А. С. Пушкин Медный всадник
Петербургская повесть
Вступление
На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн, И вдаль глядел. Пред ним широко Река неслася; бедный челн По ней стремился одиноко. По мшистым, топким берегам Чернели избы здесь и там, Приют убогого чухонца; И лес, неведомый лучам В тумане спрятанного солнца, Кругом шумел. И думал он: Отсель грозить мы будем шведу, здесь будет город заложен На зло надменному соседу. Природой здесь нам суждено В Европу прорубить окно1; Ногою твердой стать при море. Сюда по новым им волнам все флаги в гости будут к нам, И запируем на просторе. Прошло сто лет, и юный град, Полнощных стран краса и диво, Из тьмы лесов, из топи блат Вознесся пышно, горделиво; Где прежде финский рыболов, Печальный пасынок природы, Один у низких берегов Бросал в неведомые воды Свой ветхой невод, ныне там, По оживленным берегам, Громады стройные теснятся Дворцов и башен; корабли Толпой со всех концов земли К богатым пристаням стремятся; В гранит оделася Нева; Мосты повисли над водами; Темно-зелеными садами Ее покрылись острова, И перед младшею столицей Померкла старая Москва, Как перед новою царицей Порфироносная Вдова. Люблю тебя, Петра творенье2, Люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, Береговой ее гранит, Твоих оград узор чугунный, Твоих задумчивых ночей Прозрачный сумрак, блеск безлунный, Когда я в комнате моей Пишу, читаю без лампады, И ясны спящие громады Пустынных улиц, и светла Адмиралтейская игла, И, не пуская тьму ночную На золотые небеса, Одна заря сменить другую Спешит, дав ночи полчаса. Люблю зимы твоей жестокой Недвижный воздух и мороз, Бег санок вдоль Невы широкой, Девичьи лица ярче роз, И блеск, и шум, и говор балов, А в час пирушки холостой Шипенье пенистых бокалов И пунша пламень голубой. Люблю воинственную живость Потешных Марсовых полей, Пехотных ратей и коней Однообразную красивость, В их стройно зыблемом строю Лоскутья сих знамен победных, Сиянье шапок этих медных, Насквозь простреленных в бою. Люблю, военная Столица, Твоей твердыни дым и гром, Когда Полнощная Царица Дарует сына в царский дом, Или победу над врагом Россия снова торжествует, Или, взломав свой синий лед, Нева к морям его несет И, чуя вешни дни, ликует. Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо как Россия, Да умирится же с тобой И побежденная стихия; Вражду и плен старинный свой Пусть волны финские забудут И тщетной злобою не будут Тревожить вечный сон Петра! Была ужасная пора… Об ней начну повествование. И будь оно, друзья, для вас Вечерний, страшный лишь рассказ, А не зловещее преданье…Часть первая
Над омраченным Петроградом Дышал ноябрь осенним хладом. Плеская шумною волной В края своей ограды стройной, Нева металась, как больной В своей постели беспокойной. Уж было поздно и темно; Сердито бился дождь в окно, И ветер дул, печально воя. В то время из гостей домой Пришел Евгений молодой… Мы будем нашего героя Звать этим именем. Оно Звучит приятно; с ним давно Мое перо к тому же дружно. Прозванья нам его не нужно, Хотя в минувши времена Оно, быть может, и блистало И под пером Карамзина В родных преданьях прозвучало; Но ныне Светом и Молвой Оно забыто. Наш герой живет в чулане. Где-то служит, Дичится знатных и не тужит Ни о почиющей родне, Ни о забытой старине. Итак, домой пришед, Евгений Стряхнул шинель, разделся, лег. Но долго он заснуть не мог В волненьи разных размышлений. О чем же думал он? о том, Что был он беден, что трудом Он должен был себе доставить И независимость и честь; Что мог бы Бог ему прибавить Ума и денег. Что ведь есть Такие праздные счастливцы, Ума недальнего ленивцы, которым жизнь куда легка! Что вряд еще через два года Он чин получит, что река все прибывала, что погода Не унималась; что едва ль Мостов не снимут; что конечно Параше будет очень жаль… Тут он разнежился сердечно И размечтался как поэт. «Жениться? Что ж… зачем же нет? И в самом деле? Я устрою Себе смиренный уголок И в нем Парашу успокою. Кровать, два стула, щей горшок Да сам большой… Чего мне боле? Не будем прихотей мы знать, По воскресеньям летом в поле С Парашей буду я гулять; Местечко выпрошу, Параше препоручу хозяйство наше И воспитание ребят… И станем жить — и так до гроба Рука с рукой дойдем мы оба И внуки нас похоронят…» Так он мечтал. Но грустно было Ему в ту ночь, и он желал, Чтоб ветер выл не так уныло И чтобы дождь в окно стучал Не так сердито… Сонны очи Он наконец закрыл. И вот Редеет мгла ненастной ночи И бледный день уж настает… Ужасный день! Нева всю ночь Рвалася к морю против бури, Не одолев их буйной дури… И спорит стало ей не в мочь…3 По утру над ее брегами Теснился кучами народ, Любуясь брызгами, горами И пеной разъяренных вод. Но силой ветров от залива Перегражденная Нева Обратно шла, гневна, бурлива, И затопляла острова, И пуще, пуще свирепела, Приподымалась и ревела, Котлом клокоча и клубясь, И наконец, остервенясь, На город кинулась. Пред нею все побежало и вокруг все опустело — воды вдруг Вломились в улицы, в подвалы, С Невой слились ее каналы, И всплыл Петрополь, как Тритон, По пояс в воду погружен. Осада! приступ! Лезут волны, Как звери, в окна. С ними чёлны С разбега стекла бьют кормой. Мосты, снесенные грозой, Обломки хижин, брёвны, кровли, Товар запасливой торговли, Пожитки бедных, рухлядь их Колеса дрожек городских, Гроба с размытого кладбища Плывут по городу! Народ Зрит Божий гнев и казни ждет. Увы! все гибнет: кров и пища! Где будет взять? В тот грозный год Покойный царь еще Россией Со славой правил. На балкон, Печален, смутен, вышел он И молвил: «С Божией стихией Царям не совладеть». Он сел И в думе скорбными очами На злое бедствие глядел. Стояли стогны озерами И в них широкими реками Вливались улицы. Дворец Казался островом печальным. Царь молвил — из конца в конец По ближним улицам и дальним В опасный путь средь бурных вод Его пустились Генералы4 Спасать от страха одичалый И дома тонущий народ. Тогда, на площади Петровой, Где дом в углу вознесся новый, Где над возвышенным крыльцом С подъятой лапой, как живые, Стоят два льва сторожевые, На звере мраморном верхом, Без шляпы, руки сжав крестом, Сидел недвижный, страшно бледный Евгений. Он страшился, бедный, Не за себя. Он не слыхал Как подымался жадный вал, Ему подошвы подмывая, Как дождь ему в лицо плескал, Как ветер, буйно завывая, С него и шляпу вдруг сорвал. Его отчаянные взоры На край один наведены Недвижно были. Словно горы, Из возмущенной глубины Вставали волны там и злились, Там буря выла, там носились Обломки… Боже, Боже! там — Увы! близехонько к волнам, Почти у самого залива — Забор некрашенный, да ива И ветхий домик: там оне, Вдова и дочь, его Параша, Его мечта… Или во сне Он это видит? Иль вся наша И жизнь ничто, как сон пустой, Насмешка Рока над землей? И он, как будто околдован, Как будто к мрамору прикован, Сойти не может! Вкруг него Вода и больше ничего! И обращен к нему спиною В неколебимой вышине, Над возмущенною Невою Стоит с простертою рукою Кумир на бронзовом коне.Часть вторая
Но вот, насытясь разрушеньем И наглым буйством утомясь, Нева обратно повлеклась, Своим любуясь возмущеньем И покидая с небреженьем Свою добычу. Так злодей, С свирепой шайкою своей В село ворвавшись, ломит, режет, Крушит и грабит; вопли, скрежет, Насилье, брань, тревога, вой!.. И грабежом отягощенны, Боясь погони, утомленны, Спешат разбойники домой, Добычу на пути роняя. Вода сбыла, и мостовая Открылась, и Евгений мой Спешит, душою замирая, В надежде, страхе и тоске К едва смирившейся реке. Но торжеством победы полны, Еще кипели злобно волны, Ещё под ними тлел огонь, Еще их пена покрывала, И тяжело Нева дышала, Как с битвы прибежавший конь. Евгений смотрит: видит лодку; Он к ней бежит как на находку, Он перевозчика зовет — И перевозчик беззаботный Чрез волны страшные охотно Его за гривенник везет. И долго с бурными волнами Боролся опытный гребец, И скрыться в глубь меж их рядами всечасно с дерзкими пловцами Готов был челн — и наконец Достиг он берега. Несчастный Знакомой улицей бежит В места знакомые. Глядит, Узнать не может. Вид ужасный! Все перед ним завалено; Что сброшено, что снесено; Скривились домики, другие Совсем обрушились, иные Волнами сдвинуты; кругом, Как будто в поле боевом, Тела валяются. Евгений Стремглав, не помня ничего, Изнемогая от мучений, Бежит туда, где ждет его Судьба с неведомым известьем, Как с запечатанным письмом. И вот бежит уж он предместьем, И вот залив, и близок дом… Что ж это?.. Он остановился. Пошел назад и воротился. Глядит… идет… еще глядит. Вот место, где их дом стоит; Вот ива. Были здесь ворота, Снесло их, видно. Где же дом? И полон сумрачной заботы, все ходит, ходит он кругом, Толкует громко сам с собою — И вдруг, ударя в лоб рукою, Захохотал. Ночная мгла На город трепетный сошла; Но долго жители не спали И меж собою толковали О дне минувшем. Утра луч Из-за усталых, бледных туч Блеснул над тихою столицей, И не нашел уже следов Беды вчерашней; багряницей Уже прикрыто было зло. В порядок прежний все вошло. Уже по улицам свободным С своим бесчувствием холодным Ходил народ. Чиновный люд, Покинув свой ночной приют, На службу шел. Торгаш отважный, Не унывая, открывал Невой ограбленный подвал, Сбираясь свой убыток важный На ближнем выместить. С дворов Свозили лодки. И Хвостов, Поэт, любимый небесами, Уж пел бессмертными стихами Несчастье Невских берегов. Но бедный, бедный мой Евгений… Увы! Его смятенный ум Против ужасных потрясений Не устоял. Мятежный шум Невы и ветров раздавался В его ушах. Ужасных дум Безмолвно полон, он скитался. Его терзал какой-то сон. Прошла неделя, месяц — он К себе домой не возвращался. Его пустынный уголок Отдал в наймы, как вышел срок, Хозяин бедному поэту. Евгений за своим добром Не приходил. Он скоро свету Стал чужд. Весь день бродил пешком, А спал на пристани; питался В окошко поданным куском. Одежда ветхая на нем Рвалась и тлела. Злые дети Бросали камни вслед ему. Нередко кучерские плети Его стегали, потому Что было все ему дорогой, И двор, и улица, но он Не примечал. Он оглушен Был чудной, внутренней тревогой. И так он свой несчастный век Влачил, ни зверь ни человек, Ни то ни сё, ни житель света, Ни призрак мертвый… Раз он спал У Невской пристани. Дни лета Клонились к осени. Дышал Ненастный ветер. Мрачный вал Плескал на пристань, ропща пени И бьясь об гладкие ступени, Как челобитчик у дверей Ему не внемлющих судей. Бедняк проснулся. Мрачно было; Дождь капал, ветер выл уныло, И с ним вдали во тьме ночной Перекликался часовой… Вскочил Евгений; вспомнил живо Он прошлый ужас; торопливо Он встал; пошел бродить и вдруг Остановился, и вокруг Тихонько стал водит очами С боязнью дикой на лице. Он очутился под столбами Большого дома. На крыльце С подъятой лапой, как живые, Стояли львы сторожевые, И прямо в темной вышине Над огражденною скалою Кумир с простертою рукою Сидел на бронзовом коне. Евгений вздрогнул. Прояснились В нем страшно мысли. Он узнал И место, где потоп играл, Где волны хищные толпились, Бунтуя злобно вкруг него, И львов, и площадь, и того, Кто неподвижно возвышался Во мраке медною главой, Того, чьей волей роковой Над морем город основался… Ужасен он в окрестной мгле! Какая дума на челе! Какая сила в нем сокрыта! А в сем коне какой огонь! Куда ты скачешь, гордый конь, И где опустишь ты копыта? О мощный властелин Судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы?5 Кругом подножия кумира Безумец бедный обошел И взоры дикие навел На лик Державца полумира. Стеснилась грудь его. Чело К решетке хладной прилегло, Глаза подернулись туманом, По сердцу пламень пробежал, Вскипела кровь. Он мрачен стал Пред Горделивым истуканом И, зубы стиснув, пальцы сжав, Как обуянный силой черной, «Добро, строитель чудотворный! — Шепнул он, злобно задрожав, Уже тебя!…» И вдруг стремглав Бежать пустился. Показалось. Ему, что Грозного Царя, Мгновенно гневом возгоря, Лицо тихонько обращалось… И он по площади пустой Бежит и слышит за собой — Как будто грома грохотанье — Тяжело-звонкое скаканье По потрясенной мостовой. И озарен луною бледной, Простерши руку в вышине, За ним несется Всадник Медный На звонко скачущем коне; И во всю ночь, безумец бедный Куда стопы ни обращал, За ним повсюду Всадник Медный С тяжелым топотом скакал. И с той поры, когда случалось Идти той площадью ему, В его лице изображалось Смятенье. К сердцу своему Он прижимал поспешно руку, Как бы его смиряя муку, Колпак изношенный сымал, Смущенных глаз не подымал И шел сторонкой.Заключение
Остров малый На взморье виден. Иногда Причалит с неводом туда Рыбак на ловле запоздалый И бедный ужин свой варит, Или мечтатель посетит, Гуляя в лодке в воскресенье, Пустынный остров. Не взросло Там ни былинки. Наводненье Туда, играя, занесло Домишко ветхий. Над водою Остался он, как черный куст. Его прошедшею весною Свезли на барке. Был он пуст И весь разрушен. У порога Нашли безумца моего, И тут же хладный труп его Похоронили ради Бога.П. Е. Щеголев Текст "Медного всадника"
статья
Восемьдесят пять лет минуло с момента создания «Медного всадника», и не одно издание сочинений не воспроизвело текста того «Медного всадника», который Пушкин, как мы достоверно знаем, предназначал для печати. И только в настоящем издании текст «Медного всадника» впервые за 85 лет появляется в той редакции, в которой Пушкин хотел видеть в печати свою «Петербургскую повесть». Такое утверждение обязывает к некоторым объяснениям.
I
«Медный всадник» был завершен в Болдине, в октябре 1833 года. В черновом наброске начальных стихов «Медного всадника» (тетрадь Румянцевского Музея № 2374 л. 7 об.) имеется пометка «6 октября». В октябре 1833 года текст «Медного всадника» вышел из стадии черновой обработки и был переписан Пушкиным почти набело. Эта беловая редакция в автографе поэта находится в тетрадке формата почтовой бумаги "верже" с водяными знаками «АГ, А. Гончаров, 1830, 1829», вшитой совершенно неправильно в тетрадь № 2375, хранящуюся в Румянцевском Музее.
В этой тетрадке находим две даты: под последним стихом вступления — «29 окт.» — и под последним стихом повести — «31 окт. 1833. Болдино 5ч — 5м». последнюю пометку придется расшифровать так: «Медный всадник» закончен перепиской в беловой редакции в 5 час. 5 мин. 31 октября 1833 года.
20 ноября 1833 года Пушкин вернулся в Петербург, продал издание «Медного всадника» Смирдину и представил рукопись на высочайшую цензуру. В дневнике Пушкина под 14 декабря 1833 года читаем следующую запись: «11-го получено мною приглашение от Бенкендорфа явиться к нему на другой день утром. Я приехал. Мне возвращают Медный всадник с замечаниями Государя. Слово кумир не пропущено высочайшей цензурою; стихи
И перед младшею столицей Померкла старая Москва, Как перед новою царицей Порфироносная вдова.— вымараны. На многих местах поставлен (?). все это делает мне большую разницу. Я принужден был переменить условие со Смирдиным». Немного позже Пушкин сообщил П. В. Нащокину: «здесь имел я неприятности денежные, я сговорился было со Смирдиным и принужден был уничтожить договор, потому что Медного всадника цензура не пропустила. — Это мне убыток».
Рукопись «Медного всадника», побывавшая в высочайшей цензуре и хранящая цензурные вымарки и ? дошла до нас. Эта нарядная беловая тетрадь, прекрасной почтовой бумаги большого формата, написанная нарядным пушкинским почерком почти без помарок, включена в настоящее время в тетради Румянцевского Музея № 2376 —В.
Текст «Медного всадника» в этом автографе представляет ту дефинитивную, окончательную редакцию, в которой Пушкин хотел видеть свою повесть в печати. По сравнению с первой беловой редакцией, в тетради 2375, вышепомянутой, текст окончательной редакции представляет немало изменений. В дальнейшем изложении первому тексту присвоено название беловой редакции, второму — окончательной редакции. Пушкин не пожелал вносить какие-либо изменения в соответствии с высочайшими "?" в окончательную редакцию «Медного всадника», разорвал условие с Смирдиным и положил рукопись под сукно своего письменного стола. В начале апреля 1834 года Пушкин лаконично отвечал Погодину: «Вы спрашиваете меня о Медном всаднике, о Пугачеве и о Петре. Первый не будет напечатан». Почти через год, 24 октября 1834 года, А. И. Тургенев писал князю П. А. Вяземскому, уехавшему летом этого года заграницу: «Пушкин вчера навестил меня. Поэма его о наводнении (т. е. Медный всадник) превосходна, но исчерчена, и потому не печатается». При жизни Пушкина появился в печати только один отрывок из «Медного всадника» — вступление под заголовком «Петербург. Отрывок из поэмы» в «Библиотеке для чтения» (1834, т 7, стр 116–119). В двенадцатой книге, вышедшей в свет 1 декабря 1834 года текст «Библиотеки для чтения» абсолютно тождествен тексту окончательной редакции. Высочайшая цензура по отношению к этой части «Медного всадника» проявила себя только в одном случае, именно здесь и находятся те четыре стиха, которые были вымараны и приведены нами еще в цитате из дневника Пушкина. В тексте «Библиотеки для чтения» эти стихи выпущены и обозначены точками. Необходимо отметит и подчеркнуть, что Пушкин не счел возможным прибегнуть к какой-либо замене или исправлению этих стихов.
II
«Медный всадник» появился в печати лишь после смерти Пушкина, в пятой книге «Современника», изданной по смерти его друзьями кн. П. А. Вяземским, В. А. Жуковским, А. А. Краевским, кн. В. Ф. Одоевсеким и П. А. Плетневым. В этой книге текст повести помещен на первом месте и представляет новую редакцию, которую мы условимся называть посмертной, эта редакция представляет значительные отличия от беловой и окончательной. До нас дошла и рукопись, в которой текст «Медного всадника» находится в том самом виде, в каком он появился на страницах «Современника». Это писарская копия текста с многочисленными исправлениями, сделанными чернилами и карандашом, находящаяся сейчас в тетради Румянцевсекого Музея № 2376-Б. Так как решительно во всех изданиях «Медного всадника» в основу положен текст именно этой писарской копии, то необходимо остановиться подробнее на этой писарской копии.
Она представляет тетрадь в лист, из семи писчих листов бумаги зеленоватого цвета — шесть листов с с золотым образом с водяными знаками А Гончаров и 1834, седьмой со знаком МФАГ герб и 18346. Это наблюдение приводит к выводу, что переписывался текст «Медного всадника» значительно позже октября и ноября 1833 года, когда были переписаны Пушкиным беловая и окончательная редакции.
Бумага со знаком 1834 года могла быть выпущена с фабрики — самое раннее — в самом конце 1833 года, в начале 1834 года.
Текст писарской копии подвергся многочисленным исправлениям, судя по чернилам, можно сказать, что исправления появились в тетради не одновременно. Принадлежат исправления по меньшей мере двум авторам — Пушкину и Жуковскому. Легко удостовериться, что поправки Жуковского появлялись кое-где над поправками Пушкина. Таким образом, писарская копия предлагает два текста: один — тот, который читался в ней до исправления и другой — тот, который читается после всех исправлений.
Сравнивая тот текст, который представляла писарская копия до исправления, с текстом автографа окончательной редакции, мы находим полное тождество7. Мы могли бы с абсолютной достоверностью утверждать, что перед глазами переписчика лежала именно та самая парадная тетрадь, которая была представлена Пушкиным Николаю Павловичу, если бы не было исключена, быть может, в некоторой, весьма малой мере, ослабляющая абсолютность такого утверждения. В писарской копии стр. 93–96 переписаны не в той редакции, какая имеется в автографе, а в иной, для которой автограф никоим образом не дает оснований. Вот текст автографа (на левой стороне) и текст писарской копии (на правой).
Второй текст писарской копии, — тот, который копия дает после исправлений, — абсолютно тождествен тексту «Современника». Если эта писарская рукопись не была оригиналом набора, то оригиналом была новая копия, сделанная буква в букву с исправленной писарской копии. Таким образом, исправлениями, нанесенными на писарской копии, исчерпываются все отличия окончательной пушкинской редакции от посмертной, появившейся в «Современнике».
II
Исправления текста окончательной редакции, которые сделаны в писарской копии, можно разбить по двум категориям.
Исправления и изменения первой категории вызваны теми отметками, которые были сделаны в автографе поэта карандашом высочайшего цензора Исправлявшие приняли во внимание и посчитались со всеми решительно отметками, подчеркиваниями, "?" и NB, выставленными если не Николаем Павловичем, как думал Пушкин на основании слов Бенкендорфа, то каким-либо специалистом по литературе при Отделении. Прежде чем перейти к детальному рассмотрению отметок и указаний, сделанных цензором «Медного всадника», и исправлений, сделанных согласно этих указаний, отметим общий их характер, бросающийся в глаза даже после поверхностного обзора. Неприязненное отношение цензора вызвали те стихи, в которых изображается Медный Всадник. В высокой степени подозрительным показалось цензору то обстоятельство, что поэт наделил Медного Всадника свойствами существа сверхчеловеческого. Пушкин, обожествлявший царя, казался приносящим дары данайцем. Пушкинские эпитеты «кумир», «горделивый истукан», «строитель чудотворный», «воля роковая» привлекли опасливое внимание цензора, элемент чудесности (обращаещееся тихонько лицо кумира, тяжело звонкое скаканье) казался цензору подозрительно непонятным, все стихи, относящиеся к характеристике Медного всадника, к его обожествлению, обильно испещрены подчеркиваниями, отчеркиваниями, постановкой на полях "?" и NB. Автору надлежало изменить все указанные стихи, а совокупностью указаний цензора требовалась от поэта не замена одних стихов другими, не отзывающаяся на строфы, на план произведения, а радикальное изменение именно в строй, именно в план. Бессловесные указания цензора били в одну точку и весьма легко поддавались истолкованию, да, по всей вероятности, были разъяснены и на словах Бенкендорфом, когда он возвращал Пушкину рукопись «Медного всадника». Поэт сознавал, что от него требуется устранение из повести создаваемого инкриминированными стихами впечатления и настроения, устранения почти целиком одной из двух основных частей содержания «Медного всадника». Никакой автор, а тем более Пушкин, не совершил бы над собой самоубийства, а такое искажение текста, которое требовалось от поэта, было равносильно самоубийству.
Пушкин жаждал видеть в печати «Медного всадника» и как автор, и как гражданин, ибо «Медный всадник» был для Пушкина не только произведением художественным, но и политическим. Был и еще один мотив жажды, важный, но иного порядка. Пушкину нужны были деньги. И все эти мотивы потеряли для Пушкина всякую силу, когда он увидел, каких изменений, какой переработки текста требуют от него цензурные указания. Пушкин разорвал контракт с Смирдиным и отказался от мысли видеть в печати «Медного всадника». Прошло некоторое время, и Пушкин, томимый желанием напечатать свою повесть, сделал попытку произвести операцию над своими стихами, произвел опыт искажения повести и несомненно пал под бременем этих исправлений. Он не довел их до конца, к нему на помощь (надо думать, уже после его смерти) пришел Жуковский. Он беззаботно отнесся к трагической борьбе поэта с цензурой и легкой рукой, карандашиком, довел до конца исправления текста по указаниям цензора и привел «Медного всадника» в приемлемый для цензуры вид. Всю тлетворность исказительной деятельности Жуковского, всю глубину искажений, причиненных исправлениями, можно оценить при сравнительном обозрении текстов окончательной и посмертной редакции.
1. Зачеркнутым в автографе окончательной редакции оказалось только одно место — ст 39–42. На полях против этих стихов сделана заметка.
39 И перед младшею Столицей Померкла старая Москва Как перед новою царицей Порфироносная вдоваВ писарской копии исправлен только cт. 40
-
Померкла старая Москва → Главой склонилася Москва
-
Текст стиха в новой редакции вписан карандашом рукою Жуковского. В та-ком исправленном вид стихи 39–42 появились и в «Современнике». Отметим, что cт. 40 в новой редакции, вписанный рукою Жуковского, все же стих пушкинский, он находится в автографе беловой редакции в тетради № 2375
Быть может, это исправление дает некоторое хронологическое указание. Отрывок из повести, заключавший и эти заподозренные cт. 39–42, появился в печати, как было указано, в декабре 1834 года. Эти стихи в печати были выпущены, следовательно, к этому времени ст. 39–42 не получили того исправленного и цензурного вида, в котором мы читаем их по исправленной писарской копии. А если еще вспомнить упоминание А. И. Тургенева о невозможности напечатать «Медного всадника» от октября 1834 года, то нельзя ли придти к заключению, что опыт исправлений текста был предпринят Пушкиным уже после появления в печати отрывка о Петербурге, т. е. позже декабря 1834 года?
2. В стихах 258–259 и 401–403 слово «кумир» подчеркнуто, стихи отчеркнуты на полях и отмечены "?" и NB. В писарской копии начало исправлению положил Пушкин, он вместо зачеркнутого «кумир» написал «седок», но затем Жуковский, не удовольствовавшись этим изменением, завершил исправление, и рядом с «седок» написал уже свой вариант «гигант». Вот текст этих стихов в окончательной и посмертной редакциях.
-
258 Стоит с простертою рукою → Сидит с простертою рукою
-
Кумир на бронзовом коне → Гигант на бронзовом коне
-
402 Кумир с простертою рукою → Гигант с простертою рукою
-
3. В ст. 411–428, описывающих Медного Всадника, каким он предстал пред очнувшимся Евгением, подчеркнуты ст. 411–412, отчеркнуты ст 411–413, отчеркнуты и отмечены NB ст. 420–423, отмечен NB ст. 424 и в нем слово «кумир» подчеркнуто. В писарской копии подвергнуты исправлению ст. 410–412, получившие не сразу тот посмертный вид, в котором они появились. Пушкин сделал попытку изменить стихи 420–423. В скобках — зачеркнутое, разрядкой — вписанное Пушкиным.
-
(властелин) б а л о в е н ь судьбы
-
Не так ли ты с к а к а л Над (самой) бездной
-
(На высоте) И о с а д и в
-
Но Пушкин, очевидно, отказался от мысли выправить эти стихи. Впоследствии ст. 413–423 были зачеркнуты карандашом, а предшествовавшие им ст. 410–413 были выправлены карандашом Жуковского и в его исправлении приобрели неожиданно пошлый оттенок, который, — легко представить, — не мог бы не привести в неистовство Пушкина. Ст. 424–428 подверглись обработке Пушкина, но к чему могли привести вынужденные насильственные изменения текста? Да только к его обескровлению, обесцвечению. Читатель без труда оценит степень авторского терзания, сравнив текст до исправлений — окончательной редакции — и после исправлений — посмертной.
4. Но еще боле кощунственному искажению подверглось центральное, можно сказать, место «Медного всадника» — стихи 431–438. В автографе ст. 433 отмечен NB и в нем подчеркнуты слова «Горделивым истуканом», ст. 436–450 отчеркнуты, против ст. 436 на полях поставлено NB, а в текст стиха подчеркнуты слова «строитель чудотворный». Пушкин сделал попытку исправления, представление о которой дает следующее воспроизведение части писарской копии. В прямых скобках поставлены зачеркнутые чернилами слова и стихи. Исправления, сделанные Пушкиным, набраны разрядкой. Пушкин исправлял пером, поэтому и зачеркивание пером нужно приписать ему.
-
431 [По сердцу пламень пробежал]
И д р о г н у л он — и
-
432 [вскипела кровь] [Он] мрачен стал
н е д в и ж н ы м в е л и к а н о м
-
433 Пред [горделивым] [истуканом]
п е р с т с у г р о з о ю п о д ъ я в
-
434 И [зубы стиснув, пальцы] [сжав]
Ш е п н у л, в о л н у е м м ы с л ь ю
-
435 [Как обуянный] [силой] черной
436 «Добро строитель чудотворный!»
437 [Шепнул он, злобно задрожав]
Но
438 «Уже тебя» [И] вдруг стремглав
-
после Пушкина дальнейшее исправление этих стихов было совершено Жуковским. Он правил карандашом. Вместо зачеркнутого чернилами стиха 431 Жуковский написал свой стих:
-
По членам холод пробежал
-
Затем он попытался устранить пушкинское исправление в ст. 432, зачеркнул его, надписал свои вариант «задрожа», затем отказался и восстановил пушкинский вариант. Пушкинское исправление в ст. 433 также не понравилось Жуковскому. Он зачеркнул эпитет «недвижным» и вписал свой «дивным русским» Пушкинские исправления ст. 434 и 435 не удовлетворили Жуковского, он зачеркнул их так же как и следующий, 436 стих. В ст. 438 он зачеркнул знаменитое восклицание «Уже тебя», а вместо ст. 434–438 сочинил следующий текст:
-
И перст свой на него подняв,
Задумался
-
Вот для сравнения тексты автографа (окончательной, пушкинской редакции) и «Современника» (посмертной редакции):
Лишне доказывать, что подобные исправления были преступлением против творчества и искусства8.
Из обозрений исправлений, вызванных указаниями цензуры, можно заключить, что Пушкин, насильственно вынужденный к исправлению своего зрелейшего произведения, преломил себя и приступил к тягостной операции над своими стихами, но его терпения не хватило, он остановился на полдороге и отбросил в сторону писарскую копию со своими исправлениями. Пришел Жуковский и завершил операцию, доведя исправления до желанного цензурного конца и простирая бесцеремонность в обращении с Пушкинским текстом вплоть до сочинения собственных стихов «под Пушкина» и введения их в текст «Медного всадника».
IV
Но окончательная редакция «Медного всадника», закрепленная автографом поэта и перенесенная отсюда в писарскую копию, испытала и другие исправления, которые вызваны были, не вынуждаясь требованиями цензора, соображениями иного порядка — художественными, стилистическими и т. п. Когда такого рода исправления делал в своих стихах Пушкин, взыскательный художник, мотивы их могут быть нам понятны. Не касаемся пока вопроса, насколько прочны были в глазах самого Пушкина такие исправления, насколько они окончательны, усвоены ли они текстом Пушкина непререкаемо и т. д. Но когда такие исправления производил в стихах Пушкина Жуковский, то мотивы их почти не воспринимаются нами. Даже дружеская приязнь Жуковского к Пушкину не может ни в какой мере оправдать его притязания на исправление текста.
Обозрение исправлений второй категории начнем с перечисления мелких изменений в отдельных стихах. Таких мелких изменений, являющихся отступлениями посмертной редакции от окончательной, насчитывается всего 13.
Касательно исправлений в ст. 4 (пришел вм. пришед) и ст. 8 (ловит вм. ломит) должно заметить, что предлагаемые писарской копией чтения являются результатом не исправления, а просто неверного чтения оригинала. Относительно некоторых исправлений, в силу их крайней незначительности было бы, быть может, рискованно устанавливать по почерку, кем они сделаны — так в ст. 159 и вместо но, в ст. 289–290 — простая перестановка слов. Но относительно некоторых исправлений можно с полной уверенностью утверждать по их почерку, что они сделаны никем другим, как Жуковским. В этом нет сомнений для всякого, знающего руку Жуковского. Таковы писанные им слова «уж как-то» (вм. к тому же — ст. 111), в Коломне (вм… в чулане ст. 119), покойнице (вм. почиющей — ст. 121) и т. д. Не будем теряться в изыскании мотивов, по которым Жуковский обратил чулан в Коломну, пренебрег словом почиющей и т. д. Для нашей цели достаточно лишь констатировать, что исправления сделаны Жуковским9.
Более крупные изменения были сделаны в писарской копии в трех случаях:
1) в ст. 136–158 (мечты Евгения),
2) в ст. 179–199 (описание наводнения),
3) в ст. 370–374 (Евгений в чудной, внутренней тревоге)
1. Ст. 136–158 подверглись значительному изменению. Их содержание в окончательной редакции мысли Евгения о чине, о подъеме воды, о погоде, о мостах, об огорчении Параши (136–141) и его мечты о семейной жизни и о безоблачном семейном счастье (142–158). Мечты не нашли места в посмертной редакции, и ст. 144–158 в писарской копии оказались зачеркнутыми. Устранение этих стихов вызвало необходимость в изменении связанных с ними стихов 136–143. Эти стихи тоже перечеркнуты и тут же в рукописи выправлены.
При исключении мечтаний Евгения в посмертной редакции совсем неуместным оказался неисправленный ст. 159
-
Так он мечтал
-
Как раз ничего такого, что можно было бы охарактеризовать, как мечтания, не осталось в предшествующих, явившихся результатом исправлений стихах посмертной редакции. Ясное доказательство, что исправления, сделанные на этот раз Пушкиным, не были доведены до конца и не подлежали введению в окончательный текст.
2. Существенная и стол же неокончательные изменения внесены и в описание самого наводнения (179–199).
Исправления в этих стихах были сделаны Пушкиным, но Жуковский все же прошелся по этим исправлениям. Так ему принадлежит ст. 193 — Садки под мокрой пеленой. Надо отметить, этот вариант Жуковского явился в резултате неверного чтения, записанного тут же Пушкиным варианта этого зачеркнутого в копии ст. 193 — лодки под мокрой пеленой. Действительно в "садках, покрытых мокрой пеленой", нет смысла. Относительно исправлений, сделанных Пушкиным, должно заметить, что Пушкин, исправляя текст окончательной редакции, возвращался к вариантам, однажды взвешенным и откинутым.
Так вариант ст. 182 (И вдруг, как зверь, остервенясь) был уже в автографе беловои редакции, сравнение волн с ворами (Как воры, волны) уже было сделано в том же автографе. Не лишено интереса подчеркнуть, что это сравнение волн с ворами связывалось с иным началом стиха «И страх и смех / Как воры, волны». В исправленном тексте писарской копии осталось некоторое несоответствие «Осада! Приступ! Злые волны, как воры, и т. д.» Доказательство, что исправление не должно быть считаемо окончательным.
3. Совершенно неудачно выправлены ст. 370 — 373
Исправления писарской копии значительно искажают смысл, в автографе «но он не примечал» связано с «его стегали», а это последнее поясняется указанием причины. Стегали, потому что все казалось ему дорогой. При исправлении вышел кривой смысл: стегали, потому что не разбирал дороги. «Казалось — он не примечал». Непонятно, чего он не примечал? Если не разбирал, то значит не примечал. И затем исправление внесло прозаизм в текст повести — оглушен шумом внутренней тревоги. Сразу оскудело содержание ст. 373–374. Можно ли считать такое исправление совершенным и окончательным?
V
Наблюдения над исправлениями второй категории дополняют и укрепляют тот вывод, к которому привело нас изучение исправлений первой категории. Вынужденный произвести опыт исправления текста, признанного им окончательным, Пушкин начал править текст, переписанный писцом, в местах, указанных цензурой, попутно пробовал внести коe-кaкие изменения и в стихи, не привлеките внимания цензуры, но не довел до конца ни тех, ни других исправлений. Отмеченные нами особенности исправлений, сделанных Пушкиным, таковы, что не только не дают оснований к признанию их за окончательные, подлежащие внесению в текст, но наоборот исключают возможность защиты такого положения. Пушкин не довел до конца дела исправления: закончил и завершил его, как мы видели, Жуковский, проявивший при этом удивительно своеобразное отношение к творчеству Пушкина.
Для современного издателя «Медного всадника» работа Жуковского не имеет никакой цены и должна быть отметена при воспроизведении текста — утверждение, не требующее доказательств. Но как должен отнестись современный издатель к следам работы Пушкина в писарской копии?
Перед нами два источника текста «Медного Всадника» — та окончательная редакция, которую находим в автографе поэта, и та посмертная редакция, которую дает писарская копия. О первой мы достоверно знаем, что именно ее Пушкин признал окончательной и желал видеть в печати, что эта именно редакция плод свободного творчества поэта. О второй редакции мы достоверно знаем, что своим возникновением она обязана акту цензурного насилия, что она не улучшала, а ухудшала текст, что эта редакция — исправленная и искаженная — не может быть признана законченной, не может быть сочтена последним словом исправлений. Последнее слово исправления и искажения текста принадлежит Жуковскому, а Пушкин бросил работу на полдороге. Нет двух ответов на вопрос: ежели бы в момент прекращения работы по оцензурению «Медного Всадника» Пушкина спросили, какой текст «Медного Всадника» он хочет видеть в печати — тот, который находится в автографе, или тот, который дает исправленная писарская копия, то ответ мог быть только один, голос его был бы подан за текст автографа. Текст же посмертной редакции является как раз таким, какого Пушкин не хотел видеть опубликованным, какого Пушкин не пустил в печать.
Наблюдения над исправлениями в писарской копии и соображения, приведенные нами, дают определенный ответ на вопрос об источнике текста «Медного Всадника». Современный издатель должен руководиться при воспроизведении текста «Медного Всадника» исключительно окончательной редакцией в автограф поэта. Исправления писарской копии должны быть решительно отринуты, удалены с поля зрения современного издателя. О незаконченной работе поэта по вынужденному исправлению текста издатель может рассказать в примечаниях к тексту, но в тексте «Медного Всадника» ни одно из исправлений, сделанных в писарской копии, не должно иметь места. В собрате сочинения Пушкина «Медный Всадник» должен быть внесен в том текст, какой находится в автограф поэта, представленном в цензуру. Эту редакцию «Медного Всадника», нарядно переписанную им, Пушкин передал на рассмотрение Бенкендорфа и царя; эту редакцию он предназначал для печати; эту редакцию он не пожелал подвергать каким-либо изменениям.
Прошло 85 лет со времени создания «Медного Всадника», 81 год минул со дня смерти Пушкина, но до сего времени «Медный Всадник» не появился в печати в той редакции, которую Пушкин желал видеть в печати, в том тексте, который Пушкин признал окончательным. Как ни странно это утверждение, как ни обидно, ни оскорбительно для памяти поэта обстоятельство, указанное в этом утверждении, но действительно дело обстоит именно так.
Жуковский закончил исправление «Медного Всадника» по писарской копии и открыл «Медным всадником» первую вышедшую после смерти Пушкина книгу «Современника»10. В посмертном издании (Сочинение А. Пушкина, СПБ, т X, 1841) был точка в точку даже с опечаткой перепечатан текст «Современника» Следующее издание сочинения Пушкина принадлежит Анненкову. С него начинается реставрация текста «Медного всадника». Анненков работал по рукописям и установил участие Жуковского в исправлении текста, но он не обратил внимания на соотношение рукописей «Медного всадника» в частности автографа окончательной редакции и писарской копии, не оценил, как должно, принудительного характера исправлений и счел исправление Пушкина — плодом окончательной работы его над своим произведением, которым он еще не был доволен, изготовив его, по видимому, вполне для печати11. Но и Анненков понимал, что исправления, сделанные по требованиям цензуры, должны быть устранены, но в момент выхода анненковского издания цензурные условия были таковы, что Анненкову пришлось печатать «Медного всадника» с поправками Жуковского. С медленной постепенностью освобождали следующие издатели текст «Медного всадника» от искажений и исправлений. Было бы скучным и лишним делом пересматривать историю текста «Медного всадника» после смерти Пушкина. Мысль о необходимости освобождать текст Пушкина от исправлений, вынужденных цензурой, была усвоена издателями текста. Не сразу, а постепенно от таких исправлений, условно отнесенных к первой категории, издатели, наконец, освободили текст «Медного всадника», но исправления, отнесенные нами ко второй категории, были оставлены ими в тексте. Такое отношение к тексту «Медного всадника» находит себе объяснение в том обстоятельстве, что до сих пор не было произведено работы, уясняющей соотношение дошедших до нас рукописей «Медного всадника» и определяющей их удельный вес.
При издании текста все решительно издания (последние издания Ефремова, Морозова, Венгерова) сохраняют исправления второй категории. Издателей не остановило ни замеченное ими участие Жуковского в исправлениях текста, ни бросающееся в глаза искажение текста, производимое исправлениями, ни обстоятельства возникновения мысли об исправлениях, ни незаконченный характер работы Пушкина над писарской копией. Зрелище грустное и досадное. Сильно огорчился бы Пушкин, если бы он увидел тот текст «Медного всадника», который печатается во всех собраниях его сочинений. Такой окончательный текст не появлялся из под его пера.
________________
В настоящем издании текст «Медного всадника» дан в окончательной редакции по рукописи Пушкина (тетрадь Румянцевского Музея, № 2376) При воспроизведении допущены следующие отступления. Из отличия пушкинской орфографии сохранены лишь те, которые в той или иной мере могут указывать на особенности произношения (напр. убогова, нещастной и т. п.), поэтому в нашем тексте не нашли места такие пушкинские написания, как ветхии, приют, луч, калпак и т. п. Приводим список всех отступлений от орфографии Пушкина с обозначением стихов:
Знаки препинания сохранены пушкинские, за исключением тех мест, которые не были бы вразумительны современному читателю, если бы печатались с пушкинской пунктуацией. Слишком непохоже на современное обращение Пушкина с запятой, так он не ставит ее там, где ставим мы: «сиянье шапок этих медных насквозь простреленных в бою», или «мосты снесенные грозой», или «Нева к морям его несет и чуя вешни дни ликует» Но в обращении Пушкина с запятыми нет той выразительности, которая характеризует его использование других знаков препинания — многоточия, знака вопроса и восклицания. Все эти выразительные особенности пунктуации сохранены в нашем тексте.
Набор повести и приложений сделан в 1917 году.
Справка об иллюстрациях к "Медному всаднику"
Мысль об иллюстрировании «Медного всадника» явилась у Александра Бенуа в 1903 г., когда к нему обратился Кружок Любителей Русских Изящных Изданий с предложением что-либо иллюстрировать из произведений русских авторов. Этими иллюстрациями художник был занят в Риме и Петербурге, весною и летом 1903 г. Но вследствие недоразумений, возникших между издателями и автором, это издание было отложено, а иллюстрации были приобретены С. П. Дягилевым для журнала «Mир Искусства», в котором они и появились в № 1 за 1904 г. В дальнейшем Дягилев предполагал их издать отдельной книгой, но это предположение не осуществилось и вскоре после этого право на издание было куплено издательством «М. О. Вольф». Вторично художник вернулся к этой теме по заказу Комиссии народных изданий при Экспедиции Заготовления Государственных Бумаг — эта ceрия, состоящая из 6-ти больших листов, была исполнена в Версале, весной 1905 г., но не была напечатана.
Настоящие иллюстрации (3-я редакция иллюстраций «Медного всадника») нарисованы художником летом 1916 г. в Крыму, по заказу Комиссии Художественных Изданий при Общине Св. Евгения Красного Креста. Часть их повторяет композиции 1-ой и 2-ой редакций, некоторые же рисунки сочинены вновь.
Оригиналы иллюстраций настоящего издания находятся в Русском Музее, за исключением фронтисписа, принадлежащего собранию П. А. Степанова и концовки 1 части, принадлежащей С. Р. Эрнст.
1917 Март.
1
Алгаротти где-то сказал: «Petersbourg est la fenetre par laquelle la Russe regarde en Europe». [Петербург — окно, через которое Россия смотрит в Европу (франц.)].
(обратно)2
Смотри стихи кн. Вяземского к графине З***.
(обратно)3
Мицкевич прекрасными стихами описал ден, предшествовавший Петербургскому наводнению, в одном из лучших своих стихотворений Oleszkewcz. [Олешкевич (польск.).] жаль только, что описание его не точно. Снегу не было — Нева не была покрыта льдом. Наше описание вернее, хотя в нем и нет ярких красок полского поэта.
(обратно)4
Граф Милорадович и генерал-адютант Бенкендорф.
(обратно)5
Смотри описание памятника в Мицкевиче. Оно заимсствовано из Рубана — как замечает сам Мицкевич.
(обратно)6
Тетрадь вшита неправильно в тетрадь 2376-Б. Порядок листов должен бытьь такой: последний полулист должен быть первым. На нем — заглавие «Медный всадник Петербургская повесть (1833)» и пометка красными чернилами 53. Второй полулист с предисловием помечен цифрой 10. Далее полулисты должны быть расположены так: 11, 52, 12, 51, 13, 50, 14, 49, 15, 48, 16, 47. На 47 заголовок примечание, а сами примечания (полулист) вшит в автограф окончательной редакции, здесь полулист с примечаниями сложен вдвое и имеет пометку — 31 и 32.
(обратно)7
Можно было бы и не упоминать о двух явных ошибках переписчика при переписке. Так, в cт. 123 «Итак домой пришед Евгений», переписчик, не разобрав переписал «пришел», а в ст 267 «В село ворвавшись, ломит, ржет» писец переписал «ловит». Эти описки были введены в печатный текст «Медного всадника».
(обратно)8
Для полноты обзора укажем и еще одно исправление в ст. 449:
Простерши руку в вышине → Простерши руки в вышине
(обратно)9
Отметим, что Жуковский сделал еще две вставки в писарскую копию — в текст предисловия после слова «подробности» Жуковский вписал собственноручно «наводнения», а в текст 3-го примечания Жуковский сделал сноску и собственноручно же сделал примечание «в одном из лучших своих стихотворений».
(обратно)10
Я должен предупредить одно возражение, которое могло бы быть предъявлено: не был ли текст «Медного всадника» сдан в печать самим Пушкиным, не был ли он им даже пропущен? Выпуская последнюю за 1836 год 4-ую книгу «Современника» (вышла в свет во второй половин ноября, в декабре 1836 года, цензурное разрешение подписано 11 ноября 1836 года), Пушкин поместил в ней объявление о приеме подписки на «Современник» в 1837 году и о том, что каждые три месяца будет выходит по одному тому. Обращаясь к графу Бенкендорфу за разрешением напечатать объявление о продолжении издания «Современника» в 1837 году, Жуковский указывал, что подписка началась уже в 1836 году, а в тексте объявления было сказано, что в текст «Современника» поместятся «все неизвестные публике сочинения Пушкина — и те, кои уже назначены им самим для сего журнала, и те, кои находятся в оставшихся после него бумагах». Нa обложке пятой (1-ой на 1837 год) имеется цензурное разрешение, датированное 11 ноября 1836 года — т. е. тем самым днем, которым датировано цензурное разрешение на выпуск 4-ой книги. Пятая книга начинается с известной статьи Жуковского «Последние минуты Пушкина». Эта статья напечатана с особой пагинацией (I–XVIII) и, видимо, вошла в состав уже после отпечатания первых листов, имеющих обычную пагинацию. Открывается книга «Медным всадником», занимающим здесь страницы 1—21. Все приведенные данные делают возможными следующие предположения: Закончив 1836 год, Пушкин стал готовить первую книжку на 1837 год. Пушкин назначил для этой книги свои произведения, сдал в набор, быть может, уже пропустил первый лист. Возможность таких предположений устраняется следующими соображениями. О работе Пушкина над первой книгой «Современника» нет решительно никаких данных. Цензурная дата является результатом явного недосмотра. Если для продолжения издания понадобилось исхлопотать специальные разрешения Бенкендорфа и Николая Павловича, то только плодом недоразумения можно объяснить появление разрешительной надписи от 11 ноября 1836 года. Действительно, кой-какой материал, пропущенный цензурой при жизни Пушкина, мог оказаться и в 5-ой книге, но это просто остаток 1836 года, а не специально сданный для первой книги материал. Главное же соображение, основное — все то же — «Медный всадник» появился в «Современнике» в недопустимом для Пушкина виде.
(обратно)11
Сочинения Пушкина Изд. П. В. Анненкова, т. III СПБ 1855, стр 549 — 552
(обратно)
Комментарии к книге «Медный всадник», Александр Сергеевич Пушкин
Всего 0 комментариев