«Взгляд Сатаны»

* * *

1

Я - Черный Пьеро без гитары,

Не любящий рампы и сцен,

Чьи руки мудры, но не стары,

В синеющей россыпи вен.

И чуть удивление брезжит,

Хоть видел такое несчет,

Когда их зачем-нибудь режут -

Пронзительно-ало течет.

Течет торопливо, как время,

И, чуть на морозе дымясь,

Густеет кровавое семя,

Впитав первородную грязь.

Меж желтых клыков, повторяя

Цвет яростный - бешеный зырк,

Слюну торопливо роняя,

Залижет шакалий язык.

В подпалинах рыжих подбрюшье,

Прижал облезающий хвост,

Излей мне, шакал, свою душу,

Прерви на минуту свой тост.

Что, брат, тяжело быть не средним?

Ведь им не понять ту охоть,

Когда рвешь в куски не последним

Живую горячую плоть.

Когда не последний за самкой,

В жару - на речной водопой,

Ни с кем не боясь перебранки

Издать торжествующий вой.

2

Я - Черный Пьеро без гитары,

Проездом в провинции день,

И кассу, как-будто татары,

Штурмует, галдя, дребедень.

Не любящий рампу и сцену

Я выйду под тысячу глаз,

Хвала вам, мне знающим цену,

Меня развлечете сейчас.

Лизать мою кровь - вот желанье

Собранья мужчин, геев, дам.

И, видя такое старанье,

Я зааплодирую вам!

* * *

На свою смерть

Молись!

Если ты еще можешь молиться,

Но есть ли резон головой об пол биться

И, призывая безгласных богов,

Сметая препятствия все и преграды,

Мечтая за наглость иметь лишь награды,

Ломая отростки зеленых рогов,

Веселиться...

А снится...

А снится лишь с розовым счастье

И имя глухое... то Света... то Настя..

То черной, то белой, то с рыжинкой масти.

А это ли счастье?

Молись!

Друг, молись Христу-Иегове,

Молись за Отца и за Сына молись,

С глазами, залитыми потом и кровью,

В загаженном храме...

Молись!

Или ввысь глядя

Сквозь туман и обман,

О сером галдя,

Позабыв про боль ран,

За грош продавая безгрешности сан...

Течет в твоей ванной испорченный кран...

Молись'

И простится тебе и ему,

И грешника встретят в каком-то дому.

Раскается он в откровении винном,

Веревка простит все в лесочке осинном,

И примет в объятья аллах

Или Будда... На свете нет худа,

А жизнь - это блюдо,

Которого нету вкусней

И кислей,

И с каждым глотком становлюсь я взрослей.

Молись за меня,

Не вернусь ниоткуда,

Ухожу в никуда,

Молись!

Молись. Молись...

* * *

Вскрыл грудную клетку

И смотрю я в душу:

Каждый грех мой метил,

Как овечьи уши.

И чернила сердце

Каждая скабрезность,

Белизну младенца

Окропила мерзость.

Цвет смотрю упорно:

Зебра - уголь с мелом.

Белое на черном?

Черное на белом?

* * *

В эту безлунную ночь жгут письма,

Освещая бледные лица и бесплотные тени,

И бог Рама Кришна,

В мерцании блицев, наблюдает наше падение

И то, как мордастая шлюха

Жалуется, что ее все пытаются трахнуть.

Для нашего нежного слуха

Подобные песни - дубина.

Не ахнуть,

Не крикнуть, не застонать, не исчезнуть,

Забыться, врасти, раствориться,

Возникнуть мессией над бездной.

Умыться водою святой и молиться,

Чужие грехи замолить и свои,

Прощенья прося у Иуды Искариота

И Марии Магдалины,

Избавленья от опек идиотов моих

Под звук мандолины.

И выпить из черепа незнакомца

Напиток травы всепрощенья,

И скрыться в вертепе от солнца,

И жаждать мщения.

Мщения!

И видеть во сне: море, сирена,

От мелей моряков отвлекающая телом.

Она остается здесь в окружении стен,

В недоумении от рук, испачканных пеплом

Тех писем.

Дикси!

* * *

Ребенок в чреве мамы девять месяцев,

А ты внутри меня который год,

Я разрожусь тобой на грязной лестнице

Моих мечтаний незаконный плод.

Не выдержу родильной я горячки,

Не оторву от лестницы лица.

Состроишь, раздирая в кровь болячки,

Глазенки трупу своего отца.

Завернутый зимой в бетон подъезда,

Ты вскормишься унынья молоком,

И в ожиданьи моего приезда

Стучать по батареям кулаком.

Прости меня, ребенок незаконный,

Прости отцов-пецов и дураков.

Продай меня: на грош - кило сушеных

В кульках бумажных из черновиков.

* * *

Бог не придумал тоскливей

Молчанья в автобусах.

Разлуки, измены, дождя

И разбитых зеркал,

И путешествия ручкой по

школьному глобусу,

Ночью морозной надорванный волчий вокал.

Он не придумал тоскливей

Предательства друга,

Ревности, глупости, злобы,

Двусмысленных фраз,

После убийства в лице отраженья испуга

Взгляда моих собачьих, впрозелень, глаз.

* * *

Невыплакано, выпито, не спето,

Разбито и не склеено, измято.

Теплей зима и холоднее лето,

А руки после встречи пахли мятой.

Не найдено, потеряно, изныто,

Ушло и не вернулось, улетело.

Упали звезды в месяца корыто,

Он стал луной... Ты этого хотела?

Не прожито, не пройдено, забыто,

Не сказано ни в шутку, ни всерьез.

Беззубой челюстью зажеванного быта

Смеется старость - сморщенный курьез.

Избито, недоплачено, раздето,

Не нагло и не шепотом, постыло.

И разноглазный в бархатном берете

Ко мне подходит за расчетом с тыла.

Одиночество

Зима. Темно. Метель.

Туман. Шаги - не ты.

Я здесь. Вино, стакан,

Как взвесь мозги - похмель.

Я пью - горчит. Бутыль.

Налью - мой грех, Коран.

Я жду - горит во рту -

Беду... Ночь - смех волков.

Мослы стучат о лед,

И слышно за версту

Постук - печать оков -

Деревья ветер гнет...

* * *

Поиграй со мною в прятки,

Дождь,

Поцелуй меня украдкой.

В рожь

Уведи меня отсюда,

Свят.

Мне одно сегодня блюдо -

Яд.

Мне одна постель сегодня -

Степь.

Глины ни на что негодной

Лепь

Гладит пальцами горшечник

Пьян

И ваяет добро, вечно -

Рьян.

Не похож я на статую -

Гнут.

У подножья ветка туи

Кнут.

Что наделал ты со мною,

Дождь,

Придавил меня стеною.

Что ж,

Не сдержать того мне груза

Миг,

Лучше уж попасть под грузовик.

* * *

Хруст

Уходящего снега

Пуст

День

Убивающий с неба

Тень

Глаз

Открывающих правду

Враз

Сон

Этих просящих яду

Сонм

В храм

Не простивший обиду

Нам

Книг

Заменивших корриду

Крик

Бог

Истекающий кровью

Мох

Сух

Под моим изголовьем

Пух

Рук

Обнимающих жарко

Стук

Дрем

Смерть ненавидит ярость

Все.

* * *

По асфальтам серым города

Мы скользим... Зима и холодно,

Под ногами гниль-сукровица,

Поп-фонарь на окна молится.

Ветер просит подаянье,

Гонит память и раскаянье.

Страшно одному на лестницах,

На ступенях плачут грешницы.

В тишине квартир эн-комнатных

Пьем любовь из чаш расколотых,

А из ваз цветы пахучие

Поцелуи дарят жгучие.

И не надо нам придумывать,

Ткань мозгов когтями думы рвать,

Пусть течет все так, как хочется,

И сбываются пророчества.

* * *

Перерезал горло солнцу

Горизонт-татарин,

Багровеет пьяно кровью

Лужами закат.

Дым табачный вяжет кольца

На оконной раме,

Пялит ночь глаза коровьи

Из небесных врат.

То ли было, то ли будет,

Все равно обманет,

И журавль, и синица

Скрылись в облаках.

В тишине усталых буден.

Мокнет соль на ране,

Не добавят краски лицам

Будда и аллах.

Ищут жемчуг в мутной пене

Люди-человеки,

И в глаза любимым братьям

Врать не привыкать...

Лунный свет забрызгал стены,

Медом мажет веки,

И зовет в свои объятья

Женщина-кровать.

Мрак на дне стакана ночи

Пьет взахлеб Аврора.

Вновь украли сна забвенье

Ручка и тетрадь.

Вместо сна - двенадцать строчек

И "бычков" узоры.

Новый день - опять мученье

Жить с мечтой поспать.

* * *

Не верим ни в судьбу и ни в Христа,

А в черта верит лишь один из ста.

И рубль - не доллар, арифметика проста,

Боишься слов, как птица та куста.

И на подмостках жизни каждый - мим,

Не слыша, мы друг другу говорим,

Идем вперед - на месте мы стоим,

Всю жизнь свою сном беспробудным спим.

Ковер спокойствия грызет стальная моль,

Смеясь, мы ощущаем сердцем боль,

В суп повседневности насыпав жизни соль,

Уходим... Отыграв чужую роль.

* * *

Меня не знает никто,

И я сам

Не знаю того, что скрыто во мраке

Души нераскрытой -

Рай, ад или храм?

Рогатый с копытами в огненном фраке

Меня искушает,

Но я не пойду,

Нет, я не хочу

Пройти до конца

И сверзиться с жизни крыльца.

В объятьях Ее

И в объятьях Морфея,

Опутанный сталью,

Измазанный кровью, текущей из мозга,

Душою слабея,

Нет, я не пойду за постылой любовью...

И эхо банальности "кровь" и "любовь",

И что-то такое в потемках, в тиши,

И я не могу,

И судьба не спешит

Ударить меня по затылку бедою...

Что легче: быть без тебя?

Быть собой? Быть с тобой?

В обнимку

С бутылкой,

С друзьями хмельными

Шершавой улыбкой, губами складными

Душить идеал.

Как я мал.

Я устал...

* * *

Свое простив всем опозданье,

Не хочется познать покой,

Пока живет еще желанье

Разврата потною рукой

Касаться запрещенных тем,

Снимая в темноте трусы,

Что проще и приятней, чем

Подергать тигра за усы.

А за себя охота драться

И оправдание найти.

Так просто уходя остаться,

Сложнее уходя уйти.

* * *

Храним мы верность на века,

Как Дон Жуаны.

В лицо все хвалим дурака -

Кукиш в карманы.

И корчим умное лицо,

Друзья-мартышки,

Как попугай твердя словцо

Из умной книжки.

Милее солнечных лучей

Свет кабинета.

О жизни - той, мол, я ничей,

О сексе - этой.

В портреты, те что на людях

Съедал очками,

Наедине с самим собой

Кидать "бычками".

В одежде херувимов днем,

А ночью - черти.

Не притворяясь лишь во сне

И после смерти.

Автобиография

Неделя моей жизни...

Начало - воскресенье.

Немецкий чернокнижник

Вписал мое рожденье

За половину века

В скрижали нищих мира

И, в довершенье смеха,

Назвал меня Дамиром.

Родился я не в храме,

В ненастье, в утра муть,

И, насыщаясь, маме

Душил ручонкой грудь.

Кружили, разлетались

Минуты, целясь в морду,

Вбивая колом старость

В татарскую породу.

И в понедельник, в вечер,

Махнув мне аттестатом,

Сдувал июльский ветер

В цвет неба детства вату.

Бросался в секс-усталость

Вглубь с сахарной молодкой

И приторную сладость

Сбивал частенько водкой.

Два года обшивали

Кирзой армейской уши,

И часто обзывали

Тем, чем колотят груши.

Вот вторник, нет мозолей,

Ладонь, как у флейтиста,

И причиняют боль мне

Слова друзей-садистов.

Что ждать мне в среду утром?

А что в четверг днем?

Утехи Кама-Сутры?

Бег с атомным конем?

Сыграв с судьбою в вист,

Свою удачу встречу?

Раскрыв свой рот землистый

Придет суббота...

Вечер...

* * *

Мое окно на пятом этаже.

Я - первый сын.

В окне напротив - дома в неглиже

Пускает дым.

Пониже - дяденька в трико

Жует омлет,

Жена в халате, рыжий кот

И старый дед.

Правее - занавеска, смех -

Уехал муж.

Играет гимн... Для секс-утех

Он будто туш.

Левее - терпкий аромат,

Там курят план.

И ад им рай, а жизнь им - ад.

Самообман.

Я вылетаю,

В небесах парю в тиши:

- Смотрите, эй, во все глаза,

Людские вши!

Уходят дома в неглиже,

Швырнув "бычок".

Жрет дядя в нижнем этаже,

А дед - молчок.

Плотнее занавеска...

Что ж, там только встал.

А слева шепот:

- Где такой Он план достал?

Влетаю снова я в окно,

Лишь боль и стыд.

Нет зрителей - и духу нет

На суицид.

Весна

Озяблое солнце расплавило панцирь зимы,

Шалунья-сосулька плюет на людей со стены,

Сыпят на мех соболей по шкафам нафталином,

И даже стая ворон возвращается клином.

Шлепает март босиком по смеющимся лужам,

Брызгая в злобный оскал рассерженной стуже,

А крик воробьев заглушает песню трамвая,

С каплющих крыш у труб дымы печные сбивая.

Город вдруг вспомнил, что был он когда-то деревней,

Белую шубу сменил на зеленые тени,

А ветер-бродяга влюбился в старуху-сосну,

И дворник угрюмый лопатой торопит весну.

* * *

Поехали в весну?

Запрягай!

Опять я не усну,

Играй, играй

На скрипке своих голосов,

На ветках снежных лесов,

Навзрыд гитарных басов

Звук

Замкнет этот круг.

Прощанья испуг

Ворвется на диком коне в тишину

Горячих подушек

И девственных душ.

Послушай, послушай

На нервах исполненный туш.

Но спящую ночь не разбудишь слезами

И ей не расскажешь о драме,

Как маме.

Мы сами во всем виноваты...

Кровь брата

Лежит на лице бога Эроса.

Мятой дурманит рассвет -

Бред.

И тебя уже нет.

Я в снегу,

Я в зиме,

Ты в весне,

На коне.

Признание это прими,

Не плачь,

Играй, играй.

До...ре...ми...

ЛЕТО

(посвящение солнцу)

Тоскливо мысли плыли В туманном феврале...

Деревьям платья шились

В апрельском ателье...

Октябрь. С злобным лаем

Ветрище куртки рвет...

А мы теперь снимаем

С себя почти что все,

Поддавшись уговорам

Развратника с небес,

И он без всяких споров

Ласкает женщин, бес!

На пляже спинкой кверху

Любовницы лежат,

А он зальется смехом

И припечет им зад.

И мажет шоколадом

Подставленных лучам,

А все мужчины рады

Лизать их по ночам.

ОСЕНЬ

Лужи гноем полны,

Тлеют язвы кострищ,

Тянут руки кусты,

Не подам - я сам нищ.

Гол я, жалок и бос,

Поцелуй синих губ,

Чувства все под откос,

И живей меня труп.

Не поможет никто,

Не придет под окно...

Эх, повешусь пойду

На ремне поясном.

Зима

Снег выпал и белою кожей

Засыпал шрамы дорог.

Похмельной заспанной рожей

Сквозь тучи алеет восток.

Мороз подгоняет прохожих,

Без водки краснеет нос,

Тишина вечерами похожа

На сгоревший церковный воск.

Врываясь в квартир наших норы,

О счастье ветер поет,

Читая в оконных узорах

Имя земное твое...

Попытка к бегству

(1 января 1991 г.)

Под елки сяду хвоистый полог,

Заиндевел в бутылке сладкий "Брют".

Кометой пенной пробка в потолок

Торжественным финалом декабрю.

Часы остановились без пяти,

Слезою каплет мне на щеку воск

Год замирает вдруг в конце пути

И слушает мой новогодний тост:

"Не дай дожить до старости, мой Бог,

И называться в спину старым пнем,

Седеть, лысеть, покудова не сдох.

Позволь расстаться с этим декабрем,

Б котором лгут во благо мне друзья,

В котором утро хуже, чем закат,

В котором хочется того, чего нельзя,

И где Джоконда так похожа на плакат

- Но, старая! Проваливай быстрей!

Швыряю я фужером в лошадь-год.

А в год козлиный буду я мудрей,

Искать не буду для себя забот.

По кляча встала у моих ворот, Поет мне заунывно животом,

Может смеется, может плачет-ржет,

Сметая снег нестриженным хвостом.

И неподвижны стрелки...

Год глядит,

За воротник мне сыплет лед и снег.

Крушу часы и, как хмельной луддит,

Хочу я совершить в январь побег.

О мой январь!

Мой Бог!

Спаси от бед!

А где-то бьют куранты, кто-то пьет,

А у меня остановилось время...

Бред!

И стрелки я рукой кручу:

- Вперед!

Но стрелки на двенадцать наползли,

Сорвав последний лист календаря,

И люди не заметили, вошли

В мое тридцать второе декабря.

* * *

Вроде солнце, люди тоже вроде,

Ведь февраль для сатаны потеха.

И теперь со мною рядом ходит

Дырка с очертаньем человека.

Мне беззвучно говорит на ухо,

Сверлит спину мутными глазами.

- Не-на-!-зажужжит зимою муха,

- Ви-жу! - ночь повторит голосами.

На дороге встал зловещей вехой,

А кого за это ненавидеть?

И кричу я в никуда без эха:

- Появись, хочу тебя увидеть!

Но кривит невидимую рожу

Пустота невидимого смеха...

Для него и я, наверно, тоже

Дырка с очертаньем человека.

Год

Зима целует страстно губы желтой осени,

Мешая золото ветвей с холодной проседью,

А ночь бездомная слоняется по улице

И на Луну окном погасшим жмурится.

Весна над старостью зимы хохочет зеленью,

Мороз упал, теплом лучей подстреленный,

Скамейка старая вздыхает нежным скрипом,

И обвенчался соловей с цветущей липой.

Сплетает лето для весны венок ромашковый,

Мелькает пестрой земляничною рубашкой,

Мешает крики воробьев с цветочным тестом.

Стыдливо вишни розовеют, как невесты.

Сентябрь с августом глядят в глаза друг другу,

И осень плачет, провожая лето к югу,

Ведь страшно оставаться ей одной

И встречи ждет с любовником - зимой.

* * *

Не знаю, но известно всем,

Не знаете, но знаю я...

Приходишь тихим символом

Полночного знамения.

Целую тьму безглазую

Сквозь сонм моих предтеч,

Узнав такую разную

В изгибе нежных плеч.

Уйдешь к утру на цыпочках,

Исправив все неточности,

Оставив медом на губах

Мне привкус непорочности.

Не богова наместница,

Молясь не по-латыни,

Моя святая грешница

И грешная святыня.

* * *

Как странно:

Встречаемся часто -

Напрасно.

Как манны

Ждем счастья мы страстно -

Ужасно!

И мимо

Скользим мы глазами

По лицам.

Обидно:

Палки ставим мы сами

В спицы.

Мне страшно

Обнять твои плечи -

Ты в храме,

И наша

Нечаянна встреча

Руками.

* * *

Дураков обожают собаки и дети,

Жрицы Эроса любят тугой кошелек...

И, при лампы настольной мигающем свете,

Я жую черновик и плюю в потолок.

Мотыльком, черным в уголь, влетаешь сквозь стекла,

Крылья сбросишь с наклейкою "Мейд ин ЮСЭЙ",

И блестя своим телом то ярко, то блекло,

Мне зашепчешь на ухо: "Ну... что ты... скорей!"

Энтомолог мятущихся ищущих душ,

Закурю сигарету... Сквозь дымную мглу

Я возьму твою руку...

Шепну: "Я твой муж."

Твое дивное тело насажу на иглу.

Мы исчезнем из комнаты с криком протяжным,

Где со стоном твоим есть мой хохот немой,

И на койке появится, чавкая влажно,

Зверь безротый, без глаз, но с двойною спиной.

И в седьмом измеренье размазан по окнам

Задышу я подъездом...

Там скачет мой конь...

И рукой наслажденья прошедшего сохлой

Буду сброшен с небес на кровати ладонь.

Нет тебя.

От бумаги разжеванной грезил,

И по полу ползут легионы мокриц...

А пока меня любят собаки и дети,

И не ходят ко мне толпы Эроса жриц.

Любовалась ночью из окна вагона,

Смутно отражался профиль на стекле,

В волосах дробился тусклый свет короной...

Были мы знакомы миллионы лет.

Отсчитал века я на твоих коленях

Жемчугом, а яшмой годы на чужих

Видел глаз мерцанье в тлеющих поленьях

На земле и неба взорванной межи.

Бархат женской кожи, как дыханье ветра,

Пил тщедушной грудью, падал в сладкий бред,

А твоей ли, нет ли, с доли миллиметра

Разницы богини и дурнушки нет.

И стоим мы ночью у окна вагона,

Незнакомы снова десять тысяч лет,

Надоев друг другу...

Тусклый свет короной

В волосах дробится.

Профиль на стекле -

Милый, позабытый - стал желаньем с болью,

Губы шевельнулись медленно и сладко...

Почему опять мне хочется с тобою

Целоваться, плача?

Вечная загадка.

* * *

Христос с креста протягивает руки,

Аллах пророчит мне блаженства рая,

А Бахус обещал, что кончит скуку,

Покой мне Кришна даст...

Я выбираю.

Я не умею подставлять вторую щеку,

Пять раз на дню молиться неохота,

От водки становлюсь какой-то блеклый,

А кришнаиты - просто обормоты.

Где крылья взять для высоты полета?

Коран и Библия. Ну выбери, что лучше?

Я в рамку вставил просто... твое фото.

И на тебя молюсь...

На всякий случай.

Прости я опоздал на триста лет -

Сюжет,

Родиться или умереть -

Истлеть.

И неродившихся мадонн

Из снов

На холст нести или картон

Без слов.

И изведя на них пастель -

В постель

Ложиться, видеть сны, опять -

Писать.

Чтоб через триста лет проник

Их ряд,

И узнавала ты у них

Свой взгляд.

Тебе

Тусклая лампа. Магнитофон. Она.

Стол. На закуску - сыр. Бутылка вина.

Дождь за окном. В доме тепло. Дым.

Нам хорошо. Снятся в цветах сны.

Нежный изгиб. Тонкий овал. Смех.

Их заменила она. Я заменил тех.

Случай? Судьба? Встреча во тьме - фатум?

Первый не я. Впрочем, даже не пятый.

Я не должен тебе. Твоих нет долгов.

Не ждут тебя дома. Меня не ждут у костров.

Свист сквозняка на ночь любовь пророчит.

Лень сказать ей "люблю". Она и не хочет.

Мальчик-танец

Надел май природе на палец кольцо,

Слагает весенние стансы,

В чужих поцелуях горело лицо,

А я - только мальчик для танцев.

Хоть пальцы твои у меня на плечах,

Мы оба душой оборванцы,

Ты многих согрела в любовных лучах,

А я - только мальчик для танцев.

Я - рама твоя, живописца шедевр,

И пальцами тычут поганцы,

Дыша перегаром вчерашних мадер,

А я - только мальчик для танцев.

И плату в карман я небрежно сложил,

И вскинул на плечи свой ранец

Походный ...

Давно бы на все положил,

Ведь я не хочу твоей правды и лжи,

Но жизнь моя - мальчик для танцев.

47

т т т

Е.К.

Продают на улицах сирень,

И смеются, высыхая, лужи.

И под звон пивных веселых кружек

Раскрывает мне объятья лень.

Пыльная тетрадь и карандаш,

Вы простите, что вам изменяю,

И, хоть с кем, пока еще не знаю,

Извините, я уже не ваш.

Мне улыбки дарят из витрин

Манекены ртами из пластмассы,

И гудит народ у желдоркассы,

Выдыхая пар вчерашних вин.

Очередь, как разозленный змей,

Пристаю я к ней сухой чешуйкой.

Для кассира моя просьба - шутка,

В кассе нет - увы! билета к НЕЙ.

Покидают поезда вокзал,

Растворяют солнце ночи тени,

И не манят уж объятья лени,

И уже не держат тормоза...

У берез, стоящих на коленях,

Голубые женские глаза.

Взгляд сатаны

Я просыпаюсь:

Тьма в окошке,

А в свете лунных эполет

Перо гусиное, кровь в плошке

И лист бумаги на столе.

Встаю, хотя ужасно трушу,

Читаю, повернув на свет:

ОН предлагает мне за душу

Любое счастье на пять лет.

"Так мало?! За мою-то душу!"

Летит бумага за окно.

- Подумай, - слышу, - будет лучше. - Подумай!

- Нет!

- Подумай...

Но...

Ты появилась в чем-то белом...

Устав с самим с собой в боях,

Готов отдать я душу, тело

За день, в котором ты - моя.

И жду ЕГО я с нетерпеньем...

Из трещинок глухой стены

Мне смотрит в спину пораженье

Тяжелым взглядом сатаны.

* » *

* * *

Ты - моя!

Упоительно-странно,

Словно нега тропических стран.

Слава Богу, ты не Донна Анна,

Да и я вовсе не Дон Жуан.

Ничего не сошлось: муж не умер,

Просто нет его у тебя.

Не мешал телефонный зуммер

Принимать Дон Жуана.

Скорбя, отвечала вдова на ласки...

За окном завывала метель.

И, не сняв ни перчаток, ни каски,

Ты ложишься на эту постель.

Мотоцикл у дома - ты дома.

В предвкушении глаз, слов и губ,

И любовной ленивой истомы

Покупаю цветы (Десять руб.)

Шоколадка... Цветы... Очень просто

Я повешу шляпу на гвоздь...

В дверь, прервав тяжелую поступь,

Постучится Каменный Гость.

Тамбур. Разбитые окна.

Курю в набегающий ветер.

За то, что глаза мои мокнут,

Дым сигаретный в ответе.

Пепельница-обочина,

Окурок летит за окурком.

А я от ветра всклокоченный

И стал похож на придурка.

Прошел лейтенант в сапогах.

Бывай, дослужись до полковника.

Мне выстукал поезд в стихах

Смешной анекдот про любовника.

Потом он просил прощения

И ехал, будто по вате.

И мне проводник угощение

Принес, словно он виноватый.

Я сделал в купе ресторан,

Но вряд ли мне будет лучше.

Я, как Мефистофель, в карман

Себе положил твою душу.

Я помню о бархатной коже,

Я помню изгиб твоих линий...

На влажном супружеском ложе

Мое нацарапаешь имя...

* * *

* * *

Проходить сквозь закрытые двери

И в чужие заглядывать окна,

Меру жизни деньгами отмерить,

Грызть запреты стальные волокна.

И любить пластилиновых женщин,

И тянуть на себя одеяло.

И по моде плевать в лица вещим

И растить в спокойствии сало.

Умирать по частям, понемногу,

Отпевать по себе панихиду,

И минировать к дому дорогу,

Не прощая былую обиду.

Спать с которыми это удобней,

А распятье сбросить в канаву.

Говорить, что живешь бесподобно,

Погружаясь в кипящую лаву.

Тлеть и нудно коптеть, и дымиться,

Но пытаться порою гореть.

Головою о задницу биться

И глазами в глазницы смотреть.

Целовать в упоении руки,

Можно женщин, а можно свои.

И топиться в стакане со скуки

И бросаться в ночные бои.

И слюной брызгать в лучшего друга,

И втыкать в спину нож, озлобясь.

Где найти мне выход из круга,

Чтобы напрочь забыть про тебя?

Не верь моим словам

Из страстно - влажных губ,

Не верь моим глазам -

Они бесстыдно лгут.

Я верю сам себе

И в нежность стертых фраз,

Но гнули мой хребет

Они уже не раз.

Не слушай шепот мой,

Чтоб не мешал он мстить,

И чтоб не смог держать,

Когда пора уйти.

53

* * *

Когда любовь переживает время,

Отпущенное пленником ее,

На плечи им ложится скуки бремя

И ожиданье избавленья от нее.

Что стало бы с Ромео и Джульеттой,

Когда б исполнились наивные мечты?

Любовь... Ты не тверди сейчас про это,

Все было бы не так, как хочешь ты.

Толстеющей Джульетте не придется

Переживать соблазны дураков,

На кухне дело ведь всегда найдется...

Ромео брюзглый, лысый и в трико,

Лежит с газетой, в полупьяной дреме,

Дымится в пепельнице сморщенный «бычок»,

В стакане чай спитой с краями вровень,

А он к любви стремился...

Дурачок.

Я не хочу ломать ничьих мечтаний,

Мы щедры, отхватив от жизни куш.

Чем старше - тем страшнее расстоянья

И пустота замшелых серых душ.

Гимн женщине

Первый восторг обладания плотью,

Руки дрожащие мальчика, стон

И упоенье, рожденное ночью,

Власть наслаждения, разума сон.

Пьяный восторг обладания первым,

Кровь на снегу, первый женщины плач.

Пальцы без кожи и тело - сплошь нервы.

Время работает - лечащий врач.

Я - атеист, но молюсь Магдалине,

Ты остаешься пределом мечты.

Губы и грудь, твое тело доныне

Счастье греховное - женщина, ты.

* * *

Рабыне Изауре, Марианне

и все их знакомым и

родственникам посвящается.

Кто-то с заплаканной рожею,

И нет конца спектаклю.

Вы бы, друзья, у нас пожили

Вы бы не так заплакали.

А в заводской столовой

Толстая Жануария

Кормила б похлебкой перловой

Бразильского пролетария.

А дон Альберто бухгалтером

Деньги чужие б подсчитывал,

Пил и ругался бы матерно,

И диссидентов почитывал.

А Марианна с Изаурой

Пахали б на швейной фабрике,

Тюки бы таскали парою

Не хуже, чем негры в Африке.

Народ бы не стаптывал боты,

У посольства не торчал бы за визою,

Бежали бы после работы

Толпами к телевизору.

Замерли все без движения,

И через раз сердца бьются.

Ждут: вот-вот продолжение...

"Бедные тоже смеются"...

* * *

Про негритенка Билли,

который не чистил зубы

и почему его за это не ругали.

У негритенка Билли,

Что родом из Бразилии,

Была мамаша Билли, И папа тоже Билли,

И все его любили, Купали и кормили,

И никогда не били.

Везет паршивцу Билли!

Не чистил зубы Билли

Ни пастой и ни в мыле,

Ни мелом и ни пылью,

И ни мамаша Билли,

И ни папаша Билли,

За это не лупили,

И даже не бранили,

Хоть чистоту любили.

Ведь зубы этот Билли

Имел не крокодильи,

Не волчьи, не горильи,

Не как у мамы Билли, Не как у папы Билли,

Не как в кино у Трилли,

Что в огненном плаще,

У негритенка Билли,

Что родом из Бразилии,

Их не было вообще.

* * *

УТРЕННИЙ МОНОЛОГ МУЖА

Милое мое очарованье,

Дуновенье свежее ветров,

Ты шедевр творенья мирозданья,

Запах нежной зелени лесов.

Брошу я к стопам твоим алмазы,

Все богатства, царства и миры,

Лишь бы слышать твой в немом экстазе

Голос, не отвергнувший дары.

Я и сам ковром персидским лягу

Под ноги невиданной красы,

И на голубом небесном флаге

Счастье взвесят звездные Весы.

Никогда тебя я не обижу

А тебе всегда и все прошу,

И в судьбе твоей, прекрасней книжных,

Места нет для злобы и кощунств.

Ты свои все тяготы отбросишь,

А взамен прошу я лишь безделку.

Дорогая, будет все как хочешь,

Дай мне... три рубля на опохмелку.

* * *

Бессонница

Кто там тихим голосом молится?

Кто хочет мне что-то сказать?

Бесстыжая баба-бессонница

Ложится со мною в кровать.

Меня обнимает неистово,

И в губы целует взасос,

А рядом ложится расхристанный

Лохматый и пьяный вопрос.

Он что-то спросил меня строго

Про жизнь и влепил оплеуху.

Свернулась у ног недотрога

По кличке мадам невезуха.

Щекочет меня невезение,

Мне ногти грызет на ногах,

Мычит под кроватью с похмелья

Его благородие страх.

И мне на подушку садится

Живым воплощением бреда,

Похожий на хищную птицу,

Ритмичный скрип койки соседа.

Мне тесно, дышу еле-еле...

Пришла еще совесть к утру.

И я, встав с проклятьем с постели,

Ложусь досыпать на полу.

* * *

Бред

Синий костел, обвалившийся месяц,

Прозелень рыжая, бывшая лесом,

Падшего ангела голые крылья,

Мраморный столб, захлебнувшийся в иле.

В этом пейзаже тону с головой,

Шарю во тьме плесневелой рукой,

Чую твою чешуйчатую кожу.

Скрипнула дверь. Это ты? Нет.

Кто же?

Пена усталости, зенки навыкате,

Череп мандибулю* кпереди выпятил,

Щелкнула звучно зубастая пасть.

Эх, с головой бы в нее - и пропасть.

Я просыпаюсь в холодном поту,

Как хорошо, что все было в бреду...

А наяву в небе лошадь парит,

Мне улыбается розовый кит.

Мандибуля - нижняя челюсть (латынь)

* * *

Стихотворение, написанное

на бланке протокола переливания крови

Перелейте мне кровь динозавра.

Я хочу, чтоб на мокрой траве

Птичий след побратима кентавра

Говорил всем прохожим: "Привет!"

Чтоб сноровисто все заряжали

Автоматы, точили ножи,

И бежали за мною, бежали

Нарушая дневной свой режим.

Я их встречу зубастой улыбкой,

Я услышу охотничий клич.

Станет мир просвинцованно-зыбким,

Всем простив, упаду я навзничь.

Будут после духовные лодыри

Кровь лизать, что стекает с копья,

Налакавшись, напившись до одури

Станут точно такие, как я.

* * *

Моя муза ушла на панель,

Мой Пегас начал пить по утрам,

Я бы куртку сменил на шинель,

А стихи подарил бы ветрам.

-Так и сделаю! - мысль обожгла,

И сомнения не было в том,

Если б муза опять не пришла

С этой клячей с куриным крылом.

А Пегас умирает с похмелья,

А лицо музы словно горшок,

И бормочет она, не краснея,

На колени мне бросив мешок:

-Отдавалась поэтам задаром,

Заработала рифмы-гроши.

Прослезилась, дохнув перегаром,

И сказала: "Ну, что ты? Пиши!"

* * *

Архитекторы воздушных замков

Из дымов, из пыли и песка,

За столы садятся спозаранку -

Пахнет утро затхлостью носка.

Архитекторы воздушных замков

До обеда чертят чертежи,

А в обед откроют с килькой банку,

Выползают из нее ужи.

Архитекторы воздушных замков

Курят долго пыльные "бычки",

Кровоточат на душонках ранки,

Слезы в унитазы льют в бачки.

Архитекторы воздушных замков

Вновь садятся за рабочий стол,

Затевая сонно перебранку,

Устилая матом грязный пол.

Архитекторы воздушных замков,

Завернув в рулоны чертежи,

Получают в кассе свою пайку,

Жадность по лицу слюной бежит.

Архитекторы воздушных замков

Засыпают только на боку,

И во сне начальство лупят палкой,

А кукушка на стене: "Ку-ку!"

Архитекторы воздушных замков

Снова по будильнику встают,

За столы садятся спозаранку...

За стеной соседи водку пьют –

Строители воздушных замков.

* * *

Зимний в осень с ходу брали

Без меня, без меня!

Александра расстреляли

Без меня, без меня.

Против Дутова ходили

Без меня, без меня!

Продразверстку проводили

Без меня, без меня.

На штыки - врагов народа!

Без меня, без меня!

И военные невзгоды

Без меня, без меня...

За победу пили чарку

Без меня! Без меня!

И еще лет тридцать "Старку"

Без меня! Без меня!

В космос смело люди мчались

Без меня!!! Без меня!!!

Каблуком в ООН стучали

Без меня... Без меня...

Обещали коммунизм

Без меня, без меня.

Развенчали сталинизм

Без меня, без меня!

Ох, и каша заварилась

Без меня, без меня.

Ничего не получилось

Без меня, без меня.

Пуд лапши на каждом ухе

У меня,у меня!

Продолжайте в том же духе

Без МЕНЯ!!!

* * *

К национальному вопросу (вар 1)

Русь могучая! Русь великая!

Я не русский...

А, впрочем, какая разница?

Лучше чукчей быть, чем с криком: "Русский!"

Биться об пол голой задницей.

Скажи мне, в чем различие, кто ты:

Батыя внук или правнук Иакова?

По разному у всех звучит: "цветы",

Но пахнет совершенно одинаково.

* * *

К национальному вопросу (неприличный вариант)

Русь могучая! Русь великая!

Я не русский...

А, впрочем, какая разница?

Лучше чукчей быть, чем с криком: "Русский!"

Биться об пол голой задницей.

Ведь по большому счету, все равно:

Батыя внук или правнук Иакова,

По разному у всех звучит: "говно",

Но пахнет совершенно одинаково.

* * *

Снимаются джинсы, трусы и рубашка,

И я выхожу без штанов и плаща

По мокрому снегу... Мохнатые ляжки,

На заднице точкою след от прыща.

И взгляды прохожих сползают трусливо,

Как будто тут голый не я, а они,

И шлюхи мне вслед улыбаются криво,

И искры летят от приличий брони.

А я покидаю прокуренный город,

А я ухожу от всего в синеву,

В весну, в лес несу свою детскую морду,

И пятки целуют со стоном траву.

Я буду искать под деревьями ласку,

Вдали от машин, магазинов, людей.

Ты выйдешь навстречу, открыв без опаски

Из мрамора снежного пики грудей.

И женщину буду я звать и в гробу –

Сатир козлоногий

С рогами во лбу.

* * *

Ты стоишь у большого фонтана,

И не тронет тебя моя шутка.

И зовешься ты гордо: "Путана",

Не какая-то, мол, проститутка.

Продаешь свое тело по весу,

Лучше в долларах, можно рубли.

Столько шах не давал за принцессу,

Ей читая во тьме рубаи.

А тебя рубаи не прельщают,

А тебе хоть поэму сваргань,

А тебе жизнь в раю обещает

Твой Аллах, твой Господь-чистоган.

Я студент. Я не Морган, не Ротшильд,

Но хочу тоже, к ужасу мам.

Протяну ей стипендии гроши:

"Мисс, почем вы берете за грамм?"

* * *

Другу Георгию

(Песнь о грядущей импотенции)

Мужчина умирает дважды

Н.А.Дадонова

Когда-нибудь это случится,

И бледный свет сентября,

И женские тонкие лица

Уже не взволнуют меня.

Не будет февральских букетов,

Улыбок и встреч при луне,

Ни Оли, ни Тани, ни Светы

Уже не нужны станут мне.

В квартире, как в замкнутом круге,

Где ветра могильного вой,

Останусь вдвоем с лучшим другом

С поникшей навек головой.

* * *

Грязный Гарри

Уселся в тени на песке кенгуру,

Махая тяжелым хвостом.

Что пьет настоящий мужчина в жару?

Холодную водку со льдом.

Ползет торопливо хромой таракан,

Песок на дрожащих усах.

Два кубика холода в полный стакан

И ноги на стол в сапогах

Геккон от жары скрылся под потолок,

Лишь бусинки-глазки блестят.

И выпить неплохо стакан, как глоток.

И новый минуту спустя.

Ночной мотылек, как кусочек коры,

Порхает в углу, невесом.

Уснули в кармане, молчат до поры,

Друзья мои, Смит-и-Вессон.

Без тени стоит посреди двора столб

И мух надоедливый рой.

Пустая бутылка слетает под стол,

Другую, бармен, мне открой.

Подпрыгнула к небу пылинка-блоха,

Считает на нем облака.

Но, все ж, почему моя глотка суха

И снова пустой мой стакан?

Шепчу, к барной стойке идя не спеша:

-Я буду Хозе, ты - Кармен.

Ты водку с водой пополам размешал,

Коварный и жадный бармен!

Не надо еще мне стакан наливать,

К возмездию я уж готов.

Друзья, просыпайтесь, пора вам, сказать

Коротких и хлестких шесть слов.

Ну, кончено дело, пора поспешать

Обман - пуля, честный размен.

Не будет уж водку с водою мешать

С пробитой башкою бармен.

А рядом с барменом еще человек

Семнадцать, плюс-минус один.

Когда Смит-Вессон начинает разбег

Тебе не дожить до седин.

Коня моего запотели бока,

Не виден нечаянный тир,

Но буду скакать, не увижу пока

Я новый приличный трактир.

Я в дверь постучусь торопливо ногой

И жалобно псом заскулю,

Там выпью стакан я, там выпью другой

И жажду свою утолю.

И мчусь на коне я, быстрей кенгуру,

Мечтой лучезарной ведом...

Что пьет настоящий мужчина в жару?

Холодную водку со льдом.

* * *

Ночь наступила на усы бездомной кошке,

Часы пробили бархат неба дробью звезд,

Тишь окропила крышу дома лунной крошкой,

Кого любили - ненавидят не всерьез.

Тьма рассовала город по карманам,

Уселась пьяно на заброшенный пустырь

А после долго-долго рисовала

Тень на диване и дождя псалтырь.

А в дымке сна без ног уснувших тапок –

Безглазого заката красный лик.

Доносит ветер из открытого окна

Тлетворный запах умирающих гвоздик.

* * *

СКАЗКА О СКАЗКАХ

Расскажи мне сказку, милый друг,

Чтобы все кончалось хорошо:

Чтоб журавль не боялся рук...

Мальчик-с-пальчик вырос бы большой,

Карло Буратино б смастерил

Деревянную, под стать, жену.

Крот слепой Дюймовочке б простил,

А она признала бы вину.

Чтоб Кашею отдали яйцо,

Пусть живет спокойно вечный дед.

Козлик волку серому с мясцом

Приносил бы комплексный обед.

Змей Горыныч - знатный сталевар

К Василисе в гости б приходил,

А паук бы муху в шумный бар

С комаром-супругом пригласил.

Соловей-разбойник за свой свист

За рубеж на конкурс б полетел.

Нет бензина, но Яга-таксист

В кризис не останется без дел.

Но не любят сказки все вокруг,

Где не обижают никого,

Сочини такую, милый друг,

Сказку для меня лишь одного.

* * *

Посвящение***

Я правлю сказочной страной,

Где исполняются мечты,

Где солнце встретится с луной,

Когда захочешь это ты.

Нa месяц звезды наживлю

И на гитарную струну

На донце Млечного Пути

Поймаю мокрую луну.

Когда заря влетит в оконце,

Свободная от всех оков,

То поднесу луну я к солнцу

На шампуре своих стихов.

И пусть потом дивятся люди

Моей загадочной страны,

Как я несу тебе на блюде

Кусочек жареной луны.

* * *

Охота на Бармаглота

Он проснулся...

Сонный, ткнулся в стену,

Не обнаружив двери туалета...

Умылся, брызнув на пол пеной,

Долго брился.

Потом пил чай и ковырял котлету

Согнутой вилкой... Грязную посуду

Оставил в раковине. Взял монету

И кинул вверх:

"Орел!"

На груду себе подобных упала. Тоже на ребро.

Вторая в воздухе повисла... Решил:

"Пора!"

Смех истеричный вырвался и смолк.

"Пора попить мне бром."

Потом курил. Хотел завыть, сдержался

Дым сглотнув, став цветом в серебро,

Встал, дверки шкафа отворил

И сжался, глядя внутрь. Медленно оделся:

Комбинезон, перчатки, шлем, противогаз.

"Ну, вроде все в порядке"

Затем взял нож, кастет, нунчаки,

Свинчатку, порох, пули, пистолет,

Гранату, пулемет. Понюхал дуло,

Подумал... Выкатил из шкафа

Тягач армейский с длинной "СС-20",

Пропел : "Не плачь, Маруся!" Подошел

К столу,

Взял книгу - потемневший том. Раскрыл...

Вот первая глава гласила: «Зазеркальный дом».

Он ушел туда, закрыв обложку твердо

За собой, оружьем бряцая. Аккордом

Песне: "Не плачь, Маруся!" раздался рык.

Закончил: "Я вернуся!"

Ушел по строчкам книги. А там:

Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве.

И хрюкотали зелюки,

Как мюмзики в мове...

* * *

Отраженье ломалось в воде,

В зыбь придонную куталось зябко,

И в косматой его бороде

Изгибались вопросом пиявки.

Не боясь, воробьи-дурачье

Пили жадно его движения,

Отражение было ничье,

Беспризорное отражение.

Пузырьки его слез пятачками

На поверхность воды ложились.

Одиноко!

Сверкнув очками,

Отражение все же решилось:

-Утоплюсь, хотя день и светел,

Без хозяина - все одно.

(Есть еще такие на свете,

Для которых и небо-дно).

Глубина небес сперла дух,

Вызывала головокружение.

И, заплакав, нырнуло в воздух

Беспризорное отражение.

И, прибив его труп к облакам,

Ветер пьян, в непотребном виде:

-Упокой его душу! - стакан

Солнца выпил...

Я все это видел.

* * *

Перевоплощение

9 мая 1991

Вспоминаю день вчерашний...

У порога трость:

Черный пудель-набалдашник

-Что за странный гость?

И на вешалке печальный

Бархатный берет

Чуть качается, встречает:

"Здравствуй, сколько лет!"

А в квартире кольца крутит

Серный дым густой.

Черный пудель, черный пудель,

Где хозяин твой?

Черный плащ лежит на кресле –

Непонятный знак.

Где хозяин, пудель, здесь ли?

Друг он или враг?

Мефистофель - старый демон тут?

Мессир Воланд? Подскажи мне, пудель, где он,

Полуночный гранд?

Где он был - все пыль ковылья

Поколения.

С зеркала стираю пыль я,

В зеркале - не я.

Поселился в моей келье

Криворот-жилец. Пузырит в стакане зелье

Шепотом: "Конец".

Хватит жить мне, умирая

С пьяной головой,

Черный пудель, что ты лаешь,

Я - хозяин твой.

Трость хвостом своим виляет –

Новый друг теперь...

Плащ, берет и закрывают

За спиною дверь.

Взлет мой пальцем в небо тычет,

Старт свой потеряв.

Душу хватит продавать мне...

Нынче покупатель - я.

* * *

Только ночь и тень,

Только мокрый дождь,

Безразличье вползает в двери.

В неподвижность стен

Криво вбитый гвоздь

Ни на грош опять не поверит.

Я закрою дверь

На большой замок,

Брошу ключ на книжную полку.

И завоет зверь

Сквозь налипший смог

Сигарет на мокрую холку.

В сердце боль-пинком

О лохматый бок.

"Не придет она на минутку"

И, скуля щенком,

Целовал тот гвоздь

На который вешала куртку.

То ли выл - рыдал,

То ли плакал - выл,

Грыз зубами лапы запястье.

Ничего не ждал,

Но и не забыл,

Растворился в сини ненастья.

Через сырь снегов,

Радость не тая,

Подбежит пес, неся улыбку.

Не гони его,

Может это - я...

Потрепли меня по загривку.

***

Есть ли глаза у тени?

Бьется у тени сердце?

Чувствует тень смятенье

От соловьиного скерцо?

Тень исчезает в полдень,

Тень вырастает к ночи.

Вывешен знак господень

Для ублажения прочих.

Солнцем сброшена наземь,

Втоптана в пыль ногами,

Голос мертвого князя

Воздух взболтал кругами.

Вышло квадратное слово,

Рвет беспощадно уши

Визгом пророков новых.

Любо - не любо, слушай.

Одеколон пьет художник

С именем нежным "Сказка".

Тени приделав вожжи,

Выкрасив желтой краской.

Очень доволен художник,

Выкрасив руки сталью –

Все по последней моде.

Тень встает вертикально,

Ей надоело... Уходит...

* * *

Я умер пятого маюня

В две тысячи пустом году.

Ногтей синели полулунья,

Застывших в судрожном ряду.

Глаза закрыться не успели,

Слезились на неяркий свет,

Они не плакали, а пели...

А кто-то положил букет

Ко мне на грудь. Цветы душили,

Бутон на шее - как ладонь.

И шили саван мне, спешили –

Ждал у подъезда черный конь.

Косая всадница входила,

В шаг ей постукивал костяк,

Пустой глазницей поводила,

Коса сверкнула - мертвый стяг.

-Клиент готов? Работы много...

И двадцать пальцев ткнули:

-Вот!

Вдруг слышу: - Предлагать такого!

Зачем мне этот идиот?

Ведь он живей, чем все вы вместе,

В аду наделает делов,

Не пустят в рай... А ну-ка, бестии,

Все двадцать - вот кто мой улов.

И тишина сдавила уши,

Лишь тихо капала вода.

Я ждал, когда меня обрушат

В Тартар, Аид, еще куда.

Но... ничего...

Я сел, сожмурясь,

Открыл глаза, стряхнул букет,

Встал, закурил, на дым прищурясь:

-Вот это сон, вот это бред!

Живу не хуже и не лучше,

И рву календаря листы,

Но иногда вопросом мучаюсь:

-Откуда же взялись цветы?

* * *

Мститель

Я долго ждал его у дома,

Курил, давил окурки в стену,

А город погружался в кому,

И солнце встало на колени.

И он пришел: не то чтоб старый,

Скуласт, приземист, узкоглаз –

Кровь полудикого татара

За триста лет вливал не раз

В кровь русичей набег к набегу,

И в этом где-то мы родня...

И мы сошлись, хрустя по снегу...

-Вам что-то нужно от меня?

А я молчал, сжимая зубы,

И что сказать ему не знал.

И вдруг его скривились губы:

Он понял все, он вспоминал.

Он вспоминал...

Людей...

Кареты...

Опушку леса...

Белый снег...

Цилиндр...

Пара пистолетов –

Шагов двенадцать...

Прошлый век.

Я говорил, сбиваясь, быстро,

Я обличал,я обвинял.

Он перебил с ухмылкой хитрой:

-А если 6 он убил меня?

Вот, каково, поэт-убийца?!

И род людской б его проклял,

А так поют: душа как птица,

И то, что плохо он стрелял.

К тому ж, - добавил он с издевкой,

Всем гениям идет венец

Великомучеников... Ловко

Попал в историю... Конец

Считаю нашим разговорам...

И я перчаткой. По лицу!

А он сказал тогда с укором:

-Так мне и надо, подлецу!

Я жду вас завтра, ровно в восемь

Два секунданта... Пистолет...

А поздняя какая осень

Ну, я пошел, пока! Привет!

Повисло в воздухе прощанье –

Английский маслянистый смог.

Сверкнул, как будто предсказанье,

Знак: "Ворошиловский стрелок".

Меня убили завтра утром

В пожухшей от тоски траве,

И снег не таял, будто пудра,

На некудрявой голове.

* * *

Последнее посвящение***

Я не знал, что все так просто:

- Раз! - и нету ничего...

Покрывается коростой

Луч восхода из-за гор.

Чешуей покрыты стены,

Мхом зарос от ножек стол,

И вскрывает себе вены

Таракан, блюя на пол.

Плесень лижет занавески,

Стонет жалобно кровать,

Открывается дверь с треском,

Вспоминая чью-то мать.

И кусается дорога,

Что меня к тебе вела,

Вопрошает ворон строгий

Про нечестные дела.

По обочинам трехглазы

Скалят зубы черепа,

Замыкает ноль на фазу,

И выводят мозги па.

А в конце к тебе дороги

Приобрел я свой удел:

Беспредельной безнадеги

Безнадежный беспредел.

* * *

Чей силуэт

Обнял мою тень?

Тих менуэт,

Короток день,

Короток крик

В вязкую тьму.

Мертвенный лик

Тянущих рук.

Вечер застыл,

Сухо, тепло.

Белым покрыл

Иней стекло.

А силуэт

Раздел мою тень,

С ней тет-а-тет

Оборотень.

Месяца блик,

Эроса бал.

Юный старик,

Он разорвал

Новой жены

В клочья подол

И со стены

Сбросил на пол.

Грохотом стал

Шорох белья,

И тут я узнал –

Силуэтом был я.

* * *

Когда упала тень

В сплетенье рук немое,

А ночи стало лень

Беленое зимою скрывать...

Явилась в город:

В плаще, худа, устала...

Луна щербатой мордой

Светила с крыши вяло.

Был серым мокрый снег

И окон глаз пустые,

Дом - мертвый человек

Плел запахи густые.

Со стен прокисшей мездрой

Слетал мороз кусками,

Дом гнал ее подъездов

Раззявленными ртами.

Она просила, в крик,

Чтоб встретили, согрели.

Метался плача блик

По скомканным постелям.

Но спала голытьба,

Раздетая по моде...

Ушла в ничто судьба

В плаще не по погоде.

* * *

Дорога

Пятнышко солнца в квадрате окна -

Поезд.

Снежные люди прервали канкан

В позе.

Топка машины деревьев грызет

Кости.

Старый вагон со скрипом ползет

В гости.

Небо покрасила дымных печей

Краска.

Не прекращается длинных речей

Ласка.

Рельсов проткнуло белую даль

Жало.

Прожитой жизни искренне жаль -

Мало.

* * *

Ожидание

Стучит на стыках поезд. Пыль.

В бархан садится солнце. Грусть.

Звезд высыпали гроздья. Ночь.

Песок шуршит в колодцах. Быль.

Дотлела сигарета. Пусть.

Последний луч заката. Прочь.

Зачем мечтанье это. Бред.

Шаги официанта. Счет...

Столбы - как свечка Будде. В ряд.

Ночь вскрыта солнцем-фомкой. Свет.

Уже не будет чуда. Все.

Но жду я незнакомку... Зря...

* * *

Дорожная

Бесконечной полоски рельса –

Безначальных колес вагона –

Неприкаянной тайны рейса

Относительный бег перрона.

Обезумевший от безделья,

Не желавший трудов тяжких,

В тишине земляной постели

Сбитых накрест гнилых деревяшек.

Уезжающих от расставания

К псевдо-правде: письма листок,

Только память, та дрожь от желания

Обожженных загаром ног.

Цвета хаки мчатся коробки

В перестук чугуна о звезды.

Были те поцелуи робки -

Лёт птенцов, покидающих гнезда.

И бесстыдно открыло небо

Свой пушистый бархат изнанки...

Дай голодным, Господь, хлеба!

Дай солдату дожить до "гражданки!"

Лбом уткнусь в немытые стекла:

-Отними мою память, Поезд!

Семафор, как вареная свекла.

-Остановка. Станция "Совесть".

Кем ты, "Совесть", совсем заброшена?

Уж не мной ли? Я тут не бывал.

-По-о ваго-онам! - не зван и непрошенный

Проводник из окна заорал.

И опять в никуда отправился...

Шпал и рельс...

За вокзалом вокзал...

...ну, а ты ей ведь очень понравился.

...да? А я почему-то не знал...

* * *

Картина в никуда

Спичка свечку зажжет...

Эй, художник бродячий,

Пусть тебя подождет

Твоя серая кляча.

Нарисуй мне любовь

Дом, чтоб было где спать,

Два замка, пять подков

Не пробрался чтоб тать.

Нарисуй цепь и псов,

Можно трех, лучше шесть.

Выйдет волк из лесов –

Полетит в клочья шерсть.

Нарисуй сад в цвету,

Солнца яркий клубок,

Нарисуй мне мечту

На распятье дорог.

Нарисуй там меня,

Снов исполненных рой,

Нарисуй мне коня

Вороного с искрой.

И когда ускачу

В край сверкающих луж,

Погасивши свечу,

Опрокинь сверху тушь.

Чтоб залила она

Тьмой следы моих ног,

Чтоб никто бы сюда

Отыскать путь не смог.

* * *

Кзыл - Орда - Самара

Несытое чрево купе,

Немытые бельма стекла.

Небритой щекой стекла

Слеза с непроспавшихся век.

Надсаден несмазанный скрип,

Наряден и злобен вокзал.

-На! - в голос и всем показал,

Как порнографический клип.

Дымит крематорий-труба - насквозь продырявленный столб.

-Билет! - проводник - жирный лоб,

Как верхняя полка - губа.

А верхняя полка-губа,

Свис ус шерстяной одеяла.

И стуком колес степь смеялась.

(Ну, это бывает у баб!)

-Степь ровная серая мать,-

Надтреснуто выплакнул саз.

Казах смотрит в щелочки глаз

Ей не было чем удивлять.

Натянут струной коридор

Вдоль окон, от двери к дверям,

И каждый бредет, будто пьян,

Бесцельный ведя разговор:

-Тогда я ему рассказал...

-Ну, Миша, наделал делов...

...Давай, начинай, крысолов...

-Кому тут не нравится Алла?

Глаза - ножки - шубка - песцы

Их хищно в прицел вислый нос,

Над носом - голодный вопрос:

-Даст? Вдруг... как его... дефицит?

Коньяк, сервелат, в общем столик.

Чирк! - адрес в трамвайном билете

Любовь второпях в туалете

-Охота пуще неволи.

Ночь темень ведром разлила,

И на небесных погонах

Звезду начищает вагонный,

Сменяет луну... Ну, дела!

Пустеет купе.

Без пяти...

Ворчанье:

-Опять опоздал.

Знакомо синеет вокзал...

Счастливого, поезд, пути!

* * *

Холод белых простыней пустой кровати,

Теплота прогнивших мертвых трав,

Плачет в дымном небе божья матерь,

И уснула смерть, косить устав.

Прорастают корни в позвоночник,

Вверх глаза прилипли навсегда,

Где зевает месяц-полуночник,

Пахнет розой желтой лебеда.

Не узнать хромую птицу по полету,

А по взгляду мразь и подлеца.

Пусть сейчас меня целует кто-то

Перегаром красного винца.

Наблевав в подсохнувшие лужи

И, зажав желание в зубах,

Кружит, вьюжит и никто не нужен

Для прослойки тела и рубах.

* * *

Тоска

Ты входишь в мой сон

Без стука, без звука, без слова

Как тень.

И тянется стон,

Как старый бродяга без крова

Сквозь день.

И гаснет огонь моих жарких мечтаний,

И стынут озера недетских желаний.

То сон или явь:

На атомной свечке растаял

Мой дом,

И по небу вплавь

Летит с дочерьми Лот,

Бросая Содом.

И строит мне рожи из зеркала старость,

На деньгах распятая корчится жалость.

Нет страсти в тебе,

Черна, беспросветна, липка,

Но близка.

В наш каменный век

Шатаюсь по городу пьяный...

Тоска!

Один...

Рождается в горле яростный крик.

И дымится костер ненаписанных книг.

* * *

КПСС

Отпуская невинным свои прегрешенья,

Получая чужие долги,

Иноземным богам принося подношенья,

Чтобы стали друзьями" браги.

Вынося своим братьям в окно подаяние,

Соблазняя их юных сестер,

Выставляя кумиров нагих на страдание,

Их улыбки бросая в костер.

Поручая охрану своих казематов,

Изнасиловав жен сторожей,

Заменяя любовь батогами и матом

На кровати из змей и ежей.

Выпрямляя извилины тем, кто умнее,

Удаляя мозги, кто глупей.

Надевая ошейники тем, кто за нею,

И петлю на того, кто не с ней.

Первый век преступлений твоих

на исходе,

Я со страхом слежу за тобой:

Это в первый творила, не крепкая вроде,

А каким же будет второй?

сентябрь 1989

* * *

Палач

Не плачь,

Еще не все допито,

И будет легче, может быть,

Палач,

Рубить

По тонкой, из открытой рубашки, шее

И забыть...

Полить

Из вен

Мозолистые руки,

Не глядя на глаза святых

Со стен домов,

И предаваться скуке.

В карман свой тридцать золотых - улов,

Как в сейф, сложив.

И на работу

С утра под надоевший гимн.

Свой кайф словить

Со дна бутылки,

Что-то не найдя...

Забвенья...

Крикнуть и казнить...

Опять

Еще не все допито,

И будет легче, дай-то Бог,

Карать,

Хрипя,

За все, что недожито,

Над головою занеся топор,

Себя.

* * *

Молитва

По курганам, по крестам, по могильным плитам

Ищет слово в темноте вновь моя молитва.

Водит пальцем по надгробьям, имена бормочет.

Месяц в целях экономии звезды обесточил.

Не находит это слово, может вовсе нету?

Не узнать его ни формы, ни какого цвета,

Нет ни запаха, ни вкуса, и молчит - ни звука.

Небо грудью принакрыла тучка-потаскуха.

Плачет бедная молитва, ей без слова тяжко,

Старичок-туман блудливый шарит ей по ляжкам.

И уводит далеко, к валунам мордастым,

Следом дождь захохотал хриплым громом страстно.

И остался я один, без моей молитвы,

Нет ни рифмы, ни слогов, фраз - обычной свиты.

Запах розы не понять мне без переводчицы,

Серым волком на Луну всласть повыть так хочется.

Не поймать покоя мне, словно ртуть на вилку,

И опять спасение в требнике-бутылке.

Подмигнет замаслено водочка в стакане...

Элои! Элои! Ламма савахфани?*

_________________________________________________

*Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?!

* * *

Я спросил у Христа,

Бросил в боли оскал:

-Ты от жизни устал?

Ты нашел, что искал?

У аллаха спросил

Я в мечети у гор:

-Громче всех голосит

Кто украл и кто вор?

-Будда, вещий пророк

Ты ответь, не таи:

Не навис надо мной

Рок заразной любви?

Долго плакал во сне,

Сыпал в раны я соль,

Но ответила мне

Лишь Иудина боль.

* * *

Фантазия может, души ли то стон,

Но мне захотелось вдруг стать Христом.

Я приготовил тридцать монет,

Ищу я Иуду, но только все нет.

Я другу ту роль предлагал и врагам,

Прохожим на улице и дуракам,

В Москве и в Сухуми, забрел в Старый Свет,

Но каждый раз слышал лишь краткое: "Нет!"

И так бы я мог весь мир обойти,

Но понял я тут, где Иуду найти,

В левую руку пересыпал я плату

И пошел доносить на себя Пилату.

* * *

Снова падает снег,

Повторяя себя прошлогоднего,

Снова строит ковчег

Ной к потопу... И запах исподнего

Так же душит людей,

Пустивших по кругу желание,

Чистых женщин, детей...

Нужен агнц-иудей на заклание,

Чтобы бить по лицу,

Вопрошая о боге и будущем.

Взгляд литому свинцу уподобив,

Терзать его рубище.

Сколотить новый крест

Из бетонных строительных балок.

Распинать - как инцест,

Жаль таких удовольствий так мало.

И подъехать на белом коне,

С чашей крови промолвить свой тост,

Но узнав этот лик, как во сне,

Возопить: "Прости нас, Христос!"..

Снова падает снег.

* * *

Не буди во мне зверя!

Никому я не верю:

Ведь сценарии жизни

Пишут левой ногой.

На безруких Венерах

Ищут счастья и веры,

И от этих коллизий

Трут асфальт головой.

И с немыми певцами,

С импотенто-отцами

Отправляясь в походы,

Правдолюбцы-лжецы

Смотрят мутно глазами,

Утверждая, что с нами,

А в штанах похотливо

Уминают концы.

И ослепший художник

Нарисует нам дождик

Из слезы Маргариты

И из крови Христа,

А поэт сумасшедший,

На огонь к нам зашедший,

Вдохновеньем накрытый,

Разомкнет вдруг уста.

И глухие флейтисты,

Инвалиды-артисты,

Привставая на цыпочки,

Уходят под снег.

И борясь с этой болью,

Проклиная с любовью,

Мне сложил к изголовью

Руки страшный наш век.

* * *

Ну, распните, если вам

Это надо.

И идите в новый храм,

Волчье стадо.

Растекается по лицам

Волчье семя,

Крушит аналой палицей

Вражье племя.

И пытаясь позабыть,

Как спасенье,

Очень хочется повыть

В день весенний.

Запирает, как в ГУЛАГе,

День вчерашний.

Сатана ведь тоже ангел,

Только падший.

* * *

Вдохновленного маразма

Отщепенцев от экстаза

Тяжек дух,

Не смогли родиться сразу

Пораженные проказой

В рое мух,

Уходившие до срока

От всевидящего ока

Без мечты,

Обезличенных пророков

Все текут вранья потоки

Под мосты.

И не видя откровенья,

Заходясь в служебном рвеньи,

До слюны,

Не познав свое паденье,

Постаревши до рожденья,

Пацаны

Автоматы взяв навскидку

И подобие улыбки,

Как оскал.

Выстрел голубой накидке

Глаз - алеющую дырку

Рисовал.

То ли песня, то ли скрежет -

Умирающая нежить,

Будто альт.

Но все тише, глуше, реже

Продолжают руки нежить

В кровь асфальт.

Давит каблуками пальцы

Неприкаянный скиталец -

В чернь сапог

Непокаянных поганцев,

Что не тот танцуют танец...

ГДЕ ТЫ, БОГ?

* * *

Где, скажи, тебя носило?

Преклони колени.

Я - творенье высшей силы,

Божество прощенья.

В обрамлении иконы,

Веры композитор,

Глаз под теплим капюшоном

Черный инквизитор.

Пламя свечки не осветит,

Мертвенны провалы.

На вопрос твой не ответит

Торжество Ваала.

Обними меня руками,

Как родного сына.

Заслонюсь с тобой от камер...

Хвостиком ослиным

Бахрома подушек алых

Пляшет подо мною.

На церковном этом бале

Получу роль Ноя.

Где, скажи, тебя носило?

Веруй в меня, веруй...

Из поповского кадила

Густо тянет серой.

* * *

Евангелие от Сатаны

Уж коль приспичило молиться –

Молись, проси, бей лбом, кричи,

Под неподвижные ресницы

Христу заглядывай в ночи.

Две стороны одной монеты:

Когда есть бог, тогда есть черт.

Кого просить? Спаситель, где ты?

Орел и решка. Чет-нечет.

Отбрось Марию, что страдает,

И кахексичного Христа.

Я помогу... Меня узнает

Любой по кончику хвоста.

Иди ко мне. Я был и буду

Ты платишь - музыка твоя,

Мир принесу тебе на блюде,

Где я есть ты, а ты есть я.

Где просят боги подаянье

У нарисованных людей,

Где брошен псам на растерзанье

Распятый главный иудей.

Где день, прожитый без оглядки,

Не режет язычком свечей,

Где совесть не играет в прятки

Со связкою чужих ключей

Чужих квартир, где деньги, жены,

Мужей ветвистые рога,

Где честный - будто прокаженный,

Где длится вечный маскарад.

Целуй меня, куда захочешь:

В глаза, лоб, нос, взасос под хвост.

Я знаю, что держать нет мочи

Извечный сексуальный пост.

К греху иди, в грехе рожденный,

Иди и будешь прав стократ,

С тобой, коленопреклоненным,

Я возвращаюсь снова в ад.

Ну, что молчишь?

Ты прав, наверно,

Я искуситель, черт, я бес.

Но помни, что меня отвергнув,

Меня возвысишь до небес.

* * *

Экзорцист

Густо пахло табаком и скукой,

И дрожали почему-то руки,

И глаза поднять не стало силы,

И с небес все лило, лило, лило.

Мой стакан пустой до половины,

Твой стакан наполовину полон.

Кто разрезал эту пуповину?

Кто представился: "Профессор Воланд?"

Кто фортуне - разбитной девчонке

Задирал короткую юбчонку

(С кожи голой свет слепил, как блицы)

И хлестал ремнем по ягодицам.

Мой стакан давно уже без пойла,

Твой стакан пока еще без зелья.

Каждый сам себе построил стойло,

Где хворает сам-на-сам с похмелья.

И в твоих глазах, по-волчьи в зелень,

Сквозь хмельную муть узнаю еле:

Покупатель душ - мой собутыльник...

Зазвенел молчавший год будильник.

Нас Прокруст уложит, как поленья,

Головою на одну подушку,

И тебя отрежет по колени,

А меня укоротит по уши.

Брат мой! Враг мой! Испарись, исчезни!

Бесполезно... Бездна! Бездна. Бездна...

Только возвращайся поскорее,

Дай услышать музыку дверей мне.

Рая, ада мне открой ворота,

Встречу лучше, чем родная мать.

Экзорцист с тобой имел работу,

Нет тебя - и некого изгнать.

* * *

По ком звонит колокол?

Кого тащат волоком?

Чей череп стучит по булыжникам?

Чья кровь красно-смольная,

И кто там из Смольного

Вновь травлю открыл чернокнижника?

В костре рифмы, гласные...

Кто там несогласный?

Тащите сюда отщепенца скорей!

И доски скрестили -

Готово, прибили,

Пусть так повисит, хоть он и не еврей!

Что "мене"! Что "текел"**?

Чего ты замекал?

Вот сука, повесили - он все хамит.

Ну, с крестным знаменьем

Готовь вознесенье,

Начнет сам молиться - у ног динамит.

Тол сложен кирпичиком,

Смелее, опричники...

Бикфордов шнурок лет непрожитых жжет...

С тобою нам тесно.

Сгорел шнур. Прелестно!

И на небесах все готово уж.

Взлет!

* * *

Я очнулся...

Где я? Полумрак...

Пахнет грязным телом и теплом,

Длинный перекошенный барак.

Тут свалили человечий лом.

Койки ржаво выстроились в ряд,

Одеяла-шкурки серых крыс,

И разносит разноцветный яд

Санитар, высок, горбат и лыс.

Мне палатный врач в халате сером

Тычет в грудь свой грязный палец-шест,

Помечая на бумажке мелом,

И бормочет: "Симулянтум эст".

Я здоров...

Мне выдали вещички.

Утомила к выходу ходьба.

Ставит мне в учительском обличье

Двойку с кучей минусов судьба.

И врачи, больные, сестры, няни,

Усмехаясь, за спиной галдят.

Выхожу на улицу,

На волю...

Вижу: койки выстроились в ряд,

И грызет их, кровенея, ржа.

Двойка, ощетинясь минусами,

Стала вдруг похожа на ежа.

* * *

Беги, рогатый,

Пусть хлещут ветки

По взмокшей морде

И по бокам.

Они спасают

Тебя от клетки,

От звуков города...

Тебя рукам

Костлявым потным

Не позволяют

Хватать за холку

И гладить круп.

С тоски подохнешь

То пожалеют

И, словно волки,

Утащат труп...

И пусть копыта

Ломают камни,

И пусть за ночью

Не видно зги.

Слезой умытое,

Сердце встанет,

Устав... Но все же

Беги... Беги!

* * *

Рецидив истории

Вырвут медный язык у церкви,

Как бывало уже не раз.

Зазвучит снова гимн, как реквием,

Ликвидируя кон гору, как класс.

И свою Лот познает дочь,

И устроят опять в храме торг.

Будет Варфоломеева ночь,

Станет город похожим на морг.

А Иуда продаст вновь Христа,

И распнут его вновь, но уже

Не за 30 монет - за полста,

На из рельсов скрещенных "еже".

Принеся для нас жертву, сына

В посеревшее лоно небес

Всевышний, нас бог триединый,

Вознесет на ракете "Эм-Экс".

* * *

Второй Христос

Каждый человек

Должен написать себе

Реквием.

В наш безумный век

Отпевать тебя будет

Некому.

В одеяло бы,

Запереться бы в спаленку.

Ох, и страшно мне,

Бомба ведь большая –

Я маленький.

"Не слышны в саду

Даже шорохи..." –

Пахнет порохом.

И, гореть в аду,

Экую беду –

Ворохом.

Галстук мой – петля,

Шляпа - мой венец

Из терновника.

Человек - как тля.

Упаси, творец,

Быть виновником!

И висеть крестом

На потеху всем,

Плакаться?

Есть тяжелый

Лом,

Подходи гуртом.

Накося!

* * *

Реквием

Я слышу шаги в темноте,

Спит смрадно дешевый отель,

А это идут за мной.

Стой!

Позволь помолиться мне,

Еще кой-какие дела не...

Не слушай, возьми нож.

Ложь.

Зачти мне мой список грехов,

Не видя моих потрохов,

Палач, умерь свою прыть.

Жить.

Мне галстук дай повязать,

Хочу твое имя узнать,

Нет никого, темнота

ТАМ!

Возьму я с собою фонарь,

Веревку тронь тихо звонарь,

Проводит пусть меня звон –

Стон.

Возьму свой рождения миг,

Портфель, ненаписанных книг,

Еще что? Забыл, хоть убей.

Бей!

О, как ты ошибся, мой друг,

Попал прямо в сердце Вселенной.

Я цел, невредим...

Она же исчезнет с тобой.

Я остался один.

У Вселенной рубашка в крови.

- C'est la vie!*

_______________________________________________

* C'est la vi - такова жизнь (фр.)

* * *

АПОКАЛИПСИС

Деревья стошнит от бензиновых пыльных дорог,

И воздух заменится газообразным дерьмом.

Из двух тысяч лет отсчитают последний нам срок

И стрелки замрут циферблатов, сцепившись крестом.

И голые ветки взметнут, о пощаде моля,

Кусты и деревья в сжигающих мертвых ветрах.

Последний олень замаячит в прицел: "Не стреляй!"

Последние травы дотлеют в последних кострах.

Но впрок не пойдет человечеству этот урок,

Пророков распнут на асфальтовой серой земле,

И день тот наступит и вступит на каждый порог,

Стократ отразившись в расплавленном битом стекле.

И атомным кратером вскрикнет прощально Земля,

И пудрою станет на лике ее человек,

Без Белого дома, Парижа, Москвы и Кремля,

И, выпав, уже не растает весной белый снег.

Деревья стошнит от бензиновых пыльных дорог

И голые ветки взметнут, о пощаде моля,

Но впрок не пойдет человечеству этот урок,

И атомным кратером вскрикнет прощально Земля.

* * *

...жил!

...жив?

...будет жить?!!

(поэмка)

Недоуменье чувствовал Хозяин

Тем ранним утром,

Когда нарисовали в небе железные кресты

Чужие самолеты,

Скользя тяжелым нутром

И тыча в землю тяжкие персты.

Воронки-соты - дымные разрывы

Росли и пучились - кровавые нарывы.

И ждал народ защиты,

Смотрел на то окно, которое не гасло

Ни днем, ни ночью:

"Помоги, учитель!"

А Он молчал, обмякший, будто масло,

Царь Всея Руси, Султан Восточный,

Князь Прибалтийский, Брат, Мудрец и прочая.

И не дымила Трубка...

На минутку назад вернемся

Года на четыре.

Быть может, это шутка и злые языки,

Давайте посмеемся:

Кто-то Трубку стырил,

Слямзил, спер, а попросту украл,

Хромой Великий захотел курить,

А Трубки нет... Скандал!

Он чуть не плакал (но во что не верю я),

Но тут вошел Лаврентий Палыч Берия,

Главарь эНКаВеДе

И аглицкий шпион.

-Найды, прошу.

-Найду, батоно Коба. Я поищу везде.

И он, пенснястая лоснящаяся кобра,

Раздул бока и властно засвистел...

Прошло три дня,

И в кабинет знакомый он постучал.

-Входы.

-Есть новости, Coco. Она почти нашлась,

Наш дорогой батоно Коба. Начальник караула снят, посажен,

Чтоб он не скучал, посажены сообщники,

С полтыщи,

И сто сознались. Триста расстрелял. Какая мразь...

Но мы найдем, мы ищем!

-Лаврэнтый, ша! Она уже нашлас,

Ее я под дываном потэрал...

И вот опять то утро и Рябой

В руках дрожащих Трубку теребит.

А надо в бой... Какой тут бой,

Шер Хан почуял, что теперь он будет бит...

Батоно Гитлер! А ведь говорят,

Что ворон ворону... Но клюнул ты,

Как жареный петух и прямо в жопу,

Хоть пакт был свят.

Смеялась бы Европа,

Но клюнул и ее в дрожащий анус

Щеточкой усов...

И бил тиран тирана.

Нелепо, словно бы двуликий Янус,

Чьи лица-чашечки весов,

Задумал бы столкнуть себя с дивана...

И гордое свое стальное Имя

Ему в то утро было не поднять.

Скорей Чугунин, Деревянин или Дерьмин,

Грудь-вымя...

Повернуть бы вспять хотел Рябой,

Но яростное время

Не Рубинштейн, не Рабинович и не Радек,

Которых можно драть за бороды и пейсы,

И, как ковбой кобылой,

Тыча сзади огромной шпорой, управляет,

На любые рельсы переводить жидовскую

Упрямость.

Какая жалость - время не еврей,

Или какая там ни будь национальность...

-Но что же дэлат?

Кто бы подсказал. Не ждал Пахан такого

поворота,

Как будто гол забил в свои ворота.

-Что дэлат?

Если 6 знал кто и посоветовал,

То всяческих наград и почестей бы

Удостоен был.

Вновь отвлечемся... Про награды эти

Пока я не забыл, поговорим.

Медали всех мастей известны всем,

Я не про них, хотя душой горим

Их получить... Все бренно в Поднебесной...

Один охранник раз засел в кустах

У дачи, где в купеческом застолье,

Неистовый Виссарионыч праздновал

(Чтоб страх не мучал, охраняли)

Двадцатилетье выхода подполья наверх.

Вина отведав разного,

Хозяин вышел, подошел к кустам,

(Охранник наш сидел неслышно там, как мышь),

Неторопливо расстегнул ширинку

(Воин не дышал) и помочился.

А охранник потом взахлеб хвалился,

И голову промакивал холстинкой:

-САМ обоссал!

-Что дэлат?

Но нет худа без добра,

И страх порой бывает нам полезным:

Страдал запорами Народов Друг и Брат -

Был облегчен медвежею болезнью.

И, сидя на бурлящем унитазе,

В безвременьи, без мира, без войны,

Иосиф, не отец, Пахан Христа-народа,

Которого он без вины распял,

Все теребил усы - подобие моста

Из тридцать третьего и дальше,

Двадцать лет без пересадки

И права переписки

..а был ли мальчик?..

Подобием осадка на дне тюремной миски

Лежала мысль:

-Что дэлат?

Ждал грузинский славянин, Ну, а точнее, обрусевший хачик.

-Одын, одын, одын, совсем одын!

А сердце прыгало в груди, как мячик,

От горла прямо в Сапоги,

Те самые, блестящие от слез,

Хрустящие, как будто пироги.

Тут стоит нам отвлечься вновь

От горьких закавказских грез...

Ильич носил всегда везде ботинки.

Не тот Ильич, кто был такой герой,

Что звездочками, как коньяк, увешан,

А тот, что с букваря картинки

Смотрел. Потом с десятки, сотки, двухсотки,

Умерший и не преданный земле.

Так тот Ильич и летом, и в зиме

Форся в ботинках, выбирал дорогу.

Он знал высоким (до затылка) лбом,

Что иногда в обход пойти не вредно:

Чуть что - и не помогут...

Коба - в сапогах шел напролом,

Насвистывая "Сулико" победно.

И вот - нарвался...

- Что дэлат?

Через две недели народ дождался;

Перед микрофоном

Он на ногах, но голос на коленях.

"Будэт враг разбит?.."

Конечно будет, дорогой батоно!

Под Ельней, под Орлом он будет бит.

"Гремя огнем, пылая блеском стали..."

И будет супостат от нас бежать.

Но только в бой ведь шли не с криком:

"Сталин!"

А с чем-то крепче, вроде

"Твою мать!"

Отравится обидчик и истлеет,

Вонюче-керосиново чадя.

Тебе, батоно, восемь долгих лет,

Как восемь жизней, впереди чернеет.

Уже горят под сковородкою дрова.

Эй, чернокнижник!

Знай, что околея,

Недолго чучелом вторым быть в Мавзолее

Вах! Вах!

Прошло уже почти что сорок лет.

Кто на обочине... И "фордов" вереница,

И солнце на колесах, будто блицы,

Нет, нет, да и мелькнет в стекле портрет

И в телевизоре под вечер.

Какая встреча!

Как узнать Родных Знакомых Черт,

Нет, я не обманулся!

- Адольф Виссарионыч Пиночет! Ура!

Вернулся!

Я сплю?

Или проснулся?...

***

Хочу сгореть –

Распните, как Христа.

Не полететь

Мне, обезьяне без хвоста.

Не расскажу

Всего, что на душе.

Не покажу

Души, подобной вше.

Остановить

Не сможешь этот бег.

Нельзя любить

В наш сумасшедший век.

***

И.В.Ф.

Глянь на себя –

В потных руках

Млеешь

Секс – не любовь

Ты не горишь –

Тлеешь

Стон твой в ночи –

Стереозвук

Слышен

Как ни кричи

Разум твой друг –

Тише

Утро придет

На каблуках –

Шалость

И не найдет

В карих глазах

Радость

***

Взгляд сквозь пламя свечи –

Улыбка-загадка

Поцелуй чуть горчит

Немыслимо сладкий

И в сплетении рук

Вижу символ

Как магический круг

Секса идол

В перекрестье глаз

Нет спасенья

Даже в первый раз

Как в последний

***

Кто-то и ночь

Ночь месяц трогает за вымя

Минуты доит в Млечный путь

А кто-то шепчет чье-то имя

Лицом в земли уткнувшись грудь

Глаза ромашек полусонных

Прищурясь на него глядят

И небо звезд полно нескромных

Как сплетницы за ним следят

И пальцы нежно мнут траву

«Не надо…» - шепчет та стыдливо

Над кем-то облака плывут

И улыбаются сонливо

Навеяв сон своим крылом

Под утро лишь исчезла прочь

Окутав забытья теплом

Любовница забытых – ночь

***

Старику Фрейду

Стрелки часов

Встали без двух

Десять.

Дверь на засов

Звездный пастух -

Месяц

Встал под окно

Смотрит в упор -

Страшно

Явь или сон:

Крепкий забор

С башней

В башне грешат -

В башне инцест

Гнусный

Сами решат

Братьям принцесс

Грустно

Что ж плохо мне?

Дела ведь нет

Знаю…

Брызжет в окно

Кровь с простыни -

Знамя

***

Рецепт любви

Возьми:

Немного пессимизма

Две строчки

Грана два тоски

Надежды

Каплю оптимизма

Пожатье нежное руки

Пол-литра страсти

Робкий взгляд

Звезду

Ночь

Шопот

Поцелуй

Мороз и смех

Осенний сад

И терпкий запах майских струй

И quantum satis тихий плач

С ним ana зелени лесной

Смешай

Дай дозу

Обозначь

По чайной ложечке весной

__________________________

quantum satis – сколько надо (лат.)

ana – поровну (лат.)

***

Кобель

Немало нежных слов я говорил

Немало девушек им ласково внимали

И каждой новой снова повторил

«Нет, не случайно мы вдруг повстречались»

И уходил потом я без оглядки

Не видя глаз, в которых море слез

Нет, не любил играть я в эти прятки

Где «любит-нет» - единственный вопрос

А вот теперь я тет-а-тет с Луной

Что светит хмуро с пасмурных небес

И не могу понять я, что со мной

И что за черт без стука в душу влез

Тебя не видеть выше моих сил

А рядом быть с тобой – сплошная мука

Ни разу на Луну не голосил

А тут вот взвыл голодной битой сукой

К ногам прижался кто-то. Я рукой

Нащупал: это тощий мокрый пес

Его я за сочувствие такое

Поцеловал в сухой горячий нос

Сев рядом на покрытом льдом асфальте

Обнявшись и дрожа, вдвоем

На лунные серебряные пяльцы

Мы заскулили, каждый о своем

***

К.Е.

Как хорошо: не для меня

Творит судьба таких богинь

Любовь на секс я разменял

Дым сигарет застит мне синь

И без тебя не плохо мне

Тобою сердце не тревожно

Ты словно радость в детском сне

А жить без снов на свете можно

Пускай люблю я не любя

Пусть стану даже я седым

Но память сохранит тебя:

Чуть розовое с голубым

***

Лгун

Затянулся надломанной «Примой»

Начал буквой бумагу чертить

Стих леплю, как Адама из глины

Чем еще бы людей удивить?

Вот значительный град многоточий

Рифмы ломятся шумной толпой

Словно очередь к винной точке

«От тебя… За тебя… За тобой…»

Вру в стихах, брешу в прозе и устно

Благо русский – красивый язык

Лгу: «Люблю… не могу… как мне грустно»

Рвотой слов свой ломаю кадык

Рифмы свежей, сравнений красивых

Я, как волк свежей крови, алкал

Привлекаю брюнеток и сивых…

Может, скажете, Пушкин не лгал?

***

Я разучился плакать почему-то,

Лишился радости житейской и простой –

Поплакаться в жилеточку кому-то

Дружку, любимой или просто той

И неизлившихся эмоций тяжесть

Мне давит прямо на пустой живот.

Но я, хоть может это лажа,

Нашел от неудач своих отход

А выход прост, хоть может и иным

Смешным и глупым сразу показаться:

В тот час, когда тоскою волк завыл

Необходимо только разрыдаться

Я не могу переживать, как ты,

Не хнычу, чуя запах черных роз.

Я режу лук на кухне у плиты

И плачу горьким суррогатом слез

***

Игра

Руки судьбы без дрожи

Карты жизни тасуют

Чьи-то наглые рожи

О счастье чужом тоскуют

Что от игры ты хочешь?

Денег, славы, удачи?

Водкою карты мочишь

И от волнения плачешь

Вновь ты дурак остался

Вновь у тебя перебор

Лучше бы ты не пытался

Выиграть этот спор

Счастье призвать не пытайся

Бога бесстрастен лик

Снова потными пальцами

Вытянешь даму пик

***

Тусклая лампа. Магнитофон. Она

Стол. На закуску – сыр. Бутылка вина

Дождь за окном. В доме тепло. Дым

Нам хорошо. Снятся в цветах сны

Нежный изгиб. Тонкий овал. Смех

Их заменила она. Я заменил тех

Случай? Судьба? Встреча во тьме – фатум?

Первый не я. Впрочем, даже не пятый

Я не должен тебе. Твоих нет долгов

Не ждут меня дома. Тебя не ждут у костров

Свист сквозняка на ночь любовь пророчит

Лень сказать ей «люблю». Она и не хочет

X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?