Лидия Думцева (Москва) СКАЗКИ О ЛЮБВИ
Несравненная
Жила-была на свете Чашка. Да-да, самая обыкновенная чашка… Ох, простите… Если бы она узнала, что ее назвали обыкновенной… — такой скандал закатила бы на своей полке посудного шкафа! Ах! Снова простите… Своей эту полку Чашка не признавала никогда! Еще бы — такое соседство приводило ее в негодование: фаянсовый Сервиз, неуклюжий пузатый Чайник да бледный невзрачный Колокольчик-рюмка… Какая скука! Не то, что на самой верхней полке, где разместились разнообразные посудные диковинки. Там, если и наступала тишина, то — царственная или презрительная.
Впрочем, Судьба, может быть, и впрямь нехорошо обошлась с нашей героиней. И все потому, что не оказалось у нее ни пяти сестер, ни — тем более одиннадцати — для полного комплекта. А ведь заметно отличалась она от тех чашек, из которых хозяева пили чай каждый день.
Итак, Чашка была натурой тонкой, очень чувствительной и мечтательной. Она мечтала о многом, о разном… Но главной ее фарфоровой мечтой было — очутиться там — наверху, среди избранных…
«Если бы, если бы только это свершилось! Как обзавидовались бы все красотки чашки со средней полки! — Чашка хихикнула, обвела презрительным взглядом своих соседей, покосилась на обитателей средней полки. — Нет, выше не смею, не смею, — задохнулась от неслыханной собственной дерзости Чашка. — Ах, как сладка и как несбыточна эта мечта!»
Оставалось только жадно всматриваться и вслушиваться во все, что происходило там — в высшем обществе.
А наверху в Резном Графине с вытянутым горлышком сидел на корточках узкоглазый Стеклянный Человечек с желтым круглым лицом и длинными тонкими усами. Графин и Человечек подолгу вели между собой умные беседы о форме и содержании.
«Нет, все же ничего не может быть главнее формы», — так начинал каждую беседу Резной Графин.
«Разумеется, главное — содержание, — надменно отвечал Человечек, — содержимое, содержание… Впрочем, ты до сих пор и разницы в этих словах не уловил…»
«Ах! Сколько можно — об одном и том же!?» — вздохнула Крышечка-Голубка. Она украшала и без того нарядный, весь расписной шестигранный Фарфоровый Сосуд. Когда из него наливали вино, Крышечка-Голубка нежно ворковала. Жили они душа в душу, и не было им дела до всех остальных.
Из желто-золотистого стеклянного Самоварчика можно было пить коктейль — так хитро придумали его трубочку-спираль, и затейливый краник, и кокетливый чайничек — колпачок, очень вертлявый и любопытный.
А Заморский сплюснутый Флакон, внутри которого покачивалась в вине настоящая спелая Груша на веточке с двумя зелеными листочками…
Словом — все-все там были редкостными и удивительными. Конечно же, не соседи нашей Чашки.
«Как же подсматривать за ними надоело, — с досадой подумала Чашка. — А этих слушать противно! Болтают одни глупости! О! Неужели мне не суждено попасть туда — наверх!»
И однажды скромный фарфоровый Колокольчик-рюмка, заслоненный обеденным сервизом, случайно оказался возле Чашки. И… коснулся ее.
«Дили-дим» — раздался мелодичный нежный звон!
Мгновенно прекратилась болтовня на нижней и средней полках. Смолкли умные беседы на верхней…
«Какой дивный голос! — послышалось отовсюду, — О! Спой нам, спой еще!»
Чашка, едва не задохнувшись от блаженства, выразительно взглянула на Колокольчик. Он понял. И снова «Дили-дим-м-м…»
Неожиданное происшествие обсуждалось несколько дней. И все более лестные слова долетали до Чашки: «Удивительная, необычайная, редкая, редчайшая и даже — несравненная!»
«Да-да! Они правы! Я несравненная! — упивалась восторгом Чашка. — Наконец все поняли! Теперь скорей, скорей на самый верх! Там, только там, мое место!»
«Я безмерно счастлив, что помог открыть Вашу необыкновенную душу», — тихо промолвил Фарфоровый Колокольчик…
«Вот еще нахал выискался! — презрительно фыркнула Чашка. — Не ты, так другой!!»
«О, простите, простите! Я и не помышлял Вас обидеть, — пролепетал Колокольчик, — я только…»
«Не хочу и слушать! — негодовала Чашка. — Разболтался тут!»
«Вы правы, — пробормотал, запинаясь Колокольчик. — Я никогда не посмею… Но я так счастлив! Так счастлив!»
Чашка не соизволила ему ответить. Еще бы! Ведь он мешал ей мечтать о новой жизни, совсем-совсем другой.
«Графину с узкоглазым Человечком я скажу, что споры их так пусты! Вот я сама себе и форма, и содержание — моя сущность, моя натура… А они — что они друг без друга! Стекляшки!!! И Сосуду с Голубкой я тоже кое-что скажу…»
Чашка замерла от восторга. Мысль о том, что она может потягаться с Крышечкой-Голубкой рассмешила ее и стала очень заманчивой. Да, да… Подумаешь — воркует! А я буду дарить ему трели, и он не вспомнит о Крышке.
«Ну что ж… Пожалуй, теперь ты могла бы породниться и с нами», — важно произнес Чайник, нарушив мечты нашей Чашки.
«Я-я? С Вами? На этой презренной полке? — ужаснулась Чашка. — Фу! Еще один наглец!»
«О, несравненная, не покидай нас! — взмолился Колокольчик. — Я не смогу жить без твоего дивного звона!» Несчастный, он робко коснулся Чашки, и вновь послышался нежный протяжный звук.
Все мгновенно забыли о грубости и надменности Чашки. Слушали, замерев.
А вскоре сбылась ее мечта — она оказалась среди диковинок.
«Мы рады приветствовать тебя, наша гостья», — первым торжественно произнес из Графина Стеклянный узкоглазый Человечек.
«Нет, нет и нет! Вот еще! Я вовсе не гостья! — фыркнула Чашка. — Это мое место по праву!»
«Успокойтесь, Несравненная! — промолвил Графин. — Простите его, он всего лишь мое содержание. А главное, как известно — форма!»
«Я никогда не слышал более дивного голоса, чем Ваш, Несравненная Чашка!» — вмешался шестигранный Фарфоровый Сосуд, погасив спор о форме и содержании.
«А как же я?» — всхлипнула Крышечка-Голубка.
«Что ты? — вздохнул расписной Сосуд. — Твое воркование так однообразно, отныне я хочу наслаждаться только ее голосом!»
«Ну, началось…» — подумала во Флаконе желтая Груша и сжалась испуганно.
«Но я, право, не знаю! Мне трудно выбрать — кто достоин моего пения», — кокетничала Чашка. А ведь совсем недавно трепетно мечтала о расписном Сосуде.
«Ты права», — сказал Заморский Флакон.
«И имеешь полное право выбрать себе лучшего из нас», — подтвердил Графин.
«Ах! Я так натерпелась там внизу, — жеманно отвечала Чашка. — А здесь я боюсь ошибиться». И принялась придирчиво рассматривать всех поочередно.
«Но ты! Почему ты ничего не сказал мне, надутый Самовар, — капризничала она. — Или не находишь меня чудной?!»
«Насколько я понимаю — ты ведь только для чаю, — изрек Самовар. — И будь я простым, ты бы мне пригодилась… Но я…»
«Не смей! Не хочу! Никогда! — перебила его Чашка, — Противный пузатый урод! И как тебя здесь держат!»
Диковинки в изумлении промолчали. Лишь Стеклянный Человечек отважился было заступиться за Самовар.
«Но он же дольше всех нас на этой полке! А хозяева знают — где чье место.»
«Я тоже так думаю», — пролепетала Крышечка-Голубка.
«Ах! Вот ты как! — негодовала Чашка. — Да если б Хозяева соображали — не держали бы меня там внизу ни одной секунды! Ме-ня!! И вообще — надо со всеми тут разобраться! Тоже мне — диковинки!»
Отныне на верхней полке Чашке беспрекословно позволялось все, что ей заблагорассудится. Без ее разрешения никто не отваживался даже начать беседу. И называли ее теперь не Чашкой, а одним словом — «Несравненная».
«Всем молчать! — приказала Несравненная. — Не смейте нарушать бесценный покой! Иначе мой дивный голос…»
«Ах нет! Только не это», — перепугались Диковинки. И самым испуганным был голос расписного шестигранного Сосуда. Лишь Самовар побоялся промолвить слово, да Крышечка-Голубка тихо лила слезы. Остальные с трепетом и нетерпением ждали — когда же Несравненная сделает свой выбор…
«Нет, нет и нет! Я не могу, я утомилась, — изрекла, наконец, Несравненная. — Графин с Узкоглазиком недостаточно мудры для меня, в заморском Флаконе меня раздражает Груша и расписной Сосуд… Нет, я не могу простить эту Крышку-Голубку! А про Самовар-урод я и думать не хочу! Нет, нет и нет!»
Всех охватила глубокая тоска. Одна Крышечка-Голубка облегченно было вздохнула, но ледяной взгляд расписного Сосуда заставил ее громко всхлипнуть.
«Ох! Наши сердца разбиты…» — печально вздыхая, перешептывались Диковинки и с обожанием глядели на Несравненную.
«Да, да и да! — заявила, наконец, Несравненная, — я поняла!» И все застыли в ожидании — сейчас, сейчас решится их участь…
«Да, да! — продолжала она. — Вы меня заслоняете! Вы мне мешаете! Очутившись среди вас, я расхотела петь! Остается только одно — покинуть вас! Мне нужно особое место, место лишь для меня одной!»
«О! Нет! Только не это! Не бросай нас! Не покидай, — взмолились Диковинки. — Мы будем выполнять все твои желания и капризы!»
«Несравненная права, — промолвил неожиданно узкоглазый Стеклянный Человечек, — она слишком хороша для нас. — И он незаметно подмигнул Крышечке-Голубке. — Мы можем только умолять её спеть нам на прощание».
«Спой же нам! Спой, Несравненная, — стали просить все наперебой, — чтобы мы запомнили это чудо и всегда могли беседовать об этом!»
«Уговорили! Так и быть. Спою, — жеманничала чашка, — но кто из вас достоин чести коснуться меня! Кто осмелится?»
Все затаили дыхание. Разве могли они отважиться на такую дерзость.
«Пусть это будет… шестигранный Сосуд», — важно изрекла она, бросив презрительный взгляд на Крышечку-Голубку. Несчастная приготовилась разбиться от отчаяния.
В безумном восторге расписной Сосуд коснулся Несравненной и… — «Тринь!»
«Прочь! — Вскрикнула Несравненная. — Какой ужас! Пусть лучше Графин с Грушей!»
И снова — «Тринь!»
«Убирайтесь! — взвизгнула Чашка, — Другой! Кто-нибудь другой!» Осторожно или трепетно, или боязливо — по очереди все касались Несравненной. Даже Самовару была оказана эта милость. Но каждый раз звук был ничуть не лучше…
«Я знала, я чувствовала, что вы загубите мой голос, — в отчаянии и злобе вскричала Чашка. — Ах, немедленно, не медля прочь отсюда! Скорей найти мое место и чудо-голос вернется ко мне!»
«Дили-дим-дим-дим-м-м-м» — неожиданно раздался дивный звук с нижней полки.
«Ах! Это же мой голос! Кто-то украл мой голос! — воскликнула Несравненная. — Надо поскорее отыскать вора!»
«Да, да, это ее голос», — перешептывались пораженные Диковинки.
Чашка молчала, а дивный звук слышался снова и снова. Вот он уже разлился трелью…
«Но кто тогда, если не ты, Несравненная?! Где это? Откуда?» — вопрошали Диковинки.
А это был голос влюбленного в Чашку фарфорового Колокольчика. В горе от разлуки с любимой, он заметался по своей полке. И все, к кому бы он ни прикасался, начинали нежно и тонко звенеть: разные чашки, толстая масленка и даже — пузатый чайник. И потому, что они звенели одним голосом, все догадались — голос принадлежит Колокольчику.
Вот были удивление и неожиданная радость — особенно для Колокольчика. Он веселил всех и веселился сам. Трели его разливались звонче и звонче…
«Так вот оно что…» — первым вымолвил стеклянный Человечек. И Диковинки демонстративно отвернулись от Чашки.
Когда же ее снова поместили на нижнюю полку, а фарфоровый Колокольчик переселился к Диковикам, на верхней полке воцарились прежние мир и согласие. И к Крышечке-Голубке вернулось тихое счастье.
Только фарфоровый Колокольчик не мог забыть о Чашке, и казалось ему, что голос его звучал тогда… тогда звучал…
А впрочем, как знать?
Королевский символ
Случилась эта история в стародавние времена во французском королевстве.
Среди самых экзотических цветов дворцовой оранжереи общей любимицей была Роза.
Царицей цветов называла её хозяйка оранжереи и заботилась о ней больше, чем обо всех остальных. Вдыхая аромат красавицы, она нежно прикасалась к лепесткам, гладила блестящие листья и иногда даже целовала.
Неудивительно, что избалованная Роза требовала поклонения, обожания и постоянных восторогов от своего окружения.
— Когда-нибудь сама королева украсит мной свои волосы, и я буду кружиться с ней на балу во дворце, — размышляла вслух Роза.
Тех из цветов, кто недостаточно пылко восхищался её красотой, Роза презрительно называла слепцами и завистниками. А больше всего раздражал красавицу колючий Кактус. Он всегда молчал, угрюмо поглядывая на прелестницу.
Оказалось — Кактус так безнадежно влюблен в Розу, что колючки его жалко обвисли.
Растущая рядом юная Лилия, ни разу не успевшая расцвести, жалела несчастного уродца.
— Не увядай, взбодрись, — шептала она Кактусу, — может, произойдет чудо — царица цветов станет нежна с тобой и подарит свою дружбу.
Лилия ласково попыталась приподнять его колючки и… еле сдержала крик — так больно она укололась. На нежно-зелёном листе её выступили капли. Впоследствии ранки превратились в некрасивые бугорки — бородавки.
Уродец Кактус съежился ещё больше.
— Никогда, — прошептал он в отчаянии, — никогда ни один цветок не полюбит меня. А без любви мне остается лишь засохнуть.
— Конечно! Поглядел бы на себя, колючий заморыш, — безжалостно заявила красавица Роза, — если ты для чего-то и нужен на свете, так лишь для того, чтоб подчёркивать некоторую симпатичность других! Или я не права?
Соседи Розы согласно закивали головками, растущие поодаль — промолчали.
Несчастный уродец чуть не задохнулся от такого позора.
— Насколько ты прекрасна и ароматна — настолько надменна и жестока, — вступилась за несчастного Лилия.
— Да кто ты такая?! — вознегодовала Роза. — Не тебе, зелёной метёлке, судить о царице цветов!
Изогнув ветку, Роза зло уколола Лилию самым длинным шипом. Лилия ойкнула, отдернув лист.
— Кто ещё недоволен мной? — грозно вопрошала гордячка, надменно оглядев всех и воинственно подняв выше свои колючие веточки.
Все цветы замерли. Что-то теперь будет.
Такой разъяренной красавицу до сей поры никто не видел.
— Успокойся, ненаглядная, — тихо и печально промолвил Кактус, — ты права, как всегда. Скоро я засохну и больше не буду огорчать тебя своим уродством. Хотя я мог бы стать тебе защитой от всяких нахальных мошек и букашек… Ведь душа моя переполнена любовью.
— Замолчи! Слушать противно, — прошипела Роза.
Лилия тихо шепнула уродцу.
— Если хочешь — защищай меня. Я буду тебе очень благородна…
Но Роза услышала шепот Лилии.
— Да кто польстится на твои унылые тощие листья! Букашки и мошки слетаются на мой аромат, не говоря уже о нежности моих лепестков! Фу, нахалка!
Что ей могла ответить Лилия.
— Пусть хоть Кактусу послужат мои листья, если больше никого не могут порадовать, — вздохнула Лилия и стала нежно поглаживать колючки уродца. Она стойко терпела боль и старалась не замечать, как множатся бугорки-бородавки. Переполненная жалостью к несчастному, Лилия не заметила, как её сострадание переросло в любовь. Ведь известно, что особенно мы любим тех, в кого вкладываем душу.
А Кактус ожил, посвежел, окреп.
И… случилось одно чудо, затем…
Когда первые лучи солнца заглянули в оранжерею, отовсюду послышались изумленные «ах!», «ах!»
Над израненными пупырчатыми листьями Лилии возвышались прекрасные белые кудри. Они обрамляли ярко жёлтую сердцевину, отороченную темными бархатными тычинками, источавшими сильный терпкий аромат.
Роза не смогла найти едких слов и молча, придирчиво изучала соседку.
Кактус, налюбовавшись Лилией, произнес с беспредельной печалью:
— Ну вот… Теперь и тебе я больше не…
— Что ты! Успокойся, — не дала ему договорить Лилия. — Я как люблю, так и буду любить тебя, тебя одного!
Она обвила колючего уродца всеми своими листьями и нежно склонила к нему прекрасную голову.
— Веришь ли ты мне? — спросила она.
— Верю. Потому, что знаю, как мучительны для тебя эти объятья. Ты терпишь боль и миришься с уродливостью своих листьев. А самопожертвование — есть признак настоящей любви.
Роза и сейчас не смогла съязвить, но очень хотела.
Целый день и наступившую ночь цветы обсуждали случившееся. Разве могла царица цветов стерпеть такое и смириться… А когда хозяйка оранжереи, словно забыв о прежней своей любимице, долго любовалась Лилией и даже поцеловала её, Роза чуть не завяла от ревности. Она не знала, что милость господ так непостоянна…
Новое утро одарило всех ещё одним сюрпризом… Колючее туловище уродца Кактуса венчал большой лилово-розовый бутон.
Вот что сотворила Любовь.
— Красавец, ах, какой дивный красавец! — перешёптывались цветы.
Изумлённая Лилия, вне себя от счастья, не переставая гладила и обнимала любимого.
Он же, осознав произошедшее, высвободился из её объятий, горделиво оглядел всех и отважился обратиться к Розе.
— Ну что скажешь? Или я и теперь не хорош для тебя?
— Почему для неё? Ты же мой, и я принадлежу тебе! — воскликнула Лилия и заломила в отчаянии пупырчатые израненные листья.
Но Кактус словно не слышал. Надменно поводя по сторонам всё более раскрывающимся бутоном, неблагодарный красовался перед царицей цветов.
— Что ж, — жеманно произнесла Роза, — пожалуй, сейчас ты достоин моего внимания.
— Не сейчас, а навсегда, — нахально заявил недавний уродец, — и не внимания, а любви. Вот так!
Роза опешила.
— А как же я? — ещё не веря в измену любимого, чуть слышно прошептала Лилия.
Белокурая головка её печально поникла. Окинув Лилию равнодушным взглядом, красавец презрительно изрёк:
— Ты что о себе возомнила?
— Корявая, пупырчатая нахалка! — вторила Кактусу Роза. Оказав великую честь Кактусу, она своим длинным шипом коснулась его колючки.
Бутон Кактуса полностью раскрылся, и царица цветов, улыбнувшись впервые за эти два дня, послала ему воздушный поцелуй. Он принял это проявление нежности, как должное. И продолжал горделиво крутить головой, словно подыскивая замену уже и Розе.
— И в самом деле, — изрекла много повидавшая, мудрая Гортензия, — мы любим тех, в кого вкладываем душу. А этот ветреник лишь принимал любовь Лилии.
Для несчастной Лилии не было утешением, когда самовлюбленная Роза потеряла интерес к вероломному красавцу в тот же миг, как он отцвёл.
Но, быть может, именно с той поры не Роза, а Лилия стала знаком королевского рода, символом чистоты, преданности и благородства.
Каждому своё счастье
По утрам цветы умывали головки росой. Они тихонечко смеялись от удовольствия и, шаловливо встряхивая лепестками и листьями, обрызгивали друг друга прохладными сверкающими бусинами. Потом они шептались меж собой или с ветерком, или просто молча нежились на солнышке.
Их поляна была огромной и очень нарядной. А лес вокруг казался тёмным и неприветливым.
Бабочка-Шоколадница, только что появившаяся на свет, испуганно крутила головкой, настороженно шевелила усиками, стараясь получше рассмотреть высоченные деревья.
— Не бойся, — пискнул малипуська Одуванчик, — скоро твои крылышки окрепнут и ты сможешь летать далеко-далеко за те деревья.
— Да зачем мне туда? — удивилась Бабочка. — Здесь столько разных дивных цветов… Я со всеми хочу познакомиться и подружиться.
— Я Одуванчик, — пискнул малютка.
— Погоди, малыш, — произнёс Василёк, — дай поговорить старшим.
— Ты тоже очень красивая, — закивали головками разные цветы.
— И похожа на цветок, — сказал Василёк.
— Понюхай меня для знакомства, — предложила Ромашка.
— И меня, и меня, и меня, — вторили ей другие цветы.
— А я хочу, чтоб ты отведала вкус пыльцы на моих тычинках, — приказал горделивый полевой Мак.
— И у меня, и у меня, и у меня, — повторили за ним другие.
Шоколадница, чтобы никого не обидеть, порхала с цветка на цветок, вдыхала ароматы, пробовала на вкус пыльцу и шалила, щекоча усиками их тычинки.
Цветы очень полюбили Бабочку. И наперебой приглашали её, уставшую в первые дни от полётов, присесть отдохнуть и порассказать — где была и что видела.
Шоколадница подружилась и с птицами. От них она узнала много о красотах необъятной земли. И заветной её мечтой стало взмыть высоко-высоко, выше всех деревьев леса и самой увидеть реки, горы и леса…
— Нет, нет! И не пытайся, — чирикнул Шоколаднице Воробей, — это даже не всем птицам под силу! А если — буря… О, нет! Лучше не мечтай!
Но чем невозможней казался дальний полёт, тем горячей Бабочка о нём мечтала. Не только из любопытства, но — и из желания порадовать свежими рассказами своих прелестных друзей.
С утра до захода солнца Шоколадница, чтоб укрепить крылышки, вспархивала вверх — всё выше и выше с каждым днём, затем подолгу кружилась над поляной.
— Скоро, теперь совсем скоро я смогу… — взбадривала себя Бабочка.
— Молодец! Такая упорная, — восхищались цветы, — она ведь и впрямь осилит долгий и трудный перелёт.
— Никогда такого не бывало, — говорили цветы постарше. — Вот если б у нашей красавицы мог появится сильный друг, то вдвоём…
И надо же было такому случиться, что в полёте Шоколадница столкнулась с кем-то…
От удара она свалилась вниз — хорошо ещё, что попала прямехонько в самый большой Одуванчик.
— Кто это был? — опомнившись, спросила у опешившего цветка Бабочка.
— Что ж-ж-е ты не соображ-ж-жаеш-ш-шь — куда летиш-ш-шь, — вдруг недовольно пробурчал кто-то большой, мощный, иссиня-черный.
— Простите, — пролепетала Бабочка, испугавшись грозного голоса.
Это был Жук, красивый и сильный.
Так они познакомились, а потом и полюбили друг друга.
— Ж-ж-жж… — жужжал Жук так властно и горделиво, что у Шоколадницы сердечко замирало от нежности, а тонкие крылышки её начинали быстро-быстро трепетать.
— С ним мне не страшна даже буря, — делилась с друзьями счастливая Бабочка, — ведь он такой смелый и надежный!
Цветы дружно кивали головками, соглашаясь.
— Мой любимый обещал полетать со мной над деревьями, а потом… потом — на край света.
— Скорее возвращайся с края света, — попросила за всех Ромашка, — мы с нетерпением будем ждать тебя и твоих рассказов.
И этот счастливый, долгожданный миг наступил.
Важно расхаживая вокруг подруги, Жук произнёс, наконец:
— Всё ж-ж-же ж-ж-жаль, что у тебя не такие крылья, как мои… Но всё ж-ж-же отваж-ж-жусь с тобой лететь. Я ж-ж-же всё-ж-ж-же могу подставить тебе своё крыло для опоры. Да! Я такой надеж-ж-жный. Ж-ж-ж!
— Да, да! Ты надежный, ты благородный… — прошептала Бабочка. И друзья её согласно закивали головками.
Свершилось. Жук с Шоколадницей поднялись вверх, долетели до края поляны, взвились выше самых высоких деревьев и скрылись из виду.
— И кто бы мог подумать, что та-а-кие жуки бывают романтиками, — перешёптывались цветочки Незабудки.
— Нечего удивляться, — заявила самая старшая из Ромашек. — Все влюбленные становятся романтиками.
Если б они знали, чем закончится эта любовь…
А тем временем Шоколадница смело летела за любимым и властное его жужжание словно прибавляло ей сил.
— Ах! Как прекрасен мир! Какие необъятные просторы… — почти задыхаясь от восторга, воскликнула Бабочка. — А где же край земли?
Ничего не ответив, Жук неожиданно закружился на одном месте.
— Что случилось? Неужели ты устал? — удивилась Шоколадница.
Словно не слыша её, Жук завис над чёрным пятном внизу, затем сделал несколько кругов, спускаясь ниже, ниже… И вдруг жужжание его стало таким мощным и восторженным, какого Бабочке прежде не приходилось слышать.
Жук стремительно ринулся вниз. Бабочка в растерянности последовала за ним, боясь увидеть там соперницу.
Но её любимый плюхнулся в большую тёмную вонючую жижу и слился с ней, жужжа всё громче и восторженней. Жук так блаженно урчал и чавкал, что подруга его почуяла неладное.
Опуститься ниже к другу она не смогла из-за мерзкого зловония жижи. Зависнув повыше, Бабочка крикнула:
— Разве такой край света? Такой… такой… — Бабочке не хотелось обижать любимого. — А что же тогда те просторы впереди?
— Отвяж-ж-жись ж-же, — огрызнулся Жук, продолжая жадно чавкать. Он всё быстрей и быстрей елозил по жиже и глубже закапывался в неё. — Мой ж-ж-же край света располож-ж-жен там, где есть такая ароматная кормеж-ж-жка. Теперь отвяж-ж-жись! Ты мне не нуж-ж-жна!
Потрясенная грубостью и вероломством Жука, Бабочка, всхлипывая, отлетела подальше.
— За что он так со мной? И почему он назвал свой край света ароматным?! А я думала, что аромат — совсем другое, как у моих друзей цветов… И что я теперь смогу им рассказать?
Взглянув последний раз на Жука, совсем недавно казавшегося ей надежным другом, печальная Шоколадница отправилась в обратный путь.
Друзья были очень рады снова видеть Шоколадницу. Благодарная, она стала сочинять для них сказки. И все были счастливы.
— Помните — я удивлялась, что такой жук может быть романтиком? — спросила самая старшая Ромашка.
— Да, да, помним. А почему? — отвечали цветы.
— Да потому, что он — навозный! И этим всё сказано, — объяснила Ромашка.
— Я слышал, что каждому — своё счастье, — пискнул шустрый малипуська-Одуванчик.
Все дружно рассмеялись, и с той поры про Жука больше никто никогда и не вспомнил.
Вот так.
Мыльный пузырь
На крыльях перелетных птиц чудесница Весна влетела в этот край. Послала Ветры теплые нежно гладить деревья и кусты. И те от ласки враз зазеленели.
Хозяин кабинета — писатель знаменитый окошко распахнул и улыбнулся, с любовью оглядев Стол письменный и все, что на Столе стояло и лежало.
Когда ж он вышел, первыми заверещали две близняшки-Ручки, разнеженные рассветными лучами, запрыгали, стуча о дно Хрустального Стакана.
— Ну вот и дождались! Весна! Весна! Писатель наш уедет скоро и мы тут похозяйничаем сами!
Болтушки Ручки от безделья и от того, что Писатель почти не пользовался ими, чувствовали себя обойденными вниманием и обиженными. Может быть по этой причине они постоянно тараторили и толкались, боясь, что их перестанут замечать, а то и вовсе забудут.
Их сосед — двухцветный Сине-красный Карандаш грустно заметил: — Я бы только радовался, если б не был нужен Хозяину, как вы обе. Вот меня даже не утешает приход Весны. Я становлюсь все короче и короче с обоих концов…. А вскоре… На мою долю выпали лишь тоска да печаль…
— И правда, — сказала Точилка, — я бы хотела испортиться-затупиться или даже сломаться, чтобы Карандаш жил дольше, но…
— Да! Есть я, — сказал Нож, — хотя мне тоже жаль Карандаш. Он стал совсем карликом…
— Вот именно, вот именно, — заверещали Ручки, — Карандаш — карлик, а нам с ним тесно!
И снова они засуетились, толкая грустный Карандаш.
— Уймитесь, трещотки! — промолвила Пишущая Машинка.
Все давно признали её главной и звали Самой-самой. А вторым главным был массивный черный Телефонный Аппарат — Сам-сам-самыч. Устав за день от работы, он редко вступал в разговоры, а болтовня Ручек утомила и его.
— Я слышал, — сказал Сам-сам-самыч, — что один знаменитый сказочник заметил: «Чем в свите дальше от короля, тем больше гонора». Это про вас, две болтушки.
— А что такое свита? — пискнула одна из ручек. — Не понимаю!
— А кто такой гонор? — поддержала её близняшка.
— И где здесь король? — хором закончили трещётки.
— Не знаю кто — король, но все вы неблагодарные, — сказал всегда молчаливый дубовый Письменный Стол, — я даю вам опору, а вы и не замечаете этого.
— И меня словно здесь нет, — сказало Кресло.
— И чего они ссорятся, что делят? — думал Хрустальный Стакан. Ему мешали мечтать о Лучезарной.
— Да, мир прекрасен и когда ты спишь, — шептал Стакан Настольной Лампе, — лучи светила восходящего иль отблески заката, сюда проникшие в наш замкнутый мирок, и веселят и греют нас, конечно, но ты, твой свет, твои сиянье и тепло…
— Да ты влюблен в неё, влюбился! — запрыгали, заверещали снова трещётки Ручки.
— И что же — что влюблен? Болтушки праздные! Да разве ж это стыдно? Не вас же наш красавец может полюбить, коль даже я к вам равнодушен, — сказал двухцветный Карандаш.
— Фу! Фу! Унылый карлик! И от чего ж мы праздные? — запищали Ручки. — Бумаги чистой стопка! Скажи им всем — кому нужна ты, коль мы тебя не разрисуем иль не распишем?! И что бы Хозяин без нас делал? А вот мы! А вот мы…
Листы чистой Бумаги от неслыханной дерзости и самодовольства Близняшек даже не нашли, что ответить и лишь возмущенно зашелестели.
— Ш-ш-ш-што они себе позволяют — две выскочки? Ш-ш-што боломутят?
Три брата-Ластика зашептали: — Не обращайте на них внимания.
Сам-сам-самыч, тяжело вздохнув, печально промолвил: — Ваши споры очень скоро покажутся никчемными, когда узнаете, что всех вас заменят одним единственным чудовищным устройством. И имя его — Компьютер.
— Как это? Кто это? Зачем? Почему? — послышалось отовсюду.
— Да, да! Хозяину больше никто из вас не будет нужен. Разве только Письменный Стол, да я, да Кресло.
— А Лучезарная? — испуганно спросил Хрустальный Стакан.
— Про Лучезарную я ничего не знаю, не слышал, — ответил Сам-сам-самыч.
— Как же так? Неужели Хозяин предаст нас? Нас, служивших ему так преданно все годы? — спросила Самая-самая.
— Дело в том, — продолжил Сам-сам-самыч, — что у нашего Писателя появилась…
В это время в окно влетел круглый прозрачный Шарик. Опустился на Стол, подпрыгнул несколько раз, осмотрелся и пискнул:
— А вот и я! Здрасьте все!
— Ой! Какой совсем никакой пузан! — затрещали болтушки Ручки разом.
— Это я-то никакой! — возмутился Шарик-пузан, — Да вы меня ещё не знаете!
В этот момент солнечный луч проник в кабинет и пузан засиял, запереливался разноцветьем. Все ахнули. Пузан сверкал так, как никогда не сияли грани Хрустального Стакана.
— Ну что я говорил? А теперь каждый из вас может посмотреться в меня.
Пузан весело подпрыгнул к болтушкам Ручкам и они, увидев как забавно изгибаются в его отражении, захихикали. За ними — братишки Ластики, Точилка и Нож… Даже сине-красный Карандаш улыбнулся.
— Так я буду теперь вас веселить, — пообещал Пузан.
— Нам не до веселья, — промолвил Сам-сам-самыч.
— Да, да! Расскажи поскорей: кто появился у Хозяина, — попросила Самая-самая.
Их разговор прервался. Вошел Писатель, а следом за ним впорхнула юная Красотка. Прищурив глазки, она придирчиво осмотрела потолок, стены, окно и, скривив губки, презрительно разглядывала всё, что было на Столе Писателя.
— Фи! Я даже не могла представить себе — как все здесь отвратительно! — прощебетала Красотка.
Щелкнула пальчиком по Телефонному Аппарату, отбросила Ластики…
— Потерпи, любимый, — сказала Красотка, — скоро вся эта рухлядь будет на свалке. Это тебе обещаю я!
— А я не смогу тогда работать, — грустно сказал Писатель, — все годы…
— Нет, нет и нет! — заявила Красавица. — Все это позавчерашний мусор! Сразу же после нашей свадьбы я подарю тебе Компьютер. И… такой же маленький телефонный аппаратик, как у меня. А этот черный урод! Сегодня же мы его заменим. Сейчас же!
И она упорхнула.
В воцарившейся тягостной тишине никто и не мог подумать, что сверкающий шарик…
Но об этом чуть позже.
Писатель закрыл окно, обвел, как всем показалось, печальным взглядом всё, что находилось в кабинете, словно прощаясь, и ушел.
Итак, продолжение этой истории надо начать с того, что известно каждому: всё-всё-всё на свете состоит из одного и того же — из сверхмалюсеньких, не видимых, конечно, глазом частичек. Это атомы, ионы, электроны и… разное другое. А потому мы — люди — могли бы общаться со всем, что вокруг нас и что почему-то называется неодушевленным. Эх! Если б мы понимали язык, на котором всё, окружающее нас, переговаривается между собой… И порой может очень повлиять на события в жизни тех, кто с ними соприкасается. Трудно поверить? Тогда узнайте продолжение этой истории.
Наш Писатель, разумеется, не подозревал о бесконечных беседах или препирательствах, проходивших в его кабинете с утра до вечера.
По вечерам, когда он включал Настольную Лампу, она просыпалась. А если, уходя из кабинета, Хозяин забывал выключить её, что последнее время случалось нередко, то все наперебой спешили рассказать Лучезарной новости.
При пробуждении общей любимицы кабинет преображался. Ажурный абажур Лампы словно кружевами покрывал стены и потолок. И всё делалось ярким и нарядным. А Хрустальный Стакан сверкал всеми гранями.
— Ах! Что будет вечером, когда Лучезарная проснется? — промолвил Стакан.
— Но может быть не стоит рассказывать ей? — задумчиво произнесла Самая-самая.
— Погодите, подождите, — пропищал Пузан, — я что-то ничего не пойму, но вначале надо всё же познакомиться. Значит всех вас зовут хлам. А что такое свалка?
— Помолчи, глупыш. Нам сейчас не до тебя, — проворчал Сам-сам-самыч, — подумать только!!! Мы — хлам, а я оказывается ещё и урод!!! Неужели и правда — я урод? А вы от меня не только скрывали это, но ещё и называете Сам-сам-самычем!
— Ты внушительный, мудрый и благородный, — ответила ему Самая-самая.
— А нас-то! Нас всех! Ужас! Какой стыд! Какой позор! — затараторили близняшки Ручки, подпрыгивая от негодования и толкая двухцветный Карандаш. — Эта Красотка посмела назвать нас хламом! Правда, мы не знаем — что это такое, но свалка… О свалке мы слышали. А сама-то она, сама-то!!! Откуда вдруг взялась?
— Откуда бы Красотка не появилась, но Хозяин не очень-то защищал нас, — пробурчал Карандаш.
— И даже тебя, Самую-самую, его любимицу, Красотка причислила к хламу, — грустно продолжил Телефонный Аппарат.
— Не понимаю… Значит хлам — это плохо. И вас зовут не хлам? — снова пискнул Пузан.
— На него нельзя обижаться, — сказала Пишущая машинка, — я знаю, что он — Мыльный Пузырь. Давным-давно сюда частенько залетали такие. Они красивы, но живут чуть-чуть… сильный ветер или что-нибудь острое и… нет его. Просто лопнет.
От этих слов Мыльный Пузырь закатился в угол.
— Не успел появиться на свет и вот… конец, — подумал он и впал в отчаяние.
Все молчали. А Хрустальный Стакан всё размышлял — как спасти Лучезарную. И утешал самого себя тем, что Красотка, увидев проснувшуюся Лучезарную, полюбит её и оставит на Письменном Столе. Но вдруг она выбросит и Стол?..
За окном стало пасмурно, словно погода горевала вместе со всеми в этом кабинете.
Но вот наступил вечер.
Появился Писатель. Один. Включил Настольную Лампу, погладил клавиши Пишущей машинки, провел рукой по Телефонному Аппарату, передвинул стопку Чистой Бумаги, Ластики и вышел. При свете Лучезарной всё, как всегда, стало ярким и красивым. Но непривычная тишина удивила Лампу.
Тут из угла выпрыгнул Мыльный Пузырь, подкатился к Лучезарной и засверкал, переливаясь всеми цветами.
— Откуда ты взялся, такой красавец? — изумилась Лучезарная. — Теперь я поняла почему все молчат, почему не торопятся, как обычно, рассказать мне новости — ты поразил их своей красотой!
Забыв о недавнем отчаянии, Мыльный Пузырь завертелся на месте и стал ещё наряднее.
Хрустальный Стакан страдал от ревности и от того, что Лучезарная скоро узнает…
— Я, Мыльный Пузырь, — пискнул Пузырь, — и мог бы всех веселить, если б…
— Не время веселиться, — вмешался Стакан ревнивец.
— Да, да! Если б могли мы что-то придумать для на-шего спасения, — сказала Самая-самая.
— Боюсь, что поздно, — сказал Сам-сам-самыч.
— А что случилось? Какая беда? — удивилась Лучезарная, — вы все такие милые! И каждый вечер я очень рада встрече нашей. Мне так приятно согревать вас, светить и любоваться вами, рассказы слушать ваши и речи мудрые Самой-самой и Сам-сам-самыча, и милый говорок проказниц Ручек, и шелест ласковый Бумажной Стопки, и шопот Ластиков…
— Меня не замечает, не вспомнит обо мне, — страдал Стакан Хрустальный, — теперь милее для нее пузырь нарядный.
— А грани Хрустального Стакана, — сказала нежно Лампа, — взгляните — как они сияют, как радуют нас всех, да и малышка этот яркий, что Мыльным Пузырем себя назвал…
— Ты, Лучезарная, ещё не знаешь — что приготовила для нас Красотка, — не удержались Ручки, — на свалку нас, как мусор…
— Прошу вас успокойтесь. Я не могу никак понять — что с вами? Чего вы испугались? И о какой Красотке говорите вы? И где же она? — спросила Лампа.
И все, торопясь и перебивая друг друга, поведали Лучезарной трагическую новость.
И словно в подтверждение в кабинете появились Писатель с Красоткой.
Красотка с брезгливой гримасой отодвинула Телефонный Аппарат и на его место положила маленький серебряный телефончик.
— Пойди, мой любимый, изучи — как им пользоваться, а я пока поразмыслю — где разместить Компьютер.
Писатель вышел. Красотка мгновенно схватила серебряный телефончик, постукала пальчиком по цифрам и чуть слышно заговорила:
— Всё! Он согласен! Устрой, чтобы завтра же я стала его женой! Мне нужна только его слава, которая станет и моей! За это я заплачу компьютером. И теперь он у меня будет работать с утра до ночи. Чтобы славы и денег было больше, больше, больше!
Красотка захлопнула крышечку телефончика, закружилась на месте и упорхнула.
— Здравствуйте, — сказал Серебряный Телефончик, — я рад с вами познакомиться.
Все промолчали.
— Почему вы не отвечаете? Я вам не нравлюсь? — удивился Телефончик.
— А если бы тебя заменили мной? Ты бы обрадовался? — произнес Сам-сам-самыч.
— Как это? — не понял Телефончик. — Разве мы не можем быть вместе?
— Сейчас нам не до тебя, — промолвила Самая-самая, — все слышали, что ждет Хозяина?
— Ему, похоже, очень скоро будет хуже, гораздо хуже, чем нам, — сказал Хрустальный Стакан, глядя на Лучезарную.
— Пожалуй, теперь он станет рабом, — задумчиво произнесла Лучезарная.
— Он — рабом, а мы все — на свалке, — добавил Сам-сам-самыч.
— Как это? И я с вами — на свалке? — удивился Серебряный Телефончик. — А где эта свалка? Какая она?
— То место, куда кучей сваливают ненужные вещи, понял? — возмущенно зашелестели Листы Бумаги. — И мы теперь не нужны новой хозяйке… Кроме тебя, конечно.
Что и подтвердила новая хозяйка. Вернувшись в кабинет вместе с Писателем, Красотка с важным видом вручила ему Серебряный Телефончик.
— Согласись, любимый, что этот — красавчик по сравнению с твоим черным уродом.
Они удалились, выключив Лампу и взяв с собой Телефончик. Лучезарная мгновенно заснула. Но остальные всю ночь в темноте старались придумать хоть что-нибудь для спасения своего Хозяина и самих себя.
Наступившее утро и весь день были пасмурными, как настроение всех обитателей стола. И Мыльный Пузырь снова стал совсем невзрачным.
— Ой! Какой все-таки ты никакой! Ну совсем-совсем никакой, — удивились близняшки Ручки.
— Да! Такого тебя Лучезарная и не заметила бы, — сказал ревнивец Хрустальный Стакан, — я слышал прежде, что от вас — пузырей остается лишь мутная капля. И больше ничего.
— Тогда я лучше улечу в окно, чтобы стать каплей там, на воле, — грустно сказал Мыльный Пузырь, — но за что вы сразу не взлюбили меня?
— Не улетай, побудь среди нас, — попросили Ластики, — при свете Лучезарной ты снова станешь прекрасным и зеркальным.
— Да! Останься с нами! Кто знает, может быть, ты послан сюда порадовать, повеселить нас перед свалкой… — поддержал Сам-сам-самыч.
— Останься, не улетай! — заверещали Ручки.
— Оставайся, счастливчик, — сказал Хрустальный Стакан, — если б Лучезарная хоть раз… я бы не пожалел…
— Я понял, понял, спасибо тебе, спасибо всем, — запрыгал Мыльный Пузырь, — а если моя жизнь так коротка, то я хочу сделать что-нибудь такое для вас всех… такое… Не только повеселить, но, может быть… может быть… спасти… — пробормотал Мыльный Пузырь. — Вот возьму и лопну прямо в глаз Красотке!
— Этим ты не спасешь нас. Лишь себя погубишь до времени, — сказала Самая-самая.
— Гениально! Я придумал гениально, — вскрикнул двухцветный Карандаш. — Надо написать Хозяину то, что сказала Красотка! Вот!
— Ай, да карлик! Вот молодец! Замечательно придумал, — затараторили Ручки.
— Придумал замечательно, только как это сделать?.. — размышлял Сам-сам-самыч.
— А мы будем прыгать, прыгать, прыгать и… вытолкнем нашего соседа. А потом подтолкнем его к Бумаге, — предложили Ручки.
— И я напишу её слова — «Мне нужна только его слава», — обрадовался двухцветный Карандаш.
— Здорово, здорово!!! И Хозяин всё поймет, — запрыгали Ручки, — сразу же выгонит её, а нас всех оставит!
— А ну, давайте дружнее, — сказал Хрустальный Стакан, — хоть раз ваша суета послужит всем.
Близняшки привычно засуетились, запрыгали, сжимая, меж собой Карандаш и… вытолкнули-таки его.
А он и в самом деле сумел подкатиться прямо к стопке Чистой Бумаги.
— А дальше? Как теперь? — зашелестели Листы.
— Вот если б кто-нибудь смог касаться моих клавишей, — в задумчивости произнесла Самая-самая.
— А мы! Мы можем! Мы попробуем! И будем прыгать по буквам! Мы самые прыгучие, — затрещали радостно Ручки.
Они дружно выпрыгнули из Стакана и подкатились к Самой-самой.
— А что теперь? Болтушки! Но всё же постарайтесь допрыгнуть вначале до буквы «М».
— Я подтолкну их, — предложил Мыльный Пузырь.
— Но ведь ты сразу погибнешь, лопнешь, как только коснешься острого конца одной из них, — сказала Самая-самая, — тогда уж старайся дотрагиваться только до тупых концов.
— Конечно, я постараюсь. А если нет, то я готов погибнуть ради вашего спасения! — торжественно пропищал Мыльный Пузырь, если только писк может быть торжественным. Но все восприняли это именно так.
— Я лопну и тогда от меня останется не мутная капля? А… что?
— А то, что мы никогда не забудем тебя! — хором ответили все.
— А Лучезарной расскажете? — спросил Мыльный Пузырь.
— Да я первый расскажу — какой ты не просто сияющий красавец, но очень, очень, очень смелый и умный спаситель! Герой! — пообещал Хрустальный Стакан.
— Герой! Герой! — закричали Близняшки. — Давай, скорее поднимай нас!
С огромным трудом, после множества попыток, при подбадривании и поддержке всех Мыльный Пузырь приспособился-таки подталкивать то одну, то другую из Близняшек к клавишам. Очень трудная работа. Ведь надо было ещё правильно нажимать одну букву за другой.
И только к вечеру, когда совсем стемнело, появились, наконец, на бумаге, заправленной в Самую-самую слова: «МНЕНУ ЖНАТ ОЛКОС ЛАВА». И Мыльный Пузырь — наш герой — умудрился остаться целёхоньким. Вот только — совсем обессиленный — не смог помочь Ручкам и Карандашу снова оказаться в Хрустальном Стакане.
Теперь всем осталось только ждать и надеяться почти на чудо.
— Что-то будет? Чем, чем, чем всё закончится! — не умолкали Ручки. — Неужели мы старались зря?
— А ведь герой… — начала было Самая-самая.
Но в этот момент на пороге кабинета появились Писатель с Красоткой. Включили Лучезарную и… сразу заметили сверкающий Мыльный Пузырь.
— Хорошая примета, любимый, — хихикнула Красотка, — нас приветствует почти воздушный шарик. А я-то думала, что ещё одна, всего одна совсем малюсенькая капля и… и… и чашка моего терпения выльется.
— Не чашка, а чаша, — грустно поправил её Писатель, — и не выльется, а переполнится. Но, я думаю, этой капле тут неоткуда взяться.
В задумчивости он собрал Ручки и Карандаш, поставил их в Хрустальный Стакан, взглянул на Пишущую Машинку и замер… А когда понял смысл напечатанного, пристально посмотрел на Красотку, на Машинку, снова вопросительно — на Красотку.
Красотка уставилась на Лист Бумаги и, как только прочла и поняла, вскрикнула гневно:
— Так ты подслушивал меня?
— А разве такое могла сказать ты? — изумился Писатель.
Тут-то и подпрыгнул Мыльный Пузырь к самым глазам Красотки: — Прощайте, друзья! Не забывайте обо мне! — и… лопнул.
Может быть ему не надо было торопиться и всё решилось бы без его самопожертвования, но — что случилось, то случилось.
Красотка взвизгнула, зажала рукой глаз и с криком: «Я всё тут ненавижу!» — выскочила вон.
К великой радости всех — Писатель не побежал за ней следом. Он лишь хмыкнул себе под нос и, как всем показалось, в очень хорошем настроении уселся в любимое Кресло за любимую Пишущую Машинку, погладил пальцем буквы на листе, осмотрел всё, что стояло и лежало на любимом Письменном Столе и расхохотался. Первый раз за все годы он хохотал так самозабвенно и долго.
— Ну, вот мы все снова вместе, — сказал Хозяин, успокоившись, — обещаю, что теперь никто и никогда не разлучит нас. И если рано или поздно появится здесь Компьютер, я размещу вас на специальных полках.
А когда он ушел из кабинета, забыв выключить Лучезарную или нарочно оставив её включенной, — сколько разговоров было о Мыльном Пузыре.
— За свою такую короткую-короткую жизнь этот сверкающий красавец смог сделать нас всех счастливыми, — сказала Лучезарная, — и мы всегда будем помнить об этом.
Она ласково взглянула на Хрустальный Стакан.
— Может быть, любимая так смотрит на меня совсем не потому, что я напоминаю ей нашего героя, — утешал себя Стакан. И был, скорее всего, прав.
А через некоторое время Писатель написал обо всем случившемся сказку.
Страшный сон
В небольшом скверике, каким-то чудом уцелевшем возле широкого шоссе, вечно забитого грохочущим и рычащим потоком машин, умудрились сохраниться и даже цвести разные деревья и кусты.
В начале лета в бензиновом чаду огромного города можно было все же уловить аромат белых-белых или лиловых облачков сирени.
Пара Березок тянулась к небесам, чтобы дать своим трепещущим сережкам хоть там вверху насладиться чистым воздухом.
А трогательно беззащитные цветы Липы боязливо скукоживались от удушья.
Летне-осенним украшением скверика были кустообразные высокие тонкоствольные деревца. Их кроны покрывались прозрачными сверкающими крылышками с тончайшими прожилками. Шевелящиеся даже от слабого дуновения ветерка и переливающиеся золотисто-розовым, семена походили на огромное скопление стрекоз.
— Который год гляжу на наших красавцев и не могу налюбоваться! — воскликнула Старая Липа.
— Изумительны! — поддержали Липу Березки. — Каждый раз мы счастливы видеть это диво, когда их крылышки сверкают на солнышке.
— И так мило перешептываются, что наводят сладкую дрему, — прошелестели Кусты Сирени.
— Благодарим! Спасибо! — зашептали крылатые семена. — Нам так приятно радовать вас всех и, конечно, людей… У них ведь столько забот.
— Да! Да! У людей — одни заботы. Вечно они спешат куда-то, — сказала Старая Липа, — боюсь, что они и не замечают красоты. Разве только дети…
— А вот скоро мы разлетимся везде-везде! Как все же славен и прекрасен мир, — перешептывались веселые крылатики.
— Мама, мама! Посмотри — сколько стрекоз! — восторженно вскрикнул мальчик, подняв голову. — Наверное они живут на этих деревьях!
— Глупыш! Какие же это стрекозы!
Мать мальчика дернула ветку.
— Видишь? Никто не взлетел?
— Но они же шевелятся, — не соглашался мальчик, — кыш! Кыш!
— А чем мы хуже стрекоз, — зашептались Крылатые семена, — пусть у нас всего по два крылышка, но мы можем улететь и подальше, чем стрекозы. К тому же у стрекоз появляются маленькие стрекозята, а из нас — бо-о-ольшущие деревья.
— Ну уж не такие большущие, — шепнула Липа, — да у стрекоз — за одно лето, а каждому из вас расти и расти… Да и то, если повезет и вы попадете в землю, а не на эти дороги, где погибнете в один миг под колесами…
— Да, да… В этом жёстком мире почти невозможно стать деревом, — печально прошелестела Березка.
А Мальчик тем временем всё бегал по скверику, подпрыгивая к ветвям красавцев, качал их и счастливо смеялся.
Неожиданно, словно из-под земли, выросли два здоровенных дядьки. В руках одного была пила, другой важно нёс топор. И… Ужас!
Оба принялись быстро-быстро рубить и отпиливать ветки красавцев, затем добрались до их стволов.
— За что? Почему? — вопрошали семена и листья.
— Погибаем! Прощайте все! Про… — простонали стволы, падая, обдирая друг друга оставшимися ветвями, усеянными дивными розово-золотыми крылышками.
Опомнившись, мальчик бросился к дядькам и стал бить кулачками по ногам одного из них. При этом он громко всхлипывал.
— Уберите мальчишку, — заорали дядьки, — ишь, жалостливый какой выискался! А получал бы за это денежки, как мы, — небось всё порубил бы сам! Знаем мы вас — нежных!
— И правда, — подхватил другой дядька, — мальчишка глупый ещё. Когда сам нюхнёт деньжонку, так вмиг про жалости свои забудет.
Мама принялась успокаивать сына, а он сгреб срубленные ветки и, не переставая плакать, прижимал их к лицу и целовал красавцы семена. И только, когда мать пообещала мальчику посадить эти семена на даче, он согласился уйти из скверика.
Дядьки тем временем, вытирая пот со лба, неистово дорубали последние стволы.
— Давай скорей, — скомандовал старший дядька, — начальница приехала! Ишь как сумку свою прижимает! Наверное и спит с ней — с этой сумкой.
— А, говорят, без сумки, точнее — без того, что в ней, начальница не стоит ни гроша. Вот потому она везде её с собой таскает…
— Да что же там такое? Наверное — денег куча?
— Какие деньги! Ты бери покруче! Бумаги очень ценные, ценнее денег. А без своих бумажек — так она… пустое место.
— Ну вот! Всё готово! Ни одного не осталось, — наперебой затараторили дядьки.
Начальница что-то пометила в тетради, приказала сгрести всё, что осталось от порубленных красавцев в большую кучу и сжечь.
— Почему? За что? Как же так? — недоумевали задыхающиеся от жара костра оставшиеся деревья и кусты. В тоске они заламывали ветви.
— Неужето кому-то могли помешать наши красавцы? — простонала Березка.
— Я думаю, эта начальница боится всего на свете. Пугается пушистых кустов и густых ветвей, — промолвила Липа.
— Неужели придет и наш черед? — испуганно зашелестели Кусты Сирени.
— Но неужели не понятно им — начальникам и просто людям, что только мы — деревья и кусты без устали здесь воздух очищаем? — Березка горестно сказала. — Они ж, как заведенные, туда-сюда несутся и времени найти не могут оглядеться и, наконец, одуматься.
— Так в гонке бешеной погубят люди всё живое, да и самих себя, — продолжил мрачно Клён.
— Похоже, человеку и впрямь мы стали не нужны, — сказала Липа, — прошли те времена, когда он получал от нас тепло и кров, тень и прохладу в зной…
— Забыла ты про мебель… кровати и столы, и стулья, — продолжила Березка.
— А книги и тетради, рамы для картин, для окон, коробки разные, — Кусты Сирени подсказали.
— И деньги, деньги, деньги, — буркнул Клён, — на деньги извели бессчетно деревьев чудных. Для них их деньги стали ценней сокровищ истинных Земли. И нет предела неблагодарности людской.
— Смирились мы давно — а что нам остается, когда они, свои дороги строя, нас вырубают так безжалостно, нещадно… А здесь — за что?! Неужто помешали прелестные весёлые красавцы наши? Иль впрямь они боятся стали всего… и даже тени собственной, как говорилось встарь?.. — промолвил Клён.
— Всё настораживает их, пугает, заставляя в пустыню голую всю землю превращать. Или в бетонные асфальтовые джунгли. Неужто невдомёк им всем, что мы живые, — кусты Сирени прошептали горько, — живые и — ничуть не меньше, чем они.
— И так же дышим, радуемся Солнцу и в стужу замерзаем…
— Нередко гибнем от морозов, от засухи… Но разве может гибнуть неживое?
— Вы правы все, — продолжил Клён, — но не жестоки мы, как люди, не мстительны… А может, стоило бы?..
— Да! А если попытаться самим нам разум пробудить иль сострадание хотя б в одной, в той, что дала распоряженье? — Березка предложила.
Как всё дальнейшее произошло известно лишь деревьям, да кустам — не только тем, что в скверике остались. Быть может, Ветерок по городу разнёс решенье их…
А важная начальница с тетрадкой, возвратясь домой, дотронулась ключом до двери и в изумлении отпрыгнула подальше: трухою стала дверь, осыпавшись к ногам хозяйки. Лишь ручка звякнула с замком, ударившись о пол бетонный.
Шагнула внутрь начальница через порог — под нею затрещали половицы, упали полки, превратившись в щепки. Затем осели, став кучею трухи древесной, и стол, и шкаф, и стулья…
— Ах так! Ну что ж… Давно убрать мне надо было эту рухлядь старую. И завтра же я заменю всё новым, — воскликнула начальница, боясь ногою топнуть, чтоб не провалиться, — и уж чего-чего, а денег хватит у меня!
Достав железную коробку, начальница её раскрыла и только ухмыльнуться радостно успела, увидев несколько толстенных пачек денег… Через секунду деньги все трухою стали.
— Ну нет! Меня и этим не проймешь — коль всё рассыплется иль синим пламенем сгорит. А ценное моё храниться здесь — вот в этой сумке. Но с нею ничего не стало. Вот она — цела! С бумагами такими мне ничего не страшно.
Она открыла сумку — своё сокровище… Остолбенела и… ноги подкосились у неё. Всё та ж труха переполняла сумку.
Угрюмым взглядом начальница глядела на окно, где рамы осыпались, бились стекла…
В отчаянии она зубами заскрипела, зашипела:
— Как я буду жить?!
И… вдруг проснулась.
— Какое счастье! — вскрикнула она. — То был лишь страшный сон! Всё цело, невредимо!
Из коробки тугие пачки новеньких купюр глядели на неё. И в сумке тоже было всё на месте.
А если б вправду все деревья сговорились и отомстили неразумным людям, в труху всё превратив…
Взгляните же вокруг себя! Везде загубленные наши братья — спасители. А их всё рубят, пилят беспощадно…
И не давно ль пора тебе опомниться, беспечный и безумный человек!
Сказка о розовой чайке
Было у матери двое детей: мальчик и девочка.
По утрам мать уходила на работу, а вечерами хлопотала по хозяйству: готовила, стирала.
Дочь и сын не только не помогали ей, но и за собой никогда не убирали. Встанут утром — разбросают книжки и игрушки, а сами гулять убегут.
Нередко мать плакала от обиды…
Так и росли брат с сестрою лодырями.
Но вот однажды только убежали они гулять, как откуда ни возьмись — налетел Вихрь, зашумел, засвистел за окнами, увидел плачущую мать, распахнул ставни и ворвался в комнату. Не успела мать опомниться, как поднял её Вихрь, закружил и понёс высоко-высоко, далеко-далёко…
Пришли брат с сестрой домой — никто их не встречает.
И день, и другой, и третий — нет матери. Никто не приласкает, никто не покормит… Ничего не поделаешь — дети искать её отправились. Весь день блуждали по дорогам и тропам, перебирались через ручьи и овраги. Вот подошли к тёмному лесу. Вдруг под елью заметили пушистый комочек — то у Сороки из гнезда птенец вывалился. А Лиса коварная — тут как тут — к нему подбирается. Сорока над ними кружит, кричит, но спасти птенца не может. Заметила хитрюга Лиса детей и в тот же миг скрылась. Весело запрыгала Сорока вокруг детёныша.
— Эх! Струсила Лиса? Лучше бы — хап и слопала его, — пробурчал мальчик.
— Что ты говоришь! Посмотри, как Сорока радуется, — пристыдила его девочка.
Пошли брат и сестра дальше.
Слышат: кто-то жалобно квакает. Присмотрелись — Лягушонок. Лапку его в коряге защемило, никак не может её вытащить. Лягушка сидит рядом. Слёзы из глаз у неё так и льются.
— Вот потеха! — засмеялся мальчик.
— Зачем ты так? — сказала девочка. — Может быть, и наша мама тоже плачет сейчас…
Отломила она щепку от коряги, освободила лапку, и Лягушонок с Лягушкой дружно поскакали. Скрылись — только их и видели.
Идут брат и сестра всё дальше по лесу. Темнеть стало. Прошли чащу леса и увидели болото. Густой туман висит над ним. Торчит среди кочек большая коряга. Сидит на коряге Филин. Глазищами по сторонам ворочает и ухает, словно предупреждает: не подходите, беда будет!
Что делать? Вот и совсем темно стало. Филин ещё громче заухал.
— Придётся здесь переночевать, — сказал мальчик.
Выбрали дети место посуше, прижались друг к другу, чтоб не так страшно было, и заснули.
Проснулись утром. Туман над болотом развеялся, и показалась вдали высокая башня. Может быть, там они отыщут мать? Но ни пройти туда, ни пробраться…
Вдруг послышалось кваканье. Это Лягушка с Лягушонком на кочке прыгают и на брата с сестрой поглядывают, словно за собой зовут.
Взялись дети за руки и осторожно ступили на кочку. Не провалились. А лягушки уже на другой кочке скачут. Сделали еще шаг брат с сестрой — и снова твёрдо под ногами. Потом — еще шаг… Так с кочки на кочку прошли они все болото и оказались возде чудесного сада.
Стоит в том саду башня такая высокая, что макушка её за облаками прячется. Вокруг растут невиданные цветы да деревья диковинные. А на самом высоком дереве висит кованая чёрная клетка. На дверце клетки — большой замок. Сидит в клетке Розовая Чайка. Головка её на грудь опущена, глаза серые, печальные, длинными ресницами прикрыты.
Заметила детей Розовая Чайка, заговорила вдруг нежным девичьим голосом и поведала вот что:
— И неприступной башней этой, и садом диковинным, и болотом, и лесами вокруг владеет Вихрь. Прислуживают ему пленницы, со всего света собранные. Командует ими старый Злыдень, безропотный слуга Вихря. Невольницы эти — все матери, забытые или обиженные своими детьми. Прибирают они хоромы хозяина да за садом ухаживают. Тоскуют и плачут о детях своих, о потерянной свободе. И горькие слёзы их становятся жемчужинами. Из-за этих жемчужин-слёз и принёс сюда Вихрь пленниц. Расшивают они жемчужинами свадебные наряды для хозяина и молодой его невесты.
А невеста Вихря сама Розовая Чайка. Была она недавно раскрасавицей-девицей, но похитил её Вихрь из родного дома, из края заморского. Опомнилась красавица лишь тогда, когда нёс её Вихрь низко над морем. Кричала, билась, звала на помощь, но родной дом давно скрылся из виду, а в море — от кого ждать спасения… Лишь чайки над волнами кружили да печальным криком своим вторили плачу девицы.
«Если б могла я стать птицей — вырвалась бы на свободу и улетела бы в небо», — с тоской подумала девица. Как вдруг над гребнем самой высокой волны показалась голова Царевны русалок. Понеслась волна вслед за Вихрем, и услышала девица такие слова:
— Жаль мне тебя, красавица. Будь по-твоему. Обращу я тебя в Розовую Чайку. Попытайся вырваться от разбойника Вихря. А не сможешь спастись — придётся тебе оставаться птицею, пока не набросят на твои крылья свадебную фату, жемчугами-слезами расшитую. Как накинут — превратишься в тот же миг в девицу.
Опустилась волна, Царевна русалок исчезла. А девица обратилась Розовой Чайкой.
Снова билась она — на волю вырывалась, но лишь крыло сломала, а с Вихрем не смогла справиться. Так и оказалась здесь, в саду, под присмотром Злыдня.
— И теперь в неволе зачахнуть мне суждено… — закончила Розовая Чайка свой печальный рассказ.
— Не горюй, — постаралась утешить Розовою Чайку девочка. — Вот отыщем маму и тебя освободим.
— Спасибо тебе, девочка! — сказала Розовая Чайка. — Жаль, что я ничем не могу вам помочь. Знаю только — если обижали вы мать, то ищите её в башне.
Вдруг зашумело, загудело вокруг. Деревья до земли склонились, цветы и травы полегли. Закачалась на ветке клетка. Дети едва на ногах удержались.
— Это Вихрь возвращается с новой пленницей! — вскрикнула испуганно Розовая Чайка и забилась в клетке.
В тот же миг увидели дети перед собой тощего старика с огромной связкой ржавых ключей на зеленом поясе. Это был Злыдень — слуга Вихря. Погрозил старик скрюченным пальцем Розовой Чайке и зашипел:
— Уж не тебя ли, невестушка хозяйская непокорная, пришли проведать эти сиротинушки?! Кыш! Кыш! Убирайтесь поскорей отсюда, пока Хозяин вас не заметил! — И стал старик толкать детей к болоту.
— Мы ищем нашу маму… — сказала девочка и заплакала.
— Ага! Так вот оно что!!! — разозлился еще пуще старик. Стал он вырывать из бороды волосы и бросать под ноги брату с сестрой. Упадет волос на землю — ядовитой серой змейкой становится. Вот уже много змеек изваются у ног мальчика и девочки, того гляди ужалят…
Отступают брат и сестра к болоту, вот-вот провалятся…
— Не трогай детей, старый Злыдень, — послышался нежный голос Розовой Чайки. — Возьми их лучше себе в помощники. Мальчик тебе от ржавчины ключи очистит, а девочка пусть собирает жемчужины — так и день свадьбы наступит скорей, и Хозяин доволен тобой будет.
Ухватился за связку ключей старый Злыдень, подозрительно глянул на Розовую Чайку, пробурчал что-то себе под нос. Змейки исчезли, а Злыдень прочь заковылял, поманив детей. Подвёл их к башне, ненадолго скрылся, а когда появился вновь, передал детям слова Хозяина:
— Отпущу непрошенных гостей в день свадьбы моей на свободу вместе с матерью, если сумеют угодить мне во всём. А не сумеют — навсегда останутся в услужении!
Приуныли дети — разве угодишь Вихрю, если делать они ничего не умеют. Да выбора нет…
Стали убирать и украшать хоромы. Расставляют они широкие резные столы. Колет мальчик дрова и огромные печи топит. А девочка подметает в бесчисленных комнатах полы узорчатые, гладит вышитые полотенца да скатерти. Моет-чистит расписную посуду, готовит разные кушанья да ароматные напитки ягодные.
Учит их всему этому Розовая Чайка — советов добрых не жалеет, секретов заморских не утаивает.
А тем временем Сорока с окрепшим птенцом по свету летают, отыскивают детей, у которых Вихрь матерей унёс, и ведут их через лесную чащу к болотным топям. Здесь встречают их Лягушка с Лягушонком, провожают к неприступной башне.
Вот и настал день свадьбы.
В башне в углу притаились брат и сестра — ждут, как Злыдень примет их работу, что потом передаст Хозяину. А Злыдень, разодетый в переливающиеся разными цветами одежды, по хоромам семенит. Проверяет, как всё приготовлено, и на невесту хозяина злорадно поглядывает. А она, бедняжка, как принесли её в клетке из сада, да на стол поставили, так и не взглянула ни на кого ни разу. Сжалась вся в комочек и дрожит.
Оглядел Злыдень всё — ни к чему не смог придраться.
— Где научились вы так хозяйствовать?! — говорит он брату и сестре. — Чую, что оставит вас Хозяин навсегда у себя — будете ему и жене его молодой прислуживать.
Стали умолять Злыдня брат и сестра показать им мать и уговорить Хозяина обещание исполнить… Но в ответ лишь захохотал Злыдень так, что зазвенела на столе посуда. И вторил звону посуды страшный шум: то одна за другой распахивались двери башни. На столах поднялись края скатертей, груши, яблоки на пол посыпались… Появился сам Хозяин башни. Со свистом влетел Вихрь в залу и расположился на серебряном троне. Всё его туловище было покрыто длинной-длинной серой шерстью, даже на маленькой свирепой головке росла густая шерсть. Искрились в шерсти драгоценные каменья разноцветные.
Сверкнул Вихрь злыми глазками в сторону брата и сестры, приказал Злыдню пленниц ввести и уставился на Розовую Чайку. Замерла Чайка Розовая под его взглядом, безжизненно опустились её крылья…
Вошли молчаливые пленницы, внесли для невесты платье свадебное да расшитую жемчугами фату.
Тут увидели брат с сестрою свою мать, радостно бросились к ней.
Схватил Злыдень платье невестино и фату, вытащил из клетки Розовую Чайку. Забилась под фатой невеста…
Вдруг зазвенели в саду весёлые голоса, и в хоромы Вихря ворвались дети, к матерям побежали. Обнимали их счастливые матери, целовали, смеялись от радости.
А Вихрь со Злыднем не спускали глаз с Розовой Чайки, чтоб успеть схватить её и утащить поскорей, когда обернётся она девицей.
Вот вскрикнула Розовая Чайка и превратилась в красавицу писаную. Счастливые матери и дети окружили её, и от весёлого их смеха растаяли жемчужины на свадебной фате. Взмахнула раскрасавица-девица концом фаты в сторону Злыдня, упали на него горячие материнские слёзы, и стал в тот же миг Злыдень гнилым пнём. Махнула девица другим концом фаты в сторону Вихря, но тот успел свернуться в клубок, из башни выкатился и со свистом к небу взвился.
И начался в хоромах весёлый пир. А потом по домам все отправились.
Стоит до сих пор среди болот та неприступная башня. Одинокий Вихрь в ней хозяйничает. По-прежнему летает он по свету да прислужниц для себя — обиженных матерей — выискивает…
Сказка о Веселом Горнисте
Глава первая СТРАНА ХОХОТАНИЯ
Много на свете есть разных стран. А еще больше их в сказках. И всегда интересно побывать в новой сказочной стране, ведь правда?
Страна, в которую мы сейчас перенесемся, называется Хохотанией. Да, да, не удивляйтесь, Хохотанией. От слова хохотать. И расположена она совсем близко, хоть это и сказочная страна. Населяют ее человечки-хохотанцы. Ростом они совсем невелики — каждый не больше обыкновенного карандаша. Головки у них — как маленькие брусничинки, круглые и красные. Еще совсем недавно были хохотанцы веселыми. Жили они тогда в душистых домиках, сделанных из цветочных лепестков, а работали в мастерских, сооруженных тоже из цветов и больших листьев.
В мастерских хохотанцы изготавливали посуду, шили одежду и обувь, мастерили игрушки и корзины для сбора больших, спелых земляничин. Они любили работать и не меньше любили посмеяться, похохотать. Когда уставали в работе, то начинали рассказывать друг другу присказки да сказки, и хохот разносился по всей округе. Именно поэтому хохотанцы до конца жизни оставались молодыми. Разве вам неизвестно, что веселый, радостный смех является витамином жизни? Да, да, — именно так, и не улыбайтесь, пожалуйста! А впрочем, наоборот — смейтесь на здоровье!
Правил этими смешливыми человечками седой Хохотан Мудрый. Сколько ему было от роду лет никто не знал, даже он сам забыл свой возраст. Хохотанцы очень любили своего старейшину за то, что он открыл им секрет долголетия, научил не унывать, не завидовать друг другу и не ссориться.
У Хохотана Мудрого были длинная бледно-зеленая борода, веселые голубые глаза и блестящие упругие розовые щёки. И как он смеялся! Когда его губы складывались в улыбку, то уже никто не мог остаться равнодушным — улыбались все. А когда он рассыпал мелодичное «ха-ха», начинали звенеть даже колокольчики цветов. И все в эти минуты ещё более молодели, а старый Хохотан превращался в юношу. Глаза его становились ещё озорнее, щёки ещё розовее, а борода исчезала совсем.
Был у Хохотана Мудрого сын. Звали его Весёлым Горнистом. Он умел очень хорошо трубить в горн. Поднимался до восхода солнца, когда все ещё спали, делал зарядку, умывался, брал в руки свой любимый сверкающий серебряный горн, выходил из голубого цветочного домика и горнил на всю Хохотанию!
Взрослые и дети, услышав этот сигнал — бодрую утреннюю мелодию, быстро вставали, завтракали и принимались за работу.
Жили хохотанцы весело и дружно.
Но вот завистливый человечек Охохон сумел внушить некоторым нерадивым, ленивым хохотанцам чёрные мысли. «Пусть на нас поработают другие, более глупые», — решили заговорщики и стали готовиться к тому, чтобы захватить власть в свои руки. Сначала захватить, а потом установить в стране такие порядки, от которых плачут, а не смеются. Да… чёрные мысли завелись в их головах. До того чёрные, что вскоре головы их тоже по-темнели и стали походить не на красные брусничины, а на чёрные волчьи ягоды.
Главарём заговорщиков был Охохон, круглый и толстый, как буква «О».
Однажды ночью, после весёлого трудового дня, когда хохотанцы спали крепким сном, заговорщики подкрались к домику Хохотана Мудрого и все щелки законопатили дурманом-травой, чтобы усыпить старейшину хохотанцев надолго, быть может, навсегда…
Потом усыпленного Хохотана перевезли на дальний пустырь за пределами страны и спрятали там среди высохших листьев.
И началась у хохотанцев совсем другая жизнь.
На площади, где раньше устраивались весёлые карнавалы, появились тюрьмы из колючек. Перестали звучать песни, и сын Хохотана Мудрого, Вёселый Горнист, отказался трубить по утрам свою весёлую мелодию. Страна погрузилась в печаль…
Глава вторая ВЕСЕЛЫЙ ГОРНИСТ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПОХОД
Друзья-стрекозы рассказали Весёлому горнисту о том, что видели Хохотана Мудрого на самом дальнем пустыре, у старого гриба, превращённого в маленький домик с крышей.
Думал, думал Весёлый Горнист, как вернуть отца в Хохотанию, и решил, что одному отправляться в путь очень рискованно. Вот тогда и стал он собирать верных хохотанцев для дальнего похода.
Но кто-то донёс правителю Охохону о плане Весёлого Горниста.
— Охо-хо, — мрачно сказал Охохон.
Целый день он размышлял о чём-то, а к вечеру, довольный, многозначительно произнёс:
— Охо-хо, хо-хо… Жаль мне их! Но я не стану им мешать. Пусть отправляются! Я даже устрою им прощальный ужин в моём дворце. Охо-хо-хо-хо-хо…
В этот же вечер Весёлый Горнист и уходившие с ним хохотанцы впервые удостоились чести побывать во Дворце Правителя.
Вначале их провели через дворцовый парк, защищавший Дворец лучше, чем это сделала бы целая армия стражников. Ведь надо было знать тот единственный проход среди Крапивных деревьев, чтобы не получить страшных ожогов.
А вот и парадная дверь Дворца, сплошь утыканная отточенными еловыми иглами. Весь Дворец — без окон, похож на свернувшегося ежа. На цепях поднялась дверь и со скрипом захлопнулась за хохотанцами, словно мышеловка.
Над столом с куполообразного потолка низко свисали гирлянды из жёлтых цветов куриной слепоты. У стен, выложенных берёзовой корой, в кадках стояли любимые деревья Охохона: репейник, белена, чертополох, ядовитый лютик, ещё какие-то, которые в Хохотании не встречаются.
На столе было много всяких любимых кушаний хохотанцев: сок земляничный, черничный, рябиновый; ароматные салаты из тычинок разных цветов; ягоды, разрезанные на части.
Только возле трёх пустующих мест, охраняемых стражниками с луками, в больших вазах была особая пища.
Против среднего резного кресла-трона в огромной самой красивой вазе шевелилось множество божьих коровок с красными жёсткими крылышками, усеянными чёрными точками.
Все догадались, что это место самого Охохона. Правитель больше всего любил лакомиться божьими коровками.
«Почему Охохошка устраивает нам такие пышные проводы? — недоумевали хохотанцы. — Не к добру это».
Но вот раздался бой барабанов, и в зале появился Охохон со своей прелестной дочерью Эхо.
У Эхо были длинные-длинные золотые волосы. Такие длинные и густые, что почти закрывали её платье из ароматных лепестков чайной розы.
Эхо взглянула на Весёлого Горниста, заметила серебряный горн в его руке, радостно улыбнулась.
— Значит, ты и есть Весёлый Горнист! — сказала она. — Наконец-то я тебя увидела! Знаешь, как замечательно было просыпаться от звуков твоего горна! У меня так радостно начинало стучать вот тут. — И Эхо приложила руку к сердцу. — Я знаю, ты не горнишь с тех пор, как пропал твой отец. Но ведь теперь Хохотан Мудрый скоро снова будет среди нас. И сегодня такой радостный вечер — ведь правда? Я тебя прошу, пожалуйста, погорни хоть один разок!
— Нет, я не могу! Не обижайся на меня, Эхо! — ответил Весёлый Горнист. — Когда мы вернёмся в Хохотанию, я погорню тебе столько, сколько захочешь. Хорошо?..
— Ну хорошо, — согласилась Эхо. — Возвращайся скорей и помни, что я жду тебя. Но не только из-за горна. А потому, что ты такой… ты такой… смелый и отважный.
— Давай в знак дружбы я выпью из твоего бокала, а ты из моего, — шепнул Весёлый Горнист Эхо. И они незаметно обменялись чашами.
Несмотря на необычное убранство Дворца и обилие изысканных блюд, ужин прошёл тоскливо. Охохон всё время о чём-то шептался с уродливым, горбоносым, бородатым и косоглазым стариком. И то один, то другой поглядывали на хохотанцев, отправляющихся в поход, посверкивая прищуренными злыми глазками…
Наконец Охохон громко объявил:
— Я отыскал в Хохотании человека, который станет вашим проводником. Его зовут Хехен. С таким проводником вы можете не ждать утра, а отправиться в поход сразу после ужина. Полагаю, отец Весёлого Горниста понимает, что я правлю страной лучше, чем он. Поэтому мне нечего бояться его возвращения. Я даже предлагаю вам выпить за его здоровье и за то, чтобы осуществились все ваши, ну и, конечно, наши планы, охо-хо-хо-хо…
— Кхе-кхе-кхе, — затрясся от смеха проводник Хехен.
И хохотанцы отправились в поход. Путь предстоял неблизкий.
Шли за Хехеном молча. Никто не промолвил ни слова до тех пор, пока не обнаружили, что вошли в огромную пещеру. Тут-то все словно очнулись.
И… странное дело! Весёлый Горнист даже не поверил своим ушам, когда услышал, что говорили его верные хохотанцы.
— Где мы? Откуда и куда мы идём?… Зачем мы очутились в этом подземелье?!. — слышалось отовсюду.
«Что же с ними случилось? Неужели в самом деле никто не помнит? А проводник Хехен?» — Весёлый Горнист испугался.
И тут раздался скрипучий голос Хехена:
— Кхе, кхе… Значит, так. Теперь мне всё понятно. Вот этот, с трубой в руках, заманил нас сюда, чтобы погубить!..
— Но ведь ты же наш проводник! — крикнул Весёлый Горнист. — Это не я, а ты привёл нас всех сюда! Неужели не помнишь? Отвечай же!
Хехен не ответил. Он-то знал, что произошло с хохотанцами. Правитель Охохон приказал налить всем уходящим напиток, настоянный на особой траве. Тот, кто выпьет этот напиток, не отравится, не умрёт, но через несколько часов на долгое время забудет всё, что знал раньше, забудет даже, кто такой он сам. Вот как Охохон решил расправиться со своими противниками. Только один Весёлый Горнист ничего не забыл. Ведь он обменялся своим бокалом с Эхо.
Глава третья ПЕТЯ И ТИМА
А теперь из Хохотании мы перенесемся во двор обыкновенного городского дома.
Что тут за крики? А… это вбежал во двор белобрысый, худенький, юркий Тима.
— Ура! Ура-а-а!!! — кричит Тима, направляясь к группе ребят. В одной руке Тимы большой свёрток со школьной формой, а в другой — совсем новенький пахучий портфель. Подпрыгивает Тима, размахивает над головой портфелем: — Ура! Ура! Ура! Послезавтра — в школу.
— Вот чудной! Радуется! — хмыкнул Петька-задира, крепыш с коротко подстриженными торчащими рыжими волосами. На малюсеньком носике круглого Петькиного лица ухитрились как-то разместиться 9, и ещё 9, и ещё 4 веснушки.
— Пос-ле завт-ра в пер-вый класс, — пропел Тима и подбежал к ребятам.
— Подумаешь! Обрадовался! Я вот тоже должен идти, да не хочу! Не хочу и не пойду! И портфель я запрятал подальше, и форму тоже. А зато у меня есть вот что! — Петя закатал рукав куртки до самого плеча и предложил ребятам потрогать его бицепсы. Пока все по очереди трогали Петькину руку, он стоял важно, презрительно глядя на Тиму.
— Ну что, Тимка! Можешь теперь сообразить, что с такой силой мне никакая школа не нужна. Вот так! А ты — иди… иди, учись! Только я обещаю, что скоро ты придешь из своей школы, включишь телевизор, а там… догадайся — кто? Ни за что не угадаешь! Там… ме-ня по-ка-зы-ва-ют! Да, да! Меня! И по радио обо мне рассказывают, а потом я сам — о себе, о разных странах, которые объездил! Придешь в кино, и снова с экрана я на тебя смотрю. И в газетах, и в журналах — везде! Таким я стану знаменитым!.. Таким!!! У-ух!!! Зачем же мне школа?! Считать до девяти я и без школы умею. Вот так!
Петя торжествующе посмотрел на Тиму.
— Ну, такой знаменитости и до двух незачем считать! Правда, ребята? — не сдавался Тима.
— Эх! До чего же ты, Тимка, несообразительный! — усмехнулся Петя. — Да как же тогда я узнаю, что уже победил! Ведь противник упадёт после моего главного удара, судья начнёт считать: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять… А после девяти, если противник не поднимется, судья громко скажет: «Аут». Вот как! А ты говоришь — до двух!
— Так ты собрался стать боксёром? Как мой брат? — удивился Тима.
— Ха! Как твой брат! Вот ещё! Твоего брата я уже сейчас могу… Рррраз! И готово.
Ну это уже было слишком. Этого Тима стерпеть не мог и расхохотался: — Ха-ха-ха-ха! Победишь моего брата?! Да ты и со мной-то не можешь справиться!
Напрасно, конечно, Тима сказал так. Ведь он был ростом меньше Пети и слабей его. Тима сразу понял, что хватил через край, но было уже поздно. Нужно было удирать. Он бросил портфель, свёрток и помчался что есть мочи.
А Петя — за ним, догнать, отколотить.
Тима удирал в сторону парка, в котором ребята часто играли в войну и пограничников. Петя не отставал. Тима свернул в сторону небольшого овражка и помчался по цветочной поляне. Петя — за ним! Вот ещё немного, ещё чуть-чуть…
— Полу-чай! — крикнул Петя, замахнулся… Но…
Но Тима исчез… Словно и не было вот только что его спины под рукой Пети.
Глава четвертая КУДА ИСЧЕЗ ТИМА
Что-то произошло с Тимой. Он не мог сообразить, что именно, но чувствовал: что-то случилось. Ну прежде всего — он упал. Вот лежит на земле под деревом. Под деревом…
— А… Вот что… Дерево удивительное, — догадался Тима. — Да не только это дерево удивительное. И вот это, и это, и вон то — тоже. Стволы у них гладкие-гладкие, голые — без коры. А наверху раскачиваются метёлки без листьев. Нет, раньше я таких не видел. И Петька куда-то делся… Уже почти догнал меня и исчез… Где же это я очутился?
Послышался шорох. Среди деревьев Тима увидел старика с румяными-румяными щекам, синими-синими глазами и длинной бледно-зеленой бородой. Старик — не старик… Лицо, как у молодого, а борода длиннющая…
Старик подошёл к Тиме.
— Ну и мчался же ты! — сказал он звонким молодым голосом. — Даже, наверное, и не заметил, как сбил меня с ног?
— Я Вас сбил??? — изумился Тима. — Простите, пожалуйста, но я Вас действительно не заметил, честное слово!
— Верю, верю, — сказал старик, — ты же тогда был огромным. Выше самого высокого из этих деревьев!
— Таким огромным!.. — удивился Тима. — Ничего не понимаю!
Тут старик — конечно, это был Хохотан Мудрый — рассказал Тиме о Хохотании, о себе, о Весёлом Горнисте. Потом он показал Тиме желудёвую чашечку с остатками прозрачной жидкости.
— Я собирал эту жидкость, чтобы помочь Весёлому Горнисту, — объяснил Хохотан Мудрый. — Ты сбил меня с ног, чашечка выпала, капли попали на тебя и ты уменьшился во много-много раз. Но если бы не эта случайность, я бы и не узнал, что собрал не то, что надо. Мне нужно совсем другое, — и Хохотан покачал головой. — Брызни на себя из этой чашечки и снова станешь прежним, — печально добавил он.
— А может быть, я… а может быть… я смогу Вам чем-нибудь помочь? — спросил Тима.
— Спасибо, мальчик. Помочь мне очень трудно. Один ты никак не справишься…
— Почему один? Я сейчас найду Петьку. Он такой сильный! Будущий чемпион!..
В этот момент высоко над деревьями появился великан Петя. Если бы Тима не успел брызнуть на него жидкостью из чашечки, Петя, наверное, раздавил бы его своими огромными ножищами.
— Ну и чудеса! — воскликнул Петя. — Ты, как волшебник, — исчезаешь и так же неожиданно появляешься.
Когда Петя узнал, что надо идти спасать Весёлого Горниста, выручать настоящего правителя Хохотании, он очень обрадовался. Ещё бы! Ведь он может стать знаменитым ещё быстрее, чем собирался, и сразу!
Петя и Тима получили задание и немедленно отправились в путь.
Глава пятая ПЕТЯ В ПЛЕНУ
Пробираясь по узенькой, еле заметной тропке сквозь диковинные заросли Хохотании, мальчики вдруг услышали голоса. Видимо, где-то поблизости была дорога, голоса раздавались оттуда. Да вот и дорога! Но что это?..
Мальчики затаили дыхание и притихли за стволами деревьев.
По дороге медленно плелись человечки с круглыми и красными, как брусничинки, головами. Человечки показались бы забавными, если бы не их изодранная одежда. Рядом с ними важно шествовали такие же человечки, только с чёрными головами и в одинаковой новенькой чёрной форме. Каждый черноголовый держал в руках плеть и опускал её со свистом на плечи и спины то одного, то другого красноголового. И сразу же красноголовый начинал смеяться. Да, да, смеяться!
— Ха-ха-ха! Как нам хорошо! Ха-ха-ха! Как нам весело живётся! — слышалось над дорогой.
— Громче, веселей! — покрикивали черноголовые, и снова свистели плети.
— Ты что-нибудь понимаешь? — шепнул с испугом Петя. — Красноголовые смеются, как будто плачут…
— Это стражники гонят недовольных хохотанцев в тюрьму, — шёпотом объяснил Тима, — а заставляют их смеяться потому, что правитель Охохон очень боится тех, кто перестал смеяться… Ой! Смотри, видишь?..
В конце шествия двое стражников били одного отставшего хохотанца. Тот прикрывал голову руками, увёртывался, но не хотел смеяться, как остальные.
— Что мы стоим, Петька? — зашептал Тима. — Надо же ему как-то помочь!..
— А вот попробовали бы они меня ударить, я бы им показал! — грозно ответил Петя.
Но Тима не слышал его слов. Он уже сорвался с места, подбежал к стражникам и набросился на одного из них.
— Ах! Вы та-ак?! — закричал он. — А я — вот так!!! — Тима ударил одного стражника, оттолкнул другого.
Стражники замерли от неожиданности, и, пока они приходили в себя, Тима дёрнул за руку красноголового хохотанца, крикнул ему: «Беги!», и хохотанец бросился в одну сторону, а Тима — в другую!..
Петя так и не решился выйти из-за дерева. Он переминался с ноги на ногу и не заметил, как оказался в руках стражников. Он вырывался, царапался, кусался — ничего не помогло.
Вместе со всеми красноголовыми Петю потащили в тюрьму. Тима прокрался к тюрьме. Она была большая, круглая, из чёрных длинных и острых колючек. В просветах между колючками Тима увидел много-много красноголовых хохотанцев. Все они молча и неподвижно сидели на полу, опустив головы. «Где-то среди них Петька», — подумал Тима.
Вдруг невдалеке от него послышалось чьё-то предупреждение: «Идет». Потом — команда: «Приготовиться! На-чали!!!»
У ворот осталось несколько стражников, остальные хлынули внутрь. И в тот же миг в тюрьме всё изменилось. Хохотанцы вскочили. Начались шум, возня и главное… хохот! Снова хохот! Только другой — громкий, раскатистый, совсем не такой, как на дороге. Казалось, вся тюрьма хохотала. Но громче всех раздавался хохот Петьки. Петька взвизгивал и снова заливался хохотом.
Тут на дороге появился надменный толстый Охохон со свитой. Правитель Хохотании важно осматривал свои владения.
Начальник стражников, усердно кланяясь, доложил:
— О! Наш повелитель! Ты слышишь, как веселятся в тюрьме твои подданные! Они даже не могут усидеть на месте. Заверяю, что скоро ни одного недовольного не удастся отыскать во всей Хохотании. Слава твоей мудрости!!!
— Слава, слава, слава, о наш повелитель! — подхватила свита.
— Слава, слава моей мудрости, — пробурчал Охохон и засунул в рот горсть букашек, — можете выпустить их, если они исправились. Работать некому! О-хо-хо, хо-хо.
Когда Охохон с приближенными скрылся, хохот тотчас же смолк. Из ворот тюрьмы побрели хохотанцы — такие же печальные, как прежде. Свобода не радовала их. А вот и Петя показался.
— Бежим скорей, — шепнул Тима. — Хорошо, что всё кончилось, а то бы ещё больше времени могли потерять. Здорово ты там повеселился! Громче всех хохотал! А говорил «никто не заставит»!
— Да-а! — Протянул Петя сердито. — Ка-а-ак набросились на нас стражники, как начали щекотать, как начали щекотать!..
— Сам виноват! — сказал ему Тима.
Глава шестая В ПЕЩЕРЕ
«Что же делать? Что делать?» — думал Веселый Горнист. Теперь он догадался о коварстве Охохона. Сам-то он, конечно, мог выбраться из пещеры и попытаться спасти отца в одиночку. Но разве можно было оставить здесь этих беспомощных, все забывших хохотанцев, ведь тогда они наверняка погибнут… И погибнут из-за него, из-за Веселого Горниста. А если ждать, когда вернется к ним память, то может погибнуть отец… Что же делать?
Унылые хохотанцы сидели на каменном полу пещеры. Все ждали возвращения Хехена, который пошел искать выход. В колеблющемся свете факелов мрачные лица хохотанцев выглядели страшно. В который раз Веселый Горнист начинал рассказывать о родной Хохотании, но никто ему не верил, все смотрели на него враждебно…
— Мы здесь погибнем! — взвизгнул появившийся наконец Хехен. — Выхода отсюда нет, и никакой Хохотании никогда не было! Все это выдумки!..
— А я найду выход и приведу всех в Хохотанию! — крикнул Веселый Горнист, но никто даже и не посмотрел в его сторону.
Хехен мог теперь возвращаться в Хохотанию с радостной для Охохона вестью. Он уже почти погубил хохотанцев. Осталось только убедиться, что никто больше не выйдет отсюда вместе с ним… Надо не допустить этого!
Глава седьмая ПЕТЯ ДЕЙСТВУЕТ
А тем временем Петя бежал вприпрыжку по тропинке и радовался, что ему поручено особое задание. Этот Тимка чуть было не испортил все, проболтавшись, что он, Петька, будущий чемпион умеет считать только до девяти. «А я сказал: неправда, я просто пошутил! И Хохотан Мудрый поверил мне, — засмеялся Петя и помчался еще быстрее. — Тимка, наверное, просто захотел сам стать знаменитым. Ну, нет! Знаменитым будет он, Петя!»
И Петя запел песенку собственного сочинения:
Я иду, иду, ля-ля! Бум-ля-ля! Бум-ля-ля! Знаменитым стану я! Стану я!А вон впереди уже виднеется много-много голубого. Наверное, это и есть та самая поляна незабудок! Ну, незабудки-то он, Петя, сразу узнает. Это такие маленькие голубые цветочки. И ничего в них красивого нет, подсолнух куда красивей!
Только какая же это поляна? И где же цветы? Здесь настоящий лес тонкоствольных деревьев с голубыми шапками наверху… Ну, конечно, это раньше незабудки были маленькими.
Петя сморщился: еще лезть придется на эти деревья за росой, ведь ему как раз нужна роса из этих голубых шапок. Теперь надо отыскать незабудку с двадцатью чашечками цветов. Именно от этой незабудки надо будет отсчитать влево двенадцать деревьев, чтобы с тринадцатого собрать волшебную росу, запах которой сразу же вернет память хохотанцам, и они начнут действовать! Именно под этой незабудкой, а не под какой-нибудь другой, начинается тропка в ту самую пещеру, где сейчас сидят обманутые хохотанцы.
«Но сколько же это будет… двадцать? — Петя задрал голову, разглядывая голубые шапки. — И что больше: двадцать или тринадцать? Тринадцать или двадцать? — Петя беспомощно озирался: — Ой-ой! Что же делать?!»
Вдруг под одним из деревьев он рассмотрел возвышение — бугорок с небольшим входом. «Ага! Вот значит оно — то самое дерево! Как хорошо! Теперь надо считать в левую сторону… Раз, два, три, четыре… пять… шесть… семь… восемь!.. девять!! Ой! А как дальше? Где же найти тринадцатое?!»
Не мог Петя найти тринадцатое дерево. Но времени терять было нельзя, и поэтому он вскарабкался на самое низкое дерево-незабудку и стал, наклоняя чашечки цветков, собирать росу в ореховую скорлупку, которую ему дал Хохотан Мудрый.
«Ведь главное-то, я нашел вход в пещеру, где ждут хохотанцы. — Решил Петя. — А тринадцатого дерева мне все равно не найти!.. Так не сидеть же сложа руки! Может быть, как раз вот это дерево и есть тринадцатое. Вперед! Бум-ля-ля! Знаменитым стану я!..»
Глава восьмая ТИМА ВЫПОЛНЯЕТ ЗАДАНИЕ
То здесь, то там в пещере раздавалось: «Пить! Пи-и-ить!»
Хохотанцы, голодные и обессиленные, лежали на полу.
Веселый Горнист не меньше других страдал от голода и жажды, но не хотел сдаваться. Надо было что-то придумать. Но что? Хохен не спускал с него глаз, ходил около, выжидал чего-то…
«Ты смелый и отважный», — вспомнил Веселый Горнист слова Эхо, с которой он подружился, и вдруг глаза его радостно заблестели. Как же он сразу не сообразил. Ведь у него же есть его серебряный горн, который вот уже столько времени совершенно бездействует! Может быть, сейчас-то и пришла пора подать ему свой голос!
— Слушайте меня, хохотанцы! — вскочил Веселый Горнист. — Сейчас вы все вспомните! Слу-шай-те!!.
Но только Веселый горнист поднес горн к своим губам, как косоглазый Хехен завизжал на всю пещеру:
— Этот сумашедший нас сейчас отравит! В его трубе ядовитые газы!
И тут же Хехен подскочил к юноше, вырвал у него горн и забросил его в самый дальний конец пещеры. Хохотанцы, с ужасом поглядывая на блестящую трубу, попятились от нее… Ведь они забыли, что это был тот самый горн, звук которого столько лет будил их по утрам.
А через мгновение они испугались еще больше. В пещере с факелом в руке появился человечек, совсем не похожий на хохотанца. Нет. Это был не Петя, это был Тима, и он шел прямо на Хехена…..
У Тимы было задание помешать Хехену расправиться с Веселым Горнистом до того, как появится Петя с волшебной росой.
— Меня послал правитель Охохон, — сказал Тима растерявшемуся Хехену. — Наш мудрый правитель недоволен, что ты здесь слишком долго возишься с ними…
— Кхе-кхе-кхе-кхе… — засуетился Хехен.
— А что вы все решили делать с этим сумашедшим?! — продолжал Тима.
— Казнить его! — крикнул кто-то из хохотанцев. — Он хотел нас отравить газом!..
Тима, конечно, видел, что произошло несколько мгновений назад, и понял план Веселого Горниста… Но теперь к горну не подступиться: косоглазый Хехен был начеку.
— Кхе, кхе, — прошепелявил Хехен, — надо, конечно, казнить этого безумца! Я предлагаю замуровать его живьем, кхе-кхе-кхе…
— Согласен, — сказал Тима, — но командовать буду я. Вы тут еле шевелитесь. Ну-ка, отправляйтесь все за камнями! Живо!
Веселого Горниста поставили в углубление стены, а хохотанцы стали подносить камни и складывать их, чтобы замуровать этого «безумца»… Но, обессиленные, они могли поднять и принести только небольшие, легкие камни, которые тут же скатывались.
Выбрав удобный момент, Тима шепнул «безумцу»:
— Меня послал твой отец. Не унывай! Потерпи еще немного и не подавай вида, что знаешь — кто я… Мы тебя спасем!..
А стена из мелких камней, которую скрепляли жидкой глиной, росла очень медленно, но все же росла.
— Не годится этот камень! — командовал Тима. — И этот тоже, и этот! Ну-ка, найдите камни побольше!
— Кхк-кхе-кхе, так ничего не выйдет, — скрипел Хехен, — лучше просто положить этого безумца и завалить камнями!
— Надо подумать, — мрачно сказал Тима.
— Чего думать? Может, тебе его жалко стало? — Зловеще зашипел Хехен. — Хватайте безумца!
Хохотанцы боязливо приблизились к Веселому Горнисту… Ну где же Петька?! Вот сейчас он должен появиться с волшебной росой! Где же? Где же он?!.
— Тимка, я уже здесь! — раздался голос.
Да, это был Петя. Он важно вошел в пещеру и стал обходить всех хохотанцев со своей ореховой скорлупой…
— Нюхайте! Скорее нюхайте! — требовал Петя, поднося каждому скорлупу с росой незабудки. — Нюхайте! Это волшебная роса! Сейчас вы все вспомните! Нюхайте же скорей!
Хохотанцы нюхали, но оставались такими же вялыми и равнодушными… Тима побледнел: роса не помогла. Не знал он, что она была самой обыкновенной и никакой не волшебной, ведь собрана не с тринадцатого дерева, а — неизвестно с какого…
— Кхе-кхе-кхе, — заскрипел Хехен, — так вот зачем вы здесь! Вы оказывается, тоже сумашедшие! Скорей все сюда! Этих надо тоже замуровать! Тащите их!..
Хохотанцы, возбужденные приказом, набросились на мальчиков. Их было много, но ведь они были такие слабые. Ребята сопротивлялись изо всех сил. Петя отшвыривал хохотанцев, Тима боролся с косоглазым Хехеном. Началась свалка…
И здесь Веселый Горнист не растерялся — понял, что надо делать! В два прыжка он очутился у своего верного горна, вскинул его вверх, приложил к губам, набрал побольше воздуха в легкие и затрубил изо всех сил! Своды пещеры наполнил чудесный, бодрый, веселый звук — та самая мелодия, которая столько раз будила всю Хохотанию по утрам.
Мгновенно посветлели лица хохотанцев! Засияли их глаза! Засветлели улыбки! Развеялся сонный дурман!!! Они всё вспомнили!!!
— Ах ты предатель! Злодей! Подлый прислужник Охохошки! — закричали хохотанцы на косоглазого Хехена. — Выводи нас отсюда, а потом…
Хехен не дослушал до конца. Он ухитрился вырваться и шмыгнул в один из темных переходов.
— Не будем его искать, — сказал Веселый Горнист, — где бы этот коварный прислужник Охохона теперь ни появился — ему не уйти от расплаты.
Глава девятая ВОЗВРАЩЕНИЕ
О! Сколько было ликования и радости, когда все выбрались, наконец, из пещеры!
— Как прекрасна наша Хохотания! — воскликнул кто-то, и все поддержали этот возглас.
Одни хохотанцы гладили стволы деревьев, другие дышали и не могли надышаться ароматным воздухом, третьи любовались ласковым небом. И совсем чуть не обезумели все от восторга, когда на звук горна вдруг вышел сам Хохотан Мудрый, живой и невредимый. Долго Хохотан Мудрый не выпускал из своих объятий Веселого Горниста, Тиму и Петю. А потом хохотанцы, ликуя, стали качать всех троих.
Счастливые и уверенные в победе над Охохоном, отправились дальше. Вот уже показались первые домики, первая улица…
Но что такое? Почему кругом так пустынно и безлюдно? Отчего цветочные домики стоят заброшенные и покосившиеся? Что здесь произошло?
— Наверное, Охохошка запрятал всех в тюрьму, — предположил Петя.
Хохотанцы построились и рядами направились к тюрьме. Впереди шел Веселый Горнист и трубил, трубил на всю округу мелодию свободной и веселой Хохотании!
Стражники, услышав эту мелодию, бросились наутек!
Ворота тюрьмы затрещали, заскрипели, подпираемые изнутри, и распахнулись!
Освобожденные и освободители обнимались, смеялись и даже впервые в истории Хохотании плакали от радости!!.
А что происходило в это время во Дворце Правителя? Где сейчас Эхо? О чем она думала? Помнила ли Веселого Горниста?
Нет, Эхо ничего не помнила. Она же попробовала вино из бокала Веселого Горниста.
Во Дворце Правителя как раз в это время Охохон выдавал ее замуж за начальника стражников. Пышная, но невеселая была это свадьба. Эхо, безучастная и равнодушная ко всему, покорно выполняла то, что приказывал ей отец.
Охохон вздрогнул и прислушался. Ему показалось, что где-то… Но нет, этого не может быть!..
— Музыканты! — Закричал Охохон. — Играйте громче! Еще громче, я сказал! Эй, стражники! Сюда! Кто будет играть тихо, тому я прикажу отрубить голову! Громче! ГРОМЧЕ!!!
Музыканты заиграли громче, но теперь совсем близко послышался тот самый, уже забытый звук горна. Да, сомнений быть не могло. Это трубил возвращающийся с победой Веселый Горнист!
Эхо вся втрепенулась, словно очнулась, наконец, от странного сна. Глаза ее просветлели, сердце забилось часто и сильно. Ей стало сразу так хорошо, как будто не где-то в воздухе, а в самой ее душе звучали чудесные звуки!
Эхо звонко засмеялась. Выбежала из-за стола и бросилась из Дворца навстречу приближающимся хохотанцам. И никто уже не мог ее остановить!.
А звук серебряного горна разносился по Дворцу, всё наполняя собой и всё заглушая!
Перепуганные слуги и стражники, эти жалкие людишки с черными головками разбегались в разные стороны.
Хохотанцы уже окружили Дворец. Увидев бегство своих врагов, они совсем развеселились. И как раскат грома грянул могучий хохот хохотанцев-победителей! Тима с Петей тоже хохотали, как самые настоящие хохотанцы. Смех все усиливался и, наконец, достиг такой мощи, что весь Дворец вздрогнул, покосился и рухнул!!
Охохон и начальник стражников барахтались, стараясь выбраться из-под отточенных иголок, из-под обломков Дворца. Наконец, выползли и побежали куда глаза глядят. А вокруг стояли свободные хохотанцы и смеялись над ними от всей души!
Смеялся и Веселый Горнист, и Эхо, и сам Хохотан Мудрый, помолодевший на много лет.
Смеялась вся Хохотания! И это была самая страшная казнь для Охохона и всех, кто прислуживал ему и кто отказался от борьбы. Ведь давно известно, что смеха боится даже тот, кто ничего не боится…
Глава десятая И ЕЩЕ ОДНО ВОЗВРАЩЕНИЕ
За одну ночь вместо рухнушего Дворца Правителя построили из самых красивых цветов Дворец для всех. Все крапивные деревья вырубили. Теперь на месте непроходимых зарослей образовалась большая площадь. И по этой площади всё шли и шли во Дворец хохотанцы на свой праздник.
Тима и Петя сидели на самых почетных местах за праздничным столом, им надели на головы венки из душистых разноцветных лепестков.
Хохотанцы пели хохотанские песни, танцевали хохотанские танцы. Вместе со всеми пошел отплясывать и Тима. Не удержался вслед за ним и Хохотан Мудрый. Он плясал совсем как молодой, и длинная борода его тут же исчезла.
Веселый Горнист с Эхо, не переставая, кружились в самой гуще танцующих.
Один Петя торжественно восседал на своем почетном стуле, как на троне. Мечта его сбылась, и он наслаждался.
В душе Петя, правда, немного побаивался: вдруг Тима расскажет всем, что он не справился с заданием… Но зато — как пригодилась его сила! Нет, это не мешало Пете наслаждаться своей славой. Пусть у хохотанцев нет пока телевизоров. Его и без телевизоров теперь знает каждый.
Но вот наступила тишина.
— Мы очень рады, — сказал Тима, — что смогли помочь вам освободиться от власти ненавистных бездельников. А еще я хочу сказать. Что… — Петя съежился, — …что вы нам очень понравились. Вы такие веселые и дружные.
Хохотанцы захлопали в ладоши. Петя успокоился.
— Ты настоящий друг, Тима. Столько раз ты меня выручал. Зато теперь и я тебя никогда не подведу!.. — шепнул Петя.
Хохотанцы стали уговаривать мальчиков остаться в Хохотании навсегда, но Тима и Петя, поблагодарив их, стали собираться домой. Ведь там их ждали папы, мамы, друзья, школа и множество интереснейших дел.
Хохотан Мудрый проводил мальчиков до самой границы Хохотании.
— Ну, прощайте, друзья мои, — сказал Хохотан, и глаза его стали немного грустными. — Мы стоим с вами на том самом месте, с которого начались ваши приключения. Сейчас я капну на вас волшебной росой, и вы опять станете прежними Тимой и Петей. Я желаю вам всегда быть такими же смелыми и дружными, какими вы запомнились хохотанцам. Будьте верными своей дружбе и тогда преодолеете любые трудности… А теперь прислушайтесь! Слышите? Слышите?
И мальчики услышали далекие звуки горна — это Веселый Горнист и его верная подруга Эхо посылали им свой прощальный привет.
1972
Комментарии к книге «Сказки о любви», Лидия Александровна Думцева
Всего 0 комментариев