Михаил Юрьевич Лермонтов Монго
Садится солнце за горой, Туман дымится над болотом, И вот дорогой столбовой Летят, склонившись над лукой, Два всадника лихим полетом. Один – высок и худощав, Кобылу серую собрав, То горячит нетерпеливо, То сдержит вдруг одной рукой. Мал и широк в плечах другой. Храпя мотает длинной гривой Под ним саврасый скакунок, Степей башкирских сын счастливый. Устали всадники. До ног От головы покрыты прахом. Коней приезженных размахом Они любуются порой И речь ведут между собой. – Монго, послушай – тут направо! Осталось только три версты. – Постой! уж эти мне мосты! Дрожат и смотрят так лукаво. – Вперед, Маёшка! только нас Измучит это приключенье, Ведь завтра в шесть часов ученье! – Нет, в семь! я сам читал приказ! Но прежде нужно вам, читатель, Героев показать портрет: Монго – повеса и корнет, Актрис коварных обожатель, Был молод сердцем и душой, Беспечно женским ласкам верил И на аршин предлинный свой Людскую честь и совесть мерил. Породы английской он был — Флегматик с бурыми усами, Собак и портер он любил, Не занимался он чинами, Ходил немытый целый день, Носил фуражку на-бекрень; Имел он гадкую посадку: Неловко гнулся наперед И не тянул ноги он в пятку, Как должен каждый патриот. Но если, милый, вы езжали Смотреть российский наш балет, То верно в креслах замечали Его внимательный лорнет. Одна из дев ему сначала Дней девять сряду отвечала, В десятый день он был забыт, — С толпою смешан волокит. Все жесты, вздохи, объясненья Не помогали ничего... И зародился пламень мщенья В душе озлобленной его. Маёшка был таких же правил: Он лень в закон себе поставил, Домой с дежурства уезжал, Хотя и дома был без дела; Порою рассуждал он смело, Но чаще он не рассуждал. Разгульной жизни отпечаток Иные замечали в нем; Печалей будущих задаток Хранил он в сердце молодом; Его покоя не смущало, — Что не касалось до него; Насмешек гибельное жало Броню железную встречало Над самолюбием его. Слова он весил осторожно И опрометчив был в делах; Порою: трезвый – врал безбожно, И молчалив был – на пирах. Характер вовсе бесполезный И для друзей и для врагов... Увы! читатель мой любезный, Что делать мне – он был таков! Теперь он следует за другом На подвиг славный, роковой, Терзаем пьяницы недугом, — Изгагой мучим огневой. Приюты неги и прохлады Вдоль по дороге в Петергоф, Мелькают в ряд из-за ограды Разнообразные фасады И кровли мирные домов, В тени таинственных садов. Там есть трактир... и он от века Зовется Красным Кабачком, И там – для блага человека Построен сумасшедших дом, И там приют себе смиренный Танцорка юная нашла. Краса и честь балетной сцены, На содержании была: N. N., помещик из Казани, Богатый волжский старожил, Без волокитства, без признаний Ее невинности лишил. – Мой друг! ему я говорил: Ты не в свои садишься сани, Танцоркой вздумал управлять! Ну где тебе <...> Но обратимся поскорее Мы к нашим буйным молодцам. Они стоят в пустой аллее, Коней привязывают там, И вот, тропинкой потаенной, Они к калитке отдаленной Спешат, подобно двум ворам. На землю сумрак ниспадает, Сквозь ветви брежжит лунный свет И переливами играет На гладкой меди эполет. Вперед отправился Маёшка; В кустах прополз он, как черкес, И осторожно, точно кошка, Через забор он перелез. За ним Монго наш долговязый, Довольный этою проказой, Перевалился кое-как. Ну, лихо! сделан первый шаг! Теперь душа моя в покое, — Судьба окончит остальное! Облокотившись у окна, Меж тем танцорка молодая Сидела дома и одна, Ей было скучно и зевая Так тихо думала она: «Чудна судьба! о том ни слова, — На матушке моей чепец Фасона самого дурного, И мой отец – простой кузнец!.. А я – на шелковом диване Ем мармелад, пью шоколад; На сцене – знаю уж заране, — Мне будет хлопать третий ряд. Теперь со мной плохие шутки: Меня сударыней зовут, И за меня три раза в сутки Каналью повара дерут, Мой Pierre не слишком интересен, Ревнив, упрям, что ни толкуй, Не любит смеху он, ни песен, Зато богат и глуп, <...> Теперь не то, что было в школе: Ем за троих, порой и боле, И за обедом пью люнель. А в школе... Боже! вот мученье! Днем – танцы, выправка, ученье, А ночью – жесткая постель. Встаешь, бывало, утром рано, Бренчит уж в зале фортепьяно, Поют все врозь, трещит в ушах; А тут сама, поднявши ногу, Стоишь, как аист, на часах. Флёри хлопочет, бьет тревогу... Но вот одиннадцатый час, В кареты всех сажают нас. Тут у подъезда офицеры, Стоят все в ряд, порою в два... Какие милые манеры И всё отборные слова! Иных улыбкой ободряешь, Других бранишь и отгоняешь, Зато – вернулись лишь домой — Директор порет на убой: Ни взгляд не думай кинуть лишний, Ни слова ты сказать не смей... А сам, прости ему всевышний, Ведь уж какой прелюбодей!..» Но тут в окно она взглянула, И чуть не брякнулась со стула. Пред ней, как призрак роковой, С нагайкой, освещен луной, Готовый влезть почти в окошко, Стоит Монго, за ним Маёшка. «Что это значит, господа? И кто вас звал притти сюда? Ворваться к девушке – бесчестно!..» – Нам право это очень лестно! «Я вас прошу: подите прочь!» – Но где же проведем мы ночь? Мы мчались, выбились из силы... «Вы неучи!» – Вы очень милы!.. «Чего хотите вы теперь? Ей-богу, я не понимаю!» – Мы просим только чашку чаю! «Панфишка! отвори им дверь!» Поклон отвесивши пренизко, Монго ей бросил нежный взор, Потом садится очень близко И продолжает разговор. Сначала колкие намеки, Воспоминания, упреки, Ну, словом, весь любовный вздор... И нежный вздох прилично-томный Порхнул из груди молодой... Вот ножку нежную порой Он жмет коленкою нескромной, И говоря о том, о сем, Копаясь, будто бы случайно Под юбку лезет, жмет корсет, И ловит то, что было тайной, Увы, для нас в шестнадцать лет! …………………………………… Маёшка, друг великодушный, Засел поодаль на диван, Угрюм, безмолвен, как султан. Чужое счастие нам скучно, Как добродетельный роман. Друзья! ужасное мученье Быть на пиру <...> Иль адъютантом на сраженьи При генералишке пустом; Быть на параде жалонёром, Или на бале быть танцором, Но хуже, хуже во сто раз Встречать огонь прелестных глаз И думать: это не для нас! Меж тем Монго горит и тает… Вдруг самый пламенный пассаж Зловещим стуком прерывает На двор влетевший экипаж: Девятиместная коляска И в ней пятнадцать седоков... Увы! печальная развязка, Неотразимый гнев богов!.. То был N. N. с своею свитой: Степаном, Федором, Никитой, Тарасом, Сидором, Петром, Идут, гремят, орут, содом! Все пьяны... прямо из трактира, И на устах – <...> Но нет, постой! умолкни лира! Тебе ль, поклоннице мундира, Поганых фрачных воспевать?.. В истерике младая дева... Как защититься ей от гнева, Куда гостей своих девать?.. Под стол, в комод иль под кровать? В комоде места нет и платью, Урыльник полон под кроватью... Им остается лишь одно: Перекрестясь, прыгнуть в окно... Опасен подвиг дерзновенный, И не сносить им головы! Но вмиг проснулся дух военный — Прыг, прыг!.. и были таковы... …………………………………………… …………………………………………… Уж ночь была, ни зги не видно, Когда свершив побег обидный Для самолюбья и любви, Повесы на коней вскочили И думы мрачные свои Друг другу вздохом сообщили. Деля печаль своих господ, Их кони с рыси не сбивались, Упрямо убавляя ход, Они <...> спотыкались, И леность их преодолеть Ни шпоры не могли, ни плеть. Когда же в комнате дежурной Они сошлися поутру, Воспоминанья ночи бурной Прогнали краткую хандру. Тут было шуток, смеху было! И право, Пушкин наш не врет, Сказав, что день беды пройдет, А что пройдет, то будет мило… Так повесть кончена моя, И я прощаюсь со стихами, А вы не можете ль, друзья, Нравоученье сделать сами?..Примечания
Печатается по «Библиогр. запискам» (1861 г., № 20, стлб. 653—658), где поэма была впервые опубликована П. А. Ефремовым с некоторыми купюрами и неточностями.
Автографы и авторизованные копии поэмы не сохранились. Единственный дошедший до нас список О. И. Квиста (ИРЛИ, оп. 2, № 78) весьма неисправен. Список, по которому впервые напечатал поэму П. А. Ефремов, также не сохранился, однако в бумагах Ефремова имеется копия с этого списка (ИРЛИ, оп. 4, № 25, лл. 110—113). На основании этой копии вносятся поправки и дополнения в текст настоящего издания.
По сообщению Н. О. Лернера («Литературное приложение» к «Ленинградской правде», 1928, № 185, 11 августа), в списке, принадлежавшем С. А. Андреевскому, после строки
Прыг, прыг!.. и были таковы…вместо точек имелись следующие строки:
Так, силой вражеской гонимый, В кипящий Тибр с мечом в руках Прыгнул Коклес неустрашимый И тем прославился в веках.Поэма датируется 1836 годом. В списке О. И. Квиста рядом с заглавием имеются следующие пометы: «30 августа» и ниже (под ней): «19 сентября» (пометы перечеркнуты). По-видимому, эти даты обозначают время написания поэмы. Такое предположение поддерживается содержанием поэмы (в поэме описывается приключение, которое произошло летом во время лагерных учений), а также воспоминаниями В. П. Бурнашева (в данном случае, по-видимому, вполне достоверными), где указывается, что поэма написана в первой половине сентября 1836 года («Русский архив», 1872, № 9 стлб. 1779—1781).
Монго – прозвище Алексея Аркадьевича Столыпина (1816—1858), двоюродного брата матери поэта и его близкого товарища. В 1835 году по окончании школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров Столыпин был выпущен в лейб-гвардии гусарский полк, где служил вместе с Лермонтовым (об А. А. Столыпине и его отношении к Лермонтову см.: «Лит. наследство», № 45—46, 1948, стр. 749—754).
Маёшка – фамильярное прозвище Лермонтова по имени популярного в те годы карикатурного типа французской сатирической литературы Mayeux (о происхождении этого имени см.: Е. П. Ростопчина. Записка о М. Ю.Лермонтове – в кн.: Е. Сушкова, Записки. Л., изд. «Academia», 1928, стр. 346. См. также: П. Н. Сакулин. Лермонтов-Маёшка. Известия отд. русск. языка и словесн. имп. Академии наук, 1910, т. 15, кн. 2, стр. 62—72).
В поэме описывается поездка Лермонтова и Столыпина к балерине Е. Е. Пименовой на дачу, находившуюся на Петергофской дороге близ Красного кабачка (См.: А. Меринский. Библиографические заметки о Лермонтове. «Библиогр. записки», 1859, № 12, стлб. 373; М. Н. Лонгинов. Заметки о Лермонтове и о некоторых его современниках. «Русская старина», 1873, № 3, стр. 381—384).
В некоторых изданиях сочинений М. Ю. Лермонтова «Монго» безоговорочно относят к числу так называемых «юнкерских поэм» и в зависимости от типа издания печатают эту поэму вместе с «Гошпиталем», «Уланшей» и «Петергофским праздником» или вместе с перечисленными выше поэмами исключают ее из собрания сочинений Лермонтова.
Отнесение «Монго» к «юнкерским поэмам» неточно уже потому, что это произведение написано Лермонтовым через полтора года после окончания юнкерской школы. Юнкерские поэмы были написаны для рукописного журнала «Школьная заря» и представляют, по-видимому, плод коллективного творчества, причем доля участия Лермонтова в создании этих поэм не известна; все эти поэмы были подписаны псевдонимом «Гр. Диарбекир» (смысл этого псевдонима не известен). В отличие от «юнкерских поэм» «Монго» несомненно целиком написан Лермонтовым. В списке О. И. Квиста имеется помета: «Было подписано: “корнет Лермонтов”»
Комментарии к книге «Монго», Михаил Юрьевич Лермонтов
Всего 0 комментариев