«Машина песен. Внутри фабрики хитов»

Машина песен. Внутри фабрики хитов (fb2) - Машина песен. Внутри фабрики хитов (пер. Светлана Владимировна Кузнецова (переводчик)) 1120K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джон Сибрук

Джон Сибрук Машина песен. Внутри фабрики хитов

Посвящается Гарри и Роуз:

мелодии и биту

John Seabrok

THE SONG MACHINE.

Inside the Hit

Factory

W.W. NORTON & COMPANY

Copyright © 2015 by John Seabrook

© Светлана Кузнецова, перевод, 2016

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2016

© Фонд развития и поддержки искусства «АЙРИС» / IRIS Foundation, 2016

Данное издание осуществлено в рамках совместной издательской программы

Музея современного искусства «Гараж» и ООО «Ад Маргинем Пресс»

Издательство благодарит литературное агентство Andrew Nurnberg за помощь в получении прав на издание данной книги

Перевод – Светлана Кузнецова

Редактор – Карина Бычкова

Оформление – ABCdesign

Хук. Точка блаженства

1. You Spin Me Round

Все началось, когда Пацан дорос до того, чтоб сидеть на переднем сиденье. Первым делом он полез в настройки магнитолы и изменил все мои сохраненные радиостанции, где крутили классический и альтернативный рок, на современные хитовые станции – так называемые «Топ-40».

Поначалу меня это взбесило, но пока мы ехали через Бруклинский мост к школе, где мой Пацан учился в пятом классе, я развеселился. Разве я сам в его возрасте не включал свою музыку на родительском радиоприемнике? Одно только гитарное соло в Comfortably Numb группы Pink Floyd кого хочешь сведет с ума, так что я решил позволить Пацану быть моим диджеем – по крайней мере, один день.

Тумпа тука умпа умп пиш пиш пиш тумпа умпа умпа Па па маакака томп пип бап буни гунга гунга гунг

Это вообще музыка? Бас звучал, словно запись чудовищного подводного землетрясения. Из динамиков доносились звуки, которые могли бы быть делом рук доктора Моро, будь он музыкантом, а не вивисектором. Что за жуткие машины производили эту смесь духовых и струнных?

Дело было зимой 2009 года, когда Right Round Фло Райды возглавляла «Горячую сотню Billboard». Песня начинается с переливчатого звука, который облетает вокруг твоей головы.

ИииоооооааааннуууууууииииииооооооооуууууооооззззииИИ

Под отбойный молоток бита звучат фразы, начитанные Фло Райдой, а на хуке припева ему вторит пронзительный голос певицы Кеши.

You spin my head right round right round When you go down when you go down[1]

Поначалу я не расслышал слов, но формат хитового радио близился скорее к «Топ-10», нежели «Топ-40», поэтому повтора долго ждать не пришлось. Песня была о мужчине в стрип-клубе, который наблюдает за танцовщицами на шесте. А главная цепляющая фраза, хук, – не что иное, как намек на оральный секс! В дни моей молодости авторы текстов, наоборот, скрывали за метафорами реальный смысл песни, однако в Right Round буквальное содержание – «…я смотрю, как с вершины шеста она спускается все ниже…» – несло в себе не менее похабное иносказание.

Страна близилась к пику самого страшного экономического кризиса со времен Великой депрессии, но, судя по Right Round, так и не скажешь. Социальный реализм – явно не про эту песню. Она – о клубах. Как и во многих других композициях на хитовом радио, действие Right Round происходит «ин да клаб», где рэпер Питбуль скользит по танцполу, называет женщин дорогушами и отпускает комментарии по поводу их округлых ягодиц. Клуб – это одновременно и рай на земле, где правят чувственные наслаждения, и арена для демонстрации силы – место, где ты утверждаешь свою маскулинность. И что же в этом заведении забыл мой Пацан? К счастью, он оказался там под моим бдительным присмотром.

Мне было пять лет, когда я услышал мою первую поп-песню, I Want to Hold Your Hand, на сорокопятке сестры. Поп-музыку крутили по радио в попутке, на которой мы ездили от и до автобусной остановки (кстати, песня Bus Stop группы Hollies тогда была хитом). Мамы настраивали на приемниках станцию WFIL – хитовое радио Филадельфии в середине 60-х. Главные деятели эпохи фабрики хитов Брилл-Билдинг – профессиональные авторы песен вроде Джерри Гоффина и Кэрол Кинг – уступали место The Beatles. С их появлением началась эпоха рока, и мне выпало счастье быть фанатом музыки в ее дивные годы – 70-е, 80-е и вплоть до Nirvana и гранжа в 90-х. Для меня рок-музыка погибла громко и трагически 5 апреля 1994 года, хотя тело Курта Кобейна и нашли только три дня спустя. К тому времени я уже перешел на электронную музыку (The Chemical Brothers, Fatboy Slim), а потом – на техно и танцевальные композиции. Иногда включал хип-хоп, но только в наушниках – при детях такое ставить нельзя, да и мою жену раздражал шовинизм.

Я перестал слушать рок-музыку примерно в то же время, как начал играть ее. Я вспомнил свое подростковое увлечение гитарой и, когда появился Пацан, преподнес ему дар рока. К его трехлетию я уже исполнил для него миллион задушевных акустических концертов в лучших традициях рок-н-ролла и фолка – пока купал и укладывал спать. Мне бы такого крутого папу!

И все же юный джентльмен не разделял моих пристрастий. «Не играй!» – говорил он, стоило мне потянуться за гитарой. Он выходил из комнаты всякий раз, когда слышал Knockin’ on Heaven’s Door. Своей нелюбовью к моей музыке он напомнил мне моего отца.

Теперь в машине мы поменялись местами. Впервые он заставил меня слушать свою музыку и грубо вытащил меня из моей затянувшейся рок-н-ролльной дремы. Эти песни были не проникновенными балладами авторов-исполнителей, а промышленной продукцией для торговых центров, стадионов, казино, спортзалов и перерывов между таймами во время Супербоула. Отдаленно они напомнили мне слащавую поп-музыку из моего детства, но только сейчас ее приправили водкой и экстази; больше никаких Sugar, Sugar. Это была подростковая поп-музыка для взрослых.

Как и песни фабрики Брилл-Билдинг времен моей молодости, хиты на современном радио тоже «изготовили» профессиональные авторы. У них нет единой команды, но они довольно часто сотрудничают и работают на одних и тех же исполнителей первого эшелона. Все вместе они образуют современный виртуальный аналог Брилл-Билдинг – место, куда лейблы идут за хитами. Машину песен.

С музыкальной точки зрения машина песен производит два типа хитов: одни берут истоки от евро-попа, другие – от ритм-н-блюза. Первому типу свойственны длинные и прогрессивные мелодические части, очевидное разделение на куплеты и припевы и будто бы в целом более замысловатая аранжировка. Основу второго типа составляют ритмический грув и цепляющий мелодический отрывок, который повторяется на протяжении всей песни. Конечно, эти шаблоны можно бесконечно смешивать между собой. Грань между поп-музыкой и урбан-музыкой все такая же расплывчатая, как в середине 50-х годов, на заре индустрии звукозаписи, когда еще никто не мог толком сказать, в чем разница между поп-музыкой и ритм-н-блюзом. Сэм Смит, Хозиер и Игги Азалия – все они белые исполнители с черным звучанием.

Филу Спектору, одному из первых гуру звукозаписи в мире ритм-н-блюза и попа, требовались десятки сессионных музыкантов для его знаменитой «стены звука». Авторам хитов для современного радио достаточно музыкального программного обеспечения и сэмплов – им даже не нужны инструменты. С одной стороны, это дает всем равные возможности, с другой – почему-то похоже на жульничество. Благодаря технически совершенному оборудованию и цифровому сжатию авторы хитов могут производить звуки более интересные и эффектные, чем те, что под силу самым талантливым музыкантам. И это так просто! Хочешь партию струнных с альбома Abbey Road у себя на записи – просто вбей ее в программе. Целые прослойки профессионалов – звукорежиссеров, аранжировщиков, сессионных музыкантов – исчезают, не выдерживая конкуренции с программной автоматизацией их работы.

За основу звучания некоторых виртуальных инструментов берутся записи инструментов реальных, но после обработки их едва узнать. Виртуозность музыкантов теперь впечатляет не так сильно, как электронная атмосфера и динамические изменения плотности звучания. Компьютер чувствуется в тембрах, структуре, построенной по принципу «вырезать – вставить», и неумолимой точности длительностей и высот – самый что ни на есть робо-поп. Мелодии фрагментарны и врываются короткими вспышками, словно чашечки эспрессо, которые перед вами ставит продюсер-бариста на протяжении песни. Затем сквозь грохот выверенной подложки, словно теннисоновский орел («И громом падает он с гор…»[2]), прорывается хук – короткая пропетая фраза, которая когтями мелодии впивается в ритм и взмывает ввысь. Песня пестрит хуками, тщательнейшим образом расставленными так, чтобы мозг наслаждался мелодией, ритмом и повторами.

Центральное место в исполнении современных песен занимают артисты, но скорее как носители голоса, нежели как певцы. Голос принадлежит реальному человеческому существу, хотя иногда он настолько теряется в электронном убранстве, что уже неважно, стоит ли за ним человек или голос сгенерировала машина. По вокальным данным новые звезды не дотягивают до поп-див ранних 90-х – Уитни, Мэрайи, Селин. Кто эти новые певицы? Бритни? Келли? Рианна? Кэти? Кеша? Что они из себя представляют как деятели искусства? Судя по всему, глубина понимания ими человеческой природы ограничивается стенками вокальной будки. Кто на самом деле пишет их песни?

Да, я мог бы сам сменить настройки радио и вернуться к Comfortably Numb. Но не стал этого делать. Теперь нам с Пацаном было о чем поговорить.

Я пытался заинтересовать Пацана спортивными передачами, но он видел, сколько страданий мне принес клуб «Филадельфия Иглз», и потому едва ли имел желание приобщаться к моему увлечению. Однако беседа о достоинствах битов, хуков, припевов и бриджей вызвала у него живой интерес. Как и я, он был в курсе всех передвижений в «Горячей сотне Billboard»: кто быстро поднялся и стремительно вылетел; кто сколько недель провел на первом месте; занял ли пятый сингл с альбома Teenage Dream Кэти Перри первое место и побила ли она тем самым рекорд пластинки Bad Майкла Джексона. Когда Кэти это удалось, Пацан был горд: значит, его поп-звезды могли тягаться с моими.

И все же он неохотно делился своими истинными чувствами к музыке. Он ощущал, что в моем интересе есть что-то нездоровое, и его можно понять. В конце концов, на хитовом радио крутили его песни. Славное время Sex Pistols осталось позади. Наверное, мне стоило теперь отойти в сторону и в свое удовольствие смотреть ролики на YouTube – например, прекрасную концертную запись, где Марк Нопфлер играет Sultans of Swing без медиатора, – и не лезть в дела сына. Что, если бы мои родители мне сказали: «Слушай, а Sex Pistols качают» или «Сид Вишес – клевый парень»? Им понравилась одна-единственная рок-композиция (если можно ее так назвать) – Teach Your Children группы Crosby, Stills, Nash & Young. С тех пор я не мог больше ее слушать с удовольствием.

Кто же пишет эти песни? Эти люди обладают колоссальным влиянием на современную культуру, они – Спилберги и Лукасы наших национальных наушников, но мы почти не знаем их имен. Если режиссеры фильмов – публичные фигуры, то авторы поп-хитов остаются в тени, добровольно или вынужденно прячась за псевдонимами, чтобы сохранить иллюзию, будто исполнители пишут свои песни сами. Об авторах-песенниках из Брилл-Билдинг начала 60-х я знал гораздо больше, чем о композиторах хитов современных радиостанций.

Все они носят псевдонимы – диско-имена. Одного из самых успешных зовут Доктор Люк. Вместе со своим неизменным напарником Максом Мартином (еще один псевдоним) с 2004 года они создали более тридцати хитов, вошедших в «Топ-10», а сам Макс начал писать еще за десять лет до этого; недавно он взял под свое волшебное крыло Тейлор Свифт. По количеству и долговечности хитов они обогнали всех предыдущих авторов, в том числе The Beatles, Фила Спектора и Майкла Джексона.

– А ты знаешь, – спросил я у Пацана, – что Right Round, I Kissed a Girl, Since U Been Gone и Tik Tok на самом деле написал Доктор Люк?

– Правда?

– Только сомневаюсь, что он доктор медицинских наук! – фыркнул я. Пацан неуверенно ухмыльнулся.

Так я обрел свою миссию: узнать больше о тех, кто пишет эти странные песни, как это происходит и почему они звучат именно так, а также рассказать об этом Пацану. Я делился с ним теми крохами знаний, что мне удавалось собрать, и он с удовольствием слушал. Во всех наших совместных поездках на машине мы говорили о музыке. Это было здорово.

Прошло несколько недель. На радио появились новые композиции, но в основном там до посинения крутили одно и то же. Баллад в репертуаре было немного, еще меньше – рок-песен, да и те больше походили на диско. А я думал, диско уже в прошлом. Но оказалось, оно просто ушло в андеграунд и там превратилось в хаус, чтобы возродиться в виде фонограмм к песням на хитовом радио и забить рок синтезаторами до бесчувственного состояния. Смешно, но гитарную рок-музыку я регулярно слышал только в одном месте – в мультике про девочек с суперспособностями, который моя младшая смотрела на канале Nick Jr. Там боги гитары все еще были в почете, пускай и среди пятилетних девочек.

Тейлор Свифт оказалась приятным сюрпризом. Ее ранние хиты – Our Song, Love Story и You Belong With Me – все еще крутили на радио. Они похожи на кантри-песни с отличными партиями ритм-гитары, отточенные и спродюсированные по стандартам Нэшвилла. В творчестве Тейлор Свифт я по крайней мере чувствовал традиции авторов-исполнителей, на которых вырос. Она сама писала свои песни. Нам с Пацаном она пришлась по душе.

В некоторых треках на радио определенно прослеживалась энергетика рока, и я добросовестно отмечал каждое место, где ее видел. Ударные в Since U Been Gone Келли Кларксон. Рифф в начале I Kissed a Girl Кэти Перри. Причудливые гитарные завывания из 80-х в Tik Tok Кеши, только исполненные не на гитаре. Эти песни – музыкальные химеры, душа диско в теле рока. В них больше мелодичности, чем в рэпе, но меньше, чем в музыке 80-х; и их строение проще, чем у композиций 60-х и 70-х, в этом смысле они ближе к панку. Почти все песни состоят из простых повторений аккордов, и этим они обязаны массовому производству.

Логично предположить, что во времена, когда любой пользователь компьютера может написать песню прямо на своем ноутбуке, не имея при этом музыкального образования и не умея играть ни на одном инструменте, все чарты должны быть забиты хитами новоиспеченных авторов. Почти никаких препятствий на пути. Тем не менее за каждым новым хитом стоит группа одних и тех же композиторов и продюсеров – таинственный орден волшебников от музыки. Они обладают одновременно талантом легендарных аранжировщиков вроде Куинси Джонса и Джорджа Мартина и композиторскими навыками, не уступающими способностям авторов-продюсеров Холланда – Дозье – Холланда, секретного оружия лейбла Motown. Поп-песнями занимаются Райан Теддер, Джефф Бхаскер и Бенни Бланко; урбан представляют Фаррелл Уильямс, Трики Стюарт и Тимбалэнд. И в том и в другом жанре работают авторы абсолютных хитов: команда Stargate, Эстер Дин, Доктор Люк и Макс Мартин.

Чем больше я слушал эти песни, тем больше они мне нравились. Как же так? Если трек не понравился тебе с первого раза, на десятом ты должен уже просто возненавидеть его. Но этого почему-то не случилось. Близкое знакомство с песней усиливает эмоциональную вовлеченность, даже если она тебе не нравится.

Это происходит не сразу, шаг за шагом. Сначала меня раздражали эти строчки:

If I said I want your body now Would you hold it against me[3]

Но потом я стал ждать их с нетерпением. Я начал замечать, что цитирую фразу No lead in our zeppelin[4] («У штурвала нашего дирижабля никого нет»), как будто это старая присказка. В машине я старался удержаться от того, чтобы гонять по кругу одну и ту же песню, но стоило мне услышать ее начало, ощущал странный подъем духа. В этих композициях изумительным образом переплетаются мелодия и ритм, тогда как в песнях времен Брилл-Билдинг мелодия и ритм находились по разные стороны баррикад. Бит рождает в груди приятные вибрации, а хук представляет собой слуховой аналог того, что в индустрии быстрого питания называют «точкой блаженства», – единение ритма, звука, мелодии и гармонии в моменте экстаза, который чувствуешь скорее телом, нежели головой.

На выпускном вечере в школе № 234 следующим летом диджей ставил Кешу, Пинк, Рианну – всю ватагу поп-звезд после нулевых. Я знал эти песни, поэтому танцевал с удовольствием. В какой-то момент я превзошел самого себя и закружил чью-то молодую маму под Forever Криса Брауна, пока Пацан наблюдал за мной, сгорая от стыда.

Что я могу сказать? В обыденной жизни нам необходимы точки блаженства, моменты воспарения над повседневностью – это трепетное ощущение под закрытыми веками, что в любую минуту проход в супермаркете может взорваться всеми цветами радуги. Именно такое чувство дают хуки. Но наслаждение это мимолетно и, как фастфуд, не приносит удовлетворения, всегда заставляя тебя хотеть еще чуть-чуть.

2. Постоянство хитов

Клайв Дэвис по-особому произносит слово «хиты». Когда оно звучит в ходе разговора (а происходит это часто), он выдыхает его с прямо-таки львиным напором.

«Я говорю о ХИТАХ!» – рявкает он со своим занятным бруклинским (район Бонд-стрит) акцентом. К 2014 году Дэвис, креативный директор лейбла Sony Music, говорил о хитах уже пятьдесят лет – с тех пор как в середине 60-х, будучи музыкальным юристом, основал звукозаписывающую компанию CBS Records. Для такой фигуры в мире звукозаписи, как он, хиты – это самостоятельная сфера деятельности. Поп-звезда – ничто без хита, а продолжительность ее карьеры зависит от «постоянства хитов», как любит выражаться Дэвис.

Само собой, за время деятельности Дэвиса общественный вкус не раз менялся. Его всегда интересовал в первую очередь чистый поп, где актуальные стили постепенно превращались в мейнстрим – как правило, раз в десять лет. Предпочтения подростков, на которых и рассчитана поп-музыка, – самые переменчивые. Но какими бы ни оказывались эти цикличные перемены, хиты были всегда. Хиты – это узкая воронка, через которую проходят на пути к небесам все деньги, слава и молва. Девяносто процентов выручки в звукозаписывающем бизнесе приносят десять процентов песен.

Готовая песня защищена двумя основными типами прав – издательскими и правами на запись. К издательским относятся права на авторство, к правам на запись – права звукозаписывающей компании. Запись – это земельный участок, издательские права – права на добычу ресурсов на этом участке и на воздушное пространство над ним. К тому же есть механические отчисления с продаж и отчисления за публичное воспроизведение или исполнение песни, в том числе на радио. А еще существуют так называемые права на синхронизацию – к ним относятся права на использование песни в рекламе, во время спортивных матчей, телешоу и фильмах. В некоторых странах (не в США) есть смежные права, которыми обладают причастные к созданию песни люди, но не ее авторы – например, музыканты. Эта система до смешного сложная, что неудивительно. Чтобы понять, как работают отчисления, нужно быть музыкальным юристом, коим и являлся Дэвис. У каждого лейбла есть целый штат таких специалистов.

Громкие хиты обеспечивают исполнителям ротацию на радио, а также способствуют раскрутке альбома (отчего в первую очередь выигрывает лейбл) и продаже билетов на концерты мирового тура (что дает основной заработок самим артистам). Хит исторического масштаба может принести сотни миллионов правообладателям за срок действия авторских прав, который составляет, в зависимости от года написания песни, время жизни ее авторов плюс семьдесят лет. Известно, что на одной только Stairway to Heaven правообладатели заработали к 2008 году более полумиллиарда долларов.

Когда на кону такие суммы, неудивительно, что хиты становятся предметом жестких сделок и махинаций. Раньше исполнителям приходилось отказываться от издательских прав на свои хиты, которые в итоге оказывались более ценными, чем сами записи. В наше время раскрученный исполнитель может потребовать сто процентов прав, даже если песню написал не он сам («Поменял слово – получил треть» – расхожее выражение среди авторов.) «Музыкальный бизнес – это жестокая и неглубокая денежная канава. Длинный коридор, где воры и сутенеры свободно бегают, а хорошие люди умирают как собаки» – эта знаменитая цитата Хантера Томпсона точно характеризует сложившееся представление о хитах. («Есть в нем также и отрицательные стороны», – добавил он в конце.)

Есть ли логика в этом бизнесе, существующем по принципу «все или ничего», когда одна песня может взорвать чарты, а десять не менее хороших – остаться незамеченными по никому не понятным до конца причинам? В 2003 году президент компании BMG Рольф Шмидт-Хольц, бывший босс Клайва Дэвиса, сказал: «Нам необходим надежный метод расчета прибыли. Он не может подчиняться исключительно хитам, поскольку их уже не определяют музыкальные пристрастия людей. Нам нужно избавиться от этого лотерейного менталитета». Джейсона Флома, тогда – главного продюсера Atlantic Records, высказывание Шмидта-Хольца привело в замешательство. «Это невозможно, – отметил он. – От хитов сейчас все зависит больше, чем когда-либо. Только они могут за день породить новую звезду мирового уровня. В день, когда исчезнут хиты, люди перестанут покупать записи».

Этот день наступил. Продажа записей, на которой более полувека держалась музыкальная индустрия и на которой заработали свое состояние несколько гигантов звукозаписи, вот-вот закончится. Дэвид Геффен продал свой лейбл (Geffen) звукозаписывающей компании MCA в 1990 году более чем за пятьсот пятьдесят миллионов долларов, а EMI купила Virgin у Ричарда Брэнсона за девятьсот шестьдесят миллионов долларов в 1992-м. Сделка по продаже лейбла Zomba компании BMG, на которой Клайв Колдер заработал два миллиарда семьсот миллионов долларов в 2001 году, стала кульминацией человеческой способности приумножать деньги на продаже хитов. С тех пор как в 1998 году сервис Napster позволил обмениваться музыкой через Интернет, у потребителя появилась возможность заполучить любой хит совершенно бесплатно. Если вы Клайв Дэвис или Джейсон Флом, тут для вас возникнет проблема, поскольку запись хитов – дело весьма дорогостоящее, как нам предстоит выяснить. «Что, если еда и мебель могли бы доставаться покупателям бесплатно? – спрашивает Флом. – Соответствующим индустриям пришлось бы быстро приспосабливаться к новым условиям, что мы и делаем».

Даже на легальных стриминговых сервисах типа Spotify потребление музыки происходит «без трения», как любят выражаться технари. То есть, хоть сама музыка там не бесплатная, послушать ее можно без необходимости платить. Из мира дефицита ты пришел в мир изобилия. Все бесплатно, все доступно. И для пиратов, и для платящих слушателей покупка записей стремительно уходит в прошлое. Тем не менее хиты остаются.

В своей техно-утопической книге «Длинный хвост» (2005 г.) автор Крис Андерсон предсказывал триумф нишевых товаров в популярной культуре и утверждал, что хиты – феномен, свойственный скудному предложению. Место на полках музыкальных магазинов ограничено, следовательно, если одной записи можно продать десять тысяч копий, а другой – десять, то магазину выгоднее хранить первую. Однако в Интернете пространство бесконечно, и звукозаписывающим компаниям больше не приходится направлять все свои усилия на создание хитов. Они могут зарабатывать на «длинном хвосте» средней прослойки музыкантов – авторов с небольшой, но верной аудиторией, которых не услышишь на хитовом радио. Вместе их фанаты, по выражению Андерсона, составляют «невидимое большинство» и «рынок, конкурирующий с хитами».

«Если индустрия XX века строилась на хитах, то основой индустрии XXI века станут нишевые товары», – утверждает Андерсон в самом начале своей книги. На основе ранних данных подписочного стримингового сервиса Rhapsody Андерсон предсказывает эпоху «микрохитов». Он пишет: «Это не фантазия. Так в современном мире будет существовать музыка». Помимо прочих вещей, это означает то, что классная инди-музыка, которая так нравится думающим людям вроде Андерсона и его друзей, наконец сможет потягаться с «промышленными» бой-бэндами для подростков.

«Длинный хвост» в музыкальной индустрии фактически лишает смысла деятельность продюсера звукозаписи. Зачем брать на себя риск и пытаться записывать хиты, сталкиваясь при этом с огромным количеством неудач, если лейбл может заработать столько же денег на приобретении прав на уже записанные и оплаченные хиты? Флом саркастично сравнил рекорд-лейбл будущего с «номером 800»: «Наберите 1, если вам нужен поп, наберите 2, если нужен блюз…»

Тем не менее сценарий развивался совсем иным образом. Спустя девять лет после публикации «Длинного хвоста» наступил невиданный до сих пор расцвет хитов. В 2008 году из тринадцати миллионов песен продажа пятидесяти двух тысяч составила восемьдесят процентов дохода в индустрии. Десять миллионов песен не были проданы вообще. В наше время один процент исполнителей зарабатывает семьдесят семь процентов этих денег. Даже Эрик Шмидт, глава совета директоров Google, который изначально поддерживал теорию «длинного хвоста», изменил свои взгляды. «”Длинный хвост” – интересное явление, и у него есть все условия для существования, но львиная доля дохода все равно остается в пиковой части», – сказал он в 2008 году в интервью консалтинговой компании McKinsey. – На самом деле Интернет с большей вероятностью будет способствовать увеличению популярности хитовых товаров и концентрации брендов». В своей книге «Стратегия блокбастера» (2014 г.) Анита Элберс, профессор Гарвардской школы бизнеса, показала, как сильно возросла роль хитов в индустрии развлечений. «Умные менеджеры ставят огромные суммы на нескольких фаворитов. Так они обеспечивают себе крупный выигрыш», – пишет она.

Концепция «длинного хвоста» звучит приятно (больше успеха для большего количества артистов!) и находит применение в мире науки, где Сеть по определению служит для выявления талантов. Но в музыкальном бизнесе нет логики и не всегда имеет значение талант. Власть, страх и алчность – вот законы, по которым он живет.

Как же хиты пережили такие опасные препятствия на своем пути, как бесплатное скачивание и бесконечное пространство для хранения? Им помогло в этом наличие нескольких вещей, и о некоторых из них я буду подробно рассказывать на последующих страницах. Специально обученные команды продюсеров и авторов песен применяют новые методы композиции, которые я называю «трек-и-хук»: их песням просто невозможно сопротивляться. Звукозаписывающие лейблы разработали стратегию управления спросом на таких топовых исполнителей, как Кэти Перри и Рианна, и стратегия эта основана на тесном сотрудничестве и давних связях на коммерческом радио. Ну а потребители, которые вольны слушать все, что им вздумается, по-прежнему выбирают то, что звучит отовсюду.

Неспроста так много хитов последних лет написаны шведским мастером Максом Мартином и его коллегами шведской школы. Различие между ар-энд-би и поп-музыкой, которое в США обусловлено расовой принадлежностью в той же мере, что и звучанием, не столь явно в Швеции, более однородной в отношении расового состава населения страны. Начиная с песен Backstreet Boys, Бритни Спирс, ‘N Sync, Келли Кларксон, Кэти Перри, Кеши и Тейлор Свифт, Макс и его товарищи среди шведских продюсеров и композиторов создают особый взрывной жанр поп-музыки с ритмической составляющей от ар-энд-би. Будучи по другую сторону границы от американской и британской музыки, они смогли освоить, а в чем-то – и объединить разнообразные жанры – ар-энд-би, рок, хип-хоп – и превратить их в универсальный поп, применяя методы, наработанные в 90-х в Стокгольме в месте под названием Cheiron Studios, – первой родине машины песен.

Первый куплет. Студия Cheiron: мистер Поп и металлист

3. «Внутри ящика»

Однажды в 1992 году в стокгольмский офис звукозаписывающей компании SweMix на имя Денниза Попа, двадцативосьмилетнего диджея, пришла кассета с демозаписью.

У обладателя настолько калифорнийской внешности, какая может быть только у шведа, Дага Кристера Волле (так звучало настоящее имя Денниза Попа, или Дагге, как его звали друзья), были длинные пепельные волосы, густо пропитанные средством для придания объема и разделенные неряшливым пробором посередине головы на манер Джона Бон Джови (прическа рокера из Нью-Джерси служила напоминанием о том, что он начинал свою карьеру в парикмахерской). Когда волосы спадали ему на глаза, а это происходило часто, Денниз сдувал их, сипло выдыхая дым, – у него во рту всегда была зажженная ментоловая сигарета «Мальборо». «Он делал так примерно двести пятьдесят раз на дню», – рассказывал Кристиан Лундин, один из его протеже последних лет, которого Денниз назвал Крилле (он любил придумывать прозвища). Денниз одевался, как подросток: носил свободные футболки, джинсы или широченные штаны защитной раскраски и толстовки. Когда он сидел за своим компьютером Apple – у него всегда были «Маки» последних моделей – в пальцах его правой руки неизменно была зажата сигарета, пока он водил мышью. Между передними зубами у него была вызывающая щербинка, которая виднелась, когда он улыбался. А улыбался он всегда.

Студия SweMix располагалась в звукоизолированном подвале здания на улице Коксгатан в районе Сёдермальм. Там трудилась команда из десяти шведских диджеев под предводительством Рене Хедемира, который под псевдонимом ДжекМастер Факс крутил пластинки в одном из самых больших клубов города, Tramps. Многие из них помимо студии и клубов работали в музыкальном магазине Vinyl Mania на улице Васагатан рядом с Центральным вокзалом Стокгольма. «Они все были слегка заносчивыми, – вспоминает известный шведский музыкальный обозреватель Ян Градвалль. – Мне всегда было не по себе, когда я покупал записи в том магазине. Как в «Фанатике»[5], только в их случае там играла танцевальная музыка». После Рене и Денниза, самым именитым из диджеев студии SweMix был Стэн Халльстрём, который продолжает заниматься музыкой в Стокгольме под именем СтоунБридж.

В главном танцевальном клубе Стокгольма Ritz Денниз пользовался большой популярностью. В отличие от своих коллег по студии, которые крутили хаус и эйсид-хаус в клубе Bat, – так по четвергам назывался Ritz, Денниз любил фанк и соул, Parliament-Funkadelic, Cameo; «Деннизу нравился фанковый бас», – вспоминает Лундин. СтоунБридж рассказывает: «Я вырос на группе Chic и Найле Роджерсе, но Деннизу никогда особо не нравилось диско. Он был чуть младше нас». В 1986 году Хедемир раздобыл стопку записей хаус-музыки чикагского лейбла Stax – Деннизу она не пришлась по душе. Хаус представлял опасность для фанка и соула, а он их обожал. СтоунБридж добавляет: «Денниз ненавидел джаз, потому что он недостаточно простой. Ему нравились аккорды, которые можно сыграть тремя пальцами. Когда я брал сложные джазовые аккорды, он кривился. Простота – вот что привлекало Денниза в поп-музыке». Денниз предпочитал синти-поп-группы из Лондона начала 80-х: Depeche Mode, Human League, OMD. Еще он обожал Def Leppard, особенно периода работы с суперпродюсером Маттом Лангом. Ян Градвалль отмечает: «Записи Def Leppard часто использовали в шведских мэшапах в стиле поп и ар-энд-би».

Как-то вечером в 1987 году, в ноябре (в это время Стокгольм погружается в долгий зимний мрак), Денниз работал в кабинке диджея в Ritz, когда на маленькую сцену клуба с первым концертом в Швеции вышли Public Enemy в своей фирменной военной форме, а вслед за ними – LL Cool J. Градвалль, который тоже был там в тот вечер (а в последующие годы каждая заметная фигура в мире шведской музыки будет утверждать, что находилась в ту ночь в этом клубе), вспоминает: «Это было словно озарение, зримое доказательство того, что музыку можно играть не только на гитаре, басу и барабанах, но и просто при помощи Technics 1200 (излюбленный диджеями проигрыватель).

Студия SweMix занималась тем, что миксовала американские и британские хиты для европейской аудитории, и в основном все работали вручную. СтоунБридж рассказывает: «Поначалу в миксах мы просто перекраивали песни и добавляли сэмплы. Году в 1987-м у нас появились отдельные дорожки оригинального сведения – барабаны, вокал или эффекты, но все еще с оригинальной музыкой. Поэтому для вставки сэмплов у нас по-прежнему оставалось ограниченное время, но иногда нам попадались винилы с треком а капелла, и мы просто вручную их синхронизировали с фонограммой».

«Мы сидели и резали, бритвами и прочими вещами – так это делалось в 80-х, – делился Денниз в одном из интервью в середине 90-х. – Сейчас мы пользуемся цифровой техникой, но когда мы начинали, все приходилось мерить пленкой. Ты брал пленку в руку и слушал. Тук, тук, тук. Вот, здесь первый удар. Потом вручную мотал вперед, пока не находил второй удар, и делал засечку на пленке… Затем сгибал пленку посередине между засечками и проводил линию, таким образом отмеряя половину длительности между ударами. Еще раз сгибал пополам и получал четверть. С особым талантом можно было отмерять и восьмую. Потом ты брал несколько разных ударов, звуков и криков и нарезал из них крошечные кусочки разной длины. В конце концов вместе они образовывали длинные отрезки – дррр-тук-тук-тук-танг-ииии – типичные дерганые звуки 80-х… И вот ты сидел, намотав вокруг шеи бесконечные метры кусков пленки с короткими пометками типа “бочка наоборот”, и затем наудачу склеивал их скотчем. Сейчас бы я это делал на компьютере. Но в то время все было по-другому».

Многие миксы тогда делали, просто чтобы удлинить песни для дискотек – в них добавляли инструментальные вставки и продолжительные барабанные брейки, как, например, Том Молтон десятилетием раньше в своих первых диско-ремиксах для клуба Sandpiper на Файер Айленд. Но подход Денниза был куда более творческим, как, например, в его миксе песни Keep On Movin’ группы Soul II Soul, в которую он добавил части из Love to Love You Baby Донны Саммер, – получился эдакий прототип мэшапа. Он замедлил темп в Billie Jean Майкла Джексона (не изменив при этом высоту нот, а это непросто сделать) и переаранжировал голоса Филипа Оки и Сьюзан Энн Салли в хите 1981 года Don’t You Want Me группы Human League, подчеркнув в нем диалог между мужчиной и женщиной. Свои музыкальные выдумки он обычно презентовал в Ritz, а оттуда они уже сами разлетались по клубам Швеции, затем Германии, Нидерландов и Италии. В конце концов эти двенадцатидюймовые синглы «белого лейбла»[6] находили покупателей – так SweMix зарабатывала деньги.

Ремиксы в то время стали прибыльным и растущим делом, и успех пробудил в Деннизе более масштабные амбиции. Вместо того чтобы миксовать американские и британские хиты для европейцев, он мечтал создавать собственные. «По сути, от оригинальной композиции оставалось так мало, – рассказывал он, – что у тебя уже получалась собственная песня, в которую ты просто добавлял вокальную дорожку из оригинала. Так у нас и появилась эта мысль: “Черт, да мы же сами можем делать песни!”» Он внушал своим коллегам по SweMix, что однажды на стенах их студии будут висеть золотые и платиновые записи из США и Великобритании – свидетельства мощи Швеции на мировой арене поп-музыки. Никто ему не верил.

Вообще, 80-е были славным временем для звукозаписывающего бизнеса. Поутихла депрессия после времен диско; индустрия современной музыки готовилась к взлету. В 1983 году на конференции звукозаписывающих компаний в Майами Ян Тиммер, президент студии PolyGram, представил новый перспективный (как он надеялся) носитель для продажи записей – компакт-диск. На CD, специально обработанном пластиковом диске, музыка была представлена в виде цифровых строк, состоящих из нулей и единиц. Высокотехнологичная новинка позволила поднять стоимость альбома примерно с девяти долларов до приблизительно шестнадцати (несмотря на то, что компакт-диски в скором времени стало производить дешевле, чем виниловые пластинки) – этим звукозаписывающие компании обеспечили себе значительный рост доходов с продаж. Представителям индустрии даже удалось уговорить исполнителей не поднимать процент отчислений, аргументируя это тем, что на адаптацию рынка к новому носителю нужны дополнительные средства.

Разумеется, несмотря на разницу в цене почти в два раза, компакт-диски пользовались огромной популярностью у покупателей. Фанаты, у которых уже были виниловые пластинки, добросовестно заменяли их CD. В начале 90-х тиражи хитов на компакт-дисках значительно превосходили былой объем продаж хитов на виниле, а лейблам подвернулась удачная возможность продать записи, которые больше не выпускались на пластинках. Появление компакт-дисков породило целое поколение музыкальных менеджеров, чей талант проявлялся скорее в способности составлять сборники уже записанной музыки, нежели открывать новых исполнителей. Пережив биржевой крах 1987 года и рецессию начала 90-х, рынок компакт-дисков продолжил стабильно расти.

Эти тонкие пластиковые диски, озолотившие звукозаписывающие лейблы, стали предвестниками их краха. Поскольку CD-формат подразумевал совместимость и с проигрывателями, и с компьютерами (вскоре компакт-диски сместили дискеты с пьедестала основного носителя информации), он не был защищен от копирования. Песни «сдирали» с официальных дисков и на домашнем компьютере записывали на пустые «болванки». Самодельные CD-сборники сами по себе представляли не бóльшую угрозу для индустрии, чем записанные дома кассеты. Но вот когда появилась возможность конвертировать аудиофайлы в куда более легковесный формат MP3 и распространять их через Интернет, звукозаписывающий бизнес оказался на грани гибели.

Gimme Some Mo’ (Bass on Me) стала первой записью, где Денниз Поп указан как исполнитель. Псевдоним «Поп» имел два значения: аббревиатура от Prince of Pick-Ups («Принц звукоснимателей») – дань его таланту к обращению с иглой проигрывателя, и в то же время ироничный укол в адрес рафинированных музыкальных вкусов его коллег. «Тогда слово “поп” считалось ругательством, – сказал он в 1998 году в интервью Андерсу Лёустедту на Шведском радио. – Везде слушали хип-хоп и брейкбит, а “поп” вслух вообще нельзя было произносить. Жуткая скука». Скука – это не про Дагге. «Я взял имя персонажа детского фильма (Денниса-мучителя, близкого Дагге по духу в своей неуемной тяге к веселью) и просто добавил – Поп. С тех пор мне пришлось жить под этим псевдонимом. За океаном меня называют просто Денниз, но здесь, когда я вселяюсь в отели под этим именем, все время слышу: “Ах! Вы мистер Поп!”»

Денниз любил игры почти так же сильно, как музыку. Не только компьютерные, хотя их, конечно, особенно: он часами играл в приключенческий квест Broken Sword и Marathon, один из первых шутеров от первого лица, и демонстрировал своим товарищам подробное прохождение; игры стали важной частью жизни студии Cheiron. Еще ему нравились настольные игры и розыгрыши. Как-то раз он выключил свет во всей студии, обмотался туалетной бумагой, как мумия, и три часа прождал своего лучшего друга Андерса Ханнегарда по кличке Снейк. Денниз напугал его до смерти, когда тот спустился по лестнице. Кабинет Дагге походил на место съемок «Индианы Джонса». «Денниз не хотел взрослеть, – рассказывал Андреас Карлссон, шведский композитор и продюсер, один из последователей студии Cheiron. – Он был Стивеном Спилбергом поп-музыки». Он мог быстро заскучать, и друзьям приходилось прикладывать немало усилий, чтоб поддерживать его в хорошем расположении духа. Жанетт фон дер Бург, шведская бэк-вокалистка, которая позже работала секретарем Денниза, говорит: «Его ужасно хотелось радовать – каждому, кто его встречал».

Ежегодно Денниз устраивал хитроумный квест для своих друзей и коллег; он прятал подсказки по всему Стокгольму. Певец E-Type, один из будущих подопечных Денниза-продюсера, вспоминал в документальной передаче Фредрика Элиассона «Сага студии Cheiron» на Шведском радио: «Мы бегали по городу, как идиоты, считали винные бутылки в магазинах спиртного, гоняли на машинах и получали потом за это штрафы, лазили по лодкам, брали в долг и пытались помешать соперникам. А Дагге после этого часами сидел и определял победителя».

Его родители, норвежцы Анна и Ян Волле, переехали из Норвегии в Туллинге, пригород Стокгольма. То, что Дагге полюбил коллекционировать и проигрывать пластинки, его мать находила «очень занятным», как рассказывала его старшая сестра Анн-Катрин документалисту Фредерику Элиассону. «Правда, мой папа был другого мнения. Он думал, это занятие не приведет ни к чему хорошему, – добавила она. – Это не было настоящей профессией. Он хотел, чтоб Дагге стал кем-нибудь серьезным, например инженером-строителем». Несмотря на свое увлечение музыкой, Дагге никогда не стремился владеть инструментом, хотя шведская система образования предоставляла для этого все условия. Когда его заставили пойти учиться играть на флейте, он выдержал три занятия. «Мне стало скучно, – говорил он. – Мне интересно было только покупать пластинки и крутить их у себя дома».

На потребностях повседневной жизни Дагге тоже не слишком заострял свое внимание. Из-за пересохшего масла сломался двигатель в его Nissan Micra. («А масло нужно было доливать?» – невинно спросил он.) Снейк, его лучший друг, вспоминал: «Если ты говорил ему, что у него классная тачка, и спрашивал, сколько в ней лошадиных сил, он никогда не знал. Ему приходилось останавливаться и заглядывать под капот, чтобы узнать, шести– или восьмицилиндровый двигатель у его машины».

Пускай музыка принесла ему огромное состояние, Денниза мало заботили деньги. Как-то раз в середине 90-х ему позвонили из банка и спросили: «Мистер Волле, вы в курсе, что у вас десять миллионов долларов на обычном чековом счете?» Он слышал об этом в первый раз. Его партнер по бизнесу Том Таломаа управлял финансами, пока Денниз искал новые звуки и свежие источники радости.

Несмотря на свою тягу к веселью – а может, одно вытекало из другого, – Денниз был одержим мыслью, что он не проживет долго. Он не мог представить себя в старости – в буквальном смысле не был способен вообразить себя стариком. Когда отец Снейка умер от рака в 1991 году, Денниз решил, что его тоже погубит эта болезнь.

Денниз часто ходил к гадалке по имени Эмми. Она сказала ему, что он «ангел», которому на земле уготованы великие дела. Она увидела еще кое-что, но отказалась говорить, что именно, кроме следующего: «У тебя есть третий глаз, но ты предпочитаешь его не открывать».

До Денниза Попа почти все хиты для крупнейших музыкальных рынков мира – США и Великобритании – писали американские, британские и совсем изредка австралийские композиторы. Новые направления часто объединяли в себе элементы американской и британской музыки. Из черной музыки в США вырастал новый бит, который переходил в Великобританию, где его тяжелый ритмический грув смягчали прогрессивные европейские мелодии, после чего такая музыка возвращалась в Америку и оказывалась на вершинах хит-парадов. В песнях происходил диалог на мировом уровне между африканской и европейской культурой.

Переброска музыкальных стилей через Атлантику продолжалась как минимум с 60-х, когда британцы открыли для себя блюз. В конце 80-х, примерно в то время, когда началась эта история, то же самое происходило с танцевальным жанром под названием «хаус», который из Чикаго и Детройта перебрался через океан и стал неотъемлемой частью британских дискотек и рейвов. Тем не менее в США хаус оставался явлением андерграунда. Его можно было услышать только в клубах.

В тех редких случаях, когда хит рождался за пределами англоговорящего мира, он вероятнее всего появлялся в Швеции. Из всех неанглоговорящих стран в Швеции чуть ли не самый высокий процент англоязычного населения при его общей численности всего девять с половиной миллионов, поэтому шведские исполнители издавна привыкли петь на английском – в надежде на более широкую аудиторию. Blue Swede в апреле 1974 года выпустили хит, возглавивший чарты, – песню Би Джей Томаса Hooked on a Feeling 1968 года, в которую они добавили рефрен «уга-чака, уга-чака» из версии Джонатана Кинга 1971 года. На протяжении второй половины 70-х ABBA записали несколько хитов, попавших в топ, а рок-дуэт Roxette в конце 80-х только приближался к своему зениту славы; позже они как минимум четыре раза оказывались на вершине чарта Billboard.

Но то были исполнители. Денниз хотел добиться совсем иного: создать фабрику шведских композиторов и продюсеров, которые писали бы хиты для американских и британских звезд. Андреас Карлссон рассказывает: «Идея казалась абсурдной, потому что в то время Швеция существовала в отрыве от международного рынка музыки. Профессию автора песен у нас тогда еще даже не изобрели».

Денниз пока не придумал, как именно будут звучать написанные шведами хиты, но одно он знал точно: каким-то образом они должны соединить в себе битовую музыку, под которую люди танцевали в клубах, и поп-музыку, которую они слушали по радио. В них должны сливаться мощные брейкбиты и басовые линии из регги и хип-хопа с цепляющими мелодиями, которые так хорошо даются шведам, и ударными припевами по примеру хитов 80-х – Beat It, Livin’ on a Prayer и песни The Final Countdown шведской металл-группы Europe. Самое сложное было придумать мелодию, которая бы подчеркивала бит, а не работала против него. В США диджеи, играющие хаус, старались обходить мелодию стороной, потому что стоило сильной мелодичной партии прорваться из динамиков, как все прекращали танцевать. Но не так обстояли дела в Швеции. Ян Градвалль вспоминает: «В 80-х в маленьких шведских городках люди с гораздо бóльшим удовольствием танцевали под хиты, чем под лучшие фанковые ритмы и миксы. С началом припева танцпол взрывался. Такие припевы, как и припевы песен, которые пели на ледовых аренах и футбольных стадионах, всегда пользовались популярностью в Швеции. Поэтому когда Денниз Поп и другие диджеи выступали в таких местах, они видели важность БОЛЬШИХ припевов».

* * *

Денниз Поп не был музыкантом в принятом смысле этого слова. Он не играл ни на одном инструменте, не умел петь и не писал музыку. Он был первопроходцем в совершенно новом методе создания поп-музыки – при помощи электронных звуков, треков и битов. Он смешивал сгенерированные машиной звуки с сэмплами из уже существующих композиций. Он проложил путь для нового поколения продюсеров, изменив способ создания и звучание песен. К середине 90-х он писал треки исключительно на компьютере – в ранней версии Logic Pro, программы для разработки музыки от Apple.

Электронная музыка стала частью мира поп-музыки с середины 70-х, начиная с песни Autobahn (1974) группы Kraftwerk – двадцатиминутного трека, написанного при помощи электронных ударных, синтезаторов Minimoog и ARP Odyssey и органного фэйзера. Предшественниками Kraftwerk были вовсе не музыканты, а авангардные немецкие художники, такие как Конрад Шницлер, который исследовал «звуки шума» – паровых экскаваторов, отбойных молотков, поездов, пения птиц, и они не имели ничего общего с поп-музыкой. (Шницлер говорил в фильме «Kraftwerk и электронная революция»: «Мне никогда не нравились мелодии, потому что мелодия – это как червь в голове. Один раз ее услышишь, потом она весь день трещит у тебя в мозгу».) Их работы вдохновляли немецкого композитора Карлхайнца Штокхаузена на электронные произведения для живого исполнения, например Prozession (1967). Kraftwerk переложили методы Штокхаузена на плоскость поп-музыки и добавили костюмы и шоу. Они писали электронные треки из простых, повторяющихся мелодий в мажорной гамме, и некоторые из них стали хитами: сначала Autobahn, потом Trans-Europe Express (1977). На концертах они позиционировали свои песни как манифесты музыки будущего и в самом деле казались революционерами. Коротко стриженые, в сорочках и галстуках, ребята из Kraftwerk без всякого выражения на лице стояли за своими пультами, крутили ручки и нажимали кнопки – вылитые инженеры, а не музыканты. Ими вдохновлялись британские синти-поп-группы, а также Devo и Talking Heads в США. Однако когда Kraftwerk сделали еще один шаг в сторону поп-звучания – с помощью хита Model (1978) из альбома Man Machine, – многие фанаты от них отвернулись и обвинили в продажности.

Диско-хит I Feel Love Донны Саммер 1977 года, написанный в Мюнхене итальянским продюсером Джорджо Мородером, – еще одна знаковая песня электронной поп-музыки. Весь трек – это переплетение ритмических паттернов и переливчатых электронных звуков поверх синусоидальной басовой линии, сыгранной на синтезаторе Moog. Звенящий, как лед, вокал Донны Саммер сочетается с прохладной атмосферой немецкой электронной музыки – синтезированный пейзаж урбанистической отчужденности. I Feel Love невзлюбила основная масса фанатов рок-музыки и рафинированные поклонники поп-культуры, но если Kraftwerk все еще представляли интерес для относительно скромного круга любителей, то Мородер определил музыку будущего – почти сорок лет спустя Daft Punk получили «Грэмми» за пластинку Random Access Memories, которую они записали вместе с ним. Будущее стояло за танцполом.

К середине 80-х драм-машины и контроллеры – так называемые битбоксы – позволяли выстукивать биты на клавишах. Roland TR-808, первая программируемая драм-машина, произвела на свет утопленный в реверберации бас, характерный для раннего хип-хопа. Продюсеры хип-хопа и диджеи, игравшие хаус, записывали в драм-машины сэмплы из уже существующих песен, зацикливали их в ритмичных рисунках и выстраивали из них многослойные треки. В скором времени для тех, кто не хотел рыться в залежах старых записей в поисках нужного звука, появились общедоступные библиотеки сэмплов. Сэмплы баса, фортепиано, струнных – запись звука любого инструмента либо голоса можно было вставить в свой трек или даже записать стук по батарее и сделать сэмпл из него. Тот факт, что звуки и сэмплы часто использовались без разрешения, добавлял шарма беззакония музыкальным продюсерам – по большей части ямайцам и афроамериканцам, жившим в Нью-Йорке. Один из величайших из них, Африка Бамбата, для своей песни Planet Rock 1982 года без разрешения позаимствовал сэмплы из двух песен Kraftwerk: мелодию из Trans-Europe Express и ритм из Numbers, наложив их на бит драм-машины Roland TR-808. Из его микса треков Kraftwerk родился хип-хоп.

Появлялись всё новые и новые приспособления для создания музыки – полифонические синтезаторы Roland и Prophet, драм-машина Linn, сэмплеры Fairlight и Synclavier. MIDI-интерфейс, созданный в 1983 году и соединивший клавиатуру инструмента и компьютер, позволил продюсерам видеть на экране графическое изображение нот, сыгранных на клавиатуре. Продюсер мог сочинить небольшой отрывок, а потом неограниченное количество раз переключаться между тембрами и инструментами, вырезать и вставлять кусочки в любом месте композиции, менять темп, тональность и выравнивать биты так называемой квантизацией, чтобы избавиться от любых огрехов. Синтезаторы и фильтры превращали звуки в космические трели и вибрации; компрессоры ужимали громкие и тихие звуки до частотной середины, делая самый тихий шепот таким же мощным, как гром раскатистого барабана.

Все вместе эти инструменты позволили продюсерам вроде Денниза Попа сменить роль повивальной бабки при музыкантах на роль творцов. Начиная с середины 60-х и эпохи чудес студийной работы Фила Спектора, Брайана Уилсона и Джорджа Мартина, профессия продюсера стала выходить за рамки простого сопровождения музыкантов – от производства записей, повторявших звучание в студии, до полноценного творческого сотрудничества. К моменту основания студии SweMix продюсеры вроде Денниза Попа могли вовсе обходиться без музыкантов. Все можно было делать «внутри ящика».

В интервью с набирающим известность Деннизом Попом журналисты часто выражали свои сомнения по поводу электронной музыки. Разве это не жульничество – то, что ты в самом деле не играешь ни на каком инструменте? В документальном фильме, который показали на Национальном шведском телевидении (STV) в 1997 году, Денниз Поп сказал интервьюеру: «Легко говорить, что работа продюсера – это просто нажимать кнопки в студии. С тем же успехом можно сказать, что работа писателя – нажимать кнопки на печатной машинке». Денниз часто подчеркивал, что неважно, насколько хорошо ты владеешь компьютером, иногда просто нужно «позволить искусству победить».

Журналист по-прежнему был настроен скептически.

– Выходит, – сказал он, – все начинается с «клевого бита» на компьютере?

– Конечно, ты просто берешь «клевый бит», который родился из воздуха, – саркастично ответил Денниз. – Никакой работы не требуется, разумеется. Судя по всему, люди так и думают – все появляется само по себе. Потом нужно только добавить «модный припев», позвать крутого рэпера и красивую девочку.

Как бы ни росло признание Денниза, его продолжали критиковать за одно и то же: для того, чтобы писать музыку на компьютере, необходимо меньше таланта, чем для того, чтобы ее играть.

4. The Sign

В 1990 году Денниз Поп в качестве продюсера начал выпускать оригинальные хиты – в том числе с крутыми рэперами и красивыми девочками. Первым стал нигерийский студент-дантист из Стокгольма, который взял псевдоним Доктор Албан. Он работал диджеем в клубе Alphabet Street, где Денниз крутил пластинки. Албан, словоохотливый юноша, носил пучок из дредов на макушке, из-за чего вкупе с заносчивым поведением заработал прозвище Петух.

«Я ставил пластинки и читал поверх музыки, – вспоминает Албан. – Деннизу понравилось, как звучит мой голос, и он пригласил меня сделать запись в SweMix». Они создали два трека на английском языке: один из них, крайне насыщенный перкуссией, начинается со звуков ненавистного Деннизу инструмента – флейты – и, что любопытно, не имеет басовой партии. Он называется Hello Afrika. Вторым треком, который в итоге оказался би-сайдом первого двенадцатидюймового сингла Денниза, стала фанковая танцевальная композиция с элементами рэгги под названием No Coke.

Коллегам Денниза по SweMix эти песни решительно не нравились своими откровенными хуками и малодушным стремлением ублажать слушателя.

– Мы ни за что не станем выпускать это дерьмо, – сказал ему СтоунБридж.

– Да что ты вообще понимаешь со своими джазовыми аккордами! – бросил ему в ответ Денниз.

В итоге запись Доктора Албана выпустила конкурирующая студия BeaTek, и трек стал хитом в Европе. СтоунБридж рассказывает: «Тогда мы поняли свою ошибку и позвали Дагге обратно. Музыка по-прежнему казалась нам отстойной, но деньги бы не помешали».

Песня Another Mother шведской певицы и танцовщицы Кайо сочетала в себе расслабленный рэгги-бит с агрессивной вокальной партией в духе хип-хопа. Композиция стала еще одним хитом в Швеции, и однажды в музыкальном магазине ее услышали два молодых человека из Гётеборга, индустриального города к западу от столицы.

Ульф Экберг и Юнас Берггрен дружили еще со школы и вместе с двумя сестрами Берггрена, Йенни и Малин, основали свою техно-группу. Они записывали музыку в подвале под автомастерской в Гётеборге. Студия была «препоганая», как вспоминает Экберг, но там они чувствовали себя хозяевами, и так появилось их название – Ace of Base. Берггрен неплохо играл на фортепиано, а Экберг – на гитаре, но бóльшую часть своей музыки они писали на синтезаторах и драм-машинах.

Услышав Another Mother, Экберг и Берггрен сразу заинтересовались. «Это был звук, который мы искали, – рассказывает Экберг. – Потрясающий звук. Нам просто необходимо было встретиться с Деннизом Попом».

За пять часов на попутках они добрались до Стокгольма и направились в студию SweMix в надежде уговорить Денниза стать их продюсером. «Нам сообщили, что Денниза нет, – вспоминает Экберг. – Сказали, что он в студии с дантистом. Мы не поняли, чем дантист может быть интересней нас».

Им пришлось вернуться в Гётеборг, записать демокассету и послать ее в SweMix Деннизу Попу. К посылке они приложили записку: «Пожалуйста, послушайте нашу запись и позвоните нам! Ace of Base».

Однажды вечером Денниз вышел из студии, захватив с собой ту самую кассету, и вставил ее в магнитофон своей Nissan Micra пока ехал через мост домой, в квартиру в центре Стокгольма. (У них с подругой недавно родился сын Даниэль, и Денниз, хоть и был по натуре совой, старался соблюдать режим.) В плане оценки звука Дагге полагался на свою простенькую и вечно грязную машину; он знал, что один из ключей к успеху в США – создание песен, которые хорошо звучат в автомобиле. Позже его ученики назовут эту практику «лос-анджелесским машинным тестом»: треки, записанные в Стокгольме, нужно было отвезти в Калифорнию, сесть в авто, включить их на проигрывателе и кататься туда-обратно по Тихоокеанскому шоссе, чтобы убедиться, что они звучат как надо.

Первая песня называлась Mr. Ace. Во вступлении синтезатор, по звуку похожий на фортепиано, играет типичный регги-рисунок. После четырех тактов в микс врывается грубый танцевальный бит – как будто кто-то роняет на пол ящик яблок под ритм в четыре четверти. Где-то звучат отличные хуки, но авторы явно расположили их неграмотно. Заканчивается песня каким-то свистом, который во всей этой каше, наверное, является самым цепляющим.

Еще не доехав до дома, Денниз решил, что не станет продюсировать эту группу. Он попытался вытащить кассету из проигрывателя «микры», но та почему-то застряла. Он жал и жал на кнопку, но кассета ни в какую не вылезала.

Следующим утром Денниз заехал за своим коллегой-продюсером Дугласом Карром, и пока они ехали до SweMix, играла Mr. Ace.

Карр вспоминает: «Мы ехали и смеялись над тем, как песня убого записана. Радио не работало, что неудивительно для Денниза, и нам приходилось по кругу слушать эту демозапись». Каждое утро Денниз заезжал за Карром, и всю дорогу до работы у них играла Mr. Ace. Так продолжалось две недели, пока, наконец, Денниз не услышал что-то в этой песне. Ему пришло в голову, как можно разложить ее на элементы и заново собрать по кускам, чтобы мелодия сочеталась с битом.

Однаждый утром, когда Карр сел в машину и снова услышал приевшийся мотив, Денниз радостно заявил ему: «Думаю, я возьмусь за них!»

Поп-музыке суждено было измениться раз и навсегда.

Любой, кто пытается заниматься поп-музыкой в Швеции, неизбежно оказывается в тени группы ABBA – поп-квартета из 70-х, который в 1974 году победил на конкурсе «Евровидение» и обрел известность благодаря хиту Waterloo. ABBA взяли текучую мелодичность шведского фолка и гимнов (даже шведский национальный гимн «Ты древняя, ты свободная» чем-то похож на поп-песню) и добавили к ней элементы шлягера – популярной европейской музыки 50-х и 60-х (обычно на немецком языке), выросшей из польки. Шлягер может дать вам представление о том, какой бы была американская поп-музыка без африканского влияния – одним словом, слащавой. Бенни Андерcсон и Бьорн Ульвеус, авторы песен ABBA, старались держаться на расстоянии от влияния шлягера, но оно явственно чувствуется, например, в хриплой партии органа в Take a Chance on Me. В их, на первый взгляд, позитивных песнях чувствуется меланхолия – это еще одна характерная черта шведской музыки, которая скажется на будущих поколениях поп-песен. Радостные песни ABBA звучат грустно, а грустные песни звучат радостно. В каком бы ни был настроении слушатель, они найдут, чем его зацепить.

ABBA задали высокую планку качества студийной работы. Буквально каждая секунда песен ABBA отточена до совершенства по рецепту идеальной конфеты для ушей. Гармонии, контрапункты, разнообразные звучания синтезатора – все вместе это задало стандарты поп-музыки на следующие тридцать лет. Сложно поверить, что при таком стремлении ублажить слушателя их песни могли привести к перевороту, тем не менее даже признанные революционеры Sex Pistols не обошлись без влияния ABBA. В документальном фильме BBC об ABBA Глен Мэтлок признался, что они позаимствовали хук для Pretty Vacant из песни S.O.S.

ABBA доказали, что подростковая поп-музыка может рассказывать о взрослых вещах. Хиты When All Is Said and Done и The Winner Takes It All посвящены разводам Агнеты с Бьорном и Бенни с Анни-Фрид – и вот они, в клипах на эти песни, вместе на сцене поют про свою общую боль. Такое в мире поп-музыки увидишь не каждый день.

Помимо влияния группы ABBA современные шведские композиторы часто упоминают музыку из популярного сериала «Пеппи Длинныйчулок», который шел на шведском телевидении в конце 60-х – начале 70-х и позже был озвучен (весьма, кстати, дурно) на английском. Заглавная песня «Вот идет Пеппи Длинныйчулок», написанная Яном Йоханссоном, и другие темы из сериала авторства джазового музыканта Георга Риделя проникнуты светлой грустью и невинностью, столь свойственной многим хитам чарта Billboard, написанным шведами.

Клас Ахлунд, шведский композитор сорока с небольшим лет, а также музыкант (участник рок-группы Teddybears), рассказывает: «Шведы очень музыкальны, им нравится писать песни. Наша страна большая, а людей в ней немного. Так и вышло, что где-то там жили фермеры и создавали песни, но исполнять их было некому. Ты пасешь коров в одиночестве и сочиняешь песни – это такая разновидность медитации. Ты не столько внимания уделяешь своим исполнительским способностям, сколько структуре и аранжировке песни. В США случай противоположный – твоя харизма, голос и талант исполнителя имеют первостепенное значение».

Народ композиторов, одаренных чутьем на мелодию и дотошностью в своем ремесле, при этом совершенно лишенных желания исполнять собственные песни, потенциально представлял собой большую ценность для народа с амбициями поп-звезд, но неспособного писать музыку. Вместе их свел Денниз Поп.

Только в июле 1992 года, уже после того как Ace of Base выпустили свой локальный хит Wheel of Fortune, Экберг и Берггрен набрались смелости позвонить Деннизу Попу и спросить, что он думает об их демозаписи.

Продюсер обрадовался звонку. «Я ждал, что вы откликнетесь! – сказал он. – Я хочу с вами работать, ребята, и у меня есть время в августе». Через месяц они приехали в Стокгольм, чтобы записать новую версию Mr. Ace, которая теперь носила название All That She Wants.

К тому времени Денниз наконец починил свой магнитофон и повез авторов песни кататься по Стокгольму – слушать по кругу ее новую инструментальную версию. Он передвинул свист из конца в начало и подчеркнул композицию звучной бочкой и мягко бормочущим басом. Все куплеты написаны на мажорных аккордах, но в припеве тональность сменяется на минорную – типично шведский ход.

«У нас с Йонасом хорошо получается писать мелодии, но в треке было намешано слишком много всего, – вспоминает Экберг. – Денниз отлично умел убрать все лишнее и сделать картинку чище и проще. Он выбросил примерно половину всех инструментальных партий». Однажды на вопрос, сложно ли писать простые песни, Денниз ответил: «Простые песни писать совсем не легко – особенно, если не хочешь, чтоб они звучали до ужаса банально».

Лундин рассказывает: «Денниз был гением аранжировки. Как Стив Джобс, он точно знал, от чего нужно избавиться. “Убери вот это и это. Не усложняй”, – говорил он. Хорошая поп-песня должна цеплять. Это значит, что кто-то ее сразу возненавидит, а кто-то полюбит, но для этого она не должна быть скучной и бессмысленной. Иначе это не поп-песня, это просто музыка».

Экберг вспоминает: «Он все время повторял: “Мне неважно, как мы это сделаем, главное, чтоб звучало хорошо”. Он не знал, как писать песни, но понимал, чтó может сработать». Мартин Додд, бывший глава отдела артистов и репертуара лейбла Mega Records, рассказывает: «Деннизу были свойственны детское любопытство и чрезвычайная общительность, и это заметным образом сказалось на его песнях, где не было места ничему просто “неплохому” или скучному; каждая нота, слово или удар должны были иметь цель или звучать интересно». Денниза мало заботили принципы композиции – ему нужно было, чтобы песня «зажгла» танцпол. «По вечерам он крутил пластинки в клубах, – рассказывает Экберг. – Он брал с собой свои записи и проверял, что работает, а что нет».

Текст All That She Wants вызывает некоторые вопросы. Он написан на английском, но в нем не хватает разговорной естественности. Первая строчка припева – All that she wants is another baby – звучит так, будто женщина хочет еще одного ребенка, а это весьма странное заявление для поп-песни. Конечно, baby в данном случае означает «бойфренд», но контекст выбран не самым удачным образом. Сомнительно звучат строчки первого куплета – как будто их перевели с другого языка:

It’s not a day for work It’s a day for catching tan[7]

Catching tan – «ловить загар»? Чей-то внутренний редактор сейчас поежился. Пускай редко встретишь поп-песню совсем без текста, он не обязан нести большую смысловую нагрузку; это было доказано в эру диско. Если текст требует слишком много внимания, он отвлекает от танца. И да простит нас Боб Дилан, текст песен не обязан быть поэзией – ему достаточно подсказать слушателю, что тот должен чувствовать, когда слышит музыку. Но если тексты диско-песен вроде More, More, More (1976) группы Andrea True Connection стремились подчеркнуть бит и сексуальную энергию песни, то Денниз хотел большего. Помимо ритма, в тексте важна его созвучность мелодии – этот подход знаменитый протеже Денниза Макс Мартин позже назовет «математикой мелодии».

Грамматика и стилистика мало волновали Денниза, не говоря уж об остроумных оборотах и метафорах – неизменных атрибутах песен из Брилл-Билдинг. «Я думаю, нам сыграло на руку то, что английский – не наш родной язык, – говорит Экберг, – потому что это позволило нам обращаться с ним без особого уважения и просто вставлять те слова, которые лучше ложились на мелодию». Если автор текста не ограничен здравым смыслом, его возможности бесконечны.

Денниз попросил Экберга и Берггрена написать второй куплет, что они и сделали.

«Потом в Стокгольм приехали Йенни и Малин и записали вокал, – продолжает рассказывать Экберг. – Это заняло у них примерно полдня».

All That She Wants вышла на лейбле Mega Records в Дании осенью 1992 года. Запись взлетела на первое место датских хит-парадов. Кельд Уинник, глава лейбла, хотел, чтобы альбом Happy Nation появился в магазинах к Рождеству, так что группе пришлось в срочном порядке доводить до ума и сводить оставшиеся демозаписи. К началу 1993 года All That She Wants облетела все чарты Европы и в мае провела три недели на вершине хит-парада Великобритании. Однако когда Уинник предложил американским лейблам контракт на распространение Happy Nation, он получил от всех решительный отказ. «Нет, нет, нет, нет», – вспоминал он. Причина всегда была одна и та же: «Эта группа никогда не добьется популярности в США».

Очевидно, то время казалось неблагоприятным для прорыва европейской синти-поп-группы на рынке США – да и бывает ли вообще такое время? Радиоэфир захлестнул гранж. Популярные темы одиночества, суицида и отчаяния сопровождали скрипучие гитарные соло, грохот ударных и измученный вокал. В клипах голые лампочки освещали грязные подвалы, где вокалист горестно стенал среди обломков. На записях тогда определенно использовали электронику – без цифровой компрессии альбом Nevermind группы Nirvana не стал бы акустическим шедевром, – но продюсер Бутч Виг талантливо прятал ее за реальными инструментами.

В урбан-музыке большие хиты делали представители нового поколения ар-энд-би, такие как Уитни Хьюстон и Boyz II Men, и хоть их нечасто крутили на радио, хип-хоп постепенно становился мейнстримом. Ace of Base с их бездумным весельем и «ловлей загара» поверх легкого электронного танцевального регги, на первый взгляд, предлагали худший звук для того времени.

Обойдя большинство американских лейблов, All That She Wants наконец добралась до прославленных ушей Клайва Дэвиса, тогда главы Arista Records. Хоть он и любит напоминать о своих заслугах перед рок-музыкой – его первой певицей стала Дженис Джоплин, которую он заметил на Монтерейском фестивале, – главным образом индустрия звукозаписи ему обязана тем, что он умел отыскивать тех ар-энд-би-исполнителей, кто мог идеально вписаться в нишу чистой поп-музыки для массового слушателя. Среди прочих его находок числятся Уитни Хьюстон и Алиша Киз. Главной областью компетенции Дэвиса, несомненно, были женские голоса, но ему же обязан своим контрактом, например, Барри Манилоу. Дэвис не ограничивал себя рамками одной страны, и потому, к счастью или к несчастью, он заметил австралийский дуэт Air Supply, который подарил миру хиты All Out of Love и Making Love Out of Nothing at All.

Дэвис начинал работать в тот период, когда в обязанности охотника за талантами входил подбор как артистов, так и их репертуара – ведь до появления рок-музыки исполнитель мог и не писать собственных песен. Эта практика ушла в прошлое с появлением авторов-песенников, но когда и их эпоха подошла к концу, былой навык сыграл на руку Дэвису – особенно в работе с артистами на шоу American Idol.

Так случилось, что Дэвис отдыхал на яхте в Европе, когда познакомился с песней All That She Wants. Он гордится тем, что может сходу распознать хит, поэтому, услышав All That She Wants, велел капитану немедленно отправляться в ближайший порт, чтобы оттуда позвонить Кельду Уиннику и договориться о сделке. Связавшись со своим датским коллегой, он объявил: «Кельд, я хочу эту группу!»

Вернувшись из отпуска, Дэвис распорядился, чтобы Ace of Base прилетели в Нью-Йорк, а из аэропорта их на лимузине доставили прямиком в офис BMG на Манхэттене. Перед встречей со знаменитостью шведы посмотрели сорокаминутный фильм о легендарной карьере Дэвиса в музыкальном бизнесе. («В Швеции такого бы делать не стали», – сухо замечает Экберг.) Наконец, их сопроводили в роскошный кабинет Дэвиса, который украшали ряды портретов музыкальных суперзвезд, обязанных ему своей карьерой.

Дэвис объявил обомлевшим шведам, что хочет выпустить их альбом в США, но с одним условием: на нем должно быть еще как минимум два потенциальных хита. Он предложил сделать кавер; группа запротестовала, но в итоге все же согласилась записать Don’t Turn Around Альберта Хаммонда и Дайан Уоррен. Песня стала вторым синглом с альбома; Дэвис по-прежнему оставался недоволен. Нет ли у них чего-то еще? Берггрен сказал, что работает над одной песней для следующего альбома группы. Когда Берггрен в следующий раз приехал к нему в офис, Дэвис настоял на том, чтобы тот поставил ему ее. Песня называлась The Sign.

В 1992 году Денниз ушел из SweMix. Несмотря на то что его увлечение поп-музыкой обогатило студию, оно все еще не находило поддержки его коллег-диджеев. «В конце концов Денниза это достало, – вспоминает СтоунБридж, – и он сказал Тому, что хочет уйти». Том Таломаа понимал, что без Денниза они просто лишатся денег, поэтому решил продать SweMix лейблу BMG. «Нам досталось по двадцать тысяч крон, и мы думали, это целое состояние, хотя на самом деле права на Албана стоили как минимум миллион». При финансировании BMG Таломаа и Денниз построили новую студию на станции Фридхемсплан. Денниз назвал ее Cheiron – «Хирон», в честь кентавра из греческой мифологии, который учил Диониса петь и танцевать.

Студия располагалась в здании из белого кирпича, за массивными железными воротами. (Позже, когда Cheiron стала известной, белые стены покрыли послания фанатов к артистам, которые там записывались.) Огромный дубовый стол Денниза стоял на первом этаже, в комнате с высоким потолком. Кабинет Таломаа находился в мезонине. Рядом со столом Денниза висело несколько картин с персонажами аниме с могучими мечами: это были прототипы для компьютерной игры The Cheiron Adventures, которую Деннизу так и не довелось разработать. Два двухметровых бутафорских тотема по обе стороны от стола придавали интерьеру полинезийский оттенок.

Под землей располагались звукоизолированные комнаты записи – студии A, B и C. По хитрой планировке на все три комнаты приходилась одна общая вокальная будка. Денниз заказал у Снейка пару динамиков с мощнейшими низкими частотами, чтобы тестировать на них свои биты. «Колонки Снейка» – так их называли.

Cheiron изначально задумывалась как рекорд-лейбл и студия. «Мы собирались искать новых артистов и распространять записи», – рассказывал Денниз; в том числе они планировали делать рок-музыку, которую ненавидел он, но любил Таломаа. Один из своих первых контрактов они заключили с местными глэм-рокерами It’s Alive, чей фронтмен называл себя Мартин Уайт, и совершенно неожиданным образом этот поступок имел колоссальные последствия как для Cheiron, так и для всей поп-музыки.

Их деятельность в качестве лейбла сразу не задалась. «Просто это было не для нас, – вспоминал Денниз. – Лейбл – слишком дорогое дело для маленького предприятия… Мы поняли, что нам нужно заниматься только тем, что мы умеем, то есть писать и продюсировать песни».

Клайв Дэвис отдал The Sign Деннизу, в надежде что продюсер сотворит с ней такую же магию, как с All That She Wants. Дуглас Карр, который снова работал над песней вместе с Деннизом, вспоминает: «Нам прислали совершенно пресный трек. Он звучал, как стандартные мелодии из домашних синтезаторов – нажимаешь на кнопку, и группа начинает играть». В отличие от All That She Wants, сейчас Денниз сразу знал, что он хочет сделать с The Sign. «Это ярчайший пример таланта Денниза к написанию и сведению “жирных” битов, – продолжает Карр. – Он знал, чего хотят на танцполе, и у него были достаточно мощные колонки, чтобы оценить, как композиция на самом деле будет звучать в клубе».

Трек начинается с четырех тактов танцевального бита, состоящего из бас-барабана, хлопка в ладоши и малого барабана; они так плотно наложены друг на друга в миксе, что ухо воспринимает их как один звук – это станет фирменной фишкой звука студии Cheiron. В инструментальную часть включены фрагменты сэмплов из песни Shack Up американской фанк-группы из 70-х Banbarra. На слабые доли раздаются глухие удары синтетического деревянного барабана. Чтобы разбавить искусственность электронного звучания, Карр вживую записал партию на тимбалах и тарелках. Затем вступает первый мелодический хук – вкрадчивый рисунок электронной флейты, написанный при помощи винтажного электронного модуля EMU. Рисунок случайно рассинхронизировался с остальными дорожками, но от этого зазвучал так классно, что решили оставить его без изменений. Под флейтой звучит басовая прослойка, которая на самом деле состоит из двух наложенных партий – низкой и высокой, первая сыграна на синтезаторе Moog, вторая – на Korg M1. «Над басом нам пришлось потрудиться, – рассказывает Карр. – Я помню, как мы говорили о том, что в регги басисты всегда играют большую роль и как важно ощущение объема».

Затем вступает вокал. «Гитарный» регги-рифф Найла Роджерса сыгран на синтезаторе Yamaha TG77, и после сухого удара в малый барабан начинается спетый с кристальной прохладой в голосе хук:

I saw the sign And it opened up my eyes I saw the sign[8]

На бридже вокал уходит на октаву вверх, и парящее, радостное звучание евро-попа достигает вершины экстаза. Вся песня представляет собой три минуты тридцать секунд захватывающей поездки на звуковом аттракционе шведского фанка.

Рассказывает Карр: «Помню, как-то ночью Денниз стоял в дверном проеме, собираясь уходить после долгого рабочего дня и вечера. И он спросил у меня: “Что ты думаешь?”, имея в виду: “Думаешь, это хит?” Я посмотрел на него и после короткой паузы кивнул. Мы оба знали, что это значит».

All That She Wants вышла в США в качестве сингла в сентябре 1993 года и стала громким хитом, хоть и достигла лишь второй позиции в хит-параде «Горячая сотня Billboard» (она не смогла обойти Dreamlover Мэрайи Кэри). Но The Sign, которую выпустили в США в декабре 1993-го, добилась исторических результатов. Хит провел на вершине чарта шесть недель и стал самым продаваемым синглом года. Это удивительно, учитывая, что у группы практически не было поклонников в Америке, она никогда не ездила в тур и делала музыку, не имевшую ничего общего с доминирующим в то время гранжем. Одноименный альбом – The Sign – разошелся тиражом более двадцати трех миллионов копий и стал одним из самых продаваемых альбомов всех времен, заработав лейблу Arista сорок два миллиона долларов.

* * *

Триумф был недолговечным. Следующий альбом группы, The Bridge, продавался куда хуже, чем The Sign. Трек Денниза Попа Beautiful Life, самый успешный сингл альбома, взобрался только на пятнадцатое место «Горячей сотни». К тому же всплыла информация о том, что в юности Ульф Экберг состоял в неонацистской партии, и, несмотря на его извинения, помещать его портрет на страницы девчачьего журнала Tiger Beat больше не стремились. Плюс одна из сестер Берггрен, Малин, не любила летать, и сто семьдесят девять перелетов группы в 1995 году привили ей отвращение к гастрольной деятельности. Вдобавок ко всему в дом Берггренов в Стокгольме ворвался сумасшедший фанат с ножом. Группе все же удалось выпустить третий альбом, Flowers, навеянный звучанием лейбла Motown. Когда и он потерпел неудачу, карьера группы, по сути, подошла к концу. Ace of Base исчезли так же быстро, как в свое время взлетели на вершины чартов.

Чтобы стать полноценной фабрикой хитов, студии Cheiron нужны были американские исполнители – группы или соло-певцы, которые смогли бы донести электронную поп-музыку до самых дальних уголков баров, торговых центров и спортивных стадионов Америки. Не случайные звезды с заморочками, а отчаянные карьеристы, готовые на все, чтоб занять высоту и оставаться на ней.

Еще лучше было бы обзавестись урбан-исполнителем, но какая черная американская звезда согласится записывать музыку, сочиненную шведами? Золотым стандартом среди композиторов в урбан-музыке начала 90-х был Бэбифейс, продюсер Boyz II Men. Кроме него успехом пользовался Тедди Райли, создатель нью-джек-свинга – смеси ар-энд-би и хип-хопа, благодаря которой хит Бобби Брауна My Prerogative в 1988 году добрался до вершины хит-парадов.

Но кому сдалась Швеция? Ответ таился в неочевидном месте – не в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Майами или Атланте, а среди парков аттракционов, водных горок и полей для гольфа с тридцатью шестью лунками в Орландо, штат Флорида.

5. Биг Папа

В начале 90-х в Орландо жил тучный розовощекий предприниматель, жизнерадостный волшебник по имени Луис Джей Перлман. Он был единственным ребенком в семье скромного достатка и вырос в районе Флашинг в Куинсе. Его отец владел химчисткой, а мать работала в школьной столовой. Их дом находился неподалеку от аэропорта Флашинг (закрытого в 1984 году), и это соседство на всю жизнь пробудило в сердце мальчика интерес к авиации. Особенно его завораживали дирижабли, которые поднимались и садились в аэропорту, и он мечтал однажды построить свой собственный летательный аппарат.

Однако его первой страстью стала музыка. Арт Гарфанкел, участник знаменитого дуэта Simon and Garfunkel, приходился Перлману двоюродным братом – он был сыном сестры его отца. Лу помнил, как кузен Арти пел на идиш на семейных празднованиях еврейской Пасхи. К восторгу младшего брата, знаменитый кузен, который был на тринадцать лет старше, пришел на его бар-мицву в 1967 году. Лу стал брать уроки игры на гитаре, скопил на «Фендер» и собрал собственную группу под названием Flyer. Команда играла в местных клубах, но приземистый колобок Лу не был создан для сцены и в итоге оставил мечты о славе.

Поступив в колледж Куинс, Перлман составил бизнес-план для создания службы вертолетного такси на Манхэттене. Ему было едва за двадцать, когда он учредил Airships International и предложил братьям Джордаш, основателям джинсовой империи, разместить их рекламу на боку его дирижабля. На самом деле никакого дирижабля у Перлмана не было, но, заручившись заказом и деньгами Джордаш, он смог его построить, а чтобы летательный аппарат наверняка заметили, целиком покрыл его сусальным золотом.

Так, 8 октября 1980 года дирижабль взлетел над Лейкхерстом, штат Нью-Джерси, под фанфары тех немногих представителей прессы, которых смог привлечь Перлман, и направился в Бэттери-Парк-сити на Манхэттене. Однако золотое покрытие слишком утяжелило аэростат, и он пролетел всего несколько сотен метров, прежде чем врезаться в сосны рядом со свалкой. Вот тогда дирижабль по-настоящему привлек внимание средств массовой информации. Братья Джордаш ожидали совсем не такой рекламы; тем не менее Перлман написал в своей вдохновляющей биографии Bands, Brands, and Billions («Группы, бренды и миллиарды», 2003 г.): «Как я и обещал братьям Джордаш, их имя в тот день появилось во всех новостях».

К началу 90-х Перлман превратил свой бизнес с дирижаблями в элитный сервис аренды самолетов, который он помпезно окрестил Trans Continental Airlines. Его услугами пользовались рок– и поп-звезды, и Лу это нравилось – так он мог снова прикоснуться к своей первой любви – музыке. Среди его клиентов числился бой-бэнд под названием New Kids on the Block. Перлман никогда о них не слышал и потому удивился, что они могли позволить себе платить двести пятьдесят тысяч долларов за перелеты ежемесячно. Разузнав больше о группе, он выяснил, что ее создал продюсер из Бостона Морис Старр (настоящее имя – Ларри Джонсон).

Старр увидел ар-энд-би-группу New Edition и ее фронтмена Бобби Брауна на конкурсе талантов в 1982 году и подписал их на лейбл Streetwise Records. Их первый альбом, Candy Girl, снискал огромную популярность, и группа стала знаковым исполнителем на пути от традиционного ритм-энд-блюза и вокальных ансамблей к современным бой-бэндам с ротацией на MTV. Тем не менее New Edition и Старр рассорились из-за денег (по слухам, после вычета всех расходов гонорар каждого из участников составил один доллар восемьдесят семь центов) и разошлись в 1984 году.

В тот же год Старр собрал белую версию New Edition, которую назвал New Kids on the Block. Если New Edition существовали как ансамбль еще до того, как их заметил Старр, – они собрались как обычная уличная акапельная группа, – то замысел проекта New Kids полностью принадлежит Старру и его партнеру по бизнесу Мэри Элфорд, что дало им гораздо больше власти. (Трое из пятерых участников были из Дорчестера в Массачусетсе и знали друг друга, но вместе раньше не пели.) Старр и Элфорд устроили прослушивание юношей из Бостона и окрестностей и в итоге собрали квинтет с главным вокалистом Донни Уолбергом (в группу также попал его брат Марк, позже известный как Марки Марк, но продержался он там недолго). Популярность приходила к ним медленно, но благодаря каналу MTV, которому удалось привлечь внимание к пяти милым мальчикам гораздо эффективнее их слащавых поп-песен, они все же добились признания и взобрались на вершину парадов с хитом I’ll Be Loving You (Forever) в 1989 году – тогда же о них узнал Перлман. Их популярность достигла пика в начале 90-х, когда вышел их трижды платиновый альбом Step by Step. (В 1991 году они стали первой поп-группой, выступившей в перерыве Супербоула.)

Через менеджера New Kids Дика Скотта Перлман попал на их концерт. Спустя пятнадцать лет он все еще хранил отчетливые воспоминания об этом дне, пускай и находился к тому моменту в стесненных условиях, отбывая двадцатипятилетний срок за мошенничество в федеральном исправительном учреждении Тексарканы. «Концерт поразил меня до глубины души, – рассказывает Перлман по телефону из кабинета надзирателя. – Тот факт, что мамочки просто оставляли детишек на концерте, делал этот бизнес беспроигрышным. Ребятки сходят с ума от восторга, и родители довольны, потому что это невинное развлечение им ничем не грозит».

Перлман проделал некоторую исследовательскую работу и выяснил, что в 1990 году New Kids заработали восемьсот миллионов на продаже атрибутики и двести миллионов – на продаже билетов. В 1991 году они стали самыми высокооплачиваемыми артистами в США, обойдя Майкла Джексона и Мадонну. Перлман сам наблюдал, как «подростки в торговых центрах расхватывали постеры, рюкзаки, куртки, футболки, коробки для завтраков, журналы, ежедневники, блокноты, кассеты и диски». Он расспросил Дика Скотта и Мориса Старра о бизнес-модели New Kids. «Они рассказали мне, как в точности это работает, как устроен их маркетинг. Нашей целевой аудиторией всегда будут девочки-подростки, потому что мальчикам больше интересен спорт, им нравится покупать толстовки, кепки и прочие атрибуты бейсбола и футбола, тогда как девочки полностью увлекаются именно группой… У них нет денег, но есть доступ к их источнику: тетям, дядям, бабушкам, дедушкам, которые скорее купят им билет на концерт или сувенирную продукцию, чем потратят деньги на себя».

Когда Перлман привел нескольких друзей на концерт New Kids на стадион «Нассау Колизеум» на Лонг-Айленде, они решили, что он сошел с ума. «Пока они обсуждали, звать людей в белых халатах или нет, – пишет он, – я наблюдал за реакцией десяти тысяч девочек-подростков, которые встречали визгом каждую поднятую бровь и покачивание бедром. New Kids не обладали выдающимися голосами, но их “упаковка” была продумана идеально. Они отлично продавали свои песни». Перлман также проанализировал состав группы. Он заметил, что помимо пяти тембров – бас, баритон, второй тенор, первый тенор и ведущий вокал – участники ансамбля отличались возрастом, что привлекало к New Kids как совсем юных слушателей, так и подростков постарше самых разных складов характера. Среди участников был «плохой парень», который нравился, по выражению Перлмана, «продвинутым», был обычный парень – для «широких масс», мужлан – для «обывателей», романтический тип – для «индивидуалистов» и качок – для мам, которые привозили дочек на концерт.

Однажды на вечеринке у кузена Арти в его знаменитой квартире с видом на Центральный парк Перлман решил поговорить с певцом про New Kids. Гарфанкел все знал об этой группе: их подписал его лейбл, Columbia. По секрету Арти сказал брату, что ходит слух, будто не все члены группы на самом деле умеют петь. Поговаривали, что Морис Старр сам записывал многие партии на их альбомах. В 1992 году Грегори Макферсон, продюсер альбома Hangin’ Tough, заявил, что на концертах участники группы просто шевелят губами под записанную другими певцами фонограмму. New Kids горячо отрицали обвинения и в качестве доказательства своей невиновности исполнили песню а капелла на шоу Арсенио Холла. И хотя Макферсон позже взял свои слова обратно, публика оставалась настроена скептически. Скандал вокруг краденых голосов группы Milli Vanilli, который разгорелся двумя годами ранее и стоил дуэту премии «Грэмми», все еще был свеж в памяти слушателей. Так карьера New Kids пошла на спад, и на фоне сдвига общественного вкуса в сторону более тяжелой, аутентичной музыки – гранжа и гангста-рэпа – в 1994 году группа распалась.

Перлман задумался о том, какого успеха на рынке могла бы добиться группа в стиле урбан из пяти белых парней с незаурядными вокальными способностями. Город Орландо, куда переехал его бизнес в 1991 году, предлагал широкий выбор талантов для его амбициозной задумки – бой-бэнда. Парки развлечений притягивали в город артистов всей мастей и сортов – каскадеров, изображавших черепашек-ниндзя, актеров в костюмах призраков из «Битлджуса», участников парадов персонажей Диснея, а также счастливчиков вроде Джастина Тимберлейка, Кристины Агилеры и Бритни Спирс, отобранных для шоу «Клуб Микки Мауса». Ни одно место в мире так не зависело от популярной культуры, как Орландо, и если в любом другом городе было несложно найти подростков, связанных с этой культурой хотя бы тем, что они смотрят MTV, в Орландо они сами становились ее частью. К тому же Орландо полнился продюсерами, учителями вокала и танцев и опытными импресарио, которые могли помочь такому дилетанту, как Перлман, собрать и вышколить новую поп-группу.

После многих месяцев исследований Перлман решил, что готов сделать первый шаг. В 1992 году он напечатал в газете Orlando Sentinel объявление следующего содержания:

ПРОДЮСЕР ИЩЕТ ЮНОШЕЙ-ИСПОЛНИТЕЛЕЙ С ХОРОШЕЙ ПЛАСТИКОЙ, 16–19 ЛЕТ. ИДЕТ НАБОР УЧАСТНИКОВ ДЛЯ НОВОЙ ДЕТСКОЙ ВОКАЛЬНОЙ И ТАНЦЕВАЛЬНОЙ ГРУППЫ. ПРИСЫЛАЙТЕ ФОТО ИЛИ ИНФОРМАЦИЮ О СЕБЕ.

Вместе с еще несколькими местными охотниками за талантами, в том числе Глорией Сиколи и Джин Тэнзи, Перлман начал проводить прослушивания у себя дома. На них пришли порядка сорока претендентов, но никто им не подошел. У Сиколи был доступ к архивам городского театра Орландо, и она решила просмотреть анкеты и фотографии мальчиков, которые пробовались там на роли. Она нашла порядка двенадцати возможных кандидатов, и в августе комиссия устроила второй круг прослушиваний. В этот раз они утвердили двух молодых людей: Эй Джей Маклина и Хоуи Дороу, которые однажды будут известны просто как Эй Джей и Хоуи Ди.

Перлман разместил еще одно объявление, на которое откликнулись более ста человек. Он в третий раз провел прослушивания – теперь в ангаре в городе Киссимми, где стояли его дирижабли (там не было кондиционеров, но Луис предусмотрительно завел пропеллеры агрегатов, чтобы охлаждать помещение). На этих пробах он отобрал еще трех участников, в том числе самого младшего – двенадцатилетнего Ника Картера. Однако из остальных двух один сошел с дистанции, а другой оказался все же недостаточно хорош. В конце концов один из служащих компании Перлмана Trans Con предложил Кевина Ричардсона, а тот – своего кузена Брайана Литтрелла.

«Мы собрали пять разных типов личностей, – рассказывает Перлман, – а значит, пять разных типов фанатов, и всё это в одной группе. Поэтому они стали феноменом, – продолжает он. – Нам нужен был юный талант, каким был Джоуи Макинтайр в New Kids – у нас им стал Ник Картер. Нам был необходим дерзкий персонаж, как Донни Уолберг – так мы выбрали Эй Джея. Мне пришло в голову добавить латинской остроты – ведь мы помним группу Menudo – и на эту роль подошел Хоуи Ди. Кевину достался образ старшего брата, а Брайану – сладкие мелодии». Так Лу собрал свою группу и дал ей имя Backstreet Boys.

История церковных мужских вокальных ансамблей насчитывает века. Вне контекста религии в 20-х и 30-х годах стали распространены акапельные студенческие коллективы и барбершоп-квартеты, а также белые мужские вокальные группы вроде Gotham City Four, которые задали ранние стандарты «улицы жестяных сковородок»[9]. Черные мужские ансамбли тоже имеют глубокие корни, особенно в рамках госпела. В отличие от белых музыкантов, вне стен церкви у них не было иных возможностей, кроме как влиться в уличную культуру. Первыми национальной известности добились черные группы The Ink Spots и The Mills Brothers, чей пик деятельности пришелся на 40-е. Их коммерческие баллады, изначально ставшие популярными в исполнении белых певцов, позволили им охватить огромную смешанную аудиторию.

Часть поколения, выросшего в 40-х, считало The Ink Spots недостаточно «черными», и новые вокальные группы – The Ravens, The Orioles, The Clovers – начали примешивать к стандартам «улицы жестяных сковородок» элементы блюза и бибопа. Они же стали первыми использовать танцевальные движения и тексты более открытого сексуального характера (по крайней мере, двусмысленные метафоры). В конце 40-х звукозаписывающая индустрия окрестила эти группы «ритм-н-блюзом» – термин впервые употребил сотрудник журнала Billboard Джерри Уэкслер (позже – совладелец Atlantic Records), чтобы избавиться от унизительного словосочетания «расовая музыка». (Впоследствии он сожалел, что не додумался назвать ее «ар-энд-джи» – «ритм и госпел», ведь часть элементов такой музыки, например пение фальцетом и хлопки в ладоши, пришли именно из госпела.) Как отметил Стюарт Гузман в своей книге Group Harmony («Гармония группы», 2005 г.), маркетинговый термин «ар-энд-би» стал ярлыком для черной музыкальной культуры. Любая черная группа по определению с тех пор относилась к ритм-н-блюзу, даже если она играла поп.

В 50-е годы обрели популярность так называемые ду-уоп-группы: The Imperials, The Twilighters и другие. Оптимизм десятилетия воплотился в их «парящей» манере гармонического пения. В конце 50-х – начале 60-х образовались The Drifters, The Four Tops, The Temptations, чуть позже – The Jackson 5, которые наряду с женскими коллективами вроде The Marvelettes и The Supremes добились масштабного успеха на лейбле Берри Горди Motown. К концу 60-х классическая эпоха гармонического пения завершилась, но от полного забвения ее спас подъем радиостанций «старой доброй музыки», где эти группы застыли в янтаре ностальгии как отголосок простых и славных времен (и зазвучали еще слаще на фоне перехода знамени группового пения в руки рэперов 80-х).

К тому времени как в середине 80-х прославились New Edition, вокальные ар-энд-би-группы уже десять лет не делали ничего нового. Бобби Браун и остальные участники его группы возродили жанр для поколения MTV и в процессе изобрели современный бой-бэнд, добавив более замысловатые танцевальные движения, ориентацию на моду и поп-мелодии; от столь любимого Джерри Уэкслером госпела в звучании New Edition не осталось практически ничего. New Kids подхватили эстафету New Edition и добились еще большего успеха в хит-парадах; за ними пришли Boyz II Men. И в музыкальном, и в визуальном отношении сцена была полностью подготовлена для Backstreet Boys. Все, что им было нужно, – это контракт с лейблом, несколько хитов и удача.

Перлман – или Биг Папа, как он велел мальчикам его называть, – покупал для группы одежду и аксессуары, водил в дорогие рестораны и возил на своем васильковом Rolls-Royce Phantom (а позже – на реактивном самолете «Гольфстрим II»), что, очевидно, в будущем с лихвой покрыли доходы от проекта. Он очень по-дружески держался с ребятами, дурачился с ними и гладил по головам, постоянно внушая им: «Вы будете великими, великими, вот увидите». Участник одной из поздних групп Лу, покойный Ричард Кронин (он умер от лейкемии), обвинял Перлмана в непристойном поведении, но эти обвинения решительно опровергали как другие подопечные Лу, так и сам Перлман. «Все это было ложью, – утверждает он, будучи в тюрьме, и добавляет: – Когда ты на земле, люди пинают тебя уже просто потому, что ты упал».

Перлман привлек к сотрудничеству с Backstreet Boys Джонни Райта, тур-менеджера New Kids, и его жену Донну. После нескольких месяцев вокальных и танцевальных репетиций группа дебютировала на сцене знаменитого городского океанариума SeaWorld в мае 1993 года. Их первым номером была классическая ар-энд-би-композиция Get Ready группы The Temptations. Полсцены стадиона «Шаму» забрызгала косатка с таким же именем в бассейне позади него (в «Счастливой бухте Шаму»), поэтому ребятам пришлось танцевать осторожно, чтобы не соскользнуть в воду.

Перлман разослал видеозапись с выступлением в SeaWorld нескольким лейблам; никто не проявил интереса. Тогда группа записала песню самого Перлмана (Лу хотел получать свою долю с издательских прав) – Tell Me I’m Dreaming, но и она осталась без внимания. В Орландо группа выступала на разогреве у заезжих исполнителей, в том числе Брэнди и En Vogue, а также на фестивалях, в парках развлечений и вообще везде, где им разрешали. Осенью 1993 года они совершили тур по старшим школам страны и на каждом концерте как минимум одну песню исполняли а капелла, чтобы доказать, что они умеют петь, – как и на каждой радиостанции, куда их приглашали. Однажды вечером в конце 1993 года во время шоу в Кливленде подруга Донны Райт Азра позвонила своему знакомому из Mercury Records Бобби Даккету и подняла трубку так, чтоб было слышно выступление группы и реакцию фанатов. Даккета не было дома, но эта запись на автоответчике так понравилась ему, что он рассказал о группе Дэвиду Макферсону, менеджеру по поиску артистов. Макферсона заинтриговало их звучание, а также тот факт, что ребят собрал вместе мультимиллионер, готовый оплачивать львиную долю раскрутки из своего кармана. Узнав об интересе Mercury, Перлман предложил доставить на своем самолете обоих представителей в Хикори, штат Северная Каролина, на встречу с группой.

«В аэропорту нас встретили Донна Райт и Азра, – вспоминает Макферсон, – и отвезли в отель «Холидей Инн» в Хикори, где в банкетном зале все было готово к концерту – микрофоны, звук, видеооборудование… Донна и Азра познакомили нас с Перлманом, и началось выступление Backstreet Boys. Первое, что я подумал: “Это же еще одни New Kids!” Но на New Kids как раз в то время нападали за то, что у них нет голосов, а эти ребята петь действительно умели. Они пели и а капелла, и под аккомпанемент. Для группы без лейбла они неплохо развились – у них была своя одежда, хореография, песни. Я был в восторге… и подумал: “Это может сработать!”»

На следующий день Даккет и Макферсон приехали на выступление ребят в старшую школу «Бункер Хилл». «Меня удивило, как хорошо их приняли, – продолжает Макферсон, – ведь в то время был популярен гранж, а группы типа New Kids не считались крутыми… Но я посмотрел их выступление, увидел реакцию, особенно женской аудитории, и рассудил: “В этих ребятах точно что-то есть”».

Вернувшись в Mercury, Макферсон предложил лейблу заключить контракт с Backstreet Boys, и его послушали. Тем не менее, поскольку не все участники группы достигли совершеннолетия, Mercury пришлось бы долго утрясать юридические вопросы, прежде чем выдать деньги на запись.

– Я не хочу ждать, я могу просто оплатить запись сам, – торопился Перлман.

– Это будет весьма недешево, – заметил Макферсон.

– Сколько? – спросил Перлман.

– Миллион, может, больше.

– Да это ерунда! – воскликнул Биг Папа.

Работа шла последние месяцы 1994-го и начало 1995 года. Когда были готовы демозаписи, Макферсон дал их послушать коллегам из Mercury. Песни не произвели на них должного впечатления. «Их беспокоило, что подобный материал в США не сработает, – вспоминает Макферсон, – что над ним будут смеяться из-за чрезмерной слащавости. Они решили прекратить работу с группой».

Макферсон передал дурные вести Перлману; тот, разумеется, расстроился. Однако так вышло, что именно тогда Макферсона пытался переманить другой лейбл, Jive Records, под руководством гениального южноафриканского бизнесмена Клайва Колдера. Колдер вел переговоры с Макферсоном уже несколько месяцев и расспрашивал его об артистах, с которыми он работал, и из всех находок Макферсона Backstreet Boys вызвали у Колдера особый интерес. Макферсона это насторожило, поскольку Jive снискал известность как рэп-лейбл. «Я не мог поверить, что этого парня заинтересовали Backstreet Boys, – рассказывает Макферсон, – но Клайв мне сказал: “Слушай, с такой группой я смогу пойти очень далеко. Даже если в Америке их не сразу примут, в Европе сейчас как раз популярны бой-бэнды, и это поможет мне наладить кое-какие дела в тех краях”».

И когда Mercury отказался от Backstreet Boys, Макферсон позвонил Колдеру. «Я сказал ему: “Они порвали с Backstreet Boys, хочешь их подписать?” И он ответил: “Да, а еще мне нужно, чтобы ты работал на меня”». Mercury освободил группу от контракта. Jive отдал Перлману те тридцать пять тысяч долларов, которые он уже потратил на запись, и Backstreet Boys вернулись в дело.

6. Ужасный секрет Мартина Сандберга

Jive был лейблом звукоиздательской компании Zomba, основанной Колдером в Лондоне в начале 70-х. Колдер, который является сейчас и в обозримом будущем останется богатейшим человеком в музыкальном бизнесе, в первой половине 70-х начинал карьеру басистом в нескольких группах, игравших каверы на песни лейбла Motown в Южной Африке. Во времена апартеида белые могли слушать только музыку белых, а черные – только черных, но американский ритм-н-блюз составлял исключение. В интервью журналу Music Business International Колдер вспоминал, как он, будучи длинноволосым белым подростком, каждый вечер играл с разными коллективами песни лейбла Motown (одна группа называлась In Crowd, другая – Calder’s Collection), а днем подрабатывал, чтобы прокормить мать и сестру после смерти отца. В 1969 году он устроился менеджером по поиску артистов в южноафриканское отделение EMI, а через восемнадцать месяцев основал собственный звукозаписывающий лейбл, Clive Calder Productions (CCP).

Колдер организовал CCP по образцу лейбла Motown, который во многих отношениях оставался для него эталоном и в будущем. Как Берри Горди, Колдер лично контролировал каждый аспект создания записи – подбор артистов, композиторов, продюсеров, помещений, сессионных музыкантов, даже аренду оборудования. Также по примеру Горди, он сам участвовал во всех этапах, начиная с решения, в какой тональности будет песня, до сведения и заключения договоров с производителями и дистрибьюторами и составления сет-листов для живых выступлений.

Когда ему было едва за двадцать, Колдер вместе с белым сессионным музыкантом из Родезии Робертом Джоном «Маттом» Лангом начал создавать свои версии американских и британских хитов и выпускать их на лейбле CCP до того, как оригиналы доезжали до ЮАР. Ланг записывал музыку и пел (его тогдашняя жена исполняла женские партии), а Колдер занимался подбором репертуара и продюсированием. Этот опыт, когда они разбирали хиты на составляющие, изучали их строение и заново собирали по частям, в дальнейшем сослужил добрую службу обоим музыкантам. Ланг позже стал автором хитов для ряда музыкантов – от AC/DC до группы Car и Шанайи Твейн, его будущей жены.

В 1974 году вместе с Лангом и своим партнером по бизнесу Ральфом Саймоном Колдер переехал в Лондон, где позже получил британское гражданство. Недолго проработав менеджером, он вместе с Лангом в 1977 году основал компанию Zomba. Они составили необычный бизнес-план. Изначально Колдер не хотел делать записи, хотя они в то время приносили большие деньги. Его интересовали издательские права на музыку – а спустя тридцать лет большие деньги станут зарабатывать именно на них.

Zomba заключала контракты не с исполнителями, а с продюсерами и композиторами, из которых самым успешным стал сам Ланг. В конце 70-х Колдер открыл офис Zomba в Нью-Йорке и начал сотрудничество с Клайвом Дэвисом, которому он поставлял песни для артистов лейбла Arista.

В 1981 году Колдер открыл свой лейбл в Лондоне, Jive Records. Jive заработал репутацию на рок-группах новой волны, в частности A Flock of Seagulls. Также Колдер подписал Билли Оушена, британского ар-энд-би-исполнителя, с которым Jive в 1984 году выпустил громкий мировой хит – ставшую ныне классикой Caribbean Queen (No More Love on the Run), а также дэнс-поп-певицу Саманту Фокс (она прославилась тем, что снялась топлесс для третьей страницы журнала Руперта Мердока The Sun). Годы, проведенные в Лондоне, разбавили евро-попом завязанный на ритм-н-блюзе круг интересов Колдера.

В том же 1981 году открылся офис Jive в Нью-Йорке, и распространением его записей занялся лейбл Arista. Управление американским отделением Колдер поручил Барри Вейссу, молодому выпускнику Корнелльского университета. Его отец, Хай Вейсс, владел независимым лейблом Old Town Records и в 50-х годах выпускал хиты ритм-н-блюза. Вместо собеседования Колдер попросил Барри устроить ему тур по клубам Нью-Йорка, и они на всю ночь отправились по главным точкам зарождающейся рэп-сцены; в частности, Вейсс сводил его в Better Days на 48-й улице, где они встретились с диджеем Ти Скоттом, и Mystique на Первой авеню, а в рассветные часы завершили свою одиссею в Paradise Garage на Кинг-стрит, где диджей Ларри Леван воскрешал диско в теле хауса. К утру Вейсс получил должность, а Колдер определил новое направление работы своего американского офиса – хип-хоп.

В 80-е лейбл Jive стал родным домом для таких классических рэп-исполнителей, как Скулли Ди, DJ Jazzy Jeff & The Fresh Prince, KRS-One и A Tribe Called Quest. Позже Колдер подписал суперзвезду ар-энд-би Ар Келли и его протеже (и несовершеннолетнюю невесту) Алию. Внимание к хип-хопу в итоге привело к разрыву Колдера с Клайвом Дэвисом – последний не жаловал этот жанр. «Он все время спрашивал, зачем я трачу на это время, – рассказывал позже Колдер, – вместо того чтоб искать новые группы вроде A Flock of Seagulls». Но рок-группы, как правило, писали собственный материал, что не вписывалось в стратегию, перенятую Колдером от Motown.

Создание музыки можно сравнить с производством на малом предприятии. Для написания хита требуются многочисленные и разнообразные ресурсы, и не каждая группа может себе их позволить. Колдер искал артистов, согласных на его непосредственное участие в их деятельности. Один осведомленный сотрудник музыкальной индустрии рассказал журналу Billboard: «Концепция рок-группы, которая самостоятельно развивается и сама себя продюсирует, не подходила для него. Я не хочу сказать, что он не смог бы добиться успеха с Creed, Korn или Limp Bizkit, – просто, на мой взгляд, это не его бизнес-модель. Он, скорее, работал так: я подпишу этого артиста, приставлю к нему своего продюсера, и они будут делать записи в моей студии».

В 1991 году компания BMG, подразделение маститого немецкого издателя Bertelsmann, заинтересовалась покупкой Jive у Колдера. Колдер не намеревался расставаться с лейблом, но ему бы не помешала сеть продаж BMG. Из всех аспектов звукозаписывающего бизнеса независимый лейбл не мог тягаться c гигантами только в распространении записей в магазинах. В итоге Колдер продал четверть издательской компании Zomba, а BMG взамен обеспечила лейбл Jive мировой дистрибуцией. В 1996 году BMG еще прочнее связала себя с Колдером, выкупив двадцать процентов Jive. По этому контракту у Колдера была возможность (пут-опцион, выражаясь терминами Уолл-cтрит) продать BMG оставшуюся часть Zomba в любое время до конца 2002 года по цене, в три раза превосходящей доходы компании за последний год. BMG не особо беспокоилась по поводу этого рискованного пункта, поскольку Zomba была детищем Колдера, его страстью и трудом всей жизни. «Я никогда не стремился быть Дэвидом Геффеном или Ричардом Брэнсоном, – сказал он однажды. – Я уважал их, но хотел быть Донни Хатауэйем». Донни Хатауэй – блестящий американский музыкант, исполнитель блюза и джаза, а также певец, наиболее известный дуэтами с Робертой Флэк. Майкл Дорнеманн, тогда – президент BMG Entertainment, сказал журналу Billboard в 2000 году: «Я не могу себе представить, что Колдер продаст свою компанию – это просто невообразимо».

Интерес Колдера к Backstreet Boys, столь удивительный для Макферсона, скорее всего объяснялся не их музыкой, но его деловыми отношениями с BMG. Колдер оставался недоволен продажей своих записей в Германии – BMG не могла раскрутить его ар-энд-би– и хип-хоп-артистов в Европе. Как Колдер заявил руководству компании, BMG «серьезно сдерживает рост нашего звукозаписывающего бизнеса». Хайнц Хенн из BMG отмечал, что Колдер «всегда был настроен весьма критически во всем, что касалось нашей работы с его черными артистами… Клайву казалось, будто мы не прикладываем достаточно усилий. Мы говорили ему: “А не мог бы ты добавить к урбану немного поп-звучания? Тогда у нас все получится”. И поглядите, что вышло, когда он дал нам Backstreet Boys».

Но этот подарок был троянским конем. Появление поп-исполнителей в послужном списке Jive пробудило интерес других европейских региональных дистрибьюторов. На более благоприятных для Jive условиях Колдер заключил соглашения с небольшими компаниями вроде Pinnacle, South Gate и Rough Trade, что позволило ему в будущем разорвать договоренности с BMG о распространении в Европе. В конечном итоге Колдер полностью выкупил этих небольших дистрибьюторов и взял под свой контроль европейское распространение записей Jive.

В контракте с Backstreet Boys Колдера особо привлекала фигура Биг Папы. Перлман зарекомендовал себя как человек, для которого деньги не имеют значения; как крупный игрок, готовый покрывать расходы на записи и гастроли из своего кармана. Он уже потратил на мальчишек больше миллиона – немалая сумма для бережливого южноафриканца Колдера. «Он сказал, что это одна из причин, по которой он хочет подписать группу, – вспоминает Перлман. – Еще он сказал: “Я помогу вам подняться на новый уровень”».

В мае 1995 года Jive пригласил Лу и ребят вместе с Дэниз Маклин, мамой Эй Джея, в Нью-Йорк, чтобы там подписать контракт. Они собрались в штаб-квартире Zomba – в одиннадцатиэтажном кирпичном доме № 137 по Западной 25-й улице, где раньше располагался филиал Нью-Йоркской публичной библиотеки. У Колдера был скромный офис под крышей здания, с воздухонепроницаемыми дверьми, герметичными окнами и собственной системой кондиционирования воздуха, что облегчало его бесконечные аллергии. Сам он при подписании контракта не присутствовал, поручив проконтролировать процесс Барри Вейссу.

Группе представили договор, который предварительно одобрил «их адвокат», нанятый Перлманом. Контракт содержал некоторые любопытные пункты. По нему Перлман выступал не только в качестве номинального менеджера группы (настоящим менеджером был Джонни Райт), но фактически шестым членом группы, что наделяло его правом на прибыль с продажи записей, атрибутики и билетов на концерты. Тут вмешалась мама Эй Джея и изъявила желание сначала показать контракт своему адвокату во Флориде, на что Перлман ей сказал: другого шанса не будет, подписать нужно здесь и сейчас.

В своих мемуарах Backstreet Mom («Бэкстрит-мама») Маклин писала: «К тому моменту мы доверяли Лу абсолютно. Он взял на себя огромные финансовые риски, и мы чувствовали себя обязанными ему очень многим. Он не раз говорил мальчикам, что сделает их миллионерами. Мы все хотели жить так, как он. Великолепный дом, шикарная машина, слава, богатство. Какой родитель отказался бы от такой возможности для своего ребенка?» Дэниз согласилась: они подписали контракт. В тот вечер Лу повез их отмечать это событие в клуб Copacabana, а закончили они праздник перед магазином Virgin на Таймс-сквер, распевая песни для прохожих на Бродвее.

Jive сразу приступил к подбору репертуара. Сами ребята считали себя ар-энд-би-группой, белой версией Boyz II Men, а не поп-артистами. Барри Вейсс вспоминает: «Они хотели выпустить альбом в стиле ар-энд-би, но мы видели их скорее в нише чистой поп-музыки». Тем не менее американские композиторы и продюсеры, к которым Jive обратился за материалом, в том числе штатный продюсер Jive Эрик Фостер Уайт, не смогли сочинить ничего, в чем Колдер услышал бы хит. Когда на запись было потрачено уже полмиллиона долларов, большей частью из кошелька Перлмана, Макферсон начал беспокоиться: «Я подумал: “Ой-ой, а что если от них снова откажутся?”»

Тем временем Джонни Райт, у которого были связи среди немецких промоутеров, устроил ребятам несколько концертов в Германии, и местные фанаты остались в восторге.

«Джонни присылал нам записи с европейских концертов – публика на них сходила с ума, – вспоминает Макферсон. – Он говорил: “Вы не понимаете. У них огромное будущее! Мы должны их раскрутить!” На что Клайв отвечал: “Да, но нужно сделать это правильно”».

Отчаявшись, Макферсон обратился за материалом даже к черным композиторам и продюсерам. «Большинство смотрело на меня так, будто у меня три головы, – вспоминает он. – Они словно говорили: “Ты шутишь? Ты хочешь, чтоб я писал для этих? Для поп-группы?”»

В конце концов Колдер связался с Мартином Доддом, человеком, который подписал Ace of Base на Mega Records и теперь возглавлял отдел артистов и репертуара Jive в Европе. Додд сам искал тот недостающий элемент между современным ар-энд-би и поп-музыкой, который Берри Горди в свое время подставил в алхимическую формулу Motown. Позже, в середине 90-х, Додд вспоминал в интервью для журнала Music Headline: «Помню, как я сидел в парке в Амстердаме и смотрел, как играют дети. Они все носили мешковатые джинсы и вообще одевались в стиле хип-хопа. Тем же вечером я пошел послушать в клубе ар-энд-би, но меня не зацепила ни одна мелодия. Именно поэтому, – продолжал он, – очень немногие ар-энд-би-записи могли прославиться на весь мир, но их стиль, дух и мода были повсюду. Им только не хватало мелодии».

Колдер спросил у Додда, не знает ли он кого-либо, кто мог бы написать материал для Backstreet Boys. Додд знал – мог Денниз Поп, продюсер хитов Ace of Base. Более того, как раз тогда Денниз находился в Лос-Анджелесе со своим юным протеже, бывшим вокалистом-хардрокером под псевдонимом Макс Мартин.

К 1995 году Денниз собрал свою команду композиторов и продюсеров хитов в студии Cheiron. В нее вошел и Кристиан «Крилле» Лундин, который научился продюсировать, разбирая на части миксы своих любимых песен. Он присоединился к остальному ядру авторов: Андреасу Карлссону, Херби Кричлоу, Джейку Шульцу, Дэвиду Крюгеру, Перу Магнуссону, Йоргену Элофссону, Джону Аматиелло и Мартину Сандбергу. В концепции студии для Денниза было важно, чтобы песни становились плодом совместной работы; никто не мог предъявлять свои эксклюзивные права на композицию. Каждому из авторов поручали ту или иную часть песни; припевы вынимали из одного трека и пробовали в другом; бридж или хук могли вырезать и выкинуть. Схема их работы напоминала создание телесериала; все авторы добровольно разделяли свои заслуги с другими. Шведский исполнитель E-Type (Бо Мартин Эрик Эрикссон) вспоминает: «У меня возникала ассоциация с мастерской итальянских художников в XV или XVI веке, – рассказывал он продюсеру Йенсу фон Рейсу в документальном фильме Шведского телевидения «Девяностые». – Один помощник пишет руки, другой – ноги, третий – что-то еще, а потом приходит Микеланджело и говорит: “Вышло отлично, только поверните немного. Теперь совсем хорошо, вставьте в золотую рамку и готово. Идем дальше!”»

Подбирая участников для своей команды, Денниз искал людей с разными наборами талантов. E-Type рассказывал: «Я побывал в нескольких студиях, и все мне говорили: “Да ты сбрендил, что мы будем с тобой делать?.. Ты лицом не вышел, ты не умеешь петь и пишешь странные песни”. Совсем не так меня встретил Дагге: “Прикольно, что ты так чуднó выглядишь и необычно поешь; мне кажется, в будущем из твоей музыки выйдет что-то крутое”».

Андреас Карлссон талантливо писал тексты. Лундин отлично разбирался в звукорежиссуре. Йорген Элофссон сочинял цепляющие мелодии, а Рами Якуб, который позже пришел в Cheiron, – сумасшедшие биты. Но из всех талантов, что Денниз собрал вокруг себя, никто не мог сравниться в написании мелодий как для танцевальных треков, так и баллад с длинноволосым металлистом с детским лицом по имени Мартин Карл Сандберг.

Сандберг родился в шведском пригороде Стенхамра в 1971 году. Его отец работал полицейским, а старший брат фанател от глэм-рока. «Как-то он принес домой старые кассеты Kiss», – рассказывал Сандберг в интервью журналу Time. Послушав их, юный Мартин захотел стать рок-звездой. Как и многие его коллеги по Cheiron, Сандберг учился музыке по одной из замечательных государственных образовательных программ – он брал на дому уроки игры на французском рожке. «Сначала я начал играть на флейте в местной музыкальной школе, – вспоминал он в документальной передаче Шведского радио. – Потом перешел на рожок и присоединился к школьному оркестру. Я помню, что не испытывал особой тяги к духовым, просто мне казалось, что это выглядит круто». Позже он перешел на барабаны, а потом на клавиши.

В середине 80-х Мартин бросил старшую школу и стал фронтменом и основным автором песен глэм-рок группы It’s Alive, взяв псевдоним Мартин Уайт. Группа откровенно косила под Iron Maiden. В клипе на песню Pretend I’m God Сандберг в образе Иисуса инсценирует свое распятие, изо всех сил подражая Оззи Осборну.

Но у Мартина Сандберга был ужасный секрет, которым он не мог поделиться с остальной группой. Он любил поп-музыку. Дома он слушал Just Can’t Get Enough группы Depeche Mode и Eternal Flame группы The Bangles, которую позже в интервью журналу Time он назвал своей любимой записью всех времен. «Но друзьям я в этом сознаться не мог», – сказал он.

В 1993 году Денниз подписал It’s Alive на недолго проживший лейбл Cheiron Records и спродюсировал их альбом Earthquake Visions, вышедший в 1994 году. Успеха альбом не имел, и от группы быстро отказались, а потом закрылся и сам лейбл. Но Денниза что-то зацепило в том, как Сандберг писал песни, и он разрешил ему остаться в студии и понаблюдать за тем, как работают опытные продюсеры. «Два года я денно и нощно торчал в студии, пытаясь разобраться, что происходит, – вспоминал он позже. – Тогда я даже не знал, чем занимается продюсер».

В отличие от Денниза Попа и всех его коллег того времени, Сандберг знал музыкальную теорию и умел читать ноты. «Мартин был хорошо подкован; он мог читать с листа, записывать нотации и делать аранжировки, – вспоминал E-Type. – Дагге говорил ему: “Нам нужно новое звучание, так что, Мартин, сочини что-нибудь клевое, пока мы с E-Type сбегаем за суши”. Когда мы возвращались, он выдавал что-нибудь настолько великолепное, что у нас отвисала челюсть».

Сандберг работал по теории, Денниз – по ощущениям. «Дагге руководили инстинкты, – рассказывал E-Type. – Если что-то работало, он всегда это использовал. Мартин был музыкантом, он знал принципы фанка и потому мог пойти в написании музыки дальше нас».

«Мы видели, что он умеет писать классные песни, поэтому просто приходили к нему и просили сочинить что-нибудь для нас, – говорил Денниз. А затем добавлял: – Ему необходимо было взять псевдоним. Мартин Сандберг – совсем не диско-имя. С таким именем дела не делаются».

Имя Макс Мартин впервые появилось на обложке альбома Fingers барбадосского музыканта Херби Кричлоу в 1994 году. Первым синглом с него стала Right Type of Mood. «Как-то я приехал в студию, – вспоминал Сандберг, – и в тот день как раз вышел сингл. Я посмотрел на него и взял в руки – необыкновенное ощущение. На нем было написано: “Продюсеры Денниз Поп и Макс Мартин”».

– Хм, это еще кто? – спросил Сандберг.

– Это ты! – ответили ему.

– А, ладно, – сказал он.

С тех пор его так и звали.

Когда они прославились, рабочая атмосфера в студии изменилась – и так происходит со всеми фабриками песен, когда люди начинают понимать, сколько денег им могут принести хиты. Дугласа Карра, например, мало привлекал карьерный рост. «Я ушел, – рассказывает он. – Вместе с деньгами и успехом пришло еще много другого».

За всю историю звукозаписывающего бизнеса настоящие фабрики хитов появлялись всего несколько раз и жили недолго – по ряду причин. В какой-то момент перестают удаваться хиты, одна фабрика начинает копировать звук другой, меняются вкусы слушателей. На протяжении эры рок-музыки через равные отрывки времени общественное мнение стабильно поворачивалось против «фабричной музыки». Так случилось в середине 60-х, когда появились The Beatles и The Rolling Stones, затем в середине 70-х – с рождением панка и вновь в начале 90-х – в эпоху гранжа.

Другая распространенная проблема фабрик хитов – со временем перераспределяется баланс власти между исполнителями, композиторами и продюсерами. Поначалу артисты воспринимаются просто как рабочая сила, которую нанимают продюсеры и авторы – настоящие творцы во всем процессе. Но с приходом успеха исполнители начинают понимать, что они тоже на что-то способны; их продажи по всему миру служат тому наглядным доказательством. Они требуют как минимум уважения со стороны авторов и продюсеров, а часто – и большего участия в творчестве. Некоторые и вовсе хотят писать свой материал, что, как правило, приводит к катастрофическим результатам.

Самой первой фабрикой хитов можно назвать T.B. Harms, издательскую компанию «улицы жестяных сковородок» под руководством Макса Дрейфуса. В число штатных авторов главного издателя популярной музыки начала XX века входили Джером Керн, Джордж и Айра Гершвин, Коул Портер и Ричард Роджерс. Дрейфус называл своих композиторов «мальчишками», и по всему офису на Западной 28-й улице (которая дала имя «улице жестяных сковородок») он расставил для них пианино, чей дребезжащий звук из верхних окон и доносился до прохожих. Владельцы магазинов нот на первых этажах тоже нанимали пианистов, чтобы те исполняли для посетителей популярные мелодии 20-х.

И все же T.B. Harms была издательской компанией, а не звукозаписывающим лейблом; пластинки и патефоны в то время оставались редкостью. Первая фабрика хитов эпохи звукозаписи появится спустя тридцать лет и на тридцать кварталов ближе к центру города – в той части Бродвея, которая тянется от Брилл-Билдинг на 49-й улице, где находился офис Джерри Либера и Майка Столлера, до дома № 1650 по Бродвею, где располагался офис компании Aldon Music Дона Киршнера. Обитатели этого лабиринта контор – издатели, композиторы, агенты, менеджеры, певцы и исполнители рекламных куплетов – составляли колоритную и разношерстную субкультуру. И хотя термином «поп-музыка из Брилл-Билдинг» называют всю музыку периода активного творчества таких команд авторов, как Гоффин и Кинг, Барри Манн и Синтия Вейл, на самом деле большинство хитов середины 50-х – начала 60-х были написаны за пределами стен самого Брилл-Билдинг.

Джерри Либер и Майк Столлер были первыми авторами хитов рок-н-ролла – они писали ритм-н-блюз для черных исполнителей вроде Биг Мамы Торнтон (песня Hound Dog) и The Coasters (Yakety-Yak). Когда белый парень по имени Элвис Пресли захотел записать свою версию Hound Dog, авторы поначалу ужаснулись – они думали, что пишут для крутых черных ребят, а не белой деревенщины, но первый же чек с отчислениями изменил их отношение, после чего свет увидели Jailhouse Rock и другие их хиты для короля рок-н-ролла. Либер и Столлер сами продюсировали свои песни, что было в новинку; в конце концов они основали одну из первых продюсерских компаний в звукозаписывающем бизнесе, Red Bird Records. Они же первыми задействовали струнные в ритм-н-блюзе, в песне 1959 года There Goes My Baby группы The Drifters, что в итоге стало неотъемлемым элементом соула; в песне также использован бразильский ритм байон, в котором сильные доли акцентируют литавры вместо малого барабана. Эти оркестровые элементы, типичные для поп-музыки, но новые для ритм-н-блюза, вдохновили на знаменитую «стену звука» будущего композитора и продюсера Фила Спектора, который стажировался в офисе Либера и Столлера в Брилл-Билдинг.

Aldon Music Дона Киршнера была первой бродвейской фабрикой хитов начала 60-х. Его «великолепная семерка» композиторов работала на шестом этаже дома № 1650 по Бродвею. Там в маленьких комнатках писали за пианино музыку Нил Седака, Хоуи Гринфилд, Джерри Гоффин, Кэрол Кинг, Барри Манн, Синтия Вейл и Джек Келлер. Киршнер сводил вместе лучшие хиты своих авторов – The Loco-Motion, Up the Roof, On Broadway – с популярными местными артистами, такими как The Shirelles и The Drifters. Киршнер первым начал использовать демо в качестве важной промежуточной ступени между наработкой и финальной композицией. Демо – это грубый черновик записи. В дни «улицы жестяных сковородок» авторы вживую исполняли демокомпозиции для издателей, но в эпоху звукозаписи гораздо более эффективными выступили демо на ацетатных дисках: они позволили продюсерам в большей степени контролировать атмосферу и звучание трека.

Эти песни создавались для нового, подросткового рынка, который возник в результате продолжительного демографического и экономического бума послевоенных лет. Текстам были присущи подростковые темы – юношеская любовь, веселье, машины, танцы, – и в целом их отличала меньшая замысловатость, чем, к примеру, хиты T.B. Harms. Мои родители воспринимали песни вроде Da Doo Ron Ron – а изначально эта строчка исполняла функцию бессмысленной «рыбы», вместо которой авторы Джефф Барри и Элли Гринвич должны были придумать нормальный текст, – примерно так же, как я отреагировал на Right Round.

Тутти-фрутти, о-рутти Боп-бопа-а-лу-боп-а-воп-бам-бу

Нет, это написал не Коул Портер, хотя ему бы понравился оригинальный текст, в котором Литтл Ричард якобы намекал на однополый секс – Tutti frutti, Good booty («Тутти фрутти, отличная задница»); там же присутствовала строчка If it don’t fit, don’t force it («Если не влезает, не усердствуй»). Эти песни не предназначены для исполнения в салонах на фортепиано; под них нужно танцевать и заниматься любовью, поэтому их эссенцию составляет бит, а не текст.

Фил Спектор учился продюсированию у Либера и Столлера и написал свои первые хиты, вращаясь внутри сообщества вокруг Брилл-Билдинг в Нью-Йорке. Через несколько лет он вернулся в Лос-Анджелес, где вырос. Там Спектор основал свой собственный лейбл Philles Records и начал делать записи на студии Gold Star, неподалеку от пересечения бульвара Санта-Моника и Вайн-стрит. Что касается музыки, Фил умел делать все: писать, продюсировать, играть на гитаре (он сыграл соло в песне Spanish Harlem Бена Кинга) и даже подпевать. В отличие от Киршнера, имевшего в основном деловые отношения с артистами, которым он продавал песни Aldon Music, Фил всех подписывал на свой лейбл Philles – группы The Crystals, The Ronettes, The Righteous Brothers; он даже основал собственную группу Bob B. Soxx and the Blue Jeans, в которой пела Дарлин Лав.

Вместе с авторами Джефом Барри и Элли Гринвич, аранжировщиком Джеком Ницше и звукорежиссером Ларри Левином, а также первоклассными сессионными музыкантами – ударником Холом Блейном и другими членами The Wrecking Crew, знакомыми с его методом записи «стены звука» (когда несколько одинаковых инструментов играют в унисон в звукоотражающей комнате), Фила ждал успех. Его «маленькие симфонии» начали появляться в 1962 году, с песни He’s a Rebel группы The Crystals, и закончили в 1966 году, когда провалился его шедевр для Айка и Тины Тернер River Deep – Mountain High, вслед за чем Фил рано ушел из профессии и уединился в своем особняке на бульваре Сансет. Несколько раз он возвращался, с Джоном Ленноном и Джорджем Харрисоном и позже – с The Ramones, но не смог повторить своего успеха середины 60-х.

Спектор не только изменил поп-музыку, он стал архетипической фигурой упорного, одержимого и деспотичного продюсера, который не остановится ни перед чем, лишь бы запись звучала так, как он задумал, даже если при этом придется подставить своих коллег. Он использовал вокал Дарлин Лав в He’s a Rebel, но полностью приписал исполнение The Crystals, потому что счел, что так запись будет лучше продаваться. Он женился на Веронике Беннет, бессмертном голосе песни Be My Baby, и переименовал ее в Ронни Спектор, буквально заточив в своем особняке, который до отказа забил огнестрельным оружием после убийства Шерон Тейт летом 1969 года. Он держал в подвале золотой гроб для Ронни – говорил, что позволит ей уйти от него только в нем. Сейчас маэстро отбывает девятнадцатилетний срок за убийство актрисы Ланы Кларксон в Государственной тюрьме Коркоран, где вместе с ним сидит – и пишет песни – Чарли Мэнсон.

Лейбл Motown стал идеальной фабрикой хитов. Он объединил в себе плеяду авторов, подобных «великолепной семерке» Киршнера, и спекторовский контроль над артистами и продюсированием. В головном офисе лейбла в Детройте, Hitsville USA, исполнители, продюсеры, авторы, концертные агенты, менеджеры, издатели и звукозаписывающие студии трудились все под одной крышей и подчинялись одному человеку – Берри Горди. Раньше он работал на заводе по сборке автомобилей «Форд» в Уэйне, и в его видении фабрика хитов должна была функционировать аналогичным образом: команда авторов и продюсеров обязана бесперебойно поставлять материал для исполнителей Motown. Композиторы – Смоки Робинсон, Марвин Гэй и другие – по пятницам приносили свои демозаписи на производственные собрания, и Горди решал, какие из них нужно продюсировать и кто их будет исполнять.

Хотя Горди обладал острым чутьем на талант, он не стеснялся жестоко его эксплуатировать. Известно, что он нередко оставлял за собой права на песни своих авторов. Часто это приводило к многолетней вражде. Так, Баррет Стронг, один из тех, кто сочинил Money (That’s What I Want), обвинил Горди в краже авторских прав и в том, что тот исключил его из списка композиторов. (Горди настаивал, что во всем виновата бюрократическая ошибка.) Холланд – Дозьер – Холланд, команда авторов более дюжины хитов, попавших на вершины чартов, подала рекордное количество исков против Горди и Motown, и процессы по ним растянулись больше чем на двадцать лет. Скандальная известность, а также неадекватная оценка заслуг штатной группы The Funk Brothers (в ее знаменитую ритм-секцию входили ударник Бенни Бенджамин, басист Джеймс Джемерсон и пианист Эрл Ван Дайк) в формировании звучания объясняют, почему даже у Motown период волшебства длился всего около шести лет – примерно столько же продержались фабрики Киршнера и Спектора.

Офис Philadelphia International Records, фабрики хитов Кенни Гэмбла и Леона Хаффа, располагался в доме 309 по Саут-Броуд-стрит в Филадельфии, и в ней рождались хиты в стиле ар-энд-би с примесями других жанров – так, использование струнных, фортепиано и вибрафона наполняло их духом жизнерадостного филадельфийского соула; при этом бас не терял своей незаметно доминирующей позиции. Они создали тот сплав поп-музыки и ритм-н-блюза, которым вдохновлялись бой-бэнды 90-х. Начав с хитов Back Stabbers и Love Train для группы The O’Jays и Me & Mrs. Jones для Билли Пола – все 1972 года, а за ними – You Make Me Feel Brand New (1973) группы The Stylistics и The Love I Lost Гарольда Мелвина, Гэмбл и Хафф не останавливались вплоть до Ain’t No Stoppin’ Us Now (1979) дуэта McFadden & Whitehead, к моменту рождения которого лучшие авторы и артисты лейбла перестали работать с продюсерами и разочаровались в их сугубо практичных методах ведения бизнеса.

Во второй половине 80-х годов в Лондоне свою фабрику хитов основали британские композиторы Сток, Айткен и Уотерман (SAW). SAW тоже самостоятельно писали и продюсировали хиты, подбирали для них исполнителей. Кайли Миноуг, ярчайшая звезда SAW, начинала актрисой австралийских мыльных опер и покорила Австралазию кавер-версией классики Гоффина и Кинг The Loco-Motion. SAW пригласили ее сделать запись в Лондоне. Прием выдал то пренебрежение, с которым относились к артистам на студии: они забыли, что к ним должна приехать Миноуг, и ничего не успели приготовить. В итоге ей велели подождать за дверью, пока они заканчивали писать I Should Be So Lucky – песню, взлетевшую на вершины хит-парадов Великобритании и Европы. SAW же стали авторами You Spin Me Round (Like a Record) для группы Dead or Alive в 1984 году – хук из этой песни вернулся в эфир с Right Round Фло Райды, – а также ремикса хита Venus группы Shocking Blue для трио Bananarama и Never Gonna Give You Up, мирового хита Рика Эстли 1987 года. В «Топ-40» Великобритании в общей сложности оказалось больше сотни хитов авторства SAW; они продали свыше сорока миллионов копий записей. И пускай под конец их ждал еще один триумф – группа Steps, невероятно популярная в Великобритании в 90-х, удача также сопутствовала им немногим больше шести лет.

Первого успеха в США продюсерский дуэт Денниза Попа и Мартина Сандберга добился в 1994 году с хитами, которые они написали и спродюсировали для ар-энд-би-группы 3T. Коллектив состоял из трех сыновей Тито Джексона, старшего брата Майкла. Сам Майкл выступил в роли исполнительного продюсера их первого альбома Brotherhood, вышедшего в конце 1995 года. Владелец бриллиантовой перчатки хотел изменить тональность одной песни и попросил Денниза и Макса прилететь в Лос-Анджелес, чтобы вместе с ними довести работу в студии до конца. Поначалу шведы отказались. «Мы не хотели лететь за тридевять земель, только чтобы переписать четыре такта, тем более что старый вариант нам нравился больше», – рассказывал Макс Мартин. Однако после некоторых размышлений они сошлись на том, что грех отказываться от возможности лично встретиться с королем поп-музыки и поработать в его студии, и вылетели на Запад – настоящие первопроходцы торгового пути, который в последующие десятилетия станет проторенной тропой для шведских викингов песни. Вместо оборудованного по последнему слову техники офиса их ждала, по словам Макса Мартина, «крошечная загородная студия, пускай и недалеко от Голливуда». «Наша студия по сравнению с этой лачугой – сказочный дворец, – рассказывал Макс Мартин в документальной передаче Шведского радио. – И вот мы туда приехали, сели на трухлявый диван, выпили кофе – как у себя дома». Но когда Майкл пошел в вокальную будку записывать свою партию, Макса переполнили эмоции. «Вот тогда я слетел с катушек и начал смеяться – знаете, тем истерическим смехом, который люди не могут сдержать на похоронах».

Вот почему они оказались в Лос-Анджелесе, когда им позвонил Мартин Додд и спросил, не хотят ли они поработать с Backstreet Boys. Макферсону, который как раз тогда был в Лос-Анджелесе, поручили встретиться со шведами. Он принес с собой запись выступления группы в океанариуме в Орландо. Денниз сомневался, нужен ли ему еще один бой-бэнд, тем не менее согласился послать в Jive демоверсию песни, над которой они работали с Максом, – We’ve Got It Goin’ On. Клайву Колдеру песня пришлась по душе, и он назначил Денниза ее продюсером.

Колдер рассказал Перлману о Деннизе Попе во время его визита в Орландо. Перлман вспоминает: «Клайв и Барри приехали в Орландо посмотреть на дирижабли». Лу тогда потряс воображение Колдера и Вейсса грандиозным маркетинговым проектом: он предложил напечатать гигантские портреты мальчишек на боку дирижаблей и запустить аэростаты над крупнейшими парками развлечений США. «А еще мы могли бесплатно катать сотрудников радио, – рассказывает Перлман. – Они нам – эфирное время, мы им – полеты». Как всегда, затея Лу звучала беспроигрышно.

«Как-то во время разговора, – продолжает Перлман, – Клайв упомянул Денниза Попа, который над чем-то работал с Майклом Джексоном; он сказал, Денниз отличный парень и было бы здорово, если бы он что-то написал для нас». Как Перлман смотрит на то, чтобы оплатить группе поездку в Швецию? Биг Папа только за. Backstreet Boys были детищем Перлмана, тем не менее его странным образом мало волновали детали создания их первого альбома. Невероятно сложный процесс записи, которым был одержим Колдер, не представлял большого интереса для Луиса. Он просто хотел, чтобы группа прославилась, и неважно, как именно это произойдет.

Перлман и Backstreet Boys приехали в Стокгольм летом 1995 года. Сначала они встретились с Деннизом и Максом в своем отеле, «Стрэнд», откуда открывался живописный вид на воду и Старый город. По плану на запись We’ve Got It Goin’ On они отвели неделю, но Денниз с Максом управились с вокалом всего за два дня и предложили еще две свои песни, одна из которых, баллада в умеренном темпе, называлась Quit Playing Games (With My Heart). «Макс спросил, не хотим ли мы записать еще и эти треки, – вспоминает Перлман. – Он сказал, что возьмет с нас деньги, только если мы их издадим. Мы подумали, почему бы и нет? И записали их». К моменту отъезда Backstreet Boys в тур по Германии и группа, и лейбл чувствовали, что осенью им будет с чем прийти на американские радиостанции.

We’ve Got It Goin’ On впервые наглядно продемонстрировала взрывную смесь жанровых влияний в творчестве Макса Мартина. В песне сочетаются поп-аккорды и текстуры от ABBA, характерные для треков Денниза Попа динамика и композиция, громкие припевы стадионного рока 80-х и дух американского ар-энд-би начала 90-х. Все это довершает то, к чему у Макса Мартина особый дар, – неподвластная времени мелодия, впитавшая в себя всё, начиная от мрачной норвежской музыкальной сказки Эдварда Грига «В пещере горного короля» (она же – тема из заставки «Инспектора Гаджета») до современных музыкальных веяний.

Макс Мартин исполнил вокальную партию для демозаписи – и сделал это превосходно; Денниз Поп спродюсировал песню, а Херби Кричлоу помог написать текст. Ритм они позаимствовали из нью-джек-свинга с его характерными восьмыми триолями. Тут же звучат их знаменитые малый барабан и бочка, а между битами ощущается та же воздушность, что отличала The Sign. Основной рифф, который повторяет мелодию припева и содержит в себе хук, прописан на синтетических трубах (кивок в сторону The Final Countdown) в поразительно быстром темпе. Он даже смахивает на регтайм, только с отчетливо европейским акцентом – словно ускоренная версия военного оркестра в Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band. Дважды звучит рифф, затем с куплетом вступает Брайан Литтрелл. Читка во втором куплете – пожалуй, самый близкий к урбану элемент, которого Cheiron вообще смогла добиться с Backstreet Boys. Последующая пауза спешит компенсировать эту краткую уступку, и затем парни начинают петь хором; в какой-то момент песня ненадолго превращается в балладу и в музыку проникает дуновение скандинавской меланхолии – прямиком из пещеры самого горного короля. После этого на последнем припеве вновь вступает бит.

Текст песни содержит типичные шведские неологизмы вроде crazy wildin’ static («чумовая помеха») и, например, строчку Keep it ruthless when I get wet («Не остановлюсь, даже когда взмокну»). Математика мелодии по большей части взяла верх над логикой текста. Но кого это волновало?

С музыкальной точки зрения все, что происходит в We’ve Got It Goin’ On, имеет определенную цель; песня ничем не разочаровывает слушателя. Саван Котеча, который вместе с Максом Мартином написал хит DJ Got Us Fallin’ In Love и учился писать песни по методу студии Cheiron, считает, что это уникальное свойство шведов. «От них ты всегда получаешь то, что ожидаешь, – говорит он. – Швед никогда тебя не подведет, и это относится и к шведским песням. Если ты ждешь подъема, значит, будет подъем; если ждешь затишья – будет затишье».

We’ve Got It Goin’ On вышла в США в сентябре 1995 года. В чарте Billboard она добралась только до шестьдесят девятого места и застряла там; радиостанции отказывались ее ставить. Она звучала подозрительно… по-европейски. Тем не менее в Германии, Австрии и Швейцарии песня стала громким хитом, и Jive отправил группу в шестимесячное турне по Европе, которое отчасти оплатил довольный Перлман – его по-прежнему волновал только масштаб успеха, а не его финансовая сторона. Парни научились петь по-французски и по-испански и записали еще две версии We’ve Got It Goin’ On на этих языках. Во Франции песня пользовалась большой популярностью и вскоре перебралась через Атлантику во франкоговорящий Квебек (во Франции ее во время отдыха услышал на радио составитель эфира Монреальской радиостанции и привез с собой в Канаду). Из Монреаля песня просочилась в англоговорящие части страны, и к концу 1996 года Backstreet Boys гремели по всей Канаде. Однако на родине о них по-прежнему почти никто не слышал.

«Представьте, какое творилось безумие, – рассказывает Макферсон. – Парни собирали три аншлага в “Молсон-центре”, а потом возвращались в Нью-Йорк – и всем было наплевать. Мы стали возить составителей радиоэфиров, журналистов и законодателей вкусов на концерты в Канаду. В результате песню начали ставить на радиостанциях вблизи границы – например, в Рочестере и Чикаго». И все равно дело продвигалось медленно. Jive упорно отправлял клип на MTV, но продолжал получать отказы; в конце концов канал дал официальный ответ: «Не присылайте нам больше Backstreet Boys».

Бóльшую часть 1996 года группа провела в европейских гастролях и даже съездила в Азию – Японию и Южную Корею, где произвела фурор. Их визит катализировал зарождение феномена, известного как «кей-поп», позже захлестнувшего почти весь азиатский регион. Однако на родине к концу 1996 года перспективы Backstreet Boys по-прежнему оставались по меньшей мере туманны.

В 1996 году Конгресс США принял акт о телекоммуникациях – крупный законопроект, нацеленный на смягчение ограничений в медиаиндустрии. Интернет открыл невиданные возможности для медиакомпаний, но давал ли он на самом деле им простор для роста – это оставалось предметом дискуссий.

Помимо прочих перемен, закон позволил увеличить количество радиостанций во владении одной компании. До его принятия лимит составлял сорок единиц – двадцать в диапазоне FM, двадцать в диапазоне АМ, при этом не более двух станций на одном рынке. Новый акт полностью устранил это ограничение в рамках национального рынка и поднял вплоть до восьми в отдельных регионах в зависимости от спроса. Среди доводов приводилось то, что крупные национальные сети радиовещания позволят отдельным станциям устанавливать высокие цены на национальную рекламу и поспособствуют развитию наименее финансируемых из них.

Всего спустя несколько лет после принятия закона две вещательные компании, Clear Channel и Infinity Broadcasting, приобрели сотни радиостанций по всей стране и превратились в настоящих голиафов. К 2001 году Clear Channel вместо сорока станций имела тысячу двести сорок. Тарифы на рекламу и правда выросли, но проценты по тем кредитам, которые компании брали для своих приобретений, минимизировали прибыль от нее.

До принятия акта разработка программы местной радиостанции была локальным искусством. Диск-жокеи и составители серьезно относились к своей должности кураторов и могли знакомить слушателей с никому не известными песнями. В этом деле не менее важную роль, чем вкус и чутье, играло умение найти подходящую композицию. Но с появлением национальных сетей для всех станций определенного формата мог быть установлен единый плейлист. Этот обобщающий подход вызвал немало негодования по поводу однородных программ и списков треков, составленных на основе статистики.

Имела ли критика под собой основание? Исследование Федеральной комиссии по связи спустя пять лет после принятия акта показало, что количество уникальных песен, прозвучавших в эфире выборки радиостанций, на самом деле в некоторых форматах даже выросло – а именно на радиостанциях, где ставили урбан, кантри и альтернативу. Тем не менее в других форматах эфир в значительной мере оскудел, и наименьшим разнообразием стали отличаться хитовые станции – те самые «Топ-40». «Можно сесть в автомобиль в Мэне и доехать до Калифорнии и услышать при этом только одни и те же сорок песен на всех хитовых радиостанциях одной вещательной сети», – гласил доклад.

Формат «Топ-40» в начале 50-х придумали Тодд Сторц и Билл Стюарт, оператор эфира и выпускающий режиссер KOWH, станции диапазона AM в Омахе, штат Небраска. Как и большинство современных владельцев радиостанций, Сторц и Стюарт позиционировали KOWH как станцию, где для каждого найдется шоу по вкусу (телевещание на тот момент еще находилось в стадии зародыша). Как пишет Марк Фишер в своей книге Something in the Air («Что-то в воздухе», 2007 г.): «В те дни свято верили, что нельзя ставить одну и ту же песню чаще, чем раз в двадцать четыре часа, – слушатели бы непременно возмутились, услышав ее дважды за один день». Бен Фонг-Торрес, в свою очередь, в книге The Hits Just Keep on Coming («Хиты не устают рождаться», 2001 г.) рассказывает, что озарение нашло на него в ресторане напротив офиса радиостанции, где Сторцу и Стюарту часто приходилось дожидаться конца смены девушки Сторца, местной официантки. Там они заметили: пускай посетители ресторана целый день ставят в музыкальном автомате одни и те же песни, после закрытия сотрудники снова слушают их же, хоть и могут выбрать все что угодно. Сторц и Стюарт попросили официанток назвать им самые популярные композиции, а потом стали крутить их в эфире без остановки. Их рейтинги взлетели.

В конце 60-х – начале 70-х подъем FM-радио и возникновение рок-музыки, ориентированной на альбомы, подорвали успех хитовых станций. Рок-музыканты с их буйными творческими амбициями никак не соответствовали откровенно коммерческому формату «Топ-40». Поп-музыка начала расщепляться на музыку для взрослых (Adult Contemporary), легкую музыку (Easy Listening), олдис (Oldies) и так далее. Рок, в свою очередь, разделился на классический, нью-вейв и модерн. Тем не менее концепция «Топ-40» продолжала жить – в частности, благодаря чарту-синдикату Кейси Касэма American Top 40 – однако к началу 80-х уже явно не претендовала на звание саундтрека Америки.

Новую жизнь в «Топ-40» в 1983 году вдохнула смена формата популярной радиостанции Большого Нью-Йорка WHTZ, известной как Z-100. Скотт Шеннон, новый программный директор, решил разбавить эфир, строго ограниченный плейлистами из актуальных хитов, бунтарским духом пиратского радио, столь любимого им в детстве: в былые времена пиратские радиостанции с кораблей вещали для жителей Великобритании, которым иначе было нечего слушать, кроме консервативного радио BBC.

Успех был молниеносным и решительным. 2 августа 1983 года, когда Шеннон только занял свою должность, Z-100 занимала последнюю позицию в рейтинге радиостанций компании Arbitron. Спустя всего семьдесят три дня после запуска в новом формате Z-100 возглавила рынок страны. К хитам Майкла Джексона, Мадонны, Принса, The Police, Синди Лопер и Брюса Спрингстина пиратская команда Шеннона и Элвиса Дюрана из мужчин и женщин (в основном, мужчин) добавила музыку с характером и превратила Z-100 в рупор звучания Нью-Йорка. Так родился стойкий коммерческий формат «современной хитовой радиостанции» (CHR).

После принятия акта о телекоммуникациях в рамках своего расширения станцию Z-100 приобрела компания Clear Channel. Вскоре по всей стране стали плодиться ее клоны. Распространению формата CHR способствовали и перемены в популярной музыке. Стандартизированные плейлисты раскручивали хиты и доводили до горячки их авторов, одержимых надеждой сорвать большой куш, однако вездесущность хитов катализировала и негативную реакцию на них. К концу 1996 года гранж – жанр, вдохновленный Nirvana и остальной сиэтлской плеядой, – превратился в глазах составителей программ во врага их рейтингов с его унылым духом упадка и отчаяния. Z-100 потеряла более трети своих слушателей. Предприимчивые деятели вроде Тома Полмана, нового составителя эфира Z-100, на чьи плечи легла миссия по спасению станции, начали искать мелодичных, умеренных исполнителей «чистой поп-музыки», которые вернули бы радио внимание масс. У Клайва Колдера была как раз та группа, которую они искали.

7. Бритни Спирс: Hit Me Baby

Первыми ласточками будущей популярности подростковой поп-музыки стали Spice Girls, британская группа из пяти участниц. Ими занимался музыкальный продюсер Саймон Фуллер. Как и Backstreet Boys, Spice Girls состояла из участников пяти разных типажей, что позволяло им находить свою аудиторию среди слушателей самого разного склада. Питер Лорейн и его коллеги по передаче Top of the Pops дали каждой девушке прозвище в соответствии с ее образом: Спорти-Спайс, Скэри-Спайс, Пош-Спайс, Бэби-Спайс и Джинджер-Спайс. Когда в 1996 году Spice Girls загремели по всему Соединенному Королевству, американские охотники за талантами вроде Макферсона смотрели на них, как на британскую причуду, которой ни за что не попасть в США. Вскоре они убедились в своей неправоте: в январе 1997 года сингл Wannabe добрался до первой строчки «Горячей сотни» и остался там на четыре недели. Их дебютный альбом Spice продался тиражом семь миллионов четыреста тысяч копий в Соединенных Штатах и двадцать восемь миллионов по всему миру, повторив успех Ace of Base.

Вслед за Spice Girls прославилась группа Hanson из трех очаровательных светловолосых братьев (Айзека, Тейлора и Зака Хэнсонов – от старшего к младшему) из Талсы, штат Оклахома; их приставучая песня MMMBop возглавила «Горячую сотню» в мае 1997 года и продержалась на первом месте три недели. По сравнению с грязным гитарным риффом и скретчингом а-ля хип-хоп в ее припеве песня Da Doo Ron Ron группы The Crystals кажется произведением Шекспира.

Ммммбоп, ба-дуба-доп Ба-ду-боп…

К лету 1997 года Клайв Колдер решил, что пора заканчивать двухлетнюю международную кампанию Backstreet Boys и вновь пытаться завоевать рынок США. Второй сингл группы – Quit Playing Games (With My Heart) – они выбрали из треков, записанных летом 1995 года на студии Cheiron. (Тут Колдер в своем изначальном выборе допустил редкую ошибку – он настаивал, чтобы синглом стала песня авторства его друга Матта Ланга, If You Want It to Be Good Girl, но и парни, и Лу так яростно протестовали, что Колдер сдался.) Перед релизом сингла Ник Картер, младший участник, записал второй куплет песни. Его голос за прошедшее время сильно изменился – теперь Ник стал одним из самых сильных вокалистов в группе, и Колдер хотел, чтобы именно он пел на записи.

Quit Playing Games вышла в радиоэфир 19 мая 1997 года; сингл на CD появился в продаже 10 июня. К концу июня песня добралась до второй строчки «Горячей сотни» и продержалась в чарте сорок три недели. Вслед за ней вышли синглы As Long as You Love Me, Everybody (Backstreet’s Back) и I’ll Never Break Your Heart – все они взорвали хит-парады.

«Вот тогда, – рассказывает Макферсон, – весь мир узнал о Backstreet Boys, Максе Мартине и студии Cheiron». В своих мемуарах Live to Win («Жить, чтобы побеждать», 2009 г.) Андреас Карлссон пишет: «Долгое время Мартин был фактически шестым участником Backstreet Boys. Он был звуком Backstreet Boys больше, чем сами Backstreet Boys, или даже так: Backstreet Boys были звуком Макса Мартина».

Когда группа вернулась в Швецию в конце того года, мальчишек всюду окружала толпа. Макса поразило количество фанатов на улицах, в том числе «тысячи девочек, которые разбили лагерь и спали на автобусной остановке у дверей студии Cheiron. Группе пришлось нанять телохранителей и устраивать баррикады из припаркованных лимузинов перед стеклянным фасадом здания, иначе дело могло принять дурной оборот».

Несмотря на громкий мировой успех, миллионы проданных дисков и полные залы зрителей, группа зарабатывала совсем немного. Перлман забрал свою долю – как он утверждал, три миллиона, которые он вложил в создание группы, ее обучение, проживание, питание, одежду, аксессуары, туалет, запись, перевозки и рекламу, – и обещал им, что деньги скоро потекут рекой. Но через какое-то время парни и их родители начали подозревать, что Лу не собирается расставаться с их долей. Ситуацию усугубило появление другой группы – ‘N Sync, которая грозилась потеснить Backstreet Boys на их рынке.

Backstreet Boys добивались успеха в своей стране дольше, чем они ожидали, но Лу Перлман в это время не сидел сложа руки. Он догадывался – когда группа наконец прославится, неизбежно объявится кто-нибудь еще, кто будет делать примерно то же самое, но достаточно оригинальное, чтобы завоевать свою часть рынка. «Я подумал: где “Макдоналдс”, там и “Бургер Кинг”, – рассказывает Перлман по телефону из тюрьмы, – где “Кока-Кола”, там “Пепси”, а значит, и за Backstreet Boys непременно кто-нибудь увяжется. Это будет чья-то группа – так почему бы ей не быть нашей?» Так, ничего не сказав Backstreet Boys, Перлман начал собирать еще один бой-бэнд, который он в конце концов назвал ‘N Sync.

Так совпало, что в 1996 году закрылось шоу «Клуб Микки Мауса» на канале Disney, которое с 1989 года служило кузницей талантов, и один из ее бывших участников, шестнадцатилетний Джастин Тимберлейк, изъявил желание присоединиться к группе Перлмана. Помимо него в группу вошли Джейси Чейзес, Крис Киркпатрик, Джоуи Фатон и Лэнс Басс. Джонни Райт, менеджер Backstreet Boys, стал менеджером и ‘N Sync; первые опять-таки об этом не знали. Группу подписал лейбл Ariola, принадлежащий BMG, а студия Cheiron создавала и продюсировала для них песни, в том числе их первый сингл – I Want You Back и второй – Tearin’ Up My Heart. Подобно Backstreet Boys, группа сначала завоевала популярность в Европе. BMG не могла нарадоваться, что теперь может конкурировать с Jive со своим собственным бой-бэндом.

Поставив на ноги ‘N Sync, Перлман решил, что теперь ему нужно дополнить два своих бой-бэнда группой из девочек. Spice Girls пользовались бешеной популярностью, но Перлман верил: раз его бой-бэнды обошли все британские аналоги, то и с девчачьей группой он легко превзойдет Саймона Фуллера. В 1997 году Лу вместе с Линн Харлесс, мамой Джастина Тимберлейка, начал прослушивания в герл-бэнд под названием Innosense. Харлесс привела на эти прослушивания еще одну выпускницу «Клуба Микки Мауса». И заверила Перлмана: девушка умеет не только петь и танцевать, но и играть; Дисней вышколил ее так же основательно, как и Джастина. Девушку звали Бритни Спирс.

Бритни Спирс родилась в декабре 1981 года в Миссиссипи и выросла в Кентвуде, небольшом городке Южной Луизианы. На момент прослушивания у Перлмана ей было пятнадцать. К тому времени она уже половину жизни провела в шоу-бизнесе. Ее мать, Линн, работала воспитательницей в детском саду, а отец, Джейми – котельщиком и строителем; его проблемы с алкоголем измотали всю семью. Бритни нашла порядок и уверенность, которых ей так не хватало дома, в местных шоу талантов, где она впервые снискала славу силой своего голоса. В возрасте восьми лет Бритни прошла прослушивание и стала участницей «Клуба Микки Мауса», в честь чего в ее родном городе позже даже учредили День Бритни Спирс.

Однако продюсеры Диснея в конце концов решили, что она слишком юна для участия, и тогда по совету одного из диснеевских охотников за талантами Бритни отправилась в Нью-Йорк, где ее взяла под крыло агент Нэнси Карсон из агентства Карсон – Адлер, занимавшегося одаренными детьми. Линн с дочерью жили в крошечной квартирке в Театральном квартале, где Бритни ходила в Профессиональную школу исполнительских искусств. Ее отобрали в качестве актрисы второго состава офф-бродвейского мюзикла Ruthless! на замену Лоре Белл Банди. В 1992 году, еще до премьеры мюзикла, Бритни стала финалисткой телевизионного шоу Эда Макмахона «Поиск звезды». Ей удалось занять только второе место; это подорвало ее настрой, и после четырех месяцев длинных вечеров за кулисами театра они с Линн решили, что битва проиграна, и вернулись в Кентвуд. Бритни заменила никому не известная девочка по имени Натали Портман.

В следующем году Бритни снова приняла участие в прослушивании «Клуба Микки Мауса» и на этот раз добилась своего места среди семи новых участников шоу. Вместе с ней прошли Тимберлейк, Райан Гослинг и Кристина Агилера. Летом 1993 года Бритни с Линн переехала в Орландо, где уже по-настоящему началась ее карьера в шоу-бизнесе. Теперь она умела не только петь, танцевать и играть, но и улыбаться в камеры папарацци, давать автографы и держать себя во время интервью и встреч. Бритни прилежно впитывала нравы шоу-бизнеса и была образцовой, хоть и лишенной воображения ученицей в школе «Клуба Микки Мауса» (где предпочитали избегать противоречивых вопросов, например тему эволюции). Директор этой школы, Чак Йергер, позже рассказывал в книге Стива Денниса «Бритни: Изнанка мечты»: «По тому, как вела себя Бритни, было отчетливо видно, что она сделает все, что ей скажут. Она искренне верила, что все взрослые и авторитетные люди – хорошие и намерения у них только лучшие».

Когда шоу закрыли, Бритни уехала в Кентвуд, где попыталась вернуться к жизни обычного американского подростка: выпускные балы, встречи выпускников (ее выбрали Королевой красоты средней школы), шопинг и свидания в кино. Но она не оставляла своих грез о шоу-бизнесе. В 1996 году Бритни связалась с нью-йоркским юристом в сфере развлечений Ларри Рудольфом, который представлял Backstreet Boys, Тони Брэкстон и, как оказалось, и Лу Перлмана. Во время личной встречи Рудольф почувствовал в тринадцатилетней девочке «что-то неизъяснимое» и согласился представлять ее интересы. Она пришла на прослушивания в Innosense и понравилась Перлману; он подготовил для нее контракт. Однако в последний момент Бритни отказалась его подписывать, решив, что хочет начать сольную карьеру.

Вскоре после этого Рудольф прислал Бритни кассету с песней, созданной для Тони Брэкстон, его клиентки. Брэкстон записала для трека вокальную партию, но от него в итоге отказались, потому что голос Брэкстон звучал слишком юно. Рудольф посоветовал Бритни спеть ее точно так же, как Брэкстон, записать демо и прислать ему. Получив запись, Рудольф разослал ее в несколько лейблов и смог заинтересовать три: Mercury, Epic и Jive. Он организовал Бритни Спирс прослушивания с менеджерами всех трех, и в июле 1997 года Линн и ее пятнадцатилетняя дочь вылетели в Нью-Йорк.

В офисе Sony в постмодернистском небоскребе архитектора Филипа Джонсона, с характерной верхушкой в стиле чиппендейл, Бритни Спирс встретилась с вице-президентом отдела артистов и репертуара лейбла Epic Майклом Капланом. С ним была Полли Энтони, ветеран радио-промоушена, и еще несколько ключевых фигур лейбла. Рудольф, который сопровождал Бритни с матерью, убедил Каплана, что его клиентка – «будущая звезда первого эшелона». Но, встретившись с ней, сорокалетний рекрутер не был впечатлен. «Я ожидал, что сейчас войдет великая артистка, – рассказал он позже Стиву Деннису, – а увидел застенчивую девочку». Бритни исполнила для представителей Epic несколько песен Уитни Хьюстон. «Она зашла, – продолжал он, – и стала щебетать I Will Always Love You. Я не мог дождаться, когда она закончит. Она не отличалась ни телосложением, ни голосом, а когда допела, вместо нее стал говорить Ларри. Рядом со мной сидела Полли – большой специалист в поп-музыке, и на нее выступление тоже не произвело впечатления, поэтому мы отказались». Он добавил: «Я верю в артистов, верю в искусство в музыке. Может, я старомоден, но я ищу настоящий талант вкупе с мощным голосом. Я не хочу вылепливать звезду в эту эпоху культа знаменитостей, который подменяет истинную ценность музыкального исполнителя». Благородная сентиментальность – и, вероятно, худшее решение, которое Каплан принял за свою карьеру. Следом отказался и Mercury. Оставался только Jive.

Рудольф выслал кассету с записью песни Тони Брэкстон в исполнении Бритни Джеффу Фенстеру, старшему вице-президенту по подбору артистов и репертуара американского отделения Jive. Никому, кроме Фенстера, песня не понравилась, за исключением одного сотрудника отдела, Стива Ланта, который что-то услышал в демозаписи. «Они неправильно выбрали тональность, – вспоминает он. – Бритни пыталась петь, как Тони Брэкстон, а это для нее слишком низко. Местами звучало просто ужасно. Но когда она брала высокие ноты, ее голос становился по-девичьи звонким, и тогда она начинала завораживать». К кассете прилагались фотографии пятнадцатилетней Бритни с хвостиками – милой девочки с типично американской внешностью; на одной она сидит на потрепанном деревянном крыльце дома в Кентвуде, на другой играет со своим псом на лужайке. «Я сказал: “Тут нам есть над чем серьезно задуматься”».

Бритни со своим сопровождением приехала в офис Jive. Его антураж не отличался изысканностью. «Клайва волновало только то, что происходит в этих стенах, – рассказывает Стив, – а не сами стены». На встрече с Бритни в конференц-зале присутствовал весь отдел артистов и репертуара, в том числе сам Колдер. Стоял июль, и на девочке было короткое летнее платьице. Она спела а капелла две песни Уитни Хьюстон: I Will Always Love You и I Have Nothing.

«Она все время закатывала глаза, когда пела, – вспоминает Лант, – и я помню, как я подумал: это странно, но на видео будет смотреться отлично. В этом одновременно было что-то старомодно-религиозное и по-современному сексуальное. На самом деле она просто волновалась». Когда Бритни закончила, Фенстер спросил, знает ли она что-нибудь еще, и девочка спела национальный гимн. Ее поблагодарили и сказали, что свяжутся с ней. Тем вечером Линн с дочерью вылетели обратно в Кентвуд.

Как и во всех делах отдела артистов и репертуара, окончательное решение о контракте с Бритни зависело от Колдера. Эрик Билл, тогда – художественный директор компании Zomba, вспоминает: «Клайв Колдер всегда искал свою Уитни или Мэрайю, но никак не мог найти. Мы прослушали сотни людей, но Клайв был убежден: артистка вроде Уитни или Мэрайи – самое дорогое и рискованное решение, какое может принять лейбл, и нужно быть готовыми потратить миллионы на раскрутку». Подобное вложение легко бы далось Клайву Дэвису, располагавшему поддержкой крупного лейбла. Но независимый Jive подобных ресурсов не имел, к тому же Колдер отличался врожденной бережливостью. «Он никак не мог разыскать ту, чей природный талант оправдал бы риск», – рассказывает Билл.

В случае с Бритни Колдер чувствовал себя спокойнее – контракт с ней не стоил неподъемных денег и она, очевидно, была готова делать, что ей скажут. Бритни едва ли претендовала на образ дивы, который стоил больших трудов и денег для Уитни или Мэрайи музыкального мира. Колдер подумал, что она могла бы стать американской Робин – королевой подросткового евро-попа и вместе с тем – девчонкой из дома по соседству.

Колдер предложил Бритни контракт, по условиям которого Jive мог в течение девяноста дней разорвать соглашение без каких-либо дальнейших обязательств перед ней, если отдел артистов и репертуара решит, что игра не стоит свеч. Ланта назначили ответственным за работу композиторов, запись демо и музыкальное направление: «Я должен был либо добиться результата за девяносто дней, либо сказать Клайву, что свою поп-звезду нам придется искать дальше».

Когда пошел обратный отсчет, лейбл привез Бритни обратно в Нью-Йорк и поселил в пентхаусе офиса Jive. С Бритни переехала ее компаньонка – подруга семьи Фелиция Кулотта. Jive по-прежнему сохранял ориентацию на рэп и ар-энд-би, поэтому все его штатные композиторы писали урбан. У них был только один поп-продюсер, Эрик Фостер Уайт, работавший по контракту с Zomba, издательской компанией Колдера.

Почти каждый день Бритни с Фелицией и часто вместе с Лантом ездили в студию Уайта, 4MW East Studios в Нью-Джерси, где работали над звучанием. Изначально Спирс прочили образ «Шерил Кроу, только моложе», но Лант и Уайт стремились двигаться в направлении подросткового попа, да и Бритни он нравился больше: «Под него я могу танцевать – это мне ближе». Уайт старался писать для нее высокие вокальные партии, чтобы в ее голосе звучала та девичья звонкость, которую заметил Лант. Вместе они создали несколько оригинальных песен, некоторые из которых, например From the Bottom of My Broken Heart, вошли в ее дебютный альбом. Но Колдер не услышал среди демозаписей ни одного хита и начал склоняться к мысли, что дело не выгорит. Время подходило к концу, и Лант предложил Бритни перепеть хит из 80-х – песню You Got It All группы The Jets. Прослушав демо на собрании отдела артистов и репертуара, Колдер сказал: «Ладно, у нас есть проект, давайте возьмемся за него и выпустим альбом. Если Backstreet Boys – это новые New Kids on the Block, то она – новая Дебби Гибсон».

В октябре Лант вылетел в Новый Орлеан и оттуда совершил часовую поездку на север, в Кентвуд, чтобы своими глазами взглянуть на те места, где росла их новая артистка. Он показал Бритни клип Робин на хит Show Me Love. Лант вспоминает: «Она сказала: “Мне нравится песня, но клип никуда не годится. В нем все скучно черно-белое и никто не танцует. Если б ее пела я, я бы была в мини-юбке и танцевала”». Выяснилось, что танцы – страсть Бритни; на лейбле никто об этом не догадывался. В своих заметках Лант писал: «Она говорит, что умеет танцевать и очень хочет развлекать публику». Еще он отметил, что, по словам Бритни, единственное, чего она боится, – это «потерпеть неудачу, вернуться в Луизиану и смотреть после этого в глаза всем знакомым».

Все сошлись во мнении, что к проекту Бритни нужно привлечь Макса Мартина, и вскоре после принятия решения Макса пригласили в Нью-Йорк на встречу с девушкой.

«Я его испугалась! – рассказывала Бритни о своей первой встрече с косматым шведом. – Я подумала, что он из Mötley Crüe или вроде того». Хоть Макс Мартин и стремительно превращался в гения подростковой поп-музыки, он по-прежнему выглядел как Мартин Уайт, фронтмен группы It’s Alive – длинные прямые волосы, щекастое суровое лицо, обтягивающая футболка, джинсы и землистого цвета кожа студийного затворника.

Лейбл дал им пару часов наедине, и Макс остался под большим впечатлением. Лант рассказывает: «Я помню, как Макс сказал после первой встречи: “Я все понял, я знаю, что делать…” Робин, в отличие от Бритни, была своенравной артисткой, и Макс не всегда мог заставить ее делать то, что он хочет». (Сама Робин позже так высказывалась на этот счет: «В то время мое имя часто стали ассоциировать с Максом Мартином и Деннизом Попом и меня это не слишком радовало: я хотела сама стоять на ногах».) Лант продолжает: «О Бритни Макс сказал так: “Ей пятнадцать лет; я могу сделать такую запись, какую захочу, и использовать ее талант по своему усмотрению, без ее указаний”. Что, по сути, и произошло».

Макс Мартин уже знал, какую композицию хочет записать с Бритни. Он сочинил ее в прошлом году в Стокгольме с Рами Якубом, шведским битмейкером с марокканскими корнями, новым членом команды Cheiron. Песня, которая изначально носила название Hit Me Baby (One More Time), была написана для TLC, американской ар-энд-би группы из трех вокалисток. Студия Cheiron выслала коллективу демозапись, на которой Макс Мартин исполнил четыре вокальные партии. (Как рассказывал E-Type, «демозаписи Макса Мартина, где он сам поет, могли бы продаться тиражом хоть десять миллионов, хоть и того больше, но он не был артистом и не хотел им быть».) TLC отказались от трека. Спустя годы Тион Уоткинс вспоминала о том решении: «Мне понравилась песня, но я сомневалась: станет ли она хитом? Подходит ли она TLC?.. Смогу ли я произнести “Ударь меня, детка, еще раз”? Ну уж нет!»

«На тот момент своей карьеры Макс верил, что пишет ар-энд-би, – говорит Стив Лант, – хотя на самом деле он писал шведскую поп-песню. По сути, это та же ABBA, только с грувом». Оттенок урбана в звучание песни добавляет разве что фанковый слэп на басу да записанное Максом в партии бэк-вокала ковбойское «уоу» – фирменная фишка группы Cameo, которую так любил Денниз. «Все эти аккорды насквозь европейские; что в ней вообще от американской песни в стиле ар-энд-би? – продолжает Лант. – Ни один черный артист не стал бы ее исполнять. Но в этом и состояла гениальность Макса Мартина. Сам того не понимая, он один выработал свой собственный потрясающий звук, и всего через несколько недель каждый американский продюсер отчаянно пытался его скопировать».

Когда TLC отказались от песни, Макс предложил ее Робин, но и из этого ничего не вышло. Встретившись с Бритни в Нью-Йорке, он вернулся в Стокгольм и немного доработал песню под нее, сделал копию записи и отправил ее в Jive. Как обычно, в своих демозаписях Макс довел все хуки до финального вида, но бóльшую часть куплетов не дописал и просто пропел на гласных. Бриджа в песне пока не было; как рассказывал Лант, Макс говорил: «Если вам не понравится песня без него, то пошли вы…», – в вежливой шведской манере, разумеется. Когда запись добралась до Jive, реакция, по свидетельству Ланта, у всех была одна: «Твою мать, это идеально».

Hit Me Baby (One More Time) – песня об одержимости, и она цепляет всего за две секунды, и не один раз, а два: первый – тремя вступительными нотами: «да-на-на», второй – манящим хрипловатым мурчанием, которым Бритни пропевает первую строчку: Oh baby bay-bee. Затем вступает фирменный фанковый бит студии Cheiron, где барабаны звучат как шумовые гранаты, и потом – гитарная вставка Томаса Линдберга, сыгранная с эффектом «квакушки», которая подает сигнал внутреннему ненавистнику диско: «Расслабься, это же рок-песня». Если нагнать музыкальной драмы, то Hit Me Baby (One More Time) принадлежит к традиции театрального рока, начатой группой Queen, с примесью Def Leppard периода работы с Маттом Лангом. В ней мелодия и ритм сходятся в той гармонии, которую Денниз Поп искал еще со времен работы диджеем, – это привязчивая поп-песня, под которую ты не перестаешь танцевать.

И все же вокальный хук, каким бы он ни был цепким, звучал странно. Вызывало сомнения, можно ли вообще вслух петь такие слова. Сложно представить себе носителя английского языка, который мог бы сказать Hit me baby – «Ударь меня, детка» – без аллюзии к домашнему насилию или садомазохизму. Однако благодушные шведы имели в виду отнюдь не это – они просто пытались использовать свежее жаргонное словечко со значением «позвони мне». Jive обеспокоился тем, что американцы могут понять посыл неправильно, и сменил название песни на …Baby One More Time.

8. I Want It That Way

Еще до начала проблем со здоровьем Деннизу Попу стало скучно. Пер Магнуссон из студии Cheiron рассказывает: «Мне кажется, к 1997 году Денниз устал от поп-музыки. В какой-то момент он переключился на компьютерные игры. Если бы он остался жив, я думаю, он стал бы гейм-дизайнером или вроде того». Магнуссон добавляет: «Он сидел, курил и вертел ручки пульта с совершенно равнодушным видом». Денниз начал работать над эпическим произведением, которое он называл «Сага студии Cheiron» – оперой в стиле диско в духе Вагнера, но так и не довел ее до конца.

Денниз уже какое-то время чувствовал себя неважно. Кристиан Лундин вспоминает: «В 1997 году я заметил, что ему трудно глотать. Еда просто застревала у него в горле, даже паста, которую он обожал, а проглотить ее вообще-то несложно. Тогда Денниза осенило: “Вот так я и умру”». Он отказывался показываться врачу, но согласился снова пойти к гадалке Эмми. Лундин отправился вместе с ним. Эмми начала раскладывать карты таро и через пять минут пришла в сильное волнение. «Она изменилась на глазах. Она занервничала, и Денниз это заметил. Казалось, он хочет у нее спросить: “Что, ты тоже это видишь?” Она не сказала ему, что прочитала, но он все понял».

После этого Денниз продолжил приходить в студию, но там он почти не работал. «Он сутками напролет сидел перед компьютером, – вспоминает Лундин, – искал в Интернете свои симптомы, потел от волнения и жутко боялся идти к врачу, потому что знал, что у него». Макс Мартин рассказывал: «Обычно я главный ипохондрик, поэтому я говорил ему: иди проверься, но он тянул очень долго. Он начал чувствовать себя лучше и научился есть так, чтоб это не причиняло ему неудобств».

Наконец в декабре 1997 года Денниз согласился на осмотр. Его секретарь Жанетт поехала с ним в поликлинику. Лундин и Макс Мартин остались работать в студии. «Мы ужасно волновались, пока ждали результатов, – рассказывает Лундин. – Денниза и Жанетт не было примерно три часа. Мы не думали, что он вернется в студию, поэтому, когда услышали, как наверху открылась дверь, подумали: значит, все не так плохо, раз он здесь! А потом поднялись и увидели лицо Жанетт. Тогда мы поняли, что все ужасно. В тот момент все изменилось».

Ультразвуковое исследование выявило опухоль у Денниза в пищеводе. Вскоре после этого его прооперировали в больнице Каролинского университета в Сольне. «Опухоль находилась близко к поверхности, поэтому вырезали ее без особых проблем, – рассказывал Макс. – Важнее было не дать раку распространиться, но на тот момент уже было поздно». У Денниза образовалась опухоль в мозге, и в январе он снова лег на операционный стол. Девушка Денниза, Катарина, обрезала его красивые волосы, потому что боялась, что от химиотерапии они все равно выпадут и это станет для него ударом. Но выпасть они так и не успели.

«Я приезжал в больницу каждый день, – продолжает Лундин. – Это было странно, потому что в тот момент работа в студии кипела, происходило столько всего! Мы писали песни для альбома Бритни. Но я только помню, как нас всех, в особенности меня и Мартина, мучили жуткие панические атаки».

Денниз чувствовал себя слишком плохо, чтобы присутствовать на шведской премии «Грэмми» в 1998 году, где его и Макса удостоили специального приза за успешное продвижение шведской музыки за рубежом. Однако ранней весной он приехал в студию и начал работать над дебютным альбомом Джессики Фолкер. «Я просто влюбилась в него. Это было невероятно, – говорила она позже. – Это был потрясающий человек с огромным сердцем, очень щедрый, с великолепным чувством юмора. Одно его присутствие дарило радость».

Бритни с Фелицией и Лантом приехала в Стокгольм в конце апреля. Перед записью …Baby One More Time 2 и 3 мая они управились с Sometimes Йоргена Элофссона, балладой в среднем темпе, которая должна была стать вторым синглом. Как сказал Лант, «между Sometimes и …Baby One More Time заложен шаблон всей карьеры Бритни – с одной стороны, невинная девочка, с другой – сексуальная Лолита».

Денниз не появлялся в студии в мае 1998 года, пока там работали Бритни и Стив Лант. Бритни ни разу его не видела. За все отвечал Макс Мартин. Несмотря на эмоциональное напряжение, по впечатлению Ланта, Макс был «с головой в деле» во время записи с Бритни, хотя иногда он и замечал у него в глазах слезы. Вместе со звездной командой студии Cheiron – Максом Мартином, Рами Якубом, Кристианом Лундином, Пером Магнуссоном, Дэвидом Крюгером, Йоргеном Элофссоном и Андреасом Карлссоном – они записали аж шесть песен за десять дней, в том числе четыре сингла с дебютного альбома.

Спустя несколько недель после отъезда Бритни Денниз чудесным образом вернулся в студию. «Без семидесяти килограммов и волос – он был призраком былого Дагге, – рассказывал Карлссон. – Штаны на нем висели мешком из-за потери веса, а голову он прятал под черной кепкой. Это было невыносимо, все время хотелось обнять его».

В середине июня, когда в Швеции отмечают праздник середины лета, Денниз, казалось, шел на поправку, но вскоре его состояние ухудшилось. Макс и Лундин наведывались к нему домой, и они часами играли в компьютерные игры, пока не приходило время возвращаться в студию и работать над тем, чему положил начало гений Денниза. «Было совсем не весело», – говорит Лундин.

Сестра Денниза, Анн-Катрин, вспоминала: «Он очень волновался за своего сына – тот был еще совсем маленьким, – Даниэлю исполнилось десять. – Мне кажется, из-за этого Дагге переживал больше всего – он боялся, что не сможет быть рядом с сыном». Даниэль рассказывал: «Я ходил навещать его, и он до самого конца продолжал играть в игры и собирать пазлы в больнице, хоть и периодически засыпал под действием морфия. Это мои самые тяжелые воспоминания из того времени. Я пытаюсь не представлять себе его бритую голову; он очень похудел и непроизвольно дрожал, лежа на кровати. Я изо всех сил стараюсь помнить только того жизнерадостного папу, каким он был раньше».

Денниз умер 30 августа 1998 года. В следующую пятницу все диджеи страны почтили его память минутой молчания. Панихида состоялась через неделю в церкви в Кунгсхольмене. Шведская пресса, которая никогда особенно не чествовала Денниза, теперь окрестила его чуть ли не национальным героем. Его похоронили в Сольне; над могилой установили надгробный камень в форме скрипичного ключа – совершенно бесполезного символа для Денниза, который не умел читать ноты.

Тем летом, пока Денниз был при смерти, Бритни отправилась в турне по США. В качестве концертных площадок для знакомства публики со своим новым продуктом Jive выбрал торговые центры. Бритни с двумя танцорами выступила за лето в двадцати шести местах с программой из четырех песен, в том числе с …Baby One More Time. Джонни Райта, менеджера Backstreet Boys и ‘N Sync, привлекли и к работе с Бритни.

Для съемок клипа на …Baby One More Time лейбл нанял ветерана музыкального видео, режиссера Найджела Дика. Он хотел сделать анимационный клип с Бритни в духе «Суперкрошек». В книге «Бритни: Изнанка мечты» Дик вспоминал: «Бритни ужасно не понравилась моя идея, и лейблу тоже. Они позвонили мне и дали трубку Бритни. Она сказала: “Давайте снимем клип, где я школьница, а вокруг меня горячие парни”». Дику стало не по себе: «Господи, я взрослый мужик, а слушаю указания шестнадцатилетней девчонки». Но беспокойство вскоре прошло, и затем наступил «момент понимания – ведь она больше моего знает об этом мире девчонок и мальчишек». Бритни же предложила форму учениц католических школ. «Форма сама по себе дурацкая, – сказала она, – но можно же завязать рубашки на животе, и будет симпатично».

Как пел Вилли Диксон в песне Back Door Man:

The men don’t know But the little girls they understand[10]

Несмотря на свой смелый имидж, MTV, пионер музыкального телевидения, придерживался традиционной стратегии «Топ-40»: постоянная ротация небольшого количества хитов, чтобы добиться максимального насыщения зрителя. Каждую неделю канал добавлял только пять новых клипов. Между лейблами шло напряженное состязание за место в пятерке, и каждую неделю их руководители лично обивали порог офиса MTV в доме 1515 по Бродвею, сватая своих артистов.

Уже многие годы MTV обходил стороной Backstreet Boys и ‘N Sync, потому что столь откровенная поп-музыка могла навредить его продвинутому образу. Энди Шоун, диджей-вундеркинд с лос-анджелесской радиостанции KROQ, которого в начале 90-х в возрасте двадцати семи лет назначили ответственным за составление эфира MTV, вспоминает, как Барри Вейсс пришел к нему в офис с первым клипом Backstreet Boys – We’ve Got It Goin’ On.

«Я помню, как я смотрел их клип, – рассказывает Шоун. – Он сильно отличался от того, что мы ставили. Если иногда мы принимали решение раскрутить нового артиста, как было с No Doubt, то в случае с Backstreet Boys мы подумали: это не для нас. Самый что ни на есть откровенный поп от никому не известной группы – это слишком большой риск». Он продолжал: «Зрителю нравилось, что мы делим музыку по жанрам. В рубрике MTV Jams мы крутили рэп, в Alternative Nation – гранж. У нас не было места для поп-музыки. Хоть мы и придерживались формата «Топ-40», мы считались законодателями всего крутого, поэтому с трудом могли себе позволить ставить такую музыку». New Kids on the Block никогда не были козырем MTV.

Но к 1998 году старое и скучное снова стало модным. Это наглядно выявило шоу Total Request Live, запущенное в сентябре того года. В TRL ставили клипы по десяти самым популярным запросам, от десятого к первому. Передача выходила вечером в будни, и снимали ее в застекленной студии на втором этаже Уан-Астор-Плаза на Таймс-сквер, под окнами которой собирались толпы двенадцатилетних девочек. Словоохотливый ведущий шоу, Карсон Дели, совершенно не разделял саркастичных взглядов Курта Лодера, угрюмого лица MTV времен расцвета гранжа.

Шоун продолжает: «Все изменилось с запуском TRL, шоу с обратным отсчетом. Тогда стало возможным говорить: вот это популярно, это выбрали зрители, а не мы! С того момента мы начали крутить поп-музыку».

Первый сингл Бритни, …Baby One More Time, вышел 3 ноября и продался тиражом пятьсот тысяч копий в тот же день. Той зимой в каникулы песня звучала на каждой вечеринке вместе с «1999» Принса. Композиция добралась до вершины «Горячей сотни» сразу после Нового года. (Возможно, она оказалась бы там раньше, но хитовые станции редко меняют плейлисты в праздники.) Продюсерский гений был налицо. Звук из колонок напирает с равной силой от начала до конца, от хрипловатого вступления Бритни до надрывных строчек припева. Парни из Cheiron произвели на свет шедевр цифровой компрессии.

Клип покорил эфир MTV. Когда спустя десять лет закрылась TRL, клип …Baby One More Time удостоился звания самого популярного ролика всех времен.

Песня стала первым хитом на первой строчке чарта Billboard в карьере Макса Мартина (на данный момент первым из двадцати, включая хиты Тейлор Свифт 2014 года – Shake It Off, Blank Space и Bad Blood). «Мне кажется, мы не понимали всего значения того, что сделали, – говорил он. – Я точно помню этот момент, помню, как сидел в студии, когда мне позвонили и сказали, что моя песня оказалась на первом месте в США. Это было потрясающе, но в то время я был настолько занят, что толком не осознал произошедшего». По всему миру разошлось тридцать миллионов копий альбома Бритни, что затмило успех предыдущего рекордсмена, альбома The Sign группы Ace of Base.

Тем временем, пока Бритни взрывала чарты, в мае 1999 года у Backstreet Boys вышел альбом Millennium. Первый сингл с него, среднетемповая баллада I Want It That Way, пожалуй, самая красивая песня, написанная когда-либо Максом Мартином. Ее мелодия, как перчатка из мягчайшей кожи, идеально облегает ритм трека от начала до конца. Хоть она и не добралась до первого места в Соединенных Штатах (как и ни одна другая песня Backstreet Boys), I Want It That Way стала мировым хитом и самой известной композицией группы.

Второй сингл, Larger Than Life, пользовался меньшим успехом, но вот третий, Show Me the Meaning of Being Lonely – еще один классический пример мелодии от Макса Мартина – выстрелил с невероятной силой. Клип на песню посвящен Деннизу: Эй Джея высаживает на Денниз-стрит водитель автобуса, как две капли воды похожий на Дагге. За первую неделю альбом разошелся тиражом миллион сто тысяч копий (этот рекорд побьют только ‘N Sync) и стал самой продаваемой пластинкой 1999 года. В наше время в США он занимает одну из первых строчек среди наиболее успешных альбомов.

Для второго альбома Бритни Макс и Рами написали Oops!.. I Did It Again и выпустили ее в марте 2000 года. В песне нашли свое идеальное применение характерные элементы звучания студии Cheiron – бочка и малый барабан. Точка блаженства скрыта в припеве, когда мелодия сливается с битом и Бритни с южной гнусавостью мурлычет, опять-таки на манер Cameo: I did it again. Последовательность аккордов, как выявил живой кавер Ричарда Томпсона, в чем-то имеет сходство с музыкой XVI века.

Успех в хит-парадах сделал Cheiron талисманом в музыкальном бизнесе. Как фабрика хитов, студия уже обошла Дона Киршнера, Фила Спектора и SAW. Cheiron приближалась к планке, заданной лейблом Motown, по крайней мере по количеству хитов – но не по длительности карьеры ее артистов.

Денниз Поп, человек, благодаря которому все началось, умер, но его ученики продолжили его дело и пожинали плоды. Андреас Карлссон пишет в своих мемуарах: «Наш образ жизни приобрел широкий размах. Мы стали миллионерами за очень короткий срок. Бесконечная череда новых автомобилей – “порше”, “ягуары”, “мерседесы” – стояла на парковке перед студией. Мы дарили друг другу дорогие поездки и подарки на дни рождения». Особенно часто они ездили в Ки-Уэст – этот город стал для адептов студии почти вторым домом. «Мы были самой дорогой машиной по производству песен в мире, – продолжает Карлссон. – Нам доставалось восемь процентов с продаж». Обычно продюсеры-авторы песен получали три-четыре процента с прав на мастер-запись, помимо внушительного процента с издательских прав. Но Cheiron продюсировали синглы, которые всегда обеспечивали высокие продажи альбомов, так что для заказчиков оно того стоило.

Дальше Карлссон пишет: «Когда Backstreet Boys приезжали в Стокгольм, они останавливались в отеле «Шератон», который превращался в место тусовки тинейджеров. У нас, сотрудников студии, статус был примерно такой же, как у группы. Мы могли пользоваться всеми его преимуществами и жить, как рок-звезды, если хотели. Волшебное слово Cheiron открывало двери во все клубы города».

В США в компании Лу Перлмана Trans Continental дела шли не так хорошо. Backstreet Boys, наконец, узнали, что за ‘N Sync стоит их собственная команда менеджмента и сам Биг Папа. Едва ли такой расклад их устраивал. «Мистер Перлман все время твердил о том, как важна верность друг другу, – рассказывал позже Кевин Ричардсон. – Он повторял: “Я люблю вас, парни, вы мне как дети”. Мой папа умер от рака, и Лу заменил мне его. Я был наивен, а он оказался лжецом».

Путешествуя по стране и миру, группа часто встречалась с друзьями Перлмана, у которых словно было некое особое право на времяпровождение с ними. Эти «друзья» с ними ели, ездили на концерты в туровых автобусах и даже самолетах и вертолетах. Лу говорил, что это «инвесторы» – но инвестировали они не в группы, а в те или иные подразделения Trans Con, с которыми была неразрывно связана его музыкальная деятельность.

«Он встречал нас в аэропорту на “роллс-ройсе”, – вспоминал Дэйв Мэтис, один из инвесторов Лу, в передаче American Greed на канале CNBC, – и доставлял в свой стейк-хаус Pearl в центре Орландо. – Нас возили на автобусе с надписью Backstreet Boys на боку. Когда открывались двери, кругом толпились дети».

Неужели никто из окружения Перлмана не догадывался, что вся его деятельность на самом деле представляла из себя гигантскую «схему Понци»? Перлман использовал доходы Backstreet Boys и ‘N Sync, чтобы расплатиться с инвесторами его прочих мошеннических предприятий – дирижаблей, самолетов и огромной жульнической схемы бизнес-страхования. В действительности у него был один самолет, а не сорок семь. Для оформления брошюр Trans Con (когда его махинации всплыли на поверхность, название компании приобрело новый смысл[11]) он фотографировал модели самолетов.

Дэйв Макферсон, менеджер по подбору артистов Jive, говорит: «Теперь, когда я все это вспоминаю, то понимаю, что вокруг нас все время вертелись люди, не имевшие отношения к музыке… Я знал, что Лу пытается добиться от них инвестиций, но не догадывался, что он нуждается в них. Лу выглядел славным и безобидным. Я думал, он просто богатый парень со связями на Уолл-стрит, любит музыку и гордится Backstreet Boys и хочет похвастаться ими перед друзьями. Я верил, что у него есть самолеты. Я сам летал на его дирижабле и на его личном лайнере. Он ездил на “роллс-ройсе” и много раз водил меня ужинать в Peter Luger Steak House. Денег у него хватало на всё».

В 1998 году, на пике своей карьеры, Backstreet Boys подали на Перлмана в суд за мошенничество и нарушение обязательств доверенного лица. Они обвиняли его в удержании десяти миллионов долларов, заработанных ими на записях и гастролях, – он выплатил им в общей сложности всего лишь триста тысяч. Также они заявили, что он обращался с ними, как с крепостными. Кевин Ричардсон так комментировал решение группы: «Наступил момент, когда мы объехали Европу пять раз, а никому из нас за это толком не заплатили. Мы начали переглядываться: что происходит? Наши менеджеры ездят на “ягуарах”, а мы делим номера в отелях. Что-то пошло не так».

Стараниями Jive дело уладили быстро. Детали не разглашаются, но, по слухам, Перлман оставил себе тридцать миллионов долларов и право на одну шестую будущего заработка Backstreet Boys, что позволило ему держать свою финансовую пирамиду на плаву еще восемь лет. «Это просто смешно, – сказал Брайан Литтрелл о решении. – Он не будет с нами больше работать». Группа разорвала свой контракт с Биг Папой. К моменту выхода Millennium они были свободны. Более того, Backstreet Boys убрали из своего официального пресс-релиза все упоминания Перлмана. В их истории его больше не существовало.

‘N Sync тоже заподозрили, что Перлман их обкрадывает. К 1998 году, продав пятнадцать миллионов копий альбомов, они все еще довольствовались тридцатью пятью долларами в день. После неоднократных жалоб со стороны группы в конце 1998 года Перлман и Ariola Munich, их лейбл, который заработал на продаже их альбомов миллионы, великодушно выписали каждому участнику чек на двадцать пять тысяч долларов. Лэнс Басс порвал свой на месте.

Группа наняла Адама Ритхольца, известного музыкального юриста, чтобы тот изучил их контракт, и он обнаружил, что Биг Папа оставлял себе половину их доходов с продажи дисков и атрибутики и двадцать процентов прибыли с концертов – гораздо больше, чем положено обычному менеджеру. Ритхольц связался с Ларри Рудольфом, адвокатом Перлмана, чтобы добиться справедливых условий для группы, но Перлман отказался что-либо менять. ‘N Sync решили через суд разорвать свой договор с Перлманом и за помощью обратились к президенту североамериканского отделения BMG Штраусу Зельнику. Если верить книге Стива Ноппера Appetite for Self-Destruction («Страсть к саморазрушению»), жена Зельника называла его «Мистер-Я-Все-Знаю». Он проявил неожиданную недальновидность и остался верен Перлману. И сказал Ритхольцу так: «Эту девчонку я привел на танцы; она, может, и не красотка, но мне с ней идти домой».

Перлман не желал расставаться с должностью менеджера, и дело в итоге дошло до суда штата Флорида. Адвокат Перлмана в качестве аргумента защиты привел то, что Перлман по факту является шестым членом ‘N Sync, а значит, ему полагается больше, чем обычному менеджеру. На что судья ему ответил: «То есть вы утверждаете, что мистер Перлман – это ‘N Sync, а ребята с плаката на стене комнаты моей дочери – не ‘N Sync?» В результате разбирательства Перлману еще раз пришлось расстаться с внушительной суммой.

Если бы Перлман тогда остановился и довольствовался своими оставшимися источниками дохода, вероятно, он избежал бы будущей катастрофы. Он дважды добился грандиозного успеха – с Backstreet Boys и ‘N Sync, и хоть обе группы его уволили, успел заработать на них достаточно денег. Если бы Перлман тогда расплатился со своими инвесторами, о его схеме мог бы никто и не узнать. Но он этого не сделал. Как позже сказал помощник федерального прокурора США Роджер Хендберг, «когда он уже взлетел очень высоко, когда заработал на Backstreet Boys и ‘N Sync, [Перлман] не оставил своей авантюры… Вместо этого он стал использовать своих новых звезд в качестве оружия против людей, оружия, которым он выманивал все больше и больше инвестиций».

Хоть ему не удалось заполучить Бритни, Перлман все равно собрал свою девчачью группу Innosense. На их первом альбоме, So Together, не оказалось ни одного хита. «Мне все говорили, что с ними я далеко не уйду, – рассказывает Перлман из федеральной тюрьмы Тексарканы. – Мальчики не будут носить майки с Innosense и ходить на концерты». Группа отправилась в гастроли по Европе, но турне провалилось, к тому же участницы постоянно ругались. «Они цапались, как кошки, – рассказывает Биг Папа. – Знаете, когда ссорятся парни, уже через десять минут все забыто. Когда ругаются девочки, этому просто нет конца».

Помимо них, Перлман собрал еще один бой-бэнд из трех участников, LFO, который даже добился некоторого успеха – хит Summer Girls добрался до третьей строчки «Горячей сотни». Квинтет Natural неплохо раскрутился в Европе. Еще два бой-бэнда, Take 5 и C-Note, в хит-парады не попали. Перлман также придумал популярную концепцию для реалити-шоу, тогда совсем нового формата телевидения. «Я хотел сделать реалити-шоу о музыке, – говорит он, – и предложил снять, как я создаю группу. Просто несите камеру и смотрите». Из этой идеи выросло первое реалити-шоу на сетевом телевидении, «Делаем группу» на канале ABC, аналог которого позже на MTV вел Пафф Дэдди.

Мог ли Перлман в какой-то момент остановиться, использовать выручку своих групп, чтобы расплатиться с долгами, и выйти сухим из воды? «На самом деле я даже попытался это сделать, – рассказывает он, – но все зашло слишком далеко. Когда плотина начинает прорываться, так просто ее не заткнешь. Не забывайте, раскрутка группы стоит денег, а когда эти средства к тебе возвращаются, тебе еще чем-то надо платить самой группе. Я начал возвращать долги, но знал, что еще одна группа сможет поднять мои дела на новый уровень, спасти меня и всех остальных. И вот я искал эту группу, но просто на этот раз мне не повезло».

Тогда Перлман пошел ва-банк: приобрел франшизную сеть магазинов йогуртов TCBY, танцевальную труппу мужского стриптиза Chippendales, интернет-агентство по поиску талантов и еще один ресторан в Орландо. Он купил дом площадью полторы тысячи квадратных метров в фешенебельном районе на бульваре Чейн-дю-Лак в Уиндермире, штат Флорида, где с ним по соседству жил Шакил О’Нил. Крупнейшие банки, в том числе Банк Америки, ссудили ему около ста тридцати миллионов долларов, на которые и продолжали существовать его мошеннические схемы. Роджер Хендберг продолжал: «Одного его имени было достаточно, чтобы получить кредит: “Вы обо мне слышали. Я Лу Перлман. Как Брайан Эпстайн, только с Backstreet Boys и ‘N Sync”». Чтобы укрепить свою репутацию, он даже выпустил промо-видеокассету под названием Lou Pearlman Livin’ Large («Лу Перлман – жизнь на широкую ногу»).

В начале 2007 года, когда ему уже наступали на пятки федералы, Перлман уехал из страны и провел в бегах несколько месяцев. В его отсутствие правительство США выдвинуло против него официальные обвинения в обмане более тысячи инвесторов и краже трехсот миллионов долларов. Перлмана задержали на Бали, где его известность сыграла против него. Его увидел в отеле «Вестин» немецкий турист и рассказал об этом репортеру St. Petersburg Times, а тот, в свою очередь, оповестил ФБР. Обратно в США его привезли в наручниках. В марте 2008 года Перлмана признали виновным в мошенничестве и отмывании денег и приговорили к двадцати пяти годам тюрьмы, хотя судья предложил сокращать этот срок на месяц за каждый возвращенный инвесторам миллион.

Находясь в заключении, Перлман гордо утверждает, что, будь он на свободе, он бы «составил конкуренцию One Direction», новейшему воплощению его доведенной до совершенства концепции бой-бэнда. «Они толком не танцуют. Я бы пустил в ход хореографию, – говорит Перлман, однако на данный момент его музыкальная деятельность ограничивается организацией тюремного хора. – Я собрал в тюрьме рождественский хор, и вышло очень даже неплохо. Я помогаю привлечь участников, подобрать песни, разложить партии на голоса и так далее. Они отлично звучат. Денег на них не заработаешь, но все равно это здорово. Так я доказываю, что, будь у меня возможность, я бы мог снова повторить свой успех».

Косвенным образом тот факт, что Перлман обкрадывал ‘N Sync, позволил Клайву Колдеру переманить группу от BMG. Хоть он и продюсировал Backstreet Boys, их конкурента, Колдер смог убедить ‘N Sync, что опыт Jive имеет для них уникальную ценность. Он заключил с ними контракт, и Jive взялся за продюсирование второго альбома группы. Пластинка получила название No Strings Attached – «Никаких обязательств» – намек на былую связь группы с Перлманом. Первым синглом с альбома стала песня авторства Кристиана Лундина, Джейка Шульца и Андреаса Карлссона из студии Cheiron, мегахит Bye Bye Bye – еще один укол в адрес Перлмана и Зельника. Композиция достигла четвертой строчки в «Горячей сотне». Второй сингл, It’s Gonna Be Me Макса Мартина, Андреаса Карлссона и Рами Якуба, взлетел на вершину. Альбом вышел в марте 2000 года и в первую неделю разошелся тиражом два миллиона четыреста тысяч копий, побив рекорд Millennium группы Backstreet Boys и став первым (и последним) альбомом, перевалившим за рубеж двух миллионов проданных копий в первую неделю за все время работы системы учета музыкальных продаж Nielsen SoundScan с 1991 года.

* * *

К началу нового тысячелетия Стокгольм казался центром мира поп-музыки. Помимо невероятного успеха студии Cheiron с Backstreet Boys, Бритни, ‘N Sync, а также британскими бой-бэндами Five и Westlife, Макс Мартин снискал славу как автор знаменитого хита-гимна It’s My Life, вдохнувшего новую жизнь в карьеру Джона Бон Джови. Тем временем Йорген Элофссон стал постоянным композитором шоу британского охотника за талантами Саймона Коуэлла Pop Idol, предшественника American Idol, и написал три хита, занявших первые строчки британских чартов, для бой-бэнда Коуэлла Westlife: Evergreen, Fool Again и My Love; все три спродюсировал Пер Магнуссон. Кристиан Лундин и Андреас Карлссон писали и продюсировали песни для Селин Дион, в том числе их авторству принадлежит хит That’s the Way It Is. В то время члены студии Cheiron еще не пришли в себя после смерти Денниза Попа. Среди прочих наград и титулов, в 1999 году Американское общество композиторов, авторов и издателей удостоило Макса Мартина звания «Автор года» (вместе с Дайан Уоррен). А весной 2001 года Мартин Сандберг, обычно избегавший прессы, внезапно оказался на обложке журнала Time с заголовком «Человек-хит».

Во многом благодаря успеху студии Cheiron, в Стокгольме началась настоящая золотая лихорадка. Менеджеры по подбору артистов и репертуара как из США, так и из Великобритании стекались в Швецию в поисках хитов. Если Cheiron отказывалась работать с их артистами, они шли искать золото и платину на улицах, ныне забитых звукозаписывающими студиями. В Стокгольм приехал даже Томми Моттола, глава Sony Music. Андреас Карлссон писал: «Как-то в дождливый осенний день у нас на пороге оказался человек в норковой шубе и с зонтом в руке; его привез личный шофер. Это был Томми Моттола… Он прилетел на своем самолете в Стокгольм в надежде приобщиться к феномену студии Cheiron. К его приезду никто не подготовился. В студии никого не оказалось – все ушли ужинать или в кино. Это не было грубостью с нашей стороны, просто мы не так нуждались в окружающем мире, как он в нас».

Поначалу смерть Денниза никак не сказалась на продуктивности студии. Макс рассказывал: «Мы обо всем договорились еще до того, как умер Денниз. Мне казалось, что я абсолютно ни на что не способен один… Но он твердо велел мне ни за что не сдаваться». И все же вскоре стресс начал брать верх над волшебством. Карлссон писал: «В наш последний год в студии Cheiron из шайки молодых парней, которые счастливо работали на своей обетованной земле музыки, мы превратились в машину». Как и всем авторам хитов, им пришлось столкнуться с подражательством. «Вся музыка на радио звучала так, будто ее слизали с нас, поэтому занимать лидирующую позицию и сохранять отрыв от других становилось все тяжелее». В своей книге Карлссон вспоминает высказывание Фила Коллена из группы Def Leppard, который «очень точно описал похожую ситуацию: “У всех остальных начало лучше получаться быть Def Leppard, чем у нас самих”».

По большей части из-за студии Cheiron в 2000–2001 годах музыкальная индустрия пережила свой период расцвета. Продажи CD, озолотивших бизнес, подскочили до небес. В 1999 году Американская ассоциация звукозаписывающих компаний (RIAA) учредила суперплатиновый приз, в будущем – главное мерило музыкального высокомерия: бриллиантовую награду для записей, проданных тиражом более десяти миллионов копий.

Лучше всех в 2001 году жилось Jive. Да и вообще мало у каких лейблов, крупных или независимых, когда-либо выдавался настолько удачный год, как у Jive 2001-й. Они полностью овладели подростковым рынком в США, а это удивительный поворот для лейбла, который начинал деятельность в Америке на поприще рэп-музыки. За два года Jive продал шестьдесят миллионов копий альбомов Backstreet Boys, тридцать миллионов – Бритни Спирс и четырнадцать миллионов экземпляров альбома No Strings Attached группы ‘N Sync. На фронте ар-энд-би лейбл работал с Ар Келли и семнадцатилетней звездой трагичной судьбы Алией. В гору шло и подразделение христианской музыки лейбла. Казалось, Колдеру дается все, за что он ни возьмется.

Художественный директор компании Zomba Эрик Билл говорит: «Клайв, возможно, обладал самым сильным стратегическим чутьем из всех, кого я встречал в индустрии. Он ни в чем не полагался на случай или сиюминутные решения. У него все было частью большого плана. Иногда на собраниях отдела артистов и репертуара он просматривал месячный план для Backstreet Boys или Бритни и мог его полностью переработать в угоду стратегии или из соображений эффективности. Удивительно было наблюдать за ходом его мысли. Он всегда на три шага опережал всех окружающих».

Однако богатство, которое Jive принесла поп-музыка, выросло на зыбучих песках. Подростковый поп долго не живет – это аксиома музыкального мира – по той простой причине, что тинейджеры быстро вырастают, а следующее поколение не приемлет вкусы предыдущего. К тому же сами артисты неизбежно взрослеют, причем у всех на виду, и публичность ложится грузом на их плечи. Эй Джей Маклин оказался в реабилитационном центре в 2001 году – в первый из трех раз за следующие десять лет. Ник Картер также долгое время боролся с наркотической и алкогольной зависимостью, о чем он в душераздирающих подробностях рассказывает в своей книге Facing the Music and Living to Talk About It («Музыка и ее последствия», 2013 г.). Но быстрее всех сдала Бритни, которая уже в середине нулевых оказалась в психиатрической клинике – в смирительной рубашке и с собственноручно побритой головой.

В 2001 году доход Jive и Zomba составил порядка девятисот миллионов долларов. Это значило, что пут-опцион контракта Колдера с BMG позволял ему продать компанию за сумму в три раза больше, то есть за два миллиарда семьсот миллионов. Когда Колдер открыто дал понять, что он подумывает продать BMG свой лейбл Jive и компанию Zomba, Томас Миддельхофф, генеральный директор BMG (после ухода с поста его обвинят в растрате), по слухам, предложил Колдеру вместо этого взять на себя руководство музыкальным бизнесом компании и принять бразды правления BMG Music. И все же музыкальный бизнес переживал свой исторический пик; столь удачного момента для продажи лейбла могло больше не быть. Сервис для обмена файлами Napster стартовал в 1999 году, и оставалось только гадать, смогут ли воротилы музыкального бизнеса загнать джина бесплатной музыки обратно в лампу. Если уж игра шла по-крупному, то настало самое время забирать фишки и вставать из-за стола.

Стив Лант рассказывает: «На самом деле это было грустно. Клайв не хотел продавать компанию, но чувствовал, что у него нет выбора». В душе Колдера всегда боролись поклонник музыки и бизнесмен, но те, кто ставил на победу первого, как правило, об этом жалели.

Так, 11 июня 2002 года Колдер воспользовался пут-опционом. Он заработал на сделке с BMG два миллиарда семьсот миллионов долларов и исчез с музыкальной сцены. Сейчас он живет в уединении на Каймановых островах и редко показывается на публике. В прощальном электронном письме сотрудникам он с присущей ему дальновидностью указал им путь к будущему поп-музыки и сформулировал главный философский тезис звукозаписывающей индустрии: «ХИТЫ СОЗДАЮТСЯ В СТУДИИ».

Припев. «Денежная нота»: Баллада Келли и Клайва

9. Мой наследственный хит-парад

Моя мама с детства играла на фортепиано, как и ее мать, и моя двоюродная бабушка, которую все звали Сестрой. Они покупали ноты популярной тогда музыки и играли друг для друга, друзей и семьи. Когда мать умерла, мне досталась ее коллекция нот, я храню ее в ящике в подвале нашего дома в Бруклине. Это – мой наследственный хит-парад, начиная от What Would You Take Me For, Papa? 1889 года со словами и музыкой Томаса Вестендорфа и заканчивая I Am Woman Хелен Редди и Рэя Бертона 1975 года.

Здесь есть и запись Hannah Won’t You Open the Door (1904) Эндрю Би Стерлинга и Гарри фон Тильзера (последний же был ее издателем, а офис его располагался на Западной 28-й улице, в самом сердце «улицы жестяных сковородок»). Здесь и When the Grown Up Ladies Act Like Babies Эла Джонсона, и My Pretty Little Indian Napanee со словами Уилла Дженаро и музыкой У.Р. Уильямса («Снимает скальп со всех остальных индейских песен» – гласит радостный расистский слоган на обложке.) Многие ноты содержат иллюстрации к тексту песни – на них мечтательные барышни или счастливые белые мужчины, которым славно живется в стране Дикси. Часто можно встретить фотографии эстрадных артистов, в чьем исполнении песня обрела известность; так, Hannah Won’t You Open the Door украшена портретом забытой певицы по имени Бонита.

К 10-м годам в коробке впервые появился Ирвинг Берлин с его композицией Alexander’s Ragtime Band (1911). (Как и многие партитуры в коллекции моих прародительниц со Среднего Запада, эта была куплена в музыкальном магазине Ф.У. Вулворта на Северной 6-й улице в Сент-Луисе.) За ней идет кипа модных «запинающихся песен», например Oh Helen! Чарльза МакКаррона и Кэри Морган (1918), которую, как гласит обложка, «можно слушать через граммофон», – это знак грядущих перемен. Затем следуют композиции из «Безумств Зигфелда»: Isle D’Amour (1913), новомодная O’Brien Is Tryin’ to Learn to Talk Hawaiian Эла Дубина и Ренни Кормака (1914) с нотами для укулеле и патриотичные песни вроде Dress Up Your Dollars in Khaki (1918) Лестера Элвуда и Ричарда Уайтинга.

А 20-е стали золотыми годами для популярной песни. Эл Джолсон и Ирвинг Берлин достигли пика своей творческой карьеры. Айра и Джордж Гершвины появляются в коробке в 1924 году со своим хитом Fascinating Rhythm, изданным первой фабрикой хитов T.B. Harms. Конечно, тут же есть Yes! We Have No Bananas! Фрэнка Сильвера и Ирвинга Кона, сенсация 1923 года и один из первых примеров математики мелодии – эту песню, как ни странно, из того периода вспоминают чаще всего. Десятилетие закрывает Stardust Митчелла Пэриша и Хоуги Кармайкла (1928).

А 30-е годы – время песен из мюзиклов и голливудских фильмов. К тому времени музыкальные издатели уже перебрались ближе к центру – в район Брилл-Билдинг. Первые звоночки современной культуры звездной славы мы видим на фотографиях Оззи Нельсона, Руди Валле и, разумеется, Бинга Кросби, чье лицо в мягком светлом фокусе украсило не одну обложку.

И вот начинается музыка моей матери. Я вижу ее карандашные пометки над нотными линейками. Я узнаю´ песни, которые она пела мне в детстве, например (You’d Be So) Easy to Love Коула Портера или I’m Putting All My Eggs In One Basket Ирвинга Берлина, обе 1936 года. Здесь немало композиций Роджерса и Хаммерстайна, кипа Джерома Керна, а вот и сестры Эндрюс! В коробке совсем немного нот из 50-х и того меньше – 60-х. Как-то сюда затесалась Didn’t We (1968) Джимми Вебба и еще более необъяснимым образом – I Am Woman (1975), гимн женского движения за равноправие Хелен Редди. Вслед за этой последней весточкой от мамы идут мои учебники с гитарными табулатурами песен Нила Янга, которые она тоже решила сберечь.

Поразительно, как мало изменилось базовое строение популярной песни за все это время. Механизм воспроизведения постоянно меняется – от нотных листов к валику пианолы, затем радио, винил, кассеты, CD, MP3 и теперь стриминг. Но эмоциональная механика песни во многом осталась той же, сыграна ли она Элом Джолсоном на фортепиано или Слэшем на гитаре. В куплетах нарастает напряжение, а припевы в сладостной кульминации его высвобождают. За двумя припевами, как правило, следует бридж, который чаще всего представляет из себя вариацию на мелодию куплета, а после него – финальный припев и кода[12].

Тот факт, что мой наследственный хит-парад обрывается столько резко, говорит о кардинальности перемен, которые пережила популярная музыка с появлением рока и ритм-н-блюза, – моя мать эти новшества принять не захотела или не смогла. Но зато смог я, и с большой радостью: играя на пианино, а потом на гитаре, я подхватил прерванную традицию своих предков. Странно, что эти трех-четырехминутные песенки стали между мной и матерью связующим звеном – даже теперь, когда ее нет. Музыка меняется, но песня остается все такой же[13].

10. Зубы дракона

Как раз когда музыкальная индустрия близилась к своему историческому пику и ставила абсолютные рекорды по продажам записей, Napster подорвал ее бизнес-модель на корню. Это был крах всех крахов. В последние месяцы XX века музыка, которая до этого продавалась по семнадцать долларов за диск, стала бесплатной благодаря бешеной популярности Napster, одного из первых файлообменных сервисов. Он обрушил на звукозаписывающий бизнес лавину пиратства и начал катаклизм, который привел к спаду мировых доходов от продажи записей: с двадцати миллионов в 1999 году до четырнадцати миллионов в 2014-м.

Napster создал девятнадцатилетний первокурсник Северо-Восточного университета по имени Шон Фэннинг. Программное обеспечение представляло собой скачиваемый «клиент» (попросту говоря, приложение), который позволял людям сканировать чужие жесткие диски и бесплатно скачивать любую музыку. На ранних стадиях развития сервиса Фэннинг рассказал об идее своему другу Шону Паркеру, с которым он познакомился через одну из первых IRC-сетей для обмена личными сообщениями, и они решили вместе открыть бизнес. Фэннинг писал код, а Паркер занимался рекламой и привлекал средства. Приложение стремительно распространилось по университетским кампусам и за их пределы; их база пользователей разрослась от тридцати тысяч до двадцати миллионов за шесть месяцев. Отчасти благодаря «пузырю доткомов», компания заработала семьдесят миллионов на венчурных инвестициях. На пике популярности у Napster было шестьдесят миллионов зарегистрированных пользователей.

Основатели надеялись, что Napster купят музыкальные лейблы и сделают его своей платформой для распространения цифровых записей. Но лейблы не стремились заключать сделку с дьяволом. Вместо этого они в декабре 1999 года подали на сервис в суд за нарушение авторских прав и добились его закрытия.

«У них была уникальная возможность, – комментирует Паркер сейчас. – Мы говорили им: если вы закроете Napster, он разделится; вам придется бороться с бесконечной чередой хаотично растущих сервисов, и вы больше никогда не соберете всех пользователей в одном месте. Так и произошло». Из зубов дракона выросли KaZaA, Grockster, Morpheus и Limewire. Паркер продолжает: «Это один из тех случаев, когда тебе что-то очевидно, очевидно для всего твоего поколения, и ты можешь привести очевидные аргументы, не пытаясь при этом угрожать или торговаться, – просто сказать: “Ну вот же, смотрите!” Но они не видели. Над музыкальным бизнесом нависла реальная опасность, но они нас просто не слушали».

К началу XXI века семьдесят процентов рынка музыкальной индустрии контролировали пять глобальных групп. Самой крупной среди них была Universal Music Group, принадлежавшая Vivendi Universal; возглавлял ее Даг Моррис. Затем шла Warner Music Group конгломерата AOL Time Warner под руководством Роджера Эймса. Warner сохраняла позицию лидирующей компании в звукозаписывающей индустрии с начала 70-х до середины 90-х, но к концу 2002 года в руках Warner – или, как ее называли в музыкальной среде, Warner’s, как будто речь шла о магазинчике дисков на углу – оставалось всего шестнадцать процентов национального рынка, тогда как во власти Universal были все двадцать девять. Третье место занимала Sony Music Entertainment под руководством Томми Моттолы, четвертое – BMG и, наконец, пятое – EMI Group, которая постоянно находилась под угрозой поглощения. К концу десятилетия BMG вошла в состав Sony, а EMI купила группа Universal; таким образом, игроков осталось трое.

Группами руководили менеджеры из мира звукозаписи, которые успели состояться до объединения лейблов. У некоторых появились гангстерские замашки – например, называть врагов «трупами» и грозиться «переломать ноги» двуличным менеджерам и конкурентам. На самом деле главы компаний обычно происходили из порядочных семей из пригородов, но исторически сложилось, что звукозаписывающий бизнес – не для слабаков, потому им приходилось вести себя соответственно. Они поддерживали параноидальный имидж музыкального бизнеса, образ мышления «или я тебя, или ты меня».

Их боссы были корпоративными менеджерами, которые работали на глобальные медиаконгломераты и только потом оказались втянуты в звукозаписывающий бизнес. Эти воротилы мало понимали в музыке. Universal Vivendi возглавлял Жан-Рене Форту, в прошлом руководитель фармацевтической компании, а во главе Bertelsmann стоял Гюнтер Тилен, который до этого заведовал в компании печатью и промышленными работами.

Группы состояли из десятков ранее независимых лейблов, основанных в прежнюю эпоху предпринимателями-энтузиастами, которые нашли способ капитализировать свое любимое занятие. Среди таких можно назвать Криса Блэкуэлла, который в 1962 году основал Island Records и открыл для масс рэгги, Ахмета Эртегюна, сооснователя Atlantic Records (1947), и Клайва Колдера. Они – люди со вкусом и музыкальной интуицией, эстеты с деловой хваткой, которые прокладывают свой путь через мир культуры. Но вслед за коммерческим успехом рока в 70-е и 80-е, которому способствовали детишки вроде меня и в еще большей мере – появление CD в середине 80-х, многие лейблы оказались поглощены крупными медиакомпаниями. Лейблы сохранили названия, но утратили аутентичность. Этот бизнес постепенно превращался из артхаусного промысла людей с музыкальным чутьем в корпоративные предприятия с квартальными отчетами и дедлайнами.

Корпоративная культура не способствует развитию музыкального таланта. Крис Блэкуэлл говорит: «Не думаю, что музыкальному бизнесу помогает жизнь на Уолл-стрит. Музыкальный бизнес строится на индивидуумах, творческих людях. Они видят музыку не как товар, но как плод их отношений с группой. Укрепление этих отношений занимает много времени, но большинство людей в корпорациях работают по трехлетним контрактам, иногда пятилетним, и стремятся к высокой производительности. Кто нужен артисту, так это энтузиаст, а не клерк, который уволится через год».

Скандалы, вечные спутники поп-звезд, никогда не идут на пользу корпоративному имиджу. В середине 90-х Warner заняла доминантную позицию на рынке растущей рэп-сцены, завладев половиной лейбла Interscope, но тексты и дурная слава его артистов вредили репутации новостного конгломерата Time Warner, что плохо сказывалось на его политических связях в Вашингтоне. В 1995 году его генеральный директор Джеральд Левин продал свою половину лейбла и избавился таким образом от проблемного хип-хоп-подразделения. Под руководством Джимми Айовайна, бывшего инженера и продюсера, а ныне магната, лейбл в конце концов стал частью Universal. Interscope выпустил умопомрачительную плеяду хитов, в том числе Эминема и 5 °Cent. Universal затмил Warner и вырвался в лидеры индустрии, главным образом именно благодаря успеху Interscope.

К середине 2000 года файлообменные сервисы стали масштабным университетским феноменом – как раз в то время, когда свои записи запустили в продажу Backstreet Boys и ‘N Sync. В том году семьдесят процентов всех студентов пользовались Napster хотя бы раз в месяц. Для целого поколения музыкальных фанатов (в том числе, одаренного пятнадцатилетнего программиста из Швеции Даниэля Эка, позже основавшего Spotify) Napster стал самой прекрасной вещью в Интернете. Музыка, которую раньше приходилось покупать в магазине по семнадцать долларов за диск, теперь была бесплатной! Просто подключи свой ноутбук – подарок от мамы и папы на окончание школы – к супербыстрой университетской сети, и у тебя есть доступ к неохраняемому складу самого большого в мире музыкального гипермаркета. Бездумная медлительность групп лейблов позволила пользователям Napster успеть начать относиться к сервису как к данности. Музыка теперь не просто бесплатна – она должна быть бесплатной. Все, кто говорит иначе, как Дон Хенли из The Eagles, Ларс Ульрих из Metallica или Доктор Дре – просто жадные лицемеры.

До 2000 года немногие руководители в сфере звукозаписи вообще могли сказать, что такое MP3. Мало кто знал, как пользоваться компьютером; кто-то даже не умел печатать. Этим занимались секретари. Необъяснимым образом люди из мира звукозаписи всегда боялись новых технологий, хотя весь их бизнес держался именно на них. Без технологий воспроизведения звука мы бы всё еще сидели в салоне с моей бабушкой и слушали, как ее сестра играет на фортепиано. И все же почти каждый раз, когда появляется новая технология, индустрия пытается избавиться от нее. Девяносто лет назад музыкальные издатели подавали в суд на производителей механического пианино, потому что боялись, что люди перестанут покупать ноты. В 20-х издатели судились с радиостанциями за нарушение авторских прав. CD, главный двигатель последнего бума, вызвал негодование у представителей бизнеса на конференции в Майами в 1983 году, где Philips представили свою новинку.

На следующий день после церемонии «Грэмми» в 2000 году Хилари Розен, глава Американской ассоциации звукозаписывающих компаний, собрала руководителей групп в отеле Four Seasons в Беверли-Хиллз, чтобы донести до них, какую опасность представляет для индустрии сервис Napster и почему Шона Фэннинга и Шона Паркера нужно остановить. На этой встрече многие впервые осознали масштаб последствий изобретения файлшэринга: бизнес, на котором они так славно зарабатывали, оказался в настоящей беде.

«Я включила компьютер, – вспоминала Розен в документальном фильме “Скачанный”, – и сказала: “Так, Томми [Моттола], какой у тебя последний сингл?” или “Мишель [Энтони, топ-менеджер Моттолы], какой у вас последний сингл?” Мы буквально стали играть в игру “Обхитри Napster”». Там были все песни, какие только приходили в голову присутствующим. В своей книге о Napster All the Rave («Весь этот рейв», 2013 г.) Джозеф Менн так рассказывал об этой встрече: «Всем было не по себе, и тогда менеджер Sony попробовал разрядить обстановку. “Вы уверены, что подать на них в суд будет достаточно?” – спросил он. Последней каплей стало чье-то предложение найти песню Bye Bye Bye группы ‘N Sync. Ее крутили на радио всего три дня, а диск еще даже не появился в продаже. Но и она уже была там».

Napster фактически прекратил существование в середине 2001 года, но пользователи просто перебрались на KaZaA, Limewire и другие сервисы для обмена файлами. (Сервис KaZaA был зарегистрирован в тихоокеанском государстве Вануату, где понятия «авторское право» не существовало как такового.) Новую музыку продолжили копировать с дисков и закачивать в сеть сразу после выхода, а зачастую и до релиза – этим занимались техники звукозаписывающих студий или сотрудники предприятий по производству CD, которые, благодаря слияниям внутри индустрии, имели в своем распоряжении огромное количество новой музыки разных лейблов. Артисты на гастролях с ужасом слушали, как фанаты подпевают еще не изданным песням.

К 2002 году продажа хитовых записей снизилась в два раза по сравнению с показателями недавних лет. Восемнадцатилетняя канадская певица Аврил Лавин стала главной поп-сенсацией 2002 года; ее дебютный альбом Let Go продался тиражом в четыре миллиона копий за первые полгода, тогда как дебютный альбом Аланис Мориссетт Jagged Little Pill в 1995 году разошелся семью миллионами экземпляров. В 2002 году с заводов ушло тридцать три с половиной миллиона копий десяти лучших альбомов года – в два раза меньше, чем в 2000-м. Дон Хенли из The Eagles сказал перед Конгрессом: «Нравится вам это или нет, но Napster все изменил и звукозаписывающие компании печальным образом отстают от событий».

Все пошло прахом, и впереди были долгие пятнадцать лет пиратства. Студии, где должны были рождаться хиты Клайва Колдера, закрывались. Редкие лейблы могли себе их позволить. Исчезли почти все музыкальные магазины. Отделы артистов и репертуара сокращались. Но надежда все еще теплилась – руку помощи звукозаписывающему бизнесу протянул Стив Джобс в виде музыкального магазина iTunes.

11. «Застой»

За годы работы составителем эфира на хитовых станциях США Гай Заполеон заметил, что популярной музыке присущи циклы длиной в три года. Со временем он вывел ряд закономерностей, которые, по его мнению, управляли этими циклами. Начинается цикл с середины, с чистого попа. Это излюбленная нейтральная зона для составителей эфира – она привлекает наибольшее количество слушателей и увеличивает рейтинги. За периодом чистого попа неизбежно приходит время, которое Заполеон называет «застоем», когда хит-парады становятся безликими и скучными, а рейтинги идут вниз. В ответ на такую тенденцию составители эфира начинают отходить от чистого попа к более рискованным жанрам, «крайностям», по выражению Заполеона, чтобы вернуть интерес к станции. «Крайности» – альтернативный рок и хип-хоп – привлекают юного слушателя, а это всегда заветная возрастная категория для рекламщиков (за чей счет и живут коммерческие радиостанции), но отталкивают старшее поколение, поэтому составители со временем снова начинают отдавать предпочтение чистому попу и, таким образом, цикл завершается.

Том Полман, который оказался у штурвала нью-йоркской радиостанции Z-100 во время «крайностей» середины 90-х, разделяет взгляды Заполеона на циклы в поп-музыке, но не уверен, кто именно определяет их ход – составители эфира или слушатели. «Иногда мне кажется, что причина возникновения циклов – это плохая работа составителя, – размышляет он. – Мы делаем слишком сильный упор на один стиль, в результате потребитель пресыщается и начинает хотеть чего-то совсем другого». И все же он добавляет: «Такова сущность поп-культуры: людям свойственно зацикливаться на одном, а потом уставать и переключаться на новое. Получается, и радиостанции, и слушатели гонятся за этим «новым» и тащат за собой друг друга».

Музыкальные сдвиги 90-х могут послужить наглядным примером теории Заполеона. Десятилетие началось с New Kids on the Block, феномена самого что ни на есть чистого попа. После них пришел «застой» 1992-го, который лучше всего характеризует альбом на первых позициях чартов того года – сборник каверов Timeless: The Classics Майкла Болтона. Объединив усилия, гранж и гангста-рэп начали период особенно успешных «крайностей», который длился с 1993 по 1996 год. С приходом Spice Girls в США в 1997 году поп-музыка возродилась и перешла в фазу застоя в 2001-м, когда слушатель устал от бой-бэндов. К 2001–2002 годам назревало время новых крайностей.

Как и в 1992-м, эту часть цикла с готовностью принял на себя Доктор Дре с его протеже Эминемом. В песне 2000 года Real Slim Shady рэпер в одном только куплете успел проехаться по Бритни Спирс, бой-бэндам и «Грэмми». В 2001 году за этот сингл Эминем получил «Грэмми» в номинации «Лучшее сольное рэп-исполнение»; альбом тоже не остался без награды. С тремя мультиплатиновыми пластинками и фильмом-хитом «Восьмая миля» – его мифологизированной биографией – Эминем стал главным артистом 2002 года и разбавил ряды «промышленных» исполнителей, которые не сами писали свои песни. Он был злобным матерщинником и шовинистом – язвительный голос темных времен, – и он был белым, что давало ему свободу, немыслимую для любого черного рэпера с подобными текстами, и это неравенство злило Эминема еще больше.

Несмотря на заявления типа:

There’s a million of us just like me… Who just don’t give a fuck like me[14]

Эминем был все-таки один в своем роде. Его успех изменил представление о том, что можно, а что нельзя говорить на радио.

Эминем заставил Тома Полмана нервничать. «Мы не хотели возвращаться в крайности, от которых ушли в 1996-м, – говорит он. – А Эминем явно сигнализировал об их наступлении. Такие жесткие, агрессивные тексты на радио среди бела могли вызвать вопросы. К счастью, Пи Дидди умел писать мелодичный аккомпанемент, и даже в песне In Da Club (исполняемой 5 °Cent) с хуком It’s your birthday («Это твой день рождения») дерзость Эминема сочетается с приятным мелодическим оформлением. Оно-то и служило подушкой безопасности». Еще Полман добавляет: «Мне кажется, людям нравится удивляться. Они говорят: “Ах, так вот об этой крутой музыке я столько слышал. Но что же тут такого страшного, она ведь цепляет и похожа на попсу”».

В то время как составители эфира устремились от «застоя» к «крайностям» Эминема и 5 °Cent, стокгольмская золотая лихорадка подошла к концу. За шведскими авторами и продюсерами закрепился ярлык безликой, искусственной поп-музыки бой-бэндов. К тому же после трагедии 11 сентября американские артисты и менеджеры лейблов отказывались летать в Стокгольм из-за сопутствующей волокиты. Тогда шведские композиторы и продюсеры основали в Южной Калифорнии свою диаспору, из которой выросло нынешнее музыкальное сообщество шведских эмигрантов в Лос-Анджелесе.

Студия Cheiron закрылась в конце 2000 года, как раз в начале «застоя». Макс Мартин, ее новый глава, решил: «Пора уходить, пока мы впереди всех». Как говорит Кристиан Лундин о фирменном звуковом почерке студии, «когда даже наши бабушки стали замечать: “О, сразу слышно, что это песня студии Cheiron”, мы уже потеряли вдохновение и просто повторяли сами себя».

Последователи Денниза Попа разделились на три группы. Макс Мартин и Том Таломаа, которые управляли делами Cheiron, открыли студию Maratone, названную в честь одной из любимых игр Денниза, Marathon. К ним присоединился и Рами Якуб. Кристиан Лундин и Андреас Карлссон остались в том же здании, но сменили название студии на The Location. А Пер Магнуссон и Дэвид Крюгер вместе основали компанию A Side Productions. Все они стремились найти новое звучание.

Даже Бритни, которая была обязана своей славой студии Cheiron, отвернулась от шведских композиторов. Ни одну песню с ее альбома In the Zone 2003 года не написал выходец из Cheiron (авторству шведов принадлежит только один трек – его создали конкуренты Cheiron, дуэт композиторов Bloodshy & Avant; они же позже приложили руку к созданию одной из лучших песен певицы – Toxic). Вместо них Бритни обратилась к продюсерам урбана – Тимбалэнду, Кристоферу «Трики» Стюарту и The Neptunes – в поисках более смелого звучания. Времена наступили темные – расовые предрассудки, допросы с пристрастием, а также ложные разведданные и последующая развязка войны в Ираке. Шведский поп никак не вязался с обстановкой.

Имя Макса Мартина как самого успешного из адептов Cheiron теперь прочно ассоциировалось с подростковой поп-музыкой. Песня 1999 года I Want It That Way, заслуженно признанная классикой сразу после выхода, стала наглядным образцом того чистого попа, которого составители радиоэфира в 2002 году боялись как огня. Вернуть свое место в списке авторов шведам стало не так-то просто. Хип-хоп на тот момент составлял самое ядро поп-музыки, а Макс Мартин ничего не понимал в хип-хопе. Ему надо было либо искать соавтора, либо ждать, пока колесо Заполеона не провернется и не вернет в моду поп-музыку. Если верить опыту 90-х, такое могло не произойти и до 2010-х.

Однако вскоре цикл поп-музыки должна была прервать новая сила. Как ни странно, ею стало телевидение. Заполеон получил свое Ватерлоо.

12. American Idol

Подобно идее самой Америки, идея шоу American Idol родилась в Великобритании. В его основу легла передача – конкурс талантов Pop Idol, а та, в свою очередь, стала адаптированной версией новозеландско-австралийского шоу Popstars. Ее идейный вдохновитель, Саймон Фуллер, был менеджером Spice Girls – до того, как его уволили. Партнера Фуллера, Саймона Коуэлла, успешного британского охотника за талантами, прославила роль главного судьи на шоу Pop Idol.

Коуэлл, сын музыкального менеджера, всю жизнь провел в шоу-бизнесе; он очень гордится своим коммерческим чутьем. Он не притворяется, будто его волнует искусство в поп-музыке, и посмеивается над теми, кто так делает. Первого успеха он достиг с альбомом песен «Телепузиков», телевизионных персонажей детской передачи, и закрепил его вторым хитом продаж – альбомом «Могучих рейнджеров». В период подросткового попа он преуспел в работе с бой-бэндами: подписал Five и ирландскую группу Westlife. Во многом благодаря Коуэллу, выходцы из студии Cheiron – Йорген Элофссон, Пер Магнуссон и Андреас Карлссон – не остались без работы после 11 сентября, когда в США оскудел спрос на шведскую поп-музыку. Поздняя группа Коуэлла, Il Divo, тоже стала находкой для шведских авторов.

Шоу Pop Idol работало на все составляющие фабрики хитов – базу разноплановых артистов, бесперебойную поставку профессионально написанных хитов и штат опытных преподавателей, имиджмейкеров и наставников, готовых вылепить из детишек звезд. Что важно, шоу по умолчанию содержало мощный элемент продвижения – огромную аудиторию зрителей.

Когда Pop Idol в первый раз попыталось проникнуть на американское телевидение весной 2001 года, желающих приобрести права на него не нашлось. Совершив прорыв в Великобритании, продюсеры еще раз озвучили свое предложение в США, но снова не получили ответа. Однако дочь Руперта Мердока Элизабет, которая жила в Лондоне и там работала на отца, знала и любила это шоу; от нее-то Мердоку и стало известно о нем. Он позвонил Питеру Чернину, своей правой руке в компании News Corporation.

– Что там с этим шоу, Pop Idol, Питер? – спросил он, если верить книге Билла Картера Desperate Networks («Отчаянные сети», 2006 г.) – Оно нашумело в Британии. Я говорил с Лиз – она сказала, что обожает его.

– Мы пока думаем, – ответил Чернин.

– Хватит думать, – оборвал его Мердок. – Покупайте его! Немедля!

Телекомпания Fox его купила, и как раз вовремя. В период после 11 сентября вещательные компании искали безопасные «программы для утешения», по выражению Картера, и шоу Idol отлично подходило на эту роль. Fox запланировала старт передачи на сонное лето 2002-го по вечерам вторников сразу после That ’70s Show.

Продюсеры внесли одну важную коррективу: они убрали слово pop из названия. Хотя зрителю, вне сомнения, в передаче предлагали откровенную поп-музыку, слово «поп» все еще обладало в Америке слегка негативной коннотацией, в отличие от Великобритании и Европы. Несмотря на торжество подросткового попа в конце 90-х, в США данное слово все еще несет отпечаток постыдного удовольствия. На то есть свои причины (по мере сил я подробно разбираюсь в них в моей книге «Nobrow. Культура маркетинга. Маркетинг культуры»), но достаточно будет сказать, что американцы, лишенные возможности осознать себя в рамках классовой системы, пытаются определить свое место в социуме в разрезе культуры, а поп-музыка, как правило, предлагает статус ниже, чем более престижные с художественной точки зрения продукты. Только Майкл Джексон мог называть себя королем попа и носить это имя с достоинством.

За исключением названия, во всем остальном American Idol держался как можно ближе к формату Pop Idol (Мердок на этом настоял). Fox даже привезла британских продюсеров – Найджела Литгоу и Кена Уорвика – и большую часть их команды. Звездой программы снова стал Саймон Коуэлл; к нему присоединились новые ведущие, Райан Сикрест и Брайан Данклман, и два новых судьи, Пола Абдул и Рэнди Джексон.

Поначалу звукозаписывающая индустрия не сочла нужным внимательно приглядываться к American Idol. Не могут же, в самом деле, массы обладать таким же хорошим чутьем на таланты, как профессиональные менеджеры по поиску артистов. Представители индустрии согласились на участие только потому, что шоу обещало им большую аудиторию – в раздробленном мире поп-музыки им отчаянно ее не хватало. Но мало кто верил, что Idol сможет продавать записи и тем более рождать долгоживущих звезд. (Клайв Дэвис рассказывает, что его коллеги сочли шансы найти настоящую звезду на шоу талантов «решительно немыслимыми».) Одно дело клипы на MTV (хотя в индустрии и к ним относились со скепсисом), но развлекательное шоу в прямом эфире, к тому же конкурс талантов, выглядело уж слишком низкопробным мероприятием – с высоким «фактором безвкусицы», как выразился Дэвис.

Дэвису было почти семьдесят, когда к нему обратились организаторы American Idol. По условиям контракта Коуэлла с BMG лейбл Arista должен был записать и выпустить в США альбом с победителем. Шоу также требовался тот, кто мог бы умело подбирать для артистов удачные песни, а это как раз давалось Дэвису лучше всего. К тому же он верил, что развлекательное шоу способно продавать записи. «Я знал: если человек будет каждую неделю появляться на телевидении, – рассказывает он, – то при серьезном подходе к подбору репертуара, на уровне Уитни или Манилоу, мы сможем добиться хитов».

Европейцы привыкли к музыкальным соревнованиям на телевидении за десятилетия существования «Евровидения», общеевропейского конкурса песни (который открыл миру группу ABBA с хитом Waterloo, победной композицией 1974 года) с его коронацией страны-чемпиона на манер спортивных церемоний вручения наград. Что с того, что бóльшая часть песен поется на английском, а пишут их в основном шведы – так, страны Восточной Европы (например, Казахстан или Азербайджан) щедро платят за шведских композиторов.

На шоу талантов, как правило, ценят лишь саму способность петь, а не истинный артистизм, и отдают предпочтение исполнителям, владеющим техникой мелизма – растягивания одного слога на несколько нот, – ведь именно это служит показателем вокального таланта. Из American Idol могла выйти неплохая передача, и она, скорее всего, принесла бы участникам быструю, но скоротечную славу и не положила начало длительным карьерам.

Дэвис отдавал себе отчет, что American Idol не откроет «артиста столь уникального и оригинального, как Алиша Киз» (судя по всему, сделать это мог только сам Дэвис). С другой стороны, American Idol могло вернуть его любимую поп-музыку – не ту танцевальную попсу на радио, а классическое балладное пение, на котором Дэвис построил свою карьеру. «Я согласился на участие в American Idol, потому что поп-музыка пришла в упадок, – говорит он. – Не было ни нового Барри Манилоу, ни Барбары Стрейзанд, ни Селин Дион. Величайшие фигуры поп-музыки с уймой хитов за плечами больше не годились для формата «Топ-40». Где новый Билли Джоэл? Новый Нил Даймонд?»

Прослушивания для первого сезона American Idol начались в апреле 2002 года в семи городах по всей стране и продлились до мая. Рекламу кастинга крутили на радио сети Fox; в общей сложности на него пришли десять тысяч человек. В масштабах страны организаторы повторили придуманную Лу Перлманом и Морисом Старром технологию создания бой-бэнда, что продемонстрировало, какой степени индустриализации достиг за прошедшие годы этот процесс. Бóльшая часть кандидатов отсеялась на отборочных этапах – еще до встречи с судьями.

На первых прослушиваниях перед судьями, которые снимали на камеры, чтобы потом показать во время пилотного выпуска шоу, никто не представлял, чего ожидать от Саймона Коуэлла. Мало кто из американцев смотрел Pop Idol и видел ведущего в амплуа «мерзкого Саймона». Даже ведущие и жюри растерялись, когда началось судейство и Кракен восстал из глубин.

Грубость Коуэлла поставила в неловкое положение Данклмана и Сикреста, в чьи обязанности входило подбадривать участников до прослушивания и утешать после. «Одно дело смотреть шоу по телевизору, – рассказывал позже Данклман для книги Ричарда Рашфилда American Idol: The Untold Story (“American Idol: Нерассказанная история”), – и совсем другое – проводить время с этими детьми и смотреть им в глаза, когда к тебе подходит их мать и спрашивает: “Что вообще сейчас было?” И потом дети говорят: “Серьезно, я никуда не гожусь? Мне нельзя больше петь?”» Шоу по поиску талантов оказалось шоу унижения бесталанности перед всей страной. Об этом нюансе участники и их родители как-то не подумали.

Певец Джастин Гарини, который пришел на нью-йоркские прослушивания и быстро стал фаворитом, вспоминал, как он сидел в зоне ожидания перед выходом к судьям и наблюдал за тем, как один за другим участники возвращаются в слезах. «Мы все ждали. Вдруг двери со скрипом открылись, – рассказал он Рашфилду. – Вошла девочка, и она рыдала в голос… Мы были в ужасе».

Продюсеры телекомпании Fox моментально поняли, что Коуэлл – это, по их выражению, «хук программы», и передали прессе запись шоу вместе с едкими комментариями Саймона во время прослушиваний. «В том видео, что мы отдали СМИ, – вспоминает Престон Бекман, ответственный за информационную поддержку, – по большей части Коуэлл разносил участников… Мы продавали шоу не слишком-то приглядным способом». Но с рейтингами не поспоришь. Десять миллионов человек наблюдали, как Саймон доводит дарования до слез в первом выпуске, а после этого показатели только росли. Зрители были в восторге.

Когда прослушивания закончились, сто двадцать один соискатель получил «золотой билет» в Голливуд. Во время Голливудской недели судьи сократили число счастливчиков до тридцати. Из них публике предстояло отобрать девятерых, и еще одного от себя добавляли судьи. Затем начался процесс отсеивания: двоих за первую неделю и еще одного за вторую. Каждую неделю участники должны были исполнять поп-песни различных эпох, композиторов и жанров – мотаун, 60-е, 70-е, биг-бэнд, Бакарак, любовные баллады и так далее. Летом 2002 года, когда Эминем пытался склонить хитовые радиостанции к «крайностям», American Idol прочно удерживал американского слушателя в зоне чистого попа.

Застенчивая на вид двадцатиоднолетняя Келли Кларксон, младшая из трех детей в семье, подрабатывала официанткой в городе Берлсон, штат Техас, и решила принять участие в прослушиваниях в Далласе – о них ей рассказала мать ее подруги, услышав объявление по радио. Родители Келли развелись, когда ей было шесть, и семья в буквальном смысле распалась: отец увез ее брата в Калифорнию, а сестра переехала к тете. Келли с матерью, учительницей первых классов, остались в Берлсоне, где ее мать в конце концов снова вышла замуж.

Музыкальные влияния юной жительницы Техаса отличались разнообразием, что сослужило ей добрую службу на шоу. «Я просыпалась в чертовы шесть утра из-за того, что мой отчим ставил Вилли Нельсона и Мерла Хаггарда, – вспоминала она в 2012 году в интервью для журнала Rolling Stone, – а моя мама любила Three Dog Night и Линду Ронстадт. Но я слушала Орету, Отиса и Бонни Рэйтт – мне нравилась задушевная музыка». В особенно мрачный период ее детства мать посоветовала ей выплескивать эмоции в дневнике, и ее записи приняли форму текстов песен. Кое-какие из них Келли позже взяла за основу для знаменитой песни об отце, Because of You.

Келли знала, что умеет петь. На последнем году старшей школы она выиграла стипендию на обучение в Музыкальном колледже Беркли в Бостоне. Однако от этой возможности отказалась под предлогом «в колледж я всегда успею» и отправилась искать свою удачу в Калифорнии. В Лос-Анджелесе она устроилась бэк-вокалисткой и пела для ряда продюсеров, в том числе Джерри Гоффина, бывшего мужа и соавтора Кэрол Кинг. Ей также перепало несколько небольших ролей в телесериалах. Однако контракт Келли подписать не удалось, и у нее не было менеджера, благодаря чему она подошла под условия участия в шоу – продюсеры желали набирать только новичков. После пожара в квартире Келли решила переехать обратно в Техас, где стала работать официанткой в местном баре, до тех пор пока ей не рассказали про American Idol.

Келли отправилась на прослушивания в Даллас и успешно прошла отборочный тур до встречи с судьями. Как и Гарини, ее ошарашили ребята, которые выходили из комнаты прослушивания в слезах. «Я подумала: ну ладно, сейчас я войду и он накричит на меня, ну и что», – рассказывала она. Когда прослушивания закончились, она вздохнула с облегчением: «Я так радовалась, что этот британец не довел меня до слез».

Она спела две песни: At Last, знаменитую в исполнении Этты Джеймс, и Express Yourself Мадонны – весьма смелый выбор. Даже на этой ранней стадии конкурса было очевидно, как она хороша – At Last у нее вышла особенно сильно. Однако ни судьи, ни продюсеры – а они больше всего боялись, что все участники окажутся посредственными, – не поняли, кого нашли. Возможно, причиной тому было то, что Келли пришла в конце долгого дня прослушиваний и Пола с Рэнди слишком увлеклись спором с Саймоном по поводу его хамства. И все же поразительно, как профессиональные охотники за талантами могли не понять, что перед ними та самая певица, одна из миллиона, у которой есть все задатки поп-звезды. Когда Келли закончила, Рэнди сказал, что работал с Мадонной над Express Yourself. Это дало Саймону повод съязвить по поводу его неинтересных закулисных историй, за чем последовала очаровательная интерлюдия между Кларксон и судьями: Келли заняла место Рэнди, а тот встал и под ее шутки исполнил пару строк из песни Ар Келли I Believe I Can Fly.

Кларксон достался «золотой билет», но ее прослушивание даже не удостоилось места в первом выпуске шоу. Когда в следующий раз она предстала перед судьями в Голливуде, Коуэлл, великий менеджер по поиску артистов, даже не мог вспомнить, кто она такая. «Это ты поменялась местами с Рэнди? – спросил он. – Я помню только это». Было слышно, как он шепчет на ухо Абдул: «Мне просто не нравится эта девчонка». Вот так профессионал!

В этом раунде Келли умопомрачительно спела Respect Ареты Франклин и заставила судей себя заметить. Особенно хорошо ей давались высокие ноты: она может петь головным голосом почти так же мощно, как грудным. Невероятно, но и после этого фаворитами судей остались Джастин Гарини, высокий мускулистый рок– певец с копной кучерявых волос, и Тамайра Грэй. Кроме них продюсеры бесстыдно продвигали жалостливую историю на миллион долларов – Джима Веррароса, который пел на языке жестов для своих родителей.

С каждой неделей продюсеры давали Келли более сложные композиции, но она справлялась со всем. Наконец, когда она спела Walk on By Бакарака-Дэвида, Коуэлл прозрел. «Раньше мы не делали на тебя высоких ставок, – признал он, – но теперь я искренне верю, что по окончании этого шоу ты станешь звездой». После недели биг-бэнда, когда Кларксон спела Stuff Like That There, известную в исполнении Бетт Мидлер, Рэнди сказал: «Ты одна из самых одаренных певиц, что мне доводилось слышать за долгое время». После блистательного исполнения песни Without You группы Badfinger на неделе 60-х ее победа начала казаться весьма вероятной.

В финальном раунде, который состоялся 4 сентября, противостояли Джастин и Келли. К тому времени шоу достигло феноменальных отметок: финальный выпуск смотрели двадцать три миллиона человек. Шоу отличал удивительный демографический охват: тем летом American Idol стало самой популярной передачей среди зрителей от восемнадцати до сорока девяти лет. Финалисты конкурса походили на очаровательную парочку на школьном выпускном вечере. Даже мерзкий Коуэлл, с его неподражаемым талантом превращать любой комплимент в критику, не смог омрачить праздничного настроения, хоть и пытался. «Если ты не выиграешь, – сказал он Келли, – значит, у нас ничего не вышло».

И тогда Кларксон спела A Moment Like This, новую композицию выходца из студии Cheiron Йоргена Элофссона и Джона Райда, которую они написали специально для финала шоу. В конце последнего припева явственно ощущалось, что песня движется к своей эмоциональной кульминации – в звукозаписывающем бизнесе такую точку называют «денежной нотой».

«Денежная нота» – это момент в хьюстоновской версии I Will Always Love You Долли Партон в начале третьего повтора припева – пауза, удар в барабан и IIIIIIEEEEEEIIIIII will always LOVE you. Это момент в песне Селин Дион из фильма «Титаник», My Heart Will Go On, когда после второго припева меняется тональность. Вы слышали эту ноту тысячи раз, но все равно – в супермаркете она оторвет вас от ценника на молоке и вознесет в мир великой романтики:

You’re here There’s nothing I fear[15]

Дэвид Фостер, продюсер I Will Always Love You Уитни Хьюстон и современный мастер поп-баллады, утверждает, что это он придумал термин «денежная нота» во время работы над записью Барбары Стрейзанд. «Барбара взяла высокую ноту, – рассказывает он, – и спросила меня, как у нее вышло. Если вы думаете, что она уверена в себе, то это совсем не так. И я сказал: “Да это чистые деньги!” Не в том грубом смысле, что на ней мы много заработаем, хотя это отчасти правда. Я имел в виду “дорого”. Нота прозвучала дорого».

Келли взяла свою «денежную ноту» в A Moment Like This при модуляции в последнем припеве – от мощи ее голоса пробирает дрожь. Когда на следующий день ее короновали и Джастин крепко ее обнял, почувствовалась настоящая магия телевидения.

13. Since U Been Gone

MP3 был форматом будущего. К 2002 году объединения лейблов четко это осознали. Звукозаписывающий бизнес нуждался в цифровой торговой площадке для законной продажи MP3-файлов, но компании не могли договориться, чья площадка лучше подходит на эту роль. Объединившись, Sony и Universal открыли подписочный сервис Pressplay. AOL, BMG и EMI вместе с разработчиком RealNetworks создали сервис для скачивания – MusicNet. Ни те ни другие не давали сервису конкурентов права на свои продукты, что вставляло палки в колеса обоим.

Почувствовав момент острой необходимости, Стив Джобс, основатель компании Apple, решил занять пустующую нишу и предложил отличное решение – музыкальный магазин iTunes. Роджер Эймс, глава Warner Music Group, увидел за презентацией Джобса будущее. «Да, да, именно этого мы ждали!» – сказал он. Один за другим и остальные главы компаний подписались на участие в затее Джобса. В конце концов Джобс встретился с самим Дагом Моррисом и покорил бизнесмена своей харизмой. «Когда я познакомился со Стивом, он был в моих глазах нашим спасителем», – сказал он писателю Уолтеру Айзексону для книги «Стив Джобс». Моррис позвонил Джимми Айовайну из лейбла Interscope, чтобы узнать его мнение. «Ты прав, – ответил тот. – У него есть готовое решение». Сделка совершилась, и iTunes открыл свои виртуальные двери 28 апреля 2003 года, выставив на продажу отдельные треки по девяносто девять центов и альбомы по девять долларов девяносто девять центов.

Цифровой магазин Джобса показал, что не перевелись еще люди, готовые платить за музыку – за первую неделю iTunes продал миллион цифровых синглов и семьдесят миллионов за первый год. Но проблему пиратства он не решил. И пускай лейблам доставалось почти по семьдесят процентов от каждых девяносто девяти центов, это было не то же, что продавать диски. Вместо десяти-двенадцати долларов за альбом компании довольствовались шестьдесятью центами за отдельные треки. Изменив стандартную единицу продаж с альбома на сингл, iTunes катастрофически снизил удельную прибыль лейблов. Доход индустрии снизился на двенадцать процентов с 2000 по 2002 год (эпоха Napster) и на сорок шесть процентов – с 2002 по 2010 год (эпоха iTunes).

Большие деньги приносили плееры iPod, которые так хорошо расходились благодаря музыке. К концу 2008 года компания Apple продала двести миллионов плееров по триста девяносто девять долларов за штуку, но музыкальной индустрии из этих денег не перепало ни цента. И хотя iTunes давал людям возможность покупать музыку, iPod проигрывал и пиратские MP3-файлы.

В поиске нового звучания и новых соавторов в Нью-Йорке после 11 сентября Макс Мартин проводил время в клубах в компании друзей и коллег-шведов. Им нужен был гид по ночной жизни города, их диско-Вергилий. Одна бэк-вокалистка, которая записала несколько демо для студии Cheiron, встречалась с диджеем, работавшим в паре местных модных клубов. Его звали Лукаш Готвальд, но в клубах и по обложкам кассет с миксами его знали как Доктор Люк.

Двадцативосьмилетний Готвальд также играл на гитаре; он уже шесть лет регулярно выступал с группой на шоу Saturday Night Live. Он обладал незаурядным набором музыкальных навыков: учился року и джазу и неплохо владел ударными, умел петь высоким голосом. За время работы на шоу Готвальд ознакомился с широким репертуаром американской популярной музыки почти всего прошедшего века. Он владел программой Pro Tools не хуже любого продюсера и умел создавать музыку так же хорошо, как играть ее.

Готвальд имел большие амбиции. Как и Денниз Поп, он жаждал аудитории шире, чем те пять тысяч человек, которые могли набиться в клуб и потанцевать под его миксы. «Я подумал, почему бы мне не делать записи для миллионов людей?» – вспоминает он. Но Готвальд не знал, что для этого требуется.

Он начал приглядываться к авторам больших хитов. «Я заметил имя Макса Мартина на огромном количестве записей, – рассказывает он. – И подумал: хм, надо бы с ним встретиться». Так он и поступил.

«Я в то время крутил пластинки во всех главных заведениях Нью-Йорка, так что был много с кем знаком. Как-то раз я посоветовал им [шведам] пойти вечером в одно место, им там понравилось, и когда они снова прилетели и захотели пойти по клубам, они позвонили мне».

Готвальд был самоуверен и заносчив – совсем не такой зверь, как Мартин Сандберг. Но еще он хорошо чувствовал людей и понял, что может спугнуть норовистого шведа, если будет напирать слишком сильно.

«Все хотели писать с ним музыку, – рассказывает Готвальд, – поэтому я специально не поднимал эту тему. Просто иногда играл при нем, чтоб он видел, что я хорош». И добавляет: «Тогда я только учился писать треки и мелодии. Как-то раз я поставил свои записи, и когда в одном месте вступил голос, Макс скривился».

Однако другие выходцы из студии Cheiron не были столь неприступны, как Макс. Готвальд начал регулярно летать в Стокгольм, с каждым разом подбираясь все ближе к мастеру. Рами Якуб, который в будущем, вероятно, больше всех потеряет от сотрудничества Макса с Доктором Люком, принимал его радушнее всех. Готвальд начал проводить в стокгольмских студиях недели напролет и писать музыку со своими новыми друзьями, возвращаясь в Нью-Йорк, только чтобы выступить на Saturday Night Live и снова отправиться в Стокгольм.

Иногда Рами и Люк ходили с Максом в East, суши-бар на площади Стуреплан, стокгольмской Таймс-сквер, – дорогое заведение с красивыми аквариумами с экзотическими рыбами, куда любил ходить и Денниз (Том Таломаа был одним из владельцев ресторана). Они постоянно говорили о песнях, но Макс все еще не заикался о совместной работе, а Люк понимал, что предлагать это самому нельзя.

«Однажды мне позвонил Макс, – вспоминает Готвальд, – и спросил, может ли он арендовать мою студию в Нью-Йорке (это в его стиле). Я почувствовал, что сейчас важно, отвечу я “да, арендуй” или “пользуйся просто так”. И я сказал: “Приезжай и пользуйся просто так”. И когда мы начали работать вместе, то отлично поладили».

Готвальд сразу показал свою ловкость обращения с гитарным звуком – не тем тяжелым, какой был у It’s Alive, а более мягким, инди-рóковым. Готвальд был большим поклонником Матта Ланга и досконально изучил его совместное творчество с группой The Cars, в том числе разобрал хит You Might Think, в котором явно можно услышать сходство с будущими поп-песнями Доктора Люка.

В интервью журналу Billboard в 2010 году Готвальд рассказывал о начале их музыкального сотрудничества: «Мы слушали альтернативную и инди-музыку и обсуждали какую-то песню, вроде это была Maps группы Yeah Yeah Yeahs. Я сказал: “Обожаю эту песню”. На что Макс ответил: “Вот если бы в ней, черт возьми, был поп-припев!” Его бесило, что песня с шести переходила на семь, потом на восемь (имелся в виду уровень эмоционального напряжения), а в припеве снова опускалась на пятерку. Его это просто выводило из себя. И вот когда Макс сказал про припев, словно загорелась лампочка. Я предложил: “Так почему бы нам это не сделать – не вставить в нее мощный припев?”» Примерно на второй минуте в Maps звучит роскошный грязный гитарный рифф, и Люк попытался сделать припев из него. Постепенно, сидя плечом к плечу в крошечной студии Готвальда на Западной 21-й улице, они начали придавать форму будущей Since U Been Gone.

Первый альбом Келли Кларксон, Thankful, неплохо продавался, по крайней мере по меркам 2003 года, и на нем вышел один скромный хит, Miss Independent, который добрался до сорок четвертой позиции в чартах. Тираж этого альбома стал одним из немногих музыкальных достижений в тот безотрадный год, когда индустрия продолжила двигаться по спирали вниз. Продажи 2003 года упали еще на пятнадцать процентов по сравнению с катастрофическим 2002-м.

Клайв Дэвис осознавал важность второго альбома Келли Кларксон – именно по нему ее (и его) будут судить. С этой пластинкой ей предстояло стать кумиром всей планеты собственными стараниями. Дэвис вновь, как и при работе над дебютным альбомом, начал подыскивать композиторов первого эшелона, которые могли бы написать для нее поп-песню с вкраплениями рока.

Кларксон имела другие намерения: она хотела создать свой во второй альбом сама. Келли согласилась подчиняться Дэвису, который был старше почти на пятьдесят лет, в выборе песен для ее первого альбома, но черта с два она собиралась делать это второй раз. Люди хотели слышать песни от настоящей двадцатитрехлетней девушки, а не от старика, который может только воображать себе, что нужно молодежи. «Довольно нелепо, что все эти ребята в возрасте говорили мне, будто я не знаю, как должна звучать поп-песня. Мне двадцать три года! И все же мне приходилось сражаться в одиночку, – вспоминала она. – Люди просто не способны допустить мысль, что можно одновременно уметь хорошо петь и писать музыку».

Дэвис понимал, почему так происходило. В конце концов, он не подобрал Кларксон на улице. Она – победительница American Idol; за нее голосовали миллионы людей. «Это безрассудство, – писал он в своих мемуарах The Soundtrack of My Life (“Саундтрек моей жизни”, 2013 г.). – Внимание льстит всем победителям American Idol. Но затем они оказываются в совершенно ином мире студий и звукозаписи, и там им приходится двигаться в определенном направлении. Келли оно не понравилось». Вместе с тем Дэвис знал, что карьера одаренных певиц вроде Мелиссы Манчестер и Тейлор Дейн, обе – артистки лейбла Arista, могла бы продлиться гораздо дольше, если бы те не стали настаивать на собственном материале.

Кларксон к тому времени написала вместе с Дэвидом Ходжесом и Беном Муди из рок-группы Evanescence песню Because of You. За основу текста она взяла свои детские стихи об уходе отца из семьи. Дэвису композиция показалась слишком мрачной. «Уж извини, что не угодила тебе своей жизнью», – сказала ему позже Кларксон.

Дэвис попросил Келли спеть песню Breakaway, изначально написанную для Аврил Лавин. Уитни Хьюстон, которая занималась продюсированием фильма студии Диснея «Дневники принцессы 2», наметила эту композицию в качестве саундтрека к ленте. Кларксон не хотела ее записывать, но в итоге все же согласилась. Еще она позволила Каре Диогуарди поработать с ней над рядом треков для альбома.

К концу 2003 года второй альбом был почти готов, но Дэвис все еще не терял надежды найти для Кларксон ту самую неуловимую поп-рок-песню. И вот в один прекрасный день к нему в офис пришел Макс Мартин. Они познакомились еще во времена Ace of Base, и хоть шведский композитор с тех пор не написал ни одной песни для других артистов Дэвиса, Клайв как специалист по подбору репертуара уважал его талант.

«Макс добился грандиозного успеха с Backstreet Boys и ‘N Sync, – вспоминает Дэвис. – Настолько грандиозного, что Клайв Колдер заработал на нем почти три миллиарда долларов. Но с тех пор он пытался завоевать иную репутацию. Ему очень надоело писать бабблгам-поп для бой-бэндов. Он все время говорил: “Слушайте, я способен на большее. Я не хочу, чтоб меня навсегда заклеймили автором слащавой попсы и списали со счетов”».

После недолгой беседы Макс дал Дэвису послушать демозаписи песен, над которыми они работали с Доктором Люком, – Since U Been Gone и Behind These Hazel Eyes.

Сначала Макс Мартин предложил Since U Been Gone певице Пинк, но та от нее отказалась. А Хилари Дафф, по его мнению, не вытянула бы высокие ноты. Швед надеялся, что Дэвис подберет для песни кого-нибудь из его близких к року артистов, но Дэвис уже наметил кое-кого еще – Келли Кларксон.

– Ты с ума сошел? – с негодованием отреагировал Макс. – Я же сказал, что хочу отдать ее рок-исполнителю! Я не хочу снова делать попсу! А ты теперь собираешься отдать мои песни победительнице American Idol?

– Ты не понимаешь, – ответил Дэвис. – У Келли отменный голос, у нее большой потенциал, и ей нравится рисковать. Слушай, ты сам будешь продюсером. Ты добьешься нужного тебе исполнения.

После нескольких подобных бесед Макс, наконец, согласился отдать песню Кларксон.

Затем Дэвис показал песню певице. Она не захотела ее записывать. «В ней толком не было слов и законченной мелодии, – вспоминала она. – Трек был написан на компьютере, без настоящих музыкантов». Ее близкую к року натуру этот факт покоробил.

Тем не менее, в итоге Кларксон все же согласилась полететь в Стокгольм и записать песню с Максом в студии Maratone. На самом деле она даже сочинила для нее бридж, хоть и не числится среди авторов трека. Доктор Люк тоже присутствовал при записи, но на тот момент он только учился продюсированию вокала и почти не участвовал в процессе. Кларксон не понравилось работать с Максом Мартином. Он настоял, чтоб она спела Since U Been Gone точно так же, как он на демозаписи, – без капли уважения к ее статусу «идола». К тому же его бесконечное компилирование – Мартин сравнивал все дубли вокальных партий, выдергивал из них идеально пропетые слоги и склеивал вместе – сводило ее с ума. «Макс – очень дотошный продюсер, – рассказывал Дэвис. – В студии они с Келли не сошлись характерами». Когда запись закончилась и Кларксон вернулась домой, она сказала Дэвису: «Больше я ни за что не буду с ним работать!»

Несмотря на напряженную обстановку в студии, запись Since U Been Gone вышла великолепной. «Помню, как мы компилировали вокал Келли в Since U Been Gone, – рассказывал Макс в интервью журналу Billboard в 2010 году. – С каждым прослушиванием запись звучала все лучше и лучше. А потом настал тот момент, когда мы поняли: ого, у нас получилось! Мы скакали от радости и смеялись».

Начало песни похоже на микс из хитов The Cars – Just What I Needed и My Best Friend’s Girl. Восемь долей голого ритма на гитаре сыграл Готвальд в его технике «плохой гитары» – намеренно неумелого бряцания по двум верхним струнам на зажатом аккорде G. Затем вступает панк-рóковая басовая партия и электронная перкуссия. Мягкое нарастание гитарного фона – одного из классических атрибутов гитарного рока в песне – ведет к перегруженному хуку припева, взрыву чистой мелодической энергии:

Since you been gone I can breathe for the first time[16]

Он исполнен мощным и безупречно скомпилированным вокалом Кларксон (она получила «Грэмми» за эту композицию). Внезапно Since U Been Gone превращается во взрывной поп-хит, под который ты прыгаешь и поешь во все горло (если внимательно прислушаться, можно услышать голос Готвальда, записанный поверх партии Келли) под рок-н-ролльный грохот барабанов и тарелок. Затем, на втором куплете и бридже, песня снова превращается в инди-рок; слышны штрихи медиатора по заглушенным струнам – еще один характерный прием. Также песня покрыта электронным лоском динамической компрессии, который не дает вам пропустить самые тихие звуки и делает звучание таким плотным, что песню отлично слышно даже в шумных общественных местах.

Текст написан на разговорном английском, а не на шведском английском. В припеве Кларксон берет ноту на три октавы выше самой низкой ноты в песне. Музыкальная аранжировка прекрасно дополняет ее вокал.

Дэвис ликовал. Грубая рок-гитара Готвальда в сочетании с головокружительной вокальной мелодией Макса давали тот самый поп-роковый звук, который он искал. Он представил эту песню, вместе с еще одним плодом совместной работы с Максом и Люком, Behind These Hazel Eyes, на международной торговой конференции BMG, на которой присутствовали торговые представители из всех стран мира, где BMG продавала свои записи. Они влюбились в обе песни.

Через несколько дней после конференции Кларксон пришла в офис к Дэвису. По свидетельству Дэвиса, она начала встречу со слов: «Я буду говорить прямо и по делу. Я ненавижу Since U Been Gone и ненавижу Behind These Hazel Eyes. Мне не по душе работать с Максом Мартином и Доктором Люком, и мне не понравилось, что у нас получилось. Я хочу убрать обе песни из альбома».

Дэвис не мог поверить своим ушам. Победа в American Idol совсем помутила рассудок этой женщины? Он сделал паузу, чтобы собрать волю в кулак и успокоиться.

«Я удручен, – сказал он наконец. – Я только что представил обе песни на торговой конференции. Ты слишком мало знакома с индустрией, чтобы понять важность происходящего, но с ними ты станешь звездой номер один в каждой стране мира. Если б ты сказала мне это до записи, все было бы по-другому. Но сейчас я не могу принять твое требование».

В надежде вразумить поп-идола Дэвис привел в пример свой опыт с Барри Манилоу и Уитни Хьюстон – как он принес Барри песню I Write the Songs, как тот проклинал ее и наотрез отказывался записывать – и как она стала его знаковым хитом. Как он принес Уитни Why Does It Hurt So Bad – и та три года не соглашалась ее спеть. Наконец, после развода со звездой распавшейся группы New Edition Бобби Брауном, она сказала: «Я готова. Теперь я понимаю, о чем она». Еще Дэвис припомнил поучительную историю Тейлор Дейн. Он подобрал для нее десять хитов подряд (десять!), а она после этого ему заявила, что хочет писать сама.

«На чем держится карьера поп-звезды? – риторически вопрошал Дэвис. – На непрерывности хитов (это его любимое выражение). Но в случае с Тейлор нам пришлось ждать два-три года, пока она напишет, а в итоге у нее не вышло ни одного хита. Слушатели спрашивают: “Почему так давно ничего не слышно от Тейлор Дейн?”» Сколько поп-звезд совершали эту ошибку – хотели стать авторами-исполнителями, потому что именно их больше всего уважают американские критики. «А потом ты их встречаешь через двадцать лет и они спрашивают: “Почему ты дал мне это сделать?” – Дэвис в своей типичной манере медленно пожимает плечами. – Потому что дал».

В книге «Саундтрек моей жизни» Дэвис описывает ту памятную встречу с Кларксон по поводу Since U Been Gone. «Разговор шел тяжело, – писал он, – и легче не стало, когда Келли истерически разрыдалась. Мы просто сидели и несколько минут смотрели, как она плачет. Никто не знал, что сказать. Потом она вышла в уборную. Когда вернулась, обстановка в комнате все еще была очень напряженной. В конце концов я сказал: “Since U Been Gone станет первым синглом, и он для тебя все изменит”. Келли ничего не ответила. Она просто посмотрела на меня красными опухшими глазами и вышла. Я чувствовал себя отвратительно. Я и раньше расходился во мнениях с исполнителями и имел с ними неприятные беседы, но в подобной ситуации все же еще никогда не оказывался».

Позже Кларксон опровергла некоторые детали его рассказа. «Я должна заполнить его провалы в памяти и указать на откровенную дезинформацию», – писала она в посте на своем сайте после выхода мемуаров Дэвиса (позже пост удалили). Она говорила, что не плакала в тот день. «Хотя однажды я и правда расплакалась у него в кабинете. Я сыграла ему песню собственного сочинения, в которой рассказывала о своей жизни – Because of You. Я расплакалась, потому что он обругал ее и сказал мне, что я, дословно, “поганый композитор и должна быть благодарна за то, чем он меня удостаивает”. Он говорил, что в тексте нет рифмы и что мне следует просто заткнуться и петь, что мне говорят. Чудовищно было слышать это от человека, которого я еще девочкой считала своим героем и работать с которым для меня было честью. Я продолжила бороться за свою песню, и в итоге лейбл уступил. Песня стала мировым хитом, но об этом он в своей книге не написал».

Тем не менее сложно оспорить тот факт, что Since U Been Gone сделала Кларксон суперзвездой. Песня дала ей все, что может дать хит исполнителю. Благодаря Since U Been Gone и второму синглу, Behind These Hazel Eyes (который добрался аж до шестой строчки хит-парадов), альбом Breakaway продался тиражом одиннадцать миллионов по всему миру, в том числе пять с половиной миллионов копий было продано за пределами США – а это огромные цифры для эпохи после появления Napster. Кларксон получила две премии «Грэмми»: одну – за весь альбом, вторую – за исполнение Since U Been Gone в частности. Песня также вернула имя Макса Мартина в верхние строчки чартов (песня поднялась до второй позиции) и впервые открыла для широкой аудитории имя Доктора Люка. Между этими двумя возникла особая химия – творческая сила, которая сформировала поп-музыку следующего десятилетия.

И все же когда Кларксон таки прославилась на весь мир, Дэвис писал: «Признала ли она хоть раз лично, что я был прав?»

К началу 2000-х в сфере звукозаписи повсеместно распространилась практика предварительной проверки хитового потенциала синглов. Один из главных подобных сервисов, Hit Predictor, создал Гай Заполеон вместе с Риком Бисеглией и Дагом Фордом. В самом ли деле работал сервис или нет, лейблы ему доверяли и постоянно прибегали к методу Заполеона для проверки песен. Интерес лейблов к Hit Predictor настолько поднял ценность компании, что ее в конце концов приобрел медиахолдинг Clear Channel и стал использовать систему Гая Заполеона в своих внутренних исследованиях.

Основная трудность, с которой Гай Заполеон столкнулся при разработке сервиса Hit Predictor, состояла в том факте, что люди не знают, нравится им песня или нет, до тех пор пока не услышат ее. «Давно известно, что проводить исследование можно только с людьми, которые уже знакомы с треком», – рассказывает он. Заполеон называет это «правилом трех прослушиваний» – песню нужно послушать хотя бы три раза, чтобы понять, нравится она тебе или нет. Так радиостанции традиционно проводят телефонные исследования для проверки своих плейлистов – они опрашивают слушателей об уже известных им композициях. «Они ведь не пытаются ставить им совершенно новые песни», – говорит Заполеон.

В качестве решения Заполеон заменил троекратное прослушивание двухминутным ремиксом. «Мы берем самые сочные тридцать секунд песни, – рассказывает он. – Обычно это припев, но не всегда. Затем – одну минуту, которая содержит хук, и потом снова вставляем те тридцать секунд – я их называю “филе-миньон”». Таким образом, участники исследования Заполеона прослушивают самую цепляющую часть песни три раза в течение двух минут.

Метод проверки хитов сервиса Hit Predictor стал лишь одним из многих, разработанных вслед за выходом книги Майкла Льюиса «Moneyball. Как математика изменила самую популярную спортивную лигу в мире» в 2003 году. Интуитивное чутье, которым славились менеджеры из мира звукозаписи, всегда могло оказаться под влиянием пагубных предрассудков и привести к убыткам. Более безопасный подход предлагала «наука хит-песен» – этот термин придумал музыкальный предприниматель Майк Маккриди. «Наука хит-песен» – это метод компьютерного анализа композиций, при котором акустические свойства и математическое строение новой песни сравнивается со старыми хитами. В 2006 году для статьи «Формула», опубликованной в журнале New Yorker, Маккриди рассказал журналисту Малькольму Гладуэллу: «Мы беремся за новые диски задолго до их релиза. Мы анализируем все двенадцать треков. Затем накладываем их на подборку хитов прошлых лет и сообщаем лейблу, какие из них максимально соответствуют по структуре старым хитам». Более того, машина песен Маккриди может вычислить, какие моменты в песне требуется пересвести, чтобы из нее вышел хит. Нужно всего лишь дать мозгу то, чего он хочет от трека. «Я считаю, мы смогли понять, каким образом мозг воспринимает музыку», – заявил Маккриди.

Став мировой звездой, Кларксон полностью взяла под свой контроль подбор песен для третьего альбома, My December. Вместе с другими музыкантами она сама написала все треки без какого-либо вмешательства Дэвиса, а когда пластинка была готова, менеджер Кларксон принес ее Дэвису как свершившийся факт. Тот прослушал песни и разглядел среди них только одну похожую на хит. Его подчиненные с не столь отточенным слухом с ним согласились. Дэвис умолял Кларксон подумать еще раз.

«Во-первых, этот материал – не Nebraska Брюса Спрингстина, – вспоминает он свой разговор с ней. – Это не поэзия. Если ты хочешь записать акустический альбом из личных песен, если ты родила ребенка и собираешься выпустить сборник колыбельных, я не буду возражать. Но это – поп-песни, а не хиты. Я должен предупредить тебя о последствиях. Ты только что продала одиннадцать миллионов копий. Как бизнесмен и как часть команды, благодаря которой ты продала одиннадцать миллионов копий, я имею право высказать свою точку зрения. И вот что я говорю: без хитов твои продажи упадут на восемьдесят пять процентов».

Дэвис считает, что Кларксон это не волновало.

«Никаких споров. Никаких криков. Ей просто было все равно», – вспоминает он.

Дэвису все же удалось убедить ее дать ему опробовать песни у Гая Заполеона и других исследователей хитов.

«Они подтвердили то, что мы все услышали, – продолжает Дэвис. – Только одна песня могла претендовать на место в верхней десятке».

«Я не верю в проверки, – ответила Кларксон, по словам Дэвиса. – Мне очень важно, чтобы альбом вышел именно в таком виде».

Дэвис рассказывает: «Она недавно разорвала отношения с музыкантом, и для нее как для молодой девушки было важно выплеснуть всю свою иронию и горечь, хоть эти ирония и горечь не породили хитов». В конце концов Дэвис согласился выпустить альбом таким, каким его хотела видеть Кларксон.

Дэвис оказался прав. (В своих рассказах Дэвис всегда прав.) На самом деле результат оказался даже более плачевным, чем он опасался. Альбом разошелся тиражом миллион сто тысяч копий по всему миру – на девяносто процентов меньше, чем Breakaway. Кларксон уволила своего менеджера и отменила тур из-за плохих продаж билетов.

При работе над альбомом All I Ever Wanted, четвертым и последним альбомом, спродюсированным Дэвисом, Кларксон покорно принимала помощь профессионалов. Она даже согласилась снова сотрудничать с Максом Мартином и Доктором Люком. Они написали для нее My Life Would Suck Without You, которая откровенно повторяет мелодическую структуру Since U Been Gone, хоть и несет противоположную смысловую нагрузку, и песня оказалась на первой строчке хит-парадов в феврале 2009 года. Еще один хит, Already Gone, Келли написала вместе с Райаном Теддером. На вершине чартов она снова оказалась с хитом, который они сочинили вместе с бывшим сотрудником студии Cheiron Йоргеном Элофссоном для ее следующего альбома, – Stronger (What Doesn’t Kill You).

Шоу American Idol впоследствии дало старт карьере еще нескольких исполнителей, в том числе Клэя Эйкена, Дженнифер Хадсон, группы Daughtry и еще одной суперзвезды – Кэрри Андервуд. (Ее первый хит, добравшийся до первой строчки, написал Андреас Карлссон из студии Cheiron.) Однако после ухода Дэвиса в 2007 году шоу стало выпускать значительно меньшее количество долгоживущих звезд. Виной тому отчасти застой 2007-го, но в последнее время едва ли кто-то из победителей приблизился к масштабам славы Кларксон и Андервуд (вот если бы первым провальным альбомом Адама Ламберта занимался Дэвис!). Аналогичные конкурсы талантов появились на других каналах – The Voice, X Factor (еще один проект Саймона Коуэлла) и America’s Got Talent среди прочих – и ни один не открыл суперзвезды. Из чего можно сделать вывод: пускай телешоу дает талантам возможность быть замеченными, оно не делает их звездами с успешными записями. Для этого нужны профессионалы индустрии.

Второй куплет. Фабричные девочки: культурные технологии и рождение кей-попа

14. Gee

Исторически подростки составляли готовую целевую аудиторию для фабрик хитов, но они же становились причиной ограниченного срока годности хитов. Тинейджеры вырастают, а следующее поколение стремится противопоставить себя предыдущему, в частности своим старшим братьям и сестрам. Это очевидным образом сказывается на музыкальных пристрастиях: ты ненавидишь любимую музыку своего старшего брата или сестры просто потому, что она ему или ей нравится. По этой причине успех фабрик хитов автоматически влечет за собой волну отторжения; даже студии Cheiron не удалось ее избежать. Эпоха рок-музыки значительно углубила этот разрыв между поколениями, поскольку позволила юным фанатам The Beatles и The Rolling Stones не только презирать пластинки с песнями из Брилл-Билдинг их старших братьев и сестер, но еще и чувствовать свое моральное превосходство – мол, им-то нравится «настоящая» музыка авторов-исполнителей, а не «сфабрикованная» и спетая нанятыми артистами. Дилан предельно ясно все разъяснил для ретроградов в речи-вступлении к песне 1962 года Bob Dylan’s Blues: «В отличие от большинства песен, которые пишут на “улице жестяных сковородок”… эту написали где-то в Соединенных Штатах».

Но что если бы разницы между авторской и «сфабрикованной» музыкой, разницы, основанной на стольких логических непоследовательностях и предрассудках, как таковой не существовало? Что если «сфабрикованные» песни мы воспринимали бы как авторские? Какой бы тогда была популярная музыка? Кажется, что американский поп движется в этом направлении, но корейская музыка его уже обогнала. У Кореи уже есть кей-поп.

Ли Су Ман, основатель компании SM Entertainment и главный архитектор системы идолов кей-попа, родился в Сеуле в 1952 году во время Корейской войны. В детстве мать играла ему классику на фортепиано. В то время главным жанром популярной музыки в Корее был «трот» (сокращение от «фокстрот»), который там произносили как «теротеу». Трот заимствовал элементы западной и японской популярной музыки – наследие японской оккупации 1910–1945 годов. К этим влияниям добавился характерный корейский стиль пения – «пхансори».

Но случилось так, что Ли увлекся американским фолком и корейской рок-музыкой, которая зародилась на американских военных базах и распространилась стараниями гитариста и певца Шин Джун Хена в 60-х. Задолго до появления кей-попа корейские музыканты уже мастерски научились сочетать западные веяния с их традиционными песенными и танцевальными жанрами.

Ли прославился как исполнитель фолка и в конце 70-х собрал недолго прожившую хард-рок-группу Lee Soo-man and the 365 Days. Позже он стал известным диск-жокеем и ведущим музыкальных и развлекательных телепрограмм. Однако в конце 70-х правительство Кореи нанесло удар по музыкальной сцене: по обвинениям в хранении марихуаны в тюрьму попала плеяда известных музыкантов. После военного переворота в 1980 году к власти пришел президент Чон Ду Хван, и радио– и телевизионные передачи Ли закрыли.

Ли переехал в США с целью получить степень магистра по компьютерной инженерии в Университете штата Калифорния в Нортридже. Его привел в восторг недавно открытый канал MTV. Если и есть такой ролик из 80-х, в котором собраны все элементы, позже возродившиеся в кей-попе, то это клип Бобби Брауна My Prerogative (1988). Сценические движения Брауна – вихляния бедрами, резкие повороты, которые копирует подтанцовка на заднем плане, – кей-поп впитал в свою самую суть. Тедди Райли, соавтор My Prerogative, позже вдохнул вторую жизнь в карьеру в SM Entertainment – компания сделала его своим постоянным продюсером. Райли открыл офис в Сеуле, нанял сотрудников и снова начал писать хиты.

В 1985 году Ли получил степень и, как он рассказал Марку Расселу, автору Pop Goes Korea («Поп приходит в Корею»), вернулся домой, полный решимости «воссоздать американскую индустрию развлечений в Корее». Рост благополучия, отмеченный Олимпиадой 1988 года в Сеуле, способствовал укреплению в стране ориентированной на рынок демократии и в целом ослабил ограничения в сфере массовой информации. Поток корейцев, возвращавшихся в Сеул из США, привез с собой ритмы рэпа и хип-хопа с корейскими текстами. Произношение согласных в корейском языке, обилие «ка» и «та» придали их читке особенно хлесткое звучание. В 1992 году группа из трех участников Seo Taiji and Boys выступила на конкурсе талантов на корейском телевидении с рэп-песней – к ужасу судей, которые поставили их на последнее место, и к восторгу подростков перед экранами домашних телевизоров (одного из них звали Ян Хён Сок, в будущем он откроет еще одну важную в мире кей-попа компанию – YG Entertainment). Историки корейской музыки сходятся во мнении, что то выступление послужило важным толчком к зарождению кей-попа.

Ли основал SM в 1989 году. Первого успеха он добился с корейским певцом и танцором Хен Джин Янгом, чей альбом вышел в 1990 году. Но стоило Хену приблизиться к статусу звезды, как его арестовали за хранение наркотиков. Рассел писал, что Ли «привела в отчаяние» эта неудача и с тех пор он усвоил важность полного контроля над исполнителями: «Он не мог раз за разом раскручивать и развивать новых артистов, только чтоб после этого вокруг него все рушилось и горело».

Отныне его звезды только создавались, а не рождались, проходя через сложную систему воспитания. Ли позаимствовал у Лу Перлмана идею набора разных типажей в одной музыкальной группе и собрал коллектив Samsung при помощи метода, который он назвал «культурной технологией». В своем выступлении в Высшей школе бизнеса Стэнфордского университета в 2011 году он рассказывал: «Я придумал этот термин примерно четырнадцать лет назад, когда моя компания SM приняла решение продвигать своих артистов и культурную продукцию по всей Азии. Бóльшая часть 90-х прошла под эгидой информационных технологий, и я предсказываю, что за ней грядет эра культурных технологий, – продолжал он. – И SM Entertainment, и я видим культуру как разновидность технологии. Однако культурные технологии – куда более сложные и тонко устроенные, нежели информационные».

Ли узнал о Backstreet Boys, когда в 1996 году они приехали в Сеул и произвели фурор на грани с беспорядками. Одержимость фанатов впечатлила Ли, и в тот же год SM собрала свою первую поп-группу – бой-бэнд из пяти участников под названием H.O.T. (сокращение от High-Five of Teenagers). Вслед за ней появилась и первая девчачья группа компании SM, S.E.S. – по первым буквам имен участниц. Обе группы обрели особую популярность в Корее и вдохновили другие коллективы. Вскоре кей-поп начал втягивать традиционный трот и рок в коммерческие широты корейской музыкальной сцены.

В середине и конце 90-х, как раз когда подростковый поп захватил чарты США, «корейская волна» – целое цунами южнокорейской культуры – захлестнула ее азиатских соседей. Помимо кей-попа эта волна (или «халлю» – по-корейски) несла в себе корейские телесериалы и, в меньшем количестве, корейские фильмы. Корейские телепродюсеры заработали состояния во время азиатского экономического кризиса конца 90-х, предложив более дешевый эфирный материал, чем сериалы из Японии или Гонконга, и более качественный, чем могли выпустить самостоятельно большинство других азиатских стран. Больше всего шума в Азии наделала романтическая теледрама «Зимняя соната» 2002 года. В сериале юные корейские актеры предстают в окружении современного городского пейзажа, но сюжет несет в себе традиционные ценности семьи, дружбы и романтической любви.

Корейская волна стала классическим примером применения «мягкой силы»: ее культурный экспорт ничего не оставил от былой репутации неприметного индустриального государства и превратил Южную Корею в космополитическую страну благосостояния. Благодаря «Зимней сонате» японки среднего возраста теперь вздыхали по корейским мужчинам и жаловались на «травоядность» – то есть недостаток мужественности – у японцев. Корейское происхождение раньше считалось в Японии позорным клеймом, а теперь стало модным. Вслед за успехом кей-сериала в Корею начали стекаться туристы со всей Азии, чтобы побывать в местах съемок.

Ли продолжил распространение кей-попа и в других частях Азии, где этот стиль вытеснил с доминирующей позиции на рынке продукцию Японии и Гонконга. Чтобы завоевать широкую аудиторию в Европе, Backstreet Boys исполняли песни на французском и испанском, хоть и не говорили на этих языках; так, корейские идол-группы учились петь на японском и китайском, а также на английском. При этом в своем синтетическом звучании и стиле музыки и клипов они продолжали придерживаться тех принципов, благодаря которым прославились в Корее.

Ли с коллегами разработали пособие по культурным технологиям, в котором перечислили основные шаги, необходимые для раскрутки артистов кей-попа в различных странах Азии. В пособии, обязательном к изучению всеми сотрудниками SM Entertainment, описывалось, когда нужно приглашать иностранных композиторов, продюсеров и хореографов; каких последовательностей аккордов придерживаться в разных странах; каким цветом теней артисту пользоваться в разных азиатских регионах и какие жесты делать руками; какие ракурсы использовать в клипах (360-градусный охват всех участников в начале, затем крупный план каждого в отдельности).

Культурные технологии (КТ, как их для краткости называл Ли), по всей видимости, работали. В конце 90-х H.O.T. занимали первые строчки хит-парадов в Китае и Тайване. И H.O.T., и S.E.S. распались в начале 2000-х, но на их место Ли привел еще более успешные группы. Соло-исполнительница БоА дебютировала в 2000 году и стала сенсацией в Японии. Бой-бэнд Super Junior, основанный в 2005-м, добился еще большей популярности по всей Азии, чем H.O.T. А в 2007 году появилась группа Girls’ Generation из девяти участниц, которая воплотила в себе наивысшие достижения культурных технологий и стремилась покорить не только Азию, но и Запад.

Ли ушел с поста генерального директора SM в 2010 году, но продолжает прикладывать руку к отбору участников для идол-групп – например, для бой-бэнда EXO. Группа состоит из двенадцати юношей, шесть из них говорят на корейском и живут в Сеуле (EXO-K), и еще шесть – китайцы и говорят на мандаринском наречии (EXO-M). Эти две «подгруппы» выпускают песни одновременно в своих странах на своих языках и одновременно их раскручивают, достигая «идеальной локализации», по выражению Ли. «Будь то китайский артист или китайская компания – важно только то, что их создали наши культурные технологии, – говорил он. – Мы готовимся к захвату следующего крупнейшего рынка, а наша конечная цель – создавать самые яркие звезды в мире».

Мировой тур SM World Tour III стартовал теплым майским вечером на стадионе «Хонда-центр» в Анахайме, Калифорния. До концерта оставалось два часа, но бетонную площадь перед ареной уже заполонили тысячи фанатов кей-попа. В тот день выступали главные поп-группы Южной Кореи – SHINee, f(x), Super Junior, EXO, TVXQ! и Girls’ Generation. Все они – часть SM Entertainment, крупнейшего из так называемых агентств, где рождается бóльшая часть корейской поп-музыки, и главного спонсора тура.

Для американских фанатов кей-попа концерт в «Хонда-центре» стал редким шансом увидеть своих кумиров во плоти. Перед стадионом группы фанатов исполняли «танцевальные каверы» – копировали движения участников идол-групп. Люди держали в руках светящиеся палочки и связки воздушных шариков – у каждой группы был свой цвет. Контингент оказался старше, чем я ожидал, и по атмосфере мероприятие скорее походило на фестиваль компьютерных игр, чем на поп-концерт. Примерно три четверти собравшихся составляли американцы азиатского происхождения, но были и белые фанаты всех возрастов и какое-то количество черных женщин.

Немного позади меня стоял Джон Тот, двадцатидевятилетний белый программист, который двенадцать часов ехал сюда из Нью-Мехико. Джон – фанат Girls’ Generation. Когда он наткнулся на клип девушек на YouTube, он слушал альтернативный рок; его любимой группой была Weezer. «От меня решительно нельзя было ожидать, что я стану слушать азиатскую группу из девяти девчонок», – говорит он. Но вскоре Тот уже учил корейский язык, чтобы понимать тексты песен и смотреть корейские телешоу. Потом он начал готовить корейскую еду. Затем, наконец, полетел в Сеул и впервые вживую увидел девушек – Тиффани, Суён, Джессику, Тхэён, Санни, Хёён, Юри, Юну и Сохён. И это изменило его жизнь.

«Ты думаешь, что любишь их, а потом Тиффани показывает пальцем прямо на тебя и подмигивает, и весь остальной мир просто исчезает, – писал Тот на Soshified, фан-сайте Girls’ Generation. – Ты думаешь, что любишь их, а потом Суён смотрит тебе прямо в глаза и произносит по-английски: “Спасибо, что пришел”. Мне кажется, я сам не знаю, насколько сильно я их люблю».

В очереди к стадиону «Хонда-центр» он говорит мне: «Они впитывают любовь своих фанатов и возвращают ее им… Когда видишь их на сцене, кажется, будто они тут исключительно ради тебя».

В Сеуле кей-поп повсюду. Поп-звезды постоянно окружают тебя на плакатах и дисплеях. Их картонные фигуры в полный рост встречают тебя на входе в супермаркеты. На улицах и в метро тебе кажется, будто ты везде видишь их лица. (Как-то раз в лобби отеля я шагнул к одной такой картонной фигуре, но это оказалась живая женщина; она нахмурилась и отошла в сторону.) В Каннамгу, фешенебельном торговом квартале на южном берегу реки Ханган, даже архитектура такая же глянцевая, как сами звезды.

В индустрии кей-попа доминируют три агентства. Головные офисы каждого из них находятся в Сеуле; самое большое – SM Entertainment, а за ним следуют JYP Entertainment и YG Entertainment. Они держат своих артистов под таким жестким контролем, о каком западные хитмейкеры могут только мечтать. Агентство выступает в качестве менеджера, агента и промоутера, контролируя каждый аспект карьеры идола: продажу записей, концерты, публикации, появления в рекламе и на телевидении. Штаб-квартиры SM и JYP находятся в Каннамгу, и рядом с ними всегда можно увидеть стайки девушек, по большей части японок, которые надеются хоть краем глаза увидеть своих идолов (по городу те обычно передвигаются в условиях повышенной секретности – в минивэнах с затемненными стеклами). Оба офисных комплекса на удивление захудалые внутри, с тесными студиями и потрепанным декором. Агентство YG на другом берегу отличается куда более роскошной обстановкой, имеет дюжину ультрасовременных студий и штат из шестнадцати продюсеров, среди которых – Тедди Пак, который написал суперхит Fantastic Baby группы BIGBANG и большинство песен 2NE1; эти группы считаются главными коллективами агентства YG.

Со мной ненадолго встретился основатель JYP Пак Чжин Ён, высокий сорокалетний мужчина атлетического сложения, получивший образование в США. Он вышел в тренировочном костюме из офисного спортзала, где занимался с подопечными агентства. У него толком не было времени говорить; он сразу же исчез в танцевальном зале, у дверей которого громоздилась детская обувь. Однако мне удалось побеседовать с пятью девушками из Wonder Girls, самого успешного герл-бэнда агентства. В клипе на песню Nobody они щеголяют блестящими платьями и пышными прическами – корейский вариант The Supremes. Без костюмов и макияжа их почти не узнать. Они сидят за столом для совещаний; посередине – очень уставшая на вид солистка Сохи[17]. Мы много говорим о смене часовых поясов. Соне, по левую руку от Сохи, смотрит на часы: пять вечера. «Это худшее время дня!» – заявляет она.

Агентство набирает воспитанников от двенадцати до девятнадцати лет по всему свету – как посредством открытых прослушиваний, так и через сеть охотников за талантами (Биг Папа Перлман так далеко зайти не смог). В составе Girls’ Generation, самой громкой группы последних лет, есть две американки, Тиффани и Джессика – они родились и выросли в Калифорнии. (Англо– и китайскоговорящие девушки корейского происхождения ценятся особенно высоко.) Тиффани родилась в Сан-Франциско и выросла в Лос-Анджелесе, а в пятнадцать лет ее отобрали по итогам прослушивания и привезли в Сеул, где она прошла курс обучения по системе воспитания идолов. Джессика появилась на свет в том же роддоме, что и Тиффани, и ее заметили в Сеуле, когда ей было двенадцать. «Я толком не проходила прослушивания, – рассказывает она. – Я просто приехала в Корею к родственникам отца, и когда ходила за покупками, меня и мою сестру заметили агенты». Ее сестре Кристал тогда было семь; теперь она участница группы f(x). В Сеуле Джессика и Тиффани днем посещали международную школу, после ехали в офис SM, где занимались до десяти вечера, а потом делали домашнюю работу. Джессика проходила курс обучения семь лет.

Идолам рассказывают о работе с массмедиа и готовят к пристальному вниманию со стороны «нетизенов» – обитателей Сети в Корее, стране самой развитой онлайн-жизни. («Нетизены в восторге от эгьё-родинки Сохён» – гласит типичный заголовок на сайте Soompi, посвященному кей-попу.) Появление на публике подшофе, драки и непристойное поведение зачастую играют на пользу имиджу селебрити в Америке; в Корее же слух о секс-видео с участием звезды или положительный тест на марихуану могут разрушить ее карьеру. Прежде чем попасть в группу, девушки и юноши обучаются годами. Только один из десяти студентов доходит до своего дебюта.

Как правило, состав группы утверждают главы агентств на основе индивидуальных и коллективных качеств. «Члены коллектива не должны сливаться и быть слишком похожи между собой, – говорит Мелоди Ким, комьюнити-менеджер сайта Soompi, – но при этом им нужно дополнять друг друга, чтобы составлять гармоничное единое целое». Группы дебютируют на многочисленных и чуть ли не ежедневных развлекательных шоу на корейском телевидении. Я присутствовал на съемках одного из них, передачи «M! Обратный отсчет» на канале Mnet. Там уже известные группы исполняли свои новые песни, а зрители выбирали из них лучшие; мне вспомнились дни, когда на MTV еще в самом деле крутили музыку. Если идолы достигают успеха, от них ожидают по полноформатному альбому каждые восемнадцать месяцев и по мини-альбому из пяти песен каждый год. Состав чартов постоянно меняется, а поскольку молодость и новизна здесь в цене, группы обычно живут недолго; пять лет – их средний «срок годности». (Некоторые кей-идолы продолжают карьеру в качестве актеров мюзиклов или телесериалов.) Регулярно появляются новички: в 2013-м дебютировали примерно шестьдесят коллективов – невиданное доселе число. Лишь немногих из них ожидает известность; большинство исчезнут после пары песен.

Внешность – главный товар кей-поп-артиста. Некоторые из идолов умеют играть на инструментах, но на сцене этого, как правило, не делают. На публике кей-поп-звезды должны блистать своей физической красотой. Их точеные, аккуратные лица, сужающиеся к подбородку, разительно отличаются от круглых лиц типичных корейцев. Некоторые, конечно, такими рождаются, но большинству приходится прибегать к хирургии. Корея – мировой лидер по количеству пластических операций на душу населения, по данным журнала The Economist. Двойная операция на глазах, благодаря которой разрез становится более европейским, – распространенный подарок детям от родителей за хорошие оценки на школьных экзаменах. Из-за популярности кей-попа в Сеул стекаются «медицинские туристы» из Китая, Японии и Сингапура, мечтая изменить свои черты лица и больше походить на корейских звезд. Некоторые отели даже сотрудничают с клиниками, чтоб пациенты могли проходить процедуры, не покидая номера. Отель «Ритц-Карлтон Сеул» предлагает пакет антивозрастных процедур за восемьдесят восемь тысяч долларов. Женщины приезжают сюда еще и за двойной операцией на челюсти: нижнюю и верхнюю челюсти разделяют и меняют их положение относительно друг друга, чтобы череп приобрел более конусообразную форму.

Пресс-конференция с идолами перед концертом в Анахайме проходила в длинной узкой комнате на третьем этаже комплекса «Хонда-центр». По два идола от каждой группы зашли цепочкой и сели на высокие табуреты на небольшом подиуме. На каждом из них был один из многочисленных костюмов, в которых им предстояло щеголять в течение четырехчасового шоу. Юноши не отставали от девушек по количеству макияжа на лицах и даже опережали в замысловатости причесок – их волосы были тщательно уложены при помощи муссов и гелей и выкрашены в пепельные и светло-русые цвета. Некоторые из юношей были одеты в приталенные пиджаки со свободными шароварами или брюками-галифе – на манер цирковых ведущих; другие – в белые фраки с высокими жесткими воротниками и черными галстуками – кавалеры мечты всех девочек на выпускном вечере. Облик парней был более андрогинным, чем девушек в золотых шортиках и мини-юбках, блестящих топах и кожаных ботинках со шнуровкой. Все они выглядели очень серьезными.

Как только идолы расселись, зашла женщина со стопкой белых полотенец. Она дала по одному каждой из девушек, и те расстелили их на своих голых коленках – эдакий импровизированный щит целомудрия. Я сидел напротив Суён из Girls’ Generation, изящной брюнетки. Она казалась очень сдержанной и холодной, словно статуэтка за стеклом витрины.

Сотрудники SM подготовили список тем. Один из представителей компании руководил процессом и зачитывал вопросы вслух по-английски и по-корейски. Первый вопрос двум девушкам из Girls’ Generation звучал так: «Каждый раз, когда вы приезжаете в Соединенные Штаты, вас встречают с невероятной любовью и поддержкой. Чувствуете ли вы это? Как вы думаете, в чем причина настолько теплого приема?»

Тот же самый вопрос с немного разными формулировками задали членам всех коллективов. У двух представителей Super Junior, группы из двенадцати юношей, спросили: «Как у вас получается вызывать столь бурную реакцию у фанатов по всему миру? В чем ваш секрет?»

Один из них осмелился предположить: «Может, дело в том, что мы так классно выглядим?»

У Нила Джейкобсона, руководителя отдела артистов и репертуара лейбла Interscope, очень большие глаза. У него есть привычка стоять близко к собеседнику и буравить его взглядом, чтобы тот сразу постиг суть его бурного потока мысли. Джейкобсон, восходящая звезда, работает в просторном угловом кабинете в главном офисе Interscope в Санта-Монике, где он, помимо прочих своих обязанностей, занимается продюсированием дебютного альбома Girls’ Generation в Америке. Он уже встретился с президентом Ли в Гонконге и сходил с ним вместе на концерт герл-бэнда. «Меня потрясла его щепетильность! – восклицает Джейкобсон. – Каждая крошечная деталь тщательно продумана. Каждая песня – маленький феномен! А фанаты – о боже мой!» У него даже перехватило дух от воспоминаний.

Размер группы оказался проблемой. «Все-таки в ней девять участниц, – говорит он о Girls’ Generation. – Заставить американцев принять девять девушек будет непросто».

Джейкобсону предстояло сделать такой альбом, который подчеркнул бы их «корейскость» – нарочитую «няшность» и невинность, которая отличает их от других поп-звезд, – но при этом в достаточной мере отвечал бы требованиям урбана, чтобы попасть на радио и подойти, к примеру, для Ники Минаж или Рианны, чтобы те, в свою очередь, могли познакомить своих фанатов со звучанием и стилем кей-попа. Рэпер и продюсер Swizz Beatz хотел свести вместе Криса Брауна с бой-квинтетом BIGBANG агентства YG, а также Ники Минаж с модным герл-бэндом 2NE1 из четырех участниц. «Подобное сотрудничество могло бы перебросить мосты и стать первым шагом к глобальному феномену», – сказал Swizz Beatz в интервью музыкальному журналу The Fader.

Однако до сих пор только одному артисту удалось преодолеть пропасть между восточной и западной поп-культурами – рэперу PSY. Его клип на песню Gangnam Style, где пухлый кореец исполняет ныне знакомый всему миру танец наездника, а вокруг него вьются красивые женщины, в том числе звезда кей-попа Хёна, стал первым видео в истории YouTube, которое набрало миллиард просмотров (на момент написания этой книги число перевалило за два миллиарда). Время покажет, станет ли его успех явлением разового интереса к экзотике, как это было с другой азиатской звездой, покорившей американские чарты, – японским певцом Кю Сакамото; его песня Sukiyaki заняла первое место «Горячей сотни» в 1963 году.

Распоряжение выпустить альбом Girls’ Generation для американского рынка пришло сверху. Макс Хоул, топ-менеджер международного подразделения Universal, рассказывает: «Я внимательно слежу за всем, что происходит в Японии, так что, разумеется, я знал, каких масштабов там достигло безумие вокруг Girls’ Generation. У них изумительно получаются синхронные танцы – в их группе очень важен визуальный аспект, – и песни мне очень понравились. Поэтому я решил включить Girls’ Generation на собрании, где присутствовали главы всех подразделений Universal в Северной Америке. Джимми Айовайн сказал, что и правда отличные записи. В итоге мы решили попробовать раскрутить Girls’ Generation в США».

Как и все в звукозаписывающей индустрии, Хоул хочет работать с Китаем, который однажды станет крупнейшим в мире рынком поп-музыки. Вопрос только в том, когда это случится и какая музыка понравится китайцам. «Через пять – десять лет Китай откроет для нас огромные возможности, – говорит он. – Сейчас рынок очень мал, но у нас получается зарабатывать на рекламных контрактах и гастролях». Сотрудничество между SM и американскими партнерами при работе над альбомом для Girls’ Generation может привести к дальнейшему совместному развитию на рынке Китая, где у SM больше связей, чем у Universal.

Лейбл рассчитывал, что девушки будут много гастролировать, что тоже могло стать проблемой. В Корее записи продвигаются по большей части за счет выступлений артистов на телевидении. В Сеуле девочки из Girls’ Generation появляются в передачах чуть ли не каждый день. В США же в пиковое эфирное время практически нет программ, посвященных поп-музыке, за исключением нечастых церемоний вручения наград; артисты могут получить доступ к широкой аудитории только на радио или гастролях.

«Для англоговорящих исполнителей правило одно: десять месяцев тура по США и Европе и один месяц по Азии, – рассказывает Джейкобсон, – тогда как эти девчонки все десять месяцев проводят в Азии».

Рекламные контракты с производителями составляют значительную долю их дохода – у девушек из Girls’ Generation более сорока таких контрактов в Азии; они рекламируют всё – от мобильных телефонов до жареной курицы. Длительное пребывание на Западе может повлечь за собой значительные «альтернативные издержки», как выразился агент из YG, из-за упущенной прибыли с рекламы и, что еще хуже, из-за отсутствия возможности появляться на телевидении. Группа Wonder Girls, которая раньше была главным герл-бэндом в кей-попе, провела два года в Нью-Йорке в бесплодных попытках выйти на американский рынок, и за это время их на родине затмили Girls’ Generation.

«Я хочу, чтобы они охватили не только Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анджелес, – продолжает Джейкобсон, расхаживая по кабинету. – Я хочу отправить их в Алабаму, Миссури и Канзас. Нам нужно, чтоб они пропитались насквозь – ели, вдыхали и видели во сне Америку. Так что переговоры нам предстоят интересные».

По сути, Джейкобсон столкнулся с той же головоломкой, что и Ли Су Ман: как сделать музыку, которая сможет понравиться одновременно западным и восточным фанатам и не вызвать отторжения ни с одной стороны? Джейкобсон заказал сотни песен у самых разных авторов – азиатских, американских и европейских – как раз в то время, когда на Западе начали осознавать потенциал кей-попа. «Я не хочу терять азиатский колорит. Моя цель – одновременно сохранить брэнд Girls’ Generation и сделать музыку, которая будет отвечать требованиям современного звучания Америки».

За полчаса до начала концерта в Анахайме я прохожу за сцену, чтобы встретиться с Тиффани и Джессикой, двумя участницами Girls’ Generation, которые родились и выросли в США. Представитель SM проводит меня по лабиринту гримерных, где идолов – в основном юношей – готовят к выходу: трепетно укладывают прически и поправляют одежду. Все постоянно нервно кланяются. Мой сопровождающий протискивается сквозь толчею и попутно инструктирует меня, какие вопросы из моего списка нельзя задавать девушкам. «“Грустно ли вам было прощаться с друзьями, которые не попали в группу?” – читает он. – “Есть ли у тебя парень?” – он делает паузу. – Послушайте, ваша беседа дойдет до Кореи, а там всё немного по-другому. Так что, пожалуйста, не касайтесь личных тем вроде отношений».

Я встречаюсь с девушками в подсобном помещении. Они садятся на раскладные стулья, а сопровождающий остается стоять подле. Тиффани очень мила, но Джессика здесь будто против своей воли. На самом деле на тот момент дни Джессики в составе Girls’ Generation были сочтены. У нее назрел конфликт с менеджментом, после того как она запустила собственную линию одежды, Blanc, и решила выйти замуж против воли агентства. В октябре 2014 года SM обнародовало шокирующую новость об уходе Джессики из группы.

– Трудно ли было переехать из Калифорнии в Сеул и адаптироваться к корейской культуре?

– Я думала, мне будет легко приспособиться, потому что у меня дома родители всегда говорили по-корейски, – говорит Тиффани, широко раскрыв глаза с очаровательным выражением «как-я-могла-быть-такой-глупенькой». – Я не могла вообразить, насколько это будет сложно. Американская культура очень открытая по сравнению с консервативной корейской. Я говорила людям «привет», а меня одергивали: «Нельзя говорить “привет”, надо кланяться!»

– Как вы живете на данный момент?

– Мы живем вшестером, а еще трое живут в минуте от нас. Мы постоянно ходим друг к другу, – отвечает Тиффани.

– Отслеживают ли нетизены ваши перемещения?

– Да, это так, – безучастно произносит Джессика. – Стоит мне прийти в ресторан, как в Twitter об этом знают уже через десять минут.

– Каково жить в таких условиях?

– В нас воспитали ответственность и осторожность в своих поступках – это необходимо в нашем положении, – откровенно говорит Тиффани. – Мы не выходим из дома.

Я спрашиваю, правда ли, что девушки пытаются маскироваться и выходить на улицы Сеула, но их узнают по одним только конечностям – очертаниям рук и ног.

– Правда, – отвечает Тиффани и бросает взгляд на свою руку. – И это просто… – она делает паузу и подыскивает нужное слово, – безумно круто!

Со стороны арены доносится волна протяжных воплей – фанаты не могут дождаться появления своих кумиров.

– Так, нам пора, – говорит представитель SM.

У меня есть один незадокументированный вопрос для Тиффани.

– Ты умеешь по-особому улыбаться глазами – тебя этому научили, или это природный навык?

– О нет, – отвечает она, хихикая. – Мой отец улыбается так же.

Она улыбается мне с расстояния метра – в этой улыбке чувствуется чистая мощь культурных технологий.

По пути к выходу я наткнулся на идолов, плотно окруживших невысокого человека в темно-синем костюме. Он тихо произносил некое наставление; периодически он делал паузу, и тогда группа хором что-то выкрикивала. Я подошел чуть ближе и узнал в человеке самого Ли Су Мана. Меня поразило благоговейное внимание, с которым его «семья» внимала каждому его слову. Он обращался к EXO, новой корейско-китайской группе; вокруг него стояли все ее двенадцать членов. При каждом выкрике юноши глубоко кланялись ему в пояс.

Однако не все в семье SM были в столь близких отношениях с президентом Ли. Несколько ее членов подали в суд на компанию за неправомерное обращение и так называемые «рабские контракты». Самым громким стало дело Хана Гена, танцора китайского происхождения. Агентство SM заметило его в 2001 году в Пекине, и в 2005 году он дебютировал в составе Super Junior. В 2009 году Хан Ген обвинил компанию в том (помимо прочего), что его в восемнадцать лет принудили подписать контракт на тринадцать лет; ему выплатили лишь малую часть заработанных денег; его штрафовали за отказ выполнять требования компании; его заставляли работать два года подряд без выходных, из-за чего, по заявлению Хана, у него развились гастрит и болезнь почек. Корейские суды вынесли решение в пользу Хана, но вскоре после этого он отозвал свой иск и ушел из группы.

Агентство SM изначально оправдывало длительные сроки своих контрактов расходами на проживание, пропитание и обучение студентов в течение пяти или более лет – это им могло обходиться в миллионы долларов. Однако шумиха вокруг «рабских контрактов» подорвала репутацию компании в глазах нетизенов, и в последние годы условия стали куда более приемлемыми для артистов. По слухам, у каждой из Girls’ Generation контракт на семь лет и им выплачивают по миллиону долларов в год, что едва ли можно назвать эксплуатацией.

Другие агентства, которые переняли систему производства у SM, не отличаются подобной прогрессивностью. В феврале 2011 года три участницы популярного герл-бэнда KARA, подопечные менее крупного агентства DSP, подали на него в суд на том основании, что им, после того как они заработали компании сотни тысяч долларов, платили всего по сто сорок долларов в месяц. Агентство опровергло эту информацию, и стороны в итоге разошлись мирно. В Корее широко известны случаи, когда агентства чрезмерно ограничивали свободу своих артистов. Другая компания, Alpha Entertainment, запрещает своим воспитанницам заводить бойфрендов, а также есть и пить после семи вечера, как сообщает сингапурская англоязычная газета The Straits Times. Кроме того, им нельзя выходить куда-либо без сопровождения. Мать Ферлин, одной из воспитанниц Alpha Entartainment, сказала изданию в ответ на вопрос, что она думает по поводу режима своей дочери: «До сих пор девочкам не приходилось делать ничего нецелесообразного. Компания много в них вкладывает, и им нужно упорно работать. Я не волнуюсь за Ферлин. Она должна идти за мечтой и многого добиться».

Первым на сцену стадиона в Анахайме вышел бой-бэнд SHINee. За ними было занятно наблюдать – густо накрашенные и залитые средствами для укладки волос юноши усердно отплясывали в такт музыке. За ними вышли Girls’ Generation в синих джинсах и белых футболках и исполнили песню Gee. Зал на хуке подпевал им во все горло: Geegeegeegeebabybaby. Эта песня – высшее достижение кей-попа, потому что слово gee для англоговорящей аудитории звучит одновременно привычно и по-иностранному. Когда песня закончилась, девушки рассредоточились по сцене. Суён подошла к тому месту, где стоял я, и начала неистово подмигивать и махать толпе с блаженной улыбкой на лице, встряхивая копной блестящих волос. Из холодного идола, которого я видел в конференц-зале, она превратилась в идеальную девушку-чирлидера. Джон Тот предупреждал, что так и будет: Girls’ Generation пришли, чтобы увидеть именно тебя и никого другого.

После их ухода шоу несколько померкло, и я задумался, чем же эта чрезмерно вылизанная, подражательная поп-музыка, исполненная посредственными вокалистами, может зацепить массового слушателя в Америке, где у него и так уже есть более талантливые музыканты с оригинальным материалом? Несмотря на упорные старания Girls’ Generation, мифический союз Востока и Запада оставался призрачным.

Лейбл Interscope зарезервировал себе ложу на VIP-этаже. Лифтерша мне сказала, что не слышала, чтобы на концерте так громко кричали. Ей даже пришлось вставить беруши.

В ложе расположились представители отделов подбора артистов и маркетинга из Interscope. Всем принесли еду и напитки.

«Все, что пожелаешь, – говорит Джейкобсон, обнимает меня за плечо и ведет к первому ряду ложи. – Сейчас я просто зритель, – добавляет он, садясь в кресло рядом со мной. – Я просто хочу широко раскрыть глаза и впитать все, что увижу».

Джейкобсон обводит рукой арену. «Заметьте, никто не сидит на месте. Никто. Даже под потолком. Очевидно, артистам удается наладить контакт со зрителем». Он говорит, что контакт – самая суть поп-музыки; так считает его босс, Джимми Айовайн. «Джимми не устает повторять, что главное – это контакт между артистом и фанатами, – продолжает Джейкобсон. – Весь бизнес держится на нем. Сейчас мы явно видим, что люди чувствуют взаимодействие с девочками».

В программе прозвучало несколько каверов: Джессика с сестрой Кристал спели California Gurls Кэти Перри, а Эмбер, пацанка из f(x), Крис из EXO-M и Кхи из SHINee исполнили Like a G6 группы Far East Movement. Артисты выходили на сцену, уходили, меняли костюмы и появлялись снова. В паузах нас развлекали посланиями от семьи SM. В какой-то момент толпе показали жутковатое мультяшное видео о любви членов SM друг к другу. Временами шоу начинало походить на пропагандистский митинг, но в лучшие моменты оно вызывало то важнейшее для поп-музыки чувство, которое под силу было пробудить только величайшим поп-артистам – The Beach Boys, ранним The Beatles и женским группам Фила Спектора: чувство чистой любви.

Когда на сцену вновь вышли Girls’ Generation, Джейкобсон внимательно за ними наблюдал. «Все дело в их скромности, – говорит он, складывая руки в смиренном жесте. – Посмотри, как они кланяются своим фанатам. Это очень важно». Он начинает перечислять качества группы, загибая пальцы. «Во-первых, красота. Во-вторых, вежливость и скромность. В-третьих, танцы. И в-четвертых, вокал. А еще лаконичность. Ни одна песня не длится дольше трех с половиной минут. Давай засечем».

Во многом благодаря президенту Ли кей-поп прочно обосновался не только в чартах Кореи, но и всей Азии, в частности, Японии – второго по величине музыкального рынка в мире после США. Тайвань, Сингапур, Филиппины, Гонконг, Таиланд, Вьетнам и Малайзия – главные потребители кей-попа. Южной Корее, стране с населением меньше пятидесяти миллионов, удалось научиться делать поп-хиты для более полутора миллиардов других азиатов, что ежегодно приносит экономике Кореи два миллиарда долларов (по данным BBC). Стабильную прибыль обеспечивают концерты кей-попа в Гонконге и континентальном Китае, кроме того, расположение Кореи позволяет ей выгодно продавать записи в Китае – на рынке с огромным потенциалом.

Фабрика идолов кей-попа – вероятно, самый продуманный механизм по производству хитов в мире. И все же при всех деньгах, которые агентства вложили в своих идолов, первая корейская звезда, прорвавшаяся в Соединенные Штаты, взошла вне системы идолов кей-попа. PSY работал на агентство YG, когда вышел клип на Gangnam Style, но из него никогда не пытались сделать идола. Его первый альбом – PSY from the PSYcho World! – в Корее порицали за «неподобающее содержание», а второй, Ssa 2, запретили для слушателей младше девятнадцати лет. В 2001 году его арестовали и оштрафовали за курение марихуаны, а во время военной службы по призыву его заподозрили в уклонении от обязанностей и заставили служить еще раз. PSY – корейская звезда, но он не принадлежит кей-попу, а после того, как он высмеял стандарты кей-попа в песне Gangnam Style, шансы идолов добиться успеха в США совсем снизились. По крайней мере тот факт, что пухлый парень с дурацким танцем наездника смог добиться того, что не удалось ни одной блестяще продуманной группе идолов, свидетельствует об одном: культурные технологии не способны на большее. В конце концов, как говорил Денниз Поп, иногда приходится позволить искусству победить.

Припев Рианна: «Трек-и-хук»

15. Umbrella

Эван Роджерс в юности слушал Стиви Уандера; его друзья – Элтона Джона. Он вырос в городке Сторрс в Коннектикуте и всегда был белым парнем в ар-энд-би-группах. Подростком Эван присоединился к местному коллективу Too Much Too Soon, последователям пост-фанк-группы из 70-х Earth, Wind & Fire. Они играли по всей Новой Англии – на дискотеках в старших школах и колледжах, в клубах формата «Топ-40»; иногда они выступали шесть раз в неделю. Чаще всего в их программе звучали I Wanna Be Your Lover Принса, September группы Earth, Wind & Fire, Ain’t No Stopping Us Now группы McFadden & Whitehead и Brick House группы The Commodores. Эвану так нравился его образ жизни, что он решил отложить учебу в колледже, чем расстроил своих родителей, выпускников Корнелльского университета; обе его сестры поступили в Миддлбери-колледж. В конце концов Эвану удалось убедить родителей отсрочить «настоящую» карьеру на один год и дать ему попробовать себя в музыке. «И я занимаюсь ею до сих пор», – говорит он сорок лет спустя.

К группе присоединился еще один белый парень, Карл Стуркен. Стуркен здорово играл на гитаре и с отличием окончил Уэслианский университет. Вместе с Эваном они написали несколько песен – первые шедевры ранних Стуркена – Роджерса. Их группа выезжала на гастроли все дальше и дальше, и однажды в турне по Барбадосу в середине 80-х Роджерс и Стуркен встретили двух местных женщин, которые позже стали их женами и косвенным образом повлияли на формирование урбан-попа. Но это было уже через тридцать лет.

Когда группа распалась, Роджерс и Стуркен переехали в Нью-Йорк и сосредоточились на написании песен. Роджерс брал на себя тексты и мелодии, а Стуркен занимался ритмом и аккордами; часто они помогали друг другу идеями. Их прорывом можно назвать хит Heartbreaker, написанный для альбома Ивлин Кинг So Romantic 1984 года. После этого Роджерс заключил контракт с лейблом RCA как сольный исполнитель и в 1985 году выпустил альбом Love Games из их со Стуркеном песен, где Эван пел, а Карл исполнял гитарные партии. Пластинка успехом не пользовалась, и RCA отказался от сотрудничества с Роджерсом; тут его подхватил лейбл Capitol, на котором Роджерс в 1989 году выпустил свой второй альбом, Faces of Love, но и эта пластинка провалилась.

Тем не менее их карьера авторов-продюсеров явно двигалась вперед. Стуркен и Роджерс внесли свою лепту в саундтрек к важному фильму 1984 года «Бит Стрит» – о ранней культуре хип-хопа в Бронксе и тем заработали себе авторитет в сообществе урбан-музыки. За этим проектом последовало их сотрудничество в качестве композиторов и продюсеров с Черилл Линн, Стефани Миллс и Дженнифер Холлидей.

В 1989 году дуэт раскрыл себя в поп-музыке, написав половину треков для альбома вернувшегося из забвения Донни Осмонда, в том числе сингл Soldier of Love, который Роджерс изначально создавал для себя. Пик славы Донни Осмонда пришелся на былые дни расцвета подросткового бабблгам-попа. Его версия Puppy Love – песни, которую Пол Анка написал для Аннетт Фуничелло, – вышла, когда мне было тринадцать лет и определила мои музыкальные пристрастия: отныне я слушал все, что максимально на нее не похоже. Лейбл не знал, как преподнести составителям радиоэфира тридцатидвухлетнюю бывшую звезду подросткового попа (после семнадцати лет творческого затишья), поэтому исполнителем Soldier of Love значился таинственный «анонимный артист».

Эта песня в ритме нью-джек-свинга добралась до второй позиции в чартах – на одну ступень выше, чем Puppy Love (и все же не так высоко, как хит Осмонда 1971 года Go Away Little Girl авторства Гоффина – Кинг из эпохи Брилл-Билдинг). Soldier of Love доказала, что поп-звезды-подростки могут существовать и во взрослой жизни, а также что Стуркен и Роджерс умеют писать поп-хиты.

Как Лу Перлман, Роджерс и Стуркен обратили внимание на невероятный коммерческий успех New Kids on the Block в начале 90-х. Они решили собрать свой бой-бэнд из повзрослевших участников Too Much Too Soon и назвали его Rythm [sic] Syndicate. Впятером они выступали на сцене с инструментами, как рок-группа, но при этом синхронно танцевали и носили стрижки на манер бой-бэндов. Сейчас они не слишком гордятся своей затеей. «Увы, мы были уже не мальчишки», – говорит Роджерс. Стуркену тогда стукнуло тридцать пять. Тем не менее им удалось написать большой хит P.A.S.S.I.O.N и занять вторую строчку хит-парадов в 1991 году. Группа выпустила два альбома и гастролировала по миру, но распалась в 1993-м, когда пришло время гранжа. Пошлая слащавость Rythm Syndicate помогла подтолкнуть маятник Заполеона от «застоя» чистого попа к гранжевым «крайностям».

Предсказуемым образом подростковый поп вернулся после гранжа во второй половине 90-х, и близкое к ар-энд-би звучание поп-музыки Стуркена и Роджерса, унаследованное от Too Much Too Soon, идеально подошло для белых бой-бэндов. Дуэт написал и спродюсировал четыре песни для альбома Where We Belong (1994) мальчиковой группы Boyzone, и эта пластинка пять раз становилась платиновой в Великобритании (к ее созданию приложил руку и Денниз Поп). Одна из их песен, All That I Need, добралась в Соединенном Королевстве до первого места. Их авторству также принадлежал хит ‘N Sync 1999 года (God Must Have Spent) A Little More Time on You и две песни на дебютном альбоме Кристины Агилеры, что открыло им двери в пантеон артистов подросткового попа, таких как Джессика Симпсон, Алсу, Мэнди Мур, Кристина Милиан и бывшая «спайс-герл» Эмма Бантон. А после того как в конце 90-х подростковый поп зачах и исчерпал себя, Клайв Дэвис привлек их к работе над дебютным альбомом Келли Кларксон. Их скромный хит The Trouble with Love Is стараниями Дэвиса обрел известность в качестве саундтрека к фильму «Реальная любовь».

В начале 2000-х партнеры начали расширять свой бизнес. Теперь они хотели не только писать музыку, но и искать артистов. «Мы почувствовали, что за свою карьеру получили немало знаний, – рассказывает Стуркен, – и как исполнители, и как композиторы. Мы понимали, как становятся звездами, и решили найти своему опыту достойное применение». Они планировали подписать контракт с исполнителем, выработать его звучание и предложить артиста крупному лейблу.

Поначалу они возлагали большие надежды на певца по имени Хавьер, но сотрудничества у них не вышло (спустя восемь лет Хавьер выиграл в первом сезоне шоу The Voice). Вслед за этой неудачей они снова изменили курс и решили подписывать авторов, а не артистов, и оставлять за собой долю авторских прав – по старому методу Клайва Колдера. «Никаких артистов» – гласил их лозунг.

На Рождество 2003 года Роджер и его жена Джеки по многолетней традиции отправились на Барбадос отдохнуть и навестить родственников и друзей. Они остановились на вилле отеля Accra Beach.

Как обычно, на Барбадосе Роджерсу стали рассказывать про местные таланты. «Все знают, что мы композиторы и продюсеры, и постоянно пытаются попасть на пробы, – говорит он. – Я лежу себе на пляже, и тут ко мне кто-нибудь подходит и начинает петь. Так происходит все время».

У близкой подруги Джеки была пятнадцатилетняя дочь по имени Клинна Браун; она пела в герл-бэнде Contrast с еще двумя девушками-подростками, Джоуз Блэкман и Робин Фенти. Все три учились в средней школе Комбермир, известной среди расторопных родителей Вест-Индии. Группа ни разу не выступала на публике, но они разучили Emotion – кавер Destiny’s Child на песню Bee Gees, Killing Me Softly Лорин Хилл и Dangerously in Love Бейонсе. Подруга Джеки сказала, что у них получается здорово.

Роджерс договорился встретиться с девочками в отеле. Они опоздали к назначенному времени, потому что одна из них, Фенти, слишком долго переодевалась из школьной формы, причесывалась и красилась. «Остальные всё повторяли: “Да где же ее черт носит?”» – вспоминает Роджерс.

«А потом она вошла, – рассказывает он, – и я подумал: если она еще и петь умеет… черт бы меня побрал! Как она держала себя! Я помню ее идеальный макияж, штаны-капри в тон кедам, зеленые глаза и длинную шею супермодели». Но разумеется, Роджерс сразу сказал себе: «Наверняка она не умеет петь, обычно как раз красивые поют плохо».

Но Фенти умела петь. Роджерс послушал их всех вместе и по отдельности.

«Я все время думал: вот с этой я точно встречусь еще раз», – вспоминает он.

На следующий день Фенти с матерью и кавалером ее матери снова приехали на виллу к Роджерсу. Девочка вела себя скромно и внимательно слушала. Роджерс хотел снова на всякий случай послушать ее голос и разучил с ней его песню для Келли Кларксон The Trouble with Love Is.

«Я пел строчку, – рассказывает он, – а она повторяла за мной, и я про себя думал: “В ней что-то есть!” Несмотря на шероховатости, у нее очень характерный тембр. Еще меня очаровала ее простота».

Он позвонил Карлу.

Стуркен рассказывает: «Когда Эван позвонил мне с Барбадоса, он первым делом сказал: “Я знаю, мы решили, что больше никаких артистов… Но, слушай, она необыкновенная”».

И Стуркен ответил: «Тогда вперед».

Роджерс сообщил матери Фенти, что хочет отвезти ее дочь в Большой Нью-Йорк и работать с ней в их студии в Бронксвилле под названием Loft рядом с железнодорожной станцией Metro North; жить она будет в их с Джеки доме в Стэмфорде в Коннектикуте.

«Забавно, что мать не воспринимала увлечение дочери всерьез, – вспоминает Роджерс. – Она не считала, что у нее есть особенный талант. Она только и говорила: “Ну раз вы так думаете, то ладно. Лишь бы она успевала в школе. Очень важно хорошо учиться”». Мать Фенти попросила их подождать до летних каникул, чтобы дочь не пропускала занятия.

Затем Роджерс обратился к девушке и предупредил ее:

– Если уж мы решимся на это, ты должна знать, что музыкальный бизнес жесток. Ты уверена, что достаточно любишь свое занятие и на все готова?

– Я всегда об этом мечтала, – не сомневаясь ни секунды, сказала она.

– Это правильный ответ! – обрадовался Роджерс.

Так, Роджерс от лица продюсерской компании Syndicated Rhythm Productions заключил с Робин контракт.

На фотографии, которую в тот день сняли на вилле Роджерса, на Фенти белая футболка с коротким рукавом от ее школьной формы; ее волосы зачесаны в чопорный пучок, и она сдержанно улыбается в камеру. Ее жизнь вот-вот изменится, и по девушке видно, что она откуда-то прекрасно об этом знает.

Как Бритни Спирс и Келли Кларксон, Робин Рианна Фенти пережила тяжелое детство: разлад между родителями и домашнее насилие превратились в кошмар, от которого слава казалась ей спасительным убежищем. Ее отец Рональд – потомок ирландцев, которых в XVII веке депортировали на Барбадос войска Оливера Кромвеля и там продали в рабство британским плантаторам. Он пил и принимал наркотики. Фенти вспоминала в интервью 2011 года для журнала Rolling Stone: «Пятницы были особенно страшными, потому что он приходил домой пьяным. Он получал зарплату и половину ее спускал на алкоголь. Пока он был дома, нам приходилось постоянно следить за ним». Однажды он ударил мать Фенти, Монику, бухгалтера родом из Гайаны. Он сломал ей нос прямо на глазах у Робин.

В конце концов отец потерял работу смотрителя склада одежды и стал целыми днями просиживать в их доме в Бриджтауне, накачиваясь наркотиками. Робин привыкла вести себя осторожно, когда находила свертки из фольги в пепельнице – это значило, что отцу удалось добыть кокаин. Как-то раз она увидела через входную дверь, как он курит крэк, и сказала об этом матери; тогда Моника выгнала Рональда из дома. На протяжении всего детства Робин страдала от сильнейших головных болей. Врачи подозревали у нее опухоль, но компьютерная томография ничего не выявила. Головные боли прошли вскоре после развода ее родителей – примерно в то время, когда она встретила Эвана Роджерса.

Фенти не писала песен и не играла на инструментах; до знакомства с Роджерсом она никогда не занималась ни пением, ни танцами. Вся ее подготовка к карьере певицы заключалась в огромном желании. Роджерс чувствовал, что ее амбиции очень глубоки: «Я видел это в ее глазах», – говорит он. Но о чем именно идет речь? Это не просто девчачья мечта об известности; скорее – острая потребность спастись от ужасов домашнего насилия в иллюзии безопасности и безграничной любви, которые, как ей казалось, ей может дать сцена. Именно это желание крепче всякого врожденного таланта привязывает артистов к фанатам, и именно его ищут в будущих звездах продюсеры. Желание нельзя вырастить искусственно.

Летом 2004 года Робин с матерью отправились в Коннектикут, чтобы начать работать с Роджерсом и Стуркеном над демозаписями. Дуэт авторов хотел записать четыре песни, которые раскрыли бы перед менеджерами отделов артистов возможности певицы. Она могла бы стать дивой в классической традиции ритм-н-блюза (Hero Мэрайи Кэрри) или исполнительницей баллад (как Уитни Хьюстон с ее версией песни For the Love of You группы The Isley Brothers – ее Робин тоже записала). Помимо каверов Фенти исполнила оригинальную песню, написанную для нее Стуркеном и Роджерсом – Last Time. Они же придумали ей профессиональный псевдоним – Рианна, ее второе имя. Робин не понравилось быть Рианной; ее друзья и родственники продолжили звать ее Робин (вплоть до нынешних дней, как она говорит, она не всегда откликается, когда кто-то зовет ее Рианной). Однако шведская Робин уже прославилась на весь мир, не без помощи студии Cheiron, и существование двух поп-звезд с одинаковыми именами было недопустимо.

Осенью Фенти вернулась в школу на Барбадосе, а Стуркен и Роджерс продолжили искать для нее правильную композицию – песню с достаточно выраженной ритмической составляющей, чтоб она звучала классно и под нее можно было танцевать, и чтобы в ней при этом была поп-мелодия, подходящая для радио.

Спустя несколько месяцев продюсер по имени Вада Ноублс прислал партнерам сырое демо песни под названием Pon de Replay, дэнсхолл-композиции с карибскими мотивами. В демо были барабаны, наполовину спетые слова и наметки мелодии. Стуркен и Роджерс довели песню до ума, затем позвонили на Барбадос и сказали, что Робин нужно вернуться и записать ее – им казалось, что именно с этой песней они смогут добиться для Рианны контракта.

Они дали ей послушать демозапись по телефону, и Робин показалось, что она звучит, «как детская песенка». Тем не менее девушка согласилась полететь в Нью-Йорк и прямо перед Рождеством закончила запись вокала.

Потом Фенти снова отправилась домой. Роджерс и Стуркен начали рассылать комплект из четырех демозаписей с фотографиями певицы крупным лейблам. Руководители звукозаписывающих компаний обычно берут длинные отпуска на Рождество и неспешно возвращаются ко второй неделе января. К концу месяца несколько из них проявили интерес.

В последних числах января юрист Стуркена и Роджерса, Скотт Фелчер, поставил запись Pon de Replay для Джея Брауна, главы отдела артистов и репертуара лейбла Def Jam. Брауну песня понравилась, а когда Фелчер показал ему фотографии Фенти из студии Loft, он захотел с ней встретиться.

Браун разыскал своего босса Jay-Z – президента лейбла.

«Я дал ее послушать Jay-Z, – вспоминал Браун в интервью журналу Rolling Stone, – и он сказал: “Это большая песня”». Для Jay-Z, как рассказывал Браун, «важно было, чтоб ты сам был больше песни, иначе песня будет диктовать тебе, кем быть». Jay-Z не знал, насколько сильна характером эта девочка, но она определенно хороша собой, поэтому он решил пригласить ее на прослушивание в офис и посмотреть, есть ли в ней что-то, кроме таланта и внешности.

В студии Loft раздался телефонный звонок. «Нам позвонил Джей Браун и спросил, где Робин, – вспоминает Роджерс. – Я ответил: “Она улетела обратно на Барбадос, но сможет вернуться через пару недель”».

«С какой стати я должен ждать пару недель? – спросил Браун. – Я хочу видеть ее сейчас». Они назначили встречу на следующий понедельник.

Это было в четверг. Фенти добралась до Нью-Йорка к вечеру пятницы. У нее были выходные на то, чтоб подготовиться к прослушиванию.

«На тот момент мы не имели понятия, какие у нее способности к живым выступлениям, – рассказывает Стуркен. – Я думал, у нас будут месяцы на подготовку к презентации. А нам дали два дня».

Репетиции прошли не слишком удачно. Фенти не всегда попадала в ноты.

«Когда поешь а капелла, как на шоу American Idol, не всегда понятно, фальшивишь ты или нет, – говорит Стуркен. – Но когда поешь под аккомпанемент, это слышно сразу. И она фальшивила».

К тому же они не представляли себе, как Фенти поведет себя в стрессовой ситуации во время прослушивания. «Одно дело, если б она пела перед Клайвом Дэвисом – о нем она никогда не слышала, – говорит Роджерс, – но тут был ее кумир, Jay-Z! Она могла просто потерять голову».

Лейбл Def Jam основал Рик Рубин в своей комнате в общежитии Нью-Йоркского университета в 1983 году, после того как спродюсировал альбом Джаззи Джея It’s Yours. Во многом благодаря менеджерской работе Рассела Симмонса, с которым Рубин объединил усилия, и связям на канале MTV, лейбл Def Jam направил хип-хоп в русло массовой коммерческой музыки. Он раскрутил таких эпохальных артистов, как LL Cool J и The Beastie Boys, и подписал Run – D.M.C. (Джозеф «Ран» Симмонс – брат Рассела) и Public Enemy. В 1994 году лейбл купила компания PolyGram, а в 1998-м он стал частью Universal Music Group, которая выкупила у Симмонса его долю за сто миллионов долларов, распрощалась с ним и присоединила Def Jam к Island Records, ямайскому лейблу, основанному Крисом Блэкуэллом.

С 1988 года лейблом Def Jam руководил Лайор Коэн, известный игрок индустрии, который, как и Симмонс, начал карьеру в качестве промоутера хип-хоп-концертов. Коэн – высокий, широкоплечий мужчина достаточно грозного вида – производит впечатление белого гангстера. Сложением он напоминает злодея из Бондианы, к тому же его всегда сопровождают телохранители, настоящие быки – из тех футбольных форвардов, которые охраняют рэперов. Его подъем к вершинам, начавшийся с того, что он вытеснил Рика Рубина, был полон хладнокровных решений в интересах компании. От него исходит угрожающее спокойствие.

Коэн старался держать Def Jam как можно ближе к его рэп-истокам – крупнейшими артистами лейбла стали DMX, Ja Rule, Фокси Браун и сам Jay-Z, чей лейбл Roc-A-Fella Records распространял свои записи через Def Jam. Однако Коэну не удалось вознести это поколение звезд хип-хопа выше их предшественников. Хип-хоп отчасти был обязан своим успехом духу агрессии и опасности, с которым ассоциировался черный цвет кожи исполнителей, но этими качествами американских мамаш не покорить. Этот жанр ставил сам себе жесткие рамки. Он ведь не мог быть пóпом. Его нельзя петь. Под него нельзя танцевать, только вальяжно расхаживать по сцене. Хип-хоп закрывал для себя привычные пути к успеху в чартах, и его популярность упиралась в непреодолимые барьеры.

Коэн, также в 2002 году, подписал Мэрайю Кэри и основал специально для нее отдельный лейбл. Однако ее карьера шла на спад, а Def Jam на протяжении следующих восемнадцати месяцев не выпустил ни одного собственного хип-хоп-хита. В январе 2004 года Коэн перешел в компанию Warner, и его место занял Эл Эй Рейд, который прежде занимался не хип-хопом, но ар-энд-би с уклоном в поп – в 1989 году он вместе с Бэбифейсом основал в Атланте лейбл LaFace Records и подписал Тони Брэкстон, TLC и Ашера, чем сделал Атланту одним из важнейших центров на карте урбан-музыки.

Рейд обладал мертвой хваткой в делах артистов, работающих в стиле ар-энд-би, вроде Мэрайи Кэри, – благодаря ему ее карьера пережила второе рождение, – но в мире хип-хопа он чувствовал себя менее уверенно. Артисты Def Jam опасались, что из-за Рейда лейбл потеряет свою дерзкую аутентичность. Отчасти из-за этих страхов Рейд и убедил Jay-Z занять пост президента Def Jam. Не без его же помощи компания Universal купила Roc-A-Fella, лейбл, который Jay-Z со своими друзьями Дэймоном Дэшем и Каримом Берком основали в 1996 году, когда они еще зарабатывали на улицах. Jay-Z вступил в должность в конце осени 2004 года, незадолго до того как Роджерс и Стуркен прислали демозаписи Рианны.

Для Шона Картера под псевдонимом Jay-Z работа в Def Jam стала кульминацией его карьеры в духе Горацио Элджера. Он вырос в Марси Проджектс, бедном квартале Бруклина; жизнь изрядно его побила, о чем он позже будет читать в своих песнях. Картер подрабатывал наркодилером в местной банде; в своих мемуарах «Расшифровка» (2010 г.) он вспоминает о тех временах, когда продавал крэк и кокаин безнадежным наркоманам на улицах. Он пишет, что его спасла любовь к слову, благодаря которой он начал писать стихи.

После участия в записях нескольких известных рэперов – среди них надо особо отметить Биг Дэдди Кейна – Jay-Z пытался добиться собственного контракта, но все лейблы, куда он обращался, в том числе Def Jam, отказывали ему. Поэтому он вместе с друзьями основал собственный лейбл. У них не было договора о распространении записей – они продавали диски прямо из багажника машины в Бруклине. На своем первом альбоме, Reasonable Doubt, он рассказывал об уличной жизни, и сингл с него, Ain’t No Nigga, записанный при участии Фокси Браун, оказался на пятидесятой строчке «Горячей сотни». После этого Jay-Z выпускал в год по диску, каждый сильнее предыдущего, и пластинка 2003 года The Black Album закрепила за ним звание выдающегося рэп-автора своего поколения. Лейбл Roc-A-Fella подписал ряд исполнителей – в том числе Канье Уэста, который, как несколько других артистов лейбла, начинал битмейкером в команде самого Jay-Z.

Проблемой Jay-Z как главы лейбла стало то, что его больше волновали собственные записи, нежели записи его подопечных. Поговаривали, что он подставлял тех, кто посягал на его статус главнокомандующего. Подобная критика отчасти и побудила его оставить карьеру рэпера после выхода The Black Album и полностью посвятить себя обязанностям продюсера: находить и развивать таланты. В помощники он завербовал Джея Брауна из издательской компании Куинси Джонса и сделал его главой отдела артистов и репертуара.

Утром в понедельник, перед назначенной встречей в Def Jam, Стуркен и Роджерс повели Фенти на прослушивание в J Records, лейбл Клайва Дэвиса. После шоу American Idol дуэт авторов там хорошо знали. «Мы зашли в офис, – рассказывает Роджерс, – и стали ждать нашей встречи со Стивом Феррерой». Стив Феррера – уважаемый деятель, глава отдела артистов и репертуара на лейбле Дэвиса; он умер в 2014 году. Рианна сказала, что ей нужно в туалет. Стоило ей уйти, как открылись двери лифта, и из него вышел с чемоданом-тележкой сам Клайв Дэвис, вернувшийся после выходных.

«Привет, ребята! Что вы тут делаете?» – воскликнул он. Они рассказали ему про певицу Рианну, которую привели с собой, но она, как назло, отлучилась в уборную; не дождется ли он ее возвращения? Стуркен молил про себя: «Рианна, ну выйди же скорее!» Через несколько минут Дэвис сказал: «Что ж, мне, пожалуй, пора», – и ушел в свой кабинет, так и не встретившись с девушкой.

Могла ли антенна Дэвиса уловить тонкий сигнал звездного потенциала юной певицы? Возможно. Однако антенна его заместителя, Стива Ферреры, не оказалась достаточно чуткой. Рианна спела ему For the Love of You, а Стуркен подыграл ей на акустической гитаре. Феррера не был впечатлен. Он предложил ей спеть Pon de Replay перед командой маркетинга, которая проводила собрание в соседней комнате. Когда Рианна закончила, ей вежливо поаплодировали; за этим последовали пятнадцать секунд мучительной тишины. Стуркен и Роджерс всех поблагодарили и поспешили ретироваться вместе со своей артисткой.

«Нас всех это слегка выбило из колеи, – рассказывает Роджерс. – Мы пошли поесть в ближайший ресторан и поняли, что нам придется труднее, чем мы думали».

После обеда они поехали в офис Def Jam, который располагался на двадцать восьмом этаже здания Уорлдуайд-плаза. Фенти очень нервничала. Она не спала почти всю ночь, выбирая наряд; в конце концов остановилась на белых джинсах с салатовой блузкой и ботинках на высоком каблуке. В Нью-Йорке свирепствовала зима, а она выглядела так, будто собралась на пляж.

«Мы вышли из лифта, – вспоминает Роджерс, – и когда она в другом конце холла увидела Jay-Z, ее дыхание участилось».

«Вот тогда я всерьез разволновалась, – рассказывает Фенти в интервью журналу Observer в 2007 году. – Я думала: “О Господи, вон он стоит, мне нельзя смотреть на него, нельзя смотреть, нельзя смотреть…”»

Ее несколько успокоил тот факт, что Jay-Z был одет в простые джинсы и футболку поло. Он провел Рианну в свой кабинет; там к стене был прикреплен ее увеличенный фотопортрет. Какое-то время они просто разговаривали. На встрече присутствовал Марк Джордан, будущий менеджер Рианны.

«Я очень стеснялась, – признается Фенти. – Всю встречу мне было холодно, и я нервно дрожала. Я сидела напротив Jay-Z. Того самого Jay-Z».

Вскоре к ним присоединились Джей Браун и Трэйси Уэйплс, глава отдела маркетинга Def Jam. Также в комнате присутствовал Тайрон Смит, давний друг Jay-Z, с которым он консультировался по поводу всех решений Def Jam.

У Jay-Z в офисе лежал толстый ворсистый ковер. Стуркен, который раньше уже тут бывал, посоветовал Фенти снять обувь перед выступлением, но она забыла об этом сразу, как вошла в кабинет. «Я все представлял себе, как она сейчас зацепится каблуком и полетит через всю комнату, – рассказывает Стуркен».

Наконец, Фенти была готова выступать. Близился момент, который изменит и ее жизнь, и жизни Стуркена и Роджерса.

Сначала она исполнила The Last Time. «Так хорошо она никогда не пела!» – вспоминает Стуркен. В тот момент он понял, что ему не нужно беспокоиться за девочку: она просто высший класс. «Я подумал: “Ну надо же, когда она правда хочет, она может!”»

«Очевидно, она нервничала, – Jay-Z позже рассказывал журналу Rolling Stone. – Сейчас в ней чувствуется характер, но на той встрече я этого не понял. Однако я увидел в ее глазах упорство. Она была неудержима – как Коби Брайант. Я знал, что она станет звездой».

Закончив первую песню, Рианна поставила запись Pon de Replay и спела и станцевала под нее.

После этого Jay-Z посмотрел на Роджерса и Стуркена и спросил: «Что мне нужно сделать, чтоб вы отменили свои остальные встречи?»

Лейбл Def Jam сразу же предложил Фенти контракт. Это был интуитивный, спонтанный шаг, а не взвешенное решение, но в нем была своя логика. Стрессовая ситуация позволяет лейблу разыграть карту своей огромной власти, хоть он при этом сознает, что жажда славы и амбиции артиста способны помешать его интересам. Артист хватает синицу, не думая о том, что за приманкой могут скрываться силки и есть вероятность, что другие лейблы предложат более выгодные условия.

Стуркен и Роджерс получили право на процент с продаж первых пяти альбомов певицы (позже контракт продлили на семь альбомов) и долю в менеджерском гонораре. Также им поручили написать большинство песен для первого альбома. И наконец, компания-спонсор Syndicated Rhythm Productions оставила за собой право контролировать каждый цент, который Def Jam потратит на карьеру Рианны.

Jay-Z сказал, что не отпустит ее, пока Фенти не подпишет контракт, опасаясь, что другие лейблы, которым она послала демо, могут перехватить ее. Все собравшиеся оставались в кабинете до трех утра, пока юристы согласовывали детали договора. Позже Фенти вспоминала, как Jay-Z сказал: «Из этой комнаты у тебя два выхода: через дверь или через окно», – если она подпишет или не подпишет контракт, соответственно. Угрожал ли он ей? «Мне это очень польстило», – призналась она. И вышла через дверь.

Работа над первым альбомом Рианны, Music of the Sun, заняла три месяца. Стуркен и Роджерс написали для него десять песен и спродюсировали все тринадцать; особо нужно отметить их совместную работу над треком Let Me с норвежским дуэтом продюсеров Stargate, который тогда перебазировался в Соединенные Штаты и позже сыграет заметную роль в карьере Рианны. Продюсеры решили сделать дерзкий шаг и записали с Рианной кавер на изумительную рэгги-песню Доун Пенн You Don’t Love Me (No, No, No) авторства Уайклиффа Джонсона и Кливленда Брауна (Steely & Clevie). Шестнадцатилетняя певица еле справилась с задачей. В промоматериалах к альбому Роджерс старался держаться образа Робин Фенти, наивной большеглазой соседской девчонки в толстовке и спортивных штанах.

По всей видимости, в работе с Рианной Jay-Z поставил себе целью доказать свою состоятельность как игрока в бизнесе звукозаписи, который может так же умело раскрутить другого артиста, как себя самого. Певица стала для него особенным проектом. Фенти упорно работала, стараясь оправдать возложенные на нее надежды, – целыми днями занималась вокалом и хореографией. Пускай она в детстве и не стала выпускницей «Клуба Микки-Мауса», как Бритни Спирс, но она быстро училась. Рианна продолжала жить с Роджерсами в Коннектикуте, пока шла работа над продюсированием ее первого альбома.

Первый сингл с альбома, Pon de Replay, вышел в мае 2005 года. Он стал хитом того лета и добрался аж до второй строчки «Горячей сотни» (ему не удалось сместить We Belong Together Мэрайи Кэри). В Def Jam его считали песней в стиле ар-энд-би, но крутили его и на поп-станциях. Сингл также неплохо разошелся на относительно новых площадках цифровых продаж, предвестниках новой цифровой эры.

Тем не менее второй сингл, If It’s Lovin’ that You Want, успеха первого не повторил, как и в целом весь альбом, вышедший в конце августа. Хуже того, пластинка не составила у слушателя представления о том, к какому жанру отнести Рианну – к карибской музыке, ар-энд-би, хип-хопу или попу? Тем летом Jay-Z вызвал ее вместе с Роджерсом и Стуркеном в свой номер в отеле Four Seasons и сказал Рианне, что ей нужно повышать уровень. Он напомнил ей, что артист должен быть больше песни. «Твоей карьере может прийти конец», – предупредил он.

В октябре Эл Эй Рейду попалась танцевальная песня в духе евро-попа под названием SOS, кивок в сторону британского синти-попа начала 80-х (и, разумеется, ABBA). В ней звучал сэмпл с синтезаторным риффом из песни Tainted Love, известной в исполнении группы Soft Cell. Рейд сначала предложил эту песню авторства Джей Ар Ротема, Эвана Богарта и Эда Кобба Кристине Милиан, но ей она показалась слишком попсовой. Тогда он принес песню Рианне. Ее продюсеры хотели для нее материал, который будет более близок к урбану, нежели SOS, но Рейд им сказал: «Забудьте. Она Мадонна. Она мировая поп-звезда. Давайте заставим людей танцевать». С этой песней Рианна впервые оказалась на вершине «Горячей сотни».

Вторым синглом с альбома стала непростая баллада под названием Unfaithful. Вновь в качестве соавторов и продюсеров трека выступил норвежский дуэт Stargate; в песне примечательны мелодия и текст, написанные многообещающим композитором в жанре ар-энд-би Шаффером Смитом под псевдонимом Ne-Yo. Эта песня тоже неплохо показала себя в чартах, чего нельзя сказать об альбоме, A Girl Like Me – успех полноформатников никогда не будет коньком Рианны. Однако по мере того, как повсеместно падали продажи альбомов (в основном из-за этого iTunes сделали основной единицей продажи синглы), они переставали быть показателем успеха артистов. Рианна идеально воплотила модель исполнителя, чья популярность зиждется на синглах, – как бы ни менялся рынок, у нее всегда есть для него готовый сингл вне зависимости от наличия альбома. Не ограниченная рамками единого музыкального видения, певица обладает растущим многообразием вокальных амплуа, что позволяет ей не повторяться и производить сильное впечатление за те три-четыре минуты, что длится песня.

В этой эклектичности были и свои минусы. Спустя два альбома все еще оставалось неясным, кто же такая Рианна. Злопыхатели, а их было немало, видели в ней очередную Бейонсе, которая поет через нос и не особенно умеет танцевать. Чтобы доказать их неправоту, ей нужна была песня, которая утвердит ее как самостоятельную артистку.

Как это часто бывало с ключевыми хитами звезд, ее прорывной трек Umbrella предназначался для другого артиста.

Песня стала плодом работы продюсера Трики Стюарта, автора-исполнителя Териуса Нэша, который именует себя The-Dream, и вокального продюсера Кука Харрелла. Вместе они составляют команду авторов в продюсерской и издательской компании RedZone Entertainment в Атланте.

Трики Стюарт родился в музыкальной семье. Его дядя, родом из Чикаго, был успешным автором коммерческих джинглов и вместе с отцом Трики, Филипом, владел рекламной компанией. Его мать, Мэри Энн, с двумя ее сестрами, Вивиан и Китти Хэйвуд – группа Kitty and the Haywoods, записали два альбома и тоже при надобности пели джинглы. Семейство Стюартов снабдило рекламными мелодиями крупные бренды вроде Coca-Cola, McDonald’s и пивоваренную компанию Anheuser-Busch. Дети, Лани и Марк, а также их кузен Кук Харрелл с сестрой Синтией тоже участвовали в записи. «Им нужно было иметь под рукой детей, которые смогут спеть, что им надо, – вспоминает Марк. – Так мы впервые столкнулись с процессом звукозаписи и узнали, как делается музыка. Мы выполняли роль студийных подопытных крыс». Младший ребенок в семье, Трики, при рождении названный Кристофер Алан, оказался музыкальным вундеркиндом. В тринадцать лет он уже играл на ударных настолько хорошо, что участвовал в студийных записях и планировал стать сессионным музыкантом. Однако Мэри Энн чувствовала в сыне больший потенциал и убедила его пойти учиться на музыкального продюсера. (Очень мудро со стороны мамы – позже продюсеры оставят без работы сессионных барабанщиков.)

В 80-х представители младшего поколения основали свой бизнес по производству джинглов, но их настоящим стремлением было заниматься продюсированием песен. Первым, кому удалось заключить контакт с Sony, стал Лани. «А уж после того как он проник за их двери, – рассказывает Марк, – он привел с собой и нас как своих партнеров по бизнесу». В середине 90-х благодаря вложению лейбла Эл Эй Рейда LaFace Records Стюарты основали в Атланте компанию RedZone. Трики, к которому позже присоединились Кук и The-Dream, занимался написанием и продюсированием песен; его брат Марк выполнял обязанности менеджера, Лани – издателя, а жена Марка, Джуди – администратора.

Кук Харрелл считает, что ключ к успеху их музыки заключался в том, что они относились к песням, как к джинглам. «Мы все с детства привыкли воспринимать музыку как бизнес, – говорит он, – в отличие от тех, кто занимается ей просто потому, что нравится. Нас учили делать именно то, что нужно клиенту, и тогда, когда ему нужно. Если он говорит, что ему необходим результат в понедельник, он получит его в понедельник. В работе нужна четкость». Он добавляет: «Часто встречаются люди без особого опыта продюсирования – взять, скажем, студийного битмейкера. Если он окажется в стрессовой ситуации – когда перед ним будут сидеть Рианна и представители лейбла и требовать, чтоб он закончил песню прямо при них, – он просто не сможет этого сделать. Но мы прошли через школу джинглов – мы просто не чувствуем давления. Мы как спортсмены. Какое еще давление? Мы просто берем и делаем, что от нас требуется».

Они организовали RedZone наподобие Motown, вот только хиты не спешили рождаться. Трики добился первого успеха с песней Who Dat для майамского рэпера JT Money. В 2000 году трек поднялся до первого места в рэп-чарте журнала Billboard. После того как Трики в 2003 году написал для Бритни Спирс Me Against the Music, главный сингл с ее альбома 2004 года, казалось, он влился в ряды постоянных авторов «Горячей сотни» наравне с Тимбалэндом и The Neptunes. Однако в последующие пять лет, до Umbrella, RedZone не произвела ни одного крупного хита.

Харрелл рассказывает, как песня появилась на свет: «Я игрался с программой Logic, – говорит он, – и пока пытался в ней разобраться, залез в хип-хоп-сэмплы и нашел там один луп, который я сделал битом». Он изображает бит ртом: «Ча-чик ча-бун-та-тщщ».

«Потом пришел Трики и спросил, что это. Стюарт сел за клавиши и начал играть аккорды поверх зацикленного хай-хэта и малого барабана. Затем он запрограммировал на компьютере партию баса. В этот момент в студию пришел The-Dream; он послушал трек, и у него в голове всплыло слово Umbrella. Он пошел в вокальную будку и спел в микрофон строчку Under my umbrella. Тут на него нашло вдохновение, и он добавил ключевое эхо ella ella ella eh eh eh, которое в итоге стало в песне главным хуком».

Umbrella по сути – просто четыре аккорда поверх центрального бита из хай-хэта и малого барабана, под который подложена мощная хип-хоповая линия баса. На бридже появляется пятый аккорд – B. Великолепный центральный хук в почти классической традиции хитов вступает не сразу, а лишь в конце первого припева. В студии авторы написали для песни бридж, что необычно для урбан-треков того времени. Примерно через пару часов композиция была готова. The-Dream сделал на демозаписи наброски всех фирменных вокальных ходов песни, от спетых в карибской манере повторов ella до мелодичного последнего хука Come into me.

«Мы понимали, что в ней что-то есть, – описывает Харрелл их впечатления после окончания работы. – Мы не знали, станет ли она хитом. Никто этого никогда не знает».

У Трики Стюарта за спиной уже были хиты, но ни один из них не дорос до статуса взрывного. В чем же разница? «Хит – это просто хит, – объясняет он сам. – Взрывной хит меняет жизни». Каким же образом? Его брат Марк рассказывает: «Все поменялось с тех пор, как мы написали эту песню. До этого у нас был опыт создания песен, но не хитов. А тут наш телефон внезапно начинал разрываться от звонков крупнейших артистов. И мы знали, как выполнить их заказы. Нам снова помог тот склад ума, что в нас выработали джинглы, – мы были готовы к стрессу. Звонила ли нам Бейонсе или приходил Бибер, мы всегда знали, как действовать».

Для получения статуса оглушительного хита песня Umbrella должна была попасть в руки артиста первого эшелона. Лично они знали такого одного – Бритни Спирс. Трики для нее уже написал и спродюсировал Me Against the Music.

На момент написания Umbrella Бритни Спирс работала над своим пятым альбомом под метким названием Blackout. Майк Стюарт послал демо Ларри Рудольфу, ее менеджеру, а тот – лейблу Jive. Лейбл от песни отказался, аргументировав это тем, что у них уже хватает материала для альбома. Неизвестно, слышала ли вообще песню сама Бритни. Как когда-то ее карьера началась с …Baby One More Time, изначально предназначенной для TLC, так теперь, когда ей отчаянно было нужно вернуться с хитом, от нее ускользнула песня, написанная специально для нее. Выше всего в чартах с альбома Blackout поднялась Gimme More – едва ли ее можно назвать взрывным хитом, но, по крайней мере, она явила миру фирменную фразу – It’s Britney, bitch.

Пытаясь понять, как так вышло, что Бритни отказалась от Umbrella, Трики сухо отмечает, что в то время «ее личная жизнь… несколько вышла из-под контроля». Бритни, первая дива подросткового попа нашей эпохи, взлетела выше всех и упала ниже всех – и в то время как Трики предложил Umbrella лейблу Jive, Спирс как раз приближалась к крайней точке. Она была глубоко невинна, и когда у нее забрали ее невинность, она сломалась. В декабре 2006 года папарацци поймал неприглядный кадр, где она выходит из низкой спортивной машины без нижнего белья. В феврале Бритни самовольно покинула реабилитационную клинику Эрика Клэптона Crossroads в Антигуа, после того как пробыла там один день, и прилетела обратно в Лос-Анджелес. Там она отправилась в салон красоты Эстер Тогноцци в Тарзане и под предлогом того, что у нее слишком спутались нарощенные волосы, потребовала, чтобы владелица, Эстер, побрила ей голову. Тогноцци отказалась, и тогда Бритни сама взяла в руки машинку и обрила себя, что сквозь окно запечатлел папарацци. Пряди ее волос с пола парикмахерской позже продали на eBay по заоблачной цене. (По неподтвержденным слухам, таким образом она хотела избавиться от следов метамфетаминов в организме, чтобы сохранить родительские права.) Уже бритая, Бритни поехала в тату-салон Body & Soul в Шерман Оукс, где набила крест на бедре и красные губы на запястье. Тату-мастеру она сказала: «Я не хочу, чтоб меня трогали. Я устала оттого, что меня все трогают».

В начале 2008 года, после выступления с Gimme More на церемонии вручения наград MTV Music Video Awards, на котором Бритни, похоже, появилась под воздействием веществ, она забаррикадировалась у себя дома, отказываясь подчиниться решению суда и отдать детей своему бывшему мужу Кевину Федерлайну. В итоге полиция вышибла дверь и вывела ее, и вскоре после этого Спирс оказалась в психиатрической клинике UCLA.

Когда Jive отказался записывать Umbrella с Бритни, Стюарт послал демо Эл Эй Рейду, а Рейд передал его Рианне. Она позже вспоминала: «Когда я в первый раз услышала запись, то подумала: “Хм, вот это интересно, а вот это странно”. Но чем дальше, тем песня казалась все лучше. Я слушала ее по кругу». Она сказала Рейду: «Мне нужна эта песня. Я хочу записать ее завтра».

Однако Стюарты скептически отнеслись к идее отдать песню Рианне, пока еще не состоявшейся звезде. «Им пришлось нас уговаривать, – рассказывает Майк. – Я помню, как в выходные церемонии вручения «Грэмми» за мной охотились менеджеры всех лейблов и пытались заполучить эту песню. К нам постоянно кто-нибудь подходил на вечеринках. Но Эл Эй Рейд и другие представители Рианны добивались своего упорнее всех. Джей Браун дал мне поговорить по телефону с Рианной; тогда я отказал ей, и до сих пор она при встрече говорит мне: “А, это ты чуть было не отнял у меня мою песню!” Это очень несправедливо с ее стороны – я вовсе не пытался забрать у нее хит. Я просто искал лучшее решение». Все-таки это была их песня, а не ее.

Наконец, после нескольких недель ежедневных звонков от Рейда и Jay-Z Стюарты согласились отдать Umbrella Рианне. Она записала вокальную партию под руководством продюсера Кука Харрелла в студии Westlake в Лос-Анджелесе. Теперь это была ее песня. Десять ритмичных слогов Umbrella-ella-ella-eh-eh-eh сделали то, чего не смогли сделать два альбома: сформировали ее артистический образ. Она была одновременно холодной и нежной, чуткой и равнодушной. При всем модном блеске у нее было сердце; песня получилась удивительно нежной, особенно если учесть, что ее написал мужчина для женщины. Как написал о хуке один комментатор на сайте Rap Genius, «вам даже не снились те деньги, которые заработали эти несколько слогов».

«Когда она записывала слоги ella, – рассказывает Трики, – мы поняли, что наша жизнь изменится».

Незадолго до выхода сингла подоспел ремикс от Jay-Z, который встряхнул жанровую нейтральность трека. Рэпер добавил во вступление начитанный куплет, где он завуалированно намекает на грядущий экономический кризис, а в конце будоражит слушателя посвящением своего пассажа:

…back with Little Miss Sunshine Rihanna where you at?[18]

Jay-Z добавил щепотку крайностей в чистое поп-звучание песни, и она стала казаться более вызывающей, чем есть в действительности, – а это именно то, что нужно для хитовой радиостанции.

24 марта 2007 года состоялся релиз Umbrella на ста тридцати трех хитовых станциях – то есть почти всех станциях формата «Топ-40» крупных и средних рынков на территории США. Двадцать два процента из них включили ее в программу эфира в первый же день. В чем причина этого удивительного единодушия? Есть три возможных объяснения. Во-первых, не исключено, что просто песня настолько хороша. Или же это следствие унификации программы радиостанций; некий главный составитель эфира из Clear Channel просто разослал единый плейлист всем радиостанциям сети. А возможно, дело в лейбле.

Профессор социологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Гэбриел Россман рассматривает этот вопрос в своей книге Climbing the Charts («Взбираясь на вершину чартов»). Он приходит к выводу, что, несмотря на то что корпоративная структура способствует концентрации песен в эфире, отдельно взятые составители эфира и диджеи все же не скованы по рукам и ногам. Он пишет: «Если бы станции ставили в эфире песни только по указу головного офиса, тогда логично было бы ожидать от станций одной компании единого поведения, отличного от поведения станций других компаний. Но на деле все станции в рамках одного формата ведут себя одинаково вне зависимости от своего владельца, и не наблюдается явной тенденции к схожим схемам работы у станций одного холдинга». Таким образом, своим широким распространением на радио Umbrella – а соответственно, и все остальные хиты – по всей видимости, обязаны лейблу.

Ротация на радио по-прежнему остается главным – а кто-то скажет, и единственным – путем к появлению хита. Если песня одновременно играет повсюду и правило трех прослушиваний Заполеона выполняется за день-другой, то песню начинают воспринимать как хит, и тогда она таковым становится. Чтобы это произошло, команда промоушена на радио – независимая или штатная команда лейбла – должна встретиться с каждым составителем эфира радиостанций каждого рынка в стране и рассказать им об их песне, а после этого стабильно напоминать о себе звонками и электронными письмами. Только у крупных лейблов есть ресурсы на подобную кампанию. Согласно исследованию организации National Public Radio, раскрутка одной песни на радио может запросто стоить больше миллиона долларов.

Один бывший составитель эфира на коммерческом радио объяснил, как это работает. «Возьмем типичный случай раскрутки песни на FM-радио, – рассказывает он. – Крупный лейбл говорит: “Мы хотим добавить сингл в эфир такого-то числа. Не ставьте его до 30 сентября, потому что мы договоримся еще с сорока станциями поставить его в этот день”. Потом лейбл идет на другие станции и говорит им: “Сорок других станций уже согласились поставить сингл, может, вам тоже пора?” В этот момент начинается борьба за чарты». Лейбл продолжает продвигать песню и управлять энтузиазмом слушателей при помощи специализированных терминов вроде spins (появление в эфире), power-ups (учащение ротации) и heavies (плотная ротация), которые можно встретить в рекламных текстах лейблов в специализированных изданиях радиоиндустрии. «Лейбл говорит: “Эй, у нас, кажется, что-то наклевывается, не могли бы вы устроить нам среднюю ротацию?” А потом: “Нам пора переходить на плотную ротацию, что скажете?” – “Хорошо, будет вам плотная ротация!” И тогда лейбл говорит: “Теперь мы нацелились на первую строчку. Можете крутить нас еще чаще?” Так все и работает на FM-радио. По сути это даже необязательно нелегально. Просто это результат слаженной работы группы людей», – говорит составитель.

Старая школа производства хитов жива до тех пор, пока есть радио. Клайв Дэвис тратил миллионы на раскрутку хитов в радиоэфире. В 70-х его уволили из Columbia за взяточничество, но он всегда отрицал свою вину. В наши дни продвижение на радио в основном происходит прозрачным образом. Лейблы не платят за отдельные песни – они покупают доступ к составителям эфира, чтобы их представители могли лично «проталкивать» свою музыку. Помимо этого, лейблы посылают своих артистов на рождественские фестивали Clear Channel на обоих побережьях и в городах в глубине материка, на которых медиахолдинг зарабатывает сказочные деньги (это мероприятие еще называют showola).

Пускай лейблы многое потеряли с появлением Napster, только они все еще могут контролировать радио. Звукозаписывающая, а также радиоиндустрия состоят во взаимовыгодном, хоть и временами конфликтном браке вот уже восемьдесят лет и все еще любят друг друга. Радио нужна музыка, ради которой слушатели будут терпеть рекламу, а звукозаписывающим компаниям нужны продажи. И обоим нужны хиты.

Umbrella продержалась на первом месте семь недель и сделала третий альбом Рианны, Good Girl Gone Bad, самым успешным за всю ее карьеру вплоть до сегодняшнего дня, несмотря на то что фанаты по-прежнему предпочитали выборочно скачивать синглы. Клип на Umbrella претендовал на награды в четырех номинациях MTV Video Music Awards 2007 года и выиграл в номинации «Клип года». На церемонии вручения наград «Грэмми» 2008 года Рианна исполнила Umbrella вживую, и позже вместе с Jay-Z вышла на сцену еще раз, чтобы получить награду за лучшее совместное исполнение, – момент триумфа для них обоих.

Umbrella ознаменовала появление нового явления в поп-музыке: цифровой иконы. В эпоху рока стандартной единицей записи были альбомы и слушатель знакомился с исполнителем на протяжении десяти-двенадцати песен, но в нынешние времена господства синглов у артиста есть три-четыре минуты, чтобы дать понять, кто он такой, и в этом у Рианны нет равных. У нее выходят синглы чуть ли не каждый месяц, и часто она записывает их прямо в туре, пока колесит по восьмидесяти городам по всему миру с предыдущими синглами. Для поддержания непрерывного потока песен ее менеджер на лейбле периодически созывает «слеты авторов» – недельные собрания, которые обычно проходят в Лос-Анджелесе; на них съезжаются десятки поп-продюсеров и композиторов со всего света и целыми днями пробуют работать в разном составе в поисках золотой жилы.

Наконец, что тоже немаловажно, благодаря Umbrella Рианна в следующем году оказалась на вечеринке в честь «Грэмми» у Клайва Дэвиса, 8 февраля 2009 года, – и в эту ночь ее жизнь изменилась еще раз.

16. Эстер Дин: на крючке

Одним погожим весенним вечером в 2005 году, за три года до того, как их жизни перевернула волна славы, Трики и Марк Стюарты пришли на выступление фанковой группы The Gap Band в составе трех братьев Уилсон из Талсы, штат Оклахома. Как и многие другие продюсеры цветущей хип-хоп сцены Атланты, которые присутствовали среди зрителей концерта под открытым небом, Стюарты уже годами использовали материал The Gap Band в своих сэмплах. «Слэповые» партии баса из фанка 70-х, столь любимого Деннизом Попом – в первую очередь Джеймса Брауна, но также и менее известных фанк-исполнителей, поднявшихся на волне успеха Брауна, – составляли музыкальный костяк хип-хопа. Многие песни The Gap Band, такие как Humpin’, Outstanding и Yearning for Your Love, разобрали на сэмплы Jay-Z, Канье, Мисси Эллиотт и прочие видные хип-хоп артисты.

Карьера великих мастеров фанка – братьев Уилсон – близилась к концу, но они все еще устраивали достойное шоу. Они выступали в своих фирменных белых фраках, в сопровождении секции духовых в смокингах, сочетая классический фанк 80-х с изысками стадионного рока. Зрители встречали их с восторгом.

Стоя у края сцены, Трики старался прислушаться к главному вокалисту, Чарли Уилсону, но его отвлек голос в толпе – какой-то воодушевленный фанат на удивление хорошо подпевал группе. «Я услышал, как кто-то поет рядом со мной, – вспоминает Трики, – и мое продюсерское ухо заставило меня прислушаться. Я подумал: “Ого, это что-то новенькое”. Чарли Уилсон – чертовски талантливый певец, а этот голос в точности повторял за ним даже самые ловкие ходы. У меня не оставалось выбора: я должен был узнать, кто это». Он пошел сквозь толпу на звук и нашел Эстер Дин.

Двадцатичетырехлетняя Эстер Дин тоже была родом из Оклахомы, и ее привела сюда надежда, что The Gap Band помогут ей воскресить в памяти славные времена ее жизни. Она родилась в городе Маскоги; ее бабушка по материнской линии, как говорит сама Дин, была чистокровной чероки. Ее отец пил, и когда родители разошлись, она с матерью и пятью старшими братьями и сестрами переехала в Талсу, а затем в Омаху. Дин ушла из школы после десятого класса и, ведомая эксцентричным, но непоколебимым убеждением в незаурядности своей будущей судьбы, отправилась одна в Атланту.

Она много мечтала. Иногда она представляла себя шеф-поваром ресторана «А-ля Эста». Или владелицей детского сада, совмещенного с домом престарелых. «Старики могли бы присматривать за детьми и при этом молодеть сами!» – с горящими глазами рассказывает она. Но к тому времени она уже восемнадцать месяцев работала помощницей медсестры в госпитале Атланты и зарабатывала десять долларов в час. Жилье ей досталось по государственной «Восьмой программе», и они с матерью, сестрой и племянником ютились в одной квартире; Эстер спала на диване. Как-то раз ее даже соблазнили легкие деньги, которые предлагала торговля телом, но краткий опыт работы стриптизершей заставил ее одуматься.

Билет на концерт The Gap Band обошелся ей в десять баксов, что для нее было роскошью, но она решила, что счастье того стоит. Ведь для нее настали «плохие времена».

Дин знала многие песни The Gap Band наизусть, и, стоя в толпе, она подпевала Чарли Уилсону на классических треках вроде Oops Upside Your Head, отдаваясь музыке душой и телом. В ее голосе звучала гнусавая хрипотца, столь свойственная исполнителям фанка, изливаясь из ее тела раскатистыми волнами первобытного наслаждения, словно пары мускусного парфюма.

Трики представился и похвалил талант Эстер. «Ты где-нибудь училась петь?» – спросил он.

Дин не была ни на одном уроке музыки и не умела играть ни на одном инструменте: музыкальное образование не входило в программу школ, где она училась. Она замечательно пела в церкви – все ей это говорили, но никогда не занималась музыкой.

«Что ж, тогда твой голос – это дар», – сказал Стюарт.

Он оставил ей свою визитку и предложил как-нибудь зайти в RedZone и попробовать спеть в микрофон. «Я хотел свести ее вместе с другими талантливыми музыкантами, чтобы посмотреть, на что она способна», – рассказывает Стюарт.

Через несколько дней Эстер приехала в Бакхед, процветающий коммерческий район Атланты, где располагался офис RedZone. Там она познакомилась с остальной командой и коротко с ними побеседовала. Какими бы она ни обладала вокальными способностями, всем быстро стало ясно, что она владеет редким даром «свэггера» – развязной манеры речи и поведения. Свои сумасбродные мысли, обильно приправленные матерщиной, она озвучивала невероятным голосом с восторженными нотками мультяшного персонажа и низким скрипучим рокотом. Присутствующие мужчины, даже будучи охотниками до крепкого словца, слегка опешили от такого количества брани в речи женщины (особенно Кук Харрелл, который во времена их работы в Чикаго считался за главного). «Когда я встретилась с парнями, я материлась через слово, – вспоминает она. – Стоило мне сказать “эта сучка сделала то-то”, как они замолкали и смотрели на меня, будто я должна извиниться за то, что оскорбила их слух!»

Однако тот факт, что Эстер не могла отказаться от своей провокационной манеры общения, не означал, что она готова кокетничать, – тут у них возникло серьезное недопонимание. Отчасти поэтому она оделась скромно – чтобы противопоставить образ своей речи. «Я приду в самых широких штанах, без косметики и не буду накручивать себе сексуальную прическу, – продолжает она. – Потому что не хочу, чтоб меня хватали за задницу и позволяли себе прочую похабщину. Пусть они лучше подумают, что я мужик, чем станут со мной заигрывать. Я, скорее, буду вести себя, как мамочка, а это я умею: “Приготовить тебе покушать, зайчик?” – и пусть они привыкают ко мне такой, чем я заявлюсь с грудью навыкат и в обтягивающих штанах. Я решительно устала от этой ерунды».

Трики попросил Эстер спеть, и профессионалы RedZone сразу поняли, что с ее голосом она легко сможет записывать для других артистов демо с черновым вокалом.

Потом Трики предложил Дин попробовать сочинить что-нибудь самой: «Я убежден: если ты умеешь петь, ты умеешь писать песни». Он дал ей послушать несколько своих наработок без мелодии – только биты, последовательности аккордов и инструментовку. «Если что-то тебе понравится, – сказал он ей, – попробуй поимпровизировать в вокальной будке, и посмотрим, что получится». Так она и сделала, и после минуты неразборчивого мычания с ее грубых уст слетел весьма убедительный хук. Она попробовала спеть под другой трек, и у нее снова получилось.

Эстер Дин оказалась гением хука. Таинственным образом она умела впитывать бит и звучание трека и дистиллировать из них мелодию. Ее хуки скорее представляли из себя пропетые биты, нежели строчки, и несли в себе не смысловую нагрузку, но эмоциональную окраску и интонацию – они подводили тебя к моменту экстаза, на который настраивают ритм и нарастание напряжения в треке. Так она описывает свой дар: «Я просто иду в будку и там кричу, пою, визжу; чаще это просто набор звуков без слов, и когда у меня появляется щекочущее чувство вот здесь, – она касается своей руки чуть ниже плеча, – я знаю: вот он, хук!»

В тот же день Эстер Дин заключила с RedZone издательский контракт. Ей заплатили аванс, который она должна была вернуть, отдавая компании половину своих будущих отчислений с продаж. Она присоединилась к команде студийных «топ-лайнеров» – они создавали мелодии поверх продюсерских набросков. Дополнительные деньги ей пообещали платить за запись вокала для демо. Очевидно, она владела талантом к написанию мелодий, но могла ли она адаптироваться под нужды конкретных артистов – это оставалось под вопросом. Единственный способ ее проверить – как выражается Трики Стюарт, «запустить ее в комнату» и поглядеть, что из этого выйдет.

К середине 2000-х для поп-песен общепринятым стал подход под названием «трек-и-хук», при котором продюсер, ответственный за бит, аккорды и подбор инструментов, сотрудничает с топ-лайнером – автором мелодии и хуков. Этот метод разработали ямайские продюсеры: они писали один ритм-трек и приглашали на запись вокала десять певцов-энтузиастов. Из Ямайки эта практика перешла в Нью-Йорк, где ей пользовались артисты раннего хип-хопа. Шведы из студии Cheiron вывели данную методику на промышленный уровень. В наши дни «трек-и-хук» – основа основ всей популярной музыки и практически полностью вытеснил метод мелодии и текста, общепринятый в эпоху Брилл-Билдинг и «улицы жестяных сковородок»; при нем один автор импровизировал на фортепиано и напевал мелодию вокала, а другой набрасывал сюжет песни и рифмы. В кантри по-прежнему стандартом остается метод мелодии и текста – недаром Нэшвилл считается духовной родиной Брилл-Билдинг. Однако в поп-музыке и ар-энд-би «трек-и-хук» занял главенствующую позицию по нескольким причинам.

Во-первых, метод «трек-и-хук» больше способствует «фабричному» темпу создания. Продюсеры одновременно пишут целую партию треков и рассылают по электронной почте топ-лайнерам. Часто бывает, что продюсер отсылает один и тот же трек нескольким авторам мелодий – в крайних случаях их число доходило до пятидесяти – и выбирает из их идей лучшие. Кроме того, метод «трек-и-хук» позволяет разделить работу между узкими специалистами, еще больше уподобив процесс конвейерному производству. Песня раздается по частям мастерам куплетов, хуков, бриджей, текстов – здесь флаг первопроходцев тоже принадлежит студии Cheiron. Все это напоминает скорее создание телесериала, чем песни. Иногда одна мелодия становится плодом трудов нескольких авторов, каждый из которых добавляет от себя по кусочку.

Еще важно отметить, кого же нет в комнате, когда пишутся песни по принципу «трек-и-хук». Нигде не видать пузатых мужиков и банок пива, пристроенных на краю пюпитра, – таков стереотипный образ сессионного музыканта. Где же они? Двое или трое наиболее одаренных из них, может, где-то и работают, но большинство остались не у дел и пытаются свести концы с концами уроками игры на гитаре. Их всех вытеснили «машины песен», которые обходятся дешевле и справляются с задачей более эффективно – и не требуют пива.

При методе «мелодия-и-текст» авторы писали мелодию или вокал и доводили песню до промежуточного результата еще до работы продюсера. При подходе «трек-и-хук» сначала происходит продюсирование, а затем добавляются мелодия и слова. Продюсеры не стремятся к цельной линии мелодии на протяжении всей песни – им достаточно тех отрывков, которые позволят им выполнить свою работу. Поэтому обычно они говорят о мелодиях трека, а не мелодии.

Как правило, подход «трек-и-хук» делает звучание песен очень похожим. Продюсеры танцевальной музыки всегда свободно заимствовали друг у друга основу. Почему бы и нет? Биты и последовательности аккордов не защищены существующим законом об авторских правах, который распространяется только на мелодию и тексты. Оттого что одни и те же биты ложатся в основу огромного количества поп-песен, звучание записей неминуемо становится однообразным. Мелодии, казалось бы, должны отличаться, но из-за продюсерской практики работы с многочисленными топ-лайнерами подложки и мелодии тоже имеют тенденцию сливаться между собой.

Так, в 2009 году у Бейонсе и Келли Кларксон вышло по хиту авторства суперпродюсера Райана Теддера. Хит Бейонсе назывался Halo; он достиг пятой строчки «Горячей сотни» в мае, а песня Келли Кларксон, Already Gone, добралась до тринадцатой в августе. Кларксон сама написала свою вокальную партию, Бейонсе – в соавторстве с Эваном Богартом. Когда Кларксон услышала Halo, она испугалась, что Already Gone на нее слишком похожа и ее обвинят в плагиате. (Теддер позже говорил, что Кларксон оскорбила его своими «абсурдными» домыслами.) Но никого это не волновало, если вообще кто-то заметил сходство; обе песни стали хитами.

В песне, написанной по принципу «трек-и-хук», хук обычно звучит как можно раньше. За ним следует так называемый вэмп – повторение последовательности из трех или четырех аккордов практически без изменений. Это повторение требует больше хуков – во вступлении, куплете, переходе к припеву, припеве и концовке. «Сейчас уже недостаточно одного хука, – говорит Джей Браун. – Нужен хук для вступления, хук для переходов и хук для бриджа». Причина этому, как он объясняет, в том, что «люди дают песне в среднем семь секунд, прежде чем переключиться на другую радиостанцию, поэтому нужно успеть их зацепить».

Такой подход склоняет авторов песен к принципу «первая мысль – лучшая мысль». Вдохновение, а не усердие – вот что главное. Поскольку у продюсеров всегда есть про запас порция треков – как пончиков, которые осталось полить глазурью, – топ-лайнеры не работают подолгу над одним треком. Если вдохновение не приходит сразу, переключайся на следующий и начинай заново. Может получиться так, что из двадцати песен на запись пойдет только одна, но это приемлемое соотношение для пишущих команд. Способствует такой подход высокому качеству песен или нет, он обеспечивает их большее количество и дает их авторам наслаждаться чувством (возможно, иллюзорным) выполненного долга в конце дня.

Метод «трек-и-хук» делает продюсера бесспорным королем процесса создания песни. Как сказал Тимбалэнд в интервью журналу Billboard в 2004 году, «мой подход к продюсированию таков: я есть музыка». Технически, топ-лайнер трудится на продюсера, в том смысле что продюсер арендует студию и платит за нее – обычно из денег, которые ему авансом выплачивает лейбл, – и он контролирует процесс, работая по фиксированной дневной ставке. Продюсеру почти всегда достается бóльшая часть издательских прав, что не было принято в былые дни. Многие ранние продюсеры хип-хопа разорились, потому что не понимали важности издательских прав и продавали их за бесценок. У современных продюсеров эта схема хорошо отработана. Именно поэтому в списках авторов современных хитов хип-хопа числится полдюжины или более имен.

В мире хип-хопа продюсеры получают не меньше лавров, чем артисты. Доктор Дре – фигура крупнее, чем любой из его рэперов. В его фабрике хитов Death Row Records в Лос-Анджелесе десятки молодых битмейкеров и топ-лайнеров трудятся от рассвета до заката. Какое-то время на него работал канадский рэпер Дрейк, до того как прославился. «Я никогда больше вкалывал в таком жестком режиме, как тогда, – рассказывает он. – При этом у нас не вышло ни одной годной песни. Когда я вспоминаю о том, как он нас использовал, не удивляюсь этому. Мы просто штамповали треки один за другим целыми днями».

Продюсеры славятся своим фирменным звучанием. У Тимбалэнда (Тимоти Мосли) это фанковые восточные струнные; у Доктора Дре – вдохновленный «пи-фанком» гангста-бит. Студия Cheiron узнается по сочетанию «мокрой» бас-бочки и «сухого» малого барабана. Их звук – это их тавро; по нему фанаты узнают, кто стоит за песней. Но со временем звучание каждого продюсера устаревает. Переменчивые модные тенденции в поп-музыке играют против продюсеров, но не против топ-лайнеров. Хорошая мелодия не имеет срока годности.

Тимбалэнд пользовался успехом в первой половине 2000-х. Он спродюсировал первые три альбома Мисси Эллиотт и несколько треков на прорывной пластинке Рианны, Good Girl Gone Bad. Jay-Z часто упоминал его в своих текстах. Однако к 2010 году Тимбалэнд практически исчез из радиоэфира. Его звук резко выдохся. Дуэт продюсеров и композиторов The Neptunes, состоящий из Фаррелла Уильямса и Чада Хьюго, тоже пользовался большим спросом в начале 2000-х и вышел из моды к концу декады, хотя Фаррелл смог позже с триумфом вернуться.

Почти все продюсеры, работающие по принципу «трек-и-хук», – мужчины (по приблизительным подсчетам, только пять процентов всех музыкальных продюсеров и звукорежиссеров – женщины, и ни одна женщина еще не выиграла «Грэмми» в номинации «Продюсер года»). Среди топ-лайнеров же, напротив, в основном встречаются женщины (потому что их клиенты по большей части тоже женщины), но случается, что мужчины-исполнители вроде Ne-Yo пишут мелодии для других артистов. Топ-лайнеры в большинстве своем сами мечтают стать исполнителями и петь свои песни. Однако здесь они сталкиваются с затруднением в духе Сирано де Бержерака, героя драмы Эдмона Ростана: они могут создавать материал, но им не хватает звездных качеств, необходимых для того, чтоб песня стала хитом. Очень редко топ-лайнерам все же удается прорваться и стать звездой, как Фарреллу Уильямсу или тому же Ne-Yo, и эти редкие примеры дают надежду остальным. Для большинства же эти надежды – лишь иллюзия. (Почти никогда успеха не добиваются женщины; Скайлар Грей – исключение, но и ее едва ли можно назвать звездой. Еще прославиться смогла топ-лайнер Кара Диогуарди – в качестве судьи на шоу American Idol.)

Свой первый гонорар Эстер Дин получила в 2006 году – она написала демосингл для певицы Бэйдж, правда, он в итоге не привел к контракту на альбом. В 2007 году она сотрудничала с ар-энд-би-трио Dear Jayne и женским трио Girl Called Jane (друг с другом никак не связаны) – для последних она написала неплохую песню He’s Alive, но и та прошла незамеченной. Также в 2007-м она создала трек для альбома Майи, которая ворвалась на музыкальную сцену, приняв участие в записи хитового кавера Lady Marmalade в 2002 году – клип на него выиграл приз «Лучший клип года» на церемонии вручения наград канала MTV. Но к 2007 году карьера Майи заметно сбавила обороты и ее альбом так и не вышел в США.

Эстер была обаятельна – это важная черта для топ-лайнера. Она быстро соображала, обладала стихийным чутьем, талантом к неожиданным ассоциациям и хриплым вульгарным смехом. Женщины ее любили за дружелюбие и разговорчивость; мужчины – за похабные повадки и умение материться не хуже любого парня. После многочасового творческого рукоблудия продюсера воздух в студии становился затхлым. Топ-лайнер вроде Эстер Дин мог вмешаться в процесс и вернуть в него краски и магию, и это делало ее ценным партнером.

Однако со временем она начала замечать, что карты на столе подтасованы не в пользу топ-лайнеров. Теоретически продюсер и топ-лайнер поровну разделяли между собой доход с издательских прав, но продюсер дополнительно получал деньги за свое время в студии, вне зависимости от успеха песен, тогда как топ-лайнер – лишь в том случае, если трек в итоге записывали и продавали, что случается нечасто. Крупные продюсеры могут выторговать себе дополнительные процентные пункты с продаж; топ-лайнерам процентных пунктов не достается никогда. Продюсер рассылает свои треки десяткам топ-лайнеров и, таким образом, максимально увеличивает свои шансы создать удачную песню или даже хит, при этом все те топ-лайнеры, которые остались не у дел, просто отдают даром целую мелодию.

Эстер Дин пришла к выводу: «Каждый может быть продюсером, но не каждый автором. Черт, да треки и биты можно купить в Интернете! Но мелодия приходит отсюда, – она стучит пальцем по голове. – Мне плевать, насколько хороша подложка, подложка не делает песни!»

Помимо этого, Эстер Дин не устраивают сексистские реалии мира звукозаписи. Когда она проводит долгие часы взаперти с мужчинами, поет о любви и сексе, покачивая бедрами в ритм, границы рабочего общения начинают стираться. «Они станут подкатывать в любом случае. В музыке нет законов о профессиональной этике или половой дискриминации – нет никакого контроля», – признается Дин.

Тем временем у Эстер на глазах The-Dream воплотил золотую мечту любого топ-лайнера и заработал миллионы на Umbrella. Будучи достаточно близко, чтобы увидеть, насколько кардинальным образом громкий хит меняет жизни, она пока оставалась далека от написания оного.

Удача впервые улыбнулась Дин после выходных Супербоула в 2008 году, когда она посмотрела фильм «Тайна». Сама тайна заключается в «законе притяжения», якобы древнем принципе, который веками подавляли порочные силы. Суть его в том, что если ты действительно сильно чего-то хочешь и у себя в голове отчетливо это представляешь, без какой-либо тени сомнений, то желание в самом деле может сбыться. (Кто бы мог подумать?) Эта сила до жути пугает тех, кто не хочет дать нашим мечтам воплотиться в реальность, поэтому они изо всех сил скрывают ее существование. Такова эта «Тайна» – религия, основанная на теории заговора. Сначала об этой идее сняли фильм, затем вышла книга-бестселлер Ронды Берн, где она подробно расписала, как же читателю самостоятельно раскрыть свою тайну. Эстер Дин стала одним из таких читателей.

Один из советов автора фильма – сделать свою доску визуализации: разместить на одной поверхности изображения людей, событий и вещей, которыми ты восхищаешься или к которым стремишься. Так, после просмотра фильма Эстер сняла крышку с ящика для вещей у себя дома и налепила на нее скотчем портрет певицы Сиары, фотографию дома, автомобиля и карточку American Express.

Почти сразу она написала два хита, попавших в чарты: Like Me группы Girlicious (семидесятая строчка) и Remember Me рэпера T.I. (двадцать девятая строчка). Еще она написала Never Ever для Сиары – в мелодии к этой песне впервые проступает ее характерный почерк. Но трек сгинул в никуда. Эстер считала, что она могла бы сделать Never Ever хитом, если бы ей позволили ее записать. В глубине души она видела себя артисткой – на ее доске визуализации нашлось место для этой мечты.

Через три года Эстер выплатила RedZone свой издательский аванс и решила двигаться дальше: она заключила издательский контракт с известным продюсером Полоу да Доном (настоящее имя – Джамал Финчер Джонс). Хоть по договору она выступала в качестве топ-лайнера, Полоу сказал Эстер, что он верит в нее как в исполнительницу, и поэтому подписал ее на свой лейбл Zone 4, привез в Лос-Анджелес и познакомил с Джимми Айовайном, бывшим звукорежиссером, который стал продюсером и музыкальным магнатом, в частности президентом лейбла Interscope Records. Айовайн сказал Дин, что он тоже видит в ней задатки артиста, и наметил релиз ее мини-альбома на ближайший год – другой. Еще Полоу познакомил Эстер с продюсерской командой Stargate – с песней их совместного авторства она впервые окажется на первой строчке «Горячей сотни».

Эстер сочинила и записала для Сиары песню Drop It Low, но артистка к ней осталась равнодушна. «Она не поняла ее, – говорит Эстер. – А потом ее захотела Бритни». Но к тому времени Дин уже решила оставить трек себе. Ее наметки вокальной партии на демозаписи показались ей наиболее близкими к идеальному варианту, и Полоу с ней согласился. «Пока я записывала демо, Полоу говорил мне: “Ты должна верить в то, о чем поешь”, – вспоминает Дин. – А через неделю он дал мне послушать мой первый сингл – Drop It Low». Тайне Эстер-певицы вот-вот предстояло раскрыться.

17. Stargate: долговязые норвежцы

Ne-Yo пытался закончить свой дебютный альбом, In My Own Words, для лейбла Def Jam в нью-йоркской студии Sony Music на Десятой авеню. Он вынашивал замысел песни, но никак не мог найти для нее достойный облик.

Двадцатитрехлетний Ne-Yo к тому времени уже успел заключить контракт с Columbia в 2000 году и записать альбом, но лейбл разорвал с ним сотрудничество еще до релиза. Одна из песен с альбома, That Girl, досталась Маркесу Хьюстону и стала в его исполнении хитом скромных масштабов. Так Ne-Yo начал работать топ-лайнером и текстовиком – он умел писать и мелодии, и слова. Поэтому он и зовется Ne-Yo: он видит музыку вокруг себя так же, как Нео видит Матрицу.

В 2003 году Ne-Yo написал мелодию для трека, который оказался на первом месте «Горячей сотни», – Let Me Love You для ар-энд-би-певца Марио. (Вместе с ним над песней работала Сиа, будущий автор хитов.) В результате этого триумфа его пригласил к себе Jay-Z в Уорлдуайд-плаза, где прошло прослушивание. Def Jam заключил с ним контракт как с исполнителем, и теперь Ne-Yo дописывал свой альбом. Ему только не хватало последней песни.

В коридорах студии Sony он наткнулся на своего знакомого менеджера Тима Блэксмита, британского парня с развязным южно-лондонским говором и шустрым пытливым умом. Тим сказал, что приехал в город на неделю со своими клиентами, норвежскими продюсерами Тором Хермансеном и Миккелем Эриксеном, известными как дуэт Stargate. Они пытались найти работу в США и для этого арендовали комнату в студии Sony на неделю, чтобы попробовать посотрудничать с местными топ-лайнерами. Не мог бы Ne-Yo как-нибудь к ним зайти, пожалуйста?

– Они умеют писать поп, они умеют писать ар-энд-би – они умеют все! – заявил Блэксмит.

– Умеют писать ар-энд-би? – скептично переспросил Ne-Yo.

– О да, еще как! – заверил его Блэксмит.

Ne-Yo не поверил ему, но обещал зайти.

Миккель Эриксен родился в норвежском прибрежном городке Тронхейм. Он сходил с ума по американскому ар-энд-би и хип-хопу, но в Норвегии напрочь отсутствовала сцена урбан-музыки. Он писал хип-хоп-биты на компьютере Commodore 64 и хранил свое электронное оборудование под кроватью – клавиши, магнитофон, секвенсор. «В этом была вся моя жизнь, – рассказывает он. – Я покупал оборудование и играл в кавер-бэндах, чтобы заработать денег и купить еще больше оборудования». Еще он подрабатывал диджеем на вечеринках и в клубах, но ему не нравилось находиться в центре внимания; для сцены он был слишком стеснителен и замкнут. Некоторое время он проработал на датский лейбл Mega, который подписал Ace of Base, и хорошо знал работы Денниза Попа.

Однажды в 1998 году один друг сказал ему: «Тебе нужно познакомиться с Тором Хермансеном. Только вы двое во всей Норвегии слушаете урбан-музыку».

Родители Хермансена развелись, когда ему было пять, и Тор остался с отцом, который работал водителем экскаватора. Его не бывало дома, когда Тор возвращался из школы, поэтому мальчик часто слушал музыку, чтобы скоротать время. «Я пристрастился к американской культуре через фильмы – картины Стивена Спилберга, “Бриолин” и “Бит Стрит”, – рассказывает он. – Я грезил Южным Бронксом из-за песен вроде The Message, хотя не знал толком, где он находится». В тринадцать лет Тор начал писать заметки и фотографировать для местной газеты. Часто он писал о музыке и в итоге устроился работать в отделение Warner Bros. в Осло, где дослужился до поста главы отдела артистов и репертуара.

Эриксен договорился о встрече с Хермансеном и прихватил с собой демозапись певца, с которым он тогда работал. Исполнитель Хермансену не понравился, но его зацепила подложка. «Он спросил: “Это ты написал музыку? Она хороша”», – вспоминает Эриксен. Вскоре Хермансен уволился и объединил усилия со второй половиной фанатской базы урбан-музыки в Норвегии.

Несмотря на общее скандинавское происхождение, норвежский дуэт впитал совсем иную музыкальную культуру, нежели шведы из студии Cheiron. Если Макс Мартин рос на глэм-роке и евро-попе, то Миккель Эриксен и Тор Хермансен с детства погрузились в американский ар-энд-би и хип-хоп. Они в самом деле умели писать песни в стиле урбан, тогда как Макс Мартин мог только тщетно пытаться.

Они отлично дополняли друг друга. Эриксен был счастлив оставаться в студии и писать музыку на компьютере, пока Хермансен, более открытый к общению, знакомился с артистами и искал новые проекты. В их карьере случился большой прорыв, когда они сошлись с Тимом Блэксмитом и Дэнни Ди, энергичными британскими менеджерами с обширными связями. Блэксмит и Ди возили норвежцев в Лондон, а те создавали там ремиксы американских урбан-хитов для европейского рынка. Норвежские парни должны были подсластить жесткую читку большого города налетом евро-попа. «В то время считалось, что урбан-музыке нужны легкие, воздушные припевы, чтобы прижиться в Европе, – говорит Эриксен. – Тот опыт ремиксования очень помогает нам в нашей нынешней работе, потому что мы знаем: если есть хороший голос, мы всегда можем просто убрать музыку и написать под него новую».

Они мечтали попасть на радио в США. «Несколько раз мы пытались заключить контракт с американскими лейблами, но безуспешно, – рассказывает Эриксен. – Наше время еще не пришло». Примерно с 2000 по 2003 год в хип-хопе преобладали мощные биты от продюсеров вроде Тимбалэнда или The Neptunes. «Они нам очень нравились, но сами мы их не умели писать», – говорит Эриксен. Хермансен добавляет: «Как бы нам ни хотелось записывать типичный прямолинейный хип-хоп, нам лучше давалась мелодичная музыка».

В 2004 году британский бизнес Stargate внезапно перестал приносить деньги. «Людям надоел звук Stargate. В мире музыки все быстро меняется, и мы остались без работы», – вспоминает Эриксен. Такое может случиться хоть за одну ночь: как только тебя начнут считать не таким классным, как раньше, все крупные проекты сразу уйдут к другим продюсерам, а ты останешься с исполнителями второго эшелона. «Мы сидели в Норвегии и думали: что теперь делать? Не пора ли нам закругляться и начинать заниматься чем-то еще? Наш менеджер Тим предложил: “Давайте просто полетим в Нью-Йорк, забронируем там студию на неделю и посмотрим, что из этого выйдет”. Моя жена сказала мне: “Я верю, что в США у вас все получится”. Я был готов сорваться, но Тор сомневался». В конце концов они все же решили лететь. «Денег у нас оставалось негусто, но на поездку мы наскребли», – упоминает Эриксен.

Весной 2005 года Stargate прилетели в Нью-Йорк и за двадцать тысяч долларов арендовали на неделю студию Sony на Десятой авеню. «Никто не знал, кто мы такие, – рассказывает Эриксен. – У нас не было артистов из первой десятки. Мы просто приехали и сидели там неделю со своими битами, и никто не приходил. Мы поставили себе задачей продать одну песню, и мы ее продали; тогда мы решили взять еще одну неделю, и если за это время ничего не выгорит, оставить эту затею».

Вернувшись в Нью-Йорк, они снова арендовали студию Sony, и именно тогда Тим Блэксмит встретил в коридоре Ne-Yo.

Ne-Yo пришел в студию к Stargate во второй половине того же дня. «Я зашел в комнату, – вспоминает он в интервью на конференции ASCAP Expo в Лос-Анджелесе в 2013 году, – и увидел двух долговязых норвежцев. Естественно, я был настроен несколько скептически». Тор и Миккель походили на персонажей из «Матрицы» – высокие тощие астеники с бледными бритыми головами. Едва ли они выглядели как ар-энд-би-продюсеры. Но стоило Ne-Yo послушать их треки, как он моментально воодушевился. Их музыка сочетала в себе новомодные биты с очаровательной мелодичностью синтезаторных и программно написанных партий Эриксена.

«Когда трек заиграл, – вспоминает Ne-Yo, – я чуть не расплакался… У меня уже долгое время здесь назревала история, – он указывает себе на голову, – и здесь, – указывает на грудь. – На первой же секунде трека я понял: это оно». Ne-Yo сел и за двадцать минут написал So Sick – главный сингл с его альбома.

‘Cause I’m so sick of love songs… So done with wishing she was still here[19]

К вечеру до Def Jam дошли вести, что Ne-Yo вместе с долговязыми норвежцами написал что-то особенное. К ним в студию зашли несколько ребят из отдела артистов и репертуара и устроили неформальное прослушивание. «Мы просто подпрыгивали на месте от волнения», – рассказывает Эриксен. Он не мог поверить в происходящее. Еще утром они думали, что их карьере конец, а вечером их трек пришел слушать сам Тайрон Смит, кореш и доверенный советник Jay-Z по делам подбора артистов. Смиту понравилась So Sick, и он спросил у норвежцев, не хотят ли они поучаствовать в записи материала для новой артистки Def Jam Рианны.

So Sick вышла в январе 2006 года и оказалась на первой строчке «Горячей сотни». Популярность Stargate в одночасье взлетела до небес. «Мы думали, нам придется адаптироваться к местной битовой музыке, но оказалось, что людей гораздо сильнее цепляла наша мелодичность, – говорит Хермансен. – Когда мы сюда приехали, американскую поп-музыку отличала прямолинейность и минималистичность, простые очередности аккордов и однородность куплетов и припевов. Сегодня же в песнях на радио мы слышим брейкдауны, подъемы, инструментальные части и смену темпа».

К 2007 году, когда вышла Umbrella, Stargate уже сочинили несколько скромных хитов для Рианны и вместе с Ne-Yo написали песню Irreplaceable, которую отдали Бейонсе – в скором будущем жене Jay-Z. Трек провел десять недель на вершине чарта синглов в США – подлинный успех хита. По мнению Jay-Z, Тор и Миккель уже состоялись как продюсеры.

По окончании четырехлетнего срока на посту президента Def Jam Jay-Z не стал продлевать свой контракт и совместно с концертным агентством Live Nation решил основать собственную компанию под названием Roc Nation. Он собирался зарабатывать на всем, на чем может заработать песня – на продажах, концертах, атрибутике и, в перспективе, на стриминге. После обвала продаж записей альтернативные способы заработка приобрели жизненно важное значение для звукозаписывающих компаний. Подобные «полные пакеты» позволяли лейблу получать свою долю во всех аспектах существования записи. Roc Nation объединила в себе лейбл, агентство по менеджменту (им занялся Джей Браун, уйдя из Def Jam), музыкальное издательство и студию под названием Roc-the-Mic – фабрику хитов хип-хопа. На позицию штатных продюсеров лейбла очевидным образом напрашивались Stargate, и они переехали в его студию на четвертом этаже офисного здания на Западной 27-й улице в конце 2008 года. В то время Рианна еще оставалась с Def Jam, но в 2010 году она уволила своего менеджера, Марка Джордана (что означало конец участия Стуркена и Роджерса в ее менеджменте), и стала клиенткой Джея Брауна, оставшись в зоне влияния Jay-Z. Позже она заключила контракт с его лейблом.

Попав в студию Roc-the-Mic, первым делом оказываешься в лаунже со столом для бильярда, покрытым темно-серым сукном, и несколькими зонами для отдыха вокруг него. Две пары звукоизолирующих дверей ведут в комнату звукорежиссера – кабину без окон, похожую на капитанский мостик космического корабля «Энтерпрайз». Там целую стену занимает навороченный звукорежиссерский пульт – здоровенная глыба ультрасовременной техники, которая уже на момент своего создания утратила актуальность. Продюсерам для работы нужна только программа Pro Tools.

Благодаря стараниям своих менеджеров, Тима Блэксмита и Дэнни Ди, Stargate стали одной из немногих продюсерских команд, к которым лейблы приходят тогда, когда им жизненно необходим хитовый сингл («пуля», как говорит Хермансен), который они выпустят на радио первым. Часто руководители лейблов обращаются к ним в панике в последние недели (или дни) записи пластинки, потому что Stargate славятся своей скоростью работы. «У тебя на альбоме может быть два или три горячих хита или же ни одного, – рассказывает Хермансен, – и от этого зависит, продашь ты пять миллионов копий по всему миру и соберешь аншлаги на восьмидесяти площадках или продашь двести тысяч копий и вовсе не поедешь в тур. Разница примерно в двадцать миллионов долларов».

Если какое-то время провести в студии Roc-the-Mic, можно встретить почти всех главных топ-лайнеров. Артисты первого эшелона, тем не менее, показываются редко. Стабильное сокращение количества продаж записей со времен Napster вынуждает их проводить в турне огромное количество времени и выступать с теми песнями, которые раньше они продавали на дисках. Самые крупные звезды гастролируют бóльшую часть года и записывают новый материал между концертами в передвижных студиях и номерах отелей, работая с демозаписями, которые для них готовят продюсеры и топ-лайнеры с наметками вокальных партий. К примеру, в заметках о создании сингла Рианны Talk That Talk, спродюсированного Stargate, говорится, что вокал для него был записан в автобусе в Бирмингеме, штат Алабама; в номере 538 отеля «Софитель Пари ле Фобур» в Париже; в номере 526 отеля «Савой» в Лондоне. Хермансен назвал этот кочевой метод записи «музыка как путешествие в погоне за амбициями».

Если Stargate хотят работать вместе с Рианной, им приходится всюду ездить за ней, от чего они не в восторге. Не очень-то нравится такое устройство рабочего процесса и самим артистам, поскольку часто они записывают вокал поздно вечером в мобильной студии на замусоренной парковке стадиона, где после концерта воняет мочой. Но поскольку деньги они зарабатывают продажей билетов, а не записей, бесконечные гастроли для них – это норма, и запись им приходится втискивать в редкие окна в изнурительном графике.

Как-то раз в студии Roc-the-Mic я встретил Ne-Yo. На нем была вязаная шапка и скромный шерстяной свитер. Загадочный застенчивый певец прятал глаза за темными стеклами очков и в разговоре часто проглатывал слова. Он сказал, что копит песни для нового альбома и надеется, что им вместе со Stargate удастся воскресить былое волшебство. Несмотря на успех сингла So Sick, Ne-Yo все еще не удалось вырваться из тени Ашера, очевидно сходного с ним по звучанию.

В звукорежиссерской кабине Эриксен и Хермансен включили Ne-Yo трек, который они для него подготовили. Он слушал, держа наготове желтый блокнот и карандаш в левой руке. Когда трек еще не доиграл до середины, он уже вовсю строчил что-то, а в конце сказал: «Офигенно».

– Вот это нам нравится! – воскликнул Хермансен.

– Бридж, по сути, просто повторяет второй куплет, – сказал Эриксен.

– Я понял, – ответил Ne-Yo, продолжая писать. – У меня уже половина готова.

Норвежцы оставили его там и пошли в свой кабинет напротив звукорежиссерской комнаты. Хермансен мне сказал: «Если у него уйдет больше часа, значит, уже вышло не так хорошо».

Примерно через двадцать минут Ne-Yo свистнул нам – он закончил. Хермансен с Эриксеном встали и пошли обратно в звукорежиссерскую. Ne-Yo сел за пульт спиной к остальным, включил музыку и начал петь текст, в котором он рассказывал по очереди про дни недели, вроде: в понедельник мне тяжело, вторник и среда запутали меня, в четверг не могу подняться на ноги, а пятница вовсе невыносима. Мне нужна суббота – это уже припев.

– Мне нравится нарастание напряжения, – сказал Хермансен, – но достаточно ли субботы? Что в ней такого особенного?

– Суббота значит избавление, – ответил Ne-Yo. – Суббота, приди и спаси меня!

– Вот как, – с некоторым сомнением отозвался Эриксен.

– Хорошо, – сказал Хермансен, – давай послушаем еще раз. Мне понравилось, что получилось воздушно.

Ne-Yo спел снова, и наступила тишина.

– Она о возвращении к жизни, – произнес Ne-Yo. – В этом концепция всего альбома.

– Может, стоит сделать ее более личной? – сказал Хермансен.

– Я старался как раз вкладывать меньше личного, – в голосе Ne-Yo прозвучала обида. – Она универсальна. Суббота для всех значит одно и то же.

Хермансен аккуратно попросил его попробовать написать другой текст. Ne-Yo заметно упал духом, но сказал, что попытается. Норвежцы снова пошли ждать в свой кабинет.

– Он немного расстроился, – сказал Эриксен.

– Сложно объяснить, чем идея плоха, – отозвался Хермансен. – Когда она хороша, это сразу чувствуешь. А если нет, то трудно сказать, почему именно.

Скоро Ne-Yo свистнул из-за двери еще раз. Он написал абсолютно другую песню на тот же мотив. На этот раз в ней говорилось о расставании девушки и парня. Он смотрит ей вслед из окна такси и, когда она оборачивается, понимает: она хотела, чтоб он боролся за нее. «Я совершил ошибку» – таковы слова хука. Когда Ne-Yo пропел текст и мелодию, Хермансен сказал: «Вот это я понимаю, история! Это в стиле Ne-Yo».

– Бьет прямо между ног! – вставил Эриксен.

– Отличная мелодия, и здорово ложится на аккорды, – сказал Хермансен. – Мне очень нравится строка «бороться за тебя». Может, получится вставить ее дважды?

– Давайте пробовать, – сказал Эриксен, и Ne-Yo пошел в вокальную будку. Там было жарко, и он снял свитер.

– Хочешь увидеть работу мастера? – обратился Хермансен ко мне. – Смотри, как он поет.

Ne-Yo записал основной вокал и сразу за ним – партию в интервал. Запись основного вокала они закончили за десять минут. Тем не менее, как это случается с большинством их песен, свет она так и не увидела. Она не была «той самой». Они спродюсировали ее стандартным методом, и она вышла хорошей, но не великолепной – поэтому от нее быстро отказались. Проще выбросить и начать заново, чем пытаться починить.

* * *

Настоящее волшебство случается, когда в Roc-the-Mic приезжает Эстер Дин. Она проводит там три-четыре дня, и за это время выдает шесть, а то и больше песен. Союз взбалмошной уроженки Оклахомы и норвежских астеников представляет собой уморительное сочетание. К примеру, как-то им привозят в студию суши, и Эриксен за едой тихонько бормочет: «Мне никак не удается набрать вес». Тут Эстер прорывает: «Господи боже мой! Я это должна записать! “Мне никак не удается набрать вес!” Я, твою мать, тоже никак вес не наберу! Посмотри, какая задница. Килограммы с нее так и улетучиваются! Ну вообще!» Так может продолжаться часами.

В этот раз Эстер прихватила с собой в студию стакан кофе со льдом из Starbucks за углом. С ней пришел Обри Делейн, ее вокальный техник, которого Эстер называет Биг Джус. Хермансен с Эриксеном ждали ее в звукорежиссерской. Дин обняла обоих – так она здоровается почти со всеми, даже с незнакомцами. По углам комнаты мерцали горящие свечи – универсальный инструмент создания настроения в студиях звукозаписи.

К приезду Дин Stargate подготовили несколько десятков треков. Бóльшую часть заготовок они создают, джемуя на синтезаторах до тех пор, пока не возникнет основная канва – последовательность аккордов или рифф, – из которой они уже достраивают трек при помощи громадной коллекции готовых звуков и битов. Хермансен сравнивает их треки с новыми вкусовыми добавками, которые ждут, когда же нужный производитель газировки или чипсов подмешает их в свой продукт. Они надо всем работают вместе, однако каждого есть свои сильные стороны. Эриксен больше склонен прописывать мелодические части, а Хермансен – в целом композицию трека, хотя это довольно грубое обобщение. Хермансен тоже умеет писать выдающиеся музыкальные пассажи – это он сочинил последовательность аккордов для хитов Рианны What’s My Name и Only Girl (In the World) – оба они оказались на первой строчке «Горячей сотни». В студии Эриксен обычно работает за синтезатором в непосредственной близости от компьютера, все время переключаясь между ними. Хермансен сидит за своим столом или на диване, слушает и предлагает ему попробовать другой звук или бит.

С Дин они стараются выдавать одну-две песни в день. Бóльшую часть из них сложат в папку «хорошо, но недостаточно». В студии Roc-the-Mic писать что-то, кроме хитов – пустая трата времени.

– Готова работать? – спросил Эриксен.

– Я тут как раз за этим, – ответила Дин и пошла в вокальную будку.

С этого момента Эриксен разговаривал с ней через микрофон.

– Ты готова?

– Да, поехали.

– Давай, с чувством.

Stargate подготовили для Дин несколько «крышесносных» треков: это прилагательное у Эриксена и Хермансена в студии в ходу – наряду с «чумовой» и «потрясный». Им предстояло работать несколько дней, а поскольку Дин требуется время, чтобы настроиться на нужный лад, не спешили выкладывать свои лучшие треки. Они разогрелись на расходной заготовке, про которую все присутствующие сразу поняли, что из нее не выйдет «той самой» песни.

Вторая попытка оказалась более перспективной. Дин было едва видно в залитой зеленоватым светом будке за звуконепроницаемым стеклом. Она достала телефон и начала читать фразы, которые выписывала из журналов или слышала в телешоу: «жизнь на скоростной полосе», «стыд и срам», «сильные мира сего», «зеркала не лгут», «не дай им увидеть, как ты плачешь». Некоторые фразы разнесены по категориям: «Секс в большом городе», «междометия» или «британский сленг».

Сначала Дин невнятно промычала «на-на-на», «ба-ба-ба». Затем прозвучало несколько разрозненных слов, которые она подсмотрела в телефоне: «Взять верх… Не умрешь сегодня… Не могу жить во лжи…» Она пела низким, рокочущим голосом, совсем не напоминающим ее игривую манеру разговора. Дин писала в традиционном смысле этого слова – пыталась придумать осмысленный, глубокий текст, не стремясь уложить слова на бит. Фразы-подсказки в телефоне тоже помогали высвободить ее дар к сочинению мелодии – иначе ее бы сковывала необходимость оттачивать строчки. Она не выделяла куплет и припев, только разные ритмические и мелодические части. Ее голос, каким мы его слышали из динамиков в звукорежиссерской, был обработан автотюном, чтобы Дин могла сосредоточиться на экспрессии и не пытаться точно попасть в каждую ноту.

После нескольких минут хаотичного пения начало что-то вырисовываться. Практически незаметно нужные слова вставали на свои места в ритме, пока у Эстер рождались мелодии и гармонии. Она не обладала характерным тембром для хип-хопа, рока, кантри, госпела или соула, но могла бы исполнять все что угодно. «Сегодня я оживу», – пропела она. Теперь она пританцовывала, подняв одну руку над головой. Через несколько минут продюсеры позвали ее к ним в комнату.

«Видите, я просто верещу там что попало, а они потом из этого делают конфетку», – говорит она мне, выйдя из будки; Эстер выглядит окрыленной, почти сияет. Она потирает руку, чувствуя себя на миллион долларов.

Stargate начали вылепливать из ее напевов песню традиционной структуры. Эриксен работал в Pro Tools за компьютером, а Хермансен вносил замечания по мере отслушивания трека. На экране огромного монитора Apple горели маленькие зеленые прямоугольники – вокал Дин, и пальцы Эриксена ловко летали по клавиатуре, обрезая и переставляя кусочки; время от времени он ударял по пробелу, чтобы прослушать фрагмент, и потом продолжал нарезать и перемешивать. А 64-канальный микшерный пульт с россыпью ручек и лампочек, пережиток прошлой эпохи, стоял без дела.

Через двадцать минут ритмические фразы Дин превратились во вступление, куплет, переход к припеву, припев и окончание; не хватало только бриджа. (Для бриджей выделили последний день.) За компьютер сел Биг Джус и начал выравнивать высоты нот вокала Дин. Сама Эстер снова пошла в будку и добавила несколько слов: «Оживи меня… Прикоснись ко мне, и я вернусь к жизни… Сегодня я оживу».

Хермансен слушал, кивая бритой головой в такт. «Не нужно вставлять “я оживу ночью”, – сказал он Эстер через микрофон. – Звучит, как будто ты зомби».

«Я оживу-у-у…» – Эстер попыталась выкинуть лишние слова и растянуть слог вместо них.

Меньше чем через два часа они закончили работать над демо. Была ли это «та самая» песня? Хермансен сомневался. Им нужно было оценить ее еще раз. (А когда они послушали ее на следующий день, вынесли вердикт: она недостаточно хороша.)

Биг Джусу песня, тем не менее, понравилась. Послушав демо, он впервые заговорил. «Чума», – тихо произнес он.

18. Rude Boy

Ежегодная вечеринка Клайва Дэвиса в отеле «Хилтон» в Беверли-Хиллз накануне церемонии вручения «Грэмми» – традиция, не имеющая аналогов в шоу-бизнесе. Это и ужин, и шоу, словно «Золотой Глобус» и «Грэмми» в одном флаконе. Там не выдают наград; награда – получить приглашение. На вечеринке самые крупные звезды минувшего года выступают не для фанатов, но для равных себе. Как говорит сам Дэвис, «им выпадает возможность выйти на сцену перед самой авторитетной и престижной публикой в их жизни».

Звезды делят сцену с парочкой новых дарований и одним-двумя бывалыми артистами, которых Дэвис приглашает, чтобы продемонстрировать настоящий талант. Как-то раз по этой причине он попросил выступить Джонни Мэтиса. «Я хотел, чтобы молодые ребята посмотрели на Джонни Мэтиса, – рассказывает он. – Я говорил им: “Вы добились какого-то успеха, но теперь подумайте вот о чем. Сборник его хитов входил в сотню лучших альбомов на протяжении десяти лет подряд! И тому есть причина: люди танцевали под него, женились под него, занимались любовью под него – под Chances Are, It’s Not for Me to Say или Wonderful! Wonderful!” И я говорил: “Эй, Келли Роуленд! Эй, Бейонсе! Слушайте, какой текст! Слушайте, какая магия!”»

Дэвис сам ведет мероприятие зычным дикторским голосом, чем-то напоминая Эда Салливана, ведущего «Шоу Эда Салливана» на канале CBS; такой голос привносит в бизнес развлечений дух степенной солидности. «Леди и джентльмены, поприветствуем того-то», – провозглашает Дэвис, и на минуту его гости и правда начинают казаться леди и джентльменами, пряча свою истинную сущность одержимых карьеристов.

Но если аристократичные манеры Дэвиса будят в присутствующих их благородную натуру, то места рассадки в зале с жестокой ясностью демонстрируют их важность в его мире. Все дело опять-таки в постоянстве хитов. Если у тебя есть хиты, ты сидишь за одним из столов у сцены и ужинаешь со звездами. Но уже на следующий год, не выпустив ни одного хита, ты окажешься в последнем ряду, рядом с прессой и женой и детьми кого-то, кому повезло больше. «Иной мог бы сказать: ну что ж, у него выдался плохой год, давайте оставим его за хорошим столом – он ведь скоро снова поднимется на ноги, – жалуется мне на вечеринке 2014 года менеджер одного артиста, с угрюмым видом сидя в задних рядах. – Но Клайв не испытывает сантиментов на этот счет. И сразу дает тебе понять, где твое место». Он печально улыбается.

На вечеринке 2009 года тебе явно сопутствовал успех, если ты оказался за одним столом с Рианной и Крисом Брауном – самыми яркими звездами и самой красивой парой. От одного их присутствия зал наполнялся волшебным мерцанием. Дэвис упомянул их обоих в речи со сцены, сказав, что им предстоит выступать на завтрашней церемонии вручения «Грэмми». Рианна, блистая платьем от Gucci в пол, поднялась с места под радушные аплодисменты публики, и Крис Браун, чертовски элегантный в кожаном пиджаке и галстуке, с лучезарной улыбкой смотрел на лицо, которое очень скоро он превратит в кровавое месиво.

Крис Браун был неплохим певцом и удивительным танцором – он научился танцевать, повторяя движения за Майклом Джексоном в клипах, которые крутили по телевизору. Кто-то называл его следующим королем попа из-за его тройного таланта (он умел петь, писать и танцевать). По темпераменту он оказался ближе к Марвину Гэю. Крис родился в небольшом городке в Вирджинии, и его родители слушали соул и Стиви Уандера. Они развелись, когда Брауну было семь, но его мать скоро снова вышла замуж. Браун рассказывал, что отчим бил его мать, обычно по ночам, думая, что Крис спит. По утрам она прятала следы побоев под косметикой, но Крис все равно видел синяки и шишки. Когда ему было одиннадцать, он сказал ей: «Я люблю тебя, но рано или поздно я возьму бейсбольную биту и убью его, пока ты на работе».

Браун подписал контракт с Jive, потому что это был лейбл Джастина Тимберлейка и Бритни Спирс. Тина Дэвис, бывший руководитель отдела артистов в Def Jam, стала его менеджером. Его первый сингл, вышедший в июне 2005 года, – Run It! – добрался до первой строчки. В 2007 году Браун потрясающе выступил на церемонии вручения наград MTV Video Music Awards, сразу после «механического» номера вернувшейся из забвения Бритни Спирс. Еще раз он оказался на первой строчке два года спустя – с хитом Kiss Kiss, который номинировался на «Грэмми» в категории «Лучшее рэп-/песенное совместное исполнение», проиграв песне Umbrella Рианны и Jay-Z.

Необычная история хита Forever дала новую интерпретацию концепции бабблгам-попа. Песню в самом деле заказала компания-производитель Wrigley’s для рекламы жвачки Doublemint, и в тексте содержался знаменитый слоган компании: Double your pleasure, double your fun («Удвой удовольствие, удвой радость»). Браун сначала сочинил джингл, и во время сессии записи, которой руководил Полоу да Дон, они развили его до полноценной песни – Forever. Этот классический «вэмп» из четырех аккордов с тягучими синтезаторными партиями и обильным автотюном на вокале Брауна предложил слушателю переосмысление евро-попа в традиции урбана – противоположность того, что пытались писать шведы из студии Cheiron для урбан-исполнителей.

Вскоре после полуночи гала-прием Дэвиса подошел к концу и молодая пара покинула «Хилтон» на «ламборгини» Брауна. Не успели они далеко отъехать, как Фенти потребовала от Брауна объяснений по поводу длинного сообщения от другой женщины, которое она обнаружила в его телефоне. Крича на Брауна, она в порыве гнева ударила обеими руками по приборной панели. Браун остановил автомобиль в районе Хэнкок-парк, открыл дверь и попытался вытолкнуть Фенти из машины, однако ее удержал ремень безопасности. Тогда Браун прижал ее к захлопнувшейся двери и ударил в левый глаз и челюсть. Левой рукой он повел автомобиль дальше, а правой продолжил избивать Фенти.

Когда побои ненадолго прекратились, она посмотрела в зеркало на свой опухший левый глаз; ее рот наполнялся кровью. «Я все дерьмо из тебя выбью, когда приедем домой, – якобы сказал ей Браун. – Ты еще у меня увидишь».

Фенти позвонила своей ассистентке, но смогла только оставить голосовое сообщение, притворившись, будто говорит с ней. «Я еду домой, – сказала она. – Вызови туда полицию к моему приезду».

«Вот сейчас ты точно сделала глупость! – закричал Браун. – Теперь я убью тебя!» Он снова начал бить ее. Тогда Фенти, как говорится в полицейском отчете, «сцепила руки за головой, закрыв лицо локтями». Не в силах достать кулаками до ее лица, он обхватил ее рукой за шею. Она не могла дышать и начала терять сознание. Когда она вцепилась Брауну в лицо, он укусил ее за средний и безымянный пальцы левой руки, после чего отпустил ее.

Браун остановил машину и вышел из нее; Фенти звала на помощь. Местный житель позвонил в службу спасения. Когда приехали полицейские, они обнаружили Фенти на водительском сиденье припаркованного автомобиля «крайне расстроенную и в слезах». Брауна след простыл. Объявился он в семь часов вечера того дня в департаменте полиции Лос-Анджелеса, где на него завели дело по факту побоев, пока в Стэйплс-центре шла церемония вручения наград «Грэмми». Очевидно, что пара на ней не выступала.

У Фенти осталось два ушиба под глазами от кольца Брауна, разбитая губа и следы от укусов на руках и теле. Еще больше ее имидж подорвали две фотографии ее опухшего избитого лица, которые сотрудницы лос-анджелесской полиции «слили» сайту звездных сплетен TMZ через несколько недель после инцидента. Для Робин Рианны Фенти боль от самого избиения усугубило унижение в глазах целого мира, который увидел ее жертвой агрессии мужчины, – она оказалась в таком же положении, как и некогда и ее мать, и мать Брауна. Ей пришлось у всех на виду справляться с тем фактом, что с домашним насилием может столкнуться каждый и оно скрывается даже под лоском гламурной жизни. Вопреки мечтам маленькой Робин, слава не спасла ее от кошмарного брака ее родителей.

Как и многие другие записи Рианны, работа над ее четвертым альбомом, Rated R, началась со слета авторов. Карьера певицы оказалась в серьезной опасности после инцидента, особенно в глазах ее юных фанатов, многие из которых были склонны простить Брауна: как писали некоторые поразительно жестокие комментаторы на YouTube, «сучка ударила его первая». Огромная команда людей вложила огромное количество времени, энергии и денег в брэнд Рианны, и после выхода Umbrella он стабильно приносил большой доход. Но в одночасье ее имидж преобразился. Больше она не была надменной ледяной принцессой из модных журналов. Она стала жертвой. Она истекала кровью.

Эл Эй Рейд, который продолжал руководить лейблом Def Jam после ухода Jay-Z, стремился во что бы то ни стало сохранить вложенные в юную звезду инвестиции. Он созвал самый крупный слет авторов. Продюсеры и топ-лайнеры первого эшелона на две недели обосновались в студиях Лос-Анжелеса; им оплачивали и проживание, и еду. Такое дорогое мероприятие под силам провернуть только крупному лейблу.

На слетах композиторов метод «трек-и-хук» достигает своей наивысшей эффективности. Такой слет – это временная фабрика хитов. Его устраивают лейблы и суперзвезды, и длится он обычно три-четыре дня. Как правило, на него приглашают порядка двенадцати продюсеров и топ-лайнеров и в течение слета дают им поработать парами во всех возможных комбинациях. Обычно продюсер с топ-лайнером начинают работать с утра, и к обеду они должны закончить одну песню. Затем консультанты слета составляют новые пары, и к ужину те пишут еще по композиции. Если при этом присутствует сам артист, он поочередно перемещается между сессиями, вносит свои идеи, оценивает проделанную работу, ловит вдохновение в одном месте и привносит его в другое. В конце утренних и послеобеденных сессий участники слета собираются и слушают песни друг друга. Давление конкуренции так велико, что композиции рождаются буквально в каждую сессию, то есть двенадцать или более песен в день и шестьдесят в неделю – в зависимости от размера слета.

На слете к альбому Рианны собралась элита – Ne-Yo, Stargate, Эстер Дин. Джей Браун выполнял роль консультанта от лица менеджмента Def Jam.

Работа с Рианной дала Эстер Дин бóльшую свободу. Несмотря на приземленный лексикон и хулиганские замашки, в глубине души Дин оставалась скромницей и ее внутренний священник-баптист осуждал ее похождения. Однако песни, которые она писала для Рианны, выпускали в ней на волю плохую девочку. Она становилась той женщиной, какой в ее глазах была Рианна и какой сама Рианна – высокая, стройная и сексуальная – и не думала становиться в столь скором будущем, – дерзкой дьяволицей. По демозаписям хитов для Рианны, которые Эстер Дин выкладывает на YouTube, сложно понять, кто кого копирует – Дин Рианну или наоборот. «Люди пишут в комментариях: “Отстойный кавер!” – возмущенно рассказывает она. – Я ни одного кавера в своей жизни не сделала!»

Над песней Rude Boy работали пять авторов, в том числе Мейкба Риддик (с ее помощью Фенти написала бридж) и Роб Свайр, который принял участие в работе дуэта Stargate. (Хермансен и для этой песни написал и записал аккорды.) Хуки принадлежат гению Эстер Дин. Первый хук звучит в самом начале песни, во вступлении к припеву, и за ним следует основной хук – припев. Затем третий, кульминационный хук Эстер – take it, take it. И следом еще один, снова мгновенная классика – what I want want want, за которым следует припев. Метод «трек-и-хук» в Rude Boy достигает своего апофеоза: песня буквально состоит из хуков.

Rude Boy наглядно демонстрирует талант Stargate к написанию урбан-музыки. Бит в ней жесткий и тяжелый, но кристально легкий звук синтезаторов возвышает ее над похабным текстом (где ставится под сомнение мужественность «мальчика-грубияна») и превращает в песню о любви. Ее музыкальную составляющую можно охарактеризовать как скандинавский снегопад, просеянный через жаркий карибский бит. Заикающиеся аккорды, сгенерированные арпеджиатором, станут фирменным звуком Stargate.

С хитом Rude Boy дуэт Stargate достиг того, что не смогли при всей своей мелодичности добиться шведы: идеального гибрида Скандинавии и урбана. Композиция положила начало череде горячих хитов дуэта: Firework, Only Girl (In the World) и S&M – все они написаны в соавторстве с Эстер Дин. В 2011 году с Only Girl (In the World) Рианны они выиграли свою первую «Грэмми» в номинации «Лучшая танцевальная запись».

Важнее всего то, по крайней мере с точки зрения Эл Эй Рейда, что сингл Рианны Rude Boy и в целом альбом Rated R положили конец ее образу жертвы. Нежная соседская девчонка с острова, которую подписал Эван Роджерс, исчезла, и ее место заняла валькирия в стальных доспехах, с жесткой, холодной хваткой. От фото с обложки, где певица в коже и сетчатом одеянии без улыбки смотрит в объектив Эллен фон Унверт, закрыв одной рукой некогда подбитый глаз, словно он все еще болит, и до текстов первого сингла, Russian Roulette, второго, Hard, и песни Cold Case весь альбом несет косвенную отсылку к ее избиению; особенно трек Stupid in Love, где есть строчка о «крови на твоих руках». К альбому приложил руку Тимбалэнд, а также Will.i.am, Джастин Тимберлейк и множество других прославленных продюсеров и композиторов – даже Слэш, бывший гитарист Guns N’ Roses. Не было только Стуркена и Роджерса. Rated R стал первым альбомом, на котором не вышло ни одной их песни.

* * *

Начиная с альбома Good Girl Gone Bad, Стуркен и Роджерс писали для Рианны все меньше и меньше. «После Good Girl Gone Bad она повзрослела, – рассказывает Роджерс с ноткой одобрения в голосе. – Она захотела работать с молодыми, продвинутыми продюсерами. Я могу это понять». И все же отпускать ее было непросто. «Какое-то время мы пытались бороться, но не хотели навязывать ей свои песни».

Более мрачный и откровенно сексуальный характер, который приобрела ее музыка, им тоже было нелегко принять. Стуркен признается: «Нам было сложно писать для нее сексуальные тексты, учитывая наши с ней отношения». Но все же они отнеслись к ситуации философски. «Мы подписали и раскрутили одну из самых крупных звезд на планете, – говорит Роджерс, – так что, справившись с обидой, мы принялись за работу с другими артистами».

Сидя в своей студии в Бронксвилле, они вспоминают день, когда она впервые пришла туда, в таких подробностях, будто это было вчера. «Она сидела вот здесь, где вы сидите!» – восклицает Стуркен. Он достает видеозапись тех двух сумасшедших дней репетиций в доме Роджерса в Стэмфорде перед прослушиванием у Jay-Z. Вот Робин Фенти в джинсах и футболке поет песню Уитни Хьюстон, а позади нее в телевизоре без звука включен футбольный матч. Партнеры смотрят видео молча. Оно явно их тронуло. Когда оно заканчивается, Стуркен говорит: «Какая это мучительная перемена для нас всех – взлет ее карьеры и взросление. Просто немыслимо. Кем мы хотим быть для нее? – он делает долгую паузу. – Мы часто разговариваем. Она поблагодарила нас на церемонии American Music Awards».

Rude Boy стала хитом, который изменил жизнь Эстер Дин. Он сделал ее одним из самых востребованных топ-лайнеров в музыкальном бизнесе. На следующий год на первой строчке оказалась еще одна ее песня со Stargate – S&M.

’Cause I may be bad But I’m perfectly good at it…[20]

Дин рассказывает, что эти слова она придумала в воскресенье, и добавляет: «Отче, прости меня».

Она также написала хук для песни Рианны What’s My Name (Oh, na-na-na, what’s my name?) и для двух хитов Ники Минаж, Super Bass:

Boom, badoom, boom, boom, badoom, boom bass Yeah, that’s the super bass…[21]

и Turn Me On:

Make me come alive, Come on and turn me on![22]

Ее вокал в демозаписях для Ники Минаж был не просто наметками мелодии голоса; в частности, в Super Bass она исполнила (без указания своего участия) дублирующую партию, подкрепив не совсем звездный вокал Минаж. Тот голос, который Трики Стюарт уловил в толпе на концерте The Gap Band памятным вечером в Атланте, теперь слышал весь мир. Сам Джей Браун взял ее под свое крыло, обеспечив всеми ресурсами Roc Nation.

Все мечты, которые Дин обозначила на своей доске визуализации, воплотились в реальность, кроме одной, самой главной – «Эстер-певица». И чем уверенней становилось ее Мидасово прикосновение к другим артистам, тем больше от нее отдалялось ее заветное желание. Ее менеджер, Джей Браун, ни за что не пошел бы на это; она была слишком ценным хитмейкером, чтобы пытаться сделать из нее звезду. Но Джей Браун пробудет ее менеджером недолго.

Дин благодарна за свой успех. (Помимо производства хитов, она преуспевала на актерском поприще – снималась в фильмах «Идеальный голос» и озвучила персонажей в известных мультфильмах.) «Это гораздо лучше, чем работать в “Макдоналдсе”», – признает она. И все же Дин устала от того, что продюсеры ожидают от нее хитов каждый раз, когда она заходит в студию. «Все думают только о хитах. Все время смотрят на тебя, мол, “ну что, ну что, это хит?” А я не знаю, что у меня выйдет. Я не пытаюсь понять, что же это, я просто делаю то, что делаю».

По этой причине она перестала сотрудничать с продюсерами, за исключением Stargate, и предпочитает работать с Биг Джусом в своей студии в Брентвуде в Лос-Анджелесе, которой она обязана своему успеху. Позже Дин переехала в еще более шикарную студию в Санта-Монике.

Мини-альбом, обещанный ей Джимми Айовайном, не увидел свет. Ремикс песни, которую ей разрешил записать Полоу да Дон, Drop It Low, с участием Криса Брауна, не слишком высоко поднялся в чартах – всего до тридцать восьмого места. Но Дин не тревожилась. Ей уготовано стать перевоплощением Мисси Эллиотт, сказала бы она вам. Бейонсе стала Дайаной Росс, Леди Гага – Мадонной, Ашер – Ар Келли, а Дин станет Мисси. Ее успех как артистки был вопросом времени. Она даже придумала название для своего первого альбома – UnderEstaMated.

Stargate согласились на недельную сессию записи с Эстер Дин для ее сольного альбома. Но если им удастся написать потенциальный хит, правила изменятся. Зачем тратить хит на неизвестную артистку вроде Дин, пускай даже она сама его написала – кого это волнует? Тем более, если можно отдать его Рианне.

Что Эриксен думает о потенциале Дин как певицы? «Многие авторы хотят петь свои песни, – осторожно отвечает он. – Многие из них умеют петь, кто-то даже очень хорошо. Но быть артистом – это совсем другое. Выступать на сцене, быть тем человеком, на которого все смотрят, когда он входит в комнату, жить публичной жизнью, гастролировать – это все непросто. Ты можешь быть отличным певцом, но на записи все равно будет чего-то не хватать».

Чего же?

Эриксен размышляет некоторое время. «Мощности звука, – говорит он, – и искорок по краям слов».

В городе стояла холодная зима, но в студии без окон погоды не существует. Дин взяла обычный кофе со льдом в Starbucks и поднялась на лифте в Roc-the-Mic. На ней была свободная вязаная шапка, кожаная куртка, джинсы и сапоги, в ее привычном повседневном, но модном стиле. Биг Джус снова сопровождал ее.

Stargate начали сессию с одного из «кры-ше-снос-ных» треков. Он начинался с бита из малого барабана с наложенными хлопками и зловещего то нарастающего, то затихающего синтетического звука, похожего на гитару, на заднем плане. Дин послушала примерно двадцать секунд трека, потом начала мычать мелодию. «Окей, я поняла, – сказала она. – Давайте приступать».

Она пошла в вокальную будку, достала телефон и, когда заиграла музыка, стала импровизировать. «Как я получу это… Преодолевая холод, чтобы получить это… У тебя это есть, и я это хочу». Примерно через минуту она выдала главный хук – How you love it («Как тебе нравится»), который пропела в синкопированном относительно бита ритме. Классический фристайл от Дин с пошлым намеком. За ним последовал вторичный хук: Do you do it like this, do you do it like that / If you do it like this can I do it right back («Делаешь ли ты это вот так, делаешь ли ты это эдак / Если ты сделаешь это вот так, могу ли я вернуть все назад»).

Хермансен и Эриксен за пультом управления почувствовали, что происходит что-то особенное, и постарались как можно скорее ухватить структуру песни.

– Давай зациклим первую половину.

– Сыграй аккорды на синте и обозначь подъем арпеджиатором.

– Мне нравится прямота в начале. Добавь пару нот в переход к припеву.

Дин в вокальной будке коснулась плеча, почувствовав сигнальный холодок. Затем она подняла руки и стала пританцовывать – ей нужно было опробовать хук на бедрах.

Вернувшись в звукорежиссерскую, Дин написала куплет, и Эриксен зациклил его. Он продублировал вокальные дорожки, чтобы создать эффект хора.

У них была готова половина отличной песни, но Хермансену показалось, что «к середине она выдыхается». Тогда Эриксен вспомнил читку, которую Ники Минаж написала для другой песни Stargate и Дин, не вошедшую в ее дебютный альбом. Он вырезал оттуда вокал Минаж и вставил в их новый трек. «Давай посмотрим, подойдет ли он», – сказал Эриксен. Кусок подошел идеально. Они прослушали песню целиком еще раз. Звучало роскошно.

– Это хит! – объявил Хермансен.

Все впали в эйфорию, как дети утром на Рождество. В звукорежиссерскую вошли менеджеры Stargate, Блэксмит и Дэнни Ди, и прослушали трек с начала, выдавая хриплые возгласы одобрения в припевах, – вероятно, они были первыми из бессчетных тусовщиков, кто будет отрываться под эту песню. Дин танцевала. Обри Делейн назвал трек «чумой». Когда трек подошел к концу, все зааплодировали.

Дэнни Ди сказал:

– Позвольте мне вставить слово. Знаете, кто ищет трек? Пинк.

– Я оставлю песню себе, – твердо ответила Дин.

– Я знаю. Я просто хотел сказать, что Пинк ищет урбан-песню с современным битом.

– Нет!

– Говорят, Келли Кларксон тоже ищет. И Кристина!

Бридж Доктор Люк: Teenage Dream

19. Блицшахматы

Доктору Люку скоро должно было исполниться сорок. Он часто говорил, что ему нравятся собственные песни, потому что у него музыкальные вкусы, как у двенадцатилетней девочки. Но долго ли так могло продолжаться? Производство хитов – удел молодых. В какой-то момент, будь ты даже Пол Маккартни, ты перестанешь писать хиты. А когда хиты уходят, они почти никогда не возвращаются.

Однако Доктор Люк не боялся потерять чутье. Или, по крайней мере, это была не та перспектива, которая могла заставить его внутреннего параноика беспокоиться еще сильнее. Он допускал мысль, что «те инстинкты, которые привели тебя к успеху, однажды подведут тебя». Но верил ли он, что это может произойти с ним? Вся его маниакальная энергия была направлена на то, чтобы этого не случилось.

Летом на сороковом году жизни Доктор Люк жил и работал в своем доме на пляже в Лос-Анджелесе, пока ремонтировали его особняк в Голливуд-Хиллс. Дом на пляже он несколько лет назад купил у Оззи Осборна, фронтмена Black Sabbath, и оборудовал студию на втором этаже – в изысканной комнате, обитой деревянными панелями, где когда-то располагалась библиотека Оззи. Там Люк проводил свой рабочий день, который начинался в районе полудня и заканчивался в три-четыре часа утра. Через приоткрытое окно едва слышно доносился шум океана.

Доктор Люк – прирожденный делец и всегда им останется, неважно, сколько денег он уже заработал и сколько власти получил. Он сделал инвестиции в недвижимость, в элитный бренд питьевой воды Core Natural и компанию-организатора бизнес-конференций Summit Series. Разумеется, у него есть собственный лейбл, Kemosabe Records, в который Sony вложила порядка шестидесяти миллионов долларов. Еще он заключил весьма выгодный контракт с Дагом Моррисом, главой Sony Music, по которому в течение пяти лет он должен работать эксклюзивным хитмейкером для суперзвезд главных лейблов компании (Epic, RCA Records и Columbia), в том числе для Келли Кларксон, Пинк, Майли Сайрус и Бритни Спирс.

Его издательская компания Prescription Songs насчитывает порядка пятидесяти продюсеров и композиторов; по старому методу студии Cheiron, каждый из них специализируется на чем-то одном и дополняет навыки других. На тот момент авторы работали в студиях по всему Лос-Анджелесу – от Венис до Хэнкок-парк, но Доктор Люк замыслил сосредоточить свою фабрику хитов в одном месте и с этой целью перестраивал здание в Брентвуде, где оборудовал двенадцать студий для авторов Prescription. Доктор Люк описывает свою команду как «объединение артистов, продюсеров, топ-лайнеров, битмейкеров, авторов мелодий, вдохновителей и просто текстовиков». Вдохновители, объясняет он, «знают, как довести песню до конца, понимают ее энергию и ход музыки, даже если они не могут сыграть ни одного аккорда и спеть ни одной ноты».

В конечном счете Доктор Люк стремился встать во главе своей единоличной империи, как Клайв Дэвис или Даг Моррис. Но мог ли он продолжать делать то, что получается у него лучше всего, а именно писать хиты для артиста и при этом управлять лейблом? Клайв Дэвис обязан успехом своему навыку находить для певца наилучшую песню вне зависимости от того, кто ее написал; Доктор Люк обязан успехом композиторскому таланту. Глава лейбла должен по крайней мере делать вид, что артист причастен к созданию музыки. Доктор Люк не очень хорошо умел притворяться. Его отношения с главной звездой лейбла Kemosabe Кешей оставляли желать лучшего, а в будущем и вовсе обернутся катастрофой.

* * *

Доктор Люк сидел в кресле Aeron перед вереницей компьютеров. Одетый в футболку и джинсы, босой, с серебряным налетом голливудской щетины, он изучал интерфейс программы Pro Tools. Он встал, прошелся по комнате и сделал пару растяжек из йоги. (Его подруга, мать его двоих детей, работала преподавателем йоги.) В его теле нет ни грамма жира, хотя не похоже, чтоб он занимался спортом. Он живет в раю, но почти никогда не выходит на улицу.

Доктор Люк зашел в Twitter и ретвитнул пару постов своих артистов. Он немного нервничал, потому что ждал звонка от Брэдфорда Кобба, менеджера Кэти Перри, по поводу песни для ее грядущего альбома, Prism, для которого Доктор Люк с Максом Мартином написали и спродюсировали семь треков. Их предыдущий альбом с Перри, Teenage Dream, обошел рекорд пластинки Майкла Джексона Thriller по количеству хитов, оказавшихся на первой строчке «Горячей сотни», – целых пять штук. С Prism они рассчитывали продолжить свой невероятный марафон хитов. Или нет.

Cirkut, новый протеже Доктора Люка, работал в студии вместе с ним и выполнял роль как соавтора, так и в своем роде музыкального писаря. Частично его техническая задача состояла в том, чтобы фиксировать ритмические и мелодические идеи, которые генерировал Доктор Люк денно и нощно (иногда уже ближе к утру), и переносить их в компьютер. Доктор Люк говорит: «Давай перепишем фразы right now, они должны быть проще, а вот остальное – более замысловато, как главный вокал. Сначала вставь “охи”. Восемь должны быть спеты фальцетом, и еще восемь – в полный голос. Не знаю, все их обработать автотюном или только некоторые». Cirkut принимается за работу; его пальцы безудержно барабанят по клавиатуре, переводя указания Доктора на язык Pro Tools и переставляя цветные прямоугольнички-звуки. Затем он размашисто бьет по пробелу и они слушают, что получилось.

Часть таланта Доктора Люка заключается в его способности находить таланты. Амбициозные диджеи и битмейкеры вроде Cirkut постоянно присылают ему свои демо, и бóльшую часть из них он слушает. Когда находит что-то интересное, сразу хочет попробовать поработать с этим человеком. Бенни Бланко, еще один протеже Доктора Люка, стал заметным хитмейкером всего к двадцати пяти годам и со своим наставником познакомился, когда ему было девятнадцать. Бланко вспоминает: «Я ничего не знал о поп-музыке. Я даже не думал о ней – она не входила в сферу моих интересов… Я записал для Люка свой материал на CD, и под конец нашей встречи он сказал: “Нет, мне не нужен диск”. Я ушел и решил, что не понравился ему. А потом он мне звонит и говорит: “Ну что, хочешь писать со мной музыку в Лос-Анджелесе?” Я ему говорю: “М-м, я думал, ты не в восторге от меня”. Он ответил: “Да нет же, ты мне так понравился, что мне уже не нужен был диск”».

Доктор Люк сказал Бенни, чтобы он приезжал в Лос-Анджелес на следующий день. Бенни боялся летать на самолете, поэтому поехал через всю страну на машине. Когда он добрался, Доктору Люку не терпелось приняться за работу.

«Я провел за рулем шесть или семь часов, – вспоминает Бенни, – а Люк мне говорит: “Приезжай в студию!”

– Люк, я очень устал.

– Приезжай в студию, здесь все тебя ждут.

– Но я без сил!

– Я хочу показать тебе свою новую гитару.

Я поехал туда, он показал мне свою гитару, а потом сказал: “Ну что, давай напишем бит”. А я ему: “Слушай, я чертовски вымотан”.

Тем вечером мы написали два бита, один из них стал California Gurls, а другой – Teenage Dream. Парень просто сумасшедший – в лучшем смысле этого слова».

Доктор Люк держит в студии порядка дюжины побитых жизнью электрических и акустических гитар и часто на них играет. На многих записях, что он спродюсировал, можно услышать риффы и соло в его исполнении. Нередко источником вдохновения ему служит музыка 80-х, когда для производства песен стали использовать электронные машины. «Взять Tears for Fears – у них отличные мелодии, при этом они не повторяют части безо всяких изменений, – говорит он и добавляет: – 80-е мне не нравятся только тем, что слишком долго приходится ждать припева».

С разными командами Доктор Люк производит до двадцати песен в год. Они появляются постепенно, иногда в течение нескольких месяцев и спустя сотни написанных треков, по мере того как он с соавторами играется с идеями, откладывает недоделанные проекты, чтобы переключиться на более срочные, и потом снова к ним возвращается. Тем летом у него скопилось семь или восемь треков разной степени готовности. «Я сотрудничаю с рэпером Juicy J. Недавно у него вышел альбом – главная урбан-запись прошлого года. Нам с ним нужно закончить две песни. Нет, три. Плюс Джастин Тимберлейк сейчас пишет трек с участием Juicy J. Порой мне просто не хочется смотреть на список дел – только нервы себе мотать».

В работе с артистами нет постоянства, поэтому Доктор Люк редко составляет свое расписание дальше, чем на день вперед. «У них все время меняются планы, – рассказывает он, стараясь сдержать раздражение. – Певица заболела. Или ее пригласили выступить на корпоративе в Саудовской Аравии за миллион долларов на той неделе, когда у нас запланирована сессия. Случиться может миллиард вещей, – от досады он начинает повышать голос. – Она рассталась с парнем. Она познакомилась с парнем и полетела с ним на Гавайи. Так что строить планы бесполезно».

Доктор Люк любит оттягивать завершение проекта до последнего: «А вдруг я услышу на выходных что-то, что мне понравится?» Тем не менее у руководителей лейблов график выхода записей расписан на месяцы вперед. Неизбежно начинается телефонная истерия. На первом этаже дома на пляже воздух сотрясают трели, мелодии и рингтоны – приходят электронные письма, сообщения, поступают звонки из лейблов компании Sony и от их артистов, жаждущих заполучить лекарство от доктора. Но Доктор Люк, как сама поп-музыка, живет в режиме «здесь и сейчас». «Мне плохо удается распределять свое время, – рассказывает он. – Бывают жесткие дедлайны – их я научился опознавать. По количеству звонков и тону голоса на другом конце провода можно понять, что сроки уже в самом деле поджимают». Это смутное чувство осознанной спешки пронизывает его песни.

В студии Доктор Люк отнюдь не только пишет песни. Он постоянно следит за продажами, радио и социальными сетями. Он изучает сайт Mediabase – авторитетную в индустрии платформу для отслеживания ротации треков на радио. Он прочесывает непрестанно растущее количество чартов на предмет популярности той или иной песни, анализируя различные загадки, например, каким образом песня, отстающая в традиционных показателях (продажах и ротации), может все равно оказаться на первом месте «Горячей сотни» по одним только количествам прослушиваний на YouTube и Spotify (Billboard теперь учитывает и их). «Я немножко помешан на цифрах», – признается он.

На тот момент его больше всего беспокоил грядущий альбом Кэти Перри, Prism. Бóльшую часть песен они написали прошлой весной в Санта-Барбаре, где живет Перри. «Люк с Максом приехали в Санта-Барбару, – вспоминает она, – и мы славно проводили время, гуляли у океана и ужинали вместе. В лесах Монтесито есть классная студия – The Secret Garden, нам нравится там работать. Мы ездили туда, слушали музыку, зависали на YouTube и пили вина Шабли. Люк с его протеже Cirkut приготовили для меня маленькие порции музыки – не очень большие, только чтобы я успела слегка распробовать, – и если мне это нравилось, они подавали мне целое блюдо».

Наконец позвонил менеджер Перри, и Люк взял трубку мобильного.

«О, привет! – он безуспешно пытался скрыть волнение. – Как дела? Рассказывай».

Они обсудили идею пригласить рэпера Дрейка, легкомысленную суперзвезду из Канады, для записи читки в бридже одного из следующих синглов Перри. Они не знали, согласится ли он, но сошлись на том, что трек должен быть готов на случай, если Дрейк таки приедет, и тогда бы он мог сразу послушать его и записать партию.

Повесив трубку, Доктор Люк дал Cirkut указания по подготовке трека. Затем он сказал: «Хочу убедиться, что Кэти хочет именно этого», – и ушел в библиотеку, чтобы поговорить с ней лично, мягко закрыв за собой деревянную дверь.

* * *

В 1982 году девятилетний Лукаш Готвальд жил со своими богемными родителями на Манхэттене – матерью Лаурой, дизайнером интерьеров, и отцом Янушем Ежи Готвальдом, архитектором из польского города Ласк. У них был свой лофт на Западной 30-й улице на Манхэттене. Район кишел ночлежками и борделями, а в подъезде их дома ошивались наркоманы. Его родители слушали джаз, к которому Лукаш проникся презрением.

По субботам отец приводил его в юго-западный угол парка Вашингтон-сквер, где стояли каменные шахматные столы, и мальчик состязался со взрослыми противниками в блицтурнирах. Такой темп игры, когда партия длится меньше трех минут, соответствовал его беспокойному нраву. (Не случайно в будущем он будет стремиться выжать максимум из трехминутной песни, словно опять участвует в блице.) Стандартная ставка составляла пять долларов, и он часто выигрывал.

В тот год в городе всюду звучала песня The Message рэп-группы Grandmaster Flash and the Furious Five. Его приводил в восторг ее фанковый ритм и набор странных электронных звуков, которые производил утопленный в реверберации синтезатор. Лукаш начал играть на барабанах, но родители не позволили ему держать дома установку, поэтому он переключился на гитару своей старшей сестры. Вскоре он уже занимался по шесть часов в день. Аллан Григг, который познакомился с Готвальдом в Нью-Йорке и теперь работает продюсером и композитором в Prescription Songs под псевдонимом Kool Kojak, рассказывает: «Играл ли Люк в шахматы или осваивал гитару, он делал это с нечеловеческой сосредоточенностью».

В четырнадцать лет Готвальд побывал в летнем лагере в рамках программы National Guitar Summer Workshop в частной школе в Коннектикуте. Джаррет Майер, его товарищ по лагерю, вспоминает: «Все говорили: обязательно познакомьтесь с этим пареньком, Люком. Он потрясно владеет шредом». Особенно Джаррета впечатлило, что на показательном концерте в конце смены Готвальд хотел сыграть попурри из песен рэп-группы Run-D.M.C. У парня был явно нестандартный подход.

Майер и еще один парень из лагеря, Брайан Брейтер, ходили в частную школу имени Хораса Манна, строгое учебное заведение в Бронксе, и оба поступили в Брауновский университет. Готвальд сменил восемь школ, в том числе школу Святого Луки и заведение под названием Little Red School House в Гринвич-Виллидж. «Мы были из разных миров, – рассказывает Майер. – Я помню, как он приходил к нам домой, видел объем домашних заданий и не мог поверить своим глазам: “Что это еще такое?!” А потом я заявлялся к нему в гости и видел у него целый мешок травы. Он говорил: “Ну да, вот так я зарабатываю на жизнь”. Ему было пятнадцать, а он уже все знал об этом бизнесе. Я думал: “Ну ничего себе, я делаю уроки, он продает наркотики, и все равно мы друзья!”»

Готвальд вспоминает, как ввязался в торговлю марихуаной: «Я начал выращивать коноплю у себя в шкафу. Принес флуоресцентные лампы из школы и повесил их там на цепочках, прикрепив фольгой. Каждый раз, когда я поливал растения, они начинали дико пахнуть. И однажды отец мне сказал: “Слушай, пора от них избавляться”. Дело было за три дня до Дня матери. Я знал парня, который торговал на 22-й и 8-й улицах. У него была фотостудия, но на самом деле он продавал наркоту. Я завернул коноплю в букетную бумагу, обвязал бантом и пошел с ней к нему прямо по улице, потому что он сказал, что присмотрит за ней. Через месяц растения засохли, и ему стало так стыдно, что он дал мне мусорный мешок, набитый травой, и сказал, чтобы я делал с ним, что захочу».

В школе Люк подобным энтузиазмом не отличался. «Я никогда не успевал на утренние уроки. Я не мог понять, зачем мне это. Помню, как однажды в классе я сказал: “Мне все равно, мне не нужно это знать”». (Он и по сей день хвастается тем, что не прочел ни одной книги до конца.) Как-то раз он влип в неприятности, когда принес в школу пейджер, чтобы клиенты (среди которых однажды оказалась его мать) могли с ним связываться. Когда ему было семнадцать, вспоминает Готвальд, его учитель музыки, гитарист Адам Роджерс, решил поговорить с ним о его бизнесе. «Он сказал: “Слушай, тебе нужно взяться за ум. Если ты хочешь стать настоящим музыкантом, ты должен бросить это занятие”. И я бросил. С тех пор я зарабатывал только гитарой».

После школы Готвальд поступил в Манхэттенскую музыкальную школу. Странным образом он выбрал для изучения джаз. «Люк был тогда смешным парнем: помимо того что он курил траву, он отличался невероятной заносчивостью, – вспоминает продюсер Дэвид Бэйрон, его давнишний друг. – Как-то вечером мы ужинали большой компанией, и Люк начал говорить о джазе. Он сказал: “Что такое джаз? Ты учишь аккорды, учишь гаммы, а потом просто бегаешь пальцами по грифу, верно?” Все ему возразили: “Вообще-то, джаз – это гораздо больше. Послушай хотя бы Майлза Дэвиса”». Но уже через год Люк стал настолько хорош, что каждую неделю играл в джазовом баре Augie’s на углу 106-й и Бродвея.

Первые настоящие деньги Готвальд заработал рекламными джинглами. Он написал музыку для популярной рекламы Nike, которую крутили во время чемпионата мира по футболу 1994 года. Люк ненавидел ее. «Мне не нравились люди, которые принимали решения», – говорит он. Он хотел принимать решения сам.

В 1997 году Ленни Пиккет, руководитель музыкальной группы на шоу Saturday Night Live, бросил по музыкальным школам клич, что ему в группу нужен молодой гитарист, который бы умел читать с листа. Он рассказывает: «Нам отводили два часа на репетиции, поэтому мне нужен был тот, кто умеет быстро схватывать».

Пиккет, ведущий тенор-саксофонист (до Saturday Night Live он играл на саксе в группе Tower of Power), прослушал примерно сорок юных музыкантов. «Потом зашел Лукаш, – вспоминает он, – и первое, что этот смешной парень мне сказал, было: “Можете прекращать прослушивания”.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Вы нашли нужного гитариста, – ответил он.

Я ему сказал: “Садись и читай музыку!” Он был в себе очень уверен».

Готвальд оказался-таки прав: они нашли нужного гитариста. «Мне понравилось, как он играет, – продолжает Пиккет. – У него было хорошее чувство ритма, он играл уверенно и владел большим запасом приемов. И он неплохо выглядел, а это важно на телевидении. Худой, с угловатым лицом – такие удачно смотрятся в кадре».

«Ленни был лучшим боссом, – вспоминает Готвальд. – Он наставлял меня и защищал. Меня выгоняли, наверное, раз пять».

О десяти годах в составе ансамбля SNL Готвальд рассказывает так: «Я играл в самых разных стилях – филадельфийский соул, Booker T. & the M. G.’s, The Delfonics. Я освоил большой репертуар. И научился руководить. Было весело, но потом я перестал получать удовольствие. Мне хотелось большего».

Дискография Готвальда начинается в 1995 году, на андеграундном хип-хоп-лейбле Rawkus Records, который основали его друзья по лагерю гитаристов, Джаррет Майер и Брайан Брейтер, вместе с Джеймсом Мердоком (сыном Руперта Мердока) – с ним они познакомились в школе Хораса Манна. Майер, который не общался с Готвальдом во время учебы в колледже, обнаружил, что «с тем же рвением, с каким Лукаш учился играть на гитаре, он освоил написание битов». У Готвальда была крошечная студия в подвале дома на Западной 21-й улице, где он снимал квартиру. В студии он пропадал сутками напролет и ставил там музыку на полную катушку.

«Ребята пришли ко мне в студию, послушали мой материал и спросили: “Почему бы тебе не выпустить двенадцатидюймовый сингл?” – вспоминает Готвальд. – Они стали просить меня делать ремиксы. Так я научился продюсированию. Тогда я даже не знал, кто такой продюсер. А потом понял, что на самом деле занимаюсь продюсированием, но мое имя нигде не упоминается. По сути, я ведь просто исправлял чужую продюсерскую работу».

Готвальд выпустил несколько собственных записей на лейбле Rawkus под псевдонимом Kasz. В своем дебютном двенадцатидюймовом сингле 1998 года Wet Lapse он объединил техно-звучание The Chemical Brothers и более лиричную электронику Fat Boy Slim. Свои записи он выпускал не в коммерческих целях; в лучшем случае их слышали несколько тысяч человек в клубе, где Готвальд работал диджеем. Он больше рассчитывал на то, что кто-нибудь из рэперов лейбла, например Мос Деф или Шабаам Садик, захочет использовать их в качестве подложки. Однако по какой-то причине рэперы редко выбирали треки Готвальда; возможно, его творчеству не хватало духа андеграунда. Готвальд тогда писал куда более смелую музыку, чем его поздние поп-песни, – Wet Lapse могла бы послужить саундтреком к фантастическому фильму, где пришельцы захватывают планету, – и трудился над ней очень кропотливо. Майер вспоминает, как отозвался о Люке известный хип-хоп-продюсер Alchemist: «Он сказал: “Этот парень далеко пойдет”. Я запомнил его слова».

Ленни Пиккет рассказывает: «Он обладал удивительными музыкальными навыками, особенно в той области, которая пригодится ему при продюсировании песен. Что не менее ценно, он мог общаться с людьми – если не уметь этого, то неважно, насколько хороши твои треки, ты рискуешь навсегда остаться чьим-нибудь помощником». Затем он вспоминает: «Он раздавал диски охотникам за талантами и говорил: “Если эти треки подойдут для вашей музыки, можете их использовать”. Так его музыка постепенно начала попадать на сцену».

Во время работы над одной из своих последних записей на лейбле Rawkus Готвальд сменил псевдоним с Kasz на «Доктор Люк». (Существует ложная легенда, будто он умел смешивать коктейль из аддералла и риталина с кокаином и экстази для поддержания бодрости во время ночных сессий в студии и так получил свое сценическое имя.) «Я говорил, что меня зовут Kasz, но никто меня не понимал, – рассказывает он. – Я подумал, не странно ли иметь имя, которое каждый раз приходится повторять по буквам? Однажды в студии Мос Деф мне сказал: “Чувак, ты не Kasz. Ты Доктор Люк”». Так имя и пристало к нему. Готвальд добавляет: «По правде говоря, имя “Доктор Люк” мне не нравится. Сейчас я уже не могу его сменить, но если б мог, я бы придумал что-нибудь покруче».

Готвальд начал делать собственные ремиксы для своих диджейских сетов. «Когда я только начинал карьеру продюсера, я еще работал диджеем. Ставил в клубах хиты, а потом вставлял между ними свои треки и смотрел, работают ли они. Так я многому научился».

Могла ли его музыка пользоваться успехом за пределами клуба? «Я задавался вопросом: как же мне начать писать музыку для самой большой аудитории в мире? Не только для людей передо мной, но для всех?» – говорит Готвальд. В этот момент на горизонте появился Макс Мартин.

Доктор Люк начинал в качестве ученика Макса Мартина. В обмен на мастерский навык Готвальда в написании треков и современных битов Макс открыл ему дорогу в мир больших хитов. Дэвид Бил, старый друг Готвальда и ныне руководитель в сфере медиа, рассказывает: «Макс тогда мог многое ему предложить. И Kasz понимал, что ему удастся подняться на совершенно иной уровень, если он будет учиться у Макса». Джаррет Майер говорит: «Невозможно переоценить влияние Макса на Люка. Еще вчера он миксовал никому не известные треки, а сегодня уже пишет для Келли Кларксон. После знакомства с Максом его уже ничего не сдерживало».

Однако именно в Докторе Люке нуждался и сам Макс Мартин. Готвальд знал, как добиться того рок-звучания, которое Мартин Сандберг слышал у себя в голове. «Он лучше меня играет на гитаре, – признал Макс в интервью журналу Billboard. – Он может перемещаться между мирами, – добавил он. – С его опытом игры на гитаре он способен добиться чего угодно как в роке, так и в попе. Мне кажется, он более разносторонний музыкант, чем я».

Что самое важное, Готвальд ладил с хип-хопом, а именно за ним стоял массовый чистый поп будущего. Швед с ним никогда не имел дела. «Он впитал в себя хип-хоп, – говорил Макс Мартин о Готвальде, – а для меня это далекая область. Такие навыки в арсенале помогают находить крутое звучание». В свою очередь, Макс показал Готвальду, как писать мелодии, аранжировать и продюсировать вокал – в этом Макс Мартин не знал себе равных. Готвальд был нью-йоркским гитаристом, мечтавшим писать хиты, а Макс Мартин – бывшим «шестым» в Backstreet Boys в поисках нового звука. Они идеально подходили друг другу.

«Это сложно описать, – говорит Готвальд в ответ на вопрос о химии их дуэта. – Все случилось очень быстро. Как по волшебству».

Дэвид Бэйрон, вспоминая, каким был Готвальд, рассказывает: «Тогда никто не мог предположить, что он станет The Beatles нашего поколения, если можно его так назвать. Он писал классные треки, но они были похожи на многие чужие. Потом, когда вышел его первый хит с Келли Кларксон, в нем еще чувствовалось звучание Люка, только теперь он научился создавать действительно выдающиеся песни».

С тех пор уже другие люди начали копировать его треки.

Следом за их первым громким хитом, Since U Been Gone для Келли Кларксон, Доктор Люк и Макс Мартин создали два хита для Пинк, поп-певицы из округа Бакс в Пенсильвании. Оба они – U + Ur Hand и Who Knew – вышли в 2006 году. Песня U + Ur Hand звучала очень похоже на песню 4ever, которую авторы написали в 2005 году для девчачьей поп-рок-группы The Veronicas, о чем Пинк не догадывалась, пока ей кто-то не сказал. С тех пор она не работала с Доктором Люком.

Доктор Люк с Максом Мартином впервые оказались вместе на вершине «Горячей сотни» с хитом Girlfriend для Аврил Лавин. Песня тоже вызвала вопросы. Пауэр-поп-группа The Rubinoos обвинила композиторов в том, что они использовали в ней часть их песни I Wanna Be Your Boyfriend. К тому же Готвальд ввязался в конфликт с Бутчем Уолкером, записывающим исполнителем и композитором из Джорджии. Уолкер решил, что Люк позаимствовал оригинальную идею Girlfriend у хита Тони Бэзил из 80-х, Mickey. Уолкер описывает инцидент в своих мемуарах Drinking in Bars with Strangers («Выпивая в барах с незнакомцами»), где в персонаже по имени Ларри легко узнается Люк. Причем Ларри – подонок. Уолкер писал: «Я помню, как он спросил у меня: “Когда ты создаешь для людей песни, ты заморачиваешься с мелодией и текстом? Или за тебя их делает кто-то другой? У меня самого не выходит – мне всегда кто-то помогает”». Уолкер недоумевал. «Как интересно. Меня оскорбило и потрясло подобное высказывание. Я поинтересовался: “Если ты не умеешь этого, тогда чем ты вообще занимаешься?”» Ослепленный злобой на машину песен – а эту злобу разделяют его многие коллеги-композиторы, которые всё еще работают по методу «мелодия-и-текст», обесцененному концепцией «трек-и-хук», – Бутч повздорил с Ларри прямо на вечеринке, но охранник успел его оттащить до того, как он разбил бы негодяю нос.

Группа The Asphalt подала в суд на Доктора Люка за то, что он украл хук из их песни Tonight и использовал его в 2008 году в Feels Like Tonight группы Daughtry. Рэпер Крисси заявила, что песня Кеши Tik Tok 2009 года – копия ее трека Slushy 2006 года. А в Party in the USA, хите Кеши 2009 года авторства Люка и Клода Келли, услышали тот же бит и общий характер продюсерской работы, что в Genius of Love группы Tom Tom Club, и вокальную мелодию, похожую на I’m Coming Out Дайаны Росс. Логика в этом есть: песни, которые звучат похоже на уже известные композиции, могут опередить правило трех прослушиваний Заполеона. Пускай некоторые дела доходили до суда – Доктор Люк любит говорить свои коллегам по Prescription, что судебный иск – верный знак того, что ты добился успеха как хитмейкер, – ни один из них не закончился победой обвинителя. Доктор Люк отвергает эти и другие обвинения одинаково: «Многие вещи звучат похоже. Но нельзя засудить человека, если он просто делает что-то похожее. Если копирует, тогда другое дело. Но “почти” не считается. Близко, но мимо».

Сотрудничая с Келли Кларксон, Аврил Лавин и Пинк, Макс Мартин и Доктор Люк заработали статус одних из самых востребованных хитмейкеров второй половины 2000-х. Однако несмотря на все старания Люка, они все еще не нашли артиста, который довел бы их звучание до совершенства. Они искали свою Бритни.

20. Кэти Перри: зов алтаря

«Я хочу быть американской девчонкой для всего мира». Так Кэти Перри характеризует для меня свои карьерные амбиции, и тот энтузиазм, с которым она поддерживает образ чудаковатой девочки с плаката в стиле пин-ап – с раскосыми глазами и леденцами-спиральками на груди, наполовину кролик из «Плейбоя», наполовину бедняжка Бо-пип из детского стишка, – позволяет ей подобраться к этой смутной цели ближе всех других звезд подросткового попа 2000-х. В ее самой известной песне, Teenage Dream, мажорные аккорды (G – D–C) несут в себе подростковую эйфорию, тогда как аккорд A передает меланхоличность грез об ушедшей юности.

Let you put your hands on me In my skin-tight jeans…[23]

Никакая другая песня не демонстрирует так наглядно адаптацию подросткового попа для взрослого слушателя. Превращение Америки в страну подростков шло полным ходом.

Кэтрин Элизабет Хадсон родилась в 1984 году в Санта-Барбаре, Калифорния, в семье родителей-евангелистов. Ее строгое воспитание никак не вяжется с образом поп-звезды, чей лифчик фонтанирует взбитыми сливками в клипе на California Gurls. С другой стороны, если сравнить истеричных фанатов на ее концертах с паствой, которая падает ниц в экстазе на домашних видео с проповедями ее отца, пастора Кита, Кэти будто бы совсем недалеко ушла от семейных корней.

Родители Кэти, Кит и Мэри Хадсон, не допускали в дом поп-музыку, телевидение и голливудские фильмы (за исключением «Действуй, сестра 2»; первая часть впала в немилость из-за персонажа-проститутки). Под запретом оказались завтраки Lucky Charms, потому что удача – это происки Люцифера. Фаршированные, или «дьявольские» яйца назывались не иначе, как «ангельскими». В церкви Кит проповедовал на сакральном нечленораздельном языке, который Мэри переводила для паствы. «Религиозная глоссолалия для меня звучит так же обыденно, как фраза “передай соль”», – позже рассказывала Кэти журналу Rolling Stone.

До того как пастор Кит пришел к Иисусу, он был последователем Тимоти Лири. Его будущая жена, Мэри Перри, хипповала в конце 60-х (она встречалась с Джими Хендриксом) и позже взбунтовалась против южнокалифорнийской церкви, объединив усилия со странствующим священником-пятидесятником. Когда Кэти, средняя из трех детей в семье, была еще ребенком, ее родители постоянно переезжали из города в город и собирали паству в Калифорнии, Аризоне, Оклахоме и Флориде. В конце концов, они осели в Санта-Барбаре, где Кети пошла в старшую школу и впервые вступила в контакт с нецерковным миром.

В детстве Кэти Хадсон слушала записи госпелов, которые ставили дома ее родители: Oh Happy Day, His Eye Is on the Sparrow и, конечно, Amazing Grace. Она пела в церкви и в христианских гражданских организациях, на вечерах и фестивалях. Позже она аккомпанировала себе на синей гитаре, которую ей подарила церковь на тринадцатилетие, – этот цвет она позже выберет для своих волос. Девочка со светлыми глазами и милым личиком растапливала сердца прихожан, часто непосредственно перед «зовом алтаря» – в кульминационный момент службы.

Дэвид Хенли, местный продюсер, услышал, как Кэти поет в церкви, и предложил ей сделать демозаписи традиционных песен госпела, а также нескольких композиций его сочинения для растущего рынка христианской поп-музыки. Демо попало в руки Дэну Майклзу, главе отдела артистов и репертуара христианского музыкального лейбла в Нэшвилле под названием Red Hill Records, подразделения компании Pamplin Music. Та, в свою очередь, входила в состав Pamplin Communication, бизнес-империи Роберта Памплина – младшего, христианского предпринимателя. Демо произвело на Майклза впечатление, и он пригласил Кэти в его издательскую компанию для сотрудничества с профессиональными композиторами. Он почувствовал в девушке редкое сочетание: христианка с искренней поп-жилкой, певица наподобие Эми Грант, которая могла найти отклик и среди нецерковной публики. «С ее задатками можно было покорить мир», – говорил Хенли.

Профессиональный композитор Брайан Уайт стал в Нэшвилле соавтором Хадсон, а главное, ее наставником. Он сказал Хлои Гован, автору самой подробной биографии певицы – Katy Perry: A Life of Fireworks («Кэти Перри: Жизнь, полная фейерверков»): «Я хотел быть ее другом и голосом разума в этом совершенно новом для нее опыте».

Они начали писать песни вместе. Уайта впечатлил ее талант – и исполнительский, и авторский, однако в ее текстах то и дело проскальзывали греховные плотские намеки. Дабы избежать непонимания в отношении истинного смысла песен, как пишет Гован, Уайт попросил Хадсон добавлять к каждой композиции посвящение, поясняя, в каких частях Священного писания она черпала вдохновение и каков их христианский посыл. О When There’s Nothing Left она написала: «Эта песня – чистое, искреннее, простое послание любви к Господу… Я писала так, будто влюблена в Него и готова отдавать Ему всю себя, даже когда отдавать мне больше уже нечего». Подобный язык едва ли мог внушить симпатию традиционным слушателям госпела, на которых ориентировался лейбл Red Hill.

Но такая была девчонка Кэти. Она явно не подходила под определение типичной христианской певицы. Принимая во внимание строгое воспитание, какое ей дали набожные родители (и татуировку Jesus на запястье), ее вера должна была бы быть непогрешима, но порой ее тексты и поведение на сцене говорили об обратном.

Виной тому отчасти стала ее грудь. Девочкой она молилась о большой груди, а когда Он ее таковой наградил, однажды даже задумалась об операции по уменьшению. В конце концов она решила гордо демонстрировать ее со сцены (ведь это все-таки Его дар), надевая такие топики, что некоторые неженатые юноши в зале наверняка жалели о своих помолвочных кольцах.

Ее альбом госпелов Katy Hudson вышел в марте 2001 года. Тем летом Кэти отправилась на гастроли по всей стране в компании более известных христианских исполнителей и иногда выступала перед тысячами зрителей, поражая их своими вокальными данными. Однако для Red Hill Records наступили плохие времена; в том же году лейбл объявил о своем банкротстве. Из-за проблем с финансами он не смог обеспечить распространение альбома Кэти; большинство дисков оказалось на свалке. Официально были проданы жалкие две сотни копий – теперь это ценная находка на eBay.

Хадсон вернулась в Санта-Барбару к родителям. Ей было семнадцать, и после двух лет в Нэшвилле она оказалась на перепутье. Продолжить учебу и окончить старшую школу (она ушла из нее после одного семестра)? Или сосредоточиться на музыкальной карьере?

Несмотря на провал своего первого альбома, Кэти Хадсон все еще твердо занимала позиции одной из самых ярких молодых звезд христианской музыки. Она могла легко заключить контракт с другим лейблом и в итоге даже бросить вызов Эми Грант, известнейшей христианской поп-певице. Останься Кэти в пастве, кто знает, скольких атеистов она могла бы обратить в свою веру. Вместо этого, вернувшись домой, она решила открыть в себе нецерковную певицу и автора песен. По прошествии времени она поняла, что именно об этом и мечтала с самого детства.

Возможно, она спросила у Него, что ей делать, и Он ответил: «Кэти, отправляйся в Голливуд!»

Хадсон поехала вместе с матерью в Теннесси, чтобы обсудить с продюсером из Нэшвилла запись демо ее рок-песен. Когда продюсер спросил у нее, с кем из современных исполнителей она хотела бы поработать, Кэти пришлось признаться, что она никого не знает: «Я так и сказала: “Не имею представления”».

«Тем вечером мы с мамой поехали в отель, – вспоминает она, – и я включила VH1, нарушив семейные правила касательно телевещания, но, в конце концов, у меня был плохой день. Я увидела Глена Балларда – он рассказывал об Аланис Мориссетт».

Мориссетт, канадская певица и автор песен, в 1995 году выпустила альбом Jagged Little Pill, который они создали вместе с Баллардом и записали по большей части в его домашней студии в Лос-Анджелесе. Альбом пользовался громадным, поворотным для эпохи успехом. Послушав, как Баллард рассказывает об этой пластинке на телевидении, Хадсон подумала: «Знаете, что? Вот с ним я хочу работать».

На следующий день, как она вспоминала в интервью журналу Star Scoop в 2008 году, «я пришла в студию и сказала: я хочу работать с парнем по имени Глен Баллард».

Продюсер ответил: «Что ж, может, мне удастся связаться с нужными людьми и провернуть это».

«Он устроил мне встречу с Баллардом в Лос-Анджелесе, – рассказывала Хадсон. – Меня отвез туда отец».

Когда они подъехали к домашней студии Балларда в Западном Голливуде, Кэти сказала пастору Киту: «Пап, останься в машине. Я просто зайду, сыграю ему одну песню и выйду». Так она и сделала, и, кажется, это вышло неплохо, потому что на следующий день он ей позвонил.

Глен Баллард родился в Миссисипи и после окончания Университета Миссисипи в 1975 году переехал в Лос-Анджелес, чтобы посвятить себя музыкальной карьере. Он получил должность штатного композитора в компании MCA Music Publishing и первого успеха добился с британской поп-певицей Кики Ди. Его работа понравилась Куинси Джонсу, и он взял его продюсером и композитором на свой лейбл Qwest Records в 1985 году. Баллард работал с Джонсом над альбомами Майкла Джексона Bad и Thriller и за последующее десятилетие внес свой вклад в качестве автора и продюсера в череду хитов – от All I Need Джека Вагнера, Man In the Mirror Джексона до Hold On группы Wilson Phillips, хита, возглавившего «Горячую сотню» в 1990 году. Издательская компания Аланис Мориссетт устроила им с Баллардом музыкальное «свидание вслепую», и оно способствовало появлению одного из самых продаваемых альбомов в истории.

Баллард вспоминал в фильме 2012 года «Кэти Перри: Частичка меня»: «Кто-то постучался в дверь. Я спросил: “Кто там? Что ты хочешь? Ты автор?” Она ответила утвердительно. “Хочешь сыграть мне свою песню?” Она сказала: “Да”. Бинго. Два отличных ответа. Она открыла гитарный кейс и сыграла мне песню, я пришел в восторг». Их совместная работа, в частности песни Mirrors и Simple, позволила Балларду добиться для Хадсон контракта на запись на лейбле Def Jam. К тому времени артистку уже звали Кэти Перри.

Перри написала Waking Up in Vegas в 2003 году с Андреасом Карлссоном, выходцем из студии Cheiron, и суперпродюсером и автором песен Десмондом Чайлдом. Когда композиторы в первый раз встретились с артисткой, они спросили у нее, почему при всей ее живости и жизнерадостности она пишет такие серьезные песни. Карлссон вспоминал: «Я сказал ей: “У тебя классное чувство юмора, а еще ты чуток сумасбродная”. После этого мы сразу принялись за работу». Однако их песня попала на ее альбом только спустя пять лет.

Серьезные песни Перри, которые она написала с Баллардом, по резкости подачи напоминали Аланис; еще временами она будто копировала манеру Фионы Эппл. Но с тех пор как обе артистки прославились своими дебютными записями в середине 90-х, культура оказалась во власти феномена подросткового попа, который изменил арену поп-музыки и прорвался за тонкий барьерный риф, что оберегал уникальные таланты вроде Аланис или Фионы. После Бритни напористый поп в духе Аланис казался безнадежно устаревшим. В итоге в 2004 году Def Jam отказался от сотрудничества с Перри.

И вновь, надо думать, она обратилась к молитве. Отец Небесный, пожалуйста, не заставляй меня возвращаться в Санта-Барбару. Сделай меня звездой. И вновь Он будто бы услышал ее. Перри была дарована редчайшая возможность в поп-бизнесе: ей дали второй шанс. В 2005 году ее подписал лейбл Columbia, и она начала свой новый сольный проект.

Тогда же Columbia запустил проект с The Matrix, трио хитмейкеров из двух мужчин и женщины, написавших ранние хиты Аврил Лавин. The Matrix искали двух фронтменов – юношу и девушку – для группы, в состав которой входили они трое. Они поставили себе задачей записать альбом и поехать с ним в тур. Баллард рассказал Перри о проекте; она прошла прослушивание на место вокалистки и получила его. Некий Адам Лонглендс стал ее напарником.

Добившись успеха с Аврил Лавин, The Matrix написали хиты для Бритни Спирс, Кристины Агилеры и Рики Мартина. Но теперь хиты иссякли, и артисты перестали им звонить. Примерно в то время, когда они объединили усилия с Перри, Лорен Кристи из The Matrix совершила непростительную ошибку: публично заявила о том, что хиты Лавин писала не она сама, а The Matrix. Артисты должны воплощать собой свою музыку, и подрывать эту иллюзию опасно. («Разумеется, вашу мать, я сама писала тексты», – злобно парировала Лавин в интервью британской газете The Mirror.) Подобная откровенность со стороны хитмейкера приятна, но имеет самоубийственные последствия для его карьеры. По этой причине The Matrix с готовностью уцепились за предложение о собственном проекте. Лорен Кристи говорила: «Пять лет мы вполне успешно работали за кулисами, и вдруг нам предложили выйти на сцену со своим творчеством… Нам троим стало интересно узнать, что же мы в самом деле можем предложить».

Они записали альбом, выбрали с него первый сингл, Broken, и сняли на него клип, когда лейбл Columbia неожиданно решил не выпускать запись. Это было единственное разумное решение, принятое касательно данного проекта. При просмотре клипа Broken, где три не слишком молодых хитмейкера играют на инструментах на заднем плане, а Кэти на переднем изо всех сил изображает Аврил Лавин, возникает только одна мысль: о чем они только думали? Годы спустя эта поучительная история станет притчей во языцех в студии Доктора Люка: вот что бывает с продюсерами, которые решают, будто они могут стать звездами.

После заморозки альбома с The Matrix Перри продолжила работать над сольным проектом, но в Columbia для нее не увидели подходящего места на рынке, и в 2006 году от Кэти отказался еще один крупный лейбл.

К тому времени Перри уже пять лет провела в сатанинских жерновах музыкального Голливуда. Она обивала пороги, рассылала электронные письма, записывала вокал для демо и сотрудничала с никудышными соавторами. К тому же она была на мели. «Денег нет, – рассказывает она. – Машину отняли. Телефона нет. Не осталось ничего. В общем, никакой надежды». Она устроилась на работу в компанию Taxi Music – слушать чужие демозаписи.

Однако у Перри остался сильный союзник в Columbia – рекламный менеджер Анджелика Коб-Байлер, которая стала непосредственным свидетелем того, как некомпетентно лейбл обошелся с ее карьерой. «Они пытались сделать из нее кого-то, кем она не была», – говорила она. Негодуя, Коб-Байлер покинула Columbia и перешла на работу к Джейсону Флому, под чьим руководством происходило слияние Virgin и Capitol Records, лейбла компании EMI, которую вскоре, в свою очередь, купит Universal Music Group.

Флом вспоминает: «Коб-Байлер сказала мне: “Есть такая девушка, Кэти Перри. От нее собирается отказаться Columbia, но я верю, что она звезда. Тебе стоит с ней увидеться”. Я встретился с Кэти в ресторане Polo Lounge, и меня сразу покорила ее внешность и история. Я увидел у нее на запястье татуировку Jesus и спросил про нее, и она поведала мне о своем прошлом. Ее рассказ поразил меня. Я еще не был знаком с ее музыкой, но уже знал, что ей суждено быть звездой. А когда ознакомился с той записью, что она сделала для Columbia, загорелся еще больше. Но потом, когда я вернулся в Нью-Йорк и дал послушать запись своим коллегам, они не проявили никакого энтузиазма. Один из менеджеров мне даже сказал: “Будь добр, не ввязывай нас в это дерьмо”. Все отреагировали очень негативно. Я решил подумать еще раз и отложил сделку. Через несколько недель, во время рождественских праздников, я делал упражнения у себя в гараже в Аспене и слушал Кэти на iPod. И тут я сказал себе: “Я совершил ужасную ошибку! Не могу поверить, что не подписал ее!” Я сразу же позвонил ей – к счастью, она все еще работала в Taxi – и сказал: “Я хочу заключить с тобой контракт”».

Флом получил от Columbia исходники песен, которые Перри записывала для своего сольного проекта; они составили значительную часть ее первого альбома One of the Boys, записанного на Capitol. Еще он хотел, чтобы в альбом вошла Waking Up in Vegas Андреаса Карлссона и Десмонда Чайлда и еще несколько заказанных им песен. Перри вместе с композитором Грегом Уэллсом сочинила песню под названием Ur So Gay, и лейбл решил сделать ее синглом. Продавался он неважно, но вызвал бурную полемику и со стороны бывших поклонников Перри в христианском мире, и со стороны сексуальных меньшинств (оскорбить одновременно два настолько противоположных по философским взглядам сообщества еще нужно уметь). Благодаря общественному резонансу, Перри заметили.

Флом считал, что альбому все еще нужен один-другой потенциальный хит, и предложил Перри поработать с Доктором Люком. «Мы сошлись характерами и отлично проводили время, – рассказывает Перри. – Потом к нам присоединился Макс Мартин. Они дополняли друг друга, и у нас вышла прекрасная команда. У них был отличный вкус, а у меня – интуиция, которая еще никогда меня не подводила. Я писала тексты, Макс – мелодии, а Люк – треки, так что вместе у нас было все, чтобы создать идеальную поп-песню».

Вместе с Кэти Деннис, британской дэнс-поп-певицей, а ныне автором песен, они закончили текст для I Kissed a Girl. Макс и Люк ночами напролет работали над музыкой в студии Люка на Западной 21-й улице в Нью-Йорке. Заглавный хук, как говорит Перри, ей приснился. «Припев звучал у меня в голове, когда я проснулась, – рассказывала она в интервью BBC в 2008 году. – Это один из тех случаев, когда строчки приходят к тебе во сне или среди ночи».

В куплетах песни гитарная партия напоминает Cars, а в припеве превращается в рифф из Slayer. Это не лучшая продюсерская работа хитмейкеров, но текст продал песню, и едва ли можно найти другие две строчки, которые лучше воплощают концепцию математики мелодии, чем:

I kissed a girl and I liked it Taste of her cherry Chapstick…[24]

Главный сингл с альбома, I Kissed a Girl, вышел в конце апреля 2008 года и оказался на первой строчке «Горячей сотни», где продержался семь недель; он также возглавил чарты в Великобритании, Германии, Канаде и Австралии. (Второй сингл, еще одна работа Макса Мартина и Доктора Люка, Hot n Cold, тоже стал большим хитом.) Как некогда ему это удалось с …Baby One More Time для Бритни Спирс и Since U Been Gone для Келли Кларксон, Макс Мартин написал для Кэти Перри решающую песню ее карьеры – песню, которая сделала ее звездой.

Когда мать Кэти впервые услышала композицию по радио, она была в ужасе – так она рассказывала в интервью газете Daily Mail. «Эта песня откровенно пропагандирует гомосексуализм, у нее постыдное, омерзительное содержание. Я склоняю голову и молюсь [всякий раз, когда она звучит по радио], – продолжала она. – Кэти – наша дочь, мы любим ее, но ее нынешнее поведение мы крайне осуждаем».

И вновь не обошлось без разговоров о плагиате. I Kissed a Girl – так назвалась песня 1995 года фолк-певицы Джилл Собул. Скромного размаха хит Собул рассказывал остроумную историю о двух женщинах, которые обсуждают своих парней и в итоге начинают целоваться. В исполнении гомосексуальной певицы он звучал скорее как лесбийский гимн, нежели дразнил мужчин, как песня Перри. В июле 2009 года Собул сказала в интервью интернет-изданию The Rumpus: «Когда вышла песни Кэти, все стали у меня спрашивать, что я об этом думаю. Многие (в том числе, мои друзья) разозлились и хотели знать, по какому праву она взяла мое название и превратила его в эдакий лозунг непослушных девчонок, – продолжала она. – Как музыкант, я всегда старалась воздерживаться от критики других исполнителей. Я говорила только: “Что ж, повезло ей”. И все же, когда она сказала, что название ей приснилось, я немного вышла из себя. Ведь в действительности она написала песню в команде профессиональных композиторов и подписала контракт с тем же человеком, с кем и я в 1995-м». То есть с Джейсоном Фломом.

И не совсем в шутку она добавила: «Ладно, если быть откровенной, то я все же порядком завидовала и злилась. Так вот, я впервые скажу это в интервью: пошла ты, Кэти Перри! Ты воруешь названия и оскорбляешь геев. Не знаю, что ты там еще поешь и какие у тебя таланты, но ты маленькая глупая потаскушка! Боже, вот это облегчение».

21. Математика мелодии

Однажды вечером к Доктору Люку и Cirkut в дом на пляже приехала Бонни Макки, автор текстов из Prescription Records. Доктор Люк не любит писать тексты – это «скучно», как он говорит, – поэтому люди вроде Макки и Джей Кэша, еще одного текстовика из его команды, очень ценятся.

У Макки за плечами остался печальный голливудский опыт. Как и Кэти Перри, в детстве она много выступала на публике и наслаждалась признанием своего таланта. Она приехала в Голливуд примерно в то же время, что и Перри, и подписала выгодный контракт с лейблом компании Warner Bros. Ее альбом Trouble вышел в 2004 году, когда Макки было двадцать.

«Все пошло не так, как я надеялась, – рассказывает она мне в патио дома Готвальда под шум волн. – Мой альбом вышел в странное время, прямо перед закрытием лейбла Tower Records и в момент запуска iTunes. К тому же для подростка это была слишком зрелая пластинка». Когда стало понятно, что запись провалилась, – буквально за один день, – Макки оказалась на скамейке запасных. «Вот я – надежда индустрии, а вот уже никто не отвечает на мои звонки. Это жестоко. Я оказалась никому не нужна еще прежде, чем успела что-то сделать». Несмотря на то что ее карьера зашла в тупик, Warner не спешила с ней расставаться. Контракт оставался в силе, но никто не обещал ей новый альбом; ее держали «в чистилище».

Так продолжалось примерно год, пока Макки не пришла в голову идея: «Я записала свои лучшие песни на диск и купила в табачном магазине кинжал с тигром на рукоятке – у него еще был камешек вместо глаза. Среди ночи я пошла к дому генерального директора Warner Bros., приколола кинжалом диск к дереву рядом с входом и написала помадой на его машине “Платина, детка!” Наутро у его сына был первый день в школе, так что поднялся скандал – все решили, что ночью приходил маньяк». В общем-то, так и было. «Нужно ли говорить, что после этого контракт со мной разорвали».

«Моя жизнь покатилась вниз по спирали, но я все вкладывала в тексты», – рассказывает она. У Бонни не было денег. Она сидела на метамфетаминах, встречалась и расставалась с подонками. Родители хотели, чтоб она вернулась домой. Ее брат Йейтс в это же время строил карьеру писателя и художественного критика. В ее жизни все пошло не так.

Как-то раз, когда Макки продавала одежду, чтобы купить еды, она познакомилась с певицей и автором песен из Санта-Барбары по имени Кэти Перри. Перри была в таком же бедственном положении, и они подружились. «Я познакомилась с ней в секонд-хенде Wasteland на Мелроуз-авеню. Она слышала обо мне, а я – о ней, и мы обе оказались в одном и том же “чистилище”, поэтому сразу нашли общий язык. Мы прониклись друг к другу странной симпатией и делились своими самыми темными секретами».

В 2008 году Кэти прославилась на весь мир; Бонни постарела еще на год. Кэти отправилась с лос-анджелесских вечеринок в мировое турне, а потом переехала в Санта-Барбару, ближе к родителям. Макки осталась одна «в канавах Лос-Анджелеса», где продолжила писать и записывать музыку «в дерьмовых студиях на заднем дворе забегаловки “Карлс Джуниор”». Второго шанса ей не досталось, не говоря уж о третьем.

В начале 2010 года Доктор Люк и Макс Мартин строили планы на будущий альбом Перри, Teenage Dream. Им требовалось доказать, что она умеет петь не только рискованные песенки на тему однополых отношений. У них была пара треков, которые написал Бенни Бланко за бессонную ночь в Лос-Анджелесе. И еще у них была мелодия, которую, как ни странно, создал Доктор Люк, а не Макс Мартин.

Песня стала открытием для Готвальда. Макс Мартин вспоминал о том, как это случилось. «Бенни Бланко написал трек, – рассказывал он, – и Люк начал напевать бессвязные звуки и слова. – В этом потоке все звучало отлично, в том числе припев. Он просто стоял и вопил, а песня получалась сама по себе».

Чего у них не было, так это слов – тут Доктор Люк и Макс Мартин не могли справиться сами. Размышляя о своих подростковых годах, Перри вспомнила о подруге по имени Бонни Макки. Она позвонила ей и спросила, не хочет ли она послушать песню и попробовать написать для нее текст. «Она тогда была помолвлена, – рассказывает Макки, – и пребывала в романтической стадии отношений».

Бонни и Кэти переписывали песню пять или шесть раз. Перри начинала терять терпение, но для Макки решался вопрос жизни и смерти. Одна из версий вполне вписывалась в эксцентричный образ Кэти – в ней были строчки: And the next thing you know / You’re a mom in a minivan («Не успеешь оглянуться / Как ты уже мама и живешь в фургоне»). Доктор Люк и Макс Мартин отвергли эту версию. В другом тексте Бонни использовала метафору try me on («попробуй меня») как намек на секс. Макс и Люк снова не приняли и его. В книге Чали Датела Katy Perry: The Teenage Dream («Кэти Перри: Мечта подростка», 2012 г.) Макки рассказывала: «Люк все тексты проверяет на Бенни. Если Бенни их не понимает, Америка их тоже не поймет». И Бенни их не понял.

«Мы посмотрели друг на друга в ужасе, – говорит Макки, – потому что нам предстояло все начинать сначала. Мы уже думать о ней не могли». Но все же они попробовали еще раз. «Я вспомнила свои подростковые годы, – рассказывает Бонни, – свою первую любовь. Я вспомнила, как смотрела фильм “Ромео + Джульетта” База Лурмана, включала фонарик в виде маленького диско-шара и мечтала о Лео. Я была тинейджером… Это такое важное слово. В этих трех слогах очень много эмоций и ассоциаций». Она добавила слово «мечта», и получился хук. Она снова вернулась к обороту try me on, и за ним всплыли столь знакомые теперь всем строки про skin-tight jeans – «узкие джинсы».

«Я закончила текст и отправилась на машине в Санта-Барбару, – рассказывает Макки, – там я спела его Люку, Максу и Кэти, и они отреагировали одинаково: “Черт, да!” Я поехала в отель, закрылась в ванной и заплакала навзрыд. У меня упала гора с плеч». Teenage Dream стала вторым синглом с одноименного альбома, попала на первую строку «Горячей сотни» и провела там две недели.

После этого прорыва в 2010 году Макки помогла Перри написать тексты еще для пяти хитов, в том числе ее лучшей песни – Wide Awake, созданной после распада ее недолгого брака с Расселом Брендом. Также Макки приняла участие в написании Dynamite Тайо Круза и Hold It Against Me Бритни Спирс – обе стали хитами. Однако ее собственная мечта подростка все еще не воплотилась в жизнь.

Теперь, благодаря Доктору Люку, у нее появился призрачный второй шанс. Его лейбл Kemosabe заключил с ней контракт как с исполнительницей, и альбом Бонни Макки готовился к релизу. Какое-то время назад вышел клип на первый сингл с него, American Girl.

В тот день Макки приехала в дом на пляже в той же одежде, что и снималась в клипе American Girl – короткие джинсовые шорты, серые леггинсы и черная кожаная куртка c металлическими заклепками. Копна ее длинных волос пестрела огненными разноцветными прядями. Она только что вернулась с лос-анджелесской поп-радио-станции, где спела попурри длиной в четыре с половиной минуты из шести своих песен для других артистов, оказавшихся на первой строчке чартов, – этот трюк она исполняет и на своих концертах.

Доктор Люк тепло поприветствовал Макки на просторной кухне, выходящей окнами на океан. Бóльшую часть кухонной стойки занимала батарея бутылок с острыми соусами. Повсюду были раскиданы детские игрушки, в том числе на полу стоял классный автомобиль, в котором любит сидеть его старший сын. Тут же присутствовала немного пугающая особа – Ирэн Рихтер, управляющая домом.

Доктор Люк отхлебывает из стакана очень крепкий холодный кофе, который он держит в двухлитровом стеклянном кувшине в холодильнике. «У меня чумовой кофе, – говорит он. – Холодный черный кофе. Такой можно купить только в часе езды отсюда». И добавляет, имея в виду свой нынешний здоровый калифорнийский образ жизни (годы наркотиков в Нью-Йорке давно позади): «Это все, что мне осталось. Я даже не могу больше курить траву. Я начинаю паниковать из-за электронных писем».

Клип на песню American Girls появился на YouTube днем раньше. Вышел ли он с ведома Доктора Люка? Или его кто-то «слил»? Имело ли это значение? В мире Доктора Люка «мягкий запуск» – «слить» ролик на YouTube в надежде, что он сам наберет популярность, – зачастую лучший метод. «Я выкладываю песни в Интернет, – говорит он, – и если что-то зацепит общее внимание, мы сосредотачиваем на этом все свои силы». По сути, его главная стратегия – отсутствие стратегии.

В клипе помимо прочих появляются Кэти Перри, Кеша, Тайо Круз и Адам Ламберт – Доктор Люк попросил об услуге многих своих должников. Они открывают рот под текст, спетый Макки, – остроумный «взгляд наоборот» на действительность, в которой Макки помогает им писать их тексты.

– Сколько у тебя сейчас просмотров? – спросил у нее Доктор Люк.

– Двести тысяч, – Макки достает телефон. – Двести одна тысяча.

– Кэти твитнула его?

– Да, твитнула. Кеша еще нет.

– Знаешь, что, – Доктор Люк посмотрел в окно на длинные тени на пляже. – Лучше, если Кеша твитнет не сейчас, а через пару дней.

– Ты знаешь, что на Кэти подписаны тридцать миллионов человек, а на Кешу…

– Три, – сухо сказал Люк.

– А что сейчас с Кешей? – спросил я.

Доктор Люк пожал плечами; он заметно напрягся, и движение вышло скованное.

– В последнее время от нее почти ничего не слышно.

В написании текстов Макки придерживается школы Макса Мартина. Слова должны служить мелодии. «Макса мало волнует текст, потому что он швед, – говорит она, – поэтому тут приходится работать мне. Я могу написать что-нибудь, на мой взгляд, очень умное и остаться довольна, но если текст не ляжет на ухо, Макс его не одобрит. Он очень упрям в отношении слогов. В каждой строке должно быть определенное количество слогов, и они должны повторяться в зеркальном отражении – это настоящая математика. Число слогов из первой части припева должно повторяться во второй. Cal-i-forn-ia girls un-for-get-ta-ble / Dai-sy Dukes bi-kinis on top («Калифорнийские девушки незабываемы / Шорты Дейзи Дьюк и бикини») – если отсюда убрать или добавить слог, для него это будет уже совершенно другая мелодия. Я помню, написала для него песню и очень гордилась ей, а он послушал и спросил: “А почему у первого и второго куплета разные мелодии?” Я сказала: “Что значит, разные? Это одна и та же мелодия”. Но во втором куплете я добавила три или четыре слога. Он был прав, он всегда прав, пускай меня это временами бесит, но он всегда прав».

«Не делают ли такие ограничения песни слишком стандартными?» – спрашиваю я.

Макки так не думает. «Поп-музыка меняется, и можно сказать, что люди подхватывают стандарты Макса. Иногда нужно нарушать правила – как он говорит, “позволить искусству победить”. Но в целом, – добавляет она, – людям нравится слушать песни, которые напоминают им что-то, что они уже слышали. Песни, воскрешающие воспоминания о детстве или музыке, которую слушали их родители. Конечно, время от времени появляется что-то новое, например дабстеп, про который думают: “О, это музыка роботов из будущего!” Но все равно большинство людей по-прежнему хотят слушать про любовь и вечеринки».

Про свое сотрудничество с Кэти Макки рассказывает так: «Когда мы пишем для нее, мы садимся и говорим с ней о том, что происходит в ее жизни, пытаемся докопаться до подноготной. Я хочу, чтоб она пела о том, что действительно важно для нее, поэтому мы говорим о ее делах и переживаниях и потом пытаемся передать это в сильных, образных текстах».

Я спросил, разные ли у нее ощущения от работы с Доктором Люком и Максом Мартином. «Они очень похожи. Только Макс по-шведски вежлив», – отвечает она.

Доктор Люк обратился к Ирэн Рихтер. (До Рихтер на Люка работал Барри Сильвер, защитник джунглей; он буквально выныривал из лесной чащи, полгода занимался организацией дел Доктора Люка и потом снова уходил в походы.) «Можешь написать письмо Ларри Рудольфу и от моего имени попросить Бритни и Майли твитнуть клип Бонни?» Рудольф работает менеджером и Спирс, и Сайрус. «Скажи ему, что Кэти запостила его уже два раза, и надави на чувство еврейской вины. Мол, “я знаю, у вас не получилось сняться в клипе, но по крайней мере вы можете твитнуть про него”».

– Причем здесь чувство еврейской вины, если они обе не еврейки? – спросила Макки.

– Зато я еврей.

– Ах, так это заразно!

Продавать ли трек или предложить скачивать его бесплатно? Закачать ли American Girl на главный канал индустрии Vevo, пускай это повредит просмотрам на YouTube? Возможно, это не играло большой роли, но подобные вещи не давали Доктору Люку покоя. Если они произведут «мягкий запуск» песни на iTunes и она не будет продаваться, не помешает ли это им договориться с составителями эфира, когда они решат выпустить песню на радио? Столько вопросов мучало Доктора Люка, но ни один из них, по сути, не имел значения, потому что сейчас, спустя двадцать четыре часа, было уже ясно, что American Girl не сделает Бонни Макки поп-звездой. Песня доберется до шестьдесят седьмого места в «сотне», а потом быстро упадет вниз. В ближайшее время автор текстов останется на своей основной работе.

Этот случай служил напоминанием о том, что при всем таланте и опыте даже Доктор Люк и Макс Мартин не могут гарантировать хита. И даже они не могут знать точно, станет песня хитом или нет, до тех пор пока ее не услышит публика. Написание хитов остается коварным, непредсказуемым делом. Доктор Люк часто любит повторять избитую истину о том, что все дело в «правильном артисте с правильной песней в правильное время». Взять, например, Wrecking Ball, балладу, которую Доктор Люк с Cirkut написали для Майли Сайрус без Макса Мартина. Она казалась стопроцентным хитом; Даг Моррис предсказывал, что она станет главной песней года. Но у Люка оставались сомнения, и он не верил, что она добьется успеха; он даже обещал Майли, что купит ей такой же ультрасовременный унитаз Numi, какой стоит у него дома (в нем есть встроенный bluetooth-ресивер, и он может проигрывать музыку со смартфона), если песня окажется на первой строчке. Когда Wrecking Ball возглавила «сотню», я попросил у Сайрус комментарий по этому поводу. «Что бы он себе ни думал, – говорит она, – Доктор Люк не всегда прав. Теперь он должен купить мне унитаз за десять тысяч долларов. Я буду вспоминать о нем при каждом походе в туалет».

Макки в тот день приехала в дом на пляже, чтобы записать вокал к еще одной песне со своего альбома, Right Now – гимну в продюсерском исполнении Доктора Люка и Cirkut. Они вместе пошли на второй этаж, где Cirkut дал ей послушать текущий результат работы. Доктор Люк сказал ей представить песню с припевом, который он хотел записать с хором в своем гараже по соседству. Он планировал собрать людей со слухом и без, чтобы в самом деле звучало, будто толпа подпевает гимну на стадионе.

– Интересно! – сказала Макки.

– Что касается продюсирования, – продолжал Люк, – я хочу использовать гитары и сделать их жирными, как у Def Leppard. Понимаешь, что я имею в виду?

– Еще бы не понять! – бойко отозвалась Макки.

Она пошла в вокальную будку, бывший чулан за деревянными панелями, и спела открывающие строчки порядка дюжины раз. В них дважды повторялся хук right now в окружении гарнира из метафор: there is a fire in my heart, right now, ready like a loaded gun, heart is like a battle drum, there isn’t time to fall apart, right now («в моей груди огонь, прямо сейчас, я готова, словно заряженный пистолет, сердце стучит, как барабан, сейчас не время падать духом, прямо сейчас»).

Позже Cirkut скрупулезно скомпилирует все дубли, сравнив в них каждый слог, и сошьет между собой спетые наилучшим образом. Компиляция вокала для Доктора Люка – невыносимо скучное занятие. «Макс любит компилировать, – говорит Люк. – Он может этим заниматься часами».

Второй альбом Кэти Перри, Teenage Dream, написала и спродюсировала звездная команда – в том числе Бенни Бланко (теперь он прославленный хитмейкер и занимается своей карьерой в Нью-Йорке), а также Stargate, Эстер Дин и Трики Стюарт. Хитовая баллада Firework – классический шедевр команды Эстер Дин и Stargate. Фирменное для норвежских астеников нарастание напряжения в переходе к припеву подводит к хуку авторства Эстер.

Boom boom boom Even brighter than the moon moon moon[25]

Основная идея текста принадлежит самой Перри. Рассел Бренд дал ей прочесть знаменитый отрывок из романа «На дороге» Джека Керуака, где главный герой восхищается людьми вроде Нила Кессиди, который «горит, горит, горит, как фантастические желтые римские свечи, которые пауками распускаются в звездном небе», и Перри превратила его во вдохновляющую поп-балладу. (Бренд сам оказался таким фейерверком; он сообщил ей в СМС, что их брак окончен, как раз когда песня взрывалась в чартах.)

В перевыпущенную версию альбома вошла песня Part of Me, одна из лучших композиций Макса Мартина и Доктора Люка и, вероятно, один из ярчайших образцов химии их дуэта. Люк создал трек – очень сильный, хоть, как и другие треки, без мелодии он звучит немного однообразно. Когда Люк встретился с Максом, Макс сыграл ему сочиненную им мелодию; она идеально подошла к треку, после чего Бонни Макки помогла им написать текст – Part of Me была готова.

Teenage Dream представляет собой доведенный до совершенства поп-альбом нашего времени и демонстрирует, на что способна фабрика хитов на пике своей производительности. И все же сколько бы хитов Доктор Люк не написал для Кэти Перри, с точки зрения и финансов, и его репутации, все обстояло бы совсем иначе, если бы артист работал с его лейблом Kemosabe. Доход с продажи записей шел лейблу Capitol, а Capitol был частью Universal, а не Sony. Если Доктор Люк хотел сделать следующий шаг от позиции автора и продюсера к позиции магната звукозаписывающего бизнеса – властелина вселенной! – ему нужно было объединить свои музыкальные и деловые навыки и раскрутить собственную звезду. Предполагалось, что ею станет Кеша, и тогда он реализует свою подростковую мечту.

22. Кеша: кошмар подростка

Доктор Люк и Макс Мартин наткнулись на демо Кеши в 2005 году, когда разбирали сотни накопившихся записей в поисках чего-то интересного. Восемнадцатилетняя Кеша Роуз Себерт из Нэшвилла, штат Теннесси, записала демо двух песен с помощью своей матери Пиб Себерт, профессионального автора песен, и Саманты Кокс, музыкального руководителя организации защиты прав исполнителей BMI. Первая песня была традиционной кантри-балладой; во второй Кеша читала эксцентричный рэп.

I’m a white girl / From the ’Ville / Nashville, bitch. Uhh. Uhhhhh («Я белая девчонка / Из Вилла / Нэшвилла, сучка. У-у. У-у-у-у-у-у»)

«Я подумал: “Мне нравится характер этой девчонки”, – сказал Доктор Люк в интервью журналу Billboard в 2010 году. – Когда слушаешь сотни дисков, подобная бравада и нахальство цепляют слух».

Доктор Люк захотел, чтобы Кеша Роуз незамедлительно приехала в Лос-Анджелес. Та училась в старшей школе в Нэшвилле – прилежная ученица с высшими баллами за академический оценочный тест – и собиралась на следующий год поступить в колледж. Доктор Люк не верил в официальное образование – недостаток оного не смог помешать его карьере – и потому убедил девушку уйти из школы и переехать в Лос-Анджелес, где она заключила контракт с его продюсерской компанией Kasz Money. Также она подписала издательский договор с Prescription Songs. Сначала Кеша жила в доме Доктора Люка в Голливуде, который он арендовал со своей подругой; позже стала снимать дешевые квартиры и делила их с другими бедствующими музыкантами.

Доктор Люк планировал развить талант Кеши, написать для нее песни, а потом предложить ее другим лейблам в надежде на выгодный контракт. Однако этот план провалился, когда Кешу познакомили с известным менеджером Дэвидом Соненбергом – тот держал обиду на Люка еще с тех дней, когда Люк выступал под псевдонимом Kasz и отверг его предложение о менеджерских услугах. Соненберг изучил контракт Кеши с Kasz Money и, предположительно, сказал ей и ее матери следующее: «Этот контракт еще хуже, чем контракт Лу Перлмана с Backstreet Boys». Соненберг убедил Кешу разорвать договор с Kasz Money и попытался сам добиться для нее контракта с крупным лейблом; Кеша дала ему на это год. У него ничего не вышло, и она снова подписала контракт с Доктором Люком (Соненберг впоследствии судился с обоими), а позже, когда лейбл Люка заключил сделку с Sony, Кеша стала первым артистом Kemosabe.

Прорыв Кеши состоялся в 2009 году с хитом Фло Райды Right Round (с него начался затянувшийся диджейский сет Пацана в моей машине). Изначально идея принадлежала Аарону Бэй-Шаку, энергичному сотруднику отдела артистов и репертуара лейбла Atlantic Records. Он задумал, чтобы его рэпер Фло Райда читал текст под сэмпл из песни You Spin Me Round (Like a Record) группы Dead or Alive, хита середины 80-х, вышедшего из фабрики хитов Стока, Эйткена и Уотермена. «Нужно сделать это. Мы добьемся успеха», – повторял Бэй-Шак. Однако его попытки реализовать идею терпели неудачу. Бруно Марс и его соавтор Фил Смиз попытались написать такую песню, но результат не оправдал ожиданий. Тогда Бэй-Шак отдал идею Доктору Люку, а тот, в свою очередь, привлек еще одну важную фигуру своих ранних совместных проектов – Kool Kojak.

«Нам с Доктором Люком обоим приносил успех шаффл-бит, – вспоминает Kojak, – начиная еще с моего трека 1999 года Sao Paulo для группы Supla Zoo». Качающие восьмые триоли шаффл-бита можно услышать и в I Kissed a Girl. «Мы нехило наловчились использовать этот бит и вскоре нашли для него наилучшее применение, а именно в Right Round».

В конце 2008 года Бэй-Шак забронировал студию Conway Recording Studios, фешенебельный музыкальный оазис в захолустной восточной части Голливуда. Фло Райда прибыл в компании бывшей звезды футбола по кличке E-Dub, Деванта Суинга из хип-хоп-группы 90-х Jodeci – он курил огромный косяк – и экзотической танцовщицы Кубаны Ласт. Стриптизерши и их боссы играют роль важных арбитров в мире хип-хопа, поскольку хип-хоп часто слишком похабен для радио. Стрип-клубы – единственное место, где общественность может услышать треки без цензуры. «Стрип-клубы стали главными площадками для раскрутки записей, особенно на Юге», – сказал Джермейн Дюпри, президент урбан-подразделения Virgin Records, журналу Billboard в 2008 году.

«Кубана Ласт вошла в студию и сверкнула очаровательной улыбкой, – вспоминает Kojak, – а потом она повернулась спиной, и у меня в ушах взвыла сирена. Два арбуза в джинсе – такая была задница у Кубаны Ласт. Не те накачанные ботоксом искусственные зады, как у нынешних рэперш с тощими куриными ногами и непомерными надувными ягодицами. У нее все было родное». Эта задница вдохновила на создание песни. Эта задница отправила в плавание тысячу кораблей Кеши.

На тот момент Round Around, как назвал песню Фло Райда, состояла из двух начитанных им куплетов поверх бита в духе 80-х. Звучали они довольно нелепо. «Мы вошли в звукорежиссерскую, и Аарон поставил демо, – продолжает Kojak. – Не прошло и десяти секунд, как Кубана загоготала: “Йо! Вы, ниггеры, правда собрались возиться с этим дерьмом? Да вы гоните! Ну вас к черту!” Вся остальная кодла тоже улюлюкала. Я подумал: “Ну уж нет”. Мы с Люком переглянулись: черта с два мы так легко сдадимся!»

Они заставили Фло переписать куплеты, и тогда за дело взялись продюсеры. «Стресс был еще тот, – вспоминает Kojak. – Мы создали бит за выходные, а отрывался я, только чтоб поспать на полу, проснуться, врубить контроллер KAOSS pad и синтезатор Casio VL-Tone – и работал дальше. Люк как будто обезвреживал бомбу. Мы были в ударе. В воскресенье мы занырнули в бассейн, зная, что написали мощнейшую вещь».

В хуке песни все еще не хватало чего-то особенного, и Доктор Люк подумал про Кешу, которая тогда как раз ушла от Соненберга. Kojak отправился на ее поиски. Она недавно прыгнула в бассейн Доктора Люка с телефоном в кармане, и электронные письма ей не доходили. У нее не было постоянного адреса, и она ночевала по очереди в своих машинах – серой «хонде» и золотом «мерседесе» – седане начала 80-х. Обе были забиты упаковками от еды из забегаловок, бутылками, дешевыми наушниками, сапогами от разных пар, туфлями на каблуках и мусорными мешками с одеждой. Молодая особа из Нэшвилла подкатывала к вечеринкам в Голливуд-Хиллс, куда ее не приглашали, выходила из своей калымаги в футболке с изображением хеви-метал-группы, крошечных шортах, сапогах и винтажной шубке и устремлялась в путешествие по барам.

В конце концов Kojak нашел Кешу в Эхо-парке в съемном доме, известном как «Вытрезвитель». «Стены там в буквальном смысле обсыпáлись, – вспоминает он. – Повсюду никотиновые пятна, окурки, коробки из-под пиццы, темные окна, грязь. Место – сущий кошмар. Среди этого погрома сидела Кеша и пила пиво под грохот музыки. Люк написал мне: “Ну что там?” Я ответил: “Йо! Я нашел ее!” – и повернулся к Кеше: “Пошли, девчонка, пора сделать из тебя звезду!”»

Студия была все еще набита битком, когда они вернулись: Фло, Люк, Бэй-Шак, звукорежиссер, кореши и Кубана Ласт верхом на своем спонсоре. Кеша зашла в комнату, потягивая виски из пластиковой бутылки из-под воды. Она села рядом с Фло и стала слушать песню. «В темноте мелькнула ее золотая коронка, – вспоминает Kojak. – Ей все нравилось – песня, внимание, рэпер, возбужденный народ. Она сказала: “Люблю стриптизерш! Люблю стояки! Давайте за дело!”»

Кубана Ласт только потрясла головой: «Вы чокнутые, ниггеры!»

Кеша, пританцовывая, отправилась в вокальную будку и несколько раз пропела хук.

You spin my head right round right round When you go down when you go down down[26]

Получилось так себе, но когда Kojak добавил автотюн, все зашлись одобрительными возгласами.

«Бро! – кричал Бэй-Шак. – Это номер один во всем мире, бро!»

Партия Кеши в Right Round – единственная запоминающаяся часть песни, и именно она сделала из певицы суперзвезду. Тем не менее Доктор Люк не включил ее имя в список авторов, так что денег ей этот хит не принес. Примерно в то же время она изменила букву ѕ в своем имени на символ $.

Right Round стала прорывом и для самого Доктора Люка. Он не только впервые оказался на первом месте с поп-рэп-песней, но и впервые сделал это без Макса Мартина. Этот трек смелее, чем их совместные с Максом работы; он ближе к космически-инопланетному тону ранних треков Kasz. И конечно же, благодаря Right Round на хитовое радио попала артистка лейбла Kemosabe, положив начало карьере Люка как музыкального магната. Его следующей задачей было создание альбома, призванного полностью раскрыть небрежно-жизнерадостное звучание Кеши.

Доктор Люк попытался описать мне ту музыку, к которой он стремился. «Если послушать хип-хоп 80-х и 90-х, – говорит он, – то можно заметить, что в какой-то момент люди додумались до связки рэпа и спетого кем-то другим хука. Это сочетание работает, потому что в нем задействованы главные принципы написания песен. Один из самых главных среди них – это мелодический ритм».

Я спросил, что это.

«Допустим, у тебя есть куплет из восьмых нот, и каждая строчка начинается на “раз”: ДА-ут да-ут да-ут да-ут ДА-ут… Так? А потом идет переход к припеву, и в нем ты уже не будешь начинать с сильной доли и использовать восьмые. Ты начнешь на “два”, или на слабую долю, или возьмешь ноты другой длительности, чтобы каждая часть звучала по-новому».

Тот же принцип работает везде. В композиции, где бóльшая часть текста спета, шестнадцать тактов рэпа добавят контраста. Главное, чтобы ощущения менялись и удерживали внимание слушателя. «Именно поэтому рэп в песнях звучит интересно, – продолжает он. – Если ты сначала читаешь рэп, а потом поешь, ты даешь слушателю что-то новое. Очевидным образом, припев – это спетая часть. Если у тебя нет читки, тебе все равно нужно создавать какой-то контраст, и ты делаешь это за счет мелодии и ритма. В этом и есть весь секрет написания песен».

Tik Tok стала первой сольной песней Кеши на вершине «Горячей сотни»; грандиозный хит, который закрепил за ней образ скандальной королевы поп-рока, больше похожей на Леди Гагу, чем на Кэти Перри. (По правде говоря, мелодия Tik Tok и в самом деле напоминает Just Dance Леди Гаги, но все же не повторяет ее в точности: еще один случай из разряда «близко, но мимо».) Текст – ода круглосуточным вечеринкам – начинается с интригующей фразы: Wake up in the morning feeling like P. Diddy («Просыпаюсь утром и чувствую себя Пи Дидди»), следом за которой сам Пи Дидди вставляет свою короткую реплику: What up, girl? («Как дела, детка?»). Следуя методу Доктора Люка, Кеша читает рэп в куплетах и поет в припевах. Ее характерная вокальная манера – например, то, как странно она произносит имя Мика Джаггера, – задает тон всему треку.

Tik Tok также стала первой песней на вершине чартов для юного композитора Бенни Бланко, протеже Доктора Люка. Бланко вспоминает: «Я поехал в Лос-Анджелес, чтобы впервые поработать с ним, и планировал пробыть там полторы недели, а в итоге остался на девять месяцев». Он продолжает: «Тогда, кроме него, никого не было. Теперь на него работают тридцать или сорок человек. Но в то время был только он да я, и мы писали песни целыми днями напролет». Так началась полоса горячих хитов Бенни Бланко, и Доктор Люк приложил руку к каждому из них.

За Tik Tok в 2010 году последовала Your Love Is My Drug, добравшаяся до четвертой строки в «Горячей сотне». Бенни написал ее и спродюсировал вместе со следующей большой находкой Доктора Люка, юным афроамериканцем по имени Аммо (его настоящее имя – Джошуа Коулмен). Аммо вырос в Балтиморе в семье родителей-музыкантов и начал писать музыку и читать рэп в двенадцать лет. Его первая работа – грузчик на складе магазина Saks Fifth Avenue — не пришлась ему по вкусу и только утвердила его в намерении стать музыкантом. Его биты заинтересовали Джима Эдмундса, менеджера по подбору артистов лейбла Epic Records, и тот дал их послушать Доктору Люку. Люк пригласил Аммо в Нью-Йорк и встретился с ним в здании офиса Sony, откуда они пошли в суши-бар. Аммо никогда раньше в жизни не ел ничего подобного. После они вернулись в офис и Доктор Люк дал ему послушать несколько треков, над которыми он работал с Бенни, – «вещи супернового уровня», как их описывает Аммо. Вдохновленный, Аммо вернулся в Балтимор, где всю ночь не спал и писал биты, и десять из них потом отправил Доктору Люку, который на следующий день позвонил ему и предложил издательский контракт с неплохим авансом. «Ему достается часть моих издательских прав, а я получаю возможность работать с самыми крупными талантами на планете», – гордо говорит Аммо.

После того как Бланко отправился обратно на Восток – ему не слишком нравится стрессовый режим работы Доктора Люка, – Аммо занял место по правую руку Люка, а также надувной матрас Бенни у Люка дома. Люк и Макс поручили Аммо доработать Your Love Is My Drug. Аммо так рассказывает об этом: «Я много слушал последнюю запись Кеши и пытался разобраться в деталях. Хотел понять, как мне сделать то же самое, только слегка видоизменить, скажем, взять те же триоли, только наложить их на рисунок бочки. Я склеил вместе свои лучшие версии мелодии куплета, припева и перехода к припеву и дал их послушать Максу. Поначалу он ничего не сказал. Он вышел, потом вернулся, вырезал кусок из второй половины и вклеил его в первую – и вуаля! Эта песня стала для меня поворотной – так я перешел грань между автором трека и автором песни». Вслед за этим хитом Аммо выпустил еще более успешный – We R Who We R, дебютировавший на первой строчке «Горячей сотни».

* * *

Отношения между главой лейбла и его главной звездой ухудшились во время работы над вторым полноформатным альбомом Кеши, Warrior, в 2011–2012 годах. Кеша хотела, чтобы эта запись отразила ее рок-н-ролльные пристрастия. Ее образ безбашенной поп-рэп-королевы, может, и заполнял нужную Доктору Люку нишу на рынке – в конце концов, с Кэти, Аврил и Пинк Люк с Максом уже отработали жанр поп-рока, – но Кеша не чувствовала себя рэпером. Она хотела быть рокером и сделать запись в духе грязного рока 70-х и Rolling Stones – о таком альбоме мечтала ее мать. «Люди говорят, что рок-н-ролл мертв, – сказала Кеша журналу Billboard, – но моя миссия и цель – воскресить его в своей поп-музыке». И добавила: «Посмотрим, что из этого выйдет. Может, я мечу слишком высоко, но такие у меня амбиции. Кто-то наверняка обрадуется тому, что я не хочу продолжать изображать глупую белую девчонку-рэпершу». Но едва ли к ним относился Доктор Люк, который подписал ее именно с этой целью.

Кеша со своей матерью создали несколько рок-песен для ее второго альбома, но Доктор Люк забраковал их все. Они с Кешей вдвоем провели пару месяцев в студии в Лос-Анджелесе, но из этой работы тоже не вышло ничего похожего на радио-хит. Кеша привезла Люка и всю его команду в Нэшвилл в надежде придать записи желанный дух южного рока. На помощь пришли Бенни, Аммо, Kool Kojak и Бонни Макки, а также юный Cirkut, тогда еще новичок в команде. Фабрика работала на полную мощность, но хиты никак не желали рождаться.

Макс Мартин позвал Кешу в Швецию, где они записали песню All That Matters (The Beautiful Life), которую Макс написал со своим протеже Юханом «Шеллбэком» Шустером, бывшим дэт-металлистом. Вместе они станут авторами громких хитов Пинк (Raise Your Glass, Fuckin’ Perfect) и Тейлор Свифт (We Are Never Ever Getting Back Together, I Knew You Were Trouble, Shake It Off и Blank Space). Но All That Matters не являлась хитом.

Альбом Warrior должен был выйти в конце 2011 года, но релиз отложили. Кеша сообщила журналу Billboard: «Мне нужно время, чтобы воплотить в своем альбоме новое видение поп-музыки. Такова моя конечная цель – заново открыть поп-музыку». Это, по ее мнению, займет у нее еще шесть месяцев. «К маю у меня должно получиться», – сказала она. Но прошел май, а альбом никак не выходил. Кеша решила на время уехать от Доктора Люка, и они с Пиб написали еще некоторое количество песен. Доктор Люк ее поддерживал, но при этом предостерегал с грозными нотками в голосе: чем больше они напишут, тем больше песен в итоге останется за бортом. В конечном счете только одна композиция Кеши и Пиб вошла в альбом.

Наконец Доктор Люк принял решение: в своем новом альбоме Кеша снова будет девчонкой-тусовщицей. Вместе с Бенни, Cirkut и Нейтом Рюссом из группы Fun Доктор Люк написал и спродюсировал песню Die Young и выпустил ее в качестве первого сингла осенью 2012 года. Припев песни звучал так:

Let’s make the most of the night Like we’re gonna die young[27]

Песня возглавила кое-какие чарты, но сразу после массового убийства в школе «Сэнди-Хук» 14 декабря она исчезла из радиоэфира, а ненавистники Кеши обрушили на нее свой гнев в Twitter.

Ранее Кеша упоминала, что сама пишет тексты. В ее книге My Crazy Beautiful Life («Моя сумасшедшая красивая жизнь») она утверждала: «Я переписываю слова по тысяче раз, пока не нахожу самые точные и простые формулировки». И продолжала: «Когда я пою “как будто мы собираемся умереть молодыми”, я обещаю себе, что возраст не сможет отобрать у меня дух юности». Но 18 декабря, через четыре дня после массового убийства в Ньютауне, она написала в Twitter: «Я НЕ ХОТЕЛА петь эти слова, меня ЗАСТАВИЛИ». Кто ее заставил? Фанаты Кеши додумали сами.

В сентябре 2013 года рьяная фанатка Кеши по имени Ребекка Пиммел создала онлайн-петицию «Освободите Кешу» – имелось в виду, от Доктора Люка. Петиция обвиняла продюсера в том, что он подавлял творческий потенциал певицы и заставлял ее петь типовые, предсказуемые, вторичные поп-песни. Эту пластинку заездили еще со времен Фила Спектора и его жены Ронни, но социальные сети дали делу полный ход. «Всем известно, что Кешу заставляют работать с одной и той же группой людей на каждой записи, – писала Пиммел в своей петиции. – Доктор Люк контролирует ее, как марионетку…»

В январе 2014 года Кеша попала в реабилитационную клинику с пищеварительным расстройством, до которого ее якобы довел Доктор Люк, назвав «жирной, как холодильник».

Бóльшую часть 2014 года от певицы ничего не было слышно, но в октябре она вернулась в таблоиды со скандалом. Кеша с матерью и своими юристами подали на Доктора Люка в суд за сексуальные домогательства. Текст иска по стилю сочетает «Голливудский Вавилон» Энгера Кеннета и «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» Томаса Харди, а само обвинение достойно Фила Спектора. «В восемнадцать лет [Кеша] была интеллигентной, домашней и жизнерадостной девушкой, – гласит иск. – Мисс Себерт преуспевала в школе, у нее было большое будущее». Доктор Люк, “осыпав ее обещаниями славы и богатства”, убедил ее переехать в Лос-Анджелес и начать “гламурную карьеру музыканта под своим покровительством”. Однако, когда она приехала в Лос-Анджелес осенью 2005 года, Доктор Люк продемонстрировал мисс Себерт недостойное поведение. В частности, Доктор Люк часто хвастал перед ней, что любит водить девушек на первое свидание, опаивать их и “трахать в задницу”».

Вскоре, как утверждается в иске, Готвальд обратил свое обаяние на саму Кешу и заставил ее употреблять наркотики и алкоголь «с целью вступить с ней в сексуальную связь, пока она находится в состоянии интоксикации». Истцы также заявили, что однажды вечером, выпивая с Кешей, Доктор Люк дал ей таблетку, которая, как он сказал, отрезвит ее, но в действительности подсунул ей снотворное. Затем он изнасиловал Кешу (в то время девственницу, как утверждается) на кровати в гостинице, пока она находилась без сознания. На следующий день он якобы отвез ее на пляж и дал ей понять, что, если она расскажет кому-то о случившемся, он «оборвет ее карьеру, отберет все издательские и исполнительские права, а затем разрушит не только ее жизнь, но и жизнь членов ее семьи», о чем Кеша якобы сразу рассказала своей матери. В иске также приводятся примеры язвительных высказываний, которые продюсер регулярно позволял себе в отношении певицы: «Мне плевать, хочешь ты петь это или нет, иди и пой», «Давай заканчивай песню, мне нужно купить себе новую яхту» и «Без меня ты никто».

Команда Доктора Люка в тот же день подала встречный иск, опровергая заявления Себерт и обвиняя ее в клевете и нарушении условий контракта. Их встречный иск гласил, что мать Кеши вынудила Доктора Люка дать ей свободу от контракта, угрожая в противном случае рассказать некоему блогеру о мнимом изнасиловании Кеши. Также иск указывал на то, что Кеша и ее мать дали письменное показание под присягой во время суда по иску Соненберга в 2011 году о том, что обвинения в изнасиловании и подмешивании наркотиков, о которых стало известно Соненбергу, не имели под собой реальных оснований.

Возможно, как утверждали Кеша и Пиб, Доктор Люк и в самом деле заставил их солгать под присягой. Но лагерь Доктора Люка имел другую точку зрения. Адвокат продюсера в качестве аргумента приводил то, что любая мать, узнав, что ее дочь накачал наркотиками и изнасиловал собственный босс, сразу бы пошла в полицию. Зачем она ждала восемь лет – а за это время они с дочерью заключили издательский контракт с Доктором Люком и заново подписали ее как артистку? Также он интересовался, почему же они подали гражданский иск с целью разорвать контракт, а не уголовный, коего заслуживают их обвинения?

Даже до начала скандала с Кешей коллеги по цеху имели сомнения насчет того, как далеко удастся Доктору Люку зайти в его стремлении объединить свои музыкальные и деловые амбиции. Даг Моррис считает его Джимми Айовайном своего поколения. «Он определенно талантливейший человек, – говорит Моррис. – Он написал огромное число хитов, а звукозаписывающий бизнес вертится как раз вокруг таких людей, которые выдают хит за хитом. Такие особи необыкновенно редки. Он уже автор и продюсер первого эшелона, и станет одним из крупнейших руководителей – он пойдет так далеко, как захочет сам. Он способен на все». Сможет ли он однажды занять место Морриса? «Разумеется. Такие люди, как он, встречаются очень редко – талантливые и целеустремленные. Они идут вперед до упора, и иногда даже сложно поверить, как далеко они могут зайти», – отмечает Моррис.

Но мог ли Доктор Люк продолжать активно участвовать непосредственно в творческом процессе создания песни, писать хиты для своих артистов и одновременно управлять лейблом, выпускающим работы артиста? Одно дело, когда руководитель лейбла бракует авторские песни своих артистов, как Клайв Дэвис поступил с песнями Келли Кларксон, но совсем другое – когда босс вынуждает артистов петь только его песни, чтобы он тоже мог получать за них издательские отчисления. Друг детства Люка, Джаррет Майер, рассказывает: «По свойству характера Люк и сейчас считает деньги так же щепетильно, как он высчитывал свою долю с продажи травы. Он стоит на своем. Если хочешь получить свое, приходится быть таким».

Пока карьера Кеши переживала неспокойные времена, Доктор Люк занялся раскруткой шестнадцатилетней Бекки Джи, мексикано-американской артистки, которую он подписал на лейбл Kemosabe в 2011 году. Он заметил на YouTube ее кавер на рэп-трек Otis Канье Уэста и Jay-Z, встретился с ней и сразу же подписал контракт.

Доктор Люк пригласил меня на съемки клипа на ее первый сингл, занятную песню Play It Again. Видео снимали в районе Инглвуд в Лос-Анджелесе, где жила Бекки, и на съемки пришли ее многочисленные родственники и друзья, смешавшись с толпой профессиональных танцоров – мускулистых ребят, исполнявших непростые акробатические движения.

«У нее есть все, что нужно, – говорит Доктор Люк, наблюдая, как она поет под свой трек. – Многие молодые ребята слишком лезут из кожи вон, чтобы стать звездой. Мамы с детства таскают их по прослушиваниям. Но Бекки не такая. Всему, что она умеет, она научилась сама по видео на YouTube». Он указал на мать Бекки, которая сосредоточенно наблюдала за тем, как гример поправляет макияж дочери, и добавил: «Бекки – очень милая, вежливая девочка, и родители воспитали в ней стойкие ценности». Плюс с ней легко работать, а это редкий случай среди рэп-исполнителей. Однако сможет ли милая, вежливая девочка вызвать симпатию у любителей хип-хопа, еще предстояло выяснить.

Бекки Джи, урожденной Ребекке Гомес, назначили встречу в доме на пляже в пятницу утром. Доктор Люк хотел, чтобы она записала рэп в бридж песни, которую он в соавторстве написал для британской поп-звезды Джесси Джей. Бекки приехала вовремя – миниатюрная девушка, одетая в скромный спортивный костюм, с высокими скулами и бойкой улыбкой, обнажавшей щербинку между передними зубами. Доктор Люк кивнул Cirkut, и тот поставил песню Джесси Джей Excuse My Rude. Хук звучал так: Excuse my rude but I really fucking hate you («Прости за грубость, но я правда тебя ненавижу»). Все молча кивали в такт. В конце Доктор Люк сказал:

– Чумовая песня. Тебе надо тут зачитать жестко.

– Это точно, – ответила Гомес. – Мне надо «бычить».

Люк хотел, чтобы она разозлилась.

– Я знаю, тебя все любят и никто не обижает, но хотя бы попытайся представить, каково это.

– Я просто зайду на YouTube и почитаю комментарии.

– Анонимов-хейтеров?

– Ага.

Гомес сказала, что мать запрещает ей материться в песнях.

– Мат переоценивают, хоть он и звучит круто, – говорит Доктор Люк. – Как правило, когда пишешь цензурную версию, тебе приходится больше думать, и поэтому она чаще всего получается лучше.

Бекки пошла на улицу в патио – работать над своей партией с песней Джесси Джей в наушниках, пока прибой отбивал собственный ритм на пляже. Доктор Люк тем временем попросил помощника заказать обед в ближайшем ресторане с доставкой. Когда еду привезли, Бекки вернулась в дом. Доктор Люк – босоногий отец империи поп-музыки – сел во главе стола перед своим бургером с индейкой и авокадо за вереницей бутылок с острыми соусами.

Бекки Джи заметила машинку старшего сына Люка и забралась в нее, поджав колени к подбородку. Она стала наворачивать круги по гостиной с детским восторгом на лице, а Доктор Люк наблюдал за ней, улыбаясь.

Перед моим уходом Доктор Люк дал мне послушать песню. «Давай я поставлю тебе кое-что с нового альбома Кэти. Это первый сингл». Он кивнул в сторону Cirkut, и тот запустил трек с клавиатуры.

I used to bite my tongue and hold my breath Scared to rock the boat and make a mess[28]

Пока песня играла, я думал: «Боже, что мне сказать? Это просто ужасно! Она слишком медленная! Люк и Макс совсем потеряли хватку!» Я перебирал в голове словечки, которых нахватался от студийных профессионалов. Чума? Потрясно? Крышесносно? Реально качает?

Когда трек закончился, я просто сказал: «Здорово!»

– Спасибо, – ответил Люк с несколько вымученной благодарностью в голосе – так звучат все его попытки притвориться искренним. Так же, впрочем, звучал и мой комплимент, а уж он точно шел не от сердца.

– Это первый сингл?

– Ага.

– Хм. А как он называется?

– Roar.

Припев Spotify

23. Пространство момента

Даниэль Эк, основатель Spotify – бледный, моложавый и рассудительный мужчина сдержанного нрава. В нем силен дух «закона Янте», кодекса скандинавской скромности и самообладания. Он рок-звезда мира технологий, но не отличается обаянием. Он не подаст вам твердую руку из-за солидного рабочего стола – у него его попросту нет. Он сидит с ноутбуком на диване, как неловкий подросток за домашним заданием. Он бродит по этажам открытого пространства его офиса на улице Биргер-Ярлсгатан в центре Стокгольма, потому что ему нравятся «случайные встречи» – как он прочитал, именно в расчете на них Стив Джобс спроектировал офис студии Pixar.

Из-за шведской флегматичности Эка его непоколебимая, почти что религиозная вера в Spotify, музыкальный стриминговый сервис компании Netflix, особенно бросается в глаза. Его убеждение, что Spotify – сила добра в мире музыки, сродни сведенборгианскому постулату: музыка, верит он, обрела спасение в виде полностью лицензионного стримингового сервиса, где можно найти абсолютно любую запись. Spotify не продает музыку – он продает доступ к ней. Вместо того чтоб покупать отдельные альбомы или синглы, ты платишь за месячную подписку девять долларов девяносто девять центов или же слушаешь музыку бесплатно, прерываясь на рекламу каждые несколько песен. В этом сервисе можно найти все что угодно – за исключением The Beatles (ныне живущие члены группы не спешат давать права на свою музыку, хоть они и присоединились к iTunes) и Тейлор Свифт (которая покинула сервис, что получило широкую огласку в прессе). На Spotify есть поразительное количество музыки. Этот сервис – мечта меломана, и, возможно, именно поэтому им в основном пользуются те, чьи вкусы выходят за рамки мейнстрима. Количество прослушиваний самых популярных треков The Pixies на Spotify в четыре раза превосходит количество прослушиваний хитов Нила Даймонда.

Spotify запустился в Швеции и части Европы в 2008 году, через девять лет после старта Napster. В каком-то смысле Spotify – это и есть Napster – сайт, где ты можешь бесплатно найти любую песню. Эк сам некогда занимался пиратством. До того как основать свою компанию, он недолгое время пробыл на посту генерального директора сервиса uTorrent, который зарабатывал на распространении пиратской музыки и фильмов через главный протокол для обмена файлами BitTorrent. Позже сооснователь Napster Шон Паркер, которого звукозаписывающая индустрия на протяжении многих лет считала своим врагом номер один, объединил силы с Эком. Кто бы мог подумать, что и в самом деле «твой враг может стать твоим другом», как сказал глава одного лейбла.

Эволюции в политике лейблов способствовала компания Apple, сотрудничество с которой не принесло им желанных результатов. Открытый совместными усилиями в 2003 году цифровой магазин iTunes не обратил упадка доходов индустрии; наоборот, дав возможность слушателям покупать любимые песни с альбомов, Apple значительно ускорила этот упадок. Музыка стала важной частью бизнес-политики Стива Джобса, с тех пор как он добился прав для iTunes в 2002 году, – музыка помогала ему продавать iPod. Но к 2011 году музыка играла уже бóльшую роль в имидже компании, чем в ее доходах. Apple даже не позволяет пользователям операционной системы Android (которые составляют восемьдесят процентов всех пользователей мобильных устройств) устанавливать iTunes на свои телефоны, потому что хочет, чтобы они покупали iPhone. Spotify предложил решение этого непростого конфликта.

К 2014 году сервис Spotify стал доступен в пятидесяти восьми странах. (Одной из последних присоединилась Канада.) На свое распространение он привлек инвестиции размером более полумиллиарда долларов, в том числе от инвестиционного банка «Голдман Сакс», а в будущем, по слухам, запустит для этих целей публичную продажу акций. Число слушателей Spotify по всему миру превосходит пятьдесят миллионов, из них двенадцать с половиной пользуются платной подпиской. С текущим темпом роста количество платных подписчиков может достигнуть сорока миллионов концу этого десятилетия. Сервис выплатил более двух миллиардов долларов звукозаписывающим лейблам, издателям, дистрибьюторам и артистам, обладающим правами на музыку. «Я настроен оптимистично, – говорит Том Корсон, президент лейбла RCA Records. – Люди начинают адаптироваться к модели “ешь сколько влезет”. Мы рассчитываем, что неплатящие пользователи начнут переходить на подписку и этот сервис станет большой частью нашего бизнеса».

В Spotify песня вновь правит бал, как во времена моих предков по материнской линии. Можно слушать и альбомы, если хочешь, – стоит это столько же, в конце концов, – но система на это не рассчитана. Тебе предлагают слушать плейлисты из отдельных песен исполнителей разных традиционных жанров, составленные как кураторами и редакторами Spotify, так и пользователями. Породив культуру плейлистов Spotify, Эк сделал для смешения традиционных жанров вроде ар-энд-би, рока, хип-хопа и попа не меньше, чем его земляк Макс Мартин.

Плейлист – это альбом в мире стриминга. Эк считает, что знаменитые артисты вскоре начнут продавать собственные плейлисты. Их состав будут определять занятия или настроения слушателей – «моменты», как их называет Эк, – а не художественное видение артиста, как то было в эпоху рок-н-ролла. «Плейлист для занятий спортом, составленный диджеем Авичи и Усэйном Болтом», – приводит пример Эк.

Со Spotify ты можешь провести весь день. Проснуться под плейлист «Ранний подъем» (Midnight Faces, Зелла Дэй), привести себя в порядок под «Песни для душа» (Hooked on a Feeling группы Blue Swede). В зависимости от того, какая у тебя загрузка, выбрать плейлист «Концентрация», «Пища для ума» или «Усердная учеба». К одиннадцати тридцати ты доберешься до «Прилива кофеина», а потом, съев сэндвич за рабочим столом («Люблю ленивые обеды»), ты захочешь получить «Подзарядку» (Skrillex, Deorro) для второй половины дня. Ближе к вечеру тебе пригодится «Подъем настроения» (Меган Трейнор) для тренировки (тут тебе и «Спорт под хаус», и «Спорт под хип-хоп», и «Кроссфит-микс», и масса прочего). И вот ты «Наконец-то дома» (Лесли Файст, The Postal Service). После «Пива с бургерами» (рокабилли) или «Вторника тако» (Селия Крус) тебе нужно «Прийти в себя» (Wilco, The National), а потом, в зависимости от положения в твоей личной жизни, включить «Эротический бит» или «Без тебя мне лучше» (или «Сказку на ночь» для детей), а потом и «Сон» (в основном из Брайана Ино, короля сонного царства).

«Мы находимся не в пространстве музыки, а в пространстве момента», – заявляет Эк с видом некоторого духовного превосходства, какое бывает свойственно прогрессивным технарям. «Моменты» создают программисты Spotify, которые при помощи анализа песен и пользовательских данных вычисляют правильные треки для определенных занятий и настроений и составляют из них плейлисты. В 2014 году компания Spotify приобрела бостонский стартап Echo Nest, основатели которого разработали своеобразный музыкальный искусственный интеллект: эдакий запрограммированный хипстер помогает тебе найти классную музыку. На основе технологии Echo Nest работают автоматизированные радиостанции Spotify, а также его собственная утилита Truffle Pig, «Трюфельная свинья», которая способна отыскивать музыку по комбинации из более чем пятидесяти параметров, таких как «обилие речи» и «акустическое звучание». Став частью Spotify, команда Echo Nest получила доступ к огромному количеству данных о пользователях сервиса, по которым они могут отслеживать потребление ими музыки. Spotify знает, в какое время дня какие песни они слушают, а также и то, где они при этом находятся, из чего программисты могут делать выводы о том, чем слушатели при этом занимаются – учатся, тренируются, едут на работу. Брайан Уитман, сооснователь Echo Nest, рассказал мне, что в будущем программисты надеются научиться еще больше узнавать о пользователях сервиса, анализируя «текущую погоду и их семейное положение, указанное на Facebook». (В 2011 году Facebook начал сотрудничать со Spotify.) Он добавляет: «На данный момент мы уже знаем о музыке все, что возможно узнать на автоматизированном уровне. Теперь наша задача – научиться столько же узнавать о слушателе».

Настройка плейлистов происходит по пользовательскому «профилю вкусов». Ты рассталась с парнем, у тебя плохое настроение – и вот уже звучит Cry Me a River Джастина Тимберлейка из плейлиста «Без тебя мне лучше». Играет ли музыка для тебя или музыка играет тобой?

К двадцати двум годам Даниэль Эк осуществил главную мечту своей жизни: он разбогател. Одаренный программист с четырнадцати лет зарабатывал деньги на разработке продуктов для Интернета. Продав рекламную интернет-компанию Advertigo в 2006 году, он вышел на пенсию. Снял большую квартиру в Стокгольме. Купил красную «феррари» и ездил на ней по ночным клубам, где его сажали за лучшие столы вместе с друзьями и очаровательными спутницами, которых он щедро угощал дорогим шампанским. Так продолжалось около четырех лет, пока однажды утром Даниэль Эк не проснулся с ужасающим осознанием того, что произошло с его жизнью. «Я впал в глубочайшую депрессию», – говорит он.

«Я понял, что меня окружают не самые порядочные девушки, – продолжает Эк. – Они просто использовали меня. Мои друзья оказались лжецами. Им просто нравилось хорошо проводить время, но если бы случилось что-то плохое, они бы сразу отвернулись от меня. Я всегда стремился найти свое место под солнцем и думал, что деньги решат мои проблемы, но вместо этого я совершенно перестал понимать, чего хочу от жизни. Никто не научит тебя, как правильно жить, добившись финансовой независимости. Это мне пришлось постигать самому».

Эку нравится называть себя «миссионером», потому что он дает себе «миссии» на ближайшие четыре-пять лет. «Так я вижу свою жизнь, – говорит он. – Для меня пять лет – достаточный срок, чтобы успеть добиться чего-то значительного, при этом после такого срока ты можешь позволить себе изменить свои взгляды. Сейчас идет вторая пятилетка моей работы в Spotify. Через два года предстоит принять еще одно решение. Мне нужно будет спросить себя, по-прежнему ли мне приносит радость то, что я делаю. Это несколько необычный подход, но он дает ясность и ощущение поставленной цели».

Эк продал «феррари», покинул квартиру и переехал в коттедж рядом с домом родителей в Рагсведе, стокгольмском пригороде, где погрузился в раздумья о своей жизни. Он говорил о своих метаниях с Мартином Лорентцоном, шведским предпринимателем, который купил у него рекламную компанию и теперь тоже искал новый проект. «Наши беседы постоянно возвращались к теме музыкальной индустрии», – вспоминает Эк.

Как и многим другим подросткам, на рубеже тысячелетий Эку вскружил голову Napster – в частности, сама идея сайта, где можно бесплатно найти любую музыку со всего света. Радио тоже предлагало бесплатную музыку, но ему не хватало интерактивности; ты не мог слушать то, что тебе хочется, как то позволял Napster. Эк рассказывает: «Сначала я слушал Roxette – шведскую поп-рок-группу 90-х. Потом открыл для себя Metallica и узнал, что они вдохновлялись Led Zeppelin и King Crimson, а там добрался и до The Beatles. Потом стал слушать Боуи и всю британскую музыку от Eurythmics до Sex Pistols. Злоба и отчаяние в музыке Sex Pistols и The Clash переносят тебя в 70-е. Ты начинаешь понимать их культуру. Это волшебное чувство».

Эк продолжает: «Я постоянно возвращался к мысли, что Napster открывает слушателю удивительные возможности, и думал, как можно превратить его схему в жизнеспособный бизнес. Мы знали: пиратство – это проблема музыкальной индустрии. Пиратство предлагает желанный продукт потребителю, но не представляет из себя надежной бизнес-модели. И все же технологии нельзя обыграть. Технологии всегда побеждают. Что, если мы сможем разработать продукт, который составит конкуренцию пиратству? – рассуждает Эк. – Пиратство дается не так уж легко. Ты несколько минут с трудом выкачиваешь песню, при этом боишься подцепить вирусы. Люди не хотят заниматься пиратством, они просто стремятся получить удовольствие. Так, мы стали набрасывать идеи, как это можно реализовать».

Их «концепция продукта», выражаясь языком технарей, заключалась в разработке сервиса, который создавал бы у пользователя впечатление, будто песня уже находится на его жестком диске. «Как добиться такого ощущения? – спрашивает Эк. – Мы пытались найти ответ». Им требовалось обеспечить мгновенную отдачу со стороны сервиса. Аудио– и видеостриминг, как правило, сопровождается встроенной задержкой для загрузки файла, который хранится в «облаке» на сервере. Но если музыка начинает играть через две десятых секунды после нажатия кнопки, у слушателя не возникает ощущения, будто ему приходится ждать. Это легло в основу задумки Эка. Он сказал Людвигу Стригеусу, своему главному инженеру и гениальному программисту, с которым он работал раньше: «Я не приму никакого результата дольше двухсот миллисекунд».

Стригеус ответил: «Это невозможно. Интернет этого не позволяет».

«Тебе придется что-то придумать», – настаивал Эк.

Для решения этой задачи им пришлось разработать стриминговый протокол, который работал быстрее обычного, а также построить собственную децентрализованную одноранговую сеть, в которой все компьютеры могли свободно связываться друг с другом. Через четыре месяца у них уже был действующий прототип.

«Когда нам удалось его создать, я понял, что у нашего проекта большое будущее», – говорит Эк.

Изначально Эк планировал запустить Spotify одновременно в Соединенных Штатах и Европе. Кен Паркс, директор по контенту в Spotify, рассказывает: «Даниэль думал, он может просто пойти в Стокгольме в музыкальный магазин на углу и получить глобальную лицензию». Он не осознавал, что ему придется договариваться непосредственно со всеми обладателями прав, а это титанический труд. Ожидаемо, что лейблы не проявили интереса к идее. Эк не был для них «своим» – технарь, к тому же швед.

Паркс, на тот момент – юрист компании EMI, вспоминает: «Нам предстояло побороть представление о Spotify как о сервисе для бесплатной раздачи музыки». Об отношении лейблов он говорит: «Когда ты вложил во что-то уйму денег и уже привык продавать свой продукт, к пиратству относишься как к грабежу, так что внушить тебе, что единственный способ победить – это вступить в союз с врагом, – та еще задача». Эк рассказывает: «Если бы кто-то мне тогда сказал, что мне предстоит три года биться головой о стену, я бы все бросил».

В конце концов Эк решил начать запуск по регионам и так доказать всем, что его концепция работает. «Я вложил в дело все свои личные сбережения, – говорит он. – Мол, вот, все мои карты на столе. Присоединиться ко мне им не стоило никакого риска». Шведским лейблам, разоренным пиратством, буквально нечего было терять.

Шон Паркер жил в отеле «Плаза», в частных апартаментах в северо-восточном углу здания, выходящего на Пятую авеню и Сентрал-Парк-Саут. Ему пришлось съехать из его дома в Гринвич-Виллидж в связи с длительным ремонтом. Из роскошной столовой с высоким потолком открывался внушительный вид сразу на обе стороны; тридцатичетырехлетний миллиардер сидел здесь тем теплым осенним днем в джинсах и высоких кедах ржавого цвета и пил чай из белой фарфоровой чашки. Обстановка могла бы произвести впечатление на Эдит Уортон, в отличие от облачения ее обитателя.

Паркер вспоминал закрытие Napster и последующую разруху на фоне бесконтрольного роста популярности файлообменников. Что касается его самого, он говорит, что «завязал и начал заниматься другими вещами». В 2004 году он стал президентом Facebook и способствовал превращению социальной сети в компанию, что, в свою очередь, способствовало его превращению в миллиардера. «Меня не покидала мысль о безвременном крахе Napster. Эту миссию я не довел до конца», – отмечает Паркер. Он оставался в стороне, пока другие предприниматели стремились воплотить в жизнь мечту Napster. «Они пытались договориться с лейблами, но не умели общаться с ними на одном языке и в итоге адаптировали свои концепции продуктов для их условий», – рассказывает он. В 2009 году один из друзей рассказал ему о шведском сервисе Spotify. Паркер никогда ранее о нем не слышал. Он написал Даниэлю Эку электронное письмо, и они договорились о встрече.

«Когда я встретился с Даниэлем и Мартином, я понял, что Spotify отличает от других их невероятное упрямство, – продолжает Паркер. – В хорошем смысле этого слова. Они стремились к тому, чтобы их концепция продукта диктовала условия бизнеса». Он согласился инвестировать в компанию и помог Эку в переговорах о выходе на американский рынок. «Даниэль сказал: “Я думаю, через шесть недель у нас будет лицензия”. В итоге это заняло два года». Из четырех глобальных музыкальных компаний того времени – EMI, Sony, Warner Music и Universal – Эк смог уговорить только EMI и Sony, тогда как Universal и Warner отказывались пойти ему навстречу. Последнюю возглавлял Эдгар Бронфман – младший, по чьей инициативе в 2001 году закрылось дело Паркера и Фэннинга.

В этот раз Паркер был более убедителен. «Он знал многих людей, – рассказывает глава одного лейбла, – в отличие от Эка. И использовал свои связи полным ходом». Пробный запуск в Швеции резко сократил уровень пиратства, и это стало их главным аргументом. Прибыль звукозаписывающей индустрии в Швеции выросла более чем на треть в период с 2008 по 2011 год. Вышеупомянутый глава лейбла вспоминает: «Все подумали: что ж, концепция работает, нам нужно сделать то же самое, если мы сможем договориться о нужной лицензии».

Томас Гессе, который вел переговоры от лица Sony, рассказывает: «Главная причина, по которой Даниэлю так долго пришлось уговаривать лейблы, заключалась в возможности слушать любую музыку бесплатно. Каким образом это могло помешать скачиванию?» В результате сервис ограничил возможность бесплатного прослушивания на персональных компьютерах, а стриминг с мобильных устройств сделал платным, что стало для пользователей главным стимулом перехода на платную подписку. «Тем не менее, – продолжает Гессе, – бурную дискуссию вызвал вопрос о том, сколько Spotify должен платить за бесплатный стриминг и какое количество платящих слушателей он в потенциале сможет гарантировать».

После того как Universal заключил договор о лицензии со Spotify, Warner фактически пришлось присоединиться к остальным крупным лейблам за столом переговоров. В то время компания как раз искала покупателя. Паркер рассказывает, что он выдвинул свое предложение о покупке компании вместе с Роном Берклом, венчурным инвестором из Лос-Анджелеса. Когда интерес к покупке проявил еще один предприниматель, Леонид Блаватник – олигарх славянского происхождения, Паркер сказал ему: «Если в условиях своей сделки ты пропишешь сотрудничество со Spotify, я отзову свое предложение и компания будет твоя». В 2011 году Блаватник купил Warner за три миллиарда триста миллионов долларов. Паркер стал членом совета директоров Spotify и выступил в качестве посредника в их сотрудничестве с Facebook.

Конкретные условия лицензионных контрактов, которые Spotify заключил с главами групп лейблов, остаются неизвестны; все стороны подписали соглашение о неразглашении. Помимо тех семидесяти процентов дохода с подписок и рекламы, которые Spotify отдает правообладателям, – Apple примерно так же делит свои доходы от продаж на iTunes, – лейблы владеют акциями Spotify, что делает их партнерами по бизнесу; в общей сложности им принадлежит примерно пятнадцать процентов акций компании. Некоторые аналитики высказывали сомнения насчет жизнеспособности бизнес-модели сервиса. Компания отдает такую большую часть своего дохода, что едва остается в прибыли. До 2013 года Spotify работала в убыток. (Компания утверждает, что все силы сосредотачивала на росте и расширении.) Контракты приходится обновлять каждые два-три года, и чем лучше дела обстоят у Spotify, тем больше в теории могут затребовать лейблы. Это отличает Spotify от других интернет-компаний, где постоянные расходы в относительном соотношении сокращаются с ростом предприятия. Для Spotify рост не уменьшает лицензионных сборов.

Когда сервис Spotify запускался в США в середине 2011 года, лейблы потребовали от него аванс в качестве платы за выход на рынок. Эти деньги не всегда доходили до самих создателей контента – несмотря на то, что вся ценность каталогов сервиса была результатом их трудов. Каждый месяц Spotify выплачивает внушительные суммы крупным лейблам за их долю в каталогах. Как лейблы распределяют эти деньги между артистами, остается неясно – если Spotify предоставляет лейблам детальные отчеты, то лейблы уже сами решают, насколько посвящать в эти детали артистов. То же происходит и со стороны издателей. Артистам фактически приходится только надеяться, что лейблы и издатели обходятся с ними по справедливости, а это, как показывает практика, несколько наивно. Один крупный деятель в мире музыки сказал так: «Представьте, что вы идете в банк и вам там говорят: “Вот ваша зарплата”. Вы спрашиваете: “А что мне в реальности платит мой работодатель? Я ведь работаю на него, а не на вас!” И вам отвечают: “Этого мы вам не скажем, но считаем, что вам причитается вот столько-то”».

Чай остыл, и Паркер долил в чашку горячей воды. Свет октябрьского солнца мягко проникал в комнату через высокие окна отеля. Паркер в задумчивости рассматривал людской поток на Пятой авеню. Для него, сказал он мне, Spotify – это второй шанс воплотить в жизнь миссию Napster. И теперь он чувствовал себя «наконец-то оправданным».

Вопрос о том, насколько выиграли артисты от появления Spotify, все еще вызывает ожесточенные споры. Сервис постоянно упрекают в том, что он обесценивает заслуги музыкантов. В 2013 году Том Йорк из Radiohead метко назвал Spotify «последними отчаянными газами разлагающегося трупа» – эта характеристика, мягко говоря, опечалила Эка. Тейлор Свифт писала в авторской колонке издания Wall Street Journal: «На мой взгляд, ценность альбома определяет и всегда будет определять то, сколько сердца и души артист вложил в плод своих трудов». Тейлор не видит большой разницы между пиратством и стримингом. «Пиратство, обмен файлами и стриминг катастрофически снизили цифры продаж альбомов, и каждый артист справляется с этим ударом по-своему», – продолжала она. Но стало ли удаление ее музыки со Spotify жестом творческой солидарности или, как выразился один представитель индустрии, «трюком с целью выжать последнюю каплю крови из умирающей модели» – то есть продажи альбомов?

Ответ самого Эка на вопрос, выиграли ли артисты от появления Spotify, попахивает тавтологией. Spotify удовлетворяет слушателей – почти все, кто пользуется сервисом, остаются довольны – а значит, он должен удовлетворять артистов, ведь чем больше музыки люди могут слушать, тем больше «общий куш». Многие представители музыкального бизнеса согласны с ним. Ричард Джонс, менеджер The Pixies, говорит: «Для состоявшихся артистов с обширными каталогами и востребованными концертами стриминговые сервисы крайне прибыльны. Я всецело их поддерживаю». О решении Тейлор Свифт изъять свою музыку он говорит: «Это откровенный пиар-ход, и в этом нет ничего предосудительного. Но давайте не будем делать вид, будто артист что-то выигрывает от подобного поступка. Что может в действительности помочь артистам, так это повсеместное распространение стриминговых сервисов».

И все же для многих исполнителей Spotify сократил и без того низкие продажи музыки в физическом и цифровом виде, при этом не смог даже близко компенсировать их потери доходами от стриминга. Эк признает, что переход от модели продаж к модели стриминга некоторым артистам дается непросто. «В Швеции первый год оказался тяжелым, но затем общественное мнение изменилось, – говорит он. – То же случится и на мировых рынках. Наша конечная цель – увеличить до максимума объем доступной музыки. Все, что происходит сейчас, – просто часть перехода к новой модели». Он добавляет: «Это самый большой переворот в индустрии со времен изобретения звукозаписи, так что нет ничего удивительного в том, что артистам требуется время на осознание своего будущего».

К этому перевороту среди прочих приходится адаптироваться двум артистам – Марку Рибо, выдающемуся джазовому гитаристу, и Розан Кэш, которая была номинирована на премию «Грэмми» двенадцать раз и дважды ее получила. Они оба достигли определенной известности и стали неотъемлемой частью музыкальной сцены Нью-Йорка. Им обоим довелось работать с крупными лейблами. Артисты вроде Рибо и Кэш – как раз из тех, кто должен был бы зарабатывать на концепции «длинного хвоста», но схема отчислений Spotify наглядно демонстрирует, почему же этого не происходит. Ты можешь слушать через сервис исключительно артистов «длинного хвоста», но все равно девяносто процентов стоимости твоей подписки уйдут на оплату звезд из пиковой части, потому что так работает основанная на акциях система Spotify.

Однажды октябрьским днем в Нью-Йорке я встретился с ними обоими, чтобы побеседовать о Spotify. Рибо и Кэш принесли с собой свои отчеты. За прошедшие восемнадцать месяцев, как поведал мне Рибо, он и его группа заработали сто восемьдесят семь долларов за шестьдесят восемь тысяч прослушиваний их последнего альбома, доступного на Spotify в США и Европе. Кэш заработала сто четыре доллара за шестьсот тысяч прослушиваний. Такие цифры не соответствуют стандартам Spotify, но это все, что им досталось после расчетов с их лейблами и издателями.

Когда я сказал им, что Эк и Паркер искренни в своем стремлении помочь артистам, Рибо ответил, что он и его коллеги слышат это уже почти пятнадцать лет. «Наши “друзья” в бизнесе онлайн-дистрибуции помогли артистам сократить доход национальной индустрии звукозаписи с четырнадцати миллиардов до семи, и теперь Spotify делает только хуже. Таким друзьям я бы предпочел старую систему Брилл-Билдинг».

Рибо продолжает: «Вот простой факт, который никто не хочет признавать. Spotify говорит, что отдает семьдесят процентов прибыли правообладателям. Что ж, очень мило с его стороны. Но если я сапожник и один ботинок мне обходится в сто долларов, а торговец продает его за десять, то мне уже неважно, отдаст он мне семьдесят процентов или сто. Я банкрот. Дело мертво, и точка».

Кэш говорит: «Не думаю, что кто-то из нас видит выход в закрытии стриминговых сервисов. Мы же не луддиты. Мы просто хотим справедливой оплаты».

«В наших глазах система станет рентабельна только тогда, когда она будет рентабельна для музыкантов, – добавляет Рибо. – Я уверен, что у Эка дела будут в порядке, чего не могу сказать о ребятах из своей группы».

«А если музыканты не смогут позволить себе работать, пострадает музыка, – с чувством продолжает Кэш. – Ставить палки нам в колеса не в интересах самого Spotify».

Рибо и Кэш, по крайней мере, могут позволить себе отправиться в турне. У негастролирующих авторов такой возможности нет. AM– и FM-радиостанции платят авторам песен отчисления за каждое проигрывание композиции, но ничего не платят исполнителям и владельцам записи – то есть лейблу. В случае почти всех стриминговых сервисов ситуация обратная: обладатели прав на запись получают бóльшую часть отчислений за проигрывание, тогда как обладателям издательских прав из них достается только крупица. Один музыкальный издатель так объясняет причину этого: «По сути, все крупнейшие музыкальные корпорации просто распродали свои издательские компании, чтобы спасти свои лейблы. Компания Universal Music Publishing требовала от стриминговых сервисов вроде Spotify чрезвычайно высокую ставку, чтобы помочь лейблу Universal Records. А это, в конечном счете, приводит к тому, что автор песни остается практически ни с чем».

Даже если обанкротить каждого Рибо и каждую Кэш в музыкальном мире, лейблы все равно останутся в прибыли. Но если невыгодно станет работать авторам песен, то весь аппарат по производству хитов обречен. Алоэ Блэк, один из авторов хита Wake Me Up Авичи (он же поет в треке), получил лишь крохотную долю от тех миллионов, что песня заработала на Spotify. Как мы уже знаем, артисты по большей части не пишут музыку, а значит, ими легче управлять при производстве хитов. Авторские права распределяются между дюжиной композиторов – так стало заведено с момента индустриализации процесса написания музыки в начале 90-х. Теперь и этой малой доле угрожают сервисы вроде Spotify, ведь лейблы оставляют бóльшую часть денег себе. «Если будущее за стримингом, – говорит композитор Саван Котеча, – то молодые авторы песен просто не смогут заработать себе на жизнь».

А может, разорится и сам Spotify. Apple, Amazon и Google вовсю осваивают востребованный рынок стриминга. Как заявляет Эк, преимущество Spotify — в объеме доступных им данных и технологии их обработки. «Мы занимаемся этим уже много лет, – говорит он. – Мы владеем огромной базой информации о самых заинтересованных пользователях. Мне кажется, кому-то другому будет очень сложно обогнать нас. Они могут предложить более дешевую подписку, и тогда нам станет сложнее выживать. Но беспокоюсь ли я о том, что кто-то разработает продукт лучше нашего? Нет, потому что это невозможно».

Джеймс Маккиви, специалист бостонской аналитической компании Forrester Research, имеет менее оптимистичный взгляд на перспективы сервиса. «Spotify продемонстрировал всем ценность стриминга, – говорит он, – а это значит, что кто-то захочет использовать эту ценность в игре более крупного масштаба. Apple и Google уже осознают важность музыки в вовлечении пользователей и вскоре предложат аналогичные продукты, только без дополнительной платы, как, например, Amazon позволил обладателям премиум-подписки смотреть видео бесплатно. Так, внезапно Spotify может потерять свое лидерство». Он добавляет: «Если вы спросите меня, будет ли Spotify через пять лет таким же сильным игроком на рынке, как сейчас, мой ответ – “нет”».

Apple может представить реальную угрозу для Spotify, если начнет по умолчанию устанавливать на iPhone следующего поколения свой сервис Apple Music и включать стоимость подписки в тарифный план. Сири превратится в личного диджея. Таким образом, компания практически моментально заполучит сотни миллионов платящих пользователей и легко обойдет в этом плане Spotify. А поскольку Apple зарабатывает в первую очередь на продаже гаджетов, она может выставить более выгодную цену на подписку, чем Spotify, – эту схему компания предложила лейблам. Разумеется, сначала лейблы должны с этим согласиться, а они пока остаются стриминговыми партнерами Spotify.

«В бизнесе, где ты владеешь долей, ты скорее согласишься делать скидку, чем в бизнесе, где у тебя доли нет, – говорит глава одного лейбла. – Будем ли мы субсидировать Apple без какой-либо реальной выгоды для нас самих? Однажды мы это уже сделали. Мы разрешили им продавать альбомы по отдельным песням». Как бы то ни было, высокая конкуренция всегда рождает тенденцию к понижению цен, а это ведет к уменьшению общего количества прибыли, которую делят между собой обладатели прав.

Даже если Spotify выстоит под натиском Apple, окончательный переход к модели стриминга займет годы. Тем временем продажи альбомов продолжат падать – даже альбомов Тейлор Свифт. Хоть ее пластинка «1989» и держит пока что позицию самого успешного альбома 2014 года, продажи в первую неделю – один миллион триста тысяч – сильно отстают от двух миллионов четырехсот тысяч проданных копий в первую неделю выхода альбома No Strings Attached группы ’N Sync в 2000 году. Лейблы, почувствовав реальную угрозу своим доходам, могут захотеть выжать из Spotify еще больше денег, что поставит под угрозу будущий рост сервиса. Более того, есть вероятность, что они захотят обналичить свою долю в компании. В результате станет ясно: пускай твои враги и могут стать твоими друзьями, этого с тем же успехом может и не произойти.

Концовка Навязчивый мотив

24. Roar

Конечно же, Roar стала масштабным хитом. В ней сошлось все, что нужно песне на хитовом радио. Как я мог так ошибиться? Песня, которая вызвала у меня отторжение, когда я в первый раз услышал ее в доме Доктора Люка на пляже, над которой я смеялся, как смеялись Денниз Поп и Дуглас Карр над Ace of Base, услышав их в первый раз из динамиков Nissan Micra, стала просто вездесущей. Чего я тогда не понимал, а понимал, вероятно, Макс Мартин – ведь он учился у Денниза Попа, а потом передал свои знания Доктору Люку, – так это то, что после десяти прослушиваний, запертый в Nissan Micra современного хитового радио, я тоже полюблю ее. И все же меня не покидало чувство, что мое впечатление от первого прослушивания было верным.

Однако на самом деле тогда я не мог оказаться прав даже в теории. Исследование 2011 года, основанное на функциональной магнитно-резонансной томографии мозга людей во время прослушивания музыки, показало: чем лучше тебе знакома песня, тем она больше рефлексивно вызывает у тебя эмоциональное вовлечение; при этом неважно, нравится она тебе или нет. Главный автор, Карлос Сильва Перейра, и его коллеги в исследовании «Музыка и эмоции в мозгу: знакомство имеет значение» пишут, что знакомство – это «решающий фактор» в том, как слушатель воспринимает песню на эмоциональном уровне.

Но почему же после повторного прослушивания песня начинает нам нравиться? Этот вопрос изучает Элизабет Маргулис, глава лаборатории восприятия музыки в Университете Арканзаса, в своей книге On Repeat: How Music Plays the Mind («На повторе: как музыка играет разумом», 2014 г.). Она пишет: «Когда мы знаем, что будет дальше в песне, мы мысленно немного забегаем вперед – мы воображаем себе следующую часть песни еще до того, как она зазвучит. Это порождает в нас чувство причастности к самой музыке». Частая ротация на радио «исполняет нашу волю постфактум». Воображаемая причастность к знакомой музыке, также утверждает она, приносит многим людям большое удовольствие, поскольку дает им чувство сродни социальному единению.

Эта мысль отрезвляет. Если Маргулис права, то в действительности машиной песен управляют не лейблы, не радиостанции и не хитмейкеры. По большому счету, настоящий кукловод – это наш собственный мозг.

Roar стала не только хитом – воодушевляющий текст превратил ее в гимн всех девчонок. По этой причине спустя год после того, как я услышал песню, я оказался на празднике в честь шестого дня рождения подруги своей дочери, который проходил в звукозаписывающей студии на Манхэттене: в качестве подарка девочке устроили профессиональную запись кавера на Roar! Песня на вечеринке выполняла роль пиньяты.

Я помог дочке подготовиться к записи, подыгрывая ей на акустической гитаре. (Она моя настоящая фанатка, в отличие от остальных жильцов дома.) Оказалось, что некоторые громкие хиты звучат неплохо даже в акустической версии, без вылизанных синтов и «чумовых» битов. В наш репертуар вошли Brave, Wrecking Ball, We Can’t Stop и Summertime Sadness. Roar слишком минималистична для хорового пения, но мне понравилось заучивать ее ловкую последовательность аккордов и вспоминать 80-е, выкрикивая I GOT THE EYE OF THE TIGER! («У меня глаз тигра!»)

В студии на Западной 28-й улице на Манхэттене девочки выстроились в вокальной будке по три на микрофон. Студийные техники поставили песню и объяснили имениннице и ее подругам, что им предстоит ее спеть. На экране запустили караоке-видео Roar. В кадре мелькала Кэти Перри в разнообразных безумных костюмах – Кэти-«мятный пирожок», Кэти-«фруктовый салат». Девочки внимательно следили за происходящим и усердно пели наложенные на изображение слова.

В Интернете шло много разговоров о сходстве Roar с песней Сары Бареллис Brave, вышедшей на четыре месяца раньше. Brave тоже имеет тональность си-бемоль и начинается в том же темпе – с восьмых нот, сыгранных на фортепиано. У обеих композиций похожие жизнеутверждающие хуки: You’re gonna hear me roar («Ты услышишь мой рев») и I wanna see you brave («Я хочу, чтоб ты был храбрым»).

Доктор Люк настаивает, что они с Максом Мартином первые написали свой трек. Шумиха вокруг Brave дала песне второй шанс подняться в чартах и стать куда популярнее, чем сразу после выхода; песню использовала в рекламном ролике планшетов компания Microsoft – вероятно потому, что покупка устройства от создателей Windows Phone и Zune и правда требовала большой храбрости.

Костяк старой команды Cheiron в наши дни обитает в Лос-Анджелесе. Андреас Карлссон владеет роскошным особняком в Голливуд-Хиллс, а Йорген Элофссон – в Санта-Монике; Кристиан Лундин живет в пригороде Пасифик-Палисейдс. Методы написания хитов, которые разработал Денниз Поп в студии Cheiron, распространились по всей Великобритании и Соединенным Штатам. Некогда безумная мечта Денниза Попа воплотилась в жизнь: в 2014 году четверть всех хитов «Горячей сотни Billboard» создали шведские хитмейкеры. Шведы же катализировали развитие явления кей-попа: как оказалось, им с тем же успехом удается работать и с азиатскими жанрами музыки.

И все же как бы ни был гибок шведский музыкальный гений, самим шведам адаптироваться под американскую культуру написания песен не всегда легко. Саван Котеча из Лос-Анджелеса рассказывает: «Здешние продюсеры наводят в студии много шума. Здесь принято скакать и кричать: “Это хит! Это хит!” А шведы, скорее, скажут: “Могло выйти лучше”. Если Макс Мартин что-то похвалит, тогда это точно хит. Но он не будет вопить: “Офигенно!”, как делают местные. Он просто скажет: “Вышло очень неплохо”. В Америке все боятся быть источником негатива – когда все кругом говорят: “Это хит!”, ты не хочешь быть тем, кто скажет: “Хм, а может, и нет”. В Швеции же все, наоборот, занижают ожидания».

Макс Мартин тоже бóльшую часть года живет в Лос-Анджелесе. Теперь он загорелый, крепкий мужчина – одутловатый и бледнолицый Мартин Уайт, фронтмен It’s Alive, нынче завел привычку ходить в спортзал. У Макса нет своего лейбла или доли в производстве элитной питьевой воды. Вероятно, поскольку он родом из страны, где социальная демократия всех обеспечивает достойным уровнем жизни и богатство не принято выставлять напоказ, Макс счастлив заниматься своим делом и не беспокоится о деньгах. Котеча говорит: «Мне всегда казалось, что, будь Макс Мартин американцем, он бы уже давно выдохся. Он бы сам поверил в шумиху вокруг своей персоны. Но он швед и поэтому способен держать себя в руках. Он просто сосредоточен на том, чтобы максимально вкладываться в карьеру автора песен, продюсера и наставника».

Макс овладел тремя жанрами: попом, роком и хип-хопом, и каждый адаптировал для своих нужд; теперь он взял под свое крыло Тейлор Свифт – в ее альбоме «1989» он стал соавтором и продюсером целых девяти песен. В Свифт шведский мастер, должно быть, нашел своего идеального напарника: она достаточно сильная артистка, чтобы отстаивать свое видение, но в то же время ей хватает практичности, чтобы ценить его гений. И все же хиты Свифт теперь зазвучали так, будто их мог спеть кто угодно. Той исполнительницы собственных песен, которая так полюбилась нам с Пацаном четыре года назад, уже нет.

Я рад сообщить, что Пацан на дух не переносит Roar (как и Brave, а я от нее в восторге). Тем не менее ему понравился третий сингл с альбома Prism, Dark Horse, который тоже поднялся на первую строчку «Горячей сотни» – в нем воодушевленно зачитал свою вставку рэпер лейбла Доктора Люка Juicy J, восходящая звезда. (Dark Horse стала объектом еще одного судебного разбирательства на почве нарушения авторских прав, иск подали создатели песни 2008 года Joyful Noise христианского рэпера Флейма.) Еще Пацану, кажется, понравилась Birthday, четвертый сингл с Prism, который добрался только до семнадцатого места.

По правде говоря, теперь мы нечасто слушаем музыку вместе. После первого года учебы в Научной школе Солка Пацан уже достаточно повзрослел, чтобы самостоятельно ездить на метро на Манхэттен, и наши утренние поездки на машине закончились. Когда мы едем куда-то всей семьей, он сидит на заднем сиденье в наушниках Beats, воткнутых в его iPhone, и слушает свою музыку в одиночку.

Мы купили новую машину, и у нее в аудиопроигрывателе оказалось встроенное спутниковое радио. Благодаря станции SiriusXM я легко вернулся к привычному ритму Comfortably Numb. Если не хочется слушать песню на канале «Кассеты классики», всегда можно переключиться на «Классику винила» или «Глубокие треки». И все равно я часто ловлю себя на том, что ищу на панели управления две хитовые радиостанции – Hits и Venus. Я – как сотрудники того кафе в Омахе, если у меня есть выбор, все равно хочу слушать то же, что и все.

Когда начинает звучать какой-нибудь современный хит, я наблюдаю за выражением лица Пацана в зеркале заднего вида. Я вижу тот момент, когда радио начинает перекрикивать его наушники и его глаза отрываются от экрана телефона и перебегают на дисплей плеера, где написано имя артиста и название песни. Когда информация усвоена, он снова опускает взгляд на телефон.

Пускай мне нечасто удается слушать музыку с Пацаном, я все равно знаю, чтó он слушает или, по крайней мере, чтó покупает, потому что для этого он пользуется моим профилем в iTunes. Возможно, мой сын вообще последний человек, кто пользуется iTunes.

В последнее время он стал приобретать рок. Начал с Highway to Hell группы AC/DC. Затем последовала пластинка London Calling группы The Clash. (У меня замерло сердце.) Потом он купил альбом The Queen is Dead группы The Smiths – один из моих личных фаворитов. Вскоре после этого, когда я читал ему лекцию о превратностях славы (теперь он учится на актера в старшей школе Ла Гуардия, также известной как «Школа славы»), я процитировал ему строчки из песни Frankly, Mr. Shankly группы The Smiths о том, как слава может отразиться на человеке. Не моргнув глазом он продолжил за мной двумя следующими строчками:

But still I’d rather be famous Than righteous or holy[29]

Это перевернуло мой мир.

Неужто мы, как в «Чумовой пятнице», поменялись местами – я теперь фанат подросткового попа, а он любит рок? А может, я и есть Пацан и всегда им был?

Oh, the movie never ends It goes on and on and on and on[30]

Конечно, эту он тоже знает. Это ведь мой Пацан.

Об источниках

«Машина песен» по большей части написана на основе интервью, которые я брал на протяжении нескольких лет; в благодарностях я привожу перечень тех, с кем мне довелось беседовать. В тексте книги цитаты из этих интервью приведены в настоящем времени («он говорит»). Цитаты, взятые из дополнительных материалов, приведены в прошедшем («он сказал»). Журналы, книги и передачи, которые послужили источниками, указаны при первом использовании цитат из них. Перевод цитат и текстов со шведского предоставила Лиза Лонстрон.

Неоценимую службу в качестве инструмента исследования мне сослужила премиум-подписка на Spotify. Я составил плейлисты из большинства упомянутых в тексте песен, разделив их по главам и отдельным хитмейкерам (песни Макса Мартина, песни Stargate и так далее). Упомянутые песни Тейлор Свифт на данный момент недоступны, но понадеемся, что к тому времени, как вы это прочтете, певица уладит свои разногласия с сервисом.

Благодарности

Автор выражает свою признательность за помощь и поддержку всем, благодаря кому эта книга увидела свет.

За первую публикацию отдельных частей «Машины песен» – про Stargate, Эстер Дин, кей-поп, Доктора Люка и Spotify – в журнале New Yorker я благодарен Крессиде Лейшон (наверное, лучшему редактору на земле), Дэвиду Ремнику, Дениэлу Залевски, Генри Файндеру, Дороти Уикенден, Сюзан Моррисон, Николасу Томпсону, Лиззи Уидкомб, Роджеру Энджеллу, Вирджинии Кэннон (она предложила название), Джиянг Фэн, Эндрю Бойнтону, Нейме Джароми, Льву Мендесу, Каролин Корманн, Ронде Шерман, Пэм Маккарти, Брюсу Дионсу, Питеру Кэнби, а также выпускающим редакторам и корректорам журнала, с которыми мне посчастливилось работать, – Энн Голдстайн, Элизабет Пирсон-Гриффитс, Мэри Норрис, Кэрол Андерсон, Мэри Хоуторн и многим другим. И конечно же, Си Эс Ледбеттеру-третьему. Йо, New Yorker!

В издательстве W.W. Norton & Company: Том Майер, ты лучший! Также я благодарен Райану Харрингтону, Лауре Голдин (P ’81), Стиву Колке, Мередит Макгиннис, Элис Ра и Рэйчел Мэндик за прекрасную корректуру. Также спасибо Ли Кларк за ее работу над сайтом .

За интервью, экскурсы и поддержку в Швеции: tack[31] Дугласу Карру, СтоунБриджу, Андерсу «Снейку» Ханнегарду, Жанетт фон дер Бург, Кристиану Лундину, Андреасу Карлссону, Рами Якубу, Карлу Фальку, Ульфу Экбергу, Доктору Албану, Карин Джиде, Диане Эспосито, каналу STV, Шведскому радио, Класу Ахлунду, Перу Магнуссону, Херби Кричлоу, Якобу Шульцу, Йоргену Элофссону, Йенсу фон Рейсу, Аннабелль Йонссон, Мари Ледин, Даниэлю Эку, Грэхему Джеймсу, Луиз Швебель, Яну Градваллю и Мартину Додду. Документальная передача 2008 года Фредерика Элиассона для Шведского радио «Сага студии Cheiron» послужила мне бесценным источником.

В Корее: кумао[32] Джессике, Тиффани, Максу Хоулу, Нилу Джейкобсону, Мелоди Ким, Джону Киму, Джону Тоту, Алексу Райту, Доминику Родригесу, Джинсопу Ли, Грейс Ли, Марку Расселу и Теду Чунгу.

В Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Лондоне, Атланте, Орландо, Нэшвилле и Вермонте: большое спасибо Тору Хермансену, Миккелю Эриксену, Тиму Блэксмиту, Дэнни Ди, Эстер Дин, Обри Делейну, Трики Стюарту, Марку Стюарту, Куку Харреллу, Тедди Райли, Лукашу Готвальду, Лауре Готвальд, Kool Kojak, Cirkut, Бонни Макки, Аммо, Бекки Джи, Марку Бивену, Стиву Ланту, Дейву Макферсону, Клайву Дэвису, Шону Кессиди, Барри Вейсу, Джейсону Флому, Джею Брауну, Кэти Перри, Лу Перлману, Тому Полману, Стиву Блэттеру, Энди Шоуну, Джуди Макграт, Гаю Заполеону, Савану Котече, Тому Корсону, Питеру Эджу, Мике Эль-Баз, Бенни Бланко, Эвану Богарту, Эвану Роджерсу, Карлу Стуркену, Гебриэлу Россману, Дрейку, Ne-Yo, Майли Сайрус, Полу Уильямсу, Лорен Лосса, Бобби Маркусу, Американскому обществу композиторов, авторов и издателей, Дагу Моррису, Джаррету Майеру, Брайану Брейтеру, Ленни Пиккету, Дэвиду Билу, Дэвиду Бейрону, Брайану Уитману, Шону Паркеру, Кену Парксу, Уиллу Пейджу, Томасу Гессе, Лиз Пента, Уилларду Адрицу, Дениэлу Глассу, Ричарду Джонсу, Марку Рибо, Розан Кэш, Джеймсу Макгиви, Элизабет Маргулис, Ребекке Чейс, Лизе Спигель, Норману Дженис, Хичему Бенали, Хорсту Дреслеру и Алексу Киму из Anything Printed в Тафтсвилле, штат Вермонт, а также The Sequoias – продолжайте зажигать!

Также я благодарен замечательному Билли Манну, музыкальному гению и моему другу из Филадельфии.

За прочтение ранних версий «Машины песен» и помощь в исправлении и улучшении текста я выражаю признательность: Рою Хорану, Скотту «Бэбидэдди» Хоффманну, Джону Риджену, Kool Kojak, Питеру Григгу, Робу Бушенану, Эрику Биллу, Жустин Нюбарт, Эрику Шлоссеру, Кену Олетта, Уолтеру Айзексону, Бобу Спитцу, Терри Риду и Гарри Сибруку.

Тода Рут Маргалит благодарю за проверку фактов.

Спасибо моему прекрасному терпеливому агенту, Джою Харрису, и Адаму Риду.

И больше всего я благодарен Лизе Клер Рид. Я все еще хочу держать тебя за руку.

Примечания

1

Ты кружишь мне голову, Когда спускаешься все ниже и ниже (обратно)

2

А. Теннисон, «Орел». (Пер. С. Маршака)

(обратно)

3

Если бы я сказала, что хочу тебя сейчас, Ты был бы против?

(Бритни Спирс, Hold It Against Me)

(обратно)

4

LMFAO ft. Lauren Bennett & GoonRock, песня Party Rock Anthem

(обратно)

5

Фильм Стивена Фрирза по одноименному роману Ника Хорнби. (Пер.)

(обратно)

6

White label – концепция, при которой продукт производит одна компания, а использует другая под своим брендом. (Пер.)

(обратно)

7

Это не день для работы, Это день для того, чтобы ловить загар (обратно)

8

Я увидел знак, И это раскрыло мне глаза, Я увидел знак (обратно)

9

Собирательное название американской музыкальной индустрии. Первоначально название относилось к улице на Манхэттене, где располагались коммерческие организации, связанные с музыкой. (Ред.)

(обратно)

10

Мужчины не знают, Но маленькие девочки все понимают (обратно)

11

Con (англ.) – «мошенник». (Пер.)

(обратно)

12

Кода – придаточное повторение общего смысла музыкального сочинения. (Ред.)

(обратно)

13

Отсылка к песне The Song Remains the Same группы Led Zeppelin. (Ред.)

(обратно)

14

И таких, как я, миллионы… Которым на все наплевать (обратно)

15

Ты здесь, И я ничего не боюсь (обратно)

16

С тех пор, как ты ушел, Я впервые могу дышать (обратно)

17

На момент написания книги Сохи и Соне еще были в группе. (Ред.)

(обратно)

18

…вернулся с маленькой мисс Солнечный Лучик. Рианна, что же ты скажешь? (обратно)

19

Потому что я так устал от песен о любви… Сколько мне еще желать, чтобы она вернулась ко мне (обратно)

20

Потому что я могу быть плохой, Но я чертовски хороша в этом… (обратно)

21

Бум, бадум, бум, бум, бадум, бум-бас Да, это супербас… (обратно)

22

Оживи меня, Давай, заведи меня! (обратно)

23

Я позволю тебе прикоснуться ко мне, Одетую в узкие джинсы… (обратно)

24

Я поцеловалась с девушкой, и мне понравилось это, Вишневый вкус ее помады… (обратно)

25

Бум-бум-бум, Даже ярче, чем луна, луна, луна (обратно)

26

Ты кружишь мне голову, Когда спускаешься все ниже и ниже (обратно)

27

Давай оторвемся этой ночью так, Как будто мы собираемся умереть молодыми (обратно)

28

Раньше я прикусывала свой язык и задерживала дыхание, Боясь все испортить и устроить неразбериху (обратно)

29

И все же я до сих пор предпочитаю быть знаменитым, Чем праведным или святым (обратно)

30

У этого кино нет конца, Оно будет продолжаться снова, и снова, и снова

(Journey, песня Don’t Stop Believin’)

(обратно)

31

«Спасибо» по-шведски. (Ред.)

(обратно)

32

«Спасибо» по-корейски. (Ред.)

(обратно)

Оглавление

Хук. Точка блаженства

  1. You Spin Me Round

  2. Постоянство хитов

Первый куплет. Студия Cheiron: мистер Поп и металлист

  3. «Внутри ящика»

  4. The Sign

  5. Биг Папа

  6. Ужасный секрет Мартина Сандберга

  7. Бритни Спирс: Hit Me Baby

  8. I Want It That Way

Припев. «Денежная нота»: Баллада Келли и Клайва

  9. Мой наследственный хит-парад

  10. Зубы дракона

  11. «Застой»

  12. American Idol

  13. Since U Been Gone

Второй куплет. Фабричные девочки: культурные технологии и рождение кей-попа

  14. Gee

Припев Рианна: «Трек-и-хук»

  15. Umbrella

  16. Эстер Дин: на крючке

  17. Stargate: долговязые норвежцы

  18. Rude Boy

Бридж Доктор Люк: Teenage Dream

  19. Блицшахматы

  20. Кэти Перри: зов алтаря

  21. Математика мелодии

  22. Кеша: кошмар подростка

Припев Spotify

  23. Пространство момента

Концовка Навязчивый мотив

  24. Roar

Об источниках

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg