секретная музыка
Aria da Capo
Свет ночью черной засветила,
Потом прощай сказала вслед,
И ты пошел своей дорогой
Под синим небом, на земле.
Пройдя сто тысяч верст ты видишь
Свои следы: она кругла.
И вертится: снова над башкою
Счастливая звезда.
Прости любовь моя ты скажешь,
Мир так огромен и так мал.
Еще немного, и ты дома,
Успеть бы засветло туда.
Рождество
Немногим больше, чем душа,
Когда белым-бело,
Иду с бутылкой не дыша,
И на душе светло.
Несу дары, и мне пора
В Анапу этих вин,
Ведь двадцать пятого с утра
Родился Божий Сын.
Полна Мария пустоты,
С усталости знобит,
Гуляют овцы и коты,
А в яслях Бог лежит.
Младенец изучает мир,
Не заостряя взгляд,
Глушит пустыню и эфир
Архангельский виват.
Волхвы, пока мело по всей,
Истратились до су,
И ждет Иосиф у дверей
Когда я принесу.
Fuga a 3 Soggetti
Умные дорожки Гульда
Строят правильный удел:
От пеленок до инсульта
Бах терпел и нам велел.
Из последнего забвенья,
С этой стороны ничто,
Где ни ангелов, ни пенья,
Музыка звучит зато.
Эта песенка не спета,
Для нее не надо слов,
И шуршит неслышно Лета,
И всё шепчется любовь:
У меня в кармане пусто,
Ты болеешь ОРВИ,
Знаешь, мир не стоит грусти
И тем более любви.
Всё ошибка и нелепость,
Роковой такой просчет,
В прах падет хрустальна крепость
И тебе предъявят счет.
Всё накроется, взорвется,
Все умрут, сойдут с ума,
Ничего не остается,
Лучше посох да сума.
Станешь вовсе безъязыкой
От волнений и обид,
А секретная музыка
Всё равно
Исаакий
Что делать, когда такое большое сердце
Притягивает, отталкивая, пылинку?
А она молчанием черным зашита,
Она сказала: Мне больше не надо жить.
Большое сердце, Исаакий,
Неву толкает — капуцинки-души,
Как по артериям, струятся по проспектам
И возвращаются к стареющему сердцу;
Нам надо камнем стать, нас тянет к камню,
Как лейкоциты тянет к антрациту,
Сейчас, когда на улице чума,
И ледяную кровь с асфальта соскребают,
И чайки улетают, улетают...
Толкает твердь, толкает воду,
Кровотеченье чудное томится
И возвращается, чтоб влагу остудить,
Чтоб позабыть свою природу.
Но, застывая, погоди,
Ведь эта кровь лилась недаром.
И вот мы слышим первые удары
Осколка Исаакия в груди.
Сцилла
Я больше это видеть не могу,
Пусть спит одна огромная Нева,
Пускай шуршит прожилками угу,
Шепча холодной кровью нет и да.
Вот отчего рука твоя легка,
Сама вода, горька и холодна,
Губами рыбы говоришь пока,
Сердечко замерзает и хана.
Мой голос тонет, говорит хочу,
Я тоже рыба, клацаю губой,
Трусь плавником и жабрами шепчу,
Что очень зябко в темноте немой.
Харибда
Фальшивым голосом пою
Приди, красавица, ко мне.
Приди в ночи, густой тиши
И трам-пам-пам с тобой, мой друг.
Шепчу, осипши, ангел мой,
Одна из сладостных наяд,
Чья нагота как мармелад,
А я халву люблю, мой друг.
У рыбы клацает губа,
Молю у юности тепла,
Молю, русалка, скрась досуг,
Молю любви твоей, мой друг.
Пенелопа
Морю прошептал Овидий
Больше ничего не видя:
Всё живое навсегда
Скрыла за собой вода.
Среди змей, ехидин, раков
Выплакал глаза Иаков.
Как тут быть? Сынок пропал.
В яме только кровь и кал.
Я сижу в своей квартире,
Бьют часы мои четыре.
Под ребром торчит кинжал,
Блядский ангел убежал.
Но объявится Иосиф,
Старика в беде не бросив.
Скифом погребен Назон,
И дурной окончен сон.
Зарастет грудная клетка,
Своего добьется детка,
А потом сто тысяч лет
Заметут наш слабый след.
Пароль
И написал, как ангелы летали,
Что небеса на гибельной версте
Сильнее крыл и холоднее стали
И рвутся из-под ангельских горстей.
Глаза закрыл и подоткнул свой саван,
Немало лет привален этот камень,
Скончался Бог в страданьях на кресте,
А ангелы от страха в пустоте.
Открой бутыль, свои дерябни сто,
Когда вокруг пустышка и ничто,
И свой пароль последним серафимам
Скажи во мгле беды непоправимой.
‒ 273,15
покажи, зима, свои ледяные соты
на моих часах минус пять, мне пора на отдых
узнаю твои градусы, край родимый
ибо крепче напитков, в краю ценимых
минус пять, минус шесть, минус семь, минус восемь
за зимой обычно приходит осень
слышишь, родина, воет сука
а вообще тишина, и нигде ни звука
и чеканный шаг рядового солдата
на минуте минус семьдесят пятой
нас разбила бы вдребезги эта стужа
но таким, как мы, не бывает хуже
вот летит из [базарорды], а потом обратно
минус третий удар курантов
отступать гамно, мы давай на хату
рядовая смерть говорит солдату
и уже всё равно, когда ударяет под дых
минус двести семьдесят три и пятнадцать сотых
Солдат
Никогда не покинет горящий склад
Самый стойкий солдат.
Свой билет кассирше отдай назад,
Ибо ад вернее сто крат.
Словно тот, кто не хочет блядей,
Потому что устал от других людей.
Застегни шинель, на своем посту
Охраняй взрывающуюся пустоту.
Небесный Китежград
Как недобитый серафим
В остывших небесах,
Что воспаряет из равнин
С бутылкою в руках,
Так обретя свои пятьсот,
Не посмотрев назад,
Я на трамвае мертвецов
Поеду в Китежград.
Таков напиток никаков,
Что небеса навстре,
Чем больше сделаешь глотков,
Тем движешься быстрей.
Стучат колеса раз-два-три,
Сияет черный свет.
Здесь никому не говори,
Что у тебя билет.
Пройдя небес двойную хмурь,
Вписавшись в крайний ряд,
Мы выйдем прямо на лазурь,
Где ангелы летят.
Ждет китежградцев Китежград
В свой каменный чехол.
Да будет чаек маскарад
И больше ничего.
Еще глоток, и не беда,
Что отзвенел трамвай,
А тридцать линий навсегда
И наш последний рай.
Ψаломъ г҃ [Слеза Ерофеева]
Проснулся рано, прошел сквозь листву,
побрел не глядя, словно в бреду,
зная точно, куда я приду.
Все тропы ада ведут в [Базарорду].
Заколбасившись, аки грешник, хитро,
видя в лицах гаснущий свет,
помня — за мной ничего нет,
я вошел с запада и спустился в метро.
Ближе к центру испытываешь покой,
даже конь говорит: у меня нет сил.
Забыв свое имя, я жил
на Бабушкинской, Курской и Беговой.
Ничего страшнее Чистых прудов
(и таких не бывает грехов).
Эй, есть ли кто-нибудь в этих гробах,
в этих мерзлых каменных коробах.
Я живу в [Базарорде] уже четыре
с половиной года. Грехам моим
несть числа. Казним
по-всякому. Забыл о море и мире.
Но бульварным кругом в желтой листве
сходя, где звездатой кониною тащит,
я живых научился видеть и настоящих
среди тех, кто бродит в [Базарорде].
У Охотного ряда, где я промеряю дно,
всякий демон свой тычет обрез.
Если б каждый десятый воскрес,
то меня б затоптали в говно.
И, нежно-розовый, как будто не смердит;
взорвал бы на хуй, да ЮНЕСКО не велит.
Вот мой посох, моя сума,
кто здесь сходит с ума.
Завтра отпустит раба Твоего,
и я вытряхну прах из ботинок прямо за бкадом.
Океан по колено тому, кто простился с адом,
и свободен будет не взявший здесь ничего.
Ино я, Петрович, еще побреду
в Борисоглебское, где все виды путей на небо
обретают в сельпо с вином и хлебом
и локальные нимфы пляшут в саду.
Даже если из тех, кто давно не могли б,
ты забудешь землю свою и горе
утонув в ярославском небесном море
посреди летящих в воздухе рыб.
Выходя из сельпо, продолжаешь идти
глядя под ноги, не думая о пути.
Потому что теплые дни заступают ночь,
и ничто не держит, не гонит прочь.
Александрия
Зимой, когда замерзает болото
И можно выйти из сел погонять медведей,
Прогуляться немного и пострелять соседей,
Чтоб не стучать о стакан зубами,
Самое время вспомнить родную культуру,
Водку, наливку и прочию политуру,
Время забыть лозу винограда
И к корням вернуться, истокам, глубинам,
В теле сирокко разлить голубиный,
Время себе заказать погоду,
За недостатком печи забраться под одеяло,
Вместо свечи поставить сверху бухало
И пережить полгода зимы,
Остальное забыв, бестревожно
Став образом жизни, когда она невозможна;
Медленным зноем бредущих в песках Китая,
Засыпая, слонов считая,
Стужу, мраз бытия, огибая,
Проведя городами псоглавцев,
Диких бабищ, в Александрии краях, огнеядцев,
Время вывести их к Синаю,
Где под подушкой лежит Израиль,
Где-то в ногах непокорно шуршат арабы,
Теплое море шумит на остальном пространстве,
Чайки, зимуя не там, над одеялом летают,
В Эвбею летят, Ионию, Эолиду,
Трепетом крыл печаль разгоняя;
Так и бредут слоны…
Псалом 1
God bless the U.S.A.
W. H. Auden
1. Господь, благослови оплот свободы
На том краю земли. Мне всё равно,
Но вечерами, когда я выхожу
С Кодрянкой на Фонтанку, я шепчу:
Средь беспредельной пустоты
Благослови оплот, благослови…
2. « Ты откроешь бутыль и пойдешь на Васильевский остров,
Дабы, сидя на крыше, грустя, но глотая напиток,
Потерять свою память и последние мысли,
Только так Я услышу твои псалмы и молитвы.
Я люблю всех людей, но ты Мне внушаешь усталость,
Потеряй остатки души, посмотри на природу,
Выпей, выпей чуть-чуть, выпей самую малость.
Тихий ветер шевелит власы, ты похож на пророка,
Только жаль, что бутыль исчерпалась до срока.
И бутылка пустая твоя не падает с крыши,
Ветер тихо поет и крышу колышет.
Он и правда летун — свое имя на небе пишет,
Вот и кончилась жизнь, и ты дышишь спокойней и тише.
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
Сейчас Я тебя и услышу ».
3. « Обломайся! Ты больше не вымолвишь слова,
Будешь город навеки немой, покуда
Продолжается время и ниоткуда
Полосатая волн шелестит прекрасная мова.
И ты скажешь: мне больше никто не нужен,
Прости Господи Богородица и святые,
Отсчитали время мое часы золотые,
Ничего окромя прошлогодней не помню стужи.
Я теперь только шум этих улиц, фигня, погудка,
Рыжих листьев озноб, печаль вокзала,
Эхо слов, что тоска сказала,
Исчезающее как будто.
Неприметный, как “бля” в “рублями”,
В большом городе потерявшийся ангел,
Обретающий снадобье в склянке
Улетающий коноплянник.
Бог с тобою, Пергам и Смирна,
Спи спокойно, Багдад и Киев,
Нынче ангелы все никакие,
Всё отстой, и цена нам гривна ».
4. « Ты закуришь сейчас, из кармана достав, сигарету,
Чтоб последние ангелы нас сберегли от потопа,
Потому как лабают Колтрейна твои серафимы,
Навсегда улетая, что дикие гуси,
И покойный Шаляпин завел свое умираю.
Видно, время пришло за новой бутылкой,
Чтоб распить ее, спуститься медленно с неба… »
5. « Ни укромного места, ни в гости к подруге,
Всюду толпы густые, на лицах у них выраженье,
Я достану сейчас из кармана левиафана,
И твой город, как сам ты, уже не уйдет от расплаты.
Впроччем, скоро всем нам выйдут последние сроки,
В пиджаке сто рублей, а возле храма футбола
Наркоманы, нацисты, поклонники рок-н-ролла,
Извращенцы, маньяки; проповедь здесь неуместна.
Мы пойдем, Я и ты, по Большому проспекту,
Ты уже про бутылку забыл, ничего нам не надо… »
6. « Будь душой, как последний сикарий в Масаде,
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
Ибо ты не вернешься к Неве, и твой Исаакий,
В волнах ветра покоясь, остался нынче без друга,
И один навсегда — в равнодушии теплого лета,
В безразличной печали влажного неба, —
Пидарас, разъебай, хуедолб, мудило,
Что ты гонишь, гяур, разя округ диэтилом? »
7. …Алазани, мартини, агдами, салютто —
Всё равно, лишь бы в глотку текло, проходили минуты…
8. « Вопщем это, хватит с тобою трепаться,
Алкоголик и бомж, вот и вся твоя цаца,
Так что нафик пошел, позабудь всё на свете,
Получай равнодушие теплого лета »,
9. « Но не жди Исаакия в теплой душе, не надейся,
И прощай навсегда — слишком много печали
На пустынной земле, и колбасит Меня с докуки ».
10. Согрей меня, холодная комната,
Укрой меня. Наполни меня
Своей пустотой.
11. По сонному проспекту вдаль
Уносится моя печаль.
Не поднимая глаз тревожно
Иду, пока сие возможно.
Не задави меня, трамвай,
Я покупаю каравай.
Не задави меня, машина,
Не то проколешь сразу шина.
Вернусь домой, попью чайку
A l’ombre девушек в соку.
Но если ты, любовь, далеко,
Сосну спокойно, одинокой.
Звучи во сне, молитвы глас,
Чтоб кто-то наши души пас.
Молчание земного братца
Тревожит белых небочадцев.
12. Благослови Америку, Господь,
Европу тоже не забудь,
Форпост Монголии, Москву,
Благослови, хотя б чуть-чуть.
Наш славный город на Неве
Среди ордынския чумы
Превознеси, и укажи
Чтоб больше не было зимы.
Кошмар природы запрети,
Чтоб климат нас и в феврале,
Как Твой народец, пас в тепле,
Чтоб был Израиль на земле.
А рог баранов преломи,
Из выи сделай узелок.
Голодным десять дай хлебов
И счастья тем, кто изнемог.
Тихий ветер
Вот, наступило прекрасное счастье.
Прилетели птицы, хорошо идет пиво.
Небеса продолжают свое равнодушие.
Тихий ветер.
Словно дитя, изучаю я ноты
Неприличной песенки печали, весенней
Идиотской печали. Повсюду спокойствие,
Чайки, солнце.
Это поток, уходящий в пространство,
Отразил небесную лазурь: пролетели
Птицы, крылышками шелестя, и молчание
Замолчало.
Лубоед
Страшный зверь лубоед, я тебя не боюсь,
Хоть ты и в чаще живешь,
Я с собой бутылку возьму,
Выпью — и буду таков.
Ибо ты боишься вина, и
И бальзама боишься ты:
Запах виноградной лозы и трав
В тебе вызывает дрожь.
У меня такая булавочка есть,
Что, пронзив твой жирный хребет,
Отберу твои два крыла
И в небо сам улечу!
Песнь любви Е. Е. Лебяжкина
Dove ten vai, mia vita? Ecco, io ti seguo,
Ma chi me'l niega, oimè? Sogno o vaneggio?
Qual occulto poter di questi orrori,
Da questi amati orrori
Mal mio grado mi tragge e mi conduce
A l’odiosa luce?
Пойдем со мною, я и ты,
Когда в ночную твердь втыкаются мосты
И вводят время в паховую вену пустоты.
Пойдем по этим улицам пустым.
Там шепелявит сладковатый дым
Оторванных ночей в ночлежках захудалых
И гнусных кабаков с пятнистой вышибалой,
По улицам, что следуют намереньям моим
И пособляют аргументом им,
Чтоб подвести тебя к вопросу роковому — —
О нет, не спрашивай, к какому,
По набережным пройдемся и Большому.
Эти дамы ловят взгляд
И о Висконти говорят.
Синий сплин въезжает задом в окно
Синий дым ткнулся рылом в окно
И вот он пролизывает вечерние закоулки
Медля на водосточном дерьме
Весь в саже летящей из труб
Летит на твою линию подпрыгивает и видит:
На Васильевском острове теплый осенний вечер
И можно свернуться у твоего дома упасть уснуть…
Это будет время сказать да и хочу время
Синего смога скользить по уличной кошенили
Вытирая спину об окна
Утирать с лица лица тех, кого ты любила
Время новая жизнь
Время всё и ничто
Время для ты и я — пускай
Оно будет среди этих прочих
Время делать детей и чего ты хочешь
Чтобы навеки вместе навеки заваривать чай
Эти дамы ловят взгляд
И о Висконти говорят.
Так пуркуа бы и не па? Чем я
Не Гамлет, не излучистый Дарьял?
Чтоб ты сказала синий дым исчез
Сияя легкой плешью о челе
Я с лестницы скачусь с тобою на руке.
Стоит ли
Переворачивать миры.
Возможно ли в парадной целоваться
Когда тебе уже не восемнадцать.
Оно понятно я всегда готов но
Я наступил ногой на лужу лимонада.
Всё заново: мосты, прогулки, встречи,
Бах, Монтеверди, книжки,
Плюс-минус новое, прогулки,
Вино, цветы и на Залив поездки,
ЗАГС на Английской, свадебное платье,
А там, глядишь, свой бизнес я открою
И счастье детям обеспечу.
Я бедный клерк, моя зарплата
Не позволяет мне. К тому же, алименты
И съемная квартира. Боже, как я устал.
Но рассмотрев проблему глубже… нет преграды
Для подлинного чувства. Кому легко усилие,
Тому проблемы сладостны. Всё дело в постановке
Вопроса. Итак: чтобы стирать пеленки,
Нужна хорошая стиральная машина.
Бош или Аристон? Вот в чем вопрос.
Сейчас сияя плешью о челе
Я с лестницы скачусь с тобою на руке
И наступлю опять
Я типа Лазарь я восстал из гроба
Я за тобой пришел моя Лаодамия
Дерьмо дерьмо дерьмо
+ + +
Одинокий порядочный мужчина
Снимет девушку за умеренную цену.
Б/у и брак не предлагать.
Слишком всё переебано, раскурочено,
Предано / продано / на хуй послано,
И прояснится ли моя лазурь?
Скажу ли я я шел один по мраку
И наблюдал как одинокие мужчины
Торчат из форточек своих автомобилей
Морские надо мной сомкнулись воды
И звонко пела девочка-душа
+ + +
Я подарю тебе бэушный Вольво.
Какой? Четыреста восьмидесятый.
Он мне всегда казался этаким.
Нам, мужикам, машина
Нужна по сути больше для престижа
И чтоб убить избыток времени.
Другое дело бабам. Как ты будешь
Из офиса ночами возвращаться
Усталая, замученная, с овервока?
Сослуживцы похотливы, а частники маньяки.
В общественном косые морды.
Везде Россия, грубость, нищета.
Нет, все-таки, машина —
Пожалуй, первое, что надо.
Когда такой у всех нас недопейд,
Вполне сойдет бэушная.
Лиха беда начало.
+ + +
Кохаються в ночи сухие травы.
Луна со звездами совокупилась.
Все спят попарно птички и зверушки.
И отпуск мы возьмем синхронно.
Немного есть в загашнике, знакомый оператор
Устроит нам на выгодных началах
Медовую луну далече. Экскурсии и шопинг.
Шопинг шмоток лучше бы аброад.
В отчизне тем, кто в среднем классе,
Довольно тяжело затариться:
Всё дорого, безвкусно. Рекомендуют в этом плане
Прибалтику, но холода и скука,
И все свиней советских ненавидят.
Нет, знаешь, на Словению нам хватит.
Я, все-таки, не менеджер продаж,
А старший перец BTL-отдела.
+ + +
Теперь ты выросла большою,
Уже не балуешься анашою,
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
И что почем узнала досконально.
В твоем дыханье шелестят сухие травы,
Сухие, дикие, простые.
Львивянка знает точно: если выйти
По улице Староеврейской к Кафедральной,
Отдать цыганам мелочь, у Пiдковы
С другом пива пропустить,
Когдамест в Ужгороде сакура цветет,
Смотреть в глаза друг другу долго,
Шептать слова любви,
То выйдет боком серия обломов:
Изольда и Тристан
Давно мертвы,
Основа счастья — куча денег, или
Стабильная работа в процветающей конторе,
Где светят перспективы.
+ + +
Нет, я не Гамлет, я иной.
Я заполярную вкушал иную сладость,
От пьесы Лукина не в силах оторваться.
Потом пришла, конечно, разнарядка.
Но за копеечку души не заложить!..
Она еще жива, она еще трепещет.
Короче, завтра, это решено,
Я приглашу тебя в кино,
А лучше в клуб, где потанцуем,
Там бла-бла-бла и поцелуи,
Возможно, пауза день-два ( обдумать надо
Серьезный шаг ) — и,
Как пишет Чэмберс, CEO Cisco Systems,
Е-бизнес неизбежен!
И годы
Пройдут. Мы породим детей, а дети внуков,
Мы в три шеренги их построив скажем:
Придет пора издохнут бабка с дедкой
Дык значт дети ёлы-палы наша воля
Чтоб пепел бабки с дедкой вы перемешали
И в легкой урне в ледовитом затопили
А еще лучше в космос зафигачить на ракете
Мы будем вместе навсегда — — —
Сердце перебирает камушки
Но бьется бьется короче утром склифосовский
Я на стене увидел огненные буквы
Невидимые руки начертали
Ё-ху-ху-ху и трали-вали
Я не пророк — идите к черту
Но две конечности слагают бесконечность
Мы породим великие народы
Как звезды неба волны моря и песок на пляже
Они заполонят равнины реки горы
Колонизируют далекие планеты
Их обозреть не хватит телескопа.
Се будут миру новые евреи
Лебяжкиных счастливые потомки.
Ты классная. Я парень
Не промах. Ты хороша собою,
Я умен, а бабки будут.
Это оптимальное решенье.
Зане я Лазарь. Я восстал из гроба.
И ты придешь на огонек, Лаодамия.
+ + +
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
Храпит гамадриада, хороша. Глоток вина
Остался, сигареты в брюках. Мобила
Включена. Еще одна
Захлопнутая дверь. Аминь.
Проблема в том,
Что нет проблемы. Что
Слегка тошнит от выпитого.
Линия 13. Фракийские поля.
И нету смысла Вольво ей дарить.
Все дриады ссуки. Гамадриады идиотки.
Циничны и бесчувственны наяды.
Нереиды подрастут чуток —
И ну давай кидать. А что до мельсиад,
То мельсиады, как и альсеиды,
Все бляди. Все до единой! Точка.
Куда, куда
Податься бедным фавнам?
И с кем, и с кем
Водить печальные хронопски хороводы?
И как, и как
Икоту одолеть?
Это полночь, это утро, они спят вечным сном.
Избыток реальности человеку не хиросима.
Но слова блядей отдают дерьмом,
И молитвы мертвых людей
Не имеют силы.
+ + +
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
Прояснилась твоя лазурь.
Так что брови свои не хмурь:
Не грусти, чувак, так нельзя мужчине,
Жизнь бессмысленна без причины.
∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙
Звонки трамваев
Звонки трамваев через ночь,
В уме слагая, пронесешь
По улице.
Начнется дождь.
С утра начнется дождь.
Числитель ноль, а сумма ложь,
В остатке только звон и дрожь
Безумицы.
Пустой старик
Промок под ливнем вмиг.
Фонарик, чайка и мосты
Учет проводят пустоты
Среди листвы.
Сученый шквал
Прохожих повязал.
И вот в глазах отражена
Заочной области волна
.............
Покуда дождь
И под дождем идешь.
Набросок
1.
Ну где же вы, куда вы подевались,
На сердце грустно, тяжко и мятежно,
Прелестницы, с которыми встречались,
Я так один, все страсти безнадежны...
Я помню вас, былые упоенья,
И я скорблю на берегах Коцита,
Где в торжестве играло вдохновенье
Полночного сиянья антрацита.
2.
Ничто, помимо тусклой мглы и горя
Каналов узких, не напоминает,
Что мы в аду, что вышли на просторы
Болот стигийских, тихо умирая.
Я жизнь веду на берегах Коцита,
Она горька и коченеют жилы,
Но в небесах сиянье антрацита
Мое лицо лазурью осветило.
Мессала
Мессала. Ты летишь по блеющим волнам,
Петропольская ночь насквозь озарена
Зияньем колтуна обратной Береники.
И пьяных мертвецов перерывают клики
Злой хохот эвменид — ты слышишь на реке
Как крепнет голос их в предутренней тоске,
В летейской черноте. В болотистом Аиде
Я жертвы принесу мерцающей Киприде,
Чтобы вела тебя, как некогда блесной
За равнобедренной и пылкою весной,
Прелестниц разводя на пылкости напрасны,
В плену измены той, что отравит соблазны,
Златые времена! Скрипящая кровать
Томимой Делии, где некогда страдать,
Прогулки с Цербером, приемы Персефоны,
На небе чудные рублевские плафоны,
На стогнах городских архангелов посты
И через Стикс ночной понтовые мосты —
Я Лету пью со льдом, но не забыть такое!..
Пусть жилы боевой биение тугое
Среди иных стремнин, куда я так попал, —
Суровый славянин, в гробу я вас видал, —
Пробудит Миноса дворцовые угодья,
Что возле Гатчины, в летейски половодья
Там Делия жила и мучила свирель,
Пытаясь превозмочь доставшую капель.
Там мох благоухал и ели трепетали,
Я за базаром не следил — и мне внимали,
И нас последний круг к последней вел черте,
И мы там шли, как бы гуляя в пустоте;
Невидимые за стигическим порогом,
Мы шли за Делией к Эребовым отрогам,
Вращалося одно веретено,
Которое дает что было не дано;
Вот Приапеи край, вот острова святые,
Гляди, сокочут ли развратницы младые, —
И улиц майских лен снует заподлицо!
И Коцита дуга нам целится в лицо!
Мне виден зоркий мир, и я готов стараться —
Уж Ицпта в шлепанцах летит! власы струятся
По воздуху, в дверях задумчивый супруг
Вкушает отходной оторванный досуг,
И зацветает лавр и киннамона лозы,
У Флегетона мирт, на Ахеронте розы…
Увы! теперь Аид не тот, что был вчера.
Так призрачны пустые вечера,
Что на земли прочней, чем время и природа,
Лишь город твой, откуда нет исхода.
Кариатиды
И вот опять прекрасное забытьé,
Приходит время слегка поддать,
Дабы портвейном скрасить небытие
И жизнь прогулкою оправдать.
Соблюдена секунда: лист облетел
Вокруг прозрачного парка, и
Как будто отпечатался в пустоте.
Над звонкой синью свели мосты.
Из-под тяжелых полузакрытых век
Печаль холодных кариатид
Следит пустого солнца ночной разбег
Не в силах жить и сойти в Аид.
Старик
Но еще остается сентябрь.
И за желтыми листьями
Растворяется изморось, дабы
Что-то было поистине.
Неизвестный старик дрожит,
И кому он может сказать,
Что пока не пройдут дожди
Наблюдается благодать.
Что еще прекрасней горения
Синевы, над волной поилицы
Ветра стýженого мучения
Пустота на странице илистой.
Что другие дела забыла
И без удержу ставит полость
Старой лиры волнуя жилы
Будто мертвого тела голос.
Новая дурацкая песенка
Я теперь уже всё понимаю,
У меня ничего не болит.
Отчего же, скажи, так страдаю,
Сей похабный мотивчик свистя?
Не найти золотого орешка,
Я уже ничего не хочу.
Посиди со мной, крошка, немножко,
А не то будет плохо врачу.
Человек очень трезвый, несчастный,
Почитая немую печаль,
Я слежу за всем безучастно.
Сверху падают чайки, крича.
Адаптированный Гораций
1.
Так рябины вкус и забора цвет
Пустоты повторяют родной привет,
Что здесь будем жить, дамши ей обет
Как на семь ответ,
Замерзая, листва шелестит, летит
Монах в переулок, за ним скорей,
Там озноб-загрей ледяных кровей,
Загрустил дружок,
Захлебнулся в сини желтый поток,
И вокруг сырой дровяной мешок,
Я ловлю этот воздух усталым ртом,
Вот и всё, глотнем-
Ка еще, задохнув выпрямляюща,
Это мы в Коломне, горит звезда,
Это просто осень, которая навсегда,
Это ты, спеша,
В переулке осталась одна, шуршит
Чистый шиферный дождь, не заглушить,
Ведь пустая ночь на дворе стоит
С десяти до пяти.
2.
Калитку крепче свою запри,
Никто не войдет и не выйдет, знать,
Покуда идем, дружок, листать
Свинцовую благодать.
Алкоголик худой, возвращайся домой,
За углом трамвай говорит зарывай,
Незнакомый канал закрывает пенал,
Наступает покой.
Как вчера, повсюду тихая ночь,
Трет мозоль, и тепло от легкой тоски.
Мимо улиц косых мы пройдем, не прочь
Растянуть глотки.
Позади хуета, впереди пустота,
Но пока что тепло мы давай еще
Выпьем, что ли, сердца согреть, а потом
Выпьем, что ли, еще.
3.
Не печалься, что кончилось вчера
Время молодости золотое, увы.
Но живи как те, чья стопа легка,
Чьи шаги тверды.
Поверни, баржá, не шурша,
Сонный Бахус лозы, в жерло
Шеи длинной ввинтясь, обернись
Крови черной струей!
Так пора приходит, и ты готов,
И на новый голос не нужно слов.
Ты давай свети, моя звезда,
Как сияла всегда.
Две бутылки бордо, одну
За другой, успеваю я до.
И густой покой темноты тугой
Наступает легко.
Последние круги Летнего сада
Воскресною прогулкой у залива,
Над гладью взоры возведя лениво,
Я жуткие знамения увидел.
Волну отъяв небесного прилива
Крутилося веретено лазури
И утка синевы сучила нити.
Мой друг упал из рук киндзмараули,
А разум проникал прямые сходства:
Чего века, я понял, ожидали
Произвело в итоге вычитанье
И ничего в остатке не осталось.
Земля и небо были неспокойны.
На набережной парусиной ветер
Трещал, я чайку мертвую увидел
У волнолома, садилось солнце.
Вода как будто что-то отражала,
Но роль свою забыла, и журчанье
Уже невразумительно цедила.
Весь мир затих как бы в недоуменьи
Недоуменья позабыв причину,
А жизнь и кончилась, и продолжалась.
Друзья с ушами, душки серафимы!
Утеха сфер, начальники эонов!
Махая крыльями и сокрушаясь
Сокрылся образ ангельского чина,
И выполнив предписанные сроки
Мы возвращаемся в исходное безличье.
Я шел домой, и хлопали тугие
Парадных двери — мертвецы, вестимо,
Спешили встретиться с друзьями,
Из темных окон раздавалась свара
За пусто место памяти и жизни,
И мне навстречу плыли косяками
Жильцы гробов, насельники кладбища,
Бельмом сияя, что варена рыба,
Могильников ближайших горожане,
Они толпясь совали всюду руки
И шаркали расслабленно ногами.
Где пролегла прогулка роковая,
Роилась их порука круговая.
Стемнело. Я домой вернулся в чувствах
Расстроенных, в волнении дичайшем.
Вы дети, ты жена, моя душа
Объята ужасом! и гибелью полна.
Смертельно то, чему я очевидец.
Но уж за окнами металась буря,
Волна толкнула в бок гранитный берег
И хлынула на улицы, сметая
Наследье дней, которые мы знали;
Дыбя гнедого, как ему пристало,
По волнам царь разгневанный носился,
Второй за ним, позвякивая креслом,
А мраморные львы сбивались в стаи,
Мяуча дико; безголовый ангел
За вереницей белых серафимов
С крестом летал над черною Невою
Безумие картины довершая.
Они утихли, вволю побуянив.
На кухне Дант с женою пили вина,
Он говорил: « Я видел эти виды
В адах естественных », и вскоре некто
Его увел, и пустота замкнулась.
Тьма обступила всё и сжала город,
И будто в пустоте она взрываясь
На стогны черный свет бросала.
Покойных ветром в море уносило.
Мосты свели, волнение утихло.
Мело, снежинки падали на землю,
Беззвучно ожидавшую кончины.
Ничем погибель не знаменовалась.
Клюв птица
Не прячь, птенец, свой клюв под крылья,
Скажи мне всё, что уже знаешь,
Как воздух клюв точит, шипя резко,
Крича как чайка.
Что лесть и бляди прелестнаго мира
Не обломают нас воспарить заочно,
Забив на ложь, обманы, летом —
Красавиц ноги.
Что без заправки, пока летит с клюва
Дурацкая песня, мотор тянет,
А дальше будет простор и ветер,
Любовь и слава.
Зима
Прилетели птицы — и улетели птицы,
Но тотчас в душе воцарилась
Молодая грусть, беспокоя сердце,
Что не улететь за ними.
Вы-то, птицы, летите в теплые страны,
Легким клином рассекаете теплое небо,
А я сижу как дурак и стучу зубами,
Коченеть уж начал.
Вы ширяете крыльями влажное небо,
Впереди синева, океан и солнце,
Легкий воздух упруго скользит под крылами,
Наслаждающимися полетом.
Позади холода и пределы мира,
С каждым взмахом светлому близясь краю,
Вы избрали сами себе погоду,
И сладка усталость.
Будь ты проклято, мерзкое время года,
Эти гнусные зимы, ледняк вонючий;
Худшие дни, проклинать вас буду,
Пока не умер.
Холод
Не грусти, Катулл, видно, ледняк этот вечный,
Раз уж боги судили, тебе уделом
Будет до смерти — а ведь глупо перечить
Своему уделу.
Крепче зубы сожми, поскольку это звучанье
Распугает муз, приведет несчастье,
У тебя не хватит денег и сил на то чтоб
Хотя бы выпить.
Наберись терпения чукчи: в тундре
Тоже теплые дни бывают,
Хотя не во всякой, увы, и десять лет я
Лета не видел.
Проще всего говорить: как худо,
Но жизнь одна, и живи пристойно;
Забудь о холоде, набей трубку,
Уже летят чайки.
На два голоса
1-й. Ту-ру-ру, ту-ру-ру,
Я когда-нибудь умру.
Добрый дяденька пилот,
Забери меня в полет.
Если, сука, не везет,
Значит, скоро я умру.
Ту-ру-ру, ту-ру-ру,
Значит, скоро я умру.
2-й. Тра-та-та, хуета,
Не полетишь ты никуда.
В турбодвигателе мыши
Оттянулись выше крыши.
Бесподобный люминатор
Прокусила аллигатор.
Тра-та-та, пахтакор,
Не запускается мотор.
1-й. Ты давай скорей лети,
У меня кинжал в груди.
Если ты меня не выручишь, пилот,
Если ты меня не пустишь, идиот,
То от холода и мраза, ту-ру-ру,
Я зимою прямо этою помру.
Ту-ру-ру, ту-ру-ру,
Прямо этою помру.
2-й. Тра-та-та, хуета,
Обломайся навсегда.
Стюардессы разбежались,
Крылья изруиновались.
Штурман мой давно издох,
Да и сам я, видит Бог…
Тра-та-та, парашют,
Авиация капут.
Земля
Если долго идти по земле
из одного ее края в другой
не имея в вежде своей ни в одной
по долине по чудной во мгле,
то к концу сентября
можно выйти к истинному сельпо,
где сбывается молча всё то,
что было глупо и зря.
Стопа сама найдет, где дорога,
если ты не забывчив и не забыл
приготовить мелочь, и не дебил,
ибо только то, что просто, от Бога.
Я говорю в пустоту, и ничто
смыкается за словами, разводя на свои
пустые круги. Лишь девять подземных рыб
повторяют их в полынье
асфальта: чуть только что-то не то,
вокруг вообще никого,
плавники косяками к ногам, ого,
и их голос строит, деля мою жизнь на нули,
всепоглощающая сила земли.
С каждым шагом всё меньше тверда.
В жгучей сини самая нежная зелень
повторяет ах речного шелеста
стеблю, еще-еще пашни под плугом.
Птица, испуганно шлепнув крылом,
улетает так высоко,
а ты медленно входишь в землю,
в глазах синее синее небо
за которым ничего ничего.
Все следы растворяются в почве.
Юный пахарь ведет свою первую борозду,
воткнув кусок арматуры в рваную рану
весеннего грунта. Входя в нее глубже.
Стебли, склоненные набок,
гибкие лозы и вкрадчивые побеги,
шепот и шелест ее дыханья,
голос, который звучит крещендо,
пока не взорвется солнце.
Открывать тем, кто стучится,
ждать тех, кого не дождешься,
помнить о праве сильных,
не оборачиваться, как сабинянка,
когда все ангелы-хранители отвернутся.
Я иду по колено в земле, иногда по пояс
волны земли расходятся за плечами
чувствую — под ногами уходит дно
и хочу об этом сказать, но
на губах застывают капли земли
и лицо покрывают жирные брызги
от падения в нея человеков,
и она смыкается сверху.
Огибая кости и камни, волосами
путаясь в этих корнях
плавником задевая сплетенья
завязи побегов и листьев
узелки соцветий
я плыву в черноземе беззвучно шепча
земля земля
Лёд на Неве
Сойдет ли лед на Неве, прилетят ли чайки,
Душа захлопает крыльями, клюв раскроет,
Издаст буддийское “вья-кха” той самой птицы,
Которая прилетит когда-то.
Сойдет ли лед на Неве, прилетят ли чайки,
Но пробужденный от смерти город знает,
Что всё равно: прилетят, закричит, сойдет ли,
Увидим ли мы и доживем ли.
Оно прошло уже, жуткое время года,
Когда в горлé замерзал портвешок Анапа,
Дорогой севера медлил святой Никола
И веял немирликийский холод.
Aria da Capo
Aria da Capo è fine.
J. S. Bach
Свет ночью черной засветила,
Потом прощай сказала вслед,
И ты пошел своей дорогой
Под синим небом, на земле.
Пройдя сто тысяч верст ты видишь
Свои следы: она кругла.
И вертится: снова над башкою
Счастливая звезда.
Прости любовь моя ты скажешь,
Мир так огромен и так мал.
Еще немного, и ты дома,
Успеть бы засветло туда.
секретная музыка 2.0
ⓢ open secret gpl
alekseygodin.wordpress.com/archivvm/sm
image credit: nasa & esa
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «секретная музыка», Алексей Годин
Всего 0 комментариев