, хоть партия его слаба, кричал, что пусть собака лает, пусть караван идет в парламент, а наш удел борьба, борьба! Политика – большая драка. Любой, кто думает инако, при виде биты и нунчака не смея искушать судьбу, пусть уползает в позе рака и не суется к нам в борьбу!

Ты проиграл, отважный Жири. За дело надо браться шире. Теперь в Калуге и Кашире, на Селигере и Оке под знаком общей ностальгии растут политики другие – покатолобые, тугие, с бейсбольной битою в руке! Борьбы не знали до сих пор мы. Все это было так, фигня. Жизнь приняла другие формы, и это радует меня. Грядущее я вижу раем. Как все наглядно будет там! Мы оппозицию узнаем по гипсу, бланшам и бинтам.

Нет, «Наших» трудно счесть ослами. Они сказали, что послали своих девчонок и ребят на митинг «Год назад в Беслане». Им не до драк, они скорбят. Тончайший ход, достойный Горби! Но, надорвав страданьем грудь, могли ж они в порыве скорби поколотить кого-нибудь! Любого встречного. Любого, кто нелояльно вел себя. И кто сказал бы им хоть слово? Они ж не так, они скорбя!

Страна, при помощи дубины нас защищают хунвэйбины, храня высоты и глубины своей истерзанной земли. Скажи спасибо, не убили. Они, мне кажется, могли.

ЖЕСТОКОЕ ПОРНО

Не имея возможности побить депутата Митрофанова, снимающего порнофильм о грузинском президенте, крестьяне села Напареули осенью 2006 года накостыляли корреспондентам НТВ.

Герой, себя пиарящий упорно (мы скромно назовем его А. М.), отснял недавно часовое порно, воистину достойное поэм. Видна ЛДПРовская хватка – не зря он с Ж. на дружеской ноге! В кино изображается кроватка и плюс бассейн, где отдыхают сладко вожди двух стран (их страны для порядка мы обозначим кратко – У. и Г.). Два лидера – один под знаком розы, другая помаранчевая вся, – такие в фильме принимают позы, что зритель выключает, не снеся. А. М., однако, показалось мало. Он почесал в курчавой голове – и в качестве готового скандала подсунул эту тему для канала, присвоившего имя НТВ. На НТВ обрадовались теме, как радуется водке сельский дед, – и захотели пообщаться с теми, кто фильмом непосредственно задет. Для съемок и игривых разговоров, а также для копания в белье, был отряжен корреспондент Егоров, которого мы обозначим Е. На это любовался взором масляным – довольный, словно кот на канапе, – ведущий и глава программы «Максимум» Пьяных, который дальше будет П.

П. отрядил команду в город Киев: «Спросите Юлю – видела ль она?» На них там посмотрели как на змиев, но бить не стали: смирная страна. Премьерша Т., которую не раз искали мы через верный «Интерпол», сказала им, уставившимся в пол: «У импотентов странные фантазмы. Их надо пожалеть, и все дела». Но никому по морде не дала.

Скандала не найдя, они решили с набором тех же вежливых словес отправиться в страну Саакашвили, которого мы обозначим С. В горах они немедля завернули, чтоб обсудить рисковое кино, в красивое село Напареули, где делают известное вино. Крестьяне были сдержанно-угрюмы, но Е. их поприветствовал, твердя: «Наш М., известный депутат Госдумы, снял порнофильм про вашего вождя». Крестьяне от смущенья так и сели. Корреспондент продолжил монолог: «Он в этом фильме плавает в бассейне и Юлю Т. хватает поперек! Я видел сцену этими глазами! У вашего Мишани там гарем! Теперь скажите, милые пейзане, как вам идея депутата М.?»

С ним поступить могли и пострашнее, однако пожалели чудака. Корреспонденту врезали по шее и поломали камеру слегка. Испортили отличную работу! Ведущий П. буквально обалдел. Посольство тут же написало ноту и осудило этот беспредел. «Конечно, мы сработали топорно, но мы же так работаем всегда! Допустим, мы про Мишу сняли порно, но мы ж его не били, господа!» Корреспондент напуганный (похоже, он ожидал застолий и щедрот) не понимает до сих пор, за что же его поколотил простой народ. И главное, что камеру сломали и съемку загубили, как на грех... «Ведь мы же их не просто так снимали, а с добрыми намереньями! Эх».

А между тем, что очень символично (куда зашел технический прогресс!), решили нам ответить симметрично по приказанью президента С. Теперь в краю Арагви и Риони, Напареули, Твиши и т. п. снимают фильм про лабрадора Кони и человека с именем ВВ. Не поручусь за достоверность слуха, однако сообщают (ой, помру), что это будет жуткая чернуха. Подробней – .

И как-то грустно мне – не потому ли, что зависть навалилась, не щадя? Ведь жителям села Напареули не наплевать на своего вождя, хоть он никак не победит разруху и производства падает объем...

А впрочем, пусть везут свою порнуху. И мы их с удовольствием побьем.

ШТРАФНИКИ

Осень 2006

Достал я газету в субботу – и в страхе упал на кровать: Лужков за плохую работу чиновников стал штрафовать! Отечество не понимало, как выглядит корень беды: чиновники трудятся мало! Подать негодяев сюды! Отныне начнется работа, никто не посмеет мешать: теперь, словно в детстве – компота, их премии будут лишать. Крутая, жестокая мера, на Ресина страшно смотреть... Приказа не выполнишь мэра – отрежут от премии треть. Не хочешь явиться с повинной, продолжишь, подлец, саботаж – отлично! Простись с половиной, а там и вторую отдашь! Есть, впрочем, одно ухищренье – иначе, глядишь, упрекнут... Лужков изобрел поощренье – по методу «пряник и кнут». Пусть штрафом наказан виновник, пусть денег лишился изгой, но премию «Лучший чиновник» получит чиновник другой! (Мне выбор рисуется трудный – сам мэр объяснить не готов: значок это будет нагрудный иль кепка штандартных цветов.)

Как сердце испуганно сжалось, как стало в висках горячо! Имейте же, граждане, жалость! Куда им работать еще?! Шагают портфельные роты торжественно, выпятив грудь... И так-то от ихней работы не охнуть уже, не вздохнуть! Их больше уже, чем доселе. Нас шлепают, как дошколят. Искусство и бизнес обсели, культурой и прессой рулят! Чиновник работает всюду, резвясь, как шальное дитя, бумажно-булыжную груду запретов и правил растя! Угрюмы, подчеркнуто строги... На всяк регион – легион. Ни дела не сделать, ни ноги – повсюду работает он, бессонный, куда ни кидайся, лоснящимся ликом блестящ – любимый шуруп государства, спинной государственный хрящ! Выходит, что с нынешних Святок его поощряют опять – чтоб больше он требовал взяток, придирчивей стал прилипать, чтоб все мы – и старцы, и дети – совсем провалились в Аид... Ведь там, где работают ЭТИ, любая работа стоит.

Я что предлагаю, ребята. Я так разрулил бы, етить: давайте мы им, как когда-то, начнем за безделье платить! Пусть русский чиновник кайфует от жизни моей в стороне. Пусть кто-то лентяев штрафует, но мы им заплатим втройне! Я лично подам ему грошик, да что – соберу миллион, но чтоб ни плохих, ни хороших бумаг не подписывал он! Чтоб больше не требовал справок и взяток как можно скорей, чтоб дружно забыли мы навык дежурства у крепких дверей, чтоб нам не душили проекты, чтоб в спину никто не дышал, не лез, не ходил на объекты и строить бы их не мешал! Со страстью, как пылкий любовник, сухими губами шепчу: не надо работать, чиновник! Я лично тебе заплачу! Пей пиво. Любуйся пейзажем. Грибы собирай или мед.

Лужкову ни слова не скажем.

Боюсь, что Лужков не поймет...

НУЛЕВОЙ РЭП

В самом решающем матче сезон-2006 сборная России по футболу сыграла вничью 0 : 0 с командой Словакии и не поедет на чемпионат мира.

Вот наши со словаками сыграли в Братиславе, и кто-то надрывается, что мы опять прос…ли. А я не понимаю таких сволочей! Я не знаю, что может быть лучше ничьей! Пусть нам теперь в Германии не светят медали – да фиг ли там Германия, чего мы не видали! Я вовсе не в обиде из-за этих нулей, я даже полагаю, что так веселей! Из-за того, что наши словаков не дожали, мы крайности ужасной успешно избежали. А то, что и словаки не сумели нас дожать, позволило ужасного соблазна избежать.

Когда б мы победили с перевесом ноль – один, мы тут же закричали бы, что всем зададим. Когда б мы победили с перевесом ноль – два, от гордости у нас бы закружилась голова. Когда б мы победили с перевесом ноль – три, мы грозно заорали бы: Америка, смотри! Когда б мы победили с перевесом ноль – четыре, мы сразу бы решили, что мы лучшие в мире. Когда б мы победили с перевесом ноль – пять, мы начали бы Запад поучать и стращать. Когда б мы победили с перевесом ноль – шесть, тогда бы мы решили, что у нас все есть. Когда б мы победили с перевесом ноль – семь, «Единая Россия» обнаглела бы совсем. Когда б мы победили с перевесом ноль – восемь, мы тут же заявили бы, что никого не спросим. Когда б мы победили с перевесом ноль – девять, сказали бы, что больше ничего не надо делать. Когда б мы победили с перевесом ноль – десять, то сразу бы решили Ходорковского повесить, поскольку сверхдержава, побеждающая так, не может церемониться с тем, кто ей враг!

Но мы не победили, нет, мы не победили. Ребята наши кисло в раздевалку уходили. Хоть мы и не в отчаянье (чего бы это ради?), зато уж и не думаем, что мы в шоколаде. При нашем состоянии значительный грех – доказывать, что мы совершеннее всех. Хотя доказывать, что родина скучна и противна, – тоже, если честно, не совсем перспективно. Когда б мы проиграли со счетом ноль – один, мы дружно заорали бы, что Семина съедим. Когда б мы проиграли со счетом ноль – два, кричали б, что судейская бригада неправа. Когда б мы проиграли со счетом ноль – три, мы тут же догадались бы, что враг внутри. Когда б мы проиграли со счетом ноль – четыре, мы наших демократов замочили бы в сортире. Когда б мы проиграли со счетом ноль – пять, мы дружно закричали бы, что нам хамят опять. Когда б мы проиграли со счетом ноль – шесть, военные бы начали обдумывать месть. Когда б мы проиграли со счетом ноль – семь, у нас бы обязательно кто-нибудь сел. Когда б мы проиграли со счетом ноль – восемь, мы всех бы припугнули, что бомбу сбросим. Когда б мы проиграли со счетом ноль – девять, то нам бы, вероятно, пришлось бы так и делать. Когда б мы проиграли со счетом ноль – десять, опять-таки решили б Ходорковского повесить, поскольку за позорно проигранный бой хоть кто-нибудь же должен заплатить головой!

Но мы не проиграли, нет, мы не проиграли. И это соответствует сегодняшней морали. И если в государстве заправляют нули, не ждите, чтобы где-нибудь мы в счете вели!

КОРАБЛЬ «ЭЛЕКТРОН»

Осень 2006 года. Исполняется мужским хором под рев прибоя

Четвертые сутки бушует циклон, забыв про пощаду и отдых. Врагу не сдается корабль «Электрон», в норвежских дрейфующий водах! Презревши норвежских тупых заправил, неделю как минимум третью наш траулер местную семгу ловил, но мелкоячеистой сетью. За эту запретную мелкую сеть по зову норвежского трона три катера местных послали висеть на гордом хвосте «Электрона». Шумел неприятный норвежский прибой, размешивал водную кашу... Таможенник встал иноземной стопой на твердую палубу нашу. «Придется вам с нами проследовать в порт. Не любят у нас иностранцев!» «Должно быть, придется проследовать, черт», – ответил норвежцам Яранцев[1]. И кротко к норвежским пошел берегам Яранцев, скрывая обиду... Но мы никогда не сдаемся врагам, их слушаясь только для виду! К радисту спешит «Электрона» вожак – докладывать четко, как робот: «Любимая Родина! Так, мол, и так... Норвежцы нас взяли за хобот! Нас катер таможенный нагло нагнал!», – но замысел правильно понят, и Родина им посылает сигнал: «Спасайтеся! Вас не догонят!» – «Однако норвежцы у нас на борту! Везти их в Россию не дело!» – «Везите и их. Разберемся в порту», – ответствует Родина смело.

Яранцев командует: «Полный вперед! Россия на юго-востоке!» – и курс на российские воды берет, оставив Норвегию в шоке. На чистом норвежском его матеря, краснея в напрасном задоре, за ним пограничные мчат катера – но где им в открытое море! Кричит альбатрос, и российский матрос от радости машет тельняхой. На винт «Электрону» накинули трос, но винт разрубил его к черту! Норвежцам никак не поймать «Электрон» – он в шторме спокоен, как в ванной. Российского флота незримый патрон, ликует Андрей Первозванный.

И траулер двинул к родным берегам по моря морщинистой коже. И семга его не досталась врагам, и пленные викинги тоже. Встречать его русские вышли суда, гудками сигналя: «Здорóво!» Норвежцы носились с угрозой суда, но грянул отлуп от Лаврова. А пусть они нам не наносят урон, не топчут неписаных правил! (Есть версия, будто корабль «Электрон» с секретною миссией плавал, но версия эта, мне кажется, бред, ее основания хлипки. Секретов у нас от Норвегии нет. Нам попросту хочется рыбки.)

«Победа!» – российский трубит патриот, хоть западник ноет брюзгливо. Российский корабль триумфально идет по водам родного залива. Он красную рыбу везет на засол и двух погранцов обалделых, и кисло роняет норвежский посол, что все это, в общем, в пределах... А то ведь могли засадить под арест! А лапу сосать не хотите ль? И реет на флаге Андреевский крест – российского флота спаситель.

Суровое море вздымает валы и утлое судно качает. На судне качаются наши орлы под крики восторженных чаек. Так пусть же запомнят и грек, и варяг, и галльский изнеженный кочет: врагу не сдается российский моряк! И ловит что хочет где хочет...

ЧИСТОТА

Предвыборный ролик партии «Родина» вызвал упреки в национализме и ксенофобии.

Важнейший киножанр сегодня – ролик (а десять лет назад казалось – клип). Рогозин сделал фильм, смешной до колик, собрался в Думу с ним – и сразу влип. Завистники герою строят козни: есть «Родина» – не пощадят и ту. Все усмотрели разжиганье розни в сюжете про борьбу за чистоту. Задумка совершенна, восторгайтесь. Попробую словами описать. Сидит на лавке наглый гастарбайтер и как швырнет окурок на асфальт! Поступок увидав неблаговидный (кто оскверняет наши алтари?!), к нему идет пенсионер солидный и говорит: «А ну-ка подбери!» Виновник – щечки смуглы, глазки узки – не трогается с места, как баран. «Ты что, не понимаешь, блин, по-русски?!» – сурово вопрошает ветеран. Воспитывая «черного», как внука, он добавляет: «Здесь тебе не дом. За чистоту мы боремся. А ну-ка!» И гастарбайтер, мучимый стыдом, сломался, говоря литературно. Он приподнялся с лавки, весь в поту… Окурок полетел туда, где урна. И сразу титр: «Борись за чистоту!»

Конечно, мы отнюдь не лоботрясы. Всем россиянам видного видней, что ролик связан с чистотою расы – болезненным вопросом наших дней. Но надо быть последним разгильдяем, чтоб к этому придраться, господа. А то мы все тут, русские, не знаем, кто засоряет наши города! Нам надоели эти «и» без точек. Нам объяснили внятно, как ослам: кто растлевает наших жен и дочек? Кто насаждает дерзостный ислам? Уже Россия повторяет эхом, на правый марш уставясь из окон: «Когда уедут те, кто понаехал, здесь будет хорошо, как испокон!» Вопрос уже не то чтобы серьезен – мучителен! Очнитесь, кто живой! Я счастлив, что бестрепетный Рогозин напомнил нам про угол лицевой. Мы понимаем, что ему мешают. Убрали ролик. Стало быть, молчи. Мы знаем, что в России все решают – такое слово есть – «жидохачи». Но испугаться можно только сдуру. Мы вытащим Россию, нашу мать. Я расскажу, как обходить цензуру и правильные ролики снимать.

Приемы наши далеко не грубы. Забудем слово грубое «жиды». Покажем, например, как чистим зубы – с намеком: чистим русские ряды! Южанина покажем на скамейке (без грубых слов «чучмеки» и «хачи»), а сверху на него течет из лейки. Мораль ясна: южанина мочи! Вернейший способ уловить удачу – метафора. Особо в наши дни. Покажем, например, как гонят чачу. Наглядный смысл: приезжего – гони! А так как у цензуры нюх неистов, берем кино про сталинградский бой, где заявляет «Выбили фашистов!» простой сержант, курносый и рябой. Две буковки меняем в фонограмме – нам не поставят этого на вид, и вот сержант стоит в оконной раме и «Выбери фашистов!» говорит.

В России нынче надо осторожно. Мы с вами на опасном рубеже. Еще не все, не все покуда можно. Еще не все, но многое уже. И чтобы крепче русские сплотились в сплошном патриотическим строю, я говорю тебе: «Дерзай, партиец! Зачисти всю Россию, мать твою!»

РАЗВОД

Очередной одиннадцатилетний цикл российской истории закончился – Алла Пугачева развелась с Филиппом Киркоровым.

Страну изрядно потрепало. Культуру бизнес обокрал. Звездой зовут кого попало и всех пускают на экран. Сейчас любой зовется ВИПом – артист, пиарщик, конь в пальто... Но Алла развелась с Филиппом, и стало ясно, кто есть кто.

Все темы отступили на фиг. Все – от еды до высших сфер: бюджет, преступность, наркотрафик, Мосдума, Мень, ЛДПР, Медведев, встреча с Коидзуми, «Нацизму – да!», «Нацизму – нет!» и миллион других безумий, какими полон интернет. Расстались, значит. Доканались. У всех – морщины по челу, весь политический анализ сменился дружным «почему?!». У них не ладилось с деньгами? У них запасы на нуле? Иные даже полагали, что это сделали в Кремле: как только слух донес приемник и подтвердил телеканал, про операцию «Преемник» никто уже не вспоминал. Теперь до будущей субботы другие новости в тени. Введи какие хочешь квоты, любые льготы отмени, закрой эфир телеканалу, начни цензуру новостей – все будут помнить лишь про Аллу и разводящегося с ней. Вот личность, что и впрямь бездонна. Вот неземное существо: ни Марадо-на, ни Мадонна так не тревожат никого. И в нынешнем, и в прошлом веке, в равно дурные времена у нас какие были вехи? «Почем бухло?» да «С кем она?». Лишь матушка Екатерина меняла так своих мальков: одних прилюдно материла, другим готовила альков.

Бытует мнение простое, я даже сам его имел: в России со времен застоя не так уж много перемен. Все оппозиции протухли, народ спивается давно, интеллигенция на кухне, по телевизору – вообще, и все дрожат, сглотнув обиду, за свой убогонький уют, и лишь политбюро – для виду – администрацией зовут. Но хватит потешать планету. Я защищаю нашу честь: прогресса, может быть, и нету, но перемены все же есть! Я с ностальгирующим всхлипом могу сказать друзьям в пивной: «Еще когда она с Филиппом, я познакомился с женой!» В эпоху сбора чемоданов и общих бегств за рубежи там был какой-то Челобанов (куда он делся, расскажи?). А Болдин – при повторном путче: что только делалось в стране! Когда ж в России было лучше? Боюсь, при Вове Кузьмине... Кранты настали олигархам, у либералов бледный вид, а с ней, наверно, будет Галкин. Она его усыновит.

Итак, финал: Филипп уволен. Бог отомстил за Ароян. Но отчего я так доволен, таким восторгом обуян? Дела в России не ахти ведь... Но я утешен, господа: как видим, могут опротиветь они друг другу иногда. Не только нам, не только прессе, уже рехнувшейся слегка, не только телекритикессе, что обсмотрелась «Огонька»... Событье нынешней недели, что плавно движется к зиме, – «Они друг другу надоели!» Выходит, мы в своем уме.

Видать, не только мы устали от этих плясок на костях; от тех, что жирно тут блистали при всех режимах и властях, от тех, кто меньше год от года достоин прозвища Звезда...

Вот только с ними нам развода не даст никто и никогда.

МОСКОВСКИЙ МАРШ

На выборах в Мосгордуму «Единая Россия» одержала победу.

Еще я помню времена, когда – почти в другую эру! – замоскворецкая шпана дралась с таганскими, к примеру; когда сплоченною стеной, весьма далекой от идиллий, новогиреевцы войной против лефортовских ходили... Те времена прошли, увы. И я почти не верю в сказку, что, мол, любой район Москвы имел особую окраску. И политически они делились по причинам ясным: окраины в былые дни симпатизировали красным, за правых – Университет, интеллигенцией обжитый, Аэропорт, с советских лет предпочитаемый элитой, а также центр, само собой. Наш город густонаселенный был разноцветным: голубой, багряный, розовый, зеленый... Но, слава богу, есть предел. Уже давно, единством бредя, наш город радостно надел цвета российского медведя. И я, москвич, сегодня горд, что монолитно и сурово Таганка и Аэропорт, Новогиреево, Перово и Кремль – суровый господин над нашим несуразным краем – все голосуют как один. А кто «один» – мы тоже знаем.

Наш город наконец дорос до цельной, правильной элиты! Единоросс! Единоросс! В Мосдуму радостно иди ты!

Еще я помню времена, когда, посулы взяв на веру, за коммуняк была жена, а муж – за «Яблоко», к примеру; когда ходил на брата брат, крича в трагическом запале: «Продался, подлый демократ! Совсем страну разворовали!» Когда, бывало, сын и мать – она крута и отпрыск грозен – могли и стулья поломать, решая, кто такой Рогозин. Любая русская семья делилась яростно и четко: с женой часами спорил я, на мать мою ругалась тетка... Теперь период не такой. Любые кошки стали серы. В России мир. В семье покой. Исчезли даже адюльтеры. Довольно, знаете, толочь водицу в ступе. Всем неловко. Сегодня вместе сын и дочь, сестра, сноха, кума, золовка и дед в сиянии седин (на коже – старческие пятна) – все голосуют как один. А кто «один» – и так понятно. Закрыт мучительный вопрос, и разногласия забыты. Единоросс! Единоросс! Во власть московскую иди ты!

Еще я помню времена – лет пять назад или четыре... И в организме шла война покруче даже, чем в эфире! От страсти плавясь, будто воск, ища себе единоверца, «КПРФ!» – кричал мне мозг. «Нет, СПС!» – стучало сердце. Просил желудок срочных мер и предъявлял претензий тыщу: ведь при словах «ЛДПР» он извергал любую пищу... «За НБП!» – кричала пасть, ввергая родичей в досаду, а не скажу какая часть просила выбрать Хакамаду; и лишь седалище (на грех, ему-то слова не давалось) голосовало против всех, поскольку всех равно боялось. Но, к счастью, кончился разлад, уже почти грозивший моргом. Сегодня органы стоят стеною, как единый орган. Теперь ищите дурака – о смысле спорить, как когда-то... Сегодня сердце и рука, глаза, и печень, и простата, и мозг – суровый исполин, весьма обрадованный этим, – все как один! А тот один – и сам из органов, заметим.

Могуч плечами, как колосс, лицом красивей Афродиты – встал над Москвой единоросс. И мы кричим ему: «Иди ты!»

РУССКОЕ НЕДО

Я задумался о популярности полковника Квачкова.

Либералы в испуге: полковник Квачков – разве ждали такую беду мы?! – набери он еще хоть немного очков, мог бы стать депутатом Госдумы. «Это что ж (минимальную цифру беру): двадцать восемь процентов, по факту, отдают голоса за полковника ГРУ, что причастен к чубайсо-терак-ту! И ведь это в Москве, где рекламный неон, где не любят скинов и фашистских колонн, где без санкции рот не раззявить... Он клянется, конечно, что это не он, но полковникам верить нельзя ведь! Победил его Шаврин, другой патриот, заготовленный партией власти. Он всего на полкорпуса вышел вперед, но могло получиться и наоборот; то есть будь его воля – российский народ разорвал бы Чубайса на части. Для России, естественно, это завал и позор для “едино-российца”. И ведь это – еще не за то, что взорвал, а за то, что едва покусился! Вот Квачков и в героях, хоть в рамку обрамь. Демократия, траур надень ты! А уж если б Чубайса взорвали и впрямь, то взрывник бы прошел в президенты!»

Либералы, утешьтесь. Российский удел с незапамятных лет неизменен. Здесь вождем выбирают того, кто хотел, но при этом не сделал. Как Ленин. Подсознание русское – темный подвал с лабиринтами зла ли, добра ли... Если б этот полковник Чубайса взорвал – никуда бы его не избрали. Это наш, понимаете, фирменный знак, это наше народное кредо: кто задумал и сделал – заклятый наш враг, кто не сделал – того мы полюбим и так. Назовем это «русское недо». Вот Ильич собирался осенней порой тут устроить утопию, дубль второй, под прикрытием красного стяга, – и притом все равно он народный герой, хоть построена, в общем, тюряга. Коммунизм обещал быстроумный Хрущев, одержимый припадками злобы, – и народ до сих пор его любит (еще б!), хоть построили только хрущобы. А уж сколько сулил Горбачев Михаил, превративший Россию в кадавра! Но народ его, в общем, не слишком хулил, а постфактум любил и подавно. Обещай, обещай, закусив удила, угрожая, грозя, полыхая... Мы ведь знаем, к чему тут приводят дела. А намеренья – вещь неплохая. На гербе нашем был бы уместен нарвал – существо из мечты, из легенды... Собирался создать парадиз – но наврал. Собирался квартиры давать – не давал. Собирался Чубайса взорвать – не взорвал. Получите свои дивиденды.

Я набрел на крамольную мысль, господа, обозрев наши грады и веси: что бы было сейчас, ограничься тогда сам Чубайс заявленьями в прессе? Если б ваучер он не вручал никому, обломив ожидания круто? Если б при-ва-ти-за-цию эту ему стало лень проводить почему-то? Если б он ее начал – и тут же свернул, как спецкор, убоявшись главреда? А взамен где-нибудь в уголке прикорнул, или нефть воровал, или с Кохом кирнул, ограничившись фирменным «не-до»? Вот тогда бы Чубайса народ полюбил и ходил за ним радостным строем, а Квачков, что случайно его недобил, не считался бы русским героем.

Если хочешь тут жить, не теряя лица, – алгоритм тебе должен открыть я: ЗДЕСЬ НЕЛЬЗЯ НИЧЕГО ДОВОДИТЬ ДО КОНЦА! Покушенье, работу, распитье винца, и реформу, и даже соитье. Я – поэт, понапрасну не тратящий слов, – честно выстрадал это сужденье. Это знают Зюганов, Квач-ков и Грызлов, это поняли тысячи местных орлов, а Верховный постиг от рожденья.

ОЗОЛОЧЕННЫЕ

Совет Федерации утвердил закон о единовременных выплатах за рождение ребенка. Теперь эта сумма с шести тысяч увеличилась до восьми.

Я счастлив, да. Условности отбросим. Роженицы у Родины в чести. Совфед сказал: рожайте, просим, просим! Дадим вам восемь тыщ взамен шести. Ведь восемь – это, блин, почти что девять! Как уместить такое в голове? Подумать страшно, сколько можно сделать на эти дополнительные две. Рожайте. Увеличьте поголовье. Теперь вы чаду сможете купить и лишний памперс (писай на здоровье!), и лишний сок (чтоб писать, нужно пить!), и сосок двадцать штук, и вкусный йогурт. А пьющие, надбавку обретя, на эту сумму так напиться могут, что сами станут писать, как дитя! Иным что шесть, что восемь – все едино: не в сумме счастье, мой богатый друг. А важно то, что ценность гражданина повысилась теперь на пару штук. Иной несчастный, жалок и недужен, слезами бороздя щетину щек, порой застонет: ах, кому я нужен?! Да Родине ты нужен, дурачок! Ты не приравнен к зайчикам и белкам, чей отпрыск от рожденья гол и нищ. Теперь ты словно слышишь: welcome, welcome! Иди сюда, ты стоишь восемь тыщ!

Теперь ребенка даже страшно высечь, коль он дерзнет варенья банку съесть. Ведь за него нам дали восемь тысяч (а год назад еще платили шесть!). Воздержимся от брани, зуботычин, устроим дома благостный уют... Выходит, он властям не безразличен, коль триста баксов за него дают! От спутанной макушки до сандалий – ты все же нужен Родине, мой свет! За бросовую вещь бы разве дали такую сумму? Думаю, что нет. Шаг дальновидный, говорю без лести. От имени народа – danke schön. Тот, за кого платили только двести, – тот может быть легко всего лишен. Возможно у него отнять отсрочку, призвать в полуразваленную рать, в горячую его отправить точку, уродом сделать, льготы отобрать, лишить его бесплатного дантиста, чтоб не волынил, пряники грызя, – но если за ребенка дали триста, все это сделать с ним уже нельзя. О Родина, ты только намекни нам, и мы поймем твой замысел простой: он будет полноправным гражданином – рожденный в год две тысячи шестой, под благостным крылом единоросса, в стабильности, куда ни посмотри... И кто бы думал, что цена вопроса – две тысячи. А радости – на три!

Всего один указ, а сколько смысла. С такой страной мы точно всех побьем. Еще вчера мне было как-то кисло, а нынче ощущается подъем, и как-то сразу спорится работа, и чью-то руку хочется пожать, но не хватает важного чего-то.

Я восемь тыщ хочу!

Пошел рожать.

ХОТЯТ И МОГУТ

Цитатой года наш поэтический обозреватель счел высказывание Владимира Путина после беседы с Робертом Кочаряном. «Тему “бархатной революции” мы не обсуждали», – заметил президент России. И объяснил почему.

Поговорив немного с Кочаряном, наш президент заметил, не темня, на радость всем российским графоманам и будто бы нарочно для меня: «Армения – в едином с нами стане. Пускай враги ярятся без стыда – мы революций обсуждать не стали: вы Ленина читали, господа? Он замечал, что революций молот фигачит человеков, как котят, когда верхи как следует не могут, причем низы опять же не хотят. Совсем не в этой стадии Россия. Мы искупаем старые грехи. У нас низы хотят. Довольно сильно. И могут гармоничные верхи».

От этой идиллической картины я заторчал, как Даниэла Стил. Действительно, среди тупой рутины я это счастье как-то пропустил. В моей стране, в ее огромном теле едва струились тощие рубли; низы уже забыли, что хотели, верхи уже забыли, как могли... Не сеяли, не выплавляли стали, совокуплялись вяло и грешно, но органы обвисшие восстали, и поглядите, как оно пошло! Уже и старцев голодом не морят, и рейтинг, словно статуя, застыл... Уже верхи настолько мощно могут, что бледный Запад прикрывает тыл! И ломятся витрины магазинов, и молодежь не косит от кирзы... Разинув рты и лядвия раздвинув, лежат и стонут пылкие низы.

Поэт глядит, восторженно икая, на Родину, познавшую отца, но мнит, что ситуация такая не может продолжаться без конца. Чем чаще нас целуют, обнимают и на диванчик радостно мостят, тем нижние яснее понимают, что не совсем того они хотят! Тем чаще раздается гнусный гогот, тем чаще наблюдаем блеск слезы... Верхи все лучше могут, могут, могут – но все не то, чего хотят низы! Им требуется ласковое слово и более удобная кровать, им хочется чего-нибудь другого, они взывают: «А поцеловать?!» Потом им мало даже поцелуя, им хочется какой-то бутерброд... В недоуменье власть: «Какого черта еще тебе?!» – Безмолвствует народ. Родная власть! Не раз ты нас уложишь, ведь темперамент твой неукротим; не раз еще покажешь, как ты можешь, уверенная в том, что мы хотим. Люби еврея, русского, нанайца, крестьянина, погонщика скота...

Но все же иногда предохраняйся!

Иначе подступает тошнота.

КОНИ ПРИВЕРЕДЛИВЫЕ

Новогоднее обращение главного лабрадора страны

Друзья и товарищи! Братья и сестры! Свободные члены собачьей семьи, чьи зубы, на страх нарушителю, остры, а лапы, к отчаянью дичи, сильны! Сегодня, в полночном таинственном мраке, когда и природа смирна и тиха, позвольте поздравить вас с годом Собаки и с тем, что собака прошла на верха.

Сначала поздравим того, кто в дозоре. Таких в новогодие несколько сот. Всех тех, кто сейчас, супостатам на горе, в ночи пограничную службу несет. Лакнем же сначала за тех, что кромсают преступное горло в неравном бою; кому дрессировщики палку бросают (собака подохнет за палку свою!); за тех, от кого у преступника в жилах вся кровь леденеет и бегает зрак! За наших дозорных, за наших служилых, за наших надежных элитных собак!

Теперь об итогах прошедшего года. Двуногий – собаке опора и друг. Большая заслуга собачьего рода – затишье в стране и порядок вокруг. Все лучше живет однородная масса. У каждого в миске хватает костей, иным достается к обеду и мясо, и в этом – большая заслуга властей. Конуры, подстилки становятся краше (не зря же качается нефть из земли!). В истекшем году подопечные наши себя удивительно смирно вели. Сейчас, со статистикой свежей знакомясь (она, как всегда, у меня на виду), хочу подчеркнуть: мой домашний питомец отлично работал в минувшем году! Порою мешает ему проходимец, порой саботирует злой ротозей, но в целом скажу: мой домашний любимец – из самых надежных двуногих друзей! Люблю я побегать зеленою травкой, когда он гуляет со мной на лугу... А ты, оппозиция, лучше не тявкай. Вам, может, на цепь захотелось? Могу.

Конечно, у нас остаются проблемы. Не всем еще нравится доблестный труд. Хватает бездомных (их видели все мы). Досадно, что их иностранцы берут, купив на посулы безоблачной жизни. Границы открыты, но я бы – ни в жисть! Мне кажется, лучше замерзнуть в Отчизне, чем где-нибудь сладкую косточку грызть!

Я думаю, братцы, вдвойне безрассудно сказать, будто жизнь наша – лучше нельзя. С двуногими сложно. С двуногими трудно. Капризны бесшерстные наши друзья. Страдают от голода, ноют от жажды, им жарко на солнце и сыро в тени, за сутки их надо выгуливать дважды – но все-таки нас забавляют они! Не станем, товарищи, спорить о вкусе – но как-то приятно на слух и на глаз, когда они нежно скулят: «Уси-пуси!» и весело лают: «Апорт!» или «Фас!». И каждый – задумчивый житель окраин, начальник Кремля иль охранник тюрьмы – в гордыне себя называет «хозяин», не зная того, что хозяева – мы! Но эта проблема – из области вечных. Она к ним пристала, как мясо к кости. А тем, у кого еще нет подопечных, я все же советую их завести. Они развлекают, они забавляют, они доставляют нам «Педигри-пал», и с праздником все-таки нас поздравляют (а мой иногда меня даже купал).

Ну что ж, дорогие! Ночная природа – взгляните на жуковский мирный пейзаж! – затихла в предчувствии Нового года. И год, господа, не какой-то, а наш! Со всеми я мысленно чокаюсь миской и, скромную трапезу с вами деля, лакну за здоровье собаки российской и нежно повою на звезды Кремля!

РОДИТЬСЯ ВНОВЬ!

По опросам ВЦИОМа, четыре пятых наших соотечественников хотели бы родиться именно в России.

С утра я словно солнцем осиян. По данным любопытного ВЦИОМа, четыре пятых взрослых россиян желали бы опять родиться дома. Казалось бы, страна – сплошной изъян, а все хотят родиться в ней повторно! Пусть где-то много диких обезьян, и есть легализованное порно, и продается запросто трава, и обходить законы нету смысла, и даже есть гражданские права, с которыми у нас как будто кисло, – четыре пятых местных горожан предпочитают наши палестины (в отличие от скучных парижан – там патриотов меньше половины). И спрашивали, черти, не в глуши, опрашивали не провинциала, кому родные стены хороши, поскольку, кроме них, он видел мало; не кулика, который хвалит квас, поскольку никогда не нюхал колы, – нет! Питерцы! Москвички! Средний класс! Топ-менеджер! Дитя элитной школы! Окончили престижный институт, проводят уик-энды в Куршевеле – и все хотят опять родиться тут. Карякин бы сказал, что о... ели.

Я – не Карякин. Я скажу не так. Не мне кичиться гречне-вою кашей, но я в таком ответе вижу знак трезвеющей самооценки нашей. В окрестный сумрак взоры погрузи – и ты узришь ужасные картины: во Франции лютует Сарко-зи, по пригородам снова жгут машины; в Израиле – едва живой Шарон, что может лишь мечтать о прежней силе (на этот раз простил его Харон, но фундаменталисты не простили); по Турции гуляет птичий грипп – в Анталии, должно быть, очень мило... Звучит все это, как последний хрип над нами потешавшегося мира. Мы вам казались дикарями, да? Вы, так сказать, плевали в нашу рану? Теперь у вас такая же байда, и даже хуже, судя по Ирану. Вам предстоит теперь сизифов труд – грозить исламу, сдерживать заразу... Нет, мы хотим родиться только тут! Где было это все, и не по разу! Зато теперь – ни гриппа ни видать, ни новых войн. Ищите как хотите – в стране такая тишь и благодать, какую знают только в Антарктиде. Глядишь на Украину, например, где взбунтовалась избранная Рада, где в третий раз меняется премьер, и думаешь: а на фиг это надо?! Не стоит и смотреть на эту гнусь, на этот хипеш, шабашу подобный... Родившись здесь, я как бы остаюсь в утробе, только более удобной.

А если говорить совсем всерьез (ведь новости не каждый день зловещи) – боюсь, в таком ответе на вопрос таится пониманье главной вещи. Ругая всякий день свою страну, страдая от тоски и неуюта, я одного признать не премину: что только в ней я нужен хоть кому-то. Отечество мне оказало честь, хоть не дало особых изобилий: я здесь гожусь таким, каков я есть. В другой стране давно б уже убили. Пусть мы на завтрак не едим бекон, пускай у многих нету туалета, но каждый нарушает наш закон, и Родина легко прощает это. Здесь можно, не умея ни хрена, усвоив грозный вид и тон приказа, за месяц получить мильон грина, а за год – половину нефтегаза. Здесь ни к чему ни мудрость на устах, ни к тайнознанью пылкое влеченье, а вот рожденье в правильных местах имеет здесь огромное значенье! Короче, тут не надо ничего, помимо свойств обычного солдата, чтоб лавром увенчать свое чело. Конечно, риск. Но все умрем когда-то! Поэтому поэты и менты, юристы и заслуженные воры, которые по-братски и на ты с правительством ведут переговоры, кретин, по блату влезший в институт, боец-чеченец, нож вложивший в ножны, – мы все хотим родиться только тут!

В других местах мы просто невозможны.

МОЛЕНИЕ О САЛЕ

Россия ввела запрет на экспорт украинских мясопродуктов

Оглядываясь, вижу лишь руины большой страны, где рос когда-то я. Введен запрет на сало с Украины. Пусть торжествует русская свинья! Обидевшись на бывшего вассала, сперва Россия перекрыла газ, а вскорости ввела запрет на сало, сказав, что этим салом травят нас. Страшна ты, государственная воля! Добавил Минсельхоз, скрывая боль, что нет за салом должного контроля. Какой за салом должен быть контроль?! Спецслужбы спят и видят – от кого бы еще спасти Россию, встав стеной... Вот говорят, что в сале есть микробы. Какие в нем микробы – грипп свиной? С тоски включаю зренье тайновидца: чем именно ослабленные мы могли от украинцев заразиться? Бациллами оранжевой чумы? Мы много в «Огоньке» о ней писали, она коварна, как злодей в плаще, но полагаю, что она не в сале. И не на Украине вообще.

Страна не раз над бездной зависала, не первый год в глазах у ней черно, но столько лет мы ели это сало, и вроде не болело ничего! Порой случится в поезде попутчик, которого хохлом зовет кацап. Весь день его историями пучит, всю ночь он издает могучий храп – российская ментальность описала его не раз, вставляя в анекдот... Но вот он достает из торбы сало, бутылку самогона достает, и если не куркуль – то предлагает! И весело мы в поезде летим, и водка от микробов помогает... (Кто сало ест без водки, тот кретин.) А сколько раз душа моя скисала там, в армии! Но я там знал хохла, а у хохла в посылках было сало и даже небольшой запас бухла. Где это он хранил – непостижимо, но тот, кто водку пьет и сало ест в условиях тотального зажима, тот выражает этим свой протест! Ужели тот, кто нынче ест корейку, ведет себя в России, как герой, от оккупантов прячущий еврейку? К тому идет, мне кажется порой.

Конечно, поднатужась хорошенько, народ блокаду сальную прорвет: нельзя из-за какой-то Тимошенко друзьям перекрывать салопровод. Куда бы нас Отчизна ни бросала по прихоти команды удалой, мы вывезем из Украины сало – в консервах, в шоколаде, под полой... С неистребимым страхом инородца я представляю: на рассвете, в шесть, в мое купе таможенник ворвется: «Наркотики, оружье, сало есть?!» А я ему отвечу: «Милый котик! Ужели ты не понял, лоботряс, что сало – и оружье, и наркотик! А впрочем, это верно и про газ...»

На киевлянке я мечтал жениться, с другою киевлянкой прожил год... Допустим, пусть таможня и граница. Меня граница, в общем, не (волнует). Весь суверенитет – пустая фраза, и их, и наш. Мы все-таки семья. Я соглашаюсь даже в смысле газа... Но в смысле сала не согласен я! Друг друга не грешно ущучить в малом. Шутил я с киевлянами не раз: «Стоп, газа не дадим, топите салом!» Они мне отвечали: «Жрите газ!» Я не хочу, как мерзостная птица, накаркать кучу мрачных перемен, но если впрямь подобное случится, и прекратится наш салообмен, и мы во взгляде Путина усталом услышим вдруг нешуточную месть, они от холодов спасутся салом.

Но водку газом все же не заесть.

ЖЕЛАНИЕ БЫТЬ ДВОЙНЫМ

На сайте ФСБ России, по адресу / contact.htm, я обнаружил следующее приглашение:

«Российские граждане, сотрудничающие с иностранными разведками, могут связаться с ФСБ России по телефону доверия с тем, чтобы стать агентами-двойниками. В этом случае денежное вознаграждение, получаемое такими агентами от иностранных спецслужб, будет полностью сохранено, и с ними будут работать сотрудники ФСБ РФ высочайшего класса. Телефон 914-22-22»

Желаю быть двойным агентом! Иметь профессию «двойник»! Желаю получать аргентум сперва у нас, потом у них! Сдавать британцам атом мирный, но чтобы знал об этом ФЭД. Иметь в России кличку Жирный, а в Альбионе – кличку Fat. О жизни этого накала я грезил весь четвертый класс, во дни просмотра сериала, где заявлял о чем-то ТАСС.

О, счастье быть двойным агентом! Озноб, горящее нутро, проход с секретным документом по гулким станциям метро... О, страха знобкая болтанка! О, риска сладостный ожог! Пароль: «Простите, где Лубянка?» – и отзыв: «Вот она, дружок!» Да, быть одним из миллиона, судьбу Земли держать в руке, оставить папку у шпиона или в секретном тайнике, а после, вымокши от пота и от удач захорошев, – туда, где главная работа, где главный долг и главный шеф. Вокруг бурлит людская масса, кипит, закручиваясь в жгут... Специалисты экстра-класса меня в секретном месте ждут. Весь в предвкушении пролезу в глухой заброшенный подвал... «Ну что, вы передали дезу?» – «Товарищ Пронин! Передал!» И видя, как, покорно-смирный, я скромно перед ним стою, он скажет мне: «Спасибо, Жирный!» – «Служу Советскому Сою...»

Я верю телетайпным лентам: шпионов вновь у нас полно. Желаю быть двойным агентом! Двойным я стал уже давно: разочарован в патриотах – но либералы мне враги; на двух работаю работах в упрямых поисках деньги. В совок я не хотел бы снова, но много взял бы из совка... Меня, мучительно двойного, заметь, родимая ЧК! В моей груди пылает пламень, не дай ему дотлеть в дыму. Хочу найти секретный камень и тайну выложить ему. Пусть знают, сволочи, в Нью-Йорке иль на Потомак-реке, что говорили на планерке в секретном нашем «Огоньке»! Инфляцией замучен лютой (ее отнюдь не погребли), я получать хочу валютой, а от своих иметь рубли... Но я не жажду подаянья. С поэтом лучше не шутить. Хочу блаженство покаянья со страшной силой ощутить! Хочу сказать по телефону – смотрите номер наверху: «Я выдал “Огонек” шпиону! Все рыло у меня в пуху!» И скажет мне незримый Пронин, бессмертный, как Мафусаил: «Теперь ты будешь двусторонен. Благодарю, что позвонил».

Как Пиркс – герой рассказов Лема, я стал бы выдержан и крут... Но у меня одна проблема: меня британцы не берут, американцы не вербуют, кося под тихих простаков... Я говорю им: «Do it, do it!» – они в ответ: «Fuck off, fuck off!» Порой мне хочется по пьянке служить Лубянке просто так – но на фиг нужен я Лубянке, коль мной пренебрегает враг?! Уйди ты, скажут, не позорься. Пиши стишонки, паренек.

Ау, британское посольство! Пишите мне на «Огонек»!

ТУРИНИЗМ

Болеть за нашу олимпийскую сборную в Турин отправился могучий десант из политиков, бизнесменов и деятелей культуры.

Ценя комфорт чужого быта, еду и мягкую постель, когда-то русская элита любила ездить в Куршевель. Веселый строй рвачей и выжиг, на двадцать лет помолодев, слетал с горы на горных лыжах под визг и хохот русских дев. Им пели собственные барды. В дыму забав, в пылу игры они сбывали миллиарды халявной рыночной поры. От ноября и до апреля был русским город Куршевель. Так шла эпоха Куршевеля и, верно, длилась бы досель, но власть в Отечестве сменилась, раздалось общее «пардон!», и олигархи чтут за милость, коль их пускают за кордон. Сместились мировые оси, забав не стало ни хрена. Кудрин хотел пожить в Давосе, но не пустили Кудрина! Хоть пять мильярдов заработав – езжай в глубинку отдохнуть. Сегодня ценят патриотов, космополитов же – отнюдь.

Но мы в душе космополиты! Любовью к странствиям горим! Нашелся выход у элиты – она поехала в Турин. Настала русская неделя. Бомонд разлился соловьем. Турин не лучше Куршевеля, однако можно жить и в нем! Такого мощного десанта никто сюда не засылал: единороссов три десятка (Россия шлет привет сынам!) и прочих пасынков Госдумы десятков пять, а может, шесть сюда слетелись тратить суммы, болеть за наших, пить и есть! Турин заполнен русской знатью. Артистов шумная толпа, Никита М. с лицом и статью Александрийского столпа, министры, бизнес, вип-персоны… В «Российском доме» на столах стоят такие разносолы, что весь Турин не при делах! Элита тронулась в дорогу подальше от родных осин; как будто не Турин, ей-богу, а наш расширенный Совмин. Министр, пренебрегая дачей, сенатор, сессию закрыв, бегут сюда. Не хрен собачий – патриотический порыв! Совсем не то, что в Куршевеле, в кругу элиты деловой. Там если чем-то и болели, то лишь с похмелья головой. А здесь, довольные по праву, вовсю скандируя: «Быстрей!», сидят болельцы за державу – хоккей, катанье и бобслей! Один уже брильянт привесил спортсменке, типа, за труды… Буквально в половине кресел – родные крепкие зады! Ползут, бегут по всем дорогам владельцы незабвенных морд под благовиднейшим предлогом – болеть за наш российский спорт. Турина хрупкое пространство трещит под нами, как кровать. В Госдуме кто-нибудь остался? Там есть кому голосовать? Силовики, солдаты чести, в Турин послали чуть не треть. А ФСБ-то хоть на месте? Иль тоже выбыла болеть? Россия празднует богато, со всем размахом двух столиц. Скорей на Родину, ребята! Страна бесхозная стоит…

Мне не пристала роль фискала. Я рад и даже не скрывал. Элита повод отыскала себе устроить карнавал. Я рад, что бабок не жалеют, кутя без ложного стыда. Покуда там они болеют, мне здесь спокойней, господа! Им чаще отвлекаться надо, не то такого натворят!

И жалко, что Олимпиада еще не каждый год подряд.

НЕ-ЖЕРТВА

Генеральная прокуратура России отказалась признать Николая II жертвой политических репрессий.

Прекрасное еще случается порой. Вот прокурорские, как сообщают в прессе, не хочут признавать, что Николай Второй явился жертвой политических репрессий. Конечно, он в дому Ипатьевском сидел и был со всей семьей безжалостно расстрелян – однако это был банальный беспредел, который был тогда буквально беспределен. Такая версия, бесспорно, породит восторг у жуликов. Убей ли, укради там – и возгордись собой: Юровский был бандит, и Свердлов был бандит, и Ленин был бандитом! Подробности, увы, погружены во тьму. Убит несчастный царь, помянутый в молебнах, но нет свидетельства причастности к тому ни властных органов, ни органов судебных. Должно быть, это так. Ведь, грубо говоря, ни разу наш Ильич настолько не забылся, чтоб написать письмо «Прошу убить царя» или статью «Марксизм – залог детоубийства». Что революция случилась – тоже ложь. Она мечталась всем и, в сущности, могла быть – однако это был классический грабеж, а Маркса приплели, чтоб веселее грабить. Известный Железняк – типичный хулиган, Дзержинский был маньяк и грубая скотина, их волновал не строй, а только чистоган (плюс Феликсу еще хотелось кокаина). Царь тоже виноват: умей руководить! Ведь власть – ответственность, а не икра белужья... Итак, цареубийц резонней осудить за незаконное хранение оружья.

Об этой версии я думал много лет – теперь и наша власть до этого дозрела. Нет политических у нас репрессий, нет! Есть неизменное пространство беспредела. Как много всякого примешано вранья к родной истории, изученной лажово! Ягода был маньяк, Урицкий был маньяк и Берия маньяк (молчу уж про Ежова). Допустим, полстраны при Сталине сидит, а всяк оставшийся дрожит, как паралитик; но тот, кто посадил, естественно, бандит, а мастер-пыточник – подавно не политик! Словцо «репрессии» лишь замутняет суть, оно историку не оставляет шанса. «Репрессии» – когда подавлен кто-нибудь, а здесь кого давить? Никто не возмущался! Когда один стучит, другой на нарах спит, а третий робко ждет посадки неминучей – так это не террор, а лотерея «Спринт»; где тут политика? – сплошной несчастный случай!

Кто первым углядел репрессии у нас? Кто смеет колебать высокий трон московский? Их не было тогда, их нету и сейчас: классический пример – известный Ходорковский. Затерян под Читой, в урановой глуши, он рукавицы шьет, а остальным наука-с. Где тут политика? Белковский, не смеши. Тут экономика, она зовется «Юкос». Политику ищи, где убежденья есть, где личная вражда – в узде идейной склоки; а здесь, куда ни глянь, сплошной грабеж и месть, непримиримая, как всюду на Востоке. Правозащитники, оставьте ваш бардак, кончайте защищать сомнительную прессу: репрессий нет в стране. А давят просто так – для развлечения, из нежности к процессу. И тот, кто убивал, и тот, кто лишь глядел, и тот, кто воровал, и тот, кто строил козни, суть не политики, а тот же беспредел с заметной примесью национальной розни. И если этот мой невинный культпросвет в демократической нуждается защите – так ведь политики у нас в журнале нет. Я просто хулиган. Вот так и запишите.

САМ СЕБЕ ГОРБАЧЕВ

В дни юбилея первого президента СССР стало понятно: страна невзлюбила его за то, что он дал ей свободу.

По нашим меркам юный и красивый, он потащил Россию на горбу и бросил все недюжинные силы на антиалкогольную борьбу. Тогда его роман с народной гущей явил свою двусмысленную суть: он бросил пить (да он и был непьющий!), но прочие не бросили отнюдь. Вот так он ощутил себя в пустыне. Коварное свершилось волшебство: чего бы он ни затевал отныне – все для него годилось одного. Не выдумать проклятия лютее: Отчизны безраздельный господин, он сам платил за все свои затеи – и по своим законам жил один. Когда страна устала от старенья, властям уже в открытую грубя, он изобрел доктрину ускоренья, однако смог ускорить лишь себя. В отличие от среднего министра, подобного медлительным теням, он быстро говорил, и думал быстро, и так же быстро кресло потерял. Как только перестройку он устроил, избавясь от дряхлеющих химер, он сам себя успешно перестроил на перспективный западный манер, отринул облик грозного генсека, сменил словарь, и шляпу, и пальто, но местного простого человека не перестроит, думаю, никто.

Когда он дал Отечеству свободу, являя неожиданную прыть, то вольница потребовалась сброду лишь для того, чтобы его урыть. Раздался мрачный гул из преисподней, ворвался запах серы и углей, никто не стал ни чище, ни свободней, но половина сделалась наглей. Он это все терпел – и тем потряс нас. Кричали: «Лжец! Иуда! Ренегат!» И вскорости исчерпывалась гласность лишь тем, что все могли его ругать.

Когда он отворил врата на Запад, как открывают пафосный отель, и публика почувствовала запах халявы, доносящийся оттель, и страстно, как Коперник к телескопу, припала к щели в каменной гряде, и устремилась в Азию, Европу, Израиль, Штаты, далее везде, балдея от свобод, от изобилий, от фуа-гра и красного вина, – его по всей планете полюбили, а нас не полюбили ни хрена. Но обижаясь или ерепенясь, признаемся, проныры и врали: он вел себя как истый европеец, а мы совсем не так себя вели!

Устав от казнокрадов, казнокрадок и прочего родного бардака, он захотел ввести в стране порядок, прикручивая гаечки слегка. Чтоб усмирить врагов и разгильдяев, он грозно посмотрел из-под очков – и на олимпе выросли Янаев, железный Пуго, Павлов и Крючков. Он был бы вправе ожидать идиллий, он думал, что смирится большинство, но никого они не посадили, а заперли в Форосе лишь его. Оплеванный в освобожденной прессе, покинутый народом, так сказать, он стал один объектом всех репрессий, которые грозился развязать. Потом промчалось меньше полугода – и стал другой хозяином в дому. Добавим, что законность и свобода понадобились только одному: не прибегая к жалобам и стонам, покинул он родное шапито, уйдя в отставку строго по законам, и больше так не уходил никто. Родная героическая фронда привычно улюлюкала вослед. Он ничего не взял, помимо фонда (а если честно, то и фонда нет).

Его не понимаем до сих пор мы. И не поймем, должно быть, никогда. Одно понятно: все его реформы лишь для него годились, господа. Россия же верна своей природе, как то у нас водилось испокон... Лишь он один умеет при свободе не воровать и соблюдать закон, с уверенностью русского де Голля с трибуны говорить почти полдня – и делать это все без алкоголя, чего не вышло даже у меня. Пускай заря пылает кумачово, пусть демократы смотрят веселей, поздравим с юбилеем Горбачева, он заслужил народный юбилей! И хорошо, что, «муж суров и правед», без земляков, охраны и ЦК он в наше время лишь собою правит.

Мы до него не доросли пока.

МИЛЛИОН ОДИН

О новом членском рекорде «Единой России»

Кого о главном факте ни спроси я (больших событий, слава богу, нет), все говорят: «Единая Россия» вручает миллионный партбилет! Топлю избыток чувства в алкоголе, не в силах больше думать ни о чем: о да, я рад! Я рад до слез, до боли, но, боже правый, как я огорчен! Не стать Тимуром мне, Наполеоном, из трупов не воздвигнуть пьедестал... Но этим крайним, этим миллионным я мог бы стать! Я им почти что стал! Я чувствовал, что там уже малина, красавицы, карьера, злата звон, что там уже Кабаева Алина, а с нею Розенбаум и Кобзон...

Бывало, чуть проснусь, подъем осилю, ополосну под краном нос и лоб, а сам шепчу: «Вступай, вступай в “Россию”! Назавтра будет поздно, долбошлеп! Когда настанет полная свобода и мы достигнем истинных высот, начнут смотреть: кто там с какого года? И это, может быть, тебя спасет! Проверены, конечно, будем все мы, но вдруг сухими выйдем из воды? Заметь, однопартийные системы привыкли вычищать свои ряды: тогда одни окажутся на нарах, другим же – слава и медаль на грудь! При всех режимах чистят самых старых и молодых, а средним – светлый путь! Таков закон. Прошу его обрамить и всюду вешать на манер холстов. Все те, кого привлек Борис Абрамыч, лишатся партбилетов и постов. Всех, кто вступил, поддавшись конъюнктуре, увидевши, куда задул пассат, – погонят прочь (в родной литературе не раз успели это описать).

Довольно задавать себе вопросы, ты выскочил из возраста юнца! Вступай сейчас, пока единороссы всевластны – но еще не до конца!» К их вымени готовился припасть я, цвета меняя, как хамелеон: я чувствовал, что рубежом всевла-стья бесспорно станет первый миллион. Как будто кто-то пальцем раскаленным сверлил мне мозг. Я слышал там и тут: «А вдруг ты станешь этим миллионным? Ты представляешь, что ему дадут?!» Букет цветов? Икры бесплатной центнер? Автографы от первых лиц страны? Автомобиль? Квартиру в самом центре? Билет на шоу Галкина? Штаны? Патрон как символ мощи оборонной? Медведя? Русский флаг? Подшивку «Правд»?.. ПредчувстВую, что этот миллионный прославится, как первый космонавт, в аплодисментах искренних потонет, осуществит карьеру без помех, и главное – никто его не тронет ни разу. Даже если тронут всех.

Увы, не задалась моя карьера. Воспой мой опыт, грустная строфа! Когда носил я галстук пионера – препятствовала пятая графа... Когда в ряды вступил я комсомола, мне было стыдно попадать в струю: тогда антисоветская крамола за-дуривала голову мою. Я видел, комсомол предсмертно тухнет, всю молодежь советскую вобрав, и вообще система скоро рухнет... Святая дева, как я был неправ! Терзаясь от сердитого бессилья, пополнивши собой армейский взвод – я понял все. В КПСС вступил я, и партия накрылась через год. В ряды «ЕР» готовился вступить я, им предъявить готовился труды – но показали новые событья, что опоздал и в эти я ряды. Такие вещи больно бьют по нервам. Я прячу заявленье под сукно. Вступить к ним что ли миллионно-первым? Нет, не могу. Позорище одно.

БОЖИЙ СПИРТ

Астрономы при помощи телескопа MERLIN обнаружили в нашей галактике облако метилового спирта протяженностью 463 миллиарда километров. Возможно, именно в этой области рождаются новые звезды.

В небеса гляжу – и мне не спится. Выхожу курить, надев доху. Облако метилового спирта тихо проплывает наверху. Сбрасываю скуку и усталость. Не сидится в четырех стенах. Вот что Маяковскому мечталось в эпилоге «Облака в штанах»! Знать, не зря поэты всех народов, лучшие земные голоса, рассекали толпы пешеходов, воздевая очи в небеса. Небеса задумчивы и грозны. Мокнет крыш ржавеющая жесть. Но не зря мы все глядим на звезды, повторяя: «В небе что-то есть!» Что-то есть. Оно насущней хлеба и важней рабочего стола. Заболтавшись, ветреная Геба половину кубка пролила. Видимо, Господь, творя умело наши кособокие мирцы, тоже уважает это дело, как и все реальные творцы. Выхожу один я на дорогу (или с кем-нибудь иду в кусты), наливаю и пеняю Богу: «Господи, чего наделал ты?» Глядя на серебряную реку весело мигающих светил, Бог глотает звездный свой метил и в ответ пеняет человеку: «Ну а ты чего наворотил?» Так мы выпиваем вместе с Богом, спирт его течет по бороде, пьем себе и говорим о многом: «Есть ли ты? И если да, то где?» Хоть людей метиловые пьянки превращают запросто в калек – Богу можно вылакать полбанки, потому что Он – не человек.

Млечный путь – серебряная спинка древней рыбы средь небесной тьмы... Здесь, в России, кто ж не любит спирта? Кто ж его и любит так, как мы? Уроженцы города, села ли, белый викинг, смуглый азиат... Не за ним ли Юру посылали сорок пять годков тому назад? Как бы он такой полет осилил, если бы, как светлое крыло, над полуразрушенной Россией облако такое не плыло? Нет, не MERLIN, электронный разум, славный в государстве островном, – это невооруженным глазом разглядел российский астроном. И среди мучительного быта, в вечной неурядице, в грязи космонавту дал наказ Никита: «Долети туда! И привези!» Впрочем, мне фантазии хватает и не на такой еще рассказ. Может, там, в галактике, летает русский стратегический запас? От врагов спасаючи заклятых, что грозили русским, как орда, может, мы его в пятидесятых вывезли на спутниках туда? Он сияет там, смущая прочих, недоступный для бандитских НАС. Это мы, я знаю этот почерк. Так никто не может, кроме нас.

Или, может, низкая доходность привела давно уже к тому, что вспорхнула русская духовность и снялась в космическую тьму? Может, средь космического флирта Марса и Венеры, не спеша, облаком метилового спирта пролетает русская душа? Тяготят объятия грехов нас, грустно нам на крайнем рубеже... Ищем, ищем: братцы, где духовность? А духовность в космосе уже...

Отражаясь в Черном и Каспийском, медленно скользя по зыби вод, облако, пропитанное спиртом, по родной галактике плывет. Наполняет негою и праной наши беспокойные умы. Понимаю: мог бы только пьяный замутить такой проект, как мы! Мы, от инфузории до лося, от лианы до полезной ржи... Боже, если столько пролилося, сколько же ты выхлебал, скажи! О, насколько нам тебя хватило бы, ледяное звездное вино!

Впрочем, если бы он был этиловый, мы его бы выпили давно.

ПОДРАЖАНИЕ ВОЗНЕСЕНСКОМУ

Член Общественной палаты при президенте России Евгений Велихов направил Борису Грызлову письмо с предложением штрафовать чиновников за употребление слов «евро» и «доллар». Это, по его мнению, повысит авторитет российской валюты.

Я не знаю, как это сделать, но прошу, товарищ ЦК, снять названия чуждых денег из российского языка. Стыдно нам, прожившим десятки не особенно легких лет, слышать в долларах сумму взятки. Что, российской валюты нет? Предлагаю публично высечь, как всегда велось на Руси, тех, кто требует десять тысяч евробаксов. В рублях проси! Я не враг самой взяткодачи – здесь безрукий и то берет. Так бери, раз нельзя иначе, но хотя бы как патриот!

Я двумя руками за Велихова. Я люблю боевых мужчин. Поощрить бы на самом деле кого – так его, за лучший почин. Я просил бы без спора долгого эти штрафы ввести в стране: брать за «доллар» – в размере доллара, а за «евро» – ву компрене. И тогда мы в случае лучшем, контролируя наш бомонд, всех от импортных слов отучим! Ну а в худшем – треснет Стабфонд.

Пусть Губенко воюет с матом и с картинками неглиже – с этим вызовом мелковатым разбирался я тут уже. Но такого, братцы, шедевра от мыслителя-чудака, как запрет на доллар и евро, мы не видывали пока. Чтоб упрочить здесь гигиену и очистить родимый край, я еще запретил бы иену – лира ладно, лира пускай. А еще мне очень противно, добавляю комплекта для, украинское слово «гривна», ибо гривна больше рубля.

Как поэт, я считаю долгом заявить в стихах, господа, что противного слова «доллар» не любил вообще никогда. Я желал бы добавить гневно, что и к евро я не добрей: в неприязненном слове «евро» «невро» слышится и «еврей». То ли дело родимый рублик! Это врут, что он невелик. В нем мне слышится слово «бублик», слово «облик» и слово «блик». В нем и привкус котлеты рубленой, и трубы водосточной жесть, и от русской жизни загубленной в нем пронзительный призвук есть…

Пусть Госдума выше возденет этот велиховский призыв. Уберите Франклина с денег, пальцем Западу погрозив. Наша фирма не вяжет веников и не любит западных слов. Пусть на долларе будет Велихов, а на евро, скажем, Грызлов. Это больше иранской бомбы удивит заграничный люд. Баксы делать из этих лбов бы – тверже не было бы валют!

ХАМАССКАЯ БАЛЛАДА

Россия пообещала правительству Палестинской автономии (то есть победившей партии ХАМАС) 10 миллионов долларов в порядке ежемесячного вспомоществования

Не убоясь оскала буржуазных анаконд, Россия отыскала, куда вложить Стабфонд. Предвижу возраженья широких местных масс, но лучшее вложенье, разумеется, ХАМАС. Любимый современник, страна у нас странна, куда ни вложишь денег, не лучше ни хрена. Сколько ни вмести в нас, народ опять не рад. В ХАМАСе эффективность нагляднее стократ. Израилю-вражине опять сломали ось. Позавчера вложили – сегодня взорвалось.

Алмазны наши копи, чиста у нас вода, но в Штатах и Европе нас не любят никогда. Хоть распусти мы армию, хоть партию суди, хоть самую бездарную политику веди, хоть нищими мы станем, но и теперь и впредь для них мы только Сталин, Лубянка и медведь. Уж лучше дохроматься до прежней колеи. Вот парни из ХАМАСа для нас всегда свои. Так начертал когда-то бесстрастный мел судьбы. Эх, нету Арафата, порадовался бы.

Ах, как мы часто вкладывали во всяческий ХАМАС, как бескорыстно радовали бесчисленных бокасс! О спектре наших вкусов хоть «Рухнаму» пиши: мы любим белорусов, мы чтим Туркменбаши... Пускай нас кроют матом – нам нравится ХАМАС; иранский мирный атом – опять же не без нас... Доколь сидеть в грязи нам? Возьмем и отожжем! Поссоримся с грузином и запретим боржом; ущучим всех – хоть в малом, зато по многу раз! Хохлов завалим салом и перекроем газ. Все будет, как обычно, в родной моей стране. Все негигиенично, зато ХАМАС – вполне. Боролись мы с террором и видим: толку нет. Давайте лучше хором дадим ему монет.

Пока нефтянка стоила по тридцать – тридцать пять, нас загоняли в стойло и заставляли спать, и западные критики втирали нам очки, и, собственно, в политике нас не было почти. Теперь нефтянка стала по семьдесят уже, и Родина предстала в привычном кураже. Ругайтесь, сатанейте, хватайтесь за вихры – мы экспортеры нефти, а не хухры-мухры! Америка, не тычь нас в развал родной земли. Мы нашу идентичность обратно обрели! Хотим – дадим ХАМАСу (как видите, хотим). Хотим – наварим квасу, а колу запретим. Словечка не скажи нам – навалимся, и хрусть! Даем любым режимам, хоть людоедским – пусть, и с ангелами ада играем в домино...

Фидель, тебе не надо?

А то у нас полно!

ПАМЯТНИК

Петербургские пенсионеры требуют восстановления памятника Сталину в городе или области.

В столице на Неве (хотя товарищ Сталин ее и не любил за непокорный нрав) хотят, чтоб памятник тирану был поставлен. Я думаю, народ на самом деле прав. Их много в Питере – раздетых, пеших, конных, и львов, и Кировых у каждой проходной, атлантов, и лепнин, и завитков балконных – не рухнут небеса из-за еще одной. В былые времена (тому годов и ста нет) вождь гробил питерцев, как некий фараон… Но если б Сталин знал, чьей родиною станет сей город на Неве, его берег бы он!

Я, в принципе, за то, чтоб жаждущим в угоду расставить по стране советских заправил. Вон Ленин-то стоит, а он небось народу не меньше Сталина за жизнь передавил. Не верю, что народ когда-то был свободным: он статуи взрывал, от страха трепеща. Все это делалось не мнением народным, не волей бунтарей, а манием Хруща. Реформы русские обычно мимо кассы. Что демократия! – не грабили хотя б… А вот вернуть вождя как раз желают массы. Пусть массы сделают, чего они хотят. Воспитывать грешно, витийствовать довольно. Другого нет у нас наследия отцов. Пускай страна в ярмо влезает добровольно: ей будет некого винить, в конце концов. Чтоб статую вернуть, у всех свои резоны. Не должен отвечать за всех один грузин! По всей родной стране разбил бы я газоны и в центре каждого по бюсту водрузил. Отечество мое! Ты от Гайдара ноешь, на Грефа сетуешь с утра до темноты, а вот тебе Ежов, Вышинский, Каганович: сравни, любезное, кого терпело ты! Вот наше прошлое. К чему язык эзопов? Вся карта – памятник мучительных годин. Я Рыбинск бы назад переназвал в Андропов: рыб множество в стране – Андропов был один! И чтоб на постамент – цитаты, бредни, фразы: не из учебников, а подлинные, те! На то и памятник, чтоб помнили, заразы. А то забыли все и просят о кнуте.

Да! Вижу в этом я не вызов, не угрозу – примету времени. Вертись же, колесо! Не знаю лишь пока, какую выбрать позу и антураж какой для грозного Сосо. Какой бы жест найти достаточно победный? Весь Питер в статуях, не свергнутых пока. На медном скакуне воздвигся Всадник медный, и руку протянул Ильич с броневика; вот Катька в садике, на молодежь глазея, торчит среди кустов, построенных в каре; вот Пушкин ручкою у Русского музея как будто пробует – не дождь ли на дворе. На что бы водрузить тебя, герой отважный, телами подданных мостивший нашу гать? На лошадь, может быть? – но ты ездок неважный: ты ездил лишь на тех, кто не умел лягать. Поставить бы тебя на небольшую площадь в холодном Питере, раз Питер захотел, но вижу под тобой не броневик, не лошадь, а упомянутую груду мертвых тел. Вот славный постамент. Вернись сюда, скиталец, двукратно свергнутый, и обрети покой, Отечеству большой показывая палец (на демонстрации я помню кадр такой). Все, дескать, правильно! В порядке варианта – не палец будет пусть, а с той же пленки нос. Вот будет памятник – тебе и нам приятно. И точно, главное. Прими мой первый взнос.

ОТКЛЮЧЕННЫЕ

В столице начался сезон отключения горячей воды. Три недели профилактики – и вы взглянете на жизнь по-новому.

О счастье! Не стало горячей воды. Вот, значит, и лето настало в державе. Незримое РЭУ взялось за труды, а мы, как обычно, побудем моржами. Всегда коммунальщики после зимы воды нас лишают. О власть ностальгии! Теперь уже ясно, что это не мы, не мы, не жиды, а другие, другие! Зачем профилактика – сам не скажу. Не знаю. Тем более – на три недели... Но людям на пользу, понятно ежу, чтоб мы без горячей воды посидели. Полезны лишенья и тяготы – раз. Нам надо понять с прямотою предельной, что жизнь незаслуженно балует нас. Вон Пушкин в Михайловском жил без котельной! Я, может быть, способом этим простым решил бы вопрос поколенческой связи: почувствуй себя Достоевским, Толстым... Наташи Ростовы, и Мышкины-князи, и все, кем культурные люди горды, поэты, мыслители, архиереи – все жили тогда без горячей воды! И даже без, блин, паровой батареи. Я, может, порой отключал бы и газ, и свет иногда, профилактики ради, – почувствуй себя, как трудящийся класс! Как воин в окопе! Как Питер в блокаде! Как пахарь, пустые хлебающий щи, как В. Маяковский, творивший в разрухе... А счастья источник в себе отыщи – не в пошлых удобствах, а в творческом духе.

Замечу второй утешительный плюс. Обычно нечасто я вижусь с друзьями, а тут – постоянно к друзьям тороплюсь: «У вас отключили? Помыться нельзя ли?» У нас коммунальные службы мудры. Звонит моя дочь, молодая девица: на Ленинском все раскопали дворы, зато на Мосфильмовской можно помыться! И вот с полотенчиком едешь к друзьям – на Курский, Тишинку, на площадь Свободы, – и телу тепло, и на сердце бальзам. А так бы еще не увиделись годы. Опять же и третье добавлю в разряд пленительных плюсов, отмеченных нами. Стихийные бедствия как-то роднят, особенно если они не цунами. «Грядет расслоенье! – кликуша орет. – Разрушена нация! Будет, как в Чили!..» А в мае мы снова единый народ. «У вас отключили?» – «У нас отключили!» Хрущоба и башня, крепыш и больной, богач и бедняк, депутат и путана себя ощущают единой страной, вздыхая при виде горячего крана. Пускай не торопятся трубы разрыть, пусть вовсе не чинят (и это не чудо)... А главное, можно посуду не мыть, а есть с одноразовой. Тоже посуда. Ликуй, детвора! Закаляйся, страна! Учись лишь одним обходиться из кранов – от этого станешь бодра и сильна, как учит учитель Порфирий Иванов. Смеясь, под холодной струею стою. Советскому жителю нет переводу. О, как мы горячую пустим струю, когда возвратят нам горячую воду!

ВСЕ СВОБОДНЫ

Новое молодежное движение «Все свободны» возглавит светская девушка Ксения Собчак.

Сюрпризы стали ежегодны. Москва нагрелась, как очаг. Прикинь, движенье «Все свободны!» возглавит Ксения Собчак. Движенье будет молодежным (на то и дочка Собчака!) и во главе с таким пирожным сплотит людей наверняка. Конечно, есть уже и «Наши» у молодежи наших дней, но незаметней их тусовка и, если честно, победней. Теперь, прости за выраженье, не только «Наши», но «Свои», чтоб молодежное движенье объединяло все слои. Сплотится молодежь Рублевки – держите, мамочки, помру – не для понюшки и тусовки, а для стремления к добру.

Не стоит спрашивать до хрипа: куда их на фиг повело? Боюсь, что это будет типа такое правое крыло. Возглавит юная повеса всю молодежь крутых кровей, чтоб сделать вроде Эспеэса, но погламурней, поправей. Их наберется тысяч десять, влюбленных в птичье молоко, желающих уравновесить идеи Чуева и Ко... Чего еще желать народу? И так шевелится с трудом... А тут движенье за свободу – свободу видеть шоу «Дом»! Вот обращаюсь к интернету, решаюсь в форумы залезть – все пишут, что свободы нету. Неправда, блин. Свобода есть. Пускай визжит уже полгода патриотический общак – у населенья есть свобода смотреть на Ксению Собчак!

Все возражения бесплодны. Признай, родимая страна: они действительно свободны – она и эти, с кем она. Вам обобщения угодны? Скажу без комплекса вины, что мы не только все свободны, но, если честно, все равны. Простите мне вопрос толковый: кто тут сторонник крайних мер? Персоны вроде Стебенковой и Нарочницкой, например. Кто здесь защитники морали? Кто поднимает главный гам? Так вот, напомнить не пора ли, что мы равны своим врагам? Когда пороки здесь бичует и педерастию клеймит уже воспетый мною Чуев или другой какой наймит, то знайте, мирные народы: имеет два плеча рычаг. Тогда защитницей свободы здесь будет Ксения Собчак.

Когда-то Леонид Филатов, печален, желчен и умен, сказал, в усы усмешку спрятав: «Ты знаешь знак конца времен? Страна исчезнет из природы, уйдет в болота и пески, когда у власти и свободы равно сторонники мерзки. Не верил собственным глазам я, но врать себе уже устал». Он сделал это предсказанье, но исполненья не застал. Должно быть, Господу угодны и те, кто подведет черту. Все стало ясно. Все свободны. Спасибо, Ксюш, за прямоту.

КОЭЛЬО ЕДЕТ

Весна 2006

Коэльо едет по России. Он повторяет: «Ай лав ю», с улыбкой кроткого мессии распределяя интервью. Как фат, собравшийся жениться, он быстр. Глаза его остры. Он едет, словно Солженицын, но не в Москву, а из Москвы. Его на всех вокзалах толпы качают, встречею горды. Ему несут в подарок торбы подарков, ягод и еды. Всяк умоляет: «Дай автограф!» Ведут и в баню, и в сельмаг. Судачат местные: «А кто, брат, такой приехал?» – «Светлый маг!» Дождливо накануне лета. Сухого места не найдешь. «Коэльо, блин! Ты воин света!» – кричит из лужи молодежь. Однако мага что-то гложет. Смиряя собственную прыть, он шепчет под нос: «Быть не может». Кричит во сне: «Не может быть!»

Коэльо едет по Сибири. Над ним охранник держит зонт. При встречах лыбится все шире его встречающий бомонд. Администрация готова припасть к руке его, к ноге; все повторяют слово в слово: «Мы любим вас у нас в тайге!» Коэльо всюду слышит крики: «Нигде вас лучше не поймут! Мы без ума от “Вероники” и чтим “Одиннадцать минут!” Нам ваше каждое изделье на память просится само!..» «Не может быть!» – кричит Коэльо. И повторяет: «Быть не мо...» Коэльо едет вдоль Байкала. Его вагон широк, как дом. Он пьет из тонкого бокала сок апельсиновый со льдом. Меняют блюда и подносы, подносят киви и хурму, а пресса задает вопросы, как надо жить и почему. Все умоляют: дай ума нам, спаси, останови развал! А шарлатаном, графоманом никто ни разу не назвал! Никто не рявкнул грубым матом, дурных намерений – ни в ком, владивостокский губернатор в порыве чувств назвал братком... О нем одном страна судачит, о нем одном мечтает Русь. «Не может быть! – Коэльо плачет. – Сейчас в Бразилии проснусь! Пора назад, в родную келью!» – бормочет, запахнув пальто...

Но тут доносят, что Коэльо желает видеть Кое-кто. И приглашает с этой целью на площадь, главную в стране.

«Отлично! – думает Коэльо. – Уж он-то правду скажет мне».

Выходит он из самолета в Москву, в сияющую тьму. Во тьме к нему подходит Кто-то и провожает к Кой-кому. С повадкой вежливой и плавной слегка испуганный мудрец ему речет: «Ты самый главный. Открой мне тайну наконец! Но только честно, кроме шуток. Я честно знаю свой шесток. Я, как король, двенадцать суток в вагоне ехал на Восток, я интервью давал вначале и сигнатуры без конца, меня как гения встречали и провожали как отца, – везде, трюизмы изрекая, я обращался к небесам... Но я посредственность такая, что это знаю даже сам! Ужели обкурилась дури на это время вся страна? Ведь всей моей литературе в базарный день пятак цена! Слова пустые, разум птичий, идеи девственно просты... Ужель у вас такой обычай – богов творить из пустоты?!»

И Кое-кто, скользнув расческой по бледно-русым волосам, ему сказал с усмешкой жесткой:

– Да. Это так. Проверил сам.

ЗА ВСЕХ!

На прошлой неделе Госдума в первом чтении проголосовала за отмену графы «Против всех».

Снимаются последние вопросы. Все громче, заразительнее смех. И вот еще восторг: единороссы расстанутся с графою «Против всех». Россия много лет была готова отвергнуть кандидатов всех элит, но, по словам Андрея Воробьева, такой подход удачи не сулит. Пристойно только пьяному поэту, пропившему патриотизм и честь, мечтать о том, чего в России нету. Учись голосовать за то, что есть!

Как следует вдохнем и громко скажем, чтоб слышали и в Штатах, и в ЕС: «Кто против всех, тот хочет саботажем сорвать демократический процесс».

Прошла эпоха ангелов и пугал – отныне мы реальность изберем. Россия вечно ищет пятый угол. Пора уже привыкнуть к четырем.

По «Против всех» давно цензура плачет. В самой формулировке – смертный грех. Когда ты против всех, то это значит, что ты и против этих... то есть тех... короче, тех, кого никто не против! Они хранят наш общий каравай! А ты бормочешь, рожу скосоротив: мол, мне еще кого-то подавай... Представь себе Андрея Воробьева, подкравшегося, аки тать в ночи: «Ты заслужил кого-нибудь другого? Не заслужил? Ну вот и получи!»

Другой пример. Заходишь в ресторан ты и требуешь, не проглядев меню, уху из осетровых, виски, манты, сациви и компот из ревеню. К тебе толпой бегут официанты, а ты, в плохой работе их виня, все требуешь свою уху и манты и кислый свой компот из ревеня... Чего ты смуту пестуешь, раскольник, наносишь заведению урон? Ведь сказано тебе, что есть рассольник и порция ослизлых макарон! И жирный нож, и грязная посуда в расчете на простого едока. Ты против макарон? Иди отсюда. Мы никого не держим тут (пока). Ступай к бигмаку, к ростиксу, к фастфуду, где на еде – растления печать, и получи бумажную посуду, и там права попробуй покачать! А мы открыты кротким и покорным, которым хоть хами, хоть плюй в глаза. Кто против макарон – того не кормим. И по нечетным кормим тех, кто за.

Любой демократический инспектор поймет, что мы блюдем свои права: у нас же, блин, представлен полный спектр! Брюнет, блондин, шатен и лысых два! Все разное – от роста до работы. Пускай народ спокойно изберет. А то, что все по взглядам патриоты – так кто у нас теперь не патриот?

Короче, несогласный, вон отсюда. Да здравствует единство без прорех. А я хочу, для довершенья чуда, ввести еще одну графу: «За всех». Я этого потребую прилюдно, поскольку лозунг – в духе наших дней. Все так милы, что даже выбрать трудно. Так уж назначьте сами. Вам видней.

ФЛАГ В РУКИ

Госдума разрешила вывешивать государственные флаги всем, кто хочет. Причем не только в праздники, но и в будни!

В слезах обнимаются внуки и деды. Все в шоке. Замри, злопыхатель, и ляг. По случаю всякой российской победы теперь разрешается вывесить флаг! Еремин-герой, Крашенинников-гений пробили решенье. Такие дела. Ведь у государственных лишь учреждений всегда привилегия эта была! Бывало, по случаю роста Стабфонда хотелось мне вывесить флаг из окна, чтоб знала российская кислая фронда, как наша мошна перманентно полна. Хотелось воскликнуть: «Отечеству – слава!», гербом двухголовым украсить балкон... Но этого чистого, гордого права нас прежде лишал устаревший закон. Уж как мы от этого выли, бедняги! Бывало, у нас на восьмом этаже всем хочется вывесить русские флаги, мы даже и флаги пошили уже, – не вывесить знамени, сколько ни сетуй. Не выкрикнуть: «Слава Отчизне родной!» Другие проблемы в сравнении с этой казались нам попросту жалкой фигней. Да, был я бесправным, нагим и босым был, щетинисто-колким, подобно ежу, а нынче любой государственный символ достану и запросто всем покажу! Пою, не жалеючи данных природных, чтоб слышал и Запад, и весь закордон: «Союз нерушимый республик свободных!» – простите, ошибся, опелся, пардон: «Россия – священная наша держава, Россия – любимая наша страна!» И флаги полощутся слева и справа, и гордость всеобщая обострена.

Как поводов много для вывески флага! Бывало, ругали мы наших вождей, а нынче любое решение – благо, и даже не знаешь, какое важней. ХАМАС ли в Кремле принимают со славой, отменят отсрочки для юных салаг, грузинские вина объявят отравой – немедленно хочется вывесить флаг. Рамзана Кадырова сделают главным, коварному НАТО покажут кулак, Устинова снимут решением плавным – немедленно хочется вывесить флаг. Объявят Андропова белым-пушистым, великим проектом объявят ГУЛАГ иль антифашиста объявят фашистом – немедленно хочется вывесить флаг! Строптивый ли Киев поссорится с нами, толкает ли Чейни речугу свою – опять-таки хочется вывесить знамя, чтоб знали, как я за Россию стою. В глазах закипает умильная влага, теснится в сознании лозунгов рать... А ежели кто-то не вывесит флага – всем ясно, что можно являться и брать.

Не знаю, дождемся ли мы, бедолаги, решенья Госдумы короткой строкой, что можно вывешивать разные флаги – кому по характеру ближе какой. В походе за счастьем, крутом и тернистом, мы многое знали на нашем веку. Достанется красное пусть коммунистам, а «Роджер веселый» – налоговику... А тем, кто устал от российской бодяги, безвыходно длящейся тысячу лет, пора бы вывешивать белые флаги.

Авось пощадят.

Но похоже, что нет.

НЕРУШИМЫЙ

По признанию Татьяны Михалковой, ее свекор Сергей Михалков завершил работу над гимном команды «Челси», принадлежащей Роману Абрамовичу.

Кусайте коленки, завидуйте, черти! Сдувайтесь, соперники, офонарев. Прославленный клуб Абрамовича «Челси» отныне по статусу близок к РФ. От ревности лютой сгорают бездымно фанаты «Динамо» и всех «Спартаков». Британцы теперь – обладатели гимна, которого автор – Сергей Михалков. Поют его грозно, очами сверкая, чтоб «Челси» боялись чужие края: «Одна ты на свете, одна ты такая, хранимая Богом команда моя! Сейчас ты соперника классно умоешь. От нашего форварда всяк убежит. Тобою владеет Роман Абрамович, Роман Абрамович – серьезный мужик!» Гимн – средоточие важного самого. Он футболисту нужней, чем нога. Музыка, верно, теперь Александрова: Глинка уже не рулит ни фига!

Британские фаны от счастья зарделись, команду, по сути, в страну превратив. Но может у «Челси» смениться владелец – ведь это непрофильный, в общем, актив! Подкинуть дровишек Чукотке не надо ль? Доставить еду, починить подогрев? И деньги за «Челси» поедут в Анадырь, а «Челси» прикупят Закаев с Редгрейв. А то – Березовский с лицом хитроватым: бабла уже мало, но все-таки есть (не то чтобы он почитался фанатом, но важен же принцип, суровая месть!). Роман, поседев от афронта такого, уедет в Россию, вражду затая, и грянет исправленный гимн Михалкова: «Одна ты на свете, команда моя! Соперник привычно вкушает позор свой. Куда они прут? Во дворе им играть! Тобою владеет Борис Березовский, Борис Березовский – политэмигрант!»

Трудно ли гимн переписывать заново? Это профессия: вынь да положь. Музыка будет опять Александрова – люди привыкли, травмировать что ж…

Но время настало завинчивать гайки. Повеяло в мире российской зимой, и скоро стараньями Юрия Чайки Борис Березовский поедет домой. Довольно, любимый. Напилси, наелси – ты знал, чем закончится этот сюжет. А следом в Россию отправится «Челси» – ее конфискуют в российский бюджет. Владелец получит по самые гланды и будет стенать, о пощаде моля… И новый появится гимн у команды: «Одна ты на свете, команда моя! Футбол боевой ты покажешь на деле. Соперник дрожит и немеет нутром. Довольно злодеи тобою владели – отныне тобою владеет Газпром!»

Это не повод для юмора сального. Слава России сегодня – в трубе.

Музыка будет опять Александрова, текст – Михалкова, а форма – х/б.

НОРМЫ ВТО

Из цикла «Мои кошмары»

…И снится мне: вступаю в ВТО я. Моя семья на этом огребла костюм американского покроя, большой фастфуд и толику бабла. Теперь мне репутацию починят, хоть я уже давно не либерал! Теперь во всех домах я буду принят, где прежде у порога обмирал. Желанным гостем в каждой части света я сделаюсь теперь наверняка. В порыве благодарности за это хочу писать статью для «Огонька» – о перспективах нового расклада, о притяженье мировой души… Но слышу голос:

– Этого не надо. Умри, Денис, и больше не пиши. Свои публицистические сопли втяните в нос, а слезы счастья – в глаз. Увы, неконкурентно вы способны. Полно своих писателей у нас.

– Ну ладно, – говорю, слегка сконфужен. – Зато я больше не страна-изгой… Коль я в своей профессии не нужен, могу себя попробовать в другой. У всякого имеются резервы. Не посягнув на собственность ничью, попробую прожить за счет фазенды, на даче огородничать начну…

И вновь в окошке некто показался и мне заметил жестко, как врагу:

– Простите, ваше сельское хозяйство рентабельным назвать я не могу, поэтому его оставьте тоже. Фазенда ваша – хлам и буерак. Дотировать ее – себе дороже, а пайку хлеба вам дадут и так.

– Ну что же, – говорю. – Не больно надо. Отрезан, говорю, и этот путь – но есть любовь. Она моя отрада. Забудусь-ка в объятьях чьих-нибудь! Конечно, секс – сомнительная доблесть, умеет даже мышь плодить мышат, но это, знать, единственная область, в которой мне трудиться разрешат!

Но слышу голос:

– Секс? С таким-то пузом?! Сидите дома, жалкий удалец, и предоставьте действовать французам, американцам, немцам, наконец! Они доводят женщину до криков, а вам, любезный, время на покой. Сидите на фазенде, мистер Быков, трудясь своею собственной рукой.

– Ну что же, – соглашаюсь я, не споря, – отправлюсь на покой во цвете лет. Мне остается лишь напиться с горя. Тут, я надеюсь, конкурентов нет? (А сам при этом думаю тревожно: умеют пить и немчура, и чех…)

– Нет, – отвечает голос, – это можно. По этой части вы сильнее всех.

Приободрился я. Не верю чуду. Купил еды, бутылку приволок...

– А можно, – говорю, – еще я буду поплевывать при этом в потолок?

– Да, – говорят, – а то, ворон считая, баклуши бейте – вот они, прошу. И предоставьте гражданам Китая производить игрушки и лапшу.

Смотрю на них, хозяев полусвета, не знающих ни страха, ни стыда...

– А будете ли вы меня за это считать цивилизованным?

– О да. Лежите тут, нагуливайте жира, и вас сочтут – ручаюсь головой – хорошим парнем, гражданином мира и винтиком системы мировой.

Вот, думаю, удача-то какая. Ведь сколько помню, я мечтал всегда лежать, извечной лени потакая, избавившись от скучного труда, пить джин энд тоник, наслаждаться летом, порою обращаться к колбасе, но чтобы уважать себя при этом! И чтоб соседи уважали все!

– Ну, милый друг, – по стойке «смирно» стоя, ответил я с улыбкой чудака, – уговорил. Вступаю в ВТО я.

И в тот же миг проснулся от звонка.

Редакция без всякого участья напомнила мне быстро, где живу:

– Марш на работу! Сдайте «Письма счастья».

Блаженства не бывает наяву!

ДОРОГАЯ МОЯ

Юрий Лужков заявил о намерении мэрии исправить международный имидж Москвы. На программу «повышения международного авторитета и формирования положительного имиджа» выделено 700 миллионов рублей.

Я по свету немало хаживал и не раз наблюдал, увы, как противник обезображивал позитивный имидж Москвы. Поначалу-то были робки, но чем далее, тем хужей. То напишут, что в центре пробки, то наврут, что полно бомжей... Вечно, гады, наводят морок. Я от ярости аж кричал. Часто пишут, что город дорог. Да, он дорог! Всем москвичам! Или, скажем, что город грязен... Заграница, ты зажралась. Вы бы съездили хоть в Калязин, а потом писали про грязь! Мне по нраву наши порядки, ненавязчивый их уют. Говорят, что в столице взятки; я не знаю, мне не дают, но ведь это мой недостаток! Я горою за город свой: что, в Анадыре нету взяток? А сравните его с Москвой! Кремль, овеянный древней славой... Отраженья крестов в воде... Что до зелени – Боже правый! Столько зелени нет нигде: миллиарды. Их не отнимешь даже в новые времена. Надо только подправить имидж – и Нью-Йорк отправится на…

Мы не прячемся. Мы бы рады, скажем больше – почтем за честь звать в столицу Олимпиады (а для саммитов Питер есть). Почему к нам никто не рвется? Почему кобенится, гад? Примем каждого инородца, даже негра, если богат. Наши органы не скрывают – на старуху бывает грех: гастарбайтеров убивают. Но не всех, заметим, не всех! Нас, приезжие, не ругайте вы и не верьте лживым словам. Вы же, гады, не гастарбайтеры, так чего же бояться вам? Почему Москве не добиться, чтоб признали ее права?! Выдай денег, моя столица! Дай на имидж, моя Москва!

Да, признаемся осторожно, ибо скепсис для нас не нов, – эти деньги пустить бы можно, например, на отлов скинов, на строительство эстакады или станций под буквой М и на прочие эскапады, не решающие проблем. Мэр столичный не этим занят. Все – пиар, как учил Кокто. Можно сделать, а кто узнает? Если честно сказать, никто. И лежит столица, распарена – всей России мать и жена, безнадежно недопи-арена и безмерно сокрушена.

Мы владеем методом новым. Для того, чтоб уесть врага, мы работать будем со словом, а с реальностью – ни фига. Пусть порой лишаемся тока мы от изношенности сетей, пусть жилплощадь дороже Токио, а милиция все лютей – мы, не тратя времени даром и не слушая большинства, глушим скептиков семинаром «Дорогая моя Москва»! Мы отряд советников вышлем, в Рим и Лондон зашлем гонца, пропаганды разрядом высшим привлекая к себе сердца. Вавилонов и Илионов много стерто с лица земли. Будь у них семьсот миллионов – их бы сроду не извели! Отыщись они у Приама – их Гомеру бы отдал он, и Гомер заявил бы прямо, что ахейцев бьет Илион! Вавилонскую башню строить – тоже, в общем, резону нет. Можно было бюджет освоить и построить ее макет, забашлять создателям Библии, сколько сказано, в аккурат, все теперь уверены были бы, что достроили зиккурат!

Я уверен, страсти остынут. Прочитав о нашей красе, к нам широким потоком хлынут флаги все и спортсмены все. Мы подсыплем скептикам яду, а друзьям отсыплем монет, мы устроим Олимпиаду, форум, саммит, парад планет. Если мы добавим к бюджету хоть еще один миллион – может быть, убедим планету на Арбат поселить ООН. Но ведь это же что же выйдет?! Как пиаром заменишь суть? Ведь приедут – и все увидят, и расскажут кому-нибудь!

Впрочем, эти проблемы трудные здесь решает любой префект. Можно дать очки изумрудные. Стоит дешево, а эффект...

Клевета на корню загублена. Свищут птички. Шумит листва.

Славься, город нового Гудвина, золотая моя Москва!

ЖИВАЯ РОДИНА

Объединение Партии жизни и «Родины» поставило передо мной дилемму: жизнь за Родину или Родину за жизнь?

Громче, гитара моя, дербалызни. Муза, я слышу твое труля-ля! Партия «Родина» с Партией жизни объединились по слову Кремля. Враз у Зюганова пять миллионов, если не больше, откусят они. Партия жизни, чей лидер – Миронов, с первых шагов пребывает в тени. Ей не хватало народного гнева – «Родине» же не хватало манер. «Родина» будет за Путина слева. В центре за Путина будет ЕР. А СПС, чья звенящая слава, видимо, в прошлом (Немцову салют!), будет поддерживать Путина справа. Или ее с Жириновским сольют.

Что мне до партий? Катулл и Гораций живы, а дрязги сенаторов – нет. От политических конфигураций нынче ни жарко, ни холодно мне. Вечно политики Третьего Рима бьются в грязи, не снимаючи тог... Все предсказуемо, все повторимо. Мне эстетический важен итог. Раньше – в бою ли, на лесоповале, бросив семью, забывая уют, – вечно за Родину жизнь отдавали. Нынче за «Родину» «Жизнь» выдают! Братцы, прошли времена боевые. Выше башку! Отряхните старье! Гибнуть за Родину хватит. Впервые нам разрешают пожить за нее!

Тут ни при чем ни среда, ни эпоха. Честно скажу, не склонив головы: Родина наша, как правило, плохо соединяется с жизнью. Увы. Не помогают ни врач, ни аптека. Не сочетаются жизнь и страна, как с христианством – права человека (формула эта Кириллом дана). Вечно от страха дыхание сперто, тошно ушам от топочущих лап... Только ухватишь кусочек комфорта – Родина тут же проснется, и цап! Гибни немедленно – кстати ль, некстати ль... Все поглощается черной дырой. Каждый живущий – немного предатель, каждый покойник – немного герой. Часто меж дачных копа-яся грядок иль за грибами спускаясь в овраг, «Жив? – говорю я себе. – Непорядок! Ты поступаешь как внутренний враг. Надо великой идее в угоду сдохнуть. Тем более возраст Рембо... Нужно ли Родине столько народу?! Нет. Так решайся!» – но как-то слабо. Так и живу, расползаясь все шире, небо коптя, опускаясь на дно, мучаясь совестью...

Но – разрешили! Родина с жизнью теперь заодно.

Что же вы кукситесь, будто на тризне, левые-правые, слякоть и слизь? Партия Родины с Партией жизни в блок жи-вородный публично слились. Чтоб одолеть остальные напасти, слить бы вдобавок, товарищ Мирон, партию Родины с партией власти...

Не получается. Оксюморон.

КЛЭПТОМАНИЯ

На минувшей неделе на Красной площади вместо Эрика Клэптона выступили попы и десантники.

В Отечестве, уже довольно крепком, уютней и надежней, чем в тюрьме. В Россию не приехал Эрик Клэптон – он думал нами завершить турне. На площади плясала вместо шоу десантников восторженная рать. Я думаю, что это хорошоу (другую рифму мне не подобрать). Америка, от зависти опухни! Гуляли, закусивши удила. Кругом стояли полевые кухни, и гречневая каша в них была. На этом фоне Клэптон был бы жалок. А чтоб заткнулись вражьи голоса, у каши музыкальный был аналог – «Блестящие» блистали три часа. Пускай другие в царстве тридесятом глядят на рок. А я смотреть готов на кашу в сочетании с десантом, с «Блестящими» и с сотнями ментов. Не надо нам сомнительного рока. Мелодика его для нас мелка. Мы отмечаем день Ильи-пророка, десантника Господнего полка.

Везите прочь заморского мужчину. Нам хочется глядеть своих ребят. Мы дружно отмечаем годовщину Ильинского набата. Сей набат от тысяча шестьсот шестого года собрал героев рати и труда, означив битву русского народа с поляками. Их выгнали тогда герой Пожарский с Мининым-адептом плюс весь народ, поднявшийся с колен. Встает вопрос: участвовал ли Клэптон в изгнании? Я думаю, что хрен. Все это наша воинская слава, а не его сомнительная честь. Какое ж он тогда имеет право в подобный день на нашу площадь лезть? Давным-давно, во времена детанта и временной потери головы, мы, может, вместо русского десанта хотели б видеть Клэптона. Увы, хоть на фиг провода перегрызи ты, хоть всю границу обнеси горой – возможного противника визиты сюда еще случаются порой. Вы на меня руками не махайте! Вам до меня руками не достать. Я помню, приезжал сюда Маккартни... А я бы предпочел смотреть десант! Парад-балет! Набег казаков с Дона. Салют. Кавалерийскую езду. Я слышал, к нам намылилась Мадонна. Кто пригласил сюда порнозвезду?! Она поет про связи половые. На Лобном месте встанем как один, кругом расставим кухни полевые и путь разврату перегородим! «Мы едем к вам с намереньем благим, мол...» Россию растлевать бы только им! Вот давеча, к примеру, съездил Гил-мор. А он измлада нюхал кокаин! Увижу где-нибудь – лицо расквашу. Контроль у нас позорно мягкотел. Когда б он нюхал гречневую кашу – пускай поет! Но он же не хотел! Я не хочу сказать, что в Голливуде сегодня правит бал сплошная жесть. Там тоже есть талантливые люди. Конечно, не «Блестящие» – но есть. Пусть лучше бы приехал Стивен Сигал, собрал бы кое-как Колонный зал, с десантниками нашими попрыгал и несколько приемов показал... Назад бы он, боюсь, поехал с гипсом. Ему бы живо остудили пыл... А лучше бы всего приехал Гибсон. Он знает, кто из крана воду пил!

Нам дух важней, чем каша или хлеб там. Наш эталон – десантная братва. Нет, мы не против, чтоб приехал Клэптон, но пусть сперва послужит года два! Кто не усвоит этого урока – тот не постигнет нынешних годин...

И пусть не ездят в день Ильи-пророка!

Илью-пророка мы не отдадим!

СТАВКА МЕНЬШЕ, ЧЕМ ЖИЗНЬ

Я вчера услышал, что поляки классике перекрывают кран: «Четырем танкистам и собаке» не дают вернуться на экран. Сам министр сказал об этом прессе. Что тут скажешь, братцы, чем воздашь? Это же, ребята, наша «Лесси», это же, ребята, «Флиппер» наш! Ветераны Армии крайовы, собираясь в прошлый выходной, молвили, что сериал (хреновый). Может быть. Но он же был родной! Подтасовка, фальшь и трали-вали... И вдобавок, в свете наших дней, говорят – не вместе воевали. Говорят, что было все трудней. Черт их знает. Может быть, и правы. Я же лишь читал про те дела. Может, наша армия Варшавы в сорок пятом тоже не брала? Я всегда готов понять поляков. Мало ли фальшивок мы печем. Может быть, когда спасали Краков, Штирлиц был и вправду ни при чем.

Я одно хочу спросить, ребята, пусть вам тошен вид моей земли: чем теперь собака виновата? Шарикова, тоже мне, нашли... Это ж не про то, как нашим ротным трудно приходилось на войне, это ж, братцы, про любовь к животным, то есть так тогда казалось мне! Всем известно, что Россия – бяка, власть тупая, а народ босой; но ведь это польская собака, вскормленная польской колбасой! Поменялись у эпохи знаки. Минули года, сменился враг... Нынешние польские собаки русских бы загрызли только так.

Это б ладно. Но цена вопроса, завладевшего моей душой, – запрещенье капитана Клосса, помните, со ставкою большой? Был он быстр и гибок, как пиранья. Я смотрел, хоть был довольно мал. Правда, сериального названья я тогда еще не понимал. Думал, что зарплата – это ставка. Больше жизни трудно получать! В транспорте была буквально давка – все спешили ящики включать... Ах, как все когда-то было просто. Все дружили – чех, поляк, чечен... Ну и чем им глаз мозолит Клосс-то? Тем, что любит русских, или чем? Но ведь он любимец миллионов! Все его смотрели сорок лет! Не хотите про своих шпионов – поменяйте форму, и привет. Что за горизонты завиднелись, что за вести двинулись с полей... Ради бога, пусть он будет немец, если вам Германия милей.

Впрочем, я готов понять и это. Действуют отнюдь не наобум. Это вместо, так сказать, ответа на российский антипольский бум. Прежней дружбы даже не оплакав, ненавистью древнею горя, празднуем изгнание поляков, отменив седьмое ноября. Вспоминаю, что во время оно, победив ценою жестких мер, мы погнали вспять Наполеона – но поляки хуже не в пример. Оттого-то тысячи мальчишек и девчонок, в школу не ходя, празднуют конец Марины Мнишек – злой подруги нашего вождя. Забывать обиды нам негоже. Польша – враг. Общению кранты.

Можете спросить меня: а что же так при этом радуешься ты? Можно ли Европу рвать на части, нагло, без особенной нужды? Ты же сочиняешь письма счастья, а не письма гнева и вражды! Мы, конечно, яростней и больше, мы бываем гадки и пошлы – но теперь, похоже, в скромной Польше нас по этой части превзошли. Мы порой пятнаем лапти щами, но, хотя наш нрав неукротим, краковских колбас не запрещали, слушаем Марылю, Вайду чтим... Граждане! Ругать себя не смейте. Обнимитесь с властию, низы. Слава богу, есть еще на свете персонажи хуже нас в разы.

ДЕВИАНТНАЯ РОТА

Деградация призывников, а вовсе не дедовщина – вот истинная причина многочисленных самоубийств солдат-срочников в железногорской воинской части. После проверки было решено часть расформировать.

Близ Красноярска, под Железногорском, стоит большая воинская часть. Она на положении изгойском: Господь, не приведи туда попасть. Вся армия – не сахар для народа: там голод, дедовщина и т. п., но здесь страшнее. Здесь с начала года уже случилось десять штук ЧП. Съезжались компетентнейшие лица: чего случилось? Все же не война. Один солдат пытался удавиться, другой недавно выпал из окна. Быть может, командиры жестковаты? А может быть, продслужба стала красть? Короче, в Красноярске депутаты задумали проверить эту часть. Ведь ежели здоровые мужчины, которым жизнь покуда дорога, бегут и даже мрут от дедовщины – что будет от реального врага?

Чтоб в вере укрепились маловеры и чтоб от церкви был реальный толк, задумали принять крутые меры – и освятили невезучий полк. Чтоб прекратились образом волшебным побеги, самострелы и бардак – в проблемный полк отправились с молебном священники при белых бородах. Они молебен чинно отслужили, святой водой казарму окропив – и, повинуясь православной силе, нечистый было сделал перерыв, чтоб неповадно было прессе лживой кричать, что наша армия больна! Но через месяц юноша-служивый опять случайно выпал из окна. А что ж он думал? Служба не для слабых! Но он в живых остался как на грех и объяснил: деды желали бабок. А он никак не мог достать на всех.

Как это понимать? Дошло до верха. Созрела исполнительная власть, и скоро прокурорская проверка отправилась в таинственную часть. Обследовала кухню, вход и выход, проверила казарму, фас и тыл – и вскоре обнародовала вывод, который всех утешить должен был. Как оказалось, все не так уж горько. Нет дедовщины в части боевой. А попросту в район Железногорска ссылали тех, кто болен головой. Деды, быть может, есть, но только горстка. За этим в части пристально следят. А главная беда Железногорска – преобладанье рехнутых солдат.

Ну, слава богу! Нету дедовщины. Идет себе нормальный ратный труд. Неясно, правда, для какой причины несчастных психов в армию берут? Чтоб угрожать расслабленным Европам? Мол, вот ликует русская орда, ложитесь все! Но почему их скопом засовывают именно сюда? На пользу ль им железногорский климат – целебная вода, сухой песок? А может, психи армию поднимут – ведь дух у них, как водится, высок?

По крайней мере, красноярский гений, пославший в часть проверку из СибВО, нам предложил одно из объяснений, способное утешить хоть кого. В родном экономическом пейзаже в последние четыре сотни лет все навевает мысль о саботаже и даже о вредительстве – но нет! Министры, ФСБ, экономисты, весь интеллектуальный фонд страны – вы полагали, на руку нечисты? О нет, они психически больны! Солдаты, кандидаты, депутаты, крутые отмыватели лаве, братки, менты ни в чем не виноваты. Им не хватает масла в голове. Ведь все – от нервов. От такой работы. От страшных снов (по Фрейду-старику). А так они, конечно, патриоты. И профессионалы. Но ку-ку.

И если вам покажется когда-то (случается крошиться и кремню), что я пишу порою резковато, а иногда и попросту хамлю, не возглашайте, братцы, с колоколен, что Быков – враг прогресса и труда.

Я, может быть, и сам душевно болен, и вы ничем не лучше, господа!

АНАФЕМА

Как настоящий мужчина и меломан я тоже хочу быть замеченным Мадонной.

В Россию движется Мадонна, чья совесть очень нечиста, самонадеянность бездонна, а бабок просто до черта. Она брильянтами блистает, и дразнит публику свою, и миллион условий ставит – иначе, дескать, не спою. Перед концертом – свежих вишен, среди концерта – апельсин, убрать из номера кондишен (она несовместима с ним), на ужин – мед, на завтрак – пудинг, в постели – черное белье. И чтобы лично принял Путин на Красной площади ее!

Мы помогли бы ей с бельишком, дадим и йогурта, и мед, но чтобы Путин – это слишком! Пускай, когда она поет, визжат, от радости икая, все нимфоманки на земле, но братцы! Кто она такая, чтоб принимать ее в Кремле? Она певец срамного низа, нечистой совести певец! Она не Буш, не Кондолиза, не Блэр, не ванна, наконец! Едва ли наша власть упрочит авторитет в ее лице. К тому же этого не хочет и ФСБ. И РПЦ.

Уже народные мессии, объединенные в союз «За возрождение России» (боюсь, сограждане, боюсь!), решили выразиться ярко, испортить девушке житье – и попросили Патриарха предать анафеме ее. А с ней, для полного концепта, чтоб устрашилось большинство, и устроителей концерта, и посетителей его. Посланье, страшное по тону, приятно русскому уму: предать анафеме Мадонну не удавалось никому.

Меня отчасти ободряет и утешает, например, что РПЦ не одобряет подобных радикальных мер. Едва ли нам прибавит веса проклятье в адрес поп-звезды. Нас не поймет родная пресса, чьи руки потны и грязны. Но сколько б суффиксов и флексий ни громоздил писучий люд – однако Патриарх Алексий насчет Мадонны очень лют. Он избежал проклятий явных, чтоб не запугивать приход, но призывает православных Мадонне объявить бойкот. Пакет духовного попкорна отсюда должен быть изъят! И православные покорно билеты возвращают взад и говорят, сложив ладони: «Чикконе, хватит срамоты!», и шлют послания Мадонне: «Приедешь, дрянь, тебе кранты! Ты строишь из себя крутую? Возьмись за разум и остынь. Кто с чем придет на Русь святую – тем и накроется. Аминь!»

О да, Мадонна, лидер фриков, – не ангел, Господи прости. Но будь я Путин, а не Быков, – я знал бы, как себя вести! Страна больна и тяжко бредит. Играют кто во что горазд: одна без Путина не едет, другой анафеме предаст... Однако, в свете новой моды на церковь и святых отцов, есть вариант, который мог бы устроить всех в конце концов. О Путин! Действуй необычно, как некий доблестный джедай: прими в Кремле ее – и лично ее анафеме предай!

ГРЫЗУНЫ

Главный санитарный врач России Онищенко заявил, что одна из главных бед современной России – небывалое засилье грызунов.

В России очень много грызунов. Подобный инцидент для нас не нов, привычен нам, и мы к нему готовы. Во всем у нас виновны грызуны (иначе, население страны, подумаете не то вы). Онищенко, наш общий поводырь, вчера озвучил свежую цифирь, пугающую, как порывы ветра: мы замерли на страшном рубеже. Один грызун приходится уже на каждых два квадратных километра! Да, тут система, а не эпизод. Повсюду кто-то и кто-нибудь грызет. От скрежета закладывает уши. Амбар изгрызен, склад продуктов пуст. Куда ни кинься – всюду слышен хруст, стоящий над восьмою частью суши.

Покончить с грызунами не пора ль? Взгляните: кем изгрызена мораль? Кто по ночам, от страха холодея, но тем жадней нацеливаясь есть, ворует нашу совесть, нашу честь? Кем сгрызена и русская идея? Идешь на рынок, в баню иль гальюн, в кино, в метро – везде сидит грызун. Источены зубами верх ли, низ ли… Грызун страшнее сотни анаконд. За этим и выводится Стабфонд, чтоб паразиты здесь его не сгрызли! Зайдешь в парламент – крысы там и тут: разъелись – аж трещат и все растут… Откроешь прессу – всюду писк мышиный. Когда бы не засилье грызунов, уже давно Сергей бы Иванов решительно покончил с дедовщиной! Уставши беспредельничать и красть, грызутся оппозиция и власть и «Родина», чей рейтинг очень низок. Вон, челюсти держа наперевес, безжалостно догрызли СПС, от «Яблока» оставили огрызок… Казалось бы – живи себе, страна! Нефть дорожает, денег до хрена… Ликуй да пой хвалы второму сроку, пока никто тебя не перегрыз! Но в государстве, где избыток крыс, от всякого прибытка мало проку. Под звуки перегрызенной струны отгрызены окраины страны – живой укор российскому бессилью. Все сгрызено: свобода мыслей, слов и творчества. Остался лишь Грызлов, пощаженный, должно быть, за фамилью.

Бывает иногда – поймаешь мышь и на нее в смущении глядишь: ужели этим неказистым тельцем и зубками, что день и ночь грызут, – ТВ и СМИ разрушены, и суд, и все, что сдали Горбачев и Ельцин? Они грызут трубу и провода – и вымерзают наши города… Вся наша жизнь – один привычный вывих. В Отечестве воруют искони, но неужели это все они?!

Они, они, Онищенко, лови их!

МОИ НАЦПРОЕКТЫ

Исполняется год со дня старта так называемых национальных проектов.

Вот год прошел с тех пор, как нацпроекты запущены в работу всей страной. Иной спросил бы – где же их эффекты? А я скажу: задумайся, иной! Великий план по воле власти начат, но это дело масс. Не то кранты. Проект национален – это значит, что заниматься им обязан ты. У нас, а не у них, должно быть шило в известном месте. Понял, молодой? Свои проблемы власть давно решила – со здравоохраненьем и с едой. А если нацпроекты – значит, все мы, вся Родина, большая, как вокзал, обязаны решать свои проблемы. В порядке том, что Кремль указал.

И я решаю. Ждать ли, чтобы кто-то занялся мной? Ведь это жизнь моя! Все помыслы мои и вся работа подчинены строительству жилья. Доступное жилье подобно шару – не ухватить и не догнать в пути… Проблема есть, и я ее решаю. И дорешал до метров двадцати. На это – после многих напряжений, статей, программ, стихов для «Огонька» – хватило бы суммарных сбережений моих, жены, дочурки и сынка. По-моему, достигли мы заметных, достойных рубежей. Отчизна-мать! Клянусь тебе по пять квадратных метров к запасам ежегодно прибавлять. И если б даже нам и не хватило всей жизни – я судьбы не прокляну. Ведь внуком будет куплена квартира! Поближе к центру. В Троицке, в Клину...

А здравоохраненье? Тоже дело! В России это риск – ходить к врачу. И вот я сам – покуда неумело, но с каждым днем умней, – себя лечу. Так делают и все другие люди, которым местный врач страшней чумы. Я знаю все, что пьется при простуде, запоре, наступлении зимы… А если вдруг, живя по скромной смете, я подцеплю цирроз или артроз и залечу себя до полной смерти – решится и квартирный мой вопрос. Образованье – нету выше цели. Кто не обучен – тот и не умен. И это, слава богу, мы успели решить еще до ельцинских времен. Осталось дать образованье детям, вкачать багаж в родное существо – и я вседневно занимаюсь этим, поскольку в школе всем не до того. Сидит, бывало, ночью математик, считает: рупь – на сахар, рупь – на чай… Тут на бюджет способностей не хватит – еще детей при этом обучай! Но стыдно, уподобясь демагогу, ругаться. Педагогам всей страны прибавили зарплату, слава богу! Теперь хватает даже на штаны!

Я сам себе подонком бы казался, я от стыда себе заткнул бы рот, когда б не поднял сельское хозяйство. Забор подправлен, вскопан огород, смородина растет, цветет картоха, огурчик крепок, кабачок здоров… С животноводством, правда, очень плохо. На даче тяжело держать коров. Но, по квартире толстый зад таская и делать не желая ни хрена, живет в моей семье свинья морская. В голодный год сгодится и она!

ВОЗИТЬ ПРЕЗИДЕНТА

Наш поэтический обозреватель посмотрел на пребывание президента в Калининграде – и обзавидовался в рифму.

Вот Путин посетил Калининград – и, чем бродить по городу бесцельно и озирать небрежно все подряд, он поспешил к микрорайону Сельма. По Сельме рядом с ним ходил Боос (люблю смотреть, как он себя катает!), а Путин людям задавал вопрос: скажите, люди, что вам не хватает? Толпа, что состояла из разинь испуганных, отвешивала челюсть. Просила: хорошо бы магазин… Автобус… Если можно-с, то качели-с… Мы всем довольны, как заведено-с… Чего бы попросить у вас еще-то? И Путин говорил: «Пиши, Боос! Я от тебя потребую отчета!» Ему тащили свежий огурец, соленый гриб, мешок с какой-то сластью… Народ рыдал от счастья: наконец он был услышан собственною властью! Гармония, как в веке золотом. Приятно обращаться к высшей силе. Я ни на миг не сомневаюсь в том, что все устроят, как они просили. Теперь Боос не сможет позабыть, запамятовать, сунуть в долгий ящик… И главное – я обнаружил путь к решению проблем, меня томящих.

Ну например: на нас протек сосед. Сижу под душем и хожу по лужам. Звоню я в жэк – но там кого-то нет, как раз того, кто мне насущно нужен. Писать – не хватит никаких чернил. Мне проще дозвониться до министра. Но если бы им Путин позвонил – они бы все нашлись довольно быстро! Бывают и покруче виражи – любимая районная управа у нас все время сносит гаражи, а, между прочим, не имеет права! Чиновничество, наш бессмертный класс, любого недовольного схомячит. Я ездил к ним не знаю сколько раз – они меня гоняли, словно мячик! Да, Путин занят. Дел-то миллион. Но, так сказать, письмо зовет в дорогу. Ведь если бы со мной приехал он – они его бы приняли, ей-богу! Так водится среди родных осин: здесь верят лишь тому, что скажет главный. Еще пример: мой непослушный сын жрет эскимо, застуживая гланды. Я говорю: не ешь! – воротит нос. Кричу – он убегает, огрызаясь. Но если б это Путин произнес, он явно бы послушался, мерзавец! Покорна власти дерзкая орда, пираты книжек, ластиков и ранцев… Ведь даже Буш послушался, когда его просили не бомбить иранцев!

Моя идея, кажется, важна – и, главное, при этом выполнима. Вот русский наш проект: возить вождя! И так уже объездил он полмира – достаточно. Пора и по стране, пускай не ежедневно, раз в неделю – пусть чинит все. Теперь не надо мне искать национальную идею. А нам не надо будет голосить, выпрашивая слесаря, врача ли… Довольно президента попросить, чтоб справку дали, воду откачали… Иные скажут: ты и сам бы мог, забросив поэтическую славу, по жэкам бегать, не жалея ног, иль отыскать управу на управу, гараж отстроить, сына наказать, сантехника позвать, купить жилплощадь…

Да, я могу. Но должен вам сказать, что с Путиным связаться много проще!

НЕСНИМАЕМЫЙ

Рамзан Кадыров попросил земляков снять его портреты, висящие на улицах и перекрестках. Чечня ответила акциями протеста.

В Чечне, не поверите, новый скандал. Чечня взбаламучена заново: Кадыров Рамзан указание дал, чтоб не было культа Рамзанова. Портреты Рамзана – на каждом шагу. Чеченцы хотят лицезреть его. Рамзан говорит: «Я уже не могу! Снимите хоть каждого третьего!» Но так уж Кадыров любезен глазам – Чечня засмотрела до дыр его. На доме – Рамзан, в кабинете – Рамзан, все улицы – в лицах Кадырова! На всех перекрестках, на каждом углу – повсюду портреты коханого! (Там есть еще, правда, Алханов Алу, но кто же там помнит Алханова?!)

В отчаянье видит Кадыров Рамзан, что стал популярнее Чавеса. «Снимите хоть несколько! Я приказал! Ведь это же культ получается! Любовь ваша жаркая как кипяток меня утомила. Достаточно! Москва уже просит – снимите пяток, а лучше б не меньше десяточка!» Но дружно чеченцы ответствуют: «Нет! Чечня уже многое видела. В стране, где свободно снимают портрет, – там запросто снимут и лидера. А мы никому тебя снять не дадим! Ни равного нет, ни похожего. Наш путь обозначен, наш лидер един, и пусть он висит как положено!»

Что делать с народной любовью такой? Рамзан утвердился на практике: принес он в Чечню долгожданный покой, спокойнее только в Антарктике. Рамзан обладает привычкой царить. С чеченским он справился вывихом. Уж он Кондопогу хотел усмирить – и даже почти уже выехал… Чечней он владеет, что твой фараон, хотя и без титла «величество», – и многие втайне хотят, чтобы он чеченцами не ограничился. Он страху нагнал, подкрепляя огнем решенья свои государевы, – зато независимость стала при нем заметнее, чем при Дудаеве. Он здорово дал прикурить сволочне. Он, может, лоялен по сути – но… Рамзана Кадырова любят в Чечне значительно больше, чем следует.

Россия опять собралась по частям, амбиции кажутся прежними – и как она стала лояльна к властям! Так не было даже при Брежневе! История наша – суровая мать. Что брошено – снова подобрано. Чечня запрещает портреты снимать: вы видели что-то подобное?! Менять Конституцию требует Русь – все вместе, родители, дети ли, – и я, господа, предсказать не берусь, отпустим ли мы благодетеля. Дивится Америка издалека. Россию не купишь манатками! Каких-то тринадцати лет бардака хватило для новой монархии!

Портретов не трогайте. Вива, Рамзан! Оценят Европа и мир его. Довольно в стране воцарялся развал – теперь она любит Кадырова. Пускай же оклеится каждый подъезд Рамзана харизмой угрюмою!

Быть может, тогда им самим надоест…

А впрочем, не знаю. Не думаю.

ПРИЗВАННЫЕ

Михаил Зурабов сообщил, что компенсация в размере 250 тысяч рублей за второго ребенка будет выплачиваться только в 2007 году. «По нашим подсчетам, дети, появившиеся после призыва президента повысить рождаемость, родятся только в 2007 году», – простодушно признался он.

Рождаемость – сладчайшая из тем. Да, матерям заплатят – но не сразу. Притом не всем из них, а только тем, кто произвел ребенка по заказу. Страна на взлете. Власть спасла ее. Однако по значению и славе лидирует не нацпроект «Жилье», не нефть, а федеральное посланье. То самое, в котором прозвучал призыв рожать: тогда российский лидер провозгласил началом всех начал рождаемость. Я лично это видел. Он так желаньем этим заражал, так возжигал пожар души и плоти, что я буквально чуть не побежал... но, к счастью, это было на работе. С тех пор не раз, уламывая баб, я говорил: «Так хочет он. Memento?!» Не помню ни одной, что не дала б исполнить приказанье президента.

Но умиляет более всего простое уточняющее слово – оно министром произнесено: начнут платить с две тысячи седьмого. У нас в России, в средней полосе, куда и сам я семена бросаю, достойны компенсации не все, а только те, кто следует посланью. Лишь те из мам и доблестных отцов, усильями подточенных отчасти, – кто отозвался на верховный зов, а не брутальный зов животной страсти. Рожать способен даже крокодил. Теперь, являя взвешенность подхода, мы только тех отметим, кто родил по зову П. (И это не Природа.)

И вот разгадка, ясная уму. При чуткости своей к российским нуждам все задаюсь вопросом: почему я чувствую себя каким-то чуждым? Стабильность ли вокруг или развал – я с тайною тоскою тайнознатца все чувствую: никто меня не звал. Спокойно можно было не рождаться. Куда ни захожу – нигде не ждут. Чего ни предложу – всегда никчемен. Да если честно – все мы как-то тут излишни, как Онегин и Печорин. Вот у тебя, читатель, как дела? Не отвечай – я вижу сам, что кисло. Все потому, что мама родила тебя без государственного смысла! Не станем превращать страну в тюрьму, но, думаю, пора единороссу подать проект: нельзя платить тому, кто в этот мир просунулся без спросу! Пришла пора законы уважать. Забудем хаос, граждане России! Рожайте, если сказано рожать, и не рожайте, если не просили.

А я, рожденный тридцать восемь лет тому назад, как раз в канун застоя, прошу у вас не власти, не монет: мое желанье, в сущности, простое. Вы, чья фамилия от слова «путь» склоняется сегодня очень часто, пришлите документ какой-нибудь, что нужен вам и я зачем-нибудь.

А то никак не верится, и баста.

КИТАЙСКИЙ СИНДРОМ

Китайские власти предложили свои трудовые резервы Нижегородской области, где пустуют тысячи га земли. Губернатор Шанцев вроде бы не против, но общественность встала насмерть.

Здрасте, здрасте, тетя Рая! Как здоровьечко у вас? К вам посылка из Китая, в ней сидит рабочий класс. Он приехал из Китая, чтобы здесь начать с нуля, обрабатывать желая ваши русские поля. Будь земля у них в Китае – так они бы, почитай, никогда б не покидали свою родину Китай. Уезжать всегда несладко, это знает даже еж, но у нас людей нехватка, а у них хоть попой ешь. Вариант ничем не страшен – совместить бы нам всерьез свой избыток нив и пашен с их избытком китаез! Но трудягам желтоватым пальцем Новгород грозит. Пахнет штурмом и захватом их непрошеный визит. Не толкайте нас, ребята, в адской пропасти жерло. Ведь проснемся мы когда-то, а кругом жел-тым-желто!

– Дорогой товарищ Шанцев! – раздаются голоса. – Не пускайте иностранцев в наши русские леса. Русский волк и русский заяц – все животные, прикинь, говорят: уйди, китаец, убирайся в свой Пекин! Да, у нас стоит работа. Да, по горло мы в грязи. Хочешь к нам везти кого-то – гастарбайтеров вези! Им открыты наши двери, их и так полно везде, их держать, по крайней мере, научились мы в узде, их готовы взять до кучи мы гурьбою и гуртом... Но китайцы – это ж круче! Их не выведешь потом! Это хуже, чем цунами. Нам давно они грозят. Ни судами, ни скинами их не выгонишь назад! Что тут будет, посмотри сам, призадумайся, прошу: будут лопать мясо с рисом и китайскую лапшу, обустроятся шикарно, скажут семьям: «Приезжай», будут впахивать, как Карло, получая урожай, от заката до рассвета, не бросаючи труда... И окажется, что это – их земля. А нам куда?!

– Мне ваш пафос ясен, дети, – Шанцев рек, невозмутим. – Но ведь вы пахать, как эти, не хотите?

– Не хотим! Но уж лучше мы в болото превратим Отчизну-мать, чем допустим хоть кого-то нашу Родину пахать! Лучше сгинем друг за другом и друг друга загрызем, чем дадим китайским плугом пачкать русский чернозем! Разверни ты их скорее, отчий край обереги! Мы привыкли, что евреи наши главные враги, что они нас вечно душат, травят водкой, застят свет... Это ж нам баланс нарушит, понимаешь или нет?! Мы привыкли жить с евреем, принимаем с ним на грудь и с кавказцами умеем, но с китайцами отнюдь! Будут жить у нас, как дома, в нашем Нижнем дорогом... Ты китайского погрома, что ли, хочешь? Мы могем! Ты и сам подумай, Шанцев, землю так не раздают. Их запустишь, голодранцев, дашь им почву и приют, дашь им трактор, культиватор, все условья для труда... ведь китайский губернатор будет в области тогда! Это ж, блин, не вечер танцев – это сдача наших мест!

И, смирясь, поставил Шанцев на своем проекте крест. И китайцы спозаранок – только чашечки бренчат – похватали китаянок и забрали китайчат. В направлении Китая едут, зависть затая.

И земля стоит пустая.

Но своя зато, своя!

БЫСТРЫЙ ОТКАТ

Все у меня внутри озарено. Душа поет – сплошное трали-вали. Подумайте: открыли казино, которые недавно закрывали. Со страшным шумом, с группами ментов… Как ссорились! – и как внезапно спелись! Уже «Кристалл» к открытию готов, уже давно открылся «Golden Palace»… Наметился стремительный откат. Конфликт исчерпан, вот его остатки. Окруашвили, слишком языкат, стремительно готовится к отставке. А сколько было понта, боже мой! Каким запахло трепетом и риском! Перед грузино-русскою войной мир замер, как пред кризисом Карибским. Уже казалось – все предрешено. Писались ноты, реяли штандарты. Страна кино, вино и казино, казалось, будет скоро стерта с карты. Уже казалось – рок предначертал трагедию. Уже из Пантеона, казалось, скоро выкинут к чертям грузинского бойца Багратиона. Уже кафе прихлопнули одно… Грузинского не стало вокализа… И на тебе! – открылись казино. Держу пари, что это Кондолиза. Войны не будет, миру повезло. Все был пиар. Подумали не то вы. Бабло в России побеждает зло. Мы за бабло на многое готовы. Глядишь, блокаду снимут и т. п. Молись, Тбилиси, лбом о землю стукнись! Уже сказал смягченный ВВП, что есть и не-грузинская преступность. Не знаю, Буш ли пальцем погрозил иль сами мы одуматься решили – уже не ловят русские грузин и можно жить с фамилией на «швили»… Да, в этом есть здоровое зерно. Не стоило барахтаться в грязи нам. Пока грузины держат казино, ничто в России не грозит грузинам.

За что свою историю люблю? Я за нее и родича урою! Отечество, подобно кораблю, давать способно задний ход порою. Сперва, бывало, выморят крестьян, до коллективизации доехав, а после объясняют их костям про головокруже-нье от успехов. Потом, глядишь, загонят полстраны на Колыму (и мы туда могли бы), а после объясняют, смущены, что это были, типа, перегибы. То сорок лет Америку корят, то тридцать о пощаде умоляют; сначала олигархов сотворят, потом годами равноудаляют… Мы не желаем ставить на своем, упрямясь и кобенясь, как мальчишка. Мы, если вдруг неправы, признаем. И можем все исправить. Ну, почти что. Признать невинной царскую семью, Деникина и Врангеля жалея, признать неправой партию свою, тирана унести из Мавзолея… Вернуть вино. Барашком закусить. Наладить с миром прежние контакты.

Не можем только мертвых воскресить.

Но мертвые ведь умерли и так бы!

СТРАЖИ

Зурабов и Онищенко признали алкогольные отравления заговором.

Онищенко, ужасный, будто Голем (с той разницей, что Голем – без штанов), сказал, что ядовитым алкоголем нас морит ненавистный Кишинев, а вместе с ним – воинственный Тбилиси, хитер, неблагодарен и жесток, еще при Шеварднадзе, старом лисе, любивший Запад больше, чем Восток. Онищенко! За вас мы Бога молим. Мы, грешные, не ведали пока, что поит нас поддельным алкоголем чужая волосатая рука. Все вздрогнули – а тут еще Зурабов смутил сограждан, как Макар телят, вполне официально накарябав, что алкоголь в Осетии палят. Иль он идет туда уже паленый – и наших пьяниц повергает ниц запущенный порочно змий зеленый из ближних или дальних заграниц. Короче, можно больше не стремиться к раскрытию загадки вековой: мы ни при чем. Нас травит заграница. И так во всем, ручаюсь головой.

Спасибо вам, суровые мужчины! Вот мы к другим с душой, а между тем всегда бывали внешние причины у всех российских внутренних проблем. В России все кривое и косое и множество законченных чудил – лишь потому, что нас программой СОИ четыре года Рейган изводил. Родной народ – доверчивая шляпа, разведчики – один сплошной провал, всю перестройку сделал римский папа, а Клинтон ускоренье придавал. Мы в окруженье. Жизнь свелась к поминкам. Тьма разрослась, Отчизну поглотив. Нас грабят гастарбайтеры по рынкам, от них же безработица и тиф. Нам отравляют милости природы и отнимают милости судьбы. Европа отправляет к нам отходы. От них гниют побеги и грибы. Весь мир – от алеутов до арабов – нас мучает, насилуя причем. Спасибо, что покуда цел Зурабов с Онищенко – отважным сан-врачом.

Завистливых врагов у нас – без счета. Пожаловаться в Страсбург не моги. Боюсь, помимо армии и флота, все в мире – наши злобные враги. Оценивают нас не выше пыли, шлют паразитов в наши города… О, если б мы одни на свете были – о, как бы чудно жили мы тогда! Пошла бы жизнь без комплексов и жалоб, в наш монастырь никто не смел бы лезть…

Одна беда, что не на кого стало б свалить вину.

А впрочем, пресса есть!

ЧУЯНКА

В России появится дешевая народная водка – «Пшеничная», «Ржаная», «Кедровая», «Солодовая»… Росспиртпром намерен отпускать ее по цене 53 рубля и верит, что это покончит с отравлениями некачественным спиртным.

Объявлена новая водка, ура! Я думаю, это серьезное благо. Как, скажем, чернила нужны для пера, так нам обязательна крепкая влага. Довольно страну суррогат поморил. Мы скоро себя безнадежно зароем. И так-то уж пили «Момент», «Поморин», шампунь, эликсир для борьбы с геморроем… Чтоб смыть первородный с Отечества грех, лакаем бальзам для очистки стекла мы – и сделались чище поверхностей всех, какие являются в кадрах рекламы. Мы сделались так несравненно чисты, что в темных глубинах народной утробы спеклись аскариды, острицы, глисты и вымерли все остальные микробы… Прозрачными, звонкими стали тела, любой россиянин разгульно-беспечен, а нация все оставалась цела и даже имела какую-то печень! Но враг, как известно, ни часу не спит. Нам так бы и пить, наслаждаясь житухой, – но вышел какой-то неправильный спирт, от коего все заразились желтухой. Теперь, опасаясь, что все перемрем, оставив без граждан Сибирь и Чукотку, для среднего класса погнал Росспиртпром дешевую водку, народную водку! Четыре проверенных вида – даешь! Отечество в шоке от этого факта. И стоит при этом фактически грош. Осталось, ребята, назвать ее как-то, чтоб гордое имя на глади стола сверкало под звуки восторженных криков. Вот «Рыковка», помню, в двадцатых была – ее, разумеется, выпустил Рыков, глава Совнаркома, любивший кирнуть. Помянем его благодарной строкою. В ней было, конечно, не сорок отнюдь, а тридцать, но время-то было какое! Здесь водка своя на любом рубеже, все мерится ею, оставьте укоры. «Андроповку» помню. За нею уже меня, школяра, посылали спецкоры… Потом «Горбачевка» – часочков по шесть за нею стояли в преддверии рынка… Как эту назвать бы? Ведь «Путинка» есть… «Фрадковка»? «Онищенка»? «Грефка»? «Кудринка»? Народ наш, хотя и обобран, и пьян, всегда выражается метко и ярко. Уж коль Росспиртпром возглавляет Чуян, пусть новая водка зовется «Чуянка»!

Иной оппонент недоволен и кисл: теперь уж сопьемся, честнейшее слово… Мгновенье – и я объясню ему смысл и водки такой, и названья такого. Твой выбор каков, перекатная голь? Фальшивым ответом башку не дури нам: иль будешь дешевый хлестать алкоголь, иль дальше травиться дурным «Поморином». Так пусть уж «Чуянка»! Надежней она. В ней даже названье любезно поэту. А так, чтобы вовсе не пить ни хрена, – тогда вам в другую страну. А не в эту. Мы водкой мороз побеждаем легко (нельзя же на холоде пить молоко!), мы ею душевную смуту врачуем, с ней можно забыть президента и ко… А главное – с ней мы чего-нибудь чуем. Какую-то ловим незримую нить, какой-то намек, истолкованный ложно, который нельзя никому объяснить, – но верить, как водится, нужно и можно! Иначе зачем я планету топчу, в России торчу и с женою ночую? Налейте мне, братцы, – почуять хочу! Ну, ваше здоровье. О Боже! Я чую!

ДАЕШЬ!

Счетная палата обнародовала сумму взяток и откатов, полученных российским чиновничеством в 2006 году. Она превысила 3 миллиарда рублей.

Товарищи, сегодня буду краток. Мы обогнали Штаты и Китай. На три мильярда выявлено взяток – сто миллионов долларов, считай. Всю жизнь мою (себя я помню с детства) идет борьба с коррупцией в стране – но если честным быть, то эти средства чиновником заслужены вполне. Он вообще достоин пьедестала, а вы ему – какие-то рубли… Ведь лучше стало жить? Ведь легче стало?! Прикиньте бегло, сколько мы смогли: у нацпроектов – суперперспективы, трещит от нефтедолларов казна, и Русский марш, и левый запретили (зачем идти на поводу у зла?), строительство шурует полным ходом, инвесторы давно вошли в азарт – страна, как рана, смазанная йодом, рубцуется буквально на глазах. Стремительно, как пушечные ядра, несемся мы в сияющую даль – и это все за жалких три мильярда? Да полноте, берите, нам не жаль! Смотрите все – Америка, Европа ль, – как платит весь народ своим добром за нефть, за оборонный комплекс «Тополь», за Центробанк, «Газпром» и автопром, за наше динамичное развитье, за тот неутихающий аврал, которого устроить даже Витте никак не мог – поскольку меньше брал! Москва буквально стала плавать в жире. Да, в девяностых хапали не так – но в девяностых так ведь и не жили, и кроме того, простите, был бардак. Я думаю, мы всей страной играем в особый государственный заем – и если жизнь еще не стала раем, мы просто недостаточно даем.

Поэтому давайте сбросим маски, откроем для чиновника кредит и наконец забудем эти сказки о том, что нам коррупция вредит. Мы люди прагматического склада, мы так живем с рожденья до седин, вы нам скажите прямо – сколько надо? Мы сколько надо, столько и дадим. Не надо только скромничать, чиниться – берете не чужое, а свое. К примеру, сколько надо на больницы? А сколько – на дешевое жилье? На чистый суд, на умную Госдуму, на Пенсионный фонд с другим главой? Мы только просим: назовите сумму. А скидываться русским не впервой. Когда-то мы в одном порыве жарком собрали денег, как заведено, на ополченье Минина с Пожарским – и где поляки? То-то и оно! Нам скидываться – главная отрада. Единый наш порыв – помочь властям. Вы нам скажите просто: сколько надо. А то ведь хвост не рубят по частям. Мы четко понимаем: это зерна грядущих благ и будущих конфет. Давать и брать в России не позорно. Давали Пушкин, Лермонтов и Фет, давали Абрамович и Потанин, и Фридман, очень строгий господин…

Четыре миллиарда – мы потянем.

А скажут пять… Поплачем и дадим.

ПО КРУГУ

Насмотревшись на минувшей неделе телесаг к 100-летию Леонида Ильича Брежнева, наш поэтический обозреватель решил сказать свое слово о генсеке.

Вождей не любит русский люд, хотя и гнет пред ними спину. Кто слишком слаб, кто слишком лют, кто лют и слаб наполовину… Любой из доблестных отцов нам непременно ставит клизму – а делать что? В конце концов, откуда взяться гуманизму на этом режущем ветру, в глухих лесах, во тьме морозной? Нам были все не по нутру: и грозный Петр, и Ваня Грозный – и только Брежнев Леонид, бровями темен, духом светел, под пенье мирных аонид свое столетие отметил. Страна, кряхтя, залезла в ларь, его реликвии достала… «Вот идеальный русский царь! – она промолвила устало. – Он был всему народу мил и до, и после перехода в загробный мир. Борец за мир и друг рабочего народа!»

А что? Действительно просвет на фоне прочих наших батек. В восьмидесятом, спору нет, он был отчасти маразматик, а весь его ареопаг был очень глупое начальство и при ходьбе качался так, как поздний Ельцин не качался; в торговле правил беспредел, все разучились делать дело, при этом Марченко сидел, и Новодворская сидела, везде процвел холуйский стиль (начальник – Бог. Подите троньте!), и в Горьком Сахаров грустил, а Солженицын жил в Вермонте, и были жуткие трусы, и много черного металла, и не хватало колбасы (хотя когда ее хватало?), но уточнить не премину: хоть он и правил в темпе вальса, зато любил свою страну. И в том никто не сомневался. Пусть либералов тонкий слой замрет от дерзости подобной, но было видно: он не злой. Хотя не очень сильно добрый. Он как-то сдерживал развал, но не давил авторитетом; он жить умел – но жить давал и даже помнил меру в этом. Превознесенный до небес (превыше было божество лишь) – он был не ангел, но не бес. Он был не светоч, но не сволочь. Он в чем-то был такой Лужков (хотя Лужков суровей, что ты!)… И я, в компании дружков о нем травивший анекдоты под самый первый свой стакан, – я, сочинитель дерзких басен, смекал, что этот старикан мне не особенно опасен. Я понимал, что он устал и не набросится, затопав. (Да, был еще Афганистан… Но это настоял Андропов.)

Привык я жить в его стране и о другой не думал сроду. Потом свободу дали мне, и вот за эту-то свободу – чтоб ею пользовался всласть и потерять ее боялся – демократическая власть меня держала, как за яйца. И главари, и блатари сводили мир к простым идеям: свобода есть? – благодари! А мы покуда все поделим. Да, был развал – а стал обвал. Топили нас, как Атлантиду. Иной по Осе тосковал, а я скучал по Леониду. Пусть он безвкусно был одет, и еле вякал, и качался – он все же был невредный дед. Так я скучал. И доскучался.

Господь сказал: «Прием! Прием! Вас слышу. Укрепись, держава». И стало, в общем, как при нем, и даже нефть подорожала, и вновь мы боремся за мир, друзья ХАМАСа и Аббаса… И возрождается кино, доселе вязнувшее в блуде; а телевизора давно не смотрят грамотные люди… В извечном нашем шапито на новый круг пошла лошадка. Но как-то это все не то. Все как-то призрачно и шатко.

Критерий, собственно, простой. Друзья, посмотрим правде в рыло. То был застой. Теперь – отстой. А остальное все как было.

НЕКУРШЕВЕЛЬ

Скандальный русский сезон в Куршевеле не оставил меня равнодушным.

Как хорошо, что я не в Куршевеле, что не поехал, блин, к святым местам! Путевки в этот раз подешевели, я б мог себе позволить, но не стал. Не стал кричать: «Карету мне, карету!..» Как сообщил бесстрастный интернет, во-первых, в Куршевеле снега нету. В России нет – и в Альпах тоже нет. И будь ты олигарх из олигархов, владелец всей Самары иль Читы, но, голову задрав и небу гаркнув: «Давайте снег!», чего добьешься ты? Есть то, чего не купишь, слава богу. Тепло сгубило весь видеоряд. Уже медведь, покинувши берлогу, пошел гулять на трассу, говорят… Не буду Куршевель ругать облыжно, но в оттепель с горы не заскользишь. Хотя летят туда не ради лыж, но порой, в конце концов, и ради лыж!

Но главное – французы обнаглели и во главе с циничным Саркози устроили облаву в Куршевеле! Хоть девочек с собою не вози! В закрытый клуб ворвавшися без спроса (что странно для порядочных людей), они нашли владельца «Интерроса» в объятиях ликующих… «Злодей!» – воскликнули они в обычном стиле (ведь русских обижают все подряд!), все это сутенерством окрестили и оскорбили термином «разврат». Не видели вы, жалкие, разврата! Тут не разврат, а отдых от забот. К тем временам позорным нет возврата, когда в России не было свобод. У нас свои манеры и закуски. Нам ни к чему барокко-рококо. Мы наши деньги делаем по-русски и тратим их по-русски – широко. Мы будем всех и спереди, и сзади, нам незнакома ханжеская грусть, и если олигархов любят Нади, Наташи, Маши, Люси – то и пусть! В Европе все козлы, на самом деле. Им этак отдыхать не по плечу. Как хорошо, что я не в Куршевеле – и здесь, в Москве, гуляю с кем хочу! Могу смотреть «Жару», назло Европе, могу валяться пьяненьким в грязи и с Воробьевых гор съезжать на попе, и никакого, на фиг, Саркози!

А сверх того – на этой же неделе, устав смотреть на русский наш общак, о грязной атмосфере в Куршевеле сказала даже Ксения Собчак. Не ведаю, какие там резоны сподвиг-нули ее признаться вслух, что эти наши русские сезоны серьезно омрачают русский дух. Сам Лебедев заметил: неужели нельзя поменьше пить за рубежом?! Как хорошо, что я не в Куршевеле, что я в Москве! В Москве мы так не жжем. Как хорошо, что русская элита – бомонд и олигархи без числа – на праздничные дни свое корыто подалее от нас перенесла! Отправлюсь по Москве бродить без цели – как воздух чист! Ей-богу, волшебство! А это потому, что в Куршевеле – все те, кто отравляет нам его. Ликуют сосны, тополя и ели, и лица у людей порозовели; вчера я верил в счастье еле-еле, а нынче счастье, кажется, вблизи…

Ах, если б их оставить в Куршевеле!

Ты можешь задержать их, Саркози?!

ПРОСЬБА О СНЕГЕ

Православные священники собираются обратиться к Богу с молением о снеге, но отмечают отсутствие специальной молитвы. О дожде есть, а о снеге – нет. Я решил помочь, использовав опыт Булата Окуджавы

Пока страна обижается, что доля ее тяжка, Господи, дай нам, пожалуйста, хотя б немножко снежка. Достала нас слякоть тающая: прикинь, конец января! На лыжах не покатаешься, о санках не говоря. Естественно, потепление – рай для моих мослов, но это же отступление от самых прочных основ! В печали гляжу на небо я, в тоске кусаю усы. В России многого не было – то джинсов, то колбасы, то гласности, то безопасности, то права читать печать (про мелочи и про частности лучше вообще молчать), могли пропадать напитки, бывал рацион несвеж, но снега было в избытке. Буквально чем хочешь ешь. Господи, мой Боже, зеленоглазый мой, неужто и снега тоже ты нам пожалел зимой?

Прости мне, жалкому гномику, что хочет пожить в снегу, – понять твою экономику, всесильный, я не могу. Ты, верно, решил жестоко, ладони прижав к челу, что раз у нас нефти столько, то снег уже ни к чему. Ногой на меня не топай! Быть может, в твоих глазах мы стали почти Европой? Китаем? Штатом Канзас? Мы смотрим кино о Бонде, у нас моби-лы у всех – и нам при таком Стабфонде отныне не нужен снег? Господь, прости остолопа, хамьем меня не считай, но мы совсем не Европа, мы даже и не Китай; игрушечна наша фронда, безграмотен наш бомонд, и кстати, что до Стабфонда, то кто тут видел Стабфонд?! В расцвет мне как-то не верится, признаюсь исподтишка… Пока Земля еще вертится, о Боже, подсыпь снежка!

Дай же ты всем понемногу (всех помнишь единственный ты): карельцам дай Кондопогу, отчаявшимся – мечты, дай гаишнику душу, беженцам дай дома, дай президенту Бушу хотя б немного ума; художникам за искания пошли высот и глубин; Френкелю дай раскаянье, коль он и вправду убил; дай милосердья органам, прибавь хотя бы на треть! Чекистов побалуй орденом (ведь могут и подобреть)! Сокурову дай Арабова, арабам отдай ислам, народу отдай Зурабова (что будет – увидишь сам)… Когда ж еще и помолишься?! И сколько насущных тем! Чукотку дай Абрамовичу (желательно насовсем), и чтобы дойти примерненько до выборных рубежей – Первому дай преемника, а то ведь оба хужей! Дай передышку Немзеру (писателей грех хулить) и много здоровья Невзлину (чтоб все на него валить)! «9 роту» – «Оскару», хоть Федя и не Кар Вай… Свободу дай Ходорковскому (но «Юкос» не отдавай)… Да что я тебе советую, задрав башку к небесам?! Боюсь, со страною этою ты разберешься сам. Как подобает Богу, посмотришь сверху на всех – и всем раздашь понемногу…

Но не забудь про снег.

Р-Р-РАЗОЙДИСЬ!

Всю минувшую неделю Госдума обсуждала скандальный закон о митингах, шествиях и демонстрациях, но так окончательно и не пришла к выводу, можно или нельзя собираться больше двух.

Звонят мои друзья: послушай, Дима! Кончай работать, милый, скоро шесть. Живешь ты как-то скучно, нелюдимо, хотим к тебе зайти попить, поесть... Решайся, старый. Есть такая маза: купить сарделек, выпить eau de vie, поговорить о бурных днях Кавказа, о Шиллере, о славе, о любви... Мы так давно не виделись, ей-богу! Зимой приятен дружеский уют. А то ведь вымрем понемногу, и после смерти не нальют...

– Нет! – я кричу. – До будущего раза! У этих сборищ нехороший дух, и говорить о бурных днях Кавказа я не желаю там, где больше двух. Я вас люблю – Володек, Сашек, Митек, и девушек, что сам тащил в кровать, – но если больше двух, то это митинг! Ведь это же заявку подавать! Иль не читали вы проект закона, что коммунисты, Жирик и Едра решили возложить вчера на лоно парламента? Их тактика мудра: они решили запретить собранья, чтоб митинг в стачку не перетекал, чтобы народа ненависть баранья не расшатала нашу вертикаль! Вы слышите звучание металла? Сограждане, умерьте вашу прыть. Муниципальной власти можно стало любое ваше сборище прикрыть. Пожалуйста, мечи вложите в ножны и кой-куда засуньте языки. А если вы неблаго, блин, надежны, и не хотите брать под козырьки, и если вам не нравится держава, и вы об этом говорите вслух – у вас уже совсем отнимут право устраивать собранье больше двух! К тому же у меня давно оскома от ваших возмутительных манер. Поэтому сидите лучше дома и «Сталин. Live» смотрите, например.

Они в ответ: да это же не митинг! Не хочешь водки – ладно, кушай квас... Чего ты так трясешься, паралитик, ведь мы патриотичный средний класс!

– Нет, – говорю. – Пардон, полно работы. Я, знаете, в трудах, как на войне... А если вы вдобавок патриоты, сегодня вы рискуете вдвойне. Пришла пора сведенья старых счетов. Мне кажется – поскольку я умен, – что наверху боятся патриотов сильнее, чем оранжевых знамен... А впрочем, патриот, космополит ли – укройся дома, «Сталин. Live» включи, мобильник отключи и слюни вытри. Сиди себе, как зайка, и молчи.

Из «Огонька» звонят: любезный Дима! Вы наш сотрудник, как там ни крути. Напоминаем: вам необходимо прийти на редколлегию к пяти. Коллеги ждут. Обсудим номер, что ли, – редакция соскучилась без вас. А то вы что-то взяли много воли и ходите на службу через раз!

– Нет! – говорю, – имеется бумага. Положено, чтоб наш синклит умолк. Ее не зря подписывал Семаго и Селезнев (а это старый волк!). Конечно, все цивильно, «здрасьте-здрасьте», солидность мэтров, сдержанность юнцов, но говорить-то будете о власти! О чем еще шуметь, в конце концов! Корреспондентик, резвый неумытик, расскажет о мигрантах, о ментах, об армии... Ребята, это митинг! Нам всем грозит закрытье, если так. Простите, дорогие папарацци, вы что-то распустились без ремня. Прошу вас больше двух не собираться. А если собираться – без меня.

И наконец, уже в преддверье ночи, внезапная, незваная, как спам, перед мои измученные очи предстала та, с кем я порою спал. Влюбленные глаза сияют кротко, румяный рот подобен калачу...

– Нет! – я кричу. – Не надо! Это сходка! Иди домой, я больше не хочу! Иди домой, смотри картину «Сталин», не трать на страсти нервных волокон... Вдвоем опасно. У меня не встанет. Госдума приняла такой закон.

Она, укутав шею горностаем, ушла одна в мерцающую тьму. Сижу себе, смотрю картину «Сталин»...

Как безопасно в мире одному!

ВЕЧНЫЙ ГАЗ

Под Иркутском открыто новое газовое месторождение на триллион кубометров. Его назвали «Ангаро-Ленским».

Не поверите – вновь обнаружился газ! Под Иркутском. Конца ему нет. Это значит, стабильности хватит у нас на пятнадцать как минимум лет. Это значит, продлится предписанный круг, поневоле Европа – наш преданный друг, и Америка – верный вассал; это значит, Стабфонд дорастет до трехсот, и Россия энергию миру несет, как еще Циолковский писал.

Это значит, немыслим раздрай и мятеж. На «Мосфильме» – второй Голливуд. Это значит, в «Газпроме» останутся те ж, и без разницы, как их зовут. Это значит, элитные взмоют дома. Это значит, Отчизне не надо ума. А скандалов и внешних угроз тут и вовсе не будет – смутьянов запрем, а гарантом и совестью станет «Газпром» (только «газ» поменяют на «гос»).

Это значит, мы сможем железной рукой перекрыть вентиля – и ку-ку! Это значит, мы ссориться будем с Лукой, но теперь нам плевать на Луку. Да и Евросоюз, присмиревши на раз, не посмеет учить демократии нас. Пусть присмотрится лучше к себе. Сочинял же Уэллс про «Россию во мгле», но когда б он представил ее на игле, а точнее сказать, на трубе!

Вы спросили, где русский скрывается дух? Под землею, окован трубой… Обопремся на главных союзников двух – первый черный, второй голубой! Этот дух провоцировал смуту, развал, триста лет он покоя стране не давал, пуча землю, смущая умы, – вот тогда-то, видать, и решил КГБ откачать его на фиг по толстой трубе, чтоб от духа избавились мы.

Русский дух по десяткам земель разнесен. «До свиданья!» – летит ему вслед. А в России настал летаргический сон, и во сне она видит расцвет. У нее чрезвычайно возрос ВВП, IPO, ВТО, ISQ и т. п., золотится бюджет налитой, и бежит молодежь на весенний призыв, и почти до нуля сократился разрыв между бедностью и нищетой.

Хорошо, что Господь милосерден и щедр и всего для России припас. Хорошо, что безмерным обилием недр он спасет от истории нас. Мы довольно наелись соблазнов и смут. Уповая, что Дуньку в Европу возьмут, мы неслись по речной быстрине – но уселись на мель, как усталый баркас. И покуда в стране не закончится газ – ничего не начнется в стране.

ЧЕРТА ОСОБОСТИ

По опросам Левада-центра, 75 процентов россиян снова уверены, что у России особый – не европейский и не азиатский – путь.

Вхожу ли я в метро или автобус, читаю сыну, ем ли суп грибной – я все острее чувствую особость всего происходящего со мной. Не то чтоб я смотрел с тупою злобой на прочих граждан в средней полосе, но все они просты, а я особый. Какой-то не такой, какие все. Да, я готов обняться с целым светом, мы некоторым образом родня, но пусть законы физики при этом распространяются не на меня. Хочу не знать ушиба, растяженья, старения, стояния в строю, хочу свою таблицу умноженья, а также гравитацию свою… Чужие нормы мне – тюремной робой. Сосед по коридору, этажу, по офису – запомни: я особый. На том стою и изредка лежу.

Я не приемлю общего закона, тяжелого, как ход товарняка. Любой стремится вниз, упав с балкона, а я наверх взлечу наверняка. Быть белою вороной, альбиносом, чуть что не так – хвататься за топор; объевшись фруктов, не страдать поносом, а получать мучительный запор; любить не то – картины, книги, баб ли, – что любят все. Бежать привычных троп. Так умудряться наступать на грабли, чтоб ударяли в попу, а не в лоб. Расположить бассейн в автомобиле, брильянтами оклеить телефон, и чтоб в приличном обществе любили за то, за что других попросят вон. Чтоб остальных, как надоевших кукол, швырнули вон с высокого крыльца, но чтобы я, допустим, громко пукал, а все кричали: «Браво! Молодца!»

Мне многое не нравится в Адаме. Мне скучно продолжать Адамов род. Не приближаюсь к зрелости с годами, а более того – наоборот! Мне будничность противней манной каши, мне ваши нормы – сорная трава, мне ни к чему обязанности ваши и неприятны куцые права, не буду ногти стричь и мыть посуду, не буду вежлив с тухлым старичьем!

Я всеми признан, изгнан отовсюду, от жажды умираю над ручьем*! Мне скучен ваш регламент безобразный, ваш буржуазный сытенький покой. Я разный, я натруженный, я праздный**, но не такой, ребята, не такой! Иному обязательно для счастья шуметь на общей ветке, как листу, – а я хочу настолько отличаться, чтоб люди обходили за версту. Чтоб я, допустим, пил чаек со сдобой, сверкая взором, как жилец вершин, – а за стеной шуршали: «Он особый!» И чтобы общий спрятали аршин. Я – новый сорт, таинственная ересь, я мощь превыше ваших киловатт. В меня, ребята, можно только верить, а кто не верит – я не виноват. Я ваше оправданье, ваша совесть, я пастырю подобен и врачу – хоть сам не знаю, в чем моя особость, и париться особо не хочу.

Мы все пожремся общею утробой, как пожирают пищу на пиру, – но, может быть, раз я такой особый, что я еще, глядишь, и не умру. Раз так я исключителен и странен, раз я такой загадочный мужик – помрут грузин, испанец, молдаванин, американец, чукча и таджик, и друг степей калмык, и ныне дикий тунгус, метеорита лучший друг, – а я, с моей особостью безликой, останусь вечен, граждане. А вдруг?! Останусь тут. Переживу планету. Во мраке ледяном создам уют. Ведь там, где жизни нет, и смерти нету!

Да здравствует особость!

Все встают.

НЕ ПО ЛЖИ!

Узнав, что Мосгордума собирается узаконить использование детектора лжи при приеме на работу, я увидел политический кошмар.

Прогресс расширяет свои рубежи. Растут ипотеки, дома, гаражи, а самое главное – что на работу начнут принимать по детектору лжи! Детектор изящен и сдержанно-крут. Ведь каждому ясно: в отечестве врут, и врут ежечасно. А лживые люди едва ли способны на доблестный труд.

И вот я иду, зеленее травы, в какой-то из офисов в центре Москвы. Меня подключают к электромашине и в лоб вопрошают: «А пьете ли вы?» И сразу же проигрыш, в первом бою. Я мог бы, конечно, ответить: «Не пью», но самый доверчивый русский детектор ни в жисть не поверил бы в честность мою. Потом, проверяя процент чистоты, меня вопрошают: «Воруешь ли ты?» И если я честно скажу: «Не ворую», то это опять-таки будут кранты. Будь честным мое радикальное «нет», я вряд ли бы дожил до этаких лет, и всякий детектор и всякий директор сочли бы обманом подобный ответ. Потом, заглянув подозрительно в рот, меня вопрошают: «А ты патриот?» И что я отвечу? Что власть не приемлю, но страстно люблю свой язык и народ? Так ты эти вещи поди раздели, особенно если грозят звездюли. И снова детектор меня завернул бы, в графе «Откровенность» рисуя нули.

А после вопросов пяти иль шести, от коих мороз пробирал до кости, меня бы спросили: «Ну, это понятно. Но можете ль вы дисциплину блюсти?» И что я отвечу, горя от стыда? Наверное, ляпну, что, в принципе, да, но если она не по бзику начальства, а ради успешности в смысле труда. Тогда бы последовал новый вопрос: «Допустим, над вами имеется босс. Способны ли вы на почтение к боссу – почтенье до дрожи, до колик, до слез?!» И что я отвечу, поморщившись лбом? Что враг быдловатости в боссе любом? Что трудно себя называть либералом, а в офисе быть безответным рабом? Тогда бы допросчик, филер, фараон спросил бы: «А вы не английский шпион?» И что мне ответить? Сказал бы: не знаю. Сегодня с утра я как будто не он. Но знаете, с этою нашей трубой весь мир раздираем такою борьбой… Ведь если страна назначает шпионом, шпионом становится, в общем, любой… И видя, что даже на этот вопрос герой не способен ответить всерьез, детектор бы, кажется мне, задымился, а работодатель бы к стулу прирос.

Тогда бы, уже выбиваясь из сил, несчастный начальник меня бы спросил: «Скажите, а вы здесь хотите работать?» И мой бы ответ их опять подкосил. Что сделаешь, мне не четырнадцать лет. Хочу я работать? Естественно, нет. Мне нравится, в общем, лежать на диване, стишки сочинять, попивая кларет, бродить по Москве, наслаждаясь весной, с подругой, окончившей курс выпускной, а после обедать рассольником, скажем, его заедая котлетой мясной. Но так как за все это надо платить, а я не магнат и не киллер, етить, то мне и приходится где-то работать, хоть я бы давно предпочел прекратить. Должно быть, какой-то в стране перекос, далече от цели нас ветер занес – раз нет у людей однозначных ответов на самый простой однозначный вопрос. Люблю ли я Родину? Жажду ль труда? Блюду ли законы? Естественно, да. Но стоит увидеть все это в реале – и все мои «да» улетят в никуда.

Короче, Московская дума, скажи свое «Не позволим!» детектору лжи. А то никого не возьмут на работу. Смирись с этой данностью и не жужжи.

ПОНАЕЗД

Российские антропологи после многолетних раскопок установили, что в Москве с самого начала не было коренного населения: с VI века на месте будущей столицы вместе жили вятичи, кривичи, хазары и даже странное племя с явно негроидными чертами.

Спор историков длится и длится. Оказалось, что тысячу лет собирает приезжих столица – коренных, как доказано, нет. По итогам последних раскопок в населении древней Москвы было много скуластых, раскосых и негроидных даже, увы. Приезжали сюда, не робея, пировали в московских бистро… Если ж взять ритуал погребенья – все выходит и вовсе пестро. Против истины, брат, не попятишь. На Москву, не стесняясь ничуть, наезжали и кривич, и вятич, и мордва, и хазары, и чудь; торговали, торгуясь до хрипа, и женились, и сплавились так, что единого нет генотипа, а обычный московский бардак. То есть в этом, как сказано, звуке сразу было всего до черта. И построил ее Долгорукий – понаехавший тут лимита. Был он сам из глубинки российской, где промучился несколько лет, и приехал в Москву за пропиской: приезжает – а города нет. Лишь поместье боярина Кучки: скромный дом, небольшая кровать… Долгорукий, дошедший до ручки, был обязан Москву основать. И дружина без лишнего слова стала строить ее, захватив. Дело в том, что он был из Ростова – хоть Великого, но никакого в плане денег, карьер, перспектив… И построил Москву Долгорукий, и устроился в ней, как влитой, и его обнаглевшие внуки стали прочих честить лимитой. Чуть позднее, сверкая глазами, воцарился в Москве Калита: из орды, из Твери, из Рязани устремилась к нему лимита, хоть не вышедшая генотипом, но активная, как актимель, – и недаром прирос к нему титул собирателя русских земель. Гастролера, купца, иностранца не отпугивал местный мороз. Кто пришел воевать – и остался, кто пришел торговать – и прирос… Так возвысился пыльный и дымный (как еще в нем деревья растут?) всевместительный, странноприимный, дивный град понаехавших тут, город-хаос, почти без проекта, город-выставка, город-штурвал. Коренными считаются те, кто раньше въехал и больше урвал. Город вечного грома и гула, где на улицах – зимняя соль… Чем их только сюда притянуло? Что тут, медом намазано, что ль? Что гнало сюда толпы народа, привлекая бойцов и купцов? Ведь не ради же водопровода, ведь не Рим же, в конце-то концов! Приезжали торговцы и девки и родню вызывали письмом, не музеев с театрами ради – их же не было в веке восьмом! Заварилась великая каша из пера, топора, cetera… Чем их манит округлая наша, ненасытная наша дыра?! К ней, сравнительно, в общем, неблизкой, миновавши Смоленск и Торжок, сам Батый приходил за пропиской (не сумел получить – и поджег). Что ж вы едете, дурни, в Москву-то, генотипы везете свои? Ведь у нас то пожары, то смута, то погромы, то ДПНИ! Чем вам нравится небо стальное и дороги под коркою льда?

Просто, видимо, все остальное не годится совсем никуда.

ГОТОВ!

Юрий Лужков выступил с сенсационным предложением – вернуть россиянам значки ГТО.

Москвы неутомимый мэр Лужков, герой на грани эпоса и фарса! Не раз он темой был моих стишков, но снова под перо мое попался. Пока страна вступает в ВТО и обсуждает это всесторонне – вернуть он хочет нормы ГТО, готовности к труду и обороне. Отечество лишилось этих норм в то рыночное время роковое, когда его заботил только корм и патриоты были не в фаворе. Теперь не то. Теперь нам есть что есть. По воле снисходительного Бога отстроен бизнес, дорожает нефть, а патриотов даже слишком много. Догадливые рыцари пера уже берут перо наизготовку, твердеет власть, и школьникам пора, забыв бухло, побегать стометровку.

А я не против. Я и сам готов побегать по весеннему гудрону, в отличие от мерзостных скотов, забивших болт на труд и оборону. Пусть пионеров резвых голоса опять звучат над Сетунью иль Истрой. Могу бежать хоть час, хоть два часа. Я толстый, да, зато я очень быстрый. Отброшу ненавистное пальто – и потрушу... (представить – страсть господня). Лишь одного не разъяснил никто: как ГТО расшифровать сегодня? Нас потчуют исправно нефть и газ, мы им верны, как д’Артаньян – короне; но если честно – кто еще из нас готовится к труду и обороне?! Кто тратит драгоценные года, чтоб веселей цвелось родному краю? Допустим, труд еще туда-сюда, но оборона – это я не знаю.

Какую расшифровку разглядеть? К чему еще готов я буду, братцы? Трусливо Охать? Тихо Обалдеть? Терпеть Отстой? Талантливо Отдаться? За что готов страдать родной народ? Намеренья его попробуй вызнай... За Годовой Товарный Оборот? За Гегемонов, Трахнутых Отчизной? Чем мы еще богаты, наконец, чтоб удивлялась Азия, Европа ль... Допустим, «Г» – «Газпром», а «О» – «Отец». Но что такое «Т»? Ракета «Тополь»? Что я люблю – до судорог, до слез – в итоге нами прожитых столетий? Есть «Государство, Топливо, Овес» – а есть «Грызлов, Ткачев» и кто-то третий... Онищенко! Он ставил много клизм врагам России – Киеву, к примеру... А «Героизм, Талант и Оптимизм»? Не хуже, чем «За Родину и веру!» И жаль, что в результате многих драк, и многих врак, и прочего распада с талантом ощущается напряг, а с оптимизмом полная засада. К чему готова Родина всегда, покорная, как вяленая вобла? К тому, что Грузно Топает Орда? Что будет Грустно, Тягостно и Обло? Все как-то получается не то. В сознании случилась перемена. Не знаю я, как это ГТО расшифровать, чтоб было современно. Посмотришь вроде – выправка и стать, а приглядишься – всюду ложь и быдло... Короче, Гады, Трудно Описать, насколько Горько, Тухло и Обрыдло.

Но чтоб не зря сходило семь потов, чтоб бегалось и лазалось по крышам – вы просто дайте всем значок «Готов». К чему – по обстоятельствам допишем.

ПОПАВШИЙСЯ

Нью-йоркский губернатор Элиот Спитцер извинился перед женой и избирателями за связь с проституткой, но это его не спасло – пришлось подать в отставку.

Америка шумит о деле Спитцера. Со шлюхою связался Элиот. Действительно, теперь ему не спиться бы – попался хуже Билла, идиот. Он был борец за нравственность, как водится, – угрюмый, мрачный, словно сыч в дупле, – но тут открылось: Спитцер хороводится с девчонкой по фамилии Дюпре. Ее ощупал он глазами склизкими – и незаметно сорвался с узды. Она там приторговывала сиськами, мечтая о карьере поп-звезды. Ей надо было клипы делать, записи – и вот трудилась несколько недель… Он восемьдесят штук потратил запросто, переведя в подпольный их бордель. Как правило, такие инвестиции свидетельствуют громко кой о чем, и он привлек внимание полиции, и был со страшным шумом уличен. Таких ошибок, помнится, не делали политики на верхнем этаже… И главное – он был борец с борделями! Он прокурором штата был уже! Он возглавлял уже в Нью-Йорке органы, поэтому избрался без помех; с коррупцией боролся как подорванный и говорил, что он честнее всех, вовсю разоблачал чужие шалости, хвалил консерватизм и старину, любил собак… и на тебе, пожалуйста. Отставка и позор на всю страну.

История, конечно, в жанре вестерна. И как бы ни менялся ход планет – хочу я заявить вполне ответственно: у нас такое невозможно, нет. Не следует отделываться шутками: бывал у нас бардак, бывал террор, бывало – попадались с проститутками (и, помнится, как раз генпрокурор)… С двумя зараз, и на чужие тугрики, и даже, помню, был разоблачен – но он сумел внушить почтенной публике, что все обман, а сам он ни при чем. На этом он настаивал, как каменный. И до сих пор считает большинство, что там не он резвился перед камерой, а человек, похожий на него. А компромат пекли враги от зависти. Но если б кто железною рукой его поймал – то сразу оказалось бы, что это метод следствия такой. Любой, кто был бы взят на месте действия, склонясь к предосудительным вещам, – воскликнул бы: «Не уличен в злодействе я, а это я теракт предотвращал!». И сразу смолк бы, кто его отчитывал, и даже покраснел бы, как юнец… А может быть, он молодежь воспитывал? Спонсировал певицу, наконец?! Что можем знать об их мужской природе мы? Нам доказал бы уличенный тать, что это было в интересах Родины – и мы бы не осмелились роптать. В Америке – сплошные беспредельщики, но мыто ведь из правильной страны. И думаю, что налогоплательщики ему еще остались бы должны.

Да и потом – пускай другие ахают и горы городят из-за фигни, а наши власти поп-певиц не трахают. До них не опускаются они. Прошло навеки время пораженщины. У нас теперь железная мораль, и ежели от власти терпят женщины, то это исключительно Морарь. Такой закон у них на лицах высечен, и бдительность у них обострена…

Зачем им поп-певица за три тысячи, коль к их услугам целая страна?!

ЛЮБОВЬ И ГАЗ

Российско-украинская газовая война вдохновила меня на интимную лирику.

О, как мы любили друг друга! Как все умилялись вокруг! Мы мучались лишь от испуга, что все это кончится вдруг. Мы нежились на сеновале, бродили по россыпям рос… Друг друга слегка ревновали, но это слегка, не всерьез. С утра, не жалеючи пыла, я вкалывал (не клевещи!), а ты мне галушки лепила, варила мне сталь и борщи… Борща незабвенного запах поныне внушает восторг… Но ты все косилась на Запад, а я все смотрел на Восток. Нет, я тебя сроду не гнобил, не мучил (сошла ты с ума?!). Тебе я подставил Чернобыль, но ты виновата сама! Но женской походкой зовущей ушла ты налево с тоской, и мы Беловежскою пущей развод обозначили свой. Над миром другая эпоха взлетела, крылами плеща… Но мне без любви твоей плохо, хочу я тебя и борща! Ты ходишь в оранжевом, стильном, с красавцами польских кровей, – а я с вожделением сильным любви домогаюсь твоей. Бывало, по целой неделе честил твою Раду и ВЦИК: свобода твоя – в беспределе, твоя независимость – цирк! А ты на Майдане плясала, назло распахнув малахай… И я запретил твое сало! И ты мне сказала: «Нехай!» Ты в жар меня снова бросала и наглым румянцем цвела, и я разрешил твое сало! Но ты лишь плечом повела. Ты держишь меня за дебила, ты стала тверда и горда… Да может быть, ты не любила меня вообще никогда? Со злобой бессильного старца я вижу себя без прикрас. Умри! Никому не достанься!

И я перекрыл тебе газ.

Нет, я не тиран, не зараза. Все наши разборки – фигня. Я думал, без этого газа ты снова полюбишь меня. Что делать! Я раб этих черт ведь, мне так на них сладко смотреть! И я перекрыл лишь на четверть, потом – постепенно – на треть… Во всех этих сварах и драчках я тихо мечтал, трепеща, что ты приползешь на карачках с огромной кастрюлей борща, – и после естественной дани мы снова пройдем по росе… Но ты все поешь на Майдане с оранжевой лентой в косе, свою репутацию губишь, поденно теряешь очки, – и так меня сильно не любишь, что в НАТО вступаешь почти! Задумчивый, как шизофреник, гуляю постылой Москвой… Ну хочешь, я дам тебе денег? Язык разрешу тебе твой? Забуду любую обиду, скажу, что Майдан – не беда, – ты просто хотя бы для виду со мною ночуй иногда! Готов я и с Польшею ладить – ты только являйся в кровать, чтоб мне тебя изредка гладить и кончик косы целовать. Начнем, если хочешь, сначала! Ведь я тебе «да» отвечал, и ты мне «ага» отвечала, когда нас Богдан обвенчал! Пойми, я иллюзий не строю, у каждого свой каравай, – зовись суверенной страною, но будь, ради Бога, со мною, иначе я все перекрою!

И ты отвечаешь: «Давай».

Я злобу на ближних срываю, кляну я твое колдовство – и газ тебе то закрываю, то вновь открываю его… Заметь, я при этом ни разу тебе не давал звездюлей! Я думаю – может, без газа я все-таки как-то милей? И, раз ошибаясь за разом, все жду я заветного дня и думаю: может быть, с газом ты снова полюбишь меня… Но ты мне в глаза посмотрела и молвила, словно врагу:

– Коханый! Не в вентиле дело!

А что я еще-то могу?

СВОБОДУ ДЫМУ!

В американских фильмах, предназначенных для семейного просмотра, по инициативе студии «Walt Disney» запрещен показ курения. Я горячо сочувствую заокеанским коллегам, кряхтящим под игом произвола.

Опять в Голливуде свирепствует гнет, как нам сообщила печать. (Когда нас Америка снова лягнет, нам будет чего отвечать!) Цензуре никто не мешает царить, артисты не борются с ней. Теперь там нельзя на экране курить. Решение принял «Disney». Во рту у меня закипает слюна, глазенки сужаются в нить. И эта зажатая властью страна нас учит свободу ценить?! Пытается нам коллективно пенять в противной манере брюзги?! О нет, не Россию вам надо менять, а ваши, простите, мозги. Каких вам еще доказательств ясней, что Штаты томятся в узде? Конечно, пока это только Дисней, но скоро начнется везде. Атаку на секс вы ведете давно, как древле Советский Союз: он если останется в вашем кино, то лишь однополый, боюсь. Похоже, вы также введете бойкот на сцены облав и охот, ношенье мехов, поеданье котлет и прочий гринписовский бред. Не станет потом перестрелок и драк, на ругань введут карантин, и даже простое российское «фак!» исчезнет из ваших картин, а ваша цензура навесит собак на коэнов и тарантин.

А мы проживаем в свободной стране, большой в ширину и длину, – где запросто курят не только в кине, но в зале, где смотрят кину. У нас и при культе, в крутые года руливших повсюду горилл, в картинах курить разрешалось всегда, и Сталин там тоже курил. У нас бы дрожал как осиновый лист от ужаса весь кинозал, когда бы какой-нибудь горе-артист без трубки его показал! А если бы Штирлиц у нас не курил, устав от таинственных дел, а лишь улыбался, да кофе варил, да с пастором Шлагом трындел?! Куренье у нас – не порок, не позор, не выдумка, не эпатаж: героя высвечивал наш «Беломор» наглядней, чем «Мальборо» ваш. У нас если кто-нибудь курит «Казбек» за выпивкой или ухой, то ясно, что он неплохой человек. А ежели «Данхилл» – плохой. Короткая «Новость» – надежности знак, почти как сегодняшний «Кент»; курящий же «Яву» – не так и не сяк: как правило, интеллигент. Короче, у нас некурящий герой бессмысленен, что говорить. Здесь курит на лестнице каждый второй. И каждый дает прикурить.

Но главное, главное! Хватит сучить ножонками, дядюшка Сэм. Отечество наше свободе учить ты больше не смеешь совсем. Теперь вы явили себя без прикрас – впервые за дюжину лет. Пусть нету открытых дискуссий у нас, гражданского общества нет, продажны, как правило, наши суды, коррупция наша грозна, руками чиновничьей нашей среды расхищена наша казна, свободную прессу прижали давно, и Родина этим горда…

Но курят герои в российском кино!

И будут курить, господа!

ПРОЩАЙ, МОЛОДОСТЬ!

Дмитрий Медведев принял делегацию молодых ученых и политиков и сообщил об учреждении трех премий по 2,5 миллиона рублей за лучшую инновацию. Я горько завидую.

Медведев сделал вывод, что сигналы значение имеют на Руси[2]. Да кто бы сомневался, елы-палы! Чуть главный что-нибудь провозгласи – как сразу же кампания в печати и лозунги, куда ни подойдешь. А лозунг дня он сам озвучил, кстати, и этот лозунг – наша молодежь. И вот вам факт: от милостей монаршьих он допустил юнцов к своим вратам. Он принял молодых, причем ненаших, хотя и «Наши» тоже были там. Студенты не могли не волноваться, как перед брачным вечером жених. «Я жду от вас конкретных инноваций и премии назначу вам за них, – сказал Медведев с ласкою суровой, присутствующих взором охватив. – Я вас считаю силою здоровой и буду рад увидеть креатив». Я креатива ожидаю тоже, но где у молодых его найдешь? Я не люблю, признаться, молодежи, как всякий, кто уже не молодежь. Вот молодежь в ее пассивной части: пока Отчизна их не запрягла – их не гребут политика и власти, им хочется соитий и бухла. Они еще зародыши по сути (особенно – детишки воротил). Просиживают попы в институте, покуда их минобр не сократил[3] торчат по барам, воют на футболе, кричат «Россия», стало быть, «вперед!» – и вовсе не испытывают боли за наш многострадающий народ. Им нравится в ночи лупить по струнам, взрывать петарды дерзкою рукой… Когда я был еще довольно юным, я, стыдно вспомнить, тоже был такой. Жестока юность, как сказал Гораций. Ей трудно удержать себя в узде. Каких тогда я жаждал инноваций? Мне было важно, чтобы было где. Мне это дело нравилось до дрожи, меня дразнило женское белье… «Всех трахнуть!» – главный лозунг молодежи. А это власть умеет без нее.

Вот молодежь в ее активной части: они от нетерпения дрожат, их борют политические страсти, им хочется карьеры и деньжат. С рожденья главный опыт ими нажит: успех не добывается добром. Им хочется травить кого укажут, и чтоб за это приняли в Газпром. Ужасно выразительные рожи в их пафосной встречаются среде. Чего нам ждать от этой молодежи, которой безразлично даже где? Не сможет никакая перестройка внушить им пафос честного труда. Из всех вопросов лишь вопрос «За сколько?» их несколько волнует иногда. От них, конечно, много меньше шуму, у них хотя бы ногти не грязны, но кроме выдвижения в Госдуму – какой от них дождешься новизны?

И те не ах, гляжу, и эти тоже. Истрать хоть сотню грантов или ссуд – большого проку нет от молодежи, и премии, похоже, не спасут. Их недостатки перечислив вкратце, я дам совет, не требуя калым: уж если вы хотите инноваций – прислушиваться надо к пожилым. Они легко последствия примерят и выстроят логическую нить… Одна беда – никто из них не верит, что здесь хоть что-то можно изменить. От всякой перемены жду беды я, от всякого начальства жду рожна… Здесь полагают только молодые, что в жизни инновация нужна. Пускай на них равняется Медведев. А я в моей привычной борозде сижу, себя смирив и обезвредив…

И мне уже неважно даже где.

БОЛЬШАЯ ЭЛЕГИЯ АНАТОЛИЮ ЧУБАЙСУ

Джон Донн уснул, уснуло все вокруг…

И. Бродский

Анатолий Чубайс покидает госслужбу в связи с упразднением РАО «ЕЭС». Теперь, по его словам, он намерен «два года отсыпаться».

Чубайс уснул, уснуло все вокруг. Его враги невольно оробели: под шум листвы, под вой рублевских вьюг он крепко спит в хрустальной колыбели. Он помещен в особый мавзолей, лишь через пару лет назначен вынос… Пока не спал он – было веселей, но вот уснул – и все остановилось. Морфей его в объятьях приласкал. Горит ночник, включенный для уюта. Вертелось все, покуда он не спал: росла национальная валюта, дошли до пика цены на сырье, качалась нефть – хоть пей, хоть умывайся… Порою омрачала бытие коррупция – но супротив нее боролись все, включая и Чубайса. Крутились деньги. Делались дела. Простой народ стонал от монополий. Короче, при Чубайсе жизнь была – но хочет спать железный Анатолий.

Чубайс уснул, уснуло все вокруг. Всех сон сковал – снотворного не надо. Уснул Немцов, его курчавый друг, и рядом с ним уснула Хакамада; олигархат под одеяло влез и засопел, притихнув в общем шуме. Спит малый бизнес. Спит РАО «ЕЭС». Спит СПС и видит сны о Думе. Но спит и Дума – толку ли в грызне? Никто давно не верит в силу слова – и голосует все-таки во сне под руководством спящего Грызлова.

Закончился великий разогрев. Спустилась ночь. Все кошки снова серы. Спит с рупором Анпилов, не успев договорить: «Чубайса на галеры!». Медведев спит, и видится ему почти неописуемое чудо – что Путин тоже спит в своем дому, и можно сделать оттепель покуда… Уснул Лужков, Батуриной храним, и видит сон, что мэром Сочи стал он – и в Сочи переехали за ним все жители столицы, всем составом.

Уснул Билан, и тоже видит сон (победы в нашем обществе чреваты), что вследствие своей победы он – почетный член общественной палаты, что вся страна от радости звенит, взираючи на эту эпопею, а вместе с ним в палате – весь «Зенит» и сборная России по хоккею. Спит производство, менеджмент и сбыт. Спит молодежь – от голубых до красных. Каспаров спит. Илларионов спит. ОМОН во сне гоняет несогласных. Спит интеллект (хотя уже давно), спят честь и совесть (хоть и прежде спали), спит зритель, глядя новое кино, хотя и так привык кемарить в зале… Упав на стол лохматой головой, спит журналист, и спит под ним страница. Не спит, похоже, только часовой, да и ему, похоже, это снится.

Чубайс уснул, уснуло все вокруг. Другие страны ропщут: что такое? Ни проблеск мысли, ни единый звук не нарушают общего покоя. Спят с бабами, забывши страх и стыд. Спят и старик, и отрок желторотый. Коррупция – и та как будто спит: воруют полусонно, с неохотой. Устав от многолетнего труда, Россия спит. Чубайс устроил это.

Но вот он отоспится. И тогда…

Тогда уже кранты тебе, планета.

САМО!

Согласно уверениям сотрудников МВД и ГИБДД, никаких автоподжогов в Москве не было. Все это самовозгорания в результате несвоевременно пройденного техосмотра и неправильной эксплуатации.

Как сладко в этот раз писать письмо! Напрасно ищут крайнего часами: никто не жег, а это все само! Машины то есть возгорались сами. Но глас ГАИ ошибся, увлечен анализом неслыханного факта. Тут техосмотр, ей-богу, ни при чем. Они от чувств воспламенялись как-то. Уверенно отряхивая тлен, дивясь успеху каждого почина – Россия, так сказать, встает с колен. Такое понимает и машина. Медведевский ли, путинский ли план сработал тут – дознаться не умею: сперва «Зенит», потом еще Билан, а следом – кубок мира по хоккею! Вот Ковальчук: при виде молодца, пред кем сдалась канадская дружина, воспламенились многие сердца – могла воспламениться и машина! Она ведь, сколько ею ни рули, имеет нрав и вкус на самом деле. Горели же отнюдь не «Жигули», не «москвичи», не грубые «газели», не то, чем наш российский средний класс разжиться смог, как только разрешили, – о нет. Горел не ГАЗ, не АвтоВАЗ, – горели настоящие машины! Элитный автопарк, не абы чей. Да мне всегда казалось отчего-то, что лишь среди реальных богачей сегодня можно встретить патриота. Не вырастет в халупе патриот. Что бедность – зло, внушал еще Лассаль нам. Сердечно любит Родину лишь тот, кто ей обязан кое-чем реальным. Поэтому, товарищи, прогресс – не террорист, замоченный в уборной, а то, что загорелся «мерседес» от доблестной победы нашей сборной! Ведь рейтинг – во, и ВВП расцвел, – планету вновь дивит Иван Иваныч!

Поэтому, когда пошел футбол, они уже горели по три за ночь.

А вдруг они горели от стыда? Загадка ведь и этак разрешима! Но, господа, и это не беда: коррупции стыдится и машина. Совсем недавно, с нынешней весны, шикарные машины – недостаток: они на взятки приобретены, а новый президент не любит взяток. «Как вам не стыдно, милые мои, таскать с работы взятки и подачки!» Коль скоро у хозяина-свиньи нет совести – так совесть есть у тачки: она горит, охвачена стыдом, и смотрит потрясенная столица… А нажитое доблестным трудом – не возгорелось и не возгорится!

Товарищи! Раскрыт поджогов ряд. Мучительный вопрос с повестки выбыл. Неважно, почему они горят, а важно то, что это личный выбор. Повсюду – на Николиной горе, в Текстильщиках и в Бутове – сожженья. Они горят, как шапка на воре, как факел олимпийского движенья, как вечный бой, какому нет конца, как адский пламень, что не знает лени, как наши воспаленные сердца, как наши воспаленные колени, с которых вновь Россия поднялась, припомнив износившиеся мифы, и снова всех затаптывает в грязь, бубня себе под нос: «Мы скифы, скифы…» Стоит Отчизна, как боец сумо, и жалкая трясется заграница, и все воспламеняется само…

А скоро и совсем воспламенится.

ПОДЗЕМНОЕ

За время пребывания пензенских затворников под землей деревня Погановка, где находились сектанты, оказалась полностью благоустроена: для властей построили новые дороги, для журналистов установили связь… Я вижу в этом сценарий общероссийского спасения.

Как увел сектант Кузнецов – комсомолец, познавший веру, – тридцать женщин и семь юнцов в спешно вырытую пещеру, ибо скоро Высшая власть отключит нам и свет, и воду, – так в деревню его попасть захотела толпа народу. Прилетел правительства член, обещая строгие меры: тут страна поднялась с колен – а народ уходит в пещеры! Потянулся парад властей, региона спасая имидж, – и пришлось принимать гостей, а в Погановке как их примешь? Понастроить пришлось дорог (в поле грязь, проехать не могут), завезти нежирный творог, соки, воды и биойогурт… Были жители смущены: мы небритые и бухие, а теперь тут ходят чины из Московской Патриархии! Журналистов слетелась рать: привереды, нежная мякоть. Им все время хочется жрать, а в итоге – писать и какать. И село, выходя в эфир, поднималось из грязи в князи: тут открыли трактир, сортир, обеспечили средства связи… Иностранцев собрался рой, Би-би-си с англичанкой-стервой: чисто выбрит каждый второй, мыться требует каждый первый! И чего их несет оттель? Тоже чудо: схрон обнаружен… Но ведь нужен отель, мотель, регулярный горячий ужин! Чем вы, собственно, смущены? Что вы ищете тут, ищейки? Если вдуматься, полстраны так живет, как в этой пещерке: все – от старца и до юнца, от сестрицы скромной до братца – верят глупостям, ждут конца и желают в норку забраться. Да, в Погановке тяжело, но, как здраво заметил некто, – прилетай в любое село: там и света конец, и секта, и бухло, и всеобщий бред, вплоть до веры в царя Кощея; а что где-то пещеры нет – так у нас же кругом пещера! То по крышу завалит снег, то ветрами насквозь продуло, – натуральный пещерный век от Чукотки до Барнаула. Это длится который год, и бороться, ей-ей, не стоит. Разве кто под землю уйдет – сразу пару дорог построят…

Это, кстати, нелишний шаг. Ноу-хау открыли сдуру. Если кто не создаст никак в вашем крае инфраструктуру, не желает строить дорог, не снабжает изящной урной – вот вам, братцы, живой урок из Погановки остроумной. Вы мечтали о колбасе, о визите властей и прессы? Уходите под землю все и служите оттуда мессы! Всей деревней в пещеру – шасть! Это шанс разбудить стихию. К вам немедля приедет власть (поручусь за Патриархию). Это, в сущности, нацпро-ект – поучитесь, Иван да Марья: к поселянам посредством сект наконец-то привлечь вниманье. Вот тогда процветет народ, да и пресса его осветит…

Если наш всеобщий уход кто-нибудь вообще заметит.

СТИХИ О РОССИЙСКОМ ПАСПОРТЕ

Депутат Верховной рады Украины Мустафа Джемилев предлагает закрыть российские консульства на территории Крыма, чтобы они не выдавали крымчанам российских паспортов и не создавали тем самым предлога для аннексии республики по югоосетинскому сценарию. Я радуюсь за наши грозные паспорта.

Россия, отпразднуй главный успех. Соседи закроют пасть пусть. Я вижу, снова пугает всех гербастый российский паспорт. Величья истинного черта! Держава – не фунтик с кремом. Где мы раздаем свои паспорта – там сразу крутой экстремум. Стремясь расширить свой окоем горами, морем, лесами, – сперва мы, значит, их раздаем, а после приходим сами. Орудья наши сотнями жал нацелены с видом пасмурным: а кто, скажите, тут обижал ребенка с российским паспортом?! Врага сминает праведный гнев, и участь его – параша. Земля, где живет гражданин РФ, уже в потенции наша. Просты и решительны, как «Спартак», чисты, как звезда востока, мы мир утопить в своих паспортах готовы: у нас их сто-о-ока! По всей планете прошлась пята, по многим морям поплавала. Я волком бы выгрыз все паспорта, где нету орла двуглавого.

Во дни, которые бардов рать успела внести в скрижали, наш паспорт в руки боялись брать: действительно уважали! «Берет, как бомбу, берет, как ежа», – Маяк говорил, не хвастая, пока пограничник держал, дрожа, серпастое-молоткастое. Прошли года крутых мешанин, мы встали с колен, натужася – и вот достаем из широких штанин, и Рада кричит от ужаса! Трясись, Джемилев, у себя в Крыму: ты видел уже нередко, что если паспорт дают кому, то это черная метка.

Мы в поле действуем правовом, блюдя дружелюбный имидж. Мы всех вокруг за своих порвем, лишь сделаем всех своими ж. Сгодится хоть эллин, хоть иудей… Запомнить всем не мешало бы, что мы защищаем своих людей при первом признаке жалобы. Тогда, при своем миролюбье всем, при звуке угроз, при виде ли, – мы тут же по косточкам разнесем страну, где наших обидели.

Поэтому мир, что при шаге каждом все ближе к пропасти движется, к себе неохотно пускает граждан с орластою красной книжицей. Когда я мчу в чужие края посредством летного транспорта – в глазах таможни читаю я смущенье при виде паспорта. Их руки потеют. Их мозг раздут каким-то тревожным бредом – как будто танки сейчас войдут за этим паспортом следом. Да вы не бойтесь! Я так, плебей, мне по фигу ваша горница. Меня хоть дрыном сейчас побей – в России никто не дернется. Таких, как я, у нас до черта. Ресурсы у нас несчитаны. Вот если б вашим дать паспорта, то сразу была защита бы.

А если б, заметить не премину, мы вышли из рамок узких и стали бомбить любую страну, где власть обижает русских, – тогда, об участи их скорбя и взяв в свидетели Бога, боюсь, пришлось бы начать с себя. Нас здесь обижают много. Любезный друг, укажи обитель, окинувши глобус наскоро, где так бы мучился предъявитель клювастого-головастого. Боюсь, за местную нашу боль Россия нам – не ответчица.

Друзья! Отправиться в Ялту, что ль?

Спасай же меня, Отечество!

WELCOME!

За последний год число российских предприятий, управляемых западными менеджерами, возросло почти вдвое. Эффективность их после прихода импортных специалистов растет еще быстрей.

Отставить, товарищи, взгляды косые: покрылись заслуженным глянцем мы. С минувшего года величье России пошло прирастать иностранцами. Когда-то нас жизнь добивала жестоко – теперь мы лидируем запросто. Отныне мы недра качаем с Востока, а менеджмент тырится с Запада. С Востока, из края сибирского кедра, мы гоним на Запад сокровища, – а Запад за наши роскошные недра нам деньги дает и спецов еще. Им хочется выехать в наши пампасы из скучных и пресных обителей. Меняем свои нефтяные запасы на грамотных их потребителей!

Мы встретим их нежно и денег предложим. Любезно российское небо им! Есть вещи, которых мы делать не можем: для них мы приезжего требуем. России всегда самовластье во благо, и чтоб государство поправилось – мы править собой призываем варяга. (Был также грузин. Не понравилось.) Мы равных не знаем в посеве, в покосе, в питье, в маршировке шеренгами, – но строить к нам едут Растрелли и Росси, бегут Монферраны с Кваренгами! Напрасно такими гостями корят нас. Мы вольные люди, по Пришвину. Где надо умеренность и аккуратность – мы лучше доверимся пришлому. У нас это дело поставлено – что ты! Пришельцами нас не пугайте вы. Хорош гастарбайтер для черной работы, рулить же должны остарбайтеры. Вот так создаются условья для роста. Живем с настроением утренним. А нам, коренным, остается бороться с противником внешним и внутренним.

Езжайте, любезные, это не kidding[4]. Мы примем и Буша, и Чавеса. Ведь правит футбольною сборною Хиддинк – и видите, как получается! И сколько я эту загадку ни рою, все сводится к выводу честному: рулит иностранец – и легче порою ему подчиниться, чем местному. Вам это покажется признаком бреда, но это же, граждане, классика: смешно в управлении быть у соседа, ровесника и одноклассника. На этом бы месте бы мог бы и я бы! Нашли же бездарного, тусклого… Особо мучительно, ежели бабы. А ежели немец, то пусть его. Во мне этой придури нет и в помине – но я б умилился заранее, когда бы носил бы фамилию Hinny[5] редактор родного издания! Мы редко пред нашими шляпы снимаем. Они же нам кажутся быдлами! А если бы нами рулил марсианин, то было совсем не обидно бы.

Конечно, порою совместные группы кончают, как «British Petroleum», – но прежде мы были наивны и глупы, а нынче-то все под контролеум. Недавно уже наградили Ширака, хоть многие русские морщатся… Короче, мы были подобьем барака, а стали открытое общество! Открытое, акционерное, братцы, и всем объясняем до одури: сотрудничать с нами не надо бояться, вы вспомните только о Шредере. К нам можно теперь повернуться спиною (хоть лучше бы все-таки мордою). Полезно привлечь к управленью страною Китай и Америку гордую! А ежели вспомнить парижские зимы, что всем показались тяжелыми, – на месяц могли бы позвать Саркози мы: пускай разберется с поджогами! Мы многих бы взяли на главные роли, снабдив гонорарами щедрыми. Зовите политиков к нам на гастроли: мы тут же расплатимся недрами. В России хватает и денег, и плоти. Вы здесь огребете наварище. А ежели вы, натаскавшись в работе, кого-то из наших взамен заберете, – так мы и приплатим, товарищи.

Мы тоже способны к распилке бюджетов. Не ведали вы до сих пор еще?

Работал же в Штатах Тимур Бекмамбетов. И вышло какое дозорище![6]

НАША ЖЕНА

Гитарист «Rolling Stones» Ронни Вуд бросил жену и четверых детей ради восемнадцатилетней русской официантки Кати Ивановой, с которой познакомился в баре на Лейстер-сквер. По этому случаю он бросил пить и активно занялся живописью. Я советую всем последовать его примеру.

Женился на москвичке Ронни Вуд, решивший в шестьдесят родиться снова. Ее по-русски Катею зовут, фамилия ж подавно Иванова. Работала она на Лейстер-сквер, в обычном баре, в лондонском притоне. Спросила: «Вы меню хотите, сэр?» – «Тебю, тебю!» – в ответ воскликнул Ронни. Он попросил сначала двести грамм, откушал их и снова хряпнул двести. Потом он поднял скромный тарарам, но так всегда бывает в этом месте. Тогда он снова выпил двести грамм, и после перерыва – снова двести. Сперва он стал хватать ее за срам, но скоро к ней отнесся как к невесте. Он попросил у Кати двести грамм, а после заказал последних двести – и в тот же миг, послав семью к чертям, в Ирландию уехал с нею вместе. Его жена была раздражена, просила отпустить его, хмельного… «Отныне буду я его жена!» – сказала гордо Катя Иванова. «Опомнись, ты связалась со старьем! Вы кончите отчаянным раздраем!» – но мы в России если что берем, то никогда потом не выпускаем. Теперь в своем поместье Ронни Вуд рисует Катю ню, на сельском фоне, и говорят – они почти не пьют. По крайней мере так считает Ронни. Он стал лечить свой голос пропитой, он стал играть, как встарь они играли, считает Катю чистой и святой и хочет с ней вступить на путь морали. Да, собственно, уже и в старину – о чем вести случалось разговор нам – иметь в хозяйстве русскую жену считалось делом крайне плодотворным. Вот был, к примеру, Сальватор Дали, и он в Париже встретил половину – живущую от Родины вдали российскую красавицу Галину. Ее лица пленительный овал, лукавый взор, фигура экстра-класса… Он бросил пить и так зарисовал, что стал богаче всякого Пикассо.

Ах, если бы забросить русских жен, питомиц наших кротких колоколен – ко всем, кто против нас вооружен, ко всем, кто нами вечно недоволен! Случилась бы очистка грязных душ, раскаянье и слезы в русском стиле, войну в Ираке не разжег бы Буш, на Монику не посмотрел бы Билли; Ольмерт, сейчас замаранный в грязи, додумался б, что взятки брать негоже; на радостях простил бы Саркози всех мусульман (и Прохорова тоже)! Лежит на лучших женщинах печать духовной силы, кроткой, как корова… Саакашвили смог бы промолчать в ответ на обвинения Лаврова. Планета вся сейчас напряжена, и лишь в России тихо, гладко, чисто. Все потому, что русская жена у всех – от президента до чекиста. И если вы хотите жить, как мы (а нынче все об этом попросили) – вам нечего терзать свои умы: берите замуж женщин из России.

Сначала надо выпить двести грамм, а если хватит сил – то снова двести, и тут же так духовно станет вам, что вы навзрыд расплачетесь на месте. И снова надо выпить двести грамм, и сразу, продышавшись, снова двести, – и вся Россия, от мужчин до дам, предстанет как оплот ума и чести. А если после выпить двести грамм, а следом одолеть последних двести…

Она вам скажет яростное «Хам!» и бросит неприступное «Не лезьте».

ДЕНЬ ЛЕВШИ

Международный праздник левшей 13 августа прошел в России почти не замеченным – вероятно, потому, что у нас и прочие дни мало от него отличаются.

Не то чтоб повод слишком светел, но все застолья хороши: вот мир в который раз отметил международный день левши. Читатель мой пожмет плечами: кто это выдумал, чувак? А я отвечу: англичане. Им трудно выпить просто так. А нам и повода не надо для заливания души, но этот праздник – нам отрада: у нас все время день Левши. Завидуй, косная Европа, и вечно помни, ху из ху: ведь наш Левша без мелкоскопа ковал английскую блоху! Блоха английского металла, косым подкована Левшой, конечно, прыгать перестала – но это минус небольшой.

Вы в этом выводе подвоха не усмотрите ни хрена, но – хорошо ли это, плохо, – Россия левая страна. Не только в августе – и в марте, и в декабре наш рок таков: мы государство левых партий и одиноких леваков. Не нужно сводок и докладов, чтоб убедились враг и друг: мы средоточье левых взглядов, и левых ног, и левых рук. Одни мы дрыхнем или с девой – но, поручусь за большинство, с ноги встаем мы только левой и вечно злимся оттого. Как псы под окрик караульных, на службу тянемся рекой, засевши в «Ладах» леворульных, что левой сделаны рукой. Наш труд нелегок и несладок. Что для приезжего бардак, для нас – единственный порядок. Ведь мы работаем не так, как надо было бы для дела или обидней для врага, а только так, как захотела начальства левая нога. Срывая плод запретный с древа, пугливо ежась на ветру, мы от жены идем налево и возвращаемся к утру… Вот так проходят наши годы – а чтоб никто не доглядел, живем на левые доходы от непонятных левых дел. И пусть, как змеи перед Евой, пред нами вертится весь свет, – а мы их всех одною левой! Поскольку правой просто нет.

Увы, не в силах объяснить я, – дивится друг, смеется враг, – но опыт правого развитья всегда кончается никак: режим, казалось бы, свободен, – но, веря принципам своим, идем налево – песнь заводим, идем направо… и стоим. Наш долгий опыт неизменен. Мы не порочны, не грязны – но, как еще заметил Ленин, больны болезнью левизны. Дерутся кланы и анклавы, гаишник просит левый штраф, – дерутся все, и все неправы, а пригляжусь – и я неправ… Зато в словесности мы шарим – ведь наша нация жива активным левым полушарьем, что отвечает за слова. Европа, как ее ни гневай, терпеть готова наш поход под крики «Левой, левой, левой!» – и никогда наоборот.

Зато другие сверхдержавы и их гаагские суды всегда, во всем пред нами правы, и правотой своей горды. Пускай мы выглядим коряво – нас это сроду не скребло. У них повсюду правит право – у нас же лево и бабло. Страшны российские забавы для их разжиженных кровей. Они и в том, и в этом правы. Чем мы левей, тем все правей. И как бы мы ни огорчались – все отвернулись, как на грех, а с нами только Уго Чавес. Он вообще левее всех.

Нам это все давно приелось. Так почему ж, спросить дерзну, никто не любит нашу левость, не ценит нашу левизну, и мы со всею нашей славой бредем одни, как конь в пальто?

Все потому, что Боже – правый.

А левый – угадайте кто.

ТРИ ЧЕТВЕРТИ

Андрею Вознесенскому исполнилось 75 лет. Орден «За заслуги перед Отечеством» II степени показался мне недостаточной наградой, и я удостоил его письма счастья.

С днем рожденья, Андрей Андреич! Как вы держитесь столько лет? Жизнь российская – лотерея ж: риск огромный, а правил нет. Ваша роль тяжела, как штанга, в непроглядной нашей зиме. Чтобы автор вашего ранга столько прожил и был в уме, и еще сочинял при этом, не опошлившись ни на пядь… Непривычна нашим поэтам эта цифра – семьдесят пять. А уж рыцарей авангарда вспоминать без слез не могу: первый ряд давили вульгарно, остальных согнули в дугу… Жизнь российская – не тоска ли? «Власть родная» – оксюморон. Вас, конечно, везде пускали, но и били со всех сторон. Сколько было приемов подлых – вне Отечества и внутри… Тут и четверть-то века – подвиг, вы ж осилили целых три.

В первой правил пахан усатый. Хоть ходили вы в пацанах, но, когда вы пошли в десятый, вас призвал к себе Пастернак. Это вас прикрыло отчасти – он не мог вас пробить в печать, но при нем советские власти было можно не замечать. Чуть, однако, вы рот открыли в хоре гениев молодых, как зоилы с пеной на рыле стали вас ударять под дых – окорачивая Андрюшу, бурной оттепели дитя, «Треугольную» вашу «грушу», как боксерскую, молотя. Им казался грозней тротила ваш невиннейший первый том. Слава богу, у вас хватило легкомыслия. Но потом…

Наступила иная эра. Началась голимая жесть: вы служили тут для примера, что в России свобода есть. Вас на Запад порою слали и не били уже почти – от двусмысленной этой славы было легче с ума сойти. После оттепельной капели потянулись «Дурные дни». О, сколь многие вам шипели: «Что, продался?!» (И где они?) Вы ж, как отрок вечнозеленый, что с раскаяньем незнаком, – умудрились «Авось» с «Юноной» сквозь шторма привести в «Ленком», не утратив былого пыла, не предавши легкость свою. Ах, я помню, что это было: я из этого состою.

Третья четверть – иные моды. Я с тревогой на вас глядел. Из мечтавшейся вам свободы вышел форменный беспредел, а из этого беспредела получилась такая муть, что когда она отвердела – совершенно нельзя вздохнуть. Да еще молодые шавки (на безрыбье и рак – герой), собираясь в крутые шайки, вас покусывали порой. Их наезд, безусловно, значил, что поэзия – не балет и поэтов никто не начал уважать за выслугу лет.

Очень рад я, Андрей Андреич, что по-прежнему вы в строю. Кроме слова, чем отогреешь ледяную страну свою? Мне, зануда я пусть и лох пусть, неумелый слуга харит – акро-батская ваша легкость путеводной звездой горит. Не любя в кругу волкодавов рассуждать о добре и зле, переживши столько ударов (и буквальнейших в том числе), каждый день добывая с бою, как в Отечестве повелось, – вы осмелились тут собою воплощать великий А. Вось. В вечных поисках абсолюта продолжайте смущать умы. Будьте здравы. Пока вы тута – не свихнемся авось и мы.

НЯНЧИТЬ!

В Михайловском прошел слет «мамушек и нянюшек», посвященный 250-летию со дня рождения и 180-летию со дня смерти Арины Родионовны Яковлевой. Я увидел в этом лучший символ эпохи.

В честь Родионовны под Псков слетелись няни – опора Родины, живая соль земли. Они в Михайловском собрались на поляне – и стали опытом делиться, как могли. От плясок их дрожал смиренный палисадник, их песни над землей звенели, чуть заря… Без няни Пушкина – какой бы «Медный всадник», про сказки всякие уже не говоря? Ведь что за жизнь была: цензура, страх, наружка, то ссылка, то надзор, то школят, то гнетут… В отчаянье поэт воскликнет: «Где же кружка?!» – и Родионовна с сосудом тут как тут. Он много уплатил невозвратимой дани подругам юных лет и обществу кутил, – однако, думаю, без добродушной няни он много больше бы им дани уплатил. И я не просто так по клаве барабаню, недаром мой Пегас кусает удила: когда бы к каждому могли приставить няню – какая б лирика, какая б жизнь была!

Естественно, поэт взрослеет год за годом – но всякому ростку потребен агроном. Ведь няня добрая – не просто связь с народом, а вдумчивый пригляд за бойким шалуном. От гения б, глядишь, осталась половина, его бы погубил разврат в конце концов, когда б его сперва не нянчила Арина, а после Энгельгардт, а после Воронцов… А после Бенкендорф с добрейшим Николаем, Жуковский, Вяземский, толпа других друзей – ведь мы ж не просто так! Ведь мы ж добра желаем, как те, кого собрал Михайловский музей. Шагнул налево – кнут, шагнул направо – пряник. Голубка дряхлая на всех путях стоит. В российском обществе нельзя прожить без нянек. Особенно таким, как этот наш пиит. Мы нашу Родину уже видали разной: то завучихою с прической накладной, то грозной мачехой, чужой и безобразной, то бабкой жалкою, то матерью родной. Теперь случилось так, что после всех камланий, бесплодных поисков идеи и души, – нам видится она простой и строгой няней: про это не читай, про это не пиши… Непросто шалуну рассчитывать на ласку: здесь был либерализм, но он не проканал. Захочешь новостей – тебе расскажут сказку: по Родионовне завел любой канал! Сегодня Родина добра и таровата – ведь няня ласковей и мамы, и жены… Нет, не решеткою, не кладкой каземата – мы ватною стеной теперь окружены. Но нянька верная следит за каждым шагом. Она привязчивей кинжала и плаща. И то, что для тебя она считает благом, ты будешь принимать покорно, не ропща. Прошла пора стенать или подачки клянчить у фондов западных, как десять лет назад. В надежных мы руках. Теперь нас будут нянчить, Россию превратив в один большой детсад. Сменилась офисом убогая лачужка. Заглушит позитив тоску родных полей.

А ежели с тоски воскликнешь: «Где же кружка?!» – так в этом нет греха. Аринушка, налей!

БЕЗ МАТРЕШКИ

При реконструкции Арбата, согласно приказу московских властей, с главной пешеходной улицы Москвы исчезнут уличные художники и торговцы матрешками. Их место займут книжные киоски.

Не минет и трех августовских ночей – матрешек и графиков сгонят с Арбата. Художников жаль, но матрешек жальчей. Они нашим брендом считались когда-то. В Москву приезжая, всегда на Арбат водил иностранец свою иностранку. Они покупали у местных ребят костюм водолазный и шапку-ушанку, садились подчас погадать по руке, бросали певцу заработанный грошик… С Арбата никто не ушел налегке, но чаще всего уносили матрешек.

Мне, в общем, не нравится пеший Арбат, он с первых же дней нелегко выносим был, но братцы! Матрешек за что теребят? Они же не просто поделка, а символ! У чехов – пивко, у японцев – сумо, у Штатов – фастфуд, у француженок – ножки, но что-то глубинное, наше, само – всегда проявлялось в российской матрешке. Не зря уважало ее большинство, не зря посвящали ей лучшие строчки! В России ведь тоже хватает всего, и все это скрыто в одной оболочке. Посмотришь снаружи – Варвара-краса, и ручки, и щечки, и глазки, куда там! Но может другая пойти полоса, и вылезет что-то с большим автоматом. Подумаешь – может, хоть этот пустой, безжалостен, целостен и неизменен, – однако откроешь, и выйдет Толстой. Откроешь Толстого – покажется Ленин. Внутри открывается Разин, суров, а в нем Горбачев, узнаю его пятна… В России, товарищи, много слоев, и что там под ними – пока непонятно. Поверхности нашей гламурной не верь – под нею скрываются бездны соблазна… Но так как в России стабильность теперь и каждая личность на это согласна, и все языки прикусили свои, и верим в талантливость наших элит мы, – то, значит, сливаются наши слои, и наши матрешки теперь монолитны. Страна повсеместно ликует, опричь смешных дураков, нелюбимых в народе. Теперь нашим символом будет кирпич, железобетон или что-нибудь вроде.

Но, может, подтекст у изгнанья другой? В московском правительстве тоже не дети и думают все же не левой ногой, и меры с Кремлем согласованы эти. Причины исследовать нам не дано, и мы на такую закрытость не ропщем, – но ясно, что эти матрешки давно под лидеров наших раскрашены, в общем. А раз мы в стабильной такой полосе, то органы, знать, головами качают: ведь если в одном помещаются все, то наши правители, значит, мельчают? И так-то клевещут на правящий класс, и так уже пишут продажные души, что если преемника ищут у нас – то надо пониже, чем был предыдущий! Да это позорит российскую власть! Мы, значит, снижаем масштаб понемножку? Воистину, чтобы в матрешку попасть – ты должен, как есть, помещаться в матрешку! А тот, кто не платит подобной цены, – тот в ауте, скажет любая сивилла. Печальный, действительно, символ страны, что мир неизменно масштабом дивила. Но так как на деле все это не так, и каждый правитель все лучше и краше, – то нужно прикрыть на Арбате бардак и впредь отфильтровывать символы наши. На все навести окончательный лоск, а вместо родной бижутерии хмурой поставить, действительно, книжный киоск с надежной классической литературой.

СОВЕТНИЧЕСКОЕ

Один из самых упоминаемых, популярных и любимых чиновников за всю историю России, экс-министр здравоохранения и социального развития Михаил Зурабов, недолго пробыл без работы после отставки. Владимир Путин сделал его своим советником, и я разрыдался от умиления.

Зурабова устроили – и кто же? Тот, кто бессмертной славой осиян; тот, кто отца роднее и дороже бессчетным миллионам россиян. Начальник социального развитья, служил громоотводом Михаил (метафору бы эту мог развить я, но он и сам об этом говорил). Лишь месяц он скитался, безработный, – и где теперь мы видим молодца? На пенсии, но пенсии почетной, под самым троном Первого Лица. Ужели не нашлось бы места, кроме? За что ему такой сюрприз в судьбе? «Бог сохраняет все» – в Фонтанном доме девиз на шереметевском гербе. У Бога ничего не пропадает – не отбраковщик он, не изувер. Глядишь, премьер отставленный страдает – а завтра возглавляет СВР. Так Посейдон не презирает крабов, так нужен Агамемнону Терсит… И ежели Всевышним снят Зурабов, Всевышний сам его и воскресит.

Немало строчек в рифму накорябав, лишь одного покуда не пойму: что может посоветовать Зурабов, товарищи? И главное – кому? Каких еще советов просит Путин, чья популярность выше облаков? Зачем тому, чей рейтинг абсолютен, терпеть того, чей рейтинг никаков? А я скажу: так будет благородней. Пускай расформирован кабинет – пределов нет для милости Господней, и вообще у Бога лишних нет! Признаюсь честно, как перед Всевышним: в возлюбленном Отечестве порой я чувствую себя немного лишним. Не то что я, но и любой второй. У нас, конечно, счастье и свобода, от бабок раздувается Москва – но как-то стало можно без народа, не без всего, но все ж без большинства. Закуксишься, бывало, нос повесишь, грустишь, как осень в средней полосе, – но тут стране внезапно явлен месседж: никто не лишний. Нам потребны все. Уж если тот, кто вызывал в финале проклятия во сне и наяву, кого старухи дружно проклинали как Фонда пенсионного главу, кто отменил пособия и льготы, кто не был ни блестящ, ни языкаст, кто после многомесячной работы оставил инвалидов без лекарств, кто обгонял Немцова или Коха по степени общественной вражды, – востребован… то, значит, все неплохо. И мы, выходит, власти не чужды. Войдите в состояние покоя, из подсознанья выдернув иглу. Нам всем найдется место, хоть какое. Хоть под столом, под плинтусом, в углу.

И кто бы в марте где ни оказался – не сгинут представители элит! Швыдкой уйдет на сельское хозяйство, Сеславинский тяжмашем порулит, Грызлов пройдет в начальники Госцирка, рулить привыкши в думском шапито; взлетит в культуру бывший лидер ВЦИКа… Пристроят всех, не пропадет никто.

Мне даже стало вериться немного, хоть богословье мне не по уму, – что тот же принцип кадровый у Бога. Мы все нужны зачем-нибудь ему. Когда придет конец земного срока и все к Творцу вернутся в свой черед, то тех, кто здесь проштафился жестоко, он там к себе в советники берет: грабителя, нахала, святотатца иль бюрократа, падкого на лесть…

Поэтому не стоит удивляться, что этот мир таков, каков он есть.

ЭМОБОЙ

Государственная дума разработала законопроект, согласно которому главными врагами молодежи являются неформалы – в первую очередь эмо с их суицидальными наклонностями и готы с культом бисексуальности (?!). С ними предполагается бороться пропагандой патриотизма.

Как скучно, боюсь, депутатам в Госдуме! Как травам в бессмысленной, душной охапке. Другие едят, закупаются в ГУМе, идут на свидания, делают бабки, – а ты заседаешь (зачем – непонятно) бессмысленной мышью, томящейся в сыре, стираешь и драишь последние пятна на глянцевом имидже новой России… Какая еще остается проблема? Кого не прикрыли еще патриоты? «Я слышал, бывают какие-то эмо…» – «Неправда, они называются готы!»

Какая проклятая это работа – в парламент играть неподвижно и немо, ни разу не видев реального гота и толком не зная, как выглядит эмо! Вот так же, я помню, в советское время, в последнем припадке, в бессмысленном хрипе, – бороться взялись с неформалами всеми, и главной опасностью сделались хиппи. Они населенью желали добра ведь, никто не видал безобидней народца, – но было в стране ничего не поправить, а надо же было хоть с чем-то бороться! Вот так и сегодня: и рейтинг вознесся, и бабки текут, и безмолвствует паства, и больше в стране ни за что не возьмешься: все либо бессмысленно, либо опасно. На фоне того шоколадного крема, которым нас медиа кормят до рвоты, – остались одни непокорные эмо да в черную кожу одетые готы.

Должно быть, мы вправду во славе и силе – кого бы еще-то к порядку призвать бы?! – коль нету другого врага у России, чем эмо, и готы, и эрос до свадьбы. (Про эрос до свадьбы – не чьи-нибудь бредни: декан Добреньков на соцфаке расселся – так он предложил прокурорам намедни повысить положенный возраст для секса.) Я в ужасе вижу: овамо и семо, взамен созидательной гордой работы – крадутся в подвал кровожадные эмо, в кладбищенский склеп забираются готы… Им всем наплевать, что в стране перемены, что юные стали для власти опорой, – и эмо кидаются вспарывать вены, а готы стремятся к любви однополой. Из этой среды и появится вскоре Раскольников новый, убийца старухин… Уже мы теряем учащихся в школе, как грозно сказал режиссер Говорухин: они закоснели в цинизме и злобе, а их педагоги как раз оробели… Спасем же хоть тех, кто покуда в утробе, хоть тех, кто сегодня лежит в колыбели! От нашей морали остались руины. На них депутаты взирают, угрюмы. Настала пора запретить Хэллоуины! Достойное, в общем, занятье для Думы.

Такое читал я у Кафки, у Лема, – но все это сделалось былью, чего там… Я честно скажу – не завидую эмо. А больше всего не завидую готам. Какие погромы начнутся – поэма! Какие облавы устроятся – что ты! В колонии строем отправятся эмо, на каторгу маршем проследуют готы. Точнейшая нашей эпохи эмблема – бредущие в суд, в арестантские роты, одетые в розово-черное эмо, одетые в черно-лиловое готы… Как Остин заметила в повести «Эмма», – тоска, если в силу войдут идиоты…

А завтра Каспаров окажется эмо.

А следом Касьянов запишется в готы.

ГЕНЕТИЧЕСКОЕ

В Швеции обнаружили генетическую последовательность, отвечающую за мужскую склонность к семейным скандалам. Эта склонность связана с уровнем гормона вазопрессина. Я давно подозревал что-то такое.

Открыли ген семейного скандала! Настрою лиру, перья очиню… Жена со мной помучилась немало, но лишь теперь понятно, почему. Когда я бил бокалы и плафоны, когда в углу дрожал случайный гость – все это были гены и гормоны, а я считал – распущенность и злость! Вот потому ты так и офигенна, а я, мой друг, унылое говно: у женщин нет, мой друг, такого гена, а у мужчин, мой друг, его полно. Конечно, трудно жить с таким мужчиной. Я сам ни дня не выдержал бы с ним. Всему виной, мой друг, всему причиной – вазопрессин, мой друг, вазопрессин! Агрессия естественна, как брюки, как воздух, как копыта у коня… Спасибо буржуазной лженауке, снимающей ответственность с меня. Поносы происходят от пургена, от курицы – котлеты де-воляй, а наши неурядицы – от гена: претензии к нему и предъявляй. Об стену я швыряю бутерброды, рычу как лев и гну тебя в дугу – все потому, что я такой породы: я жажду быть другим, но не могу. Какою справкой, впрочем, ни тряси я – я многим страшен, как страна-изгой; я в этом смысле, знаешь, как Россия. Она не может, знаешь, быть другой.

В других краях возможны перемены; кто любит их – съезжайте из страны! На взгляд пришельца мы несовременны, но генам наших предков мы верны. В Париже нету зданий некрасивых; без партии не может жить Китай; а мы не быть империей не в силах – Доренко слушай, Дугина читай! Противники, засуньте в попу перья. Вы ни к чему в стране родных осин. По тайным нашим генам мы – им-перья. У нас какой-то свой вазопрессин. У всех – свое призванье в мире этом; мы призваны к бряцанью, зуб даю! Мы называем суверенитетом такую предназначенность свою. Борисы, Анатолии и Гены пытались нас менять, но все вотще. Ведь это же не прихоть. Это гены. Жена уже отчаялась вообще. Она и так, и сяк меня ругала, плеща крылами, словно махаон, – и мировым сообществом пугала, и что-то говорила про ООН, гумпомощью надеялась исправить и фиточай пыталась мне варить – все думала, что можно и осла ведь заставить по-английски говорить… Но я и ей, и дочери, и сыну скажу открыто, сколько ни крути: я верен своему вазопрессину, генетике и третьему пути. Я помогаю немощным и сирым, дарю семейству ситец и парчу – но если я хочу скандалить с миром, я буду с ним скандалить, как хочу!

Но рано ликовать, аборигены. Научный мир по-прежнему неслаб. Я слышал, что уже открыли гены, которые в нали-чье лишь у баб. Они не жаждут несвобод кандальных, желают справедливости во всем: на нас, на генетически скандальных, у них гормон особый припасен. И если мы – не дай, конечно, Боже, – однажды слишком сильно пригрозим, они однажды нам дадут по роже, и не поможет весь вазопрессин. Все женщины бывают эрогенны, но бойтесь разъяренной красоты!

Я крикну с пола:

– Дура… это ж гены…

– Есть гены и у нас! – ответишь ты.

МОСКОВСКАЯ КАЗАЧЬЯ

Войсковой атаман Центрального казачьего войска Валерий Налимов объявил о строительстве казачьей станицы на 30 000 семей в Ступинском районе Подмосковья. Казакам выделен участок в 118 гектаров.

Наша древняя столица не ударит ликом в грязь: наконец своя станица у столицы завелась. Подмосковные казаки – запорожским не чета: брюки, фраки цвета хаки – наша главная черта. Челки, усики и баки – украшенье наших морд. Мы – гламурные казаки, мы – казачества бомонд! Степь подходит прямо к Дону. Удалые казаки разгулялись не по Дону, а по берегу Оки. Бродишь этак с папироской, агрессивный, будто еж… Вместо Сечи Запорожской – Подмосковную даешь! Среднерусские туманы расступились, смущены. Мы – Рублевки атаманы, славной Жуковки сыны!

От кого пошли казаки? Вечно длится этот спор. Враки, версии и драки не стихают до сих пор. По науке объясняли, что когда-то в старину типа беглые крестьяне поселились на Дону. Разгулялись на просторе, как гласит народный стих, ибо рабство крепостное не устраивало их. Много всякого народа устремилось им вослед – на Дону-то ведь свобода! С Дону выдачи-то нет! Большинство, само собою, – я вам точно говорю, – отдавало дань разбою, но служило и царю. Все хотели, право слово, этой доблестной судьбы: быть опорою престола, но отнюдь не как рабы! Я уверен, что и ныне много доблестных мужчин – по причине ли гордыни, от других каких причин, – утомившись жить богато, бросив нажитый уют, убежали бы куда-то в край, откель не выдают. Скучно, скучно жить без риска! Закусите удила: наша Русь – авантюристка и всегда такой была. Все сбегут, кто нынче ярки (или правильно – ярки?). Журналисты, олигархи подадутся в казаки… К нам отправятся, воспрянув, сразу сделавшись бодрей, Абрамович, и Касьянов, и Колесников Андрей, все кумиры миллионов, все, в ком виден Божий дар, – и Парфенов, и Лимонов, и Потанин, и Гайдар, все, кого теперь прижали (чисто русская судьба), кто готов служить державе, но не в качестве раба! Новодворская-казачка подковала мне коня; С. Доренко, крякнув смачно, чаркой потчует меня; не желая в мире подлом всех лизать и жить по лжи, «Огонек» в составе полном спит над пропастью во ржи… Этот образ жизни лаком! Этим миром я влеком! Я желаю быть казáком. Или надо – казакóм?

Будем плеткой-семихвосткой робким женам угрожать и риторикою жесткой Запад в ужасе держать. Напиваться будем грубо, распуская языки, и кричать все время: «Любо!» – али мы не казаки? Нашим громом и блистаньем будет Родина горда. Совершать набеги станем на другие города, нагонять на них испугу поведением своим… Тверь, Владимир и Калугу снова присоединим… Все, в ком жив покуда вольный, непокорный русский дух, – будем жить в станице стольной, драться, спать и пить за двух, будем, глотки водкой вымыв, петь о гордом меньшинстве, – а врунов и подхалимов всех оставим на Москве. Уважать друг друга будем – хучь ты русский, хучь ты жид…

И тогда, похоже, Путин вскоре к нам перебежит.

ВЕЛИКИЙ ПОСТ

Духовность набирает силу, являя рост во всей красе. Великий пост идет в Россию, Великий пост! Постятся все! Стократ суровей мясопуста, он вывел роскошь на корню. В Кремле – картошка и капуста, в Госдуме – постное меню; в программе «Время», столь похожей на выпуск дряхлых новостей, сановный диктор с постной рожей читает текст, еще постней; постится клерк, в престижном банке не разгибающий спины, постятся геи, лесбиянки, неонацисты и скины. Постятся дружно мент и киллер, являя преданность кресту. Постится Греф. В Газпроме Миллер постится на своем посту. Постятся, связанные словом (хоть что им, в сущности, слова?) Малахов, Познер с Соловьевым и финалисты «Дома-2». В рот не беря ни мант, ни плова, ни рыб, ни крупного скота, – постится Алла Пугачева, хотя она и так свята. Все визажисты-массажисты постятся, строги и чисты. Постятся буйные ЖЖисты[7], постя пространные посты. Давно покинув двор московский, уйдя в другой видеоряд, постятся Дубов, Березовский и даже Невзлин, говорят. Гремя костями с голодухи, почти забывши вкус еды, постятся доблестные «духи» – за их постом следят деды! Постятся люди разных станов, наевшись масленых блинов: Каспаров, Патрушев, Касьянов, Фрадков, Медведев, Иванов, народы севера и юга, смиренный вятич, гордый жмуд – хотя привычно жрут друг друга, но больше ничего не жрут! Ликует зверь, ликует птица – им ежегодный отпуск дан! И лишь Кадыров не постится. Кадыров держит рамадан. Зато Чубайс, Сурков и Сечин, и сотни прочих местных звезд…

Но ведь Великий пост не вечен! Не все коту Великий пост! Не зря худеет Дерипаска, не зря Собчак устала есть… Придет апрель. Настанет Пасха. Услышит мир благую весть. И дед, и дух, и частный пристав, и теледиктор, и диджей, ряды чекистов и ЖЖистов, нацистов, клерков и бомжей, и «Наших» лающая стая, и член ЦК КПСС начнут лобзаться, восклицая:

– Христос воскрес! Христос воскрес!

СЕМЕЙНОЕ

В новом правительстве России по крайней мере четверо министров связаны семейными узами. Министр обороны приходится зятем премьеру, министр социального развития – жена министра промышленности. Я давно этого ждал.

Когда-то, чтобы числиться в элите, довольно было выползти из масс. Вы пролетариат – и вы рулите. Крестьянство вы – и шансы есть у вас. Конечно, весь народ по большей части в ничтожестве и страхе пребывал, а тех, кто кое-как дополз до власти, раз в десять лет рубили наповал; но ежели вы были пролетарий, с попами не замеченный в родстве, – вы изредка до власти долетали и кое-как могли осесть в Москве. И при наличье в голосе металла, да плюс еще чтоб лексика проста – подчас происхождения хватало с лихвой для получения поста. И вы могли, соперников обжулив, в счастливое пробиться меньшинство (по крайней мере тем, кто из буржуев, уж вовсе не светило ничего).

Но то, что Джилас кличет «новым классом», замкнулось в касту (он и предрекал). Они уже не доверяют массам, а доверяют только землякам. И скоро, чтоб карьерой насладиться, потребно было – кроме прочих мер – не просто пролетарием родиться, а земляком Хрущева, например. Происхожденье правящего класса зависело отныне от вождя – и уроженцы гордого Донбасса пошли во власть немного погодя, а следом короли Днепропетровска держали нашу Родину в узде… Страна не проявляла непокорства: землячества упрочились везде.

Пришла пора страну перенацелить, пошла без правил новая игра – и вскорости уже рулила челядь: охранники, прислуга, повара. Страна и это кротко принимала, никто ничьей карьере не мешал, – быть земляком уже считалось мало, решала близость к телу и ушам. Согласен, это трудное условье – пробраться на заветные места, – и потому у нас во властном слое осталось человек не больше ста. Естественно, страна жила на нерве под властию разнузданных чудил. Едва нашли преемника в резерве, который никогда не подводил.

Цениться стали строгие манеры, смутьяны не сносили головы – и сделалось условием карьеры рождение на берегах Невы, плюс принадлежность к собчаковской свите, плюс восхищенье сильною рукой, плюс было бы неплохо, извините, служить в конторе знаете какой. Немудрено, что требованьям этим не так-то просто удовлетворять. В элиту допускаются, заметим, десятков шесть, а может быть, и пять. Какие там Каспаров и Лимонов! Кого в министры брать, едрена вошь?! Имеются сто тридцать миллионов – но двадцати вождей не наберешь!

Нам нужно, чтоб Россия понимала реальные возможности свои: достойных править нынче очень мало. Одна семья. Ну, может, две семьи. Да и кого набрать со всей земли-то? В одной солонке нынче соль страны. До посиделок сузилась элита, и все между собой породнены. Друг друга понимают с полуслова, ведут себя смиреннее ягнят – и хорошо еще, что Иванова с Медведевым никак не породнят.

А впрочем, и такое мы видали в круговороте сумрачных годин, и если так продолжится и дале – в элите, блин, останется один. А в партиях, Госдуме и Совфеде рассядутся, потупив скромный взор, его родня и близкие соседи.

И, если их не хватит, лабрадор.

ПАРАДИЗ

Лютеранский приход св. Михаила предложил 27 мая не допустить в Москве гей-шествия и провести вместо него 1 июня, в День защиты детей, парад нормальной семьи. Предложение рассматривается. Я уже готов.

От геев аморальных спасая нашу честь, парад семейств нормальных задумали провесть. Сидите, геи, дома, не сейте здесь чуму – нам филиал Содома в столице ни к чему. Ни передом, ни задом я к вам не повернусь. Пускай пройдет парадом семейственная Русь! Пускай она шагает по улице Тверской, а геев пусть шугает пудовою доской. Построим против геев заборы и ежи! Презренный Алексеев, замри и задрожи.

О, как я вижу четко парад семейный тот. Гламурная красотка к нему не подойдет. Не приближайтесь, фрики, бегите, пачкуны! Пора увидеть лики простых людей страны – всех тех, кто составляет простое большинство и гордо заставляет взахлеб любить его. Опора всех опор мы, гроза для меньшинства. Пройди парадом нормы, нормальная Москва! Пускай глядит из окон, шепча себе «Молись!», испуганный Сорокин, чьи ужасы сбылись.

Из спального района потянется, жуя и глядя умиленно, нормальная семья. Пройдет довольный папа, отрада здешних мест, чьего густого храпа боится весь подъезд. А следом мать семейства несет кастрюлю щей (смеяться неуместно над силою вещей), и дочь, надежда клана, упругое бедро, поклонница Билана и группы «Серебро», и сын, фанат футбола, дополнит их набор (его боится школа, но уважает двор), и братец, краснолицый от счастья и питья… Идет, идет столицей нормальная семья! Пройдут при дедках, бабках, при тетках и дядьях, пройдут в халатах, тапках, иные в бигудях… Пройдут, себя не пряча. Наш образ жизни крут. На выходные – дача, по будням – честный труд.

Урок окрестным странам и тунеядцам бой. И телек с Петросяном пускай несут с собой.

Вот офисная пара, урвав свободный час, шагает вдоль бульвара, улыбками лучась. Пусть смотрит вся столица на этот светлый путь: умеют потрудиться, умеют отдохнуть. Два клерка позитивных, в кашмировых пальто, – подтянутых, спортивных, лояльных, как никто… Они идут, балдея, и меж собою трут. По выходным – «Икея», по будням – честный труд.

А вот идет чиновник, потратив выходной, – причина и виновник стабильности родной. А с ним идут к победе (ведь он не одинок!) изысканная леди и оксфордский сынок. Идет, идет элита, пришла ее пора. За ней шагает свита, шоферы, повара, и гувернер (для детства), и даже мент в плаще… По выходным чудесно, по будням – вообще! Заслуги их реальны. Им незнакома ложь. И все они лояльны – и натуральны сплошь.

Защита всем защитам, всеобщий хеппи-энд – те, на кого рассчитан текущий наш момент. В их парус ветер дует, им посвящаю стих. Я, что ли, не люблю их? Да я же сам из них. Мне хочется забраться в их общий ареал. Меня пустите, братцы! Я тоже натурал! На вашу я платформу влезаю сорок лет. Ужели в вашу норму никак мне ходу нет?! Но меж московских стогнов проходит их парад, опять меня отторгнув.

А как я был бы рад!

КУМОВСТВО

Очередной политический скандал в США вызвал у меня приступ любви к российской демократии от противного.

Оказалось, что Клинтон с Обамой родня. Этот факт глубоко возмущает меня. Отыскалось скрещение веток у развесистых их родословных дерев. Разрешите озвучить презренье и гнев. Демократия, так вас и этак! Не зазря аналитики морщили лбы. Имитация внутрипартийной борьбы в полный рост обнаружилась в Штатах! На трибунах она обличает его, а на деле-то, значит, у них кумовство, породненность в коленах десятых! Это значит, народу кидают пшено, – а внутри, как положено, все решено. Попилили бабло и портфели. Знать, последние в Штатах пришли времена, если так вот и выглядит нынче она, демократия ваша, на деле. Оказалось (сначала я думал, что бред) – у Обамы имеется родственник Брэд, то есть Питт, белозубый и длинный. А у Хилари, значит – следи за рукой – неподкупный знаток неизвестно какой обнаружил родство с Анджелиной. С Анджелиною Джоли сплела их судьба (это с той, у которой большая губа и такие тяжелые сиськи). Обе женщины родом из южных долин, их прабабушки были кузинами, блин… What a shit, говоря по-английски! Я не знаю, в каком они точно родстве, – нам тут, знаете, лень разбираться в Москве: в девятнадцатиюродном, что ли… Глубоко проникает коррупция в быт: хоть теперь вам понятно, зачем этот Питт скорефанился с этою Джоли?!

Это кто же – цензурно назвать не берусь – собирался учить демократии Русь? Это кто (вероятно, забредив) утверждает, что выборы наши – обман, потому что имеется путинский план, по которому избран Медведев?! Да, он избран. И даже – без альтернатив. Мы в России, Америку опередив, без дебатов и выборов знаем, кто в заветные нас приведет времена, кто сумеет устроить, чтоб наша страна оказалась для жителей раем. Но уж если для виду, чтоб Запад-дебил нас не только терпел, а еще и любил, нам пришлось заполнять бюллютени, – мы таких кандидатов нашли неродных, чтоб при самом поверхностном взгляде на них не осталось сомненья и тени.

Знают все Жириновского бойкую прыть: разве может родней он Зюганову быть, хоть известен своим эпатажем? А Богданов, надевший костюм выходной, – разве быть Жириновскому может родней? Иль кузеном Медведеву, скажем? Мы нарочно избрали такой оборот: это люди заведомо разных пород. Никого подозренье не гложет. Нам не надо ни справок, ни генных затей: даже общих любовниц и общих детей быть у этого пула не может!

А в Америке гнусная ропщет печать, хоть теперь-то ей время уже замолчать, этой власти продвинутой самой. На роток, извините, накинуть платок. Наш избранник бы даже за деньги не смог породниться с Бараком Обамой.

ОДА СИММЕТРИИ

Британское правительство в ответ на невыдачу Андрея Лугового выслала четырех российских дипломатов.

Высылают наших граждан из Британии (четверых, хотя грозились до шести) – вероломно, не сказавши им заранее, сувениров им не дав приобрести! Им британская разведка все испортила – и теперь они спешат в аэропорт, не простившись, не купивши «Гарри Поттера», не узнавши, чем там кончил Вольдеморт! Что ж, прикажете мириться с беззаконием? Как умыть тебя, британский кабинет? Оскорбление бы это смыть полонием – но ведь столько и полония-то нет… Уваженья никакого нету к ближненьким. Не желают нас любить и понимать. Мы ж когда-то их застукали с булыжником – но не выслали же их, едрена мать! Мы-то честно соблюдаем принцип базовый, тут порядочность у каждого в крови. Приходи сюда с булыжником за пазухой: мы булыжник отберем, а ты живи!

От такого унижения публичного вся щека моя красна и горяча. Нет у Родины ответа симметричного, кроме разве что Онищенко-врача. Где Онищенко – забудь о поражении, о российском утеснении забудь. Сколько раз он в безнадежном положении умудрялся замутить чего-нибудь! У Молдавии, у Киева и Грузии, выходивших на майданы неспроста, были, помнится, какие-то иллюзии – но Геннадий указал им их места! Он ответил им изящно и изысканно, и Отечество мое увел в отрыв, – сразу импорт прекратив вина грузинского и оранжевому салу путь закрыв. Но и здесь нам повредили силы тайные, злые рыцари с кинжалом и в плаще, – вин британских, как и сала из Британии, нет в российском антураже вообще. Все заранее просчитано и понято, все продумано у главного врага… Правда, есть у них бекон, но что в беконе-то? Мы ж его не покупаем ни фига! Представляю, как наш доктор в стены тычется: на каком еще пути закрыть рубеж? Можно выслать «Джони Вокера» и «Тичерса», но кому мы хуже сделаем? – себе ж! Мы настроены весьма патриотически, за Отечество у всех душа болит, но представишь эти высланные «тичерсы»… и в душе уже любой – космополит. Мы ответим и грузинам, и эстоникам, и соседям на днепровском берегу, но претензии медслужбы к джину с тоником не могу себе представить. Не могу! Чем ущучить нам вражину, змея липкого? Все запутанней, чем прежде, и мудрей… Отказаться, например, от чая «Липтона» – но какой тогда останется? «Эрл грей»? Это что же, и чайку с утра не выпьете? Пить прикажете парное молоко? Нет продукции в британском нашем импорте, от которой отказаться бы легко. Кто-то может сделать так, но я не сделаю. Я без виски не сумею никогда. Это вам не ркацители с изабеллою и тем более не сало, господа. Я не знаю, как без эля и без портера, но без чаю я опять же не жилец. Что такого запретить? Того же Поттера? Но ведь школьники восстанут, наконец! Взвоет девочка озлобленной гиеною, мальчик выстроит на площади редут… И потом, санитария с гигиеною вряд ли в «Поттере» чего-нибудь найдут.

Что же делать? От ментального усилия у Онищенко, небось, слеза из глаз. Может, все-таки британская фамилия станет поводом для высылки у нас? Едут, подлые, с сигарами и бачками – у себя-то не решаются курить! Вон, грузин же высылали – прямо пачками. (Жаль, что мало. Надо будет повторить.) Мудрой практики такой не помню в мире я: подобраться, ухватить за волоса – и, увидев, что английская фамилия, выслать в хладный Альбион за полчаса! Но ведь наши горожане, люди мирные, в тот же миг начнут доказывать ментам, что у всех у них английские фамилии, и поэтому их место только там! И потянутся туда еще до выборов, бачки вырастив и выстроившись в ряд, англичане Ivan-off, Petr-off и Sidor-off, и МсArov (из шотландцев, говорят). Не пугаяся наречья непривычного, джентльменскую осваивая стать…

Так что нет у нас ответа симметричного.

Только киллера к Абрамычу заслать.

БАЛЛАДА О КЛИЗМЕ

Заместитель генерального прокурора Сергей Фридинский предлагает закрыть журналы «Cool», «Cool girl» и «Молоток», которые, с его точки зрения, внушают молодежи аморальные понятия и пропагандируют нездоровый образ жизни. Так начинается в России очередной виток борьбы с коррупцией.

Когда, бывало, в годы оны (хоть что сменилось с этих пор?) заболевали фараоны болезнью грустною «запор», – начальник стражи, скорбью ранен, придворных кликал лекарей: один был скромный египтянин, другой – заносчивый еврей. Охрана, склонная к садизму, ввела несчастных в тронный зал, и египтянин молвил:

– Клизму!

– Кому? Не мне ли? – царь сказал.

– Тебе, – ответил врач. – Кому же?

– Ах так?! Казнить его скорей!

Но фараону стало хуже, и к трону призвал был еврей. Еврей привык к феодализму и понимал закон в стране. Он осторожно молвил:

– Клизму.

– Кому? Не мне ли?!

– Что ты, мне!

Царь оценил его идею, велел внести большой клистир, его поставил иудею, и наградил, и отпустил. Когда еврею ставят клизму – легчает лидеру слегка. Я рассмотрел сквозь эту призму закрытье «Cool» и «Молотка».

Замечу ради политесу: не так уж сильно мы грешим. У нас всегда карают прессу, когда вопрос неразрешим. Когда случился ад в Беслане, страна желала громких дел. Силовиков тогда не сняли, но Раф Шакиров полетел. Как за Басаевым ни рыскай, Басаев до сих пор не взят – за это платится Бабицкий, его тиранят и язвят. Какой у нас еще вопрос там смущал умы родной земли? За ситуацию с «Норд-Остом» Бориса Йордана смели… В «Парламентской газете» Котов смещен с привычного поста – по представленью патриотов, чья голова полупуста… В родной реальности несладкой опять переворот в гробу: теперь ведут борьбу со взяткой, но безуспешную борьбу. Решив с чиновничеством сладить и не управившись чуток, хотят из памяти изгладить журналы «Cool» и «Молоток». И не сказать, что я балдею. Такой исход привычен мне. Поставят клизму иудею – и полегчает всей стране.

«Cool girl» – журнал предельно пошлый, подобный глянцевой звезде; еще до Чайки, в жизни прошлой, я говорил о том везде. Но мне забавны эти прятки, пальба в пространство «молока». Ужель в стране исчезнут взятки, когда не станет «Молотка»? Зачем пускать по прессе сдуру родной асфальтовый каток? Мне странно, что прокуратуру так возбуждает «Молоток». Увидят два фривольных вида, оценят женские тела – и возбуждается Фемида, и возбуждаются дела… Но может быть, на самом деле уместна с прессою вражда, и сути мы не углядели, и роль закона нам чужда? Глядишь, закрытие «Кулгерла», к какому я давно готов, возьмет коррупцию за горло, раскроет тайну «Трех китов»… Разоблачит бюджет хреновый и новый выстроит бюджет закрытие «Российской», «Новой» и «Независимой» газет. Я не приветствую посадку – возможен мягкий вариант. Пускай на смену «Коммерсанту» придет газета «Комендант» – писать о позитиве всяком, бороться типа с нищетой, и можно тоже с твердым знаком – как символ твердости крутой. Все знают высшие мессии, а нам, глядишь, и невдомек, какой настанет рай в России, когда закроют «Огонек».

Конечно, этому закону страна подвластна не всегда…

Но ведь легчало фараону?!

Несите клизму, господа!

ЦХИНВАЛЬСКИЕ ЧЕЛОВЕЧКИ

Ракета неизвестного происхождения взорвалась на территории Цхинвали. Я догадываюсь, чьих лапок это дело. В знак уважения к грузинской стороне это письмо написано размером «Витязя в тигровой шкуре».

Вот ракета пролетает над напрягшимся Цхинвали, и грузины восклицают: «Это русские стреляли! Мы расспросим миротворцев, что на Рокском перевале. Эта наглая проделка им понравится едва ли».

Им российская на это отвечает сторона: «Нет, не наша то ракета и не наша то вина. Мы по вашему селенью не стреляли ни хрена. Это вы стреляли сами. Вообще идите на».

– Нет, – ответствуют грузины, попивая цинандали. – Мы докажем, мы докажем, что ракету вы взорвали! График вылетов последних предъявите, генацвале, а потом уже и врите, как охотник на привале.

Отвечают россияне, усмехаясь тяжело: «Вы ракету предъявите – хоть обломок, хоть крыло. Без ракеты, извините, ваши доводы – фуфло. Может, это ваша бомба? Может, это НЛО?»

– Нет, – в ответ шумят грузины. – Вы стреляли в нас, и точка! От ракеты не осталось ни обломка, ни кусочка. Что ты, хищная Россия, раскудахталась как квочка?! Из-за вас у нас Цхинвали – как пороховая бочка.

Так и спорят два народа, прежде жившие в любви: «График вылетов к осмотру!» – «Нет, ракету предъяви!» – «Это гнусные поклепы!» – «Это бизнес на крови!» И плечами миротворцы пожимают: се ля ви.

Предлагаю легкий выход: раз в течение недели мы виновников обстрела обнаружить не сумели, потому что мы в конфликте и у нас другие цели, – пусть виновником назначат НЛО, на самом деле.

Мир искал их где угодно и нигде не узнавал – а они избрали базой славный Рокский перевал, и спустилась их ракета, и устроила привал – и при этом, слава богу, никого не наповал.

Вообще сейчас стабильность, от вражды устали все мы – а на этих человечков хорошо списать проблемы, так что в августе текущем и в ближайшем сентябре мы всех виновников отыщем – оппоненты будут немы!

В Ингушетии стреляют, разумеется, они. Оппонентов отравляют, разумеется, они. Иностранный наблюдатель скажет: «Ладно, не гони!» – но холодная Европа нам не верит искони.

Из-за этих человечков прозябали мы в развале. Человечки убивали, человечки воровали. НТВ они открыли (и они же закрывали). А теперь они стреляют по окрестностям Цхинвали.

Наша бедная планета – их давнишний полигон. Всюду бродит человечков инородный легион. Вот и мне один достался, влез в мобильный телефон – и сомнительные вирши мне диктует тоже он.

ПРАВОПРАВИЛА

В Краснодарском крае введены новые, православные правила дорожного движения. Я мечтаю о распространении Краснодара – и православных правил – на всю Россию.

Постыло жить – в глуши, в Москве хоть… Житье – обуза, а не дар. О, как мне хочется уехать в веселый город Краснодар! Он уважать себя заставил не лютой яростью в труде, а сводом православных правил, придуманных ГИБДД. Их, как и заповедей, десять. Их будет знать любой патруль. Водитель должен крест повесить себе на грудь, садясь за руль. Когда машина закипает, молитву кротко сотвори. Когда дорогу уступают – сигналом поблагодари. А пешим всем необходимо простое правило блюсти: увидя, что спешит водила, его смиренно пропусти. Захочешь перейти дорогу – перекрестись, и в добрый путь! Я б эти правила, ей-богу, хотел внедрить когда-нибудь в Москве, в Саратове и Нижнем, в Самаре, далее везде… «Диктуется любовью к ближним», – добавило ГИБДД.

Я тоже веру уважаю. Я без нательного креста уже давно не выезжаю в родные дачные места. Кругом летят такие джипы, вовсю разбрызгивая грязь, а в них сидят такие випы, что ездишь только помолясь. Когда ж меня своим приказом внезапно тормозит ГАИ, – как грешник, вспоминаю разом все прегрешения свои. «Спешите?» – спросит грозный витязь. «Но мне казалось – я тащусь…» – «Когда вам кажется, креститесь», – промолвит он. И я крещусь. Когда-то, помню, спорил сдуру – теперь, уже без лишних драм, покорно достаю купюру, привычно жертвуя на храм. Я стал водитель православный, везде – в столице и в глуби – осуществляя принцип главный: смирись, терпи и всех люби. А что, вы скажете – неправ я? Пройдя сквозь несколько горнил, я б этот кодекс православья у нас на все распространил. Смиренье красит человека, будь старый он иль молодой. Идя к чиновнику из жэка – кропи себя святой водой: а то ведь всяческая нечисть с улыбкой хищной на устах, на первый взгляд очеловечась, сидит у нас на всех постах… Крестись движением знакомым, просясь под Божий патронаж. Идя на встречу с военкомом, тверди сквозь зубы «Отче наш». Поскольку Русь – замечу снова – отторгла нравственный прогресс, смиренно пропускай любого, кто мчит тебе наперерез. Молись, купив себе сарделек, и «Слава богу!» повторяй. Когда ж, допустим, смотришь телек – какой настал повсюду рай, – крестись при этом раз по сорок, читая вслух стихи псалма, и может статься, душный морок не тронет твоего ума.

Нехитрым обращеньем этим мне вправить хочется мозги не только взрослым, но и детям, веселой стайке мелюзги. Российский мир устроен строго, усвойте это наперед. Здесь можно верить только в Бога. Конечно, Он суров немного, зато уж честен без подлога, не врет и взяток не берет.

РУССКАЯ ВОСЬМЕРКА

ВЦИОМ обнародовал данные опроса о летних отпусках. Как выяснилось, ежегодно отдыхать позволяют себе лишь 8 процентов россиян. Остальные 92 трудятся без перерыва. Я восхитился не столько трудящимися, сколько отдыхающими.

По данным всемогущего ВЦИОМа, чья бизнес-репутация чиста, у нас способны отдыхать вне дома лишь восемь человек из каждых ста. Все прочие, задумчивы и строги, торчат по стройкам, офисам и проч., – не вправе на неделю сделать ноги и доблесть трудовую превозмочь. Сидят, как воплощенная бескрылость, не в силах разогнуться круглый год, – как если бы тут все без них накрылось (хотя боюсь, что все наоборот). И правда: как же мы работу бросим? Без нас сейчас же схлопнется Москва! И пашут, блин. Но остальные восемь – кутят за эти девяносто два.

Куда же эти восемь полетели, с наклюнувшимся отпуском в связи? Один из них, конечно, в Куршевеле, хоть Курше-вель подставил Саркози. С командой интердевочек бесстыжих, на коих из одежды – лыжи лишь, катаются они на этих лыжах, а иногда обходятся без лыж. Они кутят по суткам в местной бане, разламывая баню до руин, и плавают в бассейне из шампани, где по бортам разложен кокаин. Другой из них – точнее, даже двое (поодиночке в отпуск на хуа?) заходятся от радостного воя на молодежном пляже, на Гоа. Горит закат в изгибах и изломах, в томительной тропической тоске. Они лежат в саронгах на шезлонгах, а чаще без шезлонгов на песке, торчат под звуки местных околесиц, не думают о перемене мест и могут так лежать неделю, месяц, полгода, год, и им не надоест.

Не соблазнясь экзотикою стертой и не страшась остаться на мели, берут путевки пятый и четвертый и самолетом мчатся на Бали, где кроткие туземцы и туземки, от самых молодых до пожилых, на русские забавы пялят зенки и стынут в ожиданье чаевых. Натур широких больше здесь, чем узких, здесь отрывались даже короли, – и все ж на чаевые этих русских живет, по сути дела, весь Бали. И даже гости острова, и даже иной богач, прибывший на покой, – едва завидит русского на пляже, бежит к нему с протянутой рукой. Все рыбы в бухте стонут от восторга, на чай получит даже кашалот – ведь отдых удается лишь настолько, насколько истощился кошелек.

Две особи, седьмая и шестая – мы вслед за ними лыжи навострим – плывут по рекам горного Китая: им не мейнстрим приятен, а экстрим. Подчас они спускаются в вулканы, запрыгивают в джунгли без еды, взбираются на желтые барханы, врезаются в арктические льды, – и тысячи трудящихся Востока, балдея от уплаченной цены, глядят на них, завидуя жестоко: у, русские, крутые пацаны! Без роскоши, вдвоем, вдали от дома, без спутников, страховки, опахал… Да это что! Любимец «Форбса» Рома и вовсе на Чукотке отдыхал!

Восьмой, конечно, тоже не придурок. Купив в дорогу плавки и очки, он мощно отрывается у турок. Нам Турция – республика почти, одна из отдаленных автономий, где весь народ уже, по сути, наш, где в барах никого не видно, кроме разнузданных вованов и наташ. Мы там резвимся грамотно, толково, мы рушим европейский их уют, мы задаем им шороху такого, что нас уже по звуку узнают!

Мы таковы. Мы нас любить не просим, зато бабла у нас – хоть попой ешь. Так круто разрезвились эти восемь, что ими сплошь пронизан зарубеж. И вот я мыслю: восемь – это просто. На них хватает солнца и песка. А если бы процентов девяносто, которые не ходят в отпуска, свою лечить поехали усталость, на месяц оторвавшись от труда, – за рубежом бы что-нибудь осталось?

Скажите им спасибо, господа.

ТРУДАРМИЯ

Исполняется на мотив «Последнего троллейбуса» Депутаты Свердловского областного законодательного собрания выдвинули законопроект о привлечении безработных к неквалифицированному труду вроде подметания улиц. Отказников могут лишить пособия по безработице. Скоро эту инициативу рассмотрит Госдума.

Когда-то со всех моих здешних работ, насытясь моим эпатажем, меня обязательно кто-то попрет – по возрасту, скажем. Спущусь по ступенькам в потертом пальто, пойду, озираясь бесправно... И в двадцать сегодня не нужен никто, а в сорок – подавно. Сегодня без повода может любой лишиться зарплаты и выгод, и даже теснейшие связи с трубой – не выход, не выход... Сегодня неважно, насколько ты крут, поскольку при смене расклада в мгновение ока тобой подотрут что надо, что надо... И вот побредешь неизвестно куда – маршрута потом не упомнишь, – пока не очнешься на бирже труда, в надежде на помощь.

Без нас обойдется великая Русь, на газовой базе воспрянув. Работы лишились Береза и Гусь, и даже Касьянов, десятки героев бегут за рубеж, мечтая о мести и путче, хотя всемогущими слыли допрежь, – а чем же ты лучше? Я так нас и вижу: большая орда, где каждый эпохой отторгнут… Подходят сотрудники биржи труда – и просят автограф.

Однако Госдума, в заботе о нас склонившись к придонному слою, не прочь обеспечить поверженный класс метлою, метлою! Чтоб стала гламурнее наша страна и вид обрела бы товарный, готова использовать опыт она трудармий, трудармий! Как будто вокруг не две тыщи седьмой, а бурный, допустим, двадцатый, чтоб классовый враг поработал зимой лопатой, лопатой! И вправду, пора приобщаться к труду, корячась, кряхтя при замахе – как снег расчищали в двадцатом году монахи, монахи… Подтаявший лед разбивать по весне, листву разгребать, если осень, – и чувствовать дружно, что нашей стране мы пользу приносим. Мне видится снегом присыпанный лед и наши веселые рожи: гребет Шендерович, Иртеньев гребет, Колесников тоже… Не стоят вниманья ни слезы жены, ни взгляды прохожих косые. Теперь наконец-то мы точно нужны России, России. Сурова к изгоям всеобщая мать, подобно тамбовскому волку. Зачем безработным работу давать? Им лучше метелку. Пускай они дружно ломами гремят, напрасно мечтая о чуде: ведь те, кто не впишется в новый формат, – не люди, не люди.

А что нам? Наш житель воспитан борьбой, привычен к кирке ли, к лопате ль…

Вот там мы и встретимся, верно, с тобой, читатель, читатель.

МАРШЕОБРАЗНОЕ

В предверии «Русского марша», намеченного на 4 ноября, патриотическая общественность, как обычно, раскололась.

Столпы Отечества пройтись желают маршем, но снова мучатся: кого назначить старшим? Таганку ли пройти, Васильевский ли спуск, – но главное, решить, кто по понятьям русск. Чуть замаячит марш – в перипетиях сложных дробятся русские на истинных и ложных, критерий истины ища под фонарем. «Мы этих не берем!» – «И этих не берем!» Насколько легче вам, счастливые евреи! Вам только прикажи собраться поскорее – и тут же, как один, сорвутся с якорей единым шествием. Ведь ясно, кто еврей! Насколько легче вам, счастливые грузины! Какою высылкою вам ни погрози мы – вас все еще полно, ваш стан неуязвим, и сван или мингрел – по-прежнему грузин! Насколько легче вам, любезные чеченцы! Будь вы кадыровцы иль горно-ополченцы, набит ли ваш карман деньгой или ничем, в Москве иль в Ботлихе – ты все равно чечен! А русский монолит – расколотая льдина. Им как-то не дано собраться воедино. Чуть сходку соберут, как сразу заорут – и дружно в русские друг друга не берут.

– Ты штатовский наймит! – Ты путинский опричник! – Ты молишься Христу! – Ты мерзостный язычник! – Ты любишь Ленина! – Ты требуешь царя! – Ты гнусный либерал, по чести говоря! – Ты вообще жидок: я видел паспорт теткин! – Какой-то ты брюнет. – А ты какой-то Поткин! – Возьмем ли мы скина? – Мы не возьмем скина! Быть русским, в сущности, – ощупывать слона: вот хобот, вот нога, вот пара глазок милых, но что такое слон – сказать никто не в силах. И все цепляются за органы свои: одним – эР О эС эН, другим – Дэ Пэ Нэ И.

В московской мэрии одна пресс-секретарша сказала, что пройдет четыре русских марша. Но мне-то кажется, Господь меня прости, что надо собирать не менее шести, а то и более. Не надо рамок узких! В России множество разнообразных русских, от нищих до владык, с пеленок до седин, и каждый думает, что русский он один! Была тенденция – для нас она не внове, – тех русскими считать, кто больше хочет крови; критерий, может быть, действительно хорош, но их и на один проход не наберешь. Так пусть же по Москве в российский день единства десятка два колонн, чтоб каждый убедился, как волны к берегу, как войско на прорыв, идут с хоругвями, движенье перекрыв. Одни поют псалмы, другим хватает плачей, одним поет Кобзон, другим же хор казачий; одни, советский гимн горланя в три горла, несут багряный флаг, другие же – орла; одни хотят царя, другие же – парламент, и к Родине любовь во всех очах пылает, и каждый думает, горланя русский гимн, что Родину свою не даст любить другим! Не нужно посягать на русскую свободу – но важно, чтоб они не встретились по ходу: ведь русским русские, привычно всех деля, по-русски русского навесят звездюля! Друзьям Отечества угрюмо-низколобым легко меня назвать презренным русофобом, – но, думаю, Гомер, Алкей, да и Сафо б носили бы у них отметку «русофоб».

А лучше бы всего – чтоб больше не просили – всем русским бы раздать по собственной России, чтоб каждый там рулил, не видя чуждых рож…

Но жалко, что Россий на всех не наберешь.

ОМИГАЛЕННЫЕ

Депутат от «Единой России» Владимир Воронин, инициировавший борьбу с мигалками, признался: стоит снять у себя мигалку – наутро ее прикручивают опять. Народные избранники бессильны отказаться от привилегий – их возвращают насильно с благословения Федеральной службы охраны и других организаций.

Бывает безжалостна пресса порой. Не надо смеяться, коллеги мои, что терпит фиаско народный герой в неравной борьбе с привилегиями. Какие-то триллеры в полной красе, ужаснее «Кода Да Винчиевского»: отвинтишь мигалку, чтоб ездить как все, – мигалки обратно навинчиваются! Сплотились, негодники, целым полком, подкармливают и подпаивают – буквально насильно, буквально силком борцам привилегии впаривают! Кто взялся чернить депутатскую честь? Волшба виновата, коммерция ли? Задумаешь с мерса на ВАЗ пересесть – и ВАЗы становятся мерсами! Раздашь ли имущество в пользу старух иль фонда какого-то детского – и все, от чего отрекаешься вслух, к тебе возвращается вдесятеро! Загадочный случай, что был бы нелеп в дешевой страшилке артхаусной, – но масло, которое мажешь на хлеб, икрою становится паюсной! Боишься товарищей, шорохов, стен… Воскликнешь: «Себя я не балую!» и в рубище влезешь – а это Карден, приправленный Дольче-Габаною.

Я думаю, здесь мы едины давно, хоть общество наше расколото: есть люди, которым давай хоть (ну да) – они превратят его в золото. Дилемма, какой не решил и Толстой, в бунтарстве напрасном упорствуя: им хочется жизни толстовски-простой – а жизнь получается толстая! Им хочется сеять, пахать, боронить, уча, сочиняя, печатая, – но все умудряется похоронить особенность эта проклятая! Услышав рассветное «Кукареку», забыв свое имя и отчество – о, как им хотелось бы выйти к станку (кому же к станку-то не хочется?!), – но снова попытка, и снова облом. Им хочется выглядеть лохами – а путь их тернистый усыпан баблом, как кошки усыпаны блохами. Не слиться с народом, любовью горя. Не выпить и чаю без сахару! Ужасная участь Мидаса-царя, по мифам известная всякому.

И что мы им скажем, из наших глубин следя за трагической участью? Да ладно! Да вы уж не мучайтесь, блин, борясь со своею везучестью! Убогая зависть присуща скотам. Не надо нам места доходного! Оставьте свои привилегии там – от них нам ни жарко, ни холодно. Ужель населенье богатой Москвы за ваши мигалки удавится? Когда от мигалок откажетесь вы – мигалок у нас не прибавится. Ужель вас осудит четвертый наш Рим за скромные увеселения? Мы рады, что жить по стандартам таким способна хоть часть населения! Другие осудят богатство и прыть – но нам почему-то не ропщется. Ведь вы же избранники наши, етить! Ведь вы представители общества! Допустим, мы все погрязаем в гнильце, какой не закрутишь и гайками, – и пашем, и киснем… Но в вашем лице – мы все-таки ездим с мигалками!

ПЕСЕНКА ОБ ИНФЛЯЦИИ

Инфляция не пугает граждан России, согласно опросам общественного мнения. Я не отстаю от читательской массы.

Вот говорят: в стране растет инфляция. Рванули вверх горючка и еда. Но не успею толком испугаться я, как понимаю: это не беда. Нас не накроешь валом информации, которая чем дальше, тем мрачней: подумаешь, мы жили при инфляции! И ничего, не умерли при ней. Она была такая в девяностые, что пот холодный лился по челу: «братки» рыдали двухметроворостые, пытаясь разобраться, что к чему. Тогда и сам старался удержаться я на тонком льду менявшихся времен: в те времена, когда была инфляция, я был изящен, молод и умен. Пускай вернется эта ситуация – а с нею младость, ум и худоба.

Нас вечно стимулирует инфляция!

И это наша русская судьба!

Еще пример: давно, в семидесятые, в мои былые школьные года, американцы звездно-полосатые страдали от инфляции всегда. Порой иду гулять, тайком покуриваю, почти уже большой, но не совсем, – стоит газетный стенд с карикатурою: с Инфляцией танцует дядя Сэм. Мне каждый раз хотелось озаботиться судьбой страны, где правил капитал: Инфляция, а рядом Безработица. Об этой паре много я читал. Запомнил я их лапы волосатые, тянувшиеся к горлу бедняка… Но как же жили там в семидесятые! Мы с вами так не пожили пока. Пусть не хотел туда переселяться я, но мне претил российский произвол. Я с детских лет усвоил: где инфляция – там джинсы, жвачка, секс и рок-н-ролл. Теперь не склонен этим обольщаться я, теперь мне больше нравится Париж…

Но ведь и там, как водится, инфляция!

Инфляция, ты с миром нас роднишь!

Со старцами, с юнцами безбородыми – в одном ряду школяр и ветеран – мы примемся спасаться огородами, капустою, как Диоклетиан… Подорожанье это продуктовое не в первый раз справляет торжество: припомнится ли времечко, в которое в России вдосталь было бы всего? А ничего, страна жива и в целости. А главное – что у моей страны едва ль остались базовые ценности, которые по-прежнему ценны. На что еще способен опираться я? Уж десять лет, как все свелось к рублю… Здесь все давно затронула инфляция – по крайней мере все, что я люблю. Хоть этому не склонен умиляться я – но так картина видится общей: растущая российская инфляция всего лишь отражает суть вещей. Не нажил ни мильонов, ни палаццо я – но с прежней беззаботностью пою:

– Привет тебе, о честная инфляция! Ты лучше, чем стабильность, мать твою!

БОГАТСТВО

По подсчетам «Форбс», русская законодательная власть – самая богатая в мире. Среди депутатов обеих палат русского парламента – 12 миллиардеров (из зарегистрированных в стране). Я и тут изыскал повод возгордитья.

Говорят, что власть у нас богата. Это очень правильно, ребята. Ей к лицу заводы и дома. Мы иначе думали когда-то, но у нас прибавилось ума. Власть должна работать идеалом, презирая бедность, как чуму, и не знать отказа даже в малом, чтоб тянуться было нам к чему. Власть народу служит эталоном, подражанья высшим образцом. Власть нельзя поить одеколоном и кормить соленым огурцом. Нужто, чтоб всерьез, без бутафорства депутат народный был богат, чтоб слюной завистливою «Форбса» подавился западный магнат. Мы не зря на мир глядим с хитриной. Мы скромны, но это все пока-с. Депутаты служат нам витриной, выставленной миру напоказ. Пусть косятся Брауны в испуге, пусть в досаде Буш кусает рот: если так живут народа слуги – как живет избравший их народ?!

Прекратите речи о расплатах. Зависть социальная – пустяк. Бедным людям сладок вид богатых: бедных навидались мы и так. Отчего заходишься в тоске ты? Счастье есть, оно перед тобой! Слава богу, были тут аскеты – прежде лысый, а потом рябой. Правили страной, как фараоны (а порой значительно лютей). Тратили при этом миллионы – но, увы, не денег, а людей. Он, тиран, иначе не умеет. Он на мир взирает из дыры. А богатый все уже имеет – стало быть, богатые добры. Только в кадре явится Керимов (первый номер в перечне «Форбсá») – сразу слышишь пенье херувимов, серафимов слышишь голоса! Он уже не хочет дрязг и шуму, и его политика мудра. Я когда смотрю на эту Думу – просто страшно, сколько там добра!

Кто из вас богатого осудит? Экстремист? Фанатик? Либерал? Слава богу, он и красть не будет, потому что все уже украл. Бедный же пускай свою потерю так и носит дальше на горбу. Как же я страны судьбу доверю тем, кто проиграл свою судьбу?! ВВП не сможешь ты удвоить, нацпроекты сгубишь, размазня: если ты не смог себя пристроить – как устроить можешь ты меня?! Вечно будешь, мрачное пророча, биться лбом в трибуну, инвалид… А взгляни на депутата Скоча: крепкий Скоч, и видно, что рулит! Не ругай его неосторожно. Лучше избери его, любя. Для себя он сделал все что можно – дальше будет делать для тебя.

До чего сладка любовь к богатым, в ожиданье пламенных щедрот! Нам осталось к этим депутатам подобрать бы правильный народ, чтобы, как жена при сытом муже, что прилично пьет и сладко ест, выглядел как минимум не хуже и входил бы в форбсовский реестр. А пока Россия ищет брода к счастью на заветном рубеже – депутаты смогут без народа.

Да и могут, собственно, уже.

БАРИН И БАРРЕЛЬ

Фьючерсные контракты на нефть заключаются, исходя из суммы 200 долларов за баррель.

Поистине волнующая кода: в мечтах мне это видится, в кошмаре ль – цена на нефть дойдет к финалу года до пары сотен долларов за баррель. Едва еще до ста она взлетела – мир оказался праздничен и светел! Но главное – взглянув на это дело, я странную механику заметил. Давным-давно, в позорных девяностых, когда рыдала каждая икона, когда в России был отравлен воздух и не было ни денег, ни закона, повсюду кровь лилась, как сок томатный, рабочий люд зарплату редко видел, страною правил малоадекватный, полубольной волюнтаристский лидер, во рту сгущалась горечь непрестанно – от разочарования, от гари ль, – и нефть в эпоху эту, как ни странно, была по тридцать долларов за баррель.

Но все менялось. В нулевые годы, почти по предсказанью Фукуямы, по милости Творца или природы мы выбираться начали из ямы, и стали раздаваться заявленья, что дня не проживет, кто нас обидел, и во главе российского правле-нья стоял активный и мобильный лидер. Еще не все, конечно, было гладко – враги вредили, внутренние твари ль, – но нефть уже, замечу для порядка, была по сорок долларов за баррель.

Когда ж она достигла полусотни, уже забыв про всякое при-личье – мы окончательно утерли сопли, и обрели забытое величье, и начали мечтать о прежней силе, и славу набирать, как Матин Иден, но главное, что во главе России уже стоял национальный лидер! Врагам пришлось втянуть тупые жала и горько плакать, землю носом роя… И чем она сильнее дорожала, тем явственнее был масштаб героя! Играя на органе, на гитаре ль – всяк пел ему хвалу без принуждений. При девяноста долларах за баррель мы поняли, что перед нами гений.

Меж тем в конце две тысячи седьмого, когда уже мы были в лучшем виде, сдержал наш лидер даденное слово и нам явил преемника: ловите! Давно со мною дружен мой преемник. Готовы мы рулить поврозь ли, в паре ль… Но мало на земле морей подземных. И нефть уже идет по сто за баррель. За черную, живую эту жижу платить теперь готовы очень много… И глядя на преемника, я вижу черты не человека – полубога! Видать, не зря Россию Бог мытарил в объятиях вождя-волюнтариста…

А будет двести долларов за баррель! И даже говорят, что будет триста! Никак нельзя без этого добра ведь. Иначе мир рассыплется на кучи.

И кто тогда Россией будет править?

Должно быть, Бог.

А может, кто-то круче.

МАХАТМАТИЧЕСКОЕ

Индийские Великие Махатмы со времен Николая Рериха вдумчиво следили за Россией и направляли письма ее правителям. Последнее заявление Владимира Путина – о том, что после смерти Махатмы Ганди ему как истинному демократу не с кем поговорить – вызвало горячий отклик мудрецов Тибета.

Нам донесли из путинской Москвы, что вам, товарищ Путин, одиноко. Хотя мы все не местные, увы, – склоните слух к трудящимся Востока! Поскольку вы известны на Земле правленьем неизменно аккуратным, совет Махатм, сидящий в Шамбале, имеет честь причислить вас к Махатмам. Вы славитесь умом и добротой, хотя проблем у вас в России – кучи. Теперь по нашим меркам вы святой. Вы как Махатма Ганди, только круче.

Рулить Россией – не курить бамбук, а власть – не чаепитье на веранде. Такие ли проблемы, милый друг, досталось тут решать Махатме Ганди? У нас тут, прямо скажем, не Москва, где правят конкуренция и злоба. У нас гораздо меньше воровства, да и украсть-то нечего особо. Опять же населенье наше – рай: кругом непритязательные люди. Хоть палкой тресни, хоть чалму сдирай – а он сидит и думает о Будде. Не надо ни ботинок, ни пальто – избыток фруктов и прелестный климат. У вас же, милый друг, совсем не то! Не все снесут, не всякого и примут. Всем хочется и денег, и свобод, хотя росли на сталинской баланде. Чего им надо – хрен их разберет. Тут ногу сломит сам Махатма Ганди. Когда он был вождем индийским встарь, он неизменно ровен был и весел, а если бы он был московский царь, то пол-Москвы уж точно бы повесил. Франциск Ассизский и Тереза-мать, с рождения не склонные к погрому, там живо стали руки бы ломать и ставить клейма каждому второму! А вы привыкли действовать добром. И славно! Ваш пример – другим наука-с. Устроен был всего один погром, и жертвой стал какой-то скучный «Юкос». За восьмилетний президентский срок вы проявились очень адекватно – из всех Махатм никто бы так не смог. Товарищ Путин, вы большой Махатма!

Проблем у вас в России – до хрена (мы овладели русским, вам в угоду). К примеру, Ганди жил во времена, когда британцы дали нам свободу. Была пуста казна, скудна мошна, однако вольность все-таки полезна. Британия тогда от нас ушла, а к вам, наоборот, она полезла! Вербуют и вербуют без конца, в агенты тащат каждого второго, шифровками по книге Гришковца измучили Андрея Лугового… Во все углы пролез британский смог. Европа вас не переносит на дух. Махатма Ганди точно бы не смог рулить страною при таких раскладах. Не в нефти дело и не в колбасе. Россия нынче – в окруженье змиев. Нас, Индию, всегда любили все – а вас никто не любит, даже Киев.

И наконец – страшнейшая из мук! Мы в Индии – противники насилья. Подумайте при этом, милый друг, как с этим соотносится Россия! Хоть мы порою грызли удила, но в общем все сходило как по маслу: у Ганди хоть традиция была – не лить индийской крови понапрасну. Зато у вас и публика, и власть имеют нрав буквально крокодилий, и если б вы свою открыли пасть, то вас бы никогда не осудили. Вы ж, вопреки традиции родной, не рушите церквей и колоколен, башки не оторвали ни одной, да и Зурабов даже не уволен! Хотим кричать: Россия, пробудись! Тобою правит истинное чудо! Вы вегетарианец. Вы буддист. Нам кажется порой – вы просто Будда. Благословляем ваш пресветлый ум, лобзать готовы след от ваших пят мы. Большой привет. Ом мани падме хум. Июнь, Тибет, Великие Махатмы.

ИКОНА

«Имя России» всесветно расхвалено:

Каждый наглядности рад.

Требует канонизировать Сталина

Питерский электорат.

Некий священник из Стрельны, что в Питере,

Сделал гораздо умней:

Вывесил в храме икону, чтоб видели.

Сталин с Матроной на ней.

Мирно беседует Сталин с Матроною,

Трубку зажавши в горсти.

Он вопрошает ее, умудренную,

Как бы Россию спасти.

…Ах, если б вождь заглянул на мгновение

К нищей пророчице той —

Вряд ли он вызвал бы благоговение

У православной святой.

Так что на все его просьбы и жалобы

В сорок проклятом году

Наша заступница честно сказала бы:

«Быть тебе, Ося, в аду.

Смертью закована, снегом завалена

Вся подневольная Русь.

Всех отмолить обещала – а Сталина

Благословлять не берусь.

Деспоты каются, это как водится,

Я ж тебя знать не хочу:

С давних времен не велит Богородица

Ироду ставить свечу».

Что б после этого стало с Матроною —

Сам себя каждый спроси.

Я бы другою, другою иконою

Храмы снабжал на Руси:

Там бы Матрона, отважная старица,

Дивно чиста и бела,

Сталина лично и всякого сталинца

Прочь бы из церкви гнала.

Всех – с младороссами, с новодзержинцами,

Властной и твердой рукой…

К этой иконе и я приложился бы,

Да не напишут такой.

ПОДКУПЛЕННЫЕ

Испанская пресса утверждает, что русская мафия подкупила «Баварию», чтобы та проиграла «Зениту» 4:0. Я обнаружил главный двигатель всех российских побед.

Наша Родина, сколько ни славь ее, не по нраву другим сторонам. Говорят, что российская мафия весь подъем обеспечила нам. Вот Испания – плюнуть бы в харю ей! – в наглом подкупе русских винит: мафиози, мол, спелись с «Баварией», чтоб она пропустила «Зенит». «Миллионы подкинули евро ей!» – «El Pais» нагоняет пурги. С тем, что русские – самые первые, не желают смириться враги. Вот такая пошла порнография – недоверье к великим делам. Это, может быть, русская мафия – евровидцев убравший Билан? Вот, планета, твоя эпитафия: Русь отныне тебе не лакей! Это, может быть, русская мафия победила канадский хоккей? Русь опомнилась. В угол не ставь ее: мы любому теперь погрозим. Это, может быть, русская мафия аж до Гори теснила грузин? Это наша с тобой биография, суверенной судьбы феномен: это, может быть, русская мафия поднимает Россию с колен? Башня Спасская, башня Кута-фия, солидарность толпы и элит… Это, может быть, русская мафия превратила страну в монолит? Наша Родина… Только представь ее – кто бы справился с этой страной? Это, может, российская мафия управляет ценой нефтяной? Не объеду ни в тачке, ни вплавь ее – хоть с востока, хоть с юга начну… Это, может быть, русская мафия навсегда замирила Чечню? Пугачева, и Галкин, и Сафина[8], Бекмамбетов и «Комеди клаб» – это, может быть, русская мафия возродить нам культуру могла б? Не стыдись за Россию, поздравь ее, даже если ты внутренний враг. Это, может быть, русская мафия в США загоняла Ирак? Пусть беснуется Запад-анафема, пусть гордыню смирит, паразит. Это, может быть, русская мафия экономику Штатов разит? Словно ризы святого Евстафия[9], мы сияем на горе врагу… (Тут кончаются рифмы на «мафия», но заткнуться еще не могу.) Это, может быть, русская мафия потрясла Куршевель и Давос? Это, может быть, русская мафия олигархов втоптала в навоз? Это, может быть, русская мафия производит нам «Тополь» и ПТУРС?[10] Это, может быть, русская мафия голосует за избранный курс? Это, может быть, русская мафия покорила ТВ и печать? Это, может быть, русская мафия научила нас чаще молчать? Это, может быть, русская мафия Бахмину одолела в бою? Это, может быть, русская мафия мне диктует поэму мою? Это, может быть, русская мафия реставрирует ядерный щит? Это, может быть, русская мафия коллективные письма строчит?

Не даю злопыхателям спуска я. Не уйдет безнаказанным зло. Это, братцы, не мафия русская. Это русское время пришло. Заграница терзается, мать ее, увидав небывалый расцвет!

Если ж все это русская мафия, то прекраснее мафии нет.

ПОВАПЛЕННОЕ

Мы в новом мире очутились. В нем полноправно правит цвет. Раскрашенный Исаев-Штирлиц спасает крашеную Кэт. Страна, от старца до плейбоя, глядит, махнув на все рукой: какое небо голубое! А Мюллер розовый какой! А краски – словно от Диснея! Герой предстал во всей красе и врет, нимало не краснея: в разведке так умеют все. Эффект покуда не изучен. Какие планы, Боже мой! Давайте Чаплина озвучим, а то ведь бегает немой... Зачем смотреть благоговейно на купола-колокола из кинофрески Эйзенштейна? Покрасить их, и все дела! Желаем зрителю добра ведь: чего он пялится во мрак? И, кстати, Грозного поправить, а то одет незнамо как. Пускай его причешет Зверев, российской моды ветеран, и зритель купится, поверив, что Грозный стильный был тиран. Увы, краситель сериала забыл (его ли в том вина?), что фильм Лиознова снимала уже в цветные времена. Мы упустили между делом, маркетингом увлечены, что он задуман черно-белым, каким был мир в конце войны: там многоцветие не в моде, лубочных красок не видать... И коммунисты даже вроде хотят на это в суд подать – но не получат перевеса. Родная партия, прости: навряд ли на пути прогресса барьер возможно возвести. Тут поле мощное такое, что дела хватит на века: к примеру, есть «Каприччос» Гойи – их не покрасили пока; расцветим в будущем для пробы, не опасаючись суда, офорты Рембрандта? Еще бы! Гравюры Дюрера? О да! Кто пожелает нос расквасить, трудясь на новом рубеже? Гораздо проще перекрасить то, что имеется уже. И что мы скромничаем, братья, свой имидж втаптывая в грязь? Детей любимое занятье – игра полезная «Раскрась». Раз в десять лет, по зову сердца, мы перекрашиваем всласть былые доблести и зверства из черной – в розовую масть, давно устав дивить планету, устав искать благую весть... Раз ничего другого нету – давайте красить то, что есть. С одной догадкой нету сладу – пусть я за это огребу: мы все давно – лет тридцать кряду – живем в повапленном гробу. На нем, как прежде, надпись «Russian», внутри отделка из Европ, он лакирован, он подкрашен, в нем нефть и газ, но это гроб. Соседи пялят без опаски глаза бесстыжие свои. На нем лежат различной краски несовместимые слои: он черным был и краснокожим, он примерял защитный цвет... Его мы только красить можем, но переделать – нет и нет. Страна моя! Я твой поклонник. Но почему передо мной лежит накрашенный покойник, моей зовущийся страной?! Отсюда, верно, наша злоба, скопившаяся в тайниках, – что из повапленного гроба нам всем не вылезти никак. Раскрашен фильм, озвучен Чаплин, родная нефть идет в трубу, престол незыблем, гроб поваплен, и в нем стабильно, как в гробу. ...А впрочем, есть у этой меры резон, придуманный давно: коль все вокруг настолько серы – пусть краски будут хоть в кино. Я был ребенком оробелым, но суть вещей открылась мне: был телевизор черно-белым, а мир вокруг – цветным вполне. Отчизна, выцветшая снова, в который раз за тыщу лет! Лови хоть Штирлица цветного, раз ничего цветного нет.

HAPPY BIRTHDAY!

К негодованью внутренних врагов, взирающих на нас недоуменно, по прихоти таинственных богов мы родились с тобой одновременно. Нас разделяют пять десятков лет – за это время рушилась Европа, дрожал Китай… и все ж различья нет, хотя бы с точки зренья гороскопа. Привычно в день двадцатый декабря делить с тобою именинный торт нам. Мы бросили с тобою якоря в пейзаже зимнем, русском, некомфортном, где снег колючий, и вороний грай, и ветер, соответствующий жанру, – чтоб оживить собою этот край. Добавить интересу, пылу, жару! Чтоб посреди российской мерзлоты зажечь костер и озарить берлогу… Так зажигать, как зажигаешь ты, – я не могу. И, может, слава богу.

Что говорить, любезная ЧК, – я не гонюсь за красотою слога: ты не нашла во мне ученика, но сходства между нами очень много. Мы бескорыстны. Нам не нужен куш – мы в этом смысле истинные россы. Мы оба, в общем, инженеры душ. Мы оба любим задавать вопросы (я хитростью беру, ты – сапогом, но мы об этом никому не скажем). Мы с внутренним сражаемся врагом: я – с совестью, а ты – со шпионажем. Интеллигентской нету в нас гнильцы: нас бесит декаданс и злит упадок. Вдобавок оба мы с тобой стрельцы (хоть ты стреляешь лучше на порядок).

Мне радостно, что мы в таком родстве. Пусть у меня специфика иная – порою сладко думать, что в Москве стоит твоя избушка лубяная. Ты не смыкаешь бдительных очей, просвечивая мысли и деньжищи. Пусть сердце у меня не горячей и мозг не холодней, но руки чище. Ты, правда, провела своих во власть: твой отпрыск восемь лет баранку крутит, а мой пока не смог туда попасть… но, знаешь, чем в России черт не шутит! Он выучит немецкий, вступит в брак, приобретет профессию вторую… Сейчас он, правда, мстителен не так, но я его еще потренирую.

Я рохля, как меня ни укоряй: мешает добродушие тюленье. Но помнишь, что заметил Николай, когда задумал Третье отделенье? Вручая Бенкендорфу свой платок, он смог теоретическую базу подвесть под исторический виток – и выдал историческую фразу: «Не нужно дурно думать ни о ком. Сатрапствовать мы вовсе не хотели. Чем больше слез отрешь ты сим платком, тем более моей послужишь цели». С тех пор мундир небесно-голубой всегда считался символом угрозы… Но дело-то одно у нас с тобой: нам дан платок! Мы осушаем слезы! И кто же виноват, что свой платок, врученный для решения задачи, накидывать ты любишь на роток, а я его использую иначе?

Спецслужба дорогая, пью за нас, за наше сходство. Выражусь короче: мы родились с тобою в темный час, в холодный вечер самой долгой ночи. Не стану проливать на нас елей, не развожу привычные кажденья – но факт, что мир становится светлей буквально после нашего рожденья. В окне цветут морозные цветы, но день продлился – значит, лето скоро! Кто этот свет приносит – я иль ты? Конечно, ты. Я уступлю без спора. Я стар, а ты все так же молода. Мне кажется, для моего же счастья с тобой не надо спорить никогда, а лучше бы и вовсе не встречаться. Нам в день один родиться привелось под матовым, ущербным лунным диском, – но думаю, что жить нам лучше врозь, как типа близнецам в кино индийском. Не говорить. Не спорить ни о чем. Пока я не больной и не убитый, хочу я быть с тобою разлучен, как памятные с детства Зита с Гитой. Я как-нибудь стерплю разлуки боль, ничем тебе по жизни не мешая… Поздравить наконец тебя позволь. Что мне сказать тебе? «Расти большая»? Но ты и так, сказать не премину, на зависть всем другим спецслужбам в мире, давно уже размером со страну, а если с резидентами, то шире… Какое счастье – жить в такой стране, в такой большой, родной каменоломне…

Будь весела. Не думай обо мне – и, если можно, адреса не помни.

АНТИКРИЗИСНОЕ

Прокуратура России предупредила об ответственности за разжигание панических настроений и призвала избегать разговоров о кризисе.

Проснись, поэт, твой пробил звездный час. Востребован Отечеством твой гений – ты должен сформулировать для нас словарь эпохи кризисных явлений. Ты призван до читателя донесть напор синонимического ряда: нет кризиса. Точнее, кризис есть, но не у нас, а там, где так и надо. И правда, пусть сограждане проспят все, чем пугают с интернетных лент нас. Везде распад – у нас недолгий спад, задержка, небольшая турбулентность. Ревизия, как Кудрин пробасил. Полезная, хоть горькая, настойка. Проверка связи, встряска, проба сил, ученье, тренинг, тонкая настройка. Подобное смягченье – не порок, а старая, проверенная школа: не ураган, а легкий ветерок. Не ветерок, а пух от уст Эола. Ей-богу, журналист, не паникуй, не нагнетай, не пользуйся минутой. Все ждут спасенья. Все получат буй, спасательный, старательно надутый. От юноши до деда-старика, от девы до старухи – всех прикроем. Хоть никакого кризиса пока в России нет, но кризис под контролем. Есть закрома у нас и погреба, запасцы есть, и кстати, с Новым годом! Нет кризиса, но с кризисом борьба уже идет в России полным ходом. Пускай кусает локти целый свет, на наше процветание окрысясь: нет кризиса. Такого слова нет. Есть гнозис, стазис, фюзис, но не кризис. Открой словарь старинный, о певец: иметь его положено поэту. Есть «кресло», «кречет», «криво», наконец, есть критика, гляди, а «кризис» – нету. Отсутствует, невидимый, как фронт: пускай ярится западная свора! А что же есть? К примеру, есть Стабфонд. Хоть и его уже не будет скоро.

Наш облик свеж, как яблоко ранет. Синонимы! Не зря же я искал их. У нас и безработицы-то нет, а есть приятный отпуск для усталых. Пускай поверит даже средний класс, который в кризис ткнулся лично мордой, что нет и девальвации у нас: у нас хотя и маленький, но твердый. Тут нам дефолтом изредка грозят – пускай таких пугателей осудят. Не будет так, как десять лет назад! Гораздо хуже – да, но так – не будет. Когда ж долги, а вслед неплатежи на нас повиснут тяжким ожерельем, так ты, поэт, согражданам скажи, что это мы сразились с ожиреньем: не то чтобы бюджета нет у нас (а то народ сочтет себя задетым) – но нацпроект по приведенью масс к комплекции премьера с президентом.

Довольно ты, поэт, народ пужал. И так-то позитива кот наплакал. Ведь можно, например, сказать «пожар», а можно, например, «бенгальский факел». Когда-то, пару сотен лет назад, ты исходил смятением и злобой – а водною феерией назвать не хочешь наводнение? Попробуй! Пусть кто-то это кризисом зовет, а я сегодня выражусь жеманней: нас накрывает дивный орган тот, что для мужчины есть предел желаний. Друзья-поэты! Это шанс блеснуть. Я верю, мы его не провороним: ведь как волшебно изменилась суть, едва нашелся правильный синоним! Отвергнем же наследие отцов и заново начнем, без промедленья. Подумаешь! Ведь смерть, в конце концов, – всего лишь прекращенье потребленья.

ДАЙТЕ ДВЕ!

Верховный муфтий России Талгат Таджуддин на VI съезде духовного управления мусульман России выступил с предложением ввести в России пожизненное президентское правление. За обычный президентский срок президент не успевает должным образом вникнуть в свои обязанности.

Поистине устами Таджуддина глаголет ныне истина сама. Мне эта мысль и раньше приходила, но я боялся, что сошел с ума. Я тоже посчитал необходимым здесь править лет хотя б по двадцати… Ведь не могли ж мы вместе с Таджуддином в одну и ту же сторону сойти! Период полномочий завышая, мы б поступили проще и верней. Страна у нас действительно большая. Здесь надо долго жить, сказал Корней[11]. Чтоб попросту объехать все просторы, нужны мафусаиловские дни: чтоб в первый год при этом слушать стоны, а после – благодарности одни, чтоб выходить на каждом полустанке, как подобает первому лицу, есть огурцы из трехлитровой банки (сперва охране дав по огурцу), задумчивым патриархальным жестом благословлять пейзаж, сливаясь с ним, о детях говорить с народом женским, а о рыбалке, сдержанно, – с мужским, с ликующим военным – о матчасти, с конем – о разведении коней… Да как и дать стране набраться власти, коль не вседневным странствием по ней? Как сделать нашу Родину единой, когда у ней ни в чем согласья нет? Тут в Эрмитаже под любой картиной остановиться – нужно восемь лет, а чтоб страну с заката до востока собою сшить – на карту посмотри! – тут мало и пожизненного срока. Тут надо два, а может быть, и три. А тут еще врагов мочить в сортире, а тут еще рожает Бахмина… Вон мэр Лужков не может за четыре Москву понять, а ежели страна?! Здесь нужен ум особого охвата, чтоб это все однажды не проклясть. Товарищи, послушайте Талгата, боритесь за пожизненную власть!

А чтоб не дать досадному пробелу испортить триумфальные дела, тут надо вникнуть в каждую проблему, какою бы проблема не была, от Красноярска до Железноводска, от русских ликов до жидовских морд… А просвещенье? А животноводство?! В животноводстве ногу сломит черт! Задумайся, любезный современник: тут от законов лопнет голова, тут чтобы просто заработать денег, потребен срок, а может быть, и два! (А так как Русь устроена жестоко – для Запада она страна-изгой, – то вместо одного такого срока здесь можно получить совсем другой.) Чтоб все постичь и не попасться сдуру, чтоб ничего с размаху не менять, чтоб вникнуть в нашу русскую натуру и чтоб природу русскую понять, чтоб объяснить, как выживаем все мы, растим детей, порой содержим баб, чтоб постигать налоговые схемы на примитивном уровне хотя б, да чтобы просто в нашем автопроме хоть как-то разобраться напролом – тут надо ничего не делать, кроме, и думать лишь про этот автопром… Успеет облысеть любой двуногий и сморщиться, как Леонид Ильич, пока дойдет до нанотехнологий, – а их и за три срока не постичь!

Короче, чтоб Отчизна понимала (хоть в этом разобрался бы и еж) – пожизненного срока тоже мало. Бессмертие, товарищи, даешь! Чтоб все свои проблемы мы решили и сделались заслуженно крепки, чтоб всем старухам выдать по машине, а всех детей облобызать в пупки, чтоб время уделить спортивным играм и вдуматься в налоговую нудь, пообниматься с осетром и тигром, домучить Киев, Грузию вернуть, прибрать контроль над всем сырьем несметным, преодолевши кризис не один, – тут надо быть практически бессмертным. Пусть молится об этом Таджуддин, и лама, и задумчивый Берл Лазар, и РПЦ с главою во главе – чтоб всем властям у нас вручалась разом жизнь вечная.

А лучше даже две.

НЕКРАСОВСКОЕ

По данным конца ноября, около четверти российских офисных работников, финансистов и юристов ищут работу в реальном секторе экономики. Я знаю, кого этот процесс не коснется.

Москва прибабахнута легким морозом. Газон под ногами хрустит, как стерня. Топ-менеджер, занятый частным извозом, в московскую школу подвозит меня. Покуда в финансах царит неизвестность (весь мир не ответит, какого рожна), в детей я вбиваю родную словесность, а пресса уже никому не нужна. Напротив былые работники банка таскают пахучие с хлебом лотки: им служит оплатой ржаная буханка – деньгами сегодня платить не с руки. А вот и юристка, расставшись с конторой, дубленку сменив на искусственный мех, идет крановщицей на стройку, с которой погнали домой гастарбайтеров всех. Естественно, кризис – большая проверка, но русским любая работа легка: я вижу, как два обаятельных клерка несут продавать папиросы с лотка… В лесу раздается топор дровосека: то бывший тимбилдер спасает семью. Семья-то большая! Лишь два человека еще не теряют работу свою.

Весь бизнес российский просел на ступеньку: начальство заделалось средним звеном, а среднее – низшим, хотя помаленьку спасения ищет в занятье ином: кто грузит, кто возит, кто учит детишек… Признаемся искренне: в нашей стране давно наблюдался банкиров излишек, и это ужасно не нравилось мне. Покуда цвела нефтяная халява, крутой профицит утекал в решето. Бывало, посмотришь налево-направо – и видишь: работать не хочет никто! Но нефть дешевеет, и страны ОПЕКа в графе, где убытки, рисуют нули. Россия в движенье. Лишь два человека, которые к этому нас привели, которым за то по идее и платят, чтоб кризис не всех додавил до конца, – своих должностей никогда не утратят, и это нам несколько греет сердца.

Сограждане! Нам не впервой, обалделым, свои расшибать многоумные лбы, спасаясь простым утомительным делом от новых изломов российской судьбы. Мы можем летать на Гоа и Ривьеру, омаров особым ножом разрезать, мы даже порой принимаем на веру слова о стабильности, страшно сказать, бродить по крутым переулкам Кордовы, гигантам Нью-Йорка дивиться до слез, – но втайне, естественно, все мы готовы вернуться в разгрузку и частный извоз. Живей позолоту с себя соскребайте: финансовый кризис для нас – не кошмар. В любом олигархе сидит гастарбайтер, в юристе – бомбила, в туристе – клошар. Стране не нужна никакая опека – добудем и пищу, и скудный удой… Нам главное только, чтоб два человека остались не тронуты общей бедой, чтоб даже в тяжелые эти недели, когда беспардонно смешались слои, они на привычных местах усидели – а мы без проблем потеряем свои! Закроются банк, магазин и аптека, уйдет населенье, исчезнет Москва…

Но если останутся Два Человека – то будьте спокойны: Россия жива.

ПРОПЛАЧЕННОЕ

Выступая в программе «К барьеру», ведущий В. Соловьев и писательница М. Арбатова дали понять, что кампания в защиту Светланы Бахминой небескорыстна.

Долгие годы народ обрабатывая, вы получили крутую страну: в шоу «К барьеру» писатель Арбатова просит в застенке держать Бахмину. Интеллигенты, довольствуясь кухнями, пишут маляву в защиту ворья. Нету сомнений, что все мы подкуплены. То есть и блоггеры. То есть и я. Можно понять эту отповедь желчную, все солидарны, кого ни спроси: чтобы бесплатно вступиться за женщину – этого нечего ждать на Руси. Помню, когда-то я был помоложе, но нынче в стране победил троглодит. Раз посадили, то, значит, положено. Если положено – пусть посидит. Это российское новое правило: все оправдания ваши – фигня. Раз посадила, то, значит, ограбила. Если ограбила, значит, меня. Сладко нам быть персонажами, куклами, спать, как медведь, и не чаять весны… Все, кто о милости просят, – подкуплены. Все, кто о зверстве мечтают, – честны.

То-то душа моя так озадачена! То-то в последние несколько лет я себя чувствую как-то проплаченно (денег при этом по-прежнему нет). Кто-то мне платит за это усердие. Думаю, граждане, что Бахмина. Фиг бы я стал проявлять милосердие, если бы мне не башляла она! Что я, наймит капитала проклятого? Что, мне приятна сословная спесь? Фиг ли я буду просить за богатого, даже когда он беременный весь? Если такое случилось приятное – баба из ЮКОСа села в тюрьму, – стану ль просить снисхожденья бесплатно я? Значит, подкуплен, но чем – не пойму. Я ведь известен корыстью и жадностью. Чем же мне платят-то, ек-магарек? Книгопечатностью? Рукопожатностью? Правом порою писать в «Огонек»? Правом ночами не спать до полпятого, в номер кропаючи строк до хрена? Видимо, плата – что я не Арбатова. Да, это сильно. Мерси, Бахмина.

Если ж серьезно, то эта кампания – явственный знак для огромной страны. Видимо, время сказать «До свидания» мысли, что все феминистки умны. Если в стране правосу-дья басманного стали басманны акулы пера, милая Родина, что же тут странного? Я-то давно говорил, что пора. Были у нас Пастернак и Ахматова, был Эренбург – беспокойный еврей… Нынче российский писатель – Арбатова. Как говорят, по мощам и елей.

Впрочем, чего это жалуюсь небу я? Мало ли их – не встававших с колен, воя взахлеб и восторженно требуя всех расстрелять, как волков и гиен? Всех их я помню – некстати ли, кстати ли; все они каялись, кстати, потом… Все они были опять же писатели, вскоре пошедшие тем же путем. Все они думали, будто понравились власть предержащим в родном шапито… Так что, когда они следом отправились, их не жалел абсолютно никто. Что тут валить на тирана проклятого? Сами же вызвались, душу губя…

Помните их, дорогая Арбатова?

Мой вам совет: берегите себя.

РАЗОЧАРОВАННЫЙ

Для наблюдения за кризисом «Огонек» командировал меня, поэтического обозревателя, в США.

Друзья! В разгар распада и растраты, на собственную совесть и на страх, ваш верный летописец прибыл в Штаты, чтоб лично засвидетельствовать крах. Внушили нам кремлевские авгуры, что станут крепче долларов рубли, что младшего уж Буша авантюры страну на край уж бездны привели, что бедствуют Канзас и Алабама, что тысячи банкиров не у дел, что почернел от ужаса Обама и что Маккейн от горя поседел – и я, поняв, как это все непросто, искал глазами – раз такой сезон – топ-менеджеров, с Бруклинского моста вниз головой сигающих в Гудзон. Мне рисовалась бедственная зона эпохи наших кризисных годин – однако на поверхности Гудзона утопленник не плавал ни один. Бомжей не видно, сколько ни катайся. Спокойны все, кого ни опроси. На тротуарах – желтые китайцы, вдоль тротуаров – желтые такси... Полно, как встарь, упругих и дебелых. Шумя, Бродвей бежит наискосок. И даже в продовольственных отделах никто не убивает за кусок! Не ожидал я этакой подлянки. Я думал, что пипец неотвратим. Я говорю: хотите хлеба, янки? Нет, говорят, спасибо, не хотим. По телику о голоде – ни звука, и главное, погода, как в Крыму! Сперва я думал – эта показуха устроена к приезду моему, а в прочих регионах гложут корки, опивки допивают, как лакей, – но пригляделся: вроде я в Нью-Йорке, а в Сан-Франциско тоже все о’кей! Я и туда заехал, хоть неблизко, и в Анджелес – такая же фигня... Не могут же они и Сан-Франциско откармливать в расчете на меня! Не могут же они в одном припадке впрягаться в это общее тягло! Выходит дело, все у них в порядке.

И, знаете, от сердца отлегло.

Да, кое в чем они недоглядели, но доллары пока не по рублю. Америка! Ведь я на самом деле к тебе привык, а изредка люблю! И то, как ты бодришься непокорно, и то, как ты храбришься испокон, и вообще ты родина попкорна, а где б мы были, если б не попкорн?! Кому-нибудь, естественно, досаден твой строгий нрав и твердая рука, а все-таки ни кризис, ни бен Ладен с тобою не покончили пока. Проехали, как молвил бы Гагарин. А главное – боюсь смущать умы, но что, коль мир бы стал однополярен и полюсом его бы стали мы?! У нас, конечно, два стальных кумира, и нефть, и газ, но если по уму – не пожелал бы я такого мира ни Бушу, ни Усаме, никому.

Конечно, уши все еще прижаты, но пик страстей как будто позади, и я боюсь отныне не за Штаты. Другая боль живет в моей груди. Я думал побывать уже на тризне, но главный наш соперник не добит – и вот не знаю, как у нас в Отчизне переживут случившийся кульбит. Настроили таких великих планов, насочиняли яростных стишков... И как теперь оправится Проханов? Как выживут Леонтьев и Пуш-ков? В сообществе родном высоколобом уже давно сидели начеку, готовились приплясывать над гробом – а между тем покойничек ку-ку!

При этом я уверен, что Россия свой кризис одолеет как-нибудь: собой она гордится, как Мессия, а символы ее – медведь и путь, куда мы ни наступим – там победа, мы всыплем всем по первое число, – но как нам пережить, что у соседа на этот раз, похоже, пронесло? Что общий крах, значительно приблизясь, на этот раз наступит не на всех?! Мы гордо одолеем всякий кризис, но как нам пережить чужой успех?! Мы сами ни на чем не обожжемся, резервы наши все еще тверды, но подскочивший индекс Доу-Джонса страшнее нам любой своей беды. Казалось бы, уже совсем немного... Но вновь солгал намеченный маршрут.

Товарищи! Держитесь, ради бога! Зато тут скоро негра изберут!

СУХОЙ ОСТАТОК Итоги 2008 года

Эффект, который всем знаком: к финалу год слепился в ком. Я даже первый день недели, идя домой в ее конце с гримасой скуки на лице, припоминаю еле-еле. Обидно, право: целый год вот-вот в историю уйдет – мол, не оглянешься, и святки! Но к нам история строга: событий было до фига – и ни фига в сухом остатке.

…Как собирались, без преград они ввели дуумвират, затеяв странную интригу: продемонстрировав зараз желавшим оттепели – «Щас!», и ждавшим заморозка – фигу. Под стоны местных болтунов «Спасибо, что не Иванов!», всех конкурентов обезвредив – неясно, правда, для чего, – по воле босса своего на русский трон воссел Медведев. Какая оттепель, к чему?! А впрочем, если по уму, – он сам виновник этой моды: он будет помниться потом одним-единственным хитом – «Свобода лучше несвободы». Народ пробило до кости: открытье, Господи прости! Да вам не только что имперец, но даже злобный троглодит без колебаний подтвердит: гораздо лучше, ясен перец…

Но тут случился, незабвен, этап поднятия с колен. Команда Быкова сначала хоккейный кубок забрала: страна, расправивши крыла, «Оле-оле» всю ночь кричала. Осуществляя тайный план, на Евровиденье Билан с чужой попсою поквитался, как некий символ перемен (он там как раз вставал с колен, а рядом Плющенко катался). Настала полная лафа: случился кубок УЕФА. Июнь завис на перевале. Взошла Аршавина звезда: испанцы дали нам дрозда, зато голландцев мы порвали. Застолья, танцы на столе, опять всю ночь оле-оле, толпы распаренное тесто, ночных сирен бессонный вой, экстаз имперско-половой, еще бы, фиг ли, третье место! Во всем царил гламурный вкус. Давали детям имя Гус. Ярился публицист Виталий (который тоже Иванов): так псих гуляет без штанов, гордясь красою гениталий. Любого, кто не пел хвалу двойному нашему орлу, клеймили кличкой либераста. В деньгах купался средний класс – и нефть почуяла заказ и стала стоить полтораста! Как раз тогда, как антидот, явился точный анекдот про эту роскошь даровую: не пожелает ли народ, покуда так ужасно прет, затеять третью мировую?

В начале августа, прикинь, элита съехалась в Пекин, но там недолго пировали: как это водится у нас, в начале августа как раз случилась битва за Цхинвали. Давно министры оборон нарыв давили с двух сторон; грузинский вождь, себе на горе, решил начать ночной обстрел и так на этом погорел, что наш ответ дошел до Гори. «Давить, давить! – кричал иной. – Опять горжусь своей страной!» Россия грезила расплатой. Война входила в каждый блог. «Мои мольбы услышал Бог!» – ярился карла бородатый. «Уродец! Галстуки грызи!» – но тут вмешался Саркози, спасая честь Саакашвили и меж столицами мечась; мы отступились, но тотчас признать Осетию решили. Мир поворчал, но проглотил. Расположение светил внушало нам, что счастье вечно, что с рук сойдет любая блажь; гламур примерил камуфляж… Но в этот миг случилось нечто.

…Сказать по совести, для нас их кризис был бы в самый раз – урок любому либерасту: их доллар тонет как топор – а мы не видим их в упор и в шоколаде по контрасту! Но оказалось – в новый век от их проклятых ипотек зависит каждая зараза. Фортуна плюнула на нас, и нефть почуяла заказ, подешевев в четыре раза. Гламур свернулся и померк. Пошел искать работу клерк. Поблекло все, что днесь сияло. Народ освоил стиль иной: письмо в защиту Бахми-ной, позор врагам Алексаняна… Москва задумалась в тоске. Все оказалось на песке – и как-то наспех, кривовато. Стучится кризис в каждый блог – и даже несколько поблек победный вид дуумвирата! «Позор!» – Медведеву кричат, как будто здесь не Кремль, а чат! Ведь он, поправки разработав, оплот стабильности воздвиг – и в этот миг услышал крик каких-то странных доброхотов… Равны мудрец и идиот – никто прогнозов не дает. Несется вой из регионов, и рубль по новой оценен… Пугает рейтингом ВЦИОМ. «Кранты!» – кричит Илларионов. О вероломная страна! Любви народной – грош цена. Здоровый дух – в здоровом теле, а в нашем теле – спертый дух. Внушить величье Главных Двух не помогает даже теле.

И вот я мыслю: восемь лет мы жили так, как будто нет ни прав, ни совести, ни вкуса. «Стабильность! Я тебя люблю!» Мы знали цену кораблю, но не сворачивали с курса. И что теперь, едрена мать? Чего желать? Кого снимать? Чего бы выдумать такого? (Кинематограф, как всегда, был первым: хоть не без труда, а все же скинул Михалкова.)

Как все смешалось, видит бог! Какой запутанный клубок! Событий, кажется, десятки: футбол, грузинская война, потом рожала Бахмина – и что теперь в сухом остатке? Один кричит – «переворот», другой, естественно, орет о преимуществах побега… В окне танцует мелкий снег, и это общий наш успех, а то ведь не было и снега.

Люблю тебя, моя страна. Ты так огромна, так странна, так часто тянешь меч из ножен, так много маешься и врешь, так много терпишь гнусных рож – но разве я в другой возможен? Мы все привыкли повторять, все находить и все терять – и вот опять в своей стихии: опять купились ни за что, залили воду в решето и вновь твердим, что мы такие. В себя вмещает этот год, как капля многошумных вод, все, что зовем привычным ходом своей истории родной. Отбой, ребята. Выходной. Все было классно. С Новым годом.

NO ESCAPARAN[12]

Единственный сколько-то ясный итог скандалов на почве кино, которые вышли на новый виток, хоть все обнажилось давно; всех этих собраний, «приду – не приду», еще в декабре-январе, всех этих тусовок в Охотном ряду, точнее, в Гостином дворе, всех этих потешных покуда боев и драк в исполнении звезд, борцов, стукачей, стариков, холуев, – суров и достаточно прост. Припомним шумиху последних недель, и ложь, и визгливую лесть: пред нами наглядная, в общем, модель Отечества как оно есть. Гордясь до истерики, выпятив грудь, искусно себя разозлив, оно триумфально вступило на путь, в финале которого взрыв. Еще далеко неизбежное дно, не сдался последний редут, не пахнет разрухой, но ясно одно: что сами они не уйдут.

Свой лоб расшибать, как об стенку баран, – наш метод с начала времен. Был лозунг в Испании – No pasaran. Теперь он слегка изменен. В России в избытке имеется газ, о нем голова не болит, но не было, нет и не будет у нас ротации местных элит. Вот так и вертелось у нас колесо последних веков десяти: начальники могут практически все, однако не могут уйти. Диктатор, пока он во власти сидел (гарантии тут не спасут), наделал таких сверхъестественных дел, что если уйдет, то под суд; на троне сменивший его либерал, которому жизнь дорога, такого наделал и столько набрал, что если уйти – то в бега; вояка, пришедший на смену ему, являлся таким смельчаком, что если уйдет – то уже не в тюрьму, а просто в петлю прямиком. А ежели после годов тридцати, не внемля чужим голосом, он все же однажды захочет уйти, поскольку устанет и сам, уйти без оглядки, неважно куда, свободно, как дикий нарвал, – его никуда не отпустит орда, которую он же набрал. Они окружат его плотным кольцом, как самая липкая слизь, и будут кричать перед царским крыльцом: «Родимый, казни, но вернись!»

Воистину глуп, кто смущает умы мечтою о смене простой. Они доведут до войны, до чумы, до сладкого слова «застой», до скуки, что тянется дольше веков, до бури, что выбьет окно, до дна, до террора, до большевиков, до смуты, до батьки Махно, они доведут, наконец, до того, что туже сожмется кольцо, что взрослые все и детей большинство им будут смеяться в лицо, их будет в анналы вносить Геродот, атаку задумает Брут, они попадут в саркофаг, в анекдот, в пословицу – но не уйдут. Они водрузят искупительный крест, безжалостно выморив нас; они проведут разделительный съезд, свезя представителей масс, они призовут благодарную рать, являя нежданную прыть, наймут матерей, чтобы громче рыдать, и нищих, чтоб жалобней ныть, псарей, чтобы громче кричать «Загрызу!», попов, чтоб явить чистоту, – и взвоют, и вовремя пустят слезу, и вовремя крикнут «Ату!», и вновь, на посмешище прочих сторон, пошлют нас на бой и на труд, и задом вгрызутся в завещанный трон, и кончатся. Но не уйдут.

Тут сломит башку аналитик любой, очкастый знаток теорем. Так воин врага забирает с собой, так с шахом сжигают гарем – для них унизителен выход иной, он просто немыслим, верней. Они согласятся уйти со страной, со всеми, кто мается в ней, – они приберут стариков, дошколят, горланов и преданных звезд, но лишь уничтоживши то, чем рулят, покинут насиженный пост. Отчизна очнется на том рубеже, где вновь продолжается бой. Мы можем их скинуть, так было уже, – но, кажется, вместе с собой.

А нам остается утешиться тем (другой компенсации нет), что в случае гибели сложных систем широкий останется след, что будет потомков презрительный смех и высший предсказанный суд, от коего, при ухищрениях всех, они уж никак не уйдут.

ПУТЕВОДИТЕЛЬСКОЕ

Привет тебе, Барак Хусейн Обама, иль попросту Барак, для простоты. Прости, что я на ты вот так вот прямо. Ты тоже можешь быть со мной на ты. Мы в курсе, что у этих ваших Штатов – куда я скоро в гости соберусь – имеется довольно много штампов насчет страны с названьем кратким «Русь». Чтоб ты представил быт далеких россов, я подготовил список из пяти обычно задаваемых вопросов и правильных ответов. Захвати. Где нервы вам империя трепала – сейчас разверзлась черная дыра. У вас о русских судят как попало, а все сложнее раза в полтора.

Начнем с того, что злобные соседи разносят слух (Европа ли, Орда), – как будто здесь на улицах медведи. На улицах – отнюдь, а в Думе – да. Не верь, однако, их ужасной славе, о коей все кричат наперебой: у вас слоны сражаются с ослами, у нас медведь един с самим собой, и по всему Тверскому околотку бежит в испуге мелкое зверье… Вот штамп другой: у нас тут любят водку. Не любят, нет. Но как тут без нее? Не усмотри, пожалуйста, лукавства или насмешки в пьяном кураже – мы пьем ее, как горькое лекарство, а то с ума бы спрыгнули уже. От многих советологов ученых доносится и вовсе ерунда – что будто бы у нас не любят черных. Своих не любят, нет, а ваших – да. В любом своем прорыве и провале, в бесчисленных страстях родной земли за то, что ваших негров линчевали, мы снова уважать себя могли. Ты будешь ощущать себя как дома, все будут сострадать тебе притом – у нас тут все жалели дядю Тома, живя стократ страшней, чем дядя Том.

Наверное, среди переполоха российских либералов меньшинство успеет крикнуть: «Здесь ужасно плохо». Так ты не верь. Все, в общем, ничего. Конечно, этот кризис бьет по нервам, и кое-кто попал под колесо, но, знаешь, по сравнению с сорок первым (а с ним у нас тут сравнивают все) любая ситуация бледнеет. Наш социум устроен по уму: элита никогда не обеднеет, а прочие привыкли ко всему. Стабфонда, может, хватит на полгода, воды у нас опять же по края… Ты, может, спросишь: где у нас свобода? Свобода есть, у каждого своя. У нас – свобода лаяться свободно о власти, о кинжале и плаще; у них – свобода делать что угодно: и с тем, кто рот открыл, и вообще. Такой свободы даже слишком много, тут ею все буквально залитó, – а то, что телек врет, так ради бога. Его давно не слушает никто. С тревогой подхожу к другой проблеме, воистину проблеме всех проблем. Тут говорили, что у нас в тандеме старшой – злодей, а младший – не совсем. Оставь свои наивные идеи, задумайся о чем-нибудь ином. Они в тандеме оба не злодеи, и сам тандем, признаться, не бином. Наверное, иной застынет немо, но ты поймешь. Усвой себе одно: у нас тут все по принципу тандема, поскольку у всего двойное дно. Страна глупа, но в ней ума палата; не ценит слов – но ценит сильный жест; страна бедна – однако так богата, что никогда никто ее не съест; страна слаба – и все ж непобедима; страна плоха – и все же хороша; и наш тандем, не будь я Быков Дима, – орел и решка одного гроша. На аверсе у нас орел двуглавый, на реверсе – практический расчет, но ты не обольщайся громкой славой, что между них конфликт проистечет.

Ты давеча заметил о премьере – мол, в прошлом он стоит одной ногой, но борется с собой по крайней мере и в будущее топает другой. Премьер не стал глотать твою подначку и солоно заметил, как всегда, что мы стоять не можем враскорячку – одной ногой туда, другой сюда… Не стану подражать ехидным рожам, что прекословят лидерам своим, – но на ухо шепну, что очень можем, и если честно – вечно так стоим. В ней наш ответ на вызовы, угрозы, на вражеские шашни и клешни… Устойчивее шаткой этой позы мы ничего покуда не нашли. Раскусишь эту главную задачку – и все предстанет ясным, как пятак. Ты не сумел бы править враскорячку – а здесь, в России, можно только так.

Услышав краткий мой путеводитель, который я вручить не премину, – ты скажешь нам: ребята, не хотите ль покинуть эту странную страну? Ведь это не Отечество, а бездна, болотный газ, беспримесная жесть… А я скажу, что нам она любезна, причем такая именно, как есть. Какая ни угрюмая, а мама. Так любят невезучую семью. И Родину свою, мой друг Обама, мы б не сменяли даже на твою. Мы любим наши розвальни, разливы, расхристанность, расплывчатость в судьбе, и сверх того мы очень терпеливы. Но если скажет кто-нибудь тебе, что будет вечным это время срама, разврата и бессмысленных потерь, – то ты не верь, пожалуйста, Обама. И я не верю, брат, и ты не верь.

АМОРАРИЗМ

Довольны ли радетели свободы, владельцы либеральных, сытых харь, наймиты и моральные уроды, пытавшиеся к нам пустить Морарь: любители дешевых балаганов, властями обанкроченных уже, – Лесневская, Альбац, и Барабанов, и сотни обитателей ЖЖ? У нас и так-то все на честном слове, обвал, развал, дурная полоса, – а было бы совсем как в Кишиневе, где до сих пор считают голоса. Там пол-столицы попросту пылает, в истерике законный государь, разгромлен обезлюдевший парламент, и это все устроила Морарь! Уж если там, где нет дуумвирата, где коммунисты правят, как цари, все выглядит настолько хреновато, – про нас уже ваще не говори. На штурм пошли б десятки миллионов, свалили бы правительство, как встарь... Владеют ли Каспаров и Лимонов такой убойной силой, как Морарь? Мне кажется, она как Поттер Гарри – особенный, магический юнец... А если б две Морари? Три Морари? А если бы четыре, наконец?! Я с ужасом припоминаю, братцы, недавние, по сути, времена, когда в столицу русскую прорваться пыталась в Домодедове она. Какая злость была в ее оскале! Страна была к истерике близка. Три дня ее спецслужбы не пускали – отборные, элитные войска! В конце концов на полосе нейтральной, пока висела утренняя хмарь, избавились от слабости моральной и в Кишинев отправили Морарь. Ее унес в заоблачные выси надежный ТУ, как было решено. Конечно, лучше было бы в Тбилиси – уже бы Мишу скинули давно; а впрочем, для России лучше Миша. У них и оппозиция – не мед: когда освободится эта ниша, глядишь, ее вменяемый займет. ...Ах, если бы одумался Воронин, явил коммунистическую прыть – и вход туда ей был бы заборонен, как мы его сумели перекрыть! А если бы и прочие режимы – меж коими не прерывалась связь – поставили заслоны и зажимы, стоцветных революций убоясь, – какой бы славный опыт был проделан! Приюта не найдя, не зная сна, как вечный жид, как лермонтовский демон, над всей страной летала бы она, на киевском и на ташкентском фоне пред CNN позировала всласть – пока б ее не взяли в Вашингтоне и там не опрокинулась бы власть.

Привычно мысли в рифму облекая, как многократно делывал и встарь, – я думаю: но что за власть такая, что ей страшна какая-то Морарь? И сам же отвечаю: знаем все мы, кому Отчизна вправду дорога, – что прочные, стабильные системы особо уязвимы для врага. Америка, допустим, колобродит от полноты раздувшейся мошны, там постоянно что-то происходит, и ей теракты даже не страшны. Взрывали их, гранаты в них кидали, противники валяли их в грязи… Все беспокойно в Индии, в Китае, во Франции, где правит Саркози, – а мы, и суверенная Молдова, и прочие, кто окружает нас, свалиться в хаос от толчка любого на ровном месте можем каждый час. Властитель прежний несколько прибил нас. Мы можем рухнуть от любой чухни. У нас такая полная стабильность, что все к чертям покатит, чуть чихни. Весь наш народ, который так громаден, ударится в погромы, кровь и гарь… Кому-то не опасен и бен Ладен, – а для кого смертельна и Морарь! С годами суверенная Молдова, чья власть непобедима и крепка, дойдет до состояния такого, что будет трепетать от ветерка, – а для России, гордой и прекрасной, исполненной неведомых глубин, настолько страшен всякий несогласный, что на любого нужно пять дубин.

Вы ждете утешительной морали? Мораль проста, хотя и не длинна.

Страна, что может рухнуть от Морари, – действительно великая страна.

НАЗНАЧЕНЧЕСКОЕ

Только оппозиция Обаме, набежав в отдельный кабинет, молвила дрожащими губами – дескать, притесняют, мочи нет, дескать, и при Брежневе такого не было уже, прошу простить, – тотчас же назначили Суркова общество гражданское растить.

Экого я праздника дождался! Тут и сомневаться не моги: кто у нас об обществе гражданском знает лучше, чем его враги? Кто за ним следит многоочито? Кто спешил добить его скорей? Протестует вся правозащита, выгоды не чувствуя своей. Мы пришли к серьезному итогу, к радостному, в общем, рубежу. Что вы протестуете, ей-богу? Радоваться надо, я скажу! Это значит, что забрезжил выход, близко осыпание оков: разве делом, не сулящим выгод, стал бы заниматься сам Сурков? Если он на это дело брошен, а не на банальный нефтехим, – это дело выглядит хорошим, а прогноз для органов – плохим. Можно обсуждать его фигуру, но бесспорно, что его чутье на родную нашу конъюнктуру минимум не хуже, чем мое. Он служил когда-то в «Менатепе», после прессу стал сажать на цепь, – видимо, уже ржавеют цепи, если он пошел в другую степь. Может, он кому-то и противен (не везде же любят гордецов), но сказать, что он неэффективен, не сумел бы даже и Немцов. Кризис, говорят, сулит напасти нашей вертикали – вери гуд: хорошо, коль менеджеры власти в Хельсинкскую группу побегут. Без репрессий им тяжеловато, как еврею трудно без мацы, – но они нормальные ребята (в тех делах, в каких они спецы). Надо быть оравой остолопов, чтобы их ума не признавать. Лишь представьте: если бы Андропов «Хронику»[13] задумал издавать? На него иные наезжают, попусту буравя сотней жал… Он ведь лучше знал, кого сажают, потому что сам же и сажал! Если бы в допутинскую эру эту диссидентскую орду возглавлял не Сахаров, к примеру, – я о нем и речи не веду, – а рулил бы ими, подбоченясь, не испорчен близостью к трубе, сусловский лояльный порученец или назначенец КГБ, патриот со взглядом бирюзовым, безупречно честный офицер, – сколь бы лучше был организован плановый распад СССР! Тут бы вся история, как милая, по пути иному бы пошла б. Иногда слыхал, что так и было, я… Но не верю, блин. Не тот масштаб. Чем сражались? Марксовой цитатой, маршем, протестующим письмом… А у этих восемьдесят пятый наступил бы в семьдесят восьмом.

Выразить боюсь в послушном слове, как подобострастны, и тверды, и мобильны станут при Суркове вялые структуры диссиды. Станет финансированье краше под эгидой нового вождя. Он ворвется, стиль движенья «Наши» в несогласный стан переведя. Либерал воспрянет из отбросов, демократ поднимется с колен, запустив на съезд единороссов неизменный пластиковый член. Тут же набежит по меньшей мере юных карьеристов легион, шахматам учить на Селигере будет их Каспаров-чемпион; будут под восторги агитпропа марши молгвардейцев разгонять; книжечки издательства «Европа» будут на Сорокина менять… Диссиденты, фиг ли вы боитесь? Вас же сразу станет большинство! На подъезде Маши anaitiss[14] нарисуют не скажу чего; возродится прежняя нетленка – где другие методы найдешь? – и машины братьев Якеменко станет калом мазать молодежь… Я б другое дело подыскал им, чем кидать в противника говно, – но ведь эти могут только калом, видимо, у них его полно. Можно и побить, чего ж такого? Можно всех согласных задавить, если только методы Суркова к несогласным гражданам привить. С эффективным менеджером этим, с тщательно причесанным вождем – мы, глядишь, и сами не заметим, как во власть российскую пройдем.

Тут настанет полное приволье. Что ж тогда я буду делать сам?

Вероятно, я уйду в подполье. С Эрнстом. Партизанить по лесам.

МАДАГАСКАРСКОЕ

Меня томит судьба Мадагаскара. Полиция расстроила ряды. Мне страшно от кровавого оскала бесстыдно разгулявшейся орды. ООН бесславно губы поджимала, пока, под крики ярости слепой, законный лидер Равалуманана сражался с разъяренною толпой. Не перечесть подробностей ужасных. Польстившись на зеленые лавэ, там буйствовала кучка несогласных с Андре Ражуелиной во главе. Естественно, смутьянам там – малина: ОМОНа нету, в головах туман... Я сразу понял, что Ражуелина обрушит все, что Равалуманан с соратниками создавал годами. Он верный путь к спасенью отыскал. Он четким курсом, стройными рядами к стабильности повел Мадагаскар; он нищету уменьшил вполовину, он подобрал послушный кабинет, – но было видно, что Ражуелину все это не устраивало. Нет! Разнузданный корсар с серьгою в ухе, он тьму головорезов приласкал, он заскучал, он захотел движухи, он к хаосу ведет Мадагаскар! Народ доволен, сыт – ему все мало. Он, видимо, грустит по старине. Он обвиняет Равалуманана, что нету демократии в стране. Ему судьба народная близка ли? Мулата не отмоешь добела: где видел он, чтоб на Мадагаскаре когда-то демократия была?! Цветет мадагаскарская долина, в ней поспевают финик и банан – однако им не рад Ражуелина. Он говорит, что Равалуманан, чьи преобразования в разгаре, – устроил натуральный произвол, коррупцию развел в Мадагаскаре! Когда ее там не было, козел?! Ты посмотрел бы, что в сухом остатке: в столице дым, в провинциях разброд... Уж лучше процветание и взятки, чем нищета и видимость свобод! Теперь в Мадагаскаре полный финиш. Разнузданно ликует пироман. Вот так всегда, когда всерьез не примешь борцов с режимом, Равалуманан. Давно уже известно из анналов: не стоит церемониться с врагом. Сперва бунтуют десять маргиналов – а после рраз, и буйствует кругом подобная весеннему разливу, сносящая и честных, и блатных, калечащая Антананариву цветная революция цветных...

Покуда Русь ликует, строит, кроет, ведет сквозь кризис строй народных масс – Мадагаскар нас так же беспокоит, как прежде беспокоил Гондурас. Пора спасать народ Мадагаскара, не дожидаясь высшего суда. Послать туда российского фискала, российскую милицию туда! У нас бы никакой Ражуелиена не вылезал из водометных струй. У нас ему сказали бы: иди на – окраину, и там помитингуй! У нас бы, посягнув на статус царский и дерзко спровоцировав аврал, Каспаров этот, блин, мадагаскарский давно бы в зоне в шахматы играл. Попавши в климат пасмурный московский, уверен я, за первых пять минут мадагаскарский этот Ходорковский уже забыл бы, как его зовут. Задолго бы до бурного финала – когда столица мечется в дыму – от нашего бы Равалуманана послали б метку черную ему. Дивимся мы неслыханному диву – как допустили, кто позволил, блин?! Зато уж в нашей Антананариву не будет никаких Ражуелин. Мы не допустим выборов и бунта. Мы доведем до самого конца, чтоб им накрылись власть, министры, хунта, народ и обитатели дворца. Мы так и сгинем – вместе, заедино, но ничего не будем тут менять!

Ты понимаешь нас, Ражуелина?

Не понял, гад? Да где тебе понять...

ФАЛЬСИФИКАЦИЯ

В России нынче бдительность утроили. Желает коллективный Саурон карать фальсификацию истории, Отчизне наносящую урон. История… О, как должно икаться ей, едва в стране наметится развал! Что станут называть фальсификацией? Медведев пригрозил, но не назвал! Наука изыскания ускорила, стирая наши бывшие грехи… Я понимаю, почему история сегодня озаботила верхи. Не то чтобы в стране иссякли ценности, но кризис прет в Россию напролом. Не стоит говорить о современности: уместней оттоптаться на былом. Поднимем наконец до райских кущ его! Мы жили в исключительной стране. Да, мы не в силах изменить грядущего – но прошлое подвластно нам вполне. В конце концов, накоплен опыт ретуши и навык пропаганды боевой. На нем и так живого места нет уже – но ничего, потерпит, не впервой.

Тем более, для процветанья вящего и наведенья шмона в голове фальсификациями настоящего исправно занимается ТВ, и от его камлания истошного краснеют все, кто не лишен стыда, – но все-таки о чем-нибудь из прошлого поспорить можно было иногда. О Византии, помнится, поспорили, о Ржеве Пивоваров снял кино… Теперь уже, глядишь, и об истории два мнения иметь запрещено. Возможность пересмотра проворонена. Бдит агитпроп, нацелясь сотней жал. Мне даже как-то страшно за Солонина* (Суворов, как вы помните, сбежал). Историк не забросит больше невода: за ним следит особый легион. Что было, а чего, простите, не было в истории – теперь решает он. А то, глядишь, состроив рожи постные, нас очерняет всяческая слизь… Уже не помню: были девяностые – иль сразу нулевые начались? Не стану вас забрасывать цитатами, – ей-Богу, ситуация смешна: две тысячи восьмой с восьмидесятыми сливается практически без шва. Двадцатилетья не было проклятого! Чуть зашатался душный наш Эдем, как сразу после восемьдесят пятого устроился спасительный тандем, и окаянская, заокеанская когорта получила по рукам… А для дискуссий есть война Троянская: Россия не участвовала там. Оспорьте все, что было до Московии, – упрек не воспоследует ничей!

…Когда-нибудь с учебником истории ко мне заглянет внучек-книгочей:

– Скажи мне, дед, сияющая лысина, – он скажет, усмехнувшись на бегу, – вот тут у нас в учебнике написано, но я поверить в это не могу… Неужто в трудный час, в разгаре кризиса, когда страна взахлеб пила этил, ваш лидер на историю окрысился и в прошлом разбираться запретил? Неужто было это время странное, ни разу не бывавшее допрежь, когда носили только иностранное – и постоянно кляли зарубеж? Вранье звенело, как коровье ботало, и все в душе смеялись над враньем; притом ничто, как надо, не работало, и это выдавалось за подъем; сидела без работы вся провинция, а силовик жирел, как василиск; в сравненье с анекдотами про Вицина культура деградировала вдрызг; страна спала, нимало не разгневана, верха пилили сырьевой барыш… Скажи мне, это было или не было?

И я отвечу: не было, малыш.

Ты мог заметить: не люблю трепаться я. То время было страшно и смешно, и под названием «фальсификация» оно теперь в историю вошло.

НАЦЕНОЧНОЕ

Наша Родина – вечный подросток – верит на слово только царю. Я недавно зашел в «Перекресток» – очень дорого все, говорю! Вы бы тактику, что ли, сменили – с населением надо добрей: килограмм охлажденной свинины продается за двести рублей. И хоть я не Гайдар и не Ясин, и умом недостаточно крут – механизм до обидного ясен: перед нами торговый накрут. Опустите вы цены, ребята, на холодных своих поросят, некошерную плоть, как когда-то, продавая по сто пятьдесят! Продавщица, не празднуя труса, отвечает, горда и тверда, что пошел бы я в «Азбуку вкуса», а могу и подальше куда. И потопал я, солнцем палимый, напевая трагический марш: ведь не будут же с Быковым Димой согласовывать цены на фарш! Пусть он пишет, румян и беспутен, в окружении муз и харит…

Но потом к ним отправился Путин – очень дорого все, говорит! Мы же в крепости, блин, осажденной, нас не любит никто, хоть убей, а свинины кило охлажденной продается по двести рублей! Улыбаясь, как внешний разведчик, что попал в разработку к врагу, Кобаладзе как главный ответчик отвечает: «Понизить могу!». Поглядев на исправленный ценник, как глядят на поганую слизь, удивительный наш современник дал команду: «Пожалуйста, снизь». Покупатели крякнули немо, их глаза заблестели от слез: половиною лучшей тандема был решен наболевший вопрос! Тем же вечером, в ритме форсажа, чтоб не сделалось худшей беды, в «Перекрестке» была распродажа уцененной премьером еды. В магазине толпились до света, раскупая дешевую снедь: большинство понимало, что это – ненадолго, и надо успеть. В одобрении были едины даже те, что в Инете тусят. Килограмм охлажденной свинины продавался по сто пятьдесят.

Внешний мир после кризиса жесток. Я, однако, грушу об ином: почему он пошел в «Перекресток», а не в наш, например, гастроном? Есть товаров значительный список, что особенно нравятся мне, – я успел бы молочных сосисок оторвать по премьерской цене… Но не ради же собственно мяса от обычных занятий своих я отвлекся, в течение часа сочиняя пронзительный стих? Километры о первом лице ведь сочинил я рифмованных строк: почему он сумел обесценить, что никто обесценить не смог? Я в правительство камня не кину, но оно бесполезно вполне; он же только взглянул на свинину – и она потеряла в цене!

Тут серьезным открытием веет. Я открыл социальный закон: почему-то всегда дешевеет все, к чему прикасается он. С девяносто девятого года, по расчетам моим – с сентября, обесценились жизнь и свобода, уж о принципах не говоря; да и слово нисколько не весит, и доверье к чужим голосам… Не скажу, что меня это бесит, ибо я обесценился сам. Сколько мышью по сети ни кликай, не накликаешь вести иной. Мы заснули довольно великой, а проснулись дешевой страной. Что ни скажешь – все будет едино, что ни сделаешь – будет мертво…

В общем, что ему, братцы, свинина? Это семечки после всего.

КИТАЙСКАЯ ЭЛЕГИЯ С эвфемизмами

В июле сотрясся российский суглинок и перекосился родной окоем: внезапно закрылся Черкизовский рынок, и выгнали всех, кто работал на нем. С чего начинался раздор исполинов? Когда переполнилась чаша грешков? Не слишком ли громко кутил Исмаилов, не слишком ли долго у власти Лужков? Не важно. Сказал же однажды Коковцев, что каждый в Отечестве каждого ест… А важно, что тыщи китайских торговцев лишились торговых насиженных мест. Хватило единого царского слова, единого выдоха царской груди – сто тысяч китайцев без пищи и крова разводят руками Москвы посреди. Хоть прачечных сотню открыть по старинке – но кончилось время ручного труда… Они бы пошли на соседние рынки – но их не пускают таджики[15] туда… Была им малина, а стала мякина. И не на что выслать несчастных, прикинь! Сто тысяч китайцев – ничто для Пекина, но тут озаботился даже Пекин. В Москву полетела смущенная нота: простите, товарищи, так же нельзя! Пускай вам не нравится наша работа, и наши товары, и наши глаза; мы видели много ужасных картинок, которые вы рассылали вовне, мы верим, что этот злокозненный рынок – оплот беззакония в вашей стране, там чумка, холера и грипп амазонский, и несколько тонн контрабандных вещей; там прячутся, верно, Борис Березовский, Закаев, Чичваркин, Яга и Кащей; Китай уважает правителей грозных, и нации нужен суровый отец, но несколько тысяч китайцев бесхозных – простите, товарищи, это переходит всякие границы!

Куда им – понять наши высшие цели. У нас интерес поважнее мошны. У нас миллионы своих не жалели, когда по Отчизне кампании шли. Великая нация желтого цвета, ты помнишь ужасное слово «ЧК»? А если вам легче, считайте, что это российский аналог Большого скачка.

И так как наличие принципов общих бесспорно в последнюю тысячу лет – Китай для приличья, конечно, поропщет, но после смирится. Ведь выхода нет!

И скоро, уверившись в новом обломе, пойдет по России в мороз и туман предсказанный Кашиным в первом альбоме[16] отряд безлошадных китайских цыган. Отправится странствовать желтое племя. Кочевников любят у нас искони. Нуждается в символе каждое время – и символом нашего будут они. Печально посмотрят родные березки, пахучий ковыль, колосящийся хлеб – на то, как скрипучие эти повозки китайский везут по Руси ширпотреб. В российской простой, всевбирающей жизни начнут приживаться степные гонцы; под песни о дальней китайской Отчизне привыкнут рыдать в ресторанах купцы; они завоюют любой полустанок гаданьем по Книге крутых перемен; гусары начнут похищать китаянок, артисток китайского театра «Ромэн»… Угрюмый пропойца с богатым зазнайцем, пропившись до нитки в столичном «Апшу», воскликнут под утро: «Поедем к китайцам!» – под стон «Невечерней» уткнуться в лапшу… В какой-то момент, никому не известный, а все ж неизбежный, кого ни спроси, скрестится бродячий народ Поднебесной с подпольным, подземным народом Руси. Хватает безлюдных у нас регионов. Единством судьбы наш союз осиян: сто тысяч китайцев – и сто миллионов таких же ненужных стране россиян. Мы можем питаться одним «Дошираком», довольствуясь водкой и скромным жильем. Когда нас поставят начальники раком, мы это устойчивой позой зовем. Нас долгие годы роднит безответность, привычка к лишеньям под красной звездой… В России родится такой суперэтнос, что Штатам придется накрыться окончательно.

И знаком слияния двух половинок, гордящихся новым народом своим, – застынет безлюдный Черкизовский рынок, пустынный и круглый, что твой Аркаим.

СИНОПТИЧЕСКОЕ

Все это скоро кончится: зима, рассветы в полдень, скользота, сугробы, и вечная, сводящая с ума, родная смесь бессилия и злобы, и недосып, и утренняя дрожь, и грязный транспорт – с давкой без единства, – и пакостная мысль, что хошь не хошь, а вытерпишь, поскольку здесь родился. Об этом, брат, написаны тома: в других краях меняется погода, а здесь полгода – русская зима, и страх перед зимой – еще полгода. Оглядываться в вечном мандраже, трястись перед пространством заоконным… Но, кажется, повеяло уже каким-то послабленьем беззаконным.

В причины углубляться не решусь, но ясно, в чем на улицу ни выйди, что у зимы закончился ресурс поддерживать себя в суровом виде. Она опустошила закрома. Уже медведю капает в берлогу… Подчеркиваю: это все зима и никакой политики, ей-Богу!

Почуялся какой-то перелом. Попутчики взглянули друг на друга, как будто их сейчас задел крылом беспечный ангел, следующий с юга. На миг забылась уличная стынь, и голый парк, и ледяная крупка, – повеяло естественным, простым, и стало ясно, как все это хрупко: и страх, и снег, и толстые пальто, и снежные, и каменные бабы… Циклическая жизнь имеет то простое преимущество хотя бы (тому порукой круглая земля, коловращеньем схожая с Россией), что где-то начиная с февраля все делается чуть переносимей. На всем пространстве средней полосы пройдет смягченье воздуха и быта: не будет страха высунуть носы на улицу, что снегом перекрыта; коварство чуть присыпанного льда прохожему внушить уже не сможет, что это жизнь, что будет так всегда, что век наш скудный так и будет дожит, и что любой, кто колет этот лед, пространство отвоевывая с бою, – проплаченный, ничтожный идиот, рискующий другими и собою. Удастся всеми легкими вздохнуть, от свитера освободивши тело… Нет, я не о политике, отнюдь. Политика давно мне надоела. Что проку – добавлять еще мазок в картину обоюдного позора? Могу я о природе хоть разок? Тем более, что скоро, скоро, скоро…

Конечно, как весну ни приукрась, она грозна и несводима к негам. Я знаю сам, что это будет грязь. Что все дерьмо, которое под снегом, запахнет так, что мама не горюй; что птичий гвалт не услаждает слуха; что кроме первых трав и вешних струй, на свете есть и слякоть, и разруха; что чуть поддастся снег, а хрусткий наст покроется незримой сетью трещин – как первая же оттепель предаст высокий строй, который ей завещан. Я слыхивал весенний первый гром. Я знаю – всем отплатится по вере: ведь зло не побеждается добром, а худшим злом (у нас по крайней мере). Но эта влажность! Эта череда словес о сладкой вольности гражданства! Кто раз вдохнул апреля, господа, тот все-таки уже не зря рождался. Мне тоже ведом этот дух свиной, навозный дух весенней черной жижи – но все-таки! Но хоть такой ценой! И это время ближе, ближе, ближе…

Я менее всего хочу прослыть фельетонистом, тянущим резину, и как мне вам, упрямым, объяснить, что это не про власти, а про зиму? Идите строем в красную звезду – борцы, сатрапы, русские, евреи…

А то, что вы имеете в виду, закончится значительно скорее.

APOCALYPSE NOW

Август 2009. Авария на Саяно-Шушенской ГЭС

Помнишь песню о празднике общей беды? В прошлой жизни ее сочинил «Наутилус». Утекло уже много не только воды; это чувство ушло, а точней, превратилось. Эту песню, как видишь, давно не поют, – устарелость ее объясняется вот чем: нас когда-то роднил тухловатый уют в заповеднике отчем, тогда еще общем. Мы стояли тогда на таком рубеже, что из нового времени видится еле: наши праздники разными были уже, мы по-разному пели, по-разному ели, нам несходно платили за наши труды – кто стоял у кормила, а кто у горнила, – но тогда состояние общей беды нас не то чтобы грело, а как-то роднило. Загнивал урожай, понижался удой, на орбите случалась поломка-починка – это все еще виделось общей бедой, а не чьей-то виной и не подвигом чьим-то. Было видно, что Родина движется в ад, и над нами уже потешалась планета; в каждом случае кто-нибудь был виноват, но тогда еще главным казалось не это. Над Советским Союзом пропел козодой, проржавевшие скрепы остались в утиле – стал Чернобыль последнею общей бедой, остальные уже никого не сплотили.

Двадцать лет, как в Отечестве длится регресс – череда перекупок, убийств и аварий. Все они – от Беслана до Шушенской ГЭС – повторяют сегодня единый сценарий. И боюсь, что случись окончательный крах – и тандему, и фонду, и нефти, и газу, – перед тем, как гуртом обратиться во прах, мы сыграем его по последнему разу. По Отчизне поскачут четыре коня, но устраивать панику мы не позволим, и Шойгу, неразумную прессу кляня, многократно напомнит, что все под контролем. Госканалы включатся, синхронно крича, что на горе врагам укрепляется Раша; кой-кого кое-где пожрала саранча, но обычная, прежняя, штатная, наша. Тут же в блогах потребуют вывести в топ («Разнесите, скопируйте, ярко раскрасьте!»), что Самару снесло и Челябинск утоп, но людей не спасают преступные власти. Анонимный священник воскликнет «Молись!» и отходную грянуть скомандует певчим; анонимный появится специалист, говоря, что утопнуть Челябинску не в чем… Журналисты, радетели правозащит, проберутся на «Эхо», твердя оголтело, что в руинах Анадыря кто-то стучит. Против них возбудят уголовное дело. Не заметив дошедшей до горла воды и по клаве лупя в эпицентре распада, половина вскричит, что виновны жиды. Эмигранты добавят, что так нам и надо. Населенье успеет подробно проклясть телевизор, «Дом-2», социалку и НАТО, и грузин, и соседей, и гнусную власть (кто бы спорил, все это и впрямь виновато). Будет долго родное гореть шапито, неказистые всходы дурного посева. Пожалеть ни о ком не успеет никто. Большинство поприветствует гибель соседа. Ни помочь, ни с тоской оглянуться назад, – лишь проклятьями полниться будет френд-лента; ни поплакать, ни доброго слова сказать, ни хотя бы почуять величья момента; ни другого простить, ни себя осудить, ни друзьям подмигнуть среди общего ора… Напоследок успеют еще посадить догадавшихся: «Братцы, ведь это Гоморра!». Замолчит пулемет, огнемет, водомет, оппоненты улягутся в иле упругом, и Господь, поглядевши на это, поймет, что флешмоб, если вдуматься, был по заслугам. Но когда уже ляжет безмолвья печать на всеобщее равное тайное ложе, – под Москвой еще кто-то продолжит стучать, ибо эта привычка бессмертна, похоже. Кто-то будет яриться под толщей воды, доносить на врага, проклинать инородца…

Ибо там, где не чувствуют общей беды, – никому не простят и никто не спасется.

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Август 2009. Десятилетие правления Владимира Путина

Я невесел с утра по какой-то причине – назовем ее левой ногой. И пока все кричат об одной годовщине, я хочу говорить о другой. Я и рад бы чего сочинить веселее, а не в духе элегий Массне, но хочу говорить о другом юбилее – «Десять лет пребыванья во сне».

После долгих интриг, катаклизмов подземных и скандалов у всех на виду – в августовские дни утвердился преемник в девяносто девятом году. Он кого-то пугал, он тревожил кого-то, а иных осчастливил сполна… Только мною на миг овладела зевота: я решил, что от нервов она. И покуда чеченцам грозил его палец под корректное «браво» Семьи, – почему-то глаза мои плотно слипались, и боюсь, что не только мои. И покуда мы дружно во сне увязали – ни на миг не бросая труда, он все время мелькал пред моими глазами: то туда полетит, то сюда… Всем гипнологам практики эти знакомы, хоть для свежего взгляда странны. Это было подобье лекарственной комы для больной, истомленной страны, – ей казалось, ее состоянье такое, что лечение пытке сродни, что она заслужила немного покоя и долечится в лучшие дни. И заснула, как голубь средь вони и гула, убирая башку под крыло… Помню, что-то горело, а что-то тонуло, – но я спал, я спала, я спало. В этом сне перепуталось лево и право, ложь и истина, благо и зло, – а когда началась нефтяная халява, так меня и совсем развезло.

Что мне снилось? Что здесь завелись хунвейбины (не за совесть, а так, за бабло); что кого-то сажали, кого-то убили, но почти никого не скребло; тухловатый уют в сырьевой сверхдержаве расползался, халява росла, много врали, я помню, и сами же ржали – но ведь это нормально для сна! И начальник – как Оле-Лукойе из сказки, но с сапожным ножом под полой, – создавал ощущение твердой повязки на трофической ране гнилой, и от знойного Дона до устья Амура все гнила она в эти года – под слоями бетона, под слоем гламура, под коростою грязи и льда, и пока нам мерещились слава и сила, вширь и вглубь расползалось гнилье, и я чувствовал это, но все это было, как обычно во сне, не мое. Позабылись давнишние споры и плачи – вспоминались они, как кино. Я не верил уже, что бывает иначе. Если так, то не все ли равно? Я не верил уже, что на этом пространстве, где застыла природа сама, – задавали вопросы, не боялись острастки, сочиняли, сходили с ума; все наследники белых и красных империй в густо-серый окрасились цвет; я не верил уже, что бывает критерий, и привык, что критерия нет. Так мы спали, забыв о ненужных химерах, обрастая приставками «лже»… Между тем он работал, как раб на галерах – или нам это снилось уже?

Иногда, просыпаясь на самую малость, – полузверь, полутруп, андрогин, – я во сне шевелился, и мне представлялось, что когда-то я был и другим; видно, так вспоминают осенние листья, что шумели на майском ветру, – но за десять-то лет я отвык шевелиться, так что сам говорил себе «тпру». Я не верю, что дело в одном человеке, но теперь его отсвет на всем: я смотрю на него, и опять мои веки залепляет спасительный сон.

Словно старая пленка, темна и зерниста, словно старая кофта, тесна, – длилась ночь, и росла моя дочь-озорница, и тоска моя тоже росла; рос мой сын, – и ему уже, кажется, тесно в этой душной всеобщей горсти; рос мой сон, и росло отвращенье, как тесто, но никак не могло дорасти, не могло дотянуть до чего-нибудь, кроме обреченной дремоты ума, потому что достаточно пролито крови, а других вариантов нема.

Десять лет я проспал. И все чаще я слышу отдаленный, томительный гром – то ли яблоки в августе бьются о крышу, то ли все-таки дело в другом. Десять лет всенародное Оле-Лукойе крутит зонт, не жалея труда…

А когда я проснусь, то увижу такое, что уже не засну никогда.

ТАРИФНОЕ

Декабрь 2009. Подъем коммунальных тарифов

Вот тут кричат, что подняли тарифы на ЖКХ, на воду и на свет, и все клюют правительство, как грифы, а я его за это клюну? Нет. Теперь тарифы вырастут на четверть, так порешили властные слои – но требует признать простая честность, что их расходы выше, чем мои. «Давайте все поддерживать корону!» – воскликнет государственник-поэт. Им надо, например, на оборону. А нам на оборону надо? Нет. Мы требуем от Родины мачизма. Дрожи, сосед, и в ужасе глазей. В кольце врагов живет моя Отчизна, а я, наоборот, в кольце друзей. Мне надо, чтобы денег ей хватало, и чтоб она всегда была права, и чтоб хоть через раз над ней взлетала экстримная ракета «Булава». Пусть увеличат хоть наполовину тарифы эти в пять ближайших лет. Им нужно, например, на медицину. А мне на медицину надо? Нет! Подобно древнеримскому герою, я помощи подобной не хочу, я сам себе скорее вены вскрою, чем сдамся участковому врачу. Его глаза прицельные нелживы. Он аспирин мне бросит, как врагу, и мысленно взревет: «Зачем вы живы?!» – и я ему ответить не смогу. Я лучше как-нибудь самолеченьем – отварами, настоями, драже... И, кстати, точно так же с обученьем: оно нужнее им, а я уже.

Иной еще, конечно, скажет сдуру, что жаль отдать заветных пять монет, – но государству нужно на культуру. А мне на это дело надо? Нет. Им надо патриотов настоящих воспитывать, чтоб социум крепчал, им надо миллиард на зомбоящик, а я его забыл, когда включал. Политика – отдельная отрада, хоть от нее, похоже, только вред: на выборы им тоже денег надо, а у меня и выбора-то нет. Мне были бы колбаска, сыр, заварка, заветный микояновский овал... Я позабыл, когда голосовал-то, и не пойму, зачем голосовал. Им надо и на армию, зараза, на МВД, на ГРУ и ФСБ, на водный транспорт, на добычу газа (ко мне он сам приходит по трубе)... На все потребна звонкая монета, без этих служб не выстоять Руси, а мне-то разве нужно ФСБ-то? Совсем не нужно, Боже упаси! Опять же инновации, да нано, да корпораций жадная орда, – а мне-то это нано разве надо? Его я и не видел никогда... Я отдавал бы пять шестых зарплаты, дойдя до состояния мощей: ведь у страны – немыслимые траты на тысячу бессмысленных вещей. О, эти ниши! Надо содержать в них – прошу заметить, в кризисном году, – бездельников тупых и кровожадных разнузданную жирную орду, от госпожарнадзора и до ФСИНа, и всем вручать кокарды и значки... А нам с женою – только дочь и сына, и то дочурка замужем почти. Мы вам отдать последнее готовы: зарплату, кухню, спальню, кабинет... Юстицию мне эту надо? Что вы! Милицию мне эту надо? Нет! Все это надо вам, налогосборцам, вы это для себя и завели, – а я доволен чаем, разговорцем, родным автомобилем «Жигули», супруги понимающей ухмылкой, романом, что дорос до трех частей... Порою гости явятся с бутылкой – но я могу и выставить гостей! Потребности у нас давно немноги, пускай гламуром балуется гнусь: утройте все тарифы и налоги – я вам за это в ноги поклонюсь. Возьмите все. Оставьте мне за это привычный стол, двуспальную кровать и сколько вам не жаль воды и света (при этом газа можно не давать). Пускай кровать поскрипывает ржаво, пускай на плитке хлюпает омлет...

Вам надо делать вид, что вы держава.

А у меня такой проблемы нет.

МАРТОВСКОЕ

Весна 2010. Сильно затянувшаяся зима

Множество весен я видел, Боже, во всероссийском нашем саду, но не припомню такой похожей на окружающую среду. Помню я гласности блеск наружный и рассопливившийся застой, но не припомню такой недружной, и половинчатой, и пустой. Радости мало в ее соблазнах, шаг ее вязок и взор погас – будто бы лидеры несогласных организуют ее для нас. Все в ней бесплодно и бестолково. Март ее – копия февраля. Температура, как у Суркова, ходит кругами вокруг ноля. Чуть на рассвете засвищет птица – прочие морщатся: «Что за бред!» – будто не могут договориться, следует выступить или нет. Только отвыкнешь зубами клацать – ночью прогнозы опять грозят: в полдень капель, а в ночи за двадцать. Шаг вперед, два шага назад. Вечером сладко, а утром кисло. Словно певец оборвал строфу: только поехало – и повисло, скисло, увязло, обрыдло, тьфу.

Страшно подумать, какие весны мы умудрились бы произвесть – все они были бы судьбоносны и продолжались бы лет по шесть. Вроде бы ясно уже, что хватит: вымерзли нивы, гниет зерно, лыжи достали, санки не катят, дверь завалило, вставать темно. Мы деловито за стол садимся для резолюции «Не пора ль?!» – но не умеем достичь единства, должен ли все же уйти февраль. Вроде бы должен, твердим за водкой. Он отмороженный. Он дрянной. Он промежуточный. Он короткий. Он не справляется со страной. Все подморожено, все зажато, он беспредельщик и аморал. Вы выбирали его, ребята? Я его лично не выбирал. Кто сомневается, тот собака, не диссидент и не джентльмен. Так что он должен уйти. Однако – кто, объясните, придет взамен? Надо сперва шевелить мозгами, вдуматься, сформировать словарь… Это на Западе март в разгаре. К нам же, возможно, придет январь. Словно жена при постылом муже, мы опасаемся все сломать. Ткнешься налево – и будет хуже, ткнешься направо – едрена мать! Социум вытоптан и расколот. Замер испуганно ход планет. Вроде бы лучше тепло, чем холод. Но ведь придется сажать… о нет! Вроде зима и сама не рада, вроде и чувствует, что кранты… «Выйдем на улицы!» – «Нет, не надо. Все-таки холодно и менты».

– Выйдем двадцатого! Хватит жаться! Выйдем, ведя стариков и чад, требовать оттепель!

– Страшно, братцы. Вдруг отопление отключат?

– Что ты здесь делаешь? Вас не звали. Здесь демонстрирует средний класс.

– Я бы за оттепель, но не с вами.

– Я не за оттепель, но за вас.

Время бы вишням уже и дыням – мы же по-прежнему длим расчет: «Ветра бы свежего!» – «Нет, простынем». «Ливня бы теплого!» – «Протечет». Так бы тянулось оно годами. В Штатах качали бы головой. Всюду – в Берлине и Амстердаме – от потепленья стоял бы вой; мир утвердился бы в новом виде, дружно купаясь в волнах тепла, льды бы растаяли в Антарктиде и Атлантида бы вновь всплыла, стала бы вишня цвести в саванне, белыми ветками шевеля… Мы бы, как прежде, голосовали в замкнутом круге, внутри нуля.

– Оттепель лучше зимы?

– Да вроде… Но, понимаете, грязь, дерьмо!

Как хорошо, что пока в природе многое делается само.

Примечания

1

Яранцев – капитан «Электрона».

(обратно)

2

На встрече с бизнесменами в Гагарине.

(обратно)

3

До 200 конкурентоспособных вузов.

(обратно)

4

Обман (англ.).

(обратно)

5

Лошак (англ.)

(обратно)

6

Фильм «Особо опасен», вышедший в русский прокат 21 июня.

(обратно)

7

Авторы сетевых «живых журналов». Читается «жежисты».

(обратно)

8

Алсу.

(обратно)

9

Имеется в виду св. Евстафий Сербский.

(обратно)

10

Противотанковый управляемый ракетный снаряд.

(обратно)

11

Чуковский.

(обратно)

12

Они не уйдут (исп.).

(обратно)

13

«Хроника текущих событий», бюллютень советских правозащитников.

(обратно)

14

Мария Сергеева (ник «anaitiss» в ЖЖ) – одна из самых яростных активисток «Молодой гвардии».

(обратно)

15

Варианты: узбеки, кавказцы, etc.

(обратно)

16

«Песня китайских цыган» с альбома «По небесным грядкам».

(обратно)

Оглавление

ОТ АВТОРА

ЮБИЛЯР

ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ ОДА

БИТВА ТИТАНОВ

ИНСПЕКТОР РОБЛЕС

НАКАЗАННОЕ КОРЫСТОЛЮБИЕ, ИЛИ БЛУДНЫЙ ОТЕЦ

ЮБИЛЕЙНОЕ К 70-летию Бориса Ельцина

РАЗБОР ПРОЛЕТОВ

СДАЧА

ПАРА КРУТЫХ

ПОДАВИВШИЕСЯ ЛИМОНОМ

БАЛЛАДА О ДВУХ ОТПУСКНИКАХ

ТАЙНА ПОЛА

ПОСЛАНИЕ К ИРИНЕ ХАКАМАДЕ, как если бы она домогалась моей любви

ПАРДОН!

КАКОЙ ТЫ!

ЮБИЛЕЙНЫЙ РАЗГОВОР С ТОВАРИЩЕМ АНДРОПОВЫМ

ПЕСНЬ О ВЕЩЕМ ВЛАДИМИРЕ

ЗЕЛЕНЫЙ ДРУГ

ИНАУГУРАНТ БУШ

НАЗНАЧЕНО!

НЕПРАВИЛЬНАЯ ПОБЕДА

БЛАГОДАРНОСТЬ

КВОТНИЦЫ

ВАШИХ НЕТ

ПРИГЛАШЕНИЕ

ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ

ВЕРХИ ХОТЯТ

БАЛЛАДА О БЕДНОЙ АРМИИ

КОКА-КОМА

РУКА МОСКВЫ

РАЗДАЧА ОСЛА

ПРОПАВШАЯ ГРАМОТА

ХАРТИЙЦЫ

ПОД СПУНОМ

ПРОГРЕСС ВРУЧНУЮ

ПЯТЬДЕСЯТ ПОРОСЯТ

СИРЕНЫ ТИТАНОВ

ЗАПРЕТНЫЕ СЛОВА

НАШИ ДРУЖИННИКИ

ОДА БОРЬБЕ

ЖЕСТОКОЕ ПОРНО

ШТРАФНИКИ

НУЛЕВОЙ РЭП

КОРАБЛЬ «ЭЛЕКТРОН»

ЧИСТОТА

РАЗВОД

МОСКОВСКИЙ МАРШ

РУССКОЕ НЕДО

ОЗОЛОЧЕННЫЕ

ХОТЯТ И МОГУТ

КОНИ ПРИВЕРЕДЛИВЫЕ

РОДИТЬСЯ ВНОВЬ!

МОЛЕНИЕ О САЛЕ

ЖЕЛАНИЕ БЫТЬ ДВОЙНЫМ

ТУРИНИЗМ

НЕ-ЖЕРТВА

САМ СЕБЕ ГОРБАЧЕВ

МИЛЛИОН ОДИН

БОЖИЙ СПИРТ

ПОДРАЖАНИЕ ВОЗНЕСЕНСКОМУ

ХАМАССКАЯ БАЛЛАДА

ПАМЯТНИК

ОТКЛЮЧЕННЫЕ

ВСЕ СВОБОДНЫ

КОЭЛЬО ЕДЕТ

ЗА ВСЕХ!

ФЛАГ В РУКИ

НЕРУШИМЫЙ

НОРМЫ ВТО

ДОРОГАЯ МОЯ

ЖИВАЯ РОДИНА

КЛЭПТОМАНИЯ

СТАВКА МЕНЬШЕ, ЧЕМ ЖИЗНЬ

ДЕВИАНТНАЯ РОТА

АНАФЕМА

ГРЫЗУНЫ

МОИ НАЦПРОЕКТЫ

ВОЗИТЬ ПРЕЗИДЕНТА

НЕСНИМАЕМЫЙ

ПРИЗВАННЫЕ

КИТАЙСКИЙ СИНДРОМ

БЫСТРЫЙ ОТКАТ

СТРАЖИ

ЧУЯНКА

ДАЕШЬ!

ПО КРУГУ

НЕКУРШЕВЕЛЬ

ПРОСЬБА О СНЕГЕ

Р-Р-РАЗОЙДИСЬ!

ВЕЧНЫЙ ГАЗ

ЧЕРТА ОСОБОСТИ

НЕ ПО ЛЖИ!

ПОНАЕЗД

ГОТОВ!

ПОПАВШИЙСЯ

ЛЮБОВЬ И ГАЗ

СВОБОДУ ДЫМУ!

ПРОЩАЙ, МОЛОДОСТЬ!

БОЛЬШАЯ ЭЛЕГИЯ АНАТОЛИЮ ЧУБАЙСУ

САМО!

ПОДЗЕМНОЕ

СТИХИ О РОССИЙСКОМ ПАСПОРТЕ

WELCOME!

НАША ЖЕНА

ДЕНЬ ЛЕВШИ

ТРИ ЧЕТВЕРТИ

НЯНЧИТЬ!

БЕЗ МАТРЕШКИ

СОВЕТНИЧЕСКОЕ

ЭМОБОЙ

ГЕНЕТИЧЕСКОЕ

МОСКОВСКАЯ КАЗАЧЬЯ

ВЕЛИКИЙ ПОСТ

СЕМЕЙНОЕ

ПАРАДИЗ

КУМОВСТВО

ОДА СИММЕТРИИ

БАЛЛАДА О КЛИЗМЕ

ЦХИНВАЛЬСКИЕ ЧЕЛОВЕЧКИ

ПРАВОПРАВИЛА

РУССКАЯ ВОСЬМЕРКА

ТРУДАРМИЯ

МАРШЕОБРАЗНОЕ

ОМИГАЛЕННЫЕ

ПЕСЕНКА ОБ ИНФЛЯЦИИ

БОГАТСТВО

БАРИН И БАРРЕЛЬ

МАХАТМАТИЧЕСКОЕ

ИКОНА

ПОДКУПЛЕННЫЕ

ПОВАПЛЕННОЕ

HAPPY BIRTHDAY!

АНТИКРИЗИСНОЕ

ДАЙТЕ ДВЕ!

НЕКРАСОВСКОЕ

ПРОПЛАЧЕННОЕ

РАЗОЧАРОВАННЫЙ

СУХОЙ ОСТАТОК Итоги 2008 года

NO ESCAPARAN[12]

ПУТЕВОДИТЕЛЬСКОЕ

АМОРАРИЗМ

НАЗНАЧЕНЧЕСКОЕ

МАДАГАСКАРСКОЕ

ФАЛЬСИФИКАЦИЯ

НАЦЕНОЧНОЕ

КИТАЙСКАЯ ЭЛЕГИЯ С эвфемизмами

СИНОПТИЧЕСКОЕ

APOCALYPSE NOW

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

ТАРИФНОЕ

МАРТОВСКОЕ

Реклама на сайте