«Чингисхан. Имперская идея»

Чингисхан. Имперская идея (fb2) - Чингисхан. Имперская идея (пер. Геннадий Борисович Ярославцев,Александр Викторович Мелехин) 12425K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Коллектив авторов -- История

Чингисхан. Имперская идея авт.-сост. А.В. Мелехин

© А.В. Мелехин, 2016

© Г.Б. Ярославцев, наследники, 2016

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2016

Чингисхан (1162–1227)

Предисловие

Человек богатырского телосложения будет славен при жизни. Человек могучего ума будет славен в веках.

Чингисхан

Если подчиняешь себе множество людей, прежде всего стань властителем их душ; люди никуда не денутся, если ты покорил их души.

Чингисхан

Многие столетия, прошедшие после эпохи Чингисхана, люди задаются вопросом, что вдохновляло Чингисхана и его ближайших преемников на столь обширные завоевания и каковы были глубинные причины огромных успехов ведомого ими народа? Как справедливо считал Г. В. Вернадский: «Монгольская экспансия была результатом комбинации многих разнородных факторов и мотивов, варьирующихся от жадности воинов по захвату богатых трофеев до более конструктивного торгового империализма монгольских правителей и грандиозной концепции универсальной империи». «Глубинные причины огромных успехов» Чингисхана и Г. В. Вернадскому, и большинству современных исследователей видятся в первую очередь в созданной им армии, в военном искусстве воспитанных им монгольских военачальников.

Но есть и другое мнение. В Сирийской «Летописи» Григория Аб-уль-Фараджа есть следующий фрагмент «Великой Ясы» Чингисхана: «Когда нужно писать бунтовщикам (всем, кто отказывается подчиниться. – А.М.) или отправлять к ним послов, не надо угрожать надежностью и множеством своего войска, но только объявить: если вы подчинитесь, обретете доброжелательство и покой. Если вы станете сопротивляться – что мы знаем? Бог всевечный (Всевышний Тэнгри. – А.М.) знает, что с вами будет. И в этом они (монголы) показали уверенность, возложенную ими на Господа. И этим они побеждали и побеждают». Основываясь на свидетельстве древнего летописца, современный монгольский ученый Ш. Бира считает, что «помимо всего прочего, необыкновенным успехам Чингисхана при создании обширной кочевой империи во многом способствовала его незыблемая вера в Небесную силу (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) и в свою харизму. В этом плане он был основателем монгольского тэнгэризма как идеологии кочевой империи…, и придавал ей не меньше значения, чем превосходству военных сил». В этой связи, как мне представляется, прежде чем говорить о «высших принципах и идеях, соединенных в стройную систему», которыми руководствовался Чингисхан, осуществляя военное строительство, следует рассказать о его «грандиозной концепции универсальной империи», ныне называемой доктриной «всемирного единодержавия», или «монгольским тэнгэризмом». Но прежде – несколько слов о религиозных воззрениях древних монголов, на которых эта доктрина базировалась.

Культ Всевышнего Тэнгри, или тэнгрианство (Тэнгрианство – от общего тюрко-монгольского слова «тенгери»: по-тюркски – Тänri, по-монгольски – Tngri, современное монгольское произношение – тэнгэр, по-русски можно перевести как «небо»), – это фундаментальная концепция шаманизма, традиционной народной религии древних обитателей Монголии. Они почитали Вечное Синее Небо как верховное божество – Всевышнего Тэнгри или Небесного Владыку, дарующего жизнь, одушевляющее все живое, управляющее миром и руководящее делами человека. Для монголов эпохи Чингисхана все происходившее вокруг совершалось по воле Всевышнего Тэнгри и благодаря дарованным им Небесным Владыкой жизненным силам. Подтверждением тому являются свидетельства современников Чингисхана. Так, посол императора Южно-Сунской династии, китаец Чжао Хун, побывавший у монголов в 1221 году, в своей «Записке о монголо-татарах» отмечал, что «…они (монголы) непременно поклоняются Небу (Всевышнему Тэнгри. – А.М.)… Они обыкновенно весьма чтут Небо и Землю; во всяком деле упоминают о Небе (т. е. призывают Небо в свидетели), …говоря, такова воля Неба».

Именно в такой атмосфере проходил процесс мировоззренческого становления Тэмужина-Чингисхана. Важнейшие элементы его мировоззрения: систему ценностей, идеалы, веру и убеждения – определили в том числе и традиционные верования монголов – тэнгрианство, «претворенное» в повседневном быту монголов. Именно с позиций тэнгрианства окончательно и безоговорочно было обосновано «небесное избранничество» предков Чингисхана, а значит, его самого и его «золотого рода». Чингисхан к тому времени свято уверовал в то, что «земная власть была неотделима от магической, поскольку и та и другая происходили от единого источника – Вечного Синего Неба (Всевышнего Тэнгри. – А.М.)». Свидетельством тому – слова, сказанные им в преддверии вступления на престол Великого хана Великого Монгольского Улуса:

«Я стал Владыкой Не доблести благодаря великой. Нет, волею Небесного Отца Я стал Владыкой. Талант мой – не племен объединенье, Небесного Отца благоволенье Дало мне Справиться со вражьей силой дикой. Вот почему я стал Владыкой. Да, с помощью Небесного Отца Враг мною был подавлен. Да, волею Небесного Отца Владыкой я поставлен».

После таких слов Чингисхана вполне закономерным воспринимается вошедшее в «Великую Ясу» его повеление о фактическом объявлении тэнгрианства государственной религией: «Постановляется, что все должны верить в единого бога (Всевышнего Тэнгри. – А.М.), создателя неба и земли, единственного дарующего богатство и обрекающего на нищету, дарующего жизнь и обрекающего на смерть, согласно высшей воле Того, чья власть над всем сущим абсолютна».

Впоследствии эта мысль о силе, дарованной Всевышним Тэнгри Великим монгольским ханам, была выражена в следующей сакральной формуле: «Силою Вечного Всевышнего Тэнгри, харизмою Великого хана…» С этих слов в качестве преамбулы начинались все официальные послания Великих монгольских ханов европейским правителям, с которыми вы познакомитесь во втором разделе этой книги.

В приведенных выше преамбуле и словах Чингисхана фактически сформулирована концепция политической власти созданного им Великого Монгольского Улуса, в основу которой было положено тэнгрианство. По мнению монгольского ученого Ш. Бира, в соответствии с этой концепцией «Всевышний Тэнгри и Хан провозглашались двумя основными источниками Высшей государственной власти. Сущность Всевышнего Тэнгри проявлялась в его «силе», посредством которой он поддерживает хана и покровительствует власти своего избранника. Иначе говоря, ханская власть имеет, так сказать, «небесное происхождение» и является абсолютной, ни от кого и ни от чего не зависящей. Хан верует только в «силу Небесную», благодаря этой силе вершит государственные дела, осуществляя при этом только волю Всевышнего Тэнгри. Сущность хана проявляется в его харизме, которая непосредственно зависит от сил, которыми хана наделяет Всевышний Тэнгри. И только человек, пользующийся покровительством Всевышнего Тэнгри и наделенный им харизмой, может стать ханом и обладать абсолютной властью».

Чингисхан был воистину харизматическим вождем, который не только сам твердо уверовал в свою сверхъестественную судьбу, дарованную ему Всевышним Тэнгри, но и смог убедить в этом других и повести их за собой, как «посланцем Небесного владыки», исполнителем воли Верховного божества монголов. В результате Чингисхан объединил в Великий Монгольский Улус все монголоязычные племена, и, как свидетельствует «Сокровенное сказание монголов», «воцарились тогда мир и справедливость в улусе войлочностенном, и в год Тигра (1206 год. – А.М.) у истока Онона собрался народ его на хуралтай, и воздвигли они белое девятибунчужное знамя свое и провозгласили всенародно Тэмужина Чингисханом».

Размышляя о дальнейшей судьбе созданного им Великого Монгольского Улуса, Чингисхан не мог не задумываться о соседствовавших с ним державах Алтан-хана, кара-киданей, хорезмшаха, Тангудском царстве. Чем больше он узнавал о своих соседях, тем больше убеждался, что по вине их властителей они раздираются такими же противоречиями, с которыми он столкнулся на просторах Монголии, и главное, их предводители враждебно относятся к созданному им монгольского государству. Очевидно, осознав это и, так сказать, снова «пережив мистический опыт» общения с Всевышним Тэнгри, Чингисхан уверовал в то, что Небесный Владыка «назначил ему к исполнению» дело объединения всех стран и народов мира в единую державу. Подтверждение этого «мистического опыта» мы находим в письме (1262 г.) монгольского хана Хулагу (1217–1265, основатель державы Ил ханов) Людовику IX: «Бог (Всевышний Тэнгри. – А.М.) …говорил нашему деду Чингисхану: «Я один являюсь Всемогущим богом в наивысших сферах и ставлю тебя над народами и… царствами, чтобы ты был правителем и царем всей земли, чтобы ты искоренял, подавлял спесь, ниспровергал, разрушал, строил и выращивал». Так или иначе, в первое десятилетие существования Великого Монгольского Улуса постулаты древних верований кочевников, тэнгрианства, были в значительной степени пересмотрены. Как писал Ш. Бира, «прежде, во времена империй Хунну и Тюрков, тэнгрианство было предназначено для создания культа власти Хана только над определенным кочевым народом. Иначе говоря, представление о Всевышнем Тэнгри не распространялось на весь мир, а ограничивалось лишь определенным государством. Поэтому и власть Хана, уповавшего на силу Всевышнего Тэнгри, не могла распространиться за пределы данного государства. Однако во время правления Чингисхана понятие «Всевышний Тэнгри» получило новое, более глубокое осмысление, а тэнгрианство легло в основу целостной политической концепции, тэнгэризма, о сверхъестественной Высшей силе, которая решает судьбы всего мира и является источником харизмы Чингисхана и его преемников – членов «золотого рода»; эта концепция стала мощным моральным доводом, узаконившим их насильственные действия в мировом масштабе… С небывалой обширной экспансией при преемниках Чингисхана и с созданием мировой империи тэнгэризм приобрел характер своеобразной, универсальной идеологии, которую следует назвать идеологией тэнгэризации. Согласно этой доктрине, Всевышний Тэнгри является высшей всемогущей божественной силой во Вселенной, которая покровительствует Великому хану и повелевает ему действовать от Его имени и реализовать Его волю на Земле. Иными словами, все, что находится под Вечным Синим Небом, должно быть объединено под властью монгольских ханов…».

Эта идеология тэнгэризма нашла свое воплощение во внешнеполитической деятельности Чингисхана. По мнению исследователя внешней политики Чингисхана, монгольского ученого Ж. Бора, «внешняя политика и дипломатическая деятельность Чингисхана первого периода (до начала похода на империю Цзинь в 1211 году. – А.М.) свидетельствовали о том, что он попытался внедрить и закрепить в международные отношения те новые элементы дипломатической политики, которые были разработаны им в ходе взаимоотношений его улуса с другими монгольскими ханствами. В частности, Чингисхан предложил соседним государствам придерживаться в межгосударственных отношениях следующих принципов: в любых ситуациях уважать право послов на неприкосновенность; отказаться от начала военных действий без объявления войны; не считать приоритетным выступление с позиции силы. Средством для осуществления внешней политики, построенной на этих принципах, являлась «открытая или гласная дипломатия», разработанная Чингисханом… К сожалению, правители соседних держав отвергли его инициативу и продолжали чинить произвол, по-прежнему действуя варварскими методами…

Следующий период (после 1211 года. – А.М.) внешнеполитической и дипломатической деятельности Чингисхана характеризуется пересмотром в определенной степени концепции его внешней политики; на это его подвигли события 1208–1210 гг., предшествовавшие походу монголов на державу Алтан-хана (последний не захотел отказываться от сюзеренитета над «северными варварами» и не признал Великий Монгольский Улус), а также вероломные действия хорезмшаха в 1218–1219 гг. (убийство послов и торговцев, прибывших из Монголии). Новая позиция Чингисхана в деле обеспечения мира между народами заключалась в следующем: мир следовало не просто отстаивать, защищая свою территорию; необходимо было лишить других способности напасть на тебя. Так зародилась новая доктрина международных отношений Чингисхана, получившая название Pax Mongolica: установление и поддержание мира «твердой рукой». Новая доктрина международных отношений нашла свое отражение в «Великой Ясе» Чингисхана, в которой сказано: «Запрещается заключать мир с монархом, князем или народом, пока они не изъявили полной покорности»… А вот что сказал Чингисхан о реализации своей доктрины после завоевания Северного Китая и державы хорезмшаха: «Только приходит моя рать, дальние страны усмиряются и успокаиваются. Кто приходит ко мне, тот со мной; кто уходит, тот против меня. Я употребляю силу, чтобы достигнуть продолжительного покоя временными трудами, надеясь остановиться, как скоро сердца покорятся мне. С этой целью я несу и проявляю грозное величие и пребываю среди колесниц и воинов…» Принимая во внимание это высказывание Чингисхана, кажутся вполне обоснованными выводы российских ученых Г. В. Вернадского и Н. С. Трубецкого в отношении его доктрины «всемирного единодержавия». Рассуждая о главной цели «грандиозной концепции универсальной империи» Чингисхана, Г. В. Вернадский писал: «Именно имперская идея стала отличительной чертой ведущего монголов вперед духа завоевания… Монгольские императоры вели свои войны с очевидной целью достижения всеобщего мира и международной стабильности. В случае достижения этой цели ценой безопасности человечества становилось постоянное служение государству каждого и всех; это должно было установить порядок жизни и социального равенства». Н. С. Трубецкой, в своих трудах уделявший большое внимание изучению «идеологической основы царства Чингисхана и идейной сущности его государственной теории», видел свою задачу в том, чтобы «уничтожить то совершенно неправильное представление о Чингисхане как о простом поработителе, завоевателе и разрушителе, которое создалось в исторических учебниках и руководствах главным образом под влиянием одностороннего и тенденциозного отношения к нему современных ему летописцев, представителей разных завоеванных им оседлых государств. Нет, Чингисхан был носителем большой и положительной идеи, и в деятельности его стремление к созиданию и организации преобладало над стремлением к разрушению…»

Почти тридцать лет (1178–1206) потребовалось Чингисхану, чтобы создать армию, воспитать военачальников, способных реализовать его доктрину «всемирного единодержавия». Китайский историк Сайшал дал следующую периодизацию военного строительства Чингисхана: «Нам неизвестны конкретные исторические свидетельства о том, когда впервые Чингисхан создал свою армию. Однако после того, как в 1178 году Борчу и Зэлмэ явились к Тэмужину нукерами, очевидно, в его распоряжении появилось небольшое количество воинов. А в следующем, 1179 году, когда Тэмужин, поддерживаемый Ван-ханом и Жамухой, впервые воевал с мэргэдами, у него, несомненно, уже был боевой отряд. Вся армия Чингисхана представляла собой исключительно кавалерию. Процесс ее организации и становления можно разделить на четыре основных этапа.

Первый этап – с 1178 по 1189 год (год провозглашения Тэмужина ханом улуса «Все Монголы»). В этот период времени Тэмужин завязывал дружбу со своими будущими нукерами-сподвижниками, устанавливал контакты с новым поколением знати монголоязычных племен, при этом ставя во главу угла численное увеличение своего воинства. Представления о формировании и организации войска в то время у Тэмужина были достаточно примитивными. В основном все съезжались на совместную облавную охоту, в остальное время – пребывали каждый в своем стойбище. Когда же объявлялся военный поход, запасшись провиантом, воины собирались в назначенное время в условленном месте. Набег на мэргэдов, который приходится на этот период времени, имел важное значение для последующего военного строительства Чингисхана.

Второй этап берет свое начало в 1189 году с провозглашения Тэмужина в первый раз Чингисханом и подчинения им нирун-монголов и продолжается до весны 1204 года, когда Чингисхан начал реорганизацию своей армии, сформировав ее подразделения – «тысячи», «сотни», «десятки». Этот этап можно считать периодом масштабного развертывания военного строительства, которое, и это главная особенность этого этапа, проводилось одновременно с многими боевыми кампаниями… В течение четырнадцати лет Чингисхан участвовал в пятнадцати крупных сражениях. На этом этапе основной формой боевой организации воинства Чингисхана был курень. Хотя «курень» как организационная форма был порождением родового строя, его сущность в эпоху Чингисхана претерпела качественные изменения. Эти изменения выразились в том, что «курень», являвшийся формой совместных перекочевок скотоводов-сородичей, превратился в форму боевого построения войска при оборонительно-наступательной тактике.

Третий этап военного строительства начался весной 1204 года, когда «куренная» форма построения войска уступила свое место более компактной и эффективной «тысячной», и продолжался до 1206 года – года провозглашения Великого Монгольского Улуса. Это был период становления армии на новых принципах ее формирования. Осуществление военной реформы диктовалось требованием практики боевых действий того времени. Бесспорно, что «курень» как организационная форма был эффективен при оборонительных действиях. Но также очевидно, что эта форма не подходила для тактики наступления по всему фронту, которую Чингисхан применял в большинстве случаев.

Четвертый этап начался после провозглашения образования Великого Монгольского Улуса в 1206 году, когда был завершен переход от «куренной» формы боевого построения к формированию армии строго по десятичной системе («десятка», «сотня», «тысяча»), что позволило уже вскоре иметь десять тумэнов «железной кавалерии».

Следует добавить, что извечной, традиционной спутницей куренной формы организации войска была вольница родовых вождей, которые хотели – являлись на общий сбор, а если не хотели – игнорировали его. Чтобы покончить с этой пагубной практикой, окончательно закрепить в армии принцип единоначалия, передать бразды правления всеми подразделениями армии улуса в руки своих надежных, опытных нукеров, Чингисхан и осуществил перевод строящейся им армии на десятичную систему формирования и управления. На Великом хуралдае 1206 года, как явствует из «Сокровенного сказания монголов», «всех, кто усердие приложил к созданию государства, назначил владыка ноёнами тумэнов, тысяцкими, сотниками и десятниками; пожалованья и милости достойных пожаловал и людям, повеления его достойным, повелел».

Н. С. Трубецкой, на мой взгляд, прекрасно охарактеризовал соратников Чингисхана, всех тех, «кто усердие приложил к созданию государства»: «К своим подданным, начиная с высших вельмож и военачальников и кончая рядовыми воинами, Чингисхан предъявлял известные нравственные требования. Добродетели, которые он больше всего ценил и поощрял, были верность, преданность и стойкость; пороки, которые он больше всего презирал и ненавидел, были измена, предательство и трусость. Эти добродетели и пороки были для Чингисхана признаками, по которым он делил всех людей на две категории. Для одного типа людей их материальное благополучие и безопасность были выше их личного достоинства и чести, поэтому они способны на трусость и измену… Люди ценимого Чингисханом психологического типа ставят свою честь и достоинство выше своей безопасности и материального благополучия… В сознании их всегда живёт особый кодекс, устав допустимых и недопустимых для честного и уважающего себя человека поступков; этим уставом они и дорожат более всего, относясь к нему религиозно, как к божественно установленному, и нарушение его допустить не могут, ибо при нарушении его стали бы презирать себя, что для них страшнее смерти… Когда человек такого психологического типа повинуется своему непосредственному начальнику, он повинуется не ему лично, а ему как части известной божественно установленной иерархической лестницы… Таким образом, человек рассматриваемого типа все время сознает себя как часть известной иерархической системы и подчинен в конечном счете не человеку, а Богу (Всевышнему Тэнгри. – А.М.). Измена и предательство для него психологически невозможны, ибо, изменив своему непосредственному начальнику, он тем самым еще не освобождается от суда начальников, более высоко стоящих, и, даже изменивши всем земным начальникам, все-таки не уходит из-под власти суда Божьего, из-под власти божественного закона, живо пребывающего в его сознании. Это сознание невозможности выхода из-под власти сверхчеловеческого, божественного закона, сознание своей естественной и неупразднимой подзаконности сообщает ему стойкость и спокойствие фатализма. Чингисхан сам принадлежал именно к этому типу людей. Даже после того, как он победил всех и вся и сделался неограниченным властелином самого громадного из когда-либо существовавших на земле государств, он продолжал постоянно живо ощущать и сознавать свою полную подчиненность высшей воле и смотреть на себя как на орудие в руках Божиих (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) …

Итак, согласно государственной идеологии Чингисхана, власть правителя должна была опираться не на какое-либо господствующее сословие, не на какую-нибудь правящую нацию и не на какую-нибудь определенную официальную религию, а на определенный психологический тип людей. Высшие посты могли заниматься не только аристократами, но и выходцами из низших слоев народа; правители принадлежали не все к одному народу, а к разным монгольским и тюрко-татарским племенам и исповедовали разные религии. Но важно было, чтобы все они по своему личному характеру и образу мысли принадлежали к одному и тому же психологическому типу, обрисованному выше».

Среди проведенных Чингисханом военных реформ особое значение придавалось формированию его личной гвардии – хэшигтэна. Прообразом ее стало созданное в 1189 году подразделение личной охраны Чингисхана – турхаг. «Чингис, – писал русский монголовед Б. Я. Владимирцов, – слишком хорошо знал, как легко в степях при кочевом быте можно подвергнуться внезапному нападению, которое разом может прикончить начинающееся большое дело, поэтому он особенно старательно следил за организацией правильной охраны ханской ставки (орду)». В результате нескольких реорганизаций это подразделение в 1206 году превратилось в тумэн хэшигтэна («внутренние тысячи»), который помимо охраны хана и его ставки становился главной ударной силой войска Чингисхана… Учитывая возложенные на хэшигтэн серьезные обязанности и лежащую на нем большую ответственность, Чингисхан законодательно (в «Великой Ясе») утвердил порядок его формирования и материального обеспечения, прав и обязанностей.

Подводя итоги военного строительства Чингисхана, монгольский военный историк Х. Шагдар писал: «В результате последовательных действий Чингисхана, предпринятых в области военного строительства в 1205–1206 гг., его армия представляла собой стройную структуру, состоящую из двух частей: «внутренние тысячи» или тумэн хэшигтэна, которому были присущи черты регулярной армии, и «внешние тысячи», которые формировались путем мобилизации по территориальному принципу…

«Внешние тысячи» формировались на основе военно-административной десятичной системы; при объявлении мобилизации все подразделения (десятки, сотни, тысячи) этого войска должны были собраться в указанном месте в полной боевой готовности для выполнения поставленных перед ними боевых задач. По территориальному принципу эти войска делились на четыре тумэна: центральный (или срединный), восточный (или левого крыла), западный (или правого крыла) и так называемый «лесной» тумэн. Эти тумэны состояли из тысяч, сформированных по родовому или смешанному принципу… Родовой принцип формирования «внешних тысяч» не только учитывал социальные и психологические особенности родов и аймаков, которые на протяжении сотен лет жили обособленно, но и обеспечивал внутреннюю сплоченность и психологическое единство в каждом таком воинском подразделении… В редких случаях по воле Чингисхана «внешние тысячи» формировались из представителей различных родов и аймаков; таким образом, Чингисхан стремился положить конец прежнему, межродовому антагонизму, ускорить процесс формирования монгольской нации… По мнению некоторых исследователей, помимо указанных выше тумэнов («внутренние» и «внешние» тысячи. – А.М.) армии Чингисхана существовали и тумэны членов «золотого рода» Чингисхана: его братьев и сыновей. Поэтому, говоря об общей численности войска Чингисхана в 1206 году, к 95 «внешним» тысячам и 10 000 хэшигтэна резонно будет прибавить как минимум еще 30 000 воинов, которых должны были выставить уделы, принадлежавшие членам «золотого рода».

В период завоевания Северного Китая, страны тангудов и державы хорезмшаха структура войска Чингисхана изменялась: кроме традиционной кавалерии, в монгольской армии появились пехотные и специальные части, в том числе оружейники, артиллеристы и инженерные войска, сформированные из солдат и военных специалистов из завоеванных стран.

Военный историк, генерал-лейтенант Генерального штаба русской армии М. И. Иванин в своей книге «О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане», впервые вышедшей в свет в 1875 году, дал следующую оценку монгольской армии и ее великого полководца Чингисхана: «…Видно, что полчища монголо-татар не были нестройной ордой, но что войскам дана была правильная организация, приноровленная к войскам кочевого народа, и что войска эти имели такое же превосходство перед современными им ополчениями, как ныне регулярные войска перед азиатскими или африканскими толпами воинов.

Это показывает, что… чингисиды по образованию были выше своего века. Поэтому и в войсках Чингисхана должно предполагать то же превосходство перед современниками в вооружении, строе, дисциплине, военном воспитании, тактических правилах и стратегических соображениях, чем и можно объяснить постоянные успехи их в течение нескольких десятков лет…

Если история предоставляет пример проявления необыкновенной силы монголо-татар… разобщенных на сотни верст бескормными и безводными пустынями и имевших вообще немногочисленное население, то сила эта естественно являлась вследствие данного кочевникам военного устройства и от соединения их в один народ… Какую же силу воли, какие военные, административные и политические способности должен иметь человек, чтобы подчинить своему владычеству эти народы…, чтобы дать им устройство, необходимое для образования многочисленной армии, и чтобы подчинить их строгой дисциплине… Чингисхан своим умением создавать армию, управлять войсками, направлять военные силы на решительные части театра войны, находчивостью преодолевать встречаемые препятствия, дальновидностью, исполинскими предприятиями и силою характера, может стать наряду с величайшими военными гениями древних и новых времен».

А. В. Мелехин

Список использованной литературы

1. Г. В. Вернадский. «Монголы и Русь». Тверь – Москва: ЛЕАН, Аграф, 1997.

2. Рашид ад-дин. Сборник летописей. М.: Ладомир, 2001.

3. Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009.

4. В. Васильев. «История и древности Восточной части Средней Азии от X до XIII века». СПб., 1857.

5. Лувсанданзан. «Алтан товч» («Золотой изборник») (на монг. яз.). Улан-Батор, 1990.

6. Ш. Бира. «Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006.

7. Ж. Бор. «История монгольской и евразийской дипломатии» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004.

8. Арабески истории. Кн. 2. (Мир Льва Гумилева). Пустыня Тартары. М.: Ди-Дик, 1995.

9. Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. – кн. 1. С. 345–347.

10. Х. Шагдар. «История военного искусства Чингисхана». Улан-Батор, 2006. С. 26–28.

11. Н. Трубецкой. «Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока». В сб.: «Классика геополитики ХХ в.». М.: АСТ, 2003. С. 153–163.

12. Г. В. Вернадский. «О составе Великой Ясы Чингисхана». Брюссель, 1939.

13. М. И. Иванин. «О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане». СПб.: АО «Славия», 2003.

Раздел первый «Великая Яса», или скрижали Чингисхана

Если наши потомки, которые родятся и займут мое место, сохранят и не изменят таковой Ёс (установленные или «похвальные» обычаи. – А.М.) и Ясу Чингисхана, которые для народа ко всему пригодны, то от Неба (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) придет им помощь благоденствия, непрерывно они будут в веселье и радости. Господь (Всевышний Тэнгри. – А.М.) взыщет их пожалованием и милостями, а люди мира будут молиться за них. Они (наследники Чингисхана. – А.М.) будут жить долго и наслаждаться благами.

Чингисхан

На Великом хуралтае 1206 года волею и мудростью провозглашенного единодержца Великого Монгольского Улуса Владыки Чингисхана были установлены «хорошие и твердые уставы», «основные правила и наказания к ним». «Хорошие и твердые уставы», о которых пишет Рашид ад-Дин, «основные правила и наказания к ним», о которых в свою очередь повествует Аль-Макризи[1], касались проведения важных реформ по укреплению собственной власти, армии и администрации, они заложили основу «нового имперского закона – Великой Ясы Чингисхана»[2].

Мудрость Чингисхана заключалась в том, что он смог аккумулировать и заложить в основание созданного им Великого Монгольского Улуса многовековой исторический опыт общественного развития и государственного строительства как монголоязычных, так и тюркских народов, объединенных им в одно государство. А воля и решимость Чингисхана в осуществлении реформ, которые предшествовали хуралтаю 1206 г., так и объявленные на нем и после него, обеспечили их последовательность, безусловное исполнение и, главное, результативность, «в державе водворение порядка».

Чингисхан, провозглашая и воплощая в жизнь реформы по созданию единого монгольского государства, не пошел по пути «тех восточных деспотий, в которых высшим законом является произвол верховного правителя и его ставленников. Империя Чингисхана управлялась на строгом основании закона, обязательного для всех, начиная от главы государства и кончая последним подданным»[3]. Этим Законом стала «Великая Яса» Чингисхана.

В этой связи нельзя не отметить прозорливость Чингисхана, который двумя годами раньше повелел использовать для нужд создаваемого им государства уйгурскую письменность; «благодаря ей оказалось возможным закрепить и кодифицировать монгольское обычное право и народные обычаи и воззрения, разумеется, под сильным влиянием на эту кодификацию взглядов самого Чингисхана»[4].

Помимо приведенной выше точки зрения Э. Хара-Давана о главной задаче, которую ставил перед собой Чингисхан, составляя «Великую Ясу», существуют и другие, пожалуй, более обоснованные выводы по этому коренному вопросу политики Чингисхана. В частности, Г. В. Вернадский на основе анализа состава «Великой Ясы» Чингисхана писал: «…Основной задачей Чингисхана при издании Ясы было таким образом создать новую систему права – право ханское или имперское, которое должно было утвердиться, как надстройка над прежним обычным правом… В Ясе проявляется отчетливо новая имперская идея. И сам Чингисхан и его ближайшие преемники сознательно стремились к тому, чтобы превратить монгольское государство в мировую империю. Это устремление ясно видно во всем замысле Ясы»[5]. «Именно имперская идея стала отличительной чертой ведущего монголов вперед духа завоевания… Монгольская империя, в понимании ее монгольских лидеров, была инструментом Бога (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) для установления порядка на земле. Как говорит Эрик Фогелин, «Хан обосновывает свои притязание на правление миром на Божественном порядке, которому он сам подчинен. Он обладает лишь правом, производным от Божественного порядка, но он действует сообразно с долгом». Чувствуя себя инструментом Бога (Всевышнего Тэнгри. – А.М.), монгольский император не хвастается силой армии, но просто ссылается на волю Бога»[6].

К сожалению, до нас не дошел подлинный список «Великой Ясы», однако восточные авторы ХIII – ХV вв.: знаменитый персидский историк Рашид ад-Дин (1247–1318), не менее известный его соотечественник Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни (ум. в 1283 г.), арабский географ и историк Макризи (1364–1442), сирийский историк Григорий Аб-уль-Фарадж – в своих произведениях утверждали, что такие списки существовали, цитировали отдельные фрагменты «Великой Ясы», пытались восстановить ее состав и структуру.

Основываясь на высказываниях Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни, Рашид ад-Дина, Макризи и других средневековых летописцев, можно с большой долей уверенности констатировать, что на Великом хуралтае в 1206 году была утверждена первая редакция «Великой Ясы», которую составили законы и повеления Чингисхана 1189–2006 гг., правовые нормы, связанные с практикой и принципами судопроизводства («для каждого обстоятельства правило, и для каждой вины установил кару»), а также «установленные или похвальные» обычаи – нормы родового и племенного обычного права.

Следует подчеркнуть главенствующую роль Чингисхана в создании и формулировании нового имперского права – «Великой Ясы» и, естественно, «Билика». Для монголов этот свод законов и уставов был, по словам Г. В. Вернадского, «обобщенной мудростью основателя империи»[7]. Именно на это указывает современник Чингисхана персидский историк XIII века Ала-ад-Дин Ата-Мелик Джувейни в своем сочинении «История завоевателя мира»: «Поелику Всевышний отличил Чингисхана умом и рассудком от его сотоварищей и возвысил его над царями мира по бдительности и могуществу, то он, без утомительного рассмотрения летописей и без докучного сообразования с древностями, единственно из страниц своей души изобретал то, что известно из обычаев гордых хосроев и что записано о порядках фараонов и кесарей, и из ума-разума своего сочинял то, что было связано с устройством завоевания стран и относилось к сокрушению мощи врагов и возвышению степени своих подвластных…

Соответственно своему мнению, как оное того требовало, положил он для каждого дела законы и для каждого обстоятельства правило и для каждой вины установил кару, а как у племен татарских не было письма, повелел он, чтобы люди из уйгуров научили письму монгольских детей, а те ясы и приказы записали они на свитки, и называются они Великой Книгой Ясы»[8].

В окончательной редакции «Великой Ясы», относящейся, по-видимому, к 1225–1226 гг., Чингисханом, со свойственной ему прозорливостью, была найдена «золотая середина»: с одной стороны, учтены и трансформированы для создавшихся новых условий древние предания, обычаи и воззрения своего рода, своего народа, монголо-тюркские традиции, с другой стороны, были учтены и «типологические особенности прилежащих государств – Цзинь, Уйгурии, Кара-Кидан… местные законы мусульманских тюркских правителей Ближнего Востока»[9].

* * *

В первом разделе нашей книги собраны дошедшие до нас установления («Великая Яса») и изречения («Билик») Чингисхана, наглядно свидетельствующие о том, какими «известными высшими принципами и идеями, соединенными в стройную систему», руководствовался Чингисхан, создавая свою армию. Поскольку, как писал Г. В. Вернадский, «военное управление являлось основой монгольского управления вообще… и ввиду исторических обстоятельств возникновения Монгольской империи, естественно, что вопросам воинского устройства должно было быть отведено значительное место в законодательстве Чингисхана… Воинский устав, таким образом, являлся одним из основных разделов «Великой Ясы».

Воинский устав, сохранившиеся фрагменты которого вошли в данное издание, содержит установления по формированию войска и гвардии Чингисхана, воинской подготовке, в том числе и в условиях облавных охот, и проверке боеспособности, воинской дисциплине, движению в походе и боевым действиям, взаимоотношениям командного состава и подчиненных, взысканиям и поощрениям.

Что касается «Билика», свода изречений, наставлений и заветов Чингисхана, то и среди этих назидательных рассказов есть много такого, что, по мнению летописца Джувейни, «связано с устройством завоевания стран и относилось к сокрушению мощи врагов и возвышению степени своих подвластных…», поэтому некоторые из них, сохранившиеся в разных источниках, мы также включили в первый раздел нашей книги.

Чингисхан предполагал дать монголам такие законы, которыми могли бы руководствоваться как его современники, так и потомки. Это подтверждают и наши источники. Так, Аль-Макризи сообщает: «Когда Чингисхан установил основные правила и наказания к ним и все передал письменно в книге, он дал наименование Ясы, или Ясака. Когда редакция книги была окончена, Чингисхан велел эти законы вырезать на стальных досках и сделал их кодексом для своей нации»[10].

А Рашид ад-Дин повествует о том, что Чингисхан дал наказ своим наследникам сохранять «Великую Ясу» неизменной: «…Если великие люди (государства), бахадуры (богатыри. – А.М.) и эмиры… не буду т крепко держаться закона, то дело государства потрясется, будут страстно искать Чингисхана, но не найдут (его)»[11].

По всей видимости, сам Чингисхан представлял живое воплощение безусловного подчинения изданным им самим законам. И такой пример, подаваемый самим ханом, должен был оказать благотворное влияние на нравы всей монгольской администрации, что, в свою очередь, воспитывало народ в духе строгой законности.

Влияние этого законодательства на народные нравы подтверждается свидетельством посторонних наблюдателей. Плано Карпини в своей книге «История монгалов» (ХIII в.) так описывает «хорошие нравы татар»: «…татары более повинуются своим владыкам, чем какие бы то ни было люди, живущие в сем мире… более всех уважают их и нелегко лгут перед ними. Словопрения между ними бывают редко или никогда…»[12].

По свидетельству Рашид ад-дина, военачальники армии Чингисхана на ежегодных хуралтаях вновь и вновь прослушивали законы и назидательные рассказы и мудрые высказывания Чингисхана, свидетельствуя тем самым о своем беспрекословном следовании его завету: «Военачальники тумэна, тысячи и сотни, съезжающиеся выслушать наши мысли («Великую Ясу» и «Билик» Чингисхана. – А.М.) в начале и в конце года и возвращающиеся назад, могут начальствовать войском; состояние тех же, которые сидят в своем юрте (уделе. – А.М.) и не слышат мыслей наших, походит на камень, упавший в большую воду, или на стрелу, пущенную в заросли тростника: они оба бесследно исчезнут. Таким людям не подобает командовать…»

А. В. Мелехин

«Великая Яса» Чингисхана

Фрагменты «Великой Ясы» из сочинения А. М. Джувейни «История завоевателя мира»[13]

О порядках, заведенных Чингисханом после его появления, и о ясах, кои он повелел[14]

Введение

Поелику Всевышний отличил Чингисхана умом и рассудком от его сотоварищей и возвысил его над царями мира по бдительности и могуществу, то он без утомительного рассмотрения летописей и без докучного сообразования с древностями единственно из страниц своей души изобретал то, что известно из обычаев гордых хосроев и что записано о порядках фараонов и кесарей, и из ума-разума своего сочинял то, что было связано с устройством стран и относилось к сокрушению мощи врагов и к возвышению степени своих подвластных…

Соответственно своему мнению, как оно того требовало, положил он для каждого дела законы и для каждого обстоятельства правило и для каждой вины установил кару. А так как у племен татарских (монгольских. – А.М.) не было письма, повелел он, чтобы люди из уйгуров научили письму монгольских детей, и те ясы и приказы записали они на свитки, и называются они их Великой Книгой Ясы. Лежит она в казне доверенных царевичей, и в какое время станет хан на трон садиться или посадит [на конь] войско великое, или соберутся царевичи и станут советоваться о делах царства и их устроении, те свитки приносят и по ним кладут основу дел; построение ли войска или разрушение стран и городов по тому порядку выполняют…

Портрет Чингисхана. Из коллекции портретов монгольских ханов и ханш, хранившихся в императорском дворце в Пекине. XIII–XIV вв.

Содержание Великой Книги Ясы

I

В тех указах, что рассылал он по окружным странам, призывая их к повиновению, он не прибегал к запугиванию и не усиливал угроз, хотя правилом для властителей было грозиться множеством земель и мощностью сил и приготовлений. Наоборот, в виде крайнего предупреждения он писал единственно, что если [враги] не смирятся и не подчинятся, то «мы-де что можем знать. Древний Бог (Всевышний Тэнгри. – А.М.) ведает»…

IV

Ловитву (облавная охота. – А.М.) Чингисхан строго содержал, говорил, что-де лов зверей подобает военачальникам: тем, кто носит оружие и в боях бьется, надлежит ему обучаться и упражняться (дабы знать), когда охотники доспеют дичь, как вести охоту, как строиться и как окружать дичь, по числу людей глядя.

Когда соберутся на охоту, пусть высылают людей на дозор и осведомляются о роде и числе дичи. Когда не заняты военным делом, пусть непременно ревнуют об охоте и войско к тому приучают. Цель не только сама охота, а больше то, чтобы воины привыкали и закалялись и осваивались со стрелометанием и упражнением. А как двинется хан на великий лов – срок ему: едва наступит зимняя пора, – то рассылает приказы, чтобы те войска, что находятся в средоточии ставки и по соседству с ордами, готовились к лову, чтобы, как указано будет, столько-то людей из десяти садилось на конь, и чтобы сообразно каждому месту, где будет охота, собрали они снасти, оружие и все другое.

Тогда определяет [хан] правое и левое крыло и середину, распределяет их между великими эмирами (ноёнами. – А.М.), а [сам] выступает с катунями (ханшами. – А.М.), наложницами, яствами и питиями.

Кольцо для лова охватывается за месяц либо за два-три месяца, и зверя сгоняют постепенно и полегоньку, и берегутся, чтобы он не вышел за кольцо. А ежели каким разом выскочит зверь из круга, то станут обсуждать и расследовать причину до последней мелочи и бьют на том деле палками тысяцких, сотников и десятников, часто случается, что и до смерти убивают.

И ежели, к примеру, кто не соблюдает строя, что зовется у них нерге, и выступят из него либо отступят от него, наказание ему великое и спуску нет.

Ханская охота тоже следовала установлениям «Великой Ясы»

Таким чином два-три месяца денно и нощно гонят они дичь, как будто стадо баранов, и шлют послов к хану, и дают ему сведения о звере и о его числе, что-де докуда достиг и откуда спугнут, пока, наконец, не сомкнется кольцо. Тогда на два-три фарсаха понавяжут вервий одно к одному и понабросают [на них] войлок[15].

Войско стоит на местах, плечо к плечу, а дичь внутри круга голосит и волнуется, и разные звери мычаньем и воем выражают, что-де пришло возвещенное время, когда соберутся купно звери: тигры свыкаются с дикими ослятами, гиены содружаются с лисами, и волки собеседуют с зайцами.

Когда стеснится кольцо до крайности, так что не станет мочи двигаться диким зверям, сперва хан с несколькими приближенными въедет в круг и с час времени пускает стрелы и разит дичь, а как прискучит ему, сойдет наземь на высоком месте среди нерге, чтобы полюбоваться и тем, как въедут царевичи, а за ними по порядку воины, начальники и простой люд.

Таким родом пройдет несколько дней, пока из дичи не останется ничего, кроме одиночек или парочек, раненых и разбитых. Тогда удрученные годами старики смиренно подступят к хану, вознесут мольбу и заступятся за продление жизни остатков зверья, чтоб выпустили его через то место, где ближе до воды и травы. Всю дичь, что побита была, собирают, и коль нельзя счесть, исчислить и перечислить разных пород зверья, считают токмо хищных зверей да диких ослов. Друг один сказывал, что в дни царствования Каана (Угэдэя) таким путем одной зимой охота была, и Каан, ради любования и развлечения, сидел на холме. Звери всех родов устремились к его трону и под холмом подняли крики и вопли, словно просили справедливости.

Каан приказал всех зверей выпустить и отъять от них руки насилия. Он же приказал, чтобы посреди страны Хатайской (Китай. – А.М.), в месте зимовий, была построена стена из дерева и земли и на ней двери (ворота. – А.М.), чтобы из дальних мест собиралось туда зверей множество, и чтобы таким путем на них охотились. Тоже и в пределах Цагадаева Алмалыка да Куяша он устроил такое же место для охоты. (Не) таковы ли суть и обычаи войны, убиения, счета убитых и пощады остающихся; таковы они шаг за шагом, ибо то, что оставляется в живых в (покоренных) странах, состоит из бедняков, немногих числом, и немощных.

V

Что до устройства войска, то от времен Адамовых до сего дня, когда большинство климатов (стран) находится под владычеством и в повиновении рода Чингисханова, ни в какой истории не вычитано и ни в какой книге не написано, чтобы когда-либо какому-нибудь царю, бывшему господином всех народов, удалось иметь войско, подобное татарскому, которое терпеливо в трудностях и благородно в спокойствии, которое в радости и несчастии одинаково покорно полководцу, не из-за чаянья жалованья и корма (нареза земли) и не из-за ожидания прибытка и дохода, – и сие есть наилучший порядок для войска…

Какое войско в мире может быть, как татарское, что (даже) среди (ратного) дела охотится для одоления и презрения диких зверей; в дни покоя и досуга ведет себя, как баранье стадо, приносящее молоко, шерсть и многую пользу; а среди трудов и несчастий свободно от разделения и супротивности душ. Войско наподобие крестьян, что несут разные [повинности] поставок и не высказывают докуки при выполнении того, что приказано, будь это копчур (налог, дань, оброк), аваризы (дополнительные сборы), расходы на проезжих, содержание ямов (ямская повинность. – А.М.), предоставление подвод, заготовка корма для животных. Крестьяне в образе войска, что во время ратных дел от мала до велика, от знатного до низкого – все рубят саблями, палят из луков и колют копьями и идут на все, что в ту пору потребуется.

Коль возникает опасение войны от врагов или козней от бунтовщиков, они заготовляют все, что в том случае пригождается: разное оружие и другое снаряжение, вплоть до знамен, иголок, веревок, верховых и вьючных животных, ослов и верблюдов. Таким образом, по десяткам и сотням, каждый выполняет свою повинность, а в день смотра предъявляют они снаряжение, и если хоть немного не хватит, то такому человеку сильно достается, и его крепко наказывают. И хотя бы они находились среди самого сражения, все, что потребуется на разные расходы, через них достается.

Что до женщин их и людей, оставшихся при грузах (в обозе. – А.М.) или дома, то поставки (взносы), что производились, пока сам человек (мужчина. – А.М.) был дома, остаются в силе, до того, что если случайно повинностью того одного человека будет его личная помочь (в значении барщины), а мужчины не окажется, то женщина [того двора] выйдет лично и выполнит дело.

Места смотра и учета войска так устроены, что через них уничтожена необходимость смотрового приказа (специальной государственной службы. – А.М.)…

Все люди разделены на десятки, в каждой десятке один человек назначен начальником других девяти; из среды десяти начальников одному дано имя сотника, и вся сотня ему подчинена. Таким родом дело идет до тысячи и достигает десяти тысяч, над которыми поставлен начальник, называемый темником. В сем соответствии и распорядке, какое дело ни возникнет, потребуется ли человек или вещь, дело передается темнику, этим последним – тысяцкому, и так далее до десятника.

Для равенства: каждый человек трудится, как другой; разницы не делают и на богатство и поддержку не смотрят. Если вдруг понадобится войско, то приказывается: «столько-то тысяч нужно в такой-то час», и в тот день или вечер они являются в том месте. …И ни на мгновение ока не случается у них спешки или проволочки.

Повиновение и послушание таковы, что, если начальник тьмы (тумэна. – А.М.), будь он от хана на расстоянии, отделяющем восток от запада, – совершит промах, [хан] шлет конного, чтобы наказать его, как будет приказано: прикажут «голову снять» – снимут, захотят золота – возьмут…

VI

А еще яса такая: чтобы никто из тысяч, сотен или десятков, к которым он приписан, не смел уходить в другое место или укрываться у других, и никто того человека не должен к себе допускать, а если кто-либо поступит вопреки этому приказу, то того, кто перебежит, убьют всенародно, а того, кто его укрыл, ввергнут в оковы и накажут. Посему никто чужого к себе допускать не может. К примеру, если будет царевич, то и наималейшего звания человека к себе не пустит и от нарушения ясы воздержится. Всеконечно, никто не может перед своим начальником зазнаваться, а другие не смеют его совращать.

VII

И еще: где в войске найдутся девицы луноподобные, их собирают и передают из десятков в сотни, и всякий делает свой особый выбор вплоть до темника. После выбора девиц ведут к хану или царевичам и там сызнова выбирают: которая окажется достойна и на вид прекрасна, той возглашается: удержать по законности, а остальным: уволить по-хорошему, и они поступают на службу к катуням (ханшам. – А.М.); захотят хан и царевичи – дарят их, захотят – спят с ними.

VIII

И еще: когда удлинилось и расширилось протяжение их царства и стали случаться важные события, невозможно стало без сообщений о положении врагов. Приходилось также перевозить ценности с запада на восток и с дальнего востока на запад. Посему учреждены ямы (ямские станции. – А.М.) чрез всю ширь и длину страны, и определены припасы и расходы по каждому яму, положено число людей и животных и [количество] яств, питий и прочего снабжения, и произведена раскладка на тьмы (тумэны. – А.М.): по одному яму на две тьмы, чтобы раскладка была по числу и чтобы сборы были взысканы, дабы путь проезда послов не удлинялся из-за [неудобства] посадки на перекладных и дабы ни войско, ни крестьяне не терпели постоянного беспокойства.

И послам он дал строгие приказы беречь животных и все другое… Ежегодно ямы должны осматриваться: коль будет какой недостаток или убыль, надо брать замену с крестьян.

Организация монгольского войска в XIII веке

IX

А как стали страны и люди под [монгольским] владычеством [жить], по установленному положению введены [среди них] переписи и назначены титла десятков, сотен и тысяч (проведено административно-территориальное деление. – А.М.), и определены набор войска, ямская [повинность], расходы [на проезжих] и корм для скота, не считая денежных [сборов], да сверх всех этих тягот наложили еще копчур (оброк. – А.М.).

Фрагменты «Великой Ясы» по версии Аль-Макризи[16]

1. Если кто-нибудь в битве, нападая или отступая, обронит свой вьюк, лук или что-нибудь из багажа, находящийся сзади его должен сойти с коня и возвратить владельцу упавшее; если он не сойдет с коня и не возвратит упавшее, то предается смерти.

2. Все воеводы обязаны делать лично осмотр войску и вооружению до выступления в поход, предоставлять им все, с чем воин совершает поход, и осматривать все до иголки и нитки. Если у воина не оказалось какой-либо нужной вещи, начальник должен наказать его. Вооружение (легкое!) и обмундирование воин должен делать за свой счет.

3. Он предписал, чтобы женщины, сопутствующие войскам, исполняли труды и обязанности мужчин в то время, как последние отлучались на битву.

4. Он приказал воинам по возвращении из военного похода исполнять определенные повинности на службе правителя.

Жены Чингисхана: Хулан, Есуй, Есуган; они стали его женами после военных походов и подчинения вражеских улусов. Современный китайский рисунок

5. Он поставил эмиров (беков) над войсками и учредил эмиров тысячи, эмиров сотни и эмиров десятка.

6. Он запретил эмирам (военачальникам) обращаться к кому-нибудь, кроме государя, а если кто-нибудь обратится к кому-нибудь, кроме государя, того предавал смерти; кто без позволения переменит пост, того предавал смерти.

Фрагменты «Великой Ясы» по Г. Лэмбу[17]

1. Запрещается заключать мир с монархом, князем или народом, пока они не изъявили полной покорности.

2. Правило подразделения войск на десятки, сотни, тысячи и тьмы (десять тысяч) должно быть сохранено. Этот порядок позволяет собрать армию в короткое время и формировать командные единицы.

3. Запрещается под страхом смерти начинать грабеж неприятеля, пока не последует на то разрешение высшего командования, но по воспоследовании такового солдат должен быть поставлен в одинаковые условия, и ему должно быть позволено взять, сколько он может унести, при условии уплаты сборщику причитающейся императору доли.

4. Всякий, не участвующий лично в войне, обязан в течение некоторого времени поработать на пользу государства без вознаграждения.

5. …Каждый мужчина, за редким исключением, обязан служить в армии.

Фрагменты «Великой Ясы» из «Сокровенного сказания монголов»[18]

Рассказ о том, как Чингисхан приумножил ряды хишигтэна – своей гвардейской стражи

Всех, кто усердие приложил к созданию улуса, назначил Чингисхан ноёнами тумэнов, тысяцкими, сотниками и десятниками; пожалованья и милости достойных пожаловал и людям, повеления его достойным, повелел.

Доспехи и оружие конного монгольского воина XIII–XIV вв.

Засим Чингисхан молвил свой указ: «В былые времена я караульную устроил стражу; восемьдесят хэвтулов – ночных охранников и семьдесят турхагов – отборных стражников дневной охраны ханской были в хишигтэне моем тогда. Сегодня милостью Небесного Владыки Вечного, под покровительственным оком Матери-Земли сильны мы стали, сплотили многие улусы в единую державу, бразды правления которой в руки взяли. И потому да приумножатся ряды хишигтэна – моей гвардейской стражи! И да пополнят мой хишигтэн лучшие мужи, отобранные из каждой тысячи! А все мои хорчины-лучники, хэвтулы и турхаги числом составят пусть тумэн!»

Засим Чингисхан тысяцким своим ноёнам дал указ, как отбирать мужей в хишигтэн: «В мою охрану ханскую возьмите из сыновей ноёнов-темников, а также тысяцких и сотников и граждан состояния свободного мужей, достойных этой чести, – смышленых, крепких телом. Вступая в личную мою охрану, пусть тысяцких ноёнов сыновья с десятью нукерами и меньшим братом придут ко мне. Сыны же сотников моих – с пятью нукерами и младшим братом, а сыновья десятников и граждан состояния свободного – с тремя нукерами и младшим братом. Да чтобы были все они верхом! Пусть тысяцких ноёнов сыновья и десять их нукеров, вступающие в мой хишигтэн, у тысячи своей на содержанье будут. И содержание сие, в размерах нами установленных, да не зависит от наследства, коим они родителем наделены, и от того добра, кое добыли сами. Равно и содержанье сыновей ноёнов-сотников с пятью нукерами и сыновей десятников и граждан состояния свободного с тремя нукерами да не зависит от личного их состоянья!»

И еще повелел Чингисхан: «Коли ноёны-тысяцкие, сотники, десятники пойти решатся супротив сего указа, суровая их ждет за это кара. Те же, кто будет уклоняться, при ставке службы убоявшись, да будут подменены другими, а сами осуждены на ссылку. Никто не смеет препятствия чинить тем подданным моим, кто пожелает в мою охрану личную вступить».

Сообразно указу сему сыновья тысяцких, сотников и десятников были отобраны и посланы в ханский хишигтэн. Хэвтулов, коих в прежние годы было восемьдесят, стало восемьсот. И повелел тогда Чингисхан пополнить их ряды до тысячи и наказал не сметь запрещать подданным его к нему в хэвтулы поступать на службу. И повелел еще Чингисхан назначить их нэгурина командующим тысячью его хэвтулов.

Монгольские лучники. Рисунок из японского «Свитка о монгольском нашествии», XIII в.

Отобрав четыре сотни лучников-хорчинов, Чингисхан распорядился быть над ними головой Есунтэгэ, сыну Зэлмэ, а помогать ему советом в службе Бугидэю, сыну Тугэ. И приказал Чингисхан хорчинам нести караул вместе с турхагами в четыре смены: первой сменой лучников-хорчинов командовать Есунтэгэ, второй – Бугидэю, третьей – Орхудагу и четвертой – Лаблаху. И, назначив командующих сменами лучников-хорчинов в доблестной гвардии своей и пополнив их ряды до тысячи, поставил он над ними Есунтэгэ.

И повелел Чингисхан: «Ряды турхагов, коими прежде правил Угэлэ чэрби, до тысячи пополнены пусть будут. И пусть по-прежнему над ними властвует Угэлэ чэрби, сородич Борчу. Второю тысячью турхагов водительствует пусть Буха, сородич Мухали, а тысячею третьей – Алчидай, сородич Илугэя, четвертой тысячей – Додай чэрби, а пятой – Доголху чэрби, шестою тысячей – Чанай, сородич Журчидэя, а тысячей седьмою – Ахудай, сородич Алчи.

Отобрана пусть будет тысяча батыров; водительствует ею пусть Архай хасар. И да несут они во дни покоя сменный караул гвардейский, когда же с ворогом сойдемся в cече, пускай щитом стоят передо мной!»

И отобрали среди присланных тысяцкими людей восемь тысяч турхагов. Вместе с двумя тысячами хэвтулов и хорчинов составили они тумэн хишигтэна – десятитысячный гвардейский корпус личной караульной стражи.

И повелел Чингисхан: «Так пусть отныне хишигтэна гвардейцы во ставке нашей станут главной силой!»

Повелением Чингисхана турхаги – стражники дневной его охраны – были разделены на четыре смены. Во главе смен владыкой были поставлены Буха, Алчидай, Додай чэрби и Доголху чэрби, коим наказано было: «Заступать в караул лишь после построения и поверки всей караульной смены и сменяться после трех дней сменного дозора. И коли стражник-хишигтэн не явится в караул в свою смену, на первый случай бить его три раза палкой; коль вдругорядь пропустит смену он свою, бить его палкой семь раз; коли, будучи в здравии, без согласия старшего в смене не выступит в дозор он в третий раз, бить его палкой тридцать семь раз и сослать в места чужедальние как не пожелавшего быть в свите нашей. Старшим в сменах должно повестить смену свою о повелении оном. А коли не повестят, сами повинны будут. Но если был хишигтэн повешен и все же повеление сие нарушил, не заступил в свой сменный караул, он порицания достоин».

В Золотой ставке Чингисхана. Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР)

И повелел Чингисхан: «Старшие в сменах да не смеют самолично чинить расправу над хишигтэном моим. Пусть прежде о виновных повестят меня. И казни предадим мы всех, кто смерти заслужил, и будут биты палками, кто наказанья оного достоин. Но коли в сменах старшие, свой произвол чиня, на равных им хишигтэнов поднимут руку, их кара неминуемая ждет: за палки – будут биты палками они, за зуботычины – познают сами зуботычин».

И соизволил еще повелеть Чингисхан: «Мой страж-хишигтэн мною чтим поболе любого воеводы тысяцкого, и тот, кто в денщиках стоит при мне, десятников и сотников моих досточтимее. А посему, коли муж из тысячи простой с хишигтэном моим как с ровнею себе повздорит, да будет предан он суду!»

И провозгласил Чингисхан свое повеление старшим в сменах хишигтэна: «Пускай дневальные мои – хорчины и турхаги, в свой сменный заступив дозор, в местах назначенных нас охраняют и пред закатом солнца, сдав пост ночным охранникам – хэвтулам, покидают ставку. И пусть всю ночь стоят при нас хэвтулы в карауле. Сдают хорчины им, сменяясь, колчаны и луки, а кравчие – всю ханскую посуду, и лишь тогда уходят на ночлег. Пока мы утром трапезу вкушаем, хорчины и турхаги вместе с кравчими, явившись к коновязи, да известят хэвтулов о своем приходе. Лишь после нашей трапезы явиться в ставку к нам дозволено им будет. И пусть тогда хорчины примут колчаны и стрелы, турхаги в караул заступят, а кравчие приступят к делу своему. Отныне сменная моя охрана да будет следовать сему мной заведенному порядку!»

И присовокупил Чингисхан к повелению оному: «И пусть хэвтулы всех слоняющихся вокруг ставки нашей после захода солнца берут под стражу на ночь, дабы наутро учинить допрос. Когда же явится им смена, хэвтулы предъявляют отличительные бляхи, сменяются с постов и тотчас ставку покидают! И пусть стоящие у входа в ставку хэвтулы нещадно головы секут всем тем, кто в ханские покои вознамерится пробраться. Тому, кто в ставку к нам прибудет ночью с известьем спешным, спервоначалу следует хэвтулов известить, после чего, у задней стенки юрты с хэвтулом вместе стоя, снаружи должно повестить о донесенье. Никто не смеет занимать постов хэвтулов и в ставку без их согласия входить. Не дозволяется слоняться подле стражи и в ставку проникать промеж постов, а также выспрашивать число хэвтулов. Да будет схвачен всякий, кто слонялся возле стражи! Да будут конфискованы конь с уздою и седлом и вся одежда у того, кто спрашивал число хэвтулов. Мой верный муж, Элжигэдэй, и тот хэвтулами был схвачен, когда меж их постов слонялся ночью»…

Засим завещал Чингисхан потомкам своим: «Сыны мои, мои потомки, которым восходить на мой престол великий! Да будет вам из поколенья в поколенье наказ сей памятен: заботой окружите отобранный из девяноста пяти тысяч моих мужей и личной стражею при мне стоящий хишигтэн, тумэн гвардейский, дабы не ведал он ни горя, ни тревоги! Ужель возможно нам их не возвысить и славной стражею не величать!»

Монголы в пути. Рисунок из «Путешествия Марко Поло»

И повелел еще Чингисхан: «Отныне да начальствуют хэвтулы и над прислугой во дворце, и пастырями, что наш скот пасут; пусть будут в веденье хэвтулов знамена наши, барабаны, сбруя, телеги-юрты, боевые пики; да будет в их распоряженье дворцовая посуда. Пусть ведают они столом моим и жертвоприношением священным. Да будет впредь с них спрос за скудость, за ничтожность нашей пищи! Мои хорчины, питье и кушанья нам подавая, да спросят дозволение хэвтулов и прежде всех хэвтулам пищу подадут. Хэвтулам же да будет ведом всяк, входящий в ставку и покидающий ее. Да будет у ворот дворцовых приставлен ими стражник. Дабы стоять подле кумысницы великой, пусть двух хэвтулов во дворец к нам отрядят. И пусть хэвтулы при перекочевке для нашей ставки место избирают да сами же и разбивают стан. Пусть часть хэвтулов нас сопровождает на охоту, а прочие, соображаясь с положеньем, при ставке остаются в карауле».

И еще наказал Чингисхан: «Когда мы сами не вступаем в битву, не велено же будет и хэвтулам от нас особо выступать! Но если чэрби, что ведает у нас войсками, мой ведомый ему указ нарушит и самочинно моих хэвтулов выступить понудит, да будет он подвергнут наказанью. И если спросите вы о причине, по коей воспрещаю на дело ратное отборную мою охрану посылать, скажу вам так: поставлены хэвтулы жизнь драгоценную мою хранить, они со мною делят все тяготы охоты, сопровождают при перекочевке, в ночное время охраняют ставку. Легко ли, думаете, мой покой блюсти всечасно?! Так просто, думаете, в перекочевках вечных и нас, и ставку охранять?! Столь много дел возложено на них, и потому от нас особо хэвтулов посылать на сечу я не дозволяю».

Засим Чингисхан повелел: «Когда судья верховный в государстве, Шигихутуг, суд праведный вершит, да будут в нем участвовать хэвтулы!

Пусть ведают они сохранностью кольчуг, колчанов, стрел и луков и самолично их по надобности раздают! Они же пусть и собирают наши табуны, навьючивают при перекочевке на лошадей поклажу, а также вместе с достопочтенными чэрби между мужами нашими имущество распределяют. Когда кочуем мы на место, хорчинами с турхагами указанное нам, хорчины Есунтэгэ и Бугидэя, турхаги Алчидая, Угэлэ и Ахудая по праву руку следуют от нас. Турхаги Бухи, Чаная и Додай чэрби и Доголху чэрби сопровождают нас по леву руку, а впереди нас шествуют батыры славные Архая. Хэвтулы, нас и наше достояние оберегая, пусть будут подле нас по леву руку! Весь мой хишигтэн, а также и турхагов, моих дворовых, пастырей-конюших, овчаров, верблюдоводов пусть будет наставлять Додай чэрби! Да следует он позади всех нас!»

Хасар или Архай-Хасар – брат Чингисхана; командовал специальным подразделением ханской гвардии, называемым «батырами», т. е. богатырями. Современный китайский рисунок

Заветы («билик») Чингисхана

Билики Чингисхана из «Сборника летописей» Рашид ад-дина[19]

Чингисхан сказал: «Дети их не слушали нравоучительных речей отцов; младшие братья не обращали внимания на слова старших; муж не имел доверия к жене, а жена не следовала повелению мужа, свекры смотрели неблагосклонно на невесток, а невестки не уважали свекров, большие не воспитывали малых, а малые не соблюдали наставления старших; вельможи замкнулись в своем окружении, а не привлекали к себе людей вне их ближайшего окружения; люди богатые пользовались всеми благами, но не делали состоятельными людей, которыми они управляли; они не почитали Ёс (установленный обычай. – А.М.), Ясу (здесь: ханские указы. – А.М.) и путь разума. По этой причине у такого народа [были] враги, воры, лжецы, возмутители и разбойники. Такому народу в собственном их стойбище не являлось солнце, т. е. его грабили, лошади их не имели покоя; лошади, на которых отправлялись в поход передовые отряды, не имели отдыха, поэтому вскоре неизбежно умирали, сдыхали, сгнивали и уничтожались. Таково [было] это племя (монголов. – А.М.) без порядка, без смысла.

Когда явилось счастье Чингисхана, они пришли под его приказ, и он управлял ими посредством твердо установленного Ясака. Тех, которые были сведущие и храбрые, сделал командующими войском; тех, которые были проворны и ловки, сделал табунщиками; невежд, дав им небольшую плеть, послал в пастухи.

По этой-то причине дело его, словно новый месяц, возрастает изо дня в день, от Небесного Владыки, силою Всевышнего Тэнгри, нисходит победоносная помощь, а на земле, помощью его, явилось благоденствие; летние кочевья (летовки. – А.М.) его стали местом веселья и пиров, а зимние стойбища стали полностью соответствующими своему назначению.

Когда с благоволения Великого Бога (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) я уразумел и обрел эти мысли (билики. – А.М.), то по этой причине спокойное житие, веселые празднества и пиры продолжались и достигли до сего времени.

Чингисхан (слева) и его секретарь Тататунга читают «Великую Ясу». Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР)

В дальнейшем, и через пятьсот, и тысячу, и десять тысяч лет, если наши потомки, которые родятся и займут мое место, сохранят и не изменят таковой Ёс и Ясу Чингисхана, который для народа ко всему пригоден, то от Неба (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) придет им помощь благоденствия, непрерывно они будут в веселье и радости. Господь взыщет их пожалованием и милостями, а люди мира будут молиться за них. Они (наследники Чингисхана. – А.М.) буду т жить долго и наслаждаться благами».

Еще он сказал: «Если вельможи, богатыри и военачальники, находящиеся на службе у детей Ханов, которые наследуют мне, не будут крепко соблюдать Ясу, то дело государства испытает потрясение и прервется. Опять будут охотно искать Чингисхана и не найдут».

Еще он сказал: «Военачальники тумэна, тысячи и сотни, съезжающиеся выслушать наши мысли в начале и в конце года и возвращающиеся назад, могут начальствовать войском; состояние тех же, которые сидят в своем юрте (уделе. – А.М.) и не слышат мыслей наших, походит на камень, упавший в большую воду, или на стрелу, пущенную в заросли тростника: они оба бесследно исчезнут. Таким людям не подобает командовать».

Еще он сказал: «Всяк, кто может достойно содержать свой дом и хозяйство, сможет верно распоряжаться и во вверенном ему уделе; всякий, кто может выстроить как подобает к бою десять человек, прилично дать тому тысячу и тьму воинов (тумэн. – А.М.), и он сможет выстроить их к бою так же хорошо».

Еще он сказал: «Всякий, кто может очистить свою душу от скверны, тот сможет очистить от воров и вверенный ему удел».

Еще он сказал: «Всякого военачальника, который не может выстроить к бою свой десяток, того мы делаем виновным с женой и детьми, и выбираем в командиры кого-нибудь из его десятка. Так же [поступаем] с сотником, тысячником и темником».

Еще он сказал: «Всякое слово, с которым согласились трое мудрецов, можно сказывать всюду; в противном случае нельзя полагаться на него. Сравнивай слово свое и слово других со словами истинно мудрых: если оно будет им соответствовать, то можно его сказывать, в противном же случае никак не должно говорить».

Еще он сказал: «Всякий идущий к старшему, не должен говорить ни слова, до того времени, пока тот старший не спросит; тогда сообразно вопросу пусть младший ответит соответственно. Если он скажет слово прежде, хорошо, коли его захотят услышать. В противном же случае он кует холодное железо».

Монгольский всадник, запрягающий лошадь. Средневековый китайский рисунок

Еще он сказал: «Всякую лошадь, будучи в теле, бегущую хорошо, можно назвать хорошей, если она побежит так же, будучи в полтеле и тощей. Но нельзя назвать хорошей лошадь, которая бежит хорошо только в одном из этих трех состояний».

Еще он сказал: «Старшие военачальники и все воины, подобно тому, как, занимаясь охотой, отличают имена свои, должны установить каждый имя свое и военный клич и когда выступают на войну. И пусть они всегда, моля усердно Всевышнего Тэнгри, со смиренным сердцем желают достичь благоденствия в любой из сторон света».

Еще он сказал: «В мирное время среди народа воину моему должно быть подобным смирному теленку, а во время войны – подобным голодному соколу, который устремляется на охоту за дичью».

Еще он сказал: «Всякое молвленное слово сильно, если его скажут серьезно; а если оно сказано шутя – то и проку от него нет».

Еще он сказал: «Каким образом человек познает себя, пусть познает и других».

Еще он сказал: «Мужчина – не солнце, чтобы являться во всех местах людям. Его жена должна, когда муж займется охотой или войной, держать дом в благолепии и порядке, чтобы, если заедет в дом гонец или гость, он увидел бы все в порядке. Жена приготовила бы хорошее кушанье, и гость не нуждался бы ни в чем. Тем самым непременно она доставит мужу хорошую репутацию и возвысит имя его в собраниях, подобно горе, вздымающей вершину. Хорошие мужья узнаются по хорошим женам. Если же жена будет дурна и бестолкова, без рассудка и порядка, будет от нее видна дурность мужа».

Еще он сказал: «В смутах должно поступать так, как поступил Даргай Уха. Он ехал в смутную пору от стойбища племени Хатагин, с ним было два нукера. Издали они увидали двух всадников.

Нукеры сказали: «Нас три человека, а их два: наедем на них».

Он сказал: «Как мы их увидали, так точно и они, должно быть, нас увидели, и потому теперь не следует нападать».

Ударив лошадь плетью, он ускакал. После оказалось точно и истинно, что один из тех двух незнакомых всадников был Тимур-Уха из племени Татар; около пятисот человек из своих нукеров он посадил в ущелье, устроив засаду, а сам показался, чтобы, когда три наших всадника напали бы на него, обратиться в бегство, достичь условленного места и с помощью нукеров схватить их.

Монгольские воины-разведчики. Современная реконструкция

Так как Даргай Уха понял вражеский замысел, он бежал и соединился с двадцатью другими нукерами, которые ожидали его поблизости, и всех увел в безопасное место. Смысл сказанного в том, что во всех делах необходима осмотрительность».

Еще он сказал: «Мы отправляемся на охоту и убиваем много изюбрей; мы отправляемся на войну и убиваем много врагов. Когда Всевышний Тэнгри указывает нам путь и так облегчается дело, нам не следует важничать и забывать об этом».

Еще он сказал: «Нет героя, подобного Есун-Баю, нет в военном деле искуснее его человека. Однако так как он не знает усталости от тягости похода, не чувствует ни жажды, ни голода, то и других людей из нукеров и воинов, которые будут вместе с ним, всех считает подобными себе в перенесении трудностей, а они не имеют такой же силы и твердости к перенесению трудностей военного похода. По этой причине не подобает ему начальствовать войском. Подобает начальствовать войском тому, кто сам чувствует жажду и голод и соразмеряет с этим положение других, идет в дороге с расчетом и не допустит, чтобы войско испытывало голод и жажду, а скот отощал».

Еще он сказал: «Подобно тому, как купцы наши, привозящие парчовые одежды и хорошие вещи в надежде барыша, становятся чрезвычайно опытны в тех товарах и материях, и командиры армейские также должны хорошо обучать мальчиков стрельбе из лука и езде на конях, упражнять их в этих делах и делать их столь же сильными и храбрыми, как опытны купцы в искусствах, которыми владеют».

Еще он сказал: «После нас наследники наши будут носить златом шитые одежды, есть жирные и сладкие яства, ездить на добронравных лошадях, обнимать благообразных женщин и не скажут, что все это собрали отцы и старшие братья. И забудут они нас и тот великий день».

Еще он сказал: «Человек, пьющий вино и водку, когда опьянеет, не может ничего видеть и становится слеп. Когда его зовут, он не слышит и становится немым; когда с ним говорят, он не может отвечать. Когда становится пьян, то бывает подобен умирающему человеку: если хочет сесть прямо – не может, и будет бесчувственным и ошеломленным, словно человек, которого ударили по голове.

В вине и водке нет пользы для ума и доблестей, нет также добрых качеств; они располагают к дурным делам, убийствам и распрям; они лишают человека вещей, которые он имеет, и доблести, которой он обладает. И становятся постыдны путь и дела его.

Пир в ставке монгольского хана. Персидская миниатюра, XIV в.

Государь, жадный до вина и водки, не способен на высокие помыслы, не может вершить великие дела. Военачальник, жадный до хмельного зелья, не может держать в порядке дела тысячи, сотни и десятка, не может довести эти дела до конца. Простой воин, который будет жаден в питье вина, подвергается весьма большой опасности, т. е. его постигнет великая беда. Человек простой, т. е. из черни, если будет жаден к питью вина, пропьет лошадь, стадо и все свое имущество и станет нищим. Слуга, жадный к питью вина, будет проводить жизнь непрерывно в мучениях и страданиях. Эти вино и водка не смотрят на лицо и сердце пьющих, одурманивают и хороших, и дурных. Хмельное зелье руку делает слабой, так что она отказывается брать, а человек становится неспособным к своему ремеслу; ногу делает нетвердой, лишает человека способности самостоятельно идти; сердце и разум делает слабым, так что человек не может размышлять здраво: все чувства и орудия разумения делает непригодными.

Если нет уже средства от питья, то должно в месяц напиваться три раза; если перейдет за три, будет считаться наказуемым проступком; если в месяц два раза напивается – это лучше, а если один раз – еще похвальнее, а если не пьет вовсе, что же может быть лучше этого? Но где найдут такого человека, который бы не напивался? Если найдут, то он достоин всякого почтения».

Еще он сказал: «Чингисхан перед тем, как предпринять поход в области Китайские и пойти войной на Алтан-хана (империи Цзинь. – А.М.), как обычно в таких случаях, один поднялся на вершину горы, развязал пояс, повесил его на шею, расстегнул застежки халата, пал на колени и сказал: «О Всевышний Тэнгри извечный! Ты знаешь и ведаешь, что прежде Алтан-хан произвел смуту и он начал вражду. Он убил безвинно Охин бархага и Амбагай-хана, которых схватили татары и послали к нему, а это были старшие родичи отца и деда моего.

Я есмь ищущий за кровь их возмездия и мщения. Если знаешь, что это намерение мое правое, ниспошли свыше в помощь мне силу и победоносность, и повели, чтобы мне помогали свыше ангелы, люди, пери и дивы и оказывали мне вспоможение».

Такое он, молясь, произнес воззвание с полным смирением. После того он отправился в поход на Алтан-хана. По причине чистоты и правого намерения он одержал победу над Алтан-ханом, который был такой могущественный и великий государь, у которого не было конца многочисленному войску, обширному государству и неприступным крепостям его. Чингисхан овладел всеми теми областями его и детьми его».

Чингисхан молит Всевышнего Тэнгри о помощи в предстоящем походе против Империи Цзинь. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-Дина. Индийская художественная школа. Эпоха Великих Моголов, XVI в.

Еще он сказал: «Однажды Чингисхан остановился в горах, на Алтае. Бросив взгляд по сторонам, он оглядел свои орды, своих воинов и слуг и сказал: «Стрелки и воины мои чернеют подобно многочисленным лесам; жены, невестки и девушки алеют подобно красноцветному пламени. Попечение и намерение мое состоит в том, чтобы услаждать их рот пожалованием сладкого сахара, украшать перед, зад и плечи их парчовыми одеждами, сажать их на хороших меринов, напоить их чистой и вкусной водой, пригнать их скот на обильные травою пастбища, приказывать удалять с больших дорог и путей, которые служат путями для народа, сор, сучья и все вредное; и не допускать, чтобы окрестности наши зарастали колючками и терном».

Еще он сказал: «Если из нашего рода кто-нибудь поступит вопреки утвержденной Ясе один раз, пусть его укорят словом; если сделает вопреки два раза, пусть действуют на него красноречием; в третий же раз пусть сошлют его в отдаленную, пустынную местность, именуемую Балжун Хулджур. Когда он сходит туда и возвратится – он одумается и станет внимателен и благоразумен. Если же он не образумится и на этот раз, пусть посадят его в тюрьму. Если выйдет оттуда добронравным и образумившимся – это будет очень похвально и хорошо; в противном же случае пусть соберутся все родственники и на общем сходе решат, что с ним делать».

Еще он сказал: «Военачальники тумэнов, тысячники и сотники должны каждый так содержать в порядке и готовности свое войско, чтобы во всякую пору, по приказу его воины тут же садились на коня и выступали, пусть даже ночью».

Еще он сказал: «Всякий мальчик, родившийся в Баргузин Тухуме, на Ононе и Керулене, будет умным и мужественным воином-богатырем, знающим и сметливым мужем без руководства и наставлений; всякая девушка, родившаяся там, будет прекрасна без причесывания и украшений».

Еще он сказал: «Как-то однажды в молодости Чингисхан проснулся ранним утром. Его приближенные заметили, что несколько прядей волос в локонах его побелели. Тогда они спросили Чингисхана: «О Владыка! Ты находишься в счастливом, молодом возрасте, и тебе еще далеко до старости. Каким же образом явился след седин в твоих локонах?»

Чингисхан сказал в ответ: «Так как Всевышний Тэнгри восхотел сделать меня старшим и вождем тумэнов и тысяч и водрузить через меня знамя благоденствия, то и явил на мне знак старости, который есть знак старшинства».

Еще он сказал: «Однажды Чингисхан спросил у Борчу-ноёна, который был главою над всеми военачальниками: «В чем состоит высшая радость и наслаждение мужа?»

Борчу сказал: «Оно состоит в том, чтобы человеку, взяв на руку сокола сизого своего, сесть на хорошего мерина и охотиться раннею весною за сизоголовыми птицами и чтобы одеваться в хорошие одежды».

Борчу – боевой соратник Чингисхана. Современный китайский рисунок

Чингисхан спросил Борохула: «А что ты скажешь?»

Борохул ответил: «Высшее наслаждение состоит в том, чтобы выпустить своего ловчего кречета на охоту за журавлями и наблюдать за тем, как кречет низвергнет журавля с небес ударами когтей и схватит его».

После этого Чингисхан задал тот же вопрос детям Хубилая (главнокомандующий войсками Чингисхана. – А.М.). На что те ответили: «Истинное блаженство человека состоит в облавной охоте, особливо с ловчими птицами».

Тогда Чингисхан промолвил: «Вы все не то говорите! Настоящее наслаждение и блаженство мужа в том, чтобы подавить и победить возмутившегося врага, отобрать у него все, чем он владеет, заставить истошно вопить его слуг и обливаться горючими слезами его жен, [в том чтобы] оседлать его быстроногих меринов, [в том чтобы] возлежать, словно на постели, на телах его прекрасных жен, лицезреть красоту их и целовать в сладкие, алые губы».

Билики Чингисхана из «Золотого изборника» Лувсанданзана[20]

Из наставлений младшим братьям, сыновьям и сподвижникам

…И сказал Чингисхан четырем сынам своим такое наставление:

«В крутых горах ищи пологий спуск, Среди безбрежных вод – надежный брод. Дорога далека – не унывай: Не станешь медлить – одолеешь путь. Поклажа тяжела твоя – терпи, С плеч наземь лишний раз не опускай. Есть зубы, чтобы мясо разжевать, — Имей и зуб, чтоб одолеть врага. Ты крепок телом – одолеешь одного, Ты крепок духом – верх над многими возьмешь».

Чингисхан и его четыре сына. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-Дина. Индийская художественная школа. Эпоха Великих Моголов, XVI в.

И обратился Чингисхан с наставлениями к своим четырем сыновьям:

«С восхода солнца до заката – годы Я собирал вокруг себя народы; И соплеменников своих и многих дальних — Всех породнил, всех родственниками сделал. Собрал единомышленников вместе И тех еще, кто мыслили инако, — Все разномыслие их – в голове одной! Мы недругам своим осточертели, Всех скудоумных как мы утомили, Покорствовать заставив нашей воле! О родичи мои! В стремленьях ваших Неутомимы будьте, заклинаю! Еще – своим пристрастиям душевным Не изменяйте. Будьте им верны!»

…Чингисхан изволил дать наставления своим младшим братьям и сыновьям:

«В стране, что мне пожаловал Всевышний Тэнгри, Я скрепой стал, штырем своей державы, И намертво теперь ее сплотил; Я – привязь, на которой подобает Держаться прочно подданным моим. В державе этой родились на свет Вы, братья младшие, и сыновья — Наследники моей верховной власти. Вам старцы мудрые опорой будут, Их множество великое у нас. О братья, дети! Как зеницу ока Наш древний род бесценный берегите! Сил не жалейте для своей державы! Премудрые! Не о самих себе, О благе государства порадейте! Наследники! На жизненном пути Коль умных повстречаете людей, Их от себя никак не отдаляйте. Совсем напротив: щедростью души На сторону свою привлечь старайтесь — Воздастся вам сторицею за то. Царевичи, родная кровь моя! Наследуя трудов моих плоды, Старайтесь сохранить их, приумножить. Чего достиг я тяжкими трудами — И вы трудом вседневным закрепите. Вот так! Иначе прахом все пойдет. Ну а заботы, прилежанье ваше, Увидите, окупятся сполна. О родичи мои! Кряхтя и тужась, Всю мощь свою собрав в одно усилье, Глядишь, и льва однажды одолеешь. А если силы не собрать в кулак, Уж тут, как ни рычи и как ни злобься, — Все попусту: победы не видать. Объединишь усилия сполна, Так одолеешь, может, и слона. А мощь свою не соберешь в кулак — Пыхти себе, пожалуй, кипятись И разойдись вовсю и разозлись — Не сможешь одолеть врага никак…»

Памятник Чингисхану в столице Монголии, городе Улан-Батор

И изрек Чингисхан такие слова:

«Вдруг тело мое да запросит покоя… Такое вело бы к потере державы. Когда потянусь я к бездействию, к лени — Смятенье державой моей овладеет. Пусть бренное тело мое пострадает, Но будет держава непоколебима; Пусть тело мое обессилит, истает, Зато государству стоять нерушимо».

Билики Чингисхана из «Поучений Чингисхана его младшим братьям и сыновьям»[21]

Чингисхан спросил у своих сыновей: «Какое празднество выше всех празднеств? Какое наслаждение выше всех наслаждений?»

На это Цагадай сказал: «Если устроить счастливое празднество и пировать по случаю того, что минует старый год и ему на смену приходит новый, – это и будет высшее празднество».

Но Чингисхан промолвил: «Это ваше празднество не есть настоящее празднество. Ведь в то время, когда младенец еще не родился и ему не дано имени, когда он еще не вышел из утробы и не увидел света, – кому же будет нарекаться имя, чье начало будет праздноваться впервые? Если же впоследствии вы будете праздновать и наслаждаться, вспоминая день, когда вы получили начало от отца и родились от матери, то это будет подлинное празднество».

Цагадай сказал: «По моему мнению, если подавить врага, разгромить наездника, расторгнуть сговоренных, заставить верблюдицу реветь по верблюжатам и привезти с собой добычу – это будет высшее удовольствие».

Джучи (Зучи) сказал: «На мой взгляд, высшее удовольствие – разводить многочисленные табуны лошадей, пускать взапуски многочисленных двулеток, воздвигнуть себе ставку и забавляться пиршествами».

Угэдэй сказал: «Я полагаю, что лучшее из наслаждений будет в том случае, если обеспечить благоденствие великому государству, созданному трудами нашего отца-хана… предоставить своему собственному народу жить в ставке, держать в порядке дела государственного управления, дать возможность наслаждений старейшинам и обеспечить спокойствие подрастающей молодежи».

Тулуй (Толуй) сказал: «По моему мнению, высшее блаженство заключается в том, чтобы тренировать своих аргамаков, бродить по глубоким озерам, спуская своих старых ястребов, и устраивать охоту на птиц, ловя серых уток».

Чингисхан сказал: «Джучи и Тулуй, вы оба говорите речи маленьких людей. Цагадай ходил вместе со мной на врагов и потому говорит такие слова. Однако когда относились с пренебрежением к чужим, то не раз являлись причиной плача своих жен. Когда относились с пренебрежением к рыбе хариусу, то не раз были случаи, что он ранил до боли ладонь руки. Слова же Угэдэя – вполне правильны».

Чингисхан сказал: «Если дела государственного управления находятся в порядке, если хан государства – мудр и искусен, если начальствующие братья его обладают совершенствами, если давшие ему жизнь отец и мать живы и невредимы, если у него имеются чиновники, знающие дела государственного управления, если он располагает войском, способным подавить неунижающегося врага, если его жены, дети и потомство будут здравствовать до скончания веков, если ему будет покровительствовать могучий вечный дух вселенной (Всевышний Тэнгри. – А.М.), – то в этом и будет заключаться его несравненное великое блаженство».

Билики Чингисхана из «Хрустальных четок» Рашпунцага[22]

На праздничном пиру, устроенном в первый летний месяц 1218 года у истока реки Онон, Чингисхан обратился к младшим братьям, своим сыновьям и приближенным с наставлениями:

«О сородичи и соратники мои! Всяк, кто крепок телом, Победит, конечно, одного, а то и двух врагов. Народ, живущий в согласии, Одолеет многочисленную рать. Человек, сроднившийся с мечом, Станет богатырем. Человек, подружившийся со знаниями, Станет мудрым. Не одежда человека красит, А его ум. Спрашивай у ближних о своих недостатках, Узнавай у премудрых о просчетах своего правления. Пусть стрела будет идеально прямой, Но без зарубки и оперения на ее конце стрелять без толку. Родись ты хоть и семи пядей во лбу, Но без усвоения знаний мудрым не станешь. Любое, хоть и незначительное, дело Требует усердия…»

Мудрые речи Чингисхана продолжил Гоо цэцэн:

«…Собаки хоть и редко щенятся, У них рождается четыре-пять щенков. Но в большие стаи они не сбиваются, Поскольку то и дело грызутся между собой. И если подданные хана, уподобясь псам, Будут враждовать между собой, Разве может Владыка спокойно взирать на это?! А вот овцы приносят приплод чаще, Но не более двух ягнят. Зато между ними нет никакой вражды, И они мирно пасутся стадами и в тысячу, в десять тысяч голов. И если подданные хана, уподобясь овцам, Будут жить в мире и согласии, Разве душа Владыки не будет покойна?!»

Чингисхан приказал Гоо цэцэну продолжить свои мудрые речи, и тот с радостью молвил:

«Хорошо не наточенный стальной клинок Не причинит особого вреда врагу. Будучи не в теле, Скакун долго не проскачет. Одряхлевшему льву Остается охотиться лишь на сусликов. Выжившему из ума придворному вельможе Остается следовать указке молодых…»

Чингисхан спросил Лидэр цэцэна: «Скажи мне, какого скакуна ты назовешь неутомимым, какого человека – истинно премудрым?»

Лидэр цэцэн ответил:

«Неутомимым будет тот скакун, Чей бег неспешен. Премудрым же я назову того, Кто сам себя познал».

Чингисхан приказал слово молвить Мэнгэт цэцэну. Тот с радостью сказал:

«Не просто будет отыскать нукера, Столь преданного тебе, Как пес дворовый. Собака, вскормленная нищим, За толстосумом не пойдет, как ни зови. Пес, взращенный простолюдином, Хозяином другого не признает, Пусть даже будет он владыка всей земли.

Давным-давно жили две змеи: у одной было тысяча голов и один хвост, у другой – одна голова и тысяча хвостов. Тысяча голов первой змеи тянули ее в разные стороны, и в конце концов она угодила под телегу и была раздавлена. Единственная голова второй змеи увлекла за собой тысячу своих хвостов в нору и избежала участи первой змеи. Так пусть же мы, все твои подданные, последуем за тобой, как те самые тысяча хвостов второй змеи, и объединим все наши силы во имя одной цели!»

Билики Чингисхана из «Ключа разума»[23]

Если хан-владыка хочет собрать под свое знамя многие народы, Он должен проявить в их отношении щедрость и снисходительность. Чтобы не подвергать себя опасности извне, Он должен заботиться о своих приближенных, возвышать достойных. Если хочешь добиться военного превосходства, Позаботься о своем войске; Хочешь, чтобы воцарились мир и благоденствие, Стремись к согласию… Как говорится, Приближенный хана, разбирающийся в делах государства, Полезнее самого хана, ничего в этом не смыслящего. Как говорится, Совестливая служанка ханши заслуживает почтения более, Нежели ее бесстыжая хозяйка. Как говорится, Радеющий о ханском достоянии слуга Должен быть поставлен в пример ханскому сыну, Разбазаривающему отцовское добро. Сила и бесстрашие — Вот что отличает льва от других зверей. Да только лисице эти качества не нужны, Она берет хитростью и коварством. Но и льву лисьи повадки ни к чему. Если лев поведет себя как лисица, Он быстро перестанет быть царем зверей. Если лисица поведет себя как лев, Она и вовсе быстро сдохнет. Вдумайтесь в эту притчу, И пусть каждый живет так, Как ему позволяют его силы и возможности. Как говорится, Даже два человека, Если они в ладах друг с другом, Могут стать непреодолимой преградой для врага. Даже двадцать человек, Среди которых нет согласия, Не смогут противостоять даже горстке врагов… Как говорится, Даже незнакомый тебе, Но прямодушный человек Надежнее, чем двуличный сородич. А глупые братья Хуже злейших врагов… Главное, уметь различить, Где правда, а где ложь. Главное, распознать, Кто друг, а кто враг!

Билики Чингисхана из «Легенды об избиении трехсот недругов-тайчудов» (фрагмент)[24]

…И взошел тогда Чингисхан на высокий холм, дабы помолиться Отцу-Небесному Владыке. И возложил он наземь потник и, сняв пояс, повесил его себе на шею и произнес такую молитву:

«Я стал Владыкой Не доблести благодаря великой. Нет, волею Небесного Отца Я стал Владыкой. Талант мой – не племен объединенье, Небесного Отца благоволенье Дало мне Справиться со вражьей силой дикой. Вот почему я стал Владыкой. Да, с помощью Небесного Отца Враг чужеземный мною был подавлен. Да, волею Небесного Отца Владыкой я поставлен».

Раздел второй Ратное искусство Чингисхана глазами современников

Замысел монголов состоит в том, чтобы покорить себе, если можно, весь мир, и об этом они имеют приказ Чингисхана.

Плано Карпини

В ХIII веке в сопредельных и завоеванных монголами странах: в Китае, Центральной Азии, на Ближнем Востоке, в Армении, Грузии, на Руси, в Западной Европе – заинтересовались судьбой этого «безвестного и чужого» племени и его предводителя – Чингисхана. В этих странах появляются произведения, в которых с разной степенью достоверности и полноты описывался процесс формирования и появления на исторической арене монгольского этноса, история объединения монголоязычных родов и племен и создания Великого Монгольского Улуса, рассказывалось о военных походах Чингисхана, о его боевой стратегии и тактике, ратном искусстве.

Среди этих произведений следует выделить записки и доклады побывавших в Монголии китайских послов, относящиеся к первой половине ХIII века и являющиеся важными источниками для изучения истории военного строительства и ратного искусства Чингисхана. В этом разделе нашей книги представлены фрагменты двух таких исторических документов: «Записка о монголо-татарах» («Мэн-да бэй-лу») и «Краткие сведения о черных татарах» («Хэй-да ши-люэ»).

Автором «Записки о монголо-татарах» («Мэн-да бэй-лу»), самого древнего китайского источника по истории Монголии эпохи Чингисхана, является Чжао Хун, который в 1220–1221 гг. по приказу командующего пограничными войсками державы Южных Сунов был направлен послом в монгольские войска, находившиеся в китайской провинции Хэбэй. В 1221 году Чжао Хун для «обсуждения текущих дел» направился к главнокомандующему монгольскими войсками в Северном Китае гуй вану Мухали.

Чжао Хун в своих записках попытался отразить многие стороны жизни монголов: историю происхождения и их нынешнее состояние, нравы и обычаи монголов, планирование и организацию военных походов, их оружие и военное снаряжение, иерархию должностных лиц в армии и гражданской администрации в Северном Китае. Собранная китайским послом информация носила отнюдь не страноведческий характер: она представляла интерес в первую очередь для военного командования южных сунов.

Последнее замечание еще в большей степени относится ко второму историческому документу, фрагменты которого включены во второй раздел нашей книги. Авторами этого сочинения были побывавшие в Монголии участники южносунских дипломатических миссий – Пэн Да-я (1233 г.) и Сюй Тин (1235 г.). Свои отчеты о поездках в Монголию они объединили в одно сочинение и назвали его «Краткими сведениями о черных татарах» («Хэй-да ши-люэ»). Авторы этого документа, в общем-то, и не скрывали целей своих миссий. Так, один из них, Сюй Тин, писал: «Нам следует не только изучать могущество монголов, но и задуматься, как самим стать такими же сильными». «Соавтор» Сюй Тина, Пэн Да-я, внесший главный вклад в это сочинение, настолько хорошо изучил ратное искусство монголов, и в первую очередь тактические приемы боевых действий монгольской армии как в полевых сражениях, так и при осаде крепостей, что впоследствии, будучи назначенным военным комендантом Чунцина, крупнейшего города провинции Сычуань, с успехом использовал эти знания во время отражения атак монголов на этот город.

* * *

В Западной Европе устойчивый интерес к монголам и их завоевательской политике возник в начале ХIII века, сразу же после первых достигших Европу сообщений о походах Чингисхана в сопредельные страны; а после походов Бат-хана (Батыя) на Русь и юго-восточные области Центральной Европы, когда страшная опасность порабощения кочевниками нависла над Европой, потребность в информации об этом «безвестном и чужом» народе – его армии и вооружении и, главное, «о замыслах татар» – стала настоятельной.

На Восток, к монголам, было отправлено несколько экспедиций, которые под прикрытием католического миссионерства должны были установить отношения с монгольскими ханами, собрать важную военно-стратегическую информацию.

Сразу отметим, что достичь политических целей не удалось, зато европейцы благодаря католическим миссионерам, а затем и купцам значительно расширили свои исторические, географические, этнографические знания, прежде всего о монголах, а также о тех народах, чьи земли посетили отважные путешественники. Благодаря книгам, которые они написали по возвращении на родину, их имена вошли в мировую историю.

Монгольский лучник. Китайский рисунок, XIII в.

Большие заслуги в информировании европейцев о Монголии и монголах той эпохи имеют Джованни дель Плано Карпини (нач. 1180 – не позднее 1252) и Гильом де Рубрук (не ранее 1215 – ок. 1270), путевые заметки которых стали бесценными свидетельствами эпохи Чингисхана и его ближайших потомков.

Хотя Плано Карпини был направлен к монголам самим папой римским в качестве его полномочного представителя, а Гильом де Рубрук – Людовиком Святым, цели их путешествий были, по сути дела, одинаковыми. Их точно выразил в начале своего сочинения «Истории монгалов» Плано Карпини: «Когда отправлялись мы по поручению апостольского престола к татарам… мы не щадили себя самих… чтобы, узнав их истинные желание и намерение, иметь возможность открыть это христианам, дабы татары своим случайным и внезапным вторжением не застигли их врасплох, как это и случилось однажды по грехам людским…» В этой связи Плано Карпини прежде всего собирал информацию о том, «каковы боевые силы татар и как надо вести с ними войну». Учитывая то, что в отличие от китайских послов-разведчиков Плано Карпини все же был христианским миссионером, следует признать, что собранная им информация давала общее представление об организационной структуре монгольской армии, ее вооружении, некоторых тактических приемах в боевых действиях, в том числе и при осаде крепостей, моральном воздействии на население и, главное, о целях их военной доктрины «всемирного единодержавия».

Интересно, что Плано Карпини, давая свои рекомендации, «как надлежит встретить татар на войне», не мудрствуя лукаво, фактически предложил использовать все лучшее, что он увидел в «боевой силе» самих татар…

А.В. Мелехин

Список использованной литературы

1. Ж. Баясах. «Два китайских источника, связанных с историей Великого Монгольского Улуса» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2014.

2. Джованни дель Плано Карпини. История монгалов; Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны; «Книга Марко Поло». М.: Мысль, 1997.

Шатер монгольского императора. Иллюстрация к книге «История монгалов, которых мы называем татарами» Плано Карпини, XVII в.

Чжао Хун «Записка о монголо-татарах» (Мэн-да бэй-лу)[25] (фрагменты)

II. Военное управление

Татары родятся и вырастают в седле и на лошади; они сами собой учатся сражаться, потому что вся их жизнь круглый год проводится на охоте. Оттого у них нет пехоты, а все – конница; войска у них может набраться несколько сот тысяч.

Письменных приказов у них (по военной части) почти нет; все, начиная от главнокомандующего до тысячника, сотника и десятника, командуют лично.

Всякий раз, когда они хотят взять большой город, то сначала нападают на окрестные селения, берут в плен тамошних жителей и гонят их на осаду [города]. Для этого они отдают повеление, чтобы каждый конный солдат захватил десятерых человек; когда это число полностью набрано, то каждым человеком (пленным) берется известное количество травы или дров, земли или камней. Затем их гонят день и ночь, убивая отставших; пригнав, немедленно заравнивают рвы и канавы (вокруг городских стен, принесенными материалами). [При осаде] употребляют еще также подкопы и проч.; при этом не жалеют десятков тысяч народа, и поэтому города всегда бывают взяты.

После взятия города его жителей убивают без всякой пощады, всех, не разбирая ни старых, ни малых, красавцев и безобразных, бедных и богатых, сопротивлявшихся и покорных; никакое знаменитое лицо не избегнет смертной казни, если оно окажет сопротивление при осаде города.

Добычу делят на пропорциональные части между высшими и низшими чинами. Велика ли, мала ли эта добыча, всегда оставляют одну долю (десятую часть всей добычи. – А.М.) для поднесения императору Чингису.

…Всякое совещание о начале войны производится в 3-й или 4-й луне (вторая половина марта – первая половина апреля и вторая половина апреля – первая половина мая соответственно. – А.М.); весть о решении рассылается повсюду; потом 5-го числа 5-й луны (вторая половина мая – первая половина июня. – А.М.) вторично обсуждается, куда направиться осенью настоящего года, после чего, в связи с летней жарой, все разъезжаются по своим стойбищам; в 8-й луне (вторая половина августа – первая половина сентября. – А.М.) все собираются в Яньской столице (Жунду. – А.М.), и после этого начинается поход.

VIII. Коневодство

Татарская страна (Монголия. – А.М.) богата водой и травой и благоприятна для выращивания баранов и лошадей. Лошадей, через год или два после рождения, обучают и объезжают в течение последующих трех лет. И только тогда начинают использовать в деле…

Качества лошади превосходны: весь день она обходится без пищи, и только ночью пускают ее пастись в поле, не разбирая, попалось ли место, покрытое зеленью или с высохшей [растительностью]; на рассвете [снова] седлают; [для корма лошадей] вовсе не употребляют горох или просо. У каждого человека, по выступлении в поход, имеется несколько лошадей, на которых он скачет поочередно, по одному дню; поэтому лошади не изнуряются и не гибнут…

XIII. Военные принадлежности и оружие

В знак присутствия Чингиса водружают большое знамя, все белое; кроме этого, нет других знамен и хоругвей; но также бывает и зонт: он делается из желтой или красной материи… Ныне [Чингисхан] употребляет только одно белое знамя о девяти хвостах (бунчуках. – А.М.). В середине его изображена черная луна; оно водружается, когда отправляются в поход. Говорят, что, кроме него, только у одних главнокомандующих бывает по одному знамени. Только у одного царя употребляется барабан, в который бьют, когда вступают в сражение.

Седло делается из дерева; оно весьма легко и искусно сделано…

На стрелы употребляют песчаную иву; сабли весьма легки и тонки; они выгнуты.

XV. Жертвоприношения (религия)

Всякий раз, когда гадают о счастье или несчастии, о каком-нибудь предприятии или военном нападении, употребляют баранью лопатку: разламывают ее железным молотком или в огне и по излому и трещинам заключают об успехе. Это похоже на [китайское] гадание на черепашьем черепе.

Всякий раз, когда они пьют вино, сперва потчуют (друг друга). Они обыкновенно весьма чтут Небесного Владыку и Мать-Землю; во всяком деле упоминают о Небесном Владыке (т. е. призывают Небесного Владыку в свидетели); услышав гром, весьма пугаются и не смеют идти с войском, говоря, что такова воля Всевышнего Тэнгри.

XVI. Женщины

По их обычаю при выступлении в поход, как богатые, так и бедные берут с собой и женщин, которые сами говорят, что они нужны для присмотра за багажом (постелью), платьем, вещами и деньгами. На женщинах лежит исключительная обязанность ставить юрты, принимать лошадей, седлать их, присматривать за скарбом, верблюдами и проч. Они весьма искусны в езде (на лошади)…

Город в монгольской осаде. Миниатюра из «Сборника летописей» Рашид ад-дина, XIV в.

Пэн Да-я и Сюй Тин «Краткие сведения о черных татарах» («Хэй-да ши-люэ») (фрагменты)[26]

Войско монголов

Монголы мобилизуют в армию людей старше 15 лет. В их армии нет пехоты, а только кавалерия. Каждый воин имеет от 2–3 до 6–7 заводных лошадей. Подразделение из 50 всадников именуется «цзю» («одна воинская часть»)… При каждом военачальнике есть отряд телохранителей, называемый «богатырским». В прежние времена при штурме цзинских, тангудских и других крепостей монголы использовали местных жителей, которых гнали на приступ впереди собственного войска.

Войска удельных князей

…Я, Сюй Тин, будучи в Монголии, в течение нескольких дней наблюдал за продвижением военной колонны, которая направлялась в земли, где живут уйгуры. Хотя большинство из них уже давно являются подданными монголов, некоторые до сих пор не подчинились. Эта военная колонна следовала на помощь Цагадаю (сын Чингисхана, удельный хан той территории. – А.М.), который воевал с непокорными уйгурами. Среди воинов я увидел юнцов 13–14 лет. Заметив мое недоумение, мне объяснили: «Путь до уйгурских земель займет три года. К моменту прибытия туда им будет 17–18 лет, они станут непобедимыми воинами…»

Боевое охранение и дозорные части монгольского войска

Помимо боевого охранения главных сил с обоих флангов в монгольской армии имеются дозорные кавалеристские отряды, которые посылаются по всем направлениям, чтобы предотвратить попадания во вражескую засаду. Наблюдение ведется как с близлежащих высот, так и на значительном удалении от главных сил. Порой прибегают к помощи информаторов из местного оседлого населения или караванщиков…

Знамена Чингисхана. Современная реконструкция, Монголия

Боевое построение монгольской армии

Боевое построение монгольского войска с успехом применяется в степной местности и не используется, где это не выгодно. Прежде чем вступить в бой, разведчики монголов выясняют сильные и слабые стороны противника. Иногда и сотня монгольских всадников может сковать действия вражеского тумэна (численностью до 10 тысяч человек. – А.М.), а тысячи их кавалеристов бывает достаточно, чтобы рассредоточиться на значительном боевом пространстве.

При штурме укрепленных позиций врага, взламывании его боевых порядков монголы полагаются на силу своего авангарда. В первой волне атаки участвуют одетые в кожаные доспехи три всадника из каждой «десятки». Входя в соприкосновение с врагом, дабы не быть окруженным противником, монгольский отряд рассредотачивается на поле боя по 3–5 всадников. Это пешим выгодно атаковать общей цепью, а кавалерии, очевидно, лучше действовать рассыпным строем.

Если враг рассредотачивает свои силы, то и монголы рассредотачивают свои; если противник собирает силы в кулак, то и монголы концентрируют свое войско в этом месте.

Монголы всегда неожиданно, как гром среди ясного неба, нападают на врага, так же молниеносно они исчезают прочь. Такая тактика называется ими «нападением летучих ворон» и «исчезанием падающих звезд» соответственно…

Монголы предпочитают сражаться в холодное время года. Когда же наступает время «бесснежья» (весна – осень. – А.М.), они «не брезгают» камланием шаманов, обращаясь за помощью к Всевышнему Тэнгри…

Как монголы одолевают врага

Прежде чем нанести удар по врагу, монголы с главенствующих высот осматривают поле боя, выведывают сведения о боеспособности и слабых местах в обороне врага, дабы использовать любые расстройства в его рядах.

В начале сражения монгольская конница обязательно нападает на боевые порядки врага. Если монголам удается сразу же посеять во вражеских рядах панику и вклиниться в его оборонительные позиции, перед ними не устоит никакая вражеская армия, пусть даже она насчитывает 10 тумэнов воинов.

Если же враг не пришел в замешательство, то подразделение монгольской кавалерии, атаковавшее врага первым, возвращается восвояси, а на врага устремляется следующее монгольское подразделение. Если и ему не удается расстроить вражеские ряды, ему на смену приходит новый кавалеристский отряд. Таким образом они выигрывают время, дабы другие монгольские части успели обойти и окружить врага с флангов. Когда кольцо окружения замкнется, по сигнальному бою барабана все монгольские части разом с воинственными криками набрасываются на окруженного врага.

Чингисхан с внуком Хубилаем. Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР)

Есть у монголов и другая тактика: сойдя с лошадей, прикрываясь щитом, монгольские воины начинают осыпать врага стрелами. При попадании стрел в цель вражеские воины в панике бросаются врассыпную. Воспользовавшись замешательством во вражеских рядах, монголы бросаются на решительный штурм позиций врага. Если противник бросает свою кавалерию против пеших монгольских воинов, из тыла последних появляется монгольская кавалерия и вступает в сражение с врагом.

Если противник не поддается на различные уловки монголов и ему удается удерживать свои позиции, монголы, дабы расстроить его ряды и посеять панику, гонят на врага стада крупного рогатого скота и необъезженных лошадей; редко какой враг после такой атаки может устоять против монголов…

Поощрения и взыскания

Когда случается кому-то из монголов отличиться, он не придает этому значения, считает делом обычным. Никто из них не задумывается о подвигах и славе. «Если Владыка прикажет, пойду в огонь и в воду! – говорят они. – А жаловаться на голод, стужу или трудности – это последнее дело! К тому же это не к добру!»

В этой стране в мирное время особых поощрений не полагается. И только после победы в войне воина могут поощрить, дав ему скакуна, золотой или серебряный знак отличия и особых прав, наконец, шелковую ткань…

После захвата вражеского города монгольский воин волен брать себе хоть людей, хоть их добро. Если вошедший в дом первым воткнул снаружи в дверь стрелу, другим воинам входить сюда не следует.

За проступки налагается взыскание, вплоть до смертной казни. А если не казнят, посылают в штрафное подразделение, наподобие китайского подразделения смертников. После 3–4 удачных штурмов крепостей взыскание может быть снято. За незначительные проступки налагается штраф…

Боевой порядок монгольского «десятка»: 1. Тяжелый конник-копьеносец; 2. Легкий конник-меченосец; 3. Легкий конник-лучник; 4. Тяжелый конник, командир «десятка»

Схема, показывающая маневр монгольской конницы, называющийся тулугма

Джованни дель Плано Карпини «История монгалов»[27] (фрагменты)

Глава пятая О начале державы татар[28], об их князьях, о власти императора и его князей

§ III. О власти императора и его князей

I. Император же этих татар имеет изумительную власть над всеми. Никто не смеет пребывать в какой-нибудь стране, если где император не укажет ему. Сам же он указывает, где пребывать вождям (удельным ханам. – А.М.), вожди же указывают места тысячникам, тысячники сотникам, сотники же десятникам. Сверх того, во всем том, что он предписывает во всякое время, во всяком месте, по отношению ли к войне, или к смерти, или к жизни, они повинуются без всякого противоречия… Каких бы, сколько бы и куда бы он ни отправлял послов, им должно давать без замедления подводы и содержание; откуда бы также ни приходили к нему данники или послы, равным образом им должно давать коней, колесницы и содержание…

II. …И следует также знать, что все настолько находится в руке императора, что никто не смеет сказать: «это мое или его», но все принадлежит императору, то есть имущество, вьючный скот и люди, и по этому поводу недавно даже появился указ императора.

III. Ту же власть имеют во всем вожди (удельные ханы. – А.М.) над своими людьми, именно люди, то есть татары и другие, распределены между вождями… И, говоря кратко, император и вожди берут из их имущества все, что ни захотят и сколько хотят. Также и личностью их они располагают во всем, как им будет благоугодно.

Джованни дель Плано Карпини (1182–1252 гг.)

Глава шестая О войне и разделении войск, об оружии и хитростях при столкновении, об осаде укреплений и вероломстве их против тех, кто сдается им, и о жестокости против пленных

§ I. О разделении войск

О разделении войск скажем таким образом: Чингисхан приказал, чтобы во главе десяти человек был поставлен один (и он по-нашему называется десятником), а во главе десяти десятников был поставлен один, который называется сотником, а во главе десяти сотников был поставлен один, который называется тысячником, а во главе десяти тысячников был поставлен один, и это число называется у них тьма (тумэн. – А.М.). Во главе же всего войска ставят двух вождей (военачальников. – А.М.) или трех, но так, что они имеют подчинение одному. Когда же войска находятся на войне, то если из десяти человек бежит один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и, говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если из десяти попадают в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются.

§ II. Об оружии

I. Оружие же все, по меньшей мере, должны иметь такое: два или три лука, или по меньшей мере один хороший, и три больших колчана, полных стрелами, один топор и веревки, чтобы тянуть орудия. Богатые же имеют мечи, острые в конце, режущие только с одной стороны и несколько кривые; у них есть также лошадь, прикрытия для голеней, шлемы и латы. Некоторые имеют латы, а также прикрытия для лошадей из кожи, сделанные следующим образом: они берут ремни от быка или другого животного шириною в руку, заливают их смолою вместе по три или по четыре и связывают ремешками или веревочками; на верхнем ремне они помещают веревочки на конце, а на нижнем – в середине, и так поступают до конца; отсюда, когда нижние ремни наклоняются, верхние встают и таким образом удваиваются или утраиваются на теле. Прикрытие лошади они делят на пять частей: с одной стороны лошади одну, а с другой стороны другую, которые простираются от хвоста до головы и связываются у седла, а сзади седла на спине и также на шее; также на крестец они кладут другую сторону, там, где соединяются связи двух сторон; в этом куске они делают отверстие, через которое выставляют хвост, и на грудь также кладут одну сторону. Все части простираются до колен или до связей голеней; и пред лбом они кладут железную полосу, которая с обеих сторон шеи связывается с вышеназванными сторонами. Латы же имеют также четыре части; одна часть простирается от бедра до шеи, но она сделана согласно расположению человеческого тела, так как сжата перед грудью, а от рук и ниже облегает кругло вокруг тела; сзади же к крестцу они кладут другой кусок, который простирается от шеи до того куска, который облегает вокруг тела; на плечах же эти два куска, именно передний и задний, прикрепляются пряжками к двум железным полосам, которые находятся на обоих плечах; и на обеих руках сверху они имеют кусок, который простирается от плеч до кисти рук, которые также ниже открыты, и на каждом колене они имеют по куску; все эти куски соединяются пряжками. Шлем же сверху железный или медный, а то, что прикрывает кругом шею и горло, – из кожи. И все эти куски из кожи составлены указанным выше способом.

Монгольский лук и стрелы. Государственный центральный музей, Монголия

II. У некоторых же все то, что мы выше назвали, составлено из железа следующим образом: они делают одну тонкую полосу шириною в палец, а длиною в ладонь, и таким образом они приготовляют много полос; в каждой полосе они делают восемь маленьких отверстий и вставляют внутрь три ремня плотных и крепких, кладут полосы одна на другую, как бы поднимаясь по уступам, и привязывают вышеназванные полосы к ремням тонкими ремешками, которые пропускают чрез отмеченные выше отверстия; в верхней части они вшивают один ремешок, который удваивается с той и другой стороны и сшивается с другим ремешком, чтобы вышеназванные полосы хорошо и крепко сходились вместе, и образуют из полос как бы один ремень, а после связывают все по кускам так, как сказано выше. И они делают это как для вооружения коней, так и людей. И они заставляют это так блестеть, что человек может видеть в них свое лицо.

Доспехи монгольских воинов конца XIII в.: палаш (справа) и булава (слева)

III. У некоторых из них есть копья, и на шейке железа копья они имеют крюк, которым, если могут, стаскивают человека с седла. Длина их стрел составляет два фута, одну ладонь и два пальца, а так как футы различны, то мы приводим здесь меру геометрического фута: двенадцать зерен ячменя составляют поперечник пальца, а шестнадцать поперечников пальцев образуют геометрический фут. Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча; и они всегда носят при колчане напильники для изощрения стрел. Вышеупомянутые железные наконечники имеют острый хвост длиною в один палец, который вставляется в дерево. Щит у них сделан из ивовых или других прутьев, но мы не думаем, чтобы они носили его иначе, как в лагере и для охраны императора и князей, да и то только ночью…

§ III. О хитростях при столкновении

I. Когда они желают пойти на войну, они отправляют вперед передовых застрельщиков (praecursores), у которых нет с собой ничего, кроме войлоков, лошадей и оружия. Они ничего не грабят, не жгут домов, не убивают зверей и только ранят и умерщвляют людей, а если не могут иного, обращают их в бегство; все же они гораздо охотнее убивают, чем обращают в бегство. За ними следует войско, которое, наоборот, забирает все, что находит; также и людей, если их могут найти, забирают в плен или убивают. Тем не менее, все же стоящие во главе войска посылают после этого глашатаев, которые должны находить людей и укрепления, и они очень искусны в розысках.

II. Когда же они добираются до рек, то переправляются через них, даже если они и велики, следующим образом: более знатные имеют круглую и гладкую кожу, на поверхности которой кругом они делают частые ручки, в которые вставляют веревку и завязывают так, что образуют в общем некий круглый мешок, который наполняют платьями и иным имуществом и очень крепко связывают; после этого в середине кладут седла и другие более жесткие предметы; люди также садятся в середине. И этот корабль, таким образом приготовленный, они привязывают к хвосту лошади и заставляют плыть вперед, наравне с лошадью, человека, который бы управлял лошадью. Или иногда они берут два весла, ими гребут по воде и таким образом переправляются через реку, лошадей же гонят в воду, и один человек плывет рядом с лошадью, которою управляет, все же другие лошади следуют за той и таким образом переправляются через воды и большие реки. Другие же, более бедные, имеют кошель из кожи, крепко сшитый; всякий обязан иметь его. В этот кошель, или в этот мешок, они кладут платье и все свое имущество, очень крепко связывают этот мешок вверху, вешают на хвост коня и переправляются, как сказано выше.

Монгольские конные лучники. Миниатюра из «Сборника летописей» Рашид ад-Дина, XIV в.

III. Надо знать, что всякий раз, как они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отступают вспять к своим; и это они делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду; и если их враги преследуют их до вышеупомянутой засады, они окружают их и таким образом ранят и убивают. Точно так же, если они видят, что против них имеется большое войско, они иногда отходят от него на один или два дня пути и тайно нападают на другую часть земли и разграбляют ее; при этом они убивают людей и разрушают и опустошают землю. А если они видят, что не могут сделать и этого, то отступают назад на десять или на двенадцать дней пути. Иногда также они пребывают в безопасном месте, пока войско их врагов не разделится, и тогда они приходят украдкой и опустошают всю землю. Ибо в войнах они весьма хитры, так как сражались с другими народами уже сорок лет и даже более.

IV. Когда же они желают приступить к сражению, то располагают все войска так, как они должны сражаться. Вожди или начальники войска не вступают в бой, но стоят вдали против войска врагов и имеют рядом с собой на конях отроков, а также женщин и лошадей. Иногда они делают изображения людей и помещают их на лошадей; это они делают для того, чтобы заставить думать о большем количестве воюющих. Пред лицом врагов они посылают отряд пленных и других народов, которые находятся между ними; может быть, с ними идут и какие-нибудь татары. Другие отряды более храбрых людей они посылают далеко справа и слева, чтобы их не видели их противники, и таким образом окружают противников и замыкают в середину; и таким образом они начинают сражаться со всех сторон. И, хотя их иногда мало, противники их, которые окружены, воображают, что их много. А в особенности бывает это тогда, когда они видят тех, которые находятся при вожде или начальнике войска, отроков, женщин, лошадей и изображения людей, как сказано выше, которых они считают за воителей, и вследствие этого приходят в страх и замешательство. А если случайно противники удачно сражаются, то татары устраивают им дорогу для бегства, и как только те начнут бежать и отделяться друг от друга, они их преследуют и тогда, во время бегства, убивают больше, чем могут умертвить на войне.

Однако надо знать, что, если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят и убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой.

Монгольские воины-копьеносцы преследуют врага. Персидская миниатюра, XIV в.

§ IV. Об осаде укреплений

Укрепления они завоевывают следующим способом. Если встретится такая крепость, они окружают ее; мало того, иногда они так ограждают ее, что никто не может войти или выйти; при этом они весьма храбро сражаются орудиями и стрелами и ни на один день или на ночь не прекращают сражения, так что находящиеся на укреплениях не имеют отдыха; сами же татары отдыхают, так как они разделяют войска, и одно сменяет в бою другое, так что они не очень утомляются. И если они не могут овладеть укреплением таким способом, то бросают на него греческий огонь (зажигательная смесь нефти и смолы. – А.М.); мало того, они обычно берут иногда жир людей, которых убивают, и выливают его в растопленном виде на дома; и везде, где огонь попадает на этот жир, он горит, так сказать, неугасимо; все же его можно погасить, как говорят, налив вина или пива; если же он упадет на тело, то может быть погашен трением ладони руки. А если они не одолевают таким способом и этот город или крепость имеет реку, то они преграждают ее или делают другое русло и, если можно, потопляют это укрепление. Если же это сделать нельзя, то они делают подкоп под укрепление и под землею входят в него в оружии. А когда они уже вошли, то одна часть бросает огонь, чтобы сжечь его, а другая часть борется с людьми того укрепления. Если же и так они не могут победить его, то ставят против него свой лагерь или укрепление, чтобы не видеть тягости от вражеских копий, и стоят против него долгое время, если войско, которое с ними борется, случайно не получит подмоги и не удалит их силою.

§ V. О вероломстве татар и о жестокости против пленных

Но когда они уже стоят против укрепления, то ласково говорят с его жителями и много обещают им с той целью, чтобы те предались в их руки; а если те сдадутся им, то говорят: «Выйдите, чтобы сосчитать вас согласно нашему обычаю». А когда те выйдут к ним, то татары спрашивают, кто из них ремесленники, и их оставляют, а других, исключая тех, кого захотят иметь рабами, убивают топором; и если, как сказано, они щадят кого-нибудь иных, то людей благородных и почтенных не щадят никогда, а если случайно, в силу какого-нибудь обстоятельства, они сохраняют каких-нибудь знатных лиц, то те не могут более выйти из плена ни мольбами, ни за выкуп. Во время же войн они убивают всех, кого берут в плен, разве только пожелают сохранить кого-нибудь, чтобы иметь их в качестве рабов. Назначенных на убиение они разделяют между сотниками, чтобы они умерщвляли их обоюдоострою секирою; те же после этого разделяют пленников и дают каждому рабу для умерщвления десять человек или больше, или меньше, сообразно с тем, как угодно начальствующим.

Казнь монголами осужденных. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-дина. XIV в.

Глава седьмая Как они заключают мир с людьми; о названиях земель, которые они покорили; о землях, которые оказали им сопротивление, и о жестокости, которую они проявляют к своим подданным

§ I. Как они заключают мир с людьми

I. Надо знать, что они не заключают мира ни с какими людьми, если те им не подчинятся, потому что, как сказано выше, они имеют приказ от Чингисхана, чтобы, если можно, подчинить себе все народы. И вот чего татары требуют от них: чтобы они шли с ними в войске против всякого человека, когда им угодно, и чтобы они давали им десятую часть от всего, как от людей, так и от имущества. Именно они отсчитывают десять отроков и берут одного и точно так же поступают и с девушками; они отвозят их в свою страну и держат в качестве рабов. Остальных они считают и распределяют согласно своему обычаю. А когда они получат полную власть над ними, то, если что и обещали им, не исполняют ничего, но пытаются повредить им всевозможными способами, какие только, соответственно, могут найти против них…

II. Они посылают также за государями земель (других государств. – А.М.), чтобы те являлись к ним без замедления; а когда они придут туда, то не получают никакого должного почета, а считаются наряду с другими презренными личностями, и им надлежит подносить великие дары как вождям, так и их женам, и чиновникам, тысячникам и сотникам; мало того, все вообще, даже и сами рабы, просят у них даров с великою надоедливостью, и не только у них, а даже и у их послов, когда тех посылают к ним. Для некоторых также они находят случай, чтобы их убить… Ибо их замысел заключается в том, чтобы им одним господствовать на земле, поэтому они выискивают случаи против знатных лиц, чтобы убить их. У других же, которым они позволяют вернуться, они требуют их сыновей или братьев, которых больше никогда не отпускают…

Глава восьмая Как надлежит встретить татар на войне, что они замышляют, об оружии и устройстве войск, как надлежит встретить их хитрости в бою, об укреплении крепостей и городов и что надлежит делать с пленными

§ I. Что замышляют татары

I. Замысел татар состоит в том, чтобы покорить себе, если можно, весь мир, и о б этом, как сказано выше, они имеют приказ Чингисхана. Поэтому их император так пишет в своих грамотах: «Храбрость Бога, император всех людей»; и в надписании печати его стоит следующее: «Бог на небе и Куйюк-кан[29] над землею храбрость Божия. Печать императора всех людей»[30]. И потому, как сказано, они не заключают мира ни с какими людьми, если только те случайно не предаются в их руки. И так как, за исключением Христианства, нет ни одной страны в мире, которой бы они не владели, то поэтому они приготовляются к бою против нас. Отсюда да знают все, что в бытность нашу в земле татар мы присутствовали в торжественном заседании, которое было назначено уже за несколько лет пред сим, где они в нашем присутствии избрали в императоры, который на их языке именуется кан Куйюка. Этот вышеназванный Куйюк-кан поднял со всеми князьями знамя против Церкви Божией и Римской Империи, против всех царств христиан и против народов Запада, в случае если бы они не исполнили того, что он приказывает Господину Папе, государям и всем народам христиан на Западе…

Письмо Гуюг-хана папе Иннокентию IV

«Силою Вечного Тэнгри (харизмою. – А.М.), Далай-хана (здесь: Чингисхана. – А.М.) всего великого народа; наше (Гуюг-хана. – А.М.) повеление. Это повеление, посланное великому папе, чтобы он его знал и понял. После того как держали совет в… области Karal, вы нам отправили просьбу и покорности, что было услышано от ваших послов. И если вы поступаете по словам вашим, то вы, который есть Великий папа, приходите к нашей особе, чтобы каждый приказ Ясы мы вас заставили выслушать… И еще. Вы послали мне такие слова: «Вы взяли всю область Majar (Венгров) и Kiristan (христиан); я удивляюсь…». Какая ошибка была в этом, скажите нам? И эти твои слова мы тоже не поняли. Чингисхан и Угэдэй-хан послали к обоим (государствам: Польша, Венгрия. – А.М.) выслушать приказ бога (Всевышнего Тэнгри. – А.М.). Но приказа бога (о подчинении. – А.М.) эти люди не послушались. Те, о которых ты говоришь, даже держали великий совет, они показали себя высокомерными и убили наших послов, которых мы отправили. В этих землях силою Вечного бога (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) люди были убиты и уничтожены. Некоторые по приказу бога спаслись, по его единой силе… Силою бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где заходит, пожалованы нам. Кроме приказа бога, просто так никто не может ничего сделать. Ныне вы должны сказать чистосердечно: «Мы станем вашими подданными, мы отдадим вам все свое имущество». Вы сам во главе королей, все вместе, без исключения, придите предложить нам службу и покорность. С этого времени мы будем считать вас покорившимися. И если вы не последуете приказу бога и воспротивитесь нашим приказам, то вы станете (нашими) врагами.

Вот что вам следует знать. А если вы поступите иначе, то разве мы знаем, что будет; одному богу (Вечному Всевышнему Тэнгри. – А.М.) это известно.

В последние дни джамада-оль-ахар года 644

(3–11 ноября 1246 г.)».

Портрет Гуюг-хана (1206–1248 гг.) Из коллекции портретов монгольских ханов и ханш, хранившихся в императорском дворце в Пекине. XIII–XIV вв.

Имперская печать великого хана Гуюга

Фрагмент ответного письма с печатью хана Гуюга, отправленного папе Иннокентию IV с Плано Карпини

Раздел третий Чингисхан: Я ухожу за именем и славой»

Память о герое – его вторая жизнь.

Мутанабби

Издавна, как осуществляется бег времени, последнее вырывает из рук человека слова о прошлом.

Рашид ад-дин

В третий раздел данного издания включены заключительные главы моей новой книги «Чингисхан. Хроника жизни. Летописный свод». Этот фрагмент охватывает период с 1215 по 1227 год, время Среднеазиатского похода армии Чингисхана и завершающего этапа его многолетней войны с Тангудским царством. Исторический материал, содержащийся в этих главах, дает наглядное представление о том, как претворялась в жизнь доктрина «всемирного единодержавия» Чингисхана, как были применены на практике те «высшие принципы и идеи, соединенные в стройную систему», которыми руководствовался Чингисхан, осуществляя военное строительство, как проявили свое ратное искусство воспитанные им монгольские военачальники.

Несколько слов о самой книге. В ее основу положены свидетельства современников Чингисхана, а также летописцев последующих столетий, которые передавались изустно, собирались, накапливались и сохранялись для грядущих поколений в памяти разных народов, в их исторических и литературных памятниках: династийных хрониках, летописях, сказаниях, легендах, преданиях. В данной книге приоритет отдан истории фактов, событий, происшествий эпохи Чингисхана и его собственной жизни. Ибо «документы – это самые богатые жилы для добычи знания», а «…объемная история может быть восстановлена только тогда, когда историк сопоставит результаты как можно большего количества источников. Безупречный результат не будет никогда, но каждый отдельный угол зрения, каждый отдельный исследовательский прием и метод помогают лучше высветить части, которые все вместе составляют целое».

Итак, целью автора было сведение «без всяких изменений, переделок и вольностей» в единый летописный свод всех важнейших событий жизни Чингисхана, дабы, во-первых, сделать достоянием широкого круга читателей этот обширный материал, дающий пищу для размышлений о его мировоззрении, могучих дарованиях, многогранной и цельной личности Чингисхана, о времени и народе, его породивших, и, наконец, о месте, которое занимает Чингисхан в истории человечества, и, во-вторых, приблизить нас, людей ХХI века, к живому Чингисхану, помочь изжить ходячие представления о нем как о «гениальном», но все же «дикаре», и создать у каждого читателя свое собственное, как не завышенное, так и не заниженное, новое представление о его противоречивой личности и человеческой репутации.

О жанре нашей книги и способе подачи в ней материала. Жанр романа-хроники (иногда его называют документально-биографическим романом или просто документальным романом) в конце 20 – начале 30-х годов ХХ века появился и утвердился в нашей литературе благодаря В. В. Вересаеву, опубликовавшему две замечательные книги: «Пушкин в жизни» и «Гоголь в жизни».

Разработанные писателем принципы этого литературного жанра были основополагающими в работе над нашей Хроникой. Это дало возможность собрать «из разрозненных листов и свитков, различных книг и сказаний» все важнейшие сведения об интересующем нас Герое и его эпохе, расположить путем монтажа эту мозаику согласующихся и спорящих между собой сведений и фактов в хронологической последовательности и в результате воссоздать благодаря «голосу эпохи», свидетельским показаниям современников Чингисхана его коллективный портрет, его живой, цельный облик, внешний и внутренний.

Чтобы помочь читателю не только увидеть панорамную картину интересующей нас эпохи, ставшей полем битвы племен, народов, государств, поприщем для соперничества великих людей, среди которых Чингисхану было предопределено возвыситься над всеми, но и разобраться в разноречивом многоголосье эпохи, во всех перипетиях, которые испытал наш Герой на многотрудном жизненном пути, каждая глава Хроники предваряется вступительными заметками, дабы ввести читателя в хронологический поток событий в достаточной степени подготовленным. Кроме того, в структуру книги введены так называемые капсулы, «своеобразные островки на пути хронологического потока событий». Это – комментарии, выводы, гипотезы ученых-востоковедов с мировым именем, которые своими авторитетными мнениями помогают понять читателю различные факты жизни Чингисхана или позицию того или иного средневекового автора в отношении конкретных исторических событий, а зачастую это – попытки восстановить недостающие звенья в хронологии жизни нашего Героя, выяснить, «…что из сообщаемого автором – правда, что им опущено и как было на самом деле…». Помимо этого, с помощью капсул автор Хроники хотел познакомить читателя с исследованиями в области чингисхановедения наших современников, которые, восприняв «правило и обычай мудрецов и ученых» Средневековья, изучают их летописи и сказания, «чтобы посредством этого остались навсегда на страницах времени повествования о знаменитых государях и счастливых властителях… чтобы (вся история) от начала до конца стала известной и понятной как знатным людям, так и простонародью; чтобы достопримечательные положения и важнейшие происшествия и события, имевшие место во время возникновения монгольского государства, не исчезли и не изгладились (из памяти последующих поколений) по прошествии дней, месяцев и годов, чтобы они не стали скрытыми за завесою тайн».

А.В. Мелехин

Список использованной литературы

1. Норман Дэвис. История Европы. М.: Издательство «АСТ», «ТРАНЗИТКНИГА», 2004.

2. Л. Н. Гумилев. В поисках вымышленного царства. Санкт-Петербург: «Абрис», 1994.

3. Рашид ад-дин. Сборник летописей. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. Т. 1. Кн. 1.

А. В. Мелехин «Чингисхан. Хроника жизни. Летописный свод» (фрагменты)

Глава 20. «Если ты творишь зло, ты сам наказываешь себя; око Судьбы не дремлет» (1219–1223 гг.)

«О люди, знайте, что вы совершили великие проступки, а ваши вельможи – предводители грехов. Бойтесь меня!

Основываясь на чем, я говорю эти слова?

Потому что я – кара господня

(Всевышнего Тэнгри. – А.М.).

Если бы с вашей (стороны) не были совершены великие грехи, великий Господь не ниспослал бы на ваши головы мне подобной кары!»

Чингисхан

После возвращения из похода в Северный Китай (осенью 1215 года) и вплоть до начала похода на хорезмшаха (весна 1219 года) Чингисхан ликвидировал серьезную угрозу западным рубежам Великого Монгольского Улуса, которая возникла в результате захвата власти в государстве кара-киданей (Восточный Туркестан. – А.М.) Хучулугом, сыном последнего найманского правителя Таян-хана.

Хучулуг не только вынашивал планы возврата бывших найманских земель, но и стремился привлечь под свои знамена остатки недобитых Чингисханом мэргэдов, а также недовольных своим вассальным положением «лесных» народов, в том числе хорь тумэдов, киргизов, дабы единым фронтом выступить против Великого Монгольского Улуса. Покончив с неподчинившимися ему остатками племени мэргэд, «умиротворив» хори тумэдов и хиргисов, наконец, разгромив в 1218 году войско Хучулуга и убив его самого, Чингисхан присоединил к себе территорию прекратившего свое существование государства кара-киданей, в результате чего рубежи монгольского государства были передвинуты на запад, и теперь оно непосредственно граничило с владениями хорезмшаха.

Монголы называли располагавшееся в нижнем течении Амударьи древнее государство хорезмшаха Сартуул, а его жителей сартаульцами. Это слово произошло от санскритского слова «сарт» – торговец. Это государство находилось на перекрестке торговых путей и было признанным центром международной торговли того времени.

В то же самое время, когда проводились указанные выше операции, произошли события, которые решающим образом повлияли как на будущее самого Великого Монгольского Улуса, так и на судьбы народов и государств Средней и Юго-Западной Азии, Закавказья, Восточной Европы, в первую очередь Руси.

А началось все с прибытия в 1215 году в окрестности Чжунду, где в то время еще находился Чингисхан, посольства хорезмшаха, государство которого к этому времени достигло пика своего могущества. Глава хорезмийского посольства Беха-ад-дин Рази передал Чингисхану предложение султана Мухаммеда установить добрососедские отношения и развивать взаимовыгодную торговлю. Это предложение полностью соответствовало тогдашним стремлениям Чингисхана, и он дал свое согласие на предложение хорезмшаха. Однако в процессе дальнейших действий обеих сторон им стали предельно ясны истинные интересы и замыслы друг друга.

Впрочем, если современники этих событий, а вслед за ними и нынешние исследователи едины во мнении, что хорезмшах, уже тогда замышлявший завоевание Китая, отправил своих послов прежде всего для того, чтобы убедиться в истинности слухов, доходивших до него из этого региона, и выведать информацию о боевой силе Великого Монгольского Улуса, то в отношении планов Чингисхана (во всяком случае, до трагических событий в Отраре) и причин похода на державу хорезмшаха такого единства нет.

Так или иначе, недальновидная политика и вероломство хорезмшаха подтолкнули Чингисхана к более решительным действиям на западных рубежах своего улуса, окончательной передаче в руки Мухали руководства военными действиями в Северном Китае и, главное, форсированной подготовке своей армии к походу в Среднюю Азию.

Современные ученые выдвигают различные гипотезы о причинах и целях похода Чингисхана на державу хорезмшаха. Китайский ученый Сайшал, резюмируя различные точки зрения, пишет о четырех чаще всего называемых причинах:

1. Сторонники гипотезы «грабительской войны» утверждают, что Чингисхан и его окружение добивались захвата богатой державы хорезмшаха, ее полного разграбления, а также захвата «великого торгового пути» между востоком и западом, который в то время проходил по территории Средней Азии.

2. Другие ученые считают, что причина этого похода вытекает из «потребностей военной политики» Чингисхана: лишь захватив Хорезм и овладев его ресурсами, он мог ускорить завоевание Китая.

3. Есть сторонники у гипотезы «двух потребностей», которые утверждают, что в то время для Чингисхана было жизненно важно, во-первых, расширить свою территорию, дабы наделить уделами своих сыновей и тем самым разрешить возникшие между ними противоречия, а во-вторых, окончательно «замкнуть окружение империи Цзинь» путем захвата Хорезма.

4. И, наконец, большинство ученых, опираясь на многочисленные свидетельства древних источников, пишут о стремлении Чингисхана «наказать» сартаульцев за убийство нескольких сотен торговых людей, посланных Чингисханом в Хорезм для налаживания торговых отношений[31].

Сам китайский ученый является сторонником той (четвертой) точки зрения, что Чингисхан так же, как и в отношении империи Цзинь, домогался крови хорезмшаха, «лишь мстя».

В связи с перечисленными выше различными гипотезами современных исследователей небезынтересно высказывание монгольского ученого Ш. Бира о главной цели разработанной и начатой реализовываться в это время Чингисханом политической доктрины, тэнгэризма: «Чингисхан и его преемники, создавая мировую империю, не уделяли большое внимание различным абстрактным религиозным постулатам. Они разработали идеологию, которая прежде всего была призвана оправдать их собственную практическую деятельность; их главным стремлением было навязать свою политическую доктрину захваченным странам и народам… Для них первичным всегда была политическая выгода. Не трудно понять, что, ведя войны против исламских и христианских государств, усилия монгольских ханов прежде всего были направлены против властей предержащих, во главу угла ставились их собственные политические и жизненные интересы… Цель их политической доктрины заключалась не в установлении в мире господства своей религии, а в установлении политической диктатуры, в первую очередь ориентированной на интересы и выгоду своего кочевого народа»[32].

Надо отметить, что Чингисхан даже после кровавой резни, устроенной градоначальником Отрара, надеялся на разрешение этого происшествия малой кровью и потребовал выдать ему виновного. Однако хорезмшах расправился и со вторым посольством Чингисхана, и это делало суровое воздаяние неминуемым.

После принятия на хуралтае в 1218 году окончательного решения о походе на державу хорезмшаха Чингисхан в течение полугода планомерно готовился к войне уже на два фронта. Он передал бразды правления военными действиями в державе Алтан-хана гуй вану Мухали; оставил наместником в самой Монголии своего младшего брата Тэмугэ отчигина, а в своих владениях южнее пустыни Гоби – свою дочь Алага бэхи; провозгласил преемником своего третьего сына – Угэдэя.

Перед дальним походом в Среднюю Азию Чингисхан значительно укрепил боеспособность собственной армии: в нее влились части и военные подразделения из Китая, специализировавшиеся на осаде крепостей и городов, строительстве плавсредств и мостов, появилось соответствующее вооружение (дальнобойные, камне– и огнеметные орудия) и необходимые приспособления. Как и перед предыдущими походами, и на этот раз была проделана большая разведывательная работа.

В апреле 1219 года армия Чингисхана, насчитывавшая, по различным источникам, 150–200 тысяч воинов, двинулась на запад. Лето этого года пятидесятивосьмилетний Чингисхан провел на Иртыше, в землях уйгуров, которые вместе с харлугами, как и обещали, присоединились к его войску. А вот вассалы-тангуды, как свидетельствуют источники, посмели отказаться от участия в западном походе Чингисхана и, помимо этого, нанесли ему кровное оскорбление. В конце жизни Чингисхан отомстит вероломным тангудам, и Тангудское государство прекратит свое существование…

У Чингисхана было несколько вариантов проникновения в державу хорезмшаха. Традиционным путем проникновения азиатских кочевников на Запад считалась дорога через Джунгарскую крепость, а оттуда по безводной пустыне до реки Сырдарья. Этот путь требовал предварительного решения вопросов обеспечения многотысячной армии Чингисхана продовольствием, водой и фуражом. Существовали и более благоприятные по природным условиям обходные пути, но это удлиняло дорогу на несколько сот километров и увеличивало риск немедленного столкновения с вражеским войском.

Самым близким путем проникновения во владения хорезмшаха с востока был путь по горным проходам Тянь-Шаня и Памира. Этот многотрудный, особенно в зимних условиях, путь выбрал неустрашимый монгольский полководец Зэв со своим отрядом, который по замыслу Чингисхана должен был следовать в авангарде его армии.

Войско Зэва смогло преодолеть все препятствия и весной 1220 года вступило в Ферганскую долину. По мнению ряда исследователей (Сайшал, Ч. Далай, Х. Шагдар)[33], именно там войско под командованием Зэва первым из частей армии Чингисхана вступило в бой с войском хорезмшаха; как свидетельствуют источники, исход этого сражения повлиял как на самого хорезмшаха, так и на весь дальнейший ход боевых действий в Средней Азии.

Основные силы Чингисхана, двигаясь южнее озера Балхаш, форсировали реку Чуй и уже осенью 1219 года были у стен Отрара. Так начался Западный поход Чингисхана.

Как считает китайский исследователь Сайшал, этот поход монгольских войск можно разделить на три фазы:

первая – «Сражения в Мавераннахре (междуречье Амударьи и Сырдарьи. – А.М.)», в ходе которых были уничтожены основные силы хорезмшаха;

вторая – «Сражения на Инде», проходившие на юге страны; в них Чингисхану уже противостоял Джелал ад-Дин, сумевший объединить вокруг себя остатки войска отца;

третья – «Сражения в Прикаспии»; в отличие от первых двух фаз, во время которых военными действиями руководил лично Чингисхан, походом в Прикаспийские земли и далее руководили полководцы Чингисхана – Зэв и Субэдэй.

1217–1218 годы

В Хорезме, Ираке, Хорасане и Газне был султан Мухаммед Хорезмшах. Вследствие того, что султаны этих государств были полностью уничтожены, а он стал полновластным государем, дело его достигло вершины величия, и он ввел в сферу (своего) владычества еще некоторые из владений Туркестана и Мавераннахра…

Победы, одержанные Чингисханом в Китае… прославили его имя гораздо более, чем объединение монгольских племен. Богатства Китая всегда были предметом увлечения мусульман; естественно, что после победы над гур-ханом (кара-киданей Журуху. – А.М.) хорезмшах… стал мечтать о завоевании Китая…; в это время до него дошли слухи, что его предупредил монгольский завоеватель. Желание проверить этот слух и получить подробные сведения о действительных силах завоевателя было, по словам Джузджани (персидский летописец, современник Чингисхана. – А.М.), причиной отправления хорезмийского посольства к Чингисхану. Во главе посольства стоял Беха-ад-дин Рази; от него получил свои сведения историк…

Чингисхан милостиво принял послов и велел передать хорезмшаху, что считает его владыкою запада, как себя – владыкою востока, и желает, чтобы между ними были мир и дружба и чтобы купцы свободно переезжали из одной страны в другую.

Нет основания сомневаться в искренности этих слов; едва ли Чингисхан в то время мечтал о всемирном владычестве…

…Торговля с оседлыми народами всегда имела большое значение для кочевников, преимущественно ради предметов одежды. При Чингисхане, вероятно вследствие военных действий в Северном Китае и опустошения этой страны, даже хлеб привозили в Монголию «из-за северных гор»… Посредниками в этой торговле были «торгующие варвары западных стран»; как известно, в руках уйгурских и мусульманских купцов находилась даже торговля между Китаем и Монголией. Интересы Чингисхана в этом случае совпадали с интересами мусульманских капиталистов.

Подобной гармонии не было между политическими стремлениями Мухаммеда и интересами купцов его государства. Отправляя посольство к Чингисхану, хорезмшах хотел только получить достоверные сведения об этом завоевателе, в котором видел опасного соперника…

С другой стороны, после походов Мухаммеда на кипчаков и присоединения северной части Семиречья к Монгольской империи государство хорезмшаха стало непосредственно граничить с государством Чингисхана, причем оба завоевателя, особенно последний, заботились об установлении безопасности в своих владениях. При таких условиях купцы владений Мухаммеда, естественно, должны были сделать попытку проникнуть в Монголию северным путем, минуя (в то время еще. – А.М.) принадлежавший Хучулугу Восточный Туркестан.

В. В. Бартольд[34]

В конце эпохи правления Хорезмшаха население обладало совершеннейшими безопасностью и благосостоянием. Очаги смут угасли, дороги очистились от разбойников и грабителей, и толпы купцов направились во все те места окраин государств, которые показывали возможность получения прибыли, в надежде на ее приобретение.

Так как монгольские племена были кочевниками и (находились) далеко от городов, то у них весьма ценились различные сорта носильных тканей и подстилок, и молва о прибыльности торговли с ними широко распространилась. По этой причине трое купцов из Бухары направились в те области с различными родами товаров… которые ими считались подходящими и годными для этого народа.

Хорезмшах со свитой. Персидская миниатюра, XIII в.

В то время Чингисхан уже очистил большую часть страны Хитая и Туркестана от непокорных и нарушителей (закона) и разместил на дорогах стражников с тем, чтобы они пропускали в безопасности купцов, а все, что сочтут подходящим из их тканей и материй, присылали вместе с их хозяевами к Чингисхану. Тех трех купцов отослали туда.

Когда они прибыли к (нему), один из них выложил свои ткани. Все, что стоило десять или двадцать динаров, он оценивал в два балыша (слитки золота или серебра. – А.М.) либо три. От этих нечестных речей Чингисхан пришел в гнев и сказал: «Этот человек думает, что ткани до нас (никогда) не доходили!» И велел показать ему различные сорта ценных тканей, имевшихся налицо в (его) сокровищнице. Затем, переписав его ткани, (их) насильно (у него) отняли, а (его) самого задержали.

(Затем Чингисхан) приказал явиться с тканями его товарищам. (Однако), сколько он ни убеждал (их), они не оценили одежд и сказали: «Мы принесли эти материи на имя государя!»

Их слова понравились Чингисхану, и он приказал дать им за каждую штуку зарбафта (парчи. – А.М.) один балыш золота, а за карбас и зенданачи (некрашеная и цветная, соответственно, хлопчатобумажная ткань. – А.М.) по балышу серебра. (Затем) позвал того другого (их) товарища и оплатил (ему) в том же самом соотношении те его ткани, которые (монголы) отняли (у него), и соизволил оказать им (всем) различного рода ласки.

В то время на мусульман смотрели взором полного уважения и почтения, и для вящего почета и уважения к ним их принимали в чистых белых войлочных палатках (юртах. – А.М.). При их возвращении (Чингисхан) приказал женам, царевичам и эмирам каждому отправить с ними двух-трех человек из своих приближенных с товарами, (состоящими из) золотых и серебряных балышей, (с тем) чтобы те отправились в страну султана (хорезмшаха. – А.М.), торговали и приобретали ценные и редкие вещи того края.

Согласно приказу каждый человек назначил из своих людей по одному – по два человека; собралось четыреста пятьдесят мусульман.

Чингисхан, присоединив к тем купцам в качестве послов Махмуда Хорезми, Али-Ходжу Бухари и Юсуфа Канка Отрари, отправил (их) к Хорезмшаху с известием: «Купцы той (вашей) стороны пришли к нам, и мы отправили (их) назад таким образом, как вы услышите. Кроме того, мы послали вместе с ними в те (ваши) страны несколько купцов привезти в нашу сторону диковинки ваших краев и получить редкостные ткани (производства) тамошних краев.

Величие вашей семьи и благородство вашего рода (ни для кого) не скрыты! Обширность пространства (вашего) государства и проникновенная сила ваших приказов ясны и знати, и черни в большей части земли. Для меня же вы – дорогой сын и лучший из мусульман. (Теперь), когда пределы, близкие к нам, очищены от врагов и полностью завоеваны и покорены, и с обеих сторон определены соседские права, – разум и благородство требуют, чтобы с обеих сторон был бы проторен путь согласованности, и мы взяли бы на себя обязательства помощи и поддержки друг друга в бедственных событиях и содержали бы в безопасности дороги от гибельных происшествий, дабы купцы, от многократных посещений которых зависит благосостояние мира, передвигались бы со спокойной душой. (Тогда) вследствие (установившегося между нами) согласия, исчезнут поводы для беспокойства, и пресечется поддержка разлада и непокорности!»

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 186–188.

Когда султан после своего возвращения из Ирака бросил посох пребывания Мавераннахре, его встретили послы Чингисхана[35]. Это были Махмуд ал-Хорезми, Али Хваджа ал-Бухари и Йусуф Кенка ал-Отрари. С ними были обычные для тюрок дары: слитки драгоценных металлов, моржовый клык (нусуб ал-хутувв), мешочки с мускусом, каменья яшмы и одежды, называемые тарку (монг.: торго – шелк. – А.М.), которые изготовляются из шерсти белого верблюда. Одежда из этой шерсти продается за пятьдесят или более динаров.

Посольство имело целью стремление к установлению отношений мира, дружбы и к следованию путем доброго соседства. Послы сказали: «Великий хан приветствует тебя и говорит: «От меня не скрыто, как велико твое дело, мне известно и то, чего ты достиг в своей власти. Я узнал, что твое владение обширно и твоя власть распространилась на большинство стран земли, и поддержание мира с тобой я считаю одной из своих обязанностей. Ты для меня подобен самому дорогому моему сыну. Не скрыто и для тебя, что я завладел Китаем и соседними с ним странами тюрок и их племена уже покорились мне. И ты лучше всех людей знаешь, что моя страна – скопища войск и рудники серебра и в ней столько (богатств), что излишне искать какую-либо другую. И если сочтешь возможным открыть купцам обеих сторон путь для посещения, то это (было бы) на благо всем и для общей пользы».

Держава Хорезмшаха находилась на перекрестке путей, связывавших государства Восточной Азии со странами Средиземноморья, а также Индию с Южной Русью, и поэтому являлась центром торговли востока и запада, севера и юга, занимала важное место в международных отношениях того времени. Естественно, что этот регион задолго до описываемых событий стал притягивать внимание Чингисхана. Однако о его завоевании он тогда не помышлял. Чингисхан стремился лишь к тому, чтобы избавить себя от непредвиденных препятствий, которые могло создать это могущественное государство на пути реализации его планов в отношении империи Цзинь Алтан-хана. Именно поэтому он с радостью воспринял предложение хорезмшаха установить добрососедские, дружественные отношения и развивать взаимовыгодную торговлю; Чингисхан надеялся воспользоваться этим предложением, дабы свести на нет возможные притязания хорезмшаха в отношении территории Китая.

В переданном хорезмшаху послании Чингисхана явно проглядывается эта его позиция…

Ж. Бор[36]

Выслушав содержание послания, султан велел привести Махмуда ал-Хорезми ночью одного, без других послов. Он сказал ему: «Ты – хорезмиец, и не может быть, чтобы ты не питал к нам дружеского расположения и склонности». Он обещал ему награду, если тот скажет ему правду о том, о чем он его спросит, и отдал ему из своего браслета драгоценный камень в знак верности обещанию. Султан поставил перед ним условие – быть соглядатаем при Чингисхане. По доброй воле или из страха он дал согласие на то, чего от него требовали. Затем султан спросил: «Правду ли сказал мне Чингисхан, заявляя, что он завладел Китаем и захватил город Тамгадж (Чжунду. – А.М.)?

Монголы захватывают срединную столицу империи Цзинь, город Чжунду (будущий Пекин). Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР)

Правдив ли он, говоря об этом, или лжет?» Тот ответил: «Да, он сказал правду. Такое великое дело не может остаться тайной, и скоро султан сам убедится в этом». Тот сказал: «Ты же знаешь, каковы мои владения и их обширность, знаешь, как многочисленны мои войска. Кто же этот проклятый, чтобы обращаться ко мне, как к сыну? Какова же численность имеющихся у него войск?»

Что же касается обращения Чингисхана к хорезмшаху, как к «самому дорогому сыну», это вовсе не означает, что Чингисхан, следуя традиционному правилу правителей восточных держав, таким образом выказывал султану хорезмшаху свое величие и могущество и в завуалированной форме дал понять, что считает его своим вассалом, который должен подчиняться ему, как сын отцу. Это заблуждение возникло (у некоторых исследователей, например Д. Оссона. – А.М.) из-за непонимания того, что традиции дипломатии кочевых и оседлых народов, относящихся к одному региону, принципиально отличаются друг от друга.

Вполне возможно, что в определенный период времени в дипломатической практике Китая, государств Средней Азии и Ближнего Востока обращение одного правителя к другому, как к «сыну», считалось дипломатической уловкой, подразумевающей зависимость последнего. Тогда как у кочевников, тем более в их дипломатической традиции Средних веков, понятие «сын» имело диаметрально противоположное значение и являлось выражением самых близких, дружественных отношений. К примеру, отношения Ван-хана и Тэмужина определялись как отношения «отца и сына», однако нет оснований говорить, что один зависел от другого. Никто из них не платил другому дань. А ведь именно плата дани считалась монголами главным показателем зависимости…

Таким образом, нельзя отрицать, что хорезмшах неправильно понял обращение Чингисхана из-за отличительных особенностей мышления и традиций двух народов.

Ж. Бор[37]

Монгольские войска вторгаются на территорию империи Цзинь (Северный Китай) через ущелье Цавчаал. Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР)

Увидев признаки гнева (султана) и то, что любезная речь превращается в спор, Махмуд ал-Хорезми отступил от искренности и стремился снискать милость султана, чтобы спастись из клыков смерти. Он сказал: «Его войско в сравнении с этими народами и несметным войском не что иное, как всадник перед конницей или дымок в сравнении с ночным мраком». Тогда султан согласился на то, чего просил Чингисхан в отношении перемирия.

И Чингисхан был рад этому. Состояние перемирия продолжалось до тех пор, пока из его страны в Отрар не прибыли купцы Умар Ходжа ал-Отрари, ал-Джамал ал-Мараги, Фахр ад-Дин ад-Дизаки ал-Бухари и Амин ад-Дин ал-Харави. Здесь с двадцатью тысячами всадников находился Инал-хан, сын дяди – по матери – султана, управлявший Отраром в качестве султана. Его низкая душа стала жадной к имуществу этих купцов, и с этой целью он написал султану письмо лжеца и лицемера, утверждая, что «эти люди, прибывшие в Отрар в одежде купцов, вовсе не купцы, а лазутчики, высматривающие то, что не касается их деятельности. Когда они остаются наедине с кем-либо из простонародья, они угрожают ему и говорят: «Вы в полном неведении относительно того, что творится вокруг вас; скоро к вам придет такое, против чего вы не устоите» – и далее в том же духе.

Тогда султан разрешил ему принять меры предосторожности к ним, пока он не примет своего решения. Когда он отпустил узду Инал-хана, так как разрешил принять подобные меры, тот преступил все пределы (дозволенного), превысил свои права и схватил (этих купцов). После этого от них не осталось следа и не слышно было вестей. А упомянутый (Инал-хан) единолично распорядился тем многочисленным добром и сложенными товарами, из злого умысла и коварства.

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны»[38].

Их царь, зовущийся Чингисхан… отправил группу купцов с большим количеством слитков серебра, бобровых мехов и других товаров в города Мавераннахра Самарканд и Бухару, чтобы они купили для него одежду для облачения. Они прибыли в один из городов тюрков, называемый Отрар, а он – крайний предел владений хорезмшаха. Там у него был наместник. Когда эта группа (купцов) прибыла туда, он послал к хорезмшаху, сообщая ему об их прибытии и извещая о том, что они имеют ценного.

Хорезмшах послал к нему (гонца), приказывая убить их, забрать все, что у них было, и отправить к нему. Тот убил их и отправил то, что они имели, а было много всякого (добра). Когда (их товары) прибыли к хорезмшаху, он поделил их между купцами Бухары и Самарканда, взяв себе восьмую часть.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории»[39].

Когда… купцы прибыли в город Отрар, тамошним эмиром был некто по имени Иналчук (Инал-хан. – А.М.). Он принадлежал к родственникам Туркан-хатун, матери султана, и стал известен под прозвищем «Кайр-хан».

В группе купцов был один индус, который в прошлые дни имел с ним знакомство; Иналчук по принятому (им) обычаю приглашал его к себе, тот же, возгордившись величием своего хана (Чингисхана), не проявлял к нему (должного) уважения. Кайр-хан на это сердился, кроме того, он позарился и на их (купцов) добро. Задержав их, он послал посла к султану в Ирак с уведомлением о (караване Чингисхана и о) положении (купцов).

Хорезмшах, не послушавшись наставлений Чингисхана и не вникнув глубоко, отдал приказ, допускающий пролитие их крови и захват их имущества. Он не понял того, что с разрешением их убийства и (захвата их) имущества станет запретной жизнь (его собственная и жизнь его подданных).

Кайр-хан согласно приказу (султана) умертвил их, но (тем самым) он разорил целый мир и обездолил целый народ.

Прежде чем пришло это указание (от Хорезмшаха), один из (купцов), хитростью убежав из тюрьмы, скрылся в глухом закоулке. Когда он узнал о происшедшей гибели своих товарищей, он пустился в путь, спеша к Чингисхану. Он доложил (ему) о горестных обстоятельствах других (купцов). Эти слова произвели такое действие на сердце Чингисхана, что у него не осталось больше сил для стойкости и спокойствия.

В этом пламенном гневе он поднялся в одиночестве на вершину холма, набросил на шею пояс, обнажил голову и приник лицом к земле. В течение трех суток он молился и плакал, (обращаясь) к господу (Всевышнему Тэнгри. – А.М.), и говорил: «О великий господь! О творец тазиков и тюрков! Я не был зачинщиком пробуждения этой смуты, даруй же мне своею помощью силу для отмщения!»

После этого он почувствовал в себе признаки знамения благовестия и, бодрый и радостный, спустился оттуда вниз, твердо решившись привести в порядок все необходимое для войны.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 186–190.

…Из слов Насави можно заключить, что послы вернулись к Чингисхану, который был очень обрадован договором, и что только после этого был отправлен торговый караван, причем последнему был дан документ с подписью султана (очевидно, привезенный послами).

Едва ли для этого было время, так как отрарская катастрофа, по всем известиям, также произошла еще в 1218 г.; более вероятно, что, согласно с рассказом Джузджани, караван отправился из Монголии одновременно с посольством и прибыл в приграничный город владений Мухаммеда, Отрар, вскоре после отъезда послов из страны…

О степени ответственности, которая падает на Мухаммеда, существуют противоречивые известия. По Насави, наместник действовал исключительно из жадности… когда он известил султана, что купцы ведут себя как шпионы, Мухаммед только послал ему приказ задержать их; на убийство наместник решился по собственному почину, и все сокровища убитых перешли к нему; только потом султан был вынужден прикрыть поступок наместника своим авторитетом, так как не мог вступить в борьбу с военной партией. По Ибн-ал-Асиру, наместник только известил султана о прибытии купцов и о количестве их имущества; султан тотчас велел перебить купцов, а имущество отправить к нему; товары были проданы бухарским и самаркандским купцам; вырученные деньги султан взял себе…

…Ни один из наших источников не говорит, что купцы своим поведением дали какой-нибудь основательный повод к жалобам… по всей вероятности, купцы погибли, став жертвой жадности наместника и подозрительности султана… Поступок хорезмшаха даже с точки зрения современного международного права дал Чингисхану более чем достаточный повод для войны…

В. В. Бартольд[40]

Хорезмшах стал жалеть, что убил их (монголов. – А.М.) соплеменников и захватил их имущество. Он очень озаботился и вызвал к себе Шихаб ад-Дина ал-Хиваки, почтенного законоведа. Он занимал при хорезмшахе высокое положение, и его советам он не противоречил. Законовед явился, и хорезмшах сказал: «Случилось ужасное дело. Следует обдумать его, и мне надо узнать твое мнение, как нам поступить. А дело это заключается в том, что на нас идет враг из тюркского края в несметном количестве».

Ал-Хиваки сказал: «У тебя в стране много воинов. Напишем во все края и соберем войска. Это будет всеобщий сбор. Все мусульмане должны помочь тебе деньгами и людьми. Затем пойдем со своими войсками в сторону Сайхуна (Сырдарья. – А.М.), а это большая река, разделяющая страны тюрков и ислама, и расположимся там. Когда прибудет враг, пройдя большое расстояние, мы встретим его отдохнувшими, тогда как он (Чингисхан) и его воины будут изнуренными и уставшими».

Хорезмшах собрал своих эмиров и главных советников и стал советоваться с ними. Они не согласились с мнением (ал-Хиваки) и предложили другое: «Дадим им переправиться к нам через Сайхун и войти в те горы и ущелья. Они не знают дорог через них, а мы знаем. И тогда мы одолеем и уничтожим их, и никто из них не спасется».

В то время как тюрки были в таком положении, неожиданно к хорезмшаху прибыл посол этого проклятого Чингисхана с сопровождающими. Он (вручил хорезмшаху послание, в котором тот), угрожая, заявил: «Вы убили моих людей и забрали их добро. Готовьтесь к войне! Я иду к вам с войском, которому вы не сможете противостоять»…

Чингисхан отправил упомянутое послание к хорезмшаху. Когда тот услышал его (содержание), он приказал убить посла, и тот был убит. Тем, кто сопровождал его, он приказал отрезать бороды и вернул к их хозяину Чингисхану. Они сообщили ему о том, как поступил хорезмшах с послом, и передали, что хорезмшах сказал: «Я иду на тебя, хотя бы ты был на краю мира, дабы наказать тебя, и поступлю с тобой так же, как я поступил с твоими людьми».

Хорезмшах подготовился к походу и сразу же после (прибытия) посла (Чингисхана) выступил, чтобы опередить весть о своем (приближении) и внезапно напасть на Чингисхана…

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Когда Чингисхан понял, что между обеими сторонами не осталось какой-либо преграды (к военным действиям) и государи, которые были (бы между ними) посредниками, исчезли, он привел в порядок, подготовил и снарядил (свои) войска и намерился напасть на владения Мухаммеда.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 190.

В дипломатической политике Чингисхана того времени (первой четверти XIII века. – А.М.), как нам представляется, можно выделить два периода: 1205–1210 гг. и 1211–1223 гг.

Внешняя политика и дипломатическая деятельность Чингисхана первого периода свидетельствовали о том, что он попытался внедрить и закрепить в международные отношения те новые элементы дипломатической политики, которые были разработаны им в ходе взаимоотношений его улуса с другими монгольскими ханствами. В частности, Чингисхан предложил соседним государствам придерживаться в межгосударственных отношениях следующих принципов: в любых ситуациях уважать право послов на неприкосновенность; отказаться от начала военных действий без объявления войны; не считать приоритетным выступление с позиции силы. Средством для осуществления внешней политики, построенной на этих принципах, являлась «открытая или гласная дипломатия», разработанная Чингисханом. Предложенные им принципы и средства их осуществления были прогрессивным явлением для того времени, а внешняя политика и дипломатическая доктрина Великого Монгольского Улуса находились на более высоком уровне по сравнению с другими державами.

Следует отметить, что принципы посольской неприкосновенности и обязательного предварительного объявления войны стали незыблемыми во взаимоотношениях между монгольскими ханствами еще до Чингисхана, тогда как принцип отказа от действий с позиции силы и практика «открытой или гласной дипломатии» были сформулированы самим Чингисханом. К сожалению, правители соседних держав отвергли его инициативу и продолжали чинить произвол, по-прежнему действуя варварскими методами… Следующий период (1211–1223 гг. – А.М.) внешнеполитической и дипломатической деятельности Чингисхана характеризуется пересмотром в определенной степени концепции его внешней политики; на это его подвигли события 1208–1210 гг., предшествовавшие походу монголов на державу Алтан-хана, а также вероломные действия хорезмшаха в 1218–1219 гг. Новая позиция Чингисхана в деле обеспечения мира между народами заключалась в следующем: мир следовало не просто отстаивать, защищая свою территорию; необходимо было лишить других способности напасть на тебя. Так зародилась новая доктрина международных отношений Чингисхана, получившая название Pax Mongolica: установление и поддержание мира «твердой рукой».

Ж. Бор[41]

Золотая пайцза, подтверждавшая неприкосновенность монгольского посла, являвшаяся одновременно его дипломатическим паспортом и верительными грамотами, XIII–XIV вв.

Монгольский посланник с золотой пайцзой

Когда хорезмшах забрал Мавераннахр у хитаев (кара-киданей. – А.М.), он перекрыл пути, идущие из городов Туркестана и тех, что дальше за ними, а часть татар (монгольские войска под командованием Зэва, Субэдэя и Тохучара. – А.М.) еще до этого, когда страна принадлежала хитаям, проникли в нее. После захвата (хорезмшахом) Мавераннахра у хитаев и (массового) убиения их эти татары завладели в Туркестане Кашгаром, Баласагуном и другими городами и вступили в борьбу с войсками хорезмшаха…

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

…Земли Кашгара и Хотана (часть Восточного Туркестана или Кашгарии. – А.М.) до самого края, принадлежащего султану (хорезмшаху. – А.М.), стали подвластны Завоевывающему Мир Императору Чингисхану.

Ата-Мелик Джувейни, «История завоевателя мира», с. 44.

Азия в начале XIII в.

После того как наместник хорезмшаха (в Отраре) убил людей Чингисхана, он подослал к Чингисхану лазутчиков, чтобы они узнали, как у него дела, какой по величине авангард (его воинства) и что он собирается предпринять. Лазутчики отправились. Они прошли через пустыню и горы на их пути и прибыли к нему. Через долгое время они вернулись к наместнику и сообщили ему, что их великое множество, не поддающееся исчислению, и что они одни из самых стойких в сражениях тварей Аллаха. Они не знают поражений. Необходимое им оружие они изготавливают своими руками.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Он (Чингисхан на Великом хуралтае 1218 года. – А.М.) снарядил и наставил своих сыновей, великих эмиров, ноёнов и тысячников, сотников и десятников, составил два фланга и передовой отряд (под командованием Зэва для похода на хорезмшаха. – А.М.)…

Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни, «История завоевателя мира», с. 54.

Стратегический план Чингисхана в этом походе заключался в следующем: дабы скрыть направление главного удара, передовой отряд Зэва, пройдя по горным проходам Памира и Тянь-Шаня, должен был выйти в Ферганскую долину и привлечь к себе внимание основных сил хорезмшаха; с этой же целью был окружен Отрар и направлены две монгольские армии вверх и вниз по течению Сырдарьи; эти монгольские части должны были громить и захватывать прибрежные города, приковывая к себе значительные силы противника, тем временем главные силы войска Чингисхана должны были скрытно форсировать Сырдарью, преодолеть пустыню Кызылкумы и, достигнув Бухары, преградить путь подхода вражеских войск из Персии и Хорасана. Вслед за тем они должны были соединиться с частями, возглавляемыми Зэвом и Цагадаем, и совместными усилиями окружить и разгромить Самарканд.

Х. Шагдар[42]

И отправил Чингисхан с передовым отрядом Зэва, а вслед ему – Субэдэя, а за Субэдэем шел Тохучар. И, посылая вперед трех мужей своих, Чингисхан наказал им: «Султанские пределы стороною обойдя, зайдите в тыл к нему, но в бой до нашего подхода не вступайте!»

«Сокровенное сказание монголов», с. 210.

Единственный путь, по которому в древние времена кочевники Центральной Азии вторгались в Среднюю Азию из Западной Монголии и Уйгурии, пролегал через Джунгарскую заставу и далее до реки Сырдарья через бескрайнюю, безводную Голодную степь. Чтобы провести главные силы своей армии этим путем, Чингисхану необходимо было решить вопрос провианта для нескольких десятков тумэнов воинов и корма для лошадей и скота, число которых в несколько раз превосходило количество людей.

Центральных районов Хорезма также можно было достичь, следуя значительно севернее, богатыми травой землями, но тогда пришлось бы не только сделать крюк в несколько сот километров, но и неминуемо сразу же столкнуться с сопротивлением врага.

Кратчайший путь в земли хорезмшаха пролегал с востока, но до поры до времени его «скрывали» величественные хребты – Тянь-Шань и Памир. Первопроходцем на этом неизведанном, многотрудном пути суждено было стать Зэву. Бесстрашный военачальник Чингисхана повоевал кара-киданей, а затем смог разведать, как горными проходами выйти к западным рубежам державы хорезмшаха. Очевидно, поэтому Чингисхан отправил его на запад во главе передового отряда.

В трескучие морозы зимы 1218 года передовой отряд под командованием Зэва, насчитывавший от пяти тысяч до трех тумэнов воинов, отправился в неведомый им мир по непроторенным тропам горных проходов Памира и Тянь-Шаня.

Монгольские воины прокладывали себе дорогу в снежных сугробах высотой в человеческий рост; в лютую стужу приходилось обматывать ноги лошадей ячьими шкурами, а самим поверх овчинных шуб надевать еще и козлиные дохи. Преодолевая невообразимые трудности высокогорного пути, отряд Зэва днем и ночью упорно продвигался вперед…

Когда же, выбравшись из кромешного ледяного ада, воины Зэва узрели благодатный, зеленый мир Ферганской долины, уже наступила весна. Сделав привал, монгольские воины хотели было запастись продовольствием в здешних селениях, а заодно и найти лошадей взамен павших в пути, да не тут-то было. Хорезмшах узнал об их появлении на своей территории и решил тут же покончить с изможденными изнурительным переходом врагами.

Сайшал[43]

Когда известие о выступлении войска Чингисхана дошло до султана Мухаммеда Хорезмшаха…, он ушел к пределам Туркестана до границы своей страны… Дозорный отряда Хорезмшаха донес, что монгольское войско находится в этих пределах поблизости. Султан отправился следом за ними…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 190.

…Хотя они (монгольские войска. – А.М.) не ввязывались в битву, султан не мог сдержаться и устремился в пустыню заблуждений и миражей. Так как предостережения (монголов. – А.М.) его не удержали, они стали готовиться к бою.

Обе стороны начали наступление, и правые фланги обеих армий наголову разбили противников. Уцелевшая часть монгольской армии воодушевилась успехом; они нанесли удар по центру, где находился сам султан; и он чуть не попал в плен, но (сын хорезмшаха. – А.М.) Джелал ад-дин отразил удары нападающих и спас его.

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 44–45.

Бой продолжался трое суток, и с обеих сторон было убито несметное число людей, и никто не бежал… Дело дошло до того, что всадники сходили с лошадей и бились пешими, нанося друг другу удары ножами. Кровь лилась на землю, и из-за ее обилия стали скользить лошади. Обе стороны приложили все свои силы и мужество в этом бою… Подсчитали, что в этом бою было убито двадцать тысяч мусульман, а сколько было убито неверных, подсчитано не было. На четвертую ночь (противники) разошлись и расположились друг против друга. Когда ночь сгустилась, неверные разожгли свои костры, оставили их гореть, а сами ушли. Так же поступили и мусульмане. Для всех них стало невыносимым сражаться дальше… (Хорезмшах) стал готовиться к осаде, зная о своей слабости. Ведь он не смог одолеть части войска Чингисхана, а каково будет, когда они придут все, да еще вместе с их царем?

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Монгольские воины во время боя. Персидская миниатюра, XIV в.

В исторической литературе на этом сражении не заостряют особого внимания, характеризуя его как незначительную, пробную стычку. Весь ход последующих событий свидетельствует, что это не так. В этом сражении, в котором хорезмскими воинами командовал сам султан Мухаммед, благодаря мужеству и героизму, проявленному воинами Зэва, боевой дух хорезмшаха был сломлен, что оказало огромное влияние на дальнейший ход войны.

Ч. Далай[44]

…После этого сражения султан (хорезмшах Мухаммед. – А.М.) вернулся в Самарканд. (Уже в это время) растерянность и сомнение нашли к нему путь, а внутренний разлад смутил его внешнее поведение. Когда он воочию убедился в силе и могуществе противника и уразумел причины возбуждения смуты, которая произошла перед этим, постепенно им овладевали растерянность и тоска, и в речах и поступках его стали появляться признаки раскаяния.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 191.

Первой же мерой, на которую решился султан в этом тяжелом положении и в этой черной беде, было то, что он задумал построить вокруг Самарканда стену по размерам города. Как говорили, стена должна была иметь в окружности двенадцать фарсахов. Затем он разместил бы здесь людей, с тем чтобы он (Самарканд) служил границей между ним и тюрками и преградой между ними и другими областями его царства. Он разослал во все концы страны своих чиновников… и сборщиков налогов и велел им полностью собрать харадж вперед за весь шестьсот пятнадцатый год (30.03.1218–18.03.1219) для постройки самаркандской стены. Налог был собран в кратчайший срок, однако татары не дали ему осуществить желание, из этой суммы он ничего не истратил на строительство стены.

Вторая (мера) его состояла в том, что он еще раз послал во все страны государства сборщиков налогов, приказав им собрать в третий [раз] харадж в том же самом году[45] и на все эти деньги взять на службу людей – лучников в полном снаряжении. Число воинов каждой области должно было соответствовать большему или меньшему количеству собранных в ней денег, и каждый из них должен был иметь верхового верблюда, который носил бы также его оружие и припасы. Набор их на службу был произведен так быстро, как только возможно. Они направились со всех сторон к местам сбора под его знамена подобно потоку, стремящемуся под уклон, или стреле, выпущенной из лука. Они шли своими путями, когда их настигла весть, что султан бежал с берега Джейхуна (Амударьи) без боя. Если бы он дождался прибытия собранных людей, то сосредоточил бы неслыханное количество (войск). Но решение Аллаха могущественнее, и веление Его сильнее. Аллаху принадлежит власть в повороте судеб, в перемене изменчивого, в передаче владений одного правителя другому.

Ошибочным действием было и то, что он, услышав о приближении Чингисхана, разослал свои войска по городам Мавераннахра и Страны тюрок… Он ни одного города Мавераннахра не оставил без большого войска, и в этом была ошибка. Если бы он дал бой татарам своими отрядами до того, как распределил их, то он схватил бы татар в охапку и начисто стер бы их с лица земли.

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны»

Хорезмшах ожидал главный удар монгольских войск из района, находящегося в верховье Сырдарьи, поэтому туда был послан его прославленный военачальник Тимур-мэлиг, были укреплены города, расположенные на берегу Сырдарьи. Именно здесь хорезмшах намеревался остановить наступление монголов, а после подхода подкрепления из Хорасана и Персии – разгромить врага.

Х. Шагдар[46]

Так как его (хорезмшаха. – А.М.) одолели сомнения, то для него закрылись врата здравого суждения, а сон и покой бежали от него… Астрологи также говорили, что… до тех пор, пока злополучные звезды не пройдут, из осторожности нельзя приступать ни к какому делу, направленному против врагов!

Эти слова астрологов также явились добавлением к причинам расстройства его дела, и он, подобрав поводья решимости, большую часть войск, численность которых доходила приблизительно до четырехсот тысяч конных, оставил в Туркестане и Мавераннахре…

Он приказал отстроить крепостную стену в Самарканде. Однажды он прошел надо рвом и сказал: «Если из войска, которое выступит против нас, каждый воин бросит сюда свою плеть, то ров разом наполнится!»

Подданные и войско от этих слов султана пришли в уныние.

Султан отправился по дороге на Нахшеб (совр. город Карши. – А.М.) и всюду, куда он приходил, говорил: «Выпутывайтесь сами, потому что сопротивление монгольскому войску невозможно!»

Он послал человека (с приказом), чтобы его гарем и мать Туркан-хатун отправились из Хорезма по мазандеранской дороге. Повсюду, куда он ни приходил, он советовался с каждым из вельмож, каким путем можно помочь этой беде?

Ежеминутно доходили распространяющиеся в городе ужасные известия, и увеличивался беспорядок. Купцы, особенно его сын Джелал ад-дин, говорили: «Дело областей Мавераннахра приняло такой оборот, что ничего нельзя уже сделать, (теперь) нужно (лишь) стараться, чтобы из рук не ушли Хорасан (в переводе с персидского означает «восточный»; крупнейшие города этой территории – Мерв, Балх, Нишапур и Герат. – А.М.) и Ирак. Войска, которые мы разместили по городам, следует отозвать назад, всем отойти и превратить Джейхун (Амударью) в (крепостной) ров, либо же следует всем искать убежища в областях Хиндустана!»

Султан Мухаммед одобрил это (второе) более слабое мнение и с этим намерением дошел до Балха. В это время туда прибыл Имад-ал-мулк из Савэ (он был везирем и управляющим иракских владений сына султана хорезмшаха Мухаммеда, Руки-ад-дина. – А.М.). (Он) пригласил султана в Ирак и сказал: «Там мы соберем войска Ирака и, хорошенько обдумав, примемся за дело!»

Султан Джелал ад-дин отверг эти слова и повторял: «Лучший выход (для нас) – это собрать, поскольку это будет возможным, (наши) войска и выступить против них (монголов). Если (султан) на это решится, (пусть он один) выполняет (свое) намерение идти в Ирак, а мне даст войска с тем, чтобы я пошел к границе (государства) и одержал победу и выполнил бы то, что осуществимо и возможно…»

Султан Мухаммед по чрезвычайному (своему) замешательству и устрашенности не (внимал) ему и считал… мнение сына детской забавой, а ссылался он на то обстоятельство, что звезда (его) счастья находится в закате.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 191–192.

Хорезмшах приказал жителям Бухары и Самарканда приготовиться к осаде. Он собрал припасы для обороны и расположил в Бухаре для ее защиты двадцать тысяч всадников, а в Самарканде пятьдесят тысяч, сказав им: «Защищайте (свой) город, пока я не вернусь в Хорезм и Хорасан, где соберу войска, и призову на помощь (ополченцев) мусульман и вернусь к вам».

Сделав это, он отправился в Хорасан, переправился через Джайхун (Амударья. – А.М.) и стал лагерем у Балха. Что касается неверных (главных сил армии Чингисхана. – А.М.), то они подготовились и двинулись на захват Мавераннахра.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

1219 год

В год зайца выступил Чингисхан через Арайский перевал повоевать сартаулов. Из ханш в поход он взял лишь Хулан-хатун, из братьев младших во дворце своем оставил (Тэмугэ. – А.М.) Отчигина.

«Сокровенное сказание монголов», с. 210.

Из опыта военного похода на державу Алтан-хана Чингисхан, несомненно, осознавал важность обеспечения безопасности тыла своего государства… Именно поэтому он поручил младшему брату Тэмугэ отчигину и дочери Алага бэхи дело управления исконно монгольскими землями и территорией от южной границы пустыни Гоби до северного берега реки Хуанхэ соответственно…

Сайшал[47]

В (году) цзи-мао летом в 6-ю луну (13 июля – 11 августа 1219 г.) император (Чингисхан. – А.М.) выступил в карательный поход на запад против мусульманского государства, и в день окропления знамени выпал мокрый снег (толщиной) в три чи (0,3–0,32 м. – А.М.). Император заподозрил в этом недобрый знак, а (Елюй) Чу-цай сказал (ему): «Дыхание (божества зимы) Сюань-мина в разгар лета – это предзнаменование победы над врагом»…

Перед каждым карательным походом император непременно приказывал (Елюй) Чу-цаю погадать (об исходе похода). Император сам также обжигал баранью лопатку для сличения результатов (гадания).

«Юань ши» («История (династии) Юань»), Биография Елюй Чу-цая (источник: Н. Ц. Мункуев, «Китайский источник о первых монгольских ханах», с. 186–187).

При гадании о счастье и несчастье, наступлении и отступлении, резне и походе каждый раз берут баранью лопатку, разламывают ее в огне железным молотком и смотрят трещины на ней, чтобы решить важное дело… В их обычае больше всего чтить Небо и Землю. По каждому делу (они) непременно упоминают Небо (Всевышнего Тэнгри. – А.М.). Когда (они) слышат гром, то пугаются и не смеют отправляться в поход.

«Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»), с. 79.

Что касается их гадания, то (они) обжигают баранью лопатку и определяют счастье или несчастье, смотря по тому, проходят ли трещины на ней (по направлению) туда или обратно. (Этим) гаданием решается все – откажет Небо (Всевышний Тэнгри. – А.М.) (в желаемом) или даст (его). (Монголы) сильно верят в это (гадание) …Не существует никаких грубых или тонких дел, о которых не производилось бы гадание…

В повседневных разговорах они непременно говорят: «Силой Вечного неба (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) и покровительством счастья (харизмы. – А.М.) императора!»

Когда они хотят сделать (какое-либо) дело, то говорят: «Небо (Всевышний Тэнгри. – А.М.) учит так!» Когда же они уже сделали (какое-либо) дело, то говорят: «(Это) знает Небо!»

(У них) не бывает ни одного дела, которое не приписывалось бы Небу. Так поступают все без исключения, начиная с татарского правителя (монгольского хана. – А.М.) и кончая его народом.

«Хэй да ши люе» («Краткие сведения о черных татарах»), с. 142–143.

Советник Чингисхана и его преемника Угэдэй-хана – Елюй Чуцай. Памятник в китайском городе Жинзоу

По их обычаю, когда выступают в поход, независимо от знатности и подлости, в большинстве случаев отправляются, взяв с собой жен и детей. (Они) сами говорят, что (женщины) нужны, чтобы заботиться о таких делах, как поклажа, платье, деньги и вещи. У них исключительно женщины натягивают и устанавливают войлочные палатки (юрты. – А.М.), принимают и разгружают верховых лошадей, повозки, вьюки и другие вещи.

«Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»), с. 79–81.

Перед тем как выступить в поход в земли Сартаульские, Чингисхан отослал к Бурхану, государю тангудскому, посла со словами: «Ты говорил, что правою рукой моею станешь. Иду я нынче повоевать сартаулов, что мои поводья золотые бесчестно оборвали. Так стань же правою рукою в рати нашей!» И передал посол слова владыки Бурхану тангудскому. И не успел Бурхан вымолвить ответ, как вдруг его вельможа Аша Гамбу сказал: «Коль немощен ты сам, почто стал ханом?!»

И не послали тангуды подмоги Чингисхану, и выпроводили посланника его, гордыню явив свою. Известясь от посла об ответе тангудов, Чингисхан гневно молвил: «Ужели позволительно Аша Гамбу нам говорить такое?! Не должно ль нам за это тотчас их повоевать?! Однако бег свой мы теперь стремим в края другие, и потому с тангудами считаться недосуг нам. Когда же возвратимся восвояси, милостью Небесного Владыки держа бразды державные златые, мы с ними посчитаемся наверно!»

«Сокровенное сказание монголов», с. 210.

Карта похода армии Чингисхана на державу Хорезмшаха

По свидетельству «Юань ши», в 1218 году монголы в очередной раз вторглись в Тангудское государство, намереваясь осадить столицу. Тангудский государь Цзунь Сян поспешно перебрался в Силян, откуда запросил у Чингисхана мира. В ответ монголы потребовали прислать 1000 оружейников и, главное, принять на себя обязательство по первому приказу выступить широким фронтом против державы Алтан-хана. Первое требование монголов было незамедлительно выполнено, и тангудские оружейники отправились с армией Чингисхана в Западный поход. Второе, основное, требование формально также было принято, однако наглый ответ тангутов на обращение Чингисхана «стать правою рукою в рати нашей» побудило монгольского хана дать клятву «посчитаться» с зарвавшимися тангутами по возвращении из Западного похода.

Современные исследователи трактуют призыв Чингисхана к тангудскому государю «стать правою рукою в рати нашей» как приказ стать правым флангом монгольской армии, выступившей в поход на Хорезм… На самом деле в сложившейся обстановке речь могла идти и шла только об участии тангутов в войне против чжурчжэньского Алтан-хана. Еще в 1218 году Чингисханом был разработан план, согласно которому одновременно с наступлением главных сил монгольских войск на Хорезм планировалось продолжить наступательные операции в Китае; и здесь правым флангом монгольской армии под командованием Мухали должны были наступать тангудские войска.

Х. Шагдар[48]

…Сначала он (Чингисхан. – А.М.) направил посланников к султану (хорезмшаху. – А.М.), чтобы предупредить его о своей решимости выступить против него и осуществить возмездие за убийство купцов. Ибо «тот, кто предупреждает, имеет оправдание».

Джувейни, «История Завоевателя Мира», с. 54.

…Чингисхан провел лето (1219 г. – А.М.) по дороге вдоль реки Ирдыш (Иртыш), послав послов к султану с уведомлением о своем решении идти на него походом и суля отомстить за то, что султан предпринимал в прошлом (против него)…

Осенью он соизволил двинуться (дальше) и захватил все области, находившиеся на его пути. Когда он дошел до пределов Каялыга, глава тамошних эмиров, Арслан-хан, явился к стопам Чингисхана с изъявлением рабской покорности, подчинился и, получив пожалование, отправился в числе монгольского войска в качестве помощи (ему). Из Башбалыка иди-кут уйгурский со своим окружением, а из Алмалыка Суктак-беки со своим войском – (оба) явились на служение (Чингисхану)…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 197–198.

Соратник Чингисхана – Мухали; он был назначен наместником в захваченных монголами районах Северного Китая. Современный китайский рисунок

(Завоеватели) не нуждались в доставке им провизии и провианта, а гнали с собой овец, коров, лошадей и иных верховых животных и ели только их мясо. Их животные, на которых они ездили, рыли землю копытами и поедали корни растений, не зная ячменя. Если они останавливались в каком-нибудь жилье, то не нуждались ни в чем со стороны.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Вначале (в сентябре 1219 г. – А.М.) они (войско Чингисхана. – А.М.) пришли к городу Отрару. Его (Чингисхана) палатку они поставили напротив крепости. Тем временем султан (хорезмшах. – А.М.) дал Гаир-хану пятьдесят тысяч человек из своего наемного войска и послал ему на помощь хасс-хаджиба Карачу с другими десятью тысячами. Кроме того, крепость, внешние укрепления и городская стена были усилены, и там было собрано вместе большое количество орудий.

В походе на запад Чингисхан использовал плененных в Китае военных специалистов (инженеров и артиллеристов-камнеметчиков. – А.М.) и захваченную там военную технику, что, несомненно, повысило боеспособность его армии. По этому поводу китайский историк Ли Цзэ Фэнь пишет: «Чжурчжэньский военачальник Чжан Жун, сдавшийся Чингисхану, возглавил (подразделение. – А.М.) военных инженеров, которое входило в состав монгольской армии во время похода на запад. Это подразделение делало плоты и сооружало мосты… Другой военный специалист, киданец по происхождению, перешедший на сторону монголов, Садархай (в переводе Р. П. Храпачевского, Сюэ Талахай. – А.М.) в монгольской армии командовал подразделением паромщиков и артиллеристов-камнеметчиков, участвовал в походах Чингисхана на державу хорезмшаха и Тангудское царство».

Сайшал[49]

Ставка Чингисхана в пути. Современная реконструкция, Монголия

Гайр-хан со своей стороны приготовил все для сражения внутри города, поставил у ворот пехоту и конницу, а сам взобрался на стену; и, глядя оттуда, он укусил себя за тыльную сторону ладони, изумившись неожиданному зрелищу. Ибо он увидел, что равнина превратилась в бушующее море бесчисленного множества людей и превосходных войск, а воздух наполнился криками и гулом от ржания лошадей в доспехах и рычания львов в кольчугах…

Армия окружила крепость, образовав несколько колец; и когда все войска собрались там, Чингисхан направил всех полководцев в разные стороны. Своего старшего сына он послал в Дженд и Барджлык-Кент (развалины Дженда находятся неподалеку от Кзыл-Орды (бывший Перовск) на правом берегу Сырдарьи; Барджлык-Кент располагался между Джендом и Сугнаком. – А.М.) с несколькими туменами храбрых и энергичных воинов; а несколько своих военачальников он отправил к Ходженту и Фанакату. Сам он двинулся к Бухаре, оставив Угэдэя и Цагадая командовать армией, которой была поручена осада Отрара.

Так как повсюду могла быть использована конница, гарнизон продолжал сражаться, не переставая, и продержался пять месяцев. Наконец, когда положение жителей Отрара стало отчаянным, Карача предложил Гаиру прекратить сопротивление и сдать город монголам. Но Гаир знал, что это он был причиной этих бед, он и не мог надеяться на то, что монголы его пощадят; и не было у него ни одной лазейки, через которую можно было бы ускользнуть. Поэтому он продолжал сражаться изо всех сил, зная, что перемирие было бы неразумным, и слышать не хотел о сдаче.

«Если, – сказал он, – мы предадим своего властелина (имея в виду султана), как оправдаем мы свое вероломство и как избежим упреков мусульман?»

Карача со своей стороны не упорствовал в своих доводах, а дождался, когда солнце стало невидимо миру и темная ночь накрыла день своим подолом. Тогда он предпринял неожиданную вылазку из ворот Суфи-Хана.

Татарская армия ночью вошла в те ворота и захватила Карачу в плен… Его доставили к царевичам вместе с несколькими его офицерами. Царевичи сочли нужным тщательно его допросить. Наконец, они воскликнули: «Ты изменил своему господину, несмотря на долг перед ним за былые милости. Поэтому и мы не можем рассчитывать на твою верность». И они подвергли пыткам его и всех его спутников и сделали их мучениками; а всех виновных и невинных жителей Отрара, тех, кто носил чадру, и тех, на ком был тюрбан и кулах, выгнали из города, словно стадо овец, и монголы унесли с собой все добро и все товары, которые смогли найти.

Монголы конвоируют пленных. Персидская миниатюра, XIV в.

А что до Гаира, то он с двадцатью тысячами храбрецов и подобных львам воинов укрылся в крепости…, они в своем сердце твердо решили принять смерть и, простившись друг с другом, по пятьдесят человек вырывались из крепости и бросались на копья и мечи.

И каждый из них сражался до последнего вздоха; и поэтому множество монгольских воинов тоже было убито. И так битва продолжалась целый месяц, до тех пор, пока в живых остались Гаир и двое других, и он все равно продолжал сражаться, не поворачивая спины и не спасаясь бегством. Монгольская армия вошла в крепость, и он укрылся на крыше; но и тогда он с двумя своими спутниками не сдавался. И так как солдатам было велено захватить его в плен и не подвергнуть смерти в бою, то, повинуясь приказу, они не могли убить его.

Тем временем его товарищи приняли мученическую смерть, и у него не осталось помощников. Тогда жены и девы стали подавать ему кирпичи с дворцовых стен, а когда и они кончились, он был окружен монголами. И после того, как он испробовал множество хитростей и предпринял множество нападений, и уложил множество людей, он угодил в капкан плена и был крепко связан и скован тяжелыми цепями. Сровняв крепость и городские стены с землей, монголы ушли. А тех из простого народа, кто избежал меча, они увели с собой, чтобы они служили в войске или занимались своим ремеслом. И когда Чингисхан двинулся от Бухары к Самарканду, они тоже направились туда. А что до Гаира, то в Кок-Сарае (пригород Самарканда, окружавший одноименный дворец. – А.М.) его заставили испить чашу небытия и облачиться в одежды вечности.

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 55–57.

…Чингисхан велел привести к нему Инал-хана (у Джувейни, Гаир-хан. – А.М.), затем приказал расплавить серебро и влить ему в уши и глаза. Так он был убит в мучении и был наказан за позорный свой поступок, за гнусное дело и за происки, осужденные всеми.

Когда Чингисхан овладел Отраром, к нему прибыл и беседовал с ним наедине Бадр ад-дин ал-’Амид, замещавший в Отраре ас-Сафи ал-Акра, вазира султана в Стране тюрок. Бадр ад-дин ненавидел султана за то, что тот во время окончательного захвата Отрарского владения убил его отца, кади ал-’Амида Са’да, его дядю – по отцу – кади Мансура и нескольких человек из его двоюродных братьев – по отцу – и его родни.

Он сказал: «Пусть знает хан, что султан в моих глазах – самое ненавистное из творений Аллаха потому, что он погубил многих из моей семьи. Если бы я мог полностью отомстить ему, даже пожертвовав своей жизнью, я бы сделал это.

Не все современники событий восприняли вторжение монголов как огромное несчастье. В Средние века война была обычным делом. Если столько государств рухнуло под монгольским напором, значит, эти государства не обладали внутренней силой. Осознание этого факта открылось не всем. Врач Абд ал-Латиф из Багдада (ум. 1231–1232) знал, почему хорезмийцы уступили монголам. «Хорезмшах Мухаммад ибн Текеш был вор и насильник, а его солдаты были сбродом… Большинство из них были тюрки – либо язычники, либо невежественные мусульмане… Он имел обыкновение убивать часть племени, а оставшихся брать к себе на службу, и сердца их были полны ненависти к нему. Ни по отношению к своему собственному народу, ни по отношению к врагам он не вел осмотрительной политики… И вот выступили против него эти татары, все сыновья одного отца, с одним языком, одним сердцем и одним вождем, которому они повиновались»[50].

Т. И. Султанов[51]

Однако я сообщаю тебе, что султан еще велик и могуществен. Пусть не вводит тебя в заблуждение то, что он разделил свои войска в этих краях. Там при нем еще есть многочисленная армия, и он не нуждается в другой. А если бы он захотел, то собрал бы с просторов и обширных пространств своего государства еще вдвое больше этого. У меня есть мысль, чтобы ты применил против него хитрость, вследствие которой он стал бы подозревать эмиров своих войск.

Он (Бадр ад-дин) сообщил ему о неприязни и раздорах между султаном и его матерью. Беседа продолжалась, пока они не условились, что Бадр ад-дин ал-Амид подделает письма от имени военачальников – родственников матери султана, упоминая в них о том, что-де «мы с нашими племенами и теми, кто ищет у нас убежища, пришли из Страны тюрок к султану, желая служить его матери. И мы помогали ему против всех государей земли, пока он не завладел ею, пока ему не покорились тираны и не подчинились подданные. И вот теперь изменилось его намерение в отношении прав его матери: он ведет себя заносчиво и непочтительно. Поэтому она приказывает оставить его без помощи. А мы ожидаем твоего прихода, чтобы следовать твоей воле и твоему желанию».

Чингисхан отправил эти письма через посредство одного из своих приближенных, якобы совершившего побег, а на самом деле посланного в глубокой тайне. Тот распространял их, и от таких предвестников гибели мир помрачился в глазах султана и ослабела его решимость в отношении своего предприятия, так как его постигла неудача в отношении тех, на кого он рассчитывал. И он начал разъединять их союз и рассеивать их сборище, объясняя это укреплением страны, как мы об этом упомянули.

Чингисхан послал одного из верных ему людей, хаджиба Данишманда, к Теркен-хатун в Хорезм, и тот передал: «Мне известно, как непочтительно поступил твой сын в отношении твоих прав. Вот теперь, в согласии с некоторыми из его эмиров, я выступаю против него, но я не стану нападать на те из областей, которыми владеешь ты. Если ты принимаешь это, то пришли ко мне кого-нибудь, кто удостоверит тебе мое обязательство, а затем тебе будут отданы Хорезм, Хорасан и то, что соседствует с ними по ту сторону Джейхуна (Амударьи. – А.М.)».

Ответом ее на это послание было то, что она в испуге выехала из Хорезма и оставила его на произвол судьбы.

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны».

Посол Чингисхана – вышеупомянутый хаджиб (Данишманд) – прибыл в Хорезм одновременно с вестью о бегстве султана с берегов Джейхуна. Теркен-хатун была встревожена этой вестью настолько, что не стала обольщаться преуменьшением опасности. Она не сочла Хорезм надежным убежищем и взяла с собой всех, кого можно было взять из жен султана, его младших детей, а также сокровища его казны и выступила из Хорезма, прощаясь с ним. При этом прощании из глаз струились слезы, а сердца таяли…

А она отправилась дальше с находившимися при ней женами (султана) и сокровищами и поднялась в крепость Илал, одну из самых неприступных крепостей Мазандарана. Она оставалась здесь до тех пор, пока татары окончательно не изгнали султана и (пока) он не нашел убежище на острове, где и умер. Об этом мы, если будет угодно Аллаху, расскажем дальше.

Крепость Илал находилась в осаде в течение четырех месяцев. Вокруг нее татары возвели стены и устроили в них ворота, которые запирались ночью и открывались днем. Таков был их обычай при осаде неприступных крепостей. (Так продолжается), пока положение крепости не станет безвыходным.

Особенно удивительно, что эту крепость – одну из крепостей Мазандарана, который отличается постоянными ливнями и обилием влаги, где редко проясняется небо и дожди льют чуть ли не беспрерывно, – покорила жажда. И вот определил Аллах всевышний, что во время осады небо оставалось ясным. Это вынудило ее (Теркен-хатун) просить пощады, и ей обещали ее. Она вышла (из крепости) …Говорят, что в момент, когда она выходила из крепости, поток воды устремился через ее ворота и в этот день все водоемы были переполнены. В этом тайна Аллаха всевышнего, единого в могуществе разрушать одни здания и воздвигать другие…

Теркен-хатун была взята в плен (в 1220 г. – А.М.), и ее везли к Чингисхану. Слухи о ней время от времени доходили до Джелал ад-дина во время его (владычества), но я не знаю, как обошлась с ней судьба после этого.

Евнух Бадр ад-дин Хилал, один из ее слуг, рассказал мне, что, когда надежда на ее освобождение была потеряна, сам он сумел спастись у Джелал ад-дина, который окружил его заботой. Он оказался удачливым и получил высокую должность.

Он сказал: «Я говорил ей: «Давай убежим к Джелал ад-дину, сыну твоего сына и сокровищу твоего сердца. Ведь до нас часто доходят вести о его силе, могуществе и обширности его владения».

Она сказала: «Прочь, пропади он вовсе! Как я могу опуститься до того, чтобы стать зависимой от милости сына Ай-Чичек – так звали мать Джелал ад-дина – и (находиться) под его покровительством, и это после моих детей Узлаг-шаха и Ак-шаха? Даже плен у Чингисхана и мое нынешнее унижение и позор для меня лучше, чем это!»

Она питала к Джелал ад-дину сильную ненависть. Упомянутый евнух рассказывал мне: «Ее положение в плену стало таким бедственным, что она не раз являлась к обеденному столу Чингисхана и приносила оттуда кое-что, и ей хватало этой пищи на несколько дней». А до этого (любое) ее приказание исполнялось в большинстве областей! И хвала Тому, кто изменяет обстоятельства – одно за другим…

Упомянутая (Теркен-хатун. – А.М.) была из племени Байавут, а это одна из ветвей (племени) Йемек. Когда положение ее стало высоким, она получила лакаб Худаванд-и джахан, что означает «Властительница мира». Она была дочерью Джанкиши, одного из тюркских государей. Текиш, сын Ил-Арслана, взял ее в жены так, как государи женятся на дочерях государей. Когда власть перешла к султану Мухаммаду по наследству от его отца Текиша, к нему примкнули племена Йемек и соседние с ними из тюрок. Благодаря им умножились силы султана, и он воспользовался их силой. По этой причине Теркен-хатун и распоряжалась в государстве, и, как только султан завладевал какой-нибудь страной, он выделял там для нее лично важную область.

Она была величественна и разумна. Когда к ней поступали жалобы, она разбиралась в них беспристрастно и справедливо и была на стороне притесненного против обидчика, однако она с легкостью отваживалась на убийство… Если от нее и от султана поступали два различных указа по одному и тому же делу, то внимание обращалось только на дату и во всех странах действовали по последнему из них.

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны».

Разнородный состав Хорезмской империи и разделение власти между Мухаммедом и его матерью Теркен-хатун делали эту империю и без того слабою… Народы ее, состоя из разных племен, чуждых друг другу по языку и понятиям, были разделены между собою обширными степями и религиозным фанатизмом. Только что соединенные под одну державу счастливым оружием Мухаммеда, они не имели приверженности к его династии и не приобрели еще в понятиях, суждениях и духе ничего общего, не были связаны взаимностью выгод, законодательством, – словом, не имели оснований называться членами одного и того же великого общества…

Войска Мухаммеда состояли преимущественно из туркменов и канкалов. Первые были потомки турок-огузов, завоевавших при сельджукидах Персию, вторые вступили в службу султана по приглашению его матери Теркен-хатун, которая, будучи дочерью хана одного из племен канкалов, кочевавшего к северу от Каспийского моря, имела между этими племенами сильных родственников, из коих многие со своими подвластными пришли на службу к Мухаммеду.

Власть Теркен-хатун над сыном и могущество войск канкалов доставили родственникам ее большое влияние на Мухаммеда и на дела его империи, в которой начальники войск были вместе с тем и правителями областей, с властью весьма обширною. Могущество султана ослаблялось этой военной аристократией, привязанность которой к нему была ненадежна, а повиновение – шаткое…

Власть Теркен-хатун еще более расстроила единство управления. Она, будучи главой партии, составленной из начальников ее племени, и имея своенравный характер, приобрела в делах правления такую же силу, как и ее сын, и указы, посылаемые от ее имени, часто противоречащие желанию Мухаммеда, исполнялись точно так же, как и указы самого Мухаммеда…

Вступая в борьбу с таким государством, Чингисхан мог надеяться на успех. Очевидно, что только военная сила и счастье Мухаммеда временно держали разностихийные части Хорезмской империи в одном составе. Но сильный толчок извне – и она должна была разрушиться. Сравнивая обоих соперников, мы видим, что Мухаммеду удалось только расширить свои владения, а Чингисхан, распространяя их, умел упрочить, созидать силу внутреннюю и устройством многочисленной, хорошо дисциплинированной армии дать своей империи более единства в управлении…

Приближение войск Чингисхана сильно встревожило Мухаммеда, хотя армия его имела до 400 000 воинов и, вероятно, превосходила числом шедшую против него армию Чингисхана. Но в многочисленной армии его не было устройства, дисциплины, слепого повиновения государю, доверия к начальникам, навыка к трудам, нужде, лишениям, порядку во время битв – качеств, сделавших войска монголов столь страшными…

Чингисхан во время похода своего от берегов Иртыша до Сейхуна (Сырдарьи. – А.М.) не встречал никакого сопротивления… Подходя к Отрару, Чингисхан, узнав о расположении войск Мухаммеда по крепостям, сделал распоряжение для нападения на Транс-Оксану (по Джувейни, «Трансоксания включает в себя множество стран, земель, краев и селений, но ее сердце и ее цвет – Бухара и Самарканд». – А.М.) армию на четыре части. Цагадая и Угэдэя он послал к Отрару, Зучи – правее их вниз по р. Сейхун к Дженду, третий небольшой отряд пошел влево на Бенакент. Поручив этим отрядам брать города, лежавшие по Сейхуну, сам Чингисхан с главными силами направился в Бухару, чтобы отрезать большую часть Транс-Оксаны от прочих владений Мухаммеда и воспрепятствовать ему оказать помощь осажденным городам.

М. И. Иванин[52]

Когда султан узнал о захвате Чингисханом Отрара и уничтожении Инал-хана и бывших с ним войск, он остановился у границ Келифа и Андхуда (Келиф – город, расположенный на обоих берегах Амударьи, между городами Балх и Мерв. – А.М.), выжидая подхода сборищ, выступивших с разных сторон, и не предпринимая ничего в ожидании непредвиденных событий, доставлявших ему тяготы ночей.

После захвата Отрара Чингисхан направился к Бухаре – самому близкому городу, к средоточиям султанских знамен – и осадил ее. Этим он стремился вбить клин между султаном и его войсками, разделенными так, что их нельзя уже было собрать, даже если бы султан понял (ошибочность) своих действий. И вот Чингисхан остановился у стен Бухары, окружил ее, умножив свои силы за счет согнанных сюда пехотинцев и всадников из Отрара.

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны».

1220–1223 годы

Согласно повелению завоевателя Вселенной, Чингисхана, царевич Джочи (Зучи. – А.М.) в упомянутое время… отправился к Дженду. Прежде всего, он дошел до города Сугнак, принадлежащего к округам Дженда и расположенного на берегу Сейхуна (Сырдарьи). Он послал предварительно (в Сугнак) посольство во главе с Хусейн-хаджи, который в качестве купца издавна состоял на службе Чингисхана, находясь в числе его приближенных, – чтобы он после отправления посольства, в силу своего знакомства и сродства (с населением), посоветовал жителям тех окрестностей (не сопротивляться) и призвал бы их к подчинению (монголам), дабы их кровь и имущество остались невредимыми.

Когда тот отправился в Сугнак, прежде чем он успел перейти от выполнения посольства к увещеванию, негодяи, подонки и всякая чернь подняли шум и, крича «Аллах велик», его умертвили и сочли это за большую заслугу перед государем. Когда Джочи-хан услышал об этом обстоятельстве, то, приведя войско в боевой порядок, приказал биться с раннего утра до вечера. Они сражались несколько раз, пока завоевали его (город) силою и принуждением. Заперев врата прощения и снисходительности, монголы убили всех, мстя за одного человека.

Новый общественный императив монголов – взаимовыручка – включал в себя гарантию, даваемую боевому товарищу, ставшему жертвой предательства. Если его не могли спасти, то за него следовало отомстить нарушителям закона гостеприимства. Противники монголов на это возражали, что и на войне убивают, и что обман, ныне называемый дезинформацией, дозволен, и что те, кто не убивал посла, не виноваты, а следовательно, не несут за чужой поступок ответственности. На это монгольское правосознание возражало, что смерть на войне действительно естественна, ибо «за удаль в бою не судят». Более того, самым доблестным противникам, попадавшим в плен, предлагалась не только пощада, но и прием в ряды монгольского войска с правом на выслугу. Дезинформацию монголы, как митраисты, делили на обман противника, который должен воспринимать обстановку критически, и на предательство или обман доверившегося клятве, т. е. договору или обычаю гостеприимства. Предателей и гостеубийц уничтожали беспощадно вместе с родственниками, ибо, считали они, склонность к предательству – наследственный признак. И, наконец, истребление населения городов, где были убиты послы, с точки зрения монголов, было тоже логично. Народ, поддерживающий своего правителя, должен делить с ним ответственность за его поступки.

Л. Н. Гумилев[53]

Управление той областью монголы дали сыну убитого Хусейн-хаджи и ушли оттуда. Они завоевали Узгенд и Барчанлыгкент, тогда двинулись на Ашнас (города по нижнему течению Сырдарьи, между Джендом и Сыгнаком. – А.М.); подавляющее большинство тамошнего войска состояло из всевозможного сброда, они в войне переусердствовали, и большинство их было убито.

Слух об этом дошел до Дженда. Кутлуг-хан, верховный эмир, которого султан назначил охранять (от врагов) те пределы, ночью переправился через Сейхун (Сырдарью) и направился в Хорезм через пустыню. Когда до Джочи-хана дошло известие о том, что тот покинул Дженд, он послал с посольством в Дженд Чин-Тимура, склоняя жителей к себе и предлагая воздержаться от враждебных действий (против монголов).

Так как в Дженде не было полновластного главы и правителя, то каждый человек поступал по своему усмотрению, сам рассуждал и сам придумывал наилучший выход.

Простонародье подняло шум и напало на Чин-Тимура. Он унял их вежливо и сдержанно, осведомив их о событиях в Сугнаке и об убийстве Хусейн-хаджи, и обязался с ними договором: «Я не допущу, чтобы иноземное войско имело сюда какое-либо касательство!» Они обрадовались этому обещанию и не причинили ему никакого вреда. Чин-Тимур внезапно ушел от них, прибыл к Джочи и осведомил об обстоятельствах, которым он был свидетелем.

Они двинулись туда (к Дженду) и четвертого сафара 616 г. х. (апреля 1220 г. н. э.) расположились лагерем в виду города… Так как (жители Дженда. – А.М.) никогда не видывали войны, то дивились на монголов, что каким-де образом те смогут взобраться на стену крепости. Монголы подняли на стену лестницы и со всех сторон взобрались на крепостную стену и открыли ворота города. Они вывели всех жителей (за городскую стену). С обеих сторон ни одному живому существу не было нанесено вреда ударами меча. Так как они отступили от войны, (то) монголы возложили руки снисхождения на их головы; они убили лишь несколько человек главарей, дерзко разговаривавших с Чин-Тимуром. В течение девяти суток они держали (горожан) в степи, город же (за это время монголы) предали потоку и разграблению.

Монгольский военачальник XIII в. Современная реконструкция

Вот уже многие века не утихают разговоры о ни чем не объяснимой, паталогической жестокости монголов. При этом монголов рисуют как природных палачей рода человеческого, призванных уничтожать всю цивилизацию…

Да, монголы были жестоки и беспощадны к врагу. Но только тогда, когда это требовалось. В тех случаях, когда послы кочевников были вероломно убиты врагами, монголы отвечали избиением врага…

Другой причиной, толкавшей монголов на жестокость по отношению к поверженному врагу, являлась их крайняя малочисленность. Монголы были просто вынуждены реагировать беспощадностью на любое проявление сопротивления, так как они в десятки и сотни раз уступали покоренным народам по численности. Лишь ценой террора и кровавой расправы монголы пытались держать эти народы в повиновении… Однако монголы никогда не относились к другим народам по общепринятому принципу ведения войн: враг есть враг. И это выражалось в том, что монголы никогда не убивали тех, кто не оказывал им сопротивления и выражал свою покорность, и не разрушали их городов.

Монголов клеймят позором за то, что завоевательные походы их ханов сопровождались грабежом широкого масштаба. Однако кто может обвинить в этом кочевников XIII века? И что такое грабеж в военное время? Один из феноменальных завоевателей всех времен и народов Наполеон был живым олицетворением принципа, возникшего в глубокой древности: «Война кормит войну», и неукоснительно придерживался его…

Для монголов XIII века грабеж был одной из главных причин, заставлявших их отправляться в походы. И каждый из них со всей четкостью понимал, что цена этому грабежу – его собственная голова.

Ч. Чойсамба[54]

Затем монголы назначили на управление (Дженда) Али-Ходжу, который был из низов Бухары и еще перед выступлением (Чингисхана) попал к нему на службу, и ушли к Янгикенту. Завоевав его, они посадили там (своего) правителя. Оттуда Улус-иди (Зучи. – А.М.) двинулся в поход на Каракорум (что в Дешт-и Кипчаке) (имеется в виду ставка тюрков-канлы. – А.М.).

Когда Чингисхан прибыл в Отрар и назначил для ведения военных действий в окрестности (своих) сыновей и эмиров, он послал в Бенакет Алаг-ноёна, Сакту (Суйхэту чэрби. – А.М.) и Бука (Тахай. – А.М.), всех трех с пятью тысячами людей. Они (войско Алаг-нойна. – А.М.) пошли туда с другими эмирами, присоединившимися к ним из окрестностей. (Наместник Бенакета) Илгету-мелик с бывшим у него войском, состоящим из (тюрков) – канлыйцев, сражался (с монголами) три дня, на четвертый день население города запросило пощады и вышло вон (из города) до появления покорителей. Воинов, ремесленников и (простой) народ (монголы) разместили по отдельности. Воинов кого прикончили мечом, кого расстреляли, а прочих разделили на тысячи, сотни и десятки. Молодых людей вывели из города в хашар и направились в Ходженд.

Отдельным средством в осадном искусстве монголов была осадная толпа. Хашар, или буквально «толпа», прием давно известный на Востоке. Он заключается в том, что войско завоевателей использует согнанное население завоевываемой области на тяжелых вспомогательных работах, чаще всего осадных…

До совершенства этот прием довели монголы… Хашар стал и тактическим приемом, который монголы стали очень широко использовать. Он заключается в применении хашара как живого щита для… атакующих колонн монголов и для действия таранов…

Другой особенностью применения хашара монголами было использование его как непосредственного орудия штурма, его первой волны. Этот бесчеловечный прием помимо основной цели – заставить обороняющихся израсходовать средства обороны по людям хашара, сохранив собственно монголов, – давал еще дополнительный психологический эффект воздействия на защитников. Сопротивляться людям, согнанным в хашар, было трудно, если не невозможно…

Р. П. Храпачевский[55]

Когда они (войско Алаг-ноёна. – А.М.) прибыли туда (в Ходженд. – А.М.), жители города укрылись в крепости. Тамошним эмиром был Тимур-мелик, человек-герой, очень мужественный и храбрый. (Еще до прихода монголов) он укрепил посредине Сейхуна (Сырдарьи) в месте, где река течет двумя рукавами, высокую крепость и ушел туда с тысячей именитых людей. Когда подошло войско (противника, то взять эту) крепость сразу не удалось, благодаря тому что стрелы и камни катапульт не долетали (до нее). Туда погнали в хашар молодых мужчин Ходженда и подводили (им) подмогу из Отрара, городов и селений, которые были уже завоеваны, пока не собралось пятьдесят тысяч человек хашара (местного населения) и двадцать тысяч монголов. Их всех разделили на десятки и сотни. Во главу каждого десятка, состоящего из тазиков, был назначен монгол, они переносили пешими камни от горы, которая находилась в трех фарсангах, и ссыпали их в Сейхун. Тимур-мелик построил двенадцать баркасов, закрытых сверху влажными войлоками, (обмазанными) глиной с уксусом, в них были оставлены оконца.

Ежедневно он ранним утром отправлял в каждую сторону шесть таких баркасов, и они жестоко сражались. На них не действовали ни стрелы, ни огонь, ни нефть. Камни, которые монголы бросали в воду, он выбрасывал из воды на берег и по ночам учинял на монголов неожиданные нападения, и войско их изнемогало от его руки. После этого монголы приготовили множество стрел и катапульт и давали жестокие бои.

Тимур-мелик, когда ему пришлось туго, ночью снарядил семьдесят судов, заготовленных им для дня бегства, и, сложив на них снаряжение и прочий груз, посадил туда ратных людей, сам же лично с несколькими отважными мужами сел в баркас. Затем зажгли факелы и пустились по воде подобно молнии. Когда монгольское войско узнало об этом, оно пошло вдоль берегов реки. Повсюду, где Тимур-мелик замечал их скопище, он быстро гнал туда баркасы и отгонял их ударами стрел, которые, подобно судьбе, не проносились мимо цели. Он гнал по воде суда, подобно ветру, пока не достиг Бенакета. Там он рассек одним ударом цепь, которую протянули через реку, чтобы она служила преградой для судов, и бесстрашно прошел (дальше). Войска с обоих берегов реки сражались с ним все время, пока он не достиг пределов Дженда и Барчанлыгкента.

Зучи-хан, получив сведения о положении Тимур-мелика, расположил войска в нескольких местах по обеим сторонам Сейхуна. Связали понтонный мост, установили метательные орудия и пустили в ход самострелы.

Тимур-мелик, узнав о засаде [монгольского] войска, высадился на берегу Барчанлыгкента и двинулся со своим отрядом верхом, монголы шли вслед за ним. Отправив вперед обоз, он оставался позади его, сражаясь до тех пор, пока обоз не уходил (далеко) вперед, тогда он снова отправлялся следом за ним.

Несколько дней он боролся таким образом, большинство его людей было перебито, монгольское же войско ежеминутно все увеличивалось. В конце концов монголы отобрали у него обоз, и он остался с небольшим числом людей. Он по-прежнему выказывал стойкость и не сдавался. Когда и эти были также убиты, то у него не осталось оружия, кроме трех стрел, одна из которых была сломана и без наконечника. Его преследовали три монгола; он ослепил одного из них стрелой без наконечника, которую он выпустил, а другим сказал: «Осталось две стрелы по числу вас. Мне жаль стрел. Вам лучше вернуться назад и сохранить жизнь». Монголы повернули назад, а он добрался до Хорезма и снова приготовился к битве. Он пошел к Янгикенту с небольшим отрядом, убил находившегося там (монгольского) правителя (шихнэ) и вернулся обратно. Так как он не видел для себя добра в своем пребывании в Хорезме, то отправился дорогою на Шахристан (область на юго-восточном побережье Каспийского моря. – А.М.) следом за султаном и присоединился к нему.

Очевидно, войско Алаг-ноёна к весне 1220 года окружило город Ходженд. Отнюдь не случайно, что основные силы войска хорезмшаха, на которые он возлагал главную надежду, были сосредоточены именно здесь, в Ходженде и, главное, в Самарканде. Начиная с весны 1219 года, когда войско Зэва внезапно появилось в этом районе, хорезмшаху не давала покоя мысль о том, что решающее сражение с монголами должно произойти в Ферганской долине, в верховье Сырдарьи. Это и побудило его собрать свои главные силы в Ходженде и Самарканде. Приковав своими действиями внимание хорезмшаха к Ферганской долине, войско Зэва позволило основным силам во главе с Чингисханом беспрепятственно форсировать Сырдарью и продолжить наступление на Бухару. К тому времени вся территория вдоль реки Сырдарья от ее истока до устья контролировалась монгольскими войсками.

Находившийся до этого «в тени», Чингисхан во главе своего войска в январе 1220 года неожиданно появился у города Зарнук…

Х. Шагдар[56]

Младший сын (его) Тулуй, прозвание которого было Еке-ноён, соизволил двинуться при нем (Чингисхане. – А.М.), по дороге на Зарнук, с многочисленным войском. На рассвете они неожиданно достигли этого города. Жители тех окрестностей в страхе перед этим великим войском укрылись в крепости. Чингисхан послал к ним в качестве посла Данишменд-хаджиба с объявлением о прибытии (монгольского) войска и с предложением советов (о сдаче города). Группа подстрекателей (к сопротивлению) хотела ему (в этом) помешать. Он возвысил голос (и сказал): «Я, Данишменд-хаджиб, – мусульманин и рожден от мусульман, пришел послом по приказу Чингисхана, чтобы вас спасти от пучины гибели. Чингисхан сюда прибыл с многочисленным войском (из) людей боевых. Если вы вздумаете сопротивляться ему, он в один миг превратит (вашу) крепость в пустыню, а степь от крови – в (реку) Джейхун. Если вы послушаетесь моего совета и станете послушны и покорны ему, то ваши души и имущество останутся невредимыми!»

Когда они услышали эти благоразумные слова, то увидели свое благо в изъявлении покорности (монголам). Главные лица (города) выступили, выслав вперед группу людей с различного рода яствами.

Когда на стоянку (Чингисхана) дошел об этом доклад, Чингисхан спросил о положении начальствующих лиц Зарнука; соизволив разгневаться на их уклонение, он отправил гонца для их (скорейшего вызова) к себе. Они тотчас поспешили к стопам его величества и, став удостоенными различного рода особых благоволений, получили помилование.

Вышел приказ, чтобы население Зарнука выгнали в степь; молодые люди были назначены в хашар Бухары, а другим было дано разрешение вернуться (в город).

Зарнук Чингисхан наименовал Кутлуг-балыг (Счастливый город). Из числа туркмен той стороны один проводник, имевший о дорогах полную осведомленность, вывел (монгольские) войска на границу Нура по дороге, которая не была большим трактом. С тех пор эту дорогу называют ханской дорогой.

Тайр-бахадур, который находился в передовом отряде, отправил посла с извещением, (полным) обещаний (помилования) и угроз (за сопротивление) о прибытии хана. После обмена послами население Нура через посла отправило к его величеству яства и изъявило покорность.

После благосклонного приема яств вышел приказ: «Субэдай (Субэдэй. – А.М.) прибудет к вам вперед, вы передадите ему город». Когда прибыл Субэдай, они повиновались приказу, а шестьдесят человек отборных мужей в сопровождении сына эмира Нура, по имени Ил-ходжа, послали в Дабус в виде помощи.

Когда Чингисхан прибыл, они устроили ему почетную встречу и поднесли приличествующие обстоятельствам яства и продовольствие. Чингисхан отличил их особым благоволением и спросил: «Как велика установленная султаном подать в Нуре?»

Ему сказали: «Тысяча пятьсот динаров». Он повелел: «Дайте наличными эту сумму, и помимо этого (вам) не причинят ущерба». Они дали просимое и избавились от избиения и грабежа.

Оттуда он направился в Бухару и в первых числах месяца мухаррама 617 г. х. (март – апрель 1220 г. н. э.) расположился лагерем в виду города Бухары, у ворот цитадели. Следом прибывали войска и располагались кругом города.

Войско Бухары состояло из двадцати тысяч человек. Их предводитель Кук-хан и другие эмиры, как Хамид Пур Таянгу, Суюнч-хан и Кушлу-хан, ночной порою со своими людьми уходили из крепости (спасая свою жизнь). Когда они достигли берега Джейхуна, разъезд (вражеского) войска напал на них и пустил по ветру небытия следы их (существования).

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 199–205.

После захвата Отрара Чингисхан направился к Бухаре – самому близкому городу, к средоточиям султанских знамен – и осадил ее. Этим он стремился вбить клин между султаном и его войсками, разделенными так, что их нельзя уже было собрать, даже если бы султан понял (ошибочность) своих действий. И вот Чингисхан остановился у стен Бухары, окружил ее, умножив свои силы за счет согнанных сюда пехотинцев и всадников из Отрара. Сражение за Бухару продолжалось днем и ночью, пока он не завладел ею благодаря своей мощи и силе.

Когда амир-ахур Кушлу и находившиеся с ним сподвижники султана увидели, что Бухара вскоре будет взята, они, обсудив дело между собой, решили заменить позор поражения остатком решимости. Они сошлись на том, что выступят все, как один, и начнут атаку, чтобы избавиться от петли и спастись от тяжести гнета. Так они и поступили и вышли, и если бы Он (Аллах) пожелал, то имели бы успех.

Когда татары увидели, что дело плохо, положение серьезно, что лезвие заострено, а зло велико, они обратились вспять перед их авангардом и открыли им путь для бегства. Если бы мусульмане сопроводили одну атаку другой, отбрасывая их словно пинком в спину и ввязываясь в сражение, то обратили бы в бегство татар. Но так как судьба отвернулась от них, они довольствовались лишь своим спасением. Когда татары увидели, что их цель – (только) избавление, они бросились следом за ними, стали перекрывать пути их бегства и преследовали их до берегов Джейхуна. Из них спасся лишь Инандж-хан с небольшим отрядом. Гибель постигла большую часть этого войска. А из вещей, оружия, рабов и снаряжения татары захватили столько, что сами стали богаты, а их вьюки тяжелы.

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны».

На другой день, на рассвете, жители (Бухары) раскрыли ворота города, и люди из имамов и ученых лиц явились к его величеству с выражением раболепия. Чингисхан поехал осмотреть город и крепость и въехал в город. Он проскакал до соборной мечети и остановился перед максурой[57]. Сын его, Тулуй-хан, спешился и взошел на мимбар[58]. Чингисхан спросил: «Это место – дворец султана?» (Ему) сказали: «Это дом господний!»

Он слез с лошади и поднялся на две-три ступени мимбара и повелел: «Степь лишена травы, накормите наших коней!»

Бухарцы открыли двери городских амбаров и вытащили зерновые хлеба, а сундуки со списками Корана превратили в конские ясли, бурдюки с вином свалили в мечети и заставили явиться городских певцов, чтобы они пели и танцевали. Монголы пели по правилам своего пения, а знатные лица (города), сейиды, имамы, улемы и шейхи, стояли вместо конюхов у коновязей при конях и обязаны были выполнять приказы этого народа.

Затем Чингисхан выехал из города. Он заставил явиться все население города, поднялся на мимбар загородной площади, где совершаются общественные праздничные моления, и после изложения рассказа о противлении и вероломстве султана сказал: «О люди, знайте, что вы совершили великие проступки, а ваши вельможи – предводители грехов. Бойтесь меня! Основываясь на чем, я говорю эти слова? Потому что я – кара господня (Всевышнего Тэнгри. – А.М.). Если бы с вашей (стороны) не были совершены великие грехи, великий господь не ниспослал бы на ваши головы мне подобной кары!»

Потом он спросил: «Кто ваши доверенные лица и особо надежные люди?»

Прием Чингисханом послов. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-дина, XIV в.

Каждый назвал своих доверенных. В качестве охраны он приставил к каждому (из них) по монголу и тюрку, чтобы те не позволяли ратникам причинять им вреда.

Когда (Чингисхан) покончил с этим (делом), он закончил (свою) речь тем, что вызвал богатых и зажиточных лиц и приказал, чтобы они отдали свои зарытые ценности. (Всего таких) оказалось 270 человек, (из них) 190 горожан, а остальные иногородние. Требования денег от их доверенных происходили согласно приказу: брали то, что они давали, сверх того никаких поборов и взысканий не чинили.

Затем (Чингисхан) приказал поджечь городские кварталы, и в несколько дней большая часть города сгорела, за исключением соборной мечети и некоторых дворцов, которые были (построены) из кирпича. Мужское население Бухары погнали на военные действия против крепости, с обеих сторон установили катапульты, натянули луки, посыпались камни и стрелы, полилась нефть из сосудов с нефтью. Целые дни таким образом сражались. В конце концов гарнизон очутился в безвыходном положении: крепостной ров был сровнен с землей камнями и (убитыми) животными. (Монголы) захватили гласис при помощи людей бухарского хашара и подожгли ворота цитадели. Ханы, знатные лица (своего) времени и особы, близкие к султану, по (своему) величию не ступавшие (до сих пор) на землю ногою, превратились в пленников унизительного положения и погрузились в море небытия. (Монголы) из (тюрков) – канглыйцев оставили в живых лишь по жребию; умертвили больше тридцати тысяч мужчин, а женщин и детей увели (с собою) рабами. Когда город очистился от непокорных, а стены сровнялись с землей, все население города выгнали в степь к намазгаху[59], а молодых людей в хашар Самарканда и Дабусии. Чингисхан отсюда направился на Самарканд, намереваясь его взять.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 205–206.

После того как Чингис-хан освободился от взятия крепости (Бухары), он приказал переписать всех главных лиц и старейшин города. Это было сделано. Когда (список) показали ему, он приказал доставить их к нему, и те прибыли. Он сказал жителям Бухары: «Я требую от вас те слитки серебра, которые продал вам хорезмшах. Они принадлежат мне и взяты у моих людей (у убитых монгольских купцов. – А.М.). Сейчас они у вас».

Чингисхан обращается к жителям города Бухары. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-Дина. Индийская художественная школа. Эпоха Великих Моголов, XVI в.

Затем он приказал (жителям Бухары) уйти из города. Они ушли, лишенные своего имущества. Ни у кого из них не осталось ничего, кроме той одежды, что на нем. Неверные вошли в город и стали грабить и убивать всякого (из не ушедших), кого находили… Неверные подожгли город, медресе, мечети и всячески истязали людей, домогаясь денег. Затем они направились в Самарканд, убедившись в том, что хорезмшах не в состоянии бороться с ними, а (люди хорезмшаха) находились в месте его расположения между Термезом и Балхом. Неверные забрали с собой пленных из уцелевших жителей Бухары, которые шли с ними пешком в самом ужасном виде. Тех, кто изнемог и не был в состоянии идти, они убивали.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Всякий раз при наступлении на большие города (монголы) сперва нападают на маленькие города, захватывают (в плен) население, угоняют (его) и используют (на осадных работах). Тогда (они) отдают приказ о том, чтобы каждый конный воин непременно захватил десять человек. Когда людей (захвачено) достаточно, то каждый пленный обязан (набрать) сколько-то травы или дров, земли или камней. (Татары) гонят (их) день и ночь; если (люди) отстают, то их убивают. Когда люди пригнаны, (они) заваливают крепостные рвы (вокруг городских стен тем, что они принесли), и немедленно заравнивают (рвы); (некоторых) используют для обслуживания (колесниц, напоминающих) гусей, куполов для штурма, катапультных установок и других (работ). (При этом татары) не щадят даже десятки тысяч человек. Поэтому при штурме городов и крепостей (они) все без исключения бывают взяты. Когда городские стены проломлены, (татары) убивают всех, не разбирая старых и малых, красивых и безобразных, бедных и богатых, сопротивляющихся и покорных, как правило, без всякой пощады. Всякого, кто при приближении противника не подчиняется приказу (о капитуляции), непременно казнят, пусть даже (он) сказывается знатным.

«Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»), с. 67–68.

Одному человеку удалось бежать из Бухары, после того как она была захвачена, и добраться до Хорасана. Его спросили о судьбе города, он ответил: «Они пришли, они напали, они жгли, они убивали, они грабили и они ушли».

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 72.

Монгольская кавалерия атакует врага. Персидская миниатюра, XIV в.

Некоторые города сдавались без боя. Другие сражались несколько дней и недель, но только самые укрепленные и упорные выстояли более чем несколько месяцев.

Чингисхан многому научился со времен своей кампании против чжурчжэней. Теперь он не только умел брать даже самые неприступные крепости, он также выяснил, как обращаться с ними после захвата, а главное, как их максимально эффективно грабить.

Он не хотел повторять ошибки, допущенные при разграблении Чжунду. В Хорезме он ввел новую организационную систему: сперва город полностью очищался от жителей и их скота, а затем монголы принимались за его разграбление. Это заметно уменьшало опасность, грозившую воинам, которые рассредоточивались по городу во время разграбления.

Прежде чем начиналось разграбление, монголы проводили одну и ту же процедуру пленным населением вражеского города. Во-первых, они убивали всех солдат. Монгольская армия состояла только из всадников, и ей не было никакого толку от солдат, обученных защищать крепостные стены… После этого монгольские военачальники отправляли чиновников, чтобы они разделили мирное население по признаку профессии… Монголам были постоянно нужны купцы, караванщики, толмачи, а также ремесленники. Все они поступали на службу к монголам…

Люди без профессий отправлялись с монголами в следующий поход. Они таскали тяжести, копали рвы и служили живым щитом при штурме… Тех, кто не годился даже для таких целей, монголы просто убивали…

Они (монголы. – А.М.) запустили целую машину пропаганды, которая каждый раз приумножала число убитых в битве врагов и несла страх всюду, куда бы ни докатывалась…

Из каждого покоренного города монголы высылали делегации в другие города, чтобы поведать им о невообразимых ужасах и почти сверхъестественных способностях воинов Чингисхана. Сила этих рассказов до сих пор видна в записях летописцев…

Джек Уэзерфорд[60]

Султан Мухаммед Хорезмшах поручил Самарканд ста десяти тысячам воинов. Шестьдесят тысяч (из них) были тюрки вместе с теми ханами, что были вельможными и влиятельными лицами при дворе султана, а пятьдесят тысяч – тазики, (кроме того, в городе было) двадцать дивоподобных слонов и столько людей привилегированного и низшего сословия города, что они не вмешаются в границах исчисления. Вместе с тем они (самаркандцы) укрепили крепостную стену, обнесли ее несколькими гласисами и наполнили ров водой.

В то время, когда Чингисхан прибыл в Отрар, слух о многочисленности в Самарканде войска и о неприступности тамошней крепости и цитадели распространился по всему свету. Все (были) согласны (с тем), что нужны годы, чтобы город Самарканд был взят, ибо что с крепостью случится?!

(Чингисхан) из предосторожности счел нужным, прежде (всего) очистить его окрестности. По этой причине он сначала направился в Бухару и завоевал ее, а оттуда пригнал к Самарканду весь хашар. По пути всюду, куда он приходил, тем (городам), которые подчинялись (ему), он не причинял никакого вреда, а тем, которые противились, как Сарипуль и Дабусия, оставлял войско для их осады.

Когда он дошел до города Самарканда, царевичи и эмиры, назначенные в Отрар и другие области, покончив с делом завоевания тех мест, прибыли с хашарами, которых они вывели из захваченных (городов). Монголы избрали для (царской) ставки Кук-сарай и, насколько хватало глаз, расположились кругом города. Чингисхан самолично один-два дня разъезжал вокруг крепостной стены и гласиса и обдумывал план для захвата их и (крепостных) ворот.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 206–207.

Под стенами Самарканда встретились подошедшие с трех сторон основные силы под командованием Чингисхана, а также отряд под командованием Цагадая (пришедшего из-под Отрара. – А.М.) и передовое подразделение Зэва, проследовавшее из Ферганской долины, мимо осажденного отрядом Алаг-ноёна Ходженда, вниз по течению реки Заравшан…

После тщательного изучения обстановки на месте и получения информации о бегстве хорезмшаха в Термез Чингисхан принял решение отправить три отряда под командованием Зэва, Субэгэдэя и Тохучара с одной-единственной целью: настичь и схватить хорезмшаха. Еще один отряд, под командованием Шихихутуга и Есагура, был отправлен в сторону города Таликан. Им поручалось отслеживать движение войска сына хорезмшаха, Джелал аддина, на территории от Балха и Таликана до северной части Гиндукуша, и пресекать его попытки контрнаступления и оказания помощи хорезмшаху. Оставшимся войскам Чингисхана предстояло штурмовать Самарканд.

Х. Шагдар[61]

Когда они (войско Чингисхана. – А.М.) приблизились к Самарканду, они послали вперед конницу, оставив позади пеших, пленных и обозы, которые постепенно двигались, вселяя страх в сердца мусульман. Когда жители города увидели их общее множество, они ужаснулись. На второй день (после прибытия к городу конницы) подошли: пешие, пленные и обозы. При каждом десятке пленных был флажок, и жители города решили, что это сражающиеся (вражеские) воины. Неверные окружили город, в котором было пятьдесят тысяч хорезмских воинов. Что же касается всего населения города, то его было несметное множество.

Против неверных вышли самые смелые, бесстрашные и сильные (жители), тогда как не вышел ни один из хорезмских воинов, испугавшихся этих проклятых. Они сражались с ними пешими за пределами города. Татары тут же отступили, а жители преследовали их в погоне за победой. Неверные же устроили им засаду и, когда они вошли в нее, бросились к ним и отрезали их от города. Остальные (неверные), которые вначале завязали бой, вернулись (из ложного отступления), и жители (города) оказались в середине между ними. Со всех сторон на них обрушились удары мечей, и ни один из них не уцелел. Все до одного были убиты мучениками за веру, да будет доволен ими Аллах! А говорят, что было их семьдесят тысяч.

Монголы штурмуют Самарканд. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-дина, XIV в.

Когда это увидели (оставшиеся в городе) жители и воины, они пали духом и гибель стала для них очевидной. Воины, которые были тюрками, заявили: «Мы – из того же рода, и они нас не убьют». Они запросили пощады, и (неверные) согласились пощадить их. Тогда они открыли ворота города, и жители не смогли им помешать. Воины вышли к неверным со своими семьями и имуществом, и те сказали им: «Сдайте нам ваше оружие, имущество и верховых животных, и мы отправим вас в безопасное для вас место». Те выполнили это. Когда неверные забрали их оружие и верховых животных, они стали рубить их мечами и перебили всех до последнего, забрав их имущество, верховых животных и женщин.

На четвертый день они объявили в городе, чтобы все население вышло к ним, а если кто замедлит с этим, его убьют. К ним вышли все мужчины, женщины и дети, и они сделали с ними то же, что и с жителями Бухары – учинили грабежи, убийства, угон в неволю и всяческие бесчинства. Войдя в город, они разграбили его и сожгли соборную мечеть, а остальное оставили как было. Они насиловали девушек и подвергали людей всяческим пыткам, требуя деньги. Тех, кто не годился для угона в неволю, они убивали.

Все это произошло в мухарраме шестьсот семнадцатого года. Хорезмшах находился там, где он расположился (в летней резеденции. – А.М.). Всякий раз, когда у него собиралось войско, он направлял его в Самарканд, но воины возвращались обратно, не отважившись дойти до него. Боже, упаси нас от оставляющих без помощи! Один раз он послал десять тысяч всадников, но те вернулись. В другой раз – двадцать тысяч, и те тоже вернулись.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Когда город и крепость сравнялись в разрушении и (монголы) перебили множество эмиров и ратников, на следующий день сосчитали оставшихся (в живых). Из этого числа выделили ремесленников тысячу человек (и) роздали сыновьям, женам и эмирам, а кроме того, такое же количество определили в хашар. Остальные спаслись тем, что за получение разрешения на возвращение в город были обязаны, в благодарность за оставление в живых, (выплатить) сумму в двести тысяч динаров. Чингисхан соизволил назначить для ее сбора Сикат-ал-мулка и эмира Амид-Бузурга, принадлежащих к важным чиновным лицам Самарканда, и назначил (в Самарканд) правителя (шихнэ).

Часть предназначенных в хашар он увел с собою в Хорасан, а часть послал с сыновьями в Хорезм. После этого еще несколько раз подряд он требовал хашар. Из этих хашаров мало кто спасся, вследствие этого та страна совершенно обезлюдела. Чингисхан это лето и осень (1220 года. – А.М.) провел в пределах Самарканда.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 207–208.

Когда до султана дошло сообщение об этом горестном событии, оно вызвало у него тревогу и опечалило его, его сердце совсем ослабело и руки опустились. Он перешел Джейхун (Амударью) в жалком состоянии, утратив надежду защитить области Мавераннахра.

Когда его положение стало бедственным и он потерял самых храбрых воинов, его покинули семь тысяч человек… из (войск) его племянников – сыновей его дядьев по матери – и перебежали к татарам. Правитель Кундуза Ала ад-Дин прибыл на подмогу Чингисхану, объявив о своей вражде с султаном. Перешел к нему и эмир Мах Руи, один из знатных людей Балха. Люди стали оставлять его и незаметно уходить, и с той поры власть ослабела, наступило похмелье, расторглись узы и подорвались решимость и мощь.

Когда от знатных лиц, упомянутых выше, до Чингисхана дошла весть – они сообщили ему, какой страх испытал султан, и уведомили его, как он пал духом, – он снарядил в поход двух предводителей: Джэбэ-нойана (Зэва. – А.М.) и Сюбете-Бахадура (Субэдэя. – А.М.) с тридцатью тысячами (воинов). Они перешли реку, направляясь в Хорасан, и рыскали по стране…

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны».

Непрерывно приходили известия о положении султана Мухаммеда, его войска, силы и слабости: дозорные Чингисханова войска все время захватывали его эмиров и приверженцев с тех пор, как они добровольно подчинились, и те показывали, что султан напуган, растерян и колеблется и (что) у него нет никакого покоя, сын же его, султан Джелал ад-дин, сказал-де ему: «Нам нужно собрать войска из всех тех мест, по которым мы их разбросали. Встать против врага и победить (его)!» (Но) так как счастье отвернулось от султана, он не слушает (сына).

Когда во время осады Самарканда Чингисхан, наравне со сведениями о положении (Хорезмшаха), услышал, что султан находится в летней резиденции, он выслал в передовой отряд Джэбэ-ноёна (Зэва. – А.М.) из племени йисут с одним тумэном войска в качестве дозора, а Субэдай-бахадура (Субэдэя. – А.М.) из племени урянкат отправил следом за ним с другим тумэном в качестве арьергарда.

(Затем) он послал за ними Тукучар-бахадура (Тохучара. – А.М.) из эмиров племени кунгират еще с одним тумэном и приказал: «Отправляйтесь в погоню за султаном Хорезмшахом, и где бы вы его ни настигли, если он выступит против вас с войском и у вас не будет силы для сопротивления, не медлите и известите (меня), а если он будет слаб, противостойте (ему)! Так как непрерывно доходят известия об его слабости, страхе и ужасе, то, наверно, он не будет иметь силы состязаться (с вами). Заклинаю вас мощью великого господа (Всевышнего Тэнгри. – А.М.), не возвращайтесь назад, пока вы его не захватите. Если он изнеможет от вас и с несколькими людьми укроется на крутой горе или в тесной пещере либо скроется от людских очей подобно пери, вы должны врезаться в его области подобно сильному ветру и всем, кто явится к вам с покорностью, окажите (таким) поощрение, дайте (охранную) грамоту и (поставьте им) правителя, а каждого, кто будет дышать неповиновением и противодействием, уничтожьте!

Согласно сему (моему) наказу, покончив эти дела в трехлетний промежуток времени, вы возвратитесь через Дешт-и Кипчак и присоединитесь к нам в нашем древнем юрте, в Монголии, так как по аналогии (с происшедшим) мы, по-видимому, за этот срок совершенно покончим с делом (покорения) земли Иранской и прибудем домой победителями и победоносными.

Я вскоре вслед за вами пошлю Тулуй-хана на завоевание городов Хорасана: Мерва, Херата, Нишапура, Серахса и их областей. Джочи (Зучи), Цагадая и Угэдэя со славными войсками я отправлю на завоевание Хорезма, который является важнейшим из городов и столицей султана Хорезмшаха. Клянусь силою великого господа, нам удадутся эти несколько дел, и мы прибудем домой как раз за это количество времени!»

И он их отправил. Затем он назначил на завоевание Хорезма упомянутых сыновей и отправил (их) с многочисленным войском. Сам лично с Тулуй-ханом от усталости похода некоторое время отдохнул в пределах Самарканда. Зэв, Субэдэй и Тохучар с 30 тысячами отважных воинов переправились вброд через Пянджаб (главный исток Амударьи. – А.М.) и пошли по следам султана, расспрашивая о нем и разыскивая его следы…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 208–209.

Прославленный монгольский полководец Субэдэй. Современный китайский рисунок

В конечном итоге рейд, осуществленный отрядами Зэва и Субэдэя, можно разделить на три этапа:

1. Преследование и уничтожение хорезмшаха Мухаммеда (1220–1221 гг.).

2. Боевые действия на Кавказе и разгром кипчаков (1221–1222 гг.).

3. Разгром армии русских князей (1223 г.).

В ходе первого этапа своего рейда отряды Зэва и Субэдэя фактически вытеснили хорезмшаха Мухаммеда из Персии, подавили моральный дух его подданных, тем самым смогли обеспечить безопасность левого фланга основных сил монгольского войска в противостоянии с войском Джелал ад-дина и в боевых действиях в Южной Азии и Хорасане в целом.

Х. Шагдар[62]

После того как неверные завладели Самаркандом, Чингисхан, – да проклянет его Аллах! – перешел к новым замыслам и направил в поход двадцать тысяч всадников, сказав им: «Ищите хорезмшаха, где бы он ни был, даже если он уцепился за небеса, пока не отыщите и не захватите его!» Эту группу [его войск] мы, в отличие их от других, будем называть западными татарами, поскольку они направились на запад Хорасана и углубились в ту страну.

После того как Чингисхан приказал им это, они выступили и направились в место, называемое Панджаб, что означает «Пять вод». Они прибыли туда и не нашли там лодок (для переправы через Джайхун). Тогда они изготовили из дерева нечто вроде больших водопойных корыт, обтянули их коровьими шкурами, чтобы в них не проникла вода, положили в них свое оружие и пожитки, завели в воду лошадей, уцепились за их хвосты, привязав к себе эти корыта, так что лошадь тащила человека, а человек тащил корыто, наполненное оружием и прочим, и все они переправились за один раз.

Хорезмшах не успел заметить, как они оказались на одном берегу вместе с ним. Мусульмане пришли от них в ужас и страх, и между ними начались раздоры. До этого они были спокойны, поскольку между ними (и неверными) была река Джайхун, и, когда неверные переправились к ним, они не смогли ни удержаться там, ни отойти совместно, а рассеялись (в разные стороны) …Каждый из них выбрал для себя свое направление. Хорезмшах уехал, не заботясь ни о чем, во главе группы избранных людей и направился в Нишапур. Когда он прибыл в него, к нему присоединились некоторые войска. Но не успел он обосноваться там, как туда прибыли эти татары. Они не останавливались на своем пути ни для грабежей, ни для убийств, а стремительно двигались в поисках хорезмшаха, не давая ему времени собраться с силами против них.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Джэбэ и Субэдай (Зэв и Субэдэй. – А.М.) дошли до Нишапура. Они послали послов к тамошним великим людям Муджир-ал-мулку Кафи-и Рухи, Фарид-ад-дину и Зиа-ал-мулку Зоузани, которые были везирами и садрами Хорасана, призывая их к подчинению и повиновению приказу Чингисхана, и просили (также) фуража и дорожного довольствия. Те выслали с ноёнами трех человек с угощением и подношениями и выразили согласие на подчинение лишь концом языка. Джэбэ их предостерег, чтобы они воздержались от сопротивления огню и воде: «Когда бы ни прибыло монгольское войско, вы тотчас устройте (ему) торжественную встречу и не полагайтесь на прочность стен и (свою) многочисленность и вооружение, дабы сохранить и уберечь свои дома и домашних.

(Монголы) дали (им) грамоту уйгурского письма за алою тамгою (печатью. – А.М.) и копию с Чингисханова ярлыка, смысл содержания которого был таков: «Да ведают эмиры, вельможи и подданные, что всю поверхность земли от (места) восхода солнца до (места) захода господь всемогущий (Всевышний Тэнгри. – А.М.) отдал нам. Каждый, кто подчинится (нам), пощадит себя, своих жен, детей и близких, а каждый, кто не подчинится и выступит с противодействием и сопротивлением, погибнет с женами, детьми, родичами и близкими ему!» Они дали грамоту такого содержания и отправились, – Джэбэ по дороге на Джувейн, а Субэдай по большой дороге на Джам и Тус. Повсюду, где выходили навстречу с подчинением, они щадили, а всех, кто сопротивлялся, они уничтожали…

Таким образом, всюду, куда (монголы) приходили, они, не делая привала, насильно забирали провиант и одежду и отправлялись [дальше]. Сообразно (полученному) совету, они передвигались ночью и днем и шли по следам сведений о султане…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 211–212.

После того как татары, ушедшие на запад, отчаялись захватить хорезмшаха, они повернули (назад) и направились в города Мазандарана и захватили их в самое короткое время, несмотря на укрепленность, трудность достижения и защищенность их крепостей. Они были недоступными и в древние времена, и в новые. Даже когда мусульмане завладели всей страной хосроев от Ирака до крайних пределов Хорасана, с округов Мазандарана взимался харадж, но они не могли проникнуть в эту страну, пока она не была занята в девяностом году в дни (правления) Сулаймана ибн Абд ал-Малика. Эти же проклятые (монголы. – А.М.) захватили ее легко и просто по причине, угодной Всевышнему Аллаху.

Захватив страну Мазандаран, они перебили его население, угнали людей в неволю, разграбили и сожгли города. Покончив с Мазандараном, они пошли на Рей. По дороге они увидели мать хорезмшаха, его жен, имущество и сокровища. О драгоценных ожерельях, подобных тем, что были там, никогда не было слыхано. А дело в том, что мать хорезмшаха услышала о том, что случилось с ее сыном. Она испугалась, покинула Хорезм и направилась в сторону Рея, чтобы потом уйти в Исфахан, Хамадан и страну Джибал и найти там защиту. Неверные случайно натолкнулись на нее и захватили ее и все, что было при ней, до ее прибытия в Рей. Среди (захваченного) были ценности, при виде которых наполнились (жадностью) их глаза и сердца и подобных которым не видели люди, – удивительные изделия, драгоценные камни и прочее. Все это они отправили Чингисхану в Хорасан. В шестьсот семнадцатом году (8.03.1220–24.02.1221) татары, – да проклянет их Аллах! – прибыли в Рей, разыскивая хорезмшаха Мухаммада, поскольку до них дошло, что он, спасаясь бегством, ушел в сторону Рея. Они бросились по его следам. К ним примкнули многие воины, как мусульмане, так и неверные, и сброд грабителей и злоумышленников. Они прибыли в Рей, когда его жители были в полной беспечности. Заметили они их только тогда, когда те уже нагрянули к ним. Неверные захватили город, разграбили его, угнали в плен жен, украли детей и учинили такие дела, о которых не было слыхано. Не останавливаясь в нем, они поспешно двинулись дальше в поисках хорезмшаха. По дороге они грабили каждый город и селение, через которые проходили, и в каждом из них творили вдвое большее, чем в Рее, – сжигали, разрушали, рубили мечами мужчин, женщин и детей, ничего не оставляя (за собой). Так они, наконец, прибыли в Хамадан. Еще до этого в него прибыл хорезмшах с несколькими своими людьми, и он покинул город. Это – последние (достоверные) данные о нем. Одни говорят, что неизвестно, что потом было с ним, а другие говорят иное…

Когда хорезмшах услышал об их (монголов. – А.М.) приближении, он отправился в Мазандаран, также принадлежавший ему… Хорезмшах дошел до гавани на Море Табаристана (Каспийское море. – А.М.), известной под названием Абаскун, а у него была там крепость (на острове) в море. Как только он и его люди сели на суда, прибыли татары. Увидев, что хорезмшах уже вышел в море, они остановились на берегу. Отчаявшись настичь хорезмшаха, они потом ушли обратно, а это те (татары), которые (затем) захватили Рей и города, находящиеся за ним…

Так рассказал мне один законовед. Он был среди (людей), находившихся в Бухаре, и (неверные) увели его пленным в Самарканд. Затем он спасся от них и прибыл к нам. Другие же, из числа купцов, сообщили (мне), что хорезмшах ушел из Мазандарана и достиг Рея. Оттуда он направился в Хамадан, а татары двигались по его следам. Хамадан он (тайно) покинул с небольшим числом людей, дабы скрыться и утаить сведения о себе. Он снова вернулся в Мазандаран и приплыл по морю в ту крепость. Это достовернее, так как законовед был в то время в плену, а купцы, как они сказали, были в Хамадане. Туда (при них) прибыл хорезмшах, а затем – тот, кто известил его о приходе татар. (Узнав об этом), хорезмшах покинул Хамадан, и эти купцы тоже покинули его, а через несколько дней после них там появились татары. Так что купцы сообщили о том, чему были очевидцами. После прибытия в ту упомянутую крепость хорезмшах скончался в ней.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Султан (хорезмшах Мухаммед. – А.М.) ушел на один из островов и на некоторое время там остановился. Когда распространилась весть о его пребывании на этом острове, он из предосторожности переправился на другой остров. Его передвижение совпало с прибытием монгольского отряда, который Джэбэ-ноён (Зэв. – А.М.) послал из Рея в погоню за султаном. Так как они не нашли султана, они возвратились назад и занялись осадой тех крепостей, в которых находились его гарем и казна. Захватив (их), они все полностью отослали в Самарканд к Чингисхану.

Когда этот ужасный слух достиг ушей султана (хорезмшаха Мухаммеда. – А.М.) и он выяснил, что его гарем обесчещен, сыновья стали пищей меча, а добродетельные женщины (очутились) пленницами во власти чужеземцев, он так расстроился и растерялся, что ясный мир в его глазах померк…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 213.

Но из самых тяжких дел для мусульман было то, что султан их, хорезмшах Мухаммед, исчез; не было о нем достоверного сведения: то говорили, что он умер близ Хамадана и что смерть его скрывают, то (уверяли), что он ушел в земли Фарса и умер там, но что смерть его скрывают для того, чтобы татары не двинулись туда вслед за ним, то говорили, что он возвратился в Табаристан, уехал в море и умер там на острове. Одним словом, он исчез.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Когда наступила зима (1220/21 г. – А.М.), (отряды Зэва и Субэдэя. – А.М.) находились у пределов Рея, в (местности) Хейл-и Бузург; в это время Чингисхан находился в пределах Нахшеба и Термеза. В тот год разразилась невероятно жестокая стужа.

Оттуда отряды Зэва и Субэдэя двинулись на юг, достигли Загросского хребта, протянувшегося вдоль западной части нынешнего Ирана, победоносно проследовали по городам Динавар, Заву, Хольван, Нехавенд; впереди оставался только Багдад. Но тут пришло известие о том, что султан Мухаммед скрывается в прибрежных районах Каспийского моря. И монгольские военачальники были вынуждены направиться в Азербайджан. В условиях значительной удаленности от своих тылов им потребовались надежные союзники, обрести которых, как оказалось, не составило большого труда.

Х. Шагдар[63]

Они направились в Азербайджан и в каждой местности, попадавшийся на пути, по своему всегдашнему обыкновению учиняли избиение (населения) и грабеж.

Когда они прибыли в Тебриз, тамошним правителем был атабек Узбек, сын Джехан-Пехлевана; он спрятался, послав (к монголам) человека с просьбою о заключении мира и прислал много денег и скота; (монголы), заключив мир, вернулись назад и направились в Арран, чтобы пробыть там зиму. Путь их лежал через Гурджистан (Грузию).

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 227.

Когда зима застигла татар в Хамадане и Джебале, то они увидели сильную стужу и глубокий снег и ушли в Адзербейджан. На пути своем, в деревнях и небольших городах, они совершали убийства и грабежи, подобные тем, какие производили прежде, опустошали и жгли.

Пришли они к Тебризу, в котором (находился) властитель Адзербейджана, Узбек, сын Пехлевана. Он не вышел к ним, да и не помышлял о бое с ними, потому что днем и ночью проводил время с пьяницами, не протрезвляясь, а только послал к ним и замирил их деньгами, одеждами и скотом. Все это было принесено к ним, и они ушли от него, желая (спуститься) к берегу моря, потому что он менее холоден для зимовки и там много пастбищ для скота.

Отправились они в Мукан, а на пути зашли в землю грузин. Вышло на них из грузин большое количество войска, до 10 000 бойцов, и сразилось с ними. Грузины были обращены в бегство, и большая часть их была перебита.

Тогда грузины послали к Узбеку, властителю Адзербейджана, просить у него мира и союза с ними для отражения татар, и условились собраться, когда пройдет зима. Послали они также к Эльмелик-Эльашрефу, сыну Эльмелик-Эльадиля, владетелю Хелата и Месопотамии, просить у него (об оказании) им содействия.

Думали все они, что татары спокойно пробудут (там) зиму до весны, но те не поступили так, а двинулись (дальше) и пошли в земли грузин. К ним присоединился еще тюркский невольник, (один) из рабов Узбека, по имени Акуш, который собрал жителей этих гор и степей, туркмен, курдов и др. Собралось у него множество народа, и вошел он в переговоры с татарами относительно присоединения к ним. Они согласились на это, будучи расположены к нему вследствие сродства.

Соединились они и пошли во главе татар на грузин. Овладев одною из крепостей их, они разорили ее, ограбили страну, опустошили ее, избили жителей ее, отняли у них имущество и, наконец, дошли до окрестностей Тифлиса.

Собрались грузины и выступили против них со своей отвагой и с железом своим. Первый встретил их Акуш с теми, которые присоединились к нему. Совершили они бой жестокий; все упорно действовали в нем, и из сторонников Акуша было убито много народу. Тогда напали (сами) татары на грузин, которые уже устали от боя; их также было перебито много, так что они не устояли против татар и обратились в самое постыдное бегство. Налег на них меч со всех сторон и убито их столько, что и не сочтешь. Произошла (эта) битва в дзулькааде этого года (= 28 дек. 1220 г. – 26 янв. 1221 г.). Они ограбили в этих странах (все), что еще успело уцелеть от них. Удалось этим татарам то, чему подобного не слыхано ни в древнее время, ни в новое.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Территория Аррана находилась на северо-востоке Азербайджана, между рекой Курой и западным побережьем Каспийского моря.

Разведав обстановку, Зэв и Субэдэй вскоре смогли привлечь на свою сторону новые силы: свободолюбивых и жадных до наживы курдов и туркмен, которые являлись вассалами Грузии и хотели с помощью монголов освободиться от этой зависимости. Кроме того, христиане-грузины косо смотрели на вассалов-мусульман. И это быстро подвигло туркмен и курдов к предательству. Из новых союзников был сформирован передовой отряд, который вместе с небольшим количеством монгольских воинов был послан вверх по реке Куре и достиг предгорий Кавказа. Новобранцы должны были пополнить запасы продовольствия и собрать информацию о возможном местонахождении султана Мухаммеда.

Этот отряд на подступах к столице Грузии Тбилиси был встречен сторожевым отрядом грузинско-армянского войска. Противник не ожидал, что в такие морозы могут нагрянуть непрошеные гости, и смог выставить лишь один тумэн воинов. Передовой отряд монголов не стал сразу ввязываться в большое сражение; измотав противника своим маневром, он дождался, когда подойдут и вступят в бой основные силы монгольской группировки, которые не оставили грузинам и армянам никакой надежды на спасение.

Х. Шагдар[64]

В 669 (1220) году, когда грузины еще гордились победой, одержанной над мусульманами, у которых они отторгли множество армянских гаваров, нежданно-негаданно появилось огромное множество войск в полном снаряжении и, пройдя быстрым ходом через Дербентские ворота, пришло в Агванк, чтобы оттуда проникнуть в Армению и Грузию. И все, что встречалось им в пути – людей, скот и вплоть до собак даже, – они предавали мечу. Драгоценную одежду и иное имущество, за исключением лошадей, они ни во что не ставили. Быстро продвинувшись до Тифлиса, они повернули обратно, пришли в Агванк, к границам города Шамхор.

И распространилась о них ложная молва, будто они – моги и христиане по вере, (будто) творят чудеса и пришли отомстить мусульманам за притеснение христиан; говорили, будто есть у них церковь походная и крест чудотворный; и, принеся меру ячменя, они бросают ее перед крестом, (затем) оттуда все войско берет (корм) для лошадей своих, и (ячмень) не убавляется; а когда все кончают брать, там остается ровно столько же. Точно так же и с продовольствием для людей. И эта ложная молва заполнила страну. Поэтому население страны не стало укрепляться, а какой-то светский иерей, собрав прихожан своих, с крестами и хоругвями даже вышел навстречу им. И они предали их мечу – всех перебили.

Киракос Гандзакецы, «Краткая история прошедшего со времени святого Григора до последних дней, изложенная Вардапетом Киракосом в прославленной обители Гетик»[65].

Когда этот безобразный и зверонравный народ (монголы. – А.М.) узнал о том, что Господь повелел ему властвовать на земле, то, собрав войско, он пошел на персов и… победили их… После того по повелению Хана своего… они устремились на Агванию и Грузию.

Инок Магакия, «История народа стрелков (монголов)»[66].

Они (монголы. – А.М.) отличались языком, лицом, образом жизни; не знали хлеба, питались мясом и молоком животных; телом статны, мужественны и крепки. Глаза у них сами по себе малые, но снаружи растянуты и велики; голову имели большую, волосы черные и густые, лоб широкий и нос столь малый, что щеки были выше его, и только небольшие ноздри были заметны. Но удивительно, что, при столь неблагообразном лице, все мужчины и женщины имели некоторую особенную красоту; при том отличались они бодростью и искусством стрелять из крепких луков, удару которых не могло противостоять никакое вооружение. Особенно они были бодры на лошади, ибо и воспитание получали на лошадях; кроме лука и стрел, другого оружия они не имели.

Были люди сии удивительны: с первого взгляда казались они недалекими, но на самом деле они были исполнены всякой мудрости и благонравия. Говорили они мало, и ни одного лживого слова не было слышно между ними. Не льстили они никакому лицу – ни малому, ни великому, ибо строго следовали порядку, введенному у них Чингисханом… Был он (Чингисхан. – А.М.) сановит, крепок и бодр и собою прекрасен; ростом высок, рыжеват. Был он метким стрелком, предприимчивым, искусным, глубокомысленным (человеком); был мудр в советах и всегда добивался исполнения своих намерений.

Грузинский анонимный автор. «О татарах и Чингисхане»[67].

Десять тысяч гурджийских (грузинских. – А.М.) мужей вышли навстречу (монголам) и учинили битву. Гурджии потерпели поражение, и большинство (из них) было перебито. Вследствие того что (монголы) увидели в пределах Гурджистана лесные дороги и труднопроходимые чащи, они вернулись назад, намереваясь пойти в Мерагу.

После разгрома «гурджийских мужей» войско Зэва и Субэдэя неожиданно направилось назад в Персию… В источниках и исследовательской литературе не объясняются причины столь неожиданного поворота событий. Ясно одно: это возвращение не было обусловлено жаждой новых жертв и новой крови…

Скорее всего, возвращение в Западную Персию отрядов Зэва и Субэдэя следует рассматривать во взаимосвязи с другими событиями, произошедшими в самом начале 1221 года: смерть султана Мухаммеда; возвращение Джелал ад-дина в Хорасан и его продвижение к Нишапуру и, как следствие этого, приказ Чингисхана о возвращении отрядов Зэва и Субэдэя в Персию для противодействия новому противнику; форсирование Амударьи основными силами Чингисхана и начало военных действий в Южной Азии против армии Джелал ад-дина.

Очевидно, необходимость таких действий со стороны Зэва и Субэдэя диктовалась важностью обеспечения безопасности в районе Западной Персии в период развития успеха основными силами Чингисхана.

X. Шагдар[68]

Во времена Чингисхана стрельба из лука была боевым искусством, а ныне любимым развлечением монголов во время праздников

Когда они снова пришли в Тебриз, тамошний наместник Шамс ад-дин Туграи прислал (им) большую дань, так что они удовлетворились этим и прошли мимо. Они осадили город Мерагу. По той причине, что в то время тамошним правителем была женщина, которая жила в Руиндизе, в городе не было никого, кто бы противостал им и принял меры. (Тем не менее население Мераги) вступило (с монголами) в бой.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 227–228.

В cафаре 618 года (= 27 марта – 24 апр. 1221 г.) татары овладели городом Мерагою в Адзербейджане. Причина этому такая. Мы рассказали под 617 годом, что сделали татары с грузинами. Кончился этот год, а они (татары), все еще были в земле грузин. По наступлении 618 года (он начался 25 февр. 1221 г.) они ушли из грузинских областей, ибо увидели, что перед ними мощная сила и теснины, которые потребуют боя и головоломки. Они и ушли от них.

У них (монголов. – A.M.) был такой обычай: подойдя к городу и увидев сопротивление с его стороны, они уходили от него. Пришли они к Тебризу. Владетель его отделался от них деньгами, одеждами и скотом; они ушли от него к городу Мераге и осадили его. Но в нем не было владетеля, который бы защитил его, ибо им владела женщина, которая засела в крепости Руиндиз. Уже пророк – да благословит его Аллах! – сказал: «Несдобровать народу, поручившему дело свое женщине».

Когда они осадили его (Тебриз), то жители его вступили в бой с ними; но они (татары) поставили осадные машины и подступили к нему. Было у них (такое) обыкновение: сражаясь с городом, они ставили впереди тех пленных мусульман, которые находились при них, (заставляя их) наступать и драться, а если они (последние) возвращались, то убивали их. Таким образом, они (пленные) бились поневоле и были достойны жалости, как тот рыжий (конь), про которого говорится: «Коли двинется вперед, (ему) подрежут ключицу, а коли двинется назад, подрежут поджилки». Сами они сражались позади мусульман, а потому пленные мусульмане подвергались избиению, сами же они избавлялись его.

Чингисхан. Современный китайский рисунок

Простояли они у нее (Мераги) несколько дней, потом взяли город штурмом 4-го сафара (=30 марта 1221 г.), наложили меч на жителей его, которых было убито непомерное и несметное число, и ограбили все, что им годилось, а что негодно было, то сожгли… От некоторых из жителей ее (Мераги) я слышал, что татарин зашел в улицу, на которой было сто мужчин, и стал избивать их одного за другим до тех пор, пока не уничтожил их (всех), но ни один не протянул руки на отпор. Постигло людей унижение, и не отразили они от себя ни малого, ни великого. Да сохранит нас Аллах от посрамления!

Оттуда они отправились к городу Ирбилю, и дошел слух об этом до нас в Моссуль; перепугались мы до такой степени, что некоторые решились выселиться, страшась меча.

Прибыли письма от Музаффареддина, властителя Ирбиля, к Бедреддину, владетелю Моссуля, с просьбою об оказании помощи войсками. Он (последний) отправил доброе количество войск своих и хотел (сам) отправиться к пределам своих владений, со стороны татар, охранять теснины, чтобы никто не прошел через них – все они (представляют) крутые горы и ущелья, по которым можно пройти не иначе как всаднику за всадником – и удержать их (татар) от прохода к нему.

Прибыли (также) письма от халифа и послы его в Моссуль и к Музаффареддину, приказывая всем соединиться с его войсками у города Декуки, для отражения татар, так как они (татары), пожалуй, уйдут от гор Ирбильских, по их недоступности с этой стороны, и отправятся в Ирак. Выступил Музаффареддин из Ирбиля в сафаре, и пошло против них (татар) множество Моссульского войска, а за ними последовало много добровольцев… Когда Музаффареддин с войском своим собрался у Декуки, то халиф послал к ним своего мамелюка Куштемира, который был старшим эмиром Ирака, несколько других эмиров и около 800 всадников. Они собрались тут с тем, чтобы к ним присоединилось остальное войско халифа. Начальником над всеми был Музаффареддин.

Камнемет «Сидящий тигр». Современная китайская реконструкция

Увидев малочисленность войск, он не выступил против татар. Говорят, что Музаффареддин сказал: «Когда халиф прислал мне заявление идти на татар, я ему сказал: ведь враг силен, а у меня нет войска, с которым я мог бы встретить его; если наберу 10 000 всадников, то освобожу отнятия области. Он приказал мне двинуться и обещал мне присоединение войска (своего). Когда я пришел, то у меня оказалось налицо не более 800 тавашей. Я и остановился, и не видел надобности подвергать случайности себя и мусульман».

Когда татары услышали о сборе войск против них, то они отступили, полагая, что эти войска погонятся за ними, но, видя, что никто не идет на них, остановились. Остановились также войска мусульманские у Декуки и, не видя ни врага, наступающего на них, ни помощи, идущей к ним, разошлись по своим землям.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Поход Зэва и Субэдэя на город Багдадского халифата Ирбиль, очевидно, был предпринят с целью перекрыть путь возможного отступления Джелал ад-дина в Ирак, а также канал возможного поступления помощи Джелал ад-дину из Ирака… Однако монгольское войско вскоре повернуло назад. Причина такого решения, на наш взгляд, заключалась в следующем: во-первых, Джелал ад-дин 6 февраля 1221 года перебрался из Нишапура в Газни; во-вторых, Чингисхан тогда же направил в Хорасан войска под командованием Тулуя. В этих условиях продолжение боевых действий в Ираке теряло смысл, поэтому Чингисхан передал через своего посла новый приказ Зэву и Субэдэю: базируясь в Азербайджане, продолжать «завоевание владения султана (Мухаммеда. – А.М.), состоящего из Аррана, Азербайджана, Ирака и Ширвана».

Х. Шагдар[69]

Когда султан Джелал ад-дин бежал из Нишапура и направлялся в Газнин (в феврале 1221 года. – А.М.), Джэбэ (Зэв. – А.М.) и Субэдай (Субэдэй. – А.М.) отправили посла к Чингисхану (с известием): «Султан Мухаммед умер, а сын его Джелал ад-дин бежал и пришел в ту страну (в Газни. – А.М.). Теперь мы, освободив сердце от (заботы) о них, согласно требованию, которое было определено приказом Чингисхана, бог (Всевышний Тэнгри. – А.М.) даст, сможем прибыть в Могулистан, (но) это ведает мощь великого господа и счастье Чингисхана!»

После того они еще все время посылали послов по разным текущим вопросам.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 226.

Чингисхан, – поскольку он закончил с делом султана Мухаммеда, а равно и с делом его сына, султана Джелал ад-дина, ибо один умер, а другой скитался, Джэбэ (Зэва. – А.М.) же и Субэдая (Субэдэя. – А.М.) он (Чингисхан. – А.М.) послал на завоевание владения султана (Мухаммеда. – А.М.), состоящего из Аррана, Азербайджана, Ирака и Ширвана…

Чингисхан приказал: «Согласно сему (моему) наказу, покончив эти дела в трехлетний промежуток времени, вы возвратитесь через Дешт-и Кипчак и присоединитесь к нам в нашем древнем юрте, в Монголии, так как по аналогии (с происшедшим) мы, по-видимому, за этот срок совершенно покончим с делом покорения земли Иранской и прибудем домой победителями и победоносными.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 225, 209.

Джемал ад-дин Абиэ и некоторые другие вновь начали подстрекать к беспорядкам в Ираке и подняли мятеж.

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 99.

Вследствие того, что Джемал ад-дин Абиэ, принадлежавший к рабам хорезмшаха, совместно с несколькими другими людьми восстал и убил хамаданского (монгольского) правителя (шихнэ), а Ала-ад-доулэ за то, что тот покорился (монголам), схватили и заточили в крепости Карит, (что в одном) из округов Лура, – (монголы) (войско Зэва и Субэдэя. – А.М.) опять пошли в Хамадан.

Несмотря на то что Джемал ад-дин Абиэ выходил навстречу им с изъявлением покорности, это не принесло пользы и его вместе с нукерами предали мученической смерти, а город взяли осадою и учинили там поголовное избиение. Это было в (месяце) раджабе 618 г. х. (август – сентябрь 1221 г. н. э.).

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 228.

Управившись с Хамаданом, татары пошли в Адзербейджан, прибыли к Ардебилю, овладели им, произвели в нем избиение, бесчинствовали и разрушили большую часть его. Оттуда они двинулись к Тебризу, над которым начальство принял уже Шемседдин Эттограи, с общего согласия жителей, так как (прежний) властитель Узбек, сын Пехлевана, покинул город. Был он (Узбек) эмир беспечный, страстно предававшийся пьянству днем и ночью; он не показывался по месяцу и по два месяца и, как услышит шум, стремглав убегал от него. Ему принадлежал весь Адзербейджан и Арран, но он менее (всех других) творений Аллаха защищал свои владения от врага, который домогался их и устремлялся на них. Услышав о выступлении татар из Хамадана, он покинул Тебриз и направился в Нахичевань, а людей и жен своих отправил в Хой, чтобы быть вдали от них. Тогда-то этот Эттограи стал править городом, установил единогласие, укрепил дух людей к сопротивлению, поставил им на вид последствия малодушия и слабости, и своими усилиями и стараниями укрепил город.

Подошедши к нему и узнав, что жители города, единодушно решившись сразиться с ними, уже укрепили город и исправили стены и ров его, татары послали к ним требовать у них денег и одежд. Они (жители) порешили между собою (дать) известное количество (всего) этого и отправили его к ним.

Те взяли его и ушли к городу Сераву, ограбили его, убили всех, которые были в нем, и оттуда отошли к Бейлекану, одному из городов Аррана, ограбив все города и деревни, мимо которых проходили, и разоряя и убивая жителей, которых одолевали. Прибыв к Бейлекану, они осадили его; тогда жители его стали просить о присылке человека, с которым они могли бы заключить мир. Они (татары) отправили к ним посланником одного из своих старшин и предводителей, но жители города убили его. Тогда татары подошли к ним, сразились с ними и взяли город штурмом в месяце рамадане 618 года (= 19 окт. – 17 ноября 1221 года). Наложили они меч (на жителей), и не осталось ни малого, ни великого, да ни единой женщины. Они распарывали даже утробы беременных и убивали зародыши; насиловали женщин, а потом убивали их. Бывало, кто-нибудь из них зайдет в улицу, на которой множество (людей), и убивает их одного за другим, пока не управится со всеми, но ни один из них не протянет на него руку.

Управившись с ним (Бейлеканом), они основательно опустошили и разорили окрестности его, и направились в город Ганджу, а это мать городов Аррана. Но, узнав о многочисленности жителей ее, о храбрости их, оказанной во многих битвах с грузинами, и об укрепленности ее, они не подступили к ней, а послали к жителям ее требовать денег и одежд. Отнесли им то, что они требовали, и они ушли от них.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Оттуда они направились в Гурджистан (Грузию), а те, приведя войско в (боевой) порядок, приготовились к сражению. Когда они сошлись друг с другом, Джэбэ (Зэв. – А.М.) с пятью тысячами людей отправился (в засаду) в одно потаенное место, а Субэдай (Субэдэй. – А.М.) с войском пошел вперед.

В самом начале сражения монголы бежали; гурджии пустились их преследовать. Джэбэ вышел из засады; их захватили в середину (обоих монгольских отрядов: отступавшего и напавшего из засады) и в один момент перебили тридцать тысяч гурджиев.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 227–228.

Царь грузинский Лаша и великий военачальник Иванэ, собрав войско, выступили войной против них (монголов. – А.М.) и подошли к долине, называемой Хунан, ибо там находилось войско неприятеля. Сразились друг с другом и поначалу обратили в бегство неприятеля; но поскольку (другие части) неприятеля находились в засаде, он ударил с тыла и начал сечь грузинское войско. Повернули и выступили против (грузин) и обращенные в бегство (татары) и, окружив с той и другой стороны, нанесли великое поражение войску христианскому. Бежали царь и все князья. А неприятель, забрав военную добычу, унес ее в свой стан.

В другой раз собрал царь грузинский войско, еще более многочисленное, чем в первый раз, и вознамерился дать бой неприятелю. А (татары), взяв с собой жен, детей и все свое имущество, намеревались пройти через Дербентские ворота в свою страну. Но мусульманское войско, находившееся в Дербенте, не пропустило их. Тогда они перевалили через Кавказские горы по неприступным местам, заваливая пропасти деревьями и камнями, имуществом своим, лошадьми и военным снаряжением, переправились и вернулись в свою страну. И звали их предводителя Сабата Багатур (Субэдэй-батор. – А.М.).

Киракос Гандзакецы, «Краткая история прошедшего со времени святого Григора до последних дней, изложенная Вардапетом Киракосом в прославленной обители Гетик».

Узнав о бегстве и сокрытии его (султана Мухаммеда. – А.М.) в крепостях, Чингисхан отправил (в погоню) за ним двух вышеупомянутых предводителей, коих грузины именуют Себа и Джебо (Субэдэй и Зэв. – А.М.). Велел им пройти земли Хорасана и Ирака и, покуда хватило бы сил, разведать те страны. Двинулись же они с двенадцатью тысячами всадников, без доспехов и провианта, но только с луками и без мечей (это, очевидно, были разведывательные отряды монголов. – А.М.).

Прошли они Туран, Джеон, Хорасан, Ирак, Адарбадаган и достигли Гандзы. И никто не противостоял (им). И кто бы, где ни явился – побеждали всех. Достигли пределов Грузии, приступили к опустошению земель Гаги. Проведали об этом Варам Гагели и атабаг Иванэ и сообщили царю Лаше о вторжении чуждых племен, чуждых языков, опустошавших Сомхити. Царь же созвал войско свое, имеров и амеров, и собрал девяносто тысяч конников. Двинулись на татар, стоявших на окраине (земель) Гаги. Затем примкнули к ним с большой ратью атабаг Иванэ вместе с племянником Шанше – сыном своего брата амирспасалара Закарэ, мсахурт-ухуцесом Варамом Гагели и выступили.

Они же (татары), стоявшие лагерем на берегу Бердуджи, ныне называемой Сагим, мигом оседлали коней и вступили в схватку. И разразилась битва жестокая. Половина татар бежала, а (другая) половина скрылась в засаде и нагрянула с тыла. И тут постиг нас гнев всевышний за безверие и прегрешения наши, и бежали грузины и воины их и сам царь Лаша, и погибло несметное число душ христианских.

Грузинский анонимный автор, «Хронограф XIV века»[70].

Управившись с мусульманскими владениями в Адзербейджане и Арране, (т. е.) одними овладев, а с другими заключив мир, татары пошли в землю грузин, (составляющую) также (одну) из этих областей. Грузины уже успели вооружиться против них, снарядились и выслали большое войско на окраины своих владений, чтобы отразить от них татар.

Пришли к ним татары, и произошла стычка; грузины не устояли, а обратились в бегство. Поял их меч, и спасся только тот, кто хорошо знал дорогу. Дошло до меня (известие), что убито их около 30 000. Опустошили они (татары) города их, в которые приходили, разорили их и совершили в них то, что обыкновенно делали.

Монголы в бою. Средневековый китайский рисунок

Когда бежавшие прибыли в Тифлис, где был царь их, то набрали другой отряд и также отправили его против татар, чтобы не дать им возможности проникнуть во внутреннюю часть владений. Завидели они татар, когда те уже успели вторгнуться в их земли: не удержали их ни гора, ни ущелие, ни что другое. Видя, что они сделали, они (грузины) возвратились в Тифлис и покинули (свои) земли.

Татары сделали в них, что захотели по части грабежа, разбоя и разорения. Увидев (перед собою) страну с множеством теснин и ущелий, они не отважились углубиться в нее и вернулись оттуда. И напал на грузин великий страх перед ними, так что я слышал от одного из старшин грузинских, приехавшего посланником, как он говорил: кто вам скажет, что татары обратились в бегство или взяты в плен, тому не верьте, а если вам скажут, что они поразили, то поверьте, потому что этот народ никогда не убегает. Взяли мы однажды в плен (одного) из них, так ведь он сбросился с коня и так ударил себя головою об камень, что умер, но не отдался (живым) в плен.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

В ноябре 1221 года на реке Инд были разгромлены войска Джелал ад-дина. В этих условиях необходимость пребывания отрядов Тулуя и Зэва с Субэдэем, соответственно, в Хорасане и в Азербайджане отпала. Чингисхану предстояло поставить перед своими военачальниками новые задачи. В это время, как сообщает Рашид ад-дин, «они еще все время посылали (друг другу. – А.М.) послов по разным текущим вопросам» (Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 226)… Судя по свидетельству все того же Рашид ад-дина, войско Зэва и Субэдэй-батора, пройдя Азербайджан, Армению, Грузию и Шерван, должно было пройти и «возвратиться в Монголию через Дешт-и Кипчак, покончив эти дела в трехлетний промежуток времени»…

Х. Шагдар[71]

Возвратившись из земель грузинских, татары отправились к ущелью Ширванскому и осадили город Шемаху. Жители его бились с ними и упорно выносили осаду. Потом татары взобрались на стены его по лестницам; (другие же) говорят, нет; они собрали множество верблюдов, быков, овец и пр., да убитых людей, как своих, так и посторонних, накидали (все это) одно на другое, так что образовался род холма; взобравшись на него, они возвышались над городом и (оттуда) бились с жителями его, которые упорно держались; бой свирепствовал три дня, и близка была гибель их, но они сказали: «Нельзя уйти от меча; для нас первое (дело) стойкость; умрем почетно», и продержались еще эту ночь. Упомянутые трупы стали смердеть и разлагаться, так что татарам уже нельзя было лезть (по ним) на стены и одерживать верх в бою; тогда они опять стали вести подступы и биться без перерыва.

Приуныли жители; напали на них утомление, бессилие и немощь, и они совершенно ослабели. Татары овладели городом, убили в нем множество (народу), ограбили имущество (его), и разделили его между собою. Управившись с нею (Шемахою), они (татары) хотели пройти чрез ущелье, но не могли (сделать) это и отправили посла к Ширваншаху, владетелю Ширванского ущелья, сказать ему, чтобы он прислал к ним посла, для улажения мира между ними.

Он отправил десять человек из знатнейших людей своих. Они схватили одного из них и убили его, а остальным сказали: «Если вы нам укажете путь, по которому мы можем пройти, то вам (будет) пощада, если же не сделаете (этого), то мы убьем вас, как убили этого». Те сказали им: «Чрез это ущелье (собственно) нет никакой дороги, но в нем есть место, которое удобнее (всех) дорог». Они (татары) пошли с ними на этот путь, (в лютые морозы зимы 1221/22 г. – А.М.) перебрались по нему и оставили его позади себя.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Когда (монголы) дошли до области Алан (предков современных осетин. – А.М.), где население было многочисленно, то оно совместно с кипчаками сразилось с монгольским войском, и ни одна сторона не одержала верха.

Тогда монголы сообщили кипчакам (следующее): «Мы и вы – одного племени и происходим из одного рода, а аланы нам чужие. Мы с вами заключим договор, что не причиним друг другу вреда, мы дадим вам из золота и одежд то, что вы пожелаете, вы же оставьте нам (аланов)».

(Одновременно) они послали кипчакам много (всякого) добра. Кипчаки повернули назад. Монголы одержали победу над аланами, и то, что было предопределено судьбою в отношении избиения и грабежа, они то и осуществили.

Кипчаки же, полагаясь на заключенный мир, без опасения разбрелись по своим областям. Монголы внезапно напали на них, перебили всех, кого нашли, и взяли назад столько же, сколько отдали (раньше) …

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 228–229.

Услышав эту весть, жившие вдали кипчаки бежали без всякого боя и удалились: одни укрылись в болотах, другие в горах, а иные ушли в страну русских…

Татары остановились в Кипчаке. Это земля обильная пастбищами зимою и летом; есть в ней места прохладные летом, со множеством пастбищ, и (есть в ней) места теплые зимою (также) со множеством пастбищ, т. е. низменных мест на берегу моря.

Начиная с 1216 года монголы враждовали с кочевниками-половцами (кипчаками. – А.М.). В тот год половцы не только приютили остатки заклятых врагов Чингисхана – мэргэдов, но и стали оказывать тайную и явную поддержку, пусть и малозначительную, финно-угорским племенам, находившимся в натянутых отношениях с монголами. Этого было достаточно, чтобы навлечь на себя гнев Чингисхана и стать врагами монгольского народа. Теперь количество врагов увеличилось, так как к половцам прибавились и русские, принявшие половцев, своих исторических недругов, под свою защиту…

Половцы попытались дать отпор монголам. Однако «железные псы Чингисхановы» вновь продемонстрировали силу и мощь монгольского оружия. Половцы потерпели поражение и начали бегство в трех направлениях; одна часть кочевников хаотично отступала к реке Дон, другая – в Крым, а третья – обратилась за помощью к русским княжествам. В погоне за отступавшими монголы ворвались в Крым и овладели городом Судаком. Половцы, вынужденные бежать к русским границам, вышли к Днепру. Крупнейший половецкий феодал, хан Котян, не жалея даров, стал умолять своего зятя Мстислава Галицкого и других князей о немедленной военной помощи.

Ч. Чойсамба[72]

Прибыли они к городу Судаку: это город кипчаков, из которого они получают свои товары, потому что он (лежит) на берегу Хазарского моря и к нему пристают корабли с одеждами; последние продаются, а на них покупаются девушки и невольники, буртасские меха, бобры, белки и другие предметы, находящиеся в земле их. Это море Хазарское есть то море, которое соединяется с Константинопольским проливом. Придя к Судаку, татары овладели им, а жители его разбрелись…

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Уцелевшая часть кипчаков бежала в страну руссов (на Русь. – А.М.). Монголы… напали на страну урусов (Русь) и на находящихся там кипчаков. К этому времени те уже заручились помощью и собрали многочисленное войско.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 229.

В год 6732-й (1223-й). Из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные моавитяне (монголы. – А.М.), о которых точно никто не знает, кто они, и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами, а иные говорят – таурмены, а другие – печенеги.

Но все это случилось не из-за татар (монголов. – А.М.), а из-за гордости и высокомерия русских князей допустил бог такое. Ведь много было князей храбрых, и надменных, и похваляющихся своей храбростью. И была у них многочисленная и храбрая дружина, и они хвалились ею; из дружины вспомним здесь об одном, найдя рассказ о нем.

Начали приходить слухи, что эти безбожные татары пленили многие страны: Ясов, Обезов, Касогов, избили множество безбожных половцев и пришли в Половецкую землю. Половцы же, не в силах сопротивляться, бежали, и татары многих избили, а других преследовали вдоль Дона до залива, и там они убиты были гневом божиим и его пречистой матери. Ведь эти окаянные половцы сотворили много зла Русской земле. Поэтому всемилостивый бог хотел погубить безбожных сынов Измаила, куманов, чтобы отомстить за кровь христианскую; что и случилось с ними. Ведь эти таурмены прошли всю землю Куманскую и преследовали половцев до реки Днепр около Руси.

И прибежали окаянные половцы к месту, которое называется Половецкий вал, остаток их: Котян, князь половецкий, с другими князьями; а Даниил Кобякович вместе с Юрием Кончаковичем были убиты. Этот Котян был тесть князя Мстислава Мстиславича Галицкого, и пришел он с князьями половецкими в Галич с поклоном к своему зятю Мстиславу и ко всем князьям русским. И принес он многие дары – коней, и верблюдов, и буйволов, и невольниц, и, кланяясь, одарил всех русских князей, говоря: «Сегодня нашу землю татары отняли, а вашу завтра придут и возьмут, и поэтому помогите нам».

Умолял Котян зятя своего Мстислава; а князь Мстислав послал к своим братьям, князьям русским, за помощью, говоря так: «Поможем половцам; если мы им не поможем, то они перейдут на сторону татар, и у тех будет больше силы, и нам хуже будет от них». Долго они советовались и, уступив просьбам и мольбам половецких князей, решили пойти на помощь Котяну.

И начали князья собирать воинов каждый в своей области: великий князь Мстислав Романович Киевский, внук Ростислава, и Мстислав Святославич Козельский, внук Всеволода Черниговского, и Мстислав Мстиславич Галицкий – эти старшие князья в Русской земле; а с ними и младшие князья: Даниил Романович, внук Мстислава, и князь Михаил Всеволодович Черниговский, и князь Всеволод Мстиславич, сын киевского князя, и многие другие князья. Когда все князья собрались на совет в Киеве, они послали во Владимир к великому князю Юрию Всеволодовичу за помощью; а он отправил к ним Василька Ростовского. Посоветовавшись, князья решили встретить врага на чужой земле (тогда же крестился половецкий князь Бастый) и, собрав всех русских воинов, выступили в поход против татар.

Когда они пришли к Днепру на Заруб, к острову Варяжскому, услышали татары, что русские князья идут против них, и прислали своих послов, говоря: «Слышали мы, что идете вы против нас, послушавшись половцев. А мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сел ваших, и пришли не на вас. Но пришли мы, посланные богом (Всевышним Тэнгри. – А.М.), на конюхов и холопов своих, на поганых половцев, а вы заключите с нами мир. И если прибегут половцы к вам, вы не принимайте их и прогоняйте от себя, а добро их берите себе. Ведь мы слышали, что и вам они много зла приносят, поэтому мы их также бьем».

Князья же русские не стали слушать этого, но послов татарских перебили, а сами пошли против татар.

Не доходя до Олешья, остановились они (русские князья. – А.М.) на Днепре. И прислали татары вторично послов, говоря: «Если вы послушались половцев, послов наших перебили и идете против нас, то идите. А мы вас не трогали, и пусть рассудит бог (Всевышний Тэнгри. – А.М.)».

Князья отпустили этих послов.

Убийство монгольских послов. Лицевой летописный свод, XVI в.

В уста первого посольства (монголов. – А.М.), прибывшего к русским князьям, по сути, вкладывается своеобразная «декларация о намерениях», объясняющая действия татар… Согласно тексту рассказа, татары (монголы. – А.М.) сами осознают, что они являются своеобразным «бичом Божиим» для «поганых половцев». Но важно и другое – таковыми их считает и сам автор рассказа: недаром «самооценка» татар совпадает с позицией… автора – татары приходят на половцев, движимые гневом Господним.

С другой стороны, татары недвусмысленно заявляют о своем дружелюбном настрое по отношению к русским. Последним предлагается заключить мир, а самое главное, в случае необходимости принять участие в «наказании» половцев…

Реакцию русских на слова, произнесенные татарскими послами, вполне можно назвать неадекватной… Поступок русских, столь беспричинно жестоко обошедшихся с посольством, видимо, не мог восприниматься нейтрально книжником и его читателями. Очевидно также, что сам факт вероломства, проявленного русскими, заставлял читателя по-иному взглянуть на тех, против кого это вероломство было направлено.

Усиливал «позиции» татар и рассказ о втором посольстве. Указывая на несчастливую участь первых послов, татары вновь попытались предотвратить столкновение с русскими. Однако в данном случае татары прибегают к угрозе… Татары «угрожают» русским… Божьим (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) гневом. Гнев этот должен быть ниспослан на русских за то, что они, во-первых, послушали половцев – стали помогать тем, кого Бог собирается наказать, а следовательно, стали поступать против Божьей воли, во-вторых, избили татарских послов – поступили вероломно, в-третьих, собираются выступить на бой с ничем не угрожающими им татарами.

Следует обратить внимание на то, что, вкладывая в уста послам их главный аргумент («пусть рассудит Бог (Всевышний Тэнгри. – А.М.)»), автор тем самым допускает, что татары в равной степени с русскими подотчетны Богу… Она, их судьба, возможно, как и судьба русских, зависит от Божьего промысла, и они, как и русские, это понимают…

Симпатии автора в большей степени находятся на стороне татар… и связаны в первую очередь с тем, что татары посланы Богом для наказания «безбожных половцев». При этом татары – вовсе не «безбожные»: они ссылаются на авторитет Бога (Всевышнего Тэнгри. – А.М.), призывая русских отказаться от неправого дела. Кроме того, татарам свойственно достойное поведение: они пытаются отговорить русских от неблаговидных поступков, они заявляют о своем миролюбии по отношению к Руси…

В. Н. Рудаков[73]

У монголов не было никаких причин воевать с русскими. Узнав о решении князей, которое немало их удивило, они послали на Русь десять послов… Смысл предложения монголов был ясен: разорвать союз с половцами и изгнать их со своей территории…

Вряд ли монгольские полководцы без особых на то причин рискнули вступить в сражение со свежим войском, имевшим превосходство в живой силе в несколько раз… Только за неимением другого выхода монголы были вынуждены принять бой с объединенной половецко-русской армией.

Однако русские князья, уверенные в своем многократном превосходстве, не сочли благоразумным принять предложение монголов и, чтобы продемонстрировать неизбежность войны и свою решительность, приказали варварски убить послов.

Убийство послов даже в военное время считается преступлением. Конечно, поступок русских князей вызвал справедливый гнев у всего монгольского войска, поклявшегося отомстить за соотечественников.

Ч. Чойсамба[74]

И пришли к Олешью все половцы со своими князьями. Тогда князь Мстислав Мстиславич Галицкий с тысячью воинов перешел Днепр вброд, ударил по татарским сторожевым полкам и победил их. А оставшиеся татары убежали на курган Половецкий с воеводой Гемябеком, и не было им здесь помощи. И зарыли они своего воеводу Гемябека живым в землю, желая его уберечь. Но здесь его нашли половцы и, выпросив его у князя Мстислава, убили. Услышав это, князья русские стали переправляться через Днепр на множестве ладей: великий князь Мстислав Романович с киевлянами, Владимир Рюрикович со смолянами, черниговские князья, галичане, и волынцы, и куряне, и трубчане, и путивличи, все земли русские, все князья и множество воинов. А выгнанные галичане спустились на ладьях по Днепру в море, и была у них тысяча ладей. Из моря вышли они в Днепр и, пройдя пороги, остановились у реки Хортицы на броде у Протолочи; а воеводой у них был Юрий Домамерич, а другим воеводой Держикрай Володиславич.

Пришла весть русским, что пришли татары осматривать русские полки; тогда Даниил Романович и другие князья сели на коней и погнались, чтобы увидеть татарские войска. И, увидев их, послали к великому князю Мстиславу Романовичу, призывая: «Мстислав и другой Мстислав! Не стойте, пойдем против них».

И вышли в поле, и встретились с татарами, и тут русские стрелки погнали их далеко в поле, рубя их; взяли они их скот и вернулись назад со стадами. И оттуда шли русские полки за ними восемь дней до реки Калки и отправили со сторожевым отрядом Яруна с половцами, а сами разбили здесь лагерь. И здесь они встретились с татарскими дозорами, и убили татары Ивана Дмитриевича и с ним еще двоих; а татары поворотили назад.

Князь же Мстислав Мстиславич Галицкий повелел Даниилу Романовичу перейти реку Калку с полками, а сам отправился вслед за ними; переправившись, стали они станом. Тогда Мстислав сам поехал в дозор, и, увидев татарские полки, вернулся, и повелел воинам своим вооружаться. А оба Мстислава оставались в стане, не зная об этом: Мстислав Галицкий не сказал им ничего из зависти, ибо между ними была великая распря.

И так встретились полки, а выехали вперед против татар Даниил Романович, и Семен Олюевич, и Василек Гаврилович. Тут Василька поразили копьем, а Даниил был ранен в грудь, но он не ощутил раны из-за смелости и мужества; ведь он был молод, восемнадцати лет, но силен был в сражении и мужественно избивал татар со своим полком.

Мстислав Немой также вступил в бой с татарами, и был он также силен, особенно когда увидел, что Даниила ранили копьем. Был ведь Даниил родственником его отца, и Мстислав очень любил его и завещал ему свои владения. Также и Олег Курский мужественно сражался; также и Ярун с половцем подоспел и напал на татар, желая с ними сразиться.

А. Ивон. Битва на Калке

Вскоре половцы обратились в бегство, ничего не достигнув, и во время бегства потоптали станы русских князей. А князья не успели вооружиться против них; и пришли в смятение русские полки, и было сражение гибельным, грехов наших ради. И были побеждены русские князья, и не было такого от начала Русской земли.

Князь же великий Мстислав Романович Киевский, внук Ростислава, правнук Мстислава, который был сыном Владимира Мономаха, и князь Андрей, зять Мстислава, и Александр Дубровский, видя это несчастье, никуда не двинулись с места. Разбили они стан на горе над рекой Калкой, так как место было каменистое, и устроили они ограду из кольев. И сражались из-за этой ограды с татарами три дня. А татары наступали на русских князей и преследовали их, избивая, до Днепра. А около ограды остались два воеводы, Чегирхан и Тешухан, против Мстислава Романовича, и его зятя Андрея, и Александра Дубровского; с Мстиславом были только эти два князя. Были вместе с татарами и бродники, а воеводой у них Плоскиня.

В битве… на стороне монгол… сражались обитатели Подонья – бродники, из которых образовалось потом Донское казачество. Монголы, как всегда, умело использовали недовольство между ними и русскими князьями, подчиняться которым не хотели предки донцов, тем более что связь между ними была очень слаба.

Кроме того, монголы объявили по прибытии на юг России невмешательство во внутренние их дела и полную веротерпимость… Кроме жителей Подонья с монголами были и аланы (дагестанцы); всего в войске было 20 000 своих и 5000 чужих против 80 000 русских.

Битва на Калке не входила в задачу этого кавалерийского рейда монгол, они были к тому спровоцированы (умерщвлением их послов)… Несмотря на тройной количественный перевес, русские войска были разбиты преимуществом монгольского (военного. – А.М.) искусства, дисциплины монгольских войск; это, видимо, сразу увидели предки донцов, знатоков у себя военного дела, и решили перейти на сторону монгол, несмотря на их громадное меньшинство.

С. А. Федоров[75]

Монголы пируют после битвы на реке Калка, сидя на пленных русских князьях. Лицевой летописный свод, XVI в.

Этот окаянный воевода целовал крест великому князю Мстиславу, и двум другим князьям, и всем, кто был с ними, что татары не убьют их, а возьмут за них выкуп, но солгал окаянный: передал их, связав, татарам. Татары взяли укрепление и людей перебили, все полегли они здесь костьми. А князей придавили, положив их под доски, а татары наверху сели обедать; так задохнулись князья и окончили свою жизнь.

А других князей, которых татары преследовали до Днепра, было убито шесть: князь Святослав Каневский, Изяслав Ингваревич, Святослав Шумский, Мстислав Черниговский с сыном, Юрий Несвижский, а из воинов только десятый вернулся домой. А Александр Попович тут был убит вместе с другими семьюдесятью богатырями.

Князь же Мстислав Мстиславич Галицкий раньше всех переправился через Днепр, велел сжечь ладьи, а другие оттолкнуть от берега, боясь погони; а сам он едва убежал в Галич. А Владимир Рюрикович, племянник Романа, внук Ростислава Мстиславича, сел на престоле в Киеве месяца июня в шестнадцатый день. А случилось это несчастье месяца мая в тридцатый день, на память святого мученика Ермия. Только десятая часть войска вернулась домой, а у некоторых половцы отняли коня, а у других одежду. Так за грехи наши бог отнял у нас разум, и погибло бесчисленное множество людей. Татары же гнались за русскими до Новгорода-Святополча. Христиане, не зная коварства татар, выходили им навстречу с крестами и все были избиты. Говорили, что одних киевлян погибло тогда тридцать тысяч.

И был плач и вопль во всех городах и селах. Татары же повернули назад от реки Днепра, и мы не знаем, откуда они пришли и куда исчезли.

Из «Тверской летописи»[76].

Хотя летописцы Армении, Грузии и Древней Руси отметили появление монголов, они не имели ни малейшего представления о том, что это был за народ и куда он ушел после того. Летописцы объясняли ужасное поражение, которое потерпели русичи от рук этих странных людей, как наказание Божье. Поскольку монголы не оккупировали их земли, а вернулись обратно в Монголию, европейцы быстро забыли о них и вернулись к своим внутренним склокам. С христианской точки зрения монголы уже исполнили свою роль бича Божьего, и потому Господь вернул их обратно в их земли.

Джек Уэзерфорд[77]

Исследователи, объективно и беспристрастно относящиеся к событиям 1223 года, интерпретируют поражение русско-половецкой армии четырьмя основными причинами. Прежде всего, монгольская армия на целую голову, а то и на две превосходила союзников по боевой выучке и тактике. Русский ратник, в общем, был неплохим воином, когда дело доходило до единоборства. Однако этот фактор не мог оказать существенного влияния на исход целого сражения. Во-вторых, действия половцев и русских были не то чтобы несогласованными – они были хаотичными. В довершение бед ни те ни другие не имели полководца, достойного возглавить союзную армию. В-третьих, русские совершенно недооценили боеспособность и мощь монгольской кавалерии и, наконец, неправильно выбрали место битвы (в чем, скорее всего, заслуга стратега Субэдэй-батора), которое, как по заказу, идеально подходило для неудержимой мобильной конницы кочевников.

Непревзойденный полководческий талант монгольских военачальников и самоотверженность рядовых воинов стали в конечном итоге слагаемыми великой победы: превосходящие силы союзной армии прекратили свое существование. С тех пор как стали воевать умением, такой, казалось, незыблемый прежде фактор, как численное превосходство, отошел на задний план и перестал играть главную роль в войнах народов. И это умение (хитрость, мудрость, стратегия и т. п.) стало целой наукой выживания для малочисленных, но окруженных врагами воинственных народов.

Ч. Чойсамба[78]

Сделав с русскими то, что мы рассказали, и опустошив земли их, татары вернулись оттуда и направились в Булгар (в земли волжских булгаров. – А.М.) в конце 620 года (1223 г. – А.М.).

Когда жители Булгара услышали о приближении их к ним, они в нескольких местах устроили им засады, выступили против них (татар), встретились с ними и, заманив их до тех пор, пока они зашли за место засад, напали на них с тыла, так что они (татары) остались в середине: поял их меч со всех сторон, перебито их множество и уцелели из них только немногие. Говорят, что их было до 4000 человек.

Отправились они (оттуда) в Саксин, возвращаясь к своему царю Чингисхану…

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Сведения летописцев и ученых-исследователей по поводу исхода сражения войска Зэва и Субэдэя с булгарами сильно разнятся. Ибн ал-Асир (со слов неизвестного источника. – А.М.) свидетельствует о поражении монголов: «(Татары) остались в середине: поял их меч со всех сторон, перебито их множество и уцелели из них только немногие…» Китайский историк Ли Цзэ Фэнь[79], а вслед за ним и Сайшал[80] (а также российские – военный историк М. И. Иванин[81], историк-евразист Э. Хара-Даван[82], монгольские ученые – С. Цэрэнбалтав и Ц. Минжин[83], Ж. Бор[84], европейские исследователи – Гарольд Лэмб[85], Рене Груссе[86]. – А.М.), очевидно усомнившись в объективности летописца, утверждают обратное.

Со своей стороны возьмусь предположить, что, поскольку Зэв и Субэдэй условились с Чингисханом о времени и месте их прибытия и воссоединения с основными силами, они не имели возможности вступать в продолжительные сражения. И если бы Зучи не занемог и выполнил приказ Чингисхана повоевать все народы, жившие севернее Каспия и Черного моря, булгары и башкиры оказались бы «между молотом и наковальней»…

Так или иначе, перед Зэвом и Субэдэем не стояла цель покорить булгар; скорее всего, следуя северным берегом Каспийского моря, они должны были определить и «расчистить» путь, по которому в дальнейших походах пролег маршрут уртонного (ямского) сообщения монголов. А потому по пути своего следования они всего лишь вторгались в южные районы проживания этих народов, не вступая с ними в серьезные бои.

Последующие (1230–1236 гг.) события свидетельствуют о том, что выводы некоторых исследователей о признании в 1223 году булгарами и башкирами сюзеренитета монголов не имеют под собой оснований.

Х. Шагдар[87]

Мы сообщили эти известия о западных татарах (о рейде отрядов Зэва и Субэдэя. – А.М.) за один раз, чтобы не делать перерыва.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Из этого рассказа видно, насколько велики были их могущество и военная доблесть… ибо когда от войска отделяется один отряд и разбивает столько царств, и царей, и султанов, будучи со всех сторон окруженным таким врагом и противником, которому никто не может сопротивляться или противостоять, это означает не что иное, как конец одной империи и начало другой.

Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни, «История завоевателя мира», с. 99.

1220–1221 годы

Мы уже рассказали, что сделали (в 1220–1223 гг. – А.М.) западные татары (отряды Зэва и Субэдэя. – А.М.), которых царь их Чингисхан – да проклянет его Аллах – послал на Хорезмшаха.

Что же касается Чингисхана, то после отправления этих отрядов против Хорезмшаха и после бегства Хорезмшаха из Хорасана он (Чингисхан. – А.М.)… снарядил огромное войско с одним из своих сыновей[88] и послал его в Хорезм и (затем) отправил другое войско, которое переправилось через Джейхун в Хорасан.

Ибн ал-Асир, «Полный свод истории».

Хорезмшах до того (до начала своих скитаний. – А.М.) сделал (своим) наследником Озлака, одного из своих детей; на острове Абескун (перед смертью. – А.М.) он его отрешил, передал (царство) султану Джелал ад-дину и сделал его (своим) наследником.

Султан Джелал ад-дин после смерти отца услышал, что в пределах Хорасана и Ирака монгольского войска (отряды Зэва и Субэдэя. – А.М.) не осталось. Оно спешно уходило, согласно приказанию Чингисхана, нигде не останавливаясь.

Султан Джелал ад-дин очутился в безопасности и прибыл в Мангышлак. Он… отправил вперед в Хорезм доверенных лиц. Его братья Озлак-султан, который был прежде наследником престола, и Ак-султан и сановники и эмиры – Буджи-Пехлеван, дядя по матери Озлак-султана, Кучай-тегин, Огул-хаджиб и Тимур-мелик – с 90 тысячами канглыйцев находились в Хорезме, куда монгольские войска еще не дошли.

В момент прибытия Джелал ад-дина мнения и намерения разделились. Каждая группа склонялась к одному из братьев. Эмиры боялись смелости султана Джелал ад-дина и втайне сговорились хитростью внезапно его погубить. Один из них уведомил об этом султана, тот нашел удобный момент и дорогой на Несу направился в Шадьях (Нишапура). В пределах Устува, в лесу Сабкан, он столкнулся с монгольским войском, Озлак-султан и Ак-султан не задержались в Хорезме и поскакали по следам султана. На следующий день они сошлись с тем (монгольским) отрядом, который сражался с Джелал ад-дином; тот народ (монголы), не зная, что это царевичи, перебил их со всеми людьми, которые были с ними…

В тот промежуток времени, в котором произошли эти события, Чингисхан все еще пребывал в Самарканде, а трех своих старших сыновей он назначил (в поход) на Хорезм…

Так как владения Мавераннахра были завоеваны полностью, а другие края точно так же стали сохраняемыми и управляемыми монголами, Хорезм, – первоначальное имя которого Гурганч, а монголы его называют Ургенч, – очутился посредине, словно упавшая палатка с перерезанными веревками, – то (Чингисхан) захотел его также завоевать. Вот в это время он и назначил (в поход) на Хорезм старших своих сыновей: Джочи (Зучи), Чагатая (Цагадая) и Угэдэя с войском, по численности подобным песку пустыни, а по необъятности – происшествиям (текущего) момента. Осенью этого же года (1220 года. – А.М.) они двинулись в ту сторону с эмирами правого фланга, отправив в качестве авангарда, который называют «язак», целое войско.

Как было рассказано… султан Джелал ад-дин после смерти отца ушел в Хорезм, но ввиду заговора (против него) некоторых эмиров вернулся (оттуда). Его братья и вельможи из (числа) султанских эмиров, находившихся там (в Гурганче) вследствие молвы о приближении (монгольских) царевичей, двинулись следом за ним в Хорасан. В пути они были перебиты монгольским войском. По этой причине столица Хорезма была лишена султанов. Из числа влиятельных лиц султанского тюрского войска там находились из родственников матери султана Туркан-хатун: (некто) по имени Хумар, Мугул-хаджиб, Бука-Пехлеван, командующий войсками, Али-Маргини и группа других. Численность и множество горожан были таковы, что не поддаются описанию.

Так как в том большом городе не было никакого определенного начальника, к которому обращались бы для установления порядка в делах и в важных вопросах во время наступления (столь) необычайных событий, то на управление назначили эмира Хумара во внимание к его родственным отношениям к султанше (т. е. царице-матери).

В один из дней, неожиданно, небольшое количество всадников монгольского войска подскакало к воротам (столицы) и устремилось угнать скот. Несколько недальновидных людей вообразили (себе), что (все) монгольское войско и есть это небольшое количество людей. Отряд конных и пеших направился на этих всадников; монголы помчались от них (в страхе), как дичь от силка, пока они не достигли окраин Баг-и Хуррама, расположенного в одном фарсанге от города. Там боевая (монгольская) конница вылетела из засады за стеной и окружила этот отряд. Они перебили около тысячи человек и следом за беглецами ворвались в город через ворота Кабилан (Катилан?) и проникли до места, которое называют Тиура. Когда солнце склонилось к западу, чужеземное войско повернуло назад и ушло в степь.

На следующий день они снова направились к городу. Феридун Гури, командующий войском султана, с пятьюстами всадников отразил нападение (монголов) на ворота.

Тем временем царевичи Джочи (Зучи), Чагатай (Цагадай) и Угэдэй подоспели с многочисленным войском и под видом прогулки объезжали гордо кругом; затем остановились, и войска расположились лагерем кольцом вокруг города. Тогда послали (в город) послов, призывая население города к подчинению и повиновению.

Так как в окрестностях Хорезма не было камней, то они (монголы) срубали большие тутовые деревья и из них делали замену камням для камнеметов. Согласно своему обыкновению, они изо дня в день держали в напряжении жителей города словесными посулами, обещаниями и угрозами, а иногда перестреливались, и (только) до тех пор, пока не пришли одновременно со всех сторон (бесчисленные) хашары, которые принялись за работу во всех направлениях.

Издали приказ, прежде всего, засыпать ров. В течение двух дней (его) весь засыпали. (Затем) остановились на том, чтобы отвести (от города) воды Джейхуна, на котором в городе жители построили плотину-мост.

Три тысячи человек монгольского войска приготовились для этого дела. Они внезапно ударили в середину плотины, (но) городское население их окружило и всех перебило. В результате этой победы горожане стали более ревностны в бою и более стойки в сопротивлении.

Вследствие различия характера и душевных наклонностей между братьями Джочи и Чагатаем зародилась неприязнь, и они не ладили друг с другом. В результате из (взаимного) несогласия и упрямства дело войны пришло в упадок, и интересы ее оставались в пренебрежении, а дела войска и (осуществление) постановлений Чингисхана приходили в расстройство. Вследствие этого хорезмийцы перебили множество монгольского войска, так что говорят, что холмы, которые собрали тогда из костей (убитых), еще теперь стоят в окрестностях старого города Хорезма.

В таком положении прошло семь месяцев, а город все еще не был взят. За тот промежуток времени, когда царевичи отправились в поход на Хорезм и осады его, Чингисхан прибыл в Нахшеб (Карши) и некоторое время пробыл там. (Затем), переправившись через реку Термеза (Амударью), он прибыл к Балху и овладел городом и (балхскою) областью. Оттуда он пошел осадить крепость Таликан. В те самые дни, когда он начал осаду крепости, прибыл посол от его сыновей, бывших в Хорезме, и уведомил (его), что Хорезм взять невозможно и что много (монгольского) войска погибло и частично причиной этого является взаимное несогласие Джочи и Чагатая.

Поскольку Чингисхан объявил о том, что Хорезм станет вотчиной старшего сына Зучи, последний не хотел разрушать столицу своих будущих владений, город Ургенч. Поэтому он известил ее жителей о том, что в случае добровольной сдачи городу и самим жителям не будет причинен вред. Зучи приказал воинам своего отряда не грабить и не разорять местное население. Несмотря на то что приказ Зучи выполнялся, приготовления к штурму шли своим чередом, и что немаловажно, на глазах осажденных жителей Ургенча. Зучи надеялся, что это окажет в конце концов психологическое воздействие на них, и поэтому откладывал начало решающего штурма. Это и привело к «взаимному несогласию Зучи и Цагадая», который настаивал на том, чтобы, «дождавшись попутного ветра, поджечь город и затем начать окончательный штурм». Многомесячное бездействие отрицательно повлияло на боеспособность монгольского войска, оно начало нести существенные потери. Об этом незамедлительно было сообщено Чингисхану.

С. Товуудорж[89]

Когда Чингисхан услышал эти слова, он рассердился и велел, чтобы Угэдэй, который является их младшим братом, был начальником (всего) и ведал ими вместе со всем войском и чтобы сражались по его слову.

Он (Угэдэй) был известен и знаменит совершенством разума, способностью и проницательностью. Когда прибыл посол и доставил повеление ярлыка (Чингисхана), Угэдэй-хан стал действовать согласно приказанному. Будучи тактичным и сообразительным, он ежедневно посещал кого-нибудь из братьев, жил с ними в добрых отношениях и (своею) крайне умелою распорядительностью водворял между ними внешнее согласие. Он неуклонно выполнял подобающие служебные обязанности, пока не привел в порядок дело войска и не укрепил (выполнения) ясы.

После этого (монгольские) воины дружно направились в бой и в тот день (в мае 1221 года. – А.М.) водрузили на крепостной стене знамя, вошли в город и подожгли кварталы метательными снарядами с нефтью. Население города кинулось к воротам и в начале улиц и кварталов начали снова сражение.

Монголы сражались жестоко и брали квартал за кварталом и дворец за дворцом, сносили их и сжигали, пока в течение семи дней не взяли таким способом весь город целиком. (Тогда) они выгнали в степь сразу всех людей, отделили от них около ста тысяч ремесленников и послали (их) в восточные страны. Молодых женщин и детей же угнали в полон, а остаток людей разделили между воинами, чтобы те их перебили. Утверждают, что на каждого монгола пришлось двадцать четыре человека, количество же ратников (монголов) было больше пятидесяти тысяч. Короче говоря, всех перебили, и войско (монголов) занялось потоком (разрушением плотины дамбы. – А.М.) и разграблением. Разом разрушили остатки домов и кварталов…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 213–217.

Он (Зучи. – А.М.) послал к ним (жителям Хорезма) людей, предупреждая их и предостерегая, и обещал им пощаду, если они сдадут его (Хорезм) без боя, и сказал, что Чингисхан подарил (город) ему и что он воздержится от его разрушения и намерен сохранить (город) для себя. Об этом будто бы свидетельствует то, что за время своего пребывания вблизи от него (Хорезма) это войско не предпринимало набегов на его сельские местности, отличая Хорезм от других областей большей заботой и большей милостью, опасаясь за него, чтобы он не стал жертвой судьбы ущерба и чтобы его не достигла рука уничтожения. Разумные из числа жителей склонялись к заключению мира, однако глупцы взяли верх над их мнением и взглядами…

Султан (хорезмшах Мухаммед. – А.М.), находясь на острове, писал им: «Поистине, в отношении жителей Хорезма у нас и у наших предков непреложные права и обязательства – нынешние и прежние, которые возлагают на нас долг советовать и сочувствовать им. Этот враг – враг одолевающий, и вы должны заключить мир, (избрав) самый добрый путь, и отвести зло наиболее подходящим способом».

Однако глупец одолел мнение благоразумного, сделанное предупреждение не помогло, и власть ускользнула из рук обладавших ею.

Портрет сына и преемника Чингисхана, Угэдэя (1186–1241). Из коллекции портретов монгольских ханов и ханш, хранившихся в императорском дворце в Пекине, XIV в.

Тогда Души-хан (Зучи. – А.М.) устремился к нему (Хорезму) со (скопищем, подобным) морю, соединив (все) отдельное в одно целое. Он стал брать его квартал за кварталом. Когда он захватывал один из них, люди искали спасения в другом, сражались очень ожесточенно и защищали свои семьи, как только могли…

Когда их сила истощилась и у них не было другого выхода, они направили к Души-хану (Зучи. – А.М.) достойного факиха «Ала» ад-Дина ал-Хаййати, мухтасиба Хорезма, которого султан уважал за совершенство в науке и делах. Он молил о милости и просил заступничества: это было в то время, когда (в город) уже вонзились когти Души-хана и его клыки и грудь были в крови. И разве нельзя было (сделать) это прежде, чем к этому принудила необходимость и истекло время для такого выбора?

Души-хан приказал оказать ему уважение и разбить для него шатер из числа шатров хана. Когда Ала ад-Дин предстал (перед ханом), то среди прочего, упомянутого им, он сказал: «Мы уже увидели, как страшен хан, теперь настало время нам стать свидетелями его милосердия». Услышав это, проклятый воспылал гневом и воскликнул: «Что страшного они видели во мне? Ведь они сами губили моих воинов и затянули сражение! Это я видел их грозный облик! А вот теперь я покажу, (каков должен быть) страх передо мной!»

По его приказу стали выводить людей одного за другим, поодиночке и группами. Было объявлено, чтобы ремесленники отделились и отошли в сторону. Те, кто так поступил, спаслись, а иные считали, что ремесленники будут угнаны в их (татар) страну, а остальные будут оставлены на своей родине и будут жить в своих жилищах, в родных домах, – и не отделились. Затем мечи, а также секиры и стрелы обрушились на них, пока не повергли их на землю и не собрали их во владениях смерти.

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны».

Когда монголы завершили завоевание Хорезма, угнали пленников, прекратили грабежи, убийства и кровопролитие, то они тех из жителей, которые были ремесленниками, разделили и отправили в восточные страны (в Монголию. – А.М.). И сегодня там много мест, обустроенных и населенных жителями Хорезма.

Царевичи Цагадай и Угэдэй возвращались (к Чингисхану. – А.М.) через Калиф, который они присоединили к Хорезму через два дня.

А что касается сражений и убийств, то я услышал о таком количестве погибших, что… не поверил этому рассказу, а потому не записал его.

Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни, «История завоевателя мира», с. 87.

Брат Чингисхана, Тулуй с супругой Сорхогтани. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-дина, XIV в.

…Сказания восточных писателей об убийствах монголов кажутся мне преувеличенными, по причине ненависти их к монголам. По их словам, при взятии Ургенча было убито 2 400 000 человек, Герата – 1 600 000 и проч. Так как эти города держались в осаде по полугоду…, то как могли тогда запасти на миллионы людей продовольствия на полгода при неожиданном нападении монголов? По словам этих писателей, монголы везде для осады употребляли самих жителей десятками тысяч. Если они их убивали, то откуда могли брать их? При этом могло ли быть тогда такое население при постоянных междуусобных войнах Персии?.. Да и время ли считать убитых в тревоге и ужасах такой войны? Монголы хвалились самим числом убитых неприятелей и потому увеличивали счет… А преувеличенные сведения монголов могли ввести в заблуждение самих писателей, которые, вероятно, через монголов же узнавали о числе убитых.

М. И. Иванин[90]

…Чингисхан осенью (1220 года. – А.М.) с Тулуй-ханом соизволил отбыть из Самарканда и прийти на луга и поросли Нахшеба. Оттуда он двинулся против Термеза…

Оттуда он отправил вперед Тулуй-хана на завоевание Хорасана с большим войском; из каждых десяти человек он соизволил назначить одного человека при нем. Сам же он отправился на Термез.

Когда он прибыл туда, то послал (в город) послов с предложением (населению) подчиниться и разрушить крепость и цитадель. Тамошние жители, рассчитывая на неприступность крепости, половину стены которой они возвели над Джейхуном, и гордые своим мужеством и храбростью, не подчинились и чинили жестокие битвы.

На одиннадцатый день (монголы) взяли город силою, выгнали (всех) людей одновременно в степь и, по своему обыкновению, разделив между войском, всех перебили. Какая-то старая женщина говорила: «Не убивайте меня. Я вам дам крупную круглую жемчужину». (Монголы) ее потребовали.

Та сказала: «Я ее проглотила!» Они сейчас же распороли ее живот и забрали эту жемчужину. Вследствие этого случая они стали вспарывать животы у всех трупов.

Оттуда (от Термеза) он (Чингисхан) пошел в район Кангурта и пределы Самана и захватил те места. Он стер их (с лица земли), грабя и избивая поголовно население, разрушая и предавая (все) огню.

Затем Чингисхан послал войско захватить Бадахшан и его округа частью ласкою, частью силою. Так как в тех странах не осталось следа от врагов и противников и все окрестные владения той стороны были полностью покорены и завоеваны и благодаря этому наступило успокоение, он соизволил принять решение о переправе через Джейхун. В это время зима упомянутого года (1220/21 г. – А.М.) пришла к концу…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 217–218.

Таким образом, к этому времени (начало 1221 года. – А.М.) войсками Чингисхана была захвачена вся территория державы хорезмшаха, находившаяся севернее Амударьи; закончилась первая фаза его похода на запад – «сражение в Мавераннахре» – и началась его вторая фаза – «сражение на Инде», иначе говоря, завоевание южной части державы хорезмшаха. Здесь Чингисхану противостоял Джелал ад-дин, сын и преемник султана хорезмшаха Мухаммеда.

Сайшал[91]

Когда Джелал ад-Дин узнал, что его брат Узлаг-шах и эмиры, выступающие заодно с ним, решили схватить его и сговорились его уничтожить, он пустился в путь с тремястами всадников во главе с Дамир-Маликом. Он за несколько дней пересек пустыню, отделяющую Хорезм от Хорасана, а караваны ее проходят за шестнадцать дней пути при обычных чередованиях переходов и остановок. Он вышел из пустыни к округу Насы.

Чингисхан же, получив сообщение о возвращении сыновей султана в Хорезм, направил туда огромное войско и приказал войскам в Хорасане рассеяться по границе упомянутой пустыни и наблюдать из засад. Они устроили вокруг этой пустыни кольцо от границ Мерва до пределов Шахристаны… с тем чтобы схватить сыновей султана, когда те, вытесненные из Хорезма, задумают уйти в Хорасан. На границе пустыни, близ Насы, стояло семьсот всадников из них (татар), и люди не знали причины их пребывания здесь, пока из пустыни не вышел Джелал ад-Дин. Он сразился с ними, и каждая из сторон достигла предела возможного в поражении врагов, в ударах, наносимых мечами и копьями. Битва закончилась поражением татар. Они бросили награбленную добычу, свои пожитки, снаряжение, оружие и припасы. Из них спаслись лишь редкие одиночки и бежавшие заранее. Это был первый мусульманский меч, обагрившийся их кровью и игравший частями их тел.

Джелал ад-Дин говорил мне после того, как его дело возвысилось и его власть укрепилась: «Если бы не твои татары – то есть татары округа Насы – и не подмога лошадьми, принадлежавшими им, нам не удалось бы добраться до Нишапура из-за слабости наших коней, на которых мы пересекли пустыню»…

Сам же Джелал ад-Дин прибыл в Нишапур победителем, радуясь тому, что в угоду Аллаху всевышнему он обагрил свой меч кровью безбожников…

Когда [Джелал ад-Дин] прибыл в Нишапур и остановился здесь, оттачивая свою решимость вести священную войну, он начал писать эмирам, владетелям краев и узурпаторам, захватившим в это время различные местности из-за того, что некому было защитить их. Таких стало много, и острословы того времени называли их «эмирами седьмого года». Им было приказано поспешить с прибытием и сбором войск, и приказ был подкреплен обнадеживающим обещанием, что милость не будет нарушена…

Джелал ад-Дин находился в Нишапуре на протяжении месяца, отправляя гонцов в разные стороны для сбора войска и подкреплений, пока татары не узнали об этом и не поспешили воспрепятствовать его намерениям. Тогда он выступил из Нишапура с присоединившимися к нему хорезмийцами, быстро одолевая расстояния… поспешно отправился к границам Буста.

Там он узнал, что Чингисхан находится в Талакане (совр. Таликан в Бадахшане. – А.М.) с многочисленным отрядом и ополчениями, не поддающимися подсчету. И вот свет дня показался ему темной ночью, а остановка и бегство – (одинаково) страшными, так как, куда бы он ни обратился, нет спасения ни позади, ни впереди него. Тогда (Джелал ад-Дин), продолжая подвергаться опасности, спешно двинулся в Газну, обходя все находящееся в домах и не ступая на землю для остановки. На второй или третий день ему сообщили, что поблизости находится Амин-Малик[92], двоюродный брат султана (Мухаммада) по матери, правитель Герата… Он уже покинул Герат, стремясь удалиться от татар, и направился в Систан (в Средние века обширная область на территории Ирана и Афганистана. – А.М.), чтобы овладеть им, но не смог. Теперь он возвращался, имея при себе десять тысяч всадников-тюрок, подобных львятам, бросающимся (на добычу). (Они были) из числа отборных войск султана, спасшихся от бедствий, их количество возрастало, и они были готовы к бою. Джелал ад-Дин послал к нему (гонца), сообщая, что он близко, и побуждая (его) скорее явиться к нему.

И вот оба они встретились и сговорились напасть на татар, осаждавших крепость Кандахар (Кандагар. – А.М.). Оба они выступили против них, а враги Аллаха, ослепленные, не видели, какие несчастья их подстерегают и какие ловушки их окружают. Они полагали, что враг только бежит от них, подобно газели, что никто не собирается нападать, что копья сопротивления притуплены и некому действовать ими, как вдруг они увидели эти копья, которые жаждут их горла и стремятся к их сердцам, и оседлали спину бегства. Но спаслись из них лишь немногие, и они принесли Чингисхану весть о том, что случилось с его войском. Его охватило смятение, когда он увидел, что сподвижники его стали мясом для острых мечей и пищей для хромых орлов.

А Джелал ад-Дин направился в Газну и вступил в нее славно, победно, прославляя Аллаха за то, что облегчил ему дело успеха.

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны».

Он (Чингисхан) соизволил переправиться через реку Джейхун, через переправу Термеза, и направился в Балх, который был важнейшим городом Хорасана… Чингисхан соизволил остановиться лагерем в виду Балха. Тамошние начальствующие лица явились к нему и изъявили подчинение и покорность и представили различного рода яства и подарки. Затем под предлогом того, что нужно сосчитать (людей), монголы вывели все население Балха в степь и, по своему обыкновению, разделили между ратниками и всех перебили, (затем) они разрушили гласис и стену города, подожгли дома и кварталы и совсем (все) уничтожили.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 218–219.

…Поскольку Джелал ад-дин продолжал сеять смуту и беспорядки в тех краях и направлял своего коня на поле мятежа и неповиновения, монголы не могли доверять выражениям покорности, и особенно в Хорасане… Поэтому Чингисхан приказал согнать жителей Балха и… предать их мечу…

Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни, «История завоевателя мира», с. 89.

Чингисхан оттуда пошел к крепости Таликан, осадил (ее) и взял, отсюда он направился к (другому) Таликану; крепость последнего, известная под именем Нусрат-кух, была чрезвычайно укреплена и полна храбрыми людьми и большими запасами (всего). Сколько он ни посылал послов и ни призывал (гарнизон) к подчинению, они не внимали (ему). Их осаждали в течение семи месяцев, (но) вследствие крайней неприступности крепости (ее) не удавалось взять.

В ту весну (1221 года. – А.М.), в которую Чингисхан осаждал Таликан, царевичи Джочи (Зучи), Чагатай (Цагадай) и Угэдэй были в самом разгаре захвата Хорезма, а Тулуй, выйдя через (Тимур-кахалгэ) и назначив правое и левое крыло (войск), сам шел в центре через Меручак и Шагшур. Он захватил все те области и взял Мерв. Оттуда до Нишапура он целиком завоевал все округа и области, как то: Абиверд, Неса, Языр, Тус, Джаджерм, Джувейн, Хаф, Сенган (Шинган), Серахс и Зурабад, в которых каждый (их) главный город является весьма большим городом. Он также взял город Нишапур. В конце весны упомянутого года он уже захватил все те города и области.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 218–219.

Развалины города Балха, разрушенного в монголами во время похода против хорезмшаха

Когда Чингисхан пересек реку (Амударью. – А.М.)… он послал своего сына Улуг-ноёна (Тулуя. – А.М.) захватить Хорасан…

Двинувшись вперед, Толи (Тулуй. – А.М.) направил командиров на каждый фланг, сам же остался в центре, а перед войском пустил он небольшой отряд, чтобы вести разведку…

А Хорасан тогда был поделен на четыре города: Балх, Мерв, Герат и Нишапур. Чингисхан самолично разрушил Балх… а что же до остальной части этой области, то он послал армии направо и налево, на восток и на запад и покорил ее всю…

Мерв был местом нахождения султана Санджара, собранием великих и малых. Он выделялся среди земель Хорасана обширностью территории, и птицы мира и безопасности парили над его границами. Число его вельмож соперничало с числом капель апрельского дождя, и его земля спорила с небом; и его дехкане, от величины своего богатства, дышали воздухом равенства с монархами и эмирами своего века и ступали по одной земле с могущественными и благородными мира сего…

…Чингисхан послал Толи завоевывать страны Хорезма с отважными воинами и боевыми львами; и, захватывая пленных в покоренных землях… они собрали войско из семи тысяч бойцов. Приблизившись к Мерву, они послали через брод четыреста всадников в качестве авангарда…

На следующий день, который был первым днем месяца мухаррама 618 года (25 февраля 1221 года) и последним днем жизни большинства жителей Мерва, Толи (Тулуй. – А.М.), этот разъяренный лев, прибыл со своим войском… в котором «все были знаменитыми воинами»…

Все войско собралось вместе и остановилось перед воротами Шахристана. Они вступили в бой, около двухсот человек высыпали из ворот и перешли в наступление. Сам Толи сошел с коня… и бросился на них. И монголы вместе с ним бросились вперед и загнали их назад за городские стены. Другие вырвались из других ворот, но монголы, стоящие там, отразили атаку…

Муджир аль-Мульк не видел другого выхода, кроме как сдаться и покориться. Поэтому утром… он отправил Джамал ад-Дина, одного из главных имамов Мерва, в качестве своего посла и попросил пощады. Ободренный учтивыми словами и обещаниями, он собрал в подарок бывших в городе четвероногих – лошадей, верблюдов и мулов – и отправился к Толи (лично). Толи расспросил его о городе и более подробно о богатых и знатных. Муджир аль-Мульк вручил ему список, в котором было двести человек, и Толи велел привести их к нему. О допросе этих людей можно сказать, что «земля сотрясалась своим сотрясением», а о выкапывании их зарытого имущества, денег и вещей, – что «земля извела свои ноши». После этого монголы вошли в город и выгнали всех его жителей, вельмож и простолюдинов, в поле. Люди выходили из города четыре дня и четыре ночи; монголы останавливали всех и отделяли мужчин от женщин. Увы! Скольких красавиц, подобных пери, оторвали они от груди их мужей! Сколько сестер разлучили с братьями! Сколько родителей потеряли рассудок при виде насилия, чинимого над их дочерьми-девственницами! Монголы приказали убить всех горожан, в том числе женщин и детей, за исключением четырех тысяч ремесленников, которых выделили и отобрали среди других… Затем, по приказу Толи, укрепления были разрушены, цитадель сровняли с землей… Затем они направились по дороге на Нишапур и убивали всех, кого нашли, из числа тех, кто вернулся с равнины и бежал от монголов, пройдя навстречу им полпути. И так лишились жизни многие люди…

После того как Тохучар был отстранен Чингисханом от исполнения обязанностей командира арьергарда войск Зэва и Субэдэя, его отряд в качестве передового подразделения был подчинен Тулую, войско которого теперь насчитывало 2 тумэна воинов.

Х. Шагдар[93]

Когда Тогачар-куреген (Тохучар хургэн. – А.М.) (который был зятем Чингисхана) прибыл с великими эмирами и десятью тысячами человек передового отряда Толи в середине месяца рамадана (ноября) и подъехал к воротам Нишапура, жители города вели себя с отчаянной храбростью, и так как их число было велико, а число монголов было меньшим, они предпринимали частые вылазки и вступали в бой… До наступления третьего дня они отчаянно сражались в башне Кара-Куш и пускали стрелы из луков и самострелов со стен и земляных валов. Вследствие несчастного случая, которому было суждено стать погибелью для всех этих людей, одна из этих стрел насмерть сразила Тогачара…

Если за несколько месяцев до этого Зэв удовлетворился тем, что этот город «пожурил», то Тохучар попытался взять Нишапур приступом. Увы, на третий день в очередной атаке монгола сразила стрела…

Заступивший на его место воевода, найдя свои рати недостаточно сильными для занятия города, увел их с намерением вскоре возвратиться и отомстить за позор отступления…

Рене Груссе[94]

Когда армия отступила, Борке-ноён, который был помощником Тогачара, разделил ее на две части. Сам он отправился к Сабзавару, который он занял после трехдневного боя, приказав перебить всех жителей, так что те, кто зарывал трупы, насчитали их семьдесят тысяч. Вторая половина выступила к Тусу на помощь Куш-Темуру и захватила ту часть крепости, которую не могло взять войско Куш-Темура…

Тем временем жители Нишапура открыто взбунтовались, и, когда бы ни подходили монгольские отряды, они высылали к ним храбрецов, чтобы захватить их.

Той зимой цены в Нишапуре были очень высоки, и жителям было запрещено покидать город, поэтому большинство их терпели великие лишения.

Когда наступила весна 618 (1221–1222) года и Толи покончил с Мервом, он отправился в Нишапур, и никто не знал о его приближении. Он собрал и отправил туда такое огромное войско, что в районе Туса они захватили все селения одним ударом и отправили к их товарищам всех, кто избежал меча. Он также заблаговременно послал большую армию к Шадияху с камнеметными орудиями и (другим) вооружением, и хотя Нишапур находился в каменистой местности, они нагрузили камней за несколько перегонов и везли их с собой. Они свалили их в кучи, как собранное зерно, и даже десятая их часть не была использована.

Жители Нишапура увидели, что дело нешуточное и что на этот раз пришли не те люди, каких они видели до этого; и хотя на городской стене у них было три тысячи исправных арбалетов, и установлено три сотни камнеметных машин и баллист, и запасено соответствующее количество снарядов и нефти, их колени задрожали, а сердце ушло в пятки. Они не видели иной возможности (спасения), кроме как послать к Толи главного кади Рукн ад-Дина Али ибн Ибрахим аль-Мугиши. Когда он пришел к нему, он стал просить пощадить жителей Нишапура и согласился платить дань. Это не помогло, и ему самому не позволили вернуться.

Двухлучный станковой арбалет «Большая двойная цикада», использовавшийся монголами при штурме городов в среднеазиатском походе Чингисхана

На рассвете в среду двенадцатого числа месяца сафара (7 апреля 1221 года) они наполнили утреннюю чашу войны и яростно сражались до самой полуденной молитвы пятницы, и к тому времени ров заполнился в нескольких местах, а в стене появилась брешь. А так как наиболее ожесточенным бой был у ворот Погонщиков верблюдов и в башне Кара-Куш, и там находилось больше воинов, то монголы установили свое знамя на стене Хусрау-Кушк, и, поднимаясь наверх, они сражались с горожанами на крепостном валу, в то время как силы, находившиеся у ворот Погонщиков верблюдов также взбирались по укреплениям. И весь тот день до самого наступления ночи они продолжали лезть на стены и сбрасывать с них людей.

К ночи субботы все стены и укрепления были покрыты монголами, а сам Толи в тот день находился в трех парасангах от Чангарака. Тем временем монголы слезли со стен и начали грабить и убивать, а горожане сопротивлялись, рассеявшись по домам и дворцам. Монголы искали Муджир аль-Мулька и вытащили его из подземного хода. Чтобы поскорее освободиться из петли жизни, он стал говорить им грубые слова; и они, наконец, предали его позорной смерти. После этого они выгнали всех оставшихся в живых, мужчин и женщин, из города на равнину; и, чтобы отомстить за смерть Тогачара (Тохучар хургэна. – А.М.), было приказано разрушить город до самого основания, чтобы это место можно было перепахать; и чтобы во исполнение мести в живых не осталось даже кошек и собак.

После этого дочь Чингисхана (Тэмулэн. – А.М.), бывшая главной женой Тогачара, въехала в город со своей свитой, и они убили всех уцелевших, за исключением четырехсот человек, которые были отобраны за их мастерство и увезены в Туркестан…

Они отрубили головы убитых от их туловищ и сложили их в кучи, положив головы мужчин отдельно от голов женщин и детей. После чего Толи, собравшийся проследовать в Герат, оставил эмира с четырьмястами таджиков, чтобы они отправили вслед за мертвыми всех живых, которых найдут.

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 100–118.

Последним из пострадавших был Герат, и когда он (Толи) подверг его той же участи, что и его собратьев, он повернул и стал ждать отца. Однако, когда он соединился с ним, Талакан еще не был взят; и с его помощью он также был завоеван. А Хорезм и Дженд и весь тот край был покорен в течение двух месяцев. И ни один царь со времен Адама и до настоящего дня не совершал таких завоеваний, и ничего подобного не записано ни в одной книге.

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 101.

…Чингисхан послал из Таликана (к Тулую) с тем, чтобы сын Тулуй, прежде чем наступит жара, возвратился назад. Согласно приказу тот вернулся назад. По пути он совершил набег на область Кухистан, переправился через реку Чукчаран и захватил город Герат и его области. Оттуда присоединился к (войскам) Чингисхана. К моменту его прибытия Чингисхан после многочисленных сражений взял крепость Таликан и ее разрушили. Тулуй-хан прибыл и в знак признательности преподнес ему (отцу) дары. Через небольшой промежуток времени из Хорезма прибыли Цагадай и Угэдэй и также преподнесли дары. Зучи же ушел к своим обозам.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 219.

Цагадай и Угэдэй направились к отцу и прибыли (к нему) к крепости Таликан. А Зучи-хан через Хорезм направился в сторону Иртыша, где находились его обозы, и присоединился к своим ордам.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 2, с. 78.

И захватили Зучи, Цагадай и Угэдэй Ургенч и прочие грады и поделили меж собой граждан сартаульских, но не уделили долю хану-отцу своему. И прогневался на них Чингисхан, и не допускал сыновей три дня в ставку свою.

И приступили тогда к владыке Борчу и Шигихутуг и молвили: «Мы одолели супротивника – сартаульского султана – и покорили его грады, полонили граждан. Разгромленный и поделенный твоими сыновьями град Ургенч, и сами сыновья, и ратаи твои – мы все в твоей же власти. Возрадовались все мы, твои мужи и кони, что сокрушили сартаулов силою великой, кою умножили в нас Всевышний Тэнгри и Мать-Земля. Почто же ты так гневаешься, хан? Сыны твои вину уразумели и все трепещут покаянно. И это будет впредь наукой им. Да не лишит их гнев твой сильной воли! О хан, призвать к себе сынов раскаявшихся соблаговоли!»

И выслушал Чингисхан нукеров своих, и, уняв гнев, соизволил призвать к себе сыновей.

«Сокровенное сказание монголов», с. 212.

…Чингисхан приказал, чтобы Зучи выступил в поход и покорил северные страны, как то: Келар, Башгирд, Урус, Черкес, Дашт-и Кипчак и другие области тех краев. Когда же он уклонился от участия в этом деле и отправился к своим жилищам, то Чингисхан, рассердившись, сказал: «Я его казню, не видать ему милости».

Зучи же неожиданно заболел…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 2, с. 78–79.

По моему мнению, в изложенном выше эпизоде из «Сокровенного сказания монголов» его автор в иносказательной форме выразил реакцию Чингисхана на вспыхнувший при осаде Ургенча конфликт между Зучи и Цагадаем… Я далек от мысли, что Чингисхан, словно ребенок, жаждавший получить подарок, прогневался на сыновей из-за того, что те «поделили меж собой граждан сартаульских, но не уделили долю хану-отцу своему». Очевидно, сыновья Зучи и Цагадай навлекли на себя отцовский гнев тем, что из-за их раздоров осада Ургенча длилась слишком долгое время и безрезультатно…

Этот эпизод из «Сокровенного сказания» также свидетельствует о том, что Зучи все же прибыл к Чингисхану и встречался с ним после захвата Ургенча. Наверняка отец и старший сын говорили о том, как управлять городским населением Хорезма, как общаться с соседними государствами, и последнему были даны конкретные указания по этим вопросам…

С. Товуудорж[95]

Верховный судья Великого Монгольского Улуса Шигихутуг. Современная монгольская живопись

Коль скоро в других средневековых нарративах по этому вопросу (был ли Зучи в ставке отца в Таликане в 1221 году. – А.М.) никаких сведений не имеется, то выбирать нам предстоит между точками зрения Рашид ад-дина и анонимного автора «Сокровенного сказания». В данном случае выбор предельно простой. Верна информация последнего. Во-первых, он был современником Чингисхана и Зучи-хана и получал информацию о происходивших событиях, если сам не был их свидетелем, от хорошо осведомленных людей. Во-вторых, в отличие от Рашид ад-дина, он приводит подробности встречи, которые, если они не имели место, никому бы не пришло в голову выдумывать…

Итак, летом 1221 года в Таликане произошло совещание Чингисхана и его сыновей. После его окончания Цагадай, Угэдэй и Тулуй остались с отцом, а Зучи ушел на Иртыш. Причем в цитированном ранее отрывке из «Сборника летописей» Рашид ад-дина прямо говорится о том, что сделал он это вопреки приказу Чингисхана, который-де велел ему завоевать Дешт-и Кипчак и чуть ли не всю Восточную Европу. Не выполнив этого повеления, Зучи якобы вызвал гнев отца, который даже решил казнить ослушника. Здесь все или неверно, или перепутано. Совершенно очевидно, что Зучи-хан не мог самовольно уйти с приданным ему войском. Такой поступок стоил бы ему головы… Значит, его уход был санкционирован отцом…

По моему мнению, Чингисхан поставил перед Зучи-ханом две задачи: во-первых, подчинить кипчакские племена, обитавшие к западу от Балхаша; во-вторых, создать систему управления на территории Казахстана, уже включенного в Монгольскую империю. Именно этим он и занимался, пока Чингисхан, разгромив в ноябре 1221 года на берегах Инда войско… Джелал ад-дина, неторопливо возвращался обратно в Монголию…

И. Ундасынов[96]

В битве под крепостью Бамиан поразили стрелою Мао-Тукана (Мутугэн. – А.М.), сына Цагадая, который был любимым детищем Чингисхана и которого Цагадай сделал своим наследником; от этой раны тот скончался.

Чингисхан по этой причине соизволил поспешить с ее завоеванием. Когда он захватил крепость, то отдал приказ, чтобы убивали всякое живое существо из любого рода людей и любой породы скотины, диких животных и птиц. Не брали ни одного пленного и никакой добычи и превратили бы город в пустыню и впредь его не восстанавливали, и чтобы ни одно живое создание в нем не обитало! Эту область наименовали Мао-Курган. До настоящего времени ни одно живое существо там не обитало, и она по-прежнему является пустопорожним местом.

Затем он издал приказ, чтобы никто не доводил до слуха Цагадая этого события. Когда тот прибыл и потребовал сына, отговорились тем, что он-де ушел в такое-то место. После этого однажды все сыновья были налицо. Чингисхан притворно начал сердиться на них, обернулся к Цагадаю и соизволил сказать: «Вы не слушаетесь моих слов и постановлений!»

Цагадай испугался, встал на колени и сказал: «Если я переиначиваю твои слова, пусть я умру!»

Затем Чингисхан соизволил сказать: «Сын твой Мао-Тукан убит в битве, я повелеваю тебе, чтобы ты не плакал и не горевал и в этом отношении не ослушивался моего слова!»

От этого обстоятельства тот [Цагадай] стал вне себя, не имея ни сил терпеть, ни дерзновения на то, чтобы ослушаться его приказа. Он терпеливо переносил жжение сердца и печени и не заплакал, а по-прежнему занимался едою и питьем. Спустя некоторое время он вышел в степь под предлогом малой нужды и тайно всплакнул, чтобы стало немного легче; вытерев глаза, он вернулся назад.

Много раз в своей жизни Чингисхан плакал прилюдно – в страхе, в гневе и в печали, но перед лицом смерти человека, которого он любил более всех других, он не позволил себе и своим сыновьям проявить свою боль в слезах и скорби.

Когда бы Чингисхан ни испытывал сильное личное горе, он обращал всю его силу в ярость битвы. Убивай, а не скорби. Никто из жителей долины (где находилась крепость Бамиан. – А.М.)… не выжил.

Джек Уэзерфорд[97]

После того Чингисхан вместе с сыновьями и войсками проводил лето в предгорьях Таликана. В это время султан Джелал ад-дин был в Газнине; к нему присоединился с сорока тысячами всадников Хан-мелик… и Сейф ад-дин Аграк, тоже из числа туркменских эмиров, с сорока тысячами людей, точно так же к нему присоединились и окрестные огузские эмиры.

История Хан-мелика была такова: в то время, когда Чингисхан отправил непосредственно следом за султаном Мухаммедом Джэбэ и Субэдая (Зэва и Субэдэя. – А.М.) и вслед за ними послал Тукучар-бахадура (Тохучар-батора. – А.М.), упомянутый Хан-мелик, вследствие того что обстоятельства султана окончательно пошатнулись и он считал бессмысленным пребывание в Мерве, ушел со своим войском и подчиненными к пределам Гура и Гарча, (оттуда) он отправил посла к стопам Чингисхана.

Чингисхан дал ему срок и повелел, чтобы, когда Джэбэ, Субэдай и другие войска дойдут до его области и народа, они не причинили бы им вреда. По этой причине, когда Джэбэ и Субэдай дошли до области (Хан-мелика), они не тронули ее и прошли (дальше). Тукучар, который шел следом за ними, переиначил приказ и посягнул на эти области, как и на другие области и местности…

Хан-мелик послал к Чингисхану посла (с словами): «Я (в свое время) советовал султану Хорезмшаху (подчиниться тебе), он не внял (сему). Злая судьба заставила его противиться тебе, пока он не испытал то, что испытал. Я, раб, перед этим послал к тебе, изъявил покорность и сказал, что я буду служить тебе от искреннего сердца и что я отстал от султана. Теперь Джэбэ-ноён пришел и прошел, не обижая. Следом за ним пришел Субэдай-ноён и точно так же прошел, не причинив вреда. За ними пришел Тукучар, и сколько ни говорили (ему) гурцы, что мы-де покорны, он не внял, угнал много народа и таракчиев и вступил в войну с народом, пока не был убит. Куда же девались хорошие люди у державы Чингисхана, что он послал подобных невежд на великие дела!» И послал с послом несколько кусков тканей по установленному правилу (в подарок).

Так как он (Хан-мелик. – А.М.) был не уверен, каковы будут (последствия) дела Тукучара, и в то же время услышал, что султан Джелал ад-дин после кончины отца прибыл в Газнин, которая перед этим была ему назначена отцом (в удел), и со всех сторон к нему собралось войско, – он тайно послал к султану Джелал ад-дину (известие): «Я-де хочу прийти к тебе!»

Чингисхан же в это время, ради надзора и охраны дорог на Газнин, Гарчистан, Забул и Кабул, послал Шики-Кутуку (Шиги-хутага. – А.М.) с несколькими другими эмирами, как то: Такачак, Мулгар, Укар-Калджа, Кутур-Калджа, с 30 тысячами людей в те пределы, чтобы они по мере возможности покорили те страны, а также были сторожевым войском, с тем чтобы он сам и его сын Тулуй-хан могли свободно заниматься завоеванием владений Хорасана.

Хан-мелик находился близко к тем областям, где были Шики-Кутуку и то войско. Они считали его покорным им, он же тайком послал к султану Джелал ад-дину (сказать): «Пусть султан будет на привале в Перване, чтобы я присоединился (там) к нему». Многочисленному сборищу (тюрков) канлыйцев, которые находились в тех пределах, он послал точно такое же уведомление, зовя их к вышеупомянутому месту. И сам внезапно выступил согласно этому решению.

От караульного отряда Шики-Кутуку пришло известие, что Хан-мелик выступил с подчиненными и приверженцами к султану Джелал ад-дину.

Шики-Кутуку тотчас вместе с войском, пустившись в погоню за ним, настиг его, и был удобный случай напасть на него, но из осторожности (Шики-Кутуку) остановился до раннего утра, чтобы сразиться, когда станет светлее.

Хан-мелик проскакал всю ночь и на рассвете соединился с султаном в местности Перван, которая была условленным местом (сбора). Канлыйцы и другие войска все прибыли туда согласно назначенному сроку. Собралось многочисленное войско.

За несколько дней до этого Такачак и Мулгар, которые были вместе с (Шики) – Кутуку-ноёном, совместно с несколькими другими эмирами осаждали крепость Валиан и вот-вот должны были ее взять.

Султан Джелал ад-дин, оставив обоз и тяжесть в Перване, совершил на них набег с войском и убил около тысячи человек из монгольского передового отряда. Так как монгольское войско было малочисленным, оно, переправившись через реку, остановилось на той стороне реки. Обе стороны начали стрелять друг в друга стрелами. Ночью монгольское войско снялось и ушло к Кутуку-ноёну и вторично пошло в погоню за Хан-меликом.

Когда Хан-мелик догнал султана и сказал (ему): «Монгольское войско подходит по пятам!» – султан выступил и подошел к монголам примерно на один фарсанг (расстояния). Когда они сошлись и построили ряды, султан поручил (командование) правым флангом Хан-мелику, а левым флангом – Сейф ад-дину мелику Аграку, а сам принял командование над центром. Он приказал всему войску спешиться, привязать к поясу поводья коней и мужественно сражаться.

На следующий день монголы отдали (по войскам) приказ, чтобы каждый всадник укрепил на своем (запасном. – А.М.) коне чучело человека из войлока и прочего и держал бы за спиной. В течение ночи они смастерили (эти чучела) и на следующий день построили ряды. Когда войско султана увидело эту тьму (войск), оно вообразило, что к монголам подоспело подкрепление, и сделало попытку к бегству.

Султан закричал на них: «Наше войско многочисленно, мы построим ряды и возьмем их в кольцо справа и слева!»

Войско остановилось, султан с войском забили в большие и малые барабаны и одновременно атаковали монголов. Войско султана превышало их числом. Оно делало круг, чтобы взять в середину монголов… В то время, когда вот-вот должны были окружить (монголов), те не выдержали и обратились в бегство. Вследствие того, что в степях тех пределов было множество ям и нор, монгольское войско падало со своих коней. Так как войско султана имело добрых и легких боевых коней, то они настигали и убивали (монголов). В этой битве погибло большое количество монгольского войска.

Когда известие об этом дошло до Чингисхана, он, несмотря на то что крайне опечалился, (ничем) не обнаружил (своего состояния) и соизволил сказать: «Кутуку привык быть всегда победоносным и побеждающим и еще никогда не испытал жестокости судьбы. Теперь, когда он испытал ее, он будет осторожнее, у него приобретется опытность, и он получит (надлежащее) знание о (военных) положениях». Затем тотчас же занялся устройством войска. Вслед за сим прибыли Шики-Кутуку и бывшие с ним эмиры вместе с тем войском, которое уцелело, будучи рассеяно.

Султан Джелал ад-дин, вернувшись назад с того боя, остановился у себя в палатках. Войско его привезло от монголов многочисленную военную добычу. Во время раздела (ее) между Хан-меликом и Сейф ад-дином Аграком произошла ссора из-за одного арабского коня. Хан-мелик ударил плетью по голове Аграка. Султан не распорядился наказать (Хан-мелика), ибо он также не полагался на канлыйцев. Сейф ад-дин обиделся. Тот день он (еще) оставался (в лагере султана), ночью же он выступил и в гневе ушел к горам Кермана и Сикрана. Сила султана вследствие его противления сломилась, да, кроме того, султан услышал, что подходит Чингисхан с многочисленным войском. От страха для него закрылся путь благоразумия и правильного образа действия, и так как он не знал средства помочь (делу), то направился к Газнину, намереваясь переправиться через реку Синд (Инд. – А.М.).

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 219–222.

Когда Джелал ад-Дин узнал о том, что враг Аллаха (Чингисхан. – А.М.) выступил против него с главной частью своих войск и окружил его громадной силой в то время, когда его покинули эмиры с их отважными героями и толпами их воинов, он в предчувствии беды ощутил страх и понял, что не в силах противостоять Чингисхану, если не возвратит (ушедших) и не последует их воле. Он решил укрыться за водами Синда, затем возобновить здесь переговоры с отколовшимися от него и дать им понять, что возвращение похвально и для обеих сторон более полезно. И если они согласятся на это, то он встретит Чингисхана ранним утром, опираясь на помощь находящихся с ним тюрок.

Между тем Чингисхан опередил его в том, что он задумал предпринять, и дело сложилось не так, как предполагалось. У Джелал ад-Дина при его выезде из Газны были сильные колики, и в таком положении он не мог больше сидеть в паланкине. Однако он сел на коня, терпеливо снося невероятную боль и мучительные страдания. И это продолжалось до тех пор, пока ему не были дарованы окончательное исцеление и полное выздоровление.

Тем временем поступило сообщение о том, что авангард Чингисхана остановился в Гардизе. Тогда Джелал ад-Дин ночью сел в седло и при наступлении утра, озаренный содействием и водительством Аллаха, воздал хвалу за свой ночной переход и внезапно напал на этот авангард в Гардизе, и его выручили только прекрасные вожаки (табунов) и высекающие искры из камней (кони), а спасла его только быстрота конницы под покровом ночи.

Когда об этом узнал проклятый, это напугало его, и он было уже оплакивал свои надежды. Но он пустился в путь, не обращая ни на что внимания и совершая самые быстрые переходы. Джелал ад-Дин вернулся в свой лагерь на берегу реки Синд, но ему не хватило времени на то, что он намеревался сделать: собрать суда и возвратить отряды. Подошло лишь одно судно, и он распорядился переправить свою мать, жену и тех, кто составлял его дом и кого скрывали его покровы. Но судно разбилось, и переправиться было невозможно. И (в это время) явился Чингисхан, готовый к битве.

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны».

…Сын хорезмшаха Мухаммеда, Джелал ад-дин, которому удалось, после того как он оставил Хорезм, ускользнуть от монгольских отрядов, нанеся даже одному из них поражение, прибыл в Газну, в Афганистане, и здесь стал организовывать силы для нападения на Чингисхана.

Это был очень храбрый и энергичный человек, который не хотел подражать своему отцу и решился броситься в борьбу с Чингисханом, не особенно задумываясь о качествах монгольского войска и его вождя и о своих собственных силах, которые были далеко не надежны; но на это решение его толкала личная храбрость, может быть, чувство долга и главным образом темперамент авантюриста.

Против Джелал ад-дина Чингисхан отправил Шиги-Хутуга… Монгольский полководец потерпел поражение от Джелал ад-дина при Перване… Битва эта была единственной крупной неудачей монголов за всю войну.

Чингисхан и в данном случае обнаружил величие духа и с полным спокойствием принял известие своего отряда. «Шиги-Хутуг, – заметил он, – привык всегда быть победителем и еще никогда не испытывал жестокости судьбы; теперь, когда он испытал эту жестокость, он будет осторожнее». Чингис, который сам не раз испытывал эту «жестокость судьбы», любил напоминать своим полководцам о превратности счастья, особенно ценя в людях качество, которым сам обладал в полной мере, – осторожность…

Выяснив степень поражения Шиги-Хутуга, Чингисхан стал принимать меры для того, чтобы исправить последствия этой неудачи. Джелал ад-дин же воспользовался своей победой только для того, чтобы варварски замучить пленных монголов; он не сумел даже прекратить ссор в среде своих военачальников и не дать разгореться национальным страстям в своем разноплеменном войске, лишний раз показывая, что он был смелым авантюристом, а не настоящим полководцем.

Так как Талакан был уже взят монголами, Чингисхан двинулся против Джелал ад-дина с главными силами… Чингису пришлось преследовать его до самого Инда, на берегах которого и произошла решительная битва осенью 1221 года.

Б. Я. Владимирцов[98]

Джелал ад-дин переправляется через Инд, спасаясь от Чингисхана и его армии. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-Дина. Индийская художественная школа. Эпоха Великих Моголов, XVI в.

Когда Чингисхан узнал, что султан хочет на рассвете переправиться (на ту сторону реки), он опередил его намерение и, проскакав ночь, на заре охватил его спереди и сзади. Монгольские войска со (всех) сторон окружили султана; они встали несколькими полукружьями друг за другом наподобие лука, а река Синд была как бы тетива, и, когда солнце взошло, султан увидел себя между водой и огнем.

Чингисхан заранее повелел: «Не поражайте султана стрелой, приложите все старания, чтобы какою-нибудь уловкою захватить (его живым) в руки!»

Он послал Укар-Калджу и Кутур-Калджу отогнать его от берега; они помчались и тотчас увидели край войска султана. Затем монгольское войско атаковало (войско султана) и ударило (по его) правому флангу, которым командовал Хан-мелик, и перебило большинство (хорезмийцев). Хан-мелик, разгромленный, бежал в сторону Пешавера. Монгольское войско перерезало (ему) дорогу и убило его.

Левое крыло (султана) они также сдвинули с места. Султан в центре с семьюстами людьми крепко держался и сопротивлялся такому великому войску от раннего утра до полудня. Так как он отказался от всякой надежды (на спасение), то скакал направо и налево и нападал на центр (монгольской армии).

Так как не было приказания на то, чтобы стрелять в него, (монголы все) теснее стягивали кругом него кольцо, а он со всей имеющейся у него мощью отважно сражался. Когда он понял, что неблагоразумно сопротивляться горе и сталкиваться с морем, он сел на свежего коня, атаковал монгольское войско и заставил его отойти назад. Затем вскачь вернулся назад, подобрал поводья, перекинул за спину щит… ударил коня плетью и словно молния переправился через реку. На той стороне он спешился и стал обтирать воду с меча.

Чингисхан от чрезвычайного изумления положил руку на рот и, показывая Джелал ад-дина сыновьям, говорил: «Только такой сын должен быть у отца! Раз он сумел спасти себя с такого места брани и выбраться из такой пучины на берег спасения, от него проистекут множество деяний и бесчисленные смуты!»

Когда монгольское войско увидело, что он бросился в реку, оно хотело было ринуться следом за ним, в реку, но Чингисхан воспрепятствовал.

В одной достойной высокого доверия летописи рассказывают, что, когда султан понял, что сопротивление невозможно, он утопил в реке большую часть своих жен, детей и обитательниц гарема, чтобы они не попали в унижение плена, сокровища же тоже побросал в воду, затем сам кинулся в реку и переправился. Воины же султана все полностью были перебиты.

По другому сказанию, всех его детей мужского пола вплоть до грудных младенцев перебили, а гаремных красавиц расхитили. Так как казна султана в большей части состояла из золота, денег, драгоценных камней и драгоценных вещей, то он приказал в тот день все это бросить в реку (Синд). После того Чингисхан повелел, чтобы водолазы спустились (в воду) и то, что было возможно, нашли и вытащили. Когда они покончили с разделом добычи, они остановились по своему обыкновению.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 223–224.

Битва прошла, (оставив) погибших, обагренных кровью (раненых), утонувших в реке. Некоторые воины подходили к реке и сами бросались в ее стремнину, зная, что неизбежно утонут и что нет пути к спасению. Во время битвы был взят в плен сын Джелал ад-Дина – мальчик семи или восьми лет: он был убит перед Чингисханом. А когда Джелал ад-Дин, разбитый, вернулся к берегу реки Синд, он увидел, что его мать, мать его сына и все женщины его гарема вопят истошными голосами: «Заклинаем тебя Аллахом, убей нас и спаси нас от плена!» Тогда он распорядился, и они были утоплены. Поистине, это исключительное несчастье и невероятная беда!

…Когда Джелал ад-Дин подъехал к берегу реки Синд, позади него не было убежища, а вокруг него все было средоточием гибели. Он увидел позади себя мечи, а впереди – полноводную реку и в полном снаряжении подтолкнул ногой своего коня в воду. И конь вместе с ним переправился через эту великую реку свершением Аллаха всевышнего в отношении того, кого Он хотел сохранить…

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, «Жизнеописание султана Джелал ад-Дина Манкбурны».

Это событие, которое было одним из удивительнейших деяний Судьбы, произошло в месяц раджаб 618 года (август – сентябрь 1221 года) …

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 92.

Победой, одержанной над Джелал ад-дином на реке Инд, в основном завершилось покорение обширной среднеазиатской мусульманской империи, а так как Чингисхан, всегда осторожный в своих военных предприятиях, отлично понимал, что для завоевания Индии, куда бежал султан (Джелал ад-дин. – А.М.), еще не наступило время, то ему оставалось только по принятии мер для закрепления за собой завоеванной территории вернуться с большей частью армии в Монголию.

Во время этого триумфального возвращения на родину были еще попутно покорены некоторые, лежавшие в стороне, горные крепости Северного Афганистана.

Э. Хара-Даван[99]

Однако Чингисхан понимал, что оставлять в живых такого отважного и умелого вояку, каким был Джелал ад-дин, очень рискованно и чревато в будущем большим уроном, поэтому, желая покончить с ним, отправил вдогонку за султаном в Северную Индию отряды под командованием Бала-ноёна и Дурбэй-догшина.

Сайшал[100]

1221–1223 годы

Когда султан Джелал ад-дин переправился через реку, а Бала-ноёна и Дурбай-ноёна (Чингисхан) отправил в погоню за ним, Чингисхан самолично… направился вверх по течению реки Синда, а Угедея послал вниз по течению, чтобы покорил те области.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 225.

Монгольские конники в пластинчатых доспехах преследуют противника. Иранская миниатюра, XIV в.

Чингисхан последовал дальше вдоль берега реки (Инд. – А.М.), но послал Угэдэя назад в Газни, население которого добровольно сдалось монголам. Угэдэй приказал вывести их всех на равнину, где те, что были ремесленники, были отведены в сторону, а остальные из их числа были преданы смерти, а город также был разрушен… Чингисхан тем временем прибыл в Керман и Санкуран. Здесь он получил известие о том, что Джелал ад-Дин вновь переправился через Инд и похоронил своих погибших родственников…

Эту зиму (1222/23 г. – А.М.) он (Чингисхан. – А.М.) провел в окрестностях Буя-Катура, который есть город Аштакар. Правитель этого города, Салар Ахмад, перепоясал свои чресла поясом покорности и сделал все возможное, чтобы обеспечить армию провиантом. По причине нездорового климата большинство (монгольских) солдат заболели, и мощь войска уменьшилась…

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 92–93.

И послал он оттуда ноёна Бала Жалайрдайского в погоню за Жалалдин султаном (Джелал ад-дин. – А.М.) и ханом Мелигом…

И послал Чингисхан тогда же дурбэдейского Дурбэя-догшина повоевать город Абту, что стоит между землями хиндусов и багдадцев и населен народами ару, мару и мадасари…

И сейчас ждал он возвращения ноёна Бала жалайрдайского. Тем временем ноён Бала с мужами своими переплыл реку Шин (Инд. – А.М.), и преследовал он Джелал ад-дина султана и хана Мелига до земель хиндусских, но таки не нагнал их. И, пройдя полземли хиндусской, ноён Бала повернул рать свою назад восвояси. И по дороге назад в порубежных землях хиндусских попленил он много люда хиндусского и увел с собой коз и верблюдов стада многочисленные, с коими и воротился в стан владыки.

«Сокровенное сказание монголов», с. 211–214.

Когда монгольская армия, возглавляемая Дурбэй-догшином, переправилась через реку (Инд. – А.М.), султан (Джелал ад-дин. – А.М.), не имея достаточных сил, чтобы противостоять им, отбыл в сторону Дели. Монголы, в свою очередь, узнав о его бегстве, повернули назад и предали разорению район Маликфура.

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 292.

Дурбэй-догшин подошел к области Нандана, индийской провинции, которая… была захвачена одним из военачальников султана.

Дурбэй-догшин захватил крепость Нандана и убил великое множество народа. Вслед за этим он двинулся к Мултану. В Мултане не было камней, и он приказал пригнать оттуда пленных, чтобы они строили деревянные плоты: на них грузили снаряды для катапульт и спускали их на воду. Когда он прибыл к Мултану, камнеметные машины были приведены в действие; большая часть стены была разрушена, и город готов был сдаться. Однако сильный зной не позволил ему там задержаться, поэтому после грабежей и убийств, учиненных им повсюду в провинциях Мултан и Лахор, (летом 1222 года. – А.М.) он ушел оттуда и вновь переправился через Инд, а прибыв в Газни, последовал за Чингисханом.

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 95–96.

…Император (Чингисхан. – А.М.), достигнув Восточной Индии, остановился у горного прохода Железные ворота. Какой-то однорогий дикий зверь, по виду похожий на оленя, но с лошадиным хвостом и зеленой масти, произносящий слова, как человек, сказал телохранителю: «Пусть твой правитель побыстрее возвращается обратно!»

Когда император спросил о нем у (Елюй) Чу-цая, (он) ответил: «Это благовещий зверь. Имя его цзюе-дуан. (Он) умеет говорить на всех языках, любит жизнь и ненавидит убийства. Небо (Всевышний Тэнгри. – А.М.) ниспосылает этот знак, чтобы предостеречь Ваше величество. Ваше величество – старший сын неба, а все люди Поднебесной – сыновья Вашего величества. Внемлите воле Неба и сохраните жизнь народам!» Император в тот же день повернул войска обратно.

«Юань ши»[101]

На мой взгляд, появление слуха об этом странном звере является выражением чаяний монгольских воинов, пресыщенных многолетним походом и стремившихся поскорее возвратиться на родину.

Ш. Нацагдорж[102]

Когда монгольские войны выздоровели, Чингисхан принял решение возвратиться домой по пути, пролегающему через Индию в землю тангутов. Он прошел несколько перегонов, но поскольку там не было никаких дорог, он повернул назад и пришел в Пешавар…

Из Пешавара Чингисхан решил вернуться в родные места; и причиной тому было то, что китаи (чжурчжэни. – А.М.) и тангуды, воспользовавшись его отсутствием, стали проявлять своенравие и колебались между покорностью и мятежом.

Проехав по дороге, пролегавшей через горы Бамиана, он соединился со своим обозом, который оставил в землях Баглана. Лето (1223 года. – А.М.) он провел на пастбищах в тех краях, а с наступлением осени вновь отправился в путь и переправился через реку Окс…

Ту зиму (1223/24 г. Чингисхан. – А.М.) провел в окрестностях Самарканда, откуда послал гонца к старшему своему сыну Зучи с приглашением покинуть Кипчакскую степь и приехать позабавиться с ним охотой (главным образом на диких ослов).

Цагадай же и Угэдэй отправились в Кара-Кол развлечься охотой на лебедей, и каждую неделю, как доказательство успешной охоты, они отсылали Чингисхану пятьдесят верблюжьих вьюков лебедей.

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 93–94.

Памятник монгольскому полководцу Мухали в столице Монголии, городе Улан-Батор

Весной, в третьей луне года гуй-вэй (3 апреля – 1 мая 1223 г. – А.М.)… скончался гован Мухали.

В условиях, когда почти все военные силы Великого Монгольского Улуса были переброшены на западный фронт, бесстрашный полководец Мухали на основе глубокого анализа внешнего и внутреннего положения державы Алтан-хана решал поставленную перед ним Чингисханом задачу «активной обороны» путем постоянного наступления. Он разделил свои войска на два фланга; занимавшиеся им рубежи охранялись пехотой и погранотрядами; обеспечив безопасность одного фланга, Мухали во главе кавалеристских частей ежегодно наносил главный удар по другому флангу или какой-то одной провинции. За шесть лет боевых действий (с 1217 по 1223 г. – А.М.) Мухали дважды совершал рейды и наносил удары по каждой из следующих провинций: Шаньдун, Хэбэй, Шаньси и Шэнси; захватив все эти провинции, Мухали отодвинул линию фронта на юг до рубежа: граница государства Южных Сунов – южная столица Алтан-хана, город Нанжин – река Хуанхэ – город Сиань. Следуя наказу Чингисхана, Мухали проявил истинно «ханское» милосердие и покровительство, в результате чего смог привлечь на свою сторону многих военачальников держав Алтан-хана и Южных Сунов, значительно увеличилось число его приверженцев среди китайского населения. В результате неустанных разведывательных операций Мухали в конце концов определил оптимальный путь подхода к южной столице Алтан-хана, городу Нанжин, который пролегал по территории государства Южных Сунов. Исходя из вышеизложенного, военную политику Мухали можно сформулировать следующим образом:

– используя внутренние противоречия державы Алтан-хана, привлечь на свою сторону влиятельных военачальников чжурчжэньской армии и тем самым укрепить собственную боеспособность;

– надежно прикрывая силами пехоты занимаемые рубежи, максимально использовать возможности маневра кавалеристских частей, наступать широким фронтом от Шаньдуня до Шэнси, определить оптимальный путь к южной столице Алтан-хана, городу Нанжин;

– если не удастся добиться капитуляции Алтан-хана путем всестороннего военного и дипломатического давления, решить главную стратегическую задачу путем окружения, штурма и захвата Нанжина.

Таким образом, выдающийся монгольский полководец Мухали, в распоряжении которого было четыре с половиной тумэна кавалерии и пехоты, противостоял державе Алтан-хана с населением 40–50 миллионов человек; армия Мухали показывала чудеса маневра по фронту шириной 1500 км… линия фронта, оставленная ему Чингисханом, была отодвинута на юг на 500 км; монгольские войска обоих флангов смогли преодолеть на своем пути серьезную водную преграду – реку Хуанхэ. После смерти Мухали командование монгольскими войсками в Китае временно перешло к его младшему брату Тайсуну. А в 1224 году с западного фронта (из Хорезма) возвратился воевавший там сын Мухали, Бор, и, взяв в свои руки управление восточным фронтом, продолжил дело своего отца.

Х. Шагдар[103]

Летом (Чингисхан) скрывался от жары у реки Балу-вань (Парван. – А.М.).

Царевичи Зучи, Цагадай и Угэдэй соединились с войсками Бала-ноёна. После чего установили порядок в городах Западного края и поставили там даругачинов (наместников. – А.М.) надзирать за ними.

«Юань ши», с. 473.

Во всех завоеванных им (Чингисханом. – А.М.) городах он посадил правителей (шихнэ).

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 225.

Своеобразная кочевая административная структура, внедренная монголами на завоеванной территории, состояла из следующих должностных лиц: даругачин, заргучи, таммачин, алгинчин.

Даругачины являлись своеобразными чрезвычайными и полномочными послами Великого хана в завоеванных государствах, крупных городах и областях. Они осуществляли высшую исполнительную власть на территории своего нахождения, были обязаны выполнять приказы и указания Великого хана. Даругачины выбирались из ближайшего окружения хана и хишигтэна. На первых порах они организовывали перепись населения, сбор налогов, мобилизацию в армию; в дальнейшем, по мере расширения Великого Монгольского Улуса и превращения его в империю, права и полномочия даругачинов значительно увеличились, расширились их права и обязанности, значительно увеличилось и их число.

Следующие после даругачинов по значимости чиновники – заргучи. Они назначались ханом в уделы членов «золотого рода» и должны были выполнять в этих уделах те же функции, которые Чингисхан возложил на Шихихутага, назначив его Верховным заргучином Великого Монгольского Улуса: «судить разные тяжбы», возникшие между членами «золотого рода», в том числе касающиеся раздела подданных, «карать подданных за ложь и взыскивать за воровство, подсудных всех судить и выносить смертный приговор всем, кто достоин смерти». Таким образом, заргучи имели чрезвычайные полномочия административного, следственного и судебного характера…

По свидетельству авторов «Сокровенного сказания монголов» и автора «Сборника летописей» Рашид ад-дина, монголы размещали на завоеванных территориях особые военные подразделения охраны, которые назывались «тамма» («тамма» – слово тибетского происхождения, в переводе означает «рубеж, граница»), а командиры этих подразделений именовались «таммачин». В обязанность им вменялось обеспечение лояльности местного населения, а также изымание материальных богатств и ценностей и доставка их в ханскую казну… В некоторых древних хрониках вместе со словом «таммачин» употребляется слово «алгинчин», что свидетельствует об идентичности служебных обязанностей этих должностных лиц.

Ш. Бира[104]

Глава 22. Возвращение на родину (1223–1225 гг.)

В чем согласие между отцом и сыном?

Ведь не тайком отправляю я тебя (так) далеко,

(А для того), чтобы ты управлял тем, чем я овладел,

Чтобы ты сохранил то, над чем я трудился,

Отделяю тебя, чтобы стал ты опорою

Половины моего дома и половины моей особы.

Чингисхан

Судя по процитированным в предыдущих главах источникам, намерение «вернуться к (своему) коренному становищу и к древнему (своему) юрту» у Чингисхана появилось еще в 1222 году. Дождавшись возвращения отрядов Бала и Дурбэй догшина из Индии и Угэдэя из Газни и получив известие о сговоре чжурчжэней с тангудами, Чингисхан принял решение вести войска на Тангудское царство, следуя кратчайшим путем через территорию Индии и Тибета. Но так как «в пути были труднодоступные горы и непроходимые леса, а климат (тех мест был) неблагоприятный и гнилой и (питьевая) вода служила причиной заболеваний, он повернул назад и прибыл в Пешавар…».

Монеты, отчеканенные в 1220–1221 гг. на территории завоеванного Чингисханом государства хорезмшаха. На каждой из них надпись: «Великий Владыка Чингисхан»

По свидетельству Ата-Мелик Джувейни, «ту зиму (1222/23 г. Чингисхан. – А.М.) провел в окрестностях Самарканда, откуда послал гонца к старшему своему сыну Зучи с приглашением покинуть Кипчакскую степь и приехать позабавиться с ним охотой (главным образом на диких ослов)»[105].

«Выше было сказано, что после завоевания Хорезма Зучи осенью 1221 года был послан на север от реки Сейхун (Сырдарья. – А.М.). Главные силы (хорезмшаха) Мухаммеда состояли из туркмен и канкалов, которые от преследования монголов могли убегать и укрываться в степи, лежавшей на север от Каспийского и Хорезмского (Аральского. – А.М.) морей. Там, соединяясь, они составляли значительные силы на фланге пути, соединявшего Чингисхана с его северными владениями, и могли разобщить его с войсками Зэва и Субудэя, долженствовавшими, пройдя Кавказский перешеек, вернуться в свою орду (в Монголию. – А.М.) по северной стороне Каспийского и Аральского морей. Поэтому для обеспечения своих сообщений с родовым улусом и с войсками Зэва и Субэдэя Чингисхан назначил Зучи наблюдать за кочевыми народами, находившимися на севере Каспийского и Хорезмского морей, впоследствии же приказал ему идти на половцев, когда военачальники его, Зэв и Субэдэй, проникли на Кавказ. Таким образом, движение Зучи за реки Урал и Волгу в землю половцев должно было облегчить действия Зэва и Субэдэя и раздвинуть завоевания Чингисхана до Каспийского моря. По болезни или по другим причинам, Зучи не выполнил предначертания своего отца»[106].

Очевидно, М. И. Иванин делает такие выводы, опираясь на слова Рашид ад-дина о том, что «…Чингисхан приказал, чтобы Зучи выступил в поход и покорил северные страны, как то: Келар, Башгирд, Урус, Черкес, Дашт-и Кипчак и другие области тех краев. Когда же он уклонился от участия в этом деле и отправился к своим жилищам, то Чингисхан, рассердившись, сказал: «Я его казню, не видать ему милости»[107].

Поскольку в описываемый период времени (1221–1224) Чингисхан никак не покарал Зучи за бездействие, а, наоборот, «пригласил покинуть Кипчакскую степь и приехать позабавиться с ним охотой», можно предположить, что процитированное выше утверждение Рашид ад-дина, если и имеет под собой реальное основание, то относится к более позднему периоду: к последним годам жизни Чингисхана и Зучи. А в 1223–1224 гг., как свидетельствует Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни, «армия Зучи располагалась в Кипчакской степи и рядом с ней, они (Зэв и Субэдэй. – А.М.) соединились с нею и оттуда отправились к Чингисхану»[108]. Таким образом, это свидетельство Джувейни, во-первых, хотя бы косвенно, проясняет, где был и чем занимался Зучи после встречи с отцом в Таликане, и, во-вторых, наводит на мысль: очевидно, правы те исследователи, которые вслед за Джувейни, Абуль-Гази, Лувсанданзаном считают, что Чингисхан по пути на родину встречался и имел серьезные беседы со всеми своими четырьмя сыновьями, в том числе и с Зучи. В этой связи обращают на себя внимание два события, которые произошли по пути следования армии Чингисхана на родину: Великий Хуралдай, который состоялся в начале 1224 г. на берегу Сырдарьи, и «(многолюдное) собрание и великое пиршество», устроенное Чингисханом осенью того же года на Алтае, у истока Иртыша, в местности Бука-Суджику (Буга Сочигай)[109].

Из сообщений летописцев явствует, что, прежде чем покинуть завоеванную территорию державы хорезмшаха, Чингисхан вместе с сыновьями и приближенными решал вопрос, «как управлять народом, уже собранным». Очевидно, на упомянутых выше двух Высоких Собраниях Чингисхан объявил о своем решении разделить завоеванную в ходе похода на запад огромную территорию и передать ее в управление своим сыновьям – Зучи, Цагадаю и Угэдэю. В первую очередь «Чингисхан отделил своего сына Зучи, назначив его главным правителем (страны. – А.М.) кипчаков. Отделил и Цагадая, (послав) в страну сартагчинов (хорезмийцев. – А.М.)». А в помощники им были приставлены не только опытные военачальники, но и все те, кто «в (местных. – А.М.) законах и обычаях был одинаково сведущ». Решение Чингисхана свидетельствовало о том, что в связи со значительным расширением своих владений он продолжил строительство «пирамиды» военно-административного аппарата исполнительной власти, начатое в 1206 году.

В то время, когда Чингисхан вместе с армией находился у истока Иртыша, он был оповещен о том, что новый правитель тангудов Ли Дэ Ван (1223–1226) предпринял попытку вторжения на монгольскую территорию в районе реки Эзний-гол и склонил на свою сторону племена в Джунгарии, недавно вошедшие в состав Великого Монгольского Улуса, по сути дела, инициировав создание античингисовой коалиции. И тогда Чингисхан предпринял последнюю попытку вразумить тангудских правителей, заставить их неукоснительно следовать взятым на себя обязательствам «быть правым флангом» в войне против войск Алтан-хана: он незамедлительно отправил против вероломных тангудов значительное количество воинов во главе с сыном Мухулая, Бором, которому было приказано захватить город Инчжоу, на восточной окраине Тангудского царства.

В начале осени 1224 года Бор, новый главнокомандующий монгольских войск в Китае, атаковал двумя флангами восточные рубежи страны тангудов и вскоре, разгромив тангудского полководца Тахай хамбу, захватил Инчжоу. Тангудский правитель Ли Дэ ван в надежде обмануть доверчивых монголов и выиграть время для сговора с чжурчжэнями запросил мира, а затем, в ответ на ультимативное требование Чингисхана, пообещал отправить в заложники своего сына.

Чингисхан прекрасно знал о двуличии тангудских правителей, но основным силам его армии после почти семилетнего похода на запад требовалась передышка, поэтому Бору было приказано отвести войска и продолжить подготовку к наступлению на последний оплот Алтан-хана южную столицу чжурчжэней.

По мнению исследователя Искандера Ундасынова, «затем Чингисхан с тремя младшими сыновьями ушел в Монголию… а Зучи-хан остался в Дешт-и Кыпчаке, потому что должен был управлять своим улусом. Кроме того, видимо, именно в 1224 году на Иртыше он получил от отца задание, но не то, о котором с легкой руки Рашид ад-дина пишут многие, а куда более скромное: завоевать Восточный Дешт-и Кыпчак до Волги включительно и тем самым подготовить плацдарм для Западного похода… При этом, видимо, точной даты его начала установлено не было, во всяком случае, никаких приготовлений к нему в 1225 году не велось, а в 1226–1227 гг., то есть до смерти Чингисхана, основные монгольские силы были связаны войной против Тангудского государства Си-Ся»[110].

1223–1224 годы

Чингисхан весной (1223 г. – А.М.) отправился обратно в свой юрт. Переходя по областям и укрепленным местечкам, он поставил правителей и даруг. Перейдя через реку Амударью, вступил в Бухару. Здесь с ним соединились царевичи и ноёны, которых он посылал на сторону.

Завоеватель страны Чингисхан послал от себя жителям Бухары человека с приказом: «Пришлите ко мне кого-нибудь из ученых мулл; я хочу кое о чем спросить его».

Бухарцы послали к нему кадия по имени Эшрефа и одного ваиза (проповедника).

Чингисхан спросил их: «Что значит ваше имя: мусульмане?»

Они отвечали: «Слово мусульмане значит: рабы Божии. Господь един; он ни с чем не имеет сходства, не имеет вида».

Чингисхан сказал: «И я знаю, что Бог (Всевышний Тэнгри. – А.М.) един».

Они дальше говорили: «Был пророк – посланник Божий; Всевышний Господь присылал его для того, чтобы рабам своим дать повеления и запрещения».

Чингисхан одобрил и эти слова.

Потом говорили они: «Каждодневно совершая пятивременную молитву, мы тем совершаем наше служение Богу».

Это он также похвалил.

(Они продолжали): «В продолжение одиннадцати месяцев мы едим, когда только хотим; но в один месяц мы не вкушаем пищу днем, а едим только ночью».

И это он почел хорошим.

Потом они говорили: «Есть город Мекка; туда мы ходим, если позволят силы, на поклонение Богу».

Чингисхан не одобрил этого и сказал: «Весь мир есть обитель Бога (Всевышнего Тэнгри. – А.М.); зачем ходить для этого в одно только место!»

После этого Чингисхан отпустил их от себя. Граждане и сановники Бухары просили себе у хана тарханного ярлыка[111], и хан благосклонно пожаловал народу тарханный ярлык.

Из Бухары Чингисхан перешел в Самарканд.

«Родословное древо тюрков. Сочинение Абуль-Гази Хивинского хана», с. 115–116.

Исследователи считают, что Чингисхан накануне возвращения в Монголию встречался только с даосским монахом-отшельником Чань Чунем, дабы покаяться в убийствах людей и узнать средства для продления жизни. Интересно, что в то же время Чингисхан встречался и беседовал с мусульманскими священнослужителями, которые по его просьбе объясняли монгольскому хану основные принципы Корана.

При этом Чингисхан, встречаясь и беседуя с религиозными лидерами завоеванных стран, стремился не только докопаться до истинного содержания религий и верований захваченных народов, но главное, понять, как с помощью духовенства умиротворить эти народы и подчинить их морально.

Именно поэтому Чингисхан принял решение освободить священнослужителей этих двух религий от любых налогов и податей.

Очевидно, с этим же связано назначение мусульманина Масхуда Ялавачи одним из правителей в Мавераннахре.

Ц. Энхчимэг[112]

Когда закончил Чингисхан завоевывать земли сартаульские и назначил наместников своих в грады повоеванные, явились к нему из города Урунгэчи (Ургенч. – А.М.) отец и сын – Махмуд и Масхуд Ялавачи. Эти отец и сын были из рода хурумши. И поведали они владыке законы и обычаи городские. Ибо каждый из них в законах и обычаях оных был одинаково сведущ.

Чингисхан повелел Масхуду хурумши вместе с монгольскими наместниками править в Бухаре, Самарканде, Урунгэчи, Удане, Кисгаре, Урияне, Гусэн Дариле и прочих градах сартаульских, а отца его Махмуда Ялавачи взял с собой и поставил наместником в хятадском городе Чжунду. И прочие сартаулы были приставлены в помощники к монгольским наместникам в градах хятадских, ибо, подобно Махмуду и Масхуду Ялавачи, были они сведущи в законах и порядках городских.

«Сокровенное сказание монголов», с. 213–214.

После завоевания страны тазиков, в год бичин (1224 г. – А.М.), который является годом обезьяны, Чингисхан провел в исполнение (свое) намерение вернуться к (своему) коренному становищу и к древнему (своему) юрту. Причиной поспешности в этом деле было прибытие известия о восстании жителей Тангута, которые вследствие продолжительности времени (его) отсутствия стали колеблющимися в (своих помыслах).

В это время (конец 1223 г.) Цзунь-сян (государь Тангудского царства. – А.М.) отрекся от престола. Сменивший его Дэ-ван приложил все силы для укрепления обороноспособности страны. Узнав о смене правителя Си Ся, происшедшей без их ведома и не в их пользу, монголы выслали войска для устрашения тангутов…

Весной 1224 г. Дэ-ван открыто порвал отношения с монголами. Он принял все меры, чтобы прекратить войну с Цзинь (с чжурчжэнями. – А.М.).

Е. И. Кычанов[113]

Он (Чингисхан. – А.М.) отправился по дороге (через) горы Бамиана, а обозу, который он (раньше) оставил в пределах Баглана, приказал сняться с места (и идти по указанному направлению). Переправившись той зимой через Джейхун, он расположился в окрестностях Самарканда.

Когда Чингисхан выступил оттуда, он приказал Туркан-хатун, матери султана Мухаммеда, и его женам выйти вперед и громко оплакивать государство (султана), пока монгольские войска не пройдут перед ними.

Когда оттуда (от Самарканда) он дошел до реки Бенакета (т. е. Сыр-Дарьи), все сыновья, за исключением Джочи (Зучи. – А.М.), собрались к отцу, и они устроили там хуралтай.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 226.

Армия Зучи располагалась в Кипчакской степи и рядом с ней, они (Зэв и Субэдэй. – А.М.) со единились с нею и оттуда отправились к Чингис хан у.

Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни, «История завоевателя мира», с. 99.

…Монголы (армия Зэва и Субэдэя. – А.М.) присоединились к Чингисхану по той дороге, по которой он возвращался из страны тазиков.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 229.

Чингисхан в окружении жен своих поверженных врагов. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-Дина. Индийская художественная школа. Эпоха Великих Моголов, XVI в.

Как скоро от отца его (Чингисхана. – А.М.) пришел посланный и пересказал его слова, Зучи-хан выехал со всем своим войском и, гоня пред собою всех зверей степных, прибыл к отцу своему. Тогда же он привез ему богатые дары; коней доставил он в дар сто тысяч: из них двадцать тысяч были серые, двадцать тысяч были сивые, двадцать тысяч гнедые, двадцать тысяч вороные и двадцать тысяч чубарые.

Хан со своей стороны изъявил свою любовь и ласку к Зучи. Зучи-хан к своим младшим братьям показал полную и нежную привязанность. Тогда Чингисхан вместе со своими сыновьями весело охотился.

«Родословное древо тюрков. Сочинение Абуль-Гази Хивинского хана», с. 116.

Наконец, когда… зима (1223/24 г. – А.М.) подошла к концу… царевичи встретились с отцом (Чингисханом. – А.М.) у реки Фенакет (Сырдарья. – А.М.) и устроили хуралтай, откуда они выступили и шли, пока не достигли Кулан-баши, где их нагнал Зучи, прибывший с другой стороны и также присоединившийся к отцу.

В числе привезенных им даров была тысяча серых лошадей. По приказу отца он пригнал из Кипчакской степи стада диких ослов, подобно множеству овец…

Когда они подошли к городу, называвшемуся Утука, Чингисхан, его сыновья и солдаты сели верхом на коней и, чтобы развлечься, погнали диких ослов перед собой…

Когда охота их утомила и остались лишь тощие животные, каждый заклеймил пойманных им ослов собственным тавром и отпустил на волю…

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 95.

Как стоит понимать сообщение Джувейни о том, что, «когда охота их утомила и остались лишь тощие животные, каждый заклеймил пойманных им ослов собственным тавром и отпустил на волю»? Объясняется это тем, что во время большой облавной охоты среди загнанных в круг животных нередко оказывались не только дикие, но и объезженные лошади, которые, естественно, собирались и использовались в дальнейшем в монгольской армии.

Более того, по приказу Чингисхана на обратном пути из сартаульских земель (от Памира до Урала) монголы забирали всех попадавшихся им навстречу лошадей… Накануне нового похода против тангудов и чжурчжэней монголы, дабы обезопасить свой тыл (свои новые западные владения), сделали упор не на разоружении или уничтожении сартаульцев, а на конфискации их лошадей. Очевидно, Чингисхан считал, что оставить их пешими стратегически будет правильнее.

Х. Шагдар[114]

Они провели лето (1224 года. – А.М.) в Кулан-баши (Хулан баш. – А.М.)… Затем Чингисхан отправился дальше…

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», с. 95.

По мнению Рене Груссе, местность под названием Хулан баш находится вблизи современных городов Ауле-Ата и Бишкек. По Сайшалу – в районе реки Талас…

В течение осени 1224 года Чингисхан, быстро продвигаясь вперед, в октябре (по Сайшалу) достиг реки Эмиль (река, впадающая в озеро Алаколь в Казахстане), где прославленного деда встречали специально прибывшие туда внуки – Хубилай и Хулагу.

Продолжив движение оттуда, войско Чингисхана в конце октября – начале ноября 1224 года достигло Алтайского хребта; в верховьях Иртыша в местности Бука-Су-джику Чингисхан «повелел разбить большую золотую орду, устроить (многолюдное) собрание (хуралтай. – А.М.) и сделать великое пиршество», на котором он наградил своих доблестных воинов…

Причина, по которой спешивший возвратиться на родину Чингисхан задержался на месяц в верховьях Иртыша, заключалась в том, что именно здесь соединились войско Субэдэя с основными силами Чингисхана.

Х. Шагдар[115]

Затем, выступив из той местности, они шли медленно и спокойно от стоянки к стоянке…

Когда Чингисхан дошел до пределов своих орд, к нему вышли навстречу Хубилай-хан, которому было одиннадцать лет, и Хулагу-хан, которому было девять лет[116]. Случайно в это время Хубилай-хан подбил зайца, а Хулагу-хан – дикую козу в местности Айман-хой, на границе страны найманов, близ Имил-Кучина, по ту сторону реки Хилэ, поблизости от области уйгуров. Обычай же монголов таков, что в первый раз, когда мальчики охотятся, их большому пальцу (на руке) делают смазку, т. е. натирают мясом и жиром. Чингисхан самолично смазал их пальцы. Хубилай-хан взял большой палец Чингисхана легонько, а Хулагу-хан схватил крепко. Чингисхан сказал: «Этот поганец прикончил мой палец!»

Когда они (все) оттуда отправились, он расположился в местности Бука-Су-джику и повелел разбить большую золотую орду, устроить (многолюдное) собрание (хуралтай. – А.М.) и сделать великое пиршество.

Так как почва того места была мягкой и легко поднималась пыль, Чингисхан повелел, чтобы все (в его свите) набросали мелких камешков вокруг ставки. Все сделали, как приказал Чингисхан. Один только Тэмугэ отчигин, младший брат Чингиса, вместо камней набросал веток. И поэтому Чингисхан пожурил его. Когда через некоторое время они выехали на охоту, Тэмугэ отчигин не держался в общей цепи (загонщиков), а замешкался позади. За два этих проступка его семь дней не допускали в ставку (к Чингисхану). Тогда Тэмугэ отчигин сказал, что, если он еще раз совершит предосудительный поступок, пусть его серьезно накажут. После этих заверений Чингисхан простил его и разрешил прибыть в ставку.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 226, 229–230.

«Чингисов камень». Это гранитная стела с надписью старомонгольским письмом, датируемая 1224–1225 гг. В надписи сообщается о победе в соревнованиях лучников племянника Чингисхана, Есунхэ, стрела которого улетела на 335 саженей

Территория, выбранная для собрания, представляла собой луг в семь лиг (около тридцати пяти километров. – Примеч. перев.) в окружности, – идеальное место для неспешного обдумывания проблем…

Ордынские полководцы собрались в месте проведения курултая – белом павильоне, таком огромном, что в нем помещалось 2 тысячи человек…

Прежде ордынские вожди доставляли хану… захваченных лошадей, женщин и оружие, а теперь они преподносили ему свои дары иного рода – сокровища, тщательно собранные с доброй половины мира. «Никогда еще, – замечает летописец, – там не видели великолепия»…

Чингисхан восседал теперь на золотом троне Мухаммеда, привезенном им из Самарканда… Когда собрался совет, ввели мать шаха, с кандалами на руках. А перед троном был раскинут палас из серого войлока, сбитого из шерсти животных, как символ его давнего владычества в Гоби (в Монголии. – А.М.).

Перед собравшимися… хан выступил с рассказом о военных кампаниях последних трех лет. «Я обрел такую огромную власть благодаря Ясе, – сказал он серьезно. – Живите же в ладах с ее предписаниями»…

К своим троим сыновьям (Цагадаю, Угэдэю и Тулую. – А.М.) он обратился с предостережением: «Не допускайте ссор между собой. Будьте преданы Угэдэю и станьте его опорой».

После этого на курултае на целый месяц было устроено празднество.

(А вскоре. – А.М.) на этот съезд прибыли два самых желанных гостя… Субэдэй и Зучи.

Первенца хана Зучи орхон-ветеран (Субэдэй. – А.М.) разыскал и убедил его появиться на совете и вновь повидаться с отцом. И вот Зучи предстал перед ханом и встал перед ним на колени, приложив руку ко лбу.

Старый завоеватель, который был сильно привязан к Зучи, был доволен, но не подал виду…

Зучи не любил двор, он попросил разрешить ему вернуться на Волгу и получил такое разрешение.

Настало время, и собравшиеся стали разъезжаться… Ордынцы отправились в Каракарум. Летописец повествует, что каждый день пути Чингисхан призывал к себе Субэдэя, чтобы тот рассказывал ему о своих приключениях в западной части мира.

Г. Лэмб[117]

В достоверных книгах истории записано, что после завоевания Хорезма, по приказу Чингисхана, Хорезм и Дешт-и-Кипчак от границ Каялыка до отдаленнейших мест Саксина, Хазара, Булгара, алан, башкир, урусов и черкесов, вплоть до тех мест, куда достигнет копыто татарской лошади, стали принадлежать Зучи-хану, и он в этих странах утвердился на престоле ханства и на троне правления.

Анонимное сочинение, под названием «Родословие тюрков»– «Шаджарат ал-атрак»[118].

Чингисхан во время похода на таджиков (державу хорезмшаха. – А.М.) дал ему (Зучи) Дешт-и Кипчак и Хорезм до крайнего севера.

Кази Ахмед ибн Мухаммед Гаффари Казвини «Списки устроителя мира»– «Нусах-и-джеханара»[119].

Когда во времена правления Чингисхана размеры царства стали огромны, он дал каждому удел для его местопребывания, которое они называли юрт. Так, своему брату Отегин-ноёну (Тэмугэ отчигин. – А.М.) и нескольким своим внукам он выделил земли в пределах государства китаев.

Своему старшему сыну Туши (Зучи. – А.М.) он отдал область, простирающуюся от Кайялыка и Хорезма до крайних пределов Саксина и Булгара и дальше, где только касалось земли копыто татарского коня[120].

Чагатай (Цагадай. – А.М.) получил территорию, простирающуюся от земли уйгуров до Самарканда и Бухары, а местом его резиденции стал Куяш, расположенный неподалеку от Алмалыка.

Столица Угэдэя, предполагаемого наследника, во время правления его отца находилась в его юрте, в окрестностях Эмиля[121] и Кобака; но когда он взошел на трон ханства, то перенес ее на их исконные земли между государством китаев и страной уйгуров, а тот другой удел отдал своему сыну Гуюку…

Земли Толи (Тулуй. – А.М.) также лежали по соседству и располагались в середине империи, как центр в круге…

Ата-Мелик Джувейни, «История Завоевателя мира», с. 30.

Генеалогическое древо «золотого рода» Чингисхана. Монгольский художник Б. Хишигсурэн

Разделение Еке Монгол улус (Великой Монгольской империи) Чингисханом между своими сыновьями и другими родичами, произведенное к 1224 г., можно счесть предпосылкой ее дальнейшего раскола. Но на тот момент это был единственный способ сохранить обширную державу в состоянии относительного единства. Чингисхан и его администрация оказались не готовы к столь быстрому расширению его владений за счет присоединения к ним Уйгурии, государства Кара-киданей, Хорезма, Северного Китая и не могли обеспечить эффективное управление ими из одного центра, каковым к 1220 г. только-только становился Каракорум. В то же время недавно присоединенные земли без эффективного управления могли вновь легко выйти из-под контроля монгольских властей.

Единственным выходом из этого административного кризиса становилось выделение автономных владений членам правящего рода Борджигин – сыновьям, братьям и племянникам Чингисхана. Каждый из них получал определенную область (ряд областей) в управление, имел возможность привлечь на службу местных администраторов и учитывать исторические традиции управления, сложившиеся в том или ином регионе. Естественно, Чингисхан, наделяя владениями родичей, наибольшее доверие выказал не братьям и племянникам (они получили довольно небольшие уделы собственно в Монголии и Северном Китае и не играли большой роли в делах империи), а собственным сыновьям. Улусы Джучи, Джагатая и Угедэя, а также Коренной юрт, доставшийся Тулую, стали прообразами будущих государств Чингизидов, последние из которых прекратили свое существование лишь во 2-й пол. XIX в.

История создания Улуса Джучи (Зучи. – А.М.) начинается с 1207 г. Согласно «Сокровенному сказанию» в этот год Джучи совершил поход, в ходе которого власть Чингисхана признали «лесные народы» (предки современных бурят), ойраты, енисейские киргизы и еще ряд племен. Чингисхан похвалил Джучи за то, что тот сумел подчинить эти народы без боя, и даровал новоприобретенные земли ему в подданство.

По средневековому монгольскому наследственному праву старшие сыновья получали самые отдаленные владения еще при жизни отца, тогда как его «Коренной юрт» наследовали после его смерти младшие дети. Джучи, как старший, получил только что завоеванные земли, которые на тот момент и были самыми удаленными. Но уже вскоре империя начала бурную экспансию на запад. К 1221 г. Улус Джучи включил в себя Хорезм и земли к северу от него, населенные преимущественно кипчакскими племенами.

Около 1224 г. Чингисхан провел официальный раздел Монгольской империи между своими сыновьями, братьями и племянниками. Именно в это время и происходит официальное закрепление статуса Улуса Джучи… Особенность административного статуса Улуса Джучи вытекала из его политической роли. Это владение являлось изначально плацдармом для дальнейшей экспансии монголов на запад, поскольку обладало большими природными, материальными и человеческими ресурсами.

Р. Ю. Почекаев[122]

Обладающий величием августейший Чингис-хаган отделил своего сына Зучи, назначив его главным правителем (страны. – А.М.) кипчаков. Отделил и Цагадая, послав в страну сартагчинов. Когда он выделял обоих своих сыновей – Зучи и Цагадая, – то соблаговолил сказать повеление:

«Я отделяю вас не в чужую страну, а чтобы вы ведали теми, которыми овладел я, чтобы управляли теми, которых подчинил я; я поручаю вам управление, чтобы вы расширили государство; я отправляю вас, отделяя так, как отделил бы половину своего дома, половину своего тела. Уж не думается ли вам, что мы разлучились совсем? Ведь сосед, откочевав от соседа, (все же) останавливается. Разве не будут соседи видеться друг с другом? Ведь от того, что стадо от стада отделилось, разве вы будете жить спокойно? Разве вы сами не соедините все стадо вместе?..»

Когда Чингис-хаган отправлял (своего) старшего (сына) Зучи главным даругачи над кипчаками… он преподал (ему) наставление:

«В чем согласие между отцом и сыном? Ведь не тайком отправляю я тебя (так) далеко, (А для того), чтобы ты управлял тем, чем я овладел, Чтобы ты сохранил то, над чем я трудился, Отделяю тебя, чтобы стал ты опорою Половины моего дома и половины моей особы. Поняв (эту) истину, Подумаешь о том, что я тебе поручил, Если не нарушишь спокойствия, Если не порушишь всего существующего, То станешь моими глазами, что видят, То станешь моими ушами, что слышат, И это будет мне наградою за моего родного сына!»

Так было сказано.

Лувсанданзан, «Алтан тобчи» («Золотое сказание»), с. 229–232.

Территории, захваченные во время военных походов, Чингисхан разделил между четырьмя сыновьями, тем самым, как считается, положил начало распада единого Великого Монгольского Улуса. Однако его сыновья подчинялись указам Великого хана; управление полученными уделами было увязано с единой системой государственного управления, в рамках существовавших законов строго соблюдались принципы подчиненности. В результате этого процесс разрыва связей между владениями-уделами и обретения ими самостоятельности протекал медленно, продолжался многие годы…

С. Цолмон[123]

Возвращаясь из земель сартаульских в родные пределы, Чингисхан провел лето (1224 года. – А.М.) на реке Эрдис (Иртыш. – А.М.) и на седьмой год похода своего осенью года Курицы (1225 год. – А.М.) пришел и сел в ставке своей, что в Черной роще на реке Туул.

«Сокровенное сказание монголов», с. 214.

Глава 23. «Я ухожу за именем и славой» (1223–1227 гг.)

Вдруг тело мое да запросит покоя…

Такое вело бы к потере державы.

Когда потянусь я к бездействию, к лени –

Смятенье державой моей овладеет.

Пусть бренное тело мое пострадает,

Но будет держава непоколебима;

Пусть тело мое обессилит, истает,

Зато государству стоять нерушимо.

Чингисхан

В 1223–1225 гг. в связи со сменой правителей в чжурчжэньском, тангудском и южно-сунском государствах резко изменилась военно-политическая обстановка в этом регионе. Новый Алтан-хан Ай-цзун осознал бесперспективность одновременного ведения боевых действий на трех фронтах (против монголов, тангудов и южных сунов) и предпринял «миротворческие» шаги в отношении противника. В первую очередь это касалось тангудов и южных сунов, которых чжурчжэни, действуя дипломатическим путем, стремились переманить на свою сторону, дабы оставить монголов в одиночестве.

Новый «владетель княжества Ся», Тангудского царства, Ли-Де-ван (1223–1226), в отличие от своего предшественника, страстно желал избавиться от вассальной зависимости монголов; он не только пошел на мирные переговоры с чжурчжэньским Алтан-ханом, но и приступил к созданию античингисовской коалиции, втянув в нее племена из Джунгарии, недавно вошедшие в состав Великого Монгольского Улуса.

Осведомленный о вероломстве тангудов, Чингисхан отправил Бора, сына умершего Мухулая, в Северный Китай и Тангудское царство с теми же полномочиями, что были у его отца. Новый монгольский наместник, дабы остудить пыл тангудов, должен был «вторгнуться в пределы Тангудского царства и захватить город Янь чжоу», на восточных рубежах страны тангудов.

Бор не посрамил прославленного отца: «давление», оказанное на тангудов, принесло свои плоды. Тангудский правитель запросил мира. При этом, памятуя о доверчивости монголов, Ли-Дэ-ван своим «искренним» раскаянием хотел притупить бдительность Чингисхана и выиграть время для укрепления своей армии.

Чингисхан уже давно не верил в искренность тангудских правителей и знал, чем должны завершиться их многолетние «дружеские отношения». Не случайно он дал наказ своим приближенным: «Напоминайте мне каждое утро, что Тангудское царство еще не уничтожено». Но тогда, в 1224 году, основные силы монгольской армии только возвращались из Западного похода; им требовалось время для передышки и пополнения рядов, поэтому Чингисхан обусловил перемирие отправкой к нему в заложники одного из сыновей тангудского правителя.

Ли-дэ-ван на словах принял условия перемирия, а на деле не только не отправил своего сына к Чингисхану, но, как свидетельствует «История династии Цзинь», в сентябре 1224 года заключил мир с Алтан-ханом, т. е. фактически отказался выполнять свои обязательства наступать на чжурчжэней с запада.

В наших источниках («Юань ши», «Ган му») мы находим подтверждение вывода Ата-Мелик Джувейни о том, что «китаи и тангуды, воспользовавшись его (Чингисхана. – А.М.) отсутствием, стали проявлять своенравие и колебались между покорностью и мятежом».

Возвратившись на родину из Западного похода, Чингисхан досконально разобрался в ситуации, сложившейся на юге – в Северном Китае и Тангудском царстве. Неверность тангудов замедлила наступление монгольских войск на чжурчжэней по всему фронту; это породило неуверенность среди китайских и цзиньских военачальников, ранее перешедших на сторону Чингисхана; как свидетельствует «Юань ши», некоторые из них (У Сянь, Ли Цюань) даже подняли мятежи против монголов.

Воспользовавшись приостановкой монгольского наступления, чжурчжэньское командование активизировало военные действия в провинции Шаньси, дабы вернуть под свой контроль ранее утраченные города; оно перегруппировало свои силы в стратегически важных для защиты столицы провинциях Хэнань, Шаньдун, Шэньси.

И наконец, тангуды и чжурчжэни делали все, чтобы не дать монголам окончательно договориться с южными сунами о совместных действиях против войск Алтан-хана, в результате чего, как явствует из «Юань ши», участились вооруженные столкновения между монголами и южными сунами.

Использую сложившуюся ситуацию, тангуды стали готовиться к войне с монголами еще более активно, а в октябре 1225 года договорились с чжурчжэнями о предоставлении им военной помощи в грядущей войне. Когда в ноябре того же года Чингисхан узнал об этом, дабы отвести надвигающуюся угрозу, он объявил войну тангудскому правителю Ли-Дэ-вану и «лично повел войска покарать» его.

«Конечно, не одно только упрямство и не простая жажда мести руководили им в этом новом военном предприятии. Чингисхан умел в случае надобности сдерживать свои личные порывы и был слишком тонким политиком, чтобы основывать на них одних дела государственного значения. Он отлично понимал, что без окончательного подчинения Тангуда нельзя рассчитывать на прочные успехи в деле покорения… государств Цзинь и Сун, особенно последнего, так как враждебное тангудское войско всегда могло явиться угрозой для фланга и тыла оперирующих на китайской равнине монгольских армий»[124].

Тем более что без подкрепления и поддержки основных сил монгольской армии с юго-запада у командующего монгольским корпусом в Северном Китае Бора не было возможности развивать наступление против чжурчжэней. И когда окончательный крах Тангудского царства стал очевиден, Чингисхан с большей частью своей армии вторгся на западные окраины чжурчжэньской территории. Это была последняя попытка Чингисхана пробиться к столице Алтан-хана, Нанжину, и действовал он по тщательно продуманному плану. Однако состояние его здоровья резко ухудшилось, но, будучи даже при смерти, Чингисхан, как свидетельствует «Юань ши», «обратившись к окружающим», поведал им свой замысел окончательного разгрома державы Алтан-хана, который впоследствии был осуществлен его преемником, сыном Угэдэем.

Отправляясь в поход на Тангудское царство, Чингисхан предчувствовал свою кончину и поэтому сказал своим сыновьям: «О дети, остающиеся после меня, знайте, что приблизилось время моего путешествия в загробный мир и кончины! Я для вас, сыновей, силою господнею (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) и вспоможением небесным завоевал и приготовил обширное и пространное государство, от центра которого в каждую сторону один год пути. Теперь мое вам завещание следующее: будьте единого мнения и единодушны в отражении врагов и возвышении друзей, дабы вы проводили жизнь в неге и довольстве и обрели наслаждение властью… Я не хочу, чтобы моя кончина случилась дома, и я ухожу за именем и славой». Если Чингисхан, как свидетельствует Рашид ад-дин, действительно говорил эти слова, то они были сказаны им отнюдь не ради красного словца. Чингисхану было что завещать своим потомкам. Он «объединил всех «войлочностенных» – монгольских и тюркских кочевников, разбросанных по бескрайним просторам Внутренней и Центральной Азии в Великую Империю кочевников и приступил к укреплению в ней мира и порядка. По мере установления отношений с многочисленными народами у Чингисхана появилось неукротимое стремление объединить под своей властью все государства, находившиеся под Всемогущим Вечным Небом, которому Чингисхан поклонялся и исполнителем воли которого он себя считал. Опираясь на исключительную мобильность, характерную только для кочевых народов, им были предприняты широкомасштабные походы, в результате которых были заложены основы создания невиданной прежде мировой империи евразийских кочевников…

Чингисхан умер, когда реализация его религиозно-политической доктрины тэнгэризма была в самом разгаре. Продолжая осуществление его политики, «золотородные» потомки Чингисхана не только увеличили масштабы монгольской экспансии, но и развили сформулированную их великим предком доктрину: была поставлена цель «тэнгэризации», т. е. придания тэнгэризму характера глобальной идеологии объединения под властью монголов всех стран и народов мира. Есть все основания считать, что эта идеология не была пустыми мечтами, но являлась реальным отражением политического и военного господства монголов в мире в ту эпоху»[125].

1223–1224 годы

Китаи и тангуды, воспользовавшись его (Чингисхана. – А.М.) отсутствием, стали проявлять своенравие и колебались между покорностью и мятежом.

Ата-Мелик Джувейни, «История Завоевателя мира», с. 94.

Зимой, в десятой луне (7–23 ноября 1223 г. – А.М.), цзиньский государь Сюнь умер, на престол взошел его сын Шоу-сюй (Ай-цзун. – А.М.) …

«Юань ши», с. 474.

В десятый месяц (1223 г. – А.М.) Ли-Дэ-ван, владетель княжества Ся, прислал посла (к Алтан-хану Ай-цзуну. – А.М.) просить мира.

«История династии Цзинь»[126].

…В девятый месяц (1224 г. – А.М.) (Алтан-хан. – А.М.) заключил мир с царством Ся на следующих условиях:

1. Государя царства Цзинь считать старшим братом.

2. То и другое государство вправе употреблять собственное название лет правления.

3. Государь царства Ся, посылая послов, в представляемых через них бумагах именуется младшим братом.

После сего Ай-цзун отправил в царство Ся президента палаты обрядов Ао-дун-лян-би и других и в бумагах назвал себя старшим братом. Ай-цзун, призвав Вань-янь Сулань и Чэнь-гуя, говорил им: «Прежде, когда сунцы свободно делали набеги на наши границы, мы отправляли легкое войско и отражали их; по усмирении их заключали с ними мир, через что мы доставляли спокойствие народу. Государь царства Ся прежде считался вассалом нашего двора, а теперь, назвавшись младшим братом, пожелал примириться со мной. Я не счел сего для себя позором и заключил с ним мир, чтобы таким образом доставить спокойствие своему народу. Еще ли начинать по-пустому войну? Вельможи! Вы должны внушить мои мысли всем».

«История династии Цзинь».

Тангудское правительство не смогло распознать истинные намерения Алтан-хана. Достигнутые между ними договоренности были всего лишь дипломатической уловкой правителя империи Цзинь; он вовсе не собирался совместно с тангудами тотчас начать наступление на монголов; главное для него было выиграть время: пока тангуды из последних сил воевали бы с монголами, чжурчжэни хотели пополнить и отмобилизовать свою армию…

Ж. Бор[127]

В тангудо-чжурчжэньских отношениях произошел коренной перелом: было заключено тайное антимонгольское соглашение и прекращена война, которая продолжалась 10 лет. Эти события явились ощутимым ударом по стратегической политике Чингисхана. Предчувствуя надвигающуюся опасность для своего тыла, Чингисхан приказал военачальнику Бору, сыну умершего Мухулая, напасть на тангудов…

Х. Шагдар[128]

В седьмом месяце (1224 г. – А.М.) (новый наместник и главнокомандующий монгольским войском в Северном Китае. – А.М.) Бор вторгся в пределы Тангудского царства и захватил город Янь Чжоу (город на восточной окраине страны тангудов. – А.М.); монгольский полководец взял крупную добычу и пленил тангудского военачальника Тахая.

Мунх-бух был оставлен в Янь Чжоу с отрядом монгольских войск, а Бор с остальным войском вернулся (в Северный Китай. – А.М.).

«Юань ши»[129].

Из-за вынужденного распыления сил по разным участкам фронта наступательная мощь монгольской армии в Северном Китае пошла на убыль. Это привело к тому, что у бывших цзиньских военачальников, перешедших на сторону монголов, зародились сомнения в непобедимости армии Чингисхана, которые вылились в антимонгольские бунты и мятежи.

Х. Шагдар[130]

Вушань (У Сянь[131]. – А.М.), услыша в, что Пхынь-и-бинь (Пэн И-бинь. – А.М.) обратно завоевал области и уезды провинции Шань-дун, отложился от монголов и убил главнокомандующего Ши-тьхянь-ин (Ши Тянь-эр[132]. – А.М.).

В это время Ши-тьхянь-кхэ (Ши Тянь-цзэ. – А.М.), младший брат последнего, поехал провожать свою мать в Янь. Чиновник Ван-шеу-дао, догнав его на дороге, объявил о случившемся… Ши-тьхянь-кхэ сказал на это: «Он (У Сянь. – А.М.) непримиримый враг мне, пойду, хотя бы и смерть предлежала…» И так, оставив экипаж и одевшись в ратные доспехи, поехал обратно на юг.

Расположившись в городе Мань-чен, он получил множество конницы и отправил корпусного надзирателя Ли-бо-ю к королю (главнокомандующему монгольскими войсками в Северном Китае. – А.М.) Бору с донесением, сверх того просил вспомогательных войск.

Бор определил, чтобы Ши-тьхянь-кхэ наследовал по старшем брате должность главнокомандующего Западной дорогой[133] в провинции Хэбэй, и послал для вспоможения ему генерала Санатая с 3000 отборной конницы.

Ши-тьхянь-кхэ, соединившись с ним, пошел для нападения…

«Ган-му», с. 96–97[134].

Как скоро (военачальник империи Южных Сунов. – А.М.) Пхын-и-бинь покорил Шаньдун и еще принял сдавшиеся войска генерала Ли-цюань, то армия его сделалась сильною. После сего он обложил Дун-пьхин.

Янь-ши[135] тайно условился с монгольским генералом Бэлхэ соединенными силами учинить нападение на Пхын-и-бинь, но монгольские войска долго не приходили, а в городе истощились съестные припасы; почему Янь-ши заключил с Пхын-и-бинь союзный договор. Пхын-и-бинь также имел в виду при помощи генерала Янь-ши завоевать Хэ-то, а потом и его погубить: для сей причины уважал Янь-ши как старшего брата.

В сие время Янь-ши еще имел несколько тысяч войска. Пхын-и-бинь не взял их, но удержал при себе домашних генерала Янь-ши, взятых в плен при местечке Цин-яй.

В седьмый месяц Пхын-и-бинь пошел к городу Чжен-дин; но у Западных гор усмотрел пред собою войска генерала Бэлхэ. Он отделил генералу Янь-ши своих солдат, чтобы по наружности помогать, а втайне примечать за ним.

Янь-ши увидел, что дела идут не по его желанию, тотчас перешел к генералу Бэлхэ и соединился с его корпусом. После сего пошли на Пхын-и-бинь и вступили в сражение при местечке Нэй-хуан у горы Ву-ми-шань.

Войска генерала Пхын-и-бинь пришли в замешательство, как в то же время генерал Ши-тьхянь-цзэ с частию лучших войск захватил его с тыла. Сим образом взяли генерала Пхын-и-бинь в плен и убеждали его покориться. Пхын-и-бинь грозным голосом сказал: «Я подданный великого царства Сун: справедливость не дозволяет мне служить другим». После сих слов он умер (то есть принял мучительную смерть).

«Ган му», с. 97–98.

Весной года такику, который является годом курицы (1225 г. – А.М.), Чингисхан расположился в своих ордах. То лето он (Чингисхан. – А.М.) пробыл дома и соизволил издать мудрые повеления.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 230.

Известие о неверности тангудов привело Чингисхана в негодование. В марте монгольский посол прибыл в Си Ся и потребовал от Дэ-вана, чтобы тот послал к Чингисхану в качестве заложника своего сына. Тангудский двор был в растерянности. Отказать монголам – значит дать им повод для нового нападения. Об этом говорил на заседании совета шумиши Ли Юань-цзи: «Своим отказом мы сами дадим им повод для войны. Положение Цзинь катастрофическое. Они (чжурчжэни) сами не в состоянии обороняться. Разве они смогут помочь нам?»

Он и другие сановники предлагали послать наследника престола заложником к Чингисхану. Но Дэ-ван отказался последовать их совету. «Я только что восстановил мир с Цзинь, – сказал он, – и надеюсь общими силами устоять против северного врага. Жэн – мой единственный сын. Послать его сейчас к ним в кабалу, а после раскаиваться. Зачем спешить!» И он отказал монгольскому послу… Этим самым он открыто бросил ему вызов.

Е. И. Кычанов[136]

Так как он (Чингисхан. – А.М.) услышал, что тангуды снова восстали, то, приведя в порядок войска, он соизволил выступить… против области Кашин, которую называют Тангуд. Он приказал Чагатаю (Цагадаю. – А.М.) находиться на фланге войска в тылу орд; Джочи (Зучи. – А.М.) (уже) скончался[137], а Угэдэй находился при отце, Тулуй-хан вследствие того, что у (его жены. – А.М.) Соркуктани-беги появилась оспа, несколько дней оставался позади и после того присоединился к Чингисхану…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 230–231.

Джучи (Зучи. – А.М.) же неожиданно заболел и поэтому, когда отец по возвращении из страны таджиков прибыл в свои ставки, не смог приехать к нему, но послал ему несколько харваров[138] добытых на охоте лебедей и рассыпался в извинениях. После этого Чингисхан еще несколько раз приказывал вызвать его к себе, но (тот) из-за болезни не приезжал и приносил извинения.

Затем (однажды) какой-то человек из племени мангут проезжал через пределы юрта Джучи; а Джучи, перекочевывая, шел от юрта к юрту и таким же больным достиг одной горы, которая была местом его охоты. Так как сам он был слаб, то послал охотиться охотничьих эмиров. Когда тот человек увидел это сборище охотившихся людей, то подумал, что это (охотится сам) Джучи.

Когда он прибыл к Чингисхану и тот спросил его о состоянии болезни Джучи, то он сказал: «О болезни сведений не имею, но на такой-то горе он занимался охотой…»

По этой причине воспламенился огонь ярости Чингисхана, и, вообразив, что (Джучи), очевидно, взбунтовался, что не обращает внимания на слова отца, он сказал: «Джучи сошел с ума, что совершает такие поступки». И приказал, чтобы войско выступило в поход в его сторону и чтобы впереди всех отправились Чагатай и Угэдэй, и сам собирался выступить в поход вслед за ними.

В это время прибыло известие о печальном событии с Джучи… Чингисхан пришел от этого в великую печаль и огорчение, он произвел расследование, выявилась ложь того мангута, и было доказано, что Джучи был в то время болен и не был на охоте. (Чингисхан) потребовал того человека, чтобы казнить его, но его не нашли. Почтенные эмиры и гонцы, которые в разное время приезжали из улуса Джучи, сказали, что смерть его произошла между тридцатью и сорока (годами его жизни), и эти слова сравнительно близки (к истине).

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 2, c. 79.

…Отношения между Чингисханом и Зучи-ханом обострились не ранее второй половины 1225 г., скорее в 1226 г. Первопричиной обострения стало не недовольство отца поведением сына, а отчуждение Зучи-хана от Чингисхана…

Достаточно уверенно можно лишь утверждать, что к 1226 г. Зучи-хан уже настолько отдалился от отца, что, ссылаясь на болезнь, неоднократно отклонял требования Чингисхана прибыть в его ставку. И это, видимо, было единственным реальным проявлением отчуждения Зучи от отца. Но большего он сделать и не мог.

Теперь рассмотрим вопрос о реакции на поведение старшего сына Чингисхана… Что было, так это нараставшее у Чингисхана раздражение тем, что Зучи-хан так ни разу и не побывал в ставке отца. Оно, впрочем, до известной степени смягчалось тем, что Зучи-хан не просто отвергал приглашение отца, а извинялся за то, что не может выполнить его волю по болезни. Тогда недруги решили «подогреть» раздражение Чингисхана и организовали против Зучи не сложную, но достаточно эффективную провокацию. Ее целью было убедить Чингисхана в том, что Зучи-хан здоров, а следовательно, отклоняет приглашение посетить ставку отца потому, что хочет отделиться от него. В последнем они были правы…

Как мы уже неоднократно убеждались, принимать за истину все, что пишет Рашид ад-дин, было бы элементарной глупостью. Но еще большей глупостью было бы вообще отвергать его информацию. Я полагаю, что его рассказ о мангуте правдив. Такого просто не придумаешь. Что же касается распоряжения Чингисхана выдвинуть против Зучи армию во главе с Угэдэем и Цагадаем, то, с моей точки зрения, это вымысел. Как видно из текста Рашид ад-дина, мангут побывал у Чингисхана незадолго до смерти Зучи-хана, т. е. либо в конце 1226 г., либо в самом начале 1227 г. В то время Чингисхан вел тяжелую войну против тангудского государства Си-Ся и отвлекать значительные силы против Зучи-хана не мог. Не мог он и поставить во главе армии, якобы направленной в Дешт-и Кыпчак, Угэдэя и Цагадая: первый находился при отце, второй – в Монголии. А уж тем более не мог он в разгар войны присоединиться к ним сам. Да и необходимости посылать для устранения Зучи-хана армию у Чингисхана не было. Его власть и авторитет в Монгольской империи были абсолютными, и прикажи он доставить ему или убить Зучи, то его приказ без колебаний выполнили бы командиры того четырехтысячного корпуса, что был выделен Чингисханом Зучи-хану. Не сомневаюсь, что информация о походе монгольских войск во главе с Цагадаем и Угэдэем против Зучи-хана, если бы он имел место, дошла бы до нас отнюдь не одной строкой в сочинениях Рашид ад-дина.

Итак, похода не было. Были гнев, возмущение, желание сурово наказать, но никаких карательных действий против Зучи-хана предпринято не было. Никак не были наказаны после смерти Зучи-хана его сыновья и приближенные.

Народная память сохранила до нашего времени еще три версии смерти Зучи-хана. Вот они. В первой версии утверждается, что Зучи-хан был убит по приказу Чингисхана во время охоты на куланов; посланные последним убийцы якобы переломили ему хребет. Во второй говорится о том, что во время охоты на куланов Зучи-хан упал с коня и разбился насмерть. По третьей версии, Зучи-хана во время охоты стащил с коня кулан, который и растерзал его, оторвав у него правую руку. Последняя версия была подтверждена в ходе обследования мавзолея Зучи-хана специальной комиссией Академии наук Каз. ССР во главе с А. Х. Маргуланом. При вскрытии захоронения она обнаружила труп человека, у которого отсутствовала правая рука. «Это, – говорится в Казахской советской энциклопедии, – подтверждает легенду, которая сохранилась в народе, о том, что Зучи был убит куланом, который оторвал у него руку».

И. Ундасынов[139]

Чингисхан во время похода против Тангудского царства. Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР)

1226 год

И, перезимовав во дворце своем великом, возжелал Чингисхан пойти повоевать тангудов. И подсчитаны были вдругорядь ратаи наши, и засим осенью года собаки (1226 г. – А.М.) выступил владыка в поход на ворогов-тангудов. Из ханш взял он с собой в поход Есуй хатан.

И устроил владыка в пути облавную охоту на куланов. И было это зимой в местности, именуемой Арбух, и скакал владыка на скакуне по кличке Зост бор. Когда мимо проносился табун куланов, Зост бор поднялся на дыбы, и упал Чингисхан наземь и сильно ушибся. И встали они станом в местности, именуемой Цорха.

Наутро следующего дня Есуй хатан, призвав к себе сынов Чингисхановых и ноёнов его верховных, молвила:

«Всю ночь владыку мучил сильный жар. Скажите же, что делать нам теперь?»

И держали совет сыновья Чингисхана и ноёны его. И молвил тогда Толун чэрби хонхотанский:

«Оседло век векует народ тангудский, бессменно в глинобитных городищах жительствует он. И не уйдут они с насиженного места, ввек не покинут глинобитную свою обитель! Так воротимся тотчас восвояси! Когда ж от недуга оправится владыка, мы снова выступим на недругов в поход».

Сыновья Чингисхана и ноёны его одобрили речи Толун чэрби и оповестили об этом владыку. И молвил тогда Чингисхан:

«Коль воротимся мы теперь, тангуды скажут, что монголы оробели. Вернее будет к ним посланника послать и, ожидая возвращения его, здесь, в Цорхе, недуг уврачевать. Когда по возвращении посла известен станет нам ответ тангудов, тогда мы все и порешим!»

И назначил Чингисхан посла, и повелел ему затвердить и передать тангудам сии слова:

«Бурхан, дотоль ты сказывал, что верные тебе тангуды мне правою рукою станут. И потому, когда отправился я воевать сартаулов, тебя через посла я известил. Ты ж слова не одержал и не послал подмогу, зато надменными речами нанес мне кровную обиду. Тогда свой бег стремили мы в края другие, с тобой считаться было недосуг. Теперь же, милостию Тэнгри Всевышнего повоевав и покорив сартаулов, пришли мы переведаться с тобой».

И пересказал посол Бурхану слова Чингисхана, и ответил послу Бурхан: «Сих слов надменных я, владыка, не глаголил!»

И сказал тогда Аша Гамбу:

«То я нанес тебе обиду, Чингисхан! И коль твои монголы делу ратному уж обучились и с нами посчитаться пожелают, пусть следуют в мои пределы, в Алашу. Там мы сразимся, и там найдется им пожива в юртах многостенных и на верблюдах вьючных люда моего. А коли возжелают серебра и злата, пусть бег свой в города Яргай и Эрижэу устремляют!»

Известясь от посла ответом оным, Чингисхан, все так же мучимый сильным жаром, воскликнул:

«Вы слышали ответ тангудов?! Как можно уходить нам восвояси, когда они глаголят нам такое! Пусть я умру, но, видит Вечный Тэнгри, врагу обиды этой не спущу!»

«Сокровенное сказание монголов», с. 214–215.

В начале весны года нокай, который является годом собаки… он (Чингисхан) прибыл в местность Онгон-Далан-кудук и там неожиданно глубоко задумался о самом себе, ибо у него был некий сон, который указывал на близость смертного часа.

Из царевичей присутствовал Есунгу-ака, сын Джочи-Касара. Он у него спросил: «Мои сыновья, Угэдэй и Тулуй, находятся далеко или близко?» – а они были (каждый) в рядах своего войска. Тот (Есунгу-ака) сказал, что они примерно на расстоянии двух-трех фарсангов (отсюда).

Чингисхан тотчас послал за ними человека и вызвал их. На следующий день ранним утром, когда они ели пищу, он сказал эмирам и присутствующим собрания: «У меня с моими сыновьями есть некие: забота, совещание и тайна. Я хочу, чтобы мы какой-нибудь часок обсудили наедине друг с другом эти тайны и в отношении сего посовещались. (Поэтому) вы на некоторое время удалитесь, чтобы мы остались наедине»…

Когда эмиры удалились, Чингисхан вместе с сыновьями сел для тайного совещания. После многочисленных увещеваний и наставлений он сказал: «О дети, остающиеся после меня, знайте, что приблизилось время моего путешествия в загробный мир и кончины! Я для вас, сыновей, силою господнею (Всевышнего Тэнгри. – А.М.) и вспоможением небесным завоевал и приготовил обширное и пространное государство, от центра которого в каждую сторону один год пути. Теперь мое вам завещание следующее: будьте единого мнения и единодушны в отражении врагов и возвышении друзей, дабы вы проводили жизнь в неге и довольстве и обрели наслаждение властью!»

Затем он сделал Угэдэй-каана наследником и, покончив с завещанием и наставлениями, повелел: «Идите во главе государства и улуса, являющихся владением покинутым и оставленным. Я не хочу, чтобы моя кончина случилась дома, и я ухожу за именем и славой. Отныне вы не должны переиначивать моего веления (йаса). Цагадая здесь нет; не дай бог, чтобы после моей смерти он, переиначив мои слова, учинил раздор в государстве. (Теперь) вам следует идти!»

Так он закончил эту речь на этом тайном совещании, затем, попрощавшись с обоими, отправил их назад, послав в государство и улус начальствовать, сам же с войском направился в (страну) Нангяс[140]…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, к. 2, c. 231–232.

Портрет Чингисхана. Монгольский художник У. Ядамсурэн

Когда Чингисхан вернулся из стран Запада в свой старый лагерь на Востоке, он исполнил свое намерение выступить против тангудов. И после того… его вдруг сразил неисцелимый недуг, причиной которого был нездоровый климат[141].

Он призвал к себе своих сыновей Цагадая, Угэдэя, Улуг-ноёна, Колгэна, Джурчетея и Орчана[142] и обратился к ним с такими словами: «Болезнь моя такова, что ее нельзя излечить никакими лекарствами, и кому-то одному из вас придется оберегать трон и могущество государства и еще более возвышать пьедестал, у которого уже есть такое прочное основание…

…Если каждый из моих сыновей пожелает стать ханом и быть государем и не подчиняться никому другому, не будет ли это как в притче о змее с одной головой и о другой змее – со многими головами…»

Когда он произнес эти слова предостережения, которые есть основа их дел и их ясы, вышеназванные сыновья преклонили колени и сказали: «Отец – наш царь, а мы его рабы; склоняем головы пред приказаньем и советом».

Тогда Чингисхан сказал так: «Если вы желаете провести свою жизнь в довольстве и роскоши и насладиться плодами власти и богатства, мой совет, как я только что дал вам понять, таков: пусть на трон ханства вместо меня взойдет Угэдэй, поскольку он превосходит вас здравостью рассудка и проницательностью ума; и пусть управление войском и народом и защита границ Империи осуществляются его здравомыслием и мудрыми решениями. Посему я объявляю его своим наследником и передаю ключи Империи в его доблестные и умелые руки. Каково будет ваше решение, мои сыновья, относительно этих соображений и каковы ваши соображения относительно этого решения?»

Тогда они вновь преклонили колени почтительности к земле верности и смирения и ответили языком покорности, сказав: «Кто смеет противиться воле Чингисхана и кто может ее нарушить?.. Наше благо и благо наших преемников зависит от того, как исполняются наказы Чингисхана, и в наших делах мы вверяем себя его наставлению».

«Если, – сказал Чингисхан, – ваша воля находится в согласии с вашими словами, а ваш язык с вашим сердцем, тогда вы должны дать свое письменное согласие на то, что после моей смерти признаете Угэдэя своим ханом и его приказания будут для вас как душа для тела и что не внесете никаких изменений и исправлений в то, что было сегодня решено в моем присутствии, и не отступите от моего приказа».

Все братья Угэдэя исполнили его приказание и письменно заявили о своем согласии.

Ата-Мелик Джувейни, «Чингисхан. История завоевателя мира», c. 120–122.

Он (Угэдэй. – А.М.) был известен и знаменит высокомерием, умом, способностями, суждением, рассудительностью, твердостью, степенностью, великодушием и справедливостью, однако любил наслаждения и пил вино. По этому поводу Чингисхан иногда с него взыскивал и давал (ему) наставления.

Так как Чингисхан испытал сыновей в делах и знал, на что пригоден каждый из них, то он колебался относительно (передачи) престола и ханства: временами он помышлял об Угэдэй-каане, а иногда подумывал о младшем сыне Тулуй-хане, потому что у монголов издревле обычай и правило таковы, чтобы коренным юртом и домом отца ведал младший сын.

Потом он сказал: «Дело престола и царства – дело трудное, пусть (им) ведает Угэдэй, а всем, что составляет юрт, дом, имущество, казну и войско, которые я собрал, – пусть ведает Тулуй».

И всегда, когда он по этому поводу советовался с сыновьями, все они, видя, что мнение отца таково, с ним соглашались и это одобряли. В конце концов, когда в области Тангуд он внезапно заболел… он устроил тайное совещание и, сделав его (Угэдэя) наследником, утвердил за ним престол и каанство.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 2, c. 8.

Весной (1226 года. – А.М.), Чингисхан сам пошел с армией на Си Ся…

«Юань ши», с. 99.

После высокомерного заявления Аша Гамбу монголы фактически обладали важнейшей военной разведывательной информацией. Из нее явствовало, где и как готовится тангудская армия отразить нападение монголов:

– главные силы тангудского войска были сконцентрированы в районе пустыни Алаша и западной столицы Яргай; район реки Эзний-гол тангудским командованием рассматривался как второстепенный, и там были оставлены незначительные силы;

– очевидно, тангуды предполагали, что монгольская армия вторгнется на территорию Тангудского царства тем же путем, что и в прежние годы;

– тангудская армия, прикрывая свою западную столицу, планировала нанести главный удар противнику в районе Алаши и западной столицы Яргай…

Х. Шагдар[143]

(Чаган) также был вместе с (Чингисханом) в нападении на Си Ся и сокрушил там Сучжоу[144]. (Он) повел войска к следующему городу – Ганьчжоу, в нем был наместником Цзюйе Целюй, отец Чагана[145].

Чаган выстрелом из лука послал ему записку, в которой приглашал его к себе и выражал стремление увидеться со своим младшим братом, а брату тогда было 13 лет…

(Чаган) отправил посланца с императорским приказом, чтобы город сдался утром. Помощник его (отца) Ачжо с еще 36 людьми составил заговор, (они) убили Цзюйе Целюй – и отца, и сына, вместе с ними убили и посланца, совместными силами (они) стали сопротивляться и защищать (город).

(Когда) стены были сокрушены, император (Чингисхан) хотел всех их закопать живьем, но Чаган замолвил слово за простой народ, что он не виновен, оставив вину только за (этими) тридцатью шестью людьми.

«Юань ши», с. 515–516.

Угэдэй принимает своих подданных. Современная реконструкция

Весной 1226 года тангудский правитель Ли-Дэ-ван получил известие от своих сторожевых постов о том, что монгольская армия продвигается в направлении реки Эзний-гол. Он приказал срочно разрушить мост на реке Шэ Чи. Его приказ был выполнен, однако передовой отряд монгольской армии во главе с Субэдэем за одну ночь восстановил мост, переправился через реку и разгромил противостоявший ему тангудский отряд, сформированный из местных жителей – желтых уйгуров. Затем монгольский отряд двинулся в сторону города Хархот и привел к повиновению племена сали, тэлэ, чиминь, которые в 1224 году примкнули к античингисовой коалиции, организованной Ли-Дэ-ваном.

В июне монгольские войска осадили город Сучжоу. В тот год было засушливое лето, и Чингисхан расположился ставкой в горах Наньшань и оттуда руководил военными действиями.

На западе оставался не захваченным монголами крупный тангудский город Шачжоу, поэтому у Чингисхана не было возможности продолжать наступление на восток всеми силами.

В связи с этим Чингисхан сформировал две группировки – западную и восточную – и поставил перед командирами первой из них (Сили, Чяньбу, Хутугтумур) задачу скорейшего завоевания западной части страны тангудов (долина реки Суло). Западная группировка до конца лета 1226 года захватила несколько городов, в том числе и Шачжоу, защитники которого нанесли монголам значительный урон.

Восточная группировка монгольских войск, захватив город Сучжоу, в июне – июле 1226 года в течение месяца осаждала и в конце концов захватила крупный торговый город на Великом шелковом пути – Ганьчжоу…

В августе войска западной группировки, выполнив поставленную перед ними задачу, присоединились к восточной группировке армии Чингисхана. «Умиротворив» тангудское население в западной части страны и обеспечив безопасность своего тыла, теперь Чингисхан направил все свои силы по Великому шелковому пути в направлении бассейна реки Хуанхэ с целью захвата западной и восточной столиц Тангудского царства.

С каждым днем положение тангудов осложнялось. В июле умер Ли-Дэ-ван, царское место занял его сын Ли Сян (Шударгуу) (1226–1227).

В августе армия Чингисхана в полном составе наступала на стратегически важный узел – город Силян (Лянчжоу, провинция Ганьсу. – А.М.), расположенный на Великом шелковом пути.

Х. Шагдар[146]

Осенью (Чингисхан) взял уезды округа города Силянфу – Шолосянь, Хэлосянь и прочие. После чего, преодолев Шато, дошел до Цзюду на реке Хуанхэ и взял Инди с прочими уездами[147]…

Зимой, в одиннадцатой луне, (в день) гэн-шэнь (18 ноября 1226 г. – А.М.), император (Чингисхан. – А.М.) напал на Линьчжоу. Ся направило Вэймин Лингуна на помощь (Линчжоу).

«Юань ши», с. 474–475.

…100 000 людей Ся (тангудов. – А.М.) поспешили… на выручку (Линь-чжоу), но император Чингисхан лично вступил с ними в бой и нанес им сильное поражение.

Следующим окружили Люпань, а владетель Ся крепко оборонял Чжунсин (Яргай. – А.М.).

Император Чингисхан направил Чагана войти в город (Чжунсин или Яргай. – А.М.) и предложить на выбор – несчастье или благополучие. Народ как раз стал совещаться о сдаче…

«Юань ши», с. 515–516[148].

Монгольские войска захватили небольшие города поблизости от Силяна (Лянчжоу. – A.M.) – Шило, Хэйло, затем, продвинувшись на восток, и Инли, в результате чего в распоряжении монголов оказалась главная переправа через реку Хуанхэ – Есон олом. Таким образом, образно выражаясь, к горлу тангудского владетеля был приставлен нож…

В первый месяц зимы 1226 года войска Чингисхана переправились через Хуанхэ и объявились у стен Линьчжоу, взяв его в плотное кольцо окружения.

Тангудский владетель и его военачальники пришли в замешательство. Монгольское войско «по их приглашению» не пошло ни в Алашу, ни к Яргаю. Монголы «посмели» переправиться на левый берег Хуанхэ и блокировали вторую столицу тангудов. Они понимали, если падет Линьчжоу, их первая столица Яргай останется один на один с грозным врагом, поэтому на выручку Линьчжоу была послана многотысячная тангудская армия. Во главе тангудского войска шел полководец Вэй Мин Лингун (Аша Гамбу); тангудский владетель решил выступить в поход вместе со своим войском.

По мнению исследователей, тангудское войско насчитывало 50 куреней или 10 тумэнов. Один тангудский курень насчитывал 3000 воинов, исходя из этого можно предположить, что тангудское войско насчитывало 15 тумэнов. Собственный гарнизон столицы Яргай насчитывал 5 тумэнов. Таким образом, бросив против монголов под Линьчжоу 10–15 тумэнов резервного войска, тангудское командование оставило без защиты другие, еще не захваченные монголами, тангудские города.

Чингисхан предвидел, что тангуды бросят против него дополнительные силы, поэтому намеренно продвигался медленно, дожидаясь начала зимы, когда река замерзнет. И вот когда тангудское войско покинуло главную столицу и вышло за крепостные стены, армия Чингисхана переправилась через реку Хуанхэ, дабы нанести удар противнику в открытой степи.

X. Шагдар[149]

Когда Чингисхан прибыл в область Тангуд, то прежде всего захватил такие города, как Ганьчжоу, Сучжоу, Ка-джу и Урукай, а город Даршакай (Линьчжоу. – А.М.) осадил и поджег.

Во время пожара государь той области (страны тангудов. – А.М.) по имени Шударгуу[150], которого на тангутском языке называли Лиу-ван (Ли Сян. – А.М.), вышел из большого города, который был его резиденцией, – название этого города на тангутском языке было Иргай (Яргай. – А.М.), на языке монголов Иргиа, – с пятьюдесятью тумэнами людей для сражения с монгольским войском.

Чингисхан вышел к нему навстречу для сражения. В тех местах из Кара-мурэна (Желтой реки) выступили многочисленные озера и все (были) скованы льдом. Чингисхан, стоя на этом льду, повелел бить стрелами по ногам (неприятелей), чтобы они не прошли по поверхности льда, и в этом отношении не ошибаться.

В то сражение было убито так много народа, что три трупа стояло на голове, у монголов же установлено следующее: на каждые десять тел убитых приходится один убитый, стоящий на голове[151].

После того Шидурку обратился в бегство и ушел обратно в город (Яргай. – А.М.)… После того (как) Шидурку, государь Тангуда, поразмыслив, пришел к заключению: «Я несколько раз восставал против Чингисхана, и каждый раз монголы избивают и грабят мою страну, отныне нет толку в распрях и спорах, – нужно идти к стопам Чингисхана с выражением рабской покорности!» Он отправил послов (к нему), прося о мире, договоре и клятве, и сказал: «Я боюсь, примет ли он меня в сыновья?»

Чингисхан удовлетворил его просьбу.

(Тогда) тот попросил месяц сроку, чтобы приготовить подношения и вывести население города. Ему дали просимый срок. Он захотел явиться (к Чингисхану) с поклоном для выражения почтения и покорности, но Чингисхан соизволил сказать: «Я болен. Пусть он повременит, пока мне станет лучше», а Тулун-чербию он сказал: «Будь при нем неотлучно и стань его шикаулом!» – что значит принимающий и сопровождающий посланников и представляющих ко двору. (Тулун) действовал согласно этому приказу и находился неотлучно при нем (при Шударгуу. – А.М.).

Рашид ад-дин, «Собрание летописей», т. 1, кн. 2, с. 231, 233.

Чингисхан соизволил сказать, что раз он (тангудский владетель Шудар-гуу. – A.M.) потерпел такое поражение, то впредь у него не будет больше силы, и, не обращая на него большого внимания, он прошел мимо этого города (Яргая. – A.M.) и, захватив другие города и области, пошел в сторону Хитая.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 231.

Зимой 1226/27 г. армия Чингисхана осаждала тангудскую столицу, город Яргай. Убедившись в том, что город хорошо укреплен и, значит, осада затянуться, Чингисхан оставил небольшое количество воинов для продолжения осады, а сам с основными силами в марте 1227 г. переправился через Хуанхэ и двинулся на юг, дабы захватить тангудские приграничные города.

Ж. Бор[152]

1227 год

Весной года дин-кэ, 22-го (от установления правления) (февраль – начало мая 1227 г. – A.M.), император (Чингисхан. – A.M.) оставил армию штурмовать столицу Ся, а сам, поведя войска и переправившись через (Хуан) хэ, атаковал Цзишичжоу.

Во второй луне (18 февраля – 18 марта 1227 г. – A.M.) был сокрушен Линьтаофу. В третьей луне (19 марта – 17 апреля 1227 г. – A.M.) были сокрушены две области Синина – Таочжоу и Хэчжоу Был послан Алчи-ноён напасть на Синьдуфу, который и был захвачен… Во вставной луне (16 июня – 14 июля 1227 г. – A.M.) (Чингисхан) скрывался от жары в горах Люпаныпань. В шестой луне (15 июля – 13 августа 1227 г. – A.M.) Цзинь прислало Ваньянь Хэчжоу и Аотунь Аху просить мира.

Император (Чингисхан. – A.M.) обратился ко всем сановникам и сказал так: «Мы с прошлой зимы (1226 г. – A.M.), когда пять планет соединились, приказывали не убивать и не грабить (мирное население. – A.M.), но находились пренебрегавшие данными повелениями. Ныне немедленно объявить, здесь и повсюду, что приказываем тем, кто будет так делать, чтобы узнали о нашей воле»[153].

«Юань ши», c. 475–476.

Штурм тангудской крепости. Иллюстрация к «Сборнику летописей» Рашид ад-Дина. Индийская художественная школа. Эпоха Великих Моголов, XVI в.

Монгольский государь покорил все города в Си Ся. Жители укрывались в горы и вертепы, чтобы спастись от оружия, но спаслось не более одного или двух из ста. Поля покрылись человеческими костями.

Монгольский государь уклонился от жары к горе Лю-пхань-шань…

Осенью, в седьмой месяц, монголы от города Фынсян напали на Цзин-чжао… По вступлении монгольских войск в Цзинь-чжао страна (провинция. – А.М.) Гуань-чжун пришла в великий страх. Монголы уже разбили нагорные крепости за страною Гуань и дошли до Ву-чжоу и Цзе-чжоу…

В это время нючженьское (чжурчжэньское. – А.М.) правительство совершенно оставило (провинции. – А.М.) Хэ-бэй, Шань-дун, Гуань и Шень и все силы сосредоточило для защиты страны (провинции. – А.М.) Хэ-нань и для прикрытия крепости Тхун-гуань.

От городов Ло-ян, Сань-мынь и Си-цзин на восток до крепости Юань-цио-чжень в Пьхи-чжоу, почти на 2000 ли протяжения от востока к западу, поставлено было четыре главнокомандующих, под распоряжением которых считалось 200 000 отборных охранных войск. Политики (Южного Китая) предложили, чтобы для воспрепятствования вторжению монголов на юг принять возможные меры по границам.

«Ган-му», с. 104–106.

Государи той страны (градоначальники захваченных городов. – А.М.) приходили последовательно (друг за другом) и подчинялись. Когда он прибыл в местность Лиу-пан-шан, которая находится между границами областей Джурджэ, Нангяс и Тангуд, государь Джурджэ (чжурчжэньский Алтан-хан. – А.М.), как только услышал, что Чингисхан подходит, отправил послов с дарами, и в числе коих был поднос с круглым крупным отборным жемчугом, и сказал: «Мы подчиняемся!»[154]

Чингисхан повелел дать по жемчужине каждому, у кого было в ухе отверстие (для серьги). Присутствующие, которые не имели (такого отверстия), стали тотчас протыкать свои уши. Всем дали по жемчужине, и все же (жемчуга) осталось множество.

Чингисхан изволил сказать: «Сегодня – день дарения, бросайте все, чтобы люди подобрали!»

Сам же он, вследствие того, что знал о близости своей кончины, не обратил на него (жемчуг) никакого внимания. Много из того жемчуга затерялось в пыли, и долго спустя после этого (те, которые) искали жемчуг в этом месте, находили его в земле.

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 232–233.

В апреле 1227 года Чингисхан поднялся в горы Люпаныпань и оттуда руководил действиями своей армии. Монгольские войска вторглись на чжурчжэньскую территорию и один за другим стали завоевывать вражеские города вдоль восточной стороны гор Люпаныпань…

Цель, которую преследовал Чингисхан в последнем, как оказалось, своем наступлении в районе реки Вэйхэ весной-осенью 1227 года была очевидной: очистить от неприятеля бассейн реки Вэйхэ, обезопасить свой тыл на единственно возможном направлении вражеского удара от города Вэньсянь, после чего по дороге, разведанной ранее Самаху и Мухулаем, отправить передовой отряд в направлении города Луши с задачей достичь столицы Алтан-хана, города Нанжин, а вслед за ним должны были наступать основные силы монгольской армии…

Весной 1227 года монгольские войска, ведомые Чингисханом, захватили большое количество городов и деревень, расположенных вдоль северного берега Вэйхэ вплоть до города Фынсян. Направленный им кавалеристский отряд форсировал реку Вэйхэ; проследовав до границы южных сунов, монгольский отряд достиг южносунских городов Чэнсянь и Вэньсянь провинции Ганьсу; рейд монголов нагнал страху и на некоторых комендантов крепостей и в провинции Сычуань, которые предпочли побыстрее унести ноги.

Будучи в горах Люпаньшань, Чингисхан направил Танчена послом с очередным ультиматумом к Алтан-хану. Тот прислал к Чингисхану с ответом своего посла Вангин Хэцу…

В июне 1227 года еще один передовой отряд, отправленный Чингисханом, атаковал чжурчжэньский гарнизон города Шанчжоу, а затем, продвигаясь вперед к столице Алтан-хана, захватил города Цзуян и Луши.

В первый месяц осени 1227 года Чингисхан, спустившись с гор на равнину, возглавил наступление монгольских войск на чжурчжэньский город Цзиннин; после его захвата монголы разбили свой лагерь на берегу реки Си Цзян западнее города Цин Шуи Сянь. Здесь Чингисхан снова почувствовал сильное недомогание.

X. Шагдар[155]

Болезнь же Чингисхана изо дня в день ухудшалась…

Чингисхан считал неизбежной свою кончину от этой болезни. Он завещал своим эмирам: «Вы не объявляйте о моей смерти и отнюдь не рыдайте и не плачьте, чтобы враг не проведал о ней. Когда же государь и жители Тангуда в назначенное время выйдут из города, вы их всех сразу уничтожьте!»

Рашид ад-дин, «Собрание летописей», т. 1, кн. 2, с. 233.

(Владыка) заболел, у него начался сильный жар. В свой предсмертный час, страдая от нестерпимой боли, он молвил:

«Подобные быстроходным скакунам, четыре брата мои, Подобные несокрушимым каменным исполинам, четыре сына мои, Объединившие свои силы девять моих верных сподвижников[156], Все подданные Великого Монгольского Улуса, слушайте меня! Когда я с непреклонным упорством Собирал свой Великий Улус, Я напрягался так, Что растягивались кожаные стремена И стирались железные стремена. Но и тогда я не испытывал таких мучений, Какие испытываю сейчас. Когда, оседлав свою яловую, белой масти кобылицу И набросив на плечи даху из шкура козленка, Я выбивался из последних сил, Чтобы собрать воедино свой Великий Улус, Таких страданий я не переносил…» «Краткое Золотое сказание»[157].

С этого времени болезнь Эдзэна (Владыки Чингисхана. – А.М.) сделалась тяжкой. Когда конец приблизился, то Эдзэн повеление молвил:

«Счастливо встреченная Бортэ-хатан моя! Дружбою крепко (со мной) связанный Борчи мой! В единую чашу собрать помогавшие девять орлюков[158] моих! Кобарге подобные четыре младших братьев моих! Аргамакам подобные четверо сынов моих! Скалам подобные ноёны и сайды[159] мои! Подобный сокровищнице весь великий народ мой!»

Так сказал. В то время, когда ослабел, то сунитский Хилугэтэй Багатур умолял (его) говорить. Эдзэн, приподнявшись, повеленье изрек:

«Покидаемой мною Бортэ-хатан моей, Сиротам оставленным Угэдэю и Тулую моим, Правдивые мысли свои проводя, Непрерывно усилия свои отдавайте! Тверда душа человека, который умеет держать свое правдивое слово. Крепок человек, оканчивающий творимое им дело. Сдерживайте малые желания и слушайтесь многих. Поистине, крепко ли это бренное тело? Охраняйте великую державу свою. На стали-железе пятен нет, В жалком теле, в котором родился, вечности нет. Твердо поступайте! Достойны внимания слова ребенка Хубилая[160], Поступайте согласно словам его!» – сказал.

На шестьдесят шестом году жизни в год огня-свиньи в двенадцатый день седьмого месяца… Чингисхан скончался.

«Шара туджи», с. 132–136.

В пятнадцатый день среднего месяца осени года свиньи… он покинул (этот) тленный мир и оставил престол, владение и государство (своему) именитому уругу (золотому роду. – A.M.). Эмиры, согласно его приказу, скрывали его кончину, пока тот народ (т. е. тангуды) не вышел из города. (Тогда) они перебили всех.

Рашид ад-дин, «Собрание летописей», т. 1, кн. 2, с. 233.

…Случилось так, что император Чингисхан почил. Полководцы тогда схватили владетеля Ся и убили. К тому же решили вырезать Чжунсин. Чаган изо всех сил увещевал оставить это, прискакал в город и успокоил оставшийся народ.

«Юань ши», с. 516.

Осенью, в седьмой луне, в день жэнь-у (Чингисхан) заболел. (В день) цзи-чоу почил в походной ставке Халаоту на реке (в) Саари-кээр. Перед кончиной, обратившись к окружающим, сказал: «Отборные войска Цзинь в (горном проходе) Тунгуань, с юга поддержаны горами Ляньшань, с севера защищены Великой рекой (Хуанхэ. – A.M.), поэтому трудно разбить (их). Если сократить путь через Сун (государство Южных Сунов. – A.M.), то Сун, вечный кровник Цзинь (держава Алтан-хана. – A.M.), обязательно сможет разрешить нам (проход), и тогда пошлем войска к Тан и Дэн, прямиком протащим (их) к Далян. Цзинь будет в затруднении и обязательно заберет войска из Тунгуани. И (будь) их всех хоть десятки тысяч, то, спеша на помощь за тысячи ли, люди и кони истощатся силами и хотя бы и дойдут, то не смогут сражаться. Разобьем их обязательно!»

Закончив речь, почил.

«Юань ши», с. 476.

Сыновья Чингисхана у постели умирающего отца. Французская версия, XIV в.

У авторов исторических хроник по поводу года смерти Чингисхана разногласий нет: это – двадцать второй год правления Чингисхана, год Красной Свиньи, или 1227 год. А вот сведения о месяце и дне его смерти у летописцев разных стран разнятся в связи с особенностями летоисчисления в этих странах… Сравнительный анализ этих особенностей дает основание утверждать, что состояние здоровья Чингисхана резко ухудшилось 18 августа 1227 года, а через восемь дней, 25 августа, он скончался…

Летописцы называют разные причины смерти Чингисхана: болезнь (возможно, тиф), последствия падения с лошади, ранение во время осады крепости, удар молнии и даже покушение на его жизнь взятой в наложницы жены тангудского владетеля.

Наиболее правдоподобной причиной представляется какая-то тяжелая болезнь, которая вызвала сильный жар и впоследствии скоропостижную смерть…

По поводу места, где умер Чингисхан, сведения источников разноречивы. Летописцы называют, во-первых, берег реки Си Цзян западнее города Цин Шуй Сянь, а также тангудский город Линьчжоу, который монголы называли Турэмгий балгас, горы Лю Пань Шань, «походную ставку Халаоту на реке (в) Саари-кээр» и другие… В настоящее время все больше исследователей сходятся во мнении, что Чингисхан умер в походном лагере, разбитом на берегу реки Си Цзян западнее города Цин Шуй Сянь.

Сайшал[161]

Затем, забрав его гроб, пустились в обратный путь. По дороге они убивали все живое, что им попадалось[162], пока не доставили (гроба) в орды (Чингисхана и его детей). Все царевичи, жены и эмиры, бывшие поблизости, собрались и оплакивали покойного.

Рашид ад-дин, «Собрание летописей», т. 1, кн. 2, с. 233.

Похороны Чингисхана. Современная настенная живопись. Мемориал Чингисхана в Ордосе (КНР)

И возложили тело златое владыки на большую телегу, запряженную лошадьми, и воздал при этом Гилугэтэй-батор сунудский хвалу владыке почившему[163]:

«О владыка, о хан всех племен! Душа твоя отлетела — ястребиным крылом она стала. Душа отлетела, а тело — только груз на скрипящей повозке. Душа твоя отлетела, став крылом щебечущей птахи. Душа отлетела, а тело — только груз на скрипучей телеге».

Когда процессия достигла горы Муна, ступицы телеги увязли в грязи так, что и пять лошадей не могли ее сдвинуть с места[164]. И взволновался люд монгольский, и тогда Гилугэтэй-батор сунудский, сотворив поклонение, молвил:

«О владыка, святой богатырь! Предопределило рожденье твое, Судьбу твою начертал Вечный Всевышний Тэнгри! Ужели покинул страну свою ты навсегда? Как нужен ты, Тэмужин, Земле, на которой родился, И своему государству, Которое созидал ты и долго умиротворял. Ты нужен супругам своим И сыновьям судьбоносным. Вдали поджидают тебя И созданное тобой государство, И верные подданные твои, Любезные жены, и сыновья, И ставка – дворец золотой. Вдали поджидают тебя И созданная в сраженьях держава, И близкие – жены и дети твои, Родня многочисленная – монголы, Бессчетные подданные твои И родные места – Дэлун болдог. Вдали поджидают тебя Бунчук твой всесильный, что был сплетен Когда-то из челки гнедого коня; Сигнальные трубы и барабаны твои, И всюду тебя прославляющий люд, И ставка в местности Худу арал, Что на реке Керулен. Вдали поджидают тебя Премудрая хатан Бортэ, С которою встретился ты молодым, Два нукера – Борчу и Мухали И милость дарующая земля Великой державы твоей. О как, владыка, тебя заждались Там, вдалеке, Хулан хатан твоя[165], Возродившаяся для тебя на земле, И хуры[166] твои, и дудки твои, И наигрыши, и песни, Все верные подданные твои, Все земли – твои владенья. Не забыл ли ты, о владыка, О своей монгольской державе? Ты вдали от нее восхвалял чужбину, Говорил, что тепло, мол, в горах Харун, Что весьма многочислен тангудский народ, Что чужеземные девы прекрасны… Увы, душа твоя отлетела, Последнее ты испустил дыханье, Но драгоценный твой прах, владыка, Мы под охраной домой доставим, Пред очи хатан Бортэ, Всему народу тебя покажем». И как только прозвучали эти слова, Повозка скрипнула, тронулась с места — В том воля была самого владыки. И приободрились тогда все люди И на кладбище Великих предков Доставили прах своего государя. И здесь наконец был земле он предан, Воздвигнуты были восемь юрт священных, И с той поры Чингисхан владыка Стал духом-хранителем всей державы, И стал опорой он и поддержкой Потомкам, правителям государства. По всей монгольской земле возвестили: На месте захоронения праха Возложены, возведены в святыню Юрта владыки, чулки и рубаха. Еще говорят, что на самом-то деле Владыка, мол, в Бурхан Халдун погребен. Иные считают, на северном склоне Горы Алтай-хана покоится он. А третьи взоры свои направляют От Хэнтий-хана прямо на юг И очень уверенно припоминают Местность с названием Их утук. Лувсанданзан, «Алтан товч», с. 158–159.

Пятнадцатого числа месяца шуна этого года, соответствующего 14 рамазану 624 г. х. (29 августа 1227 г. н. э.), его гроб доставили в его орды и объявили (печальное) событие. В четырех его главных ордах (ставках его жен. – А.М.) совершили оплакивание и его похоронили в местности, которую он перед тем однажды соизволил назначить в качестве великого заповедника…

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 2, с. 246–247.

Монгольских ханов Юаньской империи[167] хоронят следующим образом: рубят дерево, его ствол распиливают вдоль пополам, удаляют сердцевину по размерам тела покойного, таким образом получается гроб. Вовнутрь гроба кладут покойного. Гроб покрывают медью, сверху набивают три кольца из чистого золота. Гроб перевозится на север, на место поклонения духам предков (родовое кладбище. – А.М.); покойника хоронят в глубокой могиле. Мавзолей над могилой не возводят. На месте захоронения прогоняют табун лошадей и выравнивают местность. На месте захоронения приносят в жертву верблюжонка и здесь же его закапывают.

Это кладбище охраняет тысяча конных воинов. Следующей весной, когда вырастет трава, могилу уже и не найти. Тогда туда пригоняют верблюдицу; по месту, где она заревет, почуяв убитого верблюжонка, определяют место прошлого захоронения, и там совершают ежегодное жертвоприношение духу предка.

«Цао Му Цзи»[168]

В эпоху Чингисхана был некий эмир тысячи…; имя его – Удачи.

…Его дети со своей тысячью охраняют запретное, заповедное их место с великими останками Чингисхана в местности, которую называют Бурхан Халдун, в войско не вступают, и до настоящего времени они утверждены и прочно закреплены за (охраною) этих самых останков…

Утверждают, что однажды Чингисхан пришел в эту местность (Бурхан Халдун); в той равнине росло очень зеленое дерево, ему весьма понравилась свежесть и зелень этого дерева. (Чингис) провел часок под ним, и у него появилась некая внутренняя отрада. В этом состоянии он сказал эмирам и приближенным: «Место нашего последнего жилища должно быть здесь!»

После того как он скончался, то поскольку они слышали (когда-то) от него эти слова, то в той местности, под тем деревом, и устроили его великое заповедное место.

Говорят, что в том же году эта равнина из-за большого количества выросших деревьев превратилась в огромный лес, так что совершенно невозможно опознать то первое дерево, и ни одно живое существо не знает, которое же (оно).

Рашид ад-дин, «Сборник летописей», т. 1, кн. 1, с. 159.

Чингисхан был погребен в ущелье Циняньгу…

Он находился на престоле 22 года.

Император (Чингисхан. – А.М.) имел важные замыслы серьезной глубины, использовал войска как божество, поэтому смог стереть с лица земли 40 государств, после чего усмирил Си Ся. Его удивительные свершения исключительны, их следы – многочисленны. Как жаль, что в то время историографы не имелись в штате (двора Чингисхана), пожалуй, многое потеряно в записях и документах!

«Юань ши», с. 476–477.

По вопросу о месте захоронения останков Чингисхана среди ученых-монголоведов разгорелась дискуссия, в которой обсуждались две точки зрения. Первыми в нее вступили китайские ученые Чжан Сяньвэнь и Ту Ци. Первый из них утверждал, что Чингисхан был похоронен в районе горы Муна (современный Ордос. – А.М.), его оппонент доказывал, что место захоронения Чингисхана находится в Хэнтэйских горах в Монголии.

Утверждение Чжан Сяньвэня и его сторонников, очевидно, основывалось на свидетельстве некоторых более поздних источников о том, что (по пути следования монгольских войск в Тангуд) Святейший Владыка увидел выступающий мыс горы Муна и соизволил сказать:

«Когда держава в расстройстве, Здесь хорошее убежище. Когда держава в покое, Здесь прекрасное место для жизни. Для маралов здесь укромные, благодатные места. Для дряхлеющих стариков — место, где доживешь до глубокой старости!»

Ту Ци, опираясь на другие неоспоримые факты, убедительно свидетельствовал о том, что тело Чингисхана было доставлено на его родину и уже там предано земле, согласно его завещанию…

Что же касается истории с вынужденной остановкой траурной процессии у горы Муна, когда «ступицы телеги-юрты увязли в грязи так, что и пять лошадей не могли ее сдвинуть с места», и якобы последовавшим за этим захоронением Чингисхана в этих местах, то эта дезинформация была распространена намеренно, дабы хотя бы на время скрыть от недругов истинное место захоронения Чингисхана. На самом деле траурная процессия продолжила свой путь в Монголию и достигла местности Сайр Хээр. По мнению знаменитого монгольского ученого Ц. Дамдинсурэна, эта местность находится на реке Керулен, к юго-востоку от современного Улан-Батора, в районе горы Баян-Улан. В этой местности находилась Великая ставка Чингисхана и его главной жены Бортэ, поэтому естественно, что тело покойного Владыки для прощания прежде всего было доставлено именно сюда, а уже затем траурные мероприятия прошли в ставках трех других жен Чингисхана…

Источники свидетельствуют о том, что Чингисхан задолго до своей кончины сам указал «место своего последнего приюта». «Юань ши» и «Цау Му цзи» называют это место Циняньгу. Ученый из Внутренней Монголии (Китай) Их Мянгадай Ринчин утверждает, что это китайское название соответствует монгольскому Хурэлху, много раз встречающемуся в «Сокровенном сказании монголов». В настоящее время в Хэнтэйском аймаке Монголии несколько мест имеют такое название, поэтому трудно установить, в каком из них покоятся останки Чингисхана.

Ч. Далай[169]

Примечания

1

Аль-Макризи (1364–1442) – арабский географ, историк, был проинформирован своим другом Абу-Нашимом о списке «Ясы», имеющемся в Багдадской библиотеке. На основании этой информации Макризи попытался представить полный отчет о содержании «Ясы». Фактически же ему удалось очертить лишь часть кодекса, в основном статьи, посвященные уголовному законодательству и наказанию. Его отчет вошел в книгу Sylvestre de Sacу «Chrestomatie arabe» (1826 г.). Перевод фрагментов «Ясы» по версии Макризи взяты нами из книги Г. В. Вернадского «Монголы и Русь», а также из издания: Э. Хара-Даван. «Чингисхан как полководец и его наследие», в которых авторы следуют В. А. Рязановскому (Монгольское право. Харбин, 1931).

(обратно)

2

Г. В. Вернадский. «Монголы и Русь». Леан, Тверь, Аграф, Москва, 1997. С. 38.

(обратно)

3

Э. Хара-Даван. «Чингисхан как полководец и его наследие». Элиста, Калмыцкое книжное издательство, 1991. С. 63.

(обратно)

4

Э. Хара-Даван. Указ. соч. С. 60.

(обратно)

5

Г. В. Вернадский. «О составе Великой Ясы Чингисхана». Брюссель, 1939. С. 33.

(обратно)

6

Г. В. Вернадский. «Монголы и Русь». Леан, Тверь, Аграф, Москва, 1997. С. 99, 102.

(обратно)

7

Г. В. Вернадский. Указ. соч. С. 107.

(обратно)

8

Цитируется по книге Р. Груссе «Чингисхан покоритель вселенной». М.: «Молодая гвардия», 2000. С. 250–251.

(обратно)

9

Г. В. Вернадский. «Монголы и Русь». Москва, Аграф, Тверь, Леан, 1997. С. 114.

(обратно)

10

Цитируется по книге Э. Хара-Давана «Чингисхан как полководец и его наследие». С. 145.

(обратно)

11

Рашид ад-дин. «Сборник летописей». М.: «Ладомир», 2002. т. 1, кн. 2. С. 260.

(обратно)

12

Джованни дель Плано Карпини. «История монгалов». М.: «Мысль», 1997. С. 40.

(обратно)

13

Из сочинения А. М. Джувейни «История завоевателя мира». – Ала-ад-Дин Ата-Мелик Джувейни, персидский историк XIII века; с 1255 года и до самой смерти (умер в 1283 г.) Джувейни находился на службе основателя династии ильханов Персии – Хулагу и его наследников; свою знаменитую книгу «История завоевателя мира» Джувейни писал в 1252–1260 гг.

(обратно)

14

Приведенный ниже перевод В. Ф. Минорского главы о Великой Ясе из сочинения Джувейни «История завоевателя мира» взят из книги Г. В. Вернадского «О составе Великой Ясы Чингисхана» (Брюссель, 1939. С. 40–50).

(обратно)

15

Фарсах (парасанг) – персидская мера длины, ок. 5–6 км; замкнутый круг облавы обозначается специальными веревками, на которые привязывают разноцветные тряпки, войлок, отпугивающие зверей.

(обратно)

16

Аль-Макризи (1364–1442) – арабский географ, историк, был проинформирован своим другом Абу-Нашимом о списке «Ясы», имеющемся в Багдадской библиотеке. На основании этой информации Макризи попытался представить отчет о содержании «Ясы». Перевод фрагментов «Ясы», по версии Макризи, взят нами из книги Г. В. Вернадского «Монголы и Русь», а также из издания: Э. Хара-Даван. «Чингисхан как полководец и его наследие».

(обратно)

17

Фрагменты «Великой Ясы» по Г. Лэмбу. – Гарольд Лэмб в своей книге «Genghis Khan/ Emperor of all man» (Лондон, 1928) в качестве источника приводимых им фрагментов «Ясы» называет Пети де ла Круа. Книга последнего «История Чингисхана» вышла в 1710 году на французском языке. Переводы этих фрагментов даны по книге: Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие. Элиста, 1991.

(обратно)

18

Фрагменты «Великой Ясы» по «Сокровенному сказанию монголов» даны по книге «Чингисиана. Свод свидетельств современников». М.: Эксмо, 2009.

(обратно)

19

Данный фрагмент печатается по изданию: Сборник летописей. История Монголов. Сочинение Рашида ад-Дина. История Чингисхана от восшествия его на престол до кончины. СПб., 1888.

(обратно)

20

Фрагменты наставлений Чингисхана переведены А. В. Мелехиным и Г. Б. Ярославцевым по изданию «Лувсанданзан. Алтан товч» (на монг. яз.). Улан-Батор, 1990.

(обратно)

21

…из «Поучений Чингисхана его младшим братьям и сыновьям». – Фрагменты биликов Чингисхана, опубликованные В. Котвичем в журнале «Восток» (1923, № 2. С. 94–96), были переведены им из «Монгольской хрестоматии» (1836) А. Попова.

(обратно)

22

Фрагменты биликов Чингисхана из «Хрустальных четок» Рашпунцага переведены А. В. Мелехиным по изданию «Рашпунцаг. «Хрустальные четки» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006.

(обратно)

23

Фрагменты биликов Чингисхана из «Ключа разума» переведены А. В. Мелехиным по изданию «Наставления Чингисхана «Ключ разума» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2005.

(обратно)

24

Билики Чингисхана из «Легенды об избиении трехсот недругов-тайчудов» переведены по изданию «Лувсанданзан. Алтан товч» (на монг. яз.). Улан-Батор, 1990.

(обратно)

25

«Мэн-да бэй-лу» — фрагменты перевода В. Васильева «Записки о монголо-татарах» печатаются по изданию: История и древности Восточной части Средней Азии от X до XIII века. СПб., 1857. «Мэн-да» – это сокращенное от «Мэн-гу» (монголы) и «да-тань» (татары). Подобные сокращения, как пишет В. Васильев, «свойственны в китайском языке».

(обратно)

26

Фрагменты из сочинения Пэн Да-и и Сюй Тина «Краткие сведения о черных татарах» переведены А. В. Мелехиным из книги Ж. Баясаха «Два китайских источника, связанных с историей Великого Монгольского Улуса» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2014.

(обратно)

27

«История монгалов»… – Печатается по изданию: Плано Карпини Дж. дель. История монгалов; Гильон де Рубрук. Путешествие в восточные страны; «Книга Марко Поло». М.: Мысль, 1997.

(обратно)

28

Татары — широко распространенное в русской летописной и западноевропейской литературе название монголов, хотя в действительности это было название только одного из монгольских племен, часть которого кочевала около оз. Буйр-нур и в бассейне р. Керулен. В китайских летописях татары известны под названием «да-да». Этим наименованием китайцы также называли вообще кочевников, обитавших в районе Северной Маньчжурии и Восточной Монголии. Благодаря кара-киданям это название проникло на Запад. Впоследствии оно сохранилось в Золотой Орде, а после ее распада применялось к народностям, образовавшим Казанское, Астраханское и Крымское ханства.

(обратно)

29

Куйюк-хан — то есть Гуюг-хан (1205–1248) – старший сын Угэдэй-хана, наследовавший престол великого хана. Был избран ханом на хуралдае 1246 г., ценное описание которого находится у Плано Карпини. Возведение на престол Гуюга произошло после шестилетнего междуцарствия, во время которого регентшей оставалась вдова Угэдэя, Туракина, властная женщина, которая была, судя по имени, тюркского происхождения. Избрание Гуюга не было единодушным. В частности, оказал противодействие Батый, который не признал нового великого хана и не принес ему присяги. Гуюг, став великим ханом, выступил даже в поход против Батыя, но по дороге умер.

(обратно)

30

Текст надписи, приведенный у Плано Карпини, значительно отличается от надписи печати, скрепляющей письмо Гуюг-хана, привезенное Плано Карпини и найденное в архивах Ватикана. Текст печати состоит из шести строк, вырезанных монгольским шрифтом, и означает: «Силою вечного Неба народа великих монголов Далай-хана приказ. Если он прибудет к покорившемуся народу, то пусть они почитают его и пусть они боятся». Надпись эта чрезвычайно интересна. В ней упомянуты «великие монголы» – одно из четырех монгольских племен, о которых говорит Плано Карпини. Монгольский великий хан в ней назван необычным титулом – Далай-хан, что переводится как «океан-хан», т. е. всемирный хан. Последняя строка надписи является запрещением, очень близким к тем формулировкам, которыми заканчиваются монгольские указы: «Бойтесь и повинуйтесь». Подобное же запрещение обычно заканчивает текст, выгравированный на дававшихся посланцам хана пропусках-пайцзах: «Кто не повинуется, пусть умрет».

(обратно)

31

Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 611–614.

(обратно)

32

Ш. Бира. «Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 67.

(обратно)

33

Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 624–626; Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 131–132; Ч. Далай. «Великий Монгольский Улус» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 167–168.

(обратно)

34

В. В. Бартольд. «Туркестан в эпоху монгольского нашествия». СПб., 1900. Ч. II. С. 423–425.

(обратно)

35

Когда до хорезмшаха Мухаммеда дошли слухи о взятии Чингисханом Пекина… в 1215 г. и об усилении мощи его империи, он снарядил посольство во главе с сейидом Баха ад-Дином ар-Рази для того, чтобы получить более достоверные сведения. Посольство было принято Чингисханом в Пекине, где Чингисхан высказал пожелание о свободном обмене торговыми караванами между Востоком и Западом. Для охраны караванных путей от нападений кочевых племен Чингисхан приказал создать специальные караульные отряды корукчиев. Весной 1218 г. из Бухары в ставку Чингисхана прибыл торговый караван, в составе которого были купцы Ахмад Ходженди, сын эмира Хусайна и Ахмад Балчих. Посольство, о котором сообщает ан-Насави, было направлено в том же, 1218 г. Чингисханом в ответ на посольство Баха ад-Дина ар-Рази и торговый караван с тремя купцами (прим. З. М. Буниятова).

(обратно)

36

Ж. Бор. «Прирожденный дипломат Чингисхан» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 64–65.

(обратно)

37

Ж. Бор. «Прирожденный дипломат Чингисхан» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 68–69.

(обратно)

38

Текст цитируется по сетевой версии на сайте , которая является воспроизведением издания: Шихаб ад-дин ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манкбурны. М.: Восточная литература, 1996.

(обратно)

39

Текст цитируется по сетевой версии на сайте , которая является воспроизведением издания: Ибн ал-Асир. Ал-камил фи-т-та'рих. (Полный свод истории). Узбекистан: Ташкент, 2006.

(обратно)

40

В. В. Бартольд. «Туркестан в эпоху монгольского нашествия». СПб., 1900. Ч. II. С. 428–431.

(обратно)

41

Ж. Бор. «Прирожденный дипломат Чингисхан» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 61–62.

(обратно)

42

Х. Шагдар. «История военного искусства Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 143.

(обратно)

43

Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 623–624.

(обратно)

44

Ч. Далай. «Великий монгольский Улус» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 168.

(обратно)

45

Год, в котором трижды был собран поземельный налог, был 616 г. х. (19.III.1219–7. III.1220), и именно этот год надо считать началом вторжения монголов в Мавераннахр (прим. З. М. Буниятова).

(обратно)

46

Х. Шагдар. «История военного искусства Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 143.

(обратно)

47

Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 618.

(обратно)

48

Х. Шагдар. «История военного искусства Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 70–71.

(обратно)

49

Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 620.

(обратно)

50

Цитируется по книге Т. И. Султанова. «Чингиз-хан и Чингизиды. Судьба и власть». М.: АСТ, 2006. С. 146.

(обратно)

51

Т. И. Султанов. «Чингиз-хан и Чингизиды. Судьба и власть». М.: АСТ, 2006. С. 146.

(обратно)

52

М. И. Иванин. «О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане». СПб.: АО «Славия», 2003. С. 76–77, 80–81.

(обратно)

53

Л. Н. Гумилев. «Древняя Русь и Великая Степь». М.: АСТ, 2000. С. 474–477.

(обратно)

54

Ч. Чойсамба. «Завоевательные походы Бату-хана». М.: «Идея-пресс», 2006. С. 35–36.

(обратно)

55

Р. П. Храпачевский. «Армия монголов периода завоевания Древней Руси». М.: «Квадрига», 2011. С. 123–126.

(обратно)

56

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 134–135.

(обратно)

57

Максурэ (араб.) – особое помещение в мечети около мимбара (кафедры), где во время богослужения и произнесения хутбы находился правитель (прим. А. А. Семенова).

(обратно)

58

Мимбар (араб.) – кафедра в мечети, откуда произносятся проповеди (прим. А. А. Семенова).

(обратно)

59

Намазгаху (перс.) – букв. «место намаза (или молитвы)» – так называлась площадь, где совершались общественные моленья по большим праздникам (прим. А. А. Семенова).

(обратно)

60

Джек Уэзерфорд. «Чингисхан и рождение современного мира». М.: АСТ, 2005. С. 225–227, 230.

(обратно)

61

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 136–137.

(обратно)

62

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 179.

(обратно)

63

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 167–168.

(обратно)

64

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 168.

(обратно)

65

Киракос Гандзакецы. «Краткая история прошедшего со времени святого Григора до последних дней, изложенная Вардапетом Киракосом в прославленной обители Гетик». – Текст воспроизведен по изданиям: Киракос Гандзакеци. История Армении. М.: Наука, 1976.

(обратно)

66

Инок Магакия. «История народа стрелков (монголов)». – Текст воспроизведен по изданию: История монголов инока Магакии, XIII века. М.: 1871.

(обратно)

67

Грузинский анонимный автор. «О татарах и Чингисхане». – При подготовке текста был использован перевод Ц.О., опубликованный в журнале «Московский телеграф», № 22, ноябрь 1828 года под названием «О татарах и Чингисхане».

(обратно)

68

X Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 168–169.

(обратно)

69

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 169–170.

(обратно)

70

Грузинский анонимный автор. «Хронограф XIV века». – Перевод Г. В. Цулая. Текст воспроизведен по изданию: Джелал ад-Дин в оценке грузинской летописной традиции // Летописи и хроники. 1980. М.: 1981.

(обратно)

71

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 171.

(обратно)

72

Ч. Чойсамба. «Завоевательные походы Бату-хана». М.: «Идея-пресс», 2006. С. 38–39.

(обратно)

73

В. Н. Рудаков. «Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII–XV вв.». М.: Квадрига, 2009. С. 31–34.

(обратно)

74

Ч. Чойсамба. «Завоевательные походы Бату-хана». М.: «Идея-пресс», 2006. С. 41.

(обратно)

75

С. А. Федоров. «Донцы и наследие Чингисхана», в журнале «Вольное казачество», № 11, цитируется по книге Э. Хара-Даван. «Чингисхан. Великий завоеватель». Вече, 2008. С. 209–210.

(обратно)

76

Из Тверской летописи. – Печатается по изданию: Памятники литературы Древней Руси: XIII век / Вступит. статья Д. С. Лихачева; Общ. ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачева. – М.: Художественная литература, 1981.

(обратно)

77

Джек Уэзерфорд. «Чингисхан и рождение современного мира». М.: АСТ, 2005. С. 275.

(обратно)

78

Ч. Чойсамба. «Завоевательные походы Бату-хана». М.: «Идея-пресс», 2006. С. 45.

(обратно)

79

Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 659.

(обратно)

80

Там же

(обратно)

81

М. И. Иванин. «О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане». СПб.: АО «Славия», 2003. С. 96.

(обратно)

82

Э. Хара-Даван. «Чингисхан. Великий завоеватель». М.: «Вече», 2008. С. 210.

(обратно)

83

С. Цэрэнбалтав и Ц. Минжин. «Биография Тэмужина-Чингисхана». Улан-Батор, 2002. Т. 2. С. 948–949.

(обратно)

84

Ж. Бор. «История дипломатии Монголии и Евроазии» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 110.

(обратно)

85

Гарольд Лэмб. «Чингисхан. Властелин мира». М.: «Центрполиграф», 2002. С. 179.

(обратно)

86

Рене Груссе. «Чингисхан. Покоритель вселенной». М.: «Молодая гвардия», 2000. С. 219.

(обратно)

87

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 178.

(обратно)

88

По другим источникам, для захвата Ургенча Чингисхан отправил трех своих сыновей – Зучи, Цагадая и Угэдэя.

(обратно)

89

С. Товуудорж. «Зучи-хан» (на монг. яз.). Улан-Батор, 1999. С. 144–146, 149–150, 153.

(обратно)

90

М. И. Иванин. «О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане». СПб.: АО «Славия», 2003. С. 98.

(обратно)

91

Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 649.

(обратно)

92

Амин-Малик (у Ибн ал-Асира – Малик-хан; ал-Джузджани – «Малик-хан, который ранее носил имя Амин-и хаджиб»; в «Сокровенном сказании» и у Рашид ад-дина – Хан-Мелик; ал-Джувайни – Амин-Малик, Йамин-Малик и Йамин ал-Мулк) был главой тюрок Канглы. Его дочь была замужем за Джалал ад-Дином. Во время бегства хорезмшаха «Ала» ад-Дина Мухаммада Амин-Малик, видя гибель государства, подчинился Чингисхану и получил от него ярлык. Вторгнувшиеся в Хорасан отряды Джэбэ и Сюбете (Зэва и Субэдэя. – А.М.) получили приказ не грабить владения Амин-Малика. Однако двигавшиеся следом за основными силами монголов отряды Тогачар-нойана, нарушив запрет, занялись мародерством и встретили упорное сопротивление. Хотя Амин-Малик и сообщил Чингисхану о происшедшем, все же он, боясь гнева Чингисхана, ушел со своим 10-тысячным отрядом к Газне, тем более что к этому моменту он узнал о прибытии туда Джалал ад-Дина. Герат – один из главных городов средневекового Хорасана, ныне в Афганистане. В 1221 г. был разрушен монголами, восстановлен в 1236 г. (комментарий З. М. Буниятова).

(обратно)

93

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 160.

(обратно)

94

Рене Груссе. «Чингисхан. Покоритель вселенной». М.: «Молодая гвардия», 2000. С. 193.

(обратно)

95

С. Товуудорж. «Зучи-хан» (на монг. яз.). Улан-Батор, 1999. С. 96–101.

(обратно)

96

И. Ундасынов. «Джучи – старший сын Бортэ и Чингисхана»; по материалам сайта http:

(обратно)

97

Джек Уэзерфорд. «Чингисхан и рождение современного мира». М.: АСТ, 2005. С. 236.

(обратно)

98

Б. Я. Владимирцов. «Чингисхан». В кн.: Владимирцов Б. Я. «Работы по истории и этнографии монгольских народов». М.: ИФ «Восточная литература» РАН, 2002. С. 192–193.

(обратно)

99

Э. Хара-Даван. «Чингисхан. Великий завоеватель». М.: «Вече», 2008. С. 223.

(обратно)

100

Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 653.

(обратно)

101

«Юань ши» – Биография Елюй Чу-цая (цитируется по книге Н. Ц. Мункуева «Китайский источник о первых монгольских ханах». М.: «Наука», 1965. С. 187).

(обратно)

102

Ш. Нацагдорж. «Биография Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 1991. С. 151.

(обратно)

103

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 119–120.

(обратно)

104

Ш. Бира. «Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 30–31.

(обратно)

105

Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни. «История завоевателя мира». С. 93–94.

(обратно)

106

М. И. Иванин. «О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане». СПб.: АО «Славия», 2003. С. 96.

(обратно)

107

Рашид ад-дин. «Сборник летописей». Т. 2. С. 78–79.

(обратно)

108

Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни. «История завоевателя мира». С. 99.

(обратно)

109

В системе государственных органов Великого Монгольского Улуса особую роль играли Великий Хуралтай (Госсовет) и Собрание Премудрых. Если в первом принимали участие члены «золотого рода» и родовая знать, то во втором – ближайшее окружение Чингисхана, его сподвижники, военачальники и высшие назначенцы. На Великом Хуралтае избирали и провозглашали Великого хана, принимали решения об объявлении войны, заключении мира, обсуждали важнейшие вопросы внутренней и внешней политики. Члены Собрания Премудрых обсуждали и давали свои предложения и рекомендации Великому хану по важным вопросам государственной политики, которые он сам выносил на обсуждение. Великий хан учитывал эти предложения при принятии окончательного решения.

(обратно)

110

Цитируется по материалам сайта ; Искандер Ундасынов. «Джучи – старший сын Бортэ и Чингисхана».

(обратно)

111

В монгольском переводе этого произведения говорится о том, что к Чингисхану обратилось мусульманское духовенство Бухары с просьбой взять их под свою защиту, и он, проявив свойственную ему веротерпимость, «повелел даровать им прощение» («Потомок Чингисхана и Зучи, Абалгази баатар хаан. «История Монгольского государства» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2007. С. 142–143).

(обратно)

112

Ц. Энхчимэг. «Монгольское Чагатайское государство» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 15–16.

(обратно)

113

Е. И. Кычанов. «Очерк истории Тангудского государства». М.: «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1968. С. 308.

(обратно)

114

Х. Шагдар. «Военное искусство Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 157–158.

(обратно)

115

Х. Шагдар. Указ. соч. С. 156–157.

(обратно)

116

Речь идет о малолетних сыновьях Тулуя. Многие исследователи указывают на легендарный характер этого сообщения Рашид ад-дина.

(обратно)

117

Г. Лэмб. «Чингисхан. Властелин мира». М.: «Центрполиграф», 2002. С. 218–223.

(обратно)

118

Анонимное сочинение, под названием «Родословие тюрков» – «Шаджарат ал-атрак», – было составлено, во всяком случае, не ранее середины XV в. В этих рассказах чувствуется джучидская тенденция, в противовес цагадайской (Пер. В. Г. Тизенгаузена. Текст на сайте воспроизведен по изданию: Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. М., 1941).

(обратно)

119

Кази Ахмед ибн Мухаммед Гаффари Казвини, умерший в 975 (= 1567/68) г., составил сборник исторических анекдотов «Нигаристан» и обширную компиляцию по всеобщей истории «Списки устроителя мира» – «Нусах-и-джеханара». Это сочинение посвящено шаху Тахмаспу (930–984 = 1524–1576) и закончено в 972 (= 1564/65) г. (Пер. В. Г. Тизенгаузена. Текст на сайте воспроизведен по изданию: Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды, том II. Извлечения из персидских сочинений, собранные В. Г. Тизенгаузеном. М. – Л. АН СССР, 1941).

(обратно)

120

Кайялык был расположен немного западнее современного Копала; Хорезм – Древний Хорезм и более позднее Хивинское ханство. В настоящее время Хорезмийский оазис поделен между Узбекистаном и Туркменистаном; Саксином назывались город и область на Волге; Булгар – Волжская Булгария.

(обратно)

121

Эмиль – название реки, протекающей южнее Чугучака и впадающей в оз. Алаколь.

(обратно)

122

Р. Ю. Почекаев. «Правовое положение Улуса Джучи в Монгольской империи 1224–1269 гг.» (сайт )

(обратно)

123

С. Цолмон. «Монгольское Золотоордынское государство» (на монг. яз.). Улан-Батор: «Адмон», 2006. С. 31.

(обратно)

124

Э. Хара-Даван. «Чингисхан. Великий завоеватель». М.: «Вече», 2008. С. 227.

(обратно)

125

Ш. Бира. «Монгольский тэнгэризм и тэнгэризация мира» в сб. «Чингисхан в мировой истории» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2012. С. 20–21.

(обратно)

126

«История династии Цзинь». – Текст цитируется по сайту , на котором он воспроизведен по изданию: «История золотой империи». Новосибирск. Российская академия наук, Сибирское отделение, 1998. Перевод Г. М. Розова.

(обратно)

127

Ж. Бор. «История дипломатии Монголии и Евроазии» (на монг. яз.). Улан-Батор: «Адмон», 2004. Т. 2. С. 122.

(обратно)

128

Х. Шагдар. «История военного искусства Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 72.

(обратно)

129

«Юань ши». – Цитируется по книге: Х. Шагдар. «История военного искусства Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 72.

(обратно)

130

Х. Шагдар. «История военного искусства Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 120.

(обратно)

131

У Сянь – полководец цзиньской армии; в 1220 году покорился Мухали и стал помощником Ши Тянь-эра, главнокомандующего всеми войсками провинции Хэбэй, воевавшими на стороне монголов.

(обратно)

132

Ши Тянь-эр. – По сообщению «Юань ши», полководец цзиньской армии Ши Тянь-эр в 1213 году вместе со своим войском перешел на сторону Чингисхана; Ши Тянь-эр подчинялся Мухали и воевал в качестве командира тумэна; впоследствии являлся главнокомандующим всеми войсками провинции Хэбэй, воевавшими на стороне монголов.

(обратно)

133

«Дорога» (кит. «Лу») – главная административная единица в державе Алтан-хана; территория империи Цзинь была разделена десять Лу (дорог).

(обратно)

134

«Ган-му» – здесь и далее цитируется по изданию: «История монголов» М.: АСТ: Транзиткнига, 2005.

(обратно)

135

Янь-ши. – В 1220 году признал себя вассалом Чингисхана; Мухали поручил ему исполнять обязанности губернатора провинции Хэбэй.

(обратно)

136

Е. И. Кычанов. «Очерк истории тангудского государства». М.: «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1968. С. 309.

(обратно)

137

По мнению исследователей, Зучи скончался в феврале 1227 года, т. е. позднее тех событий, о которых повествует Рашид ад-дин.

(обратно)

138

Харвар – мера веса, равная 300 кг.

(обратно)

139

И. Ундасынов. «Джучи – старший сын Бортэ и Чингисхана», по материалам сайта http:

(обратно)

140

Имеется в виду территория, подконтрольная Сунской династии на юге Китая.

(обратно)

141

Основываясь на симптомах болезни Чингисхана, описываемых в исторических хрониках, исследователи предполагают, что он заразился тифом.

(обратно)

142

В отличие от Рашид ад-дина, Джувейни сообщает о присутствии на созванном Чингисханом «тайном совещании» Цагадай, Колгэн, Джурчетей и Орчан. Согласно Рашид ад-дину, матерью Колгэна была жена Чингисхана мэргэдка Хулан; двух других родили соответственно найманская и татарская наложницы Чингисхана.

(обратно)

143

Х. Шагдар. «История военного искусства Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 74.

(обратно)

144

Как следует из «Юань ши», Чингисхан повстречал тангудского мальчика Идэ, впоследствии нареченного им Чаганом (очевидно, Цаганом), во время охоты и был удивлен его рассудительностью и здравомыслием. Чингисхан поручил жене Бортэ «позаботиться о нем… и дать занятие внутри императорского двора». Чаган участвовал во всех походах Чингисхана, «за заслуги был назначен главой тысячи, (что находится) перед императорским шатром».

(обратно)

145

Мать Идэ (Чагана) была наложницей Цзюйе Целюя, которую он «не согласился взять в главные жены… и определил к управлению стадами овец в отдаленных местах». При осаде монгольскими войсками тангудского города Ганьчжоу, наместником которого был Цзюйе Целюй, отец Чагана, жизнь снова свела отца и сына.

(обратно)

146

Х. Шагдар. «История военного искусства Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 75–76.

(обратно)

147

Шато – земли тюркских племен шато, на северо-западе Китая; Цзюду – в переводе означает «девять переправ» (прим. Р. П. Храпачевского).

(обратно)

148

Здесь и далее фрагменты «Юань ши» даны в переводе Р. П. Храпачевского из книги Р. П. Храпачевский. «Военная держава Чингисхана». М.: ООО «Издательство АСТ»: ОАО «ВЗОИ», 2004.

(обратно)

149

X Шагдар. «История военного искусства Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 77–78.

(обратно)

150

Имя Шударгуу (монг. «шудрага» – справедливый, честный) – Чингисхан намеренно (в переносном смысле) дал Илаху Бурхану это имя, тем самым желая подчеркнуть его неверность данному однажды слову.

(обратно)

151

Речь идет о соотношении убитых: один к трем.

(обратно)

152

Ж. Бор. «История дипломатии Монголии и Евроазии» (на монг. яз.). Улан-Батор: «Адмон», 2004. Т. 2. С. 126.

(обратно)

153

Этот приказ (чем бы он ни был вызван) свидетельствует об осознании Чингисханом бессмысленности уничтожения мирного населения завоеванных территорий.

(обратно)

154

Алтан-ханы чжурчжэньской империи неоднократно шли на любые хитрости, чтобы остановить наступательные действия войск Чингисхана. Очевидно, и на этот раз, получив информацию о наступлении Чингисхана, чжурчжэньский правитель решил путем переговоров и богатых подношений ввести доверчивых, как ему казалось, монголов в заблуждение.

(обратно)

155

X Шагдар. «История военного искусства Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 78, 121.

(обратно)

156

Судя по другим источникам, в их число входили Сорхан шар, Мухулай, Борчу, Зээлмэ, Зэв, Борохул, Шигихутуг, а также Чу мэргэг и Хар Хиругэ. Мнения специалистов, являются ли двое последних историческими личностями, расходятся.

(обратно)

157

«Краткое Золотое сказание». – Цитируется по изданию «Краткое Золотое сказание» (на монг. яз.). У.Б.: «Соёмбо», 2006. С. 67.

(обратно)

158

Речь идет о тех же девяти главных сподвижниках, иногда в переводах называемых витязями.

(обратно)

159

Здесь: командиры частей и руководители государственных служб соответственно.

(обратно)

160

Здесь упоминается внук Чингисхана, будущий основатель Юаньской империи Хубилай, которого Чингисхан, очевидно, выделял среди своих внуков.

(обратно)

161

Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 765–777.

(обратно)

162

Это делалось для того, чтобы до поры до времени сохранить в тайне сам факт смерти Чингисхана, а также место его захоронения.

(обратно)

163

Данное восхваление взято нами из «Золотого изборника» Лувсанданзана.

(обратно)

164

Существуют разные мнения о месте захоронения останков Чингисхана. По одной версии, Чингисхан мог быть захоронен в районе горы Муна (ныне территория Внутренней Монголии, КНР), которая так восхитила его в 1226 году, когда он вместе с войском направлялся в страну тангудов. По-видимому, с этим как-то связан легендарный эпизод с остановкой траурной процессии у горы Муна. Легенда, дошедшая до нас, гласит: «Святейший Владыка, взяв с собой жену Йисуй (Есуй. – А.М.), лично выступил (в страну тангудов. – А.М.), предводительствуя войсками. (По пути следования войск) Святейший Владыка увидел выступающий мыс горы Муна и соизволил сказать:

«Когда держава в расстройстве,

Здесь хорошее убежище.

Когда держава в покое,

Здесь прекрасное место для жизни.

Для маралов здесь укромные, благодатные места.

Для дряхлеющих стариков – место, где доживешь до глубокой старости!»

(«Краткое Золотое сказание» (на монг. яз.). У.Б.: «Соёмбо», 2006. С. 63)

(обратно)

165

Жена Чингисхана Хулан умерла в 1225 г.

(обратно)

166

Хур – монгольский народный музыкальный инструмент.

(обратно)

167

Юаньская империя – основана внуком Чингисхана, Хубилаем.

(обратно)

168

«Цао Му Цзи». – Цитируется по изданию: Сайшал. «История Чингисхана» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. Т. 2. С. 788–789.

(обратно)

169

Ч. Далай. «Великий Монгольский Улус» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 185–189.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Раздел первый «Великая Яса», или скрижали Чингисхана

  «Великая Яса» Чингисхана

    Фрагменты «Великой Ясы» из сочинения А. М. Джувейни «История завоевателя мира»[13]

      Введение

      Содержание Великой Книги Ясы

        I

        IV

        V

        VI

        VII

        VIII

        IX

    Фрагменты «Великой Ясы» по версии Аль-Макризи[16]

    Фрагменты «Великой Ясы» по Г. Лэмбу[17]

    Фрагменты «Великой Ясы» из «Сокровенного сказания монголов»[18]

  Заветы («билик») Чингисхана

    Билики Чингисхана из «Сборника летописей» Рашид ад-дина[19]

    Билики Чингисхана из «Золотого изборника» Лувсанданзана[20]

    Билики Чингисхана из «Поучений Чингисхана его младшим братьям и сыновьям»[21]

    Билики Чингисхана из «Хрустальных четок» Рашпунцага[22]

    Билики Чингисхана из «Ключа разума»[23]

    Билики Чингисхана из «Легенды об избиении трехсот недругов-тайчудов» (фрагмент)[24]

Раздел второй Ратное искусство Чингисхана глазами современников

  Чжао Хун «Записка о монголо-татарах» (Мэн-да бэй-лу)[25] (фрагменты)

    II. Военное управление

    VIII. Коневодство

    XIII. Военные принадлежности и оружие

    XV. Жертвоприношения (религия)

    XVI. Женщины

  Пэн Да-я и Сюй Тин «Краткие сведения о черных татарах» («Хэй-да ши-люэ») (фрагменты)[26]

    Войско монголов

    Войска удельных князей

    Боевое охранение и дозорные части монгольского войска

    Боевое построение монгольской армии

    Как монголы одолевают врага

    Поощрения и взыскания

  Джованни дель Плано Карпини «История монгалов»[27] (фрагменты)

    Глава пятая О начале державы татар[28], об их князьях, о власти императора и его князей

      § III. О власти императора и его князей

    Глава шестая О войне и разделении войск, об оружии и хитростях при столкновении, об осаде укреплений и вероломстве их против тех, кто сдается им, и о жестокости против пленных

      § I. О разделении войск

      § II. Об оружии

      § III. О хитростях при столкновении

      § IV. Об осаде укреплений

      § V. О вероломстве татар и о жестокости против пленных

    Глава седьмая Как они заключают мир с людьми; о названиях земель, которые они покорили; о землях, которые оказали им сопротивление, и о жестокости, которую они проявляют к своим подданным

      § I. Как они заключают мир с людьми

    Глава восьмая Как надлежит встретить татар на войне, что они замышляют, об оружии и устройстве войск, как надлежит встретить их хитрости в бою, об укреплении крепостей и городов и что надлежит делать с пленными

      § I. Что замышляют татары

      Письмо Гуюг-хана папе Иннокентию IV

Раздел третий Чингисхан: Я ухожу за именем и славой»

  А. В. Мелехин «Чингисхан. Хроника жизни. Летописный свод» (фрагменты)

    Глава 20. «Если ты творишь зло, ты сам наказываешь себя; око Судьбы не дремлет» (1219–1223 гг.)

      1217–1218 годы

      1219 год

      1220–1223 годы

      1220–1221 годы

      1221–1223 годы

    Глава 22. Возвращение на родину (1223–1225 гг.)

      1223–1224 годы

    Глава 23. «Я ухожу за именем и славой» (1223–1227 гг.)

      1223–1224 годы

      1226 год

      1227 год Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg