«Венок памяти»

Венок памяти (fb2) - Венок памяти [К 100-летию окончания Первой мировой войны, компиляция] 459K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Коллектив авторов

Венок памяти К 100-летию окончания Первой мировой войны

Перед вами, читатель, сборник стихотворений отечественных поэтов разных лет о Первой мировой войны. Сборник приурочен к столетней годовщине окончания той войны. 11 ноября 1918 года закончилась мировая бойня, начавшаяся с убийства в Сараево Гаврилой Принципом наследника австро-венгерского престола Франца-Фердинанда.

…4 февраля 2012 года на сто одиннадцатом году жизни скончалась англичанка Флоренс Грин, последний ветеран Первой Мировой. Когда умер последний российский участник той войны — увы, неведомо. Нет в живых уже не только ветеранов но и, наверное и просто современников той войны — великой и забытой войны раз и навсегда предопределившей ход истории ХХ столетия и прежде всего — истории нашего Отечества.

Президент России В. В. Путин ещё в том же 2012 году отметил необходимость отдать дань памяти участникам Первой мировой войны. Позже парламент РФ одобрил и закон, призванный способствовать этому благородному делу. Гражданское общество тоже не должно остаться в стороне.

Ведь в России несмотря на инициативы властей практически нет памятников, посвящённых этому событию, исчезают места захоронений погибших русских воинов, книги памяти издаются только усилиями энтузиастов. Однако беспамятство не отменяет ни героизма русских солдат и офицеров, ни исторической значимости той войны.

И сейчас мы считаем своим долгом в меру своих сил и возможностей напомнить о наших предках.

* * *

Надо отметить — это первый такой сборник на русском языке. Ибо в послереволюционной России не вышло ни одной антологии поэзии или прозы, посвящённой Первой мировой войне а в дореволюционной просто не успели этого сделать. Также не осуществили что-то подобное и в Русском Зарубежье — отчасти потому потому что эмиграция в значительном большинстве считала — и надо сказать не без оснований — Первую Мировую главной причиной гибели старой России. Очень надеемся, что наша публикация сдвинет дело с мёртвой точки и этот пласт русской культуры вновь сделается достоянием русского народа и других народов России.

Та война отразилась в творчестве поэтов разных поколений. И «серебряного века» последних лет Российской империи; и временами воистину Железного, однако по своему прекрасного и значительного века советской поэзии; и поэтов русской эмиграции; и поэтов современных. Всем им составители попробуют уделить должное внимание. В сборнике две части — поэзия тех кто был участниками и очевидцами той войны и нынешнего поколения авторов — даже уже не внуков а скорее правнуков поколения ее заставшего. В сборник включены и ранее не раз публиковавшиеся (но для нового поколения вполне могущие прозвучать откровением) и неизвестные стихи и именитых и забытых авторов.

Мы также постарались не просто механически собрать под одной обложки стихотворения разных поэтов и лет но и по возможности показать историю в литературе: и патриотический восторг первых месяцев, и ужас перед великими бедствиями, войной принесёнными и скорбь по рухнувшему довоенному миру — позже названному «прекрасной эпохой», и сожаление о том что России не суждено обрести заслуженную победу, и наконец — горькое понимание что это не последняя мировая война…

И ещё — мы не стали делить поэтов — участников Первой Мировой на эмигрантов и советских поэтов, на белых и красных. На наших страницах не будет расстрелянного заговорщика Гумилева, видного советского поэта Николая Тихонова, первого революционного поэта Блока и революционного классика Багрицкого, футуриста и лауреата Сталинской премии Николая Асеева, и белых эмигрантов Туроверова и Несмелова…

Итак — представляем вам наш Венок памяти.

Владимир Лещенко.

Редколлегия

Ренарт Фасхутдинов — глава инициативной группы «Венок памяти»

Владимир Лещенко — редактор-составитель.

Ирина Тимофеева — консультант.

Анна Коврова — рецензент, редактор.

Алексей Кисенков — составитель.

Издание подготовлено при участии Книжного Клуба «Астра Нова». Издание является сугубо некоммерческим проектом и осуществлено в культурных и информационных целях.

Часть первая Кровавый отблеск

Испепеляющие годы!

Безумье ль в вас, надежды ль весть?

От дней войны, от дней свободы,

Кровавый отблеск в лицах есть

А. Блок

Владимир Агапкин{1}

Прощание славянки

Вспоили вы нас и вскормили, Отчизны родные поля, И мы беззаветно любили Тебя, Святой Руси земля. Теперь же грозный час борьбы настал, Коварный враг на нас напал, И снова в поход! Труба нас зовет! Мы вновь встанем в строй И все пойдем в священный бой Мы дети России великой, Мы помним заветы отцов, Погибших за край свой родимый Геройскою смертью бойцов. Пусть каждый и верит, и знает, Блеснут из-за тучи лучи, И радостный день засияет, И в ножны мы сложим мечи.

Николай Победин{2}

Антанта

ФРАНЦИЯ ЛЮБОВЬ в ней чистая горит К земле родимой и к народу, — Объята ею, — отразит Она тяжёлую невзгоду… РОССИЯ В ней ВЕРА глубока, тревогой Не поколеблена ничуть, Святая Русь во имя Бога Свершает свой победный путь… АНГЛИЯ НАДЕЖДА в ней всегда живёт На мощь, величие России. С ЛЮБОВЬЮ, ВЕРОЮ идёт Она на бой и их зовёт Сломить надменные стихии… МОРАЛЬ Перед грозой враждебных сил В дни тяжкой скорби, испытаний — Святой союз их в поле брани Сам Бог с небес благословил.

* * *

За Русь Святую и царя Идёт с мечом поборник славы; И не страшит богатыря Дракон кощунственный трёхглавый. Идёт вперёд и верит в Бога, Идёт… и грозен словно вал; А там готовы на подмогу Его друзья: и бритт, и галл… Вдали блестят победы-зори, Они откроют к счастью дверь… И за страдания и горе Тебе отплатят, грубый зверь!

Сергей Копыткин{3}

Письмо из лазарета

Ночь порвет наболевшие нити. Вряд ли их дотянуть до утра. Я прошу об одном, напишите, Напишите три строчки, сестра. Вот вам адрес жены моей бедной. Напишите ей несколько слов, Что я в руку контужен безвредно, Поправляюсь и буду здоров. Напишите, что мальчика Вову Я целую, как только могу, И австрийскую каску из Львова Я в подарок ему берегу. А отцу напишите отдельно, Как прославлен наш доблестный полк, И что в грудь я был ранен смертельно, Исполняя мой воинский долг.

Из письма.

Словно в саване против ущелья Грозно встала крутая гора., Там, сражаясь с врагом и с метелью Подыматься придется с утра. В злую полночь в стенах Баязета, Стережа притаившийся бой, Я припомнил спокойное лето, Старый сад и свиданье с тобой. И не страшно мне это безмолвье, Не боюсь поклониться судьбе, Потому что я крепок любовью, И все мысли мои о тебе. Помнишь сад накануне рассвета, Помнишь розовый куст у скамьи? Продолжается чудное лето Для заветного цвета любви. В эту полночь во тьме непогожей В отдаленной и злой стороне Ты наверное, молишься тоже, И все мысли твои обо мне. Вижу комнатку, образ, лампадку. Вижу каждую мелочь вокруг, Платья белого каждую складку И тебя, мое сердце, мой друг. Я целую тебя без ответа Так легко, чтоб не слышала ты, И шепчу, что в стенах Баязета Не осыплются наши цветы.

Взятие Львова.

Он взят. Он вырван из неволи, Славянский древний город Львов! Встал богатырь на бранном поле, Взмахнул мечем, — и нет врагов! Под бранный гром из Швабской[1] клети Освобожден славянский лев. И, как олень, от русской плети, Бежит тюремщик двух столетий, Тот, что кичился, обнаглев. Трепещет Габсбургская клика, Лоскутья рвутся пополам. Вся Русь от мала до велика На зов воинственнаго клика Идет развеять пыльный хлам. Несет карательное пламя, Врагу сжигающее кровь. А за мечом — святое знамя — Славянам братскую любовь! Врагам — безмерная могила! Безумцам — каменная клеть! Да разве есть такая сила, Что может Русь преодолеть?!

* * *

        На проводах грозного года, В тяжелые вещие дни, Все та же молитва народа:           «Боже, Царя храни!»         Пусть буйно пылают пожары, Пусть смерть рассыпает огни. Не сломят нас злые удары!          «Боже, Царя храни!»         Взмывают германские волны По нашим родным берегам. Но русские скалы безмолвны.          «Царствуй на славу нам!» Вечная память почившим!         Многая лета — живым, Вражий набег истощившим,          Русским мечом огневым!         Славьтесь, родные дружины, Ясно взирайте вперед Всем вам послужит единый Спаянный русский народ!

Годовщина

Год, только год прошел, а мнится, что века Над человечеством сменились в это время… Но цель великая теперь недалека, Как плод, готово пасть насыщенное бремя. В день грознопамятный, единая, как встарь, Под звон колоколов, не знающая смерти, Россия говорит: «Великий Государь! В победу полную и в дух народный верьте!» По воле Господа безмерный путь пройдя, Народ и армия друг друга любят свято. Русь крепко верует в Верховного Вождя. Вождь грозно верует в родимого солдата. Да здравствует великая, родная, Могучая бестрепетная рать! Все для тебя, заступница земная, Клянемся сделать мы, посеять и собрать!! Пусть память вечная торжественно хранит Всех, павших доблестно за честь родной державы. Мы сложим памятник им выше пирамид, Бессмертный обелиск народной вечной славы…

Беженцы

В превратности судеб приближенные к Богу, Неуловимые, как тень, Всем миром, как один, снимаются в дорогу Из городов и деревень… Пусть будет пожжено взлелеянное поле, Пусть гибнет вещий клад крестьянского труда, Но царственный народ ярма чужой неволи Носить не будет никогда! Он пламени предал насиженные гнезда, Свои дома разрушил сам. И к сердцу Родины уходит в ночь по звездам, Доверив будущность славянским небесам. О Русь! Ты — странница, приближенная к Богу, Носящая Христа в истомленной груди. Безропотна сильна и, победив тревогу, К востоку в час ночной, к могуществу гряди! Великой страннице рассказывают звезды, Что вскоре океан надвинется назад, Как в сказке, оживут разрушенные гнезда, Поднимется посев. Воскреснет мертвый сад. Полягут вечным сном непрошенные гости. Пройдет над ними Русь державную стопой. И в памяти людей, как зелень на погосте, Все беды горькие окутает покой.

«Меджидие[2]»

(посв. М. И. Плансон-Ростковой)

Когда в Великую субботу Шли звонари к колоколам, Свой флот на грешную работу Послал кощунственный ислам. Ползли турецкие галеры Во мраке сумрачном, как тать, Чтоб торжество Христовой веры Кровавым буйством запятнать; Чтоб смерть красавице Одессе Послать с языческим «алла», Лишь запоют «Христос воскресе», Лишь зазвонят колокола. Никто не знал, что недруг в море Стоит, закутанный в туман. В церквах, в часовнях и в соборе Сбирались толпы христиан. Никто не знал. Лишь Бог единый Все знал и видел с небеси. Он любит нрав наш голубиный, Бог, сострадающий Руси. Он не допустит злого ига. Кругом Его — святой синклит. Господь зовет архистратига И в море быть ему велит. В ночи смущен турецкий кормчий, Ведущий тайну корабля. Чудесный звон идет все громче От волн у самого руля. Вот ураган небесных крылий Велит пирату отойти, И ангел правит бег флотилий По незнакомому пути. Тогда вокруг вскипают волны, Загрохотал подземный гул, И вдруг «Меджидие» огромный, Как челн рыбачий, затонул. А в этот самый миг в Одессе Священник, выйдя на амвон, Провозгласил Христос воскресе, И поднялся пасхальный звон. Он обошел весь город белый, Ушел за дальний волнорез, И море Черное пропело Ему: воистину воскрес!

В Армении

Их было несколько на площади у храма В сожженном турками армянском городке На красной мостовой, как мраморная драма, Застыли беглецы, поникшие в тоске. Там больше не грозит им наглый бич османа, Но сразу оживить замученных нельзя… Им все мерещится из горного тумана Турецкое «алла», пугая и грозя. Вот в чёрном женщина оплакивает мужа. В горах, где прятались, как призраки, они, В плечо он ранен был. А холод, дождь и стужа Сожгли последние трепещущие дни… И вот на площади он умер. Поглядите! Шьёт саван женщина на каменном полу, Из дивных кос своих серебряные нити Вдевает медленно в холодную иглу. Давно ль, красавица, чернели косы эти? Давно ли дом твой цвел, храня семьи добро? Но больше нет его… В лохмотьях плачут дети, И только в волосах сияет серебро…

Аполлон Коринфский{4}

К великой годовщине

19.07.1914 — 19.07.1916. Она уже близка — вторая годовщина Того святого дня, когда родной народ Грудь к груди встретился с насильем чужанина, Ворвавшегося к нам лавиною невзгод, В надежде сокрушить славянства исполина В Четырнадцатый год. О, этот грозный год кровавого разгула, Год, в летопись веков преступною рукой Внесенный, год — когда «доверье обманула Ложь, возведенная в культуры высший строй», Год адских кононад немолкнущего гула, Год жертв неслыханных, год бури боевой!.. День девятнадцатого июля рокового Навеки в памяти всех стран и всех племен; Он, гранью новой став на рубеже былого, Судьбы Европы всей решить был обречен — В расчетах дерзостных вождя слепцов слепого, Кем меч коварно был над миром занесен. И он разбил весь мир на два враждебных стана: Поработители, предатели, рабы — В одном, над кратером дремавшего вулкана Справляющие пир губительной борьбы; В другом — соратники славянского титана, Борцы за свет свобод, за лучшия судьбы… Четырнадцатый год — он только был предтечей Преемников своих: судеб он не решил. В Пятнадцатом — с его ожесточенной сечей — Уравновесилась готовность ратных сил; Но сколько он нанес народам всем увечий, Как много вырыл он безвременных могил!.. Был враг наш опьянен обманчивым успехом, Доставшимся ему ценою чести всей, — Позорною ценой, — всех преступлений эхом Успех отозвался с привисленских полей, С лесных литовских пущ, — ударил по доспехам И в грудь, и в тыл ему налет богатырей. Они воспрянули по всем кровавым нивам Пошли они вперед, как буйный ураган, Вся мощь родных Добрынь в них хлынула разливом На хищников-врагов тысячеверстный стан, Везде кладя предел их замыслам кичливым, Им всюду нанося глубоких язвы ран… Ты, год Шестнадцатый, ты вынесешь решенье, Желанный дашь исход разладу двух миров, Ты истощишь в конец безумства исступленья, Ты гидру зла спалишь огнем своих громов, Ты — год возмездия за дерзость преступленья, За беспримерные жестокости врагов!.. Да, год возмездия!.. Оно уже настало, О нем уже гремел победный вешний гром, Июньская гроза врасплох врага застала, Прозимовавшего на фронте боевом… Наш древний Святогор лишь приподнял забрало Да крепче на чело надвинул свой шелом, — И он уже нашел земли родимой тягу, И бросил он ее с размаху на врага, Дерзнувшего хулить сынов Руси отвагу, Покинувших уют родного очага И плоть и кровь свою несущих в жертву благу Всех, для кого не жизнь — отчизна дорога… Наш Святогор-народ, в невзгодах закаленный, Со славой завершит страны великий путь, — В нем дух окреп в боях, всей мощью ополченной Вздохнула в дни скорбей его живая грудь, И он пошел вперед, страданьем искупленный, И вновь его назад с дороги не свернуть. Он — ко всему готов… Его сынов дружины Победоносные врезаются в оплот Насильника-врага, — с равнинной Буковины Предгорьями Карпат Господь их стяг несет… О будь благословен в святой день годовщины, Четырнадцатый год!..

Владимир Маяковский{5}

Война объявлена

Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю! Италия! Германия! Австрия! И на площадь, мрачно очерченную чернью, багровой крови пролилась струя! Морду в кровь разбила кофейня, зверьим криком багрима: «Отравим кровью игры Рейна! Громами ядер на мрамор Рима!» С неба, изодранного о штыков жала, слезы звезд просеивались, как мука в сите, и подошвами сжатая жалость визжала: «Ах, пустите, пустите, пустите, пустите!!» Бронзовые генералы на граненом цоколе молили: Раскуйте, и мы поедем! Прощающейся конницы поцелуи цокали, и пехоте хотелось к убийце — победе. Громоздящемуся городу уродился во сне хохочущий голос пушечного баса, А с запада падал красный снег сочными клочьями человечьего мяса. Вздувается у площади за ротой рота, у злящейся на лбу вздуваются вены. «Постойте, шашки о шелк кокоток вытрем, вытрем в бульварах Вены!» Газетчики надрывались: «Купите вечернюю! Италия! Германия! Австрия!» А из ночи, мрачно очерченной чернью, багровой крови лилась и лилась струя.

Военный лубок

* * *

У Вильгельма Гогенцоллерна Размалюем рожу колерно. Наша пика — та же кисть, Если смажем — ну-ка счисть!

* * *

Австрияки у Карпат поднимают благой мат. Гнали всю Галицию шайку глуполицую.

* * *

Ну и треск же, ну и гром же Был от немцев подле Ломжи!

* * *

Вильгельмова карусель: «Под Парижем на краю лупят армию мою. Я кругами бегаю да ничего не делаю»

* * *

Эх и грозно, эх и сильно Жирный немец шел на Вильно, Да в бою у Осовца Был острижен, как овца.

* * *

Эх, султан, сидел бы в Порте, Дракой рыла не попорти.

* * *

Немец дикий и шершавый разлетался над Варшавой. Да казак Данила Дикий продырявил его пикой. И его жена Полина шьет штаны из цеппелина

* * *

Эх ты немец, при да при же. Не допрешь, чтоб сесть в Париже. И уж братец клином клин — ты в Париж, а мы в Берлин

* * *

Мама и убитый немцами вечер

По черным улицам белые матери судорожно простерлись, как по гробу глазет. Вплакались в орущих о побитом неприятеле: «Ах, закройте, закройте глаза газет!» Письмо. Мама, громче! Дым. Дым. Дым еще! Что вы мямлите, мама, мне? Видите — весь воздух вымощен громыхающим под ядрами камнем! Ма-а-а-ма! Сейчас притащили израненный вечер. Крепился долго, кургузый, шершавый, и вдруг, — надломивши тучные плечи, расплакался, бедный, на шее Варшавы Звезды в платочках из синего ситца визжали: «Убит, дорогой, дорогой мой!» И глаз новолуния страшно косится на мертвый кулак с зажатой обоймой. Сбежались смотреть литовские села, как, поцелуем в обрубок вкована, слезя золотые глаза костелов, пальцы улиц ломала Ковна. А вечер кричит, безногий, безрукий: «Неправда, я еще могу-с — хе! — выбряцав шпоры в горящей мазурке, выкрутить русый ус!» Звонок. Что вы, мама? Белая, белая, как на гробе глазет. «Оставьте! О нем это, об убитом, телеграмма. Ах, закройте, закройте глаза газет!»

Пролог

Хорошо вам. Мертвые сраму не имут. Злобу к умершим убийцам туши. Очистительнейшей влагой вымыт грех отлетевшей души. Хорошо вам! А мне сквозь строй, сквозь грохот как пронести любовь к живому? Оступлюсь — и последней любовишки кроха навеки канет в дымный омут. Чту им, вернувшимся, печали ваши, чту им каких-то стихов бахрома?! Им на паре б деревяшек день кое-как прохромать! Боишься! Трус! Убьют! А так полсотни лет еще можешь, раб, расти. Ложь! Я знаю, и в лаве атак я буду первый в геройстве, в храбрости. О, кто же, набатом гибнущих годин званый, не выйдет брав? Все! А я на земле один глашатай грядущих правд. Сегодня ликую! Не разбрызгав, душу сумел, сумел донесть. Единственный человечий, средь воя, средь визга, голос подъемлю днесь. А там расстреливайте, вяжите к столбу! Я ль изменюсь в лице! Хотите — туза нацеплю на лбу, чтоб ярче горела цель?!

Посвящение

Даты времени, смотревшего в обряд посвящения меня в солдаты. «Слышите! Каждый, ненужный даже, должен жить; нельзя, нельзя ж его в могилы траншей и блиндажей вкопать заживо — убийцы!» Не слушают. Шестипудовый унтер сжал, как пресс. От уха до уха выбрили аккуратненько. Мишенью на лоб нацепили крест ратника. Теперь и мне на запад! Буду идти и идти там, пока не оплачут твои глаза под рубрикой «убитые» набранного петитом.

Вам!

Вам, проживающим за оргией оргию, имеющим ванную и теплый клозет! Как вам не стыдно о представленных к «Георгию» вычитывать из столбцов газет?! Знаете ли вы, бездарные, многие, думающие, нажраться лучше как, — может быть, сейчас бомбой ноги вырвало у Петрова поручика?.. Если б он, приведенный на убой, вдруг увидел, израненный, как вы измазанной в котлете губой похотливо напеваете Северянина! Вам ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду?! Да я лучше в баре буду б…… подавать ананасную воду!

1917. К Ответу!

Гремит и гремит войны барабан. Зовет железо в живых втыкать. Из каждой страны за рабом раба бросают на сталь штыка. За что? Дрожит земля голодна, раздета. Выпарили человечество кровавой баней только для того, чтоб кто-то где-то разжился Албанией? Сцепилась злость человечьих свор, падает на мир за ударом удар только для того, чтоб бесплатно Босфор проходили чьи-то суда. Скоро у мира не останется не поломанного ребра. И душу вытащат. И растопчут там её только для того, чтоб кто-то к рукам прибрал Месопотамию. Во имя чего сапог землю растаптывает скрипящ и груб? Кто над небом боев — свобода? бог? Рубль! Когда же встанешь во весь свой рост, ты, отдающий жизнь свою им? Когда же в лицо им бросишь вопрос: за что воюем?

Марина Цветаева{6}

* * *

Война, война! Кажденья у киотов И стрекот шпор. Но нету дела мне до царских счетов, Народных ссор. На кажется — надтреснутом — канате Я — маленький плясун. Я — тень от чьей-то тени. Я — лунатик Двух темных лун.

16 июля 1914

* * *

Белое солнце и низкие, низкие тучи, Вдоль огородов — за белой стеною — погост. И на песке вереницы соломенных чучел Под перекладинами в человеческий рост. И, перевесившись через заборные колья, Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд. Старая баба — посыпанный крупною солью Черный ломоть у калитки жует и жует… Чем прогневили тебя эти старые хаты, — Господи! — и для чего стольким простреливать грудь? Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты, И запылил, запылил отступающий путь… — Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше, Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой О чернобровых красавцах. — Ох, и поют же Нынче солдаты! О, господи Боже ты мой!

3 июля 1916

* * *

Я знаю правду! Все прежние правды — прочь! Не надо людям с людьми на земле бороться. Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь. О чём — поэты, любовники, полководцы? Уж ветер стелется, уже земля в росе, Уж скоро звёздная в небе застынет вьюга, И под землёю скоро уснём мы все, Кто на земле не давали уснуть друг другу.

Александр Блок{7}

Петроградское небо мутилось дождем, На войну уходил эшелон. Без конца — взвод за взводом и штык за штыком Наполнял за вагоном вагон. В этом поезде тысячью жизней цвели Боль разлуки, тревоги любви, Сила, юность, надежда… В закатной дали Были дымные тучи в крови. И, садясь, запевали Варяга одни, А другие — не в лад — Ермака, И кричали ура, и шутили они, И тихонько крестилась рука. Вдруг под ветром взлетел опадающий лист, Раскачнувшись, фонарь замигал, И под черною тучей веселый горнист Заиграл к отправленью сигнал. И военною славой заплакал рожок, Наполняя тревогой сердца. Громыханье колес и охрипший свисток Заглушило ура без конца. Уж последние скрылись во мгле буфера, И сошла тишина до утра, А с дождливых полей все неслось к нам ура, В грозном клике звучало: пора! Нет, нам не было грустно, нам не было жаль, Несмотря на дождливую даль. Это — ясная, твердая, верная сталь, И нужна ли ей наша печаль? Эта жалость — ее заглушает пожар, Гром орудий и топот коней. Грусть — ее застилает отравленный пар С галицийских кровавых полей…

1 сентября 1914

* * *

Я не предал белое знамя, Оглушенный криком врагов, Ты прошла ночными путями, Мы с тобой — одни у валов. Да, ночные пути, роковые, Развели нас и вновь свели, И опять мы к тебе, Россия Добрели из чужой земли. Крест и насыпь могилы братской Вот где ты теперь тишина! Лишь щемящей песни солдатской Издали несется волна. А вблизи — все пусто и немо, В смертном сне — враги и друзья, И горит звезда Вифлеема Так светло, как любовь моя.

3 декабря 1914

Григорий Тулин{8}

Меняю жизнь

Меняю жизнь, иду в солдаты, Блеснуть в бою, среди огня, Мои серебряные латы И грива белого коня. Когда убьют — цветок родится, Цветком я буду, жизнь любя, Не все же станут люди биться, Тревожить войнами себя. Когда-нибудь мир обновленный Полюбит нежные цветы, Я, в красоту земли влюбленный, Жизнь отдаю для красоты!

1915

Осип Мандельштам{9}

Европа

Как средиземный краб или звезда морская, Был выброшен последний материк. К широкой Азии, к Америке привык, Слабеет океан, Европу омывая. Изрезаны ее живые берега, И полуостровов воздушны изваянья; Немного женственны заливов очертанья: Бискайи, Генуи ленивая дуга. Завоевателей исконная земля — Европа в рубище Священного Союза — Пята Испании, Италии Медуза И Польша нежная, где нету короля. Европа цезарей! С тех пор, как в Бонапарта Гусиное перо направил Меттерних,— Впервые за сто лет и на глазах моих Меняется твоя таинственная карта!

Сентябрь 1914

Немецкая каска

Немецкая каска, священный трофей, Лежит на камине в гостиной твоей. Дотронься, — она, как игрушка, легка; Пронизана воздухом медь шишака. В Познани и Польше не всем воевать — Своими глазами врага увидать: И, слушая ядер губительный хор, Сорвать с неприятеля гордый убор! Нам только взглянуть на блестящую медь И вспомнить о тех, кто готов умереть!

Стихи о неизвестном солдате

Этот воздух пусть будет свидетелем — Безымянная манна его — Сострадательный, темный, вседеятельный — Океан без души, вещество…

* * *

Шевелящимися виноградинами Угрожают нам эти миры, И висят городами украденными, Золотыми обмолвками, ябедами, Ядовитого холода ягодами Золотые созвездий шатры…

* * *

Аравийское месиво, крошево Начинающих смерть скоростей — Миллионы убитых задешево, Протоптали тропу в пустоте — Доброй ночи! Всего им хорошего В холодеющем Южном Кресте.

* * *

Этот воздух пусть будет свидетелем — Дальнобойное сердце его — Яд Вердена всеядный и деятельный — Океан без окна, вещество…

* * *

Шевелящимися виноградинами Угрожают нам эти миры И висят городами украденными, Золотыми обмолвками, ябедами, Ядовитого холода ягодами Растяжимых созвездий шатры — Миллионы убитых задешево Протоптали тропу в пустоте Доброй ночи! Всего им хорошего От лица земляных крепостей!

* * *

Там лежит Ватерлоо — поле новое, Там от битвы народов светло: Свет опальный — луч наполеоновый Треугольным летит журавлем. Глубоко в черномраморной устрице Аустерлица забыт огонек, Смертоносная ласточка шустрится, Вязнет чумный Египта песок.

* * *

Будут люди холодные, хилые Убивать, холодать, голодать — И в своей знаменитой могиле Неизвестный положен солдат.

* * *

Неподкупное небо окопное — Небо крупных оптовых смертей — За тобой, от тебя — целокупное Я губами несусь в темноте. За воронки, за насыпи, осыпи, По которым он медлил и мглил: Развороченных — пасмурный, оспенный И приниженный гений могил.

* * *

Для чего ж заготовлена тара Обаянья в пространстве пустом, Если белые звезды обратно, Чуть-чуть красные, мчатся в свой дом? Чуешь, мачеха звездного табора — Ночь, — что будет сейчас и потом?

* * *

Сквозь эфир, десятично означенный Свет размолотых в луч скоростей Начинает число, опрозрачненный Светлой болью и молью нолей: Весть летит светопыльной обновою: — Я не Лейпциг, я не Ватерлоо, Я не битва народов — я новое — От меня будет свету светло… Для того ль должен череп развиться Во весь лоб — от виска до виска, Чтоб в его дорогие глазницы Не могли не вливаться войска?

* * *

До чего эти звезды изветливы — Все им нужно глядеть — для чего? В осужденье судьи и свидетеля В океан без окна — вещество… Помнит дождь — неприветливый сеятель — Безымянная манна его, Как лесистые крестики метили Океан или клин боевой.

* * *

Научи меня ласточка хилая Разучившаяся летать Как мне с этой воздушной могилой Без руля и крыла управлять. Хорошо умирает пехота И поет хорошо хор ночной Над улыбкой приплюснутой Швейка И над птичьим копьем Дон-Кихота И над рыцарской птичьей плюсной. И дружит с человеком калека — Им обоим найдется работа И стучит по околицам века Костылей деревянных семейка — Эй, товарищество, шар земной! Нам союзно лишь то, что избыточно Впереди не провал, а промер И бороться за воздух прожиточный Эта слава другим не в пример. И сознанье свое затоваривая Самым огненным бытием Я ль без выбора пью это варево Свою голову ем под огнем?

* * *

Слышишь мачеха звездного табора — Ночь, что будет сейчас и потом? Наливаются кровью аорты И звучит по рядам шепотком: Я рожден в девяносто четвертом Я рожден в девяносто втором И в кулак зажимая истертый Год рожденья с гурьбой и гуртом Я шепчу обескровленным ртом: Я рожден в ночь с второго на третье Января в девяносто одном Ненадежном году — и столетья Обжигают меня огнем.

* * *

Но окончилась та перекличка И пропала, как весть без вестей, И по выбору совести личной По указу великих смертей. Я — дичок испугавшийся света, Становлюсь рядовым той страны, У которой попросят совета Все кто жить и воскреснуть должны. И союза ее гражданином Становлюсь на призыв и учет, И вселенной ее семьянином Всяк живущий меня назовет…

27 марта — 5 апреля 1937

Валерий Брюсов{10}

Последняя война

Свершилось. Рок рукой суровой Приподнял завесу времен. Пред нами лики жизни новой Волнуются, как дикий сон. Покрыв столицы и деревни, Взвились, бушуя, знамена. По пажитям Европы древней Идет последняя война. И все, о чем с бесплодным жаром Пугливо спорили века. Готова разрешить ударом Ее железная рука. Но вслушайтесь! В сердцах стесненных Не голос ли надежд возник? Призыв племен порабощенных Врывается в военный крик. Под топот армий, гром орудий, Под ньюпоров[3] гудящий лет, Все то, о чем мы, как о чуде, Мечтали, может быть, встает. Так! слишком долго мы коснели И длили Валтасаров пир! Пусть, пусть из огненной купели Преображенным выйдет мир! Пусть падает в провал кровавый Строенье шаткое веков, — В неверном озареньи славы Грядущий мир да будет нов! Пусть рушатся былые своды, Пусть с гулом падают столбы; Началом мира и свободы Да будет страшный год борьбы!

В окопе

В семье суровых ветеранов Пью чай. Пальба едва слышна. Вдали — под снегом спит Цеханов, И даль в снегу погребена. Сквозь серые туманы солнце Неярко светит без лучей. Тиха беседа о японце, И равномерен звук речей. Незримо судьбы всей Европы С судьбой уральцев сплетены, — Но нынче в снежные окопы Доходит смутно гул войны. Мир крикнул этим бородатым Сибирякам: «Брат, выручай!» И странно с сумрачным солдатом Пить на досуге мутный чай. Неизмеримым бредят грезы, Крушеньем царств и благом всех… А здесь — рассказы про шимозы Сменяет беззаботный смех.

Поле битвы

Залито поле, как золотом, Щедрым посевом патронов. Вдалеке, как гигантским молотом, Расколоты гребни склонов. На холмике ждет погребения, Ниц повергнуто, тело солдата. Слабый запах тления, А в руке письмо зажато. Рядом тела лошадиные: Оскалены зубы, изогнуты шеи… Ах, не труды ль муравьиные Эти валы, окопы, траншеи? Видел я: меж винтовок раздробленных Лежит с дневником тетрадка; Сколько тайных надежд, обособленных, В нее вписывал кто-то украдкой! Манерки, ранцы, зарядные Ящики, крышки шрапнелей, И повсюду воронки громадные От снарядов, не достигших цели. Брожу меж обломков, гадательно Переживая былые моменты. А вдали, взвод солдат, старательно, Убирает пулеметные ленты.

Все чаще

Все чаще по улицам Вильно Мелькает траурный креп. Жатва войны обильна, Широк разверзнутый склеп. Все чаще в темных костелах, В углу, без сил склонена, Сидит, в мечтах невеселых Мать, сестра иль жена. Война, словно гром небесный, Потрясает испуганный мир… Но все дремлет ребенок чудесный, Вильно патрон — Казимир. Все тот же, как сон несказанный, Как сон далеких веков, Подымет собор святой Анны Красоту точеных венцов. И море все той же печали, Все тех же маленьких бед, Шумит в еврейском квартале Под гулы русских побед.

Круги на воде

От камня, брошенного в воду, Далеко ширятся круги. Народ передает народу Проклятый лозунг: «мы — враги!» Племен враждующих не числи: Круги бегут, им нет числа; В лазурной Марне, в желтой Висле Влачатся чуждые тела; В святых просторах Палестины Уже звучат шаги войны; В Анголе девственной — долины Ее стопой потрясены; Безлюдные утесы Чили Оглашены глухой пальбой, И воды Пе-Че-Ли покрыли Флот, не отважившийся в бой. Везде — вражда! где райской птицы Воздушный зыблется полет, Где в джунглях страшен стон тигрицы, Где землю давит бегемот! В чудесных, баснословных странах Визг пуль и пушек ровный рев, Повязки белые на ранах И пятна красные крестов! Внимая дальнему удару, Встают народы, как враги, И по всему земному шару Бегут и ширятся круги.

2 декабря 1914, Варшава

Чаша испытаний

Будь меж святынь в веках помянута Ты, ныне льющаяся кровь! Рукой властительной протянута Нам чаша испытаний вновь. Она не скоро опорожнится, Струясь потоком с высоты… И вот — в руках врагов заложница, Сирена польская, и ты! Так что ж! С лицом первосвященников Спокойно жертву принесем! Оплакивать не время пленников, Ряды оставшихся сомкнем. Одно: идти должны до края мы, Все претерпев, не ослабеть. День торжества, день, нами чаемый, Когда-то должен заблестеть. И пусть над Бугом — каски прусские; Он от того чужим не стал; И будем мы все те же русские, Уйдя за Волгу, за Урал. Под Нарвами, под Аустерлицами Учились мы Бородину. Нет, мало овладеть столицами, Чтоб кончить Русскую войну!

Тридцатый месяц

Тридцатый месяц в нашем мире Война взметает алый прах, И кони черные валькирий Бессменно мчатся в облаках! Тридцатый месяц, Смерть и Голод, Бродя, стучат у всех дверей: Клеймят, кто стар, клеймят, кто молод, Детей в объятьях матерей! Тридцатый месяц, бог Европы, Свободный Труд — порабощен; Он роет для Войны окопы, Для Смерти льет снаряды он! Призывы светлые забыты Первоначальных дней борьбы, В лесах грызутся троглодиты Под барабан и зов трубы! Достались в жертву суесловью Мечты порабощенных стран: Тот опьянел бездонной кровью, Тот золотом безмерным пьян… Борьба за право стала бойней; Унижен Идеал, поник… И все нелепей, все нестройней Крик о победе, дикий крик! А Некто темный, Некто властный, Событий нити ухватив, С улыбкой дьявольски-бесстрастной Длит обескрыленный порыв. О горе! Будет! Будет! Будет! Мы хаос развязали. Кто ж Решеньем роковым рассудит Весь этот ужас, эту ложь? Пора отвергнуть призрак мнимый, Понять, что подменили цель… О, счастье — под напев любимой Родную зыблить колыбель!

Федор Сологуб{11}

На начинающего Бог! Вещанью мудрому поверьте. Кто шлет соседям злые смерти, Тот сам до срока изнемог. На начинающего Бог! Его твердыни станут пылью, И обречет Господь бессилью Его, зачинщика тревог. На начинающего Бог! Его кулак в броне железной, Но разобьется он над бездной О наш незыблемый чертог.

1914

Гимн

Да здравствует Россия, Великая страна! Да здравствует Россия! Да славится она! Племён освободитель, Державный русский меч, Сверкай, могучий мститель, В пожаре грозных сеч. Да здравствует Россия, Великая страна! Да славится Россия! Да процветёт она! Не в силе Бог, не в силе, А только в правде Он. Мы правдой освятили Свободу и закон. Да славится Россия, Великая страна! Да здравствует Россия! Да славится она!

Россия — любовь

Небо наше так широко, Небо наше так высоко, — О Россия, о любовь! Побеждая, не ликуешь, Умирая, не тоскуешь. О Россия, о любовь, Божью волю славословь! Позабудь, что мы страдали. Умирают все печали. Ты печалей не кляни. Не дождёшься повторений Для минувших обольщений. Ты печалей не кляни.

Марш

Барабаны, не бейте слишком громко, — Громки будут отважные дела. О них отдалённые вспомнят потомки В те дни, когда жизнь засияет, светла. Вспомнят угрозы нового Атиллы И дикую злобу прусских юнкеров, Вспомнят, как Россия дружно отразила Движущийся лес стальных штыков. Вспомнят, как после славной победы Нация стала союзом племён И бодро позабыла минувшие беды, Как приснившийся ночью тяжёлый сон.

Невесте воин

Не десять солнц восходит здесь над нами, А лишь одно, И лишь одну прожить под небесами Нам жизнь дано. Но если враг наполнил содроганьем Мой край родной, Не надо жизни с милым расцветаньем Мне и одной. И как ни плачь, свой взор в часы разлуки К земле клоня, Но не удержат ласковые руки Твои меня. Когда к тебе вернусь, меня героем Ты не зови: Исполнил я, стремясь к жестоким боям, Завет любви. А если я паду за синей далью В чужом краю, Ты говори, горда своей печалью: «Сражён в бою».

Даниил Ратгауз{12}

Чуткие женщины, милые девушки… Чуткие женщины, милые девушки, Вам — мой восторг и привет! Вы в эти сумерки горя безбрежного Льете живительный свет. Вы помогаете вашим участием В эту бессветную ночь Муки, страдания, боли бессонные, — Ужас войны превозмочь Матери, сестры, невесты любимые, Бедные жены, лишь в вас Черпают силы к борьбе наши воины В этот губительный час. Мир, изнывающий в воплях страдания, Трауром мертвым одет… Чуткие женщины, милые девушки, Вам — мой глубокий привет!

Владимир Шилейко{13}

1914

Лети, летящая, лети! Её теперь не остановишь, И на подкупленном пути И в Чермном море не изловишь. Уже не тщитесь! Ей одной Дано от Бога быть летучей, — И перед грозною войной Беременеть грозовой тучей. Она избыла свой урок: То вещего раскаты грома Её терзали в страшный срок Четырёхлетнего разгрома. Отцы, спалённые в огне, Теперь искуплены детями. О сердце! Ты ступаешь не — исповедимыми путями… Не говорите ни о чем! Священный враг уже заколот, Уже архангельским мечом Низринут в вековечный холод. Она к последнему идёт, Судьба вершится роковая, — И бездна бездну наведёт, Звериным голосом взывая.

16 сентября 1914 г.

* * *

Спокойно и сознательно живу: Вершу труды, крепясь ношу вериги, И, тонким сном забывшись наяву, Порой люблю читать немые книги. И вдруг приходят, говорят: «Войны Гроза идёт! Гроза народам!» Что ж, я готов. Я — верный сын страны, Меня вскормившей молоком и мёдом. Спокойно сознаю, что я умру: Я не умею делать дело боя… И только жаль, что в адскую дыру Душа и книг не унесёт с собою.

…

Я не герой, я — только сын страны, Меня вскормившей молоком и мёдом.

Сергей Есенин{14}

Молитва Матери

На краю деревни старая избушка, Там перед иконой молится старушка. Молитва старушки сына поминает, Сын в краю далеком родину спасает. Молится старушка, утирает слезы, А в глазах усталых расцветают грезы. Видит она поле, поле перед боем, Где лежит убитым сын ее героем. На груди широкой брызжет кровь, что пламя, А в руках застывших вражеское знамя. И от счастья с горем вся она застыла, Голову седую на руки склонила. И закрыли брови редкие сединки, А из глаз, как бисер, сыплются слезинки.

Узоры

Девушка в светлице вышивает ткани, На канве в узорах копья и кресты. Девушка рисует мертвых на поляне, На груди у мертвых — красные цветы. Нежный шелк выводит храброго героя, Тот герой отважный — принц ее души. Он лежит, сраженный в жаркой схватке боя, И в узорах крови смяты камыши. Кончены рисунки. Лампа догорает. Девушка склонилась. Помутился взор. Девушка тоскует. Девушка рыдает. За окошком полночь чертит свой узор. Траурные косы тучи разметали, В пряди тонких локон впуталась луна. В трепетном мерцанье, в белом покрывале Девушка, как призрак, плачет у окна.

Богатырский посвист

Грянул гром. Чашка неба расколота. Разорвалися тучи тесные. На подвесках из легкого золота Закачались лампадки небесные. Отворили ангелы окно высокое, Видят — умирает тучка безглавая, А с запада, как лента широкая, Подымается заря кровавая. Догадалися слуги Божии, Что недаром земля просыпается, Видно, мол, немцы негожие Войной на мужика подымаются. Сказали ангелы солнышку: «Разбуди поди мужика, красное, Потрепи его за головушку, Дескать, беда для тебя опасная». Встал мужик, из ковша умывается, Ласково беседует с домашней птицею, Умывшись, в лапти наряжается И достает сошники с палицею. Думает мужик дорогой в кузницу: «Проучу я харю поганую». И на ходу со злобы тужится, Скидает с плечей сермягу рваную. Сделал кузнец мужику пику вострую, И уселся мужик на клячу брыкучую. Едет он дорогой пестрою, Насвистывает песню могучую. Выбирает мужик дорожку приметнее, Едет, свистит, ухмыляется. Видят немцы — задрожали дубы столетние, На дубах от свиста листы валятся. Побросали немцы шапки медные, Испугались посвисту богатырского… Правит Русь праздники победные, Гудит земля от звона монастырского.

Зинаида Воинова{15}

Со всех сторон России Пришли мы воевать… Поднялись мы стихийно За право умирать… Нам нет домой возврата — Отвергла нас семья… Мы женщины-солдаты, Пусть примет нас земля… Мы братьям будем сменой — Не побежден ведь враг. Мы не хотим измены, Стоим за свой очаг! Мы отреклись от жизни, У нас одна мечта: Служить своей отчизне И победить врага! Нам нет, домой возврата, Мы — за России честь, Мы — женщины-солдаты, И нам награда — смерть!

Анна Ахматова{16}

1

Пахнет гарью. Четыре недели Торф сухой по болотам горит. Даже птицы сегодня не пели, И осина уже не дрожит. Стало солнце немилостью Божьей, Дождик с Пасхи полей не кропил. Приходил одноногий прохожий И один на дворе говорил: «Сроки страшные близятся. Скоро Станет тесно от свежих могил. Ждите глада, и труса, и мора, И затменья небесных светил. Только нашей земли не разделит На потеху себе супостат: Богородица белый расстелет Над скорбями великими плат».

2

Можжевельника запах сладкий От горящих лесов летит. Над ребятами стонут солдатки, Вдовий плач по деревне звенит. Не напрасно молебны служились, О дожде тосковала земля! Красной влагой тепло окропились Затоптанные поля. Низко, низко небо пустое, И голос молящего тих: «Ранят тело твое пресвятое, Мечут жребий о ризах твоих».

Молитва

Дай мне горькие годы недуга, Задыханья, бессонницу, жар, Отыми и ребенка, и друга, И таинственный песенный дар — Так молюсь за Твоей литургией После стольких томительных дней, Чтобы туча над темной Россией Стала облаком в славе лучей.

Май 1915. Духов день

Тот голос, с тишиной великой споря, Победу одержал над тишиной. Во мне еще, как песня или горе, Последняя зима перед войной. Белее сводов Смольного собора, Таинственней, чем пышный Летний сад, Она была. Не знали мы, что скоро В тоске предельной поглядим назад.

1917

Николай Гумилев{17}

Наступление

Та страна, что могла быть раем, Стала логовищем огня, Мы четвертый день наступаем, Мы не ели четыре дня. Но не надо яства земного В этот страшный и светлый час, Оттого что Господне слово Лучше хлеба питает нас. И залитые кровью недели Ослепительны и легки, Надо мною рвутся шрапнели, Птиц быстрей взлетают клинки. Я кричу, и мой голос дикий, Это медь ударяет в медь, Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть. Словно молоты громовые Или воды гневных морей, Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей. И так сладко рядить Победу, Словно девушку, в жемчуга, Проходя по дымному следу Отступающего врага.

Война

М. М. Чичагову

Как собака на цепи тяжелой, Тявкает за лесом пулемет, И жужжат шрапнели, словно пчелы, Собирая ярко-красный мед. А «ура» вдали — как будто пенье Трудный день окончивших жнецов. Скажешь: это — мирное селенье В самый благостный из вечеров. И воистину светло и свято Дело величавое войны. Серафимы, ясны и крылаты, За плечами воинов видны. Тружеников, медленно идущих, На полях, омоченных в крови, Подвиг сеющих и славу жнущих, Ныне, Господи, благослови. Как у тех, что гнутся над сохою, Как у тех, что молят и скорбят, Их сердца горят перед Тобою, Восковыми свечками горят. Но тому, о Господи, и силы И победы царский час даруй, Кто поверженному скажет: «Милый, Вот, прими мой братский поцелуй!»

Георгий Победоносец

Идущие с песней в бой, Без страха — в свинцовый дождь. Вас Георгий ведёт святой — Крылатый и мудрый вождь. Пылающий меч разит Средь ужаса и огня. И звонок топот копыт Его снегового коня… Он тоже песню поёт — В ней слава и торжество. И те, кто в битве падёт, Услышат песню его. Услышат в последний час Громовый голос побед. Зрачками тускнеющих глаз Блеснёт немеркнущий свет!

Вадим шершеневич{18}

Болота пасмурят туманами, и накидано сырости Щедрою ночью в раскрытые глотки озер… Исканавилось поле, и зобы окопов успели вырасти На обмотанных снежными шарфами горлах гор. И там, где зеленел, обеленный по пояс. Лес, прервавший ветровую гульбу, Мучительно крякали и хлопали, лопаясь, Стальные чемоданы, несущие судьбу. О, как много в маленькой пуле вмещается: Телеграмма, сиротство, тоска и нужда! Так в сухой Н2О формуле переливается Во всей своей текучи юркая вода! По-прежнему звонкала стлань коня Под безжизненным, Коченеющим, безруким мертвецом; А горизонт оковал всех отчизненным Огромным и рыжим обручальным кольцом. И редели ряды, выеденные свинцовою молью, И пуговицы пушечных колес оторвались от передка. А лунные пятна казались затверделой мозолью, Что луна натерла об тучи и облака.

1915 Галиция

Сергею Третьякову

Что должно было быть — случилось просто. Красный прыщ событий на поэмах вскочил, И каждая строчка — колючий отросток Листья рифм обронил. Всё, что дорого было, — не дорого больше, Что истинно дорого — душа не увидит… Нам простые слова: «Павший на поле Польши» Сейчас дороже, чем цепкий эпитет. О, что наши строчки, когда нынче люди В серых строках, как буквы, вперед, сквозь овраг?! Когда пальмы разрывов из убеленных орудий В эти строках священных — восклицательный знак! Когда в пожарах хрустят города, как на пытке кости, А окна лопаются, как кожа домов, под снарядный гам, Когда мертвецы в полночь не гуляют на погосте Только потому, что им тесно там. Не могу я; нельзя. Кто в клетку сонета Замкнуть героический военный тон?! Ведь нельзя же огнистый хвост кометы Поймать в маленький телескоп! Конечно, смешно вам! Ведь сегодня в злобе Запыхалась Европа, через силу взбегая на верхний этаж… Но я знал безотчетного безумца, который в пылавшем небоскребе Спокойно оттачивал свой цветной карандаш. Я хочу быть искренним и только настоящим, Сумасшедшей откровенностью сумка души полна, Но я знаю, знаю моим земным и горящим, Что мои стихи вечнее, чем война. Вы видали на станции, в час вечерний, когда небеса так мелки, А у перрона курьерский пыхтит после второго звонка, Где-то сбоку суетится и бегает по стрелке Маневровый локомотив с лицом чудака. Для отбывающих в синих — непонятно упорство Этого скользящего по запасным путям. Но я спокоен: что бег экспресса стоверстный Рядом с пролетом телеграмм?!

Марш

Где с гор спущенных рощ прядки, Где поезд вползает в туннель, как крот, — Там пульс четкий военной лихорадки, Мерный шаг маршевых рот. Идут и к небу поднимают, как взоры, Крепкие руки стальных штыков, — Бряцают навстречу им, как шпоры Лихого боя, пули стрелков. В вечернем мраке — в кавказской бурке С кинжалом лунным, мир спрятал взгляд… В пепельницу котловин летят окурки Искусанных снарядами тел солдат.

1916

Михаил Зенкевич{19}

И теперь, как тогда в июле, Грозовые тучи не мне ль Отливают из града пули, И облачком рвется шрапнель? И земля, от крови сырая, Изрешеченная, не мне ль От взорвавшейся бомбы в Сараеве Пуховую стелет постель? И голову надо, как кубок Заздравный, высоко держать, Чтоб пить для прицельных трубок Со смертью на брудершафт. И сердце замрет и екнет, Горячим ключом истекай: О череп, взвизгнувши, чокнется С неба шрапнельный стакан. И золотом молния мимо Сознанья: ведь я погиб… И радио… мама… мама… Уже не звучащих губ… И теперь, как тогда, в то лето, Между тучами не потому ль Из дождей пулеметную ленту Просовывает июль?

Николай Асеев{20}

(Из поэмы «Маяковский начинается»)

Война разразилась внезапно, как ливень; свинцовой волной подступила ко рту… Был посвист снарядов и пуль заунывен, как взвывы тревожной сирены в порту. Еще не успели из сумрака сонного ко лбу донести — окрестить — кулаки, как гибли уже под командой Самсонова рязанцы, владимирцы, туляки. Мы крови хлебнули, почувствовав вкус ее на мирных, доверчивых, добрых губах. Мы сумрачно вторглись в Восточную Пруссию зеленой волной пропотелых рубах. И хоть мы не знали, в чем фокус, в чем штука, какая нам выгода и барыш, — но мы задержали движенье фон Клюка[4], зашедшего правым крылом на Париж! И хоть нами не было знамо и слыхано про рейнскую сталь, «цеппелины» и газ, но мы опрокинули план фон Шлиффена[5], — как мы о нем, — знавшего мало о нас. Мы видели скупо за дымкою сизой, подставив тела под снарядную медь, но — снятые с фронта двенадцать дивизий позволили Франции уцелеть. Из всех обнародованных материалов тех сумрачных бестолковых годин — известно, как много Россия теряла. И все ж мне припомнился новый один. Один из бесчисленных эпизодов, который невидимой силой идей приводит в движение массы народов, владеющих судьбами царств и людей…

Дмитрий Цензор{21}

Павшим

Герои, павшие в боях, Узнайте весть: весна, как прежде, На окровавленных полях Царит в сверкающей одежде. Везде победной жизни звон, И — как эмблема светлой славы — Венчают ваш могильный сон Цветы весенние и травы.

Глеб Анфилов{22}

18 октября 1914 года

Бомба взорвалась в кипящем котле, С рёвом взметнула солдатскую пищу. Трое остались хрипеть на земле, Десять ушли к неземному жилищу. Вечером в поле туманно-нагом Ухали выстрелы русских орудий, Долго куски собирали кругом И навалили на мёртвые груды. В яме дорожной в версте от огня Их забросали землёй прошлогодней, Гасли осколки осеннего дня, Фельдшер сбивался в Молитве Господней.

Демьян Бедный{23}

(Отрывок из поэмы «Мужики»)

Левой, правой! Левой, правой! Генерал Самсонов бравый Войско царское ведет, Уж он немцам накладет. Шла несчастная пехота Чрез Мазурские болота, Шла без плану, наугад, Не вернулася назад. Гинденбург, ударив в тыл Сразу сбавил нашим пылу. Сам Самсонов на коне Очутился в западне. От царевой всей пехоты Не осталось целой роты. Крики, стоны, смерть кругом. «Мы вот дралися со врагом!» …О Петре не стало слуха. Был — и нет: пропал, как муха. Рядовой нестроевой Петр Костров, мастеровой. От мазурского похода Так, примерно, чрез полгода Известил наш Петр жену, Что у немцев он в плену…

Пескарь

Бог весть из-за какой Такой Причины, Среди морской Пучины Вели с китами бой дельфины. То увидал Пескарь: «Ой, братцы! Что я зрю? Голубчики, да что вы?! Давайте я вас помирю!» «Вон! — гаркнули бойцы. — Да мы скорей готовы Все лечь костьми, Чем дать мирить нас — Пескарю».

* * *

Иной с устало-скорбным ликом, Злым честолюбьем одержим, Скрипит о подвиге великом, Хвалясь усердием… чужим.

«Баталисты»

(Посвящяется военным «беллетристам» — А. Федорову, В. Муйжелю и им подобным.)

На все наведена искусно позолота. Идеи мирные, как шелуху, отвеяв, Бытописатели российского болота Преобразилися в Тиртеев[6]. Победно-радостны, нахмурив грозно брови, За сценкой боевой спешат состряпать сценку: С еще дымящейся, горячей братской крови Снимают пенку!

«Чудо»

Проектируется мобилизация отечественного пчеловодства. Из газет.

Нет худа без добра и нет добра без худа. О мудрость вещая, ты стоишь похвалы! Но сколько выстрадать пришлося нам, покуда Мы не додумались до истинного чуда: Мобилизованной… пчелы!

Андрей Белый{24}

Разорвалось затишье грозовое… Взлетает ввысь громовый вопль племен. Закручено все близкое, родное, Как столб песков в дали иных времен. А — я, а — я?.. Былое без ответа… Но где оно?.. И нет его… Ужель? Невыразимые, — зовут иных земель Там волны набегающего света.

Сергей Городецкий{25}

Воздушный витязь

Памяти П. Н. Нестерова

Он взлетел, как в родную стихию, В голубую воздушную высь, Защищать нашу матерь Россию, — Там враги в поднебесье неслись. Он один был, воитель крылатый, А врагов было три корабля, Но отвагой и гневом объятый, Он догнал их. Притихла земля. И над первым врагом, быстр и светел, Он вознесся, паря, как орел. Как орел, свою жертву наметил И стремительно в битву пошел. В этот миг он, наверное, ведал Над бессильным врагом торжество, И крылатая дева Победа Любовалась полетом его. Воевала земля, но впервые Небеса охватила война. Как удары грозы огневые, Был бесстрашен удар летуна. И низринулся враг побежденный!.. Но нашел в том же лютом бою, Победитель, судьбой пораженный, Молодую могилу свою. Победителю вечная слава! Слава витязям синих высот! Ими русская крепнет держава, Ими русская сила растет. Их орлиной бессмертной отвагой Пробивается воинству след, Добывается русское благо, Начинается песня побед. Слава войску крылатому, слава! Слава всем удальцам-летунам! Слава битве средь туч величавой! Слава русским воздушным бойцам!

1914

Молитва воина

Не меня храни, родная, В роковом бою, Ты храни, не покидая, Родину мою. Дай ей славу, дай ей силу — Вот моя мольба. Я ж без ропота в могилу Лягу, коль судьба.

1914

Письма с фронта

А. А. Г[ородецкой]

1

Прости меня, когда я грешен, Когда преступен пред тобой, Утешь, когда я безутешен, Согрей улыбкой молодой. О счастье пой, когда служу я Твоей волшебной красоте. В раю кружись со мной, ликуя, И бедствуй вместе в нищете. Делись со мной огнем и кровью, Мечтой, и горем, и трудом. Одной мы скованы любовью И под одним крестом идем. Одна звезда над нами светит, И наши сплетены пути. Одной тебе на целом свете Могу я вымолвить: «Прости!»

26 января 1916 г.

2

О тебе, о тебе, о тебе Я тоскую, мое ликованье. Самой страшной отдамся судьбе, Только б ты позабыла страданье. Плачет небо слезами тоски, Звон дождя по садам пролетает. С яблонь снегом текут лепестки. Скорбь моя, как огонь, вырастает. Вот она охватила сады И зарю у озер погасила, Оборвала лучи у звезды, У вечерней звезды белокрылой. Ало-черным огнем озарен, Страшен свод. Но, смеясь и сияя, В высоте, как спасительный сон, Ты стоишь надо мной, дорогая. Я к тебе из томленья, из тьмы Простираю безумные руки. О, когда же увидимся мы И сольемся, как в пении звуки?

6 мая 1916 г.

Саша Чёрный{26}

Сестра

Сероглазая женщина с книжкой присела на койку И, больных отмечая вдоль списка на белых полях, То за марлей в аптеку пошлет санитара Сысойку, То, склонившись к огню, кочергой помешает в углях. Рукавица для раненых пляшет, как хвост трясогузки, И крючок равномерно снует в освещенных руках, Красный крест чуть заметно вздыхает на серенькой блузке, И, сверкая починкой, белье вырастает в ногах. Можно с ней говорить в это время о том и об этом, В коридор можно, шаркая туфлями, тихо уйти — Удостоит, не глядя, рассеянно-кротким ответом, Но починка, крючок и перо не собьются с пути. Целый день она кормит и чинит, склоняется к ранам, Вечерами, как детям, читает больным «Горбунка», По ночам пишет письма Иванам, Петрам и Степанам, И луна удивленно мерцает на прядях виска. У нее в уголке, под лекарствами, в шкафике белом, В грязно-сером конверте хранится армейский приказ: Под огнем из-под Ломжи в теплушках, спокойно и смело, Всех, в боях позабытых, она вывозила не раз. В прошлом — мирные годы с родными в безоблачном Пскове, Беготня по урокам, томленье губернской весны… Сон чужой или сказка? Река человеческой крови Отделила ее навсегда от былой тишины. Покормить надо с ложки безрукого парня-сапера, Казака надо ширмой заставить — к рассвету умрет. Под палатой галдят фельдшера. Вечеринка иль ссора? Балалайка затенькала звонко вдали у ворот. Зачинила сестра на халате последнюю дырку, Руки вымыла спиртом, — так плавно качанье плеча, Наклонилась к столу и накапала капель в пробирку, А в окошке над ней вентилятор завился, журча.

На фронт

За раскрытым пролетом дверей Проплывают квадраты полей. Перелески кружатся и веют одеждой зеленой И бегут телеграфные нити грядой монотонной… Мягкий ветер в вагон луговую прохладу принес. Отчего так сурова холодная песня колес? Словно серые птицы, вдоль нар Никнут спины замолкнувших пар, — Люди смотрят туда, где сливается небо с землею, И на лицах колеблются тени угрюмою мглою. Ребятишки кричат и гурьбою бегут под откос. Отчего так тревожна и жалобна песня колес? Небо кротко и ясно, как мать. Стыдно бледные губы кусать! Надо выковать новое крепкое сердце из стали И забыть те глаза, что последний вагон провожали. Теплый ворот шинели шуршит у щеки и волос, — Отчего так нежна колыбельная песня колес?

На поправке

Одолела слабость злая, Ни подняться, ни вздохнуть: Девятнадцатого мая На разведке ранен в грудь. Целый день сижу на лавке У отцовского крыльца. Утки плещутся в канавке, За плетнем кричит овца. Все не верится, что дома… Каждый камень — словно друг. Ключ бежит тропой знакомой За овраг в зеленый луг. Эй, Дуняша, королева, Глянь-ка, воду не пролей! Бедра вправо, ведра влево, Пятки сахара белей. Подсобить? Пустое дело!.. Не удержишь — поплыла, Поплыла, как лебедь белый, Вдоль широкого села. Тишина. Поля глухие, За оврагом скрип колес… Эх, земля моя Россия, Да хранит тебя Христос!

1916

Бенедикт Лившиц{27}

Пророчество

Когда тебя петлей смертельной Рубеж последний захлестнет, И речью нечленораздельной Своих первоначальных вод Ты воззовешь, в бреду жестоком Лишь мудрость детства восприяв, Что невозможно быть востоком, Навеки запад потеряв, — Тебе ответят рев звериный, Шуршанье трав и камней рык, И обретут уста единый России подлинный язык, Что дивным встретится испугом, Как весть о новобытии, И там, где над проклятым Бугом Свистят осинники твои.

Всеволод Рождественский{28}

Был полон воздух вспышек искровых, Бежали дни — товарные вагоны, Летели дни. В неистовстве боев, В изодранной шинели и обмотках Мужала Родина — и песней-вьюгой Кружила по истоптанным полям. Бежали дни… Январская заря, Как теплый дым, бродила по избушке, И, валенками уходя в сугроб, Мы умывались придорожным снегом, Пока огонь завертывал бересту На вылизанном гарью очаге. Стучат часы. Шуршит газетой мышь. «Ну что ж! Пора!» — мне говорит товарищ, Хороший, беспокойный человек С веселым ртом, с квадратным подбородком, С ладонями шершавее каната, С висками, обожженными войной. Опять с бумагой шепчется перо, Бегут неостывающие строки Волнений, дум. А та, с которой жизнь Как звездный ветер, умными руками, Склонясь к огню, перебирает пряжу — Прекрасный шелк обыкновенных дней.

Николай Туроверов{29}

Не георгиевский, а нательный крест, Медный, на простом гайтане, Памятью знакомых мест Никогда напоминать не перестанет; Но и крест, полученный в бою, Точно друг и беспокойный, и горячий, Все твердит, что молодость свою Я не мог бы начинать иначе. 1945

* * *

Флагами город украшен В память победной войны. Старая дружба, без нашей, Сразу забытой страны. Да и нужна ли награда Людям распятым судьбой? Выйду на праздник парада Вместе с парижской толпой. Увижу, как ветер полощет Флаги в срывах дождя, Круглую людную площадь, Пеструю свиту вождя. Запомню неяркое пламя В просвете громадных ворот, — Всё, что оставил на память Здесь восемнадцатый год.

1931

* * *

— Где мой отец? — Он на войне. — Но нет войны! — Она всё длится. — Но мне отец опять приснится. — Но он уже не снится мне. — Где мой отец? — Ах, перестань! — Его я часто вспоминаю, Он где-то близко, — Перестань: Я ничего о нем не знаю.

Эдуард Багрицкий{30}

(Из поэмы «Последняя ночь»)

…Револьвер вынут из кобуры, Школяр обойму вложил. Из-за угла, где навес кафе, Эрцгерцог едет домой.

…

Печальные дети, что знали мы, Когда у больших столов Врачи, постучав по впалой груди, «Годен», — кричали нам? Печальные дети, что знали мы, Когда, прошагав весь день В портянках, потных до черноты, Мы падали на матрац. Дремота и та избегала нас. Уже ни свет ни заря Врывалась казарменная труба В отроческий покой. Не досыпая, не долюбя, Молодость наша шла. Я спутника своего искал: Быть может, он скажет мне, О чем мечтать и в кого стрелять, Что думать и говорить? …Лужайка — да посредине сапог У пушечной колеи. Консервная банка раздроблена Прикладом. Зеленый суп Сочится из дырки. Бродячий пес Облизывает траву. Деревни скончались. Потоптан хлеб. И вечером — прямо в пыль — Планеты стекают в крови густой Да смутно трубит горнист. Дымятся костры у больших дорог. Солдаты колотят вшей. Над Францией дым. Над Пруссией вихрь. И над Россией туман. …Мы плакали над телами друзей; Любовь погребали мы; Погибших товарищей имена Доселе не сходят с губ. Их честную память хранят холмы В обветренных будяках, Крестьянские лошади мнут полынь, Проросшую из сердец, Да изредка выгребает плуг Пуговицу с орлом…

Арсений Несмелов{31}

27 августа 1914 года

Медная, лихая музыка играла, Свеян трубачами, женский плач умолк. С воинской платформы Брестского вокзала Провожают в Польшу Фанагорийский полк! Офицеры стройны, ушки на макушке, Гренадеры ладны, точно юнкера… Классные вагоны, красные теплушки, Машущие руки, громкое ура. Дрогнули вагоны, лязгают цепями, Ринулся на запад первый эшелон. Желтые погоны, суворовское знамя, В предвкушеньи славы каждое чело! Улетели, скрылись. Точечкой мелькает, Исчезает, гаснет красный огонек… Ах, душа пустая, ах, тоска какая, Возвратишься ль снова, дорогой дружок! Над Москвой печальной ночь легла сурово, Над Москвой усталой сон и тишина. Комкают подушки завтрашние вдовы, Голосом покорным говорят: «Война!»

Там

Где гремели пушки И рвались шрапнели — Оставались дети. …Прятались в подушки, Забивались в щели… Маленького Яна — Голубые глазки — Не забыла рота, Раз от «чемодана[7]» Загорелась хата… Звонко крикнул кто-то… Нам не жаль солдата: Павший с крошкой рядом, Не глядел он в небо Удивлённым взглядом — Знал, что жизнь — копейка!.. Худенькая шейка, Яростная рана… Маленького Яна, Голубые глазки — Навсегда не стало…

Над полем

Тихий ветер шепчет над полями… Он унёс, развеял звуки боя… Звёзды светят синими огнями, Ночь полна не здешнего покоя… Позабыв тревоги боевые, Позабыв о грустном и опасном, — Спят солдаты… Только часовые Сонно бродят в сумраке безгласном. Ночь пойдёт неслышно… Незаметно Улетит с мечтами и покоем, И рассвет, сырой и неприветный, Над полями грянет новым боем… Но теперь так ласково и нежно Веет ветер, веет полусонный… — Спите, братья, спите безмятежно, Отдыхайте сердцем истомлённым!.. Сзади вас, в покинутых селеньях, Ваши сестры, матери и жены Видят вас в молитвах и виденьях, Чутким сердцем слышат ваши стоны…

В поход

Эх! тяжела солдатская винтовка, И режет плечи ранец и мешок… Дорога грязна и идти неловко, Ведь к ней нужна привычка и сноровка, И за аршин считай её вершок… Неважно, брат, коль нет с собою трубки, А с ней — пустяк: запалишь — всё пройдёт… Нам из Москвы прислали полукрупки, Да вот спасибо им за полушубки, А то земля в окопах — чистый лёд. Идём давно… костры блестят из мрака, И слышен говор тысячи людей… Недалеко, должно быть, до бивака… Вот в темноте залаяла собака И где-то близко — ржанье лошадей. Обед давно готов в походной кухне, И кашевар не скупо делит щи… «Ей, землячок, смотри, брат, не распухни!..» А утром — бой. Угрюмо пушка ухнет, И смерть откроет черные клещи…

Австриец

У него почернело лицо. Он в телеге лежит недвижимо, Наша часть, проходившая мимо, Вкруг бедняги столпилась в кольцо. Мой товарищ, безусый юнец, Предлагает ему папиросы… И по-польски на наши вопросы Шепчет раненый: «Близок конец…» И на робкие наши слова, Улыбаясь бессильно и бледно, Шепчет медленно он: «Вшистко едно…» И ползет возле губ синева. Каждый знает, что рана в живот — Это смерть… «Я умру через сутки»… Лейтенант утешеньям и шутке Не поверит уже, не поймёт…

Память

Тревожат сердце городов Полузабытые названья: Пржемышль, Казимерж, Развадов, Бои на Висле и на Сане… Не там ли, с сумкой полевой С еще не выгоревшим блеском, Бродил я, юный и живой, По пахотам и перелескам? И отзвук в сердце не умолк Тех дней, когда с отвагой дерзкой Одиннадцатый гренадерский Шел в бой Фанагорийский полк! И я кричал и цепи вел В пространствах грозных, беспредельных, А далеко белел костел, Весь в круглых облачках шрапнельных… А после — дымный был бивак, Костры пожарищами тлели, И сон, отдохновенья мрак, Души касался еле-еле. И сколько раз, томясь без сна, Я думал, скрытый тяжкой мглою, Что ты, последняя война, Грозой промчишься над землею. Отгромыхает краткий гром, Чтоб никогда не рявкать больше, И небо в блеске голубом Над горестной повиснет Польшей. Не уцелеем только мы, — Раздавит первых взрыв великий!.. И утвердительно из тьмы Мигали пушечные блики. Предчувствия и разум наш, Догадки ваши вздорней сплетни: Скрипит же этот карандаш В руке пятидесятилетней! Я не под маленьким холмом, Где на кресте исчезло имя, А более ужасный гром Уже рокочет над другими! Скрежещет гусеничный ход Тяжелой танковой колонны И глушит, как и в давний год, И возглас мужества и стоны…

1940

Николай Тихонов{32}

Смерть авиатора-героя Нестерова

Не будем оскорблять слезами Его священный прах, Помчался он парить под небесами На доблестных крылах. Он презрел смерть… Подоблачным титаном Путь проложил за голубую даль И налетел губящим ураганом, И сталь ударилась о сталь. Порвалась жизнь с широким взмахом Победоносных крыл, Пускай он пал мгновенно прахом, Он пал, но победил. Земле он отдал всё земное, Но дух остался там, За этой гранью голубою, Парить по сторонам. И, может быть, в часы сраженья Из дальних неба стран Взлетит врагам на пораженье Его аэроплан.

Баллада о гвоздях

Спокойно трубку докурил до конца, Спокойно улыбку стер с лица. «Команда, во фронт! Офицеры, вперед!» Сухими шагами командир идет. И слова равняются в полный рост: «С якоря в восемь. Курс — ост. У кого жена, дети, брат — Пишите: мы не придем назад. Зато будет знатный кегельбан! И старший в ответ: «Есть, капитан!» А самый дерзкий и молодой Смотрел на солнце над водой. «Не все ли равно, — сказал он, — где? Еще спокойней лежать в воде». Адмиральским ушам простукал рассвет: «Приказ исполнен. Спасенных нет». Гвозди б делать из этих людей: Крепче б не было в мире гвоздей.

Песня об отпускном солдате

Батальонный встал и сухой рукой Согнул пополам камыш. «Так отпустить проститься с женой, Она умирает, говоришь? Без тебя винтовкой меньше одной, — Не могу отпустить. Погоди: сегодня ночью последний бой. Налево кругом — иди!» …Пулемет задыхался, хрипел, бил, И с флангов летел трезвон, Одиннадцать раз в атаку ходил Отчаянный батальон. Под ногами утренних лип Уложили сто двадцать в ряд. И табак от крови прилип К рукам усталых солдат. У батальонного по лицу Красные пятна горят, Но каждому мертвецу Сказал он: «Спасибо, брат!» Рукою, острее ножа, Видели все егеря, Он каждому руку пожал, За службу благодаря. Пускай гремел их ушам На другом языке отбой, Но мертвых руки по швам Равнялись сами собой. «Слушай, Денисов Иван! Хоть ты уж не егерь мой, Но приказ по роте дан, Можешь идти домой». Умолкли все — под горой Ветер, как пес, дрожал. Сто девятнадцать держали строй, А сто двадцатый встал. Ворон сорвался, царапая лоб, Крича, как человек. И дымно смотрели глаза в сугроб Из-под опущенных век. И лошади стали трястись и ржать, Как будто их гнали с гор, И глаз ни один не смел поднять, Чтобы взглянуть в упор. Уже тот далёко ушел на восток, Не оставив на льду следа, Сказал батальонный, коснувшись щек: «Я, кажется, ранен. Да».

Привал инвалидов мировой войны

Просто ли ветер или крик, Просто захлопнутый дверью, Обрубок улицы — тупик Обрубки человечьи мерит. Стакан доступен всем живым В спокойном плеске кабака, Но где ваши руки и ноги, вы, К черту плывущие окорока? Не с дерева летит кора, И крупно падает на мох — Но отвечает ветеран: «То был большой переполох, Была нечистая игра! Долой купцов и канцлеров И горлодеров меченых, Что взвешивают панцири И трупы искалеченных. Посеяв руки круто В железе нестерпимом, Мы ноги перепутали С землей и ржавым дымом, Как полагается в бою, Чтоб стать собраньем тупиков, Ползучей мебелью. А мир, как алчный дровосек, Стал больно лаком до калек, Как ставнем, бьет поверх голов — Склони-ка ухо у дверей, Шум катит подновленным: То шарканье танков подковы серей, То лязг воздушный и водный, То хриплый дребезг батарей, Летящих по бетону… И с ними вровень мчится спрос На всех, кто слеп, и глух, и прост. С улыбками и трубками Опять войдут за братом брат В ночное шулерство гранат, Чтоб здесь воссесть обрубками, Захлопнутыми, бледными — Как мы у пьяного ведра, Плюя в твой череп медный, Нечистая игра!»

Дезертир

С. Колбасьеву

Часовой усталый уснул, Проснулся, видит: в траве В крови весь караул Лежит голова к голове. У каждого семья и дом, Становись под пули, солдат, А ветер зовет: уйдем, А леса за рекой стоят. И ушел солдат, но в полку Тысяча ушей и глаз, На бумаге печать в уголку, Над печатью — штамп и приказ. И сказал женщине суд: «Твой муж — трус и беглец, И твоих коров уведут, И зарежут твоих овец». А солдату снилась жена, И солдат был сну не рад, Но подумал: она одна, И вспомнил, что он — солдат. И пришел домой, как есть, И сказал: «Отдайте коров И овец иль овечью шерсть, Я знаю всё и готов». …Хлеб, два куска Сахарного леденца, А вечером сверх пайка Шесть золотников свинца.

* * *

Ночь без луны кругом светила, Пожаром в тишине грозя, Ты помнишь все, что с нами было, Чего забыть уже нельзя: Наш тесный круг, наш смех открытый, Немую сладость первых пуль, И длинный, скучный мост Бабита, И в душном августе Тируль. Как шел ночами, колыхаясь, Наш полк в лиловых светах сна, И звонко стукались, встречаясь, Со стременами стремена. Одних в горящем поле спешил, Другим замедлил клич: пора! Но многие сердца утешил Блеск боевого серебра. Былое заключено в книги, Где вечности багровый дым, Быть может, мы у новой Риги Опять оружье обнажим. Еще насмешка не устала Безумью времени служить, Но умереть мне будет мало, Как будет мало только жить.

* * *

Над зеленою гимнастеркой Черных пуговиц литые львы; Трубка, выжженная махоркой, И глаза стальной синевы. Он расскажет своей невесте О забавной, живой игре, Как громил он дома предместий С бронепоездных батарей. Как пленительные полячки Присылали письма ему, Как вагоны и водокачки Умирали в красном дыму. Как прожектор играл штыками, На разбитых рельсах звеня, Как бежал он три дня полями И лесами — четыре дня. Лишь глазами девушка скажет, Кто ей ближе, чем друг и брат, Даже радость и гордость даже Нынче громко не говорят.

* * *

Котелок меня по боку хлопал, Гул стрельбы однозвучнее стал, И вдали он качался, как ропот, А вблизи он висел по кустам. В рыжих травах гадюки головка Промелькнула, как быстрый укол, Я рукой загорелой винтовку На вечернее небо навел. И толчок чуть заметной отдачи Проводил мою пулю в полет. Там метался в обстреле горячем Окружаемый смертью пилот. И, салютом тяжелым оплакан, Серый «таубе[8]» в гулком аду Опрокинулся навзничь, как факел, Зарываясь в огонь на ходу. И мне кажется, в это мгновенье Остановлен был бег бытия, Только жили в глухих повтореньях Гул и небо, болото и я.

1916 или 1917

На Верденских холмах

1

На холмах проросла небольшая трава, На отравленной газом земле, Видно, знающий кто-то траве колдовал И учил пробираться во мгле. Двадцать лет она билась и вышла на свет, Захотелось взглянуть после мглы На леса, на деревни, а их-то и нет — Лишь кресты, словно гуси, белы. Лишь осколки бризантной лежат головы, Как тогда, их зубец раскалён, И под шорохи той недовольной травы Мы спускаемся в форт Дуомон[9].

2

Тьма и плесень, ходы и ходы Углубляются, стены сверля, И тяжёлые капли воды, — Точно плачет в обиде земля. Полосатый бетона обвал Порыжевшие скрепы когтят, Точно свод на колени упал И пощады просил, тарахтя. Лазарет подземелий на дне, Чтобы чувствовать люди могли, Умирая, прижавшись к стене, Что они уже в недрах земли. Триста дней, триста зорь и ночей В барабанный огонь погружён, И — не всё ли равно, был он чей? — Этот дьявольский форт Дуомон. Тут пруссак ли о Рейне мечтал, Иль бретонец — о зыби морей, Иль писал на парижский почтамт Парижанин девчонке своей, Все они были распяты здесь, В перекрёстках подземных ходов, Шла громов небывалая смесь Над бронёй Дуомона седой. Под особо громовый разрыв Им казалось, таящимся тут, Что стихийные силы ведут Поединок, о людях забыв. Раз в полгода стальной ураган Приводил в подземелье штыки, И стрелялся в углу комендант, И гудели стволы, как быки. Запах пороха, крови, мочи, Вместо солнца осколок свечи, Похлебали же в этом хлеву Безысходного сна наяву. Здесь сегодня румяный юнец Бойким голосом радостно врёт Про войну, про геройский венец, Продаёт за гроши этот форт. Но во мне только рёв тех ночей, Человечества тёмный полон. И — не всё ли равно, был он чей — Этот дьявольский форт Дуомон?

3

Мы наверху. Холмы желтей, грубей. Трава. Лесок, отравленный и вялый, И жалкий столб, и надпись на столбе: «Деревня здесь такая-то стояла». И мёртвые, с оружием в руках, В траншеях спали, полные печали, И, точно рожь всходила впопыхах, Штыки, блестя, из-под земли торчали. Америки богач ограду им Соорудил — врата убрал мечами. Что пользы в том? Сквозь этой жертвы дым Проходим мы в совсем другом молчаньи. Нет, не хотел бы надпись я прочесть, Чтобы в строках, украшенных аляпо, Звучало бы: «Почтите, мёртвой честь — Здесь Франция была! Снимите шляпу!»

В Ла-Манше

Мы чинно ползем По белесому скату, Вот это Ла-Маншем Зовут небогато. Костистый чиновник — Канадская ель — Сосет безусловно Не первый коктейль. Сидит, проверяя Потом паспорта, Но вермута раем Душа налита. По службе ж до гроба Ему не везет, Сидит он сурово И когти грызет. Влюбленных наречье На палубе рядом, И чайки навстречу им Диким парадом. Влюбленные знают, Терзаясь у борта, Что ночь поджидает их С кольтом потертым. И в ярость одетый Джентльмен круто Швыряет газету, Уходит в каюту. Ложится, стеная, Хрипит на полмира, И жаба грудная Здесь душит банкира. Шпион одинокий Жрет ростбиф горячий, И с шулером в покер Схватился приказчик. Высоко над ними Глаза капитана, Что были стальными, Туманятся странно. Здесь место, что мучит Не мелью худою, Здесь сын его лучший Лежит под водою. Лежит на обломках В подводных полянах, Глядят, как в потемках, Глаза капитана. В день раза он по три Идет здесь, тоскуя, И смотрит и смотрит В пучину морскую.

1937

Велимир Хлебников{33}

Тризна

Гол и наг лежит строй трупов, Песни смертные прочли. Полк стоит, глаза потупив, Тень от летчиков в пыли. И когда легла дубрава На конце глухом села, Мы сказали: «Небу слава!»— И сожгли своих тела. Люди мы иль копья рока Все в одной и той руке? Нет, ниц вемы; нет урока, А окопы вдалеке. Тех, кто мертв, собрал кто жив, Кудри мертвых вились русо. На леса тела сложив, Мы свершали тризну русса. Черный дым восходит к небу, Черный, мощный и густой. Мы стоим, свершая требу, Как обряд велит простой. У холмов, у ста озер Много пало тех, кто жили. На суровый, дубовый костер Мы руссов тела положили. И от строгих мертвых тел Дон восходит и Иртыш. Сизый дым, клубясь, летел. Мы стоим, хранили тишь. И когда веков дубрава Озарила черный дым, Стукнув ружьями, направо Повернули сразу мы.

Между 1914 и 1916

* * *

Ветер — пение Кого и о чем? Нетерпение Меча стать мячом. Я умер, я умер, и хлынула кровь По латам широким потоком. Очнулся я иначе, вновь Окинув вас воина оком.

Игорь Северянин{34}

Мой ответ

Еще не значит быть сатириком — Давать озлобленный совет Прославленным поэтам-лирикам Искать и воинских побед… Неразлучаемые с Музою Ни под водою, ни в огне, Боюсь, мы будем лишь обузою Своим же братьям на войне. Мы избалованы вниманием, И наши ли, pardon, грехи, Когда идут шестым изданием Иных «ненужные» стихи?! — Друзья! Но если в день убийственный Падет последний исполин, Тогда ваш нежный, ваш единственный, Я поведу вас на Берлин!

1914 зима

Они сражаются в полях, Все позабывшие в боях, Не забывая лишь о том, Что где-то есть родимый дом, Что дома ждет, тоскуя, мать И не устанет вечно ждать, Что плачет милая жена, В такие дни всегда верна, И дети резвою гурьбой Играют беззаботно «в бой». Они сражаются в полях, Сегодня — люди, завтра — прах, Они отстаивают нас, Но кто из них свой знает час? А если б знать!.. А если б знать, Тогда нельзя душой пылать: Ужасно заряжать ружье, Провидя близкое свое… Неумертвимые в мечтах, Они сражаются в полях!

Октябрь

* * *

Еще не значит быть изменником — Быть радостным и молодым, Не причиняя боли пленникам И не спеша в шрапнельный дым… Ходить в театр, в кинематографы, Писать стихи, купить трюмо, И много нежного и доброго Вложить к любимому в письмо. Пройтиться по Морской с шатенками, Свивать венки из кризантэм, По-прежнему пить сливки с пенками И кушать за десертом крэм — Еще не значит… Прочь уныние И ядовитая хандра! Война — войной. Но очи синие, Синейте завтра, как вчера! Война — войной. А розы — розами. Стихи — стихами. Снами — сны. Мы живы смехом! живы грезами! А если живы — мы сильны! В желаньи жить — сердца упрочены… Живи, надейся и молчи… Когда ж настанет наша очередь, Цветы мы сменим на мечи!

Октябрь

Валентин Катаев{35}

У орудия

Взлетит зеленой звездочкой ракета И ярким, лунным светом обольет Блиндаж, землянку, контуры лафета, Колеса, щит и, тая, — упадет. Безлюдье. Тишь. Лишь сонные патрули Разбудят ночь внезапною стрельбой, Да им в ответ две-три шальные пули Со свистом пролетят над головой. Стою и думаю о ласковом, о милом, Покинутом на теплых берегах. Такая тишь, что кровь, струясь по жилам, Звенит, поет, как музыка в ушах. Звенит, поет. И чудится так живо: Звенят сверчки. Ночь. Звезды. Я один. Росою налита, благоухает нива. Прозрачный пар встает со дна лощин, Я счастлив оттого, что путь идет полями, И я любим, и в небе Млечный Путь, И нежно пахнут вашими духами Моя рука, и волосы, и грудь.

Действующая армия.

Александр Куприн{36}

Врага ведет гордыни темный рок, Звезда любви сияет перед нами. Мы миру мир скуем мечами, За нами — правда, с нами — Бог.

1914

Максим Горький{37}

Облаков изорванные клочья Гонят в небе желтую луну; Видно, снова этой жуткой ночью Я ни на минуту не усну. Ветвь сосны в окно мое стучится. Я лежу в постели, сам не свой, Бьется мое сердце, словно птица, — Маленькая птица пред совой. Думы мои тяжко упрямы, Думы мои холодны, как лед. Черная лапа о раму Глухо, точно в бубен, бьет. Гибкие, мохнатые змеи — Тени дрожат на полу, Трепетно вытягивают шеи, Прячутся проворно в углу. Сквозь стекла синие окна Смотрю я в мутную пустыню, Как водяной с речного дна Сквозь тяжесть вод, прозрачно синих. Гудит какой-то скорбный звук, Дрожит земля в холодной пытке, И злой тоски моей паук Ткет в сердце черных мыслей нитки. Диск луны, уродливо изломан, Тонет в бездонной черной яме. В поле золотая солома Вспыхивает желтыми огнями. Комната наполнена мраком, Вот он исчез пред луной. Дьявол вопросительным знаком Молча встает предо мной. Что я тебе, дьявол, отвечу? Да, мой разум онемел. Да, ты всю глупость человечью Жарко разжечь сумел! Вот — вооруженными скотами Всюду ощетинилась земля, И цветет кровавыми цветами Злобу твою, дьявол, веселя! Бешеные вопли, стоны, Ненависти дикий вой, Делателей трупов миллионы — Это ли не праздник твой? Сокрушая труд тысячелетий, Не щадя ни храма, ни дворца, Хлещут землю огненные плети Стали, железа, свинца. Все, чем гордился разум, Что нам для счастия дано, Вихрем кровавым сразу В прах и пыль обращено. На путях к свободе, счастью — Ненависти дымный яд. Чавкает кровавой пастью Смерть, как безумная свинья. Как же мы потом жить будем? Что нам этот ужас принесет? Что теперь от ненависти к людям Душу мою спасет?

1914

Надежда Тэффи{38}

Белая одежда

В ночь скорбей три девы трех народов До рассвета не смыкали вежды — Для своих, для павших в ратном поле, Шили девы белые одежды. Первая со смехом ликовала: «Та одежда пленным пригодится! Шью ее отравленной иглою, Чтобы их страданьем насладиться!» А вторая дева говорила: «Для тебя я шью, о мой любимый. Пусть весь мир погибнет лютой смертью, Только б ты был Господом хранимый!» И шептала тихо третья дева: «Шью для всех, будь друг он, или ворог. Если кто, страдая умирает — Не равно ль он близок нам и дорог!» Усмехнулась в небе Матерь Божья, Те слова пред Сыном повторила, Третьей девы белую одежду На Христовы раны положила: «Радуйся, воистину Воскресший, Скорбь твоих страданий утолится, Ныне сшита кроткими руками Чистая Христова плащаница».

1915

Петр Незнамов{39}

Наскок ливня

Еще никто его не ждал. Косого летнего дождя, — Сверкало солнце на листах — И вдруг нахлынул, исхлестав. Пули дождин запели. Пеньем покрыли поле. Почвы их жадно пили. Пыль попримяли пули. И под посвист: жди — не жди, Жди — не жди, насытим вдосталь, — Миллиардами дождин Разлинован разом воздух. И под ливня рев и вой Был он снова, снова, снова, Без линейки по кривой Разом, разом разлинован. Резвый, резкий этот марш Ливня, бешенства, шумихи — Он похож на рейд гусар, Он берет рекорд на лихость. Разве ливень — топ в галоп — Кинув тыщи обещаний, Тучу сдвинувши на лоб, Не форсирует песчаник?.. Веером пуль-дождин, Шлепнув экспресс-красавец, Прихотью влаг рожден, Он ускакал на север.

1916–1921

Пётр Орешин{40}

Страда

Рожь густая недожата, Осыпается зерно. Глянешь в небо, через хаты, Небо в землю влюблено. Зной палит. В крови ладони. Рожь, как камень, под серпом. Руки жнут, а сердце стонет, Сердце сохнет об одном. Думы, думы, тяжко с вами, Серп не держится в руках. Мил лежит под образами, Точно колос на полях. Рожь густая, — не одюжишь Ни косою, ни серпом. И поплачешь и потужишь Над несвязанным снопом.

1914

* * *

Тятька вернулся на зорьке, Весело будет в избе. Будет с усмешкою горькой Он говорить о себе. Выставит ногу, обрубок Жаркому дню напоказ. В хате березовой любо Слушать диковинный сказ. Будет охотно дивиться Жутким рассказам народ. Только жены белолицей Грусти никто не поймёт!

Валериан Бородаевский{41}

На войну

Пусть плачут женщины с пустынными глазами И капли горьких слез срывают рукавом; Пусть дети побегут за милыми отцами, Когда пройдут они, суровы, под ружьем; Громада двинулась. За хмурыми полями Уж гулко прогремел и раскатился гром; Над смертной высотой сплетаются крылами Железные орлы в объятьи мировом. Смиряясь, подними, о мать, детей на плечи И пусть безгрешный взор один глядит туда, Где дрогнули весы последнего суда; Где для бессмертия не нужен гроб и свечи, И шествуют отцы, спокойны до конца, К воздушной лествице единого Отца.

1 октября 1914 г.

Николай Бурлюк{42}

Ночная смерть

Из равнодушного досуга Прохваченный студеным вихрем Площадку скользкую вагона Ногою судорожною мину, И ветви встречные деревьев, Взнеся оснеженные лица, Низвергнутся в поляны гнева, Как крылья пораженной птицы.

1914

Жалоба девы

Сухую кожу грустной девы Гладит ветер географических пространств На скалах столбчатых горы… Ни солнце на небесном зеве Ни плотность каменных убранств Ни первоцветия дары Не веселят худого тела. — Зачем тепла и света больше Пролито в русские пределы, Когда во Франции и Польше И в зиму кровь поля согрела?

1915

Констанин Большаков{43}

После…

Юрию Юркуну

Сберут осколки в шкатулки памяти, Дням пролетевшим склонять знамена И на заросшей буквами, истлевшей грамоте Напишут кровью имена Другим поверит суровый грохот В полях изрезанных траншей, Вновь услыхать один их вздох хоть И шёпот топота зарытых здесь людей… Осенний ветер тугими струнами Качал деревья в печальном вальсе: «О, только над ними, только над юными Сжалься, о, сжалься, сжалься». А гимн шрапнели в неба раны, Взрывая искры кровавой пены, Дыханью хмурому седого океана О пленник святой Елены, Теням, восставшим неохотно Следить за крыльями трепещущих побед, Где ласково стелется треск пулемётный На грохот рвущихся лет…

Октябрь 1914 г.

* * *

Дышат убитые. В восторге трепетном Мертвые на полях сражений поднимут головы, Когда багровое солнце слепить нам Память из олова темного и тяжелого. День за днем измученно сгорит Вам Весь в пене жестоким посылом трясущейся лошади.

…

Все, все умерли, — И вот он обходить по голой земле, Кутаясь в свой — не дьявольский юмор ли? — Круг обнищавших плодородьем полей, Ведь сегодня событья железной рукою Вбросили в пламя миллионы мятущихся душ, И в плаче в печали влюбленные скроют С кровью смешавшийся пьяный туш. Завтра, быть может, в ярости ядрам Земля, открывавшая грудь, Воздвигнется новых трагедий театром, Вонзив в свое сердце пронзительно-долгий путь, Сквозь щели скелетов убитых, сквозь груду Тлеющих тел, новые племена Прорастут…

Вячеслав Лебедев{44}

Эхо

По радио на целый мир — «Титаник!»… Орудиями — медленно — «Война»… Опять в лесах на синих трупах встанет Гнилых болот туманная весна… Опять смешают влажные апрели Снега и кровь в малиновый сироп. Какой любви прозрачные недели Вновь понесут, подняв на плечи гроб… …И всё цветут и прорастают кости Под лязг стремян и скрежет гильотин. Опять Людовик стонет на помосте, Опять вода краснеет у плотин… О, мертвых дней кровавая завеса!.. Но до сих пор сквозь дым, огонь и гул Шестнадцатидюймовых дул, — Я слышу эхо выстрела Дантеса…

1918

Подарок из Парижа

От простого солдата Вот подарок — снеси ей! Той, что звали когда-то Мы великой Россией… Для подарка — не много, Хоть и много заботы: Деревянную ногу Европейской работы. Воевал без отказа, Как и надо гвардейцу, Что теперь по приказу На отставку надеется. На великую милость — Место на тротуаре, Где бы лучше просилось С бывшим шулером в паре. Буду жить пребогато Среди статуй и арок! А умру — от солдата Дай ей этот подарок…

Владислав Ходасевич{45}

Слёзы Рахили

Мир земле вечерней и грешной! Блещут лужи, перила, стекла. Под дождем я иду неспешно, Мокры плечи, и шляпа промокла. Нынче все мы стали бездомны, Словно вечно бродягами были, И поет нам дождь неуемный Про древние слезы Рахили. Пусть потомки с гордой любовью Про дедов легенды сложат — В нашем сердце грехом и кровью Каждый день отмечен и прожит. Горе нам, что по воле Божьей В страшный час сей мир посетили! На щеках у старухи прохожей — Горючие слезы Рахили. Не приму ни чести, ни славы, Если вот, на прошлой неделе, Ей прислали клочок кровавый Заскорузлой солдатской шинели. Ах, под нашей тяжелой ношей Сколько б песен мы ни сложили — Лишь один есть припев хороший: Неутешные слезы Рахили!

5 — 30 октября 1916 г.

Из мышиных стихов

У людей война. Но к нам в подполье Не дойдет ее кровавый шум. В нашем круге — вечно богомолье, В нашем мире — тихое раздолье Благодатных и смиренных дум. Я с последней мышью полевою Вечно брат. Чужда для нас война, — Но Господь да будет над тобою, Снежная, суровая страна! За Россию в день великой битвы К небу возношу неслышный стих: Может быть, мышиные молитвы Господу любезнее других… Франция! Среди твоей природы Свищет меч, лозу твою губя. Колыбель возлюбленной свободы! Тот не мышь, кто не любил тебя! День и ночь под звон машинной стали, Бельгия, как мышь, трудилась ты, — И тебя, подруга, растерзали Швабские усатые коты… Ax, у вас война! Взметает порох Яростный и смертоносный газ, А в подпольных, потаенных норах Горький трепет, богомольный шорох И свеча, зажженная за вас.

17 сентября 1914

Илья Эренбург{46}

Когда я был молод, была уж война, Я жизнь свою прожил — и снова война. Я все же запомнил из жизни той громкой Не музыку марша, не грозы, не бомбы, А где-то в рыбацком селенье глухом К скале прилепившийся маленький дом. В том доме матрос расставался с хозяйкой, И грустные руки метались, как чайки. И годы, и годы мерещатся мне Все те же две тени на белой стене.

В августе 1914 года

Издыхая и ноя, Пролетал за поездом поезд, И вдоль рельс на сбегающих склонах Подвывали закланные жены. А в вагоне каждый зуав Пел высокие гимны. (И нимфы Стенали среди дубрав.) «Ах, люблю я Мариетту, Мариетту Эту. Все за ней хожу. Где мы? Где мы? Где мы? Я на штык мой десять немцев Насажу!» Дамы на штыки надели Чужеземные цветы — хризантемы. А рельсы всё пели и пели: «Где же мы? Где мы?» И кто-то, тая печаль свою, Им ответил: «В раю».

* * *

Когда замолкает грохот орудий, Жалобы близких, слова о победе, Вижу я в опечаленном небе Ангелов сечу. Оттого мне так горек и труден Каждый пережитый вечер. Зачем мы все не смирились, Когда Он взошел на низенький холм? Это не плеск охраняющих крылий — Дальних мечей перезвон. Вечернее небо, По тебе протянулись межи, Тусклое, бледное, Небо ли ты? А когда поверженный скажет: «Что же, ныне ты властен над всеми! Как нам, слабым, выдержать тяжесть Его уныния, его презрения?»

Январь 1915

Часть вторая Честь и память. Слово правнуков

Дмитрий Борисов{47}

(р.1950):

«Августово явление[10]

Ночь темна в бору дремучем, Дремлют сосны в сторожах, Их тревожат эскадроны, Измождённые в боях. Отступленье. Где тут радость, Русский воин мрачен, зол. В сне тревожном, саму малость Прикорнул с устатку он. Темнота насторожилась, Шум бивачный враз исчез. Небеса рисуют Лики — Что за Чудо из Чудес: Образ Девы и Младенца, Озаривший небосвод. Взглядом истинной Царицы Осмотрела каждый взвод. Божья Матерь перстом в запад, На руках Иисус Христос, Весь отряд в молитве страстной На коленях в землю врос! Лик растаял. Свет остался. В лицах Вера и покой Сон Надеждой расплескался, Все уснули. Завтра в бой!

29.10.13. — 31.10.2013 г. Тольятти

Крещение кровью

Сей есть Иисус Христос, пришедший водою и кровию … И затем сделал нас зваными благодаря воде, а благодаря крови — избранными. (1Иоан.5:6) «За Веру, Царя и Отечество!» — По России как эхо — «Война!» Собирайся мужик во солдаты, Трёхлинейка отныне — жена. Под шинельным сукном Образ Божий, Крест нательный, мозоли в руках И краюха домашнего хлеба, Просоленная в женских слезах. Принимать тебе завтра крещенье, Не в купели — в смертельном бою, Не водою святою, а кровью, Среди избранных воев в строю. Собирайся, мужик, собирайся С супостатом-врагом воевать, Ратный подвиг героя заждался И земля заждалась, наша мать!

5 ноября 2013 г.

Солдат 1-й мировой. Письмо Родине

Почти уж век как воевали. Почти сто лет забыт тобой, Хочу что б к Дате, мне сказала, В чём провинился воин твой. Иль не достоин я в шеренге Героев русских гордо стать. С «Царем, Отечеством и Верой» Я шел Россию защищать. Чудское озеро, Полтава, Бородино и Сталинград — Дозволь добавить им по праву Лодзь, Луцк, Сморгонь — где твой солдат Примером мужества во Славу Оружья русского стоял. И погибал, не думав, в битвах, Что Долг солдатский отдавал. Кого спросить? Царя? Так нету. Осталась Ты — Россия-Мать, А что нам надо? Только Память — Гвоздичек пару увидать…

17 февраля 2013 г.

Светлана Никифорова (Алькор){48}

Баллада о призраках

Мы с тобою звались приятелями — Здесь обычай у всех таков. Но бесстрастные обстоятельства Превратили нас во врагов. Я на зов твой отвечу вызовом, Хоть не вижу, какой резон — Я охочусь за серым призраком, Уходящим за горизонт. Нам с тобою больше не встретиться У причальной стенки одной — Ныне властвует околесица, Называемая войной. От нелепого выстрела Принципа Потянулся смертей сезон… Я охочусь за серым призраком, Уходящим за горизонт. Так ли важно кто первым выстроил Самый первый на свете плот? Я тебя приветствую выстрелом, Ну а там — кому повезет. Победитель отметит тризною Побежденного вечный сон. Я охочусь за серым призраком, Уходящим за горизонт…

Олег Медведев{49}

…Разрешите, графиня, последний тур — мне уже пора: Там над пирсом синим рвут темноту Прожектора. Обреченный флагман мотает мили на оси винтов, Ах, графиня, вы ли знаете — кто и за что? Наша смерть проступает ржавой расцветкой в корпусе мин, В офицерской рулетке всего лишь шанс из семи. Нам могилу не рыть — она для нас и так глубока, Ах, графиня, вы ли сможете ждать моряка? Vita as vita — в гнезде патрон, Этот шанс не наш, И броня пробита словно картон — и на дне экипаж. Весь в багровых цветах снарядных отверстий Корабль горит, горит, горит… На его бортах висят перекрестия субмарин…

Владимир Репин{50}

(р. 1950):

Атака мертвецов[11]. 1915.

Под Белостоком — крепость Осовец Германцев держит вопреки канону. По всем войны законам — ей конец: И не такие пали бастионы. Приказ гласил: держаться здесь два дня, Но бой идёт сто восемьдесят суток. Пусть тает гарнизон от артогня, Но и германцу в поле не до шуток. На батареях «Берты» лишь вдвоём Из супер-пушек в схватках уцелели, А две разбиты снайперским огнём: Страшны артиллерийские дуэли. И пусть с утра над крепостью, гудя, Германские висят аэропланы, Грозя лавиной смертного дождя — Ведь обороны неизменны планы. Но день настал — зелёною волной На крепость хлора облако поплыло, И осыпалось тёмною золой Всё то, что лишь недавно живо было. Трава чернела в гибельной росе, Дымились казематов силуэты, Зелёно-жёлтый рыхлый слой осел На пушки, на снаряды, на лафеты. А кайзера отборные полки, Пробив в колючей проволоке тропы, Пустились к равелинам напрямки, Чтоб мертвецов похоронить в окопах. Казалось, тени мёртвых восстают, Где хлор туманом старый бруствер лижет, Равняются в неслышимом строю, Но вот они всё ближе, ближе, ближе… Отхаркивая лёгкого куски, В крови, ожогах, глаз прищурив бельма, Пехота шла в последний раз в штыки, В бессмертие вступая из забвенья. Они тащили облако назад — И встал ландсвер, вживую видя ад. Укрытых в капонирах пушкарей Газ не убил — тряпьём закрыли щели; Лишь ветром хлор снесло чуть-чуть правей — Над немцами захлопали шрапнели. Шеренг ломались стройные ряды, И паника губительной волною В преддверье неминуемой беды Гнала назад полки перед собою, Несла солдат безумною толпой По трупам через узкие проходы, И в бойню превратился этот бой, В легенду, что стереть не в силах годы… …Лишь по приказу, всё взорвав вокруг, Ушли с позиций русские герои… О наших славных прадедах, мой друг, Не будем мутной забывать порою!

Маргарита Пушкина{51}

Атака мертвецов

Это было сотню лет назад — Перечёркнут мир войной, За снарядом враг нам слал снаряд, Крепость принимала бой. Рев железа, языки огня, Раскаленный ураган, Мы теряли счет ночам и дням, Корчась на земле от ран. Крепость на заре окутал газ — Враг смертельный, без лица, Заставляя выть от боли нас, Выжигая нам глаза. Задыхаясь, поднимались мы, Сплюнув лёгочную кровь, Сокрушая правила войны В час атаки мертвецов. Будем стоять до конца, Некуда нам отступать, Свет и покой в небесах Могут нас подождать! Шестьдесят истерзанных солдат В штыковую, во весь рост, Никаких приказов и команд, Только ненависть и злость! Кровью харкали врагу в лицо, Дьявол вел нас или Бог? Враг бежал от нас, от мертвецов, К Смерти, за её порог. Нас отпели рассветы, И закаты отпели нас…

2014

Ренарт Фасхутдинов{52}

Константинополь[12]

«Все, что угодно, случиться может, Каждому внятно: велик Аллах! Вена в руинах, победы множат Гордый кроат и хмельной валах. Все, что угодно, — от перестрелки В польских болотах до взрыва мин. И все длиннее кривые стрелки Армий, шагающих на Берлин. То ли Версаль будет первым, то ли Гений Таврического дворца… Все происходит, согласно воле Всепонимающего Творца. Сила Всевышнего — наша сила… Все, что угодно, но только не Въезд императора Михаила В павший Стамбул на гнедом коне. Все, что угодно, о, что угодно, Только не это!» — твердил султан. Плавил окно белизной холодной Лунный мерцающий ятаган. Купол Софии, огнем оборот, — Чудо! — казалось, возрос стократ В ночь, когда пал мусульманский город И воссиял православный Град.

Жаклин де Гё{53}

Мальбрук…

Marlbrough s'en va-t-en guerre, Mironton, mironton, mirontaine… Старинная солдатская песня Шкатулка на комоде, старинный сувенир, Мелодию заводит исправно репетир, Солдатики в доспехах кружат под перезвон: «Мальбрук в поход поехал… …Мирантэн, мирантэн, миронтон» Устал от пыльной скуки провинциальный мир, И новые Мальбруки спешат надеть мундир, Юнцы, сбиваясь в стаи под хлопанье знамён, Задорно напевают: «Мирантэн, мирантэн, миронтон!» Где мальчик? Он в походе, и писем долго нет. На стареньком комоде стоит его портрет. В домах трясутся стены от топота колонн, Грохочет марш военный: «Мирантэн! Мирантэн! Миронтон!» У Триумфальной арки построились полки, Обвиты лентой яркой еловые венки. На катафалках — лавры, печалится тромбон, И мерно бьют литавры: Мирантэн… Мирантэн… Миронтон…» Три залпа ухнут гулко — прощайте, «лорд Мальбрук»! И выскользнет шкатулка из ослабевших рук, И звоном захлебнётся заезженный рефрен: «Бог весть… когда… вернётся… …миронтон… …миронтон… …мирантэн…»

Налет «цеппелинов»

И падал чёрный пепел на белый снег И шарил в чёрном небе слепящий свет Прожектора И слушал контрастный мир Как бьются взрывы в окна пустых квартир А по цементу пола текла вода И не было надежды, любви, стыда Был только стылый ужас и вой сирен И влажное удушье подвальных стен И лампочка дрожала, и трясся дом И солнце стало мифом, а небо — сном Мгновенье — бесконечным, и кратким — век… К утру на чёрный пепел Пал белый снег.

Дмитрий Иванов{54}

Смертельное ранение

Умирая вставал восставал из глубин… и на дне восставал преисподней… мельтешила вдова вдоль убитой любви и корнет прятал голову в потник… и сверкало огнём побеждённых зарниц шло в зачёт непутёвых амбиций… и светло словно днём и малиновость лиц — кумачом воспалённого ситца

Под утро…

Карты брошенные не вскрыты, проигравший докончил «четверть» и валяется — как убитый — от окопов в каком-то метре… хата с краю, да конь в попоне, спит село, окна в снег упрятав… здесь же курит смурной полковник в этой горнице крайней хаты… может, стоило… не иначе… может, просто бы спеть по пьяни? то-то нынче Луна чудачит — забирается медью в сани; то-то воют с утра собаки растревожены чем-то, черти… не люблю я, когда в атаке мной зигзагом нечистый вертит… не люблю, если выстрел первый раздаётся во сне под утро… то ли вновь натянулись нервы, или всё-таки нечисть крутит?..

Александр Балтин{55}

(р. 1967):

Мы мёртвой армии вожди — Стихами вводим в память жизни. И мы — поэты — впереди, Поскольку не бываем лживы. О жертвах Первой мировой, О мёртвой армии пишу я. Забытых, проклятых войной Я снова в жизнь введу земную. Мелькают лица, имена. На времени лице железном Отпечатлелись. Жизнь одна, Но вверена различным безднам. Распятых, сожранных войной Поэты ныне воскрешают — Забыть о Первой мировой Всем равнодушным помешают.

Составители благодарят ООО «Веста» за материальную поддержку, а также Сергея Петровича Волкова — библиофила и букиниста, и Николая Ивановича Птухина — собирателя книг — за предоставленные тексты и информацию.

Комментарии

1

Василий Иванович Агапкин (1884–1964) — военный дирижер, композитор. В 1894 г. зачислен музыкантским воспитанником в духовой оркестр 308-го Царевского резервного батальона Астраханского пехотного полка, в той же должности в Аварском резервном пехотном батальоне (1899) и 82-м пехотном Дагестанском полку (1900), Драгунском Северском полку, 43-м и 16-м полках (1901–1906). 1906–1909 — срочная служба в Тверском драгунском полку (Тифлис). 1910–1917 — сверхсрочная служба штаб-трубачом в 7-й запасном кавалерийском полку (Тамбов). Осенью 1911 г. принят в класс медных духовых инструментов Тамбовского музыкального училища, которое окончил в 1915. 1918–1920 гг. — добровольно в Красной Армии, капельмейстер 1-го Красного гусарского Варшавского полка.

5 августа 1922 года Агапкин с оркестром дали прощальный концерт в Тамбове, после чего они переехали в Москву.

В январе 1924 года оркестр Агапкина участвовал в траурной церемонии во время похорон В. И. Ленина. В 1928 году Агапкин организовал духовой оркестр из беспризорников; для многих из них это стало началом профессиональной карьеры музыканта. В 1930-е годы возглавлял оркестр Высшей школы НКВД СССР, с которым осуществил ряд грамзаписей. С началом Великой Отечественной войны Агапкину было присвоено звание военного интенданта 1-го ранга, и он был назначен начальником духовых оркестров отдельной мотострелковой дивизии имени Дзержинского. 7 ноября 1941 г. на параде войск, оборонявших Москву, Агапкин дирижировал сводным оркестром. 24 июня 1945 г. на Параде Победы его оркестр входил в состав сводного оркестра. 1947–1955 гг. — начальник образцового оркестра МГБ. Умер в 1964 году, похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

«Прощание славянки» — русский марш, написанный им в 1912 году под впечатлением от событий Первой Балканской войны (1912–1913). По существу является национальным маршем, символизирующим проводы на войну, на военную службу или в дальнее путешествие. Является одной из самых узнаваемых музыкальных эмблем Российской империи, Советского Союза и Российской Федерации. Существует целый ряд текстов на его музыку, написанных в разное время; в сборнике приведен текст 1914 года, как предполагается написанный Агапкиным на основе какой-то из солдатских песен начала 1900-х. (Ряд источников именует этот текст песней студенческого добровольческого батальона — но воинской части с подобным названием не было да и не могло быть в составе Российской императорской армии — аналогичные части были лишь в белых армиях).

(обратно)

2

Николай Победин (18?? — 19??) Вероятно псевдоним — судя по имеющимся данным — журналист газеты «Речь» в которой эти стихи были опубликованы.

(обратно)

3

Сергей Александрович Копыткин (1882–1920(?))

Поэт начала ХХ-ого века до революции не очень известный. Родом из небогатой дворянской семьи, работал служащим железнодорожного ведомства. Писал стихи монархической и патриотической направленности. Выпустил сборник лирических стихотворений издания примерно 1909 года и два сборника стихов о войне, вышедших в свет в 1915 и 1916 годах. Военные песни на его стихи в исполнении солистки Мариинского театра Марии Долининой (умерла в 1919 году в Париже от испанки) приобрели довольно широкую известность.

Обстоятельства и место смерти Сергея Копыткина неизвестны.

В 2007 году группа «Любе» исполнила песню на его стихи «Напишите сестра».

(обратно)

4

Аполлон Аполлонович Коринфский (1868 — Калинин (Тверь) — русский поэт, журналист, писатель, переводчик.

Родился в Симбирске в семье дворянина Аполлона Михайловича Коринфского, бывшего городского судьи и мирового посредника.

Впоследствии многие считали имя Аполлона Коринфского многозначительным псевдонимом в стиле «чистого искусства». В 1879 году поступил в Симбирскую гимназию и семь лет проучился в одном классе с Владимиром Ульяновым (Лениным), есть свидетельства, что молодой Ленин бывал в доме Коринфского и пользовался его библиотекой. С 1886 года он сотрудничает в казанской периодической печати; тогда же в печати появляются его первые стихи и рассказы (под псевдонимом Борис Колюпанов). В 1889–1891 жил в Москве, где сотрудничал в журналах «Россия», «Русское богатство» и других изданиях. С 1891 года живёт в Петербурге, где работал и публиковался во многих журналах, в том числе «Наше время», «Всемирная иллюстрация»; принимал участие в редактировании журнала «Север». В 1895–1904 был помощником редактора «Правительственного вестника», работая под руководством К. К. Случевского, с которым дружил. В «Правительственном вестнике» Коринфский публиковал историко-этнографические очерки, которые затем вошли в книгу «Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа» (1901). Очерки получили одобрительный отзыв А. С. Ермолова — министра земледелия и государственных имуществ, которому он посвятил вышедшую книгу. Коринфскому принадлежит ряд публикаций фольклора Поволжья («Бывальщины и Картины Поволжья», 1899 и другие). Он пропагандировал творчество писателей из народа. Коринфский также выступал как переводчик: переводил Гейне, Кольриджа, Мицкевича, Шевченко, Янку Купалу (с которым был знаком). После революции работал в организациях культуры, в 1930-м был сослан в Тверь где работал корректором в типографии до самой смерти. Одной из последних его публикаций оказались мемуары о встречах с В. И. Ленином напечатанные в 1930 году в газете «Тверская правда». Реабилитирован в 1994 г.

(обратно)

5

Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930). Русский советский поэт, художник, футурист. Считается лучшим революционным поэтом и одной из культовых фигур мирового левого искусства. Вместе с Казимиром Малевичем в 1914-15 гг создал серию плакатов на злобу дня с сатирическими стихами о противниках России — «Военный лубок». Творчество его, посвященное Первой Мировой крайне противоречиво: наряду с ультрапатриотическими стихами есть и глубоко пронизанные отчаянием и трагизмом происходящего.

Мало кто знает, что Маяковский был призван в армию и служил рядовым нестроевой команды Петроградской автомобильной школы заняв должность чертежника. Был «высочайше награжден за отлично ревностную службу и особые труды, вызванные обстоятельствами текущей войны», медалью «За усердие».

В 20-е годы был очень популярен и в СССР и в мире, написал несколько ставших знаменитыми поэм («150000000», «Хорошо» и др.) но подвергался критике и даже травле со стороны РАППа и его сторонников.

Покончил жизнь самоубийством из-за неудач в личной жизни и как некоторые предполагают — от разочарования в советской действительности.

(обратно)

6

Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) Ещё в шестилетнем возрасте Цветаева начала писать стихи, причём не только на русском, но и на французском и немецком языках. Осенью 1909 г. Цветаева посещала лекции и клубные собрания при издательстве московских символистов «Мусагет», через год — собрания кружка «Молодой Мусагет», что значительно расширило круг её литературных знакомств.

В сентябре — октябре 1910 г. Цветаева напечатала в Товариществе типографии А. И. Мамонтова за свой счёт первый сборник стихов — «Вечерний альбом». Её творчество привлекло внимание знаменитых поэтов — Валерия Брюсова, Максимилиана Волошина и Николая Гумилёва. Зимой 1910/1911 гг. Цветаева написала свою первую критическую статью «Волшебство в стихах Брюсова».

В конце 1910 года, в Москве состоялось знакомство Цветаевой с поэтом и литературным критиком Максимилианом Волошиным.

В феврале 1912 г. вышел второй сборник Цветаевой — «Волшебный фонарь», в марте 1913 г. третий — «Из двух книг». Ее муж Сергей Эфрон с 1918 г. служил в рядах Добровольческой армии на юге России. Цветаева жила в Москве, с ноября 1918 г. служила в Информационном отделе Комиссариата по делам национальностей (Наркомнац), в апреле 1919 г. — в Центральной коллегии попечения о пленных и беженцах (Центрпленбеж), в ноябре 1920 г. — в театральном отделе Наркомпроса. В эти годы появился цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению. В начале 1922 г. в Москве вышел сборник «Вёрсты», горячо принятый читателями и критиками, а в Берлине — сборник «Разлука» с полной редакцией поэмы «На красном коне». В этот период Цветаева участвовала в издании журнала «Вёрсты» (Париж, 1926–1928), в котором публиковались некоторые её сочинения («Поэма горы», драма «Тезей») Большинство из созданного Цветаевой в эмиграции осталось неопубликованным. В 1928 в Париже выходит последний прижизненный сборник поэтессы — «После России». В 1930 году написан поэтический цикл «Маяковскому» (на смерть Владимира Маяковского), чьё самоубийство потрясло Цветаеву.

С 1930-х годов Цветаева с семьёй жила практически в нищете.

Несмотря на это, она противилась желанию мужа, который уже принял твёрдое решение вернуться в СССР — будучи давним сотрудником советской разведки.

В 1939 году Цветаева вернулась в СССР вслед за мужем и дочерью. 27 августа была арестована дочь Ариадна, 10 октября — Эфрон. 16 октября 1941 года Сергей Яковлевич был расстрелян на Лубянке (по другим данным — в Орловском централе) Ариадна после пятнадцати лет заключения и ссылки реабилитирована в 1955 году.

В этот период Цветаева практически не писала стихов, занимаясь переводами.

Война застала Цветаеву за переводами Федерико Гарсиа Лорки. Восьмого августа Цветаева с сыном уехала на пароходе в эвакуацию; восемнадцатого прибыла вместе с несколькими писателями в городок Елабугу. 31 августа 1941 года покончила жизнь самоубийством; похоронена 2 сентября 1941 года на Петропавловском кладбище в г. Елабуге.

(обратно)

7

Александр Александрович Блок (1880–1921) — великий русский поэт Серебряного века. Его отцом был Александр Львович Блок, трудившийся в качестве профессора в Варшавском университете, а мать — переводчица Александра Андреевна Бекетова, отец которой был ректором Санкт-Петербургского университета.

В 1898 году Александр завершил обучение в гимназии и успешно сдал вступительные экзамены в Петербургский университет. Обучение в университете поэт завершил в 1906 году. В это время он познакомился с Алексеем Ремизовым, Сергеем Городецким, а также сдружился с Сергеем Соловьевым, который приходился ему троюродным братом. Публиковаться стал с начала 1900 гг и к началу Первой мировой считался уже ведущим российским поэтом. Выпустил более десятка книг и многочисленные переиздания.

7 июля 1916 года был призван на службу в инженерную часть Всероссийского Земского Союза, службу проходил в тыловых районах западного фронта.

В 1919 написал стихотворение «Скифы» и знаменитую поэму «Двенадцать». Сейчас это произведение считается одним из лучших творений времен «серебряного века» и одновременно — первым произведением советской литературы.

Умер от сердечного заболевания (мнение о том что он умер от голода не соответствует действительности — он получал достаточно щедрый академический паек).

Александр Блок считается одним из гениальнейших представителей русской поэзии. Его крупные произведения, равно как и небольшие стихи («Фабрика», «Ночь улица фонарь аптека», «В ресторане», «Ветхая избушка» и другие), стали частью культурного наследия нашего народа.

(обратно)

8

Григорий Тулин (189…-1917) — практически неизвестный поэт — любитель, погиб на Западном фронте.

(обратно)

9

Мандельштам Осип Эмильевич (1891–1938) — русский поэт, прозаик, переводчик, критик. Родился в Варшаве в еврейской семье. Отец поэта был мастером перчаточного дела, купцом. В 1897 году будущий Осип Эмильевич вместе с семьей переехал в Петербург.

В 1900 году Мандельштам поступил в Тенишевское училище. В 1907 году несколько месяцев посещал лекции в Санкт-Петербургском университете. В 1908 году уезжает во Францию, поступает в Сорбонну и Гейдельбергский университет. В этот период Мандельштам, биография которого как писателя только начиналась, посещает лекции Ж. Бедье, А. Бергсона, увлекается творчеством Ш. Бодлера, П. Верлена, Ф. Вийона.

В 1910 году его стихотворения были впервые опубликованы в петербургском журнале «Аполлон». Раннее творчество Мандельштама тяготеет к символистской традиции.

Познакомившись с Николаем Гумилевым и Анной Ахматовой, Мандельштам становится постоянным участником заседаний «Цеха поэтов».

В 1913 году увидел свет дебютный сборник стихов поэта — «Камень», который затем дописывался и переиздавался в 1916 и 1921 годах. В это время Мандельштам принимает активное участие в литературной жизни Петербурга, знакомится с Б. Лившицем, Мариной Цветаевой.

В 1918 году поэт сотрудничал в газетах «Страна», «Вечерняя звезда», «Знамя труда», работал в Наркомпросе. Стихи Мандельштама периода революции и Гражданской войны вошли в сборник «Tristia» (1922). В 1923 году вышли сборники «Вторая книга» и третье издание «Камня». В 1925 году увидела свет автобиографическая поветь писателя «Шум времени». В 1927 была закончена повесть «Египетская марка». В 1928 году вышли последние прижизненные книги Мандельштама — «Стихотворения» и «О поэзии». В 1933 году Мандельштам написал антисталинскую эпиграмму, за которую был отправлен в ссылку в Воронеж, в 1938 г. вторично арестован и приговорен к 10 годам заключения. Скончался в пересыльном лагере.

(обратно)

10

Валерий Яковлевич Брюсов (1873–1924) родился в московской купеческой семье. Он был внуком поэта Александра Бакулина, автора «Басен провинциала». В четыре года Брюсов научился читать и буквально поселился в родительской библиотеке. Он изучал биографии великих людей и зарубежную классику, зачитывался бульварными романами и научной литературой. Еще в дошкольном возрасте мальчик написал первую комедию — «Лягушка». К стихотворениям Валерия Брюсова писали музыку Сергей Рахманинов и Михаил Гнесин, Александр Гречанинов и Рейнгольд Глиэр. Он создавал пьесы и переводил зарубежных авторов, выпускал журналы и руководил литературным институтом. Валерий Брюсов стал одним из основоположников русского символизма. В годы Первой мировой войны Валерий Брюсов работал военным корреспондентом от газеты «Русские ведомости». Но патриотические настроения первых лет войны быстро угасли. Супруга вспоминала, что он «возвратился глубоко разочарованный войной, не имея уже ни малейшего желания видеть поле сражения». В этот период появились критические стихотворения Брюсова. В 1915 году по Московского армянского комитета Валерий Брюсов начал готовил сборник национальной поэзии. Поэт занимался и организацией работы, и переводами, и редактурой книги, и ее подготовкой к печати. Когда сборник вышел, Брюсов написал несколько статей об армянской культуре и книгу «Летопись исторических судеб армянского народа». Позже он получил звание народного поэта Армении. После революции Валерий Брюсов руководил Комитетом по регистрации печати, был председателем президиума Всероссийского союза поэтов, помогал готовить первое издание Большой советской энциклопедии. В 1921 году Анатолий Луначарский предложил Брюсову организовать Высший литературно-художественный институт. До конца жизни поэт оставался его ректором и профессором. В 1924 году умер от воспаления легких.

(обратно)

11

Федор Сологуб (настоящая фамилия — Федор Кузьмич Тетерников) (1863–1927) — русский писатель, поэт, публицист, переводчик и педагог. Он был одним из ярчайших представителей Серебряного века и апологетом русского символизма. Его «стихи поражают своими мотивами одиночества, мистики и таинственности, а романы привлекают внимание, шокируют и не отпускают до последней своей страницы». Публиковался с 1893 года. Умер в Ленинграде в 1927 году, отказавшись эмигрировать.

(обратно)

12

Даниил Максимович Ратгауз (1868–1937) — русский поэт, автор слов нескольких известных романсов.

Отец — Макс Абрамович Ратгаус, потомственный почётный гражданин, банкир. Учился в гимназии в Киеве, окончил юридический факультет Университета Св. Владимира в Киеве (1895), служил присяжным поверенным.

После того, как 24-летний студент послал в августе 1892 свои стихи П. И. Чайковскому, композитор за последний год жизни создал 6 романсов на слова Ратгауза. В 1893 году Ратгауз издал в Киеве первый сборник стихов. В 1902 году в личном письме к Ратгаузу о любви к его романсам писал А. П. Чехов. После Чайковского романсы на слова Ратгауза писали также Ц. А. Кюи, С. В. Рахманинов, Р. М. Глиэр и другие… Рецензенты отмечали подражательность его стихов. На этом фоне резко выделялась реакция Л. Н. Толстого, неоднократно заявлявшего в интервью, что из современных поэтов больше всего ценит именно Ратгауза и противопоставляет его «декадентам». В 1921 выехал в Берлин, а через два года в Прагу. Выпустил за границей ещё два сборника в прежнем духе: «Мои песни» (Берлин, 1922) и «О жизни и смерти» (Прага, 1927). В Праге заболел тяжёлой формой гипертонии, последние годы был парализован, хотя продолжал писать. Похоронен на Ольшанском кладбище в Праге. Дочь Ратгауза Татьяна Данииловна Ратгауз — поэтесса, деятельница пражского объединения «Скит поэтов», актриса, с 1935 в Риге, после 1940 осталась в Латвии, работала переводчицей, написала воспоминания.

(обратно)

13

Владимир Казимирович Шилейко (настоящее имя Вольдемар-Георг-Анна-Мария Казимирович) (1891–1930) — выдающийся русский востоковед-ассиролог, поэт и переводчик, второй муж Анны Ахматовой, член Императорского православного палестинского общества, профессор. По семейному преданию, уже в семилетнем возрасте мальчик начал самостоятельно изучать древнееврейский язык. Окончив с золотой медалью Петергофскую гимназию, Шилейко поступил на восточный факультет Петербургского университета «по еврейско-арабско-сирийскому разряду». В 1913 г., заболев туберкулёзом, он был вынужден оставить учёбу в университете и поступил внештатным сотрудником в Отдел древностей Эрмитажа. В 1914 г. Шилейко начал публиковать статьи в ведущих европейских научных журналах, в 1915 г. выпустил книгу «Вотивные надписи шумерийских правителей», за которую получил Большую серебряную медаль Русского археологического общества. В 1911 г. Шилейко познакомился с Николаем Гумилёвым, через которого сблизился с другими петербургскими поэтами, присоединившись к акмеистскому «Цеху поэтов». 13 января 1917 г. он был определён в 172-й пехотный запасной полк и отправлен в город Вильманстранд Выборгской губернии. Следуя воинскому долгу и своим научным интересам, отправляется в Феодосию, где формируются воинские части для войны на Закавказском фронте и в Северном Иране. Однако в августе он окончательно увольняется из армии по болезни и возвращается в Петроград.

В 1918 году женился на поэтессе Анне Андреевне Ахматовой, став её вторым мужем после её развода с поэтом Н. С. Гумилёвым. Брак продлился пять лет, до 1922 года. После расставания Ахматова и Шилейко поддерживали переписку до самой его смерти.

Шилейко женился вторично на Вере Константиновне Андреевой (1888–1974). В 1927 году у них родился сын Алексей, в будущем профессор, завкафедрой электроники в МИИТе, близкий друг братьев Стругацких.

Шилейко с 1919 до 1929 года работал в Петроградском (Ленинградском) государственном университете, где сотрудничал с А. П. Рифтиным и академиком В. В. Струве, затем переехал в Москву, но через год снова заболел туберкулёзом и скончался не дожив до 40 лет.

(обратно)

14

Сергей Александрович Есенин (1895–1925) — выдающийся отечественный поэт, по сути — первый по настоящему известный поэт из народной гущи. Родился в Рязанской губернии в селе Константиново. Несмотря на происхождение примыкал не к крестьянским поэтам а к поэтическому течению имажинистов. Откликом на Первую мировую войну стали историческая поэма «Марфа Посадница», стихотворения «Молитва матери», «Богатырский посвист», «Узоры» и др.

В 1916 году Есенина призвали в армию и он получил назначение санитаром в Царскосельский военно-санитарный поезд «№ 143 Её Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны». Надо отметить — в отличии от своего лирического героя из знаменитой поэмы «Анна Снегина» он не дезертировал из армии а был законно отправлен в отпуск солдатским комитетом. После революции был широко популярен, даже удостоившись хвалебных отзывов Бухарина и Троцкого.

Покончил жизнь самоубийством — видимо в приступе белой горячки (версия о его убийстве агентами ОГПУ или иными «темными силами» не выдерживает никакой критики).

(обратно)

15

Зинаида Воинова (189?? — 19??) (возможно — псевдоним). О ней практически ничего не известно. Была рядовым женского ударного батальона, после революции попала в эмиграцию, единственное известное ее стихотворение было опубликовано в эмигрантском журнале в 1969 году.

(обратно)

16

Анна Андреевна Ахматова (Анна Андреевна Горенко)(1889–1966) — знаменитая российская поэтесса 20 века, писательница, переводчик, критик и литературовед. Родилась в Одессе в семье морского офицера.

Училась в Мариинской гимназии в Царском Селе. Затем проходила обучение в Фундуклеевской гимназии Киева также посещала историко-литературные женские курсы.

Впервые стихотворение Анны Ахматовой было опубликовано в 1911 году. Первая книга стихов поэтессы вышла в 1912 году («Вечер»).

В 1914 был опубликован второй ее сборник «Четки» тиражом 1000 экземпляров. Именно он принес Анне Андреевне настоящую известность. Кроме поэтических произведений перу Ахматовой принадлежат статьи о творчестве А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, воспоминания о современниках.

В 1910–1918 гг замужем за Н. Гумилевым (в 1912 году родила сына Льва). После революции отказалась эмигрировать. Её третий муж, Николай Пунин, был трижды арестован и погиб в лагере в 1953 году; единственный сын, Лев Гумилёв, провёл в заключении более 10 лет. Была исключена из Союза Писателей — в 1951 г. по предложению Александра Фадеева была восстановлена.

Признанная классиком отечественной поэзии ещё в 1920-е годы, Ахматова позже подвергалась замалчиванию, цензуре и травле (включая постановление ЦК ВКП(б) 1946 года, не отменённое при её жизни), многие произведения не были опубликованы на родине не только при жизни автора, но и в течение более чем двух десятилетий после её смерти. В то же время имя Ахматовой ещё при жизни окружала слава среди почитателей поэзии как в СССР, так и в эмиграции. По иронии судьбы ее единственная литературная награда — итальянская премия Этна-Таормина(1964 г).

(обратно)

17

Николай Степанович Гумилев (1880–1921) — выдающийся русский поэт Серебряного века. Муж А. Ахматовой, отец выдающегося этнографа Л. Н. Гумилева, лидер русского символизма. Среди учеников — Н. Тихонов и И. Одоевцева.

Родился в семье кронштадтского корабельного врача Степана Яковлевича Гумилева. В «Тифлисском листке» 1902 года впервые было опубликовано стихотворение Н. Гумилёва «Я в лес бежал из городов…»

За год до окончания гимназии на средства родителей была издана первая книга его стихов «Путь конквистадоров». Этот сборник удостоил своей отдельной рецензией Брюсов, один из авторитетнейших поэтов того времени. Долгое время Гумилёв считал Брюсова своим учителем, брюсовские мотивы прослеживаются во многих его стихах. Николай Гумилёв — не только поэт, но и один из крупнейших российских исследователей Африки. Он совершил несколько экспедиций по восточной и северо-восточной Африке и привёз в Музей антропологии и этнографии (Кунсткамеру) в Санкт-Петербурге богатейшую коллекцию. В 1909 году вместе с Сергеем Маковским Гумилёв организует иллюстрированный журнал по вопросам изобразительного искусства, музыки, театра и литературы «Аполлон».

В 1914 добровольно идет на фронт — его военная карьера — улан, гусар, разведчик, награжден Георгиевскими крестами IV и III степени. В 1916 году Гумилев выпускает сборник «Колчан», куда входят стихи на военную тематику.

В 1918 году был издан сборник «Костёр», а также африканская поэма «Мик».

В 1920 году был учреждён Петроградский отдел Всероссийского Союза поэтов, туда вошёл и Гумилёв.

В 1921 году Гумилёв опубликовал два сборника стихов. Первый — «Шатёр», второй — «Огненный столп», в который вошли такие значительные произведения, как «Слово», «Шестое чувство», «Мои читатели». Многие считают, что «Огненный столп» — вершинный сборник поэта.

С весны 1921 года Гумилёв руководил студией «Звучащая раковина», где делился опытом и знаниями с молодыми поэтами, читал лекции о поэтике.

Живя в Советской России, Гумилёв не скрывал своих религиозных и политических взглядов — он открыто крестился на храмы, заявлял о своих воззрениях. Так, на одном из поэтических вечеров он на вопрос из зала — «каковы ваши политические убеждения?» ответил — «я убеждённый монархист»

3 августа 1921 года Гумилёв был арестован по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева», вскоре был казнён.

(обратно)

18

Вадим Габриэлевич Шершеневич (1893–1942) — поэт, переводчик, один из основателей и главных теоретиков имажинизма.

Родился в семье профессора Габриэля Шершеневича, известного юриста и впоследствии депутата I Государственной Думы; с 1907 жил в Москве. Учился в Московском университете, сперва на математическом, потом на историко-филологическом факультетах, некоторое время стажировался в Мюнхенском университете.

Писать стихи начал в гимназические годы, пробуя разные манеры. В первых поэтических сборниках («Весенние проталинки» (1911), «Carmina» (1913)) ощущается сильнейшее влияние мэтров символизма — Бальмонта, Брюсова, Блока. С конца 1913 Шершеневич состоял в небольшой московской футуристической группе «Мезонин поэзии».. Во время Первой мировой войны был на фронте в качестве вольноопределяющегося. Был председателем московского отделения Всероссийского союза поэтов (1919). Работал как драматург, режиссёр, критик, сценарист, переводчик. Автор выдержавшей два издания книги «Игорь Ильинский». В 1930-е переводил на русский язык пьесы В. Шекспира, П. Корнеля, В. Сарду, немецкую (Рильке, Лилиенкрон) и французскую (включая полный перевод «Цветов зла» Бодлера) поэзию, либретто популярных оперетт, работал над книгой мемуаров «Великолепный очевидец» Осенью 1941 эвакуировался на Алтай. Участвовал в литературных концертах на оборонных заводах и в военных госпиталях Барнаула, писал тексты для агитационных плакатов. Скончался после тяжелой болезни.

(обратно)

19

Михаил Александрович Зенкевич (1886–1973) — русский поэт и прозаик, переводчик.

Родился в семье учителей. После окончания 1-й Саратовской гимназии (1904) два года изучал философию в университетах Йены и Берлина. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета (1915).

В 1911 году стал одним из соучредителей «Цеха поэтов», в 1912 г. выпустил первую книгу «Дикая порфира».

После октября 1917 года вернулся в Саратов, с 1918 года работал в отделе искусств газеты «Саратовские известия».

В 1923 переехал в Москву. С 1925 года служил секретарём журнала «Работник просвещения», в 1925–1935 годах — редактором отдела иностранной литературы в издательстве «Земля и фабрика». В 1934–1936 годах — заведующий отделом поэзии в журнале «Новый мир».

В советский период Зенкевич больше занимался художественным переводом. В 1947 вступил в ВКП(б). Похоронен на Хованском кладбище.

(обратно)

20

Николай Николаевич Асеев (1889–1963) — русский советский поэт и переводчик, сценарист, деятель русского футуризма. Лауреат Сталинской премии первой степени (1941). Закончил Харьковский университет (1913 г). Публиковался в журнале для детей «Проталинка» (1914–1915). В 1915 году призван в армию и попадал на австрийский фронт. В сентябре 1917 был избран в полковой Совет солдатских депутатов. Особое место в творчестве Асеева занимает биографически-мемуарная поэма «Маяковский начинается» (1940), повествующая об атмосфере той эпохи.

(обратно)

21

Дмитрий Михайлович Цензор (1877–1947) — русский поэт «Серебряного века».

Родился в бедной еврейской семье. С 1890-х годов начал публиковать свои стихи в различных изданиях. Произведения испытали большое влияние С. Надсона и символистов. В 1908 г. он одновременно закончил филологический факультет Петербургского университета и Академию художеств. Он был участником многочисленных литературных объединений Петербурга начала XX века, в 1908 году стал членом кружка «Вечера Случевского», посещал собрания на «Башне» у Вяч. Иванова, с февраля 1913 года входил в «Цех поэтов» Н. Гумилёва, издавал журнал «Златоцвет». Особо активно участвовал в деятельности петербургского литературного Кружка, куда входили знаменитые поэты — Н. Гумилёв, О. Э. Мандельштам, А. А. Ахматова, К. Д. Бальмонт, В. Я. Брюсов, Ф. К. Сологуб и др. В советское время Д. Цензор оказался на обочине литературного процесса, время от времени печатался в многотиражках, лишь в 1940 году издал одну книгу избранных стихотворений. Перед войной он стал секретарем партийной организации Ленинградского Союза писателей. Похоронен на «Литераторских мостках» Волкова кладбища в одной могиле с женой, балериной А. В. Груздевой. Его пасынок — выдающийся фигурист Олег Протопопов.

(обратно)

22

Глеб Иосафович Анфилов (1886–1938) — русский поэт. Родился в Польше в семье полковника. В 1906 г. с отличием окончил Воронежский кадетский корпус, затем — Александровское военное училище в Москве. В 1909–1913 гг. учился на юридическом факультете Московского университета, окончил его с дипломом первой степени и золотой медалью. В студенческие годы работал в кооперации.

Стихи писал с детства. За стихотворение «Тинос» в 1914 г. получил первую премию на конкурсе имени Надсона. Несколько стихотворений были опубликованы в журнале «Современник» (1915).

В 1914–1916 гг. — на фронтах Первой мировой войны, поручик сапёрного батальона; был награждён двумя орденами Святого Станислава и орденом Святой Анны. С 1918 г. работал в кооперации в Харькове. В 1920–1921 гг. воевал добровольцем в Красной армии на Украине, на Кавказском фронте. Затем работал в Центросоюзе в Москве, занимался книгоиздательством. Летом 1927 г. был арестован и приговорён к 3 годам ссылки в Северный край; благодаря ходатайству Н. Накорякова ссылка не состоялась. Позднее работал в Наркомвнешторге, в Комитете по делам печати при Совнаркоме, в Партиздате.

21 февраля 1935 года арестован и Особым совещанием осуждён на 5 лет, в заключении работал плановиком-экономистом на строительстве; был редактором лагерного журнала, писал стихи. По официальным данным, умер в заключении 21 июня 1938 года. В 1957 году посмертно реабилитирован.

(обратно)

23

Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов) — русский советский писатель, поэт-сатирик, публицист и общественный деятель. В 1914 году был мобилизован, служил в армии фельдшером, участвовал в боях, награжден Георгиевской медалью за храбрость. В 1915 году по ранению переведен в резервную часть, а потом списан в запас.

(обратно)

24

Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев) (1880–1934) — один из ведущих поэтов-символистов Серебряного века. Отец — известный математик, работал деканом Московского университета. Николай Бугаев предвосхитил многие идеи «космистов» и Константина Циолковского, основал математическую школу.

В гимназии Бугаев-младший увлекся буддистской религией и тайнами оккультизма. Из литераторов и философов его интерес привлекло творчество Федора Достоевского, Генрика Ибсена и Фридриха Ницше. Эталонами поэзии для юноши стали стихи Бальмонта и Брюсова. Закончил Московский университет.

В конце первого десятилетия 1900-х опубликовал сборники стихов «Пепел» и «Урна». В первый вошло стихотворение «Русь». Следующее десятилетие ознаменовалось выходом романов «Серебряный голубь» и «Петербург». Когда разразилась Первая мировая война Андрей Белый находился в швейцарском Дорнахе. Начало войны А. Белый воспринял как величайшее бедствие для человечества. В августе 1916 г. Б. Н. Бугаев отправился в Россию как военнообязанный — кружным путём через Францию, Англию, Норвегию и Швецию. В сентябре 1916 г. получил отсрочку и до января 1917 г. попеременно жил в Москве и Сергиевом Посаде.

Разочарование в новой власти подтолкнуло Андрея Белого к эмиграции. В 1921 году уехал в Берлин, но в конце 1923 года Белый вернулся на родину и жил в России до последних дней.

Написал романы «Московский чудак», «Москва под ударом» и «Маски», издал мемуары о Блоке и трилогию о революционных событиях (роман «Между двух революций» опубликован посмертно). Контакт с властью Андрей Белый не наладил хотя не подвергался ни литературным ни политическим преследованиям. Умер от внезапной остановки дыхания.

(обратно)

25

Сергей Митрофанович Городецкий (1884–1967) Русский советский поэт.

Сын писателя-этнографа Митрофана Ивановича Городецкого. Окончил гимназию, в 1900-е годы учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета одновременно с Александром Блоком и с этого времени увлёкся поэзией. В 1906–1907 годах опубликовал книги стихов «Ярь», «Перун», «Дикая воля» — это были символистские произведения с фольклорным уклоном. В 1909 году публиковался в журнале «Пробуждение». В 1910-е годы Городецкий разошёлся с символистами, и в 1912 году стал одним из организаторов Цеха поэтов (совместно с поэтом Николаем Гумилёвым). В своей ранней лирике Городецкий испытал влияние символистов, прежде всего — Вячеслава Иванова, А. Блока и К. Бальмонта, для него характерно возвращение к мотивам языческой славянской мифологии и первобытных сил. С осени 1916 года находился на Кавказском фронте Первой мировой войны в качестве представителя Союза городов и военного корреспондента. Позднее работал санитаром в лагере для больных сыпным тифом. После Октябрьской революции издал книгу стихов «Ангел Армении», где, в частности, отражёна тема геноцида армян. Будучи в Баку, Городецкий заведовал художественным отделением РОСТА, затем работал в Политуправлении Каспийского флота.

С 1921 года жил в Москве, много публиковался, переводил поэзию — как народов СССР, так и зарубежную. До 1924 года работал завлитом в Московском Театре Революции, редактировал журнал «Искусство трудящимся», затем до 1932 года — в литературном отделе газеты «Известия». В 1930-е годы много работал над оперными либретто; перевёл либретто опер: «Фиделио» Бетховена, «Водонос» Керубини, «Нюрнбергские мейстерзингеры» и «Лоэнгрин» Р. Вагнера. Создал либретто одной из первых опер советской тематики — «Прорыв» композитора С. И. Потоцкого — о Гражданской войне. Написал новый текст («немонархический») оперы М. Глинки «Жизнь за царя», получившей название «Иван Сусанин».

(обратно)

26

Саша Черный (Александр Михайлович Гликберг) (1880–1932) — известный дореволюционный русский поэт сатирик и пародист. Писал для детей. Был участником Первой мировой войны, служил в 5-й армии на польском направлении рядовым при полевом лазарете, своей службе посвятил стихотворный цикл «Война»; умер в эмиграции.

(обратно)

27

Бенедикт Константинович Лившиц (первоначально Бенедикт Нахманович) (1886–1938) — русский советский поэт, поэт, участник кружка Гумилева переводчик и исследователь футуризма.

Родился в Одессе, в семье негоцианта, купца второй гильдии Нахмана Моисеевича Лившица.

14 марта 1914 года принял православие в церкви иконы Божьей Матери «Всех скорбящих Радость», в честь крёстного отца, профессора К. И. Арабажина (родственника своей невесты Веры), взял отчество Константинович. Летом 1914 года был мобилизован в действующую армию, будучи призван из запаса как «ефрейтор пехоты со знаком за отличную стрельбу». Корней Чуковский писал: «Помню, мы втроём, художник Анненков, поэт Мандельштам и я, шли по петербургской улице в августе 1914 г. — и вдруг встретили нашего общего друга, поэта Бен. Лившица, который отправлялся (кажется, добровольцем) на фронт. С бритой головой, в казённых сапогах он — обычно щеголеватый — был неузнаваем. За голенищем сапога была у него деревянная ложка, в руке — глиняная солдатская кружка.»…

Воевал в составе 146-го пехотного Царицынского полка, 25 августа того же года был ранен и контужен, награждён Георгиевским крестом за храбрость. Демобилизован по ранению. В 1915 году женился на Вере Александровне Арнгольд, поэтессе, актрисе. В 1916 году родился сын Александр. Работал заведующим канцелярией на Демиевском снарядном заводе, с октября 1917 года член ликвидации наркомпрода УССР, начальник рабоче-крестьянской инспекции Киевского губисполкома, затем переводчик и редактор «Всемирной литературы»; служил также в губвоенпродснабе, выступал с декламациями детских стихов на утренниках.

Опубликовал сборники стихотворений «Волчье солнце» (Херсон, 1914), «Из топи блат» (Киев, 1922), «Патмос» (М., 1926), «Кротонский полдень» (М., 1928). После 1928 года стихов практически не публиковал, хотя работал над книгой «Картвельские оды».

Ещё с дореволюционного времени Бенедикт Лившиц много занимался художественным переводом, В 1933 г. опубликовал книгу воспоминаний «Полутораглазый стрелец», посвященную футуристическому движению 1910-х гг.

20 сентября 1938 г. приговорён к расстрелу «за участие в антисоветской право-троцкистской террористической и диверсионно-вредительской организации». Реабилитирован посмертно.

(обратно)

28

Всеволод Александрович Рождественский(1895–1977). Русский поэт переводчик и критик.

Родился в Царском Селе (ныне Пушкин, Санкт-Петербург). Отец, Александр Васильевич Рождественский (1850–1913), преподавал Закон Божий в Царскосельской гимназии с 1878 по 1907 год. Печататься начал в Петербурге в гимназическом журнале «Ученик» (1910–1914), организатором и редактором которого был преподаватель латыни В. Янчевецкий — будущий известный писатель В. Ян. Первый сборник стихов «Гимназические годы» (1914) был издан без ведома автора на средства одноклассников. С 1915 г. печатался в журналах «Рудин», «Арион», «Новый Гиперборей», «Ковш» и др. Окончив 1-ю петербургскую классическую гимназию, в 1914 г. поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, учёбу прервала начавшаяся война. В 1915 г. призван в армию, зачислен в электротехнический батальон рядовым на правах вольноопределяющегося. В январе 1917 г. получил звание прапорщика инженерных войск. В 1920–1924 гг. — секретарь Петроградского отделения В наибольшей степени разрабатывал «экзотическую» линию акмеизма, восходящую к Н. С. Гумилёву. Один из немногих акмеистов, продолжавший активно печататься в последующие годы: опубликовал около десятка стихотворных сборников (в основном в жанре интимной, городской и пейзажной лирики) и двухтомник избранного (1974). Продолжал занятия переводом до конца жизни, наиболее близкой себе считая французскую поэзию. Включал переводы в сборники своих стихов; в конце жизни подготовил книгу избранных переводов «Средоточие времён», вышедшую посмертно. Многие переводы не опубликованы по сей день. Рождественский является также автором ряда оперных либретто, песен и двух книг мемуаров — «Страницы жизни» (1962) и «Шкатулка памяти» (1972). Был членом редколлегии журналов «Звезда» и «Нева».

Участник Великой Отечественной войны. Участвовал в прорыве блокады Ленинграда.

(обратно)

29

Николай Туроверов (1899–1972) Донской казак, офицер русской и белой армий, участник Первой мировой, Гражданской, Второй мировой войн. Уроженец станицы Старочеркасской (ныне в Аксайском районе, Ростовская область), из дворян Войска Донского. В 1917 году окончил Каменское реальное училище (в здании сейчас размещается Каменский педагогический колледж). После ускоренного курса Новочеркасского казачьего училища был выпущен в Лейб-гвардии Атаманский полк, в составе которого успел принять участие в Первой мировой войне.

После развала фронта вернулся на Дон, вступил в белый партизанский отряд есаула Чернецова и воевал вплоть до эвакуации Русской армии Врангеля из Крыма.

В эмиграции работал лесорубом в Сербии, грузчиком во Франции. Позже служил в банке в Париже.

Первая книга стихов Туроверова «Путь» выходит в 1928 году.

В 1939 году Николай Туроверов поступает в Иностранный Легион, участвует в оборонительных боях против немецких войск на Сомме, за что отмечен в приказе, и продолжал вести боевые действия вплоть до капитуляции Франции.

Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

(обратно)

30

Эдуард Георгиевич Багрицкий (настоящая фамилия — Дзюбин (1895–1934) — русский советский поэт «Серебряного века», переводчик и драматург, художник-график. Первые стихи были напечатаны в 1913 и 1914 годах в альманахе «Аккорды». Служил в качестве делопроизводителя 25-го врачебно-питательного отряда Всероссийского союза помощи больным и раненым, участвовал в персидской экспедиции генерала Баратова. В апреле 1919 года добровольцем вступил в Красную Армию. В июне 1919 года вернулся в Одессу, где вместе с Валентином Катаевым и Юрием Олешей работал в Бюро украинской печати (БУП).

В 1925 году Багрицкий переехал в Москву, где стал членом литературной группы «Перевал» Умер 16 февраля 1934 года в Москве от бронхиальной астмы. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

(обратно)

31

Арсений Несмелов (Арсений Иванович Митропольский) (1889–1945) — русский поэт, прозаик, журналист. Печататься начал в 1912 году.

Учился во Втором Московском кадетском корпусе, из него перевёлся в Нижегородский Аракчеевский, который и окончил в 1908 году. Всю Первую мировую войну провёл на Австрийском фронте, не считая недолгого пребывания в госпитале в конце 1914 года. Демобилизован 1 апреля 1917 года в чине подпоручика, вернулся в Москву. В 1915 году выпустил первый сборник стихотворений «Военные странички». Воевал в армии Колчака. После окончания Гражданской войны был амнистирован, жил во Владивостоке и занимался литературным трудом. Позже бежал в Маньчжурию. Был арестован в 1945 году и умер в заключении.

Одно из произведений Несмелова стало широко известно в 2000-х — певец Валерий Леонтьев исполнил песню на его слова взяв за основу стихотворение «Интервенты» (песня «Каждый хочет любить») при этом несколько изменив текст и придав ему не предусмотренную автором двусмысленность.

(обратно)

32

Николай Семенович Тихонов (1896–1979) — русский советский поэт, прозаик, эссеист. Мать — крестьянка, отец — из мещан. Окончил начальное училище имени Стасюлевича, после его окончания работал в Военно-морском хозяйственном управлении. Первое стихотворение написал в 14 лет — «На смерть Льва Толстого». Ушел добровольцем на фронт, с 1915 по 1918 год воевал в кавалерии — в составе гусарского полка; участвовал в боях в Прибалтике, был контужен. На фронте как свидетельствуют сослуживцы Тихонов проявил мужество и военную смекалку. Демобилизовался Тихонов только весной 1918 года — одним из последних покинув уже умиравшую русскую армию. Критики в Тихонове находили «талант ни на кого из современников и сверстников не похожего поэта». Сам он какое-то время был учеником Гумилева (и впервые после многих лет забвения прочел его стихи на радио в 70-е). В его библиотеке хранился сборник «Колчан» с дарственной надписью: «Дорогому Николаю Семеновичу Тихонову, отличному поэту — Н. Гумилев». В 30-х руководил Ленинградской писательской организацией, позже — Комитетом защиты мира. В истории Второй мировой войны есть такой эпизод при высадке французской армии на юге Франции в 1944 г несколько ящиков с книгой Тихонова «Ленинградский год», изданной в переводе на французский язык, было переправлено с африканского побережья вместе с техникой и боеприпасами для передовых частей войск генерала де Голля. В период «перестройки» некоторые заявляли что знаменитая «Баллада о гвоздях» якобы посвящена кайзеровскому флоту и даже английским интервентам — но на самом деле она повествует о событиях 1917 года — битве в Ирбенском проливе когда погибло несколько русских кораблей стараясь закрыть дорогу немецким силам в Финский залив. Сам автор неоднократно писал: «Тема этого стихотворения зародилась во мне ещё осенью семнадцатого года, когда моряки Балтийского флота в жестоких морских боях показали поразительное бесстрашие и высокое мужество, отбивая попытки германского флота захватить Ирбенский пролив и архипелаг Моонзунд. Я начал писать стихотворение об их доблести, но не успел его закончить…»

(обратно)

33

Велимир Хлебников (настоящее имя Виктор Владимирович Хлебников) (1885–1922) — русский поэт и прозаик Серебряного века, видный деятель русского авангардного искусства. Футурист, один из самых своеобразных поэтов своего времени. Следует упомянуть — Первую мировую войну В. Хлебников предсказал ещё в 1908 году. В своём воззвании славянским студентам он писал: «В 1915 году люди пойдут войной и будут свидетелями крушения государства». Весной 1916 года Хлебников был мобилизован на военную службу, в 93-й запасной пехотный полк, находившийся в Царицыне. В это время он написал большое количество военных стихотворений, которые позже составили поэму «Война в мышеловке». Умер от тифа.

(обратно)

34

Игорь Северянин (настоящее имя — Игорь Васильевич Лотарёв) (1887–1941) — русский поэт «Серебряного века».

Родился в Петербурге в семье офицера. В автобиографической справке, Северянин напишет: «Образование получил в Череповецком реальном училище. Лучшее воспоминание: директор кн. Б. А. Тенишев, добрый, весёлый, остроумный». В 1904 году уехал к отцу в Манчжурию в город Дальний, также некоторое время жил в Порт-Артуре (Люйшунь). Накануне Русско-японской войны вернулся в Петербург, к матери.

Первые публикации в периодических изданиях Игорь Лотарёв подписывал псевдонимами «Граф Евграф д’Аксанграф», «Игла», «Мимоза». Регулярно публиковаться начал с 1904 года.

Одну из брошюр Игоря Северянина писатель Иван Наживин привёз в имение Льва Толстого «Ясная поляна». Комментарий писателя Наживин предал огласке в прессе:

«Чем занимаются, чем занимаются… И это — литература? Вокруг — виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них — упругость пробки…». В марте 1913 года Игорь Северянин принимает участие в турне по Югу России: Минск, Вильно, Харьков, Екатеринослав, Одесса, Симферополь, Ростов-на-Дону, Екатеринодар, Баку, Тифлис, Кутаис. К 1918 году поэт принял участие в 48 концертах и 87 дал лично (всего 135).

В ноябре 1913 года Игорь Северянин и Владимир Маяковский дважды выступают вместе: 16 ноября на вечеринке вологодского землячества в зале Высших Петербургских женских курсов и 29 ноября на вечере в зале «Соляного городка». Знаменитое турне поэтов по югу России в январе 1914 года организовал Вадим Баян (Владимир Иванович Сидоров). В 1916 году Игоря Северянина призвали в армию. Никаких усилий, чтобы избежать мобилизации, он, судя по всему, не делал, однако на фронт не попал: в строевой части, где новобранцам преподавали азы военного дела, его признали совершенно неспособным нести воинскую службу.

В январе 1918 года Игорь-Северянин уезжает из Петрограда в Эстонию, где поселяется в посёлке Тойла вместе со своей гражданской женой Марией Волнянской (Домбровской). Игорь Северянин стал первым крупным переводчиком эстонской поэзии на русский язык. Ему принадлежит первая антология эстонской поэзии на русском языке «Поэты Эстонии» (Юрьев, 1928).

Последние годы жизни Игорь Северянин провёл в Саркюле — деревушке на берегу Финского залива. (Ныне Саркуль находится на территории России и одна из его двух улиц носит имя Игоря Северянина). Приветствовал присоединение Эстонии к СССР. С началом войны Игорь Северянин хотел эвакуироваться в тыл, но по состоянию здоровья не смог этого сделать. Скончался от сердечного приступа.

(обратно)

35

Валентин Петрович Катаев — русский советский писатель. Лауреат Сталинской премии, Герой Социалистического труда, кавалер двух орденов Ленина. Автор классических произведений «Белеет парус одинокий», «Сын полка», «Алмазный мой венец», «Колодец забвения» и многих других. В годы Первой мировой войны он добровольцем ушел на фронт, сражался под Сморгонью, был несколько раз ранен, отравлен газами, произведен в чин подпоручика, награжден двумя Георгиевскими крестами и орденом Святой Анны IV-й степени. Служил в Добровольческой армии, где был артиллеристом на бронепоезде, в войсках гетмана Скоропадского, участвовал во врангелевском белом подполье в Крыму. Вступил в КПСС, в 1958 году, в возрасте шестидесяти лет. Один из немногих (наряду с маршалами Баграмяном и Говоровым, О. Вишней, А. Ливеровским, генералами Шубином и Крузе и некоторыми другими) сделавших заметную карьеру в СССР участников Белого движения.

(обратно)

36

Александр Иванович Куприн(1870–1938) — русский советский писатель, классик отечественной литературы. Стал знаменит еще в 1900-е своими рассказами и остросоциальными романами и повестями («Яма», «Выстрел») а также лирикой «Гранатовый браслет»). В годы Первой мировой пожелал личным примером воздействовать на настроения публики и надел военную форму, записавшись в запасной полк. В октябре 1914 года создал у себя дома маленький госпиталь на десять коек. Основную заботу о раненых взяла на себя жена Елизавета Морицевна, служившая сестрой милосердия во время русско-японской войны. Но и другие члены семьи оказывали посильную помощь своим гостям-пациентам. Дочь Куприных Ксения «рассказывала солдатам сказки, играла с ними в шашки». Раненым читали газеты и книги. В 1919 несмотря на многолетние симпатии к революционному движению примкнул к Юденичу, после его разгрома жил в эмиграции, вернулся в 1937 году — как говорил он сам «к своим читателям».

Данное стихотворение — один из немногих примеров обращения его к поэзии.

(обратно)

37

Максим Горький (настоящее имя — Алексей Максимович Пешков)(1868–1936) — русский писатель, прозаик, драматург. Один из самых значительных и известных в мире русских писателей и мыслителей — пять раз номинирован на Нобелевскую премию по литературе: в 1918, 1923, два раза в 1928, 1933 гг. Несмотря на то, что Горький считался основоположником социалистического реализма, к Октябрьской революции и Советской власти в её начальный период он отнёсся скептически. Ходатайствовал перед большевиками за арестованных и приговорённых к казни.

Поэзия Горького известна заметно меньше чем его драматургия и проза.

(обратно)

38

Надежда Тэффи (настоящее имя — Надежда Александровна Лохвицкая)(1872–1952) — русская писательница и поэтесса, мемуаристка, переводчица. Сестра поэтессы Мирры Лохвицкой и соратника адмирала Колчака, генерала Николая Лохвицкого. Писать Надежда Лохвицкая начала ещё в детстве, но литературный дебют состоялся почти в тридцатилетнем возрасте. Первая публикация Тэффи у 1901 года в еженедельнике «Север» — это было стихотворение «Мне снился сон, безумный и прекрасный…».. В 1900 году, уже после рождения второй дочери Елены и сына Янека, разошлась с мужем и переехала в Петербург, где начала литературную карьеру.

В 1910 году в издательстве «Шиповник» вышла первая книга стихотворений «Семь огней» и сборник «Юмористические рассказы». В 1919 эмигрировала.

Её называли первой русской юмористкой начала XX века и «королевой русского юмора». Была известна сатирическими стихами и фельетонами, входила в состав постоянных сотрудников журнала «Сатирикон». Рассказы Тэффи систематически печатали такие авторитетные парижские газеты и журналы как «Грядущая Россия», «Звено», «Русские записки», «Современные записки». Поклонником Тэффи был Николай II, были даже выпущены конфеты «Тэффи». По предложению Ленина рассказы 1920-х годов, где описывались негативные стороны эмигрантского быта, выходили в СССР в виде пиратских сборников.

Вторая мировая война застала Тэффи в Париже. Она не сотрудничала ни в каких изданиях коллаборационистов, хотя голодала и бедствовала.

Умерла 6 октября 1952 года в Париже, похоронена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

(обратно)

39

Пëтр Васильевич Незнамов (настоящая фамилия Лежанкин)(1889–1941) — поэт-футурист, представитель русского авангарда. Литературный критик. Дебютировал в 1907 году со стихами напечатанными в газете «Забайкальская новь». Окончил гимназию в Чите и был признан в армию.

Служил в артиллерии. Был контужен, отравлен газами и демобилизован в звании штабс-капитана. В 1921–1922 годах — член футуристической группы «Творчество», позже вошëл в группу ЛЕФ (1923) Погиб в народном ополчении при обороне Москвы.

(обратно)

40

Пётр Васильевич Орешин (1887–1938).

Сын приказчика мануфактурной лавки и швеи, из-за бедности не смог закончить 4-классную школу. Увлекался чтением русской классики; с 1911 г. стал публиковать собственные стихи в саратовских газетах. В 1913 г. переехал в Петербург, устроился работать на железную дорогу, но искал путей в литературный мир.

При поддержке Иванова-Разумника (который вел литературно-критический отдел в журнале «Заветы» и охотно печатал крестьянских поэтов) несколько стихотворений Орешина появляются на страницах столичной прессы.

Ранняя лирика пронизана религиозными мотивами. На фронте с 1914 года, воевал простым солдатом, был награжден двумя Георгиевскими крестами. Поэт воспринимал и изображал войну как беду всего народа, в стихах все это время отчетливо звучали антивоенные мотивы. Революцию встретил восторженно; в 1918 г. издал первый сборник стихов «Зарево» (его похвалил С. Есенин).

В 1919–1921 гг. жил в Саратове, регулярно издавал в Саратове и Москве книжки стихов и прозы («Дулейка», 1919; «Мы», 1921; «Голод», 1921; «Алый храм», 1922; «Радуга», «Ржаное солнце», 1923, и др.). Постепенно восторженное принятие новых перемен в жизни в реалистически-честных стихах Орешина оборачивается тревогой и разочарованием.

В 1938 г. был расстрелян как враг народа. Реабилитирован посмертно.

(обратно)

41

Валериан Валерианович Бородаевский (1874–1923). Родился в селе Кшень Тимского уезда Курской губернии (теперь Советского района Курской области) в семье помещика. Окончил Курское реальное училище, затем Петербургский горный институт. Работал на шахтах Донбасса, затем фабричным инспектором в Пабьянице (ныне Польша) и Самаре, где познакомился с Алексеем Толстым, после чего решил посвятить свою жизнь литературе.

В военных действиях участия не принимал. В 1917 году поэт развивает в Курске бурную политическую деятельность, приветствуя Февральскую революцию, но постепенно его пыл угасает а после Октябрьской революциий он уехал в Киев, где работал чиновником в разных учреждениях. В апреле 1919 года Бородаевский возвратился в Курск и с середины мая устроился инженером в транспортно-материальный отдел Курского СНХ. Поэт работал в разных областях народного хозяйства, а в мае — июне 1920 года был делопроизводителем в сыпнотифозном лазарете.

Бородаевский принимал участие в работе Союза поэтов. В 1921 году Бородаевский выступил в Курске на вечере, посвящённом памяти Александра Блока (в 1980 году его речь напечатана в московском альманахе «День поэзии»). Тяжёлый психический недуг осложнил последние годы поэта. Умер в Курске.

(обратно)

42

Николай Давидович Бурлюк (1890–1920). Один из лидеров течения футуристов. В 1916 году был призван на военную службу. В июле 1917 года закончил школу прапорщиков; был отправлен на фронт в составе радиотехнического дивизиона. В время Гражданской войны воевал попеременно как за красных, так и за белых. В декабре 1920 года был схвачен патрулем и расстрелян как дезертир.

(обратно)

43

Константин Аристархович Большаков (1895–1938) Родился в Москве в семье аптекаря Старо-Екатерининской больницы (сейчас — Московский областной научно-исследовательский клинический институт имени М. Ф. Владимирского).

Стихи начал писать, когда ему было 14 или 15 лет. Примерно тогда же познакомился с Валерием Брюсовым. В 1911 году в Москве вышел сборник стихов и прозы Большакова «Мозаика», отмеченный Н. Гумилёвым. В 1913 году, окончив 7-ю московскую гимназию, Константин Большаков поступил на юридический факультет Московского университета.

Осенью 1914 года, еще «когда война не всколыхнула литературного болота», Константин Аристархович бросил университет и поступил в Николаевское кавалерийское училище.

В 1914 году поэт бросил университет и поступил в Николаевское кавалерийское училище. Окончив его, корнет Большаков оказался в действующей армии. С 1918 года Большаков воевал в Красной Армии. Во время военной службы, длившейся семь лет, поэт лишь иногда печатал свои произведения в некоторых газетах и поэтических сборниках. После демобилизации в 1922 году Большаков оставил поэзию. В дальнейшем он периодически возвращался к литературной работе как прозаик, создав несколько повестей и романов. Среди них исторический роман «Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова» (издан в 1929 году) и автобиографический роман «Маршал сто пятого дня».

21 апреля 1938 года, его расстреляли как врага народа вместе с группой писателей и поэтов. В 1956 году был реабилитирован.

(обратно)

44

Вячеслав Михайлович Лебедев (1896–1969) — русский поэт, эссеист, литературный критик и переводчик «первой волны» эмиграции, участник ряда литературных объединений Праги. Окончил гимназию в Воронеже, учился в Петроградском институте инженеров путей сообщения. В 1916 г. студентом был призван в армию, воевал на румынском фронте до 1918 г., был ранен. С конца 1918 г. участвует в гражданской войне (в том числе в составе Добровольческой армии), в 1920 г., после тяжёлого ранения, эвакуируется в Болгарию. С 1922 г. жил в Чехословакии. Входил в литературные объединения «Далиборка» и «Скит», а также в Союз русских писателей и журналистов в Праге. В 1932 г. получил диплом инженера и до 1955 г. работал (с перерывами) чертёжником. Стихи писал с детства, первая публикация — в 1913 г. в Воронеже, в дальнейшем активно печатался в русскоязычной периодике Болгарии, Чехословакии, Франции, Германии и др., выступая как со стихами, так и с рассказами и критическими статьями. Первый сборник стихов «Звездный крен» (Прага, 1929) привлёк внимание критики и был высоко оценен зарубежными русскоязычными изданиями; стихи Лебедева включались в большинство антологий поэзии русского зарубежья. В дальнейшем много выступал как переводчик чешской поэзии на русский.

Многими критиками считался наиболее ярким представителем молодой эмигрантской поэзии «русской Праги».

«Глубоко лирическая стихия поэзии Лебедева характеризуется одной основной чертой — каким-то воздушным движением, вечным путешествием человека, его души, всего мира…» — писал о творчестве Вячеслава Лебедева еще один поэт первой волны эмиграции — Алексей Эйснер. Исследователь русской литературы Э. М. Райс, в одном из писем к В. Ф. Маркову, говоря о поэтах пражского «Скита», охарактеризовал Вячеслава Лебедева — «…интересный поэт — сухой экзотик вроде Киплинга, но без его «народных» словечек…» После войны практически не печатался, хотя и не преследовался властями СССР и ЧССР и даже предпринял ряд попыток опубликовать свои произведения в чехословацких и советских изданиях. Сборник переводов его на чешский был подготовлен в 1968 г., но в результате известных событий связанных с «пражской весной» публикация не состоялась. Умер в Праге.

(обратно)

45

Владислав Фелицианович Ходасевич (1886–1939) — русский поэт литовско-еврейского происхождения. Выступал также как критик, мемуарист и историк литературы, пушкинист. С середины 1900-х годов Ходасевич находился в гуще литературной московской жизни, печатался в журналах и газетах, в том числе «Весах» и «Золотом руне». В 1918 году совместно с Лейбом Яффе он издал книгу «Еврейская антология. Сборник молодой еврейской поэзии». Работал секретарем третейского суда, вёл занятия в литературной студии московского Пролеткульта, служил в репертуарной секции театрального отдела Наркомпроса, в 1918-20 гг заведовал московским отделением издательства «Всемирная литература». В декабре 1921 года он познакомился с поэтессой Ниной Берберовой (1901–1993) и в 1922 году уехал с нею через Ригу в Берлин. Положение Ходасевича в эмиграции было тяжёлым, жил он обособленно. Умер в 1939 года в Париже.

В приведенном стихотворении явлен образ Рахили, праматери израильтян, плачущей о детях своих — поэт вспоминает эти библейские события в 1916 году в обстановке мучительной войны и приближающейся смуты.

(обратно)

46

Илья Григорьевич Эренбург (1891–1967). Выдающийся деятель отечественной литературы, мемуарист, поэт, критик и публицист. В 1914–1917 годах был корреспондентом русских газет «Утро России» и «Биржевые ведомости» на Западном (франко-германском) фронте, и постоянно выезжал в районы боевых действий.

(обратно)

47

Дмитрий Иванович Борисов (р.1950): Стихи начал писать осенью 2009 года. При помощи друзей небольшими тиражами выпустил три сборника стихов, печатался в журнале «ЕВРОПА.RU» (Варшава), газете «Афганец (Екатеринбург) и т. д… Стихи военной тематики переведены на польский язык. Лауреат (1 место) Международного Конкурса «VIII Mazowiecki Konkurs Literacki pod has;

(обратно)

48

Светлана Леонидовна Никифорова (Алькор) — бард, литератор; выпускник аэрокосмического факультета МАИ.

Участник и один из учредителей клуба авторов-исполнителей «Автограф-95». Известный автор-исполнитель. Является лауреатом Зиланткона 2001 в номинации лучший автор. Выступает на сольных и сборных концертах, на разнообразных конвентах (ЗилантКон, ВолК, РосКон, ВесКон, МосТКон), ролевых играх, волонтёрских мероприятиях.

(обратно)

49

Олег Всеволодович Медведев (р. 1966) — российский автор-исполнитель.

В 1983 году поступил в Иркутский политехнический институт по профессии — инженер-строитель.

В 1986–1988 годах служил в роте связи в составе советского контингента в Монголии.

Стихи начал писать ещё в школе, но серьёзное песенное творчество началось в 1991 году.

Живёт в Иркутске. Активно выступает с концертами. Частый гость международного конвента «Зиланткон» в Казани, Конгресса «РосКон» в Москве, зимнего Грушинского фестиваля в Самаре и летнего Грушинского фестиваля в Самарской области, арт-фестиваля Baikal-live (Байкал, Иркутск). Гастролировал в Израиле и Соединённых Штатах Америки. Некоторые из песен Олега Медведева цитируются в целом ряде книг отечественных писателей-фантастов. Песня «Дождь» звучит в постапокалиптической онлайн-игре «35 мм».

(обратно)

50

Владимир Николаевич Репин. Родился в 1950, в Ленинграде. Школьные и студенческие годы прошли в Пушкине. По профессии — инженер оптико-механик, технолог.

Активно публикуется в Интернете. Интересы: волоконная оптика, фотография, история древней Руси и России.

(обратно)

51

Маргарита Анатольевна Пушкина — советская и российская поэтесса, журналистка, переводчица и издатель. Наиболее известна по сотрудничеству с русскими метал-группами, в числе которых «Ария», «Мастер», «Кипелов», «Маврин», «Виконт», «Catharsis», и «Гран-Куражъ».

Образование высшее, преподаватель испанского и английского языков.

Отец поэтессы — Герой Советского Союза, лётчик Пушкин Анатолий Иванович. Сильное влияние на формирование личности оказала её средняя сестра — кандидат исторических наук, археолог Тамара Анатольевна Пушкина.

С юности увлекалась рок-музыкой. Любит классическую симфоническую и оперную музыку, классический и современный рок (преимущественно западный).

Дружит с Александром Градским и Ольгой Кормухиной.

Песня на стихи Маргариты Пушкиной «Атака мертвецов» вошла в альбом группы «Ария» «Через все времена»(2014 год).

(обратно)

52

Ренарт Мутагарович Фасхутдинов (р. 1979) — российский поэт, журналист, публицист, член Союза российских писателей, автор двух поэтических книг. Дипломант Литературного конкурса имени К. М. Нефедьева. Живёт в г. Магнитогорске, работает главным редактором газеты «Наш университет» Магнитогорского государственного университета. Автор двух поэтических сборников.

(обратно)

53

Жаклин де Гё.

Российская сетевая поэтесса. Родилась и росла в Ленинграде, школьные годы провела на Крайнем Севере, там же училась в индустриальном институте, но инженером-механиком так и не стала — вернулась в город детства. Совмещала учёбу на редакторском отделении Полиграфического института с работой переводчиком (английский, французский) и игрой на сцене. Впоследствии специализировалась на истории французской литературы, проходила стажировку во Франции, потом уехала из России. Жила в разных странах, получила высшее экономическое образование в Нью-Джерси. В настоящее время живёт в США, работает экономистом. Пишет стихи и прозу. Рассказы Жаклин неоднократно становились призёрами литературных конкурсов писателей-фантастов и публиковалась как в российских журналах и тематических жанровых антологиях, так и в зарубежных русскоязычных изданиях (Германия, Израиль, США, Австралия, Финляндия).

(обратно)

54

Дмитрий Александрович Иванов. (р. 1965) Живет в городе Печора республики Коми. После окончания факультета автоматики и вычислительной техники Киевского института инженеров гражданской авиации три года работал в Печорском объединённом авиаотряде специалистом по расшифровке полётной информации потом — в вычислительном центре геофизической экспедиции: в должностях от начальника бюро до главного инженера. С 1997 года по сей день — в системе аэронавигации ведущим инженером электросвязи.

Стихи писать начал со школы, автор многих сетевых публикаций включая сборники с «ВойНа» и «Комкор — живее всех живых»

(обратно)

55

Александр Львович Балтин (р. 1967) Родился в Москве. Систематического образования не получил. Впервые опубликовался, как поэт в 1996 году в журнале Литературное обозрение», как прозаик — в 2007 году в журнале «Florida» (США), как литературный критик — в 2016 году, в газете «Литературная Россия». Один из самых плодовитых современных литераторов Александр Балтин — член Союза писателей Москвы, автор 84 книг (включая Собрание сочинений в 5-ти томах), и свыше 2000 публикаций в более, чем 150 изданиях России, Украины, Беларуси, Башкортостана, Казахстана, Молдовы, Италии, Польши, Болгарии, Словакии, Чехии, Германии, Израиля, Эстонии, Якутии, Дальнего Востока, Ирана, Канады, США. При этом его первая и горячая привязанность к поэтическому творчеству не мешает активно работать в прозе, публицистике, драматургии, с переводами. В этом ещё и общественная позиция писателя — быть всему открытым и во всём находить материал для творчества. Достаточно просто посмотреть на содержание книги — и по названию стихотворений понять, насколько широки интересы автора: «Памяти Ч. Милоша», «По мотивам Фроста», «Нумизматика», «Остров Патмос», «Вытрезвитель с утра», «По мотивам «Академии смерти», «Ван Гог», «Игра в Бориса Рыжего опасна…», «Диалог с Гамлетом», «Граффити» и т. д.

Дважды лауреат международного поэтического конкурса «Пушкинская лира» (США). Лауреат золотой медали творческого клуба «EvilArt». Отмечен наградою Санкт-Петербургского общества Мартина Лютера. Награждён юбилейной медалью портала «Парнас». Номинант премии «Паруса мечты» (Хорватия). Государственный стипендиат Союза писателей Москвы. Почётный сотрудник Финансовой Академии при Правительстве РФ. Отмечен благодарностью альманаха «Истоки». Лауреат портала «Клубочек» в номинации «Проза» (2016). Лауреат газеты «Поэтоград» в номинации «Поэзия» (2016). Победитель конкурса «Миротворчество» (Болгария, София, 2017). Лауреат газеты «Поэтоград» в номинации «Критика» (2017). Лауреат журнала «Дети Ра» (2017 г.).

Неоднократно выступал с чтением стихов на радио «Центр», в программе «Логос». На радио «Говорит Москва» стихи А. Балтина читал Народный артист СССР Е. Я. Весник.

О стихах и книгах А. Балтина писали «Литературная газета», «Юность», «Труд», «Независимая газета», «Литературное обозрение», «Литературная учёба», «Истоки», «Литературные вести», «Новый мир», «Знамя», «День и ночь», «Дети Ра», «Казахстанская правда», «Завтра» и др.

Сказка «Страна гномов» вышла отдельным изданием в Канаде.

В 2013 году вышла книга «Вокруг Александра Балтина», посвящённая творчеству писателя.

(обратно)

Примечания

1

Швабы — имевшее хождение в России эпохи Первой мировой жаргонное название немцев (аналогично позднейшему «фриц») — позаимствовано из польского.

(обратно)

2

«Меджедие» — турецкий крейсер, пытавшийся на Пасху 1915 года обстрелять Одессу но подорвавшийся на мине.

(обратно)

3

«Ньюпор» — английский боевой самолет времен Первой мировой войны.

(обратно)

4

Фон Клюк, Александр — генерал-фельдмаршал германской армии, командовавший наступавшей на Париж 4-й армией Германской империи.

(обратно)

5

План Шлиффена — немецкий военный план 1908 года своего рода кайзеровский блицкриг; предусматривал разгром всеми германскими сначала Франции — до завершения российской мобилизации — а потом — высвободившимися силами — и России. Неудачно завершившееся наступление Самсонова в Восточной Пруссии (упомянутое в нескольких стихах сборника) тем не менее сорвало этот план и перевело войну в позиционную, в конечном счете приведя к краху Германской империи и ее союзников.

(обратно)

6

Тиртей — древнегреческий поэт V века до нашей эры, автор воинских гимнов. В переносном смысле — литератор-патриот.

(обратно)

7

«Чемодан» — жаргонное солдатское название крупнокалиберного снаряда.

(обратно)

8

«Таубе» — германский боевой самолет времен Первой мировой войны.

(обратно)

9

Форт Дуомон (фр. Fort Douaumont) — самое крупное и совершенное для конца XIX-начала XX века оборонительное сооружение передового пояса французского укрепрайона Верден. Форт стоял на пути наступающей немецкой армии в январе-декабре 1916 года. К 25 февраля наступающим немецким войскам удалось овладеть Дуомоном, но 24 октября 1916 года французская армия отвоевала его назад. В настоящее время там расположен музей и военное захоронение-мемориал Дуомон (Beinhaus von Douaumont), а также солдатское кладбище Вердена.

(обратно)

10

Августово явление.

Событие произошедшее 14 сентября 1914 года, в районе Августова, на Западном фронте над Августовским лесом в Восточной Польше. В то время Августов был уездным городом Сувальской губернии Царства Польского. Накануне решающего боя Гатчинский и Царскосельский кирасирский лейб-гвардейский полки двигались к месту боёв. Около 11-ти часов ночи воинам кирасирского полка в тёмном ночном звёздном небе явилась Божия Матерь.

…7–8 сентября, накануне огромного и весьма кровопролитного сражения нашего с немцами, окончившегося разгромом нами германской армии, мы удостоились особого небесного видения. Наш отряд только что расположился на бивуаке. Было 11 часов ночи; прибегает к поручику Р. рядовой солдат и говорит: «Ваше высокоблагородие, идите». Поручик пошел и вдруг увидел Божию Матерь на небе с Иисусом Христом на руках, одною рукою указывающую на запад. Все нижние чины видели это, упали на колени и молятся. Видевшие еще долгое время любовались этим чудным видением, которое изменилось затем в большой крест и исчезло». Это чудесное событие получило широкую огласку в церковной и светской печати и вызвало большое воодушевление в войсках и в тылу. В разных губерниях России было создано немало икон с изображением указанного явления Пресвятой Богородицы. Написание большинства икон относится к 1915–1916 годам. В те же годы в различных городах России неоднократно тысячными тиражами выпускались листовки и открытки, печатались плакаты, изготовлялись пасхальные яйца, иллюстрировавшие чудесное явление Божией Матери русским воинам в районе Августовских лесов. Они распространялись широко по стране, в том числе среди солдат и офицеров действующей армии.

(обратно)

11

«Атака мертвецов» — распространённое публицистическое название контратаки 13-й роты 226-го Землянского полка 24 июля (6 августа) 1915 года при отражении немецкой газовой атаки. Эпизод обороны крепости Осовец на Восточном фронте во время Первой мировой войны. Для успеха операции было решено применить массированную газобаллонную атаку хлором.

При отсутствии каких-либо эффективных средств защиты у оборонявшихся, результат атаки газами оказался сокрушительным — практически все первая и вторая линии обороны Сосненской позиции остались без оборонявшихся. В контратаку пошли остатки 8-й и 13-й рот (около половины от исходного состава) и переброшенная из крепости немного менее пострадавшая 14-я рота. 13-я рота под командованием подпоручика Котлинского контратаковала части 18-го полка вдоль железной дороги и обратила их в бегство. Во время атаки подпоручик Котлинский был смертельно ранен и передал командование соединением подпоручику 2-й Осовецкой сапёрной роты В. М. Стржеминскому, который, несмотря на сильное отравление газами, с остатками вверенной ему роты довёл атаку до конца, овладев 1-м и 2-м участками Сосненской позиции. Собственно выражение «атака мертвецов» при описании контратаки 13-й роты 226-го Землянского полка прослеживается в работе С. А. Хмелькова «Борьба за Осовец», опубликованной Воениздатом в 1939 году. Автор был непосредственным участником описываемых событий, а в СССР занимал должность начальника кафедры сухопутной фортификации и укреплённых районов Военно-инженерной академии.

(обратно)

12

Данное стихотворение представляет собой крайне редкий опыт альтернативно-исторической поэзии — как имеет ввиду автор, подробное произведение мог написать поэт Гумилев в мире, где история пошла совсем другим путем: вместо Николая II на престоле его брат Михаил, вместо череды военных поражений и отступлений ряд блестящих побед. Не случилось ни революции, ни «таганцевского дела», по которому в 1921 году арестовали Гумилева, ни казни поэта. — Примечание редактора.

(обратно)

Оглавление

Редколлегия

Часть первая Кровавый отблеск

  Владимир Агапкин{1}

  Николай Победин{2}

  Сергей Копыткин{3}

  Аполлон Коринфский{4}

  Владимир Маяковский{5}

  Марина Цветаева{6}

  Александр Блок{7}

  Григорий Тулин{8}

  Осип Мандельштам{9}

  Валерий Брюсов{10}

  Федор Сологуб{11}

  Даниил Ратгауз{12}

  Владимир Шилейко{13}

  Сергей Есенин{14}

  Зинаида Воинова{15}

  Анна Ахматова{16}

  Николай Гумилев{17}

  Вадим шершеневич{18}

  Михаил Зенкевич{19}

  Николай Асеев{20}

  Дмитрий Цензор{21}

  Глеб Анфилов{22}

  Демьян Бедный{23}

  Андрей Белый{24}

  Сергей Городецкий{25}

  Саша Чёрный{26}

  Бенедикт Лившиц{27}

  Всеволод Рождественский{28}

  Николай Туроверов{29}

  Эдуард Багрицкий{30}

  Арсений Несмелов{31}

  Николай Тихонов{32}

  Велимир Хлебников{33}

  Игорь Северянин{34}

  Валентин Катаев{35}

  Александр Куприн{36}

  Максим Горький{37}

  Надежда Тэффи{38}

  Петр Незнамов{39}

  Пётр Орешин{40}

  Валериан Бородаевский{41}

  Николай Бурлюк{42}

  Констанин Большаков{43}

  Вячеслав Лебедев{44}

  Владислав Ходасевич{45}

  Илья Эренбург{46}

Часть вторая Честь и память. Слово правнуков

  Дмитрий Борисов{47}

  Светлана Никифорова (Алькор){48}

  Олег Медведев{49}

  Владимир Репин{50}

  Маргарита Пушкина{51}

  Ренарт Фасхутдинов{52}

  Жаклин де Гё{53}

  Дмитрий Иванов{54}

  Александр Балтин{55} Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg