«Петербург в произведениях поэтов «Золотого» и «Серебряного» века русской литературы»

Петербург в произведениях поэтов «Золотого» и «Серебряного» века русской литературы (fb2) - Петербург в произведениях поэтов «Золотого» и «Серебряного» века русской литературы 5374K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Владимирович Меркушев

Петербург в произведениях поэтов «Золотого» и «Серебряного» века русской литературы

В книге использованы фрагменты работ Виктора Меркушева

© Меркушев В.В., составление, 2017

© «Знакъ», 2017

Стихи поэтов «Золотого» века

От составителя

«И в пышный Петроград Через долины, горы…»

В истории России не было античности, но период первой трети девятнадцатого века стал для неё своеобразным Возрождением, «Золотым веком» русской культуры, как назовут его впоследствии историографы и культурологи. И дело даже не в том, что в поэзии, прозе, живописи и графике обретали новую жизнь гуманистические идеалы античной эпохи – просто в российском обществе произошёл необычайный интеллектуальный и духовный подъём, сказавшийся, прежде всего, на литературе, как самой влиятельной форме национальной культуры.

Наш «Золотой век» фактически сформировал современный литературный русский язык. Ведущую роль в этом сыграла поэзия – поэтические книги наличествовали в каждом дворянском доме, журналы и альманахи издавал всякий сколько-нибудь значимый литератор, стихи записывались в альбомы, ходили в списках, заучивались наизусть.

Создалась особая атмосфера поэзии, в которой жило всё образованное сообщество, когда дух поэзии проникал во все сферы социального устройства, становился определяющим в поведении отдельных людей и больших групп. Сочинительство, как и сама поэзия, становится явлением модным, практически необходимым. Всё это не могло не сказаться на утверждении культа человеческого достоинства, свободомыслия, на стремлении к просвещению, творчеству и общественному служению. Как писал об этом времени Константин Яковлевич Грот: «Поэзия была ответом на всё».

«Золотой век» русской поэзии совпадает с творческим веком Александра Сергеевича Пушкина, оттого его называют ещё «Пушкинским временем». После Пушкина вектор русской литературы начинает смещаться от поэзии к прозе, но последняя, несомненно, была обязана русскому «Золотому веку». Французский поэт и философ Поль Валери позже назовёт это время «одним из трёх величайших чудес человеческой культуры».

Поэтические шедевры «Золотого века» до сих пор являются непревзойдёнными образцами литературного мастерства, классикой, эталоном совершенства поэтической формы и стиля. Как это ни покажется странным, но поэзия этого времени определила не только горизонты развития, но и значительно повлияла на формирование национальных особенностей носителей языка, того, что нередко называют загадочностью и непостижимостью русской души.

Если период, предшествующий «Золотому веку», с большой долей справедливости можно назвать придворным, то поэзия «Золотого века», в первую очередь, обращена к простому человеку, к его нуждам, к его поиску себя, к его надеждам и к его совести.

Пришедшие на смену классицистической традиции, сентиментализм и романтизм наиболее полно отвечали чаяниям эпохи, когда само чтение становилось творческим актом.

Читатель искал в текстах ответы на серьёзнейшие проблемы своего бытия, ибо литература в условиях цензуры и отсутствия легальной политической жизни являлась единственным способом идеологического и эстетического выражения взглядов. Возможно, этим и обуславливается отсутствие романтического пантеизма и анимизма, несмотря на множество поэтов-романтиков в самом романтическом периоде русской литературы.

В стремлении к широте и грандиозности, поэтическая мысль литераторов «Золотого века» часто не содержала в себе описательного измерения, что приводило к тому, что в их произведениях мы найдём не так много стихотворений, посвящённых Петербургу. Здесь можно провести параллель с искусством живописи, когда такой жанр, как пейзаж, сформировался значительно позже, нежели сюжетная или жанровая картина. Город ещё не получил своей субъектности, воспринимаясь лишь суммой деталей, которые пока не составляли цельного образа. Зато на фоне чисто орнаментальной картины Петербурга или пустынных невских берегов раскрывается тема душевных переживаний поэта, столь близкая для своих современников.

Душой и характером город наделят позднее – другие поэты и времена иные.

В.М.

Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837)

Великий русский поэт. Создатель современного литературного языка.

Медный всадник. Отрывок

Люблю тебя, Петра творенье, Люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, Береговой её гранит, Твоих оград узор чугунный, Твоих задумчивых ночей Прозрачный сумрак, блеск безлунный, Когда я в комнате моей Пишу, читаю без лампады, И ясны спящие громады Пустынных улиц, и светла Адмиралтейская игла, И, не пуская тьму ночную На золотые небеса, Одна заря сменить другую Спешит, дав ночи полчаса. Люблю зимы твоей жестокой Недвижный воздух и мороз, Бег санок вдоль Невы широкой, Девичьи лица ярче роз, И блеск, и шум, и говор балов, А в час пирушки холостой Шипенье пенистых бокалов И пунша пламень голубой. Люблю воинственную живость Потешных Марсовых полей, Пехотных ратей и коней Однообразную красивость, В их стройно зыблемом строю Лоскутья сих знамён победных, Сиянье шапок этих медных, Насквозь простреленных в бою. Люблю, военная столица, Твоей твердыни дым и гром, Когда полнощная царица Дарует сына в царский дом, Или победу над врагом Россия снова торжествует, Или, взломав свой синий лёд, Нева к морям его несёт И, чуя вешни дни, ликует. Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как Россия, Да умирится же с тобой И побеждённая стихия…

Михаил Юрьевич Лермонтов (1814–1841)

Поэт, драматург, прозаик, художник. Творчество Лермонтова отмечено не только высокой гражданственностью, но и глубоким лиризмом, философской наполненностью. Наряду с Пушкиным является классиком русской литературы.

Сказка для детей Отрывок

…………………..

Тому назад ещё немного лет Я пролетал над сонною столицей. Кидала ночь свой странный полусвет, Румяный запад с новою денницей На севере сливались, как привет Свидания с молением разлуки; Над городом таинственные звуки, Как грешных снов нескромные слова, Неясно раздавались – и Нева, Меж кораблей сверкая на просторе, Журча, с волной их уносила в море.

* * *

Задумчиво столбы дворцов немых По берегам теснилися как тени, И в пене вод гранитных крылец их Купалися широкие ступени; Минувших лет событий роковых Волна следы смывала роковые, И улыбались звёзды голубые, Глядя с высот на гордый прах земли, Как будто мир достоин их любви, Как будто им земля небес дороже… И я тогда… я улыбнулся тоже.

………………….

«Примите дивное посланье…» Отрывок

……………

Увы! как скучен этот город, С своим туманом и водой!.. Куда ни взглянешь, красный ворот Как шиш торчит перед тобой; Нет милых сплетен – всё сурово, Закон сидит на лбу людей; Всё удивительно, и ново — А нет ни пошлых новостей! Доволен каждый сам собою, Не беспокоясь о других, И что у нас зовут душою, То без названия у них!..

………………

Сашка Отрывок

…………..

Я враг Неве и невскому туману. Там (я весь мир в свидетели возьму) Веселье вредно русскому карману, Занятья вредны русскому уму. Там жизнь грязна, пуста и молчалива, Как плоский берег Финского залива.

…………………

Пётр Андреевич Вяземский (1792–1878)

Поэт, переводчик, литературный критик, историк, государственный деятель. Происходил из древнего княжеского рода. При дворе Императора Александра II пользовался большим влиянием и принимал участие в подготовке его реформ. Награждён многими орденами Российской империи.

Близкий друг Александра Сергеевича Пушкина.

Петербург Отрывок

Я вижу град Петров чудесный, величавый, По манию Петра воздвигшийся из блат, Наследный памятник его могущей славы, Потомками его украшенный стократ! Повсюду зрю следы великие державы, И русской славою след каждый озарён. Се Пётр, ещё живой в меди красноречивой! Под ним полтавский конь, предтеча горделивый Штыков сверкающих и веющих знамён. Он царствует ещё над созданным им градом, Приосеня его державною рукой, Народной чести страж и злобе страх немой. Пускай враги дерзнут, вооружаясь адом, Нести к твоим брегам кровавый меч войны, Герой! Ты отразишь их неподвижным взглядом, Готовый пасть на них с отважной крутизны. Бегут – и где они? – и снежные сугробы В пустынях занесли следы безумной злобы. Так, Пётр! ты завещал свой дух сынам побед, И устрашенный враг зрел многие Полтавы. Питомец твой, громов метатель двоеглавый, На поприще твоём расширил свой полёт. Рымникский пламенный и Задунайский твёрдый! Вас здесь согражданин почтит улыбкой гордой.

………………………………..

Николай Епафродитович Анненков (1805–1826)

Поэт. Из дворян. Служил в Департаменте Министерства юстиции. Не имея склонности к гражданской службе, перешёл юнкером в Кавалергардский полк. На двадцать первом году жизни утонул в Неве. Единственный стихотворный сборник был издан посмертно его друзьями и родственниками.

Весна

По снегу, ясною порой, В санях на двойке быстролётной, Блистая дужкой золотой, Не мчится уж корнет залётный; И ученик с замёрзнувшим лицом, Забыв урок, в весёлости завидной, Уже реки зеркаловидной Не режет брызжущим коньком. Уже извозчик бородатый От стужи не дрожит, И лошади его косматой Уж иней яркий не сребрит. Уж вечером вокруг театров не пылают Огни трескучие костров: Не слышно ропота озябших кучеров, В каретах сладкий сон беспечные вкушают. На Невском рой мужчин, младых и зрелых дев В убранстве утреннем толпится, Под тению замёрзших древ. Весенним воздухом как сладостно упиться! В плаще причудливом бежит Всех модных чудаков законодатель, Учтивых галлов почитатель, Знакомых дам приветствием дарит; За ним толпится рой надменный Копистов жалких и смешных: Списать оригинал священный. Вот пара нежных дочерей: Maman, едва тащась, гулянье проклинает, Papa, смотря на платьица детей, Модисток в тартар посылает. Как Лелева прелестна и умна: С ней вечно две её сестрицы, У них ужаснейшие лица! — Оттенка прелести нужна. Затянут, хлыстиком играя, Вот щёголь отставной идёт: Он гордо голову несёт, — Не тяжела она, пустая.

Владимир Григорьевич Бенедиктов (1807–1873)

Закончил кадетский корпус в Санкт-Петербурге, откуда был выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Измайловский полк. Участвовал в польском походе 1831 года. Выйдя в отставку, поступил в Министерство финансов, дослужившись до директора государственного заёмного банка. Член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук по отделению русского языка и словесности. Стихотворные сборники Бенедиктова расходились тысячами экземпляров, что для первой трети XIX века было явлением исключительным. «У вас удивительные рифмы, ни у кого нет таких рифм», – говорил о нём Пушкин.

Заневский край

Нева, красавица – Нева! Как прежде, ты передо мною Блестишь свободной шириною, Чиста, роскошна и резва; Но тот же ль я, как в прежни годы, Когда, в обновах бытия, На эти зеркальные воды Любил засматриваться я? Тогда, предчувствий робких полный. Следил я взорами твой бег И подо мной, дробясь о брег, Уныло всхлипывали волны, И я под их волшебный шум, Их вздохи и неясный ропот Настроил лепет первых дум И первых чувств любовный шёпот. Потом, тоскуя и любя, Потом, и мысля, и страдая, О, сколько раз, река родная, Смотрел я в даль через тебя, — Туда, на тёмный край столицы, Туда, где чудная она Под дланью творческой десницы Державной мыслью рождена. Зачем туда летели взгляды? Зачем туда, чрез вольный ток, Убогий нёс меня челнок В час тихой, девственной прохлады, Или тогда, как невский вал С возможной силой в брег плескал, Иль в те часы заповедные, Как меж гранитных берегов Спирались иглы ледяные, И зимний саван был готов? Зачем?.. Друзья мои, не скрою: Тот край – любви моей страна. Там – за оградой крепостною — Пустынно стелется она. Там не встречают наши взоры Красой увенчанных громад; Нагнувшись, хилые заборы В безлюдных улицах стоят; В глуши разметаны без связи Жилища смертных, как-нибудь, И суждено им в мире грязи Весной и осенью тонуть. Но, избалованные други! Ужели не случалось вам, Деля обидные досуги По всем Петрополя концам, В тот мирный край, хотя случайно, Стопой блуждающей забресть? Туда – друзья – скажу вам тайну: Там можно сердце перевесть! Идиллий сладкие напевы Там клонят юношу к мечте, И в благородной простоте Ещё пастушествуют девы.

……………..

О, сколько раз, страна глухая, По тёмным улицам твоим Бродил я, трепетно вздыхая, Сердечной жаждою томим; Потупя взор, мрачней кладбища, Тая души глубокий плен, Бродил я вдоль заветных стен Алины мирного жилища, И видел в окнах белый свет, И всё гадал: зайти иль нет? Что ж? чем решать недоуменье? — Зайду. К чему в святом стремленье Себя напрасно побеждать? Не грех ли сладкое мгновенье У сердца нищего отнять? И я был там… Как цвет эдема, Моим доступная мечтам, Она – души моей поэма — Меня приветствовала там, Меня в свой рай переносила, Меня блаженствовать учила: Страдать – я выучился сам. Теперь волшебница далёко; Но и досель отрадно мне Бродить безлюдно, одиноко По той пустынной стороне. Мне там приветней блещет в очи И полдня пламенный убор И милый свет созвездий ночи — Небес недремлющий дозор. Земного счастья отчужденца — Всё там живит меня досель, И тешит сердце, как младенца, И зыблет грудь, как колыбель!

Анна Петровна Бунина (1774–1829)

Рано лишилась родителей и воспитывалась в доме своей тётки. Принадлежала к старинному дворянскому роду, из которого позднее вышел знаменитый писатель И.А. Бунин. Первая книга «Неопытная муза» была сочувственно встречена критикой и привлекла внимание Императрицы, назначившей поэтессе пожизненную пенсию. Была активной участницей литературного объединения «Беседы любителей русского слова». В 1821 году вышло трёхтомное издание её сочинений. В последние годы жизни Бунина тяжело болела и почти ничего не писала.

Майская прогулка болящей Отрывок

……….

Тщетно веете, зефиры! Тщетно, соловей, поёшь! Тщетно с запада златого, Солнце! мечешь кроткий луч И, Петрополь позлащая, Всю природу веселишь! Чужды для меня веселья! Не делю я с вами их! Солнце не ко мне сияет, — Я не дочь природы сей. Свежий ветр с Невы вдруг дунул: Побежим! он прохладит. Дай мне чёлн, угрюмый кормчий! К ветрам в лик свой путь направь. Воды! хлыньте дружно с моря! Вздуйтесь синие бугры! Зыбь на зыби налегая, Захлестни отважный челн! Прохлади мне грудь иссохшу, Жгучий огнь её залей. Туча! упади громами! Хлябь! разверзись — поглоти… Но всё тихо, всё спокойно: Ветр на ветвиях уснул, Море гладко, как зерцало; Чуть рябят в Неве струи; Нет на небе туч свирепых; Облак лёгких даже нет, И по синей, чистой тверди Месяц с важностью течёт.

Фёдор Николаевич Глинка (1786–1880)

Поэт, драматург, прозаик. Воспитывался в кадетском корпусе, участвовал в войнах против Наполеона. Был в ссылке в Олонецкой губернии за связь с декабристскими организациями. В 1835 году вернулся в Москву, затем в Петербург. С 1862 года окончательно обосновался в Твери. Был дружен с Александром Пушкиным. Великий поэт всегда тепло отзывался о Глинке, как в критических журнальных статьях, так и в своих письмах.

Мечтания на берегах Волги Отрывок

……………….

Тебя ж, о пышная дочь Ладоги, Нева! Я зрел ещё в младенческие лета; И, новый гость безвестного мне света, Не знал я и имён: сует, забот и бурь; В моей душе веселия лазурь, Как свод небес, в тебе изображался… Ах! в тот златой мой век с страстями я не знался: Не плакал от тоски, не думал крепких дум… И града пышный вид, смятенья, звук и шум. Богатство, слава, честь, блестя, обворожая, Мелькали для души, души не поражая, И мимо протекли, как сон, как ряд теней… Мне жизнь была нова! не знал я в ней путей, Не знал, что полон мир обманов и сетей. Безбурны детства дни, о времена златые, Забуду ль вас? — О радости святые! Вы по цветам беспечного вели, И сами, как цветы, вокруг него пестрелись, Ужели для меня навек вы отцвели? — Забавы детских лет, как птички, разлетелись, И мой челнок оставил тихий брег!..

…………………………..

Плавание дней Отрывок

Всё взморье – серебро литое! Погодный день! – и солнце золотое Глубоко в зеркале воды горит! Уж Петербург от нас, как пышный сон, бежит: Чуть видны острова с зелёными елями, И домы с флагами, и башни со шпилями… На левом береге мелькает монастырь, И мыза Стрельная с дворцом своим белеет; Кругом по берегам то дачи, то пустырь; Вдали Кронштадт и Сестрорецк синеет… Спокойствие… погода… тишина, И стекловидная поверхность вод яснеет, Как ясный слог Карамзина, Как верная земных событий повесть, Как, в чувстве правоты, светлеющая совесть…

………………………………………

Моё занятие Отрывок

………………..

Как весело тут быть вечернею порой! Прекрасные места! прекрасная природа! На круглом куполе лазоревого свода Направо, далеко, за Токсовой горой, Садится солнышко… насупротив луною Сребрятся облака, летящие грядой. Как я любуюсь сей высокой стороною! Сады, и фабрики, и куча деревень, И в разные края бегущие дороги… Так на Олимпе жили боги! Но здесь не высмотришь всего за целый день! Тут нет без красоты порожнего местечка. Я вижу ясно Петербург: Адмиралтейский шпиц горит, как свечка; И, в сорока верстах, мелькает Шлиссельбург. Ещё… но дунул ветр… стихи мои упали, Летят с карниза на карниз, И голову сломя, я опрометью вниз, — Чтоб девушки не прочитали Карандашом написанных стихов И, прочитав их, не сказали: «Тут мало толку – много слов».

Буря

Что небо стало без лазури, И волны ходят по Неве, И тени облаков мелькают по траве? Я слышу приближенье бури. Я здесь не знаю, что творится надо мной, Но близ меня, в щели стенной, Уныло ветер завывает, И он как будто мне о чём-то вспоминает И будит давнюю какую-то мечту. О ветер, ветер! Ты свободен, — Зачем же рвёшься в тесноту?.. Ах! Если бы я мог, оставя суету И в чувствах нов и благороден, Летать, как ветер по полям! И только рано по зарям, Прокравшись близ тюрьмы сторонкой, Несчастным узникам тихонько О чём-то милом напевать И горьких в сладкое забвенье погружать!..

Михаил Данилович Деларю (1811–1868)

Поэт пушкинского периода. Закончил Царскосельский Императорский лицей. Его стихотворения печатались в различных журналах, в том числе и пушкинском «Современнике». Пушкин находил в поэзии Деларю «много искусства», хотя ценил в ней, в первую очередь, «правильность» и ясность высказывания. Дельвиг был в этом отношении гораздо благожелательнее: «Пишите, милый друг, доверяйтесь вашей Музе, она не обманщица, она дама очень хорошего тона и может блестеть собственными, не заимствованными красотами».

К Неве

Снова узрел я, Нева, твой ток величаво-спокойный, Снова, как юная дева в объятьях любовника страстных, Ты предо мною трепещешь, лобзая граниты седые. Нет, как прежде, ты блещешь волною кипучей; – но те ли Думы, то ли веселье на душу мою навеваешь?.. Много светлых волн умчала ты в дань Океану… Много дней незабвенных ушло в беспредельную вечность. Помню тот сладостный вечер, когда над твоими волнами В горький час разлученья бродил я с девою милой; О, как игриво, как шумно волнуясь, когда протекала Ты в объятьях высоких брегов и, казалось, К гордым гранитам ласкаясь, шептала им с трепетом звуки, Сладкие звуки любви неизменной… Но что же? уж тучи Месяца лик покрывали в трепещущей влаге, и втайне Мрачно-спокойное недро твоё зарождало ненастье! Помню: вот здесь, на устах, распалённых любовью, пылали Девы коварной уста; убедительно, пламенно было Полное неги её лепетанье… И что же? Уж в сердце Девы обман зарождался и перси изменой дышали…

Город

Холодный свет, юдоль забот, Твой блеск, твой шум не для поэта! Душа его не обретёт В тебе отзывного привета! От света, где лишь ум блестит, Хладеет сердца упоенье И, скрыв пылающий свой вид, В пустыни дикие бежит Испуганное вдохновенье.

Статуя Перетты в Царскосельском саду

Что там вдали, меж кустов, над гранитным утёсом мелькает, Там, где серебряный ключ с тихим журчаньем бежит? Нимфа ль долины в прохладе теней позабылась дремотой? Ветви, раздайтесь скорей: дайте взглянуть на неё! Ты ль предо мною, Перетта? Тебе изменила надежда, И пред тобою лежит камнем пробитый сосуд. Но молоко, пролиясь, превратилось в журчащий источник: С ропотом льётся за край, струйки в долину несёт. Снова здесь вижу тебя, животворный мой гений, Надежда! Так из развалины благ бьёт возрождённый твой ток!

Михаил Александрович Дмитриев (1796–1866)

Поэт, критик, переводчик, мемуарист. Камергер, обер-прокурор московского отделения Сената. Чиновничья карьера не приносила Дмитриеву удовлетворения, он считал, что «Отечество требует живых людей, а не бюрократов». Михаил Александрович полагал, что его литературная деятельность более значима и полезна для общества, нежели казённая служба. Среди современников были хорошо известны его сатиры, «талантливые пародии», однако стихотворные произведения Дмитриева особой популярности не имели.

Лето в столице

Всё камни!.. камни стен и камни мостовых! В домах защиты нет от духоты и жара! Деревья чахлые бульвара Стоят, как вечный фрунт! Под мёртвой пылью их Не видно зелени, нет свежести – и это, Столица бедная, ты называешь лето! О! сдвинул бы на миг один Громады зданий сих, спирающие взоры, И, мира вольный гражданин, Открыл бы родины моей поля и горы, Гремучие ключи, тенистые леса И ночь, столь свежую, как спустится роса И напитает воздух чистый Своею влагою живительной, душистой. О лето! то ли ты, как в юности моей! Грянь снова надо мной тогдашнею грозою, Прекрасною на воле, средь полей! Пролей дождь шумный полосою, И яркой, полною дугою Ты, радуга, склонись над радостным селом! Пускай овраг гремит и катится ручьём, А завтра, солнце лишь пригрело, Всё снова ожило и всё зазеленело! Здесь солнце – духота! Прольёт ли дождь порой — Он смоет с крышек пыль и мутными ручьями Бежит в канавах мостовой; Туман висит над головой, И грязь, и слякоть под ногами. Всё шумно и мертво! И самый божий гром Неслышно прогремит, где всё гремит кругом, Где всё сливается в бесперерывном шуме — И экипажей стук, и продающих крик!.. Здесь людям некогда живой предаться думе, И забываем здесь природы мы язык! Так жалкий юноша, которого чужая, Наёмничья, хотя искусная, рука Под небом чуждого воспитывала края, Не понимает, Русь святая, Родной земли твоей родного языка!

Василий Андреевич Жуковский (1783–1852)

Поэт, переводчик. Отец поэта – помещик Тульской губернии Афанасий Бунин, мать – пленная турчанка. Избежать участи незаконнорождённого их ребёнку помог Андрей Григорьевич Жуковский, состоявший на содержании семьи Буниных. Он усыновил мальчика, который, тем не менее, жил у своего родного отца в качестве воспитанника. Сначала будущий поэт получил неплохое домашнее образование, а затем закончил с серебряной медалью Московский университетский благородный пансион. В печати дебютировал в возрасте четырнадцати лет. Однако известность к Жуковскому пришла значительно позже, когда он, будучи в ополчении, написал своё знаменитое произведение «Певец во стане русских воинов». Жуковского справедливо считают основоположником романтизма в русской поэзии.

Славянка. Отрывок

……………………..

И вдруг пустынный храм в дичи передо мной; Заглохшая тропа; кругом кусты седые; Между багряных лип чернеет дуб густой И дремлют ели гробовые. Воспоминанье здесь унылое живёт; Здесь, к урне преклонясь задумчивой главою, Оно беседует о том, чего уж нет, С неизменяющей Мечтою. Всё к размышленью здесь влечёт невольно нас; Всё в душу тёмное уныние вселяет; Как будто здесь оно из гроба важный глас Давно-минувшего внимает. Сей храм, сей тёмный свод, сей тихий мавзолей, Сей факел гаснущий и долу обращённый, Всё здесь свидетель нам, сколь блага наших дней, Сколь все величия мгновенны.

………………..

Дмитрий Иванович Хвостов (1757–1835)

Поэт, один из представителей позднего классицизма. Учился в Московском университете. Состоял как на военной, так и на гражданской службе. Был избран в члены Российской академии. Отличался безудержной страстью к сочинительству, граничащей с графоманией. По всем инстанциям рассылал свои книги, а иногда и собственные бюсты. Пушкина считал своим преемником и давал ему творческие рекомендации, которые, разумеется, поэт не воспринимал серьёзно. Однако в быту Хвостов был скромным и отзывчивым, чиновником был честным и справедливым, всеми силами стремившимся к общественной пользе и процветанию Отечества. Издавал журнал «Друг Просвещения».

О наводнении Петрополя, бывшем 1824 года 7 ноября

О златострунная деяний знатных Лира! Воспламеня певца безвестного средь Мира, Гласи из уст его правдивую ты речь. Я волн свирепство зрел, я видел Божий меч. Владыка бурь восстал и сел на колесницу; В Европе славную и первую столицу Облёк в унынье он, неизъяснимый страх; К могиле близкие, младенцы в пеленах, Все видят смерть, все зрят косы её размах. Вдруг море челюсти несытые открыло, И быструю Неву, казалось, окрылило; Вода течёт, бежит, как жадный в стадо волк, Ведя с собою чад ожесточённых полк, И с рёвом яростным, спеша губить оплоты, По грозным мчит хребтам и лодки и элботы; Растя в мгновение, приливная гора Крутит водовики, сшибает катера И одаль брызгами высоко к небу хлещет, На камень, на чугун бесперестанно плещет. Екатеринин брег сокрылся внутрь валов; Мы зрим, среди Невы стоят верхи домов; Непримиримые, бунтующие волны, Из ложа выступя, порабощают стогны; В частицах мелких пыль от влаги над рекой Слилася в воздухе густою вскоре мглой; По каменной стезе внезапно многоводной Судам тяжёлым путь уставился свободный. Там ветры бурные, союзники реке, С порывом ухватя плывущих на доске, Сокроя от очей предметы им любезны, В пределы мрачные свергают лютой бездны. Всё тонет, плавает по улице, рекам, Спасенья нет коню, пощады нет волам. При бурь владычестве лишь ветры грозно свищут, Они среди пространств за добычею рыщут И, уловя её, бросают наугад; Там кровля здания, там корабля снаряд. Хоромы, с родины снесённые ветрами, Стоят на пустырях с окошками, трубами. Решётке Бецкого дивился Альбион; Через гранит с Невы, нависнув, плоскодон, В неё нахлынул, пал и запер мостовую; Волнуют ветры снедь и утварь золотую. Свободе радуясь, средь накоплённых вод Летает огненный, шумливый пароход; Но видя мост, дерзнул, – и путь найдя стеснённый, Ударился – и стал к нему, как пригвождённый. Отважится ли кто, чей может сильный дух О смерти бедственной вещать потомства в слух? Цветущие красой три юные девицы От страха мёртвые лежали вдоль светлицы, Хотя в неё ещё не ворвалась река; Одна в своей руке держала голубка, И смерти вместе с ним подсечена косою. Там старец мрачный — жив – терзался тоскою, Средь разрушения блуждает будто тень И вопиет: «Где ты, любезная мне сень? Где дочь и сыновья; где ты, моя супруга? Без дома, без детей, лишённый сил и друга, Среди печали злой, отчаяния сын, Связь с миром перервав, скитаюсь я один». Приятность островов Петрополь украшала, Окрестности его и Муза возглашала; Все быстрое стекло любили Невских вод И Феба из морей торжественный восход. Но там свирепое явяся наводненье, Отягощая мысль, не утешает зренье. Пред днём молитвенным бесплотных в свете сил, В твой навечерний день, Архангел Михаил, С Петрополем в полдни событие ужасно, Повсюду зрится вод скопление опасно. Хотел могущий Бог нас гневом посетить, И в то же время зло щедротой прекратить; Водами ополчась по беспредельной власти. Он сердце людям дал ценить других напасти. Все кинулись к судам, все, окрылясь, бегут, Все жизнь, жизнь ближнего, как жизнь свою брегут; Текут с стихией в брань, призвав на помощь Бога, Сам сердобольный Царь от высоты чертога, Покорности к Творцу, любви к народу полн, Послал жертв исхищать из уст свирепых волн. Посланник воин был, и близ царя в сраженье Зрел смерть лицем к лицу, зрел ужас, истребленье; Ступя на бурный вал, до катера достиг, Схватил его, летел, в час гибельный и миг Догнал он водовик, на коем утопали; Пусть волны злобные к нему не допускали, Мужаясь в подвиге, усердием горя, Спас погибающих, – и спас в глазах Царя. Коль злополучие Петрополя известно, То исцеление, поистине чудесно, Ты, лира, огласи на крылиях молвы По красным берегам и Волги и Москвы. Быть может, возвратясь из океанов дальних, Иной, услыша весть о бытиях печальных, К речам свидетелей не преклоняя слух, Вещает: «Не был здесь явлений бурных дух, К Петрополя красе мрак не касался ночи, Меня обманывать мои не могут очи, Здесь прежний царствует порядок и покой; Петрополь осмотря, я был и за рекой, На стогнах чистота, по-прежнему громады, По-прежнему мосты, по-прежнему ограды; Где наводненья след и где свирепость волн? Весь град движения, занятий мирных полн Кто стогны очищал, где от хором обломки? Вулкана древнего по-прежнему потомки, С железом ратуя, взялись за крепкий млат, Я вижу в мастерских орудиев снаряд. Обуревание жестокое природы, Которое едва ль исправить могут годы, Так скоро здесь могло успехи приобресть, Что гости за моря отрадную шлют весть? Или покрытый град свирепою водою Возобновился вдруг волшебною рукою?» Ах нет! Петрополь цел от бедоносных вод Зефира кротостью, наитием щедрот. Кто помощи других себе в напасти просит, Благотворителю мольбы свои приносит. А здесь несчастному не слезы нужно лить, Чтоб сострадание в соотчичей вселить; Благотворения великое здесь дело Текло прямой стезей, достигло цели смело. В бедах не надобно предстателя искать, Здесь ищут тех, кому потребно помогать. Умолк на Бельте рёв и онемели стоны, Посыпалися здесь с престола миллионы; Среди Петрополя от ярости злых вод Пусть есть погибшие, – но, верно, нет сирот. Любовью чистою, небесною согреты Все у пристанища, упитаны, одеты, Все, благости прияв священнейший залог, Рекут: «Средь тяжких зол есть милосердный Бог».

Степан Петрович Шевырёв (1806–1864)

Историк русской словесности, критик и поэт. Закончил московский университетский пансион. Один их «архивных юношей», входящих в литературный кружок поэтов-любомудров. Своеобразие поэзии Шевырёва заключалось в крайнем стремлении оторваться от современной ему действительности. Шевырёву вполне подходила роль поэта-мыслителя, вдохновенного жреца искусства, которая отличала «архивных юношей» от других литераторов «Золотого века» русской поэзии.

Петроград

Море спорило с Петром: «Не построишь Петрограда; Покачу я шведский гром, Кораблей крылатых стадо. Хлынет вспять моя Нева, Ополченная водами: За отъятые права Отомщу её волнами. Что тебе мои поля, Вечно полные волнений? Велика твоя земля, Не озреть твоих владений!» Глухо Пётр внимал речам: Море злилось и шумело, По синеющим устам Пена белая кипела. Речь Петра гремит в ответ: «Сдайся, дерзостное море! Нет, – так пусть узнает свет: Кто из нас могучей в споре? Станет град же, наречён По строителе высоком: Для моей России он Просвещенья будет оком. По хребтам твоих же вод, Благодарна, изумленна, Плод наук мне принесёт В пользу чад моих вселенна, — И с твоих же берегов Да узрят народы славу Руси бодрственных сынов И окрепшую державу». Рёк могучий – и речам Море вторило сурово, Пена билась по устам, Но сбылось Петрово слово. Чу!.. в Рифей стучит булат! Истекают реки злата, И родится чудо-град Из неплодных топей блата. Тяжкой движется стопой Исполин – гранит упорный И приемлет вид живой, Млату бодрому покорный. И в основу зыбких блат Улеглися миллионы: Всходят храмы из громад И чертоги и колонны. Шпиц, прорезав недра туч, С башни вспыхнул величавый, Как ниспадший солнца луч Или луч Петровой славы. Что чернеет лоно вод? Что шумят валы морские? То дары Петру несёт Побеждённая стихия. Прилетели корабли. Вышли чуждые народы И России принесли Дань наук и плод свободы. Отряхнув она с очей Мрак невежественной ночи, К свету утренних лучей Отверзает бодры очи. Помнит древнюю вражду, Помнит мстительное море, И да мщенья примет мзду, Шлёт на град потоп и горе. Ополчается Нева, Но от твёрдого гранита, Не отъяв свои права, Удаляется сердита. На отломок диких гор На коне взлетел строитель; На добычу острый взор Устремляет победитель; Зоркий страж своих работ Взором сдерживает море И насмешливо зовёт: «Кто ж из нас могучей в споре?»

Николай Михайлович Языков (1803–1846)

Поэт, один из ярких представителей романтического направления в русской литературе. Занимает довольно видное место среди поэтов пушкинской плеяды. Сам себя он провозглашал «поэтом радости и хмеля». За весёлость и искромётную лёгкость Языкова очень любил Пушкин. Великий поэт считал, что поэтический ключ, из которого черпал вдохновение Языков, был наполнен не водой, а шампанским. Многие стихи Языкова были положены на музыку.

Песня балтийским водам

Пою вас, балтийские воды, вы краше Других, величайших морей; Лазурно-широкое зеркало ваше Свободнее, чище, светлей: На нём не крутятся огромные льдины, В щепы разбивая суда; На нём не блуждают холмы и долины И горы полярного льда; В нём нет плотоядных и лютых чудовищ И мерзостных гадов морских; Но много прелестных и милых сокровищ: Привол янтарей золотых И рыбы вкуснейшей! Балтийские воды, На вольной лазури своей Носили вы часто в старинные годы Станицы норманских ладей; Слыхали вы песни победные скальда И буйные крики войны, И песню любви удалого Гаральда, Певца непреклонной княжны; Носили вы древле и грузы богатства На Русь из немецкой земли, Когда, сограждане ганзейского братства, И Псков и Новгород цвели; И ныне вы носите грозные флоты: Нередко, в строю боевом, Гуляют на вас громовые оплоты Столицы, созданной Петром, И тысячи, тьмы расписных пароходов И всяких торговых судов С людьми и вещами, всех царств и народов, Из дальних и ближних краёв. О! вы достославны и в новые годы, Как прежде; но песню мою, Похвальную песню, балтийские воды, Теперь я за то вам пою, Что вы, в ту годину, когда бушевала На вас непогода, – она Ужасна, сурова была: подымала Пучину с далёкого дна, И силы пучинной и сумрака полны, Громады живого стекла, Качаяся, двигались шумные волны, И бездна меж ними ползла; И долго те волны бурлили, и строго Они разбивали суда, И долго та бездна зияла, и много Пловцов поглотила; тогда, В те страшные дни роковой непогоды Почтенно уважили вы Елагиных: вы их ил невские воды Примчали, – и берег Невы Счастливо их принял: за то вы мне краше Всех южных и северных вод Морских, и за то уважение ваше Мой стих вам и честь отдаёт!

Александр Ефимович Измайлов (1779–1831)

Прозаик, переводчик, баснописец и поэт. Служил чиновником в Министерстве финансов, был вице-губернатором в Твери и в Архангельске. Однако служебная карьера Измайлова не задалась: его радикализм в борьбе с кумовством и казнокрадством обернулся доносами и наветами, что привело в итоге к его отстранению от службы. Издавал журнал «Благонамеренный», писал проекты реформ, которые предлагал правительству. Его «Рассуждения о нищих» и «Вчерашний день, или Некоторые размышления о жалованьях и Пенсиях» не утратили актуальности и поныне. Какое-то время Измайлов преподавал русскую словесность в Пажеском корпусе, но был уволен и оттуда. В последние годы сильно нуждался, однако не оставлял своего литературного труда.

Таврический сад

Сад Таврический прекрасный, Как люблю в тебе я быть, Хоть тоски моей ужасной И не можешь истребить. Только лишь одной природы Ты имеешь красоты, Просто всё в тебе: и воды, И деревья, и цветы. Просто всё в тебе и мило. Для меня ты лучший сад. Как приятно и уныло Твой, лиясь, шумит каскад! Ах! на травке на зелёной Как люблю я здесь сидеть, Дух имея утомлённый, На струи в слезах глядеть. Ах! как временем вечерним Хорошо в тебе гулять По тропинкам искривлённым И о милом помышлять. Как в тебе я ни бываю И как много ни хожу, Только им лишь мысль питаю, Но его не нахожу. Он меня не повстречает Никогда в аллеях сих, Вздохов он не примечает И не видит слёз моих. Сад Таврический прекрасный, Нету мне в тебе утех, Но зато в тебе несчастной Можно плакать без помех.

Иван Петрович Клюшников (1811–1895)

Поэт, член кружка Николая Станкевича. Стихи Клюшникова имели успех, но радости они автору не приносили. Мечтая быть «полезным обществу», Клюшников бросается от одного рода занятий к другому – от стихов к истории, от истории к преподаванию, но ни в том, ни в другом не находит полного удовлетворения. Его одолевает хандра, он постоянно высказывает неудовлетворённость собой. На пике своей популярности, когда, казалось бы, литературный успех должен был окрылить молодого автора, Клюшников рвёт все литературные связи и уезжает из Москвы. Некоторые газеты даже написали о нём некрологи, в то время как он ещё сорок лет уединённо продолжал жить в своём имении в Харьковской губернии.

Медный всадник

Есть у Бога под луною Много городов. Один — Чудный град – там, над Невою, Скачет конный исполин. Как он светел, как он ясен! Символ Бога на земле! Как Россия, он прекрасен! Как она – твёрд на скале! Взоры на тебя, Россия, Он орлиные вперил; Знаешь ли его, Россия? Рассказать ли, что он был? Он огромною душою Всю вселенну обнимал И могучею рукою Полвселенной всколебал. Пробудил от сна полночи, Жизнь другую сердцу дал, Новый свет ей вдунул в очи, Ум наукой воспитал. Понимал своё он время, Но его не понял век, И он снёс наветов бремя, Дивный, божий человек! Вняв высокому призванью, Он в деяньях был поэт: Наша Русь – его созданье, Судия – весь божий свет! На краю вселенной смело Он воздвиг наш дивный град, В нём он жив – и век уж целый Царства на него глядят. Смело он на них взирает, Волю божию, закон — Он России представляет, Чрез Европу скачет он. Подойди к нему, Россия, Поклонися до земли, О самой себе, Россия, У гиганта здесь спроси. Здесь он думал, здесь учился, Здесь он русских жить учил, Здесь за русских он молился, Сына здесь за них судил… Посмотри, как конь могучий От земли несётся вдаль; Словно хочет он за тучи Унести отца печаль! Царь спокоен; он судьбою Лишь твоею дорожит, И у Бога над тобою Уж сто лет он сторожит. Светлым взором обнимает Царства русского концы, И сквозь тучи нам взывает: «Браво, браво, молодцы!» Русь, молись и веселися — Ты идёшь стезёй добра; Слышишь «браво» – отзовися На могучий глас Петра! И Россия отозвалась: «Пётр, тебя я поняла: Я в тебе, гигант, созналась, И в себе тебя нашла! Мир тебя не позабудет, Воплощу твои мечты: Будет время… Но что будет, Знает Бог да знаешь ты!..»

Николай Михайлович Коншин (1793–1859)

Поэт, переводчик, издатель. Принимал участие в Отечественной войне 1812 года. Был ротным командиром Евгения Баратынского и под его влиянием начал свою литературную деятельность. В конце двадцатых назначен правителем канцелярии Главноуправляющего Царским Селом. В этот период был в дружеских отношениях с Александром Сергеевичем Пушкиным. Издавал альманах «Царское Село», где печатал стихотворения великого русского поэта. В начале 1837 года Пушкин содействовал назначению Коншина директором училищ Тверской губернии. Некоторые тексты Коншина были положены на музыку, став романсами.

Жалобы на Петербург

В дымном городе душно, Тесно слуху и взору, В нём убили мы скучно Жизни лучшую пору. В небе – пыль, либо тучи, Либо жар, либо громы; Тесно сжатые в кучи, Кверху кинулись домы; Есть там смех, да не радость, Всё блестит, но бездушно… Слушай, бледная младость, В дымном городе душно!

Константин Петрович Масальский (1802–1861)

Романист, поэт, драматург. Учился в Благородном пансионе при Санкт-Петербургском университете. Действительный статский советник. Известен своими историческими романами и редакционной деятельностью в журналах «Сын отечества» и «Северная пчела».

Петергофское гулянье

1

Скрывавшие восток густые облака Рассеялись в час утра понемногу. Весь Петербург сбирается в дорогу. Через Калинкин мост стремится, как река, Народ к воротам триумфальным. Какие хлопоты жандармам и квартальным! Карет, телег, колясок, дрожек ряд И без конца и без начала К заставе тянется. Все за город спешат, — Как будто бы вода столицу потопляла. Везде встречает взор Корзинки, узелки с съестным и самовары. Здесь песенников хор Идёт под звук рожка, бандуры иль гитары; Там тащит римлянин шарманку на плечах; Здесь спор у мужиков зашёл о калачах И пряниках: они огромную корзину Рассыпали, запнувшись, на траву. Там, небо сброся с плеч, поставил на главу Атлант – клубнику и малину. Но где нам дописать картину! Жаль, что Теньер свой карандаш Не завещал ни одному поэту, А взял с собой и кинул в Лету. Так сядем же скорей, читатель добрый наш, В карету, И мимо ряда дач прелестных и садов Поедем прямо в Петергоф.

2

Руками сильными Самсон Льву челюсти во гневе раздирает. Из зева пена бьёт, и грозно зверя стон Окрестности далёко оглашает. Здесь возвышается волшебная гора И свой закон нарушила природа: Везде видна воды с огнём игра! Уступы, лестницы кипят толпой народа. Пленяет взор и мрамор, и коралл, И статуи, и чаши золотые, И льющийся блистательный кристалл Через узоры огневые. Здесь роща тёмная сияет вся в звездах; Кругом алмазами, как яхонт, пруд украшен. Ряд огненных столпов, и пирамид, и башен Блистает в просеке и смотрится в водах Канала длинного. Вдали чернеет море, В равнине зеркальной своей Строй отражает кораблей В сияющем уборе И восходящую сребристую луну. Звук музыки привлёк дремавшую волну, О берега она тихонько плещет. Над гаванью сияет храм; С треножника курится фимиам, И в небесах над ним царицы вензель блещет.

3

Угаснули волшебные чертоги, Пустеет Петергофский сад. До городских ворот, во всю длину дороги, Различных экипажей ряд Тихонько движется. Все дремлют или спят. Близ Стрельны в пень три стали клячи, — Ни с места, хоть убей! «Правей возьми! Какие неудачи! — Ворчит в карете бас. — Отворь-ка, Тимофей. Жена, ведь вылезать придётся из кареты!» – «Ах батьки-светы! Неужто с дочерьми тащиться мне пешком? Нельзя ли как доехать, хоть ползком?»

Андрей Иванович Подолинский (1806–1886)

По окончании Благородного пансиона при Петербургском университете служил в почтовом ведомстве, сначала в Петербурге, затем – в Одессе. Стихотворения Подолинского печатались преимущественно в альманахе «Северные цветы», которые в 1837 году были оформлены в отдельный сборник. Вплоть до Крымской войны имя Подолинского не появлялось в печати, но в 1854 он отметился в «Отечественных записках» целым циклом патриотических стихотворений. Поэт до конца жизни так и остался верен принципам романтизма, приверженцем которого был ещё в петербургский период своего творчества.

Памятник Петру Великому

Столицы Невской посетитель, Кто б ни был ты, – Петру поклон! Сей Медный всадник – это он, Её державный прародитель! Как мощны конь и человек! То Пётр творящей мыслью правит, Летит, отважный, в новый век И змея древних козней давит… И здесь, руки простерший кисть, Ещё в металле жизнью дышит, Из медных уст – Россия слышит — Гремит: «Да будет свет!» — И бысть!

Стихи поэтов «Серебряного века»

От составителя

«И серебряный месяц ярко Над серебряным веком стыл…»

Как «Золотой век» русской поэзии совпадал по времени с порою творчества своего самого яркого представителя – Пушкина, так «Серебряный» – с творческой жизнью Александра Блока, наиболее значительно и полно запечатлевшего свою эпоху.

Рубеж веков ознаменовался невероятным движением в культурной и общественной жизни России. Возникло множество художественных течений, пытавшихся продекларировать преимущества своей модели развития, в которой нуждалась страна и общество. Их картина мира утверждала свою правоту посредством живописи, литературы и жизнетворчества. Безусловно, явление, которое впоследствии Бердяев назовёт «Серебряным веком», имело не только эстетическое измерение. Подобное происходило в духовной, социальной и в научной жизни тогдашней России, но всё-таки литература, и прежде всего поэзия доминировала надо всем остальным: к ней тянулись, ею увлекались, она была интересна.

Вечные вопросы бытия, теснимые прежде иными проблемами человеческого существования, среди которых не в последнюю очередь значилась тема выживания, в новой эпохе вновь обрели свою изначальную злободневность и остроту. Ценностные установки, их набор и иерархия беспокоили уже не только слой людей думающих и ответственных перед обществом, но и самых заурядных обывателей. Людям казалось, что поэзии по силам ответить на эти вопросы, а символисты, акмеисты, футуристы, имажинисты и все прочие совершенно были согласны с этим, с готовностью представляя свои ответы, благо никому из них не приходилось искать внимающих.

«Современное искусство обращено к будущему, это будущее в нас таится; мы подслушиваем в себе трепет нового человека, – писал один из теоретиков новой эстетики Андрей Белый, – наша душа чревата будущим…» Вера в «животворящую зарю нового дня» была присуща абсолютно всем литературным течениям, а настроения упаднического характера лишь подчёркивали необходимость такой зари.

Модернистские искания поэтов «Серебряного века» значительно расширили смысловые значения слов, раскрыли богатство ритмических построений стихотворного текста, усилили эмоциональное воздействие на читателя мастерским использованием фонетических эффектов, не говоря уже об изяществе неологизмов, обратной перспективе обыденного, лёгкости и подвижности изложения.

По сути, поменялся и сам язык поэзии, непосредственно её ткань. Теперь поэзия передавалась от сердца к сердцу, будто признание, как сокровенный завет, таящий в себе исключительный взгляд художника. И чем острее и непривычнее был этот взгляд, тем большим «тайновидцем и тайнотворцем жизни» представлялся читателю автор, тем больше было желания ему верить и следовать его откровениям. Отсюда такая тяга к мистике – к прозрениям и наитиям, брожениям духа и стремлениям заглянуть за грань сущего. Запредельным и непостижным были «больны» все. «Все ближайшие люди на границе безумия, больны, расшатаны. Ремизов, Гершензон – все больны…» – писал в своих записных книжках Александр Блок. Зато какие глубины сознания отражались в их поэтических откровениях! Каким живым и наполненным представал перед читателем описываемый ими город, будто бы имел собственную судьбу и живое дыхание, точно мыслящее существо, способное сопереживать, предчувствовать, негодовать. Возможно, потому и хотелось тогда и что-то заставляет нас сейчас – снова и снова проходить по оставленным поэтами адресам: Дворцовый мост, Лебяжья канавка, Большая Охта… И находить среди вековых стен рассыпанные повсюду трогательные заметы, узнавая в них строчки Ахматовой, Блока, Недоброво, Зоргенфрея, Бенедикта Лифшица…

В.М.

Александр Александрович Блок (1880–1921)

Поэт, классик литературы XX века, один из выдающихся представителей русского символизма. Оставил после себя огромное литературное наследие. Именем поэта названы улицы городов, учебные заведения и даже астероид, обращающийся вокруг Солнца.

«Город в красные пределы…»

Город в красные пределы Мёртвый лик свой обратил, Серо-каменное тело Кровью солнца окатил. Стены фабрик, стёкла окон, Грязно-рыжее пальто, Развевающийся локон — Всё закатом залито. Блещут искристые гривы Золотых, как жар, коней, Мчатся бешеные дива Жадных облачных грудей, Красный дворник плещет вёдра С пьяно-алою водой, Пляшут огненные бёдра Проститутки площадной, И на башне колокольной В гулкий пляс и медный зык Кажет колокол раздольный Окровавленный язык.

«По городу бегал чёрный человек…»

По городу бегал чёрный человек. Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу. Медленный, белый подходил рассвет, Вместе с человеком взбирался на лестницу. Там, где были тихие, мягкие тени — Жёлтые полоски вечерних фонарей, — Утренние сумерки легли на ступени, Забрались в занавески, в щели дверей. Ах, какой бледный город на заре! Чёрный человечек плачет на дворе.

«Ночь, улица, фонарь, аптека…»

Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи ещё хоть четверть века — Всё будет так. Исхода нет. Умрёшь – начнёшь опять сначала И повторится всё, как встарь: Ночь, ледяная рябь канала, Аптека, улица, фонарь.

Николай Яковлевич Агнивцев (1888–1932)

Поэт и драматург. Печатался во многих петербургских газетах и журналах. Выступал в театрах-кабаре и литературно-артистическом ресторане «Вена». Вместе с режиссёром К.А. Марджановым и актёром Ф.Н. Курихиным создал в Петрограде театр-кабаре «Би-ба-бо». Находился в эмиграции в 1921–1923 годах. По возвращении на родину сочинял для детей, сотрудничал как литератор с цирком и эстрадой, писал для сатирических журналов.

Странный город

Санкт-Петербург — гранитный город, Взнесённый словом над Невой, Где небосвод давно распорот Адмиралтейскою иглой! Как явь, вплелись в твои туманы Виденья двухсотлетних снов, О, самый призрачный и странный Из всех российских городов! Недаром Пушкин и Растрелли, Сверкнувши молнией в веках, Так титанически воспели Тебя в граните и в стихах. И майской ночью в белом дыме, И в завыванье зимних пург Ты всех прекрасней, несравнимый, Блистательный Санкт-Петербург!

Екатерининский канал

Вы не бывали На канале? На погрузившемся в печаль Екатерининском канале, Где воды тяжелее стали За двести лет бежать устали И побегут опять едва ль… Вы там, наверное, бывали? А не бывали – очень жаль! Эрот в ночи однажды, тайно Над Петербургом пролетал, И уронил стрелу случайно В Екатерининский канал. Старик-канал, в волненье странном, Запенил, забурлил вокруг И вмиг – Индийским океаном Себя почувствовал он вдруг!.. И, заплескавши тротуары, Ревел, томился и вздыхал О параллельной Мойке старый Екатерининский канал… Но, Мойка – женщина. И бойко Решив любовные дела, — Ах!.. – Крюкову каналу Мойка Своё теченье отдала!.. Ужасно ранит страсти жало!.. И пожелтел там, на финал, От козней Крюкова канала Екатерининский канал!.. Вы не бывали На канале? На погрузившемся в печаль Екатерининском канале, Где воды тяжелее стали За двести лет бежать устали И побегут опять едва ль? Вы там, наверное, бывали? А не бывали – очень жаль!

Валентин Кривич (1880–1936)

Поэт, филолог, мемуарист. Сын Иннокентия Анненского. Печатался в журналах «Всемирный вестник», «Вестник Европы», «Аполлон», «Нива» и других. Широкого поэтического признания Кривич не получил, оставшись в тени своего отца, о котором написал воспоминания, так и не сложившиеся в книгу.

В сером доме

Всё то же и так же, как было. И так же опять, как вчера. Шарманка фальшивая ныла В туманном колодце двора. Вы чуждые… вам незнакома, — Иль, может быть, тоже близка, — Высокого серого дома Гнетущая душу тоска… Здесь жизни ненужные вянут, И в запертых окнах темно… Но узел мой крепко затянут, И узел затянут давно.

Дома

Здесь в низких окнах ряд герани, Здесь тишина и старина. И жутким снам воспоминаний Моя душа обручена. И манят белые дороги, В осенних днях так много сил… Но дом, нахмуренный и строгий, Свои обиды не простил… И словно навек тени пали, Где жизнь цвела и отцвела… Мне ль разгадать его печали, Печали старого угла…

Дмитрий Михайлович Цензор (1877–1947)

Поэт-символист. Закончил филологический факультет Петербургского университета и Академию художеств. Несмотря на очевидную приверженность к символизму, входил в различные литературные группировки. Цензор был членом кружка «Вечера Случевского», посещал собрания на «Башне» у Вячеслава Иванова, входил в «Цех поэтов» Николая Гумилёва. В 1914 году начал издавать литературно-художественный журнал «Златоцвет». В советское время печатался в многотиражках под псевдонимом «Пескоструйщик», сотрудничал с сатирическими изданиями («Бегемот», «Смехач», «Пушка»), а также писал тексты для песен и агитационных материалов. В 1940 году издал книжку избранных стихотворений. Перед войной стал секретарём партийной организации Ленинградского Союза писателей. Собрал большой личный архив писем, статей, переводов, произведений друзей и знакомых. Пасынок Дмитрия Михайловича – известный фигурист Олег Протопопов, двукратный чемпион Олимпийских игр.

Белая ночь

Зарделись небеса — затеплились вдали. Мечтательно горят вечерними слезами. И звучный день поблёк. И сумерки пришли Прозрачно-синие с ослепшими глазами. Нисходит странная, безжизненная мгла. Пустынны улицы. Старинные каналы В гранитах замерли, как в рамах зеркала. И в них отражены утихшие кварталы. Преображаются привычные черты… Воздушные мосты, воздушные громады — Как будто бы мираж, упавший с высоты, Как сказочных дворцов немые анфилады. Осиротелые, застывшие сады… Бредут прохожие в печали неизбежной И никнут, бледные, к зеркальности воды, Где липы тянутся гирляндою прибрежной. О, жутко-белая, загадочная тишь! В ней души скорбные затихли в странной муке… Томятся девушки во мгле оконных ниш И грезят уронив, немеющие руки. С курантов башенных, как будто лепестки, Упали отзвуки ночного перезвона, И волны светлые молитвенной тоски Их приняли в своё невидимое лоно. Весна усталая бессонно до утра Обходит улицы; блуждает над Невою, Где изваяние чугунного Петра Неслышно говорит с туманной синевою; И грустью жадною тревожит сон теней. Багряный круг встаёт над крепостью за далью… И тихо плачет ночь… И жалко, жалко ей Расстаться с белою, весеннею печалью.

Анна Андреевна Ахматова (1889–1966)

Поэтесса, писательница, литературовед, литературный критик и переводчик. Номинантка на Нобелевскую премию по литературе в 1965 и в 1966 годах. «Серебряный век» принёс Ахматовой оглушительную известность: в двадцатых годах она уже считалась классиком отечественной литературы. После двадцатых – почти не печаталась. «С середины 20-х годов мои новые стихи почти перестали печатать, а старые – перепечатывать», – писала о себе Анна Андреевна. Поэтесса постоянно вела дневник, о существовании которого при её жизни не знал никто. Благодаря этому дневнику стали известны многие факты из её биографии.

Стихи о Петербурге

I

Вновь Исакий в облаченье Из литого серебра… Стынет в грозном нетерпенье Конь Великого Петра. Ветер душный и суровый С чёрных труб сметает гарь… Ах! своей столицей новой Недоволен государь.

II

Сердце бьётся ровно, мерно, Что мне долгие года?! Ведь под аркой на Галерной Наши тени навсегда. Сквозь опущенные веки Вижу, вижу, ты со мной — И в руке твоей навеки Неоткрытый веер мой. Оттого, что стали рядом Мы в блаженный миг чудес, В миг, когда над Летним садом Месяц розовый воскрес, — Мне не надо ожиданий У постылого окна И томительных свиданий — Вся любовь утолена. Ты свободен, я свободна, Завтра лучше, чем вчера, — Над Невою темноводной, Под улыбкою холодной Императора Петра.

Фёдор Алексеевич Червинский (1864–1917)

Критик, поэт, драматург, переводчик. Закончил юридический факультет Петербургского университета. Многие годы посвятил адвокатской и судебной практике. Первое его стихотворение было напечатано в 1880 году журналом «Живописное обозрение». В дальнейшем стихи выходили в различных московских и петербургских журналах, хотя выступал в печати Червинский сравнительно редко. В записках Александра Блока не раз встречается его фамилия. Правда, исключительно в связи с Чрезвычайной следственной комиссией для расследования деятельности бывших царских министров, в которой состоял и сам Блок.

«Над городом немым…»

Над городом немым пустынный диск луны Плывёт под облачною дымкой. В туманном сумраке незримо реют сны, Влетая в окна невидимкой, Тревожные, мучительные сны. И всё, что, в памяти оставив бледный след, Покоилось в тени забвенья При резком шуме дня, – все раны прежних лет И все угасшие сомненья Умчавшихся, давно забытых лет, — Всё воскресает вновь, и в грозный час ночной, Укором дух мой омрачая, В неясных образах проходит предо мной Вся юность, праздно прожитая, — Вся молодость проходит предо мной. И просыпаюсь я, ещё обвеян сном, Объятый скорбью покаянной, Я зарыдать готов. Но слышен за окном Знакомый шум; встаёт туманный Дождливый день за плачущим окном. Неслышно, медленно плывёт со всех сторон Забот обычных рой тревожный. Умчался в бездну сон, – и кажется мне он Мечтой ненужною и ложной, Докучным бредом кажется мне он.

Александр Алексеевич Богданов (1874–1939)

Поэт, беллетрист и фельетонист. В 1900 году вступил в РСДРП, имел партийную кличку «Антон». Профессиональный революционер. Шесть лет сидел в тюрьме, больше десяти лет провёл на нелегальном положении. Печатался под разными псевдонимами в периодике. Был редактором газеты «Звезда» и газеты «Правда». При жизни издано всего два сборника рассказов и стихотворений, хотя ещё в 1916 году предполагалось выпустить десятитомное собрание сочинений. Многие произведения Богданова, в том числе и два романа, были утрачены во время обысков и конфискаций.

«Печально день вставал…»

Печально день вставал холодный, бледнолицый, Свинцовый полумрак свивался над землёй, Кружились облака чудовищною птицей, Наш праздник омрачив загадочною мглой… Сквозь переплёт окна смотрели мы с тревогой, Как злобились дворцы, как ветер бушевал, И падал мокрый снег над грязною дорогой, Где часовой с ружьём докучливо шагал. Волна рабочего движения и шума Врывалась всё в окно, звеня, как ледоход… И всех одна тревожила нас дума: Что этот майский день с собою принесёт? Собрались ли друзья на светлый праздник Мая? Кто уцелел их них, кто угодил во тьму? Кто шёл по Невскому, знамёна развевая? Иль праздник неудачен? Почему? В ответ безмолвствует и хмурится природа… Вдруг чудодейственно разорван полог туч, Приветливо блеснул весны янтарный луч, Зовёт на путь борьбы. И грезится свобода!

«Те же камни, те же всплески…»

Те же камни, те же всплески

перемётные Невы,

Шпили зданий молчаливых,

на столбах воротных львы.

Так же в высь небес уходят

шестигранных труб огни,

Так же сумраками веют

неприветливые дни.

И лишь острый и горящий

мятежом рабочий взор

Вдруг напомнил мне, что много,

много дней прошло с тех пор…

Да, в тюрьму, что за Невою,

как стоглазый жадный зверь,

Сквозь железные затворы

донеслось, как эхо: «Верь!»

Пётр Филиппович Якубович (1860–1911)

Поэт, переводчик, прозаик. Известен под псевдонимами: Л. Мельшин, как беллетрист, и П.Ф. Гриневич, как критик. Окончил филологический факультет Санкт-Петербургского университета. Был одним из лидеров движения народовольцев. В 1884 году был заключён в Петропавловскую крепость, в которой провёл три года. По процессу Лопатина в 1887 году был приговорён к смертной казни, заменённой ему восемнадцатью годами каторги. В 1899 году в связи с психическим расстройством получил разрешение лечиться сначала в Казани, а затем в Петербурге. Первый сборник стихотворений Якубовича под псевдонимом Матвей Рамшев появился в печати, когда его автор находился в заключении в Петропавловской крепости. О годах, проведённых в тюрьмах и на каторге, он напишет в автобиографической книге «В мире отверженных. Записки бывшего каторжника», напечатанной под псевдонимом Л. Мельшин. В Петербург Якубович вернулся в 1903 году. Какое-то время работал редактором в ежемесячном литературном журнале «Русское богатство». Во время революционных событий 1905 года вновь подвергся аресту и получил тюремный срок. Из тюрьмы Якубович вышел уже неизлечимо больным.

У сфинксов

Вот они… Дремлют, как встарь, над Невою… Город вечерней окутался мглою, Цепью бегут золотой огоньки, Слышатся мощные всплески реки. В маленькой шапочке, в кофточке тонкой, Девушка, с обликом нежным ребёнка, В полосу света бесшумно вошла; Юноша рядом – со взором орла. В тень я укрылся за тёмным гранитом. Влажного ветра порывом сердитым Несколько слов до меня донесло. Он говорил, улыбаясь светло: «Нет, бескорыстные жертвы не тщетны, Это сгущается мрак предрассветный, Грозный девятый вздымается вал, — Час избавленья желанный настал!..» Дальше прошли и в тумане пропали, Смелые ж звуки всё будто дрожали, Сфинксов будя очарованный сон, В сердце моём отзываясь, как стон. Вспыхнуло что-то во мраке душевном, Бурно прошло дуновением гневным… Словно вперёд я сумел заглянуть — В тёмную ночь, на грядущий их путь. В чуждых, пустынных снегах утопая, Стелется он без конца и без края… Что там, вдали, так уныло звенит? Что так душа безутешно болит? В мёртвом краю, в безотрадной разлуке, Годы потянутся, полные муки, Полные злобы, бессильных угроз, Гибели всех упований и грёз… Холодно. Ветер сильнее… Сердито Плещутся волны о глыбы гранита. Газ в фонарях задрожал, зашипел… – Сфинксы, откройте: где скорби предел?

Леонид Николаевич Афанасьев (1865?—1920)

Интересом к литературе был обязан матери, которой посвятил своё первое опубликованное стихотворение. На протяжении всей творческой деятельности Афанасьева го произведения охотно брали в печать все литературные журналы и периодические издания. Известности поэта способствовало переложение некоторых его стихотворений на музыку. Стихи Афанасьева появлялись в изданиях различных направлений, от эгофутуристических до периодики символистов, однако он не входил ни в какие объединения и союзы. Известно только, что с 1904 года Афанасьев был участником «Вечеров Случевского».

Белая ночь

В безмолвных небесах мерцая белой мглой, Загадочна, как сфинкс безжизненной пустыни, Плывёт слепая ночь уныло над землёй, Уснувшей тяжким сном измученной рабыни. Порой продребезжит по звонкой мостовой Гремящий стук колёс, смягчённый расстояньем, И снова город спит, и снова над рекой Объемлет город ночь томительным молчаньем. Покоятся дома, чертоги и дворцы, Окутанные мглой, как белым покрывалом, И только, золотясь, блестят церквей венцы, Едва освещены зари сияньем алым. Рассвет ещё далёк и смолкший город нем, Но чудится в тиши ещё ясней движенье И ропот суеты, и слёзы, и мученья, Которых, как стихий, нельзя смирить ничем!

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874–1952)

Родилась в семье известного адвоката Льва Абрамовича Куперника, а её двойная фамилия объясняется родством со знаменитым актёром Михаилом Щепкиным, которому Татьяна Львовна приходилась правнучкой. Выпустила более десятка поэтических и прозаических сборников, выступала и как драматург: ею было написано и переведено из западноевропейской классики более шестидесяти пьес. Была дружна со многими выдающимися людьми своего времени: Ермоловой, Шаляпиным, Репиным, Горьким… Помирила рассорившихся Чехова и Левитана. Татьяну Львовну справедливо называли «проповедницей и художником русского феминизма», она последовательно и настойчиво отстаивала независимость и права женщин. Оставила несколько книг мемуаров, среди которых «Дни моей жизни», «О М.Н. Ермоловой», «Воспоминания и портреты».

Петербургский ноктюрн

Петербургский, серый, громадный, Похожий на тысячи – дом, С угрюмым колодцем-двором; И полон тоски безотрадной Ряд клеток, устроенных в нём. Окна днём – словно взгляд незрячий; С темнотой в них зажгутся огни; Под каждою лампой висячей Умирают скучные дни. Живут там усталые люди; О, как низки у них потолки! Мне кажется – тесно их груди, Мало воздуху – много тоски. Спит серого дома громада, Её окна зловеще темны; Лишь кой-где мерцает лампада… Людям снятся тяжёлые сны. Отчего ж, когда ночь немая Всё охватит, скроет кругом — К тёмным окнам глаза поднимая, Я смотрю на сумрачный дом С светлой радостью в сердце моём?

Пусть скрывает ночи

бесстрастье

Очертанья серого дома, —

Но мне и во мраке знакомо,

Что таится в этих стенах.

Там живёт моё светлое

счастье,

Там прячется нежная сказка,

Там доверье и тихая ласка

Мне сияют в любимых

глазах.

И мне веет весною отрадной,

И мне кажется чудным

дворцом

Петербургский, серый,

громадный,

Похожий на тысячи – дом.

Из летнего альбома Отрывок

В рассветном тумане стоят острова; Скрывается море за серою далью; Несёт к нему гордые воды Нева, Сверкая то чернью, то жидкою сталью. Как сторож суровый и верный, гранит Красавицу реку безмолвно хранит; И только с далёкого моря, свободный, Бушует и рвёт её ветер холодный. Всё мрачные, серые всюду тона; Блестящая звёздами ночь — холодна, Деревья шумят своей тёмной листвою С какою-то тайной тоской роковою, А длинные, чёрные крылья теней От звёздного света черней и страшней. Не спит ещё город, – и мчатся коляски, Спеша уносить за четою чету. Смех, говор, слова беззастенчивой ласки Звучат в этот утренний час на мосту. Усталые лица… небрежные позы… Пресыщенность поздних ночных кутежей…

Константин Константинович Вагинов (1899–1934)

Поэт и прозаик. Летом 1917 года Вагинов поступил на юридический факультет Петроградского университета. Через несколько месяцев после Октябрьской революции был мобилизован в Красную Армию. В конце 1920 года Вагинов возвращается в Петроград. Через год выходит первая книга его стихов «Путешествие в Хаос». Своё образование Вагинов продолжил на литературном отделении Высших государственных курсов искусствоведения. Современному любителю литературы имя Вагинова известно, прежде всего, благодаря причастности его к группе обэриутов и модернистским романам «Козлиная песнь», «Труды и дни Свистонова», «Бамбочада» и «Гарпагониана». Занимал Вагинов почётное место и в среде питерских библиофилов. Его часто можно было встретить на книжных развалах, которых в двадцатых годах было великое множество. И он редко возвращался домой без какого-нибудь уникального издания, книжного раритета. Теперь раритетами стали книги самого Вагинова, выпущенные небольшими тиражами и осевшие, в большинстве своём, не в общедоступных библиотеках, а в закрытых для читателей собраниях коллекционеров.

«У милых ног венецианских…»

У милых ног венецианских статуй Проплакать ночь, проплакать до утра И выйти на Неву в туман, туман косматый, Где ветер ржёт, и бьёт, и скачет у костра. Табун, табун ветров копытами затопчет Мой малый дом, мой тихий Петербург, И Летний сад, и липовые почки, И залетевшую со Стрелки стрекозу.

Финский берег

1

Любовь опять томит, весенний запах нежен, Кричала чайкой ночь и билась у окна, Но тело с каждым днём становится всё реже, И сквозь него сияет Иордан. И странен ангел мне, дощатый мост Дворцовый И голубой, как небо, Петроград, Когда сияет солнце, светят скалы, горы Из тела моего на зимний Летний сад.

2

Двенадцать долгих дней в груди махало сердце И стало городом среди Ливийских гор. А он всё ходит по Садовой в церковь Ловить мой успокоенный, остекленевший взор. И стало страшно мне сидеть у белых статуй, Вдыхать лазурь и пить вино из лоз, Когда он верит, друг и враг заклятый, Что вновь пойду средь Павловских берёз.

«За ночью ночь пусть опадает…»

За ночью ночь пусть опадает, Мой друг в луне Сидит и в зеркало глядится. А за окном свеча двоится И зеркало висит, как птица, Меж звёзд и туч. «О, вспомни, милый, как бывало Во дни раздоров и войны Ты пел, взбегая на ступени Прозрачных зданий над Невой». И очи шире раскрывая, Плечами вздрогнет, подойдёт. И сердце, флейтой обращаясь, Унывно в комнате поёт. А за окном свеча бледнеет И утро серое встаёт. В соседних комнатах чиханье, Перегородок колыханье И вот уже трамвай идёт.

Евгений Вадимов (1879–1944?)

Поэт, прозаик, критик. Настоящее имя Юрий Ипполитович Лисовский. Закончил кадетский корпус в Петербурге и Николаевское кавалерийское училище. Начал писать будучи кадетом, за что был наказан как нарушитель военной дисциплины. Но официально его литературная деятельность началась в 1910 году, когда он служил в Варшаве и в местном журнале «Офицерская жизнь» стали появляться его стихи, рассказы и публицистические статьи. Участник Первой мировой войны.

В 1916 году был назначен командованием военным прокурором при штабе генерала Николая Александровича Лохвицкого во Франции. Узнав о революции в России, решил на родину не возвращаться. Жил в Югославии, Франции и Польше.

Петербург

Г.А. Мациевскому

…Нет тьмы – и всё же ночь… Не ночь – а мёртвый день — Дар северной весны… Час ночи голубиной… Курантов звон. Светло. Цветёт моя сирень, Что сорвана вчера и брошена в гостиной… Букет её поник, в предсмертье, на столе, Но воздух комнаты живёт благоуханьем. Встаю. Смотрю в окно. Там, дремлет в полумгле Мой сад Таврический… Нева бежит в молчанье… Сирень моя цветёт! Цветёт в последний раз. С восходом солнца – смерть!.. Сирень – охватит тленье. Но я – дышу весной. И странен этот час: И ночь, и день, и жизнь, и смерть, и вдохновенье!

Черубина де Габриак

Литературная мистификация, устроенная Елизаветой Дмитриевой и Максимилианом Волошиным. Легенда о Черубине захватила умы многих литераторов Петербурга, многие заочно были влюблены в таинственную незнакомку. У Черубины требовали свиданий, но она искусно уклонялась от таких предложений. Развязка оказалась драматической, но без трагических последствий. У Волошина и Гумилёва случилась дуэль, в которой никто из них не пострадал, а Дмитриева, как поэтесса, замолчала на долгие годы.

«Всё то, что я так много лет любила…»

Всё то, что я так много лет любила, Всё то, что мне осталось от земли: Мой город царственный, и призрачный, и милый, И под окном большие корабли… И под окном, в тумане ночи белой, Свинцовая и мёртвая вода… Пускай горит минутной жаждой тело, Горит от радости и стонет от стыда… Всё то, что на земле мучительно и тленно, Я ночью белою не в силах побороть, И хочется сказать: она благословенна, Измученная плоть… Пусть жажда бытия всегда неутолима, Я принимаю всё, не плача, не скорбя, И город мой больной, и город мой любимый, И в этом городе пришедшего тебя.

Петербургу

Под травой уснула мостовая, Над Невой разрушенный гранит… Я вернулась, я пришла живая, Только поздно, – город мой убит. Надругались, очи ослепили, Чтоб не видел солнца и небес, И лежит, замученный, в могиле… Я молилась, чтобы он воскрес. Чтобы все убитые воскресли! Бог-Господь, Отец бесплотных сил, Ты караешь грешников, но если б Ты мой город мёртвый воскресил! Он Тобою удостоен славы От убийц кончину восприять, — Но ужель его врагов лукавых Не осилит ангельская рать? И тогда, на зареве заката, Увидала я на краткий миг, Как на мост взошёл с мечом подъятым Михаил Архистратиг!

Зинаида Николаевна Гиппиус (1869–1945)

Поэтесса и писательница, драматург и литературный критик. Считается идеологом русского символизма. Дебют поэтессы состоялся в 1888 году в «Северном Вестнике». До эмиграции во Францию Гиппиус выпустила три книги стихов, причём выход каждого сборника становился событием в культурной жизни. Ни Гиппиус, ни её муж Мережковский не приняли Советскую власть, и их исход стал событием закономерным и ожидаемым. Ненависть к революции заставила порвать её даже со своими ближайшими друзьями: Блоком, Белым, Брюсовым… С 1920 года Гиппиус и Мережковский обосновались в Париже. Там Гиппиус создала общество «Зелёная лампа», призванное объединить все круги русской эмиграции. Принимала активное участие в культурной жизни русской общины, оставаясь при этом ярой противницей социалистического государства и новой власти в России.

«Петроград»

Кто посягнул на детище Петрово? Кто совершенное деянье рук Смел оскорбить, отняв хотя бы слово, Смел изменить хотя б единый звук? Не мы, не мы… Растерянная челядь, Что, властвуя, сама боится нас! Все мечутся, да чьи-то ризы делят, И все дрожат за свой последний час. Изменникам измены не позорны. Придёт отмщению своя пора… Но стыдно тем, кто, весело-покорны, С предателями предали Петра. Чему бездарное в вас сердце радо? Славянщине убогой? Иль тому, Что к «Петрограду» рифм грядущих стадо Крикливо льнёт, как будто к своему? Но близок день – и возгремят перуны… На помощь, Медный Вождь, скорей, скорей! Восстанет он, всё тот же, бледный, юный, Всё тот же – в ризе девственных ночей, Во влажном визге ветреных раздолий И в белоперистости вешних пург, — Созданье революционной воли — Прекрасно-страшный Петербург!

Петербург

Сергею Платоновичу

Каблукову

Люблю тебя, Петра творенье… А. Пушкин Твой остов прям, твой облик жёсток, Шершавопыльный – сер гранит, И каждый зыбкий перекрёсток Тупым предательством дрожит. Твоё холодное кипенье Страшней бездвижности пустынь. Твоё дыханье – смерть и тленье, А воды – горькая полынь. Как уголь дни, – а ночи белы, Из скверов тянет трупной мглой. И свод небесный, остеклелый, Пронзён заречною иглой. Бывает: водный ход обратен, Вздыбясь, идёт река назад… Река не смоет рыжих пятен С береговых своих громад, Те пятна, ржавые, вскипели, Их ни забыть, ни затоптать… Горит, горит на тёмном теле Неугасимая печать! Как прежде, вьётся змей твой медный, Над змеем стынет медный конь… И не сожрёт тебя победный Всеочищающий огонь. Нет! Ты утонешь в тине чёрной, Проклятый город, Божий враг! И червь болотный, червь упорный Изъест твой каменный костяк!

Петербург

…И не пожрёт тебя победный Всеочищающий огонь — Нет! Ты утонешь в тине чёрной, Проклятый город… «Петербург». 1909 В минуты вещих одиночеств Я проклял берег твой, Нева. И вот, сбылись моих пророчеств Неосторожные слова. Мой город строгий, город милый! Я ненавидел – но тебя ль? Я ненавидел плен твой стылый, Твою покорную печаль. О, не тебя, но повседневность И рабий сон твой проклял я… Остра, как ненависть, как ревность, Любовь жестокая моя. И ты взметнулся Мартом снежным, Пургой весенней просверкал… Но тотчас, в плясе безудержном, Рванулся к пропасти – и пал. Свершилось! В гнили, в мутной пене, Полузадушенный, лежишь. На теле вспухшем сини тени, Закрыты очи, в сердце тишь… Какая мгла над змием медным, Над медным вздыбленным конём! Ужель не вспыхнешь ты победным Всеочищающим огнём? Чей нужен бич, чьё злое слово, Каких морей последний вал, Чтоб Петербург, дитя Петрово, В победном пламени восстал?

«Опять мороз! И ветер жжёт…»

Опять мороз! И ветер жжёт Мои отвыкнувшие щёки, И смотрит месяц хладноокий, Как нас за пять рублей влечёт Извозчик, на брега Фонтанки… Довёз, довлёк, хоть обобрал! И входим мы в Петровский зал, Дрожа, промёрзнув до изнанки. Там молодой штейнерианец (В очках и лысый, но дитя) Легко, играя и шутя, Уж исполнял свой нежный танец. Кресты и круги бытия Он рисовал скрипучим мелом И звал к порогам «оледелым» Антропософского «не я»… Горят огни… Гудит столица… Линялые знакомы лица, — Цветы пустыни нашей невской: Вот Сологуб с Чеботаревской, А вот, засунувшись за дверь, Василий Розанов и дщерь… Грустит Волынский, молью трачен, Привычно Ремизов невзрачен, След прошлого лежит на Пясте… Но нет, довольно! Что так прытко? Кончается моя открытка! Домой! Опять я в вашей власти — Извозчик, месяца лучи И вихря снежного бичи.

Сергей Горный (1882–1948)

Настоящее имя Александр Андреевич Оцуп. Поэт, пародист, прозаик, журналист. С золотой медалью окончил Царскосельскую Николаевскую гимназию, затем с отличием – Горный институт. Первые публикации состоялись в 1906–1907 годах в сатирических журналах столицы. За пять предреволюционных лет издал в Петербурге четыре книги юмористических рассказов. Служил в армии Деникина, находился в плену у махновцев, имел штыковое ранение в живот. На английском корабле бежал из Новороссийска на Кипр. В 1922 году оказался в Берлине, где жил в течение нескольких лет. Здесь был редактором «Свободных мыслей» и журнала «Театр и жизнь». В двадцатых годах выпустил книги «Янтарный Кипр» и «Санкт-Петербург». В тридцатых годах жил в Париже, был сотрудником газеты «Последние новости».

Столица

Адмиралтейскою иглой Холщёвый небосвод проколот, Там выбивал чугунный молот Петру гранитный аналой. И Петропавловский собор И исторические башни Про день минувший, день вчерашний Ведут негромкий разговор. Старообрядческий канон Там слышен старых песнопений, Скользят напудренные тени Елизаветинских времён. И к Таракановой княжне Текут неторопливо воды, И каземат глухие своды Закрыл, как вежды, в полусне. Там Пален даму пригласил На бал с учтивостью манерной И Павел замок Инженерный Предсмертным криком огласил. А в Императорском саду Ковром подстриженная травка, И к ночи Зимняя канавка Пророчит Невскую беду. Там скачет всадник и бежит Пугливо пушкинский Евгений, От Ладоги и наводнений Столица под водой лежит. Христова воскресенья храм И бомба близкого прицела: Полуразорванное тело — Угроза будущим царям. Там занесён татарский кнут И, кажется, что очень скоро По Зимнему Дворцу «Аврора» Прощальный сделает салют. Но Золотой Орды не трусь! Пускай повыжжены колосья Пусть головою гложет пёсьей Опричнина Святую Русь. За годом пусть уходит год, И Град Петра в оцепененье, И всё ж Христова Воскресенья Распятая столица ждёт.

Валентин Горянский (1887–1949)

Настоящее имя Валентин Иванович Иванов. Незаконнорожденный сын князя Эдмона Сулимана-Грудзинского. Воспитателем и наставником мальчика был дальний родственник матери, беллетрист И.Л. Леонтьев-Щеглов. Под его влиянием Горянский начал писать стихи. Первая публикация состоялась в 1903 году на страницах «Русского паломника». В 1913 поэт был приглашён сотрудничать в «Сатирикон», где наряду с Сашей Чёрным и П.П. Потёмкиным становится одним из поэтических лидеров журнала. Первым стихотворным сборником Горянского стала книга «Крылом по земле», изданная в 1915 году. Февральскую революцию поэт встретил восторженно, после Октябрьской – сначала уехал в Одессу, а затем в Константинополь. В 1926 году переселился в Париж. Восемь лет был слеп, однако врачам удалось восстановить зрение после операции. Горянский писал сказки, стихи, комедии, написал даже роман в стихах «Парфандр и Глафира», но всё равно оставался неизвестным не только для читателя на далёкой родине, но и для русской эмиграции, считавшей его чужаком и автором, не заслуживающим внимания. Большая часть из написанного Горянским до сих пор так и остаётся неизданной.

Молитва улицы

И.В. Лебедеву

Чёрное небо хмурится, Далеко до зари… Молится богу кривая улица, Загасивши свои фонари. Тускло плиты панельные Дробят случайный свет, Падают с крыши слёзы капельные: У кого-то чего-то нет. Улица слезами моется, В чёрном небе непроглядная тьма. Кто же за улицу Богу помолится, Как не она сама? «Ты прости меня, улицу с переулками, С фонарями, господи, не осуди, С воротами, дворами гулкими, С мостовой на моей груди… Ты прости меня, тёмную и жуткую, С громадами жёлтых стен, С пьяной, грязной проституткою, Попавшей в каменный плен. Ты прости меня за ребяток маленьких, — Жаль их, господи, жалко мне, — Нет у меня цветочков аленьких, Бабочек нет у меня к весне. Ты прости меня с дождём и холодом, С башнями фабричных труб, С матерью, истомлённой голодом, Со всеми, кто зол и груб… Улица я, улица проклятая… Тяжело мне горести рожать, Чем же, господи, виновата я, Что до поля мне не добежать? Что бочком-канавкой придорожною У калитки садовой не прилечь Там, где сладкую, тревожную Сердце девичье подслушивает речь…» …………………………………….. Улица слезами моется, В вечернем небе непроглядная тьма. Кто же за улицу Богу помолится, Как не она сама?..

Лавочка сластей

Ефиму Зозуле

В каменном плену всё недужно. Болит щербатая городская грудь, Счастья нет, а ведь оно так нужно… Разве не нужно счастья сколько-нибудь? Разве сами вы не встречали бедных? Не слышали вздохов, не видели слёз, Слёз людей, затерянных среди победных Ремней приводных и маховых колёс? Счастья нет у людей, а счастья надо… Я знаю один маленький магазин, — Много в нём фруктов, печенья и шоколада Разложил на полках гостеприимный грузин. Каждый день, после рабочей нуди, Когда поредеет в небе фабричный туман, Выходят из магазина застенчивые люди, Маленькие пакеты стыдливо пряча в карман. В маленьких пакетах завёрнуты сласти… В глазах у бедных виноватая лесть… Эти люди у каменных стен во власти, Дома украдкой они будут конфеты есть. Взрослых на свете нет, – все дети… И для бедняков, попавших в гранитный круг, Скрыта в шоколаде или сладкой конфете Прелесть краткая забвенья тяжёлых мук. Вот и сегодня лавочка торговала бойко. Дело у хозяина идёт на лад. К вечеру, как всегда, опустела стойка, На которой утром горой лежал шоколад. Завтра опять вырастет конфет груда, Будет потирать руки довольный грузин Оттого, что много, много обиженного люда Заходит в его уютный маленький магазин. Город, город! Мне уродства твои понятны, Сердце моё сжимается от вечной тоски. Мы ушли от берега, где невнятно Сказки рассказывают волны светлой реки. А здесь, в каменном плену, всё недужно, Болит щербатая городская грудь, Счастья нет, но ведь оно людям нужно! Разве не нужно счастья сколько-нибудь?..

Цветы на камне

Каменный узкий колодец, Вверху свинцовая плита. Маленький тряпичник-уродец Покричал и ушёл в ворота. Солнечной доброй улыбки Не увидишь нигде, нигде; Дети, как золотые рыбки В мутной нечистой воде. Окна на что-то сердиты, Дворник угрюм и груб, С тяжёлыми стенами слиты Горла водосточных труб. Много обиженного люда Замуровано среди этих стен, — Господи, господи, как худо Переносить каменный плен! Женщина с шарманкой убогой Входит на гулкий двор, Поёт с деловитостью строгой Для жильцов молчаливых нор. Поёт о костре в тумане, Об искрах, гаснущих на лету, О жестоком, жестоком обмане, О разлуке на безлюдном мосту… О том, как увезут спозаранку — Только-только минует ночь — Красавицу молодую цыганку От сердечного друга прочь… И ничего-ничего не значит, Что у певицы голос не чист, — В пятом этаже горько плачет На подоконнике канцелярист. Он плачет о любимой Вере, Счастья миновала пора, — С красивым студентом в сквере Гуляла она вчера… Как же, как же не плакать? Страшен измены яд. А медные монеты в слякоть Из тёмных окон летят…

Наводнение

Западный ветер – здоровый дядя — Думу надумал, напружил грудь; Губы и щёки враз наладя, Стал себе в невское устье дуть. «Вот остужу, изловчусь и выпью, Люди проснутся и – нет Невы…» Ухает ветер голодной выпью, Роет в пучинах ямы и рвы. Невская барыня – шасть обратно, Откуда взялась у старой прыть? Оно и понятно: разве приятно Этаким зверем выпитой быть? Половина взморья за Невой впёрла, Падает берег за футом фут. Рявкнули пушки в доброе горло: «Братцы, спасайся – стихии прут!..» С плачем и воем, с мильоном истерик Через барьерный гранит и мосты Кинулись волны от ветра на берег — По дворам и подвалам пряча хвосты. Месяц погас, как дрянь-огарок, Но напоследок головой покачал, Когда десяток ленивых барок Ветер с чугунных сорвал причал. Не дома в переулках, а прямо – губки, Только огонь в лампах сух; Вот показались первые шлюпки — С чердаков обирать ребят и старух. Узлы пересыпанной пухом ноши, Треск подмытых водой ворот… Кто-то ругался, что забыл калоши, А самому Нева забиралась в рот. Дует со взморья чёрная морда, Валит на Невском прохожих с ног, Даже Фонтанка вздыбилась гордо. Таская дряхлый живорыбный садок. В окнах тонко кричали стёкла, Визжали на крышах флюгера-петухи. Целую ночь столица мокла, Продувая и моя свои грехи. В каждой трубе черти вопили, В уличных фонарях метался газ. И до утра на Адмиралтейском шпиле Ехидно подмигивал зелёный глаз. И всё настойчивей, час за часом, Забыв назначенье – гибель и смерть, Добрые пушки бархатным басом Били тревогу в ночную твердь.

Санкт-Петербург

А.А. Плещееву

В те дни под громы многолетий И колокольный перезвон Император Александр Третий Оберегал российский трон. Над Гатчиной дымилась в славе Одна заря, другой вослед, И уж не думал о потраве Пренебрежительный сосед. Струилась рожь волной медовой, Чтоб обрести благую часть: В Санкт-Петербурге, на Садовой, В подвалы золотом упасть. Скрипели петли на воротах, Мужицкой сметкою ведом, Царь барыши считал на счётах И пересчитывал потом. В угрозу хищнику и вору Дом возвышался на холму, И был он в радость и в опору, И в гордость роду моему. Я помню жар печных заслонок, Стекло оконное во льде — Россия грелась, как ребёнок, В горячей царской бороде. Отцы счастливые и деды, — Чья родина, как снежный прах, Студенческие ваши пледы Взвивались бодро на ветрах! Вы шли великолепным Невским, Вступая в юношеский спор, С Некрасовым и Достоевским При встрече скрещивали взор. Блистает иней в хладном свете, Вот дробный топот конских ног, То не Кшесинская ль в карете К Чекетти едет на урок? Отцы счастливые и деды, Чья седина – как снежный прах, — Какие тягости и беды Подстерегали вас в ветрах!

Грааль-Арельский (1888–1937?)

Настоящее имя Стефан Стефанович Петров. Родился в крестьянской семье. После окончания гимназии поступил в 1909 году на астрономическое отделение физико-математического факультета Петербургского университета. В студенческие годы участвовал в революционном движении, был членом партии эсеров. Печататься начал в 1910 году. Знакомство с Константином Олимповым привело начинающего поэта в кружок эгофутуристов «Ego». Под маркой «Ego» вышел первый сборник Грааль-Арельского «Голубой ажур»), вторая книга автора – «Летейский брег» появилась в 1913-м году после перехода в «Цех поэтов». После революции написал несколько книг в жанре научной фантастики. В 1935 году арестован и приговорён к 10 годам исправительно-трудовых лагерей за «антисоветскую пропаганду и агитацию».

В трамвае

На остановках, с яростью звериной, В трамвай, толкаясь, торопясь, Cадятся люди. И опять витрины, Дома и фонари и уличная грязь. Мелькают в окнах сетью непрерывной. Знакомо всё – дома, дворцы, мосты. Огни трамваев в радости призывной… Как и всегда, на сумрачном граните Великий Пётр на скачущем коне. К чему стремитесь и чего хотите? Кондуктор скажет всё равно: конец Билетам красным. Снова вы уйдёте В туман холодный злобною гурьбой… Но не отдамся жалкой я заботе; Где мне сходить? Билет мой голубой.

Елена Гуро (1877–1913)

Настоящее имя Элеонора Генриховна фон Нотенберг. Поэт, драматург, прозаик, художник. Печататься начала в 1905 году. Входила в группу кубофутуристов. Первая книга «Шарманка» так и осталась нераспроданной, хотя и была замечена отдельными маститыми литераторами, среди которых был Блок, Ремизов и Вячеслав Иванов. Второй сборник «Осенний сон» выходит в 1912 году. Книга содержала множество авторских иллюстраций и была сочувственно встречена даже теми, кто не симпатизировал левым течениям в искусстве. Впрочем, и в среде футуристов Елена Гуро держалась вполне независимо, как в жизни, так и в творчестве. Гуро была тяжело больна лейкемией, и успех третьей книги «Небесные верблюжата» ей уже увидеть не довелось.

Песни города (Вступление)

Было утро, из-за каменных стен гаммы каплями падали в дождливый туман. Тяжёлые, петербургские, темнели растения с улицы за пыльным стеклом. Думай о звёздах, думай! И не бойся безумья лучистых ламп, мечтай о лихорадке глаз и мозга, о нервных пальцах музыканта перед концертом; верь в одинокие окошки, освещённые над городом ночью, в их призванье… В бденья, встревоженные электрической искрой! Думай о возможности близкой явленья, о лихорадке сцены. ……………………………………… Зажигаться стали фонари, освещаться столовые в квартирах… Я шептал человеку в длинных космах; он прижался к окну, замирая, и услышал вдруг голос своих детских обещаний и лихорадок начатых когда-то ночью. И когда домой он возвращался бледный, пробродив свой день, полуумный, уж по городу трепетно театрами пахло — торопились кареты с фонарями; и во всех домах многоэтажных, на горящих квадратах окон, шли вечерние представленья: корчились дьявольские листья, кивали фантастические пальмы, таинственные карикатуры — волновались китайские тени.

Велимир (Виктор Владимирович) Хлебников (1885–1922)

Прозаик и поэт. Один из основоположников русского футуризма, экспериментатор и реформатор поэтического языка. Закончил 3-ю казанскую гимназию. Был отчислен с физико-математического отделения Казанского университета из-за участия в студенческих волнениях. Для продолжения обучения в университете переезжает в Петербург. В Петербурге состоится дебют Хлебникова в печати: в октябрьском номере журнала «Весна» за 1908 год появляется его стихотворение «Искушение грешника». Чуть позже его произведения появляются в футуристическом сборнике «Садок Судей». Книга была выпущена в непривычной для того времени орфографии, без неупотребимых ныне букв и твёрдых знаков на конце слов. Участники сборника именовали себя будетлянами, а «будетляне речетворцы любят пользоваться разрубленными словами, полусловами и их причудливыми хитрыми сочетаниями». Так, во всяком случае, было указано в их манифесте. После Петербурга Хлебников несколько лет жил в Москве. Первый авторский сборник «Ряв!» был издан в конце 1913 года ещё одним будетлянином Алексеем Кручёных. В 1915 году Хлебников разрабатывает «Законы времени», в которых все события в жизни людей и народов пытается объяснить магическими числами. Не получив для своего труда одобрения у учёных, он основывает «Общество председателей Земного шара», структуру которого снова увязывает с открытыми им «магическими числами». В конце Первой мировой войны Хлебникова призывают в армию, однако ему удаётся добиться отпуска для лечения в психиатрической клинике. Оказавшись вне расположения войск, он отправляется путешествовать по России. Опасаясь преследования комендатуры, он постоянно меняет свои адреса и города. В начале Гражданской войны Хлебников оказался на Украине, где он вновь скрывался в психиатрической лечебнице от призыва в армию Деникина. Однако совсем уклониться от службы Хлебникову не удалось: в составе Персидской Красной армии он был отправлен в Иран в должности лектора. Это был апрель 1921 года. После персидского похода Хлебников возвращается в Москву, чтобы издать «Доски судьбы» и сверхповесть «Зангези». К этому времени поэт был болен лихорадкой и эти издательские планы осуществили его друзья. Влияние Хлебникова на мировую культуру огромно, оно простирается гораздо дальше авангарда и нового искусства живописи и литературы.

«Тайной вечери глаз…»

Тайной вечери глаз Знает много Нева. Здесь спасителей кровь Причастилась вчера С телом севера в чёрном булыжнике. На ней пеплом любовь И рабочих и умного книжника. Тайной вечери глаз Знает много Нева У чугунных коней У суровых камней Дворца Строганова. Из засохших морей Берега у реки И к могилам царей Ведут нить пауки Лишь зажжётся трояк На вечерних мостах Льётся красным струя Поцелуй на устах.

Елена Яковлевна Данько (1898–1942)

Русская советская писательница, поэтесса и художница. Была актрисой театра кукол, живописцем на фарфоровом заводе. Закончила с золотой медалью частную женскую гимназию Е.А. Крюгера в Киеве. Начальное художественное образование получила в школе живописи Александра Мурашко в Киеве. В 1915 году переезжает в Москву, где профессионально совершенствуется в студии живописи Ильи Машкова и в студии офорта А.В. Манганари. В 1918 году переезжает в Петроград. В 1922 году появляется её сборник «Простые муки». Работает секретарём секции детской литературы Ленинградского отделения Всероссийского Союза Советских писателей. Издала несколько книжек для детей, а также свой автобиографический роман. Погибла в блокадную зиму 1942 года.

«Марсова поля просторы…»

Марсова поля просторы, Серый из мрамора дом, Бронзовый сторож Суворов, Зори над светлым мостом, Ветры, летящие мимо, Чёрные прутья оград, Грустный, ни с чем не сравнимый, Летний запущенный сад, Вас я зову, заклиная, Вам расскажу я про ту, Кто так пленительно знает Каждую Вашу черту. Слушай же звонкие строки, Серый гранит площадей — Люди-то нынче жестоки, Камни не твёрже людей.

Александр Михайлович Добролюбов (1876–1945?)

Поэт-символист. Дальний родственник Н.А. Добролюбова. На свои деньги издал свою первую книгу «Natura Naturans. Natura Naturata», которая вызвала недоумение даже в среде тех, кто был увлечён новомодными течениями в литературе. Добролюбов зарекомендовал себя как человек крайностей, с очень разными поведенческими устремлениями. Эпикурейство сменялось у него религиозным аскетизмом, а эстетствующее декадентство – воинствующим анархизмом. В Поволжье он организует секту добролюбовцев. К 1915 году в ней насчитывается несколько сот членов, которых сам Добролюбов называет «братками». Лев Толстой и Дмитрий Мережковский, встречавшиеся с Добролюбовым, свидетельствовали, что он имел огромное духовное влияние на слушателей. В своём последнем сборнике «Из книги невидимой» он ратует за отказ от литературы. С этого времени он начинает активно проводить в жизнь этот принцип, проповедуя его среди последователей и применяя его к самому себе. Как следовало ожидать, подобная практика дала вполне наглядные и убедительные результаты. Несколько десятилетий он переписывался со вдовой Вересаева, и по этим письмам можно было судить о степени деградации и опрощения некогда образованного и творчески одарённого человека.

Невский при закате солнца

Влага дрожит освежительно. Лиц вереница медлительна… Тонкие, мягкие пятна… Шумы бледнеют невнятно. Светлые башни. Вдали Светлые тени легли. Мутною цепью нависшие Стены. Как призраки высшие, Дремлют дома неподвижно. Теплится ночь непостижно. Зыблются краски… во сне Зыблется лист на окне.

Литейный вешним утром

Светлой нитью вдаль уходит Гордый, тесный ряд домов. Тени меркнут, чуть колеблясь, И весенним ровным солнцем Каждый камень озарён. Строго смотрят в окнах лица, Строги думы стен высоких, Строго вырезалась в небе Церковь с тёмной колокольней. Ты прошла лукаво мимо, Снова свет зари вечерней… Улыбнулись дерзко глазки.

Сергей Михайлович Соловьёв (1885–1942)

Поэт и мыслитель. Внук историка С.М. Соловьёва, племянник философа Владимира Соловьёва, троюродный брат А.А. Блока. Выпускник Московского университета и Московской духовной академии. В 1916 году был рукоположен в сан священника. Неоднократно переходил из православия в католичество. В 1931 году арестован по делу русских католиков. Был приговорён к десяти годам заключения, однако по состоянию психического здоровья был освобождён от отбытия наказания. Год Соловьёв провёл в Троицкой психоколонии под Москвой, после чего был выдан родственникам. Периодически, в процессе обострения, Соловьёв содержался в больнице имени Кащенко. Во время войны больница была эвакуирована в Казань, где поэт и скончался. Писать стихи Соловьёв начал под сильным влиянием Александра Блока. Кроме того, его литературным увлечениям способствовала дружба с Андреем Белым. Всего Соловьёв издал четыре книги своих стихотворений.

Петербург

И волею неземнородной Царя, закованного в сталь, В пустыне, скудной и холодной, Воздвигнут северный Версаль. Где вечно плакали туманы Над далью моха и воды, Забили светлые фонтаны, Возникли лёгкие сады. Где плавали за рыбной данью Два-три убогие челна, Закована глухою гранью Невы державная волна. Над зыбями свинцовой влаги, На вечно веющем ветру, Российский флот развеял флаги, Гремя приветствие Петру. И, мудростью подобен змию, Весёлый царь, как утро юн, Новорождённую Россию Забил в железо и чугун. От Бельта до Сибири дальней, До поздней полночи с утра, Гудят и стонут наковальни Под тяжким молотом Петра. И за победою победа Венчает наши знамена: Наказана кичливость Шведа И гордость русских спасена. И дочерей на ассамблеи Везут отцы, как на позор, Везде – амурные затеи, Пожатье рук и томный взор. Дерзят, но в выраженьях лестных, Цитируя латинский стих, Под статуями нимф, прелестных И соблазнительно нагих. Псишеи, Венусы и Фрины Скользят аллеями. «У вас Ланиты – розы, перси — крины, Купидо целится из глаз». «К чему сей комплимент нескромный? Он оскорбителен весьма». «Алина, ах! улыбкой томной Ты тайну выдала сама». А во дворце – банкет весёлый, С вином шипучим, золотым. Снуют зелёные камзолы, И стелется табачный дым. И над кипящей, мутной бездной – Мечтами в будущих судьбах — Проходит исполин железный С голландской трубкою в зубах.

Поликсена Сергеевна Соловьёва (1867–1924)

Поэтесса и художница. Дочь знаменитого историка Сергея Михайловича Соловьёва. На её увлечение искусством и литературой значительно повлияли старшие братья: Владимир Соловьёв, поэт и философ, и Всеволод Соловьёв – исторический романист. Несколько лет Соловьёва занималась в школе живописи, ваяния и зодчества у И.М. Прянишникова и В.Д. Поленова. С переездом в Петербург начала печататься при содействии Н.К. Михайловского. Вначале её стихи увидели свет на страницах «Русского богатства», затем – в «Вестнике Европы» и «Журнале для всех». Начиная с 1906 года она издаёт детский журнал «Тропинка». Соловьёва – непременная участница «Пятниц» у Случевского, была дружна с Блоком и Вячеславом Ивановым, посещала собрания у Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского. Послереволюционные годы она провела в Коктебеле, где работала библиотекарем при санатории и читала лекции в Народном университете. В конце жизни Соловьёвой удалось вернуться в Москву, где выпустила книгу «Последние стихи».

Петербург

Город туманов и снов Встаёт предо мною С громадой неясною Тяжких домов, С цепью дворцов, Отражённых холодной Невою. Жизнь торопливо бредёт Здесь к цели незримой… Я узнаю тебя с прежней тоской, Город больной, Неласковый город любимый! Ты меня мучишь, как сон, Вопросом несмелым… Ночь, но мерцает зарёй небосклон… Ты весь побеждён Сумраком белым.

Петербург

«Быть Петербурху пусту…»

Евдокия Мне снятся жуткие провалы Зажатых камнями дворов, И чёрно-дымные каналы, И дымы низких облаков. Молчат широкие ступени, Молчат угрюмые дворцы, Лишь всхлипывает дождь осенний, Слезясь на скользкие торцы. На площадях пустынно-гулких Погас огней янтарный ряд, Безмолвны щели-переулки, Безогнен окон мёртвый взгляд. И ветер панихиду стонет По скатам крыш, средь чёрных труб, И мгла осенняя хоронит, Омыв дождями, тяжкий труп. О, город крови и мучений, Преступных и великих дел! Незабываемых видений Твой зодчий дал тебе удел. О, город страшный и любимый! Мне душу пьют твой мрак и тишь. Проклятьем женщины томимый, Ты умер?.. Нет, не умер, — спишь. И снится: кто-то невысокий, В плаще, с кудрявой головой, Проходит грустный, одинокий, И шепчет сладостные строки Над молчаливою Невой. И верю я, что смерть безвластна И нет бесславного конца, Что Он проходит не напрасно И что сильнее злобы страстной Благословение певца.

Валерий Яковлевич Брюсов (1873–1924)

Поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературовед и историк. Один из основоположников русского символизма. Брюсов окончил историко-филологический факультет Московского университета, после окончания которого целиком посвятил себя литературному труду. С 1904 по 1909 год Брюсов руководит ежемесячным журналом «Весы» – основным органом русского символизма. Его книги выходят с завидной регулярностью, а в 1913–1914 годах появляются отдельные тома собрания сочинений и переводов. После Октябрьской революции Брюсов активно сотрудничает с советской властью, занимает ряд ответственных государственных постов, является членом Моссовета. Им создан в 1921 году Литературно-художественный институт, в котором он преподавал и исполнял обязанности ректора. В.Л. Брюсов оставил яркий след не только в русской литературе. Его тексты переведены на многие языки, и уже несколько десятилетий в формате Международных научно-практических конференций проводятся «Брюсовские чтения», с каждым годом собирая всё больше и больше участников из разных стран.

«На Невском, как прибой нестройный…»

На Невском, как прибой нестройный, Растёт вечерняя толпа. Но неподвижен сон спокойный Александрийского столпа. Гранит суровый, величавый, Обломок довременных скал! Как знак побед, как вестник славы, Ты перед царским домом стал. Ты выше, чем колонна Рима, Поставил знаменье креста. Несокрушима, недвижима Твоя тяжёлая пята. И через кровли низких зданий, Всё озирая пред собой, Ты видишь в сумрачном тумане Двух древних сфинксов над Невой. Глаза в глаза вперив, безмолвны, Исполнены святой тоски, Они как будто слышат волны Иной, торжественной реки. Для них, детей тысячелетий, Лишь сон – виденья этих мест, И эта твердь, и стены эти, И твой, взнесённый к небу, крест. И, видя, что багряным диском На Запад солнце склонено, Они мечтают, как – давно — В песках, над падшим обелиском, Горело золотом оно.

Вильгельм Александрович Зоргенфрей (1882–1938)

Поэт, переводчик. Окончил Петербургский технологический институт. Работал учителем и служащим в Министерстве торговли и промышленности. В советское время был инженером-технологом на заводе. Александр Блок упоминает его как одного из четырёх близких друзей. Он же привлекал Зоргенфрея к переводам зарубежной классики. Многие тексты И.В. Гёте, И.Г. Гердера, Ф. Грильпарцера, Ф. Хеббеля, П. Клоделя, А. Ренье, Г. Гейне были переведены Вильгельмом Александровичем. При жизни Зоргенфрея был выпущен всего лишь один стихотворный сборник, большинство произведений погибло при его необоснованном аресте в 1938 году. Что способствовало такой жизненной развязке, сказать сложно. Известно только, что Зоргенфрей страдал «чёрной меланхолией» и даже находился на излечении в неврологическом санатории в подмосковном Крюково. Но знавшие его люди утверждали, что он никогда не расставался с карандашом и бумагой. Даже находясь в тюрьме, Зоргенфрей продолжал писать. Его сокамерник Дмитрий Фридрихсберг, которому удалось выжить, передал на волю последние стихи поэта. Зоргенфрей был расстрелян через день после вынесения приговора, а в 1958 году приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР в отношении Зоргенфрея В.А. был отменён, и дело прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления.

Санкт-Петербург (Отрывок из краткой географии России)

Чем известна, чем гордится Развесёлая столица? Как поддержит свой престиж Русский Лондон и Париж? Александровской колонной, Кавалерией салонной, Медной статуей Петра И конюшнями двора; Правоведами в корсетах, Хулиганами в манжетах, Петропавловским мешком И Семёновским полком; Всей полицией угрюмой, Государственною думой, Резиденцией царя И Девятым января; Нововременской крамолой, Заколоченною школой, Ожиданием «конца» И решёткой вкруг дворца; Униженьем человека, Совещанием Кобека, Храмом начатым Христа И актрисой Балета.

Андрей Белый (1880–1934)

Писатель, поэт, критик, мемуарист. Настоящее имя Бугаев Борис Николаевич. Теоретик символизма и модернизма. Вырос в семье известного математика Н.В. Бугаева. Под влиянием отца поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, который окончил с отличием в 1903 году. Ещё в университете состоялся его литературный дебют: «Симфония (2-я, драматическая)», написанная ритмической прозой. За ней последовали и остальные «Симфонии». В журналах «Мир искусства», «Новый путь», «Весы», «Золотое руно», «Перевал» в числе других символистов всякий раз значилось имя Андрея Белого – со стихами, критикой и теоретическими разработками. Математик Белый решил полностью посвятить себя литературе и стиховедению, в чём ему серьёзно помогало знакомство с точными науками. «Гением въедливости» назовёт его впоследствии другой литературный гений – Владимир Набоков. Андрей Белый много путешествовал. В Берлине он знакомится с Рудольфом Штейнером, австрийским основоположником религиозно-мистического учения антропософии, став его учеником. По-своему понятая теория Штейнера не могла не сказаться на творчестве Андрея Белого. Заметный отход от символизма проявится в цикле его эссе «На перевале», в романах «Серебряный голубь» и «Петербург», в теоретических и критических статьях. В 1923 году Белый окончательно возвращается из-за границы, и в Советской России начинается его самый плодотворный период творчества. Но к стихам Андрей Белый больше не возвращается. Как самого «интереснейшего писателя нашего времени» оценит его Виктор Шкловский, а Осип Мандельштам назовёт его творчество «вершиной русской психологической прозы». В честь Андрея Белого в России существует литературная премия, присуждаемая по трём номинациям: поэзии, прозе и в области гуманитарных исследований.

В альбом В.К. Ивановой

О том, как буду я с тоскою Дни в Петербурге вспоминать, Позвольте робкою рукою В альбоме Вашем начертать. (О Петербург! О Всадник Медный! Кузмин! О, песни Кузмина! Г «…», аполлоновец победный!) О Вера Константиновна, Час – пятый… Самовар в гостиной Ещё не выпит… По стенам Нас тени вереницей длинной Уносят к дальним берегам: Мы – в облаке… И всё в нём тонет — Гравюры, стены, стол, часы; А ветер с горизонта гонит Разлив весенней бирюзы; И Вячеслав уже в дремоте Меланхолически вздохнёт: «Михаил Алексеич, спойте!..» Рояль раскрыт: Кузмин поёт. Проходит ночь… И день встаёт, В окно влетает бледной птицей… Нам кажется, незримый друг Своей магической десницей Вокруг очерчивает круг: Ковёр – уж не ковёр, а луг — Цветут цветы, сверкают долы; Прислушайтесь, – лепечет лес, И бирюзовые глаголы К нам ниспадающих небес. …………….. Всё это вспомню я, вздыхая, Что рок меня от вас умчал, По мокрым стогнам отъезжая На Николаевский вокзал.

Василий Васильевич Князев (1887–1937)

Поэт-сатирик. Учился в гимназии в Екатеринбурге, которую не окончил из-за нервной болезни. Продолжил своё обучение в земской учительской семинарии в Санкт-Петербурге, но из неё тоже был исключён – уже за политическую деятельность. Перешёл к большевикам из лагеря анархо-коммунистов. Печататься начал в 1905 году в юмористических листовках и журналах, в «Сатириконе» и других изданиях. Первую книжку «Сатирические песни» выпустил в 1910 году. Был одним из первых дореволюционных мелкобуржуазных писателей, пришедших работать с большевиками ещё в дни массового саботажа интеллигенции. После революции работал в газетах «Известия ВЦИК», «Красная армия», «Звезда красноармейца», а также вместе с В. Володарским стал создателем «Красной газеты». Во время гражданской войны Князев отправился на фронт с агитпоездом Пролеткульта. Известен как собиратель русских пословиц и поговорок, а также предреволюционного фольклора и фольклора первых лет советской власти. Арестован 19 марта 1937 года по обвинению в проведении контрреволюционной агитации. Арест, скорее всего, был связан с его желанием написать роман о смерти Кирова. Приговорён к пяти годам лишения свободы. Погиб от холода и голода на тюремном этапе. В своих воспоминаниях Надежда Константиновна Крупская писала, что стихи Василия Князева были любимы В.И. Лениным. Но слова: «Мои стихи нравились Ильичу», – так и не стали для него охранной грамотой перед Судебной Коллегией.

Большая Охта

Из цикла «По Петрограду»

Городок в табакерке, со столицей бок о бок, Сеть коротеньких улиц, бегущих в Неву. Не дома, а собранье картонных коробок На дворах, приютивших репей и траву. Всё игрушечно здесь: и дома, и лавчонки, И управа, и славный Ириновский путь, Среди улиц частенько играют мальчонки И коровы бредут близ Невы отдохнуть. Поперёк же селения лентою резкой, Местной гордости вечный и сладкий объект, Протянулся свой собственный, охтинский «Невский», Большеохтинский людно-базарный проспект.

Аполлон Аполлонович Коринфский (1868–1937)

Поэт, переводчик и журналист. В Симбирской гимназии учился вместе с В.И. Лениным, который не раз бывал в доме у своего одноклассника. Сотрудничал в сатирических журналах 1905–1906 годов: «Бурелом», «Зритель» и «Заноза». Переехав в Петербург, поступил работать в «Правительственный вестник», находившийся под началом К.К. Случевского. Случевский ввёл своего сотрудника в литературный мир столицы, познакомив со многими интересными писателями и поэтами. С некоторыми из них поэт сохранил дружеские отношения на всю жизнь. Серьёзно занимался народным фольклором, ему принадлежит труд «Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа». Ненадолго Коринфский был захвачен революционным подъёмом, однако вскоре вернулся на свои прежние консервативные позиции. В 1928 году его арестовали и на три года лишили права жительства в крупных городах. Из Ленинграда Коринфский перебрался в Тверь, где работал корректором. В последние годы писал мемуары о В.И. Ленине, печатая их в «Тверской правде».

В тумане

Константину Михайловичу

Фофанову

И вот опять ползут косматые туманы Из северных болот и сумрачных лесов, Покинув нехотя просторные поляны Для тесной суеты шумливых городов… Задёрнуты с утра какой-то мутной мглою Огромные дома, сады и острова, Гранитные дворцы над смолкшею рекою И в латах ледяных красавица Нева… И снова целый день по улицам туманным Брожу я, затаив в груди печаль свою, И – как больной в бреду – в своём кошмаре странном Ни близких, ни врагов кругом не узнаю… Худые, бледные, измученные лица Повсюду предо мной мелькают; из-за них Глядит в мои глаза туманная столица Зрачками мутными несчётных глаз своих… И думается мне: весь этот город шумный Внезапно заболел, и бред его больной, Сливаяся с моей тоскою многодумной, Звучит во мне самом и гонится за мной…

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936)

Поэт, прозаик, литературный критик, переводчик, композитор. Окончил Восьмую Санкт-Петербургскую мужскую гимназию. Одноклассником и другом у Кузмина был Г.В. Чичерин, будущий нарком иностранных дел СССР. После гимназии Кузмин поступает в Консерваторию, которую, правда, не сумел окончить. Путешествовал по Египту и Италии, в России ходил со старообрядцами по отдалённым деревням в поисках древних икон «северных писем». Занимался музыкой, писал оперные сочинения, романсы, делал музыкальные переложения собственных сонетов. Дебютировал в печати в 1905 году, опубликовав тринадцать сонетов и драматическую поэму «История рыцаря Д'Алессио» в петербургском альманахе «Зелёный сборник стихов и прозы». Не сделав определённого творческого выбора в пользу того или иного направления, Кузмин был равно близок ко всем поэтическим школам своего времени. После революции сотрудничает как композитор с Большим драматическим театром, переводит классику. Последний поэтический сборник «Форель разбивает лёд» Кузмин издаёт в 1929 году.

Летний сад

Н.А. Юдину

Пропало славы обветшалой Воспоминанье навсегда. Скользнут в веках звездою шалой И наши годы, господа. Где бабушкиных роб шуршанье, Где мелкий дребезг нежных шпор И на глазах у всех свиданье, Другим невнятный разговор? Простой и медленной прогулкой В саду уж не проходит царь, Не гонит крепость пушкой гулкой Всех франтов к устрицам, как встарь. Лишь у Крылова дремлют бонны, Ребячий вьётся к небу крик, Да липы так же благовонны, И дуб по-прежнему велик. Демократической толпою Нарушен статуй странный сон, Но небо светится весною, А тёплый ветер – тот же он! Ты Сам устроил так, о Боже, Что сердце (так слабо оно) Под пиджаками бьётся то же, Что под камзолами давно. И, весь проспект большой аллеи Вымеривая в сотый раз, Вдруг остановишься, краснея, При выстреле прохожих глаз. Но кто же знает точный час Для вас, Амура-чародея Всегда нежданные затеи?

Сергей Львович Рафалович (1875–1943)

Писатель и поэт. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. Автор сборников «Стихотворения», «Весенний ключ», «Светлые песни», «Зеркало души», «Триолеты». С 1909 года постоянно жил в Париже и лишь изредка приезжал в Россию. Во время Гражданской войны жил и работал на Кавказе. Редактировал вместе с Городецким журнал «Орион» в Тифлисе. С 1922 года снова уезжает в Париж и более в Россию не возвращается.

Петроград

Из недр земных страны родимой, векам доверив свой расцвет, ты не возник неудержимо, как в сердце благостный завет. И жив не замысел народный под чёткостью твоих личин, но, венценосный и безродный, ты всем обличьем – мещанин. Ты создан прихотью мгновенной, с судьбой вступившей в дерзкий спор. И вот, стоишь среди вселенной всему и всем наперекор. Не сердце пылкое России в тебе размеренно стучит. И не родня родной стихии твой гордо блещущий гранит. Но изменив родным просторам, куда упорно рок зовёт, ты безнадёжно меришь взором унылый путь Балтийских вод. И в годы бурных сотрясений и воплощаемой мечты ценой последних отречений страну ведёшь не ты, не ты; но самовластно и раздельно свой каждый лик и миг любя, ты – вызов, брошенный бесцельно судьбе, не знающей тебя.

Александр Степанович Рославлёв (1883–1920)

Писатель и поэт. Начал печататься в 1901 году. Революцию 1905 года приветствовал риторическими стихами, посвятив этому событию целый сборник «Красные песни». В десятых годах поэт был известен всей читающей России, хотя, в первую очередь, как фигура скандальная и одиозная. Хотя его книги иллюстрировали такие талантливые художники как Иван Билибин и Михаил Соломонов, а Михаил Кузмин, известный своей взыскательностью, делал ему посвящения. «Все поголовно отзываются о нём как о нахале и о мошеннике, но тем не менее он преуспевает. Стихи его всюду печатаются, книги покупаются за хорошую цену издателями», – писал о нём друг Ходасевича, поэт Виктор Гофман. С приходом Советской власти Рославлёв пробует переосмыслить не только свои взгляды и мировоззренческие установки, но и само своё творчество. В 1919 году Рославлёв был одним из основателей Театра политической сатиры в Новороссийске и редактором газеты «Красное Черноморье».

На Неве

На горизонте сизой ватой Лёг дым от фабрик… Туч ряды… Пуглив и странен взгляд звезды, И отблеск неба розоватый Смягчил густой металл воды. Тупых, громоздких барж обшива Как бы насквозь просмолена, Так духовита и черна. Нева покорно-молчалива И величаво холодна. На пароходе разговоры Тягучи, вялы, ненужны, И лица призрачно бледны. За крепость скрылись тучигоры, Как стены крепости мрачны. Она, как чудище, до края На брюхе каменном сползла И зорко пушки навела, — Твердыня жуткая, немая… — След грозной думы духа зла! А там краса спокойных зданий, Блеск в окнах верхних этажей, Как этот блеск стальных зыбей, Мрежь полустертых очертаний И сказка скраденных теней. Внезапный гул летит толчками. Бурленье, плеск, и гам, и лай… Над нами арка невзначай… Просвет… и молнийное пламя С моста бросает вслед трамвай. Над пароходною трубою Расцвёл фонтаном вихревым, Шафранно-бурой розой дым, И над червлёною водою Покровом стелется живым. Усталый, хмурый, безучастный, Как трудно дышащий старик, Идёт навстречу грузовик, И глаз его, большой и красный, Дробясь, искрясь, к воде приник. Адмиралтейский шпиц так ясен, Так чётко в небе остриё, Что, мнится, – Божье то копьё. Сфинкс вдохновляюще прекрасен И погружён в небытиё. Не сон ли всё – Нева, граниты, И сфинкс, и баржи, и дома, И в тихих скверах полутьма, Зари загадочной ланиты И пароход, и ночь сама?

Бенедикт Константинович (Нахманович) Лифшиц (1887–1938)

Поэт, переводчик. Окончил с золотой медалью Ришельевскую гимназию в Одессе и Киевский университет. Первые стихи были опубликованы в 1909 году в «Антологии современной поэзии» (Киев). Вместе с братьями Бурлюками, Маяковским, и Каменским состоял в объединении футуристов «Гилея». Печатался в сборниках «Садок Судей», «Пощечина общественному вкусу», «Дохлая луна», «Рыкающий Парнас». Первый самостоятельный сборник – «Флейта Марсия», выпущенный в 1911 году, почти полностью был уничтожен цензурой. После университета служил вольноопределяющимся в Российской армии, в 88 пехотном полку. Принял православие, взяв отчество своего крёстного. Во время Первой мировой воевал в составе 146-го пехотного Царицынского полка. За храбрость был награждён Георгиевским крестом. Имел ранение. В результате контузии частично потерял слух. После демобилизации жил в Киеве, а с 1922 года – в Петрограде. В 1933 году опубликовал книгу воспоминаний «Полутораглазый стрелец», в которой рассказал об истории русского футуризма и о своих друзьях: Маяковском, Хлебникове, Д. Бурлюке, Северянине, Малевиче… Много и успешно занимался переводами, ставшими впоследствии классикой. В 1938 году расстрелян «за участие в антисоветской право-троцкистской террористической и диверсионно-вредительской организации». 24 октября 1957 года Бенедикт Лившиц был реабилитирован.

Закат у Дворцового моста

И треугольник птичьей стаи И небосклона блёклый прах — Искусный фокус Хокусаи, Изобличённый в облаках, А душу водную волнуя — Какая пламенная сыть! — Из солнечного златоструя Мы не торопимся уплыть, Не веря сами, что добыто Такое счастье над Невой И не раздавит нас копыто На набережной роковой.

Дворцовая площадь

Копыта в воздухе, и свод Пунцовокаменной гортани, И роковой огневорот Закатом опоённых зданий: Должны из царства багреца Извергнутые чужестранцы Бежать от пламени дворца Как чёрные протуберанцы. Не цвет медузиной груди, Но сердце, хлещущее кровью, Лежит на круглой площади, Да не осудят участь вдовью! И кто же, русский, не поймёт, Какое сердце в сером теле, Когда столпа державный взлёт — Лишь ось кровавой карусели? Лишь ропоты твои, Нева, Как отплеск, радующий слабо, Лелеет гордая вдова Под куполом бескровным Штаба: Заутра бросится гонец В сирень морскую, в серый вырез — И расцветает, наконец, Златой адмиралтейский ирис!

Новая Голландия

И молнии Петровой дрожи, И тросы напряжённых рук, И в остро пахнущей рогоже О землю шлёпнувшийся тюк. Заморские почуяв грузы И тропиками охмелев, Как раскрывался у медузы Новоголландской арки зев. Но слишком беглы – очерк суден И чужеземных флагов шёлк, Пред всей страною безрассуден Петром оставленный ей дол. Окно в Европу! проработав Свой скудный век, ты заперто И въезд торжественный Ламотов, Провал, ведущий нас в ничто. Кому ж грозить возмездьем скорым И отверзать кому врата, Коль торг идёт родных просторов И смерти именем Христа?

Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930)

Поэт, драматург, киносценарист, кинорежиссёр, киноактёр, художник. Один из ярчайших представителей русского авангарда. Маяковский учился в классической гимназии в Кутаиси, 5-й московской гимназии и Московском училище живописи, ваяния и зодчества. С 1906 года жил в Москве, с 1915 года, вплоть до революционных событий, проходил военную службу в Петрограде в Учебной автомобильной школе. Приветствовал Октябрьскую революцию. В 1918 году Маяковский организовал группу «Комфут» – коммунистический футуризм, в 1923 году – группу ЛЕФ (Левый фронт искусств). Творческое наследие Маяковского огромно. В 1961 году было выпущено тринадцатитомное собрание сочинений, в 2013 в издательстве «Наука» – двадцатитомное. Именем Маяковского названо множество улиц, станций метро, театров и библиотек.

Кое-что про Петербург

Слезают слёзы с крыши в трубы, к руке реки чертя полоски; а в неба свисшиеся губы воткнули каменные соски. И небу – стихши – ясно стало: туда, где моря блещет блюдо, сырой погонщик гнал устало Невы двугорбого верблюда.

Ещё про Петербург

В ушах обрывки тёплого бала, а с севера – снега седей — туман, с кровожадным лицом каннибала, жевал невкусных людей. Часы нависали, как грубая брань, за пятым навис шестой. А с неба смотрела какая-то дрянь величественно, как Лев Толстой.

Николай Владимирович Недоброво (1882–1919)

Поэт, критик, литературовед. Окончил в 1906 году историко-филологический факультет Петербургского университета. Был сокурсником Александра Блока. В печати дебютировал в 1913 году. Печатался в «Русской мысли», «Северных записках», «Альманахе муз». Публиковал материалы по теории искусства и критические статьи. Многие молодые поэты были благодарны той поддержке, которую они видели для себя в литературоведческих работах Николая Недоброво. Среди них была и Анна Ахматова. Статью Недоброво о себе она считала пророческой. Авторского сборника Недоброво не имел, болезнь не позволила развиться его дарованию в полной мере. Последние годы жизни он провёл в Крыму, надеясь излечиться от чахотки.

Лебяжья канавка

Белая ночь. В неподвижной воде Лебяжьей канавки Отразились деревья Летнего сада. Вода так неподвижна, что её вовсе не видно… Видно только, что вниз растут деревья; Ясно видны каждый листок, каждая точка. А дальше воздух, пустота, беспредельность… И кажется, что дошёл до края земли, Кажется, что заглянул за землю.

План Петербурга

Огромная река, широкие каналы, Прямые широкие улицы, большие площади… Они прекрасны в тёплые белые ночи. Но как раздольно на них взрывам зимнего ветра, Как ненавистен их простор в морозы, Когда всякая пустота леденит, И всё хочет быть ближе, уже, теснее, Когда в карете, и не любя, Женщина жмётся к мужчине.

Нева зимой

На Неве полыньи, замерзая, дымятся. Воздух стал, скован мёрзлой тканью тумана, И солнце, в нём погружённое низко, Охлаждаясь, уже покраснело, А тёмно-серая пустая вода Хочет совсем затушить в себе И его потускневший отблеск.

Оглавление

Стихи поэтов «Золотого» века

  От составителя

  Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837)

    Медный всадник. Отрывок

  Михаил Юрьевич Лермонтов (1814–1841)

    Сказка для детей Отрывок

    «Примите дивное посланье…» Отрывок

    Сашка Отрывок

  Пётр Андреевич Вяземский (1792–1878)

    Петербург Отрывок

  Николай Епафродитович Анненков (1805–1826)

    Весна

  Владимир Григорьевич Бенедиктов (1807–1873)

    Заневский край

  Анна Петровна Бунина (1774–1829)

    Майская прогулка болящей Отрывок

  Фёдор Николаевич Глинка (1786–1880)

    Мечтания на берегах Волги Отрывок

    Плавание дней Отрывок

    Моё занятие Отрывок

    Буря

  Михаил Данилович Деларю (1811–1868)

    К Неве

    Город

    Статуя Перетты в Царскосельском саду

  Михаил Александрович Дмитриев (1796–1866)

    Лето в столице

  Василий Андреевич Жуковский (1783–1852)

    Славянка. Отрывок

  Дмитрий Иванович Хвостов (1757–1835)

    О наводнении Петрополя, бывшем 1824 года 7 ноября

  Степан Петрович Шевырёв (1806–1864)

    Петроград

  Николай Михайлович Языков (1803–1846)

    Песня балтийским водам

  Александр Ефимович Измайлов (1779–1831)

    Таврический сад

  Иван Петрович Клюшников (1811–1895)

    Медный всадник

  Николай Михайлович Коншин (1793–1859)

    Жалобы на Петербург

  Константин Петрович Масальский (1802–1861)

    Петергофское гулянье

  Андрей Иванович Подолинский (1806–1886)

    Памятник Петру Великому

Стихи поэтов «Серебряного века»

  От составителя

  Александр Александрович Блок (1880–1921)

    «Город в красные пределы…»

    «По городу бегал чёрный человек…»

    «Ночь, улица, фонарь, аптека…»

  Николай Яковлевич Агнивцев (1888–1932)

    Странный город

    Екатерининский канал

  Валентин Кривич (1880–1936)

    В сером доме

    Дома

  Дмитрий Михайлович Цензор (1877–1947)

    Белая ночь

  Анна Андреевна Ахматова (1889–1966)

    Стихи о Петербурге

  Фёдор Алексеевич Червинский (1864–1917)

    «Над городом немым…»

  Александр Алексеевич Богданов (1874–1939)

    «Печально день вставал…»

    «Те же камни, те же всплески…»

  Пётр Филиппович Якубович (1860–1911)

    У сфинксов

  Леонид Николаевич Афанасьев (1865?—1920)

    Белая ночь

  Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874–1952)

    Петербургский ноктюрн

    Из летнего альбома Отрывок

  Константин Константинович Вагинов (1899–1934)

    «У милых ног венецианских…»

    Финский берег

    «За ночью ночь пусть опадает…»

  Евгений Вадимов (1879–1944?)

    Петербург

  Черубина де Габриак

    «Всё то, что я так много лет любила…»

    Петербургу

  Зинаида Николаевна Гиппиус (1869–1945)

    «Петроград»

    Петербург

    Петербург

    «Опять мороз! И ветер жжёт…»

  Сергей Горный (1882–1948)

    Столица

  Валентин Горянский (1887–1949)

    Молитва улицы

    Лавочка сластей

    Цветы на камне

    Наводнение

    Санкт-Петербург

  Грааль-Арельский (1888–1937?)

    В трамвае

  Елена Гуро (1877–1913)

    Песни города (Вступление)

  Велимир (Виктор Владимирович) Хлебников (1885–1922)

    «Тайной вечери глаз…»

  Елена Яковлевна Данько (1898–1942)

    «Марсова поля просторы…»

  Александр Михайлович Добролюбов (1876–1945?)

    Невский при закате солнца

    Литейный вешним утром

  Сергей Михайлович Соловьёв (1885–1942)

    Петербург

  Поликсена Сергеевна Соловьёва (1867–1924)

    Петербург

    Петербург

  Валерий Яковлевич Брюсов (1873–1924)

    «На Невском, как прибой нестройный…»

  Вильгельм Александрович Зоргенфрей (1882–1938)

    Санкт-Петербург (Отрывок из краткой географии России)

  Андрей Белый (1880–1934)

    В альбом В.К. Ивановой

  Василий Васильевич Князев (1887–1937)

    Большая Охта

  Аполлон Аполлонович Коринфский (1868–1937)

    В тумане

  Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936)

    Летний сад

  Сергей Львович Рафалович (1875–1943)

    Петроград

  Александр Степанович Рославлёв (1883–1920)

    На Неве

  Бенедикт Константинович (Нахманович) Лифшиц (1887–1938)

    Закат у Дворцового моста

    Дворцовая площадь

    Новая Голландия

  Владимир Владимирович Маяковский (1893–1930)

    Кое-что про Петербург

    Ещё про Петербург

  Николай Владимирович Недоброво (1882–1919)

  Лебяжья канавка

  План Петербурга

  Нева зимой Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg