«Три романтические баллады»

Три романтические баллады (fb2) - Три романтические баллады 65K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Павел Александрович Катенин

Павел Александрович Катенин Три романтических баллады

Леший

Красное солнце за лесом село. Длинные тени стелются с гор. Чистое поле стихло, стемнело; Страшно чернеет издали бор. «Отпусти, родная, в поле, — Просит сын старушку мать, — Нагулявшись там на воле, В лес дремучий забежать. Здесь от жару мне не спится, Мух здесь рой жужжит в избе; И во сне гульба всё снится, Вся и дума о гульбе. Пташечки свили по лесу гнезды; Ягоды спеют, брать их пора. На небе светят месяц и звезды: Дай нагуляюсь вплоть до утра». — «Что затеял ты, родимый! Образумься, бог с тобой. В лес идти непроходимый Можно ль поздной так порой? Ляг в сенях против окошка, Если жарко спать в избе: Ни комар, ни злая мошка Не влетит туда к тебе. По лесу волки бродят стадами; Змеи украдкой жалят из нор; Филины в дебрях воют с совами; Злой по дорогам крадется вор». — «Твой, родная, страх напрасен, Страхов нет в лесу глухом. Если б знала, как прекрасен Там, в глуши, чудесный дом! С золотыми теремами, Скован весь из серебра: Перед нашими домами, Что пред кочкою гора. Кверху ключами чистые воды Бьют вкруг накрытых брашном столов; Девушек красных там хороводы Пляшут во время сладких пиров. В доме том хозяин славный, Добр и ласков для гостей, Старичок такой забавный, Друг и баловник детей». — «Где рассказов ты набрался?» — «Рассказал всё сам он мне». — «Где же с ним ты повстречался? Где с ним виделся?» — «Во сне». — «В руку, знать, сон твой: леший коварный Издавна, молвят, житель тех мест; Манит детей он яствой сахарной, После ж самих их схватит и съест. Не ходи к нему, мой милый; Верь ты матери родной. Без того уж над могилой Я стою одной ногой; Если ж ты, отважась в гости, Сном прельстясь, да наяву Попадешься в сети злости, Я и дня не проживу. Здесь пред иконой дай же присягу, Или (что хочешь мне говори) В страхе разлуки ночь всю не лягу; Прядя, дождуся алой зари». И ослушный сын божится, Всуе господа зовет; И беспечно мать ложится, И боязнь ей в ум нейдет. «Или малый я ребенок, Чтоб ходить на помочах? Я уж вышел из пеленок, На своих давно ногах. Мать запрещает: знать, ей обидно То, что один я в гости иду; Наше веселье старым завидно: Всюду нарочно видят беду». Так он ропщет, и желанье В нем час от часу сильней; И забыл он послушанье, Клятвы долг забыл своей. И с постели он легонько, Взяв одежду в руки, слез; В двери выбрался тихонько И, давай бог ноги, в лес. Быстро несутся серые тучи; В мраке густом их скрылась луна; Ветер колышет сосны скрыпучи; Чуть меж деревьев тропка видна. И по ней идет вначале Он спокоен, бодр и смел, В темный лес всё дале, дале, И немножко оробел; И чем далее, тем гуще Темный лес в его глазах, И чем далее, тем пуще В нем раскаянье и страх. Молния в небе ярко сверкает; Издали глухо слышится гром; В тучах отвсюду дождь набегает; Бор весь от вихря воет кругом. И вперед идти робеет, И назад нет сил идти; Свет в глазах его темнеет, И не найдет он пути. Ищет помощи глазами, Криком помощи зовет; Плачет горькими слезами, И никто к нему нейдет. Слышит, однако: шорох из рощи; Мокрый с деревьев сыплется лист; Месяц во мраке выглянул нощи; Громкий раздался по лесу свист. И, нагбенный дров вязанкой, Старичок идет седой, Ростом мал, угрюм осанкой, Вид насмешливый и злой. И хоть страшно, но подходит Мальчик с просьбой к старику; Речь с ним жалобно заводит Про свою печаль-тоску: «С вечера в лес я шел, заблудился; С ветру, с ненастья вымок, продрог: Дедушка! что б ты в горе вступился, Мне б на дорогу выйти помог!» — «Как, детинушка удалый, Мог сюда ты забрести? Ты ребенок уж не малый; Что же бродишь без пути? Вот, смотри, тебя дорога Может вывести домой; Но моли не сбиться бога, А не то ты будешь мой». Узкой дорожкой долго в надежде Бродит кругом он, прямо и вбок. Сбился, туда же вышел, где прежде; Там терпеливый ждет старичок. «Видно, бога, светик ясный, Ты прогневал не шутя. Плачешь, поздно, — труд напрасный: В путь за мной, мое дитя!» Он послушен поневоле; К бою рук нет, к бегу ног. Вдаль ушли, не видны боле; А куда идут — весть бог. В небе денница блещет златая; Птицы воспели утра восход; В горы и долы свет разливая, Тихо выходит солнце из вод. Вся природа вновь проснулась, К новым все спешат трудам; И по смутном сне очнулась Мать, рожденная к слезам. Ищет сына — не находит; Кличет, плачет — сын исчез. Всей деревне страх наводит, Все бегут с ней в темный лес. Смотрят повсюду, бегают, рыщут; Отзыва нет им, нет им следа. Тщетно старанье, ищут — не сыщут: Мальчик исчезнул, знать, навсегда. Мать несчастная поныне, Может быть, еще жива; Сохнет с горести по сыне, Будто скошенна трава. С каждым днем безумье то же: Ищет сына по лесам. Здесь не найдет; дай ей боже С ним увидеться хоть там.

Ольга

Из Бюргера

Ольгу сон встревожил слезный, Смутный ряд мечтаний злых: «Изменил ли, друг любезный? Или нет тебя в живых?» Войск деля Петровых славу, С ним ушел он под Полтаву; И не пишет ни двух слов: Всё ли жив он и здоров. На сраженьи пали шведы, Турк без брани побежден, И, желанный плод победы, Мир России возвращен; И на родину с венками, С песньми, с бубнами, с трубами, Рать, под звон колоколов, Шла почить от всех трудов. И везде толпа народа; Старый, малый — все бегут Посмотреть, как из похода Победители идут; Все навстречу, на дорогу; Кличут: «Здравствуй! слава богу!» Ах! на Ольгин лишь привет Ниотколь ответа нет. Ищет, спрашивает; худо: Слух пропал о нем давно; Жив ли, нет — не знают; чудо! Словно канул он на дно. Тут, залившися слезами, В перси бьет себя руками; Рвет, припав к сырой земле, Черны кудри на челе. Мать к ней кинулась поспешно: «Что ты? что с тобой, мой свет? Разве горе неутешно? С нами бога разве нет?» — «Ах! родима, все пропало; Свету-радости не стало. Бог меня обидел сам: Горе, горе бедным нам!» — «Воля божия! Создатель — Нам помощник ко всему; Он утех и благ податель: Помолись, мой свет, ему». — «Ах! родима, все пустое; Бог послал мне горе злое, Бог без жалости к мольбам: Горе, горе бедным нам!» — «Слушай, дочь! в Украйне дальной, Может быть, жених уж твой Обошел налой венчальный С красной девицей иной. Что изменника утрата? Рано ль, поздно ль — будет плата, И от божьего суда Не уйдет он никогда». — «Ах! родима, все пропало, Нет надежды, нет как нет; Свету-радости не стало; Что одной мне белый свет? Хуже гроба, хуже ада. Смерть — одна, одна отрада; Бог без жалости к слезам: Горе, горе, бедным нам!» — «Господи! прости несчастной, В суд с безумной не входи; Разум, слову непричастный, К покаянью приведи. Не крушися, дочь, чрез меру; Бойся муки, вспомни веру: Сыщет чуждая греха Неземного жениха». — «Где ж родима, злее мука? Или где мученью край? Ад мне — с суженым разлука, Вместе с ним — мне всюду рай. Не боюсь смертей, ни ада. Смерть — одна, одна отрада: С милым врозь несносен свет, Здесь, ни там блаженства нет». Так весь день она рыдала, Божий промысел кляла, Руки белые ломала, Черны волосы рвала; И стемнело небо ясно, Закатилось солнце красно, Все к покою улеглись, Звезды яркие зажглись. И девица горько плачет, Слезы градом по лицу; И вдруг полем кто-то скачет, Кто-то, всадник, слез к крыльцу; Чу! за дверью зашумело, Чу! кольцо в ней зазвенело; И знакомый голос вдруг Кличет Ольгу: «Встань, мой друг! Отвори скорей без шуму. Спишь ли, милая, во тьме? Слезну думаешь ли думу? Смех иль горе на уме?» — «Милый! ты! так поздно к ночи! Я все выплакала очи По тебе от горьких слез. Как тебя к нам бог принес?» — «Мы лишь ночью скачем в поле. Я с Украйны за тобой; Поздно выехал оттоле, Чтобы взять тебя с собой». — «Ах! войди, мой ненаглядный! В поле свищет ветер хладный; Здесь в объятиях моих Обогрейся, мой жених!» — «Пусть он свищет, пусть колышет; Ветру воля, нам пора. Ворон конь мой к бегу пышет, Мне нельзя здесь ждать утра. Встань, ступай, садись со мною, Ворон конь домчит стрелою; Нам сто верст еще: пора В путь до брачного одра». — «А! какая в ночь дорога! И сто верст езды для нас! Бьют часы… побойся бога: До полночи только час». — «Месяц светит, ехать споро; Я как мертвый еду скоро: Довезу и до утра Вплоть до брачного одра». — «Как живешь? скажи нелестно; Что твой дом? велик? высок?» — «Дом — землянка». — «Как в ней?» — «Тесно». — «А кровать нам?» — «Шесть досок». — «В ней уляжется ль невеста?» — «Нам двоим довольно места. Встань, ступай, садись со мной: Гости ждут меня с женой». Ольга встала, вышла, села На коня за женихом; Обвила ему вкруг тела Руки белые кольцом. Мчатся всадник и девица, Как стрела, как пращ, как птица; Конь бежит, земля дрожит, Искры бьют из-под копыт. Справа, слева, сторонами, Мимо глаз их взад летят Сушь и воды; под ногами Конскими мосты гремят. «Месяц светит, ехать споро; Я как мертвый еду скоро. Страшно ль, светик, с мертвым спать?» — «Нет… что мертвых поминать?» Что за звуки? что за пенье? Что за вранов крик во мгле? Звон печальный! погребенье! «Тело предаем земле». Ближе, видят: поп с собором, Гроб неся, поют всем хором; Поступь медленна, тяжка, Песнь нескладна и дика. «Что вы воете не к месту? Хоронить придет чреда; Я к венцу везу невесту, Вслед за мною все туда! У моей кровати спальной, Клир! пропой мне стих венчальный; Службу, поп! и ты яви, Нас ко сну благослови». Смолкли, гроба как не стало. Всё послушно вдруг словам, И поспешно побежало Всё за ними по следам. Мчатся всадник и девица, Как стрела, как пращ, как птица; Конь бежит, земля дрожит, Искры бьют из-под копыт. Справа, слева, сторонами, Горы, долы и поля — Взад летит всё; под ногами Конскими бежит земля; «Месяц светит, ехать споро; Я как мертвый еду скоро. Страшно ль, светик, с мертвым спать?» — «Полно мертвых поминать». Казни столп; над ним за тучей Брезжит трепетно луна; Чьей-то сволочи летучей Пляска вкруг его видна. «Кто там! сволочь! вся за мною! Вслед бегите все толпою, Чтоб под пляску вашу мне Веселей прилечь к жене». Сволочь с песнею заунывной Понеслась за седоком, Словно вихорь бы порывный Зашумел в бору сыром. Мчатся всадник и девица, Как стрела, как пращ, как птица; Конь бежит, земля дрожит, Искры бьют из-под копыт. Справа, слева, сторонами, Взад летят луга, леса; Всё мелькает пред глазами: Звезды, тучи, небеса. «Месяц светит, ехать споро; Я как мертвый еду скоро. Страшно ль, светик, с мертвым спать?» — «Ах! что мертвых поминать!» — «Конь мой! петухи пропели; Чур! заря чтоб не взошла; Гор вершины забелели: Мчись как из лука стрела. Кончен, кончен путь наш дальный, Уготовлен одр венчальный; Скоро съездил как мертвец, И доехал наконец». Наскакал в стремленьи яром Конь на каменный забор; С двери вдруг хлыста ударом Спали петли и запор. Конь в ограду; там — кладбище, Мертвых вечное жилище; Светят камни на гробах В бледных месяца лучах. Что же мигом пред собою Видит Ольга? Чудо! страх! Латы всадника золою Все рассыпались на прах; Голова, взгляд, руки, тело — Все на милом помертвело, И стоит уж он с косой, Страшный остов костяной. На дыбы конь ворон взвился, Диким голосом заржал, Стукнул в землю, провалился И невесть куда пропал. Вой на воздухе высоко; Скрежет под землей глубоко; Ольга в страхе без ума, Неподвижна и нема. Тут над мертвой заплясали Адски духи при луне, И протяжно припевали Ей в воздушной вышине: «С богом в суд нейди крамольно; Скорбь терпи, хоть сердцу больно. Казнена ты во плоти; Грешну душу бог прости!»

Убийца

В селе зажитном двор широкий, Тесовая изба, Светлица и терём высокий, Беленая труба. Ни в чем не скуден дом богатый: Ни в хлебе, ни в вине, Ни в мягкой рухляди камчатой, Ни в золотой казне. Хозяин, староста округа, Родился сиротой, Без рода, племени и друга, С одною нищетой. И с нею век бы жил детина, Но сжалился мужик: Взял в дом, и как родного сына Взрастил его старик. Большая чрез село дорога; Он постоялый двор Держал, и с помощию бога Нажив его был скор. Но как от злых людей спастися? Убогим быть — беда; Богатым — пуще берегися И горшего вреда. Купцы приехали к ночлегу Однажды ввечеру, И рано в путь впрягли телегу Назавтра поутру. Недолго спорили о плате, И со двора долой; А сам хозяин на полате Удавлен той порой. Тревога в доме; с понятыми Настигли, и нашли: Они с пожитками своими Хозяйские свезли. Нет слова молвить в оправданье, И уголовный суд В Сибирь сослал их в наказанье, В работу медных руд. А старика меж тем с моленьем Предав навек земле, Приемыш получил с именьем Чин старосты в селе. Но что чины, что деньги, слава, Когда болит душа? Тогда ни почесть, ни забава, Ни жизнь не хороша. Так из последней бьется силы Почти он десять лет; Ни дети, ни жена не милы, Постыл весь белый свет. Один в лесу день целый бродит, От встречного бежит, Глаз напролет всю ночь не сводит И все в окно глядит. Особенно когда день жаркий Потухнет в ясну ночь И светит в небе месяц яркий, — Он ни на миг не прочь. Все спят; но он один садится К косящему окну. То засмеется, то смутится И смотрит на луну. Жена приметила повадки, И страшен муж ей стал, И не поймет она загадки, И просит, чтоб сказал. «Хозяин! Что не спишь ты ночи? Иль ночь тебе долга? И что на месяц пялишь очи, Как будто на врага?» — «Молчи, жена, не бабье дело Все мужни тайны знать: Скажи тебе — считай уж смело, Не стерпишь не сболтать». — «Ах, нет! вот бог тебе свидетель, Не молвлю ни словца; Лишь все скажи, мой благодетель, С начала до конца». — «Будь так — скажу во что б ни стало. Ты помнишь старика; Хоть на купцов сомненье мало, Я с рук сбыл дурака». — «Как ты!» — «Да так: то было летом, Вот помню, как теперь. Незадолго перед рассветом; Стояла настежь дверь. Вошел я в избу, на полате Спал старый крепким сном; Надел уж петлю, да некстати Тронул его узлом. Проснулся, черт, и видит: худо! Нет в доме ни души. „Убить меня тебе не чудо, Пожалуй задуши. Но помни слово: не обидит Без казни ввек злодей; Есть там свидетель, он увидит, Когда здесь нет людей“. Сказал — и указал в окошко. Со всех я дернул сил, Сам испугавшися немножко, Что кем он мне грозил, — Взглянул, а месяц тут проклятый И смотрит на меня. И не устанет, а десятый Уж год с того ведь дня. Да полно, что! Ты нем ведь, лысый! Так не боюсь тебя; Гляди сычом, скаль зубы крысой, Да знай лишь про себя». Тут староста на месяц снова С усмешкою взглянул; Потом, не говоря ни слова, Улегся и заснул. Не спит жена: ей страх и совесть Покоя не дают. Судьям доносит страшну повесть, И за убийцей шлют. В речах он сбился от боязни, Его попутал бог, И, не стерпевши тяжкой казни, Под нею он издох. Казнь божья вслед злодею рыщет; Обманет пусть людей, Но виноватого бог сыщет — Вот песни склад моей.

Оглавление

Павел Александрович Катенин Три романтических баллады Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg