«Душа осьминога»

Душа осьминога (fb2) - Душа осьминога [Тайны сознания удивительного существа] (пер. Ирина Вадимовна Евстигнеева) 10126K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сай Монтгомери

Сай Монтгомери ДУША ОСЬМИНОГА Тайны сознания удивительного существа

© Sy Montgomery, 2015 Credit shall be given to Atria Books. A Division of Simon & Schuster, Inc. as the origanal publisher.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2018

© Электронное издание. ООО «Альпина Диджитал», 2017

* * *

Посвящается Анне

«День вчерашний навсегда останется совершенным»

Глава первая. Афина

Знакомство с разумным моллюском

На редкость теплым и солнечным днем в середине марта, когда тающий снег обнажил первую грязь в Нью-Хэмпшире, я приехала в Бостон. Гавань была полна людей, которые прогуливались по набережной или сидели на скамейках, наслаждаясь мороженым в рожках. Но я променяла ласковые лучи весеннего солнца на влажную полутьму Аквариума Новой Англии. У меня была назначена встреча с гигантским тихоокеанским осьминогом.

Я мало что знала об осьминогах — честно признаться, и понятия не имела, что их латинское название Octopoda произошло от древнегреческих слов «восемь ног». Но то, что я знала, меня интриговало. Представьте себе животное с ядом, как у змеи, клювом, как у попугая, и чернилами, как в старых перьевых ручках. Осьминог может весить как взрослый мужчина и растягиваться на длину «Кадиллака», но при этом он способен протиснуть свое мешковатое бескостное тело сквозь отверстие размером с апельсин. Он может менять цвет и форму и ощущать вкус кожей. Но самое удивительное — его интеллект. Мой скудный опыт знакомства с этим животным подтверждал правдивость этого факта: во время посещения общественных океанариумов у меня, как и у многих других, возникало стойкое ощущение, что не только я смотрю на осьминога, но и он смотрит на меня, причем с ничуть не меньшим интересом.

Как такое возможно? Трудно найти более непохожее на человека животное, чем осьминог. Его тело устроено совершенно иначе. У нас сначала идет голова, затем туловище и конечности. У осьминогов — сначала туловище и только потом голова и конечности. Их рот расположен в подмышке — или между ног, если считать их конечности не руками, а ногами. Они дышат водой. Их щупальца покрыты сотнями цепких присосок — структур, аналогов которым нет в мире млекопитающих.

Осьминоги не только находятся по ту сторону великого разделения между позвоночными животными — млекопитающими, птицами, рептилиями, амфибиями, рыбами — и всеми остальными, но и среди беспозвоночных относятся к таким не слишком интеллектуальным животным, как моллюски, например слизни, улитки и устрицы. А у двустворчатых моллюсков вообще нет мозга.

Разделение между человеческой ветвью и ветвью осьминогов произошло около 500 миллионов лет назад. Если наша ветвь пошла по пути эволюции сознания, то почему этого не могла сделать и другая ветвь?

Осьминоги олицетворяют собой великую тайну «Иных»: хотя они кажутся нам совершенно чуждыми созданиями, их мир — океан — занимает намного больше поверхности Земли, чем суша (70 % всей площади планеты, то есть более 90 % пригодной для жизни территории). Большинство животных на нашей планете живут в океане. И большинство из них — беспозвоночные.

Я захотела поближе познакомиться с осьминогами. Прикоснуться к другой реальности. Исследовать иной тип сознания, если таковое существует. Каково это — быть осьминогом? Есть ли у него с человеком что-то общее? Возможно ли такое познание в принципе?

Поэтому, когда директор по связям с общественностью Аквариума Новой Англии встретил меня в вестибюле и повел знакомиться с Афиной, я чувствовала себя так, словно я особый гость в ином мире. Хотя на самом деле именно в тот день я начала знакомство с нашим собственным миром — нашей родной голубой планетой — поистине невероятным и фантастическим уголком, в котором я, посвятившая полвека натуралистическим исследованиям, наконец почувствовала себя как дома.

* * *

Главного смотрителя Афины не оказывается на месте, и я сникаю: не каждому сотруднику океанариума разрешается открывать резервуар с осьминогом, и не зря. Гигантский осьминог — крупнейший из примерно 250 существующих в мире видов осьминогов — может с легкостью одолеть человека. Одной своей присоской диаметром около семи сантиметров он способен поднять больше тринадцати килограммов, а у гигантского осьминога таких присосок 1600. При укусе осьминог может впрыскивать нейротоксичный яд, а его слюна способна растворять плоть. Кроме того, осьминог может выбраться из открытого аквариума и сбежать, а сбежавший головоногий гигант представляет серьезную проблему как для себя самого, так и для аквариума.

К счастью, мне вызывается помочь другой смотритель, по имени Скотт Дауд. Крупный мужчина чуть старше сорока со смеющимися голубыми глазами и бородой с проседью, Скотт — старший смотритель в Пресноводной галерее, расположенной по соседству с галерей Холодных Морей, где живет Афина. Впервые Скотт попал в океанариум еще младенцем в день его открытия 20 июня 1969 года и с тех пор практически его не покидал. Он лично знает здесь почти каждое животное.

Возраст Афины — около двух с половиной лет, вес — примерно восемнадцать килограммов, говорит мне Скотт, поднимая тяжелую крышку на резервуаре. Я поднимаюсь на три ступеньки по маленькой передвижной лестнице и наклоняюсь над люком. И вот Афина передо мной. Длиной она около полутора метров. Ее голова — под «головой» я имею в виду не только голову, но и мантию, то есть туловище, которое находится там, где у млекопитающих мы привыкли видеть голову, — размером с небольшой арбуз. «Скорее, с дыню, — уточняет Скотт. — Когда она к нам поступила, ее голова была не больше грейпфрута». Гигантский осьминог — одно из самых быстрорастущих животных на планете. Вылупляясь из яйца размером с рисовое зернышко, за три года он может обогнать в длине и весе взрослого мужчину.

Едва Скотт успевает открыть крышку, как Афина, сидевшая в дальнем углу 2500-литрового аквариума, уже тут как тут. Ее тело краснеет от возбуждения. Держась двумя «руками» за угол, остальные шесть она тянет к нам — на поверхности воды появляются кончики ее щупалец с белыми присосками. Это похоже на ладонь человека, раскрытую для рукопожатия.

— Можно ее потрогать? — спрашиваю я у Скотта.

— Конечно, — говорит он.

Я снимаю наручные часы и шарф, закатываю рукава и по локоть погружаю руку в воду. Она оказывается ужасно холодной — всего 8 °C.

Щупальца мгновенно приходят в движение и обхватывают мою руку. Я чувствую прикосновение десятков пытливых желеобразных присосок.

Не каждому понравится это ощущение. Натуралист и исследователь Уильям Биб считал прикосновение осьминога отвратительным. «Каждый раз мне приходится делать усилие, чтобы заставить себя протянуть руку и взяться за щупальце», — признавался он. Виктор Гюго описывал контакт с осьминогом как «воплощенный кошмар», ведущий к неминуемой гибели. «Множеством гнусных ртов приникает к вам эта тварь; гидра срастается с человеком; человек сливается с гидрой. Если тигр может всего лишь сожрать вас, осьминог — страшно подумать! — высосать, — пишет Гюго в своем романе „Труженики моря“. — Ваши мускулы вздуваются, сухожилия скручиваются, кожа лопается под мерзкими присосками; кровь брызжет и смешивается с отвратительной лимфой моллюска». Страх перед осьминогами глубоко укоренился в человеческой психике. «Ни одно другое животное не подвергает человека более страшной смерти в водной стихии, — писал Плиний Старший в своем энциклопедическом труде „Естественная история“ примерно в 79 году, — ибо спрут обвивает человеческое тело своими щупальцами, всасывает через присоски, раздирает его на куски…»

Но Афина прикасается ко мне нежно, хотя и настойчиво. Это похоже на поцелуй инопланетянина. В конце концов она поднимает свою дынеобразную голову над поверхностью воды, поворачивается ко мне левым глазом — у осьминогов тоже есть доминирующий глаз, как у людей ведущая рука, — и смотрит прямо на меня. Ее черный зрачок похож на жирную черточку на жемчужном шаре. Ее взгляд напоминает мне взор индуистских богов и богинь: безмятежный, всезнающий, полный безграничной, вневременной мудрости.

— Она изучает тебя, — говорит Скотт.

Я инстинктивно протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ее голове. «Мягкая, как кожа, крепкая, как сталь, холодная, как ночь» — так описывал Гюго плоть осьминога. Но, к моему удивлению, ее голова оказывается шелковистой и нежной, как заварной крем. Ее кожа, усеянная рубиновыми и серебристыми крапинками, похожа на отражение звездного неба на темно-бордовой глади моря. Стоит мне легонько погладить Афину кончиками пальцев, как ее кожа бледнеет под моими прикосновениями. Белый цвет означает, что осьминог спокоен и расслаблен; у каракатиц, близких родственников осьминогов, самки тоже белеют при встрече с другими самками, поскольку им не нужно с ними сражаться или убегать.

Возможно, Афина даже знает, что я — тоже самка. Самки осьминогов, как и женщины, вырабатывают эстроген, так что Афина вполне могла почувствовать мой эстроген кожей. Осьминоги способны воспринимать вкус всей поверхностью своего тела, но самые развитые рецепторы вкуса находятся у них в присосках. Таким образом, Афина не просто ощупывала меня — она пробовала на вкус мою кожу и, возможно, даже чувствовала мои мышцы, кости и кровь под ней. Хотя мы познакомились всего несколько минут назад, это существо успело изучить меня лучше, чем многие мои хорошие знакомые.

Кажется, она изучает меня с ничуть не меньшим любопытством, чем я ее. Она медленно обхватывает мои руки щупальцами — сначала маленькими присосками на самых кончиках и вот уже более крупными и мощными ближе к голове. Я стою на верхней ступеньке лестницы, согнувшись под углом 90 градусов, как полураскрытая книга, и вдруг понимаю, что происходит: она постепенно затягивает меня в свой аквариум.

Как бы я ни хотела попасть в ее мир, увы, это невозможно. Ее логово находится под скалистым навесом, внутрь которого сама Афина может затекать, как вода. Я же ограничена своими костями и суставами. Если бы я стояла на ногах, вода в аквариуме доходила бы мне до груди — но Афина затягивает меня в воду головой вниз, поэтому вскоре я попросту задохнулась бы. Я спрашиваю у Скотта, можно ли мне освободиться от ее захвата, и он аккуратно отрывает ее щупальца от моих рук — присоски при этом издают хлюпающие звуки, как маленький вантуз в раковине.

* * *

«Осьминог?! Но они же настоящие чудовища! — тревожно восклицает моя подруга Джоди Симпсон, услышав на следующий день мой рассказ во время прогулки с нашими собаками. — Неужели тебе не было страшно?» Стоит заметить, что ее опасение отражает не столько плохое знание мира живой природы, сколько слишком хорошее знание западной культуры.

Ужас перед гигантскими осьминогами и кальмарами присутствует во всех формах западного искусства, начиная со скандинавских легенд XIII века и заканчивая современными голливудскими фильмами. В древней исландской «Саге об Одде Стреле» упоминается «хафгуфа» — огромное существо, которое «заглатывало людей, корабли, китов и все, что попадалось ему на пути». Впоследствии «хафгуфа», праматерь всех морских чудовищ, подарила жизнь и мифу о кракене. В 1801 году рассказ французских моряков о нападении на их корабль осьминогов-убийц у берегов Анголы вдохновил специалиста по моллюскам Пьера Дени де Монфора создать самый запоминающийся художественный образ спрута: на его знаменитой акварели огромное головоногое поднимается из океанской пучины и оплетает своими мощными щупальцами трехмачтовую парусную шхуну. Такая татуировка до сих пор пользуется неизменной популярностью среди мореплавателей. Де Монфор объявил об открытии как минимум двух видов гигантских моллюсков и возложил на один из них ответственность за гибель десятка британских военных кораблей, которые сгинули однажды ночью 1782 года совершенно таинственным образом. (К стыду Монфора, один из выживших впоследствии признался, что все корабли утонули во время сильного шторма.)

В 1830 году британский поэт Альфред Теннисон в сонете «Кракен» увековечил подводного монстра, чьи «чудовища-полипы, без числа, гигантскими руками навевают зеленый цвет дремотствующих вод» (перевод К. Д. Бальмонта). И разумеется, нельзя обойти вниманием мстительных спрутов из популярного научно-фантастического романа «Двадцать тысяч лье под водой», изданного французским писателем Жюлем Верном в 1870 году. Хотя в фильме 1954 года с одноименным названием осьминог превратился в гигантского кальмара, в первой экранизации этой книги 1916 года Джон Уильямсон поразил публику реалистичными подводными съемками именно со спрутами. Вот что говорил Уильямсон о своем главном злодее: «Акулы-людоеды, ядовитые мурены, смертоносные барракуды покажутся безобидными, невинными, дружелюбными, даже приятными существами в сравнении со спрутом. Никакими словами нельзя описать тот тошнотворный ужас, который испытываешь, встретившись глазами с немигающим взглядом откуда-то из тьмы… Вас обдает холодным потом, а сердце сжимается под его тяжестью».

Но я полна решимости защитить этих несчастных созданий от многовековых наветов. «Какие же это чудища!» — возражаю я подруге. Толковый словарь определяет чудовище как что-то «огромное, уродливое, внушающее страх». Мне же Афина показалась прекрасной и невинной, как ангел. Поспорила бы я и с определением «огромный» в отношении осьминогов: и тут они явно не дотягивают до монстров. Самый крупный вид — гигантский осьминог — вовсе не такой уж гигант, каким его принято считать. Возможно, в прошлом действительно можно было отыскать осьминогов с размахом щупалец более 45 метров, но официально самый большой осьминог, занесенный в Книгу рекордов Гиннесса, весил 272 килограмма при размахе щупалец всего 9,6 метров. В 1945 году у побережья Санта-Барбары в Калифорнии был выловлен еще более крупный моллюск, по сообщениям, весивший более 180 килограммов; однако анализ фотографии, где он для сравнения снят рядом с человеком, показал, что длина его щупалец составляет всего 6–7 метров. Но даже эти современные великаны не могут по размерам сравниться со своими ближайшими родственниками — антарктическими гигантскими кальмарами. Недавно новозеландское рыболовецкое судно выловило в водах Антарктики особь весом более 495 килограммов и длиной более 9 метров. В наши дни любители монстров жалуются, что все самые большие осьминоги, скорее всего, были выловлены еще полвека назад.

Мой увлеченный рассказ о грациозности Афины, ее мягкости и явном дружелюбии не смог развеять скептицизма моей подруги. В ее сознании огромное склизкое головоногое прочно ассоциировалось с понятием «монстр». «Ладно, в конце концов, в них нет ничего плохого», — заявила я, решив сменить тактику.

Я всегда питала пристрастие к монстрам. В детстве я переживала за Годзиллу и Кинг-Конга, а не за людей, пытавшихся их убить. Мне казалось, что гнев монстров был вполне оправдан. Никто не любит просыпаться от грохота ядерных взрывов, поэтому я понимала желание Годзиллы крушить все вокруг. Что же до Кинг-Конга, то его на злодейства толкнула любовь к прекрасной Фэй Рэй — и кто из представителей сильной половины человечества посмел бы его в этой страсти упрекнуть! (Хотя, как по мне, ее истошные крики могли бы вывести из себя и менее терпеливое существо, чем горилла.)

Если взглянуть на мир глазами чудовищ, все их действия обретают смысл. Сложность лишь в том, чтобы научиться думать как монстр.

* * *

После того как Скотт разорвал наши с Афиной тесные объятия, та удалилась в свое логово. Я же нетвердым шагом спустилась со стремянки и, ошеломленная, остановилась перевести дух.

— Вот это да! — только и сумела вымолвить я.

— Как странно, что она разрешила вам погладить себя по голове, — заметил Скотт. — Просто удивительно.

Он рассказал, что предыдущие два осьминога, жившие в океанариуме, Трумэн и Джордж, позволяли посетителям прикоснуться только к своим щупальцам, но к голове — никогда.

Поведение Афины было особенно поразительно, принимая во внимание ее характер. Если Трумэн и Джордж были спокойными невозмутимыми самцами, то Афина недаром заслужила имя древнегреческой богини войны и стратегии. Она была весьма раздражительной особой — очень активной и легковозбудимой, о чем свидетельствовал тот факт, что ее кожа часто становилась бугристой и окрашивалась в красный цвет.

Осьминоги очень сильно отличаются друг от друга по характеру. Поэтому смотрители часто подбирают им имена, которые отражают их особенности: например, в Аквариуме Сиэтла жила самка гигантского осьминога, названная в честь американской поэтессы Эмили Дикинсон. Эта девушка была настолько застенчива, что все дни проводила, прячась у задней стенки аквариума, и почти не показывалась на глаза публике. В конце концов ее выпустили в океан у побережья Пьюджет-Саунд, где ее когда-то поймали. Еще одного осьминога прозвали «Ларри в выходном костюме» в честь персонажа одноименной компьютерной игры с элементами эротики: он любил слишком страстно обнимать смотрителя, и, как только бедолага отдирал от своего тела одно назойливое щупальце, тот немедленно обвивал его двумя другими. Третья самка получила имя Лукреции Макэвел, поскольку она разбирала на части буквально все, что попадало к ней в аквариум.

Осьминоги понимают, что и люди все разные. Кто-то им нравится, кто-то — нет. И с теми, кому они доверяют и кого хорошо знают, они ведут себя совершенно по-другому. Джордж, например, относился к посетителям с некоторой настороженностью, однако со своим смотрителем Биллом Мерфи был дружелюбным и расслабленным. Перед визитом в Аквариум Новой Англии я посмотрела на YouTube видео, снятое в 2007 году: Джордж плавает на поверхности воды и нежно ощупывает Билла своими присосками, пока долговязый аквариумист, перегнувшись через край люка, поглаживает и почесывает его голову. «Я считаю Джорджа своим другом, — говорит Билл оператору. — Мы каждый день общаемся, проводим вместе много времени, и мне нравится о нем заботиться. Некоторым людям осьминоги кажутся скользкими и противными, но я их люблю. В чем-то они совсем как собаки: Джордж просто обожает, когда я ласкаю ему голову и чешу лоб».

Осьминоги быстро выясняют, кто им друг, а кто враг. В исследовании биолога Роланда Андерсона в Аквариуме Сиэтла восемь гигантских осьминогов контактировали с двумя незнакомыми людьми, одетыми в одинаковую синюю униформу. Один человек всегда кормил животных, а другой только тыкал в них острой палкой. Не прошло и недели, как осьминоги научились различать этих людей по внешности, едва взглянув на них из воды, даже без изучения щупальцами. Они мгновенно подплывали к кормильцу, а от обидчика старались спрятаться подальше. Некоторые осьминоги направляли в сторону ненавистного раздражителя свою воронку — кожистую трубку сбоку на голове, через которую они выбрасывают мощную струю и таким способом передвигаются в водной стихии.

Иногда осьминог может испытывать неприязнь к конкретному человеку. Однажды во время очередного вечернего обхода биолог в Аквариуме Сиэтла получила вместо приветствия струю соленой ледяной воды от обычно миролюбивого осьминога. Раньше это животное ни на кого не нападало. В дикой природе осьминоги используют свои воронки не только для передвижения, но и для того, чтобы оттолкнуть мешающие предметы. Возможно, этому осьминогу просто не понравился свет фонарика, который биолог держала в руках. Одна девушка-волонтер в Аквариуме Новой Англии подвергалась подобным атакам со стороны добряка Трумэна при каждой встрече. Потом она поступила в колледж и оставила работу в океанариуме. Спустя несколько месяцев она пришла в гости, и Трумэн — который за это время не облил ни одного человека — тут же окатил ее мощной струей соленой воды.

Само по себе представление об осьминогах как о личностях, которые наравне с нами обладают мыслями и чувствами, тревожит умы ученых и философов. Лишь недавно многие исследователи признали возможность наличия сознания у шимпанзе — а это столь близкие родственники человека, что между нами даже возможно переливание крови. Еще в 1637 году французский философ Рене Декарт заявил, что только люди способны мыслить и, следовательно, существовать в нравственной Вселенной («Я мыслю — значит я существую»). Эта идея так прочно укоренилась в современной науке, что даже Джейн Гудолл, одна из самых авторитетных приматологов в мире, долгое время боялась публиковать некоторые из своих наиболее интригующих наблюдений за шимпанзе в дикой природе. Изучая жизнь этих животных в заповеднике Гомбе-Стрим в Танзании на протяжении более чем двадцати лет, она много раз видела, как обезьяны намеренно обманывали друг друга, например подавляли пищевые крики при обнаружении вкусных фруктов, чтобы насладиться ими в одиночестве и не призывать на место своих собратьев. Она опасалась, что коллеги обвинят ее в антропоморфизме — приписывании «человеческих» чувств объектам своих исследований, что в зоологии считается смертным грехом. Другие ученые из заповедника Гомбе-Стрим, с которыми я пообщалась, также признались, что до сих пор не опубликовали некоторые результаты своих исследований 1970-х годов из страха подвергнуться резкой критике со стороны коллег.

«Люди всегда стремятся преуменьшить эмоции и интеллект других видов», — заявил мне директор по связям с общественностью Аквариума Новой Англии Тони Лакасс после нашего знакомства с Афиной. «Особенно сильны предрассудки в отношении рыб и беспозвоночных», — согласился с ним Скотт. Мы с Тони и Скоттом шли по мосткам, опоясывающим Гигантский Океанский аквариум — трехэтажный резервуар почти на 760 тысяч литров воды, в котором воссоздано рифовое сообщество Карибского моря. Акулы, скаты, черепахи и стаи тропических рыб, подобно фантастическим видениям, парили рядом с нами, пока мы прогуливались и — вопреки всем научным табу — рассуждали о разуме животных.

Скотт вспомнил историю об одном осьминоге, чья изобретательность и грабительские повадки могли бы составить достойную конкуренцию хитрости шимпанзе в Гомбе-Стрим. «Наши биологи исследовали особый вид камбалы и поставили аквариум с ней метрах в пяти от резервуара осьминога. Каково же было удивление ученых, когда рыба вдруг начала исчезать — одна за другой. Биологи установили наблюдение за аквариумом и сумели поймать преступника с поличным. Им оказался их головоногий сосед! В отсутствие людей он выбирался из аквариума и преспокойно ел камбалу. Когда осьминога поймали на месте преступления, у него был очень виноватый вид. Пряча глаза, он поспешно ускользнул к себе домой».

А Тони рассказал о Бимини, крупной самке усатой акулы-няньки, которая когда-то жила в Гигантском Океанском аквариуме. Однажды акула напала на пятнистого угря и плавала по аквариуму с торчащим из пасти хвостом жертвы. «Один из дайверов, который хорошо знал Бимини, подплыл к ней, погрозил пальцем и хлопнул ее по носу, — сказал Тони. — Бимини немедленно выплюнула угря изо рта». (Угря срочно доставили к местному ветеринару, но, к сожалению, его не удалось спасти.)

С нашей бордер-колли Салли однажды приключилась похожая история. Она нашла в лесу мертвого оленя и решила перекусить. Когда я рявкнула «Фу! Выплюнь!», она мгновенно отрыгнула падаль. Я всегда гордилась послушанием своей собаки. Но возможно ли добиться подобного от акулы?

Акулы не охотятся на рыбу в аквариуме, потому что их досыта кормят. «Но голод — это не главный мотив, которым они руководствуются, чтобы съесть или поранить других животных», — отметил Скотт. Однажды стая помпано (другое название — трахиноты) — округлых серебристых рыбок со спинными плавниками в форме косы — резвилась у поверхности воды в Гигантском Океанском аквариуме. Они подняли невероятный шум и гам. Тогда одна из песчаных тигровых акул поднялась со дна и начала атаковать рыб — она кусала их за плавники, но не убивала и не ела: по-видимому, они ее просто раздражали. «Она кусала их не как хищник, а как главный по аквариуму, который хочет навести порядок», — уточнил Тони.

С точки зрения многих людей, наши аргументы могли прозвучать как настоящая ересь. Скептики правы в том, что поведение животных часто можно неверно истолковать, как бы они ни были на нас похожи. Несколько лет назад я посетила исследовательский лагерь Бируте Галдикас на Борнео, где выпущенные на волю орангутаны учились жить в дикой природе. Вместе со мной приехала одна девушка, очарованная этими прекрасными животными, — новичок-волонтер из Соединенных Штатов. Увидев мохнатых рыжих красавцев, она бросилась к ним обниматься. Но одна взрослая самка сбила ее с ног и повалила на землю. Девушка не понимала, что, в отличие от людей, орангутанги не жаждут обниматься с незнакомцами.

Заманчиво было бы предположить, что животные мыслят и чувствуют так же, как мы, особенно когда мы хотим им понравиться. Один мой приятель, работающий со слонами, рассказывал мне о женщине, которая гордо именовала себя «коммуникатором с животными». Как-то раз она посетила в зоопарке агрессивного слона и, проведя с ним сеанс телепатической связи, заявила смотрителю: «Видите, я ему понравилась! Он хотел положить голову мне на колени». Любопытно, что отчасти женщина верно истолковала его порыв: слоны действительно иногда кладут голову на колени людям. Но только для того, чтобы их убить. Они сминают человека своим мощным лбом точно так же, как вы давите окурок сигареты носком ботинка.

В начале XX века австро-британский философ Людвиг Витгенштейн верно подметил: «Даже если б львы умели говорить, мы бы все равно их не поняли». В случае с осьминогами пропасть была бы еще больше. Лев — такое же млекопитающее, как и мы; осьминог — совершенно иное существо с тремя сердцами, с мозгом, опоясывающим пищевод, и слизью вместо волос. Даже их кровь отличается по цвету от нашей: она синяя, поскольку кислород там переносится медью, а не железом.

В классической книге «Домик на краю земли» американский натуралист Генри Бестон писал, что «животные нам ни братья меньшие, ни рабы», а «особенные создания, одаренные диапазоном ощущений, давно утерянным человеком, либо чувствами, ему недоступными: они живут в мире голосов, которых мы никогда не услышим». «Это другие племена, подобно нам пойманные в сети жизни и времени, товарищи по несчастью в преодолении земных невзгод». Для многих людей осьминог — это не просто представитель другого народа — это пришелец из далекой и грозной галактики.

Но для меня Афина была больше, чем просто животным. Она была личностью, которая мне очень нравилась, и, возможно, даже порталом в другое измерение. Она помогла мне по-новому взглянуть на феномен разума, познакомила с иной его формой, а также побудила исследовать ту часть нашей планеты, которая до сих пор оставалась для меня неизведанной, — необъятный водный мир.

* * *

Уже дома я попыталась оживить в памяти наше общение с Афиной, но это оказалось не так-то просто. Образы шли нескончаемым потоком. Студенистое тело Афины и восемь ее проворных эластичных щупалец постоянно двигались, ни секунды не пребывая в покое. Она все время меняла форму, цвет и текстуру. То она была ярко-алой и бугристой, то вдруг становилась гладкой и покрывалась темно-коричневыми или белыми прожилками. Некоторые участки ее тела меняли цвет так быстро — менее чем за секунду, что едва мое сознание успевало отметить один цвет, как он уже превращался в другой. Как поется в одной песне Джона Денвера, она «завладела всеми моими чувствами».

Не ограниченные костями и суставами, ее руки-щупальца непрестанно двигались, извивались, вытягивались и скручивались — все одновременно и в разных направлениях. Каждая из них казалась отдельным существом с собственным разумом. Хотя на самом деле так оно и есть — в буквальном смысле. Три пятых всех нейронов осьминога находятся не в мозге, а в руках. Если отделить конечность от тела, зачастую она в течение нескольких часов может жить своей жизнью, будто ничего не произошло. Говорят, что отделенная от тела рука может продолжать охотиться и даже ловить добычу — и передавать ее в сторону рта, которого, к сожалению, больше нет.

Всего одной присоски Афины было бы достаточно, чтобы полностью завладеть моим вниманием, а их у нее 1600. Каждая из них действовала в режиме многозадачности: впивалась в мою кожу, пробовала ее на вкус, удерживала, ощупывала, отпускала. На каждой руке гигантского осьминога два ряда присосок: на концах щупалец расположены самые мелкие, ближе ко рту — более крупные (у Афины их диаметр около 5 см, у крупных самцов он может достигать 7 см). Присоска состоит из двух частей. Наружная часть имеет форму широкой чаши с сотнями радиальных мышечных волокон, прикрепленных к внешнему кольцу. Внутренняя часть представляет собой небольшое отверстие в центре присоски, через которое из чаши-присоски выжимается вода и, таким образом, создается отрицательное давление, прочно прижимающее присоску к предмету. Вся эта конструкция может сгибаться в соответствии с формой присасываемого предмета и даже орудовать как пинцет, захватывая мелкие вещи (как это делаем мы с помощью большого и указательного пальцев). Каждая присоска контролируется отдельными нервами, которыми осьминог может управлять произвольно и независимо друг от друга. И каждая из них обладает фантастической силой. Джеймс Вуд, создатель авторитетного сайта о головоногих The Cephalopod Page, подсчитал, что присоска диаметром чуть больше 6 см в состоянии поднять почти 16 килограммов. Будь все присоски такого размера, осьминог мог бы справиться с весом 25,5 тонн. Другой ученый рассчитал: чтобы вырваться из объятий гораздо меньшего по размеру осьминога обыкновенного, требуется сила в четверть тонны. «Дайверы, — предостерегает Вуд, — должны быть очень осторожны».

Присасывание Афины к моей коже было нежным, потому что я не испытывала страха и не пыталась отдернуть руку. Как впоследствии я узнала от ее смотрителя Билла, я вела себя совершенно правильно.

— Многие люди боятся этих созданий, — сказал он, когда я позвонила, чтобы договориться о втором визите. — Поэтому, когда приходят посетители, рядом всегда находится наш коллега, готовый прийти на помощь. А главное, нельзя допустить побега животного. Невозможно предсказать, как поведет себя осьминог. Например, от Афины очень трудно отделаться, если она этого не хочет: она хватает вас четырьмя руками, и, пока вы их от себя отдираете, она уже обвивает вас четырьмя другими.

— Да, у всех у нас бывали такие неудачные свидания, — в шутку замечаю я.

Пока Афина обследовала щупальцами мои руки, она смотрела мне прямо в лицо. Меня поразило, что она сумела распознать, где оно вообще находится у столь отличного от нее существа. Я спросила у Билла, любит ли Афина ощупывать человеческие лица.

— Мы никогда не позволяем ей этого делать, — строго ответил он.

— Почему? Она может выдавить глаз?

— Именно.

Он также рассказал, что, когда осьминоги хватали рукоятки щеток, которыми он чистил аквариум, ему ни разу не удалось их побороть и отнять опасный предмет.

— Осьминог всегда выходит победителем. Поэтому ни в коем случае нельзя позволять ему приближаться к лицу. Вы должны осознавать риски.

— Мне показалось, что Афина хотела затянуть меня в аквариум, — сказала я.

— Ей это под силу, и будьте уверены, она не оставит своих попыток, — предостерег меня смотритель.

Мне не терпелось встретиться с Афиной еще раз, и мы договорились об очередном визите во вторник, когда Билл и его самый опытный волонтер Уилсон Менаши будут на месте. «Уилсон умеет ладить с осьминогами, как никто другой», — говорил мне Скотт, а Билл это еще раз подтвердил.

Уилсон Менаши — бывший инженер и изобретатель, работавший в компании Arthur D. Little Corp. и запатентовавший множество изобретений. В океанариуме Уилсон выполняет важную миссию: придумывает развивающие игрушки для осьминогов. «Если им нечем заняться, они начинают скучать», — объяснил мне Билл. А без развлечений осьминог становится не только раздражительным, но и опасным. Как владелец двух бордер-колли и домашней свиньи весом почти 340 килограммов, я знаю, что позволить умным животным скучать — верный путь к катастрофе. Они обязательно найдут, чем заняться, и поверьте, вам точно не понравится, куда заведет их фантазия. К примеру, Лукреция Макэвел в Сиэтле от безделья разбирала на части все предметы в своем аквариуме. А маленький калифорнийский двупятнистый осьминог длиной всего 20 сантиметров сумел нанести ущерб океанариуму Санта-Моники на несколько тысяч долларов. Он игрался с клапаном в своем резервуаре, в результате чего сотни литров воды вылились наружу, затопили административные помещения и испортили новые экологичные полы.

Еще одна опасность скуки заключается в том, что питомец может попытаться сбежать в более интересное место. По части выскальзывания из заточения осьминоги не уступают в ловкости Гарри Гудини. Однажды Л. Брайтвелл, сотрудник Морской биологической станции в британском Плимуте, в половине третьего ночи столкнулся на лестнице с осьминогом, который выбрался из своего резервуара и полз по ступенькам к выходу. На одном траулере в Ла-Манше пойманная осьминожка, оставленная на палубе, сумела спуститься по лестнице и пробраться в каюту. Ее обнаружили несколько часов спустя в заварочном чайнике. Еще один умелец, которого держали в небольшом частном океанариуме на Бермудских островах, сдвинул крышку со своего аквариума, выбрался наружу, пересек веранду и направился по газону в сторону моря. Ему удалось преодолеть путь длиной порядка 30 метров, прежде чем он был атакован полчищами муравьев и умер.

Пожалуй, еще более удивительный случай был зафиксирован в июне 2012 года, когда охранник в океанариуме Монтерей-Бэй в Калифорнии в три часа ночи нашел банановую кожуру на полу напротив экспозиции с коралловым рифом. При ближайшем рассмотрении кожура оказалась красным осьминогом размером с кулак. Охранник проследил по влажной склизкой дорожке, откуда приполз беглец, и вернул его в аквариум. Но самый шокирующий факт выяснился на следующий день: оказалось, в экспозиции Большого барьерного рифа не числился никакой красный осьминог! По всей видимости, он проник в аквариум тайно, еще совсем крошечным прикрепившись к камню или губке, и спокойно жил там, незаметно для всех.

Чтобы предотвратить подобные происшествия, сотрудники океанариумов тщательно продумывают конструкцию крышек на резервуарах с осьминогами, а также стараются найти своим умным питомцам интересные занятия. В 2007 году кливлендский зоопарк «Метропаркс» выпустил целый сборник идей, как развлечь осьминогов. В некоторых океанариумах сотрудники прячут еду в Мистера Картофельная голова, позволяя своим подопечным разбирать игрушку, другие предлагают им конструктор лего. А сотрудники Морского научного центра Хэтфилд при Орегонском университете разработали хитроумное устройство, с помощью которого осьминоги могут рисовать картины — при нажатии на рычаги на холст выплескиваются определенные краски. Эти шедевры затем можно продавать на аукционе, собирая средства на содержание самих живописцев.

В Аквариуме Сиэтла гигантский осьминог по имени Сэмми любил играть с пластиковым шариком, состоящим из двух скручивающихся частей, размером с бейсбольный мяч. Смотритель прятал еду внутрь, Сэмми раскручивал половинки и доставал лакомство. Но однажды смотритель с удивлением обнаружил, что его подопечный не только вынул еду из шарика, но и закрутил его обратно! Еще одна его игрушка была сделана из пластиковых трубок, по которым ручные песчанки любят ползать, как по тоннелю. Но вместо того, чтобы исследовать тоннель щупальцами, как ожидали смотрители, Сэмми принялся раскручивать его на части, а когда закончил, отдал их своей соседке по аквариуму актинии. Безмозглая актиния некоторое время подержала детали своими щупальцами, потом засунула их в рот и выплюнула.

Но Уилсон пошел гораздо дальше. Задолго до публикации первой книги о способах развлечения осьминогов он поставил перед собой цель разработать безопасные игрушки, достойные осьминожьего интеллекта.

В своей лаборатории в Arthur D. Little Corp. Уилсон сконструировал набор из трех прозрачных коробок из оргстекла с разными замками. У самой маленькой коробочки скользящая задвижка, как засов на лошадином стойле. Если внутрь положить живого краба — любимую еду осьминогов, они обязательно выяснят, как открыть задвижку и добраться до лакомства. Теперь можно переходить к другой коробке: она развинчивается против часовой стрелки. Кладем краба в первую коробку и прячем ее внутри второй. Теперь осьминогу придется поломать голову чуть дольше. Когда он научится справляться с двумя коробками, можно переходить к третьей, самой большой. Она снабжена двумя затворами: скользящим шпингалетом и замком в виде рычага, при нажатии на который крышка плотно запечатывает коробку (такие раньше были на консервах). По словам Билла, когда осьминог «понимает принцип», он может открыть все четыре замка за три-четыре минуты.

Я с нетерпением ждала встречи с Биллом и Уилсоном, чтобы услышать новые подробности об этих удивительных животных. Но еще больше я ждала встречи с Афиной. Как она будет вести себя с людьми, которых хорошо знает? А главное, узнает ли она меня?

* * *

Билл встречает меня в вестибюле океанариума. Это высокий атлетичный тридцатидвухлетний мужчина с короткими каштановыми волосами и улыбкой, играющей в уголках глаз. Из-под правого рукава его зеленой футболки по руке сползают щупальца — татуировка португальского кораблика, жалящей медузы, с лазурным парусом. Мы поднимаемся по лестнице до кафетерия и сворачиваем на служебную лестницу, ведущую к галерее Холодных Морей, которой Билл заведует. Он отвечает за 15 000 животных: от беспозвоночных, таких как Афина, морские звезды и актинии, до гигантских омаров, исчезающих видов черепах и древнейших химер, или акул-призраков. Эти глубоководные хрящевые рыбы отделились от общего с акулами предка около 400 миллионов лет назад. Билл знает каждого своего подопечного лично: многие из них родились (или, скорее, вылупились или отпочковались) и выросли под его заботливым присмотром; некоторых он выловил в экспедициях в холодных водах Мэна и в северо-западной части Тихого океана.

Уилсон уже на месте. Это мужчина небольшого роста, спокойный и опрятный, с темными усами и залысинами (в конце концов, он уже дедушка с почти взрослыми внуками, но все равно выглядит гораздо моложе своих семидесяти восьми лет). В его речи слышится какой-то ближневосточный акцент, но я так и не смогла определить, откуда он.

Уже почти 11 утра, время кормления Афины. Поддон с мелкой серебристой мойвой уже стоит на крышке соседнего аквариума. Мы не хотим заставлять ее ждать.

Мужчины поднимают тяжелую крышку и закрепляют ее на свисающем сверху крюке. Крышка покрыта мелкой сеткой и точно повторяет сложные контуры люка — эта конструкция была доведена до совершенства за долгие годы содержания осьминогов в неволе и все это время эффективно предотвращала побеги. Билл оставляет меня с Уилсоном, а сам отправляется заниматься другими делами, коих у него в галерее великое множество. Уилсон поднимается по лестнице и наклоняется над люком.

Афина вылетает из своего логова, как пробка из бутылки. Это происходит так быстро, что у меня перехватывает дыхание — в прошлый раз она поднималась ко мне гораздо медленнее.

— Просто она меня знает, — поясняет Уилсон и засовывает руку в резервуар, чтобы поздороваться с Афиной.

Из воды высовывается дуга щупальца с белыми присосками и обхватывает руку Уилсона до самого предплечья. Афина смотрит на него своим серебристым глазом, а затем неожиданно для меня переворачивается и показывает свой живот, совсем как щенок. Уилсон протягивает рыбешку к центральным присоскам на ее руке. Еда, словно по ленте конвейера, направляется к жадному рту. Мне хочется рассмотреть, что же там внутри, увидеть наконец знаменитый осьминожий клюв. Но я разочарована: рыба исчезает, как лестница в конце эскалатора. По словам Уилсона, даже он не видел, чтобы осьминог показывал свой клюв.

Только сейчас я замечаю большую оранжевую морскую звезду-подсолнуха, которая движется к руке Уилсона, плавно перебирая своими 15 000 трубчатых отростков-ножек. Это прекрасное создание с более чем двадцатью конечностями с размахом более 60 сантиметров, которые, как у настоящей звезды, называются лучами. Как и у всех ее сородичей, у нее нет ни глаз, ни лица, ни мозга. (У зародышей морской звезды он только начинает развиваться, но затем преобразуется в нейронную сеть вокруг рта. По-видимому, природа решила, что настоящей звезде мозг не нужен.)

— Он тоже хочет рыбы, — говорит Уилсон. (Оказывается, это самец. Это обнаружилось в один прекрасный день, когда звездочка выпустила облако спермы и замутила всю воду в аквариуме.)

Уилсон протягивает ему мойву таким же привычным жестом, каким мы передаем гостю масленку за обеденным столом.

Разве может безмозглое животное чего-то «хотеть», не говоря уже о том, чтобы сообщать о своих желаниях другим видам? Судя по всему, для Афины морская звезда — сосед по аквариуму и такая же полноценная личность, привычки и причуды которой она хорошо знает и даже может предугадать ее действия. Как рассказала мне изобретатель рисовального аппарата для осьминогов Кристен Симмонс из Морского научного центра Хэтфилд, когда их осьминог разбирает на части Мистера Картофельная голова, морская звезда подхватывает его глаза и таскает их по дну аквариума, удерживая двумя лучами. «Это выглядит очень смешно», — подметила Кристен с улыбкой. По ее словам, их морская звезда очень «любопытна» и стоит только осьминогу получить новую игрушку, как негодница норовит ее отнять. Даже если сотрудник забирает что-то у звезды и кладет это в другой угол аквариума, она «бежит» туда и возвращает себе игрушку.

И снова тот же вопрос: может ли существо без мозга испытывать любопытство? Желание играть? Или же оно «хочет» игрушки или пищу в той же мере, в какой растение «хочет» солнца? Обладают ли морские звезды сознанием? И если да, на что оно похоже?

Мне ясно одно: в этом уникальном мире не работают те правила, которые мы привыкли применять в отношении позвоночных на суше. Между тем наш герой начинает растворять рыбу: мойва тает прямо у нас на глазах, словно на ускоренной съемке. Морские звезды выворачивают свой желудок через рот, обволакивая им пищу — морских ежей, улиток, морские огурцы и других морских звезд.

Накормив звезду, Уилсон возвращается к Афине и отдает ей остальную рыбу. Одну за другой он складывает рыбешек на каждое щупальце, по три штуки в порции. Я в изумлении смотрю, как Афина передает мойву по цепочке присосок ко рту. Но почему она просто не согнет щупальце и не положит угощение прямо в рот? Потом мне приходит в голову: возможно, по той же причине, почему мы предпочитаем лизать мороженое, а не засовываем весь стаканчик в рот. Таким образом мы узнаем, съедобен ли продукт, а также можем в полной мере насладиться его вкусом. Осьминог делает то же самое с помощью своих присосок.

Закончив трапезу, Афина нежно играет с Уилсоном. Время от времени ее завитки лениво оплетают его руку до самого локтя, но в основном щупальца парят в воде, и она прикасается присосками к коже, словно покрывая ее поцелуями. В прошлый раз она ощупывала меня пытливо и довольно настойчиво. Но с Уилсоном она полностью расслаблена. Афина и Уилсон напоминают мне пожилых супругов, которые много лет прожили в счастливом браке, но по-прежнему нежно держатся за руки.

Я тоже опускаю руки в воду и трогаю свободное щупальце Афины, медленно поглаживая ее присоски. Они сгибаются, подстраиваясь под очертания моей кисти, и приникают к ней. Я не знаю, узнала ли она меня. Афина, несомненно, отличила меня от Уилсона по вкусу, но стала ощупывать мою руку так же медленно и расслабленно, как и его, — она повела себя как человек, который сразу проникся доверием к приятелю своего друга. Я наклоняюсь, чтобы заглянуть в ее перламутровый глаз, и в ответ она высовывает свою голову на поверхность, чтобы посмотреть мне в лицо.

— У нее есть веки, как и у нас, — говорит Уилсон и аккуратно проводит рукой по ее глазу, заставляя ее медленно моргнуть. Она не пытается отпрянуть или увернуться. Афина хорошо поела, теперь пришло время для общения.

— Она очень нежный осьминог, — почти мечтательно говорит Уилсон, — очень нежный…

Я спрашиваю, сделала ли его работа с осьминогами более чутким и отзывчивым человеком? Уилсон на мгновение задумался.

— Мне сложно описать это словами, — говорит он.

Вообще-то Уилсон родился на берегу Каспийского моря в Иране, недалеко от России, и в детстве говорил по-арабски, поскольку его родители были выходцами из Ирака. Но это вовсе не означает, что ему не хватает знания английского языка, чтобы ответить на мой вопрос. Просто он никогда раньше об этом не думал.

— Я всегда любил маленьких детей, — говорит он. — Я их понимаю, мне нравится с ними общаться. С осьминогами — то же самое.

Действительно, общение с Афиной, как и с ребенком, требует намного более высокого уровня открытости и интуиции, чем общение между взрослыми людьми одной культуры. Но Уилсон не приравнивает этого сильного, умного, выловленного в дикой природе зрелого осьминога к беспомощному и не до конца развитому человеческому детенышу. Афина, по словам великого канадского прозаика Фарли Моуэта, — это «больше чем человек»: это совершенное существо, которое абсолютно не нуждается в людях. Чудо состоит в том, что она позволяет нам стать частью ее мира.

— Вы действительно считаете, что она оказывает вам честь? — интересуюсь я.

— Да, — вполне серьезно отвечает Уилсон.

Билл, который уже закончил обход своих владений, поднимается к люку и здоровается с Афиной, легко поглаживая ее по голове.

— Она не каждому это позволяет, — говорит он. — Но это очень приятно.

* * *

Сколько же мы были с Афиной? Трудно сказать. Прежде чем опустить наши руки в воду, мы сняли наручные часы — и погрузились в осьминожью Реку Времени. Известно, что чувство благоговения, или так называемое состояние «потока», когда человек полностью погружен в происходящее, изменяет чувство времени. То же самое можно сказать о молитве и медитации.

Есть еще один способ изменить наше восприятие. Мы, как и другие животные, можем подстраиваться под чужое эмоциональное состояние. Это происходит благодаря зеркальным нейронам — клеткам головного мозга, которые реагируют на действия других людей так же, как если бы их совершали мы сами. Например, если вы общаетесь со спокойным, неторопливым человеком, ваше восприятие времени может стать таким же размеренным и неспешным. Возможно, общаясь с осьминогом, мы переходим на его ритм — древний, медленный и плавный, не совпадающий с бегом стрелок на часах. Я могла бы оставаться здесь вечно, всецело погруженная в странный, зачаровывающий мир Афины, болтая с моими новыми друзьями… если бы не так сильно мерзли руки.

Мои пальцы покраснели и так закоченели, что я с трудом cмогла ими пошевелить. Когда я вынула руки из ледяной воды, с меня словно спали чары. Я вдруг ощутила себя абсолютно неловкой и некомпетентной. Даже продержав кисти больше минуты под струей горячей воды, я не смогла достать из сумочки блокнот и ручку, не говоря уже о том, чтобы сделать какие-то записи. И это называется писатель?

* * *

— Гвиневра была моей первой, — признался Билл, — а значит, и самой любимой.

На ланч мы с Биллом, Уилсоном и Скоттом отправились в суши-бар по соседству с океанариумом. Закономерный выбор: ведь после того, как Афина на наших глазах с таким аппетитом расправилась с сырой рыбой, нам захотелось последовать ее примеру. Никто из нас четверых не заказал осьминога — я, например, попросила калифорнийские роллы.

— Когда я подходил к люку, она была вне себя от радости, — продолжил Билл. — Она буквально душила меня в объятиях. Но спустя пару минут успокаивалась и принималась исследовать руки уже более нежно и аккуратно.

Гвиневра также была единственным осьминогом, который его укусил. Она не выпустила яд и даже не оставила шрама. Но все же он не хотел бы испытать такое еще раз.

— Это было похоже на укус попугая, — вспомнил Билл (к слову сказать, попугай может создать клювом давление порядка ста килограммов на квадратный сантиметр, а это весьма болезненно, так что Билл еще легко отделался). И тут же, словно желая спасти репутацию своей любимицы, галантно добавил: — Да ладно, укус-то был пустяковый.

Это случилось в самом начале их отношений и, по словам Билла, всецело по его вине. Он поднес свою руку слишком близко к ее рту.

— Ей просто стало любопытно: съедобна ли моя рука?

Потом он рассказал мне о других своих подопечных:

— Взять хотя бы Джорджа — замечательный самец. Очень спокойный, не напористый. С навязчивыми осьминогами первые десять минут вы только и делаете, что пытаетесь освободиться от их щупалец. Вы отрываете их от себя, а они пытаются на вас вскарабкаться. А Джордж подплывал, обследовал мою руку, ел и спокойно удалялся. Иногда мы общались целый час… Он умер, когда я был в отпуске…

Жизнь осьминогов вообще довольно бурная, но короткая: единственный долгожитель среди них — гигантский осьминог, и тот в среднем живет каких-то три-четыре года. При этом в океанариум они обычно попадают в возрасте года или старше.

— Я понятия не имел, что Джордж скоро умрет, — продолжал Билл. — Обычно перед смертью у осьминогов меняется форма тела, окрас и поведение. Они становятся менее подвижными и игривыми — это похоже на увядание людей. Они почти перестают окрашиваться в красный цвет, их кожа бледнеет и иногда покрывается белыми старческими пятнами.

— Должно быть, это тяжело, — заметила я.

Билл пожал плечами. В конце концов, это часть его работы. Но помнится, во время моего первого визита Скотт сказал про Билла: «Он любит их как собственных детей. Когда осьминог умирает, для него это тяжелая потеря. Трудно расстаться с животным, о котором ты заботился каждый день в течение нескольких лет».

Преемник Джорджа Трумэн поступил в океанариум, когда Билл был в отъезде.

— Он был одним из самых активных осьминогов, — сказал он. — И настоящим авантюристом.

У каждого осьминога свой подход к вскрытию коробок Уилсона. Все они довольно быстро учатся отпирать замки. Билл начинает с маленькой коробочки и предлагает ее осьминогу раз в неделю в течение месяца. На второй месяц они переходят ко второй коробке — как правило, осьминогу достаточно двух-трех попыток, чтобы с ней разобраться. Третья коробка с двумя замками обычно поддается с пятой-шестой попытки. И хотя все осьминоги в конечном итоге справлялись с головоломкой, их подход был разным в зависимости от характера.

Спокойный Джордж всегда методично открывал все замки. Гвиневра же была очень нетерпеливой. Однажды она так перевозбудилась, пытаясь добраться до живого краба, что с неистовой силой смяла вторую коробку, и та треснула. А вот Трумэн получал удовольствие от неторопливого вскрытия коробок. Однажды Билл поместил в маленькую коробку сразу двух живых крабов. Когда добыча начала драться, Трумэн так разволновался, что был просто не в состоянии возиться с замками. Он протиснул свое двухметровое тело сквозь отверстие 5 на 15 сантиметров, проделанное Гвиневрой. Посетители океанариума с удивлением наблюдали за гигантским осьминогом, который расплющился в крошечном пространстве между стенками двух коробок объемом 230 и 98 кубических сантиметров. Трумэну так и не удалось открыть маленькую коробку. Наверное, там было слишком тесно. Когда в конце концов он вылез наружу, Билл сам открыл коробки и скормил ему обоих крабов.

Своей способностью втискиваться в крошечные пространства осьминоги доводят смотрителей до белого каления. Однажды Билл до смерти испугался, придя на работу утром и не обнаружив Джорджа в аквариуме. Лихорадочные поиски ничего не дали.

— Я думал, он сбежал, — сказал Билл. — Как вдруг он появляется из-под большого камня.

— Это точно, они пытаются пролезть в любое отверстие на своем пути, — согласился Уилсон.

Скотт рассказал историю, случившуюся около десяти лет назад. В одном из небольших витринных аквариумов океанариума жил карликовый карибский осьминог. Однажды Скотт пришел на работу и обнаружил, что вода из аквариума переливается через край, а осьминог исчез. Оказалось, что животное пролезло в узкую щель между аквариумом и стеной и втиснулось в трубку рециркуляции воды диаметром чуть больше сантиметра. И что ему было делать?

— Я вспомнил одну передачу на канале National Geographic, которую видел еще ребенком. В ней показывали, как греческие рыбаки ловят осьминогов с помощью амфор. После ночи охоты осьминоги забираются в амфоры, считая их безопасным убежищем, а хитрые рыбаки вытаскивают их на берег. Естественно, животные не хотят вылезать из амфор, а рыбаки и не думают разбивать посуду, поэтому они наливают внутрь пресную воду, и осьминоги выползают наружу сами.

Скотт проделал тот же фокус с карликовым осьминогом, и у него получилось выманить питомца.

Несколько лет назад ему пришлось еще раз прибегнуть к этому приему, на этот раз с гигантским осьминогом. Скотт уже и забыл имя этого подопечного, но живо помнит сам инцидент. Когда он открыл резервуар, чтобы накормить животное, осьминог оплел его руки своими щупальцами. «Я отрывал от себя одно щупальце, а он цеплялся ко мне двумя другими. Он никак не хотел возвращаться в резервуар, а мне еще нужно было переделать кучу дел, — вспоминал Скотт. — Тогда я дотянулся до крана, набрал полный кувшин пресной воды и вылил ее на осьминога. Тот мгновенно отпрянул».

«В кои-то веки мне все же удалось взять верх над осьминогом!» — с гордостью добавил Скотт.

Но животное пришло в ярость. «Оно стало кроваво-красным и бугристым. Это был опасный момент. Я и не заметил, как осьминог раздулся: он закачал в себя огромное количество воды, поднялся на поверхность и выпустил мощнейшую струю мне прямо в лицо! Пока с меня капала вода, осьминог смотрел на меня с таким же торжествующим выражением, которое было у меня минуту назад».

* * *

Несколько недель спустя я посетила Афину в третий раз. Билла и Уилсона не было на месте, но Скотт открыл для меня крышку аквариума. Афина отдыхала в своем логове под скалистым навесом, но, услышав шум, быстро всплыла к люку и повисла в воде вниз головой.

Я была разочарована: она даже не взглянет на меня? Я ее больше не интересую? Или же она наблюдает за мной украдкой сквозь щупальца, как женщина из-под вуали? Она узнала меня по внешнему виду, поэтому больше нет нужды ощупывать меня присосками? Но, если она меня узнала, почему не подплыла ко мне, как раньше, вверх головой? Почему она висит передо мной, как раскрытый перевернутый зонтик?

И вдруг меня осенило: она просит угощение!

Поспрашивав у других сотрудников, Скотт узнал, что Афина, которой не нужно питаться каждый день, не ела уже два дня. И тогда он оказал мне честь, разрешив покормить ее мойвой. Я взяла рыбку и протянула к большим присоскам. Афина ухватила ее, накрыла двумя другими руками, обволокла почти всеми присосками и некоторое время смаковала, после чего начала передавать ее в сторону рта.

Когда она поела, я погрузила руку в воду поглубже. Теперь она была довольна и разрешила себя приласкать. Когда я легонько поглаживала ее по голове и мантии, меня снова поразила их мягкость и текстура: ее кожа то собиралась в маленькие бугорки и борозды, то разглаживалась. Я дотянулась до перепонки между ее руками, которая оказалась нежной, как паутинка, и настолько тонкой, что под ней были видны пузырьки воздуха, как это иногда бывает с купальниками. И при этом тело, столь отличное от моего, отзывалось на мои прикосновения, как собака, кошка или ребенок. Ее кожа, способная менять цвета и чувствовать вкус, расслаблялась от моей ласки. И хотя рот Афины находился между рук, а слюна могла растворять плоть, она, как и я, умела в полной мере наслаждаться хорошей едой. И в этот момент я поняла одну очень простую, но важную вещь. Я не знаю, на что это похоже — менять цвета или стрелять чернилами, но я точно так же способна ощущать удовольствие от нежного прикосновения и наслаждаться вкусной едой. Я знаю, что значит быть счастливой. И Афина тоже знает это.

Когда я возвращалась домой в Нью-Хэмпшир, меня переполняла радость. Я была по-настоящему счастлива. Теперь, когда я ее покормила, мы с Афиной станем друзьями, решила я.

* * *

Неделю спустя я была потрясена, получив от Скотта шокирующее письмо по электронной почте: «К сожалению, я должен сообщить Вам грустную новость. Кажется, Афине осталось жить несколько дней или даже часов».

Спустя всего час он написал мне, что она уже умерла. К своему удивлению, я не смогла сдержать слез.

Почему я так эмоционально отреагировала на это известие? Вообще-то я нечасто плачу. Если бы я узнала о смерти человека, с которым встречалась всего трижды и провела пару часов вместе, мне было бы грустно, но я бы не плакала. Вряд ли я что-то значила для Афины. Я не была ее близким другом, как Билл или Уилсон. Но она значила для меня очень много. Она была, как Гвиневра для Билла, «моей первой». Хотя мы были едва знакомы, она позволила мне заглянуть в иной мир, которого я не знала раньше.

И это было частью трагедии: я только начала понимать ее. Я оплакивала те теплые, доверительные отношения, которые могли бы установиться между нами, но которых теперь никогда не будет.

«Что значит быть летучей мышью?» — спрашивал американский философ Томас Нагель в своем знаменитом эссе от 1974 года о субъективном характере сознания. Многие его коллеги могли бы возразить, что быть летучей мышью «ничего не значит», поскольку у животных нет сознания. Чувство собственного «Я» является важным компонентом разума, и оно, по мнению целого ряда философов и исследователей, присуще только людям, но не животным. Как утверждает в своей книге один профессор из Университета Тафтса, если бы животные обладали сознанием, то собаки отказались бы сидеть на цепи, а дельфины легко выпутывались из рыболовных сетей. (Автор явно не читал знаменитую рубрику «Дорогая Эбби», где автор спрашивает себя, почему женщины не уходят от мужей, которые их бьют, или почему семейные пары не перестают навещать своих сварливых родителей.)

Нагель пришел к тому же выводу, что и Витгенштейн незадолго до него: человек не способен познать, что значит быть летучей мышью. Хотя бы потому, что летучая мышь воспринимает окружающий мир в том числе и с помощью эхолокации, а это чувство недоступно для человека. Только представьте, насколько далеко от нашего понимания такое существо, как осьминог!

Тем не менее мне хочется понять: каково это — быть осьминогом? Попытаться проникнуть в душу нашего соседа по планете, с которым мы можем делиться едой, заботой, минутами тишины, прикосновениями и взглядами.

«Скоро в Бостон прибудет детеныш осьминога, выловленного в северо-западной части Тихого океана, — написал мне Скотт несколько дней спустя после смерти Афины. — Когда будет время, приезжайте пожать ему руку (вернее, все восемь)».

Получив это приглашение, я решила, что на этот раз попытаюсь преодолеть пропасть в 500 миллионов лет эволюции. И сделать осьминога своим другом.

Глава вторая. Октавия

Не может быть: они чувствуют вкус чужой боли и видят сны

— Привет, красавица! — поприветствовала я новенькую, взгромоздившись рядом с Уилсоном на табурет-стремянку и склонившись над аквариумом.

Я уже видела ее из зала для посетителей, поэтому знала, что она прекрасна, и мне не терпелось познакомится поближе. Она была намного меньше и тоньше, чем Афина, а ее голова была размером с большой апельсин. Кожа этого осьминога была темно-коричневой и колючей, а когда она прилепилась щупальцами к стеклу аквариума, можно было рассмотреть, что самые крупные из ее присосок не превышают в диаметре 2,5 сантиметра, а самые мелкие меньше, чем кончик карандаша.

— Как ее зовут? — спросила я у Билла, который за нашей спиной регулировал фильтр на временном пристанище бычка-поросенка — пучеглазой рыбы с мордой, как у бостонского терьера.

— Октавия, — крикнул он сквозь гул насосов и фильтров.

Это имя придумала одна маленькая девочка, посетившая океанариум, и Биллу оно пришлось по душе.

Октавия была поймана у берегов Британской Колумбии и доставлена в аквариум на судне (надо сказать, такая транспортировка обошлась дороже, чем пересылка службой Federal Express). Мне пришлось с нетерпением ждать нашей встречи несколько недель, пока Октавия не освоилась на новом месте. Я привела с собой подругу — писателя и антрополога Лиз Томас, так же страстно, как и я, увлеченную теми, кого Фарли Моуэт называет «другими». В 1950-х годах, еще подростком, она жила вместе с родителями среди бушменов в Намибии, где и написала свой первый бестселлер «Безобидные люди». Следующие шестьдесят лет она посвятила исследованиям и работе над научными книгами о львах, слонах, тиграх, оленях, волках и собаках, и это не считая двух новелл о палеолите. Она тоже хотела испытать на себе прикосновение осьминога.

Уилсон попытался подманить Октавию с помощью еды. Длинными щипцами он ухватил кальмара, родственника осьминогов, и опустил его в воду. Но Октавия даже не протянула руку.

— Ну иди же сюда, красотка, покажись нам! — умоляла я.

Разговаривать с беспозвоночным (у которого даже нет ушей) может показаться глупой затеей, но я ничего не могла с собой поделать: мне хотелось говорить с ней как с собакой или человеком.

Уилсон водил кальмаром взад-вперед, так что восемь его обычных и два ловчих щупальца развевались в воде, как у живого, и распространяли вокруг соблазнительный запах. Безусловно, Октавия все видела и чувствовала вкус добычи своей кожей и присосками. Но не хотела приближаться к кальмару — или, возможно, к нам.

— Давайте попробуем еще раз чуть позже, — предложил Уилсон. — Может, она передумает.

Уилсон отправился помогать Биллу, а мы с Лиз пошли знакомиться с Гигантским Океанским аквариумом. На нижнем уровне между кораллами из стеклопластика резво сновали ярко-голубые хромисы и рыбы-ласточки, а желтохвостые луцианы сбивались стайками, как тинейджеры в торговом центре. Чуть выше над ними парили скаты, плавно взмахивая своими хрящевыми крыльями, а их родственники акулы курсировали извилисто и целенаправленно, словно спеша по неотложным делам. Огромные черепахи неспешно гребли своими чешуйчатыми ластами. Среди них мы увидели всеобщую любимицу Миртл — зеленую морскую черепаху весом четверть тонны, которую называют Королевой аквариума. Миртл попала в океанариум спустя год после его открытия и теперь чувствует себя здесь полноправной хозяйкой. Она не дает спуску даже акулам, отнимая у них кальмаров прямо из их зубастых ртов. Многие поколения детей выросли, зная эту бесстрашную красавицу, которая охотно подплывает к стеклу, чтобы посмотреть в лицо посетителям, обожает, когда дайверы чешут ей спину (оказывается, на панцире черепах тоже есть нервные окончания), и может заснуть на коленях у своего любимого смотрителя Шерри Флойд Каттер, пока та нежно поглаживает ей голову. У Миртл даже есть личная страничка на Facebook, которая за день может набрать более тысячи «лайков».

Биологи считают, что Миртл около восьмидесяти лет (если это действительно так, то она вполне может увидеть детей сегодняшних малышей, посещающих океанариум). Несмотря на свой преклонный возраст, Миртл недавно приняла участие в исследовании, которое доказало, что рептилии — даже старые — способны к обучению. Черепахе предлагали три маленькие платформы: две платформы были снабжены динамиками, а средняя — световым коробом. Если короб загорался, она должна была прикоснуться к нему плавником. Но если свет загорался вместе со звуковым сигналом, черепаха должна была понять, какой динамик издавал звук, и прикоснуться к соответствующей платформе. Это был не простой трюк, а довольно сложная задача, поскольку животному нужно было отреагировать не на один, а сразу на несколько раздражителей и принять верное решение.

«Только представь, сколько всего эта черепаха узнала и выучила за восемьдесят лет», — предположила Лиз, когда Миртл стремительно промчалась мимо нас. Большинство людей считают этих животных медлительными, однако зеленые морские черепахи могут развивать скорость свыше 30 километров в час, когда куда-то торопятся, а в данном случае Миртл спешила к поверхности аквариума, где появился смотритель с едой. «Брюссельская капуста — любимая еда Миртл», — сообщил смотритель посетителям. («Фу! Брюссельская капуста!» — воскликнула какая-то маленькая девочка, обращаясь к своему старшему брату.) Но черепаху интересует не только еда. «Ей интересно все, что мы делаем, — позже рассказала нам Шерри. — Она плавает за нами, даже когда у нас нет еды. Ей любопытно все, что происходит в аквариуме. Как только я появляюсь на платформе, она устремляется туда же и следует за мной по пятам, так что мне приходится постоянно ее отталкивать». Когда в Гигантском Океанском аквариуме снимаются рекламные ролики или фильмы, приходится выделять специального дайвера, чтобы он отвлекал Миртл, не позволяя ей попасть в кадр. Но эта уловка срабатывает минуты на полторы, не больше — Миртл быстро понимает, что самое интересное происходит в другом месте, и устремляется туда.

По возвращении в галерею Холодных Морей мы попробовали еще раз подманить Октавию, но безуспешно. Я пыталась понять причины ее застенчивости. Почему она не хочет к нам приближаться?

— Все животные разные, — напомнил нам Уилсон. — У каждого свой характер. Даже у лобстеров. Если бы вы провели здесь чуть больше времени, то убедились в этом сами.

Очевидно, что Октавия заметно отличается от Афины. Ситуация с Октавией не совсем обычна, объяснил нам Уилсон. Афина умерла неожиданно для всех. Как правило, у осьминогов проявляются признаки старения: на коже видны белые старческие пятна, они перестают есть, резко худеют; поэтому сотрудники заказывают нового осьминога. «Осьминоги, выросшие в диких условиях, помещаются в другой резервуар и постепенно привыкают к людям. После смерти старого осьминога их отправляют в галерею. Если же они родились в неволе, то они обычно очень дружелюбны, любят общаться и играть, — сказал Уилсон. — Совсем как щенки или котята».

Но океанариум не мог позволить себе поместить в аквариум маленькую осьминожку и ждать, когда та вырастет. Людям подавай взрослого осьминога. Как выразился британский натуралист викторианской эпохи Генри Ли еще в 1875 году в Брайтоне: «Океанариум без осьминога все равно что сливовый пудинг без слив». Поэтому Билл заказал у поставщика новую особь достаточно большого размера, чтобы впечатлить публику.

Возраст Октавии около двух с половиной лет. Поскольку она выросла в дикой природе (гигантских осьминогов не выращивают в неволе, объяснил Билл, потому что океанская популяции считается здоровой), она еще не привыкла к людям.

В конце концов Уилсон решил предпринять последнюю попытку. Он протянул кальмара на кончиках щипцов Октавии, а та не справилась с искушением и потянулась к нему одной рукой.

— Лиз! Ты можешь ее потрогать! — закричала я, зная, что Октавия может в любой момент отдернуть руку обратно. Моя подруга взлетела по ступенькам, склонилась над люком и протянула указательный палец к изящному завитку на кончике щупальца. Эта сцена напомнила мне фреску на потолке Сикстинской капеллы, на которой Адам в раю тянет руку к Богу.

Их контакт длился всего мгновение: Октавия робко дотронулась кончиком щупальца до пальца и попыталась ухватиться за него своими липкими присосками, чтобы оценить на вкус, — но обе дамы тут же в ужасе отпрянули друг от друга.

Надо пояснить, что Лиз не боится животных. В первый же день нашего знакомства почти тридцать лет назад она попыталась взять на руки одного из наших хорьков, который до крови покусал ее своими острыми зубками.

— Извини, — смущенно сказала я.

— Ничего страшного, — ответила Лиз совершенно искренне.

Она провела много дней наедине с волками в Арктике; в Уганде за ней гнался дикий леопард; а в Намибии, когда в ее палатку однажды попыталась залезть гиена — говорят, эти хищники любят откусывать носы у спящих людей, — Лиз спокойно поинтересовалась у плотоядного нарушителя: «Ты что-то хотела?» — так непринужденно, словно это ее мама постучалась в дверь. Но прикосновение Октавии, по словам Лиз, затронуло в ней самые «примитивные инстинкты». Ее реакция была наглядным пережитком прошлого. Она машинально отдернула руку.

Но что же встревожило Октавию? Возможно, то, что Лиз — заядлая курильщица. Она выкуривает пачку сигарет в день. Со своим сверхтонким восприятием — на каждой присоске осьминога находится по 10 тысяч хеморецепторов — Октавия могла почувствовать никотин на коже и даже в крови Лиз. Никотин — известный репеллент, токсичный для многих беспозвоночных. Палец Лиз мог показаться Октавии отвратительным на вкус. Надеюсь, теперь Октавия не будет думать, что все люди столь же противны.

* * *

Во время второго визита я водила мертвым кальмаром в воде до тех пор, пока мою правую руку не свело от холода. Я переложила кальмара в левую и продолжила. Октавия оставалась у противоположной стороны аквариума и даже не пыталась протянуть щупальце.

Была пятница, и Уилсона не было на месте. Я спустилась в зал для посетителей, чтобы получше рассмотреть Октавию. Ее темная колючая кожа была едва различима в тусклом свете скалистого логова. Поскольку гигантские осьминоги, как и большинство видов осьминогов, — ночные животные, аквариум освещался мягким приглушенным светом, что придавало атмосфере некую таинственность. Соседи Октавии по аквариуму — морская звезда-подсолнух, около сорока розовых актиний и два вида морских звезд — кожистая и звезда-летучая мышь — неподвижно сидели на своих местах. Звезда-подсолнух заняла свое привычное место напротив осьминога, зацепившись за камень. С этого места удобно ловить рыбу, которую смотритель бросает в воду через люк. Звезда-подсолнух способна передвигаться довольно быстро для морской звезды, развивая скорость до одного метра в минуту, если постараться, но даже без мозга она понимает, что не может сравниться в скорости с осьминогом.

Щупальца актиний колыхались в воде, как лепестки цветов на ветру. Хотя актинии похожи на растения, на самом деле это хищные беспозвоночные животные, как Октавия и морские звезды, но более близкие к кораллам и медузам. Они прикрепляются к твердому субстрату цепкой подошвой и ловят маленьких рыбок и креветок, впрыскивая в них парализующий яд с помощью стрекательных клеток — нематоцистов.

В аквариуме Октавии обитают две устрашающие угревидные зубатки и несколько видов крупных морских окуней с колючими, часто ядовитыми спинными плавниками. В родных водах в северо-западной части Тихого океана они делят среду обитания со своими соседями осьминогами, но здесь, в океанариуме, их отделяют толстым стеклом — чтобы они друг друга не съели. В аквариуме с рыбами более яркое освещение, поэтому создается впечатление, будто смотришь со стороны осьминожьего логова в открытый океан.

Я ждала, когда Октавия начнет двигаться, хотела увидеть, как зашевелятся изящные кончики ее щупалец, как повернется ко мне ее ведущий глаз, как начнет меняться цвет ее кожи. Но она оставалась неподвижной, свернув свои восемь рук и спрятав под ними голову. Я даже не видела, как колышутся жабры от ее дыхания. Возможно, она и наблюдала за мной своим немигающим глазом с черной щелью зрачка, но ничем себя не выдавала.

Ко мне подошел Скотт и предложил посетить его любимый аквариум в Пресноводной галерее — с электрическим угрем: тот по крайней мере двигался. Скотт очень гордился им, и по праву. Хотя сам по себе электрический угорь не относится к числу особенно красивых и цветастых рыб («Он похож на большого глиста», — смеется Скотт), этот аквариум стал одним из самых популярных в океанариуме благодаря своей потрясающе реалистичной экспозиции. Скотт много раз посещал Амазонку, где он запустил некоммерческую программу «Пиаба», направленную на развитие экологичного вылова аквариумных рыб. Он хорошо знает, как выглядит естественная среда обитания электрического угря, и густо заселил аквариум растениями и водорослями из Амазонки. Угрю очень понравилось прятаться среди их листьев, но посетители были разочарованы. «Они не могли разглядеть его в аквариуме», — сказал Скотт. И он придумал, как решить эту проблему: натренировать своего подопечного.

Ему потребовалось всего несколько недель, чтобы научить угря совершенно неестественному поведению: выходить из своего уютного укрытия среди растений и представать перед взорами публики. Для этого Скотт изобрел устройство, которое он назвал «Выпускатель червей».

Эта незамысловатая конструкция представляет собой висящий над резервуаром вращающийся электрический пропеллер, к которому прикреплена обычная кухонная воронка. Сотрудники время от времени бросают в воронку живых дождевых червей, и те медленно сползают в воду по ходу лопастей пропеллера. «Угорь никогда не знает, в каком месте манна небесная упадет в следующий раз, — объяснил Скотт, — поэтому он на всякий случай плавает туда-сюда и ждет». Единственным недостатком его изобретения было то, что в аквариуме жило два угря и они дрались из-за каждого червя. Но потом один из них был сослан в большой аквариум рядом с рабочим столом Скотта, и проблема исчезла.

Устройство «Выпускатель червей» может применяться с разными целями. Иногда Скотт использует его, чтобы управлять публикой. В особенно оживленные дни, когда посетители нагромождаются в каком-нибудь одном месте океанариума, сотрудникам Пресноводной галереи достаточно бросить в воронку горстку червей, чтобы мгновенно привлечь людей к аквариуму с электрическим угрем и проредить толпу. Экспозиция снабжена еще одним устройством для развлечения публики — вольтметром, который измеряет электрический импульс угря. На панели в верхней части аквариума находится лампочка, которая питается от вырабатываемого угрем электричества и показывает, когда угорь охотится, оглушая жертву разрядом. Мигание лампочки также отлично привлекает внимание посетителей.

Но в это утро аквариум был весь в нашем распоряжении. Хотя Скотт бросил в воронку несколько червей, метровый красновато-коричневый угорь не сдвинулся с места. Возможно, он просто настороженно выжидает, предположила я. «Посмотрите на его морду, — сказал Скотт. — Он явно в царстве грез». Один из червей упал рядом с его головой, но рыба не пошевелилась. Угорь крепко спал.

Внезапно мы увидели вспышку вольтметра.

— Что происходит? — удивленно спросила я. — Он же спит!

— Да, он спит, — подтвердил Скотт.

И тут мы оба поняли, в чем дело. Угорь видел сон.

В наших снах мы, люди, переживаем самый интимный и таинственный опыт. «Когда люди бодрствуют, все они пребывают в одном и том же мире, — писал Плутарх. — Но во сне каждый человек попадает в свое уникальное пространство». Если мы не можем проникнуть в царство снов других людей, насколько недоступнее для нас мир снов животных?

Люди всегда возвеличивали феномен сна. Греческий лирический поэт Пиндар Фиванский считал, что душа человека более активна во время сновидений, чем во время бодрствования. Там душа словно «пробуждается» и способна видеть будущее, «грядущую радость или печаль». Неудивительно, что люди поспешили записать сны в исключительно человеческие привилегии; на протяжении многих лет ученые утверждали, что только «высший» разум способен видеть сны. Между тем любой владелец домашнего животного, который слышал тявканье собаки или видел подергивания кошки, пока они спят, подтвердит ошибочность этого суждения. Исследователи из Массачусетского технологического института доподлинно установили, что крысы тоже видят сны, и даже определили, что им снится. Когда крыса выполняет конкретные задания в лабиринте, нейроны ее головного мозга активизируются определенным образом. Точно такие же паттерны активизации нейронов исследователи раз за разом обнаруживали у спящих крыс. По ним они и смогли установить, что им снится: какой именно участок лабиринта они проходят, и даже то, как они его преодолевают — бегом или шагом. Кроме того, сны крыс активизировали участок мозга, связанный с памятью, что является еще одним подтверждением того, что одна из функций сна — помогать животным запоминать приобретенные знания.

В 1972 году группа ученых пришла к ошибочному выводу, что у утконосов — примитивных яйцекладущих млекопитающих, чья родословная насчитывает 80 миллионов лет, — нет фазы быстрого сна. Однако выяснилось, что ученые попросту искали не в том месте головного мозга. В 1998 году новое исследование показало, что в действительности продолжительность быстрого сна у утконосов больше, чем у любого другого млекопитающего, — у некоторых особей эта фаза доходила до четырнадцати часов в день.

Рыб изучали еще меньше, чем млекопитающих, однако с точностью установлено, что рыбы спят. Спят даже нематоды и дрозофилы. В 2012 году одно исследование показало, что, если многократно прерывать сон дрозофил, на следующий день они испытывают трудности с полетом — точно так же, как человеку трудно сконцентрироваться после бессонной ночи.

В пьесе «Под сенью Молочного леса» (я так люблю это произведение, что муж читает мне его вслух каждое Рождество) величайший валлийский поэт Дилан Томас приглашает читателей посетить маленький городок Молочный лес, «медленно, почти незаметно спускающийся к иссиня-черному, качающему рыболовные лодки морю». Стоит ночь, и все персонажи книги спят, поэтому автор предлагает читателям сделать нечто невероятно заманчивое: войти в интимный мир их снов. «С того места, где вы находитесь, — обещает он, — вы можете увидеть их грезы».

Согласно юнгианской интерпретации, если вам снится рыба, она символизирует некую важную мысль или идею, которая пытается подняться из таинственных глубин вашего подсознания на поверхность. Но в то рядовое утро, стоя в публичном месте в окружении мам с колясками и смеющихся, галдящих, снующих туда-сюда детей, я была сражена настоящим откровением: я увидела рыбу, которой снилась охота на свою добычу.

* * *

Мы вернулись к Октавии. Скотт подцепил кальмара самым кончиком длинных щипцов и протянул прямо к ее голове. Она схватила кальмара — и щипцы. Я так быстро взлетела по лестнице к люку, что ушибла палец на ноге, и скорее погрузила обе руки в воду. Октавия выпустила кальмара. Теперь ее больше интересовали мои руки, но не меньше щипцов. Продолжая держаться сотней присосок за стену аквариума, она оставила дюжину присосок свободными и удерживала ими щипцы, как вдруг схватила тремя щупальцами мою левую руку, еще одним щупальцем правую, и потянула на себя — довольно сильно.

По ее пупырчатой красной коже было видно, что она очень возбуждена. Она присосалась ко мне так сильно, что я чувствовала, как кровь хлынула к поверхности моей кожи. Придется идти домой с засосами, подумала я. Я хотела погладить ее, но была обездвижена. Она держала меня на расстоянии вытянутой руки, но все же я могла хорошо ее рассмотреть. Теперь ее голова была размером с маленькую дыню, а каждое щупальце достигало в длину не меньше метра. Со времени моего первого визита она заметно выросла. Гигантский осьминог — один из наиболее эффективных хищников на планете с точки зрения переработки пищи в массу тела. Вылупляясь из яйца размером с рисовое зернышко весом три десятых грамма, детеныш осьминога удваивает массу каждые восемьдесят дней, пока не наберет 20 килограммов, после чего удваивает вес каждые четыре месяца вплоть до достижения зрелости.

Скотт изо всех сил тянул щипцы на себя, чтобы не позволить Октавии затянуть меня в аквариум. А я не могла сделать ровным счетом ничего: я превратилась в канат, который перетягивали двое. Несмотря на то что я довольно крепкая 53-летняя женщина ростом 165 сантиметров и весом 56 килограммов, мне не хватало силы верхней части тела, чтобы противостоять гидростатическим мышцам Октавии. У осьминожьих мышц и радиальные и продольные волокна, и у них больше сходства с нашим языком, чем с бицепсом, но они достаточно сильны для того, чтобы осьминог мог превратить свои руки в жесткие прутья или, наоборот, сократить их длину на 50–70 %. Одно исследование установило, что мышцы на руках этого животного способны выдержать тягу, в сто раз превышающую вес осьминога. В случае Октавии это составляло бы больше 1800 килограммов.

Хотя осьминоги обычно ведут себя осторожно, известны случаи, когда люди тонули или чудом избегали смерти из-за повышенного интереса этих морских обитателей. Британский миссионер Уильям Гилл двадцать лет провел в южных морях, где живут осьминоги намного меньшего размера, чем гигантские. Но даже эти мелкие создания были способны одолеть молодых крепких мужчин. «Коренные полинезийцы знают, что осьминоги очень опасны», — написал Джилл. Он рассказал об одном охотнике за моллюсками, которому удалось вынырнуть на поверхность с осьминогом, плотно облепившим его лицо, — по счастью, его спас сидевший в лодке сын.

Д. Норри рассказал еще об одном инциденте, который произошел, когда он бороздил воды Новой Зеландии и вместе со своими друзьями из племени маори занимался ловлей лобстеров в морских каналах: «Неожиданно один из моих спутников пронзительно закричал, пытаясь отбиться от чего-то, что стремительно тянуло его в воду. Мы бросились к нему на помощь и увидели, что рыбак борется с небольшим осьминогом!» Животное было всего 70–80 сантиметров в длину, но, по словам Норри, без помощи друзей этот человек не смог бы освободиться своими силами и непременно бы утонул.

Октавия тянула меня к себе не в полную силу. По сравнению с тем, на что она была способна, это была игра. Она не нападала. Она просто меня изучала.

Я не знаю, сколько времени длился этот захват — возможно, всего минуту или пять, но мне он показался бесконечным. Вдруг Октавия резко отпустила и меня, и щипцы. И стремительно уплыла восвояси.

— Вот это да! — выдохнула я. — Это было потрясающе!

— Я тянул изо всех сил! — признался Скотт. — Я боялся, что в конце концов мне придется хватать вас за лодыжки и вызволять из воды!

Что произошло между мной и Октавией? Чего она хотела? Она не была голодна, иначе бы съела кальмара. Она не была зла или напугана — я всегда чутко улавливаю эти состояния у млекопитающих и птиц, хотя не факт, что с моллюсками мой радар работал верно. Мы со Скоттом сошлись на том, что этот контакт был совершенно иным, чем мои первые игривые встречи с Афиной. «Возможно, это была своего рода демонстрация доминирования», — предположил Скотт. Или же она хотела завладеть щипцами и по ошибке решила, что я хочу их у нее отнять. Но мне пришла в голову еще одна неожиданная мысль: когда я сломя голову бежала к люку, я больно ушибла палец ноги, а значит, химия моей крови изменилась: у меня произошел выброс нейромедиаторов, отвечающих за передачу болевых сигналов. Способность распознавать нейромедиаторы боли может быть весьма полезной для осьминогов, поскольку помогает им определить, когда жертва ранена, а значит, более уязвима.

Итак, за один лишь день я сначала увидела рыбу, которая видит сны, а теперь столкнулась с тем, что осьминог, возможно, попробовал мою боль на вкус. Водное царство оказалось полным чудес, о которых я и подумать не могла.

* * *

Те, кто работает с осьминогами, часто рассказывают о событиях, которые, по нашим представлениям, никак не должны были происходить.

Так случилось в тот день, когда Алексе Уорбертон пришлось гоняться за маленьким осьминогом размером с кулак, который улепетывал от нее со всех ног по полу лаборатории. «Он убежал от меня и спрятался под аквариум, — сказала она. — Как моя домашняя кошка. Это было так странно!»

Алекса учится на ветеринарном факультете в Миддлбери-колледже в Вермонте и работает в недавно созданной лаборатории, где студенты изучают осьминогов. Она уверена, что эти создания не просто несговорчивы — в своем упрямстве они проявляют настоящие чудеса злонамеренности. Например, когда студент подходит к аквариуму с сетью, чтобы поймать подопытного в ведерко и перенести его в лабиринт, тот мгновенно прячется, вжимается в угол или хватается за какой-нибудь предмет всеми щупальцами, так что его невозможно оторвать. Некоторые позволяют поймать себя в сеть — но только для того, чтобы использовать ее как трамплин. Они, как акробаты, выскальзывают из пут, шлепаются на пол и убегают.

Алекса описывает свой опыт работы с этими мелкими беспозвоночными как «сюрреалистический». В небольшой лаборатории, расположенной в бывшей вахтерке, ей довелось поработать с двумя видами осьминогов: карибским карликовым и более крупным калифорнийским двупятнистым осьминогом, мантия которого может достигать в длину 18 сантиметров, а щупальца почти 60 сантиметров. «Это животное умещается у меня на ладони, но обладает такой же силой, как я!» — говорит Алекса.

Лабораторный аквариум представляет собой резервуар на 1500 литров с тяжелой крышкой и отдельными отсеками для каждого животного. Но даже оттуда осьминоги умудряются сбегать. Иногда ценой собственной жизни они толчками приподнимают крышку изнутри. Иногда они делают подкоп под перегородками, разделяющими отсеки, и съедают соседа или же сами оказываются съеденными. Или они спариваются, что также кладет конец всем экспериментам. После спаривания самки откладывают яйца и охраняют их в норе, напрочь отказываясь проходить лабиринт, а после вылупления детенышей и вовсе умирают; самцы же гибнут вскоре после совокупления.

Но даже больше физической силы Алексу поражает их воля и невероятно яркая индивидуальность. В своих исследовательских работах студенты должны присваивать животным порядковый номер, но все они в конечном итоге начинают называть их по именам: Реактивная Струя, Марта, Гертруда, Генри, Боб. Встречаются настолько дружелюбные осьминоги, говорит Алекса, что «когда вы подходите к аквариуму, они выпрыгивают из воды, как собаки, или поднимают щупальца вверх, как ребенок, который хочет на руки». Один осьминог по имени Кермит так млел от поглаживаний Алексы, что «казалось, поднимал плечи — хотя у него и плеч-то никаких нет».

Но встречались и совершенно неуправляемые особи. Одна самка карибского карликового осьминога доставляла студентам столько проблем, что они прозвали ее Стервой. «Чтобы вынуть ее из аквариума и загнать в лабиринт, требовалось минут двадцать, — говорит Алекса. — Она цеплялась за какой-нибудь предмет и ни за что его не отпускала».

Еще была Венди, которую Алекса выбрала для освещения в своей диссертации. Это было официальное мероприятие, которое записывалось на видео, поэтому Алекса надела красивый костюм. Как только включилась камера, Венди окатила студентку струей соленой воды. Затем осьминог стремглав бросился на дно аквариума, зарылся в песок и наотрез отказался выходить. Алекса убеждена: Венди поняла, что сейчас ее поймают и заставят проходить лабиринт, и решила это предотвратить. «Ей просто не нравилось, когда ее ловили сетью», — объясняет девушка.

Эксперименты Алексы показали, что калифорнийские двупятнистые осьминоги способны к быстрому обучению. Но Алекса узнала гораздо больше, чем можно было опубликовать в уважаемом научном журнале. «Они очень любопытны, — говорит она. — Они хотят знать обо всем вокруг. А люди считают беспозвоночных примитивными животными!»

«Мы просто их не понимаем, — продолжила она. — Мы даже не знаем, как протестировать их способности. Мы используем лабиринты, но, возможно, лабиринт далеко не лучший способ их изучить. Я знаю, что они смотрят на меня. Они следуют за мной. Но доказать, что у них есть разум, наука пока не может. Эти странные существа пока находятся за пределами нашего понимания».

* * *

Через неделю после того, как Октавия попыталась затащить меня в свой аквариум, я снова к ней вернулась.

Заинтересовавшись моей статьей в журнале Orion, мои друзья с национального экологического радио, ведущие передачу «Жизнь на Земле», захотели посвятить часть эфира интеллекту осьминогов. Они надеялись пообщаться с Октавией, но, к сожалению, я ничего не могла им гарантировать.

Я пришла пораньше, чтобы поговорить с Биллом, Уилсоном и Скоттом. Какой прием Октавия может оказать моим друзьям? Билл, который работает с осьминогами в океанариуме больше восьми лет, охарактеризовал свою подопечную как «агрессивную и необщительную».

«Она действительно не игрива», — согласился Уилсон. В отличие от остальных осьминогов, в половине случаев, когда он пытался с ней пообщаться, она полностью его игнорировала.

Октавия отличается от других осьминогов, живших в океанариуме, еще одной важной особенностью: она любит маскироваться. Ее предшественники, прибывшие в аквариум совсем маленькими, выросли в искусственных условиях, в абсолютно пустых резервуарах, где не было ни камней, ни песка, ни укрытий, ни других животных. И хотя они могли менять цвет — краснели при возбуждении и становились бледными или белыми в спокойном состоянии, меняли оттенки от коричневого до белого и покрывались пятнами, — они не пытались имитировать предметы из своего жилища ради маскировки: слишком уж бедна была окружавшая их обстановка. Когда их переводили из пустого резервуара в общественный аквариум, такого навыка у них попросту не было.

Но Октавия была мастером мимикрии.

Способность осьминогов и их родственников к маскировке не имеет аналогов в животном мире с точки зрения скорости и разнообразия. В сравнении с ними меркнут даже хамелеоны. Большинство стандартных вариантов камуфляжа у животных можно перечесть по пальцам. В арсенале головоногих их насчитывается от тридцати до пятидесяти. Они могут менять цвет, форму и текстуру за семь десятых доли секунды. Однажды исследователи наблюдали за одним осьминогом на тихоокеанском коралловом рифе и подсчитали, что тот изменился 177 раз всего за час! Когда сотрудники из Вудсхоулского океанографического института клали головоногих на шахматную доску, те становились практически невидимыми, тщательно имитируя узор из черных и белых клеток. Тот же фокус они могут провернуть с любой поверхностью.

Богатая цветовая палитра, доступная осьминогам и их родственникам, обеспечивается за счет того, что исследователь из Вудс-Хоула Роджер Хэнлон называет электрической кожей. У поверхности кожи осьминогов расположены три слоя из трех различных типов клеток, каждый из которых функционирует по-своему. Нижний слой состоит из белых лейкофоров и пассивно отражает фоновый свет. Судя по всему, этот процесс не задействует мышцы или нервы. Средний слой содержит крошечные иридофоры, в поперечнике не превышающие 100 микрон. Они также отражают свет, в том числе поляризованный (его не воспринимают люди, но прекрасно видят многие хищники и птицы, охотящиеся на осьминогов). Иридофоры создают палитру из переливающихся зеленых, синих, золотых и розовых цветов. Часть этих клеток функционирует в автоматическом режиме, но некоторые контролируются нервной системой. Они связаны с нейромедиатором ацетилхолином — первым нейромедиатором, обнаруженным у всех животных. Ацетилхолин отвечает за сокращение мышц; у людей он также играет важную роль в процессах памяти, обучения и быстрого сна. У осьминогов повышенная выработка ацетилхолина «включает» зеленый и синий цвета, а снижение его концентрации — розовые и золотые. Верхний слой кожи осьминога содержит хроматофоры — клетки с крошечными эластичными мешочками, наполненными гранулами желтого, красного, коричневого и черного пигмента, которые за счет деформации меняют свои оптические свойства. Маскировка одного только глаза — в стиле маски бандита, повязки и др. звездной россыпи — задействует не менее пяти миллионов хроматофоров. Осьминог может произвольно управлять каждым хроматофором через систему нервов и мышц.

Чтобы слиться с окружающей средой и обмануть хищника или жертву, осьминог может создавать пятна, полоски и крапчатость на всей поверхности своего тела, кроме присосок, полости воронки и щелей под мантией. Он способен создавать на коже настоящие световые шоу. В арсенале этого животного имеется вариант динамичной маскировки под названием «Летящее облако» — она напоминает темную тучку, скользящую по поверхности земли, и создает впечатление, что осьминог движется, когда в действительности он неподвижен. Кроме того, осьминог может произвольно управлять своей текстурой — выпячивать и сглаживать мясистые выступы на коже, называемые папиллами, а также полностью менять форму тела. Осьминоги-подражатели, живущие в песке на дне Атлантики, превзошли все другие виды: они способны имитировать не только окружающую среду, но и множество видов рыб и животных, в том числе камбал, морских змей, и даже ядовитых крылаток, трансформируясь за считаные секунды.

Ни один из исследователей сегодня не считает эту способность чисто инстинктивной. Осьминог может решить, как именно преобразиться в том или ином случае, оценить результат и при необходимости сменить камуфляж. Октавия намного превосходила своих предшественников в способностях к маскировке потому, что она выросла в дикой природе, где была вынуждена спасаться от хищников и сама добывать себе еду.

Это еще одно свойство уникального, пока недоступного нашему пониманию разума беспозвоночных. Но я боялась, что Октавия не даст моим друзьям шанса увидеть хотя бы слабый отблеск своего блестящего интеллекта, а заставит лицезреть только мешковатое, бескостное тело, скрытое во мраке логова. «Если она не захочет выйти, мы ничего не сможем сделать», — предупредил меня Уилсон.

Поэтому я была совершенно не готова к тому, что случилось, стоило Биллу открыть крышку аквариума. Когда ведущий Стив Кервуд, его продюсер и звукозаписывающая команда окружили аквариум, а Уилсон привычным жестом выловил из пластикового ведерка мойву и положил на краешек резервуара, Октавия — вся красная от возбуждения — мгновенно ринулась к нему. Ее голова выскочила над поверхностью воды, как алый буй. Она внимательно посмотрела нам в глаза, после чего милостиво приняла подношение. Передавая его по цепочке ко рту, она высунула из воды три других щупальца и схватила свободную руку Уилсона большими присосками. Я опустила руки в воду, и она обвила и меня. Я почувствовала, как ее присоски припечатались к моей коже, но на этот раз она не тянула меня к себе.

— Стив, хочешь поздороваться с Октавией? — спросил Билл. — Тогда засучи рукава и сними часы. Мы шутим, что у осьминогов настолько проворные руки, что они снимут с вас часы или кольцо с ловкостью фокусника. Но на самом деле мы снимаем все острые предметы, чтобы не поранить осьминога.

Стив выполнил все инструкции и погрузил пальцы в воду, а Октавия немедленно оплела их щупальцем.

— Ой! — воскликнул Стив. — Вот это хватка!

Уилсон протянул Октавии еще одну мойву.

— Я чувствую ее присоски! — сказал Стив и, узнав от Билла, что Октавия может контролировать каждую присоску в отдельности, добавил: — Вот это да! Представляете, как она могла бы играть на пианино?!

Мы тонули во впечатлениях: ощущение присосок Октавии на нашей коже, ее неуловимо меняющее окраску тело, неограниченная гибкость ее восьми бескостных рук. Шесть человек не сводили с нее глаз, трое держали руки в аквариуме, и никто из нас не заметил, как это произошло: в одно мгновение ведерко с рыбой вдруг оказалось в ее цепких руках. Не прекращая ощупывать меня, Уилсона и Стива, она стащила ведерко прямо у нас из-под носа!

Октавию не интересовала рыба. Как и неделю назад, когда она схватила щипцы с кальмаром, ее просто привлек новый предмет — ведерко. Она держала его дном к себе, даже не пытаясь достать находящуюся в нем рыбу. Передав его к самым крупным присоскам, она обхватила его перепонками между рук подобно тому, как ястреб прячет добычу под крыльями.

Видимо, даже шестерых посетителей было недостаточно, чтобы полностью захватить ее внимание. И в отличие от человека, который за ужином постоянно отвлекается от еды и разговора, чтобы проверить электронную почту и отправить сообщения, Октавия легко справлялась с многозадачностью: она была в равной степени сфокусирована на каждом из своих многочисленных одновременных усилий. Это поразило нас больше всего, поскольку мы не могли справиться даже с одной, казалось бы, очень простой задачей: контролировать то, что делает находящееся перед нами животное, которое мы к тому же и гладили.

— Но, если осьминог настолько умен, — спросил Стив у Билла, — может, в океане есть и другие существа, которые обладают личностью, памятью и чувствами?

— Хороший вопрос, — ответил Билл. — Кто знает, что еще скрывается в его глубинах?

* * *

Для беспозвоночного мозг осьминога просто огромен. У Октавии он размером с грецкий орех — как у африканского серого попугая. Серый попугай Алекс, обученный доктором Ирэн Пепперберг, научился осмысленно использовать сто разговорных английских слов, демонстрировал понимание понятий формы, размера и материала, умел выполнять простейшие математические действия и задавать вопросы. Он также умел обманывать своих учителей — и извиняться, когда его на этом ловили.

Разумеется, размер мозга — это еще не все. Как показывают современные компьютерные технологии, в миниатюрных системах может быть скрыт огромный потенциал. Еще один параметр, используемый учеными для оценки мощности мозга, — количество нейронов, базовых элементов обработки информации. По этому показателю осьминоги также впечатляют. У осьминога 300 миллионов нейронов; у крысы — 200 миллионов, у лягушки — около 16 миллионов, а у его родственницы прудовой улитки — от силы 11 тысяч.

С другой стороны, мозг человека насчитывает 100 миллиардов нейронов. Но наш мозг едва ли можно в полной мере сравнить с осьминожьим. «Нам в руки словно попали марсиане и завещали себя науке: головоногие моллюски — единственные животные, помимо позвоночных, которые сумели развить очень сложный мозг», — говорит нейробиолог Клифф Регсдейл из Чикагского университета. Регсдейл изучает нейронную сеть осьминогов, чтобы узнать, как она работает, и сравнить ее с нашей.

Человеческий мозг состоит из четырех долей, каждая из которых выполняет свой набор функций. Мозг осьминога в зависимости от вида и способа подсчета включает от 50 до 75 различных долей. Причем большинство нейронов осьминога находится даже не в мозге, а в руках. Это может быть результатом адаптации к той экстремальной многозадачности, которая присуща этому животному. Только представьте: ему нужно координировать действия всех восьми рук, постоянно менять цвет и форму, учиться, думать, решать и запоминать, одновременно обрабатывая потоки осязательной, вкусовой и другой информации, поступающей от каждого сантиметра кожи, и анализировать поток визуальных изображений, обеспечиваемый его хорошо развитыми, сравнимыми с человеческими глазами.

Но к своему сложному мозгу и глазам человек и осьминог пришли разными эволюционными путями. Общий предок человека и осьминога — примитивное существо — был настолько древним, что у него еще не успели развиться ни мозг, ни глаза. Однако глаза осьминога поразительно похожи на наши. И те и другие имеют прозрачную роговицу, хрусталик для фокусировки, радужку для регулирования входящего света и сетчатку в задней части глаза для преобразования света в нервные сигналы, которые поступают на обработку в мозг. В то же время есть и различия. В отличие от нашего, глаз осьминога способен видеть поляризованный свет. В нем нет слепого пятна. (У человека в том месте, где зрительный нерв проходит сквозь сетчатку на другую ее сторону, находится слепое пятно. А у осьминога зрительный нерв опоясывает сетчатку снаружи.) У нас бинокулярное зрение, и наши глаза смотрят вперед — в том направлении, в котором мы обычно движемся. Глаз осьминога адаптирован для панорамного зрения и имеет широкий угол обзора, причем каждый глаз может поворачиваться самостоятельно, как у хамелеона. Наши глаза способны видеть до самого горизонта, у осьминогов — всего на два с половиной метра вокруг.

Есть и еще одно важное различие. У человеческих глаз три зрительных пигмента для различения цветов. У осьминогов — всего один, из-за чего эти гении камуфляжа, способные переливаться всеми цветами радуги, страдают цветовой слепотой.

Как же осьминог определяет, в какой цвет ему окраситься? Последние исследования показывают, что головоногие, возможно, видят кожей. Исследователи из Вудсхоулского института океанографии и Вашингтонского университета установили, что кожа лекарственной каракатицы Sepia officinalis, близкой родственницы осьминога, содержит генные последовательности, характерные для сетчатки глаза.

Чтобы понять разум этого инопланетного существа, нам, людям, требуется очень гибкое мышление. Морской биолог Джеймс Вудс считает, что нам просто мешает гордыня. Он предлагает представить, как животное наподобие Октавии может оценить человеческий потенциал: «Осьминог ведь тоже может спросить вас: сколько разных вариантов цветовой маскировки может сменить ваша отрезанная рука за секунду?» На основании нашего ответа он может резонно заключить, что люди — очень ограниченные существа. В конце концов, разве можно назвать умными шестерых индивидов, которые не в состоянии уберечь ведерко с рыбой у себя под носом? Эта мысль так же унизительна, как и возможная альтернатива. Недаром римский философ Клавдий Элиан еще на рубеже III века в одном из своих сочинений заметил, что «этих животных отличают неимоверная хитрость и коварство». Возможно, Октавия признала в нас разумных существ и наслаждалась тем, что сумела нас переиграть.

* * *

Той осенью и зимой я много раз навещала Октавию, и при каждом моем визите она поднималась к люку, чтобы ощупать меня присосками и посмотреть мне в лицо. Иногда я приводила с собой друзей. Мне хотелось поделиться с ними своим восторгом, а заодно посмотреть, как Октавия реагирует на других людей. Моего некурящего друга Джоэла Глика, который занимается изучением горных горилл в Руанде и завезенных в Пуэрто-Рико макак, она встретила буквально с распростертыми объятиями.

Как-то декабрьским днем я привела с собой Келли Риттенхаус, ученицу старших классов и начинающую писательницу. Мы никогда не встречались раньше, но она читала мои книги и очень хотела понаблюдать за моей работой в качестве школьного проекта. По дороге в Бостон я сказал Келли, что немного волнуюсь из-за своих волос. Пару дней назад я сделала химическую завивку и боялась, что если Октавия почувствует вкус химических веществ, которые могли попасть на мою кожу и в кровь, то не захочет со мной общаться.

Но Октавия, как всегда, немедленно бросилась ко мне и обездвижила мои руки, так что Скотту пришлось освобождать меня от ее крепких объятий. Через несколько минут, когда она успокоилась, мы позвали Келли. Октавия начала изучать девочку присосками одной руки, как вдруг — гром среди ясного неба! — закатанные рукава моей рубашки и верхняя часть брюк неожиданно стали мокрыми. Я перевела взгляд на Келли: с ее челки, очков и носа стекала вода. Октавия выстрелила струей ей прямо в лицо! Девочка промокла насквозь, а кроме того, страшно замерзла, пока мы шли три квартала к моей машине, но даже тогда она не могла сдержать улыбку. Позже Келли написала мне, что это был «один из самых потрясающих дней в ее жизни».

* * *

Почему Октавия облила Келли? Известно, что осьминоги используют воронку, чтобы отталкивать неугодные предметы. Например, с помощью водной струи они очищают жилище от остатков еды. Кроме того, таким образом они выражают свое недовольство. В ходе одного из исследований по обучаемости осьминогов в 1950-е годы одному подопытному так надоело жать на рычаг, чтобы получить угощение, что он начал окатывать экспериментаторов водой всякий раз, когда приходилось это делать. (В конце концов он и вовсе выломал ненавистный рычаг из стенки аквариума.) Но остается еще одна причина, по которой они могут окатить водой другое живое существо: они хотят поиграть.

Впервые эта мысль пришла мне в голову после разговора с той самой девушкой-волонтером из Аквариума Новой Англии, которую Трумэн постоянно окатывал водой. Прочитав мою статью, она связалась со мной и сказала, что я во всем права, кроме того, что Трумэн ее не любил. Ей было очень важно донести до меня эту мысль. Несмотря на регулярные «обливания», они с Трумэном были хорошими друзьями, и она никогда не забудет времени, проведенного вместе.

Может быть, подумала я, осьминог обливал ее по той же причине, почему мальчики любят дергать девочек за хвостики или почему дети брызгаются в бассейне. Возможно, он просто ее дразнил.

А потом я познакомилась с Дженнифер Мэтер и Роландом Андерсоном.

Дженнифер, психолог из Университета Летбриджа в Канаде, и Роланд, биолог в Аквариуме Сиэтла, — одни из ведущих исследователей осьминожьего интеллекта в мире. Вместе и порознь они занимаются исследованием интеллектуальных способностей головоногих, включая навыки решения проблем и их личностных качеств, — ученые даже разработали тест для оценки такой индивидуальной характеристики осьминогов, как робость/смелость, на основе девятнадцати различных поведенческих моделей.

В ходе эксперимента по изучению предпочтений осьминогов Роланд сделал одно из важнейших открытий. Он предлагал восьми осьминогам, которые содержались в отдельных метровых аквариумах в служебной зоне океанариума Сиэтла, пустые баночки из-под лекарства — суперсильного тайленола. (Роланд обнаружил, что осьминоги легко справляются с крышками с защитой от детей, а это под силу далеко не каждому доктору наук.) «Одни баночки были покрашены в белый цвет, другие в черный; кроме того, на некоторых эпоксидная краска была посыпана песком. Мы хотели узнать, что предпочитают осьминоги — светлое или темное, гладкое или шероховатое, — говорит Роланд, щеголеватый мужчина с аккуратными серебристыми усами. — Внутри находились камни, поэтому у них была небольшая плавучесть. Один день мы кормили осьминогов, а на следующий тестировали их. Мы наблюдали за тем, какие баночки выбирали животные и что они с ними делали».

Одни хватали баночку, изучали ее и бросали. Другие осторожно брали одной-двумя присосками и держали ее на расстоянии вытянутой руки, словно с подозрением рассматривая незнакомый предмет. Но два осьминога сделали кое-что необычное. Они начали поливать их струей воды из воронки. «Но это была не мощная струя, какой обычно обливается ненавистный испытатель, — объясняет исследователь, — а тщательно выверенная, нацеленная на то, чтобы придать баночке определенный импульс. Один осьминог принялся гонять игрушку кругами по аквариуму. Он сделал шестнадцать таких кругов! На восемнадцатом я уже звонил Дженнифер с новостями, что он играет в мяч!»

Второй осьминог предпочел гонять баночку не по кругу, а туда-сюда, от одной стены к другой по поверхности воды. Другими словами, оба животных использовали свои воронки — органы, изначально предназначенные для дыхания и передвижения, — для игры.

Результаты этого исследования были опубликованы в «Журнале сравнительной психологии» (Journal of Comparative Psychology). «Их поведение соответствует всем критериям игрового поведения, — сказал мне Роланд. — А способность к игре присуща только умным животным — птицам, таким как вороны и попугаи; приматам, таким как мартышки и шимпанзе; а также собакам и людям».

Возможно, Октавия просто играла с Келли, точно так же, как Трумэн играл с молодой помощницей. Однажды на Гавайях Дженнифер видела, как тихоокеанский дневной осьминог выстрелил в порхавшую над водой бабочку, от чего та в ужасе улетела прочь. Возможно, осьминогу не понравилась тень бабочки, или же он просто хотел развлечься — как дети на городских площадях любят гонять напуганные голубиные стаи.

* * *

Я познакомилась с Дженнифер и Роландом на семинаре, организованном Аквариумом Сиэтла и посвященном осьминогам. Мы поехали туда вместе с Биллом. Симпозиум оказался настолько успешным, что по его окончании организаторы немедленно начали планировать следующий. Это было настоящее откровение. В просторном конференц-зале на верхнем этаже океанариума собралось шестьдесят пять любителей осьминогов из пяти стран, от именитых ученых до любителей. «Кто из вас держит дома осьминогов?» — спросила Дженнифер у аудитории во время своего доклада, сразу после вступления Роланда. Примерно пятьдесят человек подняли руки. «Как вы думаете, у них есть личность?» — продолжила она. «Еще какая!» — раздался единодушный возглас.

Вечером после первого дня симпозиума мы с Биллом ужинали в компании Дженнифер, статной седовласой женщины с проницательными глазами за толстыми стеклами очков, нежным румянцем и обаятельной улыбкой. К нам присоединилось еще нескольких экспертов: профессор и исследователь Дэвид Шеел из Тихоокеанского университета на Аляске, эволюционный биолог Гэри Гэлбриз из Северо-Западного университета и аспирантка Дэвида Ребекка Туссен. На следующий день Ребекка должна была выступить с докладом об ошеломительном открытии: генетический анализ показал, что в водах Аляски обитает по меньшей мере два разных вида гигантских осьминогов. Как заметила Дженнифер, гигантский осьминог — это архетип всех осьминогов, сверхосьминог, известный каждому ребенку, когда-либо посещавшему общественный аквариум. Открытие двух разных видов этого «прототипа» всех осьминогов как нельзя лучше показывает, как мало знает наука об этих харизматичных и загадочных животных.

Эксперты любят как ни в чем не бывало обсуждать всевозможные ужасы, которые можно встретить в океанских глубинах. Дженнифер поделилась историей о прозрачном стрекающем гидроиде, с которым она недавно столкнулась на Бонайре. «Он почти не виден в воде. Никогда не знаешь, где на него наткнешься», — пожаловалась она. А Ребекка вспомнила, как во время дайвинга оцарапалась локтем о жгучий коралл. «Сначала я вообще ничего не почувствовала. Но когда вылезла на берег, жжение стало настолько нестерпимым, что я думала, что умру от боли!»

Они также удивлялись успеху знаменитого осьминога Пауля из аквариума «Морская жизнь» в немецком Оберхаузене, который семь раз подряд правильно предсказывал результаты футбольных матчей на чемпионате мира по футболу в 2010 году. Перед матчем Паулю предлагали две коробки с мидиями, на одной из которых был изображен флаг Германии, а на другой — флаг команды-соперницы. И семь раз подряд Пауль первой вскрывал коробку с флагом будущей команды-победительницы. Как ему это удавалось? Мы обсудили разные возможности — среди прочих и то, что осьминог выбирал флаг чисто из эстетических соображений, и даже то, что он действительно знал, кто победит.

В тот же вечер Дженнифер и Дэвид начали планировать совместную экспедицию, чтобы изучить пищевые предпочтения и особенности характера тихоокеанских дневных осьминогов. И предложили мне поехать вместе с ними.

* * *

После симпозиума по осьминогам я снова нанесла визит Октавии. На этот раз она нежно, но настойчиво удерживала меня рядом с собой целый час и пятнадцать минут. Она позволила мне погладить себя по голове, щупальцам и перепонкам. Я была всецело поглощена ее существом, а она, казалось, была так же внимательна ко мне. Было очевидно, что каждая из нас наслаждалась компанией и хотела продлить общение. С каждым прикосновением мы словно повторяли, как мантру: «Это ты! Это ты! Это ты!» Наконец Билл и Скотт предложили мне прервать свидание и пойти пообедать. Хотя мои руки ужасно замерзли, я могла бы оставаться здесь вечно, тем более что скоро я отправлялась в книжный тур и мне предстояла двухмесячная разлука с моей любимицей.

Я много путешествую, но в этот раз мне было трудно находиться вдали от дома. Я скучала не только по дому, но и по осьминогу.

По возвращении я спросила у Билла по электронной почте, когда я могу увидеть Октавию. Он написал мне теплый, но тревожный ответ: «Октавия становится капризной. Вероятно, она стареет. Надеюсь, она выйдет поздороваться с вами…»

Стареет? Я почувствовала себя опустошенной. Неужели ее жизнь закончится так же скоро и внезапно, как жизнь Афины?

Дженнифер предупреждала меня: «Если осьминог живет достаточно долго, он дряхлеет. Я не использую слово „деменция“ — как правило, этот процесс приписывается исключительно людям и ассоциируется с психическими расстройствами; кроме того, он не является естественным или неизбежным для каждого человека. Но угасание когнитивных функций происходит у всех старых осьминогов».

Алекса наблюдала такой процесс старения у осьминогов в лаборатории в Миддлбери. «Они бесцельно плавают по аквариуму со стеклянным взглядом, — сказала она. — Они не пытаются посмотреть вам в глаза. Не ловят добычу». Один старый осьминог вылез из аквариума, протиснулся в трещину в стене, высох и умер.

Когда процесс старения поражает такие крупные виды, как гигантский осьминог, результаты могут быть еще более драматичными. Однажды, когда Джеймс Косгроув работал дайвером в океанариуме «Тихоокеанские подводные сады» в городе Виктория Британской Колумбии, его атаковал огромный самец — прямо на глазах у восторженной публики. Этот океанариум представляет собой плавающий аквариум, где посетители спускаются на три с половиной метра ниже уровня моря, и дайверы привлекают интересных животных к витринам, чтобы публика могла лучше их рассмотреть. Джеймс заглянул в похожую на пещеру арку рядом с лестницей и увидел, как ему показалось, двух осьминогов. Но когда к его маске потянулись мощные руки с огромными присосками, он понял, что это был один осьминог-монстр. «Он схватил меня. Все, что я мог сделать, — это держать обеими руками свой загубник, в то время как осьминог мотал меня туда-сюда, как мешок картошки, — написал он в своей книге „Суперприсоски“. — В какой-то момент я увидел, что осьминог растянулся между витриной и внешними окнами, которые находились на расстоянии почти семи метров друг от друга». Несколько недель спустя этот великан умер. Он весил почти 71 килограмм. Косгроув считает, что бедняга просто выжил из ума от старости.

Ни Скотт, ни Билл не могли припомнить, чтобы пожилой осьминог в аквариуме становился агрессивным. Они просто перестают реагировать, становятся безучастными. Именно это происходит сейчас с Октавией, сказал мне Билл, встретив меня на следующий день в вестибюле океанариума. «Ее поведение изменилось примерно три недели назад, — сказал он. — Обычно она любила сидеть в верхнем углу аквариума. Теперь же она все время проводит на дне или у витрины, под ярким светом. Она ест, но берет еду и скрывается с ней в углу. Иногда она вообще не подплывает, а просто протягивает руку. Раньше у нее была ярко-красная кожа. Теперь она стала призрачно-бледной».

Я видела, что это причиняло Биллу боль. «Она оказалась очень дружелюбным и коммуникабельным осьминогом», — сказал он, словно заранее оплакивая ее смерть. Незадолго до того, как Октавия начала резко стареть, в океанариум пришли несколько федеральных агентов, чтобы доставить нелегально ввезенных и конфискованных особей араван — длинных и толстых серебристых рыб, которых держат в аквариумах по всей Азии, поскольку они якобы приносят удачу. В качестве благодарности Скотт пригласил агентов пообщаться с Октавией. Один их них ее особенно заинтересовал — она обхватила его руки и начала тянуть в воду. «Судя по выражению его лица, он был на грани паники, — сказал Скотт. — И тут я обратил внимание на то, что у большинства агентов сбоку висело табельное оружие. Октавию вполне мог привлечь необычный предмет. Вот это я понимаю — культурный обмен!»

«Ваше оружие стоит на предохранителе? — спросил Скотт офицера, поспешно освобождая его от рук Октавии. — Мы бы не хотели попасть в газеты с историей о том, как осьминог прострелил ногу федеральному агенту».

Вскоре после этого Октавия, казалось, потеряла интерес к общению. Я очень по ней соскучилась, но боялась увидеть ее угасание. Конечно же, я наблюдала близких мне людей в подобном состоянии: один мой друг, бывший зверолов, ставший натуралистом, перенес инсульт, и его речь стала настолько невнятной, что никто не мог его разобрать его бормотание. И при всем энтузиазме, с которым он произносил речи, он этого даже не осознавал. Удивительно, но однажды, когда мы с мужем навещали его в больнице, он вдруг совершенно четко произнес фразу: «Я завалил самца этого оленя прямо на бегу». Мама моей подруги Лиз Лорна, бывшая балерина, ставшая антропологом, прожила почти 104 года. В возрасте 102 лет, через два года после того, как Гарвардский университет опубликовал ее первую книгу, она начала забывать имена людей. Когда ей исполнилось 103 года, она забыла и мое, но отчетливо помнила, что я — важный человек в ее жизни, и всегда приветствовала меня с искренней теплотой. Нечто подобное происходило и с нашей первой бордер-колли, когда она дожила до шестнадцати лет. Она будила нас с мужем посреди ночи, скуля от испуга, словно она забывала, где находится и кто мы такие. Я ложилась рядом с собакой на пол, гладила и целовала, пока в ее напряженных карих глазах снова не загорался свет, словно ее душа возвращалась из далекого путешествия.

Во всех этих случаях люди и животные словно лишались части своего разума и, возможно, вместе с этим части своего «Я». Кем они становились в таком состоянии? Что испытывает стареющий осьминог и что происходит с его многогранным умом?

— Я надеюсь, она отложит яйца, — сказал Билл, когда мы шли к аквариуму Октавии. — Это позволит ей прожить еще шесть месяцев.

Мы хотели, чтобы Октавия оставалась с нами, вопреки тому, что ее разум постепенно угасал, точно так же, как я отчаянно не желала терять своих друзей и собаку, несмотря на то что они уже не были прежними.

— А после встречи с Октавией вас ожидает сюрприз, — продолжил он, чтобы подбодрить нас обоих.

Билл открыл крышку аквариума и протянул Октавии креветку на длинных щипцах. Сначала она выбросила вперед одну руку присосками вверх, потом другую и наконец всплыла на поверхность всем телом. Я заметила, что она стала гораздо бледнее, чем прежде. Я протянула руку к ее крупным присоскам, и она схватила меня, правда, очень слабо. Билл дал ей мойву. Почувствовав еду, к нам поспешила морская звезда. Я дала Октавии обе руки, и она зацепилась за них четырьмя своими, продолжая передавать рыбу ко рту. Билл указал мне на небольшое рваное пятно не больше пары сантиметров на перепонке между ее второй и третьей рукой. Оно казалось не просто бледным, а некротическим. На фоне остального здорового влажного покрова в воде оно было похоже на обрывок размокшей бумажной салфетки, который случайно прилип к коже и теперь стремился оторваться. Казалось, тело Октавии разрушается, покидая этот мир часть за частью.

Я подняла глаза и увидела Уилсона, идущего по мокрому коридору галереи Холодных Морей. Я не видела его целых пять месяцев. Этот период оказался очень сложным для всех нас.

В декабре Скотт потерял одного из своих любимых питомцев — аровану, которую он вырастил из малька и знал на протяжении многих лет. Виноват в этом был другой его подопечный — электрический угорь. Угря переместили во временный резервуар в служебной зоне, чтобы почистить его аквариум. Ночью он перепрыгнул в соседний аквариум и убил электрическим током любимую аровану Скотта, а вместе с ней еще одну ценную рыбу — австралийскую баррамунду.

В том же месяце Уилсон перенес серьезную операцию на спине. Пока он восстанавливался, его жену, замечательного социального работника с превосходным чувством юмора, поразило неизвестное неврологическое заболевание, начавшее разрушать ее мышцы и разум, причем врачи не могли ни объяснить, ни остановить течение болезни.

За эти пять месяцев Уилсон был в океанариуме всего два раза. Но в этот майский день он специально приехал в Бостон из Лексингтона в штате Массачусетс, чтобы увидеть меня. Мы сердечно обнялись, как старые друзья.

Я подумала, что Уилсон и был тем самым сюрпризом, который обещал мне Билл. Но я ошиблась.

— Вы уже видели нового маленького осьминога? — как ни в чем не бывало спросил меня Уилсон.

Глава третья. Кали

Братство рыб

Осьминоги славятся своим пристрастием появляться в самых неожиданных местах. Один гигантский осьминог на время поселился в комбинезоне на затонувшем корабле (аквалангист испугался до полусмерти, когда комбинезон вдруг зашевелился и стал извиваться). Также эти головоногие не чураются и крупных раковин, и крошечных измерительных приборов, с помощью которых ученые изучают океан. Красные осьминоги любят обустраиваться в коротких толстых пивных бутылках из коричневого стекла.

Но я не ожидала, что новый осьминог Билла живет в бочке из-под маринованных огурцов в отстойнике для воды.

По пути к Октавии я прошла мимо этого резервуара с повторно используемой морской водой, но не заметила бочки. Она представляла собой двухсотлитровую емкость с закручивающейся крышкой, которую снабдили дополнительной защитой из тонкой сетки. В стенках бочки были просверлены сотни отверстий диаметром около сантиметра, через которые свободно текла вода. Это была единственная емкость, которую Билл счел достаточно надежной для того, чтобы поселить в ней настолько маленького осьминога: ее мантия и голова вместе взятые были не больше грейпфрута.

Я заглянула в резервуар. Из отверстий бочки высовывались темные кончики осьминожьих щупалец, тонкие, как стоматологические инструменты. Новичок выдавливал их через отверстия, как зубную пасту из тюбика. Снаружи торчало уже три щупальца, по 15 сантиметров каждый. «Вот почему я сделал диаметр отверстий меньше сантиметра, — сказал мне Уилсон. — Если бы я сделал их по два, она бы спокойно вылезла наружу».

Билл определил пол животного всего два дня назад. Для этого нужно посмотреть на третье щупальце справа. Если присоски доходят до самого кончика, значит, это самка. Если нет, эта рука называется половым щупальцем, или гектокотилем, и перед вами самец. Самцы осьминогов весьма неохотно показывают эту руку. Обычно они держат ее кончик — лигулу — в свернутом состоянии и прячут его, и не зря: с помощью этого важного органа они вводят свои сперматофоры самке, но не между ног — там у нее находится клюв, — а в мантийную полость. (Как писал Аристотель, «на одном из щупалец самца-осьминога находится своеобразный пенис… который он вводит в самку через ноздрю».)

Билл признался, что поначалу был разочарован полом осьминога. Он надеялся, что на этот раз будет мальчик. «У самок бывает сложный характер, — объяснил он. — С самцами гораздо проще». Самцам также проще дать забавное имя: «Им подходит любое: Фрэнк, Стьюи, Стив. С девчонками же приходится поломать голову». Своего первого осьминога он назвал Гвиневрой, потому что он только что посмотрел фильм про короля Артура.

Но эта маленькая самочка быстро завоевала сердце Билла. Еще неделю назад она жила в дикой природе, но сейчас, стоило Биллу открыть крышку, она мгновенно всплыла на поверхность и принялась рассматривать нас своим любопытным, ясным с черной щелью зрачка глазом.

— Какая милашка! — воскликнула я.

— Да, она прекрасна, — согласился Уилсон.

— Мы ее уже полюбили, — сказал Билл, и улыбка заиграла в уголках его глаз.

По сравнению с Октавией и Афиной это была изящная миниатюрная копия― вполовину меньше Октавии, когда та попала в аквариум. Хотя по размеру осьминога невозможно точно определить его возраст (скорость роста зависит от многих факторов, включая температуру воды), Билл считал, что ей меньше девяти месяцев. Ее голова и мантия были размером с апельсин, а руки не превышали полуметра в длину. Возможно, животное такого размера я и смогу охватить своим разумом, подумала я.

Когда она появилась на поверхности, все ее тело, кроме небольшого светлого пятна на голове, было окрашено в насыщенный темно-шоколадный цвет. Но постепенно окрас сменился на светло-коричневый с вкраплениями бежевого. От ее глаз к тому месту, где обычно у животных находится нос, вниз протянулись две светлые извилистые полосы, как «слезные бороздки» на морде у гепарда.

Существуют мириады причин, почему осьминог меняет свой цвет. Он делает это, когда хочет слиться с окружающей средой и стать невидимым или же когда хочет стать похожим на другое животное, менее вкусное и более опасное. Он также может менять окрас в зависимости от своего настроения. Однако мы мало об этом знаем. Известно лишь то, что у гигантского осьминога красный цвет свидетельствует о возбуждении, а белый — о спокойном, расслабленном состоянии. Осьминог, которому впервые дают сложную головоломку, может несколько раз стремительно поменять цвета — как человек, который хмурится, закусывает губу и морщит лоб, пытаясь решить трудную задачу. Нервный осьминог стремится в первую очередь замаскировать свою голову и особенно глаза, используя всевозможные пятна, полоски и узоры, призванные сбить хищников с толку. Маленький, смертельно ядовитый синекольчатый осьминог, обитающий у побережья Австралии, чувствуя угрозу, загорается десятками неоново-синих колец. Еще один распространенный вариант маскировки, известный как «глазная полоса», состоит в том, что животное дорисовывает широкую темную полосу по краям глаз, чтобы замаскировать характерную для них округлость. В ходе своего исследования Дженнифер и Роланд обнаружили, что осьминоги не только научались различать людей по внешнему виду всего за несколько встреч, но и мгновенно делали «глазную полосу», когда к ним приближался человек, который всегда тыкал в них колючей палкой. Когда же к ним подходили кормильцы, они никогда не прибегали к подобной маскировке.

Но белое пятно на голове нового осьминога оставалось неизменным, даже когда животное меняло цвет на однородный шоколадно-коричневый. Билл подтвердил, что еще не видел ее без этой отметины. Неужели у этого переменчивого и текучего, как вода, животного может быть хоть что-то неизменное?

Это пятно напомнило Биллу бинди — точку, которую индийские женщины рисуют себе на лбу, поэтому он назвал свою новую подопечную Кали, в честь темнокожей многорукой индуистской богини, символизирующей созидательное разрушение. Как и осьминоги, ведические божества постоянно меняют свой облик. Когда Кали трансформируется в Пракрити, или мать-природу, она пускается в дикий исступленный пляс по полю Сознания (изображаемому как лежащее навзничь тело ее мужа Шивы). Иногда ее изображают в гирлянде из черепов. Я подумала, что Кали — отличное имя для этой общительной маленькой осьминожки с ее удивительной силой и разрушительным потенциалом. Я протянула ей сначала палец, потом руку. Она осторожно приникла к ней присосками двух передних щупалец

— Кажется, это будет дружелюбный осьминог, — заметил Уилсон.

— И умный, — добавил Билл.

* * *

Кали прибыла как раз вовремя. Я настолько загорелась желанием лучше узнать этих удивительных животных, что решила завести собственного осьминога.

Изучая форумы о головоногих, такие как TONMO.com, и гуляя по просторам мировой сети, я была очарована видеороликами, которые выкладывают любящие хозяева осьминогов. Некоторые животные просто поражали своим умением налаживать общение с людьми. Один пользователь поделился видео с калифорнийским двупятнистым осьминогом, который в буквальном смысле прыгал туда-сюда на двух задних руках по песчаному дну аквариума, а передними активно размахивал над головой — как прилежный ученик, которому не терпится, чтобы учитель вызвал его к доске. Его владелец написал, что таким образом питомец приглашает его поиграть. Другой хозяин рассказал, что его подопечный придумал еще более оригинальный способ привлечь к себе внимание. Когда он выходит из комнаты, осьминог отрывает от внутренней стенки аквариума магнит с щеткой, в результате чего другой магнит, который находится с внешней стороны, с грохотом падает на плиточный пол. Чем не аристократ, зовущий дворецкого с помощью колокольчика?

Нэнси Кинг обнаружила, что ее питомица Олли, самка двупятнистого осьминога, не всегда видит, куда упали живые крабы, которая хозяйка бросила ей на корм. Она начала помогать ей, показывая указательным пальцем с внешней стороны аквариума, где прячется добыча. Олли быстро поняла значение этого жеста. (Надо заметить, это очень специализированный навык. Собаки — но не их прямые предки волки — являются одними из немногих биологических видов, помимо человека, которые способны понять этот жест.) «Мы, человек и осьминог, вместе охотимся на крабов», — трогательно написала она.

Многие владельцы сообщают, что их осьминоги, кажется, любят смотреть телевизор вместе с ними. Особенно им нравятся мультфильмы и спорт, где много движения и ярких красок. В своей книге «Головоногие: Осьминоги и каракатицы в домашнем аквариуме» Кинг и ее соавтор Колин Данлоп рекомендуют ставить аквариум в комнате с телевизором, чтобы владелец и осьминог могли вместе наслаждаться просмотром телепередач.

Но мой муж не был в восторге от идеи завести дома осьминога. За почти тридцать лет нашего брака он успешно (по крайней мере пока) отражал мои попытки поселить вместе с нами змей, игуан и тарантулов, а также краснохвостого сарыча — для обучения соколиной охоте. Правда, ему не удалось закрыть двери нашего дома для непрерывной череды попугаев, от которых отказывались другие люди, а однажды он даже подарил мне птенца австралийского попугая, которого мы оба обожали. Мы также приняли в семью кошку нашего арендодателя, спасли двух бордер-колли и вырастили цыплят в кабинете, где они сидели у меня на голове и спали в моем свитере. Мы даже привели домой больного карликового поросенка, который прожил четырнадцать лет и вырос до 340 килограммов. Мой муж любил их всех, но его терпение подвергалось серьезной проверке на прочность, когда я исчезала в каких-нибудь джунглях на несколько недель или месяцев, чтобы провести исследования для очередной книги, а он оставался наедине с животными, которые, словно почувствовав мое отсутствие, неизменно пытались убежать, подраться друг с другом, повредить себе лапы, крылья или хвосты и подвергнуть наш дом разгрому, не говоря уже о том, что их регулярно рвало на кровать. А теперь еще и осьминог?

Когда я подняла эту тему, он ответил: «Пожалуйста, скажи, что этот кошмар мне снится».

Помимо немалых расходов — сам осьминог, его обустройство и питание обошлись бы нам в тысячи долларов, — существовали серьезные логистические проблемы. Даже для мелких видов, таких как карибский рифовый осьминог, требуется аквариум почти на 400 литров воды. Такой аквариум весит 450 килограммов — как взрослый лось. И своим весом он вполне может обрушить перекрытия нашего 150-летнего фермерского дома. Кроме того, как и все старые здания, наш домик страдает от недостатка электрических розеток, а хороший морской аквариум требует несколько розеток, чтобы запитать его сложную систему жизнеобеспечения: три вида фильтров, аэратор и нагреватель для поддержания температуры воды в диапазоне 25–28 °C, необходимом для небольших тропических осьминогов.

В нашем отдаленном лесном районе бывают перебои с электричеством. Отключение может длиться от нескольких минут до нескольких дней (в декабре 2008 года после снежной бури электричества не было целую неделю). А даже относительно короткий период времени без фильтрации и нагрева воды может привести к гибели обитателей аквариума, особенно если осьминог от дискомфорта выпустит чернила, которые могут отравить и воду, и самого осьминога.

Оставалась еще проблема с водой и кормом. В натуральной морской воде содержится более семидесяти растворенных элементов. Для осьминога очень важен ее химический состав. К примеру, любые следы меди убьют его. И если взрослые осьминоги могут есть мертвый, замороженный корм, то молодым — а я хотела завести именно молодого, потому что продолжительность жизни мелких видов еще короче, чем гигантских головоногих, — требуется живой корм. Поскольку от нашего дома до ближайшего океана два с половиной часа езды, мне пришлось бы выращивать амфипод и мизид дома в отдельном аквариуме.

Наконец, я много путешествовала (например, этим летом я собиралась в длительную исследовательскую командировку в Намибию), поэтому вся ответственность за заботу о таком деликатном существе, как осьминог, регулярно ложилась бы на плечи моего мужа. После моего отъезда, кстати, ему и так пришлось круглосуточно следить за нашей бордер-колли, которая постоянно пыталась сорвать воротник позора и расчесать швы после операции на хвосте.

В итоге я решила, что домашний осьминог может стать слишком рискованным удовольствием как для самого осьминога, так и для моего брака. Кроме того, несмотря на долгую дорогу, мне нравилось посещать океанариум. Там я могла пообщаться со специалистами — с людьми, которые были настоящим кладезем ценных знаний. Я все больше и больше скучала по ним между своими визитами. Я решила, что по возвращении из Намибии буду регулярно наведываться в бостонский океанариум, чтобы наблюдать за ростом и развитием Кали. Уилсон великодушно согласился синхронизировать свой график работы с моим. Мы договорились посвящать один день в неделю — так называемые Чудесные среды — наблюдениям за осьминогом начиная со следующей после моего возвращения из Африки недели. Это позволило бы мне не только приобрести бесценные знания, но и завязать тесную дружбу с Кали и людьми, которые любили ее так же сильно, как и я.

* * *

В очередной раз, когда я приехала к Кали, вокруг ее резервуара, словно вокруг офисной кофемашины, уже толпилась небольшая группа сотрудников и волонтеров. Они по очереди опускали руки в ледяную соленую воду, чтобы поздороваться с осьминогом.

Казалось, Кали высовывала свои щупальца через отверстия в бочке именно в надежде пообщаться. Всего за две недели она заметно выросла, стала сильнее и еще любопытнее.

— Ей скучно, — говорит Уилсон, откручивая крышку бочки. — Вернее, она скучает, когда нет гостей.

Мы предлагаем Кали свои руки, и она немедленно обхватывает их присосками. Мы можем почувствовать ее интерес по силе присасывания, по нетерпеливому ощупыванию наших рук. Она читает нас, как книгу, написанную на некоем осьминожьем аналоге шрифта Брайля. Но ей этого мало — она хочет не только осязать нас, но и видеть. Продолжая змеиться щупальцами по нашим рукам, она высовывает из воды голову и смотрит на нас.

Щели ее зрачков всегда расположены горизонтально, независимо от положения самого осьминога. Это обеспечивается благодаря органам равновесия — статоцистам. Статоцисты представляют собой похожие на пузырьки структуры, выстланные изнутри сенсорными клетками с ресничками. Они содержат крошечные минеральные включения, которые перемещаются под воздействием движения и гравитации. Несмотря на неизменно горизонтальное положение, толщина зрачка может меняться в зависимости от освещения и других факторов. Как правило, при ярком свете ее зрачки сужаются, но сейчас они расширились, что мы также наблюдаем у влюбленного или возбужденного человека.

Уилсон протягивает ей рыбу, но она передает ее прочь ото рта. Это непривычное поведение для такого быстрорастущего молодого животного. Кажется, ее жажда общения намного сильнее аппетита. Кали пытается взобраться по нашим рукам как можно выше. Ее переливающиеся мускулистые кончики щупалец уже добрались до моего локтя и предплечья и трогают рукава моей рубашки. Мы аккуратно отрываем от себя ее щупальца и кладем в воду, но она снова хватается за нас, как цепкая обезьянка.

Через несколько минут Уилсон прерывает наше общение. Он не хочет, чтобы Кали перевозбудилась.

— Она еще ребенок, — говорит он. — Давайте дадим ей отдохнуть.

Билл, который в это время чистит аквариум с колонией сабеллид (сидячих многощетинковых червей с красивыми перьями-щупальцами на голове), сообщает, что недавно Кали развлекала иностранных гостей из Пекинского аквариума. Они были немало удивлены тем, что им разрешили прикоснуться к осьминогу, и еще больше их поразило дружелюбие Кали. «Они считали, что осьминоги очень опасны», — со смехом сказал Билл.

У многих людей морские существа вызывают иррациональный страх. Действительно многие из подопечных Билла опасны, вооружены острыми зубами или ядовитыми иглами. Но все шрамы на его руках, говорит Билл, оставлены стеклом, инструментами и другими острыми предметами. «Отвертки гораздо опаснее любых животных, — смеется он. — Да, осьминоги могут укусить. Или причинить другой вред. Но страх, который испытывают перед ними люди, несоизмерим с реальной угрозой».

Аквариум Новой Англии существует больше сорока лет, но лишь сравнительно недавно люди осмелились вступить в контакт с осьминогами.

— Еще пятнадцать лет назад никто и не думал к ним приближаться, — сообщил Уилсон.

Бостонский океанариум стал одним из первых в стране, где было решено воссоздать естественную среду обитания животных. Это был мудрый шаг: его экспозиции стали не только более познавательными и наглядными для публики, но и более интересными для его обитателей. Однако, за исключением тюленей и морских котиков (и, разумеется, зеленой морской черепахи Миртл, которая не потерпела бы такого игнорирования), политика имитации природных условий все еще не предусматривала тесного взаимодействия человека с рыбами, рептилиями и беспозвоночными.

За обедом Уилсон и Скотт рассказали мне о том, как произошла «тихая революция», которая постепенно охватила многие зоопарки и аквариумы по всему миру и коренным образом изменила отношения между людьми и содержащимися в неволе экзотическими животными.

— Все началось с Марион, — говорит Уилсон. — Марион была великолепна.

— Вы имеете в виду Марион Фиш или Марион — Укротительницу анаконд? — спрашивает Скотт.

Так вот, речь шла о Марион Фиш (это, кстати, была ее настоящая фамилия). Проработав двадцать шесть лет хирургической медсестрой, в 1998 году она вышла на пенсию и стала волонтером в бостонском океанариуме по средам. Она лично знала каждое животное и каждую рыбу, называла их по имени и с поразительной точностью могла определить настроение своих подопечных.

— Однажды мы сидели с ней у аквариума с осьминогом, — вспоминает Уилсон, — и Марион сказала: «Знаете, осьминогу нужно чем-то заниматься».

Идея «обогащения среды» — обеспечения адекватной физической и умственной стимуляции для содержащихся в неволе животных — в то время была относительно новой даже для шимпанзе и тигров, не говоря уже о рыбах и беспозвоночных. Прямой контакт со смотрителями и вовсе не предусматривался.

— В те времена все боялись трогать осьминогов. Считалось, что их прикосновение может быть опасным, — говорит Уилсон. — Но мы сказали себе: «К черту все! Животному скучно!» И мы начали с ним играть.

Вскоре Марион и Уилсон начали регулярно открывать аквариум с осьминогом, позволять ему ощупывать себя щупальцами, играть с ним. Было видно, что животному нравится это общение и оно с явным нетерпением ждет следующей встречи.

— Мы начали давать ему игрушки — все, что было у нас под рукой. Трубки, баночки. Потом я сконструировал те самые три коробки с замками.

Марион Фиш перестала работать в океанариуме в 2003 году, после сердечного приступа, и Скотт и Уилсон потеряли ее из виду. Но в 2007 году в океанариуме появилась еще одна Марион — молодая женщина, чье влияние было не менее значимым. Марион Бритт в очередной раз продемонстрировала всю силу чуткого, позитивного и любящего взаимодействия между смотрителями и их питомцами. И сделала это на примере самого страшного обитателя океанариума — четырехметровой 136-килограммовой анаконды.

— До Марион, — говорит Уилсон, — никто не осмеливался заходить в террариум с анакондами.

Лично мне это кажется вполне разумным. Этот южноамериканский хищник легко справляется со взрослыми оленями, 60-килограммовыми капибарами и даже ягуарами. Мне довелось встречаться с одним из самых известных исследователей анаконд — Хесусом Ривасом, который рассказал мне о двух случаях нападения этих мощных змей на его помощников. «По своим размерам мы вполне подходим на роль их добычи, — сказал Ривас, — поскольку анаконды могут вырастать до десяти метров в длину». По его словам, анаконды редко нападают на людей лишь по одной причине: мы сами стараемся избегать тех мест, где обитают крупные рептилии.

Но 24-летняя Марион не избегала анаконд. В 2007 году, когда она начала работать стажером в галерее Скотта, в океанариуме жили три анаконды, к которым нельзя было спокойно прикоснуться.

— Каждый раз, когда нам нужно было осмотреть змей или сделать что-то в их террариуме, нам приходилось прибегать к крайним мерам. Мы хватали их сзади, чуть ниже головы, и фиксировали. Они это ненавидели.

Марион приучила двух больших анаконд Кейтлин и Эшли сладко подремывать, положив головы к ней на колени.

Теперь, благодаря Марион, змей больше не травмируют использованием специальных фиксаторов, когда их нужно вынуть из аквариума для ежегодного ветеринарного осмотра и лечения или чтобы произвести уборку. Персонал больше не боится с ними контактировать.

Очевидно, что и змеи стали счастливее и здоровее от такого отношения. И вот доказательство: обе самки (третья рептилия, более мелкая, по имени Орандж оказалась самцом) впервые в истории бостонского зоопарка принесли потомство. Анаконды вынашивают мягкие яйца в своем теле, и Марион повезло находиться в аквариуме ровно в тот момент, когда Кэтлин родила семнадцать крошечных детенышей. Поскольку Марион заботилась о потомстве обеих змей с самого рождения, сегодняшние обитатели террариума, Марион и Уилсон (обе самки), охотно идут на контакт с людьми. Конечно, иногда они бывают не в настроении, но и другие сотрудники научились легко распознавать их состояние и переносить процедуры на более благоприятные дни.

В феврале 2011 года Марион перенесла тяжелую операцию и из-за осложнений не смогла вернуться к работе в океанариуме. Но ее влияние чувствуется и по сей день. Фотография, на которой стройная молодая женщина сидит в террариуме для анаконд, а огромная четырехметровая хищная рептилия положила голову к ней на колени и кончиком хвоста любовно обвила ее ногу, со всей очевидностью подтверждает слова Скотта и Уилсона.

— Почти каждое животное, — говорит Скотт, — а не только млекопитающие и птицы — способно учиться, узнавать людей и реагировать на заботу.

Если вы сумеете найти правильный способ взаимодействия с животным, подобрать ключ к его сердцу, будь то осьминог или анаконда, вы сможете делать такие вещи, которые даже святой Франциск счел бы чудом.

Кстати, о чуде: Скотт рассказал мне о своем проекте по обучению суринамских жаб.

Это земноводные, а значит, они обладают меньшим по размеру мозгом, чем анаконды, и к тому же они слепые. Их слепота определяет их уникальное строение: на голове их 15-сантиметрового приплюснутого тела находятся две ноздри, каждая на конце длинной, тонкой трубочки, а на кончиках пальцев передних конечностей расположены тактильные органы в форме звезды, с помощью которых животные находят пищу.

Чтобы привлечь самку, самец суринамской жабы издает под водой характерные щелкающие звуки. Пара делает в воде несколько кругов, пока самка откладывает икринки на живот самца. Тот их оплодотворяет и прикрепляет икринки на спину самки, где они попадают в специальные ячейки. Выступающие части икринок обволакиваются плотной кожей для защиты. Когда приходит срок, детеныши вылупляются из икринок, протыкая их своими острыми головами, а затем самка сбрасывает кожу. Они рождаются не головастиками, а полноценными маленькими жабами.

К сожалению, посетители редко могут увидеть этих экзотических животных: они предпочитают прятаться среди богатой растительности своих аквариумов. Скотт хочет натренировать жаб показываться публике, как он научил этому электрических угрей.

Но как это можно сделать?

— Для этого нужно проникнуть в ум жабы, — говорит он. — Изучить ее психологию. Как слепая жаба решает, какое место является безопасным? Как она его находит? Помните фильм «Инопланетянин»? Нам нужно сделать то же самое. Научиться эмпатии, начать внимательно его слушать и идти ему навстречу.

Многие из нас инстинктивно понимают, что означает то или иное положение собачьего хвоста, угол наклона лошадиных ушей или выражение кошачьих глаз. Аквариумисты учатся понимать безмолвный язык рыб. Однажды я наблюдала за тем, как Скотт пересаживал цихлид из одного аквариума в другой, когда он с беспокойством заметил: «Я чувствую по запаху, что рыбы испытывают стресс». Я старательно принюхиваюсь, но ничего не могу ощутить. Скотт объясняет мне, что он чувствует почти неуловимый запах белков теплового шока. Это внутриклеточные белки, которые растения и животные вырабатывают под воздействием тепла и, как было недавно установлено, в ответ на другие виды стресса. От этого запаха Скотта мутит — не потому, что он неприятен, а потому, что сама мысль о том, что его подопечные испытывают стресс, наполняет его таким же беспокойством и страхом, как плач его новорожденных сыновей.

Скотт легко читает и другие сигналы. Когда мы разглядывали цихлид в их новом жилище, он с первого взгляда отличал новоселов от тех, кто жил в этом аквариуме уже несколько недель или месяцев. У новоселов полоски на теле были намного бледнее. «И посмотрите сюда, — сказал он, указывая на рыбу — старожила аквариума. — Видите блеск в ее глазах? А теперь посмотрите на другую. Блеска нет». Скотт может читать по мордам рыб с той же легкостью, с которой мы с вами можем читать по лицам людей.

— Проблема с пониманием осьминогов состоит в том, — сетую я, когда мы возвращаемся в океанариум, — что они, наоборот, слишком экспрессивны. Они намного экспрессивнее, чем любой другой живой вид. У людей есть поэзия, музыка, танцы и литература. Но даже с нашими голосами, костюмами, красками, инструментами и технологиями мы не всегда можем выразить то, что осьминог может сказать одной своей кожей!

— Вы правы, — кивает Скотт. — Представляю, какие заторы ждали бы юго-восточное шоссе, если бы головоногие водили машины!

* * *

После обеда, когда Уилсон снова открывает бочку, Кали выскакивает на поверхность, как пробка. Ее глаза вращаются в поиске наших лиц. Мы протягиваем ей руки, и она их обнимает. Сейчас она темного красновато-коричневого цвета за исключением перепонок между рук, которые испещрены зелеными, похожими на лишайник прожилками. Уилсон дает ей две рыбы, которые она охотно принимает. Она нежно держит нас своими присосками и позволяет погладить себя по голове между глазами.

— Я никогда в жизни не трогала ничего мягче, — говорю я Уилсону. — Ни мех котенка, ни пух цыплят не могут сравниться с кожей осьминога. Это потрясающие ощущения. Я могу гладить ее целый день.

— Это точно, — соглашается Уилсон без тени сарказма. — Легко могу это представить.

Блаженство от поглаживания головы осьминога трудно передать. Многие люди и даже любители животных его не поймут. Когда, вернувшись в Нью-Хэмпшир, я с восхищением описала эти ощущения своей подруге Джоди на прогулке с нашими собаками, та предположила, что я сошла с ума.

— Разве они не склизкие? — поморщившись, спросила она. — Я имею в виду, разве они не покрыты слизью?

Я предпочитаю называть кожу осьминогов скользкой. Банановая кожура тоже скользкая. Слизь — очень специфичное и необходимое вещество, которое осьминоги действительно вырабатывают в огромном количестве, как и почти все остальные обитатели водной стихи. «Большинство из них вырабатывают и используют слизь или же состоят из слизи, — заметила океанолог Эллен Прагер. — Подводный мир — очень склизкое место». Слизь помогает морским животным уменьшить трение при движении, обеспечивать здоровье кожного покрова, ловить и есть пищу, избегать хищников, защищать свою икру. Трубчатые черви, такие как вышеупомянутые сабеллиды Билла, выделяют секрет для строительства кожистых трубок, напоминающих стебель цветка, с помощью которых они прикрепляются к камню или кораллу, а также защищают свое тело. Для некоторых рыб, таких как обитающие в Амазонке дискусы и цихлиды, это вещество стало рыбьим эквивалентом материнского молока. Их мальки питаются слизистым секретом, покрывающим родительское тело. Яркие рыбы-мандаринки выделяют отталкивающую на вкус слизь, чтобы отпугнуть своих врагов; глубоководный кальмар-вампир, родственник осьминога, вырабатывает светящуюся субстанцию, чтобы напугать хищников. Бермудские огненные черви с помощью светящейся слизи привлекают партнеров для спаривания, как светлячки летней ночью. Самки мерцают мягким светом, а самцы, найдя свою половинку, ярко вспыхивают, после чего обе особи одновременно выпускают сперму и икринки.

— Слизь Кали и Октавии не противна, — сказала я Джоди. — И ее гораздо меньше, чем у миксин.

Похожее на большого червя морское животное миксина вырастает до полуметра в длину, но за считаные минуты может наполнить слизью семь ведер — этого достаточно для того, чтобы в буквальном смысле ускользнуть от любого хищника. Слизь постоянно забивает нос миксины, поэтому, чтобы не задохнуться, она научилась прочищать нос чиханием, как человек с насморком. Когда ее тело покрывается слишком большим слоем слизи, миксина прибегает к хитрому трюку: она завязывается в тугой узел и, выползая из него, счищает с себя лишнюю слизь.

— Фу! — воскликнула Джоди. — Это отвратительно!

Тем не менее она попросила меня рассказать о слизи Кали и Октавии поподробнее.

Слизь осьминога — это нечто среднее между слюной и соплями. Но она довольно приятна и очень полезна. Она помогает животному протиснуться в любое труднодоступное место, не поранившись. Благодаря смазке кожа осьминога остается влажной, когда он вылезает из воды, что некоторые виды в дикой природе делают с удивительной частотой. Хотя «древесный осьминог», «открытый» в 1998 году исследователем Лайлом Запато, оказался обманом (ученый просто хотел показать молодым людям, что нельзя верить всему, что пишут в интернете), в приливных зонах часто можно встретить скитающихся по суше осьминогов, которые направляются в оставленные приливом водоемы на охоту. Иногда осьминоги выбираются на сушу, чтобы убежать от хищников. Я читала, что у кромки океана, которая постоянно орошается брызгами от разбивающихся о берег волн, осьминог может выжить вне воды полчаса и даже дольше.

— Смазка не вредна, — объяснила я Джоди. — В конце концов, она неотъемлемый компонент двух самых приятных занятий, известных человеку.

Она на мгновение задумалась.

— А что второе? — спросила она.

— Еда, — ответила я.

* * *

«Вечеринка головоногих!» — глубокий голос Брендана Уолша прорывается сквозь гул насосов и грохот тяжелого рока, звучащего по радио. Брендан, 34-летний высокий плотный мужчина, работает в кинотеатре IMAX аквариума Новой Англии. В свободное от работы время он занимается разведением рыб. Он говорит, что сейчас у него дома «всего» пять аквариумов — обычно их двадцать.

Брендан стоит в группе работников, которые все более плотным кольцом окружают резервуар с Кали и с нетерпением ждут, когда Уилсон откроет крышку, чтобы поиграть с осьминогом. Для сотрудников океанариума осьминожья слизь служит своего рода социальной смазкой.

Здесь также стоит Криста Карсео, хорошенькая миниатюрная 25-летняя девушка с мягкими темными локонами, ниспадающими на плечи, жизнерадостной улыбкой, освещающей все вокруг и пирсингом в виде черной жемчужинки над верхней губой. «В детстве девочки играют в куклы, — говорит она мне, — а у меня были рыбы». Сначала родители подарили ей маленький круглый аквариум на четыре литра с парой золотых рыбок. Потом к ним добавились петушки, потом тетры, гуппи и улитки. «У меня было десять аквариумов, — продолжает она. — В моей комнате постоянно стоял гул». Криста недавно стала волонтером в Пресноводной галерее Скотта. Она работает барменом, чтобы выплатить ссуду за обучение в колледже. Но ее мечта — работать в океанариуме.

Марион Бритт, знаменитая укротительница анаконд, впервые после операции пришла в океанариум, чтобы присоединиться к нашим Чудесным средам. Это милая женщина с карими глазами и каштановыми волосами до плеч, чья мягкая манера общения резко контрастирует с ее острым, как бритва, интеллектом. Он проявляется во всех ее начинаниях, будь то создание «карт пятен», позволяющих смотрителям отличать детенышей анаконд друг от друга (Марион говорит, что одной рукой она удерживала извивающихся и кусающих ее 30-сантиметровых змеенышей на столе, а другой зарисовывала характерный узор на их шкуре на заранее заготовленном шаблоне), или создание новой компании по производству экзотической пряжи под названием Purple Okapi, которой она может управлять из дома, несмотря на постоянные мигрени — осложнение после операции.

Я также знакомлюсь с девушкой по имени Анна Магилл-Доан, которая только что перешла в предпоследний класс школы. Маленького роста, с небрежным хвостом длинных волос, она уже два года работает волонтером в океанариуме. Летом во время каникул она проводит здесь по четыре дня в неделю. Первый аквариум ей подарили, когда ей было всего два года. «С тех пор у меня их стало гораздо больше, — рассказывает она. — Мои родители сказали, что пора бы уже остановиться. Но я продолжаю покупать их в тайне ото всех». Однажды она завела камбалу, и родители об этом узнали. В качестве наказания (а больше всего она боялась, что рыбку попросту зажарят) ее мать, учительница начальной школы, сказала, что она сама, а не Анна, придумает рыбе имя. (Она назвала ее Блинчик.)

К привычной толпе вокруг резервуара Кали присоединились два лектора из океанариума и подружка Брендана, которую он привел познакомиться с местной знаменитостью.

— Это рекорд, — говорит Уилсон. — Вас девять, а у нее всего восемь рук!

Мало кто из осьминогов может похвастаться столь же многочисленным клубом фанатов.

Хотя она никогда не видела так много людей сразу, Кали проявляет себя как идеальная хозяйка. Она игриво дергает каждого гостя за руку, внимательно заглядывает в лицо и грациозно принимает рыбу и кальмаров.

— Вот это да! — восклицают лекторы, когда присоски цепляются к их пальцам.

— Потрясающе… — шепчет девушка Брендана, когда скользкое щупальце обвивает ее руку.

Сгрудившись вокруг ее бочки, мы не только лучше узнаем Кали, а она лучше узнает нас — мы ближе знакомимся друг с другом. Общение с осьминогом словно раскрывает души людей. Поглаживая Кали, Криста рассказывает нам о своем младшем брате Дэнни, чье любимое животное — осьминог. Дэнни страдает расстройством развития — так называется широкая группа психических нарушений, приводящих к значительной задержке в развитии основных навыков вплоть до недееспособности. Криста хочет стать брату официальным опекуном. И вовсе не потому, что родители, живущие в соседнем городке Метуэн, от него отказались или он там несчастен. Просто жизнерадостная красавица Криста говорит, что не может представить себе жизнь без своего близнеца. «Он каждое утро просыпается счастливым!»

Дэнни так любит осьминогов, что, когда Криста приводит брата в океанариум, его невозможно оторвать от витрины. «Он плывет вверх! А теперь шевелит правой рукой!» — с восторгом комментирует он каждое движение. Однажды Криста взяла его с собой на рыбный рынок, и он ужасно расстроился, увидев осьминога, которого продавали для еды. А тушки мертвых головоногих так очаровали его, что в итоге она купила ему одну в подарок. Он держит ее в морозилке и время от времени достает, чтобы полюбоваться.

Благодаря Октавии и Кали я больше узнала об Уилсоне и его семье. Он родился в семье иракских евреев в иранском городе Решт и учился в школе при американской пресвитерианской миссии, поэтому с детства привык к многообразию культур. В шестнадцать лет его отправили учиться в школу-интернат в Англии, где позднее он поступил в Лондонский университет на химический факультет. Он приехал в Америку (он точно помнит дату: 3 января 1957 года), чтобы изучать химические технологии в Колумбийском университете в Нью-Йорке; потом перебрался в Бостон и устроился на работу в компанию Arthur D. Little Corp. Здесь он познакомился со своей женой Дебби, очень прогрессивной девушкой без предрассудков, чья мать родилась на границе между Россией и Польшей, а отец был американцем. Через полтора года Дебби предложила им пожениться, и Уилсон немедленно согласился. Но его консервативная овдовевшая мать была так огорчена тем, что ее сын выбрал невесту без еврейских корней, что специально прилетела в Америку, чтобы отговорить его от этого брака.

Уилсон привык к тому, что его не понимают. Что и говорить, мы все привыкли к этому в культуре конформизма, где так мало ценят животных, и особенно водных животных. Возможно, именно поэтому люди, собравшиеся вокруг бочки со склизким беспозвоночным, которого большинство считает монстром, чувствовали себя одной семьей.

Например, очень немногие понимают, зачем Марион решила подружиться с гигантскими удушающими анакондами. «Ты думаешь, они тебя узнаю́т?» — спрашивали ее. Конечно же, змеи узнавали ее и любили. А она любила их. Марион плакала, когда летом 2011 года умерла Эшли. Скотт отлично понимал ее чувства; когда ему позвонили в 4 часа утра в Новый год и сообщили, что Эшли разродилась, Скотт оставил своего маленького сына, появившегося на свет всего пять дней назад, и бросился в океанариум, чтобы посмотреть на новорожденных анаконд.

Анна, как и все подростки, тоже чувствует себя непонятой. Как и у Кристы, у нее есть близнец. Но она совершенно не похожа на своего спортивного и компанейского брата. Она откровенно, без стеснения признается, что учится в «специальной» школе, что у нее синдром Аспергера (это легкая форма аутизма), что она страдает мигренями, синдромом дефицита внимания, пониженным давлением (из-за чего однажды упала в обморок в террариуме с анакондами) и тремором, поэтому принимает массу разных лекарств. Дома ее рыбы и синеязыкий сцинк по имени Лайла помогают ей обрести покой; но только став волонтером в океанариуме, она ощутила себя по-настоящему полноценным человеком.

«Работа в океанариуме изменила всю мою жизнь», — говорит Анна, поглаживая Кали. До и после шестого класса Анна проводила часть лета в «рыбном лагере» при океанариуме. Когда ей исполнилось четырнадцать, она начала посещать курсы живописи по субботам, а весь остаток дня проводила в океанариуме. Однажды ее заметил бородатый и общительный Дейв Уэдж, бывший учитель старших классов, который теперь возглавлял экспозицию «У кромки моря» и Экспериментальную лабораторию Образовательного морского центра. Он знал Анну по «рыбному лагерю» и пригласил посетить его лабораторию. Они договорились встретиться через час. Но у Анны не было чувства времени, и она не умела определять его по часам со стрелками, поэтому прождала Дейва у дверей лаборатории целый час под проливным дождем. Дейв был настолько впечатлен, что, хотя по возрасту Анна не могла стать официальным волонтером, он начал привлекать ее к работе в океанариуме.

Теперь же Анна стала официальным волонтером, научилась определять время по электронным часам, а также выучила английские и латинские названия всех позвоночных и беспозвоночных морских животных в океанариуме. Жаль, что пока еще она не запомнила всех обитателей Пресноводной галереи.

— Люди, которые здесь работают, отличаются от обычных людей настолько, насколько осьминоги отличаются от нас. Здесь я чувствую себя как дома, — говорит нам Анна, — ощущаю себя частью дружной семьи.

Принадлежность к социальной группе — одна из фундаментальных потребностей человека. Мы — социальные животные, как и наши предки-приматы. Эволюционные биологи предполагают, что поддержание многочисленных социальных отношений на протяжении долгой жизни могло быть одним из основных факторов развития человеческого мозга. В самом деле, самым высоким уровнем интеллекта в животном мире обладают социальные и долгоживущие существа, такие как шимпанзе, слоны, попугаи и киты.

Но кажется, осьминоги находятся на противоположном конце этого спектра. Они живут очень недолго и славятся своей любовью к одиночеству. Разумеется, есть и интригующие исключения: например, самки и самцы малых тихоокеанских полосатых осьминогов иногда делят одно логово на двоих. Более того, эти животные могут жить группами до сорока и больше особей — это открытие было настолько неожиданным, что в него не верили и отказывались публиковать как недостоверное в течение тридцати лет, пока Ричард Росс из Аквариума Стейнхарта не начал выращивать этот почти забытый вид в своей домашней лаборатории. Что касается гигантского осьминога, принято считать, что он ищет себе партнера только в конце жизни, для спаривания. Однако это довольно сомнительные отношения, поскольку после свидания один осьминог часто съедает другого. Для чего же тогда предназначается их интеллект, если не для взаимодействия с другими осьминогами? И если осьминоги не любят общаться друг с другом, почему они так любят общаться с человеком?

Дженнифер, специалист по осьминожьей психологии, говорит: «Дело в том, что их ум очень сильно отличается от нашего». Интеллект осьминога и человека развивался разными эволюционными путями и по разным причинам. Дженнифер считает, что ключевым событием, давшим толчок развитию интеллекта у осьминогов, стала потеря предковой раковины. Потеря раковины обеспечила животным бо́льшую мобильность. В отличие от моллюсков, осьминогу больше не нужно было сидеть на месте и ждать, когда к нему приплывет еда; теперь он мог охотиться на нее, как тигр. И хотя большинство осьминогов предпочитают крабов, они получили возможность охотиться на десятки различных живых видов, каждый из которых требует особой стратегии охоты, особых навыков, умения использовать новые модели поведения и вносить необходимые корректировки. Как лучше поступить? Замаскироваться и напасть из засады? Молниеносно выстрелить по жертве из воронки? Выползти из воды, чтобы догнать убегающую добычу?

У потери раковины была и обратная сторона: теперь животное превратилось в «мешок незащищенного белка», как выразился один ученый. Для любого существа, превосходящего его по размерам, он стал лакомым кусочком. Осьминоги хорошо осознают свою уязвимость и стараются себя защитить. Во время экспедиции на Бермудские острова в 1980-е годы Дженнифер с интересом наблюдала за одним осьминогом обыкновенным, который превратил свой дом в настоящую крепость. Вернувшись с охоты, он сначала расчистил логово щупальцами, а потом вдруг вылез наружу, отполз на метр, нашел большой камень, притянул его присосками и дотащил до входа в нору. Через две минуты осьминог снова вылез и приволок второй камень, затем третий. В конце концов он протиснулся в логово, высунул оттуда щупальца и старательно уложил камни перед входом в некое подобие крепостной стены перед замком. «После этого осьминог успокоился, — сказала Дженнифер. — Вероятно, он решил, что теперь находится в безопасности и может заснуть».

В 2009 году индонезийские исследователи обнаружили осьминогов, которые использовали в качестве переносного сборного домика половинки скорлупы кокосового ореха. Они шагали на прямых, негнущихся ногах по песчаному дну и с усилием тащили под телом половинки скорлупок, вложенных одна в другую. Затем они сооружали из половинок сферу и забирались внутрь. В лаборатории Миддлбери ассистентка, которая ухаживала за животными, Кэролайн Кларксон стала свидетелем еще одного случая использования подручных средств. Морские ежи кормились слишком близко ко входу в логово, где жила самка калифорнийского двупятнистого осьминога. Осьминог выбрался из логова, нашел на дне плитку сланца размером 9 на 9 сантиметров и установил ее, как щит, перед входом, чтобы защитить себя от колючих морских ежей.

Будь то строительство надежных убежищ, выброс чернил или смена цветов, уязвимый осьминог должен суметь перехитрить десятки видов животных — как тех, на кого охотится он сам, так и тех, кто охотится на него. Как во всем этом разобраться? Помимо прочего, подобные навыки требуют умения предугадывать действия, иными словами, умения понять мысли других животных.

Понимание чужого сознания — сложный когнитивный навык, известный как «теория разума». Раньше считалось, что эта способность присуща только человеку. Согласно этой теории, навык понимания состояния других людей развивается у детей в возрасте трех-четырех лет. В классическом эксперименте малышу показывают видео, где девочка оставляет коробку конфет и выходит из комнаты. В это время приходит взрослый человек и заменяет конфеты в коробке на карандаши. Затем девочка возвращается и собирается открыть коробку. Экспериментатор спрашивает у ребенка, что девочка ожидает увидеть в коробке. Малыши отвечают: карандаши. Только дети более старшего возраста понимают, что она ожидает найти конфеты, которых там нет.

Такая способность является важным компонентом разума, поскольку подразумевает наличие самосознания. («Я думаю так, а ты, возможно, думаешь иначе».) Доктор Брайан Хэйр, директор Центра по изучению мышления собак при Университете Дьюка, недавно доказал: собаки понимают, что другие существа могут обладать знаниями, которых нет у них. В ходе одного из экспериментов он предлагал питомцам два контейнера с непроницаемыми для запаха стенками — один с едой, другой без. Собаки не могли найти лакомство сами, но быстро понимали, что человек это знает, и выбирали тот контейнер, на который им указывали пальцем.

Точно так же поступает и осьминог Олли, которому его хозяйка Нэнси Кинг пальцем показывает, где прячутся крабы.

Разумеется, есть множество других примеров. Хищные птицы, обученные для соколиной охоты, смотрят на своего сокольничего или на собак, чтобы найти добычу. Африканские барсуки-медоеды следуют за определенным видом птиц, известных как медоуказчики, чтобы находить улья диких пчел. Те и другие, кажется, понимают выгодность такого сотрудничества: когда медоеды разоряют улья и съедают мед, птицы устраивают пир из пчелиных личинок.

Но из всех живых существ на планете осьминог, как никто другой, должен обладать умением проникать в чужие мысли, о чем свидетельствует его уникальная способность к обманной маскировке. Осьминогу нужно убедить множество разных видов хищников и жертв, что он не то, что есть на самом деле. Смотрите! Я чернильный шар. Нет, я коралл. Нет, я камень! Ему также нужно определить, поддалось ли животное на его обман, и, если нет, попробовать что-то другое. В своей книге Дженнифер и ее соавторы сообщают, что осьминоги выбирают варианты маскировки в зависимости от конкретных видов животных и конкретных условий. Например, маскировка «летящее облако» используется осьминогами для того, чтобы спугнуть затаившегося краба и заставить его выдать себя. Чтобы обмануть голодную рыбу, применяется другая стратегия, состоящая в быстрой смене цвета, узора и формы. Большинство рыб обладают отличной системой визуального поиска, но, когда осьминог из темного вдруг становится бледным, затем резко меняет направление движения, а потом превращается в полосатого или пятнистого, рыба не может его отследить.

Чтобы дожить до встречи с нами в аквариуме Новой Англии, Кали приходилось подстраиваться под огромное разнообразие живых видов в океане — под китов, морских котиков, морских львов, акул, крабов, рыб, черепах, птиц, а также других осьминогов и людей-дайверов, каждый из которых имеет особое строение тела, собственные мысли и намерения, свои модели поведения и пищевые предпочтения. По сравнению с большинством людей, которые в своей повседневной жизни взаимодействуют только с себе подобными, Кали — истинный космополит, а мы — ограниченные провинциалы.

И в данный момент Кали легко общается с целой толпой людей. Ей интересен каждый из нас — а люди мгновенно проникаются расположением к тому, кто проявляет к ним искренний интерес. Кончиком второй левой руки Кали исследует Брендана и его подругу, а двумя другими руками изучает пальцы двух лекторов. Внезапно она переворачивается головой вниз, так что ее щупальца с рядами кремовых присосок распускаются, как большой водяной цветок. Мы с Кристой, Анной и Марион опускаем руки до самых предплечий в воду, а она нежно льнет к ним своими присосками и играючи потягивает на себя. Ее кожа то покрывается мелкими крапинками, то становится игольчатой и бугристой; она поднимает голову над водой и позволяет мне погладить себя, белея под моими прикосновениями. Малышка поворачивает ведущий глаз, находит Уилсона, высовывает из воды два щупальца и обхватывает его руку, как сэндвич.

Билл, наблюдающий за происходящим сзади, откровенно рад. Кали активна, заинтересована и дружелюбна. «Она станет настоящей звездой океанариума!» — с гордостью говорит он.

* * *

Хотя сегодня не среда, мы с Уилсоном наносим в океанариум особенный визит. Сегодня день рождения Дэнни и Кристы, поэтому вместе с Биллом и Скотом мы готовим для них сюрприз.

Дэнни приехал вчера вечером на автобусе из Метуэна к сестре в Бостон, и в четверть двенадцатого утра мы с Уилсоном ждем их в служебной зоне на третьем этаже.

— Он любит читать энциклопедии, — сообщает нам Криста. — Мы с сестрой только листаем их, а он изучает. Мама скупила уже столько томов.

В тринадцать лет Дэнни увлекся осьминогами. Что же привлекает его больше всего в этих животных?

— Их внешний вид, — говорит он, — их интеллект. И, конечно, присоски!

Криста сообщает, что прошлым вечером она прочитала Дэнни мою статью в журнале Orion.

— Он отреагировал так: «Вот бы мне потрогать настоящего осьминога», — заговорщически шепчет она.

Криста предупредила брата только о том, что они пойдут в океанариум. «Сегодня будет отличный день, — радовался он утром. — Мы идем смотреть на осьминога!» Он не знал об ожидающем его сюрпризе.

Уилсон подводит Дэнни к аквариуму с Октавией.

— Угадай, кто здесь живет? — спрашивает он.

Глаза Дэнни округляются.

— Большой осьминог?!

Уилсон пытается приманить Октавию с помощью рыбы на длинных щипцах. Мы с Кристой и Дэнни спешим в зал для посетителей, чтобы посмотреть, как реагирует Октавия. Дэнни машет ей рукой через стекло. Сначала Октавия игнорирует щипцы с рыбой. Наконец она хватает их двумя, потом тремя щупальцами и становится ярко-красной. Рыба падает на дно. Октавия не хочет есть. Она отпускает щипцы, и Уилсон вынимает их из воды.

Уилсон спускается к нам.

— Ты видел, что она сделала?

— Это было круто! — в восторге говорит Дэнни.

Но это еще не все. Мы поднимаемся наверх к бочке Кали, и Уилсон отвинчивает крышку.

— Эй, Дэнни, смотри, — подзывает брата Криста, когда Кали, вся бордовая от возбуждения, появляется на поверхности.

— Я думал, в океанариуме всего один осьминог! — удивленно восклицает Дэнни.

Уилсон протягивает руку, и Кали охватывает ее присосками. Дэнни начинает дрожать от волнения.

— Вот, угости ее рыбой, — предлагает ему Уилсон. — Просто положи на ее присоски.

Дэнни берет рыбу, но медлит.

— Она меня схватит!

— Не бойся, она не причинит тебе вреда, — говорит Уилсон. — Просто поднеси рыбу к ее щупальцу. Опусти руку в воду.

Кали высовывает из воды голову и три руки, свесившись с резервуара, — она хочет поздороваться. Мы ее гладим и приглашаем Дэнни сделать то же самое. Но он боится. Он осторожно прикасается пальцем к одной присоске и тут же отдергивает его, весь дрожа. Позже он рассказал мне, что видел по телевизору передачу, где осьминог размером с дом нападал на людей.

Внезапно из бочки поднимается фонтан воды.

— Это она говорит тебе привет! — смеется Криста.

Затем следует вторая струя, еще более высокая, на этот раз прямо в лицо Дэнни. Но он словно ничего не замечает. Он так потрясен и одновременно напуган присутствием настоящего осьминога, что пребывает в полном замешательстве. Не обращая внимания на стекающую с волос воду, Дэнни протягивает палец и аккуратно прикасается к щупальцу Кали.

— Дома в холодильнике у меня есть замороженный осьминог, — говорит он мне, — правда, он мертвый.

Подтягиваясь на щупальцах, Кали пытается вызволить свое желатинообразное тело из бочки.

— Она вылезает! — вскрикивает Криста.

Мы с Уилсоном отрываем ее щупальца от стенок бочки и возвращаем в воду. Кали быстро впивается в наши руки.

— Видите, она не пытается трогать Дэнни, — говорит нам Уилсон. — Она чувствует его нервозность. Очевидно, что осьминог очень чутко реагирует на чужое состояние.

— Она тянет в рот только рыбу и крабов, — объясняет Уилсон Дэнни. — Но с людьми она очень дружелюбна. Смелее, угости ее.

Дэнни протягивает Кали угощение, и та аккуратно принимает его своими присосками.

— Боже, это было восхитительно! — восклицает Дэнни и машет ей левой рукой.

Теперь он чувствует себя в достаточной безопасности для того, чтобы протянуть ей руку целиком. Кали медленно срастается с его ладонью сначала пятью, потом десятью и наконец парой десятков присосок.

— Она похожа на резиновую перчатку! — говорит Дэнни.

— Она почувствовала, что он стал меньше нервничать, и пошла на контакт, — объясняет Уилсон. — Она знает нас гораздо лучше, чем мы ее.

— Кажется, я ей понравился! — восхищенно замечает Дэнни.

— Ее зовут Кали, — говорит Криста.

— Привет, Кали, — здоровается Дэнни с осьминогом как с человеком.

Между тем Кали не оставляет попыток выбраться из бочки, перемещаясь вверх по стенкам, как шагающая пружинка слинки. Но Уилсон опасается, что Кали может переутомиться, и закрывает бочку.

Дэнни переполнен впечатлениями.

— Я трогал живого осьминога! — восклицает он. — Вот это приключение! Не могу дождаться, чтобы рассказать об этом родителям! И я ей тоже понравился!

Но на этом сюрпризы не закончились. Уилсон приносит какую-то баночку и стягивает с нее голубую хирургическую перчатку. Внутри находится двухсантиметровый черный хитиновый предмет из двух изогнутых, скрепленных между собой частей.

— Знаешь, что это? — спрашивает он Дэнни.

— Раковина?

— Нет.

— Тогда… это похоже на клюв осьминога! Я видел картинку в энциклопедии!

— Да, это клюв очень старого осьминога, который умер, — говорит Уилсон. — Это клюв Джорджа. Теперь он твой.

Дэнни не верит своим ушам.

— Тебе нравится? — спрашивает Криста.

— Безумно! Теперь у меня будет настоящий осьминожий клюв!

Уилсон приносит еще один подарок для Дэнни из своей коллекции: фотографию Джорджа, сделанную Джеффри Тиллманом.

— Я повешу ее в моей комнате, — с благоговением говорит Дэнни. — Рядом с кроватью.

Мы вместе с Дэнни и Кристой отправляемся осматривать другие экспозиции, а Уилсон нас покидает. Утром ему позвонили и сказали, что в соседнем хосписе освободилось место. Врачи так и не смогли определить, что за неврологическое заболевание поразило его жену, но ее физическое и психическое состояние стремительно ухудшалось. После обеда Уилсон должен был проводить жену, с которой они так много путешествовали по всему миру, в ее последнее путешествие. Сам он готовился продать их большой красивый дом с огромной кухней с мозаикой, множеством спален для гостей и внуков и домашним кабинетом Дебби. Готовясь к переезду в более скромное жилище, Уилсон раздавал друзьям свои сокровища — кораллы, раковины, книги и множество других ценных вещей, а самые большие образцы он подарил океанариуму.

Несмотря на то, что это был тяжелый для него день, Уилсон сделал все, чтобы превратить его в трогательный праздник для Дэнни и Кристы. Вместе с Кали они смогли наполнить его настоящими чудесами. А разве кто-то способен творить чудеса лучше, чем великодушный человек и осьминог — властитель потусторонних сил, носящий имя богини созидательного разрушения Кали, олицетворяющей собой такие противоположности, как доброта и жестокость, горе и радость?

* * *

В Бостоне стоит солнечный летний день. За стенами океанариума смотрители парка в фирменных шапочках приглашают отдыхающих совершить морские прогулки по гавани и за ее пределами, где можно увидеть китов. Счастливые дети и их родители кружатся на каруселях и кричат от восторга. Взрослые наслаждаются мороженым и мягкими крендельками в Фанел-Холле. Между тем в океанариуме все заняты делом: Анна помогает Скотту, Криста раздает питомцам черных червей, а Билл кормит краснобрюхих пресноводных черепах, которых он специально выращивает для того, чтобы потом выпустить в водоемы Массачусетса. Мы с Уилсоном балуем Кали ее любимыми кальмарами. Она висит у поверхности воды головой вниз, но кончиком одного щупальца держит меня за палец и время от времени сжимает его, как мы сжимаем руку любимого человека. Другим щупальцем она обвивает левое запястье Уилсона, третьим держится за его предплечье. Я дотягиваюсь свободной рукой до ее головы, чтобы погладить.

В этот томный летний день время как будто остановило для нас свое течение, и мы трое словно выскользнули за пределы неумолимого бега минут и дней — и даже за пределы своего биологического вида.

— Наверное, со стороны мы похожи на последователей какого-то странного религиозного культа, — говорю я Уилсону.

— Культа осьминога? — смеется он.

— Да. И этот культ обещает своим адептам обретение абсолютного душевного покоя и счастья, — отвечаю я.

— Это точно, — тихо говорит Уилсон, его голос журчит, как вода. — Я чувствую себя очень спокойно.

Когда вы поглаживаете осьминога, вы будто впадаете в забытье. Возможность разделить момент глубочайшей умиротворенности с другим существом, особенно с таким отличным от нас, как осьминог, — это настоящее чудо, словно открывающее некий канал связи с вселенским сознанием, единым абсолютным разумом, который дает начало всей жизни и организует ее. Идея вселенского сознания присутствует и в западной, и в восточной философской и научной мысли, начиная с концепции «мирового ума» досократовского древнегреческого философа Анаксагора, жившего в V веке до нашей эры, и «коллективного бессознательного» швейцарского психолога Карла Юнга и заканчивая едиными теориями поля и исследованиями Института ноэтических наук, основанного в 1973 году астронавтом Эдгаром Митчеллом, участником высадки на Луну. Хотя многие служители методистской церкви, которую я посещала в детстве, возмутились бы моими словами, но я испытывала подлинное блаженство от того, что могу погрузиться вместе с осьминогом в «бесконечный, вечный океан разумной энергии» (такое поэтическое определение я вычитала на сайте loveandabove.com). Кто может знать о бесконечном, вечном океане больше, чем осьминог? И что может быть более умиротворяющим, чем находиться в его убаюкивающих объятиях посреди морской стихии, в которой возникла сама жизнь? Поглаживая мягкую голову Кали, я вспоминаю слова из послания апостола Павла к Филиппийцам, где он писал о познании «мира Божьего, который превыше всякого ума».

И вдруг — бух! — нас с Уилсоном обдает мощной струей воды.

Из воронки диаметром меньше двух с половиной сантиметров Кали сумела окатить нас обоих, намочив наши лица, волосы, рубашки и штаны. Температура воды всего 8 °C.

— Почему?..! — в растерянности бормочу я. — Она на нас злится?

— Это была не агрессия, — говорит Уилсон. Мы наклоняемся над бочкой и видим абсолютно невинный взгляд Кали. — Она играет. Помните, они все личности.

Мы снова погружаем руки в воду, но она их не хватает. Вместо этого направляет на нас свою воронку, как ребенок, который целится из водного пистолета. Я знаю, что, если она решит выстрелить, я не успею увернуться, но мне интересно посмотреть, что она будет делать дальше. Кали поднимается, и я вижу, как вода на поверхности идет рябью под давлением из ее сифона. Очевидно, она может управлять мощностью струи с большой точностью.

Кали также может двигать воронкой с удивительной гибкостью. Я думала, что этот эластичный орган прочно прикреплен к одной стороне ее головы. Но Кали демонстрирует нам, что это не так. Сначала ее воронка находится слева; затем она перемещает ее на 180 градусов вправо. Это так же удивительно, как если бы вы увидели человека, который высунул язык сначала изо рта, затем из одного уха, а потом из другого.

Кали распушает свои присоски, как воланы на пышном подъюбнике, и машет нам руками. Будь она человеком, это означало бы только одно — она нас дразнит, кокетливо призывая поиграть.

Когда приходит время уезжать, я захожу в Пресноводную галерею к Скотту, чтобы попрощаться, а заодно извиниться за причиняемые неудобства. Каждый раз, когда я приезжаю в океанариум, он посылает кого-нибудь вниз, чтобы провести меня в служебную зону. Несколько раз, когда я проходила без сопровождения, меня останавливали сотрудники, беспокоящиеся по поводу воров. (Раньше, пока на крышках аквариумов не были установлены замки, в океанариуме чаще всего воровали маленьких краснобрюхих черепашек, выращиваемых Биллом.) Скотт поговорил от моего имени с Уиллом Маланом, одним из координаторов обширной волонтерской программы. Шестьсот шестьдесят два взрослых волонтера ежегодно жертвуют океанариуму рабочее время на общую сумму около двух миллионов долларов, выполняя широкий спектр работ: от уборки пингвиньего помета до чтения образовательных лекций, кормления животных и помощи в проектировании новых экспозиций. Еще сотня молодых людей помогает в рамках программы стажировки и молодежного волонтерства. Все они носят специальные бейджи волонтера, позволяющие им находиться в служебной зоне.

Я не подхожу ни под одну из этих категорий, но Скотт приглашает меня в кабинет Уилла, где тот делает фото, которое будет красоваться на моем новом бейдже. После водных забав Кали моя шевелюра выглядит не слишком презентабельно, но я все равно вне себя от радости: отныне я — официальный «Наблюдатель за осьминогами».

Этот бейдж — настоящий талисман. Он дает мне доступ в океанариум даже тогда, когда он закрыт для посетителей. Это особенно важно сейчас, когда у меня появилась еще одна причина для посещения океанариума: Октавия отложила яйца.

Глава четвертая. Яйца

Начало, конец и материнство

Поскольку Октавия забилась в дальний угол своего логова под скальным навесом, она видна только со стороны публичной галереи. Летом Аквариум Новой Англии принимает около шести тысяч посетителей в день, поэтому, чтобы не попасть в традиционные бостонские пробки, когда жители пригорода разом отправляются на работу в город, и прибыть до открытия океанариума для широкой публики, я встаю в 5 утра и сажусь за руль.

На подземной парковке мне выделяют место в престижном секторе Крабов на третьем этаже. (Если бы я приехала после 9 утра, меня бы направили в сектор Медуз на пятом.) В вестибюле океанариума я машу рукой сотрудникам за информационной стойкой и начинаю подниматься по спиральной лестнице вверх: мимо экспозиций с малыми, очковыми и золотоволосыми пингвинами, которые шумными группками толпятся вокруг бассейнов; мимо экспозиции «Голубая дыра» с атлантическими гигантскими груперами; мимо экспозиции «Древние рыбы» с длинными серебристыми арованами с их костистыми языками и примитивными двоякодышащими рогозубами с четырьмя похожими на лепестки плавниками; мимо экспозиции «Мангровые болота». Я прохожу под висящим скелетом североатлантического гладкого кита, останавливаюсь поздороваться с электрическим угрем, ненадолго задерживаюсь перед форелями, миную экспозицию «Залив Мэн», резервуар «Острова Шолс» и аквариум с плоскими уродливыми рыбами-удильщиками около метра в длину с поэтическим названием «морской черт». Наконец, я прохожу мимо экспозиции «Тихоокеанская приливо-отливная зона» перед служебной лестницей к Пресноводной галерее и галерее Холодных Морей, а также к лифту на самый верх Гигантского Океанского аквариума. Мои шаги ускоряются, сердце бьется все быстрее: совсем скоро я увижу своего старого друга.

Октавия распласталась на потолке своего логова и, кажется, спит. Цвет и текстура ее кожи почти неотличимы от скалы; голова и мантия безвольно свисают вниз. Ее левый глаз открыт, но зрачок тоньше волоса. Правый глаз почти не видно из-за тени от щупальца, повернутого ко мне — вплоть до изгиба, скрытого темнотой. Кончики пяти щупалец обвивают скалистую крышу с обеих сторон, как завитки плюща. Я не вижу ни ее жабр, ни каких-либо признаков дыхания. Кажется, едва заметные движения ее тела вызваны только колыханием воды.

Я замираю перед витриной и наблюдаю за спящим осьминогом в режиме красного фильтра моего налобного фонарика, дабы не побеспокоить Октавию яркими огнями. Посещать ее так рано утром, когда в резервуаре еще не включили даже обычный тусклый свет, сродни медитации. Мне нужно подождать, пока мои глаза привыкнут к темноте, настроить мозг на восприятие едва заметных изменений и быть готовой к тому, что временное затишье может вдруг смениться лавиной событий и впечатлений.

Спящая Октавия — это само умиротворение, осьминожья Мадонна. Кажется, она стала больше с тех пор, когда я видела ее в последний раз. Ее голова и мантия теперь размером с крупный арбуз, который покупают для семейного пикника. Она что-то держит на своих перепонках — я не вижу, что именно, но замечаю, как под этим весом прогибается тонкая мембрана. Как спящий человек, время от времени Октавия вытягивает то одну, то другую руку, но в остальном ее тело неподвижно.

Через 78 минут после моего приезда, в 9:05 она начинает двигаться. Ее тело начинает биться, как сердце. Глубоким вдохом она наполняет жабры соленой водой и выбрасывает ее через воронку. Она машинально проводит одной рукой по всему телу, почти как беременная женщина оглаживает свой большой живот. Две другие руки трутся друг об друга, очищая присоски. Наконец-то я могу увидеть часть сокровищ, которые она так тщательно прячет, — это пятисантиметровый шнур примерно из сорока белых яиц, каждое размером с рисовое зерно. Он свисает с потолка и ниспадает по ее руке, как выбившаяся прядь волос, лежащая на женском плече. Это и есть то тайное сокровище, которое она баюкала на перепонках между рук.

Потом я вижу остальные гроздья где-то в глубине логова у заднего углубления — их всего пять или шесть штук, некоторые достигают в длину почти 20 сантиметров, но Октавия надежно закрывает их своим телом.

Вот почему она больше не хочет общаться с людьми. У нее есть более важное дело — заботиться о яйцах, ведь этому самка осьминога посвящает всю оставшуюся часть своей жизни.

Октавия начала откладывать яйца в июне, когда я была в Африке, но никто не видел, как она это делает. «Я просто приходил утром и замечал, что яиц стало больше», — говорит Билл. Гигантские осьминоги ведут ночной образ жизни, поэтому и такой деликатный процесс, как откладка яиц, предпочитают осуществлять под надежным покровом темноты. Скрытая от посторонних глаз, Октавия заползала на навес своего логова и по одному выдавливала из воронки крошечные каплевидные яйца. На тонком конце каждого яйца есть короткий хвостик, и своими самыми мелкими присосками возле рта она аккуратно сплетала от тридцати до двухсот яиц в одну гроздь, как хозяйки иногда сплетают в косу репчатый лук. Затем с помощью клейкого секрета, вырабатываемого специальной железой внутри ее тела, она приклеивала эту гроздь к потолку логова и начинала плести другую. В дикой природе самка гигантского осьминога за три недели может отложить 67–100 тысяч яиц.

Очень маловероятно, что яйца Октавии оплодотворены. Самки этих головоногих могут хранить инактивированные сперматофоры в яйцеводной железе несколько месяцев и активировать их, когда приходит время кладки яиц. Но Октавия была выловлена больше года назад. Скорее всего, тогда она была слишком молода для того, чтобы спариваться и получить сперматофоры от самца.

Тем не менее Билл явно гордится яйцами Октавии. Хотя их откладка означает, что скоро жизнь осьминога подойдет к концу, Билл не печалится. С каждой новой гроздью он становится все довольнее. По его словам, этот процесс символизирует завершенность.

«С Афиной я чувствовал себя обманутым», — говорит он. Жизнь любой самки осьминога должна завершаться откладкой яиц. Охраняя их, проветривая, очищая, Октавия будет совершать те же ритуалы, которые совершала ее мать до нее, и мать ее матери до этого, и так на протяжении сотен миллионов лет.

В своих воспоминаниях о жизни среди бушменов «Древний путь: История первых людей» моя подруга Лиз с любовью повторяет образ, впервые созданный эволюционным биологом Ричардом Докинзом: «Вы стоите рядом с матерью, держа ее за руку. Она держит за руку свою мать, та держит за руку свою…» Эта цепочка тянется на триста миль в длину и на пять миллионов лет назад, и замыкает ее рука вашего далекого предка, похожего на шимпанзе. Мне нравится представлять, как одной из своих рук Октавия держится за руку своей матери, которая держится за руку своей матери, а та держится за руку своей… Цепочка осьминогов, держащихся друг за друга своими эластичными руками за присоски, растягивается не на сотни, а на многие тысячи миль и уходит далеко в глубь времен. Мимо Кайнозойской эры, когда наши предки спустились с деревьев; мимо Мезозойской эры, когда на Земле господствовали динозавры; мимо Пермского периода, когда появились предки млекопитающих; мимо Каменноугольного периода с его заболоченными лесами; мимо Девонского периода с выползающими из воды амфибиями; мимо Силурийского периода, когда растения впервые покрыли на сушу — и до самого Ордовикского периода, когда у живых существ не было ни крыльев, ни коленей, ни легких, ни костистых челюстей, ни многокамерного сердца для перекачки крови. Более 500 миллионов лет назад приливы были намного мощнее, дни короче, года длиннее, воздух был слишком насыщен углекислым газом, чтобы им могли дышать млекопитающие или птицы, а все континенты находились в Южном полушарии. И даже в те далекие времена рука предка Октавии держалась за гибкую и чуткую руку головоногого.

В дикой природе большинство самок осьминогов после кладки яиц не оставляют их ни на минуту. Они не охотятся и не едят. Всю оставшуюся часть жизни мать голодает. Самка одного глубоководного вида установила рекорд: она прожила без еды четыре с половиной года, заботясь о яйцах, которые отложила у дна подводного каньона залива Монтерей на глубине почти одну милю.

На посвященном осьминогам симпозиуме в Сиэтле аквалангист Гай Бекен показал презентацию об Оливке, дикой самке гигантского осьминога, которая жила всего в одной миле от Аквариума Сиэтла в популярном для дайверских погружений месте, известном как Бухта-2. Вместе со своими друзьями по дайвинг-клубу по вторникам Гай часто бывал в этом районе и видел там осьминогов, а также шестижаберных акул, угревидных зубаток и змеезубов. В 2001 году они регулярно сталкивались с крупным самцом осьминога, который облюбовал место среди свай на пирсе всего в 30 метрах от берега. Они назвали его Попаем — в честь знаменитого моряка, героя мультфильмов. В феврале 2002 года там же поселился еще один осьминог. Это была самка весом около 30 килограммов. Они назвали ее Оливкой.

Оливка так привыкла к дайверам, что принимала от них селедку, которую они клали на присоски ее протянутой руки. Но в конце февраля она перестала покидать свое логово. Она устроила его под грудой затонувших деревянных свай, перегородив один из двух выходов полукруглой стеной из 20-сантиметровых камней. Заглянув в промежутки между сваями, дайверы обнаружили внутри гроздья осьминожьих яиц.

«Каждый раз, когда мы приплывали к ней в гости, у нее было разное настроение, — сказал Бекен. — Иногда она была дружелюбной. Иногда явно не хотела компании. В течение первого месяца после того, как она начала откладывать яйца, она продолжала брать селедку, которую предлагали ей дайверы. Но потом стала ее выбрасывать».

Тем летом сотни дайверов приплывали понаблюдать, как Оливка заботится о яйцах. Они с восхищением смотрели, как она очищает их своими присосками и промывает струей воды из воронки, как оберегает их от хищных морских звезд-подсолнухов, пытающих пробраться в ее логово и полакомиться ее потомством. В середине июня дайверы увидели, как внутри яиц появляются черные точки — глаза будущих осьминожек. «Вот один! А вот еще!» — Бекен комментировал фотографии развивающихся глазок еще не родившихся осьминожек с таким восторгом, словно это случилось вчера.

Во время ночного погружения в конце сентября Бекен и его друзья стали свидетелями появления на свет первых детенышей Оливки — планктонных личинок. С помощью струи из воронки Оливка выдула крошечных — не больше рисового зернышка — новорожденных прекрасных осьминожек сначала из яиц, а потом из логова. Теперь они отправились в свободное плавание, как паучки-воздухоплаватели в книге «Паутина Шарлотты». Пока они не вырастут достаточно большими для того, чтобы обосноваться на дне, они будут частью океанского планктона — дрейфующей в воде смеси из миллионов крошечных растений и животных, которая находится в самом низу пищевой цепочки и производит бо́льшую часть кислорода на нашей планете, сохраняя на ней жизнь.

Развитие яиц осьминога частично зависит от температуры воды. У побережья Калифорнии инкубация яиц гигантского осьминога длится около четырех месяцев; в более холодных водах Аляски — семь-восемь. Оливка насиживала яйца больше полугода, что для Пьюджет-саунд совершенно нормально, и последние ее малыши вылупились в начале ноября. Несколько дней спустя дайверы нашли рядом с логовом ее труп, молочно-белый, почти прозрачный, как призрак. Ее тело уже поедали две морские звезды.

«Это было очень печально, — сказал Бекен. — Некоторые дайверы не могли на это смотреть. С тех пор это место стало известно как Логово Оливки. В этом районе почти всегда можно встретить осьминогов. И каждый раз, когда мы их видим, мы вспоминаем о наследии нашей любимицы».

Здесь, на другой стороне континента, Октавия до сих пор принимает рыбу, которую Билл и Уилсон протягивают ей на конце длинных щипцов. «Это означает, что она проживет еще несколько месяцев», — уверяет меня Билл.

В течение этих месяцев Октавия даст нам возможность понаблюдать за самым интимным и самым главным делом ее жизни в таких подробностях, которые невозможно увидеть в дикой природе. Конечно, никакая даже самая рьяная ее забота не смогла бы превратить неоплодотворенные яйца в живых детенышей. Но, словно по магическому взмаху ее руки, внутри и вокруг ее аквариума начали происходить другие перемены — иногда печальные, иногда странные, а порой ― как осьминожьи яйца — таящие в себе обещание новой жизни.

* * *

— Она все еще сильна, — с облегчением говорит Уилсон, чувствуя, как Октавия тянет на себя щипцы с кальмаром. — У нее еще есть время.

Тем временем Кали день ото дня становится все крупнее, сильнее и смелее.

Когда мы подходим к отстойнику с водой, Анна уже стоит рядом и играет с кончиками осьминожьих щупалец, выглядывающими через отверстия в бочке. Уилсон откручивает крышку; Кали мгновенно всплывает на поверхность и переворачивается вниз головой. Мы погружаем руки в воду. Она берет у Уилсона сразу две мойвы двумя разными щупальцами, передавая их ко рту от присоски к присоске, а остальными начинает исследовать наши руки. Ощущения такие, словно принимаешь холодную ванну из щупалец.

Примерно через три минуты она обдает нас мощной струей ледяной воды. Мы все промокли, но больше всего досталось Анне — Кали ударила ее прямо в лицо. С темных волос и кончика носа девочки капает соленая вода. И вдруг, буквально через секунду, Анна вскрикивает: «Аааа!»

Мы не сразу понимаем, что произошло. Сначала мы думаем, что ее крик — запоздалая реакция на обливание. Но потом замечаем, что три щупальца Кали смяли левую руки Анны, как Венерина мухоловка. Мы поспешно освобождаем ее от щупалец, при этом каждая присоска отлипает с громким хлюпаньем. Анна отступает от резервуара и с поразительным спокойствием осматривает свою руку. На нижней фаланге большого пальца видны две вмятины — отпечатки верхней и нижней челюсти Кали.

Марион помогает ей промыть рану под струей воды. Хотя кожа повреждена, из укусов не идет кровь. Но это может объясняться тем, что у Анны низкое кровяное давление.

Анна не испытывает ни боли, ни испуга. Но вокруг царит переполох. Услышав шум, из коридора прибегает Криста и берется помочь нам с Уилсоном затолкать осьминога обратно в бочку и закрыть крышку. Это нелегко. Стоит Кали заметить крышку, как она отчаянно карабкается вверх и нависает над бочкой, как шапка пены на кружке пива. Втроем шестью руками мы только и успеваем отрывать ее щупальца от края и стенок бочки. Я огорчена, что нам приходится так рано прервать наше общение, и Кали, судя по всему, тоже: ведь это и ее любимая часть дня.

Но нам нужно позаботиться об Анне. Двое сотрудников, ответственных за оказание первой помощи, прибывают почти мгновенно. Они находились на нашем этаже, когда раздались крики. И только теперь Анна начинает нервничать. Она не хочет, чтобы этот случайный укус перерос в большую проблему. И больше всего она опасается, что ей запретят контактировать с Кали.

Но медработники обеспокоены. Хотя ранка едва заметна и выглядят даже менее серьезно, чем след от клюва волнистого попугайчика, это все же укус осьминога, и такого не случалось почти десять лет — с тех пор, как Гвиневра цапнула Билла. «У тебя не кружится голова? — спрашивают они Анну. — Ты не чувствуешь жжения?» Хотя яд гигантского осьминога — один из наименее токсичных для человека, отравленная рана может заживать несколько недель, а кроме того, существует возможность аллергической реакции, как у некоторых людей на укус пчелы. Вскоре становится ясно, что Кали просто легонько ущипнула Анну своими челюстями, не выпуская яда, и девочка чувствует себя прекрасно.

Тем не менее Уилсон просто в ужасе. «Она проявила агрессию! — с удивлением восклицает он. — Я контактировал с сотнями осьминогов. Моя внучка общалась с осьминогом, когда ей было всего три года!» У Кали был более богатый опыт взаимодействия с людьми, чем у всех ее предшественников, и она была одним из самых дружелюбных осьминогов, которых он знал.

Что же случилось? Может быть, Кали спутала руку Анны с рыбой? Это маловероятно. Даже мы своими неуклюжими пальцами, лишенными всяких хеморецепторов, способны отличить кожу человека от скользкой рыбьей чешуи. Возможно, укус был случайным? Она могла укусить любого из нас, просто рука Анны первой попалась ей «на зуб»? Вряд ли. Ведь перед тем как укусить, Кали нацелила на Анну воронку и облила ее водой. Ясно, что укус предназначался конкретно для нее. Почему же осьминог решил укусить эту заботливую, любящую и опытную девочку-подростка?

Я предполагаю, что это могло быть из-за тремора Анны. Кали облила Дэнни, поскольку тот тоже сильно дрожал. Но еще более вероятная причина — лекарства, которые Анна принимает. Врачи прописывают ей одновременно несколько разных препаратов и регулярно их меняют. Возможно, Кали ощущает все эти медикаменты на вкус, и резкое изменение «вкусового профиля» девочки смутило ее. Анна подтверждает, что недавно ей действительно сменили набор лекарств.

Мы отправляемся на ланч и пытаемся успокоить Анну. Мы уверяем, что в этом нет ее вины, и делимся историями о том, как нас кусали разные животные. Скотта укусила анаконда Кэтлин, когда тот держал ее во время рентгена. (Рептилиям не нравится соприкосновение с холодным металлическим столом.) Я же стала звездой в своей группе по аэробике из-за повязки на руке после укуса арованы: когда я кормила эту хищную амазонскую рыбу в служебной зоне, она выпрыгнула из воды и цапнула меня за руку. Анну уже кусали многие животные, в том числе пиранья (которую она снимала с крючка во время поездки в Бразилию вместе со Скоттом в рамках развития программы экологичного вылова рыб), маленькая акула в океанариуме и, что самое удивительное, курица. Казалось, она была довольна тем, что теперь может добавить в этот список и осьминога.

«В укусах есть определенный кайф», — говорит Криста. Для большинства людей это звучит по меньшей мере странно, но мы, собравшиеся за одним столом, соглашаемся: укус — это одна из форм интимного взаимодействия, зачастую, особенно в случае с морскими животными, не несущая в себе никакого злого умысла. Даже «атаки» больших белых акул на людей предположительно носят ознакомительный, а не хищнический характер. Возможно, Кали просто хотела поближе узнать Анну.

В служебной зоне Пресноводной галереи один молодой волонтер черным маркером нарисовал на стене электрического угря с исходящей из головы молнией и подписал: «А вы это уже пробовали?» Да, я уже испытала на себе всю прелесть электрического разряда в 600 вольт от рыбины по имени Тор (того, кто на плакате, ласково зовут Рукавичкой). Я сделала это специально, прикоснувшись к его мягкому скользкому затылку кончиками пальцев. («Трогайте правой, — шутливо посоветовал мне Скотт. — Левая рука ближе к сердцу».) У меня было ощущение, будто я воткнула палец в электрическую розетку. Но в океанариуме получить удар током от угря — это своего рода посвящение в члены эксклюзивного клуба.

Иногда, бравируя своей смелостью, люди сами бездумно провоцируют животных на акты агрессии. Но большинство укусов случайны, а несчастные случаи, как известно, чаще всего происходят из-за нашей невнимательности или небрежности, так что здесь нечем гордиться. И тем не менее в наши дни, когда большинство людей изолированы от природы, такие укусы, даже случившиеся по нашей вине, можно считать своего рода привилегией, свидетельством нашей приближенности к животному миру. Хотя обитатели океанариума живут в неволе, в душе они все равно остаются дикими. Укус рыбы или осьминога — прямое доказательством того, что мы готовы в буквальном смысле пожертвовать собой (или даже крошечными кусочками себя), чтобы прикоснуться к фантастическому миру дикой природы.

* * *

В течение всего лета, пока Октавия насиживает яйца, я вижу перемены повсюду, куда ни брошу взгляд.

Осьминоги — мастера меняться. Однажды утром я обнаруживаю, что Октавия стала полностью белоснежной, как бумажный лист, хотя раньше она окрашивала в такой цвет только отдельные участки. Белый свидетельствует о том, что осьминог стареет и его мышцы, контролирующие хроматофоры, постепенно теряют тонус. В другой день я вдруг замечаю, что у нее отсутствует кончик третьей правой руки. Так было всегда или просто никто из нас, завороженный непрерывным движением ее восьми рук, никогда этого не замечал? Джули Калупа, дайвер и студентка медицинского факультета из Висконсинского университета, сообщает, что гигантский осьминог может отрастить до трети потерянной конечности всего за шесть недель. В отличие от ящерицы, чей регенерированный хвост неизменно хуже оригинала, новая рука осьминога так же полноценна, как настоящая, — у нее точно такие же нервы, мышцы, хроматофоры и чувствительные присоски. Самцы могут восстанавливать даже свою специализированную половую щупальцу, или лигулу, хотя, по некоторым данным, это занимает чуть больше времени.

Кали также не перестает нас удивлять. Однажды мы осознаем, что она нас дрессирует. В очередную Чудесную среду, когда мы с Кристой, Марион и Анной собрались вокруг ее бочки, а Уилсон открутил крышку, Кали немедленно выскочила на поверхность. Вся красно-коричневая от волнения, она с воодушевлением и любопытством нас оглядела, уцепилась сначала двумя, а потом пятью щупальцами за края бочки и начала резво из нее выбираться. Присоски хватались за все, что было в зоне ее досягаемости. Мы аккуратно отлепляли ее щупальца от бочки и предлагали взаимен свои руки, чтобы занять ее игрой и отвлечь от побега, но они их не интересовали, и она упрямо продолжала карабкаться вверх. В конце концов, она плюхнулась в воду, как расстроенный ребенок бросается на пол, чтобы закатить истерику. Но вдруг она опять всплыла вверх, на мгновение зависла, приняв позу перевернутого зонтика, и, прежде чем мы успели сообразить, что происходит и заметить, как она навела на нас свою воронку, струя воды обдала нас, как из брандспойта.

У нас, женщин, намокли даже штаны и ботинки, но Уилсон — человек, которого она любит больше других и который обычно дает ей первую рыбу дня, — промок насквозь. «Это предназначалось для меня, — говорит он, вытирая воду с лица. — Вот озорница! Сущее наказание!»

Почему она выстрелила на этот раз? Она раздражена тем, что мы не позволили ей выбраться из бочки и исследовать мир? Или просто играет?

Но я чувствую, что причина в чем-то другом. Кали продолжает держать нас под прицелом своего водяного пистолета ради мойвы. «Я думаю, она требует рыбы, — говорю я. — Она хочет, чтобы мы давали ей рыбу сразу, как только открывается бочка».

Ведерко с угощением стоит на расстоянии вытянутого щупальца. Уилсон берет одну рыбку и протягивает ее к присоскам Кали. Криста кладет вторую рыбу на мягкие белые чашечки присосок другой руки. Кали мгновенно успокаивается. Распластавшись у поверхности воды вниз головой, она блаженно раскидывает руки в стороны и показывает нам свой блестящий черный клюв во всей красе. Мы все, даже Уилсон, впервые видим клюв живого осьминога. Это признак наивысшего доверия: осьминоги редко демонстрируют эту удивительную часть своего тела, скрытую в месте соединения рук. Мы смотрим, как Кали проворно передает первую рыбу хвостом вперед от одной присоски к другой. Семисантиметровая мойва исчезает за десять секунд. Вторую рыбу она передает ко рту чуть медленнее, видимо, наслаждаясь ее вкусом. Мы видим, как она размалывает розовые внутренности своим клювом: вот в нем исчезает серебристый глаз, а вот и вся голова.

После этого случая мы всегда приветствуем Кали рыбой или кальмаром. И водная экзекуция прекращается на все лето.

В эти дни Кали принимает много посетителей помимо нас, возможно, даже слишком много, считает Уилсон. Он опасается, что она может перевозбудиться, и закрывает крышку.

Поскольку Кали сыта, перед аквариумом Октавии толпится слишком много народа, и ее толком не разглядеть, а в галерее Холодных Морей и Пресноводной галерее нет срочной работы, мы с Анной и Кристой отправляемся побродить по океанариуму. Мы рассматриваем аквариумы, как девушки — витрины модных магазинов. Но для нас каждый аквариум — как остановка на Крестном пути, место благоговейного почитания. Мы вновь и вновь испытываем божественную благодать от возможности прикоснуться к удивительной и странной красоте океана.

В третьем от Октавии аквариуме на поверхности воды плавает тончайшая, как паутина, лента длиной около 18 метров, вся унизанная жемчугом и бриллиантами. На дне притаился удильщик — морской черт — плоская метровая рыба, по цвету и текстуре похожая на донные отложения, с мощными челюстями, из которых выглядывают длинные, острые, загнутые назад зубы. Эта ажурная лента вышла из ее тела. Бриллианты — это пузырьки воздуха, а жемчужины — ее икринки. Поразительно, что такое уродливое существо могло создать такую нежную и прекрасную вуаль, по красоте способную сравниться с фатой невесты на свадебном платье. Это напоминает мне историю Сьюзан Бойл, безработной 47-летней женщины, которая впервые появилась на сцене в шоу «Британия ищет таланты» в 2009 году и поразила весь мир своим уникальным ангельским голосом.

Билл заботился об этой самке морского черта уже девять лет. Разумеется, он знал, что его подопечная беременна. В прошлые выходные он с группой подростков был в палаточном походе. И хотя он очень устал после длинных и тяжелых выходных, в воскресенье вечером он примчался в океанариум, чтобы проверить состояние своей беременной питомицы. «Я места себе не находил, — говорит Билл, — потому что она стала просто огромной». Ее предшественница выросла в два раза больше, и ее пришлось на специальном судне отправлять в Квебек, где есть большой аквариум для удильщиков. У предыдущей рыбы в этом аквариуме всегда были трудные роды. В первый раз выход ленты с икрой привел к пролапсу, и для его устранения потребовалась хирургическая операция. На следующий год лента с икрой застряла внутри ее тела, как человеческий младенец при ягодичном предлежании, и ветеринар сделал ей вторую операцию. Наконец, после третьих родов ветеринар удалил ей оба яичника. Таким образом, эта старая рыба пережила три операции, и Билл хотел избавить свою новую подопечную от таких испытаний.

«Было видно, что ей некомфортно, — рассказывал Билл. — Она выглядела так, будто проглотила баскетбольный мяч. Она даже не могла спокойно лежать на дне». К своему облегчению, прошлой ночью, в очередной раз придя проверить состояние подопечной, он увидел в темной воде плавающую ленту икры, переливающуюся, как Млечный Путь в ночном небе. Как и яйца Октавии, эта икра не оплодотворена. Но это нисколько не умаляет ее потрясающей, захватывающей дух красоты.

Повсюду перед нами предстают невероятные трансформации. Вот самец морского конька-тряпичника «рожает» маленьких дракончиков, которых он вынашивал в специальной выводковой сумке на животе, как опоссум. Среди кораллов в Гигантском Океанском аквариуме рыбки под названием губаны-клюворылы, которые начинают свою жизнь как черные или коричневые самки, постепенно превращаются в бирюзовых самцов. Буквально все морские создания таят в себе чудеса. Взять хотя бы медуз. Выведенные из икринок, они начинают свой жизненный путь как планктон, затем превращаются в коричневатые шарики и оседают на камнях как полипы. На этой стадии своей жизни они напоминают неприглядную коричневую субстанцию, в которую вы иногда можете вляпаться ботинком, но в конце концов вырастают в ангельски прекрасных существ.

— В океане, кажется, возможно все, — говорю я Кристе и Анне, когда мы наблюдаем за скатами и черепахами, снующими перед нами в толще воды в Гигантском Океанском аквариуме.

— Как же хочется побыть там, среди них… — говорит Криста.

— А еще лучше сделать это в настоящем океане! — восклицает Анна.

— Решено! — заявляю я. — Этим летом мы идем учиться плавать с аквалангом!

Мы объявляем о наших планах Скотту и Уилсону за обедом в нашем любимом мексикано-ирландском ресторане Jose McIntyre’s. Скотт считает, что это отличная идея. Подводные исследования и экспедиции по сбору образцов — часть его работы. Он рассказывает нам об одной из своих поездок в Вест-Индию. Поскольку правила безопасности запрещают погружаться с аквалангом в одиночку, Скотт договорился нырять вместе со одним коллегой, чей объект наблюдения был активен перед рассветом. «Мы гуляли до поздней ночи, — вспоминает Скотт. — А утреннее погружение было в полпятого утра!» Его напарник был опытным дайвером, которому не требовался контроль, но Скотт преданно сопровождал его во всех погружениях. Они работали под сводом подводной пещеры на глубине двух с половиной метров. Невыспавшийся Скотт надувал спасательный жилет, надевал баллон, находил под потолком пещеры удобную выемку между кораллами-мозговиками и спал — в акваланге — пару часов. Потом приятель будил его, и они возвращались в отель. «После этого я иногда просыпался среди ночи в своей постели и, забыв, где нахожусь, в панике искал загубник акваланга», — со смехом говорит Скотт.

Я спрашиваю, что делать, если во время погружения захочется кашлянуть или чихнуть. «Нет проблем. Вас научат даже тому, что делать при рвоте», — отвечает Скотт. Он говорит, что подобное случалось с некоторыми посетителями, которые, по всей видимости, после бурной вечеринки покупали специальный билет с правом погрузиться в подводном снаряжении в Гигантский Океанский аквариум.

— О господи! — восклицает Криста. — И такое бывает?!

— Лучше не будем об этом за столом, — коротко бросает Скотт.

* * *

Одна рука Октавии спрятана под ее телом. Другой — двадцатью восемью большими присосками больше двух с половиной сантиметров в диаметре — она держится за потолок своего логова. Третья рука прилеплена к стене. Кожа перепонок свисает, как драпировка. В 8:25 утра ее руки начинают энергично отметать гроздья яиц подальше от меня — она напоминает мне активную домохозяйку, которая пылесосит жалюзи или шторы. Она занимается этим пару минут, затем поворачивается к ним воронкой и промывает струей воды. Неудивительно, что яйца такие белоснежные. Интересно, как при таких интенсивных процедурах их гроздья не разрываются и не открепляются от потолка?

Экспозиция освещается мягким светом. Персонал готовится к приему посетителей. Видно, как тело Октавии растет по мере того, как она набирает воду через жабры, ее мантия раскрывается, как розовая орхидея «венерин башмачок» в цвету. Я считаю секунды между ее вдохами. Шестнадцать. Семнадцать. Пятнадцать. Одно из ее щупалец превратилось в узел, она распутывает его и закручивает в штопор из трех петель; она делает это машинально, как человек, рисующий каракули.

В 9:10 я слышу первый детский визг. Мое драгоценное время наедине с Октавией истекло. Но следующий час, проведенный перед ее аквариумом, ценен по другой причине: окруженная толпой толкающихся детей и взрослых, я могу погрузиться в цунами эмоций, воспоминаний и заблуждений, которые вызывает гигантский осьминог у людей.

— Ой, там осьминог! — вскрикивает девушка.

— Красивый, — комментирует ее бородатый спутник.

— Да, красивый, но жутковатый, — добавляет высокая женщина за их спиной.

— Это тоже осьминог? — спрашивает маленький мальчик, указывая на дно аквариума.

— Нет, это актиния, — отвечает отец.

— Это враг осьминога? — тревожно спрашивает ребенок.

Я указываю ему на Октавию, притаившуюся в логове, и ее яйца.

— Ух ты! — восклицает он и тут же объявляет: — Я ученый! Я исследователь океана и спасатель животных!

И убегает к другим аквариумам, а родители бросаются вслед за ним.

В 9:20 меня окружает семья из трех человек.

— Ооо! Осьминог! — говорит мама, прочитав табличку на аквариуме.

Но они, как ни стараются, не могут увидеть Октавию, пока я не показываю им пальцем. Они очень взволнованны.

— У нее будут дети? — спрашивает их восьмилетний сын.

Нет, объясняю я, потому что здесь нет папы.

— Это как куриные яйца. Если нет петуха, в яйцах нет цыплят.

Мальчик огорчен.

— Ей нужен друг! — восклицает он.

Его отец полностью с ним согласен.

— Почему они не могут поселить к ней самца? — спрашивает он.

Любовь — это замечательно, соглашаюсь я. Но осьминоги иногда едят друг друга, поэтому такие свидания вслепую в ограниченном пространстве аквариума, где негде скрыться, если они не поладят, очень рискованны.

— А почему бы не заниматься искусственным оплодотворением? — спрашивает мать.

В отличие от рыб, яйца осьминогов должны быть оплодотворены перед откладкой. И потом, что делать с потомством?

— А куда нам пристроить 100 тысяч новорожденных осьминогов? — спрашиваю я.

— Продавать другим аквариумам! — отвечает отец, у которого явно прослеживается предпринимательская жилка.

Вся семья очень искренне, просто до отчаяния огорчена тем, что яйца Октавии бесплодны. Дома в холодильнике у них почти наверняка стоит упаковка неоплодотворенных куриных яиц, которые не вызывают у них такого расстройства. Но это потому, что они не видели курицы-наседки. Здесь же они видят мать и сопереживают ей, и это необычайно мило. Судя по всему, они счастливы в своей семье и хотели бы, чтобы Октавия тоже испытала счастье семейной жизни.

Дальними от витрины руками Октавия начинает ворошить яйца. Она расправляет присоски, очищая их, переворачивается вниз головой и снова делает сальто. Над ее глазами появляются два «рога» — на самом деле мягкие папиллы.

— Фу! Спорим, они такие противные на ощупь, — с отвращением говорит девичий голос.

Я оборачиваюсь и вижу трех девочек-подростков в узких джинсах и коротких куртках с убийственным макияжем.

— Посмотри, — говорю я, — ты видишь ее яйца? Там их тысячи! А она превосходно о них заботится.

— Ничего себе! — восклицает она.

— Круто! — говорит ее подруга.

Выражение брезгливости на их лицах пропадает. Рты приоткрываются в удивлении, а зрачки расширяются.

— Вы видели, как она ворошила яйца своим руками? Так она очищает их от налета и обеспечивает доступ кислорода.

— Ой, какая лапочка, — девочки начинают ворковать, словно смотрят на щенка.

Еще минуту назад Октавия была для них отвратительным монстром. Теперь же она мать, и она прекрасна.

— А когда из яиц вылупятся малыши? — спрашивают они.

Я качаю головой и объясняю им, что яйца не оплодотворены. В глазах одной девочки я замечаю предательски подступившие слезы.

Я рассказываю им несколько фактов про осьминогов, которые, на мой взгляд, должны заинтересовать и впечатлить их. Я рассказываю про яд Октавии, ее клюв, способность к маскировке, но лица девочек становятся каменными. Я явно ошиблась и потеряла аудиторию.

Вдруг Октавия вставляет кончик одного щупальца в отверстие в мантии.

— Кажется, у нее там зачесалось, — говорю я.

Лица девочек снова смягчаются, и они разражаются смехом. Я понимаю: им неинтересно, чем Октавия отличается от нас. Им интересно, чем мы похожи. Они знают, что значит «зачесалось», и они могут представить, каково это ― быть матерью. Эта короткая встреча их изменила. Теперь они могут почувствовать свое родство с осьминогом.

Они фотографируют Октавию на свои мобильные телефоны. И, прежде чем уйти, благодарят меня. «Позаботьтесь об этой маленькой маме», — наказывает мне одна из них.

* * *

В августе наступает время серьезно заняться подводным плаванием, пока вода у побережья Новой Англии не стала слишком холодной и не начались сильные ветры. Для Анны с ее склонностью к обморокам погружения с аквалангом слишком опасны, поэтому остаемся мы с Кристой. Я заезжаю в дайвинг-клуб United Divers в Сомервилле, который порекомендовал мне Скотт, чтобы записаться на занятия, и в 18:15 приезжаю в океанариум. Там в самом разгаре вечеринка «Ночь чествования молодых волонтеров», которую администрация ежегодно устраивает в честь самых юных добровольных помощников. Я проскальзываю мимо групп тинейджеров и их родителей к аквариуму Октавии. Моя подруга выглядит очень странно. Она сильно раздулась: ее обычно немного морщинистая, собранная в складки или бугристая кожа стала гладкой и натянутой, как оболочка воздушного шара.

Что-то явно не так: она напоминает мне гигантскую опухоль или внутренний орган, разбухший от болезни. Моя тревога усиливается, поскольку я не вижу ее жабры, воронку и глаза. Она повернулась лицом к стене, как это обычно делают собаки и кошки, когда им больно. За исключением одной свисающей руки, все щупальца Октавии развернуты присосками внутрь и прилеплены к стенам логова и к ее яйцам. В красном свете моего головного фонарика ее тело кажется бледно-розовым, с бордовыми прожилками, как варикозные вены на ногах старой женщины. Перепонки между руками выглядят серыми.

Я вне себя от тревоги. Я никогда не видела ее такой. Она умирает? Рядом нет никого, к кому я могу обратиться. Да и никто не сможет ей помочь. Самки осьминогов умирают через несколько месяцев после яйцекладки. И никому не под силу это предотвратить.

Но я не хочу видеть, как умирает мой друг.

Неожиданно, словно услышав мои мольбы, рядом появляется Уилсон. Его внучка Софи, юный волонтер, участвует в сегодняшней вечеринке. Он не знал, что я буду здесь, он просто пришел взглянуть на Октавию.

— Это очень странно, — с беспокойством глядя на нее, говорит он. — Я никогда раньше не видел у осьминогов такой текстуры. Но помните, ее жизнь подходит к концу. Если это так, что нам остается?

Я не хочу обременять Уилсона своим горем. Ему и так тяжело: его любимая жена умирает от какой-то таинственной болезни, а он вынужден бессильно наблюдать за этим, не в состоянии ей ничем помочь.

Мы с Уилсоном стоим и молча смотрим на осьминога. Думает ли Октавия о чем-нибудь в этот момент и если да, то о чем? Что происходит в неизведанном, уникальном, тайном святилище ее разума? Можно ли вообще познать внутренние переживания другого существа?

Обучение, внимание, память, восприятие — все эти функции вполне измеримы и относительно доступны для исследований. Но сознание, говорит австралийский философ Дэвид Чалмерс, это «настоящая проблема», именно из-за уникальности внутреннего мира каждого живого существа. Другие философы ставят под сомнение само понятие внутреннего «Я». «Наука не нуждается в самости, — утверждает психолог Сьюзан Блэкмор. — Но большинство людей уверены в том, что у них есть уникальное собственное „Я“».

«Самость, — пишет Блэкмор, — это всего лишь мимолетное впечатление, которое возникает с каждым новым переживанием и тут же исчезает… Нет никакого реального внутреннего „Я“… есть множество параллельных процессов, которые создают это — полезное в определенном смысле — внутреннее заблуждение». Она утверждает, что сознание само по себе — это иллюзия.

Будда отрицал существование вечного «Я»: в конце жизни оно растворяется в вечности, как соль в океане. Для некоторых эта мысль может быть болезненной. Но мистики считают, что растворение одинокой души в океане вечности несет с собой освобождение и просветление.

* * *

В 19:05 Октавия начинает двигать одной рукой, медленно поглаживая ближайшие к витрине гроздья яиц. Она по-прежнему раздута, повернута лицом к стене, и мы не видим, как она дышит. Одна из ее рук держится за потолок логова одной присоской, как москитная сетка, висящая на одном гвозде.

В 19:25 на ее теле появляется несколько бугорков. Но они едва заметны, и их мало. Ее кожа по-прежнему остается слишком гладкой — ни я, ни Уилсон такого никогда не видели.

Вдруг в 19:40 Октавия поворачивается. Я вижу ее глаз с прорезью зрачка. Мы с Уилсоном задерживаем дыхание. Все ее тело и голова покрываются высокими наростами. Она вставляет одну руку в жаберное отверстие и начинает активно шевелить другими. Когда она разворачивается к нам лицом, мы успеваем увидеть яйца — там их тысячи!

Кажется, Октавия вышла из оцепенения. Внезапно она начинает вращать руками вокруг себя, ее белые присоски развеваются, как кружевные юбки у танцовщицы канкана. Она с силой стреляет водой из воронки, словно мощно чихает. Из нее выходят какие-то белесые волокна. Что это? Экскременты? Или ее жабры засорилась? Теперь Октавия принимается активно чистить яйца, поглаживая их присосками.

Кризис миновал, и Уилсон уходит к своей внучке. В 20:15 Октавия висит вниз головой, закрывая гроздья яиц перепонками, словно одеялом, и выглядит как совершенно здоровая мать-осьминог. Лишь один шнур свисает из-под ее рук, словно жемчужная нить на фоне темного бархата. В 20:20 она устраивается спать. Я тоже собираюсь уходить. Эту ночь я решила провести в отеле на соседней улице. Я хочу увидеть Октавию рано утром, когда океанариум открывает свои двери для персонала.

На следующее утро Октавия выглядит так, словно предыдущим вечером ничего не случилось. Она будто переродилась. Вся бугристая и испещренная темными пятнами, она лучезарно красива — образец здорового осьминога и прилежной матери. Одной рукой она неспешно ворошит гроздья яиц ближе к витрине, точно мамочка на скамейке в парке, покачивающая детскую коляску. Я не вижу, что она делает другими руками. Экспозиция еще не освещена, без налобного фонарика я бы вообще не разглядела Октавию.

— Я так нервничаю каждое утро, когда прихожу сюда, — раздается рядом со мной голос. — Я боюсь, что приду и увижу ее мертвой на дне.

Я еще не знакома с этой девушкой-интерном. Раз в неделю она чистит осьминожий аквариум, и именно она первой обнаружила, что яйца стали усыхать. Некоторые упали на каменистое дно. Мы не знаем, замечает ли это Октавия, беспокоится ли об этом.

Все сотрудники и волонтеры в океанариуме знают печальную новость о яйцах Октавии. И все приглядывают за ней с невероятной нежностью.

— Вы думаете, она нас узнает? — спрашивает уборщица, которая каждое утро протирает стекла аквариумов. — Она вообще видит, что мы здесь?

— Я думаю, да, — отвечаю я. — Но я не знаю, волнует ли ее это теперь, когда она заботится о яйцах. А вы как думаете?

— Я тоже думаю, что она нас видит. Они очень умные, — говорит женщина. — Я любуюсь ею каждый день, и мне кажется, она меня узнает, сама не знаю почему.

Один глаз Октавии теперь не серебристый, а медный, и он вперился прямо в нас. Трудно сказать, смотрит ли она на нас или в пустоту, как человек, который о чем-то глубоко задумался. Она выглядит здоровой и крепкой, но ведет себя словно в замедленной съемке. Она дышит нечасто и неровно — 1 раз в 20, в 24, в 15, в 18 секунд. Кажется, она всецело сосредоточена на яйцах и мало что замечает вокруг, как это часто бывает с молодыми мамами. Многие мои подруги, которые раньше были очень общительными и непоседливыми, резко преображались с рождением детей. Женщины, которые раньше не могли высидеть двухчасового концерта, теперь могли целыми днями проводить у кроваток своих младенцев, умеющих только сосать, спать и плакать. Такие перемены объясняются гормональными изменениями, происходящими в женском организме при рождении ребенка, в частности повышенной выработкой окситоцина, известного как «гормон любви и нежности». Возможно, похожие гормоны влияют и на привязанность Октавии. Действительно, ученые обнаружили у осьминогов гормон настолько похожий на окситоцин, что назвали его цефалотоцином.

«Мы нашли у осьминогов практически все гормоны, которые искали», — сказала мне Дженнифер на симпозиуме об осьминогах в Сиэтле. Исследователи из местного океанариума представили доклад, в котором сообщили об обнаружении эстрогена и прогестерона у самок осьминогов, тестостерона у самцов и гормона стресса, кортикостерона, у тех и других. Уровень эстрогена у самок достигает пика, когда они находятся в фертильном возрасте и встречают самца. Соответственно в этот же период у самцов повышается уровень тестостерона.

Гормоны и нейромедиаторы, которые обычно ассоциируются с такими «чисто человеческими» чувствами, как желание, любовь, страх, радость и печаль, «чрезвычайно устойчивы в таксонах», сказала мне Дженнифер. Это значит, что у людей, обезьян, птиц, черепах, осьминогов и моллюсков физиологические изменения, сопровождающие самые глубокие эмоциональные состояния, по всей видимости, одинаковы. Даже у безмозглого гребешка сердце начинает биться быстрее при приближении хищника — как у человека, на которого нападает грабитель.

— Фу! Осьминог! Какой гадкий! — кричит у меня за спиной мальчик лет шести.

И тут же рядом со мной раздается голос Анны:

— Сегодня она кажется мне особенно красивой.

— Одно время я приходила сюда еще засветло и часами стояла перед ее аквариумом, — делится со мной Анна, когда мальчик уходит. — Это было после того, как моя лучшая подруга покончила с собой.

— Ох, Анна, это ужасно, — шепчу я.

— Она была очень успешной. У нее было много друзей. Если бы у наших знакомых спросили, кто из нас двоих попытается закончить жизнь самоубийством, все бы назвали меня, а не ее, — продолжает Анна.

Анна часто чувствует себя неуютно в своем теле. Ее мучают сильные мигрени, которые предваряются ужасным ощущением, будто по шее ползают скользкие гусеницы. Она испытывает трудности со сном, часто не может сосредоточиться и чувствует себя очень глупой. Это типичные проблемы людей, страдающих любой формой аутизма. Добавьте к этому гормональные перепады полового созревания, и ее состояние любому покажется невыносимым.

Пока мы стоим и наблюдаем за осьминогом, Анна признается, что тоже пыталась покончить с собой. Шокированная, я перевожу глаза на лицо Анны и жестом указываю на Октавию.

— И ты бы оставила все это?

— В то время я еще здесь не работала, — говорит она. — Если бы я тогда знала, что люди исследовали всего 5 % океана…

Она замолкает, но я знаю, о чем она думает. Если бы она смогла донести всю значимость этого факта до своей подруги, возможно, та поступила бы иначе. Разве есть человек, который захочет оставить этот огромный, фантастический, неизведанный синий мир? Его воды способны смыть все печали, исцелить все горести, вернуть к жизни все души.

Именно это и произошло с Анной. Позже, в полтретьего ночи, она написала мне письмо, где рассказала гораздо больше.

«Мою лучшую подругу звали Шаира, — писала она, — она была у меня в гостях накануне вечером, а потом ушла…» На следующее утро Анна забеспокоилась: Шаира сказала ей, что собирается провести ночь у своего парня, родителям Анны — что идет домой, а своим родителям — что останется ночевать у Анны. Но Шаиры не было ни в одном из этих мест, а утром она не вернулась домой.

В тот понедельник Анна была в океанариуме. Ей постоянно звонили с новостями о Шаире. Когда она кормила амазонского сома Монти, ей позвонила сестра Шаиры и подтвердила, что та не ночевала у своего парня. «Я начала плакать, — написала Анна. — Именно тогда меня укусила арована. А сом, наоборот, позволил себя погладить».

Анна была слишком расстроена, чтобы работать, поэтому мать заехала за ней в океанариум. По пути ей позвонила сестра Шаиры и сказала, что нашла ее предсмертную записку. Тело Шаиры обнаружили в небольшом пруду в десяти минутах ходьбы от дома Анны, где девочка утопилась.

Анна позвонила Скотту и Дейву, чтобы предупредить, что завтра она пропустит смену в океанариуме, но они оба были уверены, что, если есть хоть какая-то надежда, что ей там станет легче, стоит приехать. И она приехала. И на следующий день тоже. В среду она помогала в галерее Холодных Морей, когда Дейв предложил ей поиграть с Октавией. «До этого дня я уже со счета сбилась, сколько раз общалась с Октавией, — написала мне Анна, — поэтому думала, что знаю ее довольно хорошо. Но в этот день она словно почувствовала, что со мной что-то не так. Она была намного нежнее, чем обычно, и словно обнимала меня щупальцами за плечи. Трудно объяснить почему, но мне казалось, что она меня поняла…» Когда вы регулярно взаимодействуете с животным, вы учитесь чутко подмечать малейшие изменения в его привычном поведении, а оно в вашем.

«Рядом с ней я лучше выражаю свои чувства. Когда мне плохо, тремор усиливается. У меня слабеют руки, температура тела падает, — написала Анна. — Когда Октавия всплыла ко мне на поверхность, все чувства, которые я пыталась спрятать внутри, словно хлынули наружу. Я разрыдалась. Но потом я перестала плакать, потому что на мне был осьминог».

За исключением дня похорон Шаиры, Анна проработала в океанариуме всю неделю без выходных, за что была признана лучшим волонтером мая.

Остальные школьные годы были для нее не менее трудными; временами Анна пыталась избавиться от боли с помощью таблеток. Но она никогда не принимала их, если на следующий день ей предстояло работать с животными, и тем более не делала этого в самом океанариуме. «Когда я здесь, мне больше ничего не нужно», — призналась она.

«Это было самое тяжелое лето, — написала мне Анна, — но в то же время дни, проведенные в океанариуме, были лучшими в моей жизни. Я узнала, что можно одновременно испытывать счастье и печаль».

Именно это мы чувствуем при виде того, как Октавия, наш инопланетный беспозвоночный друг, в конце своей жизни с поразительным упорством и любовью ухаживает за неоплодотворенными яйцами. Нас переполняют душераздирающие чувства — и гордость, и печаль…

В своем романе «Таинственный сад» Фрэнсис Бернэтт описывает красоту и неприкосновенность яиц: «В этом саду не было ни единого человека, который бы всем своим существом не сознавал сокровенную истину: если забрать яйцо из гнезда или повредить его, весь мир вдруг закружится в бешеном круговороте и в одночасье разлетится на осколки… и наступит конец счастью, которым напоен этот сказочный весенний воздух». Яйца определенно были первым объектом любви в живом мире, а первым ее проявлением была забота о яйцах. Эта любовь — самая древняя, самая чистая и самая вечная. Она прошла через миллионы лет, через миллиарды живых видов. Недаром мудрецы говорят, что любовь неподвластна смерти.

И Анна — живое воплощение этой истины. Как Октавия заботится о яйцах, которым не суждено вырасти в маленьких осьминожек, так и Анна ухаживает за могилой своей лучшей подруги. Она рассказывает, как ищет самые красивые камни и приносит их на кладбище, потому что знает, что любовь длится вечно и даже смерть не в силах стереть ее след с лица земли.

Хотя из яиц Октавии не вылупятся детеныши, усердие и изящество, с которыми она за ними приглядывает, наполняет нас благодарностью. Неизбежная скорая смерть Октавии — акт самой сильной, самой зрелой и самой самоотверженной любви, на которую способно живое существо, какой бы короткой и странной ни была его жизнь.

* * *

В конце августа Октавия все еще активна и полна сил. Билл рассказывает, что за день до моего визита, когда он кормил актиний и морских звезд в ее аквариуме, Октавия вдруг вытянула руку, выхватила из щупалец соседей две мойвы и жадно их съела. «Она может прожить еще довольно долго, — с радостью говорит Билл. — Поэтому я придумал кое-что для Кали».

По словам Уилсона, Кали начала чудить. Сначала она обливала всех водой. Потом укусила Анну. Затем под дулом своего водяного пистолета требовала у нас мойву. В последнее время она стала вести себя как-то странно. Когда мы открываем крышку бочки, Кали всплывает на поверхность, но ненадолго. Почти сразу она опускается вниз, становится бледной и смотрит на нас со дна. Я спрашиваю Билла, беспокоит ли его такое поведение. «Пока нет», — говорит он.

В очередную Чудесную среду Кали ведет себя точно так же. Когда мы с Уилсоном открываем бочку, наша красавица пробкой выскакивает на поверхность — мантия раздута, перепонки между рук вздымаются подобно парусам. Но она не переворачивается вниз головой, чтобы попросить мойву. Уилсон берет ее вторую левую руку, разворачивает присосками вверх и кладет на нее рыбу. Она ее принимает. Но вместо того, чтобы съесть лакомство при нас, как раньше, она опускается на дно и бросает его там. Кажется, она предпочитает просто смотреть на нас, но не хочет взаимодействовать. Уилсону ничего не остается, кроме как закрыть крышку.

После обеда мы с Уилсоном и Кристой навещаем малышку еще раз. Кали плавает в верхней части бочки и ждет, когда откроется крышка. Она нежно присасывается к нашим рукам примерно на полминуты. Когда ее присоски касаются пластыря на моем большом пальце, она останавливается и неуверенно изучает эту новую для нее вещь. Интересно, понравился ли он ей на вкус? Но вскоре она отпускает нас и опускается на дно. Мое сердце сжимается от тревоги. Она заболела? Устала от людей? Ей плохо в ее небольшой, совершенно пустой бочке? Мы ее больше не интересуем?

Но, как только я отхожу от бочки, чтобы поговорить с Биллом, Кали мгновенно поднимается на поверхность, огненно-алая от волнения. Она ищет меня? Уилсон зовет меня обратно. Я глажу ее по голове, и осьминог остается со мной несколько минут, после чего снова опускается на дно. Она смотрит на нас, но ее глаза непроницаемы.

Уилсон серьезно обеспокоен. После моего отъезда он решает поговорить с Биллом.

— Кали контактирует с людьми намного больше, чем любой другой осьминог. Ты со мной согласен? — спрашивает он.

Билл кивает головой.

— На прошлой неделе у нее было очень много посетителей. Я считаю, даже слишком много.

Билл соглашается. Он уже думал об этой проблеме. Исследования многих ученых, в том числе и Дженнифер, показывают, что дикие осьминоги проводят 70–90 % всего времени, затаившись в укромных логовах. Но, когда Кали не в настроении и не хочет взаимодействовать с людьми, ей попросту некуда спрятаться в ее бочке. У нее нет укрытия, как в аквариуме у Октавии. В результате она стала «всеобщей игрушкой», говорит Уилсон.

Несколько недель назад с разрешения Билла я подарила Кали чистый глиняный горшок, чтобы ей было куда прятаться. В лаборатории Миддлбери осьминоги так ценят подобные горшки, что их даже используют как вознаграждение за правильное прохождение лабиринта. Но Кали этот горшок не привлек. Мы никогда не видели, чтобы она в него заползала — стоит нам открыть крышку, как она уже всплывает на поверхность. Поэтому в конце концов Билл его убрал. В бочке и так стало тесновато, потому что теперь Кали выросла до двух третей размера Октавии.

Но у Билла не было выбора. Он не мог поместить ее в большой аквариум вместе с Октавией, потому что один осьминог почти наверняка попытается убить другого. «Я хочу создать для нее новую экосистему», — заявил Уилсону Билл.

Но проще сказать, чем сделать. «Это как цепочка из домино, — позже разъяснил мне Уилсон. — Чтобы переместить одну рыбу, сначала нужно отселить другую, а вместе с этой рыбой вам придется переселить кучу других рыб, которые живут вместе с ней… А что самое главное, ни результат, ни время, потраченное на процесс, от вас не зависят». Каждый день в океанариуме рождаются и умирают животные, и регулярно поступают новые — от Службы охраны рыбных ресурсов и диких животных, из других океанариумов со всех Соединенных Штатов и Канады, от научных экспедиций.

Поступление и переселение нового животного — всегда довольно непростое и зачастую неожиданное событие. Однажды утром я нахожу Билла рядом с переносным аквариумом, в котором плавает десятикилограммовый омар, выловленный у побережья пляжа Наусет города Орлеан в штате Массачусетс. Это подарок анонимного победителя продовольственной лотереи на рыбном рынке Cap’n Elmer’s Институту исследований рака Dana-Farber. Клешни омара настолько тяжелые, что он не в состоянии их поднять. В другой день в Пресноводную галерею поступают восемнадцать амазонских скатов-хвостоколов, каждый размером с коврик для ванной. Они жили в гигантском аквариуме у парализованного человека. В его доме на первом этаже начали ремонт, да и скаты выросли слишком большими, чтобы их можно было содержать в квартире. (Этот владелец был несказанно благодарен океанариуму за то, что тот забрал у него животных, но разразился слезами, когда фургон со скатами отъехал от его дома.)

А однажды в среду я поднимаюсь в Пресноводную галерею и застаю команду Скотта за ловлей ангелов.

Их двадцать шесть. А еще шестнадцать сомов плекостомусов, одна цихлида, семнадцать землеедов, две серебристые арованы и множество других видов рыб. Рыбы-ангелы и их соседи по аквариуму спустя год после прибытия с Амазонки переселяются из служебной зоны на постоянную экспозицию «Река Амазонка». Из большого круглого аквариума слита бо́льшая часть воды, так что Криста и еще один волонтер, Колин Маршалл, оба в гидрокостюмах, стоят по голень в воде и ловят переселенцев сетями. Пойманную рыбу они передают Скотту, также одетому в водолазный костюм и тоже со своей сетью, который вслух называет вид рыбы и ее количество, после чего переносит ее в новый витринный аквариум. Анна ведет перепись «населения», а мы с Уилсоном и Бренданом наблюдаем за этим увлекательным процессом, стараясь не мешать.

Переселение занимает час. После этого мы немедленно спускаемся в зал для посетителей, чтобы посмотреть, как чувствуют себя новоселы в своем жилище. Я никогда не видела Скотта таким напряженным. От беспокойства он не спал всю ночь. «Они могут умереть от стресса. Или начать пожирать друг друга», — бормочет он. Но, когда мы спускаемся к аквариуму, Скотт замолкает. «Он читает рыбий язык», — шепчет Уилсон. Полоски рыб-ангелов светлее, чем обычно, что указывает на стресс. К счастью, через час их нормальный темный цвет восстанавливается. Они даже начали с аппетитом есть. Скотт с облегчением вздыхает.

В другую среду я застаю Билла за похожим занятием — он переделал каменистый антураж Северо-западной Тихоокеанской экспозиции и переселил пурпурных морских ежей, гигантских морских желудей, брюхоногих трубачей, больших зеленых актиний, сидячих сабеллид и цериантарий поближе к аквариуму Октавии. Он доволен новым ландшафтом: тот выглядит отлично, но Билл беспокоится из-за того, что ему пришлось потревожить животных. «Они появились здесь задолго до меня», — отмечает смотритель. Продолжительность жизни пурпурных морских ежей — около тридцати лет, сабеллид — почти век, а актинии, если их не трогают хищники и не поражают болезни, теоретически могут жить вечно: ученые говорят, что не обнаружили у них никаких признаков старения.

Но эти потенциальные долгожители могут быть очень привередливыми, особенно нежные актинии. В благоприятных условиях актинии раскрываются, как прекрасные растения в цвету, и ловят пищу своими похожими на лепестки щупальцами. Но в неблагоприятных условиях они закрываются в компактные шарики, которые почти не видны среди камней. У этих животных нет мозга, а их нервная система находится в зачаточном состоянии, но их поведение очень красноречиво. Нейробиолог Антонио Дамасио затрагивает тему актиний в своей книге «Чувство происходящего», посвященной сознанию и эмоциям. Хотя актинии не обладают сознанием, пишет он, их простейшее поведение как нельзя лучше демонстрирует «всю суть таких присущих человеку состояний, как радость и печаль, приближение и избегание, уязвимость и безопасность».

«Актиниям может не понравиться новое окружение», — волнуется Билл. Одна из четырех цериантарий, чьи щупальца еще вчера были свернуты в плотный клубок, сегодня раскрылась; но пятнистая бело-розовая актиния по-прежнему закрыта. «Каждому требуется разное время, чтобы оправиться от потрясений», — объясняет Билл.

Но в скором времени обитателей и сотрудников океанариума ожидает куда более серьезная пертурбация. Администрация решила провести реконструкцию Гигантского Океанского аквариума, сердца морского центра, для чего потребуется переселить четыреста пятьдесят животных ста разных видов — более половины всех обитателей океанариума. Если здесь не хватало места и раньше, то в ближайшие девять месяцев оно будет цениться на вес золота. В этих условиях задача по поиску нового большого и хорошо защищенного аквариума для Кали кажется почти невыполнимой.

* * *

«Это самый крупный проект за всю историю существования океанариума», — объявляет вице-президент программ и экспозиций Билли Спитцер сотрудникам и волонтерам, собравшимся специально для этого в последнюю среду августа во время перерыва на обед. Для пущей убедительности он одет в оранжевый строительный жилет и каску. «Реконструкция — это даже сложнее, чем строительство, потому что нам придется производить все работы, не закрывая океанариум для публики».

Многие животные, в том числе Миртл и ее собратья, а также акулы, скаты, мурены и сотни крупных и мелких рифовых рыб, будут переселены в мелкий пингвиний бассейн. Его 400 литров холодной воды (пингвинам нужна вода не теплее 16 °C) будут нагреты до температуры 25 °C, подходящей для тропических рыб. Восемьдесят очковых и хохлатых пингвинов на прошлой неделе уже были доставлены в Центр по уходу за животными в Куинси. Голубые дельфины отправятся на первый этаж Центра морских млекопитающих Фонда New Balance. Скелет кита снимут, чтобы оборудовать потолок новой системой освещения. Шестьдесят семь стеклянных витрин Гигантского Океанского аквариума, которые более сорока лет подвергались воздействию соленой воды и колоссального давления, заменят на акриловые панели, более прозрачные, чем стекло. В течение следующих девяти месяцев, максимум ― года две трети из двух тысяч старых искусственных кораллов будут удалены, а вместо них появятся две тысячи новых, более красочных, мягких и легких для очистки коралловых скульптур. И по окончании проекта новый Гигантский Океанский аквариум, реконструкция которого обойдется в 16 миллионов долларов, будет обновлен от пола до самого потолка: он станет более живописным и доступным для обзора, а благодаря множеству дополнительных укрытий для рыб среди коралловых скульптур в нем можно будет поселить почти в два раза больше животных.

«Это отличная возможность, — говорит вице-президент сотрудникам и волонтерам, — хотя надо признать: всем нам — как людям, так и животным — придется пережить довольно стрессовый период». Некоторые сотрудники уже переживают по поводу грядущих изменений. Целых девять месяцев на входе в океанариум их не будет встречать неугомонная толпа пингвинов. Почти год океанариум будет лишен своего гигантского «сердца». Часть их любимых животных временно переселят в служебные зоны, а оставшимся людям и животным придется потесниться, чтобы освободить место для рабочих и строительного оборудования. Красота сменится пусть временным, но уродством. Спокойствие — шумом и деятельной суматохой. Привычный уютный мир на какое-то время станет чужим.

Работы начнутся уже в следующий вторник, говорит вице-президент.

И хотя я об этом еще не знаю, но мне тоже предстоит удивительная трансформация.

Глава пятая. Превращение

Искусство дышать в океане

Я тону.

Ну, не совсем. Я нахожусь на глубине четырех метров, в мои дыхательные пути затекает вода, и она все прибывает. Я делаю то, что на протяжении более чем полувека своей жизни делала в таких ситуациях, — всплываю на поверхность и вдыхаю живительный воздух. Но мой инструктор по подводному плаванию приходит в ужас.

— Нет, нет, нет! Вы не должны всплывать так быстро! — предостерегает меня молодой парень с сильным французским акцентом.

— Простите, я не хотела! — булькаю я в ответ. — Но в загубник затекает вода. Почему так происходит?

Он объясняет, что моя проблема — в неплотно прижатых губах. Это как недостаточно хорошо задраенный корабль: он тоже неминуемо тонет. Мне нужно сильнее сжимать мундштук нижней губой, что мне не очень хорошо удается — дело в том, что под водой я невольно начинаю улыбаться от счастья. Здесь, в бассейне Массачусетского технологического института, я погружаюсь в мир грез, упиваясь своей трансформацией в водное существо. Я представляю, как в недалеком будущем буду свободно парить в толще воды среди кораллов в окружении сказочных рыб, акул, скатов, мурен — и, конечно же, осьминогов. И мои губы невольно расплываются в улыбке.

Но ничто не стирает улыбку с лица быстрее, чем перспектива утонуть. Мой инструктор-француз напутствует меня: «Не торопитесь! Маленькими шажками!» Но для меня сам факт того, что я погружаюсь под воду с аквалангом, — это гигантский скачок вперед.

Я записалась на интенсивный курс обучения подводному плаванию с аквалангом в дайвинг-центре под Бостоном, который порекомендовал мне Скотт, но, к сожалению, без Кристы, у которой в последний момент изменились планы. И хотя я скучала по своей подруге, я не волновалась перед первым занятием. Хотя я не особенно сильный пловец и не могу похвастаться отточенной техникой, воды я не боюсь. Я чувствую себя уверено везде — от Сиамского залива до мутных вод Амазонки, но всегда соблюдаю правило № 1: «Не пытайся дышать под водой».

Только вот теперь мне нужно научиться делать именно это.

Погружение с аквалангом разительно отличается от жизни на суше, а также от моего предыдущего опыта плавания. Водолазное снаряжение — тяжелое и пугающее на вид. Представьте себе воздушный баллон весом почти 20 килограммов, жилет — компенсатор плавучести со свинцовыми грузами в карманах, загубник и шланги с датчиками, которые торчат отовсюду, как сонные угри. Одна только сборка этого снаряжения состоит из семи сложных шагов. Напортачьте в любом из них, и у вас будут большие проблемы. Этот процесс представляется мне — человеку, который сумел окончить целых два высших учебных заведения, но так и не научился открывать замки на индивидуальных шкафчиках для одежды, — непроницаемой тайной.

Когда я надеваю на себя взятое напрокат водолазное снаряжение, мое тело становится совершенно чужим. Ласты похожи на огромные клоунские башмаки, маска мешает периферийному зрению, а дыхание через мундштук во рту звучит как голос Дарта Вейдера. Жилет ― компенсатор плавучести открывает перед вами много новых возможностей: в нем есть специальные карманы, которые можно наполнять воздухом и сдувать, что позволяет вам всплывать на поверхность, как пробка, или, наоборот, идти камнем на дно. В мою маску плевала куча людей (чтобы она не запотевала, на стекло плюют и растирают слюну), в мой гидрокостюм мочились (нам сказали, так делают все, когда плавают в океане; но в бассейне лучше воздержаться), а в загубник, возможно, кого-то и вовсе рвало. Надев на себя все эти чудесные вещи, я не просто должна плыть, я еще должна сложить руки, как кенгуру, и перемещаться в воде только при помощи ласт.

Под водой все ваши сенсорные системы приходят в полное замешательство. Все выглядит не так, как есть на самом деле: предметы кажутся намного ближе и крупнее на четверть. Звуки распространяются в четыре раза быстрее, чем в воздухе, и их направленность искажается. Поскольку вы в действительности не плывете как обычно, вы не можете согреться, а вода отводит тепло от тела в двадцать пять раз быстрее, чем воздух. Хотя температура воды в бассейне 26 °C и мы одеты в мокрые гидрокостюмы, к концу первого занятия у всех нас синие губы и мы трясемся от холода.

Тем не менее я делаю невозможное, а потому получаю огромное, неподдельное удовольствие.

Но именно в тот момент, когда мои мысли заполняются счастливыми грезами, мои дыхательные пути начинает заполнять вода. И я в панике всплываю на поверхность.

Я уверена, что завтра будет легче. Но я ошибаюсь.

* * *

После первого дня занятий все чувствовали себя как выжатый лимон. Даже наш главный инструктор — спортивная, крепкая двадцатилетняя Джанин Вудбери — призналась, что тоже очень устала. А кроме того, у нее болели уши. У меня тоже, причем настолько сильно, что вечером я не могла заснуть от боли и была вынуждена принять снотворное. (Позже я узнала, что так делать опасно, поскольку это может навредить сердцу или легким.) Услышав (теперь уже с трудом) на следующий день от молоденькой Джанин, что у нее тоже иногда побаливают уши, я успокаиваюсь. Может, так оно и должно быть, говорю я себе, и скоро пройдет. Как же я ошибалась!

Боль не стала слабее, но я, к своему удивлению, сама собираю и надеваю на себя снаряжение. Я прекрасно помню, как прочистить мундштук и как надуть и сдуть жилет-компенсатор. Я чувствую себя полной сил и готовой к освоению новых навыков, включая дыхание через запасной дыхательный автомат партнера по погружению, который, к моему удовольствию, называется октопусом (то есть осьминогом). Но мои уши чувствуют себя так, будто собираются лопнуть.

Джанин рассказала нам, что однажды видела, как у одного ученика под водой лопнула барабанная перепонка. «Из его уха вырвался фонтан из пузырьков воздуха, — сказала она. — Это было ужасно». И невероятно больно. К сожалению, повреждения ушей при подводном плавании далеко не редкость. Скотту пришлось отказаться от погружений после того, как он повредил уши во время рядовой экспедиции у побережья Массачусетса. Он собирал живые камни — куски мертвых кораллов, колонизированные губками и водорослями, которые в аквариумах океанариума выполняют функцию биологических фильтров, — на глубине 30 метров. При всплытии из-за резкого перепада давления и обратного сжатия он так сильно травмировал внутреннее ухо, что врачи запретили ему заниматься дайвингом.

Я жестом сообщаю инструктору, что у меня «проблемы с ушами». Она показывает мне, что я должна зажать нос и продуть уши — этот прием называется «маневр Вальсальвы» и позволяет уравнять давление во внутренней ушной полости с внешним давлением. Я с силой проталкиваю в уши струю воздуха и слышу в голове громкий шум. Но боль становится сильнее. «Все в порядке?» — жестом спрашивает у меня инструктор. «Что-то не так», — сигналю я и показываю на уши.

Поднявшись примерно на метр, я пытаюсь продуть их еще раз. Потом пробую «маневр Френцеля» — еще один способ открыть евстахиевы трубы, при котором вы двигаете челюстями подобно змее, которая пытается заглотить нечто больше своей головы. Это тоже не помогает.

— Все в порядке? — сигналит мне Джанин.

— Нет, — отвечаю я знаками.

Я еще раз пробую маневр Вальсальвы. Потом пытаюсь немного опуститься в надежде, что этим смогу исправить «обратное давление». Но нет, становится только хуже. Я повторила свои манипуляции, только чуть медленнее. Но что бы я ни делала, давление в ушах вызывает просто нестерпимую боль.

Я вылезаю из бассейна и с закрытыми глазами сажусь на край, согнувшись пополам. Боль — не главная причина моих страданий. Куда бо́льшие страдания вызывает мысль о том, что, ограниченная своей сухопутной анатомией и требующими воздуха легкими, я могу потерпеть поражение. Я отчаянно хочу попасть в мир Октавии и Кали. Как можно проникнуть в сознание осьминога, понять его мысли, если не научиться дышать под водой? Я хочу увидеть диких осьминогов в их необъятной, таинственной голубой вселенной. Про себя я начала мысленно напевать старую молитву рыбака, которую Джон Кеннеди держал на своем столе в Белом доме: «Господи, море Твое так велико, а лодка моя так мала…» Я страстно желаю выбраться из этой маленькой лодки и погрузиться в Великий океан Творца, превратившись в морское существо, пусть даже всего на час. Но как мне это удастся без акваланга?

Потом я замечаю, что накатывает головокружение и тошнота. Скотт говорил, что, когда он повредил внутреннее ухо, помимо боли, у него тоже кружилась голова, а после всплытия на поверхность началась рвота.

Но я полна решимости попробовать еще раз. Джанин советует мне назальный спрей «Африн», который часто используют пилоты. Я бреду в аптеку и покупаю спрей, а также упаковку быстро перевариваемой макробиотической еды на ланч. Он-то мне пригодился.

Джанин осторожно предлагает мне на этот раз не усердствовать и поехать домой. В конце концов, я же не хочу потерять слух! У меня есть трое глухих друзей — все они умные, жизнерадостные люди, но им все равно приходится непросто в нашем полном звуков мире. Поэтому я соглашаюсь.

Побежденная, я с трудом доползаю до машины, но понимаю, что из-за сильного головокружения не могу сесть за руль.

Я ложусь на заднее сиденье на одеяло, где обычно сидит наша бордер-колли после прогулки по лесу, когда ее лапы и живот облеплены грязью. От ее родного запаха мне становится намного спокойнее. Через полчаса головокружение почти проходит, так что я могу выдержать двухчасовой путь до дома. Но уши продолжают страшно болеть.

* * *

Когда я приезжаю в океанариум в следующую среду, там уже все переделано. Верхний этаж Гигантского Океанского аквариума закрыт для посетителей, а мостики задрапированы белой тканью, чтобы скрыть идущие работы. Вокруг расставлено множество пластиковых емкостей на триста литров, готовых для приема рыбы. Верхний этаж заполнен большими деревянными ящиками, в которые погрузят крупные искусственные кораллы.

Октавия забилась в свое логово дальше, чем обычно, и я могу увидеть полтора десятка гроздей яиц, каждая длиной больше 20 сантиметров. Удивительно неподвижная, она висит на руках, словно лежит в гамаке.

Вокруг неестественно тихо и пустынно. Посетителей почти нет. Скотт уехал на конференцию в Тусон; Билл в отпуске во Флориде; Анна — на занятиях в школе. Вместо галдящей толпы пингвинов в бассейне плавает Миртл со своими друзьями-черепахами.

Миртл переселили всего за день до моего визита. Дайвер заманил ее листьями латука к внушительному белому пластиковому ящику с поплавками возле ручек и отверстиями для воды. Пока Миртл жевала угощение, другой дайвер крутанул 250-килограммовую рептилию за панцирь и мягко толкнул ее в ящик. Затем четверо сотрудников вытащили его из воды, докатили на тележке до лифта и спустили в бывшую пингвинью экспозицию. Когда в короб хлынула вода, старая мудрая черепаха сразу засеменила лапами и, вызволенная из него одним из четырех дайверов, уверенно поплыла в свое новое жилище, казалось, нисколько не встревожившись.

Переход дался Миртл гораздо проще, чем мне. Я надеялась вернуться в океанариум после уик-энда победителем, обновленным существом. Но когда Криста и Уилсон спрашивают об этом, я вынуждена признаться в своем провале.

Уилсон меня понимает. Однажды он пробовал нырять с аквалангом. «Это очень непростой вид спорта», — говорит он. Его дочь и сын — опытные дайверы, совершившие десятки погружений, во время одного из которых их товарищ погиб от кессонной болезни.

Я делюсь подробностями своего поражения во время визита к Кали. Когда Уилсон открывает крышку, она уже плавает у поверхности: ее тело — насыщенного красно-коричневого цвета, а золотистые глаза внимательно нас изучают. В отличие от предыдущей недели, она очень энергична, немедленно хватает нас за руки и приникает к ним присосками. «Полегче, милая!» — говорит Уилсон, торопливо протягивая ей кальмара и две мойвы. Она продвигает их ко рту буквально за пару секунд, и через минуту угощение исчезает. Затем она начинает играть с нами, охватывая руки щупальцами и мягко потягивая на себя. Каждое прикосновение присоски — это одновременно и поцелуй, и объятие. Я нахожу в этом свое утешение.

Криста, обычно веселая, всерьез переживает из-за моей неудачи. «Я знаю, у вас все получится!» — заверяет меня она. И действительно, у меня уже есть другой план, как получить сертификат с возможностью погружения в открытой воде до наступления холодов и штормов в Новой Англии. Примерно на полпути от моего дома до океанариума в Мерримаке штата Нью-Хэмпшир есть дайвинг-центр Aquatic Specialties, где я договорилась о частных уроках уже со следующей недели. Узнав, что мой инструктор — волонтер в океанариуме, я восприняла это как добрый знак.

Оказалось, моего нового учителя Дорис Мориссет в океанариуме знают все, кто работает по вторникам. Они называют ее Большая Ди. Это 59-летняя миниатюрная — всего 155 сантиметров — рыжеволосая женщина с искрометным чувством юмора и огромной силой воли. Это невероятно терпеливый и эффективный инструктор, поскольку, как она с улыбкой замечает, ошибка ее ученика — это ее ошибка.

В детстве Дорис была очарована Жаком-Ивом Кусто и сериалом «Морская охота». Она отлично плавала и любила море, но до пятидесяти лет ей и в голову не приходило, что она сама может погрузиться под воду с аквалангом, потому что все дайверы на телевидении были мужчинами.

Наконец, во время отпуска на Карибах она записалась на мини-курс «Попробуй скуба-дайвинг». После тридцати минут инструктажа на берегу их погрузили на катер, где все надели гидрокостюмы и акваланги и прыгнули за борт. «Все, кроме меня, — сказала она. — Я еще и в воду-то не попала, а уже страшно испугалась. Я просто не могла этого сделать!» Вернувшись домой, она начала брать уроки с двумя персональными инструкторами и диетологом, чтобы стать сильнее, и на следующий год получила сертификат.

В 2010 году она сама стала инструктором. С тех пор Дорис помогла овладеть искусством дайвинга сотням благодарных учеников. Летом она еженедельно ведет курс в Новой Англии и ездит с группами по всему миру. На момент нашего с ней знакомства она совершила 375 погружений в открытом море и начиная с 2009 года, когда она стала волонтером в океанариуме, 180 погружений в Гигантском Океанском аквариуме.

Два наших первых занятия в маленьком неглубоком бассейне дайвинг-центра Aquatic Specialties проходят легко и весело, но, поскольку приближается осень, я все больше беспокоюсь о том, успею ли я совершить четыре погружения в открытом море, которые необходимы для завершения курса. Дорис вынуждена отменить два последних запланированных погружения в Атлантике из-за сильных волн. Но для меня она находит решение: я заработаю свой сертификат погружениями в озере Даблин-Лейк в Нью-Хэмпшире, которое находится всего в нескольких минутах езды от моего дома.

К сожалению, на дворе уже октябрь, и температура воды в озере, подпитывающемся родниками, не превышает 12 °C.

Древние спартанцы считали, что холодная вода полезна для здоровья и даже укрепляет волосы. На самом деле вода в таком температурном диапазоне вызывает ряд физиологических изменений, вплоть до так называемого холодового шока — комплекса рефлекторных реакций, которые возникают в результате быстрого охлаждения кожных покровов при погружении в холодную воду. «Рефлекторные реакции включают резкий подъем артериального давления, учащение сердцебиения и увеличение нагрузки на сердце, что повышает риск нарушения сердечного ритма и развития сердечного приступа, и все это одновременно, — объясняется на одном дайверском сайте. — Дыхание затрудняется, становится быстрее и глубже, человек начинает судорожно ловить ртом воздух, что может привести к попаданию воды в дыхательные пути и утоплению. Неконтролируемое учащение дыхание создает ощущение удушья и вызывает у человека панику. Холодовой шок также может приводить к головокружению, спутанности сознания и дезориентации».

Хорошо, что в тот момент я не знала об этом.

Чтобы не замерзнуть в холодных октябрьских водах Новой Англии, мне нужно облечься еще в один слой неопрена: я беру напрокат семимиллиметровый комбинезон, поверх которого я надену еще один укороченный семимиллиметровый гидрокостюм с шортиками и длинными рукавами. Во время примерки я с трудом и кряхтеньем влезаю в тесный неопреновый комбинезон, но Дорис уверяет меня, что усилия того стоят: чем сложнее его надеть, тем плотнее он облегает тело, а чем плотнее он облегает тело, тем теплее мне будет. Поскольку в дайвинг-центре клиентов-женщин гораздо меньше, чем мужчин, и выбор женских гидрокостюмов там невелик, мне приходится взять мужской костюм небольшого размера. Из-за его просторной промежности я стала похожа на женщину, у которой пузырятся и спадают к коленям колготки.

Я также покупаю себе боты, перчатки и капюшон. Водрузить капюшон на голову не проще, чем натянуть на нее узкую хирургическую перчатку. Мои уши сгибаются пополам, как пита вокруг фалафеля, а шею обхватывает такой плотной лентой, что мне кажется, я сейчас задохнусь, а голова лопнет. Я надеялась, что капюшон натянет и разгладит кожу на моем лице, словно я только что сделала круговую подтяжку, но вместо этого он сдавливает мои щеки к носу, словно мою голову зажало между закрывающимися дверьми лифта.

Есть и еще один нюанс: поскольку дополнительный слой неопрена повышает плавучесть, ее нужно компенсировать дополнительным грузом. Поэтому вдобавок к 14-килограммовому аквалангу и жилету-компенсатору мне придется надеть на талию специальный пояс со свинцовыми грузами. В общей сложности мой вес увеличится на 32 килограмма, или на 57 % от веса моего тела.

Громоздкость, холод, дополнительное снаряжение и плохая видимость в мутной воде фактически делают осенние ныряния в водах Новой Англии погружениями повышенной технической сложности. И Дорис, и мой предыдущий инструктор Джанин сказали мне одно и то же: «Если вы научитесь нырять в Новой Англии, вы сможете нырять где угодно».

Мы с Дорис загружаем снаряжение в машины и через час подъезжаем к озеру Даблин-Лейк в Мерримаке. Припарковавшись на обочине 101-й трассы, я опять вступаю в бой с двумя мужскими гидрокостюмами. Этой дорогой часто пользуются мои друзья и соседи, и я молю Бога, чтобы в этот момент никто из них не проезжал мимо и не узнал меня.

В полном снаряжении я ощущаю себя как астронавт на Луне. «Ну и ладно, оно настолько неудобное, что в нем я не почувствую холода», — утешаю я себя. Но, когда я, шатаясь, захожу в озеро, осторожно ступая с камня на камень по грязному дну, в сухой и теплый неопрен начинает затекать ледяная вода. Я с тоской вспоминаю слова Джанин о том, что есть только два вида дайверов: те, кто мочится в гидрокостюм, и те, кто врет, что этого не делает. И действительно, приток жидкости температуры тела меня бы сейчас согрел. Я жалею, что перед погружением не выпила больше воды.

День выдался туманным и дождливым, но Дорис бодро щебечет: «Со дна капли дождя выглядят удивительно красиво!» Стоило мне погрузиться под воду, как я накренилась и оказалась в положении между тем, чтобы пойти ко дну и тем, чтобы вытолкнуться к поверхности. Мои ноги свело от холода. В мутной воде мне нельзя отставать от Дорис больше чем на три метра, иначе я потеряю ее из виду.

Каким-то чудом мне удается продемонстрировать все необходимые навыки подводного плавания с аквалангом. Дорис удовлетворена моими успехами. Мы всплываем через двадцать минут, и она объявляет, что теперь мы погрузимся «просто для удовольствия». Она предлагает поискать пресноводного лосося и больших окуней, которыми Нью-Хэмпширский департамент охотничьего и рыбного хозяйства заселил озеро. Но в такой мутной воде мы, как ни стараемся, не видим ни зги. Тем не менее Дорис права: капли дождя действительно выглядят очень необычно, если смотреть из глубины.

Во время последнего погружения два дня спустя я хочу только одного — побыстрее закончить это испытание. Я даже не смотрю по сторонам в поисках рыбы. И вдруг прямо в мою маску утыкается морда 15-сантиметрового окуня.

Это столкновение разительно отличается от других встреч с дикими животными. Как правило, сначала вы видите животное на расстоянии; если повезет, оно может медленно приблизиться или подпустить вас к себе. Но оно не появляется внезапно в паре сантиметров от вашего лица и не пялится на вас. Мне кажется, окунь тоже удивлен. Некоторые считают, что раз морды рыб не так подвижны, как человеческие лица, то они невыразительны, но они ошибаются. На его мордашке явно читается вопрос: «А ты-то здесь что делаешь?»

Мы несколько секунд смотрим друг другу в глаза. Потом один из нас моргает. Скорее всего, это я — веки ведь есть только у меня. И окунь исчезает так же внезапно, как появляется.

Но дело сделано. В этот день я не только получаю сертификат, но и оказываюсь на крючке — до конца своей жизни.

* * *

Когда я приезжаю в океанариум, из Гигантского Океанского аквариума уже выселены последние жильцы. В 10 часов утра 2 октября техники начали спускать воду из резервуара емкостью почти 760 тысяч литров со скоростью 2,5 сантиметра в минуту. В конце концов дайверы по лестницам спустились на нижний уровень и выловили сетями подвижных тарпонов, помпано и каранксов. В выходные, пока я ныряла в озере, Билл и его команда во время шестичасовой смены вылавливали в аквариуме восемь тарпонов — рыбин длиной больше метра и весом почти 20 килограммов. «Они огромные. Их сложно ловить, — говорит Билл. — Поэтому мы оставили их напоследок».

Каждая такая операция таила в себе потенциальную опасность и настоящую драму. Еще в сентябре команда из четырех дайверов, трех ветеринаров, тринадцати подсобных рабочих, одного куратора и нескольких волонтеров выловила из Гигантского Океанского аквариума пару метровых черноносых серых акул, самца и самку, и перевезла их в Центр по уходу за животными в Куинси.

В течение нескольких недель дайверы приучали акул к сетям, держа их в воде, чтобы животные перестали бояться. За день до этого команда успешно переместила из аквариума молотоголовых акул. Но черноносые серые акулы более чувствительны и могут разволноваться, объяснил куратор Дэн Лофлин. Испуганную особь почти невозможно схватить, поэтому Дэн разработал не только план А, но и на случай провала планы Б, В и Г (планы Б и В — скучковать акул с помощью сетей или перегородок, отрезав им пути отступления; план Г — дождаться, когда в аквариуме почти полностью спустят воду). Хуже, чем испугать акулу, это только поранить ее, что вполне вероятно, если она налетит на острые края искусственных кораллов. «Используйте сеть только тогда, когда точно уверены, что поймаете», — проинструктировал Дэн дайверов, вооруженных сетями в форме огромных сачков.

План был прост: два дайвера — Шерри Флойд, подруга Миртл, и Моника Шмак, опытный аквариумист из Центра в Куинси, — должны были стоять с сетями лицом друг к другу на противоположных концах кораллового рифа, где прямо в центре есть большая впадина. Третий дайвер должен был зависнуть над впадиной и приманить туда акул с помощью селедки, надетой на конец жерди. После того как селедка привлечет внимание акул, он должен был направить жердь прямо в сачок, куда, как все надеялись, и заплывут акулы.

Поначалу акулы, казалось, не проявили к селедке никакого интереса. Они сделали один круг вокруг жерди, затем второй и третий. Но в итоге голод взял свое (Дэн позаботился о том, чтобы акул до этого не кормили). На четвертом заходе самка заплыла прямо в сеть к Шерри. Шерри ловко закрыла сачок и передала его сотрудникам на суше, которые поместили ее в бак с соленой водой (о соленой воде позаботилась бригада разнорабочих с помощью насоса) и передали дальше — транспортной бригаде, которая уже ждала в лифте.

Все думали, что с самцом будет больше проблем. Но он, сделав еще два захода, нырнул в сеть к Монике. Поскольку он был крупнее и сильнее самки, в какой-то момент показалось, что он вырвется. На мгновение наши сердца замерли. Но поспешивший на помощь дайвер накинул поверх вторую сеть и предотвратил побег. Обеих акул погрузили и направили в Центр в Куинси еще до того, как дайверы успели залезть в душ.

К сожалению, с тарпонами все прошло не так гладко. Чтобы сделать рыбу менее подвижной, в воде пришлось растворить анестетик. Один тарпон не выдержал наркоза и умер.

Билл тяжело перенес эту потерю. Он любит животных словно детей. Однажды я видела, как нежно он держал одного из самых пожилых своих подопечных — морского окуня, которого веттехники кормили через зонд. «Он перестал есть», — с глубокой озабоченностью сообщил мне Билл. У окуня в глазу образовался пузырек газа — распространенная болезнь у аквариумных рыб, и от боли он потерял аппетит. Бедняжку лечили гормональными стероидными глазными каплями, и он начал выздоравливать, но ему нужно было помочь восстановить силы. Было видно, что Билл был весь на нервах, пока его питомец не отошел от лекарств и его не вернули в аквариум к товарищам — еще одному морскому окуню и коричневому угрю, более известному под названием атлантический маслюк (эти виды соседствуют и в дикой природе — в водах у побережья штата Мэн недалеко отсюда).

В разных учреждениях, содержащих животных в неволе, по-разному относятся к заботе о больных подопечных. Моя подруга, в начале 1980-х годов работавшая в небольшом зоопарке, рассказывала, что однажды у них заболел кенгуру. Она позвонила в зоопарк в Австралии, чтобы проконсультироваться. «Что вы делаете с больным кенгуру?» — спросила она. «Пристреливаем и ловим нового», — последовал ответ.

Но в Аквариуме Новой Англии каждое животное, даже самое распространенное, может рассчитывать на сострадание и квалифицированную медицинскую помощь. Здесь любят животных и не хотят видеть, как они страдают и умирают. Одной из подопечных Билла — эмбиотоке, рыбе из семейства живородковых, — произвели эпизиотомию. Во время родов мальки застряли внутри тела и порвали клоаку, в результате чего у нее обнажился кишечник. Местный ветеринар Чарли Иннис, жизнерадостный оптимист, сделал ей срочную операцию с той же сосредоточенностью и профессионализмом, с какими он ежегодно спасает десятки морских черепах, поступающих в океанариум на грани жизни и смерти. Здесь они проходят реабилитацию, а затем выпускаются на волю.

Десятисантиметровой эмбиотоке потребовался месяц, чтобы оправиться от операции. На моих глазах Билл осторожно вылавливает ее из реабилитационного аквариума и помещает в синее ведерко с анестетиком, чтобы двое веттехников в спецодежде и перчатках могли снять швы. Один держит рыбу на желтой губке, а другой ножницами срезает швы. Вскоре ее выпустят в аквариум, где она будет жить вместе с несколькими морскими перьями — красивыми животными из класса коралловых полипов, похожими на старомодные ручки из гусиных перьев. Билл показывает мне этот аквариум — он стоит рядом с резервуаром, в котором раньше жили морские воробьи, или пинагоры, затем бельдюги, а теперь живут актинии, недавно переселенные из Северо-западной Тихоокеанской экспозиции. Именно сюда Билл планирует отправить Кали.

Но когда? Кали уже не та малышка, что мы знали прежде. Когда мы ее навещаем, она так активна и любвеобильна, что от ее присосок на руках остаются красные засосы, но мы беспокоимся, что в своей тесной и пустой бочке, где не с чем поиграть, некуда спрятаться и ничего не видно вокруг, она рано или поздно впадет в депрессию. Помимо вселенского кризиса, вызванного перестройкой, в скором времени Билл отправится в ежегодную экспедицию в залив Мэн для отлова животных для океанариума, что еще больше усилит конкуренцию за свободные аквариумы.

Общение с Кали в ее бочке только подогревает мое желание встретиться с осьминогом в открытом океане. Но я не знаю, когда мне представится такая возможность. Через две недели я еду в Нигер, чтобы собрать материал о пустынных антилопах. Вместо голубого океана меня ожидают океаны песка.

Но когда я вечером возвращаюсь домой, меня ждут шокирующие новости. Боевики «Аль-Каиды» проникли из соседнего Мали в Нигер и начали похищать иностранцев. Экспедиция отменена. Сафари в Сахаре заменяется на погружения в Карибском море!

* * *

Каждую осень дайвинг-центр в Мерримаке организует поездку на Косумель, одно из лучших мест для дайвинга в мире. На островке в двадцати километрах от мексиканского полуострова Юкатан находится знаменитый Национальный морской парк Косумель, защищающий почти 12 тысяч гектаров второго по величине нетронутого барьерного рифа в мире. В его прозрачных водах обитают около двадцати шести видов кораллов, более пятисот видов рыб и осьминоги. Но шансы их встретить невелики.

«Увидеть осьминога — вообще большая редкость», — говорит мне владелица центра Барб Сильвестр. И большинство других дайверов это подтверждают. Например, хозяин бакалейного магазинчика по соседству с нашим домом, увлеченный дайвер, ныряет по всему миру двадцать пять лет и видел осьминога всего раз — едва заметив непрошеного гостя, тот выпустил чернила. «В Косумеле во время ночного погружения мы обычно встречаем много осьминогов», — говорит Барб. «Много» в случае в этими скрытными животными означает два-три, но все равно это настоящее чудо!

* * *

В первую субботу ноября я встречаюсь со своими попутчиками в аэропорту Нью-Хэмпшира в Манчестере. В этом году на Косумель едут восемь человек (какое счастливое число): я, мой инструктор Дорис, Барб Сильвестр с мужем Робом и еще три дайвера — один из них с супругой, которая ни разу не погружалась. Все мы в приподнятом настроении и полны энтузиазма, но после задержки на мексиканской таможне, когда мы наконец-то прибываем в дайвинг-клуб Косумеля, чтобы совершить пробное погружение — первое для меня в настоящем океане, я совершенно обессилена. И уже темнеет.

В тускнеющем свете снаряжение выглядит невероятно сложным и чужим. Я прикрепляю к своему жилету-компенсатору воздушный баллон. Дорис (которая сама так устала, что сначала надела гидрокостюм наизнанку) вызывается мне помочь. Но я случайно привинчиваю шланги задом наперед и повреждаю уплотнительное кольцо. Это значит, что будет утечка воздуха. (Не из-за такой ли проблемы взорвался один из «Челленджеров»?) Я тащу воздушный баллон обратно в дайвинг-клуб, получаю новый и повторяю всю процедуру заново. Наконец в своем новом черно-розовом гидрокостюме, ядовито-зеленых ластах и полном водолазном снаряжении я шлепаю к краю пирса, делаю шаг в пустоту — и плюхаюсь в Карибское море.

В нос немедленно заливается опасное количество соленой воды. Кашляя, я выскакиваю на поверхность. Ощущения такие, словно у меня пошла кровь из носа. Я вынимаю мундштук и глотаю «настоящий» воздух. Дорис большим пальцем подает сигнал к погружению. Но я не могу опуститься на дно!

Другие спешат мне на помощь: кто-то приносит из дайвинг-центра дополнительные грузы. Роб засовывает их в карманы моего жилета-компенсатора. Соленая вода обладает большей выталкивающей силой, чем пресная, поэтому мне нужно отрегулировать количество грузов сейчас, во время пробного погружения, прежде чем нырять с катера в открытом океане. Но я по-прежнему не иду ко дну. Роб добавляет мне килограмм-другой.

Стало совсем темно. Я ничего не вижу. Вода продолжает затекать в нос. Напуганная своими ошибками, я не могу вспомнить, что делать дальше. Я чувствую себя ни на что не годной.

«Это твое первое ночное погружение!» — пытается ободрить меня Дорис. Один из дайверов включает фонарь. Роб навесил на меня почти шесть килограммов дополнительных грузов. Я следую за Дорис в открытое море и проплываю через подводную арку. На мгновение я чувствую пьянящую радость от полета сквозь воду. Но в то же время благодарю судьбу, когда наконец-то хватаюсь за поручни на пирсе. К сожалению, я не могу стянуть с себя ласты и подняться по лестнице. Дорис великодушно помогает мне.

Я смотрю на свой дайверский компьютер, чтобы узнать, сколько времени я провела в океане. Час? Сорок пять минут? И что вы думаете: я погрузилась на глубину трех метров на две минуты — это так мало, что даже не считается за погружение. Все остальное время я болталась на поверхности, давясь водой и глотая воздух.

«О господи, — паникую я, — что же я буду делать завтра?!»

* * *

Следующим утром я полчаса прихорашиваюсь перед зеркалом, как кокетливая школьница. Я вожусь с маской, затягиваю ремень вокруг моего хвоста и пытаюсь найти положение, в котором в нос не будет затекать вода. Мы отплываем в 8:30 утра на борту «Рифовой звезды» — 17-метровой лодки в стиле викингов, сделанной в США на заказ пятнадцать лет назад и развивающей скорость 20 узлов в час. Сначала мы совершим так называемое дрейфующее погружение, когда надо просто следовать за течением. После того как мы покинем лодку, мы ее больше не увидим, пока она нас не подберет. И мы будем далеко от берега.

«Мы будем нырять в месте, известном как Эль-Пасо-дель-Седраль», — вещает наш харизматичный инструктор с бочкообразной грудью Франциско Марруфо, пока мы еще не доехали. Это длинный, похожий на хребет коралловый риф, по одну сторону которого находится песчаная отмель, а по другую начинаются глубины. «Вдоль линии кораллов проходит медленное течение. Там можно увидеть мурен. И большие косяки желтополосой ронки — это такие яркие рыбки с синими и желтыми полосами из семейства ворчуновых, которые громко скрежещут зубами. Возможно, там будут красные луцианы. И еще, — Франсиско смотрит прямо на меня, — осьминоги». Он уже сказал нам, что питает особую любовь к этим животным. «Когда их пугаешь, их глаза вылезают из орбит, почти как у людей», — смеясь, сказал он. На рифах Косумеля водится четыре разных вида, но их трудно отличить друг от друга, потому что все они могут менять форму, цвет и размер как угодно.

Капитан выключает двигатель. Я проскальзываю в жилет-компенсатор, застегиваю пояс на липучку, регулирую нагрудные ремни, протираю запотевшую маску и натягиваю ласты.

«Вперед!» — напутствует Дорис. Придерживая маску на лице, я шагаю с лодки и ныряю вслед за Дорис в воду.

Сегодня маска не протекает. Я дышу нормально. Осторожно я смотрю вниз и замираю от восторга: подо мной фантастический мир красок и форм, словно на некой психоделической картине. Но, в отличие от картины, все эти формы и цвета живые: рыбы, крабы, кораллы, горгонарии, губки, креветки. Одни кораллы напоминают надутые губы гигантов, другие торчат, как пальцы скелетов. Горгоновые кораллы мягко колышутся в воде, как тончайшие опахала из перьев. На фоне белоснежного, как в Нью-Хэмпшире, песка в пронзительно-бирюзовой толще воды мимо нас спокойно снуют дикие животные, словно нас здесь нет. Мне кажется, что я — невидимый путешественник во времени, попавший на другую планету. Только это моя планета, на которой я прожила больше полувека и побывала на всех ее континентах, кроме Антарктиды. Удивительно, но бо́льшая ее часть до сих пор оставалась для меня неизведанной тайной.

Я замечаю рыб буквально повсюду; видимость практически не ограничена. Мой страх исчезает.

Почти сразу Франциско указывает нам на полутораметровую мурену, притаившуюся под уступом и похожую на ленту из бархатистого зеленого мха. Открытый рот обнажает острые зубы. Скотт рассказывал мне, что одно время в океанариуме жила мурена, которая обожала, когда дайверы осторожно чесали ее во рту, — поэтому, завидев дайвера, она мгновенно распахивала свою пасть. Я радуюсь ей так, словно встретила приятеля своего друга.

Франциско сказал нам, что в нем есть кровь индейцев майя, но мне кажется, что в нем определенно течет и рыбья. Он скользит в воде с непринужденной легкостью местного жителя, показывающего нам свой район. Я стараюсь плыть вслед за ним и не терять из виду Дорис. В какой-то момент датчик отмечает, что мы плывем на глубине 15 метров, но мои уши чувствуют себя прекрасно. Франциско снова поворачивается и подзывает нас рукой: он указывает на нору рядом с огромным мозговым кораллом.

Я различаю глаз, потом воронку. Я показываю Франциско восемь пальцев, и он кивает. Коричневатая крапчатая кожа, белые присоски. Оторвав одно щупальце от камня, осьминог подается вперед. Он небольшой — голова размером всего с кулак. Он смотрит на нас расширяющимися глазами, внезапно становится ярко-алым, резко бледнеет и вдруг приобретает бирюзовый оттенок под стать воде. Он юркнул в свое логово, но продолжает наблюдать за нами — я вижу его любопытный глаз. Затем он снова высовывают голову и мантию. Воронка сначала направляется на нас, но потом исчезает где-то на боку. С каждым вдохом открывается белая изнанка жабр.

Кажется, я могла бы остаться здесь навсегда, просто наблюдая за его дыханием. Но остальные тоже заслуживают счастья полюбоваться осьминогом, поэтому я отплываю в сторону и показываю Франциско только что придуманный мной жест: кончики пальцев едва касаются друг друга, я приближаю ладони к груди и двигаю ими вперед-назад, имитируя взволнованное биение моего сердца. Но он и без этого все понял: он видел восторг на моем лице. На протяжении полутора лет после моего знакомства с Афиной, а потом с Октавией и Кали, которые вынуждены жить в нашем, человеческом мире, я мечтала попасть в их мир. И вот наконец-то мне это удалось: я нахожусь в осьминожьем царстве водной стихии, в теплых объятиях океана, я дышу под водой, и серебристые пузырьки воздуха вырываются из моего рта как великая ода радости.

Дальше начинается парад чудес: под камнем скрывается великолепная косумельская рыба-жаба. Раньше считалось, что этот вид обитает только на рифе Косумеля. Она плоская, как блин, с волнистыми поперечными синими и белыми полосами, неоново-желтыми плавниками и ветвистыми усами. Метровая акула-нянька мирно спит во впадине среди кораллов, словно ангелочек. Ярко-желтая с темными полосками и продолговатым телом рыба-флейта пытается слиться с ветвистым кораллом. Дорис на ходу изобретает новый жест: прижимает ко рту кулак и начинает перебирать пальцами другой руки, словно играет на невидимом духовом инструменте. Косяки переливающихся розовых и желтых рыб курсируют на расстоянии вытянутой руки от наших масок, словно стайки птиц в небе.

Мое состояние похоже на сон наяву. Восторг перерастает в экстаз, и я испытываю странные ощущения: я слышу свое дыхание внутри черепа, далекие звуки резонируют в моей груди наравне с биением сердца, все предметы кажутся ближе и крупнее, чем есть на самом деле. Как во сне, перед моими глазами предстают невероятные картины, и я беспрекословно их принимаю. Я нахожусь в измененном состоянии сознания, словно фокус, диапазон и четкость моего восприятия переключились в другой режим. Интересно, а Кали и Октавия чувствуют себя так же все время?

Океан для меня — как ЛСД для Тимоти Лири. Он утверждал, что психоделики для изучения реальности — что микроскоп для биологии, поскольку и то и другое позволяет выйти на новый уровень восприятия реальности. Шаманы и искатели просветления едят грибы, пьют зелья, лижут жаб, вдыхают дым, нюхают порошки, чтобы испытать ощущения, недоступные в нормальном состоянии. (И люди не одиноки в своем стремлении: слоны, обезьяны и многие другие животные специально едят забродившие фрукты, чтобы испытать алкогольное опьянение. Недавно биологи застали за «употреблением наркотиков» и дельфинов: те поймали ядовитую рыбу-фугу и начали по очереди толкать ее носами, передавая друг другу, как сигарету с марихуаной. Разозленная рыба выпустила в воду нейротоксин, в результате чего дельфины впали в некое подобие транса.)

Желание изменить привычное, повседневное состояние сознания присуще далеко не каждому человеку, но эта тема пронизывает всю человеческую культуру. Расширение сознания за пределы своего «Я» позволяет нам избавиться от чувства одиночества, подключиться к тому, что Юнг называл «коллективным бессознательным» — универсальному разуму, оперирующему на уровне единых для всех образов и идей; объединиться с тем, что Платон называл animus mundi, или «вселенской душой», общей для всех форм жизни. Некоторые культуры поощряют людей с помощью медитации, наркотиков или физических испытаний входить в измененное состояние сознания, чтобы установить контакт с духом животных, чья мудрость может быть скрытой от нас в повседневной жизни. Я же уверена, что погружение под воду с аквалангом вводит в измененное состояние сознания лучше любого наркотика: вы не просто вступаете в другую реальность — вы сливаетесь с фантастическим миром, который выходит за рамки любого человеческого воображения.

Кто сказал, что сны нереальны? В индуистской мифологии есть история об аскете Нараде, которого бог Вишну однажды удостоил встречи. Во время прогулки Вишну захотел пить и попросил Нараду принести ему воды. Нарада заглянул в первый попавшийся им на пути дом и встретил там настолько прекрасную девушку, что забыл, зачем пришел. Он на ней женился, у них родилось трое детей, они счастливо жили много лет, возделывая землю и выращивая скот. Но пришел сезон дождей. Бушующие потоки воды угрожали разрушить всю деревню, уничтожить скот и потопить людей. Нарада взял жену и детей за руки, но сильное течение унесло его любимых, а самого Нараду выбросило на берег. Но стоило ему открыть глаза, как он вдруг… услышал голос Вишну: «Куда же ты запропастился? Я уже полчаса жду свою воду!» Самого бога Вишну часто изображают спящим на поверхности необъятного и непостижимого океана, а сны, выходящие из его головы в виде пузырей, создают Вселенную. Вернувшись на борт «Рифовой звезды», я снимаю маску и плачу от радости.

* * *

С каждым днем меня все больше опьяняют странные чудеса подводного мира: восьмисантиметровые желтые морские коньки с цепкими, как у опоссумов, хвостами; шесть видов рыб-ангелов со спинными плавниками, развевающимися, как шлейф невесты; рыбы с желтыми губами; рыбы с фиолетовыми хвостами; рыбы яркие, как попугаи; рыбы плоские, как лепешки; рыбы с самыми замысловатыми узорами, например леопардовыми пятнами вперемежку с тигриными полосками; рыба с выразительным названием рыба-сержант. Синие хромисы. Окуни-арлекины. Сказочные окуньки. Губаны.

Однажды ночью мы ныряем с берега. В темноте я теряю нашу группу и по ошибке присоединяюсь к другой. Я возвращаюсь к пирсу, растерянная и разочарованная тем, что мне придется прервать погружение. Но Роб и Дорис возвращаются за мной. «Поплыли искать осьминога!» — предлагает Роб. Он берет меня за руку и освещает фонариком рыбу-ежа, способную раздуваться в огромный шар с ядовитыми шипами, если ее потревожить; кузовка с двумя рожками на голове, как у вола; призрачного атлантического ската-хвостокола, лежащего на песке, как вдруг Роб сжимает мою руку, и свет его фонаря озаряет кое-что еще. Сначала я думаю, что Роб указывает на толстую оранжевую морскую звезду. Но затем из расселины в мертвом коралле начинает просачиваться что-то мягкое, красновато-коричневое, постепенно разворачивая свои восемь щупалец с белыми присосками… Это осьминог! Он смотрит на нас удивленными глазами: его раздражает наш свет — он становится пунцовым и мгновенно исчезает в своей норе, как вода в сливной воронке.

* * *

Во вторник 7 ноября Франсиско объявляет нам, что сегодня наша группа будет нырять в месте, известном как «Колумбийская кирпичная стена». Это риф на склоне глубокой подводной ямы у южной оконечности острова, о котором в путеводителе написано следующее: «Гигантские коралловые колонны вздымаются над белоснежным песком и спускаются вниз по пологому склону, сменяясь террасами». Этот участок славится огромными грибовидными кораллами, горгонариями, губками, актиниями и другими морскими гигантами.

«В той точке, где мы начнем погружение, на дне лежит много кирпичей и один якорь, — продолжает Франциско. — Мы встретимся внизу, проплывем через шельф и спустимся во впадину. Там есть подводные скалы, некоторые из них с навесами. Затем мы подплывем к стене — в этом месте любят собираться черепахи, акулы, скаты. На прошлой неделе к нам присоединились двадцать пять больших дельфинов. Иногда там можно увидеть десяток лобстеров».

«Мы будем нырять на глубину до 25 метров. Если вы чувствуете, что течение слишком сильное, держитесь поближе к рифу. А когда начнете подъем, дрейфуйте по течению».

Дорис ныряет первой, я следую за ней. Но на глубине трех метров у меня начинают болеть уши. Я немного поднимаюсь и пытаюсь продуть их, но это не помогает. Я вижу, что остальные уже на дне. Я пытаюсь опуститься, но боль усиливается. Я сигнализирую Дорис и Робу, что у меня «проблема с выравниванием давления в ушах».

Роб показывает мне несколько приемов: наклонить голову к одному плечу, потом к другому. Выдохнуть через нос, не зажимая его. Всплыть повыше и попробовать еще раз. Но ничего не помогает, и это неудивительно: вчера я совершила три погружения, одно из них — самое глубокое в моей жизни, на 25 метров, а сегодня утром забыла впрыснуть свой обычный противоотечный спрей.

Мы с Робом всплываем на поверхность. «Насколько сильной может быть боль в ушах, чтобы все еще можно было нырять?» — спрашиваю я. «Лучше не рисковать», — советует Роб. Я размышляю: завтра нам предстоит ночное погружение с катера — это лучший за всю поездку шанс увидеть осьминогов. Я не могу позволить себе его пропустить.

Команда помогает мне забраться на катер. Я чувствую себя несчастной. Проглотив таблетку «Судафеда», я сажусь на скамейку, сжимаю свои предательски ноющие уши руками в надежде, что мое состояние улучшится за полтора часа, к моменту, когда начнется следующее погружение.

Я думала, что время будет тянуться бесконечно, но оно пролетает почти мгновенно. В морских глубинах тяжелая и вязкая соленая вода словно замедляет течение времени. Даже когда я просто погружаю руки в аквариум к Октавии или Кали, оно начинает течь с другой скоростью. Возможно, рассуждаю я, именно так мыслит сам Творец — размеренно, плавно и непрерывно, как течет наша кровь, а не как выстреливают наши синапсы. На суше мы думаем, движемся и живем как непоседливые дети или подростки, которые постоянно мечутся между своими гаджетами, однако никак не могут сосредоточиться на чем-то одном. Но океан заставляет всех замедлиться, стать более сосредоточенными и осознанными, при этом наделяя вас головокружительной гибкостью. В воде вы приобретаете грацию и силу, которых никогда не испытаете в воздухе. Погружаясь в океан, вы словно попадаете в чертоги необъятного, неизведанного подсознания нашей планеты. Вы подчиняетесь его глубинам, давлению воды и течениям, что дарует вам одновременно и смирение, и потрясающую свободу.

Через полчаса мои друзья уже появляются на поверхности, а моим ушам ничуть не полегчало. Я узнаю, что у Майка, одного из членов нашей группы, также были проблемы с ушами, но он все равно совершил погружение. Теперь у него идет из носа кровь, и ему придется пропустить следующий заплыв. Он, как и я, расстроен.

Франциско начинает инструктаж: наши друзья — без нас с Майком — будут нырять в лагуне Национального парка Чанканааб, которая славится своими лобстерами и рыбами-жабами.

— А еще мы можем встретить зеленых морских черепах, — говорит он.

— Как Миртл! — восклицает Дорис, поворачиваясь ко мне. — Сегодня вторник, а по вторникам я как раз работаю в океанариуме. Интересно, Миртл по мне скучает?

— Максимальная глубина 15 метров, — продолжает Франциско. — Но будьте осторожны. Песок там мелкий, как пудра, и легко мутит воду.

Мы с Майклом с тоской смотрим, как наши друзья погружаются в бирюзовую воду.

На этот раз я могу наблюдать за трансформацией со стороны: до этого момента я была слишком занята своим собственным волшебным преображением. Дайверы подходят к краю борта, шаркая огромными ластами. Наш метод погружения в воду называется «гигантский шаг». Это звучит внушительно и гордо, но даже легендарный Жак-Ив Кусто в момент его выполнения напоминал Монти Пайтона из Министерства глупых походок. Я с удивлением смотрю, как мои друзья, опытные дайверы, поражающие под водой своей грацией, неуклюже ковыляют в ластах к краю борта: они выглядят настолько жалкими, уязвимыми и нелепыми, что это просто шокирует. Но уже через мгновение, оказавшись в водной стихии, они трансформируются из неловких увальней в невесомых грациозных существ. Может быть, нечто подобное происходит с нашей душой после смерти, когда она попадает на небеса?

* * *

Чудесная среда — это день, когда я посещаю Кали и Октавию. И именно в среду мы собираемся совершить ночное погружение с катера. Это лучший шанс за всю поездку увидеть осьминога в среде его обитания. Всех беспокоят мои уши. Майк и Роб считают, что у меня все будет хорошо, но Дорис и Барб убеждены, что мне стоит отказаться от первой утренней сессии, которая будет достаточно глубокой, больше 20 метров. После этого будет еще одно погружение после обеда, затем в сумерки и, наконец, ночью.

Я еду на катере вместе с остальными, но решаю пропустить первый заплыв. Как жаль, что я не увижу зеленых мурен, черепах и акул, которых посулил нам Франциско. На море стоит небольшое волнение, и в этом месте проходит сильное течение. Все торопятся шагнуть за борт, чтобы скрыться под большой волной. Но у Дорис что-то не так со снаряжением. Оказывается, у нее неправильно прикреплен шланг для поддува жилета-компенсатора. Двое членов команды бросаются ей на помощь, как техники «Формулы-1» на пит-стопе, но, когда она наконец ныряет, других уже не видно. Я с беспокойством пытаюсь разглядеть, нашла ли она остальных, но — то ли волны, то ли пузырьки воздуха тому причина — это бесполезно: мой любимый инструктор и остальные друзья бесследно канули в водную пучину. Катер движется дальше, чтобы выгрузить еще одну группу. Хотя я и знаю, что Дорис — опытный дайвер, я все равно беспокоюсь.

Капитан разделяет мою тревогу. Закончив со второй группой, он разворачивается, чтобы вернуться на то же место. Но воды буквально переполнены катерами и дайверами. Где же наша группа? Внезапно мы замечаем длинный тонкий буй — надувную оранжевую «сосиску безопасности», рядом с которым плавает Дорис. Что с ней случилось?

Она в полном порядке и, как обычно, жизнерадостна, но потеряла группу. «Я искала их повсюду, — спокойно говорит она, вылезая на палубу, — но их нигде не было. В конце концов я поняла, что вряд ли их найду. Я плаваю с этой сосиской уже четыре года и еще ни разу ее не использовала!» — жалуется Ди.

Члены команды пытаются разглядеть пузырьки на воде, чтобы найти остальную группу. Наконец, они ее находят, и воодушевленная, как всегда, Дорис невозмутимо прыгает к ним.

Из-за зыби на море и сильного течения многие дайверы сталкиваются с той же проблемой, что и Дорис, и далеко не все воспримут это с такой легкостью, как она. Во время второго погружения нашей группы, которое я тоже пропустила, я вижу на воде больше «сосисок», чем в немецкой мясной лавке. Мы спасаем одного бедолагу — пожилого джентльмена, который пребывает в полной растерянности от случившегося. «Обычно, когда я поднимаюсь на поверхность, моя лодка всегда на месте!» — обескураженно бормочет он. К сожалению, он не помнит ни названия лодки, ни имени ее владельца. У нас на катере есть свободное место, поскольку мы потеряли одного незадачливого паренька, прозванного нами Засранцем, после того как пару дней назад его стошнило. Но не за борт, как это делают нормальные люди, а на палубу, что провоцирует рвоту у остальных. Позже мы отыскали его на другом катере, в который он залез по ошибке. Со временем мы находим лодку потерявшегося джентльмена и забираем нашего неудачника, который умудряется забыть свой пояс с грузами на другом судне.

«Если днем столько дайверов теряют ориентиры, — с тревогой думаю я, — что же будет ночью?»

* * *

Для погружения в сумерках мы встречаемся на пирсе в три часа дня. «До нашего места час пути. Оно называется Далила, — говорит Франциско. — Опускаться ниже 18 метров там не имеет смысла. Пока рано и будет довольно светло, но все равно возьмите с собой фонарики. Заглядывайте в кратеры. В это время дня можно увидеть черепах, плывущих на юг, акул-нянек, которые ищут место для сна, и рыб-попугаев. Если чувствуете, что вас подхватывает течение, держитесь ближе к рифу, договорились?»

Я молюсь, чтобы мои уши меня не подвели.

Я опускаюсь очень медленно, под зорким взглядом Дорис, постоянно выравнивая давление в ушах. Внизу я сигналю ей «все в порядке» и вижу, что другие также смотрят на меня. Сорок минут, полет нормальный, и, хотя мой компьютер показывает, что я погрузилась ниже 29 метров, я чувствую себя отлично. Никакой боли, только восторг, ведь за мной по пятам следует крупный луциан-парго. По мере того как вода становится все темнее, я чувствую себя все более уверенно. Меня переполняет радость: я справилась! Теперь все, что мне нужно, — это сотрудничество со стороны осьминогов.

* * *

Становится темно и холодно. Мы час сидим в лодке, ожидая, когда из нашей крови уйдет накопившийся азот. Мы с Дорис кутаемся в одно полотенце, дрожим от холода и хихикаем. Но потом я начинаю нервничать. Мои уши, ночь, темнота, открытый океан…

Франциско проводит краткий инструктаж:

— Мы почти прибыли, — говорит он. — Это место называется Парадизо, то есть рай. Это лучшее место для ночного погружения во всем Косумеле. Я думаю, сегодня нам повезет с акулами и осьминогами. Но каждую ночь бывает по-разному. Например, в полнолуние здесь много осьминогов. Они ведь хищники и выходят на охоту, потому что лучше видят в лунном свете. Однако лобстеры в это время предпочитают оставаться в норах. Здесь также можно увидеть огромных крабов. И гигантских кальмаров. А еще острохвостых угрей, очень похожих на змей. Их много на рифовом склоне.

Мы встречаемся на поверхности у кормы катера и опускаемся на дно все вместе. Используйте фонарь. Когда подаете сигналы рукой, направляйте свет на руку. А когда всплывете на поверхность, направляйте его на голову, чтобы вас увидели с катера. У меня оранжевый фонарь и зеленый сигнальный. Если увидите их, значит, это я. Итак, вперед!

У каждого из нас с собой два источника света: фонарик и светящаяся палочка на спине. Я ныряю сразу за Робом. Памятуя о моих неурядицах прошлой ночью, он предложил на протяжении всего погружения держать меня за руку. Мы медленно погружаемся на метр, и я продуваю уши. Чувствую сильное давление. Я повторяю это раз за разом. На трех метрах я не выдерживаю и сигнализирую Робу, что у меня «проблемы с ушами». Мы вместе поднимаемся на метр, я делаю маневр Френцеля, потом маневр Вальсальвы, наклоняю голову к одному плечу, потом к другому. Становится чуть лучше. Я освещаю левую руку, сигналю «все хорошо» и начинаю опускаться ниже. Боль в ушах усиливается. Но я решаю продолжать, пока она не станет невыносимой.

Наконец-то мы с Робом присоединяемся к остальным. В темноте мы следуем вдоль рифа. Я рада, что он держит меня за руку, потому что мне трудно делать несколько дел одновременно: регулировать баланс, плавучесть, контролировать глубинометр, освещая его фонариком, продувать уши, периодически очищать маску и разглядывать животных в небольшом диске света от фонарика. У меня ощущение, будто я путешествую в маленькой капсуле в космическом пространстве. Вокруг меня тяжелая и обволакивающая темнота. Мое восприятие сужено и сосредоточено на этом маленьком кружке света. Вот в нем появляется огромный краб, высокая пурпурная ветка кораллов и ярко-синяя рыба-ангел! Под кораллом собралась стайка луцианов. Лангуст шевелит усами. Впереди белеют вспышки света от фотоаппаратов моих друзей и светлые следы от их жилетов-компенсаторов. И вдруг — осьминог! Я сжимаю руку Роба, но он увидел, как тот просачивается из своей норы, раньше меня. Он светло-коричневый с белыми полосами, но светлеет прямо на глазах. Сначала снаружи появляется три руки, потом голова. Он поворачивается, смотрит прямо на нас, становится зеленым, потом интенсивно-коричневым и исчезает в норе.

Желтые коралловые полипы расправляют свои кормовые щупальца. Перед нами настоящий ковер из фиолетовых и оранжевых губок. Второй осьминог! Его выпуклые глаза смотрят вверх, потом вниз. Область вокруг глаз кажется желтой, зрачок — узкая щель. На несколько мгновений его кожа покрывается мерцающими крапинками — маскировка «звездное небо», — и он проворно ныряет обратно в логово.

В свете фонарика я вижу, как Франциско играет с иглобрюхом, который почему-то позволяет ему нежно трогать ладонью свой живот. Но Роб снова машет фонариком. Прямо под нами третий осьминог. Я опускаюсь головой вниз, чтобы хорошенько его рассмотреть. Этот осьминог крупнее, чем два предыдущих, и вовсе не выглядит напуганным. Он медленно приближается ко мне, но его воронка направлена в обратную сторону. Его кожа покрывается то полосками, то пятнами. Он похож на ученого-биолога, который осторожно проверяет, что будет делать дальше это странное существо. Я хотела бы остаться с ним, но течение неумолимо тянет меня прочь. Роб тоже тянет меня за руку — нам нельзя отставать от других. Я чувствую себя прямо как доктор Живаго, который только нашел свою давно потерянную любовь в шумном городе. Но я в тисках океана, и его течение уносит меня вперед.

В свете моего фонарика океан демонстрирует мне всё новые чудеса: похожий на змею острохвостый угорь с плоским, как лопатка, хвостом. Полосатые ворчуны, которые издают зубами громкие скрежещущие звуки. Ярко-синие рыбы-ангелы. Огромный краб. Но давление в моих ушах нарастает. Мне все труднее фокусировать внимание. Я постоянно продуваю нос, пытаясь выровнять давление, отчего шипящее дыхание Дарта Вейдера, которое я слышу где-то внутри черепной коробки, дополняется интенсивным бульканьем пузырьков и каким-то писком. Если бы Роб не держал меня за руку, я была бы полностью дезориентирована.

И вдруг — четвертый осьминог, на этот раз на рифовой стене! Он довольно маленький и застенчивый; я вижу только глаза и белые присоски, проглядывающие через дыру в кораллах. Боль в ушах становится почти невыносимой, когда Роб подает сигнал к всплытию. Я медленно поднимаюсь на поверхность, как душа, которая не хочет покидать умирающее тело. Я опускаю голову вниз и смотрю на оставшийся после меня след из серебристых пузырьков, мерцающий в темной толще воды, как Млечный Путь.

Глава шестая. Исход

Свобода, желание и побег

Когда я возвращаюсь, старушка Октавия все еще полна сил. Она активно шевелит руками, поворачивается ртом в сторону витрины, зависает на потолке вниз головой. Она делает «глазную полосу», покрывается пятнами, обхватывает голову щупальцами. Широко открыв жаберное отверстие, она засовывает туда руку, а ее кончик высовывает из воронки и машет им, как человек, вызывающий такси на улице. Затем она проделывает то же самое другой рукой. Октавия стала намного бледнее; ее мантия широко раздувается с каждым вдохом, и видно, что она с усилием выдыхает через воронку. Ее зрачок расширен, что делает глаза очень выразительными. Она вращает воронкой — более гибкой, чем язык, и продолжает менять окраску: теперь вместо полоски она изобразила «звездное небо». Ее пятнистый узор так же богат и разнообразен, как на дорогом персидском ковре. Одной рукой она ворошит гроздья яиц, подталкивая их в глубь логова. Когда она поворачивается, я вижу, что гроздья уходят на полметра внутрь — там не тысячи, а десятки тысяч яиц. Я показываю эти сокровища двум детям и их мамам, стоящим перед витриной, и те ахают от удивления.

Наверху Уилсон открывает крышку аквариума и протягивает Октавии кальмара на конце длинных щипцов. Дети замирают. Октавия охотно съедает одного кальмара, потом второго. Я наблюдаю за этим внизу, как и восхищенные дети. Почуяв еду, морская звезда-подсолнух протягивает один луч в сторону Уилсона. «Она тоже просит рыбы, — говорю я детям. — У нее нет мозгов, но она вовсе не глупая. Смотрите!» Уилсон услужливо подает ей мойву, и морская звезда, прилепившаяся к стеклу на уровне глаз детей, начинает передавать еду ко рту своими трубчатыми ножками-стебельками. Как только путь по импровизированному 20-сантиметровому конвейеру пройден, она выворачивает через рот свой желудок и начинает есть. «Морская звезда выпускает из желудка кислоту и таким образом растворяет еду», — объясняю я. Раскрыв рты от удивления, дети наблюдают за тем, как рыба тает буквально на глазах.

Кали по размерам почти догнала Октавию, и проблема с ее жильем давит на нас еще больше. На прошлой неделе во время кормления, рассказывают мне Криста и Уилсон, она решительно начала вылезать из бочки. Она с такой неистовой силой цеплялась руками за края, что они с трудом оторвали ее щупальца от стенок и предотвратили побег. «Казалось, она отчаянно пыталась выбраться на свободу», — говорит мне Криста. Но сегодня Кали спокойна и дружелюбна, и ее холодные влажные прикосновения кажутся мне самыми теплыми объятиями в мире.

Возможно, кризис на прошлой неделе был вызван появлением у нее новых соседей. В отстойник подселили больную эмбиотоку, получающую препарат «Празиквантел», воздействие которого на осьминогов неизвестно, поэтому Билл временно переместил бочку с Кали в большой открытый аквариум с водой из другого источника по соседству. В этом аквариуме обитают животные, которых Билл собрал во время экспедиции в заливе Мэн: актинии; голотурии, похожие на неоновые огурцы; оболочники на стебельчатых ножках; асцидии, напоминающие корни имбиря, и пинагоры — красивые рыбы, словно покрытые мощной серой броней, с округленным ртом, выражающим вечное удивление. Пинагор хорошо приспособлен для жизни в прибойной зоне: на его брюхе есть специальная присоска, позволяющая закрепляться на камнях и любых других поверхностях, как магнитик на холодильник. К тому же пинагор умен. В 2009 году один из дрессировщиков, работавших в океанариуме с морскими млекопитающими, научил самку пинагора по имени Блонди проплывать через обручи, пускать по команде пузыри, спокойно выдерживать ветеринарные обследования и плавать по поверхности ровными кругами. Когда мы с моей бордер-колли Салли посещали школу дрессировки, там была похожая команда «волчок». Но даже несмотря на интеллект, которым славятся бордер-колли, мне так и не удалось научить свою собаку выполнять этот трюк.

Один из вновь прибывших пинагоров заинтересовался осьминогом. Билл рассказывает мне, что вчера, когда он кормил Кали, пинагор подплыл к бочке и начал изучать кончики ее щупалец.

— Может быть, он пытался ее развлечь, — говорит Криста.

— Я тоже надеюсь, что ей стало повеселее, — поддерживает ее Уилсон.

Даже не прикасаясь к своим соседям, Кали может почувствовать их вкус. Ее хеморецепторы способны получать химическую информацию на расстоянии до тридцати метров. Один исследователь установил, что присоски осьминога в сто раз более чувствительны к химическим веществам, растворенным в морской воде, чем человеческий язык к веществам, растворенным в дистиллированной. Возможно, Кали знает, кто именно живет с ней в одном аквариуме, их пол, состояние здоровья, настроение.

Хотя известно, что осьминоги не любят общаться с себе подобными, очень мало изучены их отношения с другими видами животных, помимо взаимодействий хищник — добыча. Специалисты не рекомендуют любителям-аквариумистам держать осьминогов в одном аквариуме с соседями, потому что осьминог может их убить и съесть. Но не все взаимодействия с другими живыми видами носят враждебный характер. В Аквариуме Ванкувера Британской Колумбии куратор осьминогов Дэнни Кент обнаружил, что «некоторые особи могут годами жить бок о бок с морскими окунями, тогда как другие в кратчайшие сроки изничтожают всех своих соседей по аквариуму». Один осьминог, который жил в огромном аквариуме на 250 тысяч литров в экспозиции «Пролив Джорджия», любил забираться на арку искусственного каменного грота, выступающую над поверхностью воды, и опускать одну руку в воду. Кент обнаружил, что осьминог использовал свою руку как удочку: он ждал, когда селедка заинтересуется кончиком щупальца, проворно хватал рыбу и съедал.

Отношения осьминога с соседями по аквариуму могут быть очень сложными. В 2000 году Аквариум Сиэтла принял рискованное решение поселить гигантского осьминога в резервуар на полтора миллиона литров вместе с несколькими полутораметровыми акулами. Сотрудники полагали, что в случае опасности осьминог будет прятаться среди камней. Но они ошибались. К их изумлению (и к радости почти трех миллионов зрителей, которые в 2007 году просмотрели эту видеозапись, ставшую вирусной), осьминог начал систематически убивать акул. Причем они не пропадали без следа: они были найдены мертвыми, но нетронутыми. Осьминог убивал их не ради того, чтобы съесть. Не было это и реакцией на непосредственную угрозу. Как сообщалось в новостях и в комментариях к видео, убийство акул было превентивной стратегией — потенциальные хищники были уничтожены еще до того, как успели нанести осьминогу какой-либо вред.

В Косумеле мне довелось наблюдать любопытную сцену, которая может свидетельствовать о существования межвидовых отношений иного рода: ничего подобного я раньше не видела. Во время последнего погружения мы посетили невысокий риф с несколькими довольно крупными коралловыми головами, длинными выступами и навесами. На первом получасе погружения под одним из таких карнизов на глубине около десяти метров мы заметили карибского рифового осьминога на белом песочке. Подплыв к нему на расстояние пары метров, я с удивлением обнаружила, что прямо перед ним копошится с десяток живых крабов с красноватыми и зеленоватыми панцирями диаметром пять-восемь сантиметров. Несмотря на присутствие хищника, крабы вели себя поразительно спокойно. Некоторые неспешно пытались уползти, но стоило кому-то из них отдалиться, осьминог вытягивал руку и довольно мягко, как мне показалось, подталкивал краба обратно.

Все это было очень странно. Осьминог не был пунцовым от возбуждения, несмотря на то что перед ним находилась его любимая еда, а точнее, просто шведский стол из лакомств. Он был белым, с радужным бирюзовым блеском. Осьминог не хватал расползающихся крабов своими присосками, а аккуратно пододвигал их к себе щупальцами. Крабы, как ни странно, не пытались разбежаться в разные стороны. И вокруг осьминога я не увидела крабовых останков, какими обычно усеяны подходы к осьминожьему логову. Может, потому что все это происходило не в логове? Так или иначе, крабов была целая толпа, может, они стояли на наружных скелетах своих съеденных собратьев, а я просто не заметила? Осьминог бросил на меня беглый взгляд и снова сосредоточил все внимание на шебуршащихся крабах. Он не сдвинулся с места, даже когда я приблизилась к нему на расстояние метра.

Я хотела бы задержаться здесь подольше, но это было дрейфующее погружение, и сильное течение тянуло меня прочь. По приезде я спросила у своих друзей в океанариуме, что все эти крабы делали рядом с осьминогом? Почему они не пытались убежать? Что он планировал с ними делать? Это была его крабовая ферма? Полушутя, я выдвинула еще одну теорию: может, он одурманивал их своими чернилами?

Американские морские зоологи Джорж и Нетти Макджинити поместили в аквариум с калифорнийским двупятнистым осьминогом мурену. Та начала искать осьминога, но, когда она подплыла слишком близко, осьминог выстрелил в нее чернилами. С тех пор мурена продолжала охотиться на других рыб, но осьминога больше не трогала. Иногда она подплывала и прикасалась к нему носом, но не атаковала и не проявляла к нему охотничьего интереса.

Осьминожьи чернила, помимо пигмента меланина, содержат несколько других важных биологических веществ. Одно из них — тирозиназа, энзим, который раздражает глаза и забивает жабры. Но тирозиназа может обладать и другим действием. В статье, опубликованной в 1962 году в «Британском журнале фармакологии», сообщается, что в ходе экспериментов на млекопитающих оказалось, что этот энзим блокировал действие окситоцина («гормона привязанности и любви») и вазопрессина (антидиуретического гормона, влияющего на кровообращение). Рыбы, птицы, рептилии и беспозвоночные, включая осьминогов, обладают своими вариантами обоих гормонов. И, как показали эксперименты, окситоцин оказывает влияние на социальные взаимодействия у рыб точно так же, как у млекопитающих. Если резко повысить уровень окситоцина, не могут ли такие асоциальные существа, как крабы, вдруг почувствовать себя необыкновенно спокойно в толпе себе подобных — и даже в компании опасного хищника?

Еще один компонент осьминожьих чернил — нейромедиатор дофамин, известный как «гормон вознаграждения». Недавно я прочитала статью о роли дофамина в кальмаровых чернилах в моем любимом блоге Cephalove, посвященном биологии и психологии головоногих. Его автор, выпускник факультета психологии Нью-Йоркского университета в Буффало Майк Лисьески, создал его в мае 2010 года. Ссылаясь на результаты исследований Мэри Лусеро, У. Джилли и Г. Фаррингтона, Майк выдвинул идею, что «одна из задач чернил кальмара — обмануть хищника, заставить его думать, что он поймал кальмара и съел его. Когда рот хищника наполняется чернилами, его рецепторы улавливают аминокислоты, которые обычно сопровождаются поеданием мяса. В результате хищник считает, что он поймал и съел добычу, и прекращает погоню за кальмаром». Может быть, предполагаю я, крабы вели себя так спокойно, потому что из-за полученных доз окситоцина и дофамина чувствовали себя сытыми и довольными?

— Мне кажется, вы пытаетесь найти подоплеку, которой там нет, — предостерегает меня Уилсон.

— Что?! Вы считаете, что осьминоги не способны разводить стада крабов, одурманивая их чернилами? — восклицаю я. — Если подобное кажется вам безумием, то что вы скажете на это?

Я пересказываю ему свои беседы с Питером Годфри-Смитом, философом-дайвером, который проводит каждое лето на дне Сиднейской гавани среди гигантских каракатиц и осьминогов. Он описывает эти встречи как «контакты с разумными инопланетянами».

Все головоногие, которых он встречал, были умны и осознанны. «Только посмотрите на нейроны в их руках! — сказал он мне. — Их психическая организация фундаментально отличается от нашей. Возможно, у осьминожьего интеллекта нет централизованного ядра, где сходится весь их опыт. В нем нет единого центра и, возможно, нет самосознания. Он настолько отличается от нашего, что мы — со своим разумом — просто не в состоянии его постичь».

В отсутствие центрального сознания осьминог, по словам Питера, обладает мощным «коллаборативным и кооперативным, но распределенным интеллектом». Другими словами, вероятно, каждая его рука обладает собственным разумом — и, возможно, даже собственным «Я».

Исследования показывают, что у осьминогов есть «смелые» и «робкие» руки. Исследователь из Венского университета Рут Бирн сообщает, что осьминоги в ее лаборатории всегда трогают новые предметы или исследуют лабиринты одной и той же рукой, хотя все их конечности одинаково расторопны. Наблюдения за восемью небольшими осьминогами показали, что добычу они обычно хватают всеми руками, обволакивая ее как щупальцами, так и перепонками, но для манипуляции с предметами всегда используют одну, две или три любимые руки в одинаковых комбинациях. Ее команда рассчитала, что осьминоги используют всего 49 комбинаций из одной, двух и трех рук для манипуляции предметами, тогда как при использовании всех восьми рук количество комбинаций выросло бы до 448.

Возможно, в этом случае речь идет о приоритетности рук. Известно, что у осьминогов (по крайней мере живущих в неволе) есть доминирующий глаз, и Бирн считает, что доминирующими являются конечности, расположенные ближе к этому ведущему глазу.

Но причина робких и смелых рук может крыться совершенно в другом. Осьминоги не только могут использовать свои руки для выполнения разных задач — подобно людям, которые левой рукой обычно держат гвоздь, а правой моток, — но и каждая осьминожья рука может иметь свою собственную личность, почти как отдельное существо. Исследователи неоднократно отмечали, что, когда осьминога помещают в незнакомый аквариум, посреди которого находится еда, одни его руки тянутся в направлении еды, в то время как другие стремятся залезть в безопасный угол.

Каждая осьминожья рука обладает значительной автономией. В ходе одного эксперимента исследователь перерезал нервы, соединяющие ее с головным мозгом, а затем стимулировал кожу на руке. Рука вела себя так, словно ничего не случилось, — она даже дотянулась до пищи и схватила ее. Как сказал его коллега на канале National Geographic, этот эксперимент показал, что «значительная часть информации обрабатывается в руках и никогда не поступает в мозг». А популяризатор науки Кэтрин Хармон Каридж написала, что осьминог способен «передавать на аутсорсинг отдельным частям своего тела значительную часть анализа данных, поступающих из внешнего мира… и, более того, его руки, по всей видимости, могут взаимодействовать друг с другом без посредничества центрального мозга».

— Руки осьминога действительно похожи на отдельных существ, — соглашается Скотт.

Осьминог может не только отрастить новую конечность взамен потерянной, но и порой оторвать собственную руку даже в отсутствие хищника. (Известно, что так делают тарантулы — если их нога повреждена, они отрывают ее и съедают.)

— А не может ли одна рука оторвать другую из-за неприязненного отношения? — с улыбкой спрашивает Уилсон.

В конце концов, близнецы часто ссорятся и дерутся друг с другом.

— Удивительно, как мало мы знаем о жизни животных, — продолжает он. — И чем больше мы узнаем, тем с более странными вещами сталкиваемся. Такой разговор, как этот, мог состояться только в последние двадцать лет. Мы только начинаем понимать животных.

* * *

— Я получила работу!

На следующей неделе Криста встречает меня в новой синей футболке поло с эмблемой океанариума. Чтобы компенсировать посетителям неудобства, связанные с реконструкцией Гигантского Океанского аквариума, и обеспечить более персонализированный подход к гостям, океанариум нанял десять новых экскурсоводов. «Это временная позиция, пока не закончится реконструкция, — объясняет Криста, — и с неполной занятостью. Но это работа моей мечты!» Вместе с униформой ей также выдали личный гидрокостюм. Ее первым заданием (а она начала работу только вчера) было провести тренировку со звездой океанариума — вальяжной черепахой Миртл — в мелком пингвиньем бассейне и комментировать свои действия публике.

По крайней мере она подумала, что это было ее задание. Когда Криста облачалась в раздевалке в выданный ей гидрокостюм, одна из сотрудниц — миниатюрная рыжеволосая женщина — повернулась к ней и спросила: «Вы сертифицированный дайвер?»

«Я… нет», — в растерянности призналась Криста. Она давно мечтала поплавать с Миртл и боялась, что теперь ей этого не позволят.

«Если нет, то вы не сможете этим заниматься, — строго сказала женщина, а после паузы продолжила с веселой улыбкой, — не получая огромного удовольствия!»

Этим дайвером-шутником оказалась Дорис Моррисет. Она показала Кристе, как с помощью листьев салата заставить Миртл плавать за собой по бассейну. Но делать это следовало осторожно и только под неусыпным надзором, ведь ее нельзя оставлять одну ни на минуту: Миртл настолько большая, что может застрять между камней. «Ей очень нравится место возле фильтра, между трубой и стеной», — говорит Криста, и дайверам нужно следить за тем, чтобы 250-килограммовое животное не защемило там свой мощный панцирь.

Представление длится два часа. Каждая из четырех морских черепах получает персонального тренера и выполняет разные задания. Одна из двух черепах-логгерхедов слепа. Ее выловили осенью 1987 года у острова Кейп-Код с такой тяжелой гипотермией, что все думали, что она мертва. От ее тела уже хотели избавиться, когда вдруг она зашевелилась, и ее отправили в океанариум для реабилитации. «Вот почему ее назвали Фениксом, она ведь воспряла из мертвых, — объясняет Криста. — Из-за обморожения бедняжка потеряла зрение. Когда она плывет на вас на полной скорости, лучше уйти с дороги. Если она ненароком в вас врежется, она собьет вас с ног. Это не самое изящное животное». Вторая черепаха, атлантическая ридлея, по имени Ари любит, когда дайверы нагибаются, берут ее на руки и качают в воде. Она просит об этом, подплывая к ним и высоко задирая голову. Все дайверы знают этот жест и спешат выполнить ее просьбу. «Мы все у нее под каблуком, — говорит Криста, — вернее, под ластом!»

* * *

Несмотря на свою занятость — Криста по-прежнему пять вечеров в неделю работает в баре плюс несколько дней в океанариуме, — она не забывает навещать Кали по средам. Эмбиотока вылечилась, и Билл вернул бочку с Кали в отстойник.

Кали около полутора лет, и она почти сравнялась по размеру с Октавией — отчасти потому, что Октавия заметно скукожилась. Ирония в том, что стареющая, усыхающая Октавия хочет только одного — находиться в безопасности укромного логова в углу огромного аквариума на две с лишним тысячи литров и заботиться о своих яйцах. А растущая энергичная Кали, которая жаждет исследовать мир, вынуждена жить в тесной бочке на 200 литров.

Уилсон говорит, что Кали и Октавию следовало бы поменять местами. Но для этого пришлось бы разлучить Октавию с яйцами, о которых она так ревностно заботится, а это кажется просто немыслимым.

— Октавия этого не вынесет, — говорит Криста.

— К тому же яйца осьминога — хорошая приманка для посетителей, — признает Уилсон.

В прошлый понедельник во время перерыва Криста стала свидетельницей настоящего представления. Морская звезда-подсолнух, которая обычно сидит на противоположной стороне аквариума, начала медленно продвигаться по заднему стеклу к осьминожьему логову. Она проделала две трети пути, когда Октавия вдруг стремительно вылетела из убежища головой вперед, размахивая руками и атакуя звезду, как боксер. «Она покинула свои яйца всего на несколько секунд», — сказала Криста. Но этого было достаточно, чтобы произвести впечатление на морскую звезду, и та медленно поползла обратно.

Позже она проделала нечто подобное снова. Вися в гамаке на собственных руках, Октавия приняла атерину, которую Уилсон протянул ей на конце длинных щипцов, и съела, а вторую рыбину бросила на дно. Тогда Уилсон предложил неугодную рыбу морской звезде-подсолнуху, которая в тот момент сидела на стекле со ртом, обращенным к публике. Она взяла рыбу и начала перемещать ее своими трубчатыми ножками в сторону рта. Уилсон протянул ей еще одну рыбу, и она снова приняла угощение. Передвигая его ко рту, как по конвейерной ленте, морская звезда стала медленно двигаться к логову Октавии. По мере приближения звезды Октавия становилась все более возбужденной. Ее зрачки расширились, она начала активно развевать руками с вывернутыми щупальцами над головой. Сначала она показала одну руку, вытянув ее больше чем на метр в сторону звезды. Потом повернулась, открыв нашему взору сотни жемчужных гроздьев яиц, свисающих с потолка. Все еще держась за потолок добрым десятком крупных присосок двух рук, она высунулась из логова всем телом, перестав укрывать перепонками и щупальцами свое сокровище, и пустила в направлении звезды мощную струю воды из воронки. Яйца зашевелились, как занавески от ветра на окне. Затем, продолжая закрывать собой вход в логово, она начала интенсивно размахивать руками, закручивая и раскручивая кончики своих щупалец и демонстрируя присоски. Это представление длилось почти пятнадцать минут. Наконец, морская звезда остановилась и, немного помедлив, двинулась в обратную сторону. Даже без мозга она «поняла сообщение». Убедившись, что опасность миновала, Октавия вернулась к яйцам. Движения ее рук стали медленнее и расслабленнее. Было видно, что она успокоилась.

— Я думаю, она сначала растерялась из-за поведения морской звезды и только потом поняла, что та всего-то и хотела полакомиться рыбкой, — говорит Уилсон, который спустился к нам понаблюдать за Октавией. — Но если бы звезда приблизилась к логову еще ближе, я не знаю, что бы могло произойти. В дикой природе морские звезды-подсолнухи — хищники, которые охотятся в том числе и за яйцами осьминогов.

— Октавия определенно заслуживает звания «Лучшая мать года!» — восклицает Криста.

Но, несмотря на усердную заботу, яйца у Октавии все усыхают и съеживаются. Несколько десятков уже упали на песчаное дно. Уилсон считает, что остальные гроздья в конце концов постигнет та же участь. Когда яиц не станет, Октавию можно будет переселить в бочку Кали, может быть, даже на следующей неделе, но никто не хочет проявлять инициативу. «Яйца — очень хороший экспонат», — говорит мне Уилсон.

* * *

Иногда Кали встречает нас возбужденной и активной. Она может без устали играть с нами по двадцать минут кряду. В такие моменты она может взять рыбу, но не съесть ее сразу. Вместо этого она продолжает ощупывать наши руки, присасываться к коже, карабкаться и тянуть. Иногда она вдруг поднимается вверх, потом камнем падает вниз, ослабляет хватку, а когда мы расслабляемся, внезапно хватает нас щупальцами и со всей силой тянет на себя. Мы смеемся над этой осьминожьей шалостью.

После игровой сессии мы часто вместе отдыхаем. Плавая у поверхности воды, она лениво шевелит кончиками щупалец, расслабленно трогает нас своими присосками. В такие моменты время словно останавливается. Когда я наблюдаю за игрой красок на ее коже, мне кажется, будто я вижу течение ее мыслей. О чем она думает? Она так же читает наши мысли, когда ощущает переменчивый вкус крови, текущей под нашей кожей? Она чувствует вкус нашей любви, нашего спокойствия, нашей радости?

Но в последнее время Кали часто кажется инертной и подавленной. Когда мы открываем бочку, наша красавица поднимается на поверхность, чтобы поприветствовать нас, но ненадолго — она быстро опускается на дно, безвольно распластав щупальца по всему дну. Цвет ее кожи бледный, и это меня пугает. Несмотря на регулярные взаимодействия с людьми и то, что Билл часто дает ей живых крабов и другие игрушки, разве может такое умное животное процветать в таком тесном и пустом пространстве?

В течение нескольких следующих недель мы ломаем голову над тем, как помочь Кали. Может быть, временно передать ее другому океанариуму, в котором есть свободное место? Океанариумы постоянно обмениваются животными между собой. В настоящий момент в пингвиньем бассейне плавает полутораметровая зебровая акула по имени Индо из Аквариума Мэриленда. Скотт готовится отправить несколько крупных старых сельдей из временной экспозиции «Умеренный климат» в Монреаль, в аквариум побольше. Мне больно даже думать о том, что Кали могут отправить в другое место, пусть и ненадолго, — разве что так будет лучше для нее…

Нет, говорит Билл, это невозможно. Транспортировка больших осьминогов — невероятно трудное дело, об этом все знают. Испуганный осьминог может выпустить чернила, а в пластиковом переносном контейнере, где нет системы фильтрации воды, гигантский осьминог — у которого достаточно чернил, чтобы полностью замутить воду в аквариуме на 11 с лишним тысяч литров, — может отравить сам себя. «Кроме того, они гораздо больше подвержены стрессу, чем другие животные, — добавляет он, — потому что они очень умные».

Построить новый аквариум — тоже не вариант. Сейчас океанариум переживает трудный период, поэтому администрация вряд ли согласится установить еще один резервуар специально для одного животного, который к тому же будет использоваться всего несколько месяцев или даже недель. Что с ним делать потом? Кроме того, нужен особый аквариум с защитой от осьминогов. «Если она сбежит, будут большие, просто огромные проблемы, — говорит Уилсон. — Стоит упустить малейшую щель, и можете не сомневаться — осьминог обязательно воспользуется ею и сбежит. Нет. У Билла просто нет выбора. Он ничего не может поделать».

Ситуация с Кали удручает, признает Уилсон, но людям тоже приходится мириться со стесненными условиями. На прошлой неделе его жену перевели в другую палату, чтобы хоспис смог разместить новых пациентов.

— В этой палате больше народа. В ней моя жена чувствует себя не так комфортно. Но у нас нет выбора, — говорит Уилсон. — Работники и так стараются сделать всё, что в их силах.

* * *

В среду 19 декабря я приезжаю в океанариум в приподнятом настроении. Скоро Рождество, чувствую, сегодня будет хороший день. Классическая музыка, звучащая по внутреннему радио, не может заглушить строительный шум, но публика его не замечает. А все потому, что администрация наняла новых экскурсоводов: практически на каждую группу посетителей приходится по одному гиду. Двое дайверов в гидрокостюмах в бывшей пингвиньей экспозиции охотно отвечают на вопросы; один волонтер наклоняется, чтобы рассказать первокласснику о черепахе биссе; несколько волонтеров учат детей, как правильно гладить скатов в открытом аквариуме. Океанариум кажется лучшим местом в мире.

Этим утром мне хочется увидеть атлантического гигантского групера. Его аквариум находится напротив экспозиции «Голубая дыра», и, к моему удовольствию, я оказываюсь перед витриной в полном одиночестве. Заметив меня, групер поворачивает ко мне свой глаз. Нас разделяет всего пять сантиметров, и мне хочется погладить его, как собаку. Он и размером не уступает собаке — длина его больше метра, хотя в океане они могут вырастать и до двух с половиной метров. «Ему в пасть можно положить руку и даже потом вытащить. Но без крови не обойдется», — рассказывала мне Марион. Пока же мне достаточно просто посидеть перед аквариумом, от чего в моей душе воцаряется невероятный покой. На воле у груперов большие, поразительно красивые глаза, которыми они внимательно рассматривают дайверов через отверстия в коралловых рифах. Говорят, эти рыбы почти так же умны и неповторимы, как собаки. Те, кто занимается дайвингом и снорклингом в одних и тех же местах, могут различать этих рыб по характеру.

Я покидаю групера и неспешно прохожу мимо экспозиций «Древние рыбы», «Солончаки», «Мангровые болота», мимо аквариумов с морскими драконами, сельдями и медузами. Поднимаюсь на второй этаж по лестнице, временно закутанной тканью, миную «Затопленные леса Амазонки», отдельный аквариум с пираньями, террариум с анакондой, где снуют стайки синих и красных неонов и плавают деловитые черепахи, аквариум с электрическим угрем, экспозицию «Пруд Новой Англии», «Форелевый ручей», «Залив Мэн», «Берег Стеллвагена», «Острова Шолс», где плавают умные пинагоры и смешные камбалы, экспозицию «Гавань Истпорт» с удильщиком и резвой компанией сверкающих атлантических атерин, «Тихоокеанскую приливо-отливную зону» с лесом гигантских зеленых актиний, по которому каждые двадцать пять секунд прокатываются вспененные, бурлящие волны, меняющие все как вспышка мокрой молнии, и наконец приближаюсь к заветной цели — аквариуму с Октавией. Сегодня она необыкновенно красива и умиротворена. Ее яйца приобрели коричневатый оттенок, но она заботится о них с обычным рвением.

Я еще не успела снять куртку и включить свой налобный фонарик, как появляется Анна, у которой в школе начались рождественские каникулы. Мы обнимаемся, и несколько секунд спустя к нам присоединяется Уилсон. «Как хорошо, что вы здесь! — говорит он. — Поднимайтесь наверх. Билл собирается переселять Кали!»

Скотт, Криста и Марион уже ждут нас в служебной зоне.

Кали будет переселена в 400-литровый аквариум С1, в котором жили несколько беспозвоночных, привезенных Биллом из экспедиции из залива Мэн. Бригада из компании Turner Construction изготовила специальные прочные люки для аквариумов С1–С3 — им же еще придется сидеть на них, прилаживая трубки и провода. Они сделаны из оргстекла толщиной чуть больше сантиметра и снабжены четырьмя зажимными устройствами. «Это замечательные крышки, — говорит Билл. — Они очень плотно закрывают аквариум. И способны выдержать напор взрослого осьминога». Кажется, это идеальное решение.

Билл откручивает крышку на бочке Кали. Она смотрит вверх, но не всплывает на поверхность. План Билла прост: заманить Кали в большой пластиковый мешок, пронести несколько ступенек по узкому перешейку и выгрузить в аквариум С1.

— Пластиковый мешок! — опешив, восклицаю я.

— Что тут такого? — пожимает плечами Билл. — Ее привезли сюда в таком же мешке.

Но Кали явно что-то подозревает и отказывается всплывать.

— Ладно, — говорит Билл. — Тогда я перенесу ее вместе с бочкой.

Пустая бочка весит около четырех с половиной килограммов, с водой (а соленая вода тяжелее пресной) — килограммов на 14 больше. Кали весит еще 10 килограммов. Но высокий сильный Билл поднимает сосуд больше метра высотой так же непринужденно, как я — бумажную салфетку. Из отверстий выливается вода, но на дне остается достаточно для того, чтобы Кали чувствовала себя комфортно те шесть секунд, пока Билл проносит ее по коридору и выгружает в аквариум С1.

Кали мгновенно осваивается на новом месте и становится ярко-красной. Она сразу же начинает исследовать свой новый дом. Ее пытливые присоски расплющиваются, присасываются, скользят по стеклянным стенкам аквариума. Все ее руки пребывают в движении. Она сосредотачивает все внимание на витрине и боковых панелях ближе к нам, тогда как сторона, обращенная к стене, ее совсем не интересует. Она похожа на артиста, исполняющего пантомиму «Внутри ящика», только вместо двух ладоней здесь используются 1600 присосок. Она впервые в жизни прикасается к стеклу, не считая, возможно, контейнера, в который ее поймали.

Мы с Кристой, Марион, Анной, Уилсоном, Скоттом и Биллом в восторге от того, что это молодое, умное, энергичное животное наконец-то получило возможность исследовать более сложное и интересное пространство, чем пустая темная бочка: мы мечтали об этом на протяжении нескольких месяцев. Ее новое жилище не только намного просторнее, у него гравийно-песчаное дно, много новых на ощупь и вкус поверхностей и интересный вид с трех сторон. Другое животное испугалось бы новизны, но Кали рада более обширному миру. Она приветствует его в буквальном смысле с распростертыми объятиями. «Оказывается, она такая большая!» — восклицает Марион. Развернув щупальца и расправив присоски, Кали, как губка, впитывает новые ощущения. Она быстро и осмысленно перемещает щупальца с одной незнакомой поверхности на другую, как щенок, впервые увидевший снег, или птица, выпущенная из клетки на свободу. «Она так счастлива!» — плачет Криста. «Да, она очень счастлива», — тихо вторит ей Уилсон.

Меня переполняет радость — радость за Кали, обретшую новый дом; радость за Кристу, получившую работу мечты; радость за Уилсона, который заслуживает немного счастья в это тяжелое для него время; радость за Анну, чье состояние заметно улучшилось, и она больше не страдает от тремора; радость за Марион, у которой ослабли головные боли; радость за Скотта, который в следующем месяце отправляется в свою любимую ежегодную экспедицию в Бразилию…

— Вы счастливы, Билл? — спрашиваю я.

— Еще бы! — отвечает он.

Он явно рад видеть, как его осьминог наслаждается вновь обретенной свободой. Но он в то же время заметно нервничает и даже не пытается это скрыть.

— Конечно, это большой риск — поместить ее в этот аквариум, — говорит он. — Мы думаем, что он надежен. Но с осьминогом нельзя быть уверенным ни в чем…

Я спрашиваю, что его беспокоит.

— Мы многое предусмотрели… Но она, например, может раскрутить стояк водостока и спустить всю воду из аквариума в тот самый отстойник, в котором жила раньше. Или затопить свой собственный резервуар. Или заткнуть трубу и залить весь этаж.

Но сейчас на фоне всеобщей радости совсем не хочется думать о проблемах. Продолжая исследовать стены аквариума, Кали начинает изучать его хрупкий край. Чтобы переключить ее внимание, Уилсон предлагает ей мойву, которую она с удовольствием принимает. Но осьминога с его уникальной способностью к многозадачности не так-то легко отвлечь от интересующего его дела. Она может и обедать, и исследовать окружающее пространство, в то время как нам тяжело даже просто обрабатывать поступающую информацию. Кали распласталась на витринной панели, и мы видим, как она передает мойву по цепочке присосок ко рту. Между тем несколько ее щупалец, закручиваясь в изящные арабески, высовываются из бака. Мы с Анной и Кристой осторожно пресекаем побег. «Щупальца — в воду», — мягко говорит ей Анна. Кали не пробует выбраться наружу с той же решимостью, с которой она раньше пыталась вылезть из бочки, поэтому мы легко с ней справляемся. «Сегодня она очень послушна», — замечает Уилсон. Я едва сдерживаю порыв поцеловать одну из ее присосок, как иногда целую подушечки на лапах моей собаки, но подавляю свои чувства. Я напоминаю себе, что, как бы мне ни хотелось разделить с ней радость от переезда, Кали — большой, сильный, дикий, почти взрослый осьминог. Неизвестно, как она может отреагировать на этот непривычный жест из человеческого мира.

И все же… Кали поднимает голову над поверхностью воды и внимательно смотрит нам в глаза. Как загипнотизированные, мы протягиваем руки и гладим свою любимицу по голове — она не только позволяет это сделать, но и, кажется, наслаждается лаской. Несмотря на довольно яркий свет, ее зрачки расширены, как у человека, который пребывает в любовной эйфории.

— Ладно, пусть отдыхает, — говорит Уилсон.

Он хочет убедиться, что крышка плотно прилегает к краям аквариума, что сливной стояк хорошо защищен, и он сможет самостоятельно открыть крышку, чтобы пообщаться с Кали и покормить ее. Мы оберегаем кончики щупалец, чтобы не их прищемить, Билл закрывает аквариум крышкой из толстого оргстекла, прижимает ее четырьмя зажимными устройствами и вдобавок кладет на каждый угол по 10-килограммовому дайверскому свинцовому грузу. Кали немедленно достает до новой поверхности, прилепляется к люку пятьюдесятью присосками и вытягивает себя из воды. Чашечки ее присосок растягиваются, так что Кали напоминает человека, который висит на потолке, держась на него губами. Я беспокоюсь, что ее нежная кожа высохнет на воздухе.

— У нее есть слизь, — успокаивает меня Скотт. — И как только она почувствует дискомфорт, она сразу вернется в воду. Не забывайте, это очень умное существо.

Билл внимательно рассматривает конструкцию.

— На других аквариумах эти новые крышки работают отлично, — говорит он. — Но они не испытаны на осьминогах…

Уилсон обнаруживает, что ему трудно дотянуться до дальнего зажима. Над этим еще предстоит поработать. Он предлагает установить там петли. Или разрезать крышку на две секции — дальнюю секцию закрепить намертво, а переднюю снабдить удобными шарнирами. Билл обещает подумать над этими предложениями.

— Да, я хочу доработать этот аквариум для осьминогов, — говорит он, — чтобы больше ни одному бедолаге не пришлось сидеть в бочке полгода!

Я буквально прочувствовала, какой тяжкий груз нес на себе все эти месяцы Билл, вынужденный в силу не зависящих от него обстоятельств держать молодое, умное и столь горячо любимое им животное в тесной темнице.

Мы еще некоторое время смотрим на Кали, утопая в ее осьминожьем счастье.

— Мне редко бывает так тепло и солнечно на душе, как сейчас, — признается мне Анна.

Как и все люди с синдромом Аспергера, Анна часто кажется эмоционально отстраненной и не склонной к открытому проявлению чувств.

— И эти теплые солнечные чувства дарит тебе такое холодное и скользкое существо, как осьминог! Удивительно, не правда ли? — замечаю я, думая про себя о том, что у Анны — большое, доброе сердце, а у Кали все-таки есть душа и харизма.

* * *

За ланчем мы болтаем обо всем. Как Криста справляется с новой работой? Успела ли новая зебровая акула кого-нибудь укусить? Акула — нет, говорит Криста, но двузуб цапнул ее за палец: «Он внимательно следит за вами и, стоит только зазеваться, мгновенно кидается к вам и кусает! У меня было ощущение, будто мой палец зажали большими тисками». Марион вспоминает об одной морской панцирной щуке, которая ела атерины строго определенной формы — небольшие и прямые, — а все остальные относила скатам и кидала им на дно. Уилсон рассказывает о маленькой 45-сантиметровой акуле, которую посадили в аквариум с большим групером. Тот, недолго думая, заглотил акулу, а затем выплюнул ее целой и невредимой. «Но после этого случая акула никогда не вылезала из своего укрытия, — говорит Уилсон. — Ее приходилось кормить с палки через безопасную сетку».

Мы вспоминаем, что послезавтра по календарю майя должен наступить конец света. Говорят, в этот день произойдет инверсия полюсов, и мы шутим, что первым делом это коснется бедных акул, которые чувствуют магнитное поле Земли. «Интересно, а больших белых акул прибьет к Мартас-Винъярд?»[1] — смеется Скотт.

При упоминании об акулах разговор начинает вращаться вокруг телесных повреждений, и мы невольно возвращаемся к истории Анны: она перечисляет животных, которые ее кусали. Осьминог. Пиранья. Гуси. Верблюд, который однажды вырвал у нее клок волос. Скотт предлагает пройтись по всему алфавиту — а вдруг удастся дойти до 26 нападавших? Мы начинаем с конца. Как насчет яка? Да, однажды на ферме она кормила яка, и он случайно прикусил ей палец. А зебра? «Нет, — говорит Анна. — Но в одном зоопарке маленький зебу пососал мне палец. Это считается?» Мы решаем, что да. Есть животное на букву «Ш»? Шпорцевая лягушка, африканский когтистый подвид. Да, подтверждает Анна, и такое бывало. Буква М — муравьед? «Нет, у муравьеда нет зубов», — отвечает Анна. «Но он мог тебя лизнуть», — смеется Криста.

Но есть одно животное, которое умудрилось покусать каждого из нас, — арована. Эти древние примитивные рыбы с костяными языками — активные хищники, которые во время охоты выпрыгивают из воды и хватают добычу. В нашем океанариуме в Амазонском резервуаре уже живут две длинные серебристые красавицы, но сегодня из зоопарка Толедо прибыла еще одна — азиатская золотая арована, и мы спешим поскорее закончить ланч, чтобы на нее полюбоваться. Мы считаем ее прибытие добрым знаком для нашей любимицы Кали, поскольку по всей Азии арована считается талисманом удачи. Аквариумисты готовы платить десятки тысяч долларов, чтобы поселить такую рыбу в своем домашнем аквариуме. В Китае аровану называют «золотым драконом», поскольку ее крупная сверкающая чешуя напоминает броню дракона. В системе фэншуй она считается самым мощным символом, приносящим богатство и успех и защищающим своих хозяев от опасностей, несчастных случаев, болезней и злого рока.

«Арована способна понимать человеческую речь, фокусироваться на конкретных задачах и проявлять высокий уровень интеллекта, — заявляют на сайте FengshuiMall.com. — Но больше всего эта рыба славится своей способностью предвидеть плохие события и отражать потоки негативной энергии… Вот почему аквариум с арованой рекомендуется ставить в гостиной, где ее уникальные свойства могут проявиться в полную силу».

И хотя мы не слишком суеверны, из головы не выходит история про аровану и электрического угря по имени Тор. Анна точно помнит, когда это случилось: 7 декабря 2011 года. В тот момент аквариум Тора находился в ремонте, поэтому его временно переселили в большой резервуар в служебной зоне. Резервуар был разделен на две части перегородкой метровой высоты, и в другой его половине жил двоякодышащий рогозуб и самка арованы, которую Скотт вырастил буквально из малька. Известно, что электрические угри не выпрыгивают из воды. Но Тор именно это и сделал — он перепрыгнул в другую половину резервуара и убил током двух самых ценных долгожителей в океанариуме.

Для Скотта смерть любимой арованы, которую он знал больше десяти лет, стала настоящей трагедией. «Но что еще хуже, — считает Анна, — вместе с арованой Тор отвел и удачу». Сразу после ее смерти у Скотта началась череда несчастий. О каких-то я уже слышала, но, пока Анна и Марион не рассказали о них еще раз, я и не представляла, как их было много.

В ночь гибели арованы, когда Скотт ехал домой на пароме, его родители попали в автокатастрофу, и его мать оказалась в больнице. Спустя пару недель его любимый дядя упал с лестницы в кафедральном соборе и умер. Сам Скотт поскользнулся на лестнице у себя дома и получил травму. Его сын заболел гриппом, и его положили в больницу с высокой температурой. Во время ежегодной экспедиции в Бразилию неожиданно скончался его давний друг и помощник, и Скотт потратил большую часть времени на улаживание вопросов, связанных с транспортировкой его тела в Соединенные Штаты. Сам Скотт подцепил какую-то кожную болезнь. Потом умерла его собака. Череда несчастий продолжалась вплоть до августа, когда лиса проредила его курятник с цыплятами, а выживших птенцов пришлось отдать.

Карантинный аквариум с новой арованой — случайно ли? — стоит в паре метров от рабочего стола Скотта, в одном проходе от комнаты для отдыха всех волонтеров. Вид этой прекрасной рыбы вызывает у нас ликование. Мы шутим, что теперь Скотт непобедим и что эта мощная сверкающая рыба принесет столько удачи, что ее счастливая аура распространится до галереи Холодных Морей, в том числе и на Кали в ее новом доме.

Мне нужно уйти пораньше, потому что с утра шел сильный снег и мне пришлось ехать в Бостон на автобусе, а не на машине. Я собиралась вернуться домой на рейсе в 14:45, но стоило мне только взглянуть на Кали, как я вдруг засомневалась. Может быть, мне лучше провести ночь в океанариуме и понаблюдать за Кали в ее новом жилище?

— Кто-нибудь будет присматривать за ней ночью? — спрашиваю я Скотта.

Разумеется, отвечает он. В океанариуме работают ночные сторожа, а кроме того, техники-операторы каждые четыре часа обходят и каждую галерею, и служебные зоны, и подвал, проверяя, нет ли утечек, затоплений и каких-то проблем с животными. Мелкие неполадки они исправляют сами, а в случае более серьезных происшествий звонят старшим смотрителям. Именно благодаря им в то же время года пять лет назад Скотт узнал о том, что анаконда Кэтлин родила потомство, и примчался к ней в три часа ночи.

Поэтому нет причин для беспокойства: с Кали все будет в порядке, уверяют меня. Я могу провести этот вечер со своим мужем и бордер-колли, а завтра устроить праздничное чаепитие со своей подругой Джоди и еще одной приятельницей и спокойно готовиться к своему любимому празднику — Рождеству, зная, что в этом мире все счастливы. Перед уходом Анна дарит мне красивый рисунок кокосового осьминога. У нее прекратился тремор, поэтому теперь она может рисовать. Я говорю, что ее рисунок займет почетное место на моем столе рядом с подарком Дэнни в рамке, на котором он в специальной компьютерной программе изобразил меня, Уилсона, Кали и себя с сестрой в их день рождения.

Марион испекла всем рождественское печенье, а я угощаю коллег пахлавой собственного приготовления. Чуть раньше мы побаловали Октавию двумя кальмарами, которых она охотно съела. Нас всех захлестнуло счастье и радужные надежды, что она будет жить долго и удача не покинет эту заботливую мать. Я уезжаю из океанариума, напевая песню «Радость миру» группы Three Dog Night, и ее чудесные строки: «…радость рыбам в глубоком синем море…» — наполняют меня ликованием за судьбу моей любимицы и звучат как благословение всем живым существам в наступающем Новом году.

* * *

На следующий день в 11:30 я замечаю, что полчаса назад Скотт прислал мне электронное сообщение: «Пожалуйста, позвоните мне на мобильный, как только сможете».

Я звоню.

«У меня плохие новости, — говорит мне Скотт. — Кали мертва».

* * *

Я пытаюсь по кусочкам воссоздать случившуюся трагедию. Ночью и рано утром все было в порядке. Опытный и ответственный ночной сторож проверил галерею Холодных Морей примерно в 6 утра. Затем в 7:30 Майк Келлехер, помощник куратора, как обычно, пришел в галерею — и, к своему ужасу, обнаружил на полу около нового аквариума бледно-коричневого осьминога. Крышка аквариума была на месте, как ее оставил Билл, — все четыре зажимных устройства были закрыты, а наверху лежало четыре 10-килограммовых свинцовых груза. Майк по ошибке решил, что Билл переселил Кали в бывший аквариум Октавии и перед ним на полу лежит не молодая Кали, а пожилая Октавия. Тем не менее он ни мгновения не колебался. Он быстро открыл крышку, вернул осьминога в воду и бросился за ветеринаром. По пути он наткнулся на Билла, поднимавшегося по лестнице в свою галерею, и сообщил ему о случившемся. Билл кинулся к аквариуму и начал делать осьминогу искусственное дыхание — для этого нужно поднять тело животного и промыть отверстие в мантии соленой водой из шланга. Воронка Кали слегка шевельнулась, и ее цвет изменился на темно-коричневый.

Прибежавший ветеринар сделал ей уколы дексаметазона и атропина, чтобы запустить ее три остановившихся сердца, а также укол окситетрациклина, мощного антибиотика. На какое-то время всем показалось, что они сумели ее спасти. Но через час после инъекций бедняжка снова стала мертвенно-бледной. Хотя ее мышцы все еще продолжали сокращаться, а кожа на какое-то время потемнела, Кали была мертва.

Криста узнает печальную новость только после обеда и приезжает попрощаться с Кали. «В галерее никого не было, — рассказывает она мне по телефону, когда мы вместе оплакиваем нашего друга. — Ее аквариум был накрыт черным брезентом. Это было ужасно. Ее аккуратно разложили, но она усохла, и я не могла разглядеть ее глаз. Она лежала на дне головой в сторону витрины, руки вытянуты назад. Это классическая поза осьминога. Из аэратора продолжали выходить пузырьки кислорода. Это было очень странное зрелище. Мы привыкли видеть Кали ярко-алой или коричневой, а теперь она вся была молочно-белой, до самых кончиков щупалец… Но все равно она была невероятно красивой».

Когда умирает мой друг, единственное, что дарует мне некоторое утешение, — это возможность поговорить с теми, кто знал и любил этого человека.

— Какой день с Кали запомнился тебе больше всего? — спрашиваю я у Кристы.

— День рождения Дэнни, когда он познакомился с Кали и она облила его водой, — отвечает она. — Я и сама считала дни до среды, когда смогу с ней увидеться. Дэнни будет очень расстроен. Мы собирались посетить океанариум в ближайшее время. И он уже радовался предстоящей встрече с осьминогом… Ничего не будет прежним без нее…

— Я не могу поверить в то, что случилось, — говорю я. — Мы все были так счастливы…

Мы погружаемся в ностальгию, будто воспоминания о прошлом смогут отогнать немыслимое настоящее.

— Я помню, с каким волнением всегда ждала, когда Уилсон откроет бочку, — говорит Криста. — Всплывет ли она к нам? Что она сделает дальше? Кали все время нас удивляла. И ее прикосновения — никто не может прикасаться так, как осьминог. Я так рада, что у меня есть фотографии с засосами Кали на моей руке…

Я звоню Анне.

— Это просто невероятно, — говорю я. — Ведь вчера был такой чудесный день!

— Я поняла одну важную вещь, — отвечает мне Анна. — Все, что случилось сегодня, не может изменить того, что было вчера.

Мы не можем изменить факта гибели Кали, но даже ее смерть не может уничтожить те радость и счастье, которыми был наполнен вчерашний день. После потери близкой подруги, с которой она делила свои юношеские радости и печали, все дни рождения, Анна знает об этом, как никто другой:

— День вчерашний навсегда останется совершенным, — говорит мне она.

* * *

Бо́льшую часть четверга я провожу за телефонными разговорами с людьми, потому что едва способна заняться чем-то другим. Я отменила праздничное чаепитие с подругами, которые поняли мое горе.

— Не каждый человек способен понять, как можно дружить с осьминогом, — сказала мне Анна. — Представляю свой разговор с одноклассниками: «У меня умерла подруга. Ее звали Кали». — «Она что, из Индии?» — «Нет, из Британской Колумбии. Из Тихого океана. И она — осьминог».

Я звоню Биллу и оставляю сообщение с соболезнованиями, но он не берет трубку и не перезванивает. Я его прекрасно понимаю. Я набираю номер Уилсона — мне хочется получить дружеское утешение и узнать его мнение как инженера. Как Кали смогла выбраться из аквариума?

— Есть только два способа, — говорит он. — Либо она подняла крышку — а осьминоги способны поднять даже очень тяжелую крышку, я видел это своими глазами, — либо просочилась через какое-то отверстие. Но эта крышка намного тяжелее, чем на резервуаре Октавии, и закрыта она была очень плотно. Скорее всего, там есть отверстие для трубки, через которую аквариум наполняется свежей морской водой. Если трубка входит в него неплотно… осьминог может пролезть в самую крошечную щель.

— Никто не виноват в том, что случилось, — подчеркивает Уилсон. — Билл сделал все, что было в его силах. Нам понадобилось несколько лет, чтобы сделать аквариум Октавии относительно надежным. Я очень расстроен, но не удивлен. Конечно, я позвоню Биллу, и мы что-нибудь придумаем. Но у нас не было выбора. Нам пришлось рисковать.

Кали невероятно повезло, что она прожила так долго. Большинство осьминогов погибают еще на стадии планктонных личинок. Только две особи из ста тысяч мальков доживают до половой зрелости — иначе океан был бы перенаселен осьминогами.

— И по крайней мере мы знаем, что последний день ее жизни был счастливым, — говорю я.

— Да, она оказалась на воле, — соглашается Уилсон. — Своим побегом она показала нам, что она — феноменально любознательное и разумное существо, которое жаждет свободы. Чтобы выбраться из такого аквариума, ей пришлось поломать голову. Глупое животное не смогло бы этого сделать.

— Она умерла, как великий первооткрыватель, — говорю я.

Как астронавты, погибшие при взрыве «Челленджера», или отважные путешественники, пытавшиеся найти истоки Нила, исследовать Амазонку или достичь Северного и Южного полюсов, Кали не побоялась столкнуться с неизвестными опасностями в стремлении расширить горизонты своего мира.

— Осьминоги обладают уникальным интеллектом, который мы пока не в состоянии постичь, — говорит Уилсон. — Я надеюсь, мы научимся на своих ошибках. Это лучшее, что мы можем сделать. В конце концов, мы всего лишь люди.

Глава седьмая. Карма

Выбор, судьба и любовь

Прошлым летом Билл пробежал в Вермонте суровый марафон Tough Mudder («Жесткая грязь») — это 20-километровая полоса препятствий, где приходится нырять в ледяную воду, ползать по грязи, преодолевать четырехметровые барьеры, пробегать сквозь лес из оголенных электрических проводов и прыгать через костер. На следующий день после марафона он встал в три часа ночи и поехал на работу. Так вот, даже в то утро Билл выглядел намного лучше, чем сегодня, в первую среду после смерти Кали. Осунувшийся, он спускается по лестнице галереи Холодных Морей и встречает меня перед аквариумом Октавии.

Мы крепко обнимаемся. Поначалу мы не говорим о Кали. Вместо этого мы говорим о других его животных, например о пинагоре, живущем через несколько аквариумов от Октавии. Эта обычно серая рыба вдруг стала оранжевой. «Это самец, а самцы приобретают оранжевый окрас, когда готовы к размножению, — с удовлетворением говорит Билл, переводя для меня рыбий язык. — Таким образом они пытаются впечатлить самок и привлечь их к месту для нереста, которое они выбирают сами и тщательно подготавливают». Наш оранжевый пинагор выбрал место для кладки икры в углу аквариума среди крупных гладких камней. С помощью струи воды он аккуратно очистил его от водорослей и мусора. Он даже сдул морского ежа, заставив его подняться с насиженного места и поковылять прочь на своих трубчатых ножках, спрятанных между шипов. Морской еж опасен тем, что может случайно наступить на икру. К сожалению, пока все усилия пинагора напрасны. Обе самки не готовы к размножению и не впечатлились усилиями самца. Но Билл не теряет надежды. Два года назад его пинагоры произвели на свет восемьдесят мальков. «Они такие забавные!» — говорит Билл, который заботился о них как любящий родитель. Когда он наклонялся над аквариумом, мальки всплывали на поверхность и смотрели на него своими круглыми глазами. «У них были такие пухлые щечки и удивленные мордашки, что было невозможно удержаться от смеха».

Мы вместе идем от аквариума к аквариуму и не нарадуемся обитателям его галереи. Билл заботится о каждом из них вот уже девять лет, но они по-прежнему вызывают у него восхищение. «Смотрите, вот моя любимая змеехвостка, — говорит он, когда мы подходим к экспозиции „Гавань Истпорта“. — Она просто невероятна». Это двенадцатисантиметровое существо больше похоже на замысловатый кристаллический минерал, чем на животное. Из его центрального диска, как из маргаритки, выходят пять двойных лучей, каждый из которых раздваивается, а эти ветви, в свою очередь, расходятся на десятки изящных, извивающихся веточек, напоминая сказочную морскую снежинку.

В нескольких шагах слева, перед экспозицией «Залив Мэн», возвышается огромный аквариум «Риф Боулдер» на 15 тысяч литров, в котором живет 1400 животных: 400 красных актиний, 200 голотурий, 250 морских бекасов, сотни улиток, которые похожи на резиновые растения, но на самом деле это такие же моллюски, как Октавия и Кали, и таинственная рыба-химера, чье изогнутое тело поражает своей потусторонней грацией. Этих древнейших хрящевых рыб, обитающих на очень больших глубинах, называют акулами-призраками. Химера досталась Биллу в 2007 году уже взрослой самкой. «Она великолепна, — говорит мне Билл. — Я могу бесконечно смотреть на то, как она движется».

Любовь Билла к животным очевидна, как колючки на спинном плавнике химеры. И такой заботливый и ответственный человек лишился своего самого умного, общительного и любимого питомца! Но что еще хуже, он считает, что потерял его по своей вине. Гибель этого молодого, полного сил животного кажется колоссальной, жестокой вселенской несправедливостью. Я вспоминаю строки из «Гамлета», которые принадлежат убиенному королю: «Дум и судеб столь разнствуют пути, что нашу волю рушит всякий час». Горе Билла так остро передалось мне, что я едва не разразилась слезами.

И в этот момент появляется Уилсон. Он держит отчет патологоанатома. Вскрытие Кали, произведенное через час после ее смерти, показало, что ее глаза, руки, чернильный мешок, пищевод, толстая кишка и репродуктивные органы были в норме. В ее желудке все еще находились кости от мойвы, которую мы скормили ей накануне. Она была большой и продолжала расти: сама длинная ее рука достигала в длину 1 метр 32 сантиметра; голова и мантия были больше 30 сантиметров. В ней все было прекрасно. Но она была мертва.

Как она выбралась? В крышке, в том месте, где в нее входит трубка подачи свежей воды, есть зазор. Билл этого не предусмотрел: он прикрыл его брезентом и заткнул колючим экранирующим материалом, который не любят осьминоги. Но Кали это не остановило. Со своим весом десять килограммов и размахом рук три метра она выдавила затычку и пролезла в отверстие размером шесть на два с половиной сантиметра.

Остается последняя тайна: отчего умерла Кали? Известно, что гигантский осьминог может жить без воды около пятнадцати минут, после чего у него начинается необратимое повреждение мозга. Но в пределах досягаемости Кали было много воды. Она была обнаружена буквально на расстоянии вытянутой руки от открытого переливного лотка. Он стоял у резервуара с водой, идеально подходящей ей по температуре и химическому составу. Осьминоги часто сбегают, чтобы пробраться в другие аквариумы и съесть своих соседей. Почему Кали не попыталась забраться в какой-нибудь соседний аквариум?

Остается еще одна маловероятная, но все же возможная версия. Некоторые в галерее Холодных Морей считают, что Кали могла проползти по дезинфицирующему коврику. Такие коврики лежат на входе в служебную зону во всех галереях. Чтобы защитить животных от инфекций, которые заносят на подошве обуви, они обрабатываются розоватым раствором «Виркона» — антисептического и дезинфицирующего средства, убивающего вирусы, бактерии и грибки. Это довольно едкое вещество, которое оказывает раздражающее действие на кожу, глаза и слизистые оболочки. А кожа осьминога — это одна гигантская, фантастически чувствительная слизистая оболочка. Ассистент куратора Чарльз Делбек из Аквариума Стейнхарта сравнивает кожу головоногих с внутренней выстилкой кишечника млекопитающих, вследствие чего «даже незначительные концентрации химических, загрязняющих и питательных веществ, нетоксичные для других видов животных, могут быть токсичными для головоногих». Достаточно было одного прикосновения к коврику с «Вирконом», чтобы отравить Кали.

По горькой иронии судьбы, Кали сбежала потому, что любившие ее больше всех люди хотели для нее лучшей доли, а умерла из-за желания работников океанариума защитить своих подопечных от опасностей и болезней.

Гнетущая атмосфера из-за смерти Кали окрашивает жизнь в темные тона, как осьминожьи чернила красят воду. «Может быть, вы ошиблись? — недоверчиво спрашивает Дэнни, когда Криста сообщает ему о случившемся. — Это была мертвая Октавия, а не Кали?» Но когда Криста рассказывает брату, как Кали после переселения в новый резервуар нашла крошечное отверстие в аквариуме и сумела в него протиснуться, тот отвечает: «Да, они умные и умеют маскироваться. И они наши друзья…» И замолкает. «Он попросил, чтобы я оставила его одного, что бывает очень редко, — говорит Криста. — Тогда я сказала ему, что скоро мы будем встречать нового осьминога и это будет здорово. На что он ответил: „Да, но это будет не Кали. Кали значила для меня гораздо больше, чем я мог вообразить. Она сдружила всех нас“».

В Рождество Билл заказал нового гигантского осьминога по электронной почте. Он пообещал сообщить мне, когда тот прибудет в Бостон.

* * *

Через восемь дней, на третий день Нового года, раздается звонок от Билла: новый осьминог прибывает на следующее утро. Это пятница, у Билла выходной день. Его ассистент Дейв Уэдж и коллега Джеки Андерсон едут забирать животное в терминал Federal Express в аэропорту Логан и приглашают меня с собой.

«Получение груза не всегда проходит гладко», — предупреждает меня специалист по медузам Джеки, симпатичная молодая женщина с высоким конским хвостом, пока мы садимся в белый минивэн с демонтированными задними сиденьями, специально оборудованный для перевозки аквариумов. Джеки рассказывает, как однажды она поехала в аэропорт Логан, чтобы забрать нескольких медуз, прибывших с Багамских островов. Она планировала, что это будет короткая миссия перед началом загруженного рабочего дня. Но авиакомпания ошибочно указала в документах, что рейс был внутренним, поэтому в них не было никаких сведений о прохождении таможенного досмотра. Джеки приехала в восемь утра и пробыла в аэропорту целый день, пытаясь уладить проблему. С каждым часом возрастал риск того, что медузы испытают тяжелый стресс или даже умрут. Наконец, в четыре часа дня уставшая и раздраженная Джеки пригрозила работникам аэропорта, что откажется от посылки. «Если медузы умрут, это будет на вашей совести!» — заявила она, и сотрудники, которым явно не улыбалась такая перспектива, смилостивились. К счастью, медузы выжили.

По пути в аэропорт Джеки также рассказывает мне печальную историю с каракатицами из Японии. Раньше разведением каракатиц для океанариумов занималась одна компания в Галвестоне, штат Техас. Но после того, как их ферму разрушил ураган, главным поставщиком каракатиц стала Япония, где животные вылавливаются в дикой природе. В 2011 году землетрясение и цунами повредили ядерный реактор на АЭС «Фукусима», который дал утечку в океан. С тех пор все животные, выловленные у берегов Японии, стали радиоактивными. Когда контейнер с радиоактивными каракатицами прибыл в аэропорт Логан, растерянные таможенники продержали его три дня, не зная, что делать. За это время все каракатицы умерли. (Теперь океанариум договаривается об отправке каракатиц в Нью-Йорк, где таможенники привыкли иметь дело с необычными грузами, и работники аквариума забирают их оттуда сами.)

Джеки подъезжает к офису Federal Express, и Дейв отправляется внутрь, чтобы узнать о нашем грузе. Посылка ждет нас через пару терминалов: это коробка из рифленого картона размером 82×62× 62 сантиметров, в которой раньше перевозили телевизоры с 27-дюймовым экраном. На ней стоят знаки «Осторожно: хрупкое», «Этой стороной вверх». Но нигде не написано: «Живое». Трудно догадаться, что внутри — живой осьминог.

Двадцать минут спустя мы подъезжаем к разгрузочной площадке океанариума, с помощью Скотта вытаскиваем из минивэна 60-килограммовую коробку, погружаем ее на тележку, закатываем по эстакаде в здание и поднимаем на лифте в галерею Холодных Морей. Внутри коробки находится изготовленная на заказ бочка из белого пенополистирола. Дейв открывает крышку. Внутри завернутый в газету пакет со льдом, а под ним — надежно завязанный в узел и замотанный бежевыми резинками мешок на 113 литров из толстого прозрачного полиэтилена. В мешок налито около 37 литров воды, сверху — слой кислорода. Дейв разрезает узел, и мы в волнении заглядываем внутрь.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — молю я про себя, пусть только с ним все будет в порядке!»

В воде сидит большой светло-оранжевый шар, весь усеянный белыми пятнами.

— Эй, ты не спишь? — спрашивает Дейв у животного.

Мы видим, как тонкий завиток щупальца медленно закручивается и распрямляется в воде.

Джеки нюхает воду. «Пахнет стрессом», — объявляет она. Вода в пакете источает запах герани. Медузы тоже пахнут геранью, когда испытывают стресс, объясняет Джеки, тогда как испуганные актинии испускают кисловато-соленый запах.

— Не очень-то у тебя здесь чисто, — говорит Джеки, заглядывая в пакет.

В желтоватой воде плавает сброшенная с присосок кожа, словно искусственный снег в сувенирном шаре. Сбрасывать кожу — нормально для быстрорастущего животного, но в океане этот мусор сразу уносится прочь, как и тонкие ленты экскрементов, которые лежат сейчас на дне мешка.

— Посмотрели бы мы на вас, если б вы перелетели с одного конца страны на другой в завязанном мешке, да еще и с пакетом собственных экскрементов, — ехидничаю я.

— Кажется, такой авиакомпанией я как раз летал, — смеется Дейв. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он осьминога.

Тот устало шевелит одной рукой. Мы не рассмотрели его глаза, но видим воронку, отверстие в мантии и то, как равномерно расширяются и сужаются его жабры. По крайней мере он дышит.

Дейв сливает часть грязной воды в сливное отверстие на полу, а Джеки набирает в желтый пластиковый кувшин свежей воды из отстойника и выливает ее в мешок. Осьминог осторожно исследует кувшин кончиком одной руки.

К сожалению, мы не может резко вытащить его из пакета, поскольку резкое изменение температуры или химического состава воды может привести к шоку животного. Джеки отправляет пробы воды в лабораторию для измерения уровня pH, солености и аммиака; Дейв измеряет ее температуру: чуть больше 7 °C. Температура воды в отстойнике сегодня 10 °C. Пока мы ждем, я внимательно рассматриваю нового осьминога. У него отсутствует четверть второй правой руки. Что с ним случилось? Помнит ли он? Может быть, память об этом осталась в потерянной руке? Или об этом знают другие руки, но не головной мозг?

Пока я размышляю над его тайной, осьминог окрашивается в более насыщенный оранжевый цвет. Это существо родилось из яйца размером с рисовое зерно и чудом выжило в планктонной массе, беспомощно дрейфующей по поверхности океана, пока не стало достаточно большим, чтобы обосноваться на дне. Молодой осьминог многие месяцы успешно охотился на добычу и ускользал от хищников — рыб, тюленей, каланов, китов, которые подстерегали его буквально повсюду и жаждали его плоти. За свою короткую жизнь он пережил невообразимые приключения: ускользал от смертельных опасностей и героически преодолевал трудности. Пока он был совсем юным, приходилось ли ему прятаться в выброшенной бутылке из-под вина? Терял ли он руку в схватке с акулой и отращивал ли ее снова? Общался ли он с дайверами? Разводил стада крабов? Выскальзывал из рыболовных сетей? Изучал останки затонувших кораблей на дне? И как весь этот богатейший опыт сформировал его характер?

Я смотрю в воду и спрашиваю: кто же ты такой?

* * *

Когда я приезжаю в океанариум в следующую Чудесную среду, об осьминоге становится известно чуть больше. Это самка. Билл внимательно рассмотрел третью правую руку, которую она стыдливо прятала от нас в день своего приезда, и обнаружил, что она до самого кончика покрыта присосками. «Она весьма бойкая и активная», — говорит мне Билл. Она весит килограмма четыре-пять — больше, чем Кали на момент прибытия, а ее возраст — около девяти-десяти месяцев.

Новенькая прибыла от того же поставщика — Кена Вонга, что много лет назад доставил Джорджа, любимого осьминога Билла.

«Ловля осьминогов — невероятно трудное дело, — рассказывает мне по телефону Кен. — Они неуловимы. А вам нужно найти подходящего для океанариума. Вам не нужен осьминог весом 13–18 килограммов. Это взрослые особи, их нужно оставить для размножения. Слишком мелкие также не подходят». Еще одна проблема состоит в том, что в это время года у большинства осьминогов отсутствует от одной до четырех рук. Дело в том, что у зубатых терпугов — прожорливых хищников весом до 36 килограммов, вооруженных восемнадцатью острыми зубами, — в этот период начинается нерест, и они кусают и задирают осьминогов, чтобы выселить их из логова и использовать его для кладки своей икры. Вероятно, именно так наша самочка и потеряла руку.

Первые несколько погружений Кен совершил впустую. «Иногда не клюет, прямо как на рыбалке», — говорит он. Наконец во время шестого погружения он нашел особь, достойную аквариума Бостона.

Он заметил ее на глубине около 23 метров. Она скрывалась в каменной горке: снаружи торчало лишь несколько присосок. Кен осторожно прикоснулся к ней — и та пулей вылетела из своей щели наружу, прямо в развернутую сеть.

«Это специальная сеть, сделанная из моноволокна, — объясняет мне Кен. — Она настолько мягкая, что вы можете потереть ей лицо и не повредите кожу. С осьминогами нужно обращаться очень деликатно. Их нельзя просто так взять и вытащить на поверхность, как рыбу, иначе вы можете вызвать у животного шок». Вода на такой глубине может быть на 10 градусов холоднее, чем у поверхности, поэтому Кен переместил осьминога из сети в закрытый контейнер на 189 литров и медленно поднял наверх. Осьминог не пытался сопротивляться и не стрелял чернилами.

Последние шесть недель наш герой жил в аквариуме на 1500 литров, полтора на полтора и на метр двадцать: на дне там было много камней и труб, среди которых можно было спрятаться. Уже через три недели он научился подниматься на поверхность, когда Кен хлопал ладонью по воде, принося еду. Особенно ему нравились крабы и головы лосося. Кен кормил его как в дикой природе, не по расписанию. В один день он давал ему одну креветку, а через два дня мог угостить парой крупных крабов. «Но все равно он быстро рос и набирал вес», — говорит Кен. При поимке осьминог весил три килограмма, теперь — почти пять.

Как ему удалось посадить осьминога в пластиковый мешок для транспортировки? «Мне пришлось убедить его, — смеется Кен. — Пытаться засунуть его в мешок силой — бесполезное дело. Он слишком умен и проворен. И у него восемь рук. Это дело небыстрое». Кен спустил из аквариума часть воды, чтобы облегчить задачу, но ему все равно понадобилось около часа, чтобы заманить животное в мешок.

На базе Кена в Британской Колумбии живут еще три осьминога, у которых уже есть хозяева. Один ждет, когда его владелица подготовит специальный аквариум. Второй находится на карантине. Иногда Кен решает отложить доставку до наступления лучшей погоды. Зимой аэропорты часто перестают работать из-за снегопадов и сильных туманов, а осьминог в запакованном полиэтиленовом мешке не выдержит нескольких дней задержки.

Кен рад новостям о своем бывшем питомце. «Приятно слышать, что у нее все хорошо, — говорит он. — Я люблю их всех». Как он относится к тому, что, вылавливая животных в дикой природе, он обрекает их на жизнь в неволе? Он об этом не сожалеет. «Они — послы дикой природы, — говорит поставщик. — Если люди будут знать и видеть, какие удивительные животные живут в океане, они будут относиться к проблемам экологии и защиты окружающей среды гораздо осознаннее. Я знаю, что эти животные будут жить в специализированных заведениях в прекрасных условиях, где их окружат заботой и любовью. И множество людей увидит их в самом расцвете сил. И они будут жить долго и счастливо — намного дольше, чем в дикой природе. Словом, я рад за них».

Я пересказываю наш разговор Биллу и Уилсону, пока мы стоим у бочки с новым осьминогом. Она встречает нас шоколадно-коричневой, потом меняет цвет на красный с прожилками розового и шоколадного, наконец окрашивается в светлый желто-коричневый, а ее папилла покрывается белыми крапинками, словно припорошенная снегом.

— Как она вам? — спрашиваю я Уилсона.

— Я бы сказал… она сексуальна! — мечтательно говорит он. — В ней есть что-то такое, что меня притягивает. Как еще описать это чувство? Что-то в ней определенно есть.

Мой откровенный собеседник-инженер определенно настроен на романтичный лад. Это напоминает мне любовь с первого взгляда. Интересно, он чувствовал себя так же, когда познакомился со своей женой? Он просто без ума от своей новой подопечной.

— Вы только посмотрите на ее цвет… на эти узоры на коже… — Уилсон не пытается скрыть своего восхищения.

Один из талантов Уилсона — его уникальное цветовое восприятие, которое немало помогало ему в торговле фианитом. Он мог отличить бриллианты от фианитов на глаз, без ювелирной лупы. (Они с коллегой изобрели аппарат для распознавания бриллиантов и фианитов на основе их теплопроводности. Однажды они принесли его на вечеринку, и она закончилась разорванной помолвкой.) Возможно, Уилсон способен увидеть в этом осьминоге еще больше красоты, чем я.

А возможно, я намеренно закрываюсь от ее великолепия. Я боюсь, что после смерти Кали мне будет трудно открыть свое сердце для другого осьминога. Кали занимала в нем так много места, и она была такой веселой, требовательной, игривой и ласковой… Но у Уилсона нет такой проблемы.

— Она такая красивая! — повторяет он.

И действительно, она великолепна: здоровая, сильная, переливающаяся всеми цветами радуги.

Криста также в восторге от новенькой. Она заметила маленькую белую «бинди» у нее на лбу. «Совсем как у Кали! — сказала она мне. — Я думаю, это хорошая примета».

С момента прибытия новенькой сотрудники и волонтеры горячо обсуждают возможные имена. Поскольку экскурсоводы обычно используют красный фонарик, чтобы показать посетителям спрятавшегося в аквариуме осьминога, один волонтер голосует за Роксану — по имени путаны из популярного хита группы The Police («Роксана! Ты не должна включать красный фонарь!»). Но Билл выбирает другое имя. Он решает назвать ее Карма. Почему?

— Я переселил Кали, и она умерла. Поэтому я был вынужден заказать нового осьминога, — объясняет он. — Это карма.

В западной культуре слово «карма» употребляется как взаимозаменяемый синоним судьбы, рока, удачи, предопределенности или фатума. Билл выбрал это имя, потому что он все еще пребывает в тисках трагедии шекспировского масштаба. В Елизаветинскую эпоху большинство европейцев считали, что судьба каждого человека жестко предопределена положением звезд и планет. Некоторые люди верят в это до сих пор. Но на Востоке понятие кармы несет в себе гораздо более глубокий и созидательный смысл, нежели рок или фатум: она помогает нам обрести мудрость и сострадание. В индуизме карма — это путь к постижению сущности Брахмана, высшего божества, Вселенского «Я», Мировой Души. В отличие от судьбы, ею можно управлять. «Карма — это намерение», — говорил Будда. В индуистской и буддийской традиции под кармой понимается осознанное действие. Карма — это не судьба. По сути, это противоположность судьбы: карма — это выбор.

* * *

Неделю спустя самец пинагора по-прежнему обхаживает самок. Он ретиво отгоняет рыжего омара, который осмеливается приблизиться к выбранному им месту нереста. К сожалению, ни одна из самок пока не заинтересовалась его гнездышком. Они равнодушно проплывают мимо, словно маленькие серые дирижабли с широко открытыми глазами, как у удивленных младенцев, и не замечают усилий незадачливого ухажера. Билл по-мужски сочувствует своему питомцу и думает, не стоит ли посадить в аквариум еще одного кавалера, чтобы заставить самок задуматься о продолжении рода.

Между тем в Пресноводной галерее Скотта самец расписной черепахи по имени Киллер влюбился. Но не в самку черепахи, а в солнечную рыбку. Он ревностно ухаживает за ней и никого не подпускает. Стоит какой-нибудь рыбе приблизиться к объекту его любви, как он атакует ее и кусает за плавники. Однажды, когда помощник аквариумиста Эндрю Мерфи проводил экскурсию по галерее, Киллер бросился на дно и убил двух безобидных карпозубых рыбок прямо на глазах у изумленных посетителей.

И пока идет реконструкция Гигантского Океанского аквариума, а в дизайнерских студиях Чарльстона, Массачусетса и Калифорнии изготавливаются новые искусственные кораллы, в пингвиньем бассейне между рыбами разгораются эпичные баталии из-за временных жилищ. У длинноперого губана и крылатки частично откушены хвосты и плавники. Их переселяют в реабилитационный аквариум для восстановления. Но кто был зачищиком и возмутителем спокойствия? Как сообщила мне Криста, сотрудники делают ставки на барракуду Барри либо на темно-серую мурену Томаса. (Ласковая ярко-зеленая мурена Полли вне подозрений.) Как только виновник будет найден, работники изолируют его в огороженной части бассейна, чтобы он никому больше не нанес вреда.

Что заставляет этих животных вести себя тем или иным образом? Почему они выбирают того или иного партнера? Как они решают вступить в драку или избежать ее? Как они выбирают тот или иной маршрут или логово? Их поведение случайно? Или же оно обусловлено прошлым опытом? Или инстинктами? А может, рефлекторными реакциями на внешние стимулы? Обладают ли животные — и люди в том числе — свободой воли?

Хотя вопрос о свободе воли по-прежнему вызывает жаркие философские споры, если она существует, то, как показывают исследования, присуща всем живым видам.

«Даже самые простые животные не являются предсказуемыми автоматами, каковыми их часто представляют», — говорит исследователь Бьёрн Брембс из Берлинского свободного университета. Это относится даже к мухам-дрозофилам, чей мозг содержит всего 100 тысяч нейронов (для сравнения: у таракана их миллион). Брембс предположил, что если эти крошечные насекомые действительно обладают только реактивными «роботизированными» реакциями, то в ничем не примечательном помещении без ориентиров они должны двигаться абсолютно случайным образом. Он приклеил к ним крошечные медные датчики и поместил в полностью белое помещение.

Однако траектории их полета не были случайными. Вместо этого они соответствовали математическому алгоритму, известному как распределение Леви. Этот алгоритм — эффективный способ поиска еды или пары; известно, что его используют альбатросы, олени и обезьяны. Выбор плодовых мушек также был не случаен. Ученые обнаружили похожую модель и в поведении людей, когда они просматривают поток электронных и бумажных писем и другой информации (Брембс выявил этот же алгоритм в картинах Джексона Поллока).

Более того, исследования показали, что мухам присущи индивидуальные различия в поведении, когда речь идет о выборе. Как правило, большинство испуганных дрозофил начинает движение в сторону света, но, как оказалось, далеко не все и с разной скоростью. Исследователи из Гарвардского университета с удивлением обнаружили поразительную степень индивидуальной изменчивости поведения у лабораторных дрозофил, даже среди генетически идентичных особей. И, судя по всему, эти крошечные мушки, как и люди, совершали те или иные поступки под действием таких эмоций, как страх, восторг и отчаяние. Еще одно исследование показало, что самцы дрозофил, чьи сексуальные ухаживания были отвергнуты самками, на 20 % чаще искали утешение в алкоголе (жидких пищевых продуктах с содержанием спирта из лаборатории), чем сексуально удовлетворенные самцы.

Что же касается сложных животных, таких как осьминоги, то варианты их реакций просто не поддаются исчислению даже в таком ограниченном пространстве, как бочка из-под маринованных огурцов. Карма немедленно поднимается на поверхность, когда я легонько похлопываю ладонью по воде, и в нашем присутствии она настолько спокойна и расслаблена, что часто становится полностью белой. Она активна, но не экзальтирована, как Кали. Она предпочитает ощупывать нас большими присосками, иногда припечатываясь к нашим рукам так сильно, что даже сутки спустя на них остаются засосы. Когда мы пытаемся поиграть с кончиками ее щупалец, они выскальзывают из наших рук. Через двадцать минут она обычно расслабляется и начинает трогать нас более нежно. Но потом вдруг хватается с новой силой, словно напоминая нам: «Я достаточно сильна, чтобы затянуть вас внутрь. Я нежна с вами только потому, что сама этого хочу».

Но однажды на выходных Карма забыла о нежности. Когда помощник аквариумиста Эндрю открыл бочку, чтобы покорить ее рыбой, она бросилась к нему и схватила за руку несколькими щупальцами. Она побагровела и перевернулась вниз головой. К своему удивлению, Эндрю увидел между ее рук черный блестящий клюв и понял, что она хотела его укусить.

Что характерно, ему удалось сохранить хладнокровие. Этот двадцатипятилетний парень содержал дома рыб с шести лет. В семь он уже занимался их разведением. (Однажды, когда в его аквариуме вдруг умерли все рыбки, он не плакал, а попросил у мамы ножницы, чтобы разрезать их и выяснить, что случилось.) Он чувствует себя так комфортно среди морских животных, что год назад, когда в супермаркете через дорогу он почувствовал начало эпилептического приступа, его первой мыслью было вернуться в океанариум — к аквариуму с пираньями в служебной зоне: чтобы приступ одолел его там, где он чувствовал себя по-настоящему в безопасности. Недавно Эндрю вместе с партнером организовал небольшую фирму по проектированию и изготовлению аквариумов для экзотических рыб. Поэтому, когда его атаковал гигантский осьминог, Эндрю спокойно оторвал от себя его щупальца и положил их в воду. «Она просто встала не с той ноги», — говорит он.

Внезапная неприязнь Кармы к Эндрю кажется таким же женским капризом, как нарочитое безразличие самок пинагора к пылкому ухажеру. Но упорный самец не сдается и продолжает поддерживать свое нерестилище в безупречном порядке. На идеально гладких камнях нет ни единой водоросли. Ни одна морская звезда или еж не решается приблизиться к этому тщательно охраняемому гнездовью, готовому приютить сотни драгоценных икринок. Он держит на почтительном расстоянии даже лобстеров. Самец плавает взад-вперед по аквариуму, как тигр в клетке, стараясь привлечь внимание хотя бы одной из самок к его ценной недвижимости. Билл также не теряет надежды. «Может, на следующей неделе», — говорит он…

К сожалению, мне придется пропустить следующую серию этой любовной истории. В следующий четверг — в День святого Валентина — я с благословения своего мужа лечу в Сиэтл на свидание. Я пересеку всю страну, чтобы посмотреть, как два осьминога занимаются сексом.

* * *

Огромный — почти на 12 тысяч литров — аквариум разделен на две части и украшен гирляндой красных лампочек в форме сердец, а также блестящими красными сердечками, приклеенными на стекло. В воде плавает букет из пластиковых роз, перевязанных алой атласной лентой. В 11 утра начинает собираться толпа. Школьные автобусы привезли сто пятьдесят шестиклассников и восемьдесят восемь второклассников плюс девятнадцать взрослых сопровождающих. Мамы везут малышей в огромных прогулочных колясках размером больше, чем продуктовые корзины. В толпе я замечаю даже детей лет пяти. Почти три четверти собравшихся — дети, но и взрослых немало. Рядом со мной стоит парень в черной кожаной куртке с собранными в конский хвост красными волосами. Он говорит мне, что они с подругой уже четвертый год подряд приходят на День святого Валентина в Аквариум Сиэтла, чтобы поприсутствовать на свидании вслепую осьминогов.

«Трудно объяснить почему, но людей притягивает это зрелище», — говорит оператор с филиала телеканала NBC в Сиэтле, который называется KOMO. Репортаж об этом событии будет транслироваться в четырех-, пяти- и шестичасовых новостях. Свидания осьминогов проводятся в Аквариуме Сиэтла вот уже девятый год и становятся гвоздем Недели осьминогов — ключевого события в жизни аквариума. Зимой в типичный будний день океанариум посещает триста-четыреста человек, в субботу и воскресенье — около тысячи. Но во время Недели осьминогов число посетителей достигает почти шести тысяч в день.

«Смешно подумать: все эти люди приходят посмотреть на спаривание двух животных», — говорит 31-летний биолог Кэтрин Кегель, главный специалист по беспозвоночным в Аквариуме Сиэтла. Она проработала здесь уже семь лет, но и для нее Свидание осьминогов остается одним из самых захватывающих событий в году. Она ни разу не пропустила столь знаменательную встречу. «Иногда их руки сплетаются в такой клубок, что невозможно сказать, где одно животное, а где другое… К сожалению, вероятность того, что они заинтересуются друг другом, составляет пятьдесят на пятьдесят», — говорит она. Самка и самец могут остаться безразличными или, что еще хуже, напасть друг на друга. В этом случае Кэтрин и еще один дайвер пытаются их разделить, но это им не всегда удается. «У них слишком много рук, чтобы мы могли с ними справиться», — признается она.

Несколько лет назад самка убила самца и начала его есть. К счастью, это произошло не на глазах у публики, а после закрытия океанариума, когда животные остались наедине. На другой год самец сумел открыть перегородку, разделяющую аквариум на две части, и спарился с самкой в ночь перед официальным свиданием. Теперь сотрудники привинчивают перегородку болтами и обматывают кабелем в четырех местах.

Вы можете подумать, что с восемью руками и шестью сердцами, бьющимися в унисон, осьминожий секс по своей изобретательности даст фору даже Камасутре. Но по сравнению с другими морскими беспозвоночными осьминоги — очень консервативные любовники. Взять хотя бы голожаберного моллюска Chromodoris reticulata — морского слизня, обитающего на мелководных коралловых рифах у берегов Японии. У него есть и мужские, и женские половые органы, которые он может использовать одновременно: при спаривании особи вставляют пенисы в половые отверстия друг друга. Но и это еще не все. Через несколько минут они сбрасывают пенисы, и те падают на морское дно, а через двадцать четыре часа у них вырастают новые, так что моллюски снова готовы к спариванию.

За редкими исключениями, большинство видов осьминогов спаривается двумя традиционными способами: самец находится либо поверх самки, как у млекопитающих, либо сбоку от нее. Последний способ иногда называют спариванием на расстоянии, это осьминожий способ снизить риск каннибализма. (Одна крупная самка синего осьминога во Французской Полинезии спаривалась с одним и тем же самцом двенадцать раз, но после тринадцатого — несчастливого раза — задушила своего любовника и следующие два дня ела его труп в своем логове.) Таким образом, спаривание на расстоянии — это своего рода последнее слово в области безопасного секса. Самец максимально далеко вытягивает свое половое щупальце (гектокотиль) и дотягивается им до самки; некоторые виды осьминогов могут спариваться, даже не выходя из своих укрытий, если те находятся по соседству.

Поскольку наблюдать за осьминогами в дикой природе очень трудно, мы мало что знаем об их любовной жизни. Вероятно, нас поджидают поистине неожиданные открытия. Известно, что самцы могут драться из-за самок, прибегая к грязным приемам: они могут откусывать и съедать лигулу соперника. В 2008 году исследователь Крисси Хаффард из Аквариума в Монтерей-Бей описала удивительно сложную систему спаривания у одного индонезийского вида осьминогов: некоторые самцы выбирают себе самок и ревностно их охраняют, даже несмотря на то, что «самцы-бабники» проникают к ним в логово и наставляют им рога. В 2013 году исследователи сообщили, что недавно открытые поразительно красивые тихоокеанские полосатые осьминоги живут не отшельниками, как остальные виды, а колониями до сорока особей. Самцы и самки сожительствуют в логовах, спариваются клюв к клюву и откладывают яйца не один, а несколько раз на протяжении жизни.

В этом году для свидания вслепую выбраны два гигантских осьминога по имени Рейн и Сквирт, на которых Кэтрин возлагает большие надежды. Рейн — внушительный самец весом около тридцати килограммов. Кэтрин описывает его как «неторопливого, очень добродушного и спокойного парня». Он был выловлен в мае у побережья неподалеку от океанариума и в неволе рос как дрожжах. «Каждую неделю он заметно увеличивался в размерах: с момента своего появления он стал вдвое больше», — сказал мне один волонтер. Рейн — настоящий красавчик: у него бугристая кожа насыщенного рубинового цвета, а крупные присоски достигают в диаметре семи сантиметров и способны поднять больше 11 килограммов каждая. Он обожает разные игрушки, особенно ему нравится мягкий мячик, с которым играют выдры и который можно сжимать щупальцами, но в последние дни даже он его не интересует. Пришло время оставить детские забавы и стать взрослым. За последние две недели он выпустил в аквариум два сперматофора. Они похожи на прозрачных червей длиной около метра, и, обнаружив их в воде, смотрители поначалу решили, что осьминог заражен паразитами. Сперматофоры свидетельствуют о том, что Рейн достиг половой зрелости и готов к спариванию, а значит, скоро придет конец его быстротечной жизни.

Его будущая партнерша весит около двадцати килограммов и очень застенчива. Она обустроила себе логово в первый же день, как только поселилась в новом аквариуме, чего осьминоги обычно не делают. Ее назвали Сквирт — Струя, потому что она любит пускать струю из воронки, но не на гостей, а на стены аквариума. И еще она любит откручивать крышки с банок, как правило, по ночам.

Пока что аквариум разделен на две части перегородкой с дырочками. Рейн и Сквирт уже немного познакомились друг с другом, просовывая кончики щупалец через отверстия и изучая партнера на вкус и на ощупь своими пытливыми присосками.

Свидание назначено на полдень, но я прихожу на полчаса пораньше, чтобы занять хорошее место. Если смотреть сверху, аквариум похож на лежащую на боку деформированную цифру восемь с крохотной верхней половиной и массивной нижней, они соединяются каналом, разделенным перегородкой из оргстекла со множеством небольших отверстий. У задней стенки в обеих половинах нагромождены каменные стены, где осьминоги в случае чего смогут спрятаться. По песчаному дну курсируют морские звезды и улитки, а в воде нервно снуют терпуги и два вида канареечных окуней. Время от времени рыба исчезает. Ее съедают.

Когда я прихожу, Рейн отдыхает в верхнем углу аквариума. Спустя несколько минут он краснеет, делает в воде несколько замысловатых маневров, после чего возвращается в свой угол и снова меняет цвет на серый в крапинку. «Я бы от страха умер, если бы встретил под водой такое чудовище!» — говорит подросток в кожаной куртке, обнимая за талию свою подружку. Сквирт на своей половине ведет себя более активно. Она окрасилась в великолепный терракотовый цвет и вся покрылась высокими папиллами.

В 11:35 из динамиков раздается глубокий сексуальный бас Барри Уайта: «Я не могу насытиться твоей любовью, детка». Кэтрин, одетая в красный сухой гидрокостюм, ставит стремянку. Они с помощницей Кэти Метц должны удалить кабели и болты, удерживающие перегородку, и открыть проход между двумя аквариумами.

«Сегодня, в День святого Валентина, мы приглашаем вас стать зрителями на свидании вслепую осьминогов, — объявляет ведущая по имени Роберта. — Если вы хотите находиться в первых рядах, пожалуйста, сядьте на пол. Если вы предпочитаете стоять, встаньте позади сидящих».

«Садимся, скрестив ноги», — говорит учительница своей группе второклассников. Позади меня выстраивается толпа зрителей и образует 12 плотных рядов.

«Осьминоги очень непредсказуемы, — продолжает ведущая. — Никогда не знаешь, как они себя поведут и где будут. Если с вашего места не будет видно, вы можете смотреть на большой экран за белым столом. Я прошу вас какое-то время оставаться на своих местах. Мы начинаем через десять минут!»

Дети кричат от восторга.

Теперь из динамиков звучит проникновенный голос Роберты Флэк: «Милый, я люблю тебя!» Чтобы скоротать время, одна учительница учит детей «делать волну» в такт музыке. «Поднимите руки! Повторяйте за мной», — говорит она, прямо как пастор в баптистской церкви.

В 11:55 Роберта снова обращается к зрителям, стоя с той стороны, где Рейн пока пребывает в гордом одиночестве. «Всем счастливого Дня святого Валентина! Сейчас я познакомлю вас с нашей очаровательной парой, у которой сегодня состоится свидание вслепую! Это Рейн, наш красавец-мужчина, — говорит она, указывая на серый клубок щупалец в верхнем углу аквариума. — И наша очаровательная дама по имени Сквирт. Они встретятся друг с другом впервые. Эти животные — одиночки. Всю свою жизнь они избегают себе подобных».

Незаметно для большинства зрителей, которые сгрудились со стороны самца, Кэтрин и Кэти спускаются в воду, чтобы развязать кабели и открутить болты, удерживающие перегородку. «Кто-нибудь из вас когда-нибудь был на свидании вслепую? — интересуется Роберта. — Иногда это проходит удачно. Иногда нет. Никогда не знаешь заранее!»

Пока дайверы убирают перегородку, Роберта сообщает зрителям дополнительную информацию о размере животных, скорости роста, продолжительности жизни. «Сейчас наш дайвер попытается убедить Сквирт перебороть свою застенчивость и встретиться с мистером Рейном», — говорит Роберта.

Мы видим, как Сквирт, вся ярко-алая от волнения, целенаправленно ползет по песчаному дну в сторону аквариума Рейна. Но тот, хотя и сменил сероватый цвет на насыщенный красный, замер на месте. На «лбу» у Сквирт появляется яркое белое пятно. В 12:10 она приближается к Рейну на метр и протягивает к нему вторую левую руку, потом дотрагивается до него второй и третьей рукой. От ее прикосновений Рейн сползает вниз по каменной стене — и бросается в ее объятия. Она переворачивается вниз головой, демонстрируя ему свой уязвимый кремово-белый испод. Они сливаются в одно целое, соприкасаясь ртами, скользят друг по другу тысячами лоснящихся сверхчувствительных присосок, пробуют друг друга на вкус, прижимаются, тянут на себя. Оба пылают от возбуждения.

Наконец Рейн полностью обволакивает Сквирт своими перепонками, как джентльмен, укрывающий даму плащом в прохладную ночь. Снаружи виднеется лишь несколько ее присосок.

Кэтрин и Кэти стоят на стремянке и смотрят на влюбленных, как два Купидона с небес. Для биологов это очень напряженный момент. Каждое свидание вслепую сопряжено с немалым риском. «Мы всегда очень беспокоимся, — говорит мне Кэтрин. — Но так уж устроено природой, поэтому мы не в силах ничего изменить». Она и Кэти лично знают обоих животных. Они их любят и хотят, чтобы свидание прошло успешно, а главное, чтобы никто не пострадал. Они помнят, как некоторые самки скрывались от самца в логове и даже пускали чернила, но Сквирт сама подошла к Рейну, что уже хороший знак.

Осьминоги неподвижно замирают в объятиях, и учителя группами уводят учеников к школьным автобусам. Многие из детей явно озадачены. В их возрасте и человеческий-то секс — нечто малопонятное, что уж говорить об осьминожьем? Некоторые взрослые остаются и продолжают наблюдать. Какая-то обнимающаяся парочка торжественно замирает перед аквариумом. Только что подошедшая женщина по ошибке принимает двух сплетенных осьминогов за одного. «А где же второй осьминог? — удивленно спрашивает она. — У них все получилось?»

Животные не двигаются, но Рейн становится все бледнее и бледнее.

— Это все-таки свидание, похоже, они нашли общий язык, — слышится мужской бас из зала.

— Язык тела, однозначно, — отвечает ему женский голос.

— Он не делает ей больно? — обеспокоенно спрашивает какая-то посетительница.

— Такое порой случается, — отвечает Кэти. — К сожалению, такие вещи невозможно контролировать. Но вы посмотрите на его дыхание — оно глубокое и спокойное, а самка не пытается убежать. Это говорит о том, что у них все идет хорошо.

— Это самое нежное любовное спаривание, которое я видела, — говорит Кэтрин.

В 12:35 оба животных по-прежнему ведут себя очень спокойно. Рейн становится чисто белым — цвет полной расслабленности.

— У них перекур, — шутит за моей спиной мужской голос.

— Он никогда не был таким белым, — замечает высокий мужчина с кудрявыми до плеч волосами, которые выбиваются у него из-под дождевика. Он все это время внимательно наблюдал за происходящим. — Красивые животные. И красивое свидание.

Этого человека зовут Роджер, и он признается мне, что весь прошлый год приходил в океанариум два раза в неделю, в основном чтобы посмотреть на осьминогов. В свои лучшие времена он мог позволить себе абонемент. Но после того, как его мать умерла от рака груди, а их дом забрали за долги, он живет в центре для бездомных «Компас». Он фотографирует осьминогов, чтобы нарисовать картину размером 2,5 на 3,5 метра и подарить ее центру — людям, которые были к нему так добры. Сначала он хотел нарисовать косатку, но потом решил, что осьминог все же более подходящее животное: у него восемь рук, как у компаса восемь делений. Кроме того, из всех животных в океанариуме он больше всех любит осьминогов. «Посещение океанариума похоже на медитацию, — говорит он. — Наша жизнь полна невзгод и страданий. Но когда я стою перед аквариумом с этими животными, я чувствую себя невероятно спокойно». Недавно друг предложил Роджеру пожить у него. «Эти животные дарили мне мир в душе, который помог мне пережить самые тяжелые времена и дождаться, когда в моей жизни случится что-то хорошее», — со слезами на глазах говорит он.

После отъезда школьных автобусов перед аквариумом остаются только взрослые. Кажется, все они осознают торжественность и красоту момента. «Это не секс, — говорит Роджер. — Это кульминация их жизни». В ответ не раздается ни смеха, ни шуток. Некоторые пары, нежно держась за руки, стоят перед аквариумом, словно получают благословение в церкви. За спиной я слышу благоговейный шепот.

— Посмотри, какой он белый.

— А эти бугорки на коже! Он похож на курчавого ягненка!

— Он выглядит очень счастливым.

— И довольным.

— Они такие умиротворенные.

— Какие они прекрасные!

— Да, они просто великолепны!

И рядом с собой я слышу тихий шепот Роджера: «Я люблю вас, Рейн и Сквирт».

* * *

Животные проводят в неподвижности почти три часа. Люди плывут мимо них, как планктон, оставляя за собой пену из самых разных комментариев.

— Все внутренние органы осьминога находятся внутри этой штуки, которая похожа на большой нос, — объясняет волонтер пятилетнему мальчику.

— Их ноги растут изо рта! — восклицает другой ребенок.

— Откуда они знают, что сегодня День святого Валентина? — удивленно спрашивает женщина своего спутника.

В 14:15 приходит натуралист Харьяна Чилстром и читает мне короткую лекцию. «Перемещение сперматофора в лигулу похоже на эякуляцию. При этом лигула набухает, как пенис. Сперматофор вырабатывается внутри мантии самца в настоящем пенисе, — объясняет она. — Во время спаривания он перемещается к воронке. Самец направляет свою гибкую воронку к желобку на гектокотилизированной руке и выпускает в него сперматофор. Затем, сокращая мышцы на руке, он передвигает сперматофор по желобку к кончику гектокотиля в лигулу».

Когда сперматофор оказывается внутри самки, сердце спаривающегося самца замирает, а у самки учащается дыхание. Совсем как и у людей. «Это логично, — говорит Харьяна, — потому что осьминоги обладают теми же нейромедиаторами, что и мы».

И, как и люди, каждый осьминог индивидуален. Харьяна помнит одного осьминога, которого интересовали люди в инвалидных колясках и с тростями. Когда такой человек приближался к аквариуму, он подплывал к стеклу и внимательно его рассматривал. Другому нравилось смотреть на маленьких детей. Известно, что живущие в неволе сухопутные хищники, такие как тигры, демонстрируют похожие предпочтения. Например, их внимание часто привлекают люди с ограниченными физическими возможностями, возможно потому, что тигры рассматривают их как легкую добычу. Питер Джексон, руководитель группы по тиграм в Международном союзе охраны природы, отмечал, что цирковые тигры обычно останавливаются посреди представления, чтобы посмотреть на ребенка с синдромом Дауна. Тигры в зоопарках пристально провожают взглядом дочь моей подруги Лиз, которая передвигается в инвалидной коляске. Но у осьминогов должны быть другие причины. Люди не входят в их рацион, поэтому, возможно, их привлекает металлический блеск колясок и тростей, похожий на блеск рыбьей чешуи. Или же им просто любопытно, поскольку эти люди передвигаются не так, как остальные.

В 14:50 Рейн и Сквирт немного меняют свое положение, демонстрируя нам мирную семейную сцену. Пара его присосок прилеплены к ее лицу, словно он нежно целует ее в щеку.

15:07. «Кажется, они заканчивают, — говорит Кэти. — Смотрите, они отстраняются друг от друга». Сквирт приклеилась к витрине исподней стороной, так что мы видим ее нежно-розовую кожу с белыми присосками. Ее голова и мантия, теперь серого цвета, лежат на его руках. Любопытный терпуг подплывает и смотрит на них. «Это очень смелая рыба», — говорит Харьяна. Она рассказывает мне, что раньше в этом аквариуме жил самец угревидной зубатки по имени Гибсон. «Но он был большим склочником», — говорит она. Все три года он грызся с осьминогами из-за нор. Гибсон откусывал им кончики щупалец, а те в ответ нещадно его лупили.

После нескольких часов неподвижности мы хотим увидеть, что любовники будут делать дальше. «Я знаю, самое интересное случится как раз в тот момент, когда я пойду пить кофе. Они всегда так делают», — говорит Харьяна. И мы, как приклеенные, остаемся у аквариума.

15:45. Светлые перепонки Рейна покрываются темными крапинками. Теперь мы можем увидеть лицо Сквирт: оно все пунцовое. Но отверстия в ее мантии по-прежнему не видно. Роберта поднимается по стремянке и заглядывает в аквариум сверху, но оттуда тоже ничего не видно.

16:05. Сквирт медленно, присоска за присоской движется вверх по стенке аквариума. Она намного темнее Рейна, который теперь стал бледно-красного цвета. Через пару минут она останавливается.

Мимо проходит пожилая ирландская пара. «Они спариваются, Лео! Как это трогательно!» — восклицает жена с очаровательным акцентом. Я завязываю беседу, и она говорит мне, что, увидев неподвижных осьминогов, сначала приняла их за макеты. И только волонтер разъяснил ей, что происходит. Она же, в свою очередь, громко передает супругу: «Какой потрясающий и волнительный момент!» Ее немощный муж, с приоткрытым ртом и трясущимися руками, судорожно держится за ходунки и, кажется, не понимает, что происходит. Но она все равно стремится поделиться с ним радостным и волнительным открытием с тем же жаром, что и в дни их прекрасной молодости.

В 16:37 Рейн начинает медленно двигать кончиками двух рук. Он снова стал белым. Сквирт прилипла к стеклу присосками и ртом — теперь она лежит на боку, раскинув руки в стороны, как морская звезда. Мы видим ее самые крупные присоски размером с серебряный доллар. Ее голова и мантия по-прежнему скрыты под руками и телом Рейна. Его воронка начинает вздыматься. Некоторые присоски Сквирт сжимаются и разжимаются, словно она волнуется.

В 17:03 Сквирт продолжает медленно ползти вверх по стене, вытянув две руки в сторону потолка. Третьем щупальцем она словно ласкает Рейна, который обхватил ее одной из своих мощных рук.

17:10. Сквирт становится ярко-оранжевой, и оба животных резко отстраняются друг от друга. Они разворачивают свои руки и перепонки, как два огромных цветка. Внезапно он бросается вправо. Она кидается за ним, натыкается на плавающий букет пластиковых роз и на мгновение замирает на песчаном дне. Из отверстия в ее мантии торчит хвост длинного белого сперматофора.

«Пара разделилась!» — сообщает Харьяна по рации биологу, который будет дежурить в ночную смену. «Передай дальше», — отвечает он. Сквирт кашляет, показывая нам свои серые жабры (у осьминогов это называется промывкой жабр), становится белой, потом красной — и оба осьминога начинают гоняться друг за другом по всему аквариуму.

Они похожи на большие красные знамена, развевающиеся на ветру. Она движется левее, минуя камни, прямо к туннелю, а он правее — на свое обычное насиженное место. Она снова кашляет, разворачивается и направляется к Рейну. Похоже, она его преследует. Она протягивает к нему свои руки, и он хватает их двумя своими. Он начинает тянуть ее к себе, обхватывая ее двумя, тремя, четырьмя руками, пока их головы не соприкасаются. Через несколько мгновений животные разрывают объятия.

В 17:23 Сквирт начинает медленно спускаться на песчаное дно, ее перепонки раскрылись, как парашют, но потом вдруг резко меняет свое решение. Она возвращается в верхний угол аквариума и устраивается на том месте, где любит сидеть Рейн. Между тем Рейн переползает на ее половину аквариума.

«Я никогда не видела, чтобы после спаривания осьминоги так много общались друг с другом», — замечает Харьяна.

К 17:26 они устраиваются в противоположных углах аквариума, как утром, только поменявшись местами: Сквирт осталась на большой мужской половине, а Рейн переместился на женскую половину поменьше и вытянул два щупальца на проходе.

«Жил себе мужчина в просторном красивом доме, — говорит элегантный седой джентльмен, стоящий рядом со мной. — И вот к нему в гости пришла женщина. Они позанимались сексом… и что дальше? Она заняла его большой дом, а он оказался в маленькой тесной квартирке. Держу пари, он думает: „Эх, и зачем я только с ней связался!“»

* * *

В 18 часов вечера, когда океанариум закрывается, Рейн и Сквирт по-прежнему сидят в противоположных углах аквариума. Ночным смотрителям не давали инструкций восстановить барьер.

Наутро, когда я прихожу в океанариум, парочка вернулась по своим домам, и аквариум снова разделен перегородкой. Белый хвост сперматофора, свисавший из отверстия в мантии Сквирт, исчез. На дне его не видно, но он свою миссию выполнил. Во время полового акта семь миллиардов сперматозоидов, упакованных в оболочку сперматофора, попали в ее яйцевод. Они прикрепились к стенкам ее сперматеки — специальной железы, где сперматозоиды могут оставаться жизнеспособными в течение нескольких дней, недель и даже месяцев, пока самка не решит, что настал благоприятный момент для их оплодотворения.

* * *

В марте в Аквариуме Новой Англии происходит много нового. Почти все новые акриловые панели в Гигантском Океанском аквариуме установлены. На дне закончен монтаж крупных коралловых скульптур, отлитых по форме настоящих кораллов. Поскольку в новом искусственном рифе больше дополнительных нор и убежищ, Билл отправился в экспедицию на Багамы, чтобы собрать четыреста из тысячи новых животных, которые будут заселены в Гигантский аквариум. Даже несмотря на пилы, дрели и всепроникающий запах клея, мы уже можем представить всю будущую красоту.

За обедом в кафетерии Криста рассказывает нам о своих с братом планах на ближайшие десять лет. «Нелегко иметь такого брата-двойняшку, как Дэнни, который настолько сильно отличается от тебя, — говорит она. — Вы приходите в этот мир вместе, но вынуждены жить разными жизнями…» Когда она поступила в колледж, то очень печалилась, что Дэнни не мог поехать с ней. Теперь ее цель — сделать так, чтобы они всегда были вместе. Она мечтает, что ее временная работа в океанариуме станет постоянной, чтобы ей хватало денег на квартиру с двумя спальнями рядом с океанариумом. Тогда можно будет и Дэнни сюда пристроить, в сувенирный магазин например. Поскольку ученая степень магистра биологии помогла бы ей претендовать на более квалифицированную должность, Криста четыре дня в неделю проводит в океанариуме, а по вечерам подрабатывает в баре, чтобы накопить двадцать тысяч долларов на обучение в Гарварде. Она планирует поступить на вечернее отделение, чтобы совмещать учебу с работой. «Это очень непросто, — признается она, — но я справлюсь!»

У Марион усилились головные боли, поэтому она пропустила несколько Чудесных сред. Но в начале марта она появляется и удивляет нас радостной новостью: она выходит замуж. Ее избранник — привлекательный стильный шатен в очках по имени Дейв Лепзелтер. Он доктор биофизических наук, преподает в Бостонском университете, обожает «Звездные войны», анаконд и своих девять домашних крыс. Они еще не назначили дату свадьбы, но уже выбрали того, кто будет сочетать их законным браком, — это Скотт, герой и наставник Марион. (Хотя Скотт и не священник, эта просьба его ничуть не смутила. Их с женой Таней Тарановски сочетал браком эволюционный биолог Лес Кауфман, а сама церемония проходила в зоопарке под внимательными взглядами зебр и жирафов.)

Тем временем Анна страшится встретить свой семнадцатый день рождения — первый без любимой подруги. Пятнадцатого числа каждого месяца, в день смерти Шаиры, Анна приходит на ее могилу и предается печальным воспоминаниям. И только в прошлом месяце, придя на кладбище, она впервые разрешила себе заплакать. «Я устала от того, что мой мозг не дает мне покоя. Он снова и снова заставляет меня переживать те страшные события, — говорит она. — Но я приняла решение: я буду бороться».

Она решает провести свой первый день в статусе семнадцатилетней девушки в компании Кармы, Октавии, угрей, анаконд, химер, пинагоров, Скотта, Дейва, Билла, Уилсона, Кристы, Эндрю и меня. Криста сделала маленькие кексы, украшенные глазурью в виде осьминогов; я испекла большой круглый бисквитный торт и водрузила на него на зубочистках плакат с нарисованным осьминогом. Уилсон приготовил для Анны особый подарок — большого высушенного морского конька из богатой коллекции, собранной им за десятилетия путешествий по всему миру. Он продолжает раздаривать свои ценности, готовясь к переезду из просторного дома, где он жил вместе с женой, в небольшую квартиру. Каждую среду он приносит нам раковины, книги, кораллы. Челюсти тигровой акулы, привезенные из Мексики, он передал океанариуму. В прошлые выходные с помощью Эндрю он упаковал свой последний домашний аквариум с цихлидой из озера Виктория и отвез его Кристе.

Жена Уилсона переехала из хосписа в дом престарелых. По неизвестным причинам ее таинственная болезнь перестала прогрессировать, и врачи сочли, что она больше не находится в терминальном состоянии.

Каждый день осьминоги напоминают нам о своих почти безграничных возможностях. У Кармы начала отрастать откушенная рука. Ее первоначальная враждебность к Эндрю исчезла, и она превратилась в очень спокойного и дружелюбного осьминога. Со мной, Уилсоном и Биллом она — сама нежность. Обычно она трогает нас двумя передними руками и присасывается к нам очень деликатно. Она внимательно рассматривает меня, высовываясь из воды, и позволяет гладить себя по голове. Она часто бывает полностью белой — в такие моменты мы называем ее снежинкой, — но при этом умеет поразительно красиво менять цвета, особенно когда получает одну из своих любимых игрушек. Ей очень нравится фиолетовая резиновая пирамидка Kong, которую мы позаимствовали у тюленей. Однажды она не выпускала ее из рук с утра вплоть до закрытия аквариума вечером и даже изобразила на своей молочно-шоколадной мантии и руках несколько пурпурных прожилок, чтобы соответствовать игрушке.

Хотя яйца Октавии продолжают уменьшаться в размерах, она продолжает ухаживать за ними с усердием, достойным лучшего применения. После того как она преподала морской звезде-подсолнуху пару уроков, та старается держаться от ее логова как можно дальше.

Я постоянно возвращаюсь мыслями к Рейну и Сквирт. У Аквариума Сиэтла есть одно уникальное преимущество перед Аквариумом Новой Англии: поскольку он находится всего в паре десятков метров от Тихого океана, где живут гигантские осьминоги, в конце жизни животных отпускают на волю. (Эти осьминоги не выживут в водах Атлантики, а транспортировать Октавию обратно в Британскую Колумбию, учитывая ее возраст и размер, очень рискованно, не говоря уже о финансовой стороне вопроса.) Через несколько недель после спаривания Рейн и Сквирт были выпущены в океан в том же месте, где были пойманы.

Как бы мне хотелось присутствовать при этом моменте! В интернете я видела видеозапись того, как выпускают на волю гигантского осьминога по кличке Чувак. Он жил в Центре исследований океана в Сиднее Британской Колумбии и был выловлен у ее берегов семь месяцев назад. Тогда он весил всего 4 килограмма, как наша Карма на момент прибытия, а домой возвращался внушительным самцом весом почти 23 килограмма.

Четверо дайверов сопровождали его заплыв целый час. Ярко-оранжевый, весь покрытый высокими крупными папиллами, Чувак торжественно шествовал на мощных задних руках по илистому дну, загнув передние руки назад. Время от времени он останавливался и обследовал присосками видеокамеру, затемняя обзор. Хотя этого нет на видеозаписи, один из его смотрителей в комментариях написал, что по пути Чувак поймал и съел краба, а также исследовал несколько потенциальных мест для логова.

«Мы провели вместе с Чуваком несколько потрясающих месяцев, — написал его смотритель. — Он был чрезвычайно общительным и дружелюбным парнем и просто замечательным осьминогом во всех отношениях. Так печально смотреть на его пустой аквариум. Мне будет его не хватать. Прощай, друг!» В ответ один пользователь написал ему утешительные слова: «Сочувствую, что ты потерял приятеля. Но зато теперь он может встретить подругу и наделать много маленьких Чуваков!»

Любовь смотрителей к своему подопечному кажется взаимной. Хотя мощный, сильный Чувак мог мгновенно уплыть в океанские глубины, он предпочел целый час идти по дну в сопровождении своих друзей. Только когда у дайверов кончился кислород и им пришлось нехотя подняться на поверхность, они попрощались с «самым лучшим в мире гигантским осьминогом».

После просмотра этого видео мне хочется как можно скорее снова погрузиться в океан, чтобы встретиться с осьминогами в их мире безграничных возможностей. Впереди лето, и у меня будет шанс исполнить это желание.

Глава восьмая. Сознание

Думать, чувствовать, знать

Я попадаю в лазурные воды Парадизо, где, к своему ужасу, камнем иду ко дну.

Пару минут назад я намеренно сделала кувырок спиной назад с борта лодки и плюхнулась в бирюзовые волны. Наша шестиметровая лодка «Опуноху» слишком мала для того, чтобы делать «гигантский шаг», поэтому мне сказали сесть на край спиной к воде, чтобы акваланг свисал за борт, прижать подбородок к груди и, придерживая маску и регулятор одной рукой, а шланги спереди — другой, откинуться назад — маневр, который, как написано в некоторых учебниках по дайвингу, может привести к «небольшой дезориентации». Это мое первое после Косумеля погружение, и я справилась с кувырком довольно успешно.

Я быстро выравниваю положение и подаю своим товарищам сигнал, что все в порядке. Мы беремся за якорный трос «Опуноху» и, перебирая руками, опускаемся на глубину шесть метров. Все идет прекрасно… пока я случайно не спускаю воздух из своего жилета-компенсатора. Меня мгновенно переворачивает спиной вниз в положение лежащей на панцире черепахи, и я тону, как топор, глядя, как стремительно удаляется белое днище нашей лодки. Все происходит, как в страшном сне.

К счастью, мой напарник Кит Элленбоген, бывший инструктор по дайвингу и известный подводный фотограф, хватает меня за руку и останавливает мое падение. Он сразу понял, что случилось. В большинстве стран в аквалангах используются небольшие и легкие алюминиевые цилиндры, но на острове Муреа, который формально до сих пор является частью Франции, дайверы хранят верность традициям: как и в первом акваланге, изобретенном в 1943 году их соотечественниками Жак-Ивом Кусто и Эмилем Ганьяном, баллоны сделаны из прочной, но гораздо более тяжелой стали. И хотя мой новый жилет-компенсатор утяжелен только шестью килограммами дополнительного веса — это меньше, чем на Карибском море, где было почти восемь, но все же слишком много для миниатюрной женщины со стальным аквалангом.

Пока Кит крепко держит меня за руку, я стараюсь выправить свое положение. Я благодарна ему, но в то же время сгораю от стыда. На протяжении двадцатичасового путешествия из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, затем на Таити и, наконец, на пароме до Муреа мы с нетерпением предвкушали тот момент, когда после долгих месяцев ожидания погрузимся в лазурные воды Французской Полинезии и отправимся обследовать тропические рифы в поисках осьминогов. И вот, когда мы это сделали, Кит — стипендиат программы Фулбрайта, обычно ныряющий с напарниками уровня Филиппа Кусто, — вынужден тащить меня за собой, как санки в гору.

Мы плывем в то место, где днем раньше Кит, по его словам, пережил «один из самых захватывающих моментов в своей жизни».

Пока Кит нырял, я с остальной командой плавала с трубкой на мелководье, пытаясь заниматься научными наблюдениями. Дженнифер Мэтер, руководитель нашей экспедиции, проводит свои исследования на небольших глубинах, где не требуются акваланги. Обычно на мелководье можно встреть много диких осьминогов, но на Муреа возникли проблемы.

Причина не в нехватке знаний. Дженнифер Мэтер — одна из ведущих в мире специалистов в области осьминожьего интеллекта. Если набрать в Google запрос «интеллект осьминогов», то ее исследования окажутся в числе наиболее часто цитируемых. Кроме Дженнифер в нашу группу входит 51-летний Дэвид Шеель, с которым я познакомилась на симпозиуме в Сиэтле. Дэвид девятнадцать лет занимается изучением гигантских осьминогов в холодных мутных водах Аляски и изобрел первый эффективный способ отслеживания этих головоногих с помощью телеметрии: для этого в жаберной щели осьминога прокалывается отверстие, как дырочка для сережки в мочке уха, и в нем фиксируется крошечный GPS-маячок. Еще один член нашей команды — 37-летняя бразильская исследовательница Татьяна Лейте, защитившая под руководством Дженнифер докторскую диссертацию по осьминогам. Недавно она открыла и дала имя новому виду осьминогов, обитающих у побережья бразильского острова Норонья, и в настоящее время описывает еще пять новых видов. Спустя пару дней к нашей экспедиции присоединилась 29-летняя Кили Лэнгфорд — хотя и не ученый, но лектор-просветитель из Аквариума Ванкувера, где ее ценят за энциклопедические знания морской жизни, острую наблюдательность и превосходные дайверские навыки.

Но несмотря на целую команду экспертов, первые три дня мы проплавали по мелководью, так и не встретив ни одного осьминога.

Даже по осьминожьим меркам объект нашего исследования — Octopus cyanea, или синий осьминог — является выдающимся мастером маскировки. Поскольку он активен в дневное время, он владеет искусством камуфляжа лучше всех остальных осьминогов в мире: исследовательница Хизер Илитало-Уорд из Гавайского университета сообщает, что у этого вида самое большое количество пигментных клеток, и к тому же он один из самых умных. У побережья Гавайев синие осьминоги часто носят с собой половинки скорлупы кокосовых орехов. Во время передвижения скорлупа выполняет функцию доспеха, защищая осьминогов снизу от нападения хищников, скрывающихся в песке. В перевернутом виде скорлупа служит отличным временным убежищем в тех местах, где на дне нет подходящих укрытий.

Кит не ожидал встретить осьминога в первое же погружение. Но он его встретил.

Вместе с профессиональным дайвером Франком Леруврёром они проплыли на лодке первый желоб, начинающийся сразу у дайвинг-центра французской научно-исследовательской станции CRIOBE, где мы остановились. Через 20 минут они бросили якорь у барьерного рифа к востоку от залива Опуноху. Хотя 42-летний Кит ныряет с аквалангом с шестнадцати лет и совершал погружения по всему миру, он никогда не видел и не фотографировал дикого осьминога. Но острые глаза Франка сразу заметили две пустые раковины морского гребешка — остатки осьминожьей трапезы. В нескольких сантиметрах от раковин они обнаружили отверстие, из которого виднелись два сиреневых кружочка на белесом фоне, каждый сантиметра по три в диаметре. Над кружочками, словно корона, высилась арка, которая впоследствии оказалась рукой, испещренной присосками. Кружочки же, как выяснилось, были выпуклыми глазами, наблюдающими за ними. Кит успел сделать несколько фотографий, прежде чем осьминог исчез в темноте логова.

На следующий день Кит и Франк вернулись на это место, и, к радости Кита, сразу встретили вчерашнего осьминога. На этот раз тот не был таким застенчивым. Он спокойно плавал вокруг отрезка рифа метров пятнадцать длиной, непрерывно меняя цвета и рисунки. «Он словно знакомил меня с местностью, — сказал мне Кит. — Он ничего не боялся и, кажется, пребывал в игривом настроении».

Мои друзья — философ Питер Годфри-Смит и еще один австралийский дайвер, Мэтью Лоуренс, — обнаружили в трех часах езды к югу от Сиднея место, которое они назвали Октополисом (от слов octopus — осьминог, и polis — город). Здесь на небольшом участке на глубине около восемнадцати метров живут целых одиннадцать осьминогов вида Octopus tetricus на расстоянии одного-двух метров друг от друга. Это довольно крупные животные с размахом рук около метра и проницательными грустными белыми глазами, из-за которых они получили прозвище «печальные осьминоги». Мэтью рассказал: «Когда мы ныряли в этом месте, два раза осьминоги хватали меня за руку и тянули к своему логову метрах в пяти, словно приглашая в гости». Однажды осьминог взял его за руку и совершил с ним «большой тур» вокруг Октополиса, длившийся минут десять-двенадцать. После этого осьминог залез на Мэтью и тщательно обследовал его своими присосками: он показал человеческому гостю окрестности, теперь же настала его очередь удовлетворить любопытство. Мэтью сказал мне, что все осьминоги, которых он встречал, были «очень любопытными, без всякой агрессии». Поскольку Мэтью регулярно посещает Октополис, он уверен, что местные осьминоги его узнают и, возможно, даже с нетерпением ожидают его визитов. Он часто приносит им игрушки — пустые бутылки, пластмассовые пасхальные яйца, раскручивающиеся на две половинки, подводные видеокамеры GoPro, которые они с интересом разбирают на части и иногда даже затаскивают в свои логова.

К изумлению Кита, через несколько минут к первому осьминогу присоединился второй. Кит никак не мог решить, кого из них фотографировать: как выбрать более фотогеничную модель, если они оба постоянно меняют цвет и форму?

Кит решил сохранить верность своему первому приятелю, который в тот момент медленно полз по большому камню. Пока Кит его снимал, второй осьминог забрался на высокий соседний камень, поднялся в полный рост на выпрямленных руках, будто встал на цыпочки, и даже подался немного вперед, с живым интересом наблюдая за происходящим. «Я много лет фотографирую под водой животных — акул, черепах, рыб, но впервые в жизни за мной наблюдали с таким неприкрытым любопытством, — сказал мне Кит. — Он был похож на человека, который смотрит на фотосессию известной фотомодели или следит за игрой профессионального футболиста. Разумеется, рыбы всегда тебя замечают и следят за тем, что ты делаешь. Но они смотрят на тебя краем глаза. Этот же осьминог открыто и осознанно наблюдал за моими действиями и пытался научиться чему-то новому. Это был невероятный опыт!»

Возможно, первый осьминог узнал Кита, поэтому во время второй встречи подпустил его к себе так близко и провел в его компании целых полчаса. Может быть, при третьей встрече животное будет чувствовать себя еще увереннее? А второй осьминог? Приплывет ли он? Может быть, в этом месте живет еще больше их сородичей? Это могло бы заинтересовать нашу исследовательскую команду.

Мы с Китом проплываем два глубоких желоба, идущих параллельно пляжу. Кристально чистая вода дает отличный обзор во всех направлениях. Дно под нами усеяно обломками кораллов — следами разрушения рифов. До 1980-х годов полинезийские рифы были относительно нетронутыми, но в 1980 и 1981 годах случилось нашествие морских звезд — пожирателей кораллов; в 1982 году и еще раз в 1991 году на остров впервые после 1906 года обрушились сильнейшие ураганы и циклоны, которые сломали ветвящиеся кораллы и уничтожили остальные интенсивными потоками сточных ливневых вод. Молодые кораллы уже начали реколонизировать эту область у побережья Муреа, сделав ее ценной живой лабораторией для исследователей, изучающих восстановление рифов. Кроме того, местный подводный ландшафт с его изобилием щелей и укрытий, кажется, специально создан для осьминогов.

Мы опускаемся на глубину 21 метра и направляемся к осьминожьему логову. Держась за твердую руку Кита и освоившись с новым снаряжением, я начинаю наслаждаться свободным парением в лазурной толще воды и разворачивающимся вокруг меня парадом чудес. Кит указывает мне на косяк желтоперых барабулек. Усики этих рыбок снабжены хеморецепторами, благодаря которым они могут ощущать вкус и запах добычи, прячущейся среди кораллов и в песке. Сейчас эти 30-сантиметровые рыбки покрыты неоновыми желтыми полосами на атласно-белом фоне, но, как и осьминоги, они могут менять свой окрас. Из-за этой особенности их средиземноморским родственникам была отведена незавидная роль на пиршествах в Древнем Риме: барабулек убивали прямо на глазах у гостей, и те любовались чудесным изменением их окраса с желтого на пурпурный и затем на бледно-розовый во время агонии. Также вокруг нас снуют рыбы-бабочки размером с чайное блюдце, покрытые вертикальными лимонными и черными полосами. Они плавают парами, которые сохраняют на протяжении всей своей жизни (эти рыбы могут жить до семи лет и дольше). Под нами изумрудно-бирюзовые рыбы-попугаи неспешно общипывают водоросли с кораллов своими «клювами», которые в действительности представляют собой ряды тесно упакованных зубов. Эти рыбы спят в коконах из собственной слизи, которая выделяется изо рта и постепенно обволакивает их тело. Этот слизистый спальный мешок защищает их от паразитов и хищников. Рыбы-попугаи являются последовательными гермафродитами: все они рождаются самками, а потом превращаются в самцов.

Само существование таких животных говорит нам о том, что в этом мире возможно все.

Кит легко находит осьминожье логово. Раковины морского гребешка лежат на том же месте, где их бросил осьминог. Но самого хозяина нет дома. Мы тщательно обследуем окрестности в радиусе 30 метров, но здесь столько щелей и отверстий, в которых осьминог мог бы раствориться, как масло на горячем хлебе, что наше занятие кажется бесполезным. Возможно, осьминог уплыл на охоту, и есть шанс, что, если он неподалеку, мы на него наткнемся.

Мы плаваем неподалеку в компании рыб фантастических форм и расцветок с названиями как у мультяшных персонажей, своими развевающимися плавниками и гламурным блеском напоминающих мне бродвейских примадонн. Кит жестом указывает вдаль и отплывает сделать фотографии. Осторожно, чтобы не перевернуться, я поднимаю голову и вижу своего напарника в окружении восьми спокойных черноперых рифовых акул 120 сантиметров в длину. Освещенные солнечными лучами, пробивающимися сквозь толщу воды, эти грациозные морские создания окружены ореолом света, словно нимбом.

Мы возвращаемся на поверхность в приподнятом настроении. Но я все равно испытываю разочарование: прошел еще один драгоценный день, а я так и не увидела осьминога. Я думаю о том, какие важные события я пропустила: в день моего отъезда на Муреа Марион и Дейв сочетались браком. А сегодня состоялось официальное открытие обновленного Гигантского Океанского аквариума с его красочными коралловыми скульптурами и сотнями новых рыб. Я скучаю по моим друзьям, как людям, так и животным, с которыми я так сблизилась этой весной, особенно после того, через что мы прошли вместе.

* * *

Это походило на волшебство: даже внутри стен океанариума с его искусственным приглушенным освещением, вдали от источника естественного света, в стеклянных аквариумах с фильтрованной водой животные чувствовали приход весны. Хотя некоторые рыбы, особенно тропических пород, размножаются круглый год, с марта по апрель в аквариумах наступает всплеск половой активности.

Самец семотилуса — самого крупного представителя семейства карповых, обитающего на северо-востоке Северной Америки, — начал демонстрировать перед самками свои таланты. Перенося во рту мелкие камешки, он построил на дне аквариума каменную горку и украсил ее веточкой водорослей, которую он сорвал и воткнул посередине. Такое поведение похоже на поведение самцов австралийских шалашников, которые, вместо того чтобы красоваться перед самками ярким оперением, строят для них большие, ярко украшенные скульптуры из веток. Семотилусы же широко распространены в реках c быстрым течением и в прозрачных озерах, за их изощренными брачными ритуалами редко можно наблюдать в дикой природе.

В галерее Холодных Морей самец пинагора наконец-то добился своего. Одна из двух самок стала похожей на раздутый шар, набитый яйцами. Она в любой день может отложить сотни оранжевых икринок — благо будущий отец уже подготовил место. Он оплодотворит их, а потом будет усердно охранять, пока не выведутся мальки.

В соседнем аквариуме самка морского черта выпустила еще одну ленту с икрой.

— Если я когда-нибудь выйду замуж, — мечтательно говорит Анна мне и Биллу, — я закажу себе точно такую же фату!

— Только не такую склизкую? — предполагаю я.

— Будь на то воля Анны, она бы и платье сделала из слизи! — смеется Билл.

Однажды утром я становлюсь свидетелем исторического события в Пресноводной галерее. Брендан одной рукой аккуратно удерживает за губу пятисантиметровую цихлиду из озера Виктория, а другой нежно нажимает ей на живот — и из ее рта вдруг вылетает двадцать три крошечных малька размером с гуппи! Оказывается, эта рыба вынашивает оплодотворенную икру во рту. Этот вид настолько редок, объясняет мне Скотт, что даже не получил латинского названия. В дикой природе эти рыбы практически вымерли, и он не знает ни одного случая, чтобы они давали потомство в неволе. «Возможно, мы только что утроили мировую популяцию этих цихлид», — говорит Скотт.

Эта весенняя атмосфера любви, изысканных ухаживаний и рождения новой жизни наполняет меня восторгом. Не то чтобы мне не хватало впечатлений — встречи с Октавией всегда наполняют меня эмоциями. Мне нравится даже само предвкушение этих встреч: я никогда не поднимаюсь к ее аквариуму на лифте, а предпочитаю неспешно проходить по лестнице мимо пингвиньего бассейна, полного ярких тропических рыб, мимо аквариума с суринамскими жабами (которых Скотт научил вылезать из укрытий и демонстрировать себя публике), мимо анаконды и электрического угря, мимо экспозиций «Затопленные леса Амазонки», «Острова Шолс», «Гавань Истпорт», мимо аквариума с удильщиком и его волшебной вуалью, мимо леса бархатисто-зеленых актиний, омываемых искусственным прибоем… и наконец подходить к заветной цели моего путешествия.

Но однажды утром, как раз перед моим отъездом на Муреа, я прихожу к Октавии и с ужасом обнаруживаю, что ее левый глаз раздулся до размеров апельсина.

Сначала я говорю себе, что я могла ошибиться. Возможно, это была иллюзия, созданная преломлением света в воде. Я включаю фонарик. Но глаз Октавии по-прежнему остается разбухшим и мутным настолько, что я не вижу щели ее зрачка.

— Вот вы где, — встречает меня Уилсон.

Он специально ждал меня, чтобы покормить обоих осьминогов.

— Посмотрите на это! — в слезах говорю я, слишком расстроенная, чтобы поздороваться. — Что с ее глазом?

— Это плохо, — отвечает он. — Нужно сообщить Биллу.

Билл заглядывает в аквариум к Октавии. Она слегка поворачивается, и мы, к своему ужасу, видим, что другой ее глаз тоже опухший и мутный, хотя и в меньшей степени.

— В понедельник у нее были нормальные глаза, — обеспокоенно говорит Билл.

Затем Октавия начинает двигаться. Присоска за присоской, она отлепляется от потолка и стен логова, демонстрируя нам свои драгоценные гроздья яиц. Наконец, всего несколько присосок остаются в контакте с яйцами. Другие семь рук бесцельно шарят по дну.

Ее действия нас озадачили. Морская звезда восседает на своем обычном месте, как можно дальше от осьминожьего логова. Яйцам никто не угрожает. На дне нет еды. Она словно бродит по своему жилищу безо всякой цели.

«Может быть, она ослепла», — предполагаю я. Но зрение для осьминогов не так уж важно. В ходе экспериментов ослепленные животные прекрасно ориентировались с помощью осязания и вкуса. Возможно, у нее что-то болит? (Хотя повара, бросающие живых лобстеров в кипящую воду, утверждают, что их попытки выпрыгнуть из воды объясняются не более чем рефлексами, они ошибаются. Беспозвоночные чувствуют боль. Креветки, на усики которых попадает уксусная кислота, пытаются очистить от нее пострадавшие органы с помощью сложных продолжительных движений, интенсивность которых снижается при применении анестетика. Если ударить краба, он будет долго тереть пострадавшее место. Эволюционный биолог Робин Крук из Центра медицинских наук Техасского университета обнаружила, что осьминоги также трут больное место, а, если попытаться прикоснуться к области рядом с раной, стараются уплыть или даже выпускают чернила.)

— Что с ней, Билл? — беспомощно спрашиваю я.

Он несколько минут смотрит на старого осьминога. Ее движения беспокойны и дезориентированы. Ее мантия пульсирует, словно все ее тело охвачено сильной головной болью.

— Это увядание, — грустно отвечает он.

От старости ткани Октавии просто распадаются. Прошлым воскресеньем я встретила свою соседку, которой исполнилось девяносто два года. Она стала худой, немощной и невероятно дряхлой. Ее нежная кожа напомнила мне легко рвущийся пергаментный лист. Она уверяла, что только что видела на лужайке слона. Казалось, ее тело и душа разлагаются, как упавший на землю фрукт.

— Когда осьминоги достигают финального этапа своей жизни, они могут бесцельно блуждать по аквариуму и покрываются белыми пятнами, — говорит Билл. — Но я никогда не видел, чтобы с их глазами происходило что-то подобное.

Меня снова охватывает паника, как тем вечером в августе прошлого года, когда тело Октавии раздулось, как огромная опухоль. Тогда мы с Уилсоном подумали, что она умирает. Но сейчас, кажется, этот страшный момент действительно настал.

— Мы можем ей как-то помочь? — спрашиваю я.

Но лекарства от старости не существует — ни для людей, ни для осьминогов.

— Это естественный процесс, когда жизнь живого существа подходит к концу, — говорит Билл. — Но витринный аквариум — не всегда подходящее для этого место…

Как сделать последние дни Октавии более комфортными? Может быть, переселить ее в бывшую бочку Кали? В дикой природе самки осьминогов, ухаживающие за яйцами, часто замуровывают свои логова камнями. Небольшая темная бочка больше похожа на уютное, безопасное логово, чем аквариум в зале для посетителей с его довольно-таки ярким освещением и огромной прозрачной витриной.

Переселение Октавии также освободило бы место для молодой Кармы. Она уже переросла бочку, как в свое время Кали, хотя бедняжка и не оставила своих попыток из нее выбраться. Когда мы стучим ладонью по воде, она быстро поднимается на поверхность, чтобы поприветствовать нас, вся красивого красновато-коричневого цвета. Она съедает угощение, после чего опускается на дно бочки и становится белой. Она по-прежнему остается милым и нежным осьминогом, но мы считаем, что для здоровья ей нужно больше двигаться.

Уилсон убежден, что Октавию и Карму нужно поменять местами. Криста и Эндрю в ужасе от этой мысли. Парадоксально, что молодые люди больше озабочены благополучием старого осьминога, а пожилой Уилсон — молодого. «Как можно забрать у нее ее яйца?» — говорит Криста. «Она этого не переживет. Переселение убьет ее», — считает Эндрю.

«Но именно так мы поступаем со старыми людьми, страдающими деменцией, — замечаю я. — Когда у них начинается старческий маразм, мы стараемся изолировать их от мира». Уилсон смеется, хотя в его смехе слышна печаль. «Я никогда не задумывался об этом, — говорит он, — но это действительно так». Большой мир становится слишком опасным для людей с деменцией. Многие чувствуют себя более комфортно в небольшом ограниченном пространстве. А как насчет осьминогов?

В конце своей жизни Октавия имеет право на тишину и покой. Карма тоже заслуживает лучшей доли. Но, в отличие от Кармы, Октавия — наш старый друг. Она прибыла в океанариум весной 2011 года уже взрослым осьминогом, который хорошо знал, что такое выживание в настоящем океане, был превосходным охотником и отлично владел искусством маскировки — такого уровня не видел ни Билл, ни Уилсон. Поначалу застенчивая, она постепенно открылась нам и завоевала нашу искреннюю любовь, обогатив наши жизни. Я вспоминаю ее первый контакт со мной, когда она едва не затянула меня к себе в аквариум; ее первую встречу с Лиз, когда они, едва соприкоснувшись кончиками рук, вдруг отпрянули друг от друга; ее ловкое похищение ведерка с рыбой на глазах у пяти человек. Октавия помогла Анне преодолеть боль от потери близкой подруги. Каждого из нас связывала с Октавией своя история: теплые воспоминания, эмоции, переживания. Поделившись с нами своей удивительной жизнью, Октавия заслужила комфорт и уважение в ее финале.

Все мы измучены неопределенностью. Природа не дает никаких подсказок, поскольку она сама в таких ситуациях не знает жалости. В дикой природе Октавия была бы уже мертва. Даже если бы она прожила достаточно долго для того, чтобы отложить яйца и вывести потомство, последние дни своей жизни она провела бы, одиноко блуждая по океанским глубинам, умирая от голода и не осознавая происходящего, пока в конце концов не пошла бы на корм хищнику или морским звездам, как Оливка у побережья Сиэтла.

Мы, люди, изменили естественный ход ее жизни, когда забрали Октавию из океана. Из-за вмешательства человека Октавия лишилась возможности встретить самца, который оплодотворил бы ее яйца. Поэтому, несмотря на истовую заботу о яйцах, она так и не смогла увидеть, как из ее яиц вылупится потомство. Но мы кормили и защищали ее, а также обеспечили ее жильем, максимально похожим на морское дно, с теми же обитателями. Мы дали ей возможность взаимодействовать с людьми, играть и разгадывать загадки. Мы оберегали ее от голода, страха и боли. В дикой природе она буквально каждый час каждого дня сталкивалась бы с риском лишиться части тела от острых зубов хищника, как это случилось с Кармой, или быть разорванной в клочья и съеденной заживо.

После откладки яиц Октавия потеряла интерес к общению с нами, но она по-прежнему принимает от нас еду. Правда, по-своему. Например, недавно Уилсон предложил ей трех кальмаров. Первого она схватила левой передней рукой и бросила на дно, где его жадно поглотила оранжевая морская звезда. Второго кальмара Уилсон засунул ей прямо в рот, но она, немного помедлив, отпустила и его. Третьего кальмара она также бросила на дно.

Как Октавия воспримет переселение? Возможно, в тесной пустой бочке она будет чувствовать себя более спокойно и безопасно, поскольку ее не будет смущать слишком большое пространство и изобилие внешних раздражителей? Или же она будет бороться из последних сил, чтобы защитить свои яйца? Может быть, в отсутствие каких-либо признаков того, что эти яйца живые, она начала забывать о них? Мы не знали. Мы даже не знали, могла ли она переехать в принципе.

Билл также мучился выбором. Любое решение будет тягостным.

* * *

— Не волнуйся, мы найдем осьминогов, — слышу я голос Дженнифер в первый вечер после приезда на Муреа. — Я не знаю сколько. И я не знаю, насколько хороши будут данные. Но мы их найдем. В нашей команде есть отличные ищейки. У них настоящий нюх на осьминогов.

Мы лежим на кроватях под густой вуалью из москитных сеток в нашей общей комнате на научной станции CRIOBE. И хотя я не сказала ни слова, Дженнифер знает, о чем я думаю. Полевые исследования непредсказуемы по своей природе. Я знаю это на собственном опыте. Во время экспедиции в Монголию, куда мы отправились изучать снежных барсов, мы не увидели ни одного из них, а за четыре поездки в мангровый лес Сундарбан в Индии я встретила всего одного тигра. Интересующие вас объекты вовсе не жаждут попасться вам на глаза. Тем не менее вы можете получить массу полезных данных. Например, в Монголии мы собрали экскременты снежного барса для анализа ДНК, а в Индии я изучила множество следов тигров и записала массу местных историй. Но на Муреа нам нужны осьминоги во плоти: для нашего исследования необходимо, чтобы они прошли личностный тест.

Разработанный Дженнифер тест содержит девятнадцать параметров для оценки такой личностной характеристики осьминогов, как робость/смелость. Мы должны взять с собой специальный карандаш и пластиковую дайверскую доску и записывать, как животное реагирует в различных ситуациях. Что делает осьминог, когда вы приближаетесь к нему? Скрывается, меняет цвет, выпускает чернила или пытается исследовать вас? Что происходит, когда вы осторожно касаетесь осьминога карандашом? Он пулей вылетает из своего убежища? Уплывает? Хватает карандаш щупальцами? Направляет на незваного гостя воронку? Просто наблюдает?

Вторая цель нашего исследования — проверить три гипотезы о питании осьминогов. Бихевиорист-эколог Дэвид считает, что осьминоги предпочитают больших крабов, но в их отсутствие расширяют свое меню. Татьяна, морской эколог, предполагает, что чем в более сложных условиях живут осьминоги, тем более разнообразного рациона они придерживаются. А Дженнифер хочет проверить гипотезу о том, что питание осьминогов зависит от их личностных качеств. Как и смелые люди, отважные осьминоги являются «искателями гастрономических приключений» — они готовы рисковать во время охоты и пробовать незнакомую еду. Чтобы выяснить это, мы будем собирать и изучать остатки осьминожьих трапез вокруг их жилищ.

Свой личностный тест Дженнифер разрабатывала на протяжении многих лет, несмотря на скептическое отношение своих коллег. Сейчас ей шестьдесят девять, и она начинала свою научную карьеру в те времена, когда мало кто верил в то, что животные обладают личностью, а женщины способны на важные научные открытия. В Брандейском университете она изучала сенсорно-двигательную координацию у людей и написала докторскую диссертацию на тему движения глаз; позже занялась изучением движения глаз у людей с шизофренией. Но Дженнифер всегда была очарована головоногими. В конце концов она добилась того, чтобы в цокольном этаже факультета психологии Брандейского университета построили аквариумы для атлантических карликовых осьминогов (Octopus joubini), и принялась изучать их поведение: вела каталог движений и отмечала, как животные используют пространство.

«Со временем я начала задавать более глубокие вопросы — не только „Что делают осьминоги?“, но и „Почему они это делают?“: я снова вернулась к психологии, — рассказывает мне Дженнифер, когда в окно нашей комнаты начинают пробиваться рассветные лучи солнца, освещая облака над поросшим джунглями вулканом, и слышится кукареканье петухов. — Конечно, речь идет не о том, чтобы найти у осьминогов Эдипов комплекс — Фрейд тут не поможет! Но я считаю, что у животных, как и у людей, есть врожденный темперамент, который определяет их мировосприятие, их способ взаимодействия с окружающим миром и формирует их личность. Никто больше не занимается тем, чем занимаюсь я. Может, мое исследование и странно, зато оно уникально».

Хотя поначалу исследования Дженнифер игнорировали или не принимали всерьез, сегодня ее работа пользуется всеобщим признанием. На нее ссылаются когнитивные нейробиологи, нейрофармакологи, нейрофизиологи, нейроанатомы и специалисты по вычислительной нейробиологии, в том числе известная международная группа ученых, собравшихся в Кембриджском университете в 2012 году и составивших историческую «Кембриджскую декларацию о сознании». Ее подписали многие светила науки, в том числе физик Стивен Хокинг. Церемония подписания была увековечена программой «60 минут» по CBS. В декларации утверждается, что «люди не уникальны во владении неврологическими субстратами, генерирующими сознание» и что «сознание присуще всем млекопитающим, всем птицам и многим другим животным, в частности осьминогам» (курсив мой).

Никто не знает осьминогов лучше Дженнифер. Если она говорит, что мы их встретим, значит, так оно и будет.

Утром мы отправляемся на одну из исследовательских площадок, которую разведали накануне. Это мелководье с пологим, уходящим в глубину дном, которое заканчивается крутым обрывом. Здесь много живых и мертвых кораллов, а твердое дно испещрено многочисленными расщелинами. Пока остальные члены нашей команды плавают по мелководью, мы с Дэвидом скрываемся на глубине. Дэвид почти сразу находит следы осьминога: горку из раковин огненного морского гребешка с двумя крупными клешнями краба сверху. Горка сложена аккуратно, как грязная посуда в раковине после обеда. «А вот и логово. Но осьминога не видно, — говорит Дэвид. — Мне кажется, это многообещающее место».

Я чувствую себя так, будто выиграла в лотерею. Дженнифер предпочитает плавать на глубине метр-полтора, но мне не нравится мелководье. Там на каждом повороте рискуешь оцарапать губы, подбородок и лоб о кусты коричневых колючих водорослей турбинарии украшенной (Turbinaria ornata) или ободрать соски об острые зазубренные скелеты мертвых кораллов. Кроме того, я боюсь повредить и так немногочисленные молодые живые кораллы, или раздавить морской огурец, или, не дай бог, наколоться на высокие ядовитые иглы одного из морских ежей, которыми буквально усеяно дно, или на смертельно опасные шипы бородавчатки, которая так сливается с песком, что ее невозможно различить на дне. (Яд бородавчатки способен убить человека, но сначала он вызывает настолько нестерпимую боль, что жертвы умоляют врачей ампутировать пострадавшую часть тела.)

Зато плавание на глубине — чистый восторг. Вокруг снуют рыбы с радужными полосами, сияющими глазами, пламенными оранжевыми брюшками, черными масками и пятнами, как на картинах Джексона Поллока. Под нами проплывает черепаха биссе, загребая воду своими кожистыми передними ластами, похожими на крылья. Слева cкользят несколько черноперых акул, невесомых, как рассеянный свет. Под нами — дно, усеянное синими и желтыми живыми кораллами и бесчисленными расщелинами, идеально подходящими для осьминогов.

Дэвид учит меня фридайвингу. Вы задерживаете дыхание, ныряете, чтобы обследовать потенциальное логово, а затем поднимаетесь к поверхности и выдуваете из трубки для снорклинга воду, как выпускающий фонтан кит. Дэвид нашел уже больше десяти кучек с остатками осьминожьих перекусов и так много раковин, панцирей и клешней, что в конце концов перестал собирать их в ведерко с крышкой, прикрепленное к его водолазному поясу. Осматривая расщелины между кораллами с помощью водонепроницаемого фонарика, Дэвид находит следы пребывания осьминогов повсюду: аккуратно уложенные горками раковины с водруженными поверх крабовыми клешнями, словно ложки, торчащие в пиале. «Никто из животных больше не делает такие горки, — говорит он. — Возможно, осьминоги просто уплыли на охоту». К полудню мы нашли не меньше трех осьминожьих жилищ, но все они пусты.

В какой-то момент мы замечаем, что все небо затянуло темными тучами и надвигается буря. Нехотя мы возвращаемся к берегу, чтобы присоединиться к остальным. Еще издалека мы видим, как они машут нам рукой. Мы плывем быстрее. «Я наблюдаю за осьминогом!» — радостно объявляет Дженнифер, вынув трубку изо рта, и снова погружает лицо в воду.

К тому моменту, как я обнаруживаю под водой своего героя, тот уже спрятался в пещере, так что снаружи видна только небольшая дуга голубоватой руки с несколькими белыми присосками. Но есть и хорошая новость: это уже второй осьминог за день. Первого увидела Татьяна, причем на десятой минуте своей вылазки. Осьминог охотился: он притаился в неглубокой лощине, распластав в стороны руки и перепонки, а его кожа переливалась всеми оттенками сине-зеленого. Стоило ему заметить человека, сначала его голова, а потом и руки стали коричневыми, и он незамедлительно проскользнул в расщелину.

Тучи обрушивают на нас проливной дождь; поверхность моря шипит, как жир на раскаленной сковороде. Поскольку может ударить молния и находиться в воде опасно, мы решаем вернуться в CRIOBE. Татьяна садится в воду на глубину около тридцати сантиметров, чтобы снять ласты, и Дэвид опускает лицо в воду, чтобы бросить последний взгляд. И вдруг, прямо рядом с ней он замечает большой камень, кучу раковин и щупальце третьего осьминога, высовывающееся из расщелины.

Следующие несколько дней мы исследуем другие места, но почти не видим осьминогов. К концу первой недели мы находим шесть животных на трех разных участках. Мы идентифицировали сотни горок с останками их добычи и собрали большое количество данных об их среде обитания. Я очень привязалась к своим новым друзьям, чувствую огромную благодарность за успех нашей экспедиции и хочу ее как-то выразить. Поэтому в воскресенье, когда наша команда берет выходной и все отправляются осматривать достопримечательности и наблюдать за птицами, мы с Китом едем в осьминожью церковь.

В деревне Папетойя, всего в нескольких минутах езды от научного центра CRIOBE, когда-то находился храм, посвященный осьминогам — духам-хранителям этого места. Мореплаватели и рыбаки Муреа считали это сверхъестественно сильное и изменчивое существо своим божественным покровителем, чьи многочисленные простирающиеся во все стороны руки представлялись им символом единства и мира. Сегодня это здание занимает протестантская церковь. В самой старой церкви на Муреа, построенной еще в 1827 году, по-прежнему чтят осьминогов. Ее восьмиугольное здание приютилось в тени горы Ротуи, чьи очертания, по мнению местных жителей, напоминают осьминожий профиль.

Церковь заполнило около 120 прихожан, среди которых мы с Китом оказываемся единственными иностранцами. Мы скромно устраиваемся на последних рядах. Почти у всех присутствующих есть татуировки; на многих женщинах — искусно сделанные шляпы из бамбука и живых цветов. На шее у священника висит длинная, до пояса, гирлянда из зеленых листьев, желтых гибискусов, белых франжипанов и красных и розовых бугенвиллий, а на головах у хористок красуются венки из цветов и листьев. Когда хор начинает петь, меня поражает глубина и звучность их голосов — это похоже на пение русалок, доносящееся из морской пучины. Фасад церкви выходит на океан, и через открытые окна дует ласковый морской бриз. «Мне кажется, будто я попал в Атлантиду», — шепчет Кит.

Служба ведется на таитянском языке, поэтому я не понимаю ни слова. Но я понимаю всю силу религиозного поклонения и важность приобщения к тайне, будь то в церкви или во время погружения на коралловом рифе. Тайна, за которой приходят сюда прихожане, на самом деле ничем не отличается от той, которую я ищу в общении с Афиной, Октавией, Кали и Кармой. Она ничем не отличается от тайны, которую мы ищем во всех наших отношениях, в наших самых сокровенных переживаниях и размышлениях. Мы стремимся понять тайну души.

Но что такое душа? Некоторые говорят, что это наша самость, наше «Я», которое живет в теле; без души тело — как лампочка без электричества. Это больше, чем просто двигатель жизни, говорят другие; это то, что дает жизни смысл и цель. Душа — это отпечаток Бога.

Третьи утверждают, что душа — это самая сокровенная внутренняя сущность, которая дарует нам наши чувства, разум, эмоции, желания, волю, личность и индивидуальность. Четвертые называют душу «вселившимся духом, наблюдающим за рождением и смертью разума, за течением жизни». Возможно, все эти определения верны. Или все они ошибочны. Но одно для меня ясно как день: если у меня есть душа — а я убеждена, что она у меня есть, — она есть и у осьминогов.

В этой церкви нет распятий и крестов — только резные изображения рыб и лодок, которые даруют мне чувство свободы и всепрощения. Священник нараспев читает проповедь, и я, качаясь на волнах мелодичного таитянского языка, переношусь на Острова Гилберта, где бог-осьминог На-Кика, сын первых живых существ, своими восемью сильными руками поднял острова со дна Тихого океана; на побережье Британской Колумбии и Аляски, где коренное население верит, что осьминог управляет погодой, а также обладает властью над болезнями и здоровьем; на Гавайи, где древние мифы утверждают, что наша нынешняя Вселенная — это остаток более древнего макрокосма, единственным выжившим представителем которого является осьминог, сумевший проскользнуть в узкую щель между мирами. Для мореплавателей и людей, живущих на берегу моря по всему миру, осьминог со своей сверхъестественной способностью к трансформации и непревзойденной гибкостью — это тот, кто соединяет море и сушу, небеса и землю, прошлое и настоящее, людей и животных. Сидя в этой восьмиугольной церкви, через распахнутое окно которой виднеется лазурный океан, я забываю о том, что я — член научной экспедиции и внимаю окружению, пропитанному тайной и благословением. И начинаю молиться.

Я молюсь за успех нашей экспедиции. Я молюсь о том, чтобы мы увидели под водой много осьминогов, а не просто несколько присосок, высовывающихся из-под камня. Я молюсь за моего мужа, мою собаку, моих друзей в Америке; я молюсь даже за Гигантский Океанский аквариум — пожалуйста, Господи, пусть он не будет протекать! И я молюсь за души осьминогов, которых я знала: живых и тех, кто уже умер, но которых я никогда не забуду.

* * *

После моего отъезда состояние левого глаза Октавии стало еще хуже. Правый тоже оставался мутным. Для стареющего осьминога, теряющего рассудок, просторный аквариум, полный других морских животных и острых поверхностей, о которые можно пораниться, становился все более опасным местом. А в четверг утром обнаружилось еще одно обстоятельство, которое заставило Билла серьезно задуматься.

Примерно в 10 утра его внимание привлекло какое-то движение в бочке Кармы. Не открывая крышку, он заглянул внутрь и увидел необычную картину: Карма висела вниз головой у поверхности воды, так что был отчетливо виден ее черный клюв, и усердно пережевывала пластиковую сетку, покрывающую крышку изнутри.

Карма уже перегрызла несколько новых кабельных стяжек, с помощью которых сетка крепится к крышке. Когда Билл увидел это, он понял, почему ему пришлось заменить несколько стяжек после смерти Кали. Он думал, они просто износились. Но, по всей видимости, Кали, как и Карма, систематически перегрызала их в попытке к бегству.

«Меня это сильно обеспокоило, — впоследствии рассказал мне Билл. — На тот момент я все еще не хотел переселять Октавию». Он боялся, что не сумеет поймать ее в просторном аквариуме или может случайно ее поранить. Прежде ему никогда не приходилось переселять такого крупного осьминога. «Но Карма и Октавия не оставили мне выбора».

Весь остаток четверга Билл провел за переселением рыб: он переместил нескольких красных морских окуней из экспозиции «Гавань Истпорт» в аквариум «Риф Боулдер», чтобы освободить пространство для азиатских корюшек, живших в аквариуме в служебной зоне, а их освободившийся аквариум решил отдать недавно прибывшим из Японии морским звездам. Затем он отнес двух маленьких красных морских окуней, двух морских слизней (липарисов) и одну полосатую морскую собачку из служебной зоны в экспозицию «Гавань Истпорт», а в их аквариум запустил новичка — маленького красного осьминога размером с мою ладонь. Билл решил, что попробует поменять Октавию и Карму местами после того, как океанариум закроется для посетителей, поскольку не был уверен в успехе этого предприятия.

К счастью, ему согласился помочь дежуривший в тот день волонтер Даршан Пател, крепкий 29-летний парень. Они вместе вынули 190-литровую бочку Кармы из отстойника и поставили на пол. Пока Даршан следил за ситуацией за стеклом, Билл открыл крышку на аквариуме Октавии и с помощью большого сачка с металлической ручкой и мягкой сетью попытался поймать осьминога. Только завидев сети, Октавия вжалась в угол, и Билл, как ни старался, не смог до нее дотянуться. Тогда ребята поменялись местами: Даршан поднялся по стремянке, чтобы последить за Октавией и не дать ей сбежать из открытого аквариума, а Билл спустился в зал для посетителей, чтобы оценить обстановку.

Чтобы обеспечить себе больше пространства для маневров, Биллу нужно было снять часть крышки, прикрученной к люку аквариума. Даршан надел болотные сапоги, чтобы спуститься в воду и помогать Биллу снизу. Мутные глаза Октавии внимательно следили за их действиями.

При росте 178 сантиметров вода доходила Даршану до пояса, стоило ему наклониться, и холодная вода залилась ему в сапоги. Едва они открыли крышку, как Октавия переместилась к заднему стеклу, отделяющему ее аквариум от секции с угревидными зубатками. Билл действовал сачком сверху, а Даршан помогал ему другой сетью и одной свободной рукой. «Мы пытались аккуратно направить ее в сачок, — сказал мне Билл, — но она все время от нас ускользала. Даже когда нам удавалось поймать четыре ее руки, остальными четырьмя она хваталась за камни и ни за что не хотела их отпускать. Когда Даршан ее почти поймал, она засунула половину тела и две руки в расщелину и отказалась выходить». «Я не ожидал, что старый осьминог может быть таким сильным! — сказал Даршан. — Отдаю должное суперсиле ее присосок. Когда она прилеплялась ими к камням, ее невозможно было оторвать!»

Промучившись, они поняли, что их усилия тщетны. Поэтому, пока Даршан, промокший и замерший, ждал в воде, карауля Октавию, Билл быстро переоделся в гидрокостюм. Они молились, чтобы Октавия не решила сбежать из аквариума.

Даршан прижался к стене, и Билл спустился в тесный аквариум. Оба внимательно смотрели под ноги, чтобы не наступить на двух морских звезд и актиний на дне. Безглазая морская звезда-подсолнух внимательно наблюдала за происходящим со своего привычного места напротив логова Октавии. Почти двухметровый Билл согнулся вдвое, и, хотя он не мог увидеть Октавию, спрятавшуюся под каменным навесом, он смог дотянуться до ее присосок. Осторожно прикасаясь к ней пальцами, он начал мягко подталкивать ее в сторону сети.

К изумлению Даршана, почувствовав прикосновения руки Билла, Октавия залезла в сачок с первого раза. Она не трогала его кожу больше десяти месяцев. Все это время она висела под потолком логова, поэтому даже не видела, кто протягивал ей еду на конце длинных щипцов. Однако реакция Октавии на прикосновения Билла свидетельствовала о двух замечательных аспектах ее отношения к своему смотрителю: она не только его помнила, но и доверяла ему.

* * *

Неудивительно, что дикие осьминоги на рифах Муреа не жаждут выбираться из нор, чтобы пообщаться с нами. Даже самые смелые — те, кто отважно хватал наши карандаши, — хорошо знают, что мир — опасное место для беспозвоночных, лишенных защитной оболочки. Обследуя побережье Муреа, мы встретили немало мурен и акул, которые любят поживиться осьминожьей плотью. Но есть опасность и похуже: обследуя один перспективный участок, мы никак не могли понять, почему на нем нет ни одного осьминога — пока не узнали о том, что перед нами здесь прошлись рыбаки.

Таким образом, до моего отъезда остается всего три дня, а все, что я видела, — то, как искусно осьминоги прячутся. Когда мы возвращаемся на первую площадку, чтобы проверить обнаруженное нами логово, его хозяин показывает нам лишь несколько присосок.

Но вдруг мы замечаем, что в паре сотен метров от нас Дэвид энергично машет нам рукой. Мы с Кили медленно плывем к нему на метровой глубине, стараясь не задеть животами остатки мертвых кораллов, и высматриваем на дне осьминожьи логова, а также острые ядовитые шипы морских ежей и каменных рыб. Когда мы подплываем к Дэну, он указывает нам пальцем на неровный, поросший водорослями массивный камень сантиметрах в тридцати от нас. Я никак не могу разглядеть в нем логово.

Пока не замечаю, что у камня есть глаза.

Сложив руки кольцами под массивным телом, осьминог на тридцать сантиметров возвышается над своим логовом. Его красноватое бугристое тело размером чуть больше двадцати сантиметров нависает над входом в логово, как большой нос. Из-за маскировки «звездное небо» его глаза почти не видны, зато различима отделяющая их белая полоса, как у моей бордер-колли. Я вижу, как вращается его перламутровое глазное яблоко с поперечной щелью зрачка и направляется на нас. Примерно минуту осьминог остается практически неподвижным; высокие папиллы на его коже мягко колышутся в воде, как водоросли. Наконец он начинает шевелиться. Вытащив из-под тела одну руку, он вставляет ее кончик в жаберное отверстие — как человек, у которого что-то зачесалось.

Мы с Дэвидом так загипнотизированы этим зрелищем, что даже не замечаем, как Кили уплывает в другое место. Вдруг мы слышим из-под воды ее глухой голос: «У меня еще один! Он охотится!»

Дэвид остается со своим осьминогом, а я плыву к Кили на несколько метров вперед. И снова я не могу разглядеть животное с первого взгляда. В конце концов моему мозгу удается обработать поток зрительной информации, и осьминог материализуется перед моими глазами. Этот намного меньше, чем у Дэвида, всего пятнадцать сантиметров, хотя он и вытянулся во весь рост. Его коричневое в белую крапинку тело покрыто зубцеобразными папиллами — вокруг глаз они настолько высокие, что напоминают хохолок у птиц. Если бы мне показали только верхнюю часть его головы и спросили, что это за животное, я бы уверенно сказала, это малая ушастая сова.

Но эта иллюзия длится недолго. Прямо у нас на глазах осьминог превращается в шелковый шарф, в бьющееся сердце, в скользящую улитку, в покрытый водорослями камень — и исчезает в расщелине, как вода в сливном отверстии.

Я поднимаю голову из воды и кричу Дэвиду:

— Наш осьминог охотится!

— Мой тоже! — отвечает он.

Теперь мы с Кили присоединяемся к Дэвиду, чтобы понаблюдать за его осьминогом. Тот ползет по песчаному дну на загнутых руках. Вот он поворачивает налево и расправляет щупальца, как цветок. Они очень длинные — размах больше метра, — но мы замечаем последствия какого-то драматичного события в его жизни: три его левые руки укорочены почти наполовину. Вероятно, как и Карма, этот осьминог вырвался из зубов хищника. Раны зажили, но конечности еще не начали отрастать. Меня охватывает восхищение этим животными, но в то же время находится место и для сочувствия. Несомненно, этот смелый осьминог помнит, как недавно находился в объятиях смерти, но не прячется от нас. Он ползет по дну, позволяя нам следовать за собой в нескольких метрах, и, кажется, испытывает к нам ничуть не меньший интерес, чем мы к нему. Как и мы, он хочет знать: кто мы такие? Его пытливый ум берет верх над осторожностью: осьминог вдруг останавливается, поворачивается и протягивает неповрежденную третью правую руку к моей руке, чтобы ощупать неопреновую перчатку.

Я замечаю, что присоски на этой руке идут до самого кончика. Значит, это самка — бесстрашная одноногая пиратка и отважная искательница приключений, совсем как Кали.

Мы, как маленькая смешанная стая, следуем за своим главарем по морскому дну. Краем глаза она за нами наблюдает. Внезапно на ее руках появляются три ряда длинных светлых полос, а фоновый цвет ее кожи меняется с красного на темно-коричневый. Потом она вдруг вся вспыхивает белым — Дженнифер наблюдала такое поведение у осьминогов, когда те хотели вспугнуть затаившуюся добычу. Но поблизости нет ни крабов, ни рыб. Этот маскарад предназначен для нас. Возможно, она проводит личностный тест, аналог нашего теста с карандашом, чтобы посмотреть, как мы поведем себя в этой ситуации. Но мы ничего не делаем и продолжаем наблюдать. Я надеюсь, что наша реакция ее не разочаровала.

После первого теста следует второй: она разглаживает кожу, окрашивается в желто-коричневый цвет — и резко бросается в сторону. Мы кидаемся вслед за ней. Через несколько метров она садится на дно, меняет окрас на шоколадный, снова покрывается высокими папиллами и, как ни в чем не бывало, продолжает ползти дальше. Мне кажется, что она проводит нам экскурсию по окрестностям, как тот осьминог, о котором рассказывал Кит и Мэтью в своем Октополисе, — эдакий странный, психоделический тур, во время которого наш проводник все время меняет цвета и формы. В какой-то момент она даже создает два новых глаза: по бокам ее мантии вдруг появляются два синих кольца диаметром больше шести сантиметров. Это так называемые «глазки», цель которых — отвлечь внимание хищника от настоящих глаз, подать сигнал, что его заметили, а также создать видимость того, что животное гораздо крупнее, чем есть на самом деле. Возможно, у этой маскировки есть и другие предназначения. Затем пиратка позирует перед подводной камерой Дэвида: она залезает на обломки кораллов и шарит руками в расщелинах в поисках добычи, как человек, ищущий в кармане ключи.

Время перестало для нас существовать. Никто из нас троих не смог бы сказать, сколько времени мы провели в компании осьминога в этой теплой, как парное молоко, воде — пять минут или час. Потом мы узнали, что наша встреча длилась почти полчаса. В конце концов Дэвид предлагает нам завершить наблюдение, чтобы своим присутствием не мешать животному охотиться.

После этой встречи осьминоги словно распахнули перед нами двери в свой таинственный мир. В следующие два дня мы увидели на том же участке еще трех осьминогов. В общей сложности на пяти участках наша команда насчитала восемнадцать особей, собрала 244 раковины и панциря и 106 различных останков животных рядом с осьминожьими логовами, а также идентифицировала 41 вид животных, которые входят в рацион местных осьминогов. Наше исследование обеспечило достаточно данных для того, чтобы Дженнифер, Дэвид и Татьяна благополучно засели за них на несколько месяцев.

Но для меня главным подарком этой экспедиции стала наша совместная прогулка с дерзкой пираткой с откушенными руками. Дэвид полностью согласен с тем, что нам несказанно повезло. «Это был лучший контакт с осьминогом за всю мою жизнь», — торжественно заявил он. Согласитесь, эти слова много значат из уст человека, который вот уже девятнадцать лет изучает осьминогов в дикой природе и неволе.

Итак, моя мечта поплавать с диким осьминогом в океане наконец-то сбылась. Но самый драгоценный опыт от общения с этими удивительными животными все еще ждал меня впереди. Им стала для меня одна из последних встреч с Октавией в конце апреля, на закате ее жизни.

* * *

После переселения в бочку Октавия стала очень спокойной. Она не искала яйца. И не пыталась перегрызть сетку. Карма также была в восторге от нового жилища. Поначалу она робела и не хотела вылезать из бочки, так что Биллу пришлось вытягивать ее оттуда за руку. Но оказавшись в просторном аквариуме, она немедленно принялась его изучать. Она стала багровой от возбуждения, а ее щупальца и перепонки трепетали, как знамя на ветру.

Билл принял правильное решение. Хотя неустанная забота о яйцах на протяжении многих месяцев была для Октавии значимым, полным смысла ритуалом, в какой-то момент это перестало приносить ей удовлетворение. Дикий осьминог, заботящийся об оплодотворенных яйцах, или птица, высиживающая яйца в гнезде, вознаграждаются сигналами о том, что их яйца живы и эмбрионы успешно развиваются. Матери-птицы обмениваются со своими птенцами щебетом и писком, когда те еще находятся в яйце; матери-осьминоги видят темные глазки детенышей и чувствуют, как они двигаются внутри яиц. Но у Октавии не было такой обратной связи. Возможно, сам вид яиц побуждал ее заботиться о них подобно тому, как мать-орангутан продолжает заботиться о мертвом детеныше и даже вычесывать его еще много дней после его смерти или как некоторые собаки отказываются покидать тело умершего любимого человека. Возможно, теперь, когда ее яиц больше нет, над Октавией перестала довлеть необходимость исполнять обязанность, которую она все больше считала бессмысленной, и она наконец-то, могла отдохнуть.

Переселение Октавии в бочку стало неожиданным подарком и для всех нас. С июня, когда она отложила яйца, мы все были уверены в том, что никогда больше к ней не прикоснемся. Она будет охранять яйца до конца своей жизни и совершенно про нас забудет. Но, может быть, теперь, в отсутствии яиц, она вспомнит нас и приплывет попрощаться?

Когда мы с Уилсоном приезжаем в океанариум в следующую среду, я узнаю, что все это время Октавия почти не двигалась. Она сидит на одном и том же месте в бочке, спрятав опухший левый глаз под двумя руками. Все последние недели ее аппетит неуклонно снижался, хотя Билл и пытается соблазнить ее разными деликатесами: в пятницу он угостил ее живым крабом с удаленными клешнями, чтобы он не мог ее поранить. В воскресенье она съела несколько креветок, но в понедельник и вторник отказалась от еды.

Впервые я страшусь встречи со своим старым другом. Все эти месяцы я видела ее только через стекло, при слабом освещении. Теперь же впервые за год я снова смогу увидеть ее вблизи. Я боюсь увидеть ее мутные распухшие глаза, ее истонченную, разрушающуюся кожу. Я боюсь увидеть ее дряхлой, инертной и печальной.

Но я все равно мечтаю об этой встрече. Мы не прикасались друг к другу с июня прошлого года, когда она отложила яйца. Я не знаю, узнавала ли она мой образ, когда я наблюдала за ней через стекло аквариума, или же она не различала его в бесконечной череде незнакомых лиц. Понимала ли Октавия, что та, кто наблюдала за ее заботой о потомстве, и та, что за много месяцев до этого кормила и гладила ее, — один и тот же человек?

Криста и Брендан ждут, когда мы с Уилсоном открутим крышку. Октавия, свернув руки в змеиные кольца, спокойно сидит на дне. Она окрашена в коричневато-бордовый цвет. Мы не видим ее опухшего левого глаза, а правый чудесным образом кажется совершенно нормальным, и его широкий зрачок внимательно смотрит на нас. Уилсон начинает водить по воде кальмаром, пытаясь соблазнить Октавию его вкусом и ароматом. Через двадцать секунд она всплывает, зависает недалеко от поверхности и переворачивается головой вниз, показывая нам свои перламутровые присоски. Уилсон погружает руку в холодную воду и кладет кальмара на крупные присоски возле ее рта. Она принимает подношение. Мы все опускаем руки в воду, предлагая Октавии поздороваться с нами. Вспомнит ли она нас?

Октавия всплывает выше, и на поверхности появляются сотни ее присосок. Осторожно, сначала несколькими из них, она трогает руку Уилсона; потом охватывает ее смелее. Она медленно высовывает из воды вторую руку и обвивает его запястье, как бордовая виноградная лоза. Кончик щупальца взбирается по его руке все выше и выше, достигая предплечья.

— Она узнала вас! — восклицает Криста. — Уилсон, она вас помнит!

Затем, продолжая держать руку Уилсона двумя щупальцами, Октавия обхватывает одним щупальцем мою правую руку и еще двумя — левую. Я чувствую себя так, будто оказалась в объятиях старого друга; нежное прикосновение ее присосок похоже на поцелуй.

— Когда я услышал, что она узнала Билла, я с трудом в это поверил, — говорит Уилсон. — Но сейчас у меня нет никаких сомнений… она нас помнит!

Октавия обхватывает руку Кристы. Она держит нас, ощупывает, пробует на вкус, вспоминает, и все это продолжается минут пять.

— Интересно, что она чувствует? — шепчу я.

— Она настоящая старая леди, — ласково говорит Уилсон, словно эти слова содержат ответ на мой вопрос.

Уилсон вырос в традиционной культуре, где, в отличие от нашей, почитают старость. В своей книге «Старый путь» моя подруга Лиз рассказывает, что бушмены при приближении льва обращаются к нему почтительным словом n!a, что означает «старый», — это же слово они используют, когда говорят о богах. Слово «леди» также несет в себе глубокий смысл, хотя и нечасто применяется в отношении осьминогов: Октавия ведет себя как истинная леди — воспитанно и тактично. Несмотря на то что каждое движение дается ей с трудом, она поднимается на поверхность приветствовать своих старых друзей.

В благоговейной тишине она держит нас за руки пять минут или, может быть, десять. Кто знает? Мы вступили в Реку времени осьминогов. Повиснув вниз головой и продолжая держать наши руки, Октавия позволяет нам гладить себя по белоснежным присоскам. Она осторожно выдувает струю воды из воронки, так что на поверхности видна только легкая рябь. Это совсем не похоже на те яростные поливания ледяной водой, к которым мы привыкли.

Ее руки настолько расслаблены, что мы можем видеть кончик ее клюва, как черный пестик в середине раскрытого цветка.

— Она такая спокойная и нежная, — негромко говорит Уилсон.

И потом он делает то, чего я никогда не видела раньше. Он осторожно, но совершенно умышленно протягивает палец к ее рту.

— Я бы не стал этого делать! — предупреждает Брендан, который был с нами в тот день, когда Кали укусила Анну. Он также был рядом, когда меня укусила арована, и помог мне перевязать рану. Хотя сам Брендан крепкий парень и не боится боли, он не любит смотреть, как страдают другие люди. Но Уилсон не относится к числу искателей острых ощущений, как наши интерны и волонтеры, добровольно засовывающие руку в аквариум к электрическому угрю.

— Она не укусит, — успокаивает он Брендана.

Подушечкой указательного пальца он мягко гладит клюв Октавии — такой уровень интимности и доверия между человеком и осьминогом кажется просто невероятным.

Наконец Октавия опускается на дно, продолжая смотреть на нас здоровым глазом. Как, наверное, она устала за свою насыщенную событиями жизнь — жизнь между двумя мирами. Она познала хватку дикой природы с ее борьбой и выживанием; она постигла все тонкости маскировки, научилась общаться с людьми, узнавать вкус нашей кожи и отличать наши лица одно от другого; она инстинктивно вспомнила, как ее предки сплетали яйца в шнуры. Она служила послом всего осьминожьего рода в человеческом мире, помогая десяткам тысяч посетителей океанариума преодолеть отвращение к головоногим и проникнуться к ним искренним восхищением. Ее жизнь была настоящей одиссеей.

Я наклоняюсь над бочкой и смотрю на нее с трепетом и благодарностью. Из моих глаз текут слезы и капают в воду. Человеческие слезы, вызванные сильными эмоциями, по своему химическому составу отличаются от слез, вызванных раздражением глаз; слезы радости и печали содержат гормон пролактин, который вырабатывается у мужчин и женщин во время секса, припадков и сновидений, а также у женщин во время беременности и кормления грудью. Рыбы также вырабатывают пролактин. И осьминоги тоже. Как знать, может, Октавия ощутит вкус моих эмоций.

Когда она отдыхает, ее коричневая кожа покрывается бледными мраморными полосами.

— Какая она красивая, — благоговейно вздыхает Брендан.

Прежде он никогда не видел ее так близко, только через стекло аквариума. Даже в конце своей жизни Октавия остается прекрасной, и, если бы не ее раздувшийся левый глаз и белые пятна, предвещающие скорый конец, она выглядела бы совершенно здоровой.

— Да, она красивая старая леди, — подтверждаю я.

Мы, люди и осьминог, смотрим друг на друга еще несколько долгих минут. А потом, к нашему удивлению, она снова всплывает к нам. На дне бочки мы замечаем брошенного кальмара, которого дал ей Уилсон. Оказывается, вовсе не голод заставил ее подняться к нам на поверхность и в первый, и во второй раз.

Почему она это сделала? По-моему, это очевидно: она хотела поприветствовать нас, увидеть вблизи наши лица, снова ощутить нашу кожу, чего она не делала десять долгих месяцев. Она знала, что она больна и слаба. Меньше чем через четыре недели, субботним майским утром Билл найдет ее мертвой на дне бочки — бледную, худую и неподвижную. Но в тот день, вопреки всему, Октавия дала нам понять, что она не только узнала и помнит нас, но и хочет приобщиться к нашему миру снова.

* * *

Когда Гигантский Океанский аквариум впервые наполнили морской водой из гавани, он превратился в огромную нефритовую колонну, мерцающую таинственным зеленоватым светом. Включили освещение — и его воды засверкали драгоценными переливами новых коралловых скульптур и яркими нарядами сотен новых рыб. Первыми в аквариум поселили самых маленьких рыб, чтобы те могли спокойно найти себе безопасные жилища и освоиться на новом месте, прежде чем у них появятся более крупные и хищные соседи, которым, впрочем, до них никогда не было дела. Императрица Миртл снова воцарилась на троне. Вернувшись на свою экспозицию, пингвины заняли точно те же места, что они отвоевали себе одиннадцать месяцев назад, и наполнили первый этаж океанариума оживленным гомоном.

Публичное открытие преображенного Гигантского Океанского океанариума состоялось 1 июля и стало настоящим праздником — как и свадьба Марион и Дейва. В своем напутствии новобрачным Скотт так много говорил о работе Марион с анакондами, что один из гостей в шутку заметил: «Это лучшая змеиная свадьба, на которой мне доводилось бывать». Уилсон устроил для своей жены праздник: ее отпустили из дома престарелых, чтобы она могла посетить вечеринку по случаю дня рождения их внучки Софи. Хотя Дебби была в инвалидной коляске, она всех узнала и наслаждалась праздником. В конце лета в просветительском отделе океанариума освободилась постоянная должность, и Криста успешно прошла отбор из пятидесяти кандидатов. В июле и августе Аквариум Новой Англии посетило 430 тысяч человек, что стало рекордом за 44-летнюю историю его существования.

* * *

В одну из сентябрьских сред я приезжаю в океанариум и застаю Карму за развлечением публики. Она энергично ползает по витринному стеклу, демонстрируя людям свои большие белоснежные присоски, и краем глаза наблюдает за их реакцией.

— О-о-о! Осьмино-о-о-г! — кричит маленькая девочка с двумя светлыми косичками и огромными розовыми бантами.

— Вот это да! Круто! — восклицает подросток в кожаной куртке.

— Дети, смотрите! — громко говорит учительница своему классу, прибывшему на экскурсию. — Какой гигант!

Я мчусь наверх, чтобы присоединиться к Уилсону, и мы вместе открываем крышку аквариума. Раскрасневшись, Карма мгновенно поднимается на поверхность, чтобы нас поприветствовать. В зале видны вспышки фотоаппаратов. Она переворачивается вниз головой и охотно принимает шесть мойв. Собрав все шесть рыбешек в кучку, она начинает глотать их одну за другой — что, впрочем, не мешает ей с нами играть. Она вытягивает из воды щупальца и присасывается к нашим рукам с такой силой, что на коже остаются красноватые засосы.

Нам интересно, неужели она действительно съела все шесть мойв? Мы спускаемся в зал, чтобы посмотреть, не упало ли у нее что-то на дно.

— Это вы только что были там, с осьминогом? — с трепетом спрашивает маленький мальчик, будто мы были замечены на обеде с президентом. Мы с гордостью киваем.

— А он вас знает? — недоверчиво спрашивает мужчина средних лет с усами.

— Конечно, — отвечаем мы. — Возможно, осьминог знает нас лучше, чем мы его.

Меня по-прежнему мучает масса вопросов. Что происходит в голове у Кармы — или в скоплениях нейронов на ее руках — когда она нас видит? Начинают ли три ее сердца биться быстрее, когда она замечает Билла, Уилсона, Кристу, Анну или меня? Скучает ли она по нам? Грустит без нас? Что такое грусть для осьминога — или для любого другого живого существа, если на то пошло? Что Карма чувствует, когда втискивает свое большое тело в крошечное логово? Каков для нее вкус мойвы?

Я не знаю ответов на эти вопросы и не знаю, что я значу для Кармы. Но я знаю, что она, Октавия и Кали значат для меня. Они раз и навсегда изменили мою жизнь. Я полюбила их, и моя любовь будет длиться вечно, потому что они сделали мне драгоценный подарок: помогли мне глубже понять, что значит мыслить, чувствовать, знать.

Благодарности

Я глубоко признательна всем живым существам, позвоночным и беспозвоночным, упомянутым на страницах этой книги, и многим другим, оставшимся за ее пределами.

Все без исключения сотрудники и волонтеры, встреченные мной в Аквариуме Новой Англии, приятно удивляли меня своими глубокими познаниями и готовностью помочь мне исследовать каждый аспект этого заведения. Анита Метцлер познакомила меня со своими лобстерами, каждый из которых обладает своим индивидуальным характером. Джейми Мэтисон представила своим тюленям и морским котикам и позволила пятнистому тюленю Амелии поцеловать меня в губы, а северному морскому котику Кордова одарить поцелуем в нос. Джон Риэрдон, старший дежурный механик, провел для меня экскурсию по подвалу, гудящему сердцу океанариума с гигантскими резервуарами для воды, многочисленными насосами и фильтрами. Эта и многие другие сцены не вошли в книгу, но они остались в моей памяти, как и доброта людей, которые оказали мне неоценимую помощь.

Точно так же я никогда не забуду мой визит в лабораторию Колледжа Миддлбери в Вермонте и ее одиннадцать калифорнийских двупятнистых осьминогов, особенно невероятно общительного и жизнерадостного Осьминога № 1. Огромное спасибо директору отделения нейробиологии Тому Руту, директору по исследованиям животных Вики Мейджор, помощнику главного смотрителя Кэролайн Кларксон, а также другим ученым и сотрудникам колледжа, которые уделили мне и моим друзьям из Аквариума Новой Англии свое время во время нашего однодневного визита.

Я вряд ли сумела бы написать эту книгу без нескольких экспедиций — двух подводных и одной сухопутной. Две поездки в Аквариум Сиэтла — на научный симпозиум, посвященный осьминогам, и на свидание вслепую осьминогов — были особенно информативными и значимыми, в частности, благодаря доброте покойного ныне Роланда Андерсона. Я благодарна сотрудникам центра United Divers и Барб Сильвестр из центра Aquatic Specialties за то, что они открыли мне дверь в подводный мир. Я хочу поблагодарить моего любимого и непревзойденного инструктора по дайвингу Дорис Мориссет, которая взяла меня с собой на Косумель и дала возможность впервые увидеть диких осьминогов. Я также благодарна другим членам нашей дружной группы: Робу Сильвестру, Уолтеру Хукеру, Мэри Энн Джонстон, Майку Бересфорду и Дженис и Рэю Нейдо, — а также внимательному и высококвалифицированному персоналу дайвинг-клуба Scuba Club Cozumel. Я также хочу сказать огромное спасибо Дженнифер Мэтер, которая организовала и возглавила исследовательскую экспедицию во Французскую Полинезию на остров Муреа, и ее коллегам — Дэвиду Шеелю, Татьяне Лейте и Кили Лэнгфорд. Я всегда буду ценить дружбу с этими замечательными людьми.

Я также хочу сказать отдельное спасибо:

• редактору журнала Orion (и потрясающему автору) Эндрю Блечману, за то, что он опубликовал мою первую статью об осьминогах в своем журнале и тем самым вдохновил меня взяться за эту книгу;

• эволюционному биологу Гэри Гэлбризу, моему главному научному консультанту и герою, талантливому педагогу, уважаемому исследователю и большому другу животных;

• Джоди Симпсон, которая следила за развитием книги, целых три года внимательно выслушивая мои восторженные рассказы об осьминогах во время наших долгих прогулок по лесу с нашими собаками Салли, Перл и Мэй;

• эрудиту Майку Стрзелеку, неисправимому искателю приключений, который помогал со сбором материалов для этой книги, снабжая меня статьями об осьминогах на самые разные темы — от функции нидаментальных желез у головоногих до малоприятной темы «секса с щупальцами», придуманной японцами;

• библиотекарю Эми Маркус из Хэнкока, Нью-Хэмпшир, которая взвалила на себя обязанности моего личного помощника на время моих постоянных разъездов;

• автору и переводчику Джери Райану, который познакомил меня с богатой историей Аквариума Новой Англии;

• Тианне Стромбек за ее гениальные портреты Октавии, Кали и Кармы; Джоанне Блази за ее фотографии Гигантского океанского аквариума; Киту Элленбогену и Дэвиду Шеелю за их потрясающую компанию и фотографии с нашей поездки на Муреа;

• дизайнеру Полу Дипполито за элегантный дизайн этой книги;

• Лиз Томас за ее бесконечную поддержку и ценнейшие советы во время моей работы над этой книгой — и над всеми остальными книгами тоже;

• моему любимому мужу Говарду Мэнсфилду за его исключительный талант редактора, терпение и доброту — и за то, что не устраивал мне сцен ревности из-за осьминожьих засосов на моих руках;

• Марион Бритт, Кристе Карсео, Селинде Чикойн, Марку Дохану, Скотту Дауду, Джоэлу Глику, Дженнифер Мэтер, Марион и Сэму Магилл-Дохан, Роберту Матцу, Уилсону Менаши, Биллу Мерфи, Эндрю Мерфи, Джудит и Роберту Окснерам, Джерри Прайсу, Лиз Томас, Джоди Симпсон, Гретхен Фогель и Полли Уотсон за то, что они внимательно прочитали мою рукопись и предложили мне свои корректировки, отзывы и идеи;

• моему любимому литературному агенту Саре Джейн Фрейманн, моему потрясающему редактору Лесли Мередит и ее чудесному помощнику Донне Лоффредо, которые с самого начала верили в эту книгу.

Избранная библиография

Ниже приведен список некоторых книг, статей, видеоматериалов и сайтов, которые я нашла особенно полезными при работе над этой книгой:

Книги

Bailey, Elisabeth Tova. The Sound of a Wild Snail Eating. Chapel Hill, NC: Algonquin Books of Chapel Hill, 2010.

Blackmore, Susan. Consciousness: A Very Short Introduction. Oxford, UK: Oxford University Press, 2005.

Cosgrove, James A., and Neil McDaniel. Super Suckers: The Giant Pacific Octopus and Other Cephalopods of the Pacific Coast. Madeira Park, BC: Harbour Press, 2009.

Courage, Katherine Harmon. Octopus! The Most Mysterious Creature in the Sea. New York: Penguin, 2013.

Cousteau, Jacques, and Philippe Diolé. Octopus and Squid: The Soft Intelligence. New York: Doubleday, 1973.

Damasio, Antonio. The Feeling of What Happens: Body and Emotion in the Making of Consciousness. New York: Harcourt Brace and Co., 1999.

Dennett, Daniel C. Kinds of Minds: Toward an Understanding of Consciousness. New York: Basic Books, 1996.

Dunlop, Colin, and Nancy King. Cephalopods: Octopuses and Cuttlefishes for the Home Aquarium. Neptune City, NJ: TFH Publications, 2009.

Ellis, Richard. The Search for the Giant Squid: The Biology and Mythology of the World’s Most Elusive Sea Creature. New York: Penguin, 1999.

Fortey, Richard. Horseshoe Crabs and Velvet Worms: The Story of the Animals and Plants That Time Has Left Behind. New York: Knopf, 2012.

Foulkes, David. Children’s Dreaming and the Development of Consciousness. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999.

Gibson, James William. A Reenchanted World: The Quest for a New Kinship with Nature. New York: Holt, 2009.

Gomez, Luiz. A Pictorial Guide to Common Fish in the Mexican Caribbean. Cancún, Mexico: Editora Fotografica Marina Kukulcan S. A. de C.V., 2012.

Grant, John, and Ray Jones. Window to the Sea. Guilford, CT: Globe Pequot Press, 2006.

Gregg, Justin. Are Dolphins Really Smart? The Mammal Behind the Myth. Oxford, UK: Oxford University Press, 2013.

Hall, James A. Jungian Dream Interpretation. Toronto: Inner City Books, 1983.

Humann, Paul, and Ned Deloach. Reef Creature Identification: Florida Caribbean Bahamas. Jacksonville, FL: New World Publications, 2002.

Reef Coral Identification: Florida Caribbean Bahamas. Jacksonville, FL: New World Publications, 2011.

Jaynes, Julian. The Origin of Consciousness in the Breakdown of the Bicameral

Mind. Boston: Houghton Mifflin, 1976.

Keenan, Julian Paul. The Face in the Mirror: The Search for Origins of Consciousness. New York: Harper Collins Ecco, 2003.

Lane, Frank. Kingdom of the Octopus. New York: Pyramid Publications, 1962.

Lewbel, George S., and Larry R. Martin. Diving and Snorkeling Cozumel. St. Footscray, Victoria, Australia: Lonely Planet Publications, 2006.

Linden, Eugene. The Octopus and the Orangutan. New York: Dutton, 2002.

Mather, Jennifer, Roland C. Anderson, and James B. Wood. Octopus: The Ocean’s Intelligent Invertebrate. Portland, OR: Timber Press, 2010.

Mather, J. A. «Cephalopod Displays: From Concealment to Communication». In Evolution of Communication Systems, eds. D. Kimbrough Oller and Ulrike Griebel, 193–213. Cambridge, MA: MIT Press, 2004.

Morell, Virginia. Animal Wise: The Thoughts and Emotions of Our Fellow Creatures. New York: Crown, 2013.

Moynihan, Martin. Communication and Noncommunication by Cephalopods. Bloomington, IN: Indiana University Press, 1985.

Paust, Brian C. Fishing for Octopus: A Guide for Commercial Fishermen. Fairbanks, AK: Sea Grant/University of Alaska, 2000.

Prager, Ellen. Sex, Drugs, and Sea Slime: The Oceans’ Oddest Creatures and Why

They Matter. Chicago: University of Chicago Press, 2012.

Ryan, Jerry. A History of the New England Aquarium 1957–2004. Boston: produced for limited distribution by the author, 2011.

The Forgotten Aquariums of Boston, 2nd rev. ed. Pascoag, RI: Finley Aquatic Books, 2002.

Segaloff, Nat, and Paul Erickson. A Reef Comes to Life: Creating an Undersea Exhibit. Boston: Franklin Watts, 1991.

Shubin, Neil. Your Inner Fish: A Journey into the 3.5-Billion-Year History of the Human Body. New York: Vintage, 2009.

Siers, James. Moorea. Wellington, New Zealand: Millwood Press, 1974.

Williams, Wendy. Kraken: The Curious, Exciting, and Slightly Disturbing Science of Squid. New York: Abrams Image, 2011.

Научные статьи

Anderson, Roland D., Jennifer Mather, Mathieu Q. Monette, and Stephanie R. M. Zimsen. «Octopuses (Enteroctopus Doflenini) Recognize Individual Humans». 2010. Journal of Applied Animal Welfare Science 13: 261–72.

Boal, Jean Geary, Andrew W. Dunham, Kevin T. Williams, and Roger T. Hanlon. «Experimental Evidence for Spatial Learning in Octopuses (Octopus Biomaculoides)». 2000. Journal of Comparative Psychology 114: 246–52.

Brembs, B. «Towards a Scientific Concept of Free Will as a Biological Trait: Spontaneous Actions and Decision-Making in Invertebrates». 2011. Proceedings of the Royal Society of Biological Sciences 278 (170): 930–39.

Byrne, Ruth, Michael J. Kuba, Daniela V. Meisel, Ulrike Griebel, and Jennifer Mather. «Does Octopus Vulgaris Have Preferred Arms?» 2006. Journal of Comparative Psychology 120 (3): 198–204.

Godfrey-Smith, Peter, and Matthew Lawrence. «Long-Term High-Density Occupation of a Site by Octopus Tetricus and Possible Site Modification Due to Foraging Behavior». 2012. Marine Freshwater Behavior and Physiology 45 (4): 261–68.

Hochner, Binyamin, Tal Shormrat, and Graziano Fiorito. «The Octopus: A Model for a Comparative Analysis of the Evolution of Learning and Memory Mechanisms». 2006. The Biological Bulletin 210 (3): 308–17.

Leite, T. S., M. Haimovici, W. Molina, and K. Warnke. «Morphological and Genetic Description of Octopus Insularis, a New Cryptic Species of the Octopus Vulgaris Complex from the Tropical Southwestern Atlantic». 2008. Journal of Molluscan Studies 74 (1): 63–74.

Lucerno, M., H. Farrington, and W. Gilly. «Quantification of L-Dopa and Dopamine in Squid Ink: Implications for Chemoreception». 1994. The Biological Bulletin 187 (1): 55–63.

Mather, J. A., Tatiana Leite, and Allan T. Battista. «Individual Prey Choices of Octopus: Are They Generalists or Specialists?» 2012. Current Zoology 58 (4): 597–603.

Mather, J. A. «Cephalopod Consciousness: Behavioral Evidence». 2008. Consciousness and Cognition 17 (1): 37–48.

Mather, J. A., and Roland C. Anderson. «Ethics and Invertebrates: a Cephalopod Perspective». 2007. Diseases of Aquatic Organisms 75: 119–129.

Mather, J. A., and R. C. Anderson. «Exploration, Play and Habituation in Octopus Dofleini». 1999. Journal of Comparative Psychology 113: 333–38.

Mather, Jennifer A. «Cognition in Cephalopods». 1995. Advances in the Study of Behavior 24: 316–53.

Mather, J. A. «‘Home’ Choice and Modification by Juvenile Octopus Vulgaris:

Specialized Intelligence and Tool Use?» 1994. Journal of Zoology (London) 233: 359–68.

Mathger, Lydia M., Steven B. Roberts, and Roger T. Hanlon. «Evidence for

Distributed Light Sensing in the Skin of Cuttlefish, Sepia Officinalis». 2011. Biology Letters 6: 600–03.

Nair, J. Rajasekharan, Devika Pillai, Sophia Joseph, P. Gomathi, Priya V. Senan, and P. M. Sherief. «Cephalopod Research and Bioactive Substances». 2011. Indian Journal of Geo-Marine Sciences 40 (1): 13–27.

Toussaint, R. K., David Scheel, G. K. Sage, and S. L. Talbot. «Nuclear and Mitochondrial Markers Reveal Evidence for Genetically Segregated Cryptic Speciation in Giant Pacific Octopuses from Prince William Sound, Alaska». 2012. Conservation Genetics 13 (6): 1483–97.

Видеоматериалы

Аквариум Новой Англии, Билл Мерфи общается со своим ныне покойным другом Джорджем, гигантским осьминогом:

Часть водоросли превращается в осьминога и уплывает:

Первая из замечательной серии лекций Роджера Хэнлона о маскировке и сигнальной системе у головоногих (чтобы посмотреть другие лекции, перейдите по ссылкам):

Осьминог отнимает видеокамеру у дайвера и уплывает с ней; при этом камера продолжает снимать:

Гигантского осьминога по имени Дьюд выпускают на волю после нескольких месяцев жизни в Центре исследований океана Шоу:

/ watch?v=V57Dfn_F69c

Осьминог убивает акул в Аквариуме Сиэтла:

Дрессированная самка пинагора в Аквариуме Новой Англии:

Короткорукий рифовый осьминог шагает на цыпочках по дну и несет половину скорлупы кокосового ореха:

В бухте у побережья Западного Сиэтла самка гигантского осьминога трепетно заботится о 50 тысячах яиц в последнюю неделю своей жизни:

-pacific-octopus-bab_n_883384.html

Аудиоматериалы

Команда радио Living on Earth посещает Октавию в Аквариуме Новой Англии:

Другие интернет-ресурсы

Сайт Аквариума Новой Англии с информацией для посетителей, видеоматериалами, новостями и специальными программами:

Сайт Аквариума Сиэтла, на котором размещаются анонсы о Неделе осьминогов и симпозиуме по осьминогам:

Сайт интернет-журнала The Octopus News Magazine Online: новости про осьминогов, наутилусов, кальмаров, каракатиц и ископаемых головоногих: .

Увлекательнейший блог философа-дайвера Питера Годфри-Смита, посвященный эволюции головоногих, их организмам, интеллекту и океану в целом; содержит специальный раздел об Октополисе: .

Превосходный блог Майка Лисьески, доктора медицинских и философских наук, с глубокими статьями и видеоматериалами о головоногих: cephalove.southernfriedscience.com.

Познавательный и веселый блог про осьминогов автора и редактора журнала Scientific American Кэтрин Хармон: -chronicles/

Иллюстрации

Об авторе

Сай Монтгомери — широко признанный автор двадцати научно-популярных книг для взрослых и детей. Ее мемуары для взрослых «Хорошая хорошая свинья» (The Good Good Pig) стали национальным бестселлером. Ее книга «Спасение Какапо» (Kakapo Rescue) получила высшую награду в области детской документальной литературы — медаль «За лучшую познавательную книгу» имени Роберта Сиберта. Вдохновленный ее книгой «Зачарованная тигром» (Spell of the Tiger), телеканал National Geographic снял одноименный фильм о ее работе. Ее повествование о приключениях на Амазонке «Путешествие розовых дельфинов» (Journey of the Pink Dolphins) было названо «рапсодией» (Publishers Weekly), «завораживающим чтивом» (Booklist), а также «необыкновенно познавательной и глубоко личной» (The New Yorker) и стало финалистом престижной книжной премии London Times Travel Book Award, присуждающейся книгам о путешествиях. Сай является лауреатом многих других наград, в том числе награды за достижения в течение жизни от Общества защиты животных Соединенных Штатов и Ассоциации книготорговцев Новой Англии, а также трех почетных ученых степеней.

Сай живет в Нью-Хэмпшире со своей бордер-колли Салли, стадом кур-несушек и своим мужем писателем Говардом Мэнсфилдом.

Над книгой работали

Редактор Н. Нарциссова

Переводчик И. Евстигнеева

Руководитель проекта А. Тарасова

Корректоры О. Сметанникова, Е. Аксенова

Компьютерная верстка М. Поташкин

Арт-директор Ю. Буга

Иллюстрация на обложке: Carl Chun «Die Cephalopoden», Германия, 1915. Bristol & London / Alamy Stock Photo

Примечания

1

Остров у юго-восточной части штата Массачусетс. — Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

Глава первая. Афина

Глава вторая. Октавия

Глава третья. Кали

Глава четвертая. Яйца

Глава пятая. Превращение

Глава шестая. Исход

Глава седьмая. Карма

Глава восьмая. Сознание

Благодарности

Избранная библиография

Иллюстрации

Об авторе

Над книгой работали Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg