«Девичье сердце (СИ)»

Девичье сердце (СИ) (fb2) - Девичье сердце (СИ) 321K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анастасия Александровна Баталова (batalova)

Баталова Анастасия Александровна

Избранные стихотворения

ПОРТРЕТ

Я писала портрет. О любви. Летней утренней кистью.

На ветру. По воде. По песку. Деревянным концом.

Эти линии помнят сухие и теплые листья.

Все мои ощущения были вот этим лицом.

Нет на свете мечты безнадёжней, острее, невинней,

чем доверить бумаге смутившие душу черты…

Но я клала — всегда так — в попытках своих на листы

человечьей рукою лишь тени божественных линий.

Как хотелось тогда хоть разок в руки взять карандаш,

тот, которым Творец набросал очертания лета.

Только больше чем душу, искусству, увы, не отдашь.

Оттого у меня твоего и не вышло портрета.

Все, что создано, смерть погрузит неизбежно во тьму,

истончив нас до нитей в канве исторических басен.

Я жалею о том лишь, что я не смогла никому

показать, как я вижу.

Как ты бесконечно прекрасен.

2009–2015

ПРОЦЕСС ГОРЕНИЯ

Говорят, что любовь зажигает сердца будто пламя.

(Я сама не любила, и знаю об этом я мало.)

Сердце тлеть может, плавиться, дым исторгая клубами,

или стать угольком — всё зависит от материала.

Говорят, что ценнее всего из сердец — золотое:

ведь металл есть металл, он становится жидким от жара,

принимает он форму любую и, дорого стоя,

нужен всем, и никто не отвергнет подобного дара.

И ему не страшны повторяемые переплавки:

это славное сердце способно к несчётным романам!

Ведь металл есть металл: от ракеты до мелкой булавки –

он на солнце блестит и всегда остаётся желанным.

Деревянное сердце однажды окутает пламя…

…но оно будет долго гореть, изнутри и снаружи

постепенно чернея, тепло источая волнАми.

Это — сердце примерной жены и надёжного мужа.

Я любить не решаюсь; придумали древние маги

сделать странное сердце из лёгкого материала:

мне сложили фонарик из тонкой красивой бумаги –

чтобы вспыхнуло мигом и как можно ярче сияло.

2013

* * *

Если б я превращаться могла, вырывать из границ

приземленного тела тобою плененную душу,

я бы стала снежинкой, коснувшейся длинных ресниц,

или каплей воды, не обтертой с плеча после душа…

Если б знала я лично Творца, мы бы с ним до зари

распивали однажды елей с лепестками сирени.

Я б Ему показала тебя и сказала: Смотри!

Это — самое лучшее из всех Твоих Сотворений!

2006

* * *

Прозрачный сумрак. Легкий запах гари.

Закат струится лепестками роз…

Я за рулем двухместного Ferrari.

Целует ветер медь твоих волос…

Оттенок ночи синий. Воздух стынет.

Чуть — чуть сильней на правую педаль.

Секунда-вечность. Я шепчу: "Отныне…

(глотает шум слова)…и навсегда."

Улыбка справа. Профиль. Королева.

Закат струится лепестками роз.

Поедешь ли со мною? Нам налево –

сквозь лепестки…и встречный лесовоз.

2005

ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ПОЭТОВ

Поэты прошлого! С соцветий ваших строф

мы брали вдохновение и опыт.

Вы дали юным мыслям первый кров,

пробили нам ритмические тропы.

Ходили ими робко мы сперва

за вами, чтоб для обновлённой речи

найти пути и повести слова.

Поэты прошлого! Мы встали вам на плечи.

Поэты будущего. Из грядущей тьмы

они придут занять по праву нишу.

И нас, сегодняшних, прочтя ещё детьми,

вместят в себя, и лучше нас напишут…

Сам по себе не значим человек.

Всё возникает из своей предтечи.

Поэты будущего! Платиновый век.

Однажды нам вы встанете на плечи.

2014

САД

Ты будешь гостем в маленьком саду,

Который я взрастила на балконе.

Цветов никто за стеклами не тронет,

Но, между тем, они и на виду.

Такая тишь в моей небесной ложе…

Я покажу. Увидеть ты готов

Цветочный рай среди обычных лоджий?

Как лепестки, с такой же нежной кожей,

Но, несмотря на это, непохожий

Ты все ж чужой среди моих цветов.

Но я сама отчасти виновата.

Пока дрожит на кромке лепестка

Холодный блик осеннего заката,

Я вспомню, что кому-то я когда-то

Уже дарила сад замысловатый

Как и тебе… Печаль моя легка.

Когда вдали от мелкого, земного,

Как между строк меж кадок проведу:

Ведь у цветов подтекстов очень много…

Ты посмотри, но ничего не трогай,

Неловкий Гость в Божественном Саду.

2005

ТАЛАНТЫ

Ты часто мне говоришь, что я очень глупая –

ты любишь себя мнить умным за чей-то счёт –

что я сижу и только глазами лупаю…

…ты видишь, как мёд заката в окно течёт?

Ругаешься, мол я уши опять развесила.

Не сравнивай: я не знаю твой интергал.

Талант у каждого свой. Ты слыхал, как весело

проводами ветер на арфе сейчас играл?..

2013

SIM-КА

Ты ушёл и в прокуреном доме

воцарилась нетрезвая тишь.

И зачем я оставила номер,

не надеясь, что ты позвонишь?

Я осталась одна куролесить.

ты отчалил в осеннем плаще.

Позвонишь ты мне лет через десять

или не позвонишь вообще?

Может, будет потерян мобильный.

Вместе с сумкой украден в ночи.

Постараюсь быть женщиной сильной,

если связь навсегда замолчит.

Я тебя очень скоро забуду.

И бумажка в кармане не впрок.

Как знамение ждать я не буду

твой дурацкий, ненужный звонок.

Что ж, прощай, человек-невидимка.

Просто ждать — свыше всех моих сил.

Я сломаю и выброшу sim-ку,

чтобы ты никогда не звонил.

2005

ПЕРВАЯ СТРЕЛА

Вылетаешь из лука со свистом,

прозвенев титевою его.

В небе синем, глубоком и чистом

ты одна. Впереди — никого.

Режешь перьями ветер, ликуя.

Как же сладостна стрелам война!

Прямо в цель ты летишь, напрямую,

так безжалостно, дерзко точна.

Ты быстра будто мрачные вести.

Тем, кто сзади, проложишь ты путь.

Никому не отнять этой чести –

впиться первой в солдатскую грудь.

Ты запущена и позабыта.

Удаляясь, уже не видна.

Сколько было и будет убито.

Но с тебя начиналась война.

2001

СЕРЕБРЯННЫЙ ЕДИНОРОГ

Я греюсь в метрополитене.

Стреляю деньги по рублю.

Куплю калач сестрёнке Лене.

Себе — не буду. Я коплю.

Хожу центральной, проходимой,

под вечер полной суеты

знакомой улицею мимо

столь дерзкой для меня мечты.

Стою подолгу у витрины –

морозно, до костей продрог.

Он на меня глядит. Старинный

серебрянный единорог.

2000

АВТОСТОП

Вечер. Шоссе. Увяданье заката.

Взмахи руки. Разговорами плата.

Бары. Кафе. Ресторанчики. Лавки.

Пляска огней автозаправки.

Фары цветные. Шуршанье покрышек.

Месяц. Поля. Островерхие крыши.

Ночь. Молодые весёлые годы.

Скорость. Случайный попутчик. Свобода.

2001

НАДПИСЬ НА КАМНЕ

Я видел много гор. Работал. Геофизик.

Тяжёлых рюкзаков немало потаскал.

И об одной скажу: на камне кто-то высек

признание в любви среди отвесных скал.

Три слова: "я","люблю" и дорогое имя.

И шириной в полшага над пропастью карниз.

Чьи руки быть могли отважными такими,

чтоб надпись выбивать, рискуя рухнуть вниз?

И струны чьей души так твёрдо говорили,

ведь каменной стене стоять ещё века?

И, может быть, давно уже лежат в могиле

прекрасный адресат и смелая рука…

Намного пережить людей способны горы.

Несут они с собой во времени порыв,

бессмертие души, что канула, просторы

земной своей любви для вечности открыв.

И всякий постоит чуть-чуть у этой дверцы

в неведомую жизнь из проходящих здесь,

припомнит имена, что высечены в сердце.

У каждого из нас они, бесспорно, есть.

2015

* * *

жизнь твоя — медузы тихо дрейфуют мимо

как полиэтиленовые пакеты –

всё то, что в тебе нечаянно, неповторимо –

прозрачное тельце, что держишь сейчас в руке ты,

когда так красиво, что хочется просто плакать

и рвать руками абрикосовую соками истекающую мякоть,

вдыхая сладкий ласковый аромат –

отзвуки мира, которыми ты богат –

жизнь твоя -

плески волн и оранжевая луна –

то, что ни с кем нельзя разделить сполна,

звёзды в небе чёрном, таком глубоком,

спокойные звёзды — будто лежат на дне,

и нет никого в этой стыни и тишине -

жизнь твоя — недолгая беседа с богом.

наедине.

2015

ГОРОДА В ПУСТЫНЕ

Говорят, что способна любовь возвести города

на песке, напоить пустыню живой водою…

Всемогуща любовь. Но моя к тебе — никогда

не бывала орудием праведного труда,

лишь мучительной пыткой, манией и бедою.

Я взираю на небо, ресницами свет дробя –

но в нём нет ни единой подсказки господней, ни птицы,

ни облака… "Если ты смерть — умирай, любя,

ведь любовь — лишь поток космический сквозь тебя,

и тебе выбирать, во что ему воплотиться…"

Может, выстроим город наш на глухом песке,

место выберем и древко воткнём, заметим?

Только твой силуэт растворяется вдалеке.

Я стою одна, и лопата дрожит в руке.

Я люблю тебя. И не знаю, что делать с этим.

* * *

Неверный свет на бледной коже собран.

Твоих ресниц смыкаются тиски.

И при луне оскаленные ребра

сверкнут на миг. Небрежные мазки

ночного света — пролитая ртуть.

В изгибы влита гибельная сила.

Ты у меня насмешливо спросила:

"Боялся ты меня когда-нибудь?"

Луна качнулась томная нагая

в твоих зрачках агатовых тогда.

Платон писал, что красота пугает…

И, вспомнив это, я ответил:

"Да."

2006

ДОМ

Мне часто снится наш уютный дом,

и наша дочь с растрепаной косичкой –

моя любовь, не ставшая привычкой –

утиный пруд, подёрнувшийся льдом,

вечерний двор, домашний запах сладкий,

свет лампы жёлтый, сумерки зимой,

пугливый холодок, залегший в складке

пальто, который ты принёс домой,

и поцелуй, полынь да белладонна,

как только ты ступаешь на порог –

моя любовь, которая бездонна,

как то, что мне в тебе откроет Бог.

2014

* * *

Как же много даров ты таишь!

Я вдруг вышел из комы

(пребывая в ней в женщинах я лишь забавы искал);

мне привёл, приобняв очень бережно, общий знакомый

(так приносят вино, до краёв если полон бокал)

и представил тебя. Ничего, кроме скромных приветствий

пересохшие губы ответить тогда не смогли –

как же много сокровищ в тебе! –

будто яблок на ветви,

что под тяжестью их наклонилась до самой земли…

Поразвлечься тобой от безлюбия, хмеля и скуки –

не посметь. Разве только в душе беспросветная мгла.

Столько скрыто в тебе,

что внезапно опустятся руки

недостойные так, точно ты их собой обожгла.

2014

РОМАН

Этот вечер хрустальный — прозрачные буквы и строки

на невидимый лист я дрожащей рукою кладу.

Наша жизнь коротка. Поджимают условные сроки.

Я пишу свой роман. Чтоб успеть завершить. На ходу.

Непрерывно пишу. Собирая в него понемножку:

как в меня опрокинута чистых небес бирюза,

как согретые почки остры, как бродячую кошку

переехал КАМАЗ… А когда закрываю глаза,

каждый раз я отчетливо вижу его обложку…

Темнота.

2014

* * *

Когда рассвет как обнажённый мальчик

выходит, выкупавшийся, из океана,

а травы расстилают на лугу

легчайший аромат из сотен нитей тканый,

и шмель тяжёлой каплей тела своего,

повиснув, гнёт цветок подбитый шёлком,

я думаю: как мир во мне вмещён?

Весь целиком или малюсеньким осколком?

И что потом, когда слепая смерть

моё пространство свёрнутое в свиток

бесследно уничтожит как одну

из неудачных творческих попыток?

2014

ПЛАЧЬ

"Легко касался, точно ветер плеч,

и целовал так бережно как луч

рассвета трогал розы…"

Мрак колюч,

впитавший грёзу, он мне шепчет: плачь

о нём, не дай тоске себя увлечь,

вцепиться в душу насмерть — увеличь

ты скорбь до невозможности — калечь

себя, но вырви с корнем это! Плачь.

Освобождайся!

И не смей толочь

воспоминаний в ступе. Не накличь

себе шестёрку верных адских кляч.

Из рук безумия не вздумай взять калач

надежды.

Позабудь.

Очистись.

Плачь.

2014

* * *

Насколько мы разные! Я воплощенье огня –

росток неспокойного пламени рыжей окраски,

я силюсь обжечь, только это скорей для острастки,

чтоб скрыть беззащитность свою перед натиском ласки,

чтоб думали: без рукавиц, кочерги и оснастки

пожарного лучше не стоит касаться меня…

Твой смех рассыпается звоном серебрянной ложки:

пожар понарошку, не искры — а жалкие крошки!

Ты мраморный зал, статуэтка египетской кошки –

и каменным холодом пламя загнал в западню.

Ты словно старинный подсвечник — такому огню

как я в самый раз танцевать у тебя на ладошке.

2014

ПЛАНЫ

Контур встречи грядущей штрихами уже обозначен.

Место и время известны. Подобран цвет.

Но я всё боюсь: вдруг что-то пойдёт иначе…

Обрушатся планы. Сорвётся внезапно в кювет

маршрутка — а вдруг не ляжет судьба полого

до завтра, назло нам нелёгких путей ища?

Ты не смешил, я надеюсь, сегодня Бога?

и не сердил? Мы увидимся?

Обещай.

2014

ТРИ ЖЕНИХА

Дело давних времен. Мне поведал про то домовой,

что ночами не знает покоя — скрипят половицы.

…Было три жениха у одной распрекрасной девицы.

Целых три! А обычай велел ей избрать одного.

Первый ей говорил: "Будь со мной, ведь любовь — это злато.

Все сокровища мира тебе я готов поднести!

Если станешь моей, несказанно ты будешь богата."

Он разжал свой кулак, показав самоцветы в горсти.

А второй восклицал: "Будь со мной, ведь любовь — это пламя!

Вечный двигатель наших сердец — им не ведом покой.

Если станешь моей, я твой образ восславлю стихами –

будешь музой и в вечность войдёшь рукописной строкой!"

Ну а третий молчал и слегка улыбался невесте;

были руки пусты, не горели от страсти глаза.

Сделав шаг ей навстречу, он очень спокойно сказал:

"Ты прости, не припас ни даров, ни волнующей лести,

да и сам похваляться не стану намеренно я.

Не герой хоть, а тверд: коли клятву давал — не нарушу.

Пусть слова не красны, но такая любовь как моя –

снизошествие Бога с небес на мятежную душу."

2015

* * *

Не прощайтесь подолгу,

ведь жизнь — череда расставаний,

и тянуть их бессмысленно, новое ждёт впереди.

Уходи поскорей — всё равно никакими словами

не сказать о безвременьи трудных прощаний — иди –

руки в руки стоять, впившись взглядами жадно, что толку? –

драгоценных мгновений ведь не удержать, не сберечь.

Легковесней любите. Ни с кем не прощайтесь подолгу.

Даже если судьба не сулит никогда больше встреч.

2015

ВЫСТРЕЛ

Когда-то я работал палачом.

Судите, коли вам судить охота.

Не принимать всерьёз свою работу

умел я, жил, не думал ни о чём.

Я поедал глазунью на рассвете.

Погоду слушал. Подводил часы.

Как у других жена была. И дети.

Я целовал их, уходя, в носы.

А на работе пил горячий кофе,

уютно сидя в кресле, за столом.

Спокойный. Важный. Настоящий профи

с начищенным и смазанным стволом.

И привели однажды… Иисуса.

Сказали: Вот разбойник и злодей.

Он как дитя был: щупленький, безусый,

а на ладонях — шрамы от гвоздей.

Но не возникло даже тихой муки

сомнения. Ведь все решил судья.

Он — голос правосудия. Я — руки.

Я не смотрю в глаза им, выводя.

Так учат нас. Я состоялся, вызрел.

Успел привыкнуть. Город чуть зарЕл.

Нажал курок. Как долго длился выстрел!

Пока летела пуля, я прозрел.

2013–2015

* * *

Не признав за собою на ярость священное право,

улыбаясь с натугой врагам, я была не права:

ведь в прикрытых забвением язвах таится отрава…

Чтоб простить, осознать эту ненависть нужно сперва.

Чтоб довериться смочь, нужно преданным быть не однажды.

Чтоб быть щедрым, не нужно иметь ничего своего.

Чтоб тебя полюбить…. (Полюбить может каждого каждый.)

Но для этого нужно смириться с тщетою всего…

2014

РЕВНОСТЬ

Как в замедленной съёмке: вы чуть поближе встали и в глаза друг другу взглянули красноречиво.

Твоя рука оказалась у неё на талии — у меня во рту появляется горечь ивы,

такая, как если лизнуть её под корой, ошкурив до самой кремовой влажной оси.

У сознания человека занятный крой: хоть боль сильнейшую самую переноси, оно переплавить сумеет её как олово в нечто другое, что даже почти приятно.

Во мне ядовитый цветок поднимает голову, на лепестках бархатистых — цветные пятна.

Его аромат становится всё ясней на фоне других эмоций-полутонов. Я внутренним взором отчётливо вижу с ней тебя, как в самом красивом из страшных снов.

Я запоминаю в точности декорации: в длинной зелёной юбке она русалка.

Мне начинает нравиться ваша грация — точно танцуете. Хрустнула тихо палка, на которую ты широкой подошвой встал, её со смехом за руки закружив.

Если смотреть изнутри — мир узок и мал. Подобный взгляд на вещи бывает лжив.

А при взгляде сверху заметно, как стало лаково после дождя, как ваших пальцевых петель красив узор… Вы счастливы. Одинаково счастлив от вашего счастья любой свидетель.

Божья коровка, ползущая по бревну, и солнце, пробившись, в облаке как в кольце. Тёплый ветер, ощупывающий сосну, и та, что сидит, призадумавшись, на крыльце…

2013

РЕИНКАРНАЦИИ

Мой друг, я знаю эту тишину в груди

всех чувств. Как в комнате пустой сквозной и белой.

Не утешай. Не тронь ни острых льдин,

ни мёртвых звёзд моей Вселенной. Ничего не делай.

Я весь пророс сквозь время словно плющ,

я вдруг проник как луч сквозь суть вещей, и

я стал (аж страшно самому) всеведущ, вездесущ,

пронзив всю толщу прошлых воплощений

иглой холодной — памятью.

Там бил фонтаном искр контакт короткий судеб.

И разве больше ничего не будет?

Пусть как эмаль растрескается быль

ещё хоть раз, вскипит, бурля, крошась,

на чистый лист эмоциями брызнет…

Но тихо. Это был последний шанс.

Последняя любовь последней жизни.

2013

СНЕГ

Никому не вреди, и будь как можно полезней,

трудись постоянно: не будь ни минуты праздной –

в этом секрет исцеления всех болезней.

Статичное гибнет. Учись быть всё время разной.

Позвони дорогим и далёким пока не поздно.

Запрокидывай голову чаще, целуя бездну –

снег идёт драгоценный алмазный, сияя звёздно.

Ты смотри за меня на снег, если я исчезну.

СЕРЕБРЯННЫЙ ВОЛОС

В течении времени вечном и мудром

вся радость и боль. Созревающий колос

клонится к земле. Ты заметила утром

на гребне свой первый серебрянный волос.

Сминают травинки подошвы сандалий.

Когда-то землёю был каждый твой атом.

Цветы расцветали, цветы увядали,

не надо бояться идти за закатом,

что медленно тает как поздняя нежность…

Меняется всё, неуклонно старея.

Твоя обречённость, твоя неизбежность,

они ведь и делают счастье острее.

Ты тихим объятьем нарушишь границы,

всерьёз осознав вдруг свою быстротечность.

Бери напоследок. Порхают ресницы,

момент превращая в ничто. Или — в вечность.

2014–2015

* * *

Мы с тобой непременно однажды должны стать целым.

У любого зачатия минимум две причины.

Так сливается хаос с идеей, а чёрный — с белым.

Так стремятся друг к другу женщины и мужчины.

Но двуспальным гробом не станет для нас кровать.

Мы не будем с тобой как все, избежав рутины.

Потому что я умею думать картины.

А твоя рука их может нарисовать.

2015

МОЛИТВА ПИСАТЕЛЯ

Дай мне, Господи, сердце большое, что радостно примет

всю вселенскую боль, а злодейства поймёт изнутри

и простит; дай мне ум, чтоб дарить настоящее имя

всякой вещи, что с разных углов разнолико пестрит;

дай мне, Господи, мудрость увидеть великое в малом –

покажи мне росинку, в которой весь мир отражён;

прошепчи мне то слово, что суть будто птицу поймало,

и войдёт прямо в душу — как в масло — горячим ножом…

2014

* * *

Ты непременно должен быть влюблен –

Влюблен в мои прозрачные ладони…

Ночные стопы… лунные следы

на берегу…В полынь, в осоку, в донник…

Ты непременно должен быть влюблен –

В речной туман, лежащий плотно, густо…

В лесные звуки… Черную листву…

В нерасторжимость боли и искусства…

В узор на небе вытканный из крон,

В неистощимость Времени и Страсти…

Ты непременно должен быть влюблен,

В тот мир, где я являюсь малой частью…

2009

ЯД

Ты пропитан насквозь губительным пряным ядом,

и все эти девушки, находящиеся рядом,

как кошки воздух ноздрями в предвкушении теребя,

ещё не знают, что яд вызывает зависимость от тебя…

С первой дозы, много его не надо.

"Я попробую только… Искристую струйку с губ, -

утешают себя они, — лишь самую малость."

Сколько, ответь, так на тебя попалось,

в наркотической ломке согнулось потом в дугу?

Расскажи мне, как об пол бились, паркет царапали,

умоляли они, закатывая скандал,

как тянулась, скрючив все пальцы рука ли, лапа ли

к тебе…и какой страшной властью ты обладал,

когда истерзанные, счастливые, ласковые они плакали,

вновь вдыхая дурманящий твой сандал.

Как же сладко им так умирать. Мне б хватило капли.

Слава Богу, что ты мне совсем ничего не дал.

2013

* * *

Если уж вместе сливаться, то только реками:

не разделять чтоб вОды — свою и чью-то;

чтоб день уходящий с экрана смахивать веками,

ткнувшись в плечо, расплавляя себя уютом;

чтоб спальня вплывала в ночь-океан корабликом,

качая двоих, и листьями шелковицы

поцелуи с шелестом падали; утро яблоком

к босым ногам чтоб катилось по половицам;

а прошлое чтоб показалось вдруг снами странными –

в день молодой и сочный как лист алое

выйдите, повернитесь как к солнцу ранами

памятью к вечности, все позабыв былое…

НОВОГОДНЕЕ

Снова рейс Москва-Ленинград самолётом

в кино на цитаты разобранном и крылатом.

Город в небо плюнет цветным салютом,

стол заставят выпивкой и салатом.

Всё смешается в этом веселье лютом.

"Помнишь, Петя, это случилось летом."

"Помню, Ваня, шли мы с тобой болотом."

Утро ляжет тихое — монолитом.

Утка на блюде бесстыдно сверкнёт скелетом.

Руины империи там, на столе залитом.

Петя с Ваней на пол легли валетом.

Порван жилет — и ладно — бог с ним, с жилетом –

на выходные заменят его халатом.

У Пети бумажник пропал — на трамвай билетом

станет улыбка ему — новогодним блатом.

Надобно было хвост держать пистолетом.

2013

* * *

Когда встречаешь хорошего человека,

твои недостатки вдруг проступают резко:

так в пещере под слоем песка возникает фреска…

Их как будто красным подчёркивает учитель;

как на фотоплёнке, погруженной в проявитель,

на голограмме, повернутой под углом,

ты их видишь ясно. Должно быть, борьба со злом

изначально является частью твоей природы –

и как бы ты, порокам своим в угоду,

ни губил, ни топтал её чуть живые всходы,

ни погребал их под слоем камней и ила

так, чтоб ничто не спасло уж, не воскресило –

встреча с прекрасным им возвращает силу,

и тянется снова к свету росток добра.

2015

СТАЛЬ

Приглядись к переливам холодного нежного блеска

и к достоинству скромному бликовой тихой игры –

так спокойно лежит океан — без единого плеска

в полный штиль — мощь свою осознав и смирив до поры.

Ты посмотришь и скажешь: "Металл не особенно ярок.

Не такой представлялась мне спутница, муза, мечта…"

Только преданный взгляд исподлобья — хороший подарок,

будь уверен, и страсть или томность ему не чета.

Ты подумаешь: "Ложечка из нержавеющей стали –

это слишком простая и недорогая деталь…"

Ты оценщик бездарный. Вглядись — если б ближе вы стали,

ты бы понял, что платина внешне похожа на сталь.

2013

РАЗЛИЧНОЕ ВОСПРИЯТИЕ

И пафос в том был и жест: как она стояла!

Эффектная поза, несколько жёстких слов,

стук каблучков многоточием. Только вяло

он реагировал: он доедал свой плов.

Она удалилась гордо. Как ствол бамбука

стройная… Тусклый блик на столе лежал.

А он сидел, уткнувшись в экран нэтбука

и не отрывая взгляда от чертежа…

Ошиблась она, надеясь, что он курсивом

вспоминать о ней остался на много лет.

Мораль проста, друзья: «уходя красиво»,

позаботьтесь о том, чтоб вам посмотрели вслед.

2013

ПОЭТЫ

Жуёт поэта быт стальными челюстями –

тяжёлый ржавый лязг он чувствует внутри.

Свободу иногда он черпает горстями –

как из колодца пьёт и лишь тогда творит.

Поэтов жгёт любовь, прикладывая к коже

металл горячих букв единственных имён.

Пусть странно это, но нет ничего дороже

нарывов этих тем, кто ими заклеймён.

Поэт так впечатлён Вселенной будто болен.

Поэт всегда горит — поэт не может тлеть.

А если вдруг погас, влечется к алкоголю

к взведенному курку, к пруду или к петле…

В словах поэта как в крови довольно соли,

хотя они лежат легко как кружева.

Поэт не может быть совсем собой доволен –

слова в строке болят, пока она жива.

Строка поэта жезл. Он властвует толпою –

словами он раздул в глазах её костёр.

Поэтов кормит Бог как голубей крупою

с ладоней городов, которые простёр.

Богатство ищет их дырявые карманы –

поэты никогда не ждут его всерьёз.

Поэтов любит смерть. И слишко-слишком рано,

как правило, она целует их взасос.

2013

ЖЕНСКАЯ ДОЛЯ

Я должна ждать тебя, чтоб не вечно была пустоцветом

в центре рая священная Яблоня…Благодари

не меня, что я рядом, в тени оставаясь при этом…

Я тебя осторожно творю, прорастая внутри.

Я могу чем-то жертвовать, если тебе это нужно.

Я слабее лишь только кажусь… вот мой локоть — держись.

И прощаю тебе даже лишнее я… потому что

Ближе к Смерти на шаг, как любая дающая Жизнь.

2012

ЛИЛИТ

Обернувшись всего лишь на взгляд, ты увидела пропасть.

Ту — без брода, без дна, без канатов и шатких мостов,

ощутила толчок в животе и внезапную робость –

страх намеченой жерты. Охотник к атаке готов.

Пропасть ширится всё — точно бомбами вырытый кратер.

Убегать! — познавая пределы физических сил…

Это — гордость Лилит, так в тебе пробудилась Праматерь.

Ты успеешь уйти. Он ещё ни о чём не просил.

2013

СОВЕТ ПРЕМУДРОГО

Джа премудрый сидит на причале у самого моря.

Он спокоен как звёздное небо и весел всегда

как огонь в очаге. И принёс я огромное горе

как зерно на ладони ему, а его борода

чуть качнулась, улыбку как дыма кольцо выпуская.

Говорю я, с трудом подавляя предательский всхлип:

"Я дышу — для неё. Без ответа. И жизнь мне тоска, я

как в смолу муравей навсегда в неё, кажется, влип…"

Мудрый Джа отвечает, спустив в воду ноги с причала:

"Делать смыслом других — в пустоту безрассудный прыжок.

Ты попробуй дышать — для себя. Будет трудно сначала…"

(мудрый Джа папиросой мне дырочку в лёгком прожёг)

2013

РЕБРО

я хочу, чтобы ты стала моим ребром –

я впервые почувствую, как прорастают рёбра:

как потянет кожу, вздымаясь тугим бугром,

оно на груди, куда аромат твой вобран

я хочу, чтобы ты была у меня внутри –

застыла, как фотография на сетчатке:

смеясь отчего-то смущённо, в одной перчатке,

пуская ребёнку мыльные пузыри

в этом янтарно-солнечном отпечатке…

чтоб прорасти в проспекты и пустыри

на город упала как семя весна в зачатке.

твой муж, длинношеий, худой, неизменно тут

рядом, в своём капюшоне почти как кобра

не пытайтесь себе примерить чужие рёбра

даже если вам кажется — прирастут

после работы я, что ни вечер, в баре

приятель напротив долдонит: "не обалдей,

погляди на себя, что ты сделал с собой, злодей,

баб же полно (по столикам взглядом шарит)

найди, познакомься — будет как у людей"

я курю — он смотрит пытливо, как старый опер,

говорю: "баб-то много, раз умный такой, скажи,

нашёл между ними хоть пару собственных рёбер,

без которых лёгкие голые и — не жить…"

за окном стоят последние дни апреля,

закат уползает как розовый крокодил

мне врач говорит: "вы курите? офанарели?

бросайте немедленно! я вас предупредил –

жизнь или смерть"

что такого? я на распутье

ты направь: прикажи мне бросить, будь так добра

напоследок — в груди от того, что тебе не льнуть к ней

пустота и боль как от выбитого ребра

2013

КАРТА НОЧИ

1

Я лиловый цветок приколола к резинке чулка.

Лепестки, что опали, остались на коврике в ванной.

Предстоящая Ночь неизбежно привычно легка

Перед картою вин и дальнейших заманчивых планов…

И сольется Она в нескончаемый яркий поток –

Отражаясь в зрачках, в очарованной клеточке каждой…

Я к резинке чулка приколола лиловый цветок –

Это цвет одиночества и нерастраченной жажды.

2

Вечер. Каждый фонарь очертил свой магический круг.

Мы случились вдвоём тут. Прохожие нас не запомнят,

а мы — их. Взгляд темнеющей улицы был близорук,

провожая двоих в лабиринт полусумрачных комнат

коммуналки, в нём как светлячки папиросы и мгла…

Ты читала стихи мне, сбиваясь, по четверостишью,

полушёпотом, память в спиртном растворив, как могла…

И была, захлебнувшись прохладной предутренней тишью,

коммнунальная кухня похожа на горстку миров,

кем-то брошеных: чайник, халат на хромой табуретке,

недоеденной груши неясные контуры… Кров

мой убог, а случайные гостьи не так уж и редки.

Ты роняла ещё в беспорядке жемчужины рифм

из разорваных бус позабытого произведенья;

и я вдруг про себя удивился: мы всё говорим…

… а когда целоваться?

Приветствовал будущий день я

в холостяцкой постели разостланной прям на полу.

Дворник скрёб мостовую. Фонтанка лежала в граните.

Мне казалось, что вечер вчерашний подобен узлу,

что связал до утра наши судьбы легко будто нити.

И качнулась печаль невесомо как тени ветвей

на стене, притворившись внезапною грёзою пьяной:

мне лицо вдруг твоё показалось гораздо живей

примелькавшихся лиц тех, кто рядом со мной постоянно…

Мы с тобой не раскрыли секрет рокового узла

легковетрено свившихся жизненных ниточек длинных.

Ты оделась, стыдливо простилась и быстро ушла.

Я остался с небрежно оборваной ночью и джином.

В лунном свете стакан засверкал на столе как слюда,

мне казалась гораздо насущнее вечных вопросов

легковесная грусть, я курил и ещё наблюдал

как ты таяла в памяти словно дымок папиросы.

К недоеденной груше на кухне подкралась луна,

осветив её всю, с потемневшим разодраным боком…

и секунда была до краёв красотою полна -

город замер как инок в молитве от близости с Богом.

2007–2013

ПАМЯТЬ

Это похоже на давний осколок от мины

вросший в мясо и сжившийся с телом за долгие годы.

Он спокойно лежит, не болит без особой причины,

о себе он напомнит, заныв к перемене погоды.

Это — память о нём: точно рана она зарастала,

и шевелится боль до сих пор при касании вскользь

где-то в сердце, внутри — там остался кусочек металла

от изящной булавки, однажды продетой насквозь.

2013

ВАЗА

(в данном стихотворении важно расположение строк, обратите внимание — их узор образует вазу)

Вещи живут дольше, чем люди.

Ваза

эта стояла

ещё с позапрошлого века.

Много цветов

повидала она

разных.

И могла б пережить ещё не одного человека.

Но…

Я эту вазу со злостью швырнула в стену.

(Сегодня решил ты с подругой моей объясниться.)

Ваза разбита.

В крошку.

Всё это тленно.

Кроме любви.

Она лишь меняет лица.

2013

ГАДАЛКА

1

Дама пик упадет на сосновые свежие доски –

Неумелой гадалке раскрыт неугодный сюжет…

И пойдет она странствовать вдаль по пустым перекресткам,

Распустив на ветру и колоду и косы.

Уже

не вернуть ничего, что предсказано.

Ни во спасенье,

ни во имя любви к приглашенным раскладом на казнь…

Этот день стал последним. Сухой и прохладный.

Осенний.

А последней строки здесь не будет.

……Нечеткая вязь.

2

На ступенях, ведущих в алтарь деревянной часовни,

Свет горстями лежит от щелей под резным потолком;

Гасит свечи сквозняк; и стоит там, вздыхая неровно,

На коленях девица под вышитым черным платком.

Торопливо и шепотом молвит: "Судьбу вопрошая,

Я прогневала, Боже, Тебя и готова к Суду!

…Что я буду наказана — это печаль небольшая.

Но избавь, Боже, тех, кому я предрекала беду!"

2011

ОДУВАНЧИКИ

Мы лежали с тобой в одуванчиках. Теплое пиво

янтарем отливало в бутылочном темном стекле.

Невесомые пальчики липы над нами порхали…

на ладони мы смысла не видели даже сейчас.

А глаза до краев наполнялись прозрачной лазурью.

Я срывала цветы и плела от безделья венок.

Мы лежали в траве. Одуванчики мятые никли.

Как непризнанных гениев много их было вокруг…

2007

ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

1

Травинки с граблей падая на стог

Одна к одной ложатся на покосе…

Ты видишь? Жизнь — как срезаный цветок.

Ведь каждый смерть в себе с рожденья носит.

А вечность — взмах в полете мотылька…

Так хрупки крыльев тонкие мембранны!

…сухая материнская рука

моей руки касается…

Так странно:

обычным был тот день последней встречи,

о пустяках велись каких-то речи,

и помню даже вышла я в тот вечер

от мамы очень рано, куда-то торопясь,

не зная, что простились мы навечно…

2

Ты счастлив?

Счастье — память о былом.

Лишь миг спустя поймешь его…

А впрочем… и жизнь пройдет. Прогноз, увы, не точен.

В графине роза над моим столом черна в прозрачной раме белой ночи.

Ты видишь?

Время — это лепестки.

С цветка они осыпались сухими.

Хорошими или плохими воспоминаниями…

Ни тоски, ни боли нет.

Картинки, и не боле.

…два силуэта где-то вдалеке…

И сердце вдруг вспорхнет как будто снова!

Ты веришь?

Я шагаю налегке.

Без памяти, имущества и крова…

2011

КАК ПРАВИЛЬНО ХРАНИТЬ ИНФОРМАЦИЮ

Со всеми стихами куда-то пропала тетрадь?

А с лучшей строкою в кафе позабыта салфетка?

Бывает.

Лишь душу поэта нельзя отобрать –

напишешь ещё. Не грусти о потерянном, детка…

Бумага горит, а коррозия портит металл.

Поэтому я размещаю поэзию в блогах:

Ведь если пропавшие строки хоть кто-то читал,

То стих не погиб –

он хранится на диске у Бога.

2013

СТАРЫЙ ХИМИК

Я блужаю впотьмах, как и всякий, кто истину ищет,

собираю по крохам от всех её словно нищий,

в небесную чашу стучусь, в золотое днище,

занимаясь йогой, пытаюсь сделаться чище…

…но мне снится, как я вливаю в себя винище,

бокал за бокалом, морщась и чуть дрожа.

Я, дух укрепляя, стараюсь подняться рано

утром, когда такая чистая прана,

в четыре часа, и не спит разве только охрана

да старых химик с четвёртого этажа.

…но мне снится и в эту куцую ночь летом,

что я набиваю трубку, назло обетам;

наполняются лёгкие дымом, а разум — светом,

каждая клеточка тела зажмуривается при этом,

благоговейно отдав себя в руки Джа.

И однажды пойму я, что истины нет единой,

что бывает истина дымом, водою, льдиной,

горизонтом далеким — хоть жизнь напролет иди, но

никак не дойдешь

до небесного рубежа…

А старый химик всю ночь просидит на корточках

на лестнице, весь в морщинках как в тонких чёрточках;

он будет курить, дым выпуская в форточку,

где город проступит в дымке, зарю держа.

2014

ПОСЛЕДНИЕ

Это твоё стремление разрушать

стереотипы тебя приведёт в полицию.

Или в психиатрическую больницу,

где мне свиданий с тобою не разрешат.

Это твоё стремление защищать

всех и вся, даже грязных девок, которых мацают…

Однажды мне точно придётся у реанимации

встречать рассвет. Я могу тебе обещать.

Это твоё стремление унижать

тех, кто сам себя унижает жадностью,

похотью, злостью, глупостями и ложью

и уповает при этом на милость божью,

скрываясь от совести крысой в углу гаража –

оно когда-нибудь нас приведёт к ответу,

сейчас или после не важно, но в мире этом

таким не рады. Нам не минуть ножа.

Это твоё стремление всех прощать,

и даже тех, кто от этого не исправится –

ты не щадишь себя — это мне не нравится…

Ты слишком упрям в некоторых вещах.

Это твоё стремление всех любить…

Оно неизбежно нас приведёт к погибели.

Давай в убежище лучше, чтоб нас не выбили,

и на посту не зевать, чтоб никто не смог

нас уничтожить. Ведь, какие б мы ни были –

мы исчезающий вид. Сохрани нас Бог!

Генофонд человечества. Каменные скрижали.

Мы озябшие руки протягиваем к костру.

Нас опять преследуют. Снова мы убежали.

Я склоняюсь к плечу, но тебе это не по нутру…

Между нами как будто прозрачная тонкая кожица,

демаркационная линия, межевая.

Ты как-то сказал, что последним нельзя размножиться…

они ведь слишком мучительно здесь выживают.

2013

ПОЭТ И СМЕРТЬ

Старый поэт всё, что нажил, сложил на стул –

несколько книг в дешёвеньком переплёте.

С виду, казалось, крепок ещё. Сутул.

Смерть от инфаркта, однако, была в полёте.

Чёрные крылья над Городом распластав,

тенью накрыв дома, купола и шпили,

парила. И крепко помнила свой устав.

Она не потерпит, чтоб гнали и торопили.

Незваная прилетела. Стучит в окно

тоненьким клювом озябшей зимой синицы.

Старый поэт вздыхает, встаёт. Темно.

Книги лежат, монолитно сомкнув страницы.

Как он любил, как буйно цвела душа –

Каплями яркими в них навсегда застыло.

Старый поэт идёт, тяжело дыша,

окно открывает. Веет метелью стыло.

Он не боится смерти. В сырую мглу

он заглянул, распахнутый, в одиночку.

Только сказал: "Погоди чуть, постой в углу…

Позволь мне в последний раз переправить строчку…"

2015

КОРОЛЬ И ПИРАТ

Утопила принцесса своё ожерелье. Утрата

большая. Дворцовые окна глядели с тоскою.

И король попросил одного молодого пирата

вернуть жемчуга, опустившись на дно морское.

Тот достал ожерелье.

Промолвил король:

— Плыви… дальше с Богом, сынок,

или, хочешь, проси награду.

И ответил пират, улыбаясь:

— Кроме любви

мне на земле, король, ничего не надо.

Я сокровища видел. Я камешка не возьму.

Всем, кто жаден до мёда, однажды становится кисло.

И одна лишь любовь смысл придаёт всему.

И она же порой, любовь, всё лишает смысла.

2015

ПОЁТ И ПЛАЧЕТ

Жили две, что любили его. И одна была

просто женщина, а вторая была — певица.

Та, что просто, упруга телом, лицом бела;

а другая взмывала с музыкой ввысь как птица

в небо ясное взмывает, и полный зал

замирал на высоком парении долгой ноты

вылетающей прямо из сердца. Он ей сказал:

"Для меня высоки непомерно твои полёты."

И пришёл на концерт однажды он с той, другой:

взявшись за руки крепко, двое стоят под сценой.

И воркует, прижавшись, женщина: "Дорогой,

я хочу для тебя быть единственной и бесценной."

Он её обнимает: "Любимая, так и есть,

ноты не поцелуи, они ничего не значат…"

Ну а та, что на сцене, поёт — будто божья весть –

все пронзительный, выше, чище — поёт и плачет…

2015

МАСТЕР

Эта женщина смотрит на лица и видит полотна.

Золотая рука обуздала и уголь, и кисть.

Отдыхая, задумчиво курит. Прикрыты неплотно

Драгоценные ракушки век. Говорит "повернись"

молодому натурщику. Смотрит секунду другую

и изящную линию смело бросает на лист.

Это — мастер. Она говорит: "Может, я и торгую

красотой, но колодезь искусства останется чист.

Я не буду писать потому, что меня попросили.

Я должна пережить вдохновенья волшебный момент.

Я рисую любовью. В ее сокрушительной силе

весь секрет мастерства, а рука — это лишь инструмент."

Молодому натурщику вспомнится: камень столь древний,

что он будто расписан узорами трещин и пор;

мальчугану, живущему в бедной рыбацкой деревне,

улыбнулась однажды туристка, пришедшая с гор;

зачарованный лес, что как пена лежит у подножий…

Этот взгляд сквозь него — он натурщику тоже знаком.

Это опыт. Не дрогнет уж ни над холстом, ни над кожей

золотая рука, прикасаясь небрежным мазком.

Ей к лицу в смоляных волосах эта ранняя проседь,

и глаза полыхают неистовым чёрным огнём.

Он, конечно, влюблён. Но он гордый. И он не попросит,

чтоб она рисовала шедевры губами… На нём.

2014

АЛИСА

Сначала Алиса читала стихи во дворе

девчонкам, держащим под мышками встрёпанных кукол.

Котёнок сидел на заборе и тонко мяукал.

Соседка бельё на балкон выносила в ведре.

Алиса росла. И стихи становились большими,

как клёны, что классом сажали в пришкольном саду.

Алиса читала подругам стихи на ходу,

средь тех самых клёнов, неспешно гуляя меж ими.

Алиса ещё подросла, и настал выпускной.

Она прочитала стихи в школьном актовом зале,

сбиваясь, краснея. Тогда ей впервые сказали:

"Алиса — поэт!" — той семнадцатой поздней весной.

Стихи всё росли, становясь ещё более ценны,

и, в первый момент ощутив пустоту в животе

как при падении, взгляды в немой темноте

концертного зала, Алиса читала со сцены.

Алиса не верит себе: для чего я стою

здесь будто пророк? Ведь я знаю, стихи мои плОхи,

незрЕлы и несовершенны, а смысла в них — крохи –

попытка лишь мудрость вложить, да и то не свою…

Сбиваются дни будто птицы-кочевники в стаю.

Алиса читает — стихи её любит народ –

и всё повторяет: я стану большая вот-вот,

ещё чуть-чуть вырасту, Отче, и вам почитаю.

2013

* * *

У неё всё супер — любая бы так хотела –

в гармонии пребывают и ум, и тело:

ухоженное лицо, наращенные ресницы,

деловая притом: ей пишут из заграницы,

предлагают проекты, выгодные условия…

О ней говорят без зависти и злословия

за спиной, она умеет создать уют

в коллективе…

— Умница!

Все это признают.

И в любых делах сопутствует ей удача,

осаждают мужчины, один другого богаче…

Живёт как в кино! Без преувеличения.

Рестораны, поездки, новые приключения…

Успевает она и в церковь зайти в субботу,

свечку воткнуть за друзей, за коллег с работы,

на всех хватает времени и внимания –

хоть когда звони — поддержка да понимание…

У неё нет проблем. И даже в порядке вес –

сколько об этом девчонками слёз пролИто! –

она занимается спортом, качает пресс,

у неё никогда не было целлюлита…

Тренер по йоге советует ей не сутулиться.

Жизнь прекрасна. Так было, так будет впредь…

Но видит если, как он идёт по улице,

обнимая другую,

ей хочется — умереть.

2015

БОГОХУЛЬСТВО

ты увидишь его — тут же резко подкосит колени,

в позвоночник ударит как молния нервный озноб.

как же ты влюблена! ты готова просить позволенья

у соперниц — его целовать как покойника в лоб.

ты не ешь и не спишь и стихами исходишь как рвотой –

коль уж кинет он взгляд на тебя — будто нищему медь,

и, читая твой блог, замечает завистливо кто-то:

"Это ж надо! Я б многое отдал, чтоб так же уметь!"

он твой смысл, твой предел, и стихами он кормит с ладони

точно белку тебя, самовластно, с небрежной ленцой.

он стихов не читает. его лишь маленечко тронет

как при нём ты, смутившись, прикроешь ладонью лицо.

ты стоишь в уголке, оглушенная собственным пульсом

он сегодня так щедр! он тебе помахал: "Подойди…"

ты немного пьяна, и вот-вот совершишь богохульство -

станешь крест целовать на его обнажённой груди.

2014

ДВЕ ЖИЗНИ

У неё есть две разных жизни: в Москве и в Ницце.

И её самолёты носят — стальные птицы –

регулярно туда-сюда.

Деловой визит.

Ищет случай судьба,

как вода — щель, как шарик — лузу.

Он плеснул на фуршете шампанское ей на блузу,

извинялся цветами, так совестно было французу

с наземными глазами –

не хочешь ведь, а сразит…

И любовь расцвела ослепительным фейерверком.

Пусть он молод, не слишком крут (по её то меркам!),

он ей золото дарит, служа незаметным клерком,

обнимает у трапа:

— Мог бы, с тобой летал.

Тут и там хорошо ей.

И совесть её не гложет.

В одиночестве разве только вздохнет, быть может.

Отчего же не брать у жизни всё, что предложит,

если есть красота, возможности, капитал?

Прилетая в Москву, порхает на шею к мужу,

улыбается, зубы сверкающие наружу,

кокетливо ёжась, жалуется на стужу,

вся свободная, вся простая, сейчас и здесь.

Муж везёт её чемоданы. Готовит ужин.

Он надёжен, нежен и, безусловно, нужен.

Он торжественно выбрит, костюм у него утюжен.

— Ну садись скорее, любимая, будем есть…

А неделю спустя она улетает в Ниццу,

дней на пять опять –

вся жизнь её на лету –

спокойная.

Муж не забудет кормить куницу,

обновлять в интернет-журнале её страницу,

поливать по утрам проращенную пшеницу,

а любовник, конечно, встретит в аэропорту.

2015

ЗВОНОК

Он никем не приходится ей и живёт за границей.

Он не дядя, не бывший любовник, и даже не друг –

просто парень знакомый. Да ей и самой непонятно,

почему иногда её тянет ему позвонить.

Если грустно бывает, в семье если вдруг неустройство,

то спускается в будку она, торопясь, без пальто,

набирает заветные цифры. Скользит барабанчик.

Вся дрожа, ждёт она. Ей чуть нервно и зябко. Гудки.

А когда она слышит далёкий, с помехами, голос

в телефонной мембранне, тогда вдруг её изнутри

распирать начинает улыбка, в груди разливая

теплоту будто мёд, что б ни происходило вокруг,

хоть взрыв ядерной бомбы, приходит к ней в эту минуту

ощущение, даже уверенность:

— всё хорошо

— и так будет всегда

— мир наполнен добром и любовью

— их хватает на всех

— счастье есть

(что бы он ни сказал)

Он её узнаёт, улыбается в трубку и курит.

У него здесь жена, корпорация. Он никогда

не вернётся на родину. Грустно, но это не нужно

никому.

Им обоим достаточно только звонка.

2013

СИСТЕМНЫЙ СБОЙ

Они друг в друга падали — будто в воду

с высокой скалы — зажмурившись, сгоряча;

жизнь раскачивали, как палубу парохода:

мирились и ссорились вдребезги по мелочам…

Консьержки крестились, слушая, как кричала

она, каждый раз его выгоняя в ночь

как будто бы навсегда:

— Убирайся! Прочь!

А назавтра уже все начиналось сначала.

Выходила квартира окнами на залив,

и с балкона они кидали косточки слив

в прохожих — любовь безнаказанна, молода –

расшалились в ванной, соседей внизу залив

однажды, и после, порядком всех разозлив,

они наконец-то съехали, без стыда,

их со скандалом выселили тогда…

И в отчётах его шеф находил ошибки,

раздражался частенько на отсутствующие улыбки,

на весь его мечтательно-томный вид,

шефу всё казалось, что он язвит

подобным образом:

— Знаете, против вас лично

ничего не имею, я вашим трудом недоволен…

(но счастливым таким быть попросту неприлично)

Несколько мягких намёков, и он уволен.

Ну а что ему? Подумаешь! Разве горе?

Ведь они как прежде падали будто в море

друг в друга; не уставая, они любили…

Брали в прокате модные автомобили,

часто недобро подшучивали и грубили,

они смеялись — и делали это всласть…

А что там болтают смурные дяди и тети:

— Безобразие!

— Наглость!

— Как вы себя ведете?

Наплевать. Неудачников бесит чужая страсть.

И день проживали они как последний из дней,

любовь не бывает неправой, и ей видней.

Тратили деньги. Теряли старых друзей.

На виду целовались: завидуй, мол, нам, глазей…

-----

А когда всё это закончилось вдруг, пустота

осталась в том месте — как вырезаный квадрат –

чёрный, бездонный, болезненный — просто так

уже не замазать, не выжечь, не отодрать.

И он, уходя, с каждым новым лестничным маршем

понимал всё яснее, что это — системный сбой…

И теперь он снова станет самим собой –

почти таким же. Только немного старше.

2013

ЛЕМНИСКАТА БЕРНУЛЛИ

Тени сплелись и в объятьях друг друга уснули.

Плыло ночное такси, по асфальту скользя.

Я вывожу на стекле лемнискату Бернулли –

знак бесконечности, если угодно…

Нельзя

верить иллюзиям, их роковым лабиринтам

с зеркальными стенами,

ждать исполнений своих

любовных надежд бесконечно…

Но необорим ты

всё таки в мыслях.

Мечтается: сон на двоих –

(вместе в реальности быть — как банально и грубо –

для идеальной любви нет ведь худшего зла) –

пусть невесомые мысли коснутся как губы,

переплетутся мечты как нагие тела,

щупальца воспоминаний…

Пусть я буду фоном –

краской, случайно залившей твои небеса,

пусть неотвеченный быстрый звонок телефона

навеет тревожную нежность…

Я буду писать…

И годы уйдут — как сквозь пьяные пальцы зарплата –

на то, чтобы вырастить в сердце как травы слова…

Забвенье, где надо, уверенно ставит заплаты:

Ты всех и не вспомнишь — кого по пути целовал…

А я буду пальцем вести по стеклу лемнискату,

не отрывая руки — за овалом овал -

вёрсты и мили — такси вникуда отмахало…

Нижут года параллельные жизни как бусы.

Ты загорел, накачался, оделся со вкусом –

разбогатев, стал таким сексуальным нахалом.

Я?

Всё бродила босой в полустёртых туманах,

вплетая слова в стихотворные ритмы как в косы,

снятые звёзды хранила в дырявых карманах,

пела с балкона “My heart will go on” безголосо…

Не ожидала — судьба так внезапна с призами.

Ливень июньский — как будто попал под обстрел…

Встреча случайная: сразу заметил и замер -

всё окупилось в тот миг.

Ты стоял и смотрел

годы спустя на меня –

забирая глазами…

2013

РОМАНТИК-КАЛЕКА

Как дожить до весны? Переждать это время простуд,

темных пасмурных дней, холодов, хрипоты и бесстишья?

Мне романтик-калека сказал, что стихи не растут

на снегу.

Этим голосом, что скрипа форточки тише,

он рассказывал, веки сомкнув, мне про детство, про мать

(как отец по лицу отхлестал её раз полотенцем).

Он, конечно, взрослел, начинал кое-что понимать,

но внутри оставался напуганным, жалким младенцем,

что стоял и бессильно глядел, как с жестокостью бьют

и ругают друг друга два близких ему человека…

Он с тех пор перестал верить в тихий домашний уют

и в семейное счастье.

Так вырос романтик-калека.

Чуть подмёрзшие лужи. Побитые как зеркала.

Во дворе. Он курил и смотрел не мигая в окошко.

— Хочешь чаю?

Я больше ему предложить не могла.

Он так жил, прибиваясь к чужим, как бродячая кошка.

Не имея "своих", он считал, что ему повезло…

Ветер в форточку веял зимой, как недоброю вестью.

Прорастали несчастные судьбы сквозь город, и зло,

что однажды всего было кем-то удобрено местью.

2013

СОСЕДКА

Бывают где-то бури и цунами,

обвалы, сход лавин огромных с гор.

Страшнее то, что прямо рядом с нами,

в соседнем доме, может, через двор,

себя теряют сами — мы привыкли,

как будто и не видим ничего…

Он прокатил её на мотоцикле.

Давным-давно. Один разок всего.

Шальная ночь. Ровесники-студенты.

(С тех пор она и грезит лишь о нём.)

Он был женат. Он платит алименты.

Она не вышла замуж.

День за днём

проходит жизнь.

Она в моей парадной

живет. Я часто вижу по утрам:

в простом пальто, с фигуркою нескладной

бредет к метро по пасмурным дворам.

Он то пришлёт на праздник ей открытку,

то позвонит — смешливый и простой –

не зная сам, что продолжает пытку

надеждой страшной, глупой и пустой.

Она возмёт, сорвется голос кроткий,

дрожит всем телом, дышит в телефон…

Ах, бабий век пронзительно короткий!

Она все ждёт, и уж проходит он…

Ей скоро тридцать. Девушка-старуха

всё верит, что любовь, как жизнь, одна,

и тонет в ней, блаженная, как муха,

что гибнет, угодив в стакан вина.

2015

НА ЯРМАРКЕ

ты закрепляешь на тонких руках браслеты,

вплетаешь в волосы ленточки с бубенцами –

тебя всё радует, юную, утро, лето –

сцепляешь молнию правильными концами,

застёгиваешь замок на шнурке кулона,

в нём солнце играет, капелька золотая.

а она следит, напряжённая, из салона

чёрной машины.

сбегаешь, почти взлетая,

и двери подъезда распахиваются настежь –

щедрость твоя проявляется в каждом жесте.

она следит, но ты ничего не знаешь…

лучезарная, как подобает тебе, невесте,

весёлая, словно птичий весенний гомон,

ты оживляешь походкою тишь бульвара –

сегодня твой путь как никогда изломан.

машина медленно едет вдоль тротуара.

стрекочет тихо мотор, номерные знаки

никто не приметит — мало ли сзади кто там?

ты покупаешь дыню и козинаки.

её спина покрывается липким потом.

на ярмарке очень людно. уж много дней и

ночей этот план в неё зрел ядовитым плодом.

она стреляет, только чуть-чуть бледнея…

народ, паникуя, толкается по проходам,

встревоженно шепчется: кто из них видел что-то?

у неё в глазу слезинка дрожит, у края.

ты упала навзничь. снимают тебя на фото.

а глаза расширились — будто в себя вбирая

напоследок небо…

зеваки столпились кучей.

солнце смотрит сквозь облака белёсо.

правит не истина, а беспристрастный случай.

она уезжает. спасайте её, колёса…

2015

МЯСО

Девяностые годы. Витражный январский рассвет.

Мы по снегу за мясом идём на оптовую базу,

и такого дешёвого мяса нигде больше нет.

Каракатица-очередь злОбна, длиннА, многоглАза,

многорУка настойчиво мёрзнет — под двадцать мороз –

у "газельки", в которой навалены стылые туши.

И стоят два мужчины с безменами — те, кто привёз

их сюда и теперь продаёт. Затвердели от стужи

эти трупы костлявых животных, промёрзли насквозь

и лежали горОй на полу в этой грязной "газели"

синеватые, рёбра видны все… Не взглянешь без слёз!

Мне лет пять было, я уж не помню, как "это" мы ели.

Помню, как добирались домой по тому январю:

как по снегу отец волочИт за костлявую ногу

ту несчастную тушу, как матери я говорю –

"Скоро дом?" — поминутно, а мать мне — "Осталось немного…" –

и как шутят вполголоса взрослые между собой,

называя беззлобно "собака" костлявую тушу,

как дома вдалеке проступают на небе резьбой…

За отцом волочётся по снегу, все рёбра наружу,

дефицитный и тощий, редчайший собако-баран.

Я на санках сижу. Пальцы сильно болят, холодея…

мне мечтаются феи из тёплых и сказочных стран:

разноцветные, нежные как лепестки орхидеи.

2013

ВОРОВКА

У Юльки было очень много кукол

и дача с круглой башенкой как купол,

клубника, помидоры, старший брат…

Мне было любопытно лишь сначала:

я в десять лет ещё не различала,

кто как живёт, кто беден, кто богат.

А у меня был велик с гнутой спицей.

Я бегала с растрёпаной косицей,

в одёжках не со своего плеча,

и с "младшим братом"-Карлсоном под мышкой.

Зато отец наш небольшой домишко

весь справил сам. Один. До кирпича.

Мы все играли Юлькиными "барби":

в её обширном пластиковом скарбе

для кукол был устроен целый дом.

(А у меня игрушек было мало,

я горькими слезами выжимала

из мамы в магазинах их с трудом.)

И зависть тихо тлела как лучина:

средь Юлькиных игрушек был мужчина

со стриженою гладкой головой

из крашеной пластмассы. Весь блестящий

нарядный Кен (и галстук настоящий)

с улыбкой голливудской — как живой.

И кукольный автомобильчик синий,

миниатюрный зонтик и бикини,

а к ним солнцезащитные очки.

Вещица та меня очаровала:

оправа — два сердечка, не овала,

и розовые дужки как крючки.

Я зависти сдавалась постепенно:

сначала я отгрызла палец Кену

(пока другие отвлеклись, тайком),

очки же подарить просила Юльку.

"Ну жалко что ли? Чепуху… Бирюльку…"

Ведь я всю жизнь мечтала о таком!

Но Юлька мне ответила: "Прости, но

очки самой дарила мне Кристина.

Подарки — не отдарки. Не могу!"

Я буркнула расстроенно: "Угу."

Потом, когда все шли нарвать ромашек,

очки я быстро сунула в кармашек

и догнала подружек на лугу…

Играла увлечённо я? Едва ли…

Ждала я, чтоб меня домой позвали,

очки в кармане трогая рукой.

…А за обедом я почти не ела,

родители пытали: в чём же дело?

Меня ещё не видели такой.

Очки, в коробке лёжа для игрушек,

запрятанной под кипою подушек,

теперь уж мне не нравились совсем

и почему-то даже злили. То есть,

вот так во мне вдруг пробудились совесть

и страх, что кража очевидна всем…

От мамы я отделалась молчками.

И не играла с этими очками.

Я чувствовала стыд перед людьми.

Вернуться к Юльке и отдать обратно?

Но это будет страшно неприятно:

"Украла, но раздумала. Возьми…"

Вдруг, губы пересохшие кусая,

Я кинулась на улицу босая,

не замечая камни и сучки.

Внутри свербило что-то словно жало –

я даже и не помню, как бежала

до леса. Злополучные очки

швырнула в пруд с тяжёлым тёмным илом.

Вода их преспокойно проглотила:

качнулась и застыла как была.

Оправа два сердечка, не овала…

Я после никогда не воровала,

да совесть не отмоешь до бела.

Я плакала, пока домой брела.

2013

ЛАДОШКА

Мой отец строил дом, воплощая руками идеи.

Терпеливо он смешивал воду, песок и цемент,

чтоб раствор, полужидкий, текучий на данный момент

становился надёжным как камень, на солнце твердея.

Он раствором залил деревянную форму крыльца,

а потом мастерком всю поверхность разгладил немножко

и меня подозвал:

— Приложи здесь на память ладошку.

Я к крыльцу подбежала, исполнила просьбу отца.

Я ребенком была. Я не ведала мглы и печали.

Накрывая панамой, пыталась поймать мотылька.

От раствора немного шершавой казалась рука.

Я не знала тогда, что мгновения те означали.

Сквозь бетон прорастает трава. Пролетели года.

Но ещё различим на растресканном этом бетоне

отпечаток тогдашний моей пятилетней ладони,

и мой сын приложил для забавы ручонку туда.

2014

РОМКА

ПОЭМА

1

Шесть соток — садоводческий участок

был выделен родителям моим,

и лето там я проводила часто,

хотя тот край и не был мной любим.

Зеленогорск… Ребята из богатых

(по десять лет, а снобы все почти).

Я бегала оборвышем: в заплатах,

да и избушка — Господи, прости…

Кругом: дворцы, особняки, заборы

из кирпича — всё лоск, куда ни глянь.

И про меня ходили разговоры,

что из семьи из бедной я. Ведь всклянь

мне только неба синего досталось

(и этого достаточно вполне),

да жаль, промеж богатыми казалось,

что всё ж чего-то не хватает мне.

И в детстве я дружила не со всеми:

неравенство наметилось тогда.

Союз распался — непростое время.

То были девяностые года.

В сандаликах всегда на босу ногу,

с растрёпанной косой через плечо,

носилась я как ветер: слава богу,

здорова, весела. Чего ж ещё?

2

Тогда моим царапинам и шишкам

не знали счёта бабушка и мать.

Меня тянуло больше всё к мальчишкам –

их в детстве проще было понимать.

С девчонками тоска: они играли

то в дочки-матери, то в свадьбу, то в семью…

То ль дело пацаны: в войнушку, в ралли,

в бандитов и заложников… Мою

шальную тягу к хулиганству мама

оправдывала: вырастет — поймёт,

остепенится. Между тем, упрямо

я делала из досок пулемёт.

Был у меня тогда приятель — Ромка.

Проказник, фантазёр (жил с дедом тут).

Он мог из никудышного обломка

игрушку смастерить за пять минут.

Курносый, круглолицый, круглоглазый

(глаза сквозят невинностью души) –

куда при этом только он не лазал,

чего только не жёг и не крушил!

Кудрявый, крепко сбитый, круглощёкий,

неравнодушный к сладкому и к щам,

Роман учил меня как Мастер йоги

полезным, замечательным вещам:

он выучил меня ругаться матом,

кирпич колоть рукой, играть с огнём…

К домашним и воспитанным ребятам

я не тянулась никогда. А в нём

магнит как будто был… И я балдела

от Ромки. Мы дружили — не разлей

ничем, и нашим не было предела

проказам обоюдным. Точно клей

"Момент" искрепил нас вместе. Водостойкий.

Мы днями забавлялись с ним вдвоём

на брошеной давно соседом стройке.

Там были трубы, плиты, водоём

с лягушками. Для детского досуга

нашлось нам предостаточно всего.

Но неприятность сделалась у друга

на этой самой стройке. Моего

соседа я давно уж не видала,

в бытовке покосившейся. Сосед

обил листами рыжего металла

её со всех сторон — от разных бед.

А Ромка жёг траву вблизи времянки.

Забавы ради, не замыслив зло,

бензином сдуру брызнул он из склянки,

и пламя с силой всё вокруг взяло.

Сгорела эта чёртова бытовка.

Нам до неё, конечно, дела нет.

Но взрослым, раз уж вышло так неловко,

пришлось потом, увы, держать ответ

перед соседями. Его родные

собрали деньги — возместить урон.

Ругали Ромку. Не признал вины и

на всё лишь пожимал плечами он:

"Оно само воспламенилось! Я то

лишь развести хотел большой костёр!"

Ему тогда пошёл всего девятый

годОк. Он был наивен, не хитёр.

Но как бы ни было там, дело громко:

поджёг… И дружбе так пришёл конец:

мне запретил, узнав об этом, с Ромкой

водиться строго-настрого отец.

"Он хулиган! А если б это пламя

дошло ещё до нашего двора,

то как бы он рассчитывался с нами,

твой Ромка?! Спички — это не игра."

Отец меня наказывал телесно:

он часто в детстве бил меня ремнём.

Возможно, это было бесполезно,

но всё-таки теперь играть с огнём

и с Ромкой я боялась из-за папы.

У боли над детьми большая власть,

но до поры… Взросления этапы

всегда так проявляются: сдалась

большая крепость страха перед чем-то,

что не умела я назвать пока…

Мы прятались как тайные агенты

теперь. Так сила дружбы велика

была, ведь я, побитой быть рискуя,

играла с Ромкой бедам всем назло,

и радовалась каждому часку я

с приятелем, считая: "Повезло,

что мой отец не спрашивал сегодня,

где я была, и не придётся врать…"

Вдобавок стала я чуть-чуть свободней

и потому, что всё узнала мать.

Она ведь, умудрённая природой,

ловила женским внутренним чутьём:

родителям в делах такого рода

стоять нельзя упорно на своём.

И мама прикрывала наши встречи:

отцу не говорила ничего.

А мне теперь жилось гораздо легче –

я сохранила друга своего.

3

Мне было десять лет, когда всё это

произошло. Прошёл учебный год

ещё один. Опять настало лето.

На дачу мы приехали и вот:

осталось всё как прежде, с Ромкой снова

играли… Во дворе ему качель

наладил дедушка. Высокий сук — основа.

Верёвки две повесил он на ель.

А между ними — тонкая дощечка,

что, кажется, вот-вот — и пополам…

Но, впрочем, крепко держит человечка,

что весит тридцать с чем-то килограмм.

Часами мы раскачивались с силой:

кто выше? Ромка был смелей чуть-чуть.

Летали мы, и солнце нас слепило,

дощечка прыгала, качалась ёлка — жуть…

Земля и небо смешивались в кашу,

кружилась голова от высоты.

Вдруг Ромка снизу мне сказал:

"А Маша

из класса моего храбрей, чем ты!

Она у нас действительно "крутая".

С ней каждый парень подружиться рад…"

Я молча Ромку слушала, летая

стремительно до солнца и назад.

"Ну, а она красивая?"

Вопрос тот

я задала ему, качнувшись вверх.

"Ну… я не знаю… — он замялся, — просто…"

"Глаза какие?"

"…Вроде как у всех…

Зато она такая каратистка,

что вот тебя одной рукой сшибёт!"

Я возразила, пролетая низко:

"А я ношу с собою огнемёт!"

"У Машки — танк. — сказал серьёзно Ромка. -

В квартире прямо. Честно.

Сам видал…"

"Да врёшь ты всё!" — я выкрикнула громко.

Беседа переплавилась в скандал.

"Ещё скажу тебе такую штуку… –

ввернул Роман последний аргумент, -

…мы в школу ходим с ней всегда за рУку…"

В верёвки впилась я, и как цемент

твердели пальцы… Ничего такого

со мною не случалось никогда,

та злость была принципиально новой,

и я кричала Ромке:

"Ерунда!

Не верю! Врёшь!"

Я спрыгнула с качели,

ударив ногу, прямо на лету,

и, сдерживая слёзы еле-еле:

"Я набрала большую высоту?" –

спросила Ромку. Он пожал плечами:

"Нормальную. Но Машка может ведь

повыше…"

Солнце скалилось лучами.

Нога болела. Чтоб не зареветь,

я собрала в кулак остатки воли.

Надолго, знала я, не хватит их.

Мне было больно даже не от боли…

Мой голос стал вдруг непривычно тих:

"Прости, но я ударила колено

и не могу качаться. Я — домой."

Навстречу мне попалась тётя Лена,

соседка, и вскричала:

"Боже мой!

Ты где так сильно рассадила ногу?"

Взглянула на себя впервые я:

обида отпускала понемногу,

а кровь текла с коленки в три ручья.

"До свадьбы заживёт! Мы бинтик белый

приложим. Мазью смажем. Погоди!"

Сдалась и облегчённо заревела

я тут же на её большой груди.

4

На будущее лето Ромка поздно

на дачу выехал, а я — наоборот.

Подросший, загорелый и серьёзный

он появился. На морской курорт

он ездил с мамой, в южный город Сочи –

там солнце, море, фрукты. Рай земной…

И ракушек красивых много очень.

Он их по-братски разделил со мной.

Пол-лета Ромки не было на даче.

Зато приехал внук соседки Стас.

Он каждый день в саду решал задачи,

был деловит, начитан и очкаст.

Сначала я играла с ним от скуки,

но позже мне понравился весьма

соседский внук. Он обажал науки.

И стала я ходить к нему сама.

Стас рассказал мне про цветы и травы,

про то, как ловок уссурийский тигр.

Он каждый день придумывал забавы

и сочинил немало новых игр.

Вот, например, играть любил он в "крошку".

(Он часто обращался так ко мне.)

Стас был маньяк (конечно, понарошку,

в игре такая роль), а в стороне

от дома был лесок, довольно редкий.

И в "крошку" мы играли только там.

Я убегала, пряталась за ветки.

"Маньяк" бежал за мною по пятам,

а, настигая, с ног валил, запястья

сжимал до хруста и валился на

меня, предупреждая:

"Настя!

Ни слова взрослым…"

Я была сильна,

ловка, быстра, и удавалось Стасу,

меня, конечно, не всегда поймать…

А коль ловил, то я кричала сразу:

"Я расскажу! Тебя накажет мать!"

Мы так в лесу играли постоянно.

Потом в саду в беседке пили чай.

Его нам выносила тётя Яна.

Под вечер расставались.

"Не скучай! –

бросал мне Стас. — до завтра!"

Из окошка

(он провожал меня) махала я.

Хороший Стас… И если бы не "крошка",

то были б с ним мы лучшие друзья.

Потом, когда вернулся Ромка с моря,

он видел нас со Стасом пару раз.

Теперь, почти что в каждом разговоре

он клеил к "Стасу" слово "унитаз"…

Он сочинял про Стаса анекдоты,

истории забавные, хохмил…

Да так, что я смеялась до икоты.

И Стас мне перестал быть вовсе мил.

К тому же, вскоре он уехал с мамой.

На зависть мне куда-то далеко…

Поездки были мне заветной самой

мечтою…

В садоводство молоко

везли с совхоза. Целая цистерна

в неделю раз въезжала в воротА.

Приветливая тётка с кружкой мерной

(на ней, где литр, фломастером — черта)

вливала нам без устали в бутыли,

бидоны, банки белоснежный груз…

На молоке такие сливки были!

Я помню нежный сладковатый вкус…

Так в детстве, кажется, всё было лучше,

счастливей. Голубее небосвод… Мы

провожали всей ребячьей кучей

всегда бегом цистерну до ворот…

5

Однажды так случилось, что мальчишки

другие Ромку приняли в игру.

Их было семеро, а я казалась лишней.

Одна девчонка.

"Я её беру!"

Сказал им Ромка.

"Пусть играет с нами!"

"Девчонку? Мы намучаемся с ней:

она слаба тягаться с пацанами.

Мы ж в вело-прятки. Для крутых парней

игра. Она жестокая, а, значит,

для сильных. А девчонки — слабый пол.

Подумай сам, а вдруг она заплачет?"

Сказал серьёзно Ромке рыжий Фрол.

"Я не заплачу!"

Завопила звонко

в ответ ему я, выступив вперёд.

"Ты не смотри на то, что я девчонка,

я смелая!" За весь девчачий род

мне стало вдруг обидно. В самом деле:

ну чем девчонки хуже? Что за чушь?

Быстрее всех гоняю я на веле

и не боюсь зайти в лесную глушь…

"Ну, ладно, ладно… Мы тебя проверим!

Все новенькие водят в первый раз.

Такие правила. Ты стой у этой двери,

считай до ста, не открывая глаз."

Я отвернулась. Хохотали громко,

свистели, уносясь на велах вдаль,

мальчишки. С ними — лучший друг мой Ромка.

Нетерпеливо ставлю на педаль

уже я ногу:

"Девяносто девять!"

Ну, всё. Искать поехала ребят.

Они могли быть далеко. Что делать?

Такие правила. Вовсю горел закат

над лесом с ёлочной зубастой кромкой,

она казалась чёрной ввечеру.

Мне стало грустно: в нашей дружбе с Ромкой

не будет всё по-прежнему. Игру,

быть может, я и выиграю… Только…

(догадка вдруг хлестнула точно плеть)

…меня не примут как свою, поскольку…

девчонка… Так мы начали взрослеть…

И пролегла невидимо граница,

наметилась полярность двух полов.

Я вздрогнула: вспорхнула рядом птица.

Я всё крепилась:

"Я мальчишколов!

Я молодец! Я отыщу их разом…"

Лес становился гуще. Дальше — дом.

Закат в деревьях низко красным глазом

моргал мне. Страшно. Ехала с трудом.

Не плакать! Нет! Я набралась отваги.

С предательской щекоткою в носу

по следу всей мальчишеской ватаги

я ехала в темнеющем лесу.

Бодрилась и посвистывала тонко.

Меня атаковали комары.

Реветь — никак нельзя. Ведь я — девчонка!

И вОда. И одна — на семерых.

2013

ПОДРУГЕ ДЕТСТВА

Как прочен быт — его стальной скелет –

работа, ипотека, муж и дети.

Скажи, подруга детства, сколько лет

с тобою мы не виделись в том Лете,

в дыму от одуванчиков, в крови

раздавленной штанами земляники,

где мы с тобою, головы-сорви,

огромней, чем сейчас — почти велики?

Как жизнь щедра, как мало мы берём,

зарывшись в пустяки, в счета. Когда-то,

тем мокрым серебристым октябрём

без зонтиков мы были так богаты!

Не отрывая руку от руки

бежали рядом по уши в любви мы –

доверчиво прозрачны и легки –

для радости столь робкой уязвимы.

2014

МОРЕ

когда она впервые поедет в морю,

то его аромат узнает ещё с вокзала

и с собой привезёт шкатулку своих историй –

она бы с радостью морю их рассказала

ну а он притворится, что слишком устал с дороги –

смуглый, немногословный, скуластый, строгий –

он сядет с коктейлем в глубоком цветном шезлонге

и солнцу протянет свои длиннющие ноги

а она побежит сквозь брезентовый жёсткий зной

по пляжу, руки раскидывая как крылья

замирая сладостно от своего бессилья

перед огромностью, мощью и глубиной

и потом, уезжая, в рюкзак свой до треска полный

уложит ракУшки, в которых услышит волны –

все именно так и должно будет сбыться вскоре,

если они, наконец-то, поедут к морю

но он всё медлил: что ещё скажет врач,

поедем тогда, когда тебе станет лучше,

поверь, мы ещё поймаем счастливый случай!

умрёшь?

ерунда!

не выдумывай и не плачь.

и друзья не раз говорили ему: уступи ей!

ну что тебе стоит. билеты. и в поезд сесть.

она всё сильнее лысела от химиотерапии,

а он легкомысленно верил, что время есть

а когда у неё совсем не осталось сил,

хоть он ей ежедневно гранатовый сок носил,

она больше не вспоминала о том разговоре,

перетопчусь я, ну его, это море –

не хотела надоедать и способствовать ссоре

до конца

а потом он долго себя винил –

чем же взгляд его был так беспросветно зашорен?

он жизнь прокручивал в памяти как винил –

он ведь любил её, даже ни разу не изменил

и баловал, потакая в невинном вздоре

в безвозвратно упущеном кроется главное горе

дурак.

всё зевал, всё шляпил, всё временил -

и она умерла, так и не увидев море

2013

МАЛЬЧИК С ЮГА

Мальчик с юга

стоит у лотка с разлохмаченым луком.

В нём, тринадцатилетнем, прозрачном ещё, тонкоруком,

пробуждаться лишь начал мужчина: трепещущим звуком,

первой нотой, как только вступивший в оркестр инструмент.

Замираю невольно: внимателен и неподвижен

взгляд огромных, налИтых нездешними соками вишен;

глянец их отражает меня в этот самый момент.

Южный мальчик содержит янтарное щедрое солнце,

как в сосуде, в себе, и глаза, как резные оконца,

этот свет проливают наружу.

Вокруг толчея.

Поглядит в наши души, раскрытые древние книги,

многоликий единственный бог всех враждебных религий,

и тихонько прошепчет, что смысл в существующем миге,

а бессмертье — в любви, что едина для всех

и — ничья.

2013

ТАЛИСМАН

Бриз топорщит тугой завиток на открытом виске.

Ночь. Пустующий пляж. Длинноногая тень на песке.

Вслед встревоженно смотрит луна. Ты вот-вот на доске

заскользишь по широкой и тёплой спине океана.

Точно на провожающую, ты взглянул на луну.

Ночью легче попасться акуле шальной, буруну –

ты плевал на запрет. Ты бесстрашно седлаешь волну –

и куда только смотрит вся береговая охрана?

Ты так смел оттого, что уверен: всё прошлое прах,

а грядущее просто несёт на попутных ветрАх

как и волны. А если ты всё таки чувствуешь страх,

то касаешься бережно мыслью его точно шрама.

Ты однажды нащупал в нём дно — страх не так уж глубок,

он лишь мысленных образов маленький цельный клубок –

если плыть напрямик, сквозь рисуемый страхом лубок,

снова вынырнешь в явь, но расширится вдруг панорама.

Ты летишь на волне. Ты на жадной и страстной губе.

Ты в обмен на свободу все связи запродал судьбе,

из всего груза лет ты немного оставил себе:

только память о чувстве моём — маломальскую малость.

…Так приятно щемило то внутреннее торжество

от сознания, что для меня ты почти божество,

а сама я, смешное и маленькое существо,

вызываю в тебе, как котёнок, лишь нежную жалость.

И пусть ты никогда не оглядывался на меня,

взгляд с утёса мой вслед будто каменная броня,

ты становишься всё беспечнее день ото дня –

ты азартен и ты научился играть с океаном.

Но ты помнишь, что он беспощаден, силён и свинцов,

ну а если настанет любой из возможных концов,

извлечённый из сердца один из акульих резцов

только я буду вечно носить на груди талисманом.

2013

ОДИНОЧЕСТВО НА ПЛЯЖЕ

Ты ляжешь в ладонь океана — он бережно примет

твоих загорелых изгибов нечаянный дар,

волна разбивается в брызги руками твоими,

прохладная грудь у неё тяжела и тверда –

волна каждый раз её шумно роняет на скалы,

стекая как шёлк с голых плеч с полукруглых камней…

Вода обернула тебя целиком, обласкала –

тебе хорошо — ты не вспомнишь сейчас обо мне.

Ты рад одиночеству, словно тебе не знакомы

его недостатки, сегодняшний вечер лишь твой:

ты сядешь на коврик сплетённый из тонкой соломы,

набив неспеша папиросу пахучей травой…

…и явится Джа, чтоб с тобой говорить о свободе,

о внутреннем мире, и, может быть, чуть — о любви.

Ты веришь ему точно зеркалу мутному, вроде

бы Джа никогда ароматной душой не кривил…

Закат разостлал над водой разноцветные ленты,

их яркий атлас размотал на прибрежном ветру,

ты куришь, сощурившись вдаль — вот в такие моменты

зачем-то приходит вдруг мысль: я однажды умру,

умру, может быть, не изведав чего-то такого,

о чём и подумать как будто бы прыгнуть со скал…

И всё-таки странно: как крепко нас держат оковы

различных условностей. С мягкого тела песка

ты встанешь, пойдёшь безмятежно по кромке прибоя,

следы оставляя, где влажный песок чуть темней –

ты любишь весь мир — он исполнит желанье любое –

и ни к чему в этот миг вспоминать обо мне…

2013

МОРЕ ПРОСТИТ

Солнце падает в море как будто в ладонь лепесток

огнерозы. Прибрежные камни как ягоды гладки.

С каждым днём поднимается новой печали росток.

Ты глядишь на закат, а у глаз собираются складки.

Катят к зрелости годы, и то, что ещё впереди,

стало меньше того, что уже за спиною осталось…

Молодые на пляже целуются, и бередит

это душу. Ты в гору бредёшь, ощущая усталость.

На плечо золотое игриво присел мотылёк.

Мудрость знает свой срок точно так же как сбор урожая,

а любви горизонт — он всегда беспредельно далёк…

(Ты теперь поняла, идеал до сих пор обожая.)

Мотылёк как присел, с той же лёгкостью снова вспорхнёт.

Стала счастьем привычка хорошая. Много не надо.

Ты идёшь, ощущая (как будто ведро винограда

ты несёшь) бытие — уж привычный и радостный гнёт.

…Ну а если приедет (в родные края иностранцем)

на шикарной машине… Не дрогни задетой струной.

Отвернись, чтоб не выдать ни блеском в глазах, ни румянцем,

то, что жизнь без него проходила твоя стороной.

У желаний несбывшихся память остра будто жало.

Ты сожми их покрепче — как гладкие камни в горсти.

Точно бусы покойной. Хранить их — хорошего мало…

Ты однажды их выброси в море.

И море — простит.

2015

СИНИЙ ЛЁД

Острова как мороженое расплавлялись от зноя.

Горизонт таял в дымке. И изредка сквозь облака

выходило глядеть на меня как в окошко резное

белокурое солнце. Вода расправляла шелка,

на песке расстилала волнующе тонкие ткани.

Кружевные оборки прибоя касались ступней.

И глаза темнокожего — точно оливки в стакане

с молоком — первобытную страсть распаляли сильней,

чем его — леденящие синью норвежского фьорда.

Он и в джунгли не ходит без галстука и пиджака,

говорит по-английски так чисто, чеканно и гордо,

если руку мне жмёт, то моя холодеет рука…

Даже солнце, стыдясь, не целует высокие скулы,

хоть и дразнит его белизна белорусского льна.

Ночи душные здесь. Я вчера через силу уснула.

Я тоскую по родине… Или опять влюблена.

В молодого мулата. Под дробную жаркую сальса

тянут крепкие мускулы глянцевый тёмный атлас.

Потанцуй, милый мой, для меня. Чтоб скорей забывался

синий лёд этих глаз.

Синий лёд этих северных глаз.

2014

* * *

Здравствуй, море!

Пусть я по другому себе представляла

нашу первую встречу… Но это всегда.

Я присела на краешек старого одеяла

и ко мне иногда подползает, ласкаясь, вода…

Мне не нравится пляж — этот плоский поднос с телами.

Я люблю одинокий берег, где много скал.

Мудро быть благодарным за всё, если верить ламе.

В том, что есть, обнаружится часть того, что искал.

И не все тела загорающих столь красивы,

как хотелось бы. Зазывая, до хрипоты

кричат, разнося по пляжу в корзинках пиво

местные, обгоревшие до черноты.

Здравствуй, море, как есть! Всё равно ведь мои кошмары

и печали со мною, где бы я ни была…

Может, в Индию? Чтоб разомкнулось кольцо сансары,

чтобы выжгло славянские волосы добела?..

Здравствуй, море… Как есть… Я надеюсь, что залатаю

душу здесь как-нибудь — красоте врачевать дано –

и, расставшись с тобой, я на север вернусь золотая,

как сокровище древних пиратов, ушедших на дно…

Анапа, 2015

"Пусть сбудется твоя самая заветная мечта."

Древнекитайское проклятие.

* * *

Когда-нибудь всё будет, не сейчас,

так, чтобы в бездну падать по спирали,

в такси чтоб руки алчно простирали

навстречу мы, неслись вдоль магистрали

огни, сливались в линию, лучась…

Тогда фонарье вылепит лицо

скользящим нежным золотистым бликом,

и я забуду думать о великом,

пока в отеле сумрачном безликом

в бокалах окон тает леденцом

луна. И скрип гостиничных дверей

тактичен, он в ночи почти неслышим,

две капли — взгляд, мы оба ровно дышим,

рассвет ползёт по рыжим мокрым крышам,

и, зябко ёжась, я шепчу: согрей…

Когда-нибудь так будет. А пока

растёт во мне, ветвится: встреча в восемь,

закат жемчужный, вышитая осень,

всё то, о чём в тот день друг друга спросим,

и тень листвы на кромке потолка…

Потом, в уже рассеявшейся мгле,

молчим — в самих себе как две пружинки.

Ты все согнал теплом своим дрожинки

с меня…

Так будет?

Вдруг мечты — снежинки,

что тают, не притронувшись к земле?

2014

* * *

Вечер. Черные волны бесшумно скользят по песку

И сосновые кроны на небе прочерчены четко.

Мне сейчас хорошо. Но внезапную эту тоску,

Что все сбыться должно — не унять…

Колыхается лодка

у причала.

Танцуют холодные блики луны

На шершавой ладони залива….и грусти не нужно:

Будет снова предчувствие, время разгадывать сны

И песок пропускать между пальцев струею жемчужной.

Я так много мечтала! Должно быть, мечты — это яд…

чтобы в небо глядеть, стоя в теплой воде по колено,

Словно нет ничего — только пропасть из взгляда во взгляд

И холодная вечность в межзвездном пространстве Вселенной…

2011

СИНИЕ ФАКЕЛЫ

Я разжигала медленно: раз… два…три…

Удивлённые лица лопались, как пузыри.

Эта ночь будет только нашей теперь — гори

всё феолетовым пламенем до зари…

Побледнела луна как будто бы мне в укор,

как подруга, в тебя влюбленная с давних пор.

Эротично чёрен лесной кружевной убор.

Ты улыбнулся ласково, но — в упор.

И терять уже вроде нечего: теплоту

расстояния между непройденного, и ту

чумовую нежность, доверенную холсту…

Постигать вроде тоже нечего: простоту

мироустройства. Ты передо мной точь-в-точь

как я мечтала, только не превозмочь

желания развернуться и мчаться прочь…

Синие факелы бросила в крепость ночь.

2014

* * *

Ветер треплет ажурные платья нарядных черемух,

что толпою невест погулять будто вышли во двор.

Точно к свадьбе счастливой готовится город, и промах,

верно, то, что я в джинсах потёртых хожу до сих пор…

Скоро лето. И руки — всё легче, а небо — всё выше…

В предвкушении — счастье, и я его длю день за днём.

Век бы так просидела: за миг до полета на крыше,

свесив ноги с карниза; невестой, мечтая о Нём…

Ветер лепит мой старенький вытертый свитер на спину.

Он махает мне снизу:

— Ну что же ты медлишь?

Стою.

— Погоди ещё чуточку…

Руки пошире раскину…

Я боюсь превращать в ощущение грёзу свою.

2014

НЕДОСТИЖИМОСТЬ

Несбывшееся дарит вдохновенье.

Недостижимость лишь творить велит.

Меня сожжет твое прикосновенье.

Испепелит.

И потому, прошу тебя, не надо

нежнее лепестков, жадней огня

и неизбежней сна и листопада

любить меня,

пока я пью слова свои как вина

божественные с твоего лица…

Прости мне. Так жестока. Так невинна.

Любовь творца.

2014

* * *

Помнишь время, когда я с утеса как птиц отпускала

кружевные платки и мечты по утрам иногда

в небо как из фарфора. Блестели суровые скалы.

Под утесом лежала прозрачным сапфиром вода.

Я тебя не ласкала еще и покорно, и властно.

Я еще не бывала так счастлива — до пустоты.

Я ласкала других: так попутно, легко, беспристрастно,

как горячее солнце ласкает лучами цветы.

А с тобой я, познав бытие на последнем пределе,

как-то вдруг поняла всю его безнадежность и сласть.

Я пришла на утес — бархатистые тучи редели –

без последней мечты, ведь она так жестоко сбылась…

2014

* * *

Ты помнишь, как мы говорили с тобой о мечтах

по-детски наивно и искренне. Нынче всё реже

такое случается с нами.

" В нездешних местах, — сказал ты, — хотел бы я жить,

на морском побережье,

где тянется пляж нескончаемый, белый, пустой,

где ветер гребенкой проходит сквозь сосны и скалы…"

"Уехать не сложно. Мечта не во внешнем… Постой…

Что чувствовать будешь ты там?" — Я на это сказала.

"Всего лишь одно: беспредельное чувство покоя, лёгкость…"

Воскликнула я, не скрывая печаль:

"О, Боже… Да ты понимаешь, что это такое?.."

Ты мне улыбнулся загадочно и промолчал.

2013

МУДРОСТЬ

Я учусь спокойно смотреть на свою мечту,

которую, знаю, в этой жизни я точно не обрету,

без смертельной зависти и самоуничтожения.

Это ж классно, что он счастлив вполне, здоров…

А молитвы мои, верно, стоили меньше его даров,

ведь судьба — это тайных помыслов отражение.

Постепенно слезы высушиваются в соль.

Так устроено здесь и мудрость обретается через боль,

продевается нитью в солнечное сплетение.

Но зачем же дрожит как прежде моя рука,

ведь открылось мне, что бессмысленна, невесома и коротка

радость земного желанного обретения?

До чего же все таки, господи, он хорош…

И смотреть на него — резать душу, медленно вести нож,

захлебываться мукой не-обладания…

Как же здорово, что ничего не забрать с собой

нам отсюда, что каждый смертен, и конечен процесс любой,

всякое наслаждение и страдание.

2015

БЛИЗКИЕ И ДАЛЁКИЕ

Те, кто рядом, любовь принимают как должное. Это

волшебство превращает в обыденность. Нам не дано

близость и остроту — два вселенских начала — два цвета –

примирить и сложить, чтоб из двух получилось одно…

А к далёким любовь не любовь — совершенно другое.

Лишь тревожная память, фонарик желаний во мгле –

то, чего с нами не было — самое дорогое –

очертания счастья, лучшего на земле.

И живём мы, как птицам им форточки душ открывая

иногда, тем, далёким, счастливые этим… Хотя

никого не спасает такая любовь — роковая –

смс-ки по пьяни несколько лет спустя…

ДОРОЖНОЕ

ну вот наконец-то

как птица

и я на юг.

туда, где не гость залётный, а житель — лето.

ночью не спится.

наушники. ноутбук.

верхняя. боковая. у туалета.

из конца в конец оргомнейшая страна.

розовые полотнища иван-чая.

в тамбуре сидя на мусорке у окна

и кислую вонь старательно не замечая

я ловлю кайф от жизни, редкостный, дорогой,

как эфирное масло в раздумьи своём дорожном.

колени у подбородка. спина — дугой.

легко и нежно мечтается о невозможном.

2015

* * *

А когда я уеду, попробуй любить меня,

ведь такая любовь ни к чему уже не обяжет.

Вспоминай только лучшее, фото мои храня,

иногда посылай сообщения через гаджет.

Представляй меня так, как хочешь. Свою мечту

облачи в мои признаки: в жесты, в походку, в голос.

Ведь не будет нужды принимать меня с болью, ту,

что такая как есть. Я хочу чтобы перемололось

неприятное прошлое: ссоры, обиды, брань…

Ты и сам будешь рад отдохнуть от меня, может статься.

Только как угадать, где проходит опасная грань

между "просто уйти" и "уйти, чтобы всё же остаться"?

2015

* * *

Не тоска. И не радость. Нервная зябкость плеч.

И щёки, как будто на пламя глядишь, горят.

Как ни старалась, тебя не смогла облечь

я ни в один известный словесный ряд.

Все желания выразимы, пока влеком

чем-то земным, привычным для наших глаз.

Но нечто есть в мире, созданное маяком

для смертных, прямым доказательством вечного в нас.

И, встречаясь с ним, становишься сразу нем,

обмираешь, внезапно столкнувшись лицом к лицу.

И рушится карточный домик привычных схем.

Вспоминаешь, что время сдувает нас, как пыльцу.

Не рука. И не сердце. Не это меня влекло.

А мой шанс заглянуть за грань бытия, за край.

В непостижимость я бьюсь — мотыльком в стекло.

Я смотрю на тебя как в воду и вижу — рай.

2015

* * *

Жизнь, она единственная, говоришь…

Для чего же тогда я это всё берегу?

Деньги, сердце своё оловянное, нелюбившее?

Для дня, когда мы поедем с тобой в Париж…

…если розы вырастут на снегу?

И не лучше ли будет просто себя мотнуть,

растратить, раздать прохожим как горсть монет?

Ведь скупые душою умрут не пожив, и суть

в том, что прошлого нет, и грядущего тоже нет.

* * *

Эти детские фото — вырванные мгновения -

глубоки и гулки, как солнечные аллеи.

Но я вдруг очнусь от случайного прикосновения,

будто поверхность сенсорного дисплея.

Пиксели, если вглядеться, цветными крошками.

Фотобумага испорчена малость с краю.

Свет моей жизни светит теперь из прошлого.

А это значит — немножко я умираю. Эти детские фото — вырванные мгновения –

глубоки и гулки, как солнечные аллеи.

Но я вдруг очнусь от случайного прикосновения,

будто поверхность сенсорного дисплея.

Пиксели, если вглядеться, цветными крошками.

Фотобумага испорчена малость с краю.

Свет моей жизни светит теперь из прошлого.

А это значит — немножко я умираю.

2015

ЛЮБОВНИК

Морозный день, и предвкушенье встречи

всё делало прекрасным: снежный дым

и солнца диск, что резко был очерчен

за облаками. Пламенем седым

стоял далёкий лес. Был звонок холод –

мгновенье существующий кристалл.

Он ждал её — упрям, безбожно молод –

огонь в печи остывшей прорастал.

Был ужас ожиданья нежно-кОлок,

он ждал её неведомым ведОм.

Она свернула в маленький посёлок,

где он согрел накрытый снегом дом.

Нет оправданий этому поступку.

Ну разве только то, что жизнь одна…

Он снять помог ей норковую шубку.

В глазах ее больших не чуя дна…

Он опустил стыдливо плотный пОлог.

Всегда заточен остро счастья миг,

как срок снежинки на щеке недолог…

Рукой подать — сквозь совесть напрямик.

Она сюда приехала. Тревога

"узнает муж, увидит кто-нибудь"

легла на лоб морщинкой, и немного

похитила блаженства. Снова в путь

она пустилась — чуть дрожали руки

лежащие на кожаном руле.

Господь, должно быть, создал жизнь со скуки

На грешной…упоительной… Земле.

2014Эти детские фото — вырванные мгновения -

глубоки и гулки, как солнечные аллеи.

Но я вдруг очнусь от случайного прикосновения,

будто поверхность сенсорного дисплея.

Пиксели, если вглядеться, цветными крошками.

Фотобумага испорчена малость с краю.

Свет моей жизни светит теперь из прошлого.

А это значит — немножко я умираю.

ЦИКЛ «ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ»

ЛЕГЕНДА ОБ УЩЕЛЬЕ ВЕДЬМ

Принц собирается ехать в своей невесте.

Для влюблённого эти сто вёрст или даже двести

совершенно не крюк.

Он надевает лук,

меч и шлем, проверяет всё ли на месте.

"Скоро, милая, скоро мы будем вместе."

И порхают вокруг

несколько тысяч рук

незаменимых и незаметных слуг.

Принцу вплетают яркие нити и бусы

в длинные волосы. Тонкий и светло-русый

он синеглаз и мармеладногуб.

Крепко врастает в жизнь он как юный дуб.

Войны из свиты его деловиты и пышноУсы.

Молодцы как на подбор — и шустрЫ и не трусы.

У каждого лук ветрорез есть и меч волноруб,

и знак почёта — гранёный алмаз — как куб.

А географы чертят маршрут на дорожной карте:

по долине дороги нет — всё размыло в марте,

через горы нельзя — вы слыхали о нудном барде

он с эхом вдвоём бренчит на одном аккорде,

что в мире нигде нет других столь прекрасных гор, где

такие закаты и так зелены дубы.

Но он колдун и не вздумайте быть грубы –

и дослушайте — он задержит вас на неделю –

будет петь, язык ворочая еле-еле…

Лучше уж сразу поехать вам через лес –

да и тут есть аргумент, что имеет вес:

ведь в лесу вы столкнётесь нос к носу со злым медведем.

Войны кивают: "уж мы то его обезвредим!"

А Принц говорит: "Я знаю, как мы поедем!

Самый короткий путь — сквозь долину ведьм."

Кто-то из свиты становится бел как мел.

Принц говорит: "Оставайтесь же, кто не смел…

Никого насильно с собою не буду брать я.

Мы отправимся завтра. Делайте выбор, братья!"

Свита молчит.

"Ну хоть кто-нибудь, отзовитесь!

Есть между вами действительно храбрый витязь?"

Войны косятся в сторону горной гряды,

лица их страхом вытянуты и худы,

кто с семьёй в последние вытеснились ряды.

И остался у Принца оруженосец — верен

до конца. Из всей свиты один единственный воин.

Но Принц в себе уверен и так спокоен.

А шаг его лошади выверен и умерен.

Копыта как в барабан отбивают такт.

Принц выезжает на каменистый тракт.

То и дело в пути он ласково гладит вожжи,

рукоять меча, с огромным сапфиром ножны –

жесты его уверенны и осторожны.

Из дворца уж его не видно в пыли дорожной.

Он ведь не знает ещё, как жадны уста

ведьм в ущелье, что есть между ними та,

у которой при полной луне отливает кожа

как молочный опал –

он не ведает, что пропал…

И коварные ведьмы розами стелют ложе.

Едут долго принц и его самый верный друг.

Тишина словно под водою стоит вокруг.

Звёзды сверкают крупные точно луны,

тени чернеют причудливые как руны

и страшно — будто в груди натянули струны.

Услышал первым оруженосец юный

это негромкое пение из кустов.

Жаль, что они не взяли с собой крестов –

ослепителен блеск шелковых животов

в лунном свете, и Принц всё забыть готов –

он в центре букета нежных ведьминых рук –

они знают древнейшую из наук

так хорошо, что думается — едва ли

прежде её так Принцу преподавали…

И в ущелье по прежнему тихо и так темно –

будто песок взбаламученный лёг на дно

после того, как пловцы все на берег вышли.

Лёгкие шорохи только. Сова ли, мышь ли…

И Принц невесту забудет, как вздорный сон.

Облако ляжет в рассвет над горой, как слон.

Изумрудным цветом лесистый нальётся склон.

Невеста смотрит с башни:

"Ну где же он?"

СКАЗКА О РЫБАКЕ И ЧУДЕСАХ

Сумерки в вечер упали каплей чернил.

Старый рыбак сети свои чинил

у океана, и вздулась волна бугром

и Рыбку швырнула на берег, блестящую серебром,

небольшую, с пилой-плавником как у осетра,

говорящую.

Молвит: "Волшебная я, как сестра,

исполню желание, жаль, что не три, а одно,

если отпустишь к деткам меня, на дно."

Рыбак почесал задумчиво лысое темя,

он помнил по сказкам, что может случиться с теми,

кто рискнёт разговоры вести с колдовскою Рыбкой…

Он, однако, не струсил. И молвил с печальной улыбкой:

"Я одинок. У меня есть изба да сеть.

Не приложу ума, чего мне ещё хотеть.

Мне для себя вообще ничего не надо.

Зря попалась ты мне. Бытового полно неуряда

у других. У соседа справа больная дочь,

у левого сын-уголовник, не знаю, кому помочь.

У третьей сестра малолетняя беременная без брака;

у четвёртой муж пьёт, пять детей, что ни день в доме драка…

уж не знаю, Рыбка, бог ты там или бес,

да только в чём смысл, коль не хватит на всех чудес,

всем не помочь. У людей океан — не вычерпать — разного горя,

и одно чудо твоё — это капля в море."

"Ну, — Рыбка вздохнула, — не слушай тогда ты мою чепуху,

возьми меня и на ужин свари уху."

"Бог с тобой! — Говорит Рыбак. — Отродясь не мог

сварить того, с кем вёл хоть раз диалог.

Плыви, Рыбка, с Богом, заждАлись уж, верно, дети!"

А сам принялся снова распутывать сети.

По дороге домой случайно встретил соседа.

Он обрадован чем-то был и случилась беседа.

Соседу знакомый доктор сказал: не плачь,

за дочку твою возьмётся столичный врач,

здорова будет она, народит детей.

Старый отец просиял от таких вестей.

Одинокий рыбак улыбнулся его судьбе.

Доброе сердце — чудо само по себе.

РОЗА ВЕТРОВ

Осенние ветры шёлковы и сквозны.

Свили гнездо у моего крыльца.

Эти глаза эльфийской голубизны

ярче зажжёт бледность его лица.

Юный король, ты не грусти о том,

что корабли ветра отнесли на мель,

линий презрительных этим красивым ртом

не изгибай.

Мало тебе земель? или рабынь?

Вином наполняешь рог –

жизнь тебя баюкает в гамаке.

Я выхожу утром на свой порог –

ветры слетаются стаей к моей руке.

По горам по долам маршируют твои полки.

Врываются смело твои корабли в моря.

Ты воин хороший, но цели твои мелки.

В то, что сила решает всё, ты поверил зря.

Тебе воевать не со мной — ведь мои ветра

ведают все рельефы пустынь и гор.

Гордость твоя игольчатая остра,

мой ветрокудрый. Ты непомерно горд:

ты привык целовать лишь тех, кто тебя слабей,

в сердце любовь запечатывая тоской…

— Лети же, северный ветер, топи и бей

его корабли!

Я направлю своей рукой.

СОКОЛИНОЕ СЕРДЦЕ

Я вижу всё чаще почти ощутимые сны:

зари акварели над пиками княжеских башен

и дынную корочку бледной рассветной луны

над лесом, который уже золочён и раскрашен,

он виден как остров за шкурами стриженых пашен,

разостланных точно трофеи у ножек княжны.

Тоска как кольчуга на тоненьком стане девичьем

стальной чешуёю на грудь это бремя легло:

нетрудно понять по оброненым пёрышкам птичьим

в светлице пустынной, насколько княжне тяжело –

охотничий сокол, на ветер кладущий крыло –

жених, что навек заколдован пернатым обличьем.

Печальна как вечность княжна и как мрамор бела.

Она наблюдает — пока опускается мгла

на пашни и лес, постепенно сгущаясь — весь вечер

за небом: вот-вот озарит его тенью крыла

возлюбленный…Стало темно. Зажигаются свечи.

Надежду расхитит осенняя ночь по куску.

Соколиное сердце не может лелеять тоску

так же долго и бережно как человечье.

МОТО-СКАЗКА

Спит дворец и густой туман овладел низиной –

влит как в чашу. Я еду мимо, как повелось,

ведь асфальт шлифовать моё дело, гладить его резиной

моих колёс.

Он крон-принц, и его коронация после свадьбы.

Пожелать бы им счастья, всем сразу, без жалоб и злоб.

Или вовсе не видеть дворца — ничего не знать бы…

а не жить как теперь — пусть асфальт хоть целует в лоб.

Он ведь помнит ещё как сукно своё стелют дороги,

зАлиты солнечным светом, широкополосы,

мне под колёса,

а мы — молодые боги –

оба без шлемов, оба длинноволосы

на ходу поцелуи воздушные шлём патрулям,

но Маленький Принц, став теперь Молодым Королём,

привыкает к иным ролям.

Жизнь, как правило, женщины чтут гораздо сильнее,

зная, как трудно этот дар обретён,

и, сидя среди прялок и веретён,

судачат девИцы: "Не так что-то, видно, с нею…" –

про меня, и невеста разъяла его со мной,

причитая тихонько: "Боюсь я её шальной,

не ездил бы ты так, за её спиной,

она — убьёт."

Я еду своей дорогой. Разбавленный йод

на пустые поля рассветное солнце льёт.

Всем известно, что даже самые лучшие фрукты

с течением времени все обратятся в гнильё.

Я проеду спокойно отмерянные мне льё.

Он утешил меня: "То, что мне не протянешь рук ты

даже славно, так алое яблоко жизни твоё

сделало выбор и не ошиблось корзиной,

ты на хоженых тропах пути своего не ищи,

ведь дело твоё асфальт шлифовать, гладить его резиной,

а не рожать детей и варить борщи…"

Путь мой мимо пролёг. Золочёный дворец в тумане

словно нагая женщина в простыне.

"…если счастье не станет ядром твоего ума, не

сможешь ты его принимать извне."

Я смотрю на зарю, и опять впереди свои:

хорошенький мальчик в форме стоит с радаром –

меня стерегут не нужные мне и даром

поклонники верные — служащие ГАИ.

А заря впереди — как зияющая прореха

на бледно-синих джинсовых небесах.

Я на всех парусах,

чуть хмельная от ветра и смеха,

мне спокойно и весело, двигатель ровно ревёт…

И во мне счастья много так — как скорлупу ореха

меня оно когда-нибудь разорвёт!

Он же знает, что я давно не пью виски перед,

тем как взять — как быка за рога — мотоцикл свой за руль,

но король молодой мне теперь отчего-то не верит,

и на шоссе он везде выставляет патруль.

(Вон еще один за кустом — до чего же мордаст!-

Что за радость ему тут сидеть и в жару и морось!)

Королю известно, что я превышаю скорость.

Он ревнует меня к асфальту.

И — не отдаст.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg